«Ночь перед свадьбой»

Несвойственная тете злость вызвала у Мередит улыбку. Ноздри тетушки Элеоноры трепетали от возмущения.

– После всего, что он заставил тебя пережить, Всемогущий едва ли одарит его благосклонным взглядом на Страшном суде.

– Он ничего не заставлял меня переживать. – Ложь соскользнула с языка Мередит с привычной легкостью. – Он не был жестоким или злым. Он был просто… – Она замолчала, подыскивая подходящее слово. Найдя его, она пожала плечами: – Просто отсутствовал.

– Семь лет! – с жаром напомнила тетка. Ее негодование по поводу его обращения с Мередит было привычным, но все же неприятным.

– Меня вполне устраивал такой образ жизни. – Снова ложь сошла с ее языка. «Образ жизни»? Точнее следовало бы сказать «одиночество». – Многие жены были бы рады избавиться от тяжелого гнета мужей.

– А вот мне он причинил немало страданий. Посмотри на эти ужасные платья. Нехорошо не проявлять милосердия к мертвым, даже к его развращенной душе, но он ответит за эти наши отвратительные платья. – Тетя одернула туго накрахмаленную черную ткань своего траурного платья. – Я не могу целый год носить черное. И уж тем более траур по нему. У меня нет черной шляпки.

Мередит посмотрела на свое платье и нахмурилась. Ее тетя была права. Ничто не могло украсить такие чудовищные платья, и менее всего подходящая шляпка.

Тетушка Элеонора окинула Мередит недовольным взглядом:

– Ты похожа на привидение. У тебя совсем изможденный вид.

Мередит вздохнула и с сожалением дотронулась до щеки, зная, что если бы не рассыпанные по ней веснушки, ее кожа была бы белой как молоко. Черное платье нисколько не мешало ей походить на привидение.

– Мы не в Лондоне. Это Эттингем, – продолжала тетушка Элеонора. – Кто будет осуждать нас, если мы будем носить траур, ну, скажем… три месяца? – Она пожала худеньким плечом. – Все знали, что у тебя был неудачный брак. Никто не осудит нас за маленькое нарушение правил.

– У меня был вполне удачный брак. – Мередит сердито посмотрела на тетю, ей было неприятно ее заявление о том, что «все знали». Если все знали, то только потому, что жалобы тети были известны всему Эттингему.

– Прекрасно! Он до неприличия пренебрежительно относился к тебе.

– Только вы находили это неприличным, – напомнила Мередит, стойко сохраняя спокойствие, чему она научилась за многие годы. Бывали дни, когда она почти верила, что годы пренебрежения не огорчают ее, – это были дни, когда ее тети не было рядом.