«Метаморфозы (сборник)»

Метаморфозы (сборник) (fb2) - Метаморфозы (сборник) 414K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Карт

Метаморфозы Максим Карт

Антиген

Когда с моей головы сорвали вязаную шапочку, прикрывавшую мне глаза, я вздохнул с огромным облегчением и захлебнулся воздухом, который пах больницей. В меня вонзились лучи горячего света. Я попытался защититься от них ладонью, но мои руки были привязаны к креслу.

– Убавьте свет, идиоты! – взревел отец.

Сразу заметно потемнело. Я увидел лица столпившихся вокруг меня людей.

– Отойдите, болваны! – не унимался папа. – Ему ж дышать нечем!

Серьёзные дяди расступились.

Папа в белом халате врача. Я улыбнулся, потому что не мог представить его в роли доктора. Он махнул мне рукой, довольный, чего я не мог сказать о других. Они стояли рядом с ним и пялились на меня так, будто первый раз в жизни видели маленького мальчика. Может, их смущали мои привязанные к креслу руки? Но это ничего! Папа сказал, так надо для моей безопасности, чтобы я не покалечил себя. А ещё он сказал, мне надо сделать маленький укольчик для моего полного выздоровления. Только зачем? Больным я себя не ощущал. Ну и ладно. Он мой отец и знает больше меня.

Мы были в небольшой комнатке, очень похожей на зубоврачебный кабинет, куда мама водила меня совсем недавно, чтобы мне удалили молочный зуб. Стены, покрытые плиткой цвета морской воды, блестели от чистоты. В удобном кресле можно было и заснуть. На меня смотрела большим зеркальным кругом многоглазая лампа, из которой лился приятный тёплый свет.

Отец склонился надо мной. Его лицо заросло щетиной.

– Тёма, послушай ещё раз, – сказал он. – Главное, не бойся. Сейчас я сделаю тебе укольчик, малюсенький такой. Ты проснёшься другим человеком, здоровым и сильным… Мы с мамой гордимся тобой. Антон, шприц!

Толстый дядя с недовольным лицом протянул папе наполненный маленький шприц с красной жидкостью. Отец, шёлкнув пальцем по игле,

выпустил из неё остатки воздуха.

– Там кровь, пап? – спросил я настороженно.

– Нет, Тёма, лекарство. Мы ж не вампиры какие-то, чтоб пичкать своих детей кровью.

– А когда я увижу маму?

– Как только проснёшься. Она обещала испечь твой любимый яблочный пирог. Хочешь?

– Да. Только не кислый буду, с сахаром. А почему ты мне шапкой глаза закрыл?

– Ты не должен знать, куда я тебя привёз, Тёма. Это будет наша с тобой тайна. Хорошо?

– Какая же это наша тайна, если её знаешь только ты?

– Настоящая военная тайна! Понял?

– Понял, пап.

Он поднёс шприц к моей руке. На кончике иглы висела капля красного цвета. В мой нос забрался едкий запах. Это дядя Антон протёр место укола влажной холодной ваткой. Игла вонзилась в меня. Я заплакал, хоть боль была и несильная.

– Тихо, тихо, – зашептал отец. – Не нужно слёз. Всё закончилось, Тёма. Ты победил. И мы вместе с тобой.

Он отдал пустой шприц Антону и залепил пластырем ранку на моей руке. Я закрыл глаза, чтобы побыстрее заснуть. Мне сильно-сильно хотелось превратиться в нового человека…

Я слышал возбуждённые мужские голоса, полные радости и надежды: «Мы сделали это… У меня есть тост… Да подождите с шампанским… Всё идёт гладко… За нашу победу!» Мне было приятно осознавать, что причиной их радости являюсь я. Я попытался улыбнуться, чтобы почувствовать себя причастным к их веселью, но не смог. Моё лицо превратилось в каменную маску, а тело начало наливаться запредельной силой. Мне захотелось крикнуть им: «Я родился! Супергерой!» Но я не в силах был сделать этого. Разочарование пришло с догадкой, что я уже сплю и вижу сон, сквозь который до меня доносились обрывки криков: «Антон, держи его… Он ломает кресло… О, чёрт… Сделайте успокоительное… " Потом голоса исчезли.

Я будто нырнул в жидкий кисель. Он засасывал меня. Мне не нравилась его тёплая вязкость. Время перестало существовать. Я проваливался в бездну, но был совершенно спокоен. Это погружение не могло длиться вечно. Рано или поздно плохому приходит конец, и оно уступает место хорошему. Это закон жизни. Ему меня научила мама, когда я, потеряв найденную на улице монету, почувствовал себя самым несчастным человеком в мире и расплакался как противная девчонка. Всё закончилось быстрее, чем я ожидал. Раздался хлопок, словно лопнул сильно надутый воздушный шар. Я увидел яркую вспышку белого света и, не успев зажмуриться, ослеп. Но слепота быстро прошла. Не заставив себя долго ждать, зрение вернулось ко мне, а вместе с ним и остальные чувства.

Сжимаясь и дрожа от промозглого воздуха, окружавшего меня плотным коконом, я брёл по узкой тропе, выстланной щебнем. Я с осторожностью ступал по ней, боясь пораниться об острые камни. Слева и справа от меня тянулись вдоль тропы каменные стены, верхушки которых скрывались в тумане. Каркали вороны. Но меня не пугала окружающая обстановка. Я боялся другого – подозрительного шума за своей спиной.

Там кто-то выл. Но точно не страдающий от голода серый волк. Вой был по-настоящему страшен. И он приближался ко мне.

Моё воображение сразу начало рисовать пёстрыми красками неведомое чудище. Его тело, непрерывно изменяясь, обрастало многочисленными частями, предназначенными только для убийства. И убивать они будут меня. Кровь застыла в моих жилах от ужаса. Я побежал сквозь туман, грудью разрывая его в клочья. Но поняв, что убежать от монстра у меня не получится, остановился. Я слишком мал по сравнению с огромной тушей, которая меня преследовала, и скоростью обладал соответствующей. Не уйти мне от него так. Оставалась только одна возможность спастись. Я полез на стену, запуская пальцы в щели между камнями. И был готов карабкаться на неё бесконечно. Но вдруг мои ноги соскользнули с каменного выступа, на котором я стоял и набирался сил для очередного рывка. Я повис на кончиках пальцев, мгновенно налившихся болью. Они были слишком слабы, чтобы долго удерживать меня в таком положении. Сорвавшись со стены, я рухнул вниз и упал на спину. Острые камни вонзились в неё иглами. Я взвыл от жгучей боли. Чудище отозвалось злобным рёвом. Оно было уже близко.

Я снова побежал, задыхаясь от волнения. В мои лёгкие словно засыпали раскалённого песка. Чудище не отставало. Спотыкаясь, я падал, но поднимался и опять ломился сквозь туман, не зная куда, не ведая, что ждёт меня за его густым занавесом. Каменные стены, тропинка и затянутое тучами небо были бесконечны. Они расплывались перед моими глазами. Ещё пара шагов и я остановлюсь. Один, два… Страх щёлкнул кнутом где-то позади меня, его кончик обжёг мне спину. Три, четыре… Он подстегнул меня и подкинул немного силёнок.

Я оглянулся, чтобы лишний раз убедиться, что монстр не приблизился ко мне, и увидел красный глаз. Он смотрел на меня сквозь туман. Он не прыгал вместе с телом чудища, а плыл ко мне, словно оно парило над землёй. И моё воображение прилепило к его бокам перепончатые крылья дракона. Я мысленно приказал себе больше не смотреть назад.

Неожиданно стены расступились и потерялись в зарослях хвойных деревьев, а каменная тропинка нырнула под ковёр зелёной травы. Сделав ещё с десяток шагов, я остановился, окружённый густыми зарослями. Прислушался. Вороны больше не каркали. Меня окружала плотная тишина. А потом я услышал дыхание зверя за своей спиной…

Мне захотелось побежать. Но немыслимым образом я заставил себя успокоиться. И действительно, куда мне… Даже думать не хотелось об источнике моих страхов. Вокруг угрожающе шелестел ветвями старый лес. Мохнатые ели, склонившись надо мной, будто взялись за руки и приготовились закружиться в хороводе. А за деревьями ждал, когда я совсем потеряю рассудок, тот, кто дышал хрипло, скрываясь в тумане, и пронзал его красным светом своего единственного глаза. И меня совершенно не интересовало, к какой части его тела прилеплен этот глаз, к середине ли головы или к шерстяной груди. Я чувствовал, как он смотрит на меня, но сам не мог оглянуться и встретиться с ним взглядом, потому что точно знал результат этой встречи. Знал его и он. Как только я сойду с ума, он… он… Мурашки побежали по моей коже. Я сделал робкий шаг. Он зарычал и бросился на меня. Струйка мочи потекла по моей ноге…

Вывалившись из сна, я с отвращением ощутил горячую мокроту между ногами. Тут же одеяло слетело на пол. Рука пощупала промежность, спрятанную под влажными трусами. Я вытер ладонь о простынь и окончательно пришёл в себя.

В ванной увидел в зеркале смертельно уставшее существо с тёмными кругами под глазами и трёхдневной щетиной, покрывшей пухлые от не слишком здоровой диеты щёки. Любопытная рука поднялась лениво из невидимого низа и почесала заросли на лице. Побриться однако не нашлось сил. Подмигнув чудовищу, я отвернулся от него – не было времени строить друг другу глазки.

Сегодня меня ждала встреча с отцом. Я откладывал её сколько мог, хотел и вовсе отказаться от неё, но… Мне нужно было получить ответ на вопрос, терзавший меня с детства.

Тогда мне часто снилось, будто я слоняюсь по дому, не находя никакого смысла в этих хождениях. И в самый неожиданный момент, когда отчаяние полностью овладевало мной, появлялась мама. Она относила меня в кровать, целуя мой горячий лобик и тихонько напевая колыбельную про плюшевого мишку. И уходила, как только моя фальшивая бодрость уступала место зыбкому поначалу, но быстро набирающему крепость сну. Утром я всегда рассказывал ей о своих ночных похождениях, а она смеялась, впрочем внимательно слушая, и называла меня маленьким лунатиком.

Но однажды я перестал бродить впотьмах. Это случилось после того, как ко мне пришла Маша. Она строго-настрого запретила кому-либо даже намекать о своём существовании. Так и сказала: «Если расскажешь про меня, пожалеешь! Смерть за тобой тогда придёт!» И исчезла в темноте. Я заскулил. Сразу прибежала взволнованная мама. На все её казавшиеся такими естественными и безобидными вопросы я ответил, что мне приснилось страшное чудовище с большим красным глазом. По её взгляду я понял, она не верит ни единому моему слову. Однако угрозы девочки показались мне весомее маминого недоверия.

Кто она? Я не знал. Кажется, сначала она отметилась в моих мыслях, когда я пребывал на неощутимой границе между сном и реальностью. Заделала мой мозг безобидным смешком, за которым наверняка скрывалось доброе девчачье личико. Может быть, она хотела не испугать меня, а расположить к себе этим хохотком? У неё получилось. Я принял её.

А она вместо объяснений поделилась со мной загадкой: «Знаешь, Тёмка, ведь ты мой брат! Мне нужно быть с тобой, потому что родственные души притягиваются друг к дружке помимо их воли. Они не могут существовать по отдельности». Я не придал значения её словам, потому что знал, сестры у меня никогда не было, да и родители не раз говорили, что любимый сынуля – первый и последний ребёнок в их жизни.

Маша носила ночную рубашку розового цвета. На ней пятна от земли перемешивались с бурыми следами неизвестногопроисхождения, которые создавали, переплетаясь, окрас, наполненный замогильной тайной. Из бесформенной кучи её рыжих волос торчали сухие травинки и листочки. Она никогда не расчёсывалась и не одевала чистое, что не могло мне нравиться, но я не делал ей замечаний, жутко боясь обидеть её.

Как-то, просидев с полночи на краешке моей кровати, она сказала: «Ты должен слышать, что я говорю. И запоминать. Я закрыта. Вокруг темно и холодно. И сыростью сильно пахнет…» Затем она растворилась в ночи, оставив меня наедине со стрекотом сверчков, нёсшимся из приоткрытого окна. Я соскочил с кровати и захлопнул его. И долго не мог потом заснуть – крутился…

Я с трудом отогнал от себя неприятные воспоминания. В чём же их гадость, спросите вы? И своей настойчивостью нагоните на меня тоску. А мне не хочется поднимать муть со дна, понимаете, душок у неё отвратный. Но это не значит, что потом правда не раскроется во всей красе… Ну вот, в самокопании и забыл совсем, что нужно переодеть трусы.

Когда позвонили в дверь, я был готов в секунду сорваться с места и, без сожаления бросив своё логово, унестись на старенькой «шкоде» почти за три сотни километров туда, где мой отец, скорее всего, и не ждёт меня. Как давно мы не виделись. Мне кажется, я даже забыл точные очертания его лица. Когда же мы перестали общаться? Да и делали ли это, плывя параллельно по жизненной реке и лишь иногда пересекаясь в её круговертях?

Звонок настойчиво повторился. Кого принесла нелёгкая в такой ранний час? Я знаю только одного человека, кто предпочитает не нежиться в тёплой постели по утрам, а проявлять бурную деятельность, не обращая внимания на сладкое похрапывание окружающих. Благо, я уже не спал, а так бы послал этого человечка куда подальше и перевернулся на другой бок. Без особого желания я подошёл к двери и открыл её.

И услышал до боли знакомый голос, наполненный сожалением, перемешанным с диким нетерпением:

– Знаю, знаю, совершенно нет времени, как вы мне все надоели со своими проблемами, опять ты…

А потом увидел его прелестную обладательницу. Она стояла передо мной в довольно расслабленной позе, облокотившись о косяк, и чавкала жевательной резинкой. Её зелёные волосы взрывались искусственным беспорядком, а, как я знал, бесстыжие глаза скрывались за модными солнцезащитными очками. Я скользнул взглядом по её обтянутому розовым платьем стройному телу. На моём лице проявилась улыбка. Своим нарядом Рита, мягко сказать, слегка шокировала меня.

– Ты похожа на подзаборную проститутку, – сказал я, покончив с её осмотром.

– Знаю, знаю, – ответила она и выплюнула жвачку. – Не хочу, чтобы меня узнали твои долбанутые соседи.

– Почему же долбанутые? Вполне себе приличные старушата…

– Может, я всё-таки зайду? – спросила она, сорвав с носа очки. – Разговор есть.

Отступив вглубь квартиры, я посмотрел на глазок соседской двери. Старушата уже вовсю пялились в него, бодаясь морщинистыми лбами за место под солнцем. Я помахал им рукой. За дверью раздалось едва слышное шушуканье.

– Только недолго, – сказал я. – Я уезжаю и совершенно нет времени трепаться о всяком дерьме.

– Не думала, что жизнь со мной для тебя была подобна бултыханию в куче дерьма.

Сейчас она расплачется. Но мне всё равно. Я уже перестал реагировать на такие её приёмчики. Поняв это, она сдержала слёзы. Мы так и стояли в прихожей, потому что пригласи я её дальше, неизвестно, чем всё закончится, а так – как бы ни о чём. Ну вычеркнул её из своей жизни, было за что, и точка. Только она так не считала.

– Зачем ты пришла?

– Артём, понимаешь, не могу без тебя, Ты тоже, думаю…

– Прекрати! – Я не желал слушать уже успевшие надоесть мне её философские рассуждения о счастье. – Что тебе нужно? Я не вернусь к тебе – это невозможно. И хватит меня преследовать! Исчезни из моей жизни!

– Зачем ты так? – На этот раз она всплакнула, но на меня это не подействовало. – Мы ведь можем быть счастливы… Дай мне хоть малюсенький шансик, и я докажу, что ты ошибаешься в своих выводах.

– Некогда мне раскидываться шансами. Их у меня и так осталось считанное количество… И, Рита, извини, мне действительно нужно ехать. Совершенно нет времени тут с тобой…

– Да пошёл ты! Зачем я на тебя вообще время трачу? Как с дитём малым сюсюкаюсь, а ты всё равно ничего не понимаешь или не хочешь понять. Я уйду сейчас, но рано или поздно ты вернёшься ко мне. Сам. А я ещё подумаю, принять тебя или нет!

Гордо вильнув задом, она удалилась, оставив меня наедине с любопытными соседями.

– Ну, чего уставились? – крикнул я им. Надо же, ей удалось разозлить меня. – Впервые наблюдаете за милыми семейными сценами? Ух я вам…

И хлопнул дверью.

Про дитё малое зря она напомнила. Мои мысли соскользнули с нашей оживлённой беседы в прошлое, где я глупеньким мальчиком дружилне с Ритой, а с Машей…

Ласковое солнышко щекотало глаза. Белокожий, никак не поддающийся загару, я искренне радовался лёгкому ветерку, нисколько не страдая от колючей утренней прохлады. Моё оголённое до пояса худое тело покрылось мурашками, но я не одевал футболку со смеющимся Микки Маусом, а мужественно преодолевал зародыш холода – пустяковое препятствие на пути к взрослости: чтобы стать выносливым мужчиной нужно закаляться. Когда я резко нагнулся за игрушкой, из моего желудка поднялась отрыжка с привкусом овсянки: чтобы стать сильным мужчиной, нужно есть много полезной каши.

После прошедшего дня рождения ощущение резкой прибавки в росте не давало мне покоя. Едва проснувшись, я прислонился к дверному косяку, где папа делал фломастером волшебные метки, и убедился, что действительно подтянулся за ночь на чуть-чуть. Праздник, правда, немного грустный получился – без гостей обошлось, но я и не чувствовал в них особой потребности. Родители приучили меня практически не общаться со сверстниками. «Они все такие глупые, и ты, Тёма, без них легко обойдёшься в этой жизни». Я даже детский садик никогда не посещал – рос сам по себе.

Мне, конечно, тем дивным утром было не до мыслей о моём безнадёжном одиночестве. Ещё бы, папа привёз большую коробку с машинками и гаражом для них… «О нет, Молнию окружили враги! Их очень много, целых шесть! Здесь и Монстр, и грязный Кривун! Они по-зверски рычат, хотят наброситься на Молнию и побить его, а затем содрать блестящую краску с кузова и отломать ему колёсики! Но Молния не сдаётся! Он сильнее всех! Сейчас он как рыкнет! И будет великая битва. Ррррр!»

Голос папы неожиданно вынырнул из пустоты, которой стал для меня весь мир:

– Тёма! Сок будешь пить? Клюквенный.

Отец стоял рядом с запотевшим бокалом в руке.

– Нет, пап! У меня от сока во рту кисло, – ответил я возбуждённо, не отрывая пальцев и глаз от Молнии.

– Как хочешь…

Он сам выпил сок и пошёл домой, жонглируя пустым бокалом.

Когда солнце запекло невыносимо, мне надоело возиться с машинками и захотелось спать. Глаза закрывались, налившись тяжестью. Оставив игрушки и майку на траве, я побрёл в свою комнату. Уткнулся лицом в подушку и мгновенно провалился в сон…

Не знаю почему мне взбрело в голову проследить за Ритой. Уточню, повода не было: в нашей приличной семье не находилось места бессмысленным склокам. Так почему же случилось то, что случилось? Я не нашёл ответа на этот вопрос до сих пор.

Я сказал ей, что появились какие-то срочные дела и мне надо отъехать на пару часов. Отогнав машину в ближайшую подворотню, я затаился там. С этой позиции моему взору открылся прекрасный вид на подъезд нашего дома, хотя меня самого с трудом можно было оттуда разглядеть. Чувствовал, Рита появится на улице сразу же. Магическое чутьё бурлило в моём сознании. И оно меня не подвело. Моя жена действительно выскочила из подъезда ровно через пятнадцать минут после меня. Я пошёл за ней, похожий на сексуального маньяка, который преследует очередную жертву. Только на самом деле никого убивать и насиловать я не собирался. Моё нутро клокотало и горело в нервном напряжении. Несколько раз я останавливал себя на мысли, что нужно подбежать к любимой женщине, схватить её за руку и остановить, не дать ей согрешить.

Мы шли по улице около получаса, неверная жена, летящая к месту совокупления с неизвестным мне мужчиной, и ревнивый супруг, не желающий спускать её с поводка. Я чётко слышал цокот её каблуков и бешеный стук своего сердца. Она шмыгнула в тёмный подъезд неказистой двухэтажки. Через несколько секунд в одном из окон на первом этаже вспыхнул свет. Окошко было прикрыто дешёвыми занавесками. Прильнув к грязному стеклу, я увидел в маленькую щель между серыми тюлями Риту.

Я не мог поверить в то, что она добровольно явилась в настоящий притон алкоголиков. На стены квартиры даже не были наклеены обои. Своей девственной наготой они пугали меня, но явно не Риту. На одной из них висел очень грязный ковёр, прогоревший ровно посередине. Возле окна стоял стол, укрытый вместо скатерти засаленной газетой. На нём – початая бутылка водки, куски хлеба, нарезанное толстыми ломтями ржавое сало и перья зелёного лука. На железной кровати сидели два мужика – старик лет шестидесяти и безусый юнец. То были настоящие уголовники в синих тренировочных штанах с голубыми татуировками по всему телу. Их головы блестели лысинами, а рты скалились беззубыми дёснами. Они курили помятые беломорины.

Они жадно разглядывали мою женщину. Но я уже потерял уверенность в том, что она принадлежит только мне. Старик сказал ей что-то. И она разделась перед ними до гола. Вдруг он заметил движение моего ставшего непослушным тела и пристально посмотрел в щель между занавесками. Я в ужасе отпрянул от окна. Дольше оставаться здесь не имело смысла. Совершенно невменяемый я побежал домой. Не хотел думать о том, что эти урки будут сейчас вытворять с Ритой, не желал слышать её объяснений и возможных оправданий. Мне хотелось одного – остаться наедине с неожиданно обрушившимся на меня горем.

Дома я залпом выпил стакан коньяка. Приятная теплота, разлившись по телу, немного успокоила меня, но лишь приглушила острую боль, которая терзала мою душу. Развалившись в кресле, я стал ждать Риту. Она вернулась через три часа, вполне довольная жизнью. И вела себя так, будто ходила в гости к лучшей подруге. Словом, про неё она мне и рассказала. Естественно, самое простое оправдание из всех возможных. Поведала, как они пекли вдвоём супер-пупер-торт, а весь процесс выпечки записывали на видео, чтобы потом выставить фильм в одну из социальных сетей. Протянула мне свой смартфон с предложением посмотреть, что у них там получилось и оценить уровень их мастерства. Я просмотрел видео с интересом, словно порнографический ролик. Девки действительно пекли торт. Вся нелепость сложившейся ситуации была в том, что на часах подружки Риты, случайно попавших в кадр, я разглядел дату, совпадавшую с сегодняшней, и время, когда моя жёнушка – я же видел своими глазами! – трясла грудями перед пьяными бандитами. Я ничего не понимал. Мне нужно было срочно успокоиться, чтобы принять верное решение относительно нашей дальнейшей судьбы.

Выпив ещё, я сказал Рите, чтобы она выметалась из моей квартиры. Она заплакала и, обозвав меня пьяной свиньёй, ушла. Вот так мы расстались. Знаю, она меня простила, но я… Запредельное пугает меня. Как девочка из моих детских видений…

Сон швырнул меня в казавшийся чужим мир грёз, хотя мне был знаком каждый его закоулок. Я как-бы проснулся – если можно назвать этим словом почти незаметный сдвиг в моём сознании – в своей комнате, которая не принадлежала мне. Сейчас это была обитель Маши. Она стояла посреди спальни и пристально смотрела на меня, в недоумении трущего ладонями заспанное лицо.

Она не шевелила губами, но я слышал её голос. Она хотела, чтобы я пошёл с ней. Я повиновался.

Не проронив ни слова, она потащила меня в дальний конец двора, где за ветхим домиком для инструментов, росла обильно плодоносившая крупными ягодами старая вишня. Маша крепко держала меня за руку, будто опасаясь, что я сбегу от неё. Я совсем не боялся. Её холодная и влажная ладонь пульсировала в такт сердцебиению. Прислушавшись к своим ощущениям, я понял, что пульсация шла от моего сердца, и влажной была моя ладонь. Мертвецкий холод отталкивал мою руку, но она не могла вырваться из смертельного объятия, крепко сжатая тисками пустоты.

Вишня чернела в лунном свете. Стоя под ней, я чувствовал себя микроскопической букашкой по сравнению с машущим ветвями живым деревом, соскользнувшим вдруг со страниц толстой книги, наполненной старыми русскими сказками. Мысль, что оно в конечном итоге разорвёт меня своими многочисленными руками, не давала мне покоя до тех пор, пока я не увидел Машу. Её взгляд вышиб из моего сознания то лишнее, что мешало мне сосредоточиться на достижении её цели.

Она посмотрела себе под ноги. Я, послушный её воле, проследил за её взглядом. Она сказала очень тихо, хоть её и так не услышал бы никто посторонний: «Я – там. Ты должен меня освободить. Сегодня ночью. Я помогу тебе». И провалилась под землю в том месте, где стояла. Моя ладонь сразу наполнилась теплом. Вместе с Машей ушёл и сон – броском сквозь темноту в солнечный день…

Открыв глаза, я осмотрелся. Надо мной шелестела листьями вишня, а тёплая земля, на которой я лежал, давила в спину острыми камушками. Я вскочил и побежал домой, оглядываясь, но Машу так и не увидел…

Машина урчала мотором, рассекая насыщенный весной воздух. Лившаяся из динамиков приятная музыка наполнила унылую тишину любвеобильной мелодией. Природа мелькала шикарными видами. Мне вдруг захотелось вдохнуть полной грудью чистого степного воздуха. Я опустил боковое стекло. Благоухание трав с хлопком ворвалось внутрь автомобиля. Я добавил громкости музыке, чтобы высоким звуком подчеркнуть своё настроение, взметнувшееся в необозримую высь. И вспомнил об утреннем визите Риты. Зачем приходила? Чего добивается? Анализировать не получалось. Пришлось силой выдавить мысли о бывшей жене из своего мозга.

На дорогу, стрелой рассекавшую степь, набегало волнами травяное море. Прислушавшись, можно было, ей-богу, услышать шум прибоя, существующего однако не в этой реальности. Я ехал туда, где голубое небо с редкими облачками сливалось в линии горизонта с могучей твердью.

И вдруг время замедлило свой бег, да так, что в нахлынувшей тишине стало слышно только моё дыхание, похожее на хрип умирающего. Движок закряхтел на грани полного разрушения. Облака в небе остановились. Перестала прогибаться под ветром трава в степи. Мистическое действо заворожило меня. Моё внимание привлекла серая точка, бельмом выделившаяся на монотонном травяном ковре. Я вывернул голову вправо, чтобы лучше рассмотреть её. Недалеко от обочины сидел жирный заяц. Его стоячие уши немного подрагивали. Мы встретились с ним взглядами. Его глаза были наполнены нечеловеческим разумом, от осознания широты которого мурашки побежали по моей коже. Нос зайца блестел на солнце влагой и шевелился, пытаясь уловить запах машины. Когда это у него получилось, он оскалил белые зубы, помахал мне жирной лапой и побежал в степь, виляя толстым задом, украшенным серым бубенчиком. Вернувшись взглядом на дорогу, я ужаснулся: посреди шоссе стояла маленькая девочка. Это была Маша, неожиданно перенёсшаяся из моего детства в текущую жизнь…

Ночью она появилась до того, как сон укрыл меня воздушным одеялом. Не успел я преодолеть порог между ним и реальностью, а Маша уже схватила меня за руку и потянула к вишне. Мы забрались в садовый сарайчик. В его темноте, пронизанной лунным светом, который сочился из щелей между досками, она показала пальцем на детскую лопатку. Мой любимый садовый инструмент из всех, какими мы работали.

«Её возьми!»

Она затащила меня под дерево и приказала: «Копай!»

Я ненавидел возиться с землёй – не переносил, когда пыль попадала на руки и сушила кожу, а папа всегда принуждал меня к физической работе, считая, что только так можно научиться чувствовать настоящую жизнь. Я вгрызался в землю неистово, гонимый страхом и любопытством.

«Я там!»

На глубине полуметра лопатка воткнулась во что-то мягкое. Резануло по носу сладковатой вонью. Невольно отшатнувшись, я упёрся бёдрами в край ямы. Торчавшая в… мякоти лопатка медленно завалилась в противоположную от меня сторону. Превозмогая отвращение, я бросился разгребать землю руками. Откопал… Распухшие детские пальчики выглянули из-под земли. Мёртвые. Мне вдруг захотелось проснуться в своей комнате, чтобы мама лежала рядом и крепко прижимала меня к своему надёжному теплу.

– Тёма, что ты здесь делаешь? – прозвучал в темноте её голос, но не испугал нашкодившего хулигана, а бальзамом успокоил его кипящее нутро. – Тёма…

Я посмотрел на маму снизу, весь перепачканный землёй. Рядом стоял папа со скрещенными за спиной руками. Оставалось только улыбнуться, представив скорые нежности: горячее какао с молоком, добрую сказку на ночь и спокойный сон, на этот раз без Маши. А завтра всё изменится – придётся распрощаться с недостойным поведением и перестать злить родителей, ведь они такие хорошие.

– Выбирайся-ка оттуда, – проворчал папа.

Он подал мне руку и помог вылезти из ямы.

Всхлипнув вдруг, мама убежала в темноту.

Отец повысил голос:

– Артём! Почему ты… Кто тебя надоумил заняться этим?

– Маша.

– Маша?

Он заглянул в яму, я тоже. Там было пусто…

Она была похожа на каменную статую, а не на зыбкое видение. Её ночную рубашку вырезали из журнала и приклеили к совершенно не подходящей по смыслу аппликации. На её лице отсутствовали эмоции. «Шкода» быстро приближалась к ней. Я вдавил педаль тормоза в пол, надеясь предотвратить неизбежное. Она поддалась без сопротивления – тормоза отказали. Я не стал закрывать глаза, желая воочию увидеть то, что должно было произойти. И увидел… Машина на приличной скорости врезалась в девочку, которая лопнула от удара как наполненный красной жидкостью пузырь. Только то была никакая не подкрашенная водичка, а самая настоящая кровь. В шоке я закричал, пытаясь заглушить вспыхнувшую во мне истерику. Заработали дворники, сметая с лобового стекла обрывки ткани, ошмётки мяса и потоки крови. От собственного вопля я пришёл в себя и расслабился настолько, что тело моё стало ватным и податливым. Я будто дал себе установку: «Ты выбился из сил! Тебе требуется перезагрузка для поиска скрытых внутренних резервов!» Рванув руль вправо, чтобы машина съехала на обочину, я отключился.

И пришёл в себя, услышав настойчивый стук по лобовому стеклу. Едва открыв глаза, я сморщился от сильнейшей головной боли, вцепившейся в мой мозг острыми когтями. Стук не прекращался, становясь назойливым. Как молотком по темечку. Я взглянул на стучавшего. На меня пялился небритый мужик в телогрейке. Он прекратил тарабанить по стеклу, увидев, что я очнулся. Я открыл дверь. В салон ворвался убойный запах перегара, от которого я вынужден был отшатнуться.

– Чего это с тобой? – спросил мужик, чуть не засунув голову внутрь машины. – Поплохело?

Я кашлянул и ответил:

– Херово стало вдруг. Сознание померкло ни с того, ни с сего… Да хорошо всё, хорошо уже.

– Ты это, того… – Он высунулся из машины. – До фельдшера заедь нашенского. Тут недалеко, километра полтора. А то видок у тебя неважнецкий. Бледный ты какой-то, нельзя таким за рулём быть.

– Хорошо, хорошо! До свидания.

Я запустил двигатель, послав колхознику сигнал, что разговор окончен. Он всё понял правильно и отступил от машины. Потопал дальше, опасливо оглядываясь на меня, нездешнего, от которого веяло проблемами.

К врачу я заезжать не собирался, а вот магазин продуктовый необходимо было навестить. Во рту так пересохло, что шершавый язык слипся с сухим нёбом и не мог шевелиться без увлажняющей смазки.

Меня не трясло от нервов. Я не бился в истерике, не понимая сути происходящего со мной. Я очень надеялся, что отец объяснит мне всё или хотя бы на чуть-чуть приоткроет завесу тайны. У меня были основания связать его с моими постоянными видениями. Всего лишь пара слов, правда, брошенных мне в детстве, но ничего другого я не имел…

Мы сидели напротив камина и заворожённо смотрели на пожирающий сухую древесину огонь. Папа – с бокалом рубинового вина, задумчивый, с тяжёлым пледом на ногах. И я, безмозглый ещё юнец, трепещущий от ужасных мультиков только-только начавших заглядывать в мой мозг. Я и не думал тогда, что они задержатся в нём надолго.

– Не переживай, Тёма, – сказал вдруг отец после того, как громко треснуло берёзовое полено, выплюнув из камина жирную искру. – Не бойся того, что видишь. Это – иллюзия, побочный эффект, так сказать. Главное, ты живой, Тёма, со мной сидишь, глаз радуешь. Я найду способ избавить тебя от кошмаров, найду. Надо только чуть-чуть подождать…

Эх, папа, ожидание длится уже больше двадцати лет. И моя психика, хоть и закалённая лучше дамасской стали, в один прекрасный момент может не выдержать чрезмерного напряжения. Я осознавал, что образы, периодически всплывающие у меня перед глазами, не что иное, как игры разума, не всегда весёлые и расслабляющие, но игры, жестокие и зачастую кровавые, от созерцания которых гибли мои нервные клетки. От этих игр я уже порядком устал.

Я подъехал к авто-заправочной станции. Хоть бензина у меня и было в избытке, но от запотевшей бутылки минералки не стоило отказываться. Колёса зашуршали по гравию, когда я съехал с асфальта автомагистрали на её пыльное ответвление.

Станция выглядела заброшенной. Похоже, сегодня я был здесь первым покупателем. Не удивлюсь, если навстречу мне из станционного магазинчика выйдет высушенный до состояния воблы старикан с клюкой, непрерывно жующий нечто вонючее цвета коровьего навоза. Внутренне приготовившись к встрече с дерьмом, я открыл фанерную дверцу магазина. По-домашнему звякнул колокольчик, предупреждая продавца – дед закинул в рот жвачку и поковылял к прилавку – о моём появлении.

Меня встретила улыбкой очаровательная девушка, светящаяся красотой на фоне довольно унылого убранства торговой точки. Она положила руки на затёртый прилавок, который стоял перед покосившейся витриной, наполненной товарами, пригодными для потребления разве что редко проезжающими мимо дальнобойщиками: сигаретами, сомнительного вида напитками и алкоголем. Зачем только водка шоферам, я так и не понял, но начал подозревать, что сюда наведывалась и местная алкота… Девушка была красивее Риты. Опять… Никак не хотела отпускать меня, чертовка. А может, я всё-таки люблю её?

Нежный голос продавщицы вернул меня на землю:

– Здравствуйте! Вы, наверное, случайно сюда заглянули?

– Почему вы так решили? – искренне удивился я.

– У вас взгляд загнанный, – улыбнулась она. – Как-будто убегаете от кого-то и случайно завернули в тёмный угол, где хотите переждать надвигающуюся беду.

– А вы удивительно прозорливы для здешних мест.

Мне показалось, она обиделась: её губы вздрогнули и брови шевельнулись. Но я не собирался извиняться. Зачем? Совсем скоро она исчезнет из моей жизни, ведь я поеду дальше своей дорогой, а она так и останется в заданной точке – иконой стиля и объектом поклонения местных маргиналов.

Она ответила незамедлительно, словно прочитав мои мысли:

– Вы думаете, здесь одни алкаши живут, настолько пропитые, что не могут сложить два и два? Ошибочное мнение, лубок. Эти места, к вашему сведению, просто кишат умными людьми, а пойло – для приезжих вроде вас, ищущих дешёвых развлечений!

Меньше всего мне хотелось забираться в дебри бессмысленной дискуссии, хоть язык и чесался нахамить.

– Мне бутылку минералки, пожалуйста, – сказал я и положил прилавок крупную купюру.

Она грохнула по столешнице пластиковой бутылкой так, что пузырьки в воде взметнулись к пробке.

– У меня сдачи нет, – ответила она сквозь плотно сжатые губы. – Клиентов не было ещё с утра.

– Сдачу не надо, – сказал я как можно добрее и вышел из магазина, на ходу свинчивая пробку с горлышка бутылки.

Никогда не знаешь, куда затянет тебя твой язык, живущий временами отдельно от всего организма.

Через час я достиг цели своей поездки – маленького домика на берегу широкой реки, от которого за версту веяло уютом и застоявшимся одиночеством. Мои родители специально построили его вдалеке от чужих глаз. Они хотели уединиться в «тихой гавани». На то были причины: с годами отец всё больше замыкался в себе, люди раздражали его, он, кажется, даже побаивался их.

Но дверь дома оказалась заперта. В нерешительности потоптавшись на крыльце, я повернулся лицом к машине. Не для того я преодолел километры дороги, чтобы остановиться у самой финишной ленточки. Если потребуется, буду ждать день, два… От такой перспективы меня тут же передёрнуло: два дня, пожалуй, слишком.

И я вспомнил. Было место, где он с большой вероятностью мог сейчас находиться. Мы часто рыбачили там, где река делала крутой поворот, грациозно изгибаясь как талия стройной девушки, там на берегу росли ивы, склоняя ветви к воде, окуная в неё их концы, и заросли камыша расступались, освобождая заводь для шикарной рыбалки.

Отец был человеком реки. Втекая в его мозги рассветами и закатами у воды, запахом рыбы и назойливым комарьём, шуршанием камыша на ветру, она подпитывала его жизненными соками, а вытекая, уносила в своих водах весь негатив, что накапливался в нём и самостоятельно не мог выйти. Он любил реку, и она отвечала ему взаимностью, как женщина, которая хотела принадлежать только ему. Почему я так думаю? Он сам рассказывал мне. И не один раз между прочим. Я даже иногда ревновал его к ней, слушая эти откровенные признания.

Нащупав взглядом хорошо утоптанную тропинку, я пошёл по ней без спешки, наслаждаясь отличной погодой и редкими по красоте видами. Он сидел на складном стульчике с удочкой в руках, одетый в ветровку и шорты, с бейсбольной кепкой на голове. Рядом с ним стояло ведро для рыбы, в котором, я уверен, уже плескался, желая выбраться на волю, богатый улов. Услышав щелчок поломавшейся под моей ногой сухой ветки, он оглянулся. Улыбка расплылась по его небритому лицу, сильно постаревшему с тех пор, когда я видел его в последний раз. Но он не поднялся со стула – даже мой редкий визит не мог оторвать его от любимого занятия.

Только сказал едва слышно:

– Добрый день, Тёма. Я рад, что ты приехал.

– А как я рад тебя видеть, ты даже не представляешь! – ответил я, усевшись рядом с ним на укрытую травой землю.

Потом мы долго смотрели на прыгающий по волнам поплавок. Я хоть и не был страстным рыбаком, но обожал со стороны наблюдать за рыбной ловлей.

– Как дела? – спросил он. – Всё балуешься бухгалтерской цифирью?

– Это баловство приносит хороший доход, пап…

Он всегда хотел, чтобы сын стал хорошим инженером, а я… Не оправдал возложенных на меня надежд. Каждый из нас самостоятельно выбирает свой путь. Этим-то он должен быть доволен.

– Как Рита поживает?

Он не знал, что мы в разводе. И я не хотел расстраивать его.

Поэтому соврал:

– Нормально. Живём потихоньку.

Как оправдываюсь, подумал я. Не знаю, почувствовал ли он мою ложь, но стал вдруг собираться домой. Я взял ведро.

– Пошли, Тёма. Буду кормить тебя ухой. У вас в городе такой ухи тебе никто не сварит.

Внутри дома обстановка не изменилась, всё осталось на своих местах: книжки на полках, декоративные тарелки на стенах, не говоря уже о мебели. Словно проявились вдруг фотографические отпечатки из моих воспоминаний. Мы прошли на кухню, где принялись вдвоём чистить рыбу, сопровождая этот не очень эстетичный процесс пережёвыванием различных эпизодов нашего совместного прошлого. Потом папа варил настоящую тройную уху по собственному, никогда не меняющемуся рецепту, а я с замершим сердцем вкушал безумные ароматы, наполнившие замкнутое пространство кухни.

Мы ужинали в тишине, нарушаемой лишь звяканьем ложек о тарелки и тостами, когда стукались запотевшими от ледяной водки рюмками. Ярчайшая по вкусу смесь рыбного бульона и алкоголя, быстро всасываясь кровью, наполняла меня редким ощущением домашнего тепла, от которого я уже успел отвыкнуть. Догадываясь о моём состоянии, отец понимающе улыбался и снова наполнял рюмки до краёв. Я не опьянел, а расслабился так, что не хотел вставать со стула, когда ужин подкатился к своему логическому завершению.

Мы всё же перешли в зал, превращённый умелыми руками отца в гремучую смесь домашней библиотеки и гостиной заядлого охотника, с глубокими креслами, неизменным камином и головами животных на стенах, хоть он и не являлся любителем гонять дичь по лесам и полям.

Когда мы утонули в удобных креслах, я обратил его внимание на этот примечательный факт:

– С каких пор ты стал увлекаться убийствами беззащитных животных?

– Чистый дизайн, игра воображения, – начал оправдываться он. – На старости лет взбрело вдруг в голову, захотелось чувствовать себя хоть иногда, пусть даже только в этой комнате, настоящим английским сэром.

С этими словами он оторвался от кресла и вышел из хранилища британского духа. Пока он отсутствовал, я разглядывал кабанью голову, которая пялилась на меня мутными глазами, наполненными бесконечной тоской по утраченной жизни. Отец вскоре вернулся с двумя бокалами вина, один из которых протянул мне. Мы сделали по глотку в тишине.

– Домашнее, – заметил я и сразу устыдился скудности своей оценки великолепного по вкусу и аромату напитка.

– Лидия, – дополнил моё заключение опытный винодел. – Прошлогоднее. Сладкое, правда, получилось. Сахару не пожалел.

Огонь в камине, скользя по толстому полену, согревал душу. Я чувствовал, как моё лицо раскраснелось и от действия алкоголя, и от излучаемого огнём тепла. Мне захотелось свернуться калачиком прямо в кресле и заснуть счастливым ребёнком, которого волнуют только детские проблемы. Я поставил бокал на журнальный столик. Необходимо было начать серьёзный разговор, ведь только ради него я сюда приехал. Отец последовал моему примеру – его бокал встал рядом с моим. Выражение папиного лица однако нисколько не изменилось.

Но я не знал с чего начать, и отец, чувствуя это, помог мне сделать первый шаг к познанию моего существа.

– О чём ты хотел поговорить со мной, Тёма? – спросил он. – Я думаю, ты появился здесь не для того, чтобы навестить хиреющего старикашку, который когда-то был твоим отцом.

Пропустив мимо ушей его выпад, я не почувствовал укола совести – мои мысли бурлили кипятком и отвлекаться на банальную обиду было просто глупо.

– Моя жизнь наполнена таким дерьмом, от которого запросто можно сойти с ума. Но я держусь из последних сил. Мне будет легче, если я пойму природу творящегося со мной. Ты в курсе, о чём я, видения начались ещё в детстве…

Он стал похож на мальчугана, пойманного за руку на месте глупого проступка.

– Ты прав, Тёма, – ответил он с такой тоской, что впору было сжалиться над пришибленным жизнью стариком, в которого он вдруг превратился.

– Ты способен мне помочь?

– Скорее нет, чем да.

– Внимательно тебя слушаю, – сказал я, удобнее расположившись в кресле.

Глубоко вздохнув, отец заявил:

– Тёма, в детстве я заразил тебя, но это не смертельно, наоборот, – и закрыл глаза.

Я посмотрел на него с тем удивлением, что охватывает любого человека, неожиданно столкнувшегося с немыслимым. Я ждал совсем не такого поворота сюжета, а тут… Тёма, ты заражён неизвестно чем. Да как это вообще возможно? На секунду вспыхнула крамольная мысль: а не обезумел ли мой старик? Но нет, он явно пребывал в своём уме… Что же я? Нужно выслушать его до конца.

– Как-то ты сбоку подошёл к решению моей проблемы, – сказал я, хлебнув вина, вкус которого перестал вдруг ощущать.

– Совсем нет, – ответил он и пронзительно взглянул на меня. – Я всё объясню, потерпи.

– Ну, ну…

– Как бы так начать, чтобы ты всё понял? Не хочется тяжёлой терминологии…

– А ты – простыми словами. Я уловлю суть, не тупой.

– Словом, мы с твоей мамой работали на правительство, а я и сейчас продолжаю этим заниматься. В той сфере, о которой не говорят, потому что ничего не знают. Много лет назад я тайно создал антиген, имеющий целью защищать человека от любых болезней, понимаешь, от всех! Вот такая история.

Он замолчал, ожидая моей реакции на то, что поведал мне, а потом продолжил, так и не дождавшись её:

– Я спас тебя… От них. Но сейчас они узнали об этом каким-то образом… Они хотят нас стереть, Тёма. Им нужно от нас избавиться, чтобы самим выжить. Мы для них заноза в сердце, которая мешает им спокойно властвовать.

– Кто они, папа? – спросил я, усмехнувшись, и посмотрел на него, как на сумасшедшего.

Он замолчал. Может быть, понял, что говорит о странных вещах, а потом улыбнулся.

– Агенты правительства, – ответил он спокойно.

– Это так фантастично… А мои видения?

– Можно назвать их аллергической реакцией на антиген.

– Это уже слишком, пап. Ты не хочешь обратиться к психиатру?

– Я сказал правду, Тёма. Верь мне. Спроси у Риты.

– У Риты? – удивился я.

– Она с нами.

– Прям вселенский заговор…

– Знаешь, Тёма, мы достаточно долго живём одной семьёй. Я люблю тебя. И это не ложь

– Я устал от видений, пап. К ним невозможно привыкнуть. Они непредсказуемы. Я не знаю, чего мне ждать от жизни. Это напрягает. Понимаешь? А ты рассказываешь про злобных чинуш…

Оторвавшись от кресла, он подошёл к окну. Повертел в руках пустой бокал.

– Да не про них… Я о спасении человечества. В тебе универсальное лекарство. То, о чём люди мечтали всегда.

Он распахнул створки окна, словно ему не хватало свежего воздуха, и сдвинул брови. Нечто привлекло его внимание, достойное того, чтобы отвлечься от серьёзного разговора, речь в котором шла о моём существовании. А важна ли на самом деле наша беседа для него?

Вдруг его голова дёрнулась. Он начал валиться на спину. До меня не сразу дошло, что жизнь внезапно покинула его. Он падал так медленно, что я успел разглядеть, как его ладони сжимались в кулаки. С глухим звуком соприкоснулось безжизненное тело с деревянным полом. На его лбу краснело размытыми краями входное пулевое отверстие. Из дырки тонкой струйкой вытекала кровь. Отец смотрел потухшим взглядом на потолок и видел ангелов.

Я перестал дышать, завороженный буйством смерти. Где-то на задворках моего сознания вспыхнула мысль: причиной случившегося являюсь я и никто больше. Но я был ещё не готов к покаянию, хоть и осознавал свой грех, поэтому лёгким напряжением разума задвинул эту мысль подальше – толкнул в пропасть, черневшую бесконечной глубиной за пределами понимания. И сразу ужас набросился на меня, только и ждавший момента, когда я освобожу ему от грузных мыслишек пространство для манёвров.

Я соскользнул змеёй с кресла на пол. Очень хотелось спасти свою жизнь от пули неведомого снайпера, только что прикончившего моего отца. Но выстрелов больше не последовало. Не слышно было и посторонних шумов – ни звуков приближающихся шагов убийцы, ни рёва автомобильного двигателя. Только лёгкий ветерок шевелил шторы.

Я лежал, уткнувшись щекой в холодный пол, и ждал неизвестно чего. Возможно, процентов на девяносто пять, смерти. Боялся оказаться тем самым лишним свидетелем, от которого принято избавляться. Трясся и дрожал, потеряв самообладание, и не мог взять себя в руки. Заплакал бы ещё, размазня, но тишина и спокойствие привели меня в чувства. Судя по всему, меня никто не собирался убивать. Значит, я им нужен. Разложив всё по полочкам, я смело поднялся с пола и встал во весь рост. За окном не было никого, кроме беснующейся в весеннем тепле природы.

Нужно уходить. Мне не хотелось быть обнаруженным в комнате с ещё тёплым трупом без единого свидетеля во всей округе. Осмотревшись в поисках следов своего присутствия и не найдя таковых, я покинул дом, который был и навсегда останется для меня родным гнездом. Теперь у меня одна задача – выжить в противостоянии с жестоким миром.

Я поехал домой. На удивление легко у меня получилось отключиться практически от всех мыслей, иначе мой мозг взорвался бы от перенапряжения. Я перестал ждать видений, которые по теории вероятностей, должны были уже растерзать в клочья мою хрупкую ауру. От стресса мой организм мобилизовался и, использовав свои последние резервы, бросил все силы для сопротивления психическим атакам микроскопического антигена.

Я искал выход из сложившейся ситуации. И не находил его. Возможно, Рита… Других вариантов я не видел. Моя бывшая жена – единственная зацепка. Если она не посчитает нужным открыться мне, я пропал.

Я совершенно перестал следить за дорогой. Чёрный микроавтобус с затемнёнными стёклами, летевший мне навстречу, я заметил, когда тот был прямо передо мной. В панике я резко затормозил. Мрачный автомобиль пронёсся мимо, не снизив скорости. Меня насквозь прожёг взгляд его водителя, хоть тот и был в чёрных очках. Он мчался к дому моего отца. Встрепенувшись, я дал по газам.

Я смотрел в её грустные глаза и не видел в них ничего, что могло бы меня обнадёжить и успокоить. Она вкушала маленькими глотками красное вино из огромного бокала, а я опрокидывал в свою глотку микроскопические стопки с ледяной водкой. В тишине мы ждали свои стейки, окунувшись в противоположности даже в такой мелочи, как выбранное блюдо: она заказала хорошо прожаренный кусок мяса, я – розовый внутри. Она молчала, обиженная до глубины души нашей последней встречей. Я же не находил нужных слов для завязки архиважного разговора. Ну не мог я рубануть с плеча: Рита, помоги! Мужская гордость во мне ещё не совсем усохла.

Она вырядилась в вечернее платье красного цвета, надела на шею цепочку, которую я подарил ей на тридцатилетие и профессионально уложила волосы в элегантную причёску. Совсем не та шалава, которая накануне умоляла меня не бросать её. О, если бы я знал, что произойдёт после той встречи… На секундочку мне стало очень стыдно. Будто прочитав мои мысли, Рита едва заметно улыбнулась. И я понял, обиженная женщина она во вторую очередь, а в первую – телохранитель, приставленный ко мне для зашиты моего бренного тела от посягательств всяких недостойных типов. Когда я улыбнулся в ответ, обстановка между нами разрядилась.

– Почему мы встретились в ресторане, а не у тебя в квартире? – спросила она. – Домашняя еда вкуснее и полезнее фастфуда.

– Если бы ты знала цену здешнего фастфуда… Мне нужно поговорить с тобой о серьёзных вещах, Рита.

Ну вот и пришло время унижаться и просить.

Ещё раз взглянув на меня, может, даже с презрением, или мне так показалось, она, хорошая девочка, сразу всё расставила по своим местам:

– Я знаю, что твой отец погиб. Его стёрли. И я в курсе, почему ты не появляешься дома. Ты не хочешь отправиться вслед за ним. Ты в жопе, Тёма, если ещё не понял. Ты не можешь скрываться от них бесконечно. Они всё равно тебя достанут, поверь, и тогда, если будешь упорствовать, раздавят как клопа.

– И что же мне делать?

Нас прервал официант, который принёс тарелки со стейками. Мне есть, ясное дело, расхотелось. Я даже не притронулся к ножу и вилке. А Рита… У неё загорелись глаза. Я наблюдал, как она ела мясо: любовался движениями её лица, когда она пережёвывала маленькие кусочки стейка, и – рук, как резали они его и прокалывали вилкой.

Заметив мой интерес, она в удивлении вскинула брови:

– Никогда раньше не видел, как женщина кушает?

– Просто соскучился по этому, – ответил я и выпил водки.

Доев мясо в святом спокойствии, она положила приборы на край тарелки и промокнула губы салфеткой.

– Ты думаешь, Тёма, у меня нет сердца? Что я железная леди без капельки чувств? Что сдам тебя при первой же возможности? Ты ошибаешься! Мы достаточно долго прожили вместе, чтобы я успела к тебе привязаться. Ты знаешь название этому чувству…

– Где-то я уже слышал подобное, – сказал я и пожалел об этом.

Рита изменилась в лице.

– Я могу сейчас встать и уйти. И у тебя сразу появится выбор: спасти свою задницу самостоятельно или подставить её под толстый член…

– Прости, Рита, я не хотел тебя обидеть. Отец перед смертью говорил мне об этом же.

Её глаза увлажнились.

– Я за тебя, Тёма! – сказала она с тоской в голосе.

Я сгрёб её руки в свои. Она расплакалась. От её слёз моё холодное сердце превратилось в растопленный на сковороде кусок сливочного масла. Ощущение, что она частичка меня, вернулось ко мне из небытия, куда было загнано глупейшими по сути своей галлюцинациями. Рита ни в чём не виновата. Она ничего мне не должна. Это я ей обязан по гроб жизни. И она ещё возится со мной. Ведь могла и не прийти на встречу с отщепенцем…

– Мне нужна твоя помощь, – сказал я.

– Я сделаю всё, что в моих силах, – ответила она и освободила свои руки.

– Спасибо тебе.

– Тёма, не прячься! Пойди у них на поводу! Мне легче так будет. Не знаю, что там тебе отец понарассказывал…

– Ты всё знаешь… Я понял тебя. Буду ждать, когда они выйдут на меня.

Искренна ли она со мной? Как хотелось ей доверять. Собственно, иные варианты моего отношения к ней сулили мне большие проблемы. Впрочем, только с её слов опять же. Я выпил ещё водки и принялся наконец за мясо, внезапно дико проголодавшись.

Она вдруг решила уйти. Я не стал её задерживать и напрашиваться в провожатые, да и приглашать её в гости сейчас не хотелось. Мне нужно было в одиночестве обдумать собственное положение в свете последних событий, происшедших со мной и людьми, которые меня окружали. В компании с Ритой сделать это невозможно, потому что я хотел банально нажраться, а она всегда скептически относилась к пьяным личностям.

– Я думаю, ты выберешь верный путь, – сделала она резюме. – Я свяжусь с тобой сама. Не скучай, Тёма, нас ждёт вечность.

Поцеловав меня в щёку, она с улыбкой оставила моё общество, довольная до чёртиков. О, женщины! Неужели для них вопрос жизни и смерти равен выбору одной из двух побрякушек?

Я остался наедине со своими мыслями, чего и хотел всем сердцем, и возжелал очистить душу через похмельные страдания. Однако фешенебельный ресторан по определению не подходил для свинства, которое я собирался учинить, пошатнув вековые устои нравственности. Я расплатился с заведением, оставив официанту приличные чаевые, и покинул его. Ночной город звал меня.

Я брёл по пустой улице, не разбирая дороги, но чётко представляя цель своего похода. Не прогулки для проветривания мозгов, а именно похода – за просветлением. В меру пьяный я воспринимал действительность, какой она и являлась на самом деле – слегка размытой, с чёрным и белым цветами, смешанными в стакане кофе латэ. Целью был тупик – конец сознания. Достигнув его, я воспряну из пепла, перерожусь в нового человека, который не станет оглядываться в поисках несуществующей опоры, а будет изо-всех сил цепляться за уступы пусть даже иллюзорной скалы, чтобы взобраться на её вершину – пик мира. Именно так я был настроен, как революционер-кокаинист, пытающийся перестроить мир под себя, пройдясь по нему грязным сапогом.

И вдруг остановился, врасплох застигнутый острой мыслью, вытолкнувшей моё сознание из состояния предстартовой эйфории: я не мог появиться у Марата без особого приглашения. Моя рука нащупала в кармане брюк смартфон. На номер, клеймом отпечатанный в моей памяти, я отправил SMS: «Artik жаждет встречи». И стал ждать ответа, прислонившись к фасаду кирпичного здания.

Что значил для меня Марат? Если взять картофелину и очистить её от кожуры, останется клубень, который можно без остатка употребить в пищу. Кожуру же съесть нельзя, её нужно выкинуть в мусорное ведро. Если картофелина – моё сознание, чистый клубень – светлые мысли, наполняющие его до краёв, а кожура – дерьмо, что накапливается в нём со временем, то мусорное ведро – это Марат со своим притоном, куда я частенько заглядываю, чтобы разгрузиться. Иными словами, Марат для меня как человек и личность не значит ничего, а смыслом наполнено лишь место «у Марата» – чистилище заблудших душ.

Он ответил через несколько минут. Его SMS прокричало, всколыхнув мои самые нежные чувства: «Свободно». Оторвавшись от стены, я едва не побежал к свету, вспыхнувшему во тьме, которая окружала меня. Я оставлял позади себя шлейф грузных мыслей, теперь казавшихся мне не моими.

Вскоре я оказался на месте – перед обшарпанными железными воротами. За ними скрывалось то, что всегда дарило мне надежду на лучшее. Я нащупал пальцем кнопку звонка, спрятанную под куском резины. Два длинных, два коротких… Пароль для своих. Сейчас мне откроют и я окунусь с головой в сказку для взрослых. На моё плечо легла тяжёлая рука.

Нельзя сказать, что я испугался, но – напрягся, не ожидая этой руки, а она вступила со мной в контакт, как пришелец с планеты Сириус-Альфа. Я не обернулся, всем своим видом требуя продолжения действия. И оно, конечно же, не закончилось.

Прокуренный голос за моей спиной проскрежетал:

– Слышь, поц, ты адреском не ошибся?

– Да нет, – ответил я. – Именно сюда и шёл.

– Тогда ты попал, придурок!

Железные руки рывком развернули меня и прижали к воротам. Наконец я увидел любителя бранных словечек. И их оказалось двое. Копы. В форме. Большой и маленький, толстый и тонкий. Голос с огромной вероятностью мог принадлежать любому из них. Словом, две мерзкие рожи пялились на меня. Думали, наверное, боюсь их или преклоняюсь перед их мнимым величием.

– Ты знаешь, курва, – сказал маленький, это он разглагольствовал за моей спиной, – куда ты пришёл?

– Я не курва, не поц и тем более не придурок! А пришёл я к своему другу в гости. У нас тут вечеринка.

– Какая ещё вечеринка? – закипел маленький. – Здесь бардак! Притон наркомановский! Тут вечеринки каждый день, двадцать четыре часа в сутки! Здесь все – друзья, понимаешь, дубина? И ты из этих, я думаю, друзей. Нарк?

Опять замолчали. Денег, что ли, им предложить?

– Сколько вам надо, чтобы вы от меня отстали? – спросил я осторожно.

Но вместо ответа получил кулачищем в живот. Ударил большой молчун. Он ухмылялся, когда бил. Они заломили мне руки за спину и поволокли к своей машине, спрятанной в темноте где-то неподалёку. Никак не ожидая такого поворота, я начал упираться.

– Эй, куда вы меня потащили?

Большой пнул меня в мягкое место.

– С нами поедешь, хипстер, – ответил маленький. – В обезьяннике посидишь, поразмышляешь о здоровом образе жизни.

Вряд ли он понимал значение своего последнего ругательства.

Они думали, я окажусь очередным для них тюфяком, не способным не только на сопротивление, но даже и на его подобие. К их несчастью я не был таким, да и не хотел ломаться и прогибаться под их фальшью, прикрытой маской добродетели. Немыслимым образом освободив правую руку, я зарядил большому в челюсть. Не знаю, что там хрустнуло, его лицевая кость или мои пальцы, но застонали от острой боли мы одновременно. Не ожидавший от меня такой прыти второй коп немного ослабил хватку. Я отскочил в сторону и оглянулся. Большой валялся на обочине, кряхтя и поливая меня действительно матерными словечками. Маленький стоял посреди дороги, бросая недоуменные взгляды то на меня, то на своего выпавшего из реальности напарника. Быстро овладев собой, я побежал. Мелкий рванулся за мной. Но недолго длилась моя свобода. Споткнувшись обо что-то я растянулся на асфальте. Последнее, что я услышал: «Сдохни, гнида!» С этими словами на мою голову обрушилась резиновая дубинка. Я отключился.

Придя в себя и не сообразив сразу, где нахожусь, я с выпученными глазами попытался оторваться от мягкого ложа, на котором неизвестно сколько времени пролежал. Подняться мне не позволили крепкие руки. Они с лёгкостью вернули меня в прежнее положение.

До боли знакомый голос поспешил успокоить меня:

– Да лежи спокойно! Никуда тебе бежать не надо!

Когда поволока сошла с моих глаз, я увидел Марата. Его засаленные волосы были стянуты в тугой хвостик, а маленькие свинячьи глазки слезились, скрываясь за круглыми стёклами очков. Он склонился надо мной как хирург во время операции. В одной руке держал мокрое полотенце: смахивал им, наверное, пот с моего лба. В другой – початую бутылку пива. Сделав пару глотков, он отрыгнул прямо мне в лицо, нисколько не озаботившись нравственной составляющей своего поступка. Меня обдало пивной вонью, от которой в моём желудке забурлило.

– Где я? – спросил я больше для порядка, потому что все задаются таким вопросом, когда приходят в себя после жестоких ударов по голове.

– На месте, – улыбнулся Марат и снова отпил из бутылки.

– А копы?

– Да пошли они в жопу, свиньи продажные, копы твои! Не переживай ты так за них! Когда тебя мелкий мочил дубинатором, думал, убьёт на фиг. Я вовремя появился… Кинул им пару копейков, чтоб отстали. Сказали, правда, если увидят тебя ещё раз… как псину подзаборную… кончат. Так что в дальнейшем конспирируйся, когда соберёшься ко мне. Бесконечно выкупать тебя я не смогу.

– Если будет следующий раз, – сказал я и прокашлялся. – Мне кажется, сегодня звучит моя лебединая песня.

– Ты меня пугаешь, брат! – нахмурился Марат. – Не хочу даже слушать об этом! Приходи давай в себя, а то с головой у тебя после побоев чего-то не того.

– Ладно, братишка, поваляюсь тут малость и подтянусь к вам.

– Идёт! Только долго не залёживайся. Мы тебя ждём с нетерпением.

Я чувствовал себя неуклюжим скатом, опустившимся на дно после утомительного плаванья в чёрных глубинах океана. Здесь я мог свободно дышать, не оглядываясь на обстоятельства, не захлёбываясь безысходностью. И плевать, что в этом месте свет не достигал глубины. Он есть. Только нет пока сил оттолкнуться от тверди и всплыть.

Мой затылок пульсировал болью. Она спрутом расползалась по всему телу, парализуя не только конечности, но и разум. Если я и дальше буду упиваться своей беспомощностью, рискую совсем зачахнуть. Не для того я пришёл к Марату, чтобы похоронить в его гадючнике последнюю надежду на возрождение из пепла.

Рывком я поднялся с облезлого дивана. От чрезмерной резкости моё сознание на секунду раздвоилось. Я чуть не упал на пол, покрытый грязным линолеумом, но всё же удержался на ногах. Немного очухавшись, я направился к выходу из комнаты. За закрытыми дверями звучала приятная восточная музыка. Там клиенты Марата расслаблялись, разрушая границы сознания. И я хотел туда. Из последних сил открыв дверь, я нырнул в нирвану.

Как в первый раз. Окунувшись с головой в пахнущую свежестью избитую обыденность.

Сначала музыка залилась нежным маслом в мой мозг через уши, отчего он быстро размяк и стал податливым. А потом я буквально ослеп от тысяч лучиков, пронзивших мои глаза, – свет большой лампы, грушей свисавшей с потолка, отразился от множества зеркальных кусочков, которыми были облеплены стены. Хоть я и ожидал такого эффекта, но всё же прогнулся под его оглушительной внезапностью, прикрыв лицо ладонью.

Музыка сразу умерла, будто испугавшись моего появления.

И я услышал голос Марата, наполненный неподдельным восторгом:

– Господа, внимание! Вот и явился тот, без кого наше братство похоже на сборище наркоманов и алкоголиков! С ним же мы, не побоюсь этого слова, команда! Потому что он – стержень! Артик, великий и ужасный!

Аплодисментов однако не последовало.

– Не неси херню, – ответил я устало и убрал ладонь от лица.

– Почему сразу херню? – возмутился Марат. – Просто толпа начала засыпать. Нужно было её взбодрить.

Я осмотрелся. В самом дальнем от меня углу сбилась в кучу незнакомая мне троица: две патлатые девки и тощий паренёк в косухе. Они были в полной отключке. Рядом с ними на полу валялись пустые шприцы. Сморщившись в отвращении, я глянул на Марата. Тот лишь пожал плечами: ничего не знаю, просто нарки левые. Такие никак не вписывались в концепцию заведения, но Марат в погоне за прибылью не брезговал всякой сволочью. Недалеко то них восседал в мягком кресле старый мой знакомый дядя Ваня. Он курил кальян. Когда мы встретились взглядами, он махнул мне рукой в знак приветствия. Я ответил тем же. А на диванчике спала в открытой и расслабленной позе Вика, зрелая, но ещё не потерявшая аппетитности кокаинистка. Пусть поспит немного.

Будто по мановению волшебной палочки снова включилась арабская музыка. Моя неловкость быстро растворилась в её мелодии. Сразу всё вернулось на круги своя. Марат исчез, но вскоре вновь появился с бутылкой водки и двумя стаканами. Мы уселись за маленький столик, который будто ждал нас, никем не занятый. Марат разлил водку по стаканам. Выпили. Спиртное обожгло глотку и желудок. Повторили. И я достаточно разомлел для начала разговора.

Хлопнув пустым стаканом по крышке стола, Марат заявил:

– Ну, Артик, что за сопли? Ты прям раскис от них. Таким ты не был никогда! Посмотри мне в глаза, камрад, улыбнись!

– Эх, Марат… – вздохнул я как-то уж чересчур обречённо. – Что б ты сделал, если бы вляпался в то, во что никогда не верил?

– Никогда не верил, говоришь? – усмехнулся Марат. – Ты замутил, конечно, дружище… Принял бы новую действительность всей широтой души! Потому что старую уже не вернуть, хоть ты тресни! Она исчезла в прошлом, нет её!

Я тоже опустил стакан на стол. Марат принял это за знак и наполнил оба водкой. Но пить мы сразу не стали, боясь разорвать алкоголем нить разговора.

– Это-то ясно, что нужно наслаждаться текущим моментом, но… – сказал я. – Я боюсь, понимаешь? Мне страшно до усрачки.

– Бояться не надо, Артик. Нужно идти по жизни без страха.

– А если я умру?

Марат, которому наскучили пессимистические нотки в моём голосе воскликнул:

– Все мы умрём рано или поздно! Ты вот что, живи, будто ничего не изменилось, понял? Так легче вынести перемены. А трудно будет, приходи! Нажрёмся как свиньи, а? Возьмём от жизни всё и не будем думать о вонючем дерьме. Давай накатим по полной! Зальём душевные раны огненной водой, чтобы в ней сгорела вся боль!

Накатили. Водка ударила по мозгам.

Меня понесло:

– Ты меня успокаиваешь, говоришь правильные слова… А они тоже гладят по шёрстке. Это в их стиле: нормалёк, дружище, всё хорошо, ты только не останавливайся, шагай, пока не попадёшь в нашу сеть и не запутаешься в ней. Ты, случайно, не из них, а? Признайся, я не обижусь, потому что уже подписался. Поздно включать заднюю…

Краешком ещё не затуманенного сознания я понимал, что начал говорить лишнее – озвучивать мысли, которые должны вечно томиться в темнице моего разума.

Мгновенно понявший это Марат постарался сбить мой порыв:

– Извини, Артик, я тебя не понимаю, ни одного слова! Ты меня конкретно пригрузил. Поверь, я действительно хочу тебе помочь, но влазить в слишком глубокие дебри нет никакого желания. Так меньше шансов оказаться однажды в придорожной канаве с простреленной башкой.

У него получилось. Я успокоился.

– Тут ты прав, Марат, на все сто… Забудем. Давай веселиться.

Мы рассмеялись, вмиг забыв о моей так и не начавшейся депрессии.

– Пни Викусю в жирный бок! А то развалилась тут, курва, место только занимает.

– Где ты нашёл у неё жир? Это – тело!

Дядя Ваня, пыхнув кальяном, оторвался от кресла и направился к выходу.

– Пойду я, – пробурчал он, – а то начнёте щас бухать. Куда мне за вами угнаться?

– Ты ж ещё не глубокий старик, дядь Вань! – игриво возмутился я. – Давай с нами! Когда последний раз заливался до отключки, а?

– Тьфу на вас! – бросил он и покинул зеркальную комнату.

Мы снова заржали и разбудили тем Вику. Она уселась на диване, не понимая, казалось, ничего. Протёрла руками заспанные глаза, поправила сбившуюся в неопрятную кучу причёску. Сладко зевнув, уставилась на нас.

Я открыл было рот, чтобы отпустить сальную шуточку, но не смог издать ни звука.

Кожа на левой части её лица сморщилась и превратилась в старушечью. При том, что другая половина осталась молодой и цветущей. Даже волосы постаревшей части головы поседели и стали похожи на безжизненную паклю. Вика явно не обратила внимания на происшедшую с ней метаморфозу, не заметил её и Марат. Один-одинёшенек я оказался наедине с собственной галлюцинацией, да, да с ней, с видением, вновь посетившим меня так неожиданно и всё-таки ожидаемо.

Вика начала быстро разлагаться с одной стороны. Едкая трупная вонь защекотала мои ноздри. Сморщившись, я попытался от неё отшатнуться. Глупо, должно быть, выглядело со стороны.

– Что с тобой, брат? – спросил Марат и сразу попытался найти причину, вызвавшую во мне эмоции отторжения.

Так как я смотрел в этот момент на Вику, он тоже обратил к ней свой взор. Явно не ожидавшая такого внимания подруга приняла его близко к сердцу и конечно же на свой счёт.

Внимательно осмотрев себя и не найдя в своём теле никаких вопиющих изъянов, она с детской обидой в голосе, задрожавшем от негодования, воскликнула:

– Чего вылупились, придурки! Чё вам от меня надо?

Я бы дал ей зеркало, чтобы она увидела моё кино, но это невозможно. Свой крест я нёс в гордом одиночестве.

Викина половина плоти между тем превратилась в труху и осыпалась прахом на диван и на пол. Она этого не чувствовала, а видела вылупившееся на неё пьяное мурло. На её месте я бы встал и ушёл, чтобы гордым поступком разрушить возникшую из ничего проблему. Так бы и поступила другая девушка, оказавшаяся на месте Вики. Та, которая никогда не сталкивалась с моими странностями.

– У него опять началось! – заорал Марат так, что находящиеся в прострации наркоманы зашевелились в своём углу. – Вика, шприц!

Девушку сдуло с дивана. Я же предпочёл остаться в неподвижной позе, чтобы не мешать им заниматься делом, которое они знали гораздо лучше меня.

Когда вдруг что-то меняется на твоих глазах, важное, монолитное, как воспринимать перемену душой? Биться в истерике или мужественно терпеть и ждать результата, который может и не прийтись тебе по вкусу? По мне, так – нырнуть с открытыми глазами, чтобы видеть, куда тебя вынесет течение.

Через секунду Вика уже стояла возле Марата со шприцем в ладони, наполненным – я это знал – адреналином. Заметив, как побелели её пальцы, я испугался за пластиковое тело шприца: ясно увидел, как он лопается, не устояв перед давлением, и спасительная для меня жидкость выливается на пол – в пустоту.

Адреналин – единственное, что могло привести меня в чувство, прекратить вспыхнувшую в моём сознании галлюцинацию. Причём обнаружить благое действие этого медицинского препарата на мой организм помог мне отнюдь не умудрённый опытом психотерапевт, а Марат. Когда однажды в его присутствии на меня вдруг нахлынуло, он подумал, что это обычный передоз, ну и воткнул мне в сердце стальную иглу. Помогло тогда выкарабкаться. С тех пор он держал руку на пульсе, но естественно не мог меня контролировать, если я был вне пределов зеркальной комнаты. В этом случае и я не способен был помочь себе – мне не хватало элементарного мужества пронзить своё сердце острым предметом.

Интересно, что видели и понимали своим размытым наркотой воображением те обдолбленные, которые придавались витанию в облаках рядом с нами. Девахи пялились на меня мутными взглядами, а паренёк их никак не реагировал на происходящее: фильмы, которыми он наслаждался, были намного интереснее.

Стараясь не смотреть на Вику, я бросил им, как мне показалось, шутливое:

– Вы тоже закончите этим, если не прекратите баловаться дурью.

Подействовало ли на них моё предложение, или блеск иглы, на кончике которой висела капелька адреналина, но девчонки начали поспешно сгребать в кучу свои скромные пожитки: сумочки, телефоны и кое-что из верхней одежды. Конечно же они зацепили в суете парня. Потревоженный он недовольно промычал что-то нечленораздельное, но после злобного рыка Марата заткнулся и, перевернувшись на другой бок, захрапел. Девки на четвереньках выползли из комнаты. Дай бог, они сюда больше никогда не вернутся. Теперь ничто не могло помешать нашей маленькой операции.

Кто-то извлекал из домбры жалостливую мелодию, которая нагоняла на меня тоску. Я не слышал её ещё пару минут назад, а сейчас вдруг она всколыхнула мой мозг. Из-за неё я не мог сосредоточиться на игле и том факте, что совсем скоро она проткнёт меня.

– Выключи это дерьмо! – сказал я большей частью для того, чтобы отсрочить неизбежное.

Меня на самом деле нисколько не беспокоила Вика с частью тела вместо целого. Я знал, рано или поздно видение уйдёт. Пережить можно даже дальнейшее его развитие, которое наверняка закончится форменным кошмаром. Но оно очень тревожило Марата, ведь обычный человек по своей натуре всегда боится непонятного. Можно сказать, не сопротивляясь его намерениям и действиям, я платил ему за гостеприимство.

Марат сделал Вике знак рукой. Она подбежала к магнитофону и выключила его, а потом заняла исходную позицию.

– Начинайте же! – взмолился я и улёгся спиной на голый пол.

Опустившись на колени, Вика вознесла шприц над головой. Она стала похожа на роковую женщину, решившую вдруг раз и навсегда покончить с мужчиной, который обманул её ожидания. И надо заметить, сейчас всё было в её власти, а я – лишь свидетель, который не смотрел преданно и с благоговением в её единственный глаз, наполненный ужасом, а изучал строение её головного мозга на срезе, не понимая, почему он не вываливается из половины черепа.

Но этой игле не суждено было уколоть моё сердце.

Наполнявший комнату воздух вздрогнул и, сжавшись в комок, распрямился многомерной пружиной. А потом грохнуло. Входную дверь сорвало с петель, внесло внутрь и швырнуло об стену. Хорошо, не убило никого. Полез едкий дым, в котором мелькнули на секунду языки пламени. Вику сбило с ног ударной волной, остальные инстинктивно успели сгруппироваться и перенести потрясение более-менее достойно.

В глухую тишину, воцарившуюся после взрыва, ворвался тихий, переполненный ещё не пережитым шоком, говор:

– Что за на… Глаза, они мне их выжгли… Я ничего не слышу… Дышать не могу… Откройте окно… Помоги… Это только сон… Где мой телефон… Марат…

И трудно было не только понять, кто говорил, но и уловить смысл фраз, заполонивших вдруг просторы моего сознания.

– Марат! Марат!

Сначала я не узнал свой голос, показавшийся мне предсмертным стоном убитого на поле сражения воина, но по мере обретения себя прежнего, родные нотки начали проскальзывать в нём.

– Марат! – вопил я, рыская глазами по сторонам, а они неизбежно натыкались на плотную завесу дыма, сквозь которую ничего нельзя было разглядеть. – Марат! Братишка! Ты живой?

Мне ответила Вика:

– Сдох твой братан, не шевелится. Зачем я сегодня сюда припёрлась, не знаешь?

– Не знаю, – ответил я в пустоту.

И тут я увидел Марата. Точнее, его ноги. Они неподвижно лежали на полу, а остальное тело скрывали от меня клубы дыма. Я пополз к нему. Какие-то жалкие метры, разделявшие нас, показались мне длинной дорогой, которую преодолел я, паломник, чтобы коснуться святыни. Он был мёртв: обломок двери пробил ему череп, его голова утопала в луже крови. Бедный Марат. Я почувствовал себя по-настоящему одиноким. В другой обстановке всплакнул бы, сдобрив сознание большой дозой алкоголя, воскрешая в памяти сшитое из рваных кусков полотно нашей странной дружбы. Так и сделаю – потом, когда найду успокоение.

– Как больно… Плечо… – простонала Вика.

Почему-то я испугался, что потеряю и её тоже.

– Помоги…

Я рванулся к ней, но… Завесу дыма пронзили лучи фонарей. Они метались в нём, отыскивая нас. И я знал, кто шёл за ними. В секунду моё тело окаменело. Я надеялся остаться незамеченным и тем спастись. Но осознание собственной глупости помогло мне расслабиться – невозможно избежать неизбежного. Лёгким движением мысли я превратился в стороннего наблюдателя, которого совершенно не волнуют происходящие перед его глазами события.

А волноваться было из-за чего. Рассекая дым чёрными костюмами, по комнате передвигались люди. Их движения были лишены всякой суеты. Они наверняка действовали по строгой инструкции, не отступая от её пунктов ни на шаг. Профессионалы из конторы. Мне вдруг захотелось махнуть им рукой и сказать, что вот он я, живой и невредимый, берите меня тёпленьким, а остальных не трогайте, но… Подсознанием я понял, эти люди не оставят в живых свидетелей своего присутствия здесь.

В доказательство своих предположений я услышал три глухих выстрела и сглотнул слюну. Четвёртый будет предназначаться моей голове, если они пришли не за мной. Но ведь никто не давал права чёрным пиджакам вершить чужие судьбы пулями! Странные мысли заполонили мой мозг в попытке потушить закипавшую там панику. А вдруг мой удел и состоял в том, чтобы победить зло? Я начал путаться в догадках. Не собираясь становиться мессией, который потрясёт вековые жизненные устои, я хотел быть серой мышкой, живущей в тихой норке, где можно спрятаться от любой проблемы.

Я лежал на полу и ждал убийц. Но не слишком долго. Одновременно появившись из дыма, они окружили меня плотным кольцом и направили в моё лицо лучи фонарей. Я закрыл вспыхнувшие болью глаза, так и не успев в полной мере разглядеть визитёров. Только слышал в наступившей тишине их тяжёлые дыхания и посапывание пары простуженных носов.

– Укол! – приказал низкий голос.

– Подождите! – взмолился я. – Те копы на улице…

– Уничтожены, – ответил голос совсем без эмоций.

– Хорошо, – улыбнулся я и протянул им руку для инъекции.

Они не заставили себя долго ждать. Я провалился в темноту, где не шевелилось ничего…

Я настолько сильно хотел пить, что мысль о кружке с холодной водой вспыхнула в моём сознании сразу после пробуждения и начала превращаться в уродливое мохнатое существо, от шерсти которого у меня запершило в горле. Мой язык присох к нёбу. Мне стоило немалых усилий пошевелить им, но лучше бы я этого не делал – как наждаком по ржавому железу провёл. Переборов подкатившуюся к горлу тошноту, я открыл глаза… Господи, за что мне это? Мой взгляд упёрся в аккуратно побеленный потолок. Он не висел надо мной неподвижно, как и подобает всем железо-бетонным конструкциям, а шевелился. До меня не сразу дошло, что с потолком на самом деле всё в порядке. У меня сильно кружилась голова. С этим нужно было что-то делать, иначе я мог блевануть, чего мне совсем не хотелось в ситуации, когда моё местонахождение оставалось для меня загадкой. Я закрыл глаза, чтобы облегчить свои страдания. Тошнота отступила на шаг, но окончательно не ретировалась.

Можно было обдумать следующую проблему, в сравнении с которой тошнота меркла. Дело в том, что я совершенно не мог шевельнуться. Моё тело, крепко-накрепко пристёгнутое к кровати, превратилось в груду бесполезных мышц, скованных ремнями. Не привыкшее к такому обращению мясо налилось болью и требовало немедленного освобождения. Но с чёртовыми путами я был не в силах разобраться. Чтобы немного утихомирить боль, я попытался расслабиться. Помогло однако мало.

Последнее дело – поддаться панике, когда тебя окружает неизвестность и ты не в курсе, враждебно она к тебе настроена или нет. Я слукавлю, если скажу, что моё незнание было беспросветным, но от этого я не испытывал особого облегчения. Ведь я отношусь к тем людям, действия которых подчинены одному закону: чем больше я знаю, тем больше остаётся загадок. Меня взяли те, кто нуждался во мне. Я сам этого хотел, потому что Рита попросила меня сдаться им. Какая же я тряпка! Послушался бывшую, хотя мог спокойно пить шампанское и радоваться каждому прожитому дню. Эта мысль развеселила меня. Пил бы я в бегах! Воду из луж. И питался на помойках. Шутить внезапно расхотелось. Конечно же, Рита права. Глупо бежать от того, что может и не смертельно вовсе, а наоборот, окажется вдруг манной небесной. Надо всего лишь немножко подождать. Не оставят же меня здесь погибать от обезвоживания. Рано или поздно кто-нибудь появится, чтобы сделать мне предложение, от которого я вряд ли откажусь, потому что выбирать между жизнью и смертью способны только глупцы. Жажда вновь напомнила о себе. Я попытался сглотнуть слюну, но у меня ничего не получилось.

А открывать глаза было страшно, ведь мир снова начал сдвигаться. Темнота за закрытыми веками вдруг ожила, проказница. Я увидел, как от аморфной пустоты отделился сгусток и полетел ко мне. Он быстро приближался, а я знал, он наделён разумом, потому что прочитал его мысли: сейчас ты умрёшь. А может быть, то были мои измышлизмы? Времени заниматься психоанализом не было. Сгусток отвердел. Я слышал, как он с шумом рассекает пространство своим телом в форме пули. Этот звук останется в моей памяти навечно, как предвестник близкой смерти, и будет последним, что я слышал в жизни. Совсем скоро – через жалкие секунды – глыба окаменевшей темноты размозжит мою голову и я перестану существовать. Вечность приберёт меня к своим рукам. Но я не хотел умирать! Я мог бороться! Нужно лишь открыть глаза – дать свету пронзить темноту одним точным ударом. Слипшиеся веки не хотели открываться, а гигантская пуля приближалась. Всё-таки захлебнувшись паникой, я застонал, будто утробные звуки могли избавить меня от надвигавшейся катастрофы. Ничто уже меня не спасёт. Самое время вспомнить всё, разложить лоскуты жизни по полочкам, чтобы подняться на небеса с папкой в руках: видишь, Бог, я оформил отчёт, полистай его и оцени мои старания. Только не хотела жизнь отматывать назад плёночку, лень ей было. Я зарычал диким зверем и разодрал глаза, дав дорогу всемогущему свету. Ворвавшись в моё помутневшее сознание, он разрушил пулю и рассеял тьму. Я увидел прежний мир, каким знал его. За одним лишь исключением. Передо мной стоял человек в военной форме.

Из офицеров. Точнее не могу сказать, не разбираюсь в воинских званиях. Он был подтянут, но не мускулист. Его выбритое до синевы лицо лоснилось. Меня поразил его взгляд – он обжигал. Казалось, им он сканировал мою память. В общем, я сделал вывод, что с ним можно вести диалог, хотя я и не представлял, каким образом пришёл к подобному умозаключению. На секунду подумалось, что вояка владеет гипнозом. Будто уловив мою мысль, он улыбнулся. Но умилённая гримаса держалась на его лице секунды. Скоро её сменила прежняя непроницаемая для эмоций маска.

– Спасибо, что избавили меня от тёмной глыбы, – ляпнул я первое пришедшее на ум, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Не страшно, – спокойно ответил офицер. – Синдром навязчивых видений. Это лечится. Тошнота? Сухость во рту?

Как он сказал? Синдром? Куда же я попал, чёрт возьми?

– Есть немного, – простонал я, поражённый его осведомлённостью. Хотя перед таким взглядом не устоишь, даже если детектор лжи обманешь. – Мне бы водички, а то сильно пить хочется.

– Можно и водички.

В его руке появилась бутылочка с соской, которой вскармливают грудничков. Но я не собирался биться в истерике, требуя нормальный стакан. Чем я отличался сейчас от младенца? Да и со стакана не получилось бы напиться. Когда он воткнул мне соску в рот, я начал жадно пить, едва не мурлыкая от удовольствия. Выдув бутылку, я выплюнул соску и взглядом потребовал добавки. Офицерские глаза тактично отказали мне. И возразить им было нечего.

– Кто вы? – спросил я

– Полковник Макашин.

Его лаконичность начала раздражать. Он явно считал ниже своего достоинства открыться мне полностью, а я прекрасно понимал, что являюсь для него пустышкой.

– Мне это ни о чём не говорит! – вскрикнул я раздражённо. – Где я?

Он не собирался внимать моим обидам:

– Зачем тебе это? И вообще, ты мне не нужен.

Пустая бутылка полетела в мусорную корзину.

Снова вопрос:

– Тогда зачем я здесь?

– Мы поработаем с твоей кровью и убьём тебя, после чего твой труп уничтожат. Не останется от тебя и пылинки. Радует перспектива?

Он резок, даже чересчур. Несмотря на это, с такими легко работать. Всегда будешь в курсе всех дел, даже если информация тебе не очень-то и нравится. Правда в любом виде весомее лжи, устраивающей всех.

– Как резко… Если бы вы хотели меня уничтожить, то не говорили бы о перспективах. Высосите из меня всю кровь? Вы вампир?

– Неправильно выразился, извини. Что касается остального, секретная информация.

– Так я ж всё равно умру.

– Конечно умрёшь, куда ты денешься. Но я действую строго по протоколу и не могу…

– К чёрту протоколы! – вскипел я. – Я знаю про антиген!

– Может быть. Впрочем, это не важно. Ты всё равно покойник.

– Но послушайте! Что вы потеряете, если немного проясните ситуацию?

Макашин посмотрел на часы, дав понять, что я наскучил ему своей болтовнёй.

– Мне жалко тратить на тебя своё время . – ответил он.  – Может быть, минутку. Спрашивай.

– Вам нужен антиген, который создал мой отец?

– Да. Мы отфильтруем твою кровь, грубо говоря, чтобы извлечь из неё нужные нам молекулы.

– А дальше? – усмехнулся я. – Будете делиться ими с избранными?

Макашин побагровел.

– Ты злоупотребляешь моим доверием, сопляк!

– Простите, не подумал. Лучше скажите, кто слил вам информацию про меня и отца? Откуда вы узнали про его разработки?

– Многие хотят войти в число избранных…

– Рита, сука! – воскликнул я, до глубины души поразившись своему неожиданному выводу.

– Не надо грубить. Человеку хочется не прожигать лета, а расти профессионально.

– Согласен, вполне нормальное желание. И я её за это не виню. В конце концов, она мне никто.

– Мне ваши отношения до одного места. Мне делом надо заниматься. Ещё вопросы есть?

– Нет.

– Тогда до свидания.

Он ушёл, не тронув меня. Я вздохнул полной грудью и продолжил психологическую схватку со своей, мягко сказать, ограниченностью в движениях, шансы на победу в которой у меня понизились из-за упадка духа после не слишком продуктивной беседы с полковником Макашиным. Опять мышцы загорелись болью в местах соприкосновения с ремнями, но заглушить её мне было нечем. Оставалось терпеливо ждать настоящего освободителя, а не ещё одного насильника мозга. Чутьё подсказывало, счастливый момент освобождения близок.

Чтобы скоротать время, я задумался о двуличности Риты. Мне доставило садистское удовольствие непрерывное пережёвывание мыслей о её продажности и о планах по её физическому устранению при первой же нашей встрече. Грезил местью, понимая, что вероятность пересечения наших путей практически равна нулю. Недаром Макашин грозился убить меня. Не нужен я им, видите ли. Как это не нужен, как? Ведь я единственный в своём роде антигеноноситель! Надо вырваться отсюда и бежать, а потом шантажировать их, разводить на миллионы! Но запал мой быстро иссяк, стоило мне попытаться шевельнуться. Руку пронзила такая сильная боль, что я мигом забыл о нереалистичных планах побега и начал молиться о спасении не души даже, а тела.

Установкабыла похожа на склёпанный впопыхах агрегат для одноразового использования. Я не удивлюсь, если после обработки моей крови его разберут и выбросят на помойку. Похоже, я единственный клиент, которого здесь обслужат. Невозможно и предположить, что могут появиться ещё желающие воспользоваться новейшим методом очистки организма от болезней. И умереть. Только сумасшедший добровольно откажется от стопроцентной защиты. Значит, в аппарат будут силой запихивать тех, кто потерял лояльность. Если у человека останется только жизнь, он вряд ли положит её на левую чашу весов, когда правую тянет к земле неподъёмный груз.

В центре небольшой комнаты стояло кресло, приглядевшись к которому, я понял, что оно из пассажирского самолёта: не стали «боги генной инженерии» создавать оригинальный образец, а привезли из аэропорта нужную им деталь. Рядом с ним на небольшом столике располагалось сердце установки – начинённый электроникой прибор, каких я не видел раньше. Он был облеплен трубочками и шлангами разных диаметров и цветов. Некоторые из них подозрительно шевелились, будто живые, другие едва подрагивали, но большая их часть была совершенно неподвижна. На аппарате мигала зелёная лампочка, из чего я сделал вывод, что он готов к работе. Он был подключён к компьютеру, которым управляла довольно симпатичная девушка в белом халате.

Если бы из-под белой одежды не выглядывала военная форма, я бы приударил за этой нимфой. К тому же она мило улыбнулась, увидев меня. Я ответил ей взаимностью, но без особой искренности, потому что с некоторых пор терпеть не мог военнослужащих. Уловив мои флюиды, она выровняла губки в струнку и велела мне сесть в кресло. Я не стал возражать – послушно выполнил её просьбу. Воткнув в мои вены несколько игл, девушка запустила процесс, который должен закончиться моей смертью. Усевшийся на стул конвоир достал из кармана брюк потрёпанный покетбук. Дело долгое, подумал я, закрывая глаза: сон – лучший способ убить время, даже если отсчёт идёт в сторону нуля.

«Фильтратор», как я его вежливо обозвал, мерно гудел, извлекая из меня кровь и прогоняя её через невидимые мною фильтры. Макашин слукавил, убедив меня в том, что её просто выкачают из меня. На самом деле отфильтрованная кровь возвращалась в мой организм, двигаясь по прозрачным трубкам. Я успокаивался, разглядывая их и понимая, не этим буду убит. И снова закрывал глаза и окунался в жалкое подобие сна, который всякий раз ускользал от меня после мерзкого покашливания простуженного конвоира.

Минула вечность, когда девушка выключила установку. Комната погрузилась в гробовую тишину, в которой шуршал халат и шелестели книжные страницы. Мой сон как рукой сняло. Я распахнул глаза и взглянул испуганно на нимфу, точнее на её руки. Мне показалось, что именно от верности их движений будет зависеть моя дальнейшая судьба.

Увидев моё перепуганное лицо, конвоир ухмыльнулся и сказал:

– Не боись. Закончилось всё.

– Как раз стоит начать бояться, – ответил я.

– Может быть. Мне твои расклады неизвестны.

Увлечённая работой девушка молчала. А я не умел настолько погружаться в работу – до полного игнорирования внешних раздражителей. Её пальцы извлекли из внутренностей установки наполненную прозрачной жидкостью пробирку. Из-за её содержимого погиб мой отец и уйду из жизни я. Мне захотелось подскочить к девушке и выбить из её рук стеклянный сосуд, чтобы жидкость с антигенами вылилась на пол и, испарившись, исчезла навсегда.

Угадав моё желание, конвоир гаркнул:

– А ну сидеть! Ишь чего удумал. Шею сверну!

Его угрозы меня успокоили, хоть я и возгорелся желанием громко хлопнуть дверью на прощанье. Неужели я оказался настолько слаб духом? Но факты подтверждали мои действия. Подавив в себе ярость, я откинулся на спинку кресла.

Девушка закрыла пробирку крышкой и положила её в железный ящичек, выложенный изнутри поролоном. Она закрыла его на ключ, который крепко сжала своим миниатюрным кулачком.

– Звони полковнику, – приказала она конвоиру таким голосом, что я моментально усомнился в её внутренней слабости.

Любитель чтения повиновался ей беспрекословно:

– Товарищ полковник, готово! – и вырубил связь, не дожидаясь ответа.

Через несколько минут тягостной тишины в дверь постучали. Девушка судорожно схватила руками коробочку с пробиркой и выскочила из комнаты. Конвоир последовал за ней. Я выругал себя за излишнюю медлительность – нужно было спросить у нимфы её имя, чтобы закрутить с ней пусть даже воображаемый роман. Моё одиночество однако длилось не слишком долго. Дверь комнаты снова открылась, чтобы впустить в мою обитель Риту.

Мундир ей шёл. Он подчёркивал тот оттенок её женственности, какого я не замечал раньше. В ином свете взыграли в ней краски. Я готов был, поступившись принципами, засунуть поглубже в задницу своё невысокое мнение о военнослужащих, лишь бы она постояла подольше, дыша полной грудью, в благостной тишине. На секундочку мне показалось, что это не та Рита, которую я любил когда-то и ненавидел. Эта женщина никогда не предавала меня, с ней бы я… Очаровала. Встряхнув головой, я сбросил с себя наваждение, насланное на меня этой ведьмой. Удачно, чертовка, спряталась под маской защитницы отечества, а я поверил. Во мне вскипела кровь и кулаки непроизвольно сжались. Нам не по пути, детка, подумал я, окончательно утвердившись во мнении, что всё армейское мне чуждо.

– Какие люди! – воскликнул я. – А где охрана?

Её лицо засияло улыбкой:

– Думаешь, глупо с моей стороны заявиться сюда без телохранителя? Я всё ещё надеюсь на твоё благоразумие, тем более когда-то мы были близки…

Господи, и слов набралась жалостливых. Всегда умела играть в прелесть и никогда не понимала, что мне противна эта игра.

– После того, что ты натворила… – вздохнул я. – Как ты могла меня сдать? Ради чего?

– У меня нет желания оправдываться. Ты поймёшь всё, когда выберешься отсюда, и не будешь на меня злиться.

– Надо же, она меня спасти хочет! – рассмеялся я. – А я думаю иначе: достанешь сейчас пистолетик свой табельный, шмальнёшь мне в лобешник и готово! Ещё одну звёздочку на погоны присобачишь!

Устав стоять смирно, она уселась на стул и закинула одну ногу на другую.

– Дурак ты, Артём! Я не могу убить человека, которого люблю, хоть и получила такое задание. И не ради звёздочки я должна умертвить тебя, а чтобы доказать им свою преданность. Хочу помочь тебе, поверь, на самом деле.

Любовь-морковь. Мои глаза и уши никогда ещё не обманывали меня. А говорить можно о чём угодно, и о высоких чувствах тоже, и самой верить в сказанное.

Окончательно разочаровавшись в Рите, я заявил с раздражением:

– Я ведь могу просто дать тебе по голове и сбежать отсюда без твоей помощи.

– У тебя не получится без неё.

Её спокойствие начало меня раздражать. От него попахивало безразличием.

– Не хочу с тобой больше разговаривать! – фыркнул я. – Лучше помолюсь перед смертью.

– Да, помолись, чтобы мой план сработал. А здесь мы не убиваем. Для этого есть специальная комната. Сейчас мы туда пойдём. И не делай лишних движений, иначе у нас ничего не выйдет, – сказала она и извлекла из кобуры пистолет.

А может, действительно влюблена? На кой чёрт она так упёрта, когда дело касается меня? Любая на её месте давно махнула бы рукой и присматривала бы за мной без дикого энтузиазма, а ради галочки. Признаюсь, я всегда с трудом понимал её, даже в лучшие наши времена. А чем от них отличались сегодняшние? Она, как была той до жути упрямой дурёхой, так и осталась. Изменился я. И не в лучшую, надо заметить, сторону.

– Скажи, что заставляет меня верить тебе? – спросил я, хотя не собирался задавать этот вопрос.

О, нет, опять слёзы…

– Может быть, чувства? В любом случае, уже поздно. Ты просрал все шансы, что я давала тебе. Ты понимаешь, что больше никогда не увидишь меня?

Разговор становился чересчур сентиментальным. Меньше всего мне хотелось сейчас жевать сопли и бросаться слезливыми фразами.

Чтобы направить диалог в другое русло, я спросил:

– Для чего тогда ты настойчиво просила меня сдаться? К чему все эти сложности? Я бы мог спокойно уйти, затаиться, лечь на дно, и никто бы меня не нашёл.

– Ты никогда не понимал меня. Сбежал бы ты, допустим, и что? И сошёл бы с ума от своих видений! А здесь тебя избавили от них, убрав из твоей крови антигены. Выйдешь на свободу чистеньким.

– А ты? – Опять о ней. Неужели она мне всё ещё интересна?

– Надеюсь, меня не расстреляют, – вздохнула она.

– Почему ты не уйдёшь со мной?

– У меня есть из чего выбирать, в отличии от тебя. Беглянкой вечной быть не хочу. А карьера… Надеюсь, на неё не повлияет моя халатность. Тупой макашинской подстилке многое позволено даже в таком секретном заведении, как наше.

Надо же, всё-таки изменяет мне. Чего это я? Обида царапнула душу коготками? Мы же не вместе сейчас! Имеет право! И не измена это вовсе, а нормальные человеческие отношения… Не обошлось однако без соплей.

– А как же любовь? – спросил я, едва не заплакав.

– Одно другому не мешает, – ответила она и нацелила на меня пистолет. – Хватит разговоров, грозился же молиться. Пошли уже.

Рита назвала комнату для расстрелов «трупной», хоть мертвецами тут и не пахло. Просторное помещение, покрытое от пола до потолка керамической плиткой, с небольшим бассейном, прижавшимся к одной из стен, который был наполнен прозрачной маслянистой жидкостью, похожей на воду. Мне не надо было спрашивать, что это за жидкость, сам догадался. Кислота – отличный способ избавиться от трупа, не затрачивая усилий. Мерно гудела мощная вентиляция, хотя никакого химического запаха я не ощущал. Пол рассекала по диагонали канавка стока, упиравшаяся в сливное отверстие в углу. Для крови, подумал я. На секунду меня рассмешила моя догадливость. Прям Шерлок Холмс, куда деваться. Но улыбка соскользнула с моего лица, стоило мне представить, как палач убивает несчастного выстрелом в голову с близкого расстояния, как у убийца глохнет, если только перед казнью не воткнул в уши затычки, как труп распластывается на холодном кафельном полу, а кровь вытекает из дырки в голове и тонкой струйкой направляется к желобку, как палач бросает труп в бассейн и тот плавает там несколько дней, пока полностью не растворится…

Я спросил:

– Интересно, ты сама бросишь меня в кислоту или тебе поможет какой-нибудь здоровяк?

– Любопытный чересчур, – спокойно ответила она. – Не переживай, помощь грузчиков не понадобится.

Меня вдруг потянуло на шуточки, хотя они были сейчас явно ни к месту:

– Не думал я, что ты настолько сильна…

– Прекрати! – вскипела она. – Я же сказала, не будет никакого трупа. Ты уйдёшь отсюда целый и невредимый.

– Я так, проверил, вдруг ты передумала.

– Ты балабол, Артём. И что я в тебе нашла?

– Я могу перечислить, чтобы ты зря не напрягалась.

– Как ты можешь шутить – на лезвии бритвы?

– Всё, молчу, а то и правда, пристрелишь к чёртовой матери и даже могилки после меня не останется, сожрёт моё бренное тело кислотушка. Серная, небось?

– Да какое это имеет значение?

– А когда ты меня отпустишь?

– Какой ты нетерпеливый. Дай хоть посмотреть на тебе напоследок, на дурака.

– Ну смотри…

Так и глазели в тишине друг на друга. Она не отводила взгляда, стараясь запомнить как можно больше деталей моей отнюдь не выдающейся внешности. Я позволил ей исполнить последнее желание, несмотря на то, что мне безумно хотелось прекратить это затянувшееся представление. Подойти и поцеловать её, что ли? А потом задрать юбку и… Чтобы получила то, чего скоро лишится… Стыдно стало за свои гнилые мыслишки. Я ведь не тупой самец, которого волнует только женское тело! Почему я думаю об этом бесстыдстве именно сейчас? Вдруг я понял, что действительно теряю её, на самом деле, в эти секунды. А не тогда, когда она привиделась мне в компании с уголовниками. Господи, почему я так туп! Мы могли бы не расстаться, утихомирь я свои эмоции. Неужели? И сам же себе ответил, что нет. При любом раскладе наш роман закончился бы последним свиданием в «трупной». Но кому интересно копаться в вариантах, которых не случилось? Мне – уж точно нет.

Ставшую слишком тяжёлой тишину прервала Рита:

– Слушай меня внимательно. Повторять не буду. От того, как ты усвоишь сказанное, будет зависеть твоя жизнь, не моя. Понятно? – и не дожидаясь ответа, продолжила, – Сейчас я выведу тебя из здания. Не бойся, нас не увидят. В это время здесь никого не бывает. Трупная – на задворках комплекса, у самого леса. Ты направишься на восток. Думаю, сориентируешься на местности, не мальчик. Через десять километров упрёшься в железную дорогу и пойдёшь вдоль неё на юг. Она приведёт тебя в Я-ск, километров сорок будет. Сожалею, но придётся переночевать в лесу, другого выхода нет. В Я-ске не задерживайся надолго, будет погоня. Садись на междугородний автобус, только не поездом, опасно, и уезжай отсюда подальше. Вот тебе деньги на первое время, должен будешь. – Она протянула мне пухлый конверт. Я отказываться не стал и со смирением принял дар. – Буду в отпуске не в Таиланде нежиться на пляже, а потеть в своей квартирке. Но это лирическое отступление. Не говори, куда ты поедешь. Мне не нужно знать. Просто исчезни. И сопли сейчас распускать не надо. Ты понятливый.

– Рита… – произнёс я, но запнулся, потому что мне на самом деле нечего было сказать.

– Я тебя понимаю, Артём, поэтому и попросила обойтись без слёз. Не будем тратить время на лишние разговоры. В путь!

Она подошла к двери и рванула её на себя. На пороге стоял полковник Макашин с пистолетом в руке.

Рита попятилась, будто увидела призрака. Её рука потянулась к кобуре, но так и не добравшись до неё, безвольно повисла вдоль туловища. Шанс был упущен. А мы этого не понимали, охваченные ужасом от неожиданного появления полковника. Все надежды на спасение разбились о стену, какой он предстал перед нами. Я попрощался с жизнью, на этот раз окончательно, не видя ни малейшего просвета во тьме, в которую мы погрузились.

– Мне кажется, молодой человек собрался нас покинуть, – ухмыльнулся Макашин. – Рита, скажи, на двери висит табличка «Выход трупам разрешён»? Эту комнату может оставить только палач, не так ли?

Моя бывшая не отреагировала на его замечание. Казалось, жизнь для неё замерла стоп-кадром.

– Молчишь? Может, Артём за тебя ответит?

За мной дело не стало.

– Не хочу унижаться. – сказал я как мог уверенно. – И чего вы опять встали на моём пути? Я вам что, насолил? Убьёте, наверное. Сразу два трупа – в кислоту. Но Риту зачем трогать-то? Она не виновата.

– Неужели? – Макашин в удивлении вскинул брови. Пистолет в его руке дрогнул. – Как раз-таки наоборот. Не будь её, ты бы плавал уже в этом бассейне пузом кверху.

– Отпустите нас, – взмолился я, не обращая внимания на то, как жалко выгляжу в его глазах: для достижения цели любые средства хороши. – Мы будем молчать.

Его явно позабавили мои потуги.

– Надо заметить, довольно оригинальное предложение. Даже купить не попробовал, сукин сын.

– Да нет у мне денег! – искренне возмутился я.

– Ну тогда и не проси! Как же тяжело даётся роль злого дяди… Я тебя помню, Артём, ещё с пелёнок. Твой папа часто показывал мне твои фотографии. Господи, как я завидовал ему, ведь своих детей, да и семьи у меня отродясь не было. И когда он мне предложил одно дельце, которое касалось непосредственно тебя, я не смог ему отказать, тем более ничего противозаконного в этом не видел. Нужно было лишь помалкивать, чтобы свои же не раскрыли нашу тайну. Иначе – кислота для всех нас.

До мне тяжело доходило сказанное им. А Рита, воскреснув вдруг после его слов, повеселела и заиграла сумасшедшим блеском в глазах. Страшная догадка всколыхнула вдруг меня.

– Вы были там, когда мне сделали укол…

– Да. Но к сожалению нашей тайне не суждено было сохраниться навечно. Сам понимаешь, предательство близкого тебе человека…

Залившись краской, Рита воскликнула:

– Вы не понимаете!

– И не должен! – отрезал Макашин. – Но… Короче, как она тебе и обещала, ты сейчас уйдёшь, а нас оставишь в покое. Ты ни в чём не виноват. Благие цели частенько прорастают в грязи. Знай, Артём, твой отец умер, чтобы ты жил, а остальные мысли отбрось и не мусоль никогда. Он был гением и не мог не использовать свои способности тебе во благо. К сожалению, его эксперимент закончился неудачно и для него, и в какой-то мере для тебя. Но он указал своим перстом направление, в котором мы должны двигаться. И в конце нашего пути нас будет ждать результат. А теперь иди и забудь сюда дорогу. С Риточкой же мы сами разберёмся, не правда ли, дорогая?

На ватных ногах я вышел из комнаты, так и не состоявшийся труп.

Прислонившись спиной к старой берёзе, я закрыл глаза. Я устал и больше не мог бежать. Во мне пророс новый страх – я боялся заблудиться. Моё сердце билось, как двигатель ржавого трактора, а ноги подкашивались. Я сполз по стволу на землю. Зачем я бежал так, будто от скорости зависело, выживу или нет? Я уносил ноги оттуда, где осталась моя прежняя жизнь с воспоминаниями об отце и Рите. Понимая, что убежать от этого невозможно, остановиться смог только сейчас, когда мой организм возмутился насилию, которое я учинил ему. Тяжело было выстроить в ряд то, что произошло со мной в последнее время. Каждое моё действие казалось двойственным и приводило к таким же неоднозначным последствиям. Я не мог объяснить своих поступков. И надо ли делать это? Может быть, и нет, не сейчас – когда-нибудь, за бутылочкой крепкого спиртного в компании телевизора, который, не осуждая, будет подмигивать мне экраном, рассказывая о войне и мире. Живому человеку излить душу я не смогу – не поймёт, а я обижусь. Кому это надо? Немного отдохнув, я побежал дальше. По моим расчётам скоро я должен увидеть железную дорогу.

Якутск-17

Да, это он… Он… Умные глаза, очки. Их золотая оправа блестела, будто он отполировал её перед тем, как пришёл ко мне. Они всё-таки убили его? Какая жалость! Хорошие люди почему-то редко умирают от старости. Не обращайте внимания на мои слёзы. Он их достоин. Если вы воспользуетесь его идеями, миллиарды свободных людей заплачут от счастья, когда узнают, кто спас их цивилизацию от порабощения и смерти. Вы должны меня выслушать. Но моя история напичкана вопросами. Раз вы нашли меня, значит, хотите ответить на них с моей помощью, чего я не могу обещать, поскольку владею лишь сухими фактами. Объяснений существующих реалий вы от меня не дождётесь, если пришли за этим!

А началось всё с… Но где она, отправная точка? Только Бог знает, верховный творец нашего бытия. Я же лишь букашечка под его стопой. Иногда кажется, что начала никакого и не было, а все происшедшие со мной события предопределялись предыдущими. Цепочка, знаете ли, бесконечной длины… Отодвигаю неизбежное, простите.

Осень тогда выдалась даже для Сибири слишком холодной. Представляете, начало октября, а вокруг снег, мороз собачий и тишина. Труднодоступная метеостанция «Якутск-17», её прикрыли сразу после того случая, о котором я хочу вам поведать. Да, да, не смейтесь, я простой метеоролог, а не какой-нибудь там сверхсекретный агент правительства. Наш домик с печным отоплением спрятался в глухой тайге, банька маленькая, площадка с приборами рядышком, дизельная электростанция и снегоход «Буран». До ближайшего жилья – полтыщи километров. Глушь, словом, полная и беспросветная. Мы общались с Большой Землёй с помощью радиостанции. Пару раз в год завозили нам «Уралами» топливо с продовольствием. Жили там и трудились спокойно три бородатых мужика: я, Мишка Подгорный и Васька Капков. Романтики одиночества и певцы свободы.

Тот день, последний для «Якутска-17», помню как вчерашний…

Проснулся я раненько – только светать начало. Ребята ещё досматривали сладкие сны, улыбаясь и похрапывая. Утреннее сияние переливалось в покрытом ледяными узорами оконце избушки. И настроение было великолепное – душа прям пела. Такое доброе-доброе утро, когда хочется выскочить из кровати и совершить наиполезнейшее дело, а может быть, даже и подвиг, чтобы общество воистину гордилось тобой!

Поставив чайник греться, я выскочил из избы. И от увиденного перехватило дух! Землю покрывало нетронутое снежное одеяло, а на деревьях красовались белые мохнатые шапки. Хоть солнце ещё и не выглянуло из-за верхушек сосен, но свет уже проник сквозь густоту зарослей и приятно щекотал глаза. А тишина! От неё заложило уши! И свежесть. Воздух был переполнен ею. Набрав пригоршню снега, я начал умываться им, обжигая холодом лицо. И заорал, возбудившись. Моё тело мгновенно проснулось. Довольный собой я вернулся в дом.

Налил кипятка в чашку, туда же – растворимого кофе и ложку сгущёнки. Такое пойло всегда придавало мне бодрости и настраивало на нужную волну, после чего я легко катился по колее рабочего дня. Подойдя к окну, уставился в него, как в тот телевизор. И пейзажик перед глазами натуральнейший: природа просыпалась, сладко потягиваясь, а я – вот он, довольный жизнью, кофе жадно хлебал, обжигая глотку и желудок.

Ребят не хотелось будить, да я и сам мог справиться с работой. Улыбнулся их счастливым лицам. Чем они наслаждались во сне? Накинув фуфайку и взгромоздив на макушку ушанку, я оставил дремлющее царство избушки. Нужно было снять показания с приборов, не буду углубляться в подробности, вам наши профессиональные тонкости скорее всего до одного места.

Шагая по глубокому снегу, проваливался по колено, а он скрипел от мороза, которого я не чувствовал, потому что не было ветра. И мысли кипели не о конкретной работе даже, я делал её на автомате, а вообще, о ситуации вокруг, о жизни моей и не только. Наш «Якутск» – единственный очаг цивилизации посреди огромного куска тайги, кишевший однако жизнью, я не имею в виду фауну. Я о людях, хотя откуда они в лесу? А оттуда! И браконьеры захаживали к нам частенько, и военные, и геологи. Мы держали жёсткий нейтралитет, принимали всех, делились провизией с каждым, кто нуждался, ведь тайга не терпит эгоистов, но я отвлёкся немного.

Шёл к своим приборам и вдруг остановился. Что-то пошло не так и заставило меня превратиться в кусок гранита. Я перестал наслаждаться одиночеством. Пропало вдруг чувство божественной исключительности, какое ты начинаешь ощущать, оставшись наедине с девственной природой. На меня смотрели так пристально, что кожа моя покрылась мурашками. Я резко обернулся, искренне надеясь не увидеть никого, ведь в тот момент любой посторонний мог запросто разрушить царившую вокруг идиллию, хотя она уже частично покосилась под натиском моих взбурливших не самых нежных чувств. От увиденного я обомлел. На меня пялился, скалясь и рыча, огромный волк.

Хищник, готовый сожрать меня с потрохами, размышлял, хоть и не по-человечески, оценивая шансы на победу в нашей неизбежной схватке, которые были явно в его пользу. Мощный зверь. Я и не думал, что волки могут достигать таких размеров. С очень живыми глазами, наполненными знанием той жизни, о которой я даже представления не имел, и зверским голодом. Он стоял между двух сосен в нескольких метрах от меня, готовый к прыжку. Я видел, как напряглись мышцы под облезлой шерстью. Его тощие бока вздымались в напряжённом дыхании, а из приоткрытой пасти валил пар.

Испугался ли я? И не спрашивайте! Любой на моём месте навалил бы в штаны. Меня обуял животный ужас. Жизнь моя повисла на волоске. Я словно разделился надвое – душа оторвалась от тела, так и не покинув его: она присутствовала в нём, как воздух в запечатанной бутылке, вроде и часть сосуда, но совершенно чуждая ему субстанция.

Словно по команде появились другие волки. Их было много. Они окружили меня. Я снова посмотрел в глаза вожаку и ясно увидел в них насмешку: вот ты и попался, пришелец из мира двуногих, которые сейчас не смогут защитить тебя от нас, тупых зверей. Они ждали его команды, а он медлил, издеваясь, мариновал меня в моём же липком страхе.

Как в стареньком вестерне с Клинтом Иствудом: глаза крупным планом, ничто не мешает столкновению напряжённых взглядов. Они ждали, когда я дрогну, прекрасно понимая, что отступить я мог только в их раскрытые пасти. Они стояли неподвижно, а мне казалось, что кольцо вокруг меня сжимается вместе с моей волей. Я изначально не мог выдержать такого давления. Хищники – отличные психологи. И почувствовав себя побеждённым, я расслабился: давайте, подходите по одному на свежайшее мясцо! Вожак каким-то образом уловил моё изменившееся настроение. Подняв морду к небу, он протяжно завыл, от чего мои волосы зашевелились. Это был сигнал стае. Они бросились на меня, поднимая в воздух комья снега.

Я закрыл глаза. Вы и представить не сможете, что я чувствовал в тот момент, когда жизни осталось несколько секунд. Я не вспомнил мгновения прошлого, как герои плохих книжонок, нет. Я окунулся в ужас. Мои мысли растворились в его вязкости, а душа превратилась в потёкший по ноге ручеёк горячей мочи. Меня мог спасти только Бог, но молиться ему не было ни сил, ни времени. Однако Он вмешался и тем прибрал к рукам ещё одну душу.

Окрестности залились вдруг светом, таким ясным, что даже сквозь опущенные веки я ощутил его убийственную белизну. И по небу прокатился грохот, от которого я оглох бы, не зажми уши руками. Но это ещё не всё. Неведомая сила швырнула меня на землю. Я упал лицом в снег, в показавшийся мне спасительным холод. Время, казалось, остановилось, но не для меня. Я стал шептать слова благодарности тому, кто соизволил сойти с небес, чтобы разогнать кровожадных хищников.

Перевернувшись на спину, я уставился в небо, ощутив острую необходимость увидеть несущуюся сквозь облака огненную колесницу. Это после я понял, что покорёженное страхом сознание изменило моё восприятие мира, но тогда… Господи, и не такое ещё привидится, когда на твоих глазах меняется незыблемая, казалось бы, реальность!

Я лежал на мёрзлой земле, совсем не ощущая холода. А в небе разыгрывалось воистину величественное действо! Падал метеорит, дитя глубокого космоса, а не сломавшаяся вдруг колесница Бога. Оставив на небосводе полосу из чёрного дыма, он рухнул на землю рядом с метеостанцией. Там, где он упал, так рвануло, что деревья разлетелись в разные стороны как спички.

Волки разбежались с поджатыми хвостами. После того, как они исчезли в тайге, я ещё некоторое время слышал их жалкий скулёж. Хищнички! Да у побитых псов гордости на порядок больше! Я просто не знал, что так напугал их вовсе не метеорит, а нечто запредельное, с чем они предпочли не сталкиваться, но предстояло стукнуться лбами мне.

Поднявшись на ноги, я первым делом ощупал себя, но не обнаружил на теле видимых повреждений, повезло. Почти возликовав, я бросился к избушке. Ребята не должны были пропустить такое зрелище. Я хотел разбудить их, если они спали, и потащить в лес. Мне нужен был этот метеорит. Я видел в нём некий символ своего единения с космосом. Я собирался хоть кусочек его украсить лакированной подставкой из дуба и водрузить на почётное место на своём письменном столе. А потом хвастался бы внукам, какой я был крутой в молодости!

Васька с Мишкой, конечно же, дрыхли, как мертвецы в могилах. Еле растолкав их, я попытался рассказать им о том, что видел. Ничего не понимая, они пялились на меня, как на безумного, загадочно переглядываясь. А я орал и брызгал слюной в их лица, требуя быстрее одеться и идти за мной в тайгу, обещал нечто, уму непостижимое. Бедные люди, если бы они не знали меня, могли подумать, что я свихнулся! Но вместо законных с их стороны возражений послушно побежали за мной.

Мы ломились сквозь лес, раздирая руки и лица в кровь, словно не рвались к намеченной цели, а убегали от источника смертельной опасности. Нас тянуло к месту падения ребёнка самой Вселенной! И осознание того, что мы в нескольких шагах от тайны, к которой вот-вот прикоснёмся и тем станем исключительными, впрыскивало запредельные дозы адреналина в нашу кровь. Даже не пытаясь бороться с наваждением, мы в полностью подчинились силе притяжения метеорита.

То, что мы увидели там… Выжженная земля дымилась. Всюду валялись обугленные деревья. На некоторых из них плясали языки пламени, источая резкий химический запах. Не думая на пике нервного возбуждения о возможной токсичности продуктов горения, мы дышали полной грудью. А поваленные взрывом стволы указывали корнями на центр кратера. В нём… Не могу словами описать – эмоции зашкаливают, но попробую. В нём лежало, на половину зарывшись в землю, металлическое яйцо, расколотое надвое, размером со среднюю легковушку. Почему металлическое? Хоть оно и покрылась копотью после взрыва, но сквозь её черноту местами проступал блеск идеально отполированной железяки! А трещина… В неё мог протиснуться человек. Из яйца струился свет, гипнотизируя нас переливами различных оттенков голубого. Он будто звал к себе, проникая в глубины наших мозгов, – то шептал нежно, то кричал неистово, брызгая слюной: «Идите ко мне! Я подарю вам сласть, какой вы никогда не знали!»

Первым не выдержал Василий. С радостным воплем скинув с себя телогрейку с ушанкой, он побежал к яйцу. Он был одержим желанием забраться внутрь объекта. Мы не остановили его, потому что сами заразились эйфорией и тоже начали раздеваться… Стоило ему залезть в скорлупу, как свет погас, прекратилась и песня, звавшая нас следом.

Мы с Мишкой переглянулись, удивлённые своим поведением. Это же дикость – раздеться на морозе! Не сказав друг другу ни слова, мы обратно напялили на себя фуфайки и стали ждать возвращения товарища. У нас не было никакого желания пойти и вытащить его оттуда, потому что мы испугались чуждого нашему естеству, а страх, как известно, срабатывает лучше самого надёжного тормоза.

Мы уселись на поваленное взрывной волной дерево, так и не решившись преодолеть границу между белым снегом и горелой землёй. Я молчал, Мишка тоже, словно дали священный обет – ни звука! И нас это устраивало. Мой коллега упорно смотрел на трещину в яйце, пытаясь обнаружить хоть какое-то движение внутри объекта, но ничего не мог там разглядеть. Предоставив ему ответственную роль наблюдателя, я смотрел по сторонам, оценивая ущерб, нанесённый природе падением космического странника, и поражался последствиям столкновения двух стихий – несущегося на огромной скорости из холодной темноты куска железа, хоть и полого, и огромной по сравнению с ним тверди, будто застывшей в пространстве. Моё внимание привлекла одна картинка, и я уделил ей чуточку больше времени, чем остальным отпечаткам катастрофы. Одно из деревьев сильно обгорело, но не свалилось на землю. На его ветке сидела небольшая птица-уголёк. Не успев упорхнуть, слилась с деревом в единое целое, став символом смертельной для всего живого неожиданности. Я сглотнул слюну, поняв, что судьба отвела меня от моего конца.

Мишка сказал вдруг слова, отпечатавшиеся в моей памяти навсегда, испугав меня своим голосом, наполненным тоской по утраченному доброму куску чего-то важного для него: «Долго нету Васьки. Боюсь, мы его потеряли». Я начал успокаивать товарища, клялся, что вернётся наш дружбан обязательно, нужно только чуть-чуть подождать. А Мишка лишь тяжело вздыхал. И настроение отвратное накатилось – тоска смертная.

Время между тем уносилось в вечность. Нас до костей пробрал холод. Стуча зубами и трясясь будто в лихорадке, я посмотрел на Мишку. Он тоже замёрз порядком. Знаете, мороз начинает убивать, когда находишься в неподвижном состоянии, с этим ничего нельзя поделать, он сковывает мышцы и волю, превращает тебя в сосульку. Мы бы физически не высидели больше отведённого нам природой, если бы Василий не появился в ближайшее время… Шальные мысли полезли в мою голову: типа, греется, сука, в тёплой скорлупке, не хочет выходить на морозец, а тут – погибай. Но – сидели.

И дождались. Точно как в мыслишках моих аморальных: вылез из яйца Васька – фуфайка нараспашку, морда красная, как из бани! Явно не мёрз товарищ. И такая злость вскипела во мне! Смотрю на Мишку, и у того кулаки сжались, а удар у него – будь здоров. Если б только дали нам команду… А Васька не замечал наши злые морды и будто не понимал, что отмороженные мы и ненавидим его, скалился во весь рот, купаясь в благодати. Только от чего он кайф словил, а? Так и осталось для меня загадкой. А мы хотели от него не пустого молчания, а всего лишь ответа на вопрос: что ты там видел? То и спасло его от мордобоя, что промямлил он ласковое в те напряжённые секунды нашим ушам: нет там никого, только слизь какая-то голубая… Тут и заметили мы, что вся одежда его в этой слизи, чересчур мерзкой для спокойного созерцания, а то всё на улыбочку его глазели.

Он пошёл на нас как медведь-шатун. Мы перепугались: чёрт его знает, что у него на уме, может быть, порешить нас вздумал. Рухнули в снег, поползли от него, а сами думали: что творим, это же наш товарищ, можно сказать друг? И вдогонку услышали: не бросайте меня, я вам ничего плохого не сделаю! Мишка первым отошёл от паники. Встал во весь рост и как гаркнет: стой на месте, не подходи к нам, может быть, ты заражён неизвестной внеземной болезнью! Тот послушался и остановился как вкопанный. Видно было, испугался, не знал, что ему делать дальше. Я подполз к Михаилу и прижался к его дрожащей ноге, подниматься мне чего-то не хотелось. А Мишка опять закричал, хотя мог говорить тише, Васька услышал бы: скидывай с себя одежду, какая инопланетным дерьмом испачкана и беги скорее в баньку мыться, а мы шмотки твои спалим от греха подальше. Васька и на этот раз не ослушался – всё сделал в точности, как ему приказали. Когда он заперся в бане, я побежал за бензином. Облили мы его шмотьё и подпалили. И не отходили от костра, пока вещи не сгорели дотла.

Закрывшись в избушке, пили кофе в тишине, которая пахла отчаянием, постепенно согреваясь, но мыслями не делясь друг с другом. Да и какие они были – сплошные догадки о причинах и следствиях происшедшего. До меня первого дошло, что молчание наше порядком затянулось. Я предложил вызвать по рации военных: пусть сами бьются с пришельцем, их епархия, не наша. Видели бы вы, как загорелись глаза у моих коллег! Им не нужно было больше думать, потому что их ответственность за принятое решение свелась к нулю. Мишка быстро отстучал морзянкой послание в ближайшую военную часть: «Якутск-17» вызывает вч-2653. Только что наблюдали падение неопознанного объекта в непосредственной близости от станции. Ждём дальнейших указаний». Ответ получили довольно быстро: «Вч-2653 вызывает «Якутск-17». В контакт с объектом не вступать. Утром будем у вас. Держитесь».

И пришла ночь, ужаснее которой в жизни моей ещё не встречалось. Мы не могли заснуть. Нас сковал такой страх, что даже разговаривать было боязно. Мы сбились в кучу на одной из кроватей и, плотно укутавшись одеялами, слушали дыхание темноты.

Поднялась пурга. Мы, конечно, не могли слышать сквозь толстые бревенчатые стены дома, как деревья трещали под напором сильнейшего ветра, а миллиарды снежинок шуршали, но чувствовали эти звуки каждой клеточкой кожи. Моё воспалённое воображение рисовало кровожадных чудовищ, выбравшихся из космического яйца. Они ползли, бежали, летели к нам! Я стал поросёнком Ниф-Нифом из известной сказки, который спрятался от злого волка в домике из соломы.

И мой домишко разлетелся бы в клочья, если бы в той сказке за его дверцей раздался такой же механический грохот, что услышали мы. Будто в разверзшуюся твердь рухнули тысячи тонн земли, а когда они улеглись на дне преисподней и успокоились, из провала вырвался рёв самого, казалось бы, дьявола. И поверьте, желания хоть одним глазком взглянуть, что же происходит в тайге, у нас не было вовсе: ни за какие деньги не согнали бы нас с кровати! После рёва, быстро утихшего, небо наполнилось ярким свечением. Ночь стала похожа на день, что ещё больше ввергло нас в ужас. Первый раз в жизни я услышал, как мужики молятся, да и сам я, наверное, умолял Бога о спасении. Я не знаю, как долго полыхало небо, но когда оно обрело свой естественный цвет, одновременно завыли все волки леса, будто оплакивая ускользнувшее от них зарево. Я зажмурился до боли в переносице и зажал уши руками: то была настоящая звуковая атака на наши мозги. Мы выдержали её, но заснуть так и не смогли. Васька всё же соскользнул с кровати, но быстро вернулся на место, сжимая дрожащей рукой горлышко водочной бутылки. Распив её на троих, мы немного успокоились.

А дальше началась полнейшая неразбериха. Рано утром прилетел военный вертолёт. Все солдаты – как на подбор гренадеры – были вооружены автоматами, очень похожими на бластеры из фантастических фильмов. Большая часть вояк во главе с молоденьким офицером сразу бросилась к месту падения космического яйца, соблюдая необходимые меры безопасности, я имею в виду противогазы на головах. Они понесли туда длинные деревянные ящики. Я краешком глаза увидел, что из них доставали: нечто вроде переносного забора из брезента. Они начали устанавливать его вокруг кратера.

Парочка офицеров быстро оттеснила нас от открытой двери вглубь домика. Мы, весь коллектив «Якутска-17», опять оказались на одной кровати. Усевшись перед нами на стульях, они уставились на нас исподлобья, будто мы были виноваты в том, что эта штуковина упала с неба и нанесла вред природе. Бугаи интеллигентного вида, которые могут застрелить человека, цитируя при этом Толстого. Один из них держал в руках пухлый портфель. В дверь стукнули. Офицер разрешил стучавшим войти. Пришёл гражданский в сопровождении двух солдат. Он с ходу спросил, кто из нас контактировал с объектом? Мы удивились его осведомлённости. Он сказал, что зря сжигать одежду мы не стали бы. Васька поднял руку вверх, как школьник, желающий выйти к доске. Солдаты взяли его под руки и вывели из домика. Больше я его никогда не видел.

Этот гражданский очень располагал к общению. Я имею в виду, ему хотелось излить душу. Такой способностью обладают многие священники, это я к слову. Вы, наверное, уже догадались, кто это был, молодой в ту пору искатель ускользающих истин. Он не допрашивал нас, а скорее вёл дружескую беседу о том, что случилось. Мы рассказали ему всё, что видели и чувствовали, не скрыв ничего. Один из офицеров в это время делал какие-то пометки в блокноте, другой возился с портативным магнитофоном, который на плёнке фиксировал наши показания. Беседа длилась довольно долго. Мы дали подписку о неразглашении и нас с Мишкой вывезли на Большую Землю. Тогда я ещё не знал, что «Якутск-17» после того инцидента прекратит своё существование. Всё казалось вечным и незыблемым, а на самом деле… Загадывать в жизни ничего нельзя, можно только мечтать.

Я не стал терзаться размышлениями о философии взаимоотношений инопланетных форм жизни с человечеством, а с тяжеленным рюкзаком за плечами ушёл на пару недель в тайгу с группой единомышленников из туристического клуба «Бригантина», в который записался сразу после того, как ушёл в отпуск. Мне нужно было отвлечься и постараться забыть происшедшее. В диком лесу это удалось – в трудных переходах, слушая и исполняя песни под гитару, ночуя в палатке и хлебая суп из котелка… Из тайги я вышел другим человеком с освободившейся от тяжёлых воспоминаний памятью, готовый начать жизнь с чистого листа.

А когда появился в родном К-ске с густой бородой и весь пропахший дымом, то с прискорбием узнал, что Подгорного сбила машина. Насмерть. Забыл уже, кто сообщил мне эту новость. На меня его смерть произвела тягостное впечатление. Я запил, поражённый несправедливостью судьбы. Ходил без дела по серым улицам днями напролёт весь в мыслях об ушедшем товарище, навещал временами его могилу, опять слонялся по городу, пока не заметил, что за мной следят. Я ощутил это нутром. Можете считать меня параноиком, или я стал им под воздействием сильнейших доз алкоголя, но… Вдруг события, происшедшие с нами и с нашей станцией, выстроились в логическую цепочку. Судите сами: падение неопознанного объекта, свидетелями которого оказались мы, загадочные военные, забравшие в неизвестность Ваську, гибель Михаила в автокатастрофе, а это, заметьте, любимый способ убийства неугодных нашим государством, не считая укола зонтиком. Минус два. Последним в списке стоял я. В общем, глубокой ночью я уехал в Москву, где жили мои дальние-дальние родственники, никого не поставив в известность о своём исчезновении из маленького сибирского городка.

Я осел в столице на самом дне. Забыв о метеорологии, устроился сторожем на овощную базу, где завёл друзей из быдла и стал попивать с ними жуткое самопальное пойло под задушевные беседы на темы, уровень которых едва дотягивал до пшика из задницы. Сознательно превратив себя в маргинала для конспирации, я очень скоро стал им. И смысл жизни утонул в угаре, уступив место не проходящему желанию нажраться до беспамятства, чтобы в следующий миг, накатив снова, опять нырнуть в забытье. Меня никто не искал и не трогал. А может быть, и искали, и даже нашли, но увидев беспробудного пьяницу и осознав уровень его существования, просто махнули рукой: мол, алкаш все опасные воспоминания пропил. Мой план по залеганию на дне удался на сто процентов, только всплывать на поверхность пропало желание.

С тех пор прошло очень много лет, я и со счёта сбился, если честно, потому что серые будни, наполненные отчаянием вперемешку с равнодушием, сменяли друг друга, не оставляя следов в моём сознании. Я медленно умирал, убивая своё тело ядовитым самогоном, а душа моя хоть и трепыхалась ещё, но с каждым днём подавала всё меньше и меньше признаков жизни, которая была уже, чувствовал, на исходе. Я воспользовался методом медленного самоубийства для трусов, не имеющих силёнок покончить с собой одним точным ударом.

Но вдруг моя жизнь круто изменилась: прошлое взбурлило внутри меня, будто не желая стираться окончательно, восстали из небытия воспоминания, от которых я, содрогнувшись, ожил, нащупав в пустоте кончик смысла жизни, схватился за него и выбрался из ада, куда сам себя и загнал. Что подтолкнуло меня к возрождению, спросите вы? Старик с очками в золотой оправе, этот ангел-хранитель мой, царство ему небесное! Он появился на пороге моего жилища около месяца назад. Я сразу узнал его, несмотря на прошедшие с момента нашей встречи года. «Якутск-17» я забыть не мог. Тот гражданский, единственный, кто не испытывал к нам ненависти тогда, такое не забывается.

Он много чего рассказал о себе. Я мог не поверить ему и выставить за дверь, но выслушал его исповедь, и она объяснила почти всё. Я даже с бухлом завязал, вот вам крест, надобность в нём отпала. Вновь почувствовав дыхание жизни, я осознал, что оно не смердящее, а свежее, не похожее на запах мертвечины.

Я узнал от него, что Михаил Подгорный не сам погиб под колёсами, его убили. И кто? Агрессоры! Захватчики нашей голубой планеты! Что он сам прислуживал им большую часть жизни, хоть и владел средством для их уничтожения. И меня они собирались убить, но он, не желая лишних смертей, уничтожил файлы с моими данными. Поэтому меня не нашли, а не благодаря моей удачной конспирации. Услышав это, я чуть не сгорел от стыда! Так исковеркать свою жизнь, без причины! И про Ваську я узнал: будто сошёл он с ума от экспериментов, которые над ним проводились в НИИ. Да, НИИ… Назвал его их осиным гнездом. Сказал, нужно их непременно уничтожить, или всё закончится для Земли плачевно. Говорил что-то о всеобщей мобилизации… Не всегда понимая его, я чувствовал, как он переживает за людей, и хотел проникнуться его идеями. И в конце своего монолога он рассказал о вирусе, который создал умом своим и руками, как о последней надежде, что необходимо провести срочную вакцинацию населения, иначе крах цивилизации неизбежен. А потом попросил у меня прощения за то, что так долго скрывал от широких масс существование вакцины, надеясь, что пришельцы не займутся экспансией своего присутствия на Земле. Он мечтал о контакте равных, понимаете? Предположил, что его, скорее всего тоже убьют, как единственное препятствие на их пути к порабощению человечества. И вручил мне толстую тетрадку, в которой, сказал, изложены его размышления о контакте наших цивилизаций, и запечатанную пробирку с белым порошком. Он попросил передать их нужным людям. Я же в ответ спросил у него, где найти мне этих людей? Он ответил, они сами отыщут меня, и надеялся, что сделают это раньше чужих. Когда я пообещал выполнить его просьбу и сохранить рукопись от посягательств инопланетян, он ушёл, как оказалось, навсегда. А потом появились вы.

Холод

Юля брела, не разбирая дороги и путаясь в мыслях, сквозь падающий густой снег, превращавший укрытое мраком живое полотно в жуткие кляксы. Она не верила тем, кто осмеливался утверждать, что зимний холод может быть приятен: дикий и жестокий, ломая её внутренний стержень, он превращал его в податливый кусок пластилина. Вечерняя прогулка затянулась – подышать вздумалось свежим воздухом. Хоть временами и вспыхивали в голове разумные мысли – где я? – который час? – одиночные всплески, но очень быстро гасли и улетучивались, подхваченные кружащимися в первобытном танце снежинками. Юля тщетно куталась в старенькую кожаную куртку, но не согревалось озябшие тельце.

И вдруг вопреки логике изменился окружающий мир. Она стала слышать то, что ещё секундой ранее никак не могла почувствовать: песню льда и ветра. Просветление её сознания длилось секунды, но она испугалась, насколько может перетрусить пьяное создание, едва не напустила в штаны, окунувшись в бочку, наполненную ужасом. И быстро отпустило – без всякого облегчения. Ночь сменилась маломощным в рождении, но уверенно набирающим вес рассветом. После долгой ходьбы ступни налились тяжестью, а снег приобрёл вкус мёда, и Юля с удовольствием ловила его губами. Внезапный порыв ледяного ветра, вмиг выдув из одежды всё тепло, хлестнул её по щекам невидимой ладонью, желая и ненавидя заблудшую одиночку. Пальцы ног онемели, а волосы сбились в бесформенную кучу. Сейчас бы шапку на голову… Но зачем ей тепло, если для существования хватает и той малости, что она получает от жизни? Мороз крепчал.

Размытое движение за спиной толкнуло оглянуться – ничего, показалось: собака осталась спать в будке, мертвец не вылез из могилы, а маньяк передумал выходить на охоту, – лишь ветер во тьме бросался невесомыми плевками. Однако фальшь сквозила в самоуспокоении. Тело и душа Юли перестали быть одним целым, её ноги-деревяшки отказались уносить её из ночи, полной опасности, а где-то в утробе зарождалась фобия. Сквозь пелену снега она мельком увидела: сутулый, держался от неё на приличном расстоянии, не сокращая его и не отставая. А когда ветер закружил полчища снежинок в безумном танце, призрак исчез, и Юля усомнилась, что вообще видела кого-то: но нет же… собственными глазами… Оно шло за ней, чудовище. Она побежала. Ведь нормальный человек не может быть ростом выше трёх метров, у людей руки не свисают ниже колен, а лицо не покрыто густой шерстью, но если и растут волосы у них на щеках, они сбривают их каждое утро острой бритвой и смягчают кожу пахучим лосьоном. Нечто ужасное, преследуя Юлю, догоняло её. Она попыталась оторваться от назойливой мысли – что будет, когда он убьёт её? – но не получилось выкинуть из головы мешающее соображать: перед глазами текли реки крови, на волнах которых покачивались куски её расчленённого тела: голова с выпученными глазами и остановившееся от боли сердце. Нет! Она ещё не всё успела в жизни! Выбери другую жертву, пожалуйста! Но он положил глаз на неё, выиграв в лотерею суперприз, а от него никто не отказывается, и он – не исключение, такой же жлоб, как и остальные. Она упустила момент, когда таинственный преследователь, сбросив призрачную вуаль, обернулся куском материального, потеряла бдительность, а может быть, на короткие секунды даже забыла о его существовании, сосредоточив всё внимание на себе и своём спасении.

Но не монстр то, а худенький мужичок в зелёном пуховике, не более. Юлю захлестнуло облегчение с ароматом лёгкого разочарования – столько нервов растворилось в пустоте. Успела увидеть и сфотографировать памятью добрую половину его лица, остатки утопали в мокром мехе капюшона. Её погонщик – именно так – дышал слишком громко для утомлённого жизнью здоровяка, глотая большие порции морозного воздуха и размахивая руками обычной длины. Он летел сквозь падающий снег и, наверное, не злоупотреблял алкоголем. Она начала уставать от бессмысленного бега по ночным улицам: лёгкие, насытившись углекислотой, горели и давили на рёбра, а сердце брыкалось в груди. Сомнение в правильности сделанных выводов раскололо Юлю надвое: стерва и паникёрша сошлись в битве не на жизнь, а на смерть. Лишь вмешательство случая могло прекратить их склоку. Он и вклинился между её двумя бьющимися началами, прервав их поединок задолго до финального гонга: Юля поскользнулась в пике невезения. В такие моменты убеждаешься, что Бог – лишь картинка на иконе, а все верующие в него болеют круглым идиотизмом. Её ноги поползли по обледенелому асфальту, не реагируя на жалкие попытки мозга послать нужные сигналы конечностям. Не в силах помешать скольжению, Юля будто со стороны наблюдала за развитием событий и оставалась безучастной до тех пор, пока не уткнулась лицом в снег. Когда ледяная влага обожгла кожу, похожая на вспышку молнии обида на собственную беспомощность выплеснулась из нутра, оставив трепыхаться в одиночестве то, что растворилось в безразличии.

В следующие несколько секунд Юля уже твёрдо стояла на ногах, до боли в глазах всматриваясь в темноту, желая различить в её теле и выделить из него подозрительные фигуры или их видимые тени, но там не было ничего. Её преследователь исчез – мгла сожрала его. И заструилось облегчение: не нужно больше бежать, смерть безумию, брела бесконечно долго к цели и дошла, но, остановившись на пороге, боялась переступить его. Он исчез в переулке – куда же ему деться? А надо бы готовиться к худшему, хоть выбор и предоставлен – две противоположности: или есть злобный убийца, или нет. Но вариант с отсутствием проблемы сулил меньшие хлопоты. И Юля сделала скидку на подстёгнутое спиртным воображение: ответ найден, точка поставлена, можно вернуться домой, принять ванну после плотного ужина и завалиться в тёплую кровать, чтобы утром с лёгким похмельем отправиться на работу, а там узнать, что уволена за прогулы, ведь время сгорело в угаре. Кто-то положил руку ей на плечо… Она кричала громко и долго – до хрипоты, и замолчала, едва увидев его глаза: гипнотический взгляд повелителя прошёлся по ней катком. От него не пахло спиртным и выглядел он физически здоровым. Значит, ей попался натуральный псих с непредсказуемым поведением.

– Не кричите, пожалуйста, – шепнул он, словно опасаясь, что кто-нибудь его услышит.

– Я и не хотела.

Что она понесла? Это же плохой человек, страшила, убийца женщин! Однако звучание его голоса твердило обратное, превращая уродливого маньяка в лучшего друга, который способен понять. Юле вдруг расхотелось кричать – ужас отступил. Она увидела, что чудовище почти лишено сил, и усталость делала его добряком, не способным даже на малейшее проявление жестокости.

– Я тебя напугал? – спросил он. – Чёрт! А мог всё сделать по-другому! Ненавижу себя за это!

– Не думай о себе плохо, – проблеяла она, а должна была забиться в истерике, чтобы привлечь к себе внимание случайных прохожих.

– Почему? – Ну и дура! Как теперь объяснить: не ведала, что плела, извини засранку, больше такого не повторится.

– Я жутко замёрзла, – пожаловалась Юля, надеясь своим нытьём растопить его ледяное сердце.

Дрожащей рукой он достал из кармана пуховика маленький пистолет и приставил холодный ствол к её лбу: неужели умру сейчас, когда не прожито ещё столько дней? Слёзы покатились по замёрзшим щекам – Юлю коснулось дыхание очень глупой смерти.

– Я не хочу тебя убивать, – сказал он после молчания, продлившегося вечность.

– У меня есть немного денег. Возьми их, только не лишай меня жизни!

Он повторил с грустью:

– Я не хочу тебя убивать, – и убрал пистолет от её головы. – Мне не нужны деньги.

Пришло её время удивляться:

– Но почему?

– Я сам хочу умереть.

Он не врал, хоть его слова и походили больше на небрежно брошенную нелепость, чем на осмысленное высказывание.

– Не обманывай меня, – выдавила Юля. – Никто добровольно не отказывается от жизни.

Он со злостью воскликнул:

– Да что ты знаешь о смерти? Она – в душе! Её не видно, но она живёт там!

Почувствовав, как замерзали ноги, Юля попыталась прекратить этот балаган:

– Мне нужно…

Он не дал ей договорить.

– Да. – сказал и протянул ей пистолет. – Достаточно слов. Возьми его, приставь к моей башке и стрельни… Покончим с прелюдией.

Дрожащая её рука взяла оружие: пистолет оказался очень тяжёлым – ну вот и всё, спастись теперь в её силах: пристрелить придурка и расслабиться наконец, – но она медлила.

– Так почему? – спросила она. – Ты действительно хочешь умереть? Я не понимаю. Ты веришь в то, что я выстрелю? Почему ты думаешь, что я смогу убить человека? Просто смешно! Я никогда этого не сделаю!

Он улыбнулся:

– Ты уже внушаешь себе то, что ещё недавно тебя совершенно не волновало. Ты ломаешься и хочешь попробовать. Давай!

Он дразнил её, плохой человек. И зачем она распинается перед ним в тщетной попытке спасти его жизнь? Кому нужна такая душа? Он стирает её со страниц вечности собственными руками. Она прицелилась прямо ему в лоб.

– Стре… ляй… – шептали его губы.

Юля сорвалась на нервный крик:

– Я не могу! Ты не заставишь меня сделать это! Ни ты, ни кто другой!

– Только ты… – заплакал вдруг он, – сама… можешь заставить себя.

Жалкое существо, недостойное звания мужчины, действительно собиралось умереть.

Выстрел пронёсся гулким эхом по пустой улице, потом ещё один, и третий… Плохой человек упал, кровь полилась из него. Юлин желудок свернулся в тугой узел.

– Боже…

Она выронила пистолет и побежала.

Fire

Генеральный директор фирмы «Стройкомплект» Алексей Николаевич Менцель пил виски в глубоких раздумьях: Юлька довела его до психического истощения своими аморальными деяниями, интервалы между которыми в последнее время ощутимо уменьшились. Она скатывалась в бездну, а у него не хватало сил изменить траекторию её падения. Назойливый вопрос терзал его уставший мозг: почему нормальная деваха стала вдруг депрессивной алкоголичкой? Он утопал в кресле, а в телевизоре картонные подобия людей распутывали клубки нереальных жизненных проблем – придурки понятия не имели о настоящем дерьме. Менцель потянулся к пульту – выключить зомбоящик. В пояснице хрустнуло и отдалось болью. Со стоном он надавил на красную кнопку. Экран погас. Тишина зазвенела в ушах.

Плеснул в стакан из угловатой бутылки. Она быстро пустела, но хмель не брал… Лёд растаял. У тёплого бурбона появился отвратительный кукурузный привкус. Залпом выпив полстакана, Менцель сморщился. Мысли скользили по волнам опьянения, не требуя особых усилий для направления их в нужную сторону. Катилось само. Пробежавшись блуждающим взглядом по опостылевшему убранству своей берлоги, он остановился на книжной полке: рядом с потрёпанными томиками Набокова лежал покрытый толстым слоем пыли семейный фотоальбом. Менцельс трудом оторвался от кресла. Полка шевельнулась вместе с куском стены, на которой висела. Он закрыл глаза и увидел кипящую темноту, а когда вернулся в свет, мир вновь обрёл материальную твёрдость.

Подошёл к книгам и провёл пальцами по корешкам переплётов, сдул с них пыль – она взметнулась к ноздрям. Чихнул. Альбом приятной тяжестью лёг на ладони. Боясь открыть его, долго разглядывал выдавленные на обложке узоры. Под ней жизнь, какой она осталась в памяти: Люба с Юлькой радуются, не ведая, что случится с ними, искрятся молодость и беззаботность… Всплакнул от жалости к утраченному. Так и не открыв, положил альбом на место и выпил остатки виски прямо из бутылки без всякого льда. Стена снова дрогнула.

Под ногами валялась пачка сигарет. Из-за болей в позвоночнике Менцель не мог нагнуться и поднять её, поэтому уселся на пол рядом с ней, чтобы не гнуть спину дважды. Никотин немного прочистил мозги. Пепел падал на паркет и разносился холодным сквозняком по комнате. Вспомнил про открытые форточки: надоело задыхаться, а теперь мёрз… Включился поставленный на таймер магнитофон – пришло время насладиться Джими Хендриксом. Проникся им ещё в молодости, мог глотать его блюз бесконечно и пить – из новой бутылки – дальше. Частенько так делал, когда жизнь чернела на глазах: Джими и бурбон, пока страх не уходил, именно это чувство или одна из его извращённых форм.

Менцель хотел напиться под плачущую навзрыд гитару и надрывный голос Хендрикса. Алексей всегда мечтал спеть с ним: кто знает, может быть, на том свете встретятся где-нибудь на пустынном перекрёстке две души и затянут на пару песню про огонь… Как очутился в ванной, не помнил. Умылся, чтобы вырваться из лап сна, и заглянул в зеркало. Оттуда на него пялился смертельно уставший старик, к тому же мертвецки пьяный. Захотелось дать ему по морде за такой взгляд, но вместо апперкота Менцель харкнул деду в лицо и громко засмеялся. Слюна медленно поползла по зеркалу вниз. Какая мерзость, успел подумать Алексей, прежде чем стекло поплыло. Оно стало похожим на тазик с водой, поставленный на бок. Почему жидкость не выливалась из него? Потрясённый до глубины души Менцель коснулся поверхности, подрагивающей от его дыхания. Пальцы утонули в холодной воде. Он в отвращении одёрнул руку.

– Господи… – шепнул он, уставившись на мокрые ногти. – Господи, пощади…

А когда поднял глаза… На него смотрел Джими Хендрикс. Сам. В его взгляде читалась бесконечная грусть, а сдвинутые в напряжении ума густые брови и толстый нос превращали чернокожее лицо в мраморный лик древнего мыслителя. Плотно сжатые пухлые губы с тоненькой полоской усиков лишь подчёркивали глубокую задумчивость. На его голове кустилась непролазными зарослями чёрная шевелюра. Кого ты оставил умирать в истоме ради сумасшедшего инженера, Джими?

– Ты кто? – спросил Менцель.

– Джими, который Хендрикс, – с улыбкой ответил тот.

– Ты настоящий, Джими?

– Как огонь.

Алексей понял, он имеет в виду не адское пламя, а чистый небесный свет.

– Что у тебя есть… для меня?

Менцель знал его следующие слова и мог произнести их раньше него.

– История о том, как я умер. Очень грустная… – ответил Хендрикс.

– Ты думаешь, она нужна мне?

Джими снова улыбнулся:

– Невозможно сбиться с предначертанного пути. Вот я в своё время… Мы с Моникой тогда так загудели! То был настоящий фестиваль, понимаешь, и только для нас! Двое и море героина. Мы плавали в океане любви, качались на его волнах. Она не боялась, а я… Я давился ужасом… Как-то всё пошло не так. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Он следит.

Хендрикс побледнел, будто к его горлу внезапно подкатилась тошнота.

– Кто? – спросил Менцель, испугавшись за кумира, и признался себе, что Хендрикс всё ещё был для него божеством, но не тем, кому можно излить душу и получить за это отпущение грехов, а пастырем, который ведёт по жизни к маячному свету, скрытому за горизoнтом.

Белея на глазах, Хендрикс понизил голос до шёпота:

– Он дышал мне в затылок. Я не хотел видеть его, настолько велик был мой страх. Он явился мне, когда Моника взорвалась бесконечным оргазмом. Я даже предполагаю, это он довёл её до иступления, прикрывшись моей личиной. Он долго смотрел на меня и молчал.

– Да кто это был?

– А потом рассказал о своей смерти… Мне пришлось… Я сожрал кучу таблеток, чтобы уснуть и больше никогда не видеть его. Мне жаль, но я должен был.

– Я сгораю от нетерпения, Джими. Кто?

– То был я! Я! Я! Я!

Хендрикс начал тонуть, пуская пузыри. Схватившись за горло, он погружался в бездну, быстро удаляясь от Менцеля. Алексей в естественном порыве спасти утопающего протянул к нему руки, но они упёрлись в зеркало, а в пучине застыло перекошенное ужасом лицо пьяницы… Джими пел про огонь, извлекая из своей гитары всё, на что та была способна. Безумную музыкальную медитацию прервал телефонный звонок. Менцель вздрогнул, вмиг вернувшись к реальности. Выключил музыку, чтобы не упустить чего-нибудь важного. Прощай, Джими!

Звонил Виктор, главный инженер:

– Алексей Николаевич? – Он всегда начинал так: спрашивал, будто боялся услышать не шефа, а кого-нибудь другого.

Менцель не ответил.

– Алексей Николаевич? – повторил Виктор.

Пьяно:

– Что случилось, Вить?

– У нас серьёзные проблемы. «Водный мир»… Он рухнул.

Крупнейший объект, спроектированный «Стройкомплектом» за всё время его существования, отнял столько сил… Не задело.

А Виктор продолжал, казалось, убивать:

– Погибли люди, десятки… Купол не выдержал снеговой нагрузки… Ошибка в расчётах… Я ведь предупреждал…

Было дело: свою правоту доказывал слишком настойчиво, а Менцель не переносил дерзостей, но и не уволил умника, потому что ценил. Вдруг дошло… Точка. Он выронил трубку. Дело всей жизни перестало существовать, да и сама она этим, собственно, закончилась. А как иначе, если питавшие её соки вдруг иссякли? Нет больше живительной влаги, ни капли не осталось. Чем ещё закончится этот кошмар? Лучший архитектор города – убийца с большой буквы. Свет инженерной мысли – в тюрьме. Бред, который уже становится реальностью. Расхотелось пить, и бутылка полетела в угол. Земные блага упали вдруг в цене. Открыть окно… Прыгнуть. Лететь и громко кричать… Смотрел в пропасть, унимая дрожь в ногах. Холодный ветер бил в лицо колючим снегом. Темно и тихо там. Его не сразу найдут. Будет время сдохнуть, если не получится убиться мгновенно. Испугался, что не увидят его ухода, не поймут причины, назовут психом… Нужна записка – отлить в словах свою последнюю волю. Подбежав к письменному столу, схватил карандаш и помятый клок розовой обёрточной бумаги. Повертел его в руках и выбросил. Предсмертная записка должна иметь более пристойный вид.

На белоснежном листе:

«Я ухожу, потому что…»

Карандаш оторвался от бумаги. Не так. Зачем объяснять причину? Слишком просто… Перечеркнул.

«Дорогая доча…»

Опять фальшиво. Взял новый лист.

«Любимая моя доча. Я поступил плохо. Знаю, будут слёзы, несмотря на всё, что было между нами. Прости, если сможешь. Без меня тебе будет легче жить. Иногда я был с тобой нечестен. Я уничтожал нас своей тупостью. Я потерял всё. Дальше жить не имеет смысла, только если – существовать, а этого я не хочу. Всегда твой папа».

Он засунул записку под цветочный горшок, чтобы её не унесло ветром. Распахнутое окно на этот раз не вызвало приступа страха: Менцель успокоился, поставив точку в своей жизни. Теперь его ничего не могло остановить. Он уверенно взобрался на подоконник и бросился вниз. Земля приблизилась очень быстро: даже крик, не успев вырваться из горла, захлебнулся в ударе об асфальт. Свет погас до того, как вспыхнула сильнейшая боль.

Длинная белая дорога

Там не было солнца, а красное небо мерцало, там ноги мои утопали в густом тумане, размокая в его мягкости, и горячий воздух обжигал лёгкие. Можно назвать то место преисподней…

Усилием воли выбросив из головы назойливое видение, я включил ролик пользователя doksuperdok, набравший за пару дней почти полмиллиона просмотров. И увидел себя бездыханного. Я лежал на грязном полу. Низкий мужской голос за кадром произнёс: «Сейчас душа этого человека покинет его тело. Зрелище незабываемое! Она…» Тяжёлые воспоминания нахлынули на меня. Я закрыл интернет-страницу. Сердце колотилось в моей груди.

А всё началось с собак…

Отличное утро с обязательной пробежкой не предвещало неожиданностей: проснулся, облачился в спортивную форму и с Достоевским на поводке вынырнул из духоты однокомнатной квартирки в немую прохладу городского парка. Действия настолько привычные для меня, что скулы иногда сводило от тоски.

Достоевский однако психовал сверх всякой меры – постоянно рычал на невидимых призраков и норовил сорваться с поводка в близлежащие кусты, словно те кишели его злейшими враги. Только парой пинков и грозным окриком я успокоил свою немецкую овчарку. Он притих, но не перестал зло озираться. А когда что-то заставило меня остановиться возле ржавого фонарного столба, он жалобно завыл, нагнав на меня мысли о волчьем происхождении псов.

Моё внимание привлекла бумажка с написанным от руки текстом, которая была приклеена к столбу. Точно помню, ещё вчера он был девственно чистым, и вот: «Требуются добровольцы для участия в медицинском эксперименте. Вознаграждение – 1000 евро за один сеанс. Тел. 64030482».

Тут я услышал до боли знакомый хриплый старческий голос за своей спиной. Он попросил меня не верить этой ерунде. Сразу узнав деда Илью, я неторопливо оглянулся и с улыбкой ответил, что желаю ему доброго утра, а потом спросил, с чего он взял, что я поверил этому объявлению. Илья, как и я, не пропускал ни одной утренней пробежки, мечтая, наверное, продлить старость и тем отсрочить смерть. Он презрительно бросил мне, что по глазам видит, и неторопливо побежал вглубь парка. Противный старикан.

Я вновь уставился на странный листок. Пара строк была криво выведена дрожащим пером запойного алкоголика. Да и сама величина вознаграждения выглядела фантастической: штука евро. Моя месячная зарплата. Перечитывая текст, я искал между его строчек тайный смысл написанного на самом деле. В общем, рука сама нырнула в карман тренировочных штанов за мобильником.

Невероятный для меня факт – поверить явной ерунде, отдаться бредовой идее полностью. Нет – не из-за денег, хотя сумма для меня очень приличная. Решающую роль сыграло моё природное любопытство. Или я поддался влиянию рукописного подобия двадцать пятого кадра?

Об этом я размышлял, стоя возле многоэтажной свечки. Мрачное жилище маргиналов, к которым с полным правом относился и я, давило на психику беспробудной серостью стен. Достоевский сидел, плотно прижавшись к моей ноге, дрожал и обречённо скулил. Ему уже поднадоела чрезмерно затянувшаяся прогулка. Мы ждали Дока, как он сам попросил себя называть. Он задерживался. На семнадцать минут. Впрочем, меня данный факт нисколько не раздражал, а лишь подпитывал эфирным удобрением мою новоявленную одержимость.

Док оказался не таким, какими я представлял всех доков в мире – запущенных очкариков с мозгами, затуманенными излишним разумом, с плывущими взглядами, одетых в засаленные белые халаты. Он почти выбежал из подъезда с жизнерадостной коричневой таксой. Коротко стриженный, с аккуратной бородкой, облачённый в обтягивающий тело тренировочный костюм, он больше походил на классического немецкого педераста, чем на медицинского экспериментатора.

Я пожал его тёплую влажную ладонь. Наши животные принялись обнюхивать друг друга, разгоняя хвостами ветер. Док улыбнулся, я тоже…

На низком стеклянном столике, ветхом и залапанном, вытянулась тонкой ровной линией длинная дорожка из белого порошка – сантиметров тридцать или даже все сорок. Нельзя было и вообразить, что можно вогнать её целиком за один раз в ноздрю. Док хотел именно так. Его объяснение, что полный эффект проявится только при одновременном всасывании целой – точно просчитанной долгими бессонными ночами – дозы вещества и всасывании её именно через носовую полость, как-то не выглядело вразумительным. Я собрался уже уйти и глянул на привязанного к ручке входной двери Достоевского. Поглощённый таксой, тот явно не хотел расставаться со жгучей подругой. Док быстро понял природу моих сомнений и небрежно бросил на стол перетянутую резинкой пачку мелких купюр. Тысяча. Штука. Да за такие деньги и ведро жидкого дерьма выпить не жалко, не то что… Длинная белая дорога в неизвестность. Для галочки я спросил Дока, не смертельный ли это яд? Он ответил, устало улыбнувшись, что это даже не кокаин. Я попросил купюру для трубочки, он протянул мне клок старой газеты. Никакой романтики.

Я свернул из газеты подобие трубки, больше похожее на дедушкину козью ножку. Такой и до носа дотрагиваться было противно, а использовать по прямому назначению и вовсе гадко. Перекрестившись мысленно, я начал втягивать в себя неизвестный порошок. Вопреки ожиданиям моя носоглотка не забилась насмерть этой дрянью, наоборот, она прочищалась тем сильнее, чем больше порошка попадало в неё. Когда он всосался весь до последней крупинки, я с превеликим удовольствием свободно задышал носом. С моим хроническим насморком такое явление чуда я ощутил впервые за довольно продолжительный кусок времени. Эйфория переполнила меня и погнала к дальнейшим действиям. Я затрясся в предвкушении мощного всплеска психической и двигательной активности.

Док удовлетворённо кивал головой. Дурачище, разве он понимал, что я ощущал и как я чувствовал? Он отступил от меня на пару шагов. Улыбка плавно сошла с его лица, естественные для человека телодвижения переросли в судороги больного столбняком. Он протяжно закаркал на древнем наречии давно вымерших жителей страны, существующей лишь в воображении неизлечимых сумасшедших. Его голова развернулась вокруг собственной оси на 180 градусов и уставилась на меня коротко стриженным затылком, а потом мой мозг пронзила стрела. Мгновенная боль, и свет погас…

Мои ноги тонули в оранжевом тумане. Не двигаясь, как обычно волочатся за ветром его клочья, он застыл, отлитый кипящим свинцом в ледяную форму. Сквозь подошвы кроссовок пробирался холод, они будто примёрзли к земле – не оторвать.

А небо, небо-то какое! Тяжёлым сводом висело надо мной. Мохнатые тучи сползали с него и срывались, и падали, разбиваясь о каменный пласт, которым была твердь. Оно казалось кровавым. Я задыхался.

Вдруг посреди безбрежного пространства туман надулся пузырём и лопнул, выплюнув взбурлившие в нём газы. В том месте серая гладь земли треснула с жутким хрустом. Несколько трещин погнались за позорно отползшим от места разрыва туманом. Оголившаяся поверхность покрылась паутиной разрывов. С острым звуком лопнувшего стекла порода взорвалась, швырнув куски себя фонтаном. И прямо из кромешной тьмы поднялся демон – царь всего.

Природа человеческого страха всегда казалась мне понятной. Я легко мог объяснить любому учёному зануде, почему человек боится в любой конкретной ситуации, будь то взрывной испуг при внезапной катастрофе или бесконечный ужас, коверкающий не одну жизнь. Сейчас же я в панике остолбенел, не в силах сдвинуться с места и сбежать от того, кто почти уничтожил моё сознание одним своим видом. Моё существо отказывалось верить моим же глазам, не хотело оно и анализировать происходящее. Мне оставалось лишь наблюдать будто со стороны за тем, как кончается моя жизнь.

Он был огромным, но не выше самого большого человека, которого я встречал в жизни. Его мускулистое тело, покрытое густой рыжей шерстью, пульсировало мощью, играя мышцами. Маленькая голова бугром выпирала из широких плеч и смотрела на меня единственным красным глазом. Из неё торчали два рога, закрученные в спирали. Подняв трёхпалую руку до уровня лица, он ткнул пальцем в мою сторону. Длинный коготь нацелился своим остриём прямо в центр моего лба. Он коротко мигнул единственным глазом. И вновь погасло всё видимое, исчезло то, что я ощущал. Меня не стало…

Я плавал в пустоте секунды, как мне показалось, насколько может чувствовать существо за гранью. Стал там просто телом с уровнем развития насекомого. Где? Может быть, во сне? В наркотическом кошмаре, в котором из меня высосали все соки? Слишком простое и лёгкое объяснение. Я знал это, возвращаясь к бодрости, из какой ушёл. Но останется ли она прежней? Не смел и догадываться.

Открыл глаза, налившись силой. Меня буквально оторвало от пола и подбросило куклой-неваляшкой. Поймав руками равновесие, я крепко встал на ноги. Что за лёгкость? Что за бурление крови в жилах? Хотелось бежать, лететь, петь… Довольно странное послевкусие внезапного провала в иную реальность и столь же неожиданного возвращения оттуда. Этот Док со своим чудным порошком сделает на нём состояние, если его наркотик будет действовать на организм без побочных эффектов, в обратном случае состояния быстренько склепают теневые производители чудного средства для развеивания урбанистической тоски… Вдруг завыл Достоевский.

Я заглянул в его влажные глаза. Странно, но он смотрел не на меня, а сквозь, словно я был прозрачный. Что-то за моей спиной привлекло его внимание, отчего он чуть не плакал. Да и могут ли животные плакать? Я оглянулся и обомлел, потому что увидел… себя, лежащего без движения возле журнального столика.

Но я живой! Живой! Стою на ногах, чувствую страх… Хочу чувствовать.

Я бросился к себе – к нему. Провёл рукой по своему – его – телу. Оно чужое мне… стало чужим, не моим, когда я покинул его. Вот и ответ на вопрос: как я так? Чёрт, неужели умер и выпрыгнул душой из тела, переступив его, как обыкновенный порог? И сразу поверилось, и быстро начал обретать себя нового – бестелесного. А страха не было совсем, я его потерял там, где бескрайнее поле покрыто туманом.

Я услышал, как смеётся демон. Его смех зародился внутри меня, а потом быстро заполнил всю комнату и весь мир. Зло шло ко мне, чтобы забрать меня, и я шёл к нему, оно втягивало мою вселенную в себя, в вечность, которая всегда забирает без остатка отторгнутое светом. Я мусор теперь, труха… пыль…

А экспериментатор стоял в стороне, вжавшись в угол комнаты, будто в ней переливался тысячью огней огромный раскалённый шар, и Док боялся коснуться его. Он смотрел на меня… Тут бы окончательно определить, каким я был настоящим: тем, кто трупом валялся на полу или, кто призраком парил под потолком? Док направлением своего взгляда окончательно ответил на мучивший меня вопрос, ведь сам я разрешить эту проблему был не в силах. Он смотрел на меня призрачного. На его голову был надето приспособление, похожее на гибрид прибора ночного видения и шлема танкиста, на макушке которого торчала слегка погнутая антенна.

– Я вижу тебя, – сказал Док, справившись наконец с волнением. – И слышу… твоё дыхание.

«Что ты со мной сделал, сумасшедший?»

– Без паники, дружище! Скоро ты вернёшься в своё тело, возьмёшь денежки и продолжишь наслаждаться жизнью!

«Да я разорву тебя на куски, как только дотянусь до тебя!»

Я рванулся к нему, как коршун, пикирующий с запредельной высоты на полевую мышь, с огромным желанием задушить эту гадину, позволившую себе расчленить моё цельное «я» на материальную и духовную составляющие. Но ветром пролетел сквозь него, и ни один волосок не дрогнул на его теле… Униженный и оскорблённый своей беспомощностью я вынужден был вернуться на место, положенное мне по статусу. Призрак ночи, великий и ужасный.

Док усмехнулся:

– А ты действительно хочешь воссоединиться со своим трупом? – и ткнул пальцем в сторону моего тела.

«Полегче с формулировками!»

– Хорошо, хорошо! Пока мы тут болтали о пустяках я записал полёт твоей души на хард-диск этой штуковины, – сказал он и стукнул рукой по шлему. – Отличное видео получилось. Рассчитал нужную частоту и настроил на неё камеру, понимаешь? Я стану звездой сети! Можешь считать, эксперимент завершился удачей. Сейчас я верну тебя обратно. На секунду ты отключишься, а когда откроешь глаза, станешь прежним человеком. К тому времени меня уже здесь не будет. Деньги я засунул тебе в карман. Квартира эта арендована на сутки. Можешь оставить дверь открытой, когда будешь уходить, не страшно, потому что уплочено. Ты готов к обратному переходу?

Снова взвыл Достоевский. Похоже он крепко затосковал по своему хозяину, бедняга.

«Нет! Я не могу это просто так оставить! Я требую объяснений!»

– Извини, нет времени излагать тебе математическую составляющую происходящего, да тебе это и не нужно. Верь глазам своим!

«Постой! Что это был за порошок? Что за демона я видел? И…»

– Ах это… – устало вздохнул Док. – Молотый гриб пиньчушка. Древние сакуки использовали отвар из него в своих астральных практиках. Но я просчитал, что порошком через ноздри будет эффективнее. Редчайшее растение между прочим. Я два года шастал по степи в его поисках. А демоны твои… всего лишь сопутствующие видения. Это ж почти наркота! Открывает сознанию наглухо запечатанную в нём истинную сущность человека. Она у тебя, надо заметить, черна, ох как черна… Но это твоё личное дело и дело твоего психиатра, который будет копаться в твоих мозгах, когда ты свихнёшься. Я ответил на все твои вопросы? Больше отвечать не буду. Если я сейчас же не верну тебя обратно, ты зависнешь между потолком и полом навсегда!

«Давай, Док, если так, то действуй! К чёрту философию!»

– Я рад, что мы понимаем друг друга.

С этими словами он сорвал с головы шлем и склонился над моим телом. Я наблюдал за действиями Дока с ужасом и надеждой. Достоевский, казалось, разделявший мои чувства, прижал уши к телу и непрерывно скулил. Док закачал в большой шприц какую-то мутную жидкость из коричневого пузырька. Не отвар ли это той самой пиньчушки? Не долго думая, он всадил мне иглу в вену. После того, как жидкость смешалась с моей кровью, пузырёк со шприцем полетели в сторону. Я словно в замедленной съёмке наблюдал, как они ударились о стену и упали на пол. Док извлёк из кармана записную книжку, открыл её и начал читать вслух то, что можно было бы назвать заклинанием. Только читал он не на русском языке, а на неизвестном мне наречии. Каркающие звуки его голоса проникали прямо в моё сердце, которое я начал вдруг ощущать, как и конечности, и кожу. Я стал улавливать запахи, не очень, надо заметить, приятные. Я возликовал! Почти вернулся! Но эйфория моя длилась недолго. Картинка перед моими глазами начала тускнеть. Док не обманул, скоро она потухнет совсем.

«Безумец, я ещё доберусь до тебя! И тогда ты ответишь на все мои вопросы, на все».

И пока реальность не исчезла с моих глаз, я пристально всмотрелся в его искажённое напряжением лицо. Я должен хорошо его запомнить, прежде чем он уйдёт вместе со светом.

Потерянная реальность

Они сидели на запыленном диване в гараже у Славика и следили за движением его рук. Он дотронулся до небольшой красной пластмассовой коробки, как опытный шулер касается колоды карт, и легко открыл её. Солнечные лучи отразились от лежащих на дне коробки кристалликов крэка и специальной трубочки для курения.

– Что это? – спросил Витёк, никогда ранее не встречавшийся с таким источником наслаждения.

– Спокойно, братва! – ответил Славик и улыбнулся, как хитрый лис. – Это вам не какая-нибудь там «травка» или «колёса», а настоящая вещь!

Парни были заинтригованы такими обещаниями.

– Давай быстрей! – не смог больше терпеть Санька.

– Смотри, не сгори! – остудил его Славик.

Дрожащей рукой он наполнил трубочку порцией наркотика и протянул её изнывающему от нетерпения Саньке.

– Держи!

Тот прикурил и глубоко затянулся наркотическим дымком. Через несколько секунд он откинулся на спину дивана и ударился головой о стенку гаража, но не почувствовал боли из-за сильнейшего экстаза. Отключился и затих.

– Он умер? – испугался Витёк.

– Ничего, часа через два очухается, – успокоил его опытный в таких делах Славик. – Чертовски сильная штучка. Давай, теперь ты.

Витёк попробовал и попытался что-то сказать, но слова его полились грязным неразборчивым потоком, который резко оборвался.

– Вот так-то, берите, пока дают, – сказал Славик и заполнил трубочку новой порцией.

Спустя некоторое время крэк стал полновластным хозяином его тела и духа. Он проник в самые отдалённые уголки его мозга и уносил Славика всё дальше и дальше от повседневной реальности. Душа его провалилась в преисподнюю и не хотела выбираться оттуда. Славик ощутил, как холодная чернота дотрагивается до него своими безобразными мохнатыми пальцами и заливается истерическим хохотом. Мгла была живой.

– Доброй ночи тебе, – прохрипела она мертвецким голосом. – Жизнь твоя, как камень, вечна.

– И что из этого? – мысленно спросил Славик.

– А ничего! – ответила Мгла и опять засмеялась.

– Прекрати немедленно! – не выдержал он её идиотского смеха. – Лучше скажи, что я здесь делаю?

– Ты, парень, застрял здесь надолго, – смеялась она, – а твои дружки вообще навсегда. Посмотри.

Мимо Славика пролетели – проплыли – две похожие на его друзей тёмные фигуры.

– Это мы… мы… – монотонно бубнил Витёк.

– Да, это мы… – вторил ему Санька.

– Что ты с ними сделала, Проклятая Чернота?! – испуганно заорал Славик.

– Я с ними ничего не делала, – произнесла Мгла голосом престарелой светской дамы. – Тебе лучше знать, что заставило их поселиться здесь навечно.

Славик вспомнил, как блестели кристаллики крэка.

– Может быть… да, я знаю, но обратно хоть их можно вернуть?

– Тебя можно, а их нельзя, – прозвучал голос выносящего приговор строгого судьи.

Мгла тяжело вздохнула и как-то странно передёрнулась.

– Понимаешь, здесь есть одно препятствие, – сказала она теперь уже голосом стеснительного мальчика. – Я забыла, из какой реальности ты возник. Вот в чём дело. Придётся тебе выбирать из двух вариантов, дорогой.

– Но… – попытался было возразить Славик и очнулся в каком-то незнакомом и таинственном мире.

Сначала он почувствовал запах цветов. Воздух был насыщен ароматом миллиона роз, которые были где-то рядом, но одновременно и где-то далеко. Вокруг была пустота.

Послышалась лёгкая соловьиная трель, и пустота ожила, превратившись в сад Эдема. Откуда-то появились декорации самого сладкого сна. Они были настолько реальны, что Славик на мгновенье слился с ними в одно целое. Он почувствовал себя неотделимым от этого мира. Декорации менялись, как кадры киноплёнки на экране, становясь всё красивее и реальней. Никогда ещё Славику не было так хорошо. Это место казалось ему страной вечных наслаждений, да что там, самим Раем! «Я в Раю! В Раю!» – восхищался Славик и радости его не было предела…

Но внезапно всё исчезло, и Славик вновь оказался в объятиях черноты.

– Теперь другой вариант, – по-змеиному прошипела Мгла, и Славик почувствовал себя лежащим на пыльном диване в своём гараже.

Он с трудом поднялся на ноги, постанывая, и держался руками за голову, которая гудела, словно на неё обрушилась пудовая гантель. Санька с Витьком были в тех же позах, в которых Славик видел их в последний раз. Но теперь они уже были мертвы.

– О, нет! Только не это! – заплакал он. – Что ты с ними сделала, проклятая?

Мгла закралась в его мозг и оттуда закричала истерическим голосом перепуганной девицы:

«Сде-е-е-е-е-лай вы-ы-ы-ы-бор!»

– Нет, я не хочу! – прокричал в ответ Славик.

«Что же будет со мной теперь? Они умерли по моей вине. О, боже!»

– Оставьте меня в покое ВСЕ! Я не хочу здесь больше оставаться.

«Тогда отправляйся в Эдем, дорогой. Тебе ведь хочется провести остаток своих дней именно там! Признайся, ведь так?»

Мгла замолчала и пропала. Просто взяла и растворилась, как сахар в горячем чае. Но кое-что осталось.

Мягкая соловьиная трель, причудливые деревья, восхитительный запах роз. Всё это было так хорошо знакомо Славику, но теперь ему было страшно. Песнь соловья вдруг превратилась в ужасное карканье вороны. Вместо аромата цветов откуда-то пришёл запах гнилого мяса. Деревья искривились и стали сухими корягами.

«Ты нашёл свою потерянную реальность. Почему же ты не захотел смириться с настоящей жизнью? Почему? Потому, что там плохо? А здесь тебе будет лучше?»

Он со злостью ударил ногой по мёртвому дереву, но оно не упало, поскольку держалось своими ветками – пальцами мертвеца – за такие же мёртвые стволы. Всё было кончено и всё только начиналось…

На следующий день отец Славика нашёл у себя в гараже трёх неразлучных друзей, двое из которых были мертвы. Славик же и по сей день находится в больнице в коматозном состоянии. Может, он всё ещё ищет свою потерянную реальность, блуждая где-то в плохом и ужасном мире? А лучи солнечного света отражаются от разбросанных по полу гаража кристалликов крэка.

Повелители зелёной лужайки

Дверь хлопнула – стены содрогнулись. Она ушла, не сказав ничего. Не думал я, что когда-нибудь это случится. Я люблю Вику… Чёрт! Пусть уходит! Идёт и не оглядывается! Как скверно… Сплошные сумерки… О чём я? Хорошо, расскажу с самого начала.

День первый…

Недавно мы поженились. Я привёл Вику в ещё недостроенный дом, жить в котором можно было пока только в одной комнате и на кухне. Так и существовали, пока три дня назад я не вышел на крыльцо и не увидел муравейник. Похож на большую кучу засохшей грязи, но вылеплен, казалось, совсем не из неё. От него отражался солнечный свет, и по его блестящей поверхности бегали муравьи. Это был гигантский конус почти идеальной формы, испещрённый дырочками-норками, из которых высовывали свои мордочки его обитатели, посылая усиками сигналы друг другу.

Точно помню, вчера лужайка была чистой. Как эти букашки за одну ночь воздвигли такое архитектурное чудо?

– Что здесь делает эта куча? – прозвучал недовольный голос за моей спиной. – Я не хочу, чтобы они здесь жили!

Я тоже этого не хотел.

– Убери их, Серёжа, – простонала Вика и растворилась в дверном проёме.

Я лишь усмехнулся в ответ, потому что сегодня мне ужасно не хотелось марать руки. Но задача была поставлена, и мой мозг начал обдумывать варианты решения возникшей из пустоты проблемы. Взгляд мой остановился на штыковой лопате. План созрел: я хотел разворошить муравейник, облить бензином и поджечь. Насекомые не выдержат такой атаки.

«Не делай этого! Не делай этого! Не делай этого!»

Я стоял напротив него, держа в одной руке лопату, а в другой – канистру с вонючим бензином. Муравьи – все до единого! – скрылись в недрах своего дома. Неужели учуяли угрозу жизням? Замахнувшись лопатой, я изо всех сил опустил её на ставшую уже ненавистной кучу… Посыпались искры. Лопату отбросило в сторону.

Он твёрдый? Дрожащей рукой я дотронулся до него и ощутил исходивший от него металлический холод. Невероятно. Чтобы окончательно убедиться в увиденном, я ещё раз ударил лопатой. Снова искры. Стальной штык погнулся.

– Ты всё? – донёсся из глубины дома голос Вики.

Но я ещё не закончил… Он не позволял мне работать.

– Сейчас, Викуся. Дай мне ещё несколько минут.

– Хорошо, Сержик.

Опять она назвала меня так.

Несколько муравьёв-разведчиков, выскочив из норки, разбежались в разные стороны. Игра началась. Я открыл канистру и облил их дом бензином. Посмотрел, как несчастные смертники медленно умирали, захлёбываясь нефтепродуктом. Поджёг горючее. Вспыхнувшее пламя заставило меня немного отступить.

– Что там происходит? – закричала Вика, выглянув в окно.

«Всё нормально – муравьи решили немного поджариться».

Моя жена выскочила на порог и замерла, загипнотизированная языками пламени.

– Не издевайся над бедными насекомыми! Я не просила тебя убивать их! – «А чего же ты хотела?» – Нужно было только убрать их дом с нашего двора. – «Разве это не значит, что они должны умереть?» – Ладно, Сержик, забудь о них и иди домой.

Костёр догорит, я соберу пепел и развею его по всему двору.

День второй…

Я обнял Вику. Она вздрогнула и прижалась ко мне.

– Что сегодня будем есть? – спросил я.

– Жареных муравьёв… – ответила она. Тело её напряглось.

– Слушай… – прошептал кто-то моими губами.

Поцеловав её в шею, я сел за стол.

– Хочу к маме съездить, – робко произнесла Вика, словно предлагая мне переспать со своей лучшей подругой.

– Когда вернёшься?

– Завтра…

С утра настроение было паршивым. Я решил немного расслабиться. Открыл бутылку кагальницкого и рухнул в разобранную постель. Вика уехала, а мне было всё равно.

Муравьи не умерли, а их дом увеличился в размерах. Его поверхность была теперь словно отполированной. Более того, армия насекомых пополнялась новыми силами – их сородичи со всей округи шли ко мне на участок стройными колоннами. Чего они хотели и на что надеялись?

Я злился. Эти твари, не спросив разрешения, построили посреди моего двора целую гору! Схватив небольшой ломик, я побежал к железной громадине… к муравьиному замку… к их жилищу. Явно запаниковав, насекомые стали разбегаться по многочисленным маленьким пещеркам. Через несколько секунд все входы в муравейник закрылись непонятным мне образом, как будто их и не было вовсе. Парни знали, что я вернусь, и хорошо подготовились к очередной атаке.

Одинокий хромой муравей безуспешно пытался вскарабкаться на вершину монолита, всё время соскальзывая вниз, но движимый то ли неведомыми мне высокими побуждениями, то ли банальной тупостью упорно, без передышки шёл вперёд, к небу.

«Жизнь не так проста, как ты думал».

Я раздавил его пальцем, почувствовав, что убил мыслящее существо.

Моя злость усилилась. Я замахнулся ломом, вложив в этот кусок железа всю свою силу. Мне захотелось одним ударом расколоть муравьиный конус надвое и растоптать их всех.

Короткая вспышка на мгновенье ослепила меня. Лом стал таким горячим, что я выронил его. Всё это походило на бесшумный выстрел фантастического бластера. Ужас зашевелился в моём сердце. Я позорно бежал с поля битвы. Тысячи глоток смеялись мне вслед.

«Я что-нибудь придумаю! Я выиграю эту схватку!.. Но не сейчас. Я ещё слишком слаб для них».

Забежав в дом, я залпом выпил кружку воды и уставился сквозь оконное стекло на муравейник. Маленькие чёрные точки выбрались из укрытия и выглядели очень довольными…

И позвонила Вика, сказала, что возвращается домой. Нужно срочно убирать… его. Жить ему – одну ночь.

Голова гудела, внутренности жарились в кипящем масле, но я ничего не мог сообразить, а он стоял, даже и не думая убираться прочь. Железная гора казалась абсолютно неподвижной, но я знал, что она растёт медленно и незаметно для моих глаз. Завтра утром она будет металлической пирамидой, а к вечеру следующего дня – стальным исполином. Темнота сгустилась над муравейником, и длинная ночь вызвала меня на поединок.

Мой второй план был прост. Если нельзя разрушить глыбу, её можно передвинуть в другое место. Именно этим я и собирался заняться в ближайшие несколько часов. Потом можно будет её закопать в дальнем конце двора…

С новой лопатой… я боялся выйти из дома. Та вспышка хорошо отпечаталась в памяти. Я не хотел её повторения. Дрожь в теле заметно усилилась. Меня затрясло. Казалось, всё вокруг дрожит и трясётся. Наклонившись, я дотронулся рукой до пола и пришёл в ужас – земля прыгала у меня под ногами! Я выглянул в окно и ещё больше испугался – все деревья шевелили ветками, словно проклиная меня; вода в лужах плескалась как морские волны; деревянный столик перед домом покачивался и безнадёжно скрипел.

Но всё это не шло ни в какое сравнение с муравейником – он утопал в клубах оранжевого дыма. Внезапно налетевший ветер рассеял его, и я увидел языки пламени, вырывавшиеся из-под земли… нет, их изрыгала адская машина.

Муравейник взревел и оторвался от земли. Медленно, потом всё быстрее он взлетал – к звёздам.

Я обомлел. Сжимавшие лопату пальцы побелели и отказывались отпускать несостоявшееся орудие убийства. Огненный комок удалялся от земли, уменьшаясь в размерах. Что было дальше, не помню…

День третий…

Я открыл глаза. Вместо фанерного потолка своей спальни увидел затянутое тучами серое небо. Мне было холодно, тело в нескольких местах болезненно ныло. Я с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, подошёл к распахнутой настежь двери.

«Пламя… дым… они смеются надо мной… даже теперь, сидя в мягких креслах внутри самого маленького космического корабля… смотрят сверху и смеются».

Я посмотрел туда, где раньше была их стартовая площадка. Глубокая чёрная дыра в земле излучала тепло и дымилась. Комья обугленного дёрна лежали всюду.

Взявшись за лопату, я неуверенной походкой пошёл к яме. Нужно откуда-нибудь принести земли и засыпать её до приезда Вики. Моя девочка не любит, когда всякое мозолит ей глаза…

Жена приехала чуть раньше, чем сообщила по телефону. Вид моей убитой, но довольной физиономии на фоне дико изрытой лужайки нагнал на неё тоску. Ну а я… не стал ничего объяснять.

Пробуждение

Он пришёл ко мне на исходе ночи, когда она из мутно-чёрной субстанции стремительно превращалась в серое туманное утро. Я проснулся от того, что тихо скрипнула дверца старого шкафа… потом ещё раз… Я боялся открыть глаза и посмотреть туда, моё тело сжалось в ужасе. Мелкие шажки – каблучки по паркету – неотвратимо приближались ко мне. О, если бы – в другую сторону! Возле моей кровати – у её изголовья – он остановился и затих, только его вонючее дыхание щекотало мои ноздри. Вот тут, давай, крикни во всё горло, чтобы он испугался и позорно сбежал! Но нет, я продолжал лежать неподвижно с закрытыми глазами… Он постоял ещё немного возле меня, потом – стук каблучков и скрип дверцы. Тишина, такая глубокая, что я слышал своё сердце. Я резко выскочил из кровати и включил свет. В комнате не было никого, кроме меня, а в шкафу… Я на стал туда заглядывать.

Оглавление

Антиген

Якутск-17

Холод

Fire

Длинная белая дорога

Потерянная реальность

Повелители зелёной лужайки

Пробуждение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg