«Знакомый незнакомец»

Эрин Найтли Знакомый незнакомец Пролог

Эйлсбери, Англия, 1804

Леди Эвелин Мур замедлила шаг и в последний раз оглянулась, перед тем как скользнуть в редко посещаемый музыкальный салон восточного крыла. Поспешно прикрыв дверь, она улыбнулась. Слава Богу, что удалось пробраться сюда незамеченной. Учитывая количество комнат в принадлежавшем семье огромном загородном доме, у нее вполне хватит времени, до того как ее найдут, чтобы прочитать только что прибывшее письмо брата. Гувернантка, мисс Уайт, конечно, будет недовольна, но ей давно следовало бы усвоить, что Эви не сможет дотерпеть до конца уроков. Почти подбежав к залитому солнцем диванчику у окна, она плюхнулась на теплые бархатные подушки. Ей не терпелось узнать все о последних приключениях Ричарда, и, хотя тот уехал в Итон всего два месяца назад, казалось, прошло целых два года! Без постоянного товарища по играм и всяческим проделкам жизнь в Хартфорд-Холле казалась намного скучнее. Не то чтобы она предпочитала оказаться в любом другом месте земли. Но, поскольку остальные три сестры были слишком малы, чтобы принимать их всерьез: ни одна уважающая себя одиннадцатилетняя девица не станет играть с трехлетними и четырехлетними малышками, – а местные жители были неизменно сдержанны и почтительны с дочерью маркиза, особенных развлечений ждать не приходилось. Оставалось дожидаться прибытия почты или ежедневных уроков верховой езды.

Но сегодняшнее письмо заставило забыть обо всем. Сломав печать, Эви развернула письмо, все еще холодное после путешествия на осеннем ветру, и разгладила ладонью сгибы. Подобрала ноги и стала вчитываться в каждое слово.

Но уже через несколько секунд ее радостное возбуждение утекло, как вода из треснутой чашки. Брезгливо наморщив носик, Эви отбросила письмо. Честное слово, если она прочитает хотя бы еще одну восторженную похвалу в адрес его нового друга, то просто завопит от досады!

Эви злобно смотрела на оскорбительный листок бумаги, исписанный знакомым неряшливым почерком, где то и дело повторялось ненавистное имя.

Хастингс.

Ричард упомянул о мальчишке в первом же письме из школы… что-то насчет его умения держаться в седле. После этого брат расхваливал его чаще и чаще, а уж в этом письме… ничего, кроме «Хастингс то» да «Хастингс это»…

Можно подумать, ей интересно!

Не может же этот Хастингс быть Ричарду лучшим другом, чем она, родная сестра! Между ними всего два года разницы, и Ричард был ее самым близким другом, пока… пока не уехал в школу. Эви не могла припомнить того дня, когда они разлучались больше чем на полчаса. Постоянно были вместе… наверное, со дня ее рождения.

И вообще, кем он себя вообразил, этот Хастингс?!

Эви вскочила, выбежала из комнаты, промчалась по коридору и поднялась в свою спальню. Радуясь, что не встретилась с мисс Уайт или, того хуже, с мамой, она поспешила к письменному столу, вынула чистый листок бумаги, окунула перо в доселе неоткрываемую чернильницу с красными чернилами и медленно, обдумывая каждое слово и стараясь писать как можно красивее, начала:

«Дорогой мистер Хастингс! С сожалением сообщаю вам, что у моего брата уже есть лучший друг. Мне совершенно безразлично ваше умение стрелять и скакать верхом. Кроме того, уверяю, что вы просто не можете быть лучшим наездником, чем я. Поэтому буду очень признательна, если оставите Ричарда в покое».

Она перечитала послание и, найдя его вполне пристойным, подписалась, тщательно сложила письмо и запечатала клейкой облаткой. Снова окунула перо, на этот раз в более приличествующие случаю черные чернила, и начертала одно слово: «Хастингсу».

И поскольку уже написала письмо брату, просто добавила постскриптум с просьбой Ричарду отдать письмо другу.

Что же, на этом дело можно считать законченным.

Но две недели спустя прибыло письмо, написанное незнакомым почерком и адресованное леди Эвелин. С трудом дождавшись окончания уроков, Эви помчалась наверх, к себе, захлопнула дверь и уселась на сиденье-подоконник. Письмо оказалось не таким уж коротким:

«Дорогая леди Эвелин!

Прежде всего, как преданный друг вашего брата, должен сказать, что позволяю обращаться ко мне просто по фамилии. Надеюсь, вы, в свою очередь, позволите мне назвать вас «Эви», поскольку благодаря бесчисленным рассказам Ричарда думаю о вас именно как об «Эви».

Во-вторых, спешу подчеркнуть, что Ричард вполне волен выбирать себе друзей. Как обнаружилось, мы прекрасно ладим, и я не считаю, что должен отказаться от нашей дружбы, особенно из-за жалоб младшей сестры Ричарда. Как я уже говорил, мы стали лучшими друзьями.

В-третьих, поскольку Ричард здесь, в Итоне, а вы пребываете в загородном поместье, вряд ли с вашей стороны благородно пытаться лишить его друзей. Я, со своей стороны, желаю ему иметь столько знакомых, сколько ему нравится.

И наконец, я уверен, что вы очень хорошо держитесь в седле… для девушки, разумеется.

Ваш покорный слуга

достопочтенный Бенедикт Хастингс».

От такой наглости у Эви сам собой открылся рот. Ах, маленький хорек! Намекает на то, что она, которая любит брата больше всего на свете, пытается лишить его друзей!!! И от заявления насчет того, что он и Ричард уже лучшие друзья, Эви затошнило.

«Дорогой Хастингс!

Вы все не так поняли. У Ричарда может быть сколько угодно друзей. Вам всего лишь нужно знать, что лучший друг у него уже есть. Как вам известно, мне уже одиннадцать лет, и я вполне могу понять, когда надо мной издеваются.

С наилучшими пожеланиями

леди Эвелин Мур, НЕ Эви».

«Дорогая Эви!

Теперь я вижу, что не так вас понял, когда вы написали (цитирую): «Буду очень признательна, если оставите Ричарда в покое». Видите ли, у меня чересчур живое воображение. Вот я и решил, что вы требуете оставить Ричарда в покое. Прошу меня извинить.

И готов предложить компромисс. Я остаюсь его другом (лучшим или каким ему будет угодно), пока он находится на территории Итона. В остальное время предоставляю его вам. Надеюсь, вам это кажется достаточно справедливым?

С надеждой жду вашего ответа.

Как всегда, ваш самый покорный слуга

Хастингс».

«Дорогой Хастингс!

Прекрасно! Только постарайтесь не навещать Ричарда в каникулы. Кстати о Ричарде: он пишет, что вы едва не провалили экзамен по английской литературе. Какая жалость! Предлагаю вам проводить меньше времени за глупыми спортивными играми и больше – за уроками.

И перестаньте называть меня Эви!

Леди Эвелин».

«Дорогая Эви!

Спасибо за заботу о моих занятиях. Но оснований тревожиться нет. Я сдал экзамены и вернусь в следующем семестре, чтобы составить компанию своему лучшему другу Ричарду. Как ваш пони Лютик? Надеюсь, вы последнее время чаще выводите его на медленную, спокойную, как это подобает истинным леди, прогулку?

Хастингс».

К величайшему изумлению Эви, не прошло и нескольких месяцев, как она стала нетерпеливо ждать писем Хастингса. С годами его едкое остроумие не раз заставляло ее громко смеяться, и она часами сидела за письменным столом, сочиняя насмешливо-иронические послания. Хастингс никогда не медлил с ответами, и она считала его одним из наиболее надежных корреспондентов.

И тут письма перестали приходить.

После почти пяти лет постоянной переписки эта река писем неожиданно пересохла. Около двух месяцев от Хастингса не было ни слова. Ни единой крошечной записочки. Это показалось Эви положительно грубым и крайне необычным.

Сидевшая на диване в розовом салоне Эви, потянувшись к окну, смотрела на дворецкого. Яркое солнце отражалось от лысины Финнингтона, ожидавшего, пока одетый в темное всадник вручит ему почту.

Почему, когда сильно волнуешься, время замедляет бег?

Эви нетерпеливо барабанила пальцами по колену, мысленно вынуждая мужчин пошевелиться.

Если уж быть до конца честной, она в таком состоянии, что не допускает мысли о том, что письма от Хастингса может не оказаться. Если же все-таки… она не знает, что сделает… но уж сделает обязательно. Противный, жестокий, равнодушный мальчишка! Она по крайней мере пять недель назад послала ему очень милое письмо, поздравляя с восемнадцатилетием. В отличие от него! Уж она не дождалась ничего подобного на свой день рождения.

Который приходился как раз на сегодняшний день!

Эви раздраженно выдохнула и обмякла на сиденье. Хастингс наверняка должен послать ей что-то в честь ее шестнадцатилетия. Ему просто немыслимо поступить иначе!

Наконец парадная дверь со скрипом приоткрылась, и Финнингтон, шаркая, направился к салону. Эви поспешно выпрямилась и схватила книгу, притворяясь, будто читает, а на деле считая каждый шаг дворецкого. Когда тот остановился на пороге и откашлялся, Эви подняла голову с безмятежной, вопрошающей улыбкой на губах.

– Да?

– Письмо для вас, миледи. От лорда Рейли, – поспешил пояснить он, и в глазах промелькнула тень сочувствия, прежде чем взгляд стал привычно бесстрастным.

Дьявол!

Дьявол, дьявол, дьявол! Она непременно убьет Хастингса – смерть от словесной порки!

Сжав губы в нечто напоминавшее, как она полагала, улыбку, Эви взяла письмо Ричарда и подождала ухода Финнингтона. Благодарение Богу за преданность и осмотрительность старого дворецкого. Ей ужасно стыдно уже от того, что он знает, как отчаянно она ждет письма от Хастингса. Она не вынесет, если кто-то еще заподозрит…

В ту секунду, когда за Финнингтоном закрылась дверь, она от нетерпения едва не разорвала письмо, торопясь поскорее его распечатать, и наскоро пробежала глазами, выискивая упоминание о Хастингсе. Ничего. Ни единого слова. Что, в конце концов, происходит?!

Вскочив, она метнулась к маленькому письменному столу, примостившемуся в углу, под внушающим почтительный страх портретом деда, папиного отца, чей суровый, обвиняющий взгляд впивался прямо в Эвелин, пока та раздумывала, что лучше написать.

– О, не смотри на меня так, – пробормотала она, шаря в ящичках в поисках бумаги и пера. – Насколько мне известно, он сам на это напрашивался.

«Дорогое, отвратительное, жалкое, ничтожное подобие ложного друга!

Прошло почти четыре недели с тех пор, как вы в последний раз окунали перо в чернила, чтобы ответить мне. И вот теперь вы официально отказались помнить о моем дне рождения. Да, я уверена, вы считаете себя крайне занятым, и очень взрослым, и важным теперь, когда оканчиваете учебу в Итоне, но думаю, следует добавить к списку слово «грубый», если требуется наиболее точно описать ваше нынешнее поведение.

Вы должны согласиться, что обязаны кое-что мне объяснить. И если я не получу письма до того, как мы приедем на церемонию выпуска, вы жестоко об этом пожалеете. Неужели вы так хотите, чтобы наша первая встреча стала встречей врагов? Думаю, нет. Так что вам лучше сразу приниматься за ответ. Я буду следить за почтальоном, затаив дыхание, и надеюсь прочитать достойное внимания объяснение вашей преступной небрежности.

Ваша разгневанная

Эви.

P.S. Только сейчас мне в голову пришла мысль, что вы нервничаете, боясь проиграть в скачке, которую мы хотели устроить. Не волнуйтесь, тем более что мама решительно запретила мне везти с собой Эпону. Можете продолжать верить (скорее, заблуждаться), что вы – лучший наездник, хотя когда-нибудь я надеюсь доказать обратное».

Итон. Виндзор, Англия, 1809

Ему следовало предвидеть…

Бенедикт Хастингс бросил письмо на стол так порывисто, что пламя свечи заколебалось. Ему следовало догадаться, что решение ничего не писать Эви только ухудшит дело.

Деревянный стул протестующе скрипнул, когда Бенедикт резко откинулся на спинку и в отчаянии потер глаза. Это безумие. Через неделю его жизнь перевернется вверх дном, а он все еще не нашел способа или хотя бы подходящего решения разорвать последнюю связь с прошлым. Ему давным-давно следовало бы сделать это, но как найти подходящие слова, чтобы отрешиться от самых чистых, самых высоких отношений, которые у него когда-либо были?

Все его попытки терпели полный крах, все слова были недостойны девушки, за эти годы каким-то образом ставшей его ближайшим другом. Эви знала о нем все.

Почти все.

Вздохнув, он оглядел почти пустую комнату. Эви знала все, кроме одного. Самого важного. И он понимал, что если может сохранить тайну в переписке, то никак не сумеет утаить ее при встрече. Единственным выходом было молчание.

Через неделю, когда мисс Дюбуа – она просила называть ее Лизетт – прибудет, чтобы увезти его, как предполагается, в большое путешествие по Европе, он сможет спокойно смотреть в глаза школьным товарищам и многозначительно вскидывать брови, когда они станут спрашивать, почему он решил стать спутником обольстительной, хоть и не столь молодой француженки, вместо того чтобы поступать в университет.

Когда он уведомит родителей, что уезжает на несколько лет в Европу, чтобы ознакомиться с тамошними достопримечательностями, они глазом не моргнут. А скорее возрадуются при мысли о том, что еще несколько лет не увидят своего ничтожного второго сына.

Но как только он напишет письмо Эви, в котором изложит отточенную за эти годы ложь, та, вне сомнения, сразу ее разгадает. И хотя все будет к лучшему, он не способен врать единственному человеку, перед которым фактически обнажил душу.

Он ударил кулаком по столу, с наслаждением ощутив боль. Почему сейчас? Почему приказ должно выполнить в четверг, а не двумя днями позже, когда он наконец смог бы увидеться с Эви?! Все пять лет он пытался представить, какая она: сначала противная девчонка, потом – забавный подросток, и наконец… Что же, он не знает, когда все это случилось, но последнее время его преследовали видения голубоглазой красавицы блондинки с лукавой улыбкой.

Если быть честным с собой, есть еще одна причина, по которой он должен отказаться от Эви. Она будет слишком его отвлекать, а он не может позволить себе ничего подобного. Избранная им дорога будет и без того достаточно опасна, чтобы обременять себя женщиной. Ничего не поделать. Его письмо должно быть написано таким образом, чтобы она не захотела иметь с ним ничего общего.

Бенедикт зажмурился. При одной мысли о том, чтобы ранить и, следовательно, потерять Эви, тоска перехватывала горло, а сердце словно обжигало болью.

Он решительно открыл глаза и потянулся к перу. Все к лучшему. Кроме того, как бы много она ни значила для него, он навсегда останется маленькой, безликой частью ее детства. У нее много родных, много друзей, которым она небезразлична. Через несколько месяцев она забудет о нем и займется другими делами.

Он принялся за работу. Перо летало по бумаге, с каждым жестоким словом более и более неотвратимо разрывая все, что их связывало. И, зная, что Эви ничего не заметит, он тщательно составил письмо так, что во фразах, которые невозможно простить, все же содержалось нечто, дававшее надежду, если только правильно понять смысл.

Подписавшись, он отложил перо и перечитал написанное.

Все абсолютно правильно и одновременно ужасно неверно.

Глава 1

«Очень легко объявлять о непревзойденном умении всадницы, если при этом вы запретили мне приезжать в Хартфорд-Холл. Интересно, будете ли вы столь же храбры, если мне придет в голову неожиданно явиться и предложить устроить скачку?»

Из письма Хастингса к Эви

Эйлсбери, Англия, 1816

Она сделала это! Действительно сделала это! Оставалось не взорваться от радости, прежде чем она сумеет с достоинством удалиться.

Закрыв дверь, Эви немедленно исполнила короткий победный танец прямо в коридоре, у отцовского кабинета.

Она в одном шаге от достижения заветной цели! Теперь остается только найти способ…

– Мама никогда этого не допустит.

Эви удивленно взвизгнула и прижала руку к заколотившемуся сердцу. Черт бы все побрал, откуда взялась ее сестрица?

– Господи милостивый, ты вознамерилась меня убить? Беатрис, когда ты усвоишь, что нельзя так подкрадываться к людям!

– Я к тебе не подкрадывалась. Ты просто меня не заметила. И, как я уже сказала…

– Я слышала, что ты сказала, – нахмурилась Эви. – Поверить невозможно, что ты высказываешься о деле, суть которого тебе неизвестна! А даже если бы что-то и знала, тебя это никак не касается.

Следовало бы помнить, что в доме, по которому шныряют три ее сестрицы, никакая беседа с папой с глазу на глаз долго секретом не пробудет. Хорошо еще, что здесь топталась только Беатрис, а не близнецы. Эви очень любила всех троих, но достаточно хорошо знала Джоселин и Каролин, чтобы сознавать: если они подслушали ее беседу с папой, к вечеру весь дом будет посвящен в подробности.

Беатрис скрестила руки на маленький груди и ответила столь же мрачным взглядом.

– Ты – моя сестра: конечно, твои дела меня касаются. И в любом случае мама никогда не согласится на твое предложение, тем более что оно абсолютно абсурдно.

Нужно отдать Беа должное: она мгновенно уловила причину беспокойства Эви. Работая рядом с отцом почти семь лет, Эви была почти уверена, что получит его согласие. Так оно и вышло. Но только с условием, что мать тоже одобрит. А вот это уже казалось куда более серьезным препятствием.

Эви украдкой покосилась на дверь отцовского кабинета и, не слишком нежно сжав тощий локоток Беатрис, потащила сестру по коридору. Лучше не рисковать: вдруг папа или кто-то еще их подслушает!

Втолкнув сестру в розовый салон, Эви с мягким щелчком закрыла дверь и повернулась к маленькой шпионке:

– Во-первых, мое предложение не было абсурдным, и с твоей стороны нехорошо так говорить! Во-вторых, папа абсолютно согласен с моей идеей, и, в-третьих, в шестнадцать лет уже немного не по возрасту подслушивать у замочных скважин, не считаешь?

На щеках сестры проступили светлые розовые пятна, отчего синие глаза потемнели еще больше.

– Я только проходила мимо, когда папа не слишком одобрительно и не очень тихо отозвался о твоей идее. Тебе следует признать, что столь редкое явление невольно побудило бы любого задержаться у дверей.

Тут сестра права. Не то чтобы Эви осуждала папу. Какой реакции можно ждать от любящего отца, когда дочь объявляет, что после пяти тошнотворно скучных лондонских сезонов собирается уйти с брачного рынка?

Переждав протестующие вопли и вопросы о ее возможном безумии, Эви все-таки сумела убедить его вескими и продуманными аргументами. В конце концов, нельзя начинать сражение, не подготовившись к битве.

Вздохнув, Эви подошла к стоявшему перед окнами большому дивану с цветастой обивкой, откуда открывался вид на мокрый, насквозь отсыревший сад. Унылое серое небо, такой же неяркий свет, проникавший в комнату, в которой царит полумрак, хотя шторы раздвинуты.

– Он немного удивился, только и всего. Но в конце концов узрел логику в моих рассуждениях.

– Эви, – покачала головой Беатрис, садясь рядом. – Если ты до сих пор не нашла человека, за которого хочешь выйти замуж, это еще не значит, что вообще его не найдешь. Нельзя сразу сдаваться.

Она старательно расправила светло-желтые юбки: одна из сотен мелочей, которые напоминали Эви, что младшие сестры превращаются в истинных молодых леди. Ну… скажем, таких, которые иногда шпионят за близкими.

Эви положила на колени подушку, отделанную золотой тесьмой, и оглядела сестру. Ей не хотелось немедленно заканчивать разговор. После частичной победы над папой она хотела сразу пойти к маме и начать кампанию. Но без поддержки, а главное, согласия Беатрис хранить тайну у Эви почти не оставалось надежд на понимание.

Возможно, лучшая тактика – откровенность.

– Если ты так считаешь, то, возможно, не слишком внимательно прислушивалась. Иначе поняла бы, что я не думаю сдаваться. Просто пытаюсь получить то, чего хочу по-настоящему. Я довольна нынешним положением вещей. Мне очень нравится работать вместе с папой на конюшне, и, честно говоря, все, кого я встречала в обществе, либо тщеславны, либо скучны, либо стары, либо охотятся за приданым, либо просто не годятся для меня в том или ином смысле. Не в укор Ричарду или папе, но я решительно предпочитаю общество лошадей обществу мужчин.

Беатрис хихикнула и прикрыла рот ладонью, как делала всегда, пытаясь спрятать кривой передний зуб.

– Я вроде бы слышала что-то насчет того, что манеры у лошадей куда лучше, чем у некоторых джентльменов.

Сестры обменялись улыбками. Конечно, высказывание характеризовало мужское население Англии не с лучшей стороны, зато было на редкость правдивым. За прошедшие пять сезонов она не встретила мужчину, с которым хотелось бы провести месяц, не говоря уже о целой жизни. Конечно, Эви рано усвоила, что, даже если верить, будто знаешь человека, можно трагически в нем ошибиться. Что, если она встретит того, которого посчитает достойным любви, а он окажется очередным бездумным, лживым, равнодушным человеком, которому взбрело в голову поиграть с ней.

Эви, сцепив зубы, постаралась выбросить из головы воспоминания, одолевшие ее вот уже второй раз за день.

Сейчас не время думать о Хастингсе-предателе.

Эви распрямила плечи и встретилась взглядом с Беатрис:

– Я всего лишь хочу сама распоряжаться своим будущим, не оставляя это право в руках какого-то джентльмена. Это все, чего я добиваюсь.

– Но ведь ты ни разу не дала своим поклонникам возможности хотя бы показать себя!

Если бы Беатрис знала, как ошибается!

Воспоминания хлынули через барьер, воздвигнутый в мозгу Эви, и сердце неприятно сжалось. Она дала одному человеку куда больше, чем простой шанс показать себя, и дорого за это заплатила. Больше никогда.

Хорошо, что сестры не узнают о совершенной ею глупости. Отец был единственным, кто знал о ее необдуманном поступке, совершенном семь лет назад. Даже Ричард ничего не подозревал. Эви казалось, что осведомленность папы о том дне каким-то образом связана с его сегодняшним согласием.

Эви со вздохом тронула Беатрис за плечо и лукаво улыбнулась:

– Ты должна быть счастлива! Когда в будущем году станешь дебютанткой, тебе не будет мозолить глаза почти старая дева и к тому же твоя сестра.

– Нет, у меня будет настоящая старая дева-сестра, которая лишится всего самого лучшего в жизни. Замужества, детей… танцев.

– Ты сама знаешь, что я никогда не была сильна в танцах. Вот охота на лис…

Беатрис закатила глаза, на что Эви ухмыльнулась:

– Беа, это то, что меня действительно интересует. Но ты должна обещать, что будешь держать рот на замке, пока я не придумаю, как все лучше объяснить маме.

– Все равно не сумеешь. Потому что это плохая идея.

– О, прекрати! – покачала головой Эви. Неужели сестре так трудно ее поддержать? – Я просто хочу ее умаслить. Папа отложил поездку в Лондон, чтобы провести больше времени с новым ирландским гунтером. Значит, у меня есть неделя, чтобы убедить маму позволить мне остаться и осуществить свою мечту. Пообещай, что будешь молчать.

– Так и быть, обещаю, – вздохнула Беатрис.

До этой минуты Эви даже не замечала, что затаила дыхание. Сейчас она облегченно вздохнула. Если у нее еще и осталась надежда убедить маму, нельзя, чтобы Беатрис все испортила в самый неподходящий момент.

– Спасибо. Очень хотелось бы довериться тебе.

– Конечно, ты можешь полностью мне доверять.

Беа встала, снова расправила юбки и, скептически глядя на Эви, добавила:

– Полагаю, что должна пожелать тебе удачи.

– Спасибо, Беа. Я очень ценю это.

Да, дорогая. Думаю, она очень тебе понадобится.

Всем известно, что Мейфэр – то место, куда едут на давно ожидаемый бал, нанести визит знатной персоне или погулять по улице в дорогих нарядах, чтобы людей посмотреть и себя показать. Сюда не приходят, когда жизнь рушится, как тысячелетнее дерево, подкошенное одним роковым ударом молнии.

И все же он здесь.

Холодной лондонской ночью, стоя в тени на противоположной стороне от величественного старого здания, в котором прежде бывал всего несколько раз, Бенедикт снова пересчитал окна. О, слава Богу!

Он громко выдохнул. Изо рта вырвалось облачко пара – видимое доказательство его облегчения.

Ричард дома!

Бенедикт дождался, когда в оживленном движении на мостовой наступил небольшой перерыв, чтобы перебежать улицу и подняться наверх. Хотя друг круглый год держал свои покои открытыми, он все же занимал их, только когда семья приезжала в город на очередной сезон. Освещенные окна наверху могли означать две вещи: самый старый и близкий друг Бенедикта сейчас дома, а семья временно уехала из Хартфорд-Холла.

Он сделал всего несколько шагов к двери Ричарда, но замер, услышав приглушенный звук шагов и пронзительный голос рассерженной леди. Почти сразу же дверь распахнулась, и в коридор вылетела темноволосая раскрасневшаяся красавица, прижимавшая к груди полуботинки. Растрепанные волосы рассыпались по спине. Не обратив внимания на Бенедикта и не оборачиваясь, она бросила несколько слов на итальянском – языке, который Бенедикт знал достаточно хорошо, чтобы изумленно вскинуть брови. Подобные слова из уст дамы!

В дверях появился Ричард, поспешно застегивавший помятые брюки:

– Изабелла, подожди! Не будь такой беспощадной, ангел!

Изабелла развернулась и ткнула длинным тонким пальцем в грудь Ричарда:

– Нет! Больше я тебя не буду ждать! Можешь убираться к дьяволу, Рейли!

С этими словами она протиснулась мимо Бенедикта и поспешила к лестнице, непрерывно сыпля красочными итальянскими ругательствами, стекавшими, как вода, с рубиново-красных губ.

Все еще приросший к месту, Бенедикт смотрел на старого друга.

– Вижу, по-прежнему умеешь обращаться с женщинами.

Несколько мгновений Ричард недоуменно смотрел на него, прежде чем широко улыбнуться:

– Черт побери, Хастингс, какая кошка притащила сюда твой драный зад?

Сам вид старого друга, того, кому ты небезразличен, был подобен лучику света, проникшему во мрак сердца Бенедикта. Скрестив руки, он насмешливо вскинул бровь:

– Знаешь, я не уверен, что чувствую себя непринужденно, беседуя с полуобнаженным мужчиной. Не считаешь, что нужно хотя бы выглядеть прилично, прежде чем комментировать состояние моего зада?

Ричард с отрывистым смехом поманил Бенедикта за собой:

– Заходи. Не терпится узнать, что привело тебя к моему порогу после почти двух лет отсутствия.

Он привел Бенедикта в маленькую гостиную и показал на хрустальные графины на буфете:

– Налей чего-нибудь, хорошо? А я пока найду недостающие предметы одежды. Прости, что назвал тебя Хастингсом. Иногда я забываю, что теперь ты предпочитаешь просто Бенедикт.

– Можешь называть меня как хочешь, при условии, что наденешь рубашку.

Но он был рад, что Ричард помнит. Он не любил называться фамильным именем: оно, казалось, давало родным больше власти над ним, как бы странно это ни звучало. Но зачем носить имя отца, если тому было совершенно безразлично, жив второй сын или давно в могиле? Конечно, это вряд ли имеет значение, поскольку отец давно мертв, но теперь Бенедикт больше, чем всегда, хотел… жаждал оказаться подальше от своей семейки.

Пока его друг босиком отправился на поиски рубашки, Бенедикт подошел к буфету и понюхал содержимое графинов. Его внимание привлек пряный, горьковатый запах старого шотландского виски, который он и налил в два высоких стакана. По крайней мере узел напряжения, стянувший плечи, немного ослаб. Он не сомневался, что Ричард позволит ему пожить в Хартфорде, в убежище, в котором Бенедикт так нуждался. Там можно спокойно решить, что, черт возьми, делать дальше.

Он уселся перед маленьким письменным столом, поближе к весело плясавшему огню, и сделал первый глоток. Виски прожег огненную дорожку к желудку, но так и не смог согреть ту часть Бенедикта, которая превратилась в лед, в ту минуту, когда он услыхал слова, изменившие все. И сомнительно, чтобы даже адский огонь ее согрел.

Бенедикт устало провел рукой по глазам, все еще горевшим после бешеной скачки из Фолкстона. Он в жизни не гнал коня так безжалостно. Если он хочет уехать сегодня, придется нанять лошадь: бедный Самсон нуждался в отдыхе.

Бенедикт снова выпил и откинулся на жесткую деревянную спинку стула. Понятно, что подумает каждый, обнаружив, что случилось: побег, трусость, угрызения совести, чувство вины. Но все не так, как кажется с первого взгляда. Почти десятилетняя служба короне научила его, что иногда отступление может быть самым мудрым поступком. Как в этот раз. Пока он не сможет объективно взглянуть на губительные события последних двадцати четырех часов, необходимо оставаться в стороне. Он переоценит ценности, перегруппируется и составит план.

Но для этого нужно исчезнуть. Туда, где его никто не найдет. И лучше всего подойдет Хартфорд-Холл.

Он никогда там не был, но считал, что более укромного места не найти. Еще учась в Итоне, он нарисовал себе яркую картину этого пасторального дома. И все благодаря восторженным описаниям Эви. Но как ни странно, Ричард жаловался именно на то, что в Хартфорд-Холле больше всего любила Эви: уединение, безмятежность, покой, удаленность от Лондона. Бенедикт в своем потрепанном состоянии знал, что нуждается именно в таком святилище. Теперь он радовался, что Ричард много раз предлагал ему там погостить.

Остается только придумать, что ему сказать. Можно признаться во всем, но Бенедикт достаточно хорошо знал друга, чтобы понять: он обязательно захочет помочь. Мало того, настоит на своем. Но это его битва. Не стоит втягивать кого-то в неизбежные последствия.

Мягкие шаги по ковру возвестили о возвращении Ричарда. Бенедикт выпрямился и постарался принять безмятежный вид. Появился Ричард, закатывая рукава простой белой сорочки. Выбросив из головы всю сумятицу мыслей, Бенедикт протянул другу второй стакан:

– Вот. Полагаю, ты нуждаешься в этом после того, как расстроил свирепую Изабеллу.

Ричард, усмехаясь, покачал головой:

– Именно свирепую. Мы несколько месяцев наслаждались обществом друг друга, а сегодня она объявила, что получила весьма соблазнительное предложение от лорда Гамильтона, которое и примет, если я не стану возражать.

– Полагаю, ты не стал возражать?

Ричард поднял стакан и широко улыбнулся:

– Я пожелал им обоим счастья.

– Но разделся до пояса, прежде чем завести такой разговор?

Ричард устроился в кожаном кресле и, пожав плечами, объяснил:

– Это она предпочла выбрать такой момент. Не я. Что тут можно сказать? Предпочитаю менее сложные отношения. Любовницы иногда бывают так утомительны! Она постоянно намекала, что хочет более определенного положения, и я, похоже, разгадал ее уловку.

Он небрежно взмахнул бокалом.

– Но довольно об этом. Я хочу знать, когда ты приехал в город и какого черта делаешь у меня дома?

– Я тоже рад тебя видеть, – хмыкнул Бенедикт, поспешно уворачиваясь от маленького томика, которым запустил в него Ричард. – Собственно говоря, я пришел просить об одолжении.

– А вот это что-то новенькое. Что я могу сделать для тебя, друг мой?

– Я только что вернулся в Англию и не могу вынести мысли о том, что придется вновь окунуться в хаос сезона. Тебе известно, что ноги моей не будет в поместье брата, особенно теперь, когда мать требует, чтобы я исполнил свой долг и женился на первой попавшейся богатой девице.

– После всех этих лет полнейшего равнодушия она воображает, будто ты немедленно ей подчинишься?

Бенедикт пожал плечами.

– Теперь поместье нуждается в деньгах, – выдавил он, не желая говорить о семье больше, чем это необходимо. Кроме того, каждый шпион знает, что ключ к хорошей истории – ее абсолютная простота.

Стул скрипнул, когда Бенедикт подался вперед, перекатывая стакан между ладонями.

– Я почти сразу решил провести это время в английской провинции. Раньше ты упоминал, что я могу…

Он не успел договорить: дверь с шумом распахнулась, и в комнату вновь влетела разъяренная синьорина, успевшая надеть туфли и застегнуть платье. Волосы были уложены в низкий узел на затылке. Теперь она выглядела бы совершенно респектабельной, если бы не злобная гримаса.

– Я только хотела сказать, что никто не смеет оскорбить Изабеллу, не заплатив за это. Наслаждайтесь своими балами на этой неделе, синьор.

И Изабелла, с мерзкой улыбочкой, уродовавшей прелестное личико, переступила порог и хлопнула дверью с такой силой, что зазвенели стекла. После ее ухода в комнате воцарилась тишина. Друзья молча смотрели на закрытую дверь.

– Знаешь, – сказал наконец Ричард, не отводя глаз, – перспектива провести время в деревне неожиданно показалась мне довольно приятной.

Бенедикт глянул на Ричарда и неожиданно для себя улыбнулся:

– Неужели?

– Да. И я знаю подходящее место.

Глава 2

«Если припомните, именно вы четыре года назад предложили компромисс и согласились держаться подальше от Холла. Я с радостью обгоню вас в любом месте по вашему выбору. Вопрос в том, достаточно ли вы храбры, чтобы попытаться?»

Из письма Эви Хастингсу

Эви никогда раньше не замечала, как мерно стучат часы. Тик-так, тик-так… Словно медленный шаг старой рабочей лошади, из которой давным-давно выбили радость жизни и задор.

– Что-то случилось, милая?

Эви подняла глаза от неровных, жалких швов и встретилась взглядом с серыми, странно веселыми глазами матери.

– Нет, конечно, нет.

Если только не считать убивающей ее скуки. После двух дней мирных, подобающих истинной леди занятий в попытке втереться в милость матушки Эви стала гадать, почему женское население Англии до сих пор не восстало против омертвляющей скуки. По правде говоря, пытка на дыбе казалась избавлением.

К тому же, как назло, выдался чудесный день. Яркое солнце наполняло каждый уголок уютной маминой гостиной. Эви умирала от желания проверить, как там Ронан. Новое прибавление в их конюшне было резвым и красивым: полные девятнадцать ладоней темно-рыжей ирландской породы. Его выбрала она, Эви, и каким мучением было позволять другим заботиться о гунтере! Конечно, именно так будет весь сезон, если она не убедит маму позволить ей остаться в деревне!

Отложив свою вышивку на кремовое сиденье дивана, мама скрестила руки и улыбнулась.

– Эви, я никогда не думала, что скажу нечто подобное, но почему бы тебе не пойти на конюшню к отцу?

– Нет-нет, я вполне счастлива здесь с тобой.

Большей лжи Эви никогда еще не произносила.

Взор мамы смягчился. Она взяла у Эви измятую вышивку.

– Иди, дорогая. Я ценю твое желание провести время со мной, но видеть два дня подряд, как ты вертишься, томишься и уродуешь несчастные листья плюща, которые пытаешься вышить, невыносимо, думаю, тебе пора дать выход своей энергии.

О, слава Богу!

Эви постаралась не выглядеть чересчур довольной. Ее план сыграть идеальную дочь идет не так, как она замышляла, но по крайней мере приносит плоды. Мама наверняка увидела, как мало приспособлена Эви к обычным для леди занятиям. Сегодняшний вечер – самое подходящее время, чтобы высказать маме свое предложение. Ну а пока…

– Спасибо, мама. Пожалуй, я пойду к папе.

Менее чем через четверть часа Эви, уже переодетая в амазонку, направлялась к конюшне. Прохладный весенний ветерок был чистым раем по сравнению с духотой гостиной. Настоящая свобода! И поскольку солнце уже опускалось за деревья, Эви не хотела тратить ни единой минуты, которую могла бы провести в седле.

Приподняв подол юбки, она поспешила по гравийной дорожке. Приходилось старательно переступать лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя. Последние несколько шагов она буквально пробежала и, схватившись за край двери, свернула за угол.

И тут же на полной скорости столкнулась с неподвижной кирпичной стеной, которая, как она точно знала, не должна была здесь находиться. На миг у нее перехватило дыхание. Эви споткнулась и едва не упала на спину, но, к счастью, сильные руки сжали ее плечи и удержали на месте.

– Простите. С вами все в порядке?

Оказалось, что для неодушевленного предмета стена говорит на удивительно правильном английском.

Взгляд Эви скользнул по темно-серому пальто, резко очерченному, слегка заросшему щетиной подбородку, на мгновение остановился на весьма привлекательных мужских губах, прежде чем добраться до темных, бархатисто-карих глаз.

И тут она потеряла дар речи. Откуда взялся этот красавец?

Несколько бесконечных секунд она стояла неподвижно, в плену не только его рук, но и любопытного взгляда. У него самые прекрасные глаза на свете. Цвета красного дерева, из которого сделан письменный стол отца, переходящий из поколения в поколение.

– Мисс! Вы ушиблись?

Эви моргнула. Следовало бы что-то сказать. Ей действительно следовало бы что-то сказать.

– Э… совершенно.

Темные брови сошлись на переносице. Он слегка наклонил голову.

– Совершенно… ушиблись?

– Нет. Со мной совершенно все в порядке. Э… спасибо.

О Господи, почему она так растерялась? Именно теперь, когда ослепительный незнакомец почти что держит ее в объятиях?

Она наконец поняла, что значит выражение «громом поразило». Причем в самый неподходящий момент!

А он смотрел на нее как на одинокую лошадь из упряжной пары.

– Уверены?

Эви едва не рассмеялась. Уверена ли она? Ни в малейшей степени. Она чувствовала себя так, словно ее кружит в водовороте, но, конечно, не могла сказать это незнакомцу. Она поскорее отступила, вырвавшись из его рук. Ровно настолько, чтобы лишиться его тепла. Но она по крайней мере все еще ощущала едва заметный манящий запах кожи и сандалового дерева. Набрав в грудь воздуха, она постаралась улыбнуться:

– Уверена. Прошу принять мои извинения, я не смотрела, куда иду, мистер…

– Эви!!

Эви подскочила от неожиданности.

– Ричард! Что, во имя всего святого, ты здесь делаешь?

Она не удивилась бы сильнее, окажись перед ней сам Принни.

Радостно взвизгнув, она бросилась на шею брату. Тот крепко сжал ее, оторвал от земли и закружил, как малое дитя.

– Ричард, немедленно поставь меня! – потребовала она.

Но ее увещания не возымели эффекта, поскольку сопровождались смехом. Только брат способен снова заставить Эви почувствовать себя десятилетней девочкой!

Когда он наконец поставил ее, она хихикнула, отступила и внимательно оглядела брата, отметив взъерошенные ветром светлые волосы и разрумянившиеся от ветра щеки. Она едва верила, что он здесь, дома, и именно сейчас!

– Но что ты здесь делаешь? Какой чудесный сюрприз!

– Мне тоже приятно видеть тебя, малышка. Собралась прокатиться верхом?

– Да, но столкнулась с нашим гостем. Полагаю, это твой друг?

Она показала на незнакомца, но застыла, когда их взгляды снова встретились. Он наблюдал за ней так пристально, что она инстинктивно отступила. Но он тут же отвел глаза.

Эви смущенно моргнула. Как странно! Неужели ей показалось? Наверняка: она ведь только встретила этого человека! И ему нет никакого дела до нее. Тем не менее по спине пробежала легкая дрожь.

Смешок снова привлек ее внимание к Ричарду. Он широко улыбнулся и медленно покачал головой:

– Да ведь я вас еще не познакомил!

Эви подняла брови. Он что-то затевает!

Она не задумываясь отступила на шаг. Но его улыбка стала еще шире. Она посмотрела на незнакомца. Ей не хотелось еще больше позориться перед ним. Хватит и недавней сцены!

К счастью, он словно ее не замечал, потому что впился взглядом в Ричарда.

По какой-то причине ее брат искренне наслаждался происходящим. И со своей обычной склонностью к театральности объявил:

– Эви, я с огромным удовольствием представляю тебя своему другу, высокочтимому загадочному, так долго отсут…

В этот момент незнакомец выступил вперед.

Глава 3

«И не смейте лгать мне, Хастингс. Пусть наши беседы ведутся посредством пера и чернил, но обещаю, что тут же пойму, лукавите ли вы. И тогда вы горько об этом пожалеете. Так это вы или не вы послали ту треклятую книгу?»

Из письма Эви к Хастингсу, после прибытия анонимно посланного сочинения миссис Ситон под названием: «Этикет. Руководство и правила поведения, приличествующего прекрасному полу»

Еще секунду назад Бенедикт окаменел от потрясения, обнаружив, что невероятно красивая блондинка, стоящая перед ним, – Эви. Его Эви. Эви, которая должна быть в Лондоне, далеко от дома, где он искал убежища.

И тут он, опомнившись, принялся действовать. Открыл рот, понятия не имея, что говорить, но преисполненный внезапной уверенности, что Эви не должна слышать его настоящего имени.

– Мистер Джеймс Бенедикт, к вашим услугам, миледи.

Ложь отдавала уксусом во рту, и он сцепил зубы, пытаясь сохранять самое доброжелательное выражение лица. Его взгляд упал на Ричарда, стоявшего справа от сестры. В любое другое время он бы весело ухмыльнулся. Но не сейчас. Нет, в этот момент Бенедикт мог только молиться, чтобы старый друг не разоблачил его.

Эви, к счастью, не подозревавшая о молчаливом поединке между джентльменами, приветливо улыбнулась:

– Рада познакомиться, мистер Бенедикт. И спасибо за то, что представились сами. Мой брат слишком болтлив.

Она шутливо подтолкнула Ричарда плечом. Слава Богу, не догадалась на него взглянуть. Бедняга стоял с разинутым ртом и глазами как у испуганной совы, и Эви сразу же догадалась бы, что что-то не так.

Поэтому Бенедикт в упор смотрел на Ричарда, мысленно умоляя его поддержать обман. Чертова ложь сама собой сорвалась с языка, такая же естественная, как глоток воздуха. Но что еще могло прийти ему в голову?! В голове всплыли обрывочные строки последнего ужасного письма. Знай она, кто он на самом деле, возможно, просто уничтожила бы… словесно, и то, если повезет, ведь он заслужил худшего.

Черт бы все побрал, но у него и без того множество проблем. Не хватало еще разгневанного призрака из прошлого, который сделает ситуацию невыносимой.

Постаравшись несколько ослабить напряженную челюсть, он попытался как можно лучше изобразить беспечную улыбку.

– Да, я уже стал бояться, что он просто забыл, кто я.

Ричард немедленно закрыл рот и задумчиво оглядел Бенедикта.

– Нет, – медленно произнес он, – я ни за что бы не забыл вас, мистер Бенедикт.

Последние два слова были подчеркнуты, слегка, но все же подчеркнуты. Галопирующий пульс Бенедикта слегка замедлился. Ричард на его стороне: по крайней мере пока. И хотя приходилось сосредоточиться на фарсе с его участием, Бенедикт лихорадочно искал объяснений, которые придется дать Ричарду, когда они останутся одни.

– Позвольте приветствовать вас в Хартфорд-Холле! – воскликнула Эви, широким жестом обводя дом и конюшни. Бенедикт послушно оторвал взгляд от идеальной фигурки и оглядел окружающее, как и полагалось обычному гостю. Зрелище действительно было впечатляющим, даже более чем вид его фамильного поместья в Лестершире. Дом был выстроен на невысоком холме и каким-то образом царил над аккуратно подстриженными газонами и густым лесом у подножия. Конюшни, где разводили лошадей, тоже были весьма впечатляющими: большие арочные окна и крепкие каменные стены. Семейство явно гордилось прекрасным поместьем.

– Благодарю вас, миледи. Приятно своими глазами увидеть наконец эти места.

Он был готов откусить себе язык. «Наконец»?!

Ее рука легла на тонкую талию, прекрасно подчеркнутую покроем голубой амазонки.

– Я не знала, что вы так давно знакомы. Где вы повстречались с моим братом, мистер Бенедикт?

Прекрасный вопрос. Недаром Ричард скрестил руки на груди и склонил голову набок. В глазах мелькнули веселые искорки. И поскольку брат и сестра терпеливо выжидали, Бенедикт решился дать наиболее очевидный ответ:

– В Итоне, разумеется. Мы вместе учились.

Как человек, который половину жизни провел во лжи, он признавал необходимость держаться как можно ближе к правде.

– Когда это было? – с самым невинным видом спросил Ричард. – Я что-то не помню.

О да. Он явно наслаждается происходящим!

Бенедикт уже открыл рот для ответа, но помешал громовой топот приближавшейся лошади. Кто бы это ни был, он достоин вечной благодарности Бенедикта.

Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть одинокого всадника на очень красивом рыжем коне. Хотя в светлых волосах всадника мелькала седина и в отличие от Ричарда он был немного шире в плечах, сходство было удивительным.

– Ричард, это твой отец?

– Совершенно верно, – ответил друг, энергично махая отцу. Маркиз ответил тем же, и брат с сестрой поспешили его приветствовать.

Бенедикт держался позади, радуясь полученной передышке. Гренвилл понятия не имел, в каком долгу у него гость за своевременное, хоть и неумышленное спасение. Он медленно втянул в себя воздух, пытаясь успокоить натянутые нервы.

После всех этих лет… после всех этих писем… каким потрясением было увидеть Эви во плоти! Услышать ее звонкий, чистый голос. Почувствовать мимолетное прикосновение гибкого тела.

Даже когда Эви населяла его мысли и сны, чаруя эфемерной, неземной красотой, он и представить не мог, как она прелестна на самом деле. Все те эмоции, которые он почти десять лет старательно прятал в самых дальних уголках души, теперь бушевали в нем, раскаляя кровь. Ее светящиеся, почти прозрачные голубые глаза, открытая, хотя и манящая улыбка, даже слегка загоревшая кожа только прибавляли ей привлекательности. Перед ним словно оказался запретный плод, идеальный в своем недосягаемом великолепии.

Бенедикт нервно сглотнул, проклиная свою злосчастную удачу.

Какого черта она вообще тут? Почему не в Лондоне? Почему не хлопает длинными ресницами, обольщая какого-нибудь денди в бальном зале?

Он медленно пошел вперед, к весело болтающему трио. Пока Ричард и отец обнимались, Эви весело хохотала. Солнце превращало ее волосы в золотой нимб.

Золотой нимб?

Бенедикт провел рукой по волосам.

Нужно взять себя в руки.

Ричард отступил и поманил его:

– Бенедикт, познакомься с моим отцом.

И тут Бенедикт заново осознал всю сложность своего положения. Конечно, присутствие Эви означает, что здесь вся чертова семейка. Господи, теперь придется лгать и остальным! Хотя он никогда и не встречался с родными Ричарда, но всегда их уважал. Ричард и Эви часто говорили с любовью о них, и Бенедикт, можно сказать, их хорошо знал. Именно о такой семье он мечтал в самые одинокие моменты своего детства, когда отец не обращал на него внимания и занимался своими охотничьими псами, а мать просто терпеть его не могла. И хотя брат когда-то был его верным другом, все изменилось, когда он уехал в школу, где его окружали те, кто пресмыкался перед будущим графом.

Пожав гостю руку, маркиз приветственно улыбнулся.

– Как хорошо, что вы с Ричардом решили нас навестить. Надеюсь, будете чувствовать себя как дома.

Гренвилл был таким же добросердечным и жизнерадостным, как представлял Бенедикт. Хороший, порядочный человек, который не заслужил, чтобы его обманывали в собственном доме.

– Спасибо, милорд, вы очень любезны.

Хотя Бенедикт улыбался и непринужденно беседовал, восхищаясь поместьем и новым конем маркиза, ему было не по себе. Неприятно скрывать от них правду, но что поделать? Нужно найти предлог, чтобы как можно скорее уехать. Правда, неизвестно, где он найдет приют, но здесь оставаться нехорошо. Неправильно! Но ничего, как только он что-нибудь придумает, то немедленно сбежит.

И тут взгляд невольно упал на прелестную бывшую подругу. Он может одурачить других, но не себя. Стоило ему наконец увидеть ее, как мысль о том, чтобы повернуться и уехать, стала почти невыносимой.

Скоро он навсегда исчезнет из их жизни… но не сейчас.

Когда первоначальное волнение по случаю приезда брата улеглось, Эви поняла, что ей не терпится увести брата в укромный уголок и узнать истинную причину его приезда домой. В ответ на вопросы отца Ричард заявил, что заскучал в городе и захотел сменить обстановку, пока сезон еще не в самом разгаре.

Эви едва не фыркнула, но вовремя сдержалась. Ричард? Устал от города? Да такого просто быть не может!

Пока они поднимались по пологим ступенькам крыльца, она нетерпеливо ждала возможности расспросить его. Украдкой взглянув на гостя, она прикусила губу, чтобы переждать, пока уймется непослушное сердце. Скорее бы узнать, кто, черт возьми, этот мистер Бенедикт и почему она раньше о нем не слышала.

Просто несправедливо, что такой джентльмен существует в Англии и она еще не имела удовольствия видеть его! Пусть она не хочет выходить замуж, но, конечно, она еще не умерла.

Тяжелая дубовая дверь бесшумно распахнулась на хорошо смазанных петлях. На пороге возник Финнингтон и почтительно склонил голову перед отцом:

– Комната лорда Рейли и покои для гостя почти готовы, милорд.

Эви незаметно подмигнула дворецкому. Никогда не стоит недооценивать умение хорошо вышколенного штата слуг. Они, наверное, принялись за работу в тот момент, когда гость показался на подъездной аллее.

Папа довольно потер руки:

– Превосходно! Полагаю, джентльмены, вам нужно прийти в себя. Встретимся через полчаса, выпьем чего-нибудь освежающего.

Повернувшись к Ричарду, он сжал его плечо.

– Тебе бы следовало пойти удивить мать, прежде чем поднимешься в спальню. Она скорее всего в гостиной. Финнингтон может показать мистеру Бенедикту его комнату, а я пока переоденусь.

Ричард согласно кивнул, и отец, мистер Бенедикт и Финнингтон направились к широкой изгибающейся лестнице. Сама Эви не смогла бы спланировать все лучше! Стоило Ричарду повернуть к розовому салону, Эви немедленно схватила его за руку. Подождала, пока шаги остальных затихли, прежде чем отпустить брата:

– Хорошо, выкладывай! Что происходит?

– Ты о чем?

Ричард с самым беззаботным видом схватил горсть орехов из хрустальной чаши, стоявшей на изящном пристенном столике, и бросил лакомство в рот.

– Ничего не происходит.

– Да, а я играю главную роль в новой постановке «Отелло».

– Да ну! Рад за тебя. Но я всегда знал, что у тебя актерский талант.

Он лукаво улыбнулся, и Эви невольно ответила улыбкой.

– Не будь ослом. Без причины ты не оставил бы Лондон перед началом сезона.

– Как я уже говорил отцу, просто решил немного отдохнуть от города. Иногда там очень устаешь.

– Да, знаю, но тебе это неизвестно. Всю жизнь ты только и делал, что пел Лондону дифирамбы. Отдых от города!

Ну да, конечно! Она что, вчера родилась?

– Позволь подумать…

Она покачала головой и прищурилась.

– Используя последние научные методы, я сделала вывод, что ты здесь…

Она помедлила для пущего эффекта:

– Из-за женщины!

Брат смущенно усмехнулся:

– Да, конечно. В этом нет никакой особой тайны. Хотя неприятно, что я так чертовски предсказуем.

– С тобой вечно случаются неприятности из-за женщин, – понимающе кивнула она. Их близкие отношения означали, что она знала о его пороках куда больше, чем можно считать приличным.

– Никогда не слышал более правдивых слов, хотя в жизни не думал, что ты это признаешь.

Она угрюмо взглянула на брата, но он рассмеялся:

– А ты воображала, что я не додумаюсь? Да все было практически поднесено мне на серебряном блюде! Кроме того, уверен, что приехав в город на следующей неделе, ты тоже навлечешь на чьи-то головы кучу неприятностей.

– К твоему сведению, у меня важные новости.

– Вот как? – хмыкнул он, вскинув брови.

Она снова схватила его за руку, не в силах скрыть владеющее ею возбуждение:

– Я говорила с папой, и…

Она намеренно сделала паузу, наслаждаясь ожиданием брата.

– Да?

– Он сказал, что, если мама даст свое благословение, я пережду этот сезон дома. Правда, чудесно?

– Пересидишь дома? Но зачем тебе это?!

Она с силой хлопнула его по плечу:

– Негодяй! Ты знаешь, что больше всего на свете я мечтаю прекратить охоту на мужа и сосредоточиться на работе здесь.

Он неуклюже пожал плечом:

– Я всего лишь дразню тебя. Конечно, ты всегда мечтала о такой жизни. Хотя понять не могу, почему деревенская жизнь так тебя привлекает?

Он картинно передернулся.

– Мне в любую секунду подавай город.

– Да, я желаю жить в Хартфорде даже после того, как ты его унаследуешь, так что тебе лучше привыкнуть к этой мысли. Конюшни – это мои владения, и, надеюсь, так будет и впредь.

Ричард принял самый высокомерный вид.

– И позволять женщине пачкать руки работой? Никогда!!

Она хихикнула. Сейчас он был похож почти на любого джентльмена из общества. Как хорошо, что он здесь! При условии, что до отъезда семьи он не наделает бед.

При этой мысли она призадумалась. Когда Ричард был рядом, они вместе затевали всякие проделки, несмотря на то что давно считались взрослыми. Так что лучше не рисковать.

Эви подбоченилась и многозначительно заглянула ему в глаза:

– У меня есть папино разрешение, но только если я уговорю маму. Я еще не пыталась это сделать. Жду подходящего момента. И учти. Никаких неприятностей до их отъезда. Я не шучу. И не позволю тебе и твоему гостю нарушить хрупкое равновесие, пока вы здесь живете. Не хватало еще, чтобы мама и папа усомнились в здравом рассудке своих отпрысков.

Ричард отрывисто рассмеялся:

– Умеешь ты выбирать слова! Уверена, что я не хочу посмотреть постановку «Отелло»?

– О-о-очень смешно! Но я вполне серьезна. Если что-то мне испортишь, уверяю, горько пожалеешь.

На этот раз Ричард закатил глаза:

– Да, мамочка. Хотя думаю, что, если уж быть до конца драматичной, могла бы сказать: ты проклянешь тот день, когда оскорбил меня! Не думаешь, что это звучит более эффектно?

Она укоризненно покачала головой:

– Да, хорошее проклятие всегда придает остроту ситуации. – И как можно небрежнее добавила: – Кстати, о придаче остроты ситуации: кто такой этот мистер Бенедикт?

При одном упоминании его имени она едва не задохнулась.

– Он же сказал: старый друг.

– Если он такой старый друг, почему я никогда раньше о нем не слышала? Я бы поклялась, что знаю всех твоих друзей, старых и не очень.

– Уверен, что упоминал о нем, – отмахнулся он. – Ты, должно быть, забыла. И вообще, разве это имеет значение? Мы пробудем здесь всего несколько дней, а потом уедем.

Эви нахмурилась. Он никогда не упоминал имени этого человека, это совершенно точно. Но возможно, Ричард прав: особого значения это не имеет.

– Хорошо. Тебе лучше переодеться и умыться. Выглядишь и пахнешь так, словно тебя протащили по полу конюшни.

Ричард громко выдохнул, словно до этого задерживал дыхание.

– Верно. Только поздороваюсь с мамой, прежде чем умыться, а ты собери девочек через…

Он посмотрел на часы.

– Приблизительно через двадцать шесть минут. Увидимся в гостиной. И я ожидаю, что к этому времени ты с прежним энтузиазмом станешь наслаждаться моим обществом. И больше не тревожься, что Ричард поведет себя плохо, договорились?

Она кивнула, а Ричард подмигнул, перед тем как уйти. Но, несмотря на его беззаботность, она продолжала думать, что с мистером Бенедиктом что-то не так.

Пожав плечами, она стала подниматься по лестнице. Возможно, это все ее воображение. И когда джентльмен так красив, как он, можно простить ему некоторые странности.

Когда она подходила к верхней площадке, дверь ближайшей гостевой спальни захлопнулась. Значит, мистера Бенедикта поселили в голубую комнату.

При мысли о том, что она снова увидит его, Эви охватило приятное предвкушение, заставившее больно прикусить губу. Откуда это внезапное желание постучаться в дверь комнаты мистера Бенедикта?

Она даже головой покачала от столь скандальной мысли.

Возможно, ей следует беспокоиться не о поведении Ричарда.

Глава 4

«Забудем на время о храбрости. Я человек слова и ни за что не нарушил бы соглашение, заключенное с леди. Кроме того, куда веселее вести с вами перепалку в письмах, чем слушать критику своих манер при личной встрече. Надеюсь, вы со мной согласны?»

Из письма Хастингса Эви

Когда последний слуга вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь, Бенедикт зажмурился и облегченно вздохнул: «Слава Богу, это закончилось».

Плохо уже и то, что у него оставалось всего несколько минут, чтобы придумать объяснение для Ричарда, результатом которого не стало бы его немедленное изгнание или дуэль с лучшим другом на росистом лугу в рассветный час. Но страшнее всего было бы его разоблачение в присутствии Эви.

Бенедикт снял пиджак, швырнул в изножье гигантской кровати с четырьмя столбиками и оглядел комнату. Напротив постели, у камина, стояли диванчик с двумя креслами. Шумно потрескивавший огонь изгонял прохладу из огромной комнаты. Большие окна, почти от пола до потолка, выстроились в ряд на задней стене, и послеполуденное солнце вливалось в стекла косыми колоннами, в которых танцевали пылинки.

Бенедикт опустился на покрытую чехлом скамью у изножья кровати и стал снимать сапоги.

Что можно сказать Ричарду? Как объяснить внезапную смену фамилии? Может, «признаться», что он бежит от закона и взял чужое имя, чтобы избежать разоблачения? Или что его преследует брошенная любовница? Или что у него случилось внезапное помрачение рассудка и он забыл собственное имя? Он со стуком уронил на пол левый сапог. Нет, следует сказать Ричарду правду. Или по крайней мере все, что он имеет право сказать. Ради всего святого, он – ближайший друг Ричарда. Как смотреть ему в глаза, если начать громоздить ложь на ложь?

В дверь громко постучали.

– Войдите, – откликнулся Бенедикт, стягивая правый сапог.

В комнате появился Ричард, выглядевший на удивление свежим.

– Все улажено? Да? Прекрасно, я умираю от желания узнать, какого дьявола ты представился как мистер Бенедикт? – спросил он без гнева, с искренним любопытством и, устроившись у камина в кресле в бело-голубую полоску, стал ожидать ответа. Бенедикт растерянно провел рукой по волосам и вздохнул. Ну вот… начинается.

– Знаю, не самое умное решение. Но ты помнишь нашу переписку с твоей сестрой?

Ричард кивнул.

– Однако, насколько я понимаю, она так и не рассказала тебе, чем закончились наши отношения.

Ричард вскинул брови.

– Я предполагал, что они умерли естественной смертью, когда ты окончил школу. Но мое поразительное дедуктивное мышление подсказывает, что все было не так.

– Не совсем. Я был молодым идиотом и не хотел, чтобы старая жизнь последовала за мной в волнующую новую. Эви немного, я бы сказал, настойчива, и, когда она не поняла намека на то, что я не собираюсь продолжать ей писать, пришлось послать весьма недвусмысленное письмо, которое и стало концом переписки.

Бенедикт постарался не съежиться при воспоминаниях о подробностях последнего письма. Боже, сколько лет прошло, а он по-прежнему чувствует себя последним негодяем. Какое счастье, что Хастингс остался в прошлом, по крайней мере во всем, что связано с Эви.

Ричард, казалось, был искренне удивлен.

– Странно. Она мне и словом не обмолвилась.

– И это должно дать тебе некоторое представление о том, как она отнеслась к письму. Я знаю, как вы близки. Разве она раньше что-то скрывала от тебя?

– Я думаю, нет, хотя теперь, должен признаться, не вполне уверен.

Ричард выпрямился, потирая ладонями колени.

– Все же это случилось почти десять лет назад. Ты действительно посчитал необходимым назваться чужим именем?

– Не совсем. Я просто не назвал фамилии. Мое второе имя Джеймс. Но скажи честно, хотел бы ты оказаться на моем месте, когда она поймет, что тот подлец, который назвал ее противной девчонкой, обладающей всеми свойствами и привычками лошадиного слепня, явился сюда во всей своей красе?

Ричард весело засмеялся, но тут же огляделся и прикрыл рот рукой.

– Нет, разумеется. Ни за что на свете! С твоей стороны это очень некрасиво, друг мой. Мало того, – добавил он, почесывая подбородок, – стоило бы рассказать ей правду, чтобы посмотреть, что она с тобой сделает.

– Но ты промолчал, когда я ей представился! – напомнил Бенедикт беспечно, хотя в желудке шевелилось беспокойство. Сейчас в его жизни и без того столько бурь, а на карте стоит будущее. Он просто не имеет возможности отвлекаться на очередную драму.

– Совершенно верно. Интересно, почему она, хоть и ни разу не слышала о Джеймсе Бенедикте, относительно спокойно восприняла твое появление? Весьма тревожный признак. Рано или поздно она обязательно меня разоблачит.

– А может, ей просто все равно.

– Ну да, как же! – фыркнул Ричард. – Скорее у меня вырастут крылья и я научусь летать! Не хочешь присоединиться?

Бенедикт неожиданно для себя ухмыльнулся. Ричард обладал удивительным даром смешить его даже в такие моменты.

– Хорошо, думаю, можно сочинить историю. Предположим, я старый друг, решивший погостить у тебя, прежде чем принять новую должность члена совета колледжа где-то на севере.

– Ученый? Вот это да!

– Ну… назовись я пэром, твои родные наверняка знали бы мое фамильное имя. А я предпочел бы не изображать священника или военного. Просто, респектабельно и ничем не примечательно.

– Полагаю, это может сработать, – с сомнением пробормотал Ричард.

– Только придерживайся моей истории, а я постараюсь выглядеть как можно более скучным.

– Постараешься? Уверен, у тебя прекрасно получится.

Бенедикт не обратил внимания на колкость.

– И я сделаю все, чтобы держаться от нее подальше… пока я здесь.

Из-за двери донесся странный звук, и друзья переглянулись. Дурное предчувствие свинцом легло в желудке Бенедикта. Слишком долго он был шпионом, чтобы не уметь распознавать подозрительные звуки. Ричард прижал палец к губам и встал. Бенедикт покачал головой, показал на свои ноги в чулках и быстро и бесшумно, как призрак, пересек комнату.

Одним быстрым движением он повернул ручку и распахнул дверь. В комнату ввалилась белокурая красавица и, потеряв равновесие, упала ему на грудь. Второй раз за день! О Господи. Неужели Эви услышала…

– Беатрис! – воскликнул Ричард, сурово сведя брови. – Что это ты вытворяешь, маленькая любительница подслушивать у замочных скважин?!

Беатрис?

Бенедикт вздохнул, чувствуя, как его охватывает облегчение, и, поспешно отстранив девицу, закрыл дверь. Теперь он видел, что она просто похожа на сестру. Глаза и волосы были темнее, да и фигура куда более хрупкая.

Светлая кожа Беатрис залилась густой краской. Но она нашла в себе дерзость небрежно пожать плечами.

– Сожалею, но, когда вы не пришли познакомиться с нами, я сбежала с уроков, чтобы на вас посмотреть. Однако как раз когда спускалась с лестницы, вы исчезли в гостевой спальне, а потом я услышала ваши голоса и… – она перевела дыхание, – не захотела прерывать беседу, вдруг у вас речь шла о чем-то важном.

Губы Ричарда были плотно сжаты, руки покоились на бедрах, но выражение лица было весьма снисходительным.

– И что ты услышала, негодная девчонка?

Она ухмыльнулась и, повернувшись к Бенедикту, поспешно присела:

– Добрый день, мистер Хастингс. Ах, как это волнующе! Наконец-то мы встретились!

Ричард и Бенедикт дружно застонали. Ад и проклятие, сегодня не его день… и уж точно не его неделя. А возможно, и не его год.

– Итак, Беа, – начал Ричард, обнимая сестру за плечи и подводя к дивану у окна. – Что хочешь за молчание?

– Почему все так уверены, что я не умею хранить тайну? – проворчала она, умудряясь принять оскорбленный вид.

– Но, дорогая, ты сама знаешь, что шпионам доверять нельзя.

Бенедикт скорчил гримасу. Укол оказался весьма болезненным.

Мысленно встряхнувшись, он поспешил надеть пиджак. Если он оказался в невыгодном положении, оставшись без сапог, то по крайней мере хотя бы сверху будет прилично одет.

– Леди Беатрис, простите, что вы оказались втянуты в наш маленький заговор. Понимаю, что вы не захотите вводить сестру в заблуждение…

– Это в наше время так называется наглая ложь? – невинно улыбнулась Беатрис.

Бенедикт скрипнул зубами, чтобы не ответить по достоинству. Нужно перетянуть ее на свою сторону, нравится это ему или нет. А хороший шпион знает: для того чтобы приобрести союзника, нужно смотреть собеседнику в глаза.

– Я просто не хотел бередить старые раны. Знай я, что ваша сестра находится здесь, никогда бы не приехал. И я пробуду здесь недолго, так что, как видите, просто хотел пощадить ее чувства.

– Просто боялись, что она задаст вам трепку, узнав, кто вы на самом деле.

– Беа, ты чересчур бесцеремонна, – остерег Ричард, внезапно став серьезным.

– И это говорит человек, который согласился на обман.

– И это говорит девушка, которая вечно просит единственного брата прислать ей масляные краски.

Беатрис, ахнув, в ужасе отпрянула:

– При чем тут это?!

Ричард с самодовольным видом откинулся на спинку дивана.

– При том, что если ты раскроешь рот и проболтаешься Эви, матери, отцу или даже своей горничной, то скоро вновь познакомишься с прелестями рисования акварелью. Ну, знаешь, как полагается порядочной молодой даме.

– Но это несправедливо!

– Такова жизнь, дорогая.

Бенедикт слегка улыбнулся. Беатрис была явно возмущена угрозой. Но Ричард молчал, ожидая, что она ответит.

Через несколько секунд худые плечи девушки опустились. Она едва заметно кивнула.

– Так и быть. Я ничего ей не скажу. Но знайте, – добавила она, выпрямившись, – это не из-за красок. Она очень хочет кое-чего добиться. И думаю, что реакция на присутствие Хастингса может поставить под удар ее планы.

– Прекрасная речь! – торжествующе улыбнулся Ричард. – А теперь обними брата и беги на уроки, пока твои учителя не спохватились.

Бенедикт дождался, пока Ричард проводит сестру до двери. Несмотря на стычку, эти двое не питали друг к другу вражды. Будь на месте Беатрис его брат, Бенедикт не сомневался, что ссора закончилась бы куда хуже.

Но он тут же выкинул Генри из головы. Пока что он не хотел думать об ублюдке, особенно в присутствии Ричарда.

После ухода Беатрис Бенедикт поднялся.

– Что же, это немного запутывает дело. Как по-твоему, она сумеет держать язык за зубами?

– Я бы не стал так сильно беспокоиться. Она уже немного старше той девчонки, которая несколько лет назад проболталась родителям о маленькой полуночной прогулке на Роуз и Торне.

– Прекрасно. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

Ричард рассмеялся и хлопнул его по плечу:

– Она слишком хочет получить краски, чтобы рисовать. Но хватит об этом. Никакой подкуп не заставил бы Джоселин или Каролин молчать, узнай они обо всем.

Черт побери, с каждой минутой ситуация становится лучше и лучше!

– Возможно, мне следует уехать. Все слишком усложняется.

Но, даже говоря это, Бенедикт испытывал внутренний протест. Он только что увидел Эви. Неужели хватит воли так скоро убраться? Неужели посреди того болота мерзости, в котором он очутился, ему не дано даже дня-другого, чтобы насладиться присутствием Эви? А потом бережно хранить в душе воспоминания?

Ричард небрежно отмахнулся:

– О нет. Ты не оставишь меня сейчас. Кроме того, я в жизни так не веселился. Ну а теперь мне не терпится попробовать шедевры нашей кухарки. Пойдем?

Можно ли одновременно испытывать тоску и облегчение?

– Прекрасно. Позволь только надеть сапоги.

Натягивая сапоги, Бенедикт боролся с неприятным чувством, струившимся в его венах, как ртуть. Хотя он умирал от желания снова увидеть Эви, помоги ему Боже, если он станет мишенью ее гнева.

Обувшись, он встал и кивнул на дверь:

– Веди.

– Он красив?

Эви, первой вошедшая в гостиную, куда предполагалось подать чай, отвернулась от окна и взглянула на младшую сестру Каролин, в огромных голубых глазах которой плескалось любопытство.

– Полагаю, через несколько минут ты сама увидишь.

Выпустив штору, Эви обошла диван и, перед тем как сесть, расправила широкие юбки амазонки. У нее не было времени переодеться, и, посмотрев на небо, она подумала, что, возможно, еще успеет прокатиться верхом. Недолго, конечно. Не стоит после заката оставаться в лесу одной.

Каролин разочарованно поморщилась и с размаху плюхнулась на диван напротив сестры, так что затряслись светлые букольки, обрамлявшие ее лицо. Усевшись рядом с сестрой-близнецом, Джоселин наморщила носик.

– Это может означать, что он вовсе не красив.

– Джоселин! – сурово взглянув на нее, воскликнула Беатрис. – Эви ничего такого не говорила!

Она была только годом старше. Но тем не менее считала себя куда взрослее, что неизменно раздражало младших сестер.

И сегодняшний день не был исключением. Джоселин, в свою очередь, насупилась.

– Откуда тебе знать? В конце концов, он может оказаться чудовищем.

Эви ухмыльнулась, представив красивого незнакомца с шоколадными глазами и восхитительно широкими плечами. Чудовищем его никак не назовешь!

– Я имела в виду только то, что сказала. Сейчас он спустится, и прошу вас вести себя прилично.

– Да, пожалуйста, – вставила мама, влетая в комнату в шорохе оранжевого шелка. – Буду крайне благодарна, если вы все вспомните о хороших манерах.

Она расцеловала близнецов, прежде чем подойти к чайному подносу.

– Конечно, мама. Жаль только, что нас не предупредили. Я бы выбрала розовое с белым муслиновое платье вместо этих старых лохмотьев.

Джоселин расстроенно одернула свое прелестное платьице, весь недостаток которого заключался в зеленом, а не розовом цвете.

Удостоверившись, что все в порядке, мама села рядом с Эви.

– Мне самой хотелось бы получить нечто вроде записки от Ричарда, но что взять с мужчин? Я счастлива, что он приехал сейчас, а не через неделю… Мы были бы уже на полпути в Лондон, а мне не хотелось бы разминуться с сыном.

Эви побледнела при упоминании матери о Лондоне. Как найти возможность поговорить с матерью, если Ричард и его гость вызвали так много волнений?! А пока она должна вести себя безукоризненно.

Эви незаметно расправила плечи и нацепила милую улыбку.

– А вот и они, мои дорогие сестрицы!

Девочки немедленно вскочили, чтобы поздороваться с Ричардом, и захихикали, когда он обнял сразу троих. Мама и Эви тоже встали, а секундой спустя в комнату вошел отец.

Эви стояла чуть в стороне, пока сестры оживленно болтали с Ричардом, стараясь перекричать друг друга. И вдруг почувствовала настоятельную необходимость взглянуть на дверь. Там стоял мистер Бенедикт и пристально смотрел на нее.

Эви удивленно охнула. По спине пробежал уже привычный озноб.

Едва их глаза встретились, как он отвернулся и воззрился на Ричарда. Когда гость ступил в комнату, сестры разом замолчали. Тишина, казалось, эхом отдается от розовых обоев.

Джоселин и Каролин с одинаковым восхищением взирали на Бенедикта, широко открыв глаза и разинув рты. Беатрис прикусила губу и покраснела, прежде чем опустить глаза. Эви слишком хорошо знала, что должна подумать младшая сестра.

Мистер Бенедикт даже поежился под пристальными взглядами. Очевидно, ему было не по себе. Ричард воспринял ситуацию спокойно и протянул другу руку:

– Мистер Бенедикт, познакомьтесь с моей семьей.

Пока брат представлял гостя, Эви стояла в стороне и наблюдала. Мистер Бенедикт вежливо, но немного сдержанно приветствовал каждого члена семьи. И хотя больше он ни разу не посмотрел на нее, она гадала, так же остро ощущает он ее присутствие, как она – его?

Она сама, хоть и растянула губы в улыбке, не слышала ни слова из разговора. И вместо этого позволила себе любоваться его сильными плечами, широкой грудью и тонкой талией. Она отвела глаза, прежде чем они скользнули ниже, едва удерживаясь от желания поскорее обмахнуть веером разгоряченные щеки.

– Эви!

Эви поспешно подняла голову и заметила устремленный на нее странный взгляд матери.

– Что, мама?

– Я спросила, не хочешь ли ты разлить чай?

Черт, как это она не расслышала вопроса?

Эви жизнерадостно улыбнулась матери.

– Конечно, – заверила она и поспешила к чайному подносу.

Нет, ей просто необходимо взять себя в руки!

Она подняла изящный фарфоровый чайник и налила первую чашку. Приятный запах ударил в ноздри и немного успокоил нервы.

Эви искоса взглянула на мистера Бенедикта:

– Как вы пьете чай, сэр?

Он слегка склонил голову, словно она спросила, не хочет ли он съесть с чаем парочку улиток, но после секундного колебания ответил:

– Только капельку молока. Пожалуйста.

Она на секунду свела брови, но тут же приняла бесстрастный вид. Что она такого сказала, чтобы заслужить столь непонятный взгляд? Нет, у этого человека немало странностей!

Но Эви тем не менее кивнула и устремила взор на поднос с чаем. Ричард тем временем потчевал семью чрезмерно драматичным повествованием о гостинице, в которой они останавливались вчерашней ночью. Поставив молочник, Эви выпрямилась и выступила вперед, чтобы предложить чай мистеру Бенедикту.

Он принял чашку с обычной, почти несуществующей улыбкой. Очевидно, светская учтивость не была его сильной стороной. Эви уже повернулась, чтобы отойти, но ее остановило легкое прикосновение его пальцев к запястью.

– Леди Эвелин?

Хотя он немедленно отнял руку, ощущение было такое, словно на кожу капнули горячим воском: жгучее, но тем не менее приятное.

– Да?

Последнее слово она не выговорила, а выдохнула и постаралась взять себя в руки. Слава Богу, что семья была занята рассказом Ричарда!

– А с чем вы пьете чай?

Он смотрел на нее с неподдельным интересом, и она запоздало сообразила, что, возможно, отвечает таким же странным взглядом, которым он удостоил ее несколько минут назад.

– Э… один кусочек сахара, без молока.

Он кивнул, словно вел самую обычную беседу, и, пройдя в комнату, сел. Что тут творится?

Эви тряхнула головой и вернулась к обязанностям хозяйки. Разливая чай и раздавая чашки, она то и дело украдкой бросала взгляды на мистера Бенедикта. Ей почему-то хотелось понаблюдать за выражением его лица, когда он разговаривал с остальными. Но его взгляды не были странными. Как и вопросы.

Когда Эви передала последнюю чашку Каролин и села на неудобный старинный диван, мама улыбнулась мистеру Бенедикту:

– Надеюсь, вы не возражаете против непринужденной домашней обстановки? Мы здесь живем самой простой жизнью.

Он оглядел просторную и светлую гостиную:

– Разумеется, не возражаю, миледи. И должен сказать, ваш дом прекрасен. Теперь я вижу, почему вы нечасто приезжаете в город.

– Спасибо, мистер Бенедикт.

Мама покраснела от удовольствия. Она много лет обставляла дом. И Эви знала, что он не мог сделать матери лучшего комплимента.

– Пожалуйста, расскажите нам о себе. Я знаю, куда вы направляетесь, но откуда приехали?

– Из Бата, – пояснил Ричард, жуя сандвич с огурцом. – Он приехал из Бата.

Мистер Бенедикт замер, не успев поднести чашку к губам. Немного опомнившись, он поставил чашку и кивнул:

– Да. Из Бата, миледи.

Он прижал к губам салфетку и взглянул на Ричарда, прежде чем продолжить:

– С самого окончания университета я очень редко бываю где-то, кроме колледжа. Похоже, что меня учили специально, чтобы сделать учителем. И теперь я снова буду заперт в стенах нового колледжа.

– Бат, говорите?

Все взгляды устремились на Эви. Дьявол, неужели она сказала это вслух?

Эви как раз думала, что у Ричарда не было хороших друзей в Бате и поэтому он никогда там не бывал. Но сейчас нужно что-то сказать, чтобы не выглядеть полной дурочкой.

Эви облизала губы и вымучила улыбку.

– Как интересно. Сама я никогда не была там. Как сказала мама, мы редко куда-то выезжаем из дома. Но я слышала, что римские бани – это поразительное явление. Говорят, воды излечивают от многих болезней, Скажите, а вы сами пили минеральную воду, когда жили в Бате, мистер Бенедикт?

Выпалив все это, она едва не поморщилась. Что за дурацкая болтовня?

– Да, вы совершенно правы. Поразительное явление. К сожалению, я почти не выходил в город и не воспользовался столь удобным случаем.

Эви нахмурилась. Опять этот непонятный взгляд. Он был очень любезен с ее родителями. В любом другом случае она переменила бы тему, но сейчас смотрела на него с таким видом, будто крайне заинтересовалась ответом:

– В самом деле? Я думала, что постоянный житель непременно захочет испытать на себе волшебное воздействие минеральных вод.

Он снова потянулся за чашкой и отвел глаза от Эви.

– Боюсь, я не силен в древней истории.

– Но вся прелесть этих бань в том, что они сохранились до наших дней.

Их глаза снова встретились.

– Иногда прошлое лучше оставить позади.

Напряженность вновь вернулась, пусть и ненадолго. Эви вздрогнула, не зная, как его понять. Но мистер Бенедикт тут же улыбнулся, хотя глаза оставались невеселыми.

– Значит, леди Эвелин, вы интересуетесь древними цивилизациями?

Очень трудно думать связно, когда вся сила его взгляда устремлена на нее. Она и не замечала, что, когда он улыбается, на левой щеке появляется ямочка!

– Э… да. Я нахожу этот предмет весьма интересным. И к сожалению, куда более интересным, чем современные люди.

Немедленно сообразив, что подобному заявлению могут быть приданы самые различные толкования, она поспешила пояснить:

– Я не имею в виду присутствующих. И говорила обобщенно. О Господи. Прошу прощения, если ухитрилась оскорбить всю Британскую империю.

Неужели она действительно это сказала?

Не зная, куда деваться, Эви схватилась за шоколадное печенье, дабы заткнуть себе рот и больше не говорить глупостей.

Мистер Бенедикт вскинул брови, но все же кивнул, словно в сказанном ею содержалось нечто, имеющее хоть какое-то подобие смысла.

Эви наскоро прожевала печенье, изобразила подобие улыбки и обратилась к матери:

– Позвонить, чтобы принесли еще чаю?

Мама с интересом посмотрела на дочь, медленно кивнула, и Эви храбро запретила себе краснеть. Поднявшись, она подошла к сонетке. После всех предупреждений Ричарду казалось, что это она заслужила материнское неодобрение.

Эви вздохнула. Все, что ей нужно, – вести себя как нормальное человеческое существо, пока ее семейство не отправится в Лондон. Неужели она слишком много требует от себя?

Она снова взглянула на мистера Бенедикта, занятого беседой с ее отцом. Что в нем так ее интригует? Но ни один джентльмен еще не привлекал ее так сильно…

Она сжала губы. Какое бы любопытство ее ни разбирало, не стоит вести себя как последняя дура! Ей нужно оседлать лошадь и прогуляться. Очевидно, на ее мозг подействовало длительное пребывание в гостиной за вышиванием. И скачка по лугам – лучшее от этого лекарство. Возможно, потом ее сердце не будет бешено колотиться каждый раз, когда она встретится глазами с загадочным незнакомцем.

И тут он, словно почувствовав что-то, поднял голову и немедленно нашел ее взглядом. Она захлебнулась воздухом. Голова пошла кругом.

О Господи, вот теперь она попала в настоящую беду!

Глава 5

«Если бабушка когда-нибудь получит от вас письмо, условия нашего соглашения аннулируются. И тогда вам лучше покрепче запирать свою дверь, опасаясь, что я застану вас одну и как следует накажу за страсть вмешиваться не в свои дела».

Из письма Хастингса Эви

Ему срочно нужно подышать свежим воздухом.

После невыносимо вежливого чаепития с родными Ричарда Бенедикту требовалось убраться подальше от всех, во двор, где прохладный вечерний воздух прояснит голову. Возможно, когда он выйдет из дома, то обретет способность думать о чем-то еще, помимо соблазнительной леди Эвелин. Господи, он чувствовал себя проклятым дегенератом, думая об Эви в таких выражениях! Увидев их с Ричардом вместе, он впервые осознал, что она – младшая сестра его лучшего друга. Но с другой стороны, невозможно отрицать, что его влечет к ней.

Все это время он пребывал как во сне. И хотя знал о ней почти все: стремления, интересы, а иногда восхищался острым языком, – он все же не представлял, сколько всего не знает о ней. Не знал, как ей скучно подолгу сидеть на одном месте: недаром она постоянно оправляет юбки или нетерпеливо постукивает ножкой об пол. Не думал о том, какой сорт печенья она предпочитает (шоколадное) или с чем пьет чай (один кусочек сахара, без молока). И уж в жизни не представлял, что она будет болтать о древних цивилизациях.

Уголок его губ поднялся в улыбке. Одному Господу известно, что это означает. Неужели его присутствие каким-то образом вывело ее из равновесия? Его все это уж точно вывело!

Легкая улыбка исчезла. Он знал, что случилось. Сам того не сознавая, он позволил отвлечь себя от главных жизненных целей.

Он остановился у окна, откинул тяжелую камчатую штору и прижался лбом к холодному стеклу. Единственной причиной приезда сюда была необходимость подумать, что, черт побери, делать с немыслимым решением, которое он должен был принять. Но уже через несколько часов он обо всем забыл.

Стекло затуманилось в том месте, где его касался Бенедикт. Он поспешно отступил.

Беда в том, что он не готов. Нужно немного времени, прежде чем он сможет посмотреть на ситуацию с некоторой степенью объективности. Конечно, он вряд ли сможет отрешенно рассматривать сам факт предательства.

Бенедикт безжалостно отшвырнул предстоящее испытание в самый дальний уголок мозга.

Позже. Он разберется с этим позже.

Бенедикт направился к двери, остановившись ровно настолько, чтобы захватить шляпу и перчатки. И устремился к свободе.

Солнце уже успело скрыться за облаками. Бенедикт глубоко вздохнул, наполняя легкие чистым деревенским воздухом, – деревенским воздухом Англии, который был неизмеримо слаще, например, французского. После всего, что случилось на прошлой неделе, он, хоть убей, не мог вспомнить, почему ему так не терпелось покинуть родину. За последние несколько лет он побывал гораздо в большем количестве чужеземных стран, чем это полезно для здоровья…

– О, прошу прощения!

У Бенедикта перехватило дыхание. Даже не оборачиваясь, он уже знал, кто это. Ее голос навеки запечатлелся в его мозгу, так же как и письма, которыми они обменивались несколько лет. Она была единственной, кто писал ему во время учебы в Итоне.

Наспех растянув губы в улыбке, он повернулся и вежливо наклонил голову:

– Леди Эвелин! Я вам помешал?

Ну конечно, это она: единственный в мире человек, которого следует избегать. Она выглядела абсолютно неотразимой в забрызганной грязью амазонке, с раскрасневшимися щеками и выбившимися из-под шляпки прядями. Небольшой комочек грязи прилип даже к подбородку, и Бенедикт едва не потянулся, чтобы смахнуть его. Но вместо этого решительно заложил руки за спину.

Она улыбнулась ему, и словно лучик света просиял сквозь облака.

– Вовсе нет. Я возвращалась домой после чудесной прогулки. На этой неделе мне пришлось почти все время сидеть дома. Как вам нравится сад?

– Я нахожу его вполне приемлемым.

Он изобразил короткую, больше похожую на гримасу улыбку, прежде чем взглянуть вдаль. Мимо Эви. Его разбирало любопытство, но удовлетворить его невозможно, поскольку из их разговора не выйдет ничего хорошего. Она немного поколебалась, но он решительно отказывался взглянуть на нее. Наконец она пробормотала:

– Рада это слышать. Вы любитель природы?

Ее тон был подчеркнуто вежлив, и Бенедикт едва сдержал улыбку. Интересно, как долго ей удастся держать в узде свой острый язычок? И сможет ли она утаить свою язвительность от гостя Ричарда?

Слегка отвернувшись от нее, он небрежно дернул плечом.

– Вряд ли меня можно так назвать.

Эви удивленно посмотрела на него:

– Правда?

На этот раз она не колебалась.

– Я нахожу пребывание на свежем воздухе весьма освежающим. Даже в дурную погоду воздух всегда чист и свеж, при условии, что человек всячески избегает Лондона.

Она слегка передернулась, словно не было судьбы худшей, чем жить в Лондоне. Разумеется, Бенедикт был осведомлен о ее нелюбви к большим городам, с чем в основном соглашался. Но не собирался говорить с ней на эту тему и вместо этого просто учтиво кивнул.

Она взглянула на него, и он пожалел, что не может разгадать ее мысли.

Эви рассеянно провела ладонью по руке.

– Насколько я поняла, вы разделяете любовь моего брата к городской жизни?

Ее слова были подчеркнуты приглушенным ржанием лошади где-то в стороне.

– У меня нет особых предпочтений.

– Правда? Не выношу людей, не имеющих собственного мнения… оправдано оно или нет.

Последние слова она выдохнула, но он был рад, что услышал. Значит, язычок не потерял своей остроты.

– Вот как?

Она слегка покраснела, словно на щеки лег первый отблеск заката в теплый летний вечер.

– Просто большинство моих знакомых джентльменов не стесняются свободно выражать собственное мнение на различные темы, и при этом не обязательно имеют веские доводы в поддержку этого мнения.

– Приятно знать, что леди никогда не сделают ничего подобного.

Странно… почему он вдруг начал парировать ее высказывания?

– Туше, мистер Бенедикт. Однако леди редко навязывают другим свои мнения. А вот джентльмены делают это при каждой возможности. Увы, поскольку вся власть принадлежит им, леди ничего не остается, кроме как подчиняться.

Он издал звук, больше похожий на фырканье:

– Ах, если бы это было правдой!

Она недобро прищурилась. Черт возьми, он не должен ее провоцировать.

Бенедикт умиротворяюще улыбнулся:

– Я пошутил, леди Эвелин, хотя, по-видимому, неудачно.

Ее лицо расслабилось. Но взгляд оставался подозрительным.

– Я не приняла бы вас за шутника. Очевидно, я плохо разбираюсь в людях.

Внезапный порыв ветра разметал пряди ее волос, и у него зачесались руки заправить их ей за ухо.

– Нет, вы были правы, я человек сдержанный и неболтливый. Прекрасные качества для преподавателя.

Его сердце больно сжалось.

Лгать единственной, с кем он всегда был честен, казалось ему богохульством. Разве не потому он оборвал их переписку?

Он почти ожидал, что она громко назовет его лжецом.

Но Эви просто кивнула и оглянулась на сад.

– Думаю, вы не могли бы выбрать лучшего места, чтобы уединиться. Правда, сюда иногда приходит Беатрис, чтобы рисовать, но, кроме нее, я единственная, кто проводит здесь много времени. А сейчас просто возвращалась домой.

Он украдкой огляделся. С Беатрис вполне станется прятаться среди кустов. Правда, в гостиной она вела себя идеально, но ему не давала покоя мысль о том, что она знает, кто он на самом деле.

Он рассеянно улыбнулся Эви:

– О, в таком случае не позволяйте мне вас задерживать.

И, даже говоря это, он представлял, как тянется к ней, обнимает за талию и прижимает к груди как давно отсутствующего друга… что в общем-то было правдой.

Но этого делать нельзя. Ни в коем случае.

Хотя она не знала, о чем он думает, тем не менее в глазах мелькнуло разочарование.

– Что же, я вас оставлю. Просто хотела знать, что вы думаете о моем самом любимом в мире месте. Днем можно любоваться красотой цветов, а вечером…

Она подняла голову и засмотрелась на облака. Выражение лица смягчилось.

– По ночам… что?

Бенедикт воспользовался случаем, чтобы жадно всмотреться в ее профиль. Он все еще никак не мог привыкнуть к ее ослепительной красоте: масса медово-золотистых волос, блестевших даже при неярком свете хмурого дня, и выразительные голубые глаза, очень похожие на глаза Ричарда, только гораздо, гораздо лучше.

Сообразив, что затаил дыхание, Бенедикт потихоньку выдохнул.

Наконец она снова посмотрела на него, и ее глаза на миг широко раскрылись. Всего на миг. Но что именно выдало его лицо?

Годы тренировок в искусстве обмана… И понадобилась всего одна прелестная блондинка, чтобы все разрушить. Он всегда знал, что она будет его погибелью. Разве не поэтому так резко оборвал переписку?!

Ее губы медленно изогнулись в довольной улыбке.

– Простите, мистер Бенедикт, за то, что нарушила ваше уединение. Наслаждайтесь теплым днем, увидимся за ужином.

С этими словами она повернулась и направилась к дому, оставив его следить за ней с раскрытым ртом. Черт побери, что она увидела в его лице?!

Господи милостивый, кажется, мистер Бенедикт ею интересуется. Пусть он не слишком красноречив, зато глаза весьма выразительны.

Губы Эви расползлись в хмельной улыбке. Она сама не знала, что побудило ее подкрасться к нему. Должно быть, это как-то связано с ее неспособностью определить, какого он о ней мнения. То он абсолютно к ней безразличен, то бросает жаркие взгляды. Наверное, каждому хочется ясности в отношениях. По правде сказать, он бросил ей вызов, а Эви обожала, когда ей бросают вызов!

Особенно когда этот вызов принимает облик современного греческого бога во плоти. Не то чтобы это имело какое-то значение, но было ужасно приятно сознавать, что такой красавец питает к ней нечто вроде уважения. И когда она увидела мистера Бенедикта, идущего по саду, то вдруг осознала, что скоро он уедет. Значит, вполне допустимо немного с ним пофлиртовать. Нет, она вовсе не хочет отдать ему сердце. Для этого просто нет времени. И как забавно встретить мужчину, не имеющего отношения к обществу и ее кругу. Она так наслаждалась свободой вдали от назойливых глаз и болтливых языков мастеров злословия, которые в это время года заполняли все бальные залы в Лондоне.

А флер таинственности только добавлял ему привлекательности.

Все еще улыбаясь, она вошла в дом и поднялась наверх, переодеться. Но когда добралась до лестничной площадки и свернула к западному крылу, где располагались семейные покои, из своей гостиной выплыла улыбающаяся мама.

– Как твоя прогулка, дорогая? Надеюсь, все прекрасно.

Эви замедлила шаг и с подозрением посмотрела на мать. Дело было не в самом вопросе, а в интонациях. Мама выглядела как кошка, слизавшая сливки. Эви не знала, что у родительницы на уме, но была уверена, что ей затея не понравится.

– Да, матушка, все идеально. Спасибо, что спросила.

Открыв дверь, она позвонила горничной. Эви так долго пробыла на свежем воздухе, что сейчас комната показалась чересчур душной. Эви сняла перчатки, бросила их на бюро и принялась расстегивать тугие петли шерстяного жакета амазонки. Но мама последовала за ней и небрежно положила руку на спинку одного из стульев у камина, лениво гладя темно-зеленый бархат.

– Что-то интересное случилось?

Вот в чем дело! Она заметила, как дочь разговаривала с мистером Бенедиктом.

Эви освободилась от жакета, положила его на ближайшую табуретку, стараясь не уронить на ковер ни комочка грязи.

– Интересное? Не думаю. Почему ты спрашиваешь?

Мать поморщилась, отлично поняв, почему дочь вдруг стала такой несообразительной.

– Я видела, как ты разговаривала с мистером Бенедиктом у садовой калитки. Просто хотела знать, о чем именно.

В голове Эви зазвенели тревожные колокольчики. Не хватало еще, чтобы мать подумала, будто Эви способна влюбиться в их гостя. Ради всего святого, конечно, он красив, но уж не стоит того, чтобы ради него отказываться от мечты.

Тревога чуть улеглась, когда она поняла, что выход есть. Благодарение Богу за должность мистера Бенедикта. Для того чтобы ее принять, мужчина должен остаться неженатым.

Возможно, стоит напомнить об этом матери.

Она принялась снимать шляпу, при этом глядя на мать с абсолютно невинной улыбкой.

– О его новой должности, конечно. Мистеру Бенедикту не терпится ее занять. Очевидно, должность освободилась неожиданно, когда его предшественник женился. Мистер Бенедикт очень доволен открывшимися перед ним возможностями.

По крайней мере Эви на это надеялась.

Если повезет, матушка не перескажет их разговор мистеру Бенедикту.

Лицо мамы омрачилось, и Эви едва не почувствовала угрызения совести.

– Понятно.

В дверь поскреблись: очевидно, пришла Морган. Эви облегченно вздохнула:

– Морган, мне нужно освободиться от амазонки и, возможно, принять ванну перед ужином.

Мать пригладила волосы и кивнула:

– Прекрасная мысль!

Подойдя к Эви, она лизнула палец и потерла подбородок дочери.

– Не думаю, что грязь – очень хорошая косметика.

Эви наморщила носик.

– А мне казалось, что она только вошла в моду!

Матушка усмехнулась. От уголков глаз протянулись смешливые морщинки.

– Полагаю, это многое объясняет. Наслаждайся ванной, увидимся в восемь.

Перед тем как направиться к двери, она погладила Эви по щеке, и уже взялась за ручку, но остановилась.

– Надень что-нибудь покрасивее.

После того как за матерью закрылась дверь, Эви расстроенно вздохнула. Черт! Похоже, мать и не подумала отказаться от мистера Бенедикта!

Глава 6

«Как следует накажу! Подумать только! Когда речь идет о вас, я понимаю, что никогда не научусь уважать старших. И кстати, я только что добавила последнее письмо к списку тех, которые обязательно пошлю бабушке Хастингс. Бедняжка! Надеюсь, ее сердце выдержит, когда она удостоверится в порочности внука!»

Из писем Эви Хастингсу

– Господи Боже! Кто завязывал тебе галстук? Дикий зверь?

– И тебе добрый вечер, – кивнул Бенедикт, открывший дверь Ричарду. Одетый в темно-синий бархатный фрак с серебряными пуговицами, светло-голубые брюки и безупречно завязанный белый галстук, Ричард выглядел полной противоположностью Бенедикту.

– По крайней мере я не выгляжу так, словно меня изуродовал французский портной!

Ричард принял оскорбленный вид.

– Должен сообщить, что мой портной, мистер Бабкок, – такой же англичанин, как мы с тобой. – И, небрежно отмахнувшись от Бенедикта, усмехнулся: – А у тебя, судя по всему, даже портного нет! Где ты раздобыл такой простой пиджак? А брюки?! По-моему, левая штанина уже махрится!

– А мне кажется, что я соответствую своей роли бедного учителя, не ведающего о существовании моды!

– Что верно, то верно. И все же тебе не помешало бы иногда носить что-нибудь цветное. В конце концов, я точно знаю, что женщины обожают модно одетых мужчин.

– Оставляю радугу цветов тебе, друг мой.

Бенедикт давно усвоил, что чем проще гардероб, тем разнообразнее диапазон ситуаций, в которых можно незаметно раствориться. Кроме того, он предпочитал не выглядеть как чертов павлин!

Нагнувшись, он пошарил в саквояже в поисках вечерних перчаток, которые привез с собой. Натянул и в последний раз глянул в зеркало. Просто, но стиль классический. Кожа чуть более загорелая, чем можно было ожидать от учителя, но, в общем, сойдет.

Повернувшись к Ричарду, он сказал:

– После вас.

В гостиной, несмотря на то что они пришли вовремя, находился только лорд Гренвилл.

– Добрый вечер, джентльмены, – приветствовал маркиз, поднимаясь с дивана. – Ричард, что думает Бенедикт насчет охоты?

Охоты?

Бенедикт искоса посмотрел на друга.

– О, я совсем упустил из виду. Мы с отцом говорили о новом ирландском гунтере. Том, на котором он скакал, когда мы прибыли. Мы очень хотим обучить лошадь всему, что только можно. Не хотите присоединиться к нам в пятницу? Мы устраиваем импровизированную охоту. Просто чтобы размяться. Уже конец охотничьего сезона. Но мы все равно прекрасно проведем время.

Прекрасно проводить время не входило в планы Бенедикта по крайней мере в обозримом будущем. Но Ричард, конечно, ничего не знал об обстоятельствах, тяжелыми булыжниками висевших на шее Бенедикта. А он еще не готов исповедаться перед другом. Конечно, Ричард не видел причин, почему бы Бенедикту не развлечься, тем более что тот был прекрасным наездником.

Не зная, как отказаться, Бенедикт нерешительно кивнул:

– Да, это было бы неплохо, и я буду рад сопровождать вас.

– Превосходно. Уверен, что мы найдем для вас лошадь. Может, Лютика?

Увидев, как Бенедикт брезгливо морщится, Ричард рассмеялся.

Бенедикту очень не хватало собственной лошади, но он не намеревался скакать по лугам и полям и поэтому оставил Самсона в Лондоне.

– А вот и прелестные леди, – объявил Гренвилл, видя, что в комнату входят его жена и дочери. Младшие сестры, одетые в роскошные вечерние платья, широко улыбались. Мать и Эви вели себя сдержаннее. Все были в длинных белых перчатках. Из-под широких юбок выглядывали белые туфельки.

Но Бенедикт невольно искал взглядом Эви. Она выделялась среди остальных сестер спокойствием и безупречными манерами. Свет золотил ее волосы и неподобавшую истинным леди слегка загорелую кожу. Эффект был на редкость привлекательным.

Он быстро отвел глаза. Плохо, если она снова поймает его, как раньше, в саду.

Пока маркиз сыпал комплиментами, леди Гренвилл улыбнулась Бенедикту:

– Добрый вечер, мистер Бенедикт. Вы выглядите отдохнувшим. Надеюсь, вы хорошо провели день?

Бенедикт поклонился, прежде чем ответить:

– Прекрасно, миледи. Невозможно не восхищаться таким прекрасным домом, как ваш.

– А сад? Я видела, как вы гуляли в саду.

В ее глазах сверкал искренний интерес. Бенедикт молча застонал. Если она заметила его в саду, нетрудно догадаться, что не упустила из виду и его собеседницу…

– Тоже чудесный.

Он решил продолжить, прежде чем она спросит о его беседе с Эви:

– К счастью, мне удастся посмотреть все поместье. Лорд Гренвилл и Ричард пригласили меня на охоту в конце недели.

На этот раз молча застонал Ричард. В тот же момент лицо Эви радостно просияло.

– Охота?! О, какое счастье! Я так долго сидела взаперти! Охота – как раз то, что мне необходимо.

Она восторженно потерла руки.

Ричард сжал плечо Бенедикта.

– Вот видишь, что ты наделал! Я надеялся, мы сможем потихоньку сбежать и устроить настоящую охоту! Теперь она не отвяжется! Неужели человек не может спокойно отдохнуть?

Бенедикт не находил слов. Эви участвует в настоящей охоте? Очевидно, многое изменилось со времен их переписки. Он прекрасно знал, что она отличная наездница, но участие в охоте на лиса – это уже переходит все границы. Он не знал, то ли восхищаться, то ли возмущаться подобными вольностями. И решил, что лучше восхититься. В конце концов, она до сих пор жива и здорова.

– О, не будь таким занудой! – фыркнула Эви. – Уверяю, это будет честная борьба! И я могу даже дать тебе фору.

Она улыбнулась с самым невинным видом.

– Ну и ну! Да ты само воплощение справедливости и великодушия! – проворчал Ричард и, кивнув в сторону Бенедикта, добавил: – Отцу не стоило разрешать ей участвовать в охоте. Мама протестовала, но Эви немного… э… скажем, упряма.

Он рассмеялся, когда Эви ударила его по руке, и, потирая ушибленное место, продолжал:

– Разве не правда, что ты изводила отца почти год, прежде чем он сдался и позволил тебе охотиться с нами? Заметьте, Бенедикт, только в поместье Хартфорд и в присутствии родных, местных жителей и слуг Хартфорда.

Планы Бенедикта всячески избегать Эви мгновенно и с треском провалились. Он восхищенно посмотрел на нее, вспомнив о том, как они собирались устроить скачки во время последней недели его пребывания в Итоне. Шанс увидеть ее во всем великолепии был слишком заманчив, чтобы им не воспользоваться!

– Должно быть, вы – прекрасная наездница, леди Эвелин.

Прозрачные глаза зажглись гордостью и удовольствием. Бенедикт чувствовал себя так, словно выиграл приз.

– Собственно говоря, мистер Бенедикт, в этом случае я польщу себе и скажу, что действительно считаюсь искусной наездницей.

– Искусной – возможно. Но ее страсть определенно балансирует на грани безумия, – хмыкнул Ричард.

Эви, казалось, ничуть не обиделась.

– О, не слушайте ехидных неудачников, мистер Бенедикт. Ричард просто завидует мне. Очень печально, что репутация Муров как непревзойденных наездников не относится к Ричарду. Но он восполняет этот свой недостаток обаянием. Не правда ли, Ричард?

На ее губах играла язвительная улыбка.

– Очень смешно, но ты не коснулась главного, – пожаловался Ричард. – Бенедикт, ей всегда удается оказаться впереди всех охотников, что крайне раздражает нас, смертных. Но настоящая сложность возникает, когда она первая догоняет загнанную лису. Тогда она сдерживает собак и дает зверьку уйти. Заявляет, что, если она победитель, значит, имеет полное право делать с добычей все, что заблагорассудится. Просто чудо, что леса еще не кишат зверьем!

– О, это все чепуха и глупость, как тебе хорошо известно, – возразила она. – Прежде всего я не всегда бываю первой. Просто неизменно обгоняю тебя. Во-вторых, я отзываю собак, только если лиса уже полумертвая. А такое бывает редко. И вообще, нет ничего веселого в том, чтобы наблюдать, как бедняга терьер часами копается в земле, пытаясь вытащить жалкую добычу из норы. Назови это перетягиванием каната. В-третьих, если ты сможешь смотреть в глаза этому несчастному милому созданию перед тем, как его убить, ради Бога, я не помешаю. – Она прижала палец к губам. – Конечно, для этого следует добраться до лисы первым… в этом вся сложность, не так ли?

Она весело рассмеялась над комически унылой физиономией Ричарда.

– Если от этого ты почувствуешь себя лучше, – добавила она, очевидно, пожалев брата, – подозреваю, что на этот раз, мы не станем загонять лису. Так что щадить будет некого. Прекрасная возможность проверить, на что способен гунтер, не втягивая в это десятки людей. И все мы как раз успеем к чаю.

– Так или иначе, Бенедикт получит возможность увидеть весь фарс собственными глазами. Будь милой и доброй: невежливо опережать гостей – на случай если ты этого не знаешь.

Ричард победоносно улыбнулся сразу всем присутствующим.

Лорд Гренвилл, слушая перепалку, только головой покачал:

– Не беспокойтесь, мистер Бенедикт, я уверен, что день будет приятным.

Безупречно одетый дворецкий с прилизанными редкими волосами объявил, что ужин подан. Все перешли в столовую. Каждая из близнецов явно надеялась, что именно ее Бенедикт поведет к столу, и обе казались убитыми горем, увидев, что честь оказана Беатрис.

Когда он предложил ей руку, Беа лукаво посмотрела на него:

– Вы воистину осчастливили мою сестру, мистер Бенедикт.

Он скрипнул зубами, но, наклонив голову, прошептал:

– Это все, чего я всегда желал, леди Беатрис.

Ее глаза чуть расширились. Немного помолчав, она слегка подняла голову и тихо ответила:

– Помню, как она радовалась, когда приходила почта.

– Вот как?

– И в какую меланхолию впала, когда все кончилось.

Он встретился с ней глазами.

– Никто не сожалеет об этом так сильно, как я. Поэтому и не хотел бы напоминать ей о том времени. Мои уста запечатаны, если вы согласны сделать то же самое.

Она оценивающе оглядела его.

– Согласна, пока она счастлива и ничего не подозревает. Все краски в мире не стоят боли моей сестры.

Очевидно, у нее было время все продумать. Он уважал ее стремление постоять за сестру, хотя при этом она становилась его противником. Он несколько мгновений смотрел ей в глаза, прежде чем коротко кивнуть:

– Вы совершенно правы, леди Беатрис.

Он считает ее хорошей наездницей.

Эви проглотила улыбку и украдкой метнула взгляд на мистера Бенедикта как раз в тот момент, когда лакеи разносили второе блюдо. Не важно, что он никогда не видел ее на лошади и ничего о ней не знает. Достаточно и того, что она прочла в его глазах восхищение.

Она поднесла ко рту ложку горохового супа и послушно глотнула, почти не замечая божественного вкуса, которого кухарка, несомненно, сумела добиться. Вместо этого Эви сосредоточилась на чудесных звуках низкого бархатистого голоса Бенедикта, о чем-то тихо беседовавшего с Ричардом. При этом она старалась не смотреть в сторону гостя. Мама непременно заметит любой обмен словами или взглядами между Эви и Бенедиктом.

Она словно исполняла главную роль в собственном маленьком балете: ложка супа, улыбка папе, кивок в знак согласия с мамой, взгляд украдкой на Бенедикта. Промокнуть губы салфеткой, задать вопрос одной из сестер, посмеяться в ответ, взгляд украдкой на Бенедикта.

Она снова попыталась зачерпнуть очередную порцию супа, но, к ее удивлению, ложка звякнула о дно опустевшей тарелки.

Эви отложила ложку и взяла бокал с шерри, продолжая наблюдать за Бенедиктом поверх края бокала.

Он совсем не похож на преподавателя. Трудно представить эти широкие плечи и мускулистые ноги в библиотеке или кабинете. Судя по сложению, он вел куда более активный образ жизни.

Эвелин поставила бокал, снова прижала к губам салфетку и рассеянно кивнула, хоть и не расслышала, что говорит папа, но тут же мельком глянула на руки Бенедикта, мышцы которых так и распирали рукава пиджака. Действительно активный образ жизни. И так трудно отвести глаза…

Она подняла голову, намереваясь спросить о его любимом виде спорта. Но тут же обо всем забыла, встретившись с его веселым взглядом.

Господи, поймана на месте преступления!

Сгорая от стыда, она почувствовала, как щеки заливает румянец. Откашлявшись, она пробормотала:

– Итак, если вы не любитель природы, мистер Бенедикт, какие занятия предпочитаете?

У нее прекрасно получилось! Она сумела вовремя взять себя в руки после того, как ее застали с поличным!

Она могла поклясться, что его глаза лукаво блеснули. Продолжалось это всего миг, прежде чем он вежливо улыбнулся:

– О, леди Эвелин… есть немало занятий, которыми я наслаждаюсь. В школе я занимался боксом. Этот вид спорта не мешал моим занятиям. Иногда я люблю гулять по ухоженным садам или ездить верхом. А вы, миледи? Как вы проводите время, кроме того что даруете милость зверью по всей округе?

Она едва не ахнула в ответ на шутливое замечание. Это еще откуда?

Слегка прищурившись, она ответила:

– Помимо того, что спасаю беспомощных животных, я люблю читать, скакать и…

– Занимаетесь арифметикой, миледи? – перебил он с абсолютно серьезным видом.

– Скакать верхом. Не считать, вы, олух! – вырвалось у нее почти помимо воли.

Матушка поперхнулась супом, и в тот же момент возмущенный отцовский вопль «Эви!!!» громом пронесся по комнате. Эви в ужасе прикрыла рот ладонью. Небеса милостивые, неужели она только что назвала джентльмена олухом ?

О, как она могла оскорбить человека, хоть и шутя?! Теперь лицо из густо-розового стало багровым, щеки горели, словно их обожгло летним солнцем.

– О… Господи… я… простите, сэр, – съежившись, пробормотала она. – Я за всю свою жизнь привыкла к перепалкам с братом и, сама того не желая, перенесла на вас наши с ним отношения. Мои глубочайшие извинения, мистер Бенедикт.

Она чувствовала, как мать сверлит ее взглядом. Эви прикусила щеку. Что это с ней делается?!

– Ничего страшного, леди Эвелин, – великодушно заверил Бенедикт, продолжая сохранять серьезный вид, чтобы скрыть, как ему смешно. Склонив голову в знак того, что принимает ее извинения, он добавил: – Пожалуйста, простите за то, что так дерзко вас перебил.

Ей показалось, что он скрывает улыбку. По крайней мере этот человек умеет держать себя в руках. По какой-то причине она этого не ожидала.

– О, думаю, вы можете звать меня «Эви», мистер Бенедикт. Полагаю, вы заслужили это право.

С того места, где сидела матушка, донесся стон. Эви сглотнула и опустила глаза… Да-да, мама точно недовольна! Эви надеялась только, что из-за мерцания свечей матушка выглядела более расстроенной, чем на самом деле.

– Когда мы находимся в кругу семьи, отношения становятся менее официальными, – пояснила мать мистеру Бенедикту. При этом она послала старшей дочери многозначительный взгляд, но Эви знала, что мать не возьмет обратно ее предложение. Боже, почему Эви просто не может держать язык за зубами?!

– Надеюсь, это безобразное нарушение этикета вас не оскорбило?

– Ни в коем случае, миледи, – ответил он с широкой улыбкой. – Спасибо, Эви. Это для меня большая честь. Никто не зовет меня Джеймсом, но буду счастлив, если станете обращаться ко мне просто «Бенедикт».

На его левой щеке снова появилась ямочка.

Ричард издал звук, подозрительно похожий на фырканье, но Эви его проигнорировала.

– Вы слишком добры, Бенедикт.

При упоминании его имени в ее животе что-то перевернулось. Непонятно. Она просто опустила полагающееся «мистер», но по какой-то причине обращение прозвучало на удивление интимно.

Протянувшаяся между ними незримая нить была оборвана, когда Каролин пропищала:

– Каролин! Вы должны звать меня «Каролин».

– О, пожалуйста, зовите меня «Джоселин», – не отставала ее сестра-близнец.

– Девушки! Вы совершенно забыли о манерах! – воскликнула мать, качая головой. Такой дерзости она от дочерей не ожидала. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она бросила на Бенедикта извиняющийся взгляд: – Похоже, мистер Бенедикт, что сегодня мои дети решили забыть о приличиях.

– Я счастлив, что ваши дети уже считают меня другом.

Мама облегченно улыбнулась. Но Эви заметила предостерегающий взгляд, которым она обвела всех дочерей, включая и ее. Конечно, мама хочет, чтобы Эви сделала достойную партию, но помоги ей Боже, если она вдруг переступит границы приличия! Нет, придется вести себя сдержаннее, не говоря уже об осмотрительности!

– Итак, о каком любимом занятии вы говорили, прежде чем я вас грубо прервал?

Вопрос Бенедикта отвлек ее от тяжелых мыслей.

– Простите? О да, это астрономия.

Она, похоже, производит поразительное впечатление. Неужели нельзя не выглядеть рассеянной дурочкой? Вела же она совершенно обычный разговор с ним в саду?

– В деревне можно без помех разглядывать ночное небо, если человек достаточно терпелив, чтобы дождаться безоблачной ночи. Я люблю сидеть по ночам в саду, в окружении сладких ароматов роз, сирени, душистого горошка… даже слабого запаха вечнозеленых растений зимой. Идеальная обстановка для того, чтобы смотреть на звезды.

Лакеи принялись убирать посуду, и Бенедикт переждал, пока прекратится звяканье серебра о фарфор, прежде чем ответить:

– Астрономия, говорите? Как необычно!

Он задумчиво нахмурился:

– Вы бывали в Королевской обсерватории Гринвича?

Эви покачала головой.

– Там можно увидеть небо, каким вы его даже не представляли. Мне повезло быть там несколько лет назад, во время метеоритного дождя. Одно из самых поразительных зрелищ, какие я видел в жизни.

Так он еще и астрономию изучает?! Значит, у них есть нечто общее. Большинство джентльменов, если не считать нескольких морских офицеров, знакомых Эви, находили это занятие утомительным и бессмысленным.

Дальнейшие разговоры она почти не слушала, погруженная в собственные мысли. Возможно, пока Бенедикт еще здесь, он согласится вместе с ней наблюдать ночное небо в саду.

Она слегка вздрогнула: они вдвоем, в темноте, вокруг никого, кроме цветов и неба…

Эви громко сглотнула и уставилась в тарелку с жареной ягнятиной, поставленную перед ней лакеем. Едва ощущая запах розмарина и тимьяна, она представила, как они сидят среди роз и сирени.

Скорее бы облака рассеялись!

Когда обедающие стали расходиться, Нед Барни поерзал на стуле и снова посмотрел на дверь. Где, черт возьми, его проклятый наниматель? Он сидит в этом богом забытом заведении уже почти час, делает вид, будто пьет теплый эль, и старательно избегает общения с другими посетителями этого мрачного полутемного зала. В этом пабе, больше похожем на пещеру, собирались те, кто хотел напиться или попасть в беду, или и то и другое.

Свет огня едва пробивался сквозь дым, бросая на стены мерцающие тени. Баранье рагу, стоявшее перед Недом, не заглушало смрада немытых тел и дыма, поэтому Барни просто глотнул эля. Тихие разговоры вокруг иногда сменялись рассерженными воплями, но большинство посетителей держались особняком. Золотое, хоть и слегка померкшее правило: не вмешивайся в дела других, при условии, что эти другие не вмешиваются в твои.

Наконец дверь распахнулась, и на пороге появился высокий стройный джентльмен. Хотя Барни не видел его лица, сверкающие черные ботфорты и одежда безупречного покроя сразу выделялись среди массы простолюдинов, сидевших в зале. Не глядя по сторонам, он немедленно направился к столику Барни. Поскольку шляпа была надвинута на глаза, а воротник пальто поднят, очевидно, этот человек не хотел, чтобы его увидели, а тем более узнали.

Барни покачал головой… В толпе пьяных мужланов этот надменный осел стоял особняком, как скала в пустыне.

Подходя к столику, наниматель не смог скрыть презрения, туманившего его физиономию. Барни едва не фыркнул: вряд ли такому знатному джентльмену понравится, если его увидят в компании такого, как он. Он лучше вписывался в здешнее общество, чем Лорд Чванство, чьи глаза пренебрежительно скользили по засаленной коричневой шляпе Барни с тульей, перевязанной старым кожаным шнурком, и пальто, которое вследствие непрерывного дождя задубело от грязи: недаром с него при малейшем движении осыпались серые комочки. Но Барни не собирался извиняться за свой вид. Пусть его высочество смотрит на него как заблагорассудится. Считает, что он куда лучше Барни. Но посмотрите, как быстро прибежал, когда сегодняшним утром Барни отправил ему послание!

Сидя спиной к стене, он воспользовался моментом, чтобы оглядеть комнату. Нужно знать, не следят ли за ним.

– Перестаньте осматриваться, чертов дурак, вы только привлечете излишнее внимание, – проворчал джентльмен, садясь на пустой стул напротив и поднимая воротник пальто еще выше.

Явился сюда разодетым как павлин и еще имеет наглость указывать, что это Барни привлекает внимание?!

Он хотел послать этого типа куда подальше, но вместе с ним уйдут и деньги.

Пытаясь изобразить раскаяние, Барни опустил глаза и выдавил:

– Простите, милорд. Хотел удостовериться, что все в порядке.

Он видел, как его простонародный выговор действует джентльмену на нервы. С самой первой встречи.

– Ради всего святого, не называйте меня так. Или у вас совсем мозгов нет?

На этот раз Барни промолчал и уставился в кружку. Все лучше, чем врезать этому типу по башке!

– Значит, вы нашли его? И поэтому послали за мной?

– Нет, но я уже близок. Точно знаю. Еще чуть-чуть, и он будет в моих руках.

Барни снова поерзал на стуле. А теперь к делу.

– Я позвал вас вот почему: если мне придется гоняться за ним по всей Англии, нужны деньги.

Он поспешно взглянул на нанимателя. В глазах джентльмена ярко горели гнев и ненависть, и Барни снова опустил глаза и глотнул эля, чтобы чем-нибудь себя занять.

– Я дал вам все, что, по вашим словам, требовалось для поимки человека. Или уже умудрились все пустить по ветру? – прошипел наниматель, и Барни неловко заерзал.

– Но чтобы найти человека, решившего скрыться, требуются расходы. Я платил слугам, конюхам и еще бог весть кому, чтобы его отыскать.

Немного поразмыслив, джентльмен полез в карман, вынул небольшой кожаный мешочек и швырнул его на стол. Звон музыкой отозвался в ушах Барни. Он с трудом постарался скрыть радость.

– Если я не услышу о его местопребывании в течение пяти дней, лично найду вас и выколочу деньги из вашей ничтожной шкуры.

Наниматель встал и злобно зыркнул на Барни:

– Вам все понятно?

Барни, все еще сидя за столом, коротко кивнул:

– Да, ми… то есть сэр. Яснее некуда.

Тот повернулся, направился к двери и, не оглядываясь, исчез. Только тогда Барни позволил себе улыбнуться.

Развалившись на стуле, он подкинул мешочек на ладони и долго наслаждался тяжестью, прежде чем сунуть его в карман. Бросил на стол несколько монет из своих жалких запасов и встал. Встреча прошла лучше, чем он ожидал.

Прихрамывая на левую ногу, Барни пошел к двери.

Наниматель не понимал, что в какую-то минуту задание стало личным делом Барни. Преследовать врага да еще и получать за это деньги! Неплохо, совсем неплохо. Его мишень должна понять, что никто не смеет безнаказанно выставлять дураком Неда Барни. Он ждет не дождется того момента, когда нанесет неожиданный визит некоему Бенедикту Хастингсу.

Глава 7

«Можете угрожать сколько хотите, Эви, но вы забываете, что козыри у меня. Вы никогда не выдадите меня бабушке. Откуда я это знаю? Потому что в таком случае я выдам вас родителям. Из нас двоих вы пострадаете больше. Играй мы в шахматы, думаю, я только что объявил бы шах и мат. Ну, что теперь скажете?»

Из письма Хастингса к Эви

Он был прав, когда семь лет назад, прежде чем начать карьеру, оборвал все связи с Эви. Если бы они встретились, как собирались, когда Бенедикт окончил Итон, он никогда бы не смог оставить ее, чтобы служить короне.

В конце концов, шпион обязан полностью сосредоточиться на своих задачах, чтобы достойно выполнять данные ему поручения.

Бенедикт закрыл глаза и положил голову на бортик медной ванны. Не то чтобы он полностью забыл Эви. Когда Лизетт увезла его в Европу, он много ночей лежал без сна, гадая, как там Эви и счастлива ли она.

Гадая, ненавидит ли его…

Со временем он перестал думать о ней каждый день и даже каждую неделю. Она стала далеким приятным воспоминанием, приходившим к нему только в редких, особых случаях. И вот теперь он оказался в самой невероятной ситуации, требующей сосредоточиться и понять, что делать, особенно теперь, когда снова покорен этой необыкновенной девушкой. Интересно, почему она обладает удивительной способностью так легко подавлять его волю? Она так невероятно привлекательна… Он был уверен, что впервые в жизни услышал от молодой леди слово «олух».

Он слегка улыбнулся. Да, именно нечто подобное она могла написать в одном из своих писем. Тогда она не упускала случая поставить его на место.

Сердце привычно сжалось, и Бенедикт медленно вдохнул горячий пар, поднимавшийся от воды. Он сделал свой выбор семь лет назад и теперь должен с этим жить.

Если он сможет уйти с ее дороги… а еще лучше – если она станет держаться подальше от него, тогда появится возможность решить, что делать дальше, и уехать, не причинив ей боли.

Он скользнул ниже в горячую воду, почти кипяток, пока она не дошла до подбородка. Больше он не может откладывать. Раньше он старался выбросить из головы эти мысли, но теперь настало время встать лицом к лицу со своими демонами. Пора решать, что важнее: его преданность стране или своей крови.

Будь проклят Рено. Будь проклят за то, что обнаружил единственную слабость Бенедикта с точностью фехтовальщика, вонзающего кончик шпаги в сердце врага. Бенедикт считал себя умнее всех, когда после трех лет работы сумел внедриться в шайку контрабандистов под предводительством братьев Рено и тщательно готовил их падение.

Воспоминания о той ночи, год назад, окутали его ледяным одеялом, через которое не проникало даже тепло воды: самодовольство, которое он ощущал, перехитрив французских ублюдков, запах соленого морского воздуха, бившего в лицо, треск выстрелов и крики контрабандистов, пытавшихся укрыться от лучших агентов короны. К концу ночи было поймано двенадцать человек, двоим удалось сбежать, один был убит.

Это должно было стать часом его триумфа. Ему следовало уйти героем. Но вместо этого он был вынужден защищаться, когда Жан-Люк Рено направил пистолет в его голову. В тот момент Жан-Люк заплатил высшую цену, Пьер Рено сбежал в ночь, а Бенедикт потерял безупречную репутацию за то, что проворонил вожаков. Он всегда знал, что Пьер придет за ним. Но никогда не представлял, насколько тот хитер.

Бенедикт зажмурился, жалея, что не может вернуться назад и изменить случившееся. Вопрос в том, насколько далеко ему придется вернуться. На неделю? На месяц? К тому дню, когда он с энтузиазмом принял свое первое задание?

Бенедикт со стоном сжал губы и нырнул под воду, почти приветствуя обжигающий жар, горящую кожу и неприятное покалывание в веках. Это всего лишь эхо предательства, которое опалило его душу всего четыре дня назад, когда он пришел в окутанный туманом особняк в дюнах Фолкстона.

Когда его легкие стали гореть так же нестерпимо, как кожа, Бенедикт, задыхаясь, вынырнул из воды. Он примет решение, но не сегодня вечером. Просто он не был уверен, что сможет объективно взвесить все последствия. А поскольку с этими последствиями ему жить до могилы, не важно, решит ли он все сейчас или через несколько дней. Ну а пока у него есть эти бесценные несколько дней, чтобы насладиться всеми вещами, которых он никогда в жизни не имел: любящей семьей и мирным деревенским существованием.

И без помех любоваться прекрасной леди, укравшей у него сердце.

– Ты не все мне сказал.

Ричард поднял голову от колоды карт и ухмыльнулся:

– Малышка, я тебе много чего не говорю. Мой долг – защищать тебя, по крайней мере от тех дурных поступков, которые я совершаю.

Эви подняла глаза к небу и оттолкнулась от двери бильярдной комнаты. Иногда Ричард так хорошо умеет притворяться непонимающим!

В воздухе висел слабый запах сигар, хотя прошло несколько часов с тех пор, как мужчины сыграли пару партий после ужина. Горело лишь несколько свечей. Большинство стояло вокруг Ричарда, занятого игрой в солитер.

Его фрака и галстука нигде не было видно. Рукава закатаны до локтей. Хорошо, что его камердинер Брэдфорд остался в Лондоне. Тот всегда чрезмерно беспокоился о состоянии одежды Ричарда.

Она села рядом с братом на диван, подобрала босые ноги под подол ночной сорочки и положила на колени подушку.

– Меня не слишком интересуют твои ночные свидания. В мистере Бенедикте есть нечто странное, и я хочу знать, что именно.

За ужином гость был к ней более внимателен, но все же она чувствовала в нем какую-то нерешительность. И, что всего важнее, не помнила, чтобы имя этого человека упоминалась в письмах и беседах с братом. Если она знала клички лошадей всех друзей Ричарда, неужели не запомнила бы мистера Бенедикта?

– Да ты ему льстишь! По-моему, единственная странность Бенедикта заключается в том, что он терпит, когда твои сестры набрасываются на него, как стая чаек на хлебную корку. Но может быть, твой интерес к Бенедикту не имеет ничего общего с его странностями, зато прямо связан с влюбленными взглядами, которые ты бросала на него за ужином?

Эви ахнула и, почти не колеблясь, запустила подушкой в голову брата.

– Я ничего подобного не делала. Что за вздор!

– Какой же это вздор! Даже слепой не мог бы не заметить твой интерес к этому человеку.

Жар бросился в лицо Эви. Неужели ее так легко разгадать?! Если, кроме Ричарда, это заметил кто-то еще…

– Заверяю, мой интерес к Бенедикту чисто платонический. Мне просто любопытно узнать причину вашего внезапного появления.

Но он, кажется, и не думал ей верить, хотя терпеливо кивнул. Она ответила свирепым взглядом.

– А теперь перестань меня злить. Будь серьезным и расскажи о своем друге и о том, почему он тебя сопровождал.

Ричард вздохнул и опустился на диван.

– Что тут говорить? Старый знакомый по школе.

– Да неужели? Но это мне ничего не говорит. Ты сказал, что он из Бата, но мне всегда казалось, что у тебя там друзей нет.

– Он из Бата, но, как я уже сказал, очень редко оттуда приезжает. Кроме того, Бенедикт не из тех, кто посещает балы и вечеринки, которыми я так наслаждаюсь.

Совершенно верно.

– Да, я это поняла. Просто интересно, что у вас общего. Он не принадлежит к обычному кругу твоих друзей.

– Что за жизнь без разнообразия? – отмахнулся Ричард.

Она едва не зарычала на него.

– Твоя чертова уклончивость доводит меня до исступления.

– В таком случае прекрати совать свой чертов нос в чужие дела. Ты видишь тайны там, где их не существует. И довольно о Бенедикте. И что тебе до него? У тебя впереди огромные возможности, а ты все пустишь по ветру. Еще не говорила с мамой?

Он, конечно, прав. Она прижала колени к груди и вздохнула.

– После того, как за ужином назвала нашего гостя олухом?

Ее корежило при одной лишь мысли об этом.

– Мне нужен по крайней мере еще день, чтобы оправдаться перед мамой.

– Или ты медлишь, сама того не сознавая. Может, решила дать любви еще один шанс?

Он многозначительно повел бровями.

– Не говори об этом, – бросила она яростнее, чем намеревалась. Он удивленно отпрянул. Эви закрыла глаза и вздохнула. – Прости. Но я не выйду замуж. Это не для меня.

Брат мог не знать, но она много лет назад решила никогда не рисковать своим сердцем. Любовь – вещь опасная и непредсказуемая. Что, если ее снова ранят? Мужчины так непостоянны: она знала это по собственному опыту.

Эви умиротворяюще улыбнулась:

– Уже поздно, я устала, думаю, давно пора спать. Ты идешь?

Она встала и потянулась.

Ричард покачал головой:

– Я все еще живу по городскому времени, малышка. Спокойной ночи. Увидимся утром.

Она обняла его, прежде чем направиться к лестнице. И уже поднялась до середины, когда поняла, что кто-то спускается вниз. Эви подняла глаза и застыла.

Бенедикт.

Он приостановился и нерешительно улыбнулся. Почему-то в простой белой сорочке и рыжевато-коричневых штанах он выглядел элегантнее, чем в вечернем костюме. Она вынудила себя сосредоточиться на его темных глазах, а не на треугольнике кожи, видневшемся в распахнутом воротнике.

– Добрый вечер, Эви.

В тишине полутемной лестницы его тихий голос скользнул по ней шершавым шелком.

Он спустился на несколько разделявших их ступенек и остановился чуть пониже, так что их глаза оказались на одном уровне. Пряди его влажных волос падали на лоб, и ее обуяло совершенно неразумное желание откинуть их назад. Окажутся ли его волосы на ощупь такими же шелковистыми, как кажутся на вид?

– Здравствуйте, мистер… здравствуйте, Бенедикт, – тихо приветствовала она, не желая потревожить тишину дома. До нее донесся приятный запах сандала. Эви глубоко вдохнула. – Вы что-то ищете?

Бенедикт, не сводя с нее глаз, кивнул:

– Я подумал, что Ричард еще не спит. Мы еще не привыкли ложиться рано. Удивительно, что вы все еще на ногах.

Он впервые смотрел ей в глаза, и она наслаждалась каждой секундой.

Хотя он был безукоризненно учтив, она плотнее закуталась в халат. Было что-то непристойное в том, чтобы стоять рядом с мужчиной, зная, что на тебе нет панталон.

При этой мысли по шее Эви пополз жар. Слава Богу за тусклое освещение. Не хватало еще, чтобы Бенедикт догадался, о чем она думает!

– Я уже иду спать. День был довольно утомительным.

– Вы правы. Я не задержу вас, миледи. На меня большое впечатление произвело знакомство с вами.

Хотя он не улыбнулся явно, на левой щеке появилась знакомая ямочка. Очевидно, он искренне веселился.

И не ушел сразу, но, когда она ничего не ответила, попытался повернуться. Она почти против воли коснулась рукой его рукава. Он застыл, прежде чем снова взглянуть ей в глаза. Боже, что в нем такого? Почему ее сердце испуганно бьется?

Она поспешно отняла руку.

– Пожалуйста, позвольте мне еще раз сказать, как я сожалею, просто не верится, что я это сделала, что назвала вас олухом!

Его лицо озарила медленная улыбка. Он заговорщицки подался вперед:

– Леди имеет право на собственное мнение.

Эви удивленно моргнула, но тут же вспомнила их разговор в саду и едва сдержала улыбку.

– Полагаю, я его высказала.

Ее одолевали восторг и смущение. Он вспомнил ее слова. Приятно, что их беседа запомнилась ему.

– Да. Именно так и было. Но все же ничего плохого не случилось. Пожалуйста, не думайте больше об этом.

– Вы уверены?

– Иногда мужчину следует ставить на место. Не думаю, что в моей жизни были люди, которые совершенно спокойно оскорбляли меня.

– Только представьте, какими оскорблениями я бы вас осыпала, знай мы друг друга дольше чем один день.

Вместо того чтобы улыбнуться, как ожидала Эви, Бенедикт словно напрягся и поспешно отступил:

– Вероятно. Что же, не позволяйте мне и дальше вас задерживать. Доброй ночи, миледи.

Ничего больше не сказав, он стал спускаться вниз, оставив за собой слабый запах одеколона и безошибочное впечатление человека, которому не терпится сбежать.

Это из-за того, что она сказала?

Эви выпрямилась и пошла дальше. Завтра она узнает больше о загадочном мистере Бенедикте. Она получит ответы, даже если это ее убьет.

Он идиот. А она пахнет лимонами…

Он не ожидал этого, но аромат удивительно шел ей. Никаких тяжелых цветочных ароматов. Они не для нее.

Слава Богу, она разрушила чары, упомянув, как давно они знакомы. Если бы она только знала!

Он нашел Ричарда в бильярдной. Сидя за столом, на маленьком диванчике, он смотрел на карточную колоду. Поднял настороженный взгляд, но при виде Бенедикта улыбнулся:

– Я думал, это Эви. Вернулась, чтобы снова досаждать мне.

Он показал на стул напротив, Бенедикт сел.

– Я был прав. Она хочет все выведать.

Бенедикту совсем это не понравилось.

– Вот как?

– Да, и она полна вопросов о тебе, друг мой.

Еще бы! Иначе она не была бы его Эви!

– Полагаю, этого следует ожидать.

– Да, разумеется, может, согласишься удрать завтра из дома? Подальше от всевидящих глаз моих сестриц. Что ты по этому поводу думаешь?

Бенедикт хотел решительно отказаться. Он не хочет удирать из дома, особенно от его обитателей. Но конечно, не может же он так прямо сказать Ричарду! Другу может не понравиться, что Бенедикт ухаживает за Эви. Впрочем, все к лучшему. Чем меньше времени он проведет с Эви, тем больше шансов, что она не узнает, кто перед ней. По крайней мере он не причинит ей лишней боли и не станет мишенью гнева.

– Прекрасная мысль. Куда мы поедем?

Ричард улыбнулся и принялся умело тасовать колоду, даже не опуская глаз.

– В такое место, куда девочкам не придет в голову нас сопровождать. Идеальное решение!

Глава 8

«Что же, ваш верх, ничего не поделать. Признаюсь, что никогда не могла бы вас предать. Ни вашей бабушке, ни кому бы то ни было, хотя вы, негодяй, разгадали, что я блефую. И это не потому, что у вас козырные карты. Просто мне нравится говорить все, что хочу, по крайней мере хоть одному человеку в мире. Между нами действительно нет тайн, не правда ли?»

Из письма Эви Хастингсу

Рыбалка.

Свернувшись на обитом плюшем сиденье-подоконнике, Эви покачала головой и снова вгляделась в запотевшее стекло, за которым царила тьма. Кто захочет отправиться на рыбалку в сегодняшнюю ужасную погоду?

Словно в подтверждение ее слов стекло задребезжало от порыва ветра. Послышался дробный стук капель.

Ричард утащил друга на рыбалку сразу после завтрака. Вернулись друзья уже в темноте, промокшие и усталые, попросили принести ужин к ним в комнаты, а Эви почему-то чувствовала себя не в своей тарелке.

То ли из-за его внезапного появления, то ли потому, что Бенедикт оставался для нее чем-то вроде загадки, или во всем виноваты его взгляды. Эви ощущала что-то такое… словом, невозможно отрицать, что она хотела снова видеть его. Ей не терпелось снова поговорить с Бенедиктом еще с тех пор, как отец объявил о предстоящей охоте. Она сразу сообразила, что получит возможность провести с ним некоторое время. Конюшни были ее владениями. Именно она, и только она, поможет Бенедикту выбрать подходящую для охоты лошадь! Сегодня Эви вознамерилась полностью воспользоваться преимуществами своего положения.

Все складывалось идеально.

И вот теперь, хотя придется ждать до утра, чтобы осуществить свой план, она была слишком взбудоражена, чтобы сразу заснуть.

Эви вздохнула и поднялась. Может, чтение поможет ей расслабиться.

Накинув халат, она взяла со стола подсвечник и спустилась в библиотеку.

Лампы горели тускло, и в доме было тихо, как вчера вечером, когда она наткнулась на Бенедикта. Войдя в библиотеку, она ощутила запах старых книг и кожи, казавшийся в темноте еще сильнее. Она не потрудилась зажечь лампу, поскольку точно знала, где находится нужная ей полка.

Круг света, отбрасываемого свечой, освещал только небольшую часть огромного собрания книг, стоявших на бесчисленных полках. Слегка вздрагивая, – в комнате сегодня не разжигали камин, – Эви растирала руки и размышляла, что выбрать. Старые приключенческие романы отца вроде «Робинзона Крузо» и «Путешествий Гулливера» перемежались более современными, которые предпочитала Эви. Немного поискав, она выбрала свой любимый «Чувство и чувствительность».

Прижав к груди книгу в потертом переплете, она подняла свечу и выскользнула из библиотеки. Поднялась на второй этаж и свернула к западному крылу, где находилась ее спальня.

Бух!

Едва сдержав визг, напуганная неожиданным звуком, Эви инстинктивно повернулась в ту сторону, откуда пришла, отчего трепещущее пламя свечи мигом погасло, а все окружающее погрузилось в темноту.

Какое-то мгновение она стояла не шевелясь, пыталась что-то услышать, помимо стука собственного сердца, пока ее глаза привыкали к темноте.

– Успокойся, – журила она себя. – Скорее всего это ничего не значит.

Все же ее сердце колотилось так, что она ничего не видела и не слышала.

Еще один глухой удар.

Она вздрогнула и посмотрела в направлении восточного крыла. Что это означает? Комнаты семьи находятся в западном крыле. Помещения для слуг – наверху. Только Бенедикт живет в восточном крыле.

Что он затеял?

Внутренний голос настойчиво твердил, что это не ее дело, что в уединении спальни Бенедикт волен заниматься чем угодно. Но голос был недостаточно громким, чтобы заставить ее вернуться к себе.

Вместо этого она осторожно двинулась к голубой комнате. Третья дверь по коридору. При этом она пыталась что-то разглядеть, но шла в основном по памяти.

– Ой!

Она попрыгала на одной ножке, проклиная про себя чертов стол, который имел наглость ударить ее палец. Неужели этот стол всегда был здесь?

Эви, прихрамывая, двинулась дальше, на этот раз не спеша и с преувеличенной осторожностью.

Бух!

Шум определенно доносился из спальни Бенедикта. Ее внимание привлекло какое-то движение: быстро перемещающиеся тени в слабом мерцающем свете, пробивавшемся из-под двери.

И что теперь делать? Ей следовало бы повернуть назад и немедленно вернуться в спальню. Лечь в постель и уютно устроиться с романом, прежде чем успокоиться и заснуть. Завтра, увидев Бенедикта, она спросит, хорошо ли тот спал, и безразлично улыбнется, когда он ответит «да».

Беда в том, что Эви никогда не делала того, что следовало бы.

Выпрямившись, она сделала еще несколько шагов и остановилась в нескольких футах от двери. Отсюда были отчетливо слышны доносившиеся изнутри слабые звуки. Эви подалась вперед и попыталась понять, что происходит. Бесполезно. Теперь звуки казались еще таинственнее.

Эви прикусила губу, неожиданно подумав, что шпионит за Бенедиктом. Ладно, может, это и так, но он именно тот, кто привлек ее внимание. Да, это он виноват, что она стоит посреди ночи у его комнаты.

Ей действительно следует уйти. Он может делать все, что угодно, за запертой дверью своей комнаты.

Но она не может уйти сейчас, когда просто умирает от любопытства. Ладно, она немного послушает у двери. Убедится, что он не ранен и все в порядке, и вернется в комнату.

Эви кивнула. Достаточно разумный план.

Нагнувшись, она положила книгу на пол, поставила рядом бесполезный подсвечник и вытерла влажные ладони о мягкую ткань ночной сорочки. Набрала в грудь воздуха, подкралась к двери, медленно прижалась ухом к прохладному дереву и, стараясь игнорировать грохот крови в ушах, попыталась сосредоточиться на звуках, доносившихся из комнаты.

Но смогла различить лишь какое-то странное шуршание и еще один удар.

Эви нахмурилась. Почему он не спит? И не важно, что она не только бодрствует, но и бродит по коридорам, упражняясь в новой профессии шпиона.

Эви случайно опустила глаза и взглянула на свои босые ноги, освещенные слабыми лучиками света из-под двери. Тени двигались плавно, скользя взад-вперед, и в этих движениях наблюдался определенный ритм. Может, он танцует? Нет… для этого движения чересчур агрессивны.

Она наблюдала еще несколько минут, прежде чем тихо вздохнуть. Ничего не получается. Ей ни за что не догадаться, чем он занят, как бы она ни пыталась растолковать неясные скольжения теней. Может, придумать, как его расспросить?

Раздосадованная, Эви повернулась и пошла назад, но тут же остановилась. В тот же момент дверь затряслась на петлях. Звук показался ей выстрелом. На самом же деле ночная сорочка зацепилась за дверную ручку.

Шум в комнате внезапно прекратился. Раздались быстрые шаги по направлению к двери.

Сердце Эви ушло в пятки. Господи Боже, сейчас ее застанут на месте преступления!

Эви, запаниковав, рывком освободила складки ночной рубашки, подняла до колен подол и метнулась к западному крылу, но, когда добралась до лестницы, поскользнулась, упала и спряталась за массивными перилами. Как раз в этот момент распахнулась дверь.

Сердце больно колотилось о ребра.

Она увидела, как Бенедикт высунул голову и осторожно огляделся. Оставалось надеяться, что она оказалась вне поля его зрения. Эви даже поблагодарила Бога за темную ночь и погашенные лампы.

Она старалась отдышаться, боясь, что любой шум привлечет его внимание. И тогда ей в жизни не оправиться от унижения.

Бенедикт медленно ступил в коридор. Эви в ужасе сжалась. Господи, да он почти голый! На нем ничего нет, кроме широких полотняных штанов! Обнаженный торс поблескивал в мерцающем свете. Должно быть, он вспотел от своих трудов.

Пульс Эви бешено колотился, пока Бенедикт оглядывал коридор. Его грудь словно была высечена из мрамора: гладкая и мускулистая. Каково это – провести пальцем по ложбинке, идущей к самому животу?

Борясь с внезапным желанием обмахнуть щеки, она на мгновение зажмурилась. Нужно держаться с достоинством, что нелегко, когда посреди ночи шпионишь за гостем.

Правый глаз сам собой приоткрылся. Эви немедленно прижала к глазам ладони. Нужно подумать о чем-то, чтобы отвлечься.

Котята!

Котята, милые невинные создания. У них нет мускулистой широкой груди, плоских животиков и стройных, загорелых…

Глаза снова распахнулись. Очевидно, отвлечься ей не удалось. Она снова посмела взглянуть в его сторону. В животе творилось что-то непонятное. Господи милостивый, неудивительно, что незамужним женщинам не позволено смотреть на полуобнаженных мужчин. Он так похож на греческие статуи богов!

Бенедикт, бесшумно ступая босыми ногами, шел по коридору. Эви заметила, что он всматривался в темноту. Наконец ему надоело. Он пожал плечами и направился к комнате.

Эви обмякла от облегчения. Если он…

Но она тут же застыла, кусая губы, когда Бенедикт остановился и нагнулся. Эви затаила дыхание. Что он увидел?

Бенедикт поднял какой-то предмет, повертел в руках…

Кровь отлила от лица Эви, когда она поняла, что он нашел.

О Боже.

Теперь ей лучше вообще не покидать своей комнаты.

Глава 9

«Тайны всегда существуют, хотим мы того или нет. Но если быть честным, я уверен, что никто не знает обо мне так много, как вы. Интересно, как это получилось?»

Из письма Хастингса к Эви

Сидя на краю кровати рядом со свечой, стоявшей на тумбочке, Бенедикт рассеянно перелистывал страницы романа, брошенного у его двери. В уголках губ играла мальчишеская улыбка.

Эви, это, должно быть, она. Он просто не представляет, чтобы одна из младших сестер бродила по дому среди ночи с романом в руках. Даже если бы кто-то из младших и подошел к двери, наверняка девчонка хихикнула или пробормотала бы что-то, словом, непременно выдала бы себя, как Беатрис, когда он только приехал.

Нет, шпионкой была не кто иная, как вечно любопытная Эви. Должно быть, она шла из библиотеки. Как всегда, совала нос в чужие дела или просто услышала его?

Улыбка быстро исчезла. Кажется, он потерял осторожность. Проклятие! Он должен постоянно быть начеку, если хочет сохранить свое прикрытие. Он принял как должное, что если его поместили в восточное крыло, где он живет один, то можно тренироваться, не боясь, что его обнаружат.

Нужно быть осторожнее: беспечность, подобная сегодняшней, может стоить ему жизни в реальном мире.

Бенедикт глянул на серебристую шпагу, которую поспешно бросил на кровать, когда услышал шум за дверью.

Перед этим он целиком сосредоточился на молниеносных и грациозных движениях, нападая и отступая, пронзая и парируя удары невидимого врага. Упражнения предназначались не только для того, чтобы поддерживать крепость тела и отточить искусство. Следовало прояснить разум и дух. Именно поэтому он любил фехтовать в одиночку.

Хорошо, что у него хватило ума отложить оружие, прежде чем расследовать причину шума в коридоре. Можно только представить, сколько бы бед он натворил, если бы вырвался из спальни, размахивая шпагой. Эви скорее всего закричала бы и переполошила весь дом.

Хуже того, заподозрила бы, кто он на самом деле. Она хорошо знала, что Хастингс – прекрасный фехтовальщик и это его любимый вид спорта.

Он снова представил златовласую волшебницу и улыбнулся еще шире. Она была так близко… стояла у его комнаты… Что бы он сделал, окажись она на месте, когда он открыл дверь? Он увидел, как она выглядела в ночной сорочке вчера вечером, с волосами, заплетенными в лежавшую на плече свободную косу. Было ли у нее что-то под сорочкой?

При этой мысли у него во рту пересохло.

Хорошо, что она удрала, прежде чем он открыл дверь.

Покачивая головой, он снова взял книгу. Золоченые буквы сверкали в свете свечи. «Чувство и чувствительность». Вернуть ей книгу? Нет. Сначала он хочет посмотреть, что она сделает.

Бенедикт встал, подошел к тазику с водой, стоявшему на бюро, сполоснул лицо и грудь прохладной водой и наскоро вытерся. Поднял глаза и встретился взглядом со своим отражением в зеркале. И неожиданно развеселился. Как бы поскорее дождаться утра?

После, как ей казалось, пятиминутного сна Эви разбудила горничная, деловито раздвигавшая шторы. В комнату хлынул солнечный свет. Но Эви, немедленно вспомнив о вчерашней ночи, застонала и натянула одеяло на глаза.

– Морган! На небе сегодня, похоже, дюжина солнц! Пожалуйста, сдвиньте шторы.

Последовало короткое молчание. Наконец Морган нерешительно пробормотала:

– Но, миледи, сегодня такой прекрасный день! Именно такую погоду вы любите! И миссис Хардгроув приготовила на завтрак настоящее пиршество, чтобы отпраздновать чудесный день!

Чудесный день, черта с два! Как она сможет посмотреть в глаза Бенедикту? Все еще не смея высунуться, Эви наморщила носик и вздохнула. Ничего не поделать. Придется что-то ему сказать. И не может же она вечно сидеть под одеялом. Как бы ни хотелось, не в ее натуре оттягивать неизбежное.

Эви решительно откинула одеяло:

– Пожалуйста, скажите, что меня ждет большая чашка горячего шоколада!

Если ей придется проглотить унижение, не лучше ли запить его чашкой шоколада?

Морган посмотрела на нее как-то странно.

– Разумеется, миледи. Как всегда, стоит на тумбочке.

Эви делала все сразу: одевалась, умывалась и прихлебывала шоколад, размышляя, что сказать. Худший вариант сценария, если он за завтраком спросит, кто оставил книгу у его двери. Стоит взглянуть на заглавие, и вся семья сразу догадается, кто злоумышленник. И ее надежды остаться дома будут безжалостно раздавлены прежде, чем она успеет поговорить с мамой. Нет, придется потолковать с Бенедиктом. И как можно скорее. Прежде чем он успеет обо всем доложить семейству.

Прежде чем она окончательно струсит.

Уже через двадцать минут Эви стояла в соседней со спальней Бенедикта комнате, прижавшись ухом к двери. Как только он выйдет в коридор, она немедленно предстанет перед ним. Конечно, не так она представляла себе начало дня. И хотя внутренности скрутились в узел, а сердце колотилось, как боевой барабан, она хотела покончить с этим как можно скорее.

Правда, лучше бы, если бы она имела хоть малейшее представление о том, что скажет Бенедикту.

«Простите меня, сэр. Но похоже, я уронила книгу у вашей двери, когда шпионила за вами вчерашней ночью. Будьте так добры вернуть ее».

Или еще лучше: «Я отдам все карманные деньги, если ничего не расскажете моим родителям».

Подкуп – лучшее средство для того, чтобы заручиться молчанием. По крайней мере это средство безотказно действовало на Ричарда, правда, в виде еды. Возможно, если деньги не соблазнят Бенедикта, стоит предложить ему шоколадную булочку.

Наконец в комнате Бенедикта прозвучали шаги. Послышался щелчок замка. Она досчитала до трех, набрала в грудь воздуха и, приоткрыв дверь, вышла в коридор.

– Доброе утро, Бенедикт!

Эви сжалась, когда он обернулся и удивленно посмотрел на нее. Даже в ее собственных ушах голос звучал слишком громко и напряженно.

Она изо всех сил старалась не покраснеть. Хотя он был полностью одет, она по-прежнему думала о его залитой потом голой груди в мерцающем свете свечи. Боже, у нее нет сил стоять перед ним.

Она растянула губы в улыбке и сосредоточилась на его левом ухе.

– Э… доброе утро, Эви. Я не заметил вас.

Она сладко улыбнулась:

– Правда? Надеюсь, я вас не испугала. Я только… – «целых десять минут сидела в засаде», – проходила мимо.

– Вот как?

Она не знала, что еще сказать. Надеялась, что когда окажется наедине с ним, верные слова найдутся сами. Увы, вдохновение не желало ее посетить.

Неловкое молчание все тянулось, и она продолжала стоять перед ним как полная дурочка. Наконец Бенедикт шагнул к лестнице.

– Я как раз хотел спуститься к завтраку. Не угодно ли сопровождать меня?

Дружеская прогулка вдвоем? Как раз то, что нужно, чтобы к ней вернулся дар речи.

– Да. Спасибо.

Вот видите, она уже говорит.

Когда они стали спускаться, Эви сосредоточилась на сложном узоре ковровой дорожки. И поскольку Бенедикт на нее не смотрел, сердцебиение немного улеглось.

– Вообще-то я надеялась поговорить с вами.

Ну вот, целое предложение. Может, она немного оттаяла?

– Неужели?

В голосе послышались теплые нотки, и она расслабилась еще больше.

– В таком случае я весь внимание.

– Это насчет прошлой ночи…

Прежде чем она успела закончить предложение, из своей комнаты вышел Ричард.

– Доброе утро, – приветствовал он с улыбкой, направляясь к ним.

Черт бы все это побрал, теперь она лишится возможности поговорить с Бенедиктом до завтрака.

Ее охватило нечто вроде паники. Она не может позволить брату разрушить ее планы!

Действуя по наитию, она притворилась, что споткнулась, и упала на колено.

Как Эви и надеялась, Бенедикт поспешил ей помочь. Нагнулся и предложил руку.

– С вами все в порядке?

Он напрочь загородил от нее Ричарда, но Эви знала, что брат быстро приближается. Поэтому она сжала пальцы Бенедикта и умоляюще взглянула на него:

– Пожалуйста, ничего не говорите моим родственникам о том, что нашли прошлой ночью. Обещаю, я все объясню позже.

Его брови буквально взмыли вверх. Можно представить, что он о ней думает.

Бенедикт открыл рот, чтобы ответить, но, видимо, решил, что лучше промолчать, тем более что Ричард был уже почти рядом.

– Пожалуйста, – снова прошептала она, вложив в это слово все свое сердце.

Шоколадные глаза Бенедикта были непроницаемы. В последнюю секунду он слегка кивнул.

– Буду ждать, – выдохнул он и взял ее под локоть.

Эви едва не лишилась чувств от облегчения и позволила ему помочь ей подняться.

– Спасибо, сэр. Иногда я бываю такой неуклюжей.

– Господи, Эви, не слишком ли рано падать в обморок?! – поддел Ричард. Похоже, он ничего не слышал.

– Бросьте, Ричард, – запротестовал Бенедикт. – Леди никогда не рано упасть к моим ногам. Обычно до полудня у меня бывает не менее двух таких случаев.

О благослови, Господи, этого человека. Он придержит язык, по крайней мере пока.

Она закатила глаза, чего от нее ожидали, и наскоро придумала соответствующую реплику:

– Как легко вы принимаете обыкновенную неловкость за обморок! Страшно подумать о леди, чья неуклюжесть в ваших глазах считается почтительностью. Может, вы сами стараетесь подставить им подножку?

Ричард рассмеялся, как она и думала, и они дружно направились в комнату для завтраков, болтая и обмениваясь колкостями. Облегчение быстро уступило место дурному предчувствию, поскольку Эви по-прежнему не знала, что скажет Бенедикту, когда они останутся одни.

Она терзалась, но ничего не могла придумать. Вообще-то не ей одной следует объясняться. Что он делал в спальне вчерашней ночью? Она бы не подумала шпионить за ним, если бы не таинственный шум и странные движения.

Она смотрела, как он что-то весело отвечает Ричарду, показывая эту милую ямочку. Возможно, если она сумеет объяснить появление книги под его дверью, у них останется время немного поболтать. Чисто в познавательных целях. И все это не будет иметь ничего общего с его широкой лепной грудью или исчезающей ямочкой… или странным ощущением в том месте, где он сжал ее локоть.

– Бенедикт! – воскликнула она, наконец-то осененная вдохновением.

Джентльмены повернулись и удивленно взглянули на нее.

– Мне кажется, что для охоты вам понадобится лошадь. Если хотите, помогу найти вам именно ту, которая наиболее подойдет для вашего уровня искусства верховой езды.

– Благодарю, Эви, я очень ценю вашу помощь. Когда у вас будет время?

– О, у меня все утро свободно. Хотите пойти на конюшню сразу после завтрака?

Ричард, слегка прищурившись, поочередно поглядывал на них.

– Эви, тебе не стоит искать Бенедикту лошадь. Я буду более чем счастлив позаботиться об этом.

Черт! Ричард все испортит.

– В самом деле? И когда, позволь спросить, ты в последний раз оценивал достоинства и недостатки наших лошадей?

Ричард понял, что его переиграли, и, немного помолчав, кивнул:

– Полагаю, ты права. Тогда давайте встретимся втроем в половине двенадцатого?

Нет, братец решительно настроен ей помешать!

Эви открыла рот, чтобы прямо сказать Ричарду, что его присутствие не требуется, но тут вмешался Бенедикт:

– Половина двенадцатого? Идеально.

Она едва не зарычала от досады.

Ричард кивнул, перед тем как войти в залитую солнцем комнату для завтраков, и сразу направился к буфету, где стояли яйца, тосты, джем, ветчина, два сорта булочек и печеные яблоки с корицей. Хотя ароматы были восхитительными, Эви обнаружила, что у нее нет аппетита.

Повернувшись к Бенедикту, она прошептала:

– Почему вы согласились взять в компанию Ричарда? Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз.

– Так и будет. Мы встретимся на полчаса раньше.

Она изумленно воззрилась на него. Да уж, этот человек, если понадобится, способен на любую хитрость. Не каждый день кому-то удается одурачить Ричарда!

Она покрепче сжала губы, чтобы подавить смешок.

– Договорились.

Он не улыбнулся, но на чисто выбритой щеке появилась тень ямочки.

– До встречи, миледи.

Глава 10

«С днем рождения, Эви. Желаю доброй прогулки верхом, ночи наедине со звездами и столько шоколадных булочек, сколько сможете съесть. Возможно, когда-нибудь я принесу свои поздравления лично, но пока что примите подарок, который я тайком передал вам через Ричарда. Я увидел это и подумал о вас».

Из писем Хастингса Эви

В назначенное время Бенедикт ждал в саду, на маленькой каменной скамье, наслаждаясь теплым солнышком. Эви была права, здесь изумительно пахло, хотя вряд ли он заметил бы, не упомяни она об этом раньше.

С удовольствием вдыхая нежные ароматы, он откинулся на спинку скамьи и снова глянул в сторону дома. Она опаздывала.

Интересно, что она ему скажет? Когда Эви смотрела на него огромными, умоляющими голубыми глазами, Бенедикт понимал, что не сможет отказать ей ни в чем.

Не то чтобы он собирался рассказать о вчерашнем за завтраком, разумеется, нет, но ему нравится, когда она в таком положении, что ищет его общества.

Наконец Эви вышла из дома и направилась к саду. Она сама казалась солнышком в своем веселом желтом платье.

Бенедикт жадно наблюдал за ней. Она двигалась без усилий, словно скользила с природной грацией, особенно заметной в легком покачивании бедер и гордой посадке головы.

Он сам не заметил, как немного расслабился и все заботы куда-то подевались. Конечно, долго это не продлится. Едва они заговорят друг с другом, неловкость вернется с прежней силой: ведь, оставаясь рядом с ней, он искушает судьбу.

Но оно того стоит.

Он слушал, как поскрипывает гравий под ее подошвами, видел на прекрасных губах немного настороженную улыбку. И поднялся навстречу, вынудив себя принять дружелюбный вид, чтобы она почувствовала себя непринужденнее.

– Простите, что заставила вас ждать. Беатрис хотела поболтать со мной. А я не могла объяснить, почему спешу.

Снова Беатрис. Оставалось лишь догадываться, о чем хотела поговорить ее сестра.

– Вот как? – пробормотал он, склонив голову набок. – Что-то интересное?

На щеках Эви расцвели розы.

– Просто беседа между сестрами. Уверена, что вас это не заинтересует.

Он не мог оторвать взгляд от ее пунцовых щек. О чем говорили сестры, если это вызвало такую реакцию? Он готов голову прозакладывать, что разговор касался его. Но о чем шла речь? Он понятия не имел. Если Беатрис выдала его тайну, он узнал бы в тот же момент, как увидел лицо Эви.

Скрывая ненасытное любопытство за учтивой улыбкой, Бенедикт кивнул:

– Если вы так утверждаете, миледи. Пойдем к конюшне?

Он стоял ближе, чем позволяли приличия, и ей пришлось закинуть голову, чтобы встретить его взгляд. Солнце освещало его лицо, и в этом свете глаза сверкали ярче драгоценных камней. Ее длинная стройная шея была открыта его взгляду, и на кратчайший момент Бенедикт задался вопросом: что будет, если прижаться губами к тому месту, где бился пульс?

Глаза Эви затуманились.

– Через минуту. Давайте прогуляемся по саду. Мне хотелось бы объяснить, что случилось прошлой ночью.

Ах да, книга, спрятанная в кармане его пиджака, прижатая к ребрам… Но он совершенно забыл о ее существовании. Эви удивительно хорошо удавалось заставить его забыть обо всем.

Он вынул томик в кожаном переплете и протянул ей:

– Думаю, это принадлежит вам.

На этот раз она залилась багровой краской, чего он от нее не ожидал, но продолжала смотреть ему в глаза со странной смесью смущения и облегчения. В этот момент она еще больше очаровала его.

Эви взяла книгу и, вздохнув, провела пальцем по переплету.

– Простите, Бенедикт. Возвращаясь из библиотеки, я услышала странный шум и решила узнать, в чем дело. Боюсь, что любопытство до добра не доводит.

Она сконфуженно улыбнулась.

Он с трудом сдержался, чтобы не погладить ее по щеке. Даже кулаки сжал, чтобы не впасть в искушение. И медленно пошел рядом, стараясь взять себя в руки.

– Я так и подумал. Поверьте, я не хотел вас тревожить. Больше это не повторится.

– Вы вольны делать как пожелаете.

– Вы очень добры, – кивнул он.

– И ради Бога, не стесняйтесь воспользоваться любым холлом или бальным залом, если понадобится больше места.

Он подавил улыбку. Теперь она пытается выведать, чем он занимался.

– Благодарю за предложение.

Она сорвала листок с идеально подстриженного куста и принялась вертеть его в пальцах.

– У нас также есть любые виды снаряжения.

– Какие именно? – поднял брови Бенедикт.

Она досадливо посмотрела на него.

– Если уточните, что вам нужно, я смогу сказать, есть ли у нас то, что вам требуется.

– Спасибо, у меня есть все необходимое.

Она отшвырнула листок и повернулась к нему:

– Ради всего святого, неужели действительно не скажете мне, какого черта делали так поздно ночью?

Она так нетерпелива, его Эви. И сейчас она сверлила его взглядом обвинителя.

– Или следуете примеру Ричарда и просто изводите меня?

– Извожу? Не понимаю, о чем вы? Почему Ричард вас изводит?

Эви погрозила ему пальцем:

– Не воображайте, что сможете отвлечь меня от предмета нашей беседы. Правда, Ричард сказал, что вы с ним приехали сюда из-за какой-то женщины, но я все больше убеждаюсь, что дело не только в этом. Вы что-то затеваете, готова в этом поклясться. Являетесь сюда без предупреждения. Уходите на таинственную рыбалку под дождем, делаете в своей комнате бог знает что… Все это очень странно.

Бенедикт удивленно смотрел на нее. Она действительно что-то подозревает!

Он сделал бы все, что в его силах, лишь бы не лгать ей больше того, что он уже наговорил. В конце концов, у него есть перед ней преимущество. Он может легко использовать против Эви все, что знает о ней.

– Я не знал, что вы так обижены и считаете, что вами пренебрегли, Эви. Если вы хотели присоединиться к нам, стоило только слово сказать.

Она подозрительно прищурилась, но он смело продолжал:

– Позвольте загладить свою вину. Мне нужно получше узнать перед охотой свою лошадь. Не хотели бы вы показать мне поместье? Прекрасный день для прогулки верхом.

Она невольно улыбнулась:

– Если воображаете, будто можете умаслить меня подобными просьбами…

– Вы правы. Не важно, я попрошу Ричарда сопровождать меня.

Вот! Он сыграл на ее слабости, как и намеревался!

Эви наморщила носик:

– Ради Бога, не делайте этого! Если станете слушать его советы, обязательно сломаете себе шею. Нет, я поеду с вами. Это даст мне возможность посмотреть, как вы управляетесь с лошадью.

– Как угодно, миледи.

Он постарался удержать самодовольную улыбку. Господи, как ею легко манипулировать!

– Пойдемте взглянем на лошадей.

Достигнув некоторого перемирия, они направились к открытым дверям конюшни. А когда после яркого солнца оказались в полумраке, Бенедикт на мгновение был ослеплен. Но Эви повела его прямо к стойлам. А когда замедлила шаг, он целомудренно отвел глаза от ее попки и показал на ближайшее стойло, где топталась изящная серая кобылка в яблоках.

– Прекрасная лошадь. Хорошо берет препятствия?

Прежде чем ответить, Эви усмехнулась:

– Самая лучшая. Но к сожалению, Эпона – моя лошадь.

Так это и есть легендарная Эпона. Много писем было посвящено лошадке, которую только что родившимся жеребенком Эви получила в подарок на свое пятнадцатилетие.

– Эпона? Богиня коневодства у кельтов? Не слишком оригинально, – добродушно фыркнул он.

Когда она дала лошади имя, он тоже подшучивал над ней…

Эви подбоченилась с деланно оскорбленным видом:

– Я была совсем ребенком, когда назвала ее Эпоной. Мне только исполнилось пятнадцать, когда я получила ее в подарок от папы. И в то время я изучала римских богов и богинь. В их пантеон входила и кельтская богиня коневодства. Я посчитала это имя очень изысканным, хотя надо мной посмеялись и мой брат, и дорогой друг.

Она поморщилась. По лицу словно облако прошло, но она тут же взяла себя в руки.

– Вряд ли я могу изменить кличку бедной лошадки. Кроме того, я уже привыкла.

Бенедикт едва не ахнул. Дорогой друг?! Должно быть, речь идет о нем. Значит, она иногда думала о нем тепло, если годы спустя отозвалась именно так.

Какое удовольствие слышать это!

– Я просто шучу. И не мне вас упрекать, если моя лошадь зовется Самсоном!

Глядя в его глаза, она ухмыльнулась:

– Правда? И вы еще издеваетесь надо мной? Стыдитесь, мистер Бенедикт! Стыдитесь!

– И о чем вы совещаетесь?

По проходу шел Ричард, всем своим видом выражая подозрительность.

– А ты хочешь знать? – мило улыбнулась Эви.

Он бросил любопытствующий взгляд на Бенедикта. Тот пожал плечами. Если Эви угодно вести свою игру, он не станет вмешиваться.

– В таком случае, – заявил Ричард, оглядывая их, – похоже, я должен держаться поблизости, если хочу быть в курсе ваших разговоров. А то, вижу, мне вас не догнать.

Бенедикт едва не фыркнул. Видеть Ричарда в роли защитника сестры казалось совершенным абсурдом. Из них двоих это он всегда был повесой. Кроме того, единственной целью Бенедикта было наслаждаться присутствием Эви. Он не собирался покушаться на ее невинность.

Но Эви, казалось, это ничуть не волновало.

– Только если мы будем путешествовать пешком. Верхом у тебя нет никакой надежды догнать нас.

– Злая девчонка! – смеясь, воскликнул Ричард. – Иногда я не верю, что мы родились у одних родителей!

– Я тоже! Подумать, что мой собственный брат – такой неумелый наездник!

Ричард снова рассмеялся и игриво обнял ее за плечи.

– Ты ранишь меня в самое сердце, правда ранишь! Я в прекрасной форме, просто наездник ужасный.

– О, я не назвала бы тебя ужасным. Скорее сносным.

Ричард театрально вздрогнул и опустил руку.

– Упаси нас Господи от «сносного». Предпочитаю посредственности «ужасный».

– Удовлетворимся «приличным», – вмешался Бенедикт. – Поэтому я и хотел, чтобы к нам присоединилась Эви.

Ричард состроил гримасу:

– И что это означает?

Судя по ехидной улыбочке, он точно знал, что это означает.

– Это означает, что ты с радостью усадишь меня на хромую старую клячу, чтобы хотя бы раз в жизни иметь возможность выставить себя лучшим наездником.

– Какая чушь! Лютик – прекрасная, резвая кобылка.

Звонкий смех Бенедикта омыл Эви теплым летним дождем.

– Вы правы, что не доверяете ему, Бенедикт. Лютик почти мой ровесник. Так кто из нас злой, дорогой братец?

– А я когда-нибудь претендовал на доброту? Лучше скажи, какая лошадь, по твоему мнению, подойдет мистеру Бенедикту.

Они стали выбирать лошадь. Бенедикт восхищался Эви. Она была в своей стихии. Дома, в этом влажном, напоенном мускусными ароматами воздухе. И сейчас вела их от стойла к стойлу, перечисляя достоинства каждой лошади. Он не мог не смотреть на нее. Не любоваться гордостью, так и светившейся в ее глазах. Не наблюдать, как она касалась, гладила и говорила с каждой лошадью.

Когда они остановились перед большим черным мерином, она провела кончиками пальцев по мускулистой шее коня, осторожно и нежно, и Бенедикт на миг представил, как ее пальцы касаются его кожи. При этой мысли по его спине пробежала дрожь.

Она снова погладила лошадь и обратилась к Бенедикту:

– Брут не слишком молод, но силен и надежен. Он был конем Ричарда до появления Комуса, хотя Ричард не достоин ни того ни другого.

– Эй! – воскликнул Ричард, скрестив руки. – Мы с Брутом прекрасно ладили. Просто спорили, как лучше брать препятствия.

– Да, – согласилась она, поднимая золотистые брови. – Бедняга Брут настаивал на правильном способе, а ты никогда не мог удержать равновесие.

– Так Брут хорошо берет препятствия? – перебил Бенедикт, прежде чем спор начался снова.

Эви слегка улыбнулась:

– Один из лучших. Ему нужна твердая рука. Но не думаю, что вам будет трудно с ним справиться. Как вы смотрите?

– Я полностью доверяю вашему суждению. Если считаете, что Брут подойдет, значит, так тому и быть.

Он потер бархатный нос коня, и тот отозвался радостным ржанием.

– Спасибо за то, что столько времени потратили, дабы спасти меня от интриг Ричарда.

Тот ухмыльнулся:

– Не понимаю, о чем вы. Но с меня довольно блужданий по конюшне. Идем в дом?

Бенедикт покачал головой:

– Если не возражаете, я хочу получше познакомиться с Брутом.

– А ты, малышка?

– У меня полно работы. Но я хочу прокатиться перед чаем. Поедем вместе?

– Спасибо, но вынужден отказаться. После сегодняшнего путешествия по конюшне и нашей вчерашней рыбалки, пожалуй, я останусь в доме.

– Хорошо, увидимся за чаем.

Они молча дождались ухода Ричарда. Оба нетерпеливо смотрели ему вслед. Бенедикт остро чувствовал ее присутствие. Она стояла на почтительном расстоянии, однако достаточно близко, чтобы он уловил слабый аромат лимонов.

Наконец она с довольным видом повернулась к нему:

– Будете готовы через час?

Бенедикт, не сразу поняв, удивленно посмотрел на нее. Но тут же все сообразил. Хитрюга! Она сейчас сделала все, чтобы Ричард не жаловался, что его не взяли на прогулку. Они весь день будут вдвоем, если не считать слуги, который послужит компаньоном.

– Я не опоздаю.

Черт бы побрал этого человека!

Эви раздраженно сдула со лба золотистый локон. Он очень ловко вывернулся, рассказав о том, что делал прошлой ночью. Она уже почти вернулась в спальню, когда поняла, что позволила ему сорваться с крючка. Сунув руку в карман жакета амазонки, она что-то проворчала.

– Вы что-то сказали, миледи? – осведомилась Морган, глядя на нее с некоторым удивлением.

Эви деланно улыбнулась:

– Ничего, Морган. Спасибо за помощь. Теперь я справлюсь сама.

Морган кивнула и удалилась. Дождавшись, когда закроется дверь, Эви принялась мерить шагами пол. Бенедикту удалось отделаться от нее, но еще есть возможность допросить его во время прогулки.

Собственно говоря, у нее будет возможность делать все, что угодно, во время их прогулки. Можно смотреть на его безупречный профиль, слушать бархатистый голос, вдыхать его восхитительный аромат. И можно не беспокоиться, что мама станет критиковать ее поведение или сестры вмешаются в разговор.

В животе комом свернулось беспокойное нетерпение.

Этот человек – загадка. Иногда он просто несет вздор. А иногда… иногда они болтают, как старые друзья.

Эви покачала головой и вздохнула. Странно, что он способен вызывать в ней столь сильные эмоции. Как получается, что он влечет ее к себе и одновременно раздражает?

В дверь тихо постучали. Эви последний раз погляделась в зеркало и расправила темно-синие бархатные юбки амазонки, прежде чем откликнуться:

– Войдите!

На пороге появилась мать в утреннем платье изумрудного шелка. Она держалась напряженно.

– Здравствуй, дорогая. Надеюсь, я не помешала?

– Вовсе нет. Входи!

Мама тихо закрыла за собой дверь.

– У тебя есть минутка, дорогая? Мне кажется, что нам пора поговорить.

– Да, конечно.

Эви глянула на позолоченные часы на каминной доске. Менее чем через десять минут она должна встретиться с Бенедиктом. Но он может подождать.

Так и не поняв, в каком настроении мама, Эви уселась на стул. Мать сделала то же самое. Несколько секунд обе неловко молчали. Эви сидела прямо, сложив руки на коленях, как полагается воспитанной леди. Что-то в манерах матери заставляло Эви нервничать, хотя она не понимала, что именно. Она старалась излучать уверенность и безмятежность, но на деле ее трясло от волнения. Поняв, что раздражающий стук производит носок ее туфельки, она поежилась и заставила себя сидеть спокойно.

– Сегодня за завтраком ты казалась весьма рассеянной. Мне кажется, тебя что-то беспокоило, хотя я не имею ни малейшего понятия, в чем дело.

– Ничего страшного, мама. Боюсь, я плохо спала прошлой ночью.

– Но потом я поняла, что вот уже почти неделю ты сама не своя, еще до всей этой суматохи из-за прибытия Ричарда.

Она помедлила, словно ожидая, что Эви возразит. Но та молчала.

– После сегодняшней встречи твоего отца с управляющим я упомянула о своих тревогах. Он ответил, что ты собиралась поговорить со мной.

– Он так сказал? – пискнула Эви, но тут же откашлялась. Она была не готова к разговору, но, похоже, выхода все равно нет.

– Именно. Я расспросила его, в чем дело.

Мать опустила глаза, но тут же снова взглянула на Эви:

– Дорогая, он рассказал мне о твоем предложении.

Черт, черт, черт!

Но Эви взяла себя в руки, проглотив протесты, просившиеся на язык.

– Я не могу этого позволить.

Воздух со свистом вырвался из легких Эви, словно от удара в живот. Не может быть… не может, чтобы ее мечте настал конец! Нет, она убедила папу и во имя Юпитера сумеет убедить маму, это слишком для нее важно!

Эви сжала кулаки.

– Мама, выслушай меня! Я хочу этого больше всего на свете.

– Ты придумала, что хочешь этого.

Мама подалась вперед и сложила руки в почти молитвенном жесте.

– Эви, ты должна понять, что подобное решение повлияет на всю твою дальнейшую жизнь. Я знаю, как ты ненавидишь Лондон, но это лишь средство достижения цели. Найди себе славного деревенского джентльмена с собственными конюшнями – и будешь иметь лучшее из обоих миров.

Но Эви не позволяла бушующим эмоциям взять верх. Вздохнув, чтобы успокоиться, она смело встретила взгляд матери.

– Наши конюшни ни с чем нельзя сравнить. И кроме того, у меня уже есть лучшее из обоих миров. Семья и работа здесь, в доме.

– Иметь семью и обзавестись собственной семьей – вещи разные. Почему ты так противишься замужеству?

Раздражение окрасило ее голос, как фиолетовая краска – воду в стакане.

Но не одна мама была раздосадована. Руки Эви сжались в один тугой кулак.

– Почему ты так противишься тому обстоятельству, что я хочу исполнить свою мечту, а не мечты, придуманные для меня другими?

Сжав губы в тонкую линию, мама медленно выдохнула:

– Милая, ты просто еще не влюбилась. Как только ты найдешь настоящего мужчину, твои мечты изменятся. Ты не можешь вечно здесь прятаться. Что, если он придет, а ты не заметишь его, потому что не желаешь выйти из своей раковины хотя бы на несколько месяцев?

– В таком случае, полагаю, этому не суждено случиться.

Эви смело глянула матери в глаза:

– Мама, пойми, если я не встретила его за пять сезонов, вряд ли он героически появится во время шестого.

– Как ты можешь так позорно сдаваться? Общество посчитает тебя достойной жалости. Ты этого хочешь?

И тут Эви встала. Довольно выносить давление общества!

– Пропади оно пропадом! Что общество сделало для меня? Диктовало бесконечные правила и ограничения, по которым следовало жить! И все! Я скрываю свою работу, чтобы угодить обществу. Я терплю бесконечную критику и сплетни от общества, и последние пять лет, можно сказать, выброшены на ветер.

Мать побледнела, и Эви стало стыдно. Она не собиралась быть настолько откровенной.

– Прости, мама. Все это копилось в моей душе уже некоторое время, и я вкладываю в свои слова неуместную страсть.

– Очевидно.

После нескольких мгновений молчания мать поднялась, приложила прохладную ладонь к раскаленной щеке Эви, и та увидела искреннее беспокойство в ее глазах.

– Пойми, я на твоей стороне и поэтому считаю, что неправильно и нехорошо покидать брачный рынок.

– Не могла бы ты принять в расчет мои желания? Мне почти двадцать три года, мама. Достаточно взрослая, чтобы иметь собственное мнение. Достаточно взрослая, чтобы знать, чего я хочу от жизни.

Мама вгляделась в лицо Эви. Та пыталась показать все, что чувствует. Дать понять, что она не хочет прожить жизнь в зависимости от мужчины, того, кто сначала будет любить ее, а потом, вполне возможно, отвернется. Может, мама признает, что работа Эви – занятие безопасное, предсказуемое и по-своему значительное.

Наконец мать коротко кивнула:

– Я подумаю. И учти, только на этот сезон. По непонятным мне причинам отец тебя поддерживает, так что я согласна поразмыслить над твоим предложением.

Конечно, мама не понимала папиных рассуждений. Она не знала того, что знал папа. Он пообещал хранить ее тайну много лет назад, когда она едва не навлекла на себя позор, и сдержал слово. Мама так и не узнает, почему папа взял Эви под свое крыло в нежном шестнадцатилетнем возрасте и позволил работать вместе с ним. И мама смирилась. А Эви могла только надеяться, что она смирится и с этим.

– Спасибо, мама. Надеюсь, ты поймешь, что это самое правильное решение. Именно этого я хочу больше всего на свете.

Мама расправила юбки и вздохнула:

– Не стоит благодарить. Пытаясь понять точку зрения твоего отца, я, однако, сделаю все, чтобы он понял мою.

Эви стало не по себе. Но что она могла сделать?

Мама улыбнулась, хотя в глазах стыла сталь, и направилась к двери. Но у порога повернулась и взглянула дочери в глаза.

– Я верю, что где-то есть твой мужчина. Думаю, тебе стоит только открыть глаза и сердце, и ты его найдешь.

Глава 11

«Кто бы мог подумать, что вы так заботливы? Десять раз спасибо за подарок. Как по-вашему, мой почерк значительно улучшился? Лебединое перо идеально легло мне в руку, и дворецкий прекрасно очинил кончик. Теперь мои слова не только мудры не по возрасту, но и выглядят более привлекательно благодаря новому перу!»

Из писем Эви Хастингсу

Эви опоздала на встречу с Бенедиктом на пятнадцать минут, и все из-за разговора с матерью. Неприятное чувство в животе еще не улеглось, и длинная прогулка казалась идеальным средством отвлечь ее от тяжелых мыслей.

Лошади уже были оседланы. Бенедикт, склонив голову, прислонился к стене шорной. Он почему-то выглядел грустным, словно держал на широких плечах всю тяжесть мира. Что же, при ее настроении они составят подходящую пару.

– Похоже, у меня вошло в привычку заставлять вас ждать, – тихо сказала она.

Он поднял голову. Темные глаза казались бездонными, как тихое озеро в полночь.

– Вы достойны куда более долгого ожидания, миледи.

Она улыбнулась, и на душе почему-то стало легче.

– Тем не менее прошу, примите мои извинения. Готовы к прогулке?

– Показывайте дорогу.

Они вскочили в седла, пересекли дорожку и направились к бескрайним полям, окружавшим поместье. Конюх следовал за ними, отставая на несколько ярдов. При сложившихся отношениях Эви с мамой необходимо соблюдать все правила приличия.

Они ехали в дружелюбном молчании. Эви расслабилась в знакомой атмосфере, с наслаждением прислушиваясь к дыханию коней, скрипу седел и топоту копыт по влажной земле. Эви старалась выбросить из головы разговор с мамой. Теперь от нее ничего не зависит. И не стоит расстраиваться, тем более что ее ждет прекрасная прогулка с прекрасным спутником. Все равно это ничего не изменит.

Бенедикт скакал рядом, словно они десятки раз выезжали на прогулку. Держался он в седле прямо, но непринужденно. Сразу было видно, что он опытный наездник. И вообще они были прекрасной парой: темная лошадь и темноволосый всадник.

Тепло улыбнувшись Бенедикту, Эви заметила:

– У вас прекрасная посадка! Где вы учились верховой езде?

– Сам у себя, – пожал плечами Бенедикт. Грусть, которую она заметила раньше, по-прежнему звучала в голосе. Но почему? Пожалуй, ему следовало гордиться своими достижениями!

Эви вгляделась в его профиль, но так и не смогла понять, о чем он думает.

– Я потрясена. Потому что могу бахвалиться своим искусством, но ничего не стоила бы как наездница без отцовской помощи. Должно быть, очень трудно учиться без наставника.

– Да, но иногда иного выхода нет.

– Ваш отец не любил верховой езды?

– Нет, он просто не любил меня.

Боже!

Эви передернуло. Что сказать на такие слова? Трудно поверить, что отец повернулся спиной к такому замечательному сыну. Сама она не могла представить жизни без отцовской поддержки.

Она вдруг вспомнила, как в одну лунную ночь отец мчался к ней, подстегивая коня. Он был так нежен с ней, несмотря на владевшую им ярость, и помог залечить разбитое сердце. Немногие мужчины способны так понять своенравных дочерей!

Она на секунду закрыла глаза, но тут же постаралась забыть. Нужно переменить тему, а еще лучше – изменить скорость.

Показав на пруд, спрятанный в холмах, на полпути между тем местом, где они находились, и отдаленным лесом, Эви сказала:

– Вон оттуда начнется охота. Хотите посмотреть поближе?

Дождавшись его кивка, она коснулась каблуками боков кобылы, мгновенно рванувшейся вперед. Солнечное тепло и бивший в лицо ветер бодрили и придавали энергии. Перебравшись через вершину холма, она смогла различить церковную колокольню в городе, находившемся в нескольких милях отсюда. Трава, покрывавшая холмы, уже зеленела, и на деревьях проклюнулись крохотные бутоны и молодая листва. Короче говоря, мир был прекрасен!

Но Эви все-таки считала, что они скачут вдвое медленнее того, чем могли бы. Она глянула на молчаливого спутника и ухмыльнулась. Пора немного поразвлечься. Ни слова не говоря, она подстегнула Эпону и припала к шее лошади, когда та полетела стрелой. Ветер свистел в ушах, на глазах выступили слезы. Ноги Эпоны попирали землю, ноздри раздувались. Мышцы напрягались в такт грациозному галопу.

Эви самозабвенно рассмеялась. В такие минуты ей казалось, что она летит над землей. Наверное, именно это испытывают птицы. Скользят над поверхностью земли навстречу прохладному, чистому ветру.

Добравшись до пруда, она натянула поводья и нежно похлопала Эпону по шее:

– Молодец, золотко. Правда, это великолепно?

Эпона, влажная от пота и тяжело дышавшая, мотнула головой и фыркнула. Если дать ей волю, она будет бежать целый день.

Эви оглянулась и поискала глазами сильно отставшего Бенедикта. За ним, в нескольких шагах, по-прежнему ехал грум. Вот она, прекрасная возможность наблюдать за Бенедиктом, не боясь чужих глаз. Шляпа почти закрывала его волосы, но концы все же завивались над ушами. Одежда подчеркивала широкие плечи и узкие бедра.

Когда он приблизился, она с радостью увидела его искреннюю улыбку. Белые зубы блеснули на солнце, когда он остановил Брута рядом с Эпоной.

– Вы и ваша кобыла – зрелище необыкновенное. Наслаждались скачкой?

Эви беспечно улыбнулась. Она правильно сделала, ускакав прочь. Теперь его лицо полностью расслабилось. Она пустила кобылку шагом.

– Да, очень. Не хотите попробовать?

– Нет. Мне более чем достаточно видеть вас во всей красе.

Бенедикт потрепал Брута по холке.

– Кроме того, нам с Брутом следует узнать друг друга получше. А вы давно привыкли к Эпоне. Когда вы так летите, то словно сливаетесь друг с другом. Теперь я вижу, почему вы так ею гордитесь.

Эви задохнулась от восторга и провела ладонью по гриве кобылы.

– Нет лучшего ощущения в мире, чем скачка во весь опор. Хотя у мамы начинается истерика при одной мысли об этом.

– Не понимаю почему. Сидеть в маленьком седле на огромном животном и лететь галопом по кочкам… С чего бы она так расстраивалась? – размышлял он вслух. Эви улыбнулась.

– Для меня это тайна, – согласилась она, покачивая головой в притворном изумлении.

Бенедикт усмехнулся. Грусть куда-то подевалась, и он казался веселее, счастливее и моложе. В этот момент их настроения совпали. Ей следовало быть сдержанной, даже отчужденной с этим почти незнакомым человеком, но она буквально купалась в его улыбках и похвалах.

Эви взмахнула поводьями, и кобылка пошла шагом. Перед ними сверкало озеро, отражавшее голубые небеса. Вздохнув от удовольствия, она обратилась к Бенедикту:

– Расскажите о себе.

– Что вы хотели бы узнать?

– Да все, что угодно. Мне кажется, вы знаете обо мне все, а я о вас почти ничего. Как насчет…

Она поджала губы и попыталась найти тему для разговора, стараясь больше не упоминать о его отце. На всякий случай, вероятно, вообще не стоит заговаривать о его семье.

– О! Расскажите о том, как вы познакомились с Ричардом.

– Сейчас…

Он потер рукой подбородок.

– Мы с Ричардом встретились в первые годы обучения в Итоне. Как и многие наши одноклассники, мы подружились, когда оба участвовали в школьной постановке «Короля Лира».

Боже, они действительно старые друзья! Ричард писал о спектакле во втором или третьем письме после прибытия в Итон.

– О, я помню, что Ричард играл в этой пьесе. Мои родители были так взволнованы, увидев его на премьере. Я была вне себя от горя, когда мне не позволили поехать, но, едва родители вернулись, постаралась вытянуть из них каждую деталь. Поверить не могу, что вы тоже участвовали! Я должна знать, какую роль вы играли!

– Увы, мои актерские способности не шли ни в какое сравнение с талантом вашего дорогого брата. Я был одним из тех несчастных мальчиков, которых обрядили в черное и заставили прислуживать настоящим актерам. Мы с Ричардом подружились за превосходным чаем, который я ему принес, как мальчик на посылках.

Она безуспешно попыталась представить серьезного мальчика, но видела высокого, могучего мужчину. Как хорошо он сложен!

Она вдруг поняла, что он наблюдает за ней, ожидая ответа.

– Что же… полагаю, это имеет смысл. Я с огромным трудом представляю вас на сцене с черепом в руке и декламирующим стихи.

Она театрально вытянула руку, словно держала в ней череп.

– Да, но тогда был «Король Лир», а не «Гамлет», так что представить это невозможно.

Черт, она так и знала. Это научит ее думать о полуобнаженном мужчине и одновременно пытаться вести обычный разговор.

Она опустила руку и лукаво улыбнулась:

– Я просто вас испытывала. Конечно, я знаю знаменитую сцену с могильщиками из «Гамлета».

Он недоверчиво кивнул:

– Я ни на секунду не поверил, что вы меня испытывали. Позор вашей гувернантке за то, что не обучала вас, молодую впечатлительную английскую розу, классической английской литературе! – сказал он с шутливой суровостью и покачал головой.

– «Где теперь его крючки, каверзы, его казусы, его кляузы и тонкости?» – процитировала она. – Видите, я точно знала, что делаю. Просто хотела удостовериться, так же вы умны, как, по слухам, все джентльмены.

– Думаю, что леди не должна так яростно протестовать.

– «Я метну в него словесные кинжалы, но ни одного стального», – проворчала в ответ Эви. И с притворным гневом посмотрела на него, но не смогла сдержать улыбку. Она искренне забавлялась, и, судя по широкой улыбке, Бенедикт тоже.

По правде сказать, она не могла припомнить, когда вообще наслаждалась столь непринужденным разговором с джентльменом. Как приятно… более чем приятно подтрунивать друг над другом, словно они друзья, а не просто недавние знакомые. Ей так спокойно после всех этих споров и уговоров родителей относительно предстоявшего сезона.

Она оглянулась туда, где ехал Джаспер на Сириусе. Славный малый так старался не смотреть на них! Конечно, ее очень раздражало присутствие слуги, пусть она сама на этом и настояла.

Повернувшись к Бенедикту, она подмигнула:

– Может, прогуляемся? Я бы хотела показать вам окрестности.

– Какая чудесная мысль! – кивнул Бенедикт, натягивая поводья и спешиваясь. Перед тем как подойти к ней, он потрепал Брута по шее.

Эви снова оглянулась на Джаспера:

– Джаспер, пожалуйста, последите за лошадьми, пока мы с мистером Бенедиктом немного побродим.

Конюх кивнул и, спрыгнув на землю, взял поводья. Эви повернулась к Бенедикту, чтобы тот помог ей спешиться.

– Простите, но здесь нигде не видно ни камня, ни пня. Будем надеяться, что я не свалюсь вместе с вами на землю, – пробормотала она, кладя руку на плечо Бенедикта.

Ощущения этих сильных мышц даже через ткань его куртки и кожу ее перчаток оказалось достаточно, чтобы она задохнулась. Представив его в одних свободных штанах, она снова вспомнила широкую грудь, лепные мышцы, плоский живот…

Эви едва не закрыла глаза, но вовремя опомнилась. Она точно знала, что находится под его одеждой. Если бы только ее рука коснулась его кожи…

Он вдруг глянул ей в глаза. О нет…

Она отвела взгляд, ощутив, как загорелись щеки. Разумеется, это глупо, но она чувствовала себя прозрачной как стекло. О небо, что, если он догадался о ее мыслях?

Бенедикт сжал талию Эви почти властно, словно девушка принадлежала ему, и она потрясенно взглянула на него.

Что он делает?

Всего несколькими секундами раньше она сказала бы, что он был немного преувеличенно вежлив, но теперь выражение его лица было таким напряженным и почему-то знакомым, что она не понимала, как быть. Он удерживал ее взгляд, не мигая, и без учтивой улыбки, не пытаясь смягчить интимность момента, и Эви никак не могла отвернуться. Он словно бросал ей вызов, требуя что-то сказать.

Но она не могла произнести ничего, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Он поднял ее легко и осторожно, словно она весила не больше ребенка. Она наслаждалась его прикосновением, пьянящим ощущением его объятий… Он медленно, нежно опустил ее на землю, словно перышко, порхающее на ветру. Когда ее ноги коснулись земли, она оказалась так близко, что их тела почти соприкасались. От него снова пахло сандаловым деревом, и она вспомнила, как почти упала на его грудь в тот первый день.

Сама не зная почему, она подалась к нему. Взгляд ее был неотрывно устремлен на его губы. Он крепче сжал талию.

Но тут Эпона переступила с ноги на ногу.

Эви так растерялась, словно над ее ухом кто-то выстрелил из пистолета. Она вдруг осознала, где находится и что грум стоит всего в двух шагах, по другую сторону от Эпоны. Бенедикт моргнул, выпрямился, опустил руки и отступил. Ей отчего-то стало холодно без тепла его рук, и она едва удержалась, чтобы не запротестовать.

Он глянул на конюха, отступил на несколько шагов и огляделся. Она воспользовалась моментом, чтобы взять себя в руки, успокоить колотящееся сердце и бунтующий желудок.

Так вот что значит выражение «вскружить голову»!

Господи Боже, простое прикосновение – и она пропала! Впервые в жизни она понимала, что чувствовали ее родители, когда много лет назад их взгляды встретились в бальном зале Брюсселя и весь мир перестал существовать. Возможно, это то, о чем болтали, над чем хихикали и из-за чего краснели ее подруги, причем после единственного танца с джентльменом, которым восхищались. Она никогда не могла понять их глупого поведения, тем более что вышеупомянутые джентльмены их никак не поощряли.

Эви почти рассмеялась над собой: очевидно, она так разволновалась только потому, что он снял ее с лошади! Боже, она знает этого человека всего два дня!

Два дня. Возможно ли, чтобы ее так влекло к мужчине всего через два дня?

Она глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Бенедикт не для нее. Он просто пройдет через ее жизнь. Оба они на пути к своей мечте. И очень скоро он уедет.

Их взгляды снова встретились, и ей стало не по себе. Да, скоро его здесь не будет. Но сейчас они вдвоем.

Она посмотрела налево, где тропинка шла вдоль ухоженного берега и заканчивалась у беседки. Если глянуть в противоположном направлении, тропинка вилась вдоль причала, прежде чем исчезнуть в лесу.

Искушение побыть наедине с ним было слишком велико. Эви, охваченная нервной энергией, свернула вправо.

– В путь?

Бенедикт наклонил голову:

– Как пожелаете, миледи.

Глава 12

«Да, почерк стал куда красивее. Насчет мудрости… посмотрим. Кстати, о вашем дне рождения: вы получили то, на что надеялись? Интересно, о чем мечтают дочери маркиза, когда по ночам смотрят на небо?»

Из писем Хастингса Эви

Черт побери, можно подумать, он неопытный, ничего не понимающий юнец! Он ведь прекрасно понимал, что должен держаться от нее на почтительном расстоянии… Но нет, при первой же возможности схватился за шанс снова коснуться ее!

Теперь, когда они шли по песчаной дорожке, он сознавал, что никогда не ощущал чьего-то присутствия острее. Окружающие деревья вполне могли бы служить декорацией к пьесе, поскольку он не обращал на них ни малейшего внимания.

Почему-то, стоило Эви дотронуться до него, все беды, все неприятности, даже все мысли куда-то исчезали. И на секунду он становился просто мужчиной, отдающим все чувства небезразличной ему женщине. По правде говоря, он не мог сказать, что произошло бы, если бы лошадь не вернула его к действительности.

Хотя, если уж совсем честно, он до сих пор не в себе.

Будь он в здравом уме, не мучился бы от желания погладить ее по руке. Не гадал бы, насколько мягки ее губы, не воображал бы, как прижимает ее к себе и целует до умопомрачения.

А что, если бы она ему ответила?

Он тряхнул головой, пытаясь отделаться от дурацких мыслей.

Для пущей безопасности он заложил руки за спину. Эви теребила застежки жакета. Нервничает или тоже не знает покоя?

Дорожка исчезала в лесочке, которым порос другой берег озера. В Хастингсе все пело при мысли о том, что скоро они останутся совсем одни. Впервые одни, где их не увидят ни родные Эви, ни конюх, ни даже лошади! Следовало бы изо всех сил бежать в противоположном направлении, но он не мог заставить себя покинуть ее. Еще немного времени с ней, еще несколько минут свободы без этой тяжести, обременяющей плечи… Он позволит себе быть просто человеком, гуляющим в лесу со старым другом: разве это так ужасно?

Теперь, когда они наконец вместе, он не мог придумать, что ей сказать. Сейчас Бенедикт находился в таком состоянии, что необходимо ослабить напряжение, или он с ума сойдет!

– Чудесное озеро, – выпалил он и съежился от банальности собственной фразы.

Эви прикусила губу и кивнула.

– Совершенно верно, – сдавленно пробормотала она и, помолчав, добавила: – Здесь много рыбы.

– Прекрасно!

Господи, он только себе кажется пустоголовым идиотом или ей тоже?

Неожиданное напряжение между ними, казалось, лишило его способности вести обычную беседу.

– Вчера вы с Ричардом здесь ловили рыбу?

Он покачал головой:

– Мы ходили к ручью за форелью.

– Вот как…

Абсурд! Между ними лежит пять лет разлуки, а они говорят… о чем?

Бенедикт попытался найти более интересную тему и почти немедленно вспомнил о ее любимом занятии.

Он откашлялся и нырнул в разговор очертя голову:

– Расскажите, как стали столь важной частью семейного дела.

Вопрос не настолько успокоил ее, как надеялся Бенедикт, но по крайней мере заставил ответить:

– Я с самого детства ездила верхом. Мой отец твердил, что не видел ничего подобного. Что это природный талант и преступлением будет его не поощрить. Все началось вполне невинно, с нескольких поездок по поместью, прогулок с Ричардом, даже редкой возможности сопровождать папу к торговцам лошадьми. Все шло своим чередом и настолько медленно, что мама ничуть не тревожилась.

– Так это отец стал вашим защитником?

Эви кивнула, отводя низко нависшую ветку дерева. Здесь, в тени, было значительно прохладнее.

– Да. По-настоящему я начала работать рядом с папой в шестнадцать лет. Думаю, с годами он постепенно осознал, что Ричард всегда останется весьма средним наездником и не сумеет разбираться в лошадях, как я.

– Наверное, вы правы.

Он улыбнулся, не сводя глаз с тропинки, и осторожно переступил через выступавший из земли корень. Эви никогда не назовешь середнячком. Ни в чем.

– Значит, это Ричарда нужно благодарить за поддержку вашего отца?

– Нет, я…

Она осеклась. Выражение лица показалось ему странным.

– Полагаю, так и есть. Господи Боже, я никогда не думала об этом с такой точки зрения.

Она наморщила нос.

– Только брату не говорите. Его самомнения и без того с избытком хватает на нас обоих.

– Мои уста запечатаны, миледи, – заговорщицки подмигнул он.

Эви со вздохом покачала головой:

– Похоже, последнее время вы только это и делаете, и все из-за меня. Мне следовало снова поблагодарить вас за то, что промолчали, когда нашли книгу.

– Но что еще я мог сделать? Просто веду себя, как полагается джентльмену.

Но она, похоже, не слишком ему верила. Какие тревожные мысли беспокоят ее? Мысли, вызвавшие крохотную морщинку между бровями?

Он позволил себе немного сократить расстояние между ними.

– Вам нечего бояться. Насколько мне известно, книгу мог оставить и призрак.

Она не слишком искренне улыбнулась и остановилась перед упавшим деревом.

– Конечно, вам это может показаться глупым, но для меня это очень важно. В глазах родных я должна выглядеть безупречно до того, как они уедут в Лондон.

Что за странные вещи она говорит?

– О, я уверен, что вам не о чем волноваться. И так или иначе, разве их больше не должно тревожить ваше поведение после того, как вы приедете из Лондона? – с лукавой улыбкой осведомился он.

Эви провела пальцем по коре дерева, отломила небольшой кусочек.

– Я не намерена ехать в Лондон на этот сезон.

– Не намерены?

Неужели ее родные решили пропустить этот сезон? Нет, этого быть не может! Он сам слышал, как об этом велись разговоры.

– Боюсь, я вас не понял. Но что же вы собираетесь делать?

Сначала она не ответила. Просто смотрела на него огромными голубыми глазами. У него создалось отчетливое впечатление, что она пытается определить, достоин ли он доверия. Он даже бессознательно выпрямился. Наконец она решилась.

– Я убедила отца позволить мне на этот сезон остаться дома, поскольку больше не желаю иметь ничего общего с брачным рынком. Теперь остается убедить матушку согласиться на мои планы, и я смогу спокойно заняться любимой работой. А пока я не должна давать ей повода расстраиваться.

От потрясения Бенедикт потерял дар речи. Невозможно передать, что он испытывал в это время. Она отказалась от поисков мужа? Хочет похоронить себя на конюшне? Никогда не любить? Не быть любимой?

– И ваш отец на это согласился? Пою хвалебную песнь вам и вашей поразительной способности убеждать, миледи. Вы, должно быть, очень довольны, – ответил он, не скрывая сарказма. И сам же прикусил язык. Нужно было держать чертов рот на замке. В конце концов, не его это дело!

Радость, сиявшая в его глазах, померкла, сменившись чем-то вроде настороженности.

– Чрезвычайно довольна. Не каждый день, сэр, человек превосходит ожидания окружающих и достигает того, что ранее казалось невозможным.

Она несет чушь! Самая страстная, остроумная, веселая, умная леди хочет уйти от мира и трудиться, как высохшая старая дева? Она не дает себе шанса!

– Согласен. Вот только нужно спросить, поднимается ли он при этом над окружающими или падает в пропасть?

Эви охнула и отступила:

– Что за глупости, мистер Бенедикт? Вы ничего обо мне не знаете и все же решаетесь сделать подобные выводы? Но какое это имеет значение для вас?

О, как она ошибалась! Он знал ее. Знал достаточно хорошо, чтобы понимать: она достойна найти счастье в любви. Но добровольно лишает себя будущего, отрекаясь от всякой возможности иметь семью и детей. А вот у него больше нет такой роскоши, как выбор. Его надежды уничтожены независимо от того, что произойдет, когда он покинет этот дом. И, хоть и не по собственной вине, проведет остаток жизни опозоренным изгоем или обремененным сознанием того, что предал свои моральные принципы ради блага окружающих. А Эви… весь мир лежит у ее ног, а она отворачивается от него.

Маленькая дурочка.

Он скрипнул зубами, чтобы удержаться и не высказать все, что чувствует. Наконец Бенедикт почтительно склонил голову:

– Значения это действительно не имеет. Я только надеюсь, что вы все хорошенько обдумали.

Она скрестила руки. В лазурных глазах плескался холод.

– А вы мне уже начали нравиться. Очевидно, я потеряла способность верно судить о людях. Спасибо за то, что вовремя позволили увидеть вашу истинную природу.

– Если призвать к благоразумию означает выказать свою истинную природу, тогда и благодарить не за что, миледи.

Она поморщилась, словно ощутив запах гнили.

– Благоразумие? Должно быть, вы бредите.

– Совершенно верно, – кивнул он, жестом показывая колебания весов. – Все зависит от истолкования.

– Но что тут истолковывать? Вы достаточно дерзки, чтобы предположить, будто я сама не знаю, чего хочу. Почему? Потому что я всего лишь женщина?

– Я никогда не говорил…

– С таким же успехом могли и сказать! – воскликнула она, краснея. – Вы не знаете меня настолько хорошо, чтобы делать выводы. Тем не менее, вероятно, считаете, что лишь потому, что я женщина…

– Это потому, что вы так много можете предложить!

Оба оцепенели.

Бенедикт выглядел еще более удивленным, чем Эви. Пробормотав проклятие, он снял шляпу и провел рукой по волосам.

– Забудьте все, что я говорил. Можете делать все, что вам угодно, и я буду держать свои бредовые заявления при себе.

Эви от неожиданности онемела. Как она могла забыть все, что он сказал?

Удовольствие от похвалы разлилось по телу, согревая сильнее самого яркого солнца.

– Вы считаете, что я многое могу предложить?

Он покраснел… на самом деле покраснел, взволнованно потер ладонью губы и быстро, порывисто кивнул:

– Да, конечно. Ричард всегда так высоко вас ценил. А при том количестве никчемных и ничтожных людей, которыми нынче так и кишит общество, необходим приток свежей крови.

Она смешливо фыркнула, прежде чем зажать рот ладонью.

– Не могу поверить, что вы это сказали.

– Вы не согласны?

– Конечно, согласна. Просто не могу поверить, что вы облекли это в слова.

Они улыбнулись друг другу. Напряжение, копившееся между ними, растаяло. Несколько секунд оба молчали. Потом Бенедикт откашлялся и жестом попросил ее идти дальше.

– Но может, вы хотите вернуться?

– Нет, пойдем дальше. Еще рано.

В ее сердце бурлила радость. Как приятно идти рядом с ним. И тишину леса нарушали только звуки их шагов по тропе и иногда – птичье пение. Ощущение было такое, словно они уже гуляли вместе, просто наслаждаясь обществом друг друга.

– Спасибо за то, что сказали это, – тихо сказала она.

– Что именно?

– Что мне есть что предложить. Понимаю, я не идеальный пример женственности.

– Благодарите Господа за это. Вы действительно хотите стать идеалом женственности в обществе?

Эви хихикнула. Теперь он начал ее понимать!

– Ни в малейшей степени. Пусть я остаюсь в меньшинстве. Но вполне довольна своей судьбой. Однако моя не совсем обычная натура имеет свойство навлекать на меня неприятности. Например, когда я, сама того не желая, называю незнакомого человека олухом.

Бенедикт усмехнулся:

– Признаюсь, что для меня это стало совершенно новым впечатлением.

Засмотревшись на него, она не заметила камешка на дороге, пока не споткнулась. Он мгновенно схватил ее за локоть, чтобы удержать на месте. Не ожидавшая такого, Эви ахнула. Их взгляды на мгновение встретились, и она улыбнулась, прежде чем устремить глаза на тропинку.

Бенедикт не отпустил руку. Наоборот, крепче сжал пальцы на ее локте. Она проглотила смешок. Оба они взрослые люди. Если он хочет поддержать ее под руку, это вполне приемлемо. И никому, кроме нее, нет до этого дела, зато она каждой частицей тела ощущала присутствие Бенедикта, идущего рядом с ней.

– Значит, вы действительно счастливы? – тихо спросил он. – И больше ничего не хотите от жизни?

Ее несчастный затуманенный мозг пытался что-то придумать, но сердце билось слишком часто.

– Пока что я наслаждаюсь всем тем, что уже присутствует в моей жизни.

Это было абсолютной правдой. Она могла провести с Бенедиктом целый день и быть счастлива.

Тропинка сузилась, и им пришлось придвинуться ближе друг к другу. Пряный аромат его одеколона смешивался с запахами земли и мха.

Он поднял брови.

– Тем, что присутствует в вашей жизни?

Она остановилась. Он последовал ее примеру, и они повернулись друг к другу. Она сразу поняла, что они стоят ближе, чем позволяют приличия. Но никто не шевельнулся. Она облизнула губы и кивнула:

– В основном.

Почему так трудно думать, когда его рука сжимает ее локоть? Такая сильная, теплая и уверенная…

Деревья над ними шелестели от ветра, и солнечные пятна танцевали на его широкой груди и плечах.

– В основном? – переспросил он, и глубокий бархатистый голос был словно ласка. Бенедикт слегка склонил голову набок, не отрывая от нее взгляда.

– Чего же не хватает в вашей жизни?

Только вчера она заверила бы, что вполне довольна всем. Так почему ее столь долго дремлющее сердце неожиданно восстало против такого ответа? Желание, подобного которому она не знала, змеей свернулось внутри. Она открыла рот, чтобы ответить, но с губ не сорвалось ни слова. Наконец она просто покачала головой. Сейчас невозможно об этом думать. Она не сумеет ответить ему, потому что сама не знает ответа.

У Эви кружилась голова от его манящего аромата. Прядки волос, выбившиеся из прически, трепетали на ветру. Бенедикт так естественно, словно делал это много раз, коснулся этих прядей. Кончики его пальцев скользнули по ее щеке, он заправил локон ей за ухо. Она стояла абсолютно неподвижно, хотя по спине и рукам ползли мурашки. Пришлось употребить всю силу воли, чтобы не прижаться щекой к его ладони.

– И нет такого, чего вы хотели бы? – допытывался он едва слышным шепотом.

Она молча смотрела на него, одолеваемая новыми, восхитительными ощущениями, согревавшими ее. Она совсем потерялась в бархатных глубинах этих глаз…

Эви против воли качнулась к нему и подняла подбородок. Ноздри Бенедикта слегка раздулись. Похоже, он не остался равнодушным к ее близости. У Эви подкосились ноги, но вместе с тем она вдруг осмелела. Вместо ответа она медленно покачала головой.

Он опустил голову ровно настолько, чтобы она почувствовала щекой жар его дыхания. Его грудь быстро вздымалась, предательски выдавая все, что он чувствует. Но Эви не отстранилась… не теперь, когда их губы разделяло всего несколько дюймов. Неужели ее ждет первый настоящий поцелуй?

– Совсем ничего? – пробормотал он, проводя ладонью от ее плеча вниз по руке.

Она сглотнула и посмотрела на его губы.

– В этом мире не существует совершенства, мистер Бенедикт.

Глава 13

«Если бы я сказала вам, чего хочу, все равно это выглядело бы неправдоподобно. Но, клянусь, мои мечты невещественны, хотя я уверена, что вы уже это знаете. Можете ли вы угадать, чего хочет дочь маркиза?»

Из писем Эви Хастингсу

Слова не сразу проникли сквозь туман желания, окутавший мозг Хастингса.

– Мистер?

– Бенедикт, – тихо поправилась она. – В этом мире не существует совершенства, Бенедикт.

Но было поздно. В одно мгновение он вернулся к реальности. Он не Бенедикт, а она – не его Эви. На какую-то минуту он забыл, кем она его считает. Забыл роль, которую играет и, как бы сильно ни хотел, чтобы все кончилось по-другому, не мог изменить прошлого, как не мог и разорвать ту паутину, в которой сейчас запутался. Пропади все пропадом. Как он мог так забыться? Позволить себе настолько увлечься?

Он сделал крошечный шажок… назад. Всего несколько дюймов… но эмоционально расстояние было куда больше.

– Вы абсолютно в этом правы, миледи.

Эви недоуменно захлопала ресницами. Между бровями снова появилась крошечная морщинка, и Бенедикт проклял себя. За то, что с самого начала подошел так близко.

Пытаясь смягчить боль от внезапного отчуждения, он слегка улыбнулся:

– Джаспер, наверное, уже гадает, что с нами стало. Наверное, пора возвращаться.

– Да, конечно, – выдавила она. Он с радостью высек бы себя за то, что так безжалостно ее ранил. В ее голосе отчетливо звучала обида. Он глупец, если вообразил, будто может остаться с ней наедине и не забыться самым позорным образом. Более того, он потерял всякую осторожность.

Когда они вернулись в дом, Бенедикт, откровенно говоря, поспешил поскорее убраться с глаз Эви. Поэтому он остановил Брута и бросил поводья ожидавшему конюху. Эви спешилась, встав на специальную трехступенчатую колоду. Общение между ними должно быть сведено к абсолютному минимуму.

– Должен признать, я немного устал от долгой прогулки. Пожалуй, мне надо отдохнуть. Могу я проводить вас в дом? – бесстрастно спросил он, надеясь, что она откажется.

Она серьезно смотрела на него озабоченным и немного обиженным взглядом. Он мысленно уговаривал ее не требовать ничего, не усложнять и без того сложную ситуацию. Наконец она покачала головой:

– Э… нет. Спасибо. Я останусь ненадолго, посмотрю, как идут дела. Отдыхайте. Увидимся за ужином.

Бенедикт кивнул и поспешил уйти, стараясь не оглядываться на ошеломленную Эви. Если он сейчас остановится, то вряд ли сможет уйти от нее.

Стоя во дворе обшарпанной гостиницы, Нед Барни довольно улыбался. Он так и знал, что нашел нужного человека. Он подбирается все ближе и ближе к добыче, и интуиция подсказывает, что этот тип приведет его к Хастингсу.

Стоявший перед ним хозяин гостиницы жадно пожирал глазами мешочек с монетами в руке Барни.

Подавшись вперед, Барни заговорщицки прошептал:

– Повторяю, мне нужно только знать, куда ехать.

Он соблазнительно позвенел монетами.

Сквозь увитые худосочным плющом стены кабачка на первом этаже донесся приглушенный смех. Хозяин оглядел двор, желая убедиться, что они по-прежнему одни. Несмотря на то что сумерки уже спустились, лампы не зажгли и густые тени окружали их плотным плащом. Хозяин нетерпеливо облизал губы, не сводя глаз с вытянутой руки Барни. Наконец он решился взять деньги. Но Барни поспешно отвел руку с приманкой:

– Нет-нет. Скажите то, что я хочу услышать, и я отдам вам деньги.

– Откуда я знаю, что вы сдержите слово? – прорычал хозяин.

– Полагаю, придется поверить мне на слово, – ухмыльнулся Барни.

– Черта с два! Чтобы я поверил такому, как вы! – парировал хозяин.

Барни пожал плечами и отвернулся.

– Подождите!

Барни остановился и позволил себе ехидно ухмыльнуться, прежде чем выражение лица вновь стало безразличным. Повернувшись к жадному подонку, он коротко спросил:

– Что еще?

Хозяин гостиницы поднял руку и показал на восток:

– Они отправились в Хартфорд-Холл, в Эйлсбери. Тот желтоволосый джент – сын маркиза.

Триумф! Барни склонил голову в коротком поклоне.

– Премного обязан, сэр, – поблагодарил он, прежде чем ударить хозяина в челюсть. Тот свалился как подкошенный.

Барни покачал головой, повернулся и похромал к лошади, на ходу засовывая деньги в карман. Наконец-то у него есть адрес.

Насвистывая, он вскочил в седло и повернул в направлении, указанном хозяином гостиницы. Теперь все в порядке. Он поймает ублюдка! Это только вопрос времени!

– Как твоя прогулка?

Эви скорчила гримасу и подняла глаза от письма, которое безуспешно пыталась сочинить вот уже полчаса. В дверях маленького кабинета Эви стояла Беатрис. Судя по выражению глаз, она сгорала от любопытства. Или это лукавство? Беа разгадать трудно!

– Прекрасно, – ответила Эви, бросив перо на стол. Все равно чернила уже высохли. Каждый раз, глядя в бумагу, она видела лицо Бенедикта, смотревшего на нее так, словно она была единственной в мире женщиной.

По крайней мере в тот момент она думала именно так. Но очевидно, ужасно ошиблась, и то, что она посчитала интересом, было чем-то вроде вежливого внимания. А может, это ей только показалось? Хотелось бы ей знать, что она такого сделала? И почему его настроение так резко изменилось?

Тем временем Беатрис оглядывала Эви с головы до ног, словно лошадь на аукционе. Эви едва сдерживалась, чтобы не закатить глаза. Дальше идти некуда! Не хватало ей еще сочувствия шестнадцатилетней сестры!

Беатрис поставила перед письменным столом стул с зелено-голубым узором и уселась.

– Ты неважно выглядишь. Что-то случилось с мистером Бенедиктом?

Эви то ли фыркнула, то ли рассмеялась. Она даже не знала, как ответить.

«Нет, кое-чего не случилось, и в этом сложность»?

Вряд ли Беа поймет.

– Откуда ты знаешь, что я была с ним?

– Давай посмотрим. – Беатрис загнула мизинец. – Сначала я видела, как ты споришь с ним в саду. – Затем последовал безымянный палец. – Потом я заметила, как ты смотришь на него влюбленным взглядом. Далее ты провела целую вечность на конюшне с ним и Ричардом, после чего уехала с Бенедиктом бог знает куда, а бедняга Джаспер тащился следом. И последнее… – Она загнула большой палец. – Два часа спустя, вернувшись, вы почти не разговаривали.

Эви смотрела на нее с некоторым уважением, к которому примешивалось раздражение.

– Уверена, что ты сумеешь найти работу шпиона, если план поймать мужа провалится. Это необыкновенно! И в то же время полный вздор.

Лицо Беа омрачилось. Очевидно, она не ожидала упреков за все свои труды.

– Это не вздор! Ты явно… расстроена. Из-за Бенедикта?

К сожалению, Беа удивительно верно описала ее состояние. Черт бы побрал сестру за то, что так легко ее разгадала! Но честно говоря, Эви была вне себя, потому что никак не понимала, что за отношения у нее с Бенедиктом. Но с того момента, когда он снял ее с лошади, мир перевернулся. Она чувствовала себя кем-то вроде новорожденного жеребенка, неуверенно стоявшего на ногах. Неизвестно почему она снова ощутила аромат его одеколона и ту незнакомую страсть, которая зажгла ее кровь, когда его губы были так мучительно близки к ее губам.

Она потерла руки, на которых снова выступили мурашки. Ей не следовало бы думать о подобных вещах под проницательным взглядом сестрицы. Поэтому Эви откинулась на спинку стула и небрежно отмахнулась:

– Мистер Бенедикт ничуть меня не занимает. Мы прекрасно проехались по округе и вернулись, когда стали уставать. Не больше и не меньше.

Если не считать потрясающе интимного прикосновения его рук к ее талии. И того чувства невесомости, которое она ощущала в его объятиях. Или много прояснившего разговора под густыми ветвями массивных дубов, которыми была обсажена дорожка. Или того ошеломляющего момента, когда она думала, что он хочет поцеловать ее, и болезненного отрезвления несколькими минутами спустя.

Но Беатрис она явно не убедила.

– Он что-то… сделал… неуместное?

Неуместное?

– Господи, Беатрис, что ты несешь? Конечно, нет!

Эви храбро боролась с заливавшим щеки румянцем, но они все же загорелись. Не потому, что Бенедикт вел себя неприлично, а потому, что она ужасно хотела этого.

Сестра слегка расширила глаза. Чертова девчонка ничего не упускала!

– Эви, что-то случилось, но ты не хочешь говорить!

Эви раздраженно вздохнула. Ей до сих пор было не по себе из-за того, что произошло, вернее, не произошло. Не хватало еще обсуждать все это с ее назойливой сестрицей!

– Не знаю, о чем ты, Беа. И он действительно вел себя крайне пристойно, но, судя по тому, что ты всюду суешь свой нос, тебе все уже известно лучше, чем мне.

Сестра вопреки ожиданиям Эви не стала оправдываться. Вместо этого она подвинулась на самый край стула и прошептала:

– Собственно говоря, мне кое-что известно о нем. Такое, что тебе следует знать.

Ну еще бы не известно! Беа, возможно, уже успела узнать всю историю жизни Бенедикта!

Эви пронзила сестру свирепым взглядом:

– Надеюсь, это знание получено приличными, вполне допустимыми средствами?

– Нет, но…

– Тогда я не желаю ничего слышать. И прекрати шпионить! Я не позволю, чтобы младшая сестра следила за каждым моим шагом.

– Но Бенедикт…

– Наш гость, и имеет право на личную жизнь, – решительно перебила Эви, полностью игнорируя тот факт, что сама она меньше суток назад беззастенчиво шпионила за Бенедиктом. – Как, впрочем, и я.

– Да, знаю, но…

– Беа, я вполне серьезно. Ни слова больше.

– Эви! – воскликнула Беатрис, хлопнув ладонью по столу. – Выслушай меня! Это ради твоего же блага!

Вот как? Теперь сестра воображает, будто знает, что лучше для нее?! Это уж слишком. Тем более что сама Эви не была уверена в том, что происходит между ней и Бенедиктом!

Она резко встала:

– Довольно! Ты ведешь себя как назойливый ребенок. Это следует прекратить!

Беатрис сжала губы в тонкую линию и яростно воззрилась на сестру:

– Назойливый ребенок? Прекрасно. Не хочешь, чтобы я сказала правду, и не надо! Но не вини меня, если обнаружишь, что не все так гладко, как кажется.

Выслушав театральную тираду, Эви закатила глаза:

– Очень верно сказано. Теперь оставь меня в покое, пожалуйста. Мне нужно многое сделать до ужина.

Сестра вскочила и метнулась к двери. Но остановилась у окна в розовом вечернем свете.

– Только будь поосторожнее, Эви. Не хочу, чтобы тебя больно ранили.

Не дожидаясь ответа, она выскользнула за дверь и исчезла. Эви медленно покачала головой. И что все это значит? Каковы бы ни были намерения Беатрис, теперь Эви еще больше думала о Бенедикте.

К тому времени, когда настала пора ложиться в постель, она была опасно близка к одержимости этим человеком. Он не вышел к ужину, да и потом, когда близнецы исполняли дуэты под аккомпанемент фортепьяно, тоже не показался. Но прислал записку с извинениями. Так что она не была одинока в своем разочаровании: девочки дулись и капризничали, не желая давать концерт в отсутствие почетного гостя. Но мать настояла. Беатрис, казалось, единственная, кто вздохнул с облегчением, когда выяснилось, что Бенедикта не будет.

Эви натянула до подбородка тяжелое одеяло и перевернулась на бок. Она должна снова его увидеть. Наедине. Если он не захочет говорить с ней, она не знает, что сделает.

Нервы Эви были так натянуты, что кожа казалась слишком тесной для тела. О, кого она дурачит? Нужно не просто поговорить с ним еще раз… ей хочется ощутить его прикосновение. Впервые в жизни она хотела, чтобы мужчина ее коснулся.

Она все еще не могла поверить, что чувствует странное притяжение между ними. Почти незнакомец, но все фибры ее существа настроены на него. Ее тянет к нему, как пчелу – к нектару. Она не понимала себя и свои ощущения.

Через несколько дней он уедет и начнет новую жизнь, а она целиком погрузится в свою. У них нет совместного будущего, да она и не желает никакого будущего с ним. Не стоит доверять Бенедикту, ожидать от него постоянства и преданности. Но ждать, пока он уедет…

Одна, в темной спальне, куда проникали только серебристые нити лунного света, Эви стала размышлять.

Она никогда еще ни с кем не целовалась. И Бенедикт представлял идеальную возможность для этого. Он не станет чего-то ожидать от нее. Не поставит под удар ее мечты. Они были так близки к поцелую, так невероятно близки, что она едва не запротестовала вслух, когда он отступил от нее.

Она вдруг услышала его голос:

– Чего же не хватает в вашей жизни?

Несколько дней назад она ответила бы, что всем довольна. А теперь появилось что-то, чего она желала. Больше всего на свете она желала его поцелуя.

Она должна поговорить с ним. Каким-то образом встретиться с ним наедине. Вряд ли она может прямо сказать ему, чего хочет, но если застанет его в соответствующем настроении… а учитывая частые смены его настроения, может быть…

Может быть, она сумеет завлечь его настолько, что он разделит с ней один идеальный, незабываемый поцелуй?

Она вздрогнула и зажмурилась. Оставалось надеяться, что этого окажется достаточно.

Глава 14

«У меня появилось несколько идей относительно того, что может сделать вас счастливой. Проводите больше времени вместе с отцом на конюшне, и как можно меньше – за фортепьяно, выколачивая из клавиш убогие пародии на великие классические произведения. Ричард очень подробно все это описал. Может, у вас появится больше возможностей знакомиться с новыми людьми. Я знаю по крайней мере одного человека, который хотел бы с вами встретиться!»

Из писем Хастингса к Эви

Пока экипаж трясся по ухабам разбитой дороги, которая вела к деревне, Бенедикт упорно не отрывался от окна, глядя на окружающий пейзаж. Главное – не смотреть на сидевшую напротив прекрасную и коварную плутовку. Но он чувствовал, что Эви наблюдает за ним. Каждый третий взгляд доставался ему. Первый – на Ричарда, второй – на окно, и уж потом – на него. И тогда ему казалось, что солнце лижет его кожу, с каждым прикосновением прожигая жаркую, восхитительную дорожку.

Именно поэтому он все утро пытался ее избегать.

За завтраком стало ясно, что Эви желает видеть его сегодня. Но после вчерашнего выяснилось, что он не сумеет противиться ей, если они останутся наедине. Когда Ричард осведомился об их планах на этот мрачный, дождливый день, Бенедикт молчал, пока Эви не призналась, что хочет почитать новую книгу. Бенедикт предложил Ричарду поехать в деревню, и тогда Эви торжествующе объявила, что книга, которую она хотела прочитать, только что прибыла, но заказ следует взять в местной книжной лавке.

Один взгляд на ее лицо, и Бенедикт понял, что попался.

– Весной, когда деревья в полном цвету, здесь так красиво, – тихо, словно утешая, заметила Эви.

Но Бенедикт даже не повернулся, хотя почти ничего не мог разглядеть за стеной дождя. И чертовы деревья тут ни при чем.

– Я это вижу.

– Никогда не пойму, как Ричард может проводить столько времени в городе. Грязь, отсутствие свежего воздуха и шум… не вижу, что тут притягательного. Для меня рай здесь.

Ричард тихо рассмеялся:

– А я никогда не пойму, как ты можешь жить в уединении, пустоте и отсутствии общества. Неразумно ждать от мужчины восторгов по поводу такого существования, верно, Бенедикт?

Бенедикт пожал плечами:

– Я предпочитаю разумное равновесие. Время, проведенное в каждом из двух миров, помогает расширить кругозор.

– Верно, – фыркнул Ричард. – Ты – самый широко мыслящий человек из всех, кого я знаю. Почему я вечно забываю об этом?

– Понятия не имею. Вы должны последовать моему примеру, Ричард. Не хотим же мы, чтобы вы превратились в грязного, вонючего, чумазого городского жителя!

– Боюсь, уже слишком поздно, – улыбнулась Эви.

Бенедикт встретился с ней глазами и нерешительно улыбнулся. Но тут же отвернулся к окну.

Впереди уже виднелась деревня. Трава уступила место мостовой, деревья – зданиям. Все, как в любой деревне из тех, что усеяли Англию: гостиница, паб, пекарня и несколько лавок с одеждой и обувью. Экипаж прогремел колесами по главной улице. Благодаря хорошим рессорам тряска была почти незаметна.

Они свернули на боковую улочку и остановились.

Ричард вышел первым и помог Эви спуститься. Последним на землю спрыгнул Бенедикт. Дождь наконец прекратился, но на улицах все еще стояли лужи, и с листьев капала вода. Прохожих было совсем мало, в основном зеваки, глазеющие на дорогой экипаж. Перед ними возвышалось странное деревянное здание с маленькими, забранными ставнями окнами и выцветшей зеленой вывеской над дверью.

«Книжная лавка “Дарси”».

Бенедикт не собирался торчать здесь целый день рядом с Эви, как комнатная собачка.

Повернувшись к Ричарду, он беззаботно улыбнулся:

– Погуляем по городу? Уверен, что мы только помешаем вашей сестре.

Он уже собрался уйти, но тут его дернули за рукав:

– Не хотите сопровождать меня? Вы же ученый и, уверена, по достоинству оцените сокровища этой лавки.

Она явно пыталась управлять им. Удивительно, как при этом еще не хлопает неправдоподобно длинными ресницами!

– Я устал от литературы, миледи. Умоляю, наслаждайтесь вашими покупками.

И тут она действительно хлопнула ресницами.

– Но тут вы сумеете применить свои знания и поможете мне выбрать что-нибудь новое.

Ричард с ухмылкой кивнул в сторону лавки.

– Ради всего святого, Бенедикт, идите. Очень хочется посмотреть, что вы предложите моей дорогой сестрице.

Многозначительно глядя на Ричарда, Бенедикт пробормотал:

– Если таково ваше желание, миледи. Прошу.

Он повел рукой, продолжая злобно смотреть на друга.

Улыбка Ричарда стала еще шире.

– Вы идите, а я загляну в лавку Татла и посмотрю, что у них новенького из перчаток.

– Передавай привет, – медовым голоском откликнулась Эви.

Бенедикт едва сдержал проклятие. Он снова в ее власти! Конечно, не она единственная испытывает его терпение. Ричард – прекрасный друг, но слишком легкомысленный. Возможно, если нажать на него, можно обнаружить, какие темы он принимает всерьез, но пока что Бенедикт даже не мог предположить, что именно. Ричард не мог противиться искушению немного подтрунить над другом.

Мрачно хмурясь и стараясь не смотреть на ее покачивавшиеся бедра, Бенедикт вошел в лавку вслед за Эви. Едва они открыли дверь, владелец немедленно поспешил приветствовать их. Тощий, неестественно гибкий мужчина, очевидно, хорошо знал Эви. Пока они болтали о новых поступлениях, Бенедикт углубился в лабиринт узких проходов тесной лавки. Книги на все темы, любого возраста и состояния переполняли пыльные полки. Приходилось обходить стопки книг, в некоторых местах доходившие почти до потолка. До него донесся легкий запах плесени, который становился все сильнее по мере того, как он углублялся в плохо освещенное помещение.

Бенедикт наморщил нос.

– Пожалуйста, Бенедикт, не сердитесь на меня.

Тихая мольба Эви рассеяла его гнев и вонзилась в сердце. На секунду он зажмурился, прежде чем повернуться к ней. Она стояла в конце прохода, прижимая к себе стопку книг и нерешительно улыбаясь. И он снова понял, что не сможет ей противиться.

– Я никогда не смогу сердиться на вас, Эви.

Она нерешительно шагнула вперед.

– Не думаю, что поверю этому, но, надеюсь, вы простили меня за то, что притащила вас сюда.

– Кто я такой, чтобы отказывать леди? Вы хотели, чтобы я провожал вас, и вот я здесь. И никого вы не тащили.

– Я думала, что вы, как ученый, захотите порыться в книгах. Тут много всего.

Воспоминания о его обмане всегда возникали, когда он меньше всего их ожидал. Он не станет ее поправлять, но и лгать тоже не будет.

– Я всегда любил книги. Что же касается лавки… она необычная.

Она усмехнулась, оглядывая окружающий их хаос.

– Мистер Дарси слишком увлечен содержанием книг, чтобы заняться обустройством лавки.

– Понимаю. Чудо, что он ухитряется вообще продать что-то… или найти, если уж на то пошло.

– Как ни странно, но он за несколько минут находит любую книгу. Я уж давно не пытаюсь отыскать то, что мне нужно, и предпочитаю спрашивать его. Но и просто бродить по лавке очень интересно.

Подняв голову, она прочитала названия стоявших рядом книг:

– «Граф Монте-Кристо». «Величие и падение Римской империи». По какому принципу их поставили вместе? – Немного подумав, она щелкнула пальцами. – Поняла! В обеих книгах рассказывается о крахе когда-то всемогущего угнетателя. Как я сразу не увидела столь явной связи?

Он слегка пожал плечами и посмотрел на полку справа.

– А тут словарь английского языка и «Лес Монтальбано». Понятно, что у этих книг много общего.

– Неужели? – бросила она, подбоченившись.

– Готов поклясться, что каждое слово «Леса Монтальбано» можно найти в словаре, – пояснил он. Она звонко рассмеялась, и он ощутил, как губы растягиваются в ответной улыбке. Радость Эви осветила крошечный уголок тьмы в его душе.

– Ну конечно! Как же я не догадалась?

– Но в этом нет вашей вины, миледи. Нельзя ожидать, чтобы прекрасный пол понимал подобные вещи!

Она вскинула левую бровь и, не задумываясь, ответила:

– Если сознание этого заставляет мужское население ощущать свое превосходство, в таком случае предоставляю подобные занятия вам. Мы, женщины, предпочитаем использовать свои таланты на более достойные дела вроде воспитания следующего поколения.

– Неужели? Я не знал, что вы посвящаете свое время воспитанию будущего поколения. Склоняюсь перед вашими высокими целями, миледи.

Он издевательски поклонился. Она ответила гримасой.

– Хорошо, ваш верх, хотя, будучи старшей сестрой, я, несомненно, принимала участие в воспитании младших. Но у меня нет других занятий, кроме как держать в руках поводья семейного бизнеса.

– Весьма необычное занятие. Не думаю, что встречал других дам, которые зарабатывали на жизнь своим трудом.

– Это несправедливо. Я убеждена, что многие леди с радостью бы занялись тем же самым, но не сделают этого из-за накладываемых обществом ограничений. Вряд ли вы читали книгу Мэри Уоллстоункрафт «В защиту прав женщин».

Бенедикт даже растерялся. Прислонившись плечом к полке, он только и сумел пробормотать:

– Вообще читал, но не думал, что она попала вам в руки. Она достаточно ядовито обличает аристократию, к которой вы принадлежите.

Эви покачала головой:

– Она презирает никчемность аристократии. Я же хочу стать полезным членом общества. Я более трудолюбива, чем большинство мужчин моего класса.

– Не стану спорить. Вы, Эви, не похожи на знакомых мне членов общества.

Она помолчала и поудобнее переложила книги с одной руки на другую.

– Я считаю это комплиментом. Хотя никогда не сказала бы, что работаю ради куска хлеба. Слишком большое удовольствие я получаю от своего труда. Но никому нет дела до того, что мне нравятся задачи и цели, которыми изобилует мое занятие. Меня просто не понимают.

– Но разве воспитание будущего поколения не изобилует задачами и целями?

Он знал ее достаточно хорошо, чтобы предвидеть реакцию, и был вознагражден, когда она с преувеличенным трагизмом закатила глаза.

– Конечно, изобилует, вы… – Она осеклась, проглотив оскорбление, готовое сорваться с кончика языка. – Я всего лишь хотела сказать, что существуют разные способы вносить вклад в общество.

Он тихо усмехнулся:

– Хорошо, объявляю перемирие. Итак, какие книги вы уже нашли?

Она покраснела и снова прижала книги к груди.

– Всего-навсего несколько глупых романов. Для девушек, конечно, – промямлила она, отступая. – А вас что-то заинтересовало?

Но он не собирался отступать и, протянув руку, ловко выхватил книгу. Она вскрикнула от неожиданности. Но Бенедикт, проигнорировав ее, прочитал заглавие.

– Байрон?

Он брезгливо скривился.

– Читаете трактаты о правах женщин, которые, кстати, обличают абсурдность фальшивой чувствительности, а потом покупаете сборник глупых романтических стихотворений?

Она покраснела еще гуще и отобрала книгу, уронив при этом остальные две. Он нагнулся, чтобы их поднять.

– Нет! – завопила она.

Он удивленно отступил, и она быстро схватила книги. Со всем достоинством, которое могла собрать, Эви откинула упавшие на лоб волосы и глубоко вздохнула:

– Как я уже сказала, они не для меня. Позвольте оставить их у мистера Дарси, пока вы ищете что-то, способное, по вашему мнению, заинтересовать меня.

Он покрепче сжал губы, чтобы не рассмеяться. Вряд ли она доброжелательно воспримет это, если стыдится своего выбора. Ему следовало вспомнить, что, судя по книге Остин, оставленной у его двери, она в душе романтик.

– Конечно, – согласился он. – Предоставьте это мне. Я найду что-нибудь специально для вас.

Она нагнула голову и бросилась к прилавку, оставив его мирно рассматривать книги. Он обнаружил, что улыбается при воспоминании о только что случившейся сцене. Но тут же стал серьезным. Нужно отбить у Эви охоту проводить с ним время. Возможно, сыграть над ней шутку… не обижая ее. Что угодно, лишь бы ослабить нарастающее напряжение.

Он последовал за Эви к прилавку.

– Хочу сделать вам сюрприз. Подождите на улице, а я куплю книгу и присоединюсь к вам.

Она подумала, пожала плечами и согласилась.

Когда продавец принес книгу, Бенедикт поздравил себя с остроумным выбором. Все, что угодно, лишь бы охладить ее пыл, тем более что его с каждой минутой все сильнее тянет к ней.

Глава 15

«Возможно, если в одну ночь сойдутся звезды, я могу захотеть, чтобы меня кое-кому представили. Захочет ли этот человек тоже быть представленным мне? На этот вопрос еще придется искать ответ. Возможно, весной мы его найдем».

Из писем Эви Хастингсу

Переодеваясь к ужину, Эви все еще кипела гневом на Бенедикта, сыгравшего с ней злую шутку. Садясь в экипаж, он с невинной улыбкой отдал ей сверток. Она поспешно разорвала плотную бумагу и, прочитав название, буквально исполосовала его взглядом. Как кинжалом.

– И что это должно означать?

Ричард вынул книгу у нее из рук. Бенедикт скорчил обиженную физиономию:

– Разве вам не нравится? Только вчера мы цитировали Шекспира, так что я подумал, что вам понравится мое самое любимое произведение барда.

Услышав это, Ричард буквально взорвался от смеха и отдал ей книгу.

– Он прав, малышка. Я точно знаю, что ты любишь Шекспира. Прекрасный выбор, друг мой, прекрасный выбор.

Она с отвращением отбросила мерзкую книжонку на сиденье. О, Бенедикт весьма изобретателен.

Она гневно прищурилась: «“Укрощение строптивой”. Ха-ха! Как остроумно!»

– Что? Я думал, вам понравится пьеса, на которую можно ссылаться, – с невинным видом оправдывался Бенедикт.

Ричард рассмеялся еще громче. На лице Бенедикта расцвела такая самодовольная улыбка, что Эви ужасно захотелось стереть ее пощечиной.

Мужчины. И кто-то еще удивляется, что она не желает выходить замуж!

Теперь, несколько часов спустя, она молча наблюдала, как Морган трудилась над сложной вечерней прической, перевивая пряди волос жемчужными нитями. Эви нравилось, как жемчужины отражают свет, подчеркивая красоту золотистых локонов.

Сегодня вечером Эви будет выглядеть так хорошо, что Бенедикт захочет съесть и ее, и злосчастную книгу. Пока что все шло по плану: горничная сотворила шедевр, а простое элегантное белое платье идеально оттеняло ее красоту. Эви колебалась, не зная, стоит ли прикрыть кружевами низкое декольте, но решила, что не нужно. Впервые в жизни она хотела вскружить голову мужчине, чтобы тот обезумел так же сильно, как она. Пусть это мелочная месть, но другой она придумать не сумела. Ей не терпелось увидеть его лицо, когда она появится перед ним.

Оставшись наконец одна, Эви взглянула на часы. До ужина еще почти час. Вздохнув, она подошла к окну, раздвинула шторы и взглянула на ночное небо, темно-синее, с легкими оранжевыми отблесками на горизонте. Когда ее глаза привыкли к темноте, она ахнула от удовольствия: тучи рассеялись, и небо было усеяно звездами! Конечно, не будь она так занята этими двумя идиотами по пути домой, давно бы поняла, что ночь будет ясной!

Пропустить это невозможно.

Она порывисто сунула ноги в туфли, схватила теплую шаль и, погасив лампу, пошла к двери.

Каким-то чудом она добралась до задней террасы, никого не встретив. В такой большой семье это было редкостью. Ночной воздух овеял ее щиколотки, когда она немного подобрала платье, прежде чем спуститься в сад. Вечером сильно похолодало, и она порадовалась, что захватила шаль.

Отыскав усыпанную гравием дорожку, Эви опустила юбки, укуталась в шаль и прошла в задний сад, чтобы свет из окон не мешал наблюдать за звездами. Эви почти не смотрела под ноги: слишком часто она убегала из дома, чтобы любоваться знакомыми небесными узорами.

Она отыскала любимую скамью, единственную, с которой открывался вид на небо. Хотя цветы еще не распустились, ароматы новой жизни, только что вскопанной земли и срезанной травы, наполнили легкие. Сев на холодный и, слава Богу, сухой камень, она глянула вниз и закрыла глаза. Совсем как в детстве, когда она играла в свою маленькую игру. Откидывала голову и только тогда открывала глаза, чтобы всмотреться в первую звезду, привлекшую ее внимание.

Сегодня она увидела не одну звезду, а две и счастливо улыбнулась совпадению. Двойная звезда Сердце Карла, иначе говоря, альфа созвездия Гончих Псов.

Эви широко улыбнулась. Наверное, такое совпадение означает удачу на предстоящей охоте.

От созвездия Гончих Псов она перешла к другим, как всегда, находя утешение в том, что звезды в отличие от людей полностью надежны и заслуживают доверия. Даже когда небо заволакивали облака и она ничего не видела, не было сомнения, что звезды по-прежнему остаются на своих местах, терпеливо ожидая, пока снова смогут засиять.

Теперь она немного успокоилась и больше не злилась на Бенедикта или кого-то еще. Просто отбросила назойливые мысли и смотрела на звезды. Как приятно наслаждаться покоем в одиночестве, без семьи, без слуг и даже без лошадей, которые тоже шумели и мешали спокойно подумать.

– Вы дрожите.

Она едва не подскочила от неожиданности и издала что-то среднее между воплем и визгом. Прижав руку к гулко забившемуся сердцу, она круто развернулась в направлении голоса. Примерно в двадцати шагах, на маленькой скамье, с самым невинным видом сидел Бенедикт.

– Господи милостивый, вы что, решили меня убить? – выдохнула она. – Насмерть перепугали!

Теперь она хорошо его видела. Он небрежно развалился на скамье. И ни шляпы, ни перчаток, подумать только!

Бенедикт встал и потянулся, прежде чем подойти к ней.

– Прошу прощения. Полагаю, я, не подумав, напугал вас. Не хотелось мешать, но когда ваши зубы застучали достаточно громко, чтобы разбудить мертвых, я посчитал своим долгом заговорить.

– Мои зубы вовсе не стучали. И вашим долгом было сообщить о своем присутствии, – хмуро ответила она, пытаясь припомнить, не сделала ли чего постыдного, решив, что за ней никто не наблюдает. К счастью, на ум ничего не пришло.

– Тише, миледи, – хмыкнул Бенедикт. – Я тоже люблю посидеть в тишине. Можно присоединиться к вам?

Эви глянула на сиденье скамейки. Почему он подчеркнул, что она дрожит? Теперь она почувствовала, как холод камня безжалостно проникает сквозь платье. Кроме того, она не догадалась надеть перчатки, и руки уже посинели. До чего же этот человек ее раздражает!

– Нет, – назло ему отрезала она.

Но он, как ни странно, улыбнулся:

– Бросьте, не стоит злиться. Простите за сегодняшнюю шутку. Обещаю, что больше такого не повторится. Пожалуйста, можно, я сяду рядом?

Он сказал «пожалуйста»? Эви изумленно вскинула брови и мысленно велела себе не забыть поблагодарить Морган за сложную прическу.

Раздумывая над его просьбой, Эви поняла, что сейчас он ведет себя на редкость смиренно, почти униженно. Она сама не понимала, что заставило ее так подумать. Просто чувствовала его настроение.

Бенедикт и его постоянно меняющиеся настроения… за их короткое знакомство она видела не менее дюжины различных сторон и граней характера этого человека. Она взглянула на него и пожалела, что Бенедикт так красив, несмотря на все его не слишком приятные качества. В его присутствии остро сознаешь собственное ничтожество…

Эви вздохнула. Отослать его будет мелочной местью. Кроме того, похоже, он и не собирается уходить. А она пока не хочет идти в дом.

Эви пожала плечами:

– О, как хотите. Так или иначе, через минуту начинается ужин.

Бенедикт откинул фалды фрака и сел рядом.

– Время так быстро не летит. До возвращения у нас есть еще более получаса.

Скамейка была маленькой, так что Бенедикт оказался совсем близко. Сейчас она ощутит его тепло… Как же это замечательно!

Она сознательно удерживалась, чтобы не податься к нему, хотя бы на дюйм-другой. Вместо этого она вцепилась в края скамейки и снова посмотрела в небо. До нее донесся привычный аромат сандалового дерева. Она осторожно втянула носом пряный аромат. Восхитительно!

– У вас есть любимое созвездие?

Дыхание Бенедикта паром вырывалось изо рта.

Он откинул голову и показал на небо.

– Созвездие? Полагаю, это зависит от обстоятельств. Сегодня я особенно счастлива наблюдать созвездие Гончих Псов.

Краем глаза она увидела его удивленное лицо.

– Вы действительно разбираетесь в созвездиях. Впечатляюще, должен сказать. Но почему сегодня вы увлеклись Гончими Псами?

– Удача в предстоящей охоте, конечно. Что еще могут символизировать Гончие Псы? – Она с сожалением глянула на него. – Чаще это созвездие трудноразличимо, но сегодня, видимо, подходящий день. Обычно я говорю «созвездие Льва» или «Большого Пса».

– Я сам люблю созвездие Льва. Не только потому, что восхищаюсь силой и мощью льва. Его легче всего увидеть в этом небесном лабиринте, что неизменно помогает непрофессионалу вроде меня.

Эви рассмеялась:

– Этот лабиринт, как вы его называете, на самом деле имеет очень четкое расположение. Иначе корабли никогда не прибывали бы в порты назначения.

– Мужчины не нуждаются в указаниях звезд. Каждый имеет врожденное чувство направления. Жаль, что женщины должны полагаться на внешние признаки вроде звезд, – совершенно серьезно заявил он.

Эви подняла глаза к небу.

– Очень смешно! Мне казалось, что позавчера за ужином вы упомянули, что изучали астрономию. И разумеется, должны уважать эту область науки.

– Нет, я сказал, что посетил обсерваторию, а вы предположили, что я изучаю астрономию. Вы не спрашивали, а я не подтверждал, но и не отрицал. Однако, – с важным видом добавил он, – я очень уважаю эту область науки.

– Что же, я уверена, некоторые астрономы будут рады узнать о том, как вы одобрили их работу.

Бенедикт ухмыльнулся:

– Всякий, кто смотрит на эти крохотные пятнышки света, расположенные в определенных сочетаниях, и видит в них медведицу или скорпиона, должны иметь очень живое воображение.

Она усмехнулась, наслаждаясь перепалкой. Когда он становился таким… то почему-то казался странно знакомым. Между ними возникала необыкновенная непринужденность, казавшаяся абсолютно естественной. И тогда его другие настроения скорее походили на плохо сидевшую одежду.

– Да, вы знаете всех чудаков-астрономов с их телескопами, квадрантами и другими дурацкими инструментами! Бьюсь об заклад, вы не видите, что облака тоже могут иметь самые причудливые формы.

– Неправда! Я постоянно вижу облака в виде облаков. А некоторые похожи на взбитые сливки!

Она не выдержала и, рассмеявшись, приложила ладони к щекам и покачала головой. Если бы только так было все время! Он чертовски раздражал ее, когда замыкался в себе. Но иногда она видела и другую сторону и тогда искренне наслаждалась общением.

Она замолчала и снова уронила руки на скамью.

Только правая ладонь не коснулась камня. По какой-то случайности она опустилась на руку Бенедикта.

Эви охнула от неожиданности. Его кожа была восхитительно тепла и так приятно грела ее холодные пальцы. Эви слегка поколебалась, прежде чем отдернуть руку. В животе снова запорхал рой бабочек. Она вдруг пожалела, что он сидит так близко. И открыла рот, чтобы извиниться, но все слова внезапно вылетели из головы, когда он сжал ее руку.

– У вас пальцы как лед, – спокойно заметил он и стал растирать ей ладони.

Она словно в рай попала!

Ее глаза стали круглыми, как блюдца. Но она не сводила глаз с их соединенных рук и не сразу поняла, что успела потрясенно разинуть рот.

Эви с отчетливым щелчком захлопнула челюсти. Что делать? Что сказать?

Она не знала и поэтому просто оцепенела, хотя в жизни не испытывала ничего подобного. Его прикосновения казались интимной лаской!

Сердце билось так, что было трудно дышать. И поскольку в ночном воздухе скрыть это было трудно, каждый редкий клубок пара становился видимым свидетельством ее реакции на Бенедикта.

Она зачарованно наблюдала, как он с мучительной медлительностью поднимает ее руку к губам. Когда она поняла его намерения, ее глаза блеснули. Оказалось, что и он пристально наблюдает за ее лицом. Их взгляды сомкнулись. Во рту Эви пересохло. Он поднес ее пальцы совсем близко, остановившись всего в дюйме от своих губ. Она затаила дыхание, всем своим существом ожидая, что будет дальше.

Небеса милостивые, неужели на этот раз он ее поцелует?!

Он глубоко вдохнул и на мгновение замер, хотя ее предвкушение было так велико, что казалось, прошло несколько минут. Она бессознательно подалась вперед, слегка приоткрыв губы.

И тут он выдохнул.

Его дыхание, восхитительно жаркое, омыло ее пальцы, ладонь и запястье. Тепло каким-то образом распространилось по всему телу, прежде чем осесть в животе. Впервые она испытывала столь восхитительные ощущения! Если бы только время остановилось, чтобы она смогла по-настоящему насладиться!

По спине немедленно прошел озноб, и она невольно вздрогнула.

Уголки его губ едва заметно приподнялись в улыбке.

– Я хотел согреть вас. Не заморозить еще больше.

Она с трудом сглотнула, пытаясь обрести голос.

– Думаю, вам это удалось, – прохрипела она наконец.

Его улыбка стала шире, и он отпустил ее руку. Разочарование было мгновенным и горьким. Нет! Она не хочет, чтобы все это кончилось!

Один взгляд на ее умоляющее лицо – и он пропал. Не мог думать… не хотел думать. Сердце тяжело ударялось в ребра, поглощая все протесты, которые безуспешно пытался придумать его мозг.

Он должен получить больше.

Без всякой сознательной мысли он прижал ее ладонь к своему колену одной рукой и потянулся, чтобы положить другую на шею. Все равно что держать запретный плод, схватить то, чего ему никогда не суждено иметь. Большим пальцем он ласкал гладкую упругую кожу ее щеки, давая Эви время отодвинуться. Но она только крепче вжалась щекой в его ладонь.

В ином поощрении он не нуждался.

Притянув ее к себе, он медленно наклонил голову и подался вперед, так что их губы почти соединились. Он ощутил ее сладостное дыхание. Самый пьянящий аромат, который он когда-либо ощущал.

Бенедикт знал, что нужно остановиться. Оставить ее и бежать, прежде чем все не зашло еще дальше.

Но он не мог. Черт бы все побрал, он не мог. Потому что хотел ее, нуждался в ней. И ничто не заставит его уйти.

Он со стоном перекрыл расстояние между ними и очень-очень нежно прижался губами к ее губам. Поцелуй был осторожным, сладостным и ошеломляющим. Если завтра все провалится в ад – а возможно, так и будет, – он будет счастлив этим прекрасным мгновением. Только… этого было недостаточно. Он захотел ее еще сильнее.

Она издала тихий звук, и он крепче сжал руки. И снова прильнул к ее губам. Легким нажатием большого пальца чуть повернул ее голову и поцеловал уголок рта. Она восхитительно пахла, но на вкус оказалась еще лучше. Он стал осыпать поцелуями ее изящный подбородок и чувствительное местечко под ухом.

Она дрожала, вцепившись в его колено. Это было куда больше, чем он мог вытерпеть. И он поцеловал ее крепче, раскрыв губы и ощутив мгновенную радость, когда она сделала то же самое. Когда его язык скользнул ей в рот, она ответила, сначала нерешительно, но вскоре их языки сплелись в изысканном танце.

Поцелуй оказался настолько естественным, словно они были созданы друг для друга. Его Эви, самый драгоценный друг, имела вкус надежды и доверия… слишком большого доверия.

Наконец он отстранился и, задыхаясь, прислонился к ее лбу своим и закрыл глаза. Почему это мгновение не может длиться вечно? Остаться здесь, держать в объятиях Эви, которую знал так хорошо и, как выяснилось, совсем не знал, в окружении полумрака и бесчисленных лучиков света над ними.

Она недоуменно моргнула и невидяще уставилась на него. Он осторожно опустил руки и встал. Едва он отступил, реальность обрушилась девятым валом, ошеломив его. Боже, что он сделал? Как ухитрился настолько забыться?

Он сжал зубы, мысленно осыпая себя упреками и сгорая от стыда. Похоже, он просто спятил!

Вспомнить хотя бы тот хаос, который творился в его жизни последнее время, – и до конца было еще далеко, – и станет ясно: он совершенно спятил, если решился на такое. Между ними ничего не может быть, как это ни ужасно для него. А после этого поцелуя Бенедикт действительно хотел иного. Большего.

Как бы ни обстояли дела, только одна вещь была абсолютно верной. Какое бы решение он ни принял относительно минуты, изменившей его жизнь в утесах Фолкстона, результатом будет существование без нее. Если он последует зову своего сердца, его никогда не допустят в приличное общество. Но если он не постоит за то, что считал верным и правильным, никогда не сможет жить в мире с собой.

Бенедикт тряхнул головой. За всю свою жизнь он никогда не предполагал, что именно Эви не только пленит его ум и душу, но и сердце. Почему он не нашел ее раньше? Возможно, тогда все было бы по-другому.

Она смотрела на него, не скрывая недоумения. У него сердце разрывалось при виде ее лица.

Бенедикт глубоко вздохнул:

– Эви, простите, что поцеловал вас. Не знаю, что на меня нашло, но обещаю, что такого больше не повторится. Пожалуйста, скажите, что простите меня.

Она наморщила лоб, и у него в желудке все перевернулось. Она его не простит. Да и как можно! Он позволил себе совершенно недопустимые вольности!

Бенедикт был готов вынести ее гнев. Был готов на все.

– Вы свинья.

– Знаю, – униженно пробормотал он.

– Поверить не могу, что вы извиняетесь за то, что поцеловали меня! Какой абсурд!

Абсурд?!

Такой реакции он не ожидал.

– Вы о чем?

– Во имя всего святого, Бенедикт, неужели никто не говорил вам, что поцелуй, как правило, считается комплиментом даме! И что она хотя бы заслуживает улыбки после оного? Вы действительно только что меня оскорбили!

Она встала и одернула платье.

– Оскорбил? Но чем, позвольте узнать?

– Извинившись и тем самым показав, что сожалеете о своем поступке. С таким же успехом вы могли сказать мне, что я неумело целуюсь.

– Эви, теперь вы несете вздор. Я ничего такого не имел в виду! – воскликнул он. Да и что следует отвечать на подобные заявления? – Даю слово, вы прекрасно целуетесь!

– О, это высокая похвала! Благодарю за то, что все прояснили.

Как ему удалось так все испортить? Он пытался исправить содеянное, а в результате она рассердилась еще больше.

Бенедикт сжал ее плечи и посмотрел в глаза.

– Выслушайте меня, Эви! Вы прекрасно целуетесь. Я просто пытаюсь извиниться за то, что допустил с вами такие вольности. Как бы я ни наслаждался вашим поцелуем, все же считаю, что повел себя не по-джентльменски.

Она молча кусала губы. В ее глазах по-прежнему стыла обида. И это несмотря на ее деловитый тон! Господи, ему хотелось пнуть себя самого!

Бенедикт зажмурился и вздохнул. Неужели так ужасно пережить момент счастья до того, как все полетит к чертям и возврата уже не будет?

Он снова вздохнул и прижался лбом к ее лбу. Она напряглась, но не отстранилась.

– Эви, – тихо сказал он, – я очень скоро уеду. Начну новую жизнь, а вам предстоит осуществление всех планов. Я все это сознаю, и с моей стороны было нехорошо поцеловать вас. Не могли бы мы просто остаться друзьями?

Она молчала, и он пожалел, что не знает, о чем она думает. Он обидел ее? Причинил боль?

Наконец она заговорила:

– Собственно говоря, думаю, что поцеловаться именно по этим причинам – очень хорошая мысль.

Что?!

Он снял руки с ее плеч и отступил.

– О чем вы толкуете?

Она опустила взгляд. Вся ее смелость внезапно испарилась.

– Я не собираюсь выходить замуж, Бенедикт. Но это не означает… то есть…

Она осеклась.

– Это был мой первый поцелуй. Когда еще у меня будет возможность насладиться… знаками внимания со стороны мужчины? Я посвятила себя другой миссии и, поскольку вы через несколько дней покинете нас… посчитала, что вы именно тот человек, поцеловать которого вполне безопасно.

Бенедикт знал, что выглядит полным болваном, стоящим перед ней с открытым ртом, но ничего не мог поделать. Она хотела этого поцелуя?! И причины именно те же самые, по которым он старался держаться подальше от нее?

Немного придя в себя, он закрыл рот и сглотнул.

Соблазнительно. Очень.

– Эви, я бы очень хотел согласиться с вами, – она и не представляла, насколько, – но никогда не смог бы воспользоваться вашей наивностью. Какой же я в таком случае джентльмен?!

Она представлялась такой хрупкой в лунном свете, озарявшем ее лицо, и даже кожа казалась почти прозрачной.

– Я пытаюсь быть с вами честной, Бенедикт. Мне нравится ваше общество, несмотря на весьма воодушевленную природу некоторых наших бесед. Забудьте на минуту все, что, как вы считаете, ожидают от вас другие, и скажите, что вам тоже нравится быть со мной.

Между ними было так много лжи, но сейчас он не мог заставить себя солгать.

– Да.

– Скажите, что хотите еще раз поцеловать меня.

Бенедикт упивался ее видом, накрепко запоминая изгиб щеки, разлет бровей, звездный свет в глазах. Он знал, что не стоит этого говорить. Следует повернуться, уйти от нее, из этого дома и не оглядываться.

И хотя он сознавал все это, с губ сорвалась правда.

– Да.

Она облегченно вздохнула и сделала к нему последний шаг. Он обхватил ее талию, решительно и резко притянул к себе и едва не раздавил губы в поцелуе, выразив все свои чувства. Она застонала и вцепилась в его воротник, еще сильнее прижимаясь к мужской груди.

Она принадлежала ему, пусть лишь на мгновение. Как принадлежала всегда. Он знал все о ее неукротимом духе, поразительном характере, а теперь хотел все знать о ее теле, прелестных губах, невероятно тонкой талии, на которой почти сомкнулись его пальцы, и сладостном изгибе бедер. Он хотел, чтобы между ними не осталось ничего. Ни тайн, ни лжи, ни одежды, ни мучительных реалий. Она подняла руки, обняла его, и он застонал от счастья ощущать ее прикосновение.

Но тут до его натренированного слуха донесся шорох. Бенедикт напрягся и отстранился: кто-то открывал дверь террасы.

Эви издала тихий протестующий звук и снова прильнула к нему.

– Ш-ш-ш, – прошептал он, прижав палец к губам. – Кто-то идет.

Эви широко раскрыла глаза и посмотрела в сторону дома. Не хватало еще, чтобы их застали в саду.

– Это Ричард, – прошептала она, узнав в тусклом свете фигуру брата.

Ричард пересек террасу и остановился у ступенек.

– Хастингс, ты там?!

Глава 16

«Вчера мы с Ричардом обсуждали конец семестра. Я с трудом осознаю, что эти пять лет пролетели так быстро. Ни мои родители, ни брат не собираются приехать на церемонию. Впрочем, я не удивляюсь. Однако надеюсь, что в публике будет кто-то, кто улыбнется мне, когда настанет моя очередь».

Из писем Хастингса Эви

Услышав слова брата, упавшие на них ледяным покрывалом, Эви превратилась в каменную статую. Все разумные мысли вылетели из головы.

– Хастингс? – тупо повторила она.

Он ничего не ответил. Да и стоило ли? Безумный ужас в его глазах говорил громче любых слов.

– Эви, подождите…

Она покачала головой и повелительно подняла руку. Нет, этого просто быть не может. Тоска и боль холодными пальцами сжали сердце, лишая возможности дышать.

– Так вы Хастингс или нет?

Она ждала, что он будет все отрицать. Засмеется и скажет, что все это чушь и ерунда.

Но вместо этого он отпустил ее и тихо выдавил:

– Хастингс.

Они ей лгали? Лгали оба?

Звук шагов по дорожке только подстегивал нарастающую панику. Она оглянулась на дом. Нельзя, чтобы ее застали наедине с Бене… с этим человеком, да еще и в темноте.

Она, спотыкаясь, отступила, отчаянно желая поскорее убраться отсюда. Гравий сердито скрипел под ее ногами, когда она старалась сохранить равновесие.

– Бенедикт! – немного громче окликнул Ричард, должно быть, услышав ее.

– Ответьте ему, – прошипела она. Гнев и обида едкой кислотой кипели в горле.

Бенедикт сжал кулаки и грубо выругался.

– Иду, Ричард! Просто хотел подышать свежим воздухом.

Его голос звучал на удивление спокойно. Если бы не напряженные плечи и сжатые зубы, Эви ни за что не поняла бы, что происходит неладное. Но стоит ли удивляться? Похоже, он чертовски хороший актер!

Он посмотрел на Эви. Мириады эмоций отразились на его лице.

– Пожалуйста, позвольте объяснить…

– Нет, – отрезала она, не желая слушать его тихие мольбы. Боже, какой же идиоткой он ее считал! А она?! Ничтоже сумняшеся принимала за правду каждое его слово! Ей хотелось закричать на него. Ударить по лицу! Но ничего этого делать нельзя. Теперь она еще сильнее не желала, чтобы Ричард нашел их вдвоем.

– Идите, пока он не явился сюда!

Он поколебался, потрясенно глядя на нее. В ее глазах кипели слезы, но она скорее умрет, чем позволит упасть хотя бы одной слезинке!

Эви поискала глазами Ричарда, и ее охватила паника: он шел прямо к ним. Она умоляюще взглянула на лгуна.

– Пожалуйста, поторопитесь!

– Между нами еще ничего не кончено, – пригрозил он. – Мы обязательно поговорим.

И с досадливым стоном повернулся и ушел. Эви облегченно вздохнула, но на смену панике пришли куда более сильные чувства. Казалось, предательство наполняло ее легкие. Душило.

Она почти рухнула на каменную скамью и спрятала голову в ладони. Хастингс. Ее Хастингс. Тот, кого она считала ближайшим, лучшим другом, мальчишкой, в которого она была влюблена. Тот, который так грубо ее отрезвил. Человек, от которого она ничего не утаивала. Который знал ее вдоль и поперек. Именно он провел с ними последние несколько дней? Человек, изменивший ее видение мира, когда как ни в чем не бывало послал ей очередное письмо, раскрыв глаза на истинную природу мужчин.

Земля вдруг закружилась, как в танце, и Эви закрыла глаза, пытаясь втянуть воздух в легкие.

Он лгал ей. Лгал в лицо.

Неверие едва не парализовало ее. Он был здесь все время. Знал, кто она. Знал по десяткам, возможно, по сотням писем. И все же не открылся ей. Даже после того, как поцеловал ее здесь, в саду. Смотрел в глаза. Столько раз беседовал с ней. И все это было ложью?!

Бенедикт взбежал на террасу, хлопнул Ричарда по плечу. Друзья вошли внутрь.

Эви прищурилась. Позже она разберется с ролью Ричарда во всем этом деле. Пока что она пыталась справиться с предательством Бенедикта, вкус губ которого до сих пор сохранился на языке.

Она не может видеть его. Не может видеть никого. При мысли о том, чтобы сидеть напротив него за ужином и пытаться поддерживать светскую беседу, словно ничего не случилось, ее тошнило. Может, завтра она найдет в себе силы, чтобы задать ему словесную порку. Но не сегодня.

Обида, гнев и сознание предательства, которые она чувствовала семь лет назад, вернулись с новой силой.

Она вдруг остановилась. О нет! Господи, ведь никто не ведает, что она узнала правду! Если Ричард и Бенедикт разыгрывали этот фарс ради нее, значит, будут просто обязаны продолжать обман: вдруг папа узнает, что это Хастингс гостит под его крышей. Отец вполне способен убить негодяя.

Эви горько усмехнулась.

Возможно, не убьет, хотя Хастингс этого заслуживает. Но по меньшей мере будет чрезвычайно недоволен. Только он знал о том, что творилось с Эви после получения последнего письма. Если папа расстроится, мама захочет узнать почему. Если мама узнает о той глупости, что совершила Эви в тот день, значит, получит полное право потребовать, чтобы дочь продолжала бесконечно выставлять себя на брачном рынке.

В конце концов, если Эви однажды показала себя полной дурой, то же самое может случиться и во второй раз.

Дрожь, охватившая ее, не имела ничего общего с ночным холодом. Она не позволит Бенедикту открыть другим свое настоящее имя. Не позволит нарушить ее планы в тот момент, когда она почти получила желаемое.

Ад и проклятие. Ничего не остается, кроме как поговорить с ним наедине. Но сначала придется выдержать ужин.

Стоя среди деревьев, Нед Барни наблюдал, как молодая леди открывает стеклянную дверь террасы и уходит в дом. Должно быть, член семьи. Слишком дорогая одежда для служанки. Впрочем, какая разница? Ему нужен только Хастингс. Не какая-то девчонка, которая неизвестно почему так долго торчит на холоде.

Осторожно ступая на левую ногу, он оттолкнулся от древесного стола. Грубая кора впилась в ладони, и Нед поморщился. Нет никаких сомнений, что он нашел тот самый дом. Достаточно велик для короля, не говоря уже о маркизе. Но именно размеры и станут причиной некоторых трудностей. Мало того что десятки слуг так и шныряют туда-сюда, придется ждать, пока его добыча покинет безопасную территорию. Поскольку, охромев, он потерял былое проворство, то вряд ли сумеет улизнуть вовремя, если кто-то заметит его поблизости от дома.

Барни потуже завернулся в потрепанное пальто: ночь становилась все холоднее. У него было все необходимое, чтобы заночевать в лесу. Но, не имея такой роскоши, как возможность развести костер, он думал о такой перспективе без особого энтузиазма. Нет, сегодня он переночует в гостинице. А завтра снова появится здесь и возобновит наблюдение.

Он умеет быть терпеливым. В конце концов, он долго ждал, чтобы отомстить ублюдку, который лишил его… очень многого.

Барни потер ноющую рану, наслаждаясь ледяным ожогом холодной ярости, наполнявшей грудь. Когда Хастингс выследил и уничтожил всю шайку контрабандистов, Барни избежал поимки, прыгнув с борта корабля в непроглядно черную морскую воду. И хотя этим спас себе жизнь, все же сломанная при побеге нога срослась неправильно, и он никогда не будет тем человеком, которым был до нападения. Так же как никогда не будет иметь столько денег, сколько зашибал в те счастливые времена, когда о негодяе Хастингсе никто и слыхом не слыхивал.

Он с мрачной улыбкой похромал туда, где оставил лошадь.

Пусть ублюдок спокойно спит сегодня. Рано или поздно он появится, и тогда враг будет его ждать!

Измученный до полусмерти Бенедикт закрыл дверь своей комнаты. Медленно, осторожно снял фрак и взвесил на руке. Сойдет.

Со всем накопившимся за вечер бешенством он швырнул фрак через всю комнату. Фрак развернулся в полете и как ни в чем не бывало приземлился по другую сторону кровати.

Жаль, что у него под рукой нет чего-то бьющегося вроде дорогой и бережно хранимой матерью вазы эпохи Мин. То, что можно швырнуть со всех сил. То, что при этом разлетится на миллион осколков.

Отяжелевшей рукой он потер шею и опустился на мягкую скамью у изножья кровати. Нет. Ни к чему что-то бить. Он блестяще сделал это в саду. Уничтожил все, что только можно…

Вряд ли выражение ее лица когда-нибудь померкнет в его памяти. И он даже не мог отчитать Ричарда за разоблачение. Нельзя же сказать другу, что страстно целовался с его сестрой, когда тот, сам того не желая, все разрушил.

Бенедикт медленно стянул сапоги и небрежно уронил их на пол. «Кошмарный» – весьма слабый эпитет для описания сегодняшнего ужина. Эви, бледная, как ее платье, сидела, подобно мраморной статуе, отговорившись усталостью после тяжелого дня, когда отец спросил, что с ней. Бенедикту пришлось призвать на помощь годы тренировки, чтобы сохранять невозмутимый вид. Он даже ухитрялся смеяться шуткам Ричарда. Но, независимо от того, на кого он смотрел и с кем говорил, все его чувства были настроены на Эви. Он мысленно молил простить его. Дать возможность объясниться. Перестать его ненавидеть.

У него каким-то образом создалось впечатление, что она просто не может не питать к нему ненависти. Но это, однако, не помешало ему хотеть совсем иного.

Он должен пойти к ней.

Бенедикт вынул часы. Почти одиннадцать. Он подождет еще час, чтобы увериться, что в доме все спят. Но ни минутой больше.

Нервная энергия все еще бушевала в нем, не давая усидеть на месте. Он встал и принялся расстегивать рубашку. Нужно успокоиться и взять себя в руки. В таком состоянии он ни на что не годен.

Бенедикт надел широкие штаны, в которых обычно тренировался, зажег несколько свечей и вынул шпагу.

Движения были такими знакомыми, что даже думать не нужно. Только действовать. Он сосредоточился на каждом вдохе, слушая биение собственного сердца.

«Наступать, наступать, прыжок, выпад, отступать, отступать, восстановление. Прыжок!»

Он автоматически выполнял упражнения, от легких до сложных, игнорируя лившийся по телу пот, вопли измученных мышц, грохот сердца.

Но тут тихий стук в дверь остановил его на полувыпаде. Надежда вновь пробудилась к жизни. Он швырнул шпагу на постель, но, прежде чем успел сделать три шага, дверь открылась.

На пороге стояла она.

Эви тихо скользнула внутрь и закрыла дверь, прежде чем обернуться к нему. Бенедикт замер, как пригвожденный к месту.

Она выглядела так, словно только что встала с кровати. Сегодня на ней были широкая белая ночная сорочка и халат. Волосы заплетены в длинную, доходившую до талии косу. И хотя при этом должна она была выглядеть олицетворением самой невинности, Эви казалась воином, готовым к битве.

Она была прекрасна и почти светилась силой своей ярости.

– Вы лживый, подлый, мерзкий, злобный, трусливый ублюдок!

С каждым словом нож все глубже входил в его грудь. Никто, кроме Эви, не мог изобрести оскорблений язвительнее.

Но Бенедикт слегка склонил голову:

– Согласен.

Она слегка поколебалась, обжигая его взглядом. Он вдруг остро ощутил ее присутствие здесь, в комнате, поздно ночью, когда на нем нет ничего, кроме полотняных штанов. Судя по тому, как надменно Эви вздернула подбородок, он был готов поклясться, что она вполне сознает то же самое.

Она перевела дыхание и с видом обвинителя ткнула в него указательным пальцем.

– И не воображайте, что сумеете умаслить меня, во всем со мной соглашаясь. Вы сделали из меня посмешище в моем собственном доме, смеялись над моим доверием, все это время понимая, что я не потерплю подобных вам в Хартфорд-Холле, если бы знала, что на самом деле вы Хастингс !

Последнее слово она выплюнула, словно на язык попал яд.

– Я не смеялся над вами, Эви, – почти прорычал он.

– Не смеялись? Представляю, что вы подразумеваете под этим понятием!

Ее руки разрезали воздух, словно включая в некий невидимый круг их обоих и отношения, сложившиеся между ними.

– Вы воспользовались моим невежеством и намеренно проводили время наедине со мной. Почему? Неужели было так забавно со мной играть? Кот, загнавший в угол жалкую мышку?!

– Я не играл с вами.

– Вы поцеловали меня! – почти прокричала она, не дав ему договорить. – Как вы могли?

Боль в ее глазах вонзила нож в сердце по самую рукоять. Будь все проклято, как могло до этого дойти?! Как можно было настолько исковеркать свою жизнь, что он сумел безжалостно ранить одного из нескольких человек на планете, которые действительно что-то для него значили?

– У меня нет оправданий, Эви. Я пытался держаться подальше от вас, но не смог.

– Не смогли, значит? Ну конечно, ведь слишком забавно играть с идиоткой, которая когда-то писала вам. Должно быть, вы с Ричардом немало посмеялись над тем, как легко меня одурачить?!

Даже при неярком свете он видел красные пятна у нее на щеках. Глаза сияли, отяжелев от росы непролитых слез. Он шагнул вперед, желая вопреки здравому смыслу как-то утешить ее. Обнять и унести с собой ее боль.

Но она решительно сжала кулаки.

– Эви… все было не так. Никогда так не было. Я запаниковал, узнав, что вы тут. Думал, что ваша семья уехала на сезон в Лондон. А когда встретил вас в конюшне, только и мог думать о том, как глуп я был много лет назад, так жестоко разорвав нашу дружбу. Я не хотел ранить вас, воскрешая старые воспоминания.

– И поэтому лгали?

Она покачала головой, взвихрив выбившиеся из косы пряди.

– Какой блестящий план! Назваться чужим именем, чтобы избежать упреков и одновременно убедить себя, что все это ради моего же блага. Простите, если не падаю на колени в благодарность за ваше великодушие.

Он скрипнул зубами.

Господи, как ему хотелось рассказать ей все, выложить то, что лежало на сердце, включая измену, потрясшую его до глубины души. Было бы чертовски хорошо выговориться, знать, что в мире есть человек, которому известны все его тайны. Который понял бы, что ему приходится переживать. Пусть она по-прежнему будет сердиться, но он знал ее достаточно хорошо, чтобы верить: ее сердце станет разрываться от сочувствия к нему. И несомненно, простит его, если он исповедается.

Но он не мог.

Не потому, что не доверял Эви, не потому, что она недостойна его откровенности. Нет, как бы он ни хотел объяснить, почему он сделал то, что сделал, все это будет только предлогом, попыткой объяснить мотивы, что только позволит его поступкам выглядеть в лучшем свете. Да, он скажет правду, но в конце концов причинит ей еще больше боли. Зачем делиться с ней своими несчастьями? Ведь она все равно не сумеет помочь. И никто не сумеет.

Нет, его тайны останутся с ним, но ему нужно придумать, как изгнать обиду и печаль из ее глаз.

Не сводя с нее взгляда, он шагнул ближе.

– Вы правы. Я вел себя как полный идиот. И никогда не прощу себя за ужасное письмо. Я был молод, глуп и с тех пор много раз думал о том моменте и жалел, что нельзя все вернуть назад.

Она продолжала бушевать.

– Ну, все желания никуда вас не привели! В тот день вы раздавили меня! Я считала вас своим другом, а вы растоптали мое сердце всего несколькими словами.

– Знаю. И это было чертовски жестоко.

Он устало потер напряженные мышцы шеи. Как утешить ее? Как заставить почувствовать себя лучше?

– Я боялся того, что чувствовал к вам, девушке, которую никогда не видел. Не знал, что с этим делать, и страшился встретить вас лицом к лицу. Мне было только восемнадцать. Я принял неверное решение.

– А мне только шестнадцать! – страстно воскликнула она.

– Да, только шестнадцать. Достаточно молоды, чтобы забыть меня. Я был всего лишь развлечением для вас. Кем-то, с кем так весело вступать в перепалки, когда становится скучно!

– Кем-то, с кем… – Она зажмурилась и затрясла головой. – Вы не были развлечением для меня, Бенедикт!

– Для меня это тоже не было игрой, – настаивал он, снова шагнув к ней. – Я не преувеличиваю. Вы были мне небезразличны.

– Но я любила вас.

Глава 17

«Шутки в сторону, я всегда буду улыбаться вам, Хастингс. Мама и папа согласились позволить мне приехать. Следующие несколько месяцев покажутся мне очень долгими».

Из писем Эви Хастингсу

Не успели слова слететь с губ, как Эви охнула и прикрыла рот рукой, словно пытаясь вернуть их обратно.

Потрясение было настолько велико, что Бенедикт прирос к месту. Любила его? Никто и никогда до этой минуты не признавался ему в чем-то подобном. Он никогда не знал утешения любви или даже симпатии. Отец не обращал на него внимания, мать терпеть не могла, брат смотрел на Бенедикта как на низшее существо.

Сейчас он не мог найти название для необычайной вспышки эмоций, одновременно согревших кровь и заморозивших сердце.

Она любила его, а он так небрежно ее отшвырнул. В свете ее признания слова того проклятого письма из просто резких стали гнусными. Он вдруг представил шестнадцатилетнюю Эви: прекрасную, своевольную девушку, раненную строками, начертанными его пером. И вот теперь она стоит перед ним, дрожа от ярости, потрясенная его предательством.

Его охватила решимость, жаркая и настойчивая, не требующая размышлений.

Завтра он уедет. Во что бы то ни стало.

А когда доберется до Лондона, поедет к старшим по чину. Расскажет все, и пусть будет, как будет. Не станет покрывать грехи чужого человека, и не важно, сколько порядочных людей пострадают от его правды. Не важно, как сильно пострадает его репутация. Не важно, каковы будут последствия.

По щеке Эви покатилась одинокая слеза. Она рассерженно смахнула соленую каплю. Боже, он не может видеть, как она страдает, зная, что во всем – его вина.

Он потянулся к ней, пытаясь утешить, но она ударила его по рукам и стала отступать, пока не уперлась в стену.

– Не смейте ко мне прикасаться! Я сказала «любила», не «люблю». Я больше не глупая девчонка с наивными представлениями о жизни. И об этом позаботились вы.

– Эви, мне так жаль. Я не хотел ранить вас.

Она брезгливо поморщилась. Презрение окутывало ее невидимым плащом.

– Приберегите извинения для человека, которому вы небезразличны. Я здесь не для того, чтобы дальше терпеть вашу ложь.

Она оттолкнулась от стены, обошла его, подошла к креслу перед камином и сжала высокую спинку, создав нечто вроде барьера между ним и собой.

– Вы в долгу у меня, Бенедикт. Вломились в мой дом тараном, и теперь вы у меня в долгу.

Куда она клонит?

Он подошел ближе, стараясь держаться между ней и креслом.

– Что вы хотите?

Эви распрямила плечи и склонила голову набок. Свет играл в ее горящих яростью глазах.

– Вы не должны никому называть свое настоящее имя.

Бенедикт недоуменно свел брови. Такого он не ожидал.

– Но почему?

Ее губы были сжаты в тонкую нитку. Сейчас она представляла собой ледяную статую сдержанности и, казалось, отдалялась от своего гнева, замыкаясь в холодном безразличии. Только грудь быстро вздымалась, выдавая ее возбуждение.

– Не хочу усложнять отношения с родными, пока они не уехали в Лондон.

Она лгала. Причина была достаточно веской, но он ни на минуту не поверил. И готов был прозакладывать голову, что тут что-то другое.

Он медленно покачал головой:

– Нет, вы чего-то недоговариваете. В чем дело?

– Не знаю, о чем вы. Вам известно, что расстраивать моих родителей нельзя. Не хочу, чтобы кто-то помешал моим планам остаться здесь.

– Это часть правды. Но не единственная причина. Я слишком хорошо знаю вас, чтобы поверить.

– Вы смеете предполагать… – начала она, раздувая ноздри.

– Именно. Вы не хотите, чтобы кто-то узнал мое имя. Почему?

– Ладно, – выдавила она, впиваясь пальцами в обивку кресла. – Мой отец вызовет вас на дуэль, если узнает о вашем обмане.

– Он, разумеется, будет недоволен, но сомневаюсь, что вызовет меня на дуэль. В конце концов Ричард тоже участвовал в фарсе.

– Ошибаетесь. Дело не в фарсе, а в вас.

– Но при чем тут я? Вы никогда не говорили о том, как все кончилось, иначе Ричард обо всем узнал бы первым.

Эви покачала головой.

– Ричарда там не было. Зато был отец, и он все знает.

– Ради Бога, Эви, это было семь лет назад. Сомневаюсь, чтобы он вызвал на дуэль человека, написавшего дурацкое письмо. Тем более что в то время я был почти мальчишкой.

– Вы понятия не имеете о том, что он сделает. Папа презирает вас, а я не позволю его расстраивать.

– Презирает меня? Но я ничего не понимаю. Вы что-то утаиваете, я уверен. Что именно?

– Не ваше дело…

– Мое! Случилось что-то такое, что заставило вашего отца презирать меня! И даже если он знает про то чертово письмо, такая реакция выглядит очень странной.

– Да…

– Нет… Скажите, Эви, – умолял он, подступая еще ближе. – Что случилось?

– Я отправилась за вами! – вскричала она, яростно сверкая глазами.

– Что? – ахнул Бенедикт.

– Собрала сумку, оседлала лошадь и поскакала за вами.

Она повесила голову, отказываясь встретиться с его испытующим взглядом.

– Конюх побежал к отцу, когда утром моей лошади не оказалось в стойле, и папа помчался искать меня, гоня своего жеребца во весь опор. Я едва не погубила себя из-за глупой, ребяческой влюбленности.

Она подняла глаза, и он отметил, каким напряженным было ее лицо.

– Он был очень зол, но даже не накричал на меня. Потому что увидел, как сильно разбито мое сердце. Он обещал хранить мою тайну и следующие несколько дней не отходил от меня. Тогда я и начала проводить больше времени на конюшне вместе с ним. Это дало мне возможность сосредоточиться на ком-то, кроме Хастингса-предателя.

Бенедикт задохнулся. Хастингс-предатель? Никакие иные слова не могли ранить его более жестоко. Он хорошо знал, что такое предательство. Оно терзало и изводило его с той минуты, как слова Генри достигли ушей Бенедикта, менее недели назад прятавшегося в темном, окутанном туманом дворе Фолкстона.

Она выпрямилась и смело встретила его взгляд.

– Не хочу, чтобы папа знал о вашем присутствии здесь. Тогда он мгновенно бросится мне на помощь. Мне все равно, если он изобьет вас до полусмерти, но я не желаю, чтобы он снова держал меня около себя. И я не вынесу жалости в его глазах при каждом взгляде на меня.

Бенедикт изучал Эви, ее сведенные плечи и упрямые, измученные глаза. Все подсказывало ему, что он может утешить ее боль и обиду и успокоить душу, если обнимет и прижмет к себе. Выразит телом то, что не может сказать словами.

Но она не подпустит его к себе без веских причин.

И тут ему в голову пришла идея. Рискованная, но что ему терять?

– Я придержу язык, но взамен попрошу поцелуй, – тихо сказал он, не сводя с нее глаз.

Эви отпрянула словно от удара. Как он смеет говорить подобные вещи?! Только бессердечный негодяй может потребовать такого от леди! Особенно оскорбленной и преданной…

Холод, наполнявший сердце, вылился в слова:

– Вы уже получили свою цену, сэр. Сегодня ночью, если помните.

Он не поморщился. Не отступил.

– Теперь такова цена моего молчания, миледи. Только поцелуй заставит меня дать слово. Но если вы попытаетесь отделаться чем-то меньшим, я все расскажу вашему отцу.

Она поискала слова, способные проникнуть сквозь его толстый бесчувственный череп.

– Но зачем вам это нужно? Неужели вы недостаточно меня ранили? И я не преувеличиваю. Мой отец ненавидит вас за все, что вы сделали с его маленькой девочкой.

– В этом я не сомневаюсь.

Эви раздраженно выругалась. Неужели он всегда был таким подонком, а она – просто слепая дурочка?

– Вы этого не сделаете. Хоть вы и негодяй, но все же должны обладать некоторым инстинктом самосохранения.

Его мрачный взгляд вонзился в нее с почти осязаемой силой.

– Если вы не согласитесь на мои условия, клянусь, я объявлю правду уже за завтраком. И не отступлю. Если решите испытать меня, последствия обрушатся на наши головы.

Он говорил с таким неестественным спокойствием, что Эви вздрогнула от озноба. Похоже, Бенедикт не шутит. Черт бы его побрал, он это сделает.

Ее трясло от бессильной ярости.

– Прекрасно. Берите свой фунт плоти. Надеюсь, Господь не допустит, чтобы мы еще раз встретились.

Он не поменял позы, но выражение лица смягчилось. Похоже… ему стало легче?

Несмотря на гнев, ее терзало недоумение. Почему он не кажется таким довольным, как она ожидала. Ни намека на злорадство…

Он вздохнул и медленно, осторожно обошел кресло, как тренер, усмиряющий боязливого жеребенка. Золотистый свет падал ему на грудь, подчеркивая бугры мышц под гладкой кожей. Сердце Эви невольно забилось сильнее. И снова этот запах сандала, мужской и манящий. Она пыталась не двигаться, но ноги против воли несли ее назад. Лишь бы убежать от чар, которыми он ее опутал!

Его взгляд был мягким, а выражение лица – неожиданно нежным. Она снова ударилась о стену. Дальше отступать некуда. Стараясь уберечься от терзавших ее эмоций, она сцепила зубы и стала ждать.

Он подошел так близко, что их тела почти соприкасались. Опершись ладонями о стену, он наклонился, и она ощутила его дыхание, овеявшее ее щеку. У нее закружилась голова. В ушах ревела кровь. Эви точно знала вкус его поцелуев, и все тело ныло от желания снова отдаться его ласкам. Но она продолжала бороться с предательством собственного тела, вынуждая себя думать обо всей лжи, которую нагородил Бенедикт.

Она ожидала, что он раздавит ее губы безжалостным поцелуем, но ошиблась. Поцелуй был нежным, скорее легким прикосновением. В душе разлилось тепло… Она сжала кулаки, чтобы не обнять Бенедикта.

Он чуть отстранился и взглянул на нее. Лицо его находилось так близко, что расплывалось у нее в глазах.

– Эви, – выдохнул он, гладя ее лицо, – простите меня.

Он снова поцеловал ее в губы и щеки.

– Я не боюсь вашего отца, потому что он не может ненавидеть меня больше, чем я ненавижу себя за то, что причинил вам боль.

Он стал целовать уголки ее глаз и кончик носа.

– Я пожалел о письме почти сразу же, как его написал, – прошептал он, продолжая осыпать ее поцелуями. – Всю эту неделю я пытался держаться подальше от вас, но не смог. Как бы сильно ни пытался, просто не смог.

Он снова нашел ее губы, и на этот раз она не сумела устоять и ответила на поцелуй. И как могла не ответить? Столько дней он населял ее мысли. Хастингс, которого она когда-то любила и потеряла, был здесь, перед ней и молил о прощении.

Он застонал и с силой притянул ее к себе. Она не помнила, как ее руки оказались на его спине и стали гладить повлажневшую кожу. Ей было трудно думать, трудно делать что-то. Сейчас она могла только чувствовать. Он приоткрыл ее губы своими и стал целовать еще крепче. Кончики ее пальцев скользнули по его спине, до того места, где начиналась грубая ткань штанов.

Он провел по ее талии, по изгибу бедер. Эви застонала, когда он сжал ее попку. Жар охватил ее тело лесным пожаром.

Проживи она тысячу лет, никогда не забудет эти минуты и ту волну желания, когда сплелись их языки. Она словно стала невесомой, но гадала, что будет дальше.

Сколько бы у него ни было грехов, в этот момент он принадлежал ей.

Ему необходимо взять себя в руки. Иначе к утру репутация Эви будет лежать в руинах.

Его тело ликовало при этой мысли. Яркие картины, на которых они оба в постели, голые и сплетенные в объятиях, заставляли сердце бешено биться. Пальцы так и чесались сорвать с нее одежду, расплести волосы и уложить на покрывало.

При этой мысли он застонал и слегка сжал округлые полушария ягодиц. Нет, нужно прекратить это. Не испортить ей будущее. Это все, что он может ей дать.

Она никогда не станет его Эви, как бы отчаянно он ни хотел этого.

Огромным усилием воли он оторвался от ее губ, обнял еще крепче и стал ловить губами воздух. Почему правильный поступок кажется таким неверным и глупым?

Он чуть отстранился и взглянул на нее, сжимая зубы, чтобы не поцеловать снова. Ее веки отяжелели, губы распухли и покраснели от поцелуев.

– Ты – самая прекрасная, очаровательная, неотразимая женщина на свете.

Она застенчиво улыбнулась.

– Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня и мою глупость, совершенную много лет назад.

– Наверное, я смогу простить тебя. Если ты этого хочешь.

– После такого поцелуя? И ты еще сомневаешься в моих чувствах?

Он едва сдерживался, чтобы не подхватить ее на руки и не отнести в постель прямо здесь и сейчас.

– Н-нет, полагаю, что нет.

Он провел ладонями по ее рукам от плеча и вниз. Нет. Он не в силах вот так ее отпустить.

– Клянусь, что не только не скажу ни слова твоей семье, но и уеду завтра утром.

Она озабоченно нахмурилась:

– Так скоро?

Поддавшись искушению, он снова поцеловал ее. Боже, чего бы он ни дал за то, чтобы унести ее на кровать и сделать своей! Она может работать на конюшне сколько захочет при условии, что ночи будет проводить с ним… в качестве его жены.

Он тяжело вздохнул, прежде чем разжать руки.

Ведь он не свободен. По крайней мере потеряет свободу еще до конца недели.

– Не хочу ставить под удар твои планы еще больше, чем уже поставил. Что, если Ричард снова проговорится, только на этот раз в присутствии твоего отца?

Она грустно кивнула:

– Ты абсолютно прав. – Она взяла его за руки и сжала. – Пожалуйста, останься до охоты. Мы так и не устроили скачку, как собирались много лет назад.

Он сознавал, что должен уехать как можно скорее. До Лондона путь не близкий, а теперь, когда он принял решение, как поступить, Бенедикт хотел сделать это как можно скорее.

Он глянул ей в глаза, упиваясь улыбкой, которую она дарила ему, не Джеймсу Бенедикту. Он не мог устоять перед ней. И хотя ему почти нечего предложить Эви, самое малое, что он мог сделать, – согласиться.

– Хорошо. Я с удовольствием еще раз проедусь вместе с тобой.

– Тогда до завтра.

Она поднялась на носочки и прижалась поцелуем к его губам, перед тем как повернуться и направиться к двери.

– Да, Бенедикт, – вспомнила она, у самого порога.

– Что?

– Больше никаких тайн между нами. Договорились?

Если она задаст вопросы в правильном ключе, он лгать не будет. Но и ничего ей не расскажет. Кроме того, он завтра уезжает, так что они вряд ли увидятся.

Бенедикт согласно кивнул:

– Даю слово.

Глава 18

«Спустя пять лет я наконец услышу голос слов, которые знаю наизусть! Весьма интересная перспектива! Узнаю ли я вас, когда увижу? Думаю, да».

Из писем Хастингса Эви

Прошлой ночью ее целовали долго и страстно.

Эви старалась не выдать себя, стереть с лица хмельную улыбку, пока горничная старательно укладывала ее волосы в приличествующую леди прическу.

Это оказалось нелегко. Эви хотелось хихикать, как школьнице, и рассказывать о безумных, головокружительных поцелуях Бенедикта. Услышав, как возмутительно вела себя Эви, Морган, возможно, упадет в обморок.

Все эти годы ее видение мира было искажено ужасным концом отношений с Хастингсом… Бенедиктом. Но утром, пробудившись от бесстыдных снов, Эви поняла, что, возможно, зря хотела отречься от мужчин подобным образом. Оглядываясь назад, она поняла, какой была молодой и глупой.

Но теперь… теперь она изменилась. Извинения Бенедикта были искренними. Она поверила, что он никогда не хотел причинить ей боль. Их поцелуи были чем-то вроде прозрения. Она никогда не хотела выходить замуж, но теперь думала только о том, как хорошо каждое утро просыпаться рядом с Бенедиктом, обнимать его, ощущать его тело.

– Миледи, с вами все в порядке?

Эви моргнула и посмотрела на горничную в зеркало:

– Простите?

– Вы вдруг так раскраснелись… страшно подумать, а вдруг заболели?!

Если ее лицо еще не полностью залилось краской, то теперь стало багровым.

– Нет, нет, конечно, все хорошо, Морган. Я просто не могу дождаться начала охоты.

Она слабо улыбнулась. Морган кивнула и снова принялась за работу.

Не может дождаться охоты, как же! Она не дождется, когда снова увидит Бенедикта, особенно верхом на Бруте. Она все еще надеется, что ему не понадобится уезжать так рано. Еще одна ночь им не повредит. Возможно, они сумеют снова встретиться под звездами, только на этот раз поздно ночью, когда меньше шансов быть обнаруженными.

Когда наконец прическа была сделана, Эви направилась в комнату для завтраков. К сожалению, там уже собрались все, кроме Бенедикта и папы, который, как обычно, уже был на конюшне. Эви старалась прислушиваться к разговорам, но после бесчисленных любопытных взглядов мамы решила сдаться.

– Пожалуй, пойду на конюшню, проверю, как там лошади.

Каролин взмахнула недоеденным тостом.

– Эви, поздоровайся за всех нас с миленьким рыжим лисом, когда будешь его отпускать.

Ричард закатил глаза.

– Они не миленькие, Каролин, они – хищники.

– Они очень миленькие, – с лукавым блеском васильковых глаз поддакнула Джоселин. – Я бы хотела погладить лису.

Ричард гневно зыркнул на Эви:

– Видишь, что ты наделала? Не удивлюсь, если в следующий приезд я увижу в доме свору лис на поводках!

– Правда? – с невинным видом спросила Каролин. – Мне можно завести дома лису? Они такие чудесные маленькие создания.

При виде возмущенного лица Ричарда Эви громко рассмеялась:

– Они не хищники, Каролин, но все равно дикие звери. Может, раздобыть тебе хорька?

Ричард воздел руки к небу:

– Фу. Я сдаюсь! Почему бы вам не завести здесь волчье логово?

Наконец Эви сжалилась над братом:

– Не бойся, мы не привезем с этой охоты лис, ни живых, ни мертвых. Главный егерь сегодня утром проложил маршрут, и мы попросили, чтобы он был как можно короче. – Она погладила Ричарда по руке. – Вот увидишь, будет весело. Можно подумать, ты впервые в жизни видишь лису!

От такого шутливого оскорбления Ричард на мгновение потерял дар речи. Он несколько раз перевел взгляд с Эви на мать.

– Матушка! – воскликнул он с притворным возмущением. – И ты позволяешь ей говорить со мной в таком тоне?!

Но мать только усмехнулась:

– Тише, дети, тише. Мы не должны ссориться за столом.

Эви поднялась. Беатрис немедленно отложила нож и вилку.

– Я бы хотела выйти на воздух. Можно с тобой, Эви?

Та подняла брови. Беатрис ненавидела конюшни. Что она задумала?

– Да, конечно.

Надев шляпки и перчатки, они вышли во двор. Солнце проглядывало сквозь перистые облака – идеальная погода для охоты. Едва они спустились с крыльца и вышли на гравийную дорожку, Беатрис взяла сестру под руку.

– Жаль, что мы вчера поссорились.

С тех пор столько всего случилось, что Эви полностью забыла об их стычке.

– Мне тоже. Ты моя сестра, и я очень тебя люблю.

– И я тебя, поэтому должна попытаться снова, когда мы будем не так расстроены.

Эви заметила, что ей явно не по себе. Беа теребила зеленые пуговицы своего спенсера.

– Он Хастингс, Эви. Именно это я и хотела тебе сказать.

Она осеклась и съежилась в ожидании взрыва. Эви тоже съежилась. Беатрис все знает?! Ну конечно! Не будь ее голова так занята событиями вчерашнего вечера, она поняла бы, о чем Беатрис старается ее предупредить. Черт… и что теперь сказать? Признаться, что она уже все знает, или разыграть невинность? Так или иначе, нужно сделать все, чтобы Беатрис не раскрывала рта.

Вздохнув, она потрепала Беатрис по руке. Лгать не хотелось.

– Да. Я вчера сама догадалась.

Сестра широко раскрыла глаза.

– И с тобой все хорошо? Я думала, ты расстроишься.

– Я и расстроилась. Но потом мы поговорили, и я поняла, почему он не хотел, чтобы мы знали о его приезде.

Несколько минут они шли в молчании. Беатрис тревожно кусала губы.

– Ты не злишься, что я так долго хранила секрет? Ричард взял с меня слово молчать и угрожал, что перестанет посылать мне краски.

– В таком случае мы должны изобрести идеальное наказание для нашего несносного брата, верно?

– Думаю, ты права, – ухмыльнулась Беатрис.

– Нет, я не сержусь. Но попрошу огромного одолжения.

Эви поколебалась, прежде чем продолжать:

– Если кто-то спросит, ты, конечно, должна сказать правду, но если никто не станет допытываться о настоящем имени Бенедикта, не могла бы ты промолчать?

Беатрис остановилась и недоуменно уставилась на нее:

– Ты не хочешь, чтобы мама и папа знали, что он – Хастингс?

– Да, если они не спросят. Честно говоря, мне нравится проводить с ним время и не хочется испортить все, расстроив маму и папу.

– А он красив, верно? – хихикнула Беатрис.

– Верно, – пробормотала Эви, краснея при мысли о прошедшей ночи. – Так ты будешь молчать? В конце концов, его зовут Бенедикт.

– Так и быть. Но только потому, что хотела бы знать, почему ты краснеешь. Очень интригующе.

Она всегда знала, что на сестру можно положиться.

– Спасибо, Беа. Я этого не забуду. И если когда-нибудь тебе понадобится помощь, только позови! – Она наскоро обняла сестру. – Вряд ли ты захочешь пойти со мной на конюшню, верно?

Беатрис сморщила нос:

– Нет, предоставляю это тебе. Скоро увидимся.

Оставшись наконец одна, Эви пошла к конюшне. Скорее бы на охоту! Чем скорее все соберутся, тем скорее она увидит Бенедикта. Если ей удастся уговорить его остаться еще на одну ночь, после охоты, когда на небе появятся звезды, события смогут развиваться самым интересным образом.

Справившись наконец с хмельной улыбкой, которая так и норовила появиться на губах, она открыла тяжелую дверь. Внутри царило нечто вроде упорядоченного хаоса. Повсюду сновали конюхи, готовившие лошадей к охоте. Шум голосов, конское ржанье и приглушенный лай эхом отзывались в просторном помещении. На душе Эви стало легко. Она любила такие дни. И сейчас кивнула Джасперу, выводившему Эпону из стойла. Стоявший неподалеку Брут махал только что подстриженным хвостом, недовольный тем, что конюх осматривает его копыта.

– Вот и ты! – воскликнул отец, отрываясь от проверки седла Ронана. Отряхнул руки и шагнул к дочери. – Поразительно хороший день для прогулки по лесу, не находишь?

– Совершенно верно. Как сегодня Ронан?

В отцовских глазах вспыхнула гордость.

– Великолепно. Неизвестно, кто из нас в лучшей форме.

– Что ж, нам лучше поскорее подготовиться к выезду, – рассмеялась Эви.

Сзади скрипнула дверь. Эви повернулась как раз в тот момент, когда в помещение вошел Бенедикт.

У нее перехватило дыхание, когда он немедленно нашел ее глазами. Словно точно знал, где она находится.

Их взгляды встретились, но он тут же приветственно поднял руку и направился к ним. Эви затрясло от нервного озноба.

О Господи… Она попала в беду.

– Тебе дурно, Эви?

Она немного пришла в себя. Папа, хмурясь, разглядывал ее. Ей действительно плохо. Очень-очень плохо.

Она постаралась овладеть собой.

– Э… все в порядке. Почему ты спрашиваешь? – с деланной небрежностью спросила Эви.

– Просто ты так раскраснелась. Тебе жарко?

Влажный воздух в конюшне был гораздо теплее, чем во дворе. Да, это вполне удобоваримый предлог.

– Немного. Я несколько минут погуляла с Беатрис. О, смотри, это мистер Бенедикт!

Отец повернулся, чтобы приветствовать Бенедикта, и Эви облегченно вздохнула. Нельзя, чтобы отец заподозрил, какое направление приняли ее мысли!

Глава 19

«Я могу не узнать вас в лицо, но хотелось бы думать, что узнаю по одной фразе, произнесенной в духе нашей переписки. Мы так давно знакомы, что, кажется, я распознаю вас среди сотен людей».

Из писем Эви Хастингсу

Резкий удар в живот.

Именно такое ощущение испытал Бенедикт, когда увидел беззащитный взгляд Эви. Она смотрела на него, словно… на нечто желанное, но недостижимое. На долю секунды, прежде чем он отвел глаза, его кровь почти закипела.

Дьявол!

Но вокруг столько свидетелей!

Бенедикт искренне надеялся, что ничем не выдаст себя. Потому что стоило их глазам встретиться, и он тут же представил множество самых непристойных сцен, в которых на участниках не было ни клочка одежды. Боже! Если бы кто-нибудь знал, какое безумное желание его одолевает, его тут же вышвырнули бы из дома. И это еще было бы не худшим развитием событий!

Кое-как собравшись, он приветствовал маркиза:

– Добрый день, милорд. С нетерпением ждете начала охоты?

Лорд Гренвилл тепло улыбнулся:

– Да, сегодня я не хотел бы заняться ничем иным. А вы, сэр?

– Пожалуй, и я тоже. – Наконец Бенедикт обратился к Эви: – А вы, Эви?

Их жгла общая тайна, жаркая и восхитительная. Эви медленно улыбнулась ему, словно представляя, что захочет с ним сделать. Кажется, они думают об одном и том же. Она облизала губы.

– О, Бенедикт, я на седьмом небе. А вы?

Бенедикт кивнул, боясь вымолвить слово.

– Превосходно. Надеюсь, вы не отстанете.

Ее слова были абсолютно нейтральными, но отблеска вожделения в глазах было достаточно, чтобы заставить его пожалеть о вчерашнем решении положить конец их отношениям, прежде чем дело зайдет слишком далеко.

– Только ради вас постараюсь держаться рядом, – учтиво улыбнулся он.

Она кивнула, и маркиз завел разговор об идущих приготовлениях. Пришлось усилием воли отвести глаза от Эви и изображать интерес к тому, что говорил ее отец.

Уже через час господа и слуги собрались во дворе. Бенедикт старательно отводил глаза от сидевшей на Эпоне Эви, хотя она выглядела на редкость привлекательной. Когда наконец все были в седлах или «затолканы в экипажи», в зависимости от желания, Гренвилл кивнул, и они тронулись в путь, направляясь к озеру, где решили провести день леди Гренвилл и девочки. Из элегантного экипажа доносились смех, визг и хихиканье.

Ричард вместе с отцом возглавлял процессию. Бенедикт поравнялся с Эви. Если бы не легкая понимающая улыбка, коснувшаяся ее губ, никто бы никогда не догадался о страсти, кипевшей между ними вчера ночью.

Он улыбнулся в ответ, жадно всматриваясь в ее лицо: глаза, в которых словно отражалось небо, пылающие щеки и губы… Он точно знал, как они нежны и мягки.

– Ты прекрасна.

Она так и светилась от счастья, и он неловко заерзал в седле.

– Достаточно прекрасна, чтобы удержать тебя здесь еще на один день?

Он удивился. Вчера она не спорила с его планами уехать сегодня. Отчего вдруг такая перемена? Но какое это имеет значение? Чем больше он находился в ее обществе, тем больше хотел этого. Лучше все закончить сейчас, на высокой ноте. Он мечтал все последующие годы оглядываться на этот день и улыбаться. Единственный счастливый день, прежде чем его жизнь полетит к черту.

– Слишком прекрасна, чтобы находиться рядом. Я обнаружил, что теряю силу воли во всем, что касается тебя. Я не хотел бы, чтобы случилось что-то, о чем ты пожалеешь. Я не смогу жить с собой в мире, если раню тебя еще сильнее.

Эви прикусила губу и крепче сжала поводья. Очевидно, хотела что-то сказать. Бенедикт молчал. Наконец она тихо призналась:

– Вчера ночью я не хотела уходить.

Он впитывал ее слова, наслаждаясь смыслом. Она станет его погибелью, он это точно чувствовал.

– А я не хотел, чтобы ты уходила, – пробормотал он со вздохом.

– Но все же не остановил меня.

– Я считал, что поступаю правильно. Пытался вести себя как джентльмен.

Она кивнула и принялась гладить Эпону. Но вдруг резко вскинула голову:

– Что, если я не захочу, чтобы ты был джентльменом? Я имею в виду, сегодня ночью.

– Эви, пойми, я не хочу тебя ранить. Если я уеду, то в ближайшее время не вернусь.

Он не мог это сделать. Ему нужно идти дальше, оставить ее, пока она еще не запуталась в паутине, высасывавшей его жизнь.

– Значит, есть больше причин наслаждаться тем временем, что нам осталось, – возразила она и тихо добавила: – Я чувствую, что сегодня тоже будет много звезд…

Черт побери, ему нельзя здесь быть. Нельзя быть даже в десяти часах езды отсюда! Почему они не встретились, когда он был свободен, чтобы ухаживать за ней?

– Я уже решил уехать после окончания охоты, – заявил он. – Мои вещи собраны, и Ричард обо всем знает.

– И что?

– Он удивится, если я вдруг решу остаться. Ричарду известно, что мне не терпится покончить с фарсом.

Она подняла бровь, склонила голову набок, так что солнце освещало ее нежную шею.

– Это мы еще посмотрим, – слегка улыбнулась она и, прищелкнув языком, поскакала вперед.

А тем временем на противоположной стороне поля, в рощице прятался Нед Барни, наблюдая, как парочка пытается догнать остальных.

Откинув жесткую прядь волос со лба, он широко улыбнулся. В присутствии этого лакомого кусочка, болтавшегося перед носом врага, Барни вполне мог к нему подойти и прицелиться, а тот ничего бы не заметил. Когда сегодня утром в роще появился слуга и принялся размечать маршрут, Барни понял, что его время настало. Он дождался ухода слуги, прежде чем устроиться на маленькой поляне, неподалеку от того дерева, которое тот отметил. Хорошее место, и он уже определил, как лучше всего уйти после того, как дело будет сделано.

Весело хмыкнув, Нед встал и тут же поморщился, когда боль пронзила левую ногу, но решительно углубился в чащу, где оставил коня, привязанного к дереву. Черт, да это легче, чем стрелять кур в курятнике.

Бенедикт крепче сжал поводья, наблюдая, как удаляется Эви, гордо и прямо сидя на Эпоне. Он хотел поскакать за маленькой плутовкой, но, конечно, не мог. Это только привлечет к ним внимание.

Вместо этого он придержал Брута, размышляя о потере собственного рассудка. В воздухе витал тончайший аромат лимона, и он с наслаждением вдохнул его запах. Возможно, дело не в его рассудке. Здравый смысл – вот чего он напрочь лишился.

Ехавший впереди экипаж остановился. Дверь немедленно распахнулась, и лакей поспешил предложить помощь, прежде чем девушки успеют спрыгнуть сами. Они быстро высыпали из экипажа, поправляя юбки и шляпки, прежде чем осадить Бенедикта. Последней появилась леди Гренвилл. Судя по раздраженному лицу, она уже жалела, что привезла сюда беспокойное трио.

Едва Бенедикт спешился, как девушки птичьей стайкой окружили его. Он неловко улыбнулся, пытаясь обрести душевное равновесие.

– Должно быть, вы, леди, рады провести день в таком чудесном месте, – осторожно отступая, пробормотал он.

– О да, Бенедикт. Здесь прелестно, – заметила Каролин, хлопая золотистыми ресницами.

– Да, озеро чудесное. И это гораздо лучший способ провести время, чем охота, – добавила Джоселин.

– Да, это куда приятнее, чем мучиться в седле, – вставила Беатрис.

– Полагаю, вы правы, леди, но охота долго не продлится. Думаю, у меня будет время побыть с вами.

И это было правдой: охота долго не продлится. Вскоре он окажется на лондонской дороге, и с ним останутся лишь воспоминания. Он исполнит долг, но сейчас не желает думать о быстро надвигавшемся будущем. Пока что он просто хочет наслаждаться охотой и предвкушением скачки, обещанной Эви.

Краем глаза он уловил ухмылку Ричарда:

– Разумеется, будет, дорогие. И вам, когда охота закончится, следует обязательно показать ему округу.

Бенедикт улыбнулся, одновременно послав другу уничтожающий взгляд.

– Как мило.

Он никак не мог понять, почему этому человеку так нравится его терзать.

– Я думала, после охоты вы собираетесь покинуть нас, – медовым голоском заметила Эви. Лицо при этом было безмятежно невинным.

Она – хорошая актриса. Он готов это признать.

– Нет, Бенедикт, вы не можете уехать до ужина! – воскликнула Каролин, подхватывая его под руку. – Мы с Джоселин только что заново отрепетировали наш фортепьянный дуэт. Вы не послушали его в тот раз. Пожалуйста, скажите, что останетесь сегодня на наше выступление.

– Я… – попытался сказать он, но Джоселин его перебила.

– А если останетесь на ужин, не будет смысла уезжать так поздно ночью! Мама, пожалуйста, скажи, что Бенедикт может оставаться сколько захочет.

– Прекратите! – вмешался Ричард. – Если Бенедикту надо ехать, мы не должны его задерживать.

Леди Гренвилл, улыбаясь Бенедикту, осторожно отцепляла от его рук увлекшихся дочерей.

– Ричард прав. Хотя я буду рада, если вы погостите у нас сколько захотите, пусть и лишь до окончания охоты.

Лорд Гренвилл, подтягивая подпругу на седле Ронана, очевидно, только сейчас услышал разговор.

– Но почему вы торопитесь уехать сразу после охоты? Половина удовольствия состоит в оживленном обсуждении всех деталей за портвейном после ужина.

– О, я уверена, что у мистера Бенедикта есть дела поважнее, чем наши ритуалы за портвейном, – невинно улыбаясь, воскликнула Эви, хотя глаза весело сверкали. – Я права, Бенедикт?

Все взгляды были устремлены на него, и он почти услышал, как захлопнулся капкан Эви.

– Я надеялся к утру добраться до Беркемстеда, – откашлявшись, начал он.

– О, там отвратительная гостиница, – отмахнулся Гренвилл. – Вряд ли стоит останавливаться в ней ради двухчасовой поездки. Нет, лучше хорошенько отдохнуть ночью и выехать на рассвете.

Видя, что все смотрят на Бенедикта, Эви торжествующе улыбнулась. Он был ее личным лисом, и она умело загнала его в угол. И хотя Бенедикт подавил поднимавшуюся внутри досаду, но все же признал, что ее коварные интриги позволили получить то, чего он не мог себе позволить: последнюю ночь с ней.

– Благодарю вас за гостеприимство, сэр, и, конечно, для меня огромная честь провести здесь еще одну ночь.

Выслушав горячие пожелания девушек, охотники вновь сели на коней. И направились в условленное место, где ожидала горстка остальных участников, включая нескольких конюхов и главного егеря с собаками. Позволив животным разогреться, они намеренно начали охоту в нескольких сотнях футов от того места, где собаки учуяли лису. Вскоре гончие устремились к деревьям, пытаясь не потерять ускользающий запах. Охотники последовали за ними на юг и вскоре исчезли в роще.

Бенедикт прислушивался к шороху сухих листьев, дыханию лошадей и постоянному тявканью собак. Хотя на деревьях еще не было листьев, солнечный свет с трудом проникал сквозь ветви, и здесь было значительно холоднее. Тепло последних двух дней еще не высушило землю, и сырость мокрых листьев наполняла воздух. Волнение и предвкушение погони среди участников были почти ощутимы.

Бенедикт вдруг обнаружил, что смотрит не столько на землю, сколько на Эви. Ему хотелось запомнить, как она выглядит сейчас, в своей стихии, уверенно подгонявшая изящную кобылку. С золотыми галунами и тесьмой на плечах она выглядела капитаном, ведущим в битву полк.

К действительности его вернула ветка, хлестнувшая по щеке. Бенедикт поморщился и поднес руку к царапине. На пальцах осталась кровь.

Черт!

Он со вздохом вытер щеку о плечо.

– Господи, старина, ты уже ухитрился получить боевое ранение?

Ричард натянул поводья, ожидая, пока Бенедикт его догонит. Сунул руку в карман, вытащил тонкий серебристый платок и протянул другу.

Бенедикт с благодарностью принял платок и прижал к щеке.

– Первая кровь. Означает ли это, что я выиграл?

– Нет, если сам себя ранил, – фыркнул Ричард. – Ты впервые в этих лесах, так что будь поосторожнее, старина.

Рассмеявшись, он ускакал вперед, но последнее слово осталось за Бенедиктом. Помахивая платочком, он крикнул:

– Можно мне оставить на память ваш дар, о прелестная девица? Я буду хранить его вечно!

В этот момент первая гончая учуяла лису, и в воздухе немедленно раздалась какофония воя и лая. Стая помчалась дальше на юг. Атмосфера изменилась мгновенно. Воздух наполнило возбуждение. И словно по волшебству смятение Бенедикта исчезло. Губы растянулись в широкой улыбке. Он пришпорил коня, низко пригнулся к шее Брута и позволил знакомому чувству пьянящего воодушевления овладеть им. Бенедикт наслаждался холодным ветром, бьющим в лицо, уносившим его тревоги, как легкий пух.

Охотники следовали за гончими. Впереди был Гренвилл. Только что приобретенный ирландский гунтер летел через кустарник, мощной грудью раздвигая ветви. Справа от Гренвилла скакала Эви. Она была так хороша, что Бенедикт невольно ощутил гордость за нее. Эви двигалась, как балерина, хотя дамское седло было крайне неудобным. Но не мог же он все время следить за ней! Нужно было придерживаться маршрута. Бенедикт пришпорил коня и, оторвавшись от Ричарда, почти догнал Эви. Эпона без труда перескочила через упавшее дерево, на миг словно задержавшись в воздухе. Лес зазвенел веселым женским смехом.

Бенедикт направил Брута к тому же бревну и испытал невыразимое удовольствие, когда конь перепрыгнул через него, словно был рожден для этого. Конечно, шансы того, что он действительно был рожден для этого, достаточно велики. Когда Брут поскакал дальше, Бенедикт пригнулся и стал подгонять его, медленно сокращая расстояние между собой и Эви.

Та ни разу не оглянулась. Должно быть, слышала, что он приближается. Поняла, что он настигает ее. Сама Эви уже обогнала маркиза, и вскоре тот рассмеялся, признавая поражение. Эви радостно хихикнула, возможно, торжествуя победу.

Лай собак несся по лесу, призывая повернуть на восток. Эви и Бенедикт, разделенные несколькими ярдами, мчались по грязи. Добравшись до поляны, Эви наконец посмела оглянуться, и Бенедикт был вознагражден, увидев изумление в ее глазах, прежде чем она снова повернулась вперед. Он даже не потрудился сдержать рвущийся из груди хохот. Она принялась подгонять Эпону.

В обычной ситуации он не посмел бы скакать так быстро по незнакомой местности, но сейчас знал, что Эви чувствует себя как дома, и поэтому не отставал от нее.

– Вы плутуете! – крикнула она. – Вам следует ехать своей дорогой!

Бенедикт на миг поравнялся с ней:

– В любви и охоте на лису все средства хороши, миледи!

Теперь они оставили остальных далеко позади. Эви была полна решимости обогнать Бенедикта. Они давно уже сбились с дороги, и теперь каждый старался выиграть скачку. Бенедикт припал к шее коня, не обращая внимания на то, что грязь из-под копыт Эпоны летит ему в лицо. Впереди виднелась поляна, куда, должно быть, направлялась Эви. Вот он, его шанс ее обогнать!

Когда они вырвались из чащи, он снова пришпорил Брута. Топот копыт громом отдавался в роще. Она по-прежнему была впереди, но, если дать ему немного времени, он ее обгонит.

И тут раздался странный треск.

Еще не успев осознать, что он означает, Бенедикт натянул поводья и спрыгнул на мягкую, поросшую травой землю. Но тут же потерял равновесие и упал. Правда, успел свернуться в клубок, покатился по траве, вскочил и принял оборонительную позицию.

И только через несколько секунд сообразил, что случилось.

Ад и проклятие! Да это выстрел.

Он с отчаянием проиграл в мозгу сцену, происходившую несколькими минутами раньше. О Боже, Эви!

Во время выстрела Эпона, находившаяся в нескольких ярдах, испугалась и сбросила Эви. Он вспомнил, как она летела вниз, исчезнув в высокой траве поляны.

Пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо!

Бенедикт с грубым ругательством метнулся туда, где она упала, одновременно оглядывая местность и пытаясь найти невидимого врага. Сердце колотилось невыносимо быстро. Должно быть, пуля пролетела с расстояния не менее сотни ярдов, а то и двух. Стрелок, должно быть, воспользовался винтовкой Бейкера, чтобы иметь довольно времени для исчезновения.

Бенедикт мчался, не помня себя. Страх подгонял его, лишая всякой осторожности. Он, сам того не сознавая, вспомнил, чему его учили, и действовал, основываясь исключительно на интуиции. Пригнулся к земле, так что почти не был виден за травой и кустами. И наконец в нескольких ярдах впереди увидел синюю амазонку Эви.

Господи Боже! Она не шевелилась!

Ужас клещами сжал его грудь, выдавил из легких воздух. Бенедикт метнулся к ней, тревожно оглядываясь, пытаясь обнаружить прятавшегося врага. Неужели это Рено выследил его? Да разве такое возможно? Это он во всем виноват! Эви тут совершенно ни при чем, разве что доверилась ему настолько, чтобы устроить скачку. Но враг избрал жертвой Бенедикта.

Страх сжимал его сердце, если она мертва, значит, это он с таким же успехом мог бы сам спустить чертов курок!

Бенедикт бросился на колени рядом с неподвижным телом Эви и неглубоко ушел в мокрую землю. Он сразу увидел, что ее рука согнута под неестественным углом. В животе Бенедикта все перевернулось. Если она вывихнула или сломала плечо, трудно сказать, какие еще повреждения получила при падении.

Затаив дыхание, Бенедикт прижал пальцы к воротнику ее жакета в попытке нащупать пульс. Огромное облегчение, подобного которому он еще не испытывал, обрушилось на него. Несколько секунд он глубоко дышал, пытаясь замедлить стук собственного сердца и прийти в себя.

Он отнял руку и застыл.

С пальцев капала кровь.

Глава 20

«Почему вы не пишете, Хастингс? Или слишком заняты перед окончанием школы?»

Из писем Эви Хастингсу

Эви попыталась пробиться сквозь окутавший ее туман непонимания. Она слышала мужской голос, взволнованный и напряженный, пытавшийся привести ее в себя, но была совершенно бессильна ответить. Вспышка боли обожгла предплечье, и она невольно ахнула.

– Эви! Ты слышишь меня? Куда тебя ранило?

Боль заглушила его голос, звучавший словно под толщей воды. Плечо горело, и жар распространялся вниз по руке и по груди. Она пожалела, что туман ушел. Его густое покрывало милосердно защищало ее от поднимавшихся волн боли.

Что с ней случилось? Она помнила, как летела на Эпоне, но дальше… ничего. Господи Боже. У нее болит все. И почему ей так мокро и холодно?

Она застонала и попыталась открыть глаза, но это оказалось невозможно, потому что требовало слишком больших усилий. Наконец левый глаз приоткрылся. Потом правый. И она попыталась разглядеть размытое лицо, склонившееся над ней.

– Эви, ты жива? – с облегчением спросил Бенедикт. – Скажи, где болит.

– Рука, ребра, голова… все, – простонала она, снова закрывая глаза и пытаясь свернуться в комочек, но это движение вызвало такую острую боль, что головокружение и тошнота набросились на нее одновременно, словно кто-то крутил ее подобно волчку. Она судорожно сглотнула, прежде чем спросить:

– Что случилось?

Бенедикт немного помолчал, прежде чем ответить.

– Кто-то выстрелил из ружья. Похоже, Эпона испугалась и сбросила тебя.

Глаза Эви снова открылись.

– Выстрелил? О нет! Эпона… не ранена?

Слой тумана, вытесненный паникой, стал еще тоньше. Она попыталась сесть и оглядеться, но Бенедикт удерживал ее на месте. Сопротивляться не было смысла: боль сопровождала каждое ее движение.

– Ради Бога, успокойся, Эви! У тебя вывихнуто плечо, и один Господь знает, что еще повреждено. Уверяю, с Эпоной все в порядке.

Он выглядел таким бледным и встревоженным. Горло стискивал страх. Одежда была облеплена грязью и листьями, волосы торчали беспорядочными прядями. За эти несколько минут он словно состарился на десять лет.

– Прости меня, Эви. Мне в голову не приходило, что такое может случиться. Как только прискачут остальные, я пущусь в погоню за ублюдком. Клянусь жизнью, он за это заплатит!

Она скрипнула зубами, пережидая новую волну боли. И когда волна улеглась, неожиданно сообразила, что он сказал не все.

– Ты считаешь, кто-то сделал это специально? Кто-то действительно стрелял в нас?

– Они стреляли не в тебя, Эви.

Эви недоуменно свела брови. Либо это несчастный случай, либо нет. Что он хотел сказать, утверждая, что целились не в нее? Но, несмотря на головокружение, она все же поняла.

– Ты? Метили в тебя? Но почему?

Боль была невыносимой, но Эви боролась с темнотой, угрожавшей застлать глаза.

Грязное лицо Бенедикта исказилось отчаянием. Он прижался лбом к ее запястью, перед тем как провести по глазам тыльной стороной ладони. Наконец он поднял на нее измученный взгляд:

– Да. Думаю, именно так. Мне бы в голову не пришло, что они начнут охоту за мной. Я понятия не имел, что меня кто-то видел.

Что он говорит? Бред какой-то… И вообще, что происходит? Ей слишком плохо, чтобы понять тонкости услышанного от Бенедикта. Она непонимающе смотрела на него, пока неподалеку не послышался стук копыт, Бенедикт оглянулся на шум и снова обратился к ней:

– Мне нужно найти его, Эви. Я все объясню, когда вернусь, но сейчас не могу позволить негодяю улизнуть.

Он поцеловал ее в лоб и встал, чтобы приветствовать всадника. Эви попыталась сосредоточиться.

– Бенедикт, подожди. Я не понимаю…

Последние слова она произносила едва слышно, потому что уже скользнула вниз, в поджидавший туман.

Бенедикт проломился через кусты и замахал руками, чтобы привлечь внимание Ричарда.

– Эви ранена, и, по-моему, левое плечо вывихнуто, – крикнул он. – Она без сознания. И я не знаю, в каком она состоянии. Позаботься о ней. Я отправляюсь в погоню за тем, кто стрелял.

Ужас на лице Ричарда было невозможно вынести. Бенедикта словно вывернули наизнанку. Друг, обычно жизнерадостный, побелел как полотно. В глазах металась паника.

– Что случилось, черт возьми? – скомандовал Ричард, натягивая поводья и неуклюже спрыгивая на землю. При этом он не отрывал взгляда от сестры. Упав рядом с ней на колени, он увидел быстро расплывавшееся пятно крови на воротнике и неестественно вывернутую руку. Ричард зажмурился, на секунду прикрыл рот рукой и сглотнул. Но тут же взял себя в руки и стал ощупывать остальные конечности, проверяя, целы ли они.

– Кто это сделал? – выдавил он. – Почему?

У Бенедикта сжалось сердце.

– Я… прости, Ричард. Думаю, стрелявший хотел убить меня. Мне в голову не приходило, что они последуют за мной.

– Кто? О ком ты толкуешь? – растерянно допытывался Ричард.

– Человек, которого я знал во Франции, решил отомстить.

Бенедикт вцепился себе в волосы.

– Не знаю, что случилось, но собираюсь выяснить, – мрачно добавил он.

Потом вскочил в седло, развернул Брута, пригнулся к шее коня и поскакал во весь опор, отчаянно боясь, что уже слишком поздно.

Как он мог сглупить? Не подумать, что Рено обязательно попытается его найти? Бенедикт готов был поставить на кон голову, что никто не видел его в Фолкстоне в ту ночь. А вместо этого поставил на кон жизнь Эви.

Господи… Такого идиота еще свет не видывал!

У него холодела кровь, когда перед его мысленным взором снова и снова представала сцена. Эви падает… ее бесчувственное тело… Ричард, увидевший искалеченную сестру.

Так чертовски глупо… а возможно, смертельно.

Но сейчас, обыскивая лес, Бенедикт обещал себе только две вещи: он немедленно уедет из дома Ричарда, чтобы не вносить хаос в мирную жизнь семьи, и второе – он найдет того, кто устроил покушение.

А потом этот человек заплатит.

Поднявшись на холм, он заметил лошадь и всадника, исчезающих в соседней роще.

Расстояние было слишком большим, чтобы различить черты. Бенедикт увидел только темную фигуру на вороном коне.

В душе вскипел гнев. В этот момент Бенедикт знал, что сделает все, лишь бы отомстить стрелку. У него почти не было оружия, кроме кинжала и спрятанного пистолета, но и то и другое хорошо только с близкого расстояния. Однако его подгоняла ярость. Он подберется как можно ближе и схватится с негодяем врукопашную. Бенедикт хотел с каждым ударом ощущать, как кулак врезается в тело противника, и наслаждаться поединком, в котором обязательно победит. Он вколотит стрелка в землю.

Бенедикт буквально перелетел поляну, но придержал коня, когда въехал в рощу. Здесь растительность была гуще, чем в охотничьих угодьях, и он был вынужден поехать еще медленнее. Пришлось нагнуться, чтобы проехать под низко нависшей веткой.

Выстрел!

Черт бы все это побрал.

Он почти ощутил ветер от пули, пролетевшей через листья той ветки, под которой только что проехал. Испугавшийся Брут нервно заплясал. На этот раз выстрел произвели с куда более близкого расстояния, и Бенедикт был уверен, что пуля прилетела спереди и справа. Выругавшись, он спрыгнул на землю и наскоро привязал поводья к ближайшему дереву. Погладил Брута, жалея, что слишком нуждается в лошади, чтобы позволить избежать опасности.

Согнувшись, он наполовину бежал, наполовину крался в направлении выстрела, радуясь, что грязь покрывает всю одежду.

Выстрел!

Бенедикт быстро наклонил голову, когда пуля зарылась в землю в нескольких футах от него, подняв фонтанчик грязи и сухих листьев. Несмотря на грозившую опасность, он не замедлил бег. Где-то впереди зашуршали кусты, и он прислушался к звукам.

И вдруг увидел человека, неясный силуэт труса, пытавшегося вскочить на коня. К седлу было приторочено ружье. Наконец Бенедикт отчетливо узрел профиль врага и мгновенно узнал его.

Нед Барни, пропади он пропадом.

Пусть небеса обрушатся на него, но на этот раз ублюдку несдобровать! Барни удастся снова сбежать, если Бенедикт потеряет драгоценные минуты, пока будет садиться на Брута. И тогда у Барни будет шанс скрыться… Будь проклят Бенедикт, если это допустит! Негодяй пока еще не знает, что расскажет Бенедикту все, что тот хочет знать! Ублюдку точно не поздоровится!

Оставив все попытки скрыться, Бенедикт выскочил из кустов, как раз когда Барни развернул коня и ударил каблуками по бокам животного. Бенедикт отметил неловкость его движений, понял, что с левой ногой Барни что-то неладно, и, едва лошадь тронулась, подскочил ближе и схватился за грязный кожаный сапог. Бенедикта тащило по земле. Но он старался не попасть под ноги коня и при этом постоянно выкручивал ногу Неда. Он скорее умрет, чем отпустит его!

Бенедикт пытался цепляться носками сапог за усыпанную листьями скользкую землю, но его тащило вперед, как тряпичную куклу, пока не ударило бедром о древесный ствол. И без того разорванная штанина повисла лохмотьями, а нога покрылась царапинами. Но он ничего не замечал, всем своим существом сосредоточившись на попытке стащить Барни с коня. Барни вопил от боли, но Бенедикт буквально впился пальцами в его ногу, стараясь еще больше повредить больное колено. Барни пришлось одной рукой цепляться за шею лошади. Свободной рукой он бил по плечам и голове Бенедикта, но получалось плохо, поскольку он боялся упасть. Бенедикт не обращал внимания на удары, продолжая стаскивать врага с седла.

– Отпусти, чертов ублюдок! – прохрипел Барни, что только усилило решимость Бенедикта: очень уж это походило на предсмертный вопль антилопы в когтях хищника.

Наконец Бенедикт из последних сил выкрутил ногу противника, и тот заорал еще громче. Выгнул спину, с ревом откинул голову и схватился за ногу. Бенедикт продолжал держаться, пока лошадь с угрожающей скоростью мчалась по лесу, таща его по грязи и листьям, устилавшим траву. Очередная ветка сильно хлестнула Барни по шее, и противники покатились по земле.

Бенедикт, оглушенный ударом, лежал, тщетно стараясь отдышаться. Из глаз сыпались искры. Лошадь ускакала, и от внезапной тишины звенело в ушах. Тело непроизвольно извивалось, рот приоткрылся, а легкие словно парализовало. Наконец он немного пришел в себя и понял, что не должен дать Барни взять верх. Слишком высоки ставки.

Бенедикт встал на колени, защищая голову поднятыми кулаками. Его взгляд упал на Барни, лежавшего лицом вниз. Он сразу понял, что Барни недвижим.

– Вставай, трус! – крикнул Бенедикт, презрительно выплевывая слова, кипевшие внутри.

Барни по-прежнему не двигался. Бенедикт, все еще тяжело дыша, присел на корточки и с подозрением пригляделся к Барни. Что, если убийца пытается его одурачить, готовый наброситься на врага, как только тот расслабится?!

Наконец он попытался прощупать пульс Барни. И смог различить поверхностное дыхание. Но правая рука негодяя была согнута под неестественным углом. Будь он в сознании, наверняка орал бы от боли.

Бенедикт подобрался совсем близко, осторожно взял Барни за плечо и перевернул. Один взгляд на фиолетовую шею врага – и он невольно сжался. Похоже, тот на некоторое время обездвижен, но, судя по тому, что дышал, наверняка повреждения не опасны для жизни. Очевидно, дыхательное горло не было затронуто, а это уже что-то.

Впрочем, ублюдок получил по заслугам!

Бенедикт, подбоченившись, решал, что делать с пленником. Можно его связать, но он и так не сбежит. Нет, лучше оставить его на месте и привести лошадей. Вывернутое колено, сломанная рука и поврежденное дыхательное горло. Вряд ли Барни уйдет слишком далеко, даже если очнется.

Барни еще не пришел в себя, когда Бенедикт вернулся с лошадьми. Теперь нужно взвалить Барни на коня и доставить в Хартфорд-Холл, хотя ему меньше всего на свете хотелось этим заниматься. Там Барни осмотрит доктор, но Бенедикт еще не решил, будет это до или после допроса.

Ричарду и его родным необходимо знать, что негодяй пойман. И кроме того, Бенедикт не сомневался, что маркиз – еще и местный судья. Он не мог дождаться встречи с лордом Гренвиллом.

Он бесцеремонно взвалил Барни в седло и тщательно привязал. Вскочил на Брута и направился к дому.

– Как ты нашел меня, Барни? – с брезгливым взглядом на врага прошептал Бенедикт.

Впрочем, какая разница? Это по его, и только его, вине злодей появился в округе.

К нему мчались два всадника. Бенедикт узнал в одном Джаспера, того конюха, который сопровождал на прогулке его и Эви. Он сжал зубы и выпрямился. Пора пожинать плоды.

Глава 21

«Умоляю, простите меня. Хотелось бы объяснить, почему я перестал писать, но не могу. Пожалуйста, просто поверьте мне».

Из письма Хастингса Эви, написанного, но сожженного перед отправкой

Когда Эви снова пришла в себя, обстановка значительно изменилась. Куда-то девались мокрая от крови амазонка, мягкая грязь и бодрящий весенний воздух. Она лежала в своей кровати, одетая в мягкую батистовую сорочку. Тишину в комнате нарушал только треск огня, зажженного без особой необходимости.

Боже, как ей жарко!

И почему здесь горит огонь?

Пот увлажнил ее кожу, и она неловко заерзала, пытаясь найти на простынях местечко попрохладнее. Но боль мгновенно рванула плечо. Она ахнула и застыла.

– Эви! Не крутись, дорогая. Как ты себя чувствуешь?

Голос матери был напряженным, боязливым и необычно хриплым. Холодная рука тронула щеку Эви. Та прижалась к материнской ладони и открыла глаза.

– Господи, как мне жарко!

Голос Эви сорвался. Во рту было сухо, как в пустыне. Мать, словно прочитав ее мысли, поднесла к губам Эви стакан с водой, и та жадно его осушила. Вкуснее она в жизни ничего не пила. Облизав губы, она оценила свое состояние, прежде чем заметить:

– Отвратительно. Абсолютно отвратительно.

Мать слегка улыбнулась, хотя глаза оставались измученными.

– Да, я так и подозревала. Полагаю, в падении с лошади нет ничего приятного.

– Значит, все так плохо? – простонала Эви.

Мама погладила ее по руке и вздохнула:

– Тебе повезло, если можно так выразиться. Рука вывихнута, но доктор ее вправил и считает, что все скоро заживет. На ребрах – огромный синяк, но доктор уверен, что переломов нет. На голове – шишка от удара о землю. Весьма неприятный порез на шее и царапины поменьше на лице. Еще несколько синяков, но они, конечно, пройдут.

И это все?

Мама покачала головой:

– Поэтому я и не хотела отпускать тебя на охоту. Знаю-знаю, – подняла она руки, когда Эви открыла рот, чтобы возразить. – Но я должна была сказать это.

– Обстоятельства были не вполне обычными. Это могло случиться и на пешей прогулке.

В самом деле, как часто в тебя стреляют? Вряд ли охота стала причиной ее увечий.

Но тут ее посетила неожиданная мысль. Эви поспешно села, игнорируя приступ боли, обжегшей горячими угольями.

– Бенедикт! Он в безопасности?

Пелена тумана стала окутывать ее снова. Желудок горел от ужаса при воспоминании о пепельно-сером лице и серьезных, сожалеющих глазах.

Что он сделал?

– Ляг, Эви, – немедленно приструнила мать. – Ради Бога, неужели доктор зря столько трудился?

Эви легла, но продолжала настаивать:

– Бенедикт, мама? Что случилось после того, как я… э… снова потеряла сознание?

Мать поджала губы:

– Пожалуй, позову я Ричарда. Он хочет узнать, что с тобой, и лучше представляет, как ответить на твои вопросы. – Прежде чем уйти, она поцеловала Эви в лоб, сжала здоровую руку и прошептала: – Боже, как ты нас всех перепугала. Пожалуйста, не перенапрягайся!

С этими словами она грациозно поднялась с постели и направилась к порогу.

Как только за ней закрылась дверь, Эви заволновалась. Вернулся ли Бенедикт? Нашел ли он человека, который в них стрелял? Во что он их втянул? Что сделал, чтобы вызвать такую яростную реакцию?

Она ничего не понимала.

Кто-то действительно в них стрелял.

Эви неверяще покачала головой. Она в жизни не предполагала, что охота закончится таким образом.

Наконец она со вздохом решила оглядеть свои раны и откинула одеяла правой рукой. Теперь ей стало гораздо прохладнее. Непонятно, почему в комнате больного или раненого всегда разжигают камин? Можно подумать, что чем больше потеешь, тем скорее пройдет боль в вывихнутом плече.

Сначала она оглядела фиолетовые синяки, украшавшие руку. Зрелище было воистину ужасным. И, судя по тому, как болело все, что могло болеть, ее тело в таком же состоянии, если не хуже. Она скосила глаза, пытаясь рассмотреть больное плечо, но ничего не увидела, разве только что пращевидная повязка не давала руке опуститься.

Что же, прекрасный аксессуар для бального платья.

В дверь постучали, и не успела она ответить, как в комнату ворвался брат.

– О Господи, Эви, как ты себя чувствуешь?

Он нерешительно присел на край кровати и коснулся ее руки так, словно боялся причинить боль.

– Все хорошо, Ричард, честное слово.

«Пока я не двигаюсь», – мысленно добавила она.

– Пожалуйста, скажи, что случилось? Бенедикт поймал злодея? И кстати, о Бенедикте… – Прищурившись, она яростно прошипела: – Или если я скажу «Хастингс», ты объяснишь, что происходит, во имя Господа Бога?

Ричард поморщился от неожиданной грубости.

– Откуда ты узнала? Не важно… не имеет значения. Эви, – начал он, но остановился и, громко выдохнув, закрыл глаза ладонями, прежде чем снова встретить ее взгляд.

– Я не совсем понимаю, что происходит. Бенедикт не вернулся.

Она взволнованно дернулась, но он поднял руку:

– Уверен, что он сможет позаботиться о себе, так что не тревожься о нем. Мне доложат, как только увидят его лошадь. Нам нужно многое… обсудить.

Эви показалось, что ее с размаху ударили в живот. Если он вернется? Но он обещал вернуться. Не может же он просто так покинуть ее…

Но почему? Что она знает об этом человеке? Если на то пошло, он мог оказаться проклятым пиратом!

Брат и сестра молчали. Ричард, похоже, беспокоился все сильнее.

– Господь мне свидетель, я в жизни не предполагал, что помощь старому другу может повредить кому-то из моей семьи! Я даже не знаю, что происходит! Он только сказал, что человек, которого знал во Франции, решил ему отомстить.

– Франция?

Голос Эви показался пронзительным даже ей самой.

– Когда он вообще был во Франции?

Сердце ее упало. В желудке появилось противное тошнотворное ощущение. Она доверилась Бенедикту. Между ними было… почти все. Неужели она в нем ошиблась?!

Лицо Ричарда залила тусклая краска.

– Он много лет жил в Европе. И очевидно, только что вернулся. Сказал, что хочет убраться подальше от большого города и пожить немного в покое и тишине. Никогда не прощу себе то, что позволил ему приехать в Хартфорд-Холл!

Она прерывисто вздохнула, пытаясь осознать только что услышанное. Он жил в Европе. Во имя Господа, у него были враги. Чего еще она не знает о нем?

Ричард подался вперед и сжал ее здоровую руку.

– Не знаю, что произошло. Не знаю, как его нашли или почему вообще потрудились его искать. Черт, я даже не знаю, кто эти «они»! С той минуты, когда я нашел вас, у меня в голове вертится только все это, и кусочки головоломки никак не складываются!

Он вскочил и стал беспокойно вышагивать по комнате. Эви ужасно хотелось отбросить одеяло и бродить вместе с ним.

А ведь после многолетней переписки она думала, что так хорошо знает Хастингса! Согласилась с его причинами скрывать настоящее имя и поверила, когда он сказал, что это для ее же защиты. Но что, если он хотел защитить себя? Что, если все время скрывался от неких злоумышленников?

Она решила, что влюбляется в мужчину своей мечты, но он существовал только в ее воображении. Эви прижала ладонь к глазам. Да, она поверила. Поверила его лжи. Каждому слову, исходившему из уст этого мошенника.

Почему? Почему он так поступил с ней после того, что было между ними?

Выступившие на глазах слезы удивили ее. Эви никогда не была плаксой.

Она сердито смахнула их и попыталась глубоко вдохнуть. Какой же дурочкой она была! Как глупо было думать, что Хастингс питает к ней какие-то чувства, когда он с самого начала нагло врал.

Какой же глупой она ему казалась!

– Уходи, Ричард. Я хочу побыть одна, если не возражаешь.

Она снова смахнула слезы.

– Эви… – начал Ричард.

– Нет! Ричард, сейчас мне не хочется видеть твое лицо.

Он выглядел таким убитым, что она добавила:

– Возможно, позже, но сейчас я хочу, чтобы ты ушел.

Правда, она не рассказывала ему о предательстве Хастингса, так что Ричард не знал, как глубоко ранил ее, когда привез этого человека в их дом.

– Если ты этого хочешь…

Он осекся, дав ей возможность запротестовать, но когда Эви промолчала, продолжая смотреть на него с обидой и гневом, медленно поднялся и побрел к двери. Оглянулся и грустно пробормотал:

– И еще одно: папа предположил, что в тебя стрелял браконьер. Пожалуйста, не разубеждай его. Им всем будет легче, если все окажется так просто. И… честно говоря, я не вынесу, если они узнают правду.

Эви ответила мятежным взглядом, но все же резко кивнула. Ричард в знак благодарности наклонил голову и удалился, закрыв за собой дверь.

Эви уронила на подушку внезапно отяжелевшую голову.

Жаль, что она не рассказала отцу о Хастингсе в тот же момент, как узнала правду. Если бы только она ворвалась в столовую, ткнула в него пальцем и объявила самозванцем, по крайней мере его ждало бы достойное наказание!

Эви прижала ладони к глазам. Она больше не будет плакать по нему. Он того не стоит. Да и какой смысл? Он уже причинил зло ее семье, и она больше не хочет его видеть. Не хочет никогда слышать его имя или все другие, которыми он решит назваться.

Что касается ее, он может убираться прочь и никогда не возвращаться.

Если бы только она могла убедить в этом свое чертово сердце…

Бенедикт, его пленник и один из конюхов Гренвилла молча ехали по направлению к поместью. Второй конюх поскакал вперед, чтобы сообщить о поимке преступника. Когда они приблизились к конюшне, старший конюх Данли вышел их встречать. Лицо его было серьезным и осунувшимся.

Бенедикт быстро спешился и отдал ему поводья.

– Пожалуйста, немедленно пошлите за лордом Рейли. Мне нужно как можно скорее поговорить с ним.

Данли коротко кивнул:

– Я сообщил о вашем возвращении в тот момент, как увидел Брута.

Он нерешительно глянул на человека, лежавшего поперек седла незнакомой лошади.

– Я позабочусь о нашем госте, Данли. Спасибо за то, что приглядите за Брутом.

Бенедикт подождал ухода Данли, прежде чем отвязать Барни и швырнуть его на землю. Барни застонал и заворочался.

В доме хлопнула дверь. Подняв глаза, Бенедикт увидел широко шагавшего, так и не переодевшегося после охоты, взбешенного Ричарда. Красная куртка куда-то исчезла, воротник испорченной рубашки был распахнут, рукава закатаны. Судя по взъерошенным волосам, он то и дело запускал в них руки, как всегда, когда бывал расстроен или встревожен.

Хотя гнев друга был ожидаем и вполне заслужен, нервы Бенедикта оказались настолько натянуты, что он бессознательно отступил.

– Ричард, пожалуйста, скажи, как там Эви…

Он не успел договорить. Ричард ринулся вперед и ударил Бенедикта в челюсть. Тот отлетел назад и приземлился на гравий. Барни повалился сверху и едва не вышиб из него дух. И снова застонал, вероятно, от боли.

Ричард стоял над Бенедиктом, сжимая и разжимая кулаки. Грудь его вздымалась.

– Как ты посмел вернуться в этот дом? Как посмел спросить о моей сестре, словно не по твоей вине она едва не погибла! Оставь этого спятившего ублюдка и проваливай!

Бенедикт сидел в потрясенном молчании, потрясенный взрывом друга. За все годы их знакомства Ричард ни разу не ударил человека, если не считать боксерского ринга.

Настороженно глядя на Ричарда, он столкнул с колен Барни и встал.

– Ричард, я…

Но Ричард ничего не желал слышать.

– Мне твои извинения ни к чему. И я больше не желаю тебя видеть, это понятно?

Он был так разъярен, что на шее даже проступили вены. Руки по-прежнему были сжаты в кулаки.

Осуждение в его глазах заставило Бенедикта поежиться. Как избавиться от давящего стыда? Нужно заставить Ричарда понять, почему он приехал сюда, почему вынужден скрываться, пока не сообразит, что делать дальше.

Но как поступить сейчас? Повернуться и уехать, чего явно желал его друг? Но ведь Ричард не заслуживает лжи.

Пора рассказать все, как бы кошмарно это ни звучало.

Расставив ноги и готовясь к очередному нападению, Бенедикт спокойно заметил:

– Я никуда не уеду, пока ты не узнаешь всей правды.

– Правды? Весьма остроумно, особенно потому, что исходит от тебя. Но сейчас у тебя нет прав. Никаких! – воскликнул Ричард, яростно рассекая ладонью воздух.

Бенедикт поднял руки ладонями вверх, пытаясь его успокоить.

– Я заслуживаю всю ту ненависть, которую ты сейчас ко мне питаешь, но ты должен точно знать, почему я приехал сюда. Ты и Эви.

При упоминании об Эви ноздри Ричарда гневно раздулись.

– Не тебе рассуждать о том, кто чего заслуживает. Давай поговорим о том, чего заслуживаешь ты, Бенедикт. Поговорим о той лжи, которую ты наговорил мне, о предательстве дружбы или не знаю, о чем еще…

Он брезгливо оглядел валявшегося без памяти Барни.

– Как насчет маньяка-убийцы, которого ты привез в мой дом?!

– Не стану отрицать твоих обвинений, Ричард. Если хочешь, мы поговорим о том, чего я заслуживаю. Но только после того, как я скажу тебе, что случилось до этого момента. Всего пять минут, Ричард, и можешь делать со мной все, что хочешь, вплоть до того, чтобы выгнать меня из дома и никогда больше не видеть.

Ричард молча смотрел на него. Приняв молчание за согласие, Бенедикт глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и бесстрастно попросил:

– Давай оттащим его туда, где за ним приглядят, и я все объясню. А дальше сам решай.

У него хватило ума не называть настоящего имени Барни. Сначала нужно поговорить с Ричардом.

Тот коротко кивнул и зашагал к конюшне, предоставив Бенедикту подхватить Барни и последовать за ним. Бенедикт ощутил, как его благородство и честь рассыпаются в пыль, но наклонился, поднял Барни, взвалил на плечо и пошел за Ричардом.

У него остался единственный шанс все исправить.

Глава 22

«Меня огорчает ваше нежелание писать. Если я чем-то оскорбила вас, вы должны как следует меня отчитать. Но я не вынесу молчаливого укора».

Из писем Эви Хастингсу

Внимание Эви привлекли громкие голоса. Хотя она привыкла к раздававшемуся время от времени женскому визгу или даже ссорам, слышать гневные мужские крики было вещью совершенно необычной.

Бенедикт. Он, должно быть, вернулся.

Она попыталась подавить нахлынувшие эмоции… и даже отказывалась назвать терзавшие ее чувства, но решительно взяла себя в руки, зная, что должна оставаться в постели по крайней мере несколько дней. С ее стороны будет верхом глупости подняться сейчас, особенно когда рядом нет никого, чтобы помочь ей. У матери удар приключится, узнай она, что Эви ослушалась приказаний доктора.

Но вопли продолжались, и Эви умирала от желания понять, какого дьявола здесь происходит.

Решив, что встать с постели предпочтительнее, чем умереть от любопытства, и от души надеясь, что мать находится в другой половине дома, она мысленно приготовилась к путешествию через всю комнату к окну. Пара глубоких вдохов и истовая молитва за благополучный исход… Она осторожно откинула одеяло, стараясь не потревожить больную руку и не делать резких движений, и медленно села. Голова сразу закружилась, но Эви сидела неподвижно, пока комната не перестала вращаться. Возможно, доктор прав, и ей следует день-другой оставаться в постели. Она обреченно вздохнула. Любопытство временами не доводило ее до добра, но она была достаточно честна, чтобы признать: это именно такой случай, тем более что она знала только одного человека, способного затеять этот скандал.

Дождавшись, пока ей станет лучше, она схватилась за кроватный столбик и поднялась. И снова волна головокружения одолела ее, и она прижалась щекой к прохладному дереву, дожидаясь, пока сможет обрести равновесие. Возможно, встать с постели, тащиться к окну и подслушивать все, что происходит во дворе, – не самая лучшая мысль.

Но она уже решила.

Потому что взбешена.

Потому что сгорает от любопытства. Как всегда.

Наконец она почувствовала, что способна оторваться от столбика и доковылять до окна. С величайшим трудом она достигла своей цели, облегченно вздохнув, уселась на сиденье-подоконник. Здесь было куда прохладнее, чем в постели, и Эви наслаждалась свежим воздухом, обдувавшим разгоряченное тело. Она постаралась расслабиться и не сразу поняла, что крики стихли.

Эви поспешно откинула шторы и посмотрела вниз. И тут же заметила троих: один лежал на земле, а Ричард и Бенедикт стояли лицом к лицу, напряженные, почти готовые к драке.

Значит, он действительно вернулся.

В душе причудливо смешались гнев и облегчение. Как ни сильно она презирала его, но все же не желала ему смерти. Пусть Ричард его покалечит, но убить? Это уже слишком.

Должно быть, она испытывала… чувства к Бенедикту, непрошеные чувства, но эти чувства были смертельно ранены одним выстрелом. И они никогда бы не появились, знай она, кто он на самом деле.

Эви оглядела свои повязки и вздрогнула. Не хочется думать, что случилось бы, если бы выстрел оказался более метким.

Честно говоря, помимо того, что в нее стреляли, больше всего пугало сознание уязвимости родных. На ее месте легко мог бы оказаться отец или брат. А мать и сестры, ожидавшие у пруда? Беатрис рисовала в сторонке, пока близняшки делали ожерелья из головок клевера. А мама… мама, читавшая в беседке и спокойно ожидавшая возвращения мужа и старших детей… Они такие беззащитные! Иным словом их не опишешь.

Изменится ли ее беспечная семейка после такого испытания? Отец был взбешен и страшно разволновался. И немедленно послал в погоню всех слуг. Но Бенедикт намного их обогнал. Когда отец пришел повидать ее перед тем, как вернуться в конюшню и ждать известий, его лицо было бледным и осунувшимся. Мать тоже тревожилась, и Эви никогда еще не видела брата в таком состоянии. Интересно, что с девочками? Мама пока не хотела переутомлять Эви их посещением.

Она всмотрелась в мужчин, пытаясь разглядеть выражение лиц, но мешало стекло, искажавшее черты. Однако она не смела открыть окно и обнаружить свое присутствие. Вдруг Ричард повернулся и зашагал к конюшне. Бенедикт поднял третьего и последовал за Ричардом. Все трое исчезли в распахнутых дверях строения. Бедной Эви отчаянно хотелось услышать их разговор, но, видимо, не суждено…

Изнемогая от усталости, она легла на подушки скамьи. Боль немного утихла, но тело продолжало ныть.

Действительно ли ей интересно все, что происходит между этой троицей? Да и какое это имеет значение? Все самое плохое уже произошло, случилось непоправимое, и ничего уже не поделать.

Веки вдруг стали невыносимо тяжелыми, и, хотя сердце Эви разрывалось, она задремала.

Бенедикт был счастлив, хотя бы по той причине, что доктор еще не уехал из дома. Его тревожило, что Барни так и не пришел в сознание, хотя Бенедикту очень нужно его допросить. Но что всего важнее, ему стало легче на душе от сознания, что доктор уже осмотрел Эви. Слава Богу, что он так быстро приехал. Бенедикт закрыл дверь кладовой, служившей одновременно тюрьмой и смотровым кабинетом. Ричард, который молчал с той минуты, как вошел в здание, направился в сад. Бенедикт шел сзади, в нескольких шагах, не желая раздражать друга.

Напряжение горячим камнем улеглось в животе Бенедикта. Что он может сказать? Как облечет в слова момент, изменивший всю его жизнь? Он даже не знал, с чего начать.

По некой жестокой иронии оказалось, что Ричард выбрал ту же скамью, на которой прошлой ночью сидели Бенедикт и Эви. Только вместо луны на небе светило солнце, лучи которого отражались от белого камня. Прошлой ночью скамья казалась желанным убежищем. Но сегодня Бенедикт увидел, что она стоит на открытом месте.

Ему пришлось заставить себя выбросить из головы вчерашний вечер и сосредоточиться на предстоящей беседе. Мгновенные образы смеющейся, затаившей дыхание, грустной Эви, ее огромных, выразительных голубых глаз, когда он растирал ей руки, продолжали осаждать его. Он почти чувствовал губами ее губы и даже закрыл глаза от болезненного наслаждения.

И поэтому вынудил себя вспомнить, какой видел ее в последний раз. Бесчувственной. На лесной траве, бледной. Покалеченной…

И это помогло ему прийти в себя. Теперь он был готов описать кошмар, свидетелем которого стал в Фолкстоне. Встав напротив Ричарда, он расправил плечи. Друг устремил на него враждебный взгляд, но промолчал.

– Та ночь, когда я пришел к тебе, последовала за худшим испытанием в моей жизни.

Закрыв глаза, он начал с того дня, как окончил школу. И ничего не скрывал.

– Ты – чертов секретный агент!

Бенедикт даже растерялся от неожиданного взрыва. Погруженный в рассказ, он почти забыл, что его слушают. Моргнув, он сосредоточился на старом друге. Тот раскраснелся. Глаза были налиты кровью. Бенедикт поморщился. Сейчас его терзали угрызения совести за свой многолетний обман.

– Прости, что не сказал тебе. Если от этого тебе станет легче, уверяю, что никому вообще не говорил. Ни родственникам. Ни друзьям. Ни слугам.

– Я даже не знаю, кто ты!

Ричард вскочил со скамьи и принялся метаться, по привычке ероша волосы.

– Господи, Эви с самого начала была права. Она предполагала, что в твоем неожиданном появлении есть что-то подозрительное. Эви предупреждала меня, но каким же я был идиотом! Отмахнулся от нее и даже посмеялся над ее теориями. А теперь она лежит в постели, раненая, изувеченная, изнемогая от боли.

Его голос дрогнул. Бенедикт понял, как потряс друга случай с сестрой. Но это было ничто по сравнению с теми мучениями, которые испытывал он. Такого ужаса он в жизни не знал.

Бенедикт бессознательно шагнул вперед, чтобы утешить его, но Ричард предостерегающе вытянул руку:

– Нет. Не подходи ко мне! Ты разыгрываешь шпиона на службе у правительства. И заодно дурачишь тех, кто любит тебя. Ты лгал мне. Ты лгал мне бог знает сколько лет!

– Ричард, – начал Бенедикт, но тот оборвал его:

– Нет! Я понял, куда ты клонишь. Твоя чертова профессия привела к какой-то катастрофе. И из-за собственных ошибок ты втянул в неприятности свою семью, а теперь и мою. Я не…

– Совершенно верно, Ричард, – громко перебил Бенедикт и с облегчением увидел, что Ричард замолчал, хотя продолжал бросать на него убийственные взгляды. – Пойми, Ричард, дело не в моей профессии. Именно это я пытался тебе объяснить. Пожалуйста, дай мне закончить. А потом я уйду и больше никогда не переступлю твоего порога, если ты этого хочешь.

Он взглядом умолял Ричарда выслушать его. Тот вскинул левую бровь, вероятно, разрешая Ричарду продолжать. Бенедикт облегченно прикрыл глаза и велел себе ничего не утаивать. На секунду он ощутил знакомую сырость, соленый запах ветра, услышал отдаленный шум прибоя. И в душе воцарилась прежняя тоска, а сердце сжалось от ужаса, как в тот момент, когда он услышал голоса в коттедже.

– Несколько лет назад мне поручили внедриться в шайку контрабандистов, действующих между Фолкстоном и Вимере. Мне это удалось, и я даже определил главарей, братьев Пьера и Жан-Люка Рено. Как-то ночью, почти год назад, я устроил ловушку, убедив их, что высокопоставленный офицер желает продать ценную и секретную информацию, но будет говорить только с главарями.

Братья Рено были близнецами, и я знал, что, куда пойдет один, там будет и другой. Когда они прибыли в Фолкстон на борту лучшего и самого быстрого судна, наши агенты были готовы и ждали. Большинство контрабандистов были пойманы, но в драке Жан-Люк набросился на меня, и я был вынужден его убить. Пьеру удалось сбежать, к величайшей досаде моего начальства.

Бенедикт осмелился взглянуть на Ричарда, но ничего не смог прочитать на его каменном лице. Бенедикт покачал головой.

Несколько месяцев я ничего о нем не слышал и предположил, что он зарылся в какую-нибудь крысиную нору во Франции. Но на прошлой неделе получил информацию от одного из агентов, что Рено вернулся в Англию и собирает новую шайку.

После того, что случилось в прошлый раз, я не рискнул идти к начальству, пока не уверюсь, что сведения верны. Поэтому на следующее утро, еще до рассвета, я выехал туда, где он предположительно остановился, и все расследовал. Агент оказался прав. Я слышал, как Рено беседует с другим человеком о ближайшем поступлении груза.

Он замолчал, заново переживая то, что узнал. Но Ричард вернул его к действительности.

– И в чем дело? Ты наткнулся на Рено, сбежал и привел его сюда?

Бенедикт выдержал его взгляд и снова покачал головой:

– Я уже собирался уехать и доложить обо всем, но узнал голос, от которого мгновенно похолодел.

Он попытался проглотить застрявший в горле ком. И вспомнил ответ на вопрос Рено относительно прибывающего груза.

«Уверяю, что постараюсь сделать все как можно быстрее».

– Ричард, это был Генри.

– Генри? – тупо повторил Ричард. – То есть твой брат Генри? Чертов граф Даннингтон?

Бенедикт кивнул.

– Я покинул город с тяжелым сердцем, не зная, что делать, и решил, что мне требуется время, чтобы принять решение. Я очень не хотел, чтобы меня отыскало Военное министерство или вообще кто-то, пока я точно не буду знать, что делать. До сегодняшнего дня я был уверен, что ни брат, ни Рено не знают, что я там был. Но теперь очевидно, что я ошибался.

Бенедикт опустил голову, позволяя всей ужасной правде окутать их морозной пеленой. Ричард не сказал ни слова. Не издал ни звука. Бенедикт мысленно произнес горячую молитву о том, чтобы его исповедь помогла Ричарду понять, почему он так поступил.

Наконец он поднял голову, почти боясь того, что увидит на лице Ричарда. И неожиданно увидел, как тот потрясен. Не желая подталкивать его к чему бы то ни было, он терпеливо ждал.

Ричард заговорил:

– Ад и проклятие! Не… не знаю. Да и откуда мне знать. Тебе следовало все рассказать. Мы придумали бы другой план, чтобы не ставить под удар мою семью.

С этими словами он отвернулся и снова стал ходить взад-вперед.

– Черт побери, Бенедикт! Мы могли бы уехать куда-то еще и не тащить в грязь всех, кто мне дорог. И учти, это не извиняет твоих действий. Мне жаль, что ты попал в такую ужасную ситуацию, действительно жаль, но это, повторяю, не оправдывает увечий, полученных моей сестрой, слез, пролитых матерью, и того бессилия, которое ощутил отец, когда на его дитя напали в его же поместье. Да, кстати, отец уверен, что это был браконьер. Я не собираюсь его разубеждать. Так легче и менее болезненно. Я дам ему знать, что мы сами уладим это дело.

Бенедикт был более чем счастлив предоставить Ричарду убедить семью. И хотя сомневался, но все же надеялся, что Эви не узнает всей меры его обмана. Его голова разрывалась при мысли о том, что она его ненавидит.

Он коротко кивнул, не готовый сорваться с так называемого крючка.

– Я знаю: то, что случилось, ни в коем случае не оправдывает моей нечестности по отношению к тебе и твоей семье, но хотел, чтобы ты знал о происходящем в моей жизни и причины, по которым я обратился к тебе за помощью, хотя и не был откровенен. Но это был мой брат. Я никак не мог прийти в себя.

Ричард медленно шагнул к нему. Бенедикт не знал, о чем он думает. Ричард просто выглядел… сломленным.

Боже, Бенедикт чувствовал себя невыносимо. Жаль, что нет способа исправить все, что случилось.

– Я глубоко, глубоко сожалею о своих действиях. Прости, что привел в исполнение идиотский план, придуманный в последний момент. Надеюсь, ты поверишь, что если бы я имел малейшее представление о том, что произойдет, что вам может грозить хоть какая-то опасность, то никогда, никогда бы здесь не появился.

Он снова увидел бесчувственную, съежившуюся фигурку Эви, лежавшую на земле. Картина причиняла ему физическую боль. Он прижал ладонь сначала к груди, а потом к голове в тщетной попытке облегчить ее. Как он хотел пойти к ней. Увидеть, что она пришла в себя. Все, о чем он мечтал, – видеть ее здоровой и полной жизни, как в ту ночь, когда они сидели на скамье при лунном свете.

Миллион лет тому назад.

– Что ты намерен делать сейчас?

Ричард устало бросился на скамью, оперся локтем о колено и положил подбородок на ладонь.

– Мне нужно покончить с этим. Ничего другого не остается. Я смирился с тем, что мой брат – изменник. Нужно найти его и арестовать. Я по-прежнему офицер короны, и мой долг – обличать государственных изменников.

Ричард от неожиданности растерялся:

– Арестовать? За государственную измену? Но ты погубишь свою семью! Титул отберут, и ты и твои родственники больше никогда не посмеете появиться в приличном обществе!

Вот она, истинная причина, по которой он так долго пытался примириться с тем, что предстоит сделать.

Он видел, что Ричард тоже это понял. Но Бенедикт уже все продумал. Арест Генри будет смертным приговором семье. Титул, земли, доход и всякое уважение, которого требовала семья, растворятся, как сахар в кипятке.

Но он не лицемер. Если брат замешан в чем-то незаконном, он не может относиться к нему иначе, чем к любому другому преступнику, которого привел в суд за все эти годы.

Плохо только, что он не уехал до чертовой охоты.

Гнев вспыхнул снова, и Бенедикт едва сдержался, чтобы не всадить кулак в ближайший неодушевленный предмет. А особенно сильно он хотел отделать того бесчувственного мерзавца, который развязал войну в Хартфорд-Холле. Но он еще доберется до брата…

Предательство огнем жгло внутренности. Посвятив столько лет защите британских граждан и национальной безопасности, он не ожидал, что собственный брат пустит на ветер то, что ему дорого. Генри превыше всего ставил собственную выгоду. Но почему? У него уже были титул, огромные поместья, несколько домов и множество слуг. И если даже он терпел убытки, это легко могли исправить хороший управляющий и некоторая экономия. А на крайний случай имелось множество богатых наследниц, которые были бы счастливы пополнить его сундуки в обмен на титул графини.

Бенедикт представил старшего брата, усыпанного драгоценностями, модно одетого, покупавшего лучших лошадей и экипажи, наполнявшего винный погреб и шкафчики для спиртного самыми старыми и тонкими винами. И с отвращением подумал, что Генри никогда ничем не жертвовал ради блага окружающих, особенно ради бедных арендаторов его земель. Он никогда не откажется от собственного комфорта из необходимости или обязательств.

Бенедикт с мрачным лицом и сердцем, казалось, высеченным из крошившегося мрамора, посмотрел другу в глаза:

– У меня нет выхода, Ричард. Брат должен заплатить за свои преступления.

Ричард тяжело вздохнул:

– Делай, как считаешь правильным. Подожди, пока стрелявший в Эви негодяй придет в себя, и допроси его. Попроси у Данли все, что тебе понадобится. И возьми Брута. Он будет служить тебе, пока не вернешь Самсона.

Он встал и подошел к Бенедикту. Тот прочел в его лице колебания и нерешительность. Наконец Ричард откашлялся.

– Что бы я ни испытывал к тебе в этот момент, надеюсь, ты уцелеешь.

– Значит, нас уже двое, – невесело улыбнулся Бенедикт.

Глава 23

«Больше всего я сожалею о том, что не могу вас встретить, но время моего отъезда выбрано не мной. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?»

Из письма Хастингса Эви, брошенного в камин еще до того, как был написан адрес

Эви, возможно, в сотый раз за последний час смотрела на массивную, раздражающе неподвижную дверь. Почему брат не пришел к ней? Прошла целая вечность с тех пор, как Ричард и Бенедикт исчезли в конюшне, и ей не терпелось узнать, что произошло между ними.

Она то и дело вертела головой, потому что шея затекла после сна на сиденье-подоконнике. Возможно, она спала бы еще, если бы горничная не разбудила ее и, хлопоча, как мать-наседка, не помогла лечь в кровать. Эви взяла с Морган слово ничего не говорить маме и попросила позвать Ричарда.

Очень трудно было подавить желание самой найти брата, поскольку тот не собирался отвечать на ее зов.

Эви терпеливо выдохнула и попыталась сосредоточиться на книге… в который раз. Но вот уже полчаса смотрела на одну и ту же страницу и понятия не имела, что на ней напечатано.

Наконец в дверь тихо постучали. Эви отбросила книгу:

– Войдите.

В приоткрытую дверь просунулась рука Ричарда, махавшая белым платком.

– Я пришел с миром.

Несмотря на мрачный голос, его проделка заставила Эви фыркнуть.

– Заходи! – крикнула она, покачивая головой.

Он направился к кровати. Лицо было усталым и напряженным, но он умудрился растянуть губы в подобии улыбки. Подвинув стул, он сел так, что колени почти касались матраца.

– Эта повязка – новый крик моды. Думаю, многие последуют твоему примеру.

Она улыбнулась неуклюжей попытке развеселить ее.

– О да, и к тому же обрамляет лицо, не находишь?

– Да. Очень красиво.

Он слегка подался вперед.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно. Все ноет.

– Полагаю, этого следовало ожидать. Хорошо еще, что сейчас здесь не так жарко.

– Да, мне гораздо удобнее.

Воцарилось неловкое молчание. Она не знала, как спросить его о разговоре с Бенедиктом.

«Я подглядывала за вами и заметила, что вы с Бенедиктом спорили. В чем дело?»

К тому же она так злилась на брата во время последней встречи. Гнев все еще не угас, но в этот момент все перевесило любопытство. Любопытство в списке ее качеств всегда стояло на первом месте. Она слегка улыбнулась и потянулась к его руке.

– Я сама себе кажусь хромым цыпленком в клетке. Что происходит в большом мире? От Бенедикта нет известий?

Как она ни старалась, голос не звучал так небрежно, как хотелось бы. Более того, явно выдавал ее волнение.

Мышцы вокруг глаз Ричарда напряглись. Он стиснул ее руку. Все следы веселости напрочь исчезли.

– Он уехал. Нет нужды беспокоиться о нем. Сомневаюсь, что вы когда-нибудь встретитесь.

Превосходно. Идеально. Именно то, что она надеялась услышать.

Она коротко кивнула и мысленно сняла с себя всякую ответственность за этого человека. О, кого она пытается одурачить? Если эти слова она мечтала услышать, то почему разрывается сердце? Если она действительно не желает видеть его, то вряд ли при упоминании этого имени по спине прошел бы озноб.

Но если Ричард говорит правду, он не вернется.

Никогда.

Ну конечно, нет: зачем ему возвращаться? Они едва знакомы, если не считать переписки, и к тому же страшно представить, сколько неприятностей Бенедикт доставил ее семье!

Эви вспомнила об их скачке по землям поместья… о руках, сжимавших ее талию, снимавших с лошади… и задержавшихся минутой дольше, чем следовало бы. Ее пальцы зудели при мысли о том, как вчера его дыхание ласкало ее кожу… когда они сидели под звездами.

А ведь были еще и его сладостные и безумно страстные поцелуи!

Она сжала кулак и, не удержавшись, спросила:

– Куда он направляется?

Ричард немного помолчал, глядя в окно на сгущавшиеся сумерки.

– Собирается найти брата.

Эви свела брови.

– Графа? Какое отношение имеет к этому граф?

Неужели эта история с французом тоже ложь?

– Очень большое.

Ричард снова подпер ладонью подбородок.

– Все это очень сложно. Да, Бенедикт лгал нам, но он прошел через тяжкое испытание и хотел немного отдохнуть, чтобы решить, что делать дальше. Он понятия не имел, что приведет беду к нашему порогу.

Она ощутила, как из горла рвется истерический смех.

– Беду? Никакой беды. Небольшой несчастный случай, вот и все. Царапина и вывихнутое плечо. Ничего страшного!

В довершение всего слезы снова жгли глаза. Блестяще!

А ведь она гордилась своей сдержанностью! И вот теперь изводит себя из-за глупца, который перевернул ее жизнь, и к тому же дважды!

Она сглотнула слезы.

– О, малышка, не плачь! Он больше не вернется. И никогда не причинит тебе боли.

Ричард намеревался утешить ее. Но по какой-то непонятной причине она расстроилась еще сильнее. Он неуклюже погладил ее по руке.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить нечто подобное. Почему бы тебе не отдохнуть?

Эви шмыгнула носом и кивнула. Она не хотела отдыхать, но не стоит, чтобы Ричард сидел здесь и наблюдал, как она ревет, словно маленькая.

Она снова сглотнула слезы.

– Ты прав. Мне лучше отдохнуть. Спасибо за то, что пришел повидать меня. И пожалуйста, сообщай мне… обо всем.

Ричард встал, поцеловал ее в лоб и протянул свой носовой платок. Она с благодарностью приняла предложенный дар и наскоро промокнула слезы. Глядя вслед удалявшемуся брату, она сжала в кулаке квадрат тонкого полотна и велела себе перестать плакать.

Но это было легче сказать, чем сделать.

Сумерки уступили место ночи, и в воздухе похолодало. Бенедикт почти час неподвижно стоял среди деревьев, не сводя глаз с мигавшего света в одном из окон второго этажа. После отъезда из поместья он почти добрался до деревни, прежде чем неожиданно для себя повернул Брута и помчался назад. Он не смог этого сделать. Не смог уехать, не повидав ее.

После долгого, богатого событиями дня семья, похоже, рано удалилась на покой. Свет гас в одном огне за другим, и только Эви, очевидно, еще не спала. Сейчас или никогда.

Надежно привязав Брута, Бенедикт пошел к дому. При этом он постарался держаться подальше от конюшни и пригнулся пониже.

Насколько он знал, Барни был по-прежнему заключен в кладовой. На допрос ушел почти час, и Бенедикт не был особо вежлив, но зато получил требуемую информацию от едва пришедшего в себя и стонущего от боли убийцы, ставшего информатором.

То, что он узнал, было еще хуже ожидаемого. Собственный брат нанял Барни найти его. Бенедикта увидел в деревне один из людей Рено. Тот убегал в предутреннем мраке так быстро, словно его преследовали гончие ада. Боясь, что Бенедикт может все испортить, Генри послал Барни, чтобы позаботиться о Бенедикте.

Осталась ли хоть капля человечности в Генри, с которым они играли в детстве?

Если верить Барни, брат находится поблизости. Нед рассказал о встрече в пабе, которая произошла несколько дней назад. Очевидно, Генри остановился в редко посещаемом особняке, служившем охотничьим домиком в одном из его поместий, приблизительно на полпути между Хартфорд-Холлом и Лондоном. Бенедикт смутно припоминал, что его как-то привозили туда в восемь или девять лет, прежде чем отец выстроил новый домик на более богатых угодьях одного из поместий.

Бенедикт вышел из кладовой и очень удивился, увидев ожидавшего в конюшне Ричарда. Бенедикт мрачно кивнул. Ричард коротко бросил «удачи», прежде чем вернуться в дом и оставить друга наедине с его планами. Он оценил и пожелание, и невмешательство Ричарда в его дела. Вряд ли Ричард поспешит к нему на помощь после случившегося. Но Бенедикт был рад тому, что предоставлен себе. Он должен сделать это в одиночку.

И теперь он снова действует за спиной Ричарда. Черт, он просто начинает себя ненавидеть. Но ничего не поделаешь. Он должен увидеть Эви собственными глазами, убедиться, что она выздоравливает, что о ней заботятся… прежде чем идти дальше.

Приблизившись к дому, он решил проверить двери библиотеки. Осторожно повернул ручку. К его удивлению, дверь оказалась незапертой. Кто бы подумал, что удача хотя бы однажды окажется на его стороне?

Он осторожно открыл дверь и скользнул внутрь. Прокрался через дом, поднялся по лестнице и остановился перед дверью спальни напротив комнаты Ричарда.

Остановился.

Кровь билась в ушах, поэтому он вздохнул, чтобы успокоиться, поднял руку, повернул медную ручку.

Эви давно следовало бы спать, но она ворочалась в постели, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. Было поздно, и она провела кошмарный и изматывающий день. Плечо хоть и не слишком, но все же ощутимо болело, и тупая пульсация в ребрах не давала покоя. Наверное, во сне стало бы легче. Но она просто не могла успокоить мятежный разум.

Книга, которую она пыталась читать, нисколько не отвлекала и теперь лежала на постели рядом с Эви. Собственно говоря, не стоило и беспокоиться. Она так тревожилась, что мысль о том, чтобы сосредоточиться на чем-то столь банальном, как книга, казалась смехотворной.

Эви со вздохом подалась вперед, чтобы задуть свечу, но шум у двери остановил ее.

Что там?

Эви думала, что все уже спят.

С трудом приподнявшись, она недоуменно наблюдала за открывающейся дверью.

О Боже, неужели преступник сбежал? Ею овладел страх. Когда в комнату скользнула темная фигура, Эви охнула, и вошедший круто развернулся.

Бенедикт!

Она инстинктивно села, потревожив плечо, и вскрикнула от боли. Бенедикт метнулся к ней.

– Эви! – встревоженно прошептал он. – Тебе плохо?

Он сжал ее лицо, словно для него этот жест был вполне естественным. Жар его ладоней ошеломил ее, и на несколько секунд все мысли вылетели из головы. В этот момент его прикосновение утешало, радовало, дарило счастье…

Укол боли в плече, когда она подняла руку, чтобы накрыть его ладонь, был подобен ведру ледяной воды. Ее потрясение уступило место гневу. Эви дернула головой, и Бенедикт немедленно уронил руки и выпрямился.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела она. Как он смеет входить в комнату, словно это его собственность?! – Тебе не следовало приходить!

Какая наглость!

Эви схватила одеяло правой рукой и натянула до подбородка. Хорошо, что Бенедикт не ведает, как ее желудок делает сальто только потому, что Хастингс появился в ее спальне. Ей было почти больно смотреть на его измученное лицо.

– Прости, конечно, я не должен быть здесь, – прошептал Бенедикт, опускаясь на матрац. – Но я должен был увидеть тебя. Убедиться, что ты жива и здорова.

– Почти жива, и то не твоими молитвами! – фыркнула она и попыталась отодвинуться. Но было трудно сосредоточиться, когда Бенедикт сидит так близко и смотрит таким взглядом… словно она действительно ему небезразлична.

– Я знаю… что во всем виноват.

Он устало провел рукой по глазам.

– Во всем. Не стоило приезжать, но я обещал, что все объясню, и хочу сдержать слово. И еще я хотел попрощаться.

Эви вспыхнула. Так он пришел попрощаться? Успокоить совесть, прежде чем уехать навсегда? Что же, ему не повезло!

– Тебе нужно было просто уехать. Как я могла верить тебе, Бенедикт или Хастингс… или как там еще ты себя теперь называешь, черт возьми!

– Да, Эви, я знаю, что лгал тебе…

– Я тоже знаю. Просто не понимала, что ты нагромоздил горы лжи.

Он устремил на нее мрачный взгляд, и Эви попыталась проигнорировать искренность в его взгляде.

– Не могу сказать тебе, как я сожалею о том, что говорил неправду тебе и твоим родным. Невозможно выразить всю степень моего сожаления. Прости меня, Эви.

Она начала смягчаться, и это вдруг ее взбесило.

– Извинения моего плеча не вылечат. Как не сотрут страха и тревоги, которые испытали сегодня мои родители. Ты попал в беду и прибежал к нам, чтобы спрятаться, как ребенок за материнскими юбками. Будь у тебя хоть немного благородства, ты сам решал бы свои трудности, не нес бы их к нашему порогу. Ты – трус, лгун и настоящий мошенник.

Лицо Бенедикта сильно побледнело, и, несмотря на гнев, она почувствовала, что только что вонзила кинжал в его сердце. Она сунула трясущиеся руки под одеяло.

– Все не так просто. Я пришел объяснить, почему я здесь, – пробормотал Бенедикт, мгновенно замкнувшись.

– О, нет нужды. Брат все объяснил.

– Все? – недоверчиво переспросил он. Неужели Ричард выдал его секреты?

– Ты знаешь о моем брате?

– Да-да, – отмахнулась она. – Твой брат, Франция, затаивший месть контрабандист. Уверяю, он все объяснил.

Что-то в выражении его лица изменилось, словно задули невидимую свечу. Черты лица прямо у нее на глазах стали жестче, суровее. Она опустила глаза, сосредоточившись на чертовой повязке. Ей не следовало испытывать угрызения совести. Это ее обидели и обманули.

– Понимаю.

Бенедикт встал.

– Если бы мне пришлось все начать сначала, я бы поступил точно так, как рекомендовала ты. Но я сделал свой выбор и должен жить с последствиями.

– Очевидно, и я тоже, – пробормотала она. Боль в его глазах была невыносимой, но Эви просто не могла отделаться от чувства, что ее предали. – Господи, Бенедикт, ты однажды уже разбил мое сердце. Зачем делать это во второй раз?

– Я никогда не хотел ранить тебя, – свирепо и тихо прошипел он. – Но тогда я был молод и глуп. А сейчас… просто подонок.

Она не собиралась возражать.

– Почему бы тебе попросту не уйти?

– Я уйду. Уже ушел. Очевидно, тебе это ни к чему, но мне нужно было извиниться. Хотя слишком поздно исцелять те раны, которые я нанес тебе и твоим родственником, но я сделаю все, что могу, чтобы исправить содеянное, – заверил он и почти про себя добавил: – Каковы бы ни были последствия.

Он посмотрел ей в глаза, и она сжалась. Но Бенедикт опустил голову и тихо сказал:

– Больше я тебя не побеспокою. У меня одна просьба. Если ты сохранила мое последнее письмо, прочитай его еще раз. Мое сожаление очевидно. Но тебе придется читать между строк.

При мысли о том, что придется еще раз прочитать то жестокое письмо, Эви задохнулась, отвернула лицо и закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит. Он медленно шагал к двери. Когда дверь щелкнула, Эви открыла глаза, глядя на то место, где он сидел. Внутри было пусто и холодно.

Почему Бенедикт сказал на прощание столь странные слова? Не важно. Теперь он ушел, и она больше не хочет о нем думать.

Перегнувшись, Эви задула свечу. Лежа в темноте, она пыталась не думать о его потрясенном лице, когда он услышал от нее слово «трус». Конечно, он виноват, но за ее гневом крылось и сочувствие. Даже к лучшему, что Бенедикт ушел. Больше ей никогда не придется беспокоиться об этом человеке.

Улегшись на жесткую, слегка пахнувшую плесенью кровать в почтовой гостинице, в часе езды от Хартфорд-Холла, Бенедикт задумчиво теребил кусок ткани. Изящно вышитая серебром монограмма сильно истрепалась с тех пор, как Ричард утром отдал свой платок Бенедикту, когда тот поцарапал щеку. Пятно крови теперь было неотличимо от множества других. Когда-то безупречно чистый платок сейчас походил на грязную тряпку.

Вполне естественное состояние.

Бенедикт приветствовал медленный ожог гнева, который просачивался в его кровь подобно яду. Платок был олицетворением его личной жизни, и, если не считать его самого, есть только один человек, которого нужно винить.

Генри.

Бенедикт никак не мог осознать всю степень предательства брата. Достаточно плохо уже то, что Генри стал одним из сообщников Рено. Но Бенедикт не представлял, что Генри пошлет убийцу за собственным братом, чтобы заставить того замолчать навеки.

Как мог Генри пасть так низко?

Невозможно поверить, что он дошел до такого! Когда Бенедикт сбежал из Фолкстона, то в жизни не подумал бы, что Генри наймет человека, чтобы загнать брата, как дикое животное.

Боже, как он был слеп!

Бенедикт со вздохом сунул платок в карман и растянулся на матраце, пытаясь поудобнее устроиться и заснуть. Обычно это удавалось не сразу, но он так устал, что больше беспокоился о том, сумеет ли проснуться вовремя.

Дом, где сейчас поселился его брат, находится всего в нескольких часах езды отсюда. Если Бенедикт поторопится, сможет быть там к рассвету. Но ничего не выйдет. Он решил, что, отдохнув, лучше подготовится к встрече. Ему очень не хотелось останавливаться на ночь, но он нуждался во сне.

Отчаянно.

Его тело вопило, умоляя о передышке. И после ссоры с Эви душа тоже требовала отдыха. Хорошо бы лечь в горячую ванну, чтобы отмочить ноющие мышцы, но он удовольствовался сомнительным комфортом жесткой кровати.

Он расслабился, стараясь погрузиться в дремоту, но вместо этого стал гадать, что думает о нем Эви. Должно быть, проклинает тот день, когда увидела его.

Он подумал, что раз она знала о предательстве брата, то могла бы хоть постараться понять, почему Бенедикт скрывал правду. Но вместо этого… Эви рубила наотмашь. И в душе что-то умерло. Улетучилась всякая надежда на то, что между ними не будет ненависти и останется хотя бы нечто вроде понимания.

Взамен осталась непроглядная тьма.

А ведь он так хотел иметь все: правосудие, любовь, счастье, честь. Если бы это было возможно, он бы бросился к ее ногам и умолял о милосердии и прощении.

Бенедикт застыл, и на грудь легла странная тяжесть. Любовь . Господи Боже, он влюблен в нее.

Бенедикт глубоко вздохнул. Внезапное озарение омыло его дождевой водой.

Он сделает все, чтобы хотя бы издали исправить тот вред, что причинил ей. Он не достоин ее, и Богу известно, она, возможно, ненавидит его, но это не означает, что он не станет бороться за нее.

Глава 24

«Как вы можете быть таким жестоким?! Я почти решила вообще не приезжать. И по крайней мере ни за что не улыбнусь вам во время церемонии. И никто вам не улыбнется, но один человек точно будет хмуриться».

Из писем Эви Хастингсу

Следующий день выдался таким же хмурым и мрачным, как настроение Эви. Поднялся ветер, облака закрыли солнце. Куда девалась та прекрасная погода, которой они наслаждались всю неделю… конечно, до того, как разразился хаос.

Эви не терпелось походить по комнате, как всегда, когда настроение было хуже некуда. Но она, естественно, была прикована к чертовой постели и оставалась таким же узником, как заключенные Ньюгейта.

Единственной хорошей новостью была та, что боль в плече и ребрах значительно утихла. Конечно, когда она двигалась, ушибы ныли. Но отсутствие постоянной физической боли оставляло разум свободным и позволяло анализировать эмоциональные раны, окутавшие ее плотным туманом. Эви не могла перестать думать о подлом лгуне, который оставил их вчера. Как он мог так беспечно подвергнуть их опасности? Почему посчитал, что можно беззастенчиво лгать ее родным? Ей самой?

Эви зажмурилась.

В этом все дело. Она каким-то образом позволила ему втереться к ней в доверие.

Один глаз открылся.

Пожалуй, это не совсем точный вывод. Если быть честной с собой, Бенедикт пытался избегать ее. По крайней мере сначала. Это она оказалась слишком настойчивой.

И, как маленькая дурочка, посчитала, что за холодным лицом незнакомца скрывается волнующая тайна: возможно, великая, но неудачная любовь.

Эви потерла глаза.

Что за глупая, глупая маленькая идиотка.

Она вздохнула и побарабанила пальцами по матрацу, невольно гадая, что делает сейчас предатель. Наверняка намерен найти врага и попытаться арестовать.

Она представила эту встречу и вздрогнула от страха. Но при чем тут его брат? А что, если за Бенедиктом гонятся другие люди, намеревающиеся пристрелить его на месте? Что, если он уже мертв?!

Она постаралась выбросить подобные мысли из головы и успокоиться. Ради всего святого, она видела его прошлой ночью. И для того, кто так сердится, она слишком за него волнуется. Никак не может отделаться от неприятного ощущения того, что с Бенедиктом должно случиться нечто кошмарное. Или уже случилось. Разве он не отправился в погоню за неудачливым убийцей?

Эви слегка тряхнула головой. Не стоит так мучиться. Что посеешь, то и пожнешь!

В дверь тихо поскреблись.

– Войдите! – крикнула она, уверенная, что это Морган.

Но оказалось, что это мать. Войдя, она нерешительно улыбнулась.

– О Господи, ты проснулась! Не хотела тревожить тебя, но нужно было посмотреть, как ты чувствуешь себя сегодня утром.

Закрыв за собой дверь, она подошла к кровати Эви. Платье цвета шампанского зашелестело, когда мать подошла и грациозно опустилась на кровать.

– Доброе утро, мама, – ответила Эви с неискренней улыбкой. – Не так уж плохо. Когда я двигаюсь, плечо сильно болит, но в остальном, слава Богу, боль притупилась.

Повязка на плече доводила до исступления. Но по крайней мере шишка на голове уменьшилась. Зато синяки на руке переливались лиловым, зеленым и синим. Эви поморщилась. Не слишком привлекательное зрелище.

– Рада слышать, что ты выздоравливаешь. – Мама приложила руку к ее лбу. – Хотя выглядишь… живописно.

Эви скорчила гримаску. Ей не хотелось и думать о той болезненной желтизне, которая сменит нынешние яркие цвета.

Мать, немного поколебавшись, откашлялась.

– Мы с твоим отцом поговорили. И решили остаться в Хартфорде, пока ты не поправишься. – Помолчав, она устремила на дочь неумолимый взгляд. – Как только тебе станет лучше, мы отправляемся в Лондон на весь сезон. Всей семьей.

Вот и все. Ее мечты растоптаны.

Эви быстро заморгала, пытаясь сохранить самообладание. Еще одна рана в сердце, прямо рядом с той, которую нанес Бенедикт. Неужели она потеряет сразу все?

– Но, мама…

Мать решительно подняла руку. В тусклом свете хмурого утра глаза ее отливали сталью.

– Никаких «но». Пора прекратить эти глупости. Жизнь в конюшне и седле не подобает леди. Я наблюдала за тобой всю неделю. Видела, как ты смотрела на мистера Бенедикта. Ты вовсе не так безразлична к перспективе замужества, как хочешь показать.

Встревоженная Эви попыталась сесть:

– Ты не можешь…

– Могу, – перебила мама. – Уже смогла. Мы с твоим отцом поговорили, и он согласился со мной. Мы хотим для тебя лучшего, и ты ничего не добьешься, спрятавшись от мира в Хартфорд-Холле.

Ее тон не допускал возражений, а Эви была не в том состоянии, чтобы бороться. Мать встала и прижала холодные губы ко лбу Эви.

– Ты можешь сердиться сколько угодно, но когда-нибудь поблагодаришь нас.

Едва мать выпрямилась, дверь распахнулась.

– О, прошу прощения, миледи, я не знала, что вы здесь! – воскликнула Морган, почтительно присев. Правой рукой она опиралась на дверную ручку, левой держала поднос и одновременно посматривала то на Эви, то на ее мать, очевидно, чувствуя напряжение между хозяйками.

– Все в порядке; я сейчас ухожу, – заверила мать и обернулась к Эви. – Отдыхай, дорогая. Я попозже опять зайду, а пока у меня дела.

После ее ухода Морган поставила поднос и принялась раздвигать шторы. Эви молча наблюдала за ней. Она была в таком состоянии, что просто не хватало сил изображать жизнерадостность.

Все зря: ее тяжкий труд, старания убедить отца и тонкие расчеты – все унесло в один момент, словно могучей волной. Эви трясло от ярости, и она знала, кого в этом винить. Бенедикта Хастингса.

Бенедикт проснулся мгновенно. Только секунду назад он спал без задних ног, а в следующую уже сел в постели, задыхаясь и весь в поту. И не сразу понял, где находится: в незнакомой убогой гостиничной комнате, готовый ехать на поиски брата.

Он снова лег, стараясь дышать глубоко и ровно, и вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Только потом он потянулся к часам, лежавшим на крохотном столике у кровати, и, прищурившись, попытался разглядеть циферблат. Семь часов. Если через четверть часа он оседлает Брута и уедет, то к полудню будет в поместье Даннингтонов. Несмотря на усталость, Бенедикт хотел приехать туда как можно скорее.

– Черт возьми, как до этого дошло?

Плечи гнулись под непомерной тяжестью. В наступающем дне… вернее, в обозримом будущем нет ничего хорошего.

Он откинул одеяло и сел, поставив ноги на холодный каменный пол. И посидел немного, прежде чем помассировать сведенные мышцы шеи.

Вот оно.

Он все еще не решил, что сделает, когда увидит Генри. Возможно, положится на реакцию Генри при виде брата. Лучший сценарий?

Бенедикт покачал головой.

Такого просто не существует. Все рухнуло, когда Генри решил напасть на него. Так какова наиболее приемлемая альтернатива? И тут возникает новый вопрос.

Бенедикт встал, зажег свечу и плеснул на лицо холодной воды из тазика на бюро. Капли поползли по его голой груди. Бенедикт оперся руками о бюро, уронил подбородок на грудь и невидяще уставился на влажные дорожки. Выход на самом деле только один: привлечь брата к суду. Так или иначе, Бенедикт привлечет брата к суду. И этот суд отомстит за все страдания Эви.

Он отошел от бюро и натянул рубашку, прежде чем взять седельную сумку с единственного в комнате стула. Уселся на кровать и открыл внешнее отделение, где лежали самые необходимые вещи. Осторожно вынул кинжал, как всегда, безупречно чистый и хорошо отполированный. Когда Бенедикт осматривал лезвие, оно зловеще блеснуло в свете свечи. Удовлетворенный, Бенедикт сунул его в специальный чехол в сапоге.

За кинжалом последовал пистолет. Он предпочитал пистолетам шпаги. Но был достаточно благоразумен, чтобы прекрасно владеть обоими видами оружия. Пистолет был заряжен. Бенедикт спрятал его за пояс и надел пальто, чтобы скрыть оружие от посторонних глаз.

Отложив сумку, он поднял шпагу, лежавшую рядом с кроватью. Этим оружием он владел лучше всего. Со шпагой в руке он чувствовал себя уверенно, зная, что противник обязательно проиграет. Если Бенедикт будет вынужден драться с братом, то выберет шпагу. Все эти годы он представлял, как дерется с братом или отцом. Но никогда не думал, что это может осуществиться на самом деле. Если сегодня дело дойдет до этого, Бенедикт потянется к шпаге.

И победит.

Прикрепив шпагу к поясу, он быстро собрал вещи, задул свечу и отправился на конюшню.

Вся поездка слилась в непрерывное мелькание деревьев по обочине. Позже Бенедикт ни за что не сказал бы, по каким местам проезжал. С каждым шагом коня его решимость крепла. Он вспоминал каждую минуту, которую провел наедине с Эви. Ясно слышал ее смех, ощущал мягкую кожу, переживал все эмоции. Он не мог подвести ее сейчас. Пусть он никогда не сможет увидеть ее, коснуться, снова ощутить вкус ее губ, сказать, что любит, но он клялся Богом, что все исправит.

Приближаясь к поместью, он постарался выбросить из головы все мысли об Эви и сосредоточиться на предстоящей задаче. Мысленно проигрывал все возможные сценарии и не находил удовлетворительного ответа. Предательство, злоба, грубость – вот чего он ожидал от встречи с братом.

И кровь. Дело может кончиться кровью.

Наконец Бенедикт добрался до ухабистого перекрестка, дорога от которого вела к старому охотничьему домику. Бенедикт осторожно вел вперед лошадь, стараясь одновременно осматриваться, чтобы не пропустить очередного подосланного убийцу. Брут, похоже, почувствовал его настроение и несколько раз тревожно мотнул головой. Бенедикт потрепал коня по холке, продолжая следить за обстановкой.

За деревьями никто не ухаживал, и за много лет заброшенности ветви достигали плеч и скрывали от постороннего взгляда домик. Каменистая подъездная дорога изгибалась под углом, следуя очертаниям подножия холма, и Бенедикт вспомнил, что из окон домика открывался великолепный вид на сельскую местность. Если память его не подводит, фасад дома тоже зарос травой и сорняками.

Он уже совсем близко: до носа донесся едкий запах дыма.

Бенедикт остановил коня, хотя дома еще не было видно, и спешился. Он не торопясь проверил оружие, привязал Брута к ближайшей ветке так, чтобы конь мог щипать траву. Поводья были завязаны таким узлом, который можно быстро развязать, на случай если придется поспешно отступить.

Бенедикт решил нырнуть в лес, приблизиться к дому с той стороны, где его точно не увидят, и поморщился, услышав шум собственных шагов по засохшим листьям и валежнику. Но продолжал красться к дому, стараясь поменьше шуметь. Через несколько минут он увидел кирпичные стены, но их было трудно различить из-за толстого ковра плюща, обвившего большую часть здания, если не считать маленьких окон и нескольких участков под крышей.

Когда домиком пользовались, вся земля вокруг была ухожена. Но это было двадцать лет назад.

Бенедикт подошел к деревьям, служившим оградой двора, и снова огляделся. Слава Богу, что дом давно забросили. Высокие кусты ежевики и терна служили прекрасным прикрытием, откуда можно было благополучно подобраться к домику.

Бенедикт сосредоточился на окнах дома, пытаясь уловить хоть какое-то движение. Из трубы в низко нависшее небо поднимался белый дым.

В стекле иногда двигались тени, но он так и не понял, сколько в доме слуг.

Бенедикт расстроенно покачал головой. Пусть брат скрывается, но, несомненно, привез достаточно челяди, чтобы все его приказания исполнялись немедленно.

Пригибаясь под каждым окном, Бенедикт приблизился к фасаду. А когда отошел как можно дальше от кухни, осторожно поднял голову и заглянул в окно маленькой библиотеки. Там никого не было. Мебель по-прежнему была закрыта чехлами. Краска на окне облупилась. Бенедикт потряс раму, на случай если каким-то чудом окно оставили незапертым. Но чуда не случилось.

Он поспешно сбросил пальто, обернул им левую руку, отвернул голову и ударил кулаком по стеклу. Послышался мелодичный звон, прозвучавший в его ушах взрывом. Осколки посыпались на пол.

Бенедикт замер, сжав рукоять пистолета, и прислушался. Ничего.

Подождав немного, он просунул обернутую в пальто руку сквозь дыру в стекле и поднял задвижку. Отверстие оказалось меньше, чем он ожидал, но Бенедикт все равно протиснулся в окно, едва сдерживая просившиеся на язык проклятия. Наконец он оказался в комнате и припал ухом к закрытой двери. Где-то слышались шаги. Возможно, тот слуга, которого он заметил в кухне.

Прежде чем открыть дверь, Бенедикт вынул пистолет. И хотя он не собирался им воспользоваться, все же были вещи, вселявшие страх Божий в человека, особенно когда тот смотрит в дуло заряженного пистолета. Держа оружие в правой руке, Бенедикт медленно, с трудом повернул ручку, которой почти не пользовались за прошедшие два десятилетия. Придержал дыхание и с бесконечной осторожностью, по чуть-чуть, стал открывать дверь.

Неожиданно дверь ударила его, отбросив на пол. Его израненное после вчерашней скачки с Барни тело захлестнула острая боль: сначала правое бедро, потом плечи и, наконец, голова, с тошнотворным стуком ударившаяся о доски.

Над ним встала чья-то высокая фигура. Бенедикт сильно лягнул ногой и подсек коленки незнакомца. Тот потерял равновесие и едва не упал. Бенедикт быстро перевернулся на живот и вскочил. Нападающий, в котором Бенедикт узнал Найджела, лакея брата, обрел равновесие и размахнулся. Но Бенедикт блокировал удар и ответил своим в живот противника. Найджел охнул и согнулся. Бенедикт воспользовался своим преимуществом и стал его душить.

Щелчок взводимого курка.

Бенедикт замер. Кровь застыла в жилах.

Ад и проклятие.

Эви прислушивалась к тиканью часов в холле. Один, два, три, четыре, пять…

Почему она не спит в такой час? Тишина угнетала ее.

Возможно ли, чтобы эта тишина была такой громкой?

Тогда Эви стала считать собственные вдохи-выдохи. Один, два, три, четыре…

Она положила руку на лоб. Сжала виски большим и средним пальцами. Она сходит с ума.

Стояла середина ночи, а она сидит, смотрит во тьму и прислушивается к тиканью напольных часов.

По мере того как день клонился к вечеру, она все больше и больше волновалась. Волновалась за будущее, за свои заживающие увечья, но волновалась еще и за человека, виновного в крушении ее планов. В том, что она никак не может встать с постели.

Она пыталась – о, как она пыталась выбросить Бенедикта из головы и умыть руки. И решительно отказывалась перечитывать чертово письмо. Но перед глазами тут же всплывали серьезное лицо и шоколадные глаза, и она начинала гадать, о чем он думает, когда в одиночку борется с демонами. Измученный взгляд сегодняшней ночью вместе с ужасающим предчувствием, от которого она не могла отделаться.

Люди пытались причинить ему зло, а он отправился на их поиски в одиночку.

Ее внимание привлек шум в коридоре. Тихий шепот, шарканье, казалось, раздавались из-под ее двери.

Она быстро села, игнорируя боль в плече и боку, и откинула одеяло. Нервы снова разыгрались.

Свесив ноги, Эви прислушалась.

Опять шум!

Что, если Бенедикт вернулся?..

Она спрыгнула на пол и метнулась к двери, но сдержалась, чтобы не распахнуть ее. В голову пришла неприятная мысль: что, если это чужой? А вдруг кто-то ищет Бенедикта?

Эви вздрогнула, отступила от двери и огляделась. Что можно использовать в качестве оружия?

Рядом с камином стояла кочерга. Вот оно!

Эви схватила кочергу, взвесила на руке и, довольно кивнув, вернулась к двери. Сердце трепыхалось, в ушах шумела кровь, и Эви снова поколебалась, сжав ручку.

Шум продолжался, и теперь она была совершенно уверена, что за дверью кто-то стоит. Эви приготовилась, распахнула дверь и одновременно замахнулась кочергой, воскликнув:

– Что здесь происходит?

Кто-то охнул. Эви увидела большую тень и нанесла удар, за которым последовал болезненный стон. Эви с такой силой скрутила боль, что она отозвалась таким же стоном.

– Эви! Что, во имя Господа, ты делаешь? Ты могла меня убить!

– Ричард?

Эви уронила кочергу и потянулась к брату.

– О Боже, с тобой все в порядке? Мне очень жаль… Погоди, мне вовсе не жаль! Что я делаю?! Это ты что делаешь? И почему бродишь по ночам? Даже ты должен согласиться, что мне немного не по себе после недавних событий, – тяжело дыша, выпалила Эви.

– Ради всего святого, давай уйдем из коридора, иначе разбудим весь дом.

Он схватил упавшую кочергу, перед тем как увести сестру в комнату.

Эви накинула халат. Ричард шагнул к камину и зажег свечу от уголька, а потом обошел комнату и зажег еще несколько свечей, прежде чем опуститься в кресло. С гримасой потер плечо и знаком велел сестре сесть, что она без возражений сделала.

– Может, объяснишь, в чем дело? Почему ты топчешься под моей дверью, пугая меня до полусмерти?

Эви подобрала замерзшие ноги. Он так ее перепугал, что просто обязан найти достаточно разумный ответ.

Ричард был полностью одет, в сапогах и даже перчатках. Растерев плечо, он обвел взглядом повязку на ее левой руке.

– Я уезжаю. Все пытался решить, сказать тебе или нет.

– Уезжаешь? Возвращаешься в Лондон? Ричард, никто тебя не винит. И ты не должен нас покидать.

Он поднял глаза, красные и налитые кровью.

– Не сердись на меня, малышка. Ты и все остальные для меня все. Мне ужасно не по себе из-за того, что случилось, и я сделаю все, чтобы загладить вину. Но по правде говоря…

Ричард осекся и опустил глаза на лежавшие на коленях руки.

– Что?

– По правде говоря, Бенедикт попал в крайне неприятную ситуацию. Я знаю, что должен бы ненавидеть его, я даже сказал, что здесь он никогда не будет желанным гостем, но дело в том, что я не могу его ненавидеть. Он один из моих лучших друзей, и мне даже представить трудно всю сложность положения, в котором он оказался. Он сделал глупость, скрыв от меня все, когда просил моей помощи. И совершил огромную ошибку, впутав в это всю нашу семью. Но я точно знаю, что он этого не хотел. Бенедикт – хороший человек, и я просто не могу бросить его в беде.

Ричард сжал губы и снова опустил глаза.

– О, слава Богу, – пробормотала Эви.

Ричард поднял на нее удивленный взгляд. Она беспомощно пожала плечами:

– Он превратил мою жизнь в полный и окончательный хаос. Но я не хочу, чтобы он погиб. Похоже, этот негодяй целый день не выходил у меня из головы, и, если я хочу от него отделаться, необходимо знать, что с ним все хорошо.

Ричард прищурился, но придержал язык. Эви глубоко вздохнула, прежде чем продолжить:

– Сейчас я действительно ненавижу его, но… сомневаюсь, что смогу спокойно спать, пока не удостоверюсь, что он жив. Конечно, неплохо, если ты его немного проучишь, – не выдержав, добавила она.

– Так ты не возмущена тем, что я хочу ему помочь? – ошеломленно пробормотал Ричард. Сейчас он хмурил брови и, казалось, совершенно не был тронут ее попыткой пошутить. Он в жизни не был более серьезен, чем сейчас.

Эви сжала его руку.

– Полагаю, следовало бы возмутиться, но, если честно, я испытываю немалое облегчение. Конечно, всадник из тебя никакой, зато стреляешь ты как истинный кавалерист.

Он коротко улыбнулся и откинулся на спинку кресла. И с сокрушенным видом долго смотрел на свечу, прежде чем взглянуть Эви прямо в глаза.

– Его брат послал за ним того безумца.

Что?!

– Прости, не поняла.

Эви выпрямилась.

– Бенедикт обнаружил, что его брат состоит в шайке контрабандистов, – выпалил Ричард. – Ему нужно было как-то осознать ситуацию, прежде чем обличить брата в государственной измене. К несчастью, Даннингтон решил взять дело в свои руки и нанял убийцу, чтобы прикончить Бенедикта, как дикого зверя.

Ричард покачал головой, очевидно, не совсем поверив, что такое вообще может быть.

Потрясение? Этим словом невозможно было даже отдаленно описать то, что испытывала Эви. Она с трудом понимала все, что говорил Ричард. Неудивительно, что Бенедикт выглядел так ужасно, когда она отмахнулась от упоминания об участии его брата в этой истории. Что он был должен подумать о ней?!

Она грустно вздохнула.

– Его брат. Родная кровь. Как он мог? Как можно пытаться убить родного тебе человека… если не считать удара по плечу кочергой? Но я бы умерла за любого из вас.

Сердце болезненно сжалось от сочувствия к Бенедикту, понявшему, что врагами являются члены его собственной семьи.

Любовь к родным была сильна и нерушима. Представить, как один из них может предать другого, – все равно что вообразить снегопад в жаркой пустыне. Конечно, нечто похожее бывало, но нормальный человек просто не в состоянии думать о чем-то подобном.

И неожиданно ее осенило:

– Подожди! Разве не ты сказал мне, что Бенедикт собирается найти брата? А теперь утверждаешь, что этот брат нанял убийцу?

Ричард утвердительно дернул головой.

– Господи помилуй!

Если дело дойдет до драки между братьями, Даннингтон, очевидно, не постыдится прицелиться в Бенедикта. Но Эви просто поверить не могла, что Бенедикт способен на то же самое. Она не сомневалась, что он может защититься, если речь пойдет о ком-то другом. Но вряд ли сможет обороняться от собственного брата.

– Ты должен его остановить! Пусть сразу идет к властям! Ричард, ты обязан его остановить! – вскакивая, в панике забормотала Эви.

Ричард тоже встал.

– Слишком поздно. Он уехал больше полутора суток назад, и, если верить неудачливому убийце, которого я допросил, Даннингтон скрывается в старом охотничьем домике, в одном из поместий, на полпути отсюда до Лондона, в нескольких милях к югу от Эмершема. Конечно, уже слишком поздно помогать Хастингсу, но я просто должен попытаться. Я позволил ему уехать отсюда, зная, что он в опасности, и никогда себе этого не прощу, если не попытаюсь помочь ему.

Эви смотрела в осунувшееся лицо брата. А ведь всего два дня назад он так и лучился весельем! Сейчас же под глазами тени, губы пересохли, взгляд встревоженный.

– Я думаю, ты правильно поступаешь. Надеюсь, ты веришь, что я не осуждаю тебя. Вчера я рассердилась и наговорила тебе неприятных вещей. Ты ничего не мог знать. В конце концов, он твой друг, и ты ему доверял.

Ричард молча склонил голову.

– И еще одно.

Жар бросился Эви в лицо при мысли о том, что она сейчас скажет. Но он должен знать.

– У Бенедикта нет такой большой форы, как ты считаешь. Он… вчера ночью приходил повидаться со мной. Сказал, что не может уехать, не убедившись, что со мной все в порядке. Так что он опережает тебя не больше чем на день.

Брови Ричарда взлетели вверх, но в глазах не было осуждения.

– Спасибо, малышка. Я рад, что ты мне сказала.

Едва он шагнул к двери, Эви спросила:

– Когда я получу от тебя весточку?

Он повернулся и слегка пожал плечами:

– После того, как случится то, чему суждено случиться, я уеду в Лондон. Но пришлю тебе записку, когда что-то узнаю.

Эви постаралась не обращать внимания на тревогу, которая камнем лежала на сердце.

– Сидеть и ждать? Меня это убьет.

Она с бессильной злостью взглянула на повязку.

– Знаю, – кивнул он, погладив сестру по плечу. – Обещаю прислать письмо, как можно скорее.

Черт бы все побрал! Она отдала бы все, чтобы поехать с Ричардом. Помочь хоть чем-то, но разве она может в своем состоянии сесть на лошадь?

Эви крепко обняла брата здоровой рукой, не обращая внимания не очередной приступ боли, когда он тоже ее обнял.

– Береги себя, – горячо попросила она, стараясь не думать, что станется, если брат не прибудет на помощь вовремя.

«Поспеши, Ричард…»

Глава 25

«Я рад, что меня не будет здесь и я не увижу вашего хмурого лица, зная, что стал причиной вашего разочарования. Я бы предпочел, чтобы меня бросили в тюрьму, чем сознавать, что обидел вас».

Из письма Хастингса к Эви, разорванного в клочья, прежде чем попасть в корзину для мусора

Кап… кап… кап…

Звонкая капель – первое, что проникло в подсознание Бенедикта. Звук невыносимо раздражал, но Бенедикт не мог понять, откуда он исходит. Мысли лениво ворочались в голове. Откуда этот шум, казавшийся таким неуместным в спальне?!

И почему ему так чертовски холодно? Он ничего не чувствовал, кроме холода. Влажный воздух был прохладным. Но не таким холодным, как неподатливый камень, на котором он лежал.

Затуманенный мозг Бенедикта медленно определил ситуацию как необычную. Почему он лежит на камне?

Придя в себя, он сообразил, что находится в винном погребе. А когда слишком быстро сел, его одолело головокружение. Бенедикт подождал, пока станет легче. И огляделся. Полумрак. Здесь было очень мало света, но то, что свет вообще был, означало, что наступило утро. Бенедикт видел смутные очертания каменных плит, которыми был выстлан пол, и изогнутую арку низкого потолка. Где-то в дальнем конце помещения ритмично капала вода.

Подавив стон, Бенедикт прислонился к грубой каменной стене.

Вчерашний день был крайне неудачным. Черт. У него при одной мысли об этом болела голова. Найджел и его товарищ, здоровенный тип по имени Уильям, захватили его и немедленно бросили в подвал, устроенный старым графом лет тридцать назад на небольшом склоне, шагах в двадцати от дома.

Найджел, очевидно, все еще злой на Бенедикта, пытавшегося удушить его, приятно улыбнулся, прежде чем наградить сокрушительным ударом в челюсть. Бенедикта отбросило к задней стенке, о которую он снова ударился головой, и только потом сполз на пол. К счастью, этого момента он не помнил и не знал, сколько прошло времени. Очнулся он на каменных плитах и стал осторожно исследовать подвал в надежде найти вход. Когда грохот в голове заглушил бешеный стук сердца, пришлось остановиться. Головокружение, боль плюс невероятная усталость побудили его сдаться и дать телу давно заслуженный отдых.

Каким-то образом отдых превратился в глубокий сон. Бенедикт потянулся и посмотрел на тонкий лучик света, проникавший между дверью и каменным порогом. Дверь была сколочена из досок, висела на железных петлях и была снабжена большим медным замком. Она провисела здесь почти тридцать лет и, должно быть, достаточно прогнила, чтобы взломать ее. Сомнительно, но вполне возможно.

Он оперся ладонями о холодный влажный камень. Хотя голова еще раскалывалась, но, кажется, боль потихоньку отступала.

Он с величайшей осторожностью встал на четвереньки, готовый подняться.

Но волна боли вновь одолела его. Он присел на корточки и прижал ладони ко лбу.

Если он благополучно выберется из этой ситуации, то всеми силами постарается, чтобы его больше никто и никогда не бил по голове.

Бенедикт стиснул зубы, поднял правое колено так, чтобы стопа твердо стояла на земле. Оперся ладонью о колено и, глубоко вдохнув, встал. Несколько секунд он наслаждался отсутствием боли. Но тут она снова обрушилась на голову. Он подковылял к стене, оперся о камни и неглубоко дышал, пока боль не унялась.

Что ж, кажется, обошлось.

– Верно. А сейчас что? – спросил он себя.

Ответа, естественно, он не получил. Бенедикт поплелся к двери, придерживаясь рукой за стену, и прижался к доскам, оказавшимся такими же крепким, как в тот день, когда их сколотили.

– Черт возьми, – пробормотал он себе под нос. Он не ожидал, что дверь поддастся, но все же было бы неплохо выйти на свободу. Далее следовало ударить в дверь ногой, но при мысли об этом голова разболелась с новой силой.

Это всего лишь временно, напомнил он себе. Боль скоро пройдет. Но легко говорить, когда все кончается, и очень трудно убедить себя, когда последствия могут быть непредсказуемы.

– На счет «три», – пробормотал он и, громко сглотнув, стал считать: – Раз, два, три…

Его нога обрушилась на дверь со всей силой, на которую он был способен. Доски вздрогнули, но, к величайшему разочарованию Бенедикта, удержались. Черт!

Он яростно зарычал и злобно уставился на крепкую дверь, стараясь игнорировать бешеный стук крови в висках.

– На твоем месте я не стал бы этого делать, – остерег приглушенный голос с другой стороны двери.

Удивленный Бенедикт замер. Охранник? Брат поставил охрану у двери подвала? Конечно, это имело смысл, но Бенедикт почему-то никак такого не предполагал. Ад и проклятие!

Он попятился, пока не уперся в стену, и соскользнул на пол.

И какого дьявола Генри выжидает? Вряд ли у него есть причины оттягивать встречу, если только он не хотел уморить брата голодом.

В животе отчетливо заурчало. Возможно, Генри решил применить именно эту тактику. Брат никогда не любил пачкать руки.

По крайней мере раньше.

Бенедикт сжал кулаки. И снова услышал слова Генри. Так же ясно, как в ту ночь, в Фолкстоне, когда Бенедикт стоял у окна, вдыхая соленый морской воздух.

«Уверяю, я намерен как можно скорее сделать это».

При звуке отрывистых гнусавых интонаций, типичных для королевской Англии и составлявших резкий контраст с сильным французским акцентом Рено, мир Бенедикта неожиданно покачнулся, и он вцепился в выступ под окном, чтобы не упасть. Он стоял, борясь с головокружением, пытаясь отдышаться, почти ничего не видя, а внутренности скручивались тугим, болезненным узлом.

Бенедикт вспомнил обещание, данное Эви и себе. Он заставит брата заплатить за хаос, внесенный им в жизни невинных людей.

У двери раздался скрежет металла о металл. В скважине поворачивается ключ!

Бенедикт повернулся к двери и приготовился к встрече. Сейчас он узнает, что задумал брат.

Начало восьмого утра… Эви сидела в постели, мысленно меряя шагами комнату. Пытаясь ослабить узел дурных предчувствий, накрепко завязанный в груди. После отъезда Ричарда прошло два часа, и в окно сочился тусклый свет еще одного облачного дня. Эви очень устала, потому что после прощания с братом спала урывками.

В дверь постучали. Эви подняла глаза.

– Войдите.

В комнате появилась мама. Вид у нее был сдержанный.

– Как ты сегодня?

Очень трудно было не нахмуриться. Эви хотела злиться на маму за то, что та встала на пути ее надежд на будущее. Но, зная об опасностях, поджидавших Ричарда и Бенедикта, она на время постаралась запрятать эти мысли в самый дальний уголок мозга. Для этого будет время… но позже. Кроме того, мама считала, что желает ей добра.

– Я чувствую себя немного лучше.

Мама помедлила у изножья кровати.

– Ричард сегодня утром уехал в Лондон. Оставил записку, и я подумала, что тебе захочется прочитать.

Она отдала Эви сложенную бумагу и скрестила руки.

– Выглядишь ты усталой, милая. Почему бы тебе не отдохнуть? Я вернусь через несколько часов посмотреть, как ты тут.

Эви кивнула. Мама ушла, закрыв за собой дверь. Эви пробежала глазами письмо. Там всего лишь говорилось, что Ричард вернулся в Лондон по важному делу и увидится с ними, когда они приедут в город. Никакого упоминания о Бенедикте, охотничьем домике или лорде Даннингтоне.

Бенедикт, Ричард, она сама – бессовестные лжецы. Вся эта гнусная история превращала их в людей, которых она ненавидела больше всего на свете. Необходимость обманывать родителей причиняла ей почти физическую боль. Она не могла сказать им, где Ричард и почему в нее стреляли. Может, именно это испытывал Бенедикт, когда был вынужден ей лгать?

А что обо всем этом думает отец? Насколько Эви знала, он считал убийцу браконьером, принявшим их за стадо оленей. Он не приходил к ней с того времени, как она слегла, и Эви не смела спросить маму, что с ним. Хотя во дворе сегодня было много народу и всадники то и дело приезжали и уезжали, Эви была уверена, что отец все еще дома.

За всю жизнь она никогда не чувствовала себя столь беспомощной.

Эви яростно воззрилась на повязку, молча и изобретательно проклиная свое увечье. Если бы не оно, Бенедикт не мчался бы по дорогам, преследуя брата, Ричард не полетел бы за ним в опасность и неизвестность.

Эви понимала, что несет чушь. Во всем виноват Даннингтон, а Бенедикт все равно поставит брата перед судом независимо от того, здорова она или нет.

Но это не важно. Ее увечье – та причина, по которой Бенедикт сорвался, и препятствие, которое не дает ей помочь ему. Хуже всего, оно – свидетельство нечестности Бенедикта по отношению к ней и ее семье.

И она ненавидела саму мысль об этом.

Эви в полном смятении откинула простыни, встала и подошла к коробке, в которой хранила письма Бенедикта. Она вдруг ощутила потребность увидеть его почерк, прочитать слова, честные слова, и узнать, что чувствует почти десять лет спустя. Пора перечитать его последнее письмо. Исполнить просьбу Бенедикта.

Но сначала она решила прочитать остальные. Те, которые заставляли ее смеяться и чувствовать такую тесную связь с ним. После предательства она хотела уничтожить почти все, но, стоя перед пылающим в камине огнем, поняла, что не сможет. Сказала себе, что сохранит их в качестве напоминания о том, как могут больно ранить сладкие слова. Но в душе она понимала, что просто не хочет окончательно терять его. И оставила эти письма служить предостережением. Теперь мужчина никогда ее не одурачит.

Найдя связку, она поспешила лечь и укрыться. Развязала голубую ленту и взглянула на знакомый почерк, которым был написан адрес на первом письме. Разгладила то место, где было ее имя, ощущая неожиданный прилив эмоций.

Хастингс. Ее Хастингс. Бенедикт.

Она развернула письмо и стала читать:

«Дорогая Эви! Поскольку сегодняшнее письмо не сопровождалось посылкой, позвольте напомнить, что я все еще жду вышивку, которую вы обещали мне прислать в прошлом послании. «Обиталище практически безграмотного олуха-шовиниста» – идеальное дополнение к моему дортуару, не находите?»

Она читала письма, одно за другим, и к тому времени, как закончила, было почти девять. Теплые капли ползли по щекам, и она поспешно стерла их ладошкой.

Она любит его.

И возможно, всегда любила и всегда будет любить. Не важно, как бы он ни называл себя. Какие бы тайны ни хранил в сердце. Он принадлежал ей, и она любила его.

Она подумала о том кошмаре, в котором жил Бенедикт. Он попытается арестовать брата. Она знала, что это означает, как бы ни старалась не думать об этом.

Его семья будет навеки опозорена.

Если графа Даннингтона признают изменником, у семьи отберут титул и все земли. Бенедикту никогда не позволят появиться в приличном обществе.

Она в ужасе закрыла глаза. И что это значит для нее?

Прежде чем ответить на этот вопрос, она вынула пресловутое последнее письмо и медленно развернула. Оно выделялось среди остальных писем, потому что было сложено каким-то странным образом.

«Почти пять лет я выдерживал постоянные уколы

Резкого, несдержанного, отвратительно

Острого языка. Вы, если быть откровенным,

Совершенное воплощение раздражающе-назойливой особы,

Требующей внимания, но обладающей

И грацией, и манерами обычного слепня.

Только я был способен выносить,

Едва сдерживаясь, постоянные унижения и ядовитое жало вашего языка.

Мне противны ваши инфантильные рассуждения.

Если я воображал, что,

Несмотря на то что вы родились женщиной, в процессе переписки ваше мышление претерпит изменения к лучшему, значит, жестоко ошибался.

Я умываю руки и отказываюсь от всякого общения с вами. Наконец-то!»

Она отбросила письмо, не желая смотреть на него ни минутой дольше. Зачем ей понадобилось снова читать его? И почему Бенедикт на этом настаивал? Или хотел посыпать соль на ее раны? Его последнее письмо разбило ей сердце и научило, что мужчинам доверять нельзя. И все же он казался таким чертовски искренним, когда уходил. Словно в письме таилось нечто чудесное.

Стиснув зубы, чтобы сдержать непрошеные слезы, она свирепо уставилась на слегка пожелтевший листок бумаги. Почему он советовал ей читать между строк?

Подумав, она снова подняла письмо.

Бесполезно. На бумаге нет ни единой лишней строки. Она не видела ничего, что бы имело иной смысл.

Она уже хотела швырнуть письмо на пол, когда в голову ей пришла удивительная мысль. Разгладив листок, она прищурилась. Письмо действительно сложено необычно. Двойная складка шла по левой стороне страницы, захватывая заглавные буквы строк. И почему заглавные, если некоторые предложения не закончены? О Господи!

«П-р-о-с-т-и-т-е м-е-н-я».

Эви охнула и прижала ладонь к губам. Вот оно. Ясно как день!

Странные ощущения озарили ее, словно лучик света, проникший в самый темный уголок сердца. Он сказал правду о письме. Должно быть, у него были причины написать все это. И он вовсе не хотел ее обижать.

Эви ошеломленно покачала головой. В одно мгновение все изменилось. Она была не права.

И любила его. Отдала бы все, чтобы быть с ним. Будь она одна… Если бы от ее поступков никто не зависел… Но она должна думать о сестрах. Она никогда не сделает ничего, что повлияло бы на их будущее. Кто возьмет замуж сестру женщины, ставшей женой изгоя, запятнанного государственной изменой?!

Сердце больно сжалось. Как все это произошло? Она нашла человека, с которым хотела быть… Но его тут же отняли, прежде чем они воспользовались шансом объясниться и понять друг друга.

Она закрыла глаза и прижала кулак к губам.

Ей не получить Бенедикта.

От этой жестокой правды Эви стало так холодно, словно она лежала в снегу.

Но даже если она не сможет быть с ним, то все равно попытается помочь. Пусть у нее не хватит сил бороться с его врагами. Но она способна освободить его разум и обелить совесть, признавшись, что простила его. Их последний разговор, когда она сгорала от гнева и враждебности, не может стать окончательным. Ей было очень больно сознавать, что она своим равнодушием и жестокостью ранила его. И она не вынесет, если он так и не узнает, что она его простила. Она так много лет жила с душой, искалеченной предательством, что не поняла его. Но не может приговорить его к такой же судьбе.

Она открыла глаза, в которых сияла решимость. Полная этой решимости, Эви отбросила одеяло и свесила ноги с кровати. Плечо все еще побаливало, но она, почти не замечая неприятных ощущений, подошла к гардеробу, открыла дверцы и вынула маленький дорожный саквояж.

Глава 26

«Мне очень одиноко во Франции без ваших писем, которые обычно составляли мне компанию. Думаете ли вы обо мне? Не проходит и дня, чтобы я не думал о вас».

Из ненаписанного письма Хастингса к Эви

После удушливой тишины пустого подвала звук открывавшейся двери резанул уши, чтобы не сказать больше. Бенедикт прищурился от слепящего света, озарившего комнату, как вспышка молнии. Дверной проем заполнила темная фигура. Черт, ему противно собственное бессилие!

– Здравствуй, Бенедикт! Как любезно с твоей стороны навестить нас.

В гнусавом голосе Генри звучало еще большее высокомерие, чем помнил Бенедикт.

– Полагаю, ты наслаждаешься своими покоями?

Стоя спиной к стене в нескольких шагах от двери, Бенедикт пожал плечами. Он не собирался поддаваться на провокацию.

– Генри, – коротко приветствовал он, хотя кровь бешено кипела в жилах. Этот человек принес Эви столько боли! Этот человек навлек позор на семью. Все мерзкое, все ужасное в жизни Бенедикта было связано с Генри.

– Следуй за мной, если не возражаешь. Мне очень интересно услышать, почему ты пытался вломиться в дом. Предпочитаю беседовать в уюте моего кабинета. Найджел проводит тебя.

Генри вышел, и крепкий лакей знаком велел Бенедикту идти следом. Неподалеку маячил Уильям.

Бенедикт скрипнул зубами, но беспрекословно повиновался. Ничего не поделаешь, придется смириться, пока не представится возможность атаковать.

Он вышел из подвала. Найджел шагал сзади, а Уильям продолжал держаться на расстоянии, но Бенедикт видел пистолет в его руке.

Вместе они поднялись на холм, где стоял дом, и вошли с черного хода через двойные стеклянные двери. Оказалось, что они ведут прямо в маленький кабинет. Бенедикт вошел и огляделся. Полки в кабинете были почти пусты, если не считать толстого слоя пыли. Роскошного ковра, лежавшего когда-то на полу, тоже не было, как и привычных вещей, которым полагалось находиться в кабинете.

Генри обошел маленький письменный стол и сел, небрежно откинув фалды фрака, словно находился в аристократической лондонской гостиной, а не в унылом, обшарпанном охотничьем домике. Он жестом велел Бенедикту сесть на второй стул, напротив.

– Спасибо, я лучше постою, – сухо ответил Бенедикт. Вся ситуация казалась абсурдной. Что за игру ведет брат?

Генри недовольно сжал губы и, глянув куда-то мимо Бенедикта, махнул рукой. На плечо Бенедикта немедленно опустилась большая ладонь, после чего его бесцеремонно подвели к стулу.

– Собственно говоря, могу и посидеть, – сухо обронил он, прекрасно зная по прошлому опыту, что ничто так не уязвит брата, как пренебрежительное отношение к его «превосходству». Конечно, Бенедикту было невыгодно измываться над человеком, у которого на руках все козыри, но он просто не смог сдержаться.

Генри ответил учтивой, неискренней улыбкой и, откинувшись на спинку стула, сложил пальцы домиком и вскинул брови:

– Мне не терпится узнать, почему ты вломился в мой дом.

Встретив его выжидательный взгляд, Бенедикт пожал плечами. Неужели Генри это серьезно? Что ему нужно? Бенедикту сейчас не до игр.

– После того как Барни не удалось убить меня, он любезно дал адрес своего нанимателя, – откровенно ответил он. – Вообрази мое удивление, когда я услышал название того охотничьего домика, которым моя семья владела много лет.

Генри мгновенно насторожился.

– Убить тебя? Не мели вздор! Барни было приказано привезти тебя сюда. И за эту услугу ему очень хорошо заплатили. Подобная драма совершенно ни к чему.

– Он стрелял в охотников. Из укрытия. Молодую леди, я имею в виду именно леди, дочь маркиза, сбросила лошадь, и она получила серьезное увечье.

Говоря это, Бенедикт изнемогал от ненависти. Он никогда не простит Генри за то, что тот причинил боль Эви.

Но тут он с удивлением заметил, как Генри смертельно побледнел. Интересно. Хотя лицо Бенедикта оставалось бесстрастным, мысли лихорадочно метались. Возможно, он чего-то не знает. И Барни стрелял на свой страх и риск. Что, если он хотел отомстить Бенедикту за роль в крушении империи контрабандистов, которая давала Барни возможность жить безбедно?

Генри подался вперед, глядя в глаза брата.

– Даю слово джентльмена, я не хотел, чтобы кто-то пострадал. Я нанял Барни, чтобы найти тебя, когда ты исчез. И привезти сюда. Не более и не менее.

Генри поднялся и стал медленно расхаживать по комнате, сложив руки за спиной.

– Какая неприятность! От всей души надеюсь, что леди поправится. Барни должен быть… вознагражден за его преданность и способность выполнять приказы. А нам пора выяснить отношения.

Он остановился и сжал спинку стула.

– Один из людей Рено видел тебя в Фолкстоне.

Бенедикт кивнул, боясь взорваться. Какая наглость со стороны брата так небрежно упоминать о связи с Рено!

Генри снова поджал губы, вероятно, удивляясь тому, что Бенедикт ничего не отрицает.

– Ты выставил себя полным болваном! Рено желает поговорить с тобой, но я подумал, что все пройдет куда более гладко, если я сумею найти тебя первым.

Он снова принялся вышагивать по комнате.

– Твоя преданность семье не знает границ.

Генри резко повернулся лицом к нему.

– Да. И тебе лучше не забывать об этом. Без меня эта семья давно развалилась бы.

Нет, какой же он негодяй!

– Благодаря тебе эта семья потерпела крах!

Бенедикт попытался встать, но кто-то из людей Генри немедленно усадил его на место. Бенедикт едва не застонал от досады. Охваченный бешенством, он забыл об их присутствии.

– Без меня Рено давно выследил бы тебя и убил бы, как собаку.

– Почему ты не позволил ему это сделать? – свирепо прошипел Бенедикт. – Это намного облегчило бы тебе задачу.

Генри изумленно уставился на него:

– Неблагодарный ублюдок!

– Неблагодарный – да. Ублюдок – определенно нет. Я по-прежнему твой законный брат, как ни грустно это признавать. Ты навлек позор на наши головы.

Генри отпрянул, как от пощечины, и словно окаменел.

– И это после того, что я для тебя сделал! Я пытаюсь помочь, а ты плюешь мне в лицо!

Бенедикт презрительно фыркнул.

– Помочь мне? Сговорившись с закоренелым преступником? И не просто с преступником, а с тем самым человеком, который больше всего на свете жаждет стать свидетелем моей гибели. Прости, если не смог как следует выразить свою благодарность.

– Тебе стоит винить только себя. Неужели ты не знал, чем все кончится, когда решил перейти дорогу этой мерзкой швали? Только потому, что я согласился на его условия, он не выдаст тебя властям. Он желает получить обратно товары, украденные тобой. Но вовсе не собирается тебя убивать.

Бенедикт окаменел. Погодите… о чем это он? Неужели Генри считает, что Бенедикт работал с Рено?

Он обдумал такую возможность. Он много лет лгал семье относительно выбранной профессии. Неужели теперь пожинает плоды? Если брат считает, что он должен покорно склониться перед Рено, чтобы защитить не только семью, но и себя…

– Убери своих людей, чтобы мы смогли поговорить как мужчина с мужчиной.

Генри потрясенно посмотрел на него:

– Неужели я так похож на идиота? Я…

– Ради Бога, прикажи им привязать меня к стулу, если хочешь, но мы должны поговорить без свидетелей.

Бенедикт бросил на Генри упрямый взгляд и замолчал, мысленно умоляя брата выполнить его просьбу.

Генри критически усмехнулся, но все же задумался. В темных глазах светилась неуверенность: очевидно, он не совсем представлял, что делать дальше. Не такого ожидал Бенедикт от графа Даннингтона. Наконец он сухо кивнул и велел своим людям привязать Бенедикта к стулу.

Как только приказ был выполнен, Генри отослал своих людей и велел ожидать за дверью, после чего с преувеличенным почтением велел Бенедикту продолжать.

В тот момент Бенедикт решил, что покончил с тайнами. Покончил с обманом, с двойной жизнью, с ложью семье и друзьям. Похоже, что все это привело его в убогий кабинет, к старому стулу и веревке, которой он привязан. К потере доверия одного их старых друзей. К боли и страданиям самой главной женщины в его жизни.

Он представил Эви, сидящую на каменной скамье в саду, залитом лунным светом. Невинную. Не заслуживающую лжи, особенно приведшей к тому, что негодяй едва ее не убил. Не заслуживавшую человека, подобного ему…

Бенедикт решительно поднял глаза на брата.

– Клянусь могилой отца: все, что я сейчас скажу, – полная и неоспоримая истина. Еще в школе меня завербовало Военное министерство. Их заинтересовали мои способности фехтовальщика и боксера, а также прекрасное владение французским. Все это, вместе взятое, сделало меня идеальным кандидатом в агенты короны.

Генри ошеломленно смотрел на него. Но Бенедикт продолжал, не давая ему возможности перебить себя:

– Я встретил Рено почти год назад, когда мне поручили внедриться в его шайку. Благодаря мне были захвачены и арестованы почти все члены шайки. Он сбежал, но в последующем хаосе его брат набросился на меня, и мне пришлось его убить. Я знал, что Рено захочет отомстить, но считал, что моего истинного имени никто не знает. Когда я услышал, что он снова взялся за прежнее, то решил начать расследование. Тогда и подслушал ваш разговор.

Генри молчал, глядя на Бенедикта так, словно пытался читать его мысли.

– Ты лжешь.

Бенедикт медленно покачал головой:

– Я знал, что для Даннингтонов настали трудные времена, и подумал, что ты нашел легкий выход. Последнюю неделю я невыносимо терзался, стараясь осознать тот факт, что придется сдать тебя властям и увидеть крах семьи.

Ну вот. Все тайны раскрыты. Боже, почему он не был честен с Эви?!

Бенедикт покачал головой. Нужно думать о настоящем.

Генри тяжело опустился на стул. Он по-прежнему молчал.

Бенедикт прекрасно сознавал, что признавшись в своей службе короне, он только что закончил карьеру агента. Тем более что Рено его скомпрометировал.

Но как ни странно, Бенедикт не испытывал сожаления о том, что эта часть жизни осталась позади. Зря он не принял этого решения до того, как причинил зло людям, которых любил.

Генри беспомощно воззрился на Бенедикта:

– Я считал тебя изменником. У него были доказательства: письма, которые ты ему писал.

И тут Бенедикта осенило. Письма были написаны до облавы на шайку! И конечно, кажутся обличающими!

– И что он предложил? Какова истинная природа ваших отношений?

– Он не столько предлагал, сколько требовал, – загадочно ответил Генри.

– И что, черт побери, это должно значить?

– На случай, если ты забыл: ты чертов граф Даннингтон. И мне постоянно твердили, что на свете есть очень немного людей, имеющих право что-либо потребовать от тебя. Я твердо уверен, что Рено – не один из них.

Генри повертел изящную чернильницу, старательно избегая взгляда Бенедикта. И наконец заговорил, тихо, тщательно подбирая слова:

– Он угрожал донести на тебя как на государственного изменника и опозорить мое имя. Он хорошо подготовился. И знал обо всех долгах поместья. Словом, припер меня к стенке.

Бенедикт тяжело вздохнул. Его слегка тошнило от самого себя: ощущение, которое, к сожалению, появлялось в последнее время все чаще.

– Что он требовал?

– Позаботиться о доставке нескольких партий контрабандного товара, то есть доделать работу, которую ты не закончил.

Он почувствовал некоторое облегчение от сознания того, что брат не по доброй воле стал членом шайки. Что теперь не придется вывалять в грязи фамильное имя. Такой же сильной была надежда на то, что он вновь увидит Эви.

– Боюсь, я совершил ужасную ошибку, – пробормотал Генри.

– Ты делал то, что считал должным и правильным.

– Нет, ты не понимаешь, – пробормотал Генри. – Я говорю не о прошлом. А о будущем. Я… я послал за Рено. Поэтому и держу тебя здесь. Послал за Рено, как он и велел, и он скоро будет.

О Господи!

От потрясения Бенедикт потерял дар речи. Только пытался придумать, как теперь быть.

– Он приедет? Сейчас? – наконец выдавил Бенедикт и стал сыпать проклятиями, пытаясь разорвать путы. – Генри, ради всего святого, сколько у нас времени? Он убьет меня на месте. А может, и обоих.

Генри встал и поспешил к двери.

– Освободите его, Найджел! Скорее!

Растерянный лакей переводил взгляд с Генри на Бенедикта. Атмосфера в комнате не слишком изменилась с тех пор, как они вышли, и теперь Найджел не мог взять в толк, что происходит.

Генри раздраженно глянул на лакея:

– Немедленно, Найджел!

Когда он неуверенно посмотрел на часы, сердце Бенедикта упало. У него возникло ужасное предчувствие, что до появления врага остаются не часы, а минуты.

Помоги им небо.

«Дорогой папа!

Все это уже было раньше. Но с тех пор столько изменилось! Должна признаться, что мистер Бенедикт на самом деле мистер Бенедикт Хастингс. Это очень долгая история, которую я обязательно тебе расскажу. Но теперь должна сказать одно: я еду к нему. Не бойся за меня, потому что сейчас с ним Ричард, и он проводит меня домой, когда я выполню свою миссию. Я люблю его всем сердцем, папа. И должна сказать ему, что прощаю. Между нами было столько непонимания. И теперь необходимо, чтобы он услышал эти слова из моих уст.

Восемь лет назад, когда я попыталась уехать, чтобы найти его, меня подталкивали собственная обида и его предательство. На этот раз я хочу, чтобы он не страдал. Не испытывал ту же боль, что и я. Пожалуйста, не тревожься за меня, и, умоляю, не нужно ехать за мной. Вернувшись, я стану доживать свою жизнь, с радостью сознавая, что узнала хоть и короткую, но любовь. Конечно, сердце мое будет разбито, но я по крайней мере больше не стану испытывать страх и сомнения.

С любовью и надеждой на понимание,

Эви».

– Не знаю, миледи. Возможно, следует послать за лордом Гренвиллом.

Услышав слова Данли, Эви попыталась не выказать беспокойства. Родители ни при каких обстоятельствах не должны знать, что она затеяла. По крайней мере до ее отъезда. Изгнав горничную из комнаты под предлогом того, что хочет отдохнуть, Эви рассчитывала, что хотя бы два часа никто не обнаружит ее отсутствия и письма под подушкой.

Она властно взглянула на старшего конюха:

– Данли, вы прекрасно знаете, что я имею право отдавать распоряжения от имени отца. Сейчас он очень занят, а я хочу немного проехаться по округе.

Она была очень рада, что догадалась спрятать под шалью повязку. Нельзя, чтобы конюх увидел, что она все еще не оправилась от падения. Хотя боль почти прошла, все же лучше не слишком тревожить руку.

– Да, миледи, но только…

– Мистер Данли, – резко перебила Эви. Конюх поспешно закрыл рот. – Конюшни много лет были моими владениями. В ваши обязанности не входит сомневаться в моих приказах. Я желаю, чтобы вы оседлали Эпону и немедленно привели ко мне. Это понятно?

Глаза Данли были шире блюдец. До сих пор Эви никогда не говорила со слугами в таком тоне.

Она решительно задушила угрызения совести. Ее миссия слишком важна, чтобы волноваться о том, что она кого-то оскорбит.

– И все же, миледи…

– А, вот и ты!

Беатрис!

Она стояла в дверях. Серый свет хмурого дня очертил ее маленькую фигурку. Она решительно шагнула вперед. Туфельки бесшумно скользили по каменному полу. Эви не знала, что думать о появлении сестры. Раньше она причиняла Эви немало неприятностей, но во время последнего разговора они, похоже, пришли к согласию.

– Ты ищешь меня? – как можно спокойнее спросила Эви, хотя ей стало не по себе.

– Да. Папа прислал меня спросить, когда ты вернешься. Он хочет, чтобы ты присутствовала на встрече с управляющим.

Выражение ее глаз было абсолютно невинным, а слова – метко посланными в цель.

Пока Данли смотрел на сестер, ожидая ответа, Беатрис незаметно подмигнула и дерзко усмехнулась. В груди Эви расцвела любовь к своей чудесной, везде сующей нос сестричке. Эви ответила благодарной улыбкой.

– Спасибо, Беатрис. Я собираюсь на долгую прогулку с Эпоной, так что скоро меня не ожидайте. Попроси папу назначить встречу на вторую половину дня, если он не возражает.

– Как хочешь.

Эви обратила бесстрастные глаза на старшего конюха.

– Так где седло, мистер Данли?

Тот кивнул и исчез в шорной. Эви поспешила к сестре и обняла ее: слава Богу, для этого она достаточно окрепла.

– Знаешь, что ты великолепна?

Беатрис стиснула сестру, прежде чем отпустить.

– Не знаю, почему ты уезжаешь, но уверена, что это связано с Бенедиктом.

Эви кивнула, сморгнув слезы.

– Да. Я люблю его. И должна ехать к нему.

– В таком случае поспеши. Я буду прикрывать тебя, сколько смогу, это позволит тебе выиграть несколько часов. Я видела, что ты спрятала саквояж в саду. Я добавила туда хлеб и печенье, которые стащила из кухни, на случай если проголодаешься.

Когда Беатрис стала такой милой?

Эви широко улыбнулась:

– Я никогда этого не забуду, Беа. Спасибо.

Беа кивнула, поцеловала Эви и вернулась в дом.

Из шорной вышел конюх с седлом и направился в стойло Эпоны. Эви слегка улыбнулась:

– Спасибо, Данли. Я так устала сидеть в своей комнате, что, простите меня, стала слишком вспыльчивой. Не волнуйтесь. Я знаю пределы своих сил и просто хочу прокатиться.

Он снова кивнул и стал седлать Эпону.

Слава Богу!

Глава 27

«Если бы я только знала, почему вы написали такое страшное письмо… Я пыталась поехать за вами, но вмешался папа. Я так и не узнаю, почему вы меня предали».

Из письма Эви Хастингсу, сочиненного мысленно, пока отец провожал ее домой

За окном послышался стук копыт. Бенедикт и Генри замерли, отчаянно глядя друг на друга. Они перешли из кабинета в гостиную и все это время лихорадочно готовились к схватке.

Слишком поздно. У них не было времени составить надежный план… или любой план…

– Черт, – прошипел Генри, панически оглядываясь.

Мысли Бенедикта метались.

– Итак, вот что мы собираемся делать. Пусть твой лакей откроет дверь и отведет Рено в твой кабинет. Скажи, что меня держат в погребе, и попроси сопровождать тебя туда. Откроешь дверь, втолкнешь его в подвал и повернешь ключ в замке.

План был в лучшем случае опрометчивым, но что поделать?

Генри откинул штору, пытаясь разглядеть Рено.

– Ничего не понимаю. Там одинокий всадник. Рено всегда путешествует с парой своих сообщников. Что он задумал?

Бенедикт поспешил к окну и тоже всмотрелся в незнакомца. Тот спешился и направился к калитке.

Бенедикт едва не лишился сознания от благодарности и облегчения.

– Ричард! – воскликнул он, узнав друга и подбегая к двери. – Ричард!

Он распахнул дверь с такой силой, что она ударилась о стену. Ричард растерянно остановился. Бенедикт, наверное, впервые в жизни почувствовал, что небезразличен кому-то. Ричард почти подбежал к двери, и Бенедикт схватил его руку и крепко пожал, прежде чем обнять и от души хлопнуть по спине. И сглотнул, стараясь взять себя в руки. Из всех вопросов, вертевшихся в голове, он умудрился выдавить единственный:

– Что ты здесь делаешь?

Ричард, очевидно, был сбит с толку:

– Я думал, что еду помочь тебе, но, похоже, помощь ни к чему. Твой брат хотя бы здесь?

– Здесь, сэр.

В прихожей появился Генри и учтиво поклонился Ричарду, который уже совершенно не понимал, что происходит.

Бенедикт поднял руки.

– Многое произошло с тех пор, как я появился здесь. Генри не знал, что Рено ищет моей смерти. Он убедил Генри, что это я изменник, и угрожал погубить семью, если Генри не выполнит его приказа.

Потрясенный Ричард раскрыл рот. Генри был явно удивлен такой откровенностью.

– Прости, Генри, но больше у меня нет секретов от Ричарда. Ричард, к сожалению, у меня нет времени объясняться, потому что Рено скоро будет здесь и, конечно, с радостью убьет меня на месте, если мы не составим план. И хотя я ценю твой приезд куда больше, чем ты представляешь, все же ты должен немедленно уехать, пока он не появился.

Ричард вскинул брови:

– И это после того, как я проснулся ни свет ни заря в четыре утра и проехал полпути до Лондона со скоростью, которую никому не рекомендую, и только сейчас воссоединился с вашей светлостью? Ты, надеюсь, не воображаешь, что я подожму хвост и сбегу?

Он прошел в гостиную.

– Дайте чего-нибудь выпить, и к делу.

Несмотря ни на что, Бенедикт улыбнулся.

Он в долгу у друга до конца дней своих. И все же не может подвергнуть Ричарда опасности.

– Ричард, эти люди не похожи на твоих обычных приятелей-щеголей. Они убивали людей за куда меньшие преступления, чем то, что против них совершил я. И, не колеблясь, перережут тебе горло.

– Еще лучше. Мне не придется терзаться угрызениями совести, когда начнется заварушка, – ухмыльнулся Ричард, хотя в глазах стыла решимость.

Бенедикт кивнул, зная, что его взгляд светится благодарностью.

– В таком случае идем в кабинет. Будем надеяться, нас осенит вдохновение, и план будет удачным.

Не дожидаясь согласия остальных, Бенедикт зашагал по коридору. Весь день его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти решение. Рено приедет за ним с двумя-тремя громилами, вооруженными и готовыми к схватке. Бенедикт не собирался никого убивать или хотя бы ранить, если сможет этого избежать. Лучше захватить их в плен и самому привезти к властям.

Мужчины вошли в комнату. Ричард и Генри сели перед столом, Бенедикт – за стол. В комнате было прохладно и тихо.

– Прежде всего я хотел сказать, что эта ситуация – следствие выбора моей жизненной дороги и последующего обмана. Генри, я должен был довериться тебе как своему брату, единственному брату, и рассказать правду о своей карьере. Получилось так, что к тебе пришел негодяй, пытавшийся втянуть тебя в страшное преступление с одной целью: отомстить мне.

Генри хмуро кивнул. Бенедикт взглянул на Ричарда. Друг столько лет был частью его жизни… Почти все школьные воспоминания связаны с ним.

– Ричард… – Он попытался найти нужные слова. – Ричард, не могу выразить, как мне жаль, что я навлек на вас страшную беду. Я никогда не прощу себя за боль Эви. И просто не могу не выразить свою благодарность за твое присутствие здесь. Твоя поддержка, физическая и моральная, так много значит… позволь поблагодарить тебя. От всей моей души. – Глубоко вздохнув, он перешел к делу. – Я и раньше имел дело с Рено. Он безжалостен и опасен, и мы должны быть очень осторожны. Ричард, Генри послал за Рено, и тот ожидает, что меня удерживают здесь силой. Сначала Генри посадил меня в погреб, расположенный в нескольких шагах отсюда, за домом. У подножия холма. Вот что я придумал.

Бенедикт объяснил им подробности плана. Если им очень повезет, никто не пострадает, и к вечеру француз уберется в Лондон. Все, что нужно, – придерживаться плана и молиться, чтобы все получилось.

Через три часа, когда все было готово, громовой топот копыт возвестил о приезде Рено. Ричард, которому предстояло играть роль одного из слуг Даннингтона, стоял у передней двери.

Жаль, что все это убийственная реальность, а не встреча у Джентльмена Джексона. После того хаоса, в который Даннингтон, хоть и не намеренно, поверг семью, у Ричарда чесались руки задать ему трепку. Но сейчас они союзники, а общий враг вот-вот будет здесь.

Даннингтон вытер дрожащей рукой вспотевший лоб. Сейчас он выглядел испуганным кроликом, готовым удрать при первых же признаках опасности. Черт, если он не возьмет себя в руки, то все испортит. Их план в лучшем случае ненадежен, но теперь все равно ничего не изменить, да и Ричард сделает все, что в его силах, чтобы план удался.

– Дышите глубже, – тихо сказал Ричард Генри. – Следуйте плану.

Даннингтон поднял глаза, прерывисто вздохнул и дернул головой, что долженствовало означать кивок.

Ричард снова подавил желание хорошенько поддать графу. Ничего серьезного, просто чтобы тот расслабился.

– Даннингтон, доверьтесь брату. Он знает, что делает.

Сухая улыбка, словно трещина, разрезала застывшее лицо Даннингтона.

– Полагаю, сейчас самое время ему довериться. Поступи я так с самого начала, ничего этого не случилось бы.

– Совершенно верно, – одобрительно кивнул Ричард. В глазах графа больше не было страха. Сейчас он просто походил на человека, страдающего запором.

А Бенедикт лежит в погребе, готовый напасть в подходящий момент. У Рено и его людей нет никаких шансов.

Уильям стоял на страже у подвала, создавая видимость, что Бенедикт остается узником. Для того чтобы план сработал, Рено должен быть уверен, что все в порядке. Если его вынудят обороняться, дело может обернуться дракой, исход которой неизвестен.

Рено приближался к двери. Ричард глубоко вдохнул, чтобы успокоиться.

Вот оно.

Найджел кивнул ему, открыл дверь, прежде чем Рено успел постучать, и проводил француза с тремя сообщниками туда, где ожидали Ричард и Даннингтон.

Шедший впереди мужчина был, несомненно, Рено: Бенедикт точно описал его огромный, чуть кривой нос. Черные волосы зачесаны назад, взгляд темных глаз устремлен на Даннингтона. Ричарда он полностью проигнорировал.

Высокий, тощий, как палка, человек, стоявший за его спиной, вероятно, был тем, кого Даннингтон описал как Армана, а его седого товарища звали Шарлем. Третий, мускулистый блондин с пшеничными волосами, остановившийся у порога, не подходил ни под одно из описаний Бенедикта и Генри.

– Он здесь? – без обиняков спросил Рено.

Даннингтон сильно побледнел.

– Д-да, – пробормотал он. – Он в погребе, у подножия холма.

Ричард прикусил щеку и, прищурившись, посмотрел на графа.

«Спокойнее, Даннингтон».

– Я хочу его видеть.

Сейчас французский акцент Рено казался еще более выраженным.

Даннингтон кивнул и показал на дверь:

– Конечно. Мы держим его в старом погребе за домом. Я отведу вас к нему.

Рено презрительно скривился:

– У меня нет ни малейшего желания тащиться по грязи к вашему погребу. Пожалуйста, приведите его. Так будет лучше.

Даннингтон в панике огляделся. Ричард сцепил зубы, чтобы не вмешаться. План рушился на глазах. А другого у них не было.

– Что-то не так, Даннингтон?

В голосе Рено звучало леденящее спокойствие. Неужели он что-то заподозрил? Тяжесть пистолета, заткнутого за пояс Ричарда, послужит малым утешением, если все четверо французов набросятся на него.

– Нет, конечно, нет! Найджел! – рявкнул Генри, и в дверях немедленно появился слуга. – Пожалуйста, приведите моего брата. И позаботьтесь о том, чтобы его связали покрепче.

– Да, милорд.

Найджел повернулся и вышел.

Рено кивнул одному из своих людей:

– Лоран, может, ты проводишь месье Найджела? Лишняя пара рук не помешает.

Лоран кивнул и выскочил вслед за Найджелом.

По мере того как шли минуты, Ричард видел, как на лбу Даннингтона появляются все новые капли пота. Тиканье напольных часов казалось громкими хлопками, и граф все более и более волновался с каждым колебанием маятника.

Ричард мысленно приказывал графу оставаться спокойным, сидеть и ждать, пока брат приспособится к новому плану. Его сердце упало, когда Даннингтон шагнул к двери.

– Я посмотрю, что их задерживает.

– Сидеть! – приказал Рено. Генри, как дрессированная собачка, немедленно опустился на стул.

Рено положил тяжелую руку на плечо графа.

– Мы не спешим. Пожалуйста, не затрудняйте себя.

Внимание Ричарда привлек шорох в коридоре. Повернувшись, он увидел, что в дверях появился Уильям. Один взгляд на хозяина – и он набросился на Шарля. Ричард едва успел сделать шаг, прежде чем Уильям ударил контрабандиста в висок.

Нет!

– Черт возьми! – прорычал Рено и развернулся, сняв руку с плеча Даннингтона. Граф вскочил и поспешно отступил. Шарль тряхнул головой, как мокрый пес, и пошел на Уильяма. Ад и проклятие, назад дороги нет! Ричард бросился в гущу схватки, стараясь повалить Армана.

– Арман, к оружию! – крикнул Рено, размахивая пистолетом, неожиданно материализовавшимся из воздуха. Арман опрокинул стул и выхватил свой пистолет.

Ричард замер с поднятыми руками. Черт возьми, ему следовало вынуть свой чертов пистолет, но почему-то потянуло драться на кулаках! Уильям тоже попятился и поднял руки. Шарль со злостью вытер кровь со щеки, молниеносно выхватил оружие и одним неуловимым движением ударил Уильяма по лбу рукояткой пистолета. Кровь хлынула по лицу Уильяма еще до того, как он упал на колени.

Даннингтон что-то сдавленно пробормотал и с ужасом уставился на слугу. Ричард попытался что-нибудь сделать, но Арман немедленно прицелился в него.

– Вперед, месье. Буду счастлив вас прикончить.

Ричард в бессильной ярости скрипнул зубами. Улыбка на лице француза яснее слов говорила, как тот будет счастлив всадить пулю в грудь Ричарда. Уильям застонал, прижав ладонь к кровоточащей ране.

– Позвольте вам помочь.

Вежливый голос Шарля с мелодичным французским акцентом вселял ужас. Когда Уильям ошеломленно воззрился на него, Шарль снова ударил несчастного, на этот раз – в правый висок. Уильям, подобно срубленному дереву, рухнул лицом вниз на грязный пол.

Ричард пожалел бы бедного дурня, если бы не он все это затеял. Тихий звук привлек его внимание к белому как полотно графу. Часто сглатывая, Генри тяжело опустился на диван. Ричард почти читал его мысли: «Сначала Уильям. Кто следующий?»

– Что все это значит? Ты смеешь обманывать меня, глупец? – яростно прошипел Рено, сжимая пистолет так, что побелели костяшки пальцев.

Даннингтон воздел руки к небу. Глаза отчаянно перебегали с дула пистолета Рено на пистолет Шарля. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но лишь застонал. Ричард воспользовался тем обстоятельством, что внимание французов было приковано к Генри, и медленно завел руку за спину. Теплый металл впивался в кожу, дразня своей близостью.

– Вы, оба, во двор! – скомандовал Рено. – Руки вверх!..

Ричард застыл, когда мрачный взгляд Рено остановился на нем. Если Ричард пошевелится, значит, будет валяться на полу рядом с Уильямом. Злясь на себя, он поднял руки и направился к передней двери. Когда он проходил мимо Армана, француз поднял полу его сюртука и забрал пистолет. Ричард напрягся. Но Арман лишь рассмеялся, заткнул пистолет себе за пояс и подтолкнул Ричарда вперед.

Дьявол… дьявол… дьявол…

Выйдя наружу, они разошлись и снова встали лицом друг к другу. Даннингтон покачнулся, сосредоточенно глядя на пистолет Рено. Ричард, оглядывая врагов, мысленно планировал атаку. К несчастью, все замыслы заходили в тупик. Да и что он мог поделать?!

– На колени. Оба, – выплюнул Рено.

Генри и Ричард переглянулись перед тем, как выполнить приказание. Похоже, их дело проиграно.

– Где твой брат? – прорычал Рено, подходя к Даннингтону.

– Не знаю! – воскликнул граф куда более высоким, чем обычно, голосом.

Рено в бешенстве ударил его по лицу блестящим дулом пистолета. Граф боком полетел на гравий. Кровь лилась на землю багровой рекой, ярко контрастируя с белым гравием подъездной дорожки. Ричард сжал кулаки. Если он сдвинется с места, один из этих чертовых идиотов обязательно спустит курок.

– Не лги мне! Где он?

Даннингтон молчал, закрыв лицо руками. Ричард не винил его за такую реакцию. Как бы зол ни был Рено, правда только ухудшит положение.

Кровь запятнала белые манжеты сорочки. И Ричард неожиданно представил раненого быка, вид которого возбуждал кровожадного матадора.

Помолчав немного, Рено выбросил вперед ногу и ударил графа в правую почку. Даннингтон взвыл от боли и съежился.

– Где твой брат? Ты послал за мной, уверяя, что я могу забрать его. Так где он?

– Я здесь, Рено.

Стоя в дверях дома и наблюдая всю трагическую сцену, Бенедикт ощущал, как жаркая ярость бурлит в его венах раскаленной лавой. Брат, скорчившись, лежал у ног Рено. Ричард стоял на коленях, опустив руки.

Услышав Бенедикта, Ричард немедленно воспользовался ситуацией и набросился на Армана, ближайшего из двух врагов. Ударил зазевавшегося француза головой в живот и сбил на землю. При этом пистолет негодяя разрядился. Пуля исчезла где-то в деревьях. Пока противники катались по земле, Рено и Шарль лихорадочно водили дулами пистолетов, поочередно целясь в Ричарда, Генри и Бенедикта. Но два пистолета по крайней мере лучше, чем три.

Генри попытался отползти на четвереньках, но этим лишь привлек внимание Рено. Француз схватил его за воротник, рывком поднял и прикрылся, как щитом. Хотя рука Бенедикта не дрогнула, палец на курке ослаб.

Проклятие!

Рено улыбнулся:

– Похоже, месье Хастингс, мы в тупике. Жизнь вашего брата в моих руках. Совсем как в Библии: око за око, брат за брата.

Глаза француза сверкали холодной злобой. Бенедикт не шевелился. Только сердце тревожно забилось.

– Однако, – с обманчивым спокойствием продолжал Рено, – если я убью его, вы наверняка убьете меня. Что же вы предлагаете?

Бенедикт, прищурившись, разглядывал врага. Ответ пришел немедленно:

– Дуэль.

– Дуэль?

Рено презрительно рассмеялся.

– Ожидаете поединка до смерти одного из нас? Ну, разумеется, месье. Пистолеты или шпаги? Уверяю, я куда более опытен, чем мой брат. Вы мне не соперник ни в том, ни в другом. Так что можете выбирать.

– Шпаги, – процедил Бенедикт.

– Откуда мне знать, что в случае победы ваши друзья не попытаются убить меня?

Глаза Рено на миг превратились в щелки.

– Но я же уверен, что, если одержу победу, ваши люди уйдут. Все мы джентльмены, а у джентльменов есть определенные моральные принципы. В честной дуэли победителя уважают. Предполагаю, что эти люди будут вашими секундантами?

Бенедикт кивнул в сторону Армана, на котором в этот момент сидел Ричард.

– Ну, разумеется. И конечно, вашим секундантом будет брат?

– Ошибаетесь. Ричард, окажешь мне честь?

Ричард на секунду широко раскрыл глаза и быстро закивал:

– Превосходно. Джентльмены, прошу вас положить оружие и позволить нам занять места. Думаю, лучше всего подойдет подъездная дорожка.

Бенедикт первым опустил пистолет, и Ричард встал.

Рено оттолкнул Генри. Тот пошатнулся, едва удержавшись на ногах. Рено тоже опустил пистолет и отступил.

– Где Лоран?

Хотя дуло пистолета смотрело в землю, Бенедикт не сомневался, что при малейшей опасности Рено выстрелит.

– Не волнуйтесь, он жив. За ним присматривает Найджел.

Рено кивнул и наконец снял палец с курка.

Все, настороженно оглядываясь, заняли свои места. Секунданты встали позади противников. Генри, подойдя к двери, крикнул:

– Начинайте.

Бенедикт и Рено взмахнули шпагами. Генри поднял пистолет Бенедикта и выстрелил в небо.

Дуэль началась.

Глава 28

«Вы когда-нибудь перестанете населять мои сны? Искренне надеюсь, что нет».

Из письма Хастингса Эви, пересказанного в предрассветной тишине. Год спустя после того, последнего письма к ней

Оглядев плохо утоптанную тропу, ведущую к неухоженной подъездной дорожке в нескольких милях от Эмершема, Эви облегченно вздохнула.

Она пустила Эпону шагом и свернула на дорожку. Сковывавшую движения повязку Эви давно сбросила и теперь, воспользовавшись тем, что едет не спеша, принялась растирать плечо. Все болело, причем даже в тех местах, которые вроде бы раньше не думали болеть. Но сильнее всего ныло сердце. Оставалось надеяться, что она не слишком опоздала.

Во время поездки Эви вспоминала только хорошее: его дыхание на своей коже, бархатистый голос в ушах, вкус губ, жар прикосновений. К ней вернулась любовь, которую она питала к нему столько лет назад. Неудивительно, что она была так раздавлена, так потрясена последним письмом. Бенедикт был ее первой и единственной любовью, и теперь она будет за него бороться.

Эви устало провела рукой по глазам и всмотрелась в дорожку. Кто знает, что ее ждет? Правда, у нее пистолет, но все же лучшая тактика – осторожность и скрытность.

Эви направила Эпону в лес и поехала вдоль дорожки.

Но что это?!

Она резко натянула поводья, остановив Эпону. Со стороны дома доносились неразборчивые, странные звуки. Краем глаза она уловила какое-то движение. Эви ударила каблуками в бока лошади, и они помчались к краю поляны. Происходило что-то непонятное, и следовало сначала узнать, что именно.

Наконец она увидела поляну, дом и снова натянула поводья, прежде чем вырваться из укрытия.

Теперь Эви поняла, что это звенит сталь, поспешно отвела ветви, мешавшие обзору, и охнула, увидев дуэлянтов. Бенедикт! Она подвела Эпону еще ближе, пока не оказалась почти на опушке. Мужчины продолжали драться. Каждое движение было грациозным и смертоносным. Лезвия шпаг мелькали со слепящей скоростью, когда противники нападали, парировали и делали выпады.

Противники, словно соединенные невидимой цепью, одновременно прыгали вперед и назад: колени согнуты, ноги широко расставлены для оптимального равновесия. Сорочки обоих потемнели от пота.

Она с трудом отвела глаза и оглядела тех, кто наблюдал за дуэлью. Узнала Ричарда, а мужчина, стоявший позади него, отличался поразительным сходством с Бенедиктом. Должно быть, граф. Двое остальных стояли в настороженных позах.

Не в силах не смотреть на Бенедикта, она снова обратила взор на противников. В этот момент она не чувствовала физической боли. Вообще ничего не чувствовала. Всеми фибрами своего существа она сосредоточилась на обоих мужчинах.

Движения Бенедикта были грациозными, как в вальсе, каждое плавно перетекало в следующее. Его противник был ниже ростом, более плотным и выполнял все приемы, как кузнец, размахивавший молотом. Контраст был поразительным, и сердце Эви стучало в почти невыносимом ритме.

Что, если противник утомит Бенедикта? Что, если Бенедикт поскользнется, или упадет, или промахнется?

Из груди рвался крик. Ей хотелось заставить их прекратить драку.

Но Эви не двигалась и не издала ни звука. Она не посмеет отвлечь Бенедикта, ведь это может плохо кончиться. Вдруг его ранят? Или… еще того хуже…

Эви зажала рукой рот и стала ждать.

Рено владел шпагой лучше, чем ожидал Бенедикт, и легко парировал каждый выпад. Несколько раз Бенедикт был вынужден обороняться. Все это время он пытался понять тактику противника и обрадовался, заметив определенную ритмику его движений.

Наконец Бенедикт стал теснить Рено. Теперь тот больше отступал, чем нападал. Дьявольская улыбка исчезла. Уверенность француза поколебалась. Он слабел на глазах. Выпады становились все более неуклюжими, и Бенедикт легко их парировал.

Неожиданно Бенедикт увидел свой шанс и яростно атаковал. Как он и предвидел, Рено ответил прямым уколом и на миг открылся для ответного удара. Бенедикт понял, что победа осталась за ним, когда лезвие воткнулось в бок Рено, вызвав мучительный стон.

Бенедикт поспешно вытащил шпагу из раны и, тяжело дыша, отступил. Рено схватился за то место, откуда уже лилась кровь.

Бенедикт слегка наклонил голову.

– Первая кровь, сэр. Победа за мной. Прошу вас немедленно удалиться.

– Первая кровь? – рявкнул Рено. – И какая разница? Это смертельный поединок.

Бенедикт взглянул на раненого, оценивая его состояние.

– Я не желаю убивать вас, Рено, как не желал убивать вашего брата. И удовольствуюсь тем, что поединок выигран. Думаю, вам следует поблагодарить меня за то, что пощадил вас. А теперь прошу снова: покиньте это место.

Рено выпрямился и молча смотрел на него несколько секунд, прежде чем наклонить голову.

– Благодарю, месье Хастингс.

Слава Богу!

Бенедикт кивнул и отвернулся, чтобы уйти, но не сделал и двух шагов, когда услышал хриплый рев Рено. Круто обернувшись, он успел увидеть, как тот несется к нему со шпагой наготове. Бенедикт выхватил оружие, хотя понимал, что остановить Рено не удастся.

И тут раздался грохот и женский вопль:

– Нет!

Эви выскочила из кустов и страшно закричала, когда Бенедикт и Рено одновременно упали. Брат Бенедикта держал в руках дымящийся пистолет, пока Ричард и один из неизвестных боролись за другой.

Господи Боже, неужели граф пристрелил собственного брата? Такого быть не может! Просто не может быть!

Ее последние слова были сказаны в гневе. Их последняя встреча искрилась неприязнью. Нужно поскорее добраться до Бенедикта. Он не может умереть!

Она подгоняла Эпону и остановилась, только когда они достигли низкого каменного бордюра, тянувшегося по одной стороне дорожки. Несмотря на боль, она встала на бордюр, прежде чем спрыгнуть на землю и подбежать к Бенедикту.

Второй неизвестный уже добежал до лежавших мужчин и оттащил стонущего противника Бенедикта в сторону.

Она опоздала. Кровь пропитала рубашку Бенедикта. Тонкая ткань липла к вздымавшейся груди.

К горлу Эви подкатила тошнота, когда в ноздри ударил противный металлический запах. Она хотела ощутить аромат сандала. Она хотела избавиться от ужасного смрада.

Эви упала на дорожку у его ног, отчаянно радуясь, что он еще дышит.

– Бенедикт! Бенедикт! Скажи что-нибудь. Хоть что-нибудь!

Правой рукой она схватила его за плечо и тряхнула. Слезы жгли ее глаза при виде прекрасного, осунувшегося лица.

Бенедикт моргнул и посмотрел на нее как на призрак:

– Эви?!

Она быстро-быстро закивала:

– Бенедикт, тебя ранили?

– Эви, что ты здесь делаешь?

Он потрогал затылок и поморщился.

Неужели он бредит?

Она сжала ладонями его лицо.

– Ты меня не слышишь? Тебя ранили.

Он слегка улыбнулся, покачал головой и снова поморщился.

– Нет. Ранили Рено. Я просто ударился головой, когда он сбил меня на землю.

Трепещущее сердце Эви на мгновение замерло, перед тем как вернуться к жизни. Неужели это правда?

Она неуверенно оглядела кровь на сорочке.

– Но кровь…

Бенедикт осторожно сел и похлопал рукой по груди:

– Это его. Не моя.

Он протянул руку, и Эви прижалась щекой к его горячей, грязной ладони.

– Все хорошо, Эви. Даю слово.

Облегчение, охватившее ее, было таким сильным, что голова закружилась, а сама она мигом обмякла.

Приблизились и замерли чьи-то шаги. Эви подняла глаза. Над ними стоял граф, ошеломленно взиравший на Бенедикта.

– Он хотел убить тебя. Ударить в спину.

– Я знаю. Знаю. Генри, ты спас мне жизнь.

Бенедикт снова глянул на нее и поцеловал в щеку.

– Я сейчас вернусь, милая. Не двигайся.

Встав, он прижал брата к груди и крепко обнял. Ноги Даннингтона подкосились. Она не понимала, что происходит. Но знала, что отношения между братьями были натянутыми. Все выглядело так, словно они только что нашли друг друга. Эви встала и отвернулась, чтобы дать им возможность объясниться.

И наткнулась на хмурый взгляд Ричарда. Он, похоже, вовсе не рад ее видеть.

Из дома вышел слуга. Брат отдал ему пистолет, из которого целился во врага, и подошел к ней.

– Что, во имя Господа, ты тут делаешь? Папа просто убьет тебя, когда обо всем узнает.

Но, несмотря на резкие слова, Ричард крепко обнял ее.

Она проигнорировала горящее плечо, потому что успела привыкнуть к этому ощущению.

– Я не могла оставаться в стороне. Я должна была прийти. Сказать, что прощаю его.

Ричард неодобрительно покачал головой:

– Неужели это не могло подождать несколько дней? Ты себя окончательно загонишь!

– Оставь ее, Ричард, – попросил подошедший Бенедикт. – Если не возражаешь, я бы хотел поговорить с твоей сестрой.

Друзья долго вели безмолвный поединок взглядами. Наконец Ричард отступил:

– Умойся и переоденься. А мы тут сами обо всем позаботимся.

Бенедикт кивнул и, обняв Эви за талию, повел в дом. Они поднялись по лестнице в спальню, где пахло затхлостью.

– Я должен привести себя в порядок. Дашь мне минуту?

На этот раз кивнула Эви, потому что не доверяла собственному голосу после той бури эмоций, которую испытала за столь короткое время.

Он исчез в смежной комнате, а она упала на жесткий диванчик, стоявший в углу.

Эви думала, что потеряла его. А когда увидела, что он в крови, мир разлетелся в осколки, как разбитое стекло. Она без тени сомнения знала, что не сможет без него жить. Что ей теперь делать? Она не имеет права из-за своего выбора губить надежды сестер на брак. Достаточно ли ей знать, что он жив и здоров, хотя не может быть с ней?

При этой мысли сердце больно сжалось. Она зажмурилась. Ради блага семьи она обязана исполнить свой долг.

Возможно, они снова возьмут в руки перья и объединят свои жизни на бумаге. Много лет так и было, и, наверное, это единственный способ сделать терпимым дальнейшее существование, когда она его потеряет.

– Можно войти?

Эви подняла глаза, Бенедикт стоял в дверях в чистой белой сорочке, казавшейся слишком тесной для него. Он выглядел новым человеком. Волосы были еще влажными, грязь отмыта. Он даже успел побриться. Глаза смотрели одновременно весело и испытующе.

Только через несколько секунд Эви осознала, что затаила дыхание. Слава Богу, она уже сидит.

Она поспешно втянула в себя воздух, пытаясь убедить себя, что стоявший перед ней Бенедикт – не видение. Губы Эви мгновенно пересохли.

– Да, пожалуйста, – тихо сказала она.

Не сводя с нее глаз, он подошел к дивану и сел рядом.

– Эви, – выдохнул он так тепло, что она покраснела. Он облизал губы и начал снова: – Пожалуйста, позвольте представиться: я – Бенедикт Хастингс, старый друг вашего брата. Надеюсь, вы простите, что меня не представили по всем правилам.

Уголки его губ чуть приподнялись. Он потянулся, чтобы взять ее за руку. Прикосновение было легким и таким приятным, что она зажмурилась и вздрогнула, боясь открыть глаза. А вдруг все улетучится? Что, если это сон?

Бенедикт коснулся пальцем ее подбородка, и ее веки приподнялись. Определенно не сон!

– Бенедикт, – попыталась начать она, но он осторожно прижал палец к ее губам:

– Пожалуйста, дай мне сначала кое-что сказать.

Она молча кивнула.

Он отнял палец и завладел ее рукой.

– Эви, я не имею права просить прощения за обман, который привнес в твою жизнь. Я назвался чужим именем, что было несправедливо по отношению к тебе, и вынудил твою семью принять участие в обмане, о котором они даже не подозревали. Если бы все начать сначала, я бы сбежал куда глаза глядят, вместо того чтобы появляться в твоем доме. Но сейчас я не могу исправить то, что уже сделано. Хотя и горячо этого желаю.

Он помолчал и, отведя глаза, оглядел комнату. Эви старательно изучала их сомкнутые руки.

В сердце своем она уже простила Бенедикта, но все же была счастлива слышать раскаяние в его голосе. Да, ему и в голову не приходило, что все выйдет именно так. И он все равно раскаивается. Это вселяло в ее душу покой.

И какой-то крохотной частью души Эви надеялась, что Бенедикт не жалеет о встрече с ней. И может, держит ее за руку не только потому, что хочет утешить старого друга. Вдруг он испытывает те же сильные чувства к ней, которые сейчас бушуют в ее сердце?

– Эви, взгляни на меня, – мягко попросил он, прижимаясь губами к ее запястью.

Она повиновалась как раз в тот момент, когда его губы коснулись нежной кожи. Нельзя было отрицать интимность этого жеста.

Эви затаила дыхание, не пытаясь унять заколотившееся сердце. Он прижал ее ладонь к своей щеке и накрыл ее руку своей. Его щека была теплой, кожа – гладкой и мягкой. Эви едва не охнула от восторга.

Он медленно опустил их соединенные руки и глубоко вздохнул.

А когда заговорил снова, в голосе слышалось облегчение:

– Но я солгал бы, утверждая, что жалею обо всем. Я был потрясен, встретив тебя в день приезда.

Он коротко улыбнулся, прежде чем вопросительно взглянуть на нее.

– Ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему я всегда отвечал на твои письма?

Эви осторожно кивнула. Как могла она не гадать, почему школьник, старше ее на два года, интересуется незнакомой девчонкой, затерянной где-то в сельской глуши?

– Ты – единственная, кто писал мне. Родственникам было совершенно безразлично мое существование. Приехав в Итон, я был одиноким, никому не нужным мальчишкой, благодарным за то, что впервые в жизни нашел друга, Ричарда. А потом пришло сердитое, почти грубое письмо от младшей сестры моего нового друга. Эви, ты должна знать, каким комичным оно мне показалось! Но в то же время я благоговел перед особой, которая так алчно, так яростно любит брата.

Он улыбнулся. Эви ответила смущенной улыбкой.

– Поэтому я тебе ответил. Я намеренно дразнил тебя, надеясь получить еще одно письмо. Так и вышло.

– Что случилось, Бенедикт? Я поняла истинный смысл твоего последнего письма, но что заставило тебя послать его?

Она прижала руку к груди.

– В тот день ты разбил мое сердце.

Боль предательства со временем смягчилась, но всегда оставалась с ней.

Он медленно покачал головой:

– Я был глупым ослом и полным болваном и все сделал не так. Правительство завербовало меня в агенты короны, и мне пришлось разорвать все связи с прежней жизнью, прежде чем начать новую.

Агент короны?!

Должно быть, на ее лице отразилось недоверие, потому что он покачал головой:

– Позже я расскажу обо всем, что случилось в моей жизни. Довольно сказать, что я многое сделал не так, и не могу выразить, как жалею о том, что причинил тебе боль. Когда на прошлой неделе я узнал, что мой брат связан с контрабандистами, то совершил очередную глупость, попросив старого друга помочь мне. Мне нужно было подумать, что делать: передать Генри в руки властям и уничтожить будущее семьи и графство Даннингтон или молчать и погубить свою честь, жизнь и уважение к себе.

Эви стиснула его руки. Как можно делать столь ужасный выбор? Он так много всего пережил!

Ее разбирало ненасытное любопытство относительно его карьеры агента, но не хотелось прерывать Бенедикта. Особенно сейчас, когда он так близок… к чему-то.

– Продолжай, – прошептала она.

– Мне требовалось время, чтобы оценить ситуацию. Я не мог заставить себя рассказать кому-нибудь правду, даже Ричарду. Столкнувшись с тобой, я был потрясен. Сначала просто увидев тебя, поскольку был уверен, что твоя семья в Лондоне. А кроме того, я был восхищен твоей красотой. Я считал тебя синим чулком, а передо мной была прекрасная, обаятельная леди.

Он считает ее обаятельной!

– Я потерял разум. При всем ужасе, который творился в моей жизни, я был полностью захвачен встречей с той, что присылала мне такие поразительные письма. Я забыл обо всем, и это привело к тому, что ты пострадала. Я так сожалею о многих вещах…

Она едва сдержала неожиданную улыбку.

Сейчас он с ней, и она больше не хочет думать и говорить о прошлом.

Эви с притворной надменностью вскинула брови.

– Так и следует. На случай, если тебе это неизвестно, сообщаю: очень неприятно, когда в тебя стреляют и ты падаешь с лошади. Не рекомендую испытать нечто подобное.

В шоколадных глазах мгновенно вспыхнуло облегчение.

– Считайте, что ваш совет принят, миледи, – лукаво улыбнулся он.

– И должна сказать еще вот что, – продолжала она, – я не знала, о чем говорила, когда согласилась, что мне известно о твоем брате. Я все услышала от Ричарда вчера ночью. Прости, если ранила тебя своим бесчувствием.

Он на мгновение закрыл глаза, прежде чем снова встретить ее взгляд и кивнуть:

– Спасибо.

Она смотрела ему в глаза, позволяя заглянуть в душу.

– Я прощаю тебя. Поэтому и приехала. Хотела, чтобы ты знал: я тебя прощаю.

«И люблю»…

Но она еще не была готова произнести эти слова.

Искренняя радость осветила его лицо.

– Думаю, это лучшее, что я слышал в жизни. Даже лучше, чем то обстоятельство, что мой брат не был добровольным сообщником Рено. Веришь или нет, но Генри считал, что защищает меня.

– Правда! – ахнула она. – Значит, ты не сдашь его властям?

Надежда поднималась в душе девятым валом. Означает ли это, что они могут быть вместе? Но захочет ли он ее?

Эви пребывала в смятении.

– Нам придется ехать в Военное министерство и объясняться, но я уверен, что все будет в порядке и никто не пострадает.

– Так ты свободен? И нам не о чем беспокоиться?

– Ничего такого, чего нельзя уладить. Сейчас меня больше всего волнует, что оба наших брата внизу и мешают мне сделать с тобой все то, чего я не мог себе позволить, когда между нами было столько тайн. Собственно говоря, – добавил он, прижимая ее к себе, – я ничего не желаю сильнее, чем узнать, как это будет.

Эви ужасно понравились его слова. Сейчас, когда он держал ее в объятиях, ей было абсолютно все равно, что родственники находятся так близко.

Отступив, он взял ее руки и стал целовать каждый палец.

– Признаюсь, что несколько озадачен кое-чем.

Она моргнула, пытаясь прогнать соблазнительную сцену, в которой они сплетались на кровати.

– Чем же, позволь спросить?

Втайне Эви радовалась, что с его лица исчезла озабоченность. По спине пробежал озноб, когда Бенедикт неспешно потер большими пальцами ее ладони.

– Много лет назад, любовь моя, ты обещала, что, когда мы встретимся, ты узнаешь меня по одной фразе. И все же ты не узнала меня. Как такое может быть?

Какое счастье! Он назвал ее своей любовью!

– О, Бенедикт, я узнала тебя, просто не поняла этого. Я была уверена в своих чувствах. Душой чувствовала, что ты – моя половинка. Недаром я влюбилась в незнакомца всего за несколько дней, только чтобы обнаружить, что этот незнакомец – мой сердечный друг, которого я знала полжизни.

Его лицо медленно осветилось улыбкой, такой страстной и полной обещаний, что по ее телу разлился жар. Не говоря ни слова, он обнял ее и привлек к себе, так что их губы были совсем близко.

Прижавшись к ее лбу своим, он прошептал:

– Прощаешь меня?

– Всем сердцем, – выдохнула она не колеблясь.

Он восторженно улыбнулся, прежде чем осыпать ее поцелуями с той долго сдерживаемой страстью, которая копилась между ними с тех пор, как Джеймс Бенедикт вошел в ее жизнь.

И она поцеловала его в ответ со всей любовью, которую питала к своему дорогому мистеру Бенедикту Хастингсу.

Эпилог

Год спустя

Эви поздоровалась с дворецким, принявшим у нее пальто.

– Спасибо, Грейсон. Хастингс в кабинете? Не отвечайте… какой глупый вопрос. Ну разумеется!

– Совершенно верно, миледи.

Он слегка улыбнулся, прежде чем его лицо стало торжественно-бесстрастным. Грейсон был почти так же великолепен, как дворецкий ее родителей, а через несколько лет может даже превзойти Финнингтона.

– Спасибо, Грейсон, – не оборачиваясь, бросила она по пути в кабинет. Остановилась, чтобы собраться с мыслями, и толкнула дверь. Услышав шаги, Бенедикт поднял голову и широко улыбнулся:

– Здравствуй, моя прелестная жена. Как ты сегодня?

Она вернула его улыбку, обошла стол и рассеянно ответила:

– О, все хорошо. Ты сегодня очень занят?

– Я очень занят каждый день, – вздохнул он. – Генри попросил меня посмотреть некоторые цифры, касающиеся будущего урожая. Он считает, что, если все будет в порядке, у него останется достаточно денег, чтобы отремонтировать дома некоторых арендаторов. Наше положение улучшается гораздо быстрее, чем мы надеялись.

Эви чуть не лопалась от гордости. Какой же умный человек ее муж!

– Ну разумеется! Поскольку именно ты управляешь его поместьями, они должны процветать!

Он хмыкнул и отодвинул стул.

– Ну и ну! Какая вера в мои способности!

Он протянул ей руку и, когда Эви схватила ее, усадил к себе на колени.

– О, я уже успела убедиться, что тебя невозможно превзойти… во многих вещах, – многозначительно заметила она и застонала от наслаждения, когда он вознаградил ее, прижавшись к губам пылким поцелуем. Его ласки по-прежнему возбуждали ее, и она наслаждалась каждым мгновением. Возможно, они закончат разговор наверху…

– Чему я обязан удовольствием видеть тебя? Как дела в конюшне?

Он стал покусывать ее шею и мочку уха. Эви хихикнула:

– Не знаю. Я так и не добралась до конюшни.

Удивленный Бенедикт отстранился.

– Не добралась? Но почему?

Они поженились в июне, и Бенедикт поразил ее, сняв прелестный маленький особняк менее чем в шести милях от Хартфорд-Холла. Он хотел, чтобы она продолжала помогать отцу в конюшнях, если пожелает. Она была тронута и потрясена его поступком… как и ее родители, которые до этих пор были весьма недовольны хаосом, в который поверг семью Бенедикт. С самого переезда она проводила в родительском доме два дня в неделю.

– Видишь ли, я начала день с разговора с матерью. Женщине просто необходима близость матери, – сообщила она, прежде чем чмокнуть его в кончик носа.

Бенедикт улыбнулся и слегка сжал ее талию.

– И чем помогла тебя мать сегодня?

– Скажем так: я хотела, чтобы она подтвердила кое-что. И она подтвердила.

– Что именно, любимая? – без особого интереса спросил он, занятый тем, что вытаскивал отрезок кружева, заткнутый за вырез ее платья.

– То, что я только подозревала.

Она ощутила, как напряглись мышцы Бенедикта. Он отстранил жену и глянул ей в глаза.

– Эви, ты…

Он осекся, не в силах задать вопрос, вертевшийся на кончике языка.

Она широко улыбнулась и кивнула:

– Похоже, я в положении.

Бенедикт издал торжествующий вопль и, подхватив Эви на руки, вскочил и закружил ее. Оба весело смеялись.

Наконец он поставил ее на ноги и снова поцеловал. Отстранился и с самым довольным видом объявил:

– В таком случае подарок, который я тебе заказал, не мог быть получен в более подходящее время!

– Подарок? Мне? О, пожалуйста. Ты должен сказать, что это!

Она повертела головой, но в скромном кабинете не было ничего из ряда вон выходящего.

Он усмехнулся и взял ее за руку.

– Он не здесь. Идем со мной.

Он подвел ее к стеклянной двери, за которой находилась широкая терраса. Там был он ! Она сразу увидела. Телескоп. И не просто телескоп.

– О Господи, это же ньютоновский телескоп с большим охватом!

Бенедикт гордо кивнул:

– Тот самый. Я написал одному астроному… Возможно, ты слышала о мистере Джоне Гершеле?

Она издала совершенно неподобающий леди визг:

– Джон Гершель? Самый знаменитый астроном нашего времени? Невероятно!

– Я так и думал, что ты должна о нем знать, – смеясь, продолжал он. – Так вот, это точная копия того телескопа, который он собрал для своей сестры. Я хотел сделать тебе достойный подарок, чтобы отметить годовщину нашей встречи. Какими бы странными ни были обстоятельства, именно они свели нас. Той ночью в саду я понял, что хочу одного: чтобы ты навеки была моей.

Эви сознавала, что полна счастья и доброжелательности по отношению ко всему окружающему миру, хотя было трудно поверить, что это происходит на самом деле.

Она взяла в ладони его лицо и заглянула в глаза:

– Спасибо, дорогой муж. Ты дал мне все, на что я надеялась в жизни. И еще много-много, помимо этого. И оно стоило каждой шишки, синяка и пролитой слезы. Не важно, как тебя зовут. Не важно, каково твое положение. Я люблю тебя !

– И я люблю тебя, – прошептал он, когда она привлекла его к себе, чтобы поцеловать. – Только не удивляйся, если вдруг будешь изучать небеса и случайно заметишь, что я смотрю только на тебя. Ты, моя дорогая миссис Хастингс, – вся красота, любовь и свет, ради которых я живу.

ОглавлениеПрологГлава 1Глава 2Глава 3Глава 4Глава 5Глава 6Глава 7Глава 8Глава 9Глава 10Глава 11Глава 12Глава 13Глава 14Глава 15Глава 16Глава 17Глава 18Глава 19Глава 20Глава 21Глава 22Глава 23Глава 24Глава 25Глава 26Глава 27Глава 28Эпилог