«Возвращение Париса»

Марина Саввиных

ГЛИНЯНЫЙ ПЯТИГРАННИК

(этюды о женской непоследовательности)

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАРИСА

1.

ПРИАМ. Спустившись в книгохранилище, я обнаружил там Кассандру. Она сидела на полу, заваленном свитками и табличками, и что-то читала, до того углубившись в свое занятие, что мой приход долго оставался ею не замеченным.

Семейный архив. Точно! Она-таки добралась до него. Не могу сказать, что ее любопытство, в общем-то похвальное, меня утешило и порадовало. Догадываюсь, что она ищет. Если в жизни на что-то и можно положиться, то только не на благоразумие слуг ... И ведь ерунда большей частью... Бред! А дети растут в атмосфере тщательно скрываемых тайн. Бедняжка Кассандра! Что она там найдет, кроме долговых расписок, счетов да унылых произведений юридического крючкотворства?

Я окликнул ее. Девочка испугалась, будто захваченная на месте преступления. Вскрикнула, покраснела... Я строг к ней, может быть, даже слишком. Хотя, по правде сказать, люблю ее больше других. Она - странная. Умница, фантазерка, трудолюбивая и дотошная, как скворец. Жаль, фантазии ее - какие-то совсем бредовые. Какие-то опасные фантазии, с неподражаемым оттенком пифийской жути. Я запретил ей посвящать Поликсену в свои сны и видения. Допустим, она действительно что-то такое видит, но мне не хватало в семействе еще одной Кассандры! Поликсена - дитя хрупкое, впечатлительное... тайн хранить не умеет: не было случая, чтобы своими секретами она не поделилась с матерью или со мной.

Кассандра выслушала запрет, прикусив губу. И ничего не ответила. Только после этого окончательно замкнулась. А через некоторое время начались конспиративные визиты в книгохранилище. Кассандре вздумалось раскрыть загадку своего происхождения. В том, что тут есть какая-то загадка, она нисколько не сомневается. И попробуй убедить ее в обратном! И себя успокоить - попробуй... Почему она такая? Не как все. И чувствует, бедняга, сама чувствует, что не как все. Теперь она почти не разговаривает ни с кем. Подойдешь приласкать, расспросить - иной раз прямо шарахнется, словно речь человеческая ее самим звучанием оскорбляет.