«Латышские народные сказки»

Латышские народные сказки (fb2) - Латышские народные сказки [1957] [худ. П. Шенгоф] (пер. Юрий Иванович Абызов,Юрий Семёнович Каппе,Мира Залмановна Крупникова) 6669K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Автор Неизвестен -- Народные сказки - П. Шенгоф (иллюстратор) - К. Арайс

ЛАТЫШСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ

Введение

Сказки являются одним из наиболее распространенных жанров народного поэтического творчества. В сказках, так же как в песнях, загадках, пословицах и других фольклорных жанрах, латышский народ выразил и сберег свои взгляды на явления природы и общественной жизни, свои мысли, стремления и чаяния. На протяжении столетий народ шлифовал свои сказки и создал яркие образы положительных героев, в поступках которых четко отразились суждения простого человека о добре и зле. Эти оценки добра и зла пронизывают все виды сказок. В них подчеркивается превосходство простых, честных людей труда над злыми и деспотичными эксплуататорами, резко осуждаются лень, скупость, глупость и другие отрицательные черты человека. Вот почему сказки имели большое воспитательное значение, которое они не утратили и в наши дни. Читателям, особенно молодым, сказки помогают правильно разбираться в сложных явлениях жизни, воспитывать в себе высокие моральные качества, увидеть в новом свете врагов трудового народа; они вдохновляют на борьбу с этими врагами и таким образом выполняют задачу великого дела коммунистического воспитания молодежи.

Истоки народного поэтического творчества восходят к глубокой древности. В те времена основной задачей фольклора было облегчить труд человека, его борьбу с враждебными силами природы. Наряду с этим народные песни, сказки, предания и пословицы стали сокровищницей опыта, взглядов и мудрости трудового народа. Это была устная литература, с помощью которой последующим поколениям передавались необходимые для жизни знания, накопленные народом в труде и борьбе. В процессе развития общества развивалась и народная поэзия, пополняясь новыми темами и жанрами в зависимости от исторических условий, но в основной своей части она всегда выражала чаяния и надежды народа — создателя всех материальных и духовных ценностей.

В антагонистическом классовом обществе главное место в народной поэзии занимает борьба народа с его поработителями. Борьба трудового народа за свободу, его ненависть к эксплуатации и угнетению — вот основные сюжетные линии поэтического творчества каждого народа. Средства этой борьбы исторически обусловлены, иногда они примитивны и ограниченны, неясны и пути достижения свободной, справедливой жизни, но все же в каждом произведении народного творчества мы найдем жажду свободы, веру в непреодолимую силу народа и в победу справедливости.

Народное поэтическое творчество всегда было неотъемлемой частью общественной жизни. В песнях, сказках и других фольклорных жанрах народ, передавая из поколения в поколение свои мысли и чувства, в художественных образах сохранил и обобщил самое ценное, характерное, необходимое.

«Подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества… От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории»[1].

И действительно, нельзя изучать историю, не зная, какую оценку тому или иному явлению давал сам трудовой народ — подлинный творец истории; нельзя по-настоящему анализировать произведения литературы, не зная традиций, заложенных в народной устной поэзии, и свойственных ей средств художественной выразительности.

Только писатель, глубоко усвоивший традиции народной поэзии, учившийся на произведениях фольклора прекрасному, звучному народному языку и концентрированному, лаконичному и в то же время выразительному стилю народной поэзии, может создавать полноценные в художественном отношении и нужные народу произведения.

Среди произведений латышского народного поэтического творчества главное место по своему значению занимают народные песни и сказки.

В латышских сказках, записанных более чем в 30 000 вариантов, народ ярко и разносторонне высказал свои мысли, наблюдения и взгляды; в них широко изображена природа, трудовая жизнь и бытовые взаимоотношения. В сказках отразилось стремление понять и использовать в своих целях явления природы, вскрыть и выяснить закономерности общественной жизни, сохранить и обобщить трудовой опыт. Сказки насыщены здоровым оптимизмом человека труда, непоколебимой верой в свои силы и в лучшую жизнь. Значение сказок для выяснения чаяний и мечтаний трудового народа подчеркнул В. И. Ленин. В беседе с В. Д. Бонч-Бруевичем он указал на то, что сказки — «это доподлинное народное творчество, такое нужное и важное для изучения народной психологии в наши дни»[2].

Особое значение латышский фольклор и сказки имели в период многовекового феодального гнета. Несмотря на то что прибалтийско-немецкие помещики и пасторы всячески препятствовали развитию народного творчества, оно никогда не теряло своего значения в жизни народа как единственная подлинно народная литература. Фольклор служил делу сохранения и распространения взглядов и мировоззрения латышского народа. Поэтому во второй половине XIX века прогрессивные деятели латышской национальной буржуазии широко использовали народное поэтическое творчество для создания национальной латышской литературы. Материал латышских сказок и преданий в своих произведениях использовали Аусеклис, А. Пумпур и др. Тесная связь между литературой и фольклором наблюдается во всей латышской передовой литературе. Из народных сказок заимствованы сюжеты, образы, поэтические приемы многих драматических произведений революционного народного поэта Я. Райниса. Традиции народной поэзии мы находим в творчестве Я Судрабкална и других советских писателей и поэтов.

В латышских сказках идеалы народа воплощены в образах сильного парня, третьего сына, сиротки, борющихся и побеждающих своим трудолюбием, умом, смекалкой, силой и отзывчивостью. Эти герои не наделены богатством и властью. Любовь к труду, разум, сила и смелость — вот качества, помогающие народному герою победить врагов. Эта мысль проходит через все латышские сказки; она поддерживала дух борьбы и сопротивления в эпоху, когда в действительности у латышей еще не было возможности свергнуть власть угнетателей. В сказках народ всегда побеждает — третий сын получает дочь короля или же сам становится королем. Сказитель еще ясно не представляет себе лучшую, справедливую жизнь будущего, поэтому часто делает своего героя добрым королем, который помогает своим угнетенным братьям и наказывает несправедливость и зло.

Переходя из уст в уста, изменяясь и шлифуясь, сказка, родившаяся у одного народа, нередко переходит границы своей родины и становится достоянием других народов. Так, в некоторых латышских сказках мы можем найти даже восточные мотивы. Все же за исключением сюжетной основы они все носят специфически латышский характер. Сказочник всегда творчески перерабатывает заимствованный сюжет, приспосабливает его к местным условиям и таким образом создает новое самостоятельное художественное произведение.

О дружбе и тесных связях латышей с русским народом уже в глубокой древности свидетельствует идейная близость сказок обоих народов, общие сюжеты и образы. Сказки о золотой рыбке, о щуке-помощнице принадлежат к наиболее популярным как в русском, так и в латышском фольклоре. Латышские сказки о силачах, о сыне кобылы Курбаде, о крестьянском сыне Илине, о волшебной птице и многие другие имеют мотивы, сходные с мотивами русских сказок.

Наряду с чисто национальными сказками, известными только латышам, в латышском фольклоре широко бытуют сказки с заимствованным сюжетом, но и они уже стали органической составной частью латышского устного поэтического творчества.

По содержанию, художественным образам и особенностям композиции латышские народные сказки делятся на три большие группы — сказки о животных, волшебные и бытовые сказки.

Сказки о животных. Сказки о животных мы считаем одним из наиболее древних видов сказок. В них рассказывается о диких и домашних животных, о птицах, рыбах, насекомых, об их совместной с человеком жизни.

В большей части этих сказок животные поступают так же, как люди: в изображении животных и их жизни отражены классовые взаимоотношения общества того времени, им дается оценка с точки зрения трудящихся. Здесь образно изображаются также положительные и отрицательные качества людей.

Так же как и во всем латышском фольклоре, и в сказках резкому осуждению подвергаются злые угнетатели и обманщики; несправедливость и бесчестность в конце сказки обычно получают заслуженное возмездие. Мечта народа о торжестве справедливости находит выражение в том, что в сказках справедливость, честность всегда побеждают несправедливость, насилие и угнетение. В сказках о животных обычно подчеркивается победа маленьких, но трудолюбивых зверей и птиц над большими и коварными хищниками.

В некоторых сказках фигурируют животные, наделенные большой физической силой, так же как и сверхъестественные существа в волшебных сказках. Это враги людей, превосходящие их своей физической силой. Все же в большей части сказок о животных побеждает человек, он одолевает больших и сильных зверей, подчиняет их, заставляет служить себе. Ярким примером взгляда на человека как на существо, стоящее выше всего животного мира, является сказка, в которой лисица обещает познакомить волка с самым сильным существом — человеком. Волк сначала не верит в силу человека, но, встретившись с охотником, едва спасается бегством и вынужден признать непобедимость человека.

Многообразны и разносторонни в сказках образы животных. Из диких зверей ярче всего обрисованы лиса и волк, а также медведь, заяц, еж и др.; из домашних животных — собака, кот, петух, козел, лошадь. Каждому из этих животных свойствен свой индивидуальный характер, созданный народом на основе глубоких наблюдений.

Исключительно богат цикл латышских сказок о лисе. Лиса хитра, завистлива, она злостная интриганка, ради личной выгоды обманывающая других зверей. Героем многих сказок является также злой, но глупый и простоватый волк. Обычно в сказках изображаются совместные проделки лисы и волка. Оба они — разбойники, но лиса благодаря хитрости почти всегда одурачивает своего товарища, покидает его в беде, сама же остается живой и невредимой. Широко показана также лиса вместе с разными птицами (дроздом, соловьем, вороной и др.); в этих сказках маленькие, но умные птицы нередко одурачивают лису, которая так легко справляется со злым, но простоватым волком, а также с сильным, но неуклюжим и глупым медведем.

В сказках о животных ярко охарактеризованы и другие звери: заяц — ловок, но труслив и любопытен, еж — серьезен, благоразумен и медлителен, петух — спесивый хвастун, ворона — в хитрости не уступает лисе, сорока — болтливая сплетница. Много латышских сказок посвящено домашним животным.

Обширная галерея образов и аллегорические картины, рисуемые латышскими сказками о животных, свидетельствуют о правильном, реалистическом понимании трудовым народом явлений природы и общественной жизни. Сказки о животных имеют большое воспитательное значение — они разоблачают недостатки в обществе и в характере людей и помогают бороться с ними.

Волшебные сказки. Если сказки о животных в большинстве своем коротки и имеют одну неразветвленную сюжетную линию, то в латышских волшебных сказках очень часто срастается несколько сюжетных линий. Герои нередко вынуждены отклоняться от прямого пути к цели, совершать непредвиденные подвиги, устранять неожиданные препятствия. Поэтому волшебные сказки довольно длинны, и зачастую сказитель-художник, объединяя в своем рассказе несколько известных сказочных мотивов, создает обширное фантастическое повествование с одним главным героем в центре.

В волшебных сказках широко использована характерная для сказок фантастика. Они богаты чудесными событиями, герои их наделены необычайными способностями и огромной силой. Они борются со сверхъестественными чудовищами, преодолевают огромные расстояния, совершают героические подвиги, используют помощь зверей и птиц, пользуются волшебными предметами и словами, перед которыми беспомощны злые силы.

Хотя в волшебных сказках обычно повествуется о нереальных событиях, все же фантастика этих сказок тесно связана с жизнью и трудом народа. «Под каждым взлетом древней фантазии легко открыть ее возбудителя, а этот возбудитель всегда — стремление людей облегчить свой труд»[3], говорит М. Горький. Хотя действие сказок и происходит в легендарных странах, «за тридевять земель и морей», в роскошных дворцах, на земле и под землей, все же главные герои волшебных сказок — простые люди труда, претворяющие в жизнь мечты и чаяния трудового народа. Сказочный король живет так же, как латышский крестьянин, — рано встает, кормит и чистит лошадей, посылает свою дочь пасти коров. Королевский дворец часто похож на усадьбу латышского хозяина, отличаясь от нее только богатством и роскошью. Герой сказки спускается под землю, в одну ночь строит огромные хоромы, быстро преодолевает большие расстояния, изготовляет невиданные орудия труда.

М. Горький говорит, что «в сказках прежде всего поучительна „выдумка“ — изумительная способность нашей мысли заглядывать далеко вперед факта. О „коврах-самолетах“ фантазия сказочников знала за десятки веков до изобретения аэроплана, о чудесных скоростях передвижения в пространстве предвещала задолго до паровоза, до газо- и электромотора»[4].

Трудовой народ наделяет героев волшебных сказок способностью совершать действия, которые в реальной действительности того времени были невозможными, создавать улучшенные орудия труда и оружие для борьбы со стихией. Волшебные сказки свидетельствуют о том, что трудовой народ непоколебимо верит в силу своего труда и признает труд созидателем всех ценностей. В сказках волшебные предметы приобретают и чудесными способностями наделяются только представители трудового народа; великие изобретения тоже под силу лишь герою, в образе которого олицетворяется трудовой народ.

В сказках, сохранивших отблеск далекого прошлого, главной темой является борьба человека с природой. Непонятные явления природы человек в своей фантазии изображает в виде сверхъестественных, страшных существ. Герои сказок борются с ведьмами, драконами, чертями как при помощи волшебных слов и предметов, так и своей физической силой и разумом.

Волшебные сказки содержат немало свидетельств о существовании в древности поверий о близком родстве людей и животных. Зачастую в сказках встречаются сильные сыновья кобылы или рыбы, рассказывается о браке со змеей, щукой, медведем и т. п. В событиях сказок принимают участие также и мифологические существа. Они помогают героям сказок в их труде и борьбе, приносят счастье беднякам и угнетенным, вознаграждают за добрые дела и наказывают за дурные.

Трудовой народ, полный веры в свои силы, в торжество правды, создал в сказках целый ряд ярких образов героев, являющихся олицетворением лучших качеств самого народа. М. Горький говорил, что «наиболее глубокие и яркие, художественно совершенные типы героев созданы фольклором, устным творчеством трудового народа»[5]. Эти слова полностью можно отнести и к героям латышских волшебных сказок.

Наиболее характерные и совершенные в художественном отношении образы латышских волшебных сказок — это сильный сын, или сильный парень, третий (младший) сын и падчерица, или сиротка. В этих сказках трудовой народ высказал свои взгляды на добро, свою уверенность в победе справедливости.

Силачи в сказках всегда побеждают волшебных чудовищ и безжалостных помещиков. Свою огромную силу народные герои приобрели в труде, их мудрость основывается на трудовом опыте. Помещик или черт не могут даже придумать такой работы, с которой не справился бы сильный парень. Сказки о подвигах силачей, работающих у помещиков, обычно заканчиваются одурачиванием помещика и наказанием его.

В образах третьего сына и падчерицы народ олицетворил свою тяжелую долю, угнетенность, но вместе с тем высказал свои стремления к лучшей жизни.

Характерный образ — третий, или младший, сын, которого все называют дурачком. Старшие братья кажутся умными и сильными. Младший же сын прост, скромен, трудолюбив и отзывчив. В этом образе народ создал пример добродетельного, честного человека. Поэтому только дурачок может въехать на стеклянную гору к уснувшей принцессе, достать волшебную птицу, сделать чудесную лодку и совершить другие подвиги. В конце сказки оказывается, что дурачок на самом деле гораздо умнее и смелее своих старших братьев.

Третий сын обычно награждается самым лучшим, чем только народ может в своих сказках наделить героя: дурачок получает в жены принцессу, после смерти короля становится добрым властелином. Умные же братья получают возмездие за свою лень и подлость.

Близок дурачку образ падчерицы, или сиротки. В противоположность родной дочери сиротка трудолюбива, послушна. Мачеха ее ненавидит, мучает, выгоняет из дому. Но сиротка не погибает. В благодарность за ее доброе сердце и сочувствие ей помогают и животные, и люди. Так же как третий сын, и сиротка в сказках вознаграждается: над ней проходит золотой дождь, королевский сын берет ее в жены и увозит в свой замок. Избалованная, ленивая и злая родная дочь проделывает то же самое, что и сиротка, но с единственной целью стать богатой и знатной; поэтому и ей в сказках воздается по заслугам: ее вещи сгорают, самое ее съедают змеи или же она становится еще некрасивее, чем была.

Нередко добродетельному герою в волшебных сказках помогает вся живая и неживая природа, добрые духи и мифологические существа. Бедный крестьянин, который, тяжело работая, не мог добиться более или менее обеспеченной жизни, в сказках получает скатерть-самобранку, дающую ему возможность хорошо поесть и попить, или волшебную мельничку, которая приносит ему богатство. Часто помещик или богатый сосед пытаются отнять у него эти волшебные предметы, но бедняк co своими помощниками и благодетелями отвоевывает отнятый предмет.

Наряду с положительными героями в волшебных сказках художественно ярко разработан и главный отрицательный образ — феодал-помещик. Он приобретает свойства фантастических чудовищ — чертей и ведьм. Часто образ помещика — еще более отталкивающий, чем образы многоголовых чудовищ. Он живет в дружбе с чертями; во многих случаях образы помещика и черта, так же как поместья и ада, сливаются воедино: поместье — это ад, помещик — черт.

Кроме сверхъестественного многоголового черта, воплощающего стихийные силы природы, в волшебных сказках выступает и другой черт — одетый важным барином; по своей внешности этот последний ничем не отличается от угнетателя-помещика.

Сказки о злом, безжалостном помещике-черте являются ярким документом мрачного прошлого трудового народа и вместе с тем свидетельствуют о непоколебимой воле народа бороться со своими поработителями до полной победы. В волшебных сказках народ швыряет своих угнетателей в адский котел и раздувает под ним огонь, превращает помещика в лошадь и заставляет выполнять тяжелую работу, топит его в реке. Одновременно с помещиком наказываются и его приспешники — управители, старосты. Черт утаскивает старосту в ад, в адском котле вместе с помещиком и управляющим варится и староста.

Бытовые сказки. Тематика большей части латышских бытовых сказок — борьба с социальными врагами — помещиком, пастором, хозяином и другими представителями враждебных трудящимся классов.

Так же как в волшебных сказках, злой, безжалостный помещик является самым отъявленным врагом народа. В бытовых сказках помещика побеждает простой труженик — и не в пекле, а тут же в барском овине. Крестьянин заставляет помещика испытать все тяготы трудовой жизни: целый год проработать в смолокурне, молотить в барской риге и т. д. Все же помещик так и остается дармоедом и эксплуататором, работать он не умеет и поэтому в оценке народа представляется круглым дураком.

Бытовые сказки вскрывают отношение народа к церкви и пасторам. В оценке трудового народа пастор — сообщник и друг помещика, жадный, морально выродившийся дармоед. О нем в сказках обычно говорится с иронией; это свидетельствует о том, что человек труда правильно понимал подлинную сущность своего «духовного отца».

Бытовые сказки говорят также о классовых взаимоотношениях в самом латышском народе. В более поздних сказках появляется образ богатого хозяина, которому противопоставляются крестьяне-бедняки и батраки. Богатому хозяину дается реалистически правильная характеристика — он скуп, жаден, безжалостен и беспощаден по отношению к своим батракам. О хозяине в сказках рассказывается, что он кормит батраков сухими корками или заставляет их пить воду для того, чтобы они меньше ели. Хищничество и жадность богачей разоблачают и сказки о богатом и бедном брате, о богатом и бедном соседе. В этих сказках богач часто наделен теми же отрицательными чертами, какие присущи помещикам и пасторам.

Так же как в других видах сказок, и в бытовых сказках положительные герои — представители трудового народа. У них нет ни имущества, ни власти, но они вооружены смелостью, самоотверженностью, справедливостью, трудолюбием и трудовым опытом. Они борются, высмеивают помещиков и хозяев, делают их посмешищем и предметом презрения в глазах всего народа и таким образом укрепляют веру народа в свои силы и разум.

Бытовые сказки повествуют и о взаимоотношениях членов семьи. В них высмеиваются отрицательные черты характера и дурные привычки человека. В этих сказках широко использована народная сатира, имеющая большое воспитательное значение.

Распространенной темой бытовых сказок является соревнование во лжи. В большинстве случаев это соревнование происходит между крестьянином и помещиком. Крестьянин рассказывает, что на том свете или в аду он видел отца помещика, батрачившего у крестьян и выполнявшего тяжелую, грязную работу. Помещик, конечно, должен признать эти рассказы ложью, а находчивый крестьянин побеждает и получает обещанную награду. Кроме того, эти сказки свидетельствуют о стремлении крестьян заставить надменного дармоеда-помещика работать, испытать трудности крестьянской жизни.

В сказках о соревновании во лжи чувствуется также уверенность народа в силе своего разума, перед лицом которого все помещики и короли всего лишь простаки, глупые хвастуны.

Часть бытовых сказок как по своему содержанию, так и по форме близка к анекдоту. Эти сказки коротки, остроумны; часто основа всей сказки заключается в остроумных вопросах и ответах или в описании какой-нибудь забавной ситуации. В качестве главных персонажей здесь выступают отрицательные образы — помещик, пастор, скупой хозяин, простоватые или глуповатые люди, не умеющие работать, и др., против которых положительные герои направляют острие своей сатиры.

*

Особенности художественной формы сказок обусловлены их происхождением и распространением. Сказки создаются во время устного повествования, сохраняются в памяти слушателей и изменяются, переходя из уст в уста. В них спокойно повествуется о событиях, которые следуют одно за другим, развитие действия не нарушается ни эпическими вставками, ни описаниями картин природы, ни мотивировкой событий.

Обычно сказка начинается введением, в котором сказитель знакомит слушателя с местом и временем действия сказки, дает характеристику главных персонажей. Введение обычно очень коротко — в одном-двух предложениях сказано все, что необходимо для развития действия: «Жил-был…», «В стародавние времена в одной стране…», «У одного отца было три сына: два умных, третий дурак…». За таким введением следует главная часть, в которой изображены подвиги героев. Эта часть может быть более или менее обширной. В некоторых случаях вокруг какого-нибудь одного излюбленного героя концентрируется ряд сюжетов и складывается пространная поэма о борьбе и победах героя. Так, в сказке о Курбаде герой борется и под землею, и на земле, побеждает великанов и других фантастических чудовищ, пока, наконец, не получает в жены королевскую дочь.

Характерным приемом сказочного стиля является повторение, причем, обычно в различных комбинациях, все повторяется по три раза. Отправляются искать счастье трое братьев, и, как правило, задание выполняет третий, самый молодой. Герой должен бороться с тремя чертями: сначала надо победить черта с тремя, затем с шестью и, наконец, с девятью головами; на стеклянную гору третий сын въезжает только в третий раз, действие сказки зачастую происходит за тридевять земель и т. п.

Концовки латышских сказок столь же коротки, лаконичны, как введение. Сказки обычно кончаются констатацией того, что герой, успешно достигнув своей цели, получает королевскую дочь и еще сегодня живет счастливо, если не умер. Реже встречаются концовки, в которых рассказчик коротко в афористическом виде подводит итог идее своего рассказа или дает поучение. К некоторым сказкам сказитель присоединяет концовку, которая не имеет никакой прямой связи с содержанием. Такие концовки нужны для того, чтобы позабавить слушателей, а также чтобы вернуть их из фантастической сказочной страны в реальную действительность. Обычно в таких концовках сказитель утверждает, что он сам принимал участие в событиях, о которых рассказывал, но при этом погибла его удивительная одежда и поэтому он должен был возвратиться домой, или же он случайно лопал в дуло пушки, был выстрелен из нее и прилетел именно туда, где в данный момент рассказывает сказку.

Язык сказок мало чем отличается от народного разговорного языка. Сказитель стремится древнюю по происхождению сказку рассказать понятным, современным языком, избегает архаизмов, непонятных слов и форм. С целью сделать сказку более понятной и доступной слушателю в нее вставляются диалектные слова и формы.

События изображаются сказителем наглядно, в коротких, концентрированных предложениях с многочисленными характерными для народного языка выражениями. Мысли и характеры героев в сказках раскрываются непосредственно в действии, поэтому в сказках не дается пространных характеристик и мотиваций.

*

Выпускаемый сборник латышских народных сказок рассчитан на широкие массы читателей, главным образом на молодежь. Составители стремились ознакомить читателей с лучшими образцами всех видов жанра (со сказками о животных, волшебными и бытовыми). Для этого использовались все издания латышских народных сказок, а также материалы фольклорного архива Института языка и литературы Академии наук Латвийской ССР. Большая часть сказок, помещенных в настоящем сборнике, на русском языке публикуется впервые.

О. Амбайнис

СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ

Мужик и звери

ил-был один крестьянин. Было это в стародавние времена, когда люди и звери на одном языке говорили. У медведя в ту пору был длинный-длинный хвост. Волк только нынче загривком не ворочает, а тогда у него спина была, как у змеи, гибкая. А у лисы, бедовой головушки, хвост был тонюсенький, по земле волочился и пышной метелки на нем не было. И все они в дружбе жили.

Вот как-то приглядел крестьянин место в лесу и принялся деревья валить — и большие и малые, все подряд. Маленькие свалил в кучу и запалил, а большие оставил для жилья. Вырубил лес, выжег пни, а на вырубке посеял репу. И уж такая репа выросла гладкая, такая сладкая!

Да тут на беду повадился медведь на поле ходить и репу травить. Выследил его мужик и стал думать, как же этакое страшилище отвадить, — добром все равно не послушает. Думал, думал мужик и надумал. Притащил на поле большущую колоду, надколол ее и клин вбил.

Вот ночью опять медведь приходит и дивится — что это за колода на дороге появилась? Недолго думая, перешагнул через нее, а хвост, как на грех, и угодил в щель. Мужик только этого и ждал. Выбил клин топором, хвост-то и прищемило. Не выдержал медведь, взревел от боли. Сгреб мужик дубину и давай медведя охаживать. Тот как рванется, как припустит бежать, так хвост в колоде и оставил.

Ковыляет медведь по лесу и воет от обиды. Повстречался ему волк и спрашивает, что с ним стряслось. Так, мол, и так, эвон как меня мужик отделал. Пожалел волк медведя и давай кричать на весь лес: «Ах, мужик окаянный! Вот уж я ему покажу, кто таков волк есть!» Медведю даже полегчало от того, что волк за него заступился.

На другой день решил волк позавтракать и подобрался к мужиковым овцам. Мужик ночью-то не выспался, задремал и прокараулил. Сгреб волк одну овцу — и в лес. Да только овца успела заблеять, и мужик проснулся. Ну да что поделаешь — волк уже далеко. Думал, думал мужик, как волку отплатить, — надумал. Вырыл в лесу глубокую-преглубокую яму, покрыл ее хворостом, а сверху положил здоровый кусок жареного мяса. Сам отошел в сторонку и спрятался.

Учуял волк запах, потянулся к мясу, а ветки были тонкие, волка не выдержали. Так и свалился волк вместе с хворостом в яму. Подскочил мужик к яме и давай волка дубасить. Так ему всыпал, так всыпал, что и поныне волк мужика помнит. Отдубасил мужик волка и домой пошел. Скорчился волк в яме и воет жалобно.

Бежит мимо лиса и спрашивает, что с волком стряслось? Да так вот и так, грохнулся он в яму, хвостом вниз, хребет отбил — и не повернуться теперь. Да мужик еще отлупил, так что без подмоги не выбраться. Помогла ему лиса выбраться и побожилась, что уж она-то мужика проучит, недаром смекалку имеет.

Вот подобралась она следующей ночью к мужиковым курам и сцапала петуха. Бедняга от страха неистово завопил, и мужик вмиг проснулся. Увидал, что лиса петуха волочит, схватил топор и припустил следом.

Встретились медведь, волк и лиса меж трех елей — там как раз маленькая полянка была, со всех сторон закрытая, — и совещаются. Лиса говорит, что славно она мужику отплатила, небось намотает теперь на ус, будет знать, как зверей обижать. Да только на беду хвост ее из-за елок высунулся. А мужик потихоньку подкрался, взял длинную жердь и придавил хвост — лиса даже и не почуяла. Потом навалил сухого хвороста и подпалил его. Хворост как вспыхнет! Звери как кинутся бежать! Лиса как рванется — так наполовину и сорвала с хвоста кожу. С той поры хвост у нее кверху задирается и пушистая метелка на конце.

Отдышались звери, успокоились, стали совещаться, как мужику отомстить. Медведь первый пошел на попятный:

— Нет, вы как хотите, а я не пойду на это. Он мне и остаток хвоста оторвет. Куда я тогда покажусь?

Волку тоже как-то не по себе стало, и он с медведем согласился. Лиса было собиралась идти мстить, да только под конец и она заявила:

— Ну, коли вы не идете, что же мне одной идти?

Так мужик и остался цел и невредим.

Глупый волк

овстречался как-то волк с лисой и спрашивает ее, не видала ли она человека, потому что он хочет с ним силой помериться. Засмеялась лиса:

— Вот уж не верю я, что ты человека осилить сможешь!.. Ну что ж, попробуй!

Пошли они искать человека. Шли, шли, повстречали старика.

Волк спрашивает:

— Вот это и есть человек?

— Нет! — отвечает лиса. — Он когда-то был человеком.

Шли, шли, повстречали паренька. Волк опять спрашивает:

— Не это ли человек?

Лиса отвечает:

— Нет, этот еще будет человеком.

Наконец увидали охотника. Лиса и говорит:

— Вот это человек.

Обрадовался волк, что наконец-то человека нашел, зарычал и кинулся на него.

Выстрелил в него охотник раз, другой, да только не попал. Выхватил тогда он ножище и давай им волка полосовать. Не выдержал волк и скорей к лисе.

Приполз и рассказывает:

— Никак не мог подумать, что человек меня сильнее. Схватил он дубинку и стал огнем в глаза плевать. Всего опалило, ну да это я еще выдержал. Но уж когда он вырвал у себя ребро и давай меня им резать, этого я вытерпеть не смог, убежал. Ладно еще, что он сегодня добродушный, не захотел по-серьезному драться, а то не быть бы мне в живых.

И поплелся к себе, закаявшись с человеком связываться.

Мужик, медведь и лиса

озяин как-то распахивал вырубку. Конь его утомился и плохо тянул. Осерчал пахарь: — Чтоб тебя медведь задрал!

А медведь тут как тут, выходит из лесу: давай, мол, коня сюда! Испугался крестьянин, просит:

— Дозволь хоть допахать…

— Ладно, — согласился медведь, — а куда мне покамест деваться?

— Поди в лес, погуляй… Чего тебе тут на солнцепеке жариться?

Пошел медведь. Тут лисанька тихонько подкралась к пахарю, спрашивает:

— Чего это медведю понадобилось?

Так, мол, и так.

— А, пустяки! Из-за ерунды коня лишаться? Обещай мне цыпленка на обед — вызволю тебя: подниму в лесу шум, медведь спросит: «кто шумит?» Отвечай — охотники, мол…

Хорошо! Лиса — раз-два! — в лес, по деревьям стучит, шумит, ну так, что не дай бог.

Выглянул медведь, перепуганный такой, и спрашивает крестьянина:

— Не знаешь, кто там в лесу шумит?

— Как не знать? Охотники собрались, тебя бить хотят.

— Ой, беда! Спрячь меня куда-нибудь.

— Почему не спрятать? Да хоть в телегу залезай. Накрою тебя одежкой, сам черт не пронюхает.

— Спасибо, спасибо… Вот хорошо-то!

Лежит медведь, бедняга, со страху лапой шевельнуть боится. А лиса знай — шумит. Наконец вышла она из чащи и спрашивает крестьянина грубым голосом:

— Медведь сюда не выбегал?

— Да нет, не видал…

— А на телеге у тебя что?

— Дрова для дома…

— Ну и вези их домой, нечего у охотников под ногами путаться…

Крестьянин запряг коня и поехал домой. А плутовка-лиса впереди бежит, носом поводит: где у хозяина курятник?

Ехали, ехали, вдруг крестьянин видит — валяется на обочине топор, его тут лесоруб позабыл. Чего медлить? Подобрал крестьянин топор и стук медведя обухом по голове — прикончил как муху. Приезжает домой, а лиса уже забралась в курятник со всеми своими детенышами.

«Ага, — думает хозяин, — тут ты мне и попалась».

Запер дверь курятника — и давай рубить топором что есть мочи. Зарубил большую лису, зарубил и малых лисят.

Как лиса честно завтрак заработала

оехал как-то хозяин в город и повстречал на дороге медведя. Медведь говорит:

— Я тебя разорву.

— Не губи меня. Я тебе свинью дам.

— Ну, ладно. Но смотри! Чтоб завтра же мне свинья была!

Назавтра везет хозяйский батрак медведю свинью и повстречал лису. Лиса спрашивает:

— Кого везешь?

Так, мол, и так, говорит батрак.

— Дурень, — воскликнула лиса, — этакую свинью медведю, ни за што ни про што!.. Дашь курицу с петухом — сделаю так, чтобы свинья медведю не досталась. Как спрошу: «что у тебя на возу?» — ты отвечай: «пень дубовый».

Ладно. Пообещал батрак лисе курицу и петуха; лиса в лес убежала. Немного погодя медведь тут как тут. Забрался на воз и радуется: свинья-то жирная! А тут лиса из лесу выскакивает:

— Эй, парень, кого везешь? Уж не медведя ли? Попадись он мне в руки — в суд поволоку…

А батрак в ответ:

— Да нет, не медведь, это — пень дубовый.

— А коли пень, то почему он у тебя не привязан? Того и гляди упадет с воза да кого-нибудь и придавит.

Медведь, слыша все это, дрожит, трясется, как осиновый лист, и шепчет батраку на ухо:

— Вяжи меня, вяжи! Пусть она отстанет.

Связал батрак медведя.

А лиса ему:

— Крепко ли привязал? Бей топором по пню, проверь-ка, держат ли узлы?

Батрак взялся за топор. Медведь шепчет:

— Бей, бей, да только не взаправду, не сильно.

Так его батрак и послушал! Как даст топором по башке! — медведю и крышка.

А лиса уселась рядом с батраком и покатила в хозяйский дом. Хозяин рад, что лиса ему свинью спасла, и — пожалуйста! — дал ей курицу, дал петуха. Ест лиса курятину да приговаривает:

— В первый раз честно завтрак заработала.

Как человек одолел волка

овстречал старик в лесу матерого волка. Волк был голодный и как зарычит на старика:

— Готовься помирать! Ты мне нынче спать в можжевельнике помешал. У меня и посейчас голову ломит от твоего рева.

— Помилуй, голубчик Серый! Да ведь я всего-навсего высморкался.

— Все одно помрешь. Готовься!

— Кто силен, тот и прав, — проворчал старик и давай волка упрашивать:

— Позволь перед смертью твоим хвостом гробовую свечу отмерить.

Позволил волк. Старик отрезал мерило — добрую дубину, — начал волчий хвост на руку наматывать, а сам волка дубиной колотит да приговаривает:

— Кто силен, тот прав, а кто умен, тот смекалкой возьмет.

Оборвался в конце концов хвост; засмеялся старик и забросил избитого волка в кусты.

Отошел волк и завыл. На вой сбежалась целая стая волков, старик едва-едва на ель взобраться успел. Долго волки думали да гадали — как теперь быть? И додумались: встанут друг на друга и доберутся до самой вершины ели.

Избитому волку это пришлось по душе. Встал он под ель и велел другим волкам взбираться на него. Вскоре волки добрались до вершины ели. Вот уже и последний волк залез наверх, хочет напасть на старика, а тот ему на ухо шепчет:

— Эй, слышь, браток: покуда остальные до меня не дорвались, съешь-ка лучше ты один меня, тут наверху. Я уцеплюсь за ветвь, а ты — кусай, ешь… Только позволь мне сперва наскоро твоим хвостом гробовую свечу отмерить.

Волк согласился. Старик вытащил нож, отрезал хвост и бросил его вниз с криком:

— Эй ты, ободранный! Вот твой хвост.

Поверил ему избитый волк и кинулся за хвостом. Но как только он из-под кучи выскочил, все волки попадали. Разбежались волки сломя шею, кто куда. С той поры у волков шеи не гнутся.

Косарь и волк

ошел мужик на опушку сено косить. А на опушке жил волк; он подстерег мужика и задумал на него напасть, да побоялся косы у мужика в руках. Решил волк напугать мужика, забежал подальше в лес и завыл. Слышит мужик вой, да только усмехается.

Вернулся волк и подглядывает за мужиком. А мужик остановился и говорит:

— Поди-ка сюда, дружище, закурим.

Увидал волк, что коса лежит на земле, и подошел. А мужик заметил, что глаза у волка горят и шерсть на спине дыбом встала: значит, зверь сердит. Взял мужик огниво, поднес его к самой морде волка и высек огонь. Попали искры волку в глаза, испугался волк, взвыл и убежал в лес. С той поры у волков по ночам глаза светятся.

Сказка про лесоруба

ошел как-то лесоруб в лес деревья на цепа рубить. Наметил подходящие деревья и давай их валить. Свалил одно, второе, третье… Где повалит, там и оставит, думает: «На обратном пути соберу».

Нарубил деревьев сколько надо и стал их собирать. Но пока собирал, совсем заблудился.

Сел он на поваленную ель и заплакал. Плачет, плачет, вдруг слышит — идет кто-то, только треск стоит. Поднял голову — видит большого льва.

Лев спрашивает:

— Чего ты плачешь?

— Как же мне не плакать? Я заблудился, не могу из лесу выбраться, — отвечает лесоруб.

— Не тужи, садись на меня верхом, я тебя из лесу вынесу, — говорит лев. Но человек с перепугу — ни с места.

— Ну, садись, садись же, — поторапливает лев. — Я тебя не трону.

Все не решается лесоруб. В третий раз молвит лев:

— Садись, говорят тебе…

Видит человек, что ослушаться нельзя. Сел на льва верхом и поскакал. Вот уж и опушка видна. Тут лев велел лесорубу соскочить и наказывает:

— Смотри, человек, ты про меня молву не разноси, никому не говори, как я тебя из лесу вынес.

— Нет, нет, никому ни слова, — клянется лесоруб.

Попрощался с ним лев, и разошлись они каждый своим путем: лев — в лес, а человек — домой.

Вот как-то раз наварили соседи пива и позвали этого человека. Напились все и давай разные разности рассказывать — кто что видал или про что слыхал. Слушал лесоруб, слушал, не стерпел и стал про то, что с ним приключилось, рассказывать. Говорит:

— Вот со мной был случай, так случай… Я на льве верхом скакал!

Никто не верит. Тогда рассказал лесоруб, как дело было. Поверили ему.

Прошло с того вечера недели две-три. Пошел однажды лесоруб на опушку ячмень сеять. Вдруг, откуда ни возьмись, лев. Испугался человек: знает ведь, что слова-то не сдержал…

Спрашивает лев сердито:

— Ты зачем про меня молву распускаешь? Разве так мы с тобой уговаривались?

А человек в ответ:

— Я никому ни слова… Это, наверно, ячмень да хмель разболтали. Когда ты меня из лесу выносил — ячмень на ноги поднимался, а хмель на дерево взбирался. Бог знает, кому они проболтались. Никто, кроме них, нас и не видал.

Выслушал его лев и говорит:

— Давай их сюда. Я им покажу…

Договорились лев с человеком так: сделает человек два корыта и поставит их на опушке. В одном будет хмель, а в другом — ячмень.

Договорились, значит; лев ушел в лес, а человек знай себе ячмень сеет.

Вечером человек привез из города сивуху, а дома пива наварил. Сделал два корыта, поставил, где уговорились, и налил в одно корыто сивуху, в другое — пиво.

Захотелось ему поглядеть, что лев станет делать с пивом и сивухой. Забрался он на высокую ель и смотрит.

Вскоре пришел лев. Подошел к корытам и говорит:

— Хорошо, что я человека не загубил: ведь он вовсе и не виноват.

Раскрыл лев пасть, порычал, порычал и давай ячмень да хмель лакать. Лизнет из одного корыта, лизнет из другого…

Сидит человек на ели и видит, что лев уже пошатывается. Пошатался он, пошатался, упал на землю и уснул. Кричал, кричал человек, чтобы узнать, крепко лев спит или только вздремнул. А лев-то лежит и не шелохнется. Понял человек, что крепко лев охмелел; спустился он с дерева на землю, подошел к зверю и говорит:

— Лев, эй, дружище, что с тобой? Вставай!

А тот дрыхнет себе да дрыхнет. Человек его и за гриву дергал, и толкал его, и тянул, — но лев даже и не пошевельнулся.

«Погоди-ка, — думает человек, — сыграю я с тобой шутку».

К счастью, были у человека в кармане ножницы: в тот день он детям волосы подстригал. Вынул он ножницы и обстриг льва начисто, только гриву оставил. Связал шерсть в узелок, а сам снова на ель взобрался и смотрит: что-то теперь лев делать будет?

Ждал, ждал человек, наконец видит: шевельнулся лев. Подрыгал ногами, потом поднялся во весь рост да как зарычит! Рычит, рычит, а к корытам подойти боится. Вдруг оглядел лев себя, увидал, что он весь обстрижен, и говорит:

— Счастье мое, что хмель с ячменем голову мне с плеч не сняли! А не то бы мне и вовсе крышка.

Озираясь, чтобы люди не заметили, побежал лев в лес. Так и по сей день все львы стриженые ходят.

Как лисица уток пасла

ила-была старушка. Были у нее три утки, и пошла она пастуха искать. Шла-шла, повстречала волка.

Волк спрашивает:

— Куда ты, бабушка, собралась?

— Пастуха ищу.

— Возьми меня, — говорит волк.

— А петь умеешь?

— Умею.

— Спой.

— Уу-уу-уу, — завыл волк.

— Ой, нет, не возьму тебя, напугаешь ты моих уточек.

Пошла старушка дальше. Повстречала лисицу.

Лисица спрашивает:

— Куда идешь, бабушка?

— Пастуха для уточек ищу.

— Возьми меня.

— А петь умеешь?

— Умею.

— Ну-ка спой.

Запела лисица:

— Кирил-лю, карил-лю, с горки вниз погоню…

— Ай, голосок-то какой хороший… Возьму тебя в пастухи.

Привела старушка лисицу домой, накормила, спать уложила.

Наутро поднялась лисица ранехонько и давай избу подметать, а старушка печь топит. Подмела лисица пол-избы и говорит:

— Слышь, бабушка, мне на пастбище пора, поджарь-ка ты мне глазунью на сковородке да хлебца собери.

Наелась лисица, домела избу и погнала уток на пастбище.

Вот захотелось лисе есть. Она и запела:

— Кирил-лю, карил-лю, с горки вниз погоню…

Сбежали утки вниз, в ложбинку; лисица одну и съела, а остальных домой погнала.

Старушка спрашивает ее:

— А где же третья утка?

— Ой, бабушка, кричала я, кричала, ничего не могла поделать: волк унес…

На другое утро снова лисица яиц наелась, избу подмела и погнала уток на пастбище.

Снова захотелось лисе есть. Согнала она уток в ложбинку, одну съела, а другую домой погнала.

Старушка спрашивает, куда утка девалась? А лисица говорит:

— Ой, бабушка, волк унес… Кричала я, кричала, ничего сделать не могла.

На третье утро лисица снова яйца поела, избу подмела и погнала утку на пастбище.

Захотелось лисе есть. Согнала она утку вниз, в ложбинку, съела ее — и пошла себе домой одна.

Огорчилась старушка, что нет у нее теперь ни одной утки. А лисица говорит:

— Ничего не поделаешь: волк унес.

На четвертый день подмела лисица избу, а старушка велит ей баню истопить.

Вытопила лисица баню, и пошли они обе со старушкой париться.

Попарилась лисица да и запела:

— Я, бабушка, яички твои ела, хлеб твой ела и уток твоих съела: все у меня в брюхе.

Обозлилась старушка, да как швырнет веником в лисицу — прямо в хвост угодила. С той поры хвост у лисицы длинный да пышный.

Ежик

ашел ежик грош. На ту пору ехал мимо барин. Поглядел на него ежик и говорит:

— А у барина нет того, что у меня есть!

— Интересно, что это у тебя такое особенное? — спрашивает барин.

Показал ежик грош. Рассердился барин и отнял его. Вот ежик и говорит:

— Я же говорил, что у тебя нету. Было бы, так, небось, не отнял бы.

Еще пуще разгневался барин, швырнул грош на землю. А ежик хихикает:

— Ага, испугался меня и бросил!

Видит барин, что голыми руками ежа не возьмешь, сел в свою карету и поехал, разгневанный, дальше.

Старик с квашней и звери

ил-был старик, делал он квашни, а на хлеб ему не хватало, да и не мудрено — на старости-то лет много не наработаешь. Однажды сосед и говорит старику:

— Сделай мне новую квашню, дам тебе хлеба.

Ладно. Выдолбил старик добрую квашню и понес ее на соседский хутор. День был жаркий, ноша тяжелая, а сил мало, вконец, бедняга, уморился. На счастье, случился в пути дубовый лесок. Сел старик передохнуть в тени, утер лоб да и думает: «А не поспать ли мне?»

Отчего бы и нет? Растянулся старик под деревом и на всякий случай квашней прикрылся.

А тут заяц прискакал, сел на квашню, удивляется:

— Вот какой ладный столик, да на столе-то — пусто.

Потом лиса прибежала, села на квашню рядом с зайцем и удивляется:

— Вот какой ладный столик, да на столе-то — пусто.

Потом волк пришел, сел на квашню рядом с лисой и удивляется:

— Вот какой ладный столик, да на столе-то — пусто.

Потом приковылял медведь. Сел на квашню рядом с волком и удивляется:

— Вот какой ладный стол, да на столе-то — пусто.

Посидели-посидели, да и говорят:

— Чего зря сидеть? Покушать бы надо.

Медведь говорит:

— Я знаю в лесу дупло, а в дупле соты. Я их принесу.

Волк говорит:

— Я по соседству в хлеву жирную овцу приметил, сейчас приволоку.

Лиса говорит:

— Я приглядела жирного гусака, сейчас принесу.

Заяц говорит:

— Я на соседском огороде заприметил большой кочан капусты, сейчас принесу.

И пошел каждый по свою добычу. Немного погодя приволок медведь соты и швырнул на квашню. Потом волк вернулся с овцой, потом лиса с гусаком, а под конец и заяц с кочаном капусты.

Запировали друзья. А старик возьми да и повернись под квашней на другой бок, квашня качнулась, и медведь крикнул:

— Э-э! Кто стол трясет?

Однако ничего, — сидят, едят.

Вскоре старик снова качнул квашню. Волк крикнул:

— Э-э! Кто стол трясет?

Однако ничего, — сидят, едят.

Вскоре старик снова шевельнулся. Лиса кричит:

— Э-э! Кто стол трясет?

Однако ничего, — сидят, едят.

Вскоре старик как тряхнет квашню что есть силы! Заяц закричал:

— Э-э! Кто стол трясет? Тут дело неладно, бежим!

Разбежались звери кто куда. А старику достались мед, мясо да капуста. Еще он от соседа за квашню хлеб получил, вот и стало у старика еды вдоволь.

Как пес дитя спасал

икто скупой хозяйке не мог угодить: всех она бранила да ругала. Даже за работу никому платить не хотела. Верный пес Кранцис день и ночь сторожил ее добро, но скупердяйка редко его кормила, чаще прутом потчевала.

Пес с голодухи по кустам рыскал, искал кости, чтобы заморить червячка. Повстречал он как-то волка. Волк спрашивает:

— Что ты, дружище, нынче такой невеселый? Жена, что ли, померла?

А Кранцис в ответ:

— Да что там говорить! Хозяйка голодом морит, вот и бегаю по лесу — может, найду косточку… Вот скоро у нас свадьбу справлять будут, тогда-то я едой и запасусь.

— Ах, так? Свадьбу, говоришь? — обрадовался волк. — Знаешь, что? Угости меня хорошенько на свадьбе, а я сделаю так, чтобы хозяйка всегда тебя кормила сколько влезет.

Ладно. Кранцис обещал угостить волка. Тот и говорит:

— Как хозяйка пойдет на луг со своим ребеночком, иди и ты за ней. Я схвачу дитя, а ты беги за мной и отбери его у меня. Вот увидишь, хозяйка тебя спасителем назовет и кормить станет досыта.

Кранцису это понравилось. Вот пришла хозяйка на луг и уложила дитя под копной, а волк схватил его — и бежать. Но Кранцис тут как тут, догнал волка и отобрал дитя.

Хозяйка не знает, что с псом и делать, так и заискивает:

— Ах, ты мой Кранцис, ах, мой Кранцис.

И кормит Кранциса всякий день досыта.

А тут подошел день свадьбы, начали скот резать. Кранцис прибрал все ноги и сволок волку в лес. Батрачки заругали было пса, хозяйке нажаловались, а она только смеется в ответ:

— Моему Кранцису ноги по вкусу? Пусть себе лакомится.

Настал день свадьбы, собрались гости. Заявился и дружок Кранциса, волк. Забрался в потемках под стол, кости грызет. Кранцис ему строго-настрого наказал из-под стола не вылезать: угощение, мол, тебе туда подброшу.

Несет батрачка мясо, а Кранцис ей нарочно под ноги сунулся. Споткнулась батрачка, все у нее из рук и полетело. Хотел было народ мясо с пола подобрать, а хозяйка говорит:

— Пусть Кранцису достанется.

Сгреб Кранцис всю добычу под стол, и набили они себе с волком полное брюхо.

После сытного ужина волку пить захотелось: напои, мол, меня! Дождался Кранцис батрака с пивом, выбил у него из рук подойник.

Все над батраком потешаются, а Кранциса никто не тронул.

Налакались оба дружка, волк и развеселился не в меру. Заметил это Кранцис и упрашивает волка, чтобы уходил подобру-поздорову. Но волк — ни в какую: ему поплясать охота! Просит Кранцис:

— Не ходи плясать, плохо будет.

Но тут заиграли музыканты, и волк — хоть ты ему говори, хоть нет! — давай подвывать. Заметил народ серого под столом, гонят его в дверь, а волк до того объелся, что и удрать не может. Его и прикончили во дворе. Подыхая, волк сказал: «Дураку и удача во вред».

Как гуси унесли человека

осеял как-то человек горох на берегу озера. Повадились дикие гуси на заре горох клевать. Что делать человеку?

Думал он, думал — и так плохо, и эдак нехорошо. Стрелять? Одного пристрелишь, а другие улетят. Бить? То ли убьешь, то ли нет. Ничего не придумаешь.

«Погоди-ка, — думает человек, — куплю-ка я медку да сивухи, смешаю и поставлю в горох».

Сказано — сделано. Налетела на заре большущая стая гусей. Поклевали горох, подошли к корыту, попили, снова поели, да так напились и наелись, что и с места сдвинуться не могут. А человек только того и ждал: взял веревку, связал всех гусей за ноги, другим концом опоясался и собрался гусей резать.

Но только приставил он первому гусю нож к горлу — тот как загогочет! да так громко, что гуси, крича с перепугу, поднялись в воздух и унесли с собой человека.

Летят над озером — человеку страшно, как бы не потонуть. Летят над лесом — опять же страшно, как бы на дереве не повиснуть. Летят они, летят, вдруг человек видит — под ним поросшее мхом болото. Засмеялся человек от радости и думает: «Тут и упасть не беда». Взял нож и перерезал веревку.

Услышали гуси, как человек в болото шлепнулся, подумали, что по ним кто-то стреляет, загоготали еще громче и полетели еще шибче. А человек камнем упал в болото и завяз по грудь. Так глубоко увяз, что ни выбраться, ни шевельнуться. День сидит, другой сидит, а выкарабкаться не может. Проголодался, да что поделаешь?

Кружит над его головой сорока, стрекочет, за волосы тянет, а помочь не может. Вдруг, на его счастье, бежит мимо волк. Недолго думая, человек хвать волка за хвост! — и выскочил, словно и не бывал в болоте.

На третий день приплелся человек домой ни жив ни мертв. То-то жена да дети радовались!

А гуси с той поры начали летать гуськом; и по сию пору так летают.

Рыбак и лиса

ез как-то рыбак на дровнях рыбу с реки. Лиса с обочины большака учуяла рыбий дух, захотелось и ей рыбкой полакомиться. Забежала она вперед, легла посередь дороги и притворилась мертвой. Подъехал рыбак, видит: дохлая лиса лежит. Взял ее за хвост и швырнул на дровни. Думает: «Дома с нее шкуру сдеру».

Едет себе рыбак домой веселехонек. А лиса знай себе сбрасывает рыбу с дровней. Всю рыбу сбросила, сама потихоньку соскочила и убежала.

Приехал рыбак домой, хочет богатой добычей похвастать, глядь — нет ни рыбы, ни лисы!

Как лиса учила волка удить рыбу

онатаскала откуда-то лисанька рыбки, сложила ее под стог сена, сидит и уплетает. Проходил мимо голодный волк, видит — лиса закусывает. Подошел и говорит:

— Здравствуй, кума!

— Здравствуй, куманек, здравствуй, — отвечает лиса.

— Угостила бы, кума, рыбешечкой, — просит волк.

А лиса отвечает:

— Ты бы сам, куманек, наловил: мне-то ведь нелегко досталось.

— Да я, кумушка, не умею… Научи-ка ты меня, — просит волк.

— Ладно. Видишь, вон там, за селом, на озере прорубь? Пойди да и опусти хвост в воду: за ночь-то рыба на хвост и поналовится.

Послушался волк, пошел на озеро, опустил хвост в прорубь и сидит. Ночью ударил мороз, прорубь начало затягивать, и хвост у волка примерз. Волк хвостом шевелит — тяжелый: много, знать, рыбы наловилось.

«Ну и пусть ее побольше ловится», — думает волк и сидит себе.

На зорьке прибежала лиса и спрашивает:

— Ну как, куманек? Клюет?

— Клюет, кумушка, клюет, — отвечает волк.

— Вот и ладно, сиди дольше, наловишь больше, — учит лисанька волка, а сама — наутек. Да не в лес: побежала плутовка на село, кричит бабам, что, мол, волк воду в проруби мутит.

Не поверили было бабы, поглядеть побежали, а и впрямь волк сидит! Тут всполошилось все село: кто прут хватает, кто метлу, а кто кол или кочергу — все волка бить бегут. Волк, бедняга, и рад бы удрать, да не может — хвост к проруби примерз. Сбежался народ, лупят кто прутом, кто колом, а кто и кочергой. Бьют да орут, а волк от боли воет и рвется. Вырвал, наконец, хвост — и ну бежать со всех ног; только кожу с хвоста начисто содрал.

А лиса тем временем в избу забралась, квашню опрокинула, голову в тесто сунула, сама в нем вывалялась — и помчалась во весь дух в лес.

А тут ее волк поджидает и плачется:

— Ой, кумушка, зачем же ты меня так обманула? Еле живехонек удрал, а рыбки ни одной и не поймал.

— Худо тебе, куманек, — соглашается лиса, — да мне, вишь, еще хуже: побежала я было тебе на выручку, да по пути на меня бабы напали. Одна как даст кочергой по башке! — мозги наружу: сам видишь, куманек, они, поди, уже и примерзают на затылке.

— Ой, кумушка, тебе и впрямь похуже моего досталось, — говорит волк, — ну, что поделаешь, садись ко мне на спину, я тебя понесу, нам тут оставаться негоже: слышь, на селе собаки заливаются; нападут на след, пропадем!.. Бежим, кумушка.

— Ах, куманек, какой же ты добрый, — говорит лиса, — донесешь до норы — живая буду, а не то мне погибать: сил моих нет, сама не доплетусь…

Посадил волк лису на спину и поплелся по глубокому снегу. Тащит волк лису, а она приговаривает: «Битый небитую несет!.. Битый небитую несет!..»

Услышал волк, что лиса бормочет что-то, и спрашивает:

— Что ты, кумушка, говоришь?

— Молитву твержу, — отвечает лиса и приговаривает: «Битый небитую несет…»

Поплелся волк дальше, а лиса снова свое: «Битый небитую несет!.. Битый небитую несет!..»

Так и дотащил избитый волк небитую лису до самой ее норы.

Как лиса волку шубу шила

адумал волк себе шубу сшить. Встречает он лису.

— Куда, куманек, направился?

— Да вот скорняка ищу, шубу мне надо сшить.

— На что тебе искать? Я сызмальства приучена к скорняжному делу.

— Ну так сшей!

— С удовольствием. Принимайся овец таскать. Чем больше их принесешь, тем больше шкурок будет, а чем больше шкурок, тем шуба теплее.

Таскал волк овец, таскал, полное лисье логово набил. Притомился.

— Ну, скоро шуба будет готова?

А лиса и не думает шубу шить, только подальше да поглубже овец в логово запихивает. Высунула голову и говорит: — Готова, куманек, только на воротник ничего нету.

— Я знаю, где воротник раздобыть. Там вон мужик на гумне возится, а лошадь у него в стороне пасется, вот из нее-то и выйдет воротник.

Пошли волк с лисой к лошади. Лиса и говорит:

— Ты накинь ей веревку на шею и веди, а я сзади хворостиной стану подгонять.

Ладно. Лиса как вытянет лошадь хворостиной, лошадь как кинется вперед, смяла волка и зашибла копытом.

А лиса отправилась в свое логово. Сидит там да припасенных овечек поедает, верно, еще доселе ими кормится.

Кот, петух и лиса

или-были в маленькой баньке кот с петухом. Кот ходил на охоту, а петух домовничал. Вот пошел однажды кот на охоту, а петух дома щи варит, охотника ждет. Вдруг откуда ни возьмись — кто-то в дверь царапается. Петух чует, что это не кот, а чужой. Спрашивает:

— Кто там?

А была это плутовка лиса. Стала она жалобно молить да плакаться:

— Золотой ты мой, родненький, да ведь я не враг тебе… ножки замерзли, ручки замерзли, отвори, дозволь обогреться. Холодно, ой, как холодно!..

А петух в ответ:

— Мне кот наказывал никого не пускать. Не могу отворить.

А плутовка не унимается, и так она сумела прикинуться да подольститься, что дверь наконец отворилась. Лиса проворно шмыгнула в баньку, и ну прыгать-согреваться да хозяина расхваливать: петух-де и умный, и добрый, и хлебосольный… Пришлась по душе петуху льстивая гостья, он и в толк взять не может, почему это кот всем чужим не доверяет? Ведь вот какие бывают приятные, что ничего дурного и не скажешь…

Обогрелась плутовка, о том, о сем расспрашивает:

— Что это у тебя там варится, куманек?

— Щи…

— Попотчуешь?

— Можно…

— Ох, и вкусно же, — льстит лиса.

Отведала лиса щей, да вдруг хвать петуха и пошла с добычей восвояси.

Вернулся домой кот. Дверь настежь, а петуха нет. Что делать? Огорчился кот, пошел по следу. Добрался до лисьей норы и смекнул, что приключилось. Стал он думать да гадать, как бы дружка спасти? Ведь петух, может статься, еще жив.

Пустился кот бегом в город, купил скрипочку, прибежал обратно и заиграл у самой у лисьей норы, да так жалобно, да так слезно…

В норе три лисы жили: старая лиса да две ее дочки. Заслышала младшая музыку, побежала поглядеть: кто играет? Но только она из норы высунулась — кот цап-царап! и откусил ей голову.

Снова он заиграл. Вторая тоже не удержалась, пошла посмотреть: кто так чудесно играет? Может быть, и поплясать можно? А хитрый кот и эту загрыз.

Осталась старуха одна. Печь топится, тесто на пироги заквашено, того и гляди из квашни перевалится, а под скамьей петух связанный трепыхается. Ждала старуха, ждала, да без толку: видно, девчонки домой и не собираются. Забранилась старая:

— Вот лентяйки, вот бездельницы! Пляшут себе, небось, и горя им мало, что печь не обметена, что пироги не испечены, что петуха на жаркое общипать пора… Погодите вы, негодницы, я вас розгой научу работать, да и музыканту этому чертову всыплю: вот принесло его на мою беду…

Полезла лиса из норы и розгу за собой волочит. Но только она голову высунула — музыкант и ее цап! Она было забранилась, думала, что это ее дочки, баловницы, проказничают. А кот и ее загрыз.

Играл кот, играл, никого больше но дождался и юркнул сам в нору. Видит — бьется дружок его милый в смертельном страхе.

Развязал кот петуха, выдрал его за ослушание, отругал как следует. Потом они печь обмели, пирогов напекли и запировали на радостях, как в светлый праздник. Много пирогов домой унесли.

А петух с той поры никого, кроме кота, и на порог не пускает.

Заяц и лисица

или как-то по соседству заяц с лисицей. Была у зайца изба берестяная, неприглядная, а у лисицы — славный домик ледяной. Вот пришла весна теплым-тепла и растопила лисье жилье. Пошла лиса к зайцу и просит:

— Пусти меня погреться.

Пустил ее заяц. А лиса зашла в избу и зайца тотчас выгнала:

— Иди, — говорит, — строй себе новую избу.

Идет заяц по дороге, плачет. Повстречал зайца волк, спрашивает:

— Чего ты плачешь?

— Да как не плакать? Жили мы с лисицей по соседству, у меня изба берестяная, у лисы — ледяная. Пришла весна теплым-тепла, растопила лисье жилье, а лиса у меня берестяную избу отняла.

— Ладно, — говорит волк, — пойдем, я у лисицы избу отберу.

Вошли заяц с волком в избу, а лисица из-за печи как заорет:

— Пошли вон! Не то как прыгну, всех выгоню.

Волк испугался и убежал. Снова заяц идет по дороге и плачет. Встретил зайца медведь и спрашивает:

— Чего ты плачешь?

— Да как не плакать? Жили мы с лисицей по соседству. У меня изба берестяная, у лисицы — ледяная. Пришла весна теплым-тепла, растопила лисий дом, а она мою берестяную избу отняла.

— Ладно, — говорит медведь, — пойдем, я у лисы избу отберу.

Вошли заяц с медведем в избу, а лисица из-за печи как заорет:

— Вон отсюда! Вон! А не то как прыгну, всех выгоню.

Испугался медведь и убежал. Снова идет заяц по дорогеи плачет. Повстречал зайца петух и спрашивает:

— Чего ты плачешь?

— Как не плакать? Жили мы с лисой по соседству. У меня изба берестяная, у лисы — ледяная. Пришла весна теплым-тепла, растопила лисий дом. А она мою берестяную избу забрала.

— Ладно, — воскликнул петух, — пойдем, я у лисы избу отберу.

Вошли петух с зайцем в избу, а лиса из-за печи как заорет:

— Пошли вон! А не то прыгну, всех за шиворот выброшу.

Но петух в ответ:

— Держись, сестрица: воин-рубака пришел, с копьем да с саблей. Не уйдешь добром из избы — быть драке.

И как закукарекает: «Ку-карр-реккуу!.. ка-ак-кой ррубака!»

Перепугалась лиса и убежала. А заяц с петухом дружно зажили вместе.

Лиса и скворец

вил скворец гнездо на ели. Уже и птенцы вылупились. Вдруг лиса подбежала к ели и кричит: — Другие-то уже сеют, а у меня и плуг не готов! Срублю-ка я эту ель на плуг.

Стал скворец молить: не руби, дескать, не губи гнездо с малыми детками!

А лиса в ответ:

— Отдашь одного птенца — не буду рубить.

Выполнил бы скворец лисий приказ, да не знает, которого птенца отдать. Всех жаль: какой палец ни укуси — все больно! Пока они рядились, подлетела бабка-ворона и говорит скворцу:

— А ты не горюй, скворушка, пусть ее рубит! Где ж у ней топор?

Лиса на хвост показывает и начала хвостом ель рубить. Да только смекнул скворец сразу, что это пустое дело.

Решила лиса проучить умницу-ворону. Разлеглась плутовка на пригорке и притворилась мертвой. Прилетела ворона и села лисе на голову. Плутовка ее и сцапала.

Стала ворона слезно просить да молить:

— Делай со мной что хочешь, только так меня не казни, как деда моего казнили. А его в ступицу колеса сунули и с пригорка вниз спустили.

Захотела лиса вороне назло и ее так же казнить. Раздобыла она колесо, сунула ворону в ступицу и пустила колесо под откос. Влезла ворона в ступицу с одной стороны, а с другой вылетела. Так и спаслась от лисы.

Как аист учил лису летать

се-то хитрости лисанька знала, только летать еще не умела. Пошла она к аисту учиться этой премудрости. Ухватил аист лису за загривок и поднял в воздух.

Подумала лиса: «Теперь-то я и сама сумею» — и говорит аисту:

— Довольно! Отпусти меня.

Отпустил аист лису, она и полетела с воем вниз, прямо на пень. Кричит лиса пню:

— Посторонись, дурак! — а тот и не слушает. Упала лиса на пень, лежит, вытянув хвост.

С той поры ни одной лисе и в голову больше не приходило летать. А бегают они все и по сей день, вытянув хвосты.

Лиса и кувшин

аслась как-то на лугу большая стая гусей. Шла тем путем лиса, увидала гусей, и захотелось ей гусятиной полакомиться. Подкралась она тихохонько к гусаку, хотела было его схватить, как вдруг — чтоб ему пусто! — кто-то как свистнет!

Осматривается лиса: какой-такой свистун тут объявился? Видит — кувшин, а в нем ветер свищет. — Ах ты, такой-сякой великий музыкант, — воскликнула лиса. — Погоди-ка ты у меня, я тебя, поганого, на всю жизнь свистать отучу!

Подбежала лиса к кувшину, голову в ручку просунула и бегом на речку — кувшин топить. У реки на мостки забралась и опустила кувшин в воду. Набежала вода в кувшин, он и тянет лису с мостков вниз.

Чует лиса — плохо дело! И давай просить: «Кувшин-кувшинок! Я-то ведь пошутила, а ты всерьез. Кувшин-кувшинок, я пошутила, а ты всерьез!..» Только не помогли лисе мольбы: наполнился кувшин водой — и потонула лиса.

Как на лису управа нашлась

прокинул как-то кот горшок с молоком. Хозяйка его и выпорола.

«Верно, великий я грешник, — решил бедняга. — Пойду-ка я грехи замаливать».

Вот идет он и встречает в лесу зайца. Узнал заяц, куда кот идет, и просит его взять с собой грехи замаливать. Повстречали лису, и она попросилась грехи замаливать. Потом волк к ним пристал. Шли, шли, медведя повстречали, и медведь с ними отправился.

Увидели они на дороге большую яму. Кот и говорит:

— Вот я положу поперек ямы жердочку, кто по ней пройдет, с того и грехи снимутся.

Согласились звери.

Коту что — он идет, хвостом помахивает. Перешел да и посмеивается. Пошел заяц — свалился в яму, пошла лиса — туда же, а там и волк с медведем свалились.

Вот сидят они, сидят в яме, есть им захотелось. Лиса и говорит:

— У кого самый тонкий голос, того съедим!

Начали все голоса пробовать — ну и понятно, что у зайца самый никудышный голосишко оказался. Слопали беднягу, даже на один зуб не хватило. Сидят, сидят, всем есть хочется.

Лиса и говорит:

— Ну, тогда сожрем того, у кого самый грубый голос! Известно, что самый грубый голосище у медведя. Вот его, горемыку, и съели.

Сидят лиса с волком в яме, томятся. Когда они медведя ели, лиса взяла да медвежьи кишки под себя припрятала.

Подошло время, начала она их вытягивать да есть.

Дивится волк, откуда она их берет.

— Да свои собственные ем, — говорит лиса.

Волк, недолго думая, распорол себе брюхо да и сдох. Вот опять, глядишь, есть чем лисе харчиться.

На ту пору прилетели скворцы. Начал один себе гнездо вить на елке, что над ямой стояла.

Закричала ему лиса, что сожрет его птенцов.

Испугался скворец, просит, чтоб смилостивилась. Лиса и говорит:

— Ну тогда собери всех птиц, навалите яму дополна ветками, тогда не стану есть.

Созвал скворец птиц, завалили они яму ветками, выбралась лиса из ямы, а все пугает скворца, что съест его птенцов.

— Ежели накормишь меня, тогда оставлю их в живых.

— Да чем же я тебя накормлю?

Лиса подсказывает:

— Вон там по дороге старуха на крестины идет с пирогом. Ковыляй перед нею по дороге. Бросит она блюдо и за тобой погонится, а я тем временем пирог слопаю.

Вот наелась лиса. Опять начинает скворца стращать, что сожрет птенцов, если он ее не напоит. Скворец голову ломает, не знает, как лису напоить. А лиса и говорит:

— Там вон по дороге мужик бочку пива везет. Ты кинься под колесо, а когда мужик к тебе нагнется, ковыляй прочь. Он за тобой погонится, а я тем временем затычку выдерну.

Сделал скворец, как лиса велела. Напилась лиса, захмелела. Кричит она на скворца, ногами топает, требует, чтоб тот ее развеселил.

— Да как же я это сделаю? — спрашивает скворец.

— Там вон мужики на току хлеб молотят, сядь одному из них на голову.

Сел скворец одному из мужиков на голову, а остальные, не подумав худого, хлоп-хлоп его цепами по голове, чтоб скворца пришибить. По скворцу-то не попали, а мужик так и повалился.

Вот лиса отвела душеньку, вдоволь нахохоталась.

Видит скворец, до чего лисьи шуточки доводят, забрался в свое гнездо и не откликается. Пошла лиса по полю, идет, песни поет. Слышит, кто-то свистит. Пошла поглядеть, кто бы это мог быть.

Видит, лежит под кустом кувшин. Ветер в него дует, кувшин и свистит. Постояла над ним лиса, подумала и решила тот кувшин утопить. Сунула она голову между кувшином и ручкой, надела на шею и направилась к реке.

Опустила кувшин в воду в самом глубоком месте, наполнился кувшин водой, потянул лису в глубину. Вот лиса вопит:

— Да что ты, голубчик, да я ж плохого не думала!

Но поздно уже, — только пузыри пошли.

Лиса-побирушка

ила-была проныра-лиса. Надела она людское платье и пошла побираться. Как-то к ночи попросилась она в избу на ночлег. Пустили ее. Хозяева горох варили и лису попотчевали. Да не стала лиса горох есть, а взяла всего-навсего одну горошину.

На другое утро пошла лиса со своей горошиной в соседнюю избу и спрашивает хозяина:

— Куда бы мне горошину положить?

— Клади на окно, — отвечает хозяин.

Положила лиса горошину на окно, сама на стул села. А рядом петух стоял, взял да и съел горошину. Пошла лиса в суд жаловаться на хозяина, пришлось хозяину отдать побирушке петуха.

Взяла лиса петуха и идет в третью избу. Спрашивает хозяина:

— Куда мне петуха пристроить?

— В хлев пусти, — говорит хозяин.

Только побирушка петуха в хлев пустила — как его баран забодал.

Пошла лиса в суд на хозяина жаловаться, пришлось хозяину отдать побирушке барана.

Взяла лиса барана, зашла в четвертую избу и спрашивает у хозяина:

— Куда бы мне барана поставить?

Хозяин в ответ:

— Пусти его в коровник.

Впустили барана в коровник, а его бык забодал.

Подала лиса на хозяина в суд. Пришлось хозяину отдать побирушке быка.

Взяла лиса быка, идет в соседнюю избу и спрашивает у хозяина:

— Куда бы мне быка поставить?

— Отведи его в конюшню.

Но не успел бык войти в конюшню, как из конюшни выскочил хозяйский конь и залягал быка до смерти.

Подала лиса на хозяина в суд, пришлось ему отдать побирушке коня.

Взяла лиса коня и повела прямиком в лес. И говорит:

— Деревья прямые, деревья кривые, обернитесь, деревья, санями.

Трижды повторила лиса эти слова — и свалились с неба новенькие, ладные саночки. Запрягла лиса коня в новые сани да и покатила по лесу.

Ехала, ехала, повстречала зайца. Заяц спрашивает:

— Куда, кумушка, едешь?

— Катаюсь.

— Возьми меня с собой.

— Взяла бы, да ты мне сани поломаешь. Ну, коли тебе так приспичило кататься — ставь в сани передние лапы.

Встал заяц в сани передними лапами, и поехали. Едут, едут, лиса и говорит зайцу:

— И чего это ты сапожки рвешь? Залезай в сани всеми четырьмя лапами.

Вскочил заяц, и поехали они дальше.

Едут, едут, — встречают волка. Волк просит:

— Покатай меня.

Лиса в ответ:

— Очень уж ты большой да тяжелый, поломаешь мне сани. Ну, да ладно, ставь в сани две ноги.

Поставил волк в сани передние ноги. Поехали дальше. Потом волк поднял в сани и задние ноги.

Едут, едут, встречают большого медведя. Он просит:

— Кумушка, душенька, подвези хоть сколько-нибудь! Знала б ты, как я устал!

Лиса в ответ:

— Ставь две ноги в сани — подвезу.

А медведь:

— Коли только две, то и расчета нет садиться.

Согласилась, наконец, лиса:

— Ладно, залезай.

Но что такое? Только медведь в сани — они тут же и поломались!

Делать нечего, пришлось зайцу в лес идти за деревьями на новые сани; пошел заяц и приволок из лесу такую тоненькую хворостинку, что и глядеть не на что.

Пришел черед волка. Волк приволок березу потолще, но лиса оглядела ее и говорит:

— Ну что это за дерево? — и переломила.

Тогда пошел медведь и приволок толстый дуб. Но лиса и дуб разрубила.

Медведь говорит:

— Теперь, кума, твой черед.

Лиса в ответ:

— Да, да, все бы ладно, но пока я в лесу буду, вы моего коня сожрете… Ты, заяц, поглядывай: как возьмутся они за коня — ты заори, уж я услышу.

Ушла лиса в лес, а волк и говорит зайцу:

— Попробуй ты только заорать: тебя первого сожрем, а потом уже коня.

Заяц и полслова в ответ не вымолвил. Так и сожрали они втроем коня. Только кожа да кости остались. Сложили они кости в кожу, поставили коня, будто живого, на ноги, а сами удрали.

Зашла лиса между тем в лес и говорит:

— Деревья прямые, деревья кривые, обернитесь, деревья, санями.

Три раза повторила — свалились с неба новые, ладные саночки. Взяла лиса сани и тащит их из лесу. Вытащила — удивляется: куда ж медведь да волк с зайцем девались?

Оглядывается — никого не видать. Подошла к коню, похлопала трижды по боку, а конь возьми да упади. Вот так диво! Смотрит лиса — пропал ее конь!

Недолго думая, погналась лиса за беглецами. Нагнала их у узкой речки и говорит:

— Ах вы, подлые! Слопали моего коня.

А те отпираются: не трогали, говорят.

Решила тогда лиса схитрить. Говорит:

— Кто через речку перескочит — тот, значит, не виноват. Первым зайцу прыгать — так лисе вздумалось.

Заяц в ответ:

— Я парень молодой да ловкий, я прыгать мастак. Мигом на ту сторону перескочу.

Разбежался, прыгнул, но — плюх! — угодил в речку и потонул.

Та же беда и с волком и с медведем приключилась: оба потонули.

Нужно теперь лисице прыгать. Она думает: «Мне прыгать не учиться, а коли и упаду в воду — невелика беда: я и плавать не дура».

Сказала — и прыгнула. Так ли оно было, или иначе, да только упала лиса в воду. Потонула и она — как заяц, волк и медведь.

Лиса и гуси

ла как-то лисанька мимо хутора и видит: во дворе гуси пасутся. Обрадовалась лиса: «Вовремя я подошла» — и давай гусей гонять. Загоготали гуси, да так жалобно пощады запросили, что лиса б наверно расплакалась, коли могла бы понять, о чем они просят. Но ведь в том-то и беда, что не говорят гуси ни по-прусски, ни по-латышски, только по-гусячьему, а лиса по-ихнему не понимает.

На счастье, оказался в стае один старый гусак, который хорошо знал по-латышски. Он и стал лисе толковать, что есть, мол, у гусей обычай — перед смертью песню спеть.

— Ладно, — говорит лиса, — пусть споют, да побыстрее.

Но только нейдет у гусей пение на лад. Один затянет: «га», второй подтянет: «га», и покуда «га» весь круг не обойдет, лисе ждать надо. Ну, и мы, конечно, подождем. Кто знает, как еще там дело обернется.

Звери в яме

копился в яме под куриным насестом навоз. Сопрел он и затлелся. Проснулась ночью курица, увидала пар, и тотчас взбрело ей на ум: «Уж не загорелась ли земля? Откуда быть такому дыму?» Заклохтала она с перепугу. Тут проснулся петух:

— Что такое? Что случилось? Неужто и ночью ты помолчать не можешь?

— Болтаешь, сам не знаешь что! Не видишь, что ли, — земля горит! Попали мы в беду.

— Постой-ка, постой! Пожалуй, твоя правда: дым идет! Эй, жена, уж не твоих ли это рук дело?

— Да никак ты спятил? Время ли теперь виновных искать? Бежим, покуда целы.

И побежали, бедняжки, со всеми со своими деточками. На опушке березняка зайца повстречали.

— Куда в такую рань? — спросил заяц.

— Земля горит, земля горит! Это моя жена сделала…

— Что, взаправду?

— Да, да, взаправду. А все моя жена…

— Ой, братец, коли так — дадим стрекача! И я с вами… Бежали, бежали, лису повстречали.

— Куда это вы спозаранку? — спрашивает лиса.

— Ой, кумушка, земля горит! Земля горит!.. Это моя жена сделала.

— Что, взаправду? — испугалась лиса.

— Да, да, взаправду. И все моя жена…

— Так чего же мы, братцы, ждем? Пускайтесь наутек, да и я с вами.

Бежали, бежали, повстречали медведя.

— Куда это вы все так резво?

— Спасаемся, спасаемся: земля горит! Пол-земли сгорело… Это моя жена сделала…

Но медведь, известный храбрец, только смеется:

— Эх вы, пустомели! Покажите-ка мне, где горит? Посмотрим, какой-такой пожар.

Повели его. Пришли — видят: медведь прав, ничего не горит. Тем временем успел хозяин весь навоз вывезти, и осталась за перегородкой глубокая яма. Перелетели петух с курицей благополучно через перегородку, а друзья их — медведь, лиса да заяц — не рассчитали, что яма глубокая, и как полезли, так и плюх на дно! Что теперь делать? Как ни крутились, как ни вертелись, видят — не выбраться им из ямы! А тут еще беда: захотелось всем троим есть — ну, просто мочи нет! Порешили, что зайцу — хочешь не хочешь — помирать. Ну и, понятное дело, уплели его за милую душу. А плутовка-лиса прибрала заячьи кишочки и припрятала их в уголок, про запас. Сама улеглась рядом с медведем. Спали, спали, вдруг лиса вскочила — и снова за еду. Удивился медведь:

— Ты что кушаешь? Да ведь это кишки! Слышь, дай и мне! Откуда ты их взяла?

— Какой ты простак! Я себе брюхо вспорола да и ем свои кишки. Сделай и ты так, чем с голоду помирать.

Распорол себе медведь, дуралей, брюхо. Не успел и охнуть, как сдох, бедняга.

Посмеялась лиса вволю над простофилей. Уж она-то из ямы выбралась!

Бой зверей

оспорили как-то пес с лисой: у кого друзья сильнее? В конце концов надумали: пусть в бою силами померятся. Договорились так, чтобы каждый с собою двух воинов привел, а чьих бойцов одолеют, тому и самому помирать. Место боя в лесу назначили, неподалеку от избы, где пес жил. В назначенный срок пришла на поле боя лиса с кабаном да с медведем. А пес запоздал: не смог он так быстро союзников себе найти. Он было коня позвал, а тот отговаривается. Меня, говорит, хозяин на работе загнал, не могу воевать. Пошел пес быка звать, но и тот отказывается, говорит: вчера на кочках рог повредил, голову нынче так и ломит.

Уже и срок подходит, а кто запоздает, тот, считается, проиграл. Что делать псу? Сильных друзей не найти, пришлось кота с петухом взять. А тем что? Согласны они псу пособить. Поспешили они втроем в лес, чтобы не очень запоздать.

Ждала-ждала лиса своих противников и подговорила медведя на ель взобраться да поглядеть, не идут ли? Залез медведь на ель, поглядел и говорит: идут, мол. Лиса спрашивает: — Далеко ли?

Медведь в ответ: — Сейчас подойдут.

Лиса спрашивает: — А враг при оружии?

Медведь говорит: — Один большую дубину за собой волочит, другой двумя кривыми саблями в воздухе размахивает да орет: «Подать их сюда! Подать их сюда!..»

Услыхал это кабан и давай в мох зарываться. А лиса медведю кричит: — Слезай! Готовься к бою! — Но медведь в ответ: — Нет, — говорит, — не слезу. Тут, на дереве, враг меня не приметит.

Испугалась лиса, в лес наутек пустилась. А кабан в мох глубоко зарылся — только кончик хвоста наружу торчит.

Пришел пес со своим войском, а врага — не видать. Петух крыльями захлопал, песнь свою боевую прокукарекал. У кабана со страху хвост задрожал, а коту показалось — мышка. Он кончик хвоста — цап! Выскочил кабан — и давай бог ноги. Тут и кот до смерти перепугался, да со страху на ель и полез. А медведь подумал, что кот напасть на него хочет, свалился с дерева как мешок мякины, и наутек. На том бой и кончился.

Как птицы зверей победили

ли как-то медведь с волком мимо синичкиного гнезда. Волк показал медведю на него и говорит:

— Эвон, какой у синицы дворец!

А медведь отвечает:

— Да какой же это дворец, так, халупа какая-то!

Услыхала это синица, страсть как обиделась и созвала всех, кто летать умеет, войну зверям объявить. Волк с медведем согласились: где же птицам против зверей выстоять!

Вот приходит медведь к зверям и говорит, чтобы назавтра готовились к бою. Выбрали вожаком лису и уговорились, что ежели она оближет свою спину, тогда всем бежать.

Подслушала это сова и передала птицам. На другой день сошлись звери и птицы сражаться. А шершень возьми да и укуси лису в спину. Скорчилась лиса от боли и облизала больное место. Увидели это звери и давай бог ноги: так ведь договорились.

Так птицы зверей и одолели. А медведю пришлось при всех птицах у синички прощенья просить.

Медведь и мышь

оймал как-то медведь в своей берлоге озорную мышку. Стала мышка просить да молить:

— Отпусти ты меня… И я тебе как-нибудь в беде помогу.

Посмеялся медведь над такой помощницей и отпустил мышку.

Вот однажды запутался медведь в охотничьих сетях. Рвался, рвался — никак не выпутаться! Тут прибежала мышка, перегрызла петлю и помогла медведю освободиться.

Волк и баран

тбился как-то барашек от стада и заблудился в лесу. Бежит, плачет, а навстречу ему волк, пасть разинул, хочет барашка проглотить. Стал барашек в страхе молить волка:

— Ты меня теперь не ешь: я мал, худ… Ты обожди: я подрасту, будет тебе добыча пожирней.

— Ладно, — согласился волк, — пожалуй, твоя правда. Я тебя вынесу из лесу к стаду. Живи, нагуливай жир. Но смотри сдержи слово.

— Сдержу, — обещался барашек, и волк вынес его из чащи.

Через некоторое время встречает волк барана.

— Ну, сдержишь слово? — спрашивает волк.

— Сдержу, — отвечает баран. — Да что тебе в том, если разорвешь меня? Клыки увязнут. Я вот что придумал: видишь пригорок за кустарником? Я взберусь на него, а ты встань у подножья и разинь пасть. Я разбегусь — и прямо тебе в брюхо через глотку проскочу. И мне легче, и тебе лучше.

Согласился волк, и пошли они к пригорку. Взобрался баран наверх, а волк внизу дожидается. Кричит баран с пригорка:

— А ну-ка раскрой пасть пошире, чтоб мне легче было помирать!

Раскрыл волк пасть до самых до ушей. Помчался баран вихрем с пригорка и стукнул волка рогами прямо по лбу, да так, что с ног его сбил. Перескочил баран через волка — и давай бог ноги!

Очухался волк, поднялся, отряхнулся и говорит:

— Недурен был баран, да только велик не в меру.

Пес и волк

лужили как-то у хозяина в батраках: волк Дикой — пастухом, пес Цапай — старшим работником, кот Мурлыка — овинщиком да петух Птицын — домоводом.

Случилось однажды, что хозяин рассердился на всех четверых батраков. Погнал он петуха Птицына на чердак, кота Мурлыку — на печь, пса Цапая кормить перестал, а волка Дикого в хлев загнал.

Но Дикой, не будь трусом, говорит:

— Коли так, то выплати мне жалованье сполна.

А хозяин раскалил камень да как смажет Дикого по губам, приговаривая:

— Вот тебе жалованье! Вот тебе жалованье!..

Спалил горячий камень Дикому всю бороду, поэтому-то у волка морда и по сей день какая-то ржавая да опаленная. Очень обиделся Дикой за такую несправедливость. Бросил он хозяина и зажил в лесу своим домом.

Вскоре пришел Цапай навестить старого дружка и сетует: хозяин-де одной мякиной кормит. Дикой и говорит:

— Знаешь что? Иди домой и рычи: «Как пса кормят, так пес и лает… Как пса кормят, так пес и лает…»

Пришел Цапай домой и зарычал: «Как пса кормят, так пес и лает… Как пса кормят, так пес и лает…»

Хозяин услышал и пуще осерчал. Говорит:

— Коли Цапай, на одной мякине сидя, без толку тявкает, что же будет при доброй еде? С сего дня и вовсе кормить перестану.

Пошел опять Цапай к Дикому, душу изливать. А у Дикого добрый совет наготове. Он говорит:

— Слышь, соседушка: завтра хозяйская дочка выйдет на опушку овец пасти. Я выскочу из лесу и схвачу овечку. Девчонка, понятное дело, тебя в погоню пошлет. А ты знай — будь себе на уме: бечь — беги, да так, словно душа еле-еле в теле держится. Оступиться даже можешь разок-другой. А коли спросит хозяин, почему не нагнал, отвечай: «Дикой-то отъелся, в силу вошел, а я на мякине сижу, куда уж мне за ним поспеть…» Увидишь, что получится.

Так Цапай и сделал. И ведь прав оказался Дикой! Рассказала дочка хозяину, что волк ягненка унес, а тот сейчас:

— Почему Цапая вдогонку не послала?

— Как не посылать, отец, послала! Да где уж нашему тощему пустохлёбу за таким силачом угнаться? Пока этот шаг ступит, тот пяток пробежит.

— Твоя правда, дочка! Поди сюда, Цапай, на вот, поешь жирной кашки. Буду тебя теперь в сытости держать.

Утром Цапай в лес пошел, к Дикому.

— Слышь, браток, ты меня на верную дорогу вывел, не знаю, как тебя и благодарить… Я вот что надумал: в воскресенье у нас в доме свадьбу играют. Так ты приходи, покуда гости будут в церкви; забирайся в свинарник, чтобы тебя никто не приметил, а уж я тебя попотчую! Чего-чего, а блинов наедимся вволю.

Ладно. В воскресенье Дикой тут как тут, забрался в свинарник. Цапай остался за домом присматривать, как положено старшему работнику. Подговорил он кота Мурлыку и петуха Птицына, чтобы смотрели сквозь пальцы: он, мол, старого дружка Дикого малость попотчевать хочет, а хозяин-то ведь Дикого с того раза крепко невзлюбил, потому-де тайком это делать надобно…

Поставил Цапай Дикому горшок с мясом, поставил второй… Нацедил пива кувшин, нацедил второй. Дикой все уплел и говорит:

— Скоро гости из церкви домой воротятся. Поднеси-ка, Цапай, еще пивца.

Выпил Дикой и еще просит. Выпил еще — и захмелел, еле ноги волочит. Наказывает ему Цапай:

— Сиди смирно, вот-вот гости нагрянут.

Да разве станет хмельной слушать? Дикой еще и петь собирается! Угрожает ему Цапай:

— Сиди ты тихо!

А Дикой как затянет:

— У-у-у… У-у-у…

Понаехали свадебные гости, услышали вой — и давай Дикого лупить. Еле-еле он полуживой ноги унес.

Комары и конь

видали комары, как волк к коню крадется, и спрашивают:

— Куда это ты, Серый?

— На выгон, коня приметил. Вот зарежу и славно пообедаю!

Комары так и заохали:

— И ты один думаешь коня одолеть? Да сроду такого не бывало! Нас как-то пять тысяч на одного коня налетело, и то через силу с ног свалили, да еще, падая, он половину из нас передавил. А тебя одного он сразу прихлопнет!

Услыхал это волк, призадумался. Думал-думал, потом решил:

— Ну его, связываться еще, лучше уж убраться подобру-поздорову.

И пошел в другом месте искать, чем бы поживиться.

Косуля и волк

аперла косуля своих козлят в сарае и наказала:

— Милые детки, никому не отпирайте, а я вас так позову: «Деточки милые, отопритеся: на рогах травишка, в сосках молочишко».

Ладно. Только косуля отошла, волк тут как тут и ревет:

— Деточки, милые, отопритеся: на рогах травишка, в сосках молочишко.

Слышат козлята, что это голос не материнский, и не впускают волка. Вскоре мать пришла, рожками в дверь постучала и говорит:

— Деточки, милые, отопритеся: на рогах травишка, в сосках молочишко.

Узнали козлята мать и впустили ее. Покормила косуля козлят и снова ушла, да позабыла на этот раз наказать, чтобы чужих не впускали. Только отошла косуля, волк тут как тут и завыл тоненьким голоском:

— Детки, милые, отопритеся: на рогах травишка, в сосках молочишко.

Подумали козлята, что мать вернулась, и впустили волка. Проглотил он козлят и убежал.

Вернулась косуля, зовет козлят, плачет, убивается. Плакала, плакала и побежала к соседке-лисе душу отвести.

А лиса костер развела на пригорке, кашу варит. Но косуля и у костра не греется и каши в рот не берет: все по деточкам убивается. Лиса говорит:

— Не плачь, я твоих деток вызволю, только ты за кустом притаись.

Вскоре волк к лисе в гости пришел. Сел к костру погреться.

Лиса спрашивает:

— Дорогой гость, не хочешь ли каши отведать?

— Хочу, хочу! Давай.

— Ложись навзничь, я тебе кашу в рот волью.

Лег волк навзничь. А каша-то кипит, дымится. Зачерпнула лиса полный ковш и залила волку в глотку, а сама приговаривает:

— Отрыгнись белым, отрыгнись черным: выплюнь живых козлят.

Взвыл волк от боли, выплюнул живых козлят и убежал со всех ног.

Как пес шил сапоги

рогнал хозяин старого пса Погиса в лес, за то что тот больше не мог работать. Стянул Погис с забора старую баранью шкуру и печальный поплелся в лес. Сел и шкуру грызет. Подошел тут волк, спрашивает:

— Ты что делаешь?

— Что делаю? Вот, сапоги на старости лет шью…

— Ой, Погис! Сшей-ка ты и мне сапоги: нынче по гололедице в тех, в каких мать родила, и не пройти.

— Это можно… Но ты притащи мне барана. На сапоги, сам понимаешь, кожа нужна.

— Понятно, понятно, — ответил волк и побежал за бараном. К утру притащил он барана. Посмотрел Погис, прикинул:

— Может, и хватит кожи-то! Недельки за три, пожалуй, справлюсь, ты понаведайся.

Три недели лакомился Погис баранинкой, а шить и не начинал. Пришел волк.

— Готовы сапоги?

— Давно готовы, — говорит Погис и показывает волку бараньи копытца. — На, примерь, подойдут ли?

Волк и так, и сяк — не годятся, малы.

— Эх, волк, дружище! Так я и думал, что из захудалой бараньей шкурки добрых сапог на тебя не сшить. У тебя-то ведь лапа здоровенная! На твои сапоги, пожалуй, целый бык пойдет. Его, я думаю, хватит.

— Что нужно, то нужно, — ответил волк и пошел за быком. К утру приволок большого быка.

— Ну как? Хватит?

— Наверно, хватит. Зайди через шесть недель.

Погис шесть недель говядиной лакомился, а сапоги шить и не думал.

Пришел волк.

— Готовы сапоги?

— Давно. Сколько уж времени стоят… Вот они, примерь.

Волк натянул было сапоги на одну лапу, на вторую… Куда там — у быка копыта раздвоенные, разве налезут?

— Ой, волк, дружище! Так я и думал; ты, видно, быка по земле волок, так ему шкуру разодрал, что цельного куска и не выкроить было. Крои как хочешь — одни лохмотья! А у тебя-то ведь лапищи здоровенные, тебе сапоги, пожалуй, только что из жеребца шить.

— Что нужно, то нужно, — согласился волк и побежал за конем. К утру приволок годовалого жеребенка.

— Ну, этого-то хватит?

— Хватит! Приходи через девять недель.

Девять недель Погис конинкой лакомился, а шить и не начинал.

Пришел волк:

— Сапоги готовы?

— Конечно, — ответил Погис и подал ему конские копыта. Натянул их волк на ноги — впору пришлись. И что за причуда у волка — задумал сапоги на льду обновлять! Скользнул по льду — ах ты господи! Ни тебе на месте устоять, ни повернуться… Захотел воротиться — поскользнулся и упал, чуть шею не сломал. Погис не смог удержаться от смеха, но волку не до веселья: разозлился серый.

— Как! Морочил мне голову с сапогами, да еще и издеваешься? Выходи драться.

— Что мне с тобой драться, — отвечает Погис. — Война так война! Добудь себе союзников, а я своих созову. Сойдемся завтра на опушке у сарая, подле высоких сосен.

— Ладно. Согласен. Но берегись ты у меня, — похваляется волк, стягивая сапоги.

За ночь Погис домой сбегал, позвал петуха, гусака да кота, и пошли они к сараю. Но и волк не дремал: привел кабана, зайца да медведя — и ждут.

Заяц — он проворнее других — скок на крышу сарая и глядит-высматривает. Вдруг как закричит:

— Идут! Идут! Не знаю, что с нами и будет: при одном — пика, второй камни собирает, третий орет: «Ко-кого ррубить? Ку-куда ррубить?»

— Плохо наше дело, — испугался волк. — Давай-ка схоронимся мы с тобой, кабан, в куче хвороста, заяц пускай на всякий случай на крыше остается, а уж ты, медведь, с ними разделывайся.

— Да как же я один-то? — отнекивается медведь. — Я лучше на сосну заберусь, а там видно будет.

Ладно. Пришел Погис со своим войском — ни души! Уже собрались они было уходить, как вдруг кот в хворосте кончик кабаньего хвоста приметил. Подумал кот, что это мышь, и как прыгнет! От боли кабан выскочил из хвороста да прямо волку на спину. Волк подумал: «Уж если кабан удирает, так мне-то что же оставаться?» — и побежал вслед за кабаном, да чуть не налетел на гусака. Тот отскочил в сторону и толкнул петуха. Петух подумал: «Плохо мое дело!» — и взлетел на сосну — спрятаться. А на сосне медведь сидит, только о том и молит, чтобы бог его от страшилища с двумя хлопушками по бокам спас! Скатился медведь кубарем с дерева, чуть шею не сломал.

А заяц с крыши поглядывает: «Что-то будет?» Но сам ни с места.

Сошлись они потом все в лесу и удивляются: «Вот так войско у Погиса!»

Волк говорит:

— Меня хотели пикой проткнуть, да я удрал.

Медведь говорит:

— Мне хуже всех пришлось: тот, с хлопушками по бокам, как вскочит на сосну! Да как заорет: «Ко-кого ррубить! Ку-куда ррубить! Давай его!..» Я с дерева кубарем… хорошо, что пень меня удержал, а не то бы и вовсе разбился.

А заяц смеется:

— Вы все улепетывали, а я выжидал! Вот у меня шкура и цела.

Старый конь

дному хозяину много лет верно служил конь. Вот вышли его годы, работать ему уже не под силу стало. Хозяин и говорит:

— За то, что ты столько времени верно служил мне, не стану я тебя на живодерню отправлять, а подкую и отпущу на волю.

Свел его хозяин к кузнецу, подковал в последний раз и отпустил в лес.

Вот бродил, бродил конь по лесу, повстречался с медведем. Захотел медведь с конем схватиться. Конь и говорит:

— Если хочешь со мной силой помериться, — пойдем к тому камню. Кто из него сможет огонь высечь, тот и сильнее.

Подошли они к камню, конь как ударит по нему копытом, так искры и посыпались. Треснул медведь лапой по камню — ничегошеньки не высек. Заскучал от обиды медведь и пошел прочь.

Встречает волка и рассказывает ему, какого он невиданной силы зверя повстречал. Волк говорит, что это, верно, был конь, да медведь тому не поверил.

Решил волк увериться, попросил медведя поднять его повыше и показать этого зверя.

Сгреб его медведь, поднял и спрашивает:

— Ну как, видишь его?

— Нет, не вижу.

Медведь его выше поднял, да покрепче стиснул, еще выше, еще крепче. Волк не выдержал, да и сдох.

Бросил медведь волка наземь и говорит:

— Эх ты, серый! Еще похвалялся, что можешь того зверя осилить. Как только увидал, так от одного страху помер.

Как заяц волчицу провел

то приключилось в древние времена, когда деревья и звери еще разговаривать умели. Была у волчицы изба, ладная да просторная. Самой-то ее целыми днями дома не бывало, все на охоту ходила. Она охотится, а дети одни-одинешеньки остаются.

Приметил это заяц, Лесной Янка, и повадился волчат дразнить. Волчица уйдет, а заяц на порог заберется и давай орать:

— Дети, мать дома?

— Нет, — отвечают волчата.

— Эх, была б она дома, я б ей задал, я б ее отлупил!

С тем заяц и уходил. Вечером волчата матери рассказывают: так, мол, и так. Был, дескать, Лесной Янка, выспрашивал — дома ли мать? Сказал — жаль, что нету, а не то отлупил бы ее. А волчица в ответ: — Пусть себе ходит Янка, все одно ко мне в лапы попадет.

На другой день — только волчица из дому — Лесной Янка тут как тут.

— Дети, мать дома?

— Нет, в лес ушла.

— Ах, чтоб ее! Была бы дома, я б ей задал, я б ее отлупил!

Вечером волчата опять все матери рассказали.

На третий день мать из дому не ушла, за печкой притаилась. Приходит заяц, скок на крыльцо и орет:

— Дети, мать дома?

А волчата все в один голос:

— Дома, дома! Сейчас тебя в клочья разорвет.

Заяц прыг за дверь — и давай бог ноги. Волчица — следом. Видит заяц, что не спастись ему, бедняге, — подбежал к двум сросшимся деревьям, да в щель между ними и проскочил. А волчица в щели-то и застряла: ни вперед, ни назад. Увидал это заяц, вскочил волчице на спину и ну ее бить, ну ее лупить!

Наконец волчица вырвалась. Заяц пустился удирать, бежит, бежит, видит — потухший костер. Взял да и вывалялся весь в золе: дескать, все одно пропадать! Так пусть волчица его грязным лопает, коль ей охота.

Подбегает волчица. Не признала она зайца и говорит:

— Здравствуй, батюшка-хорек. Не видал ли ты Янки Лесного?

А заяц голос изменил и отвечает:

— Не того ли, что тебя между деревьями лупил?

Застыдилась волчица и убежала. Так и остался заяц в живых.

Ежик и заяц

адумали ежик с братцем зайку провести.

Вдоль опушки был прорыт глубокий ров. Встал один ежик на одном конце, другой — на другом. И говорит ежик зайцу:

— Послушай-ка, заяц. Ты вот все хвастаешь: я, мол, бегун, я, мол, скороход… А я тебя обогнать надумал.

— Что ты, что ты!.. Не поверю ни за что, хоть усы выдирай.

— Чего там верить или не верить. Бежим взапуски: коли ты меня обгонишь — вырви десять волосков из моей шубки. А коль я тебя обскачу — десять волосков из твоих усов вырву. Идет? Согласен?

— Разумеется. Только жаль мне твоей шубки.

— А мне — твоих усов… Ты, верно, зайка, поверху пойдешь? А я так — низом…

Ладно. Заяц понесся, как вихрь, и впопыхах даже не оглянулся, бежит за ним еж или нет. Примчался заяц на другой конец рва, ан — еж уже тут как тут!

— Слышь, где это ты застрял? Я чуть не замерз, тебя дожидаючись.

— Нет, нет, ежик! Тут что-то не так, бежим обратно.

— Ладно, бежим.

Заяц понесся вихрем. Но на том конце еж дожидается.

— Слушай, ты что это меня морозишь? Отдавай усы.

— Нет, нет, нет… Ежик! Еще только разок, а там будь что будет.

Помчался заяц вихрем. А на том конце еж дожидается.

— Слышь, отдавай усы, хватит шутки шутить.

Делать нечего, пришлось отдать.

Еж вырвал у зайца из усов десять волосков, пять братцу нацепил, пять — себе. С той поры у всех ежей над губой эдакие заячьи усики растут.

Кто трусливее зайца

аскучила зайцу жизнь. Да и как не наскучить? Все-то его травят: днем охотники с псами, ночью волк, да лиса, да прочие звери. С неба орел да ястреб высматривают. Даже котишка никчемный — и тот напасть норовит! «Ох, невмоготу, тяжкая моя доля, — думает заяц. — Никого так не травят и не обижают, как меня. К чему мне, такому, и на свете жить? Пойду-ка я лучше на озеро топиться».

И запетлял он на озеро с жизнью кончать.

А на берегу лягушки сидят да так же, как заяц, боязливо оглядываются: не замышляет ли кто на них напасть? Увидали они зайца, всполошились: что, мол, это за чудовище? И одна за другой в воду — плюх! Увидал заяц, как лягушки от него удирают, и не стал в воду бросаться.

— Ого, браток, — воскликнул он, не помня себя от радости. — Все они одного меня испугались!.. Чего же мне горевать? У лягушек-то, видно, доля еще потяжелее моей: целая гурьба одного зайца испугалась.

Захохотал заяц на радостях, да так, что у него губа лопнула.

С той поры у зайца губа раздвоенная. Но долю свою он больше не клянет и рук на себя накладывать не думает.

Заяц и его друзья

адоело зайцу жить в глухом лесу. Сколотил он себе красную тележку, впрягся в нее и поехал по свету друзей искать. Встретилась ему штопальная игла.

— Куда идешь? — спросил зайка. — Садись-ка лучше ко мне в тележку, поедем вместе.

— Ладно, — ответила штопальная игла, села в тележку, и покатили они вдвоем.

Ехали-ехали, повстречали булавку. Заяц и спрашивает:

— Куда идешь? Садись-ка лучше в мою тележку.

Послушалась булавка. Продолжают путь втроем. Еще им иголка повстречалась, потом уголек, а напоследок — утка.

Ехали попутчики, ехали, добрались до опушки, а там домик стоит. Зашли, а в доме ни души. Пристроились они, где кому удобней: утка в кадку с водой залезла, что подле двери стоит, штопальная игла воткнулась в постель, иголка — в подушку, булавка — в полотенце, а уголек на стул вскочил.

Вскоре вернулся домой хозяин, а был он злой разбойник. Стал он в кадке руки мыть, а утка ударила крыльями и залила ему водой глаза. Тот к полотенцу, а булавка его в лицо колет. Сел разбойник на стул — уголек его обжег.

Полез разбойник от боли в постель, а там штопальная игла его колоть принялась.

Разбойник со страху бросился наутек. Тут с крыши сорвался камень, упал разбойнику на голову и убил его.

Так-то зайка и его друзья выжили разбойника из дому, и сами зажили в согласии.

Как мороз с зайцем об заклад бились

казал однажды мороз, что он зайца вмиг заморозить может. А заяц в ответ:

— Нет, не заморозишь! Мороз — свое, а заяц не сдается. Спорили они, спорили, чуть до драки дело не дошло. Тут мороз и говорит:

— Давай, заяц, об заклад биться.

Согласился заяц. Побились они об заклад.

Мороз — ну морозить вовсю! А заяц по снегу катается да покрикивает:

— А барину тепло! А барину жарко!

Думает мороз: «Ишь ты, ну и крепок зайчишка!» И морозит изо всех сил. Так холодно стало, что у зайца глаза на лоб повылезли. Но он знай себе приговаривает:

— А барину тепло! А барину жарко!

Устал мороз морозить, а заяц все катается по снегу и не замерзает.

— Тебя не проймешь, — сказал мороз и перестал морозить.

С той поры зайцы зимой не замерзают, только лупоглазыми они навсегда остались.

Как животные Даугаву рыли

авно-давно это было — собрались все животные реку рыть — Даугаву. Только иволга не явилась.

— Мне, — говорит, — и той воды хватит, что с неба падает. Обойдусь без той, что по земле течет.

Разобиделись звери и решили наказать иволгу: не давать ей пить той воды, что по земле течет, пусть обходится дождевыми каплями.

Вот потому-то иволга и до сего времени в сухую пору кричит от жажды:

— Скоро ли ливень? Скоро ли ливень?

Принялись животные за работу. Заяц вызвался впереди бежать и показывать, где русло Даугавы должно пройти. А ведь известно, как косой бежит: петляет да путает. Вот оттого-то Даугава и течет петлями и изгибами.

А следом за зайцем сразу же шел крот, первую борозду прокладывал. За это, говорят, его наградили: черной бархатной шубкой пожаловали.

Паук и муха

стародавние времена правил всем миром один-единственный король. И такая была у него власть, что его приказам подчинялись не только люди, но и все животные, насекомые и твари на земле. Да вот какая была в те времена великая беда: огня в мире не было. Только сядет солнце — уж и не видать ничего кругом, и обогреться негде. Знать-то знали, что глубоко в пекле огонь горит, да никто пробраться туда не мог, чтобы наверх его вынести. Посулил король большую награду тому, кто огонь раздобудет. Многие и так и этак пытались, но добыть огонь не удавалось ни одному человеку. А королю-то непременно хотелось в свое царствование дать людям огонь. Созвал он своих советников и приказал рассудить, какую положить награду тому, кто принесет огонь. Судили они да рядили и порешили так: кто королю огонь доставит — тому и самому, и детям его, и внукам на веки вечные вольно даром за каждым столом и есть, и пить, и чтобы никто им этого запрещать не мог и гнать не смел.

Разнеслась весть о том по свету средь зверей, скота, птиц, гадов и насекомых. Но никто не мог достать огонь из страшного пекла. Многим довелось найти там свою погибель.

И до паука эта весть дошла. Тотчас решил он раздобыть огонь и начал проворно плести веревки. Сплел целый вьюк и, никому ничего не говоря, отправился в преисподнюю. Добрался до преисподней, накрепко привязал вверху веревку и спустился вниз в пекло, в самый темный уголок, чтобы его не нашли. Улучил подходящую минуту, подкрался к костру, схватил здоровенную головешку и по веревке, как по лестнице, благополучно выбрался на землю. Хоть и ловок был паук лазать, но от такого большого путешествия да с тяжелою ношею он сильно устал и, выбравшись в безопасное место, прилег отдохнуть. А головешку в изголовье положил. Думал паук только малость прикорнуть, да сон его, усталого, одолел, он и уснул. Солнце уже приказало скот выгонять, а паук все спит. Неподалеку тут муха взад-вперед летала. Вдруг ей в нос чудной какой-то запах ударил. Огляделась она, видит — чудо: у паука в изголовье головешка пылает! Муха-то, конечно, поняла, что хозяин огню — паук. Но что муха делает?

Она говорит:

— На что эдакому разине огонь? Коль так крепко спать, то огню и погаснуть недолго! А мне награда больше сгодится, чем ему.

Проворно схватила муха головешку и улетела. Летит, жужжит, принесла королю огонь и говорит, что она его из пекла вынесла. Давай, мол, награду! Король задал в честь мухи пир горой и грамоту ей пожаловал, что вольно мухе за каждым столом и пить и есть.

Паук только к полднику проснулся, увидал, что солнце уже высоко, и перепугался, что столько времени проспал. Но как же переполошился паук, не найдя огня на месте! Забегал как полоумный туда-сюда, ищет, кого ни встретит — допытывается: кто утащил огонь обратно в преисподнюю? Потешаются все над ним, обзывают полоумным: болтает, будто огонь в пекло унесли, а ведь огонь-то муха только что королю отдала!

Прослышав такое, паук ошалел да как заорет со злости во весь голос:

— Муха воровка! Муха воровка! Говорю вам: она меня обокрала! Не она, а я добыл огонь из пекла, мне одному награда причитается!

Все уши навострили, слушают паука, да только, говорят, напрасно кричишь: ведь грамота уже у мухи на руках. Еще пуще паук рассвирепел. Нет, не уступит он воровке незаслуженную награду!

Во весь дух помчался к королю рассерженный паук и жалуется, как его муха бессовестно обокрала. А муха говорит:

— Врет паук! Кто же его с огнем-то видал?

Король пауку приказывает:

— Докажи! А не докажешь — то и на глаза мне не показывайся.

Паук говорит:

— Та веревка и посейчас у преисподней привязана, по которой я в пекло по огонь спускался.

Но не помогло это: воровства-то паук доказать не смог, так и ушел ни с чем, кляня да понося муху.

Собрал он потом всех пауков и рассказал, как муха его трудами прославилась. Обворовала муха его, очернила да тем самым и всех пауков обездолила. Должны пауки поэтому всем мухам мстить. Согласились с ним пауки и порешили впредь паутину ткать, мух ловить, а которая поймается — той голову долой!

С той поры все пауки паутину ткут и мух ловят.

А мухи все-таки с любого стола и есть, и пить могут.

Как голубь учился вить гнездо

ришел как-то голубь к дрозду — поучиться, как гнездо вить: дрозд в этом деле был искусный мастер. Принялся дрозд вить ладное гнездышко.

Глядел-глядел голубь, как дрозд работает, но только было выложено дно и чуть-чуть наметились края, голубю наскучило стоять да смотреть. Показалось ему, что он уже научился. Закричал он во все горло: «Могу… Могу…» — крыльями взмахнул и улетел, даже спасибо не сказал.

На другой день принялся голубь сам гнездо вить. Начать-то начал, а вот дальше — ни с места, сколько ни старался.

Полетел голубь к дрозду и просит:

— Покажи мне еще разок, как вить гнездо.

А тот в ответ:

— Хвалился, что сам можешь, не хотел учиться, ну и справляйся сам.

Так и по сей день гнездо у голубя не доделанное, хоть он и воркует частенько: «Могу… Могу…»

Козодой и соловей

оспорили соловей с козодоем, чей голос лучше. Козодой говорит:

— Мой голос куда приятнее твоего.

А соловей в ответ:

— Нет, мой голос приятнее.

Спорили с утра до вечера, пока не пришло соловью в голову, как спор решить. Говорит он козодою:

— Умеешь ли ты петь, про то спорить не будем. Давай так условимся: кто первый с утра проснется да запоет — тот победил, у того и голос лучше.

Козодой в ответ:

— Ладно, это мне по душе.

Вечером козодой спать улегся, а соловей не ложится: поет, свистит. До полуночи соловей заливался, в полночь вздремнул чуток и снова защелкал. Вышел в поле пахарь — соловей пахаря воспевает. Пастухи стада погнали — воспел пастухов.

А козодой проснулся утром, видит — опоздал. Со зла только и пропел, что «Таррр!»

Петушок и курочка

ошли петушок с курочкой по орехи. Взлетел петушок на самую макушку орешника, а курочка внизу стоит, ждет. Сорвал петух один орешек, сбросил вниз; сорвал второй, сбросил вниз. А как бросил третий — прямо курочке в глаз угодил.

— Вот тебе и на! — всполошился петух. — Такой беды со мной отроду не приключалось.

А курочка его и не слушает, кричит, домой бежит. Повстречал курочку барин и спрашивает:

— Ты чего кричишь?

Так, мол, и так.

— Как швырнет орех! — прямо в глаз угодил.

— Кто швырял?

— Петушок швырял, петушок.

— Вот так дела! Куда ж это он девался? Пусть явится на барский двор.

Приходит петух в имение, а барин ему:

— Ты чего там орехами швыряешься? Зачем курице глаз вышиб?

— Я не вышибал: взлетел на орешник, а он как закачается… Вот орех прямо в глаз ей и угодил.

— Так ли? Ну, ладно: пусть явится орешник!

Приходит орешник, а барин ему:

— Ты зачем качаешься? Почему курице орех в глаз швырнул?

— Да я б не стал качаться, кабы мне соседская коза кору не обгладывала. Что ж я мог сделать?

— Ладно. Прислать ко мне козу!

Приходит коза, а барин ей:

— Ты зачем у орешника кору обгладываешь?

— Разве б я стала обгладывать? Да что ж мне делать, коли пастух меня не пасет?

— Позвать сюда пастуха!

Позвали пастуха, а барин ему:

— Слышь, ты! Отвечай, почему козу не пасешь? Вишь, орешник-то какой обглоданный.

— Я б ее пас, да меня хозяйка обманула: посулила пирогов на дорогу, да не дала, так я голодный и остался.

— Ладно. Где она, хозяйка? Пусть явится на барский двор.

Пришла хозяйка, а барин ей:

— Скажи-ка мне, ты почему пастуху пирогов не дала?

— Разве б я не дала, барин-голубчик, да вот ведь беда какая: свинья, подлая, закваску слопала, так и не довелось пироги испечь.

— Ну, значит, свинья за курочкин глаз в ответе, — решил барин.

На том все дело и кончилось.

Колобок

амесила хозяйка горстку муки да масла кусок и задумала испечь колобок. Посадила его на хлебную лопату, и такой он был на вид вкусный, что у семи хозяйкиных ребят да у старого деда слюнки потекли. Увидал это колобок и думает: «Как бы тут спастись?»

Вот вытащила хозяйка колобок — поглядеть, испекся ли? А колобок возьми да и соскочи с лопаты! И покатился к двери. А день был жаркий, и дверь настежь раскрыта. Выкатился колобок за дверь и покатился по дороге, сам не зная куда. Побежали за колобком семь ребят да старый дед, но не нагнали.

Повстречал колобок петуха. Тот кричит:

— Стой!

А колобок в ответ:

— Меня хозяйка не догнала, семь ребят да старый дед не догнали. Куда тебе, петуху!

И покатился дальше.

Повстречал утку. Она кричит:

— Стой!

А колобок в ответ:

— Меня хозяйка не догнала, семь ребят со старым дедом не догнали, петух не догнал. Куда тебе, утке!

И покатился дальше.

Повстречал колобок портняжку. Тот кричит:

— Стой!

А колобок в ответ:

— Меня хозяйка не догнала, семь ребят со старым дедом не догнали, петух и утка не догнали. Куда уж тебе, портняжке!

А потом ему свинья встретилась и говорит:

— Садись на рыльце, понесу.

Это колобку понравилось. По только он вскочил на рыльце — свинья его и слопала.

Рукавичка

ил-был старик. Однажды в стужу поехал он в лес по дрова. Захотелось старику трубку выкурить. Стал он доставать из-за пазухи трубку, табак и огниво, да и уронил рукавицу.

А тут удирала муха от стужи. Видит — рукавица, залетела в нее и ну плясать на радостях.

Удирала мышка от стужи, подбежала к рукавице и спрашивает:

— Кто там в рукавице пляшет?

— Я, сама королева-муха. А ты кто?

— А я мышка-пискунишка. Пусти меня погреться.

— Залезай, грейся.

Заползла мышка в рукавицу и давай вдвоем с мухой плясать.

Удирал зайка от стужи, увидал рукавицу, подскочил и спрашивает:

— Кто в рукавице пляшет?

— Я, муха-королева, да мышка-пискунишка. А ты кто?

— А я зайка-трусишка. Пустите погреться.

— Ладно, залезай да грейся.

Зайчик залез в рукавицу, и давай все втроем плясать.

Удирал волк от стужи, увидал рукавицу, подбежал и спрашивает:

— Кто в рукавице пляшет?

— Я, муха-королева, да мышка-пискунишка, да зайка-трусишка. А ты кто?

— А я волк-корноух. Пустите погреться.

— Ладно, залезай и грейся.

Залез волк в рукавицу, и давай все вчетвером плясать.

Удирал медведь от стужи, нашел рукавицу и спрашивает:

— Кто там в рукавице пляшет?

— Я. муха-королева, да мышка-пискунишка, да зайка-трусишка, да волк-корноух. А ты кто?

— А я сам медведь-космач! Пустите погреться.

— Ладно, залезай, грейся.

Забрался медведь в рукавицу, и давай все впятером плясать.

Тут откуда ни возьмись прибежал петух да как заорет:

— Кукареку! А ну-ка все — бегом!

Перепугались плясуны и ну толкаться, из рукавицы выбираться. Разбежались кто куда: муха в королевский дворец, мышка под пол, зайка в овсы, волк в кусты, а медведь в лес.

Разодрали старикову рукавицу. Так старик и по сей день об одной рукавице ходит.

Как кот у пса вольную украл

стародавние времена кот в пастухах ходил, а пес дома на приволье жил: бог его вольной грамотой пожаловал. Вернулся однажды жарким летним днем кот с пастбища усталый, измученный, и видит: пес в конопляник забрался и спит себе спокойненько в холодке! Пес спит, а карман-то раскрылся, и из него вольная торчит. Подкрался кот тихохонько, вытащил у пса из кармана вольную — и бегом в избу: запрятал драгоценную добычу под стрехой.

С той поры лишился пес своей свободы: пришлось ему вместо кота в пастухи пойти, а кот привольно зажил дома.

Вот и по сей день пес как завидит кота, так и кидается на него со злобным лаем: все грамоту свою отобрать хочет. Да только никак ему это не удается — кот от пса под стреху спасается, вольную бережет.

Как кот с мышкой домовничали

ознакомился кот с мышкой, и столько пел ей про свою любовь, что та согласилась пойти к нему в хозяйки, вместе домовничать.

Как только мышь пришла к коту в дом, кот давай ее учить уму-разуму: как жить, чтобы в доме всегда мир да лад царили. Поговорил кот о том, о сем, а под конец сказал:

— Коли с голоду помирать не хотим — надо на зиму пищей запасаться. Ты, мышка, лучше из дому не выходи: того и гляди — в ловушку попадешься или другая какая беда стрясется. Я-то все ходы да выходы знаю, мне никакие пути не заказаны.

Как сказал, так и сделал. Сам на базар пошел, а мышку дома оставил. Приволок кот с базара горшок сала и говорит хозяйке:

— Вот раздобыл доброго сальца. Но где его до зимы хранить?

Ломали они голову, ломали: где хранить, не знают. Кот вдруг и говорит радостно:

— Знаю укромное местечко. Там горшок в сохранности будет.

— Где же это? — спрашивает мышь.

— В церкви, — отвечает кот, — и знаешь, где? Под алтарем. Туда и сам черт сунуться не посмеет.

Запаслись они, значит, салом на зиму. Но немного погодя так кота на сальце потянуло, что сказал он мышке:

— Знаешь, сестрица, что я тебе скажу? Моей родственнице бог деток послал, меня в кумовья зовут. Один сыночек рыжий в белую крапинку, его-то мне и крестить. Ты ведь не рассердишься, если тебя дома одну оставлю?

— Ступай себе, — говорит мышь, — да в веселье-то про меня не забывай.

Все, что кот сказал про крестины, — одно вранье было. Никакой родственницы у него не было, и никто его в кумовья не звал. А пошел он прямиком в церковь, подобрался к горшку и давай сало лизать, покуда верхний слой не слизал. Потом пошел шататься по крышам да шнырять по всем углам. А надоело шнырять — разлегся на земле, брюхо на солнышке греет.

Выспался всласть и поздно вечером вернулся домой. Мышка выбежала навстречу и ласково спрашивает:

— Вернулся? Видно, повеселился вволю? Как же нарекли крестника-то?

— Сверхолиз, — ответил кот, а сам невеселый какой-то.

— Сверхо-лиз? — повторяет мышь. — Вот так имя! Это такие в твоей родне имена водятся?

— Что тут удивительного? — отвечает кот. — Имя как имя. Не пойму, что тебе не нравится? Разве оно хуже, чем, к примеру, «Кроховор», а ведь среди твоей родни многие так зовутся.

Вскоре кота снова на сальце потянуло. Он сказал:

— Придется тебе, мышка, опять одной дома побыть: вчера поздно вечером меня снова на крестины позвали. И коли не врут, то у младенца шейка полосатенькая. Как же отказаться?

И на этот раз отпустила кота добрая мышка. А он напрямик в церковь, приложился к горшку да и опустошил его наполовину.

Ест кот да похваливает: «Вот вкусно-то!» И вернулся вечером домой очень довольный.

— Ну, как нынче крестника нарекли? — спросила мышка, когда кот еле-еле приплелся домой.

— Полулиз, — ответил кот и полез на печь.

— Полу-лиз? По-лу-лиз? — удивилась мышь. — Никогда такого имени не слыхивала. Готова об заклад биться, что и в календаре такого не найдешь.

Вскоре кота опять жадность обуяла. Он и говорит:

— Бог троицу любит. Меня снова в кумовья кличут. А послушай, какая у моей родственницы радость: дитя-то сплошь черненькое, одни лапки белые. Старые коты говорят, что слыхивали про такие чудеса, а видать — не видывали. Ну скажи сама, смею ли отказываться?

— Все бы ладно, — говорит мышь, — не будь таких диковинных имен: Сверхолиз… Полулиз… Тут дело неладно…

— Чего ты огорчаешься? — ухмыляется кот. — В рай-то не за имя берут… Не выходишь ты на воздух мозги освежать, вот и стала у тебя голова вроде дурная. Только и знаешь, что по пустякам расстраиваться.

Ушел кот. А мышь занялась уборкой да прочей домашней возней. Кот же и на этот раз пошел прямо в церковь. Принялся за сало и трудился в поте лица, пока весь горшок не опорожнил.

— Ну, все теперь! — сказал он, облизал дно и, толстый, как колода, потащился прочь из церкви. Только к полуночи кот домой приплелся.

— А этого крестника как нарекли? — спросила мышка, едва кот переволокся через порог.

— Ты нынче еще пуще удивишься, — сказал кот, — потому что имя ему дали Пустолиз.

— Как? Пустолиз? — застонала мышь. — Ну, что это за имя? Нет, тут дело нечисто…

Покачала мышь озабоченно головой и забралась в свою норку.

С той поры залег кот на печи, и никто его больше в кумовья не звал.

Пришла зима, пищу стало трудно добывать. Мышь вспомнила про сало и говорит коту:

— Пойдем-ка, котик, в церковь за салом. Небось, вкусным оно нам нынче покажется.

— И как еще! — буркнул кот, — лизнешь — язык так и прилипнет, как к железу в мороз.

Пошли они вдвоем в церковь, мышь впереди, кот за ней. Горшок нашли, да он — пустой.

— Ах ты, горе какое, — заплакала мышь. — Вот они, твои грехи-то и раскрылись; вижу теперь, какой ты мне друг: сам все слопал, на крестины ходючи… Сперва верх слизал, потом половину, а под конец и совсем опорож…

— Молчать, — закричал кот, — еще слово — и проглочу тебя живьем.

Но не могла мышь умолкнуть, не договорив слова. И — только произнесла она это слово — кот цап ее! и слопал.

Мышь домашняя и мышь полевая

ак-то в погожий денек вылезла домашняя мышь из-под пола и пошла к своей родственнице, полевой мыши.

— Ну, здравствуй. Узнаешь родственницу?

— Здравствуй, здравствуй! Как не признать сестрицу! Ах, радость-то какая! Ко мне в гости пожаловала! Как ты дорогу нашла, не заблудилась?

— Чего там блуждать! Но скажи-ка, сестрица, что это у тебя там за куча навалена?

— А это проросшие зерна, моя единственная пища, мой хлебушко, — жалобно ответила полевая мышь.

— Ах, боже мой, вот так хлеб, — удивилась домашняя мышь и сказала не без гордости: — Я б от такого хлеба давно с голоду померла. У меня, сестрица, житье совсем другое: поутру мясо, к обеду сало, на ужин сметана. И все это я нахожу на кухне, у самой у норы. Моя жизнь против твоей — чистое золото. Пойдем ко мне, давай вместе жить.

— Ладно, пойдем.

Ночью обе сестрицы выползли из-под пола и спрашивают у сверчка:

— Сверчок, а сверчок! Что, кот дома?

— Нет, в Ригу уехал, мышиные шкурки продавать, — ответил сверчок.

— Значит, самое время, — обрадовалась домашняя мышь. — Ты, сестрица, оставайся тут, у дырки. Я буду подносить, а ты в нору носи.

Но только ступила домашняя мышь шага два, кот тут как тут — хлоп! — и налетел. К счастью, на этот раз удалось мышке юркнуть в нору, а не то бы и конец ее золотой жизни.

— Ну, ничего, — утешает родственницу домашняя мышь, — нет так нет. Проберемся в клеть и будем там сало есть.

Пролезли они в клеть, а там их новая беда ждет: хозяин раскрыл дверь, и собачонка его как бросится на сестриц! Увидя такое, полевая мышь тотчас собралась домой и говорит:

— По мне, так лучше проросшие зерна да безопасность, нежели твои яства при вечном страхе. Я свои зернышки сама собираю, а ты чужим добром прожить норовишь. Прощай.

Как животные избу ставили

ошли как-то козел, баран, гусак, петух да кот вместе гулять. В лесу их ночь застала. И решили они поставить избу. Козел взялся рогами бревна валить, баран лбом сучья сбивает, кот когтями мох скребет, чтобы щели заткнуть, петух на речке камыш ломает, а гусак со своими широкими крыльями кровельщиком заделался.

Раз-два! — и готова избушка. После ужина легли спать: баран подле печи лег, кот на печь забрался, гусак посередь избы на полу разлегся, козел в переднем углу примостился, а петух на насест вскочил. Вскоре захрапели друзья в своей избе.

Около полуночи повела волчица обучать ремеслу своих двоих волчат. Вдруг наткнулись они на новую избу.

— Вот чудеса! — воскликнула волчица. — Нынче утром мы тут проходили, ничего не видали. Прямо как из-под земли выскочила.

— Зайдем, матушка, поглядим, кто в избе живет, — просят волчата.

— Ну нет, детушки! Куда угодно, только не сюда: не быть бы лиху!

Сказала так волчица и побежала вдоль реки, до пригорка добежала, а там на левый бок завалилась, да и заснула. Между тем один из волчат вернулся к избушке — и шмыг внутрь. Козел — парень учтивый — тотчас обнял пришельца рогами, да так, что стекла задрожали. Проснулись остальные дружки, давай гостя принимать: баран ему лбом бока оглаживает, гусак шубку выколачивает, кот от радости так и фыркает да гостя по щекам похлопывает, а петух, ничего впотьмах не видя, кричит: — Ко-ко-го? Ку-ку-да?.. И мне дай!..

Утром волчица спрашивает сына: почему волоса взлохмачены? Откуда синяки взялись?

— Я, матушка, покуда ты спала, пошел поглядеть, нельзя ли в избе чем разжиться. Только я в дверь — меня кто-то железными вилами к стенке припер, другой — дубиной по ребрам бьет, третий в затылок клюет да в две плети стегает, четвертый в глаза плюет да затрещины дает, а пятый кричит: «Кого? Куда? И мне дай!..» Счастье еще, что хоть пятому я не достался!..

— Ничего, ничего… А зачем полез? Говорила я тебе — туда не ходи!..

Как животные пришли жить к человеку

стародавние времена все домашние животные дружно жили вместе. Была у них в лесу моховая избушка, но не долго довелось им в ней мирно прожить: набрел однажды на избушку волк, и захотелось ему жирной поросятины.

Грелся в ту пору поросенок в избушке у огня. Вдруг откуда ни возьмись — волк! Схватил поросенка и потащил его в лес. Поросенок как завопит в испуге:

— Где народ? Где народ?

Тотчас прибежал бык и прижал волка острыми рогами к стене, а баран давай его по спине колотить. Бил, бил, пока не удрал волк сломя голову.

Решил волк отомстить животным и натравил на них всех зверей. Но животные защищались дружно и всякий раз от врага отбивались.

Увидал это волк и пошел к Северному ветру. Просит:

— Помоги мне выгнать животных из избушки.

Северному ветру такие дела по нраву. Пошел он в лес да и давай дуть с такой силой, что вся вода замерзла, а снег так и повалил на землю.

Не мог бык стерпеть злого ветра и стужи и полез в избу, да ненароком зацепил рогами крышу, и вся избушка развалилась. Видят животные, что нет им спасения от напасти, и пошли жить к человеку, да и живут у него по сей день.

А Северному ветру полюбилось дуть во всю мочь, стал он с тех пор каждый год ходить в лес. Дует там, завывает. В ту пору даже сам волк, озябший и голодный, бегом спасается из лесу от студеного северяка.

Ясень

от и весна настала, все деревья и кусты убрались красивыми листьями и яркими цветами.

Один только ясень стоит голый, как студеной зимой. Лишил его бог зрения, и невдомек бедняге, что пришла весна и радость всем принесла.

Давно выткала береза свои сборчатые, сердцевидные листочки, давно готовы у дуба красивые зубчатые листья. Спрашивают деревья, отчего не шьет себе ясень праздничного наряда?

— А разве пришла весна? — удивился ясень.

— Весна давно пришла, — сказали ему деревья.

Тут принялся ясень поспешно готовить себе праздничный наряд — листву. Но второпях не сумел он сделать листья ровными и красивыми, а получились они угловатые, с глубокими зазубринами.

Осенью, когда подул северный ветер, спросил ясень у деревьев:

— Осень скоро придет?

— Да она уже тут, — ответили деревья.

Услышал это ясень, и не захотелось ему снова быть посмешищем для всех. Вот и сбросил он с себя разом всю листву. Другие деревья еще пышно убраны листьями, а слепой ясень стоит голый, и северный ветер бушует в его ветвях.

Дубок и гриб

ос подле дубового пня старый гриб. Тут же рядышком вылез из-под земли дубовый росточек. А гордый гриб ему сердито выговаривает:

— Такой тощенький паренек, а не постеснялся мне, старику, чуть ли не на голову сесть! Не мог ты себе местечко подальше выбрать?

— А ты расти, расти, — ответил дубок миролюбиво, — коль тебе тесно станет, я посторонюсь.

На третий день гриб захныкал:

— Ой, дубок, миленький, голове тяжко!

А дубок в ответ:

— Не хнычь, не стони, хватит еще тебе места…

В тот же день склонил гриб голову да и обвалился. «Вот тебе и гордец!» — подумал дубок.

Береста и смола

оспорили береста со смолой, кто из них лучше горит и от кого жар сильнее. Похваляется береста, что она и горит лучше, и тепла от нее больше. А смола в ответ: и она-де горит неплохо, хоть и не так быстро, а жара от нее не в пример больше, чем от бересты. Никак они не могли договориться! Порешили, что станут у дороги и будут прохожих ждать, — пусть кто-нибудь их спор разрешит.

Так и сделали: стали на обочине. Проходят мимо отец с сыном. А дело было зимой, оба продрогли. Сын говорит:

— Подожжем бересту, обогреемся.

А отец в ответ:

— Лучше смолу жечь, она дольше горит и жару дает больше.

Сын все-таки бересту поджег. Тут вообразила береста, что она куда лучше смолы. Вспыхнула на радостях, поднялась торчком, свилась, скрутилась, да и погасла. Тогда поджег отец смолу. Горела смола медленно, и такой пошел от нее жар, что отец с сыном согрелись на славу.

Вот и выходит, что смола лучше горит и тепла от нее больше.

Боб, соломинка и уголь

адумали как-то боб, соломинка и уголь побродить по свету. По пути вышли к реке. Как перебраться?

Соломинка тотчас надумала — перекинулась через реку и говорит углю:

— Перебирайся.

Пошел уголь, но только ступил на соломинку, — она вспыхнула и переломилась. Уголь упал в воду, зашипел, да и все тут.

А боб стоял на берегу и так смеялся, что от смеха с одного боку треснул. На счастье, тут к нему портняжка подошел. Боб просит:

— Зашей меня.

А у портного другой нитки, кроме черной, при себе не оказалось, он черной-то и зашил. С той поры и осталась у боба на боку черная полоска.

Солнце, мороз и ветер

лучилось это в стародавние времена. Шли одним путем солнце, мороз и ветер и разговор промеж себя вели.

Солнце говорит:

— Я сильнее вас обоих. Мороз отвечает:

— Нет, я сильнее.

Понимают они, что сильному легко жить на свете: куда он ни пойди, все его боятся. Но как узнать, кто из них самый сильный?

Идут они, идут и встречают человека. Завидя путников, снял человек шляпу, поклонился и пошел дальше. Но не успел он отойти, как те трое его обратно кличут: хотят знать, кому человек поклонился. Не всем же троим?

Вот и спрашивают они его:

— Скажи, человек, правду: кому из нас троих ты поклонился? Не всем же троим сразу?

Думал человек, думал, а что ответить, не знает. Скажешь — «всем троим» — бог знает, ладно ли будет? Скажешь — «одному», так не знаешь, которому: солнце спалить может, мороз — обморозить, а ветер — землю высушить. Подумал человек: «Не лучше ли сказать, что ветру поклонился? Солнце как ни жги, а ветер подует, вот и посвежеет. Мороз как ни студи, а ветер с юга подует, вот и потеплеет».

Надумал и говорит:

— Я поклонился ветру.

Солнцу это не понравилось, оно грозит человеку:

— Ты еще попомнишь, что ветер тебе любезнее меня был.

А ветер утешает человека, говорит:

— Не страшись ни солнца, ни мороза. Коль начнут они тебя обижать, ты меня помяни.

Летом солнце задумало отомстить человеку и давай палить лучами, сколько есть жару. Так человеку жарко стало, что не знает, куда и деваться: ни на дворе, ни в избе никакой прохлады, хоть в воде спасайся! Да долго ли в воде просидишь? Тут человек про ветер вспомнил и говорит:

— Хоть бы ветерок подул! Не так бы жарко было.

Ветер тут как тут — подул с севера, и сразу прохладнее сделалось. Человек опять за работу взялся, а солнцу пришлось признать, что ветер сильнее его оказался.

Зимой мороз надумал человеку отомстить и наслал такую стужу, что человек даже в избе в шубу кутался. Снова человек о ветре вспомнил и говорит:

— Хоть бы ветер подул, погонял бы облака, вот мороз и полегчал бы.

В тот же час подул ветер с юга, закрутил снежную вьюгу, мороз и полегчал. Человек вышел из дому и стал собираться в лес.

Тут и мороз понял, что ветер сильнее его, что с ним не потягаешься. И поехал человек спокойно в лес по дрова.

Повстречался ветер с солнцем и говорит ему:

— Сильнее тот, кто силой не бахвалится. Только на деле видно, у кого силы больше.

Два мороза

стретились в поле два морозных ветра: северный — Зиемелис и восточный — Аустринь. Работу свою они всю справили: дороги замели, сугробы навалили, реки покрыли толстым-претолстым льдом. Делать больше нечего, слоняются да приплясывают.

— Пойдем в лес, может, там какую-нибудь работу найдем, — говорит Зиемелис.

Полетели они в лес. Где промчатся, там ветки гнутся, осины, березы да сосны трещат.

— Слушай, — говорит Аустринь. — Там по дороге кто-то едет. Бубенцы побрякивают и колокольчик звенит. С колокольчиком едет барин, с бубенцами — мужик.

— Помчимся за ними, — говорит Зиемелис. — И хорошенько их проморозим. Кого выбираешь?

— Не знаю, справлюсь ли я с барином. Разве его проймешь? У него же шуба меховая, шапка кунья да сапоги теплые.

— Ну так я полечу за барином, а ты за мужиком! — говорит Зиемелис.

Ладно. Засвистели, закрутились, снег вспорошили и помчались каждый в свою сторону.

Когда солнце уже зашло, встретились братья.

— Ну как у тебя, братец, дела? — спрашивает Аустринь. — Верно, пришлось тебе повозиться с медвежьей шубой?

— Эх, Аустринь! Молод ты еще, зелен! Пробрался я к этому барину и под шубу и под шапку. Я его подмораживаю, а он в шубу кутается. Чем больше он в шубу кутается, тем я теснее прижимаюсь. Еле он живой доехал!

— А вот у меня с мужиком совсем вышла незадача. Сам я еле жив остался. Вижу, едет мужичонка, невидный из себя. Шубенка вся в дырах. Ну, думаю, пройму я тебя. Влез в одну дыру, начинаю морозить. А мужик, не будь глуп, начинает руками себя хлопать, ногами топать. Мне это не по нраву, я его еще пуще морозить. А он остановил лошадь, достал из саней топор и начал сосну рубить, так что лес зазвенел да щепа полетела. Жарко мужику стало, он и совсем шубенку скинул. Я в нее влез да и заморозил, думаю, этим пройму. А он нагрузил воз, поднял шубенку, видит, что она смерзлась, — давай ее об пень колотить. Как только у меня кости целы остались!.. Еле живой сюда доплелся!

Кашель и лихорадка

овстречались однажды в лесу кашель с лихорадкой. Разговорились.

— Ты куда, соседка, собралась? — спрашивает кашель.

— Да сюда вот неподалеку, на хутор Межмалы, к хозяину, — отвечает лихорадка.

— А как ты к нему подберешься?

— Очень просто. Хозяин пойдет в баню, после бани ему пить захочется. А я загодя в ковш заберусь. Он напьется и проглотит меня… Ну а ты куда?

— А я на село к хозяйкиным детям. Мне там работенки станет.

— А ты как к ним подберешься?

— Как хозяйка с детьми в баню пойдет, я заберусь в банный веник. Станет она детей парить, да сама меня в них и вгонит.

Распрощались кашель с лихорадкой и договорились через год тут же в лесу встретиться и рассказать друг другу про то, как год прожили.

А разговор их тайком подслушал охотник. Думает он, кому помочь? Решил спасти хозяина, потому что лихорадка злее кашля. В субботний вечер отправился охотник в Межмалы.

— Где хозяин? — спрашивает.

Отвечают ему:

— В бане.

Ждал, ждал охотник, наконец хозяин вернулся из бани и просит воды напиться. Только он за ковш — охотник у него ковш отобрал, воду вылил в пузырь, а пузырь перевязал. И говорит:

— В пузыре лихорадка. Подвяжи-ка ты пузырь под крышу, на дым.

Как задрожит лихорадка в пузыре, как затрясется! Весь год тряслась. Когда год миновал, велел охотник хозяину выпустить лихорадку из пузыря, а сам в лес поспешил. Там уже кашель дожидается. Видит охотник — лихорадка на костылях еле тянется.

— Что это ты так обессилела? — спрашивает кашель.

Поведала ему лихорадка свою беду. А кашель ей весело в ответ:

— Вишь, какой я беленький да чистенький: меня на неделе по два раза в баню водили, и мыли, и парили.

Поговорили, поговорили, да и отправились оба в другие края.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

Хозяин и старая береза

ил-был хозяин. Не сказать, чтобы богатый, но и не бедный, а так, серединка наполовинку. Хлеб у него уродился на славу, все гумна полным-полны, а дров, чтоб хлеба до молотьбы просушить, не было. Пойдешь в лес рубить — лесник топор отнимет, барин из дому прогонит, а денег на дрова у хозяина нет.

Есть, однако, в саду высокая старая береза, ее хватило бы риги на две хлеба просушить, да хозяйка не велит березу рубить. Решил хозяин срубить ее тайком, так, чтобы хозяйка не видала. Однажды поутру, чуть свет, пока хозяйка спала, пошел он в сад и хотел срубить старую березу. Только хозяин топором замахнулся, как старая береза принялась просить его.

— Хозяин любезный, не руби ты меня, много ль во мне для тебя проку?

— Много не много, а на дрова сгодишься, риги две хлеба высушить, — отвечает хозяин, опустив топор.

— Не руби ты меня! — твердит ему береза свое. — Ступай в дом, там тебя деньги ждут, накупишь дров сколько угодно.

Заходит хозяин в дом, глядь — и правда, навалена в углу куча денег. Он тут же к барину, покупает дрова, да еще велит привезти их за деньги. Все диву даются: ни зернышка еще не намолотил, а уже столько у него денег! А хозяин и в ус не дует, живет себе богачом.

Так жил хозяин в довольстве и нужды ни в чем не знал, пока ему не прискучило. Схватил тогда топор — и снова в сад, березу рубить. Опять взмолилась старая береза:

— Не руби ты меня! Много ль во мне для тебя проку?

— Много не много, да только придется мне тебя срубить, — говорит хозяин. — Разве что ты меня барином сделаешь, тогда оставлю тебя расти.

— Ладно, станешь ты барином, только не руби, — отвечает старая береза, — но придется тебе подождать, пока нынешний барин умрет.

Идет хозяин домой. Вскоре приходит весть из барской усадьбы — барин помер и наследника не оставил. Теперь вся волость соберется на сходку и выберет себе барина.

Наш хозяин враз схватился и пулей туда. Собрались все и давай судить да рядить: — Кого выберем? Ну, кого же будем барином величать? Надо того, у кого денег больше, тогда хоть магарыч будет. И все в один голос назвали барином нашего хозяина.

Вот пожил хозяин барином, да скоро опять наскучило ему. Потолковал он с женой и снова идет рубить березу. Взмолилась старая береза:

— Не руби ты меня! Много ль во мне для тебя проку?

— Коли стану царем, тогда можешь расти, — отвечает ей барин, — не то срублю я тебя.

— Станешь, станешь царем, только придется подождать, пока нынешнего царя на войне убьют.

Вскоре разразилась война, и царя на той войне убили. Ну, собрали всех бар да господ, давай выбирать из них царя. И вот диво-то, сажают царем нашего старого хозяина, нынешнего барина.

Сперва был доволен новый царь своей судьбой, да разве прорву завалишь! Захотелось ему теперь стать самим богом — схватил топор — и к старой березе: — Сделаешь меня богом, тогда я тебя до поры до времени рубить не стану.

Подумала старая береза малость и молвит в ответ:

— Попытаемся и это сделать. Вели запрячь четырех черных коней и поезжай с женой и детьми за три версты к морю до большой горы, что соснами поросла. Там вы с женой вылезете и станете богами.

Царь тут же кинулся домой и в точности все исполнил, как старая береза наказала. Только подъехали к той сосновой горе, как велит он коней остановить, и оба с женой, каждый со своей стороны, вылезают из кареты. Но едва коснулись они ногами земли, как кувырк на четвереньки, превратились в медведей и уковыляли в лес.

Петух-богатырь

ила в дальнем краю одна старушка. И был у нее петушок. Вот как-то позвала она его в избу и насыпала ячменя. Покамест петушок клевал, пошла она корову доить.

А петушок, наклевавшись, пошел на кухню, горшок с молоком опрокинул, другую посуду побил. Вернулась старушка, увидала, что петух натворил, пошла его шерстить, а потом и за ворота выгнала.

Идет, идет петух, встречает лису. Лиса и говорит:

— Я тебя съем!

Затрясся петух и просит:

— Не ешь меня, я тебя к королевским гусям сведу! Ладно. Идут, идут вдвоем — встречают волка. Волк говорит:

— Петух, я тебя съем!

— Не ешь меня, я тебя к королевским коням сведу! Ладно. Идут, идут втроем, встречают медведя. Медведь говорит:

— Петух, я тебя съем!

— Не ешь меня, я тебя к королевским коровам сведу! Ладно. Идут, идут вчетвером, приходят к воротам королевского дворца и стали голову ломать, как туда попасть? Медведь и говорит:

— Знаете что, братцы? Пойдемте к мастеровому, пусть он нам под землей ходы проделает, кому куда надо.

Ладно. Когда проходы были готовы, полез каждый своей дорогой, а петух взлетел на королевский дворец и поет:

— Кукареку! Все именье прахом пущу!

Приказал король поймать петуха и кинуть к гусям. А петух немного погодя открыл люк и позвал лису, чтоб гусей подушила. Утром приходит пастух гусей кормить — и ни одного не находит.

А петух опять взлетел на крышу и снова поет:

— Кукареку! Все именье прахом пущу!

Приказал король бросить петуха в конюшню. А петух позвал волка:

— Ступай, режь лошадей сколько душе твоей угодно!

Зарезал волк всех коней. Приходит утром кучер лошадей кормить, а петух взлетел опять на крышу и снова поет:

— Кукареку! Все именье прахом пущу!

Приказал король кинуть петуха в хлев к коровам, чтобы те его забодали. А петух позвал медведя: — Ешь сколько душе угодно!

Наелся медведь до отвала. Петух и говорит:

— А теперь убирайся в лес! С остальным я и сам управлюсь.

Приходит утром пастух коров на поле гнать, видит — ни одной коровы больше нет. Переполошился, бежит к королю:

— Надо этого петуха порешить!

А король говорит:

— Нет, убивать его нельзя, он заговоренный, надо его утопить.

И велел король бросить петуха в колодец. Ладно.

Пришли утром бабы за водой, глядят — колодец пустой, петух всю воду выпил.

Велел тогда король петуха в огонь бросить. Бросили в огонь, а петух выпустил всю воду из клюва, огонь и потух. Опять взлетел петух на крышу и поет:

— Кукареку! Все именье прахом пущу!

Приказал тогда король швырнуть петуха в подвал с деньгами. Думает — наклюется петух денег, отяжелеет, летать больше не сможет. А петух склевал все деньги, улетел к старушке и поет:

— Кукареку! Неси меру!

Принесла старушка меру, насыпал петух в нее денег и отдал все старушке. Так и обеднел король, а старушка стала жить, как королева.

Лягушка-помощница

ыло у отца три сына: два умных, третий дурак. Умным сыновьям отец дал лошадь хворост возить, а дурачку пришлось на спине таскать. Однажды едут умные сыновья на возу с хворостом, глядят — на дороге лягушка стонет. Просит лягушка перенести ее через канаву, но умники переносить не стали, да еще и кнутом ее огрели. Подошел дурачок с вязанкой хвороста на плечах и исполнил просьбу лягушки. За это посулила лягушка быть ему во всем помощницей. Чтобы не таскать дураку хворост на спине, подарила ему лягушка белого коня.

Однажды едет дурачок с хворостом мимо королевского дворца. Заметив у дурака коня, младшая принцесса рассмеялась:

— Глядите, экое диво, дураку-то беленький достался!

Задела дурака за живое насмешка принцессы. Вот он и говорит: — Чтоб тебя нечистая сила забрала! Все меня за дурака принимают.

Нечистый тут как тут, уволок принцессу — и след простыл. Король давай дознаваться, кто на принцессу проклятие навлек. Взял он ружье в руки и велит всем проходить мимо ружья. Как мимо пройдет виновный, ружье сразу выпалит. Так и случилось: прошел дурачок — оно и пальнуло. Приказал король бросить дурака в озеро. Но в воде дурак вспомнил про лягушку и просит: — Лягушечка, лягушечка, помоги мне на берег выбраться.

Лягушка вытащила дурака на берег и спрашивает, чего ему еще надобно.

— Хочу к принцессе, которую проклял.

Раз-два — готово. А принцесса сидит в дремучем лесу, плачет, горюет. Лягушка спрашивает дурака, не пожелает ли он еще чего.

— Избавь принцессу от нечистого и перенеси нас к озеру, где я тонул. Потом выстрой там дворец, мы в нем жить станем.

Лягушка все исполнила и прыгнула в воду. Вскоре заметил король дворец и прослышал, что живет в нем дурак с младшей принцессой. Осерчал король и послал войско разрушить дворец и принцессу домой привести. А лягушка возьми да и преврати всех солдат в кочки.

Тогда за принцессой отправилась королева, но лягушка превратила ее в лошадь. Напоследок едет за принцессой сам король. Теперь уж он и не думает грозить, хочет потолковать чинно-благородно. Вот он и спрашивает:

— Почему мое войско кочками обернулось?

— Потому что хотело мой дворец разрушить.

— Почему королева — лошадью?

— Потому что пошла с угрозами.

— А кочки и лошадь могут обратно людьми стать?

— Могут, коли отдашь за меня младшую принцессу.

Король пообещал, и кочки тут же стали солдатами, а лошадь — королевой. Уж потом и пили на свадьбе у дурака с принцессой!

Конь-помощник

одного короля было три сына: два умных, третий дурак. Был у короля луг, и с того луга, что ни ночь, то пропадало по копне сена. Делать нечего, велит король сыновьям луг стеречь. В первую ночь отправился на луг старший сын, но в полночь напал на него сон, да такой сладкий; задремал он, так ничего и не укараулил. На другую ночь пошел средний сын, но и на него тоже сон напал, и копны как не бывало.

На третий вечер дурак просится, чтобы его сторожем послали. А король не хочет его пускать: чего, мол, он, дурак, там сделает; уж если умные не смогли устеречь, то он и подавно. Но потом подумал: «А пусть его идет, будь, что будет!»

Отправился дурак, но и его сон морит. К полуночи просто сил никаких нет, глаза так и слипаются. Вот он и думает: «Так дело не пойдет. Подлезу-ка я под копну, руки, ноги растопырю пошире, так, чтобы наружу торчали, и буду спать себе как ни в чем не бывало… Кто придет сено красть, тот, небось, либо за руку, либо за ногу заденет, тут я и проснусь».

И точно! Едва успел как следует заснуть, приходит вор за сеном — белая кобыла с двумя жеребятами — и давай есть сено. Едоки даже не заметили, как наступили дураку на палец. Дурак проснулся, ухватил кобылу за поводья, вскочил на нее. Кобыла ветром отмахала верст пятьсот, а дураку нипочем: скачи хоть шестьсот. Наконец кобыла стала, отдышалась и говорит: — Ты меня победил, теперь я твоя. Меня отдай своему старшему брату, старшего жеребенка — среднему брату, а узду эту и меньшого жеребенка оставь себе. Когда тебе в чем нужда будет — только побренчи уздой и пожелай — тут же твоя воля исполнится. А если когда-нибудь вздумаешь верхом покататься, только уздой звякни и позови: «Жеребчик!», тотчас явится в сверкающем уборе мой младшой жеребенок.

Поблагодарил дурак кобылу и, не мешкая, поскакал домой и отдал ее старшему брату, старшого жеребенка — среднему брату, а себе оставил младшого жеребенка и от кобылы узду. Однако какой был толк отдавать добро умным братьям? На другой же день отвели они своих лошадей на базар и продали, а дурак поставил своего жеребенка на конюшню и знай холит его без устали.

Поблизости от королевского дворца жила одна ведьма. Нежданно-негаданно приковыляла она к королеве и говорит ей: — Послушай, что я тебе скажу! Ежели до утра ты дурака не изведешь, то дурак тебя загубит. Вот тебе зелье, всыпь его дураку в еду — будет ладно.

Раскинула королева умом: «Ведьме-то виднее, надо ее послушаться».

Как только смертное варево поспело, зовет королева дурака к столу. А дурак сперва заходит на конюшню жеребенка покормить. Стоит жеребенок, голову повесил, на корм и не глядит.

— Что с тобой, жеребчик, отчего не весел?

— Не по себе печалюсь! — отвечает жеребенок, — а по тебе. Мать хочет тебя смертным варевом накормить. Ни за что не ешь! Лучше отдай черному коту, тому, что в комнате сидит.

Дурак так и сделал, дал коту — кот ноги и протянул. Кота дурак выбросил за окно, а матери сказал, что съел, мол, варево. Мать еще спросила, по вкусу ли пришлось, и ждет, когда он помрет, а дурак ей в ответ: — Уж до чего вкусно-то! — и не думает умирать.

На другой день, чуть свет, ведьма тут как тут:

— Где будете хоронить дурака?

— Ишь ты, какая прыткая! Еще не помер — уж и хоронить! — озлилась королева. А ведьма стращает:

— Коли добром не хочешь сжить дурака со свету, то завтра дурак тебя загубит. Свари мяса добрый кусок и приправь этим зельем, будет ладно.

Королева поверила, поставила горшок на огонь и варит сыну своему смертное варево. Только горшок с огня долой— зовет дурака есть. А дурачок опять первым делом к жеребенку заходит и видит его таким же печальным:

— Что с тобой, жеребчик, снова неладно?

— Наварила мать мяса тебе на погибель, ты его не ешь! Лучше окуни в миску с варевом уголок скатерти, тогда сам увидишь.

Так дурак и сделал, окунул уголок скатерти в миску — скатерть тут же и сгорела синим пламенем вместе с мясом. Потом мать спрашивает, по вкусу ли пришлось угощение, и дожидается, когда он умрет, а дурак и не думает умирать.

Наутро ведьма еще раньше принеслась и тотчас спрашивает:

— Ну как, загубила дурака?

— Где там! — отвечает королева, — чего ему ни давай — ни в какую!

— Постой-ка, тогда знаю, в чем тут дело. Всему помехой этот жеребенок, его-то и надо первым делом прикончить. Прикажи дураку жеребенка зарезать и сердце вырвать.

Ладно. Понапрасну не мешкая, зовут дурака и велят ему жеребенка зарезать и сердце вырвать.

Дурак ни да, ни нет не сказал, а бегом на конюшню, посоветоваться, как быть дальше. Жеребенок говорит:

— Пойди к самому королю и на коленях проси, чтобы дозволил тебе в последний раз по двору верхом на мне проехаться. Скажи, дескать, ходил ты за мной, кормил, холил, а прокатиться так и не довелось. Он не откажет. А тогда ты взнуздай меня той уздой, что мать дала, и только обскачи на мне вокруг двора трижды.

Пошел дурак к отцу. Выпросил позволение. Вот взнуздал он жеребенка и едет на нем круг, другой — все глядят. А как третий-то круг поехал, не успел и глазом моргнуть, как взвился жеребенок в поднебесье и упорхнул бабочкой вместе с дураком на чужую сторону. Лишь на второй день в другом королевстве жеребенок опустился на землю и говорит: — Теперь сними с меня узду, звякни ею и пожелай шубу меховую, чтобы была шерстью наружу и вся из одной шкуры. Потом схорони узду под шубой, ступай в королевскую столицу и ничего не говори! Если кто расспрашивать чего или выведывать станет, отвечай: «Не знаю, не знаю!»

Входит дурак в диковинной шубе в город. Горожане сразу обступили его, дознаются, кто таков, откуда путь держит?

— Не знаю, не знаю!

— Не знаешь — вот чудак-то! Что с таким разговаривать? Надо отвести к королю, пускай он разберется!

Привели к королю — там то же самое: «Не знаю, не знаю!»

Махнул король рукой и отправил придурка к садовнику — хоть к какому-нибудь делу его приставить, авось хоть свой хлеб отработает.

Велел садовник дураку сад расчистить. Уселся дурак в конце сада, побренчал уздой и приказывает: — Пусть сад станет чистым!

Тотчас все деревья с корнями вместе вырвались и унеслись по воздуху; вскоре весь сад был расчищен, ни единого деревца не уцелело. Прибегает садовник: — Ты с ума спятил? А ну ступай к королю!

Приказал король всыпать дураку пять плетей и послал к водоносу. Велит ему водонос наносить в дом воды. Пришел дурак к озеру, побренчал уздой и приказывает:

— Чтобы были у меня большие бадьи, каждая по сорок пар ведер, и чтобы у меня сил хватило донести их!

Тотчас у дурака на плечах оказалось коромысло с огромными ведрами. Вот таскает он воду да, знай, заливает через трубу в дом. В два счета дом полнехонек, по самый конец трубы. Прибегает водонос: — Ты с ума спятил? А ну ступай к королю!

Приказал король всыпать дураку десять плетей и отправил к дровосеку. Велел ему дровосек нарубить дров на весь город и перетаскать их. Пришел дурак в лес, побренчал уздой и приказывает:

— Чтобы был у меня канат, которым можно обвязать сто саженей леса стоячего и своею силою его в город перетащить!

Тотчас канат явился; обнес дурачок лес канатом и тянет за собой. Сидит младшая королевна у окна и удивляется: — Глядите, диво-дивное: мужик впереди идет, а лес за ним следом!

Услыхал то король, выбежал дураку навстречу: — Ты с ума спятил! Дворец мой опрокинешь! Бросай канат прочь и ступай сюда, прикажу всыпать тебе пятнадцать плетей!

А в тот день все три королевны выбирали себе женихов: обе старшие выбрали двух королевичей, только младшая сама не знала, кого ей выбрать. Однако король не унимается, пускай, мол, скорее скажет, за кого надумала замуж пойти. А она никак не может придумать, за кого пойти.

— Экая беда с тобой! — разгневался король, — бери хоть дурака, но мужа тебе надобно непременно, такова моя воля!

— Ладно, возьму дурака! — согласилась дочь.

«Делать нечего, что сказано, то сказано», — подумал король и велел обвенчать дурачка с младшей дочкой.

Время бежит день за днем; дурак со своей женой живут ладнее, чем обе старшие сестры со своими королевичами. Никто даже верить не хотел, однако была это чистая правда.

Да настал однажды черный день: откуда ни возьмись на той горе, что около города, завелся черт и потребовал, чтобы каждый год отдавали ему по одному человеку, а в первые годы подавай ему королевских дочерей, не то он озлится и всю землю разорит.

Делать нечего — сперва пришлось вести к черту старшую королевну. Приуныли все в этот день. Дурачок тоже печальным прикинулся, да только иное у него на уме. Когда горожане повели старшую королевну на чертову гору, он уздой побренчал и позвал: — Жеребчик!

Тотчас прискакал конь серебряный, в серебряной кольчуге, с серебряным мечом и говорит: — Полезай в мое левое ухо, вылезай в правое!

Вылез дурак весь в серебре, схватил меч, вскочил на коня и поскакал, и едет кружным путем навстречу королевне, кланяется ей. А она ему: — И чего ты еще меня дразнишь? — и думает про себя: «Видать, это и есть сам черт!»

Да в тот самый миг вылез из горы настоящий черт, шестиголовый, и хочет схватить королевну. Дурачок ждать не стал и как рубанет черта серебряным мечом, так и отсек ему все головы. Королевна не узнает дурачка, спрашивает:

— Как же отблагодарить мне тебя за спасение?

— Скажи королю спасибо за пять плетей! — ответил дурачок и скрылся вместе с серебряным конем в лесу.

Там серебряный конь остановился и говорит: — Полезай в правое ухо, вылезай в левое!

Сделал так дурак, глядь — и нет на нем серебряной одежды.

На следующий год другой черт, девятиголовый, завелся на той горе. Надо отдавать ему среднюю королевну. В тот день, как идти королевне к черту, дурачок снова побренчал уздой и сказал: — Жеребчик!

Тотчас прискакал золотой конь, в золотой кольчуге, с золотым мечом и говорит: — Полезай в мое левое ухо, вылезай в правое!

Вылез дурачок весь в золоте, схватил золотой меч, вскочил на коня и поскакал. И едет кружным путем навстречу королевне, кланяется ей. Та подумала, что это и есть сам черт, и говорит:

— Чего меня еще дразнишь!

Да в тот самый миг вылезает из горы настоящий черт, девятиголовый, королевну схватить собирается. Рубанул дурак черта золотым мечом и отсек ему все головы.

— Ой! Да чем отблагодарить тебя за спасение?

— Скажи королю спасибо за десять плетей! — ответил дурак и скрылся в лесу.

На третий год еще один черт завелся на той горе, о двенадцати головах. Этому надо дуракову жену отдавать. В тот день как дураковой жене к черту идти, дурачок побренчал уздой, приговаривая: — Жеребчик, жеребчик!

Тотчас прискакал алмазный конь, в кольчуге алмазной, с алмазным мечом и говорит: — Сегодня будь осторожен! Выйдет из горы великан огромный о двенадцати головах, а кроме него еще двенадцать кузнецов. Коли те кузнецы поспеют ударить по наковальне, то явятся еще двенадцать кузнецов. Поэтому перво-наперво убей кузнецов, а уж тогда руби великана. Понял?

— Понял, понял!

— Ладно, тогда полезай в левое ухо, вылезай в правое!

Полез дурачок и вылез весь в алмазах. Хватает он алмазный меч и скачет жене навстречу, кланяясь. Та думает, что это и есть сам черт, потому и говорит: — Чего ты еще меня дразнишь?

Тут выходит из горы великан со своими кузнецами. Только собрались они ударить по наковальне, да успел дурак всех их перебить, ни одному не удалось стукнуть. Набросился он на великана, а великан и вбил его по самые колени в землю. Подскочил тут жеребец и вырвал его из земли. Опять прет дурак на великана, а великан его теперь по пояс вогнал в землю. Жеребец снова вытащил дурака.

И тут замахнулся дурак мечом, что было мочи. Это его и спасло. Отрубил алмазный меч великану ногу. Бабах! Грохнулось огромное туловище великана оземь со всеми головами. Вскочил на него дурак и давай рубить одну голову за другой, как дрова. Алмазный меч аж накалился. В два счета все головы долой — и великану конец. Но и у дурака нога в одном месте кровоточит. Жена его скорехонько платок достала, рану перевязала и спрашивает: — Уж и не знаю, чем заплатить тебе за спасение?

— Скажи королю спасибо за те пятнадцать плетей — больше ничего.

Промолвив это, вскочил дурак на своего коня и скрылся в лесу. Там конь ему и говорит: — Полезай в правое ухо, вылезай в левое!

Так дурачок и сделал, тотчас пропали все алмазы. Домой приходит, а жена навстречу: — Кабы ты знал, кто меня спас! Всадник в алмазах, на алмазном жеребце, я ему пораненную ногу своим платком завязала.

— Ну и слава богу! — сказал дурак и больше ни полслова. А вечером, когда собрались ко сну отходить, жена увидала свой платок у мужа на ноге, да так и опешила, глазам своим не верит. Еще раз посмотрела: он самый. Наседает на мужа, чтобы всю правду рассказал. Чего ж тут долго за нос водить? Взял да и рассказал. Дуракова жена бегом к королю, подняла его с постели и рассказала про дураковы дела.

И с того дня стал дурачок у короля любимым зятем.

Король сказал:

— Когда помру, то на мое место дурачку садиться!

Барин из печного дворца

одном поместье барин завел дружбу с ведьмами. Неподалеку от барской усадьбы жил на хуторе паренек, проворный и работящий. Приворожил барин этому парню лень: завалился парень на печь и ничего-то ему делать неохота. Один только кот сжалился над хворым: еды ему принесет, посудачит, время скоротать поможет. Однажды сгорела его изба дотла, осталась только печь. Собрал парень пожитки, залез в печь и поселился в ней вместе с котом.

Как-то раз парень с котом сильно проголодались. Вылез кот из печи и побежал в город раздобыть съестного. По дороге лису встретил. Лиса и говорит ему: — Я тебя, котик, съем!

Кот давай ее упрашивать: — Не ешь меня, кумушка, я тебя отведу в курятник!

Ладно. Повел кот лису на усадьбу к господскому курятнику, открыл дверь и говорит: — Прыгай, там куры! Ешь на здоровье, пока я из города не вернусь!

Но кот в город вовсе не пошел; пролез он к барину в покои и говорит: — Барин из Печного дворца живую лису тебе прислал! В курятнике она, только схватить осталось!

Побежал барин с дворней в курятник за лисой. Едва дверь-то приотворили, как лиса — шмыг! и давай ходу. Пока они все там с лисой возились, кот за это время до господских горшков с мясом добрался. И сам досыта наелся, и парню кусок прихватил. Парень не ждал кота так скоро обратно, удивляется; а кот швырнул кусок мяса в печь и говорит: — Чего уставился? На, лодырь, ешь!

Через несколько дней парень с котом опять проголодались. Вылез кот из печи и побежал в город за добычей. Встретил по дороге волка. Волк говорит: — Я тебя, котик, съем!

Кот давай его упрашивать: — Не ешь меня, волк, я тебя на овчарню отведу!

Ладно. Привел кот волка к господской овчарне, отворил дверь и говорит: — Прыгай, там овцы! Ешь на здоровье, пока я из города не вернусь!

Но кот в город вовсе не пошел; пролез он к барину в покои и говорит: — Барин из Печного дворца живого волка тебе прислал. В овчарне он, только схватить осталось!

Побежал барин с дворней за волком в овчарню. Да едва дверь-то приотворили, как волк — шмыг! и давай ходу. Пока они все там за волком гонялись, кот за это время до господских горшков с мясом добрался. И сам наелся до отвала, и парню кусок прихватил. Парень не ждал кота так скоро обратно, удивляется; а кот швырнул кусок мяса в печь и говорит: — Чего уставился? На, лодырь, ешь!

Через несколько дней парень с котом опять проголодались. Вылез кот из печи и отправился в город за добычей. Встретил по дороге медведя. Медведь говорит: — Я тебя, котик, съем!

Кот давай упрашивать его: — Не ешь меня, медведушка, я тебя на пасеку отведу!

Ладно. Привел кот медведя на господскую пасеку, отворил ворота и говорит: — Заходи, в ульях пчелы есть и меду полно! Ешь на здоровье, пока я из города не вернусь!

Но кот в город вовсе не пошел; пролез он к барину в покои и говорит: — Барин из Печного дворца живого медведя тебе прислал! На пасеке он, только схватить осталось!

— Ничего из этого не выйдет, — барин коту в ответ, — если уж не словил лису в курятнике и волка в овчарне, где уж там на открытой пасеке медведя поймать. Ступай выпусти медведя из пчельника и возвращайся назад, расскажешь мне, кто таков барин из Печного дворца? Где он живет? Не то берегись, шкуру спущу!

Выпустил кот медведя, приходит назад и не знает, о чем сказать, о чем промолчать. Наконец закричал на него барин: — Ну, что? Говори сию минуту, где живет этот барин из Печного дворца?

— Где живет? В Печном дворце и живет! — кот ему в ответ.

— Где ж стоит этот Печной дворец?

— Барин! Как я расскажу? — отвечает кот. — Пойдем со мной, вот и увидишь.

— Ну, если сказать не можешь, тогда веди барина из Печного дворца ко мне!

Делать нечего — надо коту домой идти за барином из Печного дворца.

На другой день кот с барином из Печного дворца — парнем — идут в усадьбу. На мосту кот столкнул парня в реку, и сам же его на берег вытащил. Когда вытаскивал, порвал на парне одежу и самого изрядно поцарапал. Сделав это, прибежал кот в усадьбу к барину и говорит: — Барин, послушай, какая беда приключилась! Еду я с барином из Печного дворца сюда, да на мосту лошади испугались и вывернули нас в реку. Хотел барин лошадей придержать, а они из реки выскочили, барина за собой поволокли и самого, беднягу, так зашибли, что теперь лежит он, встать не может.

Выслушав, приказал барин карету закладывать, одежду собрать и самолично поехал выручать беднягу. Приезжают туда: лежит барин из Печного дворца и почесывается. Одеть его хотят в дорогие одежды, в карету усадить, да ничего не выходит: барин из Печного дворца лежит не шевелится, только поглядывает — то на одно плечо, то на другое.

— Чего он так смотрит? — спрашивает барин кота.

— Ему, видать, эта одежа простоватой сдается, надо бы побогаче! — отвечает кот.

Послали домой за одежей побогаче, одели детину: барин из Печного дворца по-прежнему смотрит то на одно плечо, то на другое. Но теперь кот наступил ему на ногу, чтобы больше не таращился по сторонам. Он смотреть перестал, в карету залез, и поехали оба барина не торопясь вперед. Кот бежит впереди, хвост трубой. По дороге встречает он пастухов, которые пасут овец и свиней. Он хвост опустил и говорит пастухам: — Ослепли, что ли! Там позади нечистая сила едет! Если спросят вас, чьи вы пастухи, то отвечайте: «Барина из Печного дворца». Коли так скажете, все сойдет хорошо.

Проезжая мимо пастухов, барин попридержал карету и спрашивает: — Чьи вы пастухи?

— Барина из Печного дворца!

— Ну и ну! — диву дается барин, — я ли уж не богат, да и то у меня не будет столько свиней и овец!

Дальше встречает кот пастухов, которые пасут коров и лошадей. Опустил он хвост и говорит пастухам: — Ослепли, что ли! Там позади нечистая сила едет! Если вас спросят, чьи вы пастухи, то отвечайте: «Барина из Печного дворца». Коли так скажете, все сойдет хорошо.

Проезжая мимо пастухов, барин попридержал карету и спросил: — Чьи вы пастухи?

— Барина из Печного дворца!

— Ну и ну! — диву дается барин, — я ли уж не богат, да и то у меня не будет столько коров и лошадей!

Наконец добежал кот до дворца. Дворец издали весь огнями сияет. Забегает кот во дворец, а там полно ведьм набилось. Они дожидаются барина из Печного дворца. Тут кот закричал ведьмам: — Ослепли, что ли! Там нечистая сила едет! Убегайте, убегайте вон туда, спрячьтесь в девятой копне пшеницы!

Услышав это, сбежались все ведьмы в девятую копну пшеницы.

Наконец приехали оба барина и уселись есть досыта, пить допьяна. А кот тем временем подкрался к девятой копне пшеницы и огонь развел. Запылали ведьмы синим пламенем. Прибегает кот к господам, показывает на горящую копну и смеется: — Барину-то из Печного дворца наплевать — одной копной пшеницы больше или меньше!

Увидев такое, бросился барин спасать ведьм, да с них огонь и на самого перекинулся, так и сгорел бедняга вместе со своими ведьмами. Как они сгорели, так парня сразу и оставила лень-хвороба.

На радостях парень спрашивает кота:

— Ты мне большую службу сослужил, чем тебе отплатить за нее?

— Не нужна мне никакая плата!

И зажили парень с котом счастливо.

Благодарные твари

ил-был хозяин по имени Петерис. Был у него батрак, тоже Петерис. Чтобы не путать их, люди прозвали хозяина Большим Петерисом, а батрака Маленьким Петерисом. Служил батрак хозяину верой-правдой уже лет десять, но за труды ни гроша с него еще не получил.

Подал Маленький Петерис на хозяина в суд, однако помирить их в этой тяжбе никак не удавалось, дело шло все дальше и дальше, пока, наконец, до самого короля не дошло. Король назначил срок, когда оба должны были предстать перед ним.

В назначенный день, на заре, хозяин и батрак отправились в столицу. Шли, шли, и вдруг увидел Маленький Петерис на дороге муравья. Он уж было наступил на муравья, да тот взмолился:

— Пожалей меня, добрый человек, не дави, я тебе за это сторицей воздам!

Перешагнул Маленький Петерис через муравья и идет дальше. Прошли они еще с версту и увидели пчелу — упала, бедняга, в воду, вот-вот потонет. Просит путников вытащить ее из воды.

Хозяин и ухом не повел, а батрак взял и спас пчелу. В благодарность пчела пообещала помочь ему в беде.

Подошло время обедать. Большой Петерис сел у дороги и принялся за еду. Маленький Петерис тоже был голоден, да есть ему было нечего. Тут заметил он на дереве голубя. Взял палку, только хотел его убить, как голубь взмолился, пощады просит. Сжалился Маленький Петерис и над голубем, а когда хозяин наелся, оба тронулись дальше. Пришли ко дворцу.

Король тут же призвал их к себе и велел выкладывать свои жалобы. Но хозяин, увидав, что дело поворачивается не в его пользу, взял да тайком и наговорил на батрака: дескать, тот хвастался, что в два счета сам обмолотит весь хлеб в королевской риге.

Король поверил вракам и приказал отвести батрака в ригу, которая была полным-полна хлебом, и дверь запереть, пускай себе молотит.

Закручинился Маленький Петерис — как тут быть? Глядь, подползает к нему тот самый муравей, которого он пожалел, и спрашивает, о чем батрак затужил. Маленький Петерис ему в ответ: — Как тут не тужить? Приказал мне король одному весь этот хлеб обмолотить, коли не управлюсь, худо мне придется.

— Не горюй, — ответил муравей, — я тебе помогу. Ложись и спи себе спокойно, все будет хорошо!

Маленький Петерис послушался и вскоре уснул. Пока спал, наползло в ригу муравьев видимо-невидимо, они из колосьев хлеб по зернышку вытянули и в мешки ссыпали; солому и мякину в пуню перетаскали. Когда Маленький Петерис, выспавшись на славу, проснулся, с молотьбой было покончено.

Король только диву дается. А Большой Петерис снова наговаривает королю на Маленького Петериса: дескать, тот хвастался через ближнюю речку мост из воска построить, да такой, что сам король сможет по нему переправляться.

Приказывает король строго-настрого Маленькому Петерису до обеда мост выстроить, а коли готов не будет — голову с плеч долой.

Приуныл Маленький Петерис, пошел на берег, не знает, как ему быть. Тут подлетает та самая пчела, которую он из воды вытащил, и спрашивает, о чем он затужил.

— Как тут не тужить? Король строго-настрого приказал мне до обеда восковой мост через эту реку выстроить, а коли нет — не сносить мне головы.

Пчела промолвила в ответ:

— Не горюй! Ложись и спи себе спокойно, когда проснешься, мост будет готов.

Послушался Маленький Петерис, лег, да только не спится ему, потому что голоден до смерти. Подлетает тут голубь и спрашивает, о чем он печалится. Рассказал Маленький Петерис, что его голод донимает. Голубь велел ему обождать малость, упорхнул и мигом вернулся с разной лакомой едой и питьем.

Наелся Маленький Петерис, напился, прилег на землю и уснул крепким сном. Когда проснулся, мост был уже давным-давно готов.

Тут и сам король пришел, не нарадуется на красивый мост, хвалит Маленького Петериса за сноровку. Велел он одарить его щедро, а Большому Петерису присудил выплатить батраку все жалованье сполна и еще розгами наказал как следует.

Три волшебные вещи

отца было три сына: два умных, третий, младший, — дурак. Мимо отцовского хутора широкая река протекала, и сыновья по очереди должны были людей через реку перевозить. Однажды подходит к старшему брату незнакомый человек и говорит:

— Перевези меня через реку!

Ладно. На другом берегу человек спрашивает:

— Что пожелаешь за свою работу: четверик золота или три волшебные вещи?

Пожелал старший брат золото.

— Так, так! — дал ему человек золота, а сам исчез. На другую ночь со средним братом то же самое приключилось.

На третью ночь быть перевозчиком дураку.

Подходит к нему тот самый человек:

— Перевези меня!

Ладно. На другом берегу человек спрашивает:

— Ну, дурачок, что пожелаешь — четверик золота или три волшебные вещи?

— Экая чепуха! Возьму-ка лучше волшебные вещи.

— Ишь каков, а видать, ты поумнее будешь, чем те двое. Вот конский волос. Ежели тебе когда понадобится конем стать, сунь кончик волоса в рот и скажи: «Хочу быть конем и никем другим!» — тут же в коня обернешься; а обратно человеком стать можно так: сунь волос в рот и проговори: «Хочу быть человеком и никем другим!» А еще вот голубиное перо. Если надо будет голубем стать, сунь перо голубиное в рот и скажи: «Хочу голубем быть и никем другим!» Тут же в голубя обернешься; обратно человеком стать можно так: сунь перо голубиное в рот и скажи: «Хочу быть человеком и никем другим!» Теперь возьми рыбью чешуйку. Ежели понадобится стать рыбой, положи чешуйку в рот и скажи: «Хочу быть рыбой и никем другим!» Тут же в рыбу превратишься; обратно человеком стать можно так: возьми чешуйку в рот и скажи: «Хочу быть человеком и никем другим!»

Сказав это, неизвестный как в воду канул. А дурачок тотчас рыбой обернулся, реку переплыл и отправился бродить по белу свету. Идет, идет — попадается ему лес дремучий, такой, что и не помышляй сквозь него пройти. Да дурачок не больно печалится — обернулся голубем и полетел над лесом, пока поле не увидел. Вот поле так поле: ни конца, ни края не видать. Тут стал дурачок конем и раз-два! проскакал поле и видит — за ним дворец королевский. Что дальше делать? Слугой пойти во дворец? Ладно — нанялся. Но вот вскоре отправляется король в гости к другому королю и с собой дурака берет. У этого другого короля дочка была собой хороша, что твое солнце, бойка, что ручеек лесной. Экое диво! — увидал ее дурак и места себе не находит, до того она ему полюбилась; да кто же отдаст королевну за бедняка? Так и остался ни с чем. Вот однажды доходят до короля, у которого дурачок служил, дурные вести: разоряет его земли враг и королю надобно домой поторапливаться. Король побледнел как полотно и со всех ног домой припустился — спасать, что удастся. А второй король и говорит:

— Чего один побежишь — поди знай, каково там придется. Пойду с тобой, подсоблю в беде.

Примчались домой: экое творится! — и не думай с таким врагом тягаться. Что делать? Тут чужой король спохватился:

— Вот беда! Был бы мой большой меч под рукой, я бы один все войско окаянное в порошок стер. Да как меч добудешь — дорога длинная. Но ежели до утра мне меч кто доставит, тому и дочери своей не пожалею.

Услышал об этом дурак и кинулся за мечом. Где конем, где голубем, где вода — там рыбой, мчится что есть духу. Еще чуть поднатужился — и там. Вот вбегает он к королевне, запыхался:

— Подавай большой меч отцов, назавтра к утру ему нужен!

— К утру? — дивится королевна, — так ведь не поспеть тебе к сроку — далеко больно.

— И слушать не стану! Откуда тебе знать, как я его понесу? Конем поскачу, голубем полечу, рыбой поплыву — ручаюсь: еще до ночи поспею.

Не верит она ему: как это человек может конем, голубем, рыбой мчаться?

— Ну, тогда гляди! Недосуг мне, да что с упрямицей поделаешь! — воскликнул дурак и обернулся конем. А конь просит: — Девица милая, вырви у меня из гривы три волосинки и схорони получше!

Она и вырвала. Глядь — конь в дурака превратился, дурак — в голубя. Голубь просит: — Девица милая, вырви из моего крыла три перышка и спрячь!

Она и вырвала. Глядь — голубь в дурака превратился, дурак — в рыбу. Рыба просит: — Девица милая, соскобли у меня с хвоста три чешуйки и спрячь!

Она соскоблила. Тут дурак снова обернулся человеком и хочет с мечом в путь отправляться, а она не пускает, говорит: — Кто на такие чудеса горазд, тот, видать, не из простых; давно желаю себе такого в мужья — наконец-то встретила.

— Ладно! — отвечает дурак, — и я давно такой невесты-красавицы домогаюсь.

Договорились наскоро о свадьбе и тогда расстались. Раз-два! Дурак конем поля проскакал, голубем леса перелетел, рыбой реки переплыл, и еще стемнеть не успело, а большой меч уж во дворце. Но в то время дома был один повар, все остальные ушли рубежи охранять. А повар этот — хитрец, другого такого не сыщешь — давай прикидываться: — Меч-то ты принес, да кто этакую тяжесть подымет? Мне с моими силенками, поди, и ножен не поднять.

— Как знать, попытайся! — посмеивается дурак. А повар, окаянный, меч взял да и отрубил дураку голову, в кусты оттащил и бегом к королю, небылицу рассказывает: дескать, он меч принес! Чужой король радуется: — Ловок ты, однако, быть тебе моим зятем! — и тотчас принялся орудовать мечом. Раз-два! Враг перебит, только мокрое место осталось. Радости конца не было. На другой же день забирает чужой король повара, зятя своего любимого, и домой отправляется.

А дурак лежит мертвый в кустах. Тут случилось проходить тому самому человеку, который тогда через реку переправлялся. Увидал он дурачка убитого. Тотчас послал он ворона за живой водой, и, глядь, снова дурень ожил. А человек давай бранить дурака и пальцем ему грозит: — Дурачок ты, дурачок! Зачем дал повару меч? Торопись-ка теперь и конем, и голубем, и рыбой к невесте своей нареченной, не то сегодня вечером еще обвенчают с ней плута-повара вместо тебя!

Тут только дурак смекнул, как опростоволосился, и помчался перепуганный. Раз-два! Вот он и во дворце у тестя. Заходит — кругом ликование, все разряженные — одна невеста грустна, не видит, что суженый вошел. Дурачок рукой махнул, она заметила и бросилась к нему.

Рассказал дурак, как все было. Отец слушает, ушам не верит, хоть и видит, что повар сразу побледнел. Наконец невеста и говорит повару: — Коли ты суженый — обернись конем, голубем, рыбой!

Ну и потеха! Все гости ждут, глаза повытаращили, что дальше будет. А повар лоб наморщил, скулит: — Кому ж такое под силу? Только поизмываться надо мной хочешь.

— Ан есть кому! Этому человеку под силу, который на плутни не горазд, — перебила его невеста. Тут дурачок и обернулся конем; королевна-невеста приложила к гриве вырванные три волоска, они и приросли, как там и были. Дурачок обернулся голубем; невеста приложила к крыльям вырванные перья, они приросли. Обернулся дурачок рыбой; невеста приложила к хвосту отскобленные чешуйки, они и приросли тоже.

Все сразу увидали, что повар-то обманщик, и тут же казнили его, а дурака обвенчали с королевной.

Черт и семеро братьев

ыло у отца семеро сыновей: шесть умных, один дурак. Отец был совсем бедный, поэтому и сказал он сыновьям так:

— Вы, шестеро, ступайте из дому сами свой хлеб зарабатывать, мне вас всех не прокормить, одного дурака при доме оставлю.

Да не по душе пришлось это дураку. Он и говорит:

— На что они, шестеро, без меня годятся? Коли с ними не пойду — добра не будет!

— Ладно, ступайте все семеро! — решил отец. Вот и пошли они. Идут, идут, повстречали важного барина. Заводит барин с ними такой разговор:

— А не пошли бы вы, молодцы, ко мне в работники?

— Отчего же нет? Для того мы и ходим по свету, чтобы работу сыскать.

Ладно. Тут вынул барин бумажку, написал на ней что-то и говорит: — Ступайте по этой тропке, по ту сторону леса усадьба будет, там жене моей записку отдайте и скажите, что нанял вас работниками. Только никому другому эту записку не показывайте!

И важный барин пошел своей дорогой. А братья давай смекать: — Поди знай, что в этой записке написано! Экая досада, никто из нас грамоты не разумеет!

— Чего? — воскликнул дурак, — кто сказал — никто не разумеет? Давайте сюда — коли надо, так и десять раз прочитаю!

Отдали они ему записку.

— Ну вот! Не я ли говорил, что без меня вам не обойтись? Глядите, что в этой записке. Написано тут, чтобы в усадьбе нас всех убили, а который писал, тот никакой не барин, а черт! Видите, как бы вы без меня впросак угодили!

— Вот те на! — поразинули братья рты, — что ж теперь делать?

— Что делать? А вот что: эту записку порвем, и в другой я напишу, что приказывает черт своей хозяйке дать нам по торбе денег и семь коней, да коней добрых; поедем верхом — на мир поглядим!

Ладно. Так и сделали. Чертова хозяйка дивилась, дивилась, с чего это взбрело черту в голову свое добро расточать, но раз написано — надо дать. Вот насыпала она семь торб золота, отдала их и тогда стала коней выводить. Шесть коней были статные, горячие, а седьмой — так себе, кляча. Кто ее возьмет? Никто не отзывается. И что вы думаете? Всучили-таки умные братья тощую кобыленку дураку. А дурак махнул рукой: ладно уж, обойдусь!

Понятно, другие братья на своих жеребцах вихрем умчались, а дурачок, бедняжка, плетется еле-еле. Их уже и след простыл, а дурачок все еще на лесной опушке топчется.

Меж тем черт явился на свою усадьбу и первым делом спрашивает:

— Семерых братьев убили?

— Нет, не убили! Ведь было в записке сказано — золота дать, коней дать — с какой же стати убивать?

Услышав такое, черт едва не рехнулся, на коня своего вскочил, пустился за братьями вдогонку.

Трусит дурачок по лесной опушке, вдруг слышит: раздался позади топот оглушительный. Посмотрел: черт на своем жеребце скачет. Что делать? Задрожал с перепугу. А кобыла успокаивает: «Ничего, ничего, лишь бы умные братья свою шкуру уберегли; мы в чаще лесной затаимся. Черт на быстром скаку мимо пронесется, ему и в голову не придет разыскивать нас так близко от усадьбы».

Ладно. Притаились они оба, стоят пригнувшись, а черт на полном скаку и промчался мимо. Однако на этот раз братьям посчастливилось: они уже свернули в другую усадьбу и нанялись работниками.

Вскоре едет черт обратно не солоно хлебавши и даже позеленел от злости, что догнать не удалось. Когда черт скрылся, дурачок на своей кобыленке затрусил вперед помаленьку.

То ли на третий день, то ли еще позднее, в усадьбу, где батрачили братья, заявился и дурак на своей кляче. Тоже нанялся работником. Но на другой день дурак приглянулся барину, взял он его к себе в слуги. Гложет братьев зависть. И что думаете? Порешили озорники наговорить барину на дурака, чтобы послал он его на чертову усадьбу за золотой птичкой, дескать, тот давно хвастает украсть ее при случае.

А барину какая печаль? Послал. Видит дурак, что попал как кур во щи — коли на усадьбу явится, черт слопает его как ягодку. Льет дурачок слезы горькие. Тут кобылка его и спрашивает:

— Что за беда?

— Так, мол, и так! — поведал ей дурак свое горе.

— Да пусть братья врут! Не горюй, садись на меня верхом, раздобуду я птичку!

Так оно и было. Дурак на лесной опушке обождал, а кобылка — как она ухитрилась — дело ее, — принесла птичку. Приехал к барину. Обнял барин дурака: — Ну и молодец!

От этого братьям еще горше на сердце стало. И вот малость погодя снова додумались: хвастал, мол, дурак украсть с чертовой усадьбы и клетку от золотой птички, только бы его послали за ней!

А барину что? Послал. Плачет дурак и опять кобыле своей жалуется.

— Не горюй, пусть братья врут! Садись на меня верхом, уж раздобуду я и клетку!

Так оно и было. Дурак на лесной опушке обождал, а кляча — как ухитрилась — дело ее, — принесла ему клетку. Приехал к барину. Барин обнимает дурака: — Ну и молодец ты!

Теперь братьев еще пуще зависть донимает. И вот малость погодя снова додумались: хвастал, мол, дурак с чертовой усадьбы самого черта украсть, только бы его послали за ним!

А барину что? Послал. Плачет дурак и опять жалуется своей кобыле.

— Не горюй, пусть братья врут! Только попроси у барина гроб, и чтобы он двумя крепкими железными обручами окован был, поедем за чертом!

Дурак попросил у барина такой гроб, барин дал, не стал упираться.

На другой день притащила кобыла гроб к черту. Выскакивает черт: кого еще принесло?

— С неба я! — толкует ему дурак, — в этом гробу есть для тебя душа человеческая, только придется тебе лечь примериться, не короток ли гроб?

Черт, заслышав про этакую радость, тут же в гроб — шлеп! А дурак хлоп! — гроб сверху крышкой накрыл и железные обручи накидывает на один конец, на другой конец. Черт внутри брыкается как бешеный, да толку чуть — волочет кобыла гроб к барину. Выходит барин навстречу:

— Ну и молодец же ты, дурак! Кидай этого черта вместе с гробом в пруд, пусть тонет! А тебе с этого дня работать больше не надо, ешь на здоровье мой хлеб задаром!

От этого братьям еще горше на сердце стало. И вот малость погодя нашептывают они барину: дурак, мол, сказал — не сидится ему без дела, дескать, может он, коли ему дозволят, всех зайцев скликать вместе.

А барину что? Пускай кличет, не худо бы взглянуть. Заходит дурак к кобыле и снова в слезы.

— Не горюй, пусть братья врут! Спроси только у барина две дудочки: одну золотую, одну алмазную; заиграй на лугу в золотую дудочку — тотчас зайцы сбегутся. А если кто придет покупать зайцев — продай, не противься, только не позволяй их в дом заносить. Заиграй на алмазной дудочке — прибегут зайцы обратно.

Ладно. Заходит дурак к барину: пусть, мол, даст ему такие дудочки, какие надо, тогда скличет зайцев. Барин дал. Пошел дурак на луг и заиграл. И вот чудо! как заиграл на золотой дудочке — повалили зайцы тучей, он и давай их пасти. Тут выходит единственная дочь барина к заячьему пастуху и давай торговать зайца. Ладно! Продал дурак ей зайца, да за большие деньги. Взяла барынька молодая одного зайца, завернула в тряпицу и пошла домой. Только она к воротам — дурак возьми да и заиграй на алмазной дуде: выскочил заяц из тряпицы и что было духу назад.

Немного погодя приходит сам барин купить зайца:

— Сколько, дурак, хочешь за него?

— Да мне-то ничего и не надо! Отрежь кусок от той падали, что около пруда лежит, и съешь, вот и вся плата.

Ладно. Отрезал барин кусочек падали и съел; отдал ему дурак зайца. Только барин к воротам — дурак возьми и заиграй на алмазной дуде: заяц назад прибежал.

Снова зависть разбирает умных братьев: хоть ты лопни — никак не насолить дураку.

— Постой! — надумали они, — пошли к барину, скажем, что дурак может полный мешок слов наговорить.

Ладно. Выслушал их барин и в ответ молвит так:

— Завтра созову полный дворец гостей, а тогда велю дураку прийти, пускай наговорит мешок слов.

Назавтра сходится гостей видимо-невидимо.

Призывает барин дурака, чтоб наговорил полный мешок слов, дескать, и гостям подивиться охота.

Ладно. Берет дурак мешок и давай говорить: — Было нас семеро сыновей. Пустил нас отец по свету бродить, на хлеб зарабатывать.

Пришли мы на эту усадьбу. Нанялся я сюда слугой, братья мои — работниками. Да разбирает братьев зависть, и давай они барину врать, что могу я с чертовой усадьбы птичку золотую, клетку и самого черта украсть. Поверил барин братьям и приказал мне все это сделать. Сделал. А братьям все мало: могу, дескать, я всех зайцев скликать. Ладно. Созвал ведь. А тут дочка барина приходит купить зайца, продал ей за большие деньги. Потом сам барин приходит купить зайца, но ему не продавал, пока падали…

— Замолкни! — крикнул тут барин, — уж полон мешок — больше не говори.

Барин накричал на дурака, чтобы гости не узнали, что он падаль ел.

А гости, обо всем этом услыхав, давай расхваливать дурака за его труды: столько он наработал, что хозяину и не расплатиться, а братьев его следует прогнать, все равно они ни на черта не годны.

— Ладно! — барин в ответ, — братьев я прогоню, конечно, а тебе, дурак, свою дочь в жены отдам.

Так оно и было. Ушли братья с носом, а на дурачка такое счастье свалилось, о каком и не мечтал.

Как звери сыновьям рыбака помогали

или как-то в маленькой избушке старый рыбак с женой. Детей у них не было, а уж так хотелось им хоть одного ребеночка. Раз ловил старый рыбак рыбу в озере, целый день провел, ничего не поймал. Только под самый вечер выловил две золотые рыбки.

Понес он их тут же своей жене — пускай изжарит. Положила их жена на кровать и накрыла — дай, думает, сначала огонь разгорится, а тогда примусь потрошить и тут же изжарю.

Да покамест огонь ворошила, раздувала, — прошло время. Воротилась за рыбками — вот те на! Вместо рыбок два младенца лежат. Ах, какая радость старушке, уж такая радость! В старости этакое добро нажить: детки, да еще сразу двое!

С того дня старички неотрывно у колыбели сидят. Если есть кусок повкуснее, не съедят, а ребятам отдадут, сами уж как-нибудь перебьются.

И вот выросли пареньки прямо на глазах. Не прошло и десяти лет, как уже стали здоровенными парнями!

Вот как-то старый рыбак и говорит:

— Ну, сынки, подошло время нам разговор вести! Говорите по правде: какому ремеслу учиться будете? Может, тоже рыболовами стать хотите?

— Нет, нет, отец! Нам бы в охотники пойти. Дай нам ружья, пусти в лес — попривыкнем, охотниками станем!

— Добро, сыночки, добро! Вот вам по ружью каждому. Вот каждому по собаке, ступайте с богом!

Пошли сыновья в лес. Палят там, к охотничьему ремеслу приучаются.

Уж и хорошо набили руку, так вот на ж тебе незадача: забрели со своими собаками в такую чащобу, что и заблудились. И ведь что всего хуже — еда вся вышла.

Видано ли такое? Ну ладно, решили — будь, что будет, а носа вешать не станем.

Хорошо. Долго ли, коротко ли — бегут две косули. Вскинули братья ружья, чтобы едой разжиться, а косули просят:

— Не стреляйте в нас, не стреляйте! Мы вам в беде поможем.

Ладно. Немного погодя встречают двух волков. Братья было стрелять в них, а те молят:

— Не стреляйте, не стреляйте! Мы вам в беде поможем!

Ладно. Немного погодя встречают двух зайцев. Братья было стрелять в них, а те молят:

— Не стреляйте, не стреляйте! Мы вам в беде поможем!

Ладно. Теперь у каждого брата свои звери есть: пес, косуля, волк и заяц. Можно и дальше идти. Идут, идут — дошли до распутья. Ничего не поделаешь — надо в разные стороны идти. Перед тем сговорились и каждый воткнул в дуб свой нож. Кому раньше доведется вернуться сюда, пусть взглянет, что с ножом случилось: ежели нож блестит, значит тот свое счастье повстречал, а ежели заржавел, значит надо бежать спасать, из беды выручать.

Ладно. Расстались они, каждый в свою сторону пошел.

На другой день, уже поздним вечером, увидал первый брат в лесу огонек. Сидит подле огонька старушка и греется. Спросил первый брат у старушки, не дозволит ли она и ему со зверями погреться.

— Садись, сынок, садись, грейся, только дозволь твоих зверушек приласкать.

А чего ж? Пускай приласкает. Да как только погладила старушка зверей, те и превратились в каменные столбики. Подскочил первый брат в гневе:

— Да как ты посмела!

Только в тот самый миг погладила старушка и его, — и он в каменный столб оборотился.

А второй брат благополучно вышел из лесу и нанялся к одному королю вместе со своими зверями овец пасти. А у того короля незадолго перед этим жена померла. И неведомо почему отказала перед смертью своих трех дочерей самому черту. Уж так у короля сердце болит, а только ничего не поделаешь — завтра собираться старшей дочери к черту. Чудно это второму брату показалось.

«По своей воле людскую душу черту за здорово живешь отдать?! Неслыханное дело. Нет, погоди, спроворю я этому черту доброе угощение!»

И принялся второй брат со своими зверями потихоньку добрый меч ковать. Всю ночь проработали.

Поутру везет королевский кучер старшую сестру к черту как раз мимо того места, где второй брат овец пас.

— Куда бы это? — спрашивает пастух.

— А куда же еще, как не к черту! — ухмыляется кучер. — Уж не хочешь ли и ты к черту в лапы попасть?

— Хочу! — говорит второй брат и пошел со своими зверями следом за каретой. Кучер думает: «И откуда такие дурни берутся — сам черту в пасть лезет!»

Ехали, ехали. Наконец подъехали к речке — тут назначенное место. Вылезла старшая королевна, плачет горько, просит, чтобы спас ее кучер, не дал бы черту на съедение!

А кучер скорей лошадей от берега гонит — больно ему охота голыми руками с чертом схватываться! В тот самый миг идет через речку трехголовый черт, чтобы девицу схватить.

— Фьюить! — свистнул второй брат своим зверям. И насели те на черта со всех сторон. Тот даже оглянуться не успел, как второй брат — вжик! — снес ему мечом одну голову, вжик! — вторую, а там и третью. Вырезал из голов языки, сунул их в торбу и, ни слова не говоря, пошел обратно к своим овцам.

А кучер был жох-мужик! Тут же подскакивает к королевне:

— Видала, как мы тебя спасли?! Только не сказывай королю, что и пастух тут тоже был, а то я тебя по дороге жизни решу. Станут спрашивать, говори: «Кучер отвез, кучер привез, кучера и благодарить!»

Делать нечего — пообещала девица неправду сказать, ясное дело — скажешь, коли хочешь в живых остаться.

На другой день повез кучер среднюю дочку к черту и опять мимо того места, где пастух овец пас.

— Куда бы это?

— А куда же еще, как не к черту?! Уж не хочешь ли и ты к черту в лапы попасть?

— Хочу! — говорит второй брат и пошел следом за каретой вместе со зверями. Кучер думает: «И откуда такие дурни берутся? Вчера повезло, так сегодня опять сам черту в пасть лезет».

Остановились на берегу речки. Вылезает средняя дочка из кареты, горько плачет, просит кучера спасти ее, не дать черту на съедение.

А кучер уже коней подальше от берега гонит — была ему охота голыми руками с чертом схватываться! А вот и шестиголовый черт бредет через речку, нацеливается девицу схватить.

— Фьюить! — свистнул второй брат своим зверям. И тут же звери на черта со всех сторон насели. Не успел тот оглянуться — вжик! вжик! — второй брат ему мечом все головы снес. Вырезал из голов языки, сунул их в торбу и, ни слова не говоря, пошел к своим овцам.

А кучер — ох и жох-мужик! — тут же подскочил к королевне:

— Видала, как мы тебя спасли?! Только не сказывай королю, что и пастух тут был, а то я тебя по дороге жизни решу. Станут спрашивать, говори: «Кучер отвез, кучер привез, кучера и благодарить!»

Делать нечего — пообещала девица неправду сказать, известное дело — хочется ей в живых остаться.

На третий день повез кучер младшую дочь к черту и снова мимо того места, где пастух овец пас.

— Куда бы это?

— А куда же еще, как не к черту?! Уж не хочешь ли и ты к черту в лапы попасть?

— Хочу! — говорит второй брат и пошел вместе со зверями следом за каретой.

Кучер думает: «И откуда такие дурни берутся? Вчера да позавчера повезло, так и сегодня сам черту в пасть лезет!»

Подъехали к берегу. Вылезает младшая дочка из кареты, горько плачет, просит кучера спасти ее, не отдавать черту на съедение.

А кучер уже коней подальше от берега гонит — была ему охота голыми руками с чертом схватываться! А вот и девятиголовый черт бредет через речку, нацеливается девицу схватить.

— Фьюить! — свистнул второй брат своим зверям. Тут же насели звери на черта со всех сторон. Не успел тот оглянуться — вжик! вжик! — слетели у черта головы. Увидала это младшая королевна и незаметно для кучера отдала своему спасителю кольцо. Поблагодарил он, вырезал из чертячьих голов языки и пошел к своим овцам.

А кучер — ох и жох-мужик! — тут же к королевне подскакивает:

— Видала, как мы тебя спасли?! Только не сказывай королю, что и пастух тут был, а не то я тебя по дороге жизни решу. Станут спрашивать, говори: «Кучер отвез, кучер привез, кучера и благодарить!»

Делать нечего — пообещала девица неправду сказать: в живых-то ведь остаться хочется.

Вот король радуется, сам не свой. Обнял он кучера и говорит:

— Всех моих дочек ты спас. Бери младшую себе в жены, живи счастливо. А сверх того отдаю тебе половину своего королевства.

Ладно. Через два дня у кучера с младшей королевной свадьба. А что же наш пастух делает? Да ничего. Переоделся он нищим и пошел на свадьбу. Кучер как раз своей невесте кубок вина несет. Попросил было нищий у него хоть глоточек отпить. Да тот не дает. А у невесты доброе сердце было, отпила сама и нищему подала. Стал нищий пить, да и бросил в кубок кольцо, которое ему младшая королевна незаметно на берегу дала.

Увидала королевна кольцо на дне кубка, несет отцу показывать, дескать, этот нищий, что кольцо бросил, и есть ее настоящий спаситель. Король и верить не хочет. А невеста говорит:

— Ежели кольцу не веришь, пусть тогда языки сами за себя говорят: у которого из них двоих вырезанные чертовы языки при себе, тот и спаситель настоящий.

— Ладно! — говорит король. — Правильно! Ну, кучер, есть у тебя языки?

А откуда у него быть им?!

— Ну, убогий, а у тебя есть?

— Все, сколько было! — отвечает нищий и высыпает из торбы все восемнадцать штук.

Испугался кучер. А король говорит:

— Наденьте на этого бедняка золотые одежды и повенчайте его с младшей дочерью, а кучера, этого пройдоху, сей же час разорвите конями на куски!

Женился второй брат на младшей королевне, и сразу же после свадьбы отдал им король половину своего королевства. Стали они жить счастливо.

Да только пришло как-то ему на ум пойти поглядеть на братов нож, не заржавел ли. Приходит — братов нож весь в ржавчине. Делать нечего. Собрал своих зверей, пошел брата искать. Искал, искал — не видать, не слыхать.

Под вечер увидал маленький огонек. Сидит подле огня старушка и греется. Рядом с костром несколько каменных столбиков.

— Что это за столбики? — спрашивает второй брат.

— Дозволь, сынок, приласкать твоих зверушек, тогда скажу, что это за столбики.

— Нет, не вольно тебе моих зверей ласкать!

— Ну, так дозволь тебя самого погладить, тогда скажу.

— Нет, говори сразу, а не то — вот он! — мой меч до тебя доберется!

— Ой, сынок, не руби меня, не руби, скажу: эти столбики — твой брат со зверями.

— Глянь-ка, что эта ведьма с моим братом сделала!.. Сей же час оживи их, а не то мой меч с тобой не так поговорит!

— Не руби, не руби меня, — все сделаю!

Только шлепнула старуха ладонью по столбикам — вмиг первый брат со своими зверями ожил.

И тут же его звери в ярости набросились на старуху. Второго брата звери на помощь им пришли — и разорвали старуху на кусочки.

Обнялись братья от всей души. Вот второй брат и говорит:

— Ничего, ничего, братец, не за что благодарить! Торопись лучше свое счастье искать, а я-то свое уже нашел. Ты же сослепу на несчастье наткнулся.

Ладно. Снова расстались братья; первый пошел свое счастье искать, второй — к своей жене вернулся.

Ходил, ходил первый брат — нигде счастья найти не может. Вдруг увидал большущую железную гору. «Ишь ты! — думает. — Надо бы поглядеть, что это за гора такая!»

Подошел к ней. Да, железо как железо, а в самой горе железные двери с целые ворота. Постучал первый брат. Вышла старушка.

— Ой, сынок, куда же ты хочешь забраться? В петлю в свою! Ведь явятся малый черт с большим, тогда сам увидишь, коли не веришь.

— Ничего, бабуся, ничего! Впусти меня со зверями, а там поглядим. А только скажи еще, что это за меч тут изнутри к дверям прицеплен?

— Это меч, видишь ли, из затонувшего замка. Как черти замок утопили, так и меч с ним. А меч этот чудесный, острый, ежели кто его имеет, тот им чудеса сможет творить.

Попробовал первый брат поднять меч — тяжеловат, но помахивать можно, ежели поднатужиться. Взял с собой меч, пошел дальше.

Заходит в потонувший замок — там посреди комнаты теленок скачет.

— Это что за теленок?

— Замок-то в некие времена принадлежал королю, а теленок этот, значит, его дочка, — черти ее околдовали.

Покамест они беседуют, лезут в дверь оба черта, большой и малый.

— Ты чего тут со зверями шатаешься? — взревели они на первого брата.

— Чего шатаюсь? За вами рыскаю! — отвечает первый брат, поднимая меч. А черти, как оголтелые, на него.

— Фьюить! — свистнул первый брат зверям. Те — на чертей. Кто послабее — на малого, посильнее — на большого. А первый брат тоже не зевает — знай мечом помахивает.

Раз-два — растянулись черти, задергались. А там и дух испустили.

А как только дух испустили, так и железная гора распалась до самого низа. А как распалась, так и замок поднялся вместе с братом и зверями. И — подумайте только! — теленок вмиг превратился в красивую-красивую девицу.

Женился на ней первый брат и зажил в том замке счастливо.

Ведьмина осина

ошли два брата на охоту. Встречают они в лесу собаку. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит собака. — Дам я каждому из вас по три щенка: у обоих первых кличка Хватай, у вторых Ломай, у третьих Железоглодай. Когда первые хватают, то пыль столбом; когда вторые ломают, то треск стоит; когда третьи гложут, куски летят.

Ладно. Немного погодя встречают они волка. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит волк. — Я дам вам каждому по волчонку. Чутьем они будут сильны.

Ладно. Немного погодя встречают они медведя. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит медведь. — Я дам вам каждому по медвежонку. Лазать они будут ловко.

Ладно. Немного погодя встречают они рысь. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит рысь. — Я дам вам каждому по рысенку. Царапаться они будут горазды.

Ладно. Немного погодя встречают они лису. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит лиса. — Я дам вам каждому по лисенку. Лекари они будут знаменитые.

Ладно. Немного погодя встречают они оленя. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит олень. — Я дам вам каждому по олененку. Носильщики они будут славные.

Ладно. Немного погодя встречают они косулю. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит косуля. — Я дам вам каждому по козленку. На ноги они будут скоры.

Ладно. Немного погодя встречают они зайца. Старший брат спрашивает младшего:

— Пристрелить, что ли?

— Не стреляй ты меня! — просит заяц. — Я дам вам каждому по зайчонку. Убегут они от кого угодно.

Вот забрали братья свое зверье, помощников своих, и решили разделиться. Но прежде чем расстаться, условились они вонзить в большой дуб каждый по ножу: если который из двоих вернется и увидит, что нож брата заржавел, то, стало быть, плохи у брата дела; коли блестит — стало быть, лучше некуда. Старший брат идет кругом, младший — прямо.

На другой день случилось старшему брату к замку выйти. Замок словно весь вымер: кроме одной девицы, нет более ни души.

— Девица-сестрица, где же все люди?

— Все люди побежали за белым оленем, да в камни обратились; так и отец мой пропал.

— Так, так, девица, они без помощников побежали, а у меня их хоть отбавляй; не уйти от меня оленю.

Выходит из замка. А тут и белый олень мимо замка пробегает. Старшой бросился за ним со своими помощниками. Но белый олень мигом скрылся. Поднимает старший брат глаза и видит: на старой осине сидит препоганая ведьма.

— Слазь на землю, старая ведьма, не то пошлю за тобой своего медведя, чтобы снял тебя оттуда честь по чести!

— Слезу, слезу! Только дозволь мне стегнуть твоих товарищей этим прутиком, чтобы они меня не покусали.

Он и дозволил. Да только стеганула ведьма прутиком, как все звери, все помощники, вместе со старшим братом в камни превратились.

Не скоро возвратился младший брат к дубу, а когда пришел, то увидел: нож брата совсем ржавый. Он тотчас снова в путь, отправился брата разыскивать.

Приходит к тому самому замку, где одна-единственная девица осталась.

— Сестрица-девица, где же все люди?

— Все люди побежали за белым оленем и в камни обратились. Приходил тут как-то один молодец с разным зверьем — помощниками своими — и собирался поймать оленя. Но куда там! — тоже окаменел.

— Это брат мой, это брат мой, как мне избавить его от беды?

— Брата ты не избавишь! Лучше сам беги отсюда и меня с собой забери. Ты, паренек, не знаешь, что за ведьма на той осине сидит: скажет словечко, палочкой разок махнет и превратит тебя, меня и зверей твоих в вечные камни. Да она еще мстить будет, коли разузнает, что я тебя здесь приютила. Бежим, паренек, пока не поздно.

Вскакивает младший брат волку на спину, подхватывает девицу на колени — и ходу! Вдруг загудела земля — мчится за ними ведьма.

Видит младший брат — на волке не убежать; волка оставляет, перескакивает с девицей на медведя. А ведьма следом, все ближе и ближе.

Вскакивает младший брат с девицей на оленя. А ведьма за ними — все ближе и ближе.

Заяц улепетывает что есть мочи; косуля скачет, сколько силенок хватает. Волчонок, медвежонок, лисенок несутся с кочки на кочку; рысенок, кривоногий, спотыкается, кувырком летит. А Хватай, Ломай, Железоглодай зубами скрежещут. Да где ж им, одним!

В конце концов и олень-носильщик видит, что ведьма порезвей их всех будет. Говорит он младшему брату:

— Потри-ка мне правый рог, выйдет из него гребешок. Перекинь этот гребешок через левое плечо, только назад не оглядывайся.

Младший брат перекинул гребешок через левое плечо, и глядь! — позади лес дремучий стеной встал. Однако продралась сквозь него ведьма.

Тогда говорит олень младшему брату:

— Потри мне правый рог, выйдет из него оселок. Брось этот оселок через левое плечо, только назад не оглядывайся.

Младший брат перекинул оселок через левое плечо, и глядь! — встали позади горы-утесы шириной широки, высотой высоки. Однако ведьма и через них перевалила.

Тогда говорит олень младшему брату:

— Потри мне правый рог, выйдет из него платок. Брось этот платок через левое плечо, только назад не оглядывайся.

Младший брат перекинул платок через левое плечо, и глядь! — разлилась позади река огненная. Не перебраться ведьме через эту реку.

Слез младший брат с оленя, дух переводит. Да нельзя долго отдыхать, надо избушку строить, где ночь переспать. Теперь все за работу взялись. Ну и быстро же тут дело пошло: один носит, другой бросает, третий поднимает, четвертый тянет, пятый укладывает, шестой кроет.

Когда все уснули, выводит олень младшего брата на волю и говорит:

— Теперь убей меня и закопай мою голову под порогом, мое туловище под полом. Теперь вот тебе приевит, храни его пуще глаза. А когда будешь уходить из этой избушки, то покрути приевит трижды справа налево, привяжи им мою голову к туловищу, и я снова оживу.

— Да как же, оленюшко, милый, убивать я стану тебя, спасителя своего?

— Не мели глупости, разве я научу тебя худому; для твоей же пользы все.

Выполнил младший брат наказ и положил приевит на окно.

Наутро вздумалось ему пойти со своими зверями-помощниками на охоту, чтобы голодать не пришлось. Девица в избе осталась и увидала приевит. Вот она и подумала: «Не дело добро так разбрасывать: подвяжу-ка я им чулок».

А когда чулок-то подвязывала, покрутила она приевит слева направо. В тот самый миг перекинулся через огненную реку мост железный, ведьма — раз, и через реку!

Набросились тут звери, набросились помощники на ведьму. А она поделать ничего не может — забыла впопыхах прутик на осине. Да разве такая попадет впросак! Раз-два! — готова глубокая яма, и какой зверь ни подбежит — так в яму и проваливается.

Как только все в яму попадали, так толстенных тридевять дверей железных сверху и захлопнулись, и конец всему!

Попались теперь младший брат с девицей. Ведьма только посмеивается и велит им баню затапливать, отмываться обоим добела, чтобы на завтрак их проглотить.

Топят они баню, а ведьма разлеглась на солнцепеке. Полок и самую малость еще не нагрелся, как является оленья голова и говорит:

— Куда вы, глупые, так торопитесь с топкой! Хватай, Ломай, Железоглодай еще только через три железные двери прогрызлись — помешкайте, пока они все двери прогрызут.

Только успела голова скрыться, как ведьма подскакивает:

— Лежу, лежу, дождаться не могу. Скоро ли истопите?

— Для одного наполовину вытоплена, чтобы двоим париться, надо еще подкинуть.

— Ну, коли так долго ковыряетесь, то не надо мне на завтрак двоих.

Промолвив это, хватает ведьма девицу и вырывает у нее передний зуб, тот, что из чистого золота. Зуб этот был подарен самой матерью Лаймой, и когда во рту его нет — тут девице и смерть настает.

Так оно и было: зуб у девицы изо рта долой — девица и померла. Укладывает ведьма девицу в железный гроб и зарывает на распутье дорог.

Пока ведьма возилась, оленья голова снова подоспела.

— Хватай, Ломай, Железоглодай еще три двери прогрызли!

Схоронила ведьма девицу, прибегает голодна пуще прежнего. Как прикрикнет:

— Топи живо! Коли скоро не будет, съем тебя немытого!

— Скоро будет, скоро, только вода чуть подогреется.

Улеглась ведьма на солнцепеке, оленья голова снова является:

— Хватай, Ломай, Железоглодай последнюю дверь ломают. Теперь дожидай подмогу!

Вскоре все помощники подбежали. Каждый на своем месте притаился: зайчонок под лавкой, косуля под полком, лиса под крыльцом, волк в ушате, медведь за печкой, рысь в придушине, Хватай, Ломай, Железоглодай и младший брат под печью.

Немного погодя приходит ведьма и как заорет:

— Скоро ль, наконец?

— Готово уже — заходи!

Скрип! — отворяется дверь, вползает ведьма.

Вот где было на что поглядеть: Хватай хватает, Ломай крошит, Железоглодай гложет, медведь колотит, волк дерет, лиса кусает, рысь царапает, косуля копытом бьет, зайчонок носится, а младший брат ковшом ведьму охаживает.

Однако совсем добить ведьму им не удалось, потому что дверь бани осталась открытой, она и удрала.

То-то ликованье было! Только когда младший брат стал про девицу рассказывать, сразу все опечалились и кинулись ее разыскивать. Заяц поскакал впереди, волк и собаки — следы разнюхивать и — глядь! — нюхали, нюхали и нанюхали.

Рысенок и косуля тотчас вырыли гроб железный, медведь вытащил, Хватай, Ломай, Железоглодай крышку железную отломали, а лиса-лекарь нашла зуб золотой в изголовье.

Младший брат вставил зуб, откуда он был вырван, и глядишь — жива девица, здоровехонька. Теперь еще оленя приевитом оживили и той же дорогой ко дворцу помчались.

По дороге лиса, умная голова, говорит:

— Все мы вынюхать можем, да все же сразу не унюхали, что ведьма свой прутик на осине забыла. Разве была нужда так далеко убегать?

— Ничего, ничего, — олень ей в ответ. — Теперь прикажем ведьме без прутика с осины слезать, а коли не послушается, тогда повалим осину на землю.

Ладно. Приходят они к осине. Сидит ведьма, нахохлилась и стонет:

— Холодно мне, зябко мне! Пусти меня на землю погреться, а чтобы звери твои не покусали, дозволь мне их легонько прутиком стегануть.

Младший брат даже слушать не стал, что она там причитает. Он ей крикнул:

— На землю с прутиком не слезай, а скажи ты нам немедля, что это за камни такие!

— Это все люди, это все звери.

— Ладно, коли они люди, коли они звери, тогда как их оживить?

Неохота ей, ох, неохота говорить, но как замолкает, так они начинают осину на землю валить.

— Не валите, не валите, все скажу: возьми из-под осины земли гнилой и посыпь на камни, тогда они оживут.

Так и получилось. Появились тут люди, явился старший брат, звери — его помощники, отец девицы, мать девицы и все подданные. Толчея, как на базаре.

Тут обступили все осину и повалили ее вместе с ведьмой. Когда падала, не успела она ни прутиком стегануть, ни руки поднять: навалились все звери и растерзали ведьму в клочья.

Младший брат женился на девице и зажил во дворце вместе со старшим братом в ладу и согласии. Тесть отдал зятю и власть.

Пастарис

оумирали у одного рыбака все сыновья, только самый младший остался. Так и прозвал отец последыша Пастарисом.

Однажды, когда рыбак с Пастарисом ловил у морского берега рыбу, увидал он большой, чудной корабль. Подошел корабль к берегу и стал. Ни души на нем не видать. Тут вдруг выходит изнутри корабля великан — был это сам черт — и кричит рыбаку:

— А ну-ка веди ко мне сюда сына своего Пастариса!

Рыбак ему в ответ:

— Нет, не поведу я сына своего, не дам!

Заслышав такое, прыгнул великан в море, вылез на берег, схватил Пастариса, принес его на корабль и умчался вихрем. Под вечер стал корабль посреди моря у дивного замка: Отвел великан Пастариса в замок и посадил в отдельную комнату, наказав при этом:

— Если в ночи услышишь чего, то огня не зажигай и не гляди!

Вот остался Пастарис один в комнате. Пригорюнился и думает про себя: «Что со мной сбудется, чего не сбудется — поди, увижу!»

Вечером улегся он спать, однако не засыпает. Едва темнота настала, как зашуршало что-то. Думает Пастарис: «Шурши сколько влезет; и не велено огонь засветить, да и нечем мне это сделать!»

Так ночь и прошла. На другую — то же самое. На третью ночь Пастарис задумался: «Экие чудеса! Что бы такое могло тут все время шуршать? Постой-постой, упрошу я завтра великана, чтобы отвез меня на день к отцу погостить. Коли он сделает по-моему, то попрошу у отца огниво и фитиль. Это самое верное, тут уж я тебя, голубчик, разгляжу!»

Наутро спрашивает Пастарис великана, не отвезет ли он его на денек к отцу погостить.

— Отчего же нет? — отвечает великан. — Но когда обратно пойдешь, не смей ничего брать с собой из отцовского дома. И еще вот что: я останусь тебя дожидаться на корабле; под вечер, как в первый раз прокричу, прощайся с родительским домом и ступай; как во второй раз прокричу, то быть тебе уже на полдороге; как в третий раз прокричу, то должен ты на корабле быть.

Ладно. Приезжает на другой день Пастарис к отцу и рассказывает, как с ним все произошло, зачем приехал. Не придумать отцу, как провезти тайком огниво и фитиль; тут Пастарис и говорит:

— Зашьем для огня прилады за подкладку куртки, тогда провезу их за милую душу!

Ладно, так и сделали. Под вечер заходил ходуном дом отцовский: прокричал великан по первому разу. Заторопился Пастарис в дорогу. Едва полпути минуло, как земля задрожала: прокричал великан по второму разу. Едва на берег вышел, как море взбаламутилось: прокричал великан по третьему разу. Вот взошел он на корабль. Великан спрашивает:

— Ну, принес чего с собой?

— Сам, поди, хорошо видишь, что нет ничего! — Пастарис ему в ответ.

— Ну, тогда поплыли!

Помчался корабль вихрем — раз, два! — вот уже и замок.

Вечером улегся Пастарис спать, но не засыпает. Едва темнота настала, как снова шорох раздался. Пастарис тотчас огонь высек и увидел красу-девицу. Однако она испугалась огня и убежала.

Поутру приходит к Пастарису великан.

— Ах, вот как, такой ты сякой, огонь у меня зажигать вздумал! Идем со мной!

Идет Пастарис. Как на волю вышли, сгреб великан Пастариса и унес за море на скалу высокую-превысокую, на самую вершину. Там оставил Пастариса, а сам исчез.

Простоял Пастарис на вершине день, два; сколько выстоишь?

Давай на землю слезать. Вот он лезет, вот карабкается, вот мучится да тужится, наконец с муками превеликими на третий день слез — руки исцарапаны, колени в крови, одежда изодрана. «Хорошо, что хоть сюда добрался!» — воскликнул Пастарис и пошел прочь куда глаза глядят. Опушкой леса шел и увидал он коня убитого, меч вонзенный и четырех воевод голодных. Хочет Пастарис мимо пройти, а они его не пускают, говорят:

— Не проходи, молодец, мимо!

Мы, четверо воевод, забили этого коня, должен ты коня между нами поделить! Один из нас над зверьми воевода, другой над птицами, третий над рыбами, четвертый над муравьями. Если разделишь по справедливости, отблагодарим тебя сторицей!

Ладно. Взялся Пастарис делить. Воеводе зверей отдает обе задние ноги, воеводе птиц — обе лопатки, воеводе рыб — середку, воеводе муравьев — голову. Втыкает Пастарис меч на место и хочет уходить, не мешкая, но не отпускают его воеводы, говорят:

— Горазд ты делить, за это мы тебе заплатим хорошо. Вот тебе от звериного воеводы волосок. Коли стрясется с тобой какая беда, то посучи в пальцах волосок и помяни воеводу, тотчас твоя сила удевятерится против самого звериного воеводы. Теперь вот тебе от птичьего воеводы перышко. Коли стрясется с тобой какая беда, то посучи пальцами перышко, сразу сможешь бегать и летать вдевятеро быстрее, чем сам птичий воевода. А теперь вот тебе от рыбьего воеводы чешуйка. Коли стрясется с тобой какая беда, то потри чешуйку и помяни рыбьего воеводу, сразу сможешь плавать вдевятеро лучше и быстрее, чем сам рыбий воевода. И вот тебе от муравьиного воеводы ножка муравьиная. Коли стрясется с тобой какая беда, то посучи пальцами ножку и помяни муравьиного воеводу, сразу сможешь в землю заползти вдевятеро глубже, чем сам муравьиный воевода.

Ладно. Поблагодарил их Пастарис и ушел.

Под вечер затряслась земля, запенилось море — и глядь! Явился великан, спрашивает:

— Кто тебе дозволил с горы на землю слезть?

— Пастарис дозволил.

— Ах, так! — вскричал великан, — ну, коли Пастарис дозволил, то пропади он пропадом!

И тут набросился великан на Пастариса, а Пастарис живехонько посучил волосок звериного воеводы, помянул его, и тогда как стиснет великана — аж земля дрогнула. Вмиг свалился великан, как колода. И так силится, и сяк рвется, да никак справиться не может. Под конец говорит ему Пастарис:

— Сказывай, где жизнь твоя находится, не то привяжу тебя к этой скале крепко-накрепко, вовек не отвяжешься. Подохнешь с голоду, как собака. Расклюют тебя вороны!

Просит великан избавить его от позора великого. Обещает все рассказать.

— Ну ладно, говори, тогда отпущу! — смилостивился Пастарис.

— Гляди, Пастарис: по ту сторону моря тот замок стоит, куда я тебя в первый раз привез. Во дворе замка есть столб. Если постучать по столбу мизинцем, то свалится меч. Если пойти с мечом в ближний лес, то встретится в лесу большая змея. Если змее той отрубить мечом голову, то выбежит из головы заяц. Если зайца поймать, заколоть, то выскочит голубь. Если голубя поймать, зарезать, то выпадет из голубя яйцо. В яйце лежит моя жизнь. Да только ты, Пастарис, со всей своей силой громадной ничего не сделаешь, потому что, падая, яйцо провалится на девять саженей в землю.

— Ладно, ступай теперь! — сказал Пастарис.

Отпустил он великана, пошел на берег морской, потер чешуйку рыбьего воеводы, помянул его — и раз-два! море переплыл, вот он и у замка.

Заходит во двор — правда, стоит столб. Постучал мизинцем: меч на землю звяк! Схватил он меч и скорее в лес за змеей. Шипя, выползает ему навстречу змея, но Пастарис мечом как рубанет, так змеиная голова и покатилась. В тот самый миг заяц из нее выскакивает и ну улепетывать, что есть духу, из леса. Пастарис скорехонько посучил пальцами перышко птичьего воеводы, помянул его и словил зайца. Заяц было противиться, да тут — хрясь! — снимает меч зайцу голову. Только голова отвалилась, а из нее голубь — порх! и взвился под облака, а Пастарис снова посучил перышко птичьего воеводы, помянул его и поймал голубя, чтобы зарезать. Только голубя убил, как яйцо — шлеп! на девять саженей в землю. Теперь посучил Пастарис ножку муравьиного воеводы, помянул его и полез, как муравей, за яйцом. Мигом яйцо добыто из земли. Спешит Пастарис с яйцом во дворец. Заходит, а великан уже тут как тут.

— Ты за моей жизнью гнался, великан, а теперь вот твоя жизнь в моих руках.

Тут он как треснет великана яйцом по лбу — яйцо и разлетелось вдребезги; рухнул великан навзничь, испустил дух.

Вот Пастарис и свободен; избавился от злодея-мучителя. Да запала ему в душу та девица-краса, которую он увидел, когда огонь высекал. Подумал Пастарис: «Где ей еще быть, как не в замке? Надо пойти поглядеть».

Заходит в замок — так и есть, сидит девица, пригорюнилась.

— Чего хнычешь? — кричит ей Пастарис, — радоваться надо, настал конец великану, одолел я его.

— Да неужто правда? — удивилась девица. — Да чем же, паренек, отплатить тебе за мое избавление?

— Будь моей невестой, вот и отплатишь, — отвечает Пастарис.

— Ладно, быть по-твоему!

И привел Пастарис свою невесту в отцовский дом, и сыграли свадьбу веселую.

Птица Булбулис

ил в одном государстве король, было у него трое сыновей. Проведали сыновья о том, что в девятом государстве у короля есть такая птица, которая исполняет все что ей только прикажешь. Живет-де птица та в саду, в золотой клетке; висит клетка на липе с тремя вершинами. По вечерам прилетает птица домой спать в золотую клетку. А самое главное вот что: у птицы на когте левой ноги есть маленькое колечко. Кто колечко снимет, тому птица и подвластна. Многие ходили за колечком, да понапрасну.

Сговорились и королевичи пойти. Сперва идет старший брат, седлает он коня и в дорогу сбирается. Младшие братья тоже оседлали своих коней и провожают старшего до моста. На мосту старший брат спешился, сделал мечом три зарубки и наказал обоим братьям каждый день приезжать на зарубки поглядывать. Ежели зарубки белые, стало быть все у него благополучно; ежели кровавые, то пусть спешат на подмогу.

На девятый день прискакал старший брат в девятое государство, ко дворцу королевскому, и говорит, что за птицей, мол, приехал. Король только покачал головой, призадумался и молвит в ответ:

— Да как же, сынок, ты добудешь эту птицу? Ведь это сама Птица Булбулис! Сколько за ней ни приходило, сколько еще ни придут — все понапрасну!

Но старший брат стоит на своем:

— Что бы там ни было, а я все равно пойду!

Ладно. Солнце на закат, он в сад заходит и высматривает, где стоит липа с тремя вершинами. Глядит в одном месте — нету, глядит в другом — нету; наконец просунул голову меж густых берез: вот она. Обрадовался он, сразу протискивается меж берез, а там на маленькой полянке стоит липа с тремя вершинами и золотой клеткой. Полянка заросла травой густой-прегустой. Вокруг тишь, потому что птица еще не прилетела. Схоронился он в высокой траве и ждет.

Немного погодя весь сад щебетом наполнился, будто в нем вдруг тысячи и тысячи птиц запели. Тут подлетает сама Птица Булбулис. Садится она на клетку и, оглядевшись по сторонам, этак жалобно-прежалобно спрашивает:

— Все спят; неужто ни единой души нет, кто бы сказал: «Птица Булбулис, шла бы и ты спать!»

Старший брат думает: «Коли в этом вся беда, так еще ничего».

Вот он и говорит:

— Птица Булбулис, иди спать!

Но в тот самый миг Птица Булбулис ударила его крылом, и — глядь! — превратился старший брат в березу.

На другое утро идут оба брата на мост и видят кровь на зарубке. Тотчас средний брат сбирается в путь и скачет в девятое государство брата искать. Приезжает туда, король ему и говорит, что ходил брат за Птицей Булбулис, да так в саду и остался. Тогда заходит средний брат в сад, поискал в одном, в другом месте — нет ни брата, ни липы с тремя вершинами. Наконец сунул голову меж густых берез: да, — липа-то стоит, а брата нет. Схоронился брат в траве на полянке и ждет. Тишь кругом. Солнышко закатилось, и вскоре наполнился весь сад щебетом, будто тысячи и тысячи птиц вдруг запели в нем. Тут же подлетает и сама Птица Булбулис. Села на золотую клетку, огляделась и жалобно-прежалобно молвит:

— Все спят; неужто ни единой души нет, кто бы сказал: «Птица Булбулис, шла бы и ты спать!»

Средний брат ничего не говорит. Немного погодя Птица Булбулис опять жалобно-прежалобно молвит:

— Все могут спать, только я не могу; неужто нет ни единой души, кто бы только эти слова сказал: «Птица Булбулис, иди спать!»

От таких слов разжалобилось сердце у среднего брата. Он и говорит:

— Птица Булбулис, иди спать!

Но в тот самый миг Птица Булбулис ударила его крылом, и — глядь! — превратился средний брат в березу.

Поутру идет младший брат к мосту и видит — на зарубке кровь. Тотчас сбирается он в дорогу и скачет в девятое государство братьев искать. Прискакал туда, король и говорит, что, мол, ходили братья за Птицей Булбулис, да так в саду и остались. Заходит младший брат в сад, поискал в одном, в другом месте — ни братьев, ни липы с тремя вершинами. Под конец сунул голову меж густых берез — да, липа-то стоит, а братьев нету, только трава примята. Притаился младший брат в траве, да так, чтобы можно было до золотой клетки рукой достать, и ждет. Тишь кругом. Солнышко закатилось, и вскоре весь сад защебетал, будто тысячи и тысячи птиц вдруг запели в нем. Тотчас и Птица Булбулис прилетела. Села она на золотую клетку, огляделась и жалобно-прежалобно говорит:

— Все спят; неужто нет ни единой души, кто бы сказал: «Птица Булбулис, иди спать!»

Младший брат промолчал. Немного погодя Птица Булбулис снова жалобно-прежалобно молвит:

— Все могут спать, только я не могу; неужто нет ни единой душеньки, кто бы эти слова сказал: «Птица Булбулис, иди спать!»

Младший брат ни слова не сказал. Тогда, малость погодя, Птица Булбулис давай плакать; всхлипывает да бормочет:

— Все спят, только мне одной глаз не сомкнуть; неужто нет ни единой душеньки, кто бы эти словечки мне сказал: «Птица Булбулис, поди и ты спать!»

Тут младший брат видит — больше не утерпеть ему; он было уж хотел сказать эти слова, но, на счастье, Птице Булбулис надоело, и она прыгнула в золотую клетку. Как она в клетку-то вскочила, так младший брат сразу смекнул, что хорошо он сделал, промолчав. В клетке Птица Булбулис огляделась по сторонам и, никого не услышав и не увидев, спокойно уткнулась клювом в перья и заснула.

Младший брат потихоньку выполз из травы и осторожно потянулся через дверцу к колечку. Только-то он правой рукой снял колечко с когтя левой ноги, как левой рукой — хлоп! — запер дверцу клетки. Птица Булбулис сразу проснулась, рвется и брыкается, скачет и плачет. Долго она так билась, только к рассвету притихла и тогда, голову повесив, сказала:

— Колечко ты с меня снял, теперь я тебе подвластна!

— А скажи мне, Птица Булбулис, куда мои братья подевались?

— Две березы рядом с тобой — твои братья!

— А скажи мне, Птица Булбулис, другие березы что за твари?

— Другие березы тоже люди.

— А скажи мне, Птица Булбулис, как бы их оживить?

— Иди подальше в березовую рощу и оглядись там хорошенько, увидишь кучу песка. Ежели того песка на каждую березу по три горсти высыплешь, то березы превратятся в людей.

Ладно. Первым делом младший брат оживил своих братьев, и братья помогли других оживлять. Но и втроем им не справиться, другие ожившие тоже стали помогать песок носить, и вот пропадают березы одна за другой все скорее и скорее, пока не ожила вся роща и весь сад не зашевелился от людской сутолоки. Все обступили младшего брата и от радости сами не знают, что и делать. А младший брат надумал их еще больше порадовать. Спрашивает он у Птицы Булбулис, может ли та еще раз спеть так, как вчера вечером пела. Птица Булбулис запела. Вот голосок-то!

Через три дня все расстались: братья идут в свою сторону, остальные — в свою. Как раз в полдень идти нашим троим братьям берегом морским. Старшие братья торопятся дальше идти, а младший притомился; завалился он на берегу и вскоре уснул. Оба старших брата увидали, что он спит, сговорились украсть Птицу Булбулис, а младшего брата — спасителя — бросить в волны морские. Как решили, так и сделали. Досталась им птица, а колечко-то к злодеям не попало, осталось оно у брата на пальце. Пришли они домой к отцу и ну хвастать, как они добывали Птицу Булбулис, каких им это трудов стоило, а вот где младший брат, того они, мол, не ведают. Надеялись они, что Птица Булбулис много добра для них сделает, да без колечка не слушалась птица никаких приказов; знай сидит, голову повесив.

Времени прошло с тех пор немало. Живут старшие братья при отце, совесть их не мучает, а старик-отец, своего младшего сына поминая, когда всплакнет, когда покается. Да что поделать? Но зря старик горевал, потому что сын его любимый вовсе не потонул в морских волнах, а занесло его в дивный янтарный замок морской царицы. Красивый молодец пришелся по душе морской царице, вышла она за него замуж, и живут они счастливо. Тут раз водяные девы поведали, что слышали они, как старый король плакал навзрыд. Стало сыну жаль старика, вот и надумал он на несколько деньков покинуть янтарный замок и порадовать старого отца. Потер он колечко Птицы Булбулис. В один миг превратилось оно в золотой мост от янтарного замка до отцовского дворца.

Отец, увидя сына целым и невредимым, не знал, что и делать от радости; Птица Булбулис тут же запела и принялась рассказывать королю, что сделали старшие сыновья с младшим. Те пали на колени пред отцом, пали пред братом и просят прощения. У младшего брата сердце мягкое, простил он и еще помог отца умолить, чтобы и тот тоже простил их.

Три дня гостил младший сын во дворце у родителя, три дня о своем счастье рассказывал, а на четвертый день, на восходе солнца, взял Птицу Булбулис и вернулся назад в янтарный замок. Как ворота янтарного замка отворились, так и мост исчез и снова в колечко превратился.

Чудесная птица

ил-был слепой король. Было у него три сына: два умных, третий дурак. Вот как-то призвал король своих сыновей и говорит им:

— Всего у меня полно, есть и деньги, и добро всякое, и верные подданные, и любезные сердцу сыновья, только одного недостает мне: нет у меня свету в очах и ни за какие деньги его не вернешь, ни один лекарь не может меня вылечить. Узнал я, что за тремя царствами есть принцесса, которая семь недель спит, а семь — бодрствует. У той принцессы есть птица, от пения которой слепые зрячими становятся. Только принцесса ту птицу никому не дает, не показывает, не дозволяет ее пение слушать. Стало быть, надобно вам ту птицу тайком выкрасть. Да только это нелегко, потому что и принцессу, и птицу строго стерегут, и каждого, кто к ним приблизится, убивают. Надеюсь я на вас, сыночки, и верю, что вы сделаете это. Вы, старшие, берите коней, берите денег сколько надобно и отправляйтесь в путь. А младший ваш брат, раз уж он дурачок, при мне останется. Через три года жду вас домой.

Взяли старшие братья ладных коней, насыпали по мешку золота и отправились в путь. Едут, едут, как где корчму завидят, заходят выпить, как корчма — так им и выпить. Встречают по дороге старичка с длинной седой бородой. Спрашивает он:

— Куда, сыночки, путь держите?

Разгневались королевичи: этакий нищий старикашка станет нас сыночками звать да еще о дороге нашей выспрашивать!..

— Не суй нос не в свое дело! — отвечают они и едут дальше.

Едут они, едут, ни одной корчмы не минуя. Проходит три года, проходит четыре, пять, шесть, от сынов ни слуху ни духу. Печалится король: «Сыны мои милые, вот какую кончину пришлось вам из-за меня принять! Побила принцессина стража вас из-за старого отца! А у меня только и остался единственный сын, дурачок. Ну что я с ним стану делать? Хоть бы кто-нибудь принес мне весточку, как мои сыны погибли!..»

Дурака отцовская скорбь за сердце взяла. Попросился он раз отпустить его, чтобы узнать, куда братья делись, попросился другой. Только король каждый раз отвечает:

— Выбрось эти мысли из головы! Куда тебе, дураку! Видал, как братьям не повезло, а ты и пяти шагов по-за-домом не сделаешь!

А дурачок все просится да просится. Наконец сказал отец:

— По мне, так можешь ехать. Все равно ты мне не нужен. Только не вздумай брать хорошего коня и денег. Далеко ведь не уедешь.

Обрадовался дурачок, что добился все же позволения, взял старую клячу и поехал. Встречает по дороге старичка с длинной седой бородой. Спрашивает старичок:

— Куда, сынок, едешь?

Дурак ему все и выложил: так, дескать, и так, отец слепой, за тремя царствами у принцессы есть птица, от ее пения можно прозреть. Умные братья вот уже шесть лет как поехали за этой птицей, да все еще не вернулись. Очень уж хотелось отцу узнать, куда сыновья делись, вот он, дурак, и едет их искать.

Дает ему старичок клубок ниток и говорит:

— В той корчме, где будешь ночевать, не поддавайся ни на что, а как назад поедешь, — не покупай живого мяса. Этот клубок тебе покажет, когда можно идти к принцессе.

Как покатится вперед, ступай, не бойся, тогда лучшее время, стража тебя не увидит, а сама принцесса будет спать.

Поблагодарил дурак, взял клубок и поехал дальше. Поздним вечером подъехал к корчме и остался там ночевать. Корчмарь хотел его подбить, чтобы выпил да в карты сыграл, но дурак не поддался.

На другой день поехал дальше и благополучно добрался до замка принцессы, вокруг которого стража разгуливала. Бросил дурак клубок на опушке леса и ждет, покамест тот зашевелится. Ждал, ждал до вечера, всю ночь прождал, а клубок как лежал, так и не шелохнулся.

Под утро зашевелился клубок, с боку на бок заворочался, а потом покатился вперед. Дурак тут же следом за ним. Клубок катится мимо стражи к замку, дурак по пятам следует. Стража их не увидела, не заметила. Клубок в замок вкатился — дурак за ним.

Видит дурак: спит принцесса. И такая она красивая, такая красивая, как вешняя зорька. Лоб черемуховым цветом белеет, щечки розами алеют, губки — яркой кровью багровеют. Не выдержал дурак, улегся рядом с принцессой, забыл птицу, отца, братьев, самого себя забыл. Только клубок не дает ему покоя: катится, катится вдоль постели, пока в постель не закатился. Тут дурак опомнился, схватил птицу, снял у принцессы с пальца перстень и поспешил за клубком.

Только он выбрался из замка, поднялся переполох. Проснулась принцесса и допытывается: кто у нее был, кто птицу и перстень украл?

Подхватил дурак клубок, вскочил на лошаденку и поскакал изо всей мочи к дому. К вечеру снова до корчмы добрался, чтобы переночевать тут. Корчмарь его снова подбивает в карты сыграть. Дурак до того счастлив, что и отказаться не может. Стал играть. Только сегодня ему во всем везет, даже и в карты. Целую кучу денег у корчмаря выиграл. Дальше бы так пошло, так и вовсе бы разбогател, — только клубок начал в кармане ерзать: не дозволяет больше играть. Бросил дурак карты, хватит, говорит. Корчмарь от злости даже посинел, да только ничего не поделаешь.

Выспался дурак, утром рано собирается домой. И вдруг видит — за изгородью два человека, к тачкам прикованные, землю возят. Спросил он у корчмаря, кто это такие, а тот и говорит, что это его должники.

Сжалился дурак над беднягами и выкупил их. И до чего же удивился и обрадовался, когда узнал в них своих старших братьев!..

Вот все направились к отцовскому дому. По дороге остановились на опушке отдохнуть. Да как только дурак задремал, братья его оглушили, волшебную птицу забрали и пошли себе домой.

Отец от радости не знает, что делать, как умных братьев возвеличить. А по дураку вздыхает, жалеет, что отпустил. Братья отцу поддакивают:

— Верно, забрел в какое-нибудь болото и выбраться не смог. Разве же он знает, куда шагнуть, куда ступить?

Вот и птица у короля есть, да только зрение к нему не возвращается: не поет та птица. Все испытали, все испробовали — не поет, да и только. Так и остался король слепым.

А дурачок лежит на опушке. Вылезла из-под валежника ящерица и давай возле дурака сновать, покамест в рот ему не залезла. Залезет, вылезет, залезет, вылезет — так трижды, а потом убежала. Заворочался дурак, потянулся, зевнул, поднялся на ноги и направился к дому. Дома его никто и не узнал.

Нанялся дурак к своему отцу конюхом и получил лохматого жеребенка. Так и прожил в конюхах, никем не узнанный, ровно семь лет. Жеребенок вырос, стал добрым, славным конем, во всей округе нет ему равного ни по резвости, ни по красоте.

Только семь лет миновали, приходит весть, что старшим братьям надо ехать за три царства к принцессе, у которой птицу украли. Взяли братья птицу и являются к принцессе. Та их спрашивает:

— Что, кроме птицы, вы еще взяли?

Не знают умные братья, что сказать. И птица понурившись сидит, не поет. Приказала принцесса отрубить им головы. Тогда является к ней дурак. Завидела его птица, встрепенулась и запела. Принцесса спрашивает:

— Что, кроме птицы, ты еще взял?

— А еще взял я перстень, — говорит дурак.

Обрадовалась принцесса, приказывает играть свадьбу — обвенчалась с дурачком.

После свадьбы поехали они слепого короля навестить. В дорогу взяла принцесса каравай хлеба, который до конца съесть нельзя, кружку воды, которую до конца выпить нельзя, и меч, которым можно всех поразить.

— Кто его знает, что в дороге стрясется? А теперь у меня защита и от голода, и от жажды, и от недруга.

Проезжают первое царство, видят — бедствие там страшное: голод несказанный, ни у кого ни крошки хлеба, люди еле живы. Стали принцесса с дураком резать свой каравай, который до конца съесть нельзя, и оделять всех хлебом. Ожили опять люди, решили из благодарности взять себе молодых в правители.

Во втором царстве хлеба вдоволь, а с водой чистая погибель: долгие годы дождя там не было, вся вода пересохла. Стали принцесса с дураком всех из своей кружки водой оделять и жаждущих поить. И здесь взяли их себе в правители.

В третьем царстве все люди перепуганы: грозный недруг побил всю их рать и вот-вот всех остальных перебьет. Дала принцесса дурачку меч, что любого может уложить. Вышел он с ним вражьей рати навстречу и побил ее. Люди от радости не знают, что делать, взяли их себе правителями.

Молва о доброй чете впереди них бежит. Прознал слепой король о горькой судьбе своих старших сыновей и о том, какое счастье дураку привалило, — выходит со слезами молодым навстречу. Запела птица — и тут же король прозрел. Отдал он сыну свое королевство, а сам решил остаток своих дней в покое провести.

Соединил дурачок все пять царств в одно и стал сильным и славным владыкой.

Звери в зятьях

стародавние времена было у одного отца четверо детей — один сын да три дочки. Дочки за вдовым отцом усердно ухаживали, а сын — тот без устали потчевал его самыми вкусными яствами. Счастливо жилось отцу на склоне лет при таких добрых детях. Говаривал он бывало: «Покуда вы, детки, станете жить мирно да дружно, сама Лайма вам улыбаться будет. Ты, сынок, — как я помру, — не женись сразу, а сперва сестер замуж выдай. Послушаешь меня — далеко в жизни пойдешь».

Послушался сын отца и долго после его смерти жил со своими сестрами. Но в один злосчастный день судьба рассудила по-иному и отняла у брата любимых сестер. А было дело так: как-то в полдень сестры в саду гуляли. Тут откуда ни возьмись налетел вихрь и умчал сестер неведомо куда. Искал брат сестер три дня и три ночи — нигде ни следа! Ушел брат из дому и пошел по свету искать своих сестер. Ходит, ищет, выспрашивает — да все понапрасну. Хлебушек съел, припасы у него кончились, не знает бедный братец, что теперь делать, как быть?

«Будь что будет, — решил он, — а домой мне все одно возврата нет. Коли такое дело — стану питаться, чем бог пошлет».

Вскоре ему заяц повстречался. Проскакал было мимо, а братец ему и говорит:

— Зайка-увалень, не скачи мимо: голоден я, моченьки нет. Съем тебя.

— Не ешь меня, парнишка-братишка. Я с тобой пойду, в беде помогу.

Ладно. Вскоре братцу волк повстречался, хотел было мимо пробежать, а братец ему говорит:

— Волчишка-воришка, не убегай: я голодный, съем тебя.

— Не ешь меня, парнишка-братишка: за тобой побегу, в беде помогу.

Ладно. Повстречались братцу слепни да осы. Хотели они мимо пролететь, а братец им и говорит:

— Эй, слепни-кусачи, эй, осы-дудари! Не улетайте, я голодный, съем вас.

— Не ешь нас, парнишка-братишка! Мы с тобой полетим, в беде пособим.

Ладно. Вскоре братцу сокол повстречался. Хотел сокол мимо пролететь, а братец ему говорит:

— Соколок-кривой клювок! Не улетай: я голодный, съем тебя.

— Не ешь меня, парнишка-братишка: я с тобой полечу, в беде пособлю.

Ладно. Вскоре братец рака повстречал. Хотел рак от братца попятиться, а братец ему говорит:

— Не пяться, рачок-ползунок: я голодный, съем тебя.

— Не ешь меня, парнишка-братишка, тебе вслед поползу, в беде помогу.

Ладно. Идут себе вместе парнишка-братишка, да зайка-увалень, да волк-воришка, да осы-дудари, да слепни-кусачи, да соколок-кривой клювок, да рак-ползунок. Вошли они в лес. На второй день видят — избушка на курьей ноге вертится-крутится. Братец ей и говорит:

— Остановись, избушка, дай путникам приют.

Остановилась избушка. Вошли путники, видят — сидит старушка. Спрашивает она путников:

— Куда идете?

Ей братец в ответ:

— А ты нас накорми да спать положи, завтра мы все тебе и расскажем.

Приютила их старушка. Утром братец рассказал ей все по порядку и спрашивает:

— А не знаешь ли, где мои сестрицы?

Старушка в ответ:

— Я, братец, не знаю, где твои сестрицы. Но коли сходишь к моей сестре, она, пожалуй, скажет.

Они и пошли. На другой день в глухом бору увидали другую избушку на курьей ноге. Братец говорит:

— Остановись, избушка, дай путникам приют — отдохнуть немножко.

Избушка остановилась. Зашли путники, видят — другая такая же старушка сидит. Спрашивает старушка:

— Куда идете?

А братец в ответ:

— Накорми да спать положи. Утром все и расскажем.

Приютила их старушка. Утром братец ей все по порядку рассказал и спрашивает:

— Коли знаешь — открой, где мои сестрицы?

Старушка в ответ:

— Скажу тебе, где твои сестры. Одна за щукою замужем, другая — за орлом, а третья — за медведем. А чтоб тебе до них добраться, надобно сначала у ведьмы верхового коня заработать. А до ведьмина жилья три дня пути.

Пошли путники ведьму искать. Через три дня отыскали ее, и нанялся братец к ней в работники с таким уговором: коли устережет он три дня подряд дюжину кобылиц — получит жеребенка. Погнал утром братец двенадцать кобылиц на пастбище, а двенадцать жеребят на конюшне остались. Пошли с братцем и попутчики его, да все спать и залегли. Только зайка-увалень не спит: он-то, глядь, всех хитрее оказался. Говорит:

— Ты спи себе, парнишка-братишка, спите все, а я пойду да послушаю, о чем кобылы промеж себя говорят.

Прыг-скок! Подскочил зайка-увалень к кобылам и слышит: вот тебе и на! Кобылицы-то вечером домой идти и не думают — они-де не дуры: ведь им ведьма строго-настрого наказала — пока одну гонят, остальным по кустам разбежаться. Услыхал это братец — и мурашки по спине пробежали. А слепни-кусачи да осы-дудари смеются:

— Не кручинься. Пойдут они по кустам бродить, а мы их — жалить. Загоним их домой, вот увидишь.

Так и сделали: вечером кобылицы бродят-плутают. Но слепни-кусачи да осы-дудари как принялись им шкуры колоть! Мотыльками кобылицы домой понеслись.

Ругает их ведьма, а они в ответ:

— Пойди-ка ты сама: поглядим, что делать станешь?

И на другой день то же самое было.

А на третий день зайка-увалень с такой вестью прискакал: ведьма-де приказала, чтобы кобылы от кусачей не в конюшню спасались, а в дремучий бор, туда-де кусачам не пробраться.

У братца мурашки по спине пробежали, а волк-воришка говорит:

— Подумаешь! Будто и всего на белом свете кусачей, что слепни да осы? Это ремесло и я разумею. А для моих клыков чащоба не помеха.

Так и вышло: напали вечером на кобылиц слепни-кусачи да осы-дудари, а кобылицы от них — в лес. Но не вышло по-ихнему: выгнали их из чащи волчьи клыки, а укусы слепней да ос домой загнали. Видит ведьма — кобылы выпасены, и говорит братцу:

— Получай завтра жеребенка — и чтобы духу твоего тут не было!

Братец и его друзья спать залегли, а зайка-увалень поскакал подслушивать, про что ведьма с жеребятами толкует. А она их вразумляет:

— Вы, одиннадцать, оставайтесь, какие есть. А ты, двенадцатый, самый мой наисильнейший, — ты завтра залезь под ясли и притворись, будто хворый, полудохлый. Парню можно из вас любого выбирать, какой приглянется: так рядились. Хворый будешь — он на тебя и не позарится.

Подслушал это зайка-увалень и несет братцу свежую весть. Наутро одиннадцать жеребят по конюшне скачут — да так, что спасу нет. А двенадцатый вверх тормашками под яслями валяется, да так тяжко дышит, ровно меха кузнечные шумят. Тех одиннадцать ведьма расхваливает, до небес превозносит, а про двенадцатого говорит: «Дурной был, дурным и подохнет».

Но братец ее и не слушает: подавай ему хворого! Остальные что-то больно пугливые. Неохота ведьме отдавать двенадцатого жеребенка, да что поделаешь? Уговор дороже денег.

Забрал братец своего жеребенка и ушел из ведьмина логова.

По пути жеребенок говорит:

— Паси меня три дня на белом клевере — стану таким, как моя мать у ведьмы. Паси шесть дней на белом клевере — стану трехкрылым, взлечу ветром. Оставишь на белом клевере девять дней — буду шестикрылым, взметнусь вихрем.

Так и сталось — на девятый день шестикрылый конь поучает братца:

— Отпусти зайку, волка да слепней с осами — они тебе свое отслужили. Садись на меня верхом, сокола посади на колено, а рак пускай за мой хвост цепляется: я вас всех троих домчу к первой сестрице.

Зайка-увалень да волк-воришка в кусты убежали, слепни-кусачи да осы-дудари в дупла забились. Рак-ползун вцепился коню в хвост, братец вскочил верхом на коня, а соколок-кривой клювок взлетел к братцу на колено. Земля дрогнула, ветер в ушах засвистел — и вот уже Шестикрылый домчал их к первой сестрице, к щучьему дому! Говорит Шестикрылый:

— Слезай, парнишка-братишка, ступай со щукой-зятьком знакомиться. Там обсудите — что дальше делать-то. А мы втроем за дюнами передохнем.

Зашел брат к сестре, у ней от радости даже слезы из глаз покатились. Накормила братца, спать уложила, и ждет-пождет, скоро ли муж вернется? К вечеру щука тут как тут. Увидала следы Шестикрылого, испугалась, спрашивает:

— Смилуйся, женушка, скажи, уж не змиевы ли это следы?

— Да нет же, нет. То мой братец к нам в гости примчался.

— Значит, можно мне человеком оборотиться.

Обернулась щука человеком, входит в избу. Шурин ему навстречу, и так они обрадовались друг другу, словно давно знакомы. Да недолго у зятька глаза радостью блистали: вспомнил он про свою злосчастную судьбину, вздохнул тяжело и говорит:

— Кабы мог ты меня, братец, из змиевых когтей вызволить — вот бы счастье было! Околдовал он нас — брата орлом, другого — медведем, а меня — щукою. За мной вот меньшая твоя сестра, за орлом — вторая, а за медведем — старшая. Одному тебе змия не одолеть. Ступай к братцу-орлу, может, он поможет, а я слаб: мне ведь, как солнце взойдет, снова щукою обернуться.

Утром вскочил братец на своего коня и помчался ко второму зятю, к орлу. Конь с соколом и раком в лес отдыхать пошли, а братец к сестре зашел, в орлий дом. Обняла его сестра со слезами, накормила, спать уложила, а сама мужа ждет. Вечером прилетел орел, но, увидя следы Шестикрылого, испугался и взмолился:

— Смилуйся, женушка! Скажи — не змиевы ли это следы?

— Да нет же, нет, мой братец к нам в гости прискакал.

— Коли так, то я человеком обернусь.

Обернулся орел человеком и зашел в дом. Шурин ему навстречу, и так обрадовались оба, словно давным-давно знакомы. Но и этот зять вскоре вспомнил о своей лихой судьбе и сказал, вздыхая:

— Вызволил бы ты меня, братец, из змиевых лап! То-то счастье было бы! Но одному тебе змия не одолеть. Ступай-ка ты к брату-медведю, он тебе поможет, а я слишком слаб: ведь как солнце всходит, я орлом оборачиваюсь.

Утром братец вскочил на своего коня и помчался к третьему зятю, к медведю. Конь с соколом и раком пошли в лес отдыхать, а брат к сестре зашел, в медвежье жилье.

Обняла его сестра с плачем, накормила, спать уложила, а сама мужа ждет. Вечером пришел медведь. Увидал следы Шестикрылого и спрашивает:

— Уж не змий ли тут околачивался? Не его ли то, женушка, следы?

— Нет же, нет, это мой братец к нам в гости прискакал.

Медведь обернулся человеком и вошел в дом. Шурин — ему навстречу, и так обрадовались оба, словно давным-давно знакомы. Но вскоре и этот зять вспомнил о своей лихой судьбе и сказал со вздохом:

— Помоги-ка ты мне, братец, вырваться из змиевых когтей. Одному мне с ним не справиться, но коли вдвоем возьмемся — трещать змиевой шкуре! Утром-то ведь я снова медведем обернусь! — тогда и примемся за дело.

Утром братец кликнул своего коня. Земля дрогнула, ветер засвистал: Шестикрылый с соколом и раком тут как тут. Медведь подумал было, что сам змий прилетел. Но братец его успокоил:

— Это не змий, это мой верховой конь. А это мои друзья. Одного честно заработал, других честно заслужил.

— Вот это ладно, братец! С таким конем да с такими помощниками нам змия одолеть не трудно будет. Живет змий во дворце, а дворец его — в большой скале. Летим туда.

Мигом все у скалы очутились. Хотел было братец тотчас же скакать во дворец на своем коне, а медведь говорит:

— Не так шибко! Нынче ты, братец, с соколом и раком тут оставайся. А мы с Шестикрылым во дворец пойдем: у него сила, у меня сноровка. Завтра, братец, твой черед настанет, а послезавтра всем нам работенки хватит. Нам бы нынче только связать змия, а большего и не надо. Ведь змия сразу убить нельзя, в нем сила бессмертная. Ну, начинать пора: надо поспеть, пока солнце не село.

Рухнули с грохотом каменные ворота, содрогнулась скала. Шестикрылый да медведь со змием воюют: земля дрожит, скала трещит, гром гремит, глухой рев доносится…

Бились до вечера, а к вечеру шум поутих, вышли Шестикрылый с медведем из змиева логова, оба в крови. Но дело сделали: связали змия! Отправились все домой, отдыхать, на завтра сил набираться, чтобы начатое дело продолжить.

Утром медведь первый вскочил, разбудил братца и говорит:

— Поднимайся, братец! Время за работу, нынче твой черед счастье попытать. Мы все за воротами останемся, а ты ступай в скалу. Увидишь две двери: одна направо, другая налево. Левая дверь лыком завязана, ты туда не ходи: в той комнате связанный змий лежит, он, коли войдешь, тебя проглотит. А в правую дверь входи без опаски, в той комнате наша главная помощница — девица-краса, королевская дочь. Змий похитил ее у короля и запер во дворце. Попроси ее, пусть выманит у змия тайну: где его бессмертная сила сокрыта?

Сказано — сделано. Братец прокрался к девице, и она тотчас пошла к змию. Змий и так ее допрашивал, и эдак: к чему, мол, ей знать? Но, подумавши, сказал:

— Открою тебе тайну. Все одно тебе моей бессмертной силы не добыть. За сто верст отсюда другая такая же скала высится, как эта. На ней — дворец, а во дворце — страшный бык. В нем-то моя бессмертная сила и сокрыта! Но даже и убил бы кто быка — моей бессмертной силы ему не видать: дохлый бык живой уткой обернется. А поймала бы ты утку да убила б ее — и то моей бессмертной силы не добудешь: дохлая утка обернется яйцом и канет в морскую глубину.

Узнала девица все что надобно, рассказала братцу, а тот — коню, а конь — медведю. Помчались все домой отдыхать да сил на завтра набираться.

Утром медведь первый вскочил, разбудил братца, коня, сокола и рака и говорит им:

— Поднимайтесь, пора за дело! Нынче нам всем работенки хватит!

Не теряя времени, пустились они к той скале. Немало пришлось им повозиться, но к вечеру гора рухнула, и они прикончили быка. Только бык сдох — глядь! из него утка вылетела и поднялась высоко в небо. Утка в небо, а сокол за ней! Нагнал и заклевал насмерть. Но только утка сдохла — шлеп! из утки яйцо выпало и кануло в глубь моря. Настал черед рака: рак нырнул вслед яйцу и выволок его из глубины морской. Только рак яйцо на сушу выволок — Шестикрылый — топ! и раздавил яйцо. В тот же миг связанный змий во дворце за сто верст испустил дух. Тут — откуда ни возьмись! — прилетел орел, а из воды щука выплыла. Все трое — медведь, орел и щука — кинулись братцу в ноги, обернулись людьми и говорят:

— Спасибо, что пришел со своим шестикрылым конем, со всеми твоими товарищами, вызволять нас из змиевой неволи! Теперь мы на всю жизнь людьми останемся. Нам счастье, и сестрам твоим, нашим женам, счастье: ведь они нынче королевы, потому что мы снова королями стали, как и прежде были. Змий погиб, а мы живы… Спешим по домам, подданные-то наши давно о нас горюют, заждались, поди…

— Так-то оно так, — говорит братец, — да успеете! По моему разумению, нам надобно перво-наперво к моим сестрам мчаться. Заберем их с собою — и полетим в змиев дворец. Там девица-краса, поглядим, что с нею сталося? Нельзя нам ее забывать, ведь она главная наша помощница была.

Сказано — сделано. Примчались все в змиев дворец.

Ах ты, господи, до чего же девица обрадовалась! Со слезами да с плачем бросилась братцу на шею. Со слезами да с плачем говорит ему:

— Спасибо тебе, молодец, что вызволил меня из змиевых когтей! Мне от батюшки-короля большое королевство досталося, а короля в том королевстве нет. Будь ты моим королем, буду твоей королевою. А шестикрылому коню, великому герою, надо змиев дворец во владение отдать.

На том все и расстались: Шестикрылый остался властвовать во змиевом дворце, сокол улетел, рак под водой скрылся, а братец обнял свою королеву, и разъехались все по своим королевствам.

И зажили все мирно да счастливо.

Как брат сестер разыскивал

одного бедного мужика были три дочери. Однажды пошел мужик в лес за хворостом. Старшая дочь хотела помочь отцу и пошла вместе с ним. Работал отец весь день, а вечером по дороге домой повстречал медведя. Тот и говорит:

— Вот тебе, бедный человек, бочка золота, отдай мне по-хорошему свою старшую дочь в жены; ежели не отдашь, то силой заберу, и тогда золота не получишь!

Делать нечего — и так плохо и этак, лучше уж отдать. Заплатил медведь бочку золота и скрылся в лесной чаще вместе с дочерью.

На другой день отец снова пошел в лес за хворостом, теперь со средней дочкой, проработал весь день, а вечером по дороге домой встречает орла. Тот и говорит:

— Вот тебе, бедный человек, бочка золота, а за то отдай мне по-хорошему свою среднюю дочь в жены; ежели не отдашь, то силой возьму, и тогда уж золота не получишь!

Делать нечего, отдал. Заплатил орел бочку золота и исчез с девицей.

На третий день отец снова пошел в лес за хворостом, уже с младшей дочкой, проработал там целый день, а под вечер по дороге домой встретил щуку. Щука и говорит:

— Вот тебе, бедный человек, бочка золота, отдай мне по-хорошему свою младшую дочь в жены; ежели не отдашь — силой возьму, и тогда уж золота не получишь!

Делать нечего, надо отдавать.

Вот стало у мужика золота полным-полно, а детей больше нет. Время идет, стал он горевать, зачем пораздал всех дочерей. Так в печали целый год прошел. Только на другой год тоска поунялась: родила жена сына, и стал он расти не по дням, а по часам.

Вырос сын, уже отроком стал, и спрашивает отца:

— Отец, а сестер у меня никогда не было?

— Были, сынок, у тебя три сестры, да одну медведь забрал в жены, другую — орел, третью — щука, вот и нету их теперь.

— Тогда пойду я искать своих сестер. Пока не найду их, домой не возвращусь!

Ушел сын. Вскоре случилось ему лесом идти. Вдруг слышит он — что такое? — гомон какой-то. Подходит: трое мужиков ссорятся из-за седла, простыни и кнута. Один хочет себе, другой себе.

— Цыц! Вы чего тут распетушились? — крикнул сын.

— А что будешь делать? Седло-то у нас какое: сядешь на него — и враз очутишься, где пожелаешь. А вот простыня: завернешься в нее — враз станешь невидимым. А вот кнут: щелкнешь им раз — тут же самый густой лес повалится, чистое поле останется, а как второй раз щелкнешь, снова все будет, как было. Сам теперь видишь: все три вещи стоящие. Вот нам и невдомек, кому они достанутся. Не рассудишь ли ты нас?

— Почему нет! Я закину в лес яичко, кто яичко сыщет, тому пусть и достанутся эти вещи. А если из вас никто его не найдет, то достанутся они мне.

Согласились, пусть бросает.

Бросил он яичко, и все трое принялись его искать. Ищут, ищут, но никак не найдут, приходят с пустыми руками назад.

Тут сын забрал себе вещи, сел верхом в седло и пожелал очутиться у своей старшей сестры. Мигом седло принесло его к красивому замку. Заходит в него, проходит через одну комнату, через другую — ни души. Заходит в третью комнату — замечает у окна женщину.

— Добрый день, сестричка! Пришел я из отцовского дома тебя искать; брат я твой.

— Нет у меня никакого брата!

— Тогда не было, а теперь есть.

И принялся брат рассказывать ей про отца и мать. Услышав это, обняла сестра брата:

— Да, да, ведь и верно, ты мой брат! Теперь признаю тебя!

К вечеру явился и муж сестры, медведь. Все трое не нарадуются.

Поутру собирается брат уходить. Сестра спрашивает мужа-медведя:

— Что ж ты подаришь брату своей жены?

— Вот хорошо, женушка, что напомнила! Вот, братец, спина моя, вырви из нее клочок шерсти и спрячь. Коли тебе нужна будет помощь, подержи клочок на солнце, чтобы согрелся, тотчас явлюсь к тебе на подмогу.

Ладно. Брат уселся в седло и пожелал быть у второй сестры. Мигом седло принесло его к такому же прекрасному замку. Заходит внутрь — в третьей комнате находит сестру.

— Добрый день, сестричка! Брат я твой.

— Нет у меня никакого брата!

— Тогда не было, а теперь есть.

И стал брат рассказывать ей про отца и мать. Сестра, услышав то, обняла брата:

— Да, да, ведь и верно, ты мой брат! Теперь признаю тебя.

К вечеру явился и муж сестры — орел. Все трое не нарадуются.

Поутру собирается брат уходить. Сестра спрашивает мужа-орла:

— Что ты подаришь брату своей жены?

— Вот хорошо, женушка, что напомнила! Вот тебе, братец, моя спина, вырви пучок перьев и спрячь его. Коли тебе нужна будет помощь, подержи пучок на солнце, чтобы согрелся, тотчас явлюсь к тебе на подмогу.

Ладно. Брат уселся в седло и пожелал быть у младшей сестры. Мигом принесло его седло к большому морю и стало. Не знает брат, что дальше делать.

Случился тут сед старичок и спрашивает:

— Что, сынок, тебе надобно?

Так, мол, и так, то-то и то-то.

— Вот тебе палочка, ударь ею по морю трижды, тогда и очутишься у сестры.

Поблагодарил брат, взял камышовую палочку, а сед старичок в ту же минуту исчез. Ударил брат море по первому разу — стало оно белое как птица; ударил брат море по второму разу — стало оно белое как молоко; ударил брат море по третьему разу — разверзлось море как ворота, и увидел брат на дне дивный замок. Подходит к замку, заходит внутрь, встречает в третьей комнате младшую сестру.

— Добрый день, сестричка! Пришел я из родительского дома тебя искать: я твой брат.

— Нет у меня никакого брата.

— Тогда не было, а теперь есть.

И тут же принялся брат рассказывать ей про отца и мать. Услышав это, обняла сестра брата:

— Да, да, ведь и верно, ты мой брат! Теперь признаю тебя.

К вечеру явился муж сестры — щука. Все трое не нарадуются.

Поутру собирается брат уходить. Сестра спрашивает У щуки:

— Что же ты подаришь брату своей жены?

— Вот хорошо, женушка, что напомнила! Вот тебе, братец, моя спина, выдерни из нее три чешуйки и спрячь. Коли тебе нужна будет помощь, подержи три чешуйки на солнце, чтобы согрелись, тотчас явлюсь к тебе на подмогу.

Ладно. И вот брат снова ударил палочкой по морю, сразу морские ворота отворились. Вышел брат на сушу, уселся в седло и пожелал:

— Чтобы был я у невесты своей суженой!

Мигом перенесло его седло к высокой скале с большими дверьми. Заходит брат вовнутрь и находит там девицу-красу. Никогда еще не доводилось ему видеть такой красавицы — глаз не отвести. Стал он тут же свататься к девице, а она ему в ответ:

— Пошла бы за тебя с охотой, да только говори ты потише: может черт прийти; он тоже до смерти хочет жениться на мне, потому и держит меня, невинную, взаперти.

— Ничего, девица, черта я одолею. У меня тут простыня такая есть, когда завернусь в нее, стану невидимкой. А пока я буду невидимкой, ты осторожно все выспроси у него, хотелось бы мне услышать, где черт прячет свою жизнь.

— Все сделаю, как велишь! Но вот еще что: будь ты хоть десять раз невидимка, все равно черт тебя унюхает. А поэтому, как только станешь невидимым, влезь в ушко этой иголки, тогда будет надежно. Иголку воткну в щель стены, там черт тебя ни в жизнь не заметит.

Ладно. Завернулся он в простыню, влез в игольное ушко, и девица воткнула иголку в щель стены.

Вскоре заявляется черт и сразу спрашивает:

— Чьим тут еще духом пахнет?

— Ишь ты, чьим духом пахнет! Сам где-то шляешься, а теперь еще спрашиваешь!

На том черт утихомирился. Вскоре заводит девица разговор:

— Ты всегда сулился рассказать мне, где твоя жизнь спрятана, а сам все молчишь, хоть бы нынче вечером сказал.

— А зачем тебе знать?

— Да так просто!

— Ну, ладно. Вон, в помеле моя жизнь.

— Добро.

Девица сразу за помело и спрятала его. Черт спрашивает:

— Зачем помело прячешь?

— А что я за жена тогда была бы, коли за мужнину жизнь не радела бы?

— Да нет же, не в помеле, брось помело; моя жизнь в половой тряпке.

Девица сразу за тряпку и спрятала ее. Черт спрашивает:

— Зачем тряпку прячешь?

— А что я за жена была бы, коли за мужнину жизнь не радела бы?

— Да нет же, нету в половой тряпке моей жизни, брось ее, теперь скажу правду. Моя жизнь запрятана в дремучем лесу, сквозь который никто пройти не может. Там гора есть.

В горе бык. В быке утка. В утке яйцо. В яйце свеча. Если того быка убить, то захвораю, если утку вспороть, то боль почувствую сильную; если яйцо разбить, то стану муки терпеть смертельные, если свечу погасить, то умру.

Брат все слышал. Вскоре черт ко сну собираться стал. Чуть погодя он уже и захрапел, а храпел так, что стены дрожали.

Тут снимает брат потихоньку простыню, подползает к черту и осторожненько привязывает злодея цепью к стене. Когда на руки цепь накладывал, черт чуть было не проснулся, уже заерзал, но ничего, тут же захрапел дальше.

Покончив с этим, брат вскочил в седло и пожелал быть у той горы, где чертова жизнь. Несло его седло, несло, да уперлось в такой дремучий лес, что куда там пройти через него! Тут вспомнил брат про кнут. И как щелканет! — развалился лес на две половины, раскатился на две стороны, осталась ровная просека. Вот седло и у горы; а гора — ух! — до чего ж высока, и помышлять нечего вершину разглядеть.

Стал брат на седле подыматься в гору, посмотреть, где же ей конец, да толку чуть. Взошел высоко, земли уже не видать, а до верха не добрался. Как из такой горы быка достанешь? И так думает, и этак прикидывает ничего не придумать. Наконец вспомнил про своих помощников. Вот погрел он клок медвежьей шерсти на солнце, — медведь тут как тут; погрел пучок перьев орлиных, — орел тут как тут; погрел три щучьих чешуйки на солнце, — щука тут как тут.

Медведь говорит:

— Кабы гору перевернуть, я быка задрал бы!

Орел говорит:

— Кабы задрать быка, я утку поймал бы!

Щука говорит:

— Кабы утку разорвать, я бы яйцо достала!

Ладно. Вот размахнулся брат своим кнутом да как стеганет сплеча по горе. Дрогнула земля, опрокинулась гора, бык-громадина на них бросается, копытами землю роет. А медведю только раз зацепить, и быку конец. Как быку конец, так утка — порх! — взвилась в воздух. Орел за ней — и расправился с уткой как с мухой. Как утке конец, так из утки яйцо — хлоп! — на дно морское. А щука за ним — и вынесла яйцо на берег. Разбил брат яйцо кнутом и задул свечу. В ту самую минуту медведь, орел и щука стали людьми и говорят:

— Были мы три заколдованных короля. Теперь заберем своих жен и скорее в наши дворцы!

А брат им отвечает:

— Погодите, сперва съезжу на седле за своей невестой, а тогда все восьмером к моим родителям в гости отправимся. Там сыграю свадьбу, и тогда можете идти по своим королевствам.

Ладно. Брат — раз, два! — помчался за невестой, а остальные тем временем — за своими женами. У той самой горы снова встретились. Ухватились все за седло и вихрем перенеслись к родителям.

Дома невеста брата рассказывала, какой страшной смертью умер черт, как все кругом дрожало, когда хотел он из цепей вырваться. А потом еще сказала, что, мол, она королевна. Черт выкрал ее из отцовского замка, желая ее себе в жены взять, да только не вышло у него. Стало быть, брат, сам того не ведая, стал королевским зятем.

Ежова шубейка

одних бедняков никогда не было детей. Однажды сидят они вдвоем за столом и говорят:

— Послал бы нам господь дитя, пусть хоть самое малое, с ежика!

Только вымолвили эти слова, как вылезает из-за печи маленький ежик и говорит: — Я ваш сын!

Приняли старики ежика и стали растить.

Когда ежик подрос, мать сказала:

— Будь мой сынок побольше, так свиней бы пас, а такого малого свиньи затопчут, что тогда?

— Чего печалитесь, небось, попасу!

— А не боязно тебе, сынок?

— Мне-то свиней бояться! Экая невидаль! Только дайте мне их, буду пасти за милую душу!

Ладно. Вот загнал ежик свиней в лес и пас три года, ни разу домой не пригоняя. За это время свиньи так расплодились, что и не сосчитать; однако ежик уберег всех до единой.

Вот случилось однажды владыке тех земель заблудиться в лесу на охоте. Блуждая, заметил он ежиково стадо, а самого пастушка-то не видит: залез ежик в беличье дупло.

— Нет ли тут где и пастуха при этих свиньях? — крикнул владыка во весь голос.

— А как же! Вот он, я! — отвечает ежик из дупла.

— Где же ты?

— В беличьем дупле я.

— Вылезай сюда ко мне, потолкуем!

— Отчего бы и нет? — ответил ежик и вылез наружу.

— Как можешь ты, такой махонький, свиней пасти?

— А как мог ты, такой здоровый, заблудиться?

— Выведи меня из этого леса.

— Отчего бы и нет? Отдай мне свою младшую дочь в жены, тогда мигом выведу.

— Еще чего захотел! Чтобы я тебе, этакому жабенку, свою дочь отдал!

— Коли нет — не надо! Ищи дорогу сам!

Ускакал владыка. Проплутал он весь день, а к вечеру обратно приехал.

— Где ты? Вишь, мал-пастушок, никак не могу я дороги найти, выведи меня отсюда!

— Отчего бы и нет? Только отдай мне свою младшую дочь — вот и выведу.

— Будет тебе болтать! Не могу я этого сделать!

— Коли нет — не надо! Ищи дорогу сам!

Обскакал владыка все окрест; скоро и назад воротился.

— Ну, так как? Выведешь меня в поле?

— Отчего бы и нет? Только отдай свою младшую дочь, тогда сразу выведу.

— Что с тобой поделаешь? Забирай на здоровье!

— Стало быть, обещаешь мне свою дочку?

— Обещаю!

— Ладно. Тогда поезжай за мной этой тропинкой; да поторапливайся, пока у меня свиньи не разбрелись.

Показал ежик владыке дорогу, сговорился, в какой день на свадьбу приезжать, и припустился что было духу назад к свиньям.

За три дня до свадьбы пригнал ежик свиней на отцовское подворье. Отец только руками разводит: все хлевушки, все загоны, все закутки битком набиты; куда ни сунься — повсюду хрюканье.

На третий день спозаранок вытащил ежик одежку праздничную, поверх ежовую шубейку напялил, запряг двух черных петухов в берестовую карету и понесся во всю прыть во дворец к своей невесте.

Владыка встретил его не с пустыми руками; приказал он солдатам камнями берестовую карету забросать и петухов перебить. Но едва камень подлетает, как петухи скок! скок! подпрыгнут — камень низом мимо. И так до тех пор, пока карета у дверей дворца не остановилась и оба петуха не пропели: — Кукареку! Нашего владыки зять приехал!

Выходит невеста навстречу, кладет ежа в шелковый передник и во дворец несет. Обе старшие сестры смеются, измываются, а младшая знай отвечает: — Ладно, ладно, какой уж мне наречен, с таким и буду век вековать!

Поутру невеста опять кладет ежика в свой передник и несет в церковь венчаться. Кольцо обручальное надела ежику на лапку, и после венчания женушка взяла муженька своего в передник, чтобы назад во дворец отнести. Кругом смеются над потешной парой, а молодая жена знай отвечает: — Ладно, ладно, какой уж мне наречен, с таким и буду век вековать!

Вечером, ко сну собираясь, стянул ежик свою ежовую шубейку и положил на кровать в ногах. Жена увидела и думает: «На что беречь такую колючую шубейку. Постой, вот только уснет муженек — надо будет шубейку спалить!»

Как задумала, так и сделала. Да вот беда! Едва шубейка сгорела, — заболел муженек смертельно. Она тут в слезы и давай оправдываться, а ежик ничуть не тужит, еще и жену утешает, говорит ей: — Знаю, женушка любезная, знаю, что не по злому умыслу ты это совершила, да только надо бы сперва с муженьком посоветоваться, прежде чем за дело браться. Видишь, не спали ты шубейку теперь, через две недели я от нее и сам без всякой боли избавился бы; однако, ежели вытерплю, то увидишь ты чудо: слезы на радость сменишь.

Трудно пришлось ежику, однако терпел, терпел и вытерпел. Особенно в последние дни хвороба его замотала. Но однажды, едва солнышко стало садиться, как ежик с кровати спрыгнул, фыркнул носом трижды и обернулся статным королевичем. Тесть на радостях и власть отдал своему зятю. Молодой владыка призвал к себе стариков своих и зажил с молодой женой счастливо.

Ужова невеста

днажды жарким летним полднем три девицы пошли на море купаться. Купаясь, одна из них сказала:

— Ну, поглядим, которая из нас первой замуж выйдет! Другая ей в ответ:

— Первой выйдет та, что всех красивее!

Третья ничего не сказала. Малость погодя третья девица раньше всех вылезла из воды и собралась одеваться. Да только взялась за белую сорочку льняную, как шарахнулась от нее: на сорочке уж лежит. Был это сам царь морской. Просит девица ужа прочь уйти, а уж отвечает ей:

— Посулись стать моей невестой, тогда уйду!

— Отчего бы и нет? — засмеялась девица. — Только уберись с моей сорочки!

А уж все не уходит:

— Дай, — говорит, — мне свое кольцо.

Сняла девица колечко и отдала ужу. Мигом пропал уж вместе с кольцом в морской пучине. Идя домой, рыдает третья девица, а две другие ее утешают: «Откуда знать ужу про невест?»

Через три недели приходит уж за своей невестой. Вышел он из моря с большим почетом, сам в золотой карете восседает, на голове корона золотая. Сбруя чистыми алмазами переливается, свита большая его сопровождает, музыканты на кокле играют.

Увидев такое, невеста спрашивает своих родителей:

— Отец, маменька, что мне теперь делать? Глядите, уж за мной идет!

Испугались родители, не знают, что делать, как быть. Да научила их одна старушка: — Откуда знать ужу про невест? Отдайте ему хоть гусыню, небось, будет доволен и уйдет восвояси.

Отдали родители вместо дочки гусыню. Уж забрал гусыню и поехал довольный назад; а при дороге синица поет:

— Ужок, муженек, гусечку везет!

Смекнул тут уж, что обманули его.

Через три недели едет за невестой во второй раз. Теперь приехал он хмурый и требует сердито, чтобы отдавали ему невесту. А старушка снова научила:

— Откуда знать ужу про невест? Отдайте ему хоть козу, небось, доволен будет и уйдет восвояси.

Отдали родители козу вместо дочки. Уж забрал козу и поехал довольный назад; а при дороге синица поет:

— Ужок, муженек, козочку везет, козочку везет!

Смекнул тут уж, что обманули его.

Через три недели уж в третий раз едет за невестой. Теперь приехал злой-презлой, кричит, чтобы больше над ним не насмехались, не то худо будет.

Делать нечего, пришлось отдать дочку. Уж забрал свою невесту и уехал обратно довольный. При дороге синица поет:

— Ужок, муженек, невестушку везет!

Все длинное шествие с невестой скрылось в морской пучине.

Прошел год. Мать невесты пришла к морю и спрашивает:

— Доченька, милая, расскажи хоть, поведай, как тебе живется?

Вышла лягушка из моря и говорит:

— Хорошо твоей дочери живется; живет она в распрекрасном дворце и нянчит малого сыночка своего.

Мать обрадовалась такой вести и пошла домой.

На другой год пришла мать невесты на море и спрашивает:

— Доченька, милая, расскажи хоть, поведай, как тебе живется?

Вылез из моря рак и говорит:

— Хорошо твоей дочери живется; живет она в распрекрасном дворце и нянчит малую дочку свою.

На третий год пришла мать невесты и спрашивает:

— Доченька, милая, расскажи хоть, поведай, как тебе живется?

Заслышав голос матери, ужова невеста обняла ужа и просит, чтобы отпустил ее с обоими детьми погостить у матери. Ужу хоть и очень не хотелось, да напоследок все же отпустил он ее на три недели.

Вот забрала ужова невеста своих двоих детей и уехала к матери. Две лягушки коляску везли, а щука за кучера была. Встретила мать свою дочку с распростертыми объятьями и нарадоваться не могла на обоих детишек.

Три недели ужова невеста погостила дома и потом снова в море вернулась.

Медвежий Криш

ошел старик в лес по дрова, да и прилег в полдень отдохнуть. Вдруг видит — медведица его обнюхивает. Хотел он прогнать ее, а медведица ему на паренька показывает: возьми, мол, на воспитание.

Ладно, взял. Стал паренек расти не по дням, а по часам, вырос сильным да умным на диво. Назвали его Медвежий Криш.

Вздумалось Кришу белый свет посмотреть. Просит отца, чтобы выковал ему на дорогу добрую палицу.

Ладно. Выковал отец палицу в два берковца весом и подает сыну: хороша ли? Сын ее вертел-крутил — вроде бы ничего. «Швырну-ка я ее вверх, оно и видно будет». Медвежий Криш швырнул палицу так высоко, что ее и не видать стало. Много времени прошло, летит палица вниз, да со свистом; а Криш ловко подставил мизинец. Палица стукнулась о кончик мизинца и согнулась в крюк.

Делать нечего, надо еще берковец прибавить и палицу перековать. Отец прибавил берковец. А Криш как швырнет палицу в небо, да как поймает ее на средний палец. Согнулась палица. Пришлось добавлять еще берковец. Отец добавил еще берковец, а сын швырнул палицу в небо, поймал ее на указательный палец, она чуток погнулась. — Теперь будет ладно, — сказал Медвежий Криш и пошел ходить по белу свету.

Шел, шел, видит — великан обвязывает гору веревкой, хочет ее валить.

— Здорово, земляк! Ты что тут гору валишь?

— Такое мое ремесло: я — Валигора.

— Так, так. Ты, видать, парень толковый. Пойдем со мной.

Согласился Валигора, оставил свою гору, и пошли они вдвоем. Идут, о том, о сем рассуждают, видят — на берегу моря Рыбак сидит. Вместо удилища у него мачта корабельная, а вместо лесы — канат привязан.

— Здорово, земляк! Ты чего тут с этим бревном чудишь?

— Так ведь это я рыбу ужу: такое мое ремесло.

— Какое ж это ремесло! Пойдем-ка лучше с нами.

Согласился Рыбак. Пошли трое силачей, идут, земля дрожит.

Шли, шли, подошли к широкой реке. На счастье, через реку мост переброшен. Перешли они реку, видят — покинутый дворец; дворец огромный, ворота тяжелые. Отворили они ворота и смело вошли во дворец.

На том и день кончился.

Утром Медвежий Криш решил так: они-де с Валигорой пойдут в лес на охоту, а Рыбак пусть дома за сторожа останется да кашу на ужин сварит.

Ладно. Ушли они, а Рыбак стал кашу варить. Под вечер пришел человечек — сам с пядь, а борода с локоть. Накорми, мол, кашей.

Что ж, сердце у Рыбака доброе:

— Наложу тебе каши, ешь на здоровье.

Но только Рыбак над котлом нагнулся — человечек ему на спину скок! Ухватил за чуб и ну трясти, и ну мотать! Рыбак, еле живой, в угол забился. Он еще и в себя не пришел, а человечек всю кашу из котла умял.

Вечером те двое из лесу вернулись, а каши и следа нет.

— Э-э, — обозлился Криш, — какой же ты нерасторопный. Завтра Валигора дома останется, может, он кашу сготовит.

Ладно. Остался Валигора дома. И ведь вот грех какой: ему тоже от злого маленького шутника на орехи досталось, и каши он не сготовил.

Криш вечером аж руками развел: околдовал кто-нибудь его дружков, или другая беда стряслась? Непонятно. Решил Криш назавтра сам дома остаться кашу варить: посмотрим, мол, кто тут шутки шутит.

Ладно. Вот назавтра Криш варит кашу, котел так и бурлит. Вдруг откуда ни возьмись снова тот человечек к очагу подбирается. Просит каши, хоть ложечку.

— Да сколько хочешь, — отвечает ему Криш. Хотел было зачерпнуть каши, но только наклонился — человечек вцепился ему в чуб.

Тут мой Криш как обозлится! Да как вскочит! Да как хватит человечка за бороду! Поднял его, как крысу за хвост, тот и пикнуть не успел, а уже Криш защемил ему бороду в дубовую колоду.

Когда дружки вернулись на обед, Медвежий Криш повел их смотреть человечка. Но — что такое? Удрал малыш вместе с колодою!

Вечером Криш говорит:

— Знаете что, друзья? Неохота мне прохлаждаться. Выйду-ка я ночью к мосту на реке, с кем ни на есть силами померюсь. Но сперва наполню водой три посудины. Вы оба не спускайте глаз с первой посудины, сторожите мою судьбу. Будет вода водой — значит и со мной все хорошо. Заалеет вода — значит мне нелегко приходится. А станет вода красной, как раскаленное железо, — совсем, значит, плохо мое дело. Так что вы не спите, стерегите мою судьбу.

Ладно. Пообещали. Пошел Медвежий Криш на реку, к мосту.

Пришел, поглядел — тихо. Что делать? Оперся на палицу и стоит.

Тут — было дело к полуночи — слышит: скачет на серебряном коне всадник о трех головах, мост под ним так и гудит. Схватил Криш палицу, преграждает всаднику путь.

Трехглавый кричит:

— Прочь с дороги!

А Криш в ответ:

— Ни за что!

— Ну, коли ты такой силач, дунь-ка на реку: погляжу я, как далеко дунешь.

— И дуну! Но тебе дуть первому, коли тебя так разобрало, — отвечает Криш.

Дунул Трехглавый — на две версты волну погнал.

Дунул Криш — на две с половиною волна покатилась. Обозлился Трехглавый, давай с Кришем силами мериться. Как ударил Криш тяжелой палицей! Все три головы разом отскочили и покатились далеко-далеко, а тело у самой реки с коня свалилось. Сел Криш на серебряного коня и поскакал, гордый, восвояси. Дома товарищей благодарит, что хорошо помогали, не спали.

На другой вечер Криш наказал друзьям бодрствовать у второй посудины, а сам пошел к мосту на реке. В полночь снова скачет всадник — этот о шести головах да на золотом коне. Криш с палицей преградил ему дорогу.

Шестиглавый кричит:

— Прочь с дороги!

— Ни за что! Ори сколько хочешь.

— Ах, так, — кричит Шестиглавый, — ну, коли ты такой силач — дунь-ка на реку. Погляжу я, как далеко дунешь.

— Сам первый дуй, коли тебя разобрало.

Дунул Шестиглавый — на три версты ветер поднял. Криш дунул — ветер на полверсты дальше помчался.

Полез Шестиглавый в драку. А Криш как стукнет тяжелой палицей, так все шесть голов разом раздробил. А тело у моста свалилось.

Сел Криш верхом на золотого коня, помчался, гордый, во дворец и благодарит друзей, что не спали, судьбу его берегли.

На третий вечер Медвежий Криш еще пуще наказал друзьям не спать, глядеть в оба за третьей посудиной. Те, ясное дело, пообещали. Пошел Криш со спокойным сердцем на мост и ждет. В полночь слышит: скачет всадник на алмазном коне, да так скачет, да так топает — того и гляди, мост рухнет. Подскакал поближе: конь что солнышко светится, а всадник — о двенадцати головах.

«Ой, беда, — подумал Криш, — нелегко придется». И встал на пути со своей палицей.

Двенадцатиглавый кричит:

— Пошел прочь, мелюзга!

— Ни за что, — ему Медвежий Криш в ответ.

— Ах, так? Ну, коли ты такой силач, то дунь на реку. Погляжу я, как ты умеешь ветер гонять.

— Сам первый дуй, коли тебя разобрало.

Двенадцатиглавый дунул — погнал ветер на пять верст.

Криш дунул — да лишь на четыре с половиною.

Понравилось это Двенадцатиглавому. Он и давай Криша на бой подзадоривать. Началась ужасная драка, бились, бились, даже мост задрожал. Сбил Криш своей палицей одиннадцать голов, и стало ему невмоготу, хочет он дух перевести. Говорит:

— Передохнем.

А Двенадцатиглавый — так разошелся, что и не остановишь, — отвечает:

— Чего там отдыхать? Все одно — тебе ли, мне ли — одному из нас конец.

— Да ты рассуди-ка, — говорит Криш, — даже ветер и дождь — и те нет-нет да утихнут. Один ты отдыхать отказываешься.

Ну, ладно. Коли уж ветер да дождь утихают, то Двенадцатиглавый тоже согласен передохнуть.

Перевели дух. Криш снял с левой ноги башмак и швырнул во дворец — проверить, не спят ли его товарищи? Башмак упал на крышу, а те и не слышат и не видят ничего: спят себе, бездельники. Снял Криш правый башмак, швырнул: не разбудил. Швырнул тогда Криш свою тяжелую палицу.

Разбила палица крышу вдребезги, и сони, наконец, проснулись. Протерли глаза, глядят — чтоб тебе пусто было! В третьей посудине вода, что раскаленное железо. Один остался стеречь судьбу, второй изо всех сил тянет палицу, волоком ее волочит к Медвежьему Кришу. Только дотащил — снова бой разгорелся. Тут Криш так ловко стукнул по последней голове, что голова закатилась невесть куда, а тело упало с алмазного коня.

Обрадовался Криш, вскочил на алмазного коня и гордо поскакал во дворец.

А те разини сидят, дрожат: не избил бы их Криш за то, что заснули. Но Криш говорит:

— Заслужили вы оба порки, да прощу по первому разу. Сготовьте-ка мне лучше ужин, что-то я проголодался.

Ладно. Наелся Криш, лег спать, да и проспал после стольких трудов ровно три дня и три ночи.

Выспался Криш на славу, потянулся, поел и говорит:

— Откати-ка, Рыбак, камень от пещеры, куда старый бородач с колодой юркнул.

Толкал Рыбак тяжелый камень, толкал — ни с места. Валигора пыжился, пыжился — тоже впустую. Подошел сам Криш, у него и хватка иная: оглянуться не успели, а камень уже сдвинут.

Что теперь делать?

— Доставайте веревку, спущусь с палицей вниз за старичком. Как стану веревку дергать — тяните меня наверх.

Ладно. Раз-два! — веревка тут как тут. Криш с тяжелой палицей сел в корзину и спустился в пропасть.

Спустился на дно, видит — богатые хоромы. Зашел — сидят три королевны. Одна закована в железные цепи, другая — в стальные, третья — в серебряные. Криш спрашивает:

— Кто вас заковал?

— Черт, — говорят королевны. — Мы тут уже семь лет томимся.

Услышал это Криш, разорвал цепи, освободил королевен и велел тянуть их наверх.

Друзья вытянули королевен и при виде таких красавиц задумали лихое дело: удрали и королевен увели, а Криша оставили на дне пропасти.

Он, бедняга, дергал-дергал веревку, да видит — нет никого. Махнул рукой и думает: «Что же теперь делать?»

Думал, думал, вдруг заметил старую замурованную дверь.

Выбил дверь палицей — и что же? Тот самый бородач в шелковой постельке валяется: он-то сам черт и есть!

Чего тут мешкать?

Стукнул Криш черта палицей — поделом ему. А черт давай молить:

— Бей хоть до полусмерти, да насмерть не забивай.

— Ладно, — говорит Криш, — если вынесешь меня отсюда наверх — оставлю полуживым.

Да, да, согласен черт.

Сел Криш на черта верхом, черт и вынес его через пещеру, в которую Криш спускался. И только вынес — тотчас юрк обратно: боялся, что Криш его добьет. А Криш думает: «Ладно, пускай себе удирает». Но пещеру все-таки наглухо заколотил, чтобы черт не лазил больше на белый свет людей мучить.

Пошел Криш к королю, а там его дружки свадьбу играют: король за них своих дочек выдает. Дружки-то королю наврали, что они королевен вызволили.

Но только девушки увидали Криша, как закричали:

— Вот он, наш избавитель.

Король выдал за Криша меньшую дочь, а двоих обманщиков наказал.

Курбад

ил-был в стародавние времена один хозяин, детей v него не было. Сам-то хозяин об этом не очень горевал, а вот хозяйка день-деньской вздыхала да сетовала. А когда еще, как на беду, через семь лет хозяин помер, так хозяйкиному горю и вовсе конца не было.

— Ну, помер муж, помер — что ж поделаешь… Так хоть бы ребенок после него остался, было бы кого нянчить.

Как-то прослышала вдова, что в городе один бедняк прокормить детей не может и потому отдает одного из девяти чужим людям на воспитание. Вдова сейчас же приказала запречь коня и покатила в город. Да ведь уж коли не повезет, так не повезет: тот человек уже кому-то отдал ребенка.

— Ах, будь ему пусто! — говорит работник. — Зря, хозяйка. съездили.

Хозяйка кручинится, ни слова не отвечает.

Едут обратно и неподалеку от дома, когда через речку перебирались, вдруг видят — большущая рыбина на берег выскочила. Трепыхается на суше, будто не может обратно в воду попасть. Работник прыг с телеги и давай ловить рыбину, а та юркнула в воду и говорит:

— Нет, пусть сама хозяйка придет, ей поддамся!..

Подошла хозяйка. И впрямь, выскочила рыбина на берег и говорит:

— Слушай, хозяйка, возьми меня, зарежь, свари и съешь — и пошлет тебе тогда Лайма сына. Только гляди, чтобы никому от меня ни кусочка не перепало.

Так и сделала хозяйка. Вот наказывает она работнице, чтобы та ни навару, ни мясца рыбьего не трогала. Да как же, послушается она! Ведь надо же отведать, ладно ли посолено?! Да и разве хозяйка когда-нибудь приходила сама поварешку лизать?! Экая важность! Отковырнула кусочек — славно, отхлебнула из поварешки — того лучше. А чешуя да потроха возле очага валяются, толку от них все равно никакого — выкинула за дверь на помойку.

А тут, как на грех, кобыла. Целый день она но двору бродила, травку щипала, на помойку забрела, вот и съела чешую с потрохами. Да и что говорить: с голоду и потроха за милую душу сойдут! Хозяин помер, работника целый день дома не видать — у бедной кобылы в брюхе хоть шаром покати.

А на следующую ночь вот что произошло: родился у хозяйки сын, родился у работницы сын и родился у кобылы сын! Прозвали люди кобыльего сына Курбадом.

Все трое парнишек вместе росли. Только Курбад посмелее да поухватистее был. Любимая его еда — орехи, питье — кобылье молоко, а место для спанья — на лежанке. По пятому году Курбад, бегая по лесу, уже перед маленькими деревцами не отступал. По шестому году — и с большими деревьями легко справлялся. А как седьмой годик стукнул, так ни волка, ни медведя уже не боялся.

И вот стал с годами Курбад таким богатырем, что все работы по хозяйству, даже самые тяжелые, для него — плевое дело. Даже пота на лбу у него никогда не видывали. Захотелось ему за такую работу взяться, чтобы хоть раз пот со лба смахнуть.

Вот как-то говорит он своим братьям — хозяйкиному сыну и работницыну, — что надумал он из нового дома нечистую силу выжить. Тот дом еще покойный хозяин поставил, да вот незадача — хозяин уже надумал в него перебираться, а нечистый еще с вечера туда вперед него забрался. И ничем пособить нельзя было, и жить там нет мочи, и нечистого не выкурить.

Упираются братья — где уж нам втроем справиться, коли всем домом не могли нечистого одолеть.

А Курбад отвечает:

— Ваши матери вареной да жареной рыбки поели, а моя — сырой. Вот и ума мне больше досталось!

Наконец сдались братья, пошли с ним в бесовское логово. Как стемнело, начали мошки да букашки в щелях меж собой разговаривать:

— Поглядим, как эти трое разлетятся, словно мякина! Дай только нашему Трехглавому господину через мост перебраться.

Курбад эти разговоры слышит, а братья — нет. Вот о полночь говорит Курбад работницыну сыну:

— Ты самый слабый, бери свой меч и иди мост через речку сторожить. Пойдет там Трехглавый великан — ты его не пропускай. Он из трех великанов самый слабый, ты с ним справишься.

А работницын сын в ответ:

— Мне до этого дела нет! По мне, так пускай хоть кто там идет.

— Нельзя его через мост пускать, а то он верх возьмет. Ну, уж коли ты боишься, придется мне самому пойти. А для верности поставлю я здесь на окошке ковш с водой: ежели в нем молоко появится, значит одолеваю я в бою, а ежели кровь, так бегите к моей матери, пусть спешит на подмогу. Только не спите, не забудьте мой наказ!

Опоясался Курбад мечом, пошел на берег, сел у моста и ждет. Скоро и полночь, все тихо, только лягушки в реке, дикие гуси в воздухе да ласточки под мостом переговариваются. Одни в речке кричат: «Курбад! Курбад!», другие в воздухе: «Одолеет врага-га! Одолеет врага-га!», а третьи под мостом — «Три головы у великана, и все — чирк!»

В самую полночь слышит Курбад, идут великановы глашатаи: собака в поле воет, сокол в воздухе свищет. Вынул Курбад свой меч, поднялся и мечом загородил путь к мосту. Загудела земля, валит Трехглавый великан, да как наткнулся на Курбадов меч, так и остановился, будто перед стеной.

Взревел великан:

— Пропусти меня, Курбад, через мост!

А Курбад держит меч, как держал, и отвечает:

— Не пущу!

Трижды ревел на него великан, чтобы отступил Курбад, да толку никакого. Рассердился тогда великан и кричит:

— А ну-ка подуй, посмотрю, сколько денег ты сможешь выдуть из-под моста, из моей мошны! Дуй туда, в поле!

Как дунул Курбад, так целую сиеквиету чистым золотом осыпал. Стал Трехглавый дуть — всего полсиеквиеты, да и то медными денежками. Увидал это Трехглавый, норовит назад податься, а Курбад не пускает, собери, говорит, прежде деньги. Великан не соглашается. Ну, коли не соглашаешься, давай на мечах биться. И пошла сеча: мост дрожит, земля гудит, мечи звенят, наконец головы великаньи с тулова полетели.

На радостях отпраздновал Курбад победу с братьями, до следующего вечера веселились. Как стемнело, опять в дом поспешили. А тут в щелях мошки да букашки опять переговариваются:

— Ладно, Трехглавого ты осилил, а вот как с Шестиглавым управишься?!

Курбад эти разговоры слышит, а братья — нет. Дело к полуночи идет, говорит Курбад хозяйкиному сыну:

— Ступай сегодня ты мост сторожить!

Только и этому боязно, и он отвечает:

— А мне какое дело! По мне, пусть хоть кто идет!

— Ну, коли вы оба такие трусы, придется мне самому идти. Через мост его пускать нельзя, а то потом и не справишься с ним. Для верности поставлю я здесь ковш с водой: явится в нем молоко — значит все хорошо, а ежели кровь, — бегите к матери.

Пошел Курбад на берег. Все тихо, только лягушки квакают: «Курбад! Курбад!», дикие гуси гогочут: «Одолеет врага-га! Одолеет врага-га!», да ласточки под мостом чивикают: «Шесть голов у великана и все — чирк!»

В самую полночь слышит Курбад — идут великановы глашатаи: собака в поле воет, сокол в воздухе свищет. Поднялся Курбад и мечом загородил путь к мосту. Идет великан о шести головах, земля гудит, а пройти-то и невозможно: меч перед ним.

Кричит великан:

— Пусти меня, Курбад!

А Курбад держит меч, как держал, и отвечает:

— А вот и не пущу!

Трижды ревел великан, чтобы отступился Курбад, да все без толку. Наконец он кричит:

— А ну-ка подуй в чисто поле, посмотрю я, сколько ты денег можешь из-под моста, из моей мошны, выдуть!

Как дунул Курбад, так целую пурвиету золотом осыпал. Стал Шестиглавый дуть — всего полпурвиеты, да и то медными денежками. Видит это великан, норовит назад податься, да только Курбад не пускает. Пускай-де сначала деньги соберет. Не соглашается великан. Ну, коли не соглашаешься, давай на мечах биться. И пошла сеча: мост дрожит, земля гудит, мечи звенят, наконец и великаньи головы с тулова полетели.

Идет Курбад весело домой. Как только пришел, так и спать завалился, чтобы отдохнуть перед завтрашней битвой.

На третий вечер мошки да букашки в щелях тревожиться стали:

— Будь ему пусто! Уже двоих осилил. Ну да ладно, ладно!.. Уж с Девятиглавым-то этакий сморчок не потягается!

Курбад слышит этот разговор, а братья — нет. Поставил он ковш с водой на оконце, наказал строго-настрого братьям, чтобы нынче глаз с ковша не сводили, а сам к мосту поспешил. Все тихо, как и в прошлую ночь, только лягушки неумолчно квакают: «Курбад! Курбад!», дикие гуси гогочут: «Одолеет врага-га! Одолеет врага-га!», да ласточки чивикают: «Девять голов у великана, и все этой ночью — чирк!»

Вот слышит Курбад — в самую полночь бегут Великановы глашатаи: девять собак в поле воют, девять соколов в воздухе свищут. Стал Курбад посреди моста. Подходит великан и кричит:

— Пусти меня, Курбад!

А Курбад отвечает:

— Ты чего, гроздеголовый, разорался! Давай-ка силой мериться!

Ладно. Рубит Курбад мечом со всего маху.

Одна голова слетела, только на ее месте три новые выросли.

Видит Курбад, так и конца не будет, отбрасывает меч и голыми руками хватает великана за загривок. Только великан как хватит Курбада! Раз! — тот до колен в землю ушел. Ка-ак хватит второй! — так и до подмышек вогнал.

Видит Курбад — плохо дело, и говорит:

— Все борцы хоть минуту да передыхают, давай и мы передохнем.

Ладно. Сел великан, отдыхает.

А Курбада одно донимает — что же мать на подмогу не бежит? И неведомо ему, что братья заспались, на ковш не глядят, знать ей не дают.

Сорвал он с ноги пасталу да как запустит прямо в окно, где братья похрапывают. Вскочили те, глядят: ковш крови полон. Помчались, как очумелые, к кобыле, а та раз-два — прискакала на подмогу Курбаду.

И пошло дело: как сын смахнет великану голову, так мать лягнет изо всей силы, только белые искры сыплются, срубленное место прижигают — не отрасти новым головам. Вскоре повалился великан, как колода.

После битвы пошел Курбад поспать в дом, откуда нечистую силу выжил. Да только сон не идет. Слышит Курбад, как мошки да букашки в щелях переговариваются:

— Побил, проходимец, наших мужей! Да только по мужьям-то жены остались — ведьмы. Отплатят они этому сморчку. Как только пойдут эти трое завтра по дороге, так вдова Трехглавого обернется постелью. Как увидят эту постель, так одного из них до того в сон потянет, что тут же повалится, а как повалится, так и в наших руках. А вдова Шестиглавого обернется родником. Как увидит второй из них родник, так жажда его одолеет. А уж как станет пить, так в наших лапах. А вдова Девятиглавого то в змею обернется, то в песьеглава, и станет донимать того проходимца, пока не отплатит ему люто.

Поутру отдал Курбад матерям деньги, что из-под моста выдул, чтобы они нужды не знали, и отправился с братьями в путь. Вдруг видят у обочины мягкую постель. Работницына сына сразу в сон потянуло, да в такой сладкий, что не удержаться. Только Курбад не дал ему улечься. Вынул он меч, да как рубанет по постели крест-накрест! На месте постели лужа крови осталась, и сон сразу прошел.

Идут дальше, увидали чистый родничок. На хозяйкина сына вдруг жажда напала, так и рвется к воде. Только Курбад не дает пить. Вынул он меч, да как рубанет по роднику крест-накрест. На месте родника лужа крови осталась, и жажда сразу исчезла.

На третий день приходят братья в чужую землю. А у владыки той земли черт трех дочек украл, когда они в бане мылись. И пообещал владыка младшую дочь и владения свои отдать тому, кто дочек вернет. Курбад тут же взялся их сыскать.

Хотят братья по всему свету идти тех дочек искать, а Курбад говорит:

— Нет! Где пропали, там и искать надобно. В бане пропали, с бани и начнем.

Берет вечером Курбад палицу, меч, крупы да котел. Разводит в бане огонь и давай кашу варить. Братья не дождались — уснули. В полночь заскрипела дверь в бане. Влез в баню черт — и швырк золы в кашу! Да Курбад сгреб его, зажал в дверях и давай палицей по спине охаживать.

Черт от боли чего только не обещает: даст, дескать, такую дудочку, в которую ежели подудеть — вылезут из земли десять карликов и любую работу справят. Дудочку Курбад взял, а черта снова лупить принялся, пускай скажет, куда трех дочек дел. Видит черт, дешево не отделаешься, сказывает:

— Вон за тем полем есть болото. Посреди болота на сухом пригорке большой-пребольшой камень. Если отвалить камень, откроется глубокая-преглубокая яма в земле. Спустишься в нее, там и дочки будут.

Курбаду этого довольно. Отпустил он черта, разбудил братьев, и пошли они болото искать. Да, точь-в-точь, как черт сказал: за полем болото, посреди болота пригорок, а на нем большущий камень со стог сена. Надул Курбад щеки да как дунет — так камень в болото плюхнулся, только брызги полетели. Ну, а дальше? Как в дыру спуститься? И смекнул Курбад: надо в дудочку подудеть. Как подудел посильнее, выскочило десять карликов. Что, дескать, прикажешь?

— Приказываю такую веревку принести, чтобы до дна этой дыры доставала!

Раз-два! — карлики с веревкой уже тут как тут. Привязал Курбад работницына сына, но не успел и до половины спустить, как тот зашелся, завопил, чтобы назад поднимали, — боязно ему. И с хозяйкиным сыном та же история. Видно, самому Курбаду надо спускаться.

А чтобы братьям на болоте не мокнуть, приказал Курбад карликам поставить для них избу и всякой еды-питья припасти. Вмиг бревна в сруб уложены, стропила подняты, крыша настлана, посреди комнаты стол накрыт. Отпустил Курбад карликов, а сам, прихватив свою палицу, под землю спустился.

На полдороге уже черт маячит, тот самый, которого он вчера отлупил.

— Спустись, спустись, тут я тебя и придушу!

Но не успел Курбад палицей замахнуться, как узнал его черт и скрылся — будто ветром его сдуло. Наконец достала веревка до дна, и увидел Курбад большую равнину. На другом конце ее дом стоит, из трубы дым идет. Пошел туда Курбад, подходит к дому.

А тут, оказывается, как раз самого черта жилье. Три повара в большущем котле черту обед варят. Увидали повара чужого, всполошились:

— Ой, да знаешь ли ты, куда попал?! Явится наш повелитель, он тебя одним пальчиком пришибет!

— А ну вас, заячьи души, не тарахтите! — отвечает Курбад и присаживается подле котла.

А повара все его уговаривают, чтобы он лучше за печкой спрятался, а то им попадет за то, что чужого впустили. Послушался Курбад.

Немного погодя является черт, начинает принюхиваться: чужим духом, дескать, несет. Повара врут: ворона только что пролетела. Успокоился черт, идет к котлу попробовать, довольно ли соли, ладно ли уварилось.

Только нагнулся черт с поварешкой, как Курбад выскочит из-за печи да как смахнет мечом черту голову, так она и плюхнулась в котел, а за нею и тулово туда же.

— Покамест черт в котле варится, — говорит Курбад, — выкладывайте мне, где украденные дочки.

Рассказали повара, что одна живет в серебряном дворце, а принадлежала тому черту, которому только что голову смахнули. Другая — в золотом дворце и принадлежит Трехглавому черту. Третья — младшая — в алмазном и принадлежит Шестиглавому.

Выслушал все это Курбад, опоясался мечом и направился к серебряному дворцу. Вышла из того дворца молодая девица и от удивления даже руками всплеснула:

— Ой, парень, да куда же это ты забрел?! Явится мой мучитель, он тебя мизинчиком пришибет!

— Ну-ну, девица, неужто он так страшен?! Так знай, что мучителя твоего уж нет в живых, а я пришел тебя освободить.

Услышала это девица, упала Курбаду в ноги и заплакала от радости.

Оглядел Курбад хорошенько серебряный дворец, поел, попил и стал девицу о сестрах расспрашивать. Рассказала она ему все и присоветовала, как лучше все дело сделать, а потом принесла диковинную посудину со снадобьем, которую черт на окне оставил.

В той посудине два снадобья было: то, что справа, — прибавляет силы, то, что слева, — убавляет. Отведаешь то, что справа, — силы через край прибудет, то, что слева, — на целый год сила пропадет. Отпил Курбад справа — ух ты, сколько в нем силы прибавилось, самому в диковину!

С утра отправился Курбад в жилье второго черта, Трехглавого, и этого прикончил. Вот уже две сестры свободны.

На третий день черед Шестиглавого. Только тут у Курбада дело не так гладко пошло: черт успел уже отобедать и к третьей сестре в алмазный дворец отправился.

— Ну, ничего! Я до него и там доберусь, — сказал Курбад и зашагал ко дворцу.

Смотрит — посудина со снадобьем на окне стоит, а сам Шестиглавый спит после обеда, храпит вовсю. Повернул Курбад посудину: сильное снадобье справа оказалось, бессильное — слева, — и пошел поглядеть, как младшая сестра поживает. Нашел красавицу-девицу, только очень уж грустную. Увидала она незнакомца и воскликнула тихонечко:

— Ой, парень, куда же ты забрел!.. Вот встанет мой мучитель, он тебя мизинчиком пришибет!

— Ну-ну, не так уж он силен. Лучше разбуди-ка его, а мой меч укажет ему дорогу к разным мошкам да букашкам. Этаким душегубам лучше там спать, чем в алмазных дворцах.

Разговаривают они, а тем временем Шестиглавый пробудился, стал на другой бок поворачиваться, а под ним кровать так заскрипела, что в третьей комнате в ушах засвербило. Кинулась девица к Шестиглавому, успокаивает: спи, дескать, спи. А тот принюхивается и спрашивает, с чего это чужим духом несет? Девица говорит, что мышь только что пробежала, — спи, мол, спокойно. Поверил Шестиглавый и опять заснул.

Тут уж Курбад мешкать не стал: вынул свой меч, открыл дверь да как рубанет наотмашь, сразу три головы долой. Взвился черт, как молния, и кинулся сильного снадобья отпить, а вместо него выпил бессильного. Отрубил Курбад остальные три головы и выкинул их вместе с туловом в лужу.

Бросилась младшая сестра Курбаду на шею, плачет от радости, не знает, как благодарить его. А Курбад коротко объясняет, что явился он не благодарности ради, а за тем, чтобы взять ее за себя замуж, остальные же сестры должны выйти замуж за его братьев, что наверху у дыры сидят, ждут.

— Ну хорошо, заберем сестер и отправимся скорей к отцу свадьбы играть. А то чего доброго — пронюхают родичи убитых чертей, что ты с нашими мучителями расправился, так насядут на тебя саранчой.

— Ладно, ладно, поторопимся!

Вышел Курбад за ворота и оглядывается на алмазный дворец. Заметила это младшая сестра и спрашивает:

— Что это ты, парень, так грустно поглядываешь?

— Эх, кабы за труды мои этот алмазный дворец с собой захватить!

— Чего же проще? Вот мой венец, обнеси его трижды вокруг дворца — и превратится тот дворец в алмазное яйцо.

Так и вышло. Взял Курбад алмазное яйцо и поспешил к средней сестре в золотой дворец.

За воротами снова оглядывается.

Средняя сестра спрашивает:

— Что это ты, парень, так грустно поглядываешь?

— Эх, кабы за труды мои этот золотой дворец с собой захватить!

— Чего же проще! Вот мой венец, обнеси его трижды вокруг дворца — и превратится тот дворец в золотое яйцо.

Так и вышло. Поспешили они втроем к серебряному дворцу за третьей сестрой.

За воротами опять Курбад оглядывается. Старшая сестрица спрашивает:

— Что это ты, парень, так грустно поглядываешь?

— Эх, кабы за труды мои этот дворец с собой захватить!

— Чего же проще? Вот мой венец, обнеси его трижды вокруг дворца — и превратится тот дворец в серебряное яйцо.

Так и вышло. Торопятся они вчетвером к дыре, чтобы наверх выбраться. Привязал Курбад старшую сестру и дергает веревку, чтобы братья вытаскивали. Вытащили те старшую сестру, вытащили среднюю, вытащили младшую. Скидывают веревку, чтобы и Курбада вытащить.

А ведьма — вдова убитого Девятиглавого великана — примчалась оборотнем — и раз! — перегрызла веревку. Веревка — шлеп! — на землю. А большущий камень — бух! — из болота и завалил дыру. Даже избушка, карликами поставленная, исчезла. Братья с сестрами рады, что хоть сами уцелели и домой вернуться могут.

Остался Курбад один под землей. Делать нечего, взял свою палицу, опоясался мечом, пошел выход искать. Сейчас бы ему вспомнить про свою дудочку да подудеть, авось карлики и помогли бы. Да ведь так уж оно водится: в беде-то человек теряется.

Вот идет он, идет, доходит до избушки, а перед нею слепой старичок прямо на дворе скотину пасет.

— Чего же ты, старче, скотину моришь? Вон где пастбище, тучное-претучное.

— Тучное-то оно тучное, да только те луга песьеглава — нельзя там пасти.

— А где тот песьеглав живет, дома ли он сейчас?

— Сейчас его нету, да ведь это все едино: не могу там пасти — сторожит в лесу те луга громадная птица.

— Неужто она так страшна?

— Какое там страшна, да что ж поделаешь — сама подневольная. Если не усторожит, песьеглав ей за это отплатит. В позапрошлом году дозволила она мне малость попасти на тех лугах, а тут и явился песьеглав, лишил меня глаз, а у птицы детей градом побил. Есть у него и посудина со снадобьем, чтобы зрение вернуть, да ведь как до нее доберешься.

— Избавил бы я тебя, старче, от того песьеглава, кабы ведал ты, как отсюда наверх выбраться.

— Ежели ты того песьеглава одолеешь, так птица в благодарность и вынесет тебя на землю.

— Ну? Тогда добро! Гони скотину на его луга, пускай бежит сюда биться.

Вот скотина на выгоне, мчит сюда песьеглав, и началась драка.

Сгреб Курбад песьеглава за песью глотку, придавил ногой и давай палицей возить, да так, чтоб признался, собачий сын, где посудина со снадобьем для глаз хранится. Пригвоздил Курбад песьеглава мечом к земле, сходил за посудиной и помазал старичку глаза тем снадобьем.

Вот и зрение к старичку вернулось.

А песьеглав освободился от меча — и на Курбада. Двинул его Курбад раз палицей — хоть бы что. Двинул другой — хоть бы что. Двинул третий — задрыгал песьеглав ногами и сдох.

Старичок, не помня себя от радости, живо ведет своего спасителя к гнезду той птицы; знал он, что на птенцов ее опять град собирается.

Подошли к гнезду: сидят там птенцы, изрядные уже, только еще голые.

Пока разглядывали их, с ревом налетел град. Курбад еле успел прикрыть птенцов, так он спас их от града.

Только град прошел, прилетает птица — с доброго коня ростом.

Опускается перед Курбадом и молвит:

— Благодаря тебе хоть раз у меля дети вырастут. Чем же тебе отплатить?

— Вынеси меня на землю, другой платы не хочу!

— Ладно, вынесу. Только дорога дальняя, море широкое, так что ступай и убей трех подземных быков и нарежь их кусками. Ежели поверну в дороге к тебе клюв — кидай мне каждый раз по куску.

Пошел Курбад за быками. Ой, и быки же это были: замычат — палица ходуном ходит, топнут — земля трясется. Только Курбад хвать одною за рога — и голова долой, хвать другого — голова долой, хвать третьего — голова дол oil.

На другое утро забирает Курбад бычье мясо, влезает птице на спину, и пустились они в дорогу. Девять дней и девять ночей летели. На десятый день уже край земли виден. Оглянулся Курбад, а мясо-то все вышло. Что же делать? Без мяса ослабеет птица. Нечего делать! Вырезал Курбад мечом икру из левой ноги и накормил ею птицу, вон уже и земля недалеко.

К вечеру Курбад счастливо добрался до старого короля, нашел там свою невесту и братьев. Они рассказали, что с веревкой случилось, а Курбад — о своих похождениях под землей.

За рассказом-то и вспомнил про алмазное, золотое и серебряное яйца. Взял он венец младшей сестры, обнес его трижды вокруг того места, где решили дворец поставить, бросил алмазное яйцо оземь, — и вырос алмазный дворец.

Потом у средней сестры взял венец, обнес его трижды, бросил золотое яйцо оземь — вырос золотой дворец.

Наконец взял венец у старшей сестры, обнес трижды, бросил серебряное яйцо оземь — вырос серебряный дворец.

Отдал хозяйкину сыну и его невесте золотой дворец, работницыну сыну и его невесте — серебряный, а своей невесте оставил алмазный дворец.

После свадьбы думал Курбад спокойно пожить во дворце, отдохнуть от трудов своих. Да только ведьмы злые не дают покоя ни днем, ни ночью: то лучшую скотину погубят, то посевы вытравят, то на подданных мор нашлют.

Понял Курбад, что во всем вдова Девятиглавого виновата, и решил очистить от нее свое царство. Взял он три берковца соли да три берковца рассолу, пошел змею-ведьму искать.

«Кабы удалось ей в глотку соли насыпать, — думает Курбад, — побежала бы она пить. А пока она лакать будет, я прибегу и прикончу ее».

На третий день летит ведьма змеей крылатой, шипит, крыльями бьет, пасть разевает. Нацелился Курбад да и закинул все три берковца соли прямо ей в пасть. Зафыркала та и повернула к морю жажду унимать.

Курбад следом за нею, но он еще и моря не увидал, как змея, напившись, уже назад несется. Примерился Курбад да как плеснет ей рассолом в глотку! Зафыркала змея и снова повернула к морю жажду унимать. А Курбад и след ее потерял.

Искал, искал Курбад, пока не вышел к морю. Видит — там кузница. А в кузнице Чудо-Кузнец кует. Говорит он Курбаду, что пешим ту змею-ведьму все равно не догнать. А выкует он ему такого коня, что не успеет и пук льна сгореть, как на нем можно трижды вокруг света облететь. Только оглядываться нельзя.

Покамест Курбад с Кузнецом разговаривали, змея налакалась и уже мимо кузницы летит. Схватил Кузнец пригоршню раскаленных искр и швырк ведьме в пасть, да только лишь конец языка ей опалил.

Выковал Кузнец для Курбада коня. Сияет конь, словно звезда. Сел на него Курбад и пустился за ведьмой вдогонку. Мчится конь ветром через моря широкие, через леса высокие.

Только что это? Гул за спиной неслыханный: деревья трещат — грох-треск! Вода хлещет — шип-плеск!

Обернулся Курбад, и в тот же миг загремел гром, сверкнули молнии — и конь пропал. Жалеет Курбад, что забыл наказ Кузнеца, оглянулся. Хоть поздно, да смекнул, что все это ведьмины проделки были, да сделанного не воротишь.

Прилег Курбад у ручейка на опушке, посудину со снадобьем рядом поставил. Отдохну, думает, потом отхлебну сильного снадобья и со свежими силами опять за ведьмой пущусь. Да только все наоборот получилось, потому что ведьма тем временем сговорилась с чертом перехитрить и вовсе извести Курбада.

Пока он похрапывал, обернулась ведьма жабой, подскакала к посудине со снадобьем, повернула ее — сильное снадобье справа, бессильное — слева. Проснулся Курбад, захотел сильного снадобья выпить, ан выпил бессильного. Тут же заметил, бедняга, что случилось, да уж поздно: теперь на целый год сила пропала.

А черт уже тут как тут. Нанимайся, говорит, ко мне на год в работники. А не хочешь, — выходи силой мериться. Думает про себя нечистый: «Уж я-то тебя работой пройму — сам ноги протянешь!»

Согласился Курбад, только с одним уговором: ежели кто из двоих из-за работы разгневается, у того три ремня из спины вырезать. Черту такой уговор по душе пришелся.

С утра посылает черт Курбада зайцев пасти. А известно, что за тварь эти зайцы: стоит выгнать, как они и разбегаются. Под вечер пастух один на выгоне сидит — ни единого зайца не видать.

Ну, ничего! Как только солнцу заходить, достал Курбад дудочку, подудел, явились десять карликов. Принялись они искать, да шнырять, да сновать, да сгонять — примчались зайцы как оголтелые.

Увидал черт всех зайцев, думает: «М-да, с этим шутки плохи, на него бессильное снадобье не действует!»

С утра велит черт коров пасти и наказывает, чтобы вечером от сытости приплясывали. Только выгнал их Курбад, как разбежались коровы, точно вчерашние зайцы. Да только карлики на звук дудочки снова явились — стали искать, да шнырять, да сновать, да сгонять — всех коров в одно место согнали.

А Курбад подбил палицей каждой корове ногу, вот они и приплясывают.

— Слышь ты, никак ты ноги коровам поперебивал?! — посинел черт от гнева.

— Сам же наказывал, чтобы к вечеру приплясывали, а теперь еще и гневаешься.

— Нет, нет, Курбад, я не гневаюсь.

— Ну, коли так, давай другую работу!

С утра велит черт лошадей пасти и наказывает, чтобы к вечеру, как пригонит, все смеялись. И лошади разбежались, как давеча коровы. Но явились опять карлики — давай искать, да шнырять, да сновать, да сгонять — всех лошадей в одно место согнали.

Отрезал Курбад у каждой лошади верхнюю губу и погнал домой, а лошади скалятся.

— Слышь ты, никак лошадям губы поотрезал?!

— Сам же наказывал, чтобы они смеялись, а теперь гневаешься.

— Нет, нет, Курбад, я не гневаюсь!

— Ну, коли так, давай другую работу!

С утра велит черт запрячь кобылу и вспахать за день столько, сколько белая сука обежит. Запряг Курбад кобылу в такие короткие оглобли, что та и шагу ступить не может, — соха не дает. Поймал белую суку, избил ее своей палицей, загнал под клеть, а сам посиживает на сохе да вечера дожидается. Приходит вечером черт.

— Ты чего не пашешь?

— Чего не пашешь!.. Сука не бежит, кобыла не идет. А тут еще и ты гневаешься.

— Нет, нет, я не гневаюсь!

— Ну, коли так, давай другую работу!

С утра велит черт вычистить конюшню, которая годами вил не видывала. Подудел Курбад в дудочку, явились карлики, принялись скрести, мести, нести, везти, словом — раз-два, конюшня чиста. Приходит вечером черт поглядеть. М-да, не придерешься.

С утра велит черт запрячь кобылу — а это сама чертова старуха была — и привезти целую сажень дров из лесу. Наложил Курбад сажень дров — не тянет кобыла. Ну, коли не тянет, стал Курбад своей палицей к кобыльим бокам примеряться.

— Чего это ты мои бока меряешь? — спрашивает кобыла.

— Да вот хочу вырезать из твоих боков кожи побольше — мне на пасталы, а тебе легче воз будет тащить.

— Не вырезай, не вырезай, я и так вытащу!..

Потянула кобыла, притащила воз домой. Дома черт на кобылу как бешеный накинулся. А кобыла отвечает:

— На словах-то ты силен! А вот ступай сам, увидишь, каково с этим Курбадом сладить!

— Да уж не гневаешься ли ты? — спрашивает Курбад.

— Нет, нет, не гневаюсь!

— Ну, коли так, давай другую работу!

С утра велит черт овцу к обеду зарезать. Курбад требует показать, которую резать. А черт отвечает:

— Режь ту, которая на тебя таращится.

Пошел Курбад в хлев, видит — все овцы на него таращатся, ну и принялся всех колоть. Беснуется черт, а Курбад спрашивает:

— Ты уж не гневаешься ли?

— Нет, нет, не гневаюсь!

— Ну, коли так, давай другую работу!

С утра велит черт принести две меры муки, чтобы клецок из нее наготовить: одну меру клецок съесть Курбаду, другую — черту. Уселся Курбад позади черта и спускает клецки за пазуху. А черт ел, ел и объелся, потом всю ночь мучился.

С утра велит черт баню истопить. Хочет попариться, чтоб полегчало. В бане бедняга-черт охает, стонет.

— Знаешь, Курбад, переел я малость. А ты как?

— И меня вроде мутит, только я средство знаю: распорю брюхо мечом, пусть клецки вываливаются.

Вышел Курбад в предбанник, вытряхнул клецки на пол и говорит:

— Вот теперь я здоров!

Попробовал было черт себе брюхо распороть, да так и не смог — очень уж больно. Курбад от смеха катается, а черт не отзывается, только бурчит сердито:

— На него бессильное снадобье совсем не действует. Экое нутро у сморчка, экая силища!..

Парились оба при лунном свете до самой полуночи.

Вдруг хватает черт свой топор в десять берковцев весом и говорит Курбаду:

— На-ка топор, пошли в лес дуб валить.

Взял Курбад топор за топорище и уставился на месяц.

— Чего смотришь? Пошли давай!

— Пошли, пошли… Только знаешь, что? Ох, как мне охота топором Старцу в окошко запустить!

— Да ты спятил! Всего у меня один топор, и тот хочешь загубить. Давай его сюда, пошли!

— Пошли, пошли…

Пришли в лес. Залез черт на дуб, пригнул его к земле, как хворостину, и зовет Курбада, чтобы тот рубил. А Курбад привалился к Толстому дубу и глядит на месяц.

— Чего таращишься — руби!

— Срублю, срублю, только больно охота мне сначала топором Старцу в окошко запустить, давненько не слыхал я, как он бранится.

— Ох, шальной, не задевай Старца! Давай лучше сюда топор, я сам стану рубить, а ты полезай и держи дуб.

Залез Курбад на вершину.

А дуб — шасть! — взвился да махнул Курбада через себя, прямо на зайчишку.

Схватил Курбад зайца и ждет, пока дуб повалится. Рубил черт, рубил, свалил дуб, да только промашку дал: верхушка к дому пришлась, а ствол к лесу. Взял Курбад зайца и идет к черту.

— Где ты там околачиваешься?

Чего дуб не держал?

— Вовсе не околачиваюсь.

Младшего братца вот встретил, поговорили, давно не видывались.

— А чем твой брат занимается?

— Скороход он.

— А ну давай мы с ним наперегонки!

Ладно. Как выпустил Курбад зайца, так тот и полетел, хвостишко вскинув.

Бежал, бежал черт, какое там — не догнать.

— Знай смеешься над моим братом — на все-то ты замахиваешься, а ничего не можешь. Ну, так как же с дубом быть? Берись за верхушку, а я за комель. Но уж, понятно, как взялись, так без всяких передышек прямо до дому.

Схватился черт за верхушку и попер напролом через лес, только треск стоит. А Курбад сидит на комле и едет. Пришли домой, черт пот со лба утирает, а Курбад посмеивается.

— Слабоват ты, братец, коли тебя так быстро пот прошибает.

С утра велит черт чертенят привезти и хорошенько накормить. Запряг Курбад кобылу, поехал за чертенятами, наложил их навалом в телегу, сверху добрую жердь-прижимину положил, затянул веревкой и поехал домой.

Только по дороге чертенята один за другим вываливаются из воза да верещат:

— Ой, Курбад, падаю!.. Ой, падаю!..

Решил Курбад по-иному с ними управиться — кто выпал, того трах о колесо! Как упал, так бах о колесо! Так всех и перебил.

Дома усадил всех перебитых чертенят рядком у стола, набил им рты едой, каждому миску на колени поставил и пошел кобылу выпрягать. Вскоре черт является и вопит:

— Курбад, так ведь ты моих детишек перебил!

— Вот уж нет. Погляди хорошенько, это они с голода померли: у всех рты набиты и миска в руках. Ей-же-ей, с голода, дорвались до жратвы и подавились, ненасытные.

— Брось, зашиб ты их!

— Да уж не гневаешься ли ты?

— Нет, нет, не гневаюсь!

— Ну, коли так, давай другую работу!

Наутро черт говорит Курбаду:

— Слушай, вечером я пойду на свадьбу. Как управишься с кобылой, собирайся туда же. И если увидишь, что я сижу между невестой и женихом, кинь на меня глаз.

Вышиб Курбад у кобылы глаза и пошел на свадьбу. Только черт между женихом и невестой уселся, Курбад и запустил в него кобыльим глазом — оглянулся черт. Немного погодя швырнул и вторым, вскочил черт, в дверь — и домой. Дома беснуется.

— Зачем у кобылы глаза вышиб?

— Сам же велел глаза на тебя кидать.

— Да ты что!..

— А ты уж не гневаешься ли?

— Нет, нет, не гневаюсь!

— Ну, коли так, давай другую работу!

— Дам, дам!

Лег Курбад спать, а сам слушает, как черт со своей старухой переговаривается. Надо бы, дескать, потихоньку к Курбаду подобраться и уложить его топором. Ежели не поторопиться, так Курбад и сам его изведет. Конец года недалеко, а там и бессильное снадобье перестанет действовать.

Услышал это Курбад, слез с постели, поставил в изголовье горшок со сметаной, чтобы на человечью голову было похоже, а сам за печкой спрятался.

В полночь крадется черт на цыпочках, да как трахнет по горшку, так черепки и полетели. Смеется черт, бежит к чертовке, рассказывает:

— Вот угостил, так угостил — мозги так и брызнули!

А Курбад бежит за чертом и спрашивает, с чего это он горшок разбил. Как увидал черт Курбада, так коленки у него затряслись: вот ведь идол, не убить его никак.

Схватил он под мышку свои пожитки и старуху — и понесся к ведьме, Курбадовой ненавистнице. А Курбад за ними по пятам гонится. Немного погодя черт говорит жене:

— Ну, можно малость передохнуть, больно уж ноша тяжела.

— А как же, передохнуть надо! — поддакивает Курбад из-за чертовой спины.

— Курбад! И ты здесь?

— А как же! Где ты, там и я…

Подхватил опять черт свои пожитки да жену и помчался к речке, — решил где-нибудь на бережку поспать, отдохнуть. Только присел, как Курбад снова тут как тут.

— Курбад! И ты здесь?

— А как же! Где ты, там и я!..

Вот попал черт в передрягу! Хоть помирай — ни убить Курбада, ни убежать от него.

Наконец надумал так: положил жену рядышком, а Курбада с самого края, чтобы сонного его в речку столкнуть.

Да так тебе Курбад и заснет, лежа рядом с чертом! Лежит, со сном борется, дожидаясь, пока те заснут. А потом перекатил чертову жену на свое место, сам на ее место улегся и ждет, что дальше будет.

Встрепенулся ото сна черт и столкнул свою старуху сонную в речку. А когда заметил, что сам свою старуху утопил, — забегал по берегу, ногами топает, руки ломает. Схватил тут Курбад свою палицу, да как даст черту по макушке, так тот и пошел ко дну.

Вот Курбад и от чертовой кабалы освободился. Повернул он к дому, идет, палицей поигрывает и чувствует, как к нему прежние силы возвращаются. Идет, идет, зашел в большой лес. Сидит на опушке старичок и кнуты вьет.

— На кого, старче, кнуты вьешь?

— На ведьм — житья от них в этом лесу не стало, каждому путнику отбиваться изо всей мочи приходится. Только этими кнутами и можно с ними совладать. Если бы нашелся богатырь, который разнес бы их поганое логово, — очистился бы от них лес навсегда.

Решил Курбад взяться за это дело. Подождал он вечера, когда вся нечисть в свое логово убралась, и завалил нору большим камнем. Потом взял свою палицу, отвалил малость камень, выпустил одну тварь — и хлоп ее палицей! Отвалил опять, другая вылезает — хлоп ее! Отвалил камень, третья вылезает— хлоп ее! Так всю ночь провозился, пока всех не прикончил. С той поры чисто в лесу стало.

На другой день наткнулся Курбад по другую сторону леса на человека, который сидит около большущего костра и вопит без устали:

— Холодно мне! Холодно мне!

— Так чего же не греешься, коли холодно?

— Да только я попробую погреться, как примчится мой мучитель — оборотень и сожрет меня.

— Не бойся, грейся себе, я с этим оборотнем разделаюсь!

Так и вышло. Только человек стал руки греть, как примчался оборотень, зубами лязгает. Схватил Курбад оборотня за глотку, разорвал надвое и бросил в огонь — пускай ведьмам на закуску жарится. Сгорел оборотень, обуглился, огонь потух, а человеку больше и не холодно.

Пошел Курбад дальше. Видит человека — сидит тот на берегу озера и вопит без устали:

— Пить хочу! Пить хочу!

— Чего же не пьешь, коли пить хочешь?

— Да как только попробую напиться, так примчится мой мучитель — орел и сожрет меня.

— Пей, не робей, я с ним разделаюсь!

Так и вышло. Только человек напился, летит орел, крыльями хлопает, клювом щелкает. Отрубил ему Курбад голову и швырнул нечисть в озеро. Озеро тут же высохло, и у человека жажда прошла.

Наконец вернулся Курбад домой. А тут новая напасть поджидает: околдовала подлая ведьма его жену, лежит та при смерти. До того ее хвороба измучила, что бедняга и мужа не признает. Но Курбад и на этот раз не растерялся. Взял он снадобье, что у песьеглава отнял и которым старцу зрение вернул, и вылечил им свою жену.

Зажил он спокойно и счастливо, а подлая ведьма не решалась в его владения показываться, но все помышляла, как отомстить за мужа. Не смогла сама Курбада пронять, так облетела девять царств, натравила девять владык пойти на Курбада войной.

Собралась рать огромная, и сын третьего владыки, великан непобедимый, повел ее в Курбадовы владения. Собрал и Курбад свою рать, повел ее навстречу недругу.

И пошла сеча страшная: мечи звенят, палицы трещат. Сбил Курбад великана палицей, да пока собирался меч вытащить, успел великан своим мечом ранить его в левое плечо.

Увидала это подлая ведьма, забила крыльями от радости, взлетела над Курбадом и сплюнула свою ядовитую желчь прямо ему в раненое плечо. Вскинул Курбад левую руку, поймал ведьму и удавил. Вскинул правую — рассек великану голову. Да тут разошлась по нему желчь ядовитая, повалился Курбад на свою палицу и помер.

Илинь

стародавние времена жил со своими родителями сын по имени Илинь. Здоровый он был и сильный. Но однажды залез он в риге на печь и с той поры стал такой слабый да хилый, что с места не мог двинуться, так и пролежал на печи несколько лет.

В один прекрасный летний день, когда все домашние ушли на сенокос, а Илинь сидел один на печи, вошел убогий старец и говорит:

— Бог в помощь, Илинь! Подай милостыню бедному человеку!

— Дал бы я тебе, бедный человек, охотно все что только у меня есть, да нету сил с печи слезть; так что ступай сам в кладовую, там найдешь и мясо, и молоко, и пиво. Ешь и пей, сколько душе угодно!

Пошел нищий в кладовую и наелся досыта; после того заходит обратно в ригу и говорит Илиню:

— Спасибо, сынок, доброе у тебя сердце, накормил ты меня, голодного, чем бог послал. Спасибо тебе, спасибо! Но скажи, сынок, отчего ты с печи на землю не слезаешь?

— Эх, дед, уже давненько сижу я вот так — не дюж я слезть, и никто помочь мне не в силах.

— Да ты попытай, может, и слезешь!

— Ну, коли ты велишь — попытаю!

Попробовал раз — уже на колени стал подыматься. Попробовал во второй — уже на ноги встал. Как попробовал в третий раз, — так с печи слез и пошел… Вышли оба из риги, нищий и говорит: — Послушай, сынок, что я тебе скажу. Поставим здесь на дворе большой столб каменный!

— А на что нам такой столб? — спросил Илинь.

Старик ответил:

— Ты знай ставь, потом смекнешь, на что!

Вот взялись они за дело и скорее скорого каменный столб поставили.

Тут нищий говорит Илиню:

— Возьми-ка да переверни столб!

Обхватил Илинь столб, поднатужился и весь свет перевернул.

— Нет, сынок, это уж чересчур! — воскликнул старик, — дам тебе силы только на то, чтобы никто на свете тебя не одолел, а больше нет!

— Спасибо тебе, дедушка, за такое благодеяние! — сказал Илинь.

— Не за что, сынок, благодарить! Это тебе за то, что убогих не прогоняешь, — промолвил старик и тотчас пропал.

Вот пошел Илинь на белый свет поглядеть. Да и кому неохота подышать чистым воздухом, ежели так долго дома просидел?

«Постой, однако! — спохватился Илинь, — стыдно ходить по свету с пустыми руками. Слава богу, что снова могу ходить и работать, вот возьму снесу-ка я косцам завтрак».

Сказано — сделано. Взял он в одну руку бочку пива, в другую мяса и молока, под мышки хлеба и раушей, и пошел к косцам. Работники, увидав Илиня с завтраком, кинулись ему навстречу, обрадовались, что Илинь снова ходит, да еще такую ношу тяжелую принес.

— Расскажи, Илинь, как ты выздоровел? — спрашивают его наперебой.

Илинь рассказал все по порядку как было, потом говорит:

— Вы теперь поешьте, а я пойду на белый свет погляжу.

Идет он, идет, устали не зная, подходит к одному великану. Великан сосны из земли с корнями вырывает. Посмотрел великан на него горящими глазами и говорит:

— Что ты ищешь, чего тебе надо и как ты осмелился ко мне приблизиться?

— Я — Илинь, пошел на мир поглядеть, свежим воздухом подышать.

— Ну ладно, раз уж пришел. А знаешь, что? Давай померимся силой: кто выше закинет мою булаву железную, тот будет хозяином, а другой — его работником. Сам буду бросать первым.

— Ладно, померимся! — сказал Илинь, — мне все равно, кто бросит первым.

Подкинул великан свою булаву — через полчаса она обратно на землю упала, погнулась малость; а когда Илинь размахнулся и запустил ее в небо, булава только через час упала обратно и пополам переломилась, а оба конца в землю ушли. То-то великан сокрушался по булаве:

— Где возьму теперь кузнеца, который скует мне булаву? Здесь поблизости ни одного кузнеца не сыщешь!

— На что нам кузнец! — воскликнул Илинь. — Дай только подов пять железа. Да не забывай, что по нашему уговору ты теперь мой работник и твоя булава теперь моя. Я уж и чинить ее стану сам.

Дает великан пять подов железа, а Илинь булаву в десять берковцев и пять подов железа положил себе на колено и сковал оба конца вместе прямо вхолодную, без молота — кулаком. Потом говорит великану: — Ты — мой работник, пошли дальше!

Пошли. Шли, шли — подходят к другому великану, который грудью горы опрокидывал. Посмотрел он страшными глазами на Илиня. А Илиню хоть бы что — только крикнул:

— Послушай-ка! Ведь и ты мой работник — пошли!

— С какой такой стати? Чтобы я был работником у этакого бездельника? Гляди не попадись мне в лапы!

— Потише, потише! Не больно-то хорохорься! Не вздумай у меня артачиться! Вот моя железная булава, подбрось ее кверху. Если кинешь выше, то знай — быть тебе хозяином, а мне — работником, а если я кину выше, то я буду хозяином, а работником быть тебе.

Взял великан железную булаву и метнул ее в небо. Прошло полтора часа, и только тогда железная булава упала на землю и согнулась. После него Илинь бросил. У него она пробыла в поднебесье целых два часа, а когда на землю упала, пополам переломилась. Вот опять добавил он пять подов железа, положил на колено и так же, вхолодную, сковал кулаком.

— Теперь ты — мой работник, пошли дальше!

Шли, шли все трое — наконец вышли на берег морской. Идут по морскому берегу, видят — спит там великан страшенный. Весь великан в воде, одна голова на суше, а борода у него в шестьдесят саженей длиной.

Страх было глядеть на такого великана, однако Илинь, помня слова старичка, принялся его будить.

Подошел он к великану, схватил за бороду и крикнул:

— Эй, великан, ты чего валяешься! А ну-ка подымайся!

Просыпается великан, видит — этакая мелюзга его разбудила, продрал он глаза и взревел, как лев, громовым голосом:

— Как ты, козявка, осмелился меня за бороду хватать и над моим сном насмехаться? Я тебя, негодник, проучу! Сотру твои косточки в порошок и по ветру развею!

— Потише, потише, силач! — отвечает ему Илинь. — Сперва попробуй мою булаву в небо закинуть, а тогда посмотрим, кто из нас сильнее.

Великан бросил, и булава упала через два часа; а когда Илинь метнул ее, то вернулась булава на землю лишь через три часа и разломилась надвое. Но на этот раз, чтобы сковать ее, взял Илинь десять подов железа, положил оба конца на колено и сковал кулаком. Стало у Илиня три работника — чем теперь заняться? Идут они все дальше и дальше. Шли, шли, пришли к старому замку. Было тут много быков, а людей — ни души. Тогда велит Илинь работнику насчет обеда похлопотать.

— Ты, — говорит он, — который там сосны дергал, останешься дома, одного быка заколешь и, пока нас не будет, сваришь нам обед.

Великан Соснодер остался, быка заколол, сварил, приготовил все, стол накрыл и ждет… Но тут вылез из земли этакий старикашка с длинной седой бородой, поколотил Соснодера и весь обед съел. Приходит хозяин с работниками, спрашивает:

— Ну как, готов ли обед?

— Нет ничего! Не гневайся, хозяин, не смог твой наказ исполнить — страх как голова разболелась, сил не было поднять ее, еще и теперь трещит.

На другой день Валигора дома остался. Наказал ему Илинь:

— Смотри, чтобы был обед сварен!

И этот сделал все как полагается; да только покончил с варевом, как опять вылезает из земли старикашка с седой бородой, отколотил Валигору и съел обед.

На третий день остался Морской Лежебока обед готовить. Он работал только сидя: сидя быка забил, сидя воду носил, и все-то переделал сидя, ни разу на ноги не поднявшись. Но только все было готово — вылез тот самый старикашка с седой бородой, отколотил Морского Лежебоку, съел обед и ушел.

Идет хозяин, думает: «Ну, хоть раз пообедаем!»

Заходит, спрашивает:

— Где обед?

— Нет ничего, хозяин, у меня тоже страх как голова разболелась — от боли сил не было нагнуться.

«Экие чудеса! У всех троих одна беда. Что-то здесь нечисто!» раздумывает Илинь, а на четвертый день остался дома сам. Зарезал он быка, сварил обед и стол накрыл.

Но едва все было сделано как полагается — старикашка тут как тут.

Заходит — хочет отколотить хозяина.

— Ах, так! — вскричал Илинь, — ты, старый хрыч, видать, и есть тот буян, что моих работников побил и еду сожрал! Погоди, голубчик, ты меня еще попомнишь!

И схватил он старика, намял ему бока, вынес во двор, приподнял зáмок за угол и подсунул под него старикову бороду. Потом стал дожидать, когда его работники вернутся, чтобы им тоже показать старого забияку. Пришли работники, глядят — обед на столе. Ну, поели все, а потом хозяин подымается, ведет их во двор показать, какую забаву для них приготовил. Выходят — глядят, из-под угла замка торчит борода защемленная, а старика и след простыл — оторвал он бороду. Только теперь работники рассказали, что с ними приключалось, когда они оставались в доме хозяйничать. Потом забрали шкуры зарезанных быков и пошли дальше. Шли, шли, к пещере подошли. У пещеры той железная дверь была.

— Отворите, молодцы, дверь! — сказал Илинь, — хочу поглядеть, что там внутри.

Мучались работники, мучались, но открыть не смогли. Видит Илинь — не будет от них проку, надо самому за дверь браться, и отворил ее одним рывком. Да снова беда — никак внутрь не попасть — лесенки нет. Наконец вспомнили — бычьи шкуры-то ведь при них.

— Берите, молодцы, шкуры бычьи, — молвит им Илинь, — нарежьте их на полосы и сшейте из них ремень такой длины, чтобы я мог по нему в пещеру спуститься!

Взялись работники за дело, как им хозяин наказал. Валигора с Морским Лежебокой шкуры на ремни режут, Соснодер сшивает их вместе — по ремеслу он был сапожником. В два счета стачали ремень длинный, спускается хозяин по нему в пещеру, а работникам наказывает: — Спущусь на дно поглядеть, что там такое. Погляжу, вернусь назад к ремню, и как только за ремень дерну — тащите меня наверх.

Спустился Илинь в пещеру, ходит, глядит вокруг. Видит — попал он в подземное царство. Идет, идет — подходит к одному дому. Заходит в дом, а в нем — девица красы невиданной. Посмотрела она на Илиня, и стало ей жаль пришельца.

— Ах ты, человек несчастный, как ты сюда забрел? Конец тебе придет сегодня! Очень мне твоей жизни жаль! Отец мой силы небывалой, как увидит — убьет тебя. Но вот тебе мой совет, любезный чужестранец! Там во дворе стоят две бочки, переставь их: с правой стороны бочку поставь на левую, с левой — на правую. В правой бочке вода силы, в левой — бессилья. Отец мой каждый раз пьет из бочки, что по правую руку. Как только подойдет отец к бочке по правую руку напиться, так ты иди напейся из бочки по левую руку. Может, так спасешь свою жизнь.

Едва поспел Илинь поменять бочки местами, как приходит старик, тот самый, что поколотил его работников и которому он защемил бороду. Только старик зашел, как сразу взялся пить из правой бочки, а Илинь — из левой. Напились оба и тотчас принялись силой мериться. Но Илинь был сильнее старика и убил его с одного удара. Потом забрал Илинь все сокровища, взял старикову дочку-красавицу и пошел к выходу из пещеры. Подошел, привязал к ремню сокровища, работники вытащили их наверх. Потом привязал дочку старикову, и ее вытащили. А самого хозяина бросили в пещере. Ждал Илинь, ждал ремня — так и не дождался. Делать нечего, пошел обратно посмотреть, не найдется ли какая подмога. Искал, искал — нашел белую гусыню и говорит ей так: — А не можешь ли ты, гусочка, помочь мне из этой пещеры выбраться?

— С превеликой охотой! — ответила гусыня. — Садись мне на спину!

Уселся Илинь гусыне на спину.

Взлетела гусыня и вынесла Илиня из пещеры. Да только смотрит Илинь — ни сокровищ, ни стариковой дочки. Работники все забрали и сами удрали. Делать нечего — пустился со всех ног за ними вдогонку.

Гнался, гнался — догнал. Тут Илинь троих своих работников проучил как следует и вместе с сокровищами и красавицей поселился в том самом замке стариковом, где быков резали. Там он и теперь еще живет, если только не умер.

Верзила

одних родителей был сын — здоровенный малый. Прозвали его люди Верзилой. Когда Верзиле исполнилось восемнадцать лет, пришло ему в голову весь свет обойти. Выковал он себе посошок в двадцать подов и давай каждый день приставать к родителям, чтобы отпустили его на все четыре стороны. Отец сразу согласился, а мать сказала так:

— Не отпущу тебя до тех пор, пока не вырвешь старый дуб и не посадишь его перед моим окном на память!

Экая невидаль! Верзила только усмехнулся; на другое утро еще завтрак не поспел — дуб уже раскачивается перед окном. Тут собрала ему мать добрый мешок харчей на дорогу и отпустила сына с посошком на все четыре стороны.

Сперва шел Верзила по дороге, но когда увидел, что все люди шарахаются от него, свернул тропинкой в лес. Однако, когда лес прошел, снова встретил человека, который, отирая пот со лба, пахал поле. Но пахарь был поумнее других и удирать не стал. Верзила обрадовался и спрашивает:

— Что, приятель, неужто так тяжко пахать?

— А ты как думал? Сам видишь, пот льет с меня градом, и конь весь в мыле.

— Вишь, брат, — говорит ему Верзила, — сдается мне, конь твой не кормлен; выпряги его и пусти в лощине попастись, а я тем часом соху за него потаскаю.

Выпряг пахарь коня, пустил в лощину и стал пахать на Верзиле; да вот снова беда — не поспевает он за Верзилой; приходится ему за сохой бегом бежать, отчего вскоре совсем умучился.

— Так дело не пойдет, — вскричал Верзила, — ступай-ка принеси лучше обед — вспашу один.

И пока пахарь ходил за едой, Верзила управился — все поле вспахал. Уселись оба, стали есть. Когда поели, пахарь поблагодарил Верзилу за помощь и собрался домой соху нести. А Верзила не дает, говорит ему:

— Как ты, брат, с такого малого поля прокормишься? Тут на тебя одного хлеба не уродится, а где уж там на жену и детей. Давай-ка сюда соху, распашу я тебе поле до самого королевского дворца.

— С ума спятил! Прогневишь короля!

— Коли он так глуп, чтобы из-за этакой малости гневаться, то пусть его гневается, а я все-таки вспашу.

Пашет Верзила по целине день — король уже в оконце посматривает; пашет Верзила второй день — короля уже зло разбирает; пашет Верзила третий день — является король, спрашивает:

— Кто тебе тут пахать дозволил?

— Кто дозволил? Сам дозволил. А как иначе? Там пахарь на клочке земли с голоду помрет, не прокормится. А это большое поле все равно пустое стоит; ты его и сам не подымаешь, и другому не отдаешь.

— Не твоя забота! — отвечает король, — коли добром соху не бросишь, то солдаты прогонят тебя.

— Эк ты меня напугал своими солдатами! — огрызнулся Верзила и не слушает дальше.

Это вконец взбесило короля. Призвал он триста солдат и давай гнать Верзилу, а Верзила взял свой посошок и перебил все три сотни. Тогда зовет король шестьсот солдат, а Верзила взял свой посошок и перебил всех. Наконец зовет король девятьсот солдат, а Верзила взял посошок и всех перебил; хотел было и с самим королем разделаться, но король начал просить пощады, посулил ему свою дочь в жены отдать.

— Ладно, так я согласен! — обрадовался Верзила. — К вечеру с пахотой покончу, и тогда посылай за мной карету!

Вечером приказал король запрячь самых сильных коней в лучшую карету и самолично поехал за Верзилой. Да только уселся Верзила со своим тяжеленным посохом в карету, как — хрясь! — поломались оси. Послали за другой каретой, но и с ней то же самое. Вот взяли самую крепкую карету, какая только была, и на ней еле-еле с грехом пополам дотащились.

В воротах встретила их сама королевна. Вышел Верзила из кареты, подходит к королевне и спрашивает:

— Ну, краса-девица, примешь ли меня своим мужем?

— Как не принять такого богатыря; однако хочу я тебе вот что сказать: ты должен пообещать мне, что до свадьбы исполнишь одну просьбу.

— Охотно, все, что ни пожелаешь!

— Тогда слушай: есть за девятым государством могучая крепость. В этой крепости живет король, что на моей старшей сестре женился. Долгое время сестра моя жила с королем счастливо, да приключилась однажды беда: напал на крепость черт, одержал победу и напустил на крепость такую тьму, что света божьего не видать. Коли сможешь выручить несчастных из чертовых когтей, тогда сразу и свадьбу сыграем.

— Ладно, придется мне это сделать! — согласился Верзила. — Однако раз замок далеко, хорошо, кабы король, твой отец, дал мне коня верхового.

Король охотно согласился и дал лучшего коня, какого только можно было сыскать во всем государстве. Вот и поскакал Верзила. Однако на полдороге конь обессилел, дальше везти Верзилу не может. Делать нечего, надрал Верзила лыка, скрутил веревку, подыскал полянку зеленую и привязал на ней коня — пусть траву щиплет, а сам, посошок подхватив, пошел пешком. Но неподалеку от этой полянки он снова остановился, потому что на другой полянке заслышал непонятный шум. Прислушался он — ничего не разобрать. Подошел совсем близко, заходит на поляну и видит — крохотный человечек дерется со страшной змеей. И как увидел Верзилу, так сразу просит помочь убить змею.

— Сейчас! — отозвался Верзила и как огреет посошком, так змея и разлетелась на куски.

— Спасибо за подмогу! — говорит человечек. — Добра никакого у меня нет, чем тебе отплатить, но коли тебе когда помощь понадобится, так подоспею.

Вот шел Верзила, шел, пока не нашел то государство, ту крепость, где под чертовым игом король в вечной тьме томится. Однако Верзила не сразу стал на черта нападать; он сперва прилег на лесной опушке как следует отдохнуть с дороги, с силами собраться. Но не тут-то было! Едва нагнулся он присесть, как вылезает из лесу страшный великан и набрасывается на него зверем. Но Верзила успел вовремя ухватить посошок и вбил великана по грудь в землю. Взмолился великан, чтобы не губил его Верзила, дескать, будет он Верзиле другом.

— Коли про дружбу разговор завел, так скажи, какое лихо заставило тебя на меня нападать?

— Что уж тут говорить, — сокрушается великан, — ведь я в кабале у чертей здешней округи. Одолели они меня и заставили убивать любого пришельца. Я и рад бы от них избавиться, если бы нашел кого-нибудь, кто помог бы мне с ними справиться.

— Ладно, ладно, только ты, малый, скажи мне, сколько их тут есть и где с ними встретиться, потому что у меня до чертей дело. Я ведь для того и пришел, чтобы чертей одолеть и королевский замок от них избавить.

— Смотри, брат, — ответил великан, — не так-то все это просто. Тех трех чертей ты, может, и одолеешь, да как сладить с самой чертовой старухой, старшей ведьмой? Ну ладно, все же я дам тебе совет: поблизости от замка не заводи драки с чертями, там ведьма может услышать возню и прибежать на выручку. Притаись на день в этой пещере. Вечером черт поскачет домой, я зазову его сюда, ты с ним и разделаешься! Коли одолеешь, то найдешь при нем ведьмино яблоко. В нем сила заключена такая: если его раз надкусить, то можно стать кем пожелаешь; если во второй раз надкусить, то снова станешь человеком. Надкуси это яблоко и превратись в комара; тогда сможешь пробраться к ведьме и подслушать, о чем она толкует.

Ладно. Скачет вечером черт прямиком в замок, а великан махнул ему рукой — мол, пусть к нему подъедет. Подъехал черт, спрашивает:

— Чего надо?

— Гляди, вот тут пришел в пещеру один, не могу с ним справиться. Разделайся-ка с ним сам! — ответил великан.

— Так пусть он вылезет! — разгневался черт.

Вышел Верзила. Вот уж долго они борются-дерутся. Однако под конец Верзила изловчился и огрел черта посошком, черт подрыгался и дух испустил. Надкусил Верзила яблоко, обернулся комаром и полетел к ведьме. Залетел через щелку в замок. Ведьма комара не заметила, не учуяла, только очень уж забеспокоилась, бурчит сердито: «Говори, что хочешь, а одолели муженька, погубили, раз по сию пору нет его дома!»

А маленькие чертенята успокаивают:

— Чего печалишься, просто батя в пути задержался!

— Чего там еще, где ему задержаться? Не иначе, как убили его. Ах, кабы попался мне на глаза тот, кто одолел его: живьем проглотила бы!

Немного погодя комар полетел обратно к великану, надкусил яблоко, превратился снова в Верзилу и рассказал, что у ведьмы прослышал.

— Вот и хорошо! — ответил великан. — Теперь надо только тех двоих чертей завтра-послезавтра осилить, а тогда возьмемся за ведьму, перехитрим и ее.

На следующий вечер второй черт скачет прямиком в замок, а великан помахал ему рукой — мол, пусть к нему подъедет. Подъехал черт, спрашивает:

— Чего надо?

— Гляди, вот тут пришел один в пещеру, не могу с ним справиться. Разделайся-ка с ним сам!

— Где? А ну пусть вылезет! — разгневался черт.

Вышел Верзила. Вот уж долго они борются-дерутся. Однако под конец Верзила изловчился и огрел черта посошком, черт подрыгался и дух испустил.

На третий вечер третий черт скачет прямиком в замок, а великан помахал рукой — мол, пусть подойдет к нему. Черт подошел, спрашивает:

— Чего надо?

— Гляди, вот тут пришел один в пещеру, не могу с ним справиться. Разделайся-ка с ним сам!

— Где? А ну пусть вылезет! — разгневался черт.

Вышел Верзила. Вот уж долго они борются-дерутся. Однако под конец Верзила изловчился и огрел черта посошком, черт подрыгался и дух испустил.

— Вот и славно! — говорит великан. — Теперь мой черед потрудиться. Первым делом раздобуду хорошие щипцы и гвозди. Ты будешь все это время в пещере прятаться; я тем часом пойду к ведьме, потому что она мне — слуге своему — доверяет, и скажу, что все три черта погибли; дескать, пришел какой-то богатырь, которого никто, даже она сама, не в силах одолеть. Тогда она спросит у меня совета, и я научу ее, чтобы тихонько подкралась к пещере сбоку и незаметно пролизала дыру в скале, такую, чтобы пролез ее язык. Богатырь, дескать, схватится за язык голыми руками, захочет пощупать, что это за лоскуток, но только прикоснется, тут и сможешь богатыря проглотить. Я так скажу, ведьма мне и поверит. Но не дотрагивайся до языка голыми руками. Я прибегу тебе помочь. Ты схватишь язык щипцами, подержишь, а я стук! стук! — приколочу язык гвоздями к скале. Тогда придется ведьме вечно томиться здесь, а тьма в тот же миг с крепости перейдет сюда на пещеру. Заодно и малых чертенят в нее загоним.

Как сказал великан, так все и было. Едва просунула ведьма язык, тут Верзила и прихватил его щипцами, а великан приколотил к скале. А как напоследок еще и малых чертенят загнали в пещеру, тогда замок сразу засиял чистым золотом.

Король на радостях не знает, что делать, как отплатить Верзиле, а Верзила от всего отказывается:

— С родни платы не берут. Я только ради того тебя выручал, чтобы сестра жены твоей пошла за меня замуж.

Услышав это, король с королевой еще больше обрадовались, потому что породниться с таким богатырем — дело завидное. На третий день все провожали Верзилу домой к невесте и пообещали приехать на свадьбу.

По дороге к Верзиле тот самый великан пристал, говорит:

— Спасибо, что пособил мне от чертей да от ведьмы избавиться. Теперь я свободен. Но за то, что помог я тебе ведьму одолеть, должен ты отдать мне ведьмино яблоко!

— Отчего бы нет? — отвечает Верзила. — Только, знаешь, совсем неохота мне дальше пешком идти. Коли сможешь раздобыть телегу, которая по воздуху отвезла бы меня к невесте, тогда отдам тебе яблоко!

— А чего ж нет, погоди малость, сейчас будет.

Принес великан телегу, а Верзила яблоко отдал.

Вот Верзила — раз-два! — домчался до лесной поляны, где в тот день коня привязал: Наелся конь досыта, до отвала. А Верзила подумал: «Постой, а ведь и я притомился порядком. Здесь отосплюсь как следует и домой поспею вовремя».

Тут он и улегся. А пока спал, великану стало жаль своей телеги. Бросился он вдогонку, увидел — спит Верзила, убил его и забрал телегу.

Так пролежал Верзила весь день и всю ночь. А на другой день явился тот человечек, которого Верзила от змеи спас, помазал рану волшебным снадобьем и оживил Верзилу, рассказал все, что произошло с ним, пока тот спал. Благодарил его Верзила стократ, а потом вскочил на коня, домой к невесте заторопился.

Вскоре Верзила с королевной и свадьбу сыграли. Пришли на свадьбу все из замка, вызволенного у чертей, пришли и родители Верзилы. Гуляли девять дней и девять ночей.

А когда старый король умер, стал Верзила королем.

Пятеро силачей

дна вдова по бедности рано отдала в люди четырех своих сыновей и при себе оставила только самого малого. Хоть и беден был харч, однако рос меньшой как на дрожжах и уже на восьмом году перекидывал мешки зерна в восемь пур словно перышки. А когда из отроков вырос, то силищи он стал невиданной.

Однажды пошел богатырь молодой в лес по дрова и шутки ради приволок здоровенную ель вместе с корнями.

В другой раз, когда такую же ель в лесу вырывал, повстречал богатырь охотника с ружьем на плече и спросил его дружелюбно:

— Ну как, повезло подстрелить что-нибудь?

— Повезет еще, — охотник ему в ответ. — Вот хочу сегодня пройти сто верст до одного дуба. На том дубе сидит на суку махонький комарик. Этому комарику хочу в левый глаз попасть и домой засветло воротиться.

Богатырь — тот, что елки вырывал, — тоже за стрелком увязался. По дороге завели разговор, и оказалось, что оба они — братья. На радостях от такой нежданной встречи оба брата не заметили, как тридцать верст отмахали. На тридцать первой версте смотрят — идет кто-то навстречу, посвистывая, шапка на ухо заломлена. Кто весел, тот разговорчив. Братья загородили свистуну дорогу и спрашивают, отчего он шапку на одно ухо носит.

— Если одену шапку прямо, то на стенах всех домов и по краям шапки сосульки понамерзнут.

Дальше из разговора вышло, что он тоже их брат. Чего тут раздумывать, отправился с братьями и он. Отшагали еще тридцать верст и увидели человека, снимавшего с правой ноги деревянный башмак.

— Разве босиком лучше? — спросили три брата.

— Да, — ответил тот, что разувался, — иначе не могу: как шагну в башмаке, так мигом занесет меня невесть в какую даль.

И этот пошел вместе с ними. По дороге завели разговор о себе, и оказалось, что все четверо — братья. На девяностой версте встречают еще одного молодца. Видят братья, что парень одну ноздрю себе заткнул, и спрашивают, зачем он это сделал? Тот в ответ:

— Стоит открыть обе ноздри, как ветра хватит шесть мельниц вертеть.

— Ну, так не иначе, и ты наш брат! — воскликнул стрелок. — Как раз нам пятого недостает.

Разговорились — и точно, брат.

За болтовней все пятеро прошли остальные десять верст, прострелили комару левый глаз и решили, пока солнышко не закатилось, навестить старуху-мать.

Погостили все пятеро у матери вдосталь, а тогда надумали идти к самому королю на заработки. В королевском дворце они узнали, что принцессу выдадут за того, кто в беге ее перегонит.

— Чего тут раздумывать? — воскликнул брат, который башмак разувал, и решил бежать наперегонки с принцессой.

Дал король принцессе и скороходу по кружке и велел из родника, где солнце встает, принести воды; ежели скороход вернется раньше принцессы, то назавтра и свадьбе быть.

Бежит принцесса быстро, словно куропаточка. А скороход уже давно воды зачерпнул, на полдороге прилег на старых лошадиных костях и уснул: солнце там жарит вовсю, вот и разморило скорохода. Принцесса увидела, что он спит, опрокинула его кружку и побежала что было духу к королю. Стрелок тотчас выстрелил в кость у брата под головой и разбудил его. Вскочил тот, глаз не продрав, схватил опрокинутую кружку и помчался за водой по второму разу, однако поспел еще обогнать принцессу и первым прибежать к королю.

А король не отдает принцессу. Рядился он, рядился до тех пор, пока не уговорил скорохода вместо принцессы взять мешок золота, такой, какой унесет на себе брат скорохода — силач.

Ладно. Пока семеро портных шили мешок для денег, король заманил всех пятерых братьев в комнату, где вместо стен — печи, и приказал топить печи так, чтобы вся комната раскалилась докрасна.

— Ничего, — присвистнул брат, который шапку носил набекрень, — пускай топят сколько влезет; вот поверну шапку прямо, сразу холодно станет.

Так оно и было. Три дня и три ночи топили печки. Потрескались они, а комната как была, так и осталась холодная. На третий день дивится король — не сгорели братья! Но мешок-то уже готов и, хочешь не хочешь, надо деньги отдавать. Выгребли одну денежную кладовую, вторую, только на полмешка хватило. Все кладовые выгребли, и лишь тогда дополна мешок насыпали.

Силач взял огромный мешок так, словно в него мякина насыпана, и пошел. Скороход с другими братьями за ним шагают.

Однако под конец королю стало жаль денег. Кличет он солдат и посылает их отнять мешок. А брат-ветродуй открыл зажатую ноздрю и сдул всех назад словно дым. Только один солдат в корнях дерева застрял. Его еще и сегодня видать, если издали поглядеть на корни вывернутых бурей елок.

Бобылкин сын

ыл у одной бобылки сын удивительной силы, и ни за что он барину не хотел служить.

Раз барин приказывает ему, чтобы с утра явился в ригу хлеб молотить. А сынок вместо того давай голову ломать, как барину досадить. Пошел он в лес, приглядел самую рослую ель, выворотил ее и принес домой. Из комля вытесал било, из ствола — цеповище. Хранилась у матери коровья шкура — из целой шкуры смастерил один гужик.

Пошел сынок утром с этаким здоровенным цепом к молотильщикам. Снопы уже на току разостланы. Говорит парень молотильщикам, чтобы шли в ригу отдыхать, хватит, мол, наработались, а дальше он и один управится.

Только те не пошли спать, захотелось им поглядеть, как парень один молотить будет. А тот как взмахнул своим цепом, так даже стропила разнес. Испугались молотильщики, разбежались кто куда, а парень так молотит, так молотит, что и зерно и солома с землей смешались.

Побежал староста барину жаловаться. Пришел барин на ток, увидал свороченные стропила и загубленный хлеб, приказал бобылкину сыну на другую ночь пойти овес сторожить, а то его каждую ночь какая-то корова травит.

Ладно. Взял вечером парень веревку, пошел овес сторожить. Вот приковылял медведь и давай овес есть. Сгреб его бобылкин сын за загривок, вскинул на спину, притащил к барскому коровьему загону и втолкнул к коровам.

Наутро пошли девки в загон коров доить, а все коровы задраны, медведь в загоне расхаживает.

Прибежал барин, поглядел, приказал привести парня и завопил:

— Да как ты посмел медведя к коровам пустить?

Бобылкин сын отвечать не хочет, сам на барина кричит, почему тот не сказал, что корова эта комолая, — уж до того он измучился, на спине ее волоча.

Теперь барин только об одном и думает, как бы этого парня со свету сжить. Приказал он насыпать полный мешок мякины и послал парня на мельницу, где черти жили.

Пришел бобылкин сын на мельницу и давай молоть, да как только увидел, что в мешке мякина, принялся лупить чертенят, что возле него крутились, пока те вместо мякины не набрали ему полный мешок пшеницы.

Смолол парень зерно, хотел уже домой идти, как вдруг накинулась на него целая свора чертей и давай душить.

Да парень как встряхнулся, схватил одного чертенка за хвост, сунул под мышку и пошел своей дорогой.

Приходит к барину, показывает ему чертенка и говорит, чтобы он забирал вора, который пшеницу украл, а в мешок вместо нее мякины насыпал.

Испугался барин, бежит на второй этаж, а бобылкин сын за ним следом и кричит: — Барин, да забери же ты вора!

Полез барин с перепугу в окно, да сорвался и убился. Отпустил бобылкин сын чертенка, а тот сцапал барина и уволок в пекло.

Великие силачи

стародавние времена у одного отца сын был такой силач что во всей округе никто не мог с ним тягаться. Собрался он пойти поискать противника в других краях. Идет день, идет два — нигде подходящего не найти. Наконец завернул силач в один дом, там бабушка лепешки четвериками меряет.

— Куда, сынок, путь держишь? — спросила бабушка.

— Иду искать себе достойного противника.

— Вот придут двое сыновей моих, тогда уж тебе будет с кем силой потягаться.

Напекла старушка третий четверик лепешек и поджидает сыновей. Прошло немного времени, приходят оба; у каждого под мышкой по оленю и на мизинце по косуле. Поставила старушка перед каждым по четверику лепешек и гостя к третьему четверику зовет. Съели сыновья каждый свой четверик и по полбочки пива выпили; а гостю невмоготу ни вершок с четверика лепешек съесть, ни, подавно, полбочки пива осилить. Поглядел на это силач, и тошнехонько ему стало: пожалуй, лучше он с утра бороться будет.

Вечером старушка постелила одному сыну у одной двери, другому сыну у другой двери, а гостю — посреди комнаты. В ночи один сын кашлянул. Да кашель был такой силы, что отшвырнуло гостя к другой двери, прямо на второго сына. И второй сын сразу закашлялся, и отшвырнуло гостя, как мотылька, обратно к первому. Так всю ночь братья и перекидывали силача с конца на конец, как тюфяк. Утром ему уже не до борьбы, задал он оттуда стрекача, а оба брата за ним вдогонку. К счастью, повстречался беглецу человек с толстым бревном на плече. Взмолился беглец, чтобы он спас его от тех, что гонятся за ним по пятам. Скинул человек бревно, схватил обоих братьев, засунул одного в один карман, другого в другой карман штанов, и тогда говорит:

— Улепетывай отсюда, покуда они в карманах. Когда убежишь так далеко, что не разглядеть тебя будет, тогда выпущу их!

Дома сын рассказывал, дивился:

— Экие страсти! Силен я, да на таких напал, что и мизинца их не стою. Те двое сильны были, а уж что до третьего!..

Локоток

одного отца был сын, росточком не больше не меньше как с локоть. Назвал он сына Локотком. Хоть и был Локоток сущим карликом, козявкой, однако храбрости было у него как у великана. Сам он говорил так:

— Чего я, эдакий невзрачный человечишко, смогу добиться, если еще и духом буду слаб?

Однажды надумал Локоток по свету побродить, на мир поглядеть. Сборы недолги — взял да и пошел. Шел, шел, пока в дремучий лес не забрел. Подумал Локоток: «Экая здесь благодать, растянусь-ка я подремать, отдохнуть!»

Как надумал, так и сделал. Да разве ж дадут человеку покой? Как раз о ту пору в лесу барин охотился. Вот палит он почем зря, по лесу носится — едва было не наступил на Локотка. Вдруг заметил он малого, да как закричит на него:

— Эй, лягушонок, а ну подымайся! Чего на дороге разлегся, забодают тебя зайцы!

А Локоток и в ус не дует — знай себе похрапывает. Скликал барин своих егерей и велит им всем разом выстрелить, чтобы напугать малыша, а Локоток только мизинцем пошевелил и спит как ни в чем не бывало. Велит барин еще раз выстрелить; Локоток только ногой дрыгнул, а сам спит как ни в чем не бывало. Велит барин по третьему разу стрелять; вскочил Локоток на ноги, разозлился и кричит:

— Кто посмел тревожить меня? Вот как дам по шеям — все кувырком полетите!

Барин, доселе не видавший таких храбрых карликов, со смеху корчится.

— Ты скажи мне, малая козявка, какой букахе можешь всерьез кулак показать?

— Про буках не толкуй, толкуй лучше про медведей! Да и не спрашивай, какому, а спроси, скольким. А коли не веришь, так покажи мне, где есть медведь, вот тогда, поди, поверишь да на радостях себе в зятья меня возьмешь.

Барин со смеху чуть было совсем живот не надорвал, а тогда и говорит в шутку:

— Послушай, хвастунишка, так и быть, отдам за тебя дочку, но ежели с медведем не сладишь, то закачу тебе порку!

Ладно. Наутро показал барин, где медведь, пусть, мол, теперь идет за ним. Локоток набил карман камешками и пошел. Спит медведь в берлоге неподалеку от овина. Достает Локоток камешек, бросает в медведя — медведь проснулся; достает Локоток второй камешек, бросает в медведя — медведь зарычал; достает Локоток третий камешек, бросает в медведя — медведь на ноги и за ним. Пустился Локоток наутек, бежит прямиком в овин; медведь за ним по пятам. Да только Локоток через порог овина, как тут же плюх! — растянулся за порогом плашмя; медведь с разбегу над ним и проскочил. Как медведь проскочил, так Локоток — скок! Выскочил и захлопнул дверь.

Вот тебе и на! Медведь взаперти, а баринова дочка — Локотку. Барин пожимает плечами, спрашивает:

— И как тебе удалось медведя одолеть?

— О чем тут спрашивать, как удалось? Не бил я его, не убивал — взял медведя за уши да и бросил в овин. Теперь ступайте выпустите его, если у вас на всех хоть малая толика храбрости есть!

Дивился барин, дивился, а дочери все-таки не отдал: пусть Локоток убьет в лесу двенадцать разбойников, только тогда получит он свою невесту.

Набрал Локоток камешков, пошел в лес, залез на дерево и ждет. В полночь приходят разбойники, едят, пьют, болтают. Вот просит атаман одного разбойника, чтобы тот поискал у него в голове. Ищет, ищет — тут Локоток вдруг бросает камешек атаману на голову. Тот орать:

— Не щелкай так здорово!

Опять разбойник ищет, ищет, а Локоток снова бросил камешек. Разозлился атаман и орет:

— Еще раз так щелкнешь, тогда берегись!

Опять ищет, ищет — Локоток еще сильнее камешком запустил. Тогда атаман хватает разбойника и давай его тузить. Разбойник знает, что неповинен ни в чем, зовет других на помощь. Сбежались другие на помощь, и началась тут кутерьма, дерутся — только вой стоит, пока не начали один за другим, окровавленные, валиться без памяти. Увидел это Локоток, слез с дерева и поотрубал дурням головы. Из двенадцати голов повырезал языки и показал барину. Барин плечами пожимает и спрашивает:

— Как тебе удалось двенадцать таких здоровых мужиков одолеть?

— Как удалось? Тут и спрашивать не о чем! Одному дал по шее, он с ног долой; другому дал, он с ног долой; третьему дал — и он с ног долой!

Дивился барин, дивился, а дочери все-таки не отдал: пусть, мол, поможет Локоток врага с его земли прогнать, только тогда получит он свою невесту.

Локоток согласен; пусть дадут ему белого коня, белую одежду — тогда он один справится. Ладно. Садится Локоток верхом на коня, скачет навстречу врагам, мечом над головой размахивает и кричит: — Жаба, жаба, жаба!

Враги, услышав такую чудную речь и увидев белого крохотного человечка, мечом размахивающего, подумали: «Это не иначе как ангел с небес сошел». И обратились они в бегство.

Теперь барин слова своего не нарушил: отдал он свою дочку Локотку в жены.

Черт из озера

асет парнишка возле озера свиней и бечевку вьет, чтобы пасталы залатать. А тут вылезает из озера черт и спрашивает:

— Что это ты делаешь?

— Веревку вью, хочу все озеро в петлю захлестнуть да в один узел стянуть.

— Не делай ты этого, а? Куда же я со своей бабой да чертенятами денусь?

Парнишка отвечает, что не может от своего отказаться: очень уж долго он над веревкой трудился. А черт из кожи лезет, уговаривает, обещает парнишке все что угодно, лишь бы тот озера не трогал.

Парнишка и говорит:

— Насыплешь полную ступицу денег, тогда отступлюсь.

Обрадовался черт. Через три дня, говорит, с деньгами вернусь.

Покамест он за деньгами бегал, парнишка вырыл яму глубокую-преглубокую, а сверху колесо положил. На третий день прибегает черт с большущим мешком денег и давай их в ступицу сыпать. Сыплет, сыплет, весь мешок высыпал, а ступица все пустая. Полетел назад, еще мешок приволок — ступица все пустая. Верно, полгода черт возился, но ступицы так и не наполнил.

Делать нечего, поразмыслил черт и говорит:

— Денег у меня больше нет, только озеро ты все равно трогать не смей, потому что я сильнее тебя. Давай поглядим, кто кого перекричит.

Согласился парнишка. Вот заорал черт благим матом, так что земля затряслась, куски тверди небесной на землю посыпались. А парнишка хоть бы что — ходит, камешки какие-то подбирает. Спрашивает черт:

— На что они тебе?

— Уши заткнуть, а то ведь как я гаркну — сразу оглохнем.

— Что? Уж будто и оглохнем! — испугался черт. — Тогда лучше не ори. Пойдем силой померимся — кто дальше камень забросит.

Ладно. Схватил черт камень, да как запустит в небо — только часа через три свалился он обратно, да так в землю и зарылся.

А парнишка взял у черта клюку и разглядывает, в руках крутит. Черт спрашивает:

— Что ты ее разглядываешь?

— Да вот гляжу — жалко клюшки-то. Ведь если я ее кину, раньше чем через три года не вернется.

— Нет, нет, не закидывай: очень уж эта клюка мне дорога, она еще прапрадедова. Пойдем лучше наперегонки бегать.

Ладно. Помчался черт вихрем, а парнишка посмеивается:

— И только-то? Я и позориться не хочу, бегая с тобой. Гоняйся лучше с моим братцем.

Подвел он черта к большому камню, подле которого заяц лежал, да как крикнет:

— Эй, косой, пошел!..

Заяц как взвился, закинул уши за спину и полетел через кусты и поляны.

— Видал? — хвастается парнишка. — Вот как мой младший братец бегает. А ведь он еще ноги за плечи закинул — и то вон как несется. А что будет, когда он ноги в ход пустит!..

А черт и впрямь принял уши за ноги, через плечи перекинутые.

Удивляется чертяка:

— Если уж ты, парнишка, такой хват, так что же у тебя за отец после этого? Показал бы ты мне его, а?

— Это можно. Пошли!

Повел парнишка черта полями к дому. По дороге увидали борону.

Черт тут как тут:

— Что это за скребок?

— Это отцов гребень, волосы он им расчесывает.

Идут дальше, увидал черт каток, которым землю боронованную прикатывают.

— А это что?

— Этой штукой отец в трубке ковыряет.

Идут дальше, увидали соху.

— Это что за диковина?

— А этим отец нос прочищает.

Идут еще дальше, увидал черт ульи в саду.

— Это что?

— Это моего отца очечники. Он ведь у меня уже старенький, без очков блох ловить не может.

— А это что за букашки возле очечников кружатся?

— А это блохи и есть, они порой и в очечник набиваются.

Тут уж решил черт сам убедиться — правда ли, что в очках лучше видно. Подскочил к ульям, начал к ним примериваться. А пчелы на него как накинутся, как пошли его жалить — заверещал черт, ноги в руки — и бежать.

Как мальчик учил черта свистеть

днажды мать велела сынишке своему сделать валек, чем белье колотить. Пошел паренек в лес, делает валек, а сам насвистывает. Подходит к нему черный барин — черт — и спрашивает, что он тут делает.

— Что делаю? Свистеть учусь.

— А можешь ли ты так здорово свистеть, как я? — не отстает черт и принимается свистеть так, что с деревьев листья посыпались. А паренек смеется:

— Это что! Вот когда я засвищу, тогда знай глаза береги; завяжи их платком, чтобы не повыскакивали.

Ладно. Завязал черт глаза платком.

А паренек как огреет черта вальком по затылку, так у того и взаправду глаза вон выскочили; черт только и смог выговорить:

— Ну и здоров же ты свистеть! — и давай удирать что есть духу.

Черт сено косит

одном поместье на сенокосе затесался меж косарей этакий худосочный мужичишко. На луг выйдет, и не поспевает он косить за другими. Да еще, как назло, досталась ему совсем негодная коса. Разозлился староста на такого недотепу и велел ему выкосить в обед все недоконченное.

В полдень добыл мужичишко у другого косаря хорошую косу. Коса брала траву так, что от радости мужичишко возьми да и крикни:

— С такой косой совсем другое дело! Теперь могу хоть с самим чертом тягаться.

Только вымолвил он эти слова, и черт тут как тут, говорит:

— Давай косить, вот тогда и поглядим, кто кого!

— А чего глядеть-то? — отбрехнулся мужичишко. — Иди коси впереди меня, только назад не оглядывайся, не то как бы тебе по шее косой не угодить! Моя коса остро берет.

Вот принялся черт косить рьяно, а мужичишко идет по валку, накошенному чертом, и косой впустую помахивает да знай покрикивает:

— Пошевеливайся, пока пятки тебе не поотрезал!

Тут черт и задумался: «Ну и ну! Дернул же меня леший связаться с ним! Кто бы мог знать, что он так горазд косить!»

Еще немного покосили, и черт совсем из сил выбился и, не оборачиваясь, сулит мужичишке полчетверика золота отступного.

А мужичишко нарочно подзуживает его:

— Знай пошевеливайся, чего расканючился? Какой ты черт, коли так скоро устал?

Черт стал упрашивать:

— Только отстань от меня, дам целый четверик золота!

— Ну, ладно, согласен! — отвечает мужичок. — Только еще покоси, да не оглядывайся, не то как бы тебя не подкосить.

— Нет, нет, не могу больше! — отнекивается черт и свистом своих слуг подзывает. Подбегают как угорелые крохотные бесенята и спрашивают:

— Что угодно?

— Принесите четверик золота тому силачу, что позади меня!

Чертовы слуги мигом золото принесли, мужичишко получил свои деньги и отпустил черта с косьбы. Пошел черт прочь, злится да отплевывается:

— Кабы знал, ни за что не связывался бы!

Как мужик с чертом урожай делили

или два хозяина. Поля у них рядышком лежали. Да только вот беда: у одного урожай хороший, а у другого совсем никудышный, хоть оба одинаково бога молили. Не выдержал хозяин-неудачник, стал просить черта, чтобы помог ему урожай вырастить. И подумать только — такой хлеб вымахал, что любо-дорого.

Вот как-то в воскресенье пошел этот хозяин поле оглядеть и столкнулся с чертом. Тот и говорит:

— Ну, помог я тебе урожай вырастить, давай делиться: я возьму себе вершки, а ты корешки!

— Ну уж нет, это я возьму вершки, а ты бери корешки! — отвечает хозяин.

— Ладно, возьму на этот раз корешки. А если захочешь снова меня видеть, подойди вон к тому камню на меже и постучи три раза. Гостем будешь.

Так и расстались друзьями.

Скосил хозяин свой хлеб, поставил семь копен — вот какой урожай в то лето удался! Только успел убрать, как на другую ночь поднялся страшный ветер. Думали уже, что весь свет сметет.

Вышел наутро хозяин в поле и надивиться не может — куда все жнивье подевалось? Будто выпололи все поле, черно. Наконец смекнул — видно, это черт напустил ветер, чтобы корешки собрать.

На другой год черт говорит:

— Теперь я возьму вершки, а ты бери корешки.

— Ладно, возьму корешки!

И посадил в этом году хозяин картошку. Вот и осень подошла. Слышит хозяин ночью, — опять ветер бушует. Пошел наутро, глянул — ботвы не видать совсем, все ветер унес. А картошку не тронул. Ну, ладно.

Убрал хозяин картошку, разделался со всеми работами, наварил пива и пошел к камню звать черта пиво пить. Пришел черт да и упился. Пришлось хозяину поднатужиться, пока он доволок черта до дому. Наконец у камня черт говорит:

— Ну, теперь я и сам доберусь. А завтра приходи моего пива отведать.

Пришел утром хозяин к камню и постучал три раза. Выбрался черт из-под камня и приглашает:

— А, заходи, заходи, пиво уже готово!

Заходит хозяин и видит — в большом корыте груда картофельной ботвы наварена, это и есть чертово пиво. А возле корыта преогромный черпак лежит.

Вот черт потчует:

— Ну, не стесняйся, бери черпак, отведай моего пивца!

Ухватил хозяин черпак обеими руками, зачерпнул этой жижи и решил попробовать хваленого чертова пива. Отхлебнул — о, господи! не то осиновый отвар, не то помои, и не разберешь сразу. Пусть сам черт это пиво пьет! А черт, знай, потчует:

— Пей, пей, не брезгуй!

Обозлился хозяин да как стукнет черта черпаком по лбу. Завопил черт:

— Да ты никак убить меня хочешь?

— Что ты, дурак, что ты — это все твое крепкое пиво наделало!

— Нет, нет, видать, ты меня убить хотел! Вот я тебя в отместку заставлю моих зверей узнавать. Угадаешь, что за звери — домой попадешь, а нет — убью!

Зашел черт в боковушку, вывел двух зверей и спрашивает:

— Это кто такие?

— Кто ж того не знает. Это — волк, а это — медведь.

— Ишь ты, угадал!.. А теперь приведи ко мне какого-нибудь своего зверя, если я его не узнаю, — тогда помилую тебя!

Ладно. Вернулся хозяин домой, взял свинью и потащил на веревке в пекло. Свинья, известное дело, верещит так, что уши закладывает. А хозяин нарочно дергает ее, чтобы пуще визжала. Дотащил ее к камню, выскочил черт, глядит — что это за шум? Увидал он этого зверя да как закричит:

— Не подходи, не подходи, уводи свое страшилище! Выиграл ты! Пусть и у тебя и у внуков-правнуков всегда нива колосится, только не являйся ко мне больше!

Страшный зверь

ва теребильщика льна зашли на хутор и просятся на ночлег. Хозяин говорит, что охотно бы их пустил, да место есть только в овине, а там от привидений спасу никакого нет.

— Пусть их! — ответили теребильщики, вырезали по рябиновой дубинке и пошли в овин. Взяли они мешок, снизу распороли и оба в него залезли, так что ноги и туловища внутри, а с обоих концов только одни головы наружу торчат.

В полночь набилось в овин полно чертей, и пустились они в пляс. Один заметил мешок с теребильщиками и руками развел от удивления, подозвал других, и ну все дивиться на спящих.

— Надо за дедом сходить, — говорит один черт, — он, поди, знает, что это за чудище такое.

Вот убежали черти и вскоре приволокли на колоснике старого черта. Молодой чертенок взял в углу овина вилы, поднял ими веки старому деду и показывает на спящих в мешке.

— Ишь. нечистая сила! — воскликнул старый черт. — Детки мои милые, стрястись теперь беде! Каких я только зверей ни видывал, однако всегда бывало у них два разных конца; с одной стороны голова, с другой — хвост и ноги, а у этого зверя с двух сторон головы. Не миновать нам погибели, всех нас проглотит он!

Бросились черти врассыпную из овина и оставили старого деда одного, а он сам ходить не может, вот и клянет на чем свет стоит всех чертей с пеклом вместе. Настало теребильщикам время подыматься. Взяли они свои рябиновые дубинки и давай охаживать ими старого, да так, что только держись! До тех пор лупили, пока он весь в прах не рассыпался.

С той поры в овин ни один черт не показывался.

Как черт храпеть учился

ак-то один молодой, несмышленый черт подобрался ночью к барскому овину и слышит — грохочет там что-то. Пробрался он туда потихоньку и видит: лежит на полу овинщик и храпит.

Очень уж черту понравилось, как овинщик храпит, и повадился он в овин лазить, храп этот слушать. Вот раз подлез он к овинщику поближе, чтобы разглядеть, как это он храпеть ухитряется, да ненароком задел его хвостом. Овинщик и проснулся. Кинулся черт наутек, а овинщик его за хвост удержал.

Тут и завязалась у них дружба. Захотелось черту, чтобы овинщик научил его храпеть. Тот согласен, но только не даром. Запросил он за ученье полную шапку денег и горсть золота в задаток. Черт согласен, только с уговором, чтобы деньги каждый день по пригоршне приносить, покуда шапка не наполнится. За один раз он полную шапку принести не может, потому что старые черти не дают молодым деньгами сорить.

На том и поладили.

Выгреб черт из кармана полную пригоршню золота, швырнул около печки и ушел. А овинщик тут же продырявил шапку и пристроил ее в углу над пустым туеском. Потом каждое утро оттуда деньги выгребал и домой относил.

Что ни вечер, как только петухи отпоют, черт уж тут как тут, высыплет деньги в шапку — и за ученье.

Овинщик сидит возле печки на чурбане, дремлет и похрапывает. А черт примостится на полу и слушает. Как заметит, что овинщик и вовсе спит, так под его храп тихонечко подстраивается. Только не удавалось ему это дело, дальше шипенья не шло. Много воды утекло, пока наловчился.

Как убедился, что дело вроде бы на лад идет, в полный голос давай всхрапывать, так что колосники трясутся и овинщика в дрожь бросает. Только все не может черт поверить, что так же гладко храпит, как овинщик. А ну, пусть овинщик деньги назад отдает!

Овинщик в ответ говорит, что, сидя, гладко не захрапишь, надо растянуться навзничь на полу, закрыть глаза да и заснуть — тогда не в пример лучше храпится.

Только черт на это не согласен. На спине лежать ему неловко — хвост мешает. Глаза закрыть он не может, а спать, кроме как в пекле, ему заказано.

Овинщик опять же не согласен черта отпустить, покамест тот храпеть не научится, как положено. Коль на то пошло, он и деньги вернет, пускай только и черт вернет все, чему научился. Растерялся черт, не знает, как ему и быть. Несмышленый еще был. Убрался он, да так к овинщику и не наведывался.

А овинщику что? Зажил себе припеваючи, горя не ведая.

Черт в батраках

ил-был бедный мужичок в такой ветхой избенке, что страх было в нее войти. Крыша покосилась, дырявая вся, потолки текут — беда прямо. Кони-то у мужика были, два коня было, да только силенок в них — разве что пустую телегу свезти. А коровы — сколько их было — и те кожа да кости, сами на ноги не подымаются. Опять же ребятишки — ими его бог благословил — до поздней осени бегали голопузыми, одни корки сухие грызли.

Зима подошла, а в дому — ни полена. Пошел мужик в лес, прихватил в торбочку хлеба ломоток. Пришел, торбочку повесил на сухой сук и принялся рубить. Полдня дрова рубил, подошло время обедать. Смотрит он, где харчи его? — ан нету, пропали. Что теперь? Голоден как волк, затужил мужичок, а тут откуда ни возьмись — важный барин, будто с неба свалился. Барин спрашивает, о чем мужик печалится? Так, мол, и так — хлебушко уворовали. Взбеленился барин на вора бесстыжего и говорит:

— Не мои ли работники стащили торбочку?

И, свистнув на весь лес, стал тут же звать их:

— Юрис, Ешка, Бренцис, Микелис! Где вы?

Вот сбежались и большие и малые. Барин спрашивает:

— А все ли вы здесь?

Микелиса еще нету! Огляделся барин, а тут и Микелис из кустов вылезает, оробел, стыдно ему.

— Не брал ли ты торбочку с хлебом у бедного человека?

— Брал.

— В наказанье останешься батрачить у этого человека и целый год будешь на него работать задаром!

Сказав это, барин, — а это был черт, — ушел с остальными слугами. А Микелис взял у хозяина топор и принялся рубить дрова так, что треск стоит на весь лес — хозяину можно домой уходить. Вырубил до вечера целую десятину леса. Наутро просит у хозяина лошадь дрова домой перевезти. Какая кляча была, такую хозяин и дал. А черт-батрак Микелис в лесу такой возище нагрузил, — телега едва не разваливается, и погоняет клячу. Тужится лошаденка, надрывается, да разве увезешь? — и с места не сдвинуть. Ну, коли такое дело, взвалил он лошадь на воз, сам влез в оглобли и привез домой как ни в чем не бывало. На другой день вовсе не стал лошадь брать, сам пол-леса перевез домой и завалил дровами весь двор.

Потом Микелис еще натесал бревен и наново поставил все постройки, а тогда спрашивает хозяина, не надо ли ему денег? Тот отвечает:

— Как не надо, да только кто их даст?

— Ладно! — ухмыльнулся чертов Микелис, — поехали в лес!

Приехали в лес и давай мох драть, надрали воз лишайника с пней и воз мягкого мха болотного. Наложили полные возы и поехали в город. Приехали туда, а мох теперь стал похож на шерсть, да на такую мягкую, что вокруг возов быстро народ столпился. «Вот шерсть, так шерсть! Почем фунт?» — «Столько-то». Тут же, не рядясь, платили сколько прошено и раскупили оба воза. Болотный мох пошел за пух, лишайник — за подшерсток. Денег загребли целую кучу.

Переделал чертов слуга все дела по хозяйству, нечем ему заняться, вот он и говорит мужику, что, дескать, пойдет он к барину просить делянку леса и выкорчует его под пашню. Ладно. Барин соглашается, а сам думает: «Да разве такому замухрышке выкорчевать?»

А малый как взялся за дело, только земля комьями летит, оглянуться не успели — весь лес распахан и засеян. Выросла пшеница выше головы. А барину до того жаль, до того жаль урожая, — ни за что не хочет отдать такую пшеницу. Чертов малый ему и говорит:

— Коли не даешь — не надо! Но хоть одну охапку-то дозволь взять, за то что возделал и засеял поле.

— Да, да, это пожалуйста!

А мой малый что делает? Он давай лыко драть целыми возами да сучить такую бечеву, что мужику одному даже конца не поднять. Пошел с ней чертов Микелис к усадьбе, увязал скошенную пшеницу всю до колоска в одну охапку, взвалил на спину, притащил к своему хозяину и говорит:

— Дозволил барин целую охапку взять, да хватило всей пшеницы только на пол-охапки!

Вот обмолотил он пшеницу, засыпал закрома, а тогда и говорит мужику:

— Ешь теперь хлеб на здоровье, да знай меру — я ухожу, потому что срок мой вышел.

На том черт и ушел.

Черт и овинщик

дин овинщик пошел в рощу веники вязать и повстречал статного барина с длинным носом. Был это сам черт. А овинщику что? — какое ему дело до чужака — разговоры, что ли, с ним разговаривать или останавливаться? Однако черт не вытерпел и заговорил первым, просит овинщика свое имя назвать.

— Имя мое? Меня зовут Сам.

— Ах, Сам! Сам! Так, так, значит. А что ты будешь делать в этой роще?

— Что буду делать? Спрашивает, как малое дитя, — веники надо вязать. Сам посуди, на такую большую усадьбу сколько веников надо, пока все смолотят.

— Да, да — надо, надо! А если бы ты дал мне два фунта нюхательного табака, вот бы я тебе веников-то навязал!

— Два фунта! Это пустяки, что же, можно и по рукам! Дожидай меня тут, сейчас принесу.

Приходит овинщик домой, а веники уже там, полное гумно. Вот приносит он черту табак, черт набивает в свой длинный нос два фунта за одну понюшку и даже не чихнет ни разу. Вот так-то было.

На другой день идти овинщику в рощу грабли мастерить. Опять встречает черта.

— Эй, Сам, ты что будешь делать в этой роще?

— Что делать буду? Граблей надо наделать; на такую большую усадьбу сколько граблей надо, пока все смолотят.

— Да, да — надо, надо! А не мог бы ты дать мне еще два фунта табака? Я тебе граблей наделаю.

— Два фунта! Это пустяки. Дожидай меня тут, сейчас принесу.

Приходит овинщик домой, а грабли уже на месте, полное гумно. Вот приносит он черту табак, черт забивает в свой длинный нос два фунта за одну понюшку и даже не чихнет ни разу.

На третий день идти овинщику в рощу цепа мастерить. Опять встретил черта.

— Эй, Сам, ты что будешь делать в роще?

— Что буду делать? Цепá надо наделать; на такую усадьбу большую сколько цепов надо, пока обмолотят.

— Да, да — надо, надо! А не можешь ли дать мне еще два фунта табака? Я бы тебе цепов наделал.

— Два фунта! Это пустяки. Дожидай тут, сейчас принесу.

Приходит овинщик домой, цепа уже на месте, полное гумно. Вот приносит он черту табак, черт забивает в свой длинный нос два фунта за одну понюшку и даже не чихнет ни разу.

Вроде бы на этом и все, да не тут-то было! Черт табак-то получил, а на следующую неделю с самого утра опять приходит к овинщику: пусть, дескать, тот даст ему еще два фунта!

Тут овинщик и задумался: «Ну и влип же я! Как отделаться от этакого шельмы?» Однако в тот самый миг пришла ему в голову хорошая мыслишка.

— Послушай, черт, чего ты будешь брать каждый раз на понюшку? Лучше отдам тебе сразу всю табакерку, вот тогда уж нанюхаешься. Да только у меня не весь табак смолот, посиди тут в риге, подожди, пока я на гумне намелю.

— Давай помогу тебе молоть!

— Нет, нет, нет — не ходи! Когда табак мелют, приходится очень здорово чихать, и кто непривычный, может совсем зачихаться, что тогда делать?

Черт подумал: «Ладно, пусть будет по-твоему!»

А овинщик пошел на гумно и стал в толстую дубовую колоду с торца клин забивать, так чтобы трещина получилась. Черт заслышал стук топора, думает: «Счастье мое, что не пошел с ним, эк он здорово чихает-то!»

Насыпал овинщик в трещину табак и кличет черта.

— Иди теперь, иди понюхай, не крупно ли смолол.

Приходит черт:

— Это и есть твоя табакерка?

— Ну да, нюхай, валяй!

Черт сунул свой длинный нос в трещину и нюхает; тут овинщик ударил по клину, клин из трещины выскочил, и остался чертов нос в колоде. Бросился он бежать как угорелый вместе с колодой, орет благим матом.

Чертовы работники, услышав такой вой, спрашивают:

— Кто тебе нос защемил?

— Сам, Сам!

— Гляди-ка, сам нарочно прищемил себе нос и еще орет! — дивятся работники и в ус себе не дуют.

Вот случилось на другой год овинщику поехать вместе с подпаском за сеном и, как назло, надо же было им встретить по пути прошлогоднего черта. Как тут быть? Черт сразу дорогу лошади загородил: теперь-то он уж отплатит за свой нос! А овинщик не растерялся — схватил пастушонка за ноги, задрал их кверху и кричит во всю глотку:

— Подойди только поближе, подойди, я тебе этими клещами и остаток носа отхвачу, тогда вовсе табака не понадобится.

Черт, услышав такие страсти, кубарем пустился наутек; мигом и след его простыл.

Работниковы дети

глубокую старину жил-был бедный работник. Было у него двое детей: взрослая дочь красавица и сыпок малыш.

И вот однажды этот работник попал в такую нужду, что в доме, как говорится, хоть шаром покати. Вздыхает он горько: «Хоть бы кто меня выручил на этот раз!»

Промолвив это, взглянул он в окно и видит: важный барин как раз в этот миг влетает в ворота на шести вороных жеребцах. Заезжает он во двор, привязывает коней и в избу заходит: не живет ли, мол, здесь тот самый работник, у которого красавица дочь?

— Живет, — отвечает тот.

— Ну, тогда не зря ехал. Привез я тебе четверик золота и желаю на твоей дочери жениться. Отдашь?

— Да как же такому барину отказать? Ладно, согласен!

Барин тут же высыпал золото, забрал дочку и умчался, так что работник не успел даже расспросить, кто он такой и откуда взялся.

Не один год минул с того дня. За это время работников сынишка вырос в статного молодца и решил отыскать свою сестру, куда бы она ни была завезена. Вот уже который день мыкается он по свету, на тяготы не сетуя, про сестру расспрашивает: однако нигде о ней и слыхом не слыхать.

Однажды, по лесу скитаясь, попал брат случайно в густые заросли терновника и заметил там дыру в земле.

И взбрело ему на ум: «Дай-ка погляжу я, что там за дыра такая!»

Залез — оказалось, никакая это не дыра, а глубоченная подземная пещера. Что ни дальше, то становится она шире и светлее, и, наконец, вышел брат на широкое поле, а там — от цветов пестрым-пестро, трава высокая зеленеет и роскошный замок сияет.

Подошел к замку поближе — экие чудеса! Стоит он на куриной ноге, а вокруг на страже медведи, волки, всякое зверье.

Пока глазел на него — еще чуднее чудо — выходит ему навстречу сестра, которую он разыскивал, и ласково приглашает зайти, да обещает его накормить, напоить и потом под кровать спрятать, чтобы муж, когда придет, не заметил его.

Ладно. Брат на радостях, что сестру отыскал, согласился.

Вскоре звери как начнут рычать, как примутся завывать, замок зашатался. Черт примчался домой и перво-наперво велит сестре еду готовить, на стол накрывать. Ладно. Стол накрыла. Поел он, затем, усталый, спать повалился. А сестра нарочно спрашивает его:

— Ты вот теперь улегся, а ну как в это время человек какой придет или еще чего стрясется, что мне тогда делать?

— Да, да, хорошо, что напомнила! Ежели кто придет, то вырви из моего тулупа три волосинки, чтобы злость унялась, и приведи его сюда к кровати поздороваться.

Когда черт три дня проспал, сестра дала брату поддельную деревянную руку, вырвала у черта из тулупа три волосинки и повела брата к кровати здороваться.

Черт зевнул, подал брату руку и спрашивает:

— Откуда путь держишь?

А брат протянул черту поддельную руку и отвечает:

— Пришел к сестре погостить.

Пока он говорил эти слова, черт стиснул ему руку так, что в порошок ее стер, и сам диву дается:

— Ну и крепок же ты, нисколько боли не боишься, нанимайся тогда ко мне в работники! Жалованье положу большое, а работы будет мало.

— Ладно, ладно! — отвечает брат. — Согласен я.

— Вот и хорошо! Сразу есть для тебя дело. Завтра моей белой кобыле задай корму столько, сколько она может съесть, и вычисти стойло, вот и все.

Приходит брат к сестре, радуется, что так мало ему работы дали. А сестра пригорюнилась.

— Ах, братец! Зря ты так думаешь! Нелегка твоя работа, ведь старая белая кобыла — сама чертова мать. Однако послушайся моего совета, и все будет хорошо. Завтра поутру возьми с собой лозину и палку, пойди на конюшню и наклонись вроде бы что-то делаешь с ними, тогда белая спросит: «Чего собираешься делать с лозиной и палкой?» Ответь: «Замотаю тебе лозиной рот да палкой закручу, если еще вздумаешь жрать!»

Ладно. Приходит брат на другое утро в конюшню, кладет здоровую охапку корма перед кобылой, а та сразу все проглотила и загадила всю конюшню, убирай теперь за ней!

Кладет брат вторую охапку — то же самое.

— А! — кивнул он головой, — теперь знаю! — И давай возиться с лозиной и палкой.

Кобыла тут же с вопросом:

— Ты что хочешь делать?

Что делать? Замотаю лозиной твою пасть, чтобы больше жрать не могла!

— Ой! Не делай этого, не буду я больше есть.

— Не будешь, говоришь! Вот поглядим — поверю тебе на слово!

Промолвив это, брат положил корм себе под голову и проспал до вечера.

Вечером прибегает на конюшню черт, от злости только фыркнул на кобылу за то, что не ела, а потом к брату поворачивается и говорит ему так:

— Ладно. Что сегодня наработал, то наработал, а завтра привезешь мне на этой кобыле воз дров из лесу!

Ладно. Назавтра запрягает брат белую кобылу, едет в лес и нагружает такой воз, что колеса по ступицу в землю увязли. Поглядела кобыла на воз — и ни с места. А брат смекнул, как тут быть. Вырубил он здоровенную жердину и давай его размахивать.

Кобыла спрашивает:

— Ты что надумал делать с этой жердиной?

— Она еще спрашивает, что надумал! Отлуплю я тебя так, что шкура слезет, коли воз не повезешь, так ты и знай!

— Ой! Не лупи, повезу!

— Ладно. Тогда трогай, а не торчи на месте, как пень!

Кобыла поднатужилась и потащила воз, храпит, а за телегой канава остается.

Привезли домой, черт выбегает из замка, поглядел, как кобыла загнана, в мыле вся, и от злости даже фыркнуть нет у него мочи; только-то и мог сказать:

— Завтра выпасешь моего теленка, а коли не выпасешь, то съем тебя вместе с сестрицей.

Брат приходит к сестре и рассказывает, как черт грозился. Сестра ему в ответ:

— Не горюй! Вот тебе клубок красных ниток, утром распутай его и привяжи один конец теленку за левую заднюю ногу, второй в руке держи — авось никуда не убежит. Хоть это теленок от черной коровы — чертовой дочери, однако сладить с ним можно, ежели только знаешь, где у него слабое место и как к нему подступиться.

На другое утро брат так и сделал и выпас теленка как миленького.

Увидев такое, черт вечером даже не разговаривает, до того зол, только одно и мог сказать:

— Завтра спозаранок вдвоем с сестрицей придете ко мне, поведаю вам кое-что!

Ладно. Приходит брат к сестре и рассказывает про чертов наказ. Сестра отвечает:

— Так я и думала. Значит, надо нам нынешней ночью убегать из этой пещеры на волю, не то завтра черт проглотит нас. Бери-ка ты первым делом топор и раскрои чертову теленку голову, из нее утка выбежит; утку разрубишь — найдешь в ней золотое яйцо, в дороге нам без него не обойтись, если хотим целыми отсюда выбраться.

Тут же схватил брат топор, раскроил теленку темя, утку тоже разрубил, вынул золотое яйцо и отдал сестре. Она положила яйцо на дорогу, малость повертела, оно и покатилось вперед, только поблескивает. Брат с сестрой что есть духу припустили за ним следом.

Просыпается черт к завтраку и, не найдя сестры с братом, выпускает черную корову, чтобы беглецов изловила.

Как раз об эту самую пору брат с сестрой передохнуть сели. Тут сестра видит: затряслось яйцо золотое. Она тотчас смекнула, что плохо их дело, и говорит:

— Погоня за нами. Я обернусь терновым кустом, ты — терновой розой, чтобы нас не заметили.

Ладно. Прибегает черная корова, спрашивает, не видел ли терновник, как тут двое мимо проходили?

— Нет, не видал!

Прибегает черная корова назад ни с чем и рассказывает черту, что, мол, терновник с цветком видала, а больше никого.

— Эх ты, скотина! — кричит черт. — Почему не принесла терновник вместе с цветком? Это были беглецы. Беги скорей обратно. А если и на этот раз не приведешь их, то так и знай, сверну тебе шею!

Помчалась черная корова во второй раз вдогонку, а брат с сестрой за это время уже далеко ушли. Тут вдруг запрыгало золотое яйцо. Сестра поняла, что снова за ними погоня, поэтому сама обернулась озером, а брата в селезня превратила. Прибегает черная корова — нет больше никакого терновника; бежала, бежала, глядит — озеро разлилось. Прискакала назад рассказать черту. На этот раз черт разозлился не на шутку, схватил черную корову за рога, скрутил ей шею в колесо, а потом, бранясь, вскочил на белую кобылу и сам помчался вдогонку за беглецами, только пыль столбом клубится.

Тем временем брат с сестрой были уже недалеко от выхода из пещеры. Тут они вдруг слышат — еще страшнее погоня позади. Теперь сестра бросает наземь полотенце. Начало полотенце виться да извиваться, пока, наконец, не превратилось в широкую бурную реку. Прискакал черт на берег — никак не переправиться; повсюду пучины да стремнины, куда ни сунься. Наконец, — что поделаешь, — пришлось кобылу пришпорить и пуститься вплавь через реку. Однако течение несло кобылу вниз, несло, пока не занесло в омут. Кобыла потонула, но черт с грехом пополам выбрался на берег и дальше погнался за беглецами. А на этот раз сестра бросила на землю щетку. Из щетки поднялся густой-прегустой лес. Продирался черт, продирался через терновник, пока вконец не запутался.

Тем временем сестра с братом достигли выхода из пещеры и выбрались на этот свет.

Ястреб и крестьянский сын

хотился раз крестьянин и увидел большущего ястреба, выстрелил в него, да не попал. Ястреб только отряхнулся — и ни с места. Выстрелил во второй раз — то же самое. Выстрелил в третий раз — ястреб перья распушил, налетел, схватил охотника за голову, занес высоко в небо и отпустил — пусть падает. Однако не долетел тот самую малость до земли, как ястреб подхватил его и, осторожно опустив на землю, спрашивает:

— Ну как, страшновато было?

— Ох, и набрался же я страху! — отвечает крестьянин.

— Вот так же и мне страшно было, когда ты стрелял в меня.

Тут ястреб опять схватил крестьянина за голову, унес под облака и опять отпустил. Только не успел тот до земли долететь, как ястреб подхватил его и, осторожно опустив на землю, спрашивает:

— Ну как, страшновато было?

— И сказать не могу, как страшно!

— Вот так же страшно было и мне, когда ты стрелял в меня.

В третий раз схватил ястреб крестьянина за голову, унес под облака и отпустил. Но не успел тот до земли долететь, как подхватил его ястреб и, осторожно опустив на землю, спрашивает:

— Ну как, все еще страшно было?

— Так страшно еще не было! — дрожа, ответил крестьянин.

— Вот и мне было так же страшно, когда ты третий раз стрелял в меня. Ну да знаю, такое уж дело охотничье — стрелять, поэтому прощаю тебя. А ежели хочешь разбогатеть, то корми меня три года: первый год — яйцами и курами, второй — бараниной, третий — телятиной и говядиной.

Ладно. Согласился крестьянин и кормил ястреба три года.

Посадил ястреб кормильца своего на крылья и понес. Летел, летел с ним, то ли полдня, то ли дольше, потом вдруг кричит:

— Погляди-ка, кормилец мой, вон туда! Видишь, какое там сияние?

— Да как не увидеть!

— Хорошо, коли видишь; а неохота ли тебе поесть?

— Как неохота!

— Хорошо, коли охота! — ответил ястреб, тотчас опустился подле того сияния и говорит:

— Тут моя сестра живет, заходи в дом, проси поесть и проси райчук!

Заходит крестьянин в дом, просит Ястребову сестру накормить его — накормила; просит райчук — райчук не дала, ответила на это так:

— Брат хорош, а райчук и того лучше!

Ничего ястреб на такой ответ не сказал, а велел крестьянину опять садиться на него и лететь дальше. Летели, летели, не то полдня, не то дольше, как вдруг ястреб спрашивает во второй раз:

— Погляди, видишь, какое там сияние?

— Да как тут не увидеть!

— Хорошо, коли видишь; неохота ли тебе поесть?

— Как неохота!

— Хорошо, коли охота! — ответил ястреб, опустился на землю подле сияния и говорит:

— Тут моя средняя сестра живет, зайди, проси поесть и проси райчук!

Заходит крестьянин в дом, просит Ястребову сестру накормить его — накормила; просит райчук — райчук не дала; ответила на это так:

— Брат хорош, а райчук еще лучше!

Ничего ястреб не сказал и велел крестьянину опять садиться на него верхом и лететь дальше. Летели, летели, то ли полдня, то ли дольше, попадается им огненная река — огонь до неба достает. Вывалялись ястреб с крестьянином в жидкой грязи — насквозь промокли и пролетели сквозь пламя, только чуть опалились. Промчались через огонь, а за ним — дом младшей Ястребовой сестры. Зашел крестьянин, попросил еды, попросил райчук; младшая сестра отвечает:

— Райчук хорош, а брат и того лучше! — и дала ему такую вещицу, вроде яйца.

Вот крестьянин с ястребом опять в грязи вывалялись и помчались обратно — сквозь огонь. Мчались, мчались — вдруг ястреб и спрашивает, неохота ли есть?

— Как неохота!

Тогда велит ястреб открыть райчук. Как открыл — оказался там целый город с едой и питьем, со всем, что бывает в городе; только людей в городе не было.

Напились они, наелись, закрыли райчук и отправились дальше. С полдня пролетели, ястреб спрашивает, не узнает ли он родную сторонку?

— Вроде бы узнаю, да не совсем! — ответил крестьянин.

Пролетел ястреб еще с полдня и опять спрашивает, не узнает ли родную сторонку?

— Теперь узнаю! — отвечает крестьянин.

Пролетел ястреб еще с полдня и опять спрашивает, не узнает ли родную сторонку?

— Теперь уж ни за что не заблужусь! — ответил крестьянин.

Опустил тут ястреб крестьянина, подарил ему райчук, да наказал, чтобы не раскрывал его до тех пор, пока домой не придет.

Ладно. Взял крестьянин райчук и пошел домой. Шел, шел до тех пор, пока в лесу не заблудился. Плутал день, другой, третий — проголодался, и заставил его голод раскрыть райчук. Как открыл райчук, так мигом — только деревья затрещали — явился город с едой и питьем, со всем, что бывает в городе; только людей в нем не было ни души. Наелся он, напился и хотел закрыть райчук, да зря старается — ничего у него не выходит, — как стоял город, так и стоит. Что делать-то? Смекнул, худо его дело, и давай горевать, даже заплакал.

Вдруг явился старичок и молвит:

— Отдашь мне то новое, что дома тебя поджидает, — закрою райчук и дорогу покажу.

Хочешь не хочешь, а пришлось посулить.

Тогда старичок, а это был черт, собрал райчук и отвел крестьянина домой. А дома жена крестьянина родила сына. Теперь и райчук есть и все, вот кабы еще сын не был черту обещан!

Раскинул крестьянин подле дома райчук и зажил с женой и сыном в полном довольстве.

Вот подрос сын и говорит отцу:

— Пора мне и к черту явиться, раз обещан я ему!

Отец молчит — коли надо, так надо — сам помнит свое слово. Пошел сын, но на первом пригорке встретил он старичка; спрашивает тот, куда сын путь держит.

— Незачем тебе знать! — гордо отвечает сын и идет своей дорогой.

А старичок кругом обошел и снова идет сыну навстречу, только обличье изменил, и спрашивает:

— Куда, сынок, идешь?

— Незачем тебе знать! — отвечает ему сын и идет своей дорогой.

Тогда старичок в третий раз кругом обошел и снова, обличье изменив, идет навстречу сыну и спрашивает ласково:

— Куда ты, сынок милый, идешь?

Рассказал сын все: откуда идет, куда идет. Старичок и говорит:

— Хорошо, что от меня не таишься! Пойдешь лесом — найдешь озеро; спрячься около него, потому что туда придут купаться семь уток; когда они выкупаются и уйдут, то придет еще одна — попробуй украсть у нее одежу. Одежу украдешь — жди, пока утка придет просить ее обратно; только смотри запомни — ежели утка скажет: «Милый отец!», то не отдавай; ежели скажет: «Милый братец!», тогда отдай.

Ладно. Пошел сын к озеру и спрятался. Вскоре приходят семь уток — искупались, оделись, ушли. Потом приходит одна — разделась, зашла в озеро. Сын потихоньку подполз и забрал одежу. Вышла утка из озера, огляделась, бедняжка, и говорит: «Милый братец! Отдай мою одежу!»

Сын тут же и отдал. Оделась утка, обернулась девицей и пошла в свою избушку, а сын пошел вместе с ней и пробыл у девицы в избушке до вечера. Неподалеку от избушки было чертово жилье, и вечером сыну — хочешь не хочешь, — а надо идти к черту. Пришел к черту — черт надавал разных дел, с которыми надо было за одну ночь управиться: вскопать землю, посадить яблоню, вырастить до утра яблоки и принести черту, когда он проснется.

Перепугался сын, пошел к девице и рассказал ей про свое горе. Девица ему в ответ:

— Не печалься, ложись спать, я со всем управлюсь.

Ладно. Так оно и было: поутру принесла девица спелые яблоки сыну, а сын отнес их черту.

На следующий вечер черт говорит:

— Нынешней ночью посей пшеницу, вырасти, смели и напеки мне к утру лепешек на завтрак!

Испугался сын и снова пошел к девице жаловаться, а она ему отвечает:

— Ложись спать, я со всем управлюсь!

Ладно. И правда — поутру принесла девица свежеиспеченные лепешки, и сын отнес их черту.

На следующий вечер черт говорит:

— У меня на конюшне жеребец есть; возьми его и за ночь обскачи всю мою землю!

Услышал это сын, обрадовался и думает: верхом скакать — работа не трудная. А девица говорит, нечего прежде времени радоваться — дескать, самая это трудная работа, жеребец-то ведь — сам черт. Однако, чтобы скачка была без помехи, дала девица сыну серебряную метелку, золотую метелку, большой молоток и наказала:

— Как будешь в конюшню заходить и жеребец бросится на тебя, стукни его молотком по голове как следует — авось уймется. Когда сушей будешь скакать, то погоняй жеребца золотой метелкой, а когда по воде скакать придется, то погоняй серебряной метелкой.

Взял сын молоток, метелки и спешит в путь отправляться. Заходит в конюшню — жеребец на дыбы и бросается словно сатана с диким ржаньем на сына. Только как молотком его по лбу огрели — сразу утихомирился, скачи на нем куда угодно. Поскакал сын сушей, — знай подстегивает жеребца золотой метелкой, жеребец идет хорошо, как и положено. Но тут на пути озеро попадается, и позабыл сын у самой воды стегануть жеребца серебряной метелкой. Влетел жеребец в воду и тонет. Тут вспомнил сын, что надо хлестнуть серебряной метелкой. Ударил серебряной метелкой — глядь, и перестал тонуть — ветром через озеро перемахнул.

Так и скакал он по озерам, по рекам, по морям, по суше — только ветер в ушах свистит, а к утру и впрямь всю землю обскакал. Прискакал домой, поставил на конюшню взмыленного жеребца и заходит к черту. Вошел — видит: голова у черта расшиблена, руки, ноги свело.

— Погоди! — орет он злобно, — я тебе, умнику окаянному, покажу! Я вижу, вы заодно орудуете и хотите меня со свету сжить. Только скорее я вас сживу, чем вы меня, — вечером оба приходите ко мне — прикажу вас сжечь!

Делать нечего — пришлось сыну с девицей вечером идти к черту. Пришли. Черт приказал своим слугам дно у железной бочки выбить, сына с девицей в нее посадить, дно обратно заложить, бочку обручами стянуть и оставить их в ней до утра; поутру развести под бочкой огонь и спалить обоих заживо.

К полуночи они уж было совсем задохнулись, да тут девица и говорит сыну:

— Ты тяни воздух в себя, а я — из себя!

Ладно. Один дохнул, другой выдохнул — подышали так, превратились в мух, через дырку для затычки вылетели наружу и давай удирать.

На другой день спозаранок велит черт слугам огонь под бочкой разводить. Когда нагнали жару как следует, черт спрашивает:

— Ну как, еще не вопят?

— Нет! Еще нет!

— Пора бы им уже завопить — подбрось-ка еще дровец!

Жгли, жгли — почти половину всех чертовых дров сожгли, и бочка докрасна накалилась, а ни звука не слыхать. Прибегает черт раз, прибегает два, спрашивает, не кричат ли еще.

— Никак, окаянные, не кричат! — отвечает слуга.

— Ну, раз до сих пор не кричат, надо бочку открывать, поглядеть, что там приключилось!

Открыли бочку, а в ней ни души.

Понял черт, что случилось, и тотчас приказал слуге догонять беглецов: пусть поймает их и приведет назад.

Понесся слуга вихрем, пыхтит, храпит. А девица еще издали расслышала и тут же превратилась в овец, а сын — в пастуха. Пролетел чертов слуга мимо пастуха, потом ни с чем обратно к черту бежит.

А овцы с пастухом опять превратились в людей и побежали дальше.

Прибежал слуга домой — черт у него спрашивает: не видал ли их?

— Нет! Кроме пастуха с овцами, никого другого не видал.

— Почему не схватил их, это они и были! — закричал черт и велел бежать другому слуге.

Тот бежал еще быстрее, а шума от него было еще больше. Девица его издалека услышала и сама обернулась церковью, сын — пастором на амвоне. Чертову слуге невдомек, что церковь с пастором — те беглецы, которых он ищет, — прибежал он к черту с пустыми руками и еще дух не перевел, а уже рассказывает, что видел только церковь с пастором. Черт даже позеленел от злости: почему не привел пастора и церковь не разломал! Злится черт, брыкается, наконец сам ринулся вдогонку за беглецами.

Бежит, бежит чертовой прытью, живьем проглотить их собирается, да поспела девица рыбкой обернуться, а сын — озером. Озеру рыбка дала серебряную метелку, наказав бить ею по воде, когда черт прибежит к озеру.

Ладно. Вот уже и черт подоспел и норовит рыбку выловить, но озеро как примется будоражить воду серебряной метелкой, да так сильно, что вода даже горячая стала и заливает черта — не может он ни увернуться, ни убежать. Только кричит:

— Провалитесь хоть в пекло, хоть куда, только выпустите меня из озера!

Однако озеро и не собирается его отпускать: еще пуще бурлит и захлестывает черта, так что он уже еле барахтается. Наконец отпустили черта еле живого, и убежал он в свою преисподнюю.

Пошли они оба довольные, пока не пришли к дому сына. А девица не желает в него заходить: пусть сын сперва испросит отцовское позволение.

Ладно. Согласился сын и пошел к отцу позволение спрашивать. А тут девица и говорит ему еще:

— Когда в избу зайдешь, с младшей сестрой не здоровайся, не то меня позабудешь!

Вошел сын, однако от радости, что снова в отчий дом вернулся, позабыл он наказ девицы и поздоровался с младшей сестрой. И случилось вот что: сын тут же начисто позабыл про девицу, что дожидалась его на дворе, и ни слова о ней отцу не сказал.

Девица поняла, что позабыта, подошла к колодцу и залезла на иву.

Сын, притомившись с дороги, попросил подать ему воды напиться. Взяла старшая сестра кружку и скорей к колодцу. Подошла к колодцу — видит, в воде девичий лик красы невиданной отражается, и думает: «До чего ж я красива, кабы знала то раньше!»

Смотрела она в воду, смотрела — кружка-то из рук и выскользнула, а когда насмотрелась, вернулась в избу задумчивая, без воды.

Пошла вторая сестра воды зачерпнуть, но и с ней приключилось то же самое: до тех пор глядела, до тех пор дивилась своей красоте в воде, пока кружка из рук не выскользнула. Вернулась девица в избу задумчивая.

Напоследок пошла по воду мать. И она увидела в воде красавицу, да не поверила, что в свои лета может быть такой красивой, вот и начала смотреть то по сторонам, то вверх: в чем тут дело? Когда кверху-то посмотрела — увидела на иве красу-девицу. Пришла она в избу всем о том поведать. Услышал сын, сразу спохватился, что девица дожидает его на дворе, и побежал к колодцу.

Прибежал, обнял девицу — и померли оба.

Семь оборотней

ыло у матери семеро сыновей и ни одной дочери. Стала мать причитать: «Все сыновья да сыновья, хоть бы одну доченьку бог дал. Да пусть они хоть в волков обернутся, кабы только у меня доченька родилась».

Через год родилась у матери дочка, а сыновья стали волками и в лес ушли. Росла дочка одна-одинешенька, пока ей семь лет не исполнилось. Мать ткет на станке, дочка тут же при ней сидит и плачет. Мать спрашивает, чего она плачет? Девочка и отвечает ей:

— Боюсь я, как бы вы не напустили на меня проклятие, как на моих семерых братьев.

— Кто наговорил тебе такого вздору? — спрашивает ее мать сердито.

— Люди сказывали, — дочка ей в ответ. Мать больше ни слова не сказала, так все по-старому и осталось.

Да не примирилась с этим девочка. Надумала она пойти разыскивать своих братьев, только решила обождать, пока еще малость подрастет. Сшила она тайком семь рубашек, семь полотенец и семь простыней, связала в один узелок и пошла, слезами заливаясь, искать своих братьев. По дороге встречает она стар-старичка, тот спрашивает, чего она плачет? Девочка и говорит:

— Семь моих братьев по лесу волками рыскают; иду я их теперь искать.

— Нелегко будет их найти, дочка, — старичок ей в ответ.

— Коли тебе ведомо, что найти их трудно, стало быть, ты знаешь, где они. Расскажи мне, дедушка, как их найти, — просит девочка.

Дал стар-старичок девочке белый прутик и говорит:

— Ступай прямо, вон туда, там будет озеро, а посреди озера остров. Брось белый прутик в воду и стань на него, тогда обратится он в лодочку. Когда к острову подъедешь и вылезешь из лодочки, она снова в прутик обернется. На островке избушка будет, там живут твои братья; днем они волки, ночью — люди, поэтому на глаза им показывайся только вечером.

Стар-старичок пропал, а девочка, как ей было наказано, пошла вперед, никуда не сворачивая, пока до озера не дошла и на островок не переправилась. Там в избушке увидела она семь кроватей, мхом выстланных. Покрыла девочка каждую кровать белой простынкой, на каждую повесила по полотенцу и в изголовье положила по рубашке. А сама за печкой спряталась.

Вечером приходят братья, видят — кровати постелены, полотенца повешены и белые рубахи лежат. Дивятся они, кто бы мог все это сделать.

— Не иначе, как то сестра наша, — проговорил один.

— Наверно, сестра наша, — согласились другие.

Принялись все семеро искать и нашли сестру за печкой.

Вот радости-то было! Каждому охота свою сестру обнять, каждый ласкается к ней. Когда встречей натешились, сестра спрашивает своих братьев, как можно их снова людьми сделать.

— Больно трудное это дело, сестрица, — отвечают ей братья. — Кто захочет избавить нас от колдовства, тому надо семь лет просидеть на дереве и все это время он не волен ни говорить, ни смеяться, ни плакать, ни заснуть крепко, чтобы с дерева не свалиться. Ежели всего этого не соблюсти, то нам и вовсе погибель настанет.

Сестра решила взяться за трудное дело и избавить братьев. Они ее — отговаривать, а она ни за что от своего не отступается. Поутру семеро волков увели сестру в лес и посадили на дерево. Ради братьев терпит сестра все тяготы: холод и жару, снег и дождь и все прочее целых шесть лет. За это время она стала совсем взрослой и очень красивой.

Король тамошних земель пошел в тот лес на охоту. Идя по волчьему следу, дошел он до того дерева и увидел — сидит на дереве девушка. А была это сестра волков. Король спрашивает ее, дескать, кто она такая и почему сидит на суку? Сестра не отвечает ни полслова. Король стрелять грозится, коли она не ответит, но и это не помогает — как была сестра немой, так и осталась. Затрубил король в рог, сошлись на зов охотники со всех сторон под дерево и не отстают от девицы — кто, мол, она такая и что тут делает? Сестра как молчала, так и молчит. Кое-кто из охотников и взаправду хочет выпалить в нее, но король не велит: очень уж она ему по душе пришлась. Повелел он снять девицу с дерева и отвести в свой замок.

Бедная сестра уже столько просидела, всего годик и оставалось-то потерпеть и братья были бы вызволены, но тут злые люди снимают ее с дерева и собираются увезти. Так ей жаль, так жаль, что одну слезинку она все-таки уронила, но ни слова не вымолвила.

Привел король девицу домой; так она ему полюбилась, что велит он обвенчать себя с ней. Вот стал король после свадьбы угождать молодой жене и веселить ее по-всякому, да только не смеется она, не разговаривает. Мать короля злится на сына, за то что женился на немой, в лесу подобранной девице. А король не больно-то слушает; вот мать и решила во что бы то ни стало разлучить их.

Ушел король однажды в дальние края на войну, а дома в это время у жены сын родился. Мать короля шлет грамоту королю на войну, и в той грамоте пишет, что сын, мол, похож не то на собаку, не то на кошку. Король отвечает, пусть, дескать, растят, какого уж бог дал. Озлилась мать на сына за такой ответ и самовольно приказала дитя у королевы отнять и убить. Потом написала королю, что королева сама свое дитя съела.

Рассердился король страшно, тотчас возвращается с поля брани домой и велит свою жену на костре спалить.

Неподалеку от замка, на лесной опушке, разложили костер и ведут к нему королеву.

Мать короля, сам король, разные важные воеводы и многие королевские подданные идут на казнь поглядеть. По пути летят навстречу им семь птиц, летят они и кричат:

— Король, король, погоди, погоди!

Хочет король остановиться и подождать, а мать говорит:

— Нечего тебе всякую чепуху птичью слушать, пошли скорей дальше!

Послушал король свою мать и заторопился вперед. Спустя немного времени птицы опять кричат то же самое:

— Король, король, погоди, погоди!

Но мать снова уговорила короля идти дальше, так до самой горы и дошли. Но тут семь воинов велят королю обождать.

Вот теперь уж король остановился.

Подходят все семеро, — а это братья королевы, они теперь людьми стали. У которого из них на руках мальчик маленький, тот и говорит королю:

— Вот тебе твой сын, и отдай нам нашу сестру невинную. Это твоя мать отняла у нее дитя и велела убить в лесу, а волк отнял его у палачей. Только сестра наша тебе всего этого не открыла, потому что, нас спасая, не смела она слова молвить.

Обнимают братья сестру наперебой, за спасение благодарят. Все спаслись благополучно, только у одного брата глаза недостает; сгубила его слеза, сестрой оброненная, когда король велел ее с дерева снять.

Разгневался король на свою мать за подлый обман и тут же повелел сжечь ее на костре.

Невинную королеву с большими почестями привели обратно в замок, а братья остались при короле рыцарями.

Как солдат смерть в скорлупу загнал

старину солдатам подолгу служить приходилось. Молодым еще уйдет в солдатчину, а домой придет седой и скрюченный. А которые и вовсе не возвращались.

Вот раз отпустили одного солдата домой. Идет он пешочком. Дорога перед ним дальняя. Погода холодная. А солдат идет да идет. Только видит вдруг, сидит на камешке какой-то дряхлый-дряхлый старичок, совсем закоченел, так и трясется. Зовет его солдат с собой. Старичок говорит, что холодно ему. Сидит и трясется от холода, с камня подняться не может. Подходит солдат к старцу, снимает свою пробитую пулями шинель и протягивает ему:

— На тебе, старичок, — говорит, — мне не так холодно, я и потерпеть еще могу.

Согрелся старец и зовет солдата к себе. Идут они вместе по дороге. Вдруг старик и говорит:

— Коли ты ко мне с добром, так и я тебе услужу. Я ведь знаешь кто? — смерть! Только тебя я не трону. Ты теперь ступай болящих врачевать. А я с тобой отправлюсь, да так, что только ты один меня будешь видеть. Ежели я в ногах у больного буду стоять, тогда ты давай хворому любое снадобье, какое захочешь, — он все равно поправится, а ежели я в головах встану, тогда никакое снадобье не поможет — помрет хворый.

Пошел солдат дальше. Заходит в один дом. А там все в печали: хозяин болен, ни один лекарь помочь не может. Вошел солдат к хозяину в комнату, глянул и видит, что старец в его шинели стоит в ногах больного. Кликнул солдат хозяйку и просит, чтобы принесла ему чистой воды. Подул он для виду на воду, пошептал, а потом дал испить больному. Только больной выпил, сразу выздоровел и поднялся с постели. Одарили чудесного лекаря богато, угостили и на ночь приютили.

И широко разлетелась весть о том, как солдат хворых исцеляет. Стали за ним изо всех краев приезжать. И многих он выходил. Раз повезли солдата далеко-далеко, к одному тяжелому больному. Едет он, едет, чем дальше едет, тем больше ему места знакомыми кажутся. Наконец сообразил он, что к отцовскому дому подъезжает. Ну да, вот и на отцовский двор въехали. Никто его там не узнал, потому что и он сам уже поседел. Входит солдат в комнату и сразу же видит — лежит его старый отец, весь высох, вот-вот богу душу отдаст. А в головах его стоит старец. Что же делать? Хоть ты тресни, а отца спасать надобно. Вызвал он старца на двор погулять. Идут они по бережку озера. Вынул солдат из кармана пустой орех и стал в него свистеть. Старец глядит, глядит и дивится. Этакой диковинной музыки он еще не слыхивал. Страсть как захотелось смерти научиться этой забаве. А солдат говорит, что оно легче легкого, только надо в скорлупу залезть, и тогда дело само собой пойдет. Старец тут же превратился в блоху и прыгнул в орех. Как только блоха в скорлупе оказалась, так солдат обломком спички и заткнул дырку. И осталась смерть в скорлупе. Пошел солдат к отцу, дал ему снадобья, и отец тут же выздоровел.

Орех со смертью солдат бережно в кармане прятал. Теперь он всех хворых мог вылечивать, никто больше не умирал.

Только вскоре солдат женился. А жена ему попалась очень уж любопытная. Чистила она раз карманы солдата, увидела орех и выдернула затычку. Выпрыгнула оттуда блошка и запрыгала. Снова смерть разгулялась. Тут же солдатов отец помер, а немного погодя и сам солдат. Со злости смерть начала было всех без разбора и без жалости косить, пока не надоело ей. А потом опять люди начали умирать, как им положено.

Старый солдат

тслужил старый солдат своему государю двадцать пять лет и пошел домой. Всю дорогу у него на душе радостно. А чего ж не радоваться? Рожок нюхательным табаком набит, да еще три новеньких дуката в кармане! Разве ж мало этого человеку, чтобы веселым быть?

Идет он густым лесом, вдруг встречается ему седой старичок и просит подаяния.

— Давать так давать, скупиться не стану! На тебе целый дукат. У меня еще два останется.

Дал солдат старичку убогому дукат и пошел весело своей дорогой.

Прошел немного, и опять такой же старичок навстречу идет и снова подаяния просит.

«Ежели бы я замешкался где-нибудь, так впору подумать, что это все тот же старик, что одним дукатом уже разжился, — бормочет солдат про себя. — Да ведь не может того быть!»

А вслух говорит:

— Вот тебе дукат! Бери себе, у меня еще один есть!

Пошел солдат дальше, на душе еще легче. Идет он, идет, понюхает табачку и дальше шагает. Только видит — опять ковыляет ему навстречу такой же старичок, с длинной белой бородой, большая клюка в руке. Солдат уже заранее вытянул из кармана последний дукат и протягивает убогому:

— На, да только это последний. Правда, зато у меня рожок с табаком еще есть.

— Сторицей воздастся, — говорит убогий и подает солдату кожаный мешок. — Это тебе за твои три дуката. Только скажи: «Прыг сюда!» — и все твои недруги в мешке окажутся и выбраться не смогут, покуда ты их сам не выпустишь.

Не хотел было солдат брать, а потом подумал: «Как знать, а вдруг да и пригодится часом этакий мешочек!» — и взял. Взял и опять подумал: «Кабы раньше у меня этакий мешочек был, так я бы любую вражью рать в него запихал. А нынче у меня таких недругов нет. А взять — оно, конечно, можно. Чего ж не взять? Кто знает, откуда недруги могут свалиться».

Закинул солдат мешок за спину и двинулся дальше. Под вечер подходит ко дворцу одного короля и просится переночевать. А король упирается:

— У меня тут у самого такая беда, что не знаю, как выпутаться, а тут еще разные прохожие суются. Последний час на исходе, приходится мне родную дочь посылать в старый замок, и никто не берется ее сторожить, хоть я и полцарства за это обещал.

— А чего там сторожить? Давай я возьмусь! — Наш солдат на все готов.

Принялся король свою беду выкладывать:

— Пришел мне от черта приказ, что должен я всех своих трех дочерей одну за другой отвезти в старый замок, куда черт за ними явится. Я уж пообещал полцарства и одну из дочерей в жены тому, кто выручит их из чертовых когтей.

— Так согласен, если я пойду сторожить? — спрашивает солдат.

Король вот до чего рад, спрашивает, какое солдату оружие нужно?

— Давай воз свечей! — говорит солдат и идет в замок. Зажег все свечи и расставил на окнах. В полночь приезжает черт на трех черных конях со сворой разной челяди. У самого черта три громадные страшные головы.

Увидал он, что в замке столько света, посылает кучера поглядеть, кто там.

Подбегает кучер, стучит, а двери и не думают открывать.

Спрашивает кучер, кто это там столько свечей зажег, а изнутри ему отвечают:

— Старый солдат.

— Ну, коли старый солдат, так пусть эту ночь остается, — сказал черт и укатил.

Приходит король поутру поглядеть, остался ли кто в замке жив. Выходит ему навстречу солдат, улыбается. Ничего ему черт не сделал, только на следующую ночь посулился опять приехать.

На следующую ночь взялся солдат вторую королевскую дочь сторожить. Заранее приказал привезти два воза свечей и вытесал здоровую рябиновую дубину.

Только полночь ударила, как черт явился — шестиголовый, на шести черных жеребцах. А замок так и переливается огнями. Посылает черт узнать, кто там.

— Старый солдат, — отвечают.

— Ну, коли старый солдат, так пусть спит, завтра приеду. — И уехал черт.

На другое утро король боится пойти поглядеть, живы ли, здоровы солдат и дочка. Глядь, а они сами навстречу идут, улыбаются. Опять черт ничего нм не сделал, пообещал завтра приехать.

На третью ночь взялся солдат сторожить младшую дочку. Приказал он привезти в замок три воза свечей, целый вечер их палил. А сам стоит с кожаным мешком посреди комнаты, дубину в руке держит.

В полночь приезжает девятиголовый черт на девяти черных жеребцах. Сам тут же направился в замок, хочет солдата разодрать. А тот только сказал: — «Прыг сюда!» — и черт в мешке оказался. Ну, а теперь-то уж что его жалеть?

И принялся солдат дубиной мешок охаживать. Поначалу терпел черт, только фыркал, а понемногу начало его пронимать да зудить — ой! вроде бы уж и в костях ломота началась!..

Взмолился черт:

— Слыхивал я про старых солдат, а такого не ждал. Слушай, брат, отпусти меня, поделимся: бери себе замок, а я возьму принцессу.

— Нет, брат, — говорит солдат, — ты у меня не вылезешь, покуда не пообещаешь весь замок золотом завалить и больше в этот край носу не совать. А не то я тебя отвожу так, что и ноги протянешь!

— Только выпусти меня, а там все что хочешь пообещаю, только выпусти, братец! — молит черт.

Выпустил его солдат, а черт опять разошелся: все девять пастей разинул и на солдата бросается. Тот еле вымолвил свое: «Прыг сюда!» — и вот опять черт в мешке, а солдат его тузит изо всей мочи.

Наконец все же сговорились: черт останется в мешке, покуда весь замок не будет золотом засыпан, а солдат до той поры не волен драться. Ох ты! Сколько же тут чертенят сразу сбежалось! Кишат, снуют, как в муравейнике. Шум, визг стоит. Деньги так на глазах и прибывают. А старый черт из мешка еще подгоняет, чтобы торопились, поживей ворочались, как бы до петухов все успеть.

Взялись чертенята, только пыль столбом! Солдат надивиться не может: этакие крошечные чертенята, а какие огромные мешки волокут!

Вот уже замок почти полон, только в одном углу еще не хватает, а тут уже и первый петух пропел. Один из чертенят шепчет старому черту, что больше в пекле денег нет. Девятиголовый прямо из кожи вон лезет:

— Торопитесь, ребята, как только можете, у меня дома в подвале еще шесть бочек дедовых денег, тащите и их! Да поскорее!

Умчались чертенята вихрем и тут же вернулись с деньгами.

Уже второй раз петух пропел, когда черт на свободу вырвался. В один миг все черти убрались, чтобы до третьих петухов в пекле очутиться.

А король ночью слышит, что в замке шум стоит да деньги звенят, и от страха его в пот бросает: вот, думает, сейчас его дочку и старого солдата на куски раздирают. Чуть свет он уже на ногах, бежит к замку поглядеть, что там случилось.

И не сказать даже, до чего король обрадовался, когда увидел свою дочь и солдата живыми и здоровыми. А тут еще полон замок золота!

В тот же день сыграли пышную свадьбу. Женился старый солдат на королевской дочери и взял в приданое полцарства. Да только недолго пришлось ему царствовать, на третий же день после свадьбы умер старый солдат.

Явился он к господу, просит дело какое-нибудь дать. Господь и говорит:

— Чего ж еще старому солдату делать, как не у ворот на часах стоять!

Так и стал старый солдат у господа бога привратником.

Является смерть работу спрашивать и хочет пройти к господу. А солдат не пускает: «Тебя, этакую тварь вредную, и пускать-то нельзя. Погоди здесь, я сам спрошу и тебе передам».

Приходит старый солдат к господу и говорит, что так, мол, и так, там за воротами смерть ждет, что же ей эти три года делать?

— Пусть стариков косит! — отвечает бог.

Идет солдат к воротам и думает: «Как же быть? А вдруг она скосит старого короля, что своей и моей половиной царства правит?.. Погоди, а скажу-ка я ей, чтобы она старые дубы грызла».

Как решил, так и сделал. Выходит за ворота и говорит:

— Господь наказал, чтобы ты три года одни старые дубы грызла!

Скривилась смерть, ушла и принялась положенный срок старые дубы грызть.

Через три года опять пришла работу спрашивать. А на кого похожа-то! Тощая, высохшая, глядеть не на что. Солдат живо к господу, так, мол, и так, что другие три года смерти делать?

— Коли всех стариков скосила, пускай средних лет людей косит!

Идет солдат назад, думает: «Коли передам это, так ведь и моей жене, и братьям, и сестрам — всем не жить. А, скажу, пускай средние дубы грызет».

Ладно. Вышел за ворота и говорит смерти:

— Следующие три года грызть тебе средние дубы.

Поморщилась смерть и ушла положенное ей дело делать.

Через три года опять приходит работу спрашивать. А выглядит и вовсе страшно: глаза чуть не в самый череп провалились, щеки совсем пропали, кожа к костям приросла, только языком еле шевелит. А работу все спрашивает.

Струхнул солдат — где же ее в таком виде к господу пускать?! Пошел он к нему опять сам — что, дескать, смерти три следующие года делать?

— Коли сделала все, что ей положено, пускай прибирает младенцев!

Солдату это опять не по нраву: «Может, у моей молодой жены сынок народился. Каково же ей будет, коли помрет он! И у братьев моих и у сестер вон сколько детишек, так что же всем им умирать?! Нет, шалишь!»

— Сказал господь, чтобы ты три следующие года молодые дубки грызла.

Ух, как смерть перекосилась, но все же пошла три года молодые дубки грызть. Прошел срок, опять она является к воротам работу спрашивать. А у бедняги только длинные зубы да кости остались, кожи — и той не стало уже. Идет солдат к господу. Тот говорит:

— Коли всю работу справила, так и людей, надо быть, больше не осталось. Пускай сама идет сюда!

Вот тут-то старый солдат и попал впросак! Входит смерть, а господь ее и не узнает.

— Ты кто такая? — спрашивает.

— Смерть я.

— Смерть? — дивится господь. — Да ты что ж это, матушка, одни кости мне являешь? Плоть-то твоя где?

— Где же ей быть, коли девять лет дубы грызла, — отвечает смерть сердито.

— Какие дубы?.. — Тут только дошло до господа, что за штучки старый солдат вытворял. — Ну, так не прощу же я ему этого. В наказанье носить ему теперь тебя по земле три года, а тебе — скосить, промеж прочих, и всю его родню!

Где же станешь с господом спорить? Вскинул солдат смерть на загорбок и потащил по свету. Первым делом пришлось принести ее в отчий дом, где его братья и сестры со своими домочадцами жили. Угодили туда как раз под вечер. Замерзли оба крепко, сели к печке погреться. Все домашние при смерти лежат: стонут, иной еле жив, иной уже смертным потом покрылся.

Даже суровую солдатскую душу проняло, — эх, табачку бы понюхать! Вынул солдат свой рожок, постучал о печку, сыпнул табачку на ямку подле большого пальца и — швырк! швырк! — втянул в обе ноздри. Поглядела смерть, как солдат табак нюхает, страсть как ей тоже захотелось. Просит солдата: «Дай понюхать!» Не дает солдат.

— Господь того не сказывал, чтобы я тебе еще и табачку давал. Только носить должен.

— Так ведь по-приятельски-то и можно бы. Одним путем-дорогой ходим, уж как тут не понюхать одного табачку. Ну, дозволь, — канючит смерть.

Согласился солдат.

— А куда же я тебе насыплю? Руки-то у тебя дырявые, одни кости.

Долго ломали они голову, как бы смерти табачку нюхнуть. Да тут пришло в голову солдату:

— Коли уж ты в дверную щелочку да в замочную скважину пролезаешь, так в мой рожок тебе легче легкого забраться.

Смерть согласна. Да как только забралась в рожок, так солдат и закрыл его, не желает смерть выпускать. Смерть и добром и худом просится оттуда, а солдат не выпускает. Так и осталась смерть в рожке.

Как только угодила смерть в рожок, так и все больные на поправку пошли, не прошло и много времени — один за другим подниматься стали. Все выздоровели.

Целых три года держал солдат смерть в своем рожке. Кончился срок, выпустил он ее, взвалил на плечи и понес к господу. Спрашивает господь:

— Ну, всех скосила?

— Да где же мне было людей косить, коли этот кремень меня в табакерку загнал.

И рассказала смерть все, что случилось с нею. Разгневался господь, выбранил солдата и прогнал его с глаз долой. А смерти наказал:

— Чего это тебе каждый раз спрашивать, что делать? Знай: ты — смерть, вот и делай свое дело. Нынче людей столько народилось, что ты со старой косой и не управишься. Возьми вот новую. А спрашивать больше не являйся: «Что мне делать? Что делать?» Знай коси, кого хочешь, старый ли, молодой, большой ли, маленький, богатый ли, бедный. Так-то вот!

Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что

одного короля был очень преданный слуга.

Однажды король купил необъезженного коня. И кто только ни пробовал его укротить — все напрасно, конь каким был, таким и оставался. Вот король и говорит слуге:

— Попытайся теперь ты совладать со злодеем!

Ладно. Слуга подпрыгнул ловко, вскочил на коня верхом и думает про себя, мол, теперь-то я ему покажу, как бесноваться! Да где там! — шарахнулся конь, как ужаленный, и понесся ветром — только пыль заклубилась. Долго скакал он так по лесам да по болотам, давно уже в чужие земли заехали, куда слуга на своем веку ни разу и ногой не ступал, а конь все скачет и скачет. Тут, наконец, попадаются на счастье два больших дерева, рядом растут, между ними жеребец с разбегу-то и застрял, словно как в тиски попал. Казалось бы, оно и хорошо, однако тоже не велика радость — спешился слуга, огляделся, думает — чужая сторона, не поймешь, где солнце встает, где садится. Делать нечего — пойдет он на авось — прямо, куда глаза глядят, неужто людей нигде не повстречает?

Идет, идет, до поля дошел, а на поле избенка стоит. Заходит в избушку, находит в ней дряхлого старичка седого. Старичок ласково поздоровался с ним и спрашивает:

— Куда, сынок, путь держишь?

Так, мол, и так, заблудился, притомился, просит дорогу домой показать.

— Эх, сынок, отдохнуть надо с устатку-то; что тебе дома делать? Погости немного у меня!

Ладно. Поблагодарил слуга за доброту и остался.

А при избушке был большой красивый сад со множеством разных ворот. Охота слуге по саду погулять, но старичок говорит:

— Постой, постой, не ходи! Вот тебе связка ключей, отмыкай любые ворота и гуляй где вздумается; только не открывай те ворота, что лыком завязаны, и не заходи в них.

В первый день погулял слуга по саду, но до лыком завязанных ворот не дотронулся, другой день погулял по саду, до лыком завязанных ворот не дотронулся, а на третий день подумал: «Что бы там, однако, могло быть? Повсюду можно заходить, только сюда нельзя! Вот нарочно возьму да и посмотрю».

Тут он и развязал лыко. Ворота распахнул, увидел поле широкое, а посреди поля тихое озеро поблескивает. Подходит к озеру, малость полюбовался и уже хочет назад воротиться, как вдруг слышит: что-то прошелестело в воздухе, глядит: три белые утки как раз только что опустились на берег озера и в трех красавиц превратились, разделись и заходят в воду купаться. Слуга думает: «Ах, чтоб им пусто было! Никогда еще таких не видывал. Пойти, шутки ради, поближе на их одежку поглядеть».

Вот подобрал слуга одежу одной девицы, крутит в руках, разглядывает, не наглядится никак. А та девица, чью одежу он поднял, видит — худо ее дело; подплывает к берегу и просит его жалобно:

— Добрый молодец! Не потешайся надо мной; положи одежку на место.

Как тут быть? Положил на место. Да в тот самый миг обернулись девицы утками, а его голубем сделали; утки тут же улетели, а голубь только вслед им поглядел. Вот тебе и на!

Пришел вечером старичок, заглянул во двор, на колу голубь сидит. Он-то сразу смекнул, что случилось. Побранился, побранился и превратил голубя обратно в человека.

На другой день старичок снова уходит и оставляет слугу дома одного. Вот ходил слуга по саду, ходил, напоследок не утерпел, развязал лыко на воротах и опять идет на берег озера. Пришел, поглядел и хотел было назад идти, как в воздухе зашелестело, и снова белые утки прилетели, скоренько красавицами обернулись и заходят в воду купаться. Слуга думает: «Ах, чтоб вы провалились! Нечасто таких увидишь. Пойти, шутки ради, поближе на их одежду поглядеть».

Вот подобрал слуга одежку одной девицы, вертит в руках, разглядывает, никак не наглядится. А девица вскоре заметила, что плохо ее дело. Подплыла она к берегу и просит жалобно-прежалобно:

— Добрый молодец! Не потешайся надо мной; положи одежу на место, где она лежала.

Как тут быть? Попросила — он и положил. Да в тот самый миг обернулись девицы утками и улетели, а слуга превратился в свинью и только им вслед поглядывает.

Вечером старичок приходит и видит — свинья посреди двора. Тут он сразу смекнул, что случилось. Делать нечего, сделал он свинью снова человеком и говорит так:

— Коли тебе так полюбилась та девица, тогда уж, бог с тобой, женись на ней.

— Да, поди-ка женись! Не остается она со мной, как только одежу отдаю, так сразу улетает.

— Не остается? Чего ж ей оставаться! Зачем отдаешь одежу, зачем на уговоры поддаешься? Не отдавай одежу до тех пор, пока клятву не даст остаться с тобой.

Ладно. На следующий день старичок снова уходит, оставив слугу одного. Вот отвязывает он лыко на воротах, идет к озеру и поджидает на бережку белых уток. Вскоре прилетают утки, оборачиваются девицами, раздеваются и идут в озере купаться. А он тем временем берет одежу той, что приглянулась ему, вертит в руках, глядит — наглядеться не может: «Вот одежка, так одежка!»

А девица подплывает к берегу и давай его упрашивать:

— Добрый молодец, не потешайся надо мной, положи одежу на место, где она лежала!

— Проси сколько угодно — не положу; поклянись стать невестой моей и не улетать от меня, тогда отдам одежу, иначе ни за что.

Уж она и так его уламывала, и этак, да ни в какую он ей не поддается; под конец все же говорит она «да» и клянется, что никуда не уйдет, как бы сестры ее ни уговаривали.

Тогда отдал слуга одежку. Она оделась скорехонько, пошла вместе со слугой на двор к старичку, там они и поженились; а обе сестры обернулись утками и улетели прочь.

Прошло немного времени, вот слуга и говорит старичку:

— Пойду-ка я с женой к королю, а то не знает он, куда я подевался.

Старичок молвит ему в ответ:

— Ступай, сынок, ступай, живи себе счастливо; только остерегайся перед королем хвалить жену. Оно лучше, ежели королю невдомек будет, что ты тут оженился.

Ладно. Приходит слуга домой и никому ни слова о том, что на чужой стороне такую красавицу в жены взял; жена тоже ни королю, ни другим на глаза не кажется. До поры до времени все шло благополучно, но вот стал король примечать, что слугу у него вроде бы подменили. Где бы ни был — все только и норовит, как бы в свою комнатушку забиться, и пропадает там. Однажды слуга опять улизнул тайком от короля. А король, не будь дурак, взял да и подглядел в замочную скважину, чем он там занимается в своей комнате. Смотрит — а у слуги жена, как солнце, красивая.

«Э, так дело не пойдет! — подумал тут король, — такие красивые жены только королям под стать. Да как ее отнимешь у него? Дай-ка покличу колдуна!»

Приходит колдун:

— Чего хорошего скажешь, король?

Так и так — у слуги жена хороша, что твое солнышко. Как сделать, чтобы она королю досталась?

— Как сделать? Задай слуге такую работу, какую ему не выполнить, тогда будет у тебя повод убить его, вот вдовица тебе и достанется. А что это будет за работа — то скажу тебе завтра; тут надо подумать хорошенько, дело-то больно уж трудное.

Ладно. Назавтра спешит колдун к королю с советом. По дороге идти ему через мост, а из-под моста вылезает седой старичок и говорит колдуну:

— Куда идешь, злодей? Ежели король не оставит слугу в покое, будет вам худо обоим — и тебе, и ему!

Да разве станет колдун его слушать? Только рукой махнул: «Болтай, сколько угодно!» — и пошел своей дорогой. Приходит к королю:

— Прикажи слуге принести большого льва; есть такой лев за тридцатым царством в сороковом.

Кличет король слугу:

— Вот тебе мой наказ! За тридцатым царством в сороковом есть лев, приведи его ко мне немедля; коли не приведешь — голову с плеч долой!

Выслушал слуга наказ, приходит к жене, рассказывает про свое горе, а жена успокаивает:

— Невелика беда! Ложись себе спать, набирайся силенок, а я тем временем сотку платочек с пестрыми узорами и соберу харчей на дорогу. И вот еще какой тебе от меня наказ: береги в дороге платочек пуще глаза; если потеряешь его, то пойдут все твои труды прахом.

Ладно. Перестал слуга горевать и заснул сладким сном, а жена целую ночь ткала да расшивала платок красивый-прекрасивый, какого во всем королевстве еще не видывали. На зорьке платок был готов. Вот будит жена мужа и провожает на далекую чужбину.

Слуга, бедняжка, идет день, другой, идет неделю, другую, и все никак не дойдет. На третью неделю темной и дождливой ночью заметил он крохотный огонек. Идет на него, приходит к избушке, стучится в дверь. Как постучал — вышла девица и ласково зовет его войти. Накормила девица путника, спать уложила, а поутру, чуть свет, уже и воды ему несет умыться, только полотенца не кладет. Умылся слуга, глядит по сторонам: полотенца нет. Утерся тем платком, что жена узорами расшила. А девица приметила красивый платок, бросилась к нему и просит показать ей платок, потому, дескать, такие платки только ее сестра умеет ткать и вышивать. Где он такой взял?

Так, мол, и так, — рассказывает ей слуга. — Моя жена его соткала и узорами расшила.

— Стало быть, твоя жена — моя сестра. Хорошо, что узнала об этом! И, значит, из-за моей сестры должен ты привести королю большого льва!

Промолвив это, девица выхватила у него платок и в дверь выбежала. А слуга убивается:

— Батюшки мои! Жена-то наказывала беречь платок пуще глаза. Только бы не потеряла она платочка!

Однако на сей раз зря он так напугался. Вскоре девица прибегает назад веселая:

— Вот твой платок! Нашла я то, за чем ты пришел. Тут неподалеку будет луг большой, и на нем ты найдешь того льва, которого ищешь. На краю луга увидишь куст терновника, за тем терновником спит лев, а в самом кусте львята малые резвятся. Как отсюда будешь идти, так с этой стороны и подберись к кусту ползком и притисни одного львенка посильнее, чтобы он запищал, тогда лев бросится на тебя, а ты накинь ему на нос платок, лев тотчас станет покорным, как щенок, и даст повязать платок себе на шею, а тогда веди его куда хочешь.

Ладно. Так слуга и сделал — без труда льва изловил. Привел к королю, король велит выпустить льва в сад, а сам тут же колдуна кличет: что теперь заставить слугу сделать? Льва привел, расстроил его замысел. А колдун отвечает:

— Жди до утра, тут надо хорошенько подумать, дело-то больно уж трудное!

Ладно. Поутру, чуть свет, торопится колдун к королю с советом. По дороге идти ему через мост, а из-под моста выходит седой старичок и говорит колдуну:

— Куда идешь, злодей? Ежели король не оставит слугу в покое, будет вам худо обоим — и тебе, и ему!

Да разве станет колдун его слушать? Только рукой махнул: «Болтай, сколько угодно!» — и пошел своей дорогой. Приходит к королю:

— Прикажи слуге принести большую яблоню в цвету; есть такая яблоня за сороковым царством в пятидесятом.

Кличет король слугу:

— Вот тебе мой наказ! За сороковым царством в пятидесятом стоит яблоня в цвету. Принеси ее мне немедля; коли не принесешь — голову с плеч долой!

Выслушал слуга наказ, приходит к жене, рассказывает про свое горе-горькое, а жена успокаивает:

— Невелика беда! Ложись себе спать, а я тем временем сотку платочек с пестрыми узорами и соберу харчей на дорогу. И вот еще какой тебе от меня наказ: береги в дороге платок пуще глаза; если потеряешь его, то пойдут все твои труды прахом.

Слуга сразу горевать перестал и спать улегся. А жена целую ночь ткала да расшивала платок красивый-прекрасивый, какого во всем королевстве еще не видывали. На зорьке платок был готов. Вот будит жена мужа и провожает на далекую чужбину.

Идет слуга день, другой, идет неделю, другую и все никак не дойдет. На третью неделю, темной и дождливой ночью заметил он крохотный огонек. Идет на него, приходит к избушке, в дверь стучится. Как постучал — вышла девица и ласково зовет его войти. Накормила девица путника, спать уложила, а поутру, чуть свет, уже и воды ему несет умыться, только полотенца не кладет.

Умылся слуга, глядит вокруг: полотенца нет. Утерся тем платком, что жена узорами расшила. А девица приметила красивый платок и бросилась к нему: просит показать ей платок, потому, дескать, такие платки только ее сестра умеет ткать и расшивать. Где он взял такой?

Так, мол, и так, — рассказывает ей слуга: — Моя жена его соткала да узорами расшила.

— Стало быть, твоя жена — моя сестра. Хорошо, что узнала об этом! И, значит, из-за моей сестры должен ты принести королю яблоню в цвету!

Промолвив это, девица схватила платок и в дверь выбежала. А слуга убивается:

— Батюшки мои! Жена-то наказывала беречь платок пуще глаза. Хоть бы только не потеряла она платочка!

Однако на сей раз зря он так перепугался. Вскоре девица прибегает назад веселая:

— Вот твой платок! Нашла я то, за чем ты пришел. Тут же неподалеку цветет яблоня, которую ты ищешь. Залезь на нее и накинь платок на верхушку, тогда яблоня сразу станет крохотная, как цветочек, и ты снесешь ее королю легче легкого. А когда посадишь ее в королевском саду, то платок сними, и малый цветик тотчас вырастет в цветущую яблоню.

Ладно. Так слуга и сделал — принес королю яблоню в цвету без всякого труда. Король увидел яблоню в саду и только диву дается, колдуна кличет: что теперь заставить сделать слугу? Принес слуга яблоню, расстроил его, короля, замысел.

А колдун отвечает:

— Жди до утра, тут надо подумать хорошенько, дело больно уж трудное.

Ладно. Поутру, чуть свет, спешит колдун к королю с советом. По дороге идти ему через мост, а из-под моста выходит седой старичок и говорит колдуну:

— Куда идешь, злодей? Ежели король не оставит слугу в покое, будет вам худо обоим — и тебе, и ему!

Да разве станет колдун его слушать? Только рукой махнул: «Болтай, сколько угодно!» — и пошел своей дорогой. Приходит к королю:

— Скажи слуге так: «Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что!»

Кличет король слугу:

— Вот тебе мой наказ! Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что!

Выслушал слуга наказ, закручинился пуще прежнего и к жене приходит. Жена хоть и утешает мужа, однако сама не знает — то ли управится с таким делом, то ли нет. Наконец говорит ему так:

— Не горюй, муженек, ступай спать, а я тем временем сотку платок вдвое больше прежнего, и узоры на нем будут еще красивее, и соберу тебе харчей на дорогу; только уж этот платок береги, как ничто другое, упаси тебя бог потерять его!

Пошел слуга спать, а жена целую ночь старалась над платком, ткала да расшивала, и такой красивый платок сделала, какого доселе во всем королевстве никто не видывал. На зорьке платок был готов. Вот будит жена мужа и провожает со слезами на далекую чужбину.

Только слуга в путь-дорогу отправился, как король уже кличет его жену и заводит с ней такой разговор:

— Знаешь что? Все равно твой муж, наверно, больше уже не вернется, и куда тебе, вдовушке, деваться? А мне как раз жену надобно, так что выходи за меня, будешь королевой.

Жена слуги думает: «Не стоит сердить короля, потому лучше я его обману и отвечу так: за честь королевскую благодарю; и я не больно-то верю, что вернется он на сей раз, однако для верности годок обожду; коли не придет — вот тогда и потолкуем».

Ладно. На том и порешили.

А слуга идет день, шагает другой, идет неделю, шагает другую и все никак не дойдет. На третью неделю темной и дождливой ночью заметил крохотный огонек. Идет на него, подходит к избушке, в дверь стучится. Как постучал — вышла девица и ласково зовет его войти. Накормила девица путника, спать уложила, а поутру, чуть свет, уже и воды ему несет умыться, только полотенца не кладет. Умылся слуга, глядит вокруг: полотенца нету. Утерся тем платком, что жена расшила. А девица приметила красивый платок и живехонько к нему: просит показать платок, потому, дескать, такие платки только ее сестра умеет ткать да расшивать. Где он такой взял?

Так, мол, и так — рассказывает ей слуга: — Моя жена его соткала да узорами расшила.

— Стало быть, твоя жена — моя сестра. Хорошо, что узнала об этом! И, значит, из-за моей сестры ты должен идти туда — неведомо куда и принести то — неведомо что!

Промолвив так, девица схватила платок и выбежала в дверь. А слуга убивается: «Жена-то наказывала беречь платок пуще всего на свете! Хоть бы не потеряла девица платка!»

Вот ждет ее слуга день, другой — девица все не идет и не идет. На третий день прибегает с платком, печальная, и говорит:

— Послушай, что я теперь тебе скажу. Не нашла я того, за чем ты пришел. Три дня проискала, пробегала, совсем одурела, а нигде найти не смогла. Однако пойдем к старой Матери Земли, которая вот уже семь месяцев как померла, поцелуешь ей колени, тогда она воскреснет и управится с твоим делом.

Ладно. Пришли к Матери Земли. Поцеловал ей слуга колени. А Мать Земли осердилась, что спать ей мешают. Тогда слуга поцеловал ей колени во второй раз.

Успокоилась старуха, созвала всех птиц и спрашивает слугу:

— Что тебе от меня надобно?

— Хочу узнать, что такое: Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что!

— А ну, птицы мои! — крикнула Мать Земли, — не знаете ли вы, где найти такое?

Птицы ей в ответ:

— Даже и понятия не имеем!

Тогда Мать Земли созвала всех зверей и спрашивает их, не знают ли они чего-нибудь про Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что.

Звери ответили:

— Даже понятия не имеем!

Тогда Мать Земли созвала всех гадов и прочих тварей и спрашивает их, не знают ли они, что такое: Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что!

Гады и прочие твари ей в ответ:

— Даже и понятия не имеем!

— Да все ли вы хоть собрались-то? — спросила Мать Земли.

— Еще не все, хромая лягушка отстала.

Прискакала хромая лягушка, Мать Земли сердится на нее: — Почему так поздно?

— Что поделать, досточтимая королева, пролежала я семь месяцев хворая, вот ноги малость и поослабли.

— Ну, ладно, ладно! А не можешь ли ты свести этого человека к Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что?

— Как не мочь? Могу, могу.

— Тогда сведи.

И тотчас запрыгала лягушка вперед, слуга пошел за ней следом. Наконец пришли они к маленькой избушке без окон. Перепрыгнула лягушка через порог, за ней и слуга входит. В углу была дырка неприметная; лягушка скок в нее — и исчезла, а слуга остался подле дырки и задумался: «Может, здесь оно и есть, что разыскиваю? Может, попробовать покликать?»

Он и позвал:

— Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что! Иди сюда, коли ты тут!

Только-то он вымолвил эти слова, как под землей сразу заиграло, заплясало, такой шум поднялся, что не понять — то ли гром гремит, то ли что. Слуга опять спрашивает:

— Отвечай мне — ты ли то самое, что я ищу?

Голос из-под земли ему в ответ:

— Я и есть то самое, что ты ищешь!

— Ну, ежели ты и есть то самое, тогда скажи, какой дорогой мне ближе всего до дому дойти? За год я должен был сюда прийти и назад воротиться.

Голос в ответ:

— Если пойдем прямо, то вовремя поспеем, а окольной дорогой быстрее, чем за год, не дойдем. Однако прямиком идти будет нелегко, лежит там на дороге змея преогромная. Человека она за версту к себе жалом притягивает и проглатывает.

— А скажи мне, нельзя ли как-нибудь совладать со змеей?

— Как нельзя! Можно! Посули змее самую вкусную на свете еду и скажи, что пока она будет лакомиться, вокруг будет пляс стоять и музыка играть, тогда она тебя не проглотит. А где взять такую еду — не твоя забота, я добуду любую, только прикажи. Как только змея тех яств отведает и еще музыкой и плясом потешится, то от радости она не будет знать, что и делать. Вот тогда не будь дураком и проси у змеи, чтобы отдала за твои яства да за пляс и музыку ту коробочку, что у нее под грудью спрятана. Змея отдаст, вот поглядишь, недаром говорят — кто весел, тот щедр.

— Ладно, — соглашается слуга, — тогда в путь; чему быть, того не миновать.

И ушли они вдвоем — слуга впереди, волшебный голос за ним. Шли, шли, вдруг голос и молвит:

— Теперь уже недалеко, сейчас тебя змея притянет!

И впрямь притянула и пасть уже разинула, хочет проглотить слугу, а слуга давай ее просить:

— Не глотай, не глотай сырой кусок — лучше дам тебе съесть вместо себя самые вкусные на свете лакомства. Когда их едят, вокруг еще веселый пляс стоит и музыка играет.

Змея не стала его заглатывать, а слуга крикнул:

— Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что!

Только он эти слова вымолвил, как тут же накрылись столы и задымились на них самые вкусные на свете яства; к тому же еще так приятно заиграло и так весело заплясало, что любо-дорого послушать да поглядеть. Вот змея отведывает кушанья, а сама все веселеет. Слуга смекает про себя: «Ну, теперь пора!» И заводит разговор: не хочет ли она оставить эти лакомства у себя навсегда, а вместо них отдать ему маленькую золотую коробочку, ту, что у нее под грудью поблескивает?

— Ладно, сейчас дам, — ответила змея, — по сравнению с такими лакомствами коробочка — сущий пустяк!

Забрал слуга коробочку и торопится домой. По дороге вздумалось ему открыть коробочку и поглядеть, что в ней такое. Открыл и — боже милостивый! Как зашагают из нее солдаты, словно саранча — и не перечесть, не оглядеть! Мигом луг широкий ими битком набился, повернуться негде.

«А-а! — думает слуга, — вот когда мне повезло, приду к королю важным барином».

Приходит к королю с войском огромным, а жена выбегает навстречу заплаканная:

— Муженек, муженек! Вот хорошо, что ты вовремя воротился!

А то донимает меня король-лиходей, домогается, чтобы к нему шла, дескать, ты уже помер; и колдун проклятый его еще подзадоривает.

Услышав такое, рассердился слуга и спрашивает короля, зачем он так поступал.

А король тоже войско свое созвал и советуется с колдуном, как слуге ответить.

Колдун говорит:

— Отвечай, что хочешь!

Король так и ответил, а слуга войну с ним затеял. Долго воевали, наконец король пал, за ним колдун и все войско королевское.

Вот стал слуга вместо короля править королевством и зажил с женой счастливо.

Безрукая королева

или-были брат с сестрой. Душа в душу жили. Но вот как-то стали люди брату говорить, что пора бы ему и жениться.

— А чего мне жениться? У меня сестра за хозяйку!

— Сестра сестрой, а жена — женой!

Вечером рассказывает брат сестре, что люди советуют.

Сестра отвечает:

— Женись, братец, женись. И впрямь уже подошло время. Только я с тобой жить не стану. Поставь мне за полем маленькую избушку, чтобы могли мы рядышком как прежде по-хорошему жить.

Ладно. Поставил братец сестре маленькую избушку и вскоре женился. Да вот несчастье — взял он за себя ведьмину дочку. Вот ведь до чего чудно! Сестра прямо как предчувствовала это. Значит, сердце ей подсказало от брата отделиться!

Время идет. Живет братец со своей ведьмой, а сестру по-прежнему любит: и утром к ней завернет, и вечером ее навестит. А ведьме не по нутру, что братец вечно у сестры сидит.

Вот как-то утром брат опять к сестре направился, а ведьма даже от злости зубами скрипит.

— Ну, покажу же я тебе! — не выдержала подлая. Побежала в хлев, прирезала всех коров. Муж приходит, а она к нему:

— Ступай, ступай опять к своей золотой сестрице ни свет, ни заря! Погляди, что она этой ночью натворила! Всех твоих коров зарезала! Ведь ты ж как дитя малое!.. Все только ей да ей, а вот видишь, каким добром она тебе отплатила! Слепец ты этакий!

Пока она этак голосила, муж схватил кошель с деньгами и побежал, ни слова не говоря, на базар — коров покупать. Идет мимо избушки, выходит сестра.

— Братец, куда торопишься? Что так грустно глядишь?

— А! Разве все горести расскажешь!

— Ты же всегда рассказывал. Отчего сейчас таишь?

— Ничего, ничего! Другим разом расскажу! — отмахнулся братец и дальше пошел.

Вот опять проходит время. Брат все забыл, снова начал к сестре захаживать. Ведьма все зубами скрежещет. И вот как-то утречком, когда брат у сестры был, взяла ведьма и прирезала всех овец. Приходит муж, а ведьма давай голосить:

— Опять к сестрице побежишь? Погляди, что она этой ночью у нас натворила! Всех овец прирезала! Хоть из дому беги, если ты еще ей спускать будешь!

Пока она вопит, брат взял кошель с деньгами и на базар — овец покупать. Идет мимо избушки, выходит сестра:

— Братец, куда торопишься? Что так грустно глядишь?

— А! Разве все горести расскажешь?

— Так ведь ты всегда рассказывал. Отчего сейчас таишь?

— Ничего! Другим разом расскажу! — отмахнулся братец и дальше пошел.

Вот опять проходит время. Брат все забыл, снова начал к сестре захаживать. Ведьма все зубами скрипит да голову ломает, как бы заставить мужа с сестрой расправиться.

«А возьму-ка я да убью своего младенца, а потом скажу: „Когда тебя дома не было, прибежала твоя сестра с ножищем и порешила нашу дорогую крошку“. Тут-то уж он не вытерпит!»

Так и сделала. Уехал муж дрова рубить, а ведьма зарезала своего ребенка и ждет мужа. Приехал тот — о, господи! — и пошли слезы да причитанья.

— Дорогой наш малютка — нету его в живых, нету! Пока я в хлеву была, прибежала твоя сестрица ненаглядная, словно зверь какой, вот с этаким ножищем и зарезала ребенка нашего в колыбельке! Все она, сестра твоя! Ой, горе мне! Что же делать, как же мне быть? У самого нашего двора убийца живет, мужа моего опутала — тот уж и мне больше не верит. Кончится тем, что и меня скоро убьют!

Упала ведьма на землю, катается, а в дом входить не хочет. Пошел муж туда, увидал ребенка — и кровь у него закипела. Вышел он к жене, слезы утирает, советуется, как дальше быть.

— Как быть? Возьми топор, отруби ей обе руки. Тогда пусть живет рядом с нами. Без рук-то уж не сможет она худа чинить. А уж так это дело оставить, дорогой мой муженек, нельзя!

Тяжело у брата на сердце, но взял он топор и пошел делать то, на что жена подбила. Как только отошел подальше, жена вмиг вспорхнула бабочкой и плакать перестала, даже на ворота еще забралась, чтобы увериться, пойдет ли муж к сестре в избушку.

Пошел он. Навстречу сестра выходит:

— Что ты, братец, плачешь?

— Беда-то какая! Пойдем со мной!

Сестра подумала: верно, ведет свою беду показать. И пошла с ним. Подходят в лесу к кривой березе. Остановился брат.

— Вот это и есть твоя беда? — спрашивает сестра.

— Она самая, — отвечает брат. — Положи руки на березу, тут тебе моя беда и явится!

Положила сестра руки. Как ударит по ним брат топором — и, не глядя, домой скорей бежать. Застонала сестра, запричитала: «Кровушка, не теки! Красота, не пропади!»

И вот диво! Кровь не течет, а личиком сестра краше солнца стала.

Долго бедняжка безрукая по лесу бродила. И вот как-то ночью вышла к замку одного короля. У замка был большой яблоневый сад и в самой середине его стояла алмазная яблоня с золотыми яблоками. Сам король ее оберегал.

Вошла сестрица потихоньку в сад и стала, как могла, ртом яблоки прямо с ветки есть. Наконец увидала алмазную яблоню, подошла к ней. Все так и засияло! Светится алмазная яблоня, светится сестрицын лик, светятся золотые яблоки. Одно яблоко сестра прямо с ветки съела. А потом опять в лес ушла.

Утром старый король прибегает к сыну.

— Сынок, ступай этой ночью яблоню стеречь — одно золотое яблоко пропало!

Пошел ночью королевич яблоню стеречь. Ждал, ждал — никто не идет. Только вдруг глянул — в терновнике, недалеко от яблони, что-то светлое шевельнулось. Подошел поближе, глядит — человек. Девица. И личиком, точно солнышко, светится. А ну-ка вылезай оттуда! Что ж, она согласна, только если ей за это золотое яблоко дадут. Подает ей королевич яблоко — бери, дескать. А как его взять? Рук-то нет. Так прямо ртом и взяла. Взяла яблока и опять хочет уйти, а королевич говорит:

— Не уходи! Коли дал я тебе золотое яблоко, так будь моей невестой.

Она бы с охотой, только пусть он хорошенько подумает — куда ему такую, безрукую?

— Нет, нет, мне твоя красота дороже твоих рук! — говорит королевич и ведет ее к отцу. Король не противится: «Бери, если нравится, не беда, что рук нет».

Ну и сыграли свадьбу.

На другой год пошел молодой король с отцом на войну. А в ту пору родился у безрукой королевы сын, такой же красивый, как и она сама, только еще с золотыми волосами. Все дивились на такого ребенка. А у королевы душа не на месте. Надо же короля известить о такой радости.

Ладно. Тут же пишут письмо, так-де и так, родился у королевы сын, точно ясное солнышко, да еще златокудрый. И повез гонец письмо королю. Королева ему перед тем наказала:

— Спеши, не останавливаясь. Если уж вовсе из сил выбьешься, так на полдороге увидишь избушку, где я раньше ютилась. Заверни в нее отдохнуть либо переночевать. Только не доверяй никому из тех, кто туда войдет!

Скакал, скакал гонец — на третий вечер, с заходом солнца, из сил выбился. Немного погодя увидал избушку. Заходит в нее — там ни души. Чего ждать? Закрыл дверь и улегся. А братнина жена, ведьма, услыхала, что дверь хлопнула, затопала, заковыляла скорее поглядеть, что там — золовка вернулась, либо кто чужой забрел? Глядит — нет, не золовка, чужой парень.

— Чего тебе здесь надобно?

— Зашел переночевать.

— Куда скачешь?

— К королю на войну.

— Вести какие-нибудь новые есть?

— Есть и новые, есть и старые — какие хочешь!

— Что ж это ты с такой дороги на голом полу спишь? Погоди, сейчас я тебе мягкую постель взобью!

Парень согласен — худо ли! Спасибо! Притащила она ему перину, взбила ее, а сама домой не уходит, ждет за углом, пока он уснет. И только он уснул, ведьма потихонечку прокралась, так что и дверь не скрипнула, и давай по его карманам шарить. Нашла письмо и узнала из него, какая у золовки радость.

«Ладно, — думает ведьма подлая, — это письмо я себе оставлю, а вместо него напишу так: „Родился у королевы сын, ни с кошкой не схож, ни на пса не похож, не поймешь, что“».

Так и сделала ведьма. Гонец даже и не догадался. Привез письмо королю. Король плечами пожал от такого известия. Однако ответил, чтобы ждала его домой и воспитывала сына, каков бы ни был, — хоть на пса похож, хоть на кота, там видно будет. Поскакал гонец с этим письмом назад, да как на беду опять в ту же избушку завернул переночевать. Услыхала ведьма, что дверь стукнула, живо прибежала туда.

— Ой, да что же ты на полу спишь? Сейчас перинку взобью!

Парень согласен. А ведьма подождала, пока он заснул, и обшарила карманы. Нашла письмо А там сказано — воспитывать ребенка до возвращения короля.

«Ну, нет! Возьму-ка я лучше напишу так: „И видеть не хочу твоего ребенка! Погуби его как можно скорей!“».

Так и написала ведьма, ухмыляясь. Привез гонец это письмо. Королева прочитала — убивается. Что же теперь делать?

Проплакала день, другой, третий, но делать нечего — отдала младенца служанкам. А что служанкам делать? Жаль им королевы. Решили кинуть его в конюшню к лошадям, будь что будет. Кинули, а лошади подобрали младенца и давай баюкать:

Спи, дитя, без матушки, Дожидайся батюшки!

Пришли служанки утром поглядеть — ребенок жив-здоров. Решили в хлев его кинуть. А быки да коровы давай его на рогах качать да баюкать:

Спи, дитя, без матушки, Дожидайся батюшки!

Пришли служанки утром поглядеть — ребенок жив-здоров. Ну и принесли его обратно королеве. Взяла та сына, еще пуще плачет. Наконец сказала она так:

— Даже скотина моего ребенка пощадила, как же я от него откажусь? Привяжите мне младенца на спину, уйду я в лес, скроюсь от мужниных глаз. Коли умру, так умру вместе с сыном. А выживу, так вместе с ним выживу!

Ушла королева и стала бродить по лесу. На третий день захотелось ей есть, и ребенок от голода плачет. Что же делать? Рук нет, даже ребенка со спины снять не может. Как его покормишь? Плачет, бедная, горючими слезами.

Вдруг по лесу какой-то звон пошел. Подняла она глаза и видит — с неба спускается к ней седой старец и кличет:

— Бери, бери!

— Да что же я возьму?

Не успела она договорить, как упали сверху две руки и приросли к плечам, а в одной руке мешочек зажат. Как развязала его, так посыпалось оттуда золото. Сыплется — не унять. Королева прямо языка лишилась от такого чуда. А старец говорит:

— Бери все, что я тебе даю, а младенца своего мне отдай! Все равно ты его в лесу не убережешь. Придет время — отдам его тебе!

Королева думает: «Если он мне руки вернул, то и ребенка вернет. Пусть берет!»

Взял старец ребенка и исчез, как в воду канул. А королева пошла, пошла, сама не зная, куда. Через несколько дней лес кончился, потянулись поля да усадьбы. Зашла королева в один дом и просит, чтобы приютили странницу. Те давай выпытывать, кто она такая.

— Сказительница я, хожу по свету да сказки рассказываю.

Приютили ее. Прожила она там несколько дней, видит — хозяева к ней с лаской. Вот как-то ночью оставила королева развязанный мешочек посреди двора. К утру полон двор золотом завален. Хозяева дивятся, а сказительница им говорит:

— Не дивитесь, а берите-ка лучше это золото, постройте из него дворец и принимайте в нем любого путника, как меня приняли!

Ладно. Построили они дворец. Сверкает дворец, издалека его видно.

Тем временем с войны вернулся молодой король с отцом. Рассказали им, что тут случилось. Ах ты, господи! Король с горя чуть не заболел. Как гонец смел такое натворить? Гонец клянется, божится — ничего не помогает. Бросили его в тюрьму. И тут же пустился король свою жену искать. Хоть до конца века своего буду искать, говорит, домой не вернусь, а найду, — вот как поклялся.

Идет, идет, бедняга, день, другой, третий. Через болота бредет, лесами продирается — нигде следа отыскать не может. И вот как-то вечером, солнце уже зашло, кругом тьма спускается, а в одном месте верхушки деревьев светятся. Чудеса! Что это там сверкает? Пойти поглядеть. Шел, шел — приходит к золотому дворцу. Заходит туда, нельзя ли, дескать, передохнуть? А отчего же нет? Этот дворец для усталых путников выстроен. Пусть усаживается, сейчас ему и стол накроют. А королева уже об ужине позаботилась, несет его на стол.

«Ей-же-ей, — думает король, — не будь у нее рук, я бы сказал, что это моя жена: такой же светлый лик, такой же голос, все точь-в-точь такое же».

Вот поел он.

— Ну, что теперь будешь делать? — спрашивает королева. — Спать ли пойдешь, либо побеседовать хочешь?

— Нет, нет, спать мне еще не хочется. Расскажи мне что-нибудь.

— Ладно! — говорит королева. — Расскажу я сказку.

— Сказку, так сказку, я и сказки люблю.

— Так вот, — начала королева. — Жила-была безрукая королева…

Насторожился король.

— И у той королевы, пока король на войне был, родился сын, будто солнышко, кудри золотые. А король возьми да и пришли приказ, чтобы младенца погубить.

Король даже рот раскрыл.

— Тогда унесла мать младенца в лес. А там объявился седой старец. Тот вернул матери руки, а ребенка взял с собой, пообещав воспитать его и потом вернуть. Теперь мать живет в золотом дворце. Как-то завернул в тот дворец король и свою жену не узнал…

— Не рассказывай дальше! — крикнул король и обнял свою жену. — Теперь я тебя узнал!

От радости оба больше ни слова не могли вымолвить — заплакали.

Через неделю король с королевой вернулись домой. Старый король на радостях тут же устроил большой пир, полсвета пригласил. Когда пир уже вовсю шел, приоткрыл старый король дверь, внес две корзины, одну полную орехов, другую — пустую, и задал такую задачу:

— Кто может орехи в пустую корзину парами переложить и сказать, что какая пара значит?

Все плечами пожимают, так думают и этак прикидывают — ничего придумать не могут. Тут распахивается дверь, входит старец с подростком и говорит:

— Где вам такую задачу решить. Пустите моего мальца, он справится.

Ладно. Пусть мальчик разгадывает.

Взял мальчик пару орехов, положил в пустую корзину и говорит:

— Была у одного брата любезная сестрица — вот одна пара. А тот брат женился на ведьминой дочке — вот вторая пара. Возненавидела ведьма сестру и подговорила мужа, чтобы тот отрубил сестре руки за то, что она ее ребенка убила, — вот третья пара. А ведьма-то все наврала и мужа обманула — вот четвертая пара. Пришла сестра в королевский сад, стала с алмазной яблони золотые яблоки есть — вот пятая пара. Королевич ее увидал и женился на ней — вот шестая пара. Пока король был на войне, королева родила сына, но ведьма выкрала у гонца из кармана письмо и написала, что у королевы родился уродец, ни в кошку, ни в собаку — вот седьмая пара. Пришел король с войны и бросил гонца в тюрьму, а тот вовсе невиновен — вот восьмая пара. А королева тем временем отдала своего сына старцу на воспитание — вот девятая пара. А старец его привел, чтобы вернуть, — вот вам и десятая пара…

Не дали ему досказать — узнали король с королевой своего сына, не знают, что и делать от радости. А старец исчез, как в воду канул.

Тут уж король такой пир устроил, каких еще не видывали. А после пира говорит своему войску:

— Идемте ведьму казнить!

Пришли туда. Выходит ведьма со своим мужем, братом королевы, и спрашивает, что войску надобно?

— Отплатить тебе по заслугам! — говорит король и тут же приказал схватить обоих и разорвать конями. Но в тот миг бежит королева, задыхаясь, потому что от самого дома бежала, и кричит:

— Не трогайте братца! Он хоть и виноват, а все же я его простила!

Делать нечего — разорвали одну ведьму, а брата в живых оставили. И гонца из тюрьмы выпустили. Словом, все опять уладилось.

Три совета

ил как-то незадачливый бедный парень, и ничего-то у него не ладилось. Пошел он бродить по свету, пришел в один город, и приглянулась там ему дочка градоправителя. До того она ему полюбилась, что решился он ее посватать. Девушка согласна, а родители ни за что не соглашаются. Тогда девушка ушла от них и вышла за парня. Тут и затужил парень: жениться-то женился, а куда жену пристроить? У самого куска хлеба нет, а теперь еще и жену кормить. Только жена не унывает, еще и мужа подбадривает:

— Не слыхала я, чтобы в наше время кто-нибудь с голоду помер, авось и мы перебьемся.

Ушли они из города и поселились в одной усадьбе. Сшила жена красивый кисет, дает его мужу и говорит, чтобы отнес его в город и продал. Да еще наказывает:

— Только ты его дешевле, чем за пятьдесят рублей, не отдавай!

Взял муж кисет, пошел в город. У самых городских ворот встречается ему старец и просит отдать кисет.

— Не могу я тебе его даром отдать. Жена наказала, чтобы дешевле пятидесяти рублей не отдавал.

— Э, пустое дело — баб слушать. Деньги нынче есть, завтра ушли. Я тебе лучше добрый совет дам, он тебя на всю жизнь обогатит.

Отдал муж кисет старцу. А тот и говорит:

— Не робей, лезь в любую дыру!

Пошел муж домой и рассказал жене, что денег он не принес, а кисет отдал старцу за добрый совет.

Рассердилась жена, да что поделаешь. Сшила она другой кисет, опять посылает мужа продать, только наказывает, чтоб не меньше сотни за него взял. Пошел опять муж с кисетом в город. У ворот снова встречает его старец и просит кисет.

— Жена и без того на меня рассердилась, — отвечает муж, — и наказала, чтобы дешевле, чем за сто рублей, не отдавал.

— Да чем же тебе эти деньги помогут? Отдай мне кисет, я тебе лучше дам мудрый совет, он куда больше добра принесет.

Отдал муж кисет, а старец и говорит:

— Где ивы, там и вода!

Приходит муж домой и рассказывает жене, что получил он за кисет не сто рублей, а мудрый совет. Накинулась жена на мужа, далеко ли, дескать, он с одними советами уедет, видно, совсем умом тронулся, дома хлеба ни куска, а он кисеты нищим раздает.

Отругала мужа как следует, сшила третий кисет и посылает в город продать, но только опять не дешевле, чем за сто рублей. Пошел муж и снова встречает старца. И опять тот просит кисет уступить. Упирался было муж, не хотел отдавать, да уговорил его старец и забрал кисет. А за это совет дал:

— Хоть и вынул — придержи!

Приходит муж домой. Три совета у него есть, а хлеба — ни крошки. Жена до того разозлилась, что ушла от мужа, переселилась к отцу.

Снова парень свободен. Опять, как раньше, пошел он бродить по свету. Подходит к морю и видит — корабль мимо плывет. Крикнул он, что хочет с ними плыть. Пристал капитан к берегу, взял парня. Плывут они морем. Поднялась буря, завопили корабельщики, что в трюме дыра и в нее вода хлещет. Никто не решается эту дыру заткнуть. Вспомнил парень, что старец наказывал: «Не робей, лезь в любую дыру!» Полез он в трюм и заткнул дыру. Спас корабль. Дал ему за это капитан целую бочку золота.

Плывет корабль дальше, приплывает к одному городу. Всего в городе много, богатства не счесть, только воды не хватает. Люди от жажды еле живы. Король посулил тому, кто воду найдет, полкоролевства либо столько денег, сколько в его владениях найдется.

Все обыскали, а воды нигде не могут найти.

Услышал об этом наш парень и вспомнил совет старца: «Где ивы, там и вода!» Пошел и сказался королю умельцем-водознатцем. Король и все подданные обрадовались, — а вдруг да и впрямь вода будет! Пошел парень за город, видит, неподалеку ивы растут; начал он рыть — три раза лопатой ударил, на четвертый вода стала сочиться. Чем глубже, тем воды больше.

Король и его подданные не знают, что от радости делать. Тут же притащили парню обещанные деньги. Погрузил он все эти деньги на корабли и поплыл обратно в тот город, где у него жена осталась.

И хоть прошло как-никак шестнадцать лет и можно бы за этот срок отвыкнуть, — только чем ближе к тому городу, тем сильнее его тоска по жене донимает. Сам даже удивился, как это мог он так долго без нее обходиться. И вдруг страшно ему стало — а что, ежели она за это время с другим повенчалась? Нехорошие думы в голову полезли. И решил он, что если вышла она за другого, так обоим им не жить. Он уж и меч сжимает, которым убить их собирается. Вот и город. Первым делом он к своей жене спешит. И что же видит? Сидит его жена у стола, какой-то молодой человек голову ей на колени положил, а она ему волосы расчесывает. Выхватил муж свой меч, чтобы убить обоих. Уже замахнулся, да тут вспомнился ему совет старца: «Хоть и вынул — придержи!» Удержал он свой меч, не стал рубить. А тут жена увидала своего мужа и сообразила, что он задумал. Воскликнула она:

— Муж мой, муж, не убивай свою жену и своего сына!

У мужа точно пелена с глаз спала. Обнял он свою жену, обнял сына и рассказал, какое счастье ему три совета старца принесли.

Волшебные дудочки

мерли у парня на одной неделе отец, на другой — мать. Каждый день сиротинка ходил на кладбище и плакал горькими слезами. И вот как-то вышла из могилы мать, дала парню три дудочки и сказала:

— Уймись, уймись, сынок, вот тебе дудочки. На одной заиграешь — слезы высохнут. На другой заиграешь — веселье придет. На третьей заиграешь — все в пляс пойдут.

Тотчас заиграл паренек на первой дудочке. И до того запела она душевно, до того сладко, что слезы мигом высохли. Заиграл на другой. До того запела она весело, до того приятно, что хочешь не хочешь, а засмеешься. Заиграл на третьей. До того забавно, до того задорно пела она, что хочешь не хочешь, а запляшешь. Даже птицы и скотина разная в пляс пошли.

С той поры парень все горести игрой на этих дудочках унимал.

Вот пошел он как-то со своими дудочками коров пасти. Не хотят коровы есть, все улечься норовят. Вот парень и думает: «Разве можно голодную скотину домой гнать? А ну-ка, погоди, заиграю я на третьей дудочке — небось, все подымутся!»

Так и вышло. Только заиграл, все коровы вскочили и в пляс пошли. Понравилось парню, какие коленца скотина выкидывает. Не перестает играть, а еще пуще жару поддает. А в ту пору король с охоты мимо проезжал. Удивился он — что это там за диковинная музыка и с чего бы это скотина так бесится. Подъехал ближе — вот те на! — лошадь его в пляс пошла и самому в седле не усидеть: так ноги и ходят. Только недолго парень короля мучил, перестал играть. Король, понятно, давай расспрашивать, где он такую дудочку добыл. Парень не стал запираться, рассказал по порядку, сколько дудочек ему мать дала и какая у каждой дудочки сила. Приказал король заиграть на первой дудочке и долго, долго слушал душевную ее игру. Приказал заиграть на другой — и долго, долго смеялся над ее веселой игрой. А когда потянулся парень за третьей, усмехнулся король:

— Не играй, не играй, а не то опять мне, старику, в пляс идти! Слушай лучше, что я тебе скажу — ступай со мной во дворец. Ты со своей третьей дудочкой можешь сделать то, что мне на прошлой неделе с целым войском не удалось. На позапрошлой неделе соседний король украл мою единственную дочку. Пошел я с войском отнимать ее, да у него войска больше — вот и не смог отнять. Ступай ты к тому королю со своими дудочками и заставь его плясать до той поры, пока не пообещает дочку мою вернуть…

Ладно. Парень согласен.

На третий день пришел парень к соседнему королю. Сидит король у одного окна, а украденная королевна — у другого, горько плачет. Заиграл парень на одной дудочке. Заслушался король, голову повесив, а королевна тотчас плакать перестала. Заиграл парень на другой дудочке. Засмеялся король во все горло. Только королевна постеснялась смеяться в такой беде: закрыла лицо и выбежала в сад. Заиграл парень на третьей дудочке. Пошел король плясать. Плясал, пока дух не зашелся, и взмолился, чтобы перестал парень играть. А парень говорит.

— Отдашь украденную королевну, тогда перестану!

— Нет, нет, и не проси! — отдувается король.

— Ну, коли так, еще попляши! — отрезал парень и опять давай играть.

Король опять взмолился, а парень не сдается. Наконец король и ноги больше поднять не может. Завопил:

— Бери ее и убирайся отсюда!

Ладно. Взял парень королевну и пошел домой.

Только отошли изрядно, как король с войском за ними мчится. Королевна испугалась, а парень говорит:

— Чего ты боишься? Пусть только подойдут, увидишь, как запляшут.

Так и вышло. Только войско их нагнало — третья дудочка запела. А как запела — все войско в кучу сбилось, в пляс пошло. Увидал это король, махнул рукой и пообещал, что не будет больше за ними гнаться.

На третий день парень с королевной вернулись домой. Обнял старый король парня и говорит:

— Не говорил ли я, что ты со своими дудочками больше сделаешь, чем я со своим войском? А в награду возьму тебя к себе в сыновья. А когда помру, бери себе мое королевство и женись на моей дочке.

Принцесса на стеклянной горе

ыло у отца три сына — два умных, а третий, младший, дурак. Умер отец, а перед смертью наказал, чтобы каждый сын по одной ночи его сторожил.

Черед старшему брату первую ночь идти сторожить отца, а ему страшно стало, вот он и подговорил дурака, чтобы тот вместо него пошел.

Пошел дурак отца сторожить. Пришел к гробу, сидит. В полночь поднимается отец из гроба и спрашивает:

— Ну, старшенький, ты ли это?

— Нет, это я, твой младший сын, дурак.

— Чего ж это старший не пришел?

— Да боязно ему, — отвечает дурак.

Дал отец дурачку серебряную дудочку и рассказал, куда пойти и что с нею делать, а уж тогда будет у него серебряный конь и серебряная одежда. А потом опять в гроб улегся.

На вторую ночь среднему сыну отца сторожить, но и тому страшно стало, и он дурака вместо себя подговорил. В полночь опять отец поднимается и спрашивает:

— Ну, средненький, ты ли это?

— Нет, это я, дурак.

— Что же, и среднему меня сторожить боязно?

— Ага! — отвечает дурак.

Дал отец дураку золотую дудочку и сказал, что если подуть в нее, то явятся золотой конь и золотая одежда.

На третью ночь самому дураку отца сторожить. Пришел он к гробу, сидит, молитвы читает. В полночь встает отец и спрашивает:

— Ну, младшенький, ты ли это?

— Да, батюшка, я, твой младшенький, дурак, — отвечает тот.

И дал отец дурачку алмазную дудочку и алмазное яблоко. Как подует в дудочку, так явятся ему алмазный конь и алмазная одежда.

Вот через какое-то время один король оповестил люд, что он свою дочь отдаст тому, кто за нею на стеклянную гору въедет. И со всех краев съехались королевичи да разная знать. Только ни один из них не может на стеклянную гору въехать. Услыхал об этом и дурак. Решил и он попытать свои силы, потому что средний и старший братья тоже туда поскакали. Матери он про это не решился сказать, знал, что все равно не отпустит, просто соврал: — Пусти, матушка, по грибы!

Что же, отпустила мать и корзинку с собой дала. Пришел дурачок в лес, выискал ореховый куст, как отец наказывал, и подудел в серебряную дудочку. Тут же явились ему серебряный конь и серебряная одежда. Облачился дурачок в серебряную одежду и сел на коня. Ну, прямо тебе настоящий принц! Подлетел дурачок к стеклянной горе, въехал на одну треть ее и поклонился принцессе. А потом умчался обратно к ореховому кусту и опят подудел. Тут же конь и одежда исчезли. Наломал дурак наскоро грибов, какие подвернулись, и пошел домой. Взяла мать грибы и давай сына честить:

— Ох, дурак, так уж известно дурак! Ну, куда мне этакие червивые грибы?!

Дурак отмалчивается, отдыхать примащивается. На другой день опять принцы да знать на гору карабкаются. И старший брат со средним туда же тянутся. Только никто не смог на гору забраться. Опять дурачок пошел по грибы. Подошел к ореховому кусту и подудел в золотую дудочку. Тут же явились золотой конь и золотая одежда. Взлетел дурачок на гору до половины, поклонился принцессе и спустился. В лесу наломал грибов, какие подвернулись, — и домой. Опять мать бранится, что червивых грибов набрал. А дурак отмалчивается, отдыхать примащивается. Приходят старшие братья и рассказывают матери:

— Если бы ты знала, какой принц красивый приезжал! Конь под ним золотой и вся одежда золотая, а только и он всего до половины горы добрался.

На третий день снова принцы да знать на гору принялись взбираться. А за ними старший брат со средним тянутся. Опять дурачок у матери по грибы просится, только она его не отпускает, потому что он все червивые носит. Наконец исхитрился дурак ускользнуть из дому и убежал в лес. Возле орехового куста подудел в алмазную дудочку, и тут же явились ему алмазный конь и алмазная одежда. Подскакал дурак к горе. Уж сколько там всадников было, а ни один не может на гору подняться. Поскакал дурак и взлетел на гору.

Бросил принцессе алмазное яблоко на колени. Поцеловала принцесса дурачка и оставила у него на лбу серебряную звезду. Спустился дурачок с горы и пропал в лесу. Подудел возле орехового куста в алмазную дудочку, и конь с одеждой тут же исчез.

Наломал дурак полную корзину грибов и побрел к дому. Забрался в самый темный угол и голову полотенцем замотал. Приходит мать и спрашивает:

— Что с тобой, с чего это голову замотал?

— Голова болит, — отвечает дурачок.

— Ну так ложись спать.

Явились старшие братья и рассказывают матери о принце, который на алмазном коне на стеклянную гору въехал, а потом исчез.

А король по всем землям разослал гонцов и наказал им разыскать того всадника, у которого во лбу серебряная звезда, — это и есть жених принцессы. Но нигде его найти не могут.

Вот заехал к матери на двор королевский гонец и приказывает ей показать всех своих сыновей. Вышли старший и средний братья из дома и показались. Нет у них во лбу серебряной звезды. А дурак лежит в самом темном углу и никому не показывается. Тогда гонец у матери спрашивает:

— А где у тебя третий сын?

— Ой, да на что его! Он же у меня дурак, да и хворый лежит.

— Нет, подавай его сюда, — не отстает королевский гонец.

Привели дурачка. Как только сорвал гонец с него полотенце, так и звезду во лбу увидали.

— Вот он, принцессин жених, — говорит гонец.

Привел гонец дурачка в королевский дворец. Сыграли дурачок с принцессой свадьбу и зажили счастливо. Верно, и по сей день еще живут.

Неразрешимая загадка

одного короля была дочь. Могла она разгадать любую загадку и тем на весь мир прославилась. Все-то на нее дивились, а от женихов отбою не было. Вот король и говорит:

— Этого нельзя стерпеть! Что ни день, то дворец женихами битком набит. Отныне будет так: кто моей дочери неразрешимую загадку загадает, тому быть ее мужем. А чьи загадки она разгадает, тех велю вешать.

Это помогло — с той поры женихов как не бывало.

Так время и шло.

Тут как-то три брата стали похваляться, да до того дохвалились, что вздумали с королевной тягаться. Пошел во дворец старший брат. Хитра была его загадка, да, видать, королевнины ответы еще похитрее были. Делать нечего, пришлось старшему брату идти на виселицу.

Не лучше и у среднего брата дело обернулось.

Вот собрался во дворец младший брат, а отец с матерью не пускают: кому после них хутор останется? Кто их на старости лет кормить-поить будет? Но младший брат не отступается, просит, уговаривает. Отец и согласился, а мать — ни за что: двоих сыновей повесили, третьего нипочем не отдаст.

«А, чтоб тебя, — досадует младший брат про себя, — уйду потихоньку». И говорит он однажды матери:

— Слышь, матушка, я в лес пойду на косуль охотиться. Отрежь-ка ты мне хлеба горбушку да собери в кулек какой ни на есть еды.

Мать тотчас смекнула, что у сына на уме. Рассердилась она и насыпала в горбушку яду. Сыплет, а сама со слезами приговаривает:

— Чем на виселице погибать, помри лучше в пути. Хоть стыда не будет, что все три сына позорной смертью кончились.

Взял младший брат свое ружьецо и ускакал. В пути конь приустал. Младший думает: «Постой-ка, дам я тебе хлеба горбушку, авось оправишься». Съел конь горбушку и сдох. Прилетели две вороны, выклевали у коня глаза и тоже сдохли. Сунул младший брат ворон в кулек и пошел. Под вечер зашел в избу, где жила мать с двенадцатью сыновьями — злыми разбойниками. Но в ту пору мать одна дома была.

— Нет ли чего закусить? — спросил младший брат.

— Как не быть! Да ешь поскорее, а не то сыновья вернутся, они тебя убьют.

— А сколько у тебя сыновей?

— Двенадцать.

— Вот как хорошо, бабуся! У меня в кульке два голубка. Зажарь-ка ты первым шестерым одного, и вторым шестерым другого. А я поем и пойду дальше.

Наелся младший брат, но не ушел, а залез потихоньку на чердак. А старуха птиц жарила, ничего не заметила.

В полночь вернулись старухины сыновья и спрашивают:

— Чьим духом пахнет?

— Какому тут духу быть? Вот двух голубей раздобыла да сжарила: одним шестерым одного, другим шестерым — другого.

Поели сыновья да тотчас ноги и протянули. Обглодала мать косточки — и та кончилась. А младший брат пошел утром дальше. Шел, шел, однако далеко ли натощак уйдешь? Взял он ружье на плечо и загадал: «Подстрелю косулю — быть мне королем. Не подстрелю — помирать мне в лесу с голоду».

Хоть и стоял он к косуле задом — все же подстрелил ее. Поел досыта и пошел во дворец. И тотчас загадывает королевне такую загадку: «Я лихой охотничек. Убил одного; тот двух прикончил. А те два сперва двенадцать загубили, а там и еще одну. В другой раз я подстрелил, кого не видал, а потом поел, кого увидал».

А уговор такой: королевне можно загадку десять дней разгадывать, но совета ни у кого спрашивать нельзя.

Думает королевна, гадает — разгадать не может. Переманил вечером младший брат на свою сторону королевнина стражника и говорит ему:

— Слышь, стану королем — назначу тебя советником. Только сделай, что прикажу: подслушай под дверями, что королевна говорит.

Подслушал стражник. И передает младшему брату, что-де королевна так сказала: «Ах ты, негодник! Вот загадал мне загадку! Ну, да ничего, у меня десять дней сроку. Девять дней стану к нему служанок подсылать, авось выведают разгадку. А не сумеют — то на десятый день сама к нему пойду. Лишь бы все шито-крыто, чтобы не прознал никто, что я за советом ходила».

— Ладно. Ты, стражник, парень бравый. Возьми огниво и спрячься в моей опочивальне. Вот станут ко мне служанки ходить, разгадку выманивать. Как зайдет ко мне одна — я чихну, а ты сейчас же высекай искры, что есть мочи.

Ладно. Вечером первая служанка тут как тут. Только она про разгадку речь завела — чихнул младший брат, а стражник давай из огнива искры высекать. Убежала служанка сломя голову и платочек свой оставила.

С другими служанками точно так же случилось.

На десятый день решилась королевна сама счастья попытать. Отворила дверь и спрашивает, да так боязливо:

— Паренек, ты один?

— А что тебе?

— Да боюсь я, паренек, не дознался бы кто, о чем стану спрашивать.

— О разгадке, небось?

— А как же! Паренек, родненький, подскажи мне хоть первое словечко, большего мне и не надобно…

Услышал младший брат такие слова, размякло у него сердечко, не утерпел — сказал королевне первое слово. Даже чихнуть позабыл. Да ведь вот еще какое наваждение: так голову потерял, что и второе словечко с языка сорвалось! Опомнился он тут же, чихнул, и защелкало огниво! Тут королевны и след простыл, только платочек ее остался. Два слова она узнала, а ей только того и надо было.

Утром разгадала королевна загадку. Идти младшему брату на виселицу! Выпросил он у короля дозволение — загадать королевне у виселицы еще одну загадку, самую легкую на свете! Король подумал: «Ну что за беда? Коли она разгадала такую трудную загадку, легкую-то и подавно разгадает».

Пришли к виселице. Младший брат загадывает загадку: «Был я лихой охотничек. В десять косуль целил. Мясо удрало, а шкурки и поныне при мне».

Не ожидала королевна такой загадки! Вот теперь и отгадывай про то, что сама же со своими служанками делала! Сказать отцу, что первые слова разгадки выманила? Нет, нельзя. Отгадать загадку? Еще хуже: отец сразу про все догадается. Не было бы при парне платочков! Или не было бы такого уговора, что ей ни у кого совета спрашивать нельзя, — тогда б выкрутилась. А теперь-то как быть? Только и остается, что за младшего брата замуж идти. Так королевна и сделала.

После свадьбы созвал молодой король войско и пошел отца с матерью навестить. Вздумалось ему по пути снести разбойничью избу — ту, где он ворон за голубей выдавал. Сорвали воины крышу, сорвали пол, глядь — что за чудеса! — под полом подвал огромный, а в подвале его братья связанные сидят. Совсем, бедняги, замучились, хоть и было у них пищи в достатке: разбойники в подвал и еды, и питья всякого понатаскали. Младший брат спрашивает:

— Братцы, дорогие, как вы сюда попали? Разве загадок королевне не загадывали? Разве на виселице не погибли?

— Мы до королевского дворца и не добрались. Нас разбойники схватили, а отцу подложные письма послали, что, дескать, нас повесили, что-де королевна наши загадки разгадала. Это для того, чтобы не искал нас отец, чтобы на след не напал да разбойничья логова не разорил.

То-то обрадовались старик-отец да старуха-мать, когда их младший сын — королевский зять — домой вернулся да и старших сыновей привел. Плакали старики от радости три дня и три ночи, а потом с младшим сыном в его дворец пошли.

Как дурак королем стал

ыли у одного короля три дочки — одна родная и две приемные. Годы уже немалые, к старости дело идет. Решил король доброго зятя найти, чтобы тот вместо него правил. Да только кому же свою дочь доверить? За первого попавшегося не выдашь. Вот и объявил король, что свататься к его дочке может любой, а выдаст он ее только за того, кто назначенные им три работы выполнит. Тех же, кто работы не выполнит, прикажет он казнить.

Хоть и пугала казнь многих, но сватающихся явилось вдосталь. Вот и два брата поехали в королевский дворец счастья попытать. Третьего брата, дурака, дома оставили.

Встречают братья в дороге старца. Спрашивает он их:

— Куда, сынки, путь держите?

А братья загордились — к самой королевне свататься едут! — на старца и не глядят. Чего-де ты, старче, суешься не в свое дело?! И дальше едут. Наткнулись братья в лесу на муравейник и разворошили его, расшвыряли вместе с муравьями во все стороны. Добрались до озера и давай в уток камнями да палками швырять. На берегу озера дуплистые липы стояли, а в дуплах пчелы жили. Разворотили братья дупла, мед поели, да так все и бросили.

Приходят они к королю. Свататься, говорят, хотим. Задал король каждому по три работы. Только не справились братья с ними. Ну и казнили их.

Ждал дурак братьев, ждал, а те не возвращаются. Тогда решил и он к королевской дочке посвататься.

Встречает по дороге старца. Спрашивает тот:

— Куда, сынок, путь держишь?

— Иду, батюшка, во дворец, хочу я к королевской дочке посвататься.

— Ступай, ступай, сынок! — говорит старец. — Только следы своих братцев замети.

Пришел дурак к разворошенному муравейнику и принялся его вновь складывать: землю да хвою всю вместе сгреб, муравьиные яички разбросанные все собрал, словом, таким же муравейник сделал, каким он раньше был. Потом дальше пошел, пока к озеру не добрался. А там всюду палки да ветки раскиданы, бедным уткам даже плавать негде. Вытащил дурак все палки из озера и покормил уток хлебом. И над обиженными пчелами сжалился, каждую развороченную борть снова наладил, уцелевшие соты обратно уложил. Сделал все и к королю во дворец направился.

Тут же король ему первую работу дает. Разбросал по лужайке целое лукошко льняного семени и приказал за ночь все семя снова собрать. А ежели не соберет, так голова долой. Сел дурак на лужайке подле пустого лукошка и заплакал. Плакал, плакал, пока не заснул. Утром просыпается и видит: лукошко полно льняным семенем. Муравьишки последнее подтаскивают и в лес спешат. Обрадовался дурак: первая работа сделана — вот и голова пока на плечах.

Приходит король и удивляется — полно лукошко семян. Взял он тогда связку ключей и каждый ключик в отдельности в озеро бросил. Дураку, значит, надо все их достать оттуда. Что же делать? Сидит, бедняга, на берегу и ревмя ревет. А король ничего знать не желает, пошел себе домой и дурака оставил.

Пока дурак на бережку плакал, приплыли утки и давай нырять. Немного погодя вынырнули и принесли закинутые ключи. Дурак от радости сам не свой — вот и вторая работа сделана. Приходит король и опять дивится, как это дураку удалось справиться.

А третья работа была вот какая: надо было дураку угадать, которая из трех выведенных к нему принцесс родной дочкой королю приходится. Все три одного роста, в одинаковых нарядах, у всех трех глаза одинаковыми платками завязаны. Опешил дурак. Вроде бы первая, нет — вторая! Ой, нет — третья! Не знает, бедняга, на которую и указать. Стоят три девицы рядком. А он смотрит, смотрит — каждая тютелька в тютельку с другой схожа, и та, что справа, и та, что слева, и та, что посредине. Но тут слышит он, как пчела у него над ухом жужжит: «Средняя, средняя!» Дурак от радости и закричал: «Средняя!» И впрямь, сбрасывает средняя принцесса платок, подходит к нему и обнимает. И старый король к нему подходит, зятем называет, о свадьбе договаривается.

Так-то вот и стал наш дурак королем!

Падчерица и родная дочь

мерла у одного человека жена, оставив малую дочку. Через некоторое время женился тот человек на ведьме. Любить падчерицу ведьма, конечно, не любила. А когда и у самой дочь родилась, так и вовсе возненавидела.

Вот раз задумала ведьма падчерицу извести. Налила она в горшочек сала, завязала белым платком и наказывает:

— Снеси отцу в поле, да берегись. Если на платке хоть пятнышко сальное будет, — шею тебе сверну!

Уж так бережно падчерица несла тот горшочек, так осторожно. Да разве убережешься? Запачкался платок. Горько заплакала сиротка. Отец спрашивает:

— Что ты, дочка, плачешь?

Так и так — рассказала она. Последний денек мой настал. Мачеха пригрозилась шею свернуть.

— Ну, ну, не дойдет до того. Вымой по дороге платок.

Мыла его падчерица, мыла, а платок все равно сальный.

Опять зарыдала. А тут выползает змея и молвит:

— Что ты плачешь? Сплела бы мне лучше веночек, — завтра у моей сестры свадьба.

Нарвала падчерица цветов и быстро-быстро сплела веночек. Немного погодя выползает другая змея и молвит:

— Что ты плачешь? Сплела бы лучше мне веночек, — завтра у моей сестры свадьба.

Нарвала падчерица цветов и быстро-быстро второй веночек сплела. Немного погодя выползает третья змея и молвит:

— Что ты, милая, плачешь? Я вот — невеста, завтра у меня свадьба, сплела бы ты мне веночек!

Нарвала падчерица самых красивых цветов, какие только смогла найти, и сплела красивый-красивый веночек. Только протянула его змее-невесте, как явились и две другие змеи. Спрашивают они:

— Скажи, милая, как же нам наградить тебя за твою доброту? Чего желаешь?

— Ничего мне не надо, только чтобы сальный платок стал чистым.

Тут одна змея говорит:

— Станет твой платок еще белее, чем раньше!

Вторая змея говорит:

— Сама ты станешь красивая, как зорька!

А третья змея говорит:

— Когда будешь плакать, так вместо слез жемчуг из твоих глаз будет катиться, а как заговоришь, так голосок твой, будто кокле, зазвенит!

Принесла домой падчерица полный горшок жемчуга и платок, белый как снег.

Ведьма голову ломает, откуда у падчерицы платок такой белый, где она столько жемчуга достала, почему такой красивой вернулась, отчего у нее голосок такой певучий? На другой день посылает она родную дочь с горшком сала к отцу в поле. По дороге дочка весь платок измазала салом. Отец и говорит:

— Ой, дочка, как бы тебя мать не заругала за то, что платок весь в сале!

— Не заругает. Только б узнать мне, где его вчера сестрица вымыла так, что он белее снега стал.

— Эх, дочка, она, верно, слезами своими его вымыла. Не знаешь ты, как она горько плакала.

Услышала об этом дочка, идет домой и тужится, хнычет, из глаз слезу выжимает, чтобы платок отмыть. Вдруг выползает змея и молвит:

— Что ты плачешь? Сплети лучше мне веночек, — завтра у моей сестрицы свадьба.

А дочка только отшвырнула змею ногой и дальше пошла. Немного погодя другая змея выползает и молвит:

— Что ты плачешь? Сплела бы лучше мне венок, — завтра у моей сестрицы свадьба.

А дочка только отшвырнула змею ногой и дальше пошла. Немного погодя выползает третья змея и молвит:

— Что ты, милая, плачешь? Я вот — невеста, завтра у меня свадьба. Сплела бы мне веночек, а?

А дочка отшвырнула ее ногой и хочет дальше идти, да тут явились все три змеи разом и говорят:

— Чего же нам тебе за твою доброту пожелать? А пожелаем вот чего. Чтобы твой платок стал чернее смолы, чтобы вместо слез из твоих глаз жабы сыпались, чтобы лицом ты стала страшнее ночи, а голос твой стал со звериным рыком схож!

Дома ведьма голову ломает, откуда дочка с таким черным платком явилась, с чего у нее полон горшок жаб, отчего лицо такое безобразное и голос страшный?

Ведьма еще пуще на падчерицу разъярилась. Перестала она ее совсем кормить. Только падчерица чем меньше ест, тем красивее становится.

Вот как-то случилось одному королевичу мимо того дома ехать. Проезжает он и слышит дивный голосок, будто кокле звенит. Придержал он коня и спрашивает, у кого бы это такой голосок в этом доме. Ведьма тут же выскочила и говорит:

— У моей дочки, у моей дочки! Погоди, сейчас я ее выведу!

Спрятала ведьма падчерицу под чан и пригрозила, что жизни лишит, ежели та шелохнется или хоть словечко вымолвит. А сама скорее родную дочку к королевичу тащит.

Да только что это? Увидал королевич дочкино лицо, перепугался, а как заговорила дочка, так даже кони шарахнулись. Отослал он дочку обратно и требует показать ему ту, у которой дивный голосок. Ведьма отнекивается, говорит, больше никого в доме нету. Приказал тогда королевич весь дом обшарить и нашел падчерицу под чаном.

Привез ее королевич в свой дворец и женился на ней.

Невиданный боб

одной женщины были две дочки — родная и падчерица. Родную дочь мать баловала, а падчерицу заставляла всю тяжелую работу делать.

Вот как-то заставила мачеха падчерицу из золы бобы выбирать. Целый день горько проплакала та, пока не выбрала, а один боб все же забыла. За ночь вырос этот боб до неба.

Встала утром падчерица раньше всех, увидала боб, обрадовалась и забралась по стеблю на небо.

Смотрит, а там стоит избушка с полуразвалившейся горенкой. В горенке больной старичок лежит. Увидал он падчерицу и давай ее слезно молить, чтобы она ему баню истопила.

— Истоплю, истоплю, батюшка, только скажи, где дрова.

— Дров тут, доченька, поблизости нету. Ступай за хлев, там найдешь кости от падали, вот ими и топи.

Подумала падчерица: «Как же это костями баню истопить? Лучше сбегаю в лес и принесу на себе дровец».

Принесла она из лесу дров, истопила баню. Вошла в горенку и говорит:

— Готова баня, батюшка, а где воды взять?

— Да близко воды нет, доченька. Ступай за хлев, зачерпни навозной жижи вместо воды.

Думает падчерица: «Как же это навозной жижей мыться? Лучше я сбегаю в лес, найду родничок и наношу чистой водицы».

Когда вода нагрелась, вошла она в горенку и говорит:

— Воды я, батюшка, нагрела, а где веник взять?

— Да близко, дочка, нигде веника не найдешь, ступай за хлев, там конский хвост валяется, вот его и возьми вместо веника.

Думает падчерица: «Как же это конским хвостом париться? Лучше сбегаю я в лес за березовым веником».

Связала веник, заходит к старичку и говорит:

— Все готово, ступай, батюшка, в баню.

А старичок и говорит:

— Я бы пошел, да не могу, возьми меня за ноги и сволоки в баню.

Но падчерица взвалила его на плечи и отнесла в баню. Вымыла старичка и на плечах же обратно в постель отнесла.

Вот старичок и говорит:

— Доброе у тебя сердце, дочка, хочу я тебя наградить. Ступай в клеть и возьми из укладки кусок шелка, да только не бери из той, на которой рыжий кот сидит.

Взяла падчерица шелк, спустилась на землю по бобовому стеблю и спрятала шелк в свою клеть. На другое утро, как вошла туда, видит: клеть полным-полна всякого добра.

Обозлилась мачеха, что падчерица стала богаче ее родной дочки. Надумала она родную дочь на небо послать.

Взобралась та на небо и увидела в избушке того самого старичка. Стал ее старичок просить, чтобы она ему баню истопила.

— Чего ж не истопить. Да только у тебя дров нету.

— Поблизости нету, это верно, а ты ступай за хлев, найдешь там кости от падали, вот и истопишь.

Взяла маменькина дочка костей, истопила баню. Потом зашла к старичку и стала его про воду спрашивать.

— Близко воды нету, ступай за хлев, зачерпни навозной жижи.

А ей-то что — начерпала она навозной жижи и идет насчет веника спросить.

— Близко веника нету, ступай за хлев, там конский хвост валяется.

Положила дочка конский хвост вместо веника на полок и пошла старичка в баню звать.

А старичок и говорит:

— Я бы пошел, да сил нет. Возьми меня за ноги и сволоки в баню.

Взяла его маменькина дочь за ноги и поволокла. Вымылся старичок, тут она его опять за ноги сволокла на постель.

Вот и говорит ей старичок, чтобы пошла она в клеть, взяла там кусок шелка из укладки, только не из той, на которой рыжий кот сидит.

Да как же, станет маменькина дочь слушать! Взяла она из той самой укладки, на которой кот прикорнул: этот шелк был куда красивее.

Одним духом спустилась маменькина дочка на землю и уложила шелк в клеть.

Наутро впервые в жизни ранехонько поднялась и бежит в клеть на добро любоваться. Да как только дверь отворила, навстречу ей пламя полыхнуло и будто языком всю постройку слизнуло.

Как животные падчерицу выручали

ила в стародавние времена вдова — злая ведьма. Была у нее родная дочь и была падчерица, сиротка. Родная дочь была уродливая, как сама ведьма, — долгоносая, вислоухая, рябая, а сиротка — милая, с личика красивая, стройная, как тростиночка озерная. Понятно, что на родную дочь никто и глядеть не хотел, а к сиротке красивой женихи так и сватались. Уж до того это ведьме не по душе было, что решила она падчерицу извести.

Вот как-то погасила она все огни в доме и посылает падчерицу за огнем к песьеглаву во дворец, что неподалеку от ведьминого жилья стоял. Знала она, что подлый песьеглав людей у себя на куски разрывает. Падчерица была девушка кроткая, безответная — тут же побежала дорожкой да густым лесом ко дворцу песьеглава. Пробралась через лес и встречает большую корову с налитым выменем. Молит ее корова:

— Подои меня, доченька. Тяжело ходить с полным выменем.

Взяла сиротка и подоила корову — лучше не надо.

— Спасибо тебе, спасибо, доченька, — сказала корова, и пошли они каждая своей дорогой.

Бежит сиротка дальше, встречает белую овцу с длинной, косматой шерстью, которая прямо по земле волочится. Молит ее овца:

— Остриги меня, доченька. Тяжело с такой шерстью в жару ходить.

Взяла сиротка и остригла овцу — лучше не надо.

— Спасибо тебе, спасибо, доченька, — сказала овца, и пошли они каждая своей дорогой.

Бежит сиротка дальше, бежит, встречает привязанную лошадь, а веревка совсем на кол намоталась. Молит лошадь:

— Распутай меня, доченька!

Взяла сиротка и распутала веревку да побежала своей дорогой во дворец к песьеглаву. А дворец у песьеглава был богатый, хоть и стоял на курьих ножках. Приходит сиротка, поздоровалась и просит огонька. Песьеглав поздоровался и говорит в ответ:

— Будет тебе огонь. А пока вот тебе бубенчики — звони да пляши, покамест я сплю.

А сам пошел в другую комнату подумать, как ему сиротку растерзать, чтобы душу свою получше повеселить. Только это он вышел, выскакивает из норы мышка и молвит:

— Дай-ка, голубушка, эти бубенчики мне, я за тебя попляшу, а ты беги прочь как можно скорей — полем да лесом, прямо к дому. Как только хозяин вернется, он тебя на кусочки разорвет. Ступай в кухню, там найдешь огонь. А на ларе увидишь два мешка — один большой, другой поменьше, оба с золотом и дорогими каменьями. Возьми меньший — большой очень уж тяжелый.

Отдала сиротка мышке бубенчики, пошла на кухню, взяла огонь и меньший мешок и побежала скорей прочь — полем да лесом, прямо к дому.

Вот выходит песьеглав из своей комнаты и видит, что это не девушка, а мышка бубенчиками позвякивает.

Взревел песьеглав и хвать было мышку своими железными когтищами. Да только та юрк под пол, — осталось песьеглаву стену скрести, будто коту, в западню угодившему.

Принялся ом во всех комнатах и каморках девушку искать. Не нашел во дворце, выбежал и помчался вдогонку.

Бежит, только лапы мелькают, а сиротку догнать не может, потому что он-то не прямо полем да лесом побежал, а кружным путем, по большаку. Встречает песьеглав лошадь и спрашивает, не видала ли она девчонку. Подумала лошадь и отвечает, что видала одну, — та только что пробежала во дворец на курьих ножках, а назад еще не возвращалась. Песьеглав, как ошалелый, — домой. Опять обыскал все комнаты, каморки, углы. Ничего не нашел, взвыл от ярости и снова побежал по дороге за сироткой.

Полдороги пробежал, встречает овцу и спрашивает, не видала ли девчонку. Подумала овца и отвечает, что видала одну, — та только что пробежала ко дворцу на курьих ножках. Помчался песьеглав, отдуваясь да отфыркиваясь, к своему дворцу, все комнаты обыскал сверху донизу, все углы и закоулки обшарил. Нигде сиротки не нашел, заревел от гнева, зарычал и опять припустил по дороге, только пыль взвилась.

Уже больше половины дороги пробежал, встречает корову и спрашивает, не видала ли та девчонку. Подумала корова и отвечает, что видела одну, — та только что пробежала ко дворцу на курьих ножках.

Песьеглав, как бесноватый, назад к своему дворцу. Обшарил все комнаты, каморки, самые последние уголки и закоулки, и под столом-то искал, и под скамьями, ну везде, везде. Не нашел сиротки. Унялся наконец, спать пошел, потому что от этой беготни и поисков вконец уморился. Да по дороге вспомнил про свои мешки, что в тот вечер в кухне на ларе забыл. Вбегает в кухню, кинулся к своим мешкам, видит — меньшего-то и нету. Смекнул, что сиротка с доброй долей его богатства убежала. Позеленел от злости, зубами скрежещет, да ничего не поделаешь, побрел, понурив голову, спать, а по дороге все думает, как бы ему этой девчонке отомстить.

Тем временем сиротка жива-здорова возвращается с огнем домой и рассказывает, как разжилась во дворце у песьеглава богатством. Мачеха, — известно, ведьма! — жадная была, и захотелось ей, чтобы ее родная дочка еще большим богатством разжилась. Опять загасила она в доме все огни и посылает свою дочку за огнем к песьеглаву.

Бежит ведьмина дочка вприпрыжку ко дворцу, чтобы поскорее побольше золота да каменьев получить. Выбегает из лесу, встречает корову с налитым выменем. Молит корова:

— Подои меня, доченька!

А дочка, нос задрав, мимо бежит. Пробежала еще, встречает косматую овцу. Молит овца:

— Остриги меня, доченька!

А ведьмина дочка сердито фыркает:

— Поди ты от меня, есть у меня время с тобой возиться!

Бежит дальше, чуть не налетела на лошадь, у которой веревка туго-натуго на кол накрутилась. Молвит лошадь:

— Распутай меня, доченька!

А дочка бежит мимо, только шипит злобно:

— Дай дорогу, кляча паршивая! Нет у меня времени с тобой возиться!

Прибегает во дворец, даже не поздоровалась с песьеглавом, сразу огня требует. Песьеглав, посмеиваясь, отвечает:

— Будет тебе огонь. А пока вот тебе бубенчики — побрякивай да приплясывай, покамест я огня сыщу.

Ушел песьеглав в другую комнату, придумать, как бы пострашнее растерзать ненавистную ему девчонку. А тут опять вылезает из-под пола мышка и молвит:

— Ты, голубушка, дай эти бубенчики мне, я за тебя попляшу, а ты беги скорее прочь. Ежели хозяин придет сюда, он тебя на кусочки разорвет. Ступай на кухню, найдешь там огонь. А на ларе увидишь два мешка: один большой, другой поменьше. Бери меньший себе, — большой тебе тяжел будет.

Бросила дочка бубенчики мышке, кинулась в кухню, сгребла большой мешок и вихрем домой. А тут как раз песьеглав, придумав страшную казнь гостье, бежит из своей комнаты. Видит, мышка пляшет и бубенчиками звенит. Только на этот раз он был половчее. Как коршун, ухватил мышку своими железными когтищами и разорвал на мелкие кусочки. А потом ринулся в двери следом за беглянкой. Бежал, бежал, встречает лошадь и спрашивает, не видала ли она девчонку. Лошадь сразу же отвечает, что недавно пробежала та к лесу. Песьеглав что есть мочи — следом. Подбегает к овце и спрашивает, не видала ли она девчонку. Овца тут же отвечает, что если он поспешит к лесу, то и догонит ее. Полетел песьеглав, как одержимый, встречает корову и спрашивает, не видала ли она девчонку. Корова отвечает, что вон, мол, она за кустом — и голову повернула туда, где ведьмина дочка, с большим мешком уморившись, лежит, отдуваясь да отфыркиваясь. Подскочил обрадованный песьеглав к дочке и рвет свой мешок из ее рук. А она хватает его изо всей мочи, вопит, кусается, царапается, плюет ему в глаза, только ничего не помогло. Сгреб ее песьеглав за волосы и утащил обратно в свой дворец, а там и разодрал на куски.

Под вечер вышла ведьма, поджидает свою дочку с золотом. Ждала, ждала до полуночи, так и не дождалась. Тут старуха и смекнула, что случилось. И такая ведьму злость и тоска взяла, что померла она на месте.

А кроткую, красивую да богатую сиротку все люди прославляли да расхваливали. Прослышал эти похвалы молодой король, что в том краю правил, и взял ее в жены. Ох и свадьба же была!

И меня на нее пригласили. Снарядился я честь-по-чести: купил двух сахарных коней и пряничную тележку, заказал портняжке бумажный кафтан и штаны, напялил на голову масляную шапку, обулся в сапожки, что из блинов скроил, направился на свадьбу, будто сам посаженный отец. По дороге солнце очень уж жарило — растопило мою шапку. Решил я раздобыть другую, остановился у корчмы. Покамест я в корчме был, откуда ни возьмись орава ребят — съели моих коней и тележку. Побрел дальше пешком, с голой головой. По дороге разлезлись мои сапожки. Пошел ливень — расползлись у меня кафтан и штаны. Что же делать? Куда голому, босому деться? Дождь льет, холодно. На счастье, увидал возле дороги большую трубу на колесах. Залез в трубу, согрелся, да и заснул. А то была пушка! После дождя солдаты опять принялись свои артикулы выделывать да из пушек палить — только гул пошел. Выпалили и из той пушки, где я лежал. Вот я и прилетел в эту сторону, аккурат в нашу волость.

Чудесная мельничка

или в стародавние времена два брата: один богатый, другой вовсе бедный. Богатый бедняка терпеть не мог. Вот как-то у бедняка хлеб вышел, хотел купить, да на что купишь, коли ни гроша за душой. Пошел просить у богатого. Богатый, как только завидел его, выкинул в окно заплесневевшую свиную лопатку и закричал сердито:

— Ну, чего явился? Вот тебе свиная лопатка. Ступай в пекло, продашь, глядишь — и деньги.

Поблагодарил бедняк за такое благодеяние, заплакал и пошел в пекло. Но тут встретился ему седой старичок:

— Чего плачешь?

— Как не плакать — послал меня любезный братец в пекло продать эту лопатку. Да как же я ее продам, когда и дороги туда не ведаю.

— Стоит ли из-за пустого расстраиваться. Слушай, что я тебе скажу: черти на свиную лопатку как оголтелые кидаются, а дорогу найти туда — раз плюнуть. Ступай по этой тропинке — вот и дойдешь прямо до пекла. Да только запомни: не проси за лопатку денег, а проси мельничку, что в углу валяется.

Поблагодарил его бедный брат и пошел. Идет, идет — а до пекла не так уж и близко, все конца тропинке нет. Наконец, вот оно, да только не попасть туда просто: большущие-пребольшущие ворота. Начал стучаться. Выходит трехголовый чертов служка.

— Что надо?

— Да вот свиную лопатку продаю.

— Что? Свиная лопатка? Это дело! Сколько просишь?

— Да запрашивать не стану! Отдай ту мельничку, что у вас в углу валяется, вот и поладим!

— Нет, нет, нет! Ишь чего захотел! Может, что другое возьмешь?

— А мне больше ничего не надо. Давай мельничку — и по рукам.

— Нет, нет, нет, и не проси! — упирается трехголовый.

Но бедняк, видя, что чертов служка облизывается, глядя на лопатку, не отступается от своего. Наконец согласился отдать служка мельничку. Поладили: чертов служка с лопаткой в пекло побежал, замкнув изнутри большущие ворота, а бедный брат с мельничкой поспешил назад. Встречает он по дороге того самого старичка.

— Ну как, раздобыл?

— Раздобыть-то раздобыл, да вот не знаю, что с ней делать! Мне и молоть-то нечего.

— А ты погоди сетовать, пока не узнал. Мельничка эта не простая, а волшебная. Если у тебя чего не хватает, — только прикажи ей, тотчас жернова завертятся и посыплется то, что тебе нужно. Я тебе скажу слова, какими ее остановить можно, только ты смотри — никому их не сказывай.

Научил старичок бедняка, как с мельничкой обращаться, и исчез.

Настало у бедняка райское житье: ежедневно мельничка лучшими яствами его ублажает, всякого добра про запас наготовила и под конец столько золота намолола, что бедный брат чудесный замок построил.

Увидал богатый брат этот замок, прибегает сам не свой.

— Помилуй, как ты такой замок построил? Отчего ж у меня такого нет? Ах, до чего ж ты у меня хороший брат! Уж так я тебя люблю, что и словами не передашь! Ну, скажи же, как ты его раздобыл?

— Так и так, — рассказывает бедный брат.

— Ах, значит все дело в мельничке! Неужто? Слышь, братец, продай мне свою мельничку! Ну, ради бога, продай! А то не уйду отсюда!

— Ну ладно, ладно! У меня добра уже вдоволь. Наживайся теперь ты.

Услышал это богатый брат, подхватил мельничку и летит домой. Прибежал, дух перевести не может, трясется от радости. Жена дивится — что бы это с мужем приключилось?! А тот только отдувается да хвастает, как он теперь заживет.

С утра собрался богатый брат с работниками на покос. Хозяйка хочет дома остаться кашу на завтрак варить, а хозяин не согласен:

— Я сам прибегу, прикажу мельничке на скорую руку каши намолоть.

Ладно. Ушли все на покос. Подходит время завтракать, бросил хозяин косу и понесся домой за кашей. Приказал мельничке намолоть каши. Мелет она, мелет — все горшки полны. Довольно уже, — а меленка знай себе мелет! Хозяин кричит: «Хватит! Хватит!» Не помогает — мелет меленка, да и только. Уже вся комната полна каши, а меленка мелет. Уже каша на двор выпирает — а мельничка не перестает молоть. Перепугался хозяин, хватает мельничку и тащит за ворота. Но и это не помогает: каша прет да прет — скоро уже всю усадьбу затопила. Тьфу ты, вот напасть! Подхватил он эту шальную мельничку и поволок к брату — пускай куда хочет девает. А брат только усмехнулся, сказал потихоньку известное ему слово — и кашу как ножом обрезало.

Но вот плывут однажды погожим деньком по морю корабельщики и видят — на берегу что-то блестит. Дивятся — что бы это такое? Сошли с корабля и отправились поглядеть. Подходят, видят: золотой замок. Весь золотой, и крыша и стены — все из чистого золота. Чей же это такой?

— Мой! Чей же еще? — отвечает бедный брат.

— А где ты столько золота взял?

— Да вот, мельничка намолола, — рассказывает брат.

— Как? Вот эта дрянная мельничка? — дивятся корабельщики и разглядывают ее. Известные они мошенники — в следующую же ночь взяли да и украли мельничку. Поутру ищет ее брат, чуть с ума не сошел — нет да и только! А корабельщики давно уже в море, от счастья не знают, что мельничке приказать. Пока судили да рядили, один шутник возьми да и крикни: «Соли сперва надо намолоть! Соли! Соль-то мы дома забыли, нечем обед посолить».

Ну ладно, пускай соли намелет. Мелет мельничка, мелет, уже изрядная миска полна. Пожалуй хватит, надо бы остановить, а мельничка не останавливается, хоть плачь.

Что же делать-то? Ходят корабельщики вокруг нее, пытаются руками остановить — да где там! Ничего не помогает: за короткое время весь корабль наполнился солью и потонул вместе с корабельщиками, вместе с мельничкой. А мельничка и по сей день на дне морском знай мелет да мелет. Вот потому-то и вода в море соленая.

Скатерть, накройся!

ыло у отца три сына: двое умных, третий дурак. Как-то раз один умный сын давай приставать к отцу, чтобы тот отпустил его из родительского дома. Отец отпустил. Вот шел умный сын, шел, да, как назло, нигде не мог на работу наняться. Наконец встретил он одного человека и спрашивает, не даст ли тот ему хоть какой-нибудь работенки. Человек и отвечает:

— Ежели согласен на жалованье, какое по своему разумению заплачу тебе через год, тогда пошли.

Сын согласился. Когда год прошел, человек вместо жалованья дает сыну скатерть и говорит:

— Служил ты мне верой-правдой, потому и жалованье хорошее получишь! Эта скатерть дороже денег стоит. Тебе ее надо только расстелить и сказать: «Скатерть, накройся!» — и тут же на ней появится всякая снедь лакомая, питье наилучшее!

Поблагодарил сын и пошел домой. На полпути застал его вечер; пришлось завернуть к одному хозяину переночевать. Хозяин принял его, однако охота ему узнать, что это за скатерть такая у гостя.

— Это скатерть, которой нельзя говорить: «Скатерть, накройся!» — ответил сын и улегся спать.

А пока сын спал, хозяин взял скатерть и сказал: «Скатерть, накройся!» Тотчас появилась снедь лакомая, питье наилучшее. Увидев такое, хозяин скатерть забрал, а сыну подложил другую, свою. На другой день сын, ни о чем худом не догадываясь, пришел домой и говорит отцу, чтобы тотчас гостей созывал, дескать, он со своей скатертью всех накормит досыта. Собрались гости. Вот хочет сын показать, на что его скатерть гожа; говорит он:

— Скатерть, накройся!

Да толку чуть! — скатерть не накрывается и не накрывается. Сын давай голову ломать, да что с того проку! Стали гости насмехаться над ним, отец разозлился, вся похвальба даром пропала.

Вскоре другой сын пристает к отцу, чтобы отпустил его из родительского дома. Отец отпустил. Шел он, шел, однако тоже нигде не мог на работу наняться. Наконец повстречал того самого человека и просит, чтобы тот взял его в работники. Человек отвечает:

— Ежели согласен на жалованье, какое по своему разумению заплачу тебе через год, тогда пошли.

Второй сын согласился. Год кончился, дает хозяин второму сыну барана и говорит так:

— Служил ты мне верой-правдой, потому и жалованье получишь хорошее! Этот баран стоит дороже денег. Тебе надо лишь сказать: «Барашек, жвачку!» — и баран тут же станет золотые дукаты отрыгивать.

Поблагодарил второй сын и пошел домой. Но на полпути застал его вечер; пришлось завернуть к тому самому хозяину, у которого брат ночевал. Хозяин принял его, однако охота ему узнать, что это за баран такой.

— Это баран, которому нельзя говорить: «Барашек, жвачку!» — ответил сын и улегся спать.

А пока он спал, хозяин взял да вместо этого барана поставил другого, своего. Поутру сын приходит домой и велит отцу гостей созывать, его баран всех щедро одарит. Собрались гости. Вот второй сын и давай показывать, на что его баран гож. Говорит сын барану:

— Барашек, жвачку! — Да толку чуть! — не рыгает баран дукатами, хоть расшибись. Сын голову ломает, а гости, как и в тот раз, насмехаются, отец разозлился, вся похвальба даром пропала.

Немного времени с тех пор прошло, а вот и дурак давай приставать к отцу, чтобы тот отпустил его из родительского дома, а отец ему говорит:

— Твои умные братья ничего путного не сделали, чего же от тебя ждать?

— Ладно, отец, сделаю я или не сделаю, ты только отпусти меня!

Отпустил отец и этого. Шел дурак, шел, пока не повстречал того самого человека. Клянчит дурак у него работы. Человек отвечает:

— Ежели согласен на жалованье, какое по своему разумению заплачу тебе через год, тогда пошли.

Ладно. Согласился.

Кончился год, дает человек дураку дубинку и говорит:

— Служил ты мне верой-правдой, хорошее жалованье получишь! Эта дубинка дороже денег. Тебе только надо сказать: «Дубинка, колоти!» — и дубинка тут же отлупит всякого, кто вздумает тебе худо сделать.

Поблагодарил дурак и отправился домой. Но на полпути застал его вечер; пришлось завернуть к тому самому хозяину, у которого братья спали. Хозяин принял его, однако охота ему узнать, что это за дубинка такая.

— Эта дубинка, которой нельзя говорить: «Дубинка, колоти!» — ответил дурак и улегся на боковую.

Дурак спит, а хозяина так и подмывает дубинку взять. Он так подумал: «Ежели в скатерти и баране столько проку, то в дубинке, поди, еще больше!»

И тут же схватил дубинку и говорит ей: «Дубинка, колоти!»

Мигом дубинка послушалась, вскочила хозяину на спину и давай его охаживать почем зря. Сперва бедняге было стыдно кричать, но когда уже весь синяками покрылся, то завопил благим матом. Побежал дурака подымать, чтобы тот спас его. А дурак и говорит:

— Ежели отдашь скатерть и барана, что у братьев забрал, тогда спасу.

— Отдам, отдам!

Ладно. Поутру приходит дурак со скатертью, бараном и дубинкой домой и говорит отцу, чтобы тот гостей созывал. Отец думает: «Небось, опять посрамит меня сын, да ладно уж, коли так хочет, то созову».

Собрались гости. Однако дурак-то и не осрамил. Как крикнет:

— Скатерть, накройся! — так сразу появилась снедь всякая, питье самое наилучшее. Все принялись за угощение. Когда наелись, дурак еще барана приволок и велит ему дукаты отрыгивать, всех гостей одаряет щедро; однако умным братьям мало того показалось. Взялись они на брата наговаривать — дескать, скатерть и барана заработали они, а вовсе не дурак. Если он чего и заработал, то пусть тоже подает сюда. Услышал дурак их слова, и досадно ему стало. Он и говорит:

— Вот что я заработал! Дубинка, колоти!

Мигом вскочила дубинка на братьев-обидчиков и давай охаживать их почем зря. Они — орать, чтобы дурак выручил их, а он им в ответ:

— До тех пор не выручу, пока не заречетесь дураком меня звать и оговаривать.

Дали братья такой зарок, и дурак тут же их помиловал.

Волшебное слово

дин молодец отправился странствовать по белу свету. Однажды вечером в лесу наткнулся он на маленькую избушку. Ничего в избушке не было, кроме большого сундука. Путник был голоден и думал найти в сундуке что-нибудь съедобное. Открыл он сундук, а в нем второй, во втором — третий. Последняя шкатулочка была совсем махонькая, и лежала в ней бумажка. Надпись на бумажке до того выцвела, что путник мог разобрать лишь одно слово: «Слуга!» Едва он это слово произнес, как чей-то голос спрашивает: «Что пожелаешь?»

Путник сказал, что, мол, желает он стол, яствами уставленный. Тотчас все появилось. Поев досыта, путник подумал: коли мог невидимый слуга подать стол полный снеди, то, наверно, ему под силу и постель приготовить. Вот опять читает он по бумажке: «Слуга!» Тотчас слуга спрашивает: «Что пожелаешь?»

Пожелал он мягкую постель. Тут же его желание исполнилось. На другое утро путник опять прочитал: «Слуга!»

«Что пожелаешь?» — ответил голос.

Путник ответил, что желает он иметь дворец рядом с дворцом здешнего короля, только чтобы был он еще богаче и красивее королевского. Мигом напротив королевского другой дворец появился, еще богаче и красивее. Не нравится королю, что против его дворца стоит чужой дворец, да еще краше королевского. Пошел король войной на нового короля. Собралось у старого короля войско громадное, а у нового короля — втрое больше. Завидев такое, старый король и говорит:

— Где уж тут воевать, лучше добром дело уладить.

Распустили оба короля свои войска и заключили мир.

Была у короля красавица-дочь, да никто не осмеливался за нее свататься. Вот зовет однажды наш молодец слугу и велит ему принести из королевского дворца королевну вместе с кроватью, да только чтобы та не пробудилась. А на другое утро велит доставить королевну назад. Вот идет он к королю к его дочке свататься. Король очень обрадовался и посулил ему дочь. Свадьбу сыграли богатую. После свадьбы зажили молодой король с женой счастливо, но тут однажды является слуга к своему повелителю и говорит:

— Служил я тебе все это время верой-правдой. Все желания твои исполнил, а теперь хочу испросить самую малость и от тебя!

Спрашивает наш молодец, что же слуге надобно. Слуга и говорит, что охота ему получить обратно бумажку, которая в шкатулке лежала.

Вот оно что! Ну ладно, забирай бумажку назад. Слуга забрал.

Просыпается путник среди ночи — холод пронял его до костей. Удивляется он — как это можно так прозябнуть во дворце. Королева тоже проснулась и дивится, почему она не во дворце спит, а в старой лесной избушке. Тогда путник и говорит ей:

— Ступай-ка к своим родителям, ведь ты привыкла к богатой жизни, а я уж по-старому проживу.

Так они и вернулись каждый к своей старой жизни.

Гора, отворись!

или-были два крестьянина: один бедный, другой богатый. Бедный крестьянин нет-нет да заходил к богатому хлеба попросить, и тот иногда, вроде бы в насмешку, бросал ему кусок.

Однажды бедный крестьянин поехал на дровнях в лес по хворост. Глядит он, идут лесом двенадцать мужиков, подходят к одной горе и говорят:

— Гора, отворись!

Гора в тот же миг отворилась, все двенадцать вошли в нее и теперь говорят:

— Гора, затворись!

Побыли мужики в горе, потом опять вышли на волю и говорят промеж себя:

— Вечером, когда стемнеет, домой вернемся.

Крестьянин и думает: «Что ж там такое в этой горе?

Пойду-ка погляжу».

Подходит он к горе и говорит:

— Гора, отворись!

Гора отворилась, крестьянин заходит и видит — стол стоит, ломится от мяса, меда, хлеба и пива. Наевшись досыта, стал крестьянин хоромы осматривать. Идет он, идет и под конец находит чулан, полный золотых монет. Стаскивает он с себя порты, внизу завязывает, насыпает доверху деньгами и домой тащит. На другое утро снова пошел он в лес и опять принес целую груду денег. На третий день то же самое. Вот надумал он сосчитать, сколько же денег натаскал. Считает, считает — никак не сочтет. Идет он к богатому соседу меру просить. Богатый крестьянин удивляется: «Узнать бы, что он там мерить собрался, ничегошеньки-то ведь у него нету!»

Прилепил он к донышку меры смолу. Принес бедный крестьянин меру и давай мерить свои деньги. Перемерил все, понес меру назад и не заметил, что прилип в уголке один золотой. Увидав золото, богатый крестьянин спрашивает бедного:

— Где ты его добыл?

Сперва бедный крестьянин запирался, потом, однако, признался и все как есть рассказал, откуда у него деньги. На другой день богатый тоже собирается в лес за деньгами. Запряг он пару коней, прихватил с собой мешки и поехал к той горе. Заходит в гору, напился, наелся досыта, до отвала, мешки доверху насыпал деньгами и хочет домой ехать. А гора-то снова закрылась, и пока он ел да деньги насыпал — глядишь, запамятовал, какие слова надо сказать, чтобы гора вновь отворилась. И так думает, и сяк думает — ничего придумать не может. Вот пришли разбойники домой, увидали в своей горе богача и тут же без жалости убили его. Еще пошли они к избе богача и спалили ее дотла.

А бедный крестьянин разбогател, выстроил себе красивый дом и зажил счастливо.

Волшебное зеркало

осталось одному парню от родителей богатое наследство, да он его вскорости промотал. Только и остались у него, что сабля отцова на боку, соли горсть на столе да кот-мышелов под столом. Что нищему делать? Взял свои три сокровища и пошел по свету счастья искать. Шли-шли, а пути ни кот не знает, ни сам не ведает. Забрели в лес. А в лесу шум стоит. Пошли на шум, глядят — вот так диво! Огромный страшный лев с чертом сражается. Что делать? Хотел было парень удрать, а лев ему кричит:

— Не удирай, выхватывай саблю, пособи черта одолеть: и тебе прок будет, и мне.

Послушался парень, и вдвоем они без труда с чертом справились. Лев доволен-предоволен. Говорит:

— Знаешь, что я тебе скажу? Ты мне удружил, и я тебе услужу; тут сразу за лесом — королевский дворец. Тамошний король тягается с таким же вот чертом, как наш был. Но плохо королю, бедняге, приходится: сколько за ночь войска наберет, столько черт за день перемелет. Боюсь, как бы и самому королю черту в лапы не угодить. Так как ты думаешь, не пойти ли нам вдвоем вызволять короля? Ведь одного черта мы с тобой одолели, второй-то сильнее первого не будет? Вот ты и выйдешь в люди. Я, вишь, знаю: у этого короля дивное такое зеркало есть о четырех винтиках. Как первый винтик покрутишь — тотчас духи тут как тут. Второй покрутишь — другие объявятся. Третий — третьи духи прилетят. Четвертый — еще другие. Ну вот. Как черта одолеем, король тебя и спросит: что, мол, тебе в награду дать? А ты говори в ответ: давай зеркало о четырех винтиках. Он отдаст — вот ты и на коне. Ну как? Не струсишь?

— Чего трусить? Пойдем. Что будет, то будет.

Пришли к королю. Король рад-радешенек избавителю, да сомневается:

— Как же ты один с чертом справишься, если вчера да позавчера целая тысяча его одолеть не смогла?

А парень в ответ:

— Это не твоя забота, сам знаю, что делаю.

— Ладно, сынок, быть по-твоему. Одолеешь черта, проси, что хочешь, все тебе дам.

Взялись парень со львом за дело. Немало им пришлось повозиться, шутка ли — этакий черт! По правде сказать, они его больше хитростью одолели, нежели силою: лев к черту сзади подкрался, вскочил ему на загривок и опрокинул навзничь. А парень с саблей — тут как тут, рубит, куда попало. Думал — велика ли мудрость лежачего зарубить! Ан, не так-то оно и просто: черт ведь огнем плюется, вот в чем дело-то. Однако все же победили они черта. Пришел парень к королю просить награду — зеркало о четырех винтиках. Нахмурился король: как раз зеркало ему подавай! Но перечить не стал — уговор дороже денег.

Пошел парень дальше по свету бродить, гордый-прегордый: в руках зеркальце, по одну сторону — лев шагает, по другую — кот, сбоку сабелька острая — загляденье!

Шли, шли, поднялись на вершину горы, видят — роща березовая меж двух рек.

— Стой, — сказал парень, — вот славное местечко, тут и передохнуть можно.

Проголодались все трое в пути, а хлебушка — ни крошки. Как быть?

— Вот тебе и на, — смеется лев, — сидим верхами, а коней не примечаем: зеркало-то на что? Нам ли о хлебе тужить? А ну-ка покрути винтик.

Ладно. Покрутили. Первый дух в человечьем обличье тут как тут: чего, мол, прикажете?

— Нам всем троим покушать. Вот и все.

Дух умчался сломя голову. Вскоре разные яства появились. Наелись все трое.

Назавтра парень не знает, что делать со скуки.

— Вот тебе и на, — говорит лев, — а зеркало на что? Тебе б о крове над головой подумать пора. Где жить-то станем? Покрути второй винтик.

Ладно. Покрутили. Второй дух в человечьем обличье тут как тут: чего, мол, прикажете?

— Дворец для нас для троих. Вот и все.

Дух умчался сломя голову. Вскоре с неба спустился распрекрасный алмазный дворец — прямо на гору, промеж двух рек. Парень пошел во дворец отдыхать, лев у ворот сторожить остался, а кот на печку прыг — дом стеречь. Так все чудесно, просто диво!

Но наутро парень заскучал. Не знает, что делать.

— Что делать? — говорит лев, — а зеркало на что? Вокруг дворца саду положено быть, вот ты о чем подумай.

Ладно. Парень покрутил третий винтик. Третий дух в человечьем обличье тут как тут: чего, мол, прикажете?

— Сад чтобы был вокруг дворца.

Дух умчался сломя голову. Вскоре по воздуху прилетели деревья — и такие, и сякие, — да сами в землю вкопались. Всякие птицы певчие поналетели, звери лесные сбежались. По-иному жизнь пошла: птицы поют, звери рычат, деревья цветут — не наглядеться, не наслушаться.

Но наутро снова заскучал парень: чем скуку разогнать?

— Чем разогнать? — удивляется лев, — знаю, чем. На что у тебя зеркало? Жениться тебе пора, вели себе жену принести: жить — так в полную силу. У реки да возле моря король живет, при нем дочка — красавица писаная, краше не сыскать. Вот тебе и суженая. Прикажи принести.

Покрутил парень четвертый винтик — прилетел четвертый дух в человечьем обличье: чего, мол, прикажете?

— У реки да возле моря король живет, при нем королевна-краса. Неси ее мне в жены.

Умчался дух сломя голову. Раз-два! И королевна тут как тут. Взял ее парень за себя, и зажили они в полном согласии.

Но старый король сильно тужил по дочери. Разослал он корабли по рекам да по морям, разослал гонцов по суше — ищут, ищут, да ни с чем возвращаются. Делать нечего, пошел король к ведьме. Гадала ведьма, гадала, дозналась: королевна на крутой горе, во дворце в алмазном, при муже живет.

— Дай мне корабль с прислугою: поднимусь по реке, верну тебе дочь.

Король в ответ:

— Что толку в одном корабле? Да и что ты, женщина, одна сделаешь? Пошлю войско, сотру алмазный дворец в порошок.

А ведьма: нет, мол, лев тот дворец охраняет, он сам-один целое войско в клочья раздерет.

— Уж ты, — говорит, — позволь мне схитрить, вот увидишь, что будет.

— Что ж! Будь по-твоему, — ответил король и дал ведьме корабль с прислугой. Поднялся корабль вверх по реке, но к самому дворцу не причалил: оставила ведьма корабль поодаль, у подножия горы, сама оделась побирушкой и пошла во дворец. И бог ее ведает, как это она сделала, но покуда она бережком шагала, королевна во дворце занемогла. Парня-то о ту пору дома не было, он со львом да с котом на охоту вышел.

Конечно, в такое время ведьме и сподручно во дворец пробраться. Зашла к хворой, а та охает да стонет. Ведьма к ней: что, мол, стряслось?

— Ох, тяжко да муторно…

— Да это пустое, — говорит ведьма. — Мало ли я, нищая старуха, по свету мыкаясь, больных выходила? Дай поглажу чуток — оно и полегчает.

И вправду: чуть погладила, больная и поправилась.

Говорит королевна:

— Бог мне тебя послал. Оставайся ночевать, не уходи, на ночь глядя. Муж вернется, он тебя, благодетельница, озолотит.

А ведьме только того и надо, чтобы на ночь остаться, для того она хворобу и напустила и сама же сняла, чтобы прослыть благодетельницей да во дворце хоть ненадолго прижиться. Вернулся вечером муж, жена к нему:

— Муженек, муженек, пока тебя дома не было, я чуть не померла… Спасибо, тут нищенка случилась, хворобу как рукой сняла. Пусть зато погостит у нас. Ладно?

— Пускай живет. Разве я добрым людям в почете отказываю?

Осталась ведьма в алмазном дворце.

Утром муж снова ушел на охоту, а ведьма весь день дворцом любуется, обо всем выспрашивает. А под конец говорит, словно ненароком:

— Бог ведает, откуда такой дворец? Много я дворцов перевидала, но этот, ей-же-ей, не людских он рук дело. Ты ведь жена, не сказывал тебе муж ничего?

— Нет, не знаю. Да спрошу я вечером, что ж в том дурного?

Вечером пришел муж, жена к нему:

— Вот ты какой, муженек! Столько времени живем вместе, а ты мне и не сказал, откуда у тебя такой дворец? Старая нищенка думает, что он с неба свалился. Может ли это быть?

— При чем тут небо… Есть у меня такое зеркальце. Как покрутишь винтик, тотчас духи налетают, и что ни пожелай — все принесут. Они-то мне дворец и доставили.

— Вот оно что, — удивилась жена.

А ведьма все подслушала.

Утром парень снова ушел на охоту. Только отошел подалее — ведьма хвать зеркало! Покрутила один винтик, другой, третий… Три духа разом слетелись: чего прикажете?

— Несите алмазный дворец прямо на королевский двор, на реку да возле моря.

Тем же часом алмазный дворец — с женою да с ведьмою — взвился в воздух и полетел, как мотылек, прямо к королю во двор.

Парень на охоте невзначай поглядел на небо — видит: дворец по небу плывет.

Испугался он. А лев и говорит:

— Это все старая побирушка наделала. Зачем позволил ей во дворце оставаться? Теперь только хитростью и спасешься. Переоденься-ка ты чужаком да и ступай берегом прямо к тестю. Там, должно быть, и дворец свой найдешь. Я тут останусь сад стеречь и тебя с дворцом да с женой дожидаться.

Ладно. Парень переоделся чужаком и пошел с котом вдоль бережка вниз. За лесом, чуть пониже горы, видят они — корабль стоит. С корабля окликают: не встречали ль побирушки? Обещалась возвратиться, а ее все нет и нет.

— Чьи вы люди? Зачем спрашиваете?

— Мы люди королевские — с реки, что возле моря.

— Вот ладно-то. Мне как раз к вашему королю и надобно. Я знаменитый повар. Прослышал я, что в вашей стране никто толком обеда сготовить не умеет. Вот и надумал к королю в повара наниматься. Довезите меня. Побирушка-то ваша давно ушла, зря вы ее ожидаете.

— Все бы ладно. Да ты, коли повар, сготовь нам обед. А не то — не верим тебе.

Хорошо. Парень давай обед готовить. А он знал, что в стране тестя не умеют пищу солить. Вот и приправил он свой обед чуток солью. Ест корабельная прислуга обед, наесться не может. А парень, знай, уговаривает:

— Ведите корабль к дому да ешьте по пути на доброе здоровье, чтобы времени не терять. Говорил я вам, что я повар знаменитый. Верите ли мне теперь?

— Верим, верим, — закричали люди и повернули корабль домой.

Приплыли к тестю — видит повар: стоит его алмазный дворец рядышком с королевским дворцом, а жена сидит на пороге, льет горькие слезы. Муж побоялся, как бы жена, его завидя, не окликнула: узнают люди, кто он, — все пропало. Придумали так: муж на бережку посидит, а кот к жене проберется, все ей поведает да узнает, куда зеркало девалось.

Ладно. Кот все сделал и вскоре вернулся с таким ответом: зеркало-де ведьма к рукам прибрала, а сама она нынче у себя дома. Король сердитый — ему и слова наперекор не скажи. К ночи, как все лягут спать, жена к мужу на крыльцо выйдет.

Ладно. Это дело — одно.

Пока парень прохлаждался на бережку, корабельная прислуга доложила королю, что привезли ему знаменитого повара. Король позвал повара во дворец и приказал готовить себе обед. Повар сварил суп на свой вкус — приправил обильно солью — и поднес королю. Отведал король одну ложку, отведал другую — да-а! вот это повар так повар! Никуда, мол, такого не отпущу.

Но недолго тешился король: уж на другой неделе люди приметили, что новый-то повар — что ни ночь — к королевской дочери в алмазный дворец пробирается. А кот на страже стоит.

Услыхал король про такое дело, рассвирепел, хочет повара в клочья изодрать. А люди ему говорят:

— Такая легкая смерть — пустое дело. Лучше повара с его котом в крысью яму бросить, пускай их подольше мучаются.

Ладно. Бросили их.

Крысы и мыши, ясное дело, набросились на парня, хотят его грызть. А кот радуется — есть ему где разгуляться. Давай ловить крыс и мышей, навалил их целую груду. Не стерпели они, побежали к королю крысиному жаловаться: мол, сам черт к ним в яму спустился, всех его подданных изничтожает. Вылез крысиный король из своей норы и спрашивает парня:

— Зачем ты черта на моих подданных напустил? Зачем он нас губит?

— Да, мой черт — он вас всех изведет. И тебе несдобровать. Но коли сделаете одно дело — никого больше не тронет. А должны все твои крысы и мыши утащить из ведьминого логова мое зеркало.

— Ладно, — говорит крысиный король, — это они могут.

На другую ночь пошла вся тьма крыс и мышей войной на ведьму. Нетрудно им было ее одолеть, напали на нее, на сонную, загрызли — одни кости остались, а зеркало приволокли к парню. Обрадовался парень, покрутил винтик и приказал духу:

— Неси меня к жене, в алмазный дворец.

А там другой винтик покрутил и велел духу нести дворец на прежнее место, где лев сад охраняет.

Раз, два! Все исполнилось.

С той поры парень зажил счастливо со своей женой, со львом да с котом.

Старый кошелек

ыло у отца три сына — двое умных, третий дурак. Вот как-то позвал их отец и молвит:

— Такое дело. Что нам всем дома делать? Может, кто из вас пойдет по свету счастье искать?

Ладно. Пошел старший. Проводил его отец до дороги, пожелал удачи. А какое ему счастье привалило, это мы сейчас увидим. Первый день проехал благополучно, второй день тоже ничего не стряслось, на третий день, как на грех, подъезжает к распутью с надписью: «По первой дороге поедешь — коню хорошо. По другой поедешь — самому хорошо. По третьей поедешь — обоим хорошо». Прочитал это старший брат, подумал: «Вот и узнай, которая первая дорога, которая третья! Вернусь-ка я лучше домой».

Поехал средний брат. И как доехал до распутья, тоже подумал: «Поди узнай, которая тут первая, которая третья дорога! Вернусь-ка я лучше домой».

Поехал дурак. Доехал до распутья, подумал, а потом решил так: «То, что справа, всегда правое, правильное. А что правильно, то и хорошо. Вот и выходит, та дорога, где и мне и коню будет хорошо, — правая. Поеду по ней».

Поехал. Проехал немного, глянул ненароком на землю и увидел старый, рваный кошелек.

— Не беда, коли старый! — решил дурак. — Хоть и старый, а поднять можно! Разживусь деньгами, глядишь — будет куда положить.

Слез с коня и подобрал кошелек. А кошель на солнце скоробился, задубел, сморщился, как сморчок. Ну да ведь покоробившуюся вещь поправить легко. Помял его, потер — хорош. Но только помял дурак кошель — экое чудо: явились три карлика и спрашивают, чего он хочет, что прикажет?

— Чего хочу? Денег хочу! Кто же пустой кошель к поясу привязывает? Опять же, кто меня даром будет в дороге кормить? С деньгами с голоду не помру, — так что подавайте сюда кошель золота!

Раз-два — карлики с деньгами тут как тут. Что еще?

— Что еще? Укажите-ка мне дорогу к такому господину, где человек не только хлеба вдосталь заработает, но и деньгами разживется!

— Ладно, ладно. Поезжай вот по этой дороге. Три дня проедешь, — увидишь перекресток. Сверни по правую руку, вот и попадешь куда тебе надо.

Так дурак и сделал. И вот на третий день, уже к заходу солнца, добрался он до дворца одного короля. Нанялся к нему в услужение. А у короля была красивая дочка, единственное дитя. Понравился ей дурачок, да разве за него замуж выйдешь? Отец не дозволит. И дурачку королевская дочь полюбилась, — да ведь как на ней жениться? Король его ко всем чертям пошлет, а дочку не отдаст. Так и шло время. Да вот однажды пришла дураку в голову хорошая мысль. Помял он кошель, вызвал карликов и приказал королевскую дочь к нему принести. В один миг карлики с девицей тут как тут.

— Послушай, милая, — говорит дурак, — а не пойдешь ли ты за меня? Я знаю, что отец не даст согласия, да ведь надо старого уломать. Не ему весь век со мной жить, а тебе. Так чего же ему противиться?

— Ладно, ладно, паренек, — отвечает королевна, — попробуем отца уговорить. Вот тебе мой перстень в знак того, что я согласна. Авось да и удастся нам пожениться. А теперь мне надо спешить, неровен час, отец хватится.

— Спеши, спеши, милая. Только надо же и тебе что-нибудь подарить ради сговора. Вот что, возьми-ка ты этот кошелек. Только запомни: очень-то его не мни, а не то явятся три карлика и станут просить работы.

Королевская дочка думала незаметно к себе пробраться, но не тут-то было! Заметил король, что дочка у дурака была. И пошло, и поехало!..

— Где была? Что это за кошель? Где его взяла?

— Батюшка милый, батюшка хороший, с этим кошелем нельзя шутить: если его помять — явятся карлики!

— Давай сюда, хочу сам увериться!

Делать нечего, подала дочка кошель. Помял его король — явились карлики. Что, дескать, прикажешь?

— Приказываю занести дурака на середину моря и засадить в башню без окон, без дверей!

В один миг готова деревянная башня, и дурак в ней сидит. Королевская дочка плачет-заливается, да делать нечего.

Вот попал дурак в этакую беду. Но если головы не терять, мозгами пошевелить, — из любой беды можно выпутаться. Так и с дураком вышло. Прикинул он так, прикинул этак, наконец достал свой ножичек и начал стену ковырять. Ковырял, ковырял, глядь — на третий день проделал такую дырку, что мизинец можно просунуть. Еще три дня возился — уже голова пролезает. Наконец на девятый день большущая дыра готова. Свил он веревку из простыней да из одеяла и спустился к самой воде. А только теперь куда податься? Некуда. Да тут на заре рыбаки сети выбирать подплыли. Увидал их дурак, завопил во все горло, чтобы сжалились над ним. Рыбаки — люди добрые, взяли они дурака и отвезли на берег. И хотя земля та была чужая, незнакомая — ладно и то, что на суше.

«Чем песок здесь зря топтать, — думает дурак, — пойду-ка лучше в лес, хоть ягод насобираю».

В лес, так в лес. Идет туда — ну и чудеса! — кто это там ссорится? Пригнул один куст, раздвинул другой, подошел поближе, видит: четыре приятеля — медведь, пес, птица и муравей — схватились из-за добычи.

— Разве так меж добрых приятелей водится?! — кричит дурак.

— Да как же нам быть, — отвечают те, — коли некому между нами добычу разделить?

— Экое диво, давайте-ка я поделю!

Начал дурак делить добычу. Медведю дал самые большие кости, псу — ноги, птице — мясо, а муравью — череп, чтобы было куда в ненастье спрятаться.

Приятелям такой дележ пришелся по душе. Съели они каждый свою долю и говорят:

— Хотим мы тебе, парень, за такой справедливый дележ отплатить. Так вот, ежели тебе когда-нибудь в жизни понадобится стать медведем, только крикни: «Медведь, сюда!» — и тут же обернешься медведем. Понадобится стать псом, крикни: «Пес, сюда!» — и тут же обернешься псом. Понадобится стать птицей, крикни: «Птица, сюда!» — и тут же обернешься птицей. Понадобится стать муравьем, крикни: «Муравей, сюда!» — и тут же обернешься муравьем.

А дураку только этого и надо было. Тут же крикнул он: «Пес, сюда!» — и обернулся собакой. Добежал псом до моря и крикнул: «Птица, сюда!» Тут же пес превратился в птицу; перелетела птица через море, села под окном королевской дочери и поет, и поет, да так сладко, что та поневоле окно раскрыла. А как раскрыла окно, так птица влетела в комнату и обернулась человеком. Тут и рассказал дурак все, что с ним было, как он из заточения спасся. Услыхала об этом королевна, страх как обрадовалась. Да не долго пришлось им радоваться. Один подлый королевский слуга подслушал у дверей и рассказал королю, что дурак птицей прилетел. Король от злости позеленел, призвал людей и приказал поймать птицу, даже сам взялся помогать. Что ж, пришлось дураку свою силу показать. Крикнул он: «Медведь, сюда!» — и принялся всех по очереди отделывать. Под конец сгреб самого короля и пытает:

— Отдашь дураку свою дочку или нет?

— Отдам, отдам, только отпусти живым!

Обернулся опять дурак человеком и требует, чтобы завтра же свадьбу справили.

Делать нечего, пришлось королю согласиться.

Но как только свадьбу сыграли, король стал новые козни строить. Связался он с чертом и начал его подбивать, чтобы тот его зятя извел. Черту такие штуки всегда по душе, его хлебом не корми, а дай таким делом заняться. Дня не проходит, чтобы черт королевскому зятю не насолил. Наконец не выдержал дурак и говорит своей жене:

— Если сегодня опять притащится черт, так уж ты к нему подладься, разговорись полюбезнее, да и выпытай, где у него сила хранится. А я внесу в комнату три палочки и спрячусь за ними, в муравья обернувшись, — и все подслушаю.

Ладно. В полдень черт приплелся. Где муж?

— Нет его сегодня дома.

Не поверил было черт, а потом, как огляделся, поверил. Начала королевна разговор вести о том да о сем, чтобы выпытать, где у черта сила. Да все зря. Наконец говорит она:

— Сказывали мне, будто ты свою силу за пазухой прячешь. И ежели кто эту силу из-за пазухи вытащит, тут тебе и конец. Правда это? А? Так оно?

— Нет, — черт отвечает, — моя сила не за пазухой, а в костях. А кости мои только медведь может сокрушить. Больше никому не дано.

«Медведь, сюда!» — крикнул муравей в углу. Тут же муравей обернулся медведем и задрал черта.

— Не говорил ли я, что все у нас образуется, — молвит дурак своей жене. — Только вот еще какое дело надо уладить: проберусь-ка я опять муравьем к твоему отцу и заберу свой кошель. Он же мой, чего ради я его отдавать буду?

Так и сделал. А потом забрал жену, отправился к своему родному отцу, поведал ему обо всем, что довелось пережить, как женился. Потом помял кошель и приказал карликам:

— Дворец мне постройте красивый и денег на всю жизнь припасите!

Карлики свое дело сделали и исчезли. И зажил дурак со своей женой счастливо.

Волшебное кольцо

дин отец, умирая, оставил сыну три дуката. Пока сын подрастал, мать эти дукаты припрятала. Вырос парень и просит однажды у матери один отцов дукат — дескать, пойдет он с ним в город кое-что купить. Мать отдала, и сын ушел. Вот повстречалась ему на дороге бабка с собачонкой; говорит ему старушка:

— Купи, сынок, собачонку мою — не пожалеешь!

— Сколько стоит?

— Дукат.

Ладно. Приводит сын собачонку домой, а мать ворчит — сами живут впроголодь, а тут еще собаку корми.

— Ладно, мать, не было ведь у нас собачки, а как без нее прожить? У всех собаки, вот и у нас тоже!

Мать унялась. Через несколько дней просит сын второй отцов дукат. Мать не хочет отдавать, говорит, опять попусту промотает. Однако все же отдала, и сын пошел в город. До города не дойдя, встретил он ту самую бабку, только теперь с кошкой.

— Купи, сынок, мою кошку — не пожалеешь!

— Сколько стоит?

— Дукат.

Ладно. Приносит сын кошку домой, а мать бранится почем зря — у самих, мол, брюхо подвело, а он еще нахлебников накупает. Не получит он от нее третий дукат.

— Ладно, мать, не было ведь у нас кошки, а как без мурлыки жить? У всех кошки есть, вот и у нас тоже!

Мать унялась, однако грозится третий дукат не отдавать.

Через несколько дней сыну снова захотелось в город. Да видит — не даст ему мать дукат, поэтому забрал дукат самовольно и ушел вместе с собачонкой и кошкой. Снова повстречал ту бабку. Но на этот раз руки у нее пустые: стоит себе, голову повесила и глядит в землю. Сын спрашивает:

— Что, бабушка, глядишь так невесело?

— Тут, сынок, в двух локтях под землей подвал есть; ежели ты землю сверху откидаешь и откроешь подвал, то попадешь к мертвой королевне, а у нее на пальце кольцо драгоценное. Охота мне поглядеть на это кольцо.

Ладно. Откидал сын землю, слазил за кольцом и отдал его бабке. Глядела бабка, глядела, а тогда и говорит:

— Купи, сынок, это кольцо — не пожалеешь!

— Сколько стоит?

— Дукат.

Ладно, вот тебе последний дукат.

Взяла бабка дукат и ушла, наказав сразу закрыть крышку подвала.

А сын вздумал еще разок подвал оглядеть и залез в него. Да только залез, как крышка хлоп! — закрылась, он и остался в подвале словно в темнице — ни туда, ни сюда крышка не поддается. Долго он так мучился. Потом вспомнил про купленное кольцо, что у него на пальце.

«Экая беда, — думает он, а сам кольцо на пальце покручивает, — с собакой и кошкой все обошлось хорошо, а вот с этим кольцом никудышным совсем дело дрянь выходит, незачем было мне его покупать».

Сказал это сын, и слышит, как собака с кошкой скребутся по крышке подвала.

— Бедная животинка, не хватит у тебя силенок крышку поднять. Хоть бы кто случился тут поблизости и выручил меня из беды!

Только вымолвил он эти слова, как подбегают шесть человечков и подымают крышку. Глядит сын с удивлением:

— Откуда вы тут взялись?

— Колечко твое нас призвало. Только покрутишь кольцо и в тот миг пожелаешь чего-нибудь, нам тотчас надо к тебе торопиться и все исполнять.

— Так, так! Вот это здорово! Ладно, теперь ступайте, а ежели когда будет нужда до вас — тут же покручу кольцо.

Человечки исчезли, а сын с собачонкой и кошкой зашагали куда глаза глядят. Три дня шли, пришли ко дворцу королевскому и стали наниматься там на работу.

Никакой работы у короля в то время не оказалось, однако слугой король взять его согласен.

Что ж, и это не плохо! Вот и ударили по рукам, однако с уговором: король должен приютить и собачонку с кошкой.

Ладно.

Живет-поживает сын без печали.

Да вот однажды захотелось ему наряд побогаче. Долго ли — вышел в сад, повертел колечко, шесть человечков тут как тут:

— Что надобно? — спрашивают.

— Одежу получше.

Мигом на слуге наряд пышный, так и блестит да переливается. Да вот беда — старшая королевна в окно подглядела за слугой, как он с человечками разговаривал, — ну все как есть подсмотрела. Гложет ее зависть, что не в силах она так быстро нарядиться. Ну, и тут дело ясное, — подмывает королевну завладеть колечком. Однажды в полуденный час, когда слугу сон сморил, королевна подкралась к нему на цыпочках и сняла кольцо. Потом слуга все углы обшарил, никак не найдет его. Напоследок спрашивает у собачонки своей и у кошки — неведомо ли им, где кольцо. Оказалось, видали они его на пальце у королевны. Слуга и давай наседать на воровку, просит отдать кольцо честью, а коли не отдаст — он королю нажалуется. Куда это годится!

Задели королевну за живое такие упреки: решает она слуге отомстить.

Однажды ночью, когда короля не было дома, королевна встала и подожгла комнату слуги, чтобы сгорел он во сне. А собачонка с кошкой вовремя разбудили слугу и спасли его от пожара; сгорел только наряд, который человечки принесли. Приезжает король, зол на слугу — спасу нет! — говорит:

— Свою комнату спалил, теперь, неровен час, весь мой дворец спалишь! Нечего такого миловать — в тюрьму!

Томится бедный слуга, невинный, в тюрьме. А тюрьма, как на беду, посреди озера, на острове стояла, куда собачке с кошкой трудно добраться. Собачонка с кошкой, скуля да мяукая, промыкались без толку несколько дней подле королевского дворца. Тут кошка однажды заметила что-то блестящее на окне у королевны.

— Не иначе, как кольцо нашего хозяина! — сказала кошка и давай подкарауливать, не откроет ли кто дверь. Вскоре королевна сама отворила дверь: кошка раз-два! — опрометью влетела в комнату и стащила кольцо. Собачонка от радости бросилась со всех ног кошке навстречу, кричит:

— Давай мне в пасть, давай мне в пасть! Я хочу нести кольцо!

Кошка бросила кольцо наземь, собачонка схватила его в пасть, и вот обе совсем спятили от радости. Кошка, спина горбом, носится за собачонкой, та с лаем за кошкой кружит. Поглядела королевна: с чего это так беснуются пес и кот слуги? А потом все поняла, когда собачонка, лая, выронила кольцо из пасти. Королевна бегом туда, кольцо схватила, ополоснула и сунула себе в рот, чтобы уж больше никому оно не досталось. Да на другой день под вечер кошка смекнула, как горю пособить: забралась она тайком в покои королевны и схоронилась под кроватью. Едва королевна заснула, кошка давай щекотать ей лапкой губы. Спросонок королевна уже раз закусила губу, так ее зуд донимает. Малость погодя — снова ей щекотно; она в другой раз закусила. Опять щекотно; тут укусила она губу так, что проснулась. Но одна волосинка с кошачьей лапки попала ей в рот. Королевна выплюнула волосинку, а с ней и кольцо на постель выплюнула. Хотела она колечко-то схватить, да кошка его уже давным-давно цапнула и снова схоронилась под кроватью. Поутру кошка выбралась из покоев и несет кольцо собачонке. Принесла и говорит:

— Ну, теперь уж больше беситься не станем, сейчас же поплывем на остров к нашему хозяину!

Плывут, плывут, вот пол-озера переплыли, кошка и захрипела — притомилась.

— Тебе, мурлыка, тяжко дух переводить, дай кольцо мне, легче плыть будет.

Хотела кошка передать кольцо собачонке, да в тот самый миг — плюх! — выпало у нее кольцо — и ко дну! Промахнулась, бедняжка! Делать нечего — надо назад плыть. А на дне озера кольцо проглотила рыба. На другой день эту рыбу выловил королевский рыбак и отдал ее на кухню сварить королю на обед. Повар почистил рыбу и потроха выбросил на помойку. К счастью, захотелось кошке рыбьих потрохов. Стала есть — и нашла в них потерянное кольцо. Времени не теряя, тотчас к собачонке побежала с радостной вестью. А собачонка и говорит:

— Дай сейчас же кольцо мне в пасть! Ты не умеешь так хорошо плавать, опять оно выпасть может.

Ладно. На сей раз кошка с собакой доплыли до тюрьмы благополучно. Узник, завидев своих любимцев, окно растворил, радуется. А кошка залезла по стене на окно и отдала кольцо. Слуга мигом надел кольцо, покрутил и пожелал:

— Пускай человечки перенесут меня с собачкой и кошкой через озеро на сушу!

В ту же минуту все, как он хотел, и совершилось.

— Пускай нарядят меня человечки в золото!

В ту же минуту все и получилось, как он хотел, и засиял бывший узник, заблистал ярче всех королей.

Вот приходит он в королевский дворец и называется женихом — хочу, говорит, жениться на младшей королевне. Король думает: «Честь немалая иметь такого зятя, в чистое золото выряженного. Кто так наряжается, тот не простого звания будет, пускай женится».

Сговариваются с младшей королевной насчет свадьбы. А другая сестра, которая так слугу ненавидела и кольцо его крала, только пальцы себе кусает с досады, что не достался ей такой благородный жених.

Когда о свадьбе сговорились, вышел жених в чистое поле, повертел кольцо и пожелал: «Пускай появится замок алмазный, в котором мне свадьбу играть!» Мигом и замок готов. Отпраздновали они свадьбу и зажили счастливо. А собачку с кошкой молодые холят да кормят, ничего для них не жалея, за то что спасли они своего хозяина.

Сказка про пастуха и его кокле

давние времена у одного короля пас овец пастух, который умел так красиво играть на кокле, что даже птицы слетались послушать. Да и лесные звери, заслышав звуки кокле, тоже сбегались к его стаду, мирно слушали и овец не драли, не распугивали.

Случилось однажды самой королевне проходить мимо лесной поляны, где в ту пору пастух пас свою скотину. Подойдя поближе к поляне, королевна услыхала нежные звуки кокле. Остановилась она, прислушалась раз, прислушалась другой — прямо сердце тает, такие переборы! Тогда подходит она к пастуху и говорит: — Скажу я тебе, молодец, вот что: твое кокле звучит сладко, да и ты сам мне люб! Ни с твоим кокле, ни с тобой самим я не расстанусь.

Пастушок до того красиво играл, что королевна заслушалась и про дом позабыла. Ждет старый король дочку, ждет, а ее не видать, не слыхать. Пошел он ее разыскивать и нашел свое дитя подле пастуха.

— Ты что тут делаешь? — спросил ее старик грозно.

— Слушаю, как молодец на кокле играет. Не видишь разве — даже птицы слетелись на его музыку? Вели молодцу заиграть, тогда и сам разохотишься послушать. Тогда тебе, отец, не покажется в диковину то, что надумала я никогда не разлучаться ни с молодцом, ни с его кокле.

Старый король, услыхав такое, позеленел от злости. Схватил он свою дочь, увел домой, а молодца приказал завести в лес и казнить.

Привели слуги королевские пастуха в лес, чтобы немедля исполнить приказ кораля, да только захотели они прикоснуться к невинному, как вдруг зашумел лес грозно и в тот самый миг здоровенный мужичина, одетый во все зеленое, говорит палачам:

— Не казнить вам в моих владениях невинного!

Но слуги королевские не хотят добром отступиться от пастуха. Тогда зеленый человек поднял руку и казнил их самих, а пастух на радостях схватил свое кокле и давай играть, да так, что заплясали лес и горы!

На другое утро чуть свет спешит королевна в лес пастуха искать. Не надеется она застать его в живых, но как только дошла до поляны, мигом развеялись ее думы горькие — как и вчера, звенит в лесу кокле. Глядь — и сам пастух выходит навстречу королевне, здоровехонек. Долго они ломали голову, как уберечься от королевского гнева. Да пока раздумывали, старый король вновь за дочкой явился. Только на этот раз еще и с войском. Куда деваться? Второпях бедняги ничего лучшего не надумали, как бежать. Бегут они, бегут: пастух с королевной впереди, а войско за ними. Через лес пробежали без помехи, а за лесом, как назло, река им путь преградила. Тут уж беглецам лиха не миновать, да вдруг откуда ни возьмись является зеленый человек и обещает их выручить. Мигом сделал он зеленый мост через реку и перевел их на другую сторону. Хотел и король с войском по мосту перейти, да мост исчез у них перед самым носом. На другом берегу зеленый человек и говорит пастуху:

— Не ссорься теперь с королем, отдай ему свою невестушку. Пройдет время — он и сам отдаст свою дочку за тебя. Потерпи и ты, девица, придет молодец назад, женится на тебе, и отец гневаться не будет.

Ладно. Пастух согласился. Говорит он так:

— Послушай, король, не буду перечить и ссориться с тобой! Забирай свою дочку, потом, небось, и сам отдашь мне ее добром!

Пастух ушел в чужие края и нанялся работником к другому королю. На следующий год у этого короля случилась война с соседним королем. Пошел воевать и пастух. А в лесу подошел к пастуху тот самый зеленый человек и говорит:

— Куда уж тебе воевать с таким мечом! Бери мой, с ним ты один с целым войском управишься.

Взял пастух у зеленого человека меч и один прогнал врагов. Король не знает, что и делать от радости. Объявил он пастуха своим наследником, потому что у самого не было ни сына, ни дочери. А соседний король никак не унимается — сбирает он войско вдвое большее, сына своего над войском воеводой ставит и опять посылает против ненавистного ему короля. У старого короля прямо поджилки затряслись; ведь вражеский-то воевода, сын соседнего короля, великан такой, что страх берет: в стог сена ростом и голова как котел. Однако молодой королевич только ухмыляется и говорит:

— Да будь он хоть в три стога ростом — одна ему цена; как рубану своим мечом, так от него мокрое место останется.

С этими словами выходит молодой королевич врагу навстречу. Великан увидел противника и закричал:

— Иль не боязно тебе, мелюзга, биться со мной? Давай сразимся друг с другом: коли я тебя побью, стало быть, твое королевство бито, коли ты меня побьешь, тогда забирай мои владения.

Ладно. Услышав такие речи, старый король и вовсе сник. Разве можно одолеть эдакого великана? А молодой королевич не стал долго раздумывать — как рубанет, так у великана и головища с плеч долой. Радости конца не было: соседнего короля прогнали, да еще и новые земли прибавились. Старый король тут же закатил пир на весь мир, созвал всех своих подданных и огласил, что поставит молодого королевича не только над старым королевством, по и новые земли, которые он своим мечом завоевал, тоже под его власть отойдут. Пировали три дня и три ночи. А к вечеру третьего дня стали доходить вести, что старик-король соседний покинул свои бывшие владения и отправился завоевывать другие, напав на того короля, что за рекой жил. Услышав про то, молодой королевич вскочил, плечи расправил и говорит:

— Глядите, мало ему было сына и владения потерять, надо еще и на моего будущего тестя напасть. Пойду-ка прогоню его оттуда, а на обратном пути приведу с собой в дом невестушку мою!

С этими словами взял он меч зеленого человека и умчался. Прискакал туда: вся земля ходуном ходит — воеводой-то у врагов сам ведьмин сын. Никто не победит его, не одолеет. Однако у молодого королевича разговор короткий:

— Дайте-ка мне только добраться до него!

Ну и дело было! Не помогли тут ни ведьмины сыновья, ни другие черти; где бы ни опускал он меч зеленого человека, повсюду от врагов только мокрое место оставалось. Когда закончилась война победой и врага прогнали, король призвал к себе могучего воина и спрашивает:

— Скажи на милость, кто же ты такой? Решил я отдать тебе, грозный воин, свою дочь в жены. Это все, чем могу отблагодарить и заплатить тебе. Дороже ее нет у меня ничего.

— Кто я такой? Я твой бывший пастух.

— Да быть того не может!

— Ну, коли не веришь, то позови свою дочь, она-то меня узнает.

Пришла дочь, глядела, глядела, да никак не может узнать в нем тогдашнего пастуха.

— Коли не можешь меня узнать, тогда подайте сюда мое кокле!

Взял бывший пастух свое кокле и заиграл. Как услышала королевна, так и воскликнула:

— Ты это и есть! Где уж мне было узнать тебя в таком богатом наряде!

Тогда отдал король дочку в жены своему бывшему пастуху, и сыграли свадьбу, да такую богатую, какой доселе не видывали.

После свадьбы молодой королевич и говорит своему тестю:

— Ну, не говорил ли я тебе тогда за рекой, что добром отдашь мне свою дочь?

Часовых дел мастер

ахотелось как-то одному мальчишке стать часовых дел мастером. А отец у него был простой крестьянин, и хотел он, чтобы и сын тем же делом занимался. Да сын так неотступно просил отца, что тот махнул рукой: «Ступай, учись, только знай, что я тебе ни гроша не дам».

Пришел сын в город, обошел всех часовых мастеров, но ни один не взялся его учить. Наконец нашелся такой, взялся в три года выучить, только с уговором, чтобы потом за обучение три года отработал.

Прожил парень у мастера шесть лет. За это время сделал он такие часы, что без заводу могут двенадцать лет идти, и три раза в день — в завтрак, обед и ужин — играют красивую песенку, каждый раз новую. Подарил парень эти часы мастеру на память и ушел.

Какой-то барин купил у мастера эти часы за большие деньги, да только долго они у него не пробыли, потому что кто-то их за еще большие деньги перекупил.

Наконец прослышал об этих чудесных часах сам король и отдал за них вовсе неслыханные деньги. Долго они своей игрой короля за обеденным столом тешили.

А время-то идет, миновало двенадцать лет. Остановились часы, а как их заводить, никто не знает. Попробовал сам король — не получается. Созвал всех часовых дел мастеров, и им не удается завести.

Вызвал король часового мастера, первого хозяина тех часов. А тот и сказал, что часы делал его ученик. Приказал ему король отыскать этого ученика, дал мастеру грамоту, по которой тот, путешествуя, мог бесплатно ездить, есть и пить, сколько ему надобно. За все король заплатит.

Делать нечего, отправился старый мастер ученика разыскивать, хоть и не знал, где тот может быть и каков он теперь. Одно только вспомнил, что парень всегда ходил повесив голову.

Вот как-то в одном городе идет мастер и видит — шагает человек не старый, не молодой, голову повесив. Подошел к нему мастер и спрашивает, каким он ремеслом занимается:

— Часовых дел я мастер.

Выпытал у него мастер, где учился, у кого что сделал, — и убедился, что это его ученик.

Вот рассказал мастер, что его часы остановились и король приказал отыскать того, кто их сделал. Явился молодой мастер к королю, осмотрел часы, кое-что подправил, завел — пошли. Король в награду оставил его при себе, придворным часовщиком.

Вот как-то король со своим часовщиком пошли по саду гулять. Видит мастер: посреди сада дом стоит, вокруг дома железная ограда и на каждом колу человеческая голова надета.

Мастер и спрашивает:

— Зачем это такая изгородь и почему тут головы надеты? И кто в этом доме живет?

Король отвечает:

— В этом доме живет моя дочь. Кто ее рассмешит, тот на ней женится. Но только порешил я, что тому, кто попытается рассмешить да не рассмешит, — голову долой. Многие сюда наведывались — и мужики, и господа, и королевичи, да только свои головы на этих кольях пооставляли.

Мастер говорит:

— Надо бы и мне попытаться.

Король стал его отговаривать, дескать, зазря голову потеряет, а ему, королю, жалко лишиться такого хорошего мастера. Да не послушал его мастер. За ночь он придумал, как принцессу рассмешить, и наутро явился к ней.

Зашел он к принцессе, ходит, будто не замечает ее, и давай с мебелью разговаривать:

— Здравствуй, стул, будь здоров, стол! Как поживаешь, зеркало? Здорово, кровать! Слушайте-ка, что я вам расскажу! Шли как-то в город три человека: столяр, маляр да портняжка. До города было еще далеко, уселись они отдохнуть. Маляр с портняжкой заснули, а столяр за сторожа остался сидеть. Сидел он, сидел, надоело ему без дела сидеть. Взял да и вырезал из дерева человечка. Маляр поднялся, посмотрел, взял и выкрасил его. Проснулся портняжка — сшил ему одежу. А потом заспорили они, кому этот человечек принадлежит. И доселе еще спорят. Вот вы мне и скажите, чей же это человечек?

Выслушала все это принцесса и захохотала:

— Да что же это за люди, глупые-то какие!.. Ну, понятно, что человечек принадлежит тому, кто его сделал. Покрасить да одежку сшить — нехитрая штука. За это можно и заплатить! Нашел у кого спрашивать! Еще, чего доброго, скажешь, что тебе стол да стул ответили?

Ничего на то мастер не сказал, попрощался с мебелью и ушел. А принцесса заливается смехом.

Рассказали все это стражники королю, когда он явился расспрашивать. Одни сказали, что смеялась. Другие не решились и сказали, что — нет. Не знает король, кому верить. Вот и решил он: «Пускай мастер еще раз попробует принцессу рассмешить. Но только если он это сделает, всем вам головы отрублю и на изгородь наткну».

Явился король к мастеру и говорит:

— А ну попробуй еще раз рассмешить мою дочку!

Надумал мастер за ночь, что делать, и утром опять отправляется к принцессе, а король следом за ним идет. Вошел мастер и так же, как в первый раз, поклонился стулу, столу и прочей мебели и говорит:

— Вот что я вам скажу. Шли в город три человека. Один купил такое яблоко, от которого больной здоровым становится. Второй купил зеркало, в которое все за четыре с половиной тысячи верст видать, а третий — карету, в которой можно куда хочешь доехать.

Вот узнали они, что у короля дочка заболела и никто не может ее вылечить. Поглядели в зеркало, где ею дворец, и прибыли туда в своей карете. Съела принцесса яблоко и выздоровела. Вот и начали они спорить, кому награду получить, да и доселе еще спорят.

Ну, что вы мне, друзья, на это ответите? Кому же награда принадлежит?

Услышала все это принцесса, захохотала и говорит:

— Да неужто есть на свете такие дураки? Неужто им непонятно, кто принцессу вылечил? Да тот, кто дал ей яблоко! Не от зеркала же, не от кареты она выздоровела. А он еще у стола да у стула спрашивает!

Хохочет принцесса, не унимается.

Увидел король все это, разгневался, приказал отрубить стражникам головы и на изгородь надеть.

Так и женился часовых дел мастер на принцессе. Ох и свадьба была, разве что птичьего молока там не хватало. И я там был, и ел и пил, по бороде текло, а в рот не попало.

Золотая лодка

ыло у отца три сына: два умных, третий дурак. И вот оповестил всех король той земли, где они жили, что ежели кто приедет к его дочери в золотой лодке, которая и по суше и по воде плавает, получит ту дочку в жены.

Решили наши братья сделать такую лодку. Ладно. Умные братья стали лодку делать, а дурака прогнали, ступай, дескать, не путайся тут под ногами, все равно проку от тебя не будет.

Ну что ж, отделился дурак.

А тут на второй либо на третий день подходит к умным братьям старец и просит покормить его, очень уж он голоден.

Те отвечают:

— А откуда нам взять? Дай бог, чтобы самим хватило.

Пошел старец к дураку и просит поесть. Дурак говорит, что у самого маловато, но уж что есть, тем поделится.

Поели они. Старец и говорит:

— Пойдем поспим.

Дурак отвечает:

— Да когда ж тут спать, коли золотую лодку надо делать! Скоро к королевской дочери ехать, а лодка еще не готова.

А старец на своем стоит:

— Пойдем, говорю, поспим. А проснемся — лодка уже будет готова.

Ладно. Легли спать. Выспались, просыпаются — стоит золотая лодка, так и сверкает.

Усадил старец дурака в золотую лодку, что и по суше и по воде ходит, и сказал, что найдет себе дурак в дороге трех слуг.

Плывет дурак, плывет, увидал человека. А то был Звездочет. Сколько бы ни было звезд, все сочтет. Взял его с собой дурак и поплыл дальше. Плывет по озеру, видит Водохлеба. Тот девять озер за один раз может выпить. Взял его с собой дурак и поплыл дальше. Увидал Ледогрыза. Взял его с собой и поплыл дальше. Приплыл к королю во дворец. Вот, мол, тебе золотая лодка, что и по суше и по воде плавает, — давай обещанную дочку.

Король лодке обрадовался, а дочку отдать не хочет. Вот ежели сосчитает дурак у него булавки, тогда, может, и отдаст. Заводит он дурака в одну комнату, где булавок целая груда, и велит сосчитать их.

Дурак говорит:

— Сосчитать, оно, конечно, можно, только дай мне одного из моих слуг.

Дозволил король. Позвал дурак Звездочета. Входит тот в комнату и говорит:

— Давай-ка лучше спать, я уж знаю, сколько всего тут булавок!

Ладно. Улеглись они спать. На другой день король спрашивает:

— Ну, сколько булавок?

Столько-то и столько-то. А теперь подавай дочку. А король опять хитрит, не отдает, велит дураку девять бочек вина выпить, тогда, может, и отдаст.

Дурак говорит:

— Выпить, оно, конечно, можно, только дай сюда одного из моих слуг.

Дозволил король. Позвал дурак Водохлеба. Явился тот и принялся вино пить прямо из бочек. А дурак тем временем опять поспать устроился. Проснулся, кричит, чтобы и ему малость винца дали, а Водохлеб говорит, что нету больше. Заворчал дурак:

— У-у, ненасытная утроба! Я-то думал, славно выпьем, а он один все выхлебал!

Наутро король является, бочки выстукивает — и впрямь пустые!.. А дочку все равно не отдает. Давай, говорит, истоплю я печь, и ежели ты, дурак, в той печи переспишь, тогда отдам дочку. А та печь за девять сажен человека в себя втягивает — вот какая тяга у ней!

Дурак говорит:

— Переспать, оно, конечно, можно, только дай сюда одного из моих слуг!

Дозволил король. Явился Ледогрыз. Только пошли они к печи, как их за девять сажен в нее потянуло. Плюнул тут Ледогрыз в печь — глядишь, уже подойти к ней можно. Подошли — нет, горячо еще. Плюнул Ледогрыз другой раз — уже и залезть в печь можно, а вот спать — горячо. Плюнул Ледогрыз третий раз — теперь и до утра спать можно, в самый раз тепло.

Утром приходит король поглядеть, а те лежат, свернувшись, им хоть бы что. И все равно не хочет король дочку отдавать. Пусть, говорит, переспит дурак в одном сарае с медведем, тогда получит дочку. Делать нечего, взял дурак кокле, бритву, помазок и пошел в сарай, наигрывая на кокле. Услышал медведь кокле, просит, чтобы и его дурак играть научил. Дурак смеется:

— Я бы научил, да пальцы у тебя кривые.

Вогнал он в стену клин и говорит, чтобы медведь засунул в щель пальцы, тогда-де они выпрямятся и можно будет на кокле бренчать. Засунул туда медведь лапы. А дурак возьми да выдерни клин, медведю лапы и зажало. Взял дурак помазок, намылил медведю один бок и выбрил гладко. Потом взял ременный кнут и принялся медведя полосовать до крови. Видит медведь, шутки плохи, стал молить: он-де ничего плохого дураку не станет делать, пусть тот спит спокойно, а он, медведь, будет спать у входа и охранять его.

Ладно. Улегся дурак посреди сарая, а медведь у входа.

Утром думает король: «Ну, кончено теперь с дураком!» — и идет поглядеть. Подходит к дверям сарая, прислушивается. А медведь рычит: «Эй, тише там! В сарае барин спит!»

Позвал король дурака из сарая и отдал ему свою дочь в жены.

Уселся дурак с невестой и тремя слугами в золотую лодку и поплыли — и водой и сушей.

И такую свадьбу сыграли, каких и не видывали!

Три чудесных умельца

ыло у одного отца три сына. Выросли они, отец и говорит, чтобы сами думали, как им кусок хлеба заработать. Он-де уже старый и всех прокормить не может. Только не много проку от сыновей оказалось. Ни они сено косить, ни они пахать, ни они сеять. Тогда сказал отец, чтобы ремеслу учились, если уж дома не хотят работать. Выучатся, глядишь, усадьбу продать можно будет — и все равно жить беспечально.

Решили сыновья пойти в ученье. А какому же ремеслу учиться? Старший сказал, что ему больше по душе дома строить. Средний был малость колченогий, он решил пойти в портные. Младший был самый сильный из них, он решил стать кузнецом. Выбрали себе ремесло и сговорились искать хороших мастеров, у которых могли бы как следует выучиться. Услыхали они, что есть в соседнем королевстве всякие мастера и такие они могут штуки делать, что здешним мастерам и не снилось. Пойдем, дескать, в соседнее королевство. Не хотелось отцу их далеко отпускать. Ну, раз уж выучиться хорошо могут, так пусть идут.

Пришли сыновья в соседнее королевство и отыскали самых лучших мастеров. Старший отыскал самого лучшего плотника, средний — лучшего портного, а младший — лучшего кузнеца. И стали они при них три года ремеслу учиться.

Все перенимали — лучше некуда, мастера нарадоваться не могли, видя их смекалку. И вот как третий год к концу подошел, стали братья такими умельцами, что и своих учителей превзошли. А там, недолго думая, отправились братья в свое королевство. Приходят. Отец обрадовался, что видит сыновей настоящими мастерами.

А владыка того королевства был страх какой богатый. Всякого добра у него было накоплено столько, что он не знал, куда и девать. А все не мог успокоиться, все ему хотелось обзавестись чем-нибудь таким, чего у него еще нет. Прознал он, что в его же королевстве есть такие умельцы, — всех умнее, и такие вещи могут делать, что другим и не снились. Призвал король этих умельцев во дворец и велел показать, на что они способны.

Пришел старший брат и принялся за дело. Поставил он перед самым дворцом хорошенький домик, а на нем надпись сделал: «Что б ни задумал — о конце помысли». Сначала король только плечами пожимал, видя этот домишко перед самым дворцом, а потом он ему понравился, глаз стал радовать.

А на ту пору затеяли придворные заговор против короля и только подходящую минуту выжидали, чтобы правителя прикончить. Да как увидели надпись на домике, так и призадумались — смекнули, что дело это для них плоховато может кончиться. И отступились от своего замысла. Так король в живых остался.

Явился второй брат и начал шить королю платье. Смотрит король на его работу, смотрит и думает: «Чего это он мудрит, этакое платье любой портняжка сшить может». А тот себе шьет да шьет, три недели провозился. Король плечами пожимает — три недели с одним платьем ковыряться, виданное ли дело?

Наконец платье готово, надел его портной на короля — так все и ахнули. Смотрят во все глаза, а короля не видят. Король и сам было струхнул поначалу, когда себя не увидел. Потом понял, что жив-здоров и все может делать по-прежнему. А тут и портной растолковал, что это платье не простое — как его наденешь, так и невидимкой станешь. Не нарадуется король — пуще домика платье ему нравится. Ведь экий же умелец этот портняжка! Тут как раз на войну надо было выходить, с соседним королем биться. Теперь-то уж безо всякой опаски можно идти — никто тебя не видит, куда стрелять, не знает. Отправился король на войну и так своим войском управлял, что наголову соседнего короля разбил, а сам домой цел-невредим вернулся.

Вот пришел черед и младшему брату свое уменье показывать. Принялся он целыми днями в кузнице ковать, только звон стоит. Кует, кует, а наковал целый мешок одних винтов. Долго ковал, король уж каждый день бегал в кузницу глядеть, что у него получается. Как войдет в кузницу — там одни винты, одни винты. Уж и терпенье у короля к концу подходит, уже и любопытства удержать не может — что этот кузнец там мудрит? А младший брат только отмахивается вежливенько, погодите, дескать, такие штуки быстро не делаются. Ничего королю не остается, как дальше ждать. Наконец, кончил тот винты ковать, и начал их один к одному подгонять. Смотрит король, голову ломает, что же это такое из тех винтов может получиться? Как только подогнал кузнец все винты один к одному, так и получился железный конь. Думает король: «А какой же от него прок, от коня этого?» Только младший брат прыг на того коня, подкрутил какой-то винт — и конь вместе с кузнецом так в небо и взмыл. Король глаза вытаращил, опомниться не может — ну и штука! А младший брат тем временем описал круг, спустился на землю и спрашивает короля, не хочет ли он коня испробовать. Тут и король на коня забрался и полетел по воздуху. А потом принялся умельца благодарить: лучше всех тот ему угодил.

А у того короля были три красавицы дочки. Проведали они, что есть такие умельцы в их королевстве, и других женихов, кроме них, признавать не хотят.

Ничего не оставалось королю, как отдать своих дочек в жены ловким умельцам. Сыграли свадьбы богатые и зажили счастливо. Еще перед свадьбой старший брат поставил для всех по красивому дому, средний брат сшил для всех красивые платья, в которых невидимкой становишься, а младший выковал всем по железному коню, на котором можно по воздуху летать. Зажили — лучше некуда, и никто им не опасен. А королевские дочери были рады, что нашли себе таких умных мужей.

По заслугам и награда

или как-то по соседству два брата. Один богатый, другой бедный. Вот заходит вечером к богатому седой старичок и просится на ночлег.

Богатый говорит:

— Да вишь ты, некуда мне тебя положить. Ступай к соседу.

Приходит старичок к бедняку и просится переночевать.

— Да сделай милость, — отвечает бедняк. — Не взыщи, откушай с нами что бог послал.

Поел старичок и улегся, а утром, собравшись уходить, поблагодарил и сказал:

— Что начнешь делать с утра, то и будешь весь день делать.

У бедняка на станке с вечера была домотканина готова. Поднялся он чуть свет и стал ее снимать. Вот диво — нет ей ни конца, ни края. До обеда мужик работал, упарился даже. Комната уже полнехонька, а сукну края нет. Поехал вечером мужик в город и продал сукно за большие деньги. Послал бедняк сына к соседу за меркой — деньги мерить. Богач сам ее принес и стал выпытывать у брата, с чего это он так разбогател. Брат возьми и расскажи, что с ним приключилось. Бросился богач домой словно угорелый, да целый день варил и жарил.

К вечеру богач принял старичка как дорогого гостя и все напоминал, чтобы тот спать ложился. Утром богач дождаться не может, когда же убогий уйдет. Наконец тот и говорит:

— Что начнешь делать с утра, то весь день делать будешь.

Богач и спасибо не сказал, бросился с женой в клеть, подняли крышку сундука с деньгами и только хотели деньги считать, — вдруг у богача спина зачесалась. Подошел он к дверному косяку и почесался об него.

Только подумал, что хватит чесаться, да где там — никак от косяка не оторваться. И кричал, и дергался, бедняга, да ничто не помогло. Так и пришлось богачу целый день о косяк чесаться.

Как лихо бедняка покинуло

или-были по соседству два брата: один богатый, другой бедный. Бедный и непьющий был, и не мот — работал вовсю, надрывался, а все не мог разжиться. Как был бедняком, так бедняком и остался. Да тут еще одна беда свалилась: богатый грозится за долги последнюю корову забрать.

Вот сидит бедняк как-то вечером за столом и раздумывает о своем несчастье. И вдруг заиграл кто-то за печкой на скрипке, да так весело, что ног не удержать. Забыл бедняк про все беды и пошел в пляс, только пол ходуном ходит. Плясал-плясал, до того наплясался, что из сил выбился, еле дышит. Повалился на скамью, а ноги все не унимаются, плясать норовят. «Вот диво! — думает бедняк. — Сам плясать не хочу, а ноги хотят. Что за черт там играет? Эй ты, музыкант, выходи из-за печи!»

Выходит к нему длинный тощий скрипач, сам играет, сам приплясывает.

— Да уймись ты, непутевый! — кричит хозяин. — Скажи лучше, кто ты такой? Призрак, что ли, какой? Ну, говори, скрипач проклятый!

Отвечает верзила:

— Хочешь знать, кто я такой? Я твое Лихо.

— А, так это по твоей вине я столько намучился? Ну погоди, сейчас я тебя уважу!

Сгреб бедняк верзилу так, что тот затрепыхался, засунул в мешок, отнес на погост и зарыл свое Лихо.

С того времени отступились от бедняка все беды и напасти. Хлеб у него чуть не на каменьях растет, скот тучный такой, что не надивиться. Вскоре со всеми долгами разделался да еще и разбогател.

Приходит к нему как-то богатый сосед и просит рассказать, с чего это бедняк так быстро вдруг разжился. А богача все это время зависть глодала.

Рассказал бедный сосед:

— Сгреб я свое Лихо, закопал на погосте, и с той поры все у меня по-иному пошло!

«Ах вот, значит, в чем дело!» — смекнул богач и тут же отправился на погост, чтобы вырыть Лихо да снова на бедняка напустить — пусть его опять до нищеты доведет.

Пришел, вырыл. Вылезает верзила, сонный, — чего, дескать, тревожишь?

Богатый растолковывает:

— Вставай, вставай. Я ведь тебя затем вырыл, чтобы ты опять к своему дружку отправился. Он за это время, пока ты здесь лежал, разбогатеть успел.

Да только верзила стряхнул с себя дрему, обрадовался, кинулся на шею богачу и благодарит:

— Спасибо тебе, спасибо за то, что меня вызволил! Чего ж мне в другое место идти? Я уж лучше при тебе останусь, век тебе служить буду.

Перепугался богач:

— Господь с тобой! Да ты, братец, никак тронулся!

Хочет от Лиха убежать, да куда там — оно как репей прилепилось, не оторвать.

С того дня у богатого хозяина вся жизнь вразлад пошла. Начисто разорился, еще беднее брата стал.

Лайма-заступница

твел как-то барин одному человеку надел земли в лесу. Человек, не мешкая, построил избушку, выкорчевал пни и засеял поле. Да только земли было маловато, всего какой-то клочок, прокормиться трудно, вот и приходилось человеку ради приработка ходить к барину пни корчевать. А пни корчевать — дело неспорое, много не заработаешь.

— Ох, тяжело! — вздыхает как-то мужик.

Только сказал он это, как откуда ни возьмись подходит пригожая женщина и говорит:

— Ничего, ничего, с этого дня не так тяжело будет.

А та женщина была Лайма!

Так и вышло. На другой день работа совсем по-другому спорится, пни, точно морковь, сами из земли выскакивают.

На третий день опять приходит к мужику Лайма и спрашивает:

— Ну как, теперь полегче?

— Спасибо, спасибо! Теперь как по маслу идет.

— Вот как — это мне приятно слышать! — говорит Лайма и зашла в избушку отдохнуть.

Да как на грех в ту самую минуту управитель вылазит из чащи и спрашивает:

— Эй, корчевщик, что это за баба зашла к тебе в хибару?

— А бог ее знает! Как приходит, так и уходит, не сказавшись.

— Вот оно как! Барин прислал меня посмотреть, чем ты тут занимаешься, а ты мне сказки плетешь, правды не сказываешь!

— Какие там сказки, коли я и впрямь не знаю, кто она такая. Одно только знаю, что слово у нее верное. Как посулила мне легкую жизнь, так все легче пошло и работа заспорилась: пни сами из земли, как грибы, вылезают.

Услышал такое управитель и помчался к барину. Примчался и наговорил ему с три короба обо всем, что видел и слышал. Барин сперва было не поверил, да только управитель стал божиться:

— Вот, ей-право, эта баба не простая, ее слова чудесную силу имеют. Поглядел бы ты, барин, как он с пнями справляется, будто гнилые опята дергает. Надобно нам эту бабу в имение залучить. Да вот беда — по-хорошему-то она с этим корчевщиком не расстанется. Э, стой, стой! Вот что я надумал. Выпроводим-ка его с этого света, пошлем на луну с какой-нибудь вестью, да чтобы в три дня с луны вернулся. Ясное дело — как туда угодит, назад не вернется.

Понравилось это барину. Тут же наказал он корчевщику отправиться на луну и принести оттуда такую-то и такую-то весть. Горько заплакал корчевщик. Да тут приходит Лайма.

— Чего плачешь?

Так и так, — рассказал ей все мужик.

— Не горюй, заброшу я этот клубок на луну, он и размотается. Ступай по нитке, вот и слетаешь живо туда и обратно.

Ладно. Побывал корчевщик на луне и через три дня с весточкой возвращается обратно. Барин диву дается, а управитель плечами пожимает. Да на другой день управитель новое придумал.

— Пошлем его с вестью на солнце — это куда дальше!

Ладно. Послали на солнце. А Лайма другой клубок закинула, человек за три дня, словно мотылек, слетал туда и обратно. Барин диву дается, а управитель плечами пожимает. Да на следующий день управитель опять новое надумал.

— Пошлем-ка его в пекло, вот уж откуда он не выберется!

Ладно. А Лайма снова распустила клубок. Покатился он. Катился, катился, пока не остановился на самом дне пекла. Шел за ним мужик, шел, пока до ворот пекла не дошел. Оглянулся и видит за собой своего управителя. Тот за ним следом отправился, чтобы проследить, верно ли он до пекла доберется. Нитки от клубка управитель не видал; только корчевщику ее было видно.

Распахнул корчевщик ворота в пекло и смело вошел туда. Не успел и шагу ступить, как столкнулся с покойным отцом своего барина. Черт его послал тяжелые бочки через изгородь перекатывать. А корчевщику какое дело до этих бочек?! Он себе дальше идет, а баринов отец пошел своей дорогой.

Вот корчевщик справил свои дела и пошел назад из пекла. А черт проводил его до ворот, увидел, как баринов отец, кряхтя да охая, бочки катает, и недовольно скривился.

Увидал это управитель и решил: дай-ка я малость помогу своему старому благодетелю.

Соскочил он с коня и навалился на бочку. Уперся, а бочка ни с места.

Увидал это черт, схватил дубину. «Два таких здоровых жеребца не могут пустяковую бочку откатить!» Приговаривает да нахлестывает изо всей мочи — раз по управителю, другой — по покойному барину. Глядел, глядел на это корчевщик, видит, с управителя уже всю шкуру спустили. Надоело глядеть, плюнул он и отправился восвояси.

На третий день управитель еле живой вернулся. Показал он барину, как ему черт бока отделал, и рассказал, как все было. Выслушал барин, разгневался на корчевщика — погоди у меня!

И надумал:

— А ну, вырыть длинную темную пещеру с выходами с обоих концов, поставить посредине чан с кипятком. А корчевщика прогнать через пещеру — наверняка упадет в чан и сварится!

Только Лайма предупредила корчевщика, наказала, чтобы шел смело и тогда с ним ничего не приключится.

Вот пошел он. Те слушают: что-то там в пещере плюхнуло! Барин с управителем так и покатились со смеху. Проходит еще минута. Только что это? Выходит из пещеры корчевщик, жив-здоров, да еще с головы до ног в золото обряжен.

— Где ты золотым платьем разжился? — спрашивают его.

— Как где? Шел, шел, да и свалился в чан, а как из него выбрался — глядь, весь в золоте.

Услыхали это барин с управителем, кинулись в пещеру, чтобы в котел угодить.

Угодить-то угодили, да только назад не выбрались: сварились заживо.

Лайма выполняет три желания

родя по свету, Лайма однажды поздним зимним вечером зашла в один дом погреться. А когда собралась уходить, подозвала хозяйку и говорит ей:

— За то, что пустила меня обогреться, я исполню три твоих желания!

— Вот кабы сейчас на плите колбаса жарилась! — второпях попросила хозяйка.

И в тот же миг на сковороде зашипела колбаса.

Но тут подбежал хозяин и давай корить жену:

— Ах ты, простофиля! Чтоб тебе к носу эта колбаса приросла! Разве не могла ты пожелать денег, добра всякого?

Но в тот же миг желание хозяина исполнилось, и колбаса повисла на носу у жены, — никак ее не снять. Тогда муж испугался и давай просить Лайму, чтобы убрала она колбасу с жениного носа.

Сняла Лайма колбасу и, уходя, сказала так:

— Вы не первые, кто по недомыслию не сумел воспользоваться моими дарами. Три желания ваших я исполнила — оставайтесь с богом!

Скупой хозяин

или-были два соседа: один богатый да скупой, другой совсем бедный, но добрый. Скупой богач, бывало, никогда не расщедрится дать нищему кусок хлеба, а бедняк с любым человеком последним куском делится.

Однажды вечером зашел к скупому хозяину седой старик-нищий, просит приютить на ночь и накормить. Скупой не пускает:

— Разве хватит еды и места на всех, что по дорогам шляются. Только покорми одного, за ним и другие потянутся, съедят все до последней крохи.

Пошел нищий в соседний дом к бедному хозяину. Тот сразу, ни о чем не спрашивая, приносит нищему сенник и зовет к столу поесть вареных бобов. Нищий поел, выспался, а поутру, когда уходить собрался, дал хозяину один боб и велел посадить его. Хозяин в тот же день и посадил боб.

На другое утро боб уже до крыши избы дорос и расцвел пестрыми цветами. На третье утро высоченный, ветвистый боб уже весь усыпан черными стручками. Стручки лопаются, и из них сыплются бобы. Кругом вся земля белым-бела, столько их нападало, хозяин собирать не поспевает.

На следующее утро боб снова покрылся пестрыми цветами, опять трещат черные стручки, бобы градом на землю сыплются. Со всех концов едет люд бобы покупать, бедный хозяин едва управляется деньги считать. Так это продолжалось до первого снега. Стал теперь бедняк богаче самого помещика.

Гложет скупого соседа зависть.

— Экое дело — один раз покормить нищего, если за это можно так разбогатеть. Кто бы такого не сделал! — всегда повторял скупой хозяин в разговорах с другими.

На другую осень той же порой приходит к скупому хозяину нищий и просит ночлега и еды. Скупой хозяин сразу спрашивает, есть ли у нищего боб — заплатить за ночлег. Нищий говорит, дескать, есть у него такой боб.

— Давай сюда боб, а тогда оставайся ночевать!

Отдал нищий хозяину боб и улегся спать. На другое утро хозяину не терпится поскорее боб в землю ткнуть, и он, не дожидаясь, пока нищий уйдет, давай сам гнать его со двора. Нищий ушел, а хозяин скорее боб сажать. Когда сажал, заметил он, как в бобе что-то шевелится. «Надо поторопиться, — думает он, — того и гляди росток вылезет».

На другое утро боб уже до крыши избы дорос и над всеми постройками раскинул свои ветви. Покрылись пестрыми цветами все ветки боба. Назавтра хозяин созвал всю свою родню бобы собирать.

Следующим утром, едва стало светать, хозяин уже на двор выбежал — ждет, когда начнут лопаться черные стручки и на него бобы посыплются. Вот стали стручки лопаться, да только посыпались не бобы, которых он ожидал, а большие зеленые черви, и давай пожирать все, что ни попадется.

Скупой хозяин до того перепугался, что свалился замертво. А остальные домочадцы разбежались кто куда.

На другой день, когда вернулись, не нашли они ни боба, ни хозяина, ни иной какой живой твари во всем доме. Черви все поели, одни голые стены остались, а потом и черви исчезли.

Сказка о золотом топоре

или-были два брата: один богатый, другой бедный. Богатый не знал, как время убить, потому что не было ему нужды работать. Жил он в довольстве и роскоши. Зато бедный брат целыми днями рубил в лесу дрова и в поте лица зарабатывал пропитание себе и своей семье. Все-то его добро состояло из одного топора.

Однажды валил он деревья на берегу реки и ненароком обронил топор в воду. Вот и не знает теперь бедный мужик, что делать дальше, — идти вечером домой без куска хлеба и смотреть, как плачут голодные детишки, он не мог. Присел на берегу и льет слезы горькие. Плакал, плакал, наконец подходит к нему маленький седой старичок и говорит:

— Не плачь, помогу я твоему горю. Поведай, что за беда с тобой стряслась?

Рассказал бедный мужик про свое несчастье. Старичок пообещал добыть топор со дна реки, и бедный брат успокоился.

Сошел старичок к воде, сунул в нее руку, вытащил серебряный топор и спрашивает:

— Твой ли это?

— Нет, — отвечает бедняк.

Потом старичок вытащил золотой топор и спрашивает: не он ли?

— Нет, и этот не мой, — говорит бедняк.

Напоследок вытаскивает старичок топор бедного брата, и брат с благодарностью его принял. Бедняк хотел уж было приняться за работу, как старичок ему и говорит:

— Послушай, коли этот топор зарабатывает тебе столько хлеба, то те смогут еще больше! — и отдал бедняку золотой и серебряный топоры.

Придя домой, бедный брат застал свое семейство веселым и довольным за накрытым столом. Жена рассказала ему, что приходил маленький старичок и дал им денег. С той поры пошли у бедного брата дела все лучше и лучше. Через год он был уже такой богатый, как и его брат, и выстроил себе новый, красивый дом.

Когда все было готово, заявился богатый и, дивясь, спрашивает брата, как он добился такого достатка. Бедный брат рассказал все как было, и богатый помчался со всех ног домой: решил он пойти в тот лес и еще большее богатство себе добыть. Пришел он на берег валить деревья и, пару раз топором ударив, закинул его в воду. Потом сел на берегу и заголосил на весь лес.

Пришел старичок и спрашивает, отчего он плачет так горько. Рассказал. Когда старичок вытащил из реки серебряный топор, богатый сразу закричал:

— Давай сюда, старик, это мой!

Послушался его старичок и отдал топор. С золотым топором вышло так же, и с его железным — тоже. Даже спасибо не сказав, богатый торопится домой, — посчитать, сколько денег принес старичок.

Шел, шел, а лесу все нет и нет конца. Глядит, заблудился он и, недолго думая, улегся и заснул. Авось утром отыщет дом. А ночью во сне видит: приходит к нему тот самый старичок и говорит: «Многого ты хотел, да мало получил. Теперь узнаешь ты, каково в нужде жить». И ушел старичок.

Проснулся богатый брат утром и никак в толк не возьмет, где же он находится. Шел целый день, кругом лес да лес. Когда смерклось, прилег голодный на кочку и уснул.

Много дней промыкался богатый по лесу, голодая и мучаясь, пока, наконец, до дому добрался.

БЫТОВЫЕ СКАЗКИ

Как управителя проучили

оказалось как-то управляющему имением, что работники на ночной молотьбе больше по овину слоняются да бока отлеживают, чем работают. Пробрался он в овин, пока работники еще не пришли, и спрятался под навесом в солому. Да один работник это заметил и рассказал овинщику. Тот и решил злого управителя хорошенько проучить. Вот велел он одному из молотильщиков спрятаться, пока работать не начали. А сам кричит:

— А ну, за работу скорее! Все собрались? Может, кого не хватает? Ну да, так и есть, не хватает одного. Куда бы это он задевался? Верно, забрался в солому, бездельник, и дрыхнет. Эй, Длинный Карлис, пошли, поищем!.. Вот ведь шельма — еще работать не начали, а он уже дрыхнуть!.. Ну погоди, мы тебя проучим!

Пошли искать. Сперва в других местах поискали, а потом под навесом давай шарить. Вот Длинный Карлис наткнулся на кого-то в темноте и кричит:

— Вот он где дрыхнет!..

Овинщик и давай управителя по спине колотить:

— Ах ты, бездельник, шельма этакая! Ты тут будешь под навесом отсыпаться, пока другие работают!.. Вот тебе, вот тебе!..

Наконец управитель завопил, что это он, а не кто иной. 

— Ох, барин милостивый! Да кто бы мог подумать!.. — принялся овинщик оправдываться.

С той поры управитель и не думал больше за работниками подсматривать и ночью — в овин ни ногой.

Чик

ак-то раз у одного барина сломалась в дороге карета. Хорошо еще, что нашелся поблизости кузнец. Велел ему барин починить карету, и кузнец запросил с барина за работу целый рубль. Делать нечего — хочешь не хочешь, а платить надо. Но по пути домой стала барина разбирать досада: «За такую пустяковину содрал целый рубль! Много ли он там работал? Выходит, кузнец зарабатывает больше, чем барин, который в карете ездит. Ежели прикинуть, то, пожалуй, и я могу кузнечным делом заняться да набивать карманы рублями. Постой, постой, надо со стороны приглядеться, как мой кузнец работает, и после Юрьева дня прогнать его — буду сам в кузнице работать».

Ладно. Дома стал барин каждый день похаживать в свою кузницу. Придет и давай кузнеца о том о сем расспрашивать да рассказывать ему всякую всячину, а сам тайком знай подглядывает, как работает кузнец. Так он и выучился кузнечному ремеслу глазами, а потом прогнал кузнеца из кузницы — проваливай на все четыре стороны.

Заделался барин кузнецом, взял кучера к себе в подручные: барин будет ковать, а кучер — меха раздувать.

Ладно. На другой день приходит из соседней волости хозяин с большим куском железа — надо ему лемех выковать. Барин с важным видом взял железную болванку, положил в горно, поверх большущую кучу углей насыпал и говорит:

— А ну, кучер, наддай жару!

Вот кучер, бедняга, раскачивает меха изо всех сил, пока железо добела не раскалилось. Бросил барин болванку на наковальню и говорит хозяину: «Бей, давай!» Взял хозяин кувалду и принялся бить со всего маху, только искры сыплются. Бьет, бьет — совсем болванка уже расплющилась, а кузнец не вмешивается — дескать, знай куй, пока не остыло. Наконец почернела железина. Делать нечего — снова в горно кладет ее, углем обсыпает и наказывает:

— А ну, кучер, наддай жару!

Кучер, бедняга, тужится у мехов, пока опять железо добела не раскалилось. Кует хозяин, кует, надоело ему, вот он и говорит:

— Мы скоро совсем сожжем эту железину — тут уже не хватит на лемех.

— Как так не хватит? Хватит на лемех, только ты, дурак, ковать не умеешь, как надо. Кучер, ступай сюда, у тебя ладней получится — куй!

Взялся за дело кучер — ковал, ковал, да никак лемех не выходит.

— Болванка твоя ни на что не годна: не выйдет из нее лемеха — лучше откую тебе топор.

— Ну, откуйте топор, и он в доме пригодится.

Опять раскалили железку и куют, куют почем зря. Малость погодя барин видит — маловато железа осталось.

— Вишь, хозяин, какое дело, топора тоже не выйдет — откую тебе ножик.

— Откуйте хоть ножик, и он в доме пригодится.

Опять раскалили железку и куют, куют почем зря. Малость погодя барин видит — совсем мало осталось железа.

— Вишь, хозяин, какое дело, и ножика тут не выйдет — откую тебе шило.

— Откуйте хоть шило, и шило дома пригодится.

Опять раскалили железку и куют, куют почем зря. Малость погодя барин видит — совсем железка крохотная стала.

— Знаешь, хозяин, и шила не выходит — откую тебе чик.

Сказав это, взял барин с наковальни то, что осталось, раскалил добела и кинул в воду.

Чик! — прошипела железка в воде — вот и чик готов.

Сделал барин чик и просит заплатить ему за работу как следует — целый рубль. Хозяин на это отвечает:

— Денег у меня нет, да есть дома пшеница. Приезжайте, господин кузнец, заплачу я вам по заслугам.

Поехал хозяин домой, а барин тут же велел кучеру заложить карету и поехал за хозяином, чтобы быстрее получить заработанное. По дороге барин учит кучера:

— Слышь, я сам пойду с мешком в клеть, мне виднее, сколько взять за работу, а ты останься на дворе и слушай. Как хозяин крикнет «Довольно!», так ты скажи: «Всыпь и мою долю тоже — тяжело мне было бить!»

Ладно. Приехали к хозяину. Ведет хозяин нового кузнеца в клеть. А за дверью схоронились двое здоровенных батраков; сгребли они кузнеца, повалили на землю, и принялся хозяин охаживать его лозиной, в горячей золе распаренной. Барину неохота, чтобы кучер слышал, как ему трепку задают, вот он стиснул зубы и терпит. Отлупив как следует барина, хозяин говорит батракам: «Довольно!», а кучер отвечает со двора:

— Всыпь, всыпь и мою долю — тяжело мне было бить!

Хозяин говорит батракам:

— Мне-то что — дадим еще!

Сгребли батраки барина по второму разу, и дал ему хозяин за чик кучерову долю.

Когда домой поехали, барин и говорит кучеру:

— Чтоб тебя черти побрали! Зачем крикнул, чтобы еще всыпали?

— Да вы же, барин, сами так велели; я всегда вашу волю выполняю.

— Ну да, это верно! А только как домой приедем, так спали ты эту окаянную кузницу.

Не стану я больше кузнечным делом заниматься.

Как мужик работником в пекле был

ил однажды смелый мужик. Как-то бродил он по лесу, да и заблудился. Откуда ни возьмись, черт выскочил и давай его уговаривать:

— Иди ко мне в работники!

— А чего ж не пойти?

Поладили.

Тут же черт завел его в свое пекло и показывает на три котла с крышками:

— Огонь под ними круглый день поддерживай. Только больше двух поленьев не подкидывай, крышку не поднимай, а внутрь и подавно не заглядывай.

Вот первый день — покамест черта невесть где носило — делает мужик свое дело да думает: «А чего бы не посмотреть, что в этих котлах варится?»

Поднял крышку у первого котла — вот диво-то! — там его барин — преет, в три погибели скорчившись.

«A-а, это ты, старый пес! — думает мужик. — Ну, так тебе и третье поленце не лишнее!» — И подкинул третье полено под котел.

Примчался вечером черт.

— Это с чего под котлом три полена?

— Да в этом котле у меня одна тварь знакомая, надо же ее ублажить, недаром она меня в свое время в овине черенком от вил ублажала.

Второй день мужик свою работу справляет, а сам думает:

«Надо бы и во второй котел заглянуть». Поднял крышку — батюшки! — а там баринов управитель. Этому подкинул четыре полена.

Примчался черт:

— Зачем дрова переводишь?

— Да вот решил угостить управителя, как он меня угощал.

Третий день мужик за огнем смотрит. «Э! — думает, — дай погляжу, а кто в третьем котле?» Поднял крышку — от радости дух перехватило: в котле сам староста варится. Тут же подкинул под этого пса шесть поленьев, да еще поворошил хорошенько, чтобы получше горело.

Вернулся черт:

— Ух ты, сколько дров спалил! У нас такого уговора не было. А ну полезай к своему старосте!

— Я что — я мигом. Только крышку подыми.

Стал черт крышку поднимать, а мужик тем временем ухитрился схватить черта за пятки, да и бух его в котел к старосте.

— Ну вот, пускай теперь два черта вместе варятся!

Посмеялся мужик и отправился домой.

Староста и черт

ел староста к работникам и повстречал на дороге незнакомого человека; тот спрашивает:

— Куда идешь?

— К работникам иду! А ты что будешь за барин, что осмеливаешься меня спрашивать?

— Я сам черт!

— Вон оно как — тогда другое дело! — ответил староста и зашагал рядом с чертом.

Прошли они немного, видят — боров в горох забрел, топчет. Пастух заметил старосту, испугался и бегом выгонять борова:

— Проваливай прочь, скотина! Чтоб тебя черт забрал! Только горох травит!

— Слышишь: борова тебе отдает — бери же! — подзадоривает староста черта.

А черт ему в ответ:

— Так уж и брать? Со зла чего человек не наговорит; потом одумается, пожалеет.

Шагов тридцать прошли, баба, работница, старосту заметила, младенца от груди отняла и скорей за работу. А дитя плачет, аж посинело; баба на него кричать:

— Чтоб тебя черт забрал! Только покормила — уже снова орет!

— Слышишь, младенца тебе отдает — бери же! — подзадоривает староста.

— Так уж и брать? Со зла многое наговорят, потом жалеют.

Прошли еще немного, видят гору, а там работники только было присели передохнуть, да, заметив старосту, повскакали на ноги, бранятся:

— Гляньте, опять староста на нашу голову! Хоть бы свернул ему черт шею!

Услышал черт и хвать старосту за чуб, шею свернул и уволок прямо в пекло.

Как работники старосту проучили

крепостные времена был в одном имении очень жестокий староста. Всячески измывался он над крестьянами, барщиной изводил. В тот год был сильный недород, и когда на усадьбе шла молотьба, барщинники приносили с собой из дому маленькие торбочки, насыпали в помещичьей риге зерно и таскали домой. Л староста пронюхал об этом и стал по ночам подкарауливать их за ригой. Кого поймает, тому субботним вечером по двадцать палок всыпали.

Наконец один дюжий мужик надумал проучить старосту. Схоронился он неподалеку от риги и поджидает старосту. Другие молотильщики на гумне уже посад настелили и начали молотить. Вскоре приходит староста и по своему обычаю стережет за углом. Мужик тихонько подкрался к старосте сзади, схватил его за шиворот, взвалил себе на спину и пустился что было мочи к озеру. Когда прибежал на берег, петух прокричал. Мужик поднатужился и бросил старосту в озеро. А сам, даже не перекрестившись, побежал назад в ригу.

На другой день уже вся усадьба знала, как прошлой ночью черт унес старосту из риги и бросил в воду. Мужики, что отбывали барщину у помещика, смеялись, а дворовые поверили.

С той поры староста никогда не подкарауливал мужиков по ночам за ригой.

Хорошее средство

ил в старые времена один богатый барин. Работать он никогда не работал, вот и раздобрел так, что чуть не лопается. И никакое лекарство ему не помогало. Хоть и скуп он был донельзя, но все-таки решился оповестить всех, что даст меру золота тому, кто с него лишний жир сгонит.

Ладно. День за днем проходит, а лекарь не является. Но вот как-то приходит к барину бедный мужичонка по имени Янис и говорит:

— Я тебя, барин, вылечу, только ты за это отвалишь мне три меры золота да еще свою дочку за меня выдашь.

Барин сперва было заартачился, потом начал торговаться — нельзя ли-де подешевле как-нибудь, да только Янис не уступает. Ну, коли нельзя дешевле, так что же поделаешь — пообещал барин Янису три меры золота и свою дочку в жены. Вот наказывает Янис, чтобы барин с вечера явился к нему в домишко, там он его и лечить станет.

Ладно. Еще только вечереет, как барин свое толстое брюхо уже к Янису на двор ввозит. Янис его тут же в дом ведет, за стол сажает, потчует чем бог послал. А в еду Янис подмешал сонного зелья. Только барин поел, так его и в сон начало клонить. Постелил ему Янис на лавке, барин и захрапел. Янис мигом стянул с него нарядную одежду, переодел в лохмотья, сапоги сдернул, обул в лапти.

А у Яниса отец был углежогом и смолокуром. Взял Янис барина, стащил к смолокурне и бросил — отсыпайся пока!

На зорьке переоделся Янис в господскую одежду и поднимает барина.

— А ну хватит валяться, пора за работу, а то и без куска хлеба останешься!

Продрал барин глаза и ничего не понимает, да Янис как вытянул его кнутиком, барин так и взвился. Заставил его Янис печь топить.

Сперва не возьмет барин в толк, что с ним приключилось, — в драной одежонке, на ногах лапти, печь зачем-то топить приходится. Потом смекнул, что, значит, он вчера преставился и в ад попал, а тот, кто им помыкает, — не иначе как черт.

Идет день за днем. И никого-то барин не видит, кроме надсмотрщика в господской одежде. А тот только работать заставляет да хлебом и водой кормит — больше ничего не дает.

Прошел год. От барского пуза и следа не осталось. Такой барин стройный да шустрый стал, что и не узнать.

Вот как-то вечером Янис опять подмешал ему в еду сонного зелья; поел барин и свалился. Стащил Янис с него драную одежонку, переодел в господскую и отнес в свою лачугу. И все там устроил так, как было в тот вечер, когда барин впервые к нему явился.

Не успел барин утром глаза продрать, как Янис его уже тормошит:

— Поднимайтесь, барин, вроде бы уже изрядно изволили вздремнуть! Не довольно ли?

Таращит барин глаза, ничего не понимает. Спрашивает, долго ли он спал? Янис отвечает, что барин изволил поспать очень даже изрядно, он, Янис, за это время успел в лес сходить и метелок нарубить. Долго сомневался барин, под конец все-таки поверил.

Приглашает Янис барина к столу. Поднимается тот — и себя не узнает: тоненький да стройный на диво! Нарадоваться барин не может. Позавтракал и направился к себе в имение. Так заработал Янис три меры золота и барскую дочку за себя взял.

Уж потом только Янис барину рассказал, как он его лечил, как жир с него согнал. Долго еще барин жил и уж хорошо знал, каково своим трудом хлеб зарабатывать.

Все господа — дураки

днажды пошел мужик в лес по дрова. Едет мимо барин и спрашивает мужика:

— Скажи-ка, много ль на свете дураков среди вашего брата?

Мужик отвечает:

— Половина на половину, а вот господа так все дураки.

Осерчал барин и уехал, но дорогой злость в нем так разгорелась, что велел он кучеру поворачивать и ехать назад к мужику, чтобы как следует проучить его за такие речи.

А мужик-то был не дурак. Увидев, что барин едет обратно, повалил он поперек дороги здоровую березу, вершиной упер в другое дерево, и сам встал под нее, будто на себе держит. Подъехал барин и, не узнав за ветвями мужика, спрашивает:

— Не видал ли ты тут одного мужика?

Тот отвечает — не видал, дескать.

Тогда барин говорит мужику:

— А не поищешь ли ты его? Может, он в болото забежал?

Мужик согласился, да только с уговором, что барин все это время будет держать березу на плече. Барин согласился, а мужик, когда передавал ему вершину, столкнул ее с другого ствола, так что барину держать ее было очень тяжело.

Вскоре прибегает мужик обратно и говорит:

— Барин, дай-ка мне пару коней, тогда я догоню его, а то больно далеко он удрал.

Одного коня барин дает, а другого давать не хочет. Мужик и говорит:

— Как же мы вдвоем на одном коне поскачем, давай обоих!

Нечего делать барину, приходится отдавать. Забрал мужик лошадей и ускакал к себе домой, оставив барина березу держать.

Барин ждет, ждет, никак не дождется. Велит он кучеру держать березу. А тот отказывается, говорит, брюхо у него болит; оно и правда, со смеху-то у него живот разболелся.

Разозлился барин и, не дождавшись мужика, сам впрягся в коляску и повез домой.

Дома кучер говорит барину:

— Ну, теперь вспомни, не говорил ли тебе мужик, что все господа — круглые дураки?

Как барин жеребенка высиживал

днажды жил барин, который ничего на свете не любил, кроме лошадей. Только о том он и мечтал, как бы завести таких коней, каких ни у кого больше нету.

Поехал раз этот великий лошадник на базар и повстречал мужика с возом огурцов. Барин спрашивает:

— Ты чего там везешь?

А мужик, не будь дурак, возьми да и скажи:

— Яйца везу, из которых можно таких жеребят высидеть, каких еще ни у кого не было.

Барин просит показать их ему. Мужик показал. Барин из этих яиц выбрал одно получше и спрашивает:

— Почем такое яйцо?

Мужик отвечает:

— Триста рублей!

Вытаскивает барин кошелек и отсчитывает три сотни.

Мужик поехал дальше, потом оборачивается и говорит:

— Яйцо положи в горшок, сам сядь на него и не слезай до тех пор, пока не высидишь. Ежели кто чего спрашивать будет, то отвечай только одно слово: «Тпру-у!»

На том они и расстались, поехали каждый своей дорогой. Барин домой приехал и тотчас уселся жеребенка высиживать. Барыня спрашивает, почему он так долго сидит, а барин знай бурчит: «Тпру-у!» Разозлилась барыня на такой дурацкий ответ, но, хорошо зная своего муженька, решила оставить его в покое — пусть, мол, сидит — и велела подавать ему еду и питье и больше не говорила ни словечка.

Барин сидел, сидел на огурце то ли три, то ли четыре недели, да так ничегошеньки и не высидел. Совсем он зачах сидючи и под конец не выдержал — надоело ему сидеть над горшком. Схватил он его, побежал в лес и в сердцах забросил горшок с огурцом в кучу валежника. А тут, откуда ни возьмись, заяц — выскочил из кучи, хвостик задрал — и в лес! Барин кричит ему вдогонку:

— Жеребчик, жеребчик!

А заяц услышал шум и еще быстрее улепетывать, пока не исчез в лесу.

Идет барин домой, пригорюнился. По дороге опять встречает того мужика, у которого купил огурец за триста рублей. Барин жалуется мужику, рассказывает, дескать, вот-вот уже было высидел невиданного жеребенка, да сам, дуралей, выбросил его.

Мужик дослушал до конца и отвечает:

— Так всегда получается у дураков, которые жеребенка и то высидеть не могут.

Рябая свинья

ил в старину один богатый барин. Была у барина здоровенная рябая свинья, и паслась она в поле. Однажды барин глядит — бедняк встал на колени и отвешивает свинье поклоны.

Барин спрашивает:

— Зачем ты моей свинье кланяешься?

Бедняк говорит в ответ:

— Прошу ее ко мне сегодня прийти, я на вечер гостей назвал.

— Ну тогда забирай ее с собой, — сказал барин.

Взял бедняк свинью и увел. Барин ждал, ждал, когда бедняк приведет свинью обратно, и, не дождавшись, поехал за ней сам. Приехал к бедняку и просит отдать свинью. Бедняк говорит, что теперь, мол, свинья у соседа, у него тоже гости. Пошел бедняк за свиньей, да вскоре вернулся, просит у барина лошадь, потому как сосед богатый и совестно идти к нему пешком. Дал барин лошадь. Проехав полпути, бедняк смекает, что надо бы попросить у барина и одежу получше. Сказано — сделано. Бедняк вернулся, и барин дал ему одежу.

Вот едет бедняк барином к соседу за свиньей, а барин, напялив ветхую одежонку бедняка, дожидается его, да тот и не помышляет возвращаться.

Прождал барин до вечера, окоченел от холода и пошел в свою усадьбу. Заметила барыня мужичка в драной одежке, приняла его за нищего и велела поколотить как следует, чтобы ему неповадно было на барскую усадьбу соваться.

Слуги, когда били, хоть и признали барина, да рады были свести с ним счеты.

Барыня только тогда узнала своего мужа, когда он стал звать на помощь, однако было уже поздно — сама ведь приказала поколотить его.

Понял теперь барин, как надул его бедняк. А тот живет себе и в ус не дует, держит барскую свинью, лошадь и в барской одежде щеголяет.

Барин и нищий

аходит один нищий к барину и просит хлеба кусочек. Барин велит повару налить миску супа и дать нищему, пускай поест. Съел нищий целую большую миску супа.

Барин спрашивает:

— Может, еще хочешь?

Нищий в ответ:

— Спасибо, барин, наелся.

Велит барин дать нищему большой кусок жаркого. Съел нищий и мясо.

Барин спрашивает:

— Может, еще поешь?

Нищий отвечает:

— Делай, барин, что хочешь, а больше невмоготу! Наливает барин полную тарелку сладкого и подает нищему. Тот съел.

Треснул его барин по уху и говорит:

— Чего же ты мне врал — говорит, наелся, а сам ест, только подноси ему!

На дворе стоял ящик. Нищий навалил в него камней доверху и спрашивает:

— Ну как, барин, полон ли ящик?

Барин отвечает, полон. Нищий насыпает туда песку и спрашивает:

— А теперь полон?

Барин отвечает:

— Чай, и сам видишь, что полон.

Тогда нищий берет целое ведро воды и его тоже вливает в ящик, а потом — бац! барина по уху и говорит:

— Получай-ка сдачи! Ты ведь не мог разобрать, когда ящик полон, так и я не мог разобрать, когда наелся!

Смекалистый Андритис

ыло это еще в те времена, когда господа могли все что угодно с мужиком делать. Жил в одной волости бойкий мужичок — Андритис. Вот решил барин насильно женить его на своей горничной.

Только Андритис отказывается:

— Ну нет, коли сам барин ее не берет, так куда уж мне?

Только барин не слушает — приказал в следующее воскресенье свадьбу сыграть.

«Ладно! — думает Андритис. — Если уж тебе так загорелось, так и мне надо поторопиться. Слыхал я, в Курземе новую волость ставят, всяких людей в нее берут. Сбегу в субботу, вот тогда и посвистывайте со своей горничной».

Ладно. Да только на другой же день кто-то донес барину: Андритис в субботу сбежать хочет. Барин сейчас же на коня — и к Андритису:

— Ты что, в бега собираешься? Что это ладишь, никак посох в дорогу?

— Помилуйте, барин! Да это же кол!

— Ежели это кол, так почему у него оба конца затесаны?

— А тут, видите ли, такая штуковина. Я за один раз все сделал. Сгниет у кола нижний конец, я его выдерну и другим концом воткну, ни топора, ни обуха не понадобится.

— Долго же ты, Андритис, здесь жить собираешься, коли думаешь дождаться, пока кол сгниет!

— А вот уж этого мы не можем знать, все под богом ходим!

Барин думает: «Чего только шептуны не наболтают? Нет, этот не убежит. А все-таки для пущей верности дай-ка я их лучше в субботу повенчаю».

Ладно. Приходит суббота. Андритис махнул в Курземе. Встречается ему по дороге пастор:

— Куда идешь?

— В церковь! — нашелся Андритис.

— Вот те раз! А отчего же не в имение? Мне твой барин говорил, что тебя в субботу в имении, а не в церкви, должны повенчать!

— Да какая же сегодня суббота? Сегодня воскресенье, потому и иду в церковь.

— Да нет же, Андритис, сегодня суббота, суб-бо-та!

— Да что вы, преподобный отец! У меня каждый день на памяти: в понедельник козу колол, во вторник обдирал, в среду варил, в четверг ел, в пятницу баню топил, в субботу парился, сегодня воскресенье, вот и иду в церковь. Прощайте!

И убрался Андритис в Курземе, поселился там и зажил беспечально. А барин, как узнал об этом, так и завопил:

— Ах ты, Андритис, Андритис, кому же я теперь свою горничную сбуду!

Как мужик гуся делил

ил когда-то один старый крестьянин. Изба у него совсем сгнила, и надумал он поставить новую, да лесу нет.

Ломает голову, где бы достать. А в те времена крестьяне лес на новые постройки только у барина могли получить. Вот он и думает, как бы ему к барину подъехать. Понес он своего гуся барину с барыней на угощенье. Допустил его к себе барин. Рассказывает крестьянин, что, мол, лесу ему на новую избу надо, старая, дескать, совсем сгнила. Потом вспоминает про гуся, что с собой принес, подает его барину. А барин поглядел и говорит:

— Нас ведь пятеро, как же мы разделим одного гуся на всех?

— Ничего, барин, велите мне, я разделю.

— Ну-ка покажи, как это делается!

Когда гуся ощипали, взялся старый за дележку: отрезал голову с шеей и подает самому хозяину:

— Вам, как главе всех почтенных господ, — всю мудрость и власть над этой малой тварью.

Потом отрезал оба крыла, дает их барыне с дочкой и говорит:

— А это вам с красавицей-дочкой, чтобы ваши душеньки могли в небесах порхать.

Потом отрезает обе ноги и дает обоим барчукам:

— А это сыновьям барина, чтобы были прилежными да ловкими. А остаток мне за дележ.

Барин с барыней только дивятся — до чего ловко разделил старик гуся! И на радостях дают ему леса сколько угодно. Крестьянин — не будь дурак — закатил себе избу, что твой господский дворец: две трубы, окна высокие, двери широкие. Соседи глядят и допытываются, как он смог такие хоромы выстроить, когда у самого гроша ломаного за душой не было. Оказалось, все это добыто за одного гуся. Вот одному старикашке тоже взбрело в голову: «Постой, а у меня-то ведь шесть гусей, ежели их снести, то и мне барин лесу даст».

Принес он к барину всех своих гусей и просит леса на новый хлев.

— Ладно, ладно, да только как же нам быть, милейший? У тебя шесть гусей, а нас-то пятеро!

Задумался старик, не знает, бедняга, что ему делать. А барин вспомнил, что был у него недавно один крестьянин, который так чудно делил гуся, однако все довольны были. Велел призвать его к себе. Вот приходит тот старик, и велят ему шесть гусей разделить поровну на пятерых человек. Поглядел крестьянин, долго раздумывать не стал и говорит:

— Подсоблю, коли нужда в том есть. Вот как будем их делить! Разберем все по тройкам. Вы, барин с барыней и один гусь — тройка. Вы, оба сына и опять же один гусь — тройка, и эти оба гуся с барышней — тоже тройка. Только два гуся осталось! Сделаем так! Я да их двое — тоже тройка. Вот всем поровну и досталось.

Все рты поразевали. За такую ловкость дал барин леса не тому, кто просил, а тому, кто делил, — за смекалку. Теперь этот мужик и хлев себе новый выстроил, а другой так и остался ни с чем.

Мачатынь

ил-был в одной избушке смекалистый мужичонка по имени Мачатынь. Барина своего он одурачивал, как ему вздумается. Однажды барин, возвращаясь с охоты, завернул к Мачатыню отдохнуть. Мачатынь знал, что барин простак, потому сварил в котле кашу, снял с огня, принес в избу и поставил посреди комнаты на пол, а тогда и говорит барину:

— Гляди, гляди! Ты видывал такой котел, чтобы в нем каша посреди избы без огня кипела? А я всегда так: воды налью, крупы засыплю, поставлю на пол, он знай себе варит.

Поглядел барин — правда ведь, бурлит вовсю. Да только невдомек ему, что всегда каша, снятая с огня, еще продолжает бурлить.

— Знаешь что, Мачатынь? Я дам тебе тридцать три пурвиеты земли около самой твоей избенки, только отдай мне котел!

Ладно. Барин, дуралей, принес котел домой, положил в него зайца, пусть варится. Да без огня разве что сварится? Смекнул барин, как надули его ловко, и велит позвать Мачатыня на усадьбу, чтобы почесать ему спину палкой. А Мачатынь заранее знал — не миновать ему порки. Однако, чтобы подшутить над барином, он налил кровью телячьи кишки и привязал себе на спину. Как ударил барин дубиной, так кровь и брызнула во все стороны. Вытянулся Мачатынь на земле и стонет:

— Убил, убил, сам своего Мачатыня убил!

Барин увидел Мачатыня всего в крови, побежал к дворовым мужикам и наказал им под шумок Мачатыня в мешке утопить в проруби. Принесли его мужики к озеру. А прорубь замерзла; надо за топором идти. Пока мужики топор искали, Мачатынь вылез из мешка и набил его камнями. Утопили мужики камни.

Дня через два-три снова идет барин на охоту. Еще зайца не подстрелил, как вышел тут Мачатынь из избушки и давай кидать в его шавок сосновые шишки. Глядит барин на Мачатыня и удивляется:

— Ты откуда взялся? Чем в моих собак кидаешь?

— Теперь я во всех собак деньгами бросаю, а когда деньги кончаются, то стоит только в прорубь залезть, как гребу их там кучами. Только не говори, барин, своим работникам, не то они тоже пронюхают дорожку к моим деньгам на дне озера.

Барин, услыхав такое, заторопился, вроде бы домой, а сам — к озеру, прыгнул в прорубь и пошел на дно топором, только пузыри забулькали. Он и по сей день ищет там деньги Мачатыня.

Всевидец

ил один старичок. Не мог он уже себе на кусок хлеба заработать, вот и решил заняться ворожбой. А у одного барина в той округе как раз пропал дорогой золотой перстень, и он разыскивал ведуна, который мог бы то кольцо отыскать. Прослышал барин о старике и посылает за ним слуг. Привели слуги старика к барину, а старик и говорит:

— Так скоро пропавший перстень не сыщешь. Кормите меня три дня как следует, да еще денег отсыпьте, тогда я вам и выложу, где тот перстень.

Согласился барин и приказал кормить старика, сколько его душеньке угодно. После ужина старик и говорит слугам:

— Слава богу, один есть, да в запасе еще два.

Он-то думал о хорошо проведенном дне, а слуги, которые в пропаже виноваты были, подумали, что ведун об одном из воров уже прознал.

На следующий день старик опять славно поел и снова говорит:

— Слава богу, два есть, да третий в запасе.

Он опять говорил про два славно прожитых денька, а слуги еще больше уверились в том, что ведун уже о двух ворах прознал.

На третий день старик снова хорошо отужинал и говорит, как будто про себя:

— Слава богу, все три как есть. Теперь-то уж я знаю, что делать.

Он-то думал ночью сбежать, а слуги совсем переполошились, собрались все трое и совещаются: «Прознал, верно, старик, что это мы перстень украли. Пойдем лучше сами к нему и посулим большие деньги, чтобы не сказывал барину».

Пошли слуги к ведуну, рассказали ему все и просят, чтобы он их барину не выдавал. Старик отвечает:

— Я ведь давно уже знал, что перстень у вас, да не хотел сразу барину сказывать. Ежели хорошо заплатите, то попробую скрыть как-нибудь ваш грех. Принесите мне этот перстень, мы его перепрячем.

Принесли слуги перстень, сунул его старик в кусок хлеба, а хлеб скормил индюку.

На следующий день зовет барин старика.

— Ну, три дня прошли, узнал, где мой перстень?

— Ваш перстень проглотил индюк, я сейчас покажу, который.

Закололи индюка — и впрямь вынули из его потрохов перстень. Ой, как обрадовался барин! Заплатил он старику большие деньги.

А только не совсем барин поверил старику, решил его испытать. Поймал он сверчка, сунул его в кружку, перевернул ее и спрашивает у ведуна, может ли он угадать, что под кружкой. И ведь надо же — этому мужику Сверчок было прозвище. Вздохнул он тяжко и говорит: «Ох, бедняга Сверчок, вот и угодил ты не на свой шесток!»

Удивился барин:

— Ей-ей, и впрямь ты великий ведун!

И добавил ему награды.

На всю округу прослыл старик невиданным кудесником. И ежели удавалось ему что наворожить, то все об этом узнавали, а ежели что не удавалось, про то и речи не было.

Барин-лихоимец

ил в давние времена один богатый барин. Проведал он, что будет неурожай. Начал он скупать рожь, и никому ее не продавал, все неурожайного года дожидался. Вот и настал неурожайный год. И нигде люди хлеба достать не могут, только у богатого барина. А тот уже полтора рубля за меру заламывает.

А неподалеку от богатого барина жил бедный мужик. Наскреб он полтора рубля и пошел к барину ржицы купить. А барин говорит:

— По полтора рубля уже не продаю. Нынче у меня мера три рубля стоит.

Пришел бедняк домой и не знает, что делать. Жена плачет, дети голодные в голос ревут. Собрал все, что продать можно было, продал, наскреб три рубля. Опять идет к барину ржицы купить. А барин говорит:

— По три рубля уже не продаю. Нынче у меня мера пять рублей стоит.

Видать, мужику с жизнью расставаться. Пойду, думает, в барский сад и повешусь на яблоне.

Так и решил. Снял пояс, закинул на сук, петлю связал. Да ведь чтобы до петли дотянуться, надо на что-то влезть. Увидел он неподалеку от яблони камень. Вот, думает, лучше и не надо. Да только как своротил его, видит — под камнем котел, полон золота. Взял мужик деньги, пошел обратно к барину и откупил всю рожь, сколько у того в клети было.

Привез ее к себе и оделил всех бедняков, которым есть было нечего.

А барин тем временем решил вырученные деньги спрятать. Сосчитал их и идет в сад, где под камнем богатство хранил. Да как увидал отвороченный камень и пустой котел в земле, закричал не своим голосом, повалился и дух испустил.

Мудрая барыня

дному овинщику никак не удавалось просушить хлеб в риге. Вот однажды снова собрались молотильщики: садиво сырое — молотить нельзя, выходит, опять по домам расходиться. А поместьем тогда правила барыня, барин умер. Велит она позвать к себе овинщика и спрашивает его что ни на есть строго, почему он хлеб высушить не может.

Овинщик отвечает:

— Что я могу поделать, барыня, — огонь-то больно уж стар у нас! Совсем больше не сушит.

— Вот оно что! А где ж нам взять другой, получше?

— Где взять? Есть тут, у корчмаря, новый, крепкий огонь, да он ведь мужик хитрый, без трех пур пшеницы не отдаст.

— Стало быть, надо дать! — ответила барыня и велела отмерить из клети овинщику три пуры пшеницы.

С того дня сушка пошла в риге такая, что только держись. Да и как тут не сушиться — ведь за три пуры пшеницы можно поддать жару покрепче, чем без трех пур.

Волшебная птица

или-были умный барин с умной барыней. Уж такие они были до птиц охочие, что, заслышав, как поет какая-нибудь птаха, с утра до вечера сидели и слушали.

Однажды среди зимы вышел барин в сад и слышит — птичка поет, и до того хорошо, до того сладко поет — заслушаешься. Бежит он на радостях к барыне и не переводя духу говорит:

— Надевай шубу, идем послушаем: жиг, жаг, жиг, жаг! — птичка за садом все поет!

Накинула барыня шубу, побежали оба слушать.

А там что было? У поленницы мужики дрова пилили, вот пила и распевала — жиг, жаг!

Вор-благодетель

одном поместье овинщик вечно крал хлеб. Барину всегда казалось, что мало зерна намолачивают. Подумал он — не ворует ли хлеб овинщик? И стал за ним подглядывать. Однажды осенним утром еще затемно подъезжает овинщик с подводой к помещичьей риге; насыпал он со своим мальцом три мешка ржи, два уже на воз взвалили и собрались третий подымать. А тут откуда ни возьмись барин нагрянул. Овинщик мигом развязал мешок и высыпает зерно.

— Вы что тут, канальи, делаете? — закричал барин, позеленев от злости.

— Да что делать, ваша милость? Вы же завсегда жалуетесь, что мало намолачиваем. Вот я и привез из дому несколько пур ржи.

Овинщик жил тут же неподалеку.

— Чего? Ты, скотина, вздумал из своего дома в мою ригу хлеб возить! Нужен мне твой хлеб! Клади его в телегу и уезжай, чтобы духу твоего тут не было!

— Как прикажете, барин, ежели велите, то уедем. Янка, а ну давай подымем мешок на подводу!

Досыпали мешок дополна, на воз положили и уехали. С той поры помещик никогда не говорил, что мало хлеба намолачивают.

Как бедняк разбогател

или-были богатый барин и бедный, хилый мужичишко. Барин не знал, куда деньги девать, а бедняк вечно голову ломал, где кусок хлеба раздобыть. Вот однажды объявляет барин себе для потехи состязание — кто больше небылиц нагородит. Пообещал он пуру золота тому, кто его переврет. Охота и бедняку заработать пуру золота, явился он на состязание.

Подошла очередь бедняка врать.

— Ну, что скажешь, бродяга? — спрашивает барин.

— Здравствуй, барин! — ответил бедняк и принялся врать. — Нашел я раз в лесу ель, на которой заместо шишек росли большие, красивые бобы.

— Может такое быть, — согласился богатый.

— Сорвал я один боб, принес домой и посадил перед избой. И что ты думаешь? Боб тут же начал расти. А как он рос-то — по пяди в минуту!

— Такое вполне возможно, — опять согласился богатый.

— Думал я, думал, что с ним делать, пока, наконец, не полез по бобу наверх. Высоко уже залез, как вдруг одна ветка подо мной обломилась и полетел я вниз.

— И такое может быть, — говорит барин.

— Падал я, падал, наверно совсем расшибся бы и никто бы об этом не узнал, не свались я на большую тучу. Вот еду я важным барином на туче и поглядываю, что другие люди на земле делают.

— Что ж, верю я этому, — сказал богатый.

— Вдруг увидел я небесный амбар, и когда туча над ним проходила, я на крышу — прыг! Проделал в крыше дыру и влез в амбар.

— Верю, — говорит богатый, которому уже стало надоедать вранье бедняка.

— А там на стенах развешаны все звезды и месяцы — не перечесть, сколько их там. Стал думать, как бы обратно на землю слезть, пока не догадался все месяцы концами посвязывать и по ним спуститься.

— Может и это быть, — пробурчал богатый.

— Сказано — сделано. Веревка из месяцев готова, полез я вниз. Да вот, гляжу — до земли еще далеко, а веревка кончилась.

— Оно, конечно, — проговорил богатый и спрашивает: — И долго еще с тобой все это приключалось? А то у меня времени мало.

У бедняка тоже враки к концу подходят, и потому он, зная спесивость богатого, решил выложить свой последний козырь:

— Я поболтался еще, отпустил конец и свалился в большую пещеру…

— Всему верю, только заканчивай быстрее! — не терпится богатому.

— И что ты думаешь: там мой и твой отцы свиней пасут и из-за куска хлеба дерутся…

Это для богатого уже чересчур, — чтобы над его отцом так надругались.

— Врешь! Врешь! — закричал он. — Мой отец никогда свиней не пас и твоего отца не знал! Врешь!

А бедняку только того и надо было. Забрал он обещанную пуру золота и зажил себе припеваючи.

Смекалистый паренек

днажды барин, гуляя, увидал свинопаса и спрашивает:

— Эй, парень, что твой отец делает?

— Отец мой две дороги в одну прокладывает!

— Две?.. В одну?.. Это как так можно?

— Вот ведь глупый барин! Не знает, что значит две дороги в одну прокладывать, — пашет!

— Ах, пашет!.. Ну а что твоя мать делает?

— Она сейчас съеденный хлеб отдает.

— Съеденный хлеб?.. Да как это можно?

— Вот ведь глупый барин! И этого не знает. Что вчера взаймы взяла, сегодня отдает.

— Ах, отдает!.. Ну, а сестра твоя замужняя что делает?

— В прошлом году радовалась, нынче горюет.

— Горюет нынче?.. Отчего?

— Вот ведь глупый барин! И того не знает. В прошлом году у нее двойня родилась — как же не радоваться? А нынче есть-то нечего — вот и горюет.

— Смекалистый ты паренек. А только за то, что ты меня глупым барином честил, отправишься сейчас в имение и там тебя выпорют.

Ладно. Идет паренек, насвистывает. Заходит в имение.

Барин злится: как это, мол, у него перед самым носом свистят! Пусть-ка слуги проучат наглого парня — собак на него спустят. А у паренька как раз за пазухой был зайчишка. Как только собаки на парня накинулись, он того зайчишку возьми да и выпусти. Ох ты батюшки! Что тут началось — собаки, как оголтелые, за зайцем припустили, а паренек знай посвистывает себе. Еще пуще барин разозлился. Приказал бросить паренька в погреб и держать там, пока розги не припасут. Бросил слуга паренька в погреб и побежал в рощу за розгами. А парнишка только посвистывает. Вынул он из громадной бочки с вином затычку — захлестало вино на землю.

Прибегает слуга, увидал такую беду, заткнул дыру пальцем и кричит:

— Подай скорей затычку! Подай затычку!

А паренек взвалил на спину окорок, накинул сверху кафтанишко — и бежать. Смотрит барин в окно, как бежит парнишка с горбом на спине, смеется во все горло:

— Ишь как тебя разукрасили — даже скрючило!

Сказка о мудрой жене

ак-то раз, в стародавние времена, один мужик не исполнил приказания барина, вот и решил барин сурово наказать его за это. На третий день должны были мужика повесить возле риги в назидание другим, чтобы усердно выполняли барскую волю. Жена мужика совсем извелась от горя. Под конец надумала пойти в имение просить — может, барин сжалится и помилует ее мужа. Сбирается она в дорогу. А было у нее еще дитя грудное. Дома его не оставишь — взяла с собой.

Идет, идет — зашла в лес. Сама уморилась, и еще младенец разревелся. Думает баба, надо бы сесть где-нибудь под елкой, самой передохнуть и дитя накормить. Хорошо. Как надумала, так и сделала. А самой тоже захотелось есть, вот и жует она помаленьку хлеб, что прихватила с собой из дому. Поглядела баба вверх и видит — в еловых ветвях птичка птенцов своих кормит. Поглядела баба на землю — муравьи у нее под ногами тоже едят. Передохнула, младенца накормила и пошла дальше.

Приходит в имение и начинает упрашивать барина, чтобы не вешал мужа, отпустил домой. Как с малым дитем без мужика прожить? Пообещал барин отпустить мужика домой, если она загадает ему загадку, какую он не сможет отгадать. Подумала баба малость и говорит, что загадает ему такую загадку. Барин был большой мастер загадки разгадывать и потому только посмеивается. Вот какую она загадала ему загадку: «Я ем, от меня ест, надо мной ест и подо мной ест».

Думал барин, думал, да так и не смог разгадать такую чудную загадку. Бабе-то пришло в голову рассказать, как она в лесу, под елью, сама ела, от нее дитя кормилось, птенцы над ней ели и под нею ползали и ели муравьи. Ни за что не отгадать барину такой загадки, и пришлось ему отпустить мужика на волю, потому что слово надо было сдержать. А мужик от радости не мог нахвалить женину мудрость, не знал, чем и отблагодарить ее.

Мужик и пастор

днажды пришел мужик в церковь. Слышит он, как пастор проповедует: «Церкви отдай последнее. За то господь воздаст вдесятеро».

Пришел мужик домой и рассказывает жене, какую он слышал проповедь. Потом и говорит:

— Я думаю, надо нам завтра отвести пастору нашу последнюю коровенку.

А жена ему в ответ:

— То ли ты сегодня чересчур поумнел, то ли совсем одурел, но, вижу, зашел у тебя ум за разум.

Муж говорит:

— Ни поумнел, ни поглупел. Пастор сказал, что бог за отданное ему воздаст вдесятеро. Стало быть, если я отдам одну корову, то вместо нее бог десять пошлет.

Жена говорит:

— Как хочешь, так и делай, только гляди, не пришлось бы детишкам с голоду помирать.

Думал-думал мужик, а утром все же отвел последнюю корову к пастору. Пришел домой и ждет не дождется, когда господь воздаст ему вдесятеро.

В один прекрасный день глядит мужик — забрели в его загон одиннадцать коров. Мужик выбежал, затворил ворота загона и стал разглядывать коров. Среди них он приметил и свою пеструху — ту, что к пастору свел. Обрадовался мужик и рассказывает о своем счастье жене:

— Гляди, женушка, сбылись слова пастора.

Немного погодя прибегают пасторовы работники и велят мужику отдавать коров. Мужик не отдает:

— Ведь в воскресенье пастор сам сказал, что бог вдесятеро воздаст. Я отвел пастору одну корову, и теперь у меня десять новых, а одиннадцатая — моя, старая. Ни одной лишней нет.

Видят работники, добром от мужика ничего не добиться. Пошли и рассказывают пастору — дескать, не отдает мужик коров. Вот приходит к мужику сам пастор и спрашивает:

— Отдашь ты моих коров или нет?

Мужик отвечает:

— Нет у меня ваших коров. Есть только те, которых бог послал. В воскресенье вы сами сказали, что бог воздаст вдесятеро. Я отвел вам одну корову, а теперь вместо нее у меня одиннадцать.

Пастор спрашивает:

— Ты отдашь мне коров или нет?

Мужик отвечает:

— Хочешь, чтобы я тебе своих коров отдал, да?

— Ладно. Тогда я подам на тебя в суд, — и с этими словами пастор ушел.

А в суде в старину было заведено так: кто первый приедет к мировому, тот и выиграл дело.

Вот подает пастор на мужика в суд. Мужик думает, как бы ему попасть к мировому судье первым. Он знает, что просто так судья его первым к себе не пустит. Будет дожидаться, пока пастор подъедет.

Думал, думал и придумал. Напялил на себя рубище, обвесился торбами и идет словно нищий. Мировой, ничего не подозревая, пустил его в дом переночевать. Мужик обрадовался, думает про себя: «Уж теперь-то я с тобой потягаюсь!»

Улегся мужик, но не засыпает. Прислушивается ко всему, что вокруг говорят. К полуночи слышит мужик стук в дверь. Выходит сам мировой и впускает пришельца. Мужик по голосу узнал, что пришел пастор. Мужик все и подслушал, о чем они говорили.

Поутру мужик встает и выходит во двор. Близится время суду начинаться. Пастор говорит мужику ехидно:

— Теперь придется тебе отдать мне коров. Я первый пришел к судье.

Мужик отвечает:

— Нет, первым был я. Я тут еще с вечера. Слышал, о чем мировой судья с женой разговаривал, слышал и когда ты приехал, и о чем вы говорили.

Так пастор потерял своих десять коров, а мужик, довольный, отправился домой.

Поп, дьячок и лавочник

днажды жили бедный поп и бедный лавочник. Попу его церковь давала так же мало дохода, как лавочнику его лавка, потому что вокруг жили одни бедняки.

Задумался однажды поп над своей нуждой и пошел к лавочнику потолковать о трудных временах.

Лавочник говорит:

— А знаешь, надо нам сделать одну штуку, вот тогда у нас обоих дела пойдут в гору, в два счета разбогатеем, — и стал рассказывать, что он придумал, с чего надо начинать, даром времени не теряя. Пускай поп идет домой и прикинется совсем хворым. Потом пусть велит дьячку ближе к ночи вынести икону девы Марии и положить ее в родничок, что у попова сада.

Как лавочник придумал, так все и было сделано. На другое утро поп рассказывает служанке, что видел во сне, будто исцеление ему принесет только вода из родника, который около сада.

Пошла служанка за водой да от удивления так и села. Дева Мария вышла из церкви и в родник залезла! Пустилась баба бегом домой рассказать попу про чудо.

Выпил поп родниковой воды, умылся ею и говорит, что полегчало ему, сон-то оказался в руку.

Вечером поп уже совсем здоров и велит трезвонить в церковный колокол. Народ не знает, зачем звонят, бежит к церкви. В церкви поп с дьячком молятся и прихожанам рассказывают про чудесное исцеление и как деву Марию в роднике нашли.

Вот отправились все с хоругвями служить молебен у родника, где по-прежнему так и лежала дева Мария. Поп признал родник чудотворным и велел снести икону обратно в церковь. А дьячок еще два раза носил ее тайком к роднику, чтобы уж никто в том не сомневался, что место это святое.

Тогда велел поп собирать деньги на постройку часовни над родником. Кое-что прихожане дали, помог и лавочник.

Вскоре часовня была готова, икону поставили под стекло и надпись сделали: «Кто желает избавиться от недуга, пусть прочтет молитву и положит 20 копеек серебром пред ликом девы Марии».

Лавочник с попом еще и в газете написали про свершившееся чудо, про целебную воду.

Вот стал хворый люд отовсюду наезжать, — и мужчины, и женщины, — поп с дьячком деньги собирать не управляются. И у лавочника покупателей полным-полно. Там и едят, и на ночлег устраиваются.

Через год поп, дьячок и лавочник не знают, куда деньги девать. Однажды явился к ним издалека болящий со своей женой. Зашли они в лавку подкрепиться с дороги и завели разговор про чудотворную воду.

Лавочник говорит:

— Как другим — не знаю, зато троим эта вода здорово помогла — лучше некуда!

Это и есть второй индюк!

аз один помещик послал с мужиком пастору пару индюков. Приложил он и письмо. По дороге мужик завернул с индюками в трактир, где встретил приятелей. Одного индюка уплели под водочку. Когда индюк был уже съеден, мужик понял, что натворил, но плюнул и пошел к пастору. Приходит к пастору, отдает ему индюка и письмо, а сам в сенях остался. Малость погодя выходит пастор и кричит:

— Где второй индюк? В письме тут прописано, что барин мне двух индюков посылает!

— Это и есть второй индюк, — отвечает мужик.

— Я тебя спрашиваю, где второй индюк?

— Да это и есть второй индюк, господин пастор!

Пастор так разозлился, что выгнал мужика в шею. Мужик тут же обратно в трактир отправился. Приятели удивляются, как это пастор с него шкуру не спустил. А мужик говорит:

— Он, как дурак, твердит свое: где второй индюк? А я говорю — это и есть второй. Ему бы спросить, где первый, было бы другое дело!

Одураченные

или-были пастор и помещик. Были они братьями. Пастор был очень богобоязненным, однако со своим братом помещиком никак поладить не мог.

Помещик страсть как любил, чтобы ему сказки рассказывали. Он всегда держал только тех слуг, которые знали много сказок. Когда у одного слуги все сказки кончались, нанимал другого. Однажды помещик прогнал старого слугу и хотел взять другого, который знал бы сказок побольше, а заодно был бы и ночным сторожем. Раз пришли к нему трое наниматься слугами. Взял их помещик всех.

Но один из них был особенный мастер на сказки. Рассказывает он, рассказывает, а когда барин заснет, выходит усадьбу обойти. Потом вернется и, если барин проснулся, опять рассказывает. Рассказывая сказки, заметил он под кроватью у барина сундучок с деньгами. На другой день рассказывает он помещику про воров, да в конце и спрашивает напрямик:

— Что бы вы, барин, сделали, если бы кто украл ваш сундук с деньгами?

— Я бы дал ему второй такой же впридачу.

Рассказал об этом слуга товарищам. На другой день, сказки рассказывая, выдвинул он ногой сундучок из-под кровати и задвинул под свой стул. Едва барин заснул, как слуга подал знак товарищам. Те пришли и забрали сундучок. Убежал с ними и рассказчик.

Спустя немного времени вычитал он в газете, что помещик просит прийти к нему человека, укравшего его сундук с деньгами. Обещает он за это дать вору второй такой же. Вот приходит слуга к помещику. Тот дает ему второй сундук, однако просит, чтобы сыграли какую-нибудь шутку с пастором. Пусть и он в дураках останется.

Взялся слуга за дело. Пошел он на реку, наловил раков, свечей купил по две штуки на рака. Потом пошел к органисту и достал у него ключи от церкви. Купил он себе еще белый халат и пришил к нему крылья. Тогда сунул каждому раку в клешни по свече и зажег их. К полуночи и люстру зажег в церкви.

Увидел органист свет в церкви, испугался и бегом к пастору, говорит — привидения в храме божьем. Пастор схватил библию — и в церковь. Выходит к нему ангел и говорит:

— Ну, пастырь душ человечьих, настал твой час на небеса отправляться. Только забирай с собой все свое добро.

Приходит пастор домой, укладывает добро на телегу и едет в церковь. А пока пастора не было, сообщники слуги сшили кожаный мешок и подвязали на длинной веревке к колокольне. Приехал пастор. Помогли ему забраться на колокольню и велят лезть в мешок. Сперва он заартачился, но в конце концов залез. Вот спустили они мешок, привязали к телеге и волокут по земле, а сундук с деньгами на воз поставили и поехали.

Едут, едут, к озеру приехали. Дорога петляет вдоль берега озера. Решили на одном повороте отпустить веревку подлиннее и протащить мешок по воде. А пастор спрашивает:

— Где мы теперь?

— В чистилище!

Так они ехали, пока не приехали на усадьбу. Тащат мешок через свинарник. Свиньи: «Хрю-хрю!»

Пастор снова спрашивает:

— А здесь что такое?

— Здесь самый ад!

Потом тащат его в птичник к гусям. Он опять спрашивает:

— А здесь что такое?

— Это сонм ангелов!

На усадьбе стояла высокая арка. Подтянули на нее за веревку пастора на самый верх и оставили там, а сами уехали с деньгами.

Утром помещик спрашивает:

— Как же это ты, братец, вперед меня на небо попал? Освободил он пастора из мешка. Видит пастор — вконец его одурачили и оставили без гроша. Может, он еще и поныне деньгу себе сколачивает.

Как хорек святого духа съел

ак-то раз один пастор стал распускать среди прихожан слухи о своей небывалой святости. Чтобы доказать ее, выдумал он такую штуку: велел служке поймать голубя, связать ему крылья и отнести на чердак церкви. В козырьке над кафедрой заранее проделали дыру, через которую потом выпустить голубя.

В одно из воскресений возгласил пастор с кафедры, что в следующее воскресенье его посетит святой дух и кто хочет сам в этом убедиться, пусть приходит в церковь.

На следующее воскресенье церковь битком набита. Еще бы!

Не успел пастор взойти на кафедру, как уже стал хвастаться своей святостью. Наконец произнес он проповедь, и тут должен был явиться святой дух. Последнее слово пастор тянул сколько мог, и ждал, что служка выпустит к нему голубя. А голубя-то нет.

Видя, что святой дух сам не идет, пастор давай его звать:

— Святой дух, явись, святой дух, явись!

А его все нет и нет.

Попал служка впросак — голубя ночью хорек задушил. Кричит служка пастору, что, дескать, святого духа хорек съел, а тот не слышит и знай зовет все громче:

— Святой дух, явись, святой дух, явись!

Не вытерпел служка, собрал голубиные перья вместе с трухой и скинул их на пастора, а сам кричит:

— Говорят же тебе, что святого духа хорек сожрал!

Видят прихожане — голубиные перья летят по воздуху и уже было поверили в святость пастора, да тут начал он клясть служку на чем свет стоит и сам же себя этим выдал и посрамил.

Тогда увидели все, какова святость пастора, и с той поры ему больше никто не верил.

Умный батрак

старину жил один хозяин, и был у этого хозяина батрак. Чего только хозяин не выдумывал, чтобы заставить батрака работать побольше, а кормить старался похуже. Работал хозяин вместе с ним и звал батрака поесть только тогда, когда у самого брюхо подводило от голода. Ел хозяин один хлебный мякиш, а батраку отдавал корки. Но батрак, не будь глуп, придумал, как проучить хозяина.

Однажды, наработавшись изрядно, хозяин говорит батраку:

— Есть мне охота!

А батрак отвечает:

— Вот чудно! А мне так нисколечко!

— Это как же так получается? — спрашивает хозяин.

— Я корок здорово наелся, — отвечает батрак, — пока корки в брюхе не размокнут, до тех пор есть неохота.

«Хорошо, что я узнал про это, — думает хозяин, — теперь сам буду есть корки, чтобы подольше голода не чувствовать, а мякиш пусть ест батрак».

И точно! С той поры хозяин стал кормить батрака мякишем, а сам ел одни корки. Так и шло у них до поры до времени. Но однажды, наработавшись, хозяин опять говорит батраку.

— Есть мне охота!

А батрак отвечает:

— Вот чудно! А мне так нисколечко!

— Это как же так получается? — спрашивает хозяин.

— Я мякиша здорово наелся, — отвечает батрак, — хлебный мякиш залепил брюхо, как глина; пока не разойдется, человек и сыт по горло.

«A-а, тогда понятно, — думает хозяин. — Самое выгодное — есть все вместе — мякиш с коркой».

И с тех пор хозяин больше не старался давать батраку кусок похуже.

Скаредный хозяин

ил-был один хозяин — скряга, каких мало. Каждый раз перед едой давал он своим батракам по кружке воды, чтобы они ели поменьше. Да попался раз хозяину батрак, у которого смекалки было хоть отбавляй. Однажды этот батрак, перед самой едой кружку воды выпив, попросил, чтобы ему дали еще одну. Хозяин спрашивает:

— Зачем ты пьешь вторую кружку?

Батрак ответил:

— Чтобы брюхо пошире раздулось, тогда съесть можно больше.

«Ай! — спохватился хозяин. — Стало быть, плохо, что я до еды даю своим батракам пить, наверно поэтому они и едят так много».

С тех пор хозяин не заставлял батраков пить воду перед едой.

Не взаправду ели, не взаправду и работали

дин хозяин повез в бочонке путру косцам на луг. Путра плескалась-плескалась, хозяин даже не заметил, как она вся из бочонка выплескалась.

Приехал на луг и уговаривает косцов:

— Ешьте, братцы, ешьте, да только не взаправду, — расплескалась вся путра по дороге!

Делать нечего — поели не взаправду. Когда подошло время опять за косьбу браться, взяли они косы и машут ими по воздуху. Закричал на них хозяин:

— Вы почему не косите?

— Не взаправду обедали, не взаправду и сено косим! — ответили ему косцы.

Судьба богатого скупца

кряги, которые всю жизнь только и делают, что богатство копят, напоследок так и умирают на своих деньгах.

Один хозяин был очень богат и скуп. Брал он ото всех много, а сам платить другим не хотел. Деньги он хранил в подвале и каждый день спускался в него посидеть возле своего золота. Стал он побаиваться, как бы воры не взломали замок подвала и не украли деньги. Пошел к кузнецу и велел выковать такой замок, который и запирать не надо, сам запирается. Вот сделал кузнец замок, какой велено, и еще строго-настрого наказал хозяину не забывать снимать замок каждый раз, когда будет заходить в подвал, не то сам останется взаперти. Но однажды хозяин забыл про наказ. Зашел в подвал, а замка не снял. Защелкнулся замок, и пришлось хозяину помирать на своих деньгах.

Как бедный брат правым остался

или-были два брата: один богатый, а другой — беднее некуда. Вот пришел бедняк к богачу за помощью, а у того на ту пору одна корова издыхала. Все равно, видно, пропадать ей, вот богач и отдал ее бедному брату:

— На! Да отвяжись от меня! Только шкуру, гляди, не вздумай зажилить, потом отдашь!

Бедняк думает: «И то хлеб. Шкуру ему верну, так хоть мясо мне останется». Взвалил он коровенку на сани, привез домой да и подумал: «А ну, как я ее выхожу?» Стал он ее выхаживать. Уж так он ее кормил, так с ней возился — отошла коровенка, поправилась, в тело пришла. Да такая дойная оказалась, что молоком хоть залейся!

Жалко богатому брату стало — ведь подумать только, невезение какое!

Что ни день, то тащится к бедняку и канючит одно и то же: «Отдай шкуру, отдай коровью шкуру!»

Бедняк и говорит:

— Так ведь она жива и шкура при ней. Вот погоди, сдохнет — тогда и шкура тебе достанется!

Богатый брат никаких уговоров слушать не хочет, подавай ему шкуру — и весь разговор. Видят, добром дело не кончить, пошли в суд. Пришли. Один одно толкует, другой — другое.

Вот судья и говорит:

— Задам я вам каждому по три вопроса. Кто правильно на них ответит — того и дело правое.

Ладно. Вот спрашивает судья в первый раз.

— Что самое сладкое?

Богач отвечает:

— Мед в моих ульях.

— Вовсе нет! — говорит бедняк. — Сон!

— Верно! А кто самый шустрый?

— Тот, кто быстрее всех деньги копит!

— А вот и нет! — говорит бедняк. — Ум завистника. Он ни днем, ни ночью покоя не знает.

— Верно! А кто самый несчастливый?

— Да тот, кто вроде меня просчитался: лучшую дойную корову брату-мошеннику своими руками отдал!

— А вот и нет! — смеется бедный брат. — Тот, кто сам перед судьей проговорился, что отдал брату не коровью шкуру, а дойную корову.

Вот судья и говорит:

— Ты, бедный брат, правильно ответил, — твоя и корова!

Дедов совет

старину был в одном краю такой обычай: стариков, которые уже не могли себе хлеб зарабатывать, отводили в лес и оставляли там.

В те времена жил в этих краях один старичок, был у старика сын, и у сына тоже сынок. Стал сын старика примечать, что отец уже не тот работник, каким был прежде, что пора ему на тот свет отправляться. Заметив это, взял сын у сынишки санки, посадил на них своего старого отца и повез в лес. А внучек побежал следом за санками. Привез сын отца в лес, опрокинул санки и сказал:

— Лежи тут вместе с санками!

А сынишка, паренек смышленый, говорит:

— Нет, отец, не оставлю я здесь свои санки!

— На что тебе нужны такие плохонькие санки?

— А если у меня их не будет, тогда на чем свезу тебя в лес, когда состаришься и зачахнешь?

Услышав такие речи, сын старика призадумался: «Гляди-ка, — думает он, — собственный сын сулит мне тот же конец, какой я своему отцу учинил. Нет, так не годится!»

Посадил сын отца обратно в санки и повез домой. Но дома он не смел у всех на глазах держать при себе беспомощного отца, поэтому спрятал старика в погреб, там его кормил и поил.

Вскоре разразился в том краю страшный голод. Ржи ни у кого не было ни зернышка, и редко у кого сыщется горстка ячменя.

Старик в погребе давно уже стал примечать, что плохи у людей дела, потому что сын давал ему только ячменный хлеб, да и того лишь на один укус.

Однажды спрашивает старик сына:

— Почему не даешь мне ни ломоточка ржаного хлеба?

Сын отвечает:

— Во всем краю голод страшный, ржи больше ни у кого нет ни зернышка; беда настала великая — не только есть нечего, но и посеять нет ни горсточки.

— Тяжкие времена, — вздохнул старик, — однако послушай, сынок, дам я тебе совет, как хоть на посев зерна добыть. Раскрой половину крыши над ригой и вымолоти еще раз старую солому, поглядишь, сколько в ней осталось зерна.

Сын сделал, как велел ему отец: раскрыл половину риги, снова вымолотил солому с крыши и собрал целую мерку ржаных зерен. Сделав это, сын опять пошел к отцу в погреб и рассказал, что вымолотил из старой соломы мерку ржи. Отец ему говорит:

— Раскрой вторую половину крыши и обмолоти и там старую солому, поглядишь, сколько в ней осталось зерна.

Сделал сын, как велел ему отец: раскрыл вторую половину риги, обмолотил еще раз старую солому с крыши и опять набрал целую крынку ржаных зерен. Тогда отец и говорит:

— Теперь посей рожь!

Сын посеял, и на другое лето у него такая тучная рожь уродилась, что хватило и на следующий год посеять.

Увидев эту рожь, весь люд голодного края диву дается, откуда, мол, поднялись такие хлеба, если ни у кого не было ни зернышка? Прослышал об урожае сам помещик, приказал позвать к себе хлебопашца и спрашивает:

— Откуда у тебя целое ржаное поле, когда во всем краю ни у кого нет ни зернышка ржи?

Подумал сын малость, потом собрался с духом и рассказал всю правду, как дал ему старик-отец добрый совет. А помещик спрашивает:

— Где ж он есть, твой отец, что его не видать, не слыхать?

Сын отвечает:

— Я его в погребе держу!

Тут-то и помещик и все жители того края сразу поняли, что и от стариков есть прок, а прок этот — в добрых, мудрых советах.

С той поры люди никогда больше не убивали своих стариков.

Заветы отца

мирая, отец оставил сыну три завета: «Не ходи часто в гости, не то перестанут тебя уважать; не меняй лошадей на базаре, не то останешься при своих двоих; не бери жену издалека, не то попадется дурная!»

Сын покивал головой и запомнил слова отца. Когда отец умер, сын решил проверить отцовские заветы.

Ладно. Стал он в гости похаживать. Первый раз встретили его лепешками, на другой раз тоже всего было вдоволь, на третий раз заметил он холодок, на четвертый — все еще туда-сюда было, на пятый раз остался он уже ни сыт, ни пьян, а когда пришел в шестой раз, подали ему мякинный хлеб с путрой. Один ломоток еще кое-как съел, а второй принес домой и припрятал в свою укладку. Когда спать пошел, сын про себя думает: «Верен был первый отцов завет, попробую испытать второй».

Ладно. Вот стал он ездить на базар и лошадей менять; дело кончилось тем, что выменял сын такую клячу, которая свалилась по дороге, и остался он пешим. Содрал сын с клячи шкуру и припрятал в укладку. Когда спать пошел, думает про себя: «Два отцовых завета оказались верными, попробую-ка проверю третий».

Ладно. В следующее воскресенье собрался и пошел версты отмерять на край света за женой. Ищет, ищет, глядь — и нашел, да такую красавицу, что твоя кукла: плывет, земли не касается. Чего ж лучшего искать, пусть на следующее воскресенье со сватами приезжает, поглядит, как жених живет. Однако вечером, собираясь домой, сын подумал: «Два отцовских завета были верны; пока третий не оправдался, надо приглядеться получше. Воскресенье — воскресеньем, разве в такой день толком что приметишь, а вот в будни — совсем другое дело. Пойду-ка назад, тайком залезу на гумно, пересплю ночь, а тогда с утра погляжу, какова моя суженая за работой».

Утром, чуть свет, старики уже в поле, а девицы нигде не видать. Экое диво! И полдень подошел, а ее нигде не видно — надо пойти в избу заглянуть. Заходит в избу: передник, что вчера на ней был, на полу валяется, а сама храпит за печкой, аж стены трясутся. Подхватил сын передник и ходу домой. Спрятал передник в клети и дожидается воскресенья. Настал воскресный день — приехали сваты с невестой. В один угол заглянули, в другой — всюду хорошо на диво; заходят в клеть, увидели укладку с отцовыми заветами — спрашивают, что в ней?

— Этого показать вам не могу — тут мои драгоценности!

Сваты упрашивают его: пусть, мол, дозволит взглянуть.

— Ну ладно, уж так и быть!

Открывают укладку — что в ней такое?

— А мой передник как тут очутился?

— Да, девица, храню я в этой укладке заветы моего отца: пока другие спят, укладка копит для меня отцовы заветы. В ней три завета — этот огрызок хлеба, шкура и твой передник. Первый из них учит: не ходи часто в гости, не то перестанут тебя уважать; второй учит: не меняй лошадей на базаре, не то останешься при своих двоих; третий, твой передник, учит: не бери жену издалека, не то попадется дурная.

Так девица и уехала, пристыженная.

Отцовское добро

одного очень богатого хозяина было три сына и две дочери. Когда он состарился и силы стали покидать его, он передал свое хозяйство старшему сыну. Пожил у него отец, да потом старшему сыну надоело с ним возиться. Советует он ему идти пожить у братьев — они, дескать, давно его дожидаются. Отец послушался и ушел к среднему. Подержал тот у себя отца, да уже через пару месяцев стал выпроваживать к младшему сыну. Поселился старик у младшего, с месяц пожил, и этот давай упрекать, отчего отец не живет у своего любимца, старшего сына, которому отказал все свое добро и дом. Отправился теперь старик к дочерям. Пожил у них недель восемь, надо и оттуда убираться.

Была у старика привычка по воскресеньям ходить в церковь. Однако теперь пришлось ему от нее отказаться, потому что не было хорошей одежды. Старая уже совсем поизносилась. И все же в одно воскресенье собрался он с духом и пошел, как был, в старенькой, которую каждый день носил. В церкви встретил его старый приятель. Он спрашивает:

— Ты чего, сосед, такой оборванный? Ведь был ты богатым человеком, исправным хозяином?

Тут старик все и рассказал, как было. Слишком рано отдал сыну дом, добро поделил, а теперь самому приходится ходить, как нищему, с сумой от двери к двери.

Чужими стали милые дети, жестокими. Скорее собаку накормят, чем старику-отцу дадут кусок…

— Ладно. Только впредь, гляди, будь поумней, и дела твои поправятся. Послушайся моего совета: пойдем ко мне, есть у меня старый сундук, я тебе его отдам. Только сделай к нему столько ключей, сколько у тебя детей, а когда придешь к ним, то постарайся, чтобы они у тебя в руках ключик заметили. Если спросят, что это за ключ, правду не говори, а скажи, что это ключ от добра твоего припрятанного. Когда будешь умирать, тогда, дескать, ты его им отдашь…

Ладно. Надо попробовать. Приходит отец к старшему сыну, достает блестящий ключик и вертит в руках. Сын заметил и спрашивает, что за ключ у отца.

— A-а, это ключ от моего добра. Вот умру, тогда оно вам достанется. Ключик хоть сейчас могу тебе отдать, а когда стану помирать, тогда и скажу, где мое добро хранится.

Узнав об этом, сын сразу подобрел к отцу, стал обходительным, каким и должно быть сыну со своим отцом. Когда в воскресенье отцу захотелось пойти в церковь, старший сын дал ему свое новое платье и отвез, словно барина. Заметили это два других сына и дочери. Думают: «А отец-то, видать, вовсе не нищий, неспроста старший брат дал ему свою лучшую одежу и возит, как барина».

Подскочили они все к отцу, здороваются с ним, каждый к себе приглашает пожить… Пошел отец к другим сыновьям, им тоже рассказал про свое припрятанное добро.

Теперь старику недостает разве что птичьего молока. Сыновья делают все, что только его душе угодно, и просить ни о чем не надо. Живет у них как у христа за пазухой. Как-то раз встречают его дочери и говорят:

— Загордился отец, к нам даже и зайти не желает…

Младший сын велел сшить для отца новое платье, а средний — сапоги новые отцу справил, теперь старик с головы до ног во всем новом и ест досыта.

Так прошло много лет, и вот старик занемог. Привели пастора. Отдал старик пастору все ключи, чтобы тот передал их детям после его смерти. Когда отец умер, дети устроили ему богатые похороны. Потом пастор отдал детям ключи. Каждый радуется про себя. Позвали судейских, писаря, волостного старосту, и сами явились, каждый со своим ключом, а пристав и урядник с шашками наголо подле сундука встали, чтобы все было разделено по-честному. Открыли сундук и видят, что он совсем пуст. Лежит в нем только старый посох и бумажка, на которой написано: «Отлупить надо старого палкой, чтобы загодя не раздавал детям своего добра».

Каравай

ыл у одного отца сынок, который в шесть-семь лет нипочем не желал сам ходить: лодырь такой, не приведи господь. Прямо смех берет, да что поделаешь. Сделал отец коляску, посадил в нее сына и стал таскать за собой, нищенствуя.

Раз в одном доме некий благодетель положил на стол каравай и говорит:

— Ты, отец, не смей брать каравай. А ты, сынок, если можешь, возьми, а коли не можешь и не хочешь, сиди голодом!

Сынок в тот день был очень голоден. Долго ерзал он в своей коляске, пока не спустил на пол сперва одну ногу, за ней вскоре и другую.

«Вот, слава богу, хоть из коляски вылез», — прошептал отец чуть слышно.

— Ну, отдохни, отдохни, сынок, после первого шага, а то как бы брюхо не надорвал! — смеются остальные. Малость погодя сынок уже и у стола.

Однако какая-то невидимая сила утаскивает каравай все дальше и дальше, сынок все за ним да за ним, пока оба за дверью не очутились. На дворе сынок думал каравай бегом нагнать, но озорной каравай так умучил мальца, что у того спина взопрела. А потом каравай и вовсе пропал, словно в воду канул.

Отец обрадовался, говорит:

— Это был добрый дух, он тебя от лени вылечил!

С того дня сын стал ходить сам, научился работать и в конце концов вырос дельным человеком.

Ленивая жена

богатых родителей росла единственная дочка, была она очень красива и избалована. Но при всей красоте и богатстве никто не хотел на ней жениться, потому что люди поговаривали, будто есть у нее такая болезнь — «норов» называется: когда девице в чем-нибудь не угодят, она тотчас все дела бросает, ложится в постель и лежит до тех пор, пока ее желание не исполнят и не задобрят ее. Как-то раз опять приехал к ней жених свататься — молодой, зажиточный хозяин. Мать расхваливает на все лады свое холеное чадо, жаль, говорит, с дочкой расставаться, тяжко будет жить без нее; а отец, человек простодушный и честный, говорит жениху прямо:

— Коли нравится тебе моя дочь, тогда бери ее, раз уж Лайма послала, но чтобы ты меня лихом не поминал, скажу тебе заранее: мучит ее одна хвороба — «норов» называется.

Молодой человек подумал малость и говорит:

— Ладно, будь что будет, возьму ее: где найдешь человека, чтобы уж вовсе без недостатков; на меня самого тоже другой раз находит тяжкий недуг.

— Что ж это за недуг?

— Ежели мне случится натощак холодной воды испить, то становлюсь бешеным до тех пор, пока не поем.

Вот рядились они да сговаривались о том, о сем, наконец порешили, что девице с «норовом» и парню с «бешенством» надо пожениться.

Поженились они и зажили ладно — в мире и согласии. Прожили этак с месяц, когда жене вдруг захотелось поехать к матери. Муж толкует ей, чтобы потерпела пару деньков, теперь, мол, самая горячая пора, пахать надо, не разгибая спины. Сказал он ей так, позвал батрака и ушел с ним пахать. Тут молодица и захворала «норовом»: улеглась она в кровать, и нет ей до хозяйства никакого дела. Приходит девка-батрачка и говорит — пора готовить и нести полдник пахарям, а хозяйка лежит в кровати и только шипит как змея, слова не вымолвит. Девка перепугалась, шмыгнула вон из избы.

Пашут хозяин с батраком, пашут да полдника дожидают, однако понапрасну, никто не несет. Тут хозяину и пришло на ум — не слегла ли его жена в «норове». Вот он и говорит батраку:

— Будем пахать, пока не подойдет время полдничать, а тогда пойдем домой; ежели дома еда не сготовлена, тогда делай, что я тебе буду говорить, а когда схвачусь тебя колотить, то хоронись под кроватью.

Ладно. Поработали, приходят домой и видят: лежит хозяйка в постели, едой и не пахнет. Хозяин говорит батраку:

— Притомился, а есть неохота, подай мне кружку холодной воды напиться; передохну, пока лошади едят.

Жена это услыхала, и со страху ее даже в дрожь бросило, вспомнила про «бешенство» мужа; она бы и рада вскочить с постели, да ведь тогда в другой раз муж не поверит в ее болезнь. Так и осталась лежать в кровати, — незачем потакать мужу.

Хозяин отпил из кружки и давай ходить по избе, посвистывать. Ходит и приговаривает:

— Есть мне нечего, а почему? — разве такой уж я бедный? Разве работать ленюсь? Или уж и сварить в доме стало нечего? А ну. малый, подай-ка мне еще воды!

Пьет хозяин воду, выпил всю и тут как хватит кружку об пол, только черепки во все стороны полетели. Заходил по избе еще быстрее, заговорил еще громче:

— Ну и паскуда ты, парень, моя жена в норове лежит, а он даже обеда мне сварить не может — вот я тебя, душегуба, проучу теперь!

Тут хватает он с крюка кнут:

— Проучу я тебя, дубину стоеросовую! Моя жена в норове лежит, а ты обеда мне сварить не можешь? Да? — и пошел на парня с кнутом.

Тот, не мешкая, забился под кровать. А «бешеный» хозяин огрел кнутом по постели так, что у жены с одного удара почти весь «норов» вылетел. Но «бешеному» хоть бы что: стащил он жену с кровати, бросил посреди избы и охаживает ее кнутом почем зря, приговаривая:

— У меня жена в норове лежит, а ты, чертово отродье, и поесть не мог сготовить! Теперь держись, проучу я тебя!

Жена и орала и причитала, но муж драл ее до тех пор, пока не посулилась навсегда отделаться от своей хворобы. Только тогда отпустил хозяин хозяйку, бросил кнут, сам грохнулся наземь и захрапел, вздрагивая во сне. Жена тут же бросилась огонь разводить и готовить мужу вкусный полдник. Тогда и батрак вылез из-под кровати. А хозяйка всхлипывает и говорит ему шепотком:

— И дернуло же тебя под кровать спрятаться, не мог разве в дверь выбежать?

— Да мне, хозяюшка, невдомек было, что он станет так беситься!

— Это с ним от холодной воды. Зачем ты ему подал?

— Так нас обоих жажда томила, но раз ты знала про это, то зачем же дозволила мне напоить хозяина холодной водой!

А тут и хозяин проснулся. Голову поднял и говорит, озираясь по сторонам:

— Ох и трещит же моя головушка! Малый, подай-ка воды напиться!

Жена сразу подскакивает:

— Да не пил бы ты холодную воду, муженек! Лучше вот выпей теплого молочка; ступай к столу, у тебя сегодня во рту, поди, ни крошки не было!

Поднялся муж, сел к столу, наелся досыта и ласково благодарит жену за хороший полдник.

С тех пор на хозяйку больше ни разу не находил «норов» и она всегда заботилась о своем муже, чтобы не пил он холодной воды натощак.

Кудахтина война

ыла у одного крестьянина придурковатая жена. Однажды нашел он большой горшок золота, а жена по глупости разболтала про деньги барину. Велит барин крестьянину явиться на другой день с горшком золота в имение.

— Ах, чтоб тебе пусто было! — бранится крестьянин и ломает голову, как из беды выкрутиться. Наконец додумался: говорит жене, что, дескать, сегодня после обеда надо ожидать кудахтину войну. Ладно.

Услышала об этом жена и перепугалась до смерти:

— Что, кудахтина война? Боже ты мой!

— Чего там «боже ты мой!», — отвечает ей муж. — Отсидишься в картофельной яме, накрою тебя шкурой, вот и уцелеешь.

— Ой, муженек, а ты как же?

— Обо мне не горюй, я повоюю!

Вот отвел муж жену в яму, накрыл высушенной коровьей шкурой, поверх насыпал гороху и кур на него выпустил. Подняли куры на шкуре драку, шум стоит словно на войне; а муж еще схватил палку и давай колотить по углам — лишь бы шуму побольше было. Наконец выпустил жену на волю и говорит:

— Вылезай, кончилась кудахтина война.

Поутру запрягает крестьянин лошадь, сажает впереди себя на телегу жену и едет к барину.

А по дороге муж потихоньку вытащил из кармана крендель и бросил его жене через плечо прямо на колени. Она спрашивает:

— А это откуда?

— Экая ты дура! Так ведь мы уже дожили до того времени, когда булки с неба валятся.

Едут дальше. Попался у дороги сарай, блеет в нем козел. Жена спрашивает:

— Кто там орет?

— И этого не знаешь. Ну и дуреха! Там черт нашего барина мучит!

Приехали в имение, барин спрашивает:

— А деньги где?

— Какие такие деньги? — дивится крестьянин.

— Прикидываться еще будешь? Твоя жена сама сказывала, что ты горшок с золотом нашел.

— Так с жены и спрашивай, мне откуда знать.

Зовет барин к себе жену:

— Говори, когда твой муж деньги нашел?

— Да вроде бы за неделю до кудахтиной войны.

— Это когда же была такая кудахтина война?

— Да вроде бы когда булки с неба валились.

— Что валилось? Когда валилось?

— Да вроде когда тебя черт в сарае мучил. Уж мне так тебя было жалко! Ты там как козел не своим голосом орал.

— Провались ты сама, полоумная, ко всем чертям! — заорал на нее барин и выгнал обоих за ворота.

Такой хитростью уберег крестьянин найденный клад.

Сказка путника

хал путник зимой через лес и заблудился. Проплутал до самого вечера, а тут метель началась.

Долго еще он ехал, пока добрался до какого-то дома. Зашел, просится на ночлег. А хозяева только тогда дозволили ему остаться, когда он пообещал рассказывать всю ночь сказки. Усталый путник малость обогрелся, а все домочадцы уселись вокруг него слушать.

— Только уговор такой, — начал он, — никому меня не перебивать, вопросов не задавать, пока не кончу рассказывать. Как только кто перебьет, так сказкам конец — иду спать.

Все согласились, и путник начал рассказывать:

— Шел я раз лесом, дремучим лесом. Да, шел я, значит, через густой-прегустой лес. Тут вдруг летит ворона. Да, летит, значит, ворона, черная ворона. Вот летит ворона, летит, не спускается, а так — все летит и летит, то повыше, то пониже, и все летит, летит эта черная ворона, не спускается…

— Ну, а другого-то ничего не будет? — спросил его кто-то.

— Раз вы мне мешаете, тогда, как уговорились, сказке моей конец, — ответил путник, улегся на теплую лежанку и проспал спокойно до утра.

ПОЯСНЕНИЯ

Кокле — латышский народный музыкальный струнный инструмент.

Курземе — западная часть Латвии.

Лайма — в латышской мифологии — богиня счастья, защитница сирот и женщин; предопределяла судьбу человека.

Пастала — (русск. постóла) — гнутая из целого куска кожи обувь без швов; через верхний край пасталы продернут кожаный ремешок, удерживающий обувь на ноге.

Приевит(е) — узкий узорчатый поясок. Приевит обычно дарили на свадьбу, крестины и т. п.

Пурс — мера сыпучих тел.

Пурвиета — мера площади, которую можно засеять определенным количеством (пуром) зерна.

Путра — похлебка с крупой.

Сиеквиета — мера площади, которую можно засеять определенным количеством (сиеком) зерна.

Сиекс — мера сыпучих тел.

УКАЗАТЕЛЬ СОКРАЩЕННЫХ НАЗВАНИИ АРХИВОВ И СБОРНИКОВ ЛАТЫШСКИХ НАРОДНЫХ СКАЗОК, МАТЕРИАЛЫ КОТОРЫХ ИСПОЛЬЗОВАНЫ В НАСТОЯЩЕМ ИЗДАНИИ

АЕ — «Латышские народные сказки» («Latviesu tautas pasakas»). Изд. А. Ессен. Рига. тт. 1—IV.

AM — «Помещика высекли» («Kungs dabfin perienu»). Избранные латышские народные сказки. Составитель А. Медне-Романе. Латгосиздат, Рига 1950 г.

ЕЛО — «Сборник статей и материалов Литературного отдела Елгавского латышского общества» («Jelgavas Latviesu biedribas Rakstniecibas nodalas Rakstu krajums»). Елгава, т. III, 1893 г., т. V, 1896 г.

ЛП — «Латышские народные предания и сказки» («Latviesu tautas teikas un pasakas»). Составитель А. Лерхис-Пушкайтис, Елгава, тт. I–V, 1891–1894 гг.; Рига, тт. VI–VII1, 1896–1903 гг.

ЛПр — «Латышские народные предания и сказки», т. VII2 («Latviesu tautas teikas un pasakas» VII2 sej.). Составитель А. Лерхис-Пушкайтис, 1898 г. Рукопись в архиве сектора фольклора Института языка и литературы Академии Наук Латв. ССР в Риге.

Нск — Сборник «Латышские народные сказки» («Latviesu tautas pasakas»). Составил и обработал Я. Ниедре. Латгосиздат, Рига 1951 г.

ПШ — «Латышские народные сказки и предания» («Latviesu tautas pasakas un teikas»). Составитель П. Шмит. Рига, тт. I–XV, 1925–1937 гг.

РЛО — Сборник «Предания и сказки нашего народа» («Musu tautas teikas un pasakas»), т. III. Издание Рижского латышского общества, Рига 1923 г.

Ск. ЛК — Сказка «Лачу Кришус» («Lacu Krisus»). Латгосиздат, Рига 1947 г.

Фольк. арх. АН — Архив сектора фольклора Института языка и литературы Академии Наук Латв. ССР, Рига.

ЯН — «Латышские сказки» («Latviesu pasakas»). Избранное. Составил и обработал Я. Ниедре, тт. I–IV, Латгосиздат, Рига 1946–1950 гг.

ПРИМЕЧАНИЯ

СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ

1. Мужик и звери — ЯН. III, 6. Записал А. Ванагс в Даудзесе Екабпилсского уезда со слов Я. Калниня, 1928 г.

2. Глупый волк — Фольк, арх. АН 482. 346. Записала 3. Гринберга в Ужаве Вентспилсского уезда со слое А. Гринберга, 1927 г.

3. Мужик, медведь и лиса — ПШ, I, 271.

4. Как лиса честно завтрак заработала — ПШ. I, 272. Записала А. Бригадере в Калнамуйже Елгавского уезда.

5. Как человек одолел волка — ПШ. I. 296. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

6. Косарь и волк — ПШ. I. 300. Записала Л. Озола в Селпилсе Екабпилсского уезда.

7. Сказка про лесоруба — ЯН. III. 10. Записал Д. Купрук в Дрицени Реэекненского уезда со слов Я. Купрука.

8. Как лисица уток пасла — ЯН. III. 46. Записал М. Буле в Нирзе Лудзенского уезда. 1936 г.

9. Ежик — ЯН. III, 17. Записана в Калупе Даугавпилсского уезда со слов Я. Лаздане. 1927 г.

10. Старик с квашней и звери — ПШ, I. 290. Записал Фр. Ситманис в Окте Талсинского уезда.

11. Как пес дитя спасал — ПШ, I, 193. Записал Крейцберг в Дзирциеме Тукумского уезда.

12. Как гуси унесли человека — ПШ, XV. 492. Записал А. Айзсилс в Лубане Мадонского уезда.

13. Рыбак и лиса — ПШ, I, 140. Записал П. Шмит в Рауне Цесисского уезда со слов своего деда.

14. Как лиса учила волка удить рыбу — ПШ. I, 147. Записал Я. Войткан в Берзгале Реэекненского уезда.

15. Как лиса волку шубу шила — ПШ, I, 198. Записала Т. Беча в Прейли Даугавпилсского уезда.

16. Кот. петух и лиса — ПШ, I, 327. Записал Я. Т. Шабловский, 1893 г.

17. Заяц и лисица — ЯН, III, 60. Записал М. Берзиньш в Умурге Валмиерского уезда. 1935 г.

18. Лиса и скворец — ПШ, I, 170. Записал Д. Озолиныи в Яунрозе Валкского уезда.

19. Как аист учил лису летать — ПШ, I, 343. Записал Я. Сименов в Доле Рижского уезда.

20. Лиса и кувшин — ПШ, I, 181. Записал В. Рунтулис в Вилце Елгавского уезда.

21. Как на лису управа нашлась — Фольк, арх. АН 490, 15.

22. Лиса-побирушка — ПШ, I, 285. Записал К. Жвингулис в Елгавском уезде.

23. Лиса и гуси — ПШ, I, 343.

24. Звери в яме — ПШ, I, 159. Записал Я. Криевиньш в Драбежи Цесисского уезда.

25. Бой зверей — ПШ, I, 202. Записал Я. Авотиньш в Крустпилсе.

26. Как птицы зверей победили — ЯН, III, 35. Записана в Циецере Кулдигcкого уезда со слов М. Руга, 1926 г.

27. Медведь и мышь — ПШ, I, 188. Записал П. Шмит в Рауне Цесисского уезда со слов своего деда.

28. Волк и баран — ЕЛО, V, 16. Записал В. Рунтулис в Вилце Елгавского уезда.

29. Пес и волк — ПШ, I, 195. Записал П. Штауерис в Иецаве Баускэго уезда.

30. Комары и конь — ПШ, I, 392. Записал Д. Озолиньш в Яунрозе Валкского уезда.

31. Косуля и волк — ПШ, I, 236. Записала Ниедре в Серене Екабпилсского уезда.

32. Как пес шил сапоги — ПШ, I, 215. Записал Я. Пога в Бромберге Елгавского уезда.

33. Старый конь — Фольк, арх. АН 359, 1. Записал Фр. Тейрумникс со слов Е. Кокина в Андрупене Резекненского уезда, 1926 г.

34. Как заяц волчицу провел — Фольк, арх. АН 179, 1492. Записал Я. Нидерс в Бее Валкского уезда со слов Я. Итцака, 1927 г.

35. Ежик и заяц — ПШ, O, 383. Записал Р. Вулфе в Узини Елгавского уезда.

36. Кто трусливее зайца — ПШ, I, 185.

37. Заяц и его друзья — ПШ, I, 314. Записала Ф. Розентале в Талсы.

38. Как мороз с зайцем об заклад бились — Фольк, арх. АН 76, 494. Записала В. Пигене со слов Э. Вацземе в Поциеме Валмиерского уезда, 1926 г.

39. Как животные Даугаву рыли — ПШ, I, 399. Записал М. П. Лодзинъш в Селпилсе Екабпилсского уезда.

40. Паук и муха — ПШ. XIII, 182. Записал П. Витолиньш в Берзауне Мадонского уезда.

41. Как голубь учился вить гнездо — ПШ, I, 343. Записана в 1893 г.

42. Козодой и соловей — ПШ, I, 364. Записал М. Крогземис в Лиелварде Рижского уезда со слов М. Старкиса.

43. Петушок и курочка — ПШ, I, 320. Записал Я. Адиньш в Ногале Талсинского уезда.

44. Колобок — ПШ, I, 418. Записала Л. Эргелниеце в Риге.

45. Рукавичка — Фольк, арх. АН 574, 12. Записала Р. Табиня в Латгалии, 1927 г.

46. Как кот у пса вольную украл — ПШ, I, 309. Записал Арнес в Стукмани Рижского уезда.

47. Как кот с мышкой домовничали — АЕ, VI, 38.

48. Мышь домашняя и мышь полевая — ПШ, I, 226. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

49. Как животные избу ставили — ПШ, I, 239. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

50. Как животные пришли жить к человеку — ПШ, 1, 239. Записал Я. Пога в Бромберге Елгавского уезда.

51. Ясень — ПШ, I, 413. Записана в 1893 г.

52. Дубок и гриб — ПШ, I, 415. Записал П. Кунстманис в Ливберзе Елгавского уезда.

53. Береста и смола — Фольк, арх. АН 1860, 2527. Записана в IV научной экспедиции Института этнографии и фольклора АН Латв. ССР в Сигулде Сигулдского района в 1950 г. Записал Я. Я неон со слов А. Кронберга.

54. Боб, соломинка и уголь — ПШ, I, 419. Записала М. Аузиня в Риге.

55. Солнце, мороз и ветер — ПШ, XIII, 230. Записана в Аглоне Даугавпилсского уезда.

56. Два мороза — AM, 37.

57. Кашель и лихорадка — Фольк. арх. АН I860. 2484. Записана в IV научной экспедиции Института этнографии и фольклора АН Латв. ССР в Сигулде Сигулдского района в 1950 г. Записал Я. Янсон со слов А. Кронберга.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

58. Хозяин и старая береза — АЕ. V. 27.

59. Петух-богатырь — ПШ, I, 335. Записал К. Лаздиньш в Елгавском уезде.

60. Лягушка-помощница — ПШ, VII, 424. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

61. Конь-помощник — ПШ, VII, 88. Записали Л. Берзиньш и Я. Целмс в Ирлаве Тукумского уезда.

62. Барин из печного дворца — ПШ, VII, 146. Записал К. Жиема в Озолниеки Елгавского уезда.

63. Благодарные твари — ПШ, VII, 384. Записана в 1893 г.

64. Три волшебные вещи — ПШ, IX, 36. Записал Я. Озолс в Сауке Екабпилсского уезда.

65. Черт и семеро братьев — ПШ, VII, 9. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

66. Как звери сыновьям рыбака помогали — ЛП, IV, 136. Записал К. Жиема в Озолниеки Елгавского уезда.

67. Ведьмина осина — ЛП, I, 139. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

68. Пастарис — ЛП, III, 3. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

69. Птица Булбулис — ПШ. VII, 257. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

70. Чудесная птица — ПШ. VII, 238. Записал Э. Бирзниекс в Дзирциеме Тукумского уезда.

71. Звери в зятьях — ПШ, VII, 297. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

72. Как брат сестер разыскивал — ПШ, II, 362. Записал П. Тилтиньш в Эрберге Екабпилсского уезда.

73. Ежова шубейка — ПШ, IV, 486. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

74. Ужова невеста — ПШ, IV, 416. Записал К. Жиема в Озолниеки Елгавского уезда.

75. Медвежий Криш — Ск. ЛК.

76. Курбад — ЛП, I, 2. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

77. Илинь — ЛПр, 1898. Записана в Вецпиебалге Цесисского уезда со слов А. Гегерис, 1898 г.

78. Верзила — ЛП, III, 16. Записал П. Гросберг в Лестене Тукумского уезда.

79. Пятеро силачей — ПШ, VI, 230. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

80. Бобылкин сын — AM, 5.

81. Великие силачи — ПШ, VIII, 454. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

82. Локоток — ПШ, IX, 152. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

83. Черт из озера — ПШ, XI, 84. Записал Крейцбергс в Дзирциеме Тукумского уезда.

84. Как мальчик учил черта свистеть — ПШ, XI, 137. Записал М. Паэгле в Лиелварде Рижского уезда.

85. Черт сено косит — ПШ, XIII, 154. Записал Я. Сименов в Доле Рижского уезда.

86. Как мужик с чертом урожай делили — ПШ, XI, 74. Записала Э. Пуце в Биксти Тукумского уезда.

87. Страшный зверь — РЛО, 26.

88. Как черт храпеть учился — Фольк. арх. АН 1837, 90. Записал А. Карклиньш в 1949 г.

89. Черт в батраках — ПШ, IV, 158. Записал К. Яунземс в Билстики Рижского уезда.

90. Черт и овинщик — РЛО, 14.

91. Работниковы дети — ПШ, III, 136. Записал Я. Пога в Бромберге Елгавского уезда, 1879 г.

92. Ястреб и крестьянский сын — ЛП, VI. Записал М. Ароне в Берзауне Мадонского уезда.

93. Семь оборотней — ЕЛО, III, 53. Записал Э. Бирзниекс в Дзирциеме Тукумского уезда со слов Э. Ласманиса.

94. Как солдат смерть в скорлупу загнал — Фольк. арх. АН 1895, 3381. Записана в VI научной экспедиции Института этнографии и фольклора АН Латв. ССР в Вентспилсе в 1952 г. Записала В. Гребле со слов А. Чепалевской.

95. Старый солдат — АЕ, III, 3.

96. Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что — ПШ, V. 68. Записал Я. Лидакс в Иецаве Бауского уезда.

97. Безрукая королева — ПШ, IX, 181. Записал О. Кирштейнс в Мисе Бауского уезда.

98. Три совета — ЕЛО, III, 50. Записал Э. Бирзниекс в Дзирциеме Тукумского уезда со слов Ф. Паберзиса.

99. Волшебные дудочки — ПШ, VI, 293. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

100. Принцесса на стеклянной горе — ПШ, VI, 350. Записали X. Скуиня и А. Зиемелис в Аумейстери Валкского уезда.

101. Неразрешимая загадка — ПШ, X, 191. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

102. Как дурак королем стал — ЕЛО, III, 57. Записал Э. Бирзниекс в Дзирциеме Тукумского уезда со слов Б. Трейберг.

103. Падчерица и родная дочь — ЛП, III, 69. Записал Штраус в Эрберге Екабпилсского уезда.

104. Невиданный боб — ЛП. III, 64. Записали Паберзис и Резевский в Ирлаве Тукумского уезда.

105. Как животные падчерицу выручали — ПШ, V, 411. Записал Я. Пога в Бромберге Елгавского уезда.

106. Чудесная мельничка — ПШ, VIII, 119. Записал А. Лерхис-Пушкайтис.

107. Скатерть, накройся! — ПШ. VIII. 84. Записал К. Жиема в Озолниеки Елгавского уезда.

108. Волшебное слово — ПШ, VIII, 83. Записал А. Васкис в Тукуме.

109. Гора, отворись! — ПШ. IX, 130. Записал Ф. Рекис в Ренде Кулдигского уезда.

110. Волшебное зеркало — ЛП, V, 217. Записал Я. Плочкалнс в Скрунде Кулдигского уезда.

111. Старый кошелек — ПШ, VII, 474. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

112. Волшебное кольцо — ПШ, VIII, 11. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

113. Сказка про пастуха и его кокле — ЛП, II, 60. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

114. Часовых дел мастер — Фольк. арх. АН 458, 80. Записал А. Анцвериньш в Капини Даугавпилсского уезда со слов В. Даукшта, 1928 г.

115. Золотая лодка — ПШ. VI, 268. Записали Я. Гобзинь и Я. Шмит в Рудбаржи Айзпутского уезда.

116. Три чудесных умельца — ЯН, I, 38. Записал К. Тигерис в Арлаве Талсинского уезда со слов Г. Лейманиса, 1929 г.

117. По заслугам и награда — ПШ, IX, 498. Записал Э. Краулите в Бринки Айзпутского уезда.

118. Как лихо бедняка покинуло. — ПШ, IX, 419. Записала М. Шилиня в Викселе Тукумского уезда.

119. Лайма-заступница — AM, 34.

120. Лайма выполняет три желания — ПШ, IX, 492. Записал Крейцбергис в Дзирциеме Тукумского уезда.

121. Скупой хозяин — ПШ, IX, 503. Записал Э. Бирзпиекс в Дзирциеме Тукумского уезда со слов К. Розе.

122. Сказка о золотом топоре — AM, 31.

БЫТОВЫЕ СКАЗКИ

123. Как управителя проучили — AM, 9.

124. Чик — ЛП, V, 234. Записала К. Кузнецова в Рауне Цесисского уезда.

125. Как мужик работником в пекле был — ПШ, V, 219. Записал Браманис в Рижском уезде.

126. Староста и черт — ПШ, IX, 440. Записал А. Лерхис-Пуигкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

127. Как работники старосту проучили — ПШ, XIV, 118. Записала X. Скуиня в Смилтене Валкского уезда.

128. Хорошее средство — Фольк, арх. АН 316, 17. Записал Я. Ниедра в Балвы Абренского уезда, 1927 г.

129. Все господа — дураки — AM, 23.

130. Как барин жеребенка высиживал — ПШ, XI, 311. Записал М. Крогземис в Лиелварде Рижского уезда со слов Берзиня.

131. Рябая свинья — Фольк. арх. АН 740, 10762. Записала А. Мартынова в Видсмуйже Резекненского уезда со слов Э. Церциня, 1931 г.

132. Барин и нищий — AM, 32.

133. Смекалистый Андритис — ЛП, V, 288. Записана в Айзсиле.

134. Как мужик гуся делил — ПШ, XII, 103. Записала М. Яунземе в Риге со слов Вилемсона.

135. Мачатынь — ЛП, I, 156. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

136. Всевидец — ПШ, XII, 326. Записал Я. Руллис в Бломе Валкского уезда, 1892 г.

137. Барин-лихоимец — Нск, 19.

138. Мудрая барыня — ЛП, VI, 366. Записал Ю. Берсон в Зидари.

139. Волшебная птица — ЛПр, 2512. Записал М. П. Лодзиньш в Селпилсе Екабпилсского уезда.

140. Вор-благодетель — ПШ, XII, 251. Записана в Руиене Валмиерского уезда.

141. Как бедняк разбогател — Фольк. арх. АН 474, 8. Записал А. Страуме в Краукли Мадонского уезда со слов своей бабушки, 1927 г.

142. Смекалистый паренек — ПШ, X, 344. Записал М. Старкис в Лиелварде Рижского уезда, 1872 г.

143. Сказка о мудрой жене — Фольк. арх. АН 877, 1028. Записал Фр. Волленбергс в Лиелварде Рижского уезда со слов А. Кантиня, 1930 г.

144. Мужик и пастор — Фольк. арх. АН 541, 24. Записал Я. Утинан со слов своей матери в Прейли Даугавпилсского уезда, 1927 г.

145. Поп, дьячок и лавочник — ЯН, IV, 90. Записал К. Зутис в Наутрены Лудзенского уезда со слов Д. Гляуда, 1929 г.

146. Это и есть второй индюк! — ПШ, XII, 91. Записала Т. Айзпуре в Риге.

147. Одураченные — ЯН, IV, 26. Записала Б. Зариня в Вецауце Елгавского уезда со слов Ж. Элгута, 1928 г.

148. Как хорек святого духа съел — ЯН, IV, 99. Записана в Скрунде Кулдигского уезда со слов К. Струкле, 1926 г.

149. Умный батрак — ПШ, XII, 253. Записал Ю. Спрогис в Кокнесе Рижского уезда.

150. Скаредный хозяин — ПШ, XII, 252. Записал Ю. Спрогис в Кокнесе Рижского уезда.

151. Не взаправду ели, не взаправду и работали — ПШ, XII, 249. Записал 3. Венде в Дикли Валмиерского уезда со слов П. Элка.

152. Судьба богатого скупца — Фольк. арх. АН 647,1987. Записал А. Корсаке в Нигранде Айзпутского уезда со слов Э. Штале, 1928 г.

153. Как бедный брат правым остался — Нск, 39.

154. Дедов совет — ПШ, X, 565. Записал Ю. Спрогис в Кокнесе Рижского уезда.

155. Заветы отца — ЛП, I, 157. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

156. Отцовское добро — Фольк. арх. АН 181, 27. Записал М. Яунземс в Аннениеки Тукумского уезда со слов К. Лиелдиджуса, 1926 г.

157. Каравай — ЛП, I, 35. Записал А. Лерхис-Пушкайтис в Джуксте Елгавского уезда.

158. Ленивая жена — ПШ, XI, 330. Записала Кузнецова.

159. Кудахтина война — ПШ, XI, 349.

160. Сказка путника — ЛПр, 2502. Зйписал Э. Хибшманис.

ЛАТЫШСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ

Составители

А. Алксните

О. Амбаинис

А. Анцелане

К. Араис

М. Асаре

Иллюстратор

П. Шенгоф

Перевод

Юрий Иванович Абызов

Юрий Семенович Каппе

Мира Крупникова

Литературный редактор

Юлий Петрович Ванаг

Тираж 300 000 экз.

Цена 20 руб.

Издательство Академии наук Латвийской ССР г. Рига, ул. Смилшу № 1

Отпечатано в Образцовой типографии Латглавнздата гор Рига, ул. Пушкина, 12. Зак. № 684

Примечания

1

М. Горький. О литературе. М. 1937, стр. 456.

(обратно)

2

Н. П. Андреев. Русский фольклор. М.-Л. 1938, стр. 29.

(обратно)

3

М. Горький. Собр. соч., т. 27. М. 1953, стр. 301.

(обратно)

4

М. Горький. Собр. соч., т. 25. М. 1953, стр. 86.

(обратно)

5

М. Горький. Собр. соч., т. 27. М. 1953, стр. 305.

(обратно)

Оглавление

Введение

СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ

  Мужик и звери

  Глупый волк

  Мужик, медведь и лиса

  Как лиса честно завтрак заработала

  Как человек одолел волка

  Косарь и волк

  Сказка про лесоруба

  Как лисица уток пасла

  Ежик

  Старик с квашней и звери

  Как пес дитя спасал

  Как гуси унесли человека

  Рыбак и лиса

  Как лиса учила волка удить рыбу

  Как лиса волку шубу шила

  Кот, петух и лиса

  Заяц и лисица

  Лиса и скворец

  Как аист учил лису летать

  Лиса и кувшин

  Как на лису управа нашлась

  Лиса-побирушка

  Лиса и гуси

  Звери в яме

  Бой зверей

  Как птицы зверей победили

  Медведь и мышь

  Волк и баран

  Пес и волк

  Комары и конь

  Косуля и волк

  Как пес шил сапоги

  Старый конь

  Как заяц волчицу провел

  Ежик и заяц

  Кто трусливее зайца

  Заяц и его друзья

  Как мороз с зайцем об заклад бились

  Как животные Даугаву рыли

  Паук и муха

  Как голубь учился вить гнездо

  Козодой и соловей

  Петушок и курочка

  Колобок

  Рукавичка

  Как кот у пса вольную украл

  Как кот с мышкой домовничали

  Мышь домашняя и мышь полевая

  Как животные избу ставили

  Как животные пришли жить к человеку

  Ясень

  Дубок и гриб

  Береста и смола

  Боб, соломинка и уголь

  Солнце, мороз и ветер

  Два мороза

  Кашель и лихорадка

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

  Хозяин и старая береза

  Петух-богатырь

  Лягушка-помощница

  Конь-помощник

  Барин из печного дворца

  Благодарные твари

  Три волшебные вещи

  Черт и семеро братьев

  Как звери сыновьям рыбака помогали

  Ведьмина осина

  Пастарис

  Птица Булбулис

  Чудесная птица

  Звери в зятьях

  Как брат сестер разыскивал

  Ежова шубейка

  Ужова невеста

  Медвежий Криш

  Курбад

  Илинь

  Верзила

  Пятеро силачей

  Бобылкин сын

  Великие силачи

  Локоток

  Черт из озера

  Как мальчик учил черта свистеть

  Черт сено косит

  Как мужик с чертом урожай делили

  Страшный зверь

  Как черт храпеть учился

  Черт в батраках

  Черт и овинщик

  Работниковы дети

  Ястреб и крестьянский сын

  Семь оборотней

  Как солдат смерть в скорлупу загнал

  Старый солдат

  Ступай туда — неведомо куда, принеси то — неведомо что

  Безрукая королева

  Три совета

  Волшебные дудочки

  Принцесса на стеклянной горе

  Неразрешимая загадка

  Как дурак королем стал

  Падчерица и родная дочь

  Невиданный боб

  Как животные падчерицу выручали

  Чудесная мельничка

  Скатерть, накройся!

  Волшебное слово

  Гора, отворись!

  Волшебное зеркало

  Старый кошелек

  Волшебное кольцо

  Сказка про пастуха и его кокле

  Часовых дел мастер

  Золотая лодка

  Три чудесных умельца

  По заслугам и награда

  Как лихо бедняка покинуло

  Лайма-заступница

  Лайма выполняет три желания

  Скупой хозяин

  Сказка о золотом топоре

БЫТОВЫЕ СКАЗКИ

  Как управителя проучили

  Чик

  Как мужик работником в пекле был

  Староста и черт

  Как работники старосту проучили

  Хорошее средство

  Все господа — дураки

  Как барин жеребенка высиживал

  Рябая свинья

  Барин и нищий

  Смекалистый Андритис

  Как мужик гуся делил

  Мачатынь

  Всевидец

  Барин-лихоимец

  Мудрая барыня

  Волшебная птица

  Вор-благодетель

  Как бедняк разбогател

  Смекалистый паренек

  Сказка о мудрой жене

  Мужик и пастор

  Поп, дьячок и лавочник

  Это и есть второй индюк!

  Одураченные

  Как хорек святого духа съел

  Умный батрак

  Скаредный хозяин

  Не взаправду ели, не взаправду и работали

  Судьба богатого скупца

  Как бедный брат правым остался

  Дедов совет

  Заветы отца

  Отцовское добро

  Каравай

  Ленивая жена

  Кудахтина война

  Сказка путника

ПОЯСНЕНИЯ

УКАЗАТЕЛЬ СОКРАЩЕННЫХ НАЗВАНИИ АРХИВОВ И СБОРНИКОВ ЛАТЫШСКИХ НАРОДНЫХ СКАЗОК, МАТЕРИАЛЫ КОТОРЫХ ИСПОЛЬЗОВАНЫ В НАСТОЯЩЕМ ИЗДАНИИ

ПРИМЕЧАНИЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg