«Женщина-сирена»

Это было в берлинской консерватории. Я слушал лекцию по истории музыки, которую читал профессор Куллак. Он рассказывал о знаменитых пианистах, и в их числе назвал Теодора Дэлера. Куллак очень тепло говорил о нем, как о виртуозе и композиторе, о его прелестных салонных пьесах и знаменитых двенадцати этюдах и закончил свою речь таким замечанием:

— Он исчез так же внезапно, как и появился; никто не знает, что сталось с ним.

При этих словах я чуть было не воскликнул: «Я знаю!»

Но я сдержался, и словно боясь, что в эту минуту одного взгляда на мои губы будет достаточно, чтобы прочесть мою драгоценную тайну, робко замер в своем углу.

Как узнал я о последнем периоде жизни этого удивительного человека, оригинала и фантазера, и о его романтическом конце?

Однажды я наткнулся на объявление — родовитая итальянская семья приглашала немца воспитателя. Я сносно говорил по-итальянски и всей душой стремился в тот край, где растут мирты и лавры и сквозь темно-зеленую листву сверкают золотистые апельсины. Я поспешил воспользоваться подвернувшимся случаем и вскоре очутился под синим небом Рафаэля и Россини.

Здесь на восхитительных берегах озера Камо узнал я историю немецкого музыканта, превратившуюся у местных поселян в, своего рода, миф.

Лето было на исходе, когда один путник, немец, пробирался по восхитительным долинам Тироля на юг. Он передвигался не в железнодорожном купе и не на почтовых лошадях, а пешком, по тогдашнему обычаю жрецов искусства, — с ранцем за спиной, с палкой в руке и в широкополой шляпе.

Вот и побережье. В страстном стремлении в страну Виргилия путник переправился через озеро Гарда в Дезенцано, а оттуда — по великолепной дороге, обсаженной серебристыми тополями, в Верону, к римскому амфитеатру и к могиле Ромео и Джульеты, и дальше, вдоль швейцарской границы, в дивные местности, природа которых соединяет в себе мрачный романтизм севера с волшебной роскошью мягкого, красочного юга.