«Крестовый поход восвояси»

Крестовый поход восвояси (fb2) - Крестовый поход восвояси (Институт экспериментальной истории - 5) 1556K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Свержин

Владимир СВЕРЖИН Крестовый поход восвояси

Никогда не ставь задач, решение которых тебе неизвестно.

Первое правило Берга

Пролог

Творите мифы о себе, боги делают то же самое.

Станислав Ежи Лец

Тяжелые волны с грохотом разбивались о подножие утеса, взметая ввысь мириады мельчайших брызг, в яростном порыве пытающихся вскарабкаться на самый верх жалкого огрызка земной тверди. Я смотрел в ночную мглу, туда, где, едва освещенные светом новорожденной луны, покачивались на якоре два корабля. Глядел, прощаясь с этим миром, с боевыми товарищами, напряженно ожидавшими наступления утра, чтобы пристать к берегу и выяснить, чем закончилась смертельная схватка двух непримиримых врагов — Лиса Венедина и меня.

— Капитан, ну шо ты расселся? Я уже запалил огненный круг, заложил взрывпакеты, пошли позвеним мечами, громыхнем напоследок и — гуд бай.

Я зябко поежился и встал, плотнее запахивая плащ.

— Интересно, что они скажут, когда поутру подойдут к острову и не найдут на нем ни одной живой души?

— А шо скажут? После того фейерверка, который мы тут устроим, сомнений в том, что грозные вожди сгинули бесследно, у них не будет. А там уж, как говорится, мрачный северный гений сам додумает, каким именно образом мы отдали Богу души, — пожал плечами Лис.

— Лишь бы не передрались. — Я потянул из ножен меч.

— Да ну, шо им в самом деле драться, дети они, что ли? — В словах Лиса, несомненно, был резон. Наши воины не были врагами. По условиям же поединка в случае победы одного из нас выживший принимал под свое начало дружину погибшего. А если мы оба покидали место боя под руку с валькириями — расходятся, вот уж воистину, как в море корабли. — Вылезут, поищут наши бренные останки, взгрустнут, пока брага не кончится, и поплывут в далекий край, утирая скупую мужскую слезу подолом кольчуги.

— Заржавеет, — с сомнением произнес я. — Ладно, пошли рубиться. Ночь тихая, слышно далеко. На борту уже, наверное, заждались звона клинков.

Огненный круг, вычерченный на земле греческим огнем, давал больше дыма и чада, чем пламени.

— Слушай, Капитан, — с отвращением глядя на «поле нашей последней битвы», скорчил рожу Лис, — может, ну его к ляхам? Это ж надо быть безбашенным, шо та шведская самоходка, чтобы в этакую вонидлу лезть. Давай прямо у входа в пещеру помашемся.

— Идет, — кивнул я, указывая острием меча на сравнительно ровную площадку неподалеку от черного провала пещеры, в которой была замаскирована камера перехода. — Вон там.

Остров, на котором мы находились, пользовался у жителей окрестных земель славой если не мрачной, то уж, во всяком случае, таинственной. По слухам, здесь обитало то ли свирепое морское чудовище, то ли какие-то древние духи, точно неизвестно. Но одно можно сказать наверняка — маршруты и торговых, и боевых кораблей старательно огибали каменный зуб, в дупле которого была спрятана переходная камера Института экспериментальной истории. И только такие «отчаянные головы», как мы с Лисом, решились ступить на эту проклятую твердь, когда посланный в погоню за нами отряд графа Генриха Шверинского под командованием моего напарника настиг среди бушующих волн «коварного негодяя», то есть меня.

«Верный» графу Шверинскому Лис Венедин клятвенно заверил своего повелителя, что не вернется к его двору без головы наглого обидчика, и потому, вдоволь наругавшись через борт, мы порешили пристать к ближайшей суше, чтобы с честью завершить наши счеты. Кто ж виноват, что этот дикий островок был ближе всех? Кто ж виноват, что два опьяненных взаимной ненавистью отчаянных головореза полезли прямо к черту в пасть, не слушая добрых советов? И поэтому наше загадочное исчезновение не только бы не вызвало чрезмерного удивления, но и должно было послужить отличным предостережением тем, кому пришла в голову мысль ковырять недра здешней пещеры.

Мы со звоном скрестили клинки. Как ни крути, а хоть полчаса нам следовало поупражняться в защитах и атаках, чтобы придать пущую достоверность изображаемой картине.

— Остановитесь, джентльмены! — донеслось из скальных недр.

Я бы узнал этот голос из тысячи. Он принадлежал моему старинному другу Джозефу Расселу, XXIII герцогу Бедфордскому.

— Оба-на! — Лис кивнул в сторону пещеры. — Ты гляди, начальство пожаловало. Ну все, считай, отпуск накрылся, — обреченно добавил он.

Двадцать третий герцог Бедфордский, представитель Ее Величества в Институте экспериментальной истории, был одним из первых лиц в его руководстве. Видимо, поэтому, а также потому, что именно с его легкой руки я да в общем-то и Лис попали в оперативный состав сего странного заведения, он брал на себя порой миссию сообщать Ц. У. и Е. Б. Ц. У., даваемые нашей группе высоколобыми разработчиками.

— Привет, Вальдар, привет, Сергей, — кивнул нам старина Зеф, выходя из тени. — О, я смотрю, вы решили отпраздновать свое исчезновение с размахом? — Он указал в сторону огненного круга и сложенных аккуратной стопкой взрывпакетов, ждущих своего часа.

— Ма колонель,[1] — вкрадчиво начал Лис, — а разве что-то не так? Насколько я помню, нам было поручено спасти от вероятного пленения здешнего скандинавского тирана и деспота Вальдемара Победоносного с целью воспрепятствовать развалу его королевства, что, если мне не изменяет память, не устраивало отдел разработки в связи с чрезмерными успехами испанской Реконкисты. Так вот, я рвусь в родные пенаты, дабы сообщить, что их ненаглядный Вальдемар цел и невредим и еще долгие годы может успешно победоносить в угоду нашим научным корифеям.

— Не лезь в бутылку, — прервал вдохновенную речь Рассел. — Кстати о бутылке. — Он полез в карман и достал оттуда замысловатую бутыль с коронованным вензелем. — Тут вам генерал от артиллерии Российской Императорской армии Наполеон Бонапарт передал бутылку коллекционного «Хеннесси». Я думал ее распить с вами по возвращении, но раз так дело складывается, думаю, мы можем сполоснуть ваш успех…

— Ага, а заодно и нажраться за то, что нам еще предстоит, — с нескрываемым сарказмом хмыкнул Лис. — Кстати, что опять нужно потрясателям Вселенной?

— Ерунда. — Джозеф отмахнулся от Лисовского вопроса, как от назойливой мухи. — Всех дел от силы на неделю. Я был против, но, сами понимаете, вы оказались в ненужный момент в ненужном месте.

— Да делать-то что надо?

— Почти что ничего, — покачал головой Рассел, срывая сургучовую печать с фляги. — У вас тут, кстати, есть какие-нибудь кубки?

— Откуда?! — возмутился Лис. — Мы здесь собрались не водку пьянствовать.

— А безобразия дебоширить. Я в курсе. Что ж, придется пить по-вашему, как это по-русски, из горла. Да, так вот, о работе. Через три дня в Новгороде Великом, или как там у вас его называют, Господине Великом Новгороде, намечаются м-м… Лис, как будет конгресс по-русски?

— Сходняк, — буркнул мой напарник.

— Во-во, сходняк честных мужей, знатных витязей и ватажников повольничьих.[2] Образуется новая политическая сила, которая может весьма повлиять на общий ход событий.

— И что нам со всем этим делать? — с сомнением в голосе произнес вчерашний начальник венедской гвардии на службе графа Шверинского.

— Ничего. Вам следует прибыть в Новгород, благо, вас там знают, принять участие в… сходняке, составить отчет о вероятных тенденциях развития этого движения и — домой, в законный отпуск. — XXIII герцог Бедфордский отхлебнул из фляги и протянул ее Лису.

— Ну спасибо, удружили, — недовольно пробормотал экс-генерал-аншеф Закревский, принимая сосуд с коллекционным коньяком из рук Рассела. — А как насчет дней прибавить к отпуску за сверхурочную работу?

— Лис, погоди, — перебил я его. — Ну хорошо, предположим, мы плывем в Новгород. Но утром к берегу пристанут корабли с шестью десятками мужчин на редкость сурового воспитания. Как предполагается объяснить им, что за эту ночь мы из заклятых врагов превратились едва ли не в родных братьев?

— А может, ты один поплывешь? — мечтательно глядя куда-то вверх, вздохнул Лис. — Скажешь, что убил меня в честном бою…

— И съел. Вместе с костями и доспехами. Если я тебя убил, где твое бездыханное тело? Оно посреди огненного круга лежать должно.

— Ерунда, — махнул рукой представитель Ее Величества. — Все продумано. Сейчас мы сюда доставим тролля из лаборатории криптобиологии, попрыгаете вокруг него с гиканьем и свистом, а там рассвет, он сам в пещеру забьется. Ну а вы уж напоете песен о спасении жизни друг другу и все в таком роде.

— Кого? — переспросил я, все еще не веря услышанному. — Кого вы нам пришлете?

— Тролля. Обычнейшего тупоголового тролля.

Глава 1

Незваный гость лучше каменного.

Дон Жуан

Время шло, и мы с Лисом с напряженным ожиданием глядели на дыру в скале, стараясь не пропустить появления тролля.

— Ну, блин, и где эта тварюка? — припрыгивая на месте, чтобы согреться, злобно бормотал Лис. — У меня уже зуб на зуб не попадает, а они все чешутся.

— Может, еще мечами позвеним? — предложил я.

Ночи в этих местах были прохладными, и мы, уже в который раз, пускали в ход клинки, чтобы хоть как-то согреться. Не грех было размяться еще, но тут из глубины пещеры донесся негромкий шорох.

— Приготовились! — скомандовал я. — Похоже, сейчас начнется.

— Э-э, без глупостей! Это еще не тролль, это я, — послышался голос Рассела.

— Может, замену нашли, — мечтательно предположил Лис.

— Вряд ли. Скорее всего прощальное слово.

— Зипун тебе под язык, — ругнулся Венедин. — Накаркаешь тут…

— Так, джентльмены, — XXIII герцог Бедфордский появился из пещеры, — тролль к запуску готов. У вас есть минут десять для организации торжественной встречи, пока его будут активировать после капсулы захвата. Предупреждаю, эта чертова особь — единственный и уникальный экземпляр породы, поэтому не слишком усердствуйте. Я взял его под свою ответственность, если с ним что-нибудь случится, криптобиологи с ума сойдут. Редкий вид: тролль петрум метаморфус. Они на нем изучают превращение белковой структуры во фторсиликоновую, так что если вы его испортите, в камень будут превращать вас.

— А если он нас испортит? — поинтересовался Лис.

Рассел на секунду задумался.

— Тогда, вероятно, его превратят в человека.

— Слабое утешение.

— Ладно, хватит разговоров. Готовьтесь. — Джозеф развернулся и зашагал обратно к камере перехода.

— Ну что? — Лис посмотрел на меня. — Понеслась душа в рай! Капитан, напомни-ка, что нам известно о троллях?

— Так, сейчас. Троллей существует три вида: тролль обыкновенный, тролль каменный превращающийся и так называемый туссерье. Тролль обыкновенный живет во фторсиликоновой среде и в сопределах не встречается. Туссерье — высокоразвитая структура, также на кремниевой основе, обладает своей древней культурой, владеет тайной множества ремесел, однако ведет ночной образ жизни, как и все тролли.

— Короче, академик, наш-то чего боится?

— Не перебивай! — возмутился я. — Тролль каменный превращающийся боится света, шума и, если не ошибаюсь, имеет сравнительно уязвимые места под мышками.

— Шо оно значит «сравнительно уязвимые»? — ехидно поинтересовался Лис.

— Черт его знает!

Из пещеры донесся рев настолько ужасающий, что все живое вокруг пожалело, что не умерло вчера.

— Интересно, они его покормили, прежде чем выпустить? — сдавленным шепотом просипел мой напарник.

— Бесполезно, — в тон ему ответил я. — Белковая пища превращается в кремний, что, в свою очередь, требует больших затрат энергии. У него не желудок, а прорва бездонная.

Тяжеленные шаги, казалось, потрясли остров, как будто кто-то пытался вбить его в морскую пучину.

— Похоже, он не слишком быстр, — с надеждой произнес Лис, прислушиваясь к шагам.

Невообразимое чудище ростом с двухэтажный коттедж, скрючившись, боком начало выбираться из пещеры.

— Ну шо, Капитан, командуй!

— А что командовать? Надо где-то полчаса отсидеться, а там уже светать начнет.

— Может, он уже привык к людям? — с робкой надеждой прошептал Лис.

Однако предположению его не суждено было оправдаться. Выбравшись на поверхность, чудище прислушалось, с силой потянуло воздух носовыми скважинами и, повернувшись в нашем направлении, вперевалку затопало вперед, недвусмысленно потрясая отломанным здесь же в пещере острым сталактитом.

— Ну что ж, попробуем. — Я подскочил к троллю и, проскользнув между низко опущенных передних лап, с размаху рубанул по одной из них мечом. Прекрасный клинок, без труда рубивший кольчужное полотно, высек сноп искр из покрытой рыжей шерстью конечности страшилища, заставляя усомниться в том, шерсть ли это вовсе. Ощутив, видимо, слабый толчок, тролль взмахом второй «руки» попытался то ли схватить, то ли просто снести меня с пути. Движение было неспешным, однако я едва успел отскочить от широченной лапы, заканчивавшейся шестью зазубренными каменными остриями.

— Вальдар, это дохлый номер! — крикнул мне в спину Лис. — Кончай портить меч! Прыгай в круг, сейчас мы устроим ему потанцевать!

Я опрометью кинулся в направлении, указанном Лисом. Тролль, загребая воздух лапами, подобно снегоуборочной машине, за мной.

— Быстрее, Капитан! — орал мой напарник, уже занявший место в огненном круге.

Я не заставил себя упрашивать и в кувырке преодолел все еще горевший, на наше счастье, барьер греческого огня. Взбешенный тролль, дойдя до нашего укрытия, в недоумении затормозил, вертя головой в разные стороны. Жертва исчезла, упрятав след в смрадном дыму.

Выросшие в глубине сумрачных пещер, тролли почти ничего не видят, хотя отлично слышат и имеют тонкое чутье. Серно-смоляной чад забил ноздри моего преследователя, и он стоял, переминаясь и вслушиваясь, готовый рвануть вперед, невзирая на зыбкую защиту огненного круга.

— А теперь — дискотека! — процедил сквозь зубы Лис, подбрасывая в ладони один из взрывпакетов, заготовленных для церемонии нашего исчезновения. — Перекури, кумэ!

Тролль, насторожившийся было при звуке голоса моего напарника, с неожиданной резвостью отпрянул в сторону. Плюхнувшийся ему под ноги взрывпакет с грохотом разорвался, взметнув в небо сноп разноцветных искр. Я последовал примеру друга, и зверюга вновь отскочила, намереваясь опять кинуться вперед, как только отгрохочет взрыв. Похоже, громкий шум действительно отпугивал тролля, но для того чтобы обратить в бегство подобное тупоголовое создание, нужно было что-то более мощное.

— Как ты думаешь, Вальдар, рассвет скоро? — сумрачно произнес Лис, готовя к броску последний взрывпакет.

Я с сомнением поглядел на восток. Уже начинало светать, но край неба, казалось, не спешил наливаться зарей, и последние минуты перед восходом тянулись невообразимо медленно, словно солнце никак не могло проснуться и пуститься в свой обычный бег.

— Должно быть, скоро, но мы до него здесь не протянем.

— Ну что ж, — мой напарник дернул фосфорную терку, воспламеняющую огнепроводный шнур взрывпакета, — тогда врассыпную!

Последний взрыв грохнул под ногами чудовища, и мы с Лисом, выскочив из круга, со всех ног припустили в разные стороны. Тролль кинулся было за Лисом, потом за мной, потом вновь за Лисом, закрутился волчком на месте и… по-медвежьи встав на все лапы, опрометью бросился назад к пещере.

Наш победный вопль трудно передать обычными звуками человеческого голоса. Им можно было останавливать птиц в полете и рыб в океанской бездне. Но «институтскому имуществу» было не до нас. Его когтистые лапы, словно камнеметный фугас, выбрасывали град мелкого щебня при каждом рывке. Дотоле неповоротливая мощная туша стремительно неслась к входу в пещеру, подобно маневровому паровозу, спешащему скрыться в туннеле. Вот наконец он достиг заветной цели, рыча, влетел в темный провал и тут… из-под задних лап злобного реликта во все стороны полетели камни, а натужный рев из глубины скалы возвестил о том, что приключения несчастного монстра еще не закончились.

— По-моему, он застрял, — философски изрек я, останавливаясь возле Лиса на почтительном отдалении от пещеры, чтобы не попасть под каменный дождь.

— Точно, — кивнул Лис, утирая тыльной стороной ладони пот с закопченного лица. — Картина называется «Привет от Винни-Пуха». Видно, кто-то слишком много ест… — Он осекся на полуслове. — Капитан, мы с тобой два идиота! Что мы стоим, он же сейчас окаменеет!!!

Слова напарника холодным душем смыли эйфорию. Никаким штопором невозможно было бы извлечь подобную кремниевую пробку из узкого горлышка пещеры. Да и предстоящая встреча с криптобиологами, грозившими в случае потери тролля превратить в камень нас самих, тоже не слишком радовала.

— Лис, его надо затолкать в пещеру! Хватай щиты и копья…

Объяснять дальнейшее было излишне. Укрываясь за щитами, мы приблизились к бушующему троллю и начали тыкать его копьями в нижнюю часть туши, стараясь активизировать рвение криптобиологического экспоната.

— Ну, давай, миленький, давай! — во все горло орал Лис, раз за разом посылая копье вперед. — Сейчас же солнце взойдет! Тебе же тогда каюк!

В отчаянии я откинул щит, перехватил копье поудобнее и… рухнул наземь, получив по лбу увесистым куском скальной породы.

Долго ли я был без сознания, сказать трудно. Вряд ли более пяти минут. До боли знакомый звон сотен маленьких колокольчиков в голове привел меня в чувство. Приподнявшись на локте, я приложил ладонь к лицу и ощутил на нем что-то теплое и липкое. Кровь. Однако боли нет, только в голове шумит. Глаза открылись с большим трудом, и сквозь красный туман просматривался Лис, картинно опирающийся на то, что еще совсем недавно именовалось тролльими или же, быть может, троллячьими окороками.

— Ну шо, Капитан, очухался? Смерть прошла, утри слезу. — Он подал мне руку, помогая встать.

— Ну… как тут? — как можно более внятно произнес я, не то чтобы желая выяснить положение дел на острове, а для того чтобы услышать свой голос.

— Как? — криво усмехнулся Лис. — Как в сказке, чем дальше, тем страшнее. Вот это, — он похлопал ладонью по довольно округлым окаменевшим ягодицам несчастного тролля, — это называется — полная задница. А вон то, — он ткнул рукой в сторону моря, — наши с тобой сподвижники спешат из беды отцов-командиров выручать. Так что, милорд, разлеживаться не время, пора готовить приветственную речь.

Забравшись на спину окаменевшему троллю, Лис вещал перед шестью десятками суровых воинов, стараясь придать своему хитрому лицу как можно более мужественное выражение.

— Братья и дружина! Ни для кого из вас не секрет, какими врагами до сегодняшней ночи были я и Вальдар Ингварсен. Всем вам известно, что я дал клятву не возвращаться в Шверин без головы моего нынешнего побратима. Может ли кто-нибудь из вас упрекнуть меня, что я когда-либо не держал слово?

— Нет! — донеслось из толпы.

Лис воздел руку вверх, останавливая свою и мою дружины, готовые разразиться славословиями по поводу неподражаемой Лисовской честности. Это было чистейшей правдой. За годы работы в Институте мой напарник виртуозно овладел искусством сохранять репутацию «честного малого», на какие бы уловки нам ни приходилось пускаться.

— Так скажите мне теперь, — продолжал красноречивый Венедин, — что же делать далее, коли преступить свое слово я не могу, а поднять оружие против доблестного Вальдара Ингварсена отныне было бы для меня великим бесчестием, ибо отвагой своей он нынче жизнь мою от чудища злого спас?

Ратники зашумели, наперебой спеша выразить согласие со словами Лиса.

— Дело говоришь, дело! — неслось из толпы.

— Посмотрите на эту кровь! — Оратор ткнул пальцем на белую полотняную повязку с красным пятном на лбу «новоиспеченного родственника». — На поле брани она смешалась с моей. — Он торжественно продемонстрировал благодарной публике кровоточащую ссадину на руке. — Волей Небес всевидящих, волей Того, в чьих руках судьбы всякого живущего, с нынешнего дня мы братья кровные, страшной битвой по гроб жизни соединенные. Божье ли дело мне поднять руку на кровного брата?

— Негоже! — загомонили закаленные в битвах ратники.

— Вот и я говорю — негоже! — Лис спрыгнул с каменной поясницы и встал рядом со мной. — Брат мой старший, пути назад для меня нет, ибо слово свое я нарушить не могу. А путь вперед, куда бы он ни вел, с сего дня рядом с тобой будет. Командуй, брат, куда идти?

Я готовился к ответной речи с самого рассвета, но слова и обрывки фраз крутились в голове каруселью, вовсе не желая выстраиваться в сколько-нибудь связную последовательность. Кроме того, представьте мою досаду: почти год не вылезать из стычек, пережить три сражения, выиграть два рыцарских турнира без единой царапины и так бездарно получить по голове камнем, пытаясь пропихнуть в пещеру толстый филей незадачливого тролля.

Я свел брови к переносице, мучительно пытаясь собраться с мыслями.

— В Новгород поплывем, — услышал я собственный голос, казавшийся странно чужим и далеким.

Лис приложил руку к груди и поклонился.

— Немногословно, но конкретно. Капитан, ты сам-то идти можешь?

— Да уж постараюсь.

Я оперся на копье как на посох и, оттолкнувшись от скалы, попробовал сделать пару шагов. Островок слегка покачивался, но при известной привычке ходить по корабельной палубе это было вполне терпимо.

— В Новгород! — радостно кричали дружинники. — Добро!

Отряды, состоящие преимущественно из венедов, свеев и данов, прекрасно знали Хольмгард,[3] тем более что после недавней зимовки в его стенах многих воинов связывали с этим городом весьма тесные узы.

Вскоре два когга отошли от острова и взяли курс к берегам Гардарики,[4] сопровождаемые толпой крикливых чаек, нагло требующих платы объедками за постой.

Я лежал в крошечной каюте на корме своего корабля, закутавшись в длинный багряный плащ с серебристой каймой, обязательный атрибут военачальника в далеком уже, слава Богу, Шверине, и вспоминал славный град Новгород, каким я его застал несколько месяцев тому назад.

На тот момент я, согласно легенде, дальний родственник короля Вальдемара Победоносного, вынужден был бежать из родных краев, спасаясь от своего троюродного дяди, старательно прореживающего ряды возможных претендентов на трон. Под моим началом уже состояла ватага не то разбойников, не то стражей, одним словом, честных наемников. Старательно кружа вокруг объектов разработки, я пытался как можно ближе подобраться к графу Генриху фон Шверину, но все мои попытки были тщетны.

Меня вовсе не устраивал вариант попросту поступить под знамена гордого северного властителя и шаг за шагом подниматься все выше, чтобы наконец получить возможность выполнить порученное нам с Лисом задание. Я мог бы состариться прежде, чем это удалось, но случая преодолеть одним махом весь лестничный пролет все никак не представлялось. «Ищите лифт» — гласила одна из институтских аксиом. Спорить с этим было трудно, но дело не клеилось. «Если не удастся найти лифт, ищите лифтера, а лучше лифтершу, — утверждало первое следствие аксиомы. — Уж они-то точно должны знать, где он».

Неведомо, чем бы увенчались мои поиски, когда б не счастливый случай. Однажды, когда я в грустных размышлениях торчал в какой-то захолустной корчме, в голове прорезался бодрый голос Лиса:

— Але, Капитан! Ты там жив? Воспрянь из праха! Я шо архангел Гавриил в образе голубки Пикассо с веткой укропа в зубах спешу тебе доставить благую весть.

— Лис, что ты тарахтишь? — хмуро поинтересовался я.

— Нет, ну ты не ценитель, — обиделся мой напарник. — Какой смысл приносить тебе благие вести, когда ты их принимаешь с такой хмурой мордой фейса на лице.

Моему другу повезло больше, чем мне. Он командовал отрядом венедской гвардии при дворе графа Шверинского. Обученные Лисом стрельбе из ростовых английских луков, вчерашние охотники с берегов Лабы и Немана были гордостью грозного Генриха Шверинского, весело проводившего время в боях то с королем Вальдемаром Победоносным, то с ближайшим соседом, императором Священной Римской империи Фридрихом II. Однако для успешного свершения того, что мы задумали, Лисовская протекция не годилась. Официально мы даже не догадывались о существовании друг друга.

— Ладно, не сердись. Выкладывай, что там у тебя.

— В общем, так, через месяц младшая сестра Аделаиды фон Шверин-Мекленбург, супруги моего доброго сюзерена графа Генриха, выходит замуж за князя Олега Изборского. Как ты сам понимаешь, поедет она без мужа. Конвой возглавляю я. Ну, там будут еще всякие официальные лица, но это не в счет. Охрана венедская.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Да все, как обычно. Плохие парни обижают несчастную сироту, и тут появляешься ты на своем вороном коне в маске Зорро и, как водится, трах-бабах, восстанавливаешь справедливость. Графиня, понятное дело, в слезах и соплях, амур-тужур, розовые пеньюары и разовые изделия из бараньих кишок, проверенные электроникой.

— Лис!

— А шо я? Сам посуди.

Я посудил. Ровно через неделю сопровождаемый моими наемниками караван Ганзейского союза[5] отправился в Новгород, где предстояло ждать ее сиятельство графиню. Ждать пришлось долго. Фрау Аделаида вместе с Лисом благополучно добрались до Изборска, успев на венчание Бригитты Мекленбургской с Олегом Изборским. Но свадебный пир… слегка затягивался. Он шел без малого четыре недели, пока мед и пиво, текшие по слипшимся от долгой практики усам, наконец попали в рот, заставив собравшихся прекратить пляски, хвалебные песни и созерцание скоморохов.

Когда караван графини Аделаиды тронулся в обратный путь, на землю уже лег первый снег. Дождавшись заветного Лисовского сообщения, я собрал отряд и выдвинулся навстречу. Это не могло вызвать особых подозрений: ганзейские торговые гости оставались в Новгороде на зиму, надеясь первыми по весне прихватить богатый груз пушнины, и в городе толклось что-то около десятка дружин, подобных моей, вовсе не желающих возвращаться домой за свой счет.

Богатый караван Аделаиды был, пожалуй, последним случаем добиться этого. Так что в суровой конкурентной борьбе наш выход навстречу ее сиятельству был вполне оправдан.

Все шло так, как мы спланировали. Лис сам организовал утечку информации о грандиозных подарках и несметной казне в поезде знатной дамы. Он сам помог организовать засаду «плохих парней», благо, недостатка в них не было. И все же одно мы не учли.

Когда с диким воем на возки, тянущиеся по лесной дороге, с обеих сторон ринулись разбойники, графиня Аделаида выхватила у ближайшего стражника тяжелый боевой топор и, взобравшись на крышу своего транспортного средства, принялась со знанием дела рубить нападающих направо и налево. Окрыленные поведением хозяйки, стражники тоже не теряли времени даром. Поэтому, когда мой верный Мавр доставил, так сказать, главного героя к месту свершения подвига, совершать, собственно говоря, было уже нечего. Я недоуменно остановил коня возле возка ее светлости, с почтением обозревая картину произведенных ею разрушений, но едва поднял глаза на госпожу Аделаиду, она смерила меня задумчиво-оценивающим взором, слегка помедлила, побледнела и, выронив оружие, прямо с крыши рухнула мне на руки. Мавр присел, но принял вес.

Понятное дело, ни в какой Шверин в эту зиму не поплыли. Ее сиятельство изволили куртуазно болеть нервным расстройством. Долгими зимними вечерами я рассказывал ей о превратностях своей жизни, читал на память, правда, не без помощи Базы, любимого ею Ульриха фон Зингенберга,[6] а по ночам… В общем, вопрос с лифтом был решен.

— Але, Капитан, ты там не спишь?

— Нет, — отозвался я.

— А зря. Тебе надо спать, а то у тебя ум до Новгорода не поправится и опять Россия будет во мгле.

— Лис, что тебе надо?

— Что мне надо? — возмутился Венедин. — Ты шо, совсем ударился? Шо нам надо! Мы домой планируем возвращаться или у тебя какие-то другие планы?

— Лис, — с недоброй интонацией начал я, прекрасно понимая, на что намекает мой друг.

— А шо я?! У меня отпуск горит. Я, кстати, мимо дома уже третий год пролетаю. Так шо давай, вызывай Базу, пусть они нам к Новгороду спасательный катер пришлют. Или уж, на худой конец, дадут координаты ближайших камер перехода.

— Слушай, свяжись сам. У меня в голове такая муть, что я и двух слов внятно не произнесу.

— Кто свяжись? Я свяжись?! Да они обо мне после того анекдота про «в ухо» слышать не хотят.

Спорить с моим языкатым другом бесполезно.

— База Европа-центр, я Джокер-1. Вызываю Базу.

— Европа-центр. Слушаю тебя, Джокер-1, — отозвался мелодичный девичий голосок.

— Добрый день, сударыня, — поприветствовал я дежурного диспетчера. — У нас неприятность. В пещере с камерой перехода тролль окаменел.

— Кто? — недоуменно переспросил голосок.

— Ну, тролль… превращающийся, редкий вид. Так вот, мы сейчас плывем в Новгород отследить одно небольшое событие. А потом хотелось бы вернуться в Институт. Так, может, вы пришлете к городу через недельку спасательный катер?

— По инструкции я выслать спасательный катер не могу, он предназначен только для экстренных случаев.

— Родная, — вмешался Лис, — мы тебе сейчас экстренных случаев наковыряем с полмешка.

— Джокер-2, а с вами вообще никто не разговаривает, — сухо ответила девушка. — Я, конечно, постараюсь, но, Капитан, вы же сами понимаете…

— Ладно, Бог с ним, с катером. Что у нас с камерами перехода?

— Как вам сказать, — с нехорошей задумчивостью в голосе начала диспетчер, — этот сопредел еще мало исследован…

У меня похолодело внутри.

— Так что, камер нет?

— Ну почему? Есть тут… пара штук.

— Где? — снова вмешался Лис, отчаявшийся выдержать длящуюся паузу.

— Одна в пустыне в районе Хорезма, другая в окрестностях Иерусалима. Счастливого пути, Джокеры.

Глава 2

Француз: Я не понимаю, как вы, швейцарцы, можете сражаться за деньги. Вот мы, французы, сражаемся только ради чести и славы.

Швейцарец: Просто каждый воюет за то, чего ему не хватает.

Из разговора в таверне

Предположение, что «сходняк», или, как его здесь величали, «великий круг», честных мужей Руси начнется через три дня, грешило истинно английским педантизмом. Уже неделю с лишним в город съезжались нарочитые мужи со своими дружинами, так что крепостные стены не могли уже вместить толпища конных и оружных людей, ожидающих начала обещанного толковища.

Вынужденная пауза помогла мне прийти в себя, и я уже выходил на улицу подышать условно свежим воздухом и послушать городские сплетни. Слухи по городу носились разные: от страшных историй про то, как мы с Лисом до смерти забили несчастного тролля, до недобрых вестей о диких степных кочевниках, перекрывших Великий Шелковый путь, отчего баснословно возросли цены на восточные ткани, благовония и искусные золотые украшения, привозимые из-за Хвалынского моря.

Но один слух, даже не слух, а скорее известие занимало всех. «Ничего, — говорили сведущие люди своим менее осведомленным собеседникам, — почитай, завтра уже и начнется. Вот Муромец придет…» Завтра наступало, а неизвестный мне Муромец все не ехал и не ехал. «Долог путь из-за моря, — объясняли сведущие, — знать, тайными тропами добирается».

Прогуливаясь вдоль лавок гостиного двора, я как-то к радости своей наткнулся на любекского купца Хельмута Штолля. В прошлом году мне довелось сопровождать его из Любека в Шверин, и, насколько я мог судить, ловкий торговец остался вполне доволен предоставленной ему охраной.

— О Вальдар! Никак не ожидал тебя здесь увидеть! — Обрадованный купец возбужденно грохнул своей окованной палкой о дубовый настил мостовой. — Что тебя привело сюда, старина?

— Да вот, — я неопределенно развел руками, — недавно оправился от раны, теперь без дела.

— А я слыхал, будто у тебя появилась славная служба при Шверинском дворе. — Торговец хитро покосился на меня, давая понять, что ему известны кое-какие подробности моих неусыпных вахт при особе ее сиятельства.

— Я и говорю, только что оправился от раны. — Тяжкий вздох и свежий шрам на лбу, похоже, вполне объяснили купцу нынешнее положение дел вчерашнего фаворита.

— Ну ничего, ничего, бывает. Пошли, я тебя угощу чарочкой-другой.

После обещанного количества чарок наш разговор стал куда задушевнее.

— Послушай, Хельмут, — спросил я, ставя на выскобленную столешницу недопитую медовуху. — Ты не знаешь, быть может, кто-нибудь из торговых гостей собирается идти в Константинополь?

Собеседник посмотрел на меня с удивлением и отрицательно покачал головой.

— Не слышал. Да и куда уж, время-то прошло, а путь, поди, неблизкий. Разве что в Константинополе зиму сидеть, да и то. — Штолль махнул рукой. — Нет, никто сейчас туда не пойдет.

— Быть может, хоть до Киева?

— До Киева? — переспросил купец. И ответил, чуть помедлив: — Вряд ли. Хотя сейчас об этом наверняка не скажешь. Вот Муромец приедет, там видно будет.

Я вопросительно поднял брови. Каким образом от неизвестного мне Муромца зависело движение торговых караванов, было непонятно. Но довольно твердая надежда по окончании задания добраться с какими-нибудь купцами в греки, а уж затем с византийцами до заветной камеры перехода близ Иерусалима рушилась на глазах.

— Если хочешь, по осени пойдем в Любек, — видя мое расстроенное лицо, предложил Хельмут.

Я энергично замотал головой.

— Понятно, — хмыкнул мой добрый приятель. — Может, ты и прав. С графом Генрихом шутки плохи.

Я только вздохнул.

— А людей-то у тебя много? — поинтересовался Штолль.

— Шесть десятков.

— Не мало.

— Со мной Лис Венедин со своими.

Штолль присвистнул.

— Как же вы вместе-то оказались? Подожди-подожди, выходит, сказка о том, как вы на острове с троллем бились, не сказка вовсе?

— Чистейшая правда. Лиса за моей головой послали, мы на островок высадились, чтобы все разом порешить, а там тролль. Ну и… Сам понимаешь.

— Да-а! — восторженно протянул Хельмут. — Ну и дела творятся! Послушай, — он понизил голос до полушепота, — ты сам видишь, что происходит кругом. Скоро на Руси такое начнется, чего сколь свет стоит не видывали. Вот Муромец не сегодня-завтра приедет и, почитай, начнется.

— Да что начнется-то? — с деланной наивностью поинтересовался я, понимая, что моему старому знакомцу известно много больше, чем он рассказывает.

— Захочешь — увидишь, — с таинственным видом отрезал торговый гость. — Я тебе одно скажу: если пожелаешь, могу ему самому о тебе слово молвить.

— Кому самому-то?

— Ну да Муромцу, конечно. У него для тех, кто с мечом, копьем и луком управляется, сейчас мно-ого работы сыщется. — Он хотел еще что-то добавить, но появившийся в этот момент запыхавшийся приказчик сообщил, что хозяина в лавке требует какой-то оч-чень важный покупатель. — Как смеркается, ко мне зайдешь, — на ходу бросил Хельмут, кидая на стол серебряную монету, — договорим.

Вечером того же дня по городу разнеслась весть: «Приехал!» Передаваемая из уст в уста, эта новость со скоростью степного пожара обошла, казалось, все сто тысяч жителей северной столицы Руси, всех заезжих иноземцев, всех витязей с их дружинами, начинавшими уже чудить в корчмах в ожидании обещанного явления.

— Капитан, ты слышал? — раздался на канале закрытой связи возбужденный голос моего друга. — Он таки приехал.

— Ты имеешь в виду Муромца? — осведомился я.

— Ну конечно! Кого же еще?

— Очень мило с его стороны. Но, честно говоря, я не совсем понимаю, по какому поводу весь этот ажиотаж.

— Капитан, ну ты темный, шо совесть тирана. Ты ничего не слышал о Муромце?

— Ну, честно говоря, нет.

— Бедняжка! Ну тогда внимай.

Мне было слышно, как Лис вдохнул побольше воздуха, готовясь перейти на эпический тон.

— В некотором царстве, в некотором государстве… Или нет, лучше так: было то в стародавние времена, мне о том деды сказывали, а они от своих дедов слыхивали…

— Лис, — напомнил я, — вернемся к Муромцу.

— Да мы от него и не уходили! — возмутился мой напарник. — В общем, так, есть у нашего народа такой национальный герой, Илья Муромец…

— Я помню. Ты его еще при Пугачеве отправил гулять по техасским прериям.

— Во-во, именно он. Так вот, у него и у жены его, Ульяны, был сын, нареченный в честь крестного отца, князя Владимира Киевского, также Володимиром. С тех пор, стало быть, так и повелось, что старший сын в роду Муромцев либо Илья, либо Володимир. Наш — Володимир. Род этот дал так много славных богатырей-защитников земли русской, что в народных сказаниях все они слились в одного бессмертного Илью Муромца.

— Забавно. Но…

— Никаких «но». Володимир Ильич Муромец еще в молодые годы продемонстрировал изрядную ратную доблесть и был послан великим князем Всеволодом воеводой-посадником в Украину Залесскую.

— Куда?

— Есть у Руси такая пограничная территория — Украина Залесская. Края дикие, лесистые, бездорожье полное. Столица ее зовется Москвой. Вот там Володимир свет Ильич воеводой и сидел. Год сидел, второй, пятый, десятый…

— Короче!

— Короче, были княжения великих князей. Причем все короче и короче. Вот тогда-то Муромец и выступил с призывом собрать землю русскую воедино, как при князе Владимире Красное Солнышко. Надо сказать, идея была услышана.

— Даже так?

— Да. Собралась дюжина князей, объединилась и раскатала дружину Володимира Ильича, шо Бог камбалу. Однако, как водится, герою удалось уйти и скрыться в чужедальних краях. Носило его там лет десять и, как сам видишь, выносило. Видал, какое войско собралось! Говорят, даже князья Мстислав Киевский и Святополк Туровский прибыли. Жаль только, что они не в заморский поход собираются, — вздохнул Венедин.

— Почему? — недоумевая, спросил я.

— Вот ты странный! — В тоне Лиса слышалось нескрываемое удивление. — Да потому, что у нас имеются два бесхозных корабля, и куда их девать — непонятно. В Византию на них не пойдешь, на волоках застрянут, а здесь стоять, не ровен час хозяин хватится. Стуканет ему кто из ганзейцев, шо нас в Новгороде видел, примчится он за своим барахлишком, а заодно и за нами. И выдаст Господин Великий Новгород если не нас, то их не моргнув глазом, поскольку как ни крути, а наши транспортные средства сейчас в угоне значатся.

— Лис, — немного помолчав, произнес я, — судя по столь длинному вступлению, ты явно что-то задумал.

— Я задумал?! — деланно возмутился Лис. — Да я буквально загнан в угол! Не хочу тебя огорчать, но наше финансовое положение напоминает положение покойника: грош в зубы и по пятаку на каждый глаз. Еще день-другой, и дружина начнет разбегаться, благо, наниматься здесь есть к кому. А без дружины наш статус опускается, сам знаешь куда.

Лис был, несомненно, прав: вожак, растерявший дружину, мог претендовать не более чем на место рядового ратника под чьим-нибудь чужим стягом. Не слишком удобная позиция для добычи стратегической информации.

— Хорошо. И что ты предлагаешь? — вздохнув, спросил я.

— Как минимум найти купца, которому можно было бы хоть в полцены загнать два левых когга. Где только такого лоха найти, да еще в середине сезона?

Я слегка поморщился. Манера Лиса изъясняться в выражениях, не входящих в основную часть толкового словаря, временами доводила меня до судорог.

— Насчет простаков я тебе ничем помочь не могу. Вряд ли ты их сыщешь среди новгородских купцов.

— Ну да, они здесь все голова, им палец в рот не клади, — съехидничал Лис.

— Я тут встретил Хельмута Штолля, — пропуская слова напарника мимо ушей, продолжил я. — Помнишь, тот самый торговец, которого я в прошлом году сопровождал в Шверин. Так вот, сейчас иду к нему в лавку, заодно могу спросить и о кораблях. Сам-то он их, понятное дело, не купит, чего ради ему нарушать соглашения Ганзейского союза, но, может, что подскажет.

— А, ну-ну, — голос Лиса прозвучал неожиданно задумчиво, — поспрашивай. Я пока в порту подсуечусь. Ладно. До связи. Будут новости, звони.

Лавка Хельмута Штолля встретила меня суматошным движением.

— Чего изволит славный витязь? — поспешил ко мне один из расторопных приказчиков, по достоинству оценив пурпурный плащ и золотую фибулу с яхонтами, скреплявшую его.

— Хозяин в лавке?

Приказчик вновь смерил меня оценивающим взглядом, очевидно, пытаясь понять, достоин ли я того, чтобы из-за моего визита беспокоить достопочтенного купца.

— Он сейчас очень занят, — неуверенно начал он, очевидно, предвидя бурную реакцию на подобный ответ. — Может быть, я смогу вам помочь?

— Пожалуй, — кивнул я. — Ступай к хозяину и сообщи, что его ожидает Вальдар Ингварсон.

На лице приказчика отразилась работа мысли, сравнимая по энергоемкости со строительством тоннеля под Ла-Маншем. По всей видимости, дело, которым был занят его шеф, являлось настолько важным, что исправный служака не осмеливался потревожить его даже на краткий миг.

— О господин Вальдар! — послышалось у меня за спиной. — А я-то думаю, ваш это голос или нет.

Кнут, доверенный слуга именитого торгового гостя Хельмута Штолля, вынырнул из-за моего плеча неслышно, как тень.

— Хозяин предупредил, что вы должны прийти. — Он указал рукой на дверь, ведущую из лавки в личные покои купца. — Пойдемте, я провожу вас. А ты, — кинул он приказчику, — ступай к покупателям.

Моего предупредительного провожатого я знал без малого год. Он был воплощенное дружелюбие и доброжелательность, всегда усердный и готовый к услугам, вот только манера вечно оказываться за спиной и несколько странная для слуги почтенного торговца привычка таскать в рукаве острый, как шпиговальная игла, стилет вызывали странное ощущение ухабистости его торгового пути.

Мы прошли по темному коридору, ориентируясь почти на ощупь, и вышли во внутренний двор, где находился скрытый за дубовым частоколом высокий купеческий терем.

— Подождите чуть-чуть, я сейчас. — Кнут остановил меня возле резного крыльца. — Только доложу.

Его не было минут пять, потом он вновь появился, приглашая меня подняться в хоромы.

— Ну что, я, пожалуй, пойду, — донеслось из-за неплотно прикрытой двери. — Ни к чему, чтобы нас видели вместе.

— Не беспокойтесь, это верный человек. Я за него ручаюсь.

Кому принадлежал первый голос, я не знал, но готов был поклясться, что его собеседником был мой давний знакомец Хельмут Штолль.

— К тому же он весьма славный воин. Думаю, такой вам придется кстати. В прошлом году я собственными глазами видел, как он сразил трех разбойников, напавших на наш лагерь. На них был полный доспех, а этот молодец успел лишь выхватить меч да обмотать руку плащом. И что вы думаете, Кнут еще трубил в сигнальный рог, а негодяи уже валялись на земле, плавая в собственной крови.

— Хорошо, хорошо, — перебил его неизвестный, — пусть приходит завтра на площадь. Посмотрим, чего он стоит. А здесь мне с ним говорить не о чем, да и незачем, — нетерпеливо пророкотал незнакомый голос.

— Наверное, вы правы, — отозвался Штолль. — Кнут, проводи господина через тайный ход. Да так, чтобы ни одна живая душа не видела.

Выждав еще немного, я постучал.

— Да, входи! — донеслось из-за двери.

Я переступил порог. Купец сидел на широком ларе, уперев взгляд в какие-то записи. Светлица была пуста и, судя по первозданному порядку, царившему в ней, уже не первый час. «Быстро здесь меняют декорации», — усмехнулся я.

— Проходи, Вальдар, — произнес купец, радушно поднимаясь мне навстречу. — Вижу, ты не торопился.

Из соседней комнаты появился Кнут с блюдом, уставленным восточными яствами, наверняка приберегаемыми хозяином для дорогих гостей.

— Постой за дверью, Кнут. Да распорядись, чтобы нас не беспокоили.

Слуга молча поклонился и вышел из комнаты, оставляя нас наедине.

— Угощайся, Вальдар, — начал мой давний знакомец. — Ты говорил, что сейчас без работы? Или, может, что уже сыскал?

— Сыщешь тут. — Я скривился, будто от зубной боли.

— Отчего ж нет? — удивился Хельмут. — Видел, какое воинство собирается? Нешто вас за своих не примут?

Я посмотрел на своего бывшего работодателя.

— Принять-то, наверно, примут. Да только я что-то не слыхал, чтобы в этом войске набирали наемников. А людей мне чем-то кормить надо.

— Да, дела, — с видимой печалью в голосе протянул торговый гость. — Шесть десятков голодных ртов — не шутка. Чем же мне тебе помочь? — Он тщательно поскреб затылок, имитируя натужную работу мозга.

— Может, найдешь мне покупателя на два когга? — бросил я вопрос в пространство.

— Два когга? — переспросил купец, внезапно оживляясь. И, помолчав, добавил уже почти безразлично: — Твои или…

— Или, — вздохнул я, — потому отдам за полцены. До осени досидеть, а там, надеюсь, найдется кто из имперских гостей. К Фридриху пойду, он, я слышал, крестовый поход затевает.

— Он его уже лет десять затевает, никак не затеет, — хмыкнул Хельмут. — Я б на твоем месте на него не рассчитывал. Он хозяин не из приятных. А корабли… — Он вновь изобразил на лице задумчивость. — Новгородцы их не возьмут, им со Шверином ссориться не с руки. Ганзейцы, понятное дело, тоже… Разве что венецианцам предложить? Там сейчас наши корабли очень в цене. Вот только как они мимо Киля пойдут? Голштейн со Шверином в союзе.

Я развел руками.

— Ладно, подумаем, — махнул Штолль. — Да ты угощайся! Всю вашу ораву я не накормлю, но тебя-то хоть до отвала. Постой, — купец хлопнул себя ладонью по лбу, — какой же я дурак! У меня есть для тебя и твоих парней прекрасное дело.

Можно было поклясться, что мысль об этом «прекрасном деле» ни на минуту не оставляла предприимчивого ганзейца весь сегодняшний вечер. Но раз уж гостеприимному хозяину отчего-то вздумалось слегка облапошить незадачливого гостя, почему бы не дать ему возможность поверить, что затея удалась? Я вопросительно взглянул на Штолля, принимая вид воплощенного внимания и полной готовности к действию.

— Послушай, Вальдар, ты знаешь, кто такой Володимир Муромец?

— В городе рассказывают, — неопределенно бросил я.

— Что же именно? — скороговоркой произнес Хельмут.

— М-м… Витязь славного рода, проливал кровушку за Русь. Говорят, что против князей дрался, а потом скитался Бог знает где. Теперь вернулся и, как я погляжу, снова готов к драке.

— Оно все так, — растягивая слова, произнес купец, — но дело в том, что выступает сей витязь за единую Русь. А единая Русь — стало быть, и единые пошлины, и княжьего разбоя меньше. Так что торговля оживет, страна окрепнет, а там, глядишь, он и путь на Восток расчистит…

Более всего во вдохновенном монологе Хельмута меня повеселило заявление о расчистке пути на Восток. Однако рассказывать купцу о том, какие неисчислимые полчища надвигаются на Русь из-за диких степей, было по меньшей мере странно. Откуда бы мне, северянину, знать такие подробности из жизни Орды?

Штолль говорил еще довольно долго, явно стараясь произвести на меня впечатление грандиозностью замыслов. Он был бы, вероятно, весьма удивлен, когда б узнал, что в моей исправно кивающей голове роятся сейчас видения сказочного Хорезма, вернее, еще более древнего, чем сам Хорезм, тонущего в струящихся песках, забытого города в пустыне Кызылкум, где, скрытая от чужих глаз, ожидает нас с Лисом камера перехода.

— …Да вот беда, голова у Муромца отчаянная, прямиком в самую гущу лезет. Не ровен час поляжет в бою, и конец делу. Так я и думаю, а что, ежели я тебя с твоим отрядом найму Муромца оберегать? Стражу он себе набирать не желает, так уж ты просто держись поблизости да примечай, где какая беда да опасность может случиться. Ну а от меня, да что там, от всех ганзейцев тебе любая помощь будет.

«Что-то это мне напоминает, — усмехнулся я про себя. — По-моему, меня решили завербовать втемную». Конечно, в том, что говорил почтенный представитель Ганзы, был резон. Вот только окончание разговора, нечаянно подслушанного мною под дверью, даже не столько слова, сколько тон, которым они были произнесены, наводили меня на мысль, что все совсем не так просто, как пытается представить мне добрый любекский купец. Одно уж, во всяком случае, можно было утверждать наверняка: нанимая меня, Хельмут и те, кто стоял за ним, желали обезопасить не столько жизнь могучего ревнителя российской государственности, сколько свои вложения в развитие торговли на Востоке. Однако то, что кристально ясно члену Британской палаты лордов Вальдару Камдилу, лорду Камбертону, вовсе ни к чему наемнику без роду и племени. А потому я лишь сдвинул брови к переносице и закинул в рот оторванную от соблазнительной кисти виноградину.

— Все это хорошо звучит, — неспешно заметил я, смакуя ягоду. — Но, во-первых, я еще не слышал, о какой сумме идет речь, а во-вторых, я уже говорил, что у меня с недавних пор есть боевой побратим.

— Да-да, Лис Венедин, — кивнул Штолль.

— Он самый. И я не могу принимать такое решение без него.

Словно дождавшись упоминания о своей персоне, в ту же секунду на канале связи прорезался голос моего «побратима»-напарника.

— Але, Капитан, ты еще трезвый? — с непонятным восторгом в голосе завопил он.

— Даже не притрагивался.

— Сочувствую, — в том же тоне продолжил Лис. — Ладно, о тяготах и лишениях потом. Ты говорил, шо у тебя в Новгороде есть знакомый ганзейский купец?

— Да, я сейчас у него. Он как раз предлагает одну занятную работенку…

— Позже, Капитан, позже. Работа не хрен, стояла и стоять будет. Тут клиент на наши плавсредства томится, породы «лопух первозданус раскидистый». Ты бы мог притащить на пристань к озеру своего торговца и побродить с ним по пирсу, разглядывая корабли, а лучше всего тыкая в них пальцем?

— Что ты задумал? — нервно начал я, зная на практике, что после проведения в жизнь очередного Лисовского плана в городе нам лучше более не задерживаться.

— Капитан, все будет пучком! Операция под поэтическим названием «Лис в сапогах, или Новые похождения маркиза Карабаса». Твое дело — побродить с умным лицом по пирсу, а потом подойти ко мне и заявить, что ты берешь оба корабля. За любые деньги.

Глава 3

Ой ты, гой еси, добрый молодец!

И на кой, еси, тебе это надо?!

Слова из песни

Свеженастланные доски пирса тихо скрипели под сапогами. Было уже совсем поздно, когда наша процессия добралась до берега Ильмень-озера, туда, где в ожидании выхода в море лениво покачивались на волнах десятка четыре лодий, коггов и крутобоких нефов. Несмотря на ночное время, пирс жил своей обыденной жизнью. Кое-где, неспешно переговариваясь, стучали киянками плотники, ремонтирующие дубовый настил, рыбачили с борта вахтенные матросы, громыхали трещотками сторожа, отпугивая то ли мелких воришек, то ли змея чудодивного, жившего, судя по рассказам местных жителей, в неведомых глубинах озера.

Заметив нас, они окидывали процессию долгим взглядом и вновь возвращались к своим делам, понимая, что ежели спешит в полночный час именитый ганзейский купец, стало быть, нужда в том есть. Пятеро стражников, судя по жилетам из волчьих шкур, надетых поверх вороненых кольчуг, из народа ободритов, и пара рослых факельщиков придавали нашему эскорту видимую значимость, но сколько таких кортежей доводилось видеть плотникам и сторожам — не перечтешь.

— Вот, смотри, Хельмут, — я ткнул пальцем в ближайшее судно, стоящее у пирса, — посудина плавает уже по меньшей мере лет двадцать. К тому же, похоже, в этом году его хозяин не расщедрился на то, чтобы его как следует просмолить, и я готов биться об заклад, под палубой у него плещется вода, как в дождевой бочке…

— Пожалуй, — кивнул головой мой собеседник. — Но я не собираюсь покупать у тебя корабли.

— А вон тот неф, — не унимался я, исправно тыкая в следующий парусник, — его днище так обросло, что он едва может двинуться с места. Если его владелец и впрямь планирует в скором времени добраться домой, судя по всему… во Фландрию или, может, в Геннегау, то придется отправляться прямо сейчас, иначе до зимних штормов ему не дойти.

Штолль хмыкнул:

— Возможно, ты прав. Но мне-то что, я уже сказал тебе, я не собираюсь покупать твои когги.

— У нас отличные корабли, — словно не слыша слов торгового гостя, продолжал я. — Просто прекрасные. Да что я говорю, ты лучше сам посмотри. Во-он видишь, Лис возле них суетится. Похоже, покупателя нашел.

— Ну, вот и славно, — кивнул наш наниматель. — Надеюсь, он сможет отвлечься, чтобы обговорить дела. Время не ждет.

Мне стоило немалых трудов натолкнуть почтенного купца на мысль бросить вечерние хлопоты и отправиться на пристань, чтобы самому поведать Венедину о своем предложении. Я утверждал, что могу напутать, что условия сделки будут весомее звучать из уст самого Штолля, что я не хочу быть заподозренным в том, что утаиваю выгоду лично для себя и прочее, прочее, прочее. Но все мои слова ушли бы водой в песок, когда б не непреложный факт, что сегодня Лис ни за что не уйдет с причала, пока не продаст корабли, а завтра наша дружина уже нужна ганзейцам на площади.

— Кнут! — Хельмут Штолль обернулся к своему наперснику. — Пригласи сюда славного витязя Лиса Венедина. Скажи, что у меня к нему есть очень выгодное дело.

Преданный слуга молча склонил голову и поспешил выполнить поручение хозяина.

— Капитан, все отлично. Я вас вижу. Сейчас делаем рокировку. Я иду протирать ля-ля за тополя с твоим купцом, а ты давай сюда и с умным видом надувай щеки.

— Зачем? — непонимающе отозвался я.

— У нас в годы развитого социализма один из высокопосаженных членов после посещения крейсера «Москва» записал в книге почетных гостей: «Посетил военное судно. Произвел глубокое впечатление». Так вот, бери пример с него.

Понять что-нибудь в образной Лисовской речи было делом непростым, поэтому я решил действовать по обстоятельствам. Дождавшись, пока Штолль увязнет в беседе с моим хозяйственным напарником, я откланялся и, поднявшись на борт судна, начал с деловым видом разгуливать по палубе, ощупывая натяжку шкотов, простукивая борта и внимательно разглядывая, хорошо ли законопачены щели. Найденный Лисом покупатель, по костюму явный фризландец, с неподдельным интересом наблюдал с берега за моими действиями, силясь осознать, что происходит. В голове моей на канале закрытой связи крутился страстный диалог расчетливого венедского витязя с не менее расчетливым любекским купцом. Оказавшийся в своей стихии Лис торговался за каждый день оплаты, за каждый фунт мяса для дружинников и гарнец овса для лошадей. Я думаю, почтеннейший Хельмут Штолль уже вполне осознал, что получение одобрения контракта у хитрого Венедина не было пустой формальностью.

— Эй! Что вы там делаете? — донеслось до меня с берега.

Похоже, мои брожения по судну вызвали настолько острый приступ любопытства у вероятного клиента, что он решился одернуть неизвестного вояку, бесцеремонно разглядывающего практически купленный им корабль.

— Смотрю, все ли в порядке, — сухо отрезал я и, повернувшись спиной, скрылся в трюме.

Переговоры купца и моего генерал-квартирмейстера, к вящему удовольствию высоких торгующихся сторон, подходили к концу. Звучно ударив по рукам и договорившись о встрече завтра поутру, переговорщики разошлись, втайне, очевидно, усмехаясь тому, как ловко каждый из них провел другого.

Покончив со сделкой, Лис с самым радостным видом возвращался к нервно переминающемуся с ноги на ногу покупателю, измучившемуся в ожидании ответа на обуревавшие его вопросы. Лис приближался, улыбаясь и насвистывая что-то бодрое. Фризландец открыл было рот, спеша поинтересоваться, что, собственно говоря, происходит, но не тут-то было.

— Прости, родной, — услышал я слова Лиса. — Видать, не судьба мне продать тебе корабли.

— Как то есть не судьба?! — В тоне неудачливого покупателя звучало возмущение. — Мы ведь почти договорились!

— Ну, почти договорились — еще не значит, что договорились, — стремительно парировал Лис. — Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Тебе нужны корабли, мне нужны деньги. Господин ганзейский купец дает больше.

— Но ты говорить — слово! — не унимался задетый за живое северянин. — Ты продавать корабли две трети цены. Я тебе платить деньги — задаток!

— Тю! — возмутился Венедин. — Я шо, тебя обокрал? Держи обратно свои гроши. Это у вас, у торговых гостей, слово дороже денег, а нам-то что, — Лис махнул рукой, — только монету плати, и мы вообще рта не раскроем.

— Но я платить тебе хороший деньги за чужой судно! — упирая на «чужой», продолжал свой бессмысленный торг найденный моим другом «лохус натуралис».

— Родной! — Лис сделал паузу. — Ты, видать, не понял: господин, с которым я только что беседовал, — представитель Ганзейского союза. И если его человек скажет, что корабли так хороши, как я о них говорил, то он выкладывает за каждый по две цены против той, которую предложил ты.

— Это не может быть! Ганза не покупает краденый корабль!

— Как скажешь, — согласился Венедин. — Ладно, все. Ступай и прости, если что не так. А я пойду посмотрю, что там чертов конунг в трюме делает.

«Чертов конунг», то есть я, счел последнюю реплику вполне уместной для эффектного появления из корабельных недр.

— Все отлично, — заявил я, вылезая на палубу. — Прекрасный корабль. Если второй такой же, я скажу хозяину, что они действительно стоят тех денег, которые он за них платит.

— Да-да, конечно, посмотри. Второй ничуть не хуже, — отозвался Лис.

— Но как так быть? — Фризландец тронул плечо глядевшего мне вслед Лиса.

— Муромец приехал, — неопределенно вздохнул мой друг, разводя руками.

— И что? — обалдело спросил купец.

— Ты шо, совсем?! — Венедин постучал кулаком по лбу. — По слогам тебе повторяю: Му-ро-мец при-е-хал.

— А-а-а, — понимающе закивал северянин. И продолжил, переходя на шепот: — Послушай, я давать две цены плюс еще полцены. Прямо сейчас, не утром. Вот монеты. — Он потряс перед носом моего друга туго набитым кошелем.

— Сказал же тебе — не могу, — досадливо отрезал Лис. — Сам же твердил: слово! слово! Мы уже по рукам ударили. Стало быть, извиняй. Вот сейчас купцов слуга оценит…

Фризландец ловко поймал брошенную ему подачу.

— А если он сказать хозяин, что корабль плохой?

— Ну, знаешь ли, это ты с ним сам договаривайся.

Мы договорились.

Утро началось с грохота в дверь и возбужденного шума голосов на лестнице. Я открыл глаза и, с трудом наводя резкость, бросил взгляд на затянутое бычьим пузырем оконце. Судя по всему, только начинало светать.

— Шо-то я не понял. — Лис, приподнимаясь на локте, начал нащупывать рукоять лежавшего рядом с топчаном меча. — Шо это еще за ранний старт? Кажется, за нами никакого криминала не водится, шоб вот так спозаранку тревожить почтенных джентльменов.

Я прислушался. Постоялый двор, на котором мы остановились, жил своей — и, похоже, весьма бурной — жизнью.

— Лис! — скомандовал я. — Растолкай тех, кого можно растолкать, и готовьтесь к бою. Сейчас! — крикнул я, начиная снаряжаться. — Сейчас открою!

Вчерашнее неподъемным грузом прижимало дружинников к полу, мешая им не то что оторвать голову от свернутых на манер подушки плащей, но даже просто открыть глаза. Пожалуй, радость по поводу продажи кораблей и приобретения оплаченной работы была в алкогольном эквиваленте чрезмерной.

В дверь снова застучали.

— Иду-иду! — крикнул я и, поудобнее перехватив меч, отодвинул засов. — Что надо?

Лестница была забита молодыми людьми приказчицкого вида. Тот, кто стоял ближе всех к двери, явно добившийся столь выгодного положения благодаря недюжинной телесной мощи, затараторил, спеша опередить собратьев:

— Говорят, у вас продается два корабля…

— Уже проданы, — зло бросил я, закрывая дверь перед его носом.

— Здесь тоже проданы! — донеслось из-за двери, и два десятка ног затопали вниз по лестнице.

— Что это было, Капитан? — подходя ко мне, поинтересовался Лис.

— Десяток приказчиков интересовались, есть ли у нас корабли на продажу.

— Ну дела! И чего бы им вчера не прийти?

Я пристально посмотрел на друга:

— Лис, а скажи мне, пожалуйста, что ты имел в виду, упоминая вчера маркиза Карабаса?

— Ну-у… понимаешь… сущие пустяки. — Мой друг скорчил рожу провинившегося ребенка. — Я послал несколько человек, чтобы они побродили по пирсу, поговорили со шкиперами о цене на корабли в этом сезоне. Ну и выразили заинтересованность Ганзы в срочном увеличении своего флота.

Я вздохнул. Скорость распространения слухов в Новгороде была не менее высокой, чем в любом торговом городе.

— Ладно, давай поднимай дружину. Пора собираться на площадь.

— Неужели продешевили, — страдал Лис, размашисто шагая по направлению к площади. — Господи, интересно, а почем корабли сегодня?

— Можно узнать, — отозвался я, подыскивая слова для утешения своего друга.

— Ни в коем случае! — замахал на меня руками Лис. — Если выяснится, шо они сегодня стоят дороже, чем я взял с нашего терпилы, моя жаба примет невиданные размеры.

— Кто? — не понял я. — Жаба — это такая… вроде лягушки?

— Жаба — это вроде полный абзац, — хмуро кинул Лис. — Она нападает и давит, пока дерьмо из ушей не полезет.

Я с сочувствием посмотрел на своего боевого товарища. Чудовища, водившиеся в недрах российской глубинки, похоже, представляли леденящее душу зрелище.

— О, друзья мои! — Хельмут Штолль в окружении своей ободритской стражи уже поджидал нас у тисовых ворот гостиного двора. — Приветствую вас!

Мы с Лисом склонились в низком поклоне, спеша засвидетельствовать почтение щедрому нанимателю.

— Кстати, господа, как у вас обстоят дела с продажей кораблей?

Я услышал, как со скрежетом смыкаются Лисовские челюсти и невольно оглянулся посмотреть, не появился ли вдруг упомянутый Сергеем монстр. Слава Богу, страшилища не было.

— Вчера продали, — поспешил ответить я, искоса наблюдая, как у Лиса отливает от лица кровь.

— Очень жаль, — вздохнул Штолль, — а то у меня есть человек пять отличных покупателей. Дают тройную цену за самую никчемную лохань.

Лис был близок к обмороку. Он сомнамбулически шевелил ногами, продвигаясь вместе с нашей процессией, не в силах сказать ни слова.

— Сегодня с утра все как взбесились, — продолжал благодушно настроенный торговый гость. — Бегают, торгуются, толкуют о каком-то заморском походе, трещат как сороки: «Муромец приехал, Муромец приехал». И мне отчего-то показалось, что все ждут, когда я открою очень важную тайну.

Лицо моего друга приобрело оттенок той самой деревянной мостовой, по которой мы сейчас ступали.

— Что с тобой, Венедин? — Хельмут недоуменно смерил моего друга взглядом с ног до головы. — Ты болен?

— Вино, — не размыкая зубов, процедил мой напарник.

Так и осталось невыясненным, жаловался ли Лис на качество выпитого вчера на постоялом дворе или же, наоборот, просил поднести ему чарку, чтобы обрести силы жить дальше. С площади, бывшей уже совсем неподалеку, донесся слитный рев сотен луженых глоток: «Муромец!!! Муромец!!! Молви слово, Володимир!»

— Продешевил! Продешевил! — услышал я причитания на канале мыслесвязи. — Ну надо же!

— Послушай, Лис, — пытался успокоить я своего друга, — всех денег все равно не заработаешь. К тому же зачем тебе их столько? Сегодня-завтра мы набираем достаточно материала для доклада в Институт и отбываем восвояси, сделав всем ручкой. Благо, при помощи Хельмута мы сможем достаточно близко подобраться к главным источникам информации, да и сам факт связи сегодняшнего мероприятия с политикой Ганзейского союза весьма пикантная приправа к нашим непредвзятым наблюдениям.

— А репутация! — продолжал причитать мой друг. — Моя репутация! Так лохонуться! — Отчаяние Лиса было столь велико, что его безмолвный вопль, похоже, заставил обернуться седобородого старца в черно-алом одеянии, опиравшегося на длинный посох.

— Приди в себя, на нас уже обращают внимание.

Ведун перевел взгляд с Лиса на меня и, скривив губы в какой-то странной усмешке, отвернулся.

— Ладно, все-все, проехали. Нет, но так лохонуться!

Сотни людей в кольчугах, колонтарях,[7] байданах,[8] а то и в простых тегеляях[9] толпились около каменной колоколенки, где в окружении недреманной стражи красовалась святыня и гордость Новгорода, залог его вольностей и прав — гулкий вечевой колокол.

— …Господин Великий Новгород с Русью испокон веку единой кровью был. Отсюда и Рюрик пришел, и князь Ярослав в трудную годину здесь хоронился. Ежели град Киев — отец иным городам русским, то Новгород, почитай, всей Руси колыбель. — Слова оратора были встречены гулом одобрения.

— Это Гнездило Рогволдович, — пояснил стоящий рядом Штолль, — старшина новгородский.

— Вот и сегодня, — продолжал выборный голова боярского совета, — Новгород в своих стенах собрал честных мужей, для коих кровь и слезы Руси больнее кнута и страшнее мора. И вновь Новгород готов силой, — Гнездило воздел кулак к небесам, — всей мощью своей поддержать славных витязей земли русской в столь трудную годину. И в этот великий день, великий час, — боярин развел руки, словно пытаясь охватить ими всю площадь, — клянетесь ли вы, други, и ты, Володимир свет Ильич, храбрый Муромец, беречь пуще глаза своего права и вольности Великого Новгорода? И в час победы вашей, в память о нашей подмоге, оружною рукой защищать его от злого ворога?

— Клянемся! Клянемся! — ревела площадь, и мне показалось, что, потребуй сейчас боярин у собравшихся после победы совершить церемонию харакири, и в этом не получил бы отказа.

Среди собравшихся у вечевого колокола я давно заприметил человека, которого мысленно окрестил Володимиром Муромцем. Макушкой вровень с рослым новгородским боярином, он был вдвое шире его в плечах, и огромная косматая голова, слегка склоненная набок, чтобы лучше видеть говорившего, производила впечатление какой-то стихийной, несгибаемой, неумолимой мощи, способной двигать горы и останавливать светила в полуденном небосклоне. Я невольно залюбовался матерым человечищем, но то, что произошло далее, повергло меня в шок. Он встал.

Толпившиеся на возвышении люди закрывали от меня богатыря, и мне казалось, что он стоит, слушая новгородского старшину. Так вот, это была ошибка — он сидел.

— Ну ни-че-го себе! — услышал я за спиной восхищенный возглас Лиса, рост которого достигал шести футов шести дюймов. — Это ж как такое уродилось?!

Голова боярина Гнездилы теперь красовалась где-то на уровне груди Муромца.

— Я свое слово уже молвил, — произнес Володимир голосом, которому гулко вторил молчавший дотоле вечевой колокол. — Все права и вольности на Руси и в землях новгородских от века существовавшие — святы. Другого слова у меня нет. Всем вам, други мои, ведомо, чего хочу я — Русь желаю видеть вольну и сильну. А кому из вас невдомек, что лишь в единении сила? Потому зову вас сегодня с собой не на разбой, а на деяния великие. Сегодня с нами в правом деле князья Рюрикова рода: Мстислав Киевский да Святополк Туровский. С утра нынче весть пришла из далекого Галича от князя Данилы, что с нами он. И как мы сегодня под единым великим стягом собираемся, так и вся Русь соберется!

— Стойте, стойте, народ православный! — разнесся над толпой голос, который после рокотания защитника земли русской можно было бы назвать слабым, когда б не перекрывал он ликующий гомон толпы. Расталкивая плечами собравшихся у лестницы, на помост взобрался опиравшийся на пасторский посох старец в черном одеянии и с наперсным крестом, до половины сокрытым окладистой бородой.

— Игумен Филимон из Софии, — услышал я поблизости. — Вот же принесла нелегкая!

— Стойте, православные! — гневно потрясая посохом, вещал игумен. — Разве не знаете вы, на что руку поднимаете? Или неведомо вам, что всякая власть от Бога?

— Не рви горло, отче! — Муромец благодушно усмехнулся и положил руку на плечо священника. Сам, видимо, того не желая, святой отец рухнул на то место, с которого недавно встал Володимир Ильич. В толпе раздался хохот.

— Ну, че лыбитесь? — крикнул Муромец. — Может, из вас кто длань мою выдюжит? — Народ на площади затих, вовсе не горя желанием проводить эксперименты на себе. — То-то. Вот ты, преподобный, говоришь — всяка власть от Бога. И мы говорим — всяка власть от Бога. А вот от Бога ли лить кровушку братскую? От Бога ли деток сиротить да на злой покраже жировать? Молчишь! — В тоне богатыря слышался плохо скрываемый гнев, отчего голос его рокотал как иерихонская труба, и я уже начал опасаться за новгородские стены.

Онемевший игумен, вжавшись в каменную лавку, опасливо глядел на богатыря, словно ожидая расправы.

— Но спасибо тебе, отче, молвил ты слово верное. Братья и дружина! — Муромец вновь обратился к заполнявшим площадь витязям. — Всех тех, кто стоит за власть, что от Бога положена, зову с собой. Пишитесь в дружину мою. И да поможет нам Бог!

— Пиши меня, отец родной! Я, Чурило свет Олегович, витязь киевский, да со мной два десятка гридней.[10]

— Знамо! Знамо Чурилу! — зашумела толпа. — Славный витязь! Из первых под Луческом был.

— И я с тобой, Ильич! Ждан Светозарович из псковской земли, да со мной два брата и пять воев.

— Любо, псковитянин! По Стелокольне[11] знамо!

— И меня пиши, — раздалось где-то рядом. — Ропша Хват, да повольников со мной три дюжины.

— Доброе имя! Ту год свесь на Двине бил!

— Ну что, я пошел, — наклонился я к Лису.

— Удачи, Капитан, — прошептал он.

— С тобой хочу идти, Володимир Ильич! Я, Вальдар Ингварсен, сын камваронского ярла. Да со мной Лис Венедин и шесть десятков кнехтов и лучников.

— Знамо! — крикнул кто-то.

— Не знамо!!! — раздалось совсем близко. — Кто таков?

Я увидел, как Муромец устремил взгляд в нашу сторону, однако, похоже, искал он не меня. По-видимому, он нашел то, что искал, поскольку стоявший чуть поодаль Штолль едва заметно кивнул, и вслед за этим Муромец прогудел:

— Ну-тка, расступись, честной народ. Покажись нам, витязь заморский.

Толпа расступилась, давая узкий коридор, и я, поправив свой пурпурный плащ, зашагал к каменному помосту.

— Так вот ты каков, витязь Воледар. Слыхивал о тебе слово доброе. И про то, как ты в чужестранных землях с разбойниками бился, и про то, как вы с Венедином на острове чудо-юдо заморили. Да вот беда, все это невесть где было, а здесь ваши имена мало кому ведомы. Так что если поверит народ слову моему…

— Медведем его испытать! — донесся из толпы тот самый голос, который первым выкрикнул, что я неведом.

— Медведем! Медведем! — радостно донеслось над заполнившей площадь толпой.

— Ну что, витязь, сам слышишь, что народ решил. Согласиться иль отказаться — сам думай.

— Капитан, — раздался в голове предостерегающий голос Лиса, — по-моему, самое время обидеться и послать их самих к медведям. Тем более что начальство вряд ли оценит твое рвение.

Лис, несомненно, был прав, и мысль попасть в лапы медведю ради десяти — пятнадцати страничек текста, который, возможно, никто никогда не прочтет, меня вовсе не грела. Но опозориться перед таким количеством витязей — нет, уж лучше медведь.

— Ну, — дожидаясь ответа, заторопил меня Муромец.

— А! Была не была! — Я сорвал с головы шапку и бросил ее оземь. — Давайте бурого!

— Ну вот. Ты опять сошел с ума, — с безысходным оптимизмом констатировал Лис. — Капитан, ты думаешь, тебе щас приведут олимпийского мишку и он улетит в свой сказочный лес? Вынужден тебя расстроить: скорее всего это будет особь кило под триста, да еще и кормленная последний раз невесть когда.

— Лис, не мельтеши. Все равно уже ничего не изменишь. Постарайся лучше вспомнить, что нам известно о борьбе с медведями.

— Медведя лучше всего бить в степи с вертолета, — хмуро отозвался Лис. — Ну а если серьезно, брюхо у него слабое, ноздри, задница… Но что это нам дает? Ты представляешь, с какой скоростью эта зверюга машет лапами? Майк Тайсон рядом не угадывается! А на лапах у этой твари, между прочим, не мягкие перчатки.

— Ладно, не пугай. Можно подумать, я не представляю, что такое медведь.

Если бы я даже и не знал ничего о животном, с которым мне сейчас должно было сойтись в поединке, то в эту минуту у меня появился вполне реальный шанс узнать о нем побольше. Словно повинуясь волшебной палочке, толпа раздалась, очищая круг для будущей схватки и огораживая его высокими строевыми щитами, из-за которых торчали широкие наконечники копий. Следом за этим два дюжих молодца вывели на поле битвы косолапого великана, недобро оглядывающего людское море вокруг.

— Ну что, люди добрые, простите, если что не так, — крикнул я, склонившись в поясном поклоне. Скинув плащ, я передал его Муромцу. — Ежели не вернусь, отдай кому пожелаешь, — и, неожиданно размашисто перекрестившись, шагнул в круг.

— Подожди себя хоронить, — донеслось мне вслед.

Наверное, самое худшее у медведей — это выражение морды. Точнее, полное его отсутствие. Замысел любого хищника можно предугадать, глядя ему в глаза. Но только не медведя. Осознав, что сдерживающие его цепи сняты, бурый хозяин леса осмотрелся кругом и, заметив меня, вздыбился, оскаливая пасть и угрожающе рыча. В таком положении он был на полторы головы выше противника и, стало быть, чувствовал себя хозяином положения. Вспоминая выступления на боксерском ринге в Кембридже, я начал враскачку приближаться к косолапому, выбирая удачный момент для атаки.

— Капитан, ну шо ты пляшешь! — раздалось в голове. — Ты его только злишь.

Очевидно, Лис был прав, поскольку в ту же секунду мохнатый исполин ринулся на меня со скоростью, вовсе неожиданной для столь мощной туши. Я едва успел вжать голову в плечи и опустить ее как можно ниже, когда передние лапы чудовища сомкнулись на моей спине и длиннющие когти заскрипели по кольчуге.

— Держись, Капитан! — заорал Лис, расшвыривая ограждавших круг гридней.

Мир перед моими глазами погас. Через мгновение он появился вновь, но отчего-то лишенный привычных красок. Над головой быстро и оглушительно щелкали медвежьи челюсти, и жуткая вонь из пасти сводила меня с ума. Я зарычал, впиваясь пальцами в мохнатую шкуру зверюги, и она с невероятной легкостью поддалась под моей хваткой. Разъяренная тварь оглушительно взревела и, еще более сжимая объятия, начала наваливаться на меня всем весом.

Что было дальше, я помню с трудом. Возбужденный мозг вспышками выхватывал то колено, раз за разом бьющее в мягкое медвежье подбрюшье, то бросок, когда наваливающийся на меня медведь вдруг, потеряв опору, со всего размаху уселся на хвост и от боли взвыл совсем не по-медвежьи. Я не помню, каким образом мои пальцы оказались в ноздрях лесного чудовища, раздирая их до крови. Я пришел в себя лишь тогда, когда бурая туша, в который раз награждаемая мною тяжеленными ударами в височную впадину, рухнула наземь, увлекая за собой и меня.

* * *

Меня била крупная дрожь.

— Капитан, шо это было? — услышал я над собой голос Лиса.

Я открыл глаза, стараясь разглядеть его. Он был то цветным, то черно-белым. В голове гудело, словно ведьма в дымоходе.

— Я долго бился?

— Бился?! — Изумление Лиса казалось неподдельным. — Да ты его почти разорвал! Секунд за сорок. Абсолютный мировой рекорд!

— Сейчас я умру, — прошептал я, закрывая глаза.

— Э-э, ты мне это брось, — затряс меня мой напарник.

Слова эти были заглушены конским ржанием.

— Володимир Ильич! — услышал я сквозь рвущую сознание тошноту. — Князь Олег Изборский на нас идет! Со всей дружиной!

Глава 4

Скатертью дорога тебе, добрый молодец.

Василиса Премудрая

«То не громы над Псковом ударили, то не молнии сверкнули под Изборском, то ударили витязи русские, то сверкнули мечи их булатные…» Слова эти, распевно произносимые надтреснутым, но сильным голосом, доносились до меня с соседнего возка, сопровождаемые перебором гусельных струн и скрипом множества колес. Воинство Володимира Муромца готовилось всей своей невиданной для Руси мощью обрушиться на одинокую княжью дружину потомка брата великого Рюрика Трувора, не пожелавшего признавать выскочку и онука крестьянского. Клубилась меж вековыми дубами пыль, поднимаемая тысячами коней богатырских на лесных дорогах, катились возы с доспехами и провиантом, шли пешие отряды оружных воев постоять за землю русскую.

Пользуясь временной передышкой, я отдыхал, лежа в возке, все еще окончательно не придя в себя после схватки с медведем.

— Эк тебя плющит-то, — усмехнулся, подъезжая поближе, Лис, уже обретший свою привычную непринужденность. — С чего бы это вдруг?

— Сам бы попробовал.

— А со стороны поглядеть, так явно заказной бой. Секунд десять ты перед ним танцевал ламбаду, а потом, когда мишка решил составить тебе пару, ты на него напал и зверски избил.

— Лис. — Я страдальчески поморщился.

— Шо Лис, ну шо Лис, — издевался напарник. — Я даже тотализатор не успел открыть, как ты его нокаутировал. Ну разве это по-товарищески? Будь я режиссером на съемках кина, ей-богу, заставил бы переснимать дубль.

Я вспомнил страшные медвежьи объятия, щелкавшие над головой челюсти, никогда не знавшие зубной пасты, скрежетание когтей по яцериновой[12] кольчуге и отвернулся, стараясь скрыть вновь подступившую дурноту.

— Кстати, Вальдар, — не унимался венедский зубоскал, — поведай мне в качестве дележа опытом: это ж как нужно схватить бедную тварь, чтобы наковырять в ней столько скважин? Порвал, шо Бобик грелку!

— В каком смысле?

— В смысле шестнадцати дырок.

— Почему шестнадцати? — удивился я, пытаясь поточнее разделить шестнадцать на пять.

— Я почем знаю?! Четыре серии по четыре дырки.

— Почему по четыре?

— Ты меня спрашиваешь?! — возмутился Лис. — Можно подумать, это я ведмедыка закатував. Но дыры очень глубокие. Словно ты его когтями рвал.

— Ничего не помню, — вздохнул я. — Он меня, видимо, лапой по голове зацепил, потому что у меня потом еще полдня картинка мелькала то цветная, то черно-белая.

— Не цеплял он тебя лапой, это я тебе точно говорю.

Я молча пожал плечами.

— Ладно, подследственный, допрос с пристрастием отложим на более позднее время. Вон тебя Кнут разыскивает. — Он хлестнул коня. — Позже договорим.

Преданный слуга Хельмута Штолля, приведший из Старой Руссы в армию Муромца обоз с провиантом, купленный Ганзой, ждал прохождения войск, чтобы отправиться в обратный путь.

— Добрый день, господин рыцарь. — Поравнявшись с моей телегой, Кнут предупредительно поднял свой колпак и состроил такую участливую мину, что стал неуловимо похож на фреску «Дева Мария, скорбящая над сыном». — Хозяин велел узнать, как ваше здоровье. Если вы еще не поправились, он просил передать вам эту мазь на пчелином яде, которая быстро вернет былую силу.

Он склонился ко мне, протягивая опечатанный сургучом глиняный кувшинчик, и, зыркнув вправо-влево, прошептал:

— Хозяин велел вам узнать у Муромца, с чем связана покупка кораблей и собирается ли он идти в поход на Ревель и Ригу. Если да, в Пскове найдите любого ганзейского купца и передайте ему этот кувшинчик для Хельмута Штолля с благодарностью.

— Это все? — отрезал я.

— Нет, — со все той же ласковой интонацией произнес Кнут, поднимая на меня холодный, как балтийская зима, взор. — Хозяин велел вам напомнить, что ваше место не в телеге, а подле Володимира Ильича. Так что выздоравливайте скорее, господин рыцарь, — закончил он значительно громче, выпрямляясь в седле, — герр Штолль надеется скоро видеть вас в добром здравии.

— Але, Капитан! — донеслось до меня. — Шо хотел этот брат милосердия?

Я хмыкнул:

— Держись крепче. Главный врач велел выяснить, с чего бы это вдруг в Новгороде начали скупать корабли и не собирается ли наш былинный герой идти войной на Ливонию.

— Не понял. С какого бодуна? — возмутился Лис. — Что, в Новгороде уже и пару кораблей продать нельзя?

— Продавать можно. Их тут каждый день продают-покупают. А вот «утка» насчет резкого увеличения флота Ганзы под муромским соусом — это уже был некоторый перебор.

— Кто бы мог подумать, что у местной публики столь нежные желудки? — попытался оправдаться Лис.

— Да нет, с желудками у них все в порядке. Они просто думают в заранее заданном направлении. Посуди сам: у Ганзейского союза сейчас практически полная монополия на торговлю в Балтийском и Северном морях. Их в этом деле поддерживает Тевтонский рыцарский орден, получающий свой процент за охрану и осуществляющий связь между Ганзой и императором Священной Римской империи. Кстати, политика оного весьма во многом направлена на защиту Ганзейского союза. Теперь Ганза вложила, насколько я понимаю, немалые деньги в революцию на Руси. Как мы уже видели, в этом деле на паях участвуют и Господин Великий Новгород, интересы которого во многом совпадают с Ганзой. Но не совсем.

— Что ты имеешь в виду? — серьезно отозвался Лис, выслушивая мои тезисы к будущему докладу.

— С недавних пор у Новгорода появился весьма опасный конкурент — Ливонский рыцарский орден. Принадлежащие ему порты Ревель и Рига значительно более удобные для морской торговли, чем изрядно отстоящий от побережья Новгород. Конечно, Ганза заинтересована подчинить эти земли своему влиянию, но, видимо, этот вопрос для них не первоочередной. А быть может, ганзейцы планируют его решить при помощи Тевтонского ордена. Здесь пока информации ноль, но ясно другое: массовая скупка кораблей — а я так понимаю, что большую их часть скупили новгородцы, — в глазах Ганзы означает только одно — планируемый Муромцем поход на Ливонию. То есть смена Володимиром Ильичем, так сказать, своих хозяев.

— М-да, дела! Ты думаешь, он запродался немцам?

— Если б все было так просто, — вздохнул я. — Если бы Муромец, как ты говоришь, запродался, вряд ли Штолль нанял бы меня за ним надзирать.

— Ага, а за тобой он приставил надзирать Кнута, а за ним еще кого-то, и так до бесконечности. Ты же знаешь, торговый люд сидит на бабках, значит, всем верит и никому не доверяет.

— Во всяком случае, пока мы не узнаем, что творится в голове у Муромца, с докладом спешить нельзя.

— Нельзя-нельзя! А ты тогда чего здесь разлегся?! Нашел время помирать! На Гаваях кофе стынет!

Конный вестовой, пролетая вдоль колонны, притормозил скакуна возле моего друга, не давая ему развить свою мысль по поводу горящего отпуска и отлынивания начальства от выполнения возложенных задач.

— Ты будешь Лис Венедин? — поинтересовался всадник.

— С утра, во всяком случае, был, — отозвался командир венедских лучников.

— Муромец к себе кличет. Разговор у него есть.

Муромец поджидал моего напарника, восседая на спине огромного фризландского жеребца, мохноногого, длинногривого, топчущего землю копытами величиной с обеденную тарелку. Насколько я знал, еще десяток таких же, перевезенных специально под его седло, двигались в следовавшем за войском табуне, ожидая принять на себя без малого два центнера богатырского веса.

— Так, значит, ты и будешь Лис Венедин? — Володимир Ильич смерил собеседника долгим взглядом.

— Был, есть и буду, — отозвался мой друг. — А что, есть какие-то иные предложения?

— Да нет, — покачал головой полководец. — Зовись как пожелаешь. Я о другом тебя расспросить хотел. Мне тут сказывали, что той зимой ты невесту князя Олега Ярославовича в Изборск к жениху вез. Правда ли?

— Путают люди. Я не невесту, а ее старшую сестру сопровождал. Аделаиду, жену графа Шверинского. Но на свадьбе, было дело, гулял. Знатное веселье было.

— Хорошо, — перебил его Муромец. — Стало быть, ты и князя, и женку его успел рассмотреть?

— Да так. Кого ж на свадьбе-то разглядишь, чай, не смотрины.

— И то верно, — согласился Володимир Ильич. — Но ты-то лучник, у тебя глаз зоркий, что-то же небось да заприметил? Вот и поведай мне, что за птица князь Олег.

— У-у, батюшка. — Лис задумчиво поглядел в небо. — Орел-птица. Силенок у него, пожалуй, маловато, но когти во все стороны, чуть что не так, тотчас по темечку клюнет. Он же двенадцати лет от роду сиротой остался: псковитяне отца его на копья подняли, когда тот пытался им напомнить, что Псков в землях изборских стоит, значит, князю дань платить повинен.

Сказывают, княжич вместе с батькой был, да каким-то чудом спасся, но отца на рогатинах он воочию видел и псковитянам того не простил. Покуда те мыслью утешались, что княжич годами мал, он собрал верных отцовых дружинников да на переходе из Чудского озера в Псковское перенял торговый караван, идущий с товаром в Псков. Думаю, что те из горожан, кто после этой ярмарки выжил, надолго ее запомнят. Да вот только немного таковых осталось.

— Слыхал я о том сказ, — мрачно кивнул Муромец. — И о том, что ливонцы тем временем Юрьев себе захапали, слышал. Говорят, он после того без малого год Юрьев в облоге держал.

— Держал, — согласился Лис, — да только без толку. Сил-то у ливонцев куда как поболе будет. Хотя, сказывают, страху он на них нагнал немалого.

— Что и говорить, славный князь. Уж, почитай, сколько лет один против Ливонии край земли русской держит. Ведомо мне, первую его жену ливонцы в полон взяли?

— Взяли, — подтвердил Венедин. — Требовали, чтобы он принял вассальную присягу и впредь бы держал свои земли от ордена. Князь их и слушать не стал. Посадил посольство на лошадей задом наперед, ноги под брюхом связал да в таком виде из земли своей и выгнал. Так, сказывают, господа рыцари жену его, дочь полоцкого князя, в каком-то дальнем монастыре гладом и холодом морили.

— А я слышал, будто ее кинжалом закололи, — задумчиво произнес Муромец, похлопывая по холке своего огромного коня.

— Может, и кинжалом, — пожал плечами Лис. — Не в том суть дела. За смерть жены своей князь сторицей заплатил. Сколько замков порушил, сколько маетков пожег — и не счесть.

— Ливонцы, я так понимаю, тоже в долгу не оставались.

— Не без того, — согласился Лис.

— Да, славный князь, — вновь повторил Муромец. — Таких бы поболе. Жаль против него идти.

— А то не жаль! Коли его одолеем, кто границу охранять будет? Мы уйдем — ливонцам дорога откроется: хошь на Псков, хошь на Новгород.

— Верно речешь, Венедин, — задумчиво произнес Володимир Ильич, глядя вперед на колыхающиеся по ветру дружинные стяги. — Я вот что думаю, — продолжил он, устремляя на Лиса немигающий пристальный взгляд, — последнее дело для нас с изборцами биться. Миром все порешить надо.

— И то верно, — кивнул Лис.

— А коли верно, так слушай, — резко бросил богатырь. — Нужен надежный человек, князю лично ведомый, который бы к нему пробрался да растолковал, что нет нам резона с ним воевать. Одно дело делаем. Вот я и думаю: ты с ним из круговой чары пил, на язык, сказывают, боек, до всякого проворства ловок, стало быть, лучшего гонца и не сыскать.

— Оба-на! — Голос Лиса на канале связи был полон торжествующего энтузиазма. — Вот так вот, командир! Пока ты «в каталке бледен, недвижим, страдая раной», я счас на раз, два, три дипломатическую карьеру сделаю. Так что, если оклемаешься, приходи, я тебя по старой дружбе швейцаром устрою.

— Да ну тебя, — огрызнулся я. — Ты еще никуда не поехал, и уж тем более не вернулся, увенчанный лаврами.

— Так это мы быстренько! — Лис склонил голову перед Муромцем. — Мудро баешь, Володимир свет Ильич. Как ты сказал, так я и сделаю. Проберусь в княжий стан змеей неслышною, передам все от слова до слова. Соловьем разольюсь. Уговорю Олега Ярославовича не обнажать меча против войска нашего.

— Вот и славно. Как только передовые дадут знать, что дружина княжья супротив стоит, пойдешь туда послом.

— С превеликой радостью, — вновь склонился в поклоне Лис.

Однако время шло, а передовые разъезды, посланные Муромцем в поиск, все не докладывали и не докладывали о появлении изборской дружины.

— Не, ну это издевательство, — возмущался Лис, денно и нощно вынашивающий в голове страстные монологи, предназначенные для ушей князя Олега. — Мы на войне или куда? Он полководец или где? Шо он себе думает? Мы уже три дня в пути, а изборским духом даже и не пахнет!

— Вот именно, что полководец, — лениво отозвался я, придерживая Мавра, рвавшегося перейти с шага на рысь. — Наверняка он выступил к Пскову и оттуда послал известие, что идет на нас. Силы у него невелики, но зато они будут свежими, да плюс за спиной мощная крепость. А наше войско порядком утомится в дороге, да к тому же пока оно все дотянется до Пскова, князь Олег успеет разгромить добрую его половину на марше.

— Ну, это еще бабушка надвое сказала.

Я пропустил его фразу мимо ушей. Уже вечерело, и пора было позаботиться о ночлеге. Сказать по правде, меня уже немного утомила необходимость ночевок под открытым небом среди березовых рощ, дубрав, сосновых боров и уж черт знает чего, произрастающего в этих краях повсеместно. Я с грустью вспоминал те времена, когда мне уже приходилось тащиться через всю Русь, точнее, Россию, направляясь в гости к Емельяну Пугачеву, а потом от него, ко двору Екатерины II. Но к тому времени дороги все же обросли постоялыми дворами, селами, да и с городами было погуще, а здесь: леса, леса и снова леса, сколько охватывал взор.

Закончив пререкаться с Лисом, я послал трех всадников подыскать поляну, достаточно большую, чтобы вместить наш отряд. И когда последний луч солнца скрылся за лесом, мы стали лагерем на лесной опушке вблизи ручья, стремительно несшего свои воды к маячившей впереди реке. Направленные за дровами воины вернулись с охапками валежника, кашевары наполнили водой свои котлы, и вскоре стоянка приобрела вполне жилой и даже довольно уютный вид.

Спустя пару часов, когда каша была съедена и котлы вымыты, отзвучали песни Лиса и долгие истории о былых боях и странствиях, над лагерем повисла тишина, нарушаемая лишь богатырским храпом да фырканьем лошадей.

Мы с Венедином сидели у костра, подбрасывая в огонь ветки и негромко переговариваясь.

— Скажи-ка, дядя, — тихо спросил Лис, — сколько, по твоим прикидкам, мы должны еще торчать на моей исторической родине, собирая ягоду-малину для институтского пирога?

— Все зависит от того, на какой уровень информации рассчитывает наше начальство. — Я пожал плечами, продвигая в глубь огня толстую ветку, уже изрядно обуглившуюся на конце. — Ты ж понимаешь, чем полнее будет наш доклад…

— Я понимаю, что для полноты доклада надо пристроиться к Муромцу летописцем. Прямо сказать, я к этому не готов. Уж извини, почерком не вышел. Если командованию нужна установочная информация, значит, сюда хотят посадить стационарного агента. Очень надеюсь, что не нас с тобой. Хотя если вы с присущей вам, милорд, упертостью соберетесь распутать все узлы местной политики, то наши шансы зависнуть здесь до скончания времен растут, шо цены на нефть. Поверь своему старому боевому товарищу: того, что мы уже нарыли, вполне хватит и на доклад, и на то, чтобы ответить на возникшие у начальства вопросы.

— Хорошо. Какие будут предложения?

— Шо я предлагаю? — Лис поднес к губам сухую лепешку, уснащенную тонкими кусками мяса, целый день просаливавшегося под седлом боевого коня. — Я предлагаю сворачивать наши научные изыскания, и как только Муромец укрепится — а я думаю, укрепится он очень скоро, — рвать когти в Хорезм. Наверняка он пошлет туда посольство, даром, что ли, Ганза в него деньги вкладывает.

Я приготовился было что-то ответить ему, но не успел.

— Э-э-э! Ты куда?! — завопил Лис, подскакивая, едва не споткнувшись о положенное у костра бревно. — Вальдар, скорее, он уходит!

Я развернулся на месте, пытаясь разглядеть, что происходит. Один из моих кнехтов, в оцепенении опустив руки и уронив копье на траву, сомнамбулически передвигая ногами, уходил в лесную чащу.

— А ну стой! — заорал что есть мочи Лис и вдруг осекся. — Вальдар, еще один!

Я перевел глаза туда, где дотоле стоял наш второй часовой. Руки, словно плети, висели у него вдоль туловища, сброшенный с плеча высокий варяжский щит лежал поодаль, копье волочилось вслед за ним по земле. Бравый вояка брел вперед, не разбирая дороги, не обращая внимания на ветки деревьев, хлещущие по лицу, узловатые корневища, прячущиеся в густой траве, да и на сами деревья, преграждавшие ему путь. Он брел, не видя ничего, не слыша окрика, все дальше и дальше в глушь леса.

Вот пальцы его разжались, и он выронил копье. Звук этот, почти неслышный в обычное время, колоколом прозвучал для меня сейчас, выводя из тяжкого оцепенения. Я увидел, как Лис длинными прыжками нагнал первого часового и, ухватив его за плащ, повалил на землю. Воин не сопротивлялся, он лишь пытался встать, снедаемый, казалось, единым желанием продолжать свой безмолвный путь в лесную чащу.

Разбуженные Лисовскими криками, к нам на помощь бежали венедские лучники из ближних шатров и пара моих кнехтов от конского выгона. Я бросился вслед второму часовому, крича что-то очень громкое и понимая, что это бесполезно. Догнать несчастного стражника не составило труда. Я знал его уже более полугода. За это время храбрый и сильный дан, с улыбкой ходивший в атаку и проливающий слезы лишь над тяжкими судьбами героев Лисовских баллад, ни разу не подвел меня. Теперь же могучий воин смотрел абсолютно пустыми глазами и, едва трепыхаясь, словно ватная кукла на ветру, пытался вырваться из державших его рук.

Подбежавшие кнехты живо скрутили беднягу длинными кожаными ремешками, приготовленными для ожидаемого полона. Он не сопротивлялся, не размыкал уст, чтоб сказать хоть слово, лишь смотрел немигающим взглядом в сторону леса, пытаясь если не идти, то хоть ползти все дальше от костров стоянки.

— Какого лешего! — орал Лис, не жалея луженой глотки. — Что здесь творится?! Эй! — Тяжелой, как дубовая доска, ладонью он начал охаживать кнехта по щекам. Голова несчастного болталась из стороны в сторону, как привязанная, но он словно не чувствовал этого.

— Не зови лесовика, Венедин, — донесся из-за спины негромкий, но оч-чень уверенный голос.

— А ты кто такой?! — подскочил Лис, хватаясь за рукояти своих коротких мечей, закрепленных у пояса и за спиной.

— Яросвет Вещий, волхв. Не зови лесовика, с ним тут легше не станет.

— А ну, блин, почему оставили посты! Шляется по лагерю кто ни попадя! — Моему другу нужно было срочно спустить пар. Не желая связываться с невесть откуда взявшимся магом, он обрушил гнев на нарушителей устава караульной службы.

— Это Лихомань Болотная, — наклоняясь к ближайшему из связанных стражей и проводя руками у него перед глазами, пояснил ведун. — Все, нет больше человека. Выела разум.

— Что еще за лихомань? — насторожился я, внимательно оглядывая долговязую седобородую фигуру чародея, укутанную в черный с багряным подбоем плащ. Мне уже доводилось видеть его в Новгороде на площади перед схваткой с медведем. Похоже, и он запомнил меня.

— Вестфольдинг? — произнес маг тоном скорее утвердительным, чем вопросительным. Я кивнул, и он, словно ставя для себя крест на этой теме, продолжил: — Лихомань Болотная взору людскому невидима, твари живой неведома. Ни на княжьем пиру, ни в девичьей никто не похвалится, что Лихомань Болотную слыхивал да живым ушел. Крадется ее шепот ночью тихою от воды стоячей, от трясины глубокой. Ехидной[13] злой в уши влезает, сердце холодит и глаз морочит. Кого уж она схватит, никогда домой не вернется: потонуть ему в воде стылой, помереть под замшелою корягой.

От этих слов, произнесенных нараспев, у меня пополз мороз по коже, да и взбудораженный произошедшим Лис притих, слушая речь старца. Окружившие нас ратники и вовсе отступили назад, опасаясь быть свидетелями ведовских таинств.

Закончив негромкую речь, маг поднял руки вверх, воздел очи к звездному небу и что-то быстро запричитал, очевидно, прося у Создателя силы для свершения задуманного. Причитания все ускорялись и ускорялись. Вдруг седобородый старец сорвался с места и начал крутиться волчком, едва не взлетая, поднятый ветром от собственного развевающегося плаща. Вращение прекратилось так же внезапно, как и началось. Ведун остановился. На лице его было то же каменное выражение, с каким созерцал он нас на новгородской площади. Колдун молча поднял свои сухие пальцы, и мы увидели, как между ними проскочила маленькая золотисто-голубоватая молния. Затем он вновь развел руки и соединил их на голове одного из стражников. Раздался треск, тело бедолаги дернулось, и глаза, до того пустые, как пересохшие колодцы, подернулись туманной пеленой.

— Электрошок, — ошеломленно констатировал Лис.

Маг остановился, прислушиваясь.

— Нет, не поможет ему слово царьгородское, — покачал он головой немного погодя. — Не спасут его теперь заклинания. Не быть ему отныне человеком средь людей. Но на душе его покой немятежный. Вот все, чем я ему помочь могу. А вы, — произнес он, повторив свою операцию со вторым нашим товарищем, — велите стражам колотить копьями о щиты, гусельникам да песельникам велите не смыкать глаз до рассвета, а все бряцать по струнам да песни петь. Только в тишине шепот лихоманный слышен. Прощайте, добры молодцы, — тяжело вздохнув, молвил кудесник. — Да не коснутся вас навьи чары. А я по войску разнесу весть недобрую.

Мы собрались было что-то сказать, но лишь сомкнулись уста чародея, как в тот же миг он исчез, и только огромный бровастый филин, захлопав крыльями, ухнул в ночи, проносясь над нами.

Через пару дней и практически бессонных ночей примчавшийся на взмыленной лошади вестовой потребовал Лиса Венедина немедля прибыть к Володимиру Ильичу.

— Ну вот и сыскался пропащий князь, — усмехнулся Лис, натягивая поверх зеленого лесного блио[14] проклепанную стальными пластинами кожаную куртку-бригандину.

— Ладно, не хорохорься, — перебил я его. — На этот раз ты не в гости едешь.

— Ну, это завтра выяснится. — Лис вскочил в седло.

То, что мой верный товарищ не сопровождал отъезд своими вечными прибаутками, могло означать лишь одно: он и сам изрядно волновался.

Вестей от него не было несколько часов. Потом внезапно, слово гром среди ясного неба, заработала связь.

— Капитан, внимание! — Голос Лиса был напряжен, от привычной насмешливости не осталось и следа. Судя по картинке, он стоял на берегу лесной речушки, вернее, у брода через нее. — Смотри. — Венедин указал пальцем на разбитый коваными копытами выход из воды. — Здесь недавно прошли всадники, причем, судя по глубине следа, достаточно тяжелые, скорее всего в броне.

— Думаешь, засада?

— Нет, цыганский хор в доспехах. В общем, так, князь Олег чуток подождет, а я, пожалуй, пройдусь по следу да посмотрю, что там за каравай для нас изборцы приготовили.

— Что еще за каравай? — не совсем понимая, о чем речь, спросил я.

— С солью. Не перебивай! Я постараюсь пройти тихо. Взгляну и обратно. А ты ступай к Муромцу и сообщи, что у тебя было видение, будто нас ждет засада. Ну, сам придумаешь, не мне тебя учить. Ладно, понеслась душа в рай!

Лис редко ошибался, когда речь заходила о засадах. Не ударил он в грязь лицом и на этот раз. Роща, в которой скрывался засадный отряд, господствовала над дорогой, располагаясь на пологом склоне холма, заставлявшего псковский тракт в этом месте поворачивать круто влево. Ударь отсюда сильный полк, и голова колонны неминуемо смешалась бы, а теснимая сзади все подходящими и подходящими дружинами, и вовсе могла бы посеять панику в нашем войске.

— Полторы сотни копий, — сообщил Лис. — Причем, судя по вооружению, не конные гридни, а витязи. Это от трети до половины всей княжеской дружины. Не считая, понятное дело, воев, городовое ополчение и посошную рать. А если где-нибудь поблизости еще лучники схоронились, здесь такая кака с маком будет, обхохочешься.

Насчет лучников Лис оказался прав. Едва успел он передать свои «путевые заметки», как толстая стрела в локоть длиной, вжикнув, воткнулась в ствол дуба, за которым хоронился мой напарник. Отлетевший кусок коры щелкнул Лиса по носу, возвращая от созерцательности к суровым будням.

— Ну, это слишком! — Венедин, склонившись к самой холке своего гнедого, хлестнул коня плетью. — Н-но, выноси, родной!

Еще пара стрел просвистела над головой сотрудника Института, а одна даже ударила в куртку, и, возможно, пробила бы ее, будь на месте пластин из высокоуглеродистой стали обычное в этих местах железо.

— Засада! — заорал Лис во все горло, пуская коня вниз по склону. — Впереди засада!

Несколько всадников помчались ему вслед, желая настигнуть и схватить лазутчика, пытающегося сорвать их тайный замысел.

— А-да! А-да! — равнодушно вторило Лисовскому крику эхо.

— Вперед! — Я пришпорил Мавра, спеша предупредить нашего полководца о поджидающем впереди сюрпризе. — Вперед! — Мне нужно было мчаться, лететь стрелой, пытаясь хоть как-то помочь моему другу, ибо хотя я знал, что тяжело груженному аргамаку не догнать Лисовского андалузского жеребца-трехлетку, спокойствия мне это не прибавляло. — Вперед! — погонял я Мавра. — Володимир Ильич, впереди засада!

Глава 5

Незачем выбирать из двух зол. Любая из них годится для изготовления пороха.

Монах Бертольд Шварц

Стяг изборского князя развевался над строем дружины, укрывшейся за тройным рядом заточенных кольев. По всему было видно, что сражение развивается совсем не так, как предполагал противник. Вначале, когда посланная сбить засаду дружина князя Святополка Туровского ударила в копья и, не встретив сопротивления, погнала перед собой изборских витязей, казалось, что враг ошеломлен и даже обращен в беспорядочное бегство. Но видимость была обманчива.

Стоило всадникам засадного полка галопом вылететь из лесу на открытое пространство, как за ними сомкнулись острые рогатки, заранее подготовленные пешей ратью, а с флангов по туровской дружине ударил сам князь Олег с отборным войском. Кто знает, как бы сложилась судьба наших товарищей, не приди им на помощь витязи стольного Киева и повольничья рать славного богатыря Чурилы.

Изборцы, почуявшие было успех, откатились за засеку, готовясь обороняться до последнего, а наши войска все прибывали и прибывали. Я, зная, сколько еще пешей рати следует за передовыми отрядами, отлично понимал, что процесс подхода подкреплений может затянуться надолго.

— Полдень сегодня будет жарким. — Благополучно вернувшийся из «дипломатического вояжа» Лис наметанным взглядом лучника окидывал поле предстоящего боя. — Как думаешь?

Я пожал плечами:

— Дальнейшее стояние играет против изборцев. Перевес у нас едва ли не десятикратный. Пехоте здесь уже не хватает места, еще чуть-чуть, и они волей-неволей начнут охватывать князя Олега с флангов. Это не европейская пехота — вооруженный сброд. Эти знают, что и как следует делать. Я бы на месте князя Олега поспешил отойти к Пскову, пока его не отрезали от крепости. Но в любом случае первый раунд остался за ним.

— Капитан, на этот счет меня терзают смутные сомнения. Ежели у псковитян не случится острого приступа потери памяти, боюсь, вышеупомянутого князя ожидает глобальное разочарование в верности своих подданных.

— Ты думаешь, они спят и видят жить под Новгородом?

Этому вопросу суждено было остаться без ответа. По сомкнутым шеренгам изборцев пробежало какое-то волнение, и спустя мгновение несколько гридней выбежали из строя и принялись раздвигать рогатки, освобождая проход.

— Ну вот, кажется, и дождались, — пробормотал Лис, доставая из сумочки у пояса свечной огарок и что-то невразумительно шепча себе под нос, начиная вощить тетиву лука.

— Здесь что-то не так, — покачал головой я. — Вряд ли они собираются атаковать в колонну по три.

Действительно, расстояние между кольями позволяло проехать не более чем троим всадникам, и то, держась довольно плотно друг к другу.

Рать противника расступилась, из глубины строя на мощном караковом жеребце выехал вперед статный витязь в алом, шитом золотом плаще. Солнечные зайчики играли на его начищенном до блеска зерцале и, даже не следуй за ним знаменщик с княжьей хоругвью, можно было бы с уверенностью говорить, что перед нами сам Олег Ярославович Изборский.

— Что он делает? — негромко проговорил Лис, нервно пощипывая оперение бронебойной стрелы в висевшем за спиной колчане. — На такой дистанции его не то что мои мальчики, его местные ушкуйники из своих самопалов снимут!

Честно говоря, я не видел особой разницы в том, в чью недалекую голову могла сейчас прийти идея пустить стрелу в медленно едущего князя. В одном Лис был прав: и сам владыка здешних земель, и сопровождавший его ближний боярин, и четверо телохранителей, следовавших за своим повелителем, были прекрасными мишенями для самого посредственного стрелка. Но князь Олег подъезжал все ближе и ближе к середине поля, и ни одна рука в нашем войске не поднялась пустить стрелу в отважного изборца.

— Похоже, он решил вести переговоры, — предположил я.

Караковый скакун князя остановился, и тот неспешно, словно в замедленной съемке, начал обнажать свой меч. По рядам нашего войска прокатился угрожающий гул, и лязг железа подтвердил, что очарование храбростью противника сменилось полной готовностью к бою. Но Олег Изборский не обращал на это, казалось, никакого внимания. Он перехватил меч поперек клинка и поднял его над головой.

— Все же будут переговоры, — произнес я, словно выигрывая у себя беззвучный спор.

— Лиса Венедина к Муромцу! — прибойной волной пролетел от гридня к гридню тихий шепот. — С отрядом.

— Вот так вот, — усмехнулся Лис, — не может без меня Муромец принимать такие ответственные решения. Тут вам не «Ура! В атаку!», тут тонкая дипломатия нужна.

— Иди-иди. И военных атташе своих не забудь прихватить! — напутствовал я его.

— Атташи, как атташи, — возмущенно отозвался Лис. — Не нравится — не кушай! — В любом споре последнее слово должно было остаться за ним.

— Явились по твоему зову, батюшка свет Володимир Ильич! — спустя несколько минут послышалось на канале закрытой связи. — Что прикажешь?

— Верно ли мне сказывали, Венедин, что изряднее тебя и твоих стрелков ни по ту, ни по эту сторону Варяжского моря неведомо?

— Бают люди, — скромно потупился мой напарник. — А я слыхивал, за морем есть такой славный лучник Робин Гуд, вот с ним еще состязаться не довелось.

— Полно, не до того сейчас. Скажи лучше, в князя и людей его отсель попасть сумеешь?

— Дак!.. — Лис задохнулся от возмущения. — В любое колечко на кольчуге! В любую заклепку на шлеме!

— Вот и славно. Сейчас с князем говорить поедем, так ты отряд свой выставь, чтоб и он его видел, да вели всем изготовиться. Коли замыслят недоброе, пусть враз всех на землю положат. Но только чтоб живыми!

Всадники съезжались в недоброй тишине, меряя друг друга отнюдь не радостными взорами. Казалось, было слышно, как сотрясают землю огромные копыта богатырского коня под Муромцем, рядом с которым Лис на своем скакуне выглядел почти как карликовый Дон Кихот рядом с гигантским Санчо Пансой.

— Здрав будь, боярин Володимир, — услышал я резкий голос изборского князя. — Али новгородцы тебе уже и княжью шапку поднесли?

Сейчас мне впервые удалось увидеть его совсем близко, и я поразился тому, насколько он молод. Даже принимая в расчет суровые испытания, выпавшие на его долю, ему нельзя было дать более двадцати пяти лет. Но чувствующаяся во всем его облике, посадке, манере держаться сила заставляла предполагать, что перед нами противник отнюдь не из простых.

— И тебе по здраве, честный княже, — колоколом прогудел Муромец. — Насчет княжьей шапки было дело, подносили. Да ни к чему она мне. Не новгородские терема да лабазы пришел я защищать, а Русь Великую.

Я увидел, как удивленно расширились глаза изборца. Словно чувствуя потрясение хозяина, лаком отливающий караковый жеребец под ним заиграл, роя копытом землю.

— Правду ли баешь, Володимир свет Ильич? — срываясь на полуслове, с неожиданным волнением в голосе произнес Олег Ярославович. — Стало быть, не для новгородской земли прибытку ищешь?

— Мое слово Бог слышал, — звучно отчеканил богатырь.

— Стало быть, есть на свете промысел Господний, — тихо произнес князь, словно все еще боясь верить услышанному. — Послушай меня, боярин-воевода, перед Господом тебе говорю: злая кручина у меня приключилась. Покуда я с тобой на сечу вышел, ливонские псы на Изборск нагрянули. Посад на копье взяли. Княгинюшка с малою дружиною в детинце заперлась, да долго им не выстоять. Вот тебе случай постоять за землю русскую. Коли пойдешь со мной в этот час, и я с тобой пойду, куда поведешь. Не изменой злой, ни кривдой слова своего не порушу, рядом буду, пока сам не прогонишь. На том тебе присягаю. А нет, разъедемся, и дай мне помереть на этом поле с честью. Ибо жить мне боле незачем.

— С тобой идем, князь! — громом раскатным рявкнул Муромец. — Вместе ливонца бить будем.

Признаться, я был рад, что кровавой сечи удалось избежать. Да и, пожалуй, во всей нашей армии не много бы нашлось людей, недовольных подобным исходом дела. Разве что молодой туровский князь, изрядно потрепанный в утренней стычке, волком зыркал на изборского владыку, жаждая мести. Но приказ был ясен и обсуждению не подлежал. Армия перестраивалась, готовясь выступить в сторону крепости, которую еще несколько часов назад собиралась отобрать у того, под чьим знаменем сейчас шла.

Пользуясь общим движением, я направил Мавра к Муромцу, подле которого все еще находился Лис. Расположившись на поросшем березняком пригорке, где еще недавно хоронился засадный полк изборчан, военачальники наблюдали, как становятся в походную колонну все новые и новые хоругви.

— Это ж, почитай, сколько здесь будет? — внимательно созерцая представившуюся взору батальную картину, присвистнул Олег Изборский.

— С твоими-то, княже? — отозвался Муромец. — Пожалуй, за две тыщи витязей, да гридней тысяч десять, да воев без счета.

— Великая сила, — негромко произнес князь Олег. — В крепких да умелых руках — мощь несокрушимая.

Я увидел, как недобро глянул на собрата убеленный ранними сединами великий киевский князь. Глянул, но промолчал. Или, может, мне только почудился этот взгляд?

— Подъезжай сюда, Воледар Ингварович! — завидев меня, неожиданно радостно крикнул Муромец. — Ну что, отошли мишкины объятия?

Я почтительно склонил голову, подъезжая ближе.

— Я вполне готов к бою, ваша честь!

— Да ты эти церемонии брось, — махнул рукой Володимир Ильич. — У нас на Руси то не в заводе. У нас витязи все ровня. И не титулами, а лишь славой промеж собой меряются.

— Верно! — радостно поддержал его неожиданно воспрянувший Святополк Туровский.

— Хорошо сказано, — подтвердил изборский князь.

Только Мстислав Киевский промолчал, внимательным взглядом провожая проходящие мимо полки.

— Княже, — к Олегу Изборскому подъехал один из давешних телохранителей, — Ефимка очухался. Велите привести?

— Зови немедля! — прикрикнул на него князь, очевидно, уже давно ожидавший этого известия.

Телохранитель не заставил повторять приказ дважды. Приведенный, высокий стройный юноша лет семнадцати с лицом тонким, почти девичьим, был одет по-походному и покрыт дорожной пылью с головы до ног. По всему было видно, что перед тем, как предстать пред грозные очи князя, он проскакал не один десяток верст.

— Ну, вьюнош, — быстро кинул ему князь Олег, — говори скорее, как дело было?

Юноша обвел глазами собравшихся на пригорке князей и бояр и начал не совсем уверенно, видимо, смущенный многочисленностью и знатностью слушателей:

— Я Ефимий из Ольшаницы, сын, княже, вашего сотского Сергия…

— Говори, как дело было.

— Вчера в день ливонцы, сбив заставу в Ольшанице, с налета взяли изборский посад и теперь в силе великой стоят под стенами детинца.

— В каком числе вороги? — кратко спросил князь Олег.

— До трех сотен рыцарей, да кнехтов с ними четверо к одному. Во главе, видать, сам магистр орденский, Конрад фон Вегденбург.

— Сколько в детинце держится?

— Витязей двадцать, гридней до полуста и так народу оружного сотни с полторы наберется.

— Мало сил, — вздохнул Муромец.

— Даст Бог, выстоят, — хмуро ответил Олег. — Там боярин Александр, он старый вояка.

— Ранен воевода, — негромко произнес Ефимий. — Как ливонцы поперли, он со своей долгой палицей в воротах стал, так от усердия великого палица сломалась. Насилу сам уцелел, едва живого уволокли.

— Плохо, — сквозь зубы бросил князь Изборский. — А ты-то как выбрался?

— Княгиня меня подземным ходом выпустила тебе сообщить. Я у витязей собрал роги гулкие да в ближнем лесу начал трубить, как будто подмога идет. Ливонцы как то услышали, бросились к посадским стенам, ожидая приступа. А тут как раз на звук пяток наших из Ольшаниц подошли. Я им роги передал, велел ливонцев до утра тревожить, а сам к вам поскакал с известием.

— Сам хитрость удумал али кто подсказал?

— Сам, светлый княже.

— Дельно. Что ж, отрок, коли ты такой головатый да хоробрый, при мне состоять будешь. Коня и доспех отважному! А это, — князь снял с шеи драгоценную гривну чеканного золота, — носи в память о подвиге своем.

— Славный витязь будет, — одобрительно глядя на молодого воина, улыбнулся Муромец. — Береги его, князь Олег.

Вскоре объединенные войска уже маршировали мимо стен Пскова в сторону княжьего града.

— Признаться, я рад, что все так закончилось, — произнес я, обращаясь к едущему рядом Лису.

— Да я в общем-то тоже, — вздохнул мой напарник. — Вот только закончилось ли?

Мои брови удивленно поползли вверх.

— Что ты имеешь в виду?

— Знаешь, пока все эти политические терки шли, я бычился на князя, и шо я тебе скажу: у этого мужика здорово пекло под портками.

— Ты хочешь сказать, что он испугался?

— Упаси Бог! Просто ему стало резко не до Муромца, не до Новгорода и даже, по-моему, не до Изборска. Его конкретно интересовала сидящая сейчас в осаде жена и, похоже, ничего более.

— Полагаешь, это хитрость?

— Не все так просто, — отозвался Лис. — Говорил-то он от души, да вот что он через неделю скажет? Дело-то на Руси небывалое: под рукой у боярина из корня крестьянского два Рюриковича и один Труворич. Не слабый расклад, правда?

Я пожал плечами:

— Сколько основателей династий начинали с худшего.

Мне хотелось еще что-то добавить, упомянуть викингов, легко менявших весла на скипетры, но тут мое внимание привлек раскидистый дуб, росший в полуполете стрелы от Псковских ворот. На толстых его ветвях болтались три мертвых тела, и еще две петли, жутко посматривая своими пустыми глазами, с явным нетерпением ожидали приготовленных для них жертв. Несчастные, судя по дорогой одежде, из городской старшины, стояли подле дуба в окружении дружинников, шепча слова последних молитв.

— Что бы это могло быть? — Я указал Лису на творимую поодаль расправу.

— Это? — Венедин поднял руку, указывая нагайкой на орудия казни. — Назидание псковитянам. Покуда их природный князь геройствовал в поле, горожане решили поднести Муромцу ключи от города. Ну, Муромца они не застали, он как раз с их князем на толковище был, зато попали к Святополку Туровскому. Он их по окончании переговоров доставил к Ильичу. Но у него, как водится, с ходоками разговор короткий: как услышал, что именитые граждане псковские город князю новгородскому отдать хотят, так и повелел выдать изменников Олегу. А тот, сам видишь, решил поднять их патриотизм на недосягаемую высоту. А ты что думал, в сказку попал?

Расстояние, которое хороший наездник преодолевает часа за три, армия, обремененная обозами и многочисленной пехотой, делает за время дневного марша. Горящий нетерпением князь Олег, оставив пешую рать на попечение новоявленного друга и союзника, во главе старшей дружины спешил к родным пенатам, намереваясь сковать боем негаданных гостей.

— Позволь и мне, княже, идти в бой. Я и побратим мой, Лис Венедин, магистру ливонскому по прошлому году лично ведомы. Мы с ним под знаменами графа Шверинского вместе в Эстляндии воевали. Ежели мы над изборским детинцем свои баньеры развернем, глядишь, Конрад и решит, что госпоже Бригитте от сестры подмога пришла.

— Да как же так быстро-то? — удивился Олег, прикидывая в уме расстояние от Шверина до Изборска.

— Так ведь и магистр, чай, не по небу летел. А слухом, как известно, земля полнится. Тут не важно как, важно, что поспели.

— Хорошо. — Губы Олега Изборского сложились в жесткую недобрую ухмылку. — Так, стало быть, и положим. Ты в детинец пойдешь, а я собак ливонских с палисада подопру. До утра не выпущу, а там и остальное войско подоспеет. Каково, Володимир Ильич? — Князь повернулся к ехавшему рядом Муромцу, вспоминая, что отныне он не совсем волен в своих решениях.

— Умно, — согласно кивнул тот. — Ступайте с Богом!

— И мне позволь, — раздался сбоку из-за спины странно знакомый голос. — Я Ропша Хват, ватажник повольничий. Мне эти места, что своя ладонь, знакомы. Так что ежели только пожелаете, отсюда до самого Изборска лесом короткой дорогой проведу. В треть путь срежем.

— Ступай, Ропша. Да людей своих возьми, — приказал Муромец. — Все подмога крепче будет.

Князь Изборский покосился на повольника, явно не горя желанием открывать ему секрет потаенного хода, но, помолчав с минуту, согласно кивнул:

— Ступайте. Ефимий вас к лазу проведет. А ежели что, с вестью его ко мне пошлите. Он малый ловкий.

Трубы под Изборском не прекращали гудеть всю ночь и нынче весь день. Вначале ливонцы бурно реагировали на них, откатываясь от цитадели детинца и занимая места на стенах посада. Потом, уразумев, что их попросту дурачат, перестали обращать внимание, выслав полсотни кнехтов, чтобы утихомирить невесть откуда взявшийся духовой оркестр. Однако кнехты не вернулись. К тому моменту, когда наш отряд подошел к городу, в его окрестностях собралось до трех сотен посошной рати и воев с окрестных застав. Прихватив с собой тех, у кого были луки, самострелы и пращи, я оставил остальных дожидаться подхода князя и стеречь коней, и поспешил подземным ходом в осажденную башню.

Надо ли говорить, как изумилась и обрадовалась Бригитта, или, как называли ее здесь, Богуслава, увидев среди пришедших на помощь воинов Лиса Венедина.

— Фрау Бригитта, — склонился в поклоне он.

— О Господи! — всплеснула руками младшая дочь графа Мекленбургского, готовясь, кажется, расплакаться от нахлынувших чувств. — Как вы здесь, откуда?

— В данный момент из подземного хода…

— Ливонцы опять идут на приступ! — крикнул кто-то с верхней боевой галереи.

— Прошу прощения, сударыня, — осекся Лис. — Ребята, за работу! Золотой каждому, кто попадет в глазную прорезь рыцарского шлема! По серебряному за каждого кнехта.

— А арбалетчики? — кинул кто-то из столпившегося вокруг отца-командира венедских лучников.

— Хорошо-хорошо, торг здесь неуместен. За каждого арбалетчика плачу отдельно.

Я смотрел на княгиню и понимал, отчего так нервничал князь Олег. Я не большой специалист в этом деле, но, по моим наблюдениям, княгиня должна была родить от силы через месяц.

План ливонцев был ясен. Узнав от соглядатаев о положении фрау Бригитты и о том, что князь Олег собирается выступить против усиливающегося Новгорода, ливонцы решили нагрянуть как раз в тот момент, когда изборская рать схлестнется в сече с новгородской. Кто уж там победит — не важно, а вот вернется князь домой или же нет — вопрос открытый. Но даже если вернется, дружина его будет изрядно ослаблена, а в руках ливонских ревнителей слова Божьего окажется и Изборск, и жена князя с будущим наследником или наследницей престола.

Удобная позиция, с которой можно диктовать условия. Если же вдруг Новгород не станет воевать против Олега, а ограничится одной лишь демонстрацией силы, князь будет вынужден пятиться, опасаясь за тыл. Ливонцы в это время успеют уйти в свои земли, уводя в полон княгиню Богуславу. А там наследника можно воспитать в нужном духе, наследницу выдать замуж, как следует, и, глядишь, прощай гордое изборское княжество, здравствуй, земля новгородская.

— Капитан! — прикрикнул Лис. — Ну, ты идешь или куда?

— Иду, — кивнул я, резко выходя из состояния задумчивости. — Значит, так: сейчас разворачиваем баньеры, пусть Вегденбург на них полюбуется. Позаботься о том, чтобы твои ребята отбили у ливонцев охоту чересчур усердствовать, а дальше я, пожалуй, сделаю вылазку. Пусть им окончательно тошно станет.

— Рискованно, — вздохнул Лис.

— Понятное дело, рискованно. Но ты же меня поддержишь?

— Я-то поддержу, начальство не поддержит. Так что не забудь потом упомянуть в докладе, как геройски прорубился к великому магистру Ливонского ордена единственно с целью взять у него интервью и узнать мнение по поводу состоявшейся в Новгороде тусовки.

— Лис!

— А что Лис, что Лис?! Я уже ушел!

* * *

Работа на боевой галерее кипела вовсю. Насколько можно было судить, многие лучники за последние минуты заработали уже куда больше годового содержания и продолжали класть золотые и серебряные монеты на свой банковский счет. По мере сил с ними состязались местные стрелки, также нанося заметный урон атакующим, хотя и с меньшей виртуозностью, чем знаменитые венедские гвардейцы.

— Похоже, они попятились. — Я указал рукой на изрядно поредевший строй кнехтов, пытающийся укрыться за щитами от губительных стрел, летящих с башни. — Во всяком случае, запал у них уже пропал.

— Запал — пропал! Да ты у нас стихотворец, — не в тему продекламировал Лис.

— Потом! Смотри, видишь во-он ту группу всадников? Если я не ошибаюсь, там сам магистр. Можешь ссадить их с коней?

— Запросто! — гордо заявил Лис, слюнявя палец и поднимая его вверх, чтобы лучше почувствовать ветер. — На коней заявки не было, поэтому, так и быть, займусь сам.

Я хотел еще что-то сказать, но вдруг чье-то массивное тело рухнуло на меня, сбив с ног.

— О черт! — Хозяин тела стремительно вскочил на ноги, подбирая выпавший самострел. — Вот же сучий сын! — Он развернулся к бойнице, возле которой стоял я, и выпустил вниз стрелу. Высунувший было голову из-за высокого щита арбалетчик рухнул наземь, закрывая руками лицо.

— Ропша, ты ранен? — крикнул один из изборцев.

Арбалетный болт, пробив висевший за спиной повольничьего ватажника щит и кольчугу, торчал у него в плече.

— Пустое! — яростно сверкая глазами, процедил Хват. — До тела не достал.

Он вновь заложил стрелу в самострел. Я мысленно представил себе траекторию полета торчавшего в плече моего товарища болта и с необычайной ясностью понял, что, не окажись Ропша на его пути, эта зловредная деревяшка вошла бы мне куда-нибудь между височной впадиной и носом.

— Спасибо тебе, дружище! — кинул я, хватаясь за древко, пробившее щит моего спасителя.

— Пустое! — еще раз крикнул он, поворачивая ко мне искаженное лютой яростью лицо. — Даст Бог, еще сочтемся.

Со стороны леса вновь раздались гулкие звуки рога.

— Я же приказал не трубить! — нахмурился я.

— Это не наши, — прислушавшись, покачал головой Ефимий из Ольшаницы, стоявший рядом с луком в руках. — Это князь Олег с дружиной.

Рога трубили под Изборском и в эту ночь, а утром перед глазами ливонцев предстало многотысячное воинство земли русской, пришедшее навести порядок в своих пределах. Такого поворота событий седой волк Конрад фон Вегденбург никак не ожидал. И, видимо, именно поэтому парламентер, приближавшийся к башне детинца, ступал медленно, словно втайне надеясь, что страшное марево развеется и под стенами Изборска не будет великой армии, ждущей у выбитых ворот посада заветного сигнала, чтобы положить в сыру землю потрепанную шайку «слуг Господних». Но марево не исчезало. Дойдя наконец до башни, парламентер с неохотой постучал в ворота и развел руки, демонстрируя изготовившимся за стенами защитникам, что он безоружен.

— Что надо? — донеслось до него из зарешеченного окошка, открывшегося в воротной калитке.

— Мой господин, великий магистр Ливонского рыцарского ордена, Конрад фон Вегденбург, желает знать…

— Где сидит фазан, — прокомментировал услышанное стоявший рядом со мной Лис.

— …Верно ли, что в замке находятся шверинские рыцари Вальтер фон Ингваринген и Лис фон Венедин?

— Ну, дык!.. — Лис поправил несуществующую бабочку под подбородком. — Ясный пень! — С ролью «рыцаря фон Венедина» мой друг справлялся, прямо скажем, слабовато.

— Я, Вальтер фон Ингваринген, слушаю тебя, — как можно грознее рявкнул я из-за ворот.

Удовлетворенный этим ответом парламентер склонил голову и продолжил далее:

— Мой господин, благородный магистр фон Вегденбург, желал бы вступить в переговоры с посланцами графа Шверинского, с которым у нас, как вам достоверно известно, уже который год союз, по поводу заключения почетного мира и оставления под гарантию нашей безопасности Изборска на выгодных для вас условиях.

Мы с Лисом переглянулись.

— А шо, — Лис толкнул меня локтем в бок, — мне Шверинский еще за последний месяц денег торчит.

— Ладно, — махнул рукой я, — поиграем. Я, Вальтер фон Ингваринген, говорю вам, что пришел сюда как союзник князя Изборского, а также воеводы новгородского и всех тех, кто с ним, как-то: князь Киевский, князь Туровский и прочие. И ни о каких переговорах без участия оных не может быть и речи.

Посланец в скорбном молчании выслушал эту весть и произнес, выдавливая из себя каждое последующее слово:

— В таком случае великий магистр Конрад фон Вегденбург уполномочил меня заявить, что он и все, кто стоит под его рукой, согласно традициям рыцарства, желают сдаться вам и просят принять их под свою защиту. А также назвать сумму и условия выкупа.

Глава 6

Измотав противника беспорядочным бегством, окончательно деморализуем его безоговорочной капитуляцией.

Полное собрание секретных директив Генштаба. Том 3, стр. 29

Мы ехали мимо неприступных стен Изборска, с интересом наблюдая изменения, случившиеся в местном ландшафте за прошедшую ночь. То есть нет, с ландшафтом все было в порядке, лес не стронулся с места, и высокий холм, на котором возвышался Изборский кремль, не провалился под землю, но теперь его окрестности украшало множество ям в пояс глубиной, возле которых аккуратно лежали длинные, остро отточенные колья. Можно было бы подумать, что, готовясь к осаде крепости, наши войска решили обезопасить свои позиции несколькими рядами волчьих ям, но в одном месте эти колья уже были использованы, не оставляя ни малейшего сомнения в их назначении.

Пятьдесят кнехтов послал Конрад фон Вегденбург расправиться с лесными трубачами. Большая их часть нашла конец среди чащобных буреломов и болотных трясин. Те же, кто выжил, красовались теперь на кольях, наводя ужас на ливонцев. Это было то, что видели с утра они и не видели мы. То, что подвигло великого магистра сдаться, ища спасения от страшной участи.

— Ну, каковы мошенники! — возмущался скачущий рядом Лис. — Блин, обвели, шо бублик дырку! Теперь, значит, нам разбираться с князем Олегом, а они, мать их за ногу, в плену по рыцарским традициям. Чик-трак, я в домике.

Я ехал молча, вспоминая знакомство с фон Вегденбургом. Тогда я еще только начинал свое восхождение к ступеням трона графа Шверинского, доказывая мечом, что лучшей кандидатуры на должность начальника охраны ее сиятельства не может и быть. Граф Генрих все никак не мог прийти к этой мысли, а потому безо всякого зазрения совести посылал меня в самые глухие углы, где его недреманное око находило политическую выгоду Шверина. На это раз его указующий перст направил меня в сырую, как тюремный каземат, Эстляндию на помощь завязшему в распрях с местным населением Ливонскому ордену.

Здесь все было понятно. Поскольку император всячески поддерживал тевтонских рыцарей, граф Шверинский, глава Лиги северных баронов, всецело помогал их ливонским собратьям. Породнившись с мекленбургской династией, смешавший в своих жилах кровь великого Генриха Льва и ободритских князей, он имел весьма широкие виды как на баварское наследство супруги, так и на славянские земли балтийского побережья. Впрочем, земли, населенные не славянами, его интересовали не менее, поэтому Вальдар Ингварсен, или, как называли меня на немецкий манер, Вальтер фон Ингваринген, с десятком рыцарей и двумя сотнями кнехтов в один прекрасный день высадился в Ревельском порту, чтобы выполнить интернациональный долг перед союзной Ливонией.

Надо сказать, высадились мы весьма своевременно, ибо оказались единственной боеспособной частью в руках магистра и сразу были брошены в бой. Именно в этот день в Ревель пришло известие, что язычники, видимо, с целью обсудить некоторые щекотливые вопросы богословия, захватили рижского епископа Альбрехта со свитой, в благочестивых размышлениях свершавших инспекционную поездку по своей епархии.

Епископа мы отбили. Хотя, прямо скажем, я был несколько удивлен количеством ратного снаряжения, захваченного непочтительными эстами у благочестивого пастыря. Наградой за «великий подвиг» было благословение его преосвященства и личная признательность фон Вегденбурга. Знал бы он, при каких обстоятельствах нам доведется встретиться вновь!

— Слушай! — Голос Лиса прервал мои воспоминания. — Ливонцы тебе одному сдались или нам обоим?

— Ну, спрашивали и тебя, и меня…

— Значит, обоим. Тогда давай так: чур, рыцари твои, а кнехты мои. Идет?

— Пожалуйста. Но зачем тебе это?

— У меня есть мысль, и я ее думаю. — Лис поднял вверх указательный палец.

* * *

— Ну, молодца! Ай молодца, медвежатник! — Муромец радостно хлопнул меня по плечу, и я с тоской понял, что предложение выдержать на плече длань богатырскую не было пустой похвальбой. Хлопни он чуть сильнее, и попросту сбил бы меня с ног. — Целое войско в полон взял.

— Ваша честь, Володимир Ильич, — склонив голову, начал я, понимая, что разговор предстоит не из легких. — Великий магистр и его люди сдались мне по рыцарскому обычаю в обмен на слово сохранить им жизнь.

— Чего-чего-чего?! — Сидевший за столом князь Изборский резко поднялся, опрокидывая лавку. — Да тебе-то самому кто ее сохранит?

— Не горячись, княже! — поспешил урезонить его Муромец. — Витязь перед тобой, а не смерд.

— Сии лихие разбойники в моей земле пленены. И только я здесь суд и расправу чинить могу. А я уже слово свое сказал: всех псов поганых на кол. А магистра, в память о жене моей первой, в его туртурах замученной, конями рвать велю, да притом под пузом огонь разложивши.

Я невольно содрогнулся жуткой участи, ожидавшей фон Вегденбурга.

— Прежде вам придется убить меня, — произнес я как можно более спокойно, кладя руку на эфес меча.

— Да ты!.. — Князь рванул свой клинок из ножен.

— Постой! — в полный голос рявкнул на него Муромец. — Сей человек не щадя живота своего город твой отстаивал, жену твою, что в утробе дитя носит, а ты на него мечом машешь?! Срамно, княже!

— Ливонцы должны быть казнены! — мрачно отрезал князь, возвращая оружие в прежнее положение. — Таково мое слово!

— Здесь каждый имеет слово, — медленно проговаривая каждый звук, произнес Мстислав Киевский, до того молча наблюдавший за скандалом. — Витязь Воледар как рыцарь графа Шверинского шел, ему ливонцы и сдались. И ты, князь Олег, до них теперь касательства не имеешь.

— То хитрость была!

— Но ты на нее пошел. Стало быть, либо против собрата своего измену учиняешь, либо же нас всех, единым войском за тобой сюда пришедших, позорить хочешь. Или же и то и другое сразу.

Олег Изборский скрежетал зубами, сжимая пудовые кулаки. Святополк Туровский, недавно переступивший порог двадцати лет, с неподдельным изумлением следил за схваткой этих ярых хищников, готовых разорвать друг друга с одной лишь целью — не уступить последнего слова.

— Князь Мстислав правду бает, — сказал Володимир Ильич, опуская на столешницу свою широченную ладонь. — А я еще добавлю. Хорошо, положим, казним мы ливонцев, орден от того не сгинет. И двух лун не сменится, как у них новый магистр будет. А казни лютой они вовек не забудут. Чуть с силами соберутся, у тебя под стенами стоять будут.

— Ништо! — прорычал, не разжимая зубов, князь Олег. — Чай, не впервой, отобьюсь.

— Оно бы, может, и отбился, — согласно кивнул Володимир Ильич, — когда б в городе был. Да ты мне слово давал княжье, что коли мы с тобой пойдем, так и тебе с нами до конца идти. Час настал. Судьба Руси не под воротами Изборскими решается, и ты, князь, с разумом твоим вострым да рукой могучей, далеко от сих мест нужен будешь. Кто ж тогда город твой отстоит?

Олег побледнел, чувствуя, в какую ловушку загнал себя.

— Эти земли так обильно кровью нашей политы, что здесь, того и гляди, трава червонная из земли потянется, — задыхаясь от гнева, проговорил он. — А вы говорите, злодеев с миром отпустить?!

— О том речи не было, — покачал головой Володимир Муромец. — Но нынче мир в этом пределе дороже мести. В твоей воле сейчас того добиться. Магистр за свободу и жизнь свою на все пойдет.

— Пойти-то пойдет. Да вот, как Бог свят, обманет.

— Коли тевтонцев в свидетели взять, — с задумчивым видом произнес Мстислав, глядя куда-то в пространство, — то, глядишь, и не обманут. Они спят и видят, как у соседа кусок послаще отхватить. А что до крови, то где ее на Руси не пролито?..

— А ты себе Юрьев назад запроси, — ни с того ни с сего хмыкнул Святополк Туровский.

— И запрошу, — сверкнул недобрым взглядом князь Олег. — Моя это земля. Испокон веков русская.

— Попроси, попроси, глядишь, и выпросишь, — съязвил Святополк.

— Что?! — взревел Изборский, вновь хватаясь за меч.

— Остудитесь, князи! — гаркнул доведенный до белого каления Муромец. — Сцепились, что дети малые!

Такие споры продолжались еще часа два. Особую пикантность им придал невесть откуда взявшийся представитель новгородской старшины, улучивший момент, чтобы затребовать возмещение военных расходов Новгороду. За ним о финансовой стороне вопроса вспомнили и пришедшие на помощь Изборску князья, и дело рисковало потонуть в спорах, словно мышь в сметане, когда б не покончил с ними единым махом взбешенный уже до крайности могутный богатырь Володимир Муромец, выдавший наконец на-гора окончательную формулировку наших требований. Уж и не знаю, кого она удовлетворяла целиком, но прения по этому вопросу были закрыты раз и навсегда.

Лицо Конрада фон Вегденбурга, выслушивающего условия возвращения на родину, на глазах меняло цвет от буро-красного до мертвенно-белого и далее, вплоть до густо-фиолетового. Я уже начал опасаться, что старого вояку сейчас разобьет паралич и все переговоры пойдут насмарку, но Конрад мужественно выдержал час своего унижения и, едва не отдав Богу душу от напряжения, выдавил: «Согласен».

— Лишь один вопрос, — добавил он, когда я уже развернулся, чтобы довести эту новость до ушей нашего командного состава. — Вальтер, как рыцарь рыцарю, ответьте, сколько же войска собирался Новгород послать в Ливонию морем, если столько прислал сюда?

Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Стало быть, вот оно что! Опасаясь морского десанта, ливонцы нанесли опережающий удар по Изборску, чтобы выйти на границы новгородской земли и оттуда, из подбрюшья, угрожать коварному противнику форсированным маршем под его стены. Да, заварил Лис кашу — ничего себе, продал пару кораблей!

— Не менее этого, — обнадежил я магистра.

Стоя на стене, я наблюдал, как в гнетущей тишине покидают Изборск последние ливонцы. Великий магистр и его окружение, дожидавшиеся в городе, пока вернется посланный в Юрьев гонец с приказом очистить крепость, теперь возвращались восвояси, сохранив по условиям договора оружие, доспехи и знамена.

— Капитан, ты слышал, як ци кляти ливонцы именуют наш Юрьев? Де-е-р-п-т. — проговорил Лис, строя при этом невыносимо мерзкую рожу. — Повбывав бы!

— Кстати, забыл тебе сказать. Конрад и, как я понимаю, весь ливонский капитул тоже купились на твою шутку с кораблями. Они, как и Хельмут, полагали, что Новгород собирается отобрать у них балтийские порты.

— М-да, неудобно как-то получилось, — вздохнул Венедин, изображая на лице притворное раскаяние. — Но зато каков кусок на зубок будущему Олеговичу или, может, Олеговне. Это вам не хухры-мухры, крепость, не надо баловаться! А насчет ливонцев, ты думаешь, они бы без этой корабельной «утки» на Изборск не полезли? Как же, как же!

Я пожал плечами и отвернулся, вновь глядя на дорогу, по которой уезжали последние рыцари.

— Да шо там, Капитан, не журыся! Усе наладится! Ты мне лучше скажи, тебе твою часть контрибуции отсыпать или, может, лучше я ее себе оставлю? Сохранней будет.

— В каком смысле — контрибуции? — Я повернулся к другу, моментально теряя интерес к отъезжающим ливонцам.

— В смысле аннексии. Короче, деньги тебе давать или ну его?

— Лис, — я угрожающе застучал пальцами по каменной кладке стены, — какие деньги? Что ты еще учудил?

— Я учудил?! — возмутился Лис. — Считай сам: коней на шестьдесят рыл… хорошо, пятьдесят восемь, купить надо было? Надо. Возов пять штук, тоже, кстати, не святым духом движимых, фураж, провиант, стрел опять же запасных… За все ж плати! От наших кораблей кошкины слезки остались. Как ни крути, на дорогу не хватит.

— Ты мне не о том толкуешь, — прервал я финансовый отчет моего предприимчивого друга. — Ты насчет контрибуции, пожалуйста, расскажи.

— Уже. Шепнул я по секрету кому следует, что за умеренное вознаграждение могу замолвить словечко, чтобы их отпустили, так сказать, с честью. Ну, вот они и скинулись, кто сколько смог. Сам же видишь, я их не обманул. — Венедин указал на уже едва видные фигурки рыцарей. — Впрочем, повернись все по-другому, они б на меня тоже долго не обижались, кольев, наверное, на всех бы хватило. А с другой стороны, сам посуди, я своим ребятам обещал призовую стрельбу, значит, хошь разбейся, а злато-серебро вынь да положь. Вот я вынул и положил. Только с кнехтами беда.

— Что еще с кнехтами?! — встревоженно спросил я, вспоминая, что эта часть пленных была отпущена в Ливонию на третий день нашего сидения в Изборске без особых проблем. — Что ты с ними сделал?

— Побойся Бога, ничего! Ты мне эту часть полона отдал?

— Отдал.

— Потом по договору их отпустили?

— Отпустили.

— Но снаряга-то трофейная — моя?

— Ну.

— Что «ну»? Вот я ее обратно магистру и втюхал. Торговался, кстати, скотина, шо ломбардский купец! В конце концов — во, залепуху выписал.

— Что? — не понял я.

— Чек на предъявителя в контору Рыцарей Храма Богоматери Горной. Кстати, ты не знаешь, Хельмут нам его не сможет обналичить? — Лис задумчиво поскреб шевелюру.

* * *

Новгород радостно встречал героев. Кожевенники и сапожники, бронники и златокузнецы, пекари и сбитенщики толпой валили поглядеть на овеянных славой героев, в пешем и конном строю проходящих по улицам города. Даже рать князя Изборского, совсем недавно послужившая причиной всеобщего переполоха, удостоилась своей порции восторженных воплей и подброшенных в воздух шапок. Готовясь к дальнейшим походам, армия размещалась в городе и его окрестностях, ожидая команды опять выступить в путь. Оккупированный нашим отрядом постоялый двор едва ли не круглосуточно осаждали разбитные местные молодки, сводя почти на нет попытки поддерживать дисциплину в войске.

— Любовь стирает все границы, — входя в штабную комнату, безапелляционно заявил цветущий как майская роза командир венедских лучников. — Особенно любовь к дензнакам.

— Что еще стряслось? — Я настороженно посмотрел на друга, недоумевая, по какому поводу случился с ним столь внезапный приступ лиричности.

— Я тут Кнута на улице встретил, он интересовался судьбой какой-то баклажки и просил тебя занести ее нынче же господину Штоллю. Очень, знаете ли, тот без нее скучает.

— Понятно, — скривился я, осознавая, что ганзейский «разведцентр» требует отчета о проделанной работе. — Это все?

— После того, как будет все, нас сразу похоронят. — Лис явно был в хорошем настроении. — И Ильич велел тебе зайти к нему. Так что сам решай, пойдешь ты сейчас сдавать стеклотару или общаться с начальством. Но я бы тебе рекомендовал начать с посуды, потому как у Ильича сейчас ходоки засели, да так, что дым столбом, венцы буквально на хоромах поднимаются.

— Что такое?

— Полный ататуй. Старшина рвет Володимира на части, примерно как милейшей души князь Изборский собирался порвать ливонского магистра.

— Что им еще не слава Богу?

— Я тебе могу назвать с ходу три «не слава Богу». «Не слава Богу» Псков, который пытался перейти под руку Новгорода с известным тебе результатом; «не слава Богу» Изборск, который остался в руках прежнего хозяина; и уж совсем «не слава Богу» Юрьев — это их вообще довело до истерики, шо Мак-Лауд кукушку. Ну, Ильич их, понятное дело, посылает сексуально-пешеходным маршрутом, но, блин, я тебе скажу: по ближайшим улицам сейчас лучше не ходить. Звуковая волна коней о заборы плющит.

Мысленно я поблагодарил заботливого товарища за предупреждение и, разыскав в походном тюке присланную Штоллем емкость с остатками целебной мази, вздохнул и отправился с докладом.

Герр Хельмут поджидал меня в горнице за столом с яствами заморскими да вином сладким.

— Угощайся, — уговаривал он, пододвигая ко мне то одно, то другое блюдо. — В походе-то, чай, так не кормили. Вот вина испробуй. — Он наклонил над моим кубком отливающий рубиновым блеском кувшин, покрытый тонкой восточной насечкой. Из носика кувшина полилась густо-красная жидкость. — Из Святой земли вино, — не унимался радушный хозяин, — «Кармель».

Мне едва удалось удержаться от тяжелого вздоха при упоминании о Святой земле. Насколько я помнил карту, от горы, на которой произрастал виноград, идущий для изготовления этого вина, до вожделенной камеры перехода было всего-то около ста миль.

— Я так рад видеть тебя в добром здравии. — Хельмут поставил кувшин на стол. — Как сказывают, ты отличился в боях с ливонцами.

— Да что там за бои, — махнул рукой я.

— Ну-ну, не скромничай. — Тон ганзейца был мягок, но настойчив. — Говорят, тебе сдалась целая армия. Сам ливонский магистр.

— В этом нет моей особой заслуги. — Я пожал плечами. — Либо в плен ко мне, либо на кол к князю Олегу.

— Стало быть, магистр тебе жизнью обязан? — патетически произнес мой собеседник. — Но это же великолепно!

— Кто знает, — уклончиво ответил я.

— Послушай, друг мой, я вот что вдруг подумал… У меня появилась для тебя работенка. Кстати, отлично оплачиваемая.

— Но у меня уже есть работа, — флегматично ответил я, созерцая потолочные балки. — Прекрасная работа.

— Это ты о Муромце, что ли? — Хельмут улыбнулся. — Я слышал, с ней твой побратим славно справляется. Он почти безотлучно нынче при Володимире. Тут же дело совсем другое. Так, пара пустяков. Да и времени займет немного. Пока Муромец в Новгороде стоять будет, ты уже со всем и управишься.

— О чем речь-то?

— Да вот думаю, будь, скажем, я знатным рыцарем, а ко мне пришел человек, который мне жизнь спас, и сказал, что его друзья желают со мной встретиться и предложить мне некое выгодное дело, то я бы, наверное, его послушал.

Предложение было высказано несколько витиевато, но вполне доступно.

— Я у магистра Дерпт отобрал. Да и выкуп взял немалый, — ничтоже сумняшеся заявил я, вспоминая о чеке, всученном мне перед отправкой к купцу Лисом. — К тебе вот шел, думал, может, ты мне его в монету обернешь?

Долговая расписка легла на стол перед купцом.

— А, — грустнея, начал Штолль, принимая из моих рук документ. — Сколько?!

— Ну, понимаешь, на весь выкуп у него не нашлось наличности, — вздохнул я, и мой собеседник окончательно понял, что показываться на глаза великому магистру ближайшие годы мне нельзя.

— Да на эти деньги можно снарядить небольшую армию! — покачал головой он, сам не подозревая, насколько был близок к истине. — Нет, таких денег я тебе сразу дать не могу. Если хочешь, дам тебе треть суммы, а остальное перепишу расписками Ганзейского союза.

— Да ладно, — махнул рукой я и, попивая вино из бокала, задумчиво добавил: — Той половины, что заплатил Вегленбург, на жизнь пока хватит, а там, глядишь, в Империю соберусь.

Трапеза продолжилась, но прежнего вдохновения в речах Штолля уже не было, и из гостиного двора я вышел, как и вошел, тайным агентом службы охраны защитника земли русской, славного богатыря Володимира свет Ильича, по честному прозванию Муромца.

— Заходи, садись, — хмуро кинул Муромец, едва я переступил порог его светлицы.

— Ваша честь.

— Оставь, Воледар, — страдальчески взмолился богатырь. — Меня уже сегодня от всех этих чествований и поминаний с души воротит. — Муромец передернулся, как медведь, стряхивающий вцепившихся в шерсть шавок. — Юрьев им подавай! За порты ливонские войной иди! Пиявки ненасытные. Ладно. — Он махнул рукой. — О другом говорить хочу. Решил я тебя, Воледар Ингварович, воеводой сделать.

— Воеводой чего? — удивился я.

— Ну уж не ангелов небесных! Будем делать полк иноземного строя. Из Сурожа отряд пришел в четыре сотни пеших, и вашего брата рыцаря в Новгород наехало за три десятка, да твои с Лисом-лучником люди — вот тебе и полк наберется. Ежели еще чего желаешь, проси, дам. Ну, конечно, без запроса.

— Ропшу Хвата с повольниками добавь, — недолго подумав, сказал я.

— Славный воин, — одобрил мой выбор Володимир Ильич. — Бери. Да в краткое время полк мне сделай, а то я этих генуэзцев знаю: они в атаке бойки, да на бег еще бойчее.

— Что ж им дома-то не сиделось? — усмехнулся я, представляя, в какую даль пришлось тащиться тяжелой генуэзской пехоте.

— Дома-то им сиделось, да дома не осталось, — вздохнул Муромец. — Из степи Орда пришла в силе великой, пожгла город в пепел. Того и гляди, на Русь нагрянут. Сам Бог велит князьям удельным кулаком держаться. А они… А-ай! В общем, полк мне сделай. Вот только времени у тебя нет. Недобрая весть нынче пришла: нет на князей ни узды, ни угомона! От Владимира, Суздаля, Рязани да Ярославля князья на нас походом идут. Стало быть, на третий день против них выступаем.

Быстрым шагом ступал князь Всеволод Владимирский по земле русской, барсом хищным, легкой птицею. Сыновья с ним шли со дружинами, да бояре шли с воеводами. Становились они у Днепра-реки, против берега высока его, где стояла уже рать великая Володимира — ясна сокола, сына храброго Ильи Муромца…

Марш-бросок восточной княжеской коалиции, как окрестили мы в заметках к докладу князя Всеволода с сыновьями, закончился у переправы через Днепр во владениях смоленского князя Василько. На противоположном берегу его уже ждала армия Муромца, усиленная подошедшими дружинами Михаила Полоцкого, первого тестя Олега Изборского, и отрядами из Чернигова, Переяславля и Новгорода-Северского.

Князь Василько, и в лучшие времена не блиставший особым мужеством, увидав, какие силы собрались на бой в его земле, заперся в Смоленске, заявляя, что, невзирая на брак с Людмилою Всеволодовной и двоюродное братство с князем Мстиславом Киевским, ни тех, ни других поддерживать не намерен.

Но день сменял день, два лагеря стояли по берегам реки, время от времени лениво перекидываясь стрелами да распекая друг друга ругательно. Василько начал уже присылать бояр своих в шатры военачальников, чтобы узнать, кто заплатит за потраву лугов да порубку лесов, а армии все не трогались с места.

Более всех в нашем войске по этому поводу сокрушался князь Мстислав Киевский, отбросивший обычную хладность и с пеной у рта ежевечерне твердивший на военном совете, что покуда не вырублен будет Всеволод с семенем его, не будет мира и покоя на земле русской.

— Стоять! — цедил меж зубов Володимир Ильич, исподлобья тяжелым взглядом смеривая собравшихся князей. — Русскою кровью русские мечи поганить — последнее дело.

В его словах, несомненно, был резон. Стояние продолжалось, и, пожалуй, не было часа, чтобы в лагерь Муромца, по одному и группами, не доставляли приплывших с другого берега перебежчиков, желавших сражаться под знаменами Муромца за единую Русь. Вначале это были простые вои, затем появились гридни, потом по одному потянулись витязи. Поток их не ослабевал ни днем, ни ночью.

Пользуясь временной передышкой, я муштровал свой полк, стараясь добиться максимальной слаженности в действиях.

— Первая линия арбалетчиков, залпом пли! Заряжай! Вторая, в линию заступи! Пли! Заряжай! Страивай ряды! Господа рыцари, вас прошу, как только ряды строятся, атакуйте в интервале между ними. Кто свою пехоту давить будет, самолично голову сниму!

Недовольный ропот слышался из ряда благородных рыцарей, искавших удачи в ее рублевом эквиваленте в землях дикого северного соседа.

— Нас с чернью равняете?! — выразил всеобщее мнение самый бойкий, с тремя серебряными ракушками, увенчанными серебряными же крестами в червленом поле щита. Я промолчал, не желая вдаваться в дрязги.

— Лис, ты свою работу знаешь. Наиболее буйные на тебе. С нашей стороны — тоже.

— А то! — осклабился Лис. — Кого прикажешь, того и сделаем.

— Ропша. — Я повернулся к повольничьему ватажнику, ждущему указаний во главе своей вольной братии.

В этот момент кусты на берегу зашевелились, вызвав неподдельный интерес двух сотен лучников и арбалетчиков, не считая всего остального вооруженного люда, отделенного от указанного места несколькими десятками шагов.

— Не стреляйте! — послышался из зарослей сдавленный голос. — Я не лазутчик! — На полигон на четвереньках выполз ладный парень в мокром исподнем. — Я Корней Изяславич, сын боярский из Рязани. К Муромцу с вестью иду.

— Что за весть? — Я скептически окинул мокрую фигуру гонца. Тот замялся, не зная, достоин ли собеседник высокого права выслушать порученное ему сообщение. — Ну, говори! Что, язык проглотил? Воевода перед тобой.

Малый вздохнул, понимая, что новостью все же придется поделиться, в противном случае путь к Муромцу может затянуться на неопределенное время.

— Дело тайное, — приближаясь ко мне вплотную, прошептал он едва слышно. — От князя Андрея Рязанского я послан.

— Ну? — поторопил его я.

— Князь Андрей велит передать, что желает с дружиной своей перейти под славные знамена защитника земли русской — Володимира Ильича Муромца. Просит час и место назвать, куда ему с войском идти можно. Да на кресте клятву дает, что нет у него злого умысла на измену тайную.

Я хмыкнул, услыхав слово «измена», но, сурово сдвинув брови, кинул перебежчику:

— Ладно, пошли. Лис, ты за старшего.

В шатре было, как обычно, людно.

— А, Воледар, заходи! — заметив меня, радостно поприветствовал Муромец. — Новость последнюю еще не слышал?

— Нет.

— Суздальский князь на нашу сторону переходит. Со всей дружиной.

— Надо же! — изумился я. — А у меня к тебе тоже дело образовалось.

— Что еще? — нахмурился Владимир Ильич.

— Да так. Сын боярский из Рязани к нам переметнулся. С теми же вестями.

Последним на высокий берег Днепра перебрался старый князь Всеволод. Он медленно ехал на коне впереди своего войска, низко опустив голову и искоса бросая взоры на выстроившиеся для парада дружины сыновей-отступников и давнего своего смертного ворога Мстислава Киевского. Поравнявшись с могутным полководцем, восседавшим на огромном жеребце, он снял с пояса меч свой заветный вместе с ножнами и протянул вчерашнему противнику.

— Присягаю тебе на верность, Володимир свет Ильич, царь земли русской, — тихо сказал он. И слова эти, произнесенные едва слышно, донеслись до каждого стоявшего на днепровских кручах набатным звоном.

Глава 7

Изведал враг в тот день немало,

Но нашим тоже перепало.

Вывод племянника

Три огромные скалы вздымали к небесам свои могучие гранитные торсы. Здесь, среди степи, они казались вросшими в землю чудовищными титанами, сраженными молниями богов в битве бессмертных во времена древние, как сама эта земля.

— Знаешь, — Лис помешал веточкой угли костра, — я как-то еще не готов к тому, чтоб моя черепушка, пусть даже и оправленная в серебро, служила пиршественной чашей на ханском пиру. Да и перспектива поработать основанием для помоста, на котором господа ордынцы буду устраивать свои половецкие пляски, меня тоже отчего-то не греет.

— Половцы-то как раз на нашей стороне, — поправил я своего друга.

— Сногсшибательно радостная новость, — фыркнул Венедин. — Кстати, если ты вдруг запамятовал, могу напомнить, что в том мире, откуда мы родом, они тоже были на нашей стороне. Чем это закончилось, рассказать?

Я отрицательно покачал головой, глядя в огонь. Две недели назад половецкое посольство в прямом смысле слова рухнуло к стопам Муромца, заливаясь горючими слезами, вырывая волосы на всех приспособленных для этого участках тела и ища помощи и защиты от безудержной, как степной пожар, Орды.

Полчищем саранчи шла Орда, шла, сметая все на пути, сгоняя с мест свирепых кочевников, становящихся при их приближении куда как более миролюбивыми и сговорчивыми. Объединенная общей бедой, невиданная прежде на Руси громадная рать, включавшая княжеские дружины и многочисленные конные отряды половцев, двинулась навстречу Орде к Сурожскому морю, величаемому иначе Азовским. И вот нынче войска встретились на реке Калке, готовясь вступить в решительный бой.

— Честно говоря, — возбужденно жестикулировал Лис, — я не вижу особой разницы между тем раскладом, что был у нас, и этим. Там собрались князья, которые с нескрываемым интересом наблюдали, как рубят в капусту их соседей, а тут эти самые князья того и гляди пришлют ордынцам подкрепление один против другого. Охренеть, какая разница! Те же яйца, только в профиль.

Я печально вздохнул. Слова Лиса были, несомненно, чистой правдой. Быть может, прими Володимир Ильич тот самый царский титул, которым не так давно наградил его Всеволод Владимирский, беды можно было бы избежать. Царь, перед которым все равны, хоть на какое-то время смог бы заставить своевольных князей действовать на благо единого дела. Пока же единство княжье простиралось не далее, чем достигал грозный взор очей Муромца, и уж неведомо, сколько засапожных ножей точилось глубокими густыми ночами в ожидании заветного мига вонзиться в спину брата своего.

— Не царского венца ищу! — зубром ревел Володимир Муромец на каждом военном совете. — Но лишь земле русской добра и мира.

Князья внимательно выслушивали его, согласно кивали, но тут же, едва оставшись наедине, вновь звали его на царствие, суля златые горы и великие выгоды.

— Бывал я у императора западного и у императора восточного, — увещевал их Муромец, — нигде царствие мира не дает.

Князья вновь согласно кивали, о чем-то шушукаясь промеж собой и кидая в спину богатыря отнюдь не ласковые взоры.

— Ладно, Лис, все это крайне познавательно, но положение не меняет. Завтра будет драка, так что давай подумаем, что можно сделать в этой ситуации.

— Ага, — довольно бросил Лис, — как в том анекдоте. У нас есть два выхода: либо сдернуть отсюда до того, как все начнется, либо стоять грудью и остальными частями тела за землю русскую. Если мы сдернем — понятно, а если нет — тогда как?

— Тоже два выхода: либо подчиниться диспозиции, которую планирует Муромец, либо подсказать ему другой план.

— Ты имеешь в виду что-то конкретное или…

— Или. Мне просто не нравится вариант, который он задумал.

— Вариант как вариант, — пожал плечами Лис. — Не хуже, не лучше других.

— В принципе да, — согласно кивнул я, — но в данном случае он не пройдет. Вот смотри. — Я забрал у Лиса ветку, которой он мешал уголья, и, разровняв золу у кострища, начал рисовать. — Большим полком командует сам Муромец. Там у него Новгород, добровольцы…

— Знаю-знаю, дальше.

— Хорошо. Полк правой руки — это Киев и иже с ними. Полк левой — Всеволод с сыновьями. Олег Изборский со своим тестем в засаде. Мы — в резерве. А вместо передового полка Муромец решил выдвинуть завесу из половецкой конницы.

— Ну и что тебе не нравится?

— Да, считай, все. — Я прочертил стрелку от костра к линии, изображавшей половецкую завесу. — Вот отсюда Орда нанесет свой главный удар. Как обычно, это скорее всего будет атака плотной кавалерийской массой, засыпающей противника градом стрел. За то время, что ордынцы будут сближаться с русскими боевыми порядками, они выпустят в нашем направлении где-то до трех миллионов стрел.

— Это верно, — вздохнул Лис. — Не прицельно, но густо. От трех до десяти стрел с одного выстрела. В кого Бог пошлет.

— Муромец считает, — продолжил я, — что половцы свяжут татар перестрелкой и конным маневром, а в это время сильные крылья нашего строя, — я ткнул палкой в полки правой и левой руки, — начнут тяжелой кавалерией зажимать ордынцев в тиски. Мы же с князем Олегом в нужный момент довершим дело.

— Ну?

— Из этого плана ни черта не выйдет! — Я перечеркнул плоды своих художеств. — Половцы побегут, как только Орда надавит посильнее, готов держать пари на что угодно. Я видел их глаза, и в них ужас, который они никогда дотоле не испытывали. Так вот, завеса непременно побежит. И побежит она как раз на русские боевые порядки. Что сделают при этом наши «сильные крылья»?

— Отступят, открывая дорогу половцам, — сокрушенно вздохнул Лис.

— Абсолютно верно. А вслед за ними — и татарам. Таким образом, большой полк вместе с Муромцем окажется окружен, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— И что же ты предлагаешь? — произнес мой напарник после пятиминутной паузы.

— Пока не знаю, — печально констатировал я. — Одно могу сказать точно: половцев разумнее всего было бы поставить не впереди строя, а в тылу. Да еще приказать убивать всякого, кто попытается удариться в бега. Благо, им не впервой.

— Ты что же, — Лис удивленно расширил глаза, — решил заградотряды ставить?

— Называй как хочешь. Но в тылу они принесут больше пользы, чем вреда, а в случае успеха, поверь мне, они не упустят шанс поквитаться с татарами по полной мерке. Насчет же князей, как утверждают китайцы, «те, кто сражается в окружении, не думают о бегстве».

— О-о, китайцы — это сила! — с деланной серьезностью сказал Лис. — Правда, Орда их уже заровняла, шо газон, — но сила! Ладно, положим, кочевников мы загнали за спину, а впереди тогда кто?

— Пока не знаю, — печально сознался я.

— То-то же, — резюмировал мой друг, и мы, обменявшись понимающими взглядами, воззрились туда, где посреди нашего лагеря за импровизированной ширмой непобедимый Петрушка побивал бутафорской дубиной злого тряпичного татарина.

— Тебе не удастся сбить меня с коня! — грозно вещал голос кукловода в момент, когда послушная движению пальцев марионетка наносила очередной удар. — Я так давно не мылся, что уже неделю не могу отлипнуть от седла!

— Слушай! — Лис хлопнул себя по лбу. — А это идея.

Я уставился на напарника, недоумевая, чем вызвана столь бурная реакция на плоские шуточки кукольника.

— Ты предлагаешь сходить искупаться? — подозрительно посмотрев на него, спросил я.

— Это все не то, — отмахнулся Лис. — Внимай и вынимай, в смысле, извлекай рациональное зерно. Ты что-то там говорил о китайцах. Так вот, я где-то читал, что один из китайских деятелей учудил следующую шутку: когда у него в отряде закончились стрелы, он наделал соломенных чучел и ночью выставил их перед позициями врага, имитируя атаку. Враг, не будь дурак, засыпал атакующих стрелами. Деятель велел изъять их из чучел, а утром его лучники возвратили их со словами благодарности.

— Мысль хорошая, — усмехнулся я, понимая, к чему клонит Лис. — Но там была ночь…

— А у нас есть маг. И я буду очень удивлен, если он не сможет придать соответствующие очертания нескольким сотням специально обученных чучел.

— Какой маг? — переспросил я, едва успевая следить за стремительной мыслью Лиса.

— Ну, помнишь, который на подходе к Изборску пальцами искрил? Наших электрошоком вырубил? Он постоянно при Муромце толчется. Так я думаю, Ильич одолжит нам его для благого-то дела.

Я вспомнил ночную сцену у безвестной речушки. И… Я подскочил как ужаленный:

— Лис, ты гений!!!

— А были сомнения?

— …Так вот что я думаю, друг мой любезный Мстислав Игоревич. Предложения, что император нам шлет, весьма лестные, и Русь от них много пользы иметь может, — услышали мы с Лисом, заходя в «царский» шатер. — Стало быть, — продолжил Муромец, — жди, князь, сватов да принимай их как подобает. Сам я за них тебе слово молвлю.

— Слово твое, Володимир свет Ильич, мудрое. Да только к чему о том речь вести? Завтра сеча злая, река кровью потечет. На утро живы ли будем? Из боя выйдем, там и глянем, — негромко и, как всегда, отчетливо отвечал князь Мстислав Киевский. — Коли за нами победа останется, отчего ж мне перечить? Сын императора Фридриха — партия хорошая для моей Аленки. Ну а коли изменит удача, не до пиров будет, не до свадеб. — Князь поднялся с места и, едва кивнув нам, произнес: — К дружине пойду, Володимир. Ночь все темнее, а поутру великое дело делать будем. Отдохнуть бы.

Мы чуть посторонились, пропуская мимо начальника полка правой руки и, дождавшись, когда Муромец останется один, поясно поклонились военачальнику.

— А, побратимы, — устало вздохнул Ильич. — С чем пожаловали, молодцы?

— Соображение тут имеется, — промолвил Лис с той хитрой интонацией, какая появлялась у него всегда в подобных случаях.

— Что ж, внемлю вам, излагайте. — Муромец оперся рукой о стол и приготовился слушать.

И мы изложили. Володимир Ильич внимательно выслушал наши выкладки, временами усмехаясь и оглаживая ладонью густую бороду.

— Дельно. Зело дельно. Со стрелами хитро удумали. Да вот только что же получается: половцы за нашими спинами весь бой отсидятся, а мы за них свои головы сложить должны?

— Володимир Ильич, — я лихорадочно начал подыскивать слова, способные убедить полководца в моей правоте, — половцы удар конницы татарской не снесут, они отродясь таких ударов не держали. Они хороши в догоне да в ближней сече. Вот их как раз в догон и надо будет пустить, коли нам удастся с татаровей гонор сбить.

Муромец согласно качнул головой.

— Мудро баешь. Да твои-то ганзейцы, поди, тоже пятками засверкают.

— И пусть себе сверкают, — вставил Лис. — То хитрость будет. Этот блеск глаз ворогу застит, нам же оно только на пользу.

— Четыре сотни пеших генуэзцев не пять тысяч конных половцев. Эти дальше строя щитов не убегут. А вот половцы, как Бог свят, ряды смешают. Ну а коли будет Господня воля, так мы отвадим татарву в гости ходить не спросясь.

— И быть по тому, — подытожил Муромец, расплываясь в улыбке. — Ох хитры, побратимы! Ох хитры!

В этот момент пола шатра распахнулась, и мы с Лисом тут же, с места наповал, лишились дара речи. Низко нагибая голову, чтобы не цеплять поднятую кольями кожаную крышу, в ставку вошел Муромец, только в талии поуже, лицом помоложе да бородой покороче. В руках у него было нечто, покрытое персидским ковром, напоминающее по очертаниям клетку для гигантского попугая. Впрочем, термин «гигантский», очевидно, не совсем уместен, когда речь шла о чем-либо, связанном со столь выдающимся представителем рода человеческого.

— Илюшенька свет! — сорвался со скамьи наш славный полководец. — Здрав будь, сынок.

— И тебе поздраве, батюшка! — Младший Муромец аккуратно опустил клетку наземь и устремился в широко раскрытые отцовские объятия.

— Вот, други мои, — обрадованный Володимир Ильич гордо хлопнул свою помолодевшую копию по плечу, — сынок мой, Илюшенька. — И тут же теряя к нам интерес, вновь повернулся к сыну: — Что ж ты так долго-то?

— Так ведь, знамо дело, далек путь сюда от Ульяниной слободы. Да и с тварью особо не разбежишься.

— Как там она? — переходя на деловой тон, спросил старший.

— Тварь-то? Да что с ней станется! Жрет за троих, гадит за пятерых… тьфу, нечисть, одним словом.

— А посвист-то не ослаб?

— Какой ослаб! Возы груженые переворачивает. Намедни вон вола на дуб зашвырнул, так еле стащил.

— Ну, вот и славно. Стало быть, други, подмога вам будет. Ну что, Илюшенька, пойдешь в передовой полк?

Молодой Муромец широко улыбнулся, словно получив долгожданный подарок:

— Ну дык, за честь почту, батюшка.

— И тварюку с собой бери. Только приладь ее получше, чтоб наших не посшибала.

В лагерь мы возвращались втроем. Лис, без умолку засыпавший нового сотоварища уверениями в том, как много слышал о нем лестного, вогнал молодого Муромца в такое смущение, что тот лишь бормотал, потупясь:

— Да ну, то батьковы дела… А то дедовы… А я-то?

Из клетки, прилаженной за спиной богатыря, время от времени слышалось не то ворчание, не то злобное подвывание.

— Цыть, погань несытая! — рявкал Илюшенька, хлопая ладонью по скрытой ковром клетке. — По мордам захотел?

Мы с Лисом переглядывались, недоумевая, чем вызвано столь нелюбезное отношение к загадочной зверушке.

Костры нашего лагеря были уже совсем близко, когда зоркий Лис, приложив козырьком ладонь к глазам, бросил удивленно:

— Шо-то я не понял. Князь к нам какой-то в гости пожаловал или шо?

Я всмотрелся в ночную тьму и также увидел то, что вызвало недоумение моего друга. Недалеко от одного из наших костров на превосходном белом аргамаке восседал витязь в драгоценном цареградском доспехе, в алом с золотой каймой плаще и шлеме с золоченой личиной. По мере приближения мы имели возможность убедиться, что все остальные предметы убранства как всадника, так и его коня были под стать ранее увиденному.

— Это ж кого к нам занесло-то? — поинтересовался Лис у лучника, замаскировавшегося средь каменной осыпи у одной из скал-великанов. Тот, не смыкающий глаз в карауле, ткнул пальцем в витязя:

— Этот-то? Это Эрхард из Вагры. Только что из дозора вернулся, говорит, на берегу нашел. Да и остальные подтверждают.

— Странное дело. — Лис удивленно смерил взглядом счастливца, гарцевавшего на белоснежном жеребце. — Шо это еще за подарок фронту?

— Может, утоп кто, раз на берегу-то валялось? — предположил Илья.

— Может, и утоп, — медленно проговорил Лис. — Да только среди княжьих коней и доспехов я что-то такого не помню. А эдакого богатства, шо шила в мешке не утаишь.

Мы подъехали поближе к костру, и псевдокнязь, увидевший приближавшихся отцов-командиров, радостно поспешил к нам похвалиться своей необычной находкой. Я уже собрался выслушать рассказ удачливого Эрхарда, когда внимание мое привлекли всхлипы и стенания, раздававшиеся где-то рядом. Но стоило мне открыть рот, чтоб скомандовать невесть откуда взявшемуся нытику предстать пред мои очи, стоило удобнее перехватить плеть, чтоб высушить его слезы, как вдруг увидел нечто, весьма хлипкими узами связанное с представлениями о роде человеческом. Скрюченный в три погибели мужичонка, грязный и смердящий на все лады, с волосами длинными, нечесаными, свалявшимися в колтуны, брел через наш лагерь, низко склоня голову и рыдая безутешно.

— Юродивый какой-то прибился, — заметив мое удивление, пояснил один из генуэзцев. — Гоним его, гоним — не уходит.

Существо, которое язык не поворачивался назвать человеком, хромая сразу на обе ноги, подбрело к костру, и тот внезапно вспыхнул, зашипел и потух.

— Дьявол его поймешь, что такое! — выругался генуэзец. — Вот, весь вечер так: то горит, то гаснет. Дрова здесь, что ли, какие-то не такие?

— Черт! — услышал я неожиданный вскрик одного из воинов, попытавшегося вновь раздуть пламя. — Искра в глаз попала!

— Эй, ты кто? — заметивший приблудившегося юродивого Лис преградил ему дорогу.

Мужичонка вжал голову в плечи, словно ожидая удара, и опасливо поднял на моего друга глаза, вернее — один глаз, поскольку второй был закрыт уродливым бельмом. Лис отпрянул так, словно перед ним был не убогий калека, а уж как минимум трехглавый Змей Горыныч собственной персоной. Впрочем, в подобных случаях Лис проявлял куда как большее самообладание.

— Это… — Тут Венедин ввернул слово, которое, насколько мне удалось узнать русский сленг, напрямую было связано с деторождением, вернее, с его женской составляющей.

— Что? — Я непонимающе воззрился на своего друга, ожидая, пока система «Мастерлинг» выдаст мне точную смысловую версию данного выражения.

— Что-что, пес о пяти ногах! Это ж Лихо Одноглазое, Горе-злосчастье. За кем оно увяжется, тот с бедою породнится. Да уж и вокруг всем достанется на орехи. — Лис тряхнул головой, словно отгоняя морок, и заорал что было сил: — Вали Эрхарада! Раздевай! Кто себе что оставит, тому руки отрублю!

Услышавший команду дружинник мгновенно обнажил драгоценный харлужный меч и, сверкнув безумным взглядом из-под личины, прорычал:

— Всех раскрошу! Не дамся!

Он, может, и исполнил бы свою угрозу. Даже генуэзские щитоносцы, привыкшие к атакам тяжелой кавалерии, отчего-то вдруг попятились от него, словно и не человек перед ними был вовсе, а идолище поганое. Да не суждено было ему. Врезался в грудь Эрхарда пудовый пернач, висевший дотоле у седла Ильи Муромца, и слетел витязь наземь, точно куль с песком, безмолвно да бездыханно.

— Раздевай! — командовал Лис. — Коня лови! Вяжи юродивого!

Последнее было тяжелее всего. Невзирая на хромоту, немощь и согбенную спину, Лихо Одноглазое прыгало из стороны в сторону, гася костры, переворачивая котлы, топча навощенные древки стрел, сметая на своем пути все, подобно ветру пустынь самуму. Бог весть сколько бы еще носилось Горе-злосчастье по нашему лагерю, когда б не уткнулось вдруг в круп коня-великана Ильи Муромца. И в тот же миг обмякло оно, осело, превращаясь вдруг в несчастного калеку, слезливого юродивого.

— Обрядите-ка нечисть в ее обноски, посадите на козла ее драного да гоните в степь! — командовал Илья Муромец. — Будет от нас Орде подарочек. Да радуйтесь, други мои, что малой бедой отделались.

Он был прав, нам оставалось только радоваться да приводить в порядок пострадавший от нашествия бивуак. Слушая, как ругается на чем свет стоит Лис, я смотрел на скрывающегося в степи белого аргамака, несущего на спине обряженного в златые доспехи плюгавого мужичонку со страшным именем Лихо Одноглазое, Горе-злосчастье. И чудилось, что мчит конь-огонь вольным ветром, стрелою оперенной, да только скачет притом и впрямь по-козлиному. Хотя чего ни привидится в такой час…

Остаток ночи был заполнен бурной деятельностью. Казалось, люди, проведшие на марше столько дней, передохнув всего несколько часов, были вновь бодры и готовы броситься в бой очертя голову. Особая людская порода, сплотившая всех здесь присутствующих в едином строю, заставляла их, как само собой разумеющееся, стремиться превзойти друг друга в отваге и стойкости, невзирая на усталость, боль и тому подобные «досадные мелочи». Куда до этой армии было всем прочим, пришедшим ей на смену, состоящим из разного сброда, согнанного под знамена нуждой и палкой и обряженного в военные мундиры! Быть может, и был прав хитроумный Талейран, бросая историческое: «Война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным». Но когда за дело берутся штатские, внезапно выясняется, что честь и доблесть не окупают себя.

Пока же все были заняты своим делом. Генуэзцы, венеды, повольники, обмениваясь скабрезными шуточками, понятными любому и каждому из них, несмотря на языковые барьеры, сооружали чучела из шестов и соломы, снабжая их при этом порой весьма пикантными добавлениями, символизирующими незаурядное мужское достоинство. Те же, кому не довелось заниматься такой своеобразной заботой о пополнении наших рядов, бегали с бурдюками за водой к Калке и, возвращаясь, навешивали наполненные чрева на соломенных новобранцев.

— От жажды не помрете, — шутили они, удобнее закрепляя бурдюки.

За гранитными великанами оборудовали позицию рыцари со своими отрядами и мои даны. В скальных осыпях скрывались от людских глаз Лисовские лучники и прикрывавшая их повольничья ватага Ропши, командующего полком в наше отсутствие.

Готовясь к завтрашнему дню, я прилег вздремнуть у костра и все еще слышал сквозь сонную пелену, как хлопочут о чем-то Лис с Ильей Муромцем.

— Нет, так нельзя. Эдак он веером половину отряда сметет.

— А ежели так?

— Так от скалы фонить будет…

Разбудил меня Венедин.

— Вставай, Капитан, — тряс он меня за плечо. — Маг пришел. Объясни ему, что нужно делать.

Мои объяснения, похоже, немало удивили вдохновенного кудесника, но, прикинув что-то в уме, он сообщил, что все задуманное нами в принципе возможно, хотя и потребует от него изряднейших затрат магической силы. Но, впрочем, и от всех нас грядущий день требовал того же.

Ордынцы появились, лишь только рассвело. Они шли с юго-востока, точно подгоняемые в спину солнечными лучами, катились прибойной волной, готовой затопить обреченный берег. Летевший впереди них грохот копыт вселял в робкие сердца смертельный страх, в отважные — пьянящую радость предстоящей битвы.

Но полноте, много ли было робких сердец по эту, да и по ту сторону приазовской степи, обреченной ныне стать полем боя…

Затрубили над русским войском звонкие рога, ударили бубны, развернулись над полками хоругви со святыми ликами, грянула над рядами копейными то ли песнь, то ли молитва, и слов-то не разобрать, а до сердца, до печени пробирает.

— Глянь, Воледар Ингварович! — крикнул стоявший рядом Ропша, указывая рукой на степь. — Орда-то впереди себя Перекати-поле гонит.

Я уставился в ту сторону, куда показывал Хват. По степи, гонимые неведом ветром, едва пригибая траву, катились, скакали, прыгали шары размером чуть больше футбольного мяча. Темно-бурые, как будто из грязной соломы, но, по всему видать, живые.

— Эка напасть! — пробормотал Ропша. — Может быть, чародея покликать, чтобы он их огнем спалил?

— Сами справимся, — кратко бросил я, понимая, что магу надлежит беречь силы до решительного момента, и делая для себя заметку, что неведомые мне дотоле существа боятся пламени. — Арбалетчики! Греческим огнем по Перекати-полю прицельно пли!

Привезенные с собой генуэзскими пехотинцами стрелы огненного боя сделали свое дело, изрядная часть мерзких тварей разлетелась в пылающие куски при их попадании. Но далеко не все. Остальные же, докатившись до стены щитов, ударились о них и… начали вгрызаться в обтянутую проклеенной холстиной деревянную твердь.

— Рубите! Рубите их скорее! — благим матом заорал Ропша. — Не то сейчас новые народятся!

Команда эта была излишней, и без того неведомая напасть была встречена ударами мечей, топоров и копий. Но разделаться с ними было не так-то просто. С неожиданной легкостью они откусывали наконечники копий, взлетая на высоту первой линии щитов, катились по поднятому второму ряду и скатывались туда, где красовались прикрытые волшебной личиной чучела с наполненными водой бурдюками вместо тел. Не делая особой разницы между тем, что жрать, твари запустили зубы в бурдюки и тут… одна тварь, разбухнув, шлепнулась наземь и расплылась мерзкой бурой лужей, вторая, третья…

— Вот это да! — переводя удивленный взгляд с поверженных в грязную слизь Перекати-поля на меня, проговорил Ропша. — Эка воды-то набрались!

Я промолчал, указывая ватажнику в степь, откуда, пользуясь нашим смятением, накатывалась лавина легкой кавалерии ордынцев.

— Арбалетчики! Залп! Первая шеренга — заряжай! Вторая, в линию заступи! Залп!

Град стрел тарахтел по выстроенным в «черепаху» щитам. Иные же, перелетев, вонзались в соломенных воев моей дружины, разя их наповал. Не знаю, смотрел ли еще когда-нибудь военачальник с такой радостью на побивание своего воинства, как глядел я. Вода хлестала из пробитых бурдюков, превращая в огромную болотистую лужу позицию нашего полка. Колья, копья, которыми были вооружены воинственные пугала, рушились наземь, образуя причудливые рогатки и ловушки. Все шло так, как я и предполагал: генуэзские арбалетчики прекрасно знали свое дело, и вскоре по полю перед нами носились десятки потерявших всадников коней. Татарская конница, смешавшись, поспешила обратиться в бегство, демонстрируя полное нежелание продолжать бессмысленное кровопролитие.

— Никак бегут? — удивленно промолвил Ропша, глядя в спину улепетывавших татар.

— Бегут-то бегут, — согласно кивнул я, — да вот только нам за ними бегать недосуг. — Я оглянулся, чтобы оценить эффект, произведенный отступлением противника на стоящие за нашей спиной полки. Ни один из них не шелохнулся, не стронулся с места, свято повинуясь приказу двигаться лишь по особому сигналу. — Слава тебе, Господи, — прошептал я, прекрасно сознавая, к чему бы привела безумная попытка атаки вслед откатывающемуся противнику.

Несчетно полководцев на пути Орды уже попадались в эту незамысловатую ловушку и почти столько же заканчивали в ней свои жизни.

Раздосадованные неудавшимся маневром, конники как по команде прекратили «беспорядочное бегство» и тотчас же начали перестраиваться в длинную выпуклую дугу.

— Ну все, в пляс пошли, — оценив обстановку, сообщил мой помощник. — То стрельба не стрельба была. Сейчас, почитай, начнется.

Словно не желая обманывать ожидания Ропши, конная дуга приблизилась к нам на расстояние выстрела, и воздух вновь наполнился леденящим душу злым посвистом многих тысяч оперенных стрел. Отстреляв свою норму, голова колонны загнулась назад, освобождая место для очередной сотни стрелков, и далее, далее, далее, пока вновь не заняла свое место голова колонны, успевшая принять по дороге новые, полные колчаны стрел.

— Ну, Капитан, как там у вас? — услышал я в голове голос Лиса.

— А ты сам не видишь?! — огрызнулся я, указывая на тяжелые генуэзские строевые щиты, которые из-за множества торчащих в них стрел начали напоминать одежные щетки.

— Ничего, ща попустит, — обнадежил меня друг. — Слыхал, у нас песенка была «Гайдар шагает впереди»? Так вот, всех здешних гайдаров мы уже выцелили, щас они у нас впереди шагать перестанут.

Как обычно, Лис не обманул, и спустя несколько минут татарская конница, только что демонстрировавшая чудеса слаженности, сбилась в кучу, подобно отаре овец.

— Что и требовалось доказать.

— Так, Лис, насколько я помню курс тактики татаромонгол от Чингисхана и вверх, сейчас все прелюдии закончатся и начнется атака тяжелой монгольской кавалерии. Так вот, как только она начнется, я даю генуэзцам приказ отступать, а ты со своими сидишь тише воды, ниже травы вплоть до контратаки. И никакой самодеятельности.

— Ты шо, меня за дурака держишь?! Я шо, враг самому себе? Ты лучше проследи, шоб твои генуэзцы в грязи не потонули! — возмутился Лис.

— Ничего, жить захотят — выплывут.

— О, — внезапно произнес Сергей, меняя тон с возмущенного на удивленный. — Похоже, мы их таки изрядно достали. Авиация на подходе. Глаза вверх подними.

Я воздел очи к небу и едва не поперхнулся от удивления. Со стороны ордынского лагеря, расправив широкие кожистые крылья, извиваясь в воздухе длинным чешуйчатым телом, разинув зубастую пасть, на строй русского воинства надвигался огромный черный дракон. Судя по развевающимся в воздухе усам и спирально закрученному хвосту, явно китайского образца.

— Знаешь, Капитан, я, пожалуй, займусь самодеятельностью, — Лис деловито положил на тетиву бронебойную стрелу, — а то эта образина своим огнем враз все наше болото высушит.

Двенадцать стрел одна за другой взмыли в воздух и злыми шершнями устремились к дракону. Двенадцать стрел вонзились в него, насквозь пробили и главу, и сердце, и крылья, прошли сквозь горло навылет и упали далеко позади, не причинив видимого вреда грозному монстру.

— Не понял… — ошеломленно процедил мой напарник, запуская руку в колчан за новой порцией стрел. — Шо ж это такое на свете белом деется?!

Но в этот миг дракон, словно почувствовав негодование изрешетившего его лучника, сложив крылья, сорвался в штопор, грозя рухнуть на расположение Лисовской засады.

— Берегись! — заорал Венедин. — Задавит!

Предостережение оказалось излишним. В нарушение законов физики и геометрии, по мере приближения дракон начал делаться все меньше и меньше, и на скальную осыпь рухнуло не многотонное чудовище, а преклонных лет монголоид со сломанной пополам бамбуковой рамой хитроумной формы, обтянутой черным шелком. Он еще пытался барахтаться, стараясь выбраться из креплений дельтаплана, когда невесть откуда взявшийся сыч, грозно ухая и хлопая крыльями, вцепился когтями в диковинное украшение, висевшее на груди летуна, и, срывая его, взмыл ввысь. Лишь только это произошло, то, что совсем недавно еще было драконом, дернулось и затихло.

— Да-а, — Лис утер пот со лба, — всякое видал. Но чтоб такое!

— Идут! Идут! — пронеслось над рядами.

Тяжелая монгольская конница, шаг за шагом ускоряя свой ход, мчалась на наши позиции, горя желанием смести непокорное чело войск противника.

— Ну что ж, пора. — Я порывисто выдохнул, понимая, что вот и наступил тот самый решительный момент, которого мы все ждали с начала боя. — Пехоте отступление!

Генуэзцы и повольники Ропши бросились к строю большого полка.

— Ропша, командуй! Лис, у Ильи все готово?

— Все пучком! Пусть только врубятся! — в нетерпеливом возбуждении бросил мой друг.

Пехота бежала, бросая щиты. Передовой полк, так долго выдерживающий натиск Орды, перестал существовать. Пехота бежала, радуя глаз противника, а те немногие, что оставались стоять на своих позициях, сжимая копья в руках, попросту не могли никуда сдвинуться, поскольку были вкопаны в землю.

— Не пора ли? — Кудесник возник за моей спиной, казалось, из воздуха.

— Да уж, пожалуй, начнем, — кивнул я, глядя из-за притащенных младшим Муромцем скальных обломков, служивших нам импровизированным командным пунктом, на приближающуюся тяжелую конницу. — Как только монголы врубятся в строй, запускай.

Маг согласно кивнул и начал уже виденный мной однажды танец. И тут как по волшебству, впрочем, так оно и было, посреди безоблачного синего неба, крутясь бешеным ураганом, возникли мрачные темные тучи, и пучки молний, словно линии бескабельной связи, потянулись к молчаливому ведуну.

Десятки, а то и сотни тяжеловооруженных нукеров уже вылетели на позиции передового полка и начали оскальзываться в грязной жиже, падая сами и валя соседей.

— Поше-ел! — заорал я что было сил.

Маг, как обычно, бесстрастный, опустил руки и прикрыл глаза. Невидимый, как сама смерть, электрический ток — магическая сила собранных колдуном в себя молний — в один момент побежал по воде, по мокрой траве, по железу оружия и доспехов, насмерть разя цвет и гордость ханской конницы. А вслед за этим… Я закрыл уши руками и прижался к конской холке, чтоб не слышать то, что было вслед за этим. Выпущенная на волю из клетки тварь, величаемая Соловьем-Разбойником, засвистала диким посвистом, загудела да заухала во всю мощь, переворачивая коней, сдувая наездников и обращая вспять несокрушимое дотоле воинство…

И была атака, и был бой, и ударили витязи земли русской на черного ворога, сметая его и обращая в бегство. И всадники половецкие обагрили свои сабли злою ордынскою кровью, и многие ратники и витязи, и воеводы и князья пали в тот день за землю русскую, снискав себе славу славную, а для отчизны победу великую…

Глава 8

Дайте им победить. Затем берите голыми руками.

Бисмарк

Одно из самых тяжких зрелищ, доступных человеческому взору, — поле битвы после ее окончания. Отважнейшие сердца, без ропота сносящие все ужасы рукопашной, не могут ни сжаться при виде тысяч и тысяч мертвых, растоптанных, растерзанных тел, прижатых к земле неумолимым смертным грузом. И жажда жизни, заметная еще под смертной маской, немым укором терзает оставшихся в живых, будто говоря: «Ну почему же я, а не ты?» И стоны раненых в надвигающихся на поле боя сумерках звучат едва ли не голосами из преисподней, и черное воронье, слетевшееся на обильную трапезу, карканьем напоминает выжившим, что, быть может, уже завтра их черед идти на корм ненасытным падальщикам.

Сумерки сгущались над Калкой, но поле было полно воинов обеих армий, бродивших между телами, выискивая живых и грабя мертвых.

Конечно же, стойкость передового отряда во многом предопределила победу русского воинства, но говорить о том, что именно мы сокрушили мощь стотысячной Орды, было бы по меньшей мере глупо. Бой продолжался семь часов, и временами казалось, что еще один удар, еще один натиск, и дрогнут, побегут городские полки, полягут в смертном бою княжьи дружины и пойдет Орда гулять по Руси свирепым драконом. Не ударь в нужный момент в тыл монголов засадный полк Олега Изборского, быть может, не видать нам победы как своих ушей.

Но затрубил в звонкий рог князь Олег, обрушились полки Изборские и Псковские, Полоцкие и Холмские на загривок монголам, дрогнула Орда, покатилась назад, и половцы, собравшиеся уж было обратиться в бегство, помчались в сечу с гиканьем и свистом, вырезая конного и пешего безо всякой пощады.

Мне изрядно перепало в этом бою. Когда отступающие татаромонголы неудержимым потоком ринулись вспять, шаткою плотиной на их пути стояли дружины засадного полка. Я увидел, как один за другим падали подрубленные стяги, как рухнул, а затем вновь поднялся стяг князя Олега, и зычный голос его рога, прорываясь сквозь лязг и рев битвы, звал всех живых русичей собраться под знамя.

— На подмогу! — крикнул я, указывая своим рыцарям мечом направление атаки.

Рубя направо и налево, мы прорвались уже к изборскому стягу, и я воочию увидел, как, отбросив щит, бьется двумя мечами над телом Михаила Полоцкого князь Олег, как трубит что было сил Ефимий из Ольшаницы, придерживая раненой рукой княжеское знамя. Но тут удар чудовищной силы пришелся мне по шлему, мешая в глазах все краски мира в одну непроглядно-черную…

Не знаю, долго ли я провел в таком состоянии, но первое, что увидел, открыв глаза, был стоящий рядом Ропша с секирой в руках, отбивающийся от двух конных монголов, и мчащийся ему на подмогу Лис. Для меня сражение закончилось: в голове звенело, как в колокольне на Пасху, и земля упорно отказывалась принимать подобающее ей горизонтальное положение. Лишь к вечеру, когда бой затих, я смог понемногу ходить без посторонней помощи. Не будь так добротен сработанный институтскими мастерами доспех, не окажись рядом бесстрашный повольничий ватажник, и вероятнее всего, имя Воледара Ингваровича, воеводы полка иноземного строя, было бы навечно вписано в исторические тома этого мира в ряду иных военачальников, погибших в битве при Калке.

В лагерь мы возвращались пешком, поскольку возвышенное положение на спине Мавра все еще вызывало у меня неодолимое желание сжать землю в объятиях. Обходя мертвые тела, переступая через чьи-то ноги и руки, стараясь не поскальзываться в лужах подсыхающей крови, мы продвигались все ближе к утренним позициям, туда, где был назначен сбор остатков нашего полка.

— Вот, смотри. — Лис, сменивший воодушевление боя на досадную говорливость, поднял с земли причудливо согнутый монгольский лук и, стерев с него буроватые капли запекшейся крови, ткнул его мне под нос. — Вот как они это делают?

— Что именно? — старательно подбирая слова, спросил я.

— Да ты попробуй, попробуй, — не унимался Лис, любовно поглаживая пальцами вычурный изгиб грозного оружия. — Китайский лак! Это просто чудо что такое. Дерево под ним и дышит, и не впитывает влагу. Я институтским химикам уже плешь проел, вернее, проел бы, если бы осталось, что проедать, прося их синтезировать хоть что-нибудь похожее. Сейчас! Болтов тачку. Либо не дышит, либо пропускает. Говорят, привезите нам образец жидкого лака, и мы вам определим формулу. А где ж его взять, тот образец, когда китайцы берегут этот лак тщательнее, чем Праматерь секреты своей несгибаемой девственности?

— Лис, — с укоризной сказал я, — не богохульствуй.

— Да ну, оставь! — отмахнулся мой друг, вновь размахивая луком у меня перед носом. — Прикинь, они гонят этот лак в промышленных размерах, покрывают им все что ни попадя. Разве что очко для унитаза не покрывают, и то только из-за того, что его у них еще нету. А Институт не может добыть жалкого десятка капель, чтоб произвести анализ.

Вряд ли моего боевого товарища до такой истерики доводила проблема отсутствия вожделенного лака. В конце концов он много лет прекрасно обходился без него. Просто напряжение сегодняшнего дня таким дурацким образом рвалось наружу, требуя выхода.

У самой позиции генуэзской пехоты, заваленной теперь грудами тел коней и всадников, мы немного притормозили, выбирая хоть сколько-нибудь проходимую тропу к нашему лагерю. Большинство из тех, кто несколько часов назад с таким остервенением рвался сюда, стремясь сокрушить передовой полк, нашли здесь свою последнюю дорогу в страну весенних пастбищ, или что уж у них там заменяло Царствие Небесное. И эта ужасающая свалка человеческих и конских останков все еще продолжала дышать, стонать на разные лады и двигаться, порой в конвульсиях, а иногда вполне осмысленно.

— Эй! — оборачиваясь назад к воинам нашего полка, устало бредших к бивуаку, крикнул Лис. — Разберитесь, что тут к чему. Тех, кто совсем плох, добейте, тех же, кто еще подает надежды, перевяжите и в лагерь.

— Может, повременим до утра, — видя, как устали бойцы, предложил я.

— Да ну, — отмахнулся Лис, — пусть копаются. Сюда ломанулся самый цвет монгольской кавалерии. Тут сейчас есть чем поживиться, а к утру останутся лишь голые трупы. С ними все равно надо будет что-то делать, но уже за «просто так».

С логикой моего друга тяжело было спорить, хотя и соглашаться с ней отчего-то совсем не хотелось.

— Меня сейчас другое занимает, — продолжил Венедин. — Этот, с позволения сказать, дракон, будь он неладен! Я всадил в него дюжину стрел, шо в тире. Где бы дедушка монгольской авиации ни скрывался, я все равно должен был его зацепить. И на тебе, ни одной дырки. Ни на нем, ни на его долбаном дельтаплане!

— Но он все-таки упал.

— То-то и оно, что упал. Бамбуковый шест несущей конструкции крыла сломался как раз у него между лопаток. Так что, если б это я его перебил, в груди и спине колдуна должны быть отверстия. А их там нет.

— Что ты хочешь? Маг все-таки. А кроме того, ты не допускаешь, что конструкция могла сломаться сама по себе?

— Ну, то есть, может быть, — с явным сомнением в голосе произнес Венедин. — Но очень маловероятно.

Беседуя таким образом, мы наконец дошли до того самого места, где среди обломков скал, полускрытые шелковыми обрывками крыльев, лежали скрюченные останки мага. Чем-то тошнотворно-ужасным веяло от его изувеченного тела, и саркастическая ухмылка, ощерившая в злобном оскале остатки зубов колдуна, отпугивала возможных мародеров от зловещего мертвеца. Да что там мародеры, даже вороны опасались приблизиться к нему.

— М-да, — оглядев подбитого хомо драконус, констатировал Лис. — Взгляд у дедули какой-то неласковый. — Он подошел поближе и, подняв кусок черного шелка, накинул его на лицо погибшего летуна.

— Но мародеры здесь, похоже, все-таки побывали.

— Да? — Лис обвел взглядом место происшествия. — Почему ты так думаешь?

— Когда он падал, на нем был роскошный пояс с золотыми бляхами и каменьями. Я еще удивился, зачем магу нужен боевой пояс?

— Пояс? — Лис задумчиво пожал плечами. — Не помню. Может, уже кто отвернул. — Он нагнулся поближе к телу, осматривая его со всех сторон. — Да нет, не похоже, чтоб у него пояс был. Наверное, тебе показалось. Во всяком случае, видимых следов нет.

— Да нет же, был пояс, — уперся я.

Венедин недоуменно посмотрел на меня и опять склонился над телом.

— О, а это что? — Мой друг запустил руку в складки одеяния колдуна и вытащил на свет божий небольшую тыкву-горлянку, заткнутую плотно притертой пробкой. — Граната для самообороны в случае неудачной посадки? — Он начал внимательно осматривать свой трофей.

— Лис, — настороженно произнес я, — поаккуратней, может, это действительно какой-нибудь джинн.

— Навряд ли, — неспешно оглядывая тыкву со всех сторон, покачал головой Венедин. — Во-первых, я никогда не слыхал, чтобы джиннов запирали в тыквах. Обычно для этого используют более прочные сосуды. А во-вторых, будь это джинн, здесь обязательно наличествовала бы волшебная печать, мешающая ему освободиться. Она, как мы видим, отсутствует. А, была не была! — Он крутанул пробку, и та поддалась с неожиданной легкостью.

Как и предполагал мой друг, извержения джинна из бутылки не последовало. Вместо этого из нее до нас донесся вполне приятный аромат в восточном духе, самым неожиданным для меня образом приведший Сергея в состояние полного экстаза.

— Ядреный конь! Это лак! Двести граммов прекрасного китайского лака!!!

Похоже, он готов был начать прыгать вокруг трупа на одной ноге в приступе неконтролируемого детского восторга.

— Лис, а для чего у мага с собой лак?

— Да я почем знаю. Может, крылья смазывать. — Мой друг молол полную чушь, даже не желая вдуматься в смысл вопроса.

— А интересно, почему тыква не разбилась? Маг ведь летел довольно высоко.

— Блин, ну ты задолбал! — Лис посмотрел на меня неожиданно зло. — Не разбилась. Ты шо, совсем головой ударился? Тут такое счастье привалило, а ты зудишь! Почему не разбилась?.. Как оказалась?.. Ты какой-то пояс искал? Ну и ищи себе! — Он развернулся, собираясь уходить. — Успехов!

И в этот миг мне вдруг послышалось невдалеке за камнями чье-то сдавленное всхлипывание и подвывание. Пояс! Ну конечно же, пояс! Именно такой вчера вечером был на несчастном Эрхарде из Вагры. А нынче… Так вот почему сломался чертов дельтаплан!

— Стой! — Я резко окликнул не на шутку осерчавшего Венедина.

Мой меч свистнул в воздухе, разнося проклятую тыкву в вдребезги.

— Да ты!.. — Лис, не находя слов, схватился за меч. Но не успел его клинок покинуть ножен, как осколки сосуда коснулись земли и на глазах стали превращаться в драгоценный боевой пояс. Точнее, в то, что от него осталось после моего удара. — Оба-на! — Мой друг, точно проснувшись, уставился на сияющие ошметки. — И шо это было?

Рыдания усилились, и корявый, мерзкого вида горбун выскочил едва ли не у нас из-под ног и опрометью, перепрыгивая через валуны, через тела погибших, бросился в темнеющую уже степь.

— Блин, ну надо же! — сплюнул Лис. — Горе-злосчастье. Вот же ж привязалось! Ох неспроста это! Оно нам еще устроит райскую жизнь.

Хлопанье тяжелых крыльев прервало длинную ругательную тираду моего друга, сопровождавшую стремительную пробежку Лиха Одноглазого от скальной осыпи до горизонта.

— Вас уже давно ищут. — Семейный маг Муромцев ударился оземь, меняя пернатое обличье на более привычное и удобное для человеческого общения. — Володимир Ильич ждет вас в своем шатре.

Мы с Лисом обреченно переглянулись, понимая, что увильнуть от необходимости участвовать в разборе полетов не удастся. Особенно после столь настоятельного приглашения. Как говорится, положение обязывает…

Кажется, потеряв к нам всякий интерес, Яросвет наклонился над павшим собратом по цеху, словно отдавая ему последние почести.

— Великий был маг, — промолвил он. — Один из самых сильных. Но от судьбы не скроешься, сбылось предсказание: «Двенадцать стрел придут издалека, когда сразит тебя твоя рука». Да, — маг глянул на Лиса взглядом, способным вскипятить воду в леднике, — вы нажили себе грозного врага. Это Кеукче, сын Манглира, сводный брат Чингисхана, его защитник и наставник. Чингисхан не простит вам этой потери. — Он еще раз посмотрел на мертвого колдуна и, распахнув свой черный, подложенный алым шелком плащ, сказал с неизменной суровостью в голосе: — Это талисман Кеукче. В нем заключена огромная магическая сила одного из древнейших волшебников, величайшего Лу Шена. — С этими словами маг запустил руку под тунику, достал из-под нее тот самый амулет, который сорвал сегодня днем огромный филин с груди рухнувшего на камни дракона. — Носи его, да никому не показывай. Он защитит тебя, как и всех прежних хозяев.

— А?.. — Мой друг не успел не то что закончить фразу, а даже ее начать. Волшебная птица уже скользила, распластав крылья по воздушной струе в сторону шатра Володимира Ильича. — Нет, ну шо за манеры? — возмутился Лис.

— Ладно, — махнул рукой я. — Дойдем до Муромца, он там наверняка будет. Успеешь еще порасспросить.

— Успеть-то успею. Да только захоти он что сказать, наверняка бы уже сказал. Фишка такая у магов: напустить туману побольше, а ты потом голову ломай, что там они накрутили.

Шатер главнокомандующего был, вероятно, последним местом жестокой схватки на берегах многострадальной Калки.

— По справедливости, после смерти Михаила княжество должно принадлежать мне! — бушевал разошедшийся не в меру Олег Изборский. — Я был ему как сын. Мы сражались плечом к плечу, он умер у меня на руках и в последних словах своих назвал меня своим преемником!

— Того никто не слышал! — возмущался Святополк Туровский, сидевший с перевязанной рукой на лавке у стены. — А по древнему праву у княжества Полоцкого прямые наследники есть.

— Холмский князь Глеб, его младшего брата сын, — вставил кто-то из собравшихся в шатре бояр.

— Глеб один лишь полк, Володимир Ильич, в твое войско прислал, — горячился Олег Изборский. — А сам в уделе остался. Я ж жизнь свою не жалел и впредь жалеть не буду. Дай мне лишь полоцкую землю — границу с Ливонией щитами перекрою, век сунуться не посмеют!

— Это как так — дай?! — раздался из царивших в шатре сумерек голос Мстислава Киевского. — В землях русских закон есть, а не лишь твое или чье-то хотение. А то вон жена князя Святополка Ольга тоже из полоцкого дома, и он не менее тебя нынче в поле отличился.

— Да ты о чем толкуешь? — Изборский князь выпрямился во весь рост и подпер бока руками.

— Расступитесь! — послышался чей-то властный голос снаружи шатра. — Расступитесь! Где Муромец?

Князь Игорь Суздальский, расталкивая толпившихся бояр и витязей, пробился к столу, возле которого, уронив тяжелые руки на столешницу, восседал мрачный, словно туча, Володимир Ильич.

— Глядите! Все глядите!!! — прорычал князь Игорь и с размаху припечатал к столу стрелу с окровавленным наконечником. — Вот! Этой стрелой убит отец наш, великий князь Всеволод. Скажет ли кто-нибудь здесь, что это татарская стрела?!

Князья и воеводы, собравшиеся под сводами шатра, молчали. Признать в орудии убийства татарскую стрелу значило расписаться в полном военном невежестве. Она была явно русская и, судя по характерной форме обрезки перьев, еще сегодня с утра, вероятно, занимала свое место в колчане у кого-то из киевских дружинников.

— Ты что же это, пес смердящий, меня в смерти отца своего обвинить вздумал?! — рванулся из темноты на свет Мстислав Киевский. — Или повинен я за каждою стрелою на поле брани следить?

— Твой умысел против отца нашего, — хмуро набычившись, процедил новый великий князь Владимира, — каждому ведом.

— Что?! — Меч Мстислава тяжело свистнул в воздухе.

В ответ Игорь, отскакивая, обнажил свой.

— Хватит! — Муромец обрушил кулак на дубовую столешницу, отчего доска, на которую пришелся удар, переломилась пополам, словно свежая вафля. — Нынче все больно горячие. Завтра поутру соберемся. Не то порушите друг друга хуже Орды. Ступайте все да ночью поразмыслите, как далее жить будем. Утро, оно вечера мудренее. А, побратимы, нашлись-таки, — окликнул нас Володимир Ильич, очевидно, заметив долговязую Лисовскую фигуру в расходящейся толпе. — Погодите немного. Слово к вам есть.

Мы послушно остановились в ожидании обещанного слова.

— Видел вас нынче в бою. — Муромец крепко, но осторожно сжал каждого из нас в объятиях. — Молодцы, великое дело сделали.

— Да шо там в самом деле, — отмахнулся Лис. — Чуть шо, обращайтесь.

— Тебе, Воледар, особое спасибо. — Муромец склонил голову. — Я-то сначала грешным делом подумал, что Ганза тебя следить за мной приставила. Рад, что ошибался. Но ныне о другом молвить хочу. Дело-то вы сладили, да вот врагов себе нажили, други мои верные, весьма опасных.

— Да, Яросвет что-то такое говорил, — почесал щеку Лис. — Это из-за того, что я чингисхановского мага завалил? — Слова моего друга, похоже, вызвали у Володимира Ильича полную оторопь.

— Ты что же, Кеукче убил? — справившись наконец с собой, проговорил Муромец.

— А чего он драконом прикидывался? — начал оправдываться Лис, постепенно соображая, что произошло нечто, выходящее за рамки нашего понимания.

— Плохо ваше дело, побратимы, — вздохнул Володимир Ильич. — Князья на вас осерчали за то, что вы удумали половецкие полки за их спинами ставить. На меня-то вызвериться опасаются, а на вас, поди, зло сорвут. Видали, чай, каковы молодцы! Поди теперь разбери, чья стрела Всеволода сыскала. А на вас они всем скопом недобро глядят. Говорят, мы своих витязей ложили, а чужеземцы пришлые половецкими саблями спины наши подпирали.

Хотел я вас с посольством в Орду отослать, да теперь, знать, не судьба. Чингисхан вам брата своего сводного не простит. — Он вздохнул. — Что делать, ума не приложу. — Он опустил свои ручищи нам на плечи. — Ступайте в лагерь. Глядишь, до утра чего и удумается.

— Ну что, Капитан, — спросил меня Лис по дороге к лагерю, — какие еще будут предложения по сбору материалов для доклада?

Я пожал плечами.

— По-моему, и так все ясно. Если вдруг старший Муромец, скажем так, исчезнет до того, как его сын войдет в полную силу, все здесь рухнет немедля.

— Я тебе больше скажу, — усмехнулся Лис. — Муромец непременно, как ты выразился, исчезнет. Ужо князья об этом позаботятся. Действительно, нельзя же быть по положению и выше их, и ниже одновременно. У них от такого состояния дел разум возмущенный кипит, да так, что аж шеломы поднимает. Так что если Володимир в ближайшее время себе на голову шапку Мономаха не натянет с криками: «Аз есмь царь! Щас всех порешу!» — Русь вернется в прежнюю позицию.

— А Ганза?

— А что Ганза? — хмыкнул Лис. — Я думаю, шо в их одноколейных немецких мозгах вариант, шо можно покорить страну и не объявить себя монархом, просто не рассматривается как полностью абсурдный.

Я вздохнул. Мой друг, несомненно, был прав, и от этой правоты хотелось рыдать в голос. Однако, как ни крути, в наши задачи не входило создание на Руси единого мощного государства, а личные симпатии и антипатии в недрах Института могли заинтересовать только штатных психоаналитиков.

— Уходить пора, — немного помолчав, сказал Лис с мрачной тоскливой интонацией в голосе.

Конечно же, спорить с этим было бесполезно. Засиживаться далее в русских землях нам было не с руки, да и не по чину. Но известному витязю на распутье было куда как проще выбрать себе дорогу: на Руси на нас точили зуб оскорбленные князья; по ту сторону степи жаждал крови Чингисхан; в спину дышал Генрих Шверинский, вполне вероятно, уже прослышавший о нашем чудесном спасении из лап тролля.

— Может, катер вызвать? — жалобно произнес Лис. — Ведь, блин, куда ни кинь, везде клин.

Я помотал головой.

— Вызвать-то мы можем, но кто ж нам его пришлет? Вот если б перед сражением, тогда, может, еще и прислали.

— Я не понял. — Лис уставился на меня. — Ты предлагаешь прокрутить эту песню по второму кругу? Невозможно, да и некем.

Он говорил верно. От полка иностранного строя уцелела в лучшем случае треть, да и то изрядно потрепанная. Я с тоской вспомнил стройные ряды генуэзских арбалетчиков, встречавших сегодняшний рассвет, и с еще большей остротой осознал, что и в Суроже в Крыму, и на Кавказе уже владения Орды, а стало быть, путь в Константинополь для нас также отрезан.

В мрачных раздумьях мы дошагали до лагеря. Часовой, узнавший отцов-командиров, отсалютовал копьем и доложил:

— Ропша Хват велел, как только вы придете, сообщить, что среди взятых нынче в полон монголов есть весьма знатные богатуры. Он хотел бы посоветоваться с вами об их участи.

— Хорошо, — кивнул я. — Где он?

— Во-он у того костра, — указал стражник.

— А что там за пленные, не слыхал?

— Три мурзы, нукеров ханских с десяток, темник монгольский, а между них птица особая — Буринойон, сын Актая, повелителя Хорезма, внук самого Чингисхана.

Мы с Лисом переглянулись и, не сговариваясь, едва ли не маршевым шагом поспешили к указанному костру.

Глава 9

Кто хорошо прячется — долго живет.

Третий принцип снайпера

— Ну, что делать будем? — Лис посмотрел на меня взглядом, не вызывающим сомнений в том, что ответ на этот риторический вопрос ему уж давно известен.

— Заманчиво, конечно, — нахмурился я. — Но если вдруг узнают, что ты завалил чингисхановского братца, у нас возникнут изрядные проблемы с самостоятельным передвижением.

— А мы никому не скажем, — не сомневаясь ни секунды, выпалил Лис. — Мы скромные.

— Не говори ерунды, — отмахнулся я. — В нашем войске уже, почитай, все знают о твоей прицельной стрельбе. А кто еще не в курсе, будут знать к утру. Сколько среди них лазутчиков, одному Богу известно. К тому же наш Чингизид еще не согласился поработать универсальным пропуском.

— Ну, это мы в миг организуем. — Венедин поднял руку в обнадеживающем жесте. — Ознакомительная экскурсия по застенкам НКВД, и он согласится работать пропуском, паспортом, свидетельством о рождении, водительскими правами, даже справкой о беременности, если понадобится.

— Сомневаюсь, — печально вздохнул я. — По уставу монгольского воинства, он должен бояться лишь грома небесного и гнева начальства. Ты не подходишь ни под первое, ни под второе.

— Слушай, — мой друг перешел на серьезный тон, — а что, если мы с ним сыграем в князя Игоря?

— Что ты имеешь в виду? — Я непонимающе уставился на Венедина, пытаясь уразуметь, что именно в поведении старшего Всеволодовича может помочь нам убедить Буринойона в необходимости сотрудничества.

— Да нет же! — поморщился Лис. — Я не Игоря Суздальского имею в виду, а того, который: «О дайте, дайте мне свободу!» Там в опере один половецкий изменник Родины помогает князю сдернуть из плена. — Лис остановился и выразительно посмотрел на меня. — Только, пожалуйста, не говори, что твоему роду тысяча лет и звание «изменника Родины» противоречит кодексу строителя развитого феодализма.

— Ну-у… — тоскливо начал я.

— Все. Понятно. Дальше можешь не продолжать. Давай подойдем к этому с другой стороны. Как сотрудник Института сотруднику Института скажи мне честно: мы свою миссию уже выполнили? Или у тебя еще есть какие-нибудь светлые идеи по уточнению данных для доклада? Скажем, мы еще не все княжества объехали. Может, не стоит останавливаться? Их у нас порядка шестидесяти. Глядишь, года за три управимся. Если, конечно, за это время нас с тобой самих не управят напрочь и навзничь.

Я кивнул, соглашаясь с аргументацией своего друга.

— Хорошо, — удовлетворенно констатировал Лис. — Этот пункт проехали. Следующее. Мы с тобой здесь кто? Былинные богатыри Алеша Попович и Добрыня Никитич, радетели за землю русскую? Ни хрена подобного! Мы подлые наемники. То есть, конечно, да, мы хорошо работаем, пока нам хорошо платят. Но я бы сказал, что наша честность уже заходит слишком далеко. Когда интересы Отечества начинают расходиться с нашими собственными, мы как честные люди, в смысле, честные наемники, должны в первую очередь заботиться о себе, любимых. Так вот, ты меня, конечно, извини, но у меня нет никакой охоты защищать весь этот княжеский и великокняжеский сброд в тот момент, когда они прикидывают, каким образом нас лучше всего извести. Так что, как ни крути, самое время менять хозяев.

Я обреченно вздохнул. Мысль о дезертирстве торчала из-под всех аргументов Лиса, словно кость в горле. Но все же в логике его рассуждениям отказать было нельзя. И что самое противное, на данный момент этот вариант пути представлялся наиболее реальным способом добраться до заветной камеры перехода.

— Ладно, — страдальчески поморщился я, — линия защиты суду ясна. Но это все слова, а этот самый нойон еще не изъявил желания бежать отсюда вместе с нами.

— Ага, — хмыкнул Лис, — он как раз собрался выехать с семьей на Русь на ПМЖ, скрываясь от зверств дедушки Чингиза, а тут, откуда ни возьмись, мы со своей электрификацией всей Орды. Предоставь это мне. В конце концов военспецы везде нужны. Доберемся до Хорезма, а там прости-прощай.

Я неохотно кивнул.

— Ладно, поступай, как знаешь.

— Ну вот и славно, — усмехнулся Лис. — Так, если что, запомни: меня нашли в детстве в степи. Вырос я, значит, там же. Ну а дальше — военная судьба, ля-ля, тополя.

Я молча махнул рукой. В какие бы одежды ни рядился мой верный напарник, мешок с хитростями всегда висел у него за спиной.

* * *

Беззвездная ночь благоволила побегу из плена. Рваные тучи неслись по небу, лишь изредка выпуская изрядно отощавший бледный месяц на волю из своих объятий. Раздававшиеся еще кое-где глухие стоны добавляли мрачности общей картине, заставляя даже отменных храбрецов воздерживаться от выездов в степь без особой нужды. Очевидно, именно поэтому наши стражники, сочувственным взглядом проводив отцов-воевод, покидающих лагерь, вновь сбились у костра, ища не столько тепла, сколько света. Вряд ли кого-нибудь из них обеспокоил этот поздний выезд. Возможно, даже тот факт, что за спиной Лиса вторым номером восседал высокопоставленный пленник, остался ими незамеченным. А даже если и заметил кто связанного по рукам Буринойона, кому могло прийти в голову, что направляемся мы не к шатру Муромца, а совсем даже наоборот, в ставку Субедэя.

Продвигались мы медленно. Кони, кажется, боясь запачкаться, ступали осторожно, выбирая в потемках им лишь известный путь. Без особых препятствий проехав линию передовых постов, мы углубились в степь, почти не тронутую сегодняшним побоищем. Лишь изредка то справа, то слева при нашем приближении взлетали с возмущенным карканьем ненасытные вороны, сожалея об оставленной трапезе.

— Долго еще? — поворачиваясь назад вполоборота, спросил Лис, изо всех сил имитируя ломаный татарский язык.

— Долго, — хмуро кинул его собеседник, явно не расположенный к продолжительным разговорам. — К утру будем.

Я молчал. Невзирая на все доводы друга, у меня было на редкость тошно на душе. Как ни крути, как ни обманывай себя, мы совершали измену. И это чувство не оставляло ни на секунду, сжигая сердце серной кислотой вины.

— А ну тихо! — Лис остановил коня и прислушался. — Верховые, — переходя на шепот, произнес Лис, настороженно поворачиваясь в сторону еле слышного топота. — Человек десять.

Я тоже уже различал звуки, о которых говорил Венедин. Очевидно, это был татарский разъезд, посланный в дозор многоопытным Субедэем.

— Ну что? — Лис посмотрел на меня. — Объедем?

Я кивнул. Мы повернули коней, спеша подальше уйти с пути ордынцев. Но нашему плану не суждено было осуществиться. Стоило неясным теням ордынских всадников приобрести едва различимые во тьме очертания, как пленник, дотоле проявлявший интерес к жизни не более чем мумия Тутанхамона, рубанул Лиса связанными руками по шее, соскочил с коня и, петляя по-заячьи, метнулся к своим, выкрикивая на бегу пронзительно:

— Я здесь! Я здесь!

— Сейчас я его тормозну! — Лис, сбитый наземь ударом, зло выругался и натянул лук. — Спринтер-недоучка! — Он присел на колено, выцеливая ногу мечущегося из стороны в сторону монгола. Тренькнула тетива, Буринойон в очередной раз отпрыгнул и… споткнувшись, рухнул. — Я к нему! — воскликнул Лис, хлопая коня по холке и на ходу вскакивая в седло.

— Быстрее! — крикнул я, глядя на приближающихся татар, явно услышавших обращенные к ним вопли.

Спустя пару мгновений Лис поравнялся с распластанным телом, наклонился в седле, собираясь схватить жертву за ворот, и вдруг, резко выпрямившись, вновь начал прислушиваться.

— Лис! — заорал я во весь голос, уже не думая таиться. — Уходим!

Андалузский жеребец моего друга резко встал на дыбы, словно почувствовав где-то рядом хищника, и в следующую секунду мы уже мчались по направлению к позициям нашего войска, волоча на хвосте большую часть ордынского дозора. К счастью, луна надежно спряталась в облачной мути, и выцелить нас было делом отнюдь не простым. Но лишь когда впереди замелькали костры передовой сторожи, мы смогли вздохнуть спокойно.

Вылазку в Хорезм можно было считать оконченной.

— Не, ну ты, блин, видел?! — сокрушался Лис, не находя себе места после нашего бесславного возвращения. — Ну какого рожна его понесло?

Я пожал плечами.

— Может быть, он решил, что мы с тобой на досуге собираемся заняться шпионажем.

Моя версия была пропущена мимо ушей.

— Вот что я скажу тебе, Вальдар. — Лис досадливо поморщился, словно от изжоги. — Ты как хочешь, можешь считать это истерикой, но здесь все совсем не так просто, как кажется.

— Что ты имеешь в виду?

— Буринойон всецело повелся на нашу игру. Это я тебе даю рубь за сто. Вплоть до своего побега, он, похоже, и не думал нас предавать.

Я недоверчиво хмыкнул.

— Хмыкай, хмыкай. Но я об заклад готов биться, что мысль бежать обуяла его, что называется, вдруг. Я же, когда целил, ты сам видел, бил по ногам. А он возьми да споткнись. Хотя я посмотрел, спотыкаться там не обо что. Результат: стрела в горло и летальный исход.

— Плохо, конечно, — согласился я. — Не повезло мужику. Но что делать, бывает.

— Бывать-то оно, конечно, бывает, — не унимался Лис. — Но есть одно маленькое «но»: сапоги на этом уроде были точь-в-точь такие, как вчера на Эрхарде из Вагры. А когда я был рядом с телом, явственно услышал чьи-то стоны и всхлипы. Это Горе-злосчастье, черт бы его побрал! Хотя ума не приложу, каким образом оно за нами увязалось.

— Ты это серьезно? — Я внимательно посмотрел на не на шутку разошедшегося друга.

— Да уж куда серьезнее. — Лис мрачно обвел взглядом округу. — Если эта пакость прицепится, мечом да стрелами от нее не отобьешься. Так что самое время вызывать Базу и требовать катер. Потому что иначе мы никуда никогда не доедем. Это как пить дать. Если хочешь, можешь сказать, что у меня забастовка, нервный срыв и паранойя, вместе взятые.

— Ладно, попробуем, — вздохнул я, видя состояние Лиса и активизируя «символ веры». — База «Европа-центр»! Джокер-1 вызывает базу «Европа-центр».

— Слушаю тебя, Джокер-1, — раздалось у меня в голове.

— Послушай, солнце мое, — начал я как можно ласковее. — Там еще нашу камеру перехода от тролля не очистили?

— Нет, — с затаенным ехидством поспешила ответить девушка-оператор. — Криптобиологи бьются в истерике и говорят, что либо вы им доставите точно такого же тролля, и тогда они дадут добро на ликвидацию останков их любимца, либо им на все наплевать и опыты по превращению каменного тролля из фторсиликоновой в белковую структуру будут продолжаться.

— Да где ж мы им тут тролля-то найдем?!

— А это их не волнует ни в малейшей степени.

Слушающий все это Лис умоляюще посмотрел на меня и сложил руки в виде летящей птицы. Я молча кивнул.

— Милая моя, а как насчет катера?

— А при чем тут катер? — удивилась девушка. — У вас же все нормально. Сражение закончилось, вы оба живы…

— Это у нас нормально?! — возмутился Лис. — Да у нас тут полное дерьмо!

— Джокер-2, с вами я вообще не разговариваю!

— Ты достала! Тоже мне, Джоконда выискалась! Не разговаривает она! За нами тут Горе-злосчастье увязалось, а у тебя там «Все нормально». Ты хоть знаешь, что это такое — Горе-злосчастье?

— Фольклорный элемент, — очевидно, не мигнув глазом, кинула девушка.

— О-о-о-о, — застонал Лис. — Капитан, разбирайся с ней сам. Только знай, если утром здесь не будет катера, я заберусь на эту чертову сопку и буду оттуда орать, что я агент Института экспериментальной истории, и требовать интернировать меня в ближайшую камеру перехода.

— Как вы себя ведете! — возмутилась диспетчер. — Я доложу куда следует.

— Доложи, доложи! — не унимался разошедшийся Лис. — Может, тогда нас куда следует и заберут.

— Сударыня, — поспешил вмешаться я, понимая, что дело пахнет грандиозным скандалом, — Горе-злосчастье — это не фольклорный элемент, это действительно крайне неприятное существо. Мы шагу ступить не можем без опасения сломать шею.

— Ну хорошо, — вздохнула девушка, смягчаясь. — Предположим, я вам поверю. Как я должна обосновать ваш запрос?

— Да так и обосновывай, — вновь встрял Лис, — пока Горе-злосчастье за нами тянется, делов не будет.

Пауза на том конце связи растянулась, как перевод Шекспира на эстонский язык.

— Вы что, смеетесь? — наконец проговорила наша собеседница. — Если я так доложу, меня уволят до вашего возвращения, а вас сразу после. За профнепригодность. Да кто же из начальства поверит, что операция может сорваться из-за присутствия в окрестностях Горя-злосчастья?

Мы с Лисом обменялись жалобными взглядами, словно младшеклассники, облыжно обвиненные старшими соучениками в разбитии стекла директорского кабинета.

— Ладно, попробую что-нибудь придумать. Только у меня к вам огромная просьба: вы, пожалуйста, никому не говорите об этом своем Злосчастье, а то потом неприятностей не оберешься.

— Это уж точно, — вздохнул Лис.

— Пошли спать, — сказал я, отключая связь. — Как говорил Муромец, утро вечера мудренее.

Проснулся я от мысли, которая буквально выбросила меня из сна в явь подобно тому, как катапульта выбрасывает летчика из горящего самолета.

— Лис! — Я усиленно затормошил спящего рядом напарника. — Вставай!

— А? Что? — вскинулся он, автоматически нащупывая лежащий рядом лук. — Нас атакуют?

— Лис, мы с тобой два идиота!

Пораженный такой феноменальной новостью, Лис моментально навел резкость во взгляде и, оценив по положению солнца, что времени никак не больше шести утра, резонно заметил:

— Ну уж, во всяком случае, один, так это точно. Ты чего вскинулся?

— Почему ты вдруг решил, что Горе-злосчастье гонится именно за нами?

— А за кем же? — возмутился Лис, уязвленный тем, что Горе-злосчастье может здесь гнаться за кем-то еще.

— Ну сам посчитай. Кеукче, на котором пояс был, он кто?

— Маг, — ни секунды не думая, брякнул Лис.

— Да нет, я о другом. Он сводный брат Чингисхана. А Буринойон, на котором были сапоги…

— Стоп-стоп-стоп! Буринойон — внук Чингисхана. Возможно, и Субедэю какая-нибудь малость перепала от щедрот Лиха Одноглазого, раз он впервые в жизни проиграл сражение. Стало быть, оно, не будем его лишний раз поминать, не только к нам прицепилось…

— Ау, Венедин, очнись! Мы вчера выстояли в передовом полку, причем, заметь, практически без ран. Выжили в сече. Ночью, как по бульвару, ушли от татарских стрел. Ты сбил самого могущественного мага Орды и раздобыл амулет, правда, никто не знает, как он действует. Даже смерть Буринойона скорее его проблема, чем наша. Не дергался бы, жил и жил.

— А ведь верно, — задумчиво подытожил все сказанное Лис. — Ведь так же оно и получается. Блин, а я-то вчера облажался! Комендант паники! Нервы надо лечить. Так лохануться!

Самобичевания наши прервало появление верхового, еле сдерживающего каурого аргамака, нетерпеливо танцевавшего на месте в вынужденном простое.

— Воеводу Воледара Ингваровича да побратима его Лиса Венедина Володимир Ильич к себе кличет. — Прокричав это, всадник дал шпоры своему горячему скакуну и галопом помчался куда-то еще сообщать волю Муромца.

Вблизи штабного шатра дорогу нам преградил Илья Муромец собственной персоной.

— Пошли, — кинул он, кладя руки нам на плечи.

От такого приглашения тяжело было отказаться. Я обратил внимание, что тон богатыря был не то чтобы холоден, но мрачен. Казалось, он вовсе не был рад встрече с боевыми товарищами.

— Отец твой нас звал, — неспешно произнес я.

— Знаю. Он и велел вас перенять да проводить.

Мы с Лисом переглянулись. Начало не предвещало ничего хорошего.

— Идем, идем, — заторопил нас Илья Володимирович. — Вначале посмотрим да послушаем, а уж затем беседы побеседуем.

— Час от часу не легче, — вздохнул я, понимая, что вряд ли бы старший Муромец избрал столь странный способ встречи для веселых застольных бесед.

В тягостных раздумьях мы дошли до шатра и, обойдя его, втиснулись в небольшую палатку, примыкавшую к нему сзади и, очевидно, предназначенную для ночлега отдыхающей стражи.

— …Теперь же мы одержали славную победу, и никто уже там не посмеет сказать, что мы слабы, — четко и размеренно произносил чей-то уверенный голос.

— Это Мстислав Киевский, — пояснил Илья Муромец.

— И мы, и наши враги понесли огромные потери, — продолжал тот же голос. — Но армии Чингисхана неисчислимы, пройдет немного времени, и на смену этой Орде он пришлет другую. Где нам взять силы, чтобы противостоять ей? Да, враг разбит, но не сокрушен. И мы должны искать с ним мира, а не новой войны. А потому я стою на том, чтобы выдать убийц.

За тонкой матерчатой стенкой раздался невразумительный гул голосов, судя по интонациям, явно поддерживающий слова оратора.

— Да-да, это о вас, — едва шевеля губами, прошептал младший Муромец. — Сегодня поутру от Субедэя посольство прибыло, требует выдать убийц Буринойона. Говорят, не в бою был убит, а стрелой посреди степи, да еще и со связанными руками. Выходит, чистой воды убийство. А убийцы, то бишь вы, други мои, в нашем стане скрываются.

— Отколь про нас-то известно?

— Да уж известно, — усмехнулся Илья Муромец. — Поди, не дети малые, понимать надо, столько глаз кругом, нешто схоронишься? — Он замолчал и вновь прислушался. — О, Суздальский говорит.

— Прав князь Мстислав, в том спору нет…

— Ты ба! Сколь живу, впервые Владимирские князья с Киевскими в согласии пребывают.

— …Войско наше не вечно здесь стоять будет. Поди, дома-то уже жены мужей заждались, матери все глаза исплакали, сынов ожидаючи. Разойдутся полки да дружины по домам, а тут ворог и нагрянет. Чем держать его будем? Против такой-то силищи кто сам выдюжит?

— Надо же, уразумел, — недобро хмыкнул Илья. — Уж и на том спасибо. — Он вновь обратился к нам: — Субедэй за ваши жизни клянется полон вернуть, а его нынче в Орде тыщ до трех будет. Да божится, что уломает Чингисхана не ходить впредь на землю русскую.

— …И запылают тогда села и города. Сколько крови прольется? Окиян-море.

— Как думаете, други, выдадут князья да бояре чужеземцев за такой-то куш?

— А я говорю, не видано то дело — витязей татарве на съедение отдавать! — раздалось где-то совсем близко.

— О, чуете, — Муромец поднял указательный палец вверх, — и за вас голос слышен. То Святополк Туровский. Молодой еще да горячий. А может, надеется в своих лесах да болотах отсидеться?

Ответом на реплику молодого князя был гул возмущенных голосов, не разделявших его точку зрения.

— Тихо, князи! — перекрыл шум голосов грозный рык Олега Изборского. — Что это вы тут рюмаете, точно вас батогами всю ночь гоняли! В своем ли вы уме али белены объелись? Прав Святополк. А коли в завод у вас пойдет людей своих злому ворогу передавать, то кто с вами-то останется? Оттого наши рати за нас и стоят, что и мы за них жизни свои не жалеем. Ведовством да лукавством Субедэю глаза отвести нужно, а не выдавать. А уж коли спрятать их надо понадежнее, пускай ко мне в Юрьев идут. Такие справные витязи там ныне нужны.

— Тебе, князь Олег, воевода Воледар Юрьев у ливонцев отнял, вот ты за него и говоришь. Мы же о всей земле русской печемся.

— Так-то, други мои дорогие, — вздохнул тяжело Илья Муромец. — Дожидайтесь-ка покуда тут. Когда совет закончится, отец с вами говорить желает.

— Какие будут предложения? — прошептал я, когда мы остались вдвоем.

— Выбор небогатый, — вздохнул Лис, — но уж, во всяком случае, объяснять, что мы хотели уйти в Хорезм в связи с окончанием командировки, явно не стоит. Оно, конечно, чистосердечное признание смягчает вину, но боюсь, что после такого смягчения земля нам будет пухом. Так что на выбор: то ли у нас с тобой был острый приступ лунатизма, то ли мы, на свой страх и риск, будучи в состоянии глубокого душевного замешательства и алкогольного изумления, решили похитить из вражеского лагеря Субедэя. Потерпевший Б. взялся провести нас к нужному шатру, да по дороге наткнулся на стрелу. Откуда они здесь вылетают, как мы помним, выяснить не удается. Может, она вообще, в связи с приближающейся осенью, летела в теплые страны. Как тебе план?

— Полный бред, — констатировал я.

— Верно, именно поэтому, быть может, и пройдет.

Между тем голоса в шатре понемногу стали умолкать, утомленные долгими дебатами князья начали расходиться по своим дружинам. Однако кое-что можно было утверждать определенно: ни одна страховая фирма по результатам завершившихся торгов не взялась бы страховать наши жизни и здоровье даже на самую мизерную сумму.

— Пошли, — в палатку бочком втиснулся Илья Муромец. — Разошлись уже все. Отец вас ждет.

Володимир Ильич Муромец восседал на своем месте во главе стола мрачный как туча.

— Проходите, побратимы, садитесь. — Он кивнул на лавку у стола. — Рассказывайте, что вы там накуролесили?

Лис сжал мне руку, давая знак молчать, и начал вдохновенную повесть о наших терзаниях по поводу нелюбви князей, о мысли похитить вражеского полководца, о неудачной ночной вылазке, да так красиво, что не знай я истинной подноготной произошедшего, глядишь, и поверил бы его словам. Старший Муромец кивал головой да изредка криво усмехался. Мне же оставалось только удивляться, когда успел Лис придумать такую складную байку. Переходя из уст в уста, она, безо всякого сомнения, имела шанс стать непреложной истиной для позднейших историков этого мира.

— Да-а, други мои, — протянул Володимир Ильич, — почудили вы знатно. Что дальше делать думаете? Слыхали небось, чего князья да бояре чают.

— Так знамо чего. Смерти нашей ищут.

— Ищут, — согласился Муромец. — Не все, правда, но старшие. Киев, Владимир. Что думаете, как мне быть? Может, вы подскажете.

Мы с Лисом молча переглянулись.

— То-то же, побратимы. Задали вы мне загадку. Не выдай я вас — Субедэй полон перебьет, а следующим летом его уже вновь в земле русской ждать придется. Но выдавать друзей — дело для витязя незнаемое. Да и не по-христиански это, прах его побери.

— Позвольте, я скажу, ваша честь. — Я поднялся с лавки.

— Да сиди уж, — Муромец махнул рукой, — напозволялся. Вот что я решил: устроим татарве каверзу. Казним вас на глазах у поганых.

Я внутренне напрягся. Смысл предстоящей затеи пока что не слишком радовал. Гибель от рук сотоварищей была бы, конечно, куда как менее мучительной, но, честно говоря, она вовсе не входила в наши планы.

— Ну что насупились, витязи? — прогремел Володимир Ильич. — Не сладко-то на казнь идти? А вы как думали, вам за убийство Чингисханова внука пирогов с вишней напекут? Ну да ништо, — он смягчился, сводя слова свои в усмешку, — казним мы вас только для виду. На самом же деле выбирайте: то ли в Юрьев отправляться, очень вас князь Олег к себе кличет, то ли за море.

— За море? — переспросил я.

— За него самое. В Империю. Еще вчера предложить вам хотел, да не сложилось. А нынче во как… А в самый бы раз вам, люди вы надежные да известные. Когда б такое не учинили, лучше вас, поди, и не сыскать.

— Да что надо-то? — не удержался от вопроса Лис.

— Дочь князя Киевского, Алену Мстиславишну, в Трир доставить. Император Фридрих ее за своего сына Людвига сватает. Путь не близкий и опасный предстоит, тут нужны люди не только храбрые, но и места знающие. А женитьба эта нам во как нужна. — Володимир Ильич приставил ладонь к горлу. — За ней и торговля знатная, и поддержка против ливонцев. Да и императору в том польза немалая. Он наконец в крестовый поход собрался. Ему спину от Лиги северных баронов защитить надо.

При слове «крестовый поход» мы с Лисом заговорили одновременно:

— За море идем, батюшка. Только вели, жизни своей не пожалеем, красну девицу к суженому в лучшем виде доставим.

Длинная колонна русских пленников, захваченных Ордой за время похода, тянулась мимо нас подобно похоронной процессии, идущей за телами двух пока еще несостоявшихся покойников. Чуть поодаль во главе нукеров восседал на покрытом ковром коне сухой, как анчар, и такой же мрачный Субедэй. Окружавшая нас стража гарцевала в ожидании заветного сигнала. Знатным витязям не стали связывать руки, так сказать, из уважения к былым заслугам, но охрану приставили, в прямом смысле слова, отборную.

Наконец казавшаяся бесконечной колонна закончила свое шествие, и Володимир Ильич, на полторы головы возвышавшийся над окружавшими его князьями и воеводами, поднял руку, подавая знак начать нашу передачу.

— Ну что, — негромко произнес Лис, когда мы тронулись с места, — вот как раз и подвернулся случай проверить, увязалось ли за нами Горе-злосчастье.

Я ухмыльнулся, заставляя своего коня прижаться плотнее к ближайшему охраннику.

— Понеслась!

С этими словами я выхватил из джида[15] моей «жертвы» острую сулицу и с размаху вонзил ему в бок. Стражник зажал рану руками и начал заваливаться на сторону. Его внезапно перепугавшийся конь широким галопом помчал в степь, позволяя всем и каждому созерцать свисающее тело с торчащим в боку древком.

— Н-но, выноси, родимые!

Воспользовавшись общим переполохом, мы вонзили шпоры в бока скакунов и, отгоняя взмахами плети пытающихся приблизиться, помчались в сторону Калки, вверяя жизнь резвости своих жеребцов.

Погоня, рассыпавшись широкой дугой, мчала вслед за нами, стремясь завернуть, отрезать от берега коварных беглецов. От лагеря наперерез нам на огромном гром-коне скакал могутный Илья Муромец, вздымая меч на отлет для решительного удара. Но вот, повинуясь неслышной команде, упустившие нас стражи потянули луки из саадаков,[16] и запели стрелы каленые свою тихую смертную песнь. Вот одна ударила в спину Лиса, вторая… раскинул он руки, словно в последний миг силясь обнять весь белый свет, и упал в густую траву, скрываясь от моих глаз.

Я гнал коня все дальше, пока не преградил мне путь хоробрый Илья свет Володимирович по прозванию Муромец. Молнией сверкнул его меч, и покатилась отсеченная голова, пятная кровью алою степные ковыли…

Глава 10

Памятники героям обходятся державе куда дешевле, чем живые герои.

Людовик XIV

Обозная повозка, в которой мы ехали, волочилась медленно, а уж для человека, привыкшего к европейским спидвеям, и вовсе почти не трогалась с места.

— Капитан, — лежавший рядом Лис поднялся на локте, — я хочу тебя поздравить.

— С чем? — Я лениво открыл глаза, все еще не желая расставаться с полуденной августовской дремой.

— Сколько раз нас с тобой приговаривали к смертной казни, и гляди-ка, действительно казнили.

— Не подходит, — я вновь закрыл глаза, — нас не казнили, а убили при попытке к бегству.

— Да, — огорченно откинулся Лис. — Пожалуй, ты прав. Зато какое шоу! Слабонервных просят удалиться, сильнонервных пристегнуться. Женщины от безысходности и трагизма заламывают руки, закладывают за воротник и рвут в клочки последнее бикини.

— Лис, ты дашь поспать? — недовольно буркнул я.

— Мертвецким сном?

— Да ну тебя!

— Ты ничего не понимаешь, — не унимался Лис. — Думаешь, хухры-мухры всадить с тридцати метров две стрелы в доску двадцать на тридцать? Да еще если доска под плащом. Да на всем скаку. Да по человеку, который тоже не стоит на месте.

— Не хухры-мухры.

— А трюк с отлетающей головой? А стражник, которого ты зверски заколол недрогнувшей рукою?

— Тоже не хухры-мухры, — вяло отозвался я, но моего друга это явно не удовлетворило.

— Какой талант! Какая джигитовка! Прям Мухтарбек Кантемиров!

— Татарин? — насторожился я.

— Темнота-а! Каскадер!

— А, тогда ничего.

Процедура собственного убиения отчего-то произвела на Лиса неизгладимое впечатление. Он пришел в такой неистовый восторг, что, казалось, готов был вновь и вновь гибнуть на глазах у изумленной публики. Однако заявок на наши головы больше не поступало. Путь опять лежал в Новгород, в объятия старинного приятеля Хельмута Штолля. «Я возвращаю ваш портрет», — не преминул съязвить Лис на канале связи в ответ на распоряжение Володимира Ильича укрыться в гостином дворе ганзейца и озаботиться там кораблем, способным принять на борт невесту имперского принца со свитой и стражей.

— Интересно, почем сейчас корабли на новгородском рынке?

Я лежал, стараясь отрешиться от фонтанирующего остроумия Лиса, искренне считая, что человек, убитый вчера, имеет право на отдых в преддверии новых славных дел. Когда в степи у Калки мы съехались с Ильей Муромцем у заранее заготовленного обезглавленного тела, обработанного для верности Яросветом, глаза наши встретились, он едва заметно кивнул, я резко наклонил голову вперед, прижимая подбородок к груди и приводя этим в движение своеобразную катапульту за спиной, заряженную головой номер два. После чего, стараясь не страховаться, рухнул на землю и, оставив на память «двойнику» свой византийский пурпурный плащ, быстро-быстро пополз как можно дальше от места «гибели».

«Двойника» Лиса обезглавили прямо на глазах у подъехавших монгольских нукеров в то самое время, когда подошедшая ближняя дружина князя Олега Изборского пополнилась двумя невесть откуда взявшимися витязями. Несказанно расстроенный произошедшим Володимир Ильич громогласно объявил, что, невзирая ни на что, тела убийц будут выданы Субедэю, а головы захоронены в освященной земле по христианскому обычаю, и, развернувшись, поскакал прочь, тем самым раз и навсегда закрывая все возникшие вопросы.

Вечером того же дня он посетил повольника Ропшу, назначенного тут же воеводой полка иноземного строя, и нас, вынужденных отныне путешествовать в обозе, не шибко высовываясь из своего укрытия. «Так сделаем, — говорил он, стараясь придать своему голосу непривычно тихое звучание. — Посол имперский со свитой да с ложною невестой сухом пойдут, через Полонию. Коли есть у кого злой умысел, пусть там себе беды ищет. Вы же найдете доброе ганзейское судно и под ганзейским же флагом с Аленою Мстиславишной — на Альштадт,[17] поплывете в тевтонские земли. Герман фон Зальца, гроссмейстер орденский, императору словно правая рука. Да, впрочем, что я говорю, вы сами знаете».

Лис искоса глянул на меня, пытаясь скрыть невольный смешок. Еще бы! Мое знакомство с гроссмейстером рыцарского ордена Девы Марии Тевтонской происходило при обстоятельствах, способных заставить почувствовать глубоким провинциалом знаменитого слугу двух господ Труффальдино из Бергамо.

…Известие о том, что буквально в полутора днях пути от шверинских владений состоится тайная встреча между королем Вольдемаром Победоносным и Германом фон Зальца, привело решительного предводителя Лиги северных баронов в состояние неописуемого восторга. Когда же ему стало известно, что их охрана малочисленна, он и подавно бросил все дела и велел ближней гвардии немедля седлать коней. Увещевания Лиса, демонстрировавшего при графе чудеса государственной мудрости, призывы дождаться подхода войск соседей и только после этого выступать в поход не могли остановить его сиятельство. Более того, казалось, мысль о том, что в случае подхода союзных войск с соседями придется делиться не только добычей, но и славой, привела графа в такое неистовство, что он покинул замок с малым отрядом (в который входил и я), предоставляя остальным рыцарям догонять нас в пути.

Вряд ли бы Генрих фон Шверин так спешил, узнай он, что новость о тайной встрече, доставленная ему верным человеком, попала к тому не без помощи Лиса, столь убедительно отговаривающего его от активных действий. Узнай он, что еще до того, как графский конь ступил под арку крепостных ворот, известие о выступлении шверинцев уже неслось в собственные руки и короля, и гроссмейстера, он, вероятно, и вовсе бы отказался от мысли захватить тех врасплох. Но эти факты чудным образом ускользнули от внимания нашего «господина», и теперь расстояние, отделявшее графа Шверинского от подготовленной ему западни, сокращалось со скоростью движения рыцарских коней. Сам того не зная, решительный северный мятежник находился на волосок от гибели, но при нем состоял верный я, и, стало быть, грозившая опасность была не страшнее замкового призрака в преддверии третьих петухов.

— Граф, — сказал я, глядя в глаза сюзерену прямо и сурово, — мы уже вблизи врага. Позвольте мне отправиться в разведку. Вы можете рассчитывать на меня, ваше сиятельство.

— Я ценю твою преданность, Вальтер. — Генрих Шверинский хлопнул меня по плечу. — Отправляйся, дружище, да возвращайся поскорее.

Я отправился и, конечно же, нашел то, что ожидал. Объединенные орденско-королевские войска раз в двадцать превосходили графский отряд, о чем с затаенной грустью я и поведал его сиятельству.

— Это западня! — воскликнул обескураженный граф и был, несомненно, прав.

— Да, мой господин, — ответил я. — Но у нас есть одно преимущество. Нам известно, что они стоят здесь, а им о том, что мы близко, вероятно, еще неведомо.

— Так что же ты предлагаешь?

— Сражение в таких условиях было бы безумием. Нам следует отступить, заставив врага ждать и тревожиться впустую. А я же, если будет на то позволение вашего сиятельства, с отрядом не силой, так хитростью задержу их, не дам устремиться за вами в погоню. Могу обещать вам полдня, а если Господь будет милостив, то, может быть, и целый день.

— Я не забуду этого, Вальтер, — прочувственно произнес граф, пожимая мне руку.

Надежды фон Шверина не были обмануты. Объединенное войско не тронулось с места еще сутки. Нечто подобное мною и предполагалось. Но клянусь золотыми шпорами, я дорого бы дал, чтобы узнать, что именно думал и чувствовал каждый из военачальников, читая мои вдохновенные послания. Начинались они с сожаления о том, что злой судьбе было неугодно довести до конца наш замысел и какая-то нелепая случайность дала возможность графу избегнуть хитрой ловушки. Заканчивались же в уверениях абсолютной преданности и мольбой ни в коем случае не сообщать вождю союзников о моей бескорыстной помощи, ибо в одном случае: «Злым умыслом оного из земель отчих изгнан», а во втором: «В ближнем кругу оного изрядно таких, что изменою пробавляются, а мне о том достоверно ведомо».

Целый день получившие секретные известия вожди не трогались с места, подозревая друг друга в разглашении военной тайны, затем… Затем необходимость в их стоянии и вовсе отпала.

Впрочем, Герман фон Зальца по-прежнему мог быть уверен в моей преданности и глубоком почтении.

Пребывание в Новгороде заняло чуть больше двух недель. Старина Хельмут, уже каким-то образом прослышавший о казни на берегах Калки, вначале опешил, увидев нас целыми и невредимыми на пороге своего дома, затем, выслушав адаптированное изложение геройских похождений витязей Воледара Ингваровича и Лиса Венедина, смягчился и дал приют вынужденным подпольщикам. Это было очень любезно с его стороны, хотя, прямо скажем, в благодарность за проявленное гостеприимство долговая расписка ливонского магистра, превращенная у нас на глазах отчасти в ганзейский вексель, отчасти в звонкую монету, похудела примерно на четверть своей первоначальной стоимости.

— И это старый приятель? — бушевал Лис. — Это Международный валютный фонд! Ничего себе у него процент при обмене!

Однако выбирать не приходилось. Как не приходилось, к великому его огорчению, самолично заниматься заготовками, продажей трофеев и тому подобной хозяйственной суетой.

— Обокрали! — возмущался Венедин, услышав очередные сводки наших трат. — Без ножа зарезали! По миру пустили!

Это было некоторым преувеличением, но, похоже, для Лиса, воспринимавшего монеты в чужих руках как личное оскорбление, сопутствующее началу нашей миссии транжирство граничило с трагедией. К счастью, к концу второй недели откуда-то приехал воевода Ропша с невестой его высочества принца Людвига и ее ближней свитой. Еще через три дня большой двухмачтовый когг Ганзейского союза с нами на борту вышел из Ильмень-озера в Волхов, и по мере того как вдали скрывались очертания Софийского собора, Ярославова двора, Неревского и Плотницкого концов, к Лису вновь возвращалось его обычное радостное восприятие мира. А еще через день над палубой уже вовсю гремела задорная Лисовская песня под аккомпанемент гуслей и бубна:

А ежли кто на Русь, Я мигом разберусь И ворогом проклятым подотрусь, Ать-два! Вали меня под нож, Хули меня как хошь, Но Родину не трожь, Ядрена вошь!

Никогда ранее суровые воды Волхова не слыхали таких разухабистых напевов. Команда корабля, состоявшая преимущественно из той самой странной помеси славян и германцев, населявших берега Балтики, а потому успешно сочетающих славянские суеверия с германским мистицизмом, обнаружив на борту девушек, да еще и незамужних, пыталась впасть в истерику и немедля разорвать контракт в одностороннем порядке.

— Морские девы приревнуют, — твердил просоленный как норвежская сельдь шкипер, закатывая при этом глазные яблоки в такие глухие уголки глазниц, что глянуть в них прямо не представлялось никакой возможности. — Морские девы приревнуют — конец кораблю.

Может быть, ему бы и удалось повернуть судно назад, когда бы не одна веская причина. Причина эта обладала огромными зелеными очами, опушенными длинными ресницами, толстенной русой косой и звалась Татьяной Викулишной. В первое же утро радующийся наконец свободе Лис вылез поразмяться на палубу и столкнулся со взглядом этих задумчивых зеленых глаз.

С этого мига все морские девы могли ложиться на грунт и весь Ганзейский союз мог присоединиться к ним в полном составе. Любые попытки помешать моему другу обхаживать наперсницу княжны были обречены на неудачу. Не катаньем, так битьем влюбленный Венедин заставил экипаж продолжать путь, угрожая в противном случае по одному выбрасывать моряков за борт до той поры, пока остальные не одумаются. Сокрушенные его напором ганзейцы нехотя повиновались, продолжая кидать косые взгляды на влюбленную парочку. Но никакие взгляды не могли свернуть Венедина с выбранного пути, и, к немалому удовольствию прелестной девушки, смутившей Лисовский сон, лихие казачьи песни сменялись английскими балладами, баллады — разухабистым кантри, а уж те — цветистыми историями из жизни, отчасти собственными, отчасти заимствованными у классиков приключенческого жанра.

«А вот однажды, — напустив на себя самый серьезный вид, вещал Лис, — когда мы шли по Бискайскому заливу, налетел чудовищный шторм. Огромные валы швыряли суденышко, точно расшалившиеся ребятишки мячик, молнии рассекали ночную мглу, да так, что казалось, будто кто-то по ту сторону небес огромными вилами ворошит морские волны. Брызги и ветер мешали дышать… И в это время один из матросов крикнул, что в трюме течь…» Татьяна Викулишна, слушавшая пламенного оратора раскрыв рот, всплеснула руками, сопереживая рассказчику.

— Вот Вальдар не даст соврать, — завидев меня, кинул Лис, делая при этом весьма выразительные глаза и показывая из-под полы кулак.

— Не дам, — согласился я. — Я как раз тогда был смертельно ранен, но все прекрасно помню.

— И как же вы выжили? — переключая внимание на меня, поинтересовалась красавица.

— Выжил? А кто сказал, что я выжил?

— Да ну вас, — возмутилась благодарная слушательница. — Что ж вы меня, вовсе за дуру держите? Все бы вам шутить!

— Вальдар не шутит, — поймал пас Лис. — Полдня после этого его пришлось живой водой отпаивать. Хорошо, у меня еще ковшик оставался.

— Да ну! — Девушка изумленно взметнула вверх ресницы. — Это правда?

— Но я же перед вами.

Татьяна Викулишна поразилась неопровержимости моего довода. «Нашел свободные уши», — усмехнулся я, зная, что юную очаровательницу ожидает еще много чудесных историй в том же духе.

— А вообще-то, Лис, на корабле не принято рассказывать истории о крушениях. Дурная примета.

— Крушениях? — Лицо Венедина приняло задумчивое выражение. — А, нет, крушение было во время плавания через Бискайский залив обратно, а в тот раз мы чудесным образом спаслись.

— Как же? — затаив дыхание, поинтересовалась красна девица.

— В трюме нашего корабля, — вновь залился соловьем мой друг, — находился груз солода для английских пивоваров и кули с мукой. Ну, во время шторма все это перемешалось, и когда вода начала поступать внутрь корабля, там образовалось такое тесто, что судно буквально всплыло, и нам пришлось прорубать дыры в палубе, чтобы забродившая смесь не разорвала корабль. Когда показался берег, мы все уже ютились на мачте, а чертово тесто поднялось до уровня фальшборта и начало вываливаться за борт.

— Да ну! — восхитилась девушка.

— То ли еще бывало! — Лис набрал полные легкие воздуха, готовясь начать очередную историю. — Вот однажды… — Набор таких «однажды» у Лиса был неисчерпаем.

— Господин фон Ингваринген. — Плотный коренастый боцман, чем-то неуловимо напоминавший северного моржа, остановился возле меня, склоняясь в почтительном, но не подобострастном поклоне. — Я хотел бы поговорить с вами наедине. — Он бросил на Лиса недобрый взгляд, очевидно, памятуя о клятвенном обещании отрезать и съесть боцманские уши, если тот еще хоть раз заикнется о присутствии женщин на борту.

— Да, я слушаю.

— Ваша юная принцесса, — гневно начал морской волк, — изволила похитить мой кинжал.

— То есть как похитить? — изумился я.

— Она велела мне показать его. Затем сказала, что он ей нравится, развернулась и унесла его с собой. Это очень хороший кинжал, очень дорогой, и я хочу получить его обратно.

— Да, конечно. — Я тяжело вздохнул и, оставляя Лиса затачивать лясы до бритвенной остроты, отправился возвращать имущество незадачливого ганзейца.

Что и говорить, с подопечной нам неслыханно повезло. Это миловидное дитя, уж никак не более четырнадцати лет от роду, выросшее во дворе между княжьими хоромами и гридницей, кометой носилось по кораблю, доводя до истерики мамок, экипаж и нас, своих великовозрастных нянек. Самоустранившийся от этих обязанностей Лис мерзко хихикал, цитируя время от времени куски из «Вождя краснокожих» О. Генри. Впрочем, на наше счастье, невеста принца Людвига была куда добрее и милее несносного сорванца с Дикого Запада.

Подойдя к двери каюты, я постучал, прежде чем открыть ее, и был немедля вознагражден за свою деликатность, поскольку, открой я ее сразу, нож, воткнувшийся в филенку в момент тактичных «тук-тук», имел реальный шанс войти мне аккурат в солнечное сплетение. Оценив этот факт, я выдернул из двери кинжал и стал вертеть его в руках.

— Судя по клейму, «Золинген», хотя и посредственный, — завершив осмотр, констатировал я. — Ваша светлость, и стоило забирать у бедного моряка столь нужную ему вещь? К чему он вам?

— А мне нравится! В конце концов, почему у меня нет кинжала?

— Зачем вам оружие, маленькая барышня, — усмехнулся я, дивясь комичному гневу юной княжны.

— У каждого вольного человека должен быть кинжал! — не задумываясь ни секунды, выпалила она. — Только рабы ходят без них. Это каждый знает.

— Но наш боцман тоже вольный человек, — пытался увещевать ее я. — И он весьма дорожит своим оружием.

— Ну так подарите ему какой-нибудь перстень или десяток золотых монет, и пусть он купит новый. А этот я оставлю себе. Впрочем, — глаза несносной девчонки хитро блеснули, — я готова вернуть боцману его ножик, если вы подарите мне свой.

Я кинул на вымогательницу гневный взгляд. Кованный из метеоритного железа кинжал, стружащий гвозди, как карандаши, стоил, вероятно, поболе, чем вся годовая продукция кузен «Золинген».

— Пожалуй, я лучше подумаю, чем одарить бедного моряка, чтобы он не так горевал.

Я поклонился и развернулся, собираясь уходить.

— А жаль! — в спину мне крикнула дочь Мстислава Киевского. — Я уж совсем было собралась отдать ему эту дрянную железяку.

Наше безмятежное плавание продолжалось недолго. Спустя пару дней после выхода в море с северо-запада потянул пронзительный холодный ветер, и небо, сохранявшее доселе голубизну индейского лета, быстро затянулось изнуряюще низкой серой пеленой, от которой, казалось, отражались и падали вниз слова, сказанные даже самым тихим голосом. Потом ветер стих, и небеса, теперь лишь едва светлевшие в дневное время, опустились совсем уж на клотики мачт. Понимая, чем грозит подобное затишье, матросы, и до того не приветствовавшие присутствие женщин на борту, теперь, завидев их, начинали бормотать проклятия, одаривая ни в чем не повинных барышень весьма недружелюбными взорами.

Заметив это, я распорядился эскорту не выходить на палубу без оружия, и на некоторое время подобная демонстрация силы заставила мореходов прикусить язык. Уж и не знаю, сколько это могло еще продолжаться, но вот очередной ночью, сырой и душной, так что казалось, воздух можно нарезать ломтями, испуганный голос вахтенного разнесся над палубой, пугая дремлющих на бортах чаек:

— Огни святого Эльма!

Я выскочил на палубу, застегивая на ходу перевязь меча, и жуткое завораживающее зрелище предстало моему взору. На клотиках мачт, на ноках рей голубовато-желтым светом играли огоньки, отчего-то весьма напоминающие мне поминальные свечи.

— Огни святого Эльма! — единым выдохом пронесся по толпе суеверный шепот. — Мы обречены.

— А ничего так себе иллюминация, — оценив естественное освещение, заявил вывалившийся из каюты Лис. — Хотя свечей маловато.

Десятки глаз, объятых животным ужасом и оттого особенно злых, обратились к нему в один миг.

— Это они во всем виноваты! — крикнул кто-то.

— Женщины на борту к несчастью! — вторили первому голосу другие. — За борт их! За борт! В жертву морским девам!

— Э-э-э! — беззаботность Венедина слетела с его лица быстрее последнего осеннего листа под ноябрьским ветром. — Куда поползли?! А ну, назад! — В толпе стал ясно слышен звук обнажаемых ножей. Матросы, вооруженные кинжалами, топорами, баграми и дубинами, шаг за шагом начали приближаться к корме, где находились мы. Привыкшие к ярости абордажных схваток, в критические моменты они начисто забывали о каких бы то ни было сословных различиях.

— Жизнь дается один только раз. Но некоторым явно не вовремя, — процедил Лис, поигрывая мечами.

Тяжело вздохнув, я потянул из ножен «Отца вдов», понимая, что на нашем безоблачном вояже придется поставить крест и, вероятно, не один. Высыпавшие на палубу венедские лучники, мои кнехты и повольники Ропши изготовились к бою. Сам новоиспеченный воевода слегка согнул колени, принимая боевую стойку, взмахнул рукой, и из рукава его богатого боярского кафтана, словно вожделенная птичка из фотоаппарата провинциального фотографа, вылетела граненая гирька-кистень на кожаном ремешке.

Замерев, забыв обо всем, два отряда стояли друг против друга, ожидая сигнала к началу схватки. И тут первая штормовая волна, подобно центрфорварду, вышедшему один на один с вратарем, что есть силы пнула когг в корму, заставляя его буквально выскочить из воды и превращая враждебные отряды в одно невообразимое людское месиво.

Кровавое безумие царило на корабле, толкая разумных двуногих тварей рубить, колоть, рвать зубами, убивать ближнего своего безо всякого разбора, начисто забыв об управлении судном. Ореховой скорлупкой летело оно с волны на волну, и те, перекатываясь через палубу, сбивали дерущихся с ног, бросали безжизненными куклами на мокрые доски, швыряли за борт, но так и не могли остудить отчаянного остервенения этих обреченных на скорую гибель людей.

— Остров! — внезапно крикнул кто-то и тут же рухнул с перерезанным горлом.

И в тот же миг страшный, леденящий душу треск, каковой бывает, лишь когда крепкое просмоленное дерево ломается при ударе о камни, сотряс то, что еще секунду назад именовалось кораблем. Следующая волна, пришедшая на смену той, что швырнула суденышко на скалы, молотом ударила в корму, перебрасывая жалкие останки ганзейского когга через зубастую челюсть прибрежной отмели на мокрую каменистую осыпь неведомого острова.

Обессиленные, разбросанные по берегу, мы с ужасом дожидались утра, чтобы увидеть, как разделила судьба на выживших и мертвых всех тех, кто лишь несколько дней тому назад мирно и неспешно покидал новгородскую землю.

— Капитан, ты жив? — услышал я на канале связи опасливо-осторожный голос Лиса.

— Да, — буркнул я. — Хотя с тем, как я промок, и здешним ветром, не думаю, что этот процесс продлится слишком долго.

— Ну, слава Богу! — обрадованно вдохнул Лис. — А теток наших не видел?

— Нет. Но они были на корме, так что, возможно, им тоже повезло.

— О, блин, какое попадалово! — Судя по тону, мой друг готов был рвать на голове не только волосы, но и все прочие выпирающие части. — Ну это ж надо было так лохануться! Японский городовой, если с ними, не дай Боже, что-то случится, я себе этого вовек не прощу…

Он хотел добавить еще что-то, но то, что произошло в следующий миг, прервало его речь и ввергло спасшихся в трепет еще больший, чем огни святого Эльма.

Откуда-то из глубины острова, с отвесного утеса вдруг показался светящийся шар, медленно движущийся к кромке береговых скал. Когда он приблизился настолько, что бледное сияние уже не мешало лицезреть то, что оно окружало, мы увидели невысокого мужчину в странном одеянии, разрисованном драконами, со слабо изогнутой саблей и подобным же кинжалом за поясом, с раскосыми глазами, высоко выбритым лбом и длинными черными волосами, собранными в пучок на затылке.

Завидев подобное, все, кто пережил кораблекрушение, рухнули ниц, требуя немедленной защиты у небес от злого духа. Лишь мы с Лисом опознали в светящемся пришельце стопроцентного самурая, судя по мону,[18] явно из клана Санада. Неспешно, храня благородное величие, самурай приблизился к корабельному остову, в накрененном состоянии торчащему между двух скал, и скрылся в обломках когга. Отсутствовал он недолго, чуть больше минуты, затем появился вновь и, сдержанно поклонившись в ту сторону, где, очевидно, находился Лис, произнес одно лишь слово, окончательно повергшее в прострацию вынужденных свидетелей. «Живы», — не преминула перевести нам система «Мастерлинг», после чего самурай степенно растаял в воздухе, а мы с Лисом, не сговариваясь, со всех ног припустили туда, где только что стоял наш таинственный помощник.

— Где вы были так долго? — возмущенно встретила меня Алена Мстиславишна. — Здесь мамки устроили плач, будто на тризне. А вы, Лис Венедин, отлепитесь от моей Таньки! Вас не ее, а меня стеречь приставили. Да закройте вы рты, квочки! — поворачиваясь к белым как полотно придворным дамам, скомандовала она. — Чего ревете, точно белуги, не видите, что ли, все обошлось.

Мы поспешили наружу, торопясь вывести людей и бесившихся в трюмных яслях коней на убогую островную твердь.

— Мавр, хороший мой, испугался. — Я обнял шею коня, пытавшегося грудью и копытами расчистить себе дорогу на волю. — Спокойней, спокойней.

— Что за черт! Опять, что ли, тетки воют? — Лис, уже выведший на берег своего андалузца, гневно оглянулся.

— Да вроде нет.

— Да кто ж тут воет? Вальдар! — вдруг завопил он, едва не срывая голос. — Сюда! Скорее!

Я вылетел пулей, пытаясь сообразить, какой еще напастью решила нас одарить напоследок сегодняшняя ночь.

— Вон! — Венедин ткнул пальцем в сторону бушевавшей стихии. — Вон-вон, гляди!

Я уставился туда, куда указывал мой друг. Исчезая в предрассветном полумраке, в серой мешанине волн кроваво-алым пятном виднелся распластанный во всю ширь богатый плащ с затейливым золотым шитьем по краю. Он то рвался к берегу, то вновь уносился прочь, словно не зная, что и решить.

— Это плащ Эрхарда из Вагры, — меняясь в лице, мрачно бросил Лис. — Похоже, Горе-злосчастье в розницу грозит обойтись нам куда как дороже, чем оптом.

Глава 11

Пристают к заставе гости…

Из протокола

Разделка останков судна и строительство временного жилища продвигались полным ходом, когда на канале связи вдруг возник Лис, отправившийся в глубь острова на разведку.

— Вальдар, вы только не обижайтесь, но я вам таки шо-то скажу.

— Что случилось? — встревоженно бросил я, прикидывая, как бы получше переместить на берег вполне сохранившуюся каюту Алены Мстиславишны.

— Ровным счетом ничего, — успокоил меня Венедин. — Если, конечно, не считать, что эта часть суши, со всех сторон окруженная водой, наш с тобой любимый остров троллячьей задницы.

— Как, опять?! — В тоне моем послышалась безысходность. Было отчего впасть в отчаяние.

Этот клочок земной тверди, едва-едва покрытый обычной для северных широт хлипкой растительностью, вовсе не имел источников пресной воды, а все, на что мы могли рассчитывать в качестве еды, были обитавшие на острове птицы, их яйца и, возможно, выловленная в прибрежных водах рыба. Не слишком густо, особенно учитывая приближавшиеся осенние шторма. Памятуя же, что остров и до нашей «драки» с троллем посещался нечасто, а уж после нее и вовсе стал притчей во языцех, ситуация складывалась весьма безрадостная. Нам следовало готовиться к продолжительной робинзонаде, причем отнюдь не в тропических широтах.

Вполне возможно, что, начни мы сегодня требовать спасательный катер, институтское начальство ближе к зиме сочло бы ситуацию достаточно критической для того, чтобы выслать нам помощь. Но при нынешнем положении дел даже Лис, твердивший всю дорогу, что проблемы этого мира волнуют нас исключительно с теоретической точки зрения, отказался бы бросить на острове товарищей по несчастью и уж тем более свою зазнобу и юную княжну.

— Что делать будем? — поинтересовался мой друг.

— Для начала строить дом, — мрачно изрек я, понимая, что сейчас главное — занять всех делом. В противном случае путь до помешательства и каннибализма проходился со скоростью курьерского поезда.

— Воледар Ингварович, — подошел ко мне Ропша, — у нас четверо человек тяжело ранены, двое вряд ли доживут до вечера. У остальных же, почитай у всех, так, по мелочи.

Что такое «по мелочи» в устах повольника, я себе вполне представлял. Это мог быть и синяк под глазом, и изрядный след от кинжала через всю грудь.

— Мамки пусть займутся тяжелоранеными, — кивнул я, — остальным скоблить с камней мох и прикладывать к ранам, иначе загноятся.

Вчерашнему ватажнику сказанное было понятно и без моих слов. Он и сам вполне мог справиться с обязанностями главного робинзона, и лишь мое старшинство в возрасте заставило его избрать роль подчиненного.

— Я здесь на утесе расселину нашел, — продолжал Хват, — по ней в дождь вода стекает. Так что, ежели желоб сработать да в камне колодец выдолбить, глядишь, и при воде будем.

— Дельно, — согласился я. — А я вот что думаю, надо нынче сети сплести да птиц наловить.

— Жарить будем?

— И жарить тоже, — согласился я. — Но тут иной резон есть: пока у нас пергамент да чернила не перевелись, надо записки написать да к птичьим лапам привязать. Птицы вокруг кораблей летают, глядишь, кто и найдет письмецо.

— Да как же мы укажем, где нас искать? — удивился Ропша.

— Ну-у, место это примечательное. — Я скривил губы в усмешке. — Мы с Лисом против тролля здесь бились.

— Ишь ты! — изумился повольник. — Так, значит, не байка про тролля-то?

— Да уж какая тут байка, — вздохнул я так тоскливо, что всякий вопрос о правдивости моих слов отпал сам собой. — Вернется Лис, могу тебя сводить, показать, где окорока его торчат.

Ропша покачал головой:

— Да, занесло нас. Сказывают, недоброе это место.

— Верно сказывают, — согласился я. — А потому след на ночь здесь охрану выставлять вокруг лагеря, а то не ровен час какая нечисть нагрянет.

— Против нечисти-то, — мрачно заметил Ропша, — оружием нашим не шибко постоишь. А… — Он замялся.

— Что? — спросил я, видя заминку боевого товарища.

— Да вот люди бают… — неохотно начал повольник.

— Что бают-то?

— Бают, что Лис Венедин не токмо витязь отменный, но тако же и кудесник. И что он с самим Яросветом-ведуном дружбу водит.

— Водит, — согласился я, как бы случайно оставляя без ответа остальную часть вопроса.

— А еще люди говорят, что морок, который нынче ночью на берегу видали, Венедину служит.

— А! Это о-о-о… у-у-у… — Я поднял вверх указательный палец и, переходя на полушепот, предложил: — Вот ты у самого Лиса и узнай, служит ему этот морок или нет.

Честно говоря, за сегодняшнее утро ни у меня, ни у тех, кто пережил вместе с нами вынужденную высадку, не было времени задумываться над природой необычайного явления, свидетелем которого мы были. Лишь об одном мы с Лисом могли судить более чем однозначно: наш утренний пришелец никоим образом не походил на обитателя здешних мест и, вероятнее всего, каким-то образом был связан с амулетом, подаренным Лису таинственным Яросветом.

Амулет этот, как и велел чародей, Венедин не снимал, таская под одеждой. В первое время, в те самые дни, когда мы в Ропшином обозе тащились до Новгорода, Лис силился добиться от этой древней безделушки если не магических, то хоть каких-то действий: он тер его, стучал по нему пальцем, шептал со зловещим видом: «Сезам, отворись!» и прочие «крибле-крабле-бумс», но волшебная, по уверению Яросвета, вещица с абсолютным презрением игнорировала все попытки активизировать ее магическую мощь, сохраняя надменное, овеянное многими веками величие.

— Слушай, — в очередной раз гневно вопрошал Венедин, вертя в пальцах причудливо изогнутого китайского дракона на тонкой золотой цепи, — ты не в курсе, у всего этого магического хлама, часом, не бывает пенсионного возраста? Может, эта хрень уже того, давным-давно выдохлась?

Мне оставалось лишь пожимать плечами. Все, что можно было рассказать другу об этой странной вещице, я поведал ему уже в первый день. Впрочем, то была всего лишь краткая историческая справка, да и то не о самом амулете, а о его вроде бы как первом хозяине.

Великий мастер Ю Сен Чу, читавший лекции по истории Древнего Китая в Кембридже, повествовал, что когда-то, давным-давно, за два с половиной века до нашей эры в Поднебесной жил молодой принц. Как и большинство царских детей, его ожидало безрадостное детство, и оно его дождалось. Ранняя смерть отца, протекторат безвольной матери и ее коварного любовника… Впрочем, на этом гамлетовская завязка истории его царствования и закончилась.

В один прекрасный день к юному принцу, носившему тогда имя Ин Джен, явился в гости дедуля, своим убогим одеянием совершенно не гармонирующий с роскошью дворца. Возможно, визит бы прошел незамеченным, но после него вдруг тринадцатилетний принц открыл заговор против себя, казнил виновных, привел к общему знаменателю до того весьма своенравный двор и… еще через десять лет все шесть царств Поднебесной были собраны под единой могучей рукой Ин Джена, принявшего теперь новое императорское имя Цинь Шихуань-ди.

Дальнейшие реформы сыпались как из рога изобилия: он ввел единые деньги на всей территории страны, единые меры веса, емкости, длины, единую систему письма и единые, обязательные для всей Поднебесной, законы. Понятное дело, что такая власть непременно вызвала зависть врагов внутренних, а неслыханные богатства, текшие нескончаемым потоком в сокровищницу Цинь Шихуань-ди — врагов внешних. Однако и тех, и других великий император крушил с легкостью, едва лишь отвлекаясь от своих обычных дел. А среди них было и строительство Великой Китайской стены, возведенной всего лишь за два года, и дворца Эпан, простиравшегося на сто пятьдесят километров и имевшего один только передний зал размерами сто семьдесят на восемьсот метров, и усыпальницу, в любом углу которой могла свободно поместиться самая большая из фараоновых пирамид. Когда же, на радость многих, грозный император умер, ему наследовал сын Эр Шихуан. Однако его правление было кратким и безрадостным — созданная Цинь Шихуань-ди империя развалилась на отдельные царства, едва успел остыть труп ее владыки.

Что еще я мог рассказать Лису? О том, что император Цинь Шихуань-ди был на редкость суеверен и, не жалея сил и средств, искал эликсир вечной жизни и даже отправлял экспедиции ловить лунного зайца, по легендам, обитающего на ночном светиле? Что он построил башню из чистого золота для шарлатана, выращивающего траву бессмертия, вымачивая семена «пяти злаков» в смеси из костного мозга журавля, толченых черепашьих панцирей, рогов носорога и яшмы? Немало поучительных легенд и историй, но ни слова об изящном черном драконе на филигранной цепочке, украшавшем ныне грудь венедского лучника.

Строительство нашего временного обиталища шло вовсю, и я уже начал надеяться, что ночевать нынче мы будем под крышей, а возможно, даже и в четырех стенах, когда один из мореходов, обкладывавший камнями нижнюю часть стены, внезапно заорал что есть мочи:

— Корабль! На горизонте корабль!

Все взоры обратились туда, куда указывал матрос. Среди волн, уже потерявших штормовую ярость, но все же весьма резво скакавших навстречу серой в темных разводах драной ряднине балтийского неба, из стороны в сторону, словно ванька-встанька, раскачивался крутобокий неф, держащий курс к острову.

— Кого это, интересно, сюда принесло? — Стоявший рядом со мной Лис начал всматриваться в прыгавшее на волнах суденышко, стараясь разглядеть эмблему на флаге.

Наш берег огласился громкими нестройными воплями, призванными привлечь внимание экипажа неизвестного корабля. И хотя с такой дистанции нас явно не было слышно, вероятнее всего, еще даже и не видно, все собравшиеся на берегу вопили самозабвенно, рискуя сорвать голос еще до того, как первые звуки донесутся до нефа.

— Это ж надо, как подфартило! — пробормотал мой друг. — Интересно, что его сюда занесло?

— Какая, в сущности, разница? — Я пожал плечами. — Главное, у нас вновь появляется шанс добраться до большой земли, а там уж, даст Бог, разберемся.

— Так-то оно, конечно, так, — неспешно кивнул Лис, продолжавший вглядываться в приближавшийся корабль, — но тут, пожалуй, есть одна закавыка. — Он повернулся ко мне с выражением, явно нешутейным. — Ты видишь на мачте этого нефа красный флаг?

— Ну, что-то там такое, — начал я.

— А я вижу. И на этом флаге — золотой леопард. Это шверинский корабль. Причем, похоже, боевой. Так что с поздравлениями пока что можно повременить.

— Э-эй, мы здесь! Спасите нас! — кричали люди на берегу, размахивая, кто чем.

— Эх, сделать бы так, чтобы он не пристал, — безнадежно махнув рукой, прошептал Венедин. — Как-то не тянет меня зимовать в подземельях.

— Погоди, Лис, — поморщился я. — До Шверина еще путь неблизкий. И сбежать можно, и, на крайний случай, попробовать бунт на корабле поднять.

Венедин посмотрел на меня тоскливо.

— Наших тут — раз-два и обчелся. Ганзейцы, едва ступят на борт корабля, сдадут нас с потрохами, так что особо не набунтуешь. К тому же ты забыл о тетках. Прикинь, в руки старины Генриха попадет невеста императорского принца. Как ты думаешь, скоро она своего суженого после этого увидит?

Я нахмурился:

— Боюсь, что никогда.

— Эй! — кричали люди на берегу, обуреваемые надеждой на скорое спасение. — Мы здесь!

Лишь мы с Лисом глядели на приближающееся судно, моля небеса совершить чудо и внушить мысль шкиперу повернуть его вспять. Но оно все приближалось и приближалось. Червленый вымпел с леопардом уже во всей красе был виден каждому из стоящих на берегу, и тут Лис потряс головой, словно отгоняя морок:

— Капитан, ты видишь то же, что и я? В смысле, я схожу с ума или они поворачивают?

Сомнений не было: корабль, находившийся не более чем в двух кабельтовых от берега, явно отворачивал в сторону.

Невозможно передать словами то отчаяние, которое овладело всеми, находящимися на острове, при виде исчезающей за горизонтом кормы нефа. «Ничего еще не потеряно», — утешали собратьев по несчастью мы с Лисом. «Верно, — поддерживал нас Ропша. — С борта, видать, буруны разглядели, вот и решили, неча на скалы лезть. По такой волне к острову не пристанешь. А как море утихнет, они сюда вновь придут. Нас-то, поди, виднее было, чем буруны».

И я, и Лис были благодарны повольнику за поддержку. Лишь совместными усилиями порядок и дисциплину среди робинзонов удалось восстановить. В унынии, кутаясь кто во что, отправлялись они к сооруженной из обломков корабля хижине, надеясь провести в ней ночь хотя бы с каким-то, пусть самым мизерным, комфортом.

Чтобы скрыть от невольных сподвижников ту радость, которую мы испытывали, нам следовало уйти подальше от чужих глаз, «дабы страдания и стенания начальствующих не смущали и не вводили в панику подчиненных». Конечно, с уходом судна проблема оторванности от мира вновь приобретала свою остроту, но у нас по-прежнему оставалась свобода бороться за свою жизнь любыми средствами. А это было немало.

Доверив Ропше расставлять посты, мы удалились туда, откуда всего несколько месяцев назад началась наша «небольшая» командировка в Новгород. Все так же торчала из пещеры кремнистая туша тролля, все так же плескалась о скалы острова балтийская волна, все так же орали чайки, и мы все так же стояли у запечатанных дверей между мирами. Дав Лису полную возможность развлекаться выстукиванием посланий Институту морзянкой по троллячьей ягодице, я отправился туда, где полыхал некогда огненный круг, спасая нас от лап монстра. Когда-то здесь должны были сойтись в смертельном поединке подлый изменник, то есть я, и верный патриот, сиречь Венедин. Я криво усмехнулся.

Не знаю уж, в чью светлую голову пришла идея, что для компенсации слишком быстрых успехов Реконкисты в Испании следует сохранить сильную Данию, но наша миссия звучала однозначно: «Предотвратить пленение короля Вольдемара Победоносного». Ничего себе заданьице, учитывая, что у самого потомка викингов в голове уже давно наступила республика, отчего он сует ее в любую мало-мальски пригодную для этого дыру.

В этот раз дыра была не просто пригодна, а специально приготовлена Генрихом Шверинским для головы и всех оставшихся частей тела буйного венценосца. Крепость Тромменштайн, выстроенная графом на землях ободритов, имела исключительное стратегическое значение, позволяя отрезать Шверину судоходный путь к Балтике и тем самым практически обезопасить подвоз датского десанта морским путем. Естественно, когда комендант крепости вошел в тайные переговоры с Вольдемаром, обещая за соответствующее вознаграждение сдать ему Тромменштайн, монарх заглотил и наживку, и половину идущей наверх лески. Он моментально двинулся вперед, стараясь не упустить миг удачи, как видно, начисто позабыв, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Генрих Шверинский уже потирал руки, предвкушая, как захлопнется за спиной короля Вольдемара западня, как въедет тот в открытые ворота крепости и останется в ней один, в окружении гарнизона, преданного графу. Вероятно, все бы так и было. Уж и не знаю, что произошло с посланным мною гонцом, везшим королю уведомление о засаде, но Вольдемар мчался, как шар в лузу, и слышать ничего не желая об опасности. Настало время действовать самим. Благо, пост начальника шверинской стражи позволял мне вести активные действия.

План не нужно было вынашивать, готовить втайне, он был уже готов, и оставалось только наклониться, чтобы подобрать его. Последние три месяца Аделаида фон Шверин-Мекленбург, терзаемая любовной мукой, из-за редкости наших тайных свиданий, похоже, пришла в полнейшее неистовство. При каждой встрече она самозабвенно твердила, что желала бы наконец-то остаться молодой вдовой и немедля по окончании срока траура сочетаться со мной законным браком. Я старательно отнекивался, пытаясь объяснить ей, что вряд ли бароны Северной лиги потерпят вестфольдинга во главе Шверина. Она давила, я сопротивлялся, и так раз за разом.

И вот теперь час пробил. Когда фон Шверин с войском отбыл ловить датского короля, я, выждав немного, заявил во всеуслышание, что получил известие о гибели графа, и потребовал у двора, гарнизона и городского старшины немедленной присяги законной наследнице.

Мой план удался на славу. Среди тысяч прилежно присягнувших нашелся десяток тех, кто решил воочию убедиться в гибели своего сюзерена. Узнавший о собственной смерти граф Генрих пришел в звериную ярость и, грозя испытать на мне сорок казней египетских и еще десяток местных, бросился к родным стенам искоренять злую измену. Всецело увлеченный этим делом, славный граф, похоже, начисто забыл о том, ради чего покинул стены своей резиденции. Развернув войско, он устремился к Шверину, оставив королю Вольдемару возможность спокойно маршировать к Тромменштайну.

Подошедший к стенам крепости победоносный монарх попытался было напомнить коменданту оной о его жгучем желании перейти под датские знамена, однако тот, не дождавшись ни своего законного сюзерена, ни каких-либо внятных от него распоряжений, решил действовать на свой страх и риск. Гарнизон крепости изготовился к бою, чем привел Вольдемара Победоносного в явное недоумение. Король, вовсе не бывший новичком в военном деле, тут же заподозрил подвох и, решив, что его желают окружить, прижав к крепостным укреплениям, приказал трубить отступление.

В то время, когда Вольдемар Победоносный стоял под стенами Тромменштайна, его противник готовился штурмовать совсем другие стены.

— Мы обречены, — объяснял я Аделаиде, показывая, что Генрих возвращается, не вступив в бой с моим родственничком. — Помощи ждать неоткуда. По-видимому, люди твоего мужа перехватили моего гонца.

— Но мы можем сражаться! — сводя брови на переносице, жестко отвечала внучка Генриха Льва.

— Гарнизон ненадежен, — вздыхал я. — Силы слишком неравны.

— Мы можем бежать вместе! Мы доберемся до Мекленбурга, я подыму против мужа все свои владения. Призову князей-ободристов…

— Нет, — качал головой я. — Слишком опасно. Ты можешь погибнуть в пути.

— Ты тоже!

— Мне не привыкать. К тому же гадалка обещала мне долгую жизнь. Твоя же бесценна для меня! — Желваки катались при этом по моим скулам, и две суровые колеи-морщины поднимались ко лбу от переносицы. — Я уйду один со своими людьми. Ты же скажешь, что я обманул тебя, подсунув ложное послание. Что я домогался твоей любви и хотел стать новым графом. Что едва ты узнала о моей измене, повелела взять меня под стражу, но мне удалось бежать, перебив охрану. Ты радостно откроешь ворота своему мужу и встретишь его со всеми почестями.

— Я ненавижу его! — Воинственная северная дева стучала мне в грудь вполне увесистыми кулаками. — Я не желаю его видеть!

— Поверь, я тоже. Но ты сделаешь то, что я тебе говорю, тем самым отведешь от себя подозрения и сохранишь свою драгоценную жизнь. Когда же все уляжется, ты сможешь, не привлекая особого внимания, покинуть Шверин и перебраться в Мекленбург. Я найду тебя там.

Дело было сделано. Я умчался из Шверина всего лишь за пару часов до появления у его стен передовых отрядов графа Генриха. Тот брызгал слюной во все стороны, не сподобившись получить меня в свои руки, когда пред его ясны очи предстал Лис Венедин и поклялся на оружии не возвращаться более в эти места без моей головы. А еще через несколько дней два «заклятых врага» высадились на острове, затерянном посреди Балтийского моря, чтобы свести последние счеты с этим миром. Но не судьба…

— Але, Капитан, ты тут шо, решил ночевать под открытым небом?

— Что? — Я повернулся на голос, отгоняя воспоминания.

— Шо ты стоишь, как памятник себе? Где диалектический подход и историческая справедливость?

— В каком смысле? — непонимающе спросил я, констатируя по цветущему виду своего друга, что обстукивание каменного окорока дало какие-то весомые результаты.

— В смысле памятника двум бравым Мальчишам-Кибальчишам, гордо заныкавшим от злобных буржуинов и коварных феодалов страшную военную тайну.

— Лис, ты о чем?

— Прикинь, мы будем стоять здесь, протянув руки… то есть нет, я хотел сказать, вытянув руки и протянув ноги… хотя нет, и это тоже как-то не то. Но не суть важно, мы будем стоять, два несгибаемых Мальчиша, капитаны Ким и Буран. Пройдут пароходы — привет Мальчишам, пролетят самолеты — привет Мальчишам, пройдут пионеры… хотя нет, пионеры здесь не пройдут…

— Ли-ис!

— Короче, внимай. По ту сторону тролля во всю богатырскую мочь суетятся криптобиологи. Понятное дело, они тихо ошалели, услышав морзянку с нашей стороны, но потом, как ни странно, среди них нашелся кто-то цивилизованный и сумел прочитать мое послание потомкам.

— Ну-ну-ну, и что дальше?

— Ну, сначала они нас, понятное дело, поблагодарили за неоценимый вклад в криптобиологию, выразили надежду на скорую встречу, сообщили, что горят желанием пожать нам не то чтобы руки, скорее горло, но в целом — весьма милые ребята. Во всяком случае, пока они по ту сторону тролля.

— Лис, не томи, дальше-то что было?

— Ах дальше! — словно вспоминая о чем-то, хлопнул себя по лбу мой глумливый напарник. — В общем, я попросил подогнать сюда Рассела, а по пути подкинуть ему мыслишку, что неплохо бы прислать сюда какой-нибудь корабль.

— Какой корабль, ты о чем?

— Я так думаю, лучше, чтоб побольше, а то задолбала эта скученность. Ты как считаешь?

— Откуда у Рассела возьмется здесь корабль?

Лицо Лиса внезапно стало серьезным.

— Да, честно говоря, мне наплевать. Как ты считаешь, у Института в этом мире агентура есть?

— Конечно, — ответил я.

— Я надеюсь, среди них найдется кто-нибудь, по статусу выше чистильщика сапог в Бомбее. Вот пусть отвалят ему купу грошей на покупку судна. Что он там будет плести — дело десятое, это забота разработчиков. Если хочешь, я тебе навскидку могу дать пару версий: Вальдар фон Ингваринген, прежде чем исчезнуть вдали, зарыл здесь богатый шверинский клад. Или, скажем, мозоли, срезанные с окаменевшего тролля, обладают магическими свойствами, и человек, который постоянно носит их за пазухой, в воде не горит и в огне не тонет.

Я усмехнулся:

— Мысль, конечно, неплохая. Но даже если в Институте тут же дадут «добро», если бухгалтерия мгновенно изыщет требуемые средства, если ближайший стационарный агент, бросив все, займется снаряжением корабля, в лучшем случае он будет здесь через месяц. К этому времени шторма по Балтике будет гулять как по бульвару. Учитывая же репутацию этого острова, того, кто согласится плыть сюда, еще надо будет сыскать.

— Ничего, — отмахнулся Лис, — авось сложится. В любом случае попробовать надо. Потому что как ни крути, а корабль во как нужен. — Он рубанул ребром ладони по горлу. — Эх, блин, знать бы, как этот «чух-чух» в дракона превращался. Из теткиных платьев бы дельтаплан сварганили… Я бы враз за новым кораблем смотался. Эй! — Он постучал себя пальцем по груди в то место, где под нательной рубахой таился волшебный китайский дракон. — Хуанхе твою налево, сделай-ка мне тут корабль. И шоб никаких джонок! Не хватало еще по Балтике на цветочных корзинках рассекать. — Произнеся это, Венедин обернулся, словно выискивая, не появилось ли где вожделенное плавательное средство. — Н-да, — грустно констатировал он, понимая, что ожидаемых изменений в обозримом пространстве не произошло. — Кроме мордобития, никаких чудес.

— Ладно, — утешил я Лиса, — пошли к троллю. Не ровен час Рассел объявится.

Ожидание двадцать третьего герцога Бедфордского затягивалось. Ночь уже начала клониться к утру, и предрассветная сырость пробирала до костей, заставляя плотнее кутаться в плащ, когда над островом вновь послышались громкие крики.

— Что-то происходит, — прислушиваясь, сказал Лис.

— Надеюсь, не нечисть какая. — Я опасливо поглядел на нашего кремниевого знакомца.

— Вальдар Ингварович, Лис! — Запыхавшийся Ропша, придерживая путавшийся меч, выскочил на наше мемориальное плато. — Насилу вас сыскали!

— Что такое? — встревоженно спросил я. — Что-то случилось?

— Парус на горизонте! — радостно выдохнул повольник. — С той стороны. Отсель не видать.

— Ну, вот и приплыли, — едва слышно прошептал Лис.

Глава 12

Путешествие длиной в тысячу миль завершается одним-единственным шагом.

Третье следствие принципа Питера

Лис поглядел на меня, стараясь скрыть нахлынувшую тревогу. Шторм уже почти утих, и теперь для умелого шкипера пристать к берегу не составляло большой трудности.

— Неф вернулся? — маскируя волнение радостным возбуждением, спросил я.

— Нет. — Ропша покачал головой. — На парусах черные кресты. Тевтонский когг.

Массивные валуны упали с наших душ и, покатившись, сорвались с утеса вниз. Кажется, мы даже слышали громкий всплеск.

— Так что же мы стоим?! — выпалил Лис. — Скорее к берегу!

Тевтонский когг, борясь с прибрежной волной, промеряя глубину лотом, медленно, но неуклонно подходил все ближе к острову. Ликующая толпа робинзонов приветствовала своих спасителей громкими воплями, и с борта корабля уже тоже кричали моряки, призывая держаться, обещая скорое освобождение из островного плена.

— Слушай, Лис, — негромко сказал я, вглядываясь в приближающееся судно, — все это, конечно, восхитительно, но тебе не кажется странным, что за одни сутки в этих водах очутилось сразу два корабля. А считая с нашим, даже три.

Венедин посмотрел на меня с явным недоумением.

— Подумаешь, ну оказались. В конце концов, а почему бы им здесь не быть?

— Да так, — я пожал плечами, — просто им тут нечего делать.

Эту фразу Лис не удостоил ответом.

Тевтонский когг, вышедший неделю тому назад из Альштадта для патрулирования ганзейских торговых путей, был слегка потрепан штормом, но в целом вполне пригоден для дальнего плавания.

— Чертовы волны занесли нас сюда, — рассказывал шкипер, когда мы уже перебрались на корабль и он отчалил от берега. — Впрочем, не будь их, кто знает, сколько бы вам пришлось ждать спасения. — Он бросил почтительный взгляд на юную княжну, как бы вспоминая о внезапно возникшей необходимости подбирать слова в разговоре. — А вчера днем заметили на воде обломки корабля, ну и решили… — он сделал паузу, явно подбирая слова, — разбился, видать, кто-то на этих скалах. А потом птицу с запиской поймали, ну и пришли вот. — Похоже, лишенная привычных, милых сердцу капитана забористых оборотов речь давалась ему с великим трудом.

— Видишь, — повернулся ко мне Лис, — а ты спрашивал, откуда корабль. Все ясно, как белый день.

Я молча кивнул. Корабль возвращался в Альштадт, и меня больше волновало, чтобы он добрался до него без каких-либо новых приключений.

— Джокеры! — раздался в наших с Лисом головах возмущенный женский голос. — База Европа-центр вызывает Джокера-1 и Джокера-2.

— Слушаю тебя, моя радость. — Мы переглянулись, понимая, что такой тон начала связи не сулит ничего хорошего. Обычно начало звучало: «Але, Джокеры! Это База, как там у вас?»

— Я вам не радость! — гневно бросила «база».

— Это уж точно, — не преминул прокомментировать Лис.

— А вас, Джокер-2, вообще попрошу воздержаться от реплик. Живы, и слава Богу, — вовсю бушевала диспетчер. — Что вы там за шутки шутите?!

— Мы шутим? — непонимающе переспросил я.

— По вашей милости представитель Ее Величества в Институте двадцать третий герцог Бедфордский битый час колотил по морде несчастного тролля, тем более чуть-чуть ожившего. Он ему чуть руку не отхватил!

— Кто кому? — поспешил поинтересоваться Лис.

— Джокер-2, воздержитесь от своих глупых шуточек! Куда вы делись? Почему не вышли на связь?

— Видишь ли, — начал я, вспоминая о том, как совсем недавно ей пришлось втолковывать, что после того как мы лишились голов, нам уже особо ничего не угрожает, именно поэтому мы были вынуждены покинуть берега Калки, не дождавшись спасательного катера. — Видишь ли, — вновь повторил я после короткой паузы, — у нас опять произошла небольшая неприятность. Нас, как бы это так выразиться, спасли.

— То есть как это — спасли?! — В голосе девушки послышалась затаенная угроза. — А что же тогда за глупый цирк с троллем?

— Понимаешь, приплыл тевтонский когг, и сейчас мы направляемся именно туда, куда шли с начала плавания.

— Ну знаете! — неожиданно взорвалась диспетчер. — Вы абсолютно несерьезно относитесь к работе! — Голос Базы пропал.

— Вот так, — переводя взгляд с меня на бегущие за бортом волны, констатировал Лис, — с Базой мы, похоже, покончили. Теперь ее можно будет вызывать только для того, чтобы продиктовать свои завещания. Мы, видишь ли, несерьезно относимся к работе. — Он сокрушенно развел руками.

Крепость Альштадт пока еще тяжело было назвать крепостью. Построенная, очевидно, на месте старого славянского городища, она уже вздымала ввысь первые башни, но куртины между ними еще лишь возводились, и сотни рабочих, суетящихся на лесах, радостными криками приветствовали возвращение в гавань очередного корабля. Крепость, которая должна была стать одним из центров тевтонского рыцарства, еще только возводилась, еще не просох раствор, соединяющий тяжеленные каменные блоки, но над въездными воротами, через которые мы попали в Альштадт, уже красовался герб с червленой короной в серебре и серебряным лапчатым крестом в червлени.

Герман фон Зальца, по всей видимости, извещенный портовым начальством о прибытии невесты принца Людвига со свитой, спешил любезно встретить нас во дворе и проводить в покои гроссмейстерского дома, также отличавшегося явной свежестью постройки.

— Весьма польщен вашим визитом, моя добрая княжна. — Закаленный в схватках, овеянный ветрами дальних странствий воин учтиво накинул на руку край плаща и протянул ее Алене Мстиславишне.

— Благодарю вас, господин магистр. — Юная киевлянка, совсем еще недавно развлекавшаяся разоружением экипажа своего корабля и мелким вымогательством, внезапно преобразилась, становясь вроде бы даже на пару дюймов выше. — Я не забуду вашей доброты. Можете поверить, вы всегда будете видеть во мне верную союзницу и послушную ученицу.

Лицо ветерана крестовых походов едва заметно покраснело от скрываемого удовольствия.

— Всегда к вашим услугам, моя госпожа.

— Растут дети, — чуть слышно прошептал гарцевавший рядом со мной Лис. — Если так дело пойдет, у Священной Римской империи вскоре будет весьма дельная императрица.

— Принц Людвиг — младший сын, — напомнил я. — И он не является престолонаследником.

— Пока не является, — глядя, как почтительно смотрит на Мстиславишну один из лучших рыцарей и первый дипломат Европы, констатировал Лис.

— Пожалуйте в мой дом, господа. — Фон Зальца сделал жест рукой, приглашая меня, Лиса и Ропшу быть его гостями. — Можете мне довериться, я прослежу, чтобы ваши люди были устроены, накормлены и не ведали ни в чем нужды.

— Вот где жить надо, — притворно вздохнул Лис. — «И не знали ни в чем нужды»: не слова — музыка!

Гроссмейстер ордена Девы Марии Тевтонской не обманул. Нам были предоставлены все возможные удобства, а вечером собравшихся под его гостеприимным кровом ожидал пир столь обильный, что невольно казалось, будто в Альштадте загодя готовились к торжественному приему знатной гостьи. Впрочем, и сам Герман фон Зальца, и присутствовавшие на пиру чины орденского капитула ко всем выставленным на столах гастрономическим изыскам относились более чем умеренно. Они скорее делали вид, что едят, чем на самом деле вкушали поставленные перед ними яства.

— Чего это они? — косясь на рыцарей, поинтересовался у меня Ропша.

— Обет умеренности в еде и питье, — так же негромко отвечал ему я. — Остатками от трапезы двух братьев необходимо досыта накормить нищего.

— Хитро, — крякнул Ропша. — А я-то смотрю, что это у господ рыцарей всегда такой взгляд голодный. А они, оказывается, жрут в полрта. Нищих кормят… Хитро.

После ужина, когда утомленные волнениями последних дней и разомлевшие от обильной еды и питья гости отправились в назначенные для них опочивальни, фон Зальца прислал оруженосца с известием, что желает говорить со мной. Оставив Лиса и Хвата в карауле, я направился за молодым воином, несшим факел, в апартаменты князя «воинствующей церкви». Отрапортовав о моем появлении, оруженосец тихо удалился, оставляя меня один на один с могущественным владыкой этих мест.

— Проходите. — Герман фон Зальца указал мне на простой стул, стоящий в глубине его кабинета, освещенного всего тремя факелами. — Садитесь, Воледар Ингварович. Впрочем, судя по гербу, который красуется на вашем щите, вас, господин воевода, можно также именовать Вальтером фон Ингварингеном. А еще точнее, на датский манер, Вальдаром Ингварсеном.

— Да, — я склонил голову, — я действительно Вальдар Ингварсен, и все названные вами имена также принадлежат мне.

Фон Зальца выслушал эти слова в полном молчании, не спуская с меня пристального взгляда своих светло-серых со стальным отливом глаз, то ли изучая черты лица стоявшего перед ним человека, то ли выслеживая, не дрогнет ли какой мускул, вскрывая неведомый коварный замысел. Методы весьма действенные, но не в нашем случае. Стараниями институтских наставников мы, не моргнув глазом, могли уверить Папу Римского, что прибыли к нему с прямым поручением от святого Петра, да еще осведомиться, не знает ли он хорошего мастера, способного изготовить запасные ключи от Царствия Божия.

— Не буду кривить душой, я весьма удивлен вашему появлению здесь.

— Отчего же? — простодушно поинтересовался я.

— Тому есть много причин, — медленно проговорил гроссмейстер, не спуская с меня пристального взгляда. — Вы, несомненно, храбрый рыцарь, но ваша жизнь… Затрудняюсь даже сказать, благоволит к вам судьба или же, наоборот, зло бичует. Я давно слежу за вами. Уже более года тому назад опальный датский принц, сопровождающий в качестве командира банды наемников ганзейские караваны, привлек мое внимание.

— В моих жилах течет доля королевской крови, однако я не принц, — поспешил поправить я.

— И все же, согласитесь, это довольно необычный факт. Затем вам вдруг повезло. Вы храбро сражались в Ливонии, поступив на службу к графу Шверинскому, затем отличились еще несколько раз и, насколько я знаю, заняли довольно высокое положение при дворе своего нового сюзерена.

— Да, я был начальником шверинской стражи.

Фон Зальца кивнул, словно показывая, что этот факт ему прекрасно известен.

— Весьма почетная должность. Перед вами открывались широкие перспективы. Еще пара лет, и вы могли бы стать одним из ближайших советников и военачальников графа Генриха. Но этот нелепый мятеж… На что вы надеялись?

Я молча усмехнулся. Что мне еще оставалось делать? Не объяснять же тевтонскому магистру возникшие в Институте волнения по поводу успехов здешней Реконкисты.

— Молчите? Правильно. Если б вы попытались уверить меня, что надеялись победить, я бы, пожалуй, закончил наш разговор. Сказать такое мог либо полный дурак, либо авантюрист, не умеющий рассчитывать свои силы. Вы не походите ни на того, ни на другого. Стало быть, вы были бы лжецом и считали дураком меня. — Он сделал эффектную паузу, наблюдая за выражением моего лица, словно ища в нем ответы на все накопившиеся ко мне вопросы. — Итак, вы подняли этот безумный мятеж. Я долго искал, что могло побудить вас на этот шаг.

Мятеж вовсе не кажется безумным, если принять во внимание, что именно он спас от пленения, а может, и от смерти короля Вольдемара. Но в таком случае даже если предположить, что вы не были заранее подосланы королем в Шверин, а действительно были вынуждены бежать из своей страны, теперь могли бы вернуться обратно спасителем его величества и почивать на лаврах сколь угодно долго. Но не тут-то было, вы обратили свои стопы на Русь! И что уж совсем удивительно, за вами последовал ваш, до недавнего времени, заклятый враг Лис Венедин, командир знаменитых лучников, входивших в гвардию графа Шверинского. И вот прошло всего лишь несколько месяцев, и я имею удовольствие принимать вас обоих в Альштадте, сопровождающих ко двору моего доброго друга Фридриха невесту его сына. Не чудо ли?

— Все в руках Господних, — пожал плечами я.

— Несомненно, — согласно кивнул фон Зальца. — Но кое-что все-таки в наших. А потому, смею вас заверить, если сейчас здесь я не получу объяснений на все мои вопросы или же они меня не удовлетворят, я найду способ сделать так, чтобы юная госпожа Альенор отправилась завтра в Трир с надежным эскортом. Но без вас. На Руси все равно не хватятся, там, как я с немалым удивлением слышал, вы недавно казнены, а мне бы не хотелось наводнять императорский двор, скажем прямо, весьма подозрительными личностями.

Закрытая связь, все это время работавшая на передачу, взорвалась в моем мозгу каскадом отборного мата.

— Я шо-то не понял?! — возмущенно заявил Лис. — Шо этот поц рыцарь нас пугает? Ему тут шо, устроить ледовое пое… гм, побоище, прямо здесь и сейчас? Я ща привяжу ближайший вороний камень туда, куда он даже не подозревает, и заставлю этим самым ловить рыбу без наживки.

— Лис, не суетись, — успокаивал его я. — Подумаешь, какая невидаль! У контрразведки возникли вполне резонные вопросы, почему это у подопытных от головы до хвоста двадцать ярдов, а от хвоста до головы двадцать пять.

— Потому шо они такой породы! — возмущался Венедин. — А ежели кто в чем ничего не рубит, так и неча ваще!

— Лис, ну что ты, в первый раз, что ли? Сейчас мы тут все складно разложим, и настанет мир, дружба, жвачка. Так, кажется, ты говоришь?

— Я по-всякому говорю, — уже заметно успокаиваясь, буркнул Лис. — Ладно, Штырлиц, разбирайся с этим гестапо, но ежели они начнут уж совсем от рук отбиваться, мы им привьем такой дипломатический иммунитет, что их любая хворь на том свете днем с огнем не сыщет.

Выслушав эту невнятную угрозу, я понял, что Лис уже окончательно стравил пар и теперь вполне готов к конструктивным действиям.

— Ладно, слушай, что я говорить буду, и запоминай. Если что, твоя версия должна быть похожа на мою.

— Давай, Капитан, — напутствовал меня Лис. — Отечество смотрит на тебя зажмуренными от ужаса глазами и ждет подвига.

— Ваша светлость, — начал я негромко, словно беря разбег для последних мажорных аккордов, — вы приняли меня в Альштадте как гостя, и, зная вас как достойнейшего рыцаря, я могу говорить с вами прямо и смело, не опасаясь ни за свою жизнь, ни за свою свободу. Скорее я поверю в то, что султан Египта принял христианство, чем в то, что Генрих фон Зальца способен на вероломство и нарушение долга хозяина по отношению к гостю.

Лицо магистра оставалось неподвижным, но мне все же показалось, что подобная закамуфлированная лесть пришлась ему по душе. Что ж, тон был выбран, и все, что теперь требовалось, это провести через множество известных моему собеседнику точек-фактов наиболее удобную для нас с Лисом ломаную, одну из бесконечного множества возможных.

— Прежде чем я поведаю о том, как обстояло дело, я должен открыть вам одну небольшую тайну. Впрочем, небольшой она стала только в недавнее время, до этого я бы, пожалуй, и под пыткой не поведал бы ее никому.

Глаза фон Зальца зажглись неподдельным интересом. Люди вообще падки на тайны. Человек же, наделенный почти безграничной властью, да еще глава рыцарского ордена — организации, изначально покрытой флером тайны, падок на нее во сто крат более. Сопричастность к тайне соединяет порой не хуже братских уз. Секрет же, который я намеревался открыть, вполне подходил для безболезненного разглашения.

— Вы верно заметили, господин гроссмейстер, что в Шверине у меня был заклятый враг Лис Венедин. Быть может, вам также известно, что появился он близ графа Генриха всего лишь несколькими месяцами ранее меня. Но вряд ли вам ведомо другое. — Я запнулся, давая интересу слушателя достичь максимума. — Вот уже четыре года, как мы с Лисом Венедином являемся побратимами, и никогда за эти годы ни он, ни я и в мыслях не имели ничего дурного друг против друга.

— Значит?.. — Глаза фон Зальца сверкнули и губы сложились в хитрую усмешку.

— Да, вы совершенно правы. — Я утвердительно кивнул. — Несколько лет тому назад я спас Венедина от людей короля Вольдемара и ни минуты с тех пор не пожалел об этом.

— Ложь! Наглая ложь! — возмутился оклеветанный Лис. — Это я спасал тебя от повешения в пугачевской ставке!

— И вовсе не ты, а Елизавета Дараган, — поспешил я исправить историческую несправедливость.

— Нет, я! Она просто раньше успела, но это не в счет.

Я не стал противоречить напарнику, памятуя, что моей связной речи ожидает основной в данный момент собеседник. Тем более что за годы нашего совместного скитания по мирам и эпохам мы неоднократно спасали жизнь друг другу. Хотя, чтобы быть честным, надо признать, что у Лиса это получалось чаще.

— Венедин не мог помочь мне устроиться при шверинском дворе, как это подобает при моем происхождении, но зато мог дать знать, когда, где и как явиться мне перед графом, чтобы заслужить его милость. Остального я уже добился сам. Вражда же… Все мои враги — а у любого придворного волей-неволей появляются враги — собирались вокруг Венедина, его же враги — вокруг меня. Таким образом, мы оба были прекрасно осведомлены о том, что собираются предпринять против нас наши недруги. И если бы не этот проклятый мятеж… Но и тогда мой верный Лис не бросил меня, он последовал за мной в изгнание, обрекая себя на лишения и невзгоды, чтобы спасти мою жизнь.

— Что ж, ловко, ничего не скажешь, — усмехнулся фон Зальца. — Вы правильно сделали, Вальтер, что поведали мне об этом и не стали рассказывать нелепые выдумки о тролле.

— Тролль? — Я невольно передернулся, вспоминая впавшего в буйство любимца наших криптобиологов. — Ваша светлость, вы можете мне верить, можете не верить, но тролль действительно был. Не могу сказать, что знакомство с ним явилось для нас слишком приятным, но, надо заметить, весьма своевременным. Мы как раз ломали себе головы, как объяснить дружинникам возникшую между лютыми врагами братскую любовь. Если пожелаете, вы можете отправить корабль на тот самый остров, с которого, благодарение Богу, позавчера снял нас ваш когг, и любой желающий сможет удостовериться, что там, где еще недавно была пещера, теперь красуются окаменевшие останки чудовища.

— Да-а, — протяжно произнес тевтонец. — Должен признаться, вам весьма везет на приключения.

Я развел руками.

— Что делать, не я ищу их, они ищут меня.

— Что ж, хорошо. — Фон Зальца, уже заметно отошедший от первоначальной суровости после разглашения моего «страшного секрета», неспешно кивнул. — Но все же ведь вы подняли этот самый проклятый мятеж?

Мой следующий ход сделал бы честь любой театральной сцене, однако пришлось мириться с единственным зрителем в зале. Немое страдание исказило мои черты и, опустив очи долу, я произнес трагическим тоном, негромко и торжественно:

— Господин великий магистр, я всецело в ваших руках. Вы можете заточить меня в башню, можете даже казнить, но не требуйте назвать, для чего был затеян весь этот нелепый фарс. Ибо мое слово чести…

Мозги фон Зальца заработали в режиме поиска, за считанные секунды перебирая и отбрасывая десятки возможных вариантов.

— Два месяца тому назад, — вперив в меня пристальный взгляд, медленно проговорил фон Зальца, не скрывая торжества, — графиня Аделаида оставила своего мужа и перебралась в Мекленбург. Ходил какой-то слушок, что вы были ее любовником, Вальтер?

Я тут же вспомнил вечер после битвы на Калке и вполне правдоподобно побледнел.

— Понятно, — едва не давясь от хохота, хлопнул себя по колену великий магистр. — Полно, полно, дружище, можете ничего не говорить. Я все уже и так понял.

Я был непроницаем и мрачен. Но старому интригану было, похоже, не до меня. Он наконец нашел ту слабость, то преступление, тот грех, которыми двигались рычаги Истории, и политический ребус сложился у него сам собой, без моей помощи. От сознания этого факта фон Зальца впал, похоже, в полнейшее благодушие.

— А признайтесь-ка, Вальтер, узнав, что граф Генрих собирается устроить засаду в Тромменштайне, вы небось послали гонца своему родственнику, предлагая перехватить его по пути, а он возьми да вернись. Ха-ха ха! — уже не скрываясь, смеялся гроссмейстер.

— Ваша светлость, — гордо произнес я, усиленно делая вид, что оскорблен этим смехом, — это был шаг отчаяния. Увы, он не удался. Но поверьте, это был не единственный шаг, и некоторые из них были вполне успешны. Вы позволите перо, чернила и пергамент?

— Да, пожалуйста, — насторожился фон Зальца, указывая рукой на стол. — Все что угодно.

Я обмакнул заточенное гусиное перо в чернила, черкнул несколько слов на выделанной почти до белизны телячьей коже.

— Посмотрите, быть может, вам уже знаком этот почерк.

Фон Зальца взял из моих рук пергамент и, подойдя поближе к горевшему факелу, начал всматриваться в буквы.

— Так, значит, это все-таки были вы?! — поворачиваясь ко мне, произнес он.

Я поклонился.

— Когда-то мне удалось сослужить вам небольшую службу, сообщив, что граф Генрих собирается захватить вас и моего, недоброй памяти, родственника.

Дальнейшая беседа протекала в теплой и дружественной атмосфере, и все дорожные вопросы, которые могли возникнуть, не возникали вовсе, поскольку многоопытный в путешествиях тевтонец попросту упреждал их своими ответами.

— Вот умеешь ты, Вальдар, с королями да магистрами разговоры разговаривать, — с гордостью, как будто мое умение было плодом его усилий, заявил Лис, когда я уже возвращался в отведенные мне апартаменты. — Сразу чувствуется па-ро-да. Вот эта шишечка тюкнула в эту ямочку…

— Да ну тебя! В следующий раз сам будешь общаться, — огрызнулся я, втайне довольный высокой похвалой друга.

Через пару дней наш кортеж, хорошо отдохнув и пополнившись отрядом тевтонских рыцарей, двинулся к далекому Триру, где ждал маленькую княжну неведомый нам принц Людвиг. В дороге мы уже успели привязаться к нашей непоседливой подопечной, забрасывающей своих вынужденных «няней» десятками вопросов, пристающей к нам на стоянках с требованиями дать пострелять из лука, покрутить меч или же покрушить кистенем окрестные трухлявые пеньки. Во всем же остальном это милое дитя было примерной, я бы даже сказал, образцово-показательной девицей на выданье, неиспорченной амурными вздохами томных трубадуров и прочей высокопарной придворной куртуазией.

Наш путь лежал через королевство Пруссию и далее через Брауншвейг в Лотарингию. И хотя нигде особо не афишировалась цель путешествия в столицу отряда тевтонских рыцарей, в момент, когда мы проезжали близ границ шверинских земель, нас с Лисом пробирала легкая дрожь от сознания того, что могло бы статься, узнай граф Генрих о том, как близко от его владений мы сейчас находимся. Но, слава Богу, все обошлось, и теперь можно было вздохнуть спокойно.

Уже около двух недель отряд Алены Мстиславишны пересекал германские земли, радуясь теплой осени, а еще более отсутствию дорожных приключений, ставших едва ли не нормой в наших с Лисом странствиях. В день караван делал двадцать пять — тридцать миль, давая полную возможность рыцарям, оруженосцам и сержантам беречь коней, влюбленным Лису и Татьяне Викулишне вдоволь ворковать на вечные, как мир, темы, а всем желающим в свое удовольствие любоваться желтеющей листвой придорожных лесов, едва дрожащей на теплом сентябрьском ветру, несущем серебристые, почти невидимые паутинки.

— …Так вот, — Лис, ехавший по правую сторону возка княжны, как истинный кавалер развлекал прекрасных дам анекдотами, — он и спрашивает: «Беримор, как погиб мой дядя сэр Чарльз?» А Беримор отвечает: «Сэр, когда вы выходили из замка, заметили ли вы камень, который лежит у самого рва?» — «Да». — «Так вот, сэр Чарльз его однажды не заметил».

Не знаю уж, зачем понадобилось моему другу приплетать к этому старому анекдоту знаменитых героев Конан Дойла, но, похоже, английский юмор не нашел должного отклика в сердцах юных дев.

— Стойте! Стойте! — Дорогу нам преградил невысокий, гладко выбритый мужчина средних лет в богатом платье, похоже, перешитом с чужого плеча.

Несколько копейщиков, стоявших за его спиной, по всей видимости, демонстрировали официальный статус крикуна и обоснованность его требований. Скакавший рядом со мной тевтонский рыцарь, возглавлявший отряд сопровождения и по распоряжению фон Зальца ведший все дорожные переговоры, выехал вперед и, смерив гневным взглядом наглеца, посмевшего преградить путь, начал с нескрываемым презрением:

— Я Ульрих фон Нагель, брат-прецептор ордена Девы Марии Тевтонской. Кто ты такой и как смеешь нас останавливать?

— Я Ханс из Риббека, сборщик дорожных податей барона Херсирка. По приказу своего господина я собираю дорожную лепту со всякого, кто пересекает владения моего сюзерена, со всякого, кто ступает по его дорогам. Конный должен заплатить мне серебряный денарий, пеший два гроттена, повозка же двуконь обойдется вам в четыре денария. Такова воля барона Эймунда фон Херсирка, повелителя здешних мест и высокого покровителя городов Риббек и Волфенхоф.

— Безумец! — рявкнул на него фон Нагель, берясь за плеть и недвусмысленно поигрывая ею перед лицом сборщика податей. — Неужели Господь лишил тебя глаз и ты не видишь ни орденского платья, ни императорского орла в сердце креста? Или же ты настолько туп и неотесан и тебе неведомо, что Его святейшество Папа Иннокентий III освободил наш орден от каких бы то ни было податей и налогов?

— Да, ведомо. Но… — замялся мытарь. — Я вижу, с вами следуют и люди, не входящие в орден. А их никто не освобождал…

— Что?! Да как ты смеешь, мерзавец? Убирайся! И скажи своему барону, что ежели впредь его люди посмеют спрашивать ответ с тевтонских рыцарей, мы знатно проучим и этих болванов, и его самого.

— Как скажете, господин рыцарь, как скажете, — недобро блеснув глазами, сборщик налогов сделал знак своим людям освободить дорогу и, низко поклонившись, пропустил кортеж в земли своего господина.

Уже стемнело, но город или же на худой конец крепостица с постоялым двором все никак не появлялись. Круглая луна начала подниматься над лесом, все ярче и ярче заливая своим желтоватым светом округу.

— Странное дело, — подъехал ко мне Лис, — в полдень мы выехали из Кантена. Уж сколько часов в пути, и никаких признаков жилья. Интересно, куда подевались все эти баронские рибоки с адидасами?

— Да, странное, — невпопад ответил я.

— Ау, Капитан! Ты где? — шутливо толкнул меня Венедин. — Об чем думу думаешь?

— Да так, ерунда, — отмахнулся я. — О превратностях судьбы и о тщете всего сущего.

— В каком смысле?

— Да вспомнилось отчего-то имя этого самого барона.

— Эймонд фон что-то обо что-то.

— Фон Херсирк, — поправил я. — У нас в Дании когда-то в незапамятные времена херсирками величали мелких племенных вождей. Так что скорее всего кого-то из предков нынешнего барона занесло от наших берегов в самый центр далекой Алеманнии. Так-то вот.

— Нашел чему удивляться, — хмыкнул Лис. — Тебя вот тоже занесло — фигня делов.

Внезапно он замолчал и прислушался.

— А ну-ка, Вальдар, напряги уши.

Я прислушался. Откуда-то из лесу доносился уже вполне отчетливый волчий вой. Судя по высоте звука, старый вожак вел стаю на охоту.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. — Лис покрепче подобрал удила заволновавшегося андалузца.

— Эй, Ропша. — Я повернулся, чтобы предупредить боевого товарища о внезапной опасности. — Дай сигнал приготовиться. Впереди волчья стая.

— Да нешто на такую толпу попрут? — усомнился Хват.

Я хотел что-то ответить, но не успел.

— Волки! — донеслось из хвоста кортежа.

— Волки!

— Впервые таких вижу, — мотнул головой Ропша, поудобнее перехватывая копье.

— А я впервые вижу волков, которые атакуют колонну и спереди, и сзади по всем правилам военного искусства, — процедил Лис, вскидывая лук и накладывая на тетиву первую стрелу. — Смотрите. — Десятка три стелящихся над дорогой стремительных хищников, сверкая оранжевыми до красноты глазами, мчались из лесу навстречу колонне.

Глава 13

Если вас съели, у вас есть два выхода.

Джеймс Кук

Мавр захрапел, поднимаясь на дыбы. Первая зверюга прыгнула, пытаясь вцепиться ему в холку, но конь, привыкший к опасностям наших странствий, вовсе не собирался сдаваться без борьбы. Неуловимым движением подавшись вперед, он сбросил волка наземь, намереваясь впечатать его в дорогу своими тяжеленными копытами. Однако сбитый с ног хищник с невероятной ловкостью крутанулся на хребте, уворачиваясь и тут же вставая на лапы. Мавр предпринял еще одну попытку залепить агрессору копытами в лоб, но тот, ловко уклонившись, отпрыгнул, оскалив пасть, рыча сквозь зубы и роняя слюну на дорогу. Волк на мгновение замер. Шерсть на его загривке стояла дыбом, передние лапы широко расставлены, а задние уже сгибались пружиной для прыжка. По телу моему прошла дрожь и противная дурнота подкатила к горлу. Я заметил еще двух тварей, спешащих на помощь своему более быстрому товарищу. Краем глаза я видел, как, заходя справа и слева, волки атакуют колонну, валя наземь коней и вгрызаясь в их беспомощных под массой конских тел всадников.

Они неслись точно молнии. Пожалуй, даже слишком быстро для обычных зверей. Вот слева от меня матерый волчина, стрелой вылетев из-за придорожного куста, прыгнул на отважного повольничьего ватажника, пытавшегося своим боевым копьем держать на расстоянии еще пару мерзких тварей. Как он ни старался, попасть в них ему не удавалось.

Волчина, целивший, видимо, сбить Ропшу наземь своим немалым весом, был уже в воздухе, когда Хват вскинул щит, закрываясь от удара. Яростный зверь наткнулся на его дубовую поверхность и, клацнув зубами в воздухе, повис на шее Ропшиной лошади, мертвой хваткой смыкая свои стальные челюсти. Передние ноги кобылицы подкосились, и Хват, теряя стремя, вылетел из седла, успевая лишь едва сдвинуться, чтобы не быть раздавленным тушей своего поверженного аргамака. И тут же, забыв о своей уже мертвой добыче, волки метнулись к Ропше, спеша растерзать его. Накрывшись щитом и отмахиваясь сколь было возможно засапожником, Хват держал зверей на расстоянии. Каждый раз при приближении отточенного лезвия они отскакивали, но вновь прыгали вперед, едва оно пролетало мимо.

— Держись! — Лис на всем скаку спустил тетиву, и стрела, свистнув, вонзилась в загривок ближнего к Ропше хищника.

— Стой! Стой! — Запряженный парой коней возок, вылетев из-за спины моего друга, промчался мимо меня вперед по дороге, подгоняемый со всех сторон злобными тварями. Они прыгали, подвывая, стараясь достать обезумевших коней. Но те неслись вперед, позабыв о вожжах, о кучере и о возке, несущемся вслед за ними.

Все увиденное мной заняло, быть может, пару секунд, едва ли больше. То время, пока волк собирался с силами для нового прыжка. Я дал шпоры Мавру, намереваясь пуститься в погоню за уносимой вдаль княжной.

Но тут он прыгнул. И в тот же момент как будто граната взорвалась у меня внутри, коверкая мое представление о времени, пространстве, обо всем окружающем меня мире. Я увидел, как медленно летит в воздухе волк, как неспешно движется навстречу ему по отмашной дуге отливающий серебром «Отец вдов», я с удивлением услышал свист своего меча, и волчья голова, разбрызгивая в полете капли крови, отлетела в дорожную пыль, ощерив в предсмертном оскале зубастую пасть. Звериное тело в жуткой конвульсии рухнуло рядом, но еще до того, как опустились на него копыта Мавра, я увидел с необъяснимым странным равнодушием, как превращается оно в тело обнаженного мужчины, едва прикрытого волчьей шкурой.

— Оборотень, — с полным безразличием констатировал я, наступая на явно обалдевших от такого оборота дел серых тварей.

Сражение вокруг бушевало вовсю. Пришедший на помощь Ропше Лис стрелу за стрелой всаживал во вскакивающих зверей, но те лишь взвывали от боли, отпрыгивали, однако, похоже, не думали погибать. Но вот один из них, изловчившись, прыгнул сзади на спину моему другу и… хлопок и яркая вспышка, вот все, что за этим последовало. Обугленное тело, на глазах принимая человеческий облик, упало в кювет, словно отброшенное взрывом.

— Да они тут оборотни! — заорал Лис во всю мощь своей луженой глотки. — Серебром их! Серебром дави!

Я подозревал, что сейчас начнется. Среди прочих стрел у Лиса да практически у всех наших лучников имелась пара десятков стрел с серебряными наконечниками. Так же, как ташлыки и свереги, они входили в обязательный набор для борьбы со всякой нечистью. Вот и пробил их час.

Однако времени любоваться Лисовской охотой у меня не было. Два недобитых оборотня-переярка пятились назад, стараясь не попасть под копыта Мавра и при этом обойти меня с разных сторон. Действия их были медлительны, но и я, как ни силился, не успевал обогнать их на маневре. Едва замечая движения меча, они тут же отскакивали. Бог весть, сколько это могло продолжаться, но тут я увидел Его.

С первого взгляда было непреложно ясно, что никем другим, кроме как вожаком, этот громадный черный с проседью волк быть не может. Он стоял, вперив в меня немигающие янтарные глаза, неспешно помахивая хвостом из стороны в сторону. Суетившиеся рядом с ним молодые волки отпрянули, явно не желая оспаривать добычу у вожака. Однако он вовсе не спешил прыгать. Не знаю уж, чем была вызвана эта неподвижность, быть может, старость притупила охотничьи рефлексы лесного душегуба. У меня не было времени раздумывать над причинами его поведения. Пришпорив Мавра, я помчал прямо на седогривого вожака, спеша раскроить надвое его клыкастую, с нависшими тяжелыми бровями морду. В последний момент он дернулся, уворачиваясь, и в почти человеческих глазах кровожадной твари мелькнуло выражение ужаса. Хотя нет, не столько ужаса, сколько безмерного удивления.

Словно осознав в последний момент неотвратимость удара, волк дернулся, и мой меч, скользнув по его крепчайшему черепу, слегка изменил траекторию, уходя в сторону. И все же удар был очень силен. Зверь, обливаясь кровью, рухнул наземь.

Не могу передать, что началось в этот момент. Не стая, а буквально волчья лавина, забыв о своей кровавой добыче, пронеслась вперед, сметая все на своем пути. Не обращая внимания ни на потери, ни на жестокие раны, они неслись вперед, перескакивая через лежащих на дороге людей и лошадей, огрызаясь на бегу и явно спеша покинуть место боя.

— Бегут! Бегут! — закричал кто-то сзади. — Улепетывают!

Я оглянулся назад, терзаемый невесть откуда взявшимся желанием пуститься в погоню и ища поддержки в этом порыве. Однако, похоже, кроме меня, никто не собирался мчать неведомо куда за волчьей стаей. И тут… судорога пронзила все мое тело, спазм перехватил дыхание, я выронил меч, и мир померк у меня перед глазами.

Сотни маленьких колокольчиков, как будто развешанных в душном тягучем пространстве вокруг, снова возвращали меня к жизни, вырывая из темного страшного небытия.

— Очнись! Очнись, черт бы тебя побрал! — Лис немилосердно хлестал меня по щекам ладонью, стараясь привести в чувство. — Шо эт-то ты мне тут гимназистку разыгрываешь! А ну подъем!

При слове «гимназистка» я в ужасе распахнул глаза.

— Лис, княжна!

— А? Что? — Лис вскочил на ноги и стал оглядываться вокруг, очевидно, надеясь увидеть где-то поблизости экипаж Алены Мстиславишны и ее дам. — Где, черт побери, возок?! — заорал Венедин, вероятно, в пылу боя упустивший момент, когда он промчался вперед, преследуемый волчьей стаей. — Дьявольщина, блин! Кто видел возок? Да что же это творится, японский городовой?! Где княжна?

Видение, окруженное неярким золотым сиянием, появилось впереди в ярдах пятидесяти и начало приближаться, становясь все яснее и яснее. Все то же кимоно, расписанное драконами, катана и вакидзаси,[19] засунутые за пояс, высокий выбритый лоб и пучок волос на макушке, мон клана Санада на груди, в общем, ни дать ни взять самурай и, вероятнее всего, из городовой стражи. Самурай приблизился и, церемонно сложив ладони перед грудью, поклонился Лису.

— О повелитель! — залопотал он на свойственном ему старояпонском. — Та, о ком вы спрашиваете, жива и здорова, она всего лишь в двух тысячах шагов впереди по дороге. Ей ничто не угрожает, как и всем, кто вместе с ней сейчас в возке. — Промолвив это, японский городовой вновь поклонился и, чуть попятившись назад, растаял в воздухе.

— Ладно, — Лис вскочил на своего андалузца, — я поскакал вперед. Ты как, на что-нибудь способен?

— Преподавать историю в сельской школе, — выдавил я, ощущая, с какой неохотой подчиняются приказам головы ставшие вдруг ватными конечности.

— Уже немало. — Лис крутанулся на месте, подбадривая плетью своего скакуна. — Тогда догоняй. Да посмотри, что там с Ропшей! — крикнул он, уже пуская коня в галоп.

Если принять в расчет, что японский шаг примерно на треть короче европейского, то следует отметить, что самурай говорил чистую правду. Возок княжны, принятый в свои объятия придорожными кустами бузины, лежал на боку, воздев вверх пару колес. На дороге близ него валялись распластанное в луже крови тело кучера со следами зубов на горле и бездыханный труп обнаженного мужчины с рассеченной пополам волчьей шкурой, накинутой на спину. Убитые лошади, успевшие побывать в волчьих зубах, торчали из придорожного кювета уродливыми тушами, запутавшимися в упряжи. За первой линией кустов слышался яростный рев Лиса, крушившего, судя по звуку, все, что попадало ему под руку.

— Что там происходит? — спросил я, подъезжая к стоявшей у перевернутого экипажа Алены Мстиславишны.

— Вовкулаки Татьяну утащили, — негромко и как-то очень по-взрослому ответила мне девочка. — Когда мы упали, дверца нараспашку… Они сразу в возок… Танюша меня собой прикрыла. Они словно опешили, а потом вдруг хвать, выволокли ее из возка да и потащили куда-то. А этого, — она указала на убитого оборотня, — я сама прикончила. Мне фон Зальца кинжал с серебряной насечкой подарил, а в рукояти у него святые мощи…

Я рад был видеть нашу подопечную в полном здравии и не хотел ее расстраивать, но, честно говоря, мне сейчас не было дела ни до чьих мощей, будь то даже волосы с бороды Всевышнего, поседевшего в тот миг, когда он задумал сотворить этот мир. Всего в десятке ярдов отсюда сходил с ума от ярости мой ближайший друг, похоже, начисто забывший и о своем предназначении институтского оперативника, и о высокой политической миссии, возложенной на нас Володимиром Муромцем, и вообще о чем бы то ни было, кроме ненаглядной Татьяны Викулишны, похищенной бандой оборотней.

— Потом, солнышко, потом ты мне все подробно расскажешь. — Я соскочил с коня, бросая поводья одному из бойцов отряда, дошедшего вместе с нами от балтийского острова с еще живым троллем и до этих самых проклятых мест. — Подержи, я сейчас.

Лис ожесточенно работал мечами, оставляя за собой изрядную просеку, ведущую от дороги в никуда.

— Э-эй! — окликнул я его. — Постой, это я.

Услышав знакомый голос, Венедин оглянулся, в изнеможении опуская клинки. На пыльной его щеке явственно виднелась проложенная слезою дорожка.

— Вальдар, они ее украли, — задыхаясь от нахлынувших чувств, выдавил из себя Лис.

— Да, я уже знаю. — Мне было прекрасно понятно состояние этого сильного, отважного мужчины, внезапно почувствовавшего, что не все в мире зависит от его желания, ума и отваги.

— Вальдар, я не смог ее защитить! — с трудом проговаривая слова, сказал Лис. — Я даже не заметил, когда они проскочили мимо. Я видел, как рыцари смыкались вокруг возка, сбросил с него пару зверюг, а тут Ропша…

Мне нечего было ему сказать. Мало что изменилось от того, что я видел, как уносится вдаль возок.

— Ладно, Лис, — я крепко схватил друга за плечи, — погоди каяться. Еще ничего не потеряно. Если вервольфы утащили девушку с собой, значит, она им зачем-то нужна, иначе они загрызли бы ее на месте.

— Ну-ну-ну, — оживился Лис, ловя деловую волну, как ловит старый боевой конь звук идущего за много миль от него сражения.

— Сейчас оборотни скинут свои шкуры. Многие из них ранены, но даже те, которые уцелели, на несколько часов почти полностью лишатся сил.

— Значит, за это время мы должны выйти на логово, найти Танюшку и устроить там всем полный ататуй? Я тебя правильно понял?

— Именно так. Ты следы сейчас прочитать сумеешь?

— Темновато, — вздохнул Лис. — Но попробуем. Хотя постой… А чего мы, собственно говоря, корячимся, шо папы Карлы? Эй, японский городовой, ну-ка встань передо мной, как лист перед травой!

Последнее заклинание было, пожалуй, даже излишним. Освещая проделанную Лисом просеку, самурай городовой стражи из клана Санада возник как из-под земли, едва отзвучали первые слова призыва.

— Слушаю тебя, мой повелитель. — Вернее, он говорил значительно длиннее, но система «Мастерлинг», инициируемая нашим с Лисом состоянием, сжала его речь до этой краткой фразы.

— Можешь ли ты разыскать место, где сейчас находится девица Татьяна Викулишна, а затем отвести нас туда?

— Конечно, если это угодно моему повелителю.

Самурай исчез, как не бывало, спеша выполнить задание. Мы с Лисом вышли на дорогу. Сюда уже подтянулись все остальные выжившие воины кортежа.

— Плохо дело, — произнес, подъезжая ко мне, фон Нагель. — Из тридцати рыцарей четверо убиты, семеро ранены. С оруженосцами и сержантами еще хуже. В город скорее надо. Погибших похоронить, раненым кому священник нужен, а кому святая вода — раны промыть. Мы кровь из ран отсосали, но святой водой вернее. А то не ровен час начнут превращаться благородные дворяне Тевтонского ордена в вервольфов. — Он даже передернулся от этих слов. — В общем, без стоянки в Риббеке не обойтись. — Он хотел что-то добавить, но тут в разговор вмешался Лис.

— Послушай, Ульрих, у нас тут девушка пропала. Татьяна, из свиты княжны. Мы ее вернем и вас в городе догоним.

В глазах рыцаря мелькнуло явное недоумение.

— Вы собираетесь отыскать логово вервольфов, проникнуть туда и отбить у них то, что попало им в пасть? Но это же очень опасно! — уже не скрывая своего недоумения, произнес фон Нагель. — Нет, сделать это практически невозможно!

Мы с Лисом переглянулись, и я увидел, как багровеет его лицо. Сделав ему знак подождать, я поманил брата-прецептора в сторонку.

— Послушай, Ульрих, здесь все не так просто. Я не хотел тебе говорить, но Венедин, кроме того, что прекрасный лучник, еще и широко известный в узких кругах маг.

— О, да-да, я слышал, — закивал фон Нагель. — И я видел, как сгорел вервольф. И я видел огненного воина, который потом исчез.

— Это еще что, — махнул рукой я. — Эти твари даже не подозревают, какую беду на себя накликали. Лис — один из двенадцати венедских лесных магов. Он уже начал свое колдовство и, поверь мне на слово, лучше твоим людям не видеть того, что здесь вскоре произойдет.

— О, я понимаю. — Лицо тевтонского рыцаря выражало полное согласие с моими словами. — Мы забираем княжну и едем вместе с ней в Риббек.

Я оглянулся. У возка Лис помогал погрузить придавленного конем Ропшу. Они о чем-то страстно переговаривались с княжной, и мне почему-то показалось, что никуда с этого места Алена Мстиславишна без своей наперсницы не отправится, если, конечно, не связать ее веревками и не тащить волоком.

— Сказать по правде, — наклоняясь к самому уху тевтонца, — меня терзают сомнения по поводу этого самого Риббека. Уж не оттуда ли взялись все эти лесные разбойники. Возможно, более разумно вам с ранеными двинуться в город, а мы проедем с княжной и нашими воинами немного вперед по дороге и подождем от вас вестей. Ежели в городе спокойно, вы распорядитесь все приготовить к приезду ее высочества. Не забудьте, после сегодняшней ночи ей будет нужен хороший отдых.

— Конечно, — согласно кивнул фон Нагель.

— За то время, пока вы разберетесь с городом, я надеюсь, Лис уже закончит колдовать, подойдет к нам, и мы вместе отправимся по вашим стопам.

— Прекрасный план, — одобрил брат-прецептор. — Вы очень толковый командир.

«Ах, если бы так», — вздохнул я про себя.

Ждать возвращения японского городового пришлось недолго. Он вообще быстро справлялся с порученными ему заданиями. Стоило колонне тевтонцев скрыться в ночи, как он появился своим обычным способом из ниоткуда и, соблюдая традиционный церемониал приветствия, приблизился к злющему от нетерпения Лису.

— Блин, ну шо он мне по три раза ку устраивает?! — горячился Венедин. — Сразу видно, в армии не служил. Там бы его враз научили докладывать.

— О повелитель. — Склоненный в полупоклоне слуга талисмана торжественно начал свою речь, похоже, явно удовлетворенный результатами поисков. — Та, которую вы поручили мне разыскать, жива и здорова. Она находится в замке Херсирк на расстоянии семи полетов стрелы отсюда. Ей не угрожает опасность, и с того мига, как я увидел девушку, я могу лицезреть ее постоянно. Если вы пожелаете, мой господин, я с радостью проведу вас в замок. — Закончив речь, он отступил на два шага назад и, не меняя позы, стал дожидаться дальнейших распоряжений новоявленного «сёгуна».

— Отлично. — Лис вскочил в седло. — Капитан, ты тут пока один справишься? Я сейчас по-быстрому слетаю.

— Опасно, — покачал головой я.

— Опасно ножом сало резать, лучше целым шматом есть. Сам посуди, что мне угрожает? Ты ж видел, они об меня пекутся, шо те блины?

— А вдруг там, кроме вервольфов, и обычная стража имеется?

— Да ну, кто согласится…

Я пожал плечами.

— Как знать, как знать.

Лис посмотрел на меня раздраженно. Вместо того чтобы вести со мной беседы о возможностях и перспективах штурма, ему явно хотелось погонять своего жеребца вслед услужливому призраку.

— Ну сам посуди, — недовольно начал он. — Наших тут шесть человек, не считая дамья. Да плюс раненый Ропша. Оставить тебя здесь без людей ничуть не менее опасно, чем брать с подобным отрядом замок. Судя по численности стаи, подобные выходы в этих местах не редкость. Я вполне допускаю, что вслед за оборотнями сюда придут люди прошерстить наличность у пострадавших. Тоже, доложу тебе, не Армия Спасения. Так что оставлять вас тут без прикрытия нереально. Далее…

— А зачем нам оставаться здесь? — слушавшая Лисовскую речь Алена Мстиславишна свела брови на переносице с выражением, замеченным мной у ее отца в момент, когда тот распоряжался судьбами княжеств и народов. — Чтобы охранять возок, хватит и двух воинов, — проговорила юная княжна, не столько участвуя в военном совете, сколько раздавая распоряжения. — Мы же с вами и остальными нашими людьми отправимся спасать Татьяну. Мы обязаны вызволить ее из лап вовкулаков и предать замок огню.

— Маленькая госпожа, — начал я, — а почему вы вдруг решили, что…

— Конечно же, я отправляюсь за ней, — произнесла девочка, похоже, удивляясь моей несообразительности. — Слезай, — скомандовала она одному из воинов, в полном недоумении наблюдавшему эту сцену, — ты остаешься здесь. И ты слезай, — княжна ткнула в грудь еще одному нашему солдату, — ты тоже остаешься. Нам понадобится и твой конь.

Ошеломленные ветераны послушно повиновались ее приказу.

— Надеюсь, славные витязи, вы пойдете со мной, ведь вы же приставлены меня охранять. — С этими словами она обнажила подаренный фон Зальцем кинжал и, не смущаясь ни секунды, располосовала подол своего шитого жемчугом платья пополам. — Так удобнее. — Произнеся это, Алена Мстиславишна вставила ногу в стремя и одним рывком поднялась в седло. — Командуйте, Венедин. И запомните, если нынче вы спасете мою наперсницу, я дам вам позволения сватать ее себе в жены.

— Что? — Глаза Лиса округлились. Больше он не смог выдавить из себя ничего, потеряв дар речи.

— Вперед! — приказала дерзкая киевлянка, вероятно, принимая состояние моего друга за естественное выражение ликования при оглашении высокой княжьей милости. — Вы пока не освободили мою Татьяну.

— Ну, что делать будем? — передал мне пришедший в себя Лис, когда мы преодолели треть пути по направлению к замку.

Бойко шагавший впереди самурай, невзирая на свою сверхпроходимость, старался подобрать нам путь полегче, что несколько удлиняло его. Но все же времени для размышлений оставалось совсем немного.

— В замок ее вести нельзя, — мрачно отозвался я.

— Вот объяснил! А то я не знаю. Блин, всю жизнь мечтал работать пионервожатым. Вот ведь не было печали!

Он хотел еще что-то добавить о своей любви к детям, но вдруг запнулся и выдал наконец с явной надеждой:

— Капитан, а может, ты с ней в «Зарницу» сыграешь?

— То есть? — не понял я.

— Было время, когда каждое лето внучат Ильча собирали в специальных лагерях и обучали любить Родину — мать их всеми доступными средствами. В том числе бегая с умным видом по лесу и уничтожая вусмерть всякого вероятного и невероятного противника. Вот ты поднапряги нашу «пионерку» имитировать бурную военную деятельность где-нибудь в окрестных буераках, а я тем временем без лишней помпы схожу в замок да вытащу Танюшу из-за грат.

— Эй! — окликнул Венедин самурая. — Как там в замке?

Японец тут же залопотал, словно обозреватель CNN, спешащий поделиться со слушателем накопленной за день информацией.

— Не волнуйтесь, мой повелитель, с той, о которой вы печетесь, все хорошо. Она жива и здорова, сидит у постели умирающего. В замке сейчас нет никого, способного держать оружие.

— Ну вот видишь, — обратился ко мне Лис, — в замке я и сам управлюсь. Девчонку туда водить незачем, экскурсия будет не из приятных.

— Мне кажется, ей не впервой, — попробовал возразить я.

— И все же, дернется какая-нибудь падла недобитая, цапнет, отдувайся потом. Так шо давай лучше в «Зарницу» сыграем.

— О чем говорит ваш слуга? — потребовала отчета у Лиса юная княжна.

— Рассказывает, что в замке все хорошо.

— А почему так много слов? И почему он не говорит ни по-русски, ни по-гречески, ни по-латыни?

Лис беспомощно посмотрел на меня, ища поддержки.

— Ну, потому, что он японский городовой, — не найдя ничего лучшего, собравшись с духом, выпалил он.

Уж и не знаю, насколько этот ответ удовлетворил нашу воспитанницу, но тут на горизонте показались зубцы донжона замка Херсирк.

— Внимание, Вальдар, — пошла в моем мозгу связь с Лисом. — Я возле ворот. Здесь все тихо. Ворота заперты, но, похоже, не охраняются.

Картинка, передаваемая моим другом, говорила сама за себя: массивные створки замковых ворот, окованные железными полосами, уснащенными пирамидками противотаранных шипов, даже не шелохнулись при попытке Венедина и пары прихваченных им с собой бойцов поднажать на них посильнее.

— Позвольте, я, мой господин, — поклонился Санада и, получив благосклонное разрешение, безо всякой натуги просочился сквозь толстенные дубовые доски ворот.

Как ни крути, замок Херсирк тяжело было причислить как к архитектурным, так в общем-то и к фортификационным шедеврам эпохи. Подобно множеству древних укреплений, он возвышался на вершине каменного холма, представляя собой высокую башню донжон, скорее всего построенную сравнительно недавно, и квадратную крепостную ограду ярдов десяти в высоту, с толстыми, словно бочки, башнями на углах.

О рве, выкопанном у основания холма, похоже, уже лет двадцать никто не заботился, и если не считать серьезным препятствием заросли акаций на берегу, то вообще вряд ли стоило принимать его в расчет в наших «планах военных действий». Пожалуй, единственное, что могло бы удивить стороннего наблюдателя, оглядывающего замок, было отсутствие какого-либо намека на хозяйственные постройки вокруг укреплений. Впрочем, для нас, вполне уже познакомившихся с милыми нравами обитателей Херсирка, подобное добровольное отшельничество было вполне понятно.

Скрываясь в подлеске, мы с Аленой Мстиславишной и остатками нашего воинства объезжали крепостные укрепления по периметру, с самым серьезным видом ища вероятный выход из подземного хода, соединяющего замок с лесной чащей…

— …Идти всем вместе нельзя! — утверждал, косясь на меня, Лис.

— Верно, — подхватывал я. — Если мы все будем атаковать через ворота, противник сможет ускользнуть через подземный ход.

— Отчего вы решили, что здесь есть подземный ход? — возмущенно заявляла воинственная княжна, рвавшаяся на штурм лесной цитадели.

— Если то, что мы знаем об обитателях этого замка, правда, вряд ли они покидают его через ворота. Их некому будет закрывать. К тому же их могут увидеть, что тоже нежелательно. Следовательно, должен быть ход, по которому они выходят из замка и возвращаются в него. Скорее всего он где-то в лесу.

— Точно, — поддакивал мне Лис. — Надо искать следы. Волчьи следы должны будут привести к логову, которое на самом деле и есть потайной ход в замок.

— Вервольфы видели могущество Венедина, — продолжал убеждать я маленькую спорщицу, — вероятнее всего, они попытаются спастись бегством. Мы не должны дать им возможности уйти из замка.

Мстиславишна соглашалась с нашими выводами, но все же упорно желала идти вместе с Лисом. Лишь клятвенное обещание, что, вероятнее всего, самое основное действие начнется именно здесь, когда перепуганные оборотни наткнутся на нашу лесную засаду, заставило княжну со вздохом изменить решение. Однако, по-моему, этот вздох означал лишь печаль по поводу того, что ей не удастся присутствовать одновременно и в замке, и в лесу.

Ворота Херсирка распахнулись, и перед нашим с Лисом взором вновь возник склоненный в приветственном поклоне самурай, окруженный золотистым сиянием.

— Все спокойно, мой господин, — отрапортовал он. — Все лежат без чувств. Лишь та, которую вы ищете, в полном здравии.

— Веди же! — вне себя от нетерпения выпалил Лис, обнажая один из своих мечей. И, обернувшись к своим солдатам, скомандовал: — За мной! Позаботьтесь о том, чтобы никто из обитателей этого замка не ушел живым.

Пожалуй, после сегодняшней ночи это была излишняя команда.

Одним рывком преодолев пространство двора, они ворвались в распахнутые двери донжона. Весь пол первого этажа был завален десятками обнаженных мужских тел, живых, но, казалось, застигнутых врасплох какой-то диковинной немощью. Они едва шевелились, с трудом открывая глаза, когда мчавшийся за Санадой Лис, перескакивая через очередное распростертое на полу тело, наступал кому-нибудь из них на руку.

Что и говорить, наши лесные маневры были типичной, как выражался Лис, «Зарницей». Ни в какое бегство эти твари удариться попросту не могли.

Лисовские спутники обнажили клинки. То, что происходило далее, юной девице, будь она хоть сто раз воительницей, видеть не подобало. Как попавший в овечью стаю волк, опьяневший от вкуса крови, не останавливается, пока не закончит бойню, так и суровые венеды, издревле привыкшие к соседству подобных тварей, шли по замку, рубя на части беспомощных вервольфов, следя за тем, чтобы никто не уцелел. Однако Лису было не до того. Поднявшись за своим проводником по приставной лестнице, он рубанул на бегу еще пару валявшихся на полу тел и распахнул дверь баронских покоев.

Барон, высокий сухощавый мужчина лет пятидесяти, лежал на грубом деревянном ложе под полотняным покровом. Сквозь повязку на голове не переставая сочилась кровь, и темные, почти янтарные глаза его заволокла смертельная поволока. Он был еще жив, но явно умирал.

— Как он мог? — едва слышно проговорил барон. И вновь, но уже тише: — Как он мог?

Однако Венедин, похоже, не слышал этих слов. Татьяна Викулишна, дотоле сидевшая у смертного одра, разбросав руки, кинулась на грудь герою освободителю.

— Ну шо, волчина позорный, — Лис, покончив с первой серией лобзаний, мягко отстранил девушку, — конец подкрался незаметно?

— Не надо, не надо, — схватила его за руку красна девица. — Он меня не обижал вовсе. Только лежал и бормотал это самое. — Она напряглась, силясь воспроизвести незнакомую речь. — «Как он мог? Как он мог?»

Она хотела еще что-то добавить, но тут с баронского ложа, послышался тяжелый вздох. Готовый к любой неожиданности, Лис резко повернул голову: барон лежал, закатив глаза и ощерив в какой-то глумливо-злорадной ухмылке весьма похожие на клыки зубы.

— Пошли, — Венедин тихо положил руку на плечо девушки и начал нежно подталкивать ее к выходу, — здесь нам делать нечего. Он уже издох.

— Как меня сюда приволокли, — безо всякого вступления нервно заговорила Татьяна Викулишна, радуясь возможности излить в словах накопившийся ужас, — они все волчьи шкуры поскидали. Только вот главный их безо всякой шкуры человеком стал. Меня к нему привели, я старика укрыла и повязку на голову наложила. Только все попусту, рана была глубокая больно, не унять кровь. Так вот, — она понизила голос до заговорщицкого шепота, — когда вовкулаки-то шкуры свои сбросили, все враз без сил повалились. А мне когда-то еще дед мой, Свенельд Рагнарович, сказывал, что ежели в этот час шкуру зверья в пламя кинуть, то вовкулак все силы свои и потеряет. И коли до нового полнолуния ему новую шкуру не дать, то совсем помрет. Вот я как их вожаку голову перевязала, печь истопила да все их разом в огонь и бросила. Так что, почитай, до следующей луны все помрут.

— Не помрут, — покачал головой Лис, — они уже мертвы.

— Ох, — расширив глаза, выдохнула девушка, прикрывая рот рукой.

— Закрой глаза, милая. Да держись покрепче мне за шею, я тебя на руках вынесу. Незачем тебе это видеть да ноги в крови марать. — Мой друг подхватил возлюбленную за талию и начал спускаться вниз по лестнице. — Найдите солому! — скомандовал он, обращаясь к своим спутникам. — Подожгите замок и проследите, чтобы все здесь сгорело дотла.

— Лис, — обратился я к напарнику, — как она назвала своего дедушку?

— Кажется, Свенельд Рагнарович.

— Угу. — Я углубился в генеалогические расчеты. — В общем, так, чтоб тебя не томить, могу сообщить радостную весть. Этот самый дедушка является моим дальним родственником по материнской линии. Свенельд Двуглавая Секира был…

— Мой господин. — Санада, дотоле следовавший рядом с Венедином, подобно верному псу, поклонился, намереваясь обратиться к нему с вопросом. — Нужен ли я вам еще?

— Нет, дружище, спасибо, ты нам очень помог.

Самурай, скромно потупясь, пропустил мимо ушей благодарности.

— Будет ли позволено мне узнать, — не поднимая глаз, спросил он, — заслужил ли я сегодня услышать слова: «Ты свободен».

— Об чем речь? — Лис взмахнул рукой в воздухе, словно собираясь хлопнуть японца по плечу. — Ты свободен.

— Прощайте, мой господин, — склонился в поклоне Санада и исчез. Но не растворился в воздухе, как обычно, а взмыл к небу ярким фейерверком.

— Не понял?! — уставился вверх Лис. — Эй, японский городовой! Японский городовой!!!

Молчание было ему ответом.

Встреча двух частей нашего славного воинства была, безусловно, радостной, лишь Алена Мстиславишна, заподозрив подвох в представленном ей плане операции, обиженно надулась и, гордо задрав вверх нос, демонстративно не желала общаться ни со мной, ни с Лисом. Так до возка она и хранила молчание. Когда же наконец мы достигли дороги и вновь двинулись в путь, солнце уже стало подниматься над лесом, знаменуя начало нового дня.

Мы ехали уже довольно долго, все не встречая обещанных фон Нагелем гонцов, пока вдруг навстречу нам в клубах пыли не вылетел мчащийся галопом всадник. Едва не проскочив мимо нас, он сдержал свою лошадь и, окинув кавалькаду острым взглядом, проговорил, все еще задыхаясь от быстрой скачки:

— Вы господа Вальтер фон Ингваринген и Лис Венедин?

— Да, — коротко ответил я за нас обоих. — Чем обязаны?

— Фух, ну слава Богу, успел! Я Карл из Риббека. В городе бунт. Сборщик дорожных податей, доверенное лицо барона Херсирка, прискакал ночью в Риббек, набатом поднял город и сообщил бюргерам, что тевтонцы напали на барона и теперь хотят захватить сам Риббек. Когда рыцари вошли в город, их ожидала засада. Они захватили надвратную башню и в ней отбиваются. Ульрих фон Нагель послал меня предупредить вас о том, что в Риббек идти нельзя. Я покажу вам другую, безопасную дорогу. А господин Ульрих с людьми догонят вас по пути. Если, конечно, останутся живы.

Глава 14

Мы пойдем другим путем.

Симбирский гимназист

Судя по одежде, наш новый проводник напоминал то ли зажиточного крестьянина, то ли средней руки торговца. Добротная куртка-вамс и то, как спокойно он держался в седле, выдавали в нем человека, привыкшего к странствиям и стремящегося по возможности облегчить себе их невзгоды.

— Жители Рибекка весьма почитают своего барона. Все шесть поколений рода Херсирков считаются в этих краях благодетелями местного люда, его защитниками. Но я знаю, — мужчина мрачно оглянулся по сторонам, словно боясь, что его подслушают, — что все это ложь. Мне рассказывал мой дед, а ему его дед, как началась власть этих самых Херсирков.

Когда-то, когда Риббек был еще небольшим поселком у дороги, в этих краях повадился свирепствовать огромный черный волк. Он резал скот, охотился на детей, женщин, а потом начал нападать и на взрослых мужчин. Жители поселка несколько раз устраивали облавы, пытаясь выследить и убить кровожадного зверя, однако ему всякий раз удавалось ускользнуть. Затем все повторялось сначала.

Жители Риббека уже стали опасаться выходить из дому — даже днем их могли настигнуть волчьи клыки. Тогда-то и появился первый Херсирк. Никто не ведает, откуда он пришел, помнят лишь, что у него было оружие, щит да одеяние из волчьих шкур. Он вызвался изгнать волка из этих мест, если жители Риббека огласят его своим покровителем и станут впредь платить за защиту десятую часть своих доходов.

И он сдержал свое обещание — волк перестал тревожить округу. Очень скоро первый Херсирк построил себе замок на холме и объявил своей собственностью все леса в округе. Тогда Риббек и все окрестные земли принадлежали роду графов Грамбрехтов, которые постоянно враждовали с другим графским родом Урселау. Войне не было видно конца, и Грамбрехтам весьма кстати были сильные вассалы. Не прошло и пяти лет с того дня, как Херсирк пришел в эти края, а он уже величался бароном Херсирком. По зову своего сюзерена барон являлся под его знамя служить верой и правдой, покуда не закончится запас провизии, прихваченной с собой из имения. При известном на всю округу аппетите запас этот заканчивался очень быстро, но зато и первый Херсирк, и его сыновья прослыли грозными защитниками здешних границ графства.

Владения их быстро росли. Они не заключали выгодных браков с соседними сеньорами, жен им всегда привозили откуда-то издалека. Но стоило кому-либо из свободных хозяев воспротивиться воле барона, как тот снимал с него защиту, и в ту же ночь у несчастного начинались неприятности: волки вырезали его скот, нападали на людей, никто более не отваживался покупать у него молоко, мясо и мед. Бедолага очень скоро был вынужден вновь просить защиты у барона или же нищенская сума — вот все, что доставалось ему в удел.

Эта же участь постигла и моего отца, — печально вздохнул наш новый знакомый. — У него была большая ферма довольно далеко на восток от этих мест. И он, и его предки много поколений держали эту землю, гордясь тем, что им она была пожалована за верную службу еще самим Карлом Великим. Но однажды, много лет назад, барон Херсирк со своими воинами приехал на нашу ферму и потребовал у отца, чтобы тот признал его своим господином. Отец отказался, и Херсирк уехал.

На следующую ночь, это было тоже полнолуние, как и нынче, ферма была атакована волчьей стаей, и никакие попытки отца и его работников отогнать тварей огнем или железом не принесли успеха. Волки резали все живое, что попадало им на глаза: от племенного быка до кошки. Когда настало утро, стая схлынула, и отец, вскочив на чудом уцелевшего коня, помчался в замок, чтобы изъявить покорность баронской воле.

Когда он туда прибыл, сборщик податей, не этот, а его отец, едва приоткрыв окошко в калитке ворот, сказал, что барон отдыхает и никого не принимает до полудня. Отец пошел прочь, чтобы в тени деревьев подождать назначенного часа, и вдруг увидел, как мчится сквозь лесную чащу волчья стая. Распростившись мысленно с конем, он тут же залез повыше на дерево и начал наблюдать оттуда за происходящим. Стая, во главе которой мчался огромный черный волк, добежала до толстенного дуба и окружила его кольцом. И тогда черный волк на глазах начал меняться, принимая человеческий облик.

— Это был барон? — не удержался от вопроса-утверждения Лис.

— Да, он. — Проводник согласно кивнул. — Он потянул за одну из веток, и между корнями гигантского дерева открылся потайной лаз. Волки, один за другим, начали скрываться в нем. Барон спустился в лаз последним и вновь закрыл ход.

А в полдень, как ни в чем не бывало, его милость барон Херсирк принял моего отца. Конечно же, в замке не было никаких волков, но отец все понял. Его охватила жуть. Не слушая, он согласился на все, что говорил ему Херсирк, а потом, едва добравшись до Риббека, он за гроши продал все наше хозяйство и купил лавку возле городских ворот, чтобы никогда больше не покидать стен города, находящихся, впрочем, под все той же ужасной защитой.

Когда я подрос и сообщил отцу, что сидеть на одном месте — это не по мне, что я желаю посмотреть свет, он воспринял это с неожиданной радостью, дал мне немного денег и повелел, если будет такая возможность, не возвращаться больше в отчий дом.

Я немало постранствовал, был солдатом, матросом, пробовал даже изучать писарскую науку, да, видать, не судьба. — Рассказчик развел руками. — Ни одно из этих ремесел не принесло мне какой-либо выгоды. Я вернулся в отцовскую лавку. Совсем недавно мой батюшка умер. На смертном одре он раскрыл мне тайну того, что увидел в лесу у замка Херсирк. Это была великая тайна, которую долгие годы он опасался доверить даже моей матери.

Когда же нынче ночью прискакал сборщик податей, а затем в город пришел отряд рыцарей, я понял, что возмездие небес наконец-то свершилось. Видит Бог, я ничем не мог помочь фон Нагелю. Никто до самого утра не имел возможности выйти из города, но когда господин Ульрих вместе с другими рыцарями поняли, что попали в засаду, они ворвались в мою лавку, и я показал им ход через крышу в надвратную башню. Тогда-то фон Нагель и попросил меня предупредить вас. И вот я здесь и рад, что имею возможность сослужить вам службу. Поверьте, господа, для меня высокая честь, я счастлив быть полезен победителям этих мерзких тварей.

— Откуда ты знаешь, что они побеждены? — спросил я, соображая, что фон Нагель никак не мог знать о результатах Лисовского похода в замок.

— Когда я скакал, чтоб предупредить вас, я видел зарево, поднимающееся над лесом, и дым со стороны Херсирка.

Что и говорить, ларчик открывался просто.

— А куда мы теперь направляемся? — поинтересовался я.

— На старую императорскую дорогу, — любезно объяснил проводник. — До того, как Херсирк проложил часть дороги вблизи своего замка, она шла восточнее. Но сейчас там почти не ездят. К тому же это владения рода фон Штраумбергов, а они почти сто лет враждуют с Херсирками из-за этих земель. Так что за вами сюда никто не полезет. Бароны фон Штраумберги всегда отличались скверным нравом.

— В кого они превращаются? — на секунду прекращая любезничать со спасенной девушкой, хмыкнул Лис.

— Что? — Рассказчик, кажется, не понял вопрос. — А, нет-нет, — он замахал на Венедина руками, — вроде бы никто ни в кого не превращается. По крайней мере так говорят.

* * *

Мы ехали уже несколько часов, забирая все восточнее и все дальше удаляясь от негостеприимных владений покойного барона Херсирка. В одном месте мы свернули со столбовой дороги в лес на едва заметный проселок и ехали так довольно долго, кое-где расчищая путь от упавших деревьев и ветвей, тянущихся справа и слева и едва не смыкавшихся посреди малоезженой колеи. Кое-где возок приходилось подпирать плечами, чтобы не дать ему завалиться на сторону, кое-где забрасывать камнями и ветками немилосердные ухабы, грозившие оставить транспорт нашей подопечной без колес, в общем, назвать эту дорогу проезжей язык не поворачивался.

— Знаешь что. — Лис утер пот рукавом со лба. Процесс вытаскивания экипажа из широкой грязной ямы, не высыхающей, наверное, даже в самую жару, наводил моего друга на философский тон. — Работа нам, конечно, блатная досталась, красну девицу из грязи в князи толкать, но одно меня все же несказанно радует.

— Ты о чем? — кинул я, упираясь изо всех сил во вместительный продуктовый ящик возка, нависавший над задними колесами.

— Я вот еду и все прислушиваюсь, не рыдает ли кто поблизости. Ночью после оборотней слушал, сегодня весь день — кажись, тихо. — Он поднажал, чувствуя, что колеса выкатились наконец на твердый грунт. — Тьфу, тьфу, тьфу, вроде отстало. Так что все наши дорожные невзгоды почти ерунда.

Подбадриваемые кнутом одного из воинов, занявшего место убитого возницы, кони рванули и Лис, не удержавшись, плюхнулся в грязь.

— Или у меня со слухом плохо? — поднимаясь из зловонной жижи, пробормотал он. — Блин, а еще утверждают, что Западная Германия славится своими дорогами. — Он начал возмущенно отряхиваться. — Ну что за жизнь?!

Мы двигались в таком темпе еще несколько часов, пока не выбрались на обещанный риббекским торговцем старый императорский тракт.

— Это уже земли фон Штраумбергов, — прокомментировал он. — Они как против императора выступили, так мимо них дорогу и провели.

— Так что, — невольно холодея, произнес я, стараясь говорить с выражением досужего интереса на лице, — они примыкают к Лиге северных баронов?

— Штраумберги? Нет. Просто склочная семейка. Со всеми враждуют. Император до них еще доберется. Ежели б не Святая земля, куда его величество, что ни год, шлет новые отряды рыцарей, давно б уже в этих местах порядок был. А то чуть от города отъедешь — плати, через лес переедешь — снова плати, через мост перебраться — опять мошну развязывай.

Замечание о деньгах было явно излишним. Как говаривал время от времени Лис: «Не будите Лихо, пока спит тихо». Где-то поблизости заржала лошадь, одна из наших ответила на этот призывный зов, и едва успел стихнуть звук, как на дорогу выехал вооруженный всадник, за ним еще, еще и еще.

— Таможенный контроль, — пробормотал Лис. — Там можно, а здесь не можно.

— О, не волнуйтесь, господа, — поспешил успокоить нас риббекский купец, указывая на зелено-черные нарамники конников, — это люди здешнего барона. Они тут всегда стоят. Надеюсь, вас не затруднит заплатить дорожную пошлину? У его милости вздорный характер, но он всегда радушно относится к тем, кто готов платить за его гостеприимство. А в последнее время гостей не так уж много.

Говоря по чести, перспектива платить кому-либо меня не слишком радовала. И вовсе не из-за какого-то приступа жадности, а по вполне объяснимой причине: в момент, когда ганзейский когг, на котором мы плыли, пошел ко дну, туда же отправилась большая, да нет, не большая, а просто подавляющая часть нашей наличности. Пока мы путешествовали вместе с тевтонцами, эта проблема не напоминала о себе, теперь же на счету была каждая монета. Однако по негласному уговору деньгами в нашем коллективе распоряжался Лис, и я перевел взгляд на него, ожидая окончательного решения.

— Заплатим, пожалуй, — горестно вздохнул мой друг, словно речь шла о литре крови из его жил. — Нам бы сейчас добраться до первого порядочного города, там поменяем у ганзейцев расписку Штолля, — произнес он немного погодя, видимо, для собственного утешения.

В это время старший из всадников сделал знак остановиться и, приблизившись, начал объезд остатков некогда пышного кортежа.

— Десять серебряных монет, — без обиняков выдал он результаты осмотра.

Венедин мысленно записал мытаря в число своих смертельных врагов и с явной неохотой полез за требуемой суммой.

— До ночи вам до города не доехать, — заметно подобрев после получения пошлины, произнес начальник поста. — Дальше по дороге будет постоялый двор. Ночуйте там, иначе спать придется под открытым небом, а на здешних дорогах неспокойно.

— Спасибо за заботу, — произнес мой раздосадованный напарник. — На дорогах, выходит, неспокойно. А то мы не заметили! — Он тронул поводья андалузца. — Н-но! Постоялый двор, так постоялый двор, все крыша над головой.

* * *

Когда наш провожатый говорил, что эта дорога в последнее время малоезжая, он не кривил душой. Постоялый двор, куда направила нас пограничная стража, был ярким свидетельством этого непреложного факта. Располагался он близ старой облупленной башни, перенесшей когда-то пожар и с тех пор почти не восстановленной. Очевидно, она служила своеобразной казармой для встреченных нами солдат, во всяком случае, трава возле примыкавшей к ней коновязи была начисто вытоптана. Здесь же поблизости виднелась небольшая закопченная кузница да несколько лачуг, наглухо закрытых и, вероятно, уже не первый год стоявших без хозяина. Не знаю, правду ли говорили баронские стражи, утверждая, что засветло до города нам не добраться, но я подозреваю, что за направление несведущих путников в эти захолустные хоромы их хозяин выплачивал гарнизону немалый процент. Впрочем, невзирая на внешнюю запущенность, почтенный хозяин этого странноприимного заведения встретил гостей более чем радушно.

— О, заходите, заходите, пожалуйста, — низко кланяясь, тараторил он, не забывая обнажать в улыбке два ряда зубов, способных заставить захлебнуться собственной слюной практикующего дантиста. — Всегда рады! Пожалуйте на белую половину. О, с вами раненый. Мы дадим ему чудодейственный отвар из лесных трав. Вот увидите, он поправится буквально на глазах. Эй, Курт, Альберт! Отведите господских коней в конюшню да задайте им сена. Извините, государи мои, — хозяин развел руками, — овса у меня нет.

— Понятно, — кивнул Лис, морально готовый вести переговоры по поводу оплаты. — Овес нынче дорог.

— О да-а, — протянул трактирщик, чувствуя в собеседнике понимающего человека, — все так дорого. А с тех пор как по этой дороге перестали ездить, и вовсе еле сводим концы с концами. — Он вновь смерил моего напарника проникновенным взглядом, словно оценивая, сколько можно запросить с неожиданных постояльцев. — Давно бы перебрался в город, да только кому сейчас продашь все это. — Он обвел рукой свои владения.

— Хорошо, — перебил его Лис, — как только у меня появится покупатель, я тут же пришлю его к тебе. А сейчас давай лучше поговорим об оплате.

Я отошел, не желая вмешиваться в финансовые махинации друга. Даже и не слушая предстоящий торг, можно было бы держать пари, что хозяин останется внакладе. В противном случае Лис не смог бы сомкнуть ночью глаз, сокрушаясь по поводу падения нравов и грабежа на больших дорогах.

Не знаю уж, насколько долго мог затянуться спор между хозяином и Лисом, который, невзирая на усталость, готов был до смерти торговаться за каждый гроттен, но тут дверь постоялого двора приоткрылась и я увидел сверкнувшую в лучах солнца кольчугу и белую ткань нарамника поверх нее. «Неужто тевтонец!» — обрадовался я, соображая, что, видимо, одному или даже нескольким воинам из отряда фон Нагеля удалось вырваться из риббекского капкана и догнать нас.

Но, увы, надеждам моим не суждено было оправдаться. Вместо черного креста тевтонца вошедший нес на груди алый крест ордена Храма Богоматери Горной с приподнятыми вверх боковыми частями так, будто стоящий человек воздевает в молении распростертые руки. Золотой щиток с пятилепестковой алой розой, окруженной черным терновым венком, расположенный в медальоне на груди неизвестного рыцаря, также свидетельствовал о его орденской принадлежности.

Оглядев присутствующих, неожиданный посетитель повернулся к нам спиной и широко распахнул дверь. Затем, в полном молчании, он кивком головы дал понять кому-то стоящему во дворе, что удовлетворен осмотром. Мгновение спустя человек в точно таком же, как и первый, убранстве властной стремительной поступью вошел вовнутрь постоялого двора. Еще четверо его спутников следовали за ним, но, невзирая на равенство в одежде, всякому постороннему наблюдателю было абсолютно ясно, кто из них имеет право повелевать.

— Комната на пятерых, — резко произнес начальствующий в этой странной процессии. Тон его не допускал ни вопросов, ни разночтений, а сказано это было так, что, даже не будь нынче на постоялом дворе свободного помещения, хозяин наверняка бы бросился выгонять прочь постояльцев, чтобы только услужить этому господину.

Я слышал, что, вступая в орден, новации дают обет избегать суесловия, но видеть исполнение обета вживе мне довелось впервые.

— Конечно, сию минуту, — радостно запричитал трактирщик, забывая о своих расчетах с Лисом. — Какой счастливый день!

— Ночлег, ужин, кони, — распорядился несгибаемый, словно Александрийский столб, рыцарь Храма Богоматери Горной и, едва удостоив нас взглядом, добавил нехотя, словно внутренне стыдясь столь длинной фразы: — Еду в комнату.

Не могу сказать, что появление новых посетителей на постоялом дворе меня обрадовало столь же бурно, сколь хозяина и его двух слуг. Обычная непринужденная атмосфера, царящая в подобных заведениях, да вино, да сытный ужин развязывали языки усталых путников, что позволяло порой узнать немало интересного о происходящем в мире, стране и ближней округе. Правда, порой блуждающие из уст в уста слухи приобретали вовсе уж невероятный вид, но и тогда можно было в них сыскать рациональное зерно, если, конечно, постараться.

От новых гостей новостей ожидать не приходилось. Не то чтобы в этом были повинны именно эти приехавшие вслед за нами люди, такова была обычная практика их ордена. Принявший его обеты и надевавший белое одеяние с красным крестом Ноттердам де Монтес, не становясь монахом, тем не менее отдалялся от мира и стремился свести к минимуму контакты с непосвященными.

Ходили слухи, что во Франции, бывшей своеобразной метрополией ордена, из одного командорства в другое можно было проехать, ни разу не ступив на землю, принадлежащую королю или же иному владельцу, кроме самого рыцарского братства. Здесь, в Империи, влияние и богатство рыцарей Храма было не столь значительно, но нравы, похоже, оставались теми же. Вероятно, именно этим и объяснялась склонность господ рыцарей странствовать глухими проселками, избегая императорских дорог и оживленных городов. Тем более что, по нашим сведениям, их отношения с его величеством Фридрихом II складывались отнюдь не лучшим образом. Так что, как ни крути, собеседников у нас на вечерней трапезе не намечалось.

Ужин на постоялом дворе подавался рано. Едва лишь начало темнеть, когда все блюда, должно быть, составлявшие сегодняшнее меню, были выставлены на стол. Набор их не отличался изысканностью, но все же поданная к столу лесная дичь, прожаренная на вертеле, вполне могла удовлетворить голод непритязательной публики, собравшейся нынче в этих стенах. Гостеприимный хозяин, явно желая сэкономить на свечах, подавал на стол все блюда разом, резонно полагая, что клиенты сами разберутся, что и в какой последовательности есть.

— Вино, господа, — любезно хлопотал хозяин заведения, открывая при нас небольшой бочонок с сургучовой печатью на донце. — Прекрасное рейнское вино. Моя дочь Марта вышла замуж за одного винодела. Он проезжал здесь как-то. Она прислала мне на Пасху этот бочонок. Я берег его для почетных гостей. Прошу вас, отведайте. Не пожалеете.

Трактирщик тарахтел без умолку, подливая из бочонка в деревянные кубки. Он уже успел рассказать нам и о безвременно умершей жене, и о дочери Марте, и о другой дочери, которая увязалась за каким-то никчемным ландскнехтом, в общем, шумовой фон, способствующий пищеварению, был создан в полной мере.

В другой раз я бы, может быть, и поддержал беседу со словоохотливым аборигеном, надеясь узнать о нравах местных жителей и о возможных путях нашего дальнейшего следования, но сейчас у меня раскалывалась голова и более всего на свете хотелось принять горизонтальное положение, не видеть, не слышать никого и ничего. Головная боль, начавшаяся с того момента, когда Лис нынче утром приводил меня в чувство на лесной дороге, теперь бушевала во всю мощь, заставляя глаза едва не вылезать из орбит.

— Господин рыцарь, что вы ничего не пьете. — Услужливый хозяин огорченно уставился на мой непочатый кубок.

— Да-да, — вяло пробормотал я, поднимая емкость с вином и едва окуная в нее губы.

Обижать славного трактирщика не хотелось, но вливать в себя что-либо также было нежелательно по причине абсолютной неэстетичности возможных последствий. Удовлетворенный хозяин поспешил к другим гостям, и я с удовольствием прислонил сосуд с прохладной влагой к виску, с облегчением чувствуя, как передается мне желанный холодок. Я почти ничего не ел и едва ли что-то выпил, когда уже совсем стемнело и мы, принужденные жить, придерживаясь простых сельских нравов, отправились почивать, лишь только последний луч заката погас в небе.

Выданная содержателем придорожной гостиницы масляная светильня едва освещала пространство вокруг себя, помогая видеть ступени лестницы, ведущей на второй этаж, и наши апартаменты, по скудности убранства вполне могущие соперничать с офицерской гауптвахтой какого-нибудь заштатного гарнизона. Нам были предоставлены три комнаты: в одной размещалась Алена Мстиславишна со своим «двором», включавшим и нас с Лисом; в другой располагались остатки храброго воинства; третью, совсем небольшую, трактирщик предоставил раненому Ропше и нашему проводнику, уверявшему, что в годы странствий ему приходилось быть помощником у одного солеренского лекаря и что уход за нашим другом будет ему только в радость. Разместившись таким образом, мы впервые за прошедшие два дня спокойно смежили очи, надеясь по возможности не открывать их до самого рассвета, а может, и долее.

Моим надеждам не суждено было осуществиться.

— Просыпайся! Да просыпайся же! — шептал Лис, толкая меня локтем под ребра.

— Ну что такое? — не открывая глаз, пробормотал я, вслушиваясь, отпустила ли головная боль. — Который час?

— С ума сошел?! Откуда я тебе здесь часы возьму? Ночь.

— Ну а раз ночь, какого рожна ты меня будишь?

— Прислушайся, — потребовал мой напарник.

В коридоре слышался тихий стук, как будто дерево стучало о дерево. Была у моего друга милая особенность: он мог спать как убитый под артиллерийскую канонаду и проснуться от звука шагов пробежавшей мимо кошки, если в данный момент в данном месте никаких кошек не должно быть.

— Что-то стучит и шаркает, — подытожил свои наблюдения Венедин.

— Ну и что? Может, это какой-нибудь одноногий.

— Ага, Джон Сильвер. Не было здесь никаких одноногих. — Лис приподнялся на локте, продолжая вслушиваться. — Откуда ему среди ночи взяться?

— Да почем ты знаешь, может, какой-то местный нищий калека живет, скажем, в башне, а ночью приходит сюда подкормиться.

— Тогда что ему делать на втором этаже? — не унимался Венедин.

Я тяжело вздохнул. Проблемы одноногих побирушек меня не интересовали вовсе, а уж в такой-то час и подавно. Тем более что стук стих и некоторое время его не было слышно.

— Ну вот, видишь, — начал было я.

— Тише! Там еще кто-то есть, — прошептал Лис.

К негромкому стуку, внезапно возникшему снова, примешивался теперь едва слышный звук еще чьих-то шагов. Затем звуки эти стихли точно так же внезапно, как и появились.

— Лис, у тебя паранойя, — недовольно пробурчал я.

— Стой! — оборвал меня мой друг. — Кто-то поднимается по лестнице.

Он не успел ничего добавить. Дверь опочивальни распахнулась и на пороге возник Некто.

— А-а-а! — грозно заорал он и простер руки в сторону сидевшего на тюфяке Лиса. Молнии, сорвавшиеся с его пальцев, слившись в огненный шар, устремились в сторону моего друга.

Глава 15

По команде «подъем» наступает светлое время суток.

Неизвестный прапорщик

Светящийся во тьме сгусток магической энергии, вполне явственно потрескивая, мчал прямо в грудную клетку Венедина. Не вызывало сомнений, что, попади он туда, непременно бы проделал скважину, в которую без труда мог просунуть голову всякий любопытствующий. Однако не тут-то было! Многоопытный ловкий Лис мгновенно рухнул навзничь, стараясь пропустить огненный шар над собой и выиграть хоть сколько-нибудь времени для ответного шага. И тут светящийся шар остановился в паре шагов от него и ринулся вспять. Некто, по-прежнему продолжавший стоять в эффектной позе метателя молний, заметив странное дезертирство своего огненного оружия, попытался было взмахнуть руками, словно отгоняя назойливую пчелу, но вдруг оторвался от пола и, взмыв под потолок, буквально влип в него, суматошно размахивая конечностями.

— Не понял?! — возмутился Лис, пытаясь встать.

— О! Нет! Только не вставайте! — завопил горе-маг с явной мольбой в голосе. — Если вы приподниметесь хотя бы на пару дюймов, вы меня полностью раздавите. Я прошу вас, не надо, — добавил он жалостно.

Светящийся шар, висевший в воздухе неподалеку от головы бедолаги, давал возможность вполне четко рассмотреть испуганное выражение лица странного ночного посетителя.

— Ну ты думаешь, что говоришь?! — возмутился Лис. — Я шо же, по твоей милости до скончания века теперь так лежать должен? А не дай Боже, тебе отлить приспичит!

Не знаю, как отлить, но разрыдаться, похоже, горемыке явно уже приспичило. Губы его дрожали, и из прищуренных от яркого света глаз начали одна за другой капать слезинки.

— Умоляю, снимите меня отсюда! — выдавил потерпевший. — Клянусь чем угодно: жизнью, магической силой, всем, чем пожелаете, я не буду больше пытаться навредить вам. О-о, — продолжал сокрушаться возвышенный пленник, — какая глупость с моей стороны покушаться на столь великого кудесника! Какая дерзкая самонадеянность! Вот оно, наказание! — в ужасе взвывал он.

— Как я ошибся, как наказан, сказал ежик, слезая с кактуса, — пробормотал Лис. И добавил громче: — И шо я по-твоему должен с тобой сделать?

— Снимите меня отсюда, я вас очень прошу. Пожалуйста!

— А что это он там делает? — раздался рядом с нами недовольный голос Алены Мстиславишны. — Почему незнакомый мужчина в такой час в моей опочивальне? И что он делает на потолке?! И что там за сеть?!

— Сеть! — Мы с Лисом, занятые общением с незваным гостем, как-то даже и не потрудились приглядеться к доскам перекрытия, на которых висел незваный гость. А стоило бы. Меж двух балок, аккурат над тем местом, где стояло ложе юной княжны, обложенное тюфяками свиты, на потолке виднелась толстая сеть, концы которой отходили в разные углы помещения. Посреди этой самой сети, словно муха в паутине, дергаясь от ужаса, висел злополучный маг, похоже, потрясенный случившимся не менее нас.

— Он, э-э… м-м… там висит, — не поднимаясь с пола, пустился в объяснения Лис. — Видите, комнату освещает… м-м… чтоб не страшно было.

— Да? — удивилась Алена Мстиславишна. — А мне и так не страшно.

— Ну это… если там темно дышать, воздуха не видно… так шоб не на ощупь.

Поверженная мощью аргументации, киевская княжна внимательно посмотрела на моего друга, видимо, в чем-то его подозревая.

— Вот как! — произнесла она после паузы. — Но все-таки снимите его оттуда.

— Не могу, — сокрушенно бросил мой друг. — Если я начну подниматься, я раздавлю его о потолок, как таракана.

Алена Мстиславишна задумалась.

— Все очень просто, — произнесла она через пару минут. — Ты, Воледар, будешь его ловить, а ты, Лис, просто перевернись на живот.

— Во как! — восхищенно выдохнул Лис и поспешил исполнить приказание едва ли не быстрее, чем я успел подняться на ноги. Тело, явно получившее изрядное ускорение за счет Лисовского переворота, рухнуло вниз, увлекая за собой сеть и сбивая меня с ног всей своей массой. — Дьявольщина! Черт побери! — Лис, вновь обретший способность двигаться, подскочил и, путаясь в сети, принялся кромсать ее на куски своим кинжалом.

Выбравшись из-под бесчувственного чародея, я поспешил присоединиться к нему, опасаясь, что следом за магической атакой последует обычная, с применением привычного холодного оружия.

— Капитан, постереги теток! — выбираясь из обрывков «невода», заорал Лис. — Я ща по-быстрому подниму наших, в миг проверим, кто это тут рыбачить вздумал.

Он скрылся за дверью, в тот же миг висевшая под потолком шаровая молния стремглав понеслась за ним и, пробив дыру в стене, с грохотом взорвалась где-то в коридоре.

Лиса не было минут десять. Вернулся он обескураженный, явно пытаясь сообразить, что же все-таки произошло.

— Короче, Капитан, — поспешил он поделиться своими наблюдениями, — бред полнейший. Наши все спят сном праведника — не добудишься, а на постоялом дворе пусто.

— То есть как это пусто? — не понял я.

— Как в желудке отшельника во время великого поста. Кроме нас и вот этого красавца — никого. — Он печально вздохнул. — Похоже, нас прокинули. Но пока что, хоть убейте, не могу понять как.

Что и говорить, ночлег на лесном постоялом дворе приобретал неожиданную пикантность. Мало того что нам пришлось использовать мага в качестве люстры, мало того что нас, словно золотых рыбок, собирались ловить сетью, так еще неведомые «рыболовы» отчего-то взяли да сбежали с места лова. Похоже, Лис действительно был прав, и время было трубить подъем. Пока я возился, приводя себя в порядок, мой друг снова исчез, и вскоре из коридора раздался его голос:

— Вальдар, иди-ка сюда.

Я оглянулся, посмотрев на юную княжну, уже вполне проснувшуюся и готовую к отражению возможной атаки, о чем непреложно свидетельствовал обнаженный кинжал, подаренный фон Зальцем. Лисовская зазноба, также пришедшая в себя, вполне была готова поддержать свою госпожу если не оружием, то истошным воплем. Впрочем, насколько я понял донесение Лиса, особой угрозы в обозримой округе не наблюдалось. Разве что этот злополучный маг.

Я перевел взгляд на него: худосочный, ростом едва ли больше пяти футов двух дюймов, с короткой вьющейся бородкой, отпущенной явно для того, чтобы скрыть бьющую в глаза юность. На вид он казался не слишком опасным противником, но все же маг есть маг. Я поманил его пальцем:

— Пошли.

Ни секунды не задумываясь, он повиновался моему приказу, со смешанным чувством интереса и страха во взгляде ожидая своей участи. Лис, вооружившись масляной светильней, маячил в коридоре.

— В общем, так, Капитан, уж не знаю, как тут и шо, но картинка мне напоминает известные сказочки про спящую царевну, Белоснежку и прочих дрыхнущих теток. Короче, весь наш народ спит непробудным сном. Так шо я не знаю, кого тут нужно облобызать, но прочие способы разбудить команду, похоже, не катят.

— Вероятно, тому виной сонное зелье, — не спросясь, вмешался в разговор наш недавний «осветительный прибор», вполне уже обретший после падения дар речи.

— Шо ты буровишь, несчастный? — оборвал его недовольный такой бесцеремонностью Венедин. — Какое еще зелье? Я выпил впополам больше, чем любой из тех, кто сейчас дрыхнет, как медведь на Рождество. Да и Вальдар вон…

— Я почти не пил. Голова болела. И княжна с дамами тоже только пригубили. Они на Руси к сладкой медовухе привыкшие, им кислое рейнское вино пришлось не по вкусу.

— Но я-то пил, — не унимался Лис.

— О великий, — склоняясь в поклоне, обратился к моему другу маг, — неужто вы запамятовали, что талисман охраняет вас от любых посягательств на жизнь и здоровье.

— Какой талисман? — насторожился Лис.

— Тот, который вы носите на груди, — без тени сомнения бойко ответил юный кудесник. — Я не знаю, какой из семи священных талисманов принадлежит вам, но действие его, — он вздохнул, — действие его я распознал, едва лишь так неосторожно позволил себе состязаться с вами в могуществе. Прошу вас, о великий, не казните меня, как я того достоин, позвольте мне следовать за вами. Позвольте перенимать крупицы высокого знания. — Он рухнул на колени. — Поверьте, я буду вам предан, как только может быть предан ученик своему учителю…

Лис, округлив глаза, разглядывал экзальтированного юнца, пытающегося с неизвестной целью уткнуться лицом в его плащ.

— Э-э, ну ты, давай, того, вставай, — недоуменно тряс он плечо недавнего метателя молний. — Неча тут сморкаться. Много вас таких ходит, потом одежу не отстираешь.

— Я отстираю, — заголосил маг, — я буду делать все, что вы прикажете. Я буду всюду следовать за вами и не отойду от вас ни на миг.

— Нет, это уже, пожалуй, слишком, — произнес ошеломленный такой угрозой Венедин. — Иногда все-таки отходи.

Приняв это высказывание за согласие, новоявленный ученик обвил нижнюю левую конечность Венедина руками и застыл в такой позе, явно не желая расставаться с означенной частью тела своего могущественного учителя.

— Але, отдай ногу! — возмутился Лис. — Короче, ты у нас мастак фейерверки руками пускать, значит, теперь так: ступай вниз, разыщи свечи да камин растопи. А мы тут пока совет держать будем.

— Слушаюсь, о великий, — радостно выпалил Лисовский послушник, стремглав скатываясь вниз по лестнице.

— Ну блин, и как тебе этот киндер-сюрприз? Нарисовался — хрен сотрешь, — произнес Лис, глядя вслед удаляющемуся магу.

— Если не считать ту побудку, которую он нам устроил, то довольно симпатичный юноша. К тому же безобидный.

— Ага, насчет безобидности это ты верно заметил. Оно как рассветет, посмотришь: там в коридоре его молния стропило перебила. Абсолютно так безобидно. Я не о том, что делать-то будем? Рубь за сто, он теперь не отцепится.

— В данный момент есть три вопроса, на которые, как я думаю, нам стоит обратить внимание. Первое: чего ради сюда явился этот, с позволения сказать, чародей? Второе: что он думает о твоем талисмане? Похоже, что-то ему о нем известно. И третье: если, как ты говоришь, отвязаться от него не удастся, быть может, имеет смысл взять его с собой? Какой-никакой, а все же маг. В пути может пригодиться.

Лис хмыкнул:

— Хорошо, разберемся с вопросами. Давай для начала решим, что мы вообще дальше делаем.

— Я полагаю, поутру надо отправиться в город, найти бургомистра, рассказать ему о нашем ночлеге. Пусть пришлет сюда солдат.

— Да, и чем они тут будут заниматься?

— Лис, ну посуди сам: попали мы явно в разбойничий вертеп. Уж не знаю, была ли на дороге настоящая стража или разбойники, а может быть, и те, и другие в одном лице, речь не о том. Когда же в нашей комнате начался переполох, они поняли, что решить дело по-тихому не удастся, и, по всей видимости, спрятались где-то в лесу неподалеку. Наверное, не так у них много сил, чтобы вступать в схватку с профессиональными бойцами вроде нас.

— Ну, предположим.

— А тут еще эти самые рыцари Храма Богоматери Горной приехали…

— Рыцарей на постоялом дворе нет, — прервал ход моих рассуждений Венедин.

— Да мало ли. — Я пожал плечами. — Передохнули, поели и помчались дальше. С этих станется.

— Оно, конечно, да, для бешеной собаки семь верст не крюк, — с сомнением в голосе произнес Венедин. — Но все же ночь, лесная дорога…

Его словам суждено было остаться без ответа.

— Сеньоры мои, — послышалось с первого этажа. — Позвольте мне просить вас подойти сюда.

Мы переглянулись и начали спускаться вниз по лестнице. Здесь уже пылал камин и тускло, чадя, горело несколько сальных свечей. Стол, за которым вечером совершалась наша трапеза, был неубран, да и вообще, похоже, после нашего ухода никто и пальцем не пошевелил, чтобы навести порядок. Юноша-маг стоял возле стола, держа в руке нечто, напоминающее по форме сосульку, но только не прозрачную, а белую и витую. Кудесник переводил победный торжествующий взгляд с сосульки на нас и обратно. Предмет, сжимаемый им в руке, на глазах терял свой первозданно белый цвет и зеленел, как синтетическая елка.

— Ну и что сия аллегория означает? — произнес я где-то слышанную фразу.

— О простите, — чародей поклонился, скрывая насмешливую улыбку, — простите, о великий, я забыл, что среди нас непосвященный.

— Да уж чего там. — Лис кинул на меня сочувствующий взгляд. — Так и быть, разъясни ему, шо к чему.

— Позвольте спросить, — начал его ученик, — вот это ваш кубок?

— Вполне вероятно, — согласился я.

— Он был полон, и поскольку вы сказали, что почти не пили, я решил, что ваш. Так вот, — продолжал он, — эта вещь есть бесценный рог единорога. Он позволяет безошибочно определить, есть ли в натуральной жидкости, в данном случае в вине, посторонние примеси. Если бы он почернел — увы, пришлось бы признать, что вы и все, кто его пил нынче за ужином, отравлены. В то же время сонное зелье окрашивает рог, как мы видим, в зеленый цвет. А, скажем, приворотное — в алый. — Он отчего-то печально вздохнул. — Вот так вот, господин рыцарь.

Я кивнул, благодаря за разъяснения.

— Что ж, это подтверждает мое предположение. Трактирщик и его люди не душегубы, а всего лишь грабители. А значит, вскоре попытаются вновь вернуться сюда.

— Возможно, ты и прав, — кивнул Лис. — Да только есть пара вещиц, которые не мешало бы учесть.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, первое: денег у нас почти нет, в упряжке две боевые лошади, что само по себе полный бардак, и правят ими люди, имеющие об этом весьма смутное представление. Второе: от фон Нагеля пока никаких вестей, и чем дальше мы по этой дороге проедем, тем меньше шансов их получить. Ну и, кроме того, когда, — он обратился к ученику, — проснутся наши люди?

— М-м, — кудесник замялся, — быть может, к полудню. А может, и позже. Все зависит от того, сколько они выпили.

— Вот видишь, утренний старт, таким образом, отменяется. А раз уж мы все равно сидим в этом клоповнике, стоит подумать, как мы намерены путешествовать дальше в таких, мягко говоря, непоходных условиях.

Раздумья на тему, как быть дальше, были долги и безрадостны.

— Слушай, — внезапно оживился Лис, — маг, как там тебя…

— Ансельм, — потупился юноша.

— Ладно, пусть будет Ансельм. А слабо тебе пару крысаков в коней превратить?

— В кого? — удивился Лисовский подопечный, не скрывая своего недоумения.

— В коней. Ну или хотя бы в мулов.

— О нет. Так я не умею. Куда уж мне? Это, наверное, даже магистрам не под силу. Тут полный квадрилиум нужен. А сами-то вы…

— Э-эх-х, — горестно махнул рукой Лис. — Верхняя сигминанта рубидия в рубероиде, что, если судить по Фрейду да учитывая начало спада луны в доме Химеры, с точки зрения банальной эрудиции полнейший нонсенс. Ничего, что я по-арамейски? — прерывая поток заумной галиматьи, обратился к ошалевшему ученику мой друг. — Ну, в общем, в связи с поляризацией полярного сияния нельзя мне сегодня. Флуктуации не те.

Обалдевший под натиском неизвестных магических терминов, юный чудодей смотрел на Венедина с нескрываемым обожанием, с каждой секундой проникаясь к нему все большим и большим почтением. За своего друга я был спокоен. Четыре года плотного общения с графом Калиостро не прошли даром.

— Значит, крысаков тебе колдануть слабо, — сокрушенно вздохнул Лис. — Слушай, а что ты вообще можешь?

— Увы, о великий, совсем немного, — с тяжким вздохом выдавил Ансельм. — Я, видите ли, до бакалавра не доучился. Правда, всего-то месяц. — Он поднял на Лиса страдальческий взгляд, словно ища поддержки и прощения за такую оплошность.

— Эк тебя так угораздило, — сочувственно отозвался мой друг.

Маг-недоучка вновь потупился.

— Я, знаете ли, в Кордове учился. У магистра третьего уровня Альмелия Магнуса. Он жил в своем доме, а при нем племянница… Уж такая красавица — глаз не отвести.

— Ну и ты ее… — начал Лис.

— О-о-о-о, — взвыл несчастный юноша, становясь в этот момент еще несчастнее. — Если бы она кинула на меня один лишь благосклонный взгляд, я был бы счастливейшим из смертных. Но, увы, надменная дева не замечала меня. Иногда мне казалось, что маг лишь именует девушку своей племянницей.

— А на самом деле он ее…

— О-о-о-о, — вновь взвыл юнец. — Ее кожа была столь бела, что иногда мне казалось, что она вовсе не живой человек, рожденный от отца с матерью, а одна из прекрасных статуй, которых так много среди древних руин.

— Она была с руками? — поинтересовался Лис.

— Да, а что? — смутился на полуслове рассказчик.

— Тогда еще ничего. Жить будет.

Ансельм на мгновение остановился, мотая на ус, что наличие рук у оживших античных статуй гарантирует им жизнеспособность.

— Что я только не делал, — продолжал сокрушаться он, — чтобы привлечь внимание надменной красавицы, все было тщетно. И тогда я решился на крайнюю меру.

— Ты ее?..

— О-о-о-о! — захохотал новоиспеченный Лисовский ученик. — Я приготовил приворотное зелье и влил его в кувшин с вином. В мои обязанности входило, — поспешил пояснить он, — относить кувшины с вином и блюда с фруктами в спальни Альмелия Магнуса и его племянницы. Так вот, вечером я принес вино и фрукты в желанный альков.

— Ну и?..

— Я так волновался, что перепутал кувшины, — сокрушенно сознался бедный Ансельм.

— Несчастный двоечник! Как ты мог?! В таком-то деле!!! — возмутился великий и ужасный Лис.

— Не гневайтесь, — в ужасе взмолился бакалавр-недоучка. — Я был достойно покаран. Утром, лишь только встало солнце, старик Альмелий воспылал ко мне такой страстью, что я уж и не знаю, как спасся. Поверьте, я натерпелся такого страху, что до сих пор при воспоминании об этом дне сердце забивается в пятки, словно барсук в нору.

— Ладно, — утешительно махнул рукой Лис. — Бог с тобой. Дальше-то что было?

Ансельм тяжело вздохнул.

— Я бродил из города в город, показывая фокусы на ярмарках, ища учителя, который преподал бы мне уроки магической науки, и покровителя, которому бы я мог служить верой и правдой.

— И как успехи? — осведомился Лис.

— Как сказать. — Ансельм развел руками. — До недавнего времени я считал, что неплохо. Но сейчас вижу, что ошибался. Однажды судьба привела меня в Мекленбург…

— Что-что? — насторожился я.

— Да, господин Вальтер фон Ингваринген. Госпожа Аделаида, властительница тех мест, незадолго перед этим рассорилась со своим мужем и вернулась в свой домен, поджидая, как я теперь знаю, вас. Когда я появился в городе, бессовестно объявив себя магистром магии, мне было лишь ведомо, что в нем живет молодая, весьма богатая госпожа, пребывающая в постоянной тоске и печали. Я вызвался развеселить грустную сеньору, и, скажу без лишней скромности, мне это удалось. Конечно, в Мекленбурге был и свой придворный маг, но старик долгие годы просидел, как пень, на одном месте, довольствуясь банальным набором дедовских заклинаний да антинаучным лечением при помощи восковых слепков. К тому же ему не приходилось выступать на ярмарках на потеху толпе.

В общем, мое представление понравилось ее сиятельству, и она приблизила меня к своему двору. Я катался как сыр в масле, не обращая внимания на козни старого мага. В конце концов я бы непременно занял его место, но, увы, в один прекрасный день случилась беда. Хотя теперь-то я понимаю, что это была вовсе не беда, а, вернее всего, указующий перст Провидения, но тогда… тогда я был близок к отчаянию.

— Да что опять случилось-то? — не удержался от вопроса Лис.

— Графиня получила письмо от своей младшей сестры герцогини Изборской.

— Княгини, — машинально поправил я.

— Да, простите, конечно, княгини. Она писала, что вы, герр Вальтер, и вы, о великий, спасли ее город от захвата и что нынче вы оба служите при дворе российского кесаря Вольдемара и в большом почете у него, так что он даже поручил вам сопровождать в Трир племянницу его величества кесаря принцессу Альенор.

Я поглядел на Лиса, ища сочувствия в его взгляде. Венедин молча развел руками.

— Ее сиятельство пришла в неистовство, — продолжал юноша. — Она кричала, что вы ее обманули, предали, унизили. Что она желает вашей гибели. И чем страшнее и мучительнее, тем лучше.

Лис смерил насмешливым взглядом говорившего.

— Мой мальчик, и для этого она выбрала вас?

Ансельм печально вздохнул.

— Вначале она хотела послать большой отряд за вами в погоню, но потом сообразила, что два таких славных воина, да еще в окружении нескольких десятков опытных ветеранов — весьма непростая добыча. Тогда-то старый мекленбургский маг, будь он неладен, и посоветовал графине Аделаиде послать меня. Мол, я не вызываю особых подозрений, зато моложе и магической силой превосхожу его. Графиня знала из письма, что вы пойдете морем, и резонно предположила, что, вероятнее всего, дальнейший ваш путь будет пролегать через владения Тевтонского ордена. Как видите, так и случилось. Мне оставалось только ждать, когда вы появитесь, и, дождавшись, красться следом, выжидая удачный момент для нападения.

Вчерашней ночью я с ужасом наблюдал, как набросились на вашу колонну волки-оборотни. Они промчались мимо, даже не обратив внимания на такую ничтожную жертву, но у меня до сих пор трясутся поджилки, когда я вспоминаю ощеренные пасти этих чудовищ.

Бр-р-р… Когда же я увидел воочию, как сгорел прыгнувший на вас, о великий, оборотень, я понял, что мне предстоит сразиться не просто с двумя отъявленными головорезами… — он запнулся, — простите, господа, — но с магом, многократно превосходящим меня по силе.

— И все же ты решился напасть, — хмыкнул Лис. — Поступок, который не назовешь поступком труса.

— Ну что вы, я очень боялся, — сознался фальшивый магистр. — Но я брел за вами по Германии все дальше и дальше, и Бог знает, сколько еще мне довелось бы брести. И я решился. Этой ночью я прокрался на постоялый двор и, убедившись, что все тихо и все спят, попытался ошеломить вас внезапным ночным нападением. Что было дальше, вы сами знаете, господа.

Лис хотел еще что-то спросить, но тут с галереи второго этажа донеся звонкий голос Алены Мстиславишны.

— Валедар Ингварович, Лис Венедин, я прошу ответить вас, почему вокруг так темно и доколе мы будем сидеть без завтрака? — произнесла девочка, примеряя на себя роль будущей императрицы.

— Темно потому, что ночь, — моментально отреагировал мой друг. — А завтрак? Мы уже работаем в этом направлении. — Он пихнул в бок Ансельма, указывая кивком в сторону кухни. Заметив это движение, княжна перегнулась через перила и увидела стоявшего до того в тени бакалавра-недоучку.

— А, это вы! Ответьте, будьте добры, чего это вам вздумалось летать под потолком и будить нас посреди ночи?

— Видите ли, ваша светлость, — вмешался Лис, подталкивая возмутителя спокойствия все ближе к котлам и поварешкам, — это м‑м… один наш знакомый. Его зовут Ансельм. Он очень спешил предупредить нас о засаде, которую коварные грабители готовят на этом постоялом дворе мирным путникам, ну… и немножко не рассчитал.

— Да? — удивленно произнесла изумленная подобным объяснением девушка. — Ну, как бы то ни было, я хочу есть.

— Хорошо, хорошо, не извольте сомневаться, ща все будет. — Лис затолкал чародея, оторопевшего от натиска юной невесты императорского отпрыска, еще ближе к кухонным кладовым. — Короче, слушай меня внимательно. Так и быть, я прощаю тебе сегодняшнюю ночную выходку, прощаю то, что ты посмел величать себя магистром. Более того, из сострадания к твоей тяжелой судьбе я позволю тебе следовать за мной, и даже более того. — Венедин помедлил и махнул рукой. — А, была не была, так и быть, зачту тебе экстерном экзамен на степень бакалавра, если ты мне ответишь на вопрос, — он наморщил лоб, делая вид, что вспоминает подходящую к случаю закавыку, — нет, это, пожалуй, чересчур сложно… Так, об этногенезе в Кордове наверняка и слыхом не слыхивали… А! Вот. — Он сунул руку за пазуху и вытащил свой калкинский трофей. — Ты должен будешь мне рассказать об истории и свойствах вот этой безделушки.

— Черный дракон Цинь Шихуань-ди, — пораженный Ансельм, делая огромные глаза в пол-лица, рухнул на колени. — Господь всемогущий, не сплю ли я?

Глава 16

Деньги — это то, что проходит через ваши руки прежде, чем попасть в королевскую казну.

Кольбер

Забота о хлебе насущном и последовавший за ней процесс поглощения пищи на время заставили Лиса и его магического ученика отвлечься от темы экзамена. Вслед за трапезой вопрос о том, что же делать дальше, встал с новой остротой, поскольку выяснилось, что продовольствия на постоялом дворе хватит едва ли на пару дней весьма экономного стояния.

— В общем, так, — горячился Лис, — пора вспомнить школьный курс истории и осознать, что города — это не просто скопища домов, произрастающих за одной оградой, но и аккумулятор финансов в их первозданном денежном эквиваленте. Короче, самое время протрясти буржуа и послушать, как они будут звенеть.

— Может, все же доберемся до конторы Ганзейского союза? — возражал я, памятуя, что Лисовская манера ловить рыбку в мутных финансовых потоках ведет обычно к весьма далеко идущим последствиям.

— До этой самой конторы еще добраться надо! Наш любезный Карл из Риббека, купец, утверждает, что миль на сто в округе ничего подобного нет. С нашей скоростью это не меньше трех дней пути. Мы-то ладно, как-нибудь на подножном корму святым духом перетопчемся, но теток все же кормить надо. Да и ночевать под открытым небом тоже затея не ахти какая — октябрь на носу, того и гляди дожди пойдут.

— Хорошо, и что ты предлагаешь?

— Как это что? Провести безвозмездный заем денег у населения.

Последняя часть нашего разговора была услышана юной княжной, спускавшейся в этот момент по лестнице, чтобы узнать, отчего это вдруг воины ее эскорта изволят спать, когда она уже давно бодрствует.

— Я благодарю вас за заботу, господа, — тоном, не допускающим возражений, произнесла Алена Мстиславишна, — но если мы действительно в таком тяжелом положении, как вы говорите, быть может, стоит что-то продать?

— Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, — процитировал Лис, — а у нас денег нет.

Княжна на минуту задумалась.

— Но есть одно из моих платьев. То самое, в котором я ходила под Херсирк.

Я улыбнулся обороту: «Ходила под Херсирк». Так обычно изъяснялись старые вояки. Юная девица произносила эти слова со знанием дела и явной гордостью.

— Починить платье уже невозможно, а жемчуга на нем нашито не менее чем на тридцать солидов.

— Нехорошо это как-то, — вздохнул Венедин, вообще крайне болезненно воспринимавший попытки женского участия в финансовых вопросах, а уж тем более такую благотворительность со стороны девочки-подростка.

— Я так велю, — гордо задрала подбородок княжна. — Готовьтесь ехать в город. А я сейчас прикажу Татьяне спороть жемчужины и принести их вам.

Лис перевел взгляд с девушки на меня, и я четко понял, что в его голове уже созрел коварный план по «рациональному» использованию выделенных средств, так что свернуть его с намеченного пути не удастся даже бульдозером.

— Слушаюсь, ваша светлость, — склонился в поклоне Венедин. — Все сделаем в лучшем виде.

Кони несли Лиса и Ансельма, свято выполнявшего свое обещание не отходить от учителя, в сторону Штраумберга. Юный маг, пользуясь возможностью остаться наедине со своим новым покровителем, рапортовал, словно взволнованный абитуриент перед строгим экзаменатором.

— Лю Шен, о великий, в своем трактате «О чудесах, проистекающих на тверди земной» пишет, что в незапамятные времена, некогда властитель Подземного мира Эрликхан — сотрясатель гор восстал против воли Небес. Он повелел своим слугам захватить волшебную Горную страну, в которой размещались столбы, держащие небесный свод, и, разрушив их, притянуть Небо к Земле. Однако столбы эти охранял Черный дракон, посланный Творцом Небесной Тверди для защиты Горной страны.

Могущество Черного дракона неизмеримо. Слуги Эрликхана бежали в страхе, лишь только увидев его у подножия столбов. Тогда Эрликхан спустился в самое сердце Земли и вызвал оттуда Огненный Ужас, не имеющий имени и живущий там с первого мгновения мира. Огненный Ужас не ведал страха, и когда Эрликхан выпустил его из земных недр, он кинулся на Черного дракона, сокрушая все и вся на своем пути.

Неведомо сколько длилась их битва и уж подавно неведомо, чем бы она закончилась: семижды семь дней лилась по волшебной Горной стране кипящая кровь Огненного Ужаса Глубин и Черного дракона Небес. И тогда Единственный, посланный Творцом, чтобы слушать стук сердца Земли, повелел тучам разверзнуться, и лил из них дождь сорок дней и сорок ночей. Смерть подступила к сражающимся так близко, что Огненный союзник Эрликхана устремился в неизведанные подземные бездны, ища спасения от беспощадных водяных потоков. Дух Черного дракона уже готов был оставить его истерзанное пламенем тело и отлететь на Небеса, где был рожден, но Единственный, собрав остывающую кровь обоих сражавшихся, сковал из нее маленького дракона. И когда последнее дыхание готово было сорваться с уст хранителя земных столбов, он дал духу отважного защитника Горной страны новое обиталище, навеки поместив его в неведомых недрах талисмана. С тех пор сила и могущество великого Черного дракона пребывают в нем из века в век.

— Недурственно, — похвалил будущего бакалавра магических наук высокоученый экзаменатор. — Чувствуется работа с материалом. Похвально, молодой человек. Однако вон уже виднеется город, и нам надо заняться некоторыми приготовлениями к предстоящему священнодейству. У вас с собой есть писчие принадлежности и пергамент?

— Конечно, — отозвался прилежный ученик, собираясь, очевидно, запечатлеть на выбеленных страницах крупицы Лисовской мудрости.

— Вот и прекрасно, мой дорогой. Тогда возьмите нож и нарежьте пергамент кусочками размером эдак дюйм на дюйм.

— Что? — переспросил юноша, вероятно, полагая, что ослышался.

— Пергамент. На кусочки, — чуть медленнее повторил Лис. — Ну что тут непонятного?

На некоторое время я был вынужден отвлечься от созерцания первого дня учебы незадачливого горе-чародея у светила венедской учености. Пришедшие в себя после тяжелой зельевой спячки воины нуждались в заботе и уходе не менее, чем изнеженные курсистки после посещения анатомического музея. Земля уходила у них из-под ног, головы чугунными ядрами обрушивались на стол всякий раз, когда, сидя за ним, они убирали поддерживающие лбы руки.

— Пожалуй, мне пора возвращаться в Риббек, — едва ворочая языком, выдал наш проводник, чувствовавший себя, быть может, самую малость лучше лихих вояк, изрядно принявших вчера на грудь. — Не хотелось бы, чтобы меня хватились. Да и вообще стоит посмотреть, как там и что. Повремените здесь пару деньков. Если фон Нагелю и его людям удалось спастись, я приведу их сюда, а нет — приду сам да выведу вас в обход здешних злыдней прямо к Триру.

— Ты б, может, не торопился, — глядя, с каким трудом вскарабкивается он на своего коня, предложил я.

— А, не впервой. В лесу развеюсь. — Купец дал шпоры своему скакуну, и я печально посмотрел ему вслед. Отпускать доброго Карла из Риббека одного без прикрытия не хотелось, но и прикрывать его было некем. Оставалось уповать лишь на милость Небес да на белый день.

— Не, ну ты, блин, жмот! — возмущался Лис, вращая перед носом у штраумбергского ювелира жемчужину с платья Алены Мстиславишны. — Прекрасный гиперборейский жемчуг! Где ты еще такой найдешь?

— А я вам говорю, почтеннейший, что жемчуг с брачком. Кроме того, в этом году на жемчуг малый спрос.

— Ага, это тебе вечерней лошадью из Парижа такие сведения принесли? — не унимался мой друг. — Шо ты мне тут горбатого до стены лепишь?! Какой малый спрос, какой брак? Скатный жемчуг! Верховный адидас Гипербореи подарил его блаженному Дезодорану на четки. Если я, вернувшись в Гиперборею, сообщу верховному адидасу, шо ты назвал его жемчуг дефектным, он устроит такой великий поход, что нашествие Аттилы покажется невинным паломничеством по святым местам.

— Ладно, только из уважения к вам, верховному адидасу и этому самому… блаженному Дезодорану — семнадцать солидов, — отступил от прежней позиции прижимистый ювелир. — Кстати, а кто такой этот блаженный Дезодоран?

— Как?! — Брови Лиса возмущенно поползли на лоб, грозя остановиться не ранее затылка. — Ты не слышал о блаженном Дезодоране? И это в тот момент, когда римская курия, отложив все свои дела, занята его канонизацией? Ты здесь ничего не слышал о блаженном Дезодоране? Да ты просто нищий духом! Стоп-стоп-стоп, я увлекся. Миа кулпа. Прости меня, почтеннейший ювелир. Давай вначале покончим с делами. Ты, кажется, говорил о семнадцати солидах?

— Да, — едва скрывая торжество в предчувствии изрядного куша, произнес тот.

— Давай сделаем так. Я не возьму с тебя этих денег. — Глаза ювелира удивленно расширились, и он хотел было что-то сказать, но мой друг не дал ему такой возможности. — Я отдам их тебе за пятнадцать золотых монет. Но с одним условием: ежели нынче к вечеру я принесу тебе пятнадцать солидов обратно да присовокуплю к ним еще один денарий в благодарность, то ты обязуешься вернуть мне все эти жемчужины в целости и сохранности.

— Хорошо, — поразмыслив и решив, что в любом случае останется в наваре, ответил заинтересованный золотых дел мастер. — Но зачем тебе это?

— Таким образом я осуществлю последнюю волю блаженного Дезодорана, этой благоухающей розы святости, наполняющей ароматом истинной веры самые отдаленные пределы Господнего мира, и вместе с тем сохраню… о, нет-нет. — Лис прикрыл рот рукой, словно боясь выпустить из него еще хоть один звук.

— А что это за воля? — поинтересовался ювелир, надеясь, быть может, с этой стороны подобраться к тайне, которую скрывал мой друг.

— Много лет тому назад, — начал витийствовать Лис, — блаженный Дезодоран, бывший в те времена богатым купцом, путешествовал вместе со мной, тогда еще совсем мальчишкой, через ваш город. Зайдя в церковь, которая находится, насколько я помню, где-то возле ратуши…

— Да-да, церковь Девы Марии, — закивал внимательный слушатель.

— Именно так! — подтвердил Лис. — Именно перед ликом Пресвятой Девы было ему послано видение: он узрел несчастную Гиперборею, задыхающуюся в зловонии язычества, и крест, обвитый алой розой, который он устанавливает посреди этих земель. И тогда он сказал мне: «Распродадим все и пойдем».

И я пошел, и воочию узрел многие чудеса, явленные этим святым человеком в далеких землях дикой Гипербореи, отныне осиянной светом истинной веры. Когда же, два года тому назад, смежил он веки, — Лис шмыгнул носом, — я поклялся исполнить его волю во что бы то ни стало. И как ни труден был путь, вот я здесь.

— Но какова же была его последняя воля?

— Дайте сначала закончить с делами. Вот жемчуг, пишите расписку, я заберу монеты и отправлюсь исполнять наказ моего блаженного учителя.

— Конечно, — торопливо кивнул хозяин лавки, делая знак слуге привести городского писаря. — Может быть, вам пока что-нибудь предложить освежиться с дороги?

— Не откажусь, пожалуй. Мне и моему ученику.

Спустя минут двадцать сделка была заключена, налитое вино выпито, и дрожащий от нетерпения хозяин поинтересовался вновь, досадливо глядя на писаря и ученика, все еще толкущихся в лавке:

— Так что за воля?

— Блаженный Дезодоран, — повышая голос так, чтобы его слышали все присутствующие в помещении, а по возможности и прохожие на улице, — велел мне продать то дорогое, что сыщется в его имуществе, и вырученные деньги раздать без изъятия наиболее праведным и благочестивым жителям Штраумберга. Что я и намерен сделать немедля. — Он замолчал и потер озадаченно лоб. — Быть может, вы, почтеннейший мастер, соблаговолите провести нас до ратушной площади?

— Да, конечно, — закивал тот. — Но стоит ли туда ходить? Мы э-э… и сами можем пригласить наиболее почтенных и уважаемых граждан.

Лис насупился.

— Блаженный Дезодоран велел собрать на площади всех жителей города, и я, со всем моим глубоким почтением к вам, остаюсь покорен его воле.

— О да, — вздохнул златоторговец, огорченный неудачей вылазки. — Конечно, всех. Разве мог блаженный Дезодоран поступить по-другому? Пойдемте, господа.

Путь, начатый от ювелирной лавки впятером, на ратушной площади закончился шествием не менее чем пяти десятков любопытствующих горожан.

Штраумберг нельзя было отнести к плеяде крупных городов Европы, и весть о том, что сейчас на площади будут раздавать деньги, облетела его быстрее, чем расторопный стриж успел бы пронестись по периметру крепостных стен. Однако, не обращая, казалось, внимания на столпотворение, Лис был суров и преисполнен важностью возложенной на него высокой миссии. Дойдя до входа в ратушу, он вытащил из висевшего на поясе кошеля коробочку с запасной тетивой и, не говоря ни слова, склонившись пополам, начал отмерять ею какое-то одному ему ведомое расстояние от массивной дубовой двери до… Заинтересованная толпа расступилась, освобождая ему дорогу.

— Вот! — произнес он, останавливаясь посреди площади. — Вот оно, это место!

— Он узнал! Он узнал его! — зашумели в толпе.

— Именно здесь, — во всю мощь своей луженой глотки вещал Лис, — блаженный Дезодоран сказал мне: «Мы не отправимся на ярмарку в Кельн, ибо забота о земных богатствах суетна. Мы распродадим все немедленно и отправимся нести свет истины в Гиперборею».

— О! — восторженно выдохнула толпа.

— И да будет свят этот город! — продолжал свой вдохновенный монолог Венедин. — Ибо в нем мне открылась истина. И да будут блаженны жители, имеющие счастье жить в его стенах!

Народ, внимательно слушающий каждое слово моего друга, взорвался восторженными рукоплесканиями.

— Бочку! Бочку прикатите! — заорал кто-то. — Не видно ничего!

— Умирая, — уже с бочки горланил Лис, — блаженный Дезодоран велел мне раздать вам все деньги, полученные от продажи его имущества.

— Давай! — заорали из толпы и десятки, а вернее, сотни рук устремились вверх, словно ожидая золотого дождя.

— Но как найти благочестивейшего среди благочестивых? — вопил в ответ Лис, картинно простирая над толпой руки с поднятыми вверх ладонями. — Как найти набожнейшего среди набожных? Добродетельнейшего в этой цитадели добродетели?

Алчущая золота толпа на секунду схлынула, задумываясь. Этого времени Лису было достаточно, чтобы начать очередное действие своего спектакля.

— Не в силах человеческий ум принять такое решение. Лишь Божье соизволение позволит выбрать достойнейших.

— Верно! Верно! — вопил возбужденный люд, и каждый прикидывал набор добрых дел, совершенных за время, прошедшее с последней исповеди.

Лис обвел глазами собравшихся и, увидев среди людского моря монашескую тонзуру, прикрикнул:

— Эй, расступись! Прошу вас, преподобный отче. Помогите мне в этом богоугодном деле. — С трудом протискиваясь через тесный коридор, внушительных размеров монах пробрался к бочке, с которой вещал Лис. — Знаете ли вы этого человека? — крикнул мой друг, указывая на румяного священнослужителя.

— Знаем! Знаем! Это отец Юрген! Викарий монастыря Святого Тибальта.

— О! — Лис склонился в поклоне. — Для меня высокая честь. Не будет ли любезен достопочтенный отче отметить один из предложенных кусочков пергамента священным для всех нас знаком креста. — Викарий согласно кивнул, сохраняя горделивое спокойствие, и принял из рук ошеломленно взирающего на происходящее Ансельма смоченное в чернилах гусиное перо. — Пожалуйста, — Лис протянул ему полный колпак обрезков пергамента, — выберите любой. И да свершится воля Небес! — Священнослужитель неспешно и величественно сунул руку в колпак, вытянул один из обрезков и с явным удовольствием начертал на нем требуемый знак. — Вот он! Глядите все — вот он! — вскричал душеприказчик апостола Гипербореи, затем, предъявив искомый пергамент обществу, вновь обратился к монаху: — Прошу вас, святой отче, не оставляйте меня в этот час. В вашем присутствии я буду чувствовать себя увереннее.

Тот важно кивнул, распираемый невольной гордостью от возложенной миссии.

— А теперь, с Божьей помощью, каждый из вас может стать обладателем этого, или этого, или этого золотого солида. Любого из них, пока все они не закончатся. Каждый из вас может принести маленький серебряный денарий, который пойдет на богоугодное дело, на нужды похода в Святую землю к Гробу Господнему, а взамен вытащить заветный крест, который я тут же на ваших глазах обменяю на золотую монету. Будьте свидетелем этому, отче. Всего лишь один маленький серебряный денарий для святого дела, и золотая монета в награду самому благочестивому из благочестивых, достойному из достойных! Вы можете испытывать милость Божью сколь угодно раз, бросив обратно в шляпу кусок пергамента, который вы вытащили до того, и заплатив еще одну монету!

— Э-э, да за это платить надо! — раздался голос из толпы, но он не был услышан в общем хоре участников священной лотереи.

— Воледар Ингварович, — Татьяна Викулишна подошла ко мне, явно встревоженная какой-то неведомой мне неприятностью, — там Ропша захворал, весь в испарине, трясется, бредит. Я велела мамкам ему лоб водой смачивать. Быть может, здесь в кладовой яблочный уксус сыщется? Или какие травяные сборы? Вчера, помнится, трактирщик о них говорил.

— Он много чего говорил, — поморщившись, ответил я. — Ладно, идем поищем.

В кладовой нашлись и уксус для обтираний, и пучки различных трав, подвешенных сушиться под стропила. Татьяна Викулишна, обладавшая, как оказалось, изрядными познаниями в прикладной ботанике, немедля занялась их сортировкой и приготовлением чудодейственного отвара, способного, по ее уверениям, поднять нашего друга на ноги самое большее за пару дней. Пока же Ропша был совсем плох, он метался в горячке, выкрикивая нечленораздельные ругательства и обещая кому-то отомстить за смерть брата.

Велев переполошенным служанкам княжны почаще менять компрессы и обтирать повольника уксусом, я спустился вниз, где наблюдалась картина всеобщего лазарета. Менее фатальная, зато более многочисленная. «Господи, — страдальчески думал я, — ну что за напасть? Вздумай сейчас грабители вернуться, и постоялый двор можно брать голыми руками. Конечно, если это только негодяй трактирщик с подручными, тогда дело ерундовое, но если прибавить к ним десятка полтора встреченных нами по дороге стражей, оно приобретает нешуточный оборот. За одной моей спиной всем не отсидеться. Эх, жаль, черт возьми, что рыцари Храма Девы Марии Горной умчались куда-то в ночь, все бы спокойнее было».

Занятый такими невеселыми мыслями и госпитальными делами, я почти забыл вспоминать о Лисе. С помощью инвалидной команды мы забаррикадировали первый этаж строения, чтобы в случае возможной атаки иметь шанс хоть как-то использовать наличествующий «гарнизон». Я вышел на связь лишь часа через полтора.

* * *

— А ну, не толпитесь, — ревел Лис, расталкивая «благочестивых и набожных». — В очередь! Я сказал, в очередь! Всем хватит! Одна монета — один шанс. Хотите вновь испытать судьбу — кидайте пергамент в шляпу. Не хотите — можете забрать его с собой. По предъявлении мандата, благословленного блаженным Дезодораном, святой Петр как пить дать скостит десяток-другой ваших грешков. Так, по одному подходи! Я же говорю, по одному! Ну-ка, — Лис повернулся к обалдевшему от происходящего Ансельму, стоявшему возле бочки, — отсчитай тут серебра да мухой лети к менялам, приволоки мне еще десяток солидов.

— Я не умею, о великий, — едва слышно выдавил юноша.

— Чего не умеешь? Считать?!

— Нет, превращаться в муху.

— О Господи, неуч! Тогда беги ногами, а если кто пристанет, разрешаю превратить в жабу.

— Я…

— Как, и этого тоже не умеешь?!

Не пускаясь в дальнейшие объяснения, юноша сорвался с места и бросился сквозь толпу, откуда послышались хлопки, сопровождаемые явно электрическими разрядами. Воистину, забота о сохранении наличности в стенах благочестивого Штраумберга не была пустой предосторожностью.

Я отключил связь. По крайней мере на этом участке нашего фронта все шло хорошо.

После обеда, любезно приготовленного Татьяной Викулишной, квелое воинство несколько воспрянуло духом, и в движениях храбрых ратников появилась явная осмысленность. Немного успокоившись, я расставил посты и собрался было вздремнуть часок, чтобы наверстать вырванное магическим нашествием время ночного сна, но не тут-то было.

— Воледар Ингварович, — заметив мою робкую попытку принять горизонтальное положение, изрекла юная княжна, — давно хотела вас расспросить…

Я не стал интересоваться, почему эта тяга к расспросам прорвалась у нее именно в тот момент, когда мне более всего хотелось смежить веки, и лишь вздохнул, обреченно склоняя голову:

— Готов к услугам вашим.

— Вы долго прожили в этих землях, — не спеша произнесла Алена Мстиславишна, — не доводилось ли вам встречать моего будущего мужа принца Людвига? Конечно, я, как подобает воспитанной девушке, покорна воле своего отца и прекрасно понимаю, какие выгоды принесет Руси мой будущий брак. Но все же хотелось бы знать — каков он, мой суженый?

— Увы, моя маленькая княжна, — развел руками я, — мне не доводилось видеть его даже мельком. А вот о его отце, императоре Фридрихе II, если желаете, могу рассказать.

— Да, — после минутной задумчивости произнесла девушка, — пожалуй, это будет полезно.

И я начал повествование. Красивое, цветистое повествование об императоре, словно затерявшемся во временах и эпохах. Государе, свободно владеющем всеми европейскими языками, ведущем ученые беседы на арабском и персидском, переводящем с арамейского, древнееврейского, греческого и латыни. Императоре, установившем в своих владениях мир между всеми религиозными общинами, будь то христиане, мусульмане или иудеи, мудром властителе, с равным успехом побеждающем врагов мечом и словом, человеке, изрядную часть своего времени отдающем изучению опаснейших болезней и самолично изобретшем ряд весьма действенных лекарств для борьбы с ними.

Правда, чтобы не травмировать психику будущей невестки государя Священной Римской империи, я не стал рассказывать ей о случае, имеющем место быть что-то около двух лет назад, когда Фридрих, накормив обильным завтраком двух своих придворных, оставил одного в замке, с другим же отправился охотиться в ближайший лес. Ну а вечером того же дня его величество собственноручно вспорол животы обоим, чтоб посмотреть, у кого из них лучше усвоилась пища.

Так это было на самом деле или нет, сказать не могу. Что это были за вельможи и что нужно было сделать, дабы заслужить право принять участие в подобном научном опыте, я тоже не знал. Человек, рассказывавший мне об этом, клялся, что именно так оно и произошло и он сам был свидетелем. Оставим это на его совести.

Лично мне довелось встречаться с Фридрихом всего лишь раз, но этот раз стоил того, чтобы о нем рассказать. В то время я уже был рыцарем свиты графа Генриха Шверинского, и в моем послужном списке значился ряд весьма полезных для Лиги северных баронов успехов, поэтому встречать бежавшего из завоеванных императором земель графа фон Ратцеборга выпало именно мне.

Внезапный удар императорской армии застал правителя древнеславянского Ратцеборга врасплох, вынудив скрыться с десятком верных слуг безо всяких средств к существованию. Недавний союзник моего сюзерена, занимавший весьма высокое положение в северной Лиге, явился ко двору графа Генриха в запыленном дорожном платье просто лишь потому, что другого у него не было. Он плакал навзрыд, заклиная графа Шверинского помочь ему вернуть утерянные владения, и мой добрый господин, как и подобает доброму господину, согласился.

Правда, при этом он выдвинул условие, что либо фон Ратцеборг после возвращения ему феода признает вассальную зависимость от Шверина, либо в пятилетний срок вернет графу Генриху сумму, троекратно превышающую ту, что может понадобиться для выкупа владений или же для ведения в них боевых действий.

Никакой войны граф Генрих вести не собирался, у него попросту не было для этого сил. Зато у него был крестный — маркграф фон Нордальбинг, стоявший в стороне от северной Лиги и в то же время весьма почитаемый императором за обширные познания в охотничьем деле и благодушный нрав. Сам граф Генрих не мог напрямую посылать герольда ко двору Фридриха II, император попросту отказался бы разговаривать с посланником бунтовщиков, но зато он мог отправиться на охоту к своему крестному, попросив его пригласить в это же время и его величество.

Ни о каких засадах здесь речь идти не могла — это было священное место водопоя, где враждующие стороны могли сколь угодно общаться между собой, не теряя лица. И император, и мятежный граф охотились в разных угодьях и жили в разных охотничьих замках в Нордальбингии. Толстяк же маркграф, едва отдуваясь от необходимости носиться взад-вперед, брал на себя многотрудные функции посредника.

Услышав предложение фон Нордальбинга уступить Ратцеборг его прежнему владельцу за весьма внушительную сумму, столь необходимую на организацию грядущего крестового похода, Фридрих II расхохотался и хлопнул вельможного охотника по плечу (во всяком случае, так рассказывал подкупленный мной паж маркграфа). «Когда хороший пес почует вальдшнепа, он станет отвлекаться на сорок?» — оборвав смех, спросил император. «Нет!» — тут же затряс головой фон Нордальбинг. «То-то же. Скажи, Шверин уже дал тебе деньги? Ну, признавайся, дал. Не думает же он, что я приму их от него самого!» «Верно, ваше величество», — склонился в поклоне толстяк. «Вот и великолепно. Оставь их себе. Да только, чур, расскажи об этом Шверину. И порадуй его, я верну Ратцеборг его законному владельцу. Так что эти деньги, которые мошенник Генрих заплатил тебе наверняка за посредничество, ты отработал сполна». — «Но…» — «Иди, иди. Сообщи ему, что ты провел со мной переговоры и я возвращаю Ратцеборг».

Граф Генрих радовался недолго: на следующий день фон Ратцеборг был приглашен к императору, обласкан им, осыпан милостями и подарками; еще через неделю он с императором въехал в свой город, где на ратушной площади принял вассальную присягу на верность Фридриху II. Взбешенный граф Шверинский потребовал было обратно деньги у своего крестного, но, как выразился по этому поводу Лис: «Дэ той хлиб, шо мы зъилы?» Спустя еще неделю и Ратцеборг, и Нордальбингия в едином порыве выступили против Шверина.

Уже начинало вечереть, и я активизировал связь.

— …Послушайте, почтеннейший, — судя по тону, которым были сказаны эти слова, Лис произносил их отнюдь не в первый раз, явно по одному и тому же поводу, — вот ваша расписка, вот ваши деньги, и я хочу видеть жемчужины, принадлежавшие блаженному Дезодорану.

— Но я вам предлагаю по три солида за каждую жемчужину. Это хорошие деньги. — Ювелир, в лавке которого происходил торг, уже взмок от напряжения, но, похоже, был готов стоять насмерть.

— Нет, ну просто беда какая-то, — страдальчески воздел очи Лис. — Видимо, за годы, проведенные в Гиперборее, я совсем разучился говорить по-немецки. Вы, очевидно, не поняли меня: они не про-да-ют-ся, — по складам произнес мой друг. — Они священны.

— О-о-о, — взвыл хозяин лавки, прикидывая в уме, хватит ли у него наличности, чтобы оплатить бесценные перлы. — Вы губите меня, мой дорогой друг! Послушайте, пять солидов — прекрасная цена.

— Нет, — покачал головой Лис, — мы с вами решительно говорим на разных языках. Какие пять солидов? О чем речь? Подумайте сами, как можно продавать чудодейственный жемчуг с четок блаженного Дезодорана, вылечивший от ящура верховного адидаса Гипербореи, победивший моровую трясучку и перепоит головы, случавшийся у гиперборейского народа каждое утро после очередного праздника? Подумайте сами, где перепоит головы, а где пять солидов — вы чувствуете разницу?

— Семь! Семь солидов! — стонал доведенный до отчаяния торговец. — Послушайте, ваше преподобие, сегодня днем я был в ратуше: господин бургомистр и господа бурграты, услышав о деяниях святого Дезодорана, постановили построить часовню в его честь. Эти жемчужины, эти священные реликвии, они бы украсили алтарь. Они бы излечивали страждущих, они бы привлекли толпы паломников в наш город.

— О, — хмыкнул Лис на канале связи, — впервые слышу речь не мальчика, но налогоплательщика! Вот наконец начался настоящий торг.

— Ладно, Лис, — отозвался я. — Поторопись, уже темнеет, скоро закроют ворота. Да не забудь, нам еще нужны пара коней, возница, продовольствие и хорошо бы лекарь. Ропша что-то совсем плох.

— Не боись, Ансельм уже всем занимается. А лекаря?.. Хорошо, найдем и лекаря… Почтеннейший, я весьма чту ваш город… — Я отключил связь.

Лис вернулся уже затемно.

— Ну, как успехи? — поинтересовался я.

— А, уболтали-таки, черти языкатые!.. — махнул рукой Лис. — Продал им пятнадцать жемчужин за триста золотых. Пусть себе люди радуются! — Он протянул мне мешочек с жемчужинами, утром едва-едва потянувший на семнадцать солидов. — На, верни княжне. Скажи, уж больно добрый ювелир попался. — Венедин победно смерил меня взглядом. — И распорядись, будь добр, перегрузить провизию и подать нам с Ансельмом ужин, а то мы со всех святых дел, почитай, целый день нежрамши. Вот за что я не люблю буржуев, в смысле, бюргеров, ну ни хрена же гостей уважить не умеют.

— А лекарь где? — поинтересовался я, проверяя, не пропустил ли кого из спутников моего друга.

— А на кой нам ляд их здешний лекарь? Он тут, поди, запор от забора не отличает. У нас свой ученый эскулап есть, в Кордове по передовым тамошним технологиям ученый. Пусть пользует. Он, в общем, малый не дурак, хотя, конечно, дурак немалый.

До полуночи все было тихо. Расставив на ночь караулы, мы было отправились спать, когда дежуривший у постели Ропши Ансельм растолкал меня самым немилосердным образом.

— Вставайте, господин рыцарь. Ропша совсем плох, вас кличет, бьется в горячке, все поминает вас и учителя. Только я его сыскать нигде не могу.

Я вскочил, застегивая на ходу пояс и оглядываясь: тюфяк Лиса был пуст, впрочем, как и тюфяк Татьяны Викулишны. Изморенные дневным уходом за нашим раненым другом, мамки единообразно сопели в четыре дырки, досматривая очередной сон.

— Пойдемте, пойдемте, — заторопил юноша. — Того и гляди кончится. Кризис у него. Сейчас решается, помрет или выживет.

— Пошли. — Я подтолкнул его к выходу. — Ты выяснил, что с ним?

— Переломов нет. Но от сдавливания конечностей и удара головой, похоже, случилось возмущение жизненных влаг, приведшее к лихорадке. К тому же налицо признаки отравления…

— Да, — зло выдохнул я, — вчера трактирщик опоил его своим чертовым зельем.

— Будем надеяться, что все закончится хорошо, — вздохнул Ансельм.

— Погоди. — Я хлопнул себя ладонью по лбу. — Днем Татьяна Викулишна делала настой из трав и он прекрасно сбивал жар.

— Увы, — печально поднял брови наш новый соратник. — Он был бы весьма кстати, но только мне не удалось его сыскать.

— Надеюсь, что «о великий» с минуты на минуту появится, — произнес я, незаметно прикасаясь к символу веры.

Вид, представший перед моими глазами, вполне позволил оценить красоту сложения русской красавицы. Видимо, в пылу страсти Лис забыл выключить картинку.

— Блин! Ядрена Матрена! — возмутился Венедин, почувствовав внезапное присутствие свидетеля его амурных дел. — Шо ж это такое?! Я имею право на личную жизнь?! Шо, блин, за учет и контроль?!

— Прости, — начал оправдываться я. — И хотел бы отвернуться, да не могу.

При этих словах Лис закрыл глаза.

— Прости еще раз. Тут Татьяна Викулишна днем снадобье готовила, оно очень нужно. У Ропши кризис. Совсем плох.

— Видал я вас… и ваши снадобья… и кризисы в час ночи… Сейчас будем!

Под утро Ропша забылся здоровым сном.

Чуть свет в ворота постоялого двора загрохотали.

— Никак хозяева вернулись? — хмыкнул Венедин, так до утра и не нашедший, на ком сорвать свою злость. — Ща начнут заправлять, шо ночью срочно на ярмарку уехали. — Он потянул меч из перевязи и скомандовал бойцам, замершим у входа: — Открывайте!

Мой друг ошибся. Ни грабителя-трактирщика, ни его подручных за воротами не было. Вместо них там оказались пятеро стражников с черно-зелеными ромбами в левую перевязь на нарамниках. Увидев перед собой вооруженных до зубов вояк, они явно несколько опешили, однако все еще были полны решимости довести до конца полученное им сюзереном дело.

— Это вы вчера на ратушной площади раздавали солиды? — насупясь и опасливо поглядывая на стоявших вокруг Лиса ветеранов, спросил один из баронских стражников, судя по добротному вооружению, старший.

— Я, — не моргнув, ответил Лис. — А шо, кутюмы[20] баронства запрещают раздавать деньги на его землях?

— Нет, — покачал головой стражник. — Но закон велит платить в казну десятую часть от каждой торговой сделки.

— Шо? — искренне изумился Венедин. — И какое я имею отношение к этому закону? Я ничего и не продавал. Уж, во всяком случае, в этих землях.

— Согласно толкованию закона, — монотонно произнес баронский слуга, — вы являетесь торговцем, ибо вчера на площади продавали пергамент. Да еще и используя при этом городскую собственность, заключавшуюся в бочке, на которой вы стояли. Это стоит еще три серебряные монеты в день.

— Кто где заключался?! Вы шо, с ума все посходили?! — возмутился Лис. — Я ничего не продавал! Я выполнял священную миссию. Каждый из горожан может подтвердить, что волен был вернуть означенный пергамент…

— Это их право, и это ровно ничего не меняет, — оборвал его «налоговый инспектор». — Соблаговолите заплатить десятую часть вырученной суммы в баронскую казну или же мы препроводим вас в темницу как мошенников.

— Да? — расплылся в недоброй ухмылке Лис. — Интересно, как это у вас получится?

Спор был готов перерасти в схватку. Короткую, но, безусловно, кровопролитную. Я уже хотел вмешаться и отсыпать от заработанных вчера Лисом денег пригоршню-другую монет, но внезапно к старшему стражнику подбежал еще один и что-то зашептал на ухо. Выслушав его, тот сделал знак своим подчиненным, и, не говоря ни слова, весь небольшой отряд вскочил в седла и стремглав умчался прочь.

Глава 17

Охота — это когда охота. А когда неохота, то кому это надо.

Охотник из «Красной Шапочки»

— Ты шо-нибудь понял? — Лис с нескрываемым изумлением уставился вслед баронским стражникам. — Шо это за обходной маневр? Куда их понесло?

— Понятия не имею, — отозвался я. — Насколько я помню, прежде люди, желающие получить с нас по счетам, не исчезали так быстро. Уж во всяком случае, по своей воле.

— Что ж, начинание, конечно, благое. — Венедин вышел за пределы двора и, не опуская мечей, медленно начал обходить обнесенное частоколом строение. — Но как-то это все подозрительно. Вот, трава примята. Значит, последний стражник шел отсюда. Интересно, что же он такого нарыл?

Я вышел за ворота, чтоб подстраховать своего друга. Понятное дело, шестеро стражников, как бы хороши они ни были, имели не много шансов против пары рыцарей, подкрепленных шестью же не менее профессиональными бойцами. Принимая же в расчет высокий бревенчатый забор постоялого двора и его забаррикадированный первый этаж — шансы нападающих вовсе становились угасающе малы. Однако вне наших «укреплений» за каждым камнем, каждым обшарпанным строением могла ждать засада.

Лис шел вперед, обратившись в зрение и слух, ступал тихо, почти бесшумно, короткими шажками, готовый каждый миг, едва почуяв опасность, отпрыгнуть, упасть и откатиться. Но все было тихо. С осенней ленцой щебетали лесные птицы, демонстрируя полное безразличие к делам двуногих тварей, шелестела на ветру листва, и, видимо, общаясь на свои лошадиные темы, всхрапывали кони в конюшне.

— Он шел от башни, — крикнул Лис, нарушая первозданный покой осеннего леса, — я иду туда.

— Я с вами, о великий! — Ансельм, верный своей клятве не покидать учителя, бросился к нему, не разбирая дороги.

— Тихо! — прикрикнул Лис. — Куда ты несешься как оглашенный? А вдруг там засада?

— А? — Юноша застыл на месте, поводя глазами вправо-влево. — Засада? — Он протянул правую руку перед собой и, не двигаясь с места, обвел ею окрестность. — Нет, здесь, кроме нас, больше ни одной живой души нет.

— Блин, вундеркинд! — выругался Лис. — А раньше он этого сказать не мог? Чего я тут корячусь, шо бобик, когда этот Эмиль Кио засады руками чует.

— Кстати, ты, о великий, должен вообще чуять ее мизинцем левой ноги. Причем не снимая сапог.

— Ща, только ноги помою, — огрызнулся Лис, — а то шо-то чувствительность снизилась. Есть авторитетное мнение, шо придется устроить нашему доморощенному Хоттабычу осеннюю переэкзаменовку.

— В каком смысле? — поинтересовался я.

— В смысле узнать, что он еще могет. Обидно, знаешь ли, таскать с собой этакий кладезь магической премудрости и морочить себе при этом голову по всяким мелочам. Ладно, потом поговорим. — Лис махнул Ансельму рукой и потянул на себя створку ворот потрепанной огнем сторожевой башни. Юный маг устремился за ним, и они оба скрылись в каменном чреве.

Первым из сумрачной руины появился Ансельм. Он шел покачиваясь, бледный, как утренний туман, с глазами, полными ужаса. Отойдя пару шагов от ворот, юноша согнулся пополам и упал на колени, выворачиваемый наизнанку рвотой.

— Смотри, — ворвался в мое сознание Лис, и я увидел то, что спугнуло стражу, то, что могло заставить похолодеть от ужаса и менее впечатлительного человека, чем ученик мага. На полу башни, едва забросанные прелой соломой, в немыслимых позах валялись обезображенные крысами трупы: мужские, женские, не менее десятка. На одних виднелись ошметки уже знакомых нам черно-зеленых нарамников, на других была явно цивильная одежда, которая вполне могла принадлежать состоятельному трактирщику и его семейству. Рой мух, жужжа, вился над трупами, пролежавшими в злосчастной башне не менее трех дней. — Вот так-то, — выдавил Лис.

— Уходим! — скомандовал я. — Очень быстро собираемся и уходим!

Сборы были недолгими.

— Быстрее! Быстрее! — торопил всех Венедин, носясь из помещения в помещение, высматривая и уничтожая малейшие следы нашего пребывания. Обалдевший возница, нанятый им вчера, узрев вместо благостного ученика местночтимого святого свирепого воина, тычками ускоряющего и без того спорые движения ветеранов, норовил бочком выскользнуть с постоялого двора с явным намерением дать деру в родной город. — Только попробуй! — ловя его за шиворот, сквозь зубы процедил Лис. — Я перережу тебе горло раньше, чем ты сделаешь первый шаг в сторону города.

— Что вы, что вы, монсеньер, — залепетал бедолага, забираясь на козлы и замирая на них, словно суслик. — Я вот тут с конями…

— И шоб ни шагу! — Венедин для убедительности положил руку на крестовину меча. — Так, все забрали? Ропшу спускайте! Да аккуратно, не дай Бог уроните, головы к чертям поотшибаю! Алена Мстиславишна, голубушка, у вас все готово?

— Да, — кратко и как-то на удивление бесцветно произнесла княжна.

— Вот и отлично. — Лис одним рывком взлетел вверх по лестнице, чтобы на всякий случай еще раз проверить оставленные апартаменты.

— Вам нездоровится? — спросил я, подавая руку всегда бойкой и непоседливой киевлянке. Нынче она была бледна и на редкость спокойна.

— Да, — вновь ответила девушка, опираясь на мою руку и тут же скрываясь в возке.

Я хотел еще что-то добавить по поводу ее бледности и темных кругов под глазами, но меня опередил Лис, едва ли не кубарем слетевший вниз по лестнице.

— Аленушка, оружие забыла! — В руках мой друг сжимал высверкивающий серебряной филигранью кинжал, подаренный киевской княжне фон Зальцем. Лицо девушки на миг появилось в окошке возка.

— Оставьте его себе, — со вздохом сказала она. — Вам он нужней.

Лис остановился у повозки как вкопанный, не зная, что и сказать в ответ.

— Ты что-нибудь понимаешь? — Он перевел на меня взгляд.

— Честно говоря, нет, — недоумевающе покачал головой я. — Может, действительно приболела? Осень все же на дворе. Климат непривычный.

— Укатали сивку крутые горки, — отозвался Лис, засовывая за пояс клинок, подаренный магистром Тевтонского ордена. — Ладно, пусть пока у меня побудет. Эй, Танюха, пригляди за девонькой. Шо-то она занедужила.

Обычно стоило кому-либо неосторожно назвать Алену Мстиславишну девчонкой, девочкой или как-то в этом роде, и скандал вспыхивал быстрее, чем заряд гремучей ртути в унитарном патроне. «Я взрослая! — каждый раз горячилась княжна. — Я невеста принца!» Так бывало всякий раз, но не теперь. Лисовская провокация была явно пропущена мимо ушей.

— Хочу есть, — едва приоткрыв окошко, в никуда бросила княжна.

— В дороге поедим, — ответил Лис, вскакивая в седло андалузца. — Времени нет.

— Ну что, Капитан, куда направляемся? — поинтересовался Венедин, когда мы выехали на дорогу. — Вот уж действительно, как в песне: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону, в засаду попался отряд».

— В Штраумберг ехать нельзя, там сейчас стража такой переполох устроит, что спасти нас от расправы сможет только личное вмешательство блаженного Дезодорана.

— Увы, не предвидится. Но в Риббеке, по всей вероятности, нас тоже не ждут.

— Не ждут, — согласился я. — Но, возможно, там страсти уже улеглись, и, даст Бог, никто не проведет параллель между схваткой на дороге и заезжими путниками. Мы появляемся как ни в чем не бывало через три дня после случившегося и знать ничего не знаем, и слыхом не слыхивали.

— Хорошо, если так. А то ведь сыщется тот самый пакостный сборщик дорожной пошлины, враз они к нашей параллели подведут два перпендикуляра и вздернут нас на ней как миленьких. Мы, конечно, постараемся найти веские аргументы против, но все же перспектива не из приятных.

— Это худший вариант. А лучший — на полпути мы встретим нашего проводника с фон Нагелем.

— Какой проводник?! Ты шо буровишь?! — возмутился Лис. — Ты шо, еще не понял? Это же форменный Иван Сусанин! Он такой же проводник, как тот урод, шо нас вином опоил, — трактирщик.

— Да нет, не похоже, — пожал плечами я. — Уж как-то все слишком сложно для банальной разбойничьей засады.

— А ты о банальной забудь. Это засада не вообще, на кого Бог пошлет, а на нас с тобой, любимых. Судя по тому, что мадам Аделаида уже не преминула засвидетельствовать свое почтение, полагаю, что и дражайший супруг ее тоже сподобился пожелать нам доброго пути.

— Возможно, ты прав, — кивнул я, горяча шенкелями Мавра. — И все же как-то это слишком сложно. Куда как проще было послать отряд и перебить нас всех в дороге.

— Хм… Проще, да не проще. И вообще, почем ты знаешь, что его сиятельство задумал.

— В любом случае Риббек для нас сейчас безопаснее Штраумберга, — подытожил я.

Обратный путь на новую императорскую дорогу был еще более тосклив, чем в эту сторону. Быть может, сказывалось чувство усталости, быть может, тревога и постоянное напряжение делали свое дело, но мы ехали молча, почти не переговариваясь, лишь из возка временами слышались какие-то плаксивые реплики Алены Мстиславишны, очередное требование еды, да чуть поодаль вещал педантичный Ансельм, сдавая свой экзамен на степень бакалавра.

С самого постоялого двора Лис ни на шаг не отпускал его от себя. Там, на лестнице, столкнувшись с невестой имперского принца, юноша остановился, широко открыв и без того большие глаза, посторонился, пропуская спускавшуюся девушку, и произнес негромко куда-то в пустоту: «Надо же! Вот она какая, эта невеста».

Слова его были услышаны несшимся вверх по лестнице Венедином, который тут же подхватил кудрявого юнца за шиворот и, переместив на несколько ступеней вверх, сообщил задушевно-ласково: «Ежели ты, мой дорогой, будешь крутиться возле княжны, разговоры всякие разговаривать, песни петь, фокусы показывать, я тебя, блин, на ноль помножу. Ты меня понял?» «Понял, — едва касаясь ногами ступеней, пролепетал Ансельм, устрашенный столь ужасной угрозой. — Я не приближусь к ней, о великий!» И верно, всю дорогу он шагу не отходил от Лиса, с сосредоточенным видом сообщая ему малоизвестные подробности из жизни Черного дракона Цинь Шихуань-ди.

— …И тогда Ли Вей сказал, что у Черного дракона, столь знатного под Небесами, как цари на Земле, должны быть достойные слуги, которые будут подчеркивать его знатность и могущество. Единственный, послушав хитреца Ли Вея, отдал ему талисман, чтобы тот нашел Черному дракону достойных слуг. Здесь, о великий, нет единого мнения, что было дальше. Уж больно давно происходили эти события. Да и вообще о тех временах известно не так уж много, а о волшебной Горной стране, недоступной даже императорам Поднебесной, и подавно…

— Ладно, — махнул рукой Лис, — на досуге я тебе расскажу о дедушках из монастыря Шао Линь и Мао Дзедуне. А пока что ты мне голову не дури, а выкладывай, шо знаешь. Да смотри, я все примечаю!

Ансельм вздохнул, очевидно, переживая из-за явной скудости имевшейся у него информации, и продолжил свое повествование:

— Афинофил из Сиракуз в трактате «Деяния великих и чудеса круга Земного» утверждает, что первыми слугами, которых Ли Вей нашел Черному дракону, были те самые звери, кои, по поверью, покровительствуют годовым циклам в Поднебесной.

Однако же Аль Мухунди, ссылаясь на некоего Джанибара из Хинда, сообщает, что слугами талисмана являются духи ветра и духи воды. И что при помощи талисмана можно вызывать ураганы и наводнения или же засуху. Существует еще сказание Китаврааса, где говорится, что Черному дракону прислуживают еще одиннадцать драконов, в свою очередь являющихся вождями драконьих кланов.

Не мне судить, в чьих словах более истины, одно лишь можно сказать наверняка: во всех сказаниях число слуг Черного дракона равно одиннадцати, и везде говорится, что ежели хозяин талисмана отпустит на волю кого-нибудь из слуг, Черный дракон быстро отыщет себе другого.

— Молодец, хорошо подготовился, — похвалил ученика Лис, оборачиваясь ко мне и активизируя связь. — Ты слышал, оказывается, в этой штуковине почти дюжина всяких монстров, один другого лучше. А мы тут с тобой страдаем, как пара чайников без ручек. Вдруг там джинн какой-нибудь завалящий приблудился? Я помню, в детстве «Тысячу и одну ночь» читал, так там эти джинны носились, шо «Боинги»: дворец направо, дворец налево; утром в Хорезме, к полудню в Иерусалиме… Блин, знать бы, как эта хрень работает, щас бы устроили смотр войск, а там, глядишь, и прости-прощай, чужеземная сторона, давно пора домой.

— Уж очень как-то ты разухарился. Во-первых, непонятно, что еще за слуги остались там в обойме. Самурай из клана Санада вещь, конечно, хорошая, но как-то ни на князя драконов, ни на духа ветра, ни даже на повелителя годичного цикла не тянет; во-вторых, куда это ты разогнался, если мы еще девоньку ко двору не доставили. Не предлагаешь же ты ее бросить посреди дороги только потому, что наша институтская командировка уже давным-давно закончилась?

— Да ты че? Джинну все по фигу, — не унимался мой друг. — Он, если нужно, одной рукой возок вместе с упряжкой на крышу императорского замка поставит, а другой нас прямо в камеру перехода, шо мяч в кольцо, вкинет.

— Вот же дался тебе этот джинн! — возмутился я. — С чего ты вообще взял, что он является слугой талисмана? Меня тут другое волнует: ты слышал, что Ансельм сказал — стоит хозяину талисмана отпустить одного из слуг на волю, как Черный дракон находит себе нового слугу.

— Что ты имеешь в виду? — встревоженно спросил мой друг.

— Пока ничего. Я только хочу сказать, что произошло что-то, что мы упустили или чему не придали значения. А уж как это «что-то» скажется далее, одному Богу ведомо.

— Эх, — вздохнул Лис, — вот же ж не мала баба клопоту, купита порося!

— О великий, — прервал раздумья Венедина почтительный ученик, — быть может, это дерзость с моей стороны — отвлекать вас от возвышенного созерцания, но я прошу простить мне ее, ибо…

— Ты конкретно говорить можешь? — оборвал словесный каскад мой друг.

— Впереди с обеих сторон в лесу вооруженные всадники с собаками. Около сорока человек.

— Гаплык, — пробормотал Лис себе под нос, подтягивая ремень колчана так, чтобы было удобнее вытаскивать стрелы. — Поезд прибыл на конечную станцию, просьба освободить вагоны.

Я подал знак остановиться. Возница, очевидно, слышавший краем уха сообщение Ансельма, натянул вожжи, останавливая тяжеловозов, и заерзал на месте, явно готовясь дать стрекача.

— Я т-тебе подергаюсь, — зашипел на него Лис, демонстрируя увесистый кулак. — Сиди тихо. Зашибу!

Испуганный абориген посмотрел на Венедина жалостливым взглядом, изображая на лице страдальческую покорность.

— Ну, блин, ну шо за напасть! — повернулся ко мне Лис. — Честное слово, я уже готов поверить, что Горе-злосчастье вновь увязалось за нами. Только вот завываний не слышно.

Словно в опровержение его слов из возка послышались всхлипывания, и ноющий голос Алены Мстиславишны провозгласил в наступившей тишине:

— Мне холодно! Укрой меня. Почему на этой дороге так трясет? Почему мы остановились? Я хочу есть!

Лис замотал головой, отгоняя навязчивый морок:

— Бр-р… Нет, почудилось. Просто приболела девонька.

Из возка послышался звук звонкой пощечины и вновь чьи-то сдавленные всхлипы.

— Но уж как-то совсем болеет, — печально подытожил я.

Лай собак, о которых говорил Ансельм, становился все ближе и ближе, так что ни у кого, похоже, не осталось сомнений, что прямо на нас несется баронская охота. Словно в подтверждение наших предположений в лесу прогремел рог, ему ответил еще один, третий где-то поодаль подхватил его песню, сообщая кому-то о наличии в той стороне чащобы непроходимого для зверья заслона.

— Не иначе как вепря гонят, — вслушался в звуки роговой музыки Лис. — Ишь, как переливает! Ту-ту-ту-у.

Будто в подтверждение его слов на лесную дорогу выскочил подраненный секач и, внезапно наткнувшись на наш кортеж, замер на месте, порывисто дыша и с ненавистью обводя невесть откуда взявшуюся преграду маленькими, налитыми кровью глазками. В следующее мгновение кабан, размером более походящий на молодого теленка, пронзительно взвизгнул и со всех четырех ног бросился на нас в атаку, оглашая округу на редкость противным визгом.

— Ну ни хрена себе! — Две стрелы пропели в воздухе и третья уже легла на тетиву Лисовского лука. Одна из стрел вонзилась в глаз разъяренной твари, другая вошла ему в рыло, но разогнавшийся торпедой вепрь, казалось, и не думал останавливаться. Я развернул Мавра на месте, пропуская мимо яростную тушу, уснащенную парой отменно острых кривых клыков-кинжалов. Зверь затормозил, не найдя на месте облюбованной мишени, и завертелся, вновь выискивая ее для очередной атаки. Оперения стрел, торчавшие из морды, придавали животному жуткий, едва ли не мистический вид. По моим расчетам, он уже должен быть мертв, но, похоже, вепря эти расчеты не интересовали вовсе. Он пошатывался, с каждой минутой теряя все больше крови, но был еще достаточно силен, чтоб одним движением вспороть брюхо коню или же подмять под себя и в клочья разорвать человека.

— Х-ха! — Мой полуторник со всего маху вошел чуть позади загривка слабеющего животного, пронзая сердце и упираясь в грудину. Я едва успел выдернуть меч. Кабан рухнул на дорогу и начал биться в конвульсиях, крутясь на месте и поднимая тучи пыли.

— По какому праву, — разнесся над лесом исполненный достоинства, но уж какой-то очень мрачный голос, — вы охотитесь на моих землях? Судя по гербам, вы люди графа Шверинского. Разве у вашего сюзерена нет своих охотничьих угодий?

Я посмотрел на человека, произносившего эти слова, и понял, что секунду назад помешал совершить братоубийство. Широкий мощный торс, тяжелый загривок, маленькие глазки под низким покатым лбом — ни дать ни взять вепрь, только без клыков, но зато с рогатиной и кабаньим мечом у пояса.

Увлеченные отражением атаки, мы пропустили момент, когда барон со своей многочисленной свитой выехал на лесную опушку, явно не планируя встретить на ней кого-либо, кроме гонимого подранка. Теперь же он тяжелым взглядом созерцал картину зверского убийства любимой свинки, похоже, намереваясь испытать остроту и прочность своего охотничьего инвентаря на невесть откуда взявшихся конкурентах.

— Он едет не из города, — зашептал Лис, — причем охотится явно спозаранку. Так шо рубь за сто даю, о постоялом дворе ему еще ничего не известно. У нас есть шанс.

В рассуждениях моего друга, несомненно, была логика. Конечно же, до барона не могло дойти донесение «налоговых инспекторов», обнаруживших трупы в старой башне. Но была и другая сторона медали — преступление не менее безрадостное, чем обвинение во множественном убийстве и неуплате подоходного налога. Возможно, в глазах властителя этих мест оно было даже более серьезным обвинением. Нарушение охотничьего права да плюс к этому покушение на величие. Убийство законной добычи его милости, да еще перед самым носом, было неслыханной, невероятной дерзостью и в прежние-то годы, теперь же, когда император вооруженной рукой упразднил большую часть баронских вольностей и прав, оставшиеся значили очень много.

— Итак, я повторяю вопрос, — еще более сгущая тучи у нас над головой, прогремел фон Штраумберг, — что делают люди графа Шверина на моих землях и по какому праву вы охотитесь в моих угодьях?

— Капитан, — так же негромко произнес Лис, — короли и прочая коронованная шушваль — это по твоей части. — Я кинул на него гневный взгляд. — Ладно, ладно, к некоторым отдельно взятым лордам это не относится, — напутствовал меня друг. — Постарайся договориться с этим недобитым феодалом. В крайнем случае предложи ему денег.

Я тронул вожжи, и Мавр, недовольно косясь на застывшую у его ног кабанью тушу, неспешно двинулся вперед. Дорога шла немного в гору, и я позволил идти коню шагом, обдумывая на ходу свою будущую речь. Слава Богу, информационная служба CNN еще не развернула над Европой свою мелкоячеистую сеть, и его милость, сидя на своих задворках, явно ничего не слышал ни о мятеже в Шверине, ни уж тем более о наших с Лисом похождениях на Руси. Вероятнее всего, он видел мой герб на одном из рыцарских турниров, и потому за нашими плечами вполне зримой угрозой маячит фигура графа Генриха, рыцарем ближней свиты которого я являлся несколько месяцев назад. Что ж, это играет в нашу пользу.

— Вальтер фон Ингваринген, если не ошибаюсь, — глядя на мой щит и попону Мавра, украшенную родовым гербом, произнес барон.

— К услугам вашей милости.

— Вы нарушили границы моих владений. Убили вепря, которого я гнал. Вы обнажили оружие в моем присутствии и на моей земле. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Ваша милость, господин барон, скрепя сердце я вынужден сознаться, что мы действительно повинны во всех тех преступлениях, о которых вы говорите. И я, как начальник эскорта, который вы перед собой видите, готов выслушать любой ваш приговор. — Успокоенный моей покорностью, барон кивнул, очевидно, обдумывая этот самый приговор. — Однако из почтения к рыцарскому званию, которое и вы, и я носим, прошу позволения раскрыть, как было дело, дабы предать себя в руки вашей, доподлинно известной всем, справедливости.

— Слушаю вас, — немного смягчаясь, произнес насупленный собеседник.

— В вашей воле казнить и миловать нас за то, что мы, не спросясь, не послав перед собой уведомление, вторглись в ваше владение. Но что еще оставалось делать нам, не знающим здешних мест, когда местный житель, некий риббекский купец, любезно поведал нам, что только под вашей рукой знатная дама, сопровождаемая нами на богомолье, сможет найти убежище от подлых наемников барона фон Херсирка, мир праху его.

— Что? — меняясь в лице, переспросил фон Штраумберг.

— Родственница ее сиятельства графини Мекленбургской…

— Оставь в покое свою богомолку! — возмутился моментально преобразившийся властитель здешних мест. — Что с Херсирком?

— Убит, — коротко и просто ответил я. — Он со своими людьми напал ночью на наш кортеж. Тогда нас было значительно больше. Мы отбили его, а поутру провели атаку на замок и…

— Ну! Ну, говори! — торопил меня барон, похоже, начисто забывший и об охоте, и о неправедно убитой твари.

— И сожгли его. К сожалению, потери были велики, и нам было не выдержать бой с городовым ополчением Риббека.

— Значит, Херсирк мертв? — словно не веря своим ушам, повторил фон Штраумберг.

— Да уж мертвее не бывает.

— И замок сгорел?

— От подвала до кровли, — кивнул я.

— Ну, насчет подвалов, это как раз вряд ли, — усмехнулся барон. — Все то, что ты говоришь, правда?

Я положил левую руку на рукоять меча и поднял указательный и средний пальцы правой вверх:

— Слово рыцаря. На том присягаю.

— Так это же прекрасно! — расхохотался фон Штраумберг, обнажая в улыбке зубы, вполне сходные по строению с клыками вепря. Он взмахнул рукой и, теряя интерес ко мне, тронул коня вниз по склону: — Так и быть, я вас прощаю. Езжайте с Богом!

Не говоря ни слова, свита его милости поспешила повторить маневр своего господина, и можно было не сомневаться, что через несколько часов вся эта охота обнаружится возле знакомого уже нам лесного холма, увенчанного обугленными руинами замка Херсирк.

— Интересно, а что бы ты сказал, если бы они вдруг спросили, какого рожна мы едем по дороге не из Херсирка, а, наоборот, к нему? — спросил Лис, когда мы, выждав, пока скроются вдали последние спутники хозяина здешних лесов, неспешно тронулись в путь.

— Бог его знает, — пожал плечами я. — Придумал бы что-нибудь. Напел бы, скажем, будто встреченные поутру городские стражники сообщили, что барон охотится в этих местах, и мы тут же бросились разыскивать его кабанью милость, чтоб сообщить ему радостное известие.

— Ага, ты тоже заметил, что барон похож на вепря, — радуясь непонятно чему, изрек мой друг. — Может, он тоже из этих, — Лис повел ладонью перед лицом, и вместо обычной своей хитроватой ухмылки явил миру устрашающий оскал, — из оборотней.

— Упаси Господи, — перекрестился я. — Хотя, что касается породы, скажу тебе одно: в этом году он, похоже, не мылся.

Словно наконец расслышав наши молитвы, небеса, похоже, смилостивились, и дальнейшая дорога к Триру протекала без сколь-нибудь заметных приключений. Даже разбойный отряд, подстроивший западню на постоялом дворе, а затем внезапно исчезнувший в неизвестном направлении, больше нас не тревожил. Вначале меня это беспокоило, но затем я как-то свыкся с мыслью, что все неприятности остались позади, и вовсю занимался насущными проблемами нашего путешествия. А их было немало. Но главной все же оставалась внезапная болезнь Алены Мстиславишны. Она худела на глазах, становясь все капризнее и капризнее, доводя до слез свою небольшую свиту и приводя в неистовство Лиса, почти напрочь лишившегося возможности встречаться наедине со своей возлюбленной.

— Шо это было, Капитан? — возмущался Лис. — Этот переломный возраст, похоже, переломал что-то у нее в башке!

А из возка между тем доносились все новые стенания княжны. То ей становилось холодно, и посреди застеленной персидскими коврами и обложенной константинопольскими подушками комнаты «салон-вагона» устанавливали жаровню с угольями. То ей становилось жарко, и возок несся вперед с распахнутыми дверцами, но тут уж виноватой становилась дорога с ее ухабами и рытвинами, а с этим мы ничего поделать не могли.

— Может, на нее порчу кто навел? — вздыхала Татьяна Викулишна.

— Кто? Когда? — мрачно кидал Лис. — Мы же с нее глаз не сводили, всегда рядом кто-то был.

В таком настроении мы двигались вперед, и все ближе и ближе к нам был заветный Трир. Вернее, городок Санкт-Йоханесбург в полудне пути от него, выросший вокруг почитаемого в округе аббатства. Там мы должны были встретиться с официальным кортежем, посланным напрямик из Киева через Полонию. Лишь после этого должен был состояться торжественный въезд в императорскую резиденцию в Трире.

И вот вдали уже были видны стены аббатства Святого Иоганна, опущенный мост и распахнутые городские ворота, когда один из наших воинов внезапно сообщил:

— За нами по дороге движется рыцарский отряд. Из-за пыли разглядеть тяжело, но, похоже, тевтонцы.

— Ну-ка, ну-ка, — развернул коня остроглазый Лис. — Действительно, тевтонцы. Шоб я провалился! И знаешь, шо мне сдается, — Венедин повернулся ко мне, ухмыляясь загадочно, как Мона Лиза, — шо ведет их буквально растерзанный толпою в Риббеке фон Нагель.

Глава 18

Из всех женщин, встречавшихся ему на жизненном пути, по-настоящему Джеймс Бонд любил только одну — маленькую курносую «Беретту».

Ян Флеминг

В Санкт-Йоханесбург наш кортеж въезжал неспешно, с возможной пышностью, как и подобает поезду будущей принцессы императорского дома. Конечно, потрепанный вид возка, усталые и запыленные лица рыцарей эскорта не слишком соответствовали торжественности момента, но других взять было негде. К тому же радость от окончания пути настолько ясно просвечивалась сквозь пыль и усталость, что все остальное попросту забывалось, становилось несущественным, неважным.

Хлопотливый бургомистр, встречавший кортеж у городских ворот, предоставил в наше полное распоряжение небольшой, но вполне удобный отель, принадлежащий некогда роду лотарингских графов фон Штеренталь, в прежние времена ежегодно приезжавших сюда на богомолье. На фасаде этого небольшого городского замка все еще виднелся герб их древнего рода: черное поле, усеянное золотыми шестилучевыми звездами.

— Ну, блин, все, — глядя на щит, укрепленный над воротами, восхищенно изрек Лис. — Всем стоять, остальным строиться, трамваям бежать справа. Раз, два, три… семь… десять… Ясно, «Хилтон» не угадывается. А если тут есть еще теплый сортир и горячая вода, то я готов самолично еще пару звездочек пририсовать.

Горячая вода в замке нашлась. Понятное дело, она не лилась из крана, ибо никакого крана и в помине не было, зато расторопные слуги в кожаных передниках на голое тело не скупясь доливали ее из кипящих поодаль котлов в небольшие частные бассейны, именуемые здесь в угоду древней латинской традиции ваннами.

— Так что же все-таки произошло? — Лис расслабленно откинулся в деревянной бадейке, позволявшей ему вытягиваться во весь свой немалый рост, и пальцем поманил слугу, дежурившего с ковшом возле бочки с пивом.

— Это я у вас хотел спросить, — усмехнулся пребывающий примерно в той же позиции фон Нагель. — Утром, когда мы расположились в Риббеке, заняли, кстати, весьма неплохую гостиницу, я послал гонца, как мы и договаривались, на лесную дорогу. Гонец вернулся, доложив, что добрался аж до места ночного боя, но никого не обнаружил.

— А, это нас бес попутал, — скривился Венедин.

— К нам прибыл человек из города, — вмешался я, — сказал, что от тебя. Назвался местным купцом. Сообщил, что ваш отряд попал в засаду и что ты послал его увести нас в безопасное место.

— Мы попали в засаду? — удивленно переспросил фон Нагель, поднимаясь на локтях. — Бюргеры разбили отряд тевтонских рыцарей? И вы могли в это поверить?!

Мы могли в это поверить. Мы знали о швейцарских баталиях, о битве «Золотых шпор», после которой французский король был вынужден возводить в рыцарское звание крепких парней из городской и сельской бедноты, чтоб только восполнить потери своей броненосной кавалерии. Мы знали еще много чего, о чем отважный Ульрих фон Нагель не мог и подозревать.

— Так, собралось на ратушной площади несколько десятков каких-то горлопанов с дубьем, но мы рассеяли их, даже не обнажая мечей. Правда, пришлось вздернуть тамошнего сборщика пошлин, но, похоже, в городе только обрадовались этакому его возвышению. — Тевтонец захохотал над собственной шуткой.

— Что же было дальше? — поинтересовался любопытствующий Лис.

— Мы разослали по округе местных охотников, наказав им искать ваши следы. Не могли же вы в самом деле упорхнуть с дороги, словно ангелы небесные. — Он на секунду замолчал и покосился на Венедина. — Хотя кто вас, магов, знает?

— Не, не могли, — покачал головой мой друг. — Если б могли, стали бы мы по дороге тащиться.

— И то верно, — согласился тевтонец. — Так вот, охотники вернулись и сообщили, что, возможно, вас отчего-то вдруг понесло в соседнее баронство, будь оно неладно. Мы собрались было ехать туда, но городской магистрат упросил меня сопровождать их представителя к развалинам замка Херсирк — он как раз гореть закончил.

— И что там? — Лис вынырнул из индивидуальной пучины и с явным интересом приготовился слушать отчет риббекской поисково-спасательной экспедиции. С момента встречи на лесной дороге с вепреобразным соседом Херсирка, проявившим видимый интерес к подвалам сгоревшего замка, он не уставал корить себя, что поспешил с поджогом и отступлением и, вероятно, пропустил что-то весьма ценное.

— Сундуки с золотом и драгоценностями, — буднично ответил фон Нагель. — Восемь штук.

— Ну нормально?! — повернулся ко мне Лис. — Тут из-за жалких пятисот солидов буквально мощи святого Дезодорана пришлось распродавать, а в замке бесхозный золотой запас зазря грунт продавливал!

Я не стал напоминать другу, что в тот момент его мысли были заняты совсем другим и что «жалкие пятьсот солидов» являли собой примерно годовой доход с баронства вроде того же Штраумберга. Тем более что фон Нагель, принявший стенания Лиса за шутку, только улыбнулся и продолжил:

— Так вот, добрались мы до Херсирка, а тут откуда ни возьмись является соседский барон со свитой и давай кричать, что по древним грамотам эти земли его предкам принадлежали и что поскольку ни из графов Грамбрехтов, ни из Херсирков в живых никого не осталось, то теперь он здесь властитель. Видимо, городской совет нечто подобное подозревал, потому как только барон закончил себе горло рвать, бургорат вытащил из-под плаща грамоту с городской печатью, в которой черным по белому записано, что городской магистрат и жители вольного города Риббека желают видеть своим правителем государя-императора Фридриха II.

В общем, случилась там перебранка, но барон сражаться не думал — он и его люди по-охотничьи снаряжены были, так что мы его одолели. Вот он-то мне и сказал, что встретил вас в своих землях. Правда, он отчего-то твердил, что вы шверинцы, что граф Генрих непременно затребует себе Херсирк и только он, в смысле фон Штраумберг, сможет отстоять эти земли для Империи.

— Он что же, тоже решил идти под руку Фридриха? — спросил я, широко открывая глаза от удивления.

— Ну, честно говоря, у него особо не было выбора, — усмехнулся фон Нагель и сделал знак слуге подлить еще горячей воды в ванну.

Наш отдых в Санкт-Йоханесбурге грозил затянуться. К вечеру того дня, когда мы въехали под гостеприимный кров штерентальского отеля, словно дождавшись окончания нашего пути, зарядил мелкий противный осенний дождь. Несколько раз за время путешествия по Германии он порывался излиться на землю, но, очевидно, кто-то из духов воды все еще продолжал оставаться слугой талисмана, поскольку закрывавшие небо тучи, уронив на землю десяток капель, тоскливо тянулись дальше на восток, чтобы где-то там разгуляться во всю мощь.

Теперь же я грустно созерцал сквозь свинцовый переплет окна скрывающуюся под водой брусчатку, на которую нескончаемой струей из пасти кованого дракона-трубы изливался поток дождевой воды.

— Интересно, где сейчас великокняжеский поезд? — вздохнул я, отворачиваясь от унылой картины осеннего половодья.

— Завяз поди где-то, — лениво отозвался Лис, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты.

Там проходила ежевечерняя церемония отхода ко сну юной невесты. Вернее, ежевечерней она стала совсем недавно. Еще несколько дней назад девушка, намаявшись в пути за день, попросту валилась с ног, и суматошные няньки, видя усталость любимой дитятки, помогали ей, едва разлепляющей глаза от усталости, раздеться и улечься в нагретую бронзовой грелкой постель. Все это время юная красавица порывалась настоять на своем праве отходить ко сну без посторонней помощи, но тщетно.

Теперь же ситуация изменилась самым неожиданным образом: девица устраивала скандалы из-за неправильно поданной ночной рубашки, из-за жестких перин, набитых лебяжьим пухом, из-за колючих простынь тончайшего хорасанского шелка, изводя придирками всех и каждого, попадавшегося ей на глаза. Для нас во всем этом была небольшая, но все же удача — завтрашняя принцесса, внезапно воспрянув ото сна, заявила, что не желает видеть стражу в своей спальне, и потому мы теперь выпадали из ее поля зрения хотя бы в этот поздний час.

— Скорее б уже все эти бояре со своими дьяками приезжали, задолбала меня подруга, сил нет. Вроде бы в начале пути была человек как человек, а сейчас какая муха ее укусила? — Лис улегся на длинную резную скамью, стоявшую под стеной нашей комнаты, примыкавшей к покоям княжны.

Я пожал плечами:

— Должно быть, волнуется перед свадьбой. Опять же, переходный возраст.

— Слушай, — Лис посмотрел на меня долгим тоскливым взглядом, — нам же не обязательно дожидаться всех этих свадебных фанфар. Сдадим невесту боярам с рук на руки и «адью». Я слыхал, император постоянно в Святую землю отряды посылает. Не могу я больше лыбы строить перед их светлостью. Очень хочется снять ремень, задрать подол и, так сказать, настучать ей по ягодичным местам, чтоб мозгов в голове прибавилось.

— Недолго осталось, — утешил его я. — Завтра поутру ее поведут в аббатство наставлять в католической вере, на это уйдет от силы дня три. У императора с его отношением к религии подобные дела много времени не отнимают. Православный, католик, мусульманин, иудей — для него все едино, был бы человек полезный. А дальше придут бояре — слава Богу, нет — их проблемы. Вряд ли государь станет откладывать свои дела и дожидаться, пока они сюда доплетутся. Насколько я понимаю Фридриха, для него их миссия уже выполнена.

Как я и предполагал, утром следующего дня в штерентальский отель явился промокший до костей церковный служка, сообщивший, что его высокопреосвященство архиепископ Трирский пожаловал в аббатство и с нетерпением ожидает свою будущую духовную дочь в соборе Святого Иоганна, где он будет иметь высокую честь наставлять ее высочество в тонкостях католической веры.

— На улице дождь! — возмутилась Алена Мстиславишна. — Я никуда не пойду!

— До ворот аббатства, — склонившись в церемонном поклоне, лепетал служка, — вы сможете доехать в возке. А у самых ворот его преосвященство любезно предоставляет вам собственный прекрасный балдахин, который будут нести шесть сарацин, привезенных из Святой земли и крещенных его высокопреосвященством.

Я услышал, как тяжко вздохнул Лис при заветных словах «Святая земля».

— Скоро уже, скоро, — прошептал я ему, — потерпи чуть-чуть.

— Сил же никаких нет, — едва шевеля губами, пожаловался он.

— Я не хочу никуда идти! — не унималась княжна. — Если вашему епископу так припекает меня поучать, пусть он сам отправляется сюда вместе со своим хваленым балдахином.

— Это никак невозможно, — не меняя интонации, продолжал служка, — ибо наставления в вере должны происходить в стенах Святой церкви, и уж никак не в покоях отеля.

— А отчего я вообще должна принимать вашу веру? — продолжала капризничать киевлянка. — Я не желаю. Пусть принц меняет веру, если ему так надо!

Я слушал девушку и не узнавал ее. Всего лишь несколько дней назад на постоялом дворе, выслушав мой рассказ об императоре Фридрихе, она искренне и всерьез собиралась водить с ним тесную дружбу, и обряд перехода в католичество, похоже, не занимал ее ни секунды. Теперь же эта разумная девочка отказывалась подчиняться не то что требованиям политической необходимости, но даже элементарным правилам приличия.

— Условия вашего перехода в католичество внесено в договор, который изволил подписать ваш отец, — не повышая тона, изрекал служка. — На него есть дозволение от митрополита Киевского.

— Мне нет дела до того, что подписывает мой отец, нет дела до митрополита и вообще я не желаю ничего менять. Я не выспалась и хочу есть! — Она повернулась к монаху спиной, намереваясь уйти, но была тут же перехвачена крепкими руками мамок, имевших, видимо, четкие указания на этот случай. Уж не знаю, показалось ли мне или нет, но был в этот миг в очах румяных дородных улыбчивых молодок какой-то недобрый злорадный блеск. — Не желаю! — донесся отчаянный вопль из соседней комнаты.

— А вот, Аленушка, платье шелковое узорчатое, — не обращая внимания на разгневанный визг княжны, мягко увещевал голос первой мамки.

— Никуда я не поеду! — бушевала девица.

— А вот обручья к нему золотые, да с яхонтами светлыми, — вторила первой мамке вторая.

— А! Не дергай мою косу! — вопила вошедшая в раж княжна.

— Лента у вас нынче будет плетения дивного, из французских земель привезенная, — уговаривал мягкий голос Татьяны Викулишны.

— Я не поеду!

— А вот ожерелье с бубенцами да каменьями. А серьги-то, гляньте, какие ладные…

— Я не желаю…

Желание и нежелание взбалмошной девицы соблюдать заведенный обычай уже не имело никакого значения. Фигуры большой политической игры были тронуты с места, и, стало быть, каждая из них должна была ходить, как повелось от века. Спустя примерно минут сорок снаряженная и украшенная невеста, с ненавистью взирая вокруг злыми глазами, была передана в руки конвоя, под локотки сведшего ее к ожидавшему у ворот отеля возку.

— Я велю вас казнить, — причитала княжна, — вы у меня попомните, все ответите.

— Прошу пожаловать. — Лис галантно открыл дверцу экипажа перед упершейся Аленой Мстиславишной. — Лезь, дура, кому говорю. Боже, когда все это кончится!

— О великий, — Ансельм, обряженный оруженосцем, подъехал к вскочившему в седло Венедину, — если мне будет позволено, я осмелюсь вам напомнить…

— Отстань! — раздраженно огрызнулся Лис. — Не до тебя. Потом напомнишь.

Ученик мага печально вздохнул и занял свое место в строю кортежа.

— Двинулись! — скомандовал я.

Обещанный его высокопреосвященством балдахин ожидал Алену Мстиславишну у ворот аббатства. Здесь конный путь заканчивался, и далее всякий христианин должен был шествовать ногами, проявляя тем самым почтение к святой земле монастыря. Шесть рослых левантийцев, чернобровых и чернооких красавцев-усачей в ярких шелковых нарядах, стройных, как кипарисы, с кривыми мечами за поясом, держали толстые резные шесты этого сооружения, имевшего явно восточное происхождение. Отделанный поверху выделанными шкурами балдахин имел подбой из золотой парчи, усеянной золотыми кистями и серебряными бубенцами, мелодично перезванивающимися на каждом шагу.

— Я туда не пойду, — капризно произнесла княжна, с непонятно откуда взявшейся тоской взирая на ворота аббатства.

— Может быть, действительно подождать до завтра? — с недоумением наблюдая происходящее, спросил уже спешившийся фон Нагель. — Возможно, она просто еще не освоилась.

— О, это ты ловко придумал, — фыркнул Лис. — Недельку-другую туда-сюда поездочимся, а там, глядишь, вашего архиепископа как раз кондрашка и хватит.

— Завтра ничего не изменится, — вздохнул я. — Истерику надо переломить.

Мы заняли места под балдахином. Невеста принца посередине, мы по бокам, подпирая ее с обеих сторон, остальная свита пристроилась чуть поодаль сзади под проливным дождем, мысленно благодаря неизвестного архитектора, решившего устроить вход в собор всего лишь в пятидесяти шагах от ворот аббатства.

— Пошли, — вздохнул я.

И мы, едва не неся юную истеричку под локотки, сделали первый шаг на пути к храму.

— А-а-а! — в ужасе взревел кто-то за нашей спиной.

— О-о-о! А-а-а! — вторили первому голосу другие, с той же панической интонацией.

Мы с Лисом крутанулись на месте, обнажая мечи, готовясь принять неожиданный удар и до последнего вздоха защищать несносную девчонку. Искаженные ужасом лица, люди, шарахнувшиеся от нас в сторону, все это пронеслось единым мигом. В следующую секунду тяжелый изукрашенный балдахин парашютом рухнул нам на головы, закрывая белый свет и заставляя упасть на колени.

— А-а-а! — в каком-то животном ужасе ревели придворные, сопровождавшие нашу процессию, не в силах вымолвить ни единого связного слова.

Первым пришел в себя Ансельм.

— Убежища! — пронзительно закричал он, и мне было слышно, как быстро захлюпали по лужам его сапоги.

— Выбираемся! — кратко скомандовал я, поднимаясь на ноги и стараясь нащупать в темноте руку княжны.

— Демоны! — кричали снаружи. — Убить их! Убить! В огонь!!!

— Об чем они лопочут?! — возмутился Лис, отчаянно пытаясь вылезти из-под парчи. — Какие демоны? Кого убить? Я их щас сам здесь всех поубиваю! Балдахин не могут поднять, уроды! Ученичок еще сыскался! — Он вонзил меч в переносную крышу, не утруждая себя поисками выхода. — Шо ж они нас все ловить-то пытаются?

— Убить их! Убить!

Мне наконец удалось поймать рукав Алениного платья, но он был пуст. Вернее, в глубине рукава копошилось что-то, весьма отдаленно напоминающее человеческую руку. Я двинул ладонью выше и неожиданно для себя наткнулся на чьи-то паклеобразные космы с болтавшейся в них лентой.

— Ай-й! — взвизгнула нелюдь.

— Убить их! Демоны! Подменыш!

— Назад! — перекрывая шум толпы, громыхнул голос Ульриха фон Нагеля. — Того, кто двинется, зарублю на месте! Как бы то ни было, они опоясанные рыцари и имеют право быть судимыми равными себе. А ну назад! — вновь взрыкнул он.

О балдахин шлепнулось что-то тяжелое, вероятнее всего, камень.

— Похоже, это они нас убивать собираются, — прокомментировал я.

— Вот спасибо, подсказал!

Визжащее существо, извивающееся в моей руке, пыталось изловчиться, чтобы цапнуть меня щелкающими в темноте зубами, но, получив удар по голове эфесом меча, стихло и лишь едва слышно поскуливало, трясясь от страха.

— Рыцари, окружить балдахин! — вновь скомандовал фон Нагель.

— Не сметь! — прервал его приказ чей-то властный, хорошо поставленный голос. — Господин прецептор, извольте отозвать своих людей. Нечестивцы коснулись ногой освященной земли и теперь, как вам известно, они подлежат церковному суду.

— Да, но вторая их нога все еще оставалась на земле императора, ваше высокопреосвященство. Получается, они находятся в его воле не менее чем в вашей.

Мы с Лисом резко начали пятиться назад, стремясь обеими ногами оказаться в юрисдикции императора Фридриха II. Что бы это нам ни сулило, оно было лучше нежных объятий матери нашей католической Церкви. Которая, как водится, карала любя, но, увы, любовью слишком пламенной и оттого непереносимой для живых существ.

— Император будет здесь завтра, — холодно произнес архиепископ Трирский. — До этого момента повелеваю заключить подменыша и его пособников в темницу аббатства.

— Как прикажете, ваше высокопреосвященство, — ответствовал фон Нагель. — Надеюсь, вы не будете возражать, монсеньор, если я лично возглавлю их охрану.

— Нет, — немного помолчав, бросил церковный иерарх без особого энтузиазма. — Окажите любезность. Но перед каждым выходом из аббатства вас или ваших людей потрудитесь ставить меня в известность. Я отдам приказ страже.

Все это время мы отсиживались под балдахином, ожидая решения нашей горькой участи. Можно было, конечно, выскочить, с криком и ревом размахивая мечами, но вряд ли бы подобный маневр продлил наши жизни. Общее количество хорошо вооруженных опытных и умелых бойцов по ту сторону нашего «укрытия» изрядно превышало пропорцию десять к одному. Однако отсиживаться под балдахином далее не имело смысла.

Мы дернулись, выползая наружу и выволакивая на свет божий то, что еще недавно считалось киевской княжной. Нелюдь двух с половиной футов росту, почти полностью скрытая в ставшем вдруг длинном богатом платье, дергалась, пытаясь выбраться из своего наряда, позванивая подвесками-бубенцами, тряся тяжелыми серьгами и тараща круглые совиные глаза, полные ужаса. Зеленовато-бурая шерсть, покрывавшая его от пяток до самого лба, стояла дыбом от страха, и рот с бледно-серыми губами кривился в плаксивой гримаске. Собравшийся под дождем у монастырских стен народ прерывисто выдохнул, увидав вместо ясноокой красавицы мерзкую страхолюдину. Меня, как, вероятно, и Лиса, в этот момент более занимало другое — ряд копий, направленных на нас.

— Сдайте ваше оружие, господа рыцари, — скомандовал, подходя к нам, Ульрих фон Нагель. — Я не верю, господа, что вы причастны к этому ужасному преступлению, — тихо промолвил прецептор, протягивая руку за моим мечом, — но я не в силах сделать для вас более чем уже сделал. На суде, а можете мне поверить, я сделаю все возможное, чтобы уберечь вас до этого часа, я буду свидетельствовать в вашу пользу. Я расскажу правду, и будем надеяться на милость государя. А теперь, прошу вас, сдайте оружие.

Где-то высоко над головой заскрежетал засов, и мерные шаги возвестили о том, что у нас появился гость.

— Надеюсь, это обед принесли, — с нескрываемой досадой в голосе, звеня удерживающей нас возле стены цепью, произнес Лис.

Шаги слышались все ближе, и вскоре мы увидели отблеск пламени факела, качающийся при ходьбе и оттого особенно зыбкий и нервный. Свет его выхватил из тьмы ряд железных прутьев ярдах в двух над нашими головами вровень с полом, широкую полосу засова, запирающую лаз в нашу темницу, и малую часть сводчатого потолка прямо над ней. Свет приближался, становясь все ярче, и вскоре остановился прямо возле решетки. Наверху послышался глухой стук, и над решеткой, освещенная мечущимся светом факела, появилась побитая оспой рожа в монашеском капюшоне.

— Еда, — кратко бросил монах, склоняясь над засовом, чтобы отпереть фиксирующий его замок.

— А раньше вы пожрать принести не могли? — зло вскинулся Лис.

— Сначала была вечерняя трапеза братства. Затем отец-настоятель велел раздать часть объедков нищим. Другую часть отнесли свиньям, — не меняя тона, пояснил слуга Господний, — а то, что осталось после хрюшек, досталось вам. Так что возблагодарите Господа, Отца нашего небесного, что они не все сожрали.

— Ах ты ублюдок! — взорвался и без того взбешенный Венедин. — Да твоя мать сама была свинья! А твое, урод, место не в монастыре, а на ярмарке в балагане детей пугать!

Монах остановился, слушая брань моего друга и глядя на него ничего не выражающими пустыми глазами. Дослушав до конца яростную тираду беснующегося узника, он выпрямился, осенил себя крестным знамением, поднял с пола ведро с отбросами и вывернул его нам на головы.

— Жрите, нечестивцы!

Мы едва успели отпрянуть от обрушившегося сверху потока помоев, предназначенного нам для употребления вовнутрь. Деваться особо было некуда: каменный мешок три шага в длину, три шага в ширину — вот что представляла собой монастырская темница.

— Истинный пример человеколюбия и христианского милосердия, — печально вздохнул я, слушая, как удаляются шаги монаха, как капает вниз с железных прутьев буроватая жижа, составлявшая наш ужин. — Ладно, предположим, что у нас сейчас пост. Давай вернемся к исчезновению Алены.

— В гробу я видал такие посты, — раздраженно бросил Лис. — А к пропаже, что к ней возвращаться, уже все говорено-переговорено! Пропала она на постоялом дворе. Во всяком случае, первые симптомы появились в день отъезда.

— Забытый кинжал фон Зальца?

— Да. Серебро, святые мощи в рукояти, понятное дело — подменыш до такого и не дотронется. Опять же все ее истерики и закидоны именно тогда начались. Все равно не ясно, кто и когда ее подменил. Из чужих был только Ансельм. Он, конечно, Буратино недоделанный, но тем не менее когда бы он умудрился все провернуть? Днем он со мной в городе буржуинов на бабки разводил…

— А вечером сидел возле Ропши. Практически безотлучно, я свидетель. Наши все отпадают. Кроме тебя, у нас магов не водится, а для того чтобы вызвать подменыша, нужен кто-то, водящий дружбу с фейри.

— Ну ты же не станешь меня подозревать? — с недоумением в голосе произнес Лис. — В этом мире у меня никаких знакомых фейри не водится.

— Ты что, с ума сошел?! — возмутился я.

— Я-то в своем уме, но все же бред какой-то получается: и ворив нэ було, и батька вкралы. Она ж ни на секунду одна не оставалась! Если не мы с тобой — так Ропша, не Ропша — так наши ребята. Уж на самый худой конец мамки или Танюха. А фейри, кстати, тоже не дураки. Они в место, где тусуются два каких-никаких, но мага, по своей воле нипочем не сунутся!

— Значит, вероятно, была еще чья-то достаточно мощная воля.

— О Господи, чья? — едва не срываясь на крик, выдохнул Лис.

— Не знаю. Но мне не дает покоя исчезновение разбойников с постоялого двора. Так все было подстроено, сколько человек убито, такая многоходовка, и вдруг — бац! — после первой неудачи с сетью они исчезают, как будто так и надо. Ни мне здрасьте, ни тебе до свидания. Все это не кажется странным только лишь если предположить, что подмена была заготовлена еще до того, как разбойники покинули постоялый двор.

— Допустим. Но кто знал, что я с Танюхой завалюсь на сеновал, что Ропша будет при смерти… Да нет, и все равно мамки были рядом, а эти курицы спят чутко, чуть что, такой бы шум подняли, мертвые бы проснулись.

Я печально вздохнул. Разговор в таком духе продолжался у нас по кругу несколько часов без заметных успехов. Мы явно упускали из виду что-то важное и никак не могли понять что.

— Ладно, — махнул рукой я, — давай попробуем заснуть. Завтра приезжает император. Состоится суд, как говорится, надо выглядеть. К тому же, как утверждал Володимир Муромец: утро вечера мудренее.

— Здесь утро не наступает никогда, — вглядываясь в мрак темницы, жестко отрезал Лис.

Глава 19

Сначала вешать, потом судить.

Кодекс Джедберга, Шотландия

Полутемный зал, длинный и высокий, словно станция метро, скупо освещался горящими вдоль стен факелами и большим, в рост человека, камином, дававшим хоть немного тепла в этом холодном сыром помещении.

— Вальтер фон Ингваринген, — разнеслось под сводами зала, — клянетесь ли вы перед лицом великого суда говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды?

— Клянусь! — Я поднял вверх правую руку.

— Лис Венедин, клянетесь ли вы…

Сегодня утром, хотя черт его знает, было ли это действительно утро или же белый день, в наш застенок явился Ульрих фон Нагель с парой оруженосцев и кузнецом. Ему предстояло снять цепи, накрепко удерживающие узников на дистанции двух шагов от стены. Покончив со своей работой, он полез наверх, делая нам знак следовать за ним. Пошатываясь от голода и усталости, мы вышли во двор, где продолжал накрапывать все тот же мерзкий дождь, и побрели вслед за конвоем, оскальзываясь в жирной грязи монастырского подворья.

— Куда нас ведут? — спросил я.

— На суд, — кратко ответил фон Нагель. — Император прибыл утром, стало быть, сейчас закончит трапезу и будет суд.

— Ага, — горько хмыкнул Лис, — мы, получается, на десерт. Или это тут манера такая — судить людей после еды для улучшения пищеварения? Я слышал, его величество большой любитель проводить опыты на эту тему. Надеюсь, он вспорет брюхо чертовому пастырю, чтоб посмотреть, насколько хорошо влияет на усвоение, например, жареных перепелов осуждение ни в чем не повинных людей.

Ульрих сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей. Так же вели себя и оруженосцы, усиленно разглядывающие романского стиля собор, мимо которого мы как раз проходили.

— Кстати, — не унимался Лис, — суд, конечно, хорошо. А такое понятие, как следствие, здесь вообще известно или в Империи о таких чудесах еще не слыхивали?

— Епископский суд проводит следствие, — печально вздохнул фон Нагель. — К счастью, пока что мне удалось вас от него уберечь. Но если государь вдруг решит, что дело должно рассматриваться исключительно церковным судом, боюсь, вам в полной мере придется испытать, что это такое. Надеюсь, что этого не случится. — Он сделал знак рукой, показывая на мощное каменное строение, по стилю более напоминающее крепостной донжон, чем монашеское жилище. — Нам сюда.

— Клянусь, — в тон мне произнес Венедин.

— Итак, высокий суд Сакрум Империум, а также Священный Епископский суд, проведя долженствующие переговоры, пришли к соглашению, что представлять обвинение обоих истцов надлежит преподобному отцу Гервасию, аторнею Римской духовной Консистории[21] в Империи. Защищать ответчиков поручено адвокату Оттису Грампу из Санкт-Йоханесбурга.

— Ты их видишь? — поинтересовался Лис.

— Подсудимые, соблюдайте молчание! — издалека с судейского кресла прикрикнул статный суроволикий прелат в аббатском одеянии.

— Вон тот, в мантии справа, похоже, наш адвокат. Прокурора я пока не вижу, но, полагаю, он сейчас появится, — передал я по связи.

— А вот интересно, старинный обычай дать адвокату возможность пообщаться с подсудимыми здесь не в чести?

— К чему такие формальности? Наверняка господин адвокат уже ознакомился и с материалами дела, и с вынесенным приговором.

— Как мило с его стороны. И все же чертовски хочется послушать, — ухмыльнулся Лис, — что этот судебный крючок будет говорить. О, а вот и наш бесподобный Гервасий.

Аторней Римской Консистории, плюгавый лысый монах с глубоко посаженными злыми глазками тщеславного коротышки, появился откуда-то сбоку и, поклонившись суду, заговорил неожиданно сильным густым басом:

— Рыцари Вальтер фон Ингваринген и Лис Венедин, императорским судом вы обвиняетесь в преступном умысле против государя Фридриха II и Священной Римской империи, выразившемся в похищении невесты принца Людвига киевской княжны Альенор. Суд оставляет за собой право выдвигать новые обвинения, ежели в ходе его для оных возникнет повод.

Священный Епископский суд трирского диоцеза[22] обвиняет вас в злом умысле против матери нашей Первоапостольной Римской католической Церкви, выразившемся в сговоре с демоническими силами и попытке осквернить освященную землю дьявольским отродьем, выдаваемым за принцессу Альенор.

— Вот уж действительно, шо в лоб, шо по лбу.

— Ну, не совсем, — справедливости ради поправил я. — Если суд сочтет более обоснованной первую версию, нам отрубят голову, а ежели вторую — сожгут на костре.

— Во как! А ежели вдруг суду понравится обрезание головы, нельзя ли им предоставить справку из Киева, что эту операцию с нами уже проделали?

— Господин адвокат, теперь ваше слово.

— Я полагаю, что мои подзащитные, несомненно, виновны во всех предъявленных им преступлениях и призываю их к полному и глубокому раскаянию, а высокий суд — к христианскому милосердию по отношению к несчастным сим.

— Слушай, — восхитился Лис, — у нас крутой адвокат! Я даже с ходу не соображу, что можно противопоставить такой линии защиты.

— Господа рыцари, — вновь поднялся со своего места судья, — признаете ли вы себя виновными в указанных преступлениях?

— Нет! — не сговариваясь, в один голос отчеканили мы.

— Что ж, если обвиняемые упорствуют в своем злодействе, — развел руками председатель суда, — мы вынуждены начать судебное заседание. В суд вызывается первый свидетель по данному вопросу: прецептор рыцарского ордена Девы Марии Тевтонской Ульрих фон Нагель.

Ульрих, уже битый час дожидавшийся вызова, возложил руку на заботливо подставленную библию и четко, без запинок произнес текст присяги.

— Господин прецептор, — преподобный Гервасий указал ему на нас, — знакомы ли вам эти люди? Если да, то скажите суду, кто они.

— Знакомы. Это Вальтер фон Ингваринген и Лис Венедин, рыцари, входившие в эскорт княжны Альенор.

— Считаете ли вы их виновными в означенных преступлениях?

— Нет.

— Отчего? — не меняя тона, пытливо спросил церковный аторней.

— Они добрые рыцари и не могли совершить ничего из того, в чем их обвиняют.

— Они добрые рыцари, почтенные судьи, — повторил слова фон Нагеля прокурор. — Я прошу вас это учесть. А также учесть и то, что эти, с позволения сказать, «добрые рыцари» присуждены к смертной казни в Шверине за измену их сюзерену графу Генриху. Адвокат, вероятно, хочет сказать, что мы воюем с Лигой северных баронов?

— Да, — кивнул достопочтенный господин Оттис, до того и не помышлявший ни о чем подобном.

— Действительно, мы воюем с северной Лигой, но мы не воюем с Русью. Более того, мы заинтересованы в союзе с ней. Но и там эти «добрые рыцари» также были приговорены к смерти за измену и убийство пленного. Знаете ли вы об этом, господин прецептор?

— Нет, — тихо произнес фон Нагель.

— Я прошу вас громче!

— Нет!

— Благодарю вас. Увы, господа, мы не можем точно сказать, каким образом эти «добрые рыцари», за последний год дважды приговоренные к смерти, попали в эскорт ее высочества, но мне представляется вполне разумным, что такое могло произойти лишь при помощи весьма влиятельных сил, не желающих союза Империи и Руси. А стало быть, этот факт лишь подтверждает изначальный злой умысел против его императорского величества в деяниях ответчиков. Если позволите, господин судья, еще несколько вопросов свидетелю.

— Господин адвокат?

— Не возражаю.

— Капитан, мы потратили даром, возможно, всю свою жизнь. Что за блажь мотаться по миру, совершая подвиги невесть ради чего. То ли дело вырядиться в мантию и твердить, надувая щеки: «Не возражаю. Вопросов нет». Ей-богу, я освоил бы это искусство в течение часа.

— Господин прецептор, — продолжал допрос преподобный Гервасий, — при каких обстоятельствах вы познакомились с подсудимыми?

— Я выполнял приказ магистра ордена Германа фон Зальца, повелевшего мне возглавить рыцарский эскорт, сопровождавший принцессу Альенор.

— Спасибо. Таким образом, можно ли сказать, что Герман фон Зальца, известный своей проницательностью и тонким умом, имел основания опасаться за судьбу принцессы?

— Да, но…

— Я прошу вас отвечать «да» или «нет».

— Да.

— Прошу суд учесть свидетельские показания.

— Чувствую, показания славного Ульриха нам очень помогут, — вздохнул я.

— Это не в поле мечом махать, тут мозгами шевелить нужно. А они у него, поди, от редкого употребления обрели достойную истинного тевтонца крепость.

— Делали господа Вальтер фон Ингваринген или же Лис Венедин в дороге попытки избавиться от вашего эскорта?

— Нет.

— Вот как! Каким же образом, господин прецептор, случилось так, что вы и ваш отряд оказались в Риббеке, а ответчики вместе с принцессой в это же время близ Штраумберга?

— В дороге мы вынуждены были принять бой со сворой оборотней. У нас было много раненых, им нужна была срочная помощь лекаря и священника. Но в городе могла поджидать засада, а потому мы направились в Риббек, оставив принцессу вместе с господами рыцарями дожидаться нашего гонца.

— Это был ваш план?

— Н-нет, — медленно произнес фон Нагель, — но он был вполне разумен в создавшейся обстановке…

Допрос свидетеля продолжался еще минут десять, и с каждым словом отважного тевтонца тучи над нашей головой приобретали все более мрачный вид.

«Возможно ли взять такой укрепленный замок, да еще и с немалым гарнизоном, столь незначительным числом воинов?» — вопрошал прокурор, и закаленный в боях ветеран был вынужден дать отрицательный ответ. «Видел ли кто-нибудь из вас так называемого риббекского купца?» И вновь звучало «Нет». «Можете ли вы свидетельствовать о тех днях, кои прошли с момента битвы на дороге, и вашего приезда в Санкт-Йоханесбург?» И снова отрицательный ответ.

— Но только благодаря магическому искусству Лиса Венедина нам удалось справиться с бандой волков-оборотней, — в изнеможении вскричал тевтонец, задыхаясь под натиском прокурорских вопросов.

— Попрошу суд внести в протокол два момента. — Преподобный Гервасий, сложил губы в коварную усмешку. — Первое: показания Ульриха фон Нагеля, а также кого бы то ни было из его отряда, даваемые в пользу подсудимых, не могут считаться полностью объективными. Ибо, как только что признался сам свидетель, все они обязаны жизнью магическому искусству Лиса Венедина.

— Записано, — подтвердил секретарь суда.

— Второе: как вы только что все слышали, Ульрих фон Нагель добровольно и без всякого принуждения подтвердил, что Лис Венедин является магом, причем, вероятно, немалой силы. У нас есть также информация на этот счет, данная другим свидетелем, которого мы не преминем представить суду в ближайшее время, — торжественно изрек аторней, поднимая со стоящей перед ним кафедры лист пергамента и демонстрируя его судьям.

— Интересно, что это еще за показания? — раздраженно осведомился Лис.

— Не забывай, что у них Ансельм.

— Ах да, этот! Блин, послал Бог ученичка!

Я безучастно разглядывал собравшихся в зале, пытаясь хоть чем-то отвлечь себя от творимого над нами судилища. Исход его был заранее предопределен. Уж во всяком случае, тот его вариант, который пыталось навязать нам сие высокое собрание, не вызывал никаких сомнений.

Зрителей было немного: архиепископ с десятком приближенных к высокопреосвященной особе прелатов да государь-император со свитой.

Его императорское величество не слишком изменился с того дня, когда мы виделись примерно год тому назад. Все тот же простой, без изысков костюм, более подобающий охотнику, чем монарху, непритязательный, но в то же время выгодно подчеркивающий его невысокую, но широкоплечую ладную фигуру, все та же почти ласковая улыбка, какая бывает у кошки, встретившей давно поджидаемую мышь.

Император Фридрих II Штауфен внимательно слушал говоривших, переводя взгляд то на одного, то на другого, иногда удивленно поднимая брови и довольно кивая после каждого ловкого хода аторнея, оборачивавшего против нас чистосердечные показания простодушного тевтонца.

— На Фрица смотришь? — мрачно спросил Лис.

— Да. Похоже, ему здесь очень нравится.

— Сам вижу, головой шо дятел машет.

В это время судья ознакомился с предъявленным свидетельским показанием и, оценив, видимо, правильность его оформления, вернул пергамент аторнею.

— Дозволяю включить в дело.

— Позвольте! — внезапно проснулся сидевший дотоле в полузабытьи адвокат. — В деле вскрылись новые обстоятельства, с которыми я не ознакомлен. К тому же, как мы только что слышали, здесь было заявлено, будто один из моих подзащитных является магом. Но показания, на которых основано подобное заключение, даны людьми, малосведущими в искусстве магии, а стало быть, не могут иметь силы. Я требую освидетельствования моего подзащитного магистром высокой магии Мартином Камелиусом, чародеем вашего императорского величества. — Адвокат склонился в поклоне, оборачиваясь при этих словах в сторону Фридриха. — Вы позволите?

— Не возражаю, — кивнул государь.

Эта короткая фраза, очевидно, произвела надлежащее впечатление.

— Суд не видит причины отказывать вам в требовании провести освидетельствование подсудимого. Мы постановляем пригласить для этой процедуры достопочтимого мага Мартина Камелиуса и перенести заседание на завтра или же на иной день, когда оный маг сможет явиться в суд, — огласил председательствующий, поднимаясь со своего места и стараясь одновременно поймать взгляды обоих присутствующих в зале почетных гостей.

— Ты ба, никак рак на горе свистнул! — прошептал Лис. — Капитан, говори шо хошь, но с этим гадюшником пора шо-то делать. Я с такой жратвой и ненавязчивым сервисом долго не протяну. Это ж, не дай Бог, с магом насморк случится, и о нас тут вообще забудут.

— Не забудут. Можешь не сомневаться.

— Стража! — громко крикнул председатель суда. — Уведите подсудимых.

— Блин, заяц! — Лис старательно тер пальцем морду Черного дракона.

— По-моему, там был не заяц, а кролик, — заметил я. — К тому же чего ты решил, что талисман для вызывания слуг надо именно тереть?

— Отстань. В детстве в сказках читал, — горячился мой друг.

— Не морочь мне голову, там говорилось о лампе. А кроме того, японский городовой появлялся безо всякого трения.

— Ладно, убедил. Дьявольщина, кролик!

Вышеупомянутая тварь не появилась, впрочем, как и перечисленные ранее покровители годовых циклов.

— Может, по-вьетнамски попробовать, — предложил я, — там вместо кролика кот.

— Блин, лось почтовый! Конь в пальто! Кузькина мать! Еханый бабай! Сивка-Бурка! Ивасик Телесик! Шалтай-Болтай! Гоп со смыком! Слушай, нас накололи, эта хрень ни хрена не работает, у нее, наверное, батарейки сели. Я вообще удивляюсь, как китайский ширпотреб мог так долго продержаться. Если это вообще Китай, а не какая-нибудь монгольская подделка.

— Нет, не похоже, — покачал головой я. — Надо еще поработать.

— Сезам, отворись! — заорал Лис, не сдерживая нахлынувших эмоций. — Ну что, отворился? Держи карман шире! Дерьмо собачье.

— Ты осторожнее, Лис, — вкрадчиво начал я. — Когда колдуешь, будь аккуратнее в выражениях. Не хватало еще, чтобы нас здесь привалило вышеупомянутым дерьмом.

— Это нам кажется, что я колдую, — огрызнулся Лис. — А на самом деле я фигней страдаю, воздух языком гоняю вместо вентилятора. Все не так воняет. А если серьезно, — неожиданно успокаиваясь, проговорил Венедин, — давно уже пора вызвать Базу. Потому как на этот раз, похоже, мы таки влипли основательно.

— Базу? — переспросил я. — Эт-то ты хорошо придумал. Они сюда пришлют катер с ликвидаторами, ликвидаторы разнесут аббатство в дым, вытащат нас, любимых, и мы как есть, в дерьме, как вы изволили выражаться, отправимся в Институт.

— Ну, в дерьме, не в дерьме, — мрачно вздохнул Лис, — а задачу свою мы выполнили.

— Задачу выполнили, с этим спору нет. А девочку, которую нам с тобой, двум самонадеянным идиотам, поручили охранять, кто возвращать будет?

— От того, что нас сначала обезглавят, а потом сожгут, ей станет намно-ого легче, — буркнул в ответ мой друг. — В конце концов ты все время забываешь, что мы не единственные оперативники Института в этом мире.

— И эт-то ты верно заметил. Не единственные. Но будь их здесь достаточное количество, вряд ли бы мы сейчас томились в темнице. К тому же ты что, считаешь, что они сидят и, изнывая от скуки, ожидают, когда ж это мы им с больной головы на здоровую дельце подкинем: иди туда, не знаю куда, ищи то, не знаю что.

— Ладно, ладно, чего расшумелся, — примирительно вздохнул Венедин. — Убедил. Прямо сейчас же отправляемся на поиски. Эй, есть тут кто? Седлайте коней!

Гулкое эхо было ему ответом.

— С этим, похоже, придется подождать. Давай подумаем, как можно отсюда выбраться без помощи наших терминаторов.

— Хорошо, — согласился Лис. — Никаких терминаторов, одни только Рэмбо. М-м… так-так… А шо, можем попробовать. В общем, завтра, когда фон Нагель с оруженосцами поведут нас в суд, мы разоружаем конвой, по-быстрому объясняем Ульриху, в чем тут собака порылась, и делаем ноги. В воротах, как обычно, два-три стражника неким твердым предметом груши околачивают, мы их даже с недосыпу и голодухи сложим голыми руками. А там — ищи ветра в поле.

— Прекрасный план, — похвалил я. — Несколько небольших замечаний, а в целом весьма впечатляюще. Предположим, что нам удастся разоружить фон Нагеля и его ребят и даже удастся убедить их не поднимать при этом шум. Сейчас здесь император, а стало быть, в аббатстве и его окрестностях войск больше, чем в Святой земле. От собора до ворот примерно ярдов тридцать, вот ты у нас как лучник и прикинь, сколько стрел и арбалетных болтов прилетит в каждого из нас, пока мы эти тридцать ярдов на подкашивающихся ногах, так сказать, птицей перепорхнем. Тебя с талисманом они, может, и не убьют, только ребра поломают, а мне хватит с головой.

— Да-а, — проведя нехитрые математические подсчеты, изрек Лис. — А жаль, красивый план.

— Ну, не спеши себя корить, — утешил я друга. — Рациональное зерно в твоих рассуждениях, пожалуй, есть. С Нагелем действительно надо попробовать договориться. А вот бежать, очевидно, лучше не к воротам, а к храму. И как Ансельм просить в Божьем доме убежища.

— Думаешь, сложится? — усомнился Лис.

— Возможно. Предоставлять убежище нуждающимся в нем — святая обязанность Церкви. Здесь, в аббатстве, находится архиепископ Трирский и император. Между собой они не очень ладят, стало быть, вряд ли захотят ударить друг перед другом в грязь лицом.

— Ну хорошо, допустим. Вот мы в соборе. Дальше-то что?

— Пока не знаю, но одно могу сказать точно: чтобы предпринимать какие-либо действия для своего освобождения и поисков Алены, нам нужна встреча с императором. Он — наш единственный шанс. И если с фон Нагелем удастся договориться, то в собор его величеству прийти будет куда как проще, чем в эту выгребную яму.

— Вероятно, ты прав, — печально согласился Лис. — Я тебе честно скажу, ни о чем не могу думать. Жрать хочется, кишка кишке дули крутит. Даже задремать толком не получается. Закрою глаза, сразу еда сниться начинает. Эй! — заорал он негодующе. — Жрать давайте!

— Сию минуту, о великий! — раздался над головой хорошо знакомый голос Ансельма. — Я принес вам мяса, хлеба и немного вина.

— Ну, ты ба! — восхитился Венедин. — Прям-таки маги и волшебники всех стран, соединяйтесь! Ну спасибо, родной, ну уважил старика. Давай сюда скорее.

— Я, о великий, — начал Ансельм, протискивая между прутьев решетки изрядный ломоть мяса, — как узнал, что вы с подменышем в аббатство едете, сразу понял, надо будет бежать в храм, просить убежища. — За мясом последовала краюха ржаного хлеба и булькающая фляга с вином.

— Постой-ка, — ловя вожделенную бутыль, остановил его Лис, — так тебе что же, было известно, что княжна подменыш?

— Да, о великий. Я это еще там, на постоялом дворе, понял, когда мы с ней на лестнице столкнулись. От нее теплом человеческим не веяло.

— Так что ж ты сразу не сказал?! — возмутился грозный учитель.

— Так я хотел, о великий, но думал, вы сами знаете. И потом еще, перед самым отъездом в аббатство…

— Господи! — изрек Лис в пустоту. — Когда ты караешь самонадеянных болванов, ты отнимаешь у них разум.

— Да-а, — восхитился Ансельм. — Я запомню это, о великий.

— Запомни, — согласился Лис, — и вот еще что скажи: чего это тебя вдруг потянуло против нас свидетельствовать?

— Да что вы, учитель! Как вы могли такое подумать?! Я сказал, что вы наняли меня писцом за два дня до приезда в город, а потому мне нечего поведать высокому суду.

— Ладно, предположим, — махнул рукой Лис. — В любом случае спасибо за еду.

— Это еще не все, — заговорщицким шепотом произнес Ансельм, наклоняясь к самой решетке. Юношу, привыкшего работать в алхимической лаборатории без противогаза, похоже, совсем не смущал удушливый смрад, идущий из ямы. — Я подготовил вам побег. Вначале думал, что вы освободитесь сами, но темница защищена перекрестными заклятиями, и лишь тот, кто наложил их, знает порядок снятия. Тут лучше не рисковать.

Он хотел далее углубиться в разъяснения природы перекрестных заклятий, но был сурово оборван Лисом:

— Ты что-то говорил о побеге?

— Да-да, — быстро заговорил Ансельм. — Все уже готово. Вот здесь, — он протиснул сквозь решетку сверток, обернутый плащом, — веревка с крюком и узлами и два кинжала. Скоро должен прийти монах, разносящий объедки. Он уже пошел к свиньям…

— И правильно сделал, — заметил Лис. — Там ему самое место.

— Так вот, когда служка придет, — продолжал Ансельм, — он откроет люк, чтобы спустить ведро. Стащите монаха вниз и выбирайтесь. Стражник в коридоре спит. Буду вас ждать на стене аббатства, там, где она примыкает к конюшне. Я там разобрал черепицу, так что можно попасть внутрь и добыть себе коней. А из конюшни прямой выход в город.

— Ты времени даром не терял, — похвалил старания ученика Венедин.

— Благодарю вас, о великий!

— Но есть одно маленькое «но». Мы посажены на цепь, как сторожевые псы, и кинжалом ее ну никак не перерезать.

— О Господи! — всплеснул руками почтительный ученик. — Как же я не учел этого? Это моя вина. Погодите немного, я сейчас проберусь на кузню и принесу пару напильников. Я мигом — туда и обратно. Тише, — он насторожился, — кто-то идет. Если это монах, втащите его к себе, иначе потом придется возиться с замком. — Он накинул на голову коричневый капюшон, носимый послушниками доминиканского монастыря, поднялся с колен и, подхватив ведро, в котором были принесены сокровища, побрел к выходу, опустив очи долу.

— Оставь факел и убирайся прочь! — на ломаном немецком произнес знакомый твердый голос.

— Ропша?!

Шаги становились все ближе. Неспешные тяжелые шаги уверенного в себе сильного мужчины. И вот наконец кожаная подошва башмака опустилась на прутья решетки над нами.

— Рад видеть вас, друзья мои. — Лицо повольничьего ватажника появилось в зыбком круге света, даваемого факелом. — Вы даже не представляете, насколько я рад видеть вас здесь. — Он переступил с ноги на ногу, прочно становясь на решетку и поводя у нас над макушками любимым самострелом. — Ну что, не ждали, господа рыцари?

— Да уж, признаться, нет, — вздохнул я. — Думали, лежишь, страдаешь от ран.

Лицо Хвата расплылось в глумливой ухмылке.

— Спасибо за заботу. Мое самочувствие сейчас куда как лучше вашего. А в ближайшее время, надеюсь, у вас оно и подавно испортится. — Он усмехнулся, демонстрируя два ряда хищных зубов. — Эх, жаль, мне плохо видны ваши глаза, — продолжал он все тем же издевательским тоном.

— Ну так в чем дело? — хмыкнул Лис. — Помоги нам выбраться, насмотришься вволю.

— Э нет, сидите, где сидите. Мне пришлось так долго ждать этого часа, что теперь не стану рисковать даже в малом. Вот вы, наверно, глядите и думаете, чего это я пришел? Я здесь, чтобы покарать вас. Но не просто убить, это было бы слишком легко, а оказать последнюю услугу своим верным боевым товарищам, потому как смерть от стрелы куда быстрее и спокойнее, чем то, что ожидает вас завтра. Так что, други мои верные, ежели вы очень сильно попросите, я, так и быть, убью вас сейчас, прежде чем вы попадете в лапы палачей. С удовольствием посмотрел бы, как вас будут ломать на дыбе и рвать раскаленными крючьями, но, увы, я лишен этой радости. Так что остается удовольствоваться лишь этой последней услугой.

— Эй, Хват! — возмутился Лис. — Тебе кобыла, кажется, на ногу упала, а такое впечатление, что на голову. Что ты плетешь?

— Я? Я говорю правду, всю правду и ничего, кроме правды. Завтра вас, упорствующих и запирающихся в своем злодеянии, предадут палачам церковного суда. Мне это доподлинно известно.

— И все равно я тебя не понимаю. Это месть? — крикнул я. — За что? Со дня нашего первого знакомства ты был верным товарищем, ты дважды спасал меня от смерти, мы прошли рядом столько верст, деля кусок хлеба. Зачем? Чтобы убить нас?

— Ты на редкость догадлив, славный Вальтер фон Ингваринген. Или же, точнее, Вальдар Ингварсен. Под этим именем я о тебе услышал впервые. И о тебе, Лис, я тоже услышал в тот же день. В тот самый день, когда друзья принесли на окровавленном плаще тело моего брата Годины, изрубленного секирой.

— Быть может, это оскорбит твои братские чувства, — вздохнул я, — но мне никогда не доводилось знавать человека, носившего это имя.

— Честно говоря, мне тоже, — пожал плечами Лис. — Может, его еще как звали?

— Я освежу вашу память, — осклабился Ропша. — Ты, Лис, вспомни Изборск, свадьбу Бригитты Мекленбургской. Не ты ли навел повольничью ватагу на караван ее старшей сестры, когда она возвращалась в Новгород? Молчишь. И верно, что молчишь, это твоя работа. На твоих же руках, Вальдар Ингварсен, кровь моего брата. Повольники, принесшие в родимый дом его мертвое тело, описали мне, что было начертано на твоем щите. У ног Мавра лежал, обливаясь кровью, мой брат, когда ты обнимался со своей мекленбургской сукой…

Конечно, я помнил этот бой на лесной дороге близ Новгорода. Его подстроил мой хитроумный друг, чтобы организовать наше знакомство с Аделаидой. Я примчался, как и было договорено, по его сигналу, но в общем-то, как говорится, в самый разгар шапочного разбора. Я так и не обнажил оружие в тот день, и хотя возле возка графини действительно валялось не менее десятка убитых и раненых, ни один из них не пал от моей руки.

— Вам тогда повезло. Я сам был ранен после похода на Двину и не смог в ту же зиму добраться до Новгорода. Весной же вас и след простыл. Мне оставалось лишь проклинать судьбу-злодейку, позволившую вам избежать моей мести. Но удача сопутствует отважным, и она вновь дала мне шанс.

Я был счастлив встретить вас на новгородском вече. В тот день это я послал тебя в лапы медведя. Но тебе повезло. И в Изборске чертов арбалетчик всадил в меня стрелу в тот самый миг, когда я собирался сделать то же самое с тобой. На Калке мне посчастливилось больше, но и тогда тебя спас прочный шлем и подскочившие на мою беду монголы. Тебе чертовски везло! Когда же оповещенный мною Муромец не стал казнить вас лютой смертью, а отправил сюда, за море, я сам вызвался идти с вами.

В первую ночь на постоялом дворе я было подумал, что вы оставите меня в ближайшем городе и вновь потеряетесь из виду. Этого нельзя было допустить. Но к счастью, господа благородные рыцари, у вас много врагов. Если вам интересно — эти были людьми графа Шверинского. Их план показался мне куда как лучше моего. Их зелье вызвало жар и помогло отвлечь вас в тот момент, когда они стащили девчонку и подсунули эту чертову куклу. И вот вы здесь, завтра вас предадут в руки палачей, и я счастлив оказать последнюю услугу. Так что решайтесь, господа рыцари, стрела или дыба?

— Ропша, — неожиданно ласково произнес Лис. Повольнику еще не приходилось сталкиваться с этой интонацией моего друга, но я-то ее знал хорошо. Ничего доброго она не сулила. — У меня есть встречное предложение.

— Какое же?

— А вот какое! — брошенный Венедином кинжал ударился о прутья решетки, вспугивая тощую длиннохвостую крысу, со знанием дела уничтожавшую остатки вчерашних помоев, налипших на прутьях. Та с визгом сорвалась с места, ища укрытия, вскочила на башмак мстителя и начала карабкаться вверх по штанине.

— Пшла вон! — Хват дернулся, пытаясь стряхнуть с себя мерзкую тварь, оскользнулся на едва подсохшей буроватой жиже и, пытаясь удержать одновременно и равновесие, и самострел в руках, рухнул лицом вниз на решетку.

Я увидел, как пальцы его инстинктивно сжимают спусковую скобу самострела, сухо щелкнула тетива, выбивая из орехового ложа стрелу. Кровяные капли одна за другой застучали по полу, срываясь вниз с уже мертвого тела повольничьего ватажника.

— Не стоило называть судьбу злодейкой, — прижимаясь к стене, чтобы не попасть под кровавый дождь, медленно произнес Лис. — Она обижается.

Я ошарашенно глядел вверх на искаженное смертельной мукой и ненавистью лицо Ропши.

— Слушай, — я подавил комок, подкативший к горлу, — это как?! Как ты до этого додумался?

— Не знаю, — признался Лис. — Наитие какое-то. Меня другое занимает. Что скажет поутру фон Нагель, увидев такое прибавление в благородном семействе. — Мой друг замолчал, настороженно прислушиваясь. — Тихо, — бросил он наконец, — похоже, у нас еще гости.

В коридоре уже ясно слышались чьи-то шаги.

— Вероятно, монах принес нам очередную порцию помоев, — предположил я. — Хотя нет, шаг слишком энергичный.

Лис поудобнее перехватил кинжал, готовясь к очередным дискуссиям.

— Господа рыцари, — отчего-то шепотом произнес новый визитер, — это я, фон Нагель. — Тевтонский прецептор наклонился над бездыханным телом. — Не волнуйтесь, я видел, как это было. Собаке — собачья смерть! Я не все понял из того, что он говорил, но многое мне теперь стало ясно. Император узнает об этом сейчас же. Вот только уберу отсюда труп. Незачем ему тут оставаться.

— Откуда ты здесь, Ульрих? — не имея сил скрыть радость, спросил я.

— Ко мне прибежал Ансельм. Парень твердил, что Ропша не тот, за кого себя выдает, что он вовсе не болен и сейчас намеревается убить вас. — Тевтонец мощным рывком взвалил тело мертвого повольника на плечи. — Да, вот еще, не ждите его, он под замком. Стражу у дверей я тоже поменял. Не пытайтесь бежать. Уповайте на милость Господню, я же сделаю все, чтобы помочь вам выбраться отсюда. А пока прощайте! — При этих словах фон Нагель повернулся и, склоняясь под тяжелой ношей, направился к выходу.

— Немец, — глубокомысленно изрек Лис, слушая удаляющиеся шаги нашего боевого товарища. — Типичный немец. Тотемный зверь его — рейсовый автобус. Хорошо, если пассажиров устраивает его расписание и места остановок, а нет, ему нет до этого дела. Прет себе, как будто так и надо. Хорошо, будем уповать на милость Господню, вернее, на ее наличествующую часть: у нас еще осталось мясо и вино.

Монах, разносящий жидкость для смазывания решеток, в эту ночь так и не появился. Зато утром в наше более чем скромное обиталище заявился здоровенный детина, одоспешенный словно в бой, и уже знакомый монастырский кузнец. В коридоре нас поджидали еще два десятка таких же крепышей при копьях, щитах и кольчугах.

— Ну что, — произнес я, оглядывая ряды нашей новой свиты, — нападать будем?

— Нет, пожалуй. Невинноубиенных жалко. Особенно учитывая то, что скорее всего ими будем мы.

Погода на воле понемножку стала налаживаться. Сквозь обрывки туч вовсю просвечивалось синее небо, и солнце, не по-осеннему теплое, уже начинало подсушивать грязь и лужи на монастырском дворе. От этого становилось радостно на душе и мрачные мысли, пытавшиеся влезть в голову, находили вход в нее наглухо закрытым.

— Слушай, — ни с того ни с сего спросил Лис, — ты не знаешь, что означают эти самые крестообразные заклятия?

— Какие?

— Ну эти… Ансельм ночью говорил: колдовать не получится, потому что эти самые… крестообразные заклятия.

— А, это. Не крестообразные, а перекрестные.

— Один фиг! Шо сия фигура означает?

— Представь себе конструкцию из бревен, выверенную до дюйма, до грамма. Бревна поставлены под углом друг к другу, но все они у тебя над головой. Стоит мухе сесть на одно из них, как они рухнут вниз и сделают из тебя лепешку. Так вот, в нашей темнице подобное сооружение из заклинаний, имеющих, как бы это выразиться, пробелы, и если ты начнешь читать новое заклинание, то непременно заполнишь один или несколько таких вот пробелов. Со всеми вытекающими последствиями.

— М-да, как все запущено, — вздохнул Лис. — Как ты думаешь, а в зале суда этих магических бревен нет? Может, там попробовать колдануть?

— Лис, ты явно засиделся под землей. Что ты собираешься делать? Мы не знаем, как талисман себя поведет в следующую минуту. К тому же ты, вероятно, забыл, что сегодня в зале будет императорский маг. Соображаешь, какой это уровень? Хочешь посоревноваться с ним в высоком искусстве?

— Н-да, пожалуй, ты прав. А красиво было бы там молниями пошвыряться. Вот бы душу отвел!

Придворный маг не заболел. Осенняя сырость не скрутила его в ревматическом приступе, не вызвала насморка и прочих возможных недомоганий. Этот образцово-показательный старец-чудодей в колпаке, халате с месяцами и звездами, с длинной седой бородой и явно волшебным посохом казался сошедшим со страниц детских сказок. Но учитывая, что сказки сочинялись как раз в эти времена, к нему стоило относиться с возможным почтением. Во избежание нежелательных превращений.

Следуя, очевидно, раз и навсегда установленному порядку, достопочтенный Мартин Камелиус принял присягу и, не обращая на нас никакого внимания, начал готовиться к процедуре освидетельствования. Открыв принесенный с собой ларец, профессор колдовских наук достал из оного пригоршню белого порошка и начал, медленно вращаясь вокруг своей оси, посыпать им пол, вырисовывая правильный круг.

— Цып-цып-цып, — прокомментировал действия мага Лис. — Вальдар, шо этот дедуля вытворяет?

— Создает защитный барьер, если ты вдруг решишь демонстрировать против него магическую мощь. Защита, непробиваемая извне, но вполне проницаемая изнутри.

— Хитро устроился! Надо будет как-нибудь по свободе порасспрашивать Ансельма обо всех этих штучках-дрючках. Если мы, конечно, отсюда вообще выберемся.

Между тем волшебник закончил рисовать круг, начертал внутри него пятилучевую звезду, расставил на остриях лучей плошки с горящими свечками, вывел на полу какие-то магические символы и остановился в центре, ожидая сигнала.

— Господа, — произнес председатель суда, — ваше императорское величество, ваше высокопреосвященство. Если будет позволено, мы продолжаем судебное заседание по делу рыцарей Вальтера фон Ингварингена и Лиса Венедина. — Он посмотрел налево, направо и, дождавшись благосклонного кивка, продолжил: — Достопочтенный мэтр Мартин Камелиус, в силах ли вы засвидетельствовать или опровергнуть магическую сущность стоящего перед вами рыцаря Лиса Венедина?

Волшебник коротко кивнул и вытянул перед собой руки, подобно сомнамбуле.

— Да, — после краткого раздумья произнес он, — очень сильный… Да нет, огромный заряд магической энергии! — Он удивленно уставился на моего друга. — Кто бы мог подумать, воистину огромный заряд!

— Благодарю вас, мэтр. Прошу вас, оставайтесь в зале.

Маг поклонился и, опасливо косясь на Лиса, вышел из круга. Три бойких юноши с веничками немедленно стали сметать порошок в тот самый ларец, из которого он был взят.

— Шо, и все?! — удивился мой друг. — А понтов-то, понтов-то сколько! Тоже мне, допинг-контроль!

Я между тем осматривал зал, словно пытаясь найти те самые вожделенные десять отличий от виденной вчера картинки. Фон Нагель и десяток рыцарей его отряда присутствовали на заседании. Само по себе это было отрадно, но говорил ли наш храбрый спутник с императором, и если говорил, дало ли это какие-то результаты, оставалось совершенно неясным. Лицо Ульриха выражало эмоций не больше, чем автобусное расписание.

— Слово вам, преподобный отец Гервасий, — произнес председательствующий в суде аббат.

— Благодарю вас, — с неожиданной слезой в голосе проговорил злоокий аторней. — Благодарю вас, господин судья. Мне многое нужно сказать. Еще сегодня утром я желал заявить о вскрывшихся новых преступлениях освидетельствованного уже мага Лиса Венедина. Я хотел поведать вам о страшном святотатстве, устроенном им в городе Штраумберге, где вышеозначенный Лис Венедин, глумясь над нашей верой, продавал мощи несуществующего святого. Но нет, не об этом сейчас будут мои слова.

Сегодня ночью произошло новое злодеяние — страшное, зверское убийство. Оборвалась жизнь отважного воина и честнейшего человека, русского воеводы Ропши, главного свидетеля по этому ужасному делу. Чья рука оборвала его век, спросите вы? Я не могу вам этого сказать, но пусть на этот вопрос, — голос аторнея уже гудел как церковный колокол, — ответит нам рыцарь Ульрих фон Нагель. Именно его вчера видел здешний монах, выносящего бездыханное тело воеводы из той самой темницы, где содержатся злодеи Вальтер фон Ингваринген и Лис Венедин. Кто он? Убийца или же пособник убийц, пребывающих с ним в сговоре? Пусть он ответит нам!

Ульрих фон Нагель, становясь белым, под цвет своего нарамника, поднялся с места и произнес негромко, но с явной угрозой в голосе:

— Да будет вам известно, преподобный отче, что перед вами прецептор Тевтонского рыцарского ордена. Буллой его святейшества Папы Иннокентия III наш орден выведен из-под юрисдикции церковного суда. И прошу вас запомнить: если мне и надлежит ответить на этот, а равно на какие-либо иные вопросы, то не здесь и не перед вами.

— Вы забываетесь, господин прецептор!!! — вспылил святой отец. — Перед вами аторней Римской Консистории…

— А перед вами… — грозно начал фон Нагель и голос его был поддержан шумом остальной рыцарской братии.

— Браво! Браво! Браво! — произнес император Фридрих II, сопровождая свои слова редкими, но звучными аплодисментами. — Прелестный фарс, давно не видал ничего подобного. Значит, так, — он слегка наморщил лоб, видимо, подбирая слова к формулировке приговора, — в связи с невозможностью прояснить детали по этому делу высокий суд переносит свое заседание на завтра или же какой иной срок, который понадобится для прояснения этих самых деталей. Пока же…

— Позвольте, — вмешался недовольный таким поворотом дела епископ Трирский, — но церковный суд…

— Пока же, — не дослушав слов его преосвященства, продолжил император, — фон Нагель, проводите господ рыцарей в штерентальский отель да позаботьтесь, чтобы они обязательно приняли ванну и были доставлены ко мне. — Он встал и повернулся, собираясь уходить. — Ах да, церковный суд! Церковный суд вернется к этому делу, когда я верну ему подсудимых. Все свободны, господа.

Глава 20

А ну-ка, Боб, поговорим короче,

Как подобает старым морякам.

Я опоздал всего лишь на две ночи,

Но третью ночь без боя не отдам.

Старая пиратская песня

После монастырской помойки императорские покои производили сокрушительное впечатление. Впрочем, человека, не измотанного застенками, скромное обиталище монарха потрясало не менее. Проведший большую часть жизни на Сицилии, он представлял странный, почти невозможный сплав любви к суровой германской простоте и изысканной восточной роскоши одновременно.

Месяцами живя в походных условиях, ночуя на земле и питаясь от случая к случаю, Фридрих чувствовал себя абсолютно непринужденно. И все же не было ни единого соблазна, которому бы император Священной Римской империи не поддался бы с великим удовольствием. Мягчайшие ковры с высоким ворсом, вышитые шелковые подушки, воздушные занавеси, прелестные одалиски в прозрачных одеяниях, скорее подчеркивающие, нежели скрывающие их совершенные формы, одалиски, разносящие тонкие заморские вина и изысканные восточные лакомства, словно принесенные могущественным джинном с султанского стола персидских сказок. Все это, правда, в сочетании с невесть откуда тянущими сквозняками, составляло рабочую обстановку величайшего монарха Европы.

— Он тут неплохо устроился, — склоняя ко мне голову, пробормотал Лис, когда верный своему воинскому долгу фон Нагель привел нас на ночь глядя в императорские покои и, ни слова не говоря, развернувшись, покинул на произвол судьбы. — Ты знаешь, это самое величество мне все больше и больше нравится, — добавил он, следя глазами за принесшей на голове блюдо с фруктами одалиской и грациозно поставившей его на низкий резной столик перед нами. — Надеюсь, мы с ним поладим.

— Тихо. Готов держать пари, что он сейчас наблюдает за нами сквозь какую-то незаметную дырку.

— Извращенец, что ли?

— Нет. Отслеживает наши реакции, чтобы знать, как строить беседу.

— Да-а?! — восхитился Лис. — И какие же должны быть эти самые реакции?

— Откуда я знаю? Все зависит от того, о чем его величество собирается с нами говорить.

— Ну тогда хрен с ним, пусть смотрит. — Лис уселся по-турецки на пол и начал со смаком очищать спелый банан. — Эй, подруга! — крикнул он вслед крутобедрой красотке. — Куда ты побрела? Присоединяйся! А ты чего столбычишь? — Лис повернулся ко мне. — Садись! Не думаю, чтобы императору нравились люди, пренебрегающие его гостеприимством.

Девушка не заставила себя упрашивать. Она сделала знак рукой, и вослед ей в покои впорхнула еще одна прелестная пери, чуть более смуглая, но не менее обольстительная, чем первая. С милыми улыбками на лицах они расположились вокруг столика, и я вынужден был сесть, поскольку стоять в помещении, где остальные не то что сидят, а полулежат, кажется почти что непристойным.

— В таких условиях я согласен ждать государя-императора хоть до его возвращения из крестового похода, в который, я надеюсь, он все-таки отправится, — прокомментировал создавшуюся обстановку Лис.

Фридрих II появился много раньше. Неслышно — длинный ворс заглушал шаги — он возник за нашими спинами. Чуть пошевелил пальцами, делая очаровательным представительницам гостевого сервиса знак удалиться, и те тут же растаяли в полумраке покоев, кланяясь на ходу.

— Ну вот, — принимая почтительную позу, пробормотал Лис, — значит, сейчас будем соображать на троих.

— Лис! — шепотом возмутился я. — Что ты такое говоришь?

— В смысле, думать сейчас будем втроем.

— Господа рыцари, — император едва ответил на наш поклон, — я позвал вас сюда…

— Чтоб сообщить пренеприятнейшее известие, — не удержался от комментария мой друг.

— Что? — переспросил император. — А, это! Ерунда! Я ни секунды не верю в предъявленные вам обвинения. Я решил, что вы невиновны. Во всяком случае, в том, в чем вас обвиняют. — Он на мгновение замолчал и повторил медленно, нараспев: — Я собрал вас здесь, чтоб сообщить пренеприятнейшее известие. Хорошая фраза, надо будет где-нибудь вставить. Да, так вот, я не верю в то, что вы похитили принцессу Альенор. Это было понятно мне с того самого мига, когда я только узнал о случившемся. Только полный идиот, совершив такое ужасное преступление, стал бы везти подменыша в Трир, тащить его едва ли не силком в аббатство, тем самым плотно прижимая свою голову к плахе. Вы вовсе не идиоты, и мне это доподлинно известно. Поэтому вмешательство вашей, господа, яростной защитницы, фрейлины моей будущей невестки, госпожи Татьяны, — он с трудом выговорил это непривычное имя, — и чистосердечный рассказ храброго фон Нагеля только добавили оснований для моей уверенности, но не открыли ничего нового.

Не буду юлить, я казню вас немедленно, если мы не найдем общий язык. Как вы сами прекрасно понимаете, мне позарез нужен союз с Русью. Я не могу отправляться в Святую землю, не обезопасив тыл. Если свадьба моего сына и дочери великого герцога Киевского не состоится, этому союзу не бывать. Если же станет известно, при каких условиях была сорвана свадьба, то и подавно.

— На чужой роток не накинешь платок, — печально вздохнул Лис.

— Платок — да, не накинешь, зато петлю на шею — одним движением. Рекомендую, прекрасно помогает от излишней болтливости.

— Кх-м. — Лис явно был готов слушать монарха дальше в полном молчании.

— Можете не сомневаться, никто из видевших превращение подменыша не раскроет рта без моего разрешения. Ваша же задача — отыскать невесту моего сына и привезти ее, — он сделал паузу, — в Святую землю.

— Простите? — произнес я, делая удивленное лицо.

— Да, вы не ослышались, именно в Святую землю. Рим настаивает на скорейшем начале крестового похода, что ж, в данном случае это нам на руку. Мы сделаем вид, что принцесса вовсе не пропадала. Я объявлю, что свадьба моего сына состоится в Иерусалиме, в храме Гроба Господнего, и что до дня свадьбы невеста будет скрыта от людских глаз во избежание черной магии и прочих происков моих врагов.

Ее свита — как та, что была с ней все время путешествия, так и та, что должна прибыть в Трир, отправится вместе со мной либо останется здесь. Но ко дню свадьбы вы должны доставить мне принцессу Альенор целой и невредимой. В противном случае я буду вынужден казнить всех, кто ее сопровождал. Иначе на Руси станет известно об исчезновении вашей подопечной, а это недопустимо. — Он замолчал, переводя дух. — Мой добрый друг Герман фон Зальца в письме рекомендует вас как храбрых, умных и честных рыцарей. Это высокая похвала. Пока что, увы, неоправданно высокая.

Найдите принцессу и можете просить любую награду. Если же нет, вы с ужасом будете вспоминать день нашего знакомства. И весьма недолгое время, смею вас уверить. Я даю вам полную свободу действий и обещаю всемерную помощь, какая только может от меня зависеть. Мой референтарий уже подготовил соответствующий указ, вы получите его на выходе. Пока же отправляйтесь в штерентальский отель. Завтра в полдень я жду вас вновь с планом своих действий. У вас есть вопросы?

— Если позволите, — склонил я голову. — Когда будет назначена свадьба?

— В ближайшие дни я отправляюсь на Сицилию. Большая часть войск уже там и ожидает только приказа выступить. Не могу сказать точно, сколько я задержусь в пути, но можете мне поверить, путь от побережья к Иерусалиму я проделаю быстро. А уж там я не смогу долго тянуть с объявлением дня свадьбы. Имейте это в виду.

— О Всевышний, — вздохнул Лис на канале связи, — дай нам сил свершить требуемое и, если тебе только не противно, укрепи сынов Аллаха, чтобы они продержались до нашего подхода.

— Ну шо, Капитан, я внимательно жду твоих распоряжений. У тебя уже есть стратегма, как мы всех превозмогнем?

— Кое-какие соображения имеются, — печально вздохнул я. — Ропша перед смертью вряд ли пытался водить нас за нос. Ни к чему ему это было. Значит, похищение организовано по приказу фон Шверина.

— Блестящая мысль. — Лис, наслаждаясь свободой, тронул шпорами бока андалузца. Мы возвращались в штерентальский отель, воздух был свеж, звезды весело светили с полуночных небес, и жизнь, невзирая на окружающую нас темень, вновь обретала краски. — Возвращаемся в Шверин, берем за шиворот нашего бывшего сюзерена, бьем его для острастки головой о цитадель и этак… очень вежливо просим открыть тайну золотого ключика.

— Умно, — согласился я. — Жаль только, что нам на подходе головы отрубят.

— Или вот еще, — не унимался Лис, — помню, читал про одного солдата, так у него была зажигалка, из которой выскакивали собаки. Они ему каждую ночь из дворца принцессу притаскивали. У бедолаги на нее заворот мозгов был. Так ежели большой дракон на поле боя катит за огнеметную установку, может, мой макет в одну десятитысячную натуральной величины могет покатить на зажигалку? Только им надо обо что-то чиркать, поскольку пьезоэлемент ему в пасть вставить не догадались.

Представляешь, притаскивает нам этакая собака Генриха тепленького, в одной ночной рубашке и колпаке. Причем у него полное впечатление, что это он мухоморов на ужин объелся и потому его глючит. Ну, ты его, стало быть, дипломатично спрашиваешь: «Куда подевал девочку, гадюка?»

— Тогда уж лучше сразу Алену, — прервал я поток неудержимого красноречия друга. — Но ты отчего-то вспоминаешь вовсе не те сказки. Черный дракон — это не огниво. Нам бы сейчас фейри разговорить, уж эта тварюка должна знать, куда ее родственнички Алену потащили.

Но, если серьезно, варианты следующие: Алену похитил Генрих, тогда она либо в его владениях, что маловероятно, поскольку, не дай Бог, об этом узнает Фридрих, и потомки будут долго спорить, на самом ли деле существовал Шверин или же это красивая сказка наподобие Китеж-града. Вариант второй, более вероятный. Команда, посланная нашим добрым сюзереном, благополучно убила двух зайцев, подведя нас под смертную казнь и сорвав, как мы знаем, весьма неугодный северной Лиге союз Руси и Империи.

Слава Богу, план не был отработан до тонкостей. Вероятно, это была чистой воды импровизация. Возможно, сначала упор делался на ловлю сетью, но в последнюю минуту выяснилось, что ты маг, и потому сеть была оставлена для отвлечения, и тут же на ходу был состряпан номер с подменышем. Убей они той же ночью Ропшу да спрячь получше трупы, кто знает, как бы оно еще все повернулось.

Но если в первом случае предусматривалось наше полное исчезновение, и тут уж гадайте, то ли мы стащили, то ли нас стащили, то во втором, в руках этой, так сказать, спецгруппы оказалась одна лишь девочка. Весьма, кстати, бойкая и не слишком пугливая. От которой лучше всего поскорее избавиться.

— Ты думаешь, они ее убьют? — мрачнея на глазах, произнес Лис.

— К сожалению, такой вариант возможен, — вздохнул я, — но вряд ли. Я склоняюсь к мысли, что ее попытаются продать на невольничьем рынке. Где-нибудь на Востоке такая красивая девушка будет стоить весьма немалых денег. Возможно также, что ее пока припрячут в каком-нибудь отдаленном замке вне шверинских земель, и будут ждать, пока принц Людвиг соберется жениться снова. Сговоренный брак формально считается уже заключенным, и появляется прекрасная возможность объявить принца двоеженцем. Скандал будет грандиозный!

Но вряд ли. Невесть сколько придется ждать, да и успех подобной акции весьма гадателен. Однако есть еще одно направление поисков, причем здесь я даже толком не знаю, с чего и начать.

— Ты имеешь в виду фейри? — задумчиво спросил Лис.

— Их самых. Понятное дело, Алену похитили именно они. Вероятно, среди шверинцев тоже был маг, он-то и заставил Дивных решиться на похищение. Необходимо выяснить, утащили ли фейри девочку в Подземную страну или же отдали ее этому самому чародею.

— Господи, как меня достали все эти маги, волшебники, кудесники, чародеи и прочие чревовещатели. Ну это ж спасу никакого нет, экстрасенсы хреновы! Ну то ли дело в сказках, один маг светлый, другой темный, живут в какой-нибудь малодоступной местности и не портят жизнь местному населению, разве что изредка, по большим праздникам. А тут не продохнуть! На каждом шагу! Явное перепроизводство!!!

— Мы с тобой не местное население. — Я поспешил восстановить справедливость. — А что касается твоих уважаемых коллег, мой дорогой друг, то я бы на твоем месте, пожалуй, устроил юному Ансельму зачет на тему: вызов фейри и возвращение подменыша.

— А шо, толково придумано, — согласился Лис. — Если только он, конечно, в этом деле что-то шурупает.

— Ну-у, насколько я помню уроки доктора Фауста, для вызова духов необходима магистерская степень, но бытовое общение с фейри вполне по силам и бакалавру.

— Недоучившемуся?

— Всего-то пару месяцев.

В штерентальский отель, где ждал нас Ансельм, мы возвращались втроем. Третьей была та самая мерзкая тварь, которую мы долгое время неосторожно принимали за киевскую княжну. Для этого, правда, нам пришлось сделать крюк и вновь вернуться к треклятому аббатству, чтобы изъять мохнатую узницу из цепких лап епископского суда.

— Да ты шо, уродище? — горячился Лис, тыча стерегущему тварь монаху выданную референтарием императорскую грамоту. — Ты на кого погнал?! Я из тебя тут щас великомученика сделаю. Ты меня понял, пес Господень?! Гони сюда тварюку, падла!

Доминиканец и рад был бы оказать разъяренному рыцарю должный отпор, но на поединки Лиса с любым представителем святого братства уважающий себя букмекер не стал бы даже принимать ставки. Тем более что после «обильных» монастырских хлебов руки у Венедина чесались, да что там чесались, зудели от плеча до кончиков пальцев. Словом, клетка с престарелым фейри была изъята у епископского суда для проведения «следственного эксперимента».

— Ансельм, дружище! — Лис радостно хлопнул по плечу ученика. — Я долго думал, чем тебя отблагодарить за доброту. — Венедин собрал складки на лбу, демонстрируя напряженность произведенного мысленного процесса. — И я таки придумал. — Мой друг просиял, явно гордясь своим изобретением. — Я дам тебе возможность отличиться! Вот видишь эту чертову животину. — Он ткнул рукой в фейри, прыгающего по клетке. — Сегодня ты, ну, конечно, под моим наблюдением, сможешь сам, без посторонней помощи совершить процедуру обмена подменыша на нашу всеми любимую княжну Алену Мстиславишну. Можешь не сомневаться, вся слава достанется тебе. Так что соберись, и давай для начала повторим теорию.

— О-о-о, — не зная, что и ответить, выдохнул побледневший Ансельм.

— Да ну, не смущайся, ты вполне достоин этой чести. Давай, соберись в одном месте с мозгами и шпарь все по параграфам, шоб я мог убедиться, шо ты сюда ничего лишнего, не дай Боже, не вызовешь.

— С-сейчас, — задыхаясь от волнения, пробормотал юноша.

— Надеюсь, порошок для рисования на полу у тебя с собой есть?

— Н-немного.

— Ну, так чего ты тужишься? Малюй. Если что, я тебя тяжелой артиллерией поддержу. Хотя ты еще не знаешь, что такое артиллерия.

— Подменыши бывают трех видов, — вспоминая заученный когда-то текст, срывающимся голосом начал ученик мага. — Первый вид: одушевленные предметы. Обычно для этой цели используют деревянные чурки, камни-валуны или же глиняные…

— Ну ты нам про Буратино-то не рассказывай, — прервал ответ грозный учитель, — ты же сам видишь, что это не чурка.

— Простите, о великий, — съежившись под Лисовским взглядом, простонал Ансельм. — Другого рода подменыши — это фейри.

— Вот спасибо, объяснил! Хватит мне учебник пересказывать, ты по делу давай.

— Фейри бывают совсем молодые и старые…

— Ценное замечание, — кивнул Лис. — И что из сего следует?

— Если фейри старый, то подменыша надо заставить признать свой истинный возраст. Для этого надо взять скорлупу от дюжины яиц и, бросив их в воду, на виду у подменыша начать варить из них кашу. В таком случае фейри обязательно должно закричать: «Я помню, как этот дуб еще был желудем, но никогда еще не видал, чтоб из выеденного яйца кашу варили!» Тогда вскроется, что оно вовсе не то юное человеческое существо, которым притворяется, и остальные фейри, его родственники, будут вынуждены вернуть дитя и забрать…

— Провалившегося агента, — хмыкнул Лис. — Вон, гляди, уже вскрылось, что эта тварюка не Алена Мстиславишна. Что-то не больно ее родственники торопятся произвести «ченч».

— Быть может, она сирота? — предположил я.

Венедин бросил на меня недобрый взгляд.

— Ладно, со скорлупой поэкспериментируешь в другой раз. Дальше рассказывай.

— Ну а если фейри совсем юное, его следует бить, щипать, пинать и всячески над ним измываться, пока фейри-родители не сжалятся над своей дитятей и не предложат обратный обмен. Только можно, я не буду его щипать и пинать, — вдруг взмолился он, — я его боюсь. Оно кусается.

— Стыдись, друг мой, — патетически изрек ведущий представитель венедской магической школы. — Это говоришь ты?! Высшая сущность империума эмпереев? Кто перед тобой?! Ошметок нижнего мира, даже там не имеющий родных и близких. — Он замолчал, видимо, подыскивая слова. Но, очевидно, не найдя их, перешел на обычный тон: — Короче, не парь мне мозги, валяй дальше.

— Все, — испуганно прошептал Ансельм.

— В каком смысле «все»? — удивленно переспросил Лис.

— Ну там дальше «повадки фейри», «яства фейри», «музыка фейри»… А насчет подменышей больше ничего нет.

— Неуч, — развел руками мой друг. — Пустоголовый тупорылый неуч. Чему вас вообще учат в кордовской школе? Кожу выделывать? Ты кожу выделывать умеешь?

— Нет, — пискнул ошарашенный маг-недоучка.

— Вальдар, ты слышишь, он даже этого не умеет! Прогульщик и двоечник! — констатировал Лис. — И это я ему предполагал передать фонтанирующий кладезь своей волшебной премудрости! Меньше надо было на племянниц заглядываться, больше изучать первоисточники! А то пользуетесь адаптированным изданием «Как стать великим магом за семь дней», потом с простейшей задачей справиться не можете! Капитан, что делать-то будем? — послышалось на канале связи. — Парень-то не виноват, здесь, так сказать, предшественники недоработали. Так шо тут хоть на животе пляши, а он больше, чем знает, все равно не сделает.

— Ну мне-то и подавно неведомо, как фейри на людей менять.

— А ты поройся, поройся в памяти. В ваших английских сказках подобные ситуации кругом и рядом случаются.

— Там фейри в монастыри не таскают. А если вдруг оно оказывается на освященной земле и приобретает свой изначальный облик, ему всегда удается сбежать. А тут ее запечатали под кресты, и вся любовь. Может, от нее родственники потому и отказались.

Лис вздохнул, махнул рукой и, отпустив еще пару крепких словечек по поводу вырождения истинной магии, поудобнее уселся на длинную резную скамью.

— Ладно, Ансельм, не журися, бывают в жизни огорчения. Давай вот что, я там в спальне мандолину видел, тащи-ка ее сюда. — Он печально вздохнул, глядя на подменыша, корчащего рожи в своей клетке. — Ну шо ты дергаешься? Сядь, успокойся. Небось не жрала ничего эти дни. — Фейри удивленно опустилась на пол клетки и уставилась глазами-плошками на Венедина, склонив голову набок. — Вальдар, — попросил Лис, — ты ближе к двери, крикни слугам, чтобы притащили из кухни что-нибудь пожевать этому звероку.

Из круглых глаз подменыша на зеленовато-бурую шерсть, покрывающую щеку, скатилась слезинка.

— Эх, болезное, если б ты только знало, сколько у нас из-за тебя проблем.

Вернувшийся из спальни Ансельм, склоняясь в почтительном поклоне, подал мандолину учителю.

— Спасибо, — кивнул Венедин, принимаясь трогать пальцами струны и подкручивать колки, настраивая инструмент. — Хорошо звучит. — Он перевел взгляд с мандолины на стоявшего в ожидании дальнейших указаний юношу. — Слушай, Ансельм, открой-ка ты эту клетку.

— Что? — переспросил прилежный ученик, словно боясь, что ослышался указаний учителя.

— Выпусти животину. Какой смысл ее под замком держать?

— Но ведь убежит же, — недоумевающе начал юноша.

— Куда? Зачем? А и убежит, невелика потеря.

— Слушаюсь, о великий. — Покорный воле учителя, Ансельм, опасливо косясь на фейри, принялся отпирать хитроумные запоры. Та недоверчиво поглядела на открытую дверцу, потрогала ее лапами, словно желая убедиться, что выход свободен, и неспешно бочком выползла наружу. Из кухни расторопные слуги приволокли блюдо, уставленное яствами, может быть, менее изысканными, чем в императорских покоях, но уж во всяком случае, вполне калорийными.

— Угощайся. — Лис указал замершей в недоумении фейри на блюдо. Та стремглав бросилась к еде и, не обращая внимания на присутствующих, обеими руками-лапами начала запихивать ее в рот.

Лис снова тронул струны мандолины.

Луч солнца золотого, —

запел он, —

Тьмы скрыла пелена, И между нами снова Вдруг выросла стена.

Заслышав песню, нелюдь прервала трапезу и неслышно, чтобы не нарушать течение музыки, приблизившись к Лису, устроилась у его ног.

Петь птицы перестали, —

продолжал Венедин, —

Свет звезд коснулся крыш. В час грусти и печали Ты голос мой услышь.

Фейри всхлипнула и тяжко вздохнула.

Ночь пройдет, наступит утро ясное, Знаю, счастье нас с тобой ждет, Ночь пройдет, пройдет пора ненастная, Солнце взойдет. А-а-а… Солнце взойдет!

— Кх… — раздалось в углу под скамьей, едва смолк последний аккорд баллады бременского трубадура. — Вы позволите?

Удивленный Лис наклонил голову и уставился под лавку.

— Эй, чего это вы там делаете? А ну вылазьте!

— О-о-о! — Ансельм замер в благоговейном изумлении, поражаясь столь удивительной демонстрации магической мощи. Из-под скамьи один за другим выкатились три явных представителя семейства фейри, хотя, кажется, выглядящих несколько моложе имевшегося у нас экземпляра.

— Шо, орлы, за бабулей пришкандыбали? — без малейшего удивления спросил Лис, словно только и ждавший появления мохнатых гостей.

— Простите нас, ваше могущество, мы не хотели. Мы были вынуждены… Мы вынуждены были сделать это… Такое сильное заклятие, — наперебой залепетали гости.

— Стоп! Все заткнулись! Ты — говори, — скомандовал Лис, указывая на грудь ближайшего пришельца.

— О мой господин! — Фейри, облеченный высоким доверием, состроил лицо унылое, словно портрет Бармалея в животе у крокодила. — Простите нас ради того, что для вас свято. Не по своей воле мы совершили эту подмену.

— Ага, не корысти ради, а токмо волею пославшей меня жены, — хмыкнул Венедин. — Слышали мы уже такую песню.

— О нет, нет! Тысячу раз нет! — жалобно взмолился представитель малого народца. — Наша воля была связана страшным заклятием. Мы не в силах были противостоять ему. Мы сами горюем, что все так произошло. Вы всегда были добры к нам, никогда не желали зла обитателям холмов. Вы убили огромного тролля на острове Луот, а мы, — он, кажется, готов был разрыдаться, — мы похитили вашу спутницу. Но, увы, мы не могли поступить иначе.

— Ну ладно, ладно, — поспешил утешить его Лис. — Неча тут сырость разводить. Слезами горю не поможешь. Давай-ка лучше поговорим о том, где девушка. Ну и, понятное дело, о том, какая ж сволочь вас на нее натравила.

— Увы, повелитель Черного дракона, мы не ведаем, где она. В наших землях ее нет. А рассказывать кому-нибудь из соседей, что мы похитили ребенка, находившегося под вашей защитой, это такой позор! — Он снова всхлипнул.

— А ты будь добр, поспрошай. Если что, скажи, я велел, — входя в роль великого мага, напутствовал его Лис. — Ладно, этот вопрос пока оставим в стороне. Давай-ка подробненько о том колдуне, который на вас заклятие наложил.

— Сейчас! Сейчас я вам его покажу! — Он что-то забубнил себе под нос, притоптывая и вращая указательными пальцами своих лап. — Вот, смотрите! — Фейри простер лапки вперед, и стена перед ним осветилась, словно киноэкран. Еще через несколько секунд на ней начали проступать лежащие ниц буровато-зеленые фейри, а над ними в угрожающей позе громовержца — человек в белом нарамнике с алым крестом. Фигура его расплывалась, но не узнать алый крест рыцарей Храма Богоматери Горной было просто невозможно.

— А шо картинка-то блымает? — удивленно поинтересовался Лис, тыча пальцем в рыцаря.

— Заклятие личины, — автоматически прокомментировал увиденное Ансельм, все еще пребывающий в прострации после появления фейри.

— Ах да! Ну конечно! Как я это сразу недотемкал, — хлопнул себя по лбу Венедин.

— Лис. — Я еще раз внимательно посмотрел на экран, словно не веря в нашу удачу. — Но ведь это же прекрасно!

— Что ты имеешь в виду?

— У нас появляется очень мощный союзник. Не думаю, чтобы храмовникам понравилось, что какие-то шверинские недоумки пытаются навесить на них этаких собак. А разведка у них — дай Бог всякому. Во всяком случае, в Европе лучшей нет. Кстати, — я повернулся к фейри, — этот маг не говорил, куда они дальше направляются?

— Он называл командорство Рош ле Сьон. Не нам, но так, чтоб мы могли слышать.

— Понятно, — кивнул я. — Самозванец хотел навести нас на ложный след. Что ж, мы с удовольствием по нему пойдем.

— Шо-то удумал? — Лис с надеждой посмотрел на меня.

— Кажется, да, — кивнул я. — Детали добавим по ходу дела.

— Кх… — опять напомнил о себе докладчик-фейри. — Если господа грозные рыцари не против. — Он замялся.

— Ну шо ты мнешься, шо фантик, говори уж.

— Если вы не против, — повторил он, — мы бы все, — фейри показал рукой на группу поддержки, смирно ждущую за его спиной, — мы бы очень хотели забрать домой нашу двоюродную бабушку.

— Да пожалуйста! — хмыкнул Лис, пожимая плечами. — Вам как, самовывозом или вместе с клеткой?

— Самовывозом, — залопотали фейри. — Зачем нам клетка?

— Ладно, братцы, время за полночь, берите старушку, целуйте ее в лобик и валите по домам. Нам бы тут еще покемарить маленько перед тем, как с величеством общаться. Да, не забудьте у соседей насчет девоньки поспрошать.

— Непременно, о повелитель Черного дракона. Опросим всех, кого только сможем, — затараторили фейри, скрываясь под лавкой.

— Эй, Ансельм! — Лис перевел взгляд на ученика, по-прежнему стоявшего в полном обалдении, словно витринный манекен. — Шо с челюстью? Захлопни рот, кишки простудишь!

— О великий! — приходя в сознание, прошептал юноша. — Вы научите меня этому заклятию, если я буду достоин?

— Фигня делов! С утра и начнем, — щедро пообещал Лис. — Вот фейри замахаются сюда бегать…

— Лис, — поинтересовался я. — А что мы скажем епископскому суду по поводу пропажи подследственного?

— Епископскому суду, — Лис почесал затылок, — вот в чем вопрос. Пожалуй, мы им скажем, чтоб катились сексуально-пешеходным маршрутом и не попадались нам под горячую руку.

Наутро за завтраком государь-император Фридрих II, выслушав наш с Лисом план, согласно кивнул головой:

— Ну что ж, разумно. Отправляйтесь в путь. — Он вызвал референтария. — Составь-ка, мой милый, письмо моему другу и кузену королю Людовику, рекомендующее этих двух господ как моих посланцев. Да попроси у него содействия во всех их начинаниях.

— Слушаюсь, — склонился в поклоне тот. — Через час все будет готово, ваше величество.

— Вот и славно, — кивнул он, отпуская слугу. — А пока же, дорогой Лис Венедин, расскажи-ка мне, будь так любезен, о вашей затее с раздачей наследства блаженного Дезодорана. По-моему, это блестящая возможность пополнить казну, не вводя новые налоги.

Глава 21

Не знаешь — молчи, знаешь — помалкивай.

Девиз клуба «Диоген»

Дорога по каменистой Лотарингии была не то чтобы трудной, но довольно унылой. Мало что изменилось здесь со времен древнего Лотара, владевшего этой землей во времена первых франкских королевств. Безлюдный, почти дикий край у отрогов Вогезов, изредка ощетинивавшийся зубцами замковых башен, порой давным-давно заброшенных и служивших убежищем для бродяг и воронья. Наш небольшой отряд временами привлекал нездоровый интерес обитателей этих мрачных сооружений, но стрелы Лиса, молнии Ансельма и мой меч быстро охлаждали пыл нападающих, предпочитавших искать более легкую добычу. Неспешно, к великому нашему сожалению, значительно более неспешно, чем нам хотелось, мы пробирались к замку Рош ле Сьон, где располагалось лотарингское прелатство могущественного ордена Богоматери Горной.

— Думаешь, сработает? — в который раз спрашивал меня Лис, похоже, больше меня волнующийся за успех подготовленной нами операции.

— Должно. Я приезжаю в Рош ле Сьон на Мавре, но в одежде простолюдина, называю себя скромным паломником, желающим отправиться в Святую землю, и предъявляю в их банковскую контору ганзейский вексель, прося оплатить его мне по соответствующему курсу.

— Ты точно знаешь, что они принимают к оплате долговые обязательства Ганзейского союза? — беспокоился Венедин.

— Принимают. У них дела с ганзейцами, так что с этим никаких проблем быть не должно. Правда, десять процентов от суммы они оставляют себе на святые дела, но для нас это сейчас не главное.

— Вот ведь как сколачиваются состояния! — возмущался мой напарник. — Тут корячишься, жилы тянешь, надрываешься, пока монеты из окружающей среды вытряхнешь, а тут сидят какие-то умники и знай себе отщелкивают проценты. А нельзя просто припереться в замок, найти того кренделя с постоялого двора, стукануть ему, что под их марку какие-то буквально польские кооператоры подделываются, ну и дать им соответственно возможность восстановить историческую справедливость?

— Ты видел, как они общаются с чужаками? По сравнению с этим телеграмма — Песнь песней. Можешь не сомневаться, дальше калитки тебя не пустят, а привратник выслушает молча сквозь зарешеченное окошко, благодарно кивнет, и на этом сеанс связи закончится. Наверх твое сообщение доложат, вероятно, даже меры по нему примут, но только нам от этого ни холодно ни жарко. Девочку они искать не будут. Так что придется дать им себя поймать, а дальше они, радуясь, как им ловко удалось разоблачить хитрого шпиона, сами приведут меня к своему руководству. А тут уже наша игра.

— Ладно, — горестно согласился Лис. — Черт с ними, с процентами. Но только ты уж с ними не миндальничай, веди себя поподозрительней, а то еще решат, что все нормально, выдадут деньги да вслед ручкой помашут.

— Ты уж не волнуйся, — обнадежил я друга. — Я буду подозрительным, как Ленин на долларовой купюре.

И вот наконец на горизонте замаячила высокая, почти отвесная скала с семибашенным замком, казавшимся ее логическим продолжением.

— Рош ле Сьон, — пояснил местный вилан.[23] — А полдня пути отсюда Шато-Мегир. — Он махнул рукой куда-то на юг. — Тоже их замок. И дальше еще есть, но я там не бывал. Люди говорят, до самого Пайена, что в Шампани, такие башни. Полдня пути — замок.

Поблагодарив словоохотливого крестьянина, мы отправились в скальную цитадель храмовников, где, вероятно, находился ключ к решению нашей многотрудной задачи.

— Удачи, — напутствовал меня Лис. — Ежели что — свисти, подойдем поможем. Но все-таки постарайся, чтобы этих «ежели что» не было.

Первая фаза операции прошла без сучка и задоринки. Я появился у ворот твердыни перед самым закатом. В час, когда дневные службы орденской братии были уже закончены и начались помышления о горнем, духовные чтения, ну, в общем, занятия, никак не совместимые с финансовыми операциями, процентами и пересчетами курсов. Понятное дело, я не стал называть орденским служителям свое настоящее имя и нарекся Кнутом, слугой ганзейского купца Хельмута Штолля. Правда, назвал я это имя тем самым тоном, которым оглашал свой титул на рыцарских турнирах, а получив разрешение остановиться на ночь в орденском странноприимном доме, с такой небрежностью кинул поводья Мавра молчаливому служке, что только откровенный недоумок мог еще сомневаться, что так называемый слуга Кнут не слишком привык сам заботиться о своем благородном животном.

— Задай ему овса! — прикрикнул я. — Да смотри, не скупись!

Служка молча посмотрел на меня, кивнул и, держа Мавра под уздцы, скрылся за воротами конюшни. Похоже, желаемый эффект был достигнут, осталось лишь закрепить результат, не оставив ни малейшего сомнения у местного руководства по поводу коварства моих тайных замыслов. Все, что понадобилось для этого: стило, грифельная доска и получасовой вечерний моцион. Наткнувшись во время полуночных брожений на четырех часовых, несших неусыпную вахту на крутинах, я удовлетворенно направился в свою келью-люкс и с чувством выполненного долга заснул сном праведника.

Поутру в дверь апартаментов настойчиво забарабанили сначала тихо, потом все громче и громче.

— Ну кто там еще? — недовольно рявкнул я.

— Мастер Кнут, — раздалось с той стороны двери, — за вами прислали.

— Прислали, прислали. Чертова гостиница! В номерах холодно, из окон дует! Какие-то идиоты будят ни свет ни заря. Эй! — прикрикнул я. — Вели подавать завтрак!

Если у кого-то еще оставались сомнения в моей принадлежности к сословию купеческих слуг, в этот момент они развеялись. Я поднял запирающий дверь засов и распахнул ее навстречу гостям. Людей, собравшихся пожелать мне доброго утра, собралось немало. Кроме виденного мною вчера служки, рыцарь, два оруженосца и шесть сержантов. Неплохо для начала.

— В чем дело? — придавая своему лицу как можно более суровое выражение, нахмурился я.

— Рыцарь Вальтер фон Ингваринген, — отчеканил старший из моих гостей. — Оставьте свои вещи и оружие и следуйте за нами.

— Повинуюсь насилию, — гордо вскинув подбородок, прокомментировал я, активизируя связь.

— Ну что, захомутали?! — радостно оживился Лис.

— А как же! — гордо изрек я. — Девять человек конвоя. Чувствуется серьезный подход.

— Да ну! — восхитился Венедин. — Это по крути! Но вот если б они еще с собой баллисту прихватили, тут бы всем стало ясно, в каком ты авторитете.

Вели меня долго. Сначала мы спускались куда-то глубоко вниз по винтовой лестнице, так что по моим ощущениям оказались изрядно ниже основания скалы, на которой стоял замок. В конце концов мы очутились в самом низу лестницы, к которой примыкали широкие, выложенные камнем тоннели, веером расходящиеся в разные стороны.

— Они, похоже, здесь не теряют время даром, — пробормотал я.

Услыхавший это рыцарь-проводник едва заметно ухмыльнулся и молча указал мне на одну из подземных троп. Пещера, в которую она вела, была скудно обставлена, но вполне хорошо освещена парой десятков факелов, закрепленных на стенах.

— Ждите, — кратко произнес мой сопровождающий и запер за собой дверь, оставляя меня одного.

«Интересно, — подумал я, осматривая свои новые хоромы, — чего было тащить меня в такую даль? Вернее, в такую глубь. Неужто только ради того, чтобы продемонстрировать, каких успехов в шахтном деле добился досточтимый орден Богоматери Горной?» Ответа не было. Я продолжал рассматривать помещение, хотя, говоря по правде, экспонатов, достойных рассмотрения, здесь практически не было: два табурета, весьма добротных, но лишенных даже намека на изящество, большой стол под стать им, факелы да неизменный щит с червленым крестом, подозрительно смахивающим на древнюю руну «алгис» в ее правильном, верхнем написании. В центре креста на вмещенном щитке красовался орденский герб с пятилепестковой розой, окруженной терновым венком. Над щитом была отчетливо видна латинская надпись: «Sub rosa est».

— Суб роса эст, — услышал я за спиной резкий мужской голос.

— Спасибо, — поворачиваясь на звук, поблагодарил я. — Мне известна латынь. Все сказанное здесь — сказано под розой, то есть втайне.

— Верно, — несколько удивленно кивнул пришедший. — Что ж, обладание знаниями весьма похвально. А тяга к ним — одно из качеств, отличающее человека благородного от смерда. — Он подошел поближе.

Я не ошибся, передо мной был тот самый немногословный рыцарь с постоялого двора под Штраумбергом.

— Что вы еще можете сказать, глядя на этот крест? — произнес он, пытливо глядя на невесть откуда взявшегося умника.

— Немного, — пожал плечами я. — Вот, скажем, форма вашего креста напоминает одновременно и человека, поднявшего в молении руки к небесам, и одну нашу руну, означающую либо рога лося, либо же осоку. О ней сказано: «Лосиная осока, произрастая из болота, больно ранит и изгоняет, поранив до крови, любого, кто попытается срывать ее; эта руна призывает защиту в истине; в магии она используется для предохранения от зла, усиления удачи, жизненной силы».

— Неплохо, — с уже нескрываемым интересом, глядя на меня, произнес собеседник. — Хотите еще что-нибудь добавить?

— Пожалуй. Вот эта эмблема, — я указал на розу в кругу терний, — ее также можно толковать двояко. Либо мы говорим о розе как о символе Богоматери и о терновом венце как о напоминании о мучениях Сына Ее, нашего Спасителя, либо же мы вспоминаем, что роза также означает тайну, о чем, кстати, свидетельствует сей девиз, а венец означает не столько мучения Сына Божьего, сколько колючую изгородь, защищающую тайну от непосвященных.

Мой слушатель стоял, покачиваясь с пятки на носок, и, сложив руки на груди, смотрел на меня удивленно.

— Очень хорошо, — кивнул он, дождавшись, пока я договорю. — Мне отчего-то кажется, что вы, господин рыцарь, довольно пристально интересуетесь нашим орденом. И даже более того, вы знаете куда как больше, чем вам должно знать.

— Вас, вероятно, беспокоит — откуда? — усмехнулся я.

— Сказать по чести, да.

— А если я заявлю, что просто хорошо разбираюсь в искусстве составления и чтения гербов, вы мне, очевидно, не поверите.

— Несомненно, — кивнул храмовник.

— Ну, тогда, — я развел руками, — мне остается только заявить, что перед тем как узнать все то, о чем я вам только что рассказывал, я также прочитал слова «суб роса эст».

Это была чистейшая правда. Несколько лет назад, готовясь к очередной командировке, я проработал массу первоисточников, относящихся к шотландскому франкмасонству, и наткнулся на упоминание о таинственном рыцарском ордене Розы и Терновника. И величался сей манускрипт именно так: «Сказано под розой». Однако не мог же я поведать об этом орденскому иерарху!

— Что ж, неплохой ответ, — кивнул хозяин апартаментов. — Во всяком случае, он показывает вас человеком, стремящимся сохранить чужие секреты.

— Сохраняющим секреты, — поправил его я.

— Возможно, — согласился он, садясь и указывая мне на оставшийся табурет. — Однако я пришел сюда говорить совсем на другую тему. Вальтер фон Ингваринген, — неспешно произнес храмовник, внимательно отслеживая мою реакцию на свои слова, — вы же не станете отрицать, что именно таково ваше имя?

— На родине меня звали немного по-другому, но в Германии действительно называли так.

— Хорошо, — кивнул мой собеседник, — я буду именовать вас, как вы того пожелаете. Мое же имя Сальватор де Леварье, и я являюсь приором Лотарингии.

— Весьма польщен. — Я привстал, демонстрируя глубокое почтение.

— Полноте, — махнул рукой мсье Сальватор. — Мы здесь просто рыцари, а рыцари равны между собой, будь то король или же последний башелье,[24] выезжающий в бой на чужой лошади.

— Как прикажете, — пожал плечами я.

— Для начала, Вальтер, я хотел бы задать вам вопрос: на что надеялись вы, соглашаясь идти соглядатаем в это командорство? Разве вы ничего не слышали о том, что наши люди внимательно следят и за тем, что делается при европейских дворах, и за тем, кто побеждает на рыцарских турнирах…

— Да, я знаю об этом.

— Тем более, — продолжал приор. — Быть может, вы и не помните, но однажды мы встречались. Не так давно, на постоялом дворе у Штраумберга. У меня прекрасная память на лица.

— У меня тоже.

— Вот как. Как же тогда, зная все это, вы приезжаете сюда, устраиваете какое-то нелепое представление, выдавая себя за купеческого слугу? Как вы осмеливаетесь так грубо и неумело составлять план крепости на виду у стражи? Я не могу понять, о чем вы думали в этот момент.

— Начистоту?

— Конечно! Какой смысл здесь говорить по-другому?

— Я думал, что если служка окажется недостаточно наблюдательным и не опознает во мне опоясанного рыцаря, если брат-казначей по какой-то нелепой случайности примет меня за купеческого слугу, если встреченная мной на стенах стража сочтет, что я вышел полюбоваться ночными пейзажами и не донесет об этом кому следует, то мне придется покинуть командорство несолоно хлебавши, и ума не приложу, где бы я после этого искал вас среди десятков командорств и хозяйств Лотарингии.

Глаза де Леварье округлились.

— Вот как! Значит, вы искали именно меня?

— Именно вас. Вы мне очень нужны, и, можете мне поверить, если бы мне не удалось разыскать вас сегодня, я бы придумал что-нибудь еще более заковыристое, чтобы найти вас хоть в любом из ваших замков, хоть как здесь, под землей, хоть на дне океана.

Приор Лотарингии смерил собеседника удивленно-заинтересованным взглядом.

— Забавно. И зачем же, позвольте узнать, я вам так понадобился?

— Вы хорошо помните нашу встречу на постоялом дворе?

— А что, собственно говоря, о ней можно помнить? Мы виделись всего лишь краткий миг, не сказав друг другу и двух слов.

— Верно. А утром, точнее, даже и не утром, а еще ночью вы отправились дальше в путь.

— Таков наш обычай, — согласно кивнул де Леварье. — Мы никогда не останавливаемся вне владений ордена на срок больший, чем нужен для того, чтобы поесть самим, накормить коней и немного передохнуть. День или ночь, погода или непогода, для нас это не имеет значения.

— Речь не о том, — мягко прервал я приора Лотарингии, явно настроенного продолжить разговор о нравах и обычаях ордена Храма Богоматери Горной. — Спустя сутки на этом же постоялом дворе пропала девочка, которую мы сопровождали. Ее подменили фейри.

— Я слыхал, что фейри временами грешат тем, что подсовывают в колыбель подменышей вместо человеческих детей. Но, если не ошибаюсь, ваша спутница давно уже переросла детские колыбельки, — неспешно заметил мой собеседник, явно не понимая, каким образом рассказанное мной связано с желанием отыскать его скромную особу.

— Да, — согласно кивнул я. — Ей было немногим менее четырнадцати лет. И фейри похитили ее, понуждаемые к этому могущественным заклятием. Нам удалось заставить их сознаться в этом.

— И что? — недоуменно поинтересовался мсье Сальватор.

— Ровным счетом ничего. Разве что на похитителях были одеяния вашего почтенного ордена, и, по утверждению фейри, направлялись они в Рош ле Сьен. И вот что еще. — Я посмотрел на дернувшееся как от удара лицо приора. — Эта девочка — невеста сына императора Фридриха II принца Людвига.

— Вы полагаете, — мрачнея на глазах, произнес де Леварье, — что мы, движимые известной вам неприязнью к императору Священной Римской империи, похитили невесту его сына? Я верно понимаю ваши слова?

— Ни в коем случае. — Я покачал головой. — Пришел бы я сюда таким вот образом, ежели б подозревал вас в этом преступлении. Да и к тому же мне достоверно известно, что похитители киевской княжны состоят на службе у графа Генриха фон Шверина. Они пытались обречь нас на смертную казнь, сорвать невыгодный для северной Лиги династический брак и, как вы сами видите, очернить высокое имя вашего ордена. Вы сами понимаете, что могло быть, если бы мне и моим друзьям, сейчас ожидающим результатов этого визита, не удалось раскрыть глаза его величеству насчет коварной уловки шверинцев.

Императорская армия могла быть под этими стенами еще вчера. Как видите, ее здесь нет, и император Фридрих, невзирая на ту неприязнь, о которой вы говорили, не полагает вас виновным в случившемся несчастье. Сегодня у него, у нас и у вас один враг. И я пришел просить вас о помощи в борьбе с этим врагом. В борьбе, цели которой близки каждой из участвующих в ней сторон.

Приор Лотарингии слушал меня в полном молчании, чуть постукивая кончиками пальцев по поверхности стола. Я смолк, и в подземелье воцарилась гнетущая тишина, все более гнетущая от того, что прибавить к вышесказанному мне было нечего, а реакция храмовника оставалась по-прежнему непонятной.

— Полагаю, все сказанное вами правда, — произнес он и, резко встав, направился к двери. — Ждите, за вами придут, — бросил он у самого выхода. — Да не вздумайте выходить сами, если хоть немного дорожите своей жизнью.

Ожидание затянулось. Уж и не знаю, сколько мне пришлось провести в гордом одиночестве, часть факелов уже погасла, да и оставшиеся норовили последовать за ними, погрузив подземелье во тьму, когда дверь отворилась и я увидел на пороге давешнего рыцаря, приведшего меня сюда утром.

— Я еще увижу сегодня его честь мсье Сальватора де Леварье? — осведомился я, поднимаясь по лестнице вслед за проводником.

— Не ведаю, — отрезал тот.

— Но он в замке? Он никуда не уехал?

— Господина приора не было сегодня в замке, — кратко отрезал храмовник, не обращая никакого внимания на мое удивление. — Вам велено ждать дальнейших распоряжений. И очень прошу вас, не пытайтесь бежать.

Когда я возвратился в орденский странноприимный дом, был уже вечер. Расторопный служка поспешил провести меня в номер с такой безучастной любезностью, как будто и не было утреннего ареста и всех связанных с ним последующих оперативно-следственных мероприятий: мои вещи в келейке были сложены весьма аккуратно, даже более аккуратно, чем до обыска.

— Прикажете подать ужин? — глядя сквозь меня, спросил провожатый.

— Да уж, будь добр, — кивнул я, чувствуя, что с самого утра у меня не было во рту и маковой росинки.

— Сию минуту, — поклонился он. — Не обессудьте, у нас весьма скромная трапеза.

Портье не покривил душой, похлебка из вареных бобов навевала грустные воспоминания об императорском столе. Когда же на следующий день в меню не было внесено никаких корректив, я уже поглощал содержимое своей миски с видимой досадой, к вечеру переросшей в остервенение. Особенно же злило то, что до меня здесь, похоже, ровно никому не было дела. Кроме, пожалуй, гостиничного слуги, разносившего тощую баланду, да пары стражников, заступавших мне дорогу, стоило попытаться выйти во двор.

Я коротал время в разговорах с Лисом, утверждавшим, что за прошедший день крепость не покинул ни один человек, бродил из угла в угол и в конце концов с наступлением темноты забылся сном, скорее вынужденным, чем долгожданным.

Утро очередного дня вновь началось со стука в дверь.

— Вставайте, господин рыцарь, — послышалось из коридора. — Приведите себя в порядок и следуйте за мной.

И вновь был бесконечный спуск во чрево скалы, вновь выложенный камнем тоннель, подземелье с яркими факелами на стенах и орденским крестом напротив двери. На этот раз ждать пришлось недолго, мессир Сальватор де Леварье распахнул дверь и ворвался в комнату мощным стремительным шагом, как и в тот памятный вечер на постоялом дворе.

— Рад видеть вас в добром здравии, Вальтер.

Я поклонился в ответ.

— Ваша честь, господин приор, будет ли вам угодно дать мне ответ, в силах ли орден оказать ту помощь, о которой я спрашивал вас намедни.

— Силы ордена ведомы лишь Господу нашему, о вашем же деле скажу лишь одно: все то, о чем вы мне поведали, истинно.

— Мне отрадно это сознавать. Значит ли это, что вы поможете нам? — вновь уточнил я.

— Все в руке Божьей, мы лишь покорны воле Его.

Я удивленно уставился на своего собеседника. Наш прошлый разговор имел весьма светское звучание, теперь же имя Господне буквально не сходило с уст приора. Можно было подумать, что мессир Сальватор попросту тянет время, однако с тем же успехом он мог томить меня ожиданием в убогой келье, пока я окончательно не сошел бы с ума от неизвестности и не начал бы с Божьей помощью разносить гостеприимное приорство по камешку. Однако я был вызван сюда, а стало быть, у его чести было что сказать, и можно было утверждать с полной уверенностью: все, что желал сообщить мне лотарингский рыцарь, он намеревался довести в строго определенный момент и ни минутой ранее. «Что ж, — вздохнул я про себя, — приготовься ждать и слушать, поскольку другого выбора в данной ситуации, похоже, нет». Мсье Сальватор, очевидно, оценил мое молчание должным образом. Он подошел к орденскому кресту и заговорил, указывая на него:

— Позавчера, Вальтер, я был немало порадован вашими познаниями в постижении скрытого смысла наших эмблем. Как я уже говорил, вы встали на тот самый путь, который отделяет смердов, в каком бы звании они ни были, от людей истинно благородных. Я хотел бы помочь вам идти по этому пути, ибо он ухабист и без надежного проводника вы рискуете сломать себе шею, не одолев и сотой доли того, что уже ведомо вашим предшественникам.

«Ба, да меня попросту решили завербовать! — восхитился я своей догадке. — Что ж, благое начинание. Посмотрим, что из этого выйдет».

— Вот, скажем, этот крест, — продолжал де Леварье. — Позавчера вы назвали мне два значения этого символа. Есть еще одно: сей знак суть опора, знак единения Земли, силой которой мы все живем, и Неба, духом коего наполнено наше бытие. Его форма означает и триединство Божье, и множественность путей, коими человек может служить Ему. При помощи этой связи, этой опоры Солнце Духа оплодотворяет Тело Земли, творя тем самым ежегодно, ежедневно и ежечасно вечное Непорочное зачатие.

«Так, — я выдохнул, переваривая сказанное, — как говорит в таких случаях Рассел, давайте не путать догматы с собачьими циновками.[25] Что-то они тут перемудрили».

— Прошу простить меня, ваша честь, — начал я не спеша и почти робко, — быть может, я не все понял, но ежели речь идет о Непорочном зачатии Богоматери, то сие есть великое чудо…

— Чудо? — не дал мне договорить лотарингский приор. — Лишь профаны, привыкшие глядеть только себе под ноги, не видят истинного смысла сказанного! Где они сыскали чудо? Полная ерунда. В самом зачатии как таковом есть чудо рождения новой жизни, но нет греха, ибо через это зачатие творится замысел Божий. В нем нет ничего порочного. Бог есть Любовь. Зачатие — великое свидетельство Его созидательной мощи. Откуда же здесь взяться греху? Само нелепое понятие греха придумали те, кто, пугая доверчивых простаков адскими муками, держит их в повиновении. Непорочное зачатие совершается ежечасно, ибо земля рождает всякий год, не меняясь и не становясь порочной. Сам Сын Божий создан из праха земного и Духа Господнего.

«Ага, насколько я понимаю, налицо пережитки деметрианского культа. Хотя сама по себе трактовка небезынтересна. Пожалуй, стоит упомянуть о ней в отчете по возвращении». Я заинтересованно посмотрел на собеседника, старательно подбирая слова, поскольку то, что было делом обычным для сотрудника Института экспериментальной истории, для рыцаря Вальтера фон Ингварингена, при всей его образованности, должно было являться дерзким откровением.

— Но ваши слова, — начал я опасливо, — все, что вы говорите, это противоречит тому, что было доселе мной слышано от святых отцов матери нашей католической Церкви.

— Церкви? — усмехнулся храмовник. — Помнится, в старину ваши предки, набегами наводившие дрожь на побережье Европы, частенько вламывались в храмы и щеголяли в одеяниях, кои использовались священниками для проведения служб. Скажите, Вальтер, доведись вам жить в те времена, стали бы вы слушать их, когда б в головы этих диких грабителей пришла вдруг мысль вещать с амвона от имени Божьего?

— Конечно, нет! — возмутился я.

— Так в чем же дело? — Губы моего собеседника сложились в насмешливую ухмылку. — Отчего одни разбойники кажутся вам честнее других? Беспощадные норманны, разбивая в храмах Божьих свои бивуаки, посягали лишь на злато и утварь, на то, что перед ликом Господним не имеет никакой цены. Те же, кто пришел им на смену, присвоили себе право вещать от имени Божьего, владеть Его словом и толковать Его деяния. Но всякий, кто утверждает, что в его устах слова Господни, — разбойник и лжец. Разбойник куда как более мерзкий, чем все грабители храмов вместе взятые. Уста Господни в душе каждого живущего, и не зря было сказано святым Бернаром: «Regnum Dei intra est!» — Царство Божье в нас.

— Но, ваша честь. — Я старался говорить как можно медленнее, демонстрируя оглушенность доводами собеседника. — Но ведь Иисус — Сын Божий, разве Его слова не есть суть слова Господни?

— Каждый может слышать Его слова, — произнес де Леварье возвышенно и как-то печально. — Как и каждый может узреть величие Его, стоит лишь поднять глаза и обвести взглядом вкруг себя. Иисус, исполненный чистого Духа Божьего, умел слышать Его лучше других. Простому смертному необходимо долгими упражнениями подготовить душу для того, чтобы услышать глас Предвечного. Но невозможно передать человеческим языком полученного знания, невозможно выразить словами, как невозможно описать квадратами круг.

Сознающий это идет путем мудрости, ибо знание возвышает, а гордыня сокрушает. Но те, кто говорит, что книги, писанные со слов апостолов, несут нам речь Сына Божьего, клевещут, пытаясь ложью своей оправдать захваченное ими право вещать от имени Создателя. Даже со слов слышавших невозможно буквами запечатлеть эхо, что уж говорить о вышнем, чья речь звучит в душах верующих? Слово Господне чуждо злату. Иисус изгнал торгующих из храма, но был распят, и они вновь вернулись туда, но теперь их торг много гнуснее, чем прежде.

— Но, господин приор, вы ведь и сами строите храмы…

— Конечно. И будем стоить впредь. Ибо истинный храм — творение боговдохновенное. Он рождается из тяги человека к гармонии, к возвышенному, к истинной любви. Само строительство их очищает душу, а вид прекрасного собора наполняет гордостью за творение человека, идущего путем познания. Храмы нужны для того, чтобы душа верующего, вошедшего под его своды, устремлялась ввысь, радуясь величию конечной цели человеческого бытия, а вовсе не затем, чтобы в стенах его лжесвидетельствующие о Господе собирали лепту с паствы, словно жадные мытари, ведающие, что им никогда не придется держать ответ перед Тем, чьим именем они творят свои поборы.

Я слушал затаив дыхание. Лекция о теологии рыцарей Храма начинала меня занимать куда как больше, чем я предполагал вначале.

— Неужели вам известен смысл Бытия? — проговорил я, демонстрируя полное замешательство.

— Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему! — бросил де Леварье. — Смысл Бытия в самом Бытие. И вот что я скажу: все в этом мире от Бога. Бог создал Хаос и Бог создал Гармонию. Он же создал человека и Путь от Хаоса к Гармонии, который человеку нужно пройти, чтобы самому стать Творцом и тем самым слиться с Предвечным в силе и славе Его.

Нечто подобное я слышал когда-то от великого мастера боевых искусств Ю Сен Чу. И Путь, и предначертание человека, идущего по нему, и конечное слияние с Космосом, все это было мне знакомо. Но слышать от приора храмовников лекции по буддизму, пожалуй, в этом было что-то запредельное. Однако в подобной ситуации долг оперативного сотрудника Института велел мне не поддаваться на провокации и, более того, по возможности провоцировать самому.

— Но позвольте, мессир, — деланно возмутился я, — как же возможно предположить Хаос творением Господним? Не разумнее ли считать, что он порождение того, чье имя я бы даже не стал произносить в этих стенах.

— Дьявола? Сатаны? — Сальватор махнул рукой. — Снова бредни. Одни и те же нелепые бредни. Я не спрашиваю, откуда вы их набрались, ибо прекрасно знаю об этом сам. О чем вы говорите, мой друг? Откуда взялся этот ваш носитель предвечного зла? Его не было до часа Первого творения, а стало быть, он также часть Бога.

Но в Боге нет зла. Эрго, в нем не может быть чего-либо того, чего не было бы в Господе. Но Бог есть любовь. Откуда же взяться тому самому предвечному Злу, носитель коего вас так страшит? Есть Путь, и он не прост, ибо ничто в мире не совершенно, пока Путь не пройден. В чем же здесь вы видите зло? В том, что люди желают смерти друг друга, желают чужого богатства, чужой славы? Но все это людские желания, в них нет ничего такого, для чего понадобился бы Дьявол. Разве что для оправдания собственной слабости.

— Но грехопадение?.. — попытался было вставить я.

— Полноте, снова сказки. Пребывающему в покое тяжело сделать первый шаг. Но ведь для того и создан Путь, чтоб по нему идти. Состояние полного покоя присуще только смерти. Если желаете, вы можете наречь этот Путь Путем познания Добра и Зла. Но чем дальше я иду по нему, тем более убеждаюсь, что то, что мы называем Добром и Злом, не более чем наша собственная оценка тех или иных деяний. Возможно, когда-то и вы сами поймете это, — завершил он печально.

— Хорошо, — не унимался я, готовясь использовать свой резервный козырь. — Вы человек много более образованный, чем я, мне сложно спорить с вами. Но все же если, как вы утверждаете, те, кто говорит от имени Божьего, лжецы, от чьего имени говорите вы?

— Хороший вопрос, — усмехнулся храмовник, — очень хороший. Я вижу, мои слова попали на возделанную почву. Это меня весьма радует.

— И все же я не услышал на него ответа.

— Мы все здесь лишь ученики. Мы учимся слушать и претворять в жизнь услышанное. То, что я говорю, — лишь то, что я понял из донесшегося до меня, лишь то, что мне удалось выразить в словах. Тем самым речь моя ложна, как любая речь человеческая. Но в ней есть крупицы истины, и от того, кто слушает, зависит — извлечь их или же пройти мимо. — Он хотел еще что-то добавить, но в дверь тихо застучали.

— Прошу простить меня, — поклонился мессир де Леварье, — думаю, это не займет много времени.

Отсутствовал он минут пять, едва ли больше. Когда же вернулся вновь, он впервые с момента нашего знакомства улыбнулся и, разведя руками, сообщил:

— Увы, Вальтер, нам придется прервать нашу высокомудрую беседу. Полагаю, мы к ней еще вернемся и, вероятнее всего, довольно скоро. Пока же, прошу вас, ступайте за мной, для вас есть известие.

Глава 22

Хочешь попасть в Америку, поступай в ракетные войска.

Плакат на призывном пункте

Вопреки моему ожиданию, наш путь лежал еще глубже под землю.

— Не волнуйтесь, — напутствовал меня де Леварье, — вам ничего не угрожает. Сейчас вы увидите кое-что, что вряд ли видели прежде. И это лишь немногое из того, о чем бы вы могли узнать в этих стенах. Конечно, — мессир Сальватор сделал паузу, — будь вы одним из посвященных.

— Ваша честь, — начал я почтительно, — не скрою, меня давно интересует ваш благородный орден. После всего услышанного я глубоко потрясен, и мне трудно осмыслить сказанное за столь краткое время. Вероятно, вы правы, наступит день, и мы вернемся к нашей беседе, но сейчас мой долг — отыскать и вернуть ко двору императора девочку, ставшую заложницей козней враждующих сторон.

— Хорошо, — кивнул де Леварье, услышав примерно то, что ожидал. — Всему свое время. Пока же, — он толкнул дверцу, возникшую перед нами при свете факелов, — мы у цели.

Дверца распахнулась, и я удивленно округлил глаза, пытаясь сообразить, действительно ли я попал в тоннель подземки или же виной этому миражу все то же дурное освещение. Приору Лотарингскому мой ошарашенный вид доставил явное удовольствие.

— Не бойтесь, Вальтер, сия диковина — плод человеческого разума, а не происки Нечистого.

Понятное дело, бояться было нечего, в прежние времена мне доводилось ездить в метро, спускаться по эскалатору, даже пользоваться лифтом, правда, не всегда успешно. Отдаленный предок метрополитена являл собой небольшой возок почему-то на шести колесах, стоявший в деревянном желобе, заменявшем рельсы. Спереди и сзади от него отходили толстые канаты, заменявшие привычную упряжку, на кучерских козлах восседал человек, призванный следить за плавностью и бесперебойностью движения. Завидев нас, он спрыгнул со своего места, открывая дверцу перед приором.

— Влезайте, влезайте, — подтолкнул меня де Леварье. — Сейчас возница даст знак, чтобы включили механизм, и мы тронемся в путь. Заметьте, без всяких лошадей, одной лишь мощью человеческого разума, освоившего силу природы.

«Очевидно, водяную мельницу приспособили», — прикидывая, каким образом можно заставить двигаться это безлошадное устройство, решил я. Впрочем, я не мог назвать себя корифеем инженерного дела, и кто знает, может быть, изощренные умы наследников Архимеда придумали здесь иной способ двигать этот агрегат. Наконец возок дернулся и довольно плавно покатился по отполированному желобу.

Мы были в пути что-то около трех часов, все это время возок исправно стучал колесами на стыках, кое-где со скрипом поднимаясь вверх, не слишком быстро, но без остановок.

— О чем вы задумались, Вальтер? — обратив внимание на следы мысли на моем лице, поинтересовался мсье Сальватор.

— Да вот, — я сделал неопределенный жест рукой, — когда бы в башне вместо ступеней был колодец, да в том колодце поставить такой вот возок, к крыше его прикрепить трос, а к другому концу троса груз, весом в тот самый возок, полный людей, то подъем был бы значительно быстрее.

— В вашей идее есть много недочетов, которых бы вам с легкостью удалось избежать, знай вы то, что знаем мы, и все же, надо сказать, она весьма интересна. Вы далеко пойдете, мой дорогой, — немного подумав, согласился приор.

То, что в моей идее есть масса недочетов, я знал не хуже храмовника. Мне очень хотелось верить, что прежде, чем проверять ее на людях, местные инженеры проведут все же надлежащие исчисления. Однако же не мог я в самом деле набросать, так сказать, на колене досточтимому приору схему примитивного лифта.

Наконец подъем был завершен, и мы оказались на верхней площадке донжона, венчавшего одну из окрестных скал. Семибашенный замок Рош ле Сьон виднелся на горизонте, еле различимый в смутной осенней дымке.

— Ваша честь, — подозрительно глядя на меня, обратился к приору ждавший нас на башне рыцарь, — прикажете начинать?

— Пожалуй, — кивнул де Леварье. — Солнца достаточно?

— Вполне.

— Тогда не будем терять времени.

Рыцарь поклонился и сделал знак ожидавшим его приказа орденским сержантам. Те сноровисто, по всему видать, не в первый раз, начали устанавливать на деревянном помосте диковинное сооружение, отдаленно напоминавшее огромное пугало со свисающими вниз руками.

Среди мощных каменных блоков донжона этот странный прибор выглядел хрупкой детской игрушкой, но самым чудным в нем были свисающие с широких плеч руки, увешанные большими металлическими пластинами, начищенными до блеска. Установив его, сержанты поспешили скрыться в деревянной будке, пристроенной к возведенному монстру. Спустя еще пару минут диковинный плод инженерной мысли конвульсивно задергался, имитируя, должно быть, утреннюю гимнастику огородного пугала. Где-то вдали, в стороне, противоположной Рош ле Сьон, в ответ блеснул какой-то лучик, потом еще, и опять исчез, и снова блеснул, повторяя движение нашей хитрой установки.

«Господи, — я прикусил губу, чтобы не расхохотаться, — да это же гелиограф! Конечно, как я сразу не сообразил? Все замки ордена находятся на скалах, на вершинах холмов, на склонах гор так, чтобы с самой высокой точки одного была видна самая высокая точка другого. Отсюда при помощи таких установок, почти как по телефону, можно связаться с любым, даже самым отдаленным командорством ордена. Мы дали сигнал, его повторили на следующей башне, и так далее, пока сообщение не дойдет до адресата».

— Он подает какие-то сигналы? — наивно поинтересовался я у мсье Сальватора.

— Что-то вроде того, — поощряя мою любознательность, кивнул храмовник. — Когда мы были в подземелье, в одно из наших хозяйств на берегу Северного моря доставили известия об интересующем вас человеке. Я пригласил вас, чтоб вы могли получить эту новость, как говорится, из первых рук. Сейчас мы подаем знак, что готовы к приему сообщения. — Приор повернулся, ожидая ответного сигнала.

Деревянный рукомашец застыл, закончив свою речь.

— Погодите немного, сейчас начнется, — произнес он, вглядываясь в горизонт. — Пошло сообщение. Так, две недели тому назад девочку, похожую по описанию на ту, о которой мы говорили, видели в Гронингене. Ее продали купцу ван Киркену. Это известный торговец живым товаром, — пояснил мсье Сальватор. — Интересно, удалось ли выяснить, куда он предполагал отплывать? Обычно дома он не засиживается. Лишние траты на прокорм рабов, да и к тому же не ровен час нагрянут крепкие молодцы вроде вас в поисках родных и любимых, тут и голову сложишь, глазом моргнуть не успеешь. Значит, вероятно, в тех же днях он и вышел в море. А вот, что-то еще передают. — Он вновь начал вглядываться в проблески дальнего семафора. — Корабль «Шарлемань» направлялся на остров Костаматис в Средиземном море. Это примерно полсотни лье на юго-восток от южной оконечности побережья Сицилии, — пояснил он. — Я много слышал об этом милом острове, но ни разу ничего хорошего. Что ж, — он повернулся спиной к дальнему замку, — похоже, это все, чем я вам сегодня могу быть полезен. По поводу же Шверина не беспокойтесь, мы примем надлежащие меры, чтобы отвадить наглых самозванцев прикрываться именем нашего ордена.

«Уж в этом-то я как раз не сомневаюсь. — Я склонился в благодарном поклоне. — Не удивлюсь даже, если негодяи закончат жизнь на электрическом стуле».

— Сейчас же, Вальтер, — напутствовал меня де Леварье, — вам время отправляться в путь, до Костаматиса дорога неблизкая. Ежели «Шарлемань» еще не прошел Геркулесовы столбы, быть может, мне удастся убедить великого магистра задержать его. Но я бы на это не надеялся. Отправляйтесь в Марсель, там вы всегда найдете корабль, идущий в нужном вам направлении. Перед отплытием наведайтесь в наше тамошнее командорство, если ван Киркена удастся перехватить, в нем об этом будут знать. В добрый путь, Вальтер.

Неблизок путь из Лотарингии в Марсель. Через всю Францию, через множество владений сеньоров крупных и мелких, вниз по полноводной Роне, затем к Средиземному морю. Нам повезло больше, чем обычным путникам, пускающимся в подобное странствие. Благосклонность ордена Храма позволила нам путешествовать с максимальными удобствами.

— Вот, — сокрушался Лис в начале маршрута, вспоминая об убытках, понесенных при обналичивании ганзейского векселя, — богословы хреновы! «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему», а сами захапали десять процентов ни за чих собачий! И, поди, в ус себе не дуют.

Но время шло, и мнение моего друга о «бессовестных живодерах» постепенно менялось к лучшему. Благоустроенные дороги, охраняемые рыцарскими разъездами, аккуратные постоялые дворы, расторопная прислуга, не задающая лишних вопросов, весьма благотворно влияли на настроение Венедина.

— Ладно, — вздохнул он на подъезде к Марселю, — в общем-то они мужики ничего, делом заняты. Хоть понятно, куда деньги идут. — Он мечтательно вздохнул. — Еще бы ввести здесь правила дорожного движения, покрасить сержантам их моргенштерны[26] в черно-белую полоску да с этими дубинами поставить по обочинам, это ж сколько монет срубить можно! Один только знак «Скорость для повозок не более пяти миль в час» в эпоху повальной безграмотности мог бы кормить десяток рыцарей. А сколько их можно развесить! Э-эх! — вздохнул он. — Взяться некому, а мне некогда.

И вот мы прибыли в Марсель. Сведения, полученные в командорстве храмовников, не то чтобы радовали, но все же несколько обнадеживали. «Шарлемань» благополучно преодолел Гибралтар и теперь направлялся в сторону Сицилии. Увы, непреклонно суровый великий магистр ордена запретил использовать боевые корабли с золотыми флагами, украшенными знаками терний и розы, для решения дел мирских, а значит, наш путь лежал на неведомый остров Костаматис.

Невзирая на позднюю осень, погода в Марселе была солнечная, а уж для нас, привыкших в ноябре к холодным дождям и снегу, и вовсе жаркая. Правда, выросший в Кордове Ансельм утверждал, что это совсем не так и что не стоит верить обманчиво теплым дням, за ними следуют холодные ночи, но и обещанные «морозы» заставляли северян лишь накидывать поверх кольчуг теплые дорожные плащи.

Итак, погода в эти дни держалась прекрасная, однако порт, обычно до отказа забитый приплывающими и отплывающими кораблями, был почти пуст. Несколько судов стояло у пирса, очевидно, только приступив к разгрузке, еще пара, накрепко пришвартованные к причальным тумбам, меняли потрепанные недавним штормом снасти, на горизонте у входа в порт маячили контуры боевых кораблей, охранявших морские подступы к городу от неожиданных гостей, — и все. Как будто и не являлся Марсель одной из главных морских баз Европы.

— Не понял, — пробормотал Лис, созерцая акваторию бухты. — Вроде бы самый сезон для крестоносного туризма, куда все подевались? Эй, приятель, — Венедин окликнул моряка, вышагивающего по пристани с задумчивым выражением на лице, — расскажи-ка, будь добр, что здесь происходит, куда подевались корабли?

Бравый мореход посмотрел на Лиса пристально, куда как пристальнее, чем глядят обычно на человека, задающего дежурный уличный вопрос вроде «Как пройти?» или «Который час?», и произнес с сильным северным акцентом:

— Они ушла Сицилия. Император наступать Святой земля. Хороший фрахт.

— Дьявольщина! — выругался мой друг. — Переться в такую даль, чтобы узнать о том, что весь флот ломанулся к старине Фрицу.

— Нам надо торопиться, — вздохнул я. — Если корабли ушли на Сицилию, значит, Фридрих вот-вот выйдет в море. А может, уже вышел.

— Вот спасибо, подсказал! — огрызнулся Лис. — Что я по этому поводу должен делать? Просить небеса, чтобы они вернули императора к точке старта? Считай, что уже прошу. Дальше что? Мы как, через море вплавь отправимся?

— Вы есть господин Лис Венедин? — неожиданно проговорил стоявший поблизости моряк. — Вы не узнавать меня? Мы видеться весна Новгород, вы продавать мне два когга.

— Господи, час от часу не легче, — пробормотал мой друг. — А, ну конечно, как я мог забыть! Впрочем, было темно. — Лис хлопнул себя ладонью по лбу. — Вы мне тогда сразу чем-то приглянулись. Помнится, я изрядно скинул вам в цене.

— О да! — закивал польщенный Лисовской памятью фризландец. — Корабли в то время быть очень дороги, я выгодно их продать.

— Ну а здесь какими судьбами, дружище? — Венедин радостно хлопнул старого знакомца по плечу.

— Я привезти сюда корабль. — Судовладелец повернулся, указывая на одно из суденышек, покачивающихся возле пирса. — Здесь брать вино, плыть Яффа, там уже ждать. Если вам плыть Святой земля, я идти через неделя.

Лис страдальчески вздохнул, отворачиваясь, чтобы как-то скрыть терзавшую его тоску-печаль. Через каких-то семь дней корабль фризского купца выходил в море, еще пара-тройка недель, и он уже швартовался в Яффе, оттуда же до камеры перехода не больше дня пути, конечно, ежели двигаться в хорошем темпе. Глядишь, Рождество вполне можно было встречать дома. Пока же для нас существовал один-единственный подарок от Санта Клауса, и нам предстояло найти его, под какой бы елкой он ни был спрятан.

— Увы, приятель, — опережая Лиса, ответил я, — мы держим путь на Сицилию к императору. Причем весьма спешим и потому ищем корабль, способный выйти в этом направлении буквально сегодня-завтра.

— Сицилия? — удивленно покачал головой фризландец. — О нет. Сицилия нет, уже никто не плыть. Я идти Святой земля, император тоже идти туда. Все остальные плыть другой сторона. Только вон «Святой Женевьева». Ее шкипер возьмет на любой фрахт. Ее уже месяц не выходить из порта. Никто не знать почему.

Мы с Лисом переглянулись.

— А что, — невозмутимо произнес Лис, выискивая взглядом названный фризским мореходом корабль, — красивое название, мне нравится.

«Святая Женевьева» покачивалась у стенки пирса, всем своим видом наводя уныние на постороннего зрителя. Рожденные бороздить моря корабли отчего-то начинают выглядеть все тоскливее и тоскливее, стоит им лишь чуть дольше обычного простоять без дела. Брошенные с борта на берег сходни — три широкие доски, скрепленные прибитыми поперек узкими планками, — покачивались в такт судну, подозрительно поскрипывали, вовсе не маня ступить на них. Несколько матросов, обветренных и просоленных на всех ветрах, со скучающим видом ловили с борта мелкую рыбешку, привлеченную выброшенными за борт объедками.

— Эй, любезные! — крикнул я, подъезжая к кораблю. — Могу ли я видеть капитана?

Матросы перевели унылые взгляды с поплавков на нашу троицу и, очевидно, сочтя нас достойной компанией для их начальства, начали почти синхронно кивать головами.

— Мэтр Теодор! — наконец перестав изображать китайского болванчика, крикнул один из них. — Тут к вам пришли!

С кормовой надстройки послышались шаги, и спустя мгновение мы увидели перед собой невысокого плотного человека в довольно скромном одеянии, но в дорогом плаще с прекрасной золотой фибулой на плече.

— Я Теодор Марно, капитан этого судна, — отрекомендовался он, ступая на сходни. — С кем имею честь?

— Я Вальдар Камдил сьер де Камварон. Это шевалье Серж де л’Арсо д’Орбиньяк. А это наш друг Ансельм. Мы были бы весьма признательны вам, капитан, когда бы вы доставили нас на остров Костаматис, что близ Сицилии.

— Костаматис? — переспросил капитан. — Туда мало кто ходит, во всяком случае, из честных людей. Такое плавание вам бы недешево обошлось. Да только все это пустые разговоры. Начальник порта отчего-то вцепился в меня, как акула в русалочью задницу, так что, похоже, мне до самой весны придется торчать здесь. — Он сделал еще шаг по направлению к нам, и тут доска под его ногой хрустнула и переломилась пополам. — Дьявольщина! — возмущенно вскрикнул Марно, проваливаясь сквозь сходни и едва успевая расставить локти, чтобы не плюхнуться в воду. Я бросился на помощь незадачливому мореплавателю.

— Капитан. — Голос Лиса в моей голове звучал почти испуганно. — Оставь этого магеллана в покое. Ты лучше прислушайся. Ничего не слышишь?

Я последовал совету друга и прислушался. Где-то неподалеку раздавались негромкие завывания и стоны.

— Не оглядывайся! Если оно нас узнает, тогда кранты! А то еще может дать деру. Лови его потом!

— Так может, оно и к лучшему?

— Куда там! — вздохнул Лис. — Это же Горе-злосчастье! Бегать оно будет — с собаками не догонишь, а отвязаться не отвяжется. Лучше давай по-быстрому сообразим, за что оно тут зацепилось?

Капитан меж тем ухватился за протянутую мной руку и начал выползать из пролома. Он уже показался из него более чем наполовину, когда вдруг роскошный плащ его зацепился за торчащую из доски острую щепу, раздалось громкое «хрясь!», и широкая дыра уродливым зевом разошлась по бархатной поверхности.

— Фибула! — без тени сомнения в голосе констатировал Лис. — Рубь за сто даю! Я вспомнил, при Калке я видел точно такую же. — Он смолк и, помолчав немного, выдал куда как более радостным тоном: — Вальдар, знаешь, мне кажется, я придумал, шо с этим делать. Ты давай договаривайся за все про все, а я, когда надо, подхвачу.

— Скажите, мэтр Теодор, если мне удастся уговорить начальника порта выпустить вас, могу я рассчитывать на ваше судно?

— Дьявольщина! — вновь выругался хозяин «Святой Женевьевы». — Только б убраться из этой дыры! Вам-то, понятно, вряд ли под силу самим нанять весь корабль, ну да черт с ним, все равно лучше, чем здесь торчать. Только вам ни за что не удастся его уговорить.

— Это уж наша забота, милейший капитан, — вмешался Лис. — А о цене мы с вами поговорим, когда у нас на руках будет разрешение на выход в море для вашего судна. Вы мне пока другое скажите: вот эта штуковина у вас на плече, во сколько вы ее оцениваете?

— Вы хотите ее купить? — недоуменно поглядел на моего друга мсье Марно.

— Ни в коем случае! — замотал головой Лис. — Я хочу ее у вас одолжить, но так, чтобы потом не вернуть.

— В каком смысле?

— В смысле — не вернуть никогда. Я дам вам, пожалуй, пять золотых в залог, а вы мне эту фибулу.

— Так вы хотите ее у меня купить?

— Ничуть.

— Так как же тогда?

— О Господи! — возмутился Лис. — Я вам даю пять золотых, вы мне — фибулу. Но она остается вашей вещью, вы понимаете? Вашей! Я вам просто ее не верну.

— Деньги, наверно, фальшивые? — находя разумное объяснение словам моего напарника, радостно выпалил Марно.

— Настоящие. Более настоящих просто не бывает. — Лис развязал висевший у пояса кошель и достал золотую монету. — Если не верите, смотрите сами.

Капитан опасливо принял монету из рук Венедина, покрутил в пальцах, попробовал на зуб, вернул ее хозяину, взял очередную и проделал с ней те же операции.

— Вы намереваетесь дать мне деньги сразу в обмен на фибулу, — понижая голос почти до шепота, уточнил он.

— Да, черт возьми! Если хотите, даже раньше. Я отсыплю вам деньги, вы отстегиваете фибулу.

— А! По рукам! — Марно протянул широкую как лопата ладонь. — Вы мне сразу понравились, по всему видать, честный человек. Гоните сюда десять золотых монет, и фибула ваша.

— Кровосос, — мрачно в пространство констатировал Лис. — Ладно, получай золото, но заметь, фибула не моя, а по-прежнему твоя.

— Да уж как пожелаете, — алчно поблескивая глазками, согласился капитан, ощупывая монеты. — Моя так моя.

— Начинайте готовить корабль к отплытию. Остальное уже наша забота.

— Ну и что ты намереваешься делать? — спросил я, когда мы отошли от корабля.

— У меня на родине это именуется — дача взятки должностному лицу, — явно удовлетворенный сделкой, изрек Лис. — Вероятно, здесь это деяние именуется так же.

— Думаешь презентовать ему фибулу?

— Конечно, — довольно кивнул Лис. — И Горе-злосчастье в придачу. Наверняка наш знакомец и сам пытался дать господину начальнику порта на лапу, но не с его счастьем. А сейчас он там, мы здесь, а начальник порта… ну, в общем, если ты мне покажешь чиновника, не берущего взятки, я на свои средства построю ему памятник вроде того мужика, у которого корабли между ног шныряли.

— Гулливера?

— Нет. Колосса Родосского.

С официальными делами было покончено в течение считанных минут. Документ, разрешающий «Святой Женевьеве» выход в море, перешел в наше полное распоряжение. Золотая фибула и сопутствующее ей Горе-злосчастье стали неделимой собственностью королевского чиновника.

— О друзья мои! — радостно встретил нас у пирса изрядно повеселевший с момента расставания мсье Теодор. — Вам удалось уломать эту чертову каналью?

— Я не понял, а шо, блин, были какие-то сомнения? — возмутился Лис.

— Нет! Нет, что вы! Вы приносите мне удачу. Стоило вам уйти, нашелся еще один фрахтовщик на старушку «Женевьеву». Это купец, он плывет на Сицилию. Я не стал ему говорить о Костаматисе, — он заговорщицки понизил голос, — честные люди туда не плавают. Но я понимаю, что вам очень надо на остров. Давайте ведите скорее на борт ваш чертов груз, с утренним бризом мы выходим в море.

— Скорей бы, — вздохнул Лис. — И вот что, господин Теодор, на вашем месте в ближайшее время я не стал бы возвращаться в этот порт.

Глава 23

Если вы уж всерьез решили с кем-то разделаться, ничто не мешает вам быть с ним вежливее.

Уинстон Черчилль

«Святая Женевьева» шла вперед, давая семь узлов, раскачиваясь из стороны в сторону на радостно-синих волнах. Немного, но принимая во внимание, что латинские паруса, красовавшиеся на всех трех ее мачтах, позволяли идти довольно круто к ветру, можно было смириться и с этим.

— Костаматис. — Мэтр Теодор, принявший на себя роль любезного хозяина, охотно снабжал нас разнообразной информацией о тонкостях плавания в средиземноморских водах и всех имевшихся в них же диковинах. — Вернее, по-итальянски, Коста Матеус, носит свое имя в честь апостола Матфея, проповедовавшего там слово Божье морским разбойникам.

— Погоди, — встрепенулся Лис, услышав знакомое имя. — Матфей, это тот, который был сборщиком податей?

— Он самый.

— А, ну тогда понятно. — Лис состроил возвышенное выражение лица. — Кому же, как не ему, знать нравы разбойников.

— Простите? — Набожный, как и все суеверные люди, мсье Теодор укоризненно посмотрел на моего напарника.

— Господин д’Орбиньяк хотел сказать, — толкая Лиса локтем в бок, произнес я, — что во времена римского владычества разбой в ливантийских землях был делом столь обычным, что человеку странствующему приходилось сталкиваться с подобными душегубами сплошь и рядом.

— А, понимаю, — закивал мсье Марно. — Так вот, с тех пор пиратов на острове нет. Там сидит князь Матео VII, который именует себя прямым потомком того самого евангелиста Матфея.

— Обычное дело, — кивнул я. — Знавал я один род, который происходил прямо от Адама. Причем от первого брака.

— Так что ж там — тишь да гладь? — удивленно спросил Лис. — Отчего ж тогда туда не плавают честные люди?

— Да нет. — Капитан вздохнул. — Со времен Матфея пиратства на этом острове нет, все больше работорговля. Князь снаряжает корабли, которые шныряют и здесь, и в Ионическом море, и в Эгейском, и за Геркулесовыми столбами. Пристанет такой корабль ночью у какого-нибудь небольшого городка или рыбачьего селения, а поутру, почитай, все его жители в цепях. Тех, кто получше, с собой забирают, остальных же убивают или отпускают за выкуп. С того княжество и живет. Сюда же везут пленников и из Европы, и с Востока, так что всякий, кому нужны красавицы для услужения или же сильные парни, во всякий день может приплыть да подобрать товар себе по вкусу. Да, впрочем, что я вам рассказываю, — пожал плечами Марно, — вы-то и сами, поди, все это знаете. — Он перевел заговорщицкий взгляд с Лиса на меня. — Иначе чего вас туда понесло?

— Послушайте, почтеннейший, — попытался возразить я, оскорбленный предположением шкипера о нашей принадлежности к работорговле. Но не договорил, замерев с открытым ртом.

Прямо к нам от кормовой надстройки шел мужчина, одетый в добротный плащ из фламандского сукна и шляпу с маленькими круглыми полями. Все в его облике выдавало человека, привыкшего к дальним странствиям и вполне вольготно чувствующего себя на покачивающемся из стороны в сторону суденышке.

Лис, удивленный напавшим на меня столбняком, быстро перевел глаза туда, куда был направлен мой взор.

— Ба! — Он широко распахнул объятия. — Какие люди! Глазам своим не верю, неужто это в самом деле дражайший Карл из Риббека? Вы таки привели к нам подмогу от господина фон Нагеля?

— А, — вмешался владелец «Святой Женевьевы», — это мой второй фрахтовщик. Я вам о нем говорил, он направляется на Сицилию.

— Господа! Господа! — Немецкий торговец, на ходу теряя свое величие, ринулся нам навстречу, по дороге рушась на колени и пытаясь обхватить руками одновременно мои и Лисовские ноги. — Вы живы! Я так рад! Так рад! О Господи, какое счастье, вы живы!!! Я так виноват перед вами… Я так счастлив — вы живы! — в экстатическом состоянии нервного припадка причитал он, старательно пытаясь оторвать нам по штанине.

— Да ладно, — растерянно попятился Лис. — Ты шо елозишь, на ноги-то встань, неча палубу коленями протирать.

— Эй, Ансельм! — крикнул я. — Кубок с водой сюда! Быстро!

— Не встану-у!!! — орал купец. — Я так виноват, так виноват перед вами! Мне нет прощения! Но это все они. Они! Они грозились убить меня, сжечь мой дом, они обещали пустить меня по миру…

— Да кто они-то?

Расторопный Ансельм, до того зубривший текст очередного заклинания таинственной венедской школы, не заставляя себя долго ждать, примчался с полным кубком воды. Купец выхватил чашу из рук Лисовского ученика, и зубы его зацокали о край кубка.

— О-о, — чуть отдышавшись, вновь простонал наш старый знакомый. — Это люди графа Шверинского. Я был вынужден повиноваться им. — Он вновь впал в истерику, грозя залить судно горючими слезами и пустить его на дно, совсем как некогда пожарные в нью-йоркском порту фешенебельный лайнер «Нормандия».

— Так, светило частной торговли. — Лис подхватил скорчившегося на палубе купца под мышки и рывком поставил на ноги. — Ну-ка, не рыдай, шо Ярославна на валу! Сейчас ты будешь говорить спокойно и связно. Причем, отметь себе, чем правдивее будет твоя речь, тем длиннее будет жизнь.

— Да-да, конечно, — согласно закивал Карл, вновь прикладываясь к предусмотрительно протянутому Ансельмом кубку, — здесь-то я могу наконец сказать всю правду. Здесь-то они меня не достанут! — Он погрозил кулаком невидимым обидчикам куда-то в сторону давно уже скрывшегося из виду берега Южной Франции. — Господа, — купец посмотрел на нас с нескрываемой мольбой в глазах, — я был бы счастлив предложить вам немного выпить.

— Да, хорошая мысль, — оживился Лис. — У нас, кстати, есть бутылка весьма славного винчика. Ансельм, подсуетись там, организуй выпить-закусить, надо же в конце концов спрыснуть этакую встречу.

— О-о, господа, я так рад! Так рад…

Дальнейший разговор протекал уже без лишних свидетелей, зато в присутствии бутылки «Жигондаса». Впрочем, с постепенным убыванием ее содержимого.

— О, славное вино, — с видом знатока смакуя напиток, произнес риббекский купец, — настоящий темный рубин. А какой аромат, — он принюхался, — спелые ягоды, слива, вишня и, пожалуй, ежевика. Что еще? Специи, мята и совсем чуть-чуть старого дуба. Прекрасный вкус и замечательное послевкусие.

— Да, — кивнул я, — рекомендуется к дичи, красному мясу и плесневелым сырам. Это все мы и без тебя знаем. Ты нам лучше поведай, как было дело тогда под Херсирком.

— Да что за резон мне теперь скрывать, это старая история, — начал он. — Я когда-то служил кнехтом в отряде одного шверинского рыцаря…

— Как звали? — немедля спросил я.

— Юсташ фон Зеедорф.

Не знаю, врал ли рассказчик или же говорил правду, но это имя я слышал и прежде. Лично видеться с ним не приходилось, но, помнится, гарнизоном одной из шверинских крепостей командовал некий Юсташ фон Зеедорф.

— Я был тогда еще совсем молод, — вздохнул купец, — покинул родные места, искал счастья на чужбине.

— Ближе к делу, — прервал скорбное повествование Лис. — Тоже мне, слепой Гомер! Байки о родословных ваших местных вельмож мы уже слышали.

— Да, конечно, — вздохнул торговец, кидая на моего друга укоризненный взгляд. — Но я как раз говорю по делу. Господин рыцарь в то время приблизил меня к себе, намеревался даже сделать знаменщиком, но однажды, — он замолчал, словно что-то обдумывая, затем махнул рукой, — эту тайну я не раскрыл даже отцу, но теперь — какой в ней прок? Господин Юсташ дал мне немалую сумму золотом и отправил в Фризландию купить коней для своего отряда. Я хорошо разбираюсь в лошадях…

— Мы тоже, — оборвал его Лис. — Не отвлекайся.

— Я был совсем молод, у меня была с собой куча денег: рыцарь не поскупился дать мне средств к существованию в дальнем краю. Я остановился в хорошей гостинице, пустился в кутеж, играл в кости, пил дорогие вина, а когда опомнился, денег почти не осталось.

Я решил не возвращаться обратно. Господин Юсташ был так добр ко мне, а я обманул его. — Он хлюпнул носом.

— Еще короче и еще ближе к делу, — недовольно поторопил его Лис.

— С тех пор прошел не один год, я скитался, порой без гроша в кармане, много пережил. Наконец вернулся домой, унаследовал отцовскую лавку, стал почтенным человеком, и тут… Вы позволите еще вина? — Лис молча плеснул из бутыли в кубок. — Благодарю вас, господин Венедин. — Карл залпом осушил кубок, забывая и о цвете, и о вкусе, и о послевкусии. — Так вот, незадолго до вашего появления, в лавку зашел один человек. Я сразу узнал его, хотя не видел очень давно. Это был старший сын Зеедорфа, и у него была моя расписка, та самая, согласно которой я получил деньги на проклятых фризландских коней. Я был готов вернуть ему все до гроттена, но он пообещал объявить меня вором и предателем, обещал велеть своим людям сжечь мой дом и погубить всю мою семью. Он говорил, что отряд его отца был уничтожен и сам господин Юсташ убит из-за отсутствия этих самых лошадей.

— Убит?! — вмешался в разговор я. — В прошлом году он, кажется, был жив и здравствовал.

— В самом деле? — пожал плечами наш риббекский проводник. — Я уже лет пятнадцать как носа не казал в Шверин. Почем мне знать? Я был очень напуган. Тогда сын моего бывшего хозяина потребовал помочь ему заманить вас в ловушку. Он не предполагал, что старый барон нападет на вас, и велел мне самому придумать, как завести вас на тот чертов постоялый двор под Штраумбергом. А тут как раз такое дело: на площади в Риббеке я услышал, что на вас напали, что командира вашего эскорта зовут фон Нагель, и помчался к вам навстречу. Дальнейшее вам известно.

— Но как же вы надеялись повернуть колонну, если б не было волков?

— Тс! — Карл из Риббека приложил указательный палец к губам. — Этот самый молодой фон Зеедорф — он маг. Он должен был придать мне черты того рыцаря, фон Нагеля, а его самого похитить или убить на привале в городе. А я уже должен был довершить остальное: сославшись на депешу фон Зальца отправить рыцарей назад, а самому с еще парой тевтонцев увести вас с имперской дороги в Штраумберг. Вот такие-то вот дела.

— Что ж, толково, толково, — кивнул я.

— Но вы-то, вы-то как спаслись? — переходя с минорного тона на мажорный, спросил купец.

— Да шо спасаться-то? — Лис толкнул меня под столом ногой. — Уж не знаю, шо там эти шверинцы такого хитрого удумали, но мы проторчали пару дней на постоялом дворе в ожидании тебя с фон Нагелем ну и двинулись дальше, не век же там торчать.

— Да-а? — удивленно протянул купец. — И они вас не тронули?

— Да нет, — покачал головой Лис. — Ехали себе и ехали. Жаль только, Ропшу не довезли, помер бедняга в пути. — Я кинул было на Венедина удивленный взгляд, но тот, упредив мои вопросы, не замедлил появиться с объяснениями на канале связи: — Капитан, ты ему веришь?

— Ну-у…

— Вот и я «ну-у…»Поет он, конечно, складно, но мне все это кажется больно подозрительным. Все-таки где Риббек, где Марсель. Чего его сюда понесло? Давай-ка я ему запущу «дурочку», а ты мне при случае подпоешь.

— Да, — вздохнул я. — Как приключилась с ним лихорадка под Штраумбергом, так до последнего часа и не отпустила беднягу.

— О, — вздохнул Карл, — какое горе. Это, вероятно, то самое зелье, что подмешали нам за ужином. Поверьте, это страшные люди, они не знают сострадания и милосердия. После того дня я потерял сон и покой. Если они решат, что я слишком много знаю об этом деле, они непременно захотят убить меня. Я продал все и решил перебраться на Сицилию. Моя семья прибудет вслед за мной, как только я куплю дом.

— Вот здесь он прокололся, — услышал я в голове ликующий голос напарника. — О каком деле идет речь? Мы ни о чем ему не сообщали. А неудачную попытку перехватить нас в пути вряд ли можно именовать «делом», сплошное мельтешение. Он знает явно больше, чем пытается нам показать.

— Ты думаешь, именно он и есть маг?

— Не знаю, не знаю, но выбор невелик. А мы, тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу, до Трира добрались, теток сдали с рук на руки, получили свой куш… Но тут Вальтера нелегкая дернула. Капитан, — быстрой скороговоркой застучало у меня в голове, — срочно соображай, за что тебя дернула нелегкая, а то я еще не придумал.

— Да, — вздохнул я тяжко, — было тут дело. Случилось. В корчме.

— Ага, — тут же подхватил Лис. — Все из-за этой сарацинской собаки.

— Какая еще собака?

— Какая, какая — сарацинская.

— И что у меня с ней было?

— Откуда я знаю? Ты же виноват, вот сам и соображай! Может, у тебя к ним генетическая ненависть.

— Э… это был один мусульманин, который шел к императору с тайным поручением…

— Да-да, Вальтер потребовал от него выпить за здоровье Папы Римского, а тот почему-то отказался. А Вальтер о-о-ого-о. — Лис назидательно поднял вверх указательный палец. — Ты еще не видал, каким он бывает в буйстве. В Новгороде, когда против него выставили медведя, он несчастного зверюгу в клочья порвал. Капитан, пока я тут несу пургу, придумай, шо было дальше с несчастным сарацином.

— А, — отмахнулся я. — Зарубил я этого неверного. К чертовой матери.

— Вот-вот, — поддержал мои слова Лис, — в баранье рагу покрошил. Император нас сначала под замок посадил, а потом интерес его замучил: что ж за сведения этот тайный агент вез? Вот и премся за сто верст киселя хлебать, чтобы отвезти его гарему последнее «прости», ну и по дороге разузнать, в чем, собственно говоря, дело было. Такая вот история, дружище.

— Да-а, — протянул риббекский купец, — вот ведь как бывает. Но я, господа, вижу перст судьбы в нашей встрече.

— Та, — хмыкнул Лис, — об чем речь! Все десять перстов и еще кое-какие части тела.

— Быть может, мне на роду написано не расставаться с вами. Быть может, в этом и есть мой жребий. — Он смерил нас с Лисом выразительно-умильным взглядом. — Я так счастлив, господа, так счастлив!

— Да чуть шо, обращайся. — Венедин похлопал нашего собеседника по плечу. — Только сейчас у нас тут сиеста образовалась, так что давай твое счастье перенесем на вечер. Как говорят французы, аревуар.

— Конечно, господа, конечно, — поспешил откланяться Карл из Риббека. — Однако за мной угощение.

— Нас не запугать! — вслед вышедшему купцу бросил Лис. — Эй, Ансельм! Приготовь-ка свой рог. В смысле, не свой, а единорога.

Вечернее пиршество потрясло всех присутствующих на борту своим размахом. Нас же оно повергло в изумление тем, что скрытно всовываемый Ансельмом в вина и яства волшебный рог оставался девственно белым, как в те блаженные времена, когда он украшал лоб диковинного животного.

— Шо-то я ничего не понимаю, — возмущался Лис. — Он шо же, не пытается нас отравить?! Это шо же получается, мы потеряли всякий интерес для заказчиков?

— Слава Богу, — резонно возражал я. — Не хватало еще устраивать боевые действия посреди моря. Тебе что, одного Джон Пол Джонса недостаточно?

— Не, Пол Джонс Полом Джонсом, но все-таки обидно. Тут, понимаешь, изводишь Европу своим присутствием, а благодарные потерпевшие жлобятся потратить на тебя толику яда. Я, можно сказать, оскорблен в лучших чувствах!

Утренний завтрак рассеял хмурое настроение моего друга. Рог, опущенный Ансельмом в первый же соус, посерел, словно основным ингредиентом предложенного нам блюда была свежая дорожная пыль.

— Во, блин, как! — обрадованно хмыкнул Лис. — Не пожалел-таки старина Карл пару черепиц с отчего дома для подкупа местного кока. Ну шо, Вальдар, сходим на камбуз, проведем среди этого работника гром-харча[27] разъяснительную работу?

— Успеется, — прерывая радужные надежды Лиса, явно изнывающего от тоски в часы вынужденного безделья, ответил я. — Ты мне лучше скажи, отчего это вдруг рог стал не черным, а серым?

— Да мало ли! — пожал плечами мой друг. — Может, кок чуть-чуть нам натрусил, а остальное припрятал на случай борьбы с вредителями полей и огородов.

Я скептически скривился.

— Маловероятно. Скорее другое. Яд будет понемногу подсыпаться в пищу ежедневно и внешне даст симптомы какой-либо распространенной болезни.

— И шо ты предлагаешь по этому поводу?

— Добросовестно «проболеть» до самого острова. Правда, придется изрядно попоститься: хлеб, яйца, рыба, пойманная лично, птица, тобою, Лис, сбитая. Но в общем-то до острова не так уж и далеко.

— Да, фигня. Пол-локтя по карте. Каких-то пару недель в пути. Если вдруг штиль не случится.

— В противном случае, — вздохнул я, — нам придется выкинуть нашего доброго друга Карла за борт вместе со всеми его слугами. А их у него, заметь, полтора десятка. Иначе он придумает какую-либо очередную каверзу, поди гадай — какую? К тому же не забывай, вполне возможно, что почтенный купец, так сказать, на досуге подрабатывает магом.

— А может, и нет, — хмыкнул Лис. — Это ведь только наши предположения. Может, кроме мордобития, в смысле, отравления, и никаких чудес.

— Проверить бы, да вот только как?

— Ансельм! — Венедин повернулся к ученику, в полном молчании тренирующемуся вдавливать взглядом гвозди в корабельную переборку. — Заканчивай фигней страдать, сходи лучше прощупай старину Карла на наличие магической сущности.

— Но вы…

— Мне нельзя. Вдруг война, а я уставший.

— Но позвольте, о великий! — взмолился ученик. — Как же я смогу его прощупать? Ведь стоит мне начать вычерчивать защитный круг и пентаграмму на корабельной палубе, как матросы, эти самые суеверные из всех представителей людского племени, попросту выкинут меня за борт! А ежели я попробую проникнуть сквозь его магический щит, предварительно не обезопасив себя, он испепелит меня в единый миг. Ведь если действительно граф Шверинский послал против вас мага, то он наверняка весьма могущественен. Куда мне с ним тягаться?

— А если по-другому? Скажем, дырку в стене проделать? — вяло предложил я. — Он ведь как раз по соседству живет, благо, кают «первого класса» на этом лайнере всего лишь две.

— Это будет душераздирающее зрелище! Три великовозрастных идиота будут по очереди торчать кверху задницей, припав глазом к дырке в стене, шо прыщавые подростки у окна женской бани. — При этих словах моего друга Ансельм густо покраснел.

— А что, о великий, в Венедии есть женские бани?

— Там даже стиптиз-шоу есть. Но ты этого никогда не увидишь. Особенно если будешь меня перебивать.

Устрашенный ученик быстро захлопнул рот, боясь поинтересоваться, что есть стриптиз-шоу и как это может быть лучше женской бани.

— Так вот, — продолжал Лис, — мы, как три малахольных идиота, будем торчать у дырки в стене и ждать, а не колданет ли наш дружаня Карл, скажем, себе на ужин какую-нибудь каку с маком. А если он вообще дальше «колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь» в магии не продвинулся, тогда что?

— Что ты предлагаешь? — пожал плечами я.

— Э-эх! — вздохнул Лис. — Не ко времени я отпустил японского городового. А то б мы ему враз устроили тень отца Гамлета в брудному простелядли. Против него-то он наверняка что-нибудь попытался предпринять.

Перед моим внутренним взором вновь всплыла картина пылающего замка Херсирк и почтительный самурай, смиренно испрашивающий у счастливого от близости Татьяны Викулишны Лиса права на свободу… «У талисмана одиннадцать слуг, — всплыли вдруг в памяти слова прилежного Ансельма, сдающего зачет по истории Черного дракона Шихуань-ди. — И стоит ему отпустить одного, он сейчас же находит на его место другого».

— Херсирк, — произнес я, поворачиваясь к Лису.

— В каком смысле? — Венедин непонимающе уставился на меня.

— Попробуй искренне, от души, так же, как ты вызывал японского городового, вызвать барона Херсирка.

— Ты шо, таки успел приложиться к завтраку? — Лис покрутил пальцем у виска. — Вот только его здесь и не хватало для полного счастья. После нашей последней встречи, боюсь, общение с ним будет начисто лишено приятствия.

— Лис, — радостно вскочил я с места, — ты не понял. В тот момент, когда Санада улетучился на свою Акинаву, я готов держать пари, Херсирк стал слугой талисмана. Стало быть, он будет послушен, как пограничная овчарка. А черный волк-оборотень, да еще, возможно, и светящийся, это же как раз то, что нам нужно для наведения на старину Карла такого ужаса, что без магической защиты ему не обойтись. Если, конечно, он ею владеет.

— И вот тут мы будем смотреть в дырочку! — подхватил Лис. — Особый эффект ожидается, ежели наш суженый действительно из Риббека. Вот его порадует явление покойного сюзерена! Короче, собака Баскервилей сдохнет от зависти!

Дальнейшее плавание в лексиконе разведслужб носило наименование «шпиль». То есть состояние, когда обе стороны уже догадываются о замыслах друг друга и стараются провести соперника на его же действиях. Днем мы исправно страдали, мучимые неведомой хворью, в полночь же прикладывались к едва заметной дырочке, проделанной в перегородке между каютами, и наблюдали явление черного волка-оборотня перед несчастным риббекским купцом.

В первую ночь, когда гонимый торговец, погруженный в записи, услышал за спиной злобное рычание и, повернувшись, увидел дюймах в десяти от своего лица оскаленную волчью пасть с капающей с клыков слюной, он отпрянул в ужасе, крутанулся на месте и… исчез.

— Что и требовалось доказать, — подытожил увиденное Лис. — Локальный пробой пространственно-временного континуума. Возможно, гиперпереход. Так себе, средней руки высшая магия.

Потрясенный Ансельм приложился к освободившейся щелочке.

— О великий, — тихо произнес он, — волк лег на пол и смотрит в одну точку. Стало быть, он чует исчезнувшую из виду добычу. Да будет позволено мне предположить, что сей маг никуда не перешел. Он просто завернул вокруг себя пространство.

— М-да? — пристально глядя на Ансельма, бросил Лис. — Возможно, ты прав. Мне и в голову не пришло такое банальное решение. Фи, что за пошлость! Где школа?! Какой-то дрянной примитивизм. Ладно, время позднее, пора ложиться спать. А Херсирка… на рассвете отзовем. Пусть пока посторожит.

Спал я вполглаза, поэтому время от времени слышал волчий рык из-за стены, вероятно, уставший от неподвижности маг пытался сменить позу или же попросту развернуть пространство, в котором он находился, словно бабочка в коконе. На следующее утро мы «изнывали от мучительных болей», еле двигались по палубе, выползая подышать морским воздухом; старина же Карл еще бодрился, пытаясь изобразить условно здоровый вид. Следующая ночь почти доконала его: он вышел на палубу много после полудня, и воспаленные глаза его свидетельствовали, что ночное соседство по-прежнему не давало купцу ни минуты роздыха.

— Крепкий парень, — уважительно глядя в спину шверинского наймита, констатировал Лис. — Храброе сердце, железные нервы, да и в голове кое-что имеется. Право, жаль приводить в полную негодность такой-то экспонат здешнего паноптикума. А что делать, придется.

Пытка Херсирком продолжалась все плавание. Плюнув на удобства, несчастный риббекский купец перебрался на палубу, но и там, когда поблизости никого не было, его настигал огромный черный зверь. Он ложился спать после рассвета, но первое, что видел, открыв глаза, был волк, стоящий над ним с ощеренной пастью. Он падал на убогий тюфяк среди своих слуг и матросов, надеясь отдохнуть в их окружении, и вновь видел его, неразличимого для других. Оборотень исчез лишь тогда, когда почтенный мэтр Марно сообщил, что к исходу следующего дня на горизонте появится Костаматис. Несчастный купец проспал чуть менее суток, когда же наконец выбрался на палубу, застал нас уже вполне готовых к высадке.

— Как ваше здоровье, друзья мои? — поинтересовался он, глядя на наши цветущие физиономии.

— Прекрасно! — широко улыбнулся Лис.

— Благодарю вас, Карл, — поправил я, — много лучше. А ваше? Последнее время вас что-то не было видно.

— Я тоже занедужил, — вздохнул маг. — Но теперь все позади.

— Мне радостно это слышать. Весьма жаль, что теперь придется расстаться. Возможно, мы встретимся на Сицилии? Хотя, если выяснится, что император уже выступил в Святую землю, придется отложить нашу встречу до лучших времен. — Я развел руками. — Увы, превратности военной судьбы.

— Как? — изумленно посмотрев на меня, спросил торговец. — Разве вы не идете на Сицилию? Вы же говорили — сарацин…

— Вот и я говорю, — подхватил Лис, — ну что бы стоило этому неверному псу жить на Сицилии? А то тащись бог весть куда только потому, что ему вздумалось поселиться посреди моря!

— Ты забываешь! — гневно осадил я друга. — Он не просто поселился посреди моря, он был приближенным князя Матеуса VII, а этот вельможа куда как более щедрый и добродушный, чем наш обожаемый император Фридрих.

— Вальтер, — укоризненно посмотрел на меня Лис. — Из того, что князь Матеус друг твоего детства, еще не следует, что его светлость лучше государя-императора. Как ты можешь судить об этом?

— А те два года, которые я провел здесь после вынужденного бегства из Дании, разве не дают мне права именовать князя Матеуса самым приятным из встреченных мною доселе вельмож?

— Господа! Господа! — перебил наш спор риббекский купец, сознающий, что добыча ускользает из его рук. — Я понимаю, что после того распроклятого случая на постоялом дворе мне не должно просить у вас протекции, но, может быть, я все-таки мог бы надеяться, что вы по своей доброте замолвите за меня князю словечко. Быть может, мне и не стоит искать убежища в Сицилии? Может, здесь, на острове, я найду себе приют? Уж тут-то они меня не сыщут!

— Ну, это к Вальтеру, — поспешил парировать просьбу мага Венедин.

Я пожал плечами.

— Да в общем-то никаких проблем. Мы с ним все же хоть и дальние, но родственники. Покончим со своими делами, а там, на пиру…

— Ну, после той истории, конечно, Матеус закатит пир.

— Ты имеешь в виду тот случай в лесу? — подозрительно спросил я.

— Ах да! Еще и случай в лесу! — махнул рукой Лис. — Как я мог забыть? Ну, тогда тем паче.

— Значит, я могу надеяться? — воспрянул духом Карл.

— Не то слово! — обнадежил его Лис. — Я б на твоем месте уже собирал вещи и думал, шо буду дарить князю. Оно знаешь, корни у него северные, но ствол его генеалогической елки уже лет двести торчит в этой восточной местности. Так что, сам понимаешь, без богатых даров лучше не суетиться.

— Конечно-конечно. Я уже сейчас же дам надлежащие распоряжения.

— Простите, господин рыцарь, — начал Ансельм, когда Карл из Риббека отправился самолично подыскивать подарки для князя, — неужели он не подозревает, что именно мы натравили на него волка-оборотня?

— Наверняка подозревает. Однако он не подозревает, что мы подозреваем, что он подозревает, будто Венедин маг. Поэтому он старается вести себя как можно менее подозрительно и просит у нас помощи, как любой другой купец в его положении.

— А-а-а, — протянул Лисовский ученик. — И что же мы будем дальше делать?

— Для начала попросим Лиса договориться с капитаном, чтобы «Святая Женевьева» ждала нашего возвращения в гавани и не вздумала куда-нибудь уйти, пока мы не окажемся на ее борту. А потом… Там видно будет.

Глава 24

Здравствуй, князь ты мой прекрасный.

Царевна-Лебедь

Мощная каракка,[28] сторожившая вход в гавань острова Костаматис, с таким радушием встретила «Святую Женевьеву», что невольно казалось, будто эта скромница — частая гостья у здешних берегов. Остроглазый Лис торчал у фальшборта в позе гончей, готовой к броску, выискивая взглядом надпись «Шарлемань» на бортах стоявших в бухте кораблей.

— Блин, ну что за непруха, — бормотал он, провожая взглядом каждое новое изученное им судно. — Капитан, может, они еще не пришли? Может, их штормом куда занесло или там мачта сломалась?

— Возможно. Но я бы на это не надеялся. У них была фора не меньше недели. Думаю, они уже ушли. Но давай сначала разберемся, что к чему. Быть может, Алена здесь, на берегу. Если что, выкупим и дело с концом.

— Выкупим, — недовольно бурчал Лис. — А на какие шиши, позвольте спросить? Старина Фриц, конечно, большой души человек, но денег на подобную операцию он забыл отстегнуть.

— Не жадничай. У нас свои есть.

— Были, — горестно вздыхал Венедин. — Наш добрый мэтр Марно изъявил столько прыти и неподдельного желания идти помогать императору на Сицилию, что пришлось того…

— Что ты с ним сделал? — ужаснулся я, оглядываясь кругом в поисках бездыханного капитана.

— Я сделал? Это он сделал! В общем, пришлось купить у него каравеллу. Так что, господин совладелец судоходной компании «Лис, Камдил и компаньоны», финансовый итог проходящего дня, мягко говоря, неутешителен. Если девочка действительно здесь, то выкупить ее мы сможем разве что в кредит. Как ты думаешь, местный банк кредитными операциями занимается?

— Маловероятно, — вздохнул я.

— Ну шо ж, тогда пошли по базару, поищем кое-какого товару. Ежели найдем, что-нибудь да удумаем.

* * *

Невольничий рынок острова Костаматис был огромен. Сотни покрытых выгоревшими шатрами помостов оглашались громогласными зазывалами, выкрикивающими заученный, а вероятнее всего, унаследованный от далеких предков текст: «Самые прекрасные девушки! Самые сильные мужчины! Самые… Самые… Самые…»

Никакого отношения к выставленному товару эти возгласы не имели, но так было заведено, а нарушать вековые традиции в здешних местах было не принято.

— А вот поглядите! — кричали то справа, то слева. — Только полюбуйтесь! — норовили ухватить за рукав юркие приказчики, стоило хоть на фут отклониться от центральной линии прохода. — Полюбуйтесь на наш товар, это бесплатно.

Сказать по правде, на этом рынке было чем, вернее, кем, полюбоваться. Глаза разбегались от обилия красавец всех мастей, но нам было не до них. Оставив Ансельма на судне, мы велели ему наблюдать за почтеннейшим риббекским купцом, ждущим нашего призыва на княжеский пир, и теперь двигались в разношерстой многоголосой толпе, где тюрбаны гордых почитателей Пророка преспокойно соседствовали с украшенными изящными образками шляпами французов и германцев, колпаками византийцев и разномастными шевелюрами аборигенов. Забыв религиозную рознь, вековую вражду и тому подобные глупости, опьяненные торговым азартом, все эти люди торговались, присматривались к товару, трясли в воздухе тугими кошельками, в общем, с толком проводили время.

— Интересуетесь? — очевидно, заметив наши с Лисом ищущие взгляды, буквально из-под ног возник смуглый сухощавый паренек в шароварах и распахнутой шитой жилетке на голое тело.

— Да, любезный. — Лис положил на плечо самозваного менеджера руку. — Нам нужен товар, привезенный сюда на днях кораблем «Шарлемань». Серебряная монета, если ты отведешь нас туда, где он может быть выставлен.

— Да-да, конечно, — радостно закивал тот. — «Шарлемань» был здесь всего три дня назад.

— Вот видишь, — повернулся ко мне Лис. — «Шарлемань» здесь был целых три дня тому назад!

— О да! Вчера утром ушел обратно.

— Проклятие! — Лис подтолкнул аборигена в спину. — Давай, приятель, веди скорее, у тебя есть реальная возможность сегодня хорошо заработать.

— Сей миг! — Наш добровольный гид повернулся на пятках и устремился сквозь толпу, бойко расталкивая людей локтями и переругиваясь с кем-то на ходу на весьма странной смеси, пожалуй, всех языков народов Средиземноморского бассейна.

Идти пришлось долго. Мы пробивались вслед быстроногому туземцу, когда дорогу нам пересек оборванного вида субъект, явно спешивший покинуть то место, на котором находился минуту тому назад. Он сделал финт влево, вправо, рванулся вперед и рухнул наземь, получив удар между лопаток короткой толстой дубиной со свинцовым шаром на конце. Сваливший его мужчина, по виду вовсе не похожий на местного жителя, отмахнул полу куртки из буйволовой кожи и, сунув за пояс свое страшное оружие, стал деловито шарить в обносках бродяги. Наконец он удовлетворенно кивнул и достал из них вышитый арабесками кошель.

— Что это было? — спросил я у проводника, призывно дергающего за рукав.

— Ничего интересного, воришку поймали. Видать, неместный. У нас с этим строго.

— И что с ним сделают?

— С кошельком? Отдадут хозяину. Десятая часть тайной страже, а все остальное — хозяину.

— Да нет, — перебил я его, — с воришкой.

— С ним-то? — Выражение лица парня недвусмысленно свидетельствовало о крайнем удивлении моему интересу. — Как водится: свяжут и выкинут в море к акулам. Здесь всегда так делают, — видя мое изумление, заметил он. — Очень справедливый закон.

Наконец наш путь подошел к концу. Провожатый остановился у богатого строения, покрытого алым персидским шелком, расшитым золотым орнаментом, возле которого, как, в общем, и везде, горланили островитяне, наперебой расхваливающие выставленный товар.

— С вас монета, — выпалил парень, останавливаясь перед шатром и протягивая руку.

— Держи. — Лис сунул в раскрытую ладонь денарий. — Но погоди исчезать, ты еще можешь понадобиться.

— Всегда к вашим услугам! — расплываясь в улыбке, гордо произнес расторопный юнец. — Хоть до самого Рождества! Один золотой до заката солнца.

— По рукам, — кивнул Лис, оглядывая помост с полуобнаженными невольницами, ласкающими глаз своими гладкими телами, умащенными драгоценными благовонными маслами. — Слушай-ка, дружище, как бы узнать, здесь все или кого-то оставили про запас, так сказать, для ценных клиентов?

— Сей миг! — бойко кивнул юноша. — Я переговорю с хозяином. Это Абдулла Сен-Джеймс, один из самых почтенных купцов на рынке.

— Кто? — переспросил я, услышав столь диковинное для английского уха имя.

— Отец его, Уильям Сен-Джеймс, был начальником княжеской кавалерии, а мать мавританка, здесь же купленная. Жениться он на ней, конечно же, не стал, но когда умирал, кое-какие деньги оставил. Теперь-то сын вон как развернулся, — завершил наш экскурсовод, с неподдельной гордостью указывая на богатый выбор товара. — Так что, спрашивать у хозяина?

— Давай, малый, поторопись, — напутствовал его Лис. — Отрабатывай свое золото.

Парень ужом бросился за помост, спеша выполнить данное ему поручение.

— Ну что, Капитан, — хмуро заметил Лис, когда мы остались одни в толпе покупателей, — Алены здесь нет.

— Сам вижу. Хочется верить, что с ней не случилось чего-нибудь непоправимого. — Мне очень не хотелось называть вещи своими именами, я словно боялся, что слово оглашенное призовет из ниоткуда того, чьим именем оно является. «Не буди Лихо, пока спит тихо», — говорил обычно Лис. Уже и не знаю, когда там оно спало, но после нашего знакомства будить его оч-чень не хотелось.

— А могло, — жестко заметил Лис. — Девочка-то с норовом.

Я гневно посмотрел на него, не в силах противопоставить ничего другого.

— Господа! — вынырнувший из-под чьей-то подмышки малец радостно вцепился в наши руки. — Сеньор Абдулла ждет вас. Он предлагает вам пройти к нему. Я уверил его, что вы достойные люди и, вероятно, хорошие покупатели.

— Это уж точно, — кивнул Лис, — был бы только товар.

Сеньор Абдулла Сен-Джеймс ожидал нас в шатре позади своего роскошного помоста. По всему было видно, что он не являлся плодом страстной любви, а посему природе пришлось немало потрудиться, мешая в единый коктейль худшие черты английской и ливантийской породы. Бесцветно-голубые глаза и светлые волосы уроженца Альбиона соседствовали у него с горбатым восточным носом и крупными губами выходца из Персии.

— Бача[29] сказал, что вы меня искали? — произнес работорговец, ставя на чеканное серебряное блюдо чашу с шербетом. — Зачем я вам понадобился? — откидываясь на подушки и меряя нас оценивающим взглядом, спросил он.

— Почтеннейший монсеньор Абдулла, — начал Лис, вплетая в речь льстивые восточные обороты, — мы счастливы, что именно к вам, человеку, известному своей мудростью и благородным нравом, привел нас Господь в поисках той, чьи безутешные родители…

— Скоро полдень, господа, — прервал его «благодетельный» Абдулла, — и я отправлюсь спать, так что говорите быстрее, что вам нужно.

— Мы ищем девочку, — вмешался я, — она прибыла к вам позавчера на корабле «Шарлемань».

— Позавчера было много кораблей и много девочек. Как я могу упомнить всех?

— Все нам не нужны, только одна. Быть может, это освежит вашу память? — Лис достал из-за пояса кошель с десятком золотых монет.

— Жарко, господа, — пожаловался англоперс, — очевидно, солнце напекло ваши головы. Мои красавицы стоят не менее ста золотых монет каждая. Почему вы думаете, что за несколько жалких солидов я стану портить отношения с теми, кто поставляет мне столь превосходный товар. Если вы не видели ту, которую ищете, на помосте, стало быть, ее здесь нет. А была ли она, кто знает? — Он развел руками.

— И все же постарайтесь вспомнить, — снова заговорил я. — Это невысокая стройная девушка лет четырнадцати со светлыми волосами, с большими серыми глазами, очень приятной улыбкой и небольшой ямочкой на подбородке. У нее овальное, чуть заостренное книзу лицо, гордая осанка…

— Гордая осанка? — с ухмылкой на толстых губах повторил хозяин торжища. — Здесь не бывает таких.

— Вспомните получше, — с едва скрываемой угрозой произнес я. Не знаю, услышал ли эту угрозу торговец живым товаром, но, посмотрев на меня вскользь, он кинул небрежно:

— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я должен утруждать себя, вспоминая какую-то девчонку четырнадцати лет.

— Причину? — переспросил я, переходя с итальянского на английский. — Пожалуйста. Не так часто к вам заходят ближайшие родственники со стороны отца. Не так часто они просят вас о пустячной услуге, чтобы им в ней отказывать.

— Вы мой родственник? — со смешанным чувством недоумения и интереса в голосе спросил «монсеньор» Абдулла, тоже переходя на английский.

— Вне всякого сомнения, — отрезал я. — Вы сын английского рыцаря Сен-Джеймса, носившего имя, — я сделал небольшую паузу, — Уильям. Меня же зовут Уолтер Сен-Джеймс. И я ваш двоюродный брат.

— Вы мой брат? — с интересом повторил работорговец. — Забавно. Чем вы можете подтвердить свои слова?

— Пожалуйста, — склонил голову я. — Есть у вас какие-либо вещи, помеченные родовым гербом Сен-Джеймсов?

— Есть. — Торговец запустил руку под подушку, на которой сидел, и извлек из-под нее плоскую шкатулку для хартий, украшенную гербовым щитом.

— Слушайте, — бросил я, отворачиваясь, чтобы не видеть ларца. — В золотом поле червленый лев с черным вооружением. На верхней лапе у него серебряный обрывок цепи и секира с черным обухом и червленым топорищем в нижней. История сего герба такова: в годы войны Стефана и Матильды, при осаде крепости Орчвик наш славный предок был взят в плен, однако ему удалось освободиться, убив стражника и, невзирая на многие раны, открыть ворота крепости. Вот о чем непреложно свидетельствуют эмблемы нашего герба.

Купец смотрел на меня ошарашенно. Похоже, ему и в голову не приходило, что эта раскрашенная картинка может что-то означать.

— Вы мой брат, — произнес он, еще раз окидывая меня удивленным взглядом. — Вот бы никогда не подумал. Ну что ж, мой долг помогать родственникам. В конце концов в основе всех моих богатств лежат золотые старого Билла Сен-Джеймса. — Монсеньор Абдулла открыл вытащенную шкатулку и начал рыться в записях. — Была такая. Альенор из Штраумберга. Хотя, вероятнее всего, она не Альенор и не из Штраумберга. Скорее какая-то славянская боярышня. Ее купили вчера…

— Кто? — возопили мы, едва не снося своим криком легкий шелковый шатер.

— Мы никогда не знаем имен покупателей. Они хранятся у смотрителя рынка. Но без указа князя он не назовет имена покупателей. Таков закон. Я же вам могу сказать лишь, что это была седьмая сделка за вчерашнее утро, причем от третьей до двенадцатой покупки совершал один человек. Это был евнух, судя по одежде и выговору, вероятнее всего, из Сирии.

— Быть может, ты знаешь корабль, на котором он приплыл? — бросил я, хватаясь за наименование корабля, как за соломинку.

— Нам это и подавно неизвестно, — покачал головой мой «кузен». — Об этом может знать смотритель порта. Но он тоже слова не скажет без веления князя. Пожалуй, это все, чем я могу вам помочь, дорогой мой братец.

Мы не стали оставаться у подобревшего вдруг Абдуллы на обед и, невзирая на полуденный зной, поспешили продолжить наше расследование.

— Ну, Капитан, я потрясен! — хмыкнул Лис, вышагивая за нашим проводником. — «Я не знал, что у меня есть огромная семья»… Огласи, пожалуйста, весь список твоих родственников, проживающих на этом веселеньком острове.

— Отстань! — отмахнулся я. — Самому противно, спасу нет.

— Не, но с Сен-Джеймсом ты это здорово сделал. Откуда ты, кстати, все про него знаешь?

— Это сейчас история герба, так сказать, его толкование, семейный секрет, а у нас — бери геральдический справочник и читай. Сен-Джеймсы род древний, о них много написано. Я даже этого Уильяма вспомнил, если что, могу еще песен напеть. Вот только тошно…

— Да-да, я помню, лианы твоих родословных джунглей переплетаются с самыми знатными родовыми кактусами мира и его окрестностей. Поведай-ка мне лучше, о твоя сиятельная светлость, с высот своего величества, как далеко простираются наши дальнейшие планы?

— Ну, к смотрителю рынка идти смысла не имеет, — начал я.

— Резонно, — заметил Венедин. — А уж если там все дневные сделки регистрируются, то и подавно смысла нет, в очереди не протолкаешься.

— Надо идти прямо к князю. В конце концов у нас имеется императорская грамота, дающая весьма широкие полномочия.

— Да, только не забывай, что теоретически невеста принца Людвига малой скоростью движется в Святую землю. Стало быть, распространяться о том, что мы ищем княжну Алену Мстиславишну, особо не рекомендуется.

— Мы ищем вздорную девчонку Альенор из Штраумберга, которая чем-то приглянулась императору. Насколько я понимаю, поставщики императорского гарема здесь весьма частые гости.

— Хорошо, поставщики поставщиками, но сам князь, как я помню, не является вассалом Фрица. Как же ты планируешь к нему попасть?

— Быть может, при помощи вновь вскрывшегося родства. Эй, малый! Давно умер мой любимый дядя Билли?

— Семь лет тому назад, монсеньор.

— А давно ли правит князь?

— Да уж лет десять.

— Ну что ж, — я улыбнулся, — пожалуй, явление Уолтера Сен-Джеймса с тайным известием его вполне может заинтересовать.

* * *

Остров Костаматис находился в той части Средиземного моря, которую без особого преувеличения можно было назвать райской. Солнечная погода держалась здесь почти круглый год, и бурная растительность, отчасти, видимо, коренная, отчасти завезенная из Рима, Эллады и благословенного Леванта, радуя глаз, покрывала всю поверхность острова, не занятую человеком для своих корыстных нужд.

Но даже там, где рука непоседливого хомо сапиенса оставила образцы своего мастерства, благоуханное зеленое буйство спешило приспособить творения архитектурного гения в качестве подставок и подпорок для молодой яркоцветной поросли. Не исключением из этого правила был и княжеский дворец, воздвигнутый на скале, подобно афинскому Парфенону, но теперь из-за обилия вьющихся растений с красно-золотыми цветами, змеями, взбирающимися вверх по белоснежным дорическим колоннам и свисающими яркими гирляндами с их мраморных капителей он более напоминал затерянный в индийских джунглях дворец из «Маугли».

Впрочем, вместо хвостатых бандерлогов, снующих взад и вперед по лианам, у ворот княжеского дворца нас встречали темнокожие атлеты в легких одеяниях, отдаленно напоминавших римские туники, но при этом в византийских шлемах-колпаках. Вооружены они были кривыми восточными мечами, заткнутыми за широкие золототканые кушаки, и бамбуковыми пиками. Заметив посетителей, островитяне, разморенные жарой, оживились и с чувством важности исполняемого ритуала скрестили свои удочки-переростки.

— Их светлость не принимает! — громогласно объявил один из стражников.

Я едва смерил бдительного цербера презрительным взглядом.

— Вызови начальника стражи, болван! Да побыстрее!

Я не большой любитель величать людей болванами без особой на то причины, и уж, во всяком случае, до личного знакомства. Но, увы, иная манера разговора с блюстителями княжеского покоя была чревата долгими невнятными объяснениями, на которые не было ни времени, ни сил. При таком стиле общения все сразу же становилось на свои места: коль уж человек подходит к стражнику и рявкает на него, заявляя, что он болван, да еще при этом требует начальника стражи, стало быть, такой человек имеет непреложное право именовать стражников болванами и требовать вызова аж самого… страшно сказать кого.

Реакция караульного на мои слова была стремительна и вполне адекватна. Он выхватил из-за витого кушака серебряный свисток и издал пронзительную трель, вызывая искомого офицера. Тот не заставил себя долго ждать. Он примчался во главе еще десятка античных молодцев с пиками и, увидев нас, немедля гордо подбоченился, начиная беседу:

— Кто такие?

— Извольте стать, как подобает, — сквозь зубы процедил я, грозно сдвигая брови. — Я Уолтер Сен-Джеймс, и у меня срочное секретное послание к его светлости князю Матеусу, — я достал из сумы и потряс перед носом обалдевшего начальника караула мандатом с императорской печатью Фридриха. — Дело не терпит отлагательства! Поспеши доложить своему государю о нашем прибытии. Да не задерживайся по дороге, если не желаешь завтра заступить на пост вместо этих идиотов.

В голове грозного представителя младшего командного состава что-то громко перещелкнуло, и в глазах появился смутный проблеск осмысленности.

— Непременно, ваша честь! — выпалил он, спеша выполнить требуемое от него действие. — Сию минуту! Эй! — прикрикнул он на одного из своих солдат. — Проводи господ в бирюзовую залу. Да погляди, чтобы их угостили с дороги. А-а… Этот? — Начальник стражи ткнул пальцем в нашего проводника.

— Пойдет с нами! — резко кинул я.

— Да-да, конечно, — закивал головой неусыпный страж и тут же напустился на своего подчиненного. — Ну что стоишь, скотина?! Сказано было — отвести господ! Марш-марш!

Бирюзовая зала, куда привел нас стражник, именовалась так вовсе не из-за окраски стен, а из-за самой что ни на есть настоящей бирюзы, покрывавшей их тонко подобранными голубовато-зелеными панелями. Свет, проникавший через ажурные переплеты сложноарочных восточных окон, вырисовывал на этой поверхности загадочные орнаменты, напоминавшие мавританскую вязь.

— Хорошо он тут устроился, — оценивая богатство обстановки, констатировал Лис. — Чувствуется, что многотрудное дело коктейлизации общества приносит неслабые дивиденды.

Аромат цветов, казавшихся издали новогодней гирляндой, сладкий до умопомрачения, проникал во все щелочки залы, мешая дышать и дурманя голову.

— Не продохнуть, — пробормотал я.

— Во-во, — поддержал меня Лис. — Дерьмеца бы сюда совсем не помешало. Но это мы им быстро организуем, ежели они не ответят четко и однозначно, какая падла Алену прикупила.

Он, вероятно, хотел еще что-то сказать, но золоченые, в полтора человеческих роста двери, покрытые снизу доверху завитками сплетающихся арабесок, распахнулись, и долгобородый мужчина в алом парчовом киладе,[30] опоясанном витым золотым шнурком, склонив покрытую алой же чалмой голову, произнес:

— Прошу следовать за мной, господа. Его светлость князь Матеус ждет вас.

— Господи, как они тут дышат, — едва слышно пробурчал я, следуя за нашим провожатым, разящим таким мощным благовонием, что все увивавшие дворцовые колонны цветы должны были увянуть от огорчения и досады, не в силах перебить эту чертову благовонь.

Князь и, по всему видать, его ближний двор ожидали «императорских посланцев», возлежа на низких, собранных из планок красного и черного дерева диванах в окружении рекламных представительниц здешнего бизнеса в миниатюрных одеяниях из полупрозрачного муслина. Бассейн посреди выложенной розовым мрамором залы наполнял помещение сладостной прохладой, а бивший в нем фонтан своим мелодичным журчанием навевал мысли спокойные и, я бы даже сказал, лирические.

— Вам следует преклонить колени перед князем, — на ухо прошептал наш бородатый проводник.

— А пыль под его тапками целовать не надо? — расслышав требования местного этикета, ласково осведомился Лис. — Так перетопчется. Тут люди императора пришли, а не хрен с бугра! Вальдар, передай-ка их светлости наш мандат. А то он, похоже, не совсем понял, кто к нему пришел. Заметь, — процедил он, — я пока говорю — пришел, а не вторгся.

Я преклонил перед князем одно колено, и Венедин нехотя последовал моему примеру. Выслушав зачитанный краснокафтанником мандат, князь благосклонно кивнул, повелевая гостям встать, и наконец отверз свои августейшие уста:

— Мне доложили, что вы, сударь, носите имя Уолтер Сен-Джеймс. Здесь же говорится о некоем Вальтере фон Ингварингене.

— Мой отец Ингвар Сен-Джеймс, брат вашего покорного слуги Уильяма Сен-Джеймса, покинул Британию после поражения короля Генриха II. Однако же в отличие от брата он не отправился в Святую землю, а нашел убежище во владениях Империи.

Князь Матеус кивнул, удовлетворенный услышанным объяснением.

— Хорошо, и что же просит у меня мой брат Фридрих?

— Тамбовский волк тебе брат, скотина надушенная, — склоняясь в поклоне, провозгласил Лис на своем «венедском» наречии.

— Что он говорит? — глядя на нашего провожатого, исполнявшего, видимо, при дворе роль толмача, поинтересовался брат «тамбовского волка». Вряд ли тому доводилось когда-либо слышать родной язык моего друга — до его возникновения оставалась еще не одна сотня лет. Я поспешил ответить на вопрос его светлости, дабы не конфузить почтенного переводчика.

— Мой спутник, происходящий из далекой Венедской земли, говорит, что вы своим великолепием и грозной мощью затмеваете всех вельмож, ранее им виданных. — На губах Матеуса появилась довольная улыбка.

— Так о чем хотел просить меня Фридрих?

— Его величество ищет девочку, некую Альенор из Штраумберга. Она была продана два дня тому назад в ваших владениях.

— Какая жалость! — лениво играя кудрями одной из девяностопроцентно обнаженных красавиц, промолвил владетель Костаматиса. — Увы, я ничем не могу помочь моему другу Фридриху. Разве отослать ему в подарок какую-нибудь другую. Или, скажем, десяток. А хочешь, забирай всех этих. Погляди, разве они не хороши?

— Вкус вашей светлости не знает равных в подлунном мире. — Я склонился в благодарном поклоне. — Но по какой-то странной прихоти его величеству нужна именно Альенор.

— Смешно. Прежде мой друг Фридрих никогда не был так привередлив. Скажите, мой милый Сен-Джеймс, чем, к примеру, эта девушка хуже той? Все они одинаковы.

— И все же, — вновь натаивал я, — такова воля государя. Я бы просил вас приказать смотрителям рынка и порта сообщить нам, кто и откуда приобрел ее и на каком корабле она была вывезена с острова.

— Вот еще! — хмыкнул «потомок апостола Матфея». — Еще прадед моего прадеда издал указ, запрещающий разглашать тайну нового обиталища тех, кто покидает мои владения. Так что я ничем не могу помочь императору. Но я обязательно подарю ему дюжину-другую красоток, чтоб в их объятиях он забыл об этой злосчастной девчонке. Ну что, — князь запустил руку под прозрачную занавесочку, прикрывающую грудь прекрасной одалиски, возлежащей у него на коленях, — поедешь на Сицилию к моему другу Фридриху? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вы только посмотрите, какая прелестница! Она очень украсит имперский гарем. Ступайте и передайте его величеству мои сожаления и пожелания крепкого здоровья. Я не в силах ему помочь.

Однако я не хочу, чтобы племянник моего доброго Сен-Джеймса покидал эти гостеприимные земли опечаленным. Когда-то ваш дядя учил меня управляться с конем. В память о старике Уильяме я выполню любое ваше желание, ежели, конечно, это будет в моих силах.

— Капитан, дай мне пас, — умоляющим тоном произнес Лис на канале связи. — Я хочу долбануть по этим воротам, пока есть чем долбить.

— Счастье видеть столь достойного владыку уже само по себе есть награда, — поклонился я. — Мне не о чем вас просить, но мой друг…

— У меня к нему тайное дело. Всех пусть гонит на фиг.

— А ты на него бросаться не будешь?

— Нет.

— Точно?

— Обещаю.

— …У моего друга есть к вам дело, о котором он хотел бы поговорить с вами наедине.

— Это большая тайна, — поспешил вставить Лис. — И она может быть для вас весьма полезна.

Князь Матеус обвел собравшихся в зале ленивым взглядом и скомандовал:

— Все прочь! Эй! — кивнул он переводчику. — Вызови стражу, пусть на всякий случай будет наготове. Ну и что за тайна? — пытливо глядя на Венедина, спросил князь, когда мы остались одни, не считая, разумеется, стражи и толмача.

— С нами на корабле, — заговорщицким тоном начал мой друг, — плывет один очень богатый купец. Оч-чень богатый.

— И что с того?

— Он входит в правление Ганзейского союза, — негромко добавил Лис, — и у него там, ясное дело, есть могущественные враги. Не всем в Ганзейском союзе нравится… ну, вы сами понимаете.

— Вы хотите продать мне его? — догадываясь о коварстве далекого северного гостя, улыбнулся Матеус.

— О нет! — взмахнул руками Лис. — Что вы! Но мы бы были очень вам благодарны, и нам бы были очень благодарны, если бы, скажем, этот почтенный купец погостил у вас до той поры, пока его родня не привезет вам достойный выкуп. А сумму выкупа вы можете назначить сами, поглядев на богатство его даров, ежели пригласите этого купца на ужин во дворец.

— Хорошо, — змеисто улыбнулся владетель Костаматиса. — Я пошлю за ним. Как называется корабль?

— «Святая Женевьева», ваше высочество, — склонился в поклоне Лис.

— Так, теперь главное — не столкнуться по дороге со стариком Карлом. Попросим, пожалуй, мальчишку показать нам красоты острова. А жаль! Очень хочется посмотреть, какие подарки наш «риббекский беженец» колданет для знакомства с князем.

— Что ты задумал, Лис? — поинтересовался я.

— Я задумал тут устроить такое шоу с цветомузыкой и спецэффектами, чтобы последний день Помпеи им показался рядовым учением по гражданской обороне. Надеюсь, Карл, когда его начнут хватать, не откажется нам в этом помочь. Думаю, утром, по результату полного консенсуса сторон, переговоры продолжать будет куда как сподручнее. Если, конечно, найдем с кем.

Перед заходом солнца, когда мы вернулись на «Святую Женевьеву», Ансельм встретил нас у трапа, явно изводясь от тщетного ожидания.

— О великий! Он ушел вместе со своими людьми. Его вызвали из дворца.

— Да, я знаю, — небрежно кивнул Венедин, поднимаясь на борт. — Эй, капитан! Почтеннейший господин Манро, вели выбирать якорь и ставить паруса. Мы выходим в море.

— Но-о, господин купец… — начал было шкипер.

— Он останется здесь. К тому же это мой корабль или нет?! — гневно осведомился мой напарник.

— Ваш, мсье, — склонился мэтр Теодор.

— Так вот, мы выходим из гавани и становимся на траверзе княжеского дворца, эдак кабельтовых в пяти от берега.

— Но ветер…

— Я знаю и без вас, что вечером ветер дует с моря на сушу, но это ваша забота. Извольте выполнять мой приказ.

Спустя часа два «Святая Женевьева» уже находилась на указанной Лисом позиции, и грозный Венедин, едва не приплясывая от нетерпения у фальшборта, бормотал, вглядываясь в ярко освещенный княжеский дворец:

— Ну шо они там тянут, блин?! Сколько можно?! Тут все уже, блин, готово. Пора начинать!

Словно повинуясь этому высокому указанию, дворец явственно вздрогнул, и одна из поддерживающих двускатную кровлю колонн переломилась пополам, точно сухая былинка.

— О! — удовлетворенно глядя на картину начинающегося разрушения, изрек Лис. — Пошла рубаха рваться!

Между тем из дворца один за другим вырывались золотистые шары молний, хищно ударил в ночное небо ярко-красный язык пламени и заплясал по цветущим гирляндам бешеный танец огненных саламандр. Ревущий смерч, едва не сорвав наш корабль с якорей, поднялся вдруг из воды и с нарастающим гулом направился к дворцовой скале.

— Хорошо пошел, — удовлетворенно констатировал Лис. — Жаль, здесь вулкана нет.

— Это ты уж как-то слишком, — попытался я урезонить друга.

— Ну ладно, уговорил, — снисходительно махнул рукой Венедин. — Хотя с потоками лавы был бы эффектнее.

Ансельм почтительно глядел на «о великого». Похоже, половину того, что сейчас происходило во дворце, все более обращавшемся в руины, он принимал за дело рук своего учителя. Уж во всяком случае, смерч — так точно. Между тем небо над скалой освещалось все новыми разрывами шаровых молний и заревом бушевавшего пожара.

— Ты знаешь, — тоном высокого ценителя сказал мой друг, — судя по оттенкам молний, мне кажется, у Матеуса тоже есть маг.

— Тебя это удивляет? — хмуро бросил я, созерцая картину разрушения архитектурного шедевра.

— Нет. Радует, — жестко отрезал Лис. — Я их… — Мне не удалось расслышать продолжения фразы. Дворцовая крыша, не имея больше возможности держаться на уцелевших колоннах, поехала в сторону и с невероятным грохотом рухнула вниз, вздымая вверх мириады огненных искр. — Вот теперь хорошо. — Лис отвернулся от догорающих развалин. — Мэтр Марно, на рассвете мы возвращаемся в гавань.

Стражи у чудом уцелевших дворцовых ворот не было. Толпа аборигенов суетилась вокруг дымящихся обломков, норовя вытянуть из развалин золотой шандал, кусочки бирюзы, а то и попросту неповрежденный оконный переплет. Среди мародеров порой встречались бросившие оружие стражники, прелестные одалиски с закопченными телами под обрывками муслина, торговцы, забывшие на время о своем нелегком промысле. Но самым желанным для нас был человек в алом парчовом киладе с длинной курчавой бородой. Во время ночной баталии он где-то потерял чалму и теперь наравне с остальными рылся в руинах, надеясь компенсировать эту тяжелую утрату.

— Эй! — Лис, подойдя сзади к согбенной фигуре царедворца, кольнул его кинжалом пониже спины. — Воздвигнись, разговор есть.

Долгобородый резко выпрямился и, увидев нас, испуганно прикрыл рот рукой.

— Узнал? Это хорошо, значит, и мы не ошиблись. — Венедин ласково положил вооруженную руку на плечо таким образом, что острый кончик кинжала фон Зальца уперся во впадину под подбородком. — Послушай, дружище, ваш, надеюсь, покойный князь вчера затруднился ответить на наш вполне, казалось бы, простой вопрос, и у него тут же случилась неприятность. Надеюсь, звезды не предсказывали тебе в самый кратчайший срок последовать за сюзереном?

— Нет, — едва слышно прохрипел приближенный князя Матеуса.

— Вот и славно, — кивнул Лис. — Тогда будь добр, помоги нам с нашим делом, а мы, в свою очередь, поможем тебе с твоим. Я так понимаю, — продолжал он, — у вас на острове произошло небольшое пресечение династии, так сказать, правящий домик рухнул. Но не беда, другой построите. На днях мы будем у императора, он умеет ценить преданных людей. Так что бросай копаться в мусоре, и давай начнем процесс возведения тебя на престол. Понимаешь, о чем я говорю?

Толмач кивнул, едва не напоровшись горлом на кинжал, по-прежнему приставленный под подбородком.

— Осторожнее, друг мой, и давай скорее покинем это ужасное место.

Что и говорить, когда хотел, Лис мог быть очень убедительным.

Спустя три часа «Святая Женевьева» покинула остров и, подняв паруса, легла на курс ост, направляясь в сторону Триполи. Именно здесь, в прилегавших к христианскому бастиону землях, могли отыскаться следы Алены Мстиславишны, увезенной с Костаматиса посланником грозного Алаэддина, потомка Старца Горы Хасана ибн Саббаха, державшего в страхе весь Восток и большую часть Европы.

Глава 25

Если вы испытываете недостаток во всем, кроме врагов, значит, вы на войне.

Закон Мерфи для военных действий

«Святая Женевьева» резво разрезала волну, продолжая наш грозный натиск на восток. Потянулись новые дни бесплодного ожидания, казавшиеся бесконечно долгими из-за вынужденного безделья. Лис то и дело взбирался на мачту, надеясь с марса[31] разглядеть на горизонте склоненные вперед мачты заветного самбука.[32] Но, увы, кроме отбившихся от основного каравана судов эскадры императора Фридриха, направлявшихся в Святую землю, нам не встречалось ничего. Разметанные в начале пути штормом, они на свой страх и риск добирались до конечной точки, надеясь там примкнуть к основным силам грозного монарха. Мы двигались все дальше и дальше, и наши надежды перехватить быстроходное судно исмаилитов таяли как дым.

— А время-то идет, — раздраженно бормотал Венедин, спускаясь на палубу, когда закатное солнце стремительно обрушивалось в темневшие на глазах воды Средиземного моря. — Того и гляди Фридрих до Иерусалима добежит.

Я хмуро молчал, понимая, что встретить посреди моря быстроходный самбук нам позволит только чудо. Особо занятым казался только Ансельм. К его неописуемой радости, среди трофеев, доставшихся нам от риббекского купца, обнаружился пухлый фолиант под витиеватым названием «Искусство пустой руки, или же Золотой пояс магистров», начатый Карлом фон Зеедорфом мая первого дня 1209 года. К превеликому сожалению последующих исследователей, труд был еще и, увы, уже незавершен, но если не считать двух десятков чистых листов в конце книги, остальная ее часть, куда более объемистая, была исписана четким бисерным почерком, изрисована кабаллограммами и схемами, изображавшими человека, вписанного в круг и усеянного астрологическими символами.

— Недурно, недурно, — покровительственно кивнул головой Лис, перелистывая рукопись и убеждаясь, что, кроме названия, не в силах уразуметь ни единой строки. — Весьма поучительная брошюра для начинающих. Займись-ка на досуге. — Он протянул книгу своему ученику, и тот, вдохновенный высокой оценкой наставника, поспешил углубиться в фундаментальный труд покойного мастера.

Теперь он часами просиживал в каюте, делая пассы руками и бормоча что-то себе под нос. Он пробовал заниматься этим и на палубе, но после того, как по его повелению та начала стремительно обрастать волосами…

— Прекрати это безобразие! — заорал на него Венедин, едва не срываясь с мачты. — Ты что это себе позволяешь! — Словно повинуясь его крику, молодая поросль у ног практиканта исчезла без остатка. — Ну и что это было? — Лис, спустившись на палубу, опасливо подошел к Ансельму, как будто ожидая очередного приступа магического зуда у своего подопечного. — Что еще за средство для ращения волос изобрел несчастный Зеедорф?

— Я, — виновато начал без пяти минут бакалавр, — хотел создать своего двойника, так сказать, точное подобие…

— О! — восхитился Венедин. — И для этого ты выбрал деревянный настил? Оно, конечно, да, материал, близкий по структуре к оригиналу, но, друг мой, пора отказаться от этих дедовских технологий! Ты же не папа Карло, чтобы мальчиков из бревен извлекать. Дубли надо ваять на генетическом уровне. Ты спираль ДНК себе представляешь?

— Нет, — завороженно глядя на высокомудрого учителя, сознался Ансельм.

— Н-да, трудно нам с тобой придется. Ладно, учи пока, так сказать, традицию, серьезными вещами займемся, когда плотно освоишь азы. Но только чтоб никаких экспериментов на палубе! И никаких природных катаклизмов. Знаю я вас, школяров, чуть научитесь ураганы вызывать, тут же норовите соседские огороды снести.

Пристыженный горе-экспериментатор вновь вернулся в каюту и теперь лишь изредка появлялся оттуда вдохнуть свежего воздуха. Не знаю, насколько уж скрупулезно придерживался он Лисовского требования не трогать силы природы, но возникший близ Крита восточный ветер исправно следовал за нами до самого порта Триполи, наполняя паруса каравеллы.

Всегда отрадно после недель, проведенных на шаткой палубе каравеллы, ощутить под ногами земную твердь, отрадно посвятить неделю-другую утонченному безделью, созерцанию пестрой толпы и пространным рассказам о тревогах и опасностях, поджидавших нас на пути… но на все это катастрофически не было времени.

Бесцеремонно сбагрив на шумном трипольском базаре товары шверинского лжекупца и получив там информацию, что совсем недавно отсюда в Сирию ушел небольшой караван с русскими мехами, кордовскими кожами и тонкими французскими винами для Старца Горы, мы поспешили покинуть христианское княжество и направиться в Вади-эль-Джан — Долину Демонов, где в горной цитадели свил свое гадючье гнездо еще неведомый нам Алаэддин. Впрочем, похоже, кроме нас, никто не жаждал свести с ним знакомство.

Видя нашу спешку, медоточивый мсье Марно заверил господ судовладельцев, что прекраснейшим образом подождет их возвращения здесь, в порту, что все страхи, рассказываемые о Долине Демонов, не более чем пустые слухи и детские сказки и что он сам знает не менее дюжины тех, кто побывал в Вади-эль-Джане и преспокойно вернулся обратно.

— Какая-то неделя пути туда, неделя обратно, — утверждал шкипер, — ну, скажем, еще неделя в гостях у Алаэддина, так что, считай, со всеми неурядицами, через месяц мы сможем пуститься в обратный путь. Лично я не вижу никакого резона для себя вновь покупать у вас корабль.

— Хорошо, — радостно заверил его Лис, расплываясь в той самой улыбке, которая, подобно появлению «Летучего голландца» и огням святого Эльма, предвещала скоропостижные бедствия. — Значит, так, я, как хозяин каравеллы, приказываю вам вывести корабль из порта и, прорубив днище, возвращаться обратно на шлюпках.

— Но тогда «Женевьева» пойдет ко дну, — удивленно пробормотал хитроумный моряк.

— Да что вы говорите! Какое ценное наблюдение, — всплеснул руками Лис. — А я-то думал, что же с ней в этом случае произойдет? Так вот, мой дорогой мэтр Теодор, моя каравелла, хочу — плаваю, хочу — топлю. Не желаешь ее у меня покупать — не надо, останешься без корабля. Таким образом, у вас есть два выхода: либо идти со мной, либо сидеть здесь и дожидаться весны, пока корабли пойдут обратно в Европу. Однако вряд ли после такой зимовки у вас останется десяток-другой монет, чтобы купить себе рыбачий гакбот. Но воля ваша.

«Святая Женевьева» была продана нами ее прежнему владельцу, к немалому расстройству Лиса, с удержанием десяти монет за «амортизацию». Все же, если прибавить к этим деньгам золото, полученное после реализации товара покойного Карла из Риббека, у нас на руках оказалась сумма, вполне достаточная и для дальнейшего путешествия в Сирию, и, возможно, для выкупа хорошенькой простолюдинки, дочери кабатчика Альенор. Теперь нас ожидал путь, на котором знойная пустыня, полная свихнувшихся египетских кобр и перегревшихся на солнце скорпионов, была самой невинной частью ожидаемых проблем.

В тот день мы несколько часов кряду уходили от невесть откуда взявшегося отряда конников, который изо всех сил норовил навязать нам тесное знакомство. Легконогие арабчаки, несшие на спинах коренных обитателей сирийской пустыни, пожалуй, превосходили в скорости наших коней, так что нам приходилось постоянно менять направление движения, петляя среди каменистых холмов, покрытых чудом уцелевшей выжженной солнцем травой, и отстреливаясь на ходу.

Неизвестно, чем бы закончилась эта проклятая гонка, когда бы, пытаясь укрыться в обрывистой балке, очевидно, бывшей некогда руслом протекавшей здесь реки, мы не влетели в заросли экзотического местного растения, именуемого юккой. Терновник наших широт и кактусы мексиканских равнин — нежные оранжерейные растения по сравнению с этим исчадием шайтана. Достигающее порой человеческого роста, с широкими мечеобразными листьями, весьма твердыми и острыми по краю, как битое стекло, заканчивающимися прочнейшей иглой, они представляли достойную альтернативу схватке с полусотней головорезов.

Конечно, доспех хотя бы отчасти мог защитить нас от неприятностей, связанных с прорубанием вдоль этого русла, но его надо было еще достать и надеть. А это само по себе представляло немалую сложность, тем более учитывая, что даже сквозь кожаный мешок железо раскалилось до такой степени, что, казалось, еще немного, и на нем можно будет жарить яичницу. И все же мы пробивались сквозь колючие заросли, раздирая в клочья одежду, превращаясь постепенно в сплошное кровавое месиво, и раздвигаемые щитами заросли треклятой юкки вновь смыкались за нашими спинами, любезно предлагая преследователям повторить только что проделанный беглецами маневр.

К нашей радости, желающих не нашлось. По всей видимости, пустынная таможня просто не подозревала, сколько золота находится в переметной суме на спине Лисовского андалузца. В противном случае, вероятнее всего, заросли были бы просто вырублены под корень, невзирая на все трудности этого предприятия.

Лишь к ночи мы выбрались из «укрытия». Покружив вокруг места исчезновения беглецов, всадники несолоно хлебавши убрались в одну им ведомую пещеру Али-Бабы, мы же поползли искать место для ночлега, где бы можно было без особого риска разложить костерок и зализать раны.

Аллах, видимо, в темноте не разглядевший, с кем имеет дело, вскоре сжалился над измученными путниками и в награду за дневные терзания послал нам вполне удобный грот, некогда выбитый срывавшимся вниз водяным потоком в толще песчаника. Кряхтя и охая, мы заползли в этот Богом посланный приют, завели туда коней и, едва оказав друг другу первую помощь, завалились спать, договорившись менять караул через каждые три часа, вернее, за время, достаточное для того, чтобы неспешно досчитать до одиннадцати тысяч.

— Вставай, Капитан, — тряс меня за плечо Лис, дежуривший последним. — Утро красит нежным цветом. Пора в дорогу.

Он был, несомненно, прав. Чтобы пройти как можно больше, выступать надо, едва лишь на востоке появлялся раскаленно-алый солнечный диск. Он был, несомненно, прав, но сил подняться не было никаких. Я открыл глаза, вдыхая утренний холод, чтобы скорее прийти в себя.

— Вода у нас есть?

— Да, — отозвался Лис, — немного. Я поставил ночью в яме водосборник, но на день пути этого не хватит. А уж лошадям-то и подавно. Надо поискать какой-нибудь оазис. Где-то здесь караванная тропа, значит, должна быть и вода.

— Верно, — кивнул я, с трудом поднимаясь на ноги. Лицо и руки, разодранные вчера, нестерпимо саднили, голова кружилась и зверски хотелось пить. Но тех жалких капель, что собрал за ночь мой друг в навощенную выделанную баранью шкуру, должно было едва хватить, чтобы пережить очередной день, экономя на каждом глотке. — Ансельма буди, — скомандовал я, чуть смачивая водой губы.

— Да ладно, пусть ребенок поспит еще пять минут, — махнул рукой Лис. — Давай лучше решим, что делать будем.

— Если вчера мы не слишком сбились с пути, то впереди, милях в тридцати, должен быть оазис. Вероятнее всего, караван делает там остановку. Это русло приведет нас прямо к цели. Надо попытаться за день дойти.

— Надо попытаться.

Мы с Лисом были довольно опытными путешественниками и, уж конечно, понимали, что пускаться в такое предприятие без знающего проводника — затея абсолютно сумасшедшая. Но ни в Триполи, ни в сирийских караван-сараях ни за какие деньги не нашлось храбреца, решившегося вести нас сквозь безжизненные скалы к Долине Демонов. Последний нанятый нами проводник, старый, высушенный солнцем бедуин, довел троицу «неверных безумцев» до очередного оазиса на полпути к Вади-эль-Джан и, ткнув пальцем в направлении, куда нам следовало идти дальше, сообщил, что сам шайтан не заставит его продолжать путь. Дальше мы двинулись одни, и все тот же шайтан был не в силах остановить нас.

— Будем надеяться, — прислушиваясь, продолжил я, — что встреч, подобных вчерашней, больше не предвидится.

— Хорошо бы, — согласился мой друг. — Второго такого рывка кони не выдержат, а мы не переживем.

Я продолжал прислушиваться: где-то вдали визгливо подвывал шакал, нервно вскрикивала, встречая солнце, какая-то пичуга, но был в этой утренней тишине еще один едва различимый звук — не то отдаленный скрип, не то шорох движущегося песка.

— Лис, — тихо скомандовал я, — давай-ка незаметно взгляни, как там дела наверху, а я сейчас растолкаю Ансельма и присоединюсь к тебе.

Подъем Лисовского ученика не затянулся. Быстро привыкший к тяготам странствий, юноша, едва заслышав шаги, подскочил на жесткой лежанке и, морщась от боли, начал укладывать свою походную «постель».

— Там! — в наше убежище ворвался Лис, явно потрясенный увиденным наверху. — Там такое!

— Какое? — всполошился я, немедля хватаясь за меч.

— Там ниндзя на верблюдах!!!

— Кто?! — переспросил я.

— Пошли, сам увидишь, — призывно махнул мне рукой Венедин. — Тем более шо прятаться нечего. Они нас, блин, еще ночью срисовали. По дыму, что ли?

Крикнув Ансельму приготовиться к схватке, я последовал за другом. Забыв о полученных вчера ссадинах и царапинах, мы выступили на свет из пещерной тьмы, готовясь принять, может, последний в своей жизни бой. Я впереди с «Отцом вдов» в руках, перекрывая подход, Лис за моей спиной со своим ростовым луком, надеясь за оставшиеся жалкие секунды подстрелить хоть двух-трех особо буйных для окончательного успокоения его души на Небесах.

Увидев наш боевой порядок, незнакомцы спокойно, словно в замедленной съемке, подняли маленькие тугие луки и, не говоря ни слова, не произнося ни звука, начали накладывать на тетиву короткие камышовые стрелы.

— Капитан, — услышал я позади голос Лиса, — поведай мне, пока не поздно, хоть кто это такие?

Любознательность моего друга была явлением скорее нервным, чем вызванным вдруг проснувшейся любовью к этнографии народов Востока. Я смерил взглядом противников, облаченных в длинные черные одеяния, с лицами, закутанными в черные же бурнусы, на насмешливо улыбчивых дромадерах, переминавшихся с ноги на ногу с тем самым услышанным мной звуком. Невзирая на явное, да что там, на подавляющее численное превосходство, они, казалось, вовсе не торопились пускать в ход оружие, по виду вполне смертоносное.

— Это друзы, — трагическим шепотом пояснил я, — такое себе ответвление от общего исламского ствола.

— Да-а? И чем эта ветка для нас лучше, чем любая другая?

— А Бог его знает, — честно сознался я, поводя мечом из стороны в сторону. — Они какие-то жутко законспирированные. Помню только, что они очень не любят исмаилитов.

— Отрадно. Может, попытаешься им объяснить, что мы с ними тоже, как бы это так выразиться… — Как выразиться, Лис не нашел. Вернее, он выразился, но уже совсем на другую тему, поскольку в этот миг на голову ему шлепнулась изрядных размеров сельдь и, свалившись наземь, начала ожесточенно бить хвостом по стылому камню. Еще пара селедок упала передо мной, затем перед удивленно переглянувшимися верблюдами, а спустя полминуты настоящий сельдяной ливень обрушился на пустыню, словно кто-то в небесах подхватил в норвежских водах ни в чем не повинный рыболовецкий траулер и теперь старательно вытряхивал его содержимое на головы присутствующих.

— Чудо! — подняв очи в гору и немедля получая хвостом по бурнусу, прокричал один из друзов, вероятно, старший. — Знамение!

— Ансельм, прекрати немедля! — прячась под каменные своды, завопил Лис. — Ты что, сдурел?! Нас же сейчас рыбой завалит!

О боевых действиях было забыто начисто. Гордые дети пустыни, видевшие прежде рыбу разве что по великим праздникам, да и то в уже приготовленном виде, спешившись, собирали драгоценный подарок Аллаха, набирая его полные покрывала и явно не зная, что с ней делать дальше.

— Я только хотел, — оправдывался юноша, — вызвать град.

— Неуч! Ты что, слово «град» от слова «сельдь» отличить не можешь? — снимая нервное напряжение, возмущался Лис.

— О великий, — сокрушался его ученик, — я делал все по книге!

— Не ругай его, — вступился я за Ансельма, — очевидно, заклятие выдернуло где-нибудь на севере айсберг, чтобы превратить его в градины, ну и в придачу проплывавший мимо косяк сельди.

— А град тогда где? — не унимался Лис.

— Видать, по дороге испарился, — развел руками я.

Не знаю уж, как там уготованный для градобития айсберг, но распря растаяла без следа, и мы во главе груженного рыбой друзского обоза тронулись в путь к тому самому заветному оазису, где ждали нас вода и сытный ужин.

Вечером, утомленные дневным переходом и обильным ужином, обитатели зеленого островка в пустыне собрались в круг возле пылающего на каменной плите костра выслушать поучения стариков.

— Долг гостеприимства — одна из первейших заповедей друза, — воздевая ладони к небесам, говорил убеленный сединами глава общины, гостями которой мы были. — Лишь кровожадные ассасины, не знающие ни сострадания, ни чести, ни милосердия, лишены куска от нашей еды и места в наших сердцах. Никогда ни один друз не поднимет оружие против человека, покуда он действием своим не докажет, что черная злоба, подобно кобре, свила гнездо в его душе. — Мы с Лисом украдкой переглянулись, безмолвно благодаря Ансельма за его рыбный дождь, не давший продемонстрировать, какие ползучие гады скрывались порой в наших высокоблагородных сердцах. — Мы верим в то, во что верим, — продолжал мудрейший, — и нам нет дела до того, во что веруют другие, пока вера их чиста и рука не сеет смерть. Но страшный зверь таится в логове в землях наших отцов и дедов. Из грязной норы его во все края расползается ядовитое зловонное дыхание. Можем ли мы удивляться, что находятся смельчаки, готовые отсечь голову гнусной гадине? Можем ли мы отказать в помощи этим смельчакам? Нет! Иначе переполнится чаша терпения земных владык, и полчища, сметая все на своем пути, потекут через наши земли, чтобы сокрушить твердыню Долины Демонов.

— Твоя работа? — тихо поинтересовался Лис. — Экий митинг старикан развернул! Вся власть — Советам, фабрики — фабрикантам, дитям — мороженое, бабе — цветы.

— Да я-то всего и сказал, что ежели Алаэддин откажется отдавать нам Алену за выкуп, от силы через месяц здесь будет императорская армия.

* * *

Тонкий серебристый месяц кривой восточной саблей грозил правоверным с непроглядно-черных небес. Наши сопровождающие, едва различимые во тьме в своих черных же балахонах, в полном молчании мчались справа и слева вокруг нас, безмолвно указывая путь к вратам Долины Демонов.

— Вон за тем утесом, — вытянул руку вперед старший из наездников, — вход в ущелье, которое еще называют Кувшинным. Там очень узкая тропа меж скал, такая, что по ней, едва не касаясь каменных стен, может пройти всадник. Она упирается в башню более десяти человеческих ростов высотой. Иных путей в долину нет, разве что попытаться перевалить через горы. Но там капканы и каменные ловушки — любой неосторожный шаг вызывает лавину, к тому же склоны охраняют тысячи гашишимов, готовых не моргнув глазом отдать жизнь за правителя.

— Спасибо, ты нас очень утешил, — скривился Лис. — А какие-нибудь слабые места у этой хренотени есть?

Друз непонимающе уставился на моего друга.

— Ну, там, забытая тропа? Подземный ход?

— Нам о том ничего неведомо.

— А караван? Вы видели караван? — вмешался в разговор я.

— Сегодня днем наши разведчики видели его около этих мест. Но не решились атаковать — слишком сильная охрана, — пояснил он. — Более сотни верховых.

— Были ли там девушки?

— В этих караванах всегда есть девушки. Но мы не видели их. Лишь несколько паланкинов, в которых обычно путешествуют вельможи или же нежные прелестницы. Возможно, там была и та, которую вы ищете.

Немногословный проводник склонил голову, давая понять, что сообщил все, что знал.

— Спасибо вам, друзья, — кивнул я благодарно, — вы очень нас выручили.

— Да будет с вами Эль Хаким Беамрихи и пророк его Гамза. — С этими словами он развернул верблюда, остальные воины последовали его примеру, и спустя считанные мгновения весь отряд исчез из виду, словно его здесь никогда и не было.

— Ну хорошо, — Лис смерил взглядом громаду горного хребта, — вот мы и здесь. Шо дальше делать будем?

Я искренне пожал плечами.

— Ломиться через этот самый «кувшин» к воротам — дело малоперспективное. Думаю, следует затаиться и выждать, когда кто-либо попытается войти в долину или же, наоборот, выйти из нее. Без «языка» здесь явно не обойтись.

— И сколько же мы будем тут ждать? — хмыкнул Лис.

— Надеюсь, недолго. Слишком большая агентурная сеть управляется из этого центра, стало быть, нужна регулярная связь.

— Пст! — раздалось позади нас, и мы резко повернулись, ожидая неведомой каверзы от здешних камней. — Эй! — заговорщицким тоном позвал некто, неразличимый среди безжизненных глыб. — Эти ушли?

— Не понял, — пробормотал мой напарник, пристально вглядываясь туда, откуда слышался голос. — Это я так перегрелся или здесь валуны имеют обыкновение болтать после заката?

— Эх-хе-хе, — раздалось из каменной толщи огорченное кряхтение. — Но эти точно ушли?

— Вне всякого сомнения.

— Тогда я появляюсь.

Словно по мановению волшебной палочки прямо посреди массивной каменной глыбы возникли два ярких, словно масляные плошки, глаза. Наши кони, возмущенно фыркая, попятились, а Лисовский андалузец, импульсивный, как и его хозяин, немедля встал на дыбы, как бы демонстрируя негодование по поводу невесть откуда взявшегося глазастого булыжника.

— Вы ведь Лис Венедин? — шевеля базальтовыми выступами, произнес наш неведомый собеседник. — А вы, стало быть, Вальтер фон Ингваринген.

— Да-а.

— Ну вот и отлично! — обрадовался горный отрог. — Я вас тут уже давно поджидаю. Очень хорошо, что мне вас так подробно описали.

— Кто описал-то?

— А почему вы нас ждете?

Два наших вопроса слились в один.

— Двоюродный брат моей любимой жены, — охотно ответил разговорчивый обломок скальной породы, — сообщил, что вы спасли жизнь их дорогой прабабушки. Он очень просил помочь вам. Ибо дело, которое вы затеяли, едва ли под силу даже такому великому магу, как вы, о несравненный Лис Венедин, и такому славному рыцарю, как вы, господин Вальтер. Я уже не говорю о безбородом мальчишке, который норовит спрятаться за вашей спиной.

— Он не норовит спрятаться! — вступился я за юного Ансельма. — Он прикрывает наш тыл.

— Ну, это как вам будет угодно, — снисходительно хмыкнул камень. — А сейчас, господа, если вы, конечно, пожелаете, я открою вам путь сквозь эти горы. Путь, неведомый никому, кроме жителей Подземного мира.

Стоит ли говорить, что упрашивать нас глазастому доброжелателю не пришлось.

— Ну, стало быть, пошли, — прерывая поток наших благодарностей, изрек он, заскрипел, потягиваясь, выпрямился в полный рост и оказался на пару голов выше нас, сидящих в седлах. — Вон дорога. — Житель Подгорной страны вытянул массивную каменную руку в сторону, указывая путь. Мы повернули головы туда, куда была направлена его мощная длань, и застыли с открытыми ртами. Там, где минуту назад красовалась мрачная, почти отвесная скала, теперь вполне отчетливо виднелся ярко освещенный вход в пещеру. Даже не в пещеру, а в искусно сработанный туннель.

— Ох, как бы это не тролль был, — шепотом произнес Лис, искоса поглядывая на невесть откуда взявшегося проводника. — Ща сунемся в эту дыру, «сезам» захлопнется, и поминай, как нас звали.

Как ни тихо говорил мой друг, слух базальтового великана позволил ему не только расслышать, но и, что самое удивительное, понять слова Венедина.

— Ох-ха-ха-ха! — рассмеялся он, и наши кони опять занервничали, пытаясь оказаться подальше от чересчур мощного источника звука. — Какой же я тролль, я Каменный дэв. И в родстве с обитателями ваших холмов. Ну что, идем, могучие пехлеваны,[33] или утра ждать будем?

Мы не стали ждать утра.

— А правда, что вы на каком-то острове тролля в камень обратили?

— Было дело, — сознался Лис, следовавший за дэвом.

— А мага Кеукче у Трех скал с неба наземь сбросили тоже вы?

— И тут без нас не обошлось.

— Ну а прабабку моей жены в Санкт-Йоханесбурге из клетки с крестами освободили да домой отпустили…

— И это наша работа.

— Ай молодцы! — покачал головой дэв. — Прямо, жаль таких смельчаков на верную гибель вести.

— Ну, это еще бабушка надвое сказала, — возмутился Венедин.

— Да ты погоди-то ерепениться, — добродушно прервал его каменный хозяин чертога. — Храбрость храбростью, а иногда и головой думать надо. Просил меня мой родственничек помочь вам сквозь горные кручи пройти — отчего ж не помочь, для меня это услуга плевая. А вот от меня вам будет два подарка, поскольку дело ваше правое, да силы неравные. Вот это, — остановившись, он извлек откуда-то, едва ли не из собственного бока, небольшой предмет, напоминающий не то крупную пудреницу, не то плоский объектив фотоаппарата, — это глаз василиска. Чудовища, высиженного жабой из петушиного яйца. Только не вздумай сам в него смотреть! Кто посмотрит, враз окаменеет. А это, — в другой руке гиганта, словно из ниоткуда возник небольшой, не больше кошеля, мешочек, — прах птицы феникса. Стоит лишь щепотке его упасть на окаменевшее существо, и оно вновь обретет жизнь. Берите и ступайте. Когда все слуги и воины Алаэддина станут каменными, вам не составит труда найти вашу пропажу и вернуть ей жизнь. — Он еще раз посмотрел на нас, словно прощаясь, и добавил: — Коней можете оставить тут, за ними присмотрят. Когда они вам понадобятся, можете не сомневаться, вы немедленно найдете их целыми и здоровыми. А теперь ступайте. Отвалите вон тот камень и вылезайте, вы уже в Долине Демонов.

Не знаю, уж кому в голову пришло величать место, куда мы попали, Долиной Демонов. Каким-то чудом здесь радостно зеленела трава, уже освещенный рассветным солнцем ручей, весело прыгая по камням, спускался с горы в равнину, наполняя искусственный водоем, вокруг которого, блея на разные лады, толпились сотни белых, черных и черно-белых овец.

— Ну и шо тут такого демонического? — Выбравшийся наружу Лис смерил пасторальную картинку недоумевающим взглядом. — Где, блин, враги? Сплошные овцы, даже барана ни одного не видать. А, не, вон один бредет.

За холеной тонкорунной отарой действительно шел человек с длинным посохом в руках, в ослепительно белой бурке.

— Эй, любезнейший! — крикнул я на фарси. — Ответь нам, как пройти к дворцу шейха Алаэддина?

— К чему он вам? — пропуская мой вопрос мимо ушей, осведомился овечий пастырь.

— Але, чабан, тебе персидским языком говорят, шо нам нужен твой шейх. Ты шо, по-персидски не шурупаешь? — возмутился Венедин.

— Шейх не любит незваных гостей.

— Ты, главное, не беспокойся. Это уже наша забота. Посидим, выпьем, закусим, авось, полюбит.

— Лис, — окликнул его я, осматривая окрестность, — у нас гости.

— Вернее, хозяева, — в тон мне ответил напарник, глядя на полтора десятка приближающихся бородачей в белых одеяниях, подпоясанных красными кушаками с красными же остроконечными колпаками на головах. — Ансельм, держи суму! — Переметная сума, туго набитая золотом, отлетела в сторону, и в руках Лиса очутился его неизменный лук. — Ну шо, смертнички, покувыркаемся! — Пять стрел одна за другой покинули колчан Венедина, и пять стражей отары рухнули в траву, не добежав до нас.

Между тем бесчисленное овечье море, очевидно, вдоволь напившись, двинулось дальше, равнодушно обтекая невесть откуда взявшихся чужаков. Слуги Алаэддина были уже совсем близко. За спинами у них болтались колчаны, но они даже не предпринимали попытки послать стрелы в нашу сторону, на поясах висели сабли, но, похоже, и о них они забыли.

— Капитан, мне кажется, нас хотят взять живьем. — Лис отбросил свое излюбленное оружие и схватился за висевший на поясе кинжал фон Зальца. — Ну, это мы еще посмотрим!

Многосотенное блеющее море текло вокруг нас, и мы перемещались в нем подобно лодкам на пенистых волнах. Противники, вынужденные маневрировать среди этих ходячих клубков, не могли реализовать численного превосходства, и потому приближались к нам поодиночке, норовя схватить и удержать до подхода подкрепления. Лис крушил подступавших к нему исмаилитов, раздавая им мощные хуки, свинги и апперкоты, даже не прибегая к клинку кинжала и используя его в качестве кастета.

Мало кто из встреченных нами людей мог устоять против его пудовых кулаков, вылетающих, кажется, со всех сторон со скоростью курьерского поезда. Я тоже кое-что умел. И хотя обилие этих идиотских блеющих тварей не давало возможности размахнуться полутораручным мечом, но зато у меня появился редкий шанс выяснить, действительно ли здешняя медицина достигла впечатляющих результатов в деле ремонта поломанных и вывихнутых конечностей. Каждую хватавшую меня руку ожидала эта печальная участь. За нашими спинами, замерев в оцепенении, словно оголенный провод под дождем, искрил Ансельм, в общем, веселье шло обычным чередом.

— Лис! — крикнул я, фиксируя очередное запястье и поворачиваясь на месте. — Они меня утомили, окаменяй их к чертовой матери!

— Не могу, Капитан, — кулак Лиса кистенем врезался в очередную переносицу, — у меня эта хрень в сапоге.

— Остановитесь! — послышался сбоку от нас властный голос, и схватка прекратилась, словно по хлопушке режиссера. Мы с удивлением вытаращились на стоявшего поодаль чабана, безапелляционно скомандовавшего прекратить бой. — Я Алаэддин!

Глава 26

По команде «стой» ту ногу, которая на земле, приставить к той, которая в воздухе, и застыть неподвижно.

Неизвестный прапорщик

Стражники, во всяком случае, те, кто еще сохранил возможность двигаться без посторонней помощи, отпрянули и замерли, влюбленными взглядами впиваясь в знатного овцевода.

— Ну да, — не преминул бросить Лис, явно огорченный вероломным отступлением противника. — А я тогда твой дядя из Магриба.

— У меня нет дяди в Магрибе. — Повелитель Долины Демонов удивленно воззрился на моего друга, который при всей универсальности своей внешности с большой натяжкой мог претендовать на роль магрибинца. Конечно, друзские одеяния придавали нам некий восточный колорит, но принять неведомых гостей за коренных левантийцев можно было лишь в кромешной тьме.

Я глядел на человека в бурке и никак не мог смириться с мыслью, что он и есть тот самый ужасающий монстр, которому опасливо предпочитают платить дань владыки Востока и Запада. Невольно мне вспомнился случай, о котором много говорили в Европе и, уж конечно же, в местах, где он произошел.

Не так давно в славном Хорезме, еще державшем тогда под пятой окрестные страны и народы, некий посол исмаилитов пировал с шахским визирем, не знаю уж, по какому поводу. Когда после обильных возлияний посла вдруг потянуло на откровенность, он заявил, что в ближнем окружении гостеприимного хозяина пять человек являются чистейшей воды ассасинами. Любопытствующий визирь поклялся, что не тронет слуг Старца Горы, если те откроются ему. Посол отдал приказ, и пятеро молодых людей, среди которых были конюх, телохранитель и виночерпий визиря, немедля выступили из собравшихся перед дворцом слуг. Визирь сдержал свое слово, но слух о том дошел до самого Хорезм-шаха, и он велел бросить всех пятерых живьем в огонь. Ассасины умирали с улыбкой на лицах, прославляя своего повелителя. А шах… очень скоро был вынужден отослать их кровожадному вождю скромную компенсацию. Десять тысяч золотых монет. За каждого убитого. Впрочем, это не сильно продлило его дни — спустя несколько месяцев гордый азиатский владыка погиб во время охоты, укушенный коброй в своем шатре.

И вот этот человек, лет тридцати пяти от силы, с внешностью невыразительной и тусклой, этот чабан и есть пресловутый Старец Горы? Я не мог в это поверить, но, похоже, у стражников сей факт не вызывал ни малейшего сомнения.

— Итак, мой дорогой дядя из Магриба, и вы, незнакомцы, что же вы хотите? Что ищете в моих владениях?

— Монсеньор, — справившись с первоначальным замешательством, начал я, — мы проникли в вашу благословенную долину, вовсе не ища случая причинить вам или кому-либо из ваших приближенных вреда. Суровая необходимость вынудила нас решиться на этот шаг.

— В это я верю, — кивнул Алаэддин. — Неверные собаки редко по своей воле попадают в Вади-аль-Джан. Так что же привело вас сюда?

— Мой друг, — я указал на Лиса, — ищет свою сестру, похищенную из отчего дома несколько месяцев назад. Все это время мы шли по следу похитителей и теперь, монсеньор, нам горько тревожить вас по столь незначительному поводу, но следы привели в ваши владения. Вчера девочка прибыла сюда, во всяком случае, так нам об этом известно.

— И что, она действительно так хороша собой, — внимательно глядя на гостей, произнес Старец Горы, — что вы, два воина и мальчишка, прикидывающийся магом, решились идти за ней сюда?

— Она сестра моего побратима и, — я указал на Ансельма, — невеста этого юноши.

— Что ты несешь?! — услышал я на канале связи возмущенный окрик Лиса. — Какая сестра? Какая невеста?

— Отстань! Я объясняю начальству ситуацию максимально доступным для него способом.

Услышав мои слова, Алаэддин молча хмыкнул, и я, ободренный этим молчанием, продолжил:

— Мы готовы дать за девушку большой выкуп…

— И ваши жизни, и ваше золото, — прервал мою речь невзрачный чабан, надменно опираясь на посох, — сейчас целиком принадлежат мне. Стоит поднять руку, и вы тут же погибнете…

— Ну, у нас на этот случай тоже кое-что имеется, — злорадно заверил меня Лис. — Стоит мне поднять руку, и у этого животновода рука не поднимется махнуть на нас рукою.

— Погоди, — прервал я воинственные речи моего друга, — насколько я понимаю фигуры восточной речи, это всего лишь долгое вступление перед «но». Так что не будем лишать подсудимого его, возможно, последнего слова.

— Ну, как скажешь, Капитан. А я бы посоревновался с ним в скорости выхватывания кольта.

— …но я не стану делать этого. Я уважаю смелость. Я дам вам три задания, если вы справитесь с ними, я верну вам девочку живой и невредимой. А если нет — вы останетесь здесь и будете учить моих воинов тому диковинному бою, который я только что наблюдал. Ну что, согласны? Впрочем, выбора у вас особо нет.

— Согласны. — Я склонился в поклоне, и мои друзья последовали за мной. — Во всяком случае, пока.

— Что ж, вот вам первое задание: видите отару? В ней ровным счетом девятьсот девяносто девять овец. Гоните их на выпас да следите, чтобы ни одна не пропала. Если ж, не дай Аллах, горный волк полакомится одной из моих любимец или орел унесет ягненка с пастбища, вы навсегда останетесь в моих владениях.

— Ну, это служба, чай, не служба, — расплылся в улыбке Лис. — Только ты, вашство, позаботься, чтоб твои нукеры подальше держались. Потому как охранять мы их будем, шо называется, со страшной силой.

— Хорошо, — кивнул Алаэддин и сделал знак своим измочаленным стражникам следовать за ним. — Как, кстати, зовут вашу сестру?

— Альенор из Штраумберга, монсеньор, — поспешил ответить Лис.

— Я велю поселить ее отдельно от других. Остальное в ваших руках. Вечером пригоните овец сюда на водопой, и мы продолжим разговор.

— Ты что, действительно умеешь управляться с овцами? — промолвил я, когда мы наконец остались одни.

— Спятил?! Я их вообще представляю больше в разобранном состоянии. Овчина отдельно, шашлык отдельно. Но я же сказал — у нас в помощниках страшная сила.

Сам того не желая, Старец Горы дал нам целый день на отдых и ознакомление с местностью. Мы валялись в траве, плескались в горном ручье, пронзительно холодном, несмотря на жаркий зимний день, били влет всякую приближающуюся к отаре птицу крупнее голубя, и весь этот день наша «страшная сила» — черный с проседью огромный волк-оборотень — кружила вокруг отары, наводя на нее суеверный ужас и заставляя овец жаться друг к дружке. Горные волки, спустившиеся в долину ближе к вечеру, увидев Херсирка, осваивавшего мирную профессию овчарки, всей стаей примкнули к нему и не покидали вожака вплоть до самого вечера. Что и говорить, старик был в авторитете.

— Ну что ж, — произнеся наконец заветное число «девятьсот девяносто девять», покачал головой Алаэддин, — признаться, я удивлен, что гяурам удалось совладать с моей отарой, но слово есть слово. Вон там хижина, — он указал на лачугу близ водопоя, — ночуйте. Завтра я дам вам новое задание.

Ночь мы провели относительно спокойно. Лишь к утру Лис, обеспокоенный каким-то шорохом, доносившимся снаружи, высунул нос, чтобы выяснить, кто смеет тревожить наш сон. Картина, представшая его взору, не имела равных по своей нелепости. Сотни людей в белом одеянии, опоясанные красными кушаками, в полном безмолвии ползали на коленях вокруг овечьего загона, что-то выискивая в густой траве.

— Чего это они? — затряс меня он. — Капитан, ты только посмотри, шо деется! Алаэддиновское воинство обкурилось мухоморами и теперь играет в луноходы.

— Они что-то ищут, — собираясь с мыслями, изрек я.

— Ценное наблюдение, — похвалил меня Лис. — Например, что?

— Не знаю, — пожал плечами я, вглядываясь в белые спины, маневрирующие в сочной зелени травы. — Хотя нет, знаю. Это они тайный ход ищут, через который мы в долину попали.

— А, ну-ну. Флаг им в руки. Шоб Каменный дэв вот так вот, за полпирожка, каким-то душманам открыл тайну золотого ключика? Зуб даю — делов не будет. Пошли спать, Капитан, этот цирк еще надолго.

Утром гонец Старца Горы сообщил нам, что величайший из великих, царь царей и прочая галиматья, ожидает нас в крепости, чтобы дать очередное задание.

Честно говоря, крепость Алаэддина меня не впечатлила. То есть, конечно, да, были здесь и высокие стены, и башни по углам, и массивные ворота, но где уж было тягаться этой каменной коробке по продуманности и тщательности исполнения с такими гордыми красавицами, как, скажем, Сен-Жан-д’Арк или Крак де Шевелье! Впрочем, цитадель охраняли от нападений труднопроходимые горные хребты и мрачная слава хозяина.

Вышеупомянутый тридцатипятилетний «старец», облаченный уже в драгоценные шелковые одежды, поджидал нас во внутреннем дворе одной из башен. Здесь был накрыт богатый стол, вернее, ковер, уставленный десятками всевозможных яств, усердно предлагаемых нам любезным владыкой. Особой же гордостью его был изготовленный собственноручно овечий сыр, выставленный на серебряном чеканном блюде в самом центре «стола». Но что окончательно примирило меня с жизнью в этот час, так это тонкая чашечка китайского фарфора, наполненная горячим ароматным кофе. Моим любимым кофе, приправленным кардамоном, и по сей день почти недоступным в наших северных широтах. Я с наслаждением припал губами к обжигающему напитку, чувствуя, как сами собой очищаются от мусора самые захламленные участки мозга.

— Ну что ж, — проговорил Алаэддин, когда с завтраком было покончено, — перейдем к вашему второму заданию?

— Так давно пора, — запихивая в рот изрядный кусок посыпанного корицей печенья, кивнул Лис. — Можно сразу два в один сеанс, чего мелочиться?

— Сначала управьтесь с одним, — усмехнулся радушный хозяин. И эта самая улыбка не предвещала ничего хорошего.

С вершины башни открывался вид на Долину Демонов, зеленую и радующую глаз обилием тенистых пальмовых рощ, ручьев, речушек и рукотворных озер.

— Все и вся здесь покорны мне, — обводя рукой открывшийся пейзаж, безапелляционно заявил Алаэддин. — Всякий живущий считает высшим счастьем повиноваться моей воле. Когда я велю слугам умереть, они с радостью спешат выполнить приказ. Воля моя священна, однако если вам все же удастся заставить моего подданного ослушаться моего приказа, я буду считать, что вы справились со вторым заданием.

— Начнем, пожалуй, — обводя взглядом площадку, на которой, кроме нас, находился лишь часовой-наблюдатель, хмыкнул Лис. — Чего лясы-то точить?

Алаэддин молча кивнул.

— Эй! — крикнул он солдату, заставляя того обратить свой взор на высокого повелителя. — Прыгай вниз!

— Стой, где стоишь! — рявкнул Лис, вытягивая вперед руку.

Исмаилит замер, как приваренный, на парапете, куда успел забраться после первого приказа.

— Ну что, почтеннейший, — Лис спрятал в сапог нечто, напоминающее размерами крупную пудреницу или плоский объектив фотоаппарата, — пусть так стоит или будут какие другие заявки? — Лис подошел к замершему ассасину и провел у того рукой перед глазами. — Ау, мил-человек! Отомри.

Уж не знаю, как воспринял несчастный слова моего друга, но отмер он в самом прямом смысле слова, как динозавр. Стоило праху феникса, зажатому между пальцами Венедина, коснуться лица стражника, как он птицей сиганул с парапета, устремляясь к земле с неведомым еще здесь ускорением свободного падения.

— М-да, — промолвил Лис, перегибаясь через парапет и мрачно созерцая результаты полета. — Рожденный ползать летать не может. Ну что, хозяин ласковый, — обратился он к Алаэддину, — справились мы с твоим заданием или еще кого полетать отправим?

— Справились, — через плечо бросил Старец Горы, начиная спуск по лестнице. — Завтра — третье.

— Да шо тянуть! — вслед ему крикнул мой друг, но шаги, раздававшиеся по винтовой лестнице, слышались все глуше и наконец совсем стихли. — Ну, завтра так завтра.

Сутки, проведенные нами в крепостной башне, не принесли каких-либо изменений. Молчаливая стража не выпускала нас из внутреннего дворика, но никоим образом не мешала передвижению внутри оного, аккуратно следя за тем, чтоб в урочное время нам была предоставлена очередная трапеза, а после наступления темноты — вполне уютная постель.

— Растем на глазах, — подытожил результаты дня Лис. — Вчера — хижина, сегодня — башня с сервисом и удобствами, так, глядишь, завтра-послезавтра высадим этого самого горного пенсионера из его палат.

Утро следующего дня отчасти подтвердило догадку моего друга. Посланный за нами вестник, уже не простой ассасин, а кто-то, судя по одежде, из ближнего окружения Алаэддина, сообщил, что правитель правоверных готов поведать нам третье задание. Теперь нас ждал запретный замок, начисто скрытый от глаз окружающих высокой стеной.

Увиденное нами за его воротами превосходило все ожидания. И если пейзаж Долины Демонов, открывавшийся с башни, тяжело было назвать зимним, то за этими стенами находилось истинное царство вечной весны. Сад, полный разнообразнейших экзотических растений, диковинных птиц с ярким оперением; сад, наполненный тихой ласковой музыкой, явившейся невесть откуда; сад, в котором ручьи текли вином и араком, а на их берегах обнаженные нимфы, одна прекраснее другой, извивались в обжигающем душу сладострастном танце; сад, где посреди ухоженных, словно нарисованных, полянок стояли огромные блюда с благоухающими яствами и сочными плодами; сад…

— Таков он, рай правоверных, — небрежно обводя увиденную картину рукой, пояснил сопровождавший нас вельможа, — но те, кто верно служит лучезарному повелителю, могут вкушать его сладость уже на земле. И поверьте мне, это еще далеко не все. — Он воздел ладони к небу и защелкал языком. — Вах!

Признаюсь честно, после дороги через пустыню, после морской качки, после скитаний по Европе подобная воистину фантастическая роскошь повергала в шок. Но, как я понимаю, именно на это и рассчитывал Алаэддин, и, стало быть, нам, словно некогда спутникам Одиссея, залившим уши воском, чтобы не слышать обольстительного пения сирен, следовало гордо ступать вперед, вот уж действительно, невзирая ни на что.

— Кхм… Ничего так себе приусадебный участок отгрохали, — сдавленным голосом выдавил Лис. — Интересно, какая же тогда у этого пенсионера дача?

Как и предполагалось, дача была под стать саду и огороду, но у нас уже был определенный иммунитет. За годы скитаний по временам и весям нам с Лисом доводилось видеть немало всевозможных дворцов, один лучше другого. Ансельма же можно было просто не брать в расчет. С первого шага, сделанного им по эту сторону стен запретного замка, ему так и не удалось закрыть рот от удивления.

— Шайтан их побери, — пробормотал Лис, шагая переливающейся всеми цветами радуги анфиладой дворцовых покоев. — Где ж они столько зеркал подобрали?

— Их в этих краях недавно начали производить. Обрати внимание, вместо полированного серебра — ртутно-свинцовая амальгама.

— Я обратил, — заверил меня Венедин. — Я обратил внимание, что с нашим глазом василиска здесь особо не разгуляешься. Если мы, конечно, не желаем стать памятниками себе.

— Ничего, попробуем обойтись без него.

Алаэддин поджидал нас в комнате, весьма богато обставленной, но среди остальных, не менее роскошных, теряющей изрядную долю своей прелести. Дав знак присаживаться вокруг «стола», он хлопнул в ладоши, и юные прелестницы, облаченные в газовые шальвары и полупрозрачные накидки, закрывающие их от макушки до живота, призывно покачивая бедрами, одна за другой начали вносить блюда с тонкими кушаньями и кувшины с дорогими винами. Последним было внесено блюдо, накрытое серебряной же полусферой. Оно было поставлено посреди ковра, но в отличие от остальных не открыто.

— Это и есть ваше третье задание, — ядовито улыбаясь, пояснил Старец Горы, указывая на него. — Но об этом позже. А сейчас восславим Аллаха за ту пищу, которую он послал нам.

Я удивленно посмотрел на Старца, собираясь напомнить, что нам не совсем пристало присоединять свой голос к его восхвалениям, но тут он продолжил:

— И лучшая благодарность ему — не пренебрегать его дарами. Угощайтесь, гости дорогие.

Когда наконец с трапезой было покончено, Алаэддин протянул руку к загадочному серебряному блюду и поднял закрывающую его полусферу. Под ней ровным счетом ничего не было, кроме, конечно же, самого блюда.

— Видите ли вы здесь что-нибудь? — осведомился хозяин, словно сомневаясь в результатах собственных наблюдений.

— Пусто, — немедля сознался Лис.

Я внимательно изучил предложенные нам предметы, но также не обнаружил на них ничего, стоящего внимания.

— Именно так, — кивнул Алаэддин. — Здесь ничего нет. Так вот вам третье испытание. Из этого ничего до завтрашнего утра сделайте мне нечто. Да такое, чтоб подобного не было при дворах земных владык.

— Всего-то? — хмыкнул Лис. — Это можно. Только давай, чур, уговор: если мы сегодня управимся, то ты сразу сестрицу мою и возвращаешь.

— Будь по-твоему, — кивнул исмаилит. — Но сначала — нечто из ничего.

— Капитан, этот умник решил удивить нас своим вопросом. Так мы удивим его своим ответом. Лично я предлагаю запустить хохму с голым королем. Ну, помнишь, там «только вы с вашим тонким вкусом», трали-вали три педали? Наверняка ж бабушка не читала ему в детстве сказок Андерсена на сон грядущий.

— Может выйти, а может — нет, — с сомнением бросил я. — У меня есть другой вариант. Правда, он потребует кое-каких технических приспособлений. Монсеньор, — начал я, — только вы с вашим ясным умом, блистающим во всех краях земли подобно солнцу, могли придумать это задание, делающее честь вашей мудрости. Конечно же, оно вовсе не так просто, как о том говорит мой друг. Вряд ли во всем мире найдется еще кто-либо, способный совершить то, о чем вы нас просите. Мы действительно в силах сделать это. Однако нам понадобятся кое-какие мелочи, например жаровня с углями, кальян, наилучший воск…

— Только не пытайтесь обмануть меня, подсунув на блюдо какую-то ерунду!

— Ну что вы, монсеньор, у нас и в мыслях этого не было. Мы просто желаем отсечь у ничего все лишнее.

После нескольких попыток моя затея увенчалась успехом. К полудню уже подостывшее блюдо с обрубком кальяновой трубки, торчащим из полусферы, было торжественно представлено пред ясные очи Алаэддина.

— Что это? — поинтересовался могущественный владыка Долины Демонов, принимая блюдо из моих рук.

— О великий, — начал я, склоняя голову.

— Э-э-э! Капитан, ты чего-то путаешь! «О великий» это я, а он просто банальный царь царей, — возмутился Лис.

— Не морочь голову. Пусть он тоже немного побудет «о великим». Хотя бы до тех пор, пока мы не выберемся из его владений.

— Ну разве что так.

— Наш дар, — продолжил я, — воистину достоин только вас, величайшего из земных владык, ибо он содержит частицу той субстанции, в которой позволительно сиять лишь звездам. Сей сосуд полон вакуума, — я поднял вверх указательный палец, — и это чистейший вакуум, который только может добыть человек в наше время.

— Ну-ка. — Старец Горы попробовал поднять крышку. Со школьной скамьи я помнил картинку из учебника физики, на которой пара упряжек фризских скакунов пытались разорвать две соединенные полусферы, «полные» вакуума. Им это не удалось. Куда уж было до них этому, пускай и маститому, чабану.

— Только ради Бога, — умоляюще попросил я, — не срывайте печати, мешающие вакууму вырваться наружу! Ибо ни одна башня, ни одна стена не устоит в вакуумном взрыве.

— Он не знает, что такое взрыв, — напомнил мне Лис.

— Сомневаюсь. Порох сюда китайцы уже довезли.

Выслушав меня, Алаэддин еще раз попытался поднять крышку, покрутил блюдо перед носом, ища подвоха, и, отставив нечто, полученное из ничего, в сторону, со вздохом произнес:

— Что ж, мои слова — слова Аллаха. Коли я обещал, обещание будет исполнено. — Он сделал знак ассасинам, несшим стражу в его покоях. — Пусть приведут девушек.

— Девушек? — переспросил я. — Но нам нужна только одна, Альенор из Штраумберга.

— Тише, — едва шевеля губами, прошептал Лис. — Остальные, наверно, премиальные.

Увы, мой напарник заблуждался. Дверь в комнату отворилась, и в нее, сопровождаемые заунывной мелодией стандартного арабского квартета, вплыли девять девушек одного роста, облаченных в просторные хабары из черной глянцевой тафты, закрывавшей все их тело с головы до ног, оставляя открытой лишь узкую полоску прорези для глаз. Все они мелко переступали в такт музыке, словно ведя какой-то танец, все они были сероглазы и все они, черт побери, в этом идиотском наряде были неотличимо похожи друг на друга. Я пригляделся получше, всматриваясь в глаза танцующих, надеясь узнать ясные очи юной княжны. Увы, зрачки девушек были сужены и глаза туманны, как октябрьское утро над Темзой.

— Гашиш, — прокомментировал увиденное Лис. — Ну, урод, дай только я до тебя дотянусь.

— Я обещал вам отдать девушку, если вы исполните три моих задания. Вы справились с ними. Теперь любая из них ваша. Какая, вам лучше знать. — Алаэддин щедрым жестом указал на танцующих. — Выбирайте. Но если вы попытаетесь окликнуть ту, которую ищете, не получите ни одной. И навсегда останетесь в Вади-эль-Джан.

— Не боись, поиграем, — обнадежил меня Венедин, поправляя кинжал фон Зальца, висевший на ремне. — Быть того не может, шоб я этого басмача не уделал! Вашство, — он отвесил Старцу Горы некую пародию на поклон, — ты б не мог скомандовать своему ансамблю песни и пляски повременить с выступлением. Шо они все крутятся? Думать мешают!

Алаэддин махнул рукой, музыка стихла, и девушки остановились.

— О! — довольно хмыкнул Венедин. — Это ж совсем другое дело. — Он гоголем расправил плечи и неспешным шагом двинулся мимо закутанного в черную тафту строя.

Я увидел то же, что увидел мой друг. Глаза седьмой по счету танцовщицы блеснули, и Лис, убрав ладонь с яблока серебристого кинжала магистра Тевтонского ордена, тут же положил ее на плечо полонянки.

— Тю, да вот же она!

— Вы уверены в этом? — медленно спросил Старец Горы.

— Как Бог свят!

— Ну что ж, тогда снимите покрывало.

Я вдохнул в грудь побольше воздуха, словно готовясь к прыжку. Впрочем, именно к нему я и готовился, и не угадай мой друг сейчас под непроницаемым покрывалом нашу маленькую принцессу — только самоличное вмешательство Аллаха со всем скопищем его пророков могло бы спасти Алаэддина от моих рук.

Длинный лоскут черной материи, сорванный Венедином, медленно упал на пол и… Лис распахнул объятия, спеша подхватить девушку, и, подбросив ее вверх, закружил по залу.

— Аленушка, радость моя! Вот мы и свиделись.

Я потер пальцем уголок глаза, вытирая непрошеную слезинку.

— Лис, Воледар, Ансельм! Откуда вы? Почему вас так долго не было? Отчего вы такие поцарапанные? — как ни в чем не бывало защебетала Алена Мстиславишна, спеша обвить руками шею «брата».

— Ну что ж, ступайте, — хмуро бросил Старец Горы, наблюдающий картину всеобщей радости. — Эй! — крикнул он одному из ассасинов. — Выведи гостей из дворца.

— Э-э-э! Почтеннейший! Шо за кидалово?! Из какого дворца? А из крепости? А из долины? — опомнился Лис.

— Вы пришли сюда, не спрашивая у меня дороги. И теперь вольны возвращаться тем же путем.

— Вот ты хитрый, это что-то! — возмутился Лис. — Может, та дорога уже быльем поросла. Может, мы вообще с неба свалились.

— Тем лучше, — пожал плечами повелитель Долины Демонов. — Все небо над вами, возвращайтесь туда. Впрочем, — вздохнул он, приобретая интерес к гостям, — я могу выпустить вас из своих владений. Но я видел у вас одну вещицу. Вчера. На башне. Я был бы рад иметь ее.

— Ну, шо делать будем? — спросил Лис. — Признаться, этот свободный труженик Востока меня уже порядком притомил. Шантажист хренов!

— Нельзя отдавать подарок дэва. Без него они нас, конечно, выпустят из долины, но тут же догонят.

— Может…

— Отдавайте, — донеслось до меня из-под каменных плит пола. Мы с напарником переглянулись. Похоже, он слышал то же самое. — Отдавайте, — еще раз явственно услышали мы. Но, как ни странно, только мы.

— Аллах с тобой, аксакал, — махнул рукой Лис. — Ты у нас все же Старец Горы, а старость нужно уважать. Так что держи мою штуковину, играйся, сколько тебе влезет. Ну и вспоминай нас при случае…

Но едва успел предмет, похожий то ли на крупную пудреницу, то ли на плоский объектив фотоаппарата, перекочевать в жадные руки Алаэддина, как пол у нас под ногами разверзся и мы, теряя равновесие, рухнули… прямо в предупредительно подставленные ладони Каменного дэва. И стоило нам оказаться в них, как плиты над головой сошлись, как будто и не размыкались никогда.

— Коварный, — похвалил Старца Горы наш спаситель. — Это хорошо, будет думать, что разделался с вами, и погони не снарядит.

— Дэв, родной, это ты, что ли?! — ошарашенный Лис, потирая ушибленную нижнюю конечность, уставился на нашего спасителя. — А какого ж беса мы тогда отдавали этот самый артефакт?

— Ну, кто его знает, куда бы он вас иначе засадил, — развел руками хозяин Подгорного царства. — А кроме того, ему же неизвестно, что это глаз василиска. И он обязательно захочет посмотреть, что там внутри. А порошка из праха феникса у него нет. Так что пусть ему, вам же, славные пехлеваны, пора бы и в дорогу, кони заждались.

Дорога от Долины Демонов была много легче, чем путь к ней. Во-первых, воодушевляло то, что нам все-таки удалось вырвать из бандитских лап Алену. Во-вторых, согревала мысль о том, что до вожделенной камеры перехода оставалось не более двухсот миль. Да и вообще, то, что эта несносная, не умолкающая ни на секунду своенравная девчонка, нежно любимая нами, опять была среди друзей, придавало силы нам и, казалось, нашим скакунам.

— Дядя Воледар! — барабанила меня по спине проказница, сидя на крупе Мавра, когда наш крошечный отряд, сопровождаемый проводниками друзами, несся в сторону Тиберийского озера. — А Ансельм говорит, что Каменный дэв родственник тех, маленьких, мохнатых. Это правда?

— Чистейшей воды.

— Ой, а совсем не похож. Та-акой большой! А эти мохнатенькие, они вообще не виноваты, что меня стащили. Их противный риббекский купец каким-то страшным заклятием заставил. Они так плакали, когда меня ему отдавали!

— Все, отторговался купец.

— Да-а! А он меня солдатам шверинским отдал и велел куда-то везти. Я не знаю куда. К морю. Но трогать меня запретил, сказал, что так я дороже стою.

— Хоть на том спасибо.

— А потом меня другому купцу привезли. Когда он за меня деньги заплатил, я ему тут же сказала, кто я такая. Как он бегал, волосы на себе рвал! Сказал, что его хотят погубить, по миру пустить. Потом сел императору писать, но чего-то испугался, швырнул пергамент в очаг, а на следующее утро вышел в море, а нас-то на корабле и было всего человек двадцать. Но он меня берег, не обижал, я в его каюте жила. Он такой добрый был.

— Добрый. Аж до самого Костаматиса.

Похоже, девчонку, обрадованную освобождением, теперь не слишком волновали перипетии ее судьбы, воспринимаемые как необычайное и в общем-то благополучное приключение. Все обошлось, и слава Богу.

Не слава Богу началось несколько позже, когда, миновав границу друзских земель, у Тиберийского озера мы к ужасу своему обнаружили широкую равнину, покрытую исклеванными полураздетыми телами, кое-где уже обглоданными шакалами, но все же вполне сохранявшими возможность опознания.

— Оба-на, — тихо произнес Лис, увидев с очередного холма картину недавней сечи. — Ансельм, отъедь-ка с Аленой чуток в сторону, незачем ей на такое смотреть. Да будь осторожен, здесь могут таскаться банды мародеров.

— Мародерам тут уже делать нечего, — мрачно бросил я. — Но все же будем осторожны. Лис, съезди-ка разберись, что там произошло, а я тебя здесь прикрою. И Алену с Ансельмом тоже.

— Ничего не понимаю, — произнес Лис, возвращаясь. — Вон там, — он ткнул пальцем в груду трупов, — европейцы. Те вон — арабы. А те, которые ближе к нам, Капитан, ты, конечно, можешь смеяться, но это монголы. Может, ты мне объяснишь, кто тут с кем сражался?

Я молча покачал головой. Дальше мы ехали не разговаривая, пытаясь отогнать вновь и вновь встающий перед глазами призрак мертвого поля. Начало темнеть, когда на глаза нам попался лесистый холм, вполне способный укрыть от посторонних глаз ночующих путников.

Мы медленно поднимались в гору по едва заметной тропе, кружившей меж странных сосен местной породы с пучками иголок на конце, ища место для ночлега, когда вдруг…

— Э-эй, добрые люди! Если вы уж так хотите оказаться под землей раньше времени, я очень вас прошу, воспользуйтесь лестницей, и не надо вламываться ко мне через крышу. Тем более верхом.

Глава 27

Я еще вернусь!

Джек Слейтер, последний герой боевика

Семь ступенек, вытоптанных в скальной породе, вели в малюсенькую комнатку, в которой с трудом поместилось наше милое общество.

— Добро пожаловать в Мегидо, почтенные путники. — Хозяин апартаментов, человек, которому в зависимости от освещения можно было дать и семьдесят, и сто двадцать, поднял руку, приветствуя ночных гостей. Остроносая светильня выхватывала из мрака то одну, то другую часть его морщинистого седобородого лица с удивительно молодыми насмешливыми глазами и, вероятно, уже намертво запечатленной на нем ироничной усмешкой. — Я не спрашиваю, куда вы держите путь, потому что в конечном итоге мы все держим путь в одно и то же место. Но если вы не слишком спешите в нем оказаться, пожалуй, вам не следует ехать дальше. И уж тем более ночью.

— Впереди нас может поджидать опасность? — насторожился я.

— Для большинства обитателей этих мест все опасности остались позади. Вся эта земля — один огромный некрополь.

— Дедуля, — усмехнулся Лис, — мы не боимся мертвецов. Поверьте мне, это самые спокойные из людей.

— Охотно вам верю, молодой человек, — кивнул житель некрополя, сам казавшийся ожившим мертвецом. — Но и вы мне поверьте, стоит проехать немного дальше, и вы так быстро присоединитесь к ним, что даже не успеете понять, как это произошло. Мегидо — слоеный пирог, вернее, головка сыра, изъеденная мышами. Вы сделаете один только маленький шаг и окажетесь так глубоко под землей, что в день Страшного суда сможете выбраться на поверхность только к самому его окончанию.

Честно говоря, после картины побоища, наблюдаемой сегодня утром, разговоры о покойниках весьма меня раздражали.

— Простите, досточтимый хозяин, мы не представились. Я рыцарь Вальтер фон Ингваринген, а это мои друзья…

— Мне бы следовало назвать себя, — грустно усмехнулся старик, выслушав наши имена, — но я так стар, что не помню, как меня именовали в детстве. Признаться, я даже не помню, было ли это детство. Порой я думаю, что даже Господь забыл, как меня нарекли, иначе с чего бы он так долго не призывал меня к себе. Для жителей этих мест я просто отшельник из Мегидо, но вы можете величать меня любым иным именем.

— Вы отшельник? — спросил я, ища на стенах атрибуты веры. — Христианин?

— Ой, не говорите глупостей! Думаете, Всевышнему есть дело до того, на каком языке с ним говоришь? Или вам кажется, что Он лучше услышит вас, если пять раз в день демонстрировать западу свою задницу? Хотя нет, вы-то как раз тычете в себя пальцами. Поверьте, я беседую с Ним безо всех этих ухищрений. И зелень этого холма Ему куда приятнее сумеречных громадин, возведенных во славу Его.

— Это Он вам сказал? — съязвил Лис.

— Ну да, — просто ответил отшельник из Мегидо. — Но вам бы, пожалуй, следовало уложить спать юных спутников, они совсем выбились из сил. К сожалению, мне нечего предложить вам на ужин, вся моя вечерняя трапеза — вот эта миска чечевичной похлебки. Увы, я слишком стар, чтобы бить птицу так метко, как в прежние годы, а силки сегодня оказались пустыми.

— Как, — удивился я, — разве вы употребляете в пищу мясо убитых животных?

— Быть может, я бы и стал есть мясо живых, но не с моими ногами их догонять.

— Но дух?..

— О Господи! Молодой человек, где вы набрались этих глупостей? Лучше сытым помышлять о Боге, чем голодным о еде. Однако мы заговорились, а дети уже спят. — Хозяин, кряхтя, поднялся с плоской каменной лежанки, накрытой звериными шкурами. — Увы, здесь мало места для пятерых. Тут и втроем-то не больно разляжешься. Но я по ночам все равно не сплю, так что, если пожелаете, я охотно скоротаю время с кем-нибудь из вас, беседуя о том о сем и охраняя коней.

— Лис, первые полночи твои, — скомандовал я, помогая старику выбраться на поверхность.

Прохлада заставляла отшельника кутаться в нелепое меховое одеяние, вероятно, с первого дня не имеющее сколь-нибудь определенного покроя. Я тоже поглубже запахнулся в черное друзское покрывало, прекрасно защищающее от холода зимней левантийской ночи.

— А что, почтеннейший, — спросил я, усаживаясь на выступающий из земли камень у выпаса, — недавно здесь была битва?

— Ох уж эти битвы, — глядя на наших красавцев коней, вздохнул старец. — Здесь вечная битва, всегда и везде. Народы приходят и говорят: «Мы хозяева этой земли». Хозяева так хозяева, разве я спорю? Если они думают, что у земли может быть хозяин, что можно им объяснить? Пусть считают себя хозяевами солнечного света, лунной дорожки на волнах… Разве солнечному свету или лунной дорожке есть до этого дело? Они говорят «Хозяева!» — и я им не перечу. Пусть себе. Потом приходят другие и говорят, что это они хозяева, и начинается битва. И все они ложатся в нее и становятся частью земли. А это куда как больше, чем быть ее хозяином. Они уже не истлевшее мясо и не обветренные кости, они — этот лес, эта трава… Вот так-то, молодой человек. В этой земле вечная битва, — вновь повторил он. — В давние годы я слышал, что и последняя битва произойдет здесь, возле Мегидо. Ар Мегидо.

Я хотел еще что-то спросить о недавнем побоище, но промолчал. В сущности, что мог знать отшельник о хитросплетениях мировой политики и интригах земных владык. Все это было лишь прахом, который он попирал ногами, даже не задумываясь о нем.

Полночи мы провели в беседах, весьма поучительных для меня и, надеюсь, довольно приятных для отвыкшего от человеческого общения безымянного отшельника. Утром же нас ожидало жаркое из утки, подстреленной расторопным Лисом, и холодная ключевая вода из бившего неподалеку родника. Но главным трофеем Венедина была не несчастная птица, а красавец арабчак, пойманный им у водопоя. Судя по богатству сбруи, совсем недавно он принадлежал одному из местных военачальников, погибших в битве близ Тиверийского озера. Теперь же, потеряв седока, он бродил по округе, удивляясь своей свободе.

Но солнце уже поднималось все выше над линией горизонта, и нам следовало отправляться в путь.

— Счастливой дороги, добрые люди! — напутствовал нас старец из Мегидо. — Мне, право, жаль расставаться с вами, но у каждого свой путь. — Он замолчал, улыбаясь чему-то, ведомому ему одному. — Да, кстати, о дорогах: сегодня я разговаривал с Ним…

— И что? — спросил я, внутренне напрягаясь. При всем своем чудачестве старец отнюдь не напоминал умалишенного и, стало быть, его Собеседник…

— Да то же, что и всегда, — пожал плечами он. — Я слушаю, Он говорит. Затем мне в голову приходят слова, в которые я пытаюсь облечь услышанное. Но уж понимать эти слова. — Он развел руками. — Быть может, вы сумеете? Как же это было? — Старец поскреб выбеленную временем макушку. — Ага, вот:

Черная лилия в залитом солнцем поле Там, над скалой, Где под камнями Красного моря Кончается путь у одних, У других начинается путь.

— В добрый путь вам, добрые люди. Рука Господня над вами.

— Капитан, ты что-нибудь понял? — спросил меня Лис, когда мы отъехали на приличное расстояние. — Белая армия, черный барон. Какие-то лилии, какое-то море, скалы, камни, поля. Бред полнейший!

— Вряд ли. Но, честно говоря, я и сам ничего не понял. Хотя Красное море здесь рядом.

— Ага, классная идея. Щас все бросим, поедем на Красное море. Не, Вальдар, девочку сдаем и домой.

— О великий, — подъехал к нам Лисовский ученик. — Я хотел вам рассказать, что в книге фон Зеедорфа есть упоминание о вашем талисмане.

— Ну и что он там пишет? — заинтересованно посмотрел на него Лис.

— Я, правда, еще не все смог прочитать, — печально вздохнул Ансельм. — Там много иносказаний, много зашифровано. Но вот что излагает покойный риббекский купец, ссылаясь на неизвестный мне трактат Монлюка «Бриллиант магической премудрости четырех сторон света»: со дня восшествия на престол Цинь Шихуань-ди и до самой его кончины ни один злодей, умышлявший против жизни императора, не смог добиться своей цели. Восемнадцать раз убийцы пытались поразить его стрелой, ядом или кинжалом, но сила Черного дракона, заключенного в талисмане, всякий раз спасала своего господина от гибели. В годы правления он открыл много заговоров против себя и нисходящими на него прозрениями повергал к своим стопам множество коварных врагов. Когда же пришел ему черед умереть, окруженному страхом и почитанием подданных, то двум сыновьям своим он отдал талисман и некий свиток, в котором описывал его чудесные свойства. Но тот самый сын, которому достался свиток, велел слугам похитить брата из дворца и заставить его отдать талисман. Однако у того нашлись верные люди в свите коварного брата, и он успел бежать в горы, где следы его затерялись. А вскоре, буквально через пару лет, рухнула и империя Цинь Шихуань-ди, подобно колоссу на глиняных ногах. С тех пор не было никаких известий о свитке, оставленном повелителем Поднебесной. Все волшебные свойства Черного дракона Цинь Шихуань-ди неведомы никому. И только лишь о некоторых из них можно говорить уверенно, и они изложены в этой книге.

— Недурно, недурно, — похвалил соискателя степени бакалавра титулованный экзаменатор. — Но о защитных свойствах талисмана ты мне уже рассказывал. Что-нибудь новенькое есть?

Ансельм тяжело вздохнул.

— Я пока не смог прочесть, о великий, там все зашифровано.

— Ну елкин дрын! — возмутился Лис. — Учишь его, учишь, буквально ночи не спишь, а он какую-то простейшую шифровку Центру осилить не может.

— К центру! — хлопнул себя по лбу ученик. — Конечно, к центру. Как же я сразу не понял?! О великий, ваша проницательность не знает границ! Конечно же, все к центру, снос по пилигрину, тройная квота, осталось лишь исчислить шаг и градус сноса. Благодарю вас, Учитель! — Счастливый Ансельм повернул коня.

— Ты что-нибудь понимаешь? — ошарашенно глядя на меня, спросил Лис.

— Похоже, ты разгадал тайну шифра фон Зеедорфа, — с некоторым сомнением в голосе произнес я.

— Шо, серьезно? И как мне это удалось?

— Легко.

— Ну-ну, пусть трудится, родина его не забудет.

Мы ехали все дальше. Все ближе и ближе был заветный «центр вселенной», святой град Иерусалим. Ансельм, пытавшийся уделять время дешифровке рукописи фон Зеедорфа, был вынужден большую часть пути выслушивать милую болтовню маленькой принцессы, тешить ее своими рассказами и ярмарочными фокусами, на которые он был большой мастак.

— Ой, как это! — хлопая в ладоши, щебетала девушка, глядя, как бакалавр-недоучка магических наук, дунув на невесть откуда взявшееся в его руках яйцо, аккуратно поставил его на острый конец и преспокойно оставил стоять в таком положении.

— Тоже мне, чудо, — снисходительно глядя на веселую парочку, прокомментировал Лис. — Скорлупа пустая, а в остром конце яйца сквозь маленькую дырочку через соломинку вдут воск. Это даже я знаю.

— Но ты же у нас «о великий», — усмехнулся я.

— А, ладно, пусть детвора развлекается.

— Ансельм! — звонко изрекла Алена Мстиславишна, принимая комично-гордый вид. — Даю слово, что, когда я взойду на престол, сделаю тебя придворным магом.

— М-да, детвора, — поворачиваясь ко мне, негромко произнес Лис. — Ты, кажется, когда-то говорил, что принц Людвиг не престолонаследник?

— Говорил. И сейчас это утверждаю. Но, заметь, она ведь ни словом не обмолвилась о принце Людвиге. Она утверждает: «Когда я взойду на престол».

— Хорошая девочка, далеко пойдет.

— Вот в этом как раз я ни секунды не сомневаюсь. И, полагаю, Ансельм ей в этом весьма поможет.

Дорога к Иерусалиму путалась меж каменных холмов, огрызков скал, торчавших посреди равнин гнилыми зубами. Кое-где их слоистая красно-белая поверхность была покрыта тощей зеленой порослью, очевидно, вылезшей наружу после недавних ливней, и эта зелень была единственной отрадой в сыром душном безлюдье Святой земли.

До сих пор нам не попадались ни крепости, занятые крестоносцами, ни даже разрозненные отряды священного воинства. Изредка встречались христианские общины, спокойнейшим образом соседствующие с сарацинскими поселениями, словно и не бушевало вокруг никакой войны. Приют давали и те и другие. Христиане охотно помогали единоверцам, мусульман же вводило в явное недоумение наше друзское одеяние и доскональное (спасибо «Мастерлингу») знание местных диалектов. Конечно, только слепой не смог бы отличить нас от гордых жителей сирийских пустынь. И все же с друзами лучше не шутить. Наравне с законом гостеприимства у них чтился и закон кровной мести.

Очередную ночь мы провели в убогой хижине погонщика верблюдов, влачившего почти нищенское существование в чуждой для него неприветливой стране. Родом он был аж из самого Туркестана и волею судеб доживал здесь свои дни, проклиная забытую Аллахом участь. Позавтракав сухой лепешкой и запив ее водой, мы уже собрались уходить, когда жена погонщика, месившая в корыте глину, вдруг подняла крик, отчитывая босоногого мальца-сына:

— Как ты смеешь, Бейбарс! Немедленно положи стрелу на место. А вдруг господин Венедин увидит! Как не стыдно воровать?!

Лис, привлеченный шумом, выглянул из хижины:

— Что происходит, уважаемая?

— Простите, высокий господин, мой маленький сын, несмышленыш, вытянул стрелу из вашего колчана. Я повелела вернуть ее вам. Простите, высокий господин. — Она протянула обитательницу Лисовского колчана хозяину.

— Вот как, — поднял вверх брови мой друг, принимая из рук женщины оперенное древко. — Эй, малыш, сколько тебе лет?

— Уже скоро шесть, — гордо распрямляя плечи, ответил смуглолицый мальчик. — Но я уже воин.

— Тише, Бейбарс, тише, ну что ты раскричался.

Лис насмешливо глянул на меня.

— Вот ведь как бывает, Капитан, этот малец — Бейбарс. Ему почти шесть лет и он уже воин. И с этим ничего не поделаешь. — Он развязал висевший на поясе кошель и протянул взволнованной матери пару золотых монет. — На, накорми его. Воину нужно набираться сил. А это, — Венедин протянул стрелу просиявшему от радости Бейбарсу, — оставь себе. И вот еще что, — на ходу бросил Лис, вскакивая в седло андалузца, — когда ты вырастешь и станешь великим полководцем, помни, что и среди христианских рыцарей встречаются достойные люди.

— Обещаю вам, ага,[34] — срывающимся от радости голосом прокричал ему вслед мальчишка.

— А что, дядя Лис, этот малый и впрямь станет полководцем? — глядя сверху вниз со своего арабчака на ободранного сына погонщика верблюдов, счастливо сжимающего стрелу, спросила Алена Мстиславишна.

— Не совсем, — покачал головой мой напарник. — Пройдет не так много времени, и он станет не только полководцем, но и самым великим султаном со времен Саладина.

— Сын погонщика верблюдов? — переспросила девушка, наслышанная, очевидно, от Ансельма о чудесных свойствах «о великого».

— Основателем империи.

— Жаль, что не успела познакомиться с ним поближе, — задумчиво произнесла наша подопечная. — Но я его запомню.

До Иерусалима оставалось уже не более полутора дня пути, когда наконец мы встретили первый рыцарский отряд. Вернее было бы сказать, он нас встретил. В какой-то миг Ансельм напрягся, прямо посреди разговора, и сообщил, что за нами наблюдает множество вооруженных людей. И почти тут же из-за ближайших холмов с гиканьем и свистом вылетела и понеслась на нас, пытаясь охватить со всех сторон, легкая конница в чалмах, с круглыми щитами и тонкими пиками. Но тут меж восточных одеяний замелькали доспехи европейских рыцарей, а после того как на одном из щитов я разглядел червлено-серебряную шахматку графского рода фон Хонштайнов, у меня и вовсе отлегло от сердца. Передо мной был отряд имперских рыцарей, сопровождаемый сотней туркопилье.[35] Завидев черные бурнусы, они, вероятно, приняли четверку всадников за невесть откуда взявшихся гостей из сирийской пустыни и пожелали уточнить, что именно надо под стенами Вечного града друзским лазутчикам.

Я выхватил из-под своего покрывала грамоту с печатью императора Фридриха и начал размахивать ею в воздухе, крича во весь голос:

— Остановитесь! Мы люди императорской службы!

Очевидно, заслышав мой крик, нападающие остановили коней, и мы оказались окруженными со всех сторон десятками верховых, ожидающих приказа казнить или миловать. Немая сцена продолжалась минут пять, потом от рыцарской группы, стоявшей под знаменем фон Хонштайнов, отделился один из закованных в доспехи воинов и неспешным шагом пустил своего коня навстречу нам.

— Ну-ка, Капитан, ты у нас ходячий гербарий, в смысле, гербовник, расскажи-ка, что за Ланселота несет к нам в гости?

Я вгляделся в червленый щит всадника, на котором серебряный меч острием вверх проходил сквозь центр четырех сигнальных рожков, поставленных в косой крест.

— Н-не знаю. Похоже на польский герб Тромбы, но это не он. Там рожка было всего три и они обычно черные в золоте, а здесь серебро в червлени. Этот герб мне раньше видеть не доводилось.

Между тем рыцарь приближался все ближе, так что уже можно было разглядеть его глаза, видневшиеся в прорези шлема.

— Господи! — внезапно донеслась из-под стальной личины чистейшая русская речь с характерным северным выговором. — Да ведь это же Воледар Ингварович и Лис Венедин! И… никак, дочь князя Мстислава Киевского! Не сплю ли я?

— Ну, в общем-то это, конечно, мы, — не скрывая удивления, за всех нас ответил Лис. — А вы, с позволения сказать, кто такие будете? А то я вас в этом ведре не узнал.

— Ефимий я! Ефимий из Ольшаницы. Нешто не помните? Мы ж с вами вместе под Изборск ходили.

— Как же, — хлопнул я себя по лбу, — знаменщик князя Олега Изборского. А здесь-то какими судьбами? Разве руссы послали войско в крестовый поход?

— Знаменщик-то бывший, — печально вздохнул отважный юноша. — А из руссов здесь, пожалуй, один только я. Но это долгая история. Нынче я на службе императора Фридриха. Ну а вы-то куда путь держите?

— Так все к нему самому и телепаемся, — хмыкнул Лис. — Он уже, поди, нас заждался. Сидит небось в Иерусалиме в башне каменной да все в окошко выглядывает — не едем ли мы?

— В каком Иерусалиме?! — Даже искажающий звуки шлем не мог скрыть удивления в голосе нашего старого приятеля. — Император отступил из-под Иерусалима. Сейчас он в Яффе.

— Стало быть, там сарацины?

— Нет, — башня шлема повернулась слева направо, — там карезмины. Полторы недели назад они овладели городом, за один день вырезав более семи тысяч человек без разбора звания и веры. Наш отряд был выслан в передовой разъезд, теперь мы возвращаемся в ставку. Если желаете, мы сопроводим вас туда.

— Благодарю тебя, Ефимий, — поклонился я. — Будем рады. Вот только у меня к тебе большая просьба: ты никогда не видел этой девушки, не знаешь, как ее зовут и откуда она родом. Сейчас ее имя Альенор из Штраумберга и она считается младшей сестрой Венедина.

— Хорошо, — медленно произнес молодой рыцарь, — будь по-вашему. Я доложу графу о вас.

— А почему я считаюсь сестрой Венедина? — не преминула выяснить юная княжна, лишь только отъехал храбрый изборец.

— Потому что все полагают, — негромко ответил я, — что ты с женихом находишься в лагере императора и все время со своего приезда в Трир буквально не отставала от Фридриха ни на шаг. Если мы не успеем доставить тебя к нему до твоей собственной свадьбы, то и мы, и все, кто был участником нашего похода из Новгорода, исчезнем безо всякого следа.

Алена замолчала, глядя на меня пытливым взором.

— Умно, — наконец-то сказала она. — Пожалуй, я бы тоже так сделала.

Ночь застала нас на полпути к Яффе. Наконец-то мы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Вдалеке перекликались выставленные часовые, конные разъезды объезжали округу в поисках возможного врага, ярко горели костры, кипело в котлах варево солдатской похлебки, ржали кони у коновязи, где-то поодаль слышался хохот отдыхающих воинов… В общем, ночь была тиха и прелестна.

— После того как Орда ушла из Руси, князья стали требовать Володимира Ильича на царство, — рассказывал Ефимий из Ольшаницы, или, как величали его здесь, Иохим фон Улфшанц. — Никому не хотелось признавать над собой власть недавнего сына боярского, коли тот не назовется царем. Уж как Володимир-то отпирался, а все уломали. Патриарх Константинопольский да митрополит Киевский в Москву, что в Украине Залесской, приезжали златой венец на голову Муромца возлагать. По городам и весям народ, почитай, две седмицы ликовал, покуда все меда да всю брагу не выпили.

А уж как празднества-то закончились, все и вовсе вкривь да вкось пошло. Всяк князь при царе первым быть желает, всяк силы копит да ближнего своего извести норовит. И каждый же в тот самый час за свою землю горло рвет: одни кричат — на Царьград идти надо, Олегову дань отымать, другие твердят — пора волжских булгар наказать, пошто Орду до нас допустили? Олег на ливонцев в поход кличет. Ярославскому князю угров подавай. У каждого своя правда, свой резон. Володимир Ильич извелся, с князьями споря да суд чиня, а им все не докучно, что псы злые из-за кости дерутся. Вот и мой-то, — вздохнул витязь. — Из-за полоцких-то земель спор при вас еще был?

— При нас.

— По закону земля эта Глебу Холмскому принадлежать должна была. Так и Володимир Ильич рассудил. Ну, князь Олег осерчал сильно, что не ему тестевы земли достались, да против Глеба козню задумал. У него после Калки большой татарский полон был. Вот он и отобрал из него три дюжины наилучших батыров, откормил, снарядил как след, пообещал им вернуть свободу, да еще и злата дать, коли они Глеба порешат. Те, понятное дело, согласились на сие злодейство с радостью. Подстерегли они молодого полоцкого князя, когда тот всего с пятью гриднями из града выехал, да тут же и набросились всей силой. Князь Глеб витязь славный был, и гридни его недаром хлеб свой ели, но силы все ж неравны оказались. Скольких уж они погубили, мне неведомо, только и сами головы сложили. А те из татаровей, кто жив остался, утекли к Изборску за обещанной наградой. Там их князь Олег и принял. Получили лиходеи свое злато с меча княжьего до последней крупинки.

Головы их князь Олег в мешок положил да к цареву двору привез: вот как, мол, знатно я вражьих сынов покарал за пролитие рюриковской крови, в награду за то полоцкий стол желаю. Да только мне про то злодейство знамо стало.

— Ну и ты… — усмехнулся Лис.

Ефимий вздохнул печально:

— Я при князе знаменщиком состоял, стяг его боевой в самую гущу сечи носил, ни на шаг от господина своего не отставал. Сказал бы кто: умри за князя своего! Умер бы, не сморгнув. А вот лиходейство такое стерпеть не мог.

Снял я с себя меч, которым меня Олег под Изборском перепоясал, положил перед ним на пол прямо там, в царевой палате, да и поведал как на духу, как дело обстояло. Князь в гневе норовил меня шестопером оглоушить, да Володимир Ильич под защиту взял. А князя Олега со двора прогнал и, уж конечно, Полоцк ему не отдал. А спустя месяц Олег на Полоцк силой пошел. И с ним ливонцы.

— Стало быть, перекинулся, — хлопнул себя по колену Лис. — Уму непостижимо! Это ж бред болезненный! Вдумайся, отвоевывать земли тестя с убийцами его дочери.

— К сожалению, уму постижимо, — мрачно изрек я. — Нрав у князя крутой, повиноваться кому-то, а уж тем более такой малости, как закон, ему не по силам. У него от этого все нутро выворачивает. А то, что некогда ему пришлось у Муромца подмоги просить, ему, князю Труворичу, внуку крестьянскому челом бить, он вовек забыть не сможет.

Ефимий из Ольшаницы посмотрел на меня невыразимо тоскливо, так, будто я затронул старую, но все еще ноющую рану.

— Не сможет. Как Полоцк в осаду сел, ему и от Мстислава Киевского, и от Святополка Туровского в подмогу полки подошли. Володимир Ильич же с новгородцами по Пскову и Изборску ударил да на Ригу и Ревель корабли послал. Нынче князь с женой и сыном в Юрьеве сидят под ливонской рукой, и княжества Изборского, стало быть, боле нет. До самой Ливонии земля новгородская.

— Ну а ты-то? — спросил я.

Наш собеседник усмехнулся.

— А, за книжной премудростью погнался. Володимир сына своего Илью от греха подальше в град Париж отослал языкам да наукам обучаться. Есть там такое место, где всякий люд латинской грамоте, да логике, да богословию, да разным законам учат. Сорбонной величают.

— Да, мы в курсе. У одного нашего знакомого так собаку звали.

— Ну так вот, — продолжал молодой рыцарь, — с Ильей-то еще десяток детей княжих и боярских поехало. Кто в Сорбонну, а кто за море, в Кембридж. А с ними и я. Да только в Париже мне совсем не понравилось. Против Новгорода или, скажем, Киева глухомань дикая! Грязно, вонь кругом, бань нет, дьяки все надутые, лопочут какие-то вокабулы латинские не пойми о чем… Тьфу! А тут как раз император в поход собрался. Я, стало быть, у Илюши соизволения испросил да и подался к Фридриху на Сицилию. Теперь вот воюю у графа Хонштайна. — Он вздохнул. — Ладно, государе-воеводы, час поздний, пора бы и на покой. Утро вечера мудренее.

Лагерь крестоносного воинства под Яффой напоминал муравейник в разгар рабочего дня. Все в нем двигалось, меж шатров сновали оруженосцы, плотники заготавливали впрок детали осадных башен, кузнецы оковывали железными листами бараньи лбы таранов, бесчисленные туркопилье выезжали из лагеря, отправляясь в дозор, арбалетчики оттачивали свое искусство на выставленных за полтораста шагов ростовых щитах… Армия жила своей обычной жизнью, готовясь к скорому походу.

Пергамент с императорской печатью служил идеальным пропуском. Вскоре мы, вновь приобретшие благодаря стараниям Ефимия европейский вид, стояли у огромного шатра с развевающимся золотым штандартом верховного главнокомандующего.

— Ваше величество, — слышалось изнутри, — как нам сообщили, граф Ибелин, заключивший союз с султаном Дамасска Анназиром Даудом, послал к Иерусалиму золотую казну, чтобы подкупить военачальников карезминов и склонить их выступить на стороне их коалиции.

— Я знал об этом еще неделю назад! Вернулся ли отряд Хонштайна?

— Должно быть, да. С ним…

— Никаких «должно быть»! Да или нет?

— Да, ваше величество. С ними прибыли рыцари Вальтер фон Ингваринген и Лис Венедин. Они ждут ваших приказаний у шатра.

— Прекрасно. Пусть войдут. А ты немедленно беги за Хонштайном.

— Но он только вернулся…

— Бе-гом!

Выскочивший из шатра вельможа кратко кивнул нам на хлопающий на ветру полог и умчался туда, где располагался на отдых отряд графа фон Хонштайна. Мы вошли, немного робея.

— Все благополучно? — едва удостоив нас вниманием, спросил император. И тут же наткнулся взглядом на стоявшую близ нас маленькую киевскую княжну. — Хорошо, господа рыцари, останьтесь здесь, я поговорю с вами попозже. А вами, фройлян, я крайне недоволен. Кто вам позволил выезжать из лагеря скрытно, да еще без сопровождения?

— Этого никогда больше не повторится, дядюшка, — кротко присела в низком поклоне принцесса. — Простите мне мою девичью глупость.

— Эй! — Отворачиваясь от девушки, Фридрих подозвал одного из оруженосцев, дежуривших при особе монарха. — Проводите принцессу к ее шатру.

— До вечера, дядюшка.

Мне было почти не видно лица государя, но краем глаза я заметил, что он был весьма доволен состоявшимся диалогом.

— Ваше величество. — В резиденцию буквально ворвался уже виденный нами некогда в Санкт-Йоханесбурге императорский референтарий. — Господь на нашей стороне! Карезмины дали согласие выступить против Орды вместе с нами.

Глава 28

Мертвые не потеют.

Реклама антиперспиранта

На красивых чувственных губах императора появилась усмешка, явно предвещавшая кому-то глобальные неприятности.

— Ну вот и отлично. Это означает, что в нашем распоряжении еще десять тысяч великолепных всадников, свирепых, неприхотливых и страстно желающих поквитаться с ордынцами за поругание своей родины. Это уже кое-что.

— Но государь, — тихо заметил один из вельмож, стоявших подле главнокомандующего, — можно ли забыть, что руки этих дикарей обагрены кровью тысяч христиан? Что многие из приближенных блаженнейшего патриарха Иерусалимского пали под их мечами? Ему самому едва удалось спастись.

— Прекраснейшим образом можно. Кстати, о патриархе. Я велел доставить его в лагерь. Надеюсь, он уже здесь?

— Как вы и велели, государь, — склонился в поклоне один из военачальников.

— Прекрасно. Вечером приведите его ко мне. Я желаю знать, что теперь он думает об отлучении, наложенном на меня этим недоумком Папой Григорием. Но это после. Сейчас для нас основное — Орда. Господа рыцари, — он резко повернулся к нам, — я знаю, вам уже доводилось встречаться на поле битвы с этим врагом. Даже удавалось его побеждать. Я хотел бы выслушать ваши соображения на этот счет.

— Ну что, Капитан, давай, — едва заметно подтолкнул меня Лис. — Лекции по военному делу — по твоей части.

Мое повествование о тактике и стратегии Золотой Орды выслушивалось в гробовом молчании, лишь изредка прерываемом замечаниями Лиса. Император внимательно следил за ходом моей мысли, иногда переспрашивая и уточняя некоторые моменты, делая знак писцам зафиксировать сказанное в специальной памятной книге. Дослушав меня, он благодарно кивнул и тут же обратился к военачальнику, недавно докладывавшему о прибытии патриарха Иерусалимского:

— Есть ли сообщения от ландграфа Тюрингского?

— Так точно, ваше величество. Его сиятельство отступил к Сен-Жан Д’Арку и сейчас готовит крепость к возможной осаде.

— Что Аль Кемаль?

— Ваш союзник уже выслал войска. Предположительно, к концу недели они должны соединиться с ландграфом Тюрингским.

— Хорошо. Есть новые сообщения об Орде?

— По слухам, в районе Тиверийского озера произошло сражение, в котором войска Анназира Дауда и графа Ибелина нанесли кочевникам сокрушительное поражение.

Мы с Лисом переглянулись.

— Простите, государь, — начал я, — мы с Венедином были на месте этого боя. Потери с обеих сторон не более полутора тысяч человек. Мне неведомо, насколько сильны войска графа Ибелина, но для Орды это ничтожная потеря. Слухи о сокрушительной победе изрядно преувеличены. Скорее всего со стороны Орды в сражении участвовал всего лишь передовой отряд, не более того.

— Прекрасно, — скороговоркой бросил Фридрих. — Значит, Орде щелкнули по носу. Это хорошо, злее будут. Они ударят по нашим врагам всеми силами, за это время Аль Кемаль соединится с нами, а тут еще и карезмины… Пожалуй, нам может удасться… Очень славно. Где, черт побери, Хонштайн?! Я уже битый час его ожидаю!

«Битый час» длился не более двадцати пяти минут, но стремительного, как полет стрелы, императора раздражало любое ожидание.

— Я здесь, ваше величество. — Воин в красно-белом нарамнике выступил из-за полы шатра.

— Входи, входи, друг мой. — Государь порывистым движением шагнул к пропыленному рыцарю и крепко обнял его за плечи. — Рад видеть тебя. Докладывай.

— Мы перехватили золотую казну графа Ибелина, которую он послал для подкупа в Иерусалим, — кланяясь императору, сообщил граф фон Хонштайн.

— Молодец! Настоящий герой! Я велю надзирателю своего гарема подарить тебе любую наложницу по твоему выбору. Нет, не одну, двух! Ступай, дружище, отдохни.

Я отвернулся, пытаясь отогнать невесть откуда всплывшую картину княжеского дворца острова Костаматис.

— Эй! — Фридрих, резко повернувшись на месте, окликнул своего референтария. — Ты слышал, теперь нам есть чем заплатить карезминам обещанную тобой сумму. Спасибо графу Ибелину. Представляю, как вытянется его рожа, когда он узнает, что мы заплатили карезминам его же золотом. Теперь наша задача — заставить Орду повернуть в Малую Азию, через Константинополь и Трапезунд на Рим.

— По-моему, император решил силком загнать Орду в Европу, — удивленно передал я.

— Ну, это к гадалке не ходить. Я только чего-то не врублюсь, на кой хрен ему это нужно?

— Быть может, он желает затормозить движение Орды в Киликийских горах и ударить ей в тыл…

— Конечно, — подхватил Лис. — Шоб она летела до самой Италии. У тебя шо, со слухом проблемы, не слышал, что ли: Византия и Италия входят в программу шоп-тура, уготовленного стариной Фридрихом для Орды. Как говорится — галопом по Европам.

Над лагерем заунывно завыла труба, заставляя всех бодрствующих прислушаться к подаваемому сигналу.

— Обед. — Император обвел глазами своих приближенных, собранных в шатре для военного совета. — Я жду вас после трапезы. А вы, — Фридрих повернулся ко мне и Лису, — сегодня обедаете со мной. Все, я не задерживаю вас, господа.

Трапеза в императорском шатре мало напоминала ту, в несказанно далеком Санкт-Йоханесбурге. Да и вообще, император нынешний не слишком походил на себя прежнего. Темные тени, залегшие под большими выразительными глазами, и жесткая складка у губ словно стерли античную красивость с его лица, придавая тому жесткое волевое выражение.

— Вам очень повезло, — усмехаясь, бросил он, жадно вгрызаясь в ножку жареной пулярки, поставленной перед нами на низком левантийском столике. — Если бы не стечение обстоятельств, мы бы уже давно были в Иерусалиме. Сначала жестокая лихорадка трепала сицилийский лагерь, затем, когда в ноябре мы наконец вышли в море, там разразился дикий шторм, заставивший нас вернуться обратно.

— Вернуться? — удивленно переспросил Лис, украдкой кидая на меня ошарашенный взгляд. — В конце осени вы вышли в море, а затем вновь вернулись в порт?

— Ну да, черт побери! — макая пшеничную лепешку в глиняную миску с благоухающим аравийскими пряностями соусом, зло бросил Фридрих. — И этот старый болван, именующий себя наместником апостола Петра, тут же поспешил отлучить от Церкви тот самый крестовый поход, на который его предшественники пытались меня подвигнуть полтора десятилетия перед тем. Этот чертов недоумок панически боится всякого, кто имеет свою голову на плечах. Он решил, что я намереваюсь зимовать в Италии и уж наверняка не премину поблагодарить его святейшество за неоценимую поддержку, которую оказывает он Лиге ломбардских городов, оспаривающей мои итальянские владения.

Я послал в Рим письмо, в котором объяснял причины моего возвращения и заверял его, что вовсе не планирую зимовать на Сицилии и, лишь только вновь соберу эскадру, выступлю в Святую землю. Это не возымело действия. Когда же я отправился сюда, этот ублюдок в тиаре объявил крестовый поход, равного которому не было прежде, пиратским набегом, направленным на завоевание Иерусалимской короны. — Он замолчал, ожесточенно пережевывая очередной кусок мяса, исподволь наблюдая за нашей реакцией на его слова. — Да, я буду королем Иерусалимским. Я никогда не скрывал этого намерения. Теперь же благодаря браку с наследницей Иерусалимского трона я имею на то полное право. И настаиваю, что папский престол не волен распоряжаться престолами светскими, как о том говорит его святейшество. Восток нужен христианскому миру, да и в конце концов все это территория Римской империи и, стало быть, моя священная обязанность отвоевать наши исконные владения для моего народа.

При всем своем фарисействе слова Фридриха были не лишены известной логики. Его величеству можно было бы напомнить, что наряду со Священной Римской империей наличествует еще и Восточно-Римская, сиречь Византия, но, по правде говоря, после того погрома, который устроили благочестивые крестоносцы в Константинополе четверть века тому назад, тамошние монархи еще долго не могли всерьез претендовать на что-то, больше скромного подаяния.

— И вот я прибыл сюда, — продолжал император, — и со мной сорок тысяч хорошо подготовленных, отлично снаряженных, накормленных и напоенных воинов. Я заключил мирный договор с египетским султаном Аль Кемалем. За это меня наименовали прислужником Магомета. Прекрасно! Просто превосходно! По этому договору в руки христиан переходят Иерусалим, Вифлеем, вся Галилея. Надо быть абсолютным слепцом, чтобы не видеть тех выгод, которые дает нам такой союз.

Аль Кемаль еще в прошлый крестовый поход предлагал вернуть христианам эти земли в обмен на Дамиетту, но войсками командовал папский кардинал. Он не пожелал знаться с «нечестивым мусульманским псом», спесивый индюк. Что же вышло? Крестоносцы затратили столько сил на овладение ключом к Египту, что в результате не смогли двигаться дальше. Но и тогда преосвященный Пелагий отверг предложение Аль Кемаля. Результат: разгром армии и позорный мир.

Но все это ничему не научило эту тонзурную сволочь! Я заключаю договор, добиваюсь передачи христианам святых для каждого верующего мест, они же, вы только вдумайтесь, — Фридрих грохнул кулаком по столу, — отлучают от Церкви христианские святыни. Неизъяснима мудрость сия! Причем добро бы святые отцы так ненавидели магометан, что всякое сношение с ними почитали бы преступлением. Так нет же, они умудряются вовсю поддерживать графа Ибелина, заключившего союз с Анназиром Даудом, и проклинать меня. Ну ничего, нынче вечером я расспрошу патриарха Иерусалимского, что двигало его рукой, когда он подписывал мое отлучение. Вот уж действительно, что ни делается, все к лучшему. — Фридрих печально вздохнул, переводя дух. — Хотя, признаться, в первый час я был оглушен известием, что невесть откуда взявшиеся карезмины захватили Иерусалим. Этого я никак не ожидал. Впрочем, вы-то им как раз должны быть благодарны. Город был не более чем в дневном переходе от нас, когда пришли известия о приближении Орды. Не остановись я тогда, не пошли навстречу этой напасти войско ландграфа Тюрингского, мы были бы уже в Иерусалиме. А там…

Что должно было быть там, я прекрасно помнил. И все же благодарить карезминов мне отчего-то не хотелось.

— С девушкой все в порядке? — наконец отвлекаясь от своего монолога, бросил император. — Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

— В полном порядке, ваше величество.

— Прекрасно. — Он сделал знак приблизиться одному из ждущих у входа оруженосцев. — Отведи господ рыцарей к шатру, в котором содержатся их люди, да передай распоряжение фон Нагелю разместить их с подобающими званию удобствами.

Сопровождаемые императорским оруженосцем, мы шли через лагерь, радостно предвкушая встречу с боевыми товарищами.

— Дьявольщина! — невольно вырвалось у меня, когда на подходе к заветному шатру я разглядел плещущееся над ним знамя. — А скажи-ка, приятель, — я положил руку на плечо оруженосца, — верно ли, здесь живет Ульрих фон Нагель или же какой-то другой представитель этого рода?

Лис посмотрел на меня удивленно.

— В чем проблема, Капитан? Шо еще не так?

— Видишь золотую пряжку, процветшую пятью золотыми лилиями?

— Ну, вижу. Теперь буду знать, шо оно такое. В чем дело-то?

— Когда мы расставались с Ульрихом, он был прецептором Тевтонского ордена и, как все его рыцари, носил не собственный герб, а орденский крест.

— Два месяца назад герр Ульрих испросил у великого магистра фон Зальца позволения для себя снять орденское одеяние и разрешить его от данных обетов, — пояснил всезнающий императорский оруженосец.

— С чего бы вдруг? — спросил я, но юноша промолчал, словно пропустил вопрос мимо ушей.

В шатре нас ожидал горячий дружеский прием с громогласными воплями радости, увесистыми хлопками по плечам, незамысловатыми шуточками в изысканном казарменном духе и неизменными возлияниями Бахусу за нашу удачу, за благополучное возвращение и скорейшую победу христианского оружия.

— И все же, — в самый разгар веселья спросил я, отхлебывая изрядный глоток вина из монастырских виноградников благочестивых отцов кармелитов, — чего это тебя вдруг дернуло выйти из ордена?

Ульрих прервал на полуслове какую-то пустую фразу, помрачнев, поставил на расстеленный посреди шатра ковер недопитый кубок и произнес не громко, но очень внятно:

— Господа, друзья мои… Впрочем, не знаю, имею ли я теперь право по-прежнему величать вас друзьями. За месяцы, прошедшие с вашего отъезда, произошло много такого. — Он замолчал и начал вновь: — Когда вы отправились на поиски ее высочества, император поручил мне охранять ваших спутников и среди них камер-фрейлину госпожи Альенор, несравненную Татьяну Викулишну.

— Ну-у? — Лис начал медленно подниматься со своего места.

— Сядь! — скомандовал я по каналу связи.

— Вот щас только его прибью и сяду.

— Эта почтеннейшая девушка, которой место меж ангелов Господних, благосклонно приняла мои ухаживания и дала согласие стать дамой моего сердца…

— Ща я, кажется, дам согласие стать кошмаром его морды!

— Сережа, я тебя очень прошу, не смей. Они люди этого мира и строят здесь свою жизнь, а не так, как мы — чужую.

— Я понимаю ваши чувства, господин Венедин, и готов дать любое удовлетворение. Пеший и конный, копьями или мечом, днем или ночью, по вашему выбору.

Лис молча встал, обводя пустым взглядом шатер и его хозяина.

— Вальдар, пошли отсюда, душно здесь как-то. Капитан, валить надо. Задолбало все. Как только армия начнет ломиться на Орду, теряемся и делаем ноги. Притомила меня эта не наша жизнь.

Время шло, а мы по-прежнему оставались в лагере. Как правильно гласит безрадостная русская пословица: «Близок локоток, да не укусишь». Армии продолжали торчать на своих позициях, пережидая, когда наконец закончатся зарядившие зимние дожди. Душевная травма Лиса и наше общее чемоданное настроение заставляли держаться подальше от бурной стремнины жизни крестоносного лагеря. Иной раз Фридрих вызывал нас в ставку проконсультироваться по поводу Орды, иной раз вместе с отрядом графа Хонштайна мы участвовали в вылазках против мусульманских союзников Жана д’Ибелина и трижды — трижды! — видели вход в пещеру, где находилась заветная камера перехода.

Место это, именуемое здесь могилой Синедриона, еще совсем недавно было глухоманным уголком в окрестностях Иерусалима. Некогда грозной мощью пугала стоящая здесь над обрывистым склоном башня донжона, принадлежавшая сподвижнику первого иерусалимского короля Готфрида Буйонского, князю дель Поджио. Сейчас на ее месте красовались романтические руины, сохранившие часть зубчатой боевой галереи, с которой открывался потрясающий вид на арабские селения вокруг Иерусалимской крепости.

Еще совсем недавно редкий человек забредал в эти заросшие колючими кустарниками дебри. Нынче же дебрей не было и в помине. Лишь кое-где тянулась аккуратная терновая изгородь. Карезмины, отнюдь не дикари, какими их пытались представить вожди крестоносного воинства, в один момент оценили достоинства этой позиции, и теперь здесь вовсю кипела работа. Разбирались старые развалины, росли стены новой башни, а внизу, в глухом склепе могилы Синедриона, теперь располагался штаб одного из вельможных полководцев, едва ли не шахского рода.

Как бы то ни было, мы трижды сопровождали в эти места посланников императора и трижды наблюдали, как укрепляется позиция вокруг камеры перехода.

— Не, ну это полный дурдом! — ругался Лис. — Ща они тут нагородят стен, а потом и вовсе решат, что им наше дупло не нужно, забетонируют, и поминай, как звали! Тогда шо? В Хорезм переться?! Они сюда, мы туда — рокировка?

— Нет, — качал головой я. — Все произойдет здесь.

— И откуда такая уверенность? — горячился мой напарник. — Ты видишь, какую они тут стройку века развернули?

— Как бы тебе это так объяснить? — Я не находил слов для логичного истолкования своих эмоций. — Видишь ли… Ну, помнишь того старца из Мегидо?

— Помню. Дальше что?

— Помнишь, он говорил: «Черная лилия в залитом солнцем поле…»?

— Ну, была какая-то ботаника. Шо-то он поутру молол.

— Так вот, эта башня, то есть, конечно, не эта, а та, которая здесь раньше стояла, принадлежала роду дель Поджио.

— Обалдеть!

— Герб дель Поджио: диамантовая лилия в золотом поле.

— Ну, хорошо, — недоверчиво соглашался Лис. — Предположим, что диамантовая — это действительно черная. Ну а поле, залитое солнцем?

— Все дело в том, что в княжеских гербах золото обозначается не «ор», а «сол», то есть солнечный. Так что вот тебе, пожалуйста, «черная лилия в залитом солнцем поле там, над скалой».

— Ага, это ты ловко придумал. Значит, как только Красное море подступает к этим скалам, мы домой и отправимся. Отчего нет? Если ему не лень было когда-то расступиться перед заслуженным туристом всех времен и народов папашей Моисеем, шо ему стоит сейчас пробежать еще сотни две километров, ну и подняться еще метров эдак на пятьдесят ради двух таких классных парней. Ну шо, как тебе версия?

Да, с Красным морем пока ничего не выходило. Как ни крутись, оно продолжало оставаться на своем привычном месте, не делая заметных попыток помочь нашему делу.

А время шло, приближалась весна, и по лагерю уже вовсю носились упорные слухи о скором походе.

— Все, — заходя как-то вечером в шатер, резко произнес Лис. — Сегодня выступаем. Я только что от Хонштайна, он утверждает, что сегодня войска выдвигаются навстречу с карезминами в район Газы. Так шо у нас появляется реальный шанс добраться до камеры. Так, где Ансельм?

— Где ему быть? — пожал плечами я. — Либо, как всегда, у Алены, либо трактат изучает.

— У Алены, у Алены, — пробурчал Лис, укладывая в седельные сумки увесистые мешочки с монетами. — Последнее время он мало занимается. Я ему — сколько? — полтора месяца назад тайну шифра раскрыл! Ну и где результат? Эдак он до бакалавра не дослужится.

— Чего тебя вдруг так проняло? — бросил я через плечо, складывая вещи в объемистый тюк.

— Я уверен, что в талисмане должна быть пиротехника. Чтоб китайцы туда каких-нибудь петард не насовали? Такого же быть не может! Так шо чем теток развлекать, лучше б делом занялся. Ща вся толпа из Иерусалима свалит, в берлоге нашей останется человек десять, ну двадцать. Вот тут бы их и шугануть, да Ансельм в герои-любовники записался.

— Ты к нему несправедлив, — вступился я за юного мага. — На прошлой неделе он открыл, как источать воду из камня, на позапрошлой заращивал раны…

— Да хоть запасные руки-ноги приживлял! — не унимался Лис. — Согласись, иметь под рукой такую мощную магическую штуковину и ждать, когда какие-то ковбои освободят камеру перехода? В этом есть что-то неправильное.

Я был готов с этим согласиться, но в этот момент в наши апартаменты, запыхавшись, ворвался один из императорских оруженосцев.

— Государь, — еле переводя дыхание, начал он, — велел срочно препроводить вас в ставку.

— Ну что за срочность! — скривился Венедин. — В чем проблема? Не видишь, что ли, у нас парко-хозяйственная ночь.

— Срочно препроводить! — вновь выдохнул оруженосец.

— Ладно, — кивнул я, откладывая уже уложенный тюк. — Проведаем Фридриха напоследок.

Император ждал нас в шатре.

— Монголы, собравшись с силами, идут на нас, — без всякого вступления начал он.

— Это было ожидаемо, — ответил я. — Насколько я могу видеть, мы вполне готовы к их приходу.

— Я о другом, — прервал меня Фридрих. — От имени малолетнего Хулагу-хана войско ведет ваш старый знакомый Субедэй.

— Очень опасный полководец, — вздохнул я, вспоминая битву при Калке. — Стремительный, отважный, хорошо рассчитывающий силы.

— Да, я знаю. А еще я помню, что по его требованию на Руси вы были казнены. Но сейчас не об этом. Мне нужны переговоры с ним. Причем на выгодных условиях. Наше войско изрядно потреплет Орду на марше, не ввязываясь в сражение. Я думаю, это заставит монгольского полководца благосклонно принять предложение о перемирии и дальнейших переговорах. Но требуется еще что-то, что может окончательно перевесить чашу весов на нашу сторону.

— Вряд ли мы сможем помочь вам здесь советом, ваше величество, — с поклоном произнес я.

— Слава Богу, я не нуждаюсь ни в чьих советах! Этой самой пушинкой, которая, как здесь любят выражаться, переломит спину верблюду, будете вы. По его мнению, вы мертвы. Стало быть, ваше появление целыми и невредимыми должно ошеломить Субедэя. А ошеломить — значит победить.

— Но, ваше величество, — произнес я, стараясь говорить как можно убедительнее, — смею вам напомнить, что однажды Субедэй уже пытался нас обезглавить. Возможно, конечно, он будет ошеломлен, но вряд ли это помешает ему на этот раз довести свою затею до конца.

— Возможно, да, а возможно, нет. Во всяком случае, стоит рискнуть. Я пошлю с вами отряд Хонштайна, они защитят вас в случае чего. Отправляйтесь сейчас же, Хонштайн уже получил соответствующие указания. И запомните, мне нужны эти переговоры. Нужны во что бы то ни стало. Ступайте.

— Ну, вот и потерялись, — обреченно выдохнул Лис, выходя из штабного шатра и сталкиваясь возле него нос к носу с суровым рыцарем в красно-белом нарамнике. — Капитан, как ты себя ощущаешь в роли пушинки? Чувствуешь ли силу переломить спину верблюду?

— Да, — мрачно кинул я, — и шею кому-то поменьше.

— Что? — Лис крутанулся на месте. — Что ты сказал?

— Я сказал, что с удовольствием бы сломал шею, руки, ноги и кое-что еще…

— Стоп, стоп, стоп! Хватит только шеи. Капитан, ты гений, хотя и не без моей помощи.

Стоит ли говорить, что затея незаметно исчезнуть из расположения рыцарского отряда, вся задача которого — оберегать нас, любимых, была бы бесполезной тратой времени. К тому же весьма небезопасной, учитывая, какая суровая кара предусматривалась у Фридриха за дезертирство. Учитывая же, что за нашей спиной не более чем в двухчасовом переходе на соединение с войсками ландграфа Тюрингского, Аль Кемаля и карезминов шла и вся остальная императорская армия, идея эта становилась и вовсе абсурдной.

Впрочем, у Лиса уже созрел план предстоящей встречи, и он, как это всегда бывало с ним в часы очередного глобального озорства, похоже, начисто забыл о недавнем желании прорываться к камере сквозь ряды карезминов, распугивая их пиротехническими фокусами Черного дракона.

И вот наконец передовые туркопилье доложили, что впереди они столкнулись с монгольским разъездом.

— Чудесненько, — потер ладони Лис, расплываясь в хитрой улыбке. — А теперь, Ансельм, мне здесь нужен небольшой рыбный дождик. Такой мелкий, моросящий, без китов и акул. Что еще? Суровые нитки и котлы с водой.

— Что вы собираетесь делать, господин рыцарь? — строго и почти с укоризной изрек граф Хонштайн, наблюдая предуготовления моего напарника.

— Я собираюсь с некоторым опозданием поздравить своего приятеля Субедэя с английским праздником Хэллоуин. И вас, граф, я очень прошу мне в этом помочь. Да, вот еще что, пока я с татарами буду ворковать, держитесь рядом, но вперед не суйтесь. Действуйте по моему знаку.

— Но каким образом?

— Об этом я расскажу чуть позже. О! А вот уже и рыбка начала падать. Пока что прикажите ее собирать и бросать в котлы.

* * *

Шатер, в котором проходили переговоры, был полон народу. Кроме нас с Лисом и Субедэя, здесь находились еще человек двадцать, преимущественно из личной стражи монгольского полководца. Молча выслушав официальную часть нашей миссии, он долго, не размыкая губ, созерцал стоящих перед ним императорских посланцев, словно ища скрытый подвох в переданном нами предложении о личной встрече с Фридрихом. Субедэй обладал весьма цепкой памятью, и потому без труда узнал лица, виденные полгода тому назад близ Калки. Но, похоже, при всем желании он не мог вспомнить, кому они принадлежат. Десятки тысяч лиц промелькнули за это время перед его глазами, и эти два не слишком выделялись в их ряду.

— Мы встречались с вами прежде, — произнес он наконец, скорее утверждая, чем спрашивая.

На губах Венедина заиграла радостная улыбка.

— Конечно! Помните, в прошлом году на Калке вы упросили тамошнего царя Володимира Ильича казнить двух витязей? — При этих словах Лис начал неспешно разматывать обвивавший его шею черный друзский бурнус. — Так вот, это были мы. — Последний виток черной материи упал с Лисовской шеи.

Глаза Субедэя нереально расширились, и он помимо своей воли отступил на шаг. По горлу Лиса от кадыка в обе стороны к затылку шел глубокий косой шрам, наскоро прихваченный стежками суровой нитки.

— Спасибо дорогому Ильичу, что тела новые сыскали, — прочувственно, со слезой в голосе, изрек Лис. — А то ведь две седмицы так, без тел, глазами хлопали.

— Да, это правда. Мы здесь все мертвые, — подхватил я, демонстрируя свежий шрам на своей шее. Затем, вытащив из ножен кинжал, аккуратно примерил его к пластине доспеха на груди и с печальным вздохом вогнал клинок под сердце. Признаться, имперскому оружейнику было внове изготавливать кинжалы с клинком, убирающимся в рукоять, но игра стоила свеч. Ордынцы никогда не видали кинематографа, зато прекрасно представляли, какой эффект вызывает вошедшая в сердце сталь. Их широкие скулы свело судорогой, и Лис продолжал витийствовать в полном молчании:

— Да шо мудрить, — он простер руку в сторону сопровождающих нас воинов, — вон Ефимий из Ольшаницы, бывший знаменщик князя Изборского, тоже убит при Калке. Ефимка, покажи, куда тебя копьем ткнули. — Продемонстрированная рана на животе с выходом в районе позвоночника однозначно не оставляла человеку шанса выжить. — Все тут мертвяки. Сами кого хотите спросите. Только вот, — Лис замялся, — тем, которые в шлемах, забрала лучше не поднимать. Им, до того как их оживили, звери лицо съели.

Субедэй был мужественным воином, но он никогда не смотрел фильмов ужасов. А Венедин между тем продолжал развлекаться от души.

— А то еще, если хотите, можете меня саблей рубануть. Мне не жалко.

Мощный удар тут же обрушился ему на плечо, заставляя Лиса упасть на колено. Но с тем же успехом меч субедэевского телохранителя мог пытаться рассечь кузнечную наковальню — Черный дракон надежно охранял своего хозяина от любых покушений.

— Хороший удар, — с видом знатока констатировал Лис. — Еще кто желает попробовать?

Очередной стражник потянул меч из ножен, но Субедэй сурово остановил его:

— Не надо. Передайте своему императору, что я согласен встретиться с ним. Завтра здесь же. — Он развернулся и вышел из шатра.

— И тогда Арагорн вывел из-под горы шоблу жмуров и устроил всем похохотать, — прокомментировал последнюю мизансцену Лис. — Ну что, граф, — небрежно кинул Лис суровому Хонштайну, все еще демонстрирующему рубец от плеча через грудь к бедру, — посылайте гонца в штаб за одалисками. Субедэй спекся и готов к употреблению.

— Отлично! — стремительно врываясь в штабной шатер, изрек Фридрих, возвращаясь с переговоров. — Монголы идут через Малую Азию. Мы поставляем им продовольствие и снабжаем проводниками. Прекрасное условие, оно позволяет нам и дальше навязывать им свою волю. Где мой командующий флотом? Где этот чертов венецианец?!

— Я здесь, ваше величество.

— Маурицио, как можно скорее отправь корабли в Италию и Константинополь. Необходимо срочно дать знать его святейшеству папе и патриарху Константинопольскому о грозящей им опасности и объяснить, что только я могу спасти их.

— Но, ваше величество, море еще штормит, корабли могут пойти на дно.

— Море имеет полное право штормить. Оставим Господу хотя бы возможность распоряжаться погодой. А корабли… Если мало одного, пошли десять. Десять в Рим и десять в Константинополь. Если даже одному из них удастся дойти до цели, имя Маурицио Отелло навеки останется в людской памяти, как имя спасителя Европы.

— Это уж точно! — услышал я на канале связи насмешливый голос Лиса. — Именно как спасителя. И именно Европы.

— Поспеши! Мы переломим хребет этим тварям Божьим, и клянусь своей короной, это будет самое богоугодное дело, которое я только могу измыслить.

Глава 29

Бог не имеет религии.

Махатма Ганди

Над Яффой вовсю гремели колокола, приветствуя входящую в гавань папскую галеру. Гремели, невзирая на отлучение, наложенное его святейшеством на крестовый поход и всех его участников.

Вчера в императорском шатре я был свидетелем занятной сцены, предшествующей этому набату.

— Они отказываются звонить, ваше величество, — разводя руками, докладывал референтарий. — Говорят, пока не снято отлучение…

— Пусть говорят все, что им взбредет в голову. Меня это не интересует. Они должны делать то, что я им велю.

— Но его святейшество…

— К черту его святейшество! Наловите мне пару дюжин доминиканцев, привяжите их руки к колокольным языкам да посыпьте площадки в звонницах раскаленным угольем.

— Но, государь, не будет ли это слишком?

— Будет, если и в таком случае они откажутся звонить. Но вряд ли это произойдет.

Колокола гремели над Яффой. Император стоял на крепостной стене во главе роскошной свиты, внимательно следя за маневрами вызолоченного корабля под папским штандартом. И радостная улыбка смиренного сына Церкви, запечатленная на его губах, многократно отраженная, освещала лица приближенных.

— Ну вот ты и попался, — тихо произнес государь, глядя, как поднимаются вверх тяжелые галерные весла, как летят на берег швартовы и ровной шеренгой выстраивается вдоль борта отряд папской стражи. Он резко повернулся к стоявшему позади референтарию: — Есть ли сообщения от орденских магистров?

— С вашего позволения, государь, иониты и храмовники заявляют, что, как и прежде, полны решимости защищать интересы веры в Святой земле. Более того, они вполне уверены, что прибытие в Иерусалим первых лиц Церкви вдохновит христиан на новые подвиги во славу Божью. Намечающиеся же здесь переговоры помогут завершить нелепую распрю, позволяющую неверным считать, будто существует вражда между властью церковной и властью светской. Магистры прислали своих иерархов, чтобы те могли представить ордена во время переговоров.

— Прекрасно, — кивнул Фридрих. — Прибыл ли гонец от Аль Кемаля? Он обещал мне прислать в Иерусалим как минимум двух шейхов.

— Еще нет, ваше величество.

— Проклятие! Пошлите ему сообщение, пусть поспешит. Да, вот еще, я велел найти и доставить ко мне главу здешних иудеев. Вы нашли его?

— Увы, государь. Либо иудеи скрывают имя этого человека, либо же у них действительно нет единого первосвященника.

— Тогда найдите мне какого-нибудь Пророка, Учителя, Мессию, наконец! И не морочьте мне голову рассказами, что их тут нет. В этой земле пророки растут что грибы после дождя. Я вам приказываю, найдите мне такого человека. Найдите и разместите в Иерусалиме с не меньшим почетом, чем его святейшество.

— Ваше величество, — послышался за спиной императора голос одного из предводителей рыцарских отрядов, — но достойно ли будет собрать в едином месте с отцами христианской церкви и знатными шейхами нечестивых иудеев, распявших Господа нашего?

— Не городите чушь! Стали бы они распинать отпрыска своих царей? А кроме того, мне нет дела, во что они верят. В моей стране каждый имеет право отправляться на Небеса своим путем. Найдите мне человека, способного убедительно донести до остальных иудеев результаты предстоящих переговоров, или же я вас самих заставлю перейти в их веру. — Император кинул на своих приближенных взор, позволявший утверждать, что эти слова вовсе не являются пустой угрозой.

— Ваше величество! — К Фридриху, придерживая меч, подбежал молодой голубоглазый красавец с забранными в хвост светлыми волосами, тот самый Маурицио Отелло — венецианский наемник, поставленный государем во главе своего флота. — Его святейшество Папа Григорий IX высаживается на берег.

— По-твоему, я сам этого отсюда не вижу? — Фридрих обвел рукой панораму гавани, открывавшуюся с крепостной стены.

— Да… но, может быть… может, имеет смысл… он все еще Папа…

— И что с того? Он и кардиналом-то был не слишком хорош, а уж проживание в Ватикане и вовсе не пошло на пользу. Передайте ему, что я с радостью приму дорогого гостя в своем лагере. Эй! — Он подал знак стоящему позади оруженосцу. — Распорядись привести коней. Мы уезжаем.

Весенний Иерусалим представлял зрелище куда как более приятное для глаз, чем то, которое открывалось нашему взору во время зимних поездок. Разделенный на три сектора, он бурно строился, причем каждая из сторон, будь то архитекторы Аль Кемаля, высокоученые строители-карезмины или же зодчие, привезенные храмовниками, стремились во что бы то ни стало превзойти друг друга в красоте строящихся зданий и скорости их возведения.

Большим подспорьем в непрерывном строительстве, ведущемся здесь, служил Лис. Вернее, не столько сам Венедин, сколько его Черный дракон и сделанный Ансельмом перевод трофейной рукописи, открывавшей посвященным секрет феерически быстрого возведения Великой Китайской стены, дворца Цинь Шихуань-ди и его гигантской усыпальницы. Было довольно забавно глядеть, как взмывают вверх, а затем неспешно опускаются на заранее отведенное им место тяжелые каменные блоки. Сначала на это чудо сбегались посмотреть со всех концов города, но где же еще происходить чудесам, как не в Иерусалиме. К парящим в воздухе камням привыкли так же быстро, как в наши дни к подъемным кранам.

Слава великого мага Лиса Венедина и его достойного ученика Ансельма Кордовца росла с каждым днем. Но, увы, это отнюдь не решало нашей проблемы. Окрестности камеры перехода были заняты карезминами, и сама она все более и более приобретала вид неприступной крепости. Еще бы! Ведь сам наместник Хорезм-шаха избрал башню над высокой скалой, господствующей над округой, местом своей резиденции. Мы видели его несколько раз: поджарый, как горный барс, с лицом обветренным и мрачным, он не производил впечатления человека, готового по дружбе отозвать из крепости своих нукеров и запустить под нее, пусть даже союзного, мага.

— Он сын третьей жены Джелал эд-Дина, — рассказывал один из карезминов, с которым быстрому на знакомство Лису удалось разговориться на Шуке — шумном Иерусалимском базаре. — И один из лучших его полководцев. Субедэй никогда бы не сломил его отваги, если бы не Черный дракон. Он налетел на войско, пуская струи пламени из пасти и зловонный дым из ноздрей. Ни стрелы, ни чары не могли остановить его. Кони, обезумев, выносили нас из боя, и войско бежало в панике от ужасного чудовища. Я был там. С тех пор минуло двенадцать лет, но как сейчас вижу эту черную тварь. И хотя ни разу в жизни ни один враг не заставлял меня дрогнуть, воспоминание об этом ужасающем страшилище, заставляет меня содрогаться до самого нутра.

— Не, ну ты представляешь! — возмущался Лис. — Этот самый ордынский маг со своим Черным драконом так наследил в Хорезме, что у них до сих пор при воспоминании о нем поджилки трясутся. А я таскаю талисман уже скоро год, и ни тебе в зуб ногой, как из него эту самую тварюку вытащить. Только подумай, шандарахни мы сейчас Черным драконом по ставке шахского наместника, и спокойно бы могли свалить отсюда еще месяца два назад.

— Слушай, может, их попробовать оттуда волком шугануть? — с сомнением в голосе предложил я.

Лис пожал плечами.

— Да ну, это как-то несерьезно. Ты шо, «Тысячу и одну ночь» не читал? Они его своими джиннами враз затопчут. У них же наверняка в ставке свои маги есть. Наедут на бедного Херсирка танком, а мне его и прикрыть нечем.

В разгар беседы в занимаемые нами апартаменты вошел Ансельм, явно довольный собой и миром вокруг.

— Ну?! И чем ты занимаешься, блин? — с места в карьер набросился на него Венедин. — Ты на бакалавра сдавать думаешь или как?

— Я, о великий, — моментально теряясь под гневным взором наставника, почти прошептал юноша, — я разработал новое заклинание. Оно позволяет сращивать камни в единое целое, так, словно это один камень. Полагаю, что для новой цитадели, которую строит государь…

— Ты мне глупостями баки не забивай! Тебе шо на дом задавали? Я шо-то до сих пор не слышу вразумительного рассказа на тему применения Черного дракона Цинь Шихуань-ди, так сказать, в быту и народном хозяйстве. Тебе зачем дополнительную литературу выдали, камни сращивать?

— Но, о великий, — растерянно лопотал Кордовец, — я же сам разработал новое заклинание.

— Не, ну тупой какой-то! Оставь камни в покое! Они миллион лет тут лежали и еще миллион пролежат. Ответь мне домашнее задание, а потом играй в свои кубики сколько тебе влезет. Вот, к примеру, ты знаешь, как выводить из талисмана образ Черного дракона?

— Конечно, — недоуменно произнес Ансельм. — Это проще простого. Точно так же, как, скажем, выводить образ змей из посоха Асклепия или же…

— Не, ну уникум, блин! — всплеснул руками Лис. — Вундеркинд хренов! Неразумное дитя каменных джунглей, ты что, смерти моей желаешь?

— Что вы, о великий! Как я могу?!

— Так шо ж ты раньше-то молчал?!

— Ну, я не думал… Ведь это же такая малость. Фата-моргана, фантом.

— Ага, мираж, стелс и МИГ-31. В общем, так, роднуля, ударная стройка феодализма побоку, хочешь быть бакалавром, изваяй мне этого самого Черного дракона. Да так, чтобы летал, искрил, дым пускал. Ну шоб, одним словом, все было чики-чики.

— Как? — ошеломленно переспросил Ансельм.

— Каком книзу, головой кверху. В общем, цели ясны, задачи определены. За работу. К утру управишься?

— Но, о великий, — едва ли не шепотом пробормотал молодой маг, — в трактате говорится о ручных крыльях наподобие тех, что воины-тени применяли в войне против айнов. А я, с вашего позволения, никогда и не слыхивал ни о воинах-тенях, ни об айнах.

— Ну неуч! Ну двоечник! — возмущенно начал Венедин. — Про ниндзюков ничего не слышал!

— Лис, — тихо произнес я, — у Кеукче был дельтаплан. А образ дракона он носил поверх него, как плащ.

Мои слова, кажется, заставили разбушевавшегося «о великого» сменить гнев на милость.

— Ладно, — со вздохом махнул он рукой. — Рановато нам, старикам, уходить на заслуженный отдых, ничего без нас сделать не можете. Так и быть, помогу тебе.

— Ты что, когда-нибудь строил дельтапланы? — спросил я, когда радостный Ансельм побежал экспроприировать с султанских складов десять отрезов первостатейного шелка «на нужды партии».

— Никогда в жизни, — честно сознался Лис. — Но это не важно. Во-первых, я видел, как они выглядят, а во-вторых, в детстве в пионерском лагере я целую смену ходил в авиамодельный кружок. Так шо не боись, все будет пучком — их тиозавры станут нашими тиозаврами.

Невзирая на гордые заверения Лиса, изваять летающий аппарат к утру не удалось. То, что вышло в результате его полуночных бдений, больше походило на гигантский шезлонг с ящиком для мелких вещей внизу.

— Это что? — недоуменно глядя на хитроумный плод инженерной мысли моего друга, наивно спросил я.

— А вот мы сейчас и узнаем, — с нескрываемой гордостью созерцая обтянутое цветастым шелком устройство, заявил Лис. — Ансельм, грузи в гондолу мешки с песком и гони коней вниз с холма.

Лисовский ученик поспешил приступить к выполнению полученного распоряжения.

— Это полетит? — для верности спросил я, с невольным холодком в крестцово-позвоночной зоне понимая, что если каким-то чудом Лисовское детище взлетит, то вслед за мешками с песком в гондоле окажемся мы. И тут уж не до шуток.

— Должно, — неуверенно пожал плечами Лис. — Вот видишь, это несущий планер, это стабилизаторы, вот это рулевые тяги. Так что мы сможем не просто парить в воздухе, аки птицы, но и управлять полетом.

Пока он говорил эти исторические слова, Ансельм завершил подготовку к запуску и сделал отмашку погонщикам, дежурившим у восьмерки горячих берберийских скакунов, где-то позаимствованных моим боевым другом для испытания «оружия возмездия».

Почувствовав на спинах болезненные укусы витых кожаных бичей, норовистые, почти дикие животные, гневно захрапев, рванулись вниз по склону. Бесценный экспонат авиационной выставки в Ле-Бурже, установленный на шасси, изготовленные из двухколесной арбы, понесся вслед за упряжкой, потрясая несущим планером, стабилизатором и проявляя при этом одну лишь, но явную тягу — уткнуться передком в грунт.

— Давай! — грозно скомандовал Лис, и Ансельм, восседавший на арбе, что есть сил рубанул тяжелым мечом по громоздкому узлу, крепящему аэроплан к шасси.

Крепежные тросы обмякли, и устрашающий агрегат, груженный восьмьюстами фунтами песка, отчего-то хлопая вздувшимся шелком крыльев, рванулся вдогонку скакунам, стремительно перегнал их и… треск и грохот возвестили о том, что первый европейский аппарат тяжелее воздуха достиг основания холма.

— Да уж, — почесал затылок Лис, печально глядя на сложившийся шезлонг. — На фоне общей тенденции к неуклонному росту встречаются еще определенные недоработки на местах. Надо было, пожалуй, ставить расчалки.

— Что ставить? — переспросил я.

— Ну, это такие штуковины. Ты не знаешь.

Наш плодотворный диалог был прерван весьма неожиданно.

— База Европа-центр вызывает Джокеров. Джокер-1, ответьте мне.

Лис удивленно посмотрел на меня.

— Шось у лиси здохло. Если они сейчас скажут, что вытащили тролля из пещеры и мы можем возвращаться обратно, ей-богу, я объявлю себя шейхом Лисом аль Вен-ед-Дином и возглавлю джихад против институтского начальства.

Я пропустил угрозу Лиса мимо ушей, тем более что в голове требовательно звучал знакомый голос диспетчера:

— Ответьте Базе!

— Слушаю вас, сударыня.

— У вас там все нормально?

— Ну, так, в общих чертах.

— А почему вы до сих пор не вернулись?

— Видишь ли, тут есть определенные проблемы. Мы сейчас как раз работаем над этим, — начал я осторожно.

— Ну, как знаете. Только в правлении Института есть мнение, что вы намеренно затягиваете свое пребывание на побережье Средиземного моря, не имея на то никаких оснований. Так что, возможно, в этом году у вас возникнут осложнения с отпуском.

— Не, ну ты слышал! — возмутился Лис. — Ну есть на этом свете хоть какая-то справедливость! Слушай, роднуля, а ты б не могла нам кого-нибудь из руководства сюда притаранить? У нас тут есть отличное местечко для отдыха, буквально курортная зона. Зеленые лужайки, чистые ручейки, свежий горный воздух, потрясающая архитектура, обалденная флора и прелестная фауна. Ну, то есть рай земной, шоб я так жил. Вади-аль-Джан называется. Так ежели шо, мы в этот санаторий имени «Лампады Аладдина» можем бесплатную путевку выписать, так сказать, подарок от профсоюза.

— Я не распоряжаюсь отпусками. Я только передаю то, что слышала.

— База, милая, — стараясь несколько скрасить впечатление от Лисовского монолога, вмешался я, — а что, собственно, произошло? Чем обязаны, так сказать, визиту?

— Вы в Святую землю из Марселя отплывали?

— М-да. Но это же когда было! Еще осенью.

— Вот именно — осенью. С тех пор из порта не вышел ни один корабль, там случился пожар, на порт напали каталонские пираты, в складах появились огромные полчища крыс…

— Але, родная, а мы-то тут при чем? Мы что, по-твоему, крыс в Марсель завезли? — перебил диспетчера Венедин.

— …И застрял наш стационарный агент, который должен был отправиться в Святую землю.

— Я не понял, — возмутился Лис, — мы ему шо, няньки? Он не может добраться до какого-нибудь другого порта?

— Не может. Тамошний начальник порта посадил его в подземелье. Он, похоже, совсем с ума сошел.

Я чувствительно толкнул Лиса в бок.

— Капитан, ты чего пинаешься? — Напарник удивленно смерил меня взглядом.

— Сережа, Горе-злосчастье.

— Чур тебя, чур! — замахал руками неустрашимый Венедин, быстро оглядываясь и прислушиваясь к окружающим звукам. — Не, вроде нету.

— Ты не понял! Золотая фибула мэтра Марно, капитана «Святой Женевьевы».

Лис хлопнул себя по лбу.

— Господи, я и забыл! Короче, подруга, пусть твой стаци выбирается из подвала и, уж как хочет, отберет у начальника порта золотую фибулу. Она скорее всего должна быть у того на плече. Только не дай бог оставить ее себе! Пусть зашвырнет ее в море, в камин. Лучше в камин. И будет ему удача.

— Зачем?

— Девонька, за этой брошкой Горе-злосчастье таскается.

— Вы опять за свое! — возмутилась диспетчер. — Какое еще Горе-злосчастье?!

— Обыкновенное. Тебе шо, Марселя мало? Еще какие-то доказательства нужны? — Лис, казалось, готов был разбушеваться не на шутку, но внимание его отвлек Ансельм, поднимающийся вверх по склону холма, с озадаченным видом вертя в руках деталь погибшего аэроплана. — В общем, ладно, я все сказал. Отбой связи! — громыхнул напоследок он, ступая навстречу ученику.

— О великий, — смиренно начал Ансельм. — Вы видели, оно рухнуло наземь и развалилось на куски!

— Да ну, не расстраивайся, всяко бывает. Значит, дерево было непросушенное, метизы некалиброванные, опять же, турецкая фурнитура. А ты шо думал, без манометра и осциллографа мы сразу ручные крылья забабахаем? Ты шо, в сказку попал?

— Но что же делать?..

— А шо делать? Дрова на костер, шелк, если целый остался, сверни. Ну а шо уж порвалось, отдай крестьянам на шаровары. И давай дуй на склады за новым материалом. Дальше ваять будем.

К нашему великому сожалению, ваяние затягивалось. Лисовские агрегаты от конструкции к конструкции становились все совершеннее, некоторым из них порой даже удавалось несколько минут удержаться в воздухе. Но все же о том, чтобы переносить на них сколь-нибудь весомый груз на сколь-нибудь дальнее расстояние, не могло быть и речи — агрегаты зависали в небе подобно своеобразным воздушным якорям, не желая ни на дюйм двигаться с места.

Последние дни я мало видел Лиса. Занятый своим делом, он пропадал на холме Геват Рам, где располагался «летный парк». Меня же император, испытывающий в связи с наплывом высоких гостей острую нехватку в переводчиках, призвал дежурным толмачом в ставку. И вот наконец настал день, которого здесь ждали все.

С утра на улицах слышалось радостное шушуканье. Отпросившись у Фридриха, я примчался к венедскому ангару и застал в нем Лиса, скорбящего над остатками очередного летающего чуда века.

— Там сегодня начнется, — спрыгивая с коня, бросил я. — Приехал Папа Римский с кардиналами, здесь константинопольский и иерусалимский патриархи, какие-то муфтии, раввины, шейхи, кто их разберет…

Лис поднял на меня безрадостный взор.

— Патологоанатом. В чем прикол-то?

— Ты не понимаешь! — возмутился я. — Такого еще не было никогда. Сегодня они соберутся вместе.

— Капитан, — тяжко вздохнул Лис, — меня занимает другое. Я, видишь ли, вырос в десяти минутах ходьбы от полка истребительной авиации и с детства помню, что вот эти штуковины способны летать. И хоть убей, я не могу понять, почему они этого делать не желают.

— Может, попробовать его магической силой поддержать? Как Ансельм камни.

— Капитан, ну ты темный, как ни разу не учился! Сравнил шелк и камень.

— Шелк, конечно, значительно легче, — произнес я, не понимая, к чему клонит мой друг.

— О Господи! Ну это же элементарно: шелк не задерживает магическую энергию, ее в него невозможно упереть. Понимаешь, в чем тут собака порылась? А деревянные крылья ломаются в том месте, где ты прикладываешь поток магически заряженных электронов. Думаю вот каменные заказать.

Идея летать под собственной могильной плитой меня отчего-то не вдохновила.

— А может, — предложил я, — соорудить что-то вроде пары небольших монгольфьеров и закрепить их на крыльях?

— Я уже думал, — отмахнулся Лис. — Но ты вообрази себе: летит эдакий страхолюдный Черный дракон, а на крыльях у него воздушные шарики. Рубь за сто даю, карезмины с места не сдвинутся, их от хохота кондратий хватит. Ладно, — Венедин пнул ногой безжизненный остов летательного аппарата, — времени рассиживаться нет. Давай, Капитан, занимайся большой политикой, а я тут с Ансельмом еще поиграю в братьев Олрайт. Будет что-то интересное, включай связь. — Он поднялся, собираясь уходить. Но вдруг, повернув ко мне лицо, спросил, словно чувствуя, что находится на пороге открытия: — Слушай, а если попробовать соорудить биплан? С четырьмя крыльями оно даже ужаснее получится!

Небольшая площадь перед храмом Гроба Господня была заполнена народом. Впрочем, сказать так означает не сказать ничего. Людей, собравшихся в этот час близ огромных ворот храма, казалось, могла свести вместе только неуемная фантазия Данте, подбирающего яркие персонажи для своей «Божественной комедии». Римский понтифик, косо взирающий на константинопольского патриарха; исламские шейхи, со скрытой ненавистью оглядывающие обоих неверных шакалов; некто в черном с кудрявыми локонами страсти, свисающими по обе стороны лица; и вокруг них монахи, дервиши, раввины, в общем, нечто невообразимое, сведенное вместе непреклонной волей императора Фридриха. Гомон и негромкая словесная перебранка слышались близ разверстых врат, норовя перейти в шумный скандал, но тут над площадью радостно взвыли медные боевые трубы, и на сооруженный здесь же деревянный помост неспешно поднялся сам император. Патрицианская тога с пурпурной каймой, надетая поверх золоченой кольчуги, и золотой венок триумфатора на голове придавали ему вид античного кесаря.

Высокое общество смолкло. Две сотни копейщиков в полном молчании промаршировали по площади и заняли места по ее периметру. Назревавший скандал затих, так и не начавшись. Над старым городом воцарилась тишина, так что стало слышно, как за стенами цитадели где-то близ геенны огненной[36] надрывно кричит ишак.

— Досточтимые прелаты, я очень рад видеть всех вас близ этих врат. Этой редкостной удаче я обязан тому почтению, которое к каждому из вас испытывают истинно верующие в известных мне землях. Вы все стойкие и искренние носители Божьего слова. Каждый из вас почитается за мудрость, коей порой так недостает нам, земным владыкам. Я был бы рад припасть к стопам каждого из вас, ибо глубокие знания ваши — кладезь Божественной истины.

Но, увы, разбросанные в разных землях, разделенные со времен падения башни Вавилона рогатками и рвами непонимания, мы, в своем жизненном пути не посвятившие долгих лет духовному поиску и познанию чистого истока, вынуждены в звериной злобе и диком неверии каждым шагом своим отрицать слово Божье, носителем которого являетесь вы, почтенные прелаты. — Он затих, переводя дыхание и оценивая, какое впечатление оказывают его слова. — Мне горько. Мне горько и больно сознавать это, — вздохнул император. — Но трижды горько не сознавать то, — голос его загрохотал громовым раскатом, — что чистый живительный источник Веры, служить которой вы все присягали, ежедневно и ежечасно оскверняется черной завистью, глупой и нелепой враждой и мелкими страстишками слуг Божьих.

Но когда один из моих слуг проворуется или же не проявит должного усердия в исполнении своих обязанностей, мой мажордом спешит наказать его, будь то словом, плетью или же мечом. Что же остается делать мне, Господнему мажордому, когда я вижу, как слуги Божьи, забыв всякий стыд, чинят козни как друг против друга, так и против того, кому они клялись служить?

Я призван в этот мир, чтобы править, чтобы награждать усердных и карать нерадивых. И да дарует мне Господь силы свершить это с добротой и мудростью. А потому я собрал вас здесь, в этом священном для каждого из вас месте, в этом священном для каждого из вас граде. Здесь, где и по сей день видны стены Соломонова храма, здесь, где находится Гроб Спасителя нашего, здесь, где лошадь Пророка последний раз коснулась земли, вознося его на Небеса.

Я собрал вас, чтобы сказать, что чаша терпения людского переполнена. Переполнена не водой, но человеческой кровью. И я заклинаю вас, как мажордом Господень, заклинаю, ибо слова увещевания всегда должны предшествовать мечу возмездия, войдите в эти врата, забудьте свои распри, забудьте, что одни из вас величают Того, кому посвящен этот храм, Иешуа, другие Иисусом, третьи Исой. Протяните друг другу руки и дайте каждому из вас черпнуть от чистоты и мудрости другого. Да станет ваша мудрость и чистота единой, как един Господь.

Всевышний, сотворивший этот мир за семь дней, да будет вам примером на том пути, на коий вам нынче суждено ступить. Войдите в эти врата. Они затворятся за вами, и никто под страхом смерти не посмеет нарушить вашего священного уединения. Я сам стану следить за этим и сам буду заботиться о вашем хлебе насущном, как то и обязан делать мажордом.

Спустя же неделю, в начале седьмого дня мы вновь соберемся здесь, чтобы пиром, которого доселе не было видано на свете, отпраздновать час, когда чистые ручьи Вышней мудрости, подобно весенним потокам, сольются в единую прозрачную реку, способную утолить жажду всех страждущих Истины. Ступайте, — он простер руку в сторону храма — и да будет с вами милость Божья.

Копейщики, очевидно, ожидавшие этого сигнала, начали шаг за шагом сжимать полукруг, вытесняя отцов Церкви с площади.

— Прекрасно! — подперев рукой бок, кивнул Фридрих, когда площадь опустела и слушатели его вдохновенной речи оказались внутри храма. — Закрывайте ворота! Заваливайте их камнями! Да оставьте небольшую щель, чтоб можно было передавать еду. Референтарий!

— Я здесь, ваше величество.

— Записывай: в первый день еды отпустить, как военачальникам, по полной мере три раза в день, второй так же три раза, но уже три четверти от нормы. И каждый следующий день давать только половину от меры дня предыдущего.

— Будет исполнено, ваше величество. Но позвольте спросить, а ежели они вдруг все же не договорятся?

— Тем хуже для них, — пожал плечами Фридрих. — Будут сидеть взаперти, пока не найдут общий язык. А если кто-нибудь из них умрет, что ж, придется подыскать ему замену. И так до тех пор, пока они не скажут того, что я хочу услышать.

Я стоял в толпе рыцарей, понимая, что являюсь свидетелем события, по меньшей мере невообразимого где-либо еще. Пожалуй, ради этого действительно стоило задержаться, пусть даже и потеряв законно причитающийся отпуск. Сообщи мне сейчас Лис, что карезмины в спешном порядке бросили окрестности старой башни дель Поджио и мы можем в прогулочном темпе отправляться домой, я бы все равно задержался узнать, чем же закончится вся эта небывалая авантюра. Или же, кто знает, — великое деяние.

— Господин Вальтер фон Ингваринген?

Я резко повернулся. На человеке, знавшем меня по имени, поверх доспеха был надет белый льняной нарамник с алым крестом, слегка похожим на древнюю норманнскую руну.

— Мессир Сальватор де Леварье? — Я склонил голову, понимая, что поклониться в такой толпе мне не удастся. — Какими судьбами?

— Я представляю его преосвященное высочество магистра ордена Храма Девы Марии Горной при императоре. А вы? Я вижу, наша помощь пошла на пользу. Вы состоите при Фридрихе?

— Ну, я бы так не сказал. Я всего лишь толмач, не более того.

Де Леварье посмотрел на меня с улыбкой, в которой читалось явное недоверие.

— Конечно. Вот именно толмач нам и нужен. Мы были бы весьма вам обязаны, господин рыцарь, когда бы в память о той скромной услуге, которую орден как-то имел удовольствие вам оказать, вы бы, в свою очередь, помогли нам найти общий язык с императором. Вне лишних глаз.

Глава 30

И познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Евангелие от Иоанна, 8, 32

Голос Лиса на канале связи был полон нескрываемого торжества.

— Капитан, оно полетело! Черт возьми, оно способно летать!

— Лис, — с укоризной произнес я, — я передаю тебе эпохальное событие. Вполне возможно, с него начнется новый отсчет времени в этом мире, а ты ни на час не можешь оторваться от своих опытов.

— Да Бог с ними, со всеми этими попами и отсчетами. Эка невидаль! Мы теперь сможем вернуться домой! Вот только надо с грузоподъемностью еще что-то придумать, а то оно больше центнера не берет.

Я тяжко вздохнул.

— Ну ладно, чего ты там раздышался, — усмехнулся Лис. — Видел я твое шоу. Посмотрим еще, каких результатов этот знатный диетолог добьется. Попы народ упертый, к постам привычный, объявят себя мучениками за веру и Аллах акбар. Лови потом следующих энтузиастов, желающих принять участие в этом сабантуе. Я тебе другое скажу, ты заметил, что наша-то возле императора держалась? Кстати, единственная женщина, бывшая на площади. А вот Людвига там и в помине не было.

— Ну, после того, как она сказала жениху, что высоко ценит воинскую доблесть и будет рада лично закрепить ему золотые рыцарские шпоры, он только и занят тем, что проводит время в верховой езде, упражнениях с оружием и управлении вверенным ему отрядом. Кстати, для шестнадцатилетнего юноши он все это делает вполне неплохо.

— Похвальное рвение. Я так прикидываю, лет через десять — пятнадцать Алене понадобится толковый полководец. Так что пусть тренируется, иначе она запросто сможет заменить его кем-нибудь другим.

Всю следующую неделю Иерусалим напоминал лагерь под Яффой. Вернее, несколько лагерей, соединенных в один. Восточные балахонистые одеяния мирно соседствовали с нарядами европейцев, многоязыкая речь, смешиваясь на улицах, постепенно начинала обретать черты единого целого. Уже не редкость было наблюдать на иерусалимском Шуке арабского торговца, вовсю спорящего с тюрингским сержантом. Причем обе стороны, говоря по большей части на родном языке, умудрялись непостижимым образом понимать друг друга.

Я проводил время близ императора, принимавшего в своем наскоро выстроенном дворце все новых гостей, спешащих воочию увидеть происходящее в Вечном городе.

Город богател и расцветал на глазах. Голова шла кругом от обилия появлявшихся, казалось, ниоткуда лавок, от продававшихся на каждом углу золотых и серебряных украшений, от тончайших узорчатых тканей, от дурманящих запахов специй и изысканных восточных сладостей. Устав от столетних войн, люди заново учились жить рядом, и император Фридрих, которого регулярно видели то рядом с султаном Аль Кемалем, то прогуливающимся верхом вместе с наместником Хорезм-шаха, то ведущим ученые беседы с толкователями Талмуда, подавал тому личный пример. А на холме Геват Рам доблестный Лис Венедин с Ансельмом и десятком помощников самозабвенно трудились над созданием летающей основы для Черного дракона.

— Фигня какая-то получается, — жаловался вечером мой друг, когда я наконец-то возвращался из императорской ставки, — если рейки делать толстые, конструкция получается слишком тяжелой. Пробую делать тоньше — ломаются под грузом. Сюда бы трубчатый металлический каркас, да где ж его взять? Как ни бьюсь, полтораста килограммов — это потолок. Честно говоря, не знаю даже, что дальше предпринимать. Все, кажется, испробовал, результат один: нас с тобой вместе дракон не поднимет. — Он прикладывался к одной из приносимых от государя бутылок драгоценного «нектара», присланного его величеству султаном, неизменно кривился, на чем свет стоит ругая эти местные сиропы и заявляя, «шо без бураков делов не будет».

Чем больше поглощал он обманчиво легкое султанское зелье, тем ярче и пространнее становились его разговоры о том, что все здесь «беспонтовое», что его «вконец задолбала эта хреновая экзотика», что пора «вертатыся до ридной хаты». Потом он начинал петь песни, читать стихи, причем постоянно требуя признать, что ничего подобного никакие соседние цивилизации создать просто не могли потому, что не могли никогда.

— Нет, ну ты послушай, — горячился он. — Ведь каково же сказано: «Там королевич мимоходом — мимоходом, ясно! — пленяет грозного царя». Он грозный там царь, а ему по фиг дым, с понтом под зонтом. А дальше вот: «Там в облаках перед народом через леса, через моря колдун несет богатыря».

— Точно. — Я хлопнул ладонью по столу, собранному Лисом из останков очередного рукокрылого аппарата.

— Ага, и тебя проняло! — Венедин погрозил указательным пальцем неведомо кому. — Потому как это классика, а тут фуфло.

— Так мы и сделаем! — не слушая друга, радостно выпалил я.

— Как это — так? Кто это — мы? Ты о чем? — Глаза Лиса начали принимать осмысленное выражение.

— Колдун несет богатыря. Полетите вы с Ансельмом. Как раз по дороге изобразите жуткий бой Руслана с головой.

— У тебя у самого бой с головой. Причем ты, похоже, побеждаешь. Ты шо же это думаешь, я тебя здесь одного оставлю? А то я твой почерк не знаю! Тебя ж без меня враз к смертной казни приговорят.

— Не надо меня оставлять, я тоже домой хочу. Сделаем все просто и без лишнего шума. Вы с Ансельмом летите к могиле Синедриона, распугиваете карезминов, а я привожу коней, не оставлять же их здесь на добрую память. Затем можно устроить последнюю гастроль с летающими по воздуху камнями, молниями, прочей показухой в таком же роде. Потом дракон исчезает, а Ансельм остается. Причем, заметь, не просто в качестве способного ученика знаменитого венедского мага, а победителя ужасающего дракона и, понятное дело, защитника союзных императору карезминов.

Лис посмотрел на меня с показным удивлением.

— А шо, ничего. Еще, конечно, не «о великий», но уже где-то так «о грандиозный». Ну шо, прямо сейчас и ломанемся?

— Слушай, — вздохнул я. — Завтра уже должны отцов Церкви на волю выпускать. А кроме того, я слышал во дворце, что если все нормально, то как раз завтра и свадьба Алены с Людвигом. Может, чуток задержимся? Опять же, какой смысл ночью лететь, чего доброго, с курса собьемся. Да и в потемках Черный дракон смотрится не так эффектно.

— Не, ну кому шо, а курци просо. Все бы тебе на свадьбах нажираться! В конце концов не тебя женят! — возмутился Лис, видимо, пропуская мимо ушей остальные мои доводы. — В конторе-то, поди, заждались! Мы уже год лишку здесь носимся.

— Учитывая темпоральные искривления Болховитинова-Роджерса, что-то около трех месяцев, — поправил я. — И то, если мы в красном секторе спирали Литмана.

— Ну ладно, Бог с тобой, — сжалился Венедин. — Будем считать это твоим последним желанием. Но учти, если эти «папы» и «мамы» завтра выползут из церкви и начнут тереть по ушам, что им еще нужно посовещаться в комиссиях, мы плюем на все с самой высокой здешней колокольни и наконец-таки делаем всем ручкой. Потому как прежде, чем они в третьем чтении утвердят текст своей капитуляции, рак на горе свистнет.

Я молча кивнул, надеясь на лучшее.

* * *

Утро следующего дня в Иерусалиме ожидали так, как, вероятно, не ожидали ни одно другое за всю его тысячелетнюю историю. Еще с ночи к воротам цитадели тянулись толпы зевак, надеющихся краем глаза увидеть предстоящее зрелище и услышать хоть единое слово из того, что должно было быть сказано нынче затворниками храма.

Мне с великим трудом удалось пробиться к воротам сквозь окружавшую недостроенную цитадель толпу. Провожаемый завистливыми взглядами, я предъявил охране пропуск с императорской печатью и был пропущен внутрь крепостных стен, где в узких улочках, оттесняемая многочисленной стражей, жалась к стенам кучка избранных, тех, кому в заветный час было позволено находиться близ императорской ложи. Караульный начальник, знавший меня в лицо, молча кивнул, указывая на узкий проход меж молчаливых шеренг копейщиков.

— Император уже прибыл?

— Да, совсем недавно. Вы еще ничего не пропустили.

Государь ждал урочного часа на том самом месте, откуда неделю назад провозглашал свою, вероятно, самую важную в жизни речь. Сейчас он был бледен, пальцы, лежавшие на эфесе привешенного к поясу меча, сжимались и разжимались так, словно грозный монарх никак не мог решить, выхватывать клинок из ножен или же повременить.

Я поклонился государю, но он, похоже, не заметил моего движения, как, возможно, и меня самого. В толпе придворных, также взволнованных, негромко и нервно переговаривающихся, я увидел Хонштайна, де Леварье, с которым на днях организовал его величеству приватную встречу, и, к немалой своей радости, изрядно повзрослевшую за последние дни принцессу Альенор, нашу маленькую Алену Мстиславишну.

Она по-прежнему оставалась единственной дамой, допущенной на церемонию, а ее будущий супруг принц Людвиг, пожалуй, единственным человеком, которого все происходящее здесь не волновало ни малейшим образом. Он глядел на свою суженую влюбленным, даже восхищенным взором так, будто именно она была главной действующей фигурой предстоящего церемониала, и, невзирая на разницу в возрасте, казался юным пажом близ гордой королевы. Альенор благосклонно улыбалась ему, изредка поворачивая к жениху свою очаровательную головку, но негромкие краткие реплики, которыми она обменивалась со всемогущим Фридрихом, похоже, занимали ее куда более, чем изящный вид стоявшего рядом принца. Император внимательно слушал девушку и порой улыбался, не разжимая губ.

Наконец настал обозначенный час, когда первый луч солнца, восходящего над Иерусалимом, коснулся запертых ворот храма. И тут же взвыла трубная медь, ударили гулкие литавры, и многотысячный рев ждущей внутри крепости и за ее стенами толпы единым оглушительным приветствием встретил четкую команду Фридриха:

— Отворите врата!

Несколько десятков полуобнаженных силачей, собранных во всех подвластных здешним монархам землях, принялись отваливать в сторону камни, вернее, скалы, которые заграждали вход в храм. Медленно разошлись в стороны огромные створки ворот. Ждавшие этого мига копейщики четким движением ударили древками о каменные плиты площади и подняли оружие на плечо, приветствуя отцов Церкви.

Они выходили по одному, по два, отвыкшие от дневного света, порядком исхудавшие, настороженные, но, по всему видать, довольные исходом дела. Над площадью висела напряженная тишина. Никто и никогда еще не проводил подобной церемонии, а потому, вероятно, никто не знал, кому следует говорить первым.

— Досточтимые святые отцы, — нарушая молчание, начал император громким, почти командным голосом. — С почтительным смирением и трепетом я жажду узреть ту вершину человеческой мудрости, которую подвиг вас достичь дух Господень. Мы все здесь ждем вашего слова.

Из молчаливой плеяды иерархов Веры не спеша, словно все еще сомневаясь в правильности своих действий, вышел седобородый старец, бывший архиепископ Афинский, а ныне Иерусалимский патриарх Иосиф. За время, предшествующее храмовому затворничеству, мне довольно часто приходилось видеть его в императорском лагере, куда он бежал, спасаясь от карезминов. Вероятно, именно этому «близкому знакомству» он и был обязан высокой роли докладчика.

— Сын мой, — начал церковный иерарх, — почитаемый всеми нами государь Священной Римской империи, покровитель Иерусалима, высокий защитник Рима и Константинополя. Дни и ночи, проведенные нами в храме Гроба Господня, увы, с неопровержимой ясностью показали, как глубоки еще пропасти, отделяющие верования друг от друга.

— Так, — тонкие, но весьма крепкие пальцы Фридриха сжались на рукояти меча. По-видимому, от патриарха Иосифа тоже не ускользнул этот жест, и он поспешил продолжить:

— Но мудрость и доброта Божья для всех нас едины, как един для всех нас свет солнца, а потому, собравшись в этом священном месте, мы приняли решение: каждый из нашей паствы будет волен славить Господа так, как велит ему обычай, и никто не повинен мешать ему в этом. Здесь же, в Святом граде, а затем и в иных великих местах мы решили возвести новый храм, именуемый храм Многих Врат. Через врата эти каждый верующий сможет ступать своим путем, ибо там всякий путь ведет к Господу. — Он замолчал, выжидающе глядя на императора.

— Ну, слава Тебе, Всевышний, свершилось! — осеняя себя крестным знаменем, выдохнул Фридрих. — Быть посему.

Отряды сигнальщиков ждали этого жеста и этих слов. Едва смолкло их эхо, как над Иерусалимом загремели на разные лады колокола, в неурочный час завели свой заунывный напев муэдзины, и вопль радости пронесся над Вечным городом, вспугивая дремлющих на крышах голубей.

— Почтеннейшие святые отцы, — с нескрываемой радостью в голосе начал государь. — Сегодня во всех концах земли не найдется невежды, не разделяющего это ликование. И только слепец нынче не узрит того благостного света, коим озарили вы жизнь всех сущих в мире народов. Нынче же я разошлю гонцов во все концы, дабы оповестить земных владык о той великой радости, свидетелями которой мы стали.

Моя же радость и вовсе безмерна. Ибо сегодня, в этот великий день, я женю своего любимого сына Людвига на племяннице русского царя очаровательной принцессе Альенор. Сегодня все жители Иерусалима — мои гости, и да не будут они знать ни в чем отказа. Я нижайше прошу вас, ваше святейшество, и вас, досточтимый патриарх Константинопольский, свершить обряд таинства брака — первый обряд нового времени. И это будет тем более символично, что вместо обычных венчальных корон я дарую молодым венцы короля и королевы Иерусалимских.

— Вот это да-а! — восхитился Лис на канале связи. — Вот это выход из-за печки! Это по крути! Где бы себе так сходить под венец?

— Сходить лучше в другое место, — отозвался я. — А насчет короны, по-моему, очень ловкий ход. Он отобрал у церковников право распоряжаться этой короной. К тому же у многих противников Фридриха претензии лично к нему, а вовсе не к его сыну. Так что на время руки у него будут развязаны, а управлять этими землями все равно будет он.

— В этом я как раз сильно сомневаюсь. Но, думаю, здешним управлением император будет доволен.

— Отелло, готовь эскадру к выходу в море. Отряды тюрингцев и вестфальцев отправляем к Константинополю, да пошли вперед быстроходный корабль обнадежить моего дражайшего кузена императора Византии, что мы уже идем ему на помощь. От короля Армении Левона сообщение прибыло? — распоряжался император, повернувшись спиной к ликующей толпе.

— Да, ваше величество. Он обещает задержать Орду в горных ущельях, но просит прислать ему подмогу. Его сил не хватит.

— Прекрасно. Значит, так, отпиши от меня магистру ионитов депешу с просьбой направить королю Левону подмогу с Кипра. Как только тюрингцы прибудут в Константинополь, пусть выступают навстречу Орде. Мы с Аль Кемалем и карезминами ударим им в спину и запрем Субедэя в малоазиатской горловине. Да, вот еще что, де Леварье. Где де Леварье?

— Я слушаю вас, ваше величество.

— Вы обещали мне помощь ордена, она мне нужна. Я знаю, вы можете передавать сообщения с невероятной скоростью на огромные расстояния.

— Это так, ваше величество.

— Необходимо как можно скорее доставить известие моему доброму союзнику царю руссов Володимиру, я прошу его поддержать наш поход против Орды. Пусть подопрет Константинополь и короля Левона своими полками.

— Луна не успеет смениться, как царь Володимир узнает о вашей просьбе, — поклонился мсье Сальватор. — Вы можете и впредь рассчитывать на нашу поддержку. Это великая победа. Храм Множества Врат — нечто доселе небывалое. Вы сокрушили косность…

— И так, и не так, — меняясь в лице, вздохнул Фридрих. — Сегодня я одержал победу. Полагаю, храм действительно будет воздвигнут, однако время для него еще не настало. Слишком велико расстояние, отделяющее иудея от эллина, скифа от варвара и раба от свободного. Сегодня мы победили. Быть может, завтра все пойдет прахом, но этот шаг надо было сделать, иначе бы его пришлось делать кому-то другому, и одному Богу известно, удалось бы ему это. С этого же дня все будут знать, что такое возможно. И это главное.

А сейчас самое время позаботиться о свадьбе.

Государь в окружении свиты стремительным шагом прошествовал мимо, рассекая грудью жаркий левантийский воздух, спеша заняться неотложными делами. Я печально вздохнул, внутренне соглашаясь с правильностью его слов, повернулся и… буквально нос к носу столкнулся с Чурилой Олеговичем, киевским витязем, некогда командовавшим отрядом во время похода на Изборск.

— Валедар Ингварович? — ошарашенно глядя на меня, спросил он. — Вы ли это?

Я галантно поклонился богатырю в алом плаще и богатом доспехе с золотой гривной на груди. Поклонился не столько из вежливости, сколько лихорадочно соображая, что ответить старому знакомцу.

— К вашим услугам.

— Дык ведь… вас же казнили. У Калки. Я ж воочию… — Он протянул ко мне руки, чтобы убедиться, что я ему не грежусь.

— Эх, — вздохнул я безысходно, — было дело, казнили.

— Да как же ж… такое быть-то может?

— А вот может. Город здесь такой, постоянно кто-нибудь оживает.

— Капитан, — услышал я. — Послушай боевого товарища. Валить тебе оттуда надо со скоростью необычайной. Свадьба побоку, я тебе, так и быть, дома налью. Иначе придется всей русской делегации объяснять технологию приживления голов. А не дай Бог, кто еще проэкспериментировать захочет! Так шо чмокни от меня Алену в щечку, пожелай успехов в боевой и политической подготовке и сваливай. Тем более что щас все напразднуются в зюзю, знать попрется в храм на церемонию, так что у камеры перехода ну максимум человек десять — двадцать останется. Другого такого случая до крестин со всеми звездинами и полумесяцинами может не представиться. Ну и, кроме того, народ скоро изрядно под градусом будет, так что, поди, потом пойми, приглючился име Черный дракон или действительно что-то такое по небу летало.

— Прости, дружище, — вздохнул я, — как-нибудь потом поговорим. Меня тут Лис Венедин ждет.

— Как, и он?.. — Удивление в глазах храброго витязя сменилось полной растерянностью.

— А как же, — бросил я, спеша уйти, пока он не пришел в себя.

Огромный четырехкрылый дракон, черной молнии подобный, пикировал на башню карезминов, стоявшую над могилой Синедриона. Клубы дыма стелились вокруг него, и пламя, исторгаемое из пасти, превращало в песок камни, из которых была сложена твердыня. Стражники, те немногие, оставленные, как видно, в наказание, караулить в день свадьбы, с душераздирающими криками выскакивали из разрушаемой крепости и, закрыв руками голову, падали лицом ниц, стараясь хотя бы этим спастись от вида леденящей душу твари. Кто-то из них попробовал вскочить в седло, но не тут-то было. Обезумевшие лошади, привязанные к коновязи, вырвав ее с корнем, неслись подальше, подальше, подальше от этого.

«Пора», — самому себе скомандовал я, давая шпоры Мавру и ведя в поводу Лисовского андалузца и легконогую лошадку Ансельма. Их пришлось довольно долго приучать к образу Черного дракона, прикармливая при этом всякими вкусностями.

— Эх, хороша была штука. — Лис похлопал стоявший у развалин башни летательный аппарат по плоскости крыла. — Жаль рушить, да что делать.

— Так может, оставите? — испытующе глядя на него, произнес Ансельм.

— Не время для аэропланов. Ну а если шо, все расчеты у тебя остались.

Ансельм кивнул, Венедин поднял руку, из пальца его сорвалась вполне всамделишная молния, и биплан вспыхнул ярким пламенем.

— Это как? — недоуменно спросил я, глядя на «о великого».

— А бес его знает, — тихо, так, чтобы не слышал Ансельм, пробормотал Лис. — Вот, подумал, оно и вышло. Может, я все время так мог?

— Учитель, — отводя завороженный взгляд от пламени, пожирающего ручные крылья, начал Ансельм, — а как же я? Вы же обещали сделать меня бакалавром!

— Роднуля! — Лис крепко обнял ученика и мягко толкнул его от себя. — Об чем речь? Если я сейчас спущусь с холма и начну втирать, что Ансельм Кордовец бакалавр магии, меня ж люди на смех поднимут. Зовись, уж так и быть, магистром. Ежели у кого вопросы возникнут, посылай сразу ко мне. А я уж так пошлю, вовек не дойдут.

— Но вы же исчезаете, — расстроенно шмыгнул носом новоиспеченный магистр.

— Фигня делов, — махнул рукой Лис. — Раскрою тебе великий секрет: ежели где шо убудет, так куда-то оно обязательно прибудет. Так шо даст Бог, свидимся. А это, — «о великий» вытянул из-под камизы талисман с Черным драконом, — на, носи. На память.

— Учитель! — задыхаясь от волнения, прошептал Кордовец. — Да как же?..

— Носи-носи, заслужил, — хлопнул его по плечу мой напарник.

Молодой маг с замиранием сердца принял из его рук волшебное сокровище.

— Да, вот еще, — встрепенулся он, отрывая от талисмана зачарованный взгляд. — Сегодня ночью мне удалось расшифровать в трактате Зеедорфа еще нечто очень важное.

— Например?

— У императора Цинь Шихуань-ди была многотысячная армия неуязвимых терракотовых воинов. По уверению фон Зеедорфа, она и по сей день ожидает приказа властелина Черного дракона. И с этой армией хозяин талисмана по своему повелению может в единый миг перенестись в любое место, какое пожелает.

Лис обалдело посмотрел на нового повелителя Черного дракона.

— Ты хочешь сказать… В смысле, мы с самого начала могли сюда… — Он ткнул пальцем в темный зев пещеры. — Это правда?

— О да, конечно!

— Вальдар, пошли. Мы зажились в этом мире. — Он повернулся и, понурив плечи, зашагал к камере перехода. — От Калки!!!

— Ансельм, — позвал я будущего придворного мага иерусалимской королевы. — У меня к тебе две просьбы.

— Я готов. К вашим услугам, господин рыцарь.

— Благодарю. Запоминай, налет дракона на башню карезминов — прекрасный повод императору расторгнуть договор с Субедэем. Дракона последний раз видели у монголов, а Хорезм-шах нынче союзник Фридриха. Так что после этого вероломного нападения он может без зазрения совести прекратить поставки продовольствия в Орду.

— Но я не вхож к его величеству, — с сомнением в голосе начал Ансельм.

— Ерунда. Передай мои слова королеве Альенор. Она сама придумает, как довести их до императора. И вот еще что, — я тяжело вздохнул, — будь добр, дай знать графине Аделаиде Мекленбургской, что ты нагнал нас в Иерусалиме и испепелил своими молниями.

— Но для чего?

— Для чего? — повторил я, пожимая плечами. — Да как тебе сказать, нам уже все равно, а женщине будет приятно.

Эпилог

И все же конец мой — еще не конец,

Мой конец — это чье-то начало.

В. Высоцкий

— …Ну, в общем, сидим мы в яме, сверху решетка, дерьма по уши, вонь, крысы, и тут припирается этот крендель хренов с самострелом…

Сергей Лисиченко, все еще в облачении доблестного Лиса Венедина — рыцаря и мага, — восседал за раскладным пиршественным столом, на котором красовался весь малый джентльменский набор наскоро собранного друзьями фуршета.

— Да вы пейте. — Мой напарник заботливо подхватил стоящую перед ним бутыль из-под шампанского, наполненную, как я знал, совершенно иным содержимым. Напиток этот, бывший предметом Лисовской гордости, именовался «Лисовым напием» и поражал употреблявшего его на месте не хуже венедских стрел. — Пейте, пейте, щас я колбаски дорежу.

По взглядам, которые мой друг бросал на симпатичную барышню из отдела материального обеспечения, очевидно, впервые посетившую подземелье лаборатории рыцарства, я вполне догадывался о его планах на сегодняшний вечер. В сущности, все звучавшие здесь страшные боевые рассказки были рассчитаны именно на нее.

— …Ну и начинает он тереть нам по ушам, что мы замочили его брата. Поди ему растолкуй, что это не мы, а одна такая нежная хрупкая тетка. Вон, кстати, его любовница.

Я сидел, обложившись картами и путеводителями по Иерусалиму разных веков издания. Из головы моей не шло пророчество, осуществившееся только наполовину. Я усмехнулся, слушая Лисовскую версию истории несчастного Ропши, перевернул очередную страницу и…

— Сережа!!!

— Ну ладно, не тетка. Прекрасная дама. Уболтал. Но я вам скажу, как она Ропшиного братана по чайнику навернула, это что-то! У того весь кипяток из носика вытек.

— Лис, помолчи минуту. Помнишь старца из Мегидо? Предсказание?

— Ну, помню. А шо такое? Мы уехали, и Красное море тут же затопило Иерусалим?

— Оставь свои шуточки. Иди сюда. Вот, смотри, видишь. — Я ткнул пальцем в современный путеводитель по городу трех тысячелетий.

— Ну, карта. Шо я должен видеть?

— Сюда смотри. Вот могила Синедриона.

— Ну?

— А вот улица Красного моря. Камера перехода как раз под ней. Ты понял? Под камнями Красного моря!

— Точно! — Лис хлопнул по карте ладонью. — И про путь тогда все ясно. У нас он там заканчивался, а у Ансельма начинался.

— Дедуля говорил «у других», а не «у другого».

— Ладно, оставь, — махнул рукой Лис. — В конце концов там еще стража была. У них тоже могло что-нибудь начаться от эдакого зрелища. Лучше скажи, каким образом отшельник мог знать, что в XX веке в нашем мире на этом месте пройдет улица Красного моря?

— Ума не приложу, — покачал головой я.

— Веселитесь? — В комнату, или, вернее, в келейку, поступью светской, как Готский альманах, вошел представитель королевы в Институте, мой закадычный друг, XXIII герцог Бедфордский. — Это похвально. Надо же вам когда-то расслабиться хоть на часок-другой.

— Ты это о чем? — подозрительно начал я.

— Я только что с ученого совета. — Вельможный Джозеф Рассел поднял со стола стакан с «Лисовым напием», понюхал его и, скривившись, поставил обратно. — М-да… Так вот, у нас возникли большие проблемы в том мире, откуда вы только что вернулись. В Марселе, где вы умудрились наследить, плотно застрял ценный стационарный агент. Он в темнице, и его необходимо вытащить. Дело всего лишь на пару недель.

— Мы возвращаемся? — сдавленным голосом прохрипел Венедин.

— В ученом совете существует авторитетное мнение, что это будет оптимальный вариант, — кивнул Рассел. — Но решение еще не принято. Впрочем, я знаю, что может избавить вас от этой миссии.

— Что же?

— Криптобиологи на совете узнали, что вы вернулись. Теперь они в большом числе направляются сюда, собираясь причинить вам множественные увечья, несовместимые с дальнейшими командировками. Они очень любили своего тролля, так что спасти вас может только чудо.

— Тоже мне, проблема! — хмыкнул Лис, доставая из-под плаща знакомый мне кошель с прахом феникса. — Чудо — это буквально наше второе имя. Подавайте свою мумию тролля, ща мы из этой рыжей скотины будем делать человека.

Примечания

1

Мой полковник (фр.).

(обратно)

2

Повольниками назывались на Руси вольные ратники, собирающиеся в ватаги и поступающие на службу к купцам, боярам и т. д.

(обратно)

3

Хольмгард — скандинавское название Новгорода.

(обратно)

4

Гардарика — скандинавское название Руси.

(обратно)

5

Автор знает, что Ганзейский союз был основан весной 1241 года в Любеке. Однако оставляет и впредь за собой право распоряжаться реалиями в сопредельных мирах так, как ему удобно.

(обратно)

6

Известный поэт первой трети XIII века.

(обратно)

7

Колонтарь — доспех из двух половин кольчужной сетки, соединенной по бокам и на плечах завязками, скрытыми металлическими пластинами.

(обратно)

8

Байдана — доспех, похожий на кольчугу, но кольца более крупные и плоские.

(обратно)

9

Тегеляй — доспех, похожий на стеганый ватный тулуп.

(обратно)

10

Гридень — воин.

(обратно)

11

Стекольна — современное название Стокгольм.

(обратно)

12

Кольчуга очень плотного плетения.

(обратно)

13

Ехидна — в Древней Руси так называли змею.

(обратно)

14

Блио — род облегающей верхней одежды.

(обратно)

15

Джид — футляр для ношения дротиков (сулиц).

(обратно)

16

Иначе: налуч.

(обратно)

17

Альштадт — позднее Кенигсберг, нынешний Калининград.

(обратно)

18

Мон — японский герб.

(обратно)

19

Вакидзаси — японский кинжал, парный к катане.

(обратно)

20

Кутюмы — древние феодальные законы, обычаи.

(обратно)

21

Консистория — специальное совещание кардиналов при папе.

(обратно)

22

Диоцез — округ, на который распространяется власть епископа.

(обратно)

23

Вилан — крестьянин.

(обратно)

24

Башелье — нижний слой рыцарства, не имеющий своих отрядов.

(обратно)

25

Игра слов. Собачья циновка по-английски dog mat.

(обратно)

26

Моргенштерн — утренняя звезда (нем.); шипастая булава на длинном древке.

(обратно)

27

Гром-харч — от укр. Громадянське харчування — Общепит.

(обратно)

28

Каракка — большое военное судно XIII — XVI вв.

(обратно)

29

Бача — мальчик (перс.).

(обратно)

30

Килад — восточная одежда, прообраз халата.

(обратно)

31

Марс — смотровая площадка на мачте.

(обратно)

32

Самбук — быстроходное арабское судно с косыми парусами.

(обратно)

33

Пехлеван — богатырь.

(обратно)

34

Ага — господин (тюрк.).

(обратно)

35

Туркопилье — легкая восточная конница, союзная крестоносцам.

(обратно)

36

Геенна огненная — овраг возле стен старого Иерусалима, служивший городской свалкой.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg