«Полная заправка на Иссоре»

* * *

— Красивый плакатик, — сказал Федоров. — Что они там объявляют: распродажу?

Изнов не сразу понял, что имелось в виду. Тут слово «плакатик» вряд ли подходило: обширная надпись висела прямо в небе над космодромом, предупреждая, быть может, о чем-то очень важном. Несколько слов — или, возможно, цифр — излучали такой свет, что прочесть их без всякого усилия смог бы и человек, почти совершенно лишенный зрения.

— Переведите кто-нибудь, — попросил Федоров, постоянно затруднявшийся с языками. — Меркурий, вы разбираетесь в здешней письменности? По-моему, она чем-то напоминает вашу.

— О, несомненно, — с готовностью согласился Меркурий. — Эти знаки тоже состоят из прямых и кривых линий.

— Остряк хренов, — сказал Федоров.

— Во всяком случае, мне таких языков не преподавали, — проговорил Изнов. — Хотя… Эй, смотрите-ка!

Мгновением раньше надпись моргнула и приняла другие очертания.

— Ага, — пробормотал Меркурий. — Уже лучше. Это окинарский язык, а он, по сути дела, представляет собой лишь испорченный синерианский. Теперь…

После непродолжительного молчания он, однако, пожал плечами:

— Слова я понимаю, но истолковать общий смысл не берусь.

— Что же все-таки там написано? Нас поздравляют с благополучной посадкой? Если вы вовремя передали тот сигнал, о котором я вас просил, то не исключается, что нас могут встретить именно так.

— К вашему сведению, — сообщил синерианский судовладелец, — я повторил его трижды, хотя не понял ни слова.

— Вам и не нужно было. Лишь бы понял тот, кому он был адресован.

— Кому же, советник? — полюбопытствовал Изнов.

Федоров пожал плечами.

— Я его никогда не видал. Итак, что же здесь говорится?

— Это вряд ли приветствие, — пробормотал Меркурий. — Может быть даже наоборот… Там сказано лишь:

«Сегодня жизнь стоит 8.125 соров. Спешите! Может быть, это ваш шанс!»

Восклицательный знак выглядел угрожающе, как занесенный ятаган.

— Прелестно, — озадаченно проговорил Федоров. — Это что: реклама страховой компании?

И после паузы добавил:

— Хорошо бы понять: много это, или мало?

— Смахивает на предложение услуг похоронного бюро, — заметил Изнов. — Тогда это касается улетающих, но уж никак не нас. Мы прилетели.

— Только вот куда? — поинтересовался Федоров, свирепо сощурившись, словно в прицел глядя.

* * *

Они — два дипломата Терранской Федерации: посол на Синере Изнов и советник посольства Федоров, вместе с синерианским дипломатом, для удобства называвшим себя Меркурием, вынуждены были срочно покинуть планету на принадлежавшем Меркурию корабле после того, как их поведение в одном эпизоде сделало их дальнейшее пребывание там просто опасным. В Синерианской Империи не любили церемониться, и чем ближе она была к своему закату, тем более жестокими становились нравы и обычаи.

Продержавшись в сопространстве, насколько хватило энергии, беглецы, послав в неизвестность лишь тот единственный сигнал, о котором уже упомянул Федоров, вынырнули в нормальной трехмерной пустоте. Через некоторое время им удалось поймать луч маяка, который и позволил никем не остановленными и даже, кажется, незамеченными добраться до планеты, названия которой они не знали. Меркурий как-то ухитрился посадить машину на последних ваттах мощности. Опустились они там, куда маяк привел их, и когда корабль замер на грунте, после короткого отдыха, так и не дождавшись традиционных вопросов извне, включили обзорные мониторы, чтобы оглядеться. И увидели надпись.

* * *

— Меркурий, красавец мой ласковый, куда к разэдакой бабушке вы нас затащили?

Федоров сказал это по-террански, оборот же был чисто русский, так что имперский дворянин понял его буквально и ответил так:

— Все мои бабушки с давних пор пребывают в мире вечного блаженства; но я не уверен, что мы прибыли именно туда.

— Да, — сказал Изнов. — Откровенно говоря, непохоже.

И он снова включил внешние мониторы, ранее выключенные ради экономии энергии, которой было мало — в отличие от денег и топлива, которых не было уже совсем. Включил и стал всматриваться.

* * *

Возникшее на экране никак не совпадало с тем, что можно и нужно было ожидать на нормальном интерпланетарном космодроме мало-мальски цивилизованного мира.

Обширный — едва ли не за горизонт уходивший — старт-финиш порта был совершенно лишен той деловой строгости, того сдержанного спокойствия, какое бывает свойственно такого рода предприятиям и достигается повседневной работой, упорной и профессиональной, отлаженным взаимодействием хорошо сладившихся служб. Того порядка, при котором всякий сколько-нибудь опытный наблюдатель может, не затрудняясь, расшифровать любое движение на поле: длинная подлетайка — везут пассажиров недавно прибывшего лайнера, сверкающая отраженным светом лаковая коробочка доставляет, наоборот, экипаж к кораблю, которому предстоит старт; в другой стороне ползет приземистая машина, ощетинившаяся множеством всяких выростов — едет ремонтная команда для проверки технической исправности какого-то борта, еще дальше — заправочный стенд, к которому приближается целый поезд топливных цистерн — и так далее, и тому подобное. Нормальная, привычная глазу путешественника картина. А уж кто путешествует больше галактических дипломатов! Но такого, как здесь, ни одному из них не приходилось ни видеть, ни даже слышать о подобном.

На необозримом поле воистину яблоку было некуда упасть. Как и груше и сливе и любой, даже самой мелкой ягодке из того множества, что здесь покупалось и продавалось с прилавков, лотков, из палаток, из кое-как, на скорую, видно, руку сколоченных павильонов, а также прямо с машин, которых здесь виднелось неимоверное количество; плоды покрупнее были насыпаны прямо на бетоне (хотя не исключено, что то было какое-то другое покрытие, приспособленное для посадки и взлета тяжелых кораблей) — тут и там возвышались целые пирамиды их. Однако, это вовсе не было овощным рынком — вернее, только лишь фруктово-овощным; не в меньшем изобилии было здесь представлено и мясо, и рыба, и битая птица, — да вообще все, что пригодно было не только для поддержания, но и для немалого украшения жизни людей, черпающих удовольствие в чревоугодии. Но все это составляло лишь относительно небольшую часть товаров; вообще, тут имелось, можно было подумать, все на свете, а может быть, даже несколько больше того. Народу было великое множество; впрочем, если внимательно всмотреться, удалось бы заметить, что куплей занималось лишь относительное меньшинство присутствовавших, большая же часть просто глазела, порой приценивалась — и тут же отходила и продолжала свое движение, подобное броунову, по территории космодрома. Не исключено, что такие прогулки были на этой планете если не излюбленным, то во всяком случае весьма распространенным развлечением для людей, не слишком, похоже, занятых какой-либо полезной для общества деятельностью.

Потолкавшись в продуктовых рядах, тянувшихся от горизонта до горизонта, насытив если не желудок, то во всяком случае потребность в информации и, быть может, даже эстетическую жажду, кишевшие на космодроме перемещались в те части торжища, где предлагались уже не съестные припасы, но товары более долговременные. Да, действительно тут было буквально все — кроме лишь того, что в первую очередь должно было бы иметься: кроме кораблей и всего, с ними связанного.

Такая вот, следовательно, была картинка. Увлекательная, но не вполне постижимая.

* * *

Настолько, видимо, непонятная, что Изнов даже подумал вслух:

— Э, а может быть, это совсем не то? Меркурий, может, это какой-то фильм затесался? У вас кристалл не воткнут в аппарат?

Синерианин не стал даже отвечать; лишь выразительно пожал плечами.

— Да нет, — решил Федоров. — Уж больно жизненно.

— Просто невероятно!

— В Галактике всякое бывает, — сообщил Федоров тоном человека, внутренне приготовившегося ко всяческим неприятностям. — Да и какое наше дело? Давайте лучше решать — что станем делать. Обращаться к властям, просить политического убежища? Сомнительно. Ждать, что на мой сигнал откликнется тот, кому он был адресован? Еще более. Будь здесь другие корабли, мы попытались бы договориться о топливе с кем-нибудь из их капитанов — но здесь именно кораблей и не хватает для полноты картины. Взять оружие, дождаться темноты и выйти на большую дорогу с целью личной наживы? Чревато опасностями, да и как-то неудобно: мы все-таки официальные лица, пусть и в бегах. Короче говоря, пока что я не вижу никакого разумного выхода.

— Придется обойтись неразумными, — сказал Изнов. — Таких у вас много? Кроме уже перечисленных.

— Еще только один. Спуститься на грунт — и положиться на удачу.

— Пока судьба, кажется, нас хранит, — проговорил Меркурий. — Не беспокоит ни пограничная служба, ни таможенный досмотр, вообще никто.

— Мне кажется, — сказал Изнов глубокомысленно, — что самым благоразумным было бы — прежде всего заправить корабль топливом. Мало ли что может приключиться…

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Меркурий. — Если только тут заправляют в кредит. Или, может быть, у вас есть деньги? Граанские барсы имеют хождение по всей Галактике.

— В таком случае, я принадлежу к другой галактике, — объявил Федоров. — И посол тоже. Все суммы, имеющиеся в нашем распоряжении, спокойно лежат на посольском счете в Имперском банке вашей, Меркурий, родной страны.

— Если их еще не конфисковали, — поправил Изнов. — Думаю, что это там поспешили сделать в первую очередь: что касается денег — все правительства и режимы похожи, как две капли воды. Но, Меркурий, здесь у вас, на борту, должна же лежать в сейфе какая-нибудь неприкосновенная аварийная денежка — или хотя бы карточка Галактического, на худой конец — регионального кредита.

— Только не говорите, что забыли ее дома, — добавил Федоров сурово.

Меркурий грустно взглянул на него.

— Я вернулся из полета перед самым вашим прибытием. И, к сожалению, не успел восстановить потраченное… — и он совсем по-земному развел руками.

— Я склонен думать, что вы поступили легкомысленно, — покачал головой Федоров. — Что же нам остается? Продать вас в рабство и на вырученные деньги заправиться? Хотел бы я знать, Меркурий, сколько могут за вас дать. Хватит хотя бы на одну цистерну?

— Больше, чем за вас, во всяком случае, — огрызнулся синерианин.

— Ну ладно, друзья, — проговорил Изнов примиряюще. — Денег нет, это печально; однако, мы все еще обладаем определенным дипломатическим статусом, и можем это подтвердить соответствующими документами. Основная трудность заключается в том, чтобы добраться до здешней столицы. Там мы найдем что-нибудь, соответствующее Министерству Галактических дел — нам укажет путь любой полицейский. А там… Не такие уж мы плохие дипломаты, чтобы не выговорить сотню-другую тонн топлива для разгона и контейнер протида — для сопространственного прыжка. С ними мы доберемся до Федерации Гра, свяжемся с Террой, объясним ситуацию…

— Послушаемся вас, — согласился Федоров. — Ну, я полагаю, внизу остыло уже достаточно. Все готовы? Спускаемся.

Они спустились. Створки люка медленно разошлись. В тамбур ворвался теплый, пронизанный каким-то сладко-горьким ароматом воздух и монотонный, многосложный гул толпы. Изнов невольно приостановился прежде, чем ступить на сходный трап.

— Ехать, так ехать, — бодро сказал Федоров. И первым двинулся вперед.

* * *

Нет, это было совсем иначе, чем казалось наверху, на экране внешнего монитора.

Шум, накинувшийся на них еще в тамбуре, сейчас, на просторе совершенно оглушил. Казалось, каждый, находившийся здесь, пришел специально и только для того, чтобы раскрыть рот пошире и издавать как можно более громкие звуки. Однако, как вскорости поняли прилетевшие, звуки вовсе не бессмысленные.

Здесь вовсю шла торговля. Каждый предлагал свой товар. Назначал цену. И громогласно доказывал ее, самое малое, справедливость, а то и совершенную убыточность для себя. Покупатели же не менее оглушительно возражали и всячески поносили товар, усердно сбивая цену. Одним словом, жизнь бурлила ключом в самом, казалось бы, неподходящем для этого месте. Однако, может быть, на этой планете все так и велось с давних времен.

Однако, такую картину наверняка можно было бы наблюдать и в других местах обширной Галактики. Вновь прибывших сразу потрясло другое: внешность местных обитателей. Нет, в общем и целом они походили и на людей, и на синерианцев — если не считать глаз. Удлиненные органы зрения их, как сразу выяснилось, обладали не одним, а целыми тремя зрачками каждый — и от этого возникало впечатление, что всякий житель этой планеты видел тебя не с одной, а одновременно с трех сторон — хотя на самом деле, надо полагать, дело обстояло вовсе не так. Да, странно было вместо привычных — и на Терре, и на Синере — глаз наблюдать подобие полураскрывшихся стручков, по три зрячих горошины в каждом…

Откровенно растерявшиеся путешественники несколько минут стояли, не рискуя удалиться от корабля. Он, казалось, возвышался среди волнующегося моря, чьи валы могли в любую минуту подмыть его, опрокинуть и унести по течению. Людям нужно было какое-то время, дабы привыкнуть, чтобы научиться выделять из общей картины нужные им детали или их группы — все то, что могло бы в будущем оказаться полезным или даже необходимым.

Поэтому люди вовсе не сразу стали замечать, что шумели, толкались и торговались далеко не все. Оказалось, что тут были и молчаливые. И рядом с прилетевшими, перед кораблем, постепенно возникла целая группа именно таких.

Федоров насторожился. Однако, похоже, без особой причины. Потому что молчаливые туземцы не обратили на людей, казалось, никакого внимания. Оно было целиком и полностью занято кораблем. Несколько минут прошло в полном молчании. Потом один из них, в длиннополом черном одеянии и круглой шляпе, неожиданно повернулся к Меркурию и что-то спросил. Не сразу, но синерианин ответил. Долгополый кивнул и задал следующий вопрос. Ответить Меркурию помешал Федоров.

— Ваше Приятное свечение, — сказал он с напором. — Нас вовсе не устраивает роль публики. Мы тоже действующие лица.

— Хорошо. Я буду переводить…

— Не годится. Тогда нам останется только воспринимать факты, но не создавать их. Будьте добры, попросите его перейти на граанский. Не сомневаюсь, что он владеет этим языком — хотя бы в какой-то степени. Я, например, хочу спросить его о ценах на мясо. С удовольствием съел бы сейчас отбивную. Да и вы, думаю, тоже. Поскольку топливом здесь, судя по всему, все равно не торгуют.

Меркурий обратился к долгополому. Трехзрачковые глаза того не выразили ни удивления, ни неудовольствия; он коротко ответил:

— Пообедать здесь можно. И договориться о топливе тоже. Но сперва потолкуем о делах.

Это было сказано уже по-граански, хотя и с ужасающим акцентом. Изнов невольно поморщился, но тут же изобразил полнейшее одобрение. С этого мгновения разговор сделался общим.

— Сколько он потребляет при разгоне? — поинтересовался туземец.

— До прыжка — восемьдесят тонн. Скажите, сколько стоит наполнить цистерны? Во что это обойдется — в граанских барсах, допустим?

— Какова полная емкость?

— Триста пятьдесят.

— Вполне приличная емкость. Яхта субгалактического класса, насколько могу судить?

— Не вполне точно, — несколько обиделся Меркурий. — Именно галактического. Мне приходилось добираться на этом суденышке даже до…

— Это еще лучше, — не дослушав, перебил его долгополый. — Ну, а какова предельная грузоподъемность?

— А собственно, почему это вас интересует? — спросил Федоров, вызывающе задрав подбородок. — Вы что, собираетесь купить этот корабль? Могу вас огорчить: он не…

— Не спешите, друг, — доброжелательно посоветовал молодой человек. — Может быть, я просто хочу предложить вам выгодный фрахт — мне как раз нужно срочно отправить товар, а у вас — пустые трюмы…

— А вы откуда знаете? — этот вопрос задал Меркурий.

— Видно же по амортизаторам, йомть, — усмехнулся деловой человек.

— И далеко везти?

Коммерсант ответил не сразу:

— Может, на Ливеру, а может, и еще куда — какая разница? Оплачено будет хорошо, не сомневайтесь.

— Мы не берем фрахт! — резко сказал Меркурий.

— Тогда может быть действительно поговорим о продаже?

Но тут в разговор вступил и еще один туземец. Приодетый точно так же, как и первый, он отличался лишь ростом и шириной плеч, настолько же уступая в первом, насколько выигрывая во втором.

— Надо разобраться, — кратко сказал он, обращаясь к долгополому. — Что-то ты разогнался. Могут быть и другие желающие на Иссоре!

— Похоже, что они собираются распорядиться нашим кораблем без участия хозяев, — негромко проговорил Федоров по-террански. — Иссора? Вот, значит, где мы оказались. Что-то я слышал такое…

В неожиданно наступившей тишине особенно выразительно прозвучал глубокий вздох Меркурия.

Синерианский дворянин сделал шаг назад и низко, в пояс, поклонился Изнову.

— Простите, посол, — сказал он громко. — Боюсь, что я привел вас к гибели. Неумышленно; однако, это не уменьшает моей вины…

* * *

— Что вы, что вы, друг мой! — встревожился посол. — Я, право же, не понимаю…

Меркурий распрямился. Гордо откинул голову.

— У нас, имперского дворянства, — проговорил он надменно, — существует старинный обычай. Всякий, совершивший непоправимую ошибку, из-за которой попадают в беду другие, на их глазах приговаривает себя к смерти и сам приводит приговор в исполнение, предварительно испросив прощение тех, кого вольно или невольно предал. И вот я прошу вашего прощения, посол.

— Но, однако же…

Не слушая, Меркурий повернулся к Федорову.

— И вашего прощения, советник, также почтительно прошу.

— Да бросьте вы валять дурака, Меркурий, — ответил Федоров неуважительно. — Что это вам взбрело в голову? Почему вы именно сейчас решили, что мы попали в беду?

— Потому, — ответил Меркурий, — что, сам того не зная, я привез вас именно на Иссору. И поэтому, спасая свою честь, должен уйти в мир неизвестного. Прощайте, господа!

— Черта с два! — пробормотал Федоров, хватая Меркурия за руки. — Нас и так мало, нас тут собираются обчистить, а вы еще выкидываете всякие номера почище цирковых…

— Не выламывайте мне руки, советник, — холодно произнес Меркурий. — Это не поможет. Мы уходим из этой жизни, останавливая сердце; этому нас обучают с детства. И уж схватить меня за сердце вы никак не сможете. Не напрягайтесь бессмысленно…

— Одну минутку, — поспешно проговорил Изнов. — Меркурий, послушайте… Кто мог знать, куда нас вынесет? Не улети мы — нам наверняка пришлось бы куда хуже. Да и что вы нашли тут такого страшного? Разумеется, много необычного, вот хотя бы эти… коммерсанты — однако, корабль наш заперт, мы немедленно обратимся в местную полицию — и, уверен, все обойдется. Вы же не думаете, что найти полицию здесь окажется непосильной задачей для нас? О господи, а это что еще за шум?

— О, наивный друг мой! — изрек Меркурий драматически — как и полагалось в такой ситуации. — Найти полицию? Вам не придется искать ее, потому что… Ну конечно — вот она! Видите — приближаются…

И он жестом античного трибуна указал на пробиравшиеся сквозь толпу машины военного образца. Толпа расступалась неохотно, невзирая на оглушительные звуки сирен, так не понравившиеся Чрезвычайному и Полномочному послу.

— Это Иссора! — на этот раз Меркурий произнес название мира вполголоса, словно пугаясь самого сочетания звуков. — Мир самого жестокого в регионе законодательства, планета, где к пришельцам относятся беспощадно, хотя внешне стараются этого не показать. Да, да. Этот мир — как черная дыра, откуда нет возврата. Вот почему я…

— Меркурий! — перебил его Изнов. — Мы глубоко чтим обычаи и установления вашего мира. Но не пострадает ли честь дворянина, царедворца… и, в конце концов, разведчика, если вы оставите нас в таком… э-э… неопределенном положении? Мы, к сожалению, не умеем исходить из жизни так спокойно, нас этому не учили…

— Нас учили сначала подраться, как следует, — добавил Федоров, — а уж там как получится.

— И поэтому я думаю, что ваша честь и достоинство лишь выиграют в глазах самых строгих судей в вопросах этики, если вы не бросите нас одних, но напротив — сделаете все, чтобы отвратить опасности, которые, по вашим предположениям, нам угрожают. Давайте сперва хоть попытаемся понять — что тут может быть опасного. Мало ли — никто не возвращался! Значит, мы будем первыми, только и всего!

Меркурий вздохнул.

— Покоряюсь судьбе, — сказал он.

Полицейские машины неотвратимо надвигались.

— Ну наконец-то, — облегченно расслабился Изнов, — нам помогут во всем разобраться.

И он воспользовался самой приветственной из богатого арсенала улыбок, сделав шаг навстречу приближающимся ревнителям порядка.

* * *

Их было целых пять, вооруженных как на войну хранителей закона, и на улыбку Полномочного посла никто из них и не подумал ответить. (Впрочем, представители этой профессии во всей Галактике если и улыбаются, то лишь в своем кругу). Они не успели еще приблизиться к кораблю, как окружающие уже потеснились, освобождая свободное место; на лицах присутствующих запечатлелось выражение любовного почтения и полной готовности.

— Гм… — пробормотал Федоров. — Артисты…

Он сказал это по-русски, так что никто, кроме сотоварищей, его не понял. Тем не менее, Меркурий предостерегающе прошипел:

— Тссс…

Больше ничего он сказать не успел: полицейские — или как они тут назывались — были уже рядом. Рослые, плосколицые (как и все здешнее население), с носами, более всего напоминавшими утиный клюв, с теми же строенными глазами, которые у полицейских казались еще более всевидящими и беспощадными, в особенности же у их начальника.

Он остановился перед прилетевшими. Оглядел их, и в качестве собеседника выбрал Меркурия — видимо, потому, что по облику синерианского сановника угадал в нем расово родственное существо. Получив таким образом адресата, блюститель порядка откашлялся и произнес несколько слов на местном языке. Среди окружающих поднялся и тут же опал легкий шум, выражавший, казалось, скорее удовлетворение услышанным, чем что-либо другое. Меркурий, напротив, судя по широко раскрывшимся глазам, немало удивился. Он проговорил в ответ длинную фразу — чем вызвал у собеседника звуки, более всего напоминавшие рычание весьма крупного хищника. Впрочем, это мог быть и разъяренный бык. Меркурий снова возразил. Ответом было рычание более продолжительное.

— В чем дело? — вполголоса спросил по-террански Изнов, явственно ощутивший неладное. — Что-нибудь не так? Вы объяснили ему, что мы желаем лишь заправить машину, и не собираемся даже выходить за пределы космодрома?..

Пока Изнов задавал вопросы, обстановка вокруг них несколько изменилась. Толпа попятилась еще дальше, а четверо спутников главного ревнителя заняли новую позицию, как бы окружая путешественников.

— Я сам ничего не понимаю… — успел еще ответить синерианин. — Он не требует никаких объяснений. Просто объявил, что мы арестованы и в самом ближайшем будущем должны предстать перед судом.

— Скажите ему, что мы дипломаты! — велел Ионов. — Наши личности неприкосновенны согласно всем Галактическим уложениям, не говоря уже об Альдебаранской конвенции… Нет, лучше я сам ему скажу!

И он обратился к полицейскому по-граански:

— Глубокоуважаемый господин офицер! Являясь дипломатом высокого ранга, стремлюсь обратить ваше внимание на…

Не пожелавший, видимо, чтобы его внимание обращали, полицейский чин не стал ждать, пока Изнов закончит тираду, но прервал его, говоря на том же граанском языке:

— Приглашение есть? Виза есть? Нет — немедленно улетать.

— Но позвольте же… У нас в эту минуту нет топлива, и…

— Я тут не для того, чтобы позволять, йомть, — ответил офицер очень спокойно и даже, можно было подумать — доброжелательно. — И повторять тоже не собираюсь. Мое дело — предупредить вас о том, что вы обязаны не позже, чем через пятнадцать часов предстать перед судом Великого Сброда для определения степени вашей вины и меры наказания. Вот и все, что я могу для вас сделать. А в случае неявки будете казнены по месту обнаружения как при попытке к бегству, йомть!

— Я вам говорил… — едва слышно пробормотал Меркурий. — Посол, верните мне мое обещание, и я немедленно…

— Ни в коем случае! — оборвал его Изнов. Федоров же добавил:

— Хочешь оставить нас одних тут расхлебывать? Ну уж нет!

— Но я не потерплю, чтобы меня схватили, наложили оковы, тащили куда-то… Мы неспособны пережить подобные оскорбления.

— А никто и не собирается, — утешил его Федоров. — Видите?

Офицер уже подал команду; его подчиненные тут же опечатали люк корабля и выстроились позади своего начальника.

— Чтобы пресечь попытку к бегству, пользоваться кораблем запрещаю, — добавил офицер на прощание. И заключил: — Йомть!

— Кажется, они собираются уходить… — сообразил Меркурий. И тут же воззвал:

— Но если корабль опечатан, где же мы будем ночевать? И потом — мы даже не знаем, где тот суд, в который мы должны явиться! Или как он там его назвал?

— Ночевка — ваше дело, — ответил полицейский спокойно. — Иссора не собирается тратить деньги на благоустройство преступников.

— А суд? — на этот раз потребовал разъяснений Изнов. — Мы же должны знать, где тот суд, в который нам…

Мотор полицейской машины взревел. И фургончик покатил к видневшемуся вдалеке зданию космовокзала.

— Интересно… — только и смог проговорить Федоров.

* * *

Не менее получаса прошло прежде, чем они оказались в здании космопорта, в гулком зале. Перед тем, как найти дорогу сюда, им пришлось долго блуждать по коридорам и боковым переходам, потому что прямой доступ был наглухо перегорожен контейнерами, судя по габаритам — морскими, огромными, да еще установленными в два яруса. Бродя по темным туннелям, прилетевшие наугад отворяли двери — те, что поддавались нажиму; бывшие кабинеты и служебные помещения были забиты ящиками, картонными коробками, пустыми, в чем сразу же убедился любознательный Федоров, а также сложенными в аккуратные кипы мешками из синтетической рогожи, пленочными полотнищами и прочей тарой. Вероятно, и за запертыми дверями были те же ящики — однако, уже с содержимым. Ничто более не указывало на какую-то связь здания с космическими сообщениями. Хотя…

В одном из былых кабинетов Федоров задержался. Могло показаться, что он принюхивается — сосредоточенно, как охотничий пес.

— Вы что-то учуяли, советник?

— М-м… Вам приходилось когда-нибудь иметь дело с протидом?

— Самому — нет. Только слышал. А почему вы… А, вспомнил: этот мир обладает самыми большими в регионе его запасами. Конечно же; потому и название «Иссора» застряло в памяти. А почему вы спросили?

— Да так… — пробормотал Федоров неопределенно. — Готов спорить, что некоторое количество этого вещества находилось здесь не так уж давно. И не такое уж малое, иначе запах не сохранился бы. А ведь корабли здесь, судя по виденному, не садятся. Зачем же его сюда привозили? Гм…

— Я помню только, что он радиоактивен, — сказал Изнов. — И, кажется, служит предметом незаконной торговли. Кстати, в переговорах на Синере мне предстояло…

— Он обладает своеобразным запахом, — сказал Федоров, — и легко обнаруживается. Поэтому контрабанда протида требует особых условий; тем не менее, есть места, где она процветает.

— Я, например, ничего не почувствовал. Хотя сейчас и мне кажется… Ну, а что, если он здесь и был? Мы же не затем сели здесь, чтобы помогать им бороться с контрабандой.

— Ничего, разумеется, — ответил Федоров кратко. — Идемте дальше.

— Самое время начать аукаться, — с невеселой усмешкой проговорил Изнов. — Кажется, мы основательно заблудились. Я уже и не понимаю: на поверхности мы, под нею или над?

— Как-нибудь выберемся, — бодро откликнулся Федоров. — Еще какой-то ход я заметил — мы только что прошли мимо.

— Да это просто дыра…

— А чем мы рискуем?

— И то правда.

На этот раз они угадали верно. Судя по длинным столам и узким проходам, в зале некогда производился таможенный досмотр. Сейчас тут было безлюдно, в отличие от старт-финиша, — вероятно, потому, что развернуть торговлю мешало множество всякого хлама, загромождавшего и это помещение. Похоже, сюда стащили все, что не пригодилось новым хозяевам космодрома: старые столы и столики, стулья, поломанные пластиковые шкафы, разбитые витрины-рефрижераторы, электрические уборщики, раздавленные ящики и множество мусора, чье происхождение определить уже не представлялось возможным. Все это добро наглухо блокировало проходы — кроме одного. Зато в этом проходе сидела на высоком табурете немолодая девица с вязанием в руках — рядом со столиком, на котором разложены были в изобилии пакетики с жевательной резинкой и какие-то пестрые бумажки — скорее всего, лотерейные билеты; во всяком случае, на Терре их именно так и восприняли бы. Арестованные (наверное, так их следовало теперь называть) остановились перед нею. Обождали минуту, другую.

— У меня такое ощущение, что мы стали невидимками, — проговорил Федоров наконец. — Или может быть она незрячая? Тогда бы хоть услышала: мы пробирались сюда достаточно громко…

Нет; глаза вязальщицы, после этой фразы оторвавшиеся от рукоделия и остановившиеся на вновь прибывших, были, насколько можно судить, в совершенном порядке, и в них можно было прочитать устойчивую скуку, в каждом из шести зрачков. Она кивнула на стол и произнесла несколько слов.

— Говорит, что все, что есть, можно видеть на столе. После обеда подвезут еще чего-нибудь, — с некоторым напряжением перевел Меркурий.

— Растолкуйте ей, что мы не покупатели. Спросите, можем ли мы выйти в город, или нужно выполнить какие-то формальности? О том, что мы под арестом, лучше не упоминать. Скажите просто, что нам велено отметить прибытие; у нее это, или еще где-нибудь?

— Она спрашивает, откуда мы прибыли. Но мне, откровенно говоря, не хочется называть…

— Придумайте что-нибудь. Постойте, какой мир называл тот парень около корабля? Что-то такое… Ливрея, в этом роде.

— Ливера.

— Вот и назовите его.

— Ну, пусть Ливера, — согласился синерианин и снова пустился в объяснения. Слушая его, девица пронзала прибывших своим голографическим взглядом. Потом что-то прокричала — обращаясь, надо думать, к кому-то невидимому. Обождала и воззвала еще раз. Единственным словом, какое уловили вновь прибывшие, было уже слышанное, хотя и непонятное «Йомть», прозвучавшее сейчас раза четыре. После этого в одной из стен зала отворилась почти незаметная дверца, и появилась дама в длинном желтом одеянии. В руке она держала маленький чемоданчик. Дама приблизилась к ним решительными шагами.

— Чую недоброе, — пробормотал Федоров негромко. — Может, мы зря к ней обратились? Как думаете, сосед?

— Не танк же нас атакует, — не согласился Изнов. — Всего лишь не очень крупная женщина… Меркурий, а по-вашему? Если не смотреть им в глаза, то они оставляют вполне пристойное впечатление, не так ли?

Синерианин не ответил. Женщина между тем приблизилась. Поставила чемоданчик на стол, сдвинув жвачку в сторону. Раскрыла.

— Медицина… — опасливо пробормотал Федоров.

И в самом деле, медицинская дама вручила каждому по большой таблетке и жестами показала, что следует расстегнуть одежду на груди. Затем сделала вид, что кладет таблетку в рот и тщательно разжевывает. Из того же чемоданчика достала безигольный инъектор.

— Наверняка гадость какая-нибудь, — поморщился Федоров. — А, ладно, двум смертям не бывать…

Он забросил таблетку в рот и после мгновенного колебания начал жевать. Двое настороженно смотрели на него. Дама приложила инъектор к его шее, справа. Зашипело. Федоров проглотил. Подмигнул.

— Ничего, бывает хуже. Впечатление, как от рюмки водки. Жаль, что запить нечем. Нет, ей-богу, там градус. Даже голова закружилась…

Он все же показал, что пьет — дама замахала руками, начисто отвергая, видимо, такую возможность. Изнов и Меркурий жевали. Каждый получил и свою инъекцию. Дама показала им на жесткий диванчик чуть в стороне — впрочем, то даже не диванчик был, а вроде садовой скамейки. Сделала движение, словно садясь. Подняла руку, прижала два пальца, остальные вытянула.

— Господи! — не удержался Федоров. — Семь пальцев, а? Эй, и у этой… Я думал, они только с лица такие… не совсем этакие. А они еще и семипалые. Это только то, что видно. А если…

— Советник! — сухо окликнул его Изнов. — Вас просят присесть и, видимо, обождать чего-то в течение пяти — только не знаю, чего: минут? Часов? Дней?

— Что ж, присядем, — согласился Федоров, не совсем уверенно переступая ногами. — Голова прямо кругом идет. Боюсь, что нас все-таки подловили. Только чего ради? Мы и так ведь уже…

— Молчание! — предостерег Изнов.

— Стоило бежать так далеко, — буркнул Меркурий, — чтобы столь глупо попасться. Отрава, я уверен. Сейчас потеряем сознание, и у нас выпытают все, что угодно. Наберут материала для обвинения…

— Мы ни в чем не виноваты, — сказал Изнов, тоже осторожно продвигаясь к скамейке. — Если только у них нет соглашения с Империей о выдаче преступников… А, Меркурий?

— Как мне помнится, нет. У нас не было с ними прямых отношений. Да ни у кого не было с ними отношений!

— Ну, в этом я не уверен. Дипломатических, может быть, и не было, но торгуют они, кажется, вполне… — Федоров не закончил, умолк.

Они смирно сидели на диванчике; желтая дама глядела на них без особого интереса, рукодельница продолжала усердно шевелить всеми четырнадцатью пальцами, устремив на вязание дважды по три зрачка.

— Интересно, — не без усилия проговорил Федоров через несколько минут. — Если то была прививка для приезжающих, то какой в ней смысл? Может, тут у них эпидемия? Мор? И оттого такой бардак — совсем как, бывало, у нас дома?

— Да нет, — сказала дама лениво, — у нас все здоровенькие. А бардак потому, что вас занесло на государственный космодром, которым давно уже никто не пользуется. Прилетающие садятся на частных. А это место давно уже заняли под генеральный рынок.

— Да? — сказал Федоров. — А отчего же так? И мы ведь не сами выбрали: нас маяк привел…

— А у государства на это денег нет, — объяснила дама безразлично. — У него деньги есть только на самого себя. А маяк — потому, что забыли отключить, наверное. Нашим не до того, йомть.

— Чем же они таким важным заняты? — поинтересовался Изнов.

— А чем они могут быть заняты? Построили правовое государство, теперь достигают Великого Бреда, — сказала дама-медик и зевнула.

— И долго его собираются строить?

— А вот все разворуют, — пообещала дама, — тогда и кончат.

Федоров, не участвуя в разговоре, сидел, до предела наморщив лоб, словно пытаясь настичь какую-то ускользающую мысль. Наконец это ему, по-видимому, удалось: он широко раскрыл глаза.

— Эй! Вы что — по-нашему говорите? Почему же сразу не сказали?

Дама пожала плечами:

— По-вашему? По-ливерски, то есть? Ни единого слова.

— Да вот же говорите!

— Нормально говорю, по-иссорски. Как и вы.

— Не знаю я никакого иссорского. В жизни не слыхал.

— Зачем же я вас, по-вашему, кормила таблетками? Прививка языка. Пять минут — и свободно владеете. Это — то единственное, чем наше государство обеспечивает каждого прибывшего. Чтобы гарантировать равные условия при отправлении правосудия.

Последние слова она выпалила, как хорошо затверженную цитату. Да, наверное, так оно и было.

— Что же, — спросил осторожно Изнов, — здесь всех прибывших судят?

Дама подняла на него удивленный взгляд.

— А разве бывает иначе? Конечно, всех.

— Почему же?

— Ну, чтобы все были — как это? — охвачены правосудием, йомть.

— Ну, и судили бы своих…

— Своих давно уже всех пересудили, — вмешалась рукодельница.

— Как это?

— Да что вы прямо как маленькие… Не знаете, как судят, что ли?

— Нет, мы, разумеется, имеем представление… — проговорил Изнов озадаченно. — Но чтобы всех поголовно…

— Ну, не всех, конечно, — сказала дама.

— Да всех, — не согласилась рукодельница.

— Вот и не всех. Тех, кто судит — тех не трогают, йомть.

— Пока они сбродят. А потом и их тоже.

— Ну, потом, конечно, да, — признала дама.

— Потрясающе интересно… — пробормотал Изнов. — Сбродят — весьма любопытное слово, странно, что мы его понимаем… И что же, вот вас тоже судили?

— Да мы же местные, — сказала дама.

— Местные. А что это должно означать?

— А нас судят сразу по достижении совершеннолетия. Всех.

— У нас правосудие это… — рукодельница начала и запнулась. — Все забываю слово. При? Про? Ну, напомни…

— Превентивное, — сказала дама. — Самое демократическое, йомть.

— Вы полагаете? — усомнился Изнов.

— А как же. Всеобщее равенство перед законом. То есть, все должны быть судимы. А если одних будут судить, а других нет — где же справедливость?

— М-да… — озадаченно протянул Изнов. — Презабавно…

— Да это и не так страшно, как кажется, — утешила рукодельница. — Конечно, если понимать, как и что… Но вам растолкуют, вы не пугайтесь. Не вы первые. И потом, некоторые все же выживают.

— Некоторые… — ни к кому не обращаясь, прошептал Меркурий. — Некоторые!..

— Но постойте, — утешения рукодельницы, похоже, не очень успокоили Изнова. — Есть же категории лиц, не подлежащих суду данной страны. Дипломаты, например. Прилетают же к вам дипломаты?

— Раньше бывало. А может, и сейчас — только не сюда, я уже говорила. Ну, насчет дипломатов не знаю, не могу сказать.

— А мы как раз дипломаты, — многозначительно проговорил Изнов.

— Зорамир! — сказала медицинская дама. — Что же это их никто не встретил, как думаешь?

— Да чего ж такого, — сказала Зорамир, не отрываясь от вязания. — Проспал кто-нибудь, или забыли, а может, и сообщение не дошло. Уже неделя, как Сброд опять собрался, теперь никому ни до чего — все ждут драки. Раз в неделю драка обязательно случается, освобождаются места, никому не хочется упустить свой шанс. Вот и не встретили вас.

— Зорамир, — сказала дама, — ты уж очень… Не перед своими все-таки. — И снова зевнула. — Ну ладно, пойду подремлю, если что — крикнешь.

— Да-да, — сказал Изнов. — Мы не хотим злоупотреблять вашим временем…

— Вы лучше ищите, где переночевать, — сказала Зорамир. Откуда-то из-под себя достала несколько отпечатанных бланков, протянула. — Сейчас заполните вот это все — въездные анкеты и таможенные декларации, и ступайте, устраивайтесь. Вернитесь на рынок…

— На старт-финиш то есть? — уточнил Федоров.

— Ну да… И сразу же присмотрите семьи, да и прекословов тоже, только окончательно не договаривайтесь — оставьте на потом, а вечерком посидите, карточки переберете и подыщете, кто посолиднее.

— Ничего не понимаю, — развел руками Изнов. — А вы, советник? Меркурий, может быть, хоть вы в чем-нибудь разобрались? Все же для нас совсем чужой язык, знаете ли, незнакомые понятия…

— Да чего тут разбираться, все вроде бы ясно, — бодро проговорил Федоров. — Умница моя, мы все сделаем, как вы сказали. Но, может, вы все-таки дадите нам хоть одного какого-нибудь человечка? Он не прогадает. Такого — знающего, энергичного, доброжелательного…

— Да ладно уж… Идите, побродите по рынку, только далеко не уходите. Вас найдут.

— Вот это я понимаю, — сказал Федоров. — Целуем ваши ручки!

И первым двинулся к выходу на старт-финиш.

— Приветствую вас на Иссоре! — с некоторым опозданием крикнула Зорамир им вдогонку.

Медицинская дверь отворилась.

— Что, еще кого-то принесло? — протирая глаза, высунулась дама.

— Нет. Спи. Это я так.

* * *

Снова они оказались на обширной площади, что гудела, волновалась, дымила, жевала, глотала, находилась в непрерывном движении. Но если при первом появлении чужеземцев внимание толпы было обращено не на них вовсе, а лишь на корабль, то теперь, стоило им появиться на крыльце, сразу несколько десятков бросилось к ним, опережая друг друга, расталкивая, оттаскивая, пронзая залповыми взглядами.

— Эй, ну-ка сплотимся, — скомандовал Федоров. — Не то нас сейчас растащат кого куда.

Но их уже окружили плотной — не шевельнуться — массой. Все кричали одновременно, так что не сразу понималось, что к чему.

— Ночлег, ночлег! Комфорт, приятное общество. Недорого, йомть!..

— Что продаете, йомть? Покупаю оптом, не глядя, хорошо плачу! Возьмите карточку…

— Отвезу, куда пожелаете, йомть! Первоклассная машина, оплата по часам, йомть…

— Семья, первая и лучшая в своем роде! Все, что угодно! За тысячи часов ни единой осечки! Вам нужна только наша семья! Надежность, йомть, пристойность! Цены умеренные…

— Прекослов! Контора «А, А и А»! Услуги лучших прекословов столицы, полное, исчерпывающее знание законов, разъяснений, комментариев и прецедентов. Полное уважение и содействие правосудия, минимальные санкции, предоставление надежных гарантов! Ничтожный процент!

— Объединение трех семей! Именно то, что вам нужно!

— Только для вас! Скидка, громадная скидка! Готовы на убытки ради торжества справедливости и милосердия. Возможна оплата сорами по курсу…

И еще. И еще. Клочки бумаги, визитные карточки, какие-то жетоны совали в пальцы, в карманы. Хватали за руки, за полы, тащили в разные стороны. Путешественники пытались отмахиваться — сперва осторожно, но чем дальше, тем серьезнее, Федоров уже просто бил наотмашь; это мало помогало.

Неизвестно, чем бы это кончилось. Но в самые, казалось, критические мгновения к ним протолкался молчавший, в отличие от прочих, иссорианин — высокий, плотный, уверенно-четкий, с неподвижным взглядом. Руки он держал в карманах. Оказавшись вплотную, усмехнулся. Проговорил — как бы негромко, однако все услышали:

— Ну-ка — всем распылиться!

Орава замерла, умолкла — и вдруг стала размываться, рассасываться, влилась, ссыпавшись по ступеням, в общую толпу. Только тут стало возможно перевести дыхание. Федоров оглядел свой кулак, только покачал головой. Меркурий вздохнул:

— Никакого порядка…

Вновь пришедший повернулся к ним:

— Приветствую гостей Иссоры. Как, не очень вас помяли? У нас любят встречать приезжих. Извините, я немного опоздал — только что сообщили с таможни.

— Простите, — сказал Изнов с достоинством. — С кем имею честь?

— Ах да, я не представился. Мое имя — Гост. Приму на себя первые заботы о вас.

— Ну, слава тебе, Господи! — проговорил посол. — Хоть какая-то система намечается. Мы, откровенно говоря, в некоторой растерянности от всей этой суматохи. Почему-то полиция объявила нам, что мы задержаны, потом столь же непонятно отпустила, обязав завтра явиться в суд с несколько странным названием — «Сброд»… Совершенно непонятно, вам не кажется?

— Никоим образом, — возразил Гост. — Мне, напротив, все видится вполне естественным. Полиция объявила вам о вашем аресте потому, что вы подлежите суду; почему — об этом вы еще успеете узнать. Вас отпустили, поскольку все равно вы никуда не денетесь, на этой планете чужестранцу невозможно скрыться хотя бы по той причине, что вы еще долго не научитесь употреблять и правильно произносить слово «Йомть». А полиции, как и любому другому, совершенно не нужны лишние заботы. Что же касается системы, то уверяю вас: без системы не живем.

Он мгновение подумал.

— Значит, вас трое. Трое… К счастью, одного пола. Ну что же — помогу вам устроиться на ночные часы, а уж там видно будет.

— А сколько часов длятся ваши сутки? — поинтересовался любознательный Ионов.

— А сколько бы вы хотели? — вопросом же ответил Гост.

— Не понимаю…

— Я шучу. Вон, на башне, видите — часы? Сравните с вашими, и все станет ясно.

— Простите, но мне как раз ничего не ясно!

И в самом деле: предмет, названный только что часами, обладал одновременно и круглым циферблатом с единственной стрелкой, и — пониже центра — прямоугольным табло, на котором виднелось лишь одно, но зато восьмизначное число, а именно 00010065.

— Офонареть можно, — пробормотал Федоров. Затем громко спросил:

— Уважаемый Гост, это, быть может, автомат для обмена валюты или счетчик прохожих — только не часы.

— Тем не менее, я назвал прибор правильно.

— Никогда бы не подумал. И сколько же на них сейчас времени? Снизойдите до нашей необразованности.

Гост пожал плечами. Усмехнулся:

— Хоть это вы могли бы усвоить прежде, чем пускаться в путь к нам — в мир неповторимой иссорианской культуры. Ну, так и быть. Сейчас шестьдесят пять минут десять тысяч ноль шестьдесят пятого.

— Шестьдесят пятого — чего именно? — полюбопытствовал Изнов.

— Часа, естественно — чего же еще?

— Уфф, — сказал Федоров. — А какого числа и года по вашему летоисчислению?

— А у нас нет никакого другого исчисления. Только часы и минуты. Ну, и секунды, разумеется — когда нужно. Есть, конечно и названия больших промежутков времени: сроки. Бывает малый срок, просто срок и большой срок. Но мы их употребляем редко.

— Ни недель, ни месяцев?..

— О, это все безнадежно устарело. Час и срок — единицы времени. Согласитесь, что при таком отсчете невозможна никакая путаница: каждый час и срок имеют, так сказать, свой паспорт, свою документацию: у часа номер, документ срока — приговор. Если представится случай в дальнейшем, мы еще поговорим на эту интереснейшую тему, богатую философскими проблемами. Только не сейчас: время дорого, как бы его ни исчислять. Идемте.

— А мы уже боялись потеряться, — признался Изнов.

— Ну, что вы. Свои у нас могут исчезать, а приезжих мы бережем. Сейчас выйдем на площадь перед вокзалом, и там я объясню вам, как проще пройти к тому месту, где я рассчитываю приютить вас на ночь.

— Это так близко?

— Ну, я не сказал бы, что рядом — идти придется не менее часа. Но почти все время по прямой, так что вы не заплутаетесь.

— А туда что, нельзя подъехать? — несколько встревожился Изнов.

— Можно было бы — располагай вы транспортом. Казенные машины нынче не ходят: нет горючего. Не то, что у вас, на Ливере, верно?

— Да, у нас, конечно, многое не так, — согласился Федоров. — Но неужели иссякли знаменитые на весь регион иссорские месторождения?

— Ну что вы, они существуют, работают. Только горючее куда-то девается — право, не знаю, куда, тут много разных мнений. Факт тот, что из каждых ста часов транспорт работает — десять. Конечно, частники и в другие дни катаются, у них проблем с энергией нет. Но они дерут неимоверно… Я бы вас подвез на своей, но она тут берет товар, ее придется ждать долго. Ничего, доберетесь как-нибудь. Не волнуйтесь. Вы оказались в правовом государстве, оно отвечает за вашу судьбу. А это значит, что с вами в любом случае поступят по закону. Строго по закону. — Гост усмехнулся. — Вопрос только — по какому: законов-то накопилось великое множество… Но что касается протида — он от вас не уйдет, получите, не беспокойтесь, вы не зря прилетели.

И, не позволяя задавать новые вопросы, увлек их за собой.

* * *

Смеркалось; а может быть, здесь светлее и не полагалось, просто по сравнению с привычным, земным, и даже по синерианским понятиям было сумеречно. Лиловые облака лежали, казалось, прямо на крышах домов в четыре и пять этажей; облик этих домов — в большинстве своем старых, но не ставших по возрасту памятниками архитектуры, явно нуждавшихся в капитальном ремонте, — забавно контрастировал с вызывающей пестротой свежих вывесок и ярким освещением витрин на первых этажах. Выставлено было в витринах много чего, длинные комбинации знаков на табличках сперва показались приезжим названиями, но как-то само собою они быстро поняли, что это цены — хотя, не зная курса валют, нельзя было определить, высоки ли они, или нет. Единственным пока мерилом ценности для путешественников была сразу по прилете увиденная цена жизни в нынешний день. Если они не ошиблись в чем-то, жизнь здесь стоила не очень дорого; что, впрочем, можно было считать закономерным, потому что предметы первой необходимости и должны быть достаточно дешевыми (хотя бывает, конечно, что жизнь становится предметом роскоши, однако, к счастью, такие периоды в истории относительно кратковременны).

— Да, — проговорил, вздохнув, Меркурий, с трудом отрываясь от витрины, сверху донизу уставленную бутылками — одна другой привлекательнее; он успел заметить, что ни одна из них не повторялась — ассортимент напитков был донельзя обширен. Правда, большинство из них оказалось граанского производства, но какая разница жаждущему? — В такие минуты понимаешь, что в деньгах если и не счастье, то удовольствие во всяком случае.

— Ну ладно, ладно, — сказал Федоров. — Опять за старое?

— Однако не видно, чтобы это пользовалось особым спросом, — констатировал посол.

— Да просто дорого, — объяснил советник. — А вы подумали, что здесь — мир воздержания? Вглядитесь — разочаруетесь. А забавно, когда все три зрачка начинают косить — каждый в свою сторону. Как это у них получается?

Ответа никто не знал, и полквартала они прошли молча.

— Странно, — затем проговорил уставший от молчания Изнов. — Непонятная смесь столичного размаха и глуши. Машины, судя по нашим представлениям, высокого класса — и такое впечатление, что здесь никто ни о чем не заботится. Глушь какая-то. Люди ходят в грязной одежде — негде почистить? Можно подумать…

Он не закончил: в двух десятках метров впереди загрохотали выстрелы. Вспыхнула и ярко запылала машина, на нее налетели сразу две других. Дробно застрекотали автоматы, побежали прохожие…

— Ложитесь! — крикнул Федоров, подавая пример.

Пришлось падать в грязь. Огневая стычка оказалась, к счастью, кратковременной, и уже минут через пять можно стало подняться.

— Вот почему люди ходят в грязном, — пробормотал Изнов, оглядывая себя. — Пойдемте-ка отсюда.

— Обождем, — предложил Федоров. — Интересно, насколько оперативна тут полиция.

— Какое вам дело?

— Ну, все-таки…

Они потоптались на месте еще минут с десять — полиция не появлялась. На них начали уже обращать внимание.

— Ладно, — сказал Федоров. — И правда, пойдемте.

Улица снова оживилась, прохожие выглядели до странного невозмутимыми. Объезжая сгоревшую машину, подле которой уже суетились какие-то люди, вытаскивавшие и — похоже — обшаривавшие трупы, по мостовой катили счастливые обладатели горючего — на чересчур высоких скоростях; двигались они без всякой видимой системы и порядка, хотя то-и дело вспыхивали тут и там разноцветные огни, предназначенные, возможно, для регулирования, но никем во внимание не принимавшиеся.

— А вот, смотрите, тоже интересная витрина, — указал Изнов.

Они поглядели.

— Смотреть не на что, зато удивляться есть чему, — такими словами Федоров выразил общее впечатление.

Смотреть и вправду было особо не на что: на витрине, затянутой черным бархатом, красовалась одна-единственная пара лаптей и рядом — табличка с ценой. Несоответствие между первым и вторым могло изумить даже опытного человека.

— Что же это получается? — пробормотал Меркурий. — Эта… обувь стоит дороже, чем две жизни? Нет, мы наверняка что-то не так понимаем. Да ведь в ней даже выйти нельзя в такую погоду! И вообще…

— Относительно жизней — не знаю, но в Федерации Гра, да и у нас на Терре это цена самой роскошной машины, — сказал Федоров. — Не знаю, придется просить Госта объяснить этот феномен.

— Тогда уж и вон тот тоже, — и Меркурий кивком указал в другую сторону.

На противоположной стороне широкой улицы, на которой путешественники сейчас находились, между двумя домами располагалась обширная не застроенная площадка; возможно, раньше и тут стояло строение, затем его снесли, а построить что-то другое забыли. Но площадка отнюдь не пустовала. Сейчас на ней располагался высокий навес, под которым было установлено внушительных размеров техническое устройство, чье назначение не сразу стало понятным. Но вглядевшись, Федоров сказал с уверенностью:

— Да это пресс!

— Вы уверены?

— Более чем. Видывал такие за работой. Они предназначены для того, чтобы из отслуживших автомобилей делать брикеты металлолома для переплавки. Но здесь-то он зачем установлен?

Еще не кончив удивляться, они получили ответ на этот вопрос.

С улицы лихим левым поворотом под навес вкатилась великолепная машина, в которой дипломаты без труда опознали граанский «Омнивент», машину очень и очень богатых людей. Из нее вывалилось с полдюжины седоков — молодых обитателей Иссоры, мужчин и женщин. Возможно, они были слегка навеселе. Смеясь и оживленно разговаривая, они приблизились к прессу и остановились, чего-то ожидая.

— Прекрасная машина, — проговорил Меркурий с восхищением. — В Империи такие есть только у четырех человек, и им никто даже не завидует — слишком дорого для зависти, слишком немыслимо. И совсем новенькая, смотрите. Ручаюсь, что она не прошла и пяти тысяч. Но что они собираются делать? Что?..

Синерианин умолк: у него перехватило горло при взгляде на то, как оставшийся за рулем — видимо, владелец машины — сноровисто въехал на стол пресса, затормозил, вышел и захлопнул дверцу. Неторопливо вышел из-под нависавшего шпинделя, присоединился к своим спутникам и махнул рукой — видимо, подал сигнал машинисту. Пресс заработал. Раздался скрежет — казалось, автомобиль зарыдал перед неизбежной гибелью. Металл хрустел. Считанные секунды — и машина превратилась в прямоугольную глыбу. Зрители — к прикатившим на «Омнивенте» успело присоединиться и несколько зевак — разразились радостными криками, аплодисментами и пронзительным свистом.

— Пойдемте, — попросил Меркурий. — Я встречался на своем веку с разными формами идиотизма, но такого в моей коллекции еще не было.

— Радуйтесь: вы обогатили коллекцию, — усмехнулся Федоров.

— Деньги, деньги… — то ли осуждая, то ли завидуя проговорил синерианин.

— Да, за них можно купить все — кроме того, что за деньги купить нельзя, — сказал Изнов.

— Что же например?

— Интеллект, допустим. Вам не показалось, что с ним как раз у них, участников жертвоприношения, не совсем благополучно?

— Это их проблемы, — сказал Федоров. — Постойте, по-моему, здесь нам следует повернуть направо. — Он посмотрел на табличку с названием. — Букв не хватает, но, кажется, это та самая улица.

Усталые путешественники, следуя наставлениям Госта, свернули в улочку потише, а оттуда и совсем в глухой переулок. Картина изменилась: было пусто и тихо, висела унылая тишина, шаги в ней глохли, не успев прозвучать. И пахло, похоже, вчерашним днем.

— А странный взгляд у этого Госта, — ни с того, ни с сего вдруг сказал Изнов. — Вам не кажется?

— У кого же здесь не странный — по нашим меркам?

— Да, но у него какой-то такой — тяжелый, неподвижный…

Федоров пожал плечами.

— И рук не вынимает из карманов, — продолжал посол. — Мне кажется, с ним надо быть крайне осторожным.

— Здесь всегда нужно соблюдать крайнюю осторожность, — проговорил Меркурий.

— Постараемся, — обещал Федоров. — Следите только за тем, чтобы ненароком не перейти на терранский язык. Если необходимо, лучше уж говорить по-русски — этого языка тут уж точно никто не знает.

Размышляя, видимо, о своем положении они миновали несколько домов, сохраняя безмолвие. Но почему-то оно стало вдруг казаться бесконечно тягостным.

— Воистину провинция, — проговорил Федоров просто так, чтобы нарушить безмолвие. — Такое ощущение, что здесь никогда ничего не происходит.

Еще несколько шагов они прошли молча. Бродячие ветерки гоняли по мостовой мусор. В неровностях тротуара отблескивали лужицы — наверное, недавно прошел дождь.

— Не будем унывать, — призвал Изнов. — Давайте лучше любоваться этим миром. Каков бы он ни был, для нас он — новый.

— А чем тут любоваться? — не согласился Федоров. — Этим забором, что ли?

Переулок и в самом деле оказался перегороженным. Правда, в заборе виднелась узкая калитка. А около нее уже поджидал путешественников обогнавший их на своей машине Гост.

Он нимало не удивился, увидев их приближающимися.

— Ну вот и добрались благополучно, не заблудились. У нас это трудно. Побудьте тут минуту-другую, — сказал он. — Я схожу, выясню…

Калитку он, как все трое успели заметить, отпер своим ключом; вошел — и, судя по звуку, запер изнутри. Изнов поднял брови:

— Частное владение, что ли? Защищено солидно…

Забор и в самом деле был бетонным, да еще с железными прутьями наверху. Концы прутьев были заострены. Федоров потрогал калитку. По ту сторону, невдалеке, возникли хриплые, отрывистые звуки.

— Сирена, похоже? — Изнов на всякий случай сделал шаг назад.

— Да нет, — не согласился Федоров. — Скорее, здешние собаки — или кто их тут заменяет. Для сирены слишком злобно. Да черт с ними. Вы обратили внимание на руки Госта — когда он вынимал ключи и отпирал?

— Признаться, нет, — сказал Изнов. — А что?

— Да просто интересно. Из семи пальцев у него на каждой руке действуют только четыре, а остальные — в таком футляре или сумочке, а может, их и вообще нет… Поэтому, наверное, он и старается не вынимать рук из карманов. Что бы это означало?

— Врожденное уродство, — буркнул Меркурий.

— Он мог лишиться их в драке, на войне, на пожаре… — не согласился Изнов.

Может быть, они от нечего делать подискутировали бы на эту тему, но им помешали шаги. Все более громкие, они приближались с той стороны, откуда пришли они и сами. Судя по частоте их, кто-то бежал.

— Отойдемте-ка в сторонку — мало ли что, — предложил Меркурий.

Едва они успели последовать доброму совету, как из-за угла выскочил бежавший. Все слышнее было его хриплое дыхание. Он приблизился, взгляд его скользнул по стоявшим, бегун негромко вскрикнул и шарахнулся в сторону, потом повернулся и еще быстрее побежал назад — к ближайшей подворотне. А уже накатывались другие шаги — множественные, громкие. Бежала толпа. Она показалась в переулке, когда убегавший уже скрылся под низкой, с облупившейся облицовкой, аркой. Догонявшие были вооружены палками, у двух или трех были топоры. Они бежали молча, целеустремленно, лишь громко сопели. Человек двадцать пять — тридцать, прикинул Изнов. Увидев троицу у ворот, карательная экспедиция приостановилась на самую малость, но тут же плавно повернула и безошибочно заструилась к той самой подворотне — наверное, ходы и выходы здесь были преследователям известны не хуже, чем спасавшемуся. За собой толпа оставила запах потных тел и заношенного платья. Прошло несколько секунд — и с той стороны, куда убежала процессия, прозвучал выстрел, и после паузы — еще три подряд. Больше ничего не было слышно.

— Вот так, — сказал Федоров. — Бытовая картинка: один от всех, все на одного. Мой интерес к этому миру стремительно возрастает. А вам, коллеги, не интересно?

— Тут могут быть самые различные интерпретации, — пробормотал Изнов.

— Разумеется, — согласился Федоров. — Например, что это — спортивные соревнования, и тот, кто убегал — просто лидер. Правда, в эту картину как-то не укладываются топоры. Знаете что, соратники? А не воспользоваться ли нам случаем и не убраться отсюда подобру-поздорову? Наш проводник, как мы уже решили, не внушил нам чрезмерного доверия. Пока есть возможность, давайте вернемся к кораблю — кстати, переночевать в нем будет куда удобнее, а эту их пломбочку мы потом аккуратно водворим на место…

— Не станем искушать судьбу, — отверг этот план Изнов. — Если уж придется выступать в суде — лучше иметь на совести как можно меньше нарушений порядка — или того, что может быть истолковано, как нарушения.

— Не говоря уже о том, — поддержал его Меркурий, — что если даже эта авантюра удалась бы, завтра мы оказались бы в суде без малейшей подготовки. А тут нам все-таки обещали помочь, не так ли? Да и вообще — не стоит по одной частности судить о целом. Подобные сценки случаются в любом мире, просто у себя дома мы имеем возможность с ними не сталкиваться. В былые времена мне и на Терре случалось быть свидетелем…

Быть может, терране и узнали бы, свидетелем каких происшествий довелось быть синерианскому разведчику на их родной планете; но помешал Гост, забренчавший ключами по ту сторону калитки, а затем и отворивший ее. Свой гостеприимный жест он сопроводил словами:

— Ну вот, добро пожаловать!

Гуськом (иначе не позволяла ширина калитки) они прошли за ограду, и за их спинами запор снова заскрежетал и заклацал.

* * *

По эту сторону заграждения улица как бы продолжалась, но с той разницей, что окна двух находившихся за забором домов (за ними переулок пересекала и совсем уже глухая стена, без всяких ходов и лазов) были наглухо закрыты щитами или ставнями, а если точно, то были устройства, на Терре некогда называвшиеся в просторечии намордниками. Над той, тыловой стеной возвышалось еще подобие площадки с навесом, на которой, правда, никого не было. По свободному пространству между домами вольным шагом прогуливалось несколько четвероногих созданий зверского вида; при виде вновь явившихся иссорские псы (никем другим эти существа быть не могли) недружелюбно оскалили зубы, однако обошлось без лая, рычания и прочих демонстраций. Дом, что оказался по правую руку от пришедших, производил впечатление безжизненного; несмотря на сгустившуюся уже темноту, из окон его не пробивалось ни единого лучика света. Дом слева вызывал более приятные ощущения — может быть потому, что перед единственным входом в него были установлены две скамейки, на которых сидели туземцы, по одному на каждой. Иссы — так звучало их самоназвание в мужском роде — спокойно покуривали, с некоторым любопытством глядя на возникших перед ними инопланетных гостей.

— Вот вы и дома, йомть — сказал Гост, широким жестом обводя двор и оба строения.

Изнов с Меркурием сочли за благо промолчать. Федоров же не удержался от реплики:

— Вообще-то сей уютный уголок сильно смахивает на тюрьму.

Принудительно выученный языку, терранский советник хотя и калечил нещадно иссорианские звуки, залоги и падежи, но словарем овладел в полной мере. И сейчас употребил не литературный, а просторечный вариант понятия «тюрьма», в буквальном переложении звучавший по-русски как «второй дом».

— Ну да, — подтвердил Гост, улыбаясь. — Это она и есть, а если назвать точно, то вы сейчас находитесь в предприятии акционерного общества «Свобода Лимитед». Второе слово вы можете и не понять, оно взято из граанского языка, но так уж у нас повелось исторически. Иссорский язык обладает очень богатой терминологией, но лишь в определенных направлениях. Хотя (языковая тема, видимо, увлекала иссорианина не на шутку), — хотя с другой стороны язык наш настолько пластичен, что для того, чтобы объясняться на нем, достаточно усвоить всего лишь три ключевых слова — и вас поймут в любом уголке планеты. Что же касается заимствований, то…

— Вы говорите, как профессиональный языковед, — не утерпев, вмешался посол.

— Разумеется. Я таковым и являюсь, и даже обладаю немалой ученой степенью, имею множество трудов…

— Какое же отношение вы имеете к этой… достойной компании?

Гост пожал плечами.

— Как-то кормиться должны и филологи, — сказал он, нимало не смутившись. — Язык же, увы, хорошо оплачивается лишь собредам. Я, откровенно говоря, — продолжил он в приступе откровенности, — пробовал баллотироваться, однако не прошел по нескольким причинам; вот и подался сюда — и, клянусь вам, ничуть не проиграл: дело прибыльное и бесхлопотное, да и потом — все же гуманная деятельность…

— Это необычайно интересно, — поощрил его Изнов. — Но почему же вы не прошли — на выборах в этот… сброд, как вы его называете?

— Расскажу потом, если будет время. Ну, а в двух словах — у меня коэффициент достойности оказался слишком низким.

— Знаете, по впечатлению от нашего разговора я бы не стал утверждать…

— Вы просто не знаете, что такое коэффициент достойности. Нужно иметь за спиной достаточно много лет тюрьмы — только в таком случае вас могут признать достойным и надежным. Причем в этих делах тут строгий учет — невозможно схитрить, приписать себе такие сроки, которых не приходилось на самом деле мотать. А сейчас давайте выполним все формальности. Прошу вас сдать оружие любого вида, если оно имеется, а также все содержимое ваших карманов. Не беспокойтесь: у нас ничего не пропадает, даже деньги; правда, за пребывание и обслуживание с вас — или с ваших наследников — будет взыскано по существующим расценкам. А до тех пор все, что у вас имеется, станет фигурировать на суде в качестве вещественных доказательств, и дальнейшую судьбу вашего достояния, как и вашу собственную, определит суд.

— Ну что же, — впервые за эти минуты подал голос пребывавший, похоже, в состоянии глубокой задумчивости Федоров. — Давайте, друзья, выворачивайте карманы. К сожалению, друг Гост, денег у нас, как можете убедиться, просто нет. Так что ваша фирма на нас вряд ли заработает.

— Отчего же? — искренне удивился иссорианский языковед. — У вас же есть корабль. А он стоит немалых денег — если, разумеется, в исправности. Конечно, перед аукционом наши специалисты проверят его тщательно и всесторонне… Безусловно, жаль, что сорвалась ваша торговая операция, но что поделаешь — судьба.

Меркурий издал звук, весьма напоминавший стон.

— Да ладно, — негромко сказал ему Федоров по-русски. — Еще ведь не вечер.

— Конечно, не вечер, — угрюмо согласился синерианин. — Уже ночь.

— Что за странный язык, на котором вы разговариваете? — спросил Гост. — Это ливерский?

Он глядел на Федорова, слегка прищурившись.

— Один из его диалектов, — ответил Федоров, не задумываясь. — А вам что, не приходилось слышать раньше?

— Возможно, и приходилось… — проговорил Гост. — Не помню.

На этот раз внимательно посмотрел на него уже советник.

— Куда же нам класть все — на землю? — спросил Изнов, вмешиваясь в языковедческий диалог.

— Ребята, — позвал Гост. — Принимайте клиентуру, йомть.

Курцы, поплевав на окурки, неспешно поднялись. Один из них доброжелательно кивнул:

— Пошли наверх, йомть. Прохладно уже…

— Устраивайтесь там, — сказал вдогонку Гост. — Я потом зайду к вам. У меня дежурство до утра, а вам вряд ли спать захочется.

— А кормить нас будут? — успел поинтересоваться практичный Федоров. — По безналичному расчету?

Он вошел последним в подъезд, так и не услышав ответа.

* * *

Наверху их провели в тесную комнатку, где не было ничего для жизни, кроме трех топчанов и умывальника с полочкой, на которой стоял пластиковый кувшин и несколько таких же кружек. Висело бумажное полотенце. Единственное окно, закрытое ставнями снаружи, с внутренней стороны было снабжено еще и решеткой.

— Действительно смахивает на камеру, — проговорил Федоров, внимательно все оглядев. — Вам не кажется?

— Не приходилось бывать, — проворчал Изнов, чье настроение испортилось окончательно. — Послушайте, вы, как вас там… Надзиратель, или как к вам обращаться…

— Йомть, — сказал иссорианин в ответ. — Значит, устраивайтесь. Эта вот дверка не запирается, и если будет нужда выйти, то по коридору и направо. А вниз сходить не надо, не положено. А если что приготовить для еды, то еще дальше по коридору, только за это расчет отдельно. Газ там, йомть, посуда, все такое.

— А как насчет продуктов? — живо заинтересовался Федоров.

— Не держим, йомть. Но если есть, то не запрещаем. А только мало кто хочет жрать перед судом. Конечно, бывает, но редко. Переживания мешают. На суде, йомть, может обернуться всяко. Ну, если срочно что-нибудь понадобится — покричите, я внизу буду. Только зря не орите, чтобы там просто поговорить, или в этом роде. Поспать вам бы лучше всего. Когда спишь, меньше беспокойства.

И он ушел, затворил за собой дверь, но запирать и вправду не стал.

— Значит, придется засыпать на голодный желудок, — проговорил Федоров недовольно. — Я считаю это нарушением прав человека: раз предоставляют казенную квартиру, то должны и кормить.

— Гм… — произнес Изнов, поднял и опустил брови. — Воистину, век живи — век учись. Ладно, давайте укладываться, раз уж тут такой протокол. Белье хоть чистое?

— По-моему, здесь его никогда и не было, — ответил Федоров. Он первым улегся, не раздеваясь, на топчан, закутался в грубое одеяло. Изнов и Меркурий последовали его примеру.

— Интересно, — сказал Федоров из-под одеяла. — Мне пришло в голову: если мы усвоили здешний язык через желудок, то почему разговариваем ртом, а не чем-нибудь другим?

— А вы уверены, что это пришло вам именно в голову? — сердито откликнулся Изнов. Он укрылся с головой, и голос его прозвучал глухо.

— Господа, ведите себя прилично, — посоветовал Меркурий негромко. — И вообще, будьте крайне осмотрительны во всем. Боюсь, что…

Он не закончил; видимо, синерианин знал больше, чем его спутники — или о большем догадывался, однако предпочел держать свои умозаключения при себе.

— Меркурий, может быть, выскажетесь членораздельнее? Кстати — что вы думаете об этом Госте, нашем тюремщике? Вам не кажется, Ваше приятное свечение… Меркурий!

Дворянин не ответил — уснул, или, скорее, сделал вид, что засыпает.

— Не знаю, насколько это осмотрительно, — пробормотал Федоров, поеживаясь, — но не помешало бы выпить. Хотя бы для сугрева.

— Лучше не надо, — откликнулся Изнов. — Имеем печальный опыт.

— Проблема чисто теоретическая. Поскольку все равно нечего.

— Это меня успокаивает.

— Ничего. Завтра попадем на корабль — прихватим.

— Си, — сказал Изнов.

— Что это вы, посол, вдруг перешли на испанский?

— Нет, это латынь, друг мой.

— Какая разница?

— В данном случае огромная. По-испански это означало бы «да», но по-латыни «си» значит — «если».

— Если — что?

— Если попадем на корабль. «Если» — великое слово. Пусть в нем заключена и не вся мудрость жизни, но уж половина — во всяком случае. Ладно, советник. Попробуем и в самом деле уснуть.

— Если, — ответил Федоров невесело. — Если усну. Тут возникли некоторые поводы для размышлений…

— О чем, если не секрет?

— Я все думаю: должны же были где-то принять мой сигнал!

— Где именно?

— Если бы я знал! Мне известно только, что такое место существует, и есть реальный человек, который может — и обязан — помочь.

— Ладно. Спите.

* * *

Все-таки он уснул, и ему стала сниться всякая чепуха, черт знает что: драки, перестрелки, побеги, погони — все какой-то недипломатический репертуар. Сны донимали, как изголодавшиеся комары. А напоследок привиделся даже разговор — в котором сам он, впрочем, не участвовал.

— Да что же их поднимать в такую рань, — говорил один собеседник, чей голос во сне казался вроде бы знакомым, хотя облик никого в частности не напоминал.

— Нужно же все оговорить! А времени мало: боюсь, надежники уже в курсе, и если они их заграбастают…

— Нам их не удержать. Единственный выход — все-таки сдать их Сброду, там начнется обычная тягомотина, а мы тем временем…

— Да погоди ты… Корабль надо ведь хотя бы выключить из игры. Я попробую все-таки сыграть спектакль…

Тут Федорову наконец подумалось, что это и не сон вовсе.

Он осторожно приоткрыл один глаз.

Комната была той самой, где он засыпал. Сотоварищи Федорова по-прежнему лежали на топчанах, тусклая лампочка так же светила, а на табуретках, что довершали, вкупе с фанерным столиком, меблировку камеры, теперь сидело двое: их давешний спутник Гост и другой иссорианин — его советник тоже опознал сразу: тот самый парень с коммерческим уклоном, что разговаривал с вновь прибывшими о фрахте сразу после того, как они вышли из корабля. Федорову этот туземец активно не понравился, и было бы, конечно, куда лучше, если бы он не уставился на советника как раз в тот миг, когда терранин осторожно поднял веки.

— Ну что, выспались, уважаемый? — поинтересовался посетитель. — Пора, пора встречать день грядущий!

Стало ясно, что доспать не дадут. Да и действительно — дела ожидали их, и, судя по всему, не самые приятные, и надо было разделаться с ними поскорее.

— Подъем, господин полномочный министр! — как в казарме, скомандовал Федоров. — И вы тоже не отставайте, Ваше приятное свечение!

Изнов лениво спустил ноги на пол, сел на лежанке, провел ладонью по лицу.

— Бриться надо, — проговорил он уныло, — а ведь все там осталось… Вот тоска. — Он зевнул. — Так что за спешка, милостивые государи?

Он смотрел на Госта, но ответил второй иссорианин:

— Йомть, значит так. Даю миллион. Сразу предупреждаю: выше никто не даст. Спросите хоть кого: я всегда плачу столько, сколько вещь стоит. Миллион. Наличкой, конфиденциально, так что налогов платить вам не придется, очень крупно сэкономите. Оформление беру на себя. Но — сделать надо быстро, раз и два, иначе все сорвется. Кто хозяин — ты?

Спрашивая, он остановил взгляд на Изнове. Посол слегка склонил голову к левому плечу.

— Насколько я понял, — сказал он, — вы желаете заплатить нам деньги?

— Именно деньги, что же еще? — с готовностью ответил его собеседник. — Не соры же! Разве я не сказал? Извиняюсь за упущение. Вот такие вот деньги. — Он извлек из кармана пару бумажек и помахал ими в воздухе. — Барсы. Не липа, самые настоящие. А вы думали, я вам что предлагаю?

— Приятный цвет, — признал посол, поглядев на бумажки. — Успокоительно действуют на зрение. Но я не совсем понял, чем мы вызвали такой… я бы сказал — приступ щедрости? Вы благотворитель? Неясно? Я спрашиваю: вы всех приезжающих встречаете таким приятным образом?

— Зависит от того, чем они торгуют…

— Тогда простите, здесь какое-то недоразумение. Мы ничего не продаем. У нас просто нечего.

— Ну да, — ухмыльнулся собеседник. — А тот огнетушитель, на котором вы прибыли?

— То есть… вы хотите купить наш корабль?

— С самого начала об этом и толкую. Туго до вас доходит, уважаемый путешественник…

Изнов оглянулся на своих спутников в некоторой растерянности. Меркурий сидел на топчане, глядя в пол, двигалась лишь нижняя губа его — взад-вперед, взад-вперед… Федоров, казалось, напряженно думал, сдвинув брови. И, поймав взгляд Изнова, сказал с ленцой:

— Ты примчался ни свет ни заря — решил, что тут грядка, на которой лопухи растут?

— Ну брось, мужик, — несколько озадаченно проговорил молодой. — Я играю по-честному.

— По-честному с лопухами — это одна игра. А с коммерсантами — совсем другая.

— Это еще доказать надо — что ты коммерсант. Давай коротко. Твоя цена?

— Три, — невозмутимо сказал Федоров и, во избежание какой-либо ошибки, выдвинул три пальца. — И то, может, еще мало. С другого бы и больше взял, но ты мне понравился.

— Да ты нормальный? Будешь ломаться — вообще ничего не получишь.

— А ты и того меньше. Ладно, торгуйся. Твое слово.

— Свое я сказал.

— Ну, это для детей.

— Ладно, еще две сотни сверху. За приятный разговор.

Федоров махнул рукой.

— Родной, дал бы ты еще доспать, чем так без дела тормошить серьезных людей.

— Погоди, — сказал местный коммерсант с некоторой угрозой в голосе, — выспаться ты еще успеешь, и очень скоро.

Изнов решил, что настало время вмешаться.

— Простите, — сказал он решительно. — Но мы вовсе еще не уверены, что хотим продать корабль.

— Ты слышал, а? — обратился коммерсант к Госту, невозмутимо наблюдавшему за этой сценой. — Они не продают! И после этого говорят, что не лопухи! Ты им объяснил все, что нужно? Хотя бы в трех словах.

— Да уж поздно было. Но у нас где-то еще час времени…

Пока местные жители вели такой разговор, Федоров первым из гостей успел привести себя в порядок, поплескав в лицо водой и вытершись. Завершив туалет, он сказал:

— Раз объявлен антракт, мы не отказались бы перекусить. Хозяин, вы, помнится, что-то обещали?

Названный иссорианин вытащил из объемистого кармана несколько пакетиков в клеенчатых мешочках. Федоров стал нетерпеливо извлекать из них содержимое.

— Вы думаете, это съедобно? — с подозрением спросил Изнов.

— Мы еще ни о чем не договорились — значит, нет никакого смысла отравлять нас.

— Я не имею в виду намеренное отравление…

— Ну, Меркурий может воздержаться — они там, при дворе, привыкли к натуральной пище. А нам, с нашей наследственностью, вряд ли стоит пугаться.

— Я тоже ничего не боюсь, — заявил Меркурий. — Мы с детства получаем соответствующие прививки, и полностью защищены. Иначе я вряд ли прожил бы на вашей прекрасной планете более двух недель. Прошу вас, передайте мне вот это — коричневое…

Несколько секунд он жевал под пристальными взглядами сотоварищей. Потом пробормотал, вытерев губы:

— Можно повторить.

— Переведи дыхание, — посоветовал Федоров. — Посол, постарайтесь не отстать: наш друг, кажется, вошел во вкус.

— Как знать, — пожал плечами Меркурий. — Может быть, это вообще последняя наша трапеза…

— Ну, такой пессимизм, я полагаю, пока что необоснован. В конечном итоге, все ведь будет зависеть от вас…

Это был новый голос, доселе незнакомый, и трое путешественников невольно подняли головы, удивляясь бесшумности, с какой новый посетитель проник в комнату.

* * *

Сказанные слова принадлежали тучному иссорианину, немолодому и, судя по уже возникшим у терран представлениям, неплохо одетому, весьма даже неплохо. На мясистом лица его глаза не казались столь пронзительными, как у его земляков — но производили впечатление значительно более внимательных. Вновь явившийся доброжелательно улыбался.

— Представляюсь, — вновь заговорил он: — Тих Алас. Прекослов. Те, кто оказывает вам гостеприимство, я полагаю, не помешают мне выполнить мое законное право быть вашим наставником и представителем в суде всех инстанций, в делах уголовных и гражданских… Во избежание ошибок, поясняю: Тих — не имя, а слово, говорящее о моей принадлежности к юридической корпорации. Так что употреблять его при обращении ко мне не обязательно.

Гост негромко кашлянул; коммерческий молодой человек метнул на него мгновенный взгляд — и сразу же они отворотились друг от друга. Прекослов же слегка повернул к хозяину дома массивную голову.

— Итак, не возражаете?.. Что же, я полагаю, сейчас самое время заняться вашими проблемами — тогда вы по ходу дела, надеюсь, сможете убедиться в моей квалификации сами. Вы не против?

Он обращался к Изнову, почувствовав в нем, видимо, старшего; никто не стал протестовать, Изнов же вежливо наклонил голову, говоря:

— Мы выслушаем вас с большим интересом, прекослов. Как вы сами сказали, вы — законовед. Это меня радует. И моих друзей, смею заверить, не в меньшей степени.

— В таком случае, за дело, — сказал Алас. — Общие обстоятельства излагать не нужно: они мне уже известны. Итак, переходим к частностям. Прежде всего: у вас есть какие-либо вопросы?

— Действительно, — сказал Изнов. — Необходимы разъяснения. Потому что сейчас непонятно: если наш корабль подвергнут секвестру, то мы никак не можем продать его. Если же мы сохраняем все права на него, то предпочтем сохранить корабль для себя. Мы найдем возможность заправить его и продолжим наше путешествие — ибо на вашей прекрасной планете мы оказались совершенно случайно.

— Они рассчитывают лететь дальше! — воскликнул коммерсант с интонациями провинциального трагика. — Как вы думаете, далеко ли они улетят? До третьего спутника — если им даже разрешат подняться…

— Ну, ну, — протяжно проговорил Федоров. — Так в самом деле — что тут за хитрости? Давайте, просвещайте нас.

— Да все очень просто, — сказал Алас без особой охоты; возможно, ему уже много раз приходилось давать подобные консультации. — Вы прилетели и оказались у нас, на Иссоре, тем самым сделавшись объектами нашего правосудия и участниками неизбежного процесса. У вас есть корабль. Строго говоря, он у вас был — потому что сейчас вы уже не можете им воспользоваться. Однако, юридически он все еще ваш. Разумеется, его конфискуют — но только после вынесения приговора и его вступления в законную силу. И это открывает некоторые перспективы…

— То есть, мы можем его продать?

— Нет — потому что он под арестом. Но другие действия возможны. Сейчас вы еще можете завещать его. И даже, может быть, подарить — при стечении некоторых обстоятельств.

— Гм. А какая разница — продать, завещать или подарить?

Алас наставительно поднял палец, как бы концентрируя на нем внимание — свое и слушателей.

— По нашим законам, продажа должна состояться и быть зарегистрированной исключительно на Иссоре, поскольку она не может произойти без участия покупателя: без покупателя нет условий для договора купли-продажи. Завещание же может быть составлено где угодно. Как и договор дарения, — но с ним могут возникнуть иные сложности. Завещать любое имущество можно лицу, находящемуся даже в другой галактике, и вовсе без его согласия. Однако, тут есть одно строгое условие: ни один акт, касающийся корабля, не может, естественно, быть предпринят после того, как корабль — одновременно с вами — подвергся аресту. А все подобные акты вступают в силу лишь через десять дней после совершения. Так вот, если вы составили завещание — ну, скажем, месяц тому назад где-либо на другой планете или находясь в пространстве — то оно имеет силу и для иссорских государственных, судебных и прочих инстанций, и конфискация может не состояться. Вы понимаете?

— Разумеется, — подтвердил Изнов. — Однако, документ ведь должен быть оформлен по всем правилам? И соответствующим образом заверен?

— Ну, само собой.

— Но у нас нет с собой нотариуса с той планеты, на которой мы пребывали до визита к вам.

— И не нужно. Вы же находились в пространстве. А на борту корабля все права власти, включая право заверять документы, принадлежат капитану. Один из вас наверняка ведь являлся капитаном этого корабля?

— Капитан — я, — сказал Меркурий.

— И документы, подтверждающие это, находятся у вас, я надеюсь, в полном порядке? Могу ли я в этом убедиться?

— Разумеется, — проговорил Меркурий, извлекая из внутреннего кармана своего одеяния плоскую металлическую коробочку. — Здесь это изложено на основных языках нашего галактического региона.

— Прекрасно. Таким образом, вы имеете полное и законное право надлежащим образом заверить акт дарения владельцем корабля… Это лицо, я полагаю, тоже находится среди вас?

— Находится, — подтвердил Меркурий. — Однако ваше предложение кажется мне неосуществимым по немаловажной причине…

— Ну, назовите ее, — проговорил прекослов; улыбка его яснее слов говорила о том, что для него препятствий в этом мире не бывает.

— Дело в том, что владельцем корабля являюсь тоже я. И вряд ли закон одобрит и согласится с тем, что я как капитан заверю акт о дарении, составленный от моего же имени.

Тих Алас оттопырил губу.

— Разумеется, — согласился он, — было бы лучше, если бы владельцем оказалось другое лицо. Однако… В нашем мире, друзья мои, все происходит в согласии с законом, и только так; но ведь согласие есть результат убеждения, не так ли?

— По-вашему, закон можно уговорить? — усомнился Меркурий.

— О, конечно же, нет; но ведь закон проявляется через действия людей — а человека, думаю, убедить всегда можно. Весь мой опыт подтверждает столь простую истину. На этом мы и будем строить нашу тактику. Итак, вы — капитан, и вы же — владелец интересующего нас корабля. Однако, капитан, как и всякое живое существо, может на определенное время оказаться не в состоянии исполнять свои обязанности — ну, скажем, вследствие заболевания. Разумеется, заболевание это должно быть соответствующим образом заверено врачом, или другим лицом, имеющим аналогичные права. У вас на борту есть врач?

— Нет.

— Тогда должно быть лицо, его заменяющее. Ведь без наличия в команде такого лица вы вообще не могли бы отправиться в полет — ни по нашим, ни по каким-либо другим законам. Я не ошибаюсь?

— В принципе вы правы, — кивнул, вступая в разговор, Изнов. — Однако, наш вылет происходил в весьма специфических обстоятельствах, и мы были лишены возможности соблюсти все формальности и правила.

— Гм, — сказал прекослов. В таком случае, ваш полет вообще незаконен, иными словами, он уже сам по себе является преступлением из числа тех, которые караются, кроме всего прочего, немедленной конфискацией незаконного корабля в пользу государства. Нет, полагаю, что нам не следует излишне педалировать это обстоятельство — такая политика пошла бы нам лишь во вред. Но скажите: неужели среди вас нет никого, кто имел бы какую-то медицинскую подготовку?

— Я прошел ее… в определенных пределах, — сказал Федоров.

— Это просто чудесно. Можете ли вы чем-либо подтвердить ваше заявление?

— Гм… — Федоров задумался. — Боюсь, что у меня нет с собой соответствующих документов.

— Жаль. Однако, это не так страшно. В нашем законодательстве существуют прецеденты, в соответствии с которыми лицо, формально не являющееся медиком, может быть признано таковым, и получить право на соответствующие действия, перед лицом непреодолимых обстоятельств. Допустим, три человека находятся в полной изоляции от общества, и одно из них нуждается в оказании ему срочной помощи ради спасения его, а еще лучше — для спасения всей группы. В таких условиях право оказания срочной медицинской помощи предоставляется тому, кто способен на необходимые действия в большей степени по сравнению с остальными. В данных обстоятельствах это, несомненно, вы и никто другой. — Алас слегка поклонился Федорову. — Итак, предположим, вы находились в полете, когда вашему капитану понадобилось оказание срочной медицинской помощи, иными словами — он выбыл из строя; вы оказали ему эту помощь, и можете это необходимым образом засвидетельствовать. Не имея возможности оставаться на посту, капитан передал свои функции другому члену экипажа; в данном случае им могли бы быть вы, — на сей раз Алас склонил голову в сторону Изнова. — Пользуясь, хотя и временно, всей полнотой капитанских прав, вы заверили акт дарения корабля, совершенный его владельцем. Для законности такого акта нужно лишь, чтобы судовладелец находился в момент совершения акта в сознании. Что из этого следует?

— Что он не может находиться в приступе алкоголизма, — буркнул Федоров. — А жаль: это я мог бы засвидетельствовать, нимало не кривя душой.

— Советник! — укоризненно проговорил Изнов.

— Вы совершенно правы, — согласился Алас. — Его заболевание не должно быть связано с потерей сознания, это несомненно. Лучше всего, если это будет чисто механическая травма. Скажем, перелом руки. Хорошо бы обеих, но думаю, что и одной руки достаточно, чтобы капитан почувствовал себя временно непригодным к исполнению служебного долга в сложных условиях сопространственного полета. Вы согласны?

— Я не совсем понимаю, — сказал Меркурий. — Перелом — такая травма, которая залечивается достаточно долго, да и после этого остаются следы, которые с легкостью может обнаружить любая медицинская экспертиза.

— Вне всякого сомнения, это так, — подтвердил Алас. — Она их и обнаружит, не беспокойтесь.

— Но у меня нет никакого перелома!

— О, этот недостаток устраняется мгновенно.

— Что вы хотите этим сказать?! — закричал Меркурий.

— Я вижу, вы все уже поняли. Конечно, это неприятно — сломать руку; однако, если на карту поставлено так много…

— Не согласен! — заявил Меркурий категорически. — Что же такое поставлено на карту, хотел бы я знать?

— Ваши жизни, только и всего.

— Я полагаю, — проговорил Изнов, — это не более, чем метафора?

Алас усмехнулся.

— Вы делаете мне честь: по-вашему, я похож на поэта? Увы, мои способности лежат совсем в другой области. И когда я применяю какое-то выражение, я пользуюсь всегда лишь прямым, буквальным его смыслом. Так что можете не сомневаться: речь идет именно о ваших жизнях.

— Но почему?! Что мы такого сделали? Мы не успели еще как следует сойти на грунт этой планеты, встретиться с кем-либо, совершить хоть какой-то поступок. Что же может угрожать нашей жизни? Сами же вы говорите, что здесь царит закон…

— Могу еще раз подтвердить это. Однако вы, произнося слово «закон», имеете в виду — пусть непроизвольно — нечто, обращенное ко благу и основанное на справедливости.

— Несомненно. Но разве…

— Но у нас — другой мир. Я бы сказал — своеобразный. И у нас слова «закон» или «беззаконие» далеко не всегда соответствуют вашей традиции, а чаще — противоречат ей.

— Что вы знаете о нашей традиции?

— Я долго занимался юриспруденцией, как наукой. Да, да, сколь бы невероятным это вам ни показалось, но этот старик, ищущий и находящий свою клиентуру по ночам в местах заключения, среди людей, которым грозит страшная участь, и делающий это вовсе не из-за альтруизма, но ради заработка, — этот старик, говорю я, иными словами — я сам, был некогда… Но времена прошли, наши нравы изменились настолько и так стремительно, что я просто не смог успеть за ними. Или не захотел, возможно…

— Вы должны обязательно рассказать нам об этом! — потребовал Изнов. — Мы горим желанием знать как можно больше о всех мирах вашего региона — да и не только его.

— Возможно — если будут условия… Но не сейчас, разумеется. Сейчас вы горите совсем, совсем другим пламенем. Чтобы погасить его, у нас остается слишком мало времени и много дел, которые надо успеть завершить. Впоследствии, если ваше приключение закончится благополучно — я с удовольствием побеседую с вами за стаканчиком прохладительного — или наоборот, согревающего. Но не теперь. Итак, на чем мы остановились? Ваш спутник, обладатель множества забот, какие даются обладанием кораблем и необходимостью этим же кораблем командовать, явно не хочет стать жертвой членовредительства. Если вы его поддержите, нам придется отказаться от этой идеи, хотя из всех возможных выходов такой явился бы наиболее простым и конструктивным… Ну что же — мы приложим все усилия и попытаемся уладить дело к всеобщему удовольствию. Итак, вы предпочитаете остаться капитаном — но в таком случае должны выдать другому лицу доверенность на право распоряжения вашей собственностью — в том числе и кораблем, являющимся предметом иска… Я хотел сказать — интересующим нас. Естественно, что доверенность эта по причинам, о которых я уже упоминал, должна быть выдана не на нашей планете и до вашей посадки на нее. Галактическое время вашего старта автоматически фиксировалось галакт-хронометром корабля, так что суду не составит труда установить, когда вы вылетели и сколько времени находились в полете. Много лучше, если доверенность будет датирована началом путешествия. Было бы блестяще, будь она выдана еще до вашего старта; но, к сожалению, мы вряд ли отыщем здесь нотариуса с одной или другой вашей планеты… Вот такой документ не вызвал бы ни малейших сомнений даже у самого придирчивого суда.

— А если бы такая доверенность у нас была? — полюбопытствовал Изнов.

— О, тогда все обстояло бы просто великолепно. Уважаемый владелец корабля перестал бы являться таковым — в присутствии его доверенного лица. Это лицо совершило бы, пользуясь его правами, зафиксированными в генеральной доверенности, акт дарения — и капитан корабля мог бы засвидетельствовать это деяние с кристально чистой совестью. Но у вас же нет такой доверенности?

— Она может возникнуть, — сказал Изнов.

— Вы хотите сказать, что найдете соответствующего нотариуса…

— Вовсе нет. Но это и не нужно. Незадолго до отлета мы трое, здесь присутствующие, находились на территории посольства моей страны в Синерианской империи. Территория посольства, как вам известно, является малой частью той страны, которую оно представляет. Там действуют законы этой страны, и те права, которые на корабле в рейсе принадлежат капитану, в посольстве принадлежат послу. То есть, мне. И таким образом, я имею все основания заверить подобную доверенность своей подписью и посольской печатью.

— Если она у вас с собой.

— Ну, ее я оставил бы разве что вместе с головой.

— Чудесно! Просто чудесно! В таком случае, приступим немедленно к составлению необходимых документов и их оформлению. Акт дарения может быть составлен на мое имя, а уж потом…

— Итак, мы добьемся того, что конфискацию корабля можно будет предотвратить, или во всяком случае ощутимо отсрочить, не так ли? — не дал ему договорить Федоров.

— Совершенно верно, — с готовностью отозвался Алас.

— И если наши затруднения кончатся благополучно, мы сможем располагать им?

— Ну, собственно говоря… Корабль вам все равно придется продать: у вас ведь, насколько я могу судить, не очень много денег — а они вам понадобятся, весьма и весьма. Другое дело — я могу помочь вам найти добросовестного покупателя, который, идя на риск, все же согласится купить его. И, выступая в роли владельца, пусть и фиктивного, я…

— Но уже по другой цене, — вставил невозмутимый Федоров.

Изнов почел вопрос насчет денег бестактным и лишь поджал губы.

— А сколько вам нужно, чтобы уладить все наши дела? — спросил Меркурий.

Прекослов усмехнулся.

— Сколько нужно мне — это не тот вопрос. Я лучше скажу, сколько потребуется вам.

* * *

Он вытянул перед собой левую руку с прижатыми к ладони семью пальцами. Правой отогнул один палец.

— Вас трое. Следовательно, вам нужны, самое малое, три семьи. Согласны?

— Три семьи? — недоуменно переспросил Изнов. — Зачем? Мы вовсе не собираемся обзаводиться здесь семьями…

— Вы не так считаете, прекослов, — вмешался Гост. Он, похоже, примирился с тем, что инициатива переговоров от него ускользнула из-за появления на авансцене лица более авторитетного. — На каждого из них нужно не менее двух семей, дело-то относится к высшей категории, значит — первая семья на их отмазку, а вторая — как гарант первой. Никак не меньше двух.

— Пожалуй, вы правы, достойный. Значит, самое малое — шесть семей. И по такому делу семьи должны быть никак не ниже месячных. Да, вам потребуются семьи высшего класса.

— Что вы, что вы! — снова перебил Гост. — Полуторамесячные семьи нужны, иначе их никто и слушать не станет. Если бы сезон к концу шел, а то ведь он только начался, все собреды голодны, им говорить охота, обличать, зубы показать, покрутиться перед пустозвонами…

— И это справедливое замечание. Итак, первый расход: шесть полуторамесячных семей. Их еще нужно найти…

— Ну-ка, покажите все то, что вам надавали там, на торге, — сказал Гост.

— Что нам надавали? — не понял Изнов. Сообразительный же Федоров сразу стал вытряхивать из карманов визитки и просто лоскутки бумаги с адресами, номерами, именами.

— Давайте, давайте, — поощрил Алас. — И вы тоже. Ну-ка… Так, так… — Он быстро, как машинка для подсчета денег, пролистал все, разложил на две кучки. — Это — совсем никуда не годится, это все по мелочам, на уровне карманной кражи… Ну, а вон те — на худой конец разве что. Но по большому счету все это не то, что нужно.

— Четыреста, никак не меньше, — сказал Гост, сперва пошевелив губами — видно, считал про себя.

— Четыреста тысяч, — пояснил коммерсант. — Барсов Гра, понятно. Мы в сорах не калькулируем: слишком много нулей получается, технику зашкаливает.

— Дальше. — Прекослов отогнул второй палец. — Каждому из вас понадобится предответчик. Тоже серьезный. Высшего класса. Меньше ста ни один не возьмет, нечего и пытаться. И то их еще надо уговорить на аккордную оплату, они-то будут требовать почасовую; но если им уступить, они затянут слушание так, что тут одним кораблем не обойдешься — для этого их понадобилось бы продать целых три.

— Каждому по сто тысяч барсов, — разъяснил коммерсант, прищелкнув пальцами. Это у него получилось, как короткая автоматная очередь.

— Уже семьсот, верно? Теперь: пока пойдет рассмотрение, вам нужно будет пить, есть и оплачивать жилье.

— Но я полагал, — проговорил Изнов, — что нас будут содержать здесь, а следовательно, за счет властей — если это и вправду тюрьма.

— Это тюрьма акционерная, — сказал Гост, — и обязана приносить прибыль, я вам уже говорил. Первый день вашего пребывания нам оплачивает казна, а за каждый последующий платят сами клиенты. Но мы берем по очень умеренным ставкам, так что это не самый большой расход.

— И тем не менее, — сказал прекослов. — Далее: нужно умягчить окружение, верно? Чтобы вело себя соответственно. Будь вы иссорианами, все обошлось бы куда дешевле, но для пришлых у нас цены высокие. Принято считать, — тут он слегка усмехнулся, — что они являются, чтобы задешево скупить наш прекрасный мир, поэтому с них — иными словами, с вас — везде стараются содрать побольше. Что делать — времена и нравы! — Он вздохнул, лицо его сделалось печальным. — Приходится учитывать и расходы на медицину. Накладывать швы, делать примочки, компрессы ставить, кому-то, может быть, понадобится переливание крови…

— Боже мой, это еще почему? — не выдержал Меркурий.

— Никто не станет спасать вас от народного волеизъявления, скорее наоборот. Что поделаешь: так уж повелось, жители нуждаются в развлечениях, созвучных древним традициям. В общем, медицина, считайте, тоже никак не менее ста тысяч салатных.

— Опять же барсов, — коммерсант и тут не упустил случая разъяснить. Похоже, что сама возможность произносить название граанской денежной единицы доставляло ему чувственное удовольствие.

— Восемьсот уже, — подытожил Гост.

— Ну, а остальное — на непредвиденные расходы. — Прекослов вздохнул. — Так что менее чем миллионом никак не обойтись, если хотите сохранить самих себя в относительной целости и хотя бы частичной исправности. В случае же…

— Дядюшка! — прервал его коммерсант, уже несколько минут внимательно глядевший в окно. — Кончай прения сторон. Едут, йомть.

— Прибыли за вами, — сказал Гост Изнову.

И действительно, по лестнице уже топали.

— Эй, ты! — проговорил Федоров повелительно. — Парень!

Угадав, что имеют в виду его, коммерсант обернулся.

— Согласны на твои условия! — твердо сказал Федоров. — Но с условием: аванс — половину — доставляешь через пять часов туда, где мы в то время будем находиться. Привезешь сам. Наличными. Быстро: да или нет?

— Да! — не задумываясь, ответил коммерсант.

— Советник! С какой стати… Почему?! — одновременно заговорили посол и Меркурий. Прекослов нахмурился. Гост смотрел на Федорова, прищурясь.

— Объясню потом. Уже некогда.

Тяжелые бутсы топали перед самой дверью.

* * *

— Клянусь своими ушами, — сказал Гост, — сейчас они снова дверь сломают. Ну, что за скверная привычка: каждый раз обязательно что-нибудь сломать.

Дверь и правда отлетела от сильного удара ногой. Дюжина солдат ворвалась в комнату (все-таки не хотелось никому называть ее камерой), окружила троих путешественников. В два счета им завернули руки за спину, защелкнули наручники. Вошел старший, видимо — офицер, тоже в тускло-сером, отблескивавшем металлом комбинезоне, поверх которого была надета как бы короткая пелеринка. Скомандовал; к каждому из арестованных подскочили по два солдата, стали по сторонам и подтолкнули к выходу. Гост и прекослов невозмутимо держались в сторонке; коммерсант непонятным образом испарился — вроде не выходил, но и здесь его больше не было. Офицер окинул комнату взглядом. Спросил, ни к кому в частности не обращаясь:

— Перевозку оплатят сами, или за казенный счет?

— Собственно, — ответил ему прекослов, — сию минуту клиентура не в силах, но при согласии на краткосрочный кредит…

— Кредит будет на том свете, — ответил офицер. — Ну ладно, им же хуже…

— В какой участок вы их везете? — поинтересовался прекослов.

Офицер покосился на него, словно раздумывая: отвечать, или не стоит?

— Не в участок. В Сброд. Наверное, будут подвешивать к большому колоколу.

И зычно скомандовал:

— Чего уснули? Выводить!

— Ох! — воскликнул Изнов после сильного тычка между лопаток. И тут же получил второй — за нарушение тишины. — Где ты, свобода слова?

— Да здесь она, — пробормотал Меркурий, с аристократической стойкостью перенося такой же удар прикладом. — Для одной стороны. Для другой существует полная свобода молчания. Если, конечно, не идет допрос.

— Вы уверены?

— Побои стимулируют память. Я начал многое вспоминать об этом мире…

— Ладно, — буркнул Федоров. — Воспользуемся хоть этой свободой.

На лестнице их догнал прекослов.

— Я с вами, — сказал он.

— Но вы же знаете, — почти шепотом, опасаясь нового тычка, проговорил Изнов, — что мы ничем не можем заплатить вам…

— Если бросить вас одних, то наверняка вам не удастся заплатить даже потом — и не потому, что вы не захотели бы. А так — остается хоть какая-то надежда, — ответил прекослов. — И кроме того — на моей нынешней работе так редко приходится общаться с приличными людьми…

— Ты тоже молчи! — угрожающе сказал прекослову солдат. — Не то сам схлопочешь!

* * *

Их запихнули в тесный броневик, где сидеть пришлось у солдат на коленях. Солдаты потели и пахли и еще чем-то, вроде смеси чеснока со скипидаром. Броневик страшно трясло. Прекослова в машину не пустили — просто оттолкнули и захлопнули дверцу. Он успел крикнуть только:

— Я найму автомобиль — потом поставлю в счет!..

Броневик вилял, судя по доносившемуся извне шуму, по все более оживленным улицам.

— Я чувствую себя маленькой девочкой, — сообщил Федоров. — Надеюсь, их любопытство знает пределы. Ненавижу таких — трехглазых и с носом уточкой. Вас тоже столь нежно обнимают? Я уже почти уверился в том, что я — девушка, переживающая семнадцатую весну.

— Не волнуйтесь, — откликнулся Меркурий. — Это просто, чтобы мы не сталкивались головами.

— Меня укусили за ухо, — пожаловался Изнов.

— Это понятно: в такой тесноте вас нельзя стукнуть промеж лопаток.

— Но я ведь молчу!

— Может быть, вы слишком активно ерзаете у него на коленях. Как знать, с чем это способно у него ассоциироваться.

— Но вас же не кусают?

— Просто мы с Мерком ростом повыше, и до наших ушей им не дотянуться. Так что утешьтесь: вы страдаете, быть может, за чужие грехи. Интересно, долго нам еще ехать?

— Дьявол, — сказал Изнов. — Меня опять укусили.

— Терпение — достоинство дипломата, — наставительно сказал Федоров.

— Вам-то откуда знать это? — поинтересовался Меркурий.

— Увы, нас везут не для вручения верительных грамот, — вздохнул Изнов. — Что же такое этот пресловутый сброд?

— Сброд не может быть ничем, кроме сброда, — ответил Федоров. — Ага, получил?

Солдат, опекавший советника, зашипел.

— Что там такое? — встревожился Изнов.

— Он стал слишком вольничать. Я его лягнул.

— Не позволим себе поступать опрометчиво, — предостерег Меркурий. — В конце концов…

— В конце концов будет конец, — сказал Федоров. — Но прежде, чем он наступит, я постараюсь исполнить свое последнее желание.

— Как следует выпить? — попытался угадать Меркурий.

— Засветить между глаз тому, на котором я сейчас сижу.

— Не спешите, друзья, — посоветовал Изнов. — Опыт говорит, что в разных местах существуют различные обычаи. У вас в Империи, Меркурий, нам тоже многое показалось непривычным и странным. Может быть и здесь все, что с нами происходит — только лишь своеобразный ритуал, который…

Он не договорил: броневик остановился, тряска прекратилась. Задняя дверца отворилась, и солдаты стали выскакивать наружу и строиться в две шеренги, фронтом одна к другой. Арестованных вывели, поддерживая. На сей раз приклады не применялись. Последними выбрались трое солдат, на чьих коленях арестованные проделали весь путь.

— Посол, — сказал Федоров, пытаясь расправить плечи. — Что мы с вами будем кричать, когда нас станут расстреливать? Что-нибудь патриотическое, вроде «Да здравствует демократия»? Проклянем жестокость и произвол? Или споем что-нибудь веселенькое?

— Осторожно, осторожно, — пробормотал Меркурий. — Еще накликаете!

— Да вы никак суеверны!

— Можно подумать, что вы — нет.

— Думать можно, что угодно, — сказал Федоров, поеживаясь. — Лично я думаю, что на таком ветру долго стоять без теплой одежды — вредно для здоровья. Черт бы взял эти наручники. Я бы им сейчас устроил пожар в бордели. В конце концов, их здесь не так уж и много, и вряд ли они владеют боевыми единоборствами… Эх, и почему только мы оставили в корабле прекрасные синерианские автоматы?

Снаружи было не так тесно, как в броневике, и советник терранского посольства в изгнании снова получил тычок в спину.

— Ну, ехидна, погоди… — только и пробормотал он.

— А вот и наш прекослов подоспел, — заявил Изнов таким тоном, словно более близкого существа у него в мире не было.

— Просто прелестно, — обрадовался и Федоров. — Надеюсь, он объяснит, куда же нас привезли. Прекослов, это что за хибара: всепланетная гауптвахта?

— Почему? — удивился законовед. — Это Дворец Сброда. Поздравляю вас с прибытием в цитадель демократии и правосудия Иссоры!

* * *

Здание, перед которым их высадили из броневика, смахивало на старинный комод, украшенный немногими, но зато массивными финтифлюшками. На самом верху фасада было видно несколько цифр, как поняли уже поднаторевшие в здешней письменности пришельцы.

— Это что? — поинтересовался Федоров у прекослова. — Тоже насчет стоимости жизни? Или последний биржевой курс?

— Великая дата, — произнес прекослов торжественно, даже откашлявшись предварительно. — С нее начинается история. Именно в тот час всеиссорский Сброд объединил в себе все формы власти.

— Вот как, — проговорил Изнов. — Начинается история, это понятно, это знакомо. А что было здесь до этого начала? Во времена, так сказать, доисторические? Мир ведь, надо полагать, возник несколько раньше?

— Возможно, он и существовал, — осторожно ответил наставник арестованных, — но это не значит, что имела место и история. — Он на всякий случай оглянулся на солдат. — Весь тот мир вряд ли заслуживает даже серьезного упоминания. А вот в тот час началась Постоянная и Бесконечная Эра. Власть Сброда. Путь Великого Бреда.

— Скажите, прекослов: откуда столь странное название — Великий Сброд? Мне оно кажется несколько — обидным по меньшей мере.

— Отчего же, если оно соответствует истине? Все дело в способе передвижения. Если люди съезжаются вместе — это съезд. Сходятся — значит, сход. Слетаются — получается слет. Ну, а у нас они сбрелись. Дороги на нашей великой планете находились тогда не в самом лучшем порядке…

— Еще хуже, чем сейчас? — поинтересовался внимательно слушавший советник посольства.

— Откуда вы знаете, каковы они сейчас?

— Сужу хотя бы по городским улицам.

— М-да… Ну, возможно, они тогда были чуть лучше — время ведь прошло с тех пор, а время никого не красит.

— Времени, значит, прошло много, да на дороги его не хватило?

— Были дела поважнее. Народ собрался — и был провозглашен Великий Бред. Тоже от слова «брести», разумеется.

— Ну хорошо, — сказал Изнов. — Из вашего объяснения я понял, что сброд — это нечто вроде парламента?

— Не только. Хотя собреды как бы избираются. Он вообще — Власть.

— Прекрасно. Но скажите пожалуйста: если это — столь высокое учреждение, почему же здесь оказались мы? Ведь нас собираются обвинить, насколько я могу понять, по чисто уголовному делу — но такое можно было бы сделать в любом суде самого невысокого ранга…

— Разумеется, в любом участковом суде в качестве первой инстанции. Но друг мой, собредам ведь тоже хочется что-то делать, они порой изнывают от безделья и готовы заняться чем угодно — лишь бы выступать, говорить страстно, горячо, убедительно…

— Но если в их руках власть…

— А кто сказал, что власть в их руках? Во всяком случае, не я. Я никогда в жизни не позволил бы себе сказать такую глупость.

— Но я собственными ушами слышал…

— Вы слышали, что я сказал: они — Власть. Безусловно. Они — вывеска, на которой написано это слово. Большими и красивыми буквами. Но может ли кто-нибудь сказать, что вывеске принадлежит то, что на ней изображено? Ни в коем случае. Наоборот, это она сама кому-то непременно принадлежит. Является собственностью того, кто владеет всем предприятием.

— Кто же этот собственник?

Прекослов снова опасливо огляделся.

— Это не та тема, какую можно обсуждать вот так — под открытым небом и поблизости от вооруженных солдат. Как-нибудь в другой раз… (по выражению лица прекослова видно было, что он хотел бы, чтобы этого другого раза никогда не наступило). Для нас важно то, что именно тем, неизвестным (как считается) деятелям принадлежит идея Великого Бреда, в конце которого всех ожидает полное счастье.

— Что-то, похожее на социалистические или коммунистические идеи?

— Практически ничего общего. У нас два лозунга: демократия и право. Демократия — это означает, что каждый человек может принимать, принимает и должен принимать участие в управлении миром. Но у нас недолюбливают расплывчатые формулировки. И говорится конкретно: каждый исс был, есть или будет членом Сброда. И это всех устраивает.

— Ваши граждане настолько честолюбивы?

— При чем тут честолюбие? Главное — в том, что любой член Сброда имеет богатейшие возможности наживаться всеми способами, какие он догадается использовать. Главный смысл пребывания в Сброде — сколачивание личного богатства. Все это знают. И каждый думает: ладно, сегодня воруют они, но рано или поздно и я попаду в Сброд, и тогда уж не положу на руку охулки. Благодаря этой идее достигается относительное спокойствие, и сегодняшние собреды имеют полную возможность красть все, что плохо лежит. Потому что основные воры все-таки не они, а те, кто хватает и то, что лежит хорошо.

— И что же, так повелось издавна?

— Считается общепринятым — полагать, что этот нынешний порядок существовал всегда. Да, по сути, наверное, оно так и было: у кого сила, тот стоял у власти. А сила у денег. Надо думать, так и во всей Галактике, да и не только в нашей.

— То есть, вы имеете в виду…

Но прекослов, кажется, решил, что на эту тему сказано вполне достаточно.

— Нет, это вы имеете в виду, а не я; я тут не при чем. А если вы столь любопытны — обратитесь к начальнику группы Охраны Мнения. Только, если говорить откровенно, я вам разговаривать с ним не советую. Коли на вас обратит особое внимание Охрана мнения… — Прекослов не закончил, только покачал головой, и на лице его возникло выражение, более уместное на кладбище.

— Охрана мнения, — в некоторой задумчивости проговорил Федоров. — Это что же: служба безопасности? В этом роде?

— Так говорить просто неприлично! — почему-то страшно обиделся прекослов. — Вам сказано: группа по охране мнения. А мнение выражает кто? Да Великий Сброд, разумеется. Подчеркиваю: «выражает», а не «имеет». Объяснять дальше?

— Значит, не служба безопасности?

— Нет у нас такого органа. — Прекослов помолчал. — Есть Служба Надежности. Но она не в Сброде, она — сама по себе, как и Департамент Обороны. Правда, некоторое время назад Сброд хотел их включить в свою систему. Но они не согласились — сказали, что специфика не позволяет.

— Неужели не смогли заставить? — деланно удивился Федоров.

— Заставить Службу Надежности? Ммммммм…

Прекослов тянул это исполненное сомнения «ммм» еще долго. Федоров же неожиданно широко улыбнулся.

— Вы чему радуетесь, советник? — не понял Изнов.

— Я всегда испытываю удовольствие, когда обстановка начинает проясняться.

— Не понимаю.

— Ну, вам простительно. А твое мнение, Меркурий? А, коллега?

Меркурий тоже улыбнулся — широко, по-земному, что было совершенно необычно.

— Я бы сказал, что все понемногу становится на свои места.

— Да скажите же…

— Потом как-нибудь, — остановил посла советник. — По-моему, вон те пришли, наконец, по наши души.

* * *

К ним и на самом деле приблизились. Офицер, до сих пор уныло скучавший неподалеку от своих солдат, заметно оживился. Воины же подравнялись и застыли.

— Подсудимые — вот эти? — громко спросил один из появившихся.

— Так точно! — не замедлил подтвердить офицер и так вытянулся, что пелеринка его взметнулась в воздух, напомнив маленький парашют.

— Ведите их на места дискутируемых.

— Будет исполнено!

И офицер повернулся к строю:

— Смирно! Законвоировать доставленных!

— Только вы… это, — сказал пришедший распорядитель, — наручники снимите. Забыли — в зал Сброда в наручниках не вводить, а если возникнет необходимость в их наложении, это будет совершено там на месте, по частному определению Великого Сброда или же Законодательно-карательного подразделения.

— Виноват! — пробормотал офицер. — Вы там! Наручники снять!

Благодать! — проговорил Федоров, поочередно растирая запястья. — Вот, оказывается, как мало нужно человеку для счастья!

— Мне чего-то еще не хватает, — пробормотал посол. — Как следует укусить за ухо одного тут, рябого.

— Не надо быть таким кровожадным, — упрекнул советник.

— Хотелось бы, чтобы этим принципом руководствовался Сброд, — негромко, как бы про себя, проговорил Меркурий. — Вы это им подскажите.

— Думаете, будет повод?

Меркурий не ответил. Лишь усмехнулся, как усмехается взрослый, услышав наивное суждение малолетки. И тут же нахмурился, едва лишь перевел взгляд на Федорова.

А советник и вправду выглядел в эти мгновения по меньшей мере странно. Он вдруг напрягся, словно собираясь в следующий миг совершить какое-то небывалое усилие, даже сжал непроизвольно кулаки и устремил немигающий взгляд в одну какую-то точку. Точка эта однако, судя по движению зрачков Федорова, двигалась в пространстве. Меркурий стал медленно поворачивать голову, пытаясь установить, чем же вызван столь пристальный интерес. А установив, в свою очередь застыл и даже не ответил на какой-то очередной вопрос Чрезвычайного и Полномочного посла.

Хотя объект внимания обоих чужестранцев ничего особенного собою вроде бы не представлял. То был все тот же Гост, их тюремщик, и выглядел он точно так же, как и час назад, только нес с собой плоский чемоданчик для документов. Обычный чемоданчик, всего лишь. И тем не менее…

Гост шел в направлении входа в здание Великого Сброда, и как раз в это время проходил мимо арестованных. Посмотрел. И сквозь зубы, еле слышно, процедил на ходу:

— Сообщили — корабль угнан. Выясняю… Иду в Главгоменац.

— На общее бляго, — мгновенно и так же тихо ответил Федоров. Именно «бляго» он сказал, никак не «благо».

Миг спустя (слышавший сказанное Меркурий не успел слова молвить) Гост и Федоров одновременно наклонили головы, выводя взгляды из соприкосновения, а еще через секунду-другую тюремщик исчез, замешавшись в небольшую толчею у главного подъезда. Федоров и Меркурий синхронно глянули друг на друга. Меркурий открыл было рот. Федоров быстро проговорил: «Гм». И Меркурий промолчал. Что же касается Изнова, то посол, кажется, этой быстротечной сцены вообще не заметил, а если и наблюдал, то недооценил. Может быть, потому, что у него просто не оказалось времени на это: прозвучала команда, солдаты подтолкнули арестованных и повели к входу в Великий Сброд, окриками расчищая дорогу.

* * *

Усадив на отведенные для подсудимых места, солдаты отошли назад и чужеземцы стали не без любопытства осматриваться.

Зал, в котором они оказались, на первый взгляд мог показаться пустым. Такое впечатление отчасти объяснялось, наверное, огромностью помещения; малочисленные группки и отдельные собреды сидели в разных местах его без всякой видимой системы. Лишь длинный стол на подиуме был усижен плотно, как пирожное мухами.

— Старайтесь соблюдать спокойствие, — негромко посоветовал вновь оказавшийся рядом с троицей прекослов. — И любым способом выражайте самое глубокое уважение к высокому Сброду, и, по возможности, некоторый страх перед ним. Собреды любят, когда им напоминают об их всемогуществе.

— Не знаю… — с сомнением пробормотал Изнов. — Уважения они как-то не вызывают. Сильно смахивают на шантрапу. Да и слишком уж их мало. Неужели эта горстка иссов может решать серьезные вопросы?

— Решать — нет. Но голосовать может. У нас ведь доверительная система.

— А это еще что такое? — не удержался от нового вопроса Изнов. — Мне, как правоведу и парламентарию, это очень интересно.

— Вначале Сброд работал непродуктивно, потому что никак не возникала критическая масса — количество голосов, необходимое для законного принятия решений. Собреды ведь тоже люди, и кроме осуществления власти у них могут быть и другие интересы, свои личные, разве не так? Ну там, походить по торговым рядам, по веселым закоулкам, повстречаться с деловыми людьми — мало ли… Так что когда наступал очередной час решения, критической массы не собиралось. Тогда и приняли великий закон о доверительности. Если через три часа, допустим, надо будет голосовать некий закон, а мне донельзя нужно в тот же час быть совсем в другом месте, я подхожу к любому из тех собредов, кто сейчас не занят — к вам, допустим, — и доверяю вам свое право голосовать, зная, что черед несколько часов вы попросите о том же меня. И подобным образом больной вопрос уладился.

— В таком случае, они могли бы и начать, коль скоро мы здесь, — заметил прислушивавшийся к их разговору Федоров. — Что это они тянут кота за разные принадлежности?

И в самом деле, заседание все не начиналось, собреды шлялись по залу, переговаривались; в одном углу небольшая кучка носителей власти разом засмеялась, как бывает после рассказанного анекдота; на них недовольно оглянулся еще один, погруженный в чтение толстой книги в пестрой обложке. Кто-то закусывал, одновременно перелистывая какие-то бумаги, трое или четверо откровенно дремали, один даже громко всхрапнул, но тут же пробудился и быстро заморгал глазами.

— Честное слово, надо придумать хоть какое-то развлечение, — решил Федоров. — Скажите, прекослов, раз тут рассматриваются судебные дела, то не можем ли мы предъявить встречный иск по поводу угона принадлежащего нам корабля?

— Корабль угнан? С чего вы взяли? Откуда…

— Получил такую информацию.

— Невероятно! Просто не могу поверить!

— Да вы не волнуйтесь так… Но если известие подтвердится — мы вправе?

— Отчего же? Вполне, — согласился прекослов. — Но лишь после того, как будет установлено, что корабль действительно принадлежал вам — а это возможно только после рассмотрения вашего дела и вынесения приговора, поскольку все зависит от него. Так что потерпите. Но, кажется, они все-таки начнут. Вот уже и заклинатель вышел.

И в самом деле, на подиуме, перед длинным столом, появился долговязый исс в черном одеянии. Остановившись напротив середины стола, он медленно поднял руку и низким, печальным голосом провозгласил:

— Да будет смещено правительство!

— …Правительство… — вразнобой, уныло откликнулся зал.

— Да будет низложен президент!

На этот призыв зал ответил более оживленно.

— А мы тоже должны отвечать? — шепотом поинтересовался Изнов.

— Ни в коем случае! Вы ведь не имеете гражданских прав.

— Ну, и слава Богу.

Заклинатель на сцене тем временем продолжал:

— Защитите председателя! Защитите председателя! Защитите…

— А кто ему, собственно, угрожает? — не утерпел, чтобы не поинтересоваться, Изнов.

— Да никто. Это такая формула. Все эти возгласы — древний ритуал. Мы очень любим традиции. Так открываются все заседания Сброда.

Выполнив свою миссию, заклинатель достойно удалился за кулисы, а за столом поднялся другой деятель.

— Очередное заседание Великого и Вечного Сброда объявляю открытым, — сказал он. — При рассмотрении первого вопроса Сброд будет выполнять функцию Правосудия, во втором же — Законодательно-творческую обязанность. Напоминаю, что во втором отделении будет обсуждаться вопрос о значительном увеличении преимуществ, какими наделены собреды по сравнению с населением, не облеченным доверием. На этот раз речь пойдет о расширении прав на жилье… Ну, что у вас там? Вопрос?

— Вот именно! — донеслось из зала. — Почему столь важный для жизни всей Иссоры вопрос стоит в повестке дня вторым, а рассмотрение какого-то пустякового дела — первым? Требую разъяснений.

— Хранитель ритуала, — обратился председательствующий к другому иссу из числа сидевших за столом. — Выскажите ваше мнение.

Спрошенный с готовностью ответил:

— Согласно ритуалу и традиции, первый вопрос должен рассматриваться первым в силу того, что он идет под первым номером. С другой стороны, если Великий Сброд обсудит и примет закон о рассмотрении первым вопросом другого вопроса, то этот другой вопрос тем самым станет первым вопросом, и должен будет рассматриваться первым в силу того, что он первый. Однако, в соответствии с ритуалом, правосудие должно свершаться быстро и непредвзято, а согласно традиции номер одна тысяча сто шестнадцатой, другие первые вопросы не могут рассматриваться в присутствии посторонних нарушителей законов, традиция же восемьсот шестьдесят четвертая предписывает не обсуждать вопросов, касающихся внутренних дел Иссоры, в присутствии иностранных подданных. В данном же случае в зале присутствуют доставленные на заседание и находящиеся под охраной наших доблестных воинов нарушители закона, являющиеся иностранцами. В свою очередь, традиция номер ноль ноль семьдесят пять запрещает переутомлять воинов и отягощать их чрезмерным множеством задач. Но если мы сейчас потребуем от них удалить нарушителей законов из зала, а потом вновь доставить их сюда, мы можем вызвать неудовольствие Департамента Обороны, которое способно повлиять на политику доброжелательства, проводимую нашими Силами по отношению к Великому Сброду. Следовательно, самым правильным будет — первым рассмотреть тот вопрос, который и значится первым в порядке дня. Тем более, что ничто не указывает, что рассмотрение это потребует много времени.

— По-моему, все ясно, — заключил председатель. — Итак, начинаем обсуждение закона о конкретных нарушителях законов. Слово имеет начальник Законодательно-карательного подразделения Сброда. Пожалуйста.

Начальник подразделения торопливо просеменил по залу и утвердился на стоявшей пониже стола трибуне.

— Предлагаю вниманию высокоуважаемых собредов проект закона о грубейшем нарушении и попрании законов Великой Иссоры субъектами, назвавшими себя при задержании явно вымышленными и нелепыми именами. (В зале слегка оживились.) Оглашаю текст законопроекта: за нарушение законов, подробный перечень коих имеется в Полном Своде Законов Великой Иссоры с начала дней, и которые в настоящем приговоре не называются, дабы не перегружать внимания уважаемых собредов, — указанных преступников предать смерти, имущество же их конфисковать в пользу властей с реализацией обычным способом. Проект всесторонне рассмотрен, изучен и проанализирован на предмет соответствия высшему закону Иссоры Законодательно-карательным подразделением и выдвигается на рассмотрение Великого Сброда для обсуждения и принятия. Текст передаю в писарскую команду.

И, сделав несколько шагов, он медленным и плавным движением руки положил бумагу перед председательствующим.

— Ну, вот, — удовлетворенно произнес руководитель. — По-моему, это очень хороший законопроект. Краткий и точный. Я думаю, что мы можем принять его целиком. Постойте, постойте, отойдите от микрофонов. А я вам говорю — отойдите. Да я дам вам слово, дам, только потом. Что? К порядку ведения? Ну, пожалуйста, если уж вы иначе не можете… Включите первый микрофон.

— Согласно демократическим установлениям, — проговорили в первый микрофон, — субъектам должно быть предоставлено право доказать свою невиновность в нарушении отдельных законов. Поэтому немедленное принятие законопроекта я считаю невозможным.

— Разумеется, — согласился председательствующий. — Хотя, должен сказать, эта процедура лишь отнимет у нас время, но никак не повлияет на результат законотворческого процесса. Ну, что там еще? Хорошо, второй микрофон. Что там у вас?

— Обеспечено ли дискутируемым участие прекослова? Ритуал и традиции требуют…

— Ну, зачем вы усложняете простой вопрос? Вы ведь сами понимаете: опытный законовед может доказать, что субъекты не нарушали одного, другого или третьего закона; но никто не в силах доказать, что они не нарушили ни одного. Тем более, что имеются неопровержимые доказательства. Что там — опять к порядку ведения? Ну, третий микрофон!

— Обращаю внимание Великого Сброда на то, что рассмотрение законопроекта ведется с вопиющими нарушениями процедуры! Во-первых, не оглашен реестр имущества, подлежащего конфискации, что, как вы знаете, чрезвычайно важно. И во-вторых: судя по сказанному нам, дискутируемые не являются гражданами нашего мира. Но в таком случае может ли применяться к ним положение о непременном участии прекослова? Оно, как я понимаю, распространяется лишь на граждан Иссоры, а не на всяких… Если чужеземцы прилетают к нам, чтобы нарушать наши законы, то пусть привозят и своих прекословов!

— Тут уместно спросить мнение Хранителя Ритуала, — предположил председатель.

— Я думаю, — сообщил Хранитель Ритуала, — что в данном случае у нас имеются достаточно широкие возможности трактовки. То есть, вообще участие прекослова предусмотрено. Однако, соответствующая традиция указывает, что предусмотрено не «непременное участие», а просто «участие». А это можно толковать и таким образом, что Сброду предоставлена прерогатива самому решать, когда участие прекослова нужно, а когда оно просто нецелесообразно, потому что может привести лишь к затяжке совершенно ясного дела. Я полагаю, что в данном случае мы встретились именно с совершенно ясным делом.

— Что все это значит? — шепотом спросил Изнов. Прекослов так же тихо ответил:

— Речь идет о лишении вас защиты.

— Но это же возмутительно! Это постыдное нарушение всех прав! А почему, вы не представляете?

— Да все совершенно ясно: видимо, им хорошо известно, что конфискации подлежит корабль, и никто не хочет упускать возможности приобрести такую машину по более чем сходной цене…

— Отчего же мы медлим?

— Вы имеете в виду иск об угоне корабля? Пока факт не подтвержден. Целесообразнее просить об исключении корабля из описи подлежащего конфискации имущества! Разбирайся дело в нормальном суде, мы уже выступили бы с исковым заявлением. Однако, тут слово предоставляется только собредам — и лишь кто-нибудь из них может огласить наше заявление.

— Отчего же вы не… Гм, гм…

— Вы имеете в виду — почему я не нанял какого-нибудь собреда?

— Н-ну… можно сформулировать более деликатно, однако по сути дела именно об этом я и спрашиваю.

— До сих пор не было необходимости. Это, знаете ли, очень дорогое удовольствие — создать свое лобби. Я надеялся, что можно будет обойтись без этого. Но, видимо, придется…

— Поздно, Алас, поздно!

— Вовсе нет. Здесь никакие вопросы не решаются быстро, потому что никто не хочет отказать себе в удовольствии поговорить перед публикой и камерами. Каждому охота протиснуться в историю, хотя бы в один из ее вариантов. Не беспокойтесь: обсуждение будет, и сомневаюсь, чтобы оно завершилось сегодня, а уж до обеденного перерыва — никак. Все призывы к краткости — тоже древний ритуал, не более того. Вот перерыв мы и используем. Но давайте послушаем: говорит сам председатель.

Изнов умолк.

— …исчерпывающе сказано, — говорил в это время председатель, — что субъекты обвиняются в нарушении всех без исключения законов. Обычная наша формулировка. Ну допустим, нам каким-то путем докажут, что преступники не нарушали закона о запрете перекраски обувных шнурков из коричневого цвета в черный. Что? Есть такой закон, есть, мы сами его приняли триста сорок два часа тому назад. Но никому не удастся доказать, что они не виновны в нарушении всего остального, а в том числе и важнейшего закона о недопущении распродажи и вывоза всех богатств нашего прекрасного мира. Не удастся, повторяю, потому что они в этом виновны, и вина их убедительнейшим образом доказана. Ну, судите сами, уважаемые собреды: три субъекта прилетают в наш мир на собственном корабле. Кто пригласил их? Никто! Вот вам уже одно нарушение: прилет без приглашения. Вы скажете: может быть, они — честные коммерсанты и привезли какие-то нужные нам товары на продажу? Нет, не привезли: трюмы их корабля совершенно пусты. Ни один торговец не позволит себе гнать пустой корабль, он обязательно найдет подходящий фрахт, чтобы увеличить свой доход и избежать лишнего расхода топлива. Таким образом, нарушению подвергся и закон о запрете прибытия к нам кораблей, не везущих нужные нам товары. И мало того: преступный корабль опустился на столичном космодроме — в то время, как с давних времен посадка на нем категорически запрещена в связи с его чересчур опасной близостью к органам высшей власти Иссоры, и прежде всего — к резиденции Великого Сброда, да-да, коллеги, к нашему дворцу, с таким трудом отвоеванному нами в свое время у тогдашних правителей нашей многострадальной планеты. Разумеется, имела место возмутительная халатность и бездействие со стороны тех, кому надлежит охранять нашу поверхность, небо и прилегающий космос от всякого рода нарушений, подобных разбираемому нами; безусловно, такое пренебрежение долгом не останется безнаказанным, однако это ни в какой мере не уменьшает вины самих преступников. Уже каждого из названных преступлений достаточно для принятия закона о предании нагло вторгшихся выродков смерти. Но если бы это было все! Однако, уважаемые собреды, самое ужасное ждет вас впереди! Компетентная экспертиза установила, что корабль, на котором прибыли преступники, прекрасно годится для перевозки чего бы вы думали? Да, да, именно протида, главного богатства Иссоры, заставляющего считаться с нею любой мир нашего региона, а также многие миры за его пределами. Вот в чем коренится ужасный замысел: вывести с нашей планеты громадное количество протида, закупленного, вероятно, у подпольных торговцев, не обложенного налогами; нет сомнения, что и вывозную пошлину эти воры не собирались платить, таким образом обворовывая наш милый мир дважды и трижды.

Он перевел дыхание.

— Высокие собреды, я вовсе не строю гипотез. Я говорю, опираясь на конкретные факты, а именно: на бывшем космодроме государственным учреждением было сосредоточено некоторое, довольно значительное, количество протида, предназначенного для выполнения важного обязательства перед одним из сотрудничающих с нами миров. И вот этот протид бесследно исчез. Когда протидная инспекция начала вскрывать тару, в которой помещались специальные контейнеры, там, уважаемые собреды, оказался лишь мусор, обыкновенный мусор; только по запаху можно было установить, что в этой упаковке совсем недавно еще содержалось драгоценное вещество. Сопоставьте факты: протид исчезает — и почти одновременно на этом же космодроме появляется таинственный корабль с пустыми трюмами… Ребенок, собреды, невинный младенец не задумываясь объяснит вам, что между этими событиями существует прямая и неоспоримая связь!

Шум в зале возрос.

— Как всем известно, по принятому нами же шесть тысяч часов назад закону неразрешенный вывоз протида карается смертью, и попытка такого вывоза карается смертью, и неуплата или попытка неуплаты пошлины тоже карается смертью. Воистину жаль, что любого преступника можно казнить лишь однажды — даже самого закоренелого и страшного. А теперь скажите, высокоуважаемые коллеги: сможет ли даже самый искусный крючкотвор хоть в ничтожной степени поколебать выводы, на которых зиждется закон, обсуждаемый нами в этот миг? Отвечаю с уверенностью: нет и еще раз нет! Так стоит ли нам терять время, отвлекаясь от наших серьезнейших проблем, затрагивающих сами основы существования великой иссорской демократии — терять на бессмысленные словопрения о судьбе трех иностранцев — судьбе, которую они сами для себя выбрали? Я полагаю, что… Стойте, куда вы, куда? Я не предоставлял вам слова! Нет, сядьте на место! А я не позволяю вам высказываться…

В зале поднялся шум, обсуждение прервалось. Кто-то рвался к столу, коллеги оттаскивали его и отталкивали, не жалея кулаков. Изнов пожал плечами:

— Это напоминает мне постановку в скверном театре. Немыслимо, чтобы таким образом приговаривали кого угодно к чему бы то ни было. Цирк, просто цирк — другого определения не могу найти.

— И тем не менее… — пожал плечами Алас, — именно так обстоит дело. Однако, не унывайте чрезмерно. Я ведь говорил вам: все только начинается, настоящее дело впереди. Мы будем бороться за ваше полное оправдание.

— Каким же образом, хотел бы я знать? — спросил Изнов.

— Как везде. Свидетельскими показаниями. Искусством прекослова.

— Помилуйте, Алас! Какие свидетели могут доказать, что мы прилетели сюда по приглашению, если мы и в самом деле его не имели? Другое дело — что причины, в силу которых мы здесь оказались, являются достаточно серьезными…

— Причины здесь никого не интересуют. А вот свидетельские показания…

— Кстати, — перебил прекослова Федоров, — а что это вообще за порядок судопроизводства: начинать с вынесения приговора, а потом доказывать его обоснованность или несправедливость? Во всех известных нам мирах принято поступать как раз наоборот.

— Вот и сидели бы в тех мирах, — ответил несколько обидевшийся Алас. — А у нас это вопрос традиций и целесообразности. Традиция заключается в том, что на Иссоре приговоры всегда выносились даже прежде, чем возникало обвинение. То есть не приговор исходил из обвинения, а наоборот, обвинение — из приговора. Что же касается целесообразности, то могу положа руку на сердце сказать: нет такого индивидуума, который не был бы виновен в нарушении хотя бы одного закона, на самом же деле, конечно, не одного, а множества. Простая логика говорит об этом: если одновременно существует множество законов, противоречащих друг другу, то, соблюдая один, вы тем самым нарушаете другой, и тем совершаете преступление. Согласны? Ну, а раз всякий житель так или иначе виновен, то и приговора он заслуживает заранее. Все очень просто и разумно.

— И как вы еще существуете? — пробормотал Изнов.

— Очень просто. Благодаря приспособлению к условиям существования. Как и на протяжении всей нашей истории.

— Не представляю, как можно к такому приспособиться.

— Не так уж сложно. Вот если бы суд не принимал во внимание свидетельских показаний, тогда выжить оказалось бы действительно затруднительным. Но у нас именно свидетели играют главную роль. Согласно нашей юриспруденции, один свидетель всегда выступает главным, а еще одиннадцать поддерживают его показания, то есть второй удостоверяет правдивость показаний первого, третий — второго, четвертый — третьего… И вот все наши граждане уже достаточно давно объединились в такие группы — по двенадцати человек. Каждая такая группа называется семьей.

— И все жители Иссоры разбиты на такие семьи?

— Ну, не все… Вернее: все те, кто подсуден, кто не обладает правом неприкосновенности.

— А кто же обладает таким правом? Собреды?

— Им владеют не они одни. Но об этом как-нибудь потом. Сейчас вы должны усвоить самые основы. А в основе основ — семья.

— Так значит, об этих семьях нам и говорили?

— Да конечно же!

— Но кто и что может показать в нашу пользу? Нас никто на Иссоре не знает.

— Какая вам разница, да и им тоже? Они покажут то, что будет заказано. Но, как вы уже, наверное, поняли — за соответствующую оплату.

— Но ведь если мы обвинены в нарушении всех без исключения законов, — а их, вы сказали, очень много…

— Никто точно не знает, сколько. Да и количество их ежедневно увеличивается.

— Сколько же времени придется доказывать, что мы не нарушали ни одного из них?

— Успокойтесь: этого не потребуется. Если бы приходилось доказывать все до конца, то до сих пор не завершилось бы слушание и самого первого в нашей истории дела. Однако для того, чтобы каждое слушание оказывалось ограниченным во времени, уже давно был установлен принцип аналогии. Он заключается вот в чем: если вам удалось доказать, что вы не виновны в нарушении тринадцати самых серьезных законов, то принимается, что по аналогии вы и в остальных нарушениях тоже не виноваты. Ну, за исключением какого-то одного — вовсе не самого страшного.

— Значит, все-таки в чем-то виновны?

— Но мы же не можем допустить, чтобы кто-то был привлечен без всяких оснований. Нарушение обязательно должно быть. Обычно обвиняемый признается в нем сам, добровольно и откровенно, выбрав то, что ему более по вкусу и грозит минимальным наказанием. Это несложно, потому что доказывать истинность признания не нужно, свидетели к этому даже не привлекаются. В таких случаях суд ограничивается гуманной мерой: только конфискацией имущества.

— А без этого никак нельзя?

— Понимаете ли, содержать Великий Сброд стоит немалых денег — и с каждым часом все больше. Пока можно было, их брали в бюджете, но в конце концов бюджет не выдержал, хотя до того успели сменить десятка полтора начальников департамента финансов. Сейчас мы оказались в долгах у всего галактического региона. Вот Сброду и пришлось перейти на самоокупаемость — а откуда ему еще взять денег, как не от конфискаций?.. Ага! Слышите?

— Что случилось?

— Как я и предполагал, объявили перерыв.

— Но до обеда еще как будто…

— Не на обед. Чтобы собреды могли подраться не перед столом руководства, а подальше отсюда — в подвальном этаже есть специальный зал, где можно вступить в единоборство с оппонентом любым способом: на шпагах, дубинках, даже на пистолетах — правда, с резиновыми пулями. Наши собреды, однако, предпочитают попросту — на кулачки. Подерутся, напряжение спадет и можно будет продолжать обсуждение.

— Но о чем они, собственно, спорят? Разве тут есть хоть кто-нибудь, кто сочувствует нам?

— Вовсе не нужно, чтобы кто-то вам сочувствовал. Важно, что есть немало собредов, не поддерживающих председателя — одни потому, что он слишком мягок, другие — потому, что жестковат, мало ли по какой причине… И они, естественно, пользуются любым поводом, чтобы выступить против его точки зрения. Вы или кто угодно другой — не имеет ровно никакого значения.

— Ну что же, и на том спасибо. Хотя было бы, конечно, приятнее, если бы хоть кого-нибудь тут действительно заинтересовала наша судьба. Вы что-то хотели сказать, советник?

— Да, собственно, ничего особенного. Я просто подумал: как знать — может быть, кого-нибудь она действительно заинтересует, и всерьез. Я имею в виду нашу участь.

— Что касается сочувствующих, — сказал прекослов, — то мы сейчас как раз и займемся их поисками. Перерыв подвернулся как раз вовремя. Как говорится, выворачивайте карманы.

— Но вы же прекрасно знаете, что у нас ничего нет.

— Однако, вы ведь договорились с тем молодым человеком — я имею в виду покупателя. Я уверен, что он, как обещал, доставит вам деньги прямо сюда. Вы же сами дали ему время, чтобы найти нужную сумму. А до тех пор будем договариваться; на час-другой нам поверят в кредит. Надеюсь, коммерсант не знает еще об угоне корабля. А сейчас подошло время заручиться поддержкой кого-нибудь из собредов, потому что, не решив вопроса о корабле, они не смогут продолжать рассмотрение вашего основного дела, поскольку больше у вас конфисковать и нечего, кроме разве носовых платков. А чем запутаннее ситуация, тем нам веселее… Итак, я пошел вылавливать нужного нам собреда.

— В такой суматохе?

И в самом деле, хотя перерыв и был объявлен, собреды не дотерпели до подвального зала, и драка завязалась тут же, перед руководящим столом. Кто-то таскал кого-то за бороду, кто-то уже валялся на полу и его пинали ногами, у противоположного конца стола стенка шла на стенку. Стоял дикий шум. Спокойными оставались лишь солдаты — они с удовольствием смотрели даровой спектакль, заключали пари и, судя по отдельным их репликам, были свидетелями таких сцен уже не раз.

— Погодите, прекослов, — сказал Федоров. — Я пойду с вами.

— Охрана…

— С охраны сейчас можно снять сапоги, они и то не заметят. А я могу вам пригодиться при вербовке.

— Как, как вы назвали это?

— Профессиональный термин, — сказал Федоров, ухмыльнувшись.

* * *

Оставив товарищей по несчастью на их местах, Федоров вслед за Аласом медленно пробирался к столу. Драка разрасталась, как пожар на складе боеприпасов. В воздухе летали сумки, блокноты, законопроекты, выломанные подлокотники стульев. От всего этого приходилось ежесекундно увертываться.

— Какие темпераменты! — проговорил Федоров.

— Приближаются перевыборы, — пояснил Алас. — Неудивительно, что нервы у всех натянуты, как… как…

— Как резинка от трусов, — сказал советник, делая нырок, чтобы избежать столкновения с летящим башмаком.

— В такой обстановке трудно выбрать подходящего кандидата, — пожаловался прекослов.

— Напротив, — не согласился Федоров. — Самое подходящее время. Ищите того, кому достается больше всех.

Они огляделись, насколько это было возможно.

— Богатый выбор, — похвалил советник. — Вон, смотрите, того совсем прижали. Какой джеб! С таким не стыдно выйти и на профессиональный ринг! Однако, партнер еще сопротивляется — нас это не устраивает. Ищите такого, что уже ушел в глухую защиту, без всякой надежды из нее выйти без потерь… Ага! Вот то, что нам нужно!

И он, решительно расталкивая дерущихся, устремился в самый угол зала.

В этом углу события приняли воистину трагический оборот. Четверо собредов избивали одного, уже лежавшего на полу и лишь закрывавшего голову руками. Лицо поверженного было в крови. Он скорчился, приняв позу младенца в материнской утробе. Нападавших это, кажется, лишь раззадоривало.

— Это уже не бокс, — констатировал Федоров. — Это футбол. Напоминает мне финальный матч на кубок Терранской Федерации. Знаете, в целях безопасности я запретил бы собредам входить в зал в обуви. Нужны мягкие шлепанцы, как в музее. Ну, что же — начнем, пожалуй…

И, приблизившись к игрокам вплотную, Федоров сделал выпад. Ближайший к нему собред, нелепо взмахнув руками, грохнулся на пол рядом с жертвой. Повернувшись, советник нанес оказавшемуся перед ним бойцу удар, в благородном искусстве каратэ носящий название ТЕЙСО УТИ — основанием ладони от бедра. Удар пришелся тому снизу под подбородок. Противник взлетел на воздух и грохнулся. Федоров отскочил. Нанес третьему МАЕ ГЕРИ КИКОМИ, — ногой, параллельной полу. Оппонент согнулся, ухватившись за живот, и медленно осел, потом повалился набок, откусывая воздух, как колбасу. Четвертый вовремя отступил.

— Приступаем к эвакуации, — скомандовал советник посольства. — Берите его под руку, как любимую девушку…

Сам он подхватил избитого собреда с другой стороны.

— Куда мы с ним? — пробормотал Алас.

— Сперва к нашим. А там подумаем…

Они протащили избитого через зал, тот царапал пол носками ботинок и всхлипывал. Кровь капала с лица.

— Поищите у него платок, прекослов, — посоветовал Федоров. — Или воспользуйтесь своим. Ничего, расходы окупятся…

— Нам следовало сперва выяснить, какой он партии, — сказал Алас, тяжело дыша. — Если он окажется сторонником председателя, вряд ли мы сможем уговорить его.

— Не похож, — возразил Федоров. — Для этого он слишком интеллигентно выглядит. У сторонников председателя тут явное большинство — недаром же тех было четверо. Нет, этот явно из оппозиции.

Наконец, они добрались до своих. Усадили собреда на стул.

— Необходима первая помощь, — сказал Федоров. — Меркурий, займитесь им. Приведите в чувство — хотя бы настолько, чтобы он понимал, о чем с ним говорят.

Через минуту-другую собред и на самом деле пришел в себя. Обвел окружающих удивленным взглядом, поморгал глазами, потряс головой и, видимо, начал соображать, что с ним произошло.

— Они из партии поголовной свободы, — пробормотал он. — Это же разбойники с большой дороги…

— Вам нельзя ходить на заседания без телохранителей, — сказал Федоров.

— Это дорого стоит… Я очень, очень признателен вам за выручку. Как я смогу отблагодарить вас? Вы из моей партии? Из «Иссора за Иссору»?

— Нет, мы из партии «Мы за себя», — уточнил Федоров. — Но это неважно. Мы не выступаем против вас, наоборот — сейчас намерены предложить вам коалицию.

— Принимаю ваше предложение, — не задумываясь, ответил собред. — Какова ваша программа? Согласны ли вы поддержать нашу партию на выборах?

— О, безусловно, — заверил Федоров. — Всем, чем сможем. Тем более, что мы не собираемся выдвигать своих кандидатов в ваших округах.

— Советник, что вы там мелете? — пробормотал Изнов по-русски.

— Занимаюсь вашим делом: дипломатией, — столь же тихо заявил советник. — Помолчите-ка лучше. И при надобности подтверждайте все, что я скажу.

И вновь повернулся к собреду.

— Сейчас мы проводим вас туда, где можно будет умыться, — сказал он, — и после этого продолжим переговоры. Скажите только офицеру, что мы действуем по вашему поручению. Он не станет возражать, я думаю. Тем более — такому авторитетному политику, как вы.

— Да, — согласился собред, приободряясь. — Я действительно пользуюсь здесь немалым авторитетом.

Он поднялся, пошатнулся, но устоял на ногах и направился к офицеру. Тот вскочил, выражая своим видом глубокое почтение и ничуть, кажется, не удивляясь несколько потрепанному облику политика.

— Похоже, его и на самом деле знают, — сказал наблюдавший за ними Изнов. — Как вы угадали, советник?

— Вчетвером не станут бить, кого попало, — пояснил Федоров. — Простейшая логика. Да и потом — какой политик откажется признать себя влиятельной персоной?

Собред уже возвращался.

— Все в порядке, — сказал он. — Боюсь, что вам придется и на самом деле проводить меня. Я чувствую себя не самым лучшим образом.

— Мы рады оказать вам услугу, — заверил Федоров. — Все четверо. Идемте, друзья. Тих Алас, вы представляете, где здесь туалеты?

— Следуйте за мной.

И они покинули зал, где потихоньку догорало пламя кровопролитного сражения.

* * *

Благодаря предстательству собреда от партии «Иссора за Иссору» они удобно устроились в кантине для обслуживающего персонала, куда в порядке исключения допускались и посторонние. Пока ожидали заказа, благодарный собред легко согласился на просьбу подсудимых вчинить от их имени гражданский иск; взамен он добился их обещания стать его телохранителями вплоть до окончания сегодняшнего заседания Сброда.

— Прекрасно, — подвел итоги прекослов. — А теперь воспользуемся временем, которое у нас еще есть, и начнем переговоры с семьями. Будет очень хорошо, если вы, достойный собред, останетесь на время переговоров с нами: это сразу повысит наш авторитет.

— Ну что же, — благожелательно ответил собред. — С радостью помогу вам и в этом.

— Мы сердечно вам благодарны, — поклонился Федоров. Про себя он, впрочем, полагал, что сговорчивость собреда была вызвана всего лишь боязнью показаться во все еще волнующемся зале без только что найденной им защиты.

— Кстати, я думаю, что вам опасаться особенно нечего, потому что все основные обвинения, выдвинутые против вас, поддаются свидетельствованию. Думаю, что сию минуту вы сами в этом убедитесь: ваш прекослов уже возвращается с кем-то — по-моему, с представителем одной из семей, — принялся рассуждать собред.

И в самом деле, Алас поспешно приближался к столику; за ним поспешал солидный и хорошо одетый иссорианин.

Усевшись за столик и выслушав объяснения, он заявил, что никаких принципиальных трудностей в разбираемом деле не усматривает ни для подсудимых, ни для себя и своей семьи. Наоборот, все, по его мнению, было очень просто.

— И все же, я не уверен, — проговорил все еще не избавившийся от сомнений Изнов. — Например, то, что мы прибыли без приглашения…

— А почему, собственно, вы решили, что прибыли без него? — даже удивился семьянин.

— Но ведь приглашения нет?

— Но это вовсе не значит, что его не имелось. Почта, друг мой, у нас давно уже работает из рук вон плохо. Документ был вам отправлен, однако затерялся в дороге.

— Могут потребовать почтовую квитанцию…

— Могут, конечно. Но нигде нет прямого указания на то, что подобные документы следует отправлять именно заказными письмами. Письмо было простым, а следовательно, никаких квитанций не было и быть не могло, Зато еще одиннадцать граждан своими глазами видели, как я писал приглашение и отправлял его, и каждый из них с радостью подтвердит это.

— Вы буквально возвращаете меня к жизни, — проговорил Изнов.

— Да, именно это мы и делаем. Согласитесь: это немалая услуга, не так ли?

— Не могу выразить, как все мы вам благодарны.

— Ну, отчего же такое самоуничижение: не можете выразить! Очень даже можете. Это вполне в ваших силах. Благодарность у нас принято выражать в граанских барсах, в определенной их сумме.

— В какой же именно? — поинтересовался на сей раз Федоров.

— Ну, это можно без труда подсчитать. Сколько стоит сегодня жизнь? Тих Алас, вы не помните?

— Восемь тысяч сто двадцать пять соров, — сказал Федоров.

— Вы уверены?

— Так было написано.

— Вчера, друг мой, столько она стоила вчера. А сегодня?

— Она несколько подешевела, — не сдержав легкого вздоха, сказал прекослов. — Сегодня — восемь тысяч сто ровно.

— Видите, мы остаемся честными даже себе в ущерб, — произнес семьянин. — Значит, эта сумма и кладется в основу расчетов. Сколько вам лет, уважаемый?

— А какое это имеет значение?

— Весьма существенное. Пользуясь среднестатистическими данными и зная ваш возраст, мы можем более или менее достоверно установить, сколько вам еще предстоит прожить, если вынесенный вам приговор будет при нашей помощи пересмотрен или совсем отменен. Несчастные случаи в расчет не принимаются. И вот каждый час той предстоящей жизни, которую мы для вас сохраняем, требуется умножить на восемь тысяч сто соров…

— Но это же получится черт знает сколько!

— В сорах, друг мой, не пугайтесь: всего лишь в сорах. А если мы эту сумму… Одну минутку (Он вытащил из кармана калькулятор)… Эту сумму переведем по нынешнему курсу в граанские барсы, то получим… получим…

— За все про все — четыреста тысяч, включая подготовку документов и все, что понадобится, — сказал Алас, не дожидаясь результата подсчетов.

— Аванс — сорок процентов — немедленно, — завершил семьянин, пряча калькулятор в карман.

— Мы готовы согласиться с вашими выкладками, — сказал Изнов семьянину. — Но вынуждены обратиться с единственной просьбой: оказать нам услуги в кредит. Видите ли, в данный момент…

— У вас нет денег?

— Вообще-то они есть. Но не при себе. Нам могут доставить их каждую минуту.

— Думаю, не позже, чем через час, — уточнил Алас. — Пойду, попробую созвониться по этому поводу…

И он торопливо вышел из обеденного зала.

— Мне очень жаль, но на таких условиях мы не работаем. У нас ежечасно меняются цены не только на жизнь, но и на все, что в ней и для нее требуется. Через пять-десять часов цены могут подскочить в сто раз, а может быть, и в тысячу. И каким станет курс — приходится только гадать. Нет-нет, друг мой, мы давно привыкли жить этим часом, а не следующим. Если деньги у вас появятся пусть и через час, то через этот самый час и будем договариваться.

— Но ведь за этот час все дело может решиться!

— Ничем не могу помочь. Да и, откровенно говоря, не знаю — стоит ли жить, если нет денег? Извините, конечно, однако…

И он широко развел руками.

— Но позвольте, — сказал Изнов. — Вот и высокоуважаемый собред может подтвердить…

— Я заранее поверю всему, что высокоуважаемый собред скажет о политике, — заявил семьянин. — Но что касается денежных дел — тут я не верю и собственным детям. — И он покачал головой. — Если удастся затянуть дело, пока вы не получите барсы — буду рад снова увидеться с вами. Во всяком случае, желаю вам самого благоприятного исхода.

И глава семьи величественно удалился, высоко держа голову.

— Кажется, нам не выкарабкаться, — мрачно подвел итоги Изнов. — Но вообще-то я его понимаю: он и вся его семья ведь поминутно рискуют быть привлеченными к суду за дачу ложных показаний.

— Не сказано, — утешил собред. — Может быть, другие будут сговорчивее… Но что касается риска — уверяю вас, вы ошибаетесь. Они занимаются вполне легальным и уважаемым у нас делом и платят, кстати, немалые налоги. Так что тут все в порядке. Равным образом и вы ничем не рискуете, прибегая к их помощи — просто следуете древней традиции. Экономически это выглядит, как перераспределение доходов… Ну хорошо, попытаю-ка я сам счастья в поисках ваших свидетелей. Пойдемте вместе, и вы поймете, как это несложно.

— Идите с ним, — сказал Федоров Изнову, — я вас догоню.

— Почему не вместе?

— Что-то голова закружилась; такое случается изредка, и нужно с минутку посидеть в покое. Не беспокойтесь, это быстро проходит.

Говоря это, советник смотрел на приближающуюся со стороны входа фигуре; то снова был Гост.

— Устойчивая погода, — сказал тюремщик, подойдя вплотную. — На улицах и площадях полно народа. Встретил несколько знакомых. Если у вас затруднения с семьями, вот еще парочка адресов — может быть, они пригодятся.

И он протянул Федорову сложенную в несколько раз бумажку. Советник кивнул:

— Спасибо. При нужде не премину воспользоваться. Сильное впечатление произвело выступление председателя, не правда ли?

— О да, — согласился Гост. — Он высказывается очень правдиво и откровенно.

— Рад это слышать, — заключил Федоров и встал, глядя вслед быстро удаляющемуся Госту.

— Так вы идете, советник? — позвал Изнов, успевший уже отойти вместе с собредом.

Однако, пуститься на поиски не удалось: к ним подошел офицер.

— Мне очень жаль, высокоуважаемый собред, — сказал он, отдав честь, — но перерыв заканчивается, и всех просят вернуться на свои места.

— Так не забудьте: вы обещали мне защиту, — прошептал собред Федорову.

— Не беспокойтесь. Я раскрою череп любому. Позаботьтесь только, чтобы и наши головы остались в целости.

— Коалиция — великая вещь, — сказал Изнов, замыкая шествие.

* * *

Сломанные стулья были вынесены, число собредов заметно поредело, но заседание все же возобновилось.

— Продолжается рассмотрение дела о нарушениях законов Иссоры, — без особого энтузиазма провозгласил председательствующий. — Слово для обоснования приговора повторно предоставляется начальнику Законодательно-карательного подразделения. Ну, что у вас еще там? Потом, потом…

— К порядку ведения!

— Я считаю, мы и так ведем все правильно… Хранитель ритуала, а ваше мнение?

— Согласно ритуалу, сейчас представителям защиты должно быть предоставлено слово для заявления ходатайств и просьб.

— Да какие тут у них могут быть ходатайства?

— Тем не менее, председатель фракции «Иссора за Иссору» просит микрофон именно для оглашения ходатайства подсудимых.

— Великая Иссора, с кем только он не связывается — теперь вот с преступниками… Впрочем, в этом есть железная логика: ясно было, что все они до этого докатятся. Но я думаю, все это пустая формальность. Такие формальности, как это правило, только мешают работать. Давайте примем закон об отмене этого правила. Прошу голосовать. Так. Решение принято. Вы, там: утихомиритесь вы наконец? Нет, я не дам вам слова…

— Мы вас обязательно расстреляем! — донеслось из зала в ответ. — В самом ближайшем будущем!

— А вы не грозите! Это еще кто кого! Впрочем, ладно, говорите. Включите четвертый.

— Высокоуважаемые собреды! Снова, в который уже раз, мы становимся свидетелями и даже участниками ничем не оправданного, насквозь прогнившего либерализма в наших рядах! Чем мы занимаемся? Нет, вы подумайте серьезно: чем мы занимаемся, на что транжирим деньги наших избирателей? Мы обсуждаем вопрос: надо или не надо расстрелять преступников. Да ведь и котенку ясно, что они должны быть повешены, и только слабостью руководства можно объяснить то, что они до сих пор еще оскверняют своим дыханием наш чистый воздух…

(Голос с места: "Где это вы нашли чистый воздух? Откройте секрет, и мы все туда поедем отдыхать!).

— …Я имел в виду моральную чистоту нашего воздуха, его идеологическую прозрачность, а не то, что вы подумали. Господа, это собред от фракции Банана пытается сорвать мое выступление. Другой на моем месте сказал бы, что он наглец и идиот, но я не стану этого говорить, а продолжу свою мысль. Да, они давно должны были быть уничтожены. Еще до того, как прибыли на Иссору. Господа, в который уже раз я возвращаюсь к нашему предложению — превентивно расстреливать каждого десятого, а еще лучше — пятого новорожденного! Поймите: тем самым мы окажем ему и всему обществу громадную услугу: ему — не позволим вырасти преступником, а общество — избавим еще от одного преступника, каким этот младенец безусловно стал бы, достигнув соответствующего возраста. Что? Почему я уверен, что стал бы? Странный вопрос, свидетельствующий лишь о неумении рассуждать здраво того, кто его задал. Откуда же, по-вашему, высокоуважаемый собред, берутся преступники? Они вырастают из детей, собред, и никак иначе. Или вы полагаете, что все преступники прибывают к нам из других миров? Нет, к глубочайшему моему сожалению, не все. Но вот эти — они, несомненно, прибыли именно оттуда, и тем быстрее их нужно уничтожить и провести конфискацию и распродажу, потому что приближается предвыборная кампания, и всем нужны средства, а их у нас, как вам известно, нет. А если кто-либо из вас поверил, что моя партия получает деньги на предвыборную агитацию откуда-то не оттуда, то это ложь, клевета и диффамация, и я немедленно подаю исковое заявление о взыскании с тех, кто распространяет подобную дезинформацию, крупной суммы за нанесенный мне моральный ущерб. И вы увидите, я выиграю, но тех денег все равно не хватит. Так что я вношу предложение и настаиваю: немедленно проголосовать за утверждение приговора соответствующим законом и без промедления перейти к обсуждению действительно важных вопросов. И вообще: нужно немедленно принять закон об утверждении без рассмотрения всех приговоров. Председатель, я требую поставить мое предложение на голосование.

— Но послушайте, собред: если даже такой закон мы примем, в чем я не уверен, он все равно не будет иметь отношения к данному обсуждению, поскольку оно начато до его вступления в силу…

— А мы примем закон о придании этому закону обратной силы. Да-да, не кривляйтесь, имеются исторические прецеденты! И поскольку это процедурный вопрос, то решаться он будет простым большинством… Да, и обязательно поименное голосование!

— Ну подождите, собред… Выключите четвертый… Давайте все-таки выслушаем начальника Законодательно-карательного департамента: насколько я могу судить, он получил информацию, которая позволит нам решить обсуждаемый вопрос быстро, без лишних разговоров и с нужной уверенностью в том, что мы поступаем в полном соответствии с законами и традициями. Прошу вас, собред.

— Уважаемый председатель, уважаемые собреды! При внимательной оценке и глубоком анализе всех обстоятельств дела мы — я имею в виду мое подразделение — обнаружили крупное упущение. Эмоции, эмоции увели нас с правильного пути и заставили не только потерять время, но и едва не вынудили придать обсуждаемому закону неверную мотивировку — что, безусловно, получило бы соответствующую оценку потомства. Дело в том, что мы совершенно упустили из виду, кем в первую очередь являются — просто не могут не являться — существа, незаконно прибывающие к нам из других миров. Нет, это не только любители грабить и незаконно вывозить. Не просто нарушители наших законов, надежно охраняющих богатства родного мира. Это, высокоуважаемые собреды, существа гораздо более страшные и мерзкие. Потому что это — шпионы. Вот их настоящее имя, и вот их подлинная суть!

По залу прокатился легкий гул. Лицо Изнова приняло такое выражение, словно у него внезапно заболели все зубы. Кривясь, он глянул на Федорова. Разведчик безмятежно улыбался. Меркурий тоже казался по меньшей мере спокойным. Посол удивленно поднял брови и стал слушать обличительную речь дальше.

— Вы понимаете, высокоуважаемые собреды, что рассматривая их дело как дело заурядных преступников, мы с вами и в самом деле могли пойти по пути либерализма, стали бы отыскивать смягчающие обстоятельства, руководствуясь свойственным нам высоким гуманизмом. И тем самым совершили бы огромную ошибку, которой история нам несомненно не простила бы. Зато теперь — теперь мы видим их настоящее лицо. Нам все ясно, высокоуважаемые коллеги. И поэтому я считаю — и все мое подразделение единодушно считает, что любая затяжка этого дела послужит лишь во вред нашей безопасности, станет вопиющим нарушением высоких принципов и славных традиций Иссоры. Смерть шпионам — таким был и остается наш девиз. Никаких рассмотрений более, никакого формализма! Я предлагаю: внести в описательную часть приговора соответствующие изменения, переквалифицировать обвинение и немедленно голосовать за принятие закона об утверждении смертного приговора! Всемерно уважаемый председатель, высокоуважаемые собреды — прошу вас единогласно поддержать меня, потому что — говорю это для тех, кто стремится всегда и во всем придерживаться буквы закона, а не его духа — по всем нашим установлениям, дела о шпионаже в пользу иных миров не требуют судебных доказательств; в данном случае исчерпывающим доказательством является сам факт предъявления обвинения, ибо, как известно всей Галактике, у нас никогда и никому не выдвигалось обвинений такого рода, которые впоследствии были бы признаны необоснованными. Я кончил, собреды.

— Ну вот, — сказал председатель удовлетворенно, — теперь существует полная ясность и, я думаю, никто не станет спорить с только что выступавшим собредом, ибо кому придет в голову защищать шпионов, убийц и диверсантов?.. Ну, что там еще? Не верю глазам своим: кто-то хочет возразить? Неужели?.. Что ж, это факт настолько любопытный, что мы, пожалуй, даже выслушаем оратора. Включите второй микрофон. Ах, это вновь высокоуважаемый собред от партии «Иссора за Иссору». Ну что же, мы вам внимаем…

— Я хочу лишь указать на фактическую неточность, допущенную предыдущим оратором. Он заявил, как вы слышали, что у нас никогда и никому не выдвигалось ложных обвинений в каких бы то ни было преступлениях. Однако, это не совсем так. В самом конце предыдущей эры…

Голос исчез: вероятно, второй микрофон по чьей-то команде оказался выключенным. Председатель усмехнулся.

— Наш весьма ученый коллега, — сказал он, — счел возможным погрузиться в мутные воды древней истории, в надежде поймать там уклейку. Я не думаю, высокочтимые собреды, что он выбрал удачное время и место для подобных экскурсов. Тем не менее, для полной ясности могу сказать, что прецедент, на который попытался сослаться коллега, на самом деле относится скорее к области легенд, чем доказанных фактов, а если и имел место в действительности, то напомню: дело было в мрачные времена генсекретизма, и поэтому есть все основания полагать, что оправдание обвиненных на самом деле было неверным, а по существу все они были обвинены и наказаны правильно. Однако, мы сейчас занимаемся не историческими изысканиями; мы вершим, скажу без преувеличения, судьбы нашего родного мира, и должны соответственным образом настроиться и принять то решение, которого ждет от нас весь народ. Итак, я ставлю на голосование… О Великая Иссора, ну кто там не может усидеть спокойно? Неужели еще не все сказано? Вы что, хотите выгораживать врагов Иссоры? Ну-ка, включите третий…

— Всемерноуважаемый председатель, я вовсе не собираюсь никого защищать. Однако, призываю к точному исполнению порядка судопроизводства. И ради этого напоминаю: расследование, а равно рассмотрение дел, связанных со шпионажем, в соответствии с существующим законодательством является прерогативой не Великого Сброда, но нашей Службы Надежности, мы же лишь рассматриваем и утверждаем результаты, достигнутые ею в процессе ее многотрудной работы. Поэтому предлагаю сейчас никакого вердикта не выносить, а передать подсудимых вместе со всеми имеющимися материалами дела в распоряжение упомянутой мною Службы, самим же перейти к обсуждению следующего вопроса.

— Господи! — прошептал посол. — Чем дальше в лес, тем больше дров. Советник, неужели никак нельзя помешать такой передаче дела?

— К чему? — возразил Федоров. — Пусть себе передают на здоровье.

— Если бы! — сказал Меркурий мрачно. — Но они вовсе не хотят этого сделать…

И в самом деле, Великий Сброд, могло показаться, вовсе не пришел в восторг от последнего сделанного предложения.

— …Таким образом, — говорил в этот миг какой-то собред из глубины зала, — нам снова предлагают принять порочную концепцию об автономии Отдельных Департаментов от Великого Сброда. Снова забывается, что поименованные департаменты не является властью, но всего лишь органами власти, каковою в полной мере являемся лишь мы. И уж если мы сами берем на себя труд рассмотреть вопрос и принять решение, то не может быть и речи о том, чтобы передать вопрос на рассмотрение какой-либо низшей инстанции. Давайте поскорее проголосуем, и дело с концом!

— Дайте сказать! Дайте сказать! — вырвался к трибуне собред из самых задних рядов; похоже, это был тот, что дремал перед началом заседания. — Вы воспаряете в высоты правовых теорий — и совершенно забываете при этом о практическом содержании нашей законодательной деятельности. Ведь предлагаемый приговор, как известно, подразумевает конфискацию и реализацию принадлежащего дискутируемым корабля, что, как всем известно, как нельзя более удовлетворяет нашим сиюминутным интересам. Но, высокоуважаемые собреды, корабля ведь нет! Нет! Он кем-то угнан, таков прискорбный факт. Думаю, что не ошибусь, если выскажу предположение, что угон корабля произведен с ведома и по прямому поручению самих подсудимых, и является не чем иным, как диверсией, направленной на подрыв нашей власти! Я уверен, что прежде, чем окончательно решать вопрос с ними, необходимо найти объект конфискации — иначе все вообще теряет практический смысл. И я полагаю, что понял, каким путем мы можем разыскать похищенное: возложив обязанность отыскать его на самих обвиняемых; кто-кто, а уж они-то знают, где его искать, наверняка знают. А для того, чтобы стимулировать их к выполнению этой общественно-полезной работы, предлагаю пообещать им, что как только они предоставят корабль в наше полное распоряжение в целости и сохранности — возникнет повод для рассмотрения их дела в обстановке наибольшего благоприятствования. С врагом, высокоуважаемые собреды, надо бороться его же оружием, ни на мгновение не забывая о наших насущных надобностях…

— Разумный человек, — проговорил Федоров. — Жаль только, что в данном случае он ошибается. А, тих, где вы пропадали так долго? Тут скрещиваются клинки…

— Его все равно никто не станет слушать, — вздохнул прекослов. — Тут любят высокопринципиальные темы, и большинство полагает, что деньги всегда можно напечатать — во всяком случае, столько, сколько потребно на деятельность Великого Сброда. Вот увидите — сейчас о корабле никто больше и не заикнется — хотя на деле каждый прекрасно о нем помнит. Никому не хочется прослыть приземленным…

— Мы-то денег не напечатаем в любом случае, — вздохнул советник. — И потому в полной мере зависим от тех, что уже напечатаны законным образом. Удалось вам что-нибудь выяснить по этому поводу?

— Новости самые грустные.

— Он не достал денег?

— Не знаю. Возможно, и достал.

— Отказался от сделки?

— Не думаю. Знаю лишь, что он ехал сюда. Увы — ему не повезло, на его машину налетел грузовик — или она налетела на грузовик, все равно. Так или иначе, наш юный коммерсант если и выживет, то придет в себя очень не скоро. Для вас это уже не будет играть никакой роли. Что делать, коммерция на Иссоре — занятие, опасное для жизни. Это наверняка дело рук каких-нибудь его конкурентов.

— М-да, — протянул Федоров. — Это воистину печальная весть. Следовательно, мы окончательно и бесповоротно сидим без гроша и ни на какие семьи рассчитывать не можем… Однако, Алас, как угодно — не поверю, что вы не в состоянии помочь нам. Вы ведь понимаете, что теперь нам уже безразлично — кому продать, лишь бы выкрутиться.

— Возможно, я и мог бы найти, хотя так, на скорую руку, это весьма затруднительно. Но ведь и самого корабля нет — во всяком случае, пока он еще не обнаружен…

Федоров глянул на него в упор и медленно сказал:

— Мне почему-то кажется, что корабль найдется одновременно с покупателем. Считаете, что я неправ?

— Не знаю, не знаю. Не обладаю даром ясновидения.

— Зато у меня — такая наследственность. Да и простая логика говорит о том же. Ведь купить корабль может только лицо весьма значительное; я, кажется, уже понял, что на Иссоре «Значительный» и «Богатый» — синонимы.

— Только ли на Иссоре?..

— Другие миры меня временно не занимают. А лицо значительное — но в еще большей степени, если это лицо лишь представляет какую-то мощную организацию, — итак, лицо это, благодаря своей значительности обладает и широкими возможностями выяснить, где и в чьем распоряжении находится наш корабль в данную минуту. А затем и вернуть его законным порядком. Верно я рассуждаю?

— Ну, возможно. Однако, корабль этот сейчас может находиться уже в совершенно ином мире…

— Нет! — Категорическое отрицание принадлежало на этот раз Меркурию. — Никак не может. Он не поднимался с планеты.

— Вы уверены?

— Я это знаю.

— Гм. Может быть, конечно. Но вы предполагаете, советник, что наши значительные лица могут входить в такого рода контакты с преступным миром. Вы всерьез думаете, что это возможно?

— Нет, этого я не думаю. Им не нужно входить в такие контакты. Они сами ведь и есть этот мир.

— Однако!..

— Не надо, прекослов, не становитесь в позу. Вы отлично знаете, что я прав. Так что советую вам сразу же заняться поисками покупателя — и вместе с ним корабля. Пока это еще не потеряло всякого смысла и для нас, и для вас. А мы тем временем послушаем, как будет развиваться столь близко касающаяся нас дискуссия. Право же, мне хотелось бы, чтобы наше дело передали Надежности. Там сидят хотя бы практики, а не болтуны. Кажется, к этому идет. Слушайте!

— …Я бы поостерегся, — звучало с трибуны, — столь неуважительно относиться к правам славной службы, чья плодотворная деятельность обеспечивает надежность нашего существования! И могу обосновать свою поддержку предложения о передаче следующим образом: хотя мы и обладаем всеми правами и возможностями принять закон об утверждении приговора, но, высокоуважаемые собреды: не нанесем ли мы тем самым нашему миру еще больший ущерб, чем если бы вообще ничего не делали? Поясняю: каждому должно быть ясно, что шпионы не возникают на пустом месте сами по себе. Кто-то завербовал их, кто-то направил, и не просто в пространство, а к кому-то, уже укоренившемуся в нашем мире; далее, им были даны какие-то конкретные задания, и кто-то ждет результатов их работы, их черной деятельности; собреды, не является ли сейчас главным — выяснить все эти вопросы? Казнить никогда не поздно, но если мы поторопимся с этим, то оборвем все нити, ведущие от этих субъектов к тем лицам и организациям, о которых мы сейчас ничего не знаем. В искусстве выявления и прослеживания таких нитей, в этой сверхсложной работе мы, безусловно, никак не можем считаться специалистами; предоставим же нашей Службе Надежности еще одну возможность доказать свою преданность Иссоре и высокий профессионализм. Думаю, что такое решение будет единственно правильным.

В зале снова поднялся неимоверный шум.

— Чего доброго, начнется второй раунд, — прокомментировал Федоров.

— Вряд ли, — возразил Изнов. — Слишком много сил было отдано в первом. Пошумят вволю, но до драки вряд ли дойдет. Однако меня, если говорить откровенно, все это начинает беспокоить. Эта их пресловутая Надежность — это, знаете ли, скорее всего такая организация…

— Знаем, — ответил Федоров кратко.

— И не боитесь?

— Какое это имеет значение? — сказал Меркурий.

— Вы стали какими-то — просто бесчувственными! — чуть ли не рассердился Изнов. — Все-таки, решается наша судьба…

— Да ну, что вы в самом деле! — сказал Федоров. — В таких местах никогда и ничто не решается. Так что поберегите энергию, посол.

— Для чего? Для эшафота?

— Ну, почему же так мрачно. Для серьезного разговора — с теми, кто действительно решает.

— Вы что же, надеетесь встретиться с ними?

— Нашим девизом все еще остается надежда, — проговорил Федоров, и непонятно было — смеется он, или действительно на что-то еще рассчитывает.

* * *

Когда перед тем, как запихнуть их снова в броневик, на приговоренных надевали наручники, Изнов пробормотал никак не желавшему расстаться с ними прекослову:

— Алас, какой тут у вас кассационный срок? Я намерен сразу же обжаловать приговор.

— А никакого приговора не было, — сказал тих. — Был принят закон. Принят высшею властью нашего мира. Так что обжаловать некому — да и нет такого законоположения. И просить о помиловании тоже некого. Закон есть закон — он окончателен.

— Что же сейчас с нами сделают?

— Вообще-то законы у нас чаще всего принимаются вовсе не для того, чтобы их исполняли, — сказал прекослов. — Но должен огорчить вас: такие, как принятый по вашему поводу, все-таки реализуются. Хотя как быстро — этого никто не знает. Кроме всего прочего потому, что это стоит денег, ибо всякий труд должен быть оплачен, в том числе и морально нелегкая работа по преданию вас смерти; денег же у Сброда, как вы уже знаете, нет, — корабль ваш канул в неизвестность, а других доходов в ближайшие дни не предвидится. Однако в конце концов, надо полагать, средства найдутся. Пока же вас доставят в так называемый Дом ожидания…

— Может быть, нас там хоть накормят чем-нибудь? — понадеялся Федоров. — Очень хочется есть — наверное, от переживаний. А?

— Просто уже время обедать, — сказал Меркурий. — Переживания тут не при чем. Да и что такого происходит, собственно?

— Не все относятся к смерти так философски, как синерианские царедворцы, — тоном извинения проговорил Изнов.

— Боюсь, что нам грозит смерть от голода, — сказал Федоров. — Похоже, сейчас это единственная реальная опасность.

— Тогда еще не ели нас… — пробормотал Изнов, вспомнив древний анекдот.

На этот раз им уже не пришлось сидеть на коленях у конвойных солдат: охрана приговоренных была усилена, и на коленях сидели другие солдаты, арестованным же пришлось устраиваться на полу. Может быть, в какой-то степени это было даже удобнее, однако трясло значительно больше, чем прежде; городские улицы за истекшие несколько часов ничуть не стали благоустроеннее, дорога же, по которой их теперь везли, оказалась еще хуже. Как и в предыдущий раз, прекослова в машину не пустили, и он остался около здания Сброда, успев лишь попрощаться словами:

— Приходится покинуть вас — но ненадолго…

В его отсутствие приговоренным разговаривать было не с кем — разве что между собой. Однако, это не остановило Федорова, спросившего, ни к кому в частности не обращаясь:

— Интересно, чья там охрана — в Доме Ожидания?

Ему ответил, поразмыслив, Меркурий:

— Не наша.

Изнов усмехнулся:

— Можно подумать, что у нас тут есть своя охрана. Какая глупость!

— М-м… — неопределенно промычал Федоров. Этим разговор и кончился. И как раз вовремя. Потому что машина резко затормозила. И тут же раздались выстрелы.

* * *

Задняя дверца распахнулась.

— Бросать оружие и выходить, держа руки за головой! — послышалась не раз уже слышанная Федоровым в его жизни команда.

Солдаты повиновались, не сделав даже попытки сопротивляться. Впрочем, поступили они совершенно правильно: оказавшись на улице, приговоренные увидели, что проезд был перегорожен тяжелым грузовиком, а броневик окружило множество людей, вооруженных и одетых в черные комбинезоны. Лица нападавших были закрыты черными же масками с прорезями для глаз. Приговоренных тут же отвели в сторону, не смешивая с солдатами. К ним подошел один из чернокомбинезонных, судя по уверенному голосу — начальник.

— У вас все в порядке? — спросил он.

— В полном. Благодарю. — Ответил Федоров сразу же, словно ожидал этого вопроса.

— В таком случае, прошу в машину.

— Простите, но я хотел бы узнать, куда нас повезут, — не утерпел Изнов.

Ему послышалось, что глава нападавших усмехнулся.

— В тюрьму, куда же еще? — тем не менее, ответил он.

— Но ведь нас и так везли туда. Зачем же…

Федоров слегка толкнул его в бок:

— Посол, сейчас не время для выступлений.

— Но послушайте, это же нелепо…

— Тюрьмы бывают разные.

Наверное, советник был прав — если только каждой тюрьме соответствовал свой способ доставки клиентуры. На сей раз то был никак не броневик, но экипаж, который, пользуясь терранской терминологией, можно было бы назвать лимузином представительского класса. Удобно устроившись на заднем сиденьи, Изнов благостно покряхтел.

— Не все перемены, оказывается, бывают к худшему, — изрек он. — Хотелось бы надеяться, что это войдет в правило.

Никто не ответил ему, но посол не обиделся, наслаждаясь неожиданным комфортом.

Машина шла так плавно, что казалось — они едут по улицам совсем другого города. И посол искренне пожалел, когда лимузин остановился и ему дали понять, что путешествие окончилось и пора выходить. Он был бы не прочь проехать так часок-другой, чтобы окончательно прийти в себя. Но спорить не приходилось — это дипломат понимал хорошо. И он выбрался, стараясь не показать, насколько это ему неприятно.

* * *

Наверное, это была тюрьма — судя по тому, что окна первого этажа были оснащены решетками, а наверху, насколько можно было разглядеть, — теми же намордниками, что и в любом заведении такого рода; и тут, однако, чувствовалась некоторая разница: местами намордники эти были опущены так, что, надо полагать, ничуть не закрывали обзора изнутри. Здание это, немалых размеров, стояло на обширном участке, обнесенном, как и полагалось, высоким и надежным забором; участок же этот, в свою очередь, находился в середине огромного парка, в котором негромко шумели деревья и пахло скошенной травой.

— Благодать, — сказал Изнов. — Как же это им удалось получить такую территорию под тюрьму? У нас на Терре такой номер нипочем не прошел бы.

— Ну, отчего же… — сказал Федоров, чуть усмехнувшись. — Бывало и у нас. Все дело в специфике…

— В специфике — чего? Можно подумать, что вы разбираетесь в том, что здесь происходит, — рассердился Изнов.

— Не во всем, конечно. Однако, некоторые вещи мне ясны.

— Интересно. Какие же?

— Не стану оглашать. Из чистого суеверия, — серьезно проговорил Федоров.

— Меркурий, вы слышите? Кто мог бы ожидать от нашего советника…

— Я и сам суеверен, — ответил синерианин. — Но поспешим: нас приглашают.

И он первым двинулся ко входу, лишь около двери задержался, чтобы пропустить вперед Изнова, как и подобало согласно строгому дипломатическому этикету и протоколу.

* * *

Странно, однако, если не считать караула у входа и преграждавшей выход решетки, внутри ничто не говорило о том, что они оказались в месте лишения свободы, а не в каком-то клубе высокого ранга. Холл устилался громадным ковром, глубокие кресла и маленькие столики были разбросаны тут и там, и наводили на мысли не об отбытии наказания, а скорее о комфортабельном отдыхе, который не хотелось прерывать.

— Однако!.. — только и выговорил Изнов.

Возможно, он собирался разразиться пространным рассуждением по поводу различного отношения к пенитенциарной системе в разных мирах Галактики; однако, раскрыв рот, вдруг забыл о необходимости закрыть его, а перед тем выдохнуть воздух; и так посол стоял, постепенно багровея при взгляде на приближавшуюся к ним с противоположного конца холла фигуру.

— Я сказал, что мы скоро встретимся, — такими словами приветствовал приговоренных прекослов Алас. — Я всегда стараюсь, чтобы слова мои не слишком расходились с делом. Вы удивлены, увидев меня здесь… и в таком виде?

Он явно имел в виду свою форменную одежду Службы Надежности мира Иссоры: тот же черный комбинезон, но украшенный серебряным шитьем по воротнику.

— Мы были бы очень удивлены, — спокойно ответил Федоров, — если бы вас здесь не оказалось. Как прикажете теперь к вам обращаться?

— Да просто — «сойт», по вашим меркам — второе звание старшего офицера. Но вы хотите сказать, что уже догадывались?..

— Ну, полноте. Вы ведь и не очень старались скрыть это; знали, что имеете дело с профессионалами.

— Мне не хотелось, чтобы вы преждевременно утратили надежду: мы заинтересованы в вашем добром здоровье и настроении. Ну что же, присядем?

И он жестом гостеприимного хозяина указал на ближайшую группу кресел, кольцом охватывавших низкий круглый столик.

— Охотно, — согласился Федоров. — Коллеги, воспользуемся гостеприимством хозяев. Надеюсь, они будут настолько любезны, что предложат нам плотно закусить. Для поддержания хорошего настроения это чрезвычайно важно.

Алас только улыбнулся.

— Мы успели познакомиться с вашими привычками и пожеланиями. Не волнуйтесь: все готово, чтобы принять вас, как добрых друзей.

Федорова, казалось, эти слова нимало не удивили.

— Скажите, сойт: кто будет с вами разговаривать? Вы?

— И я тоже. Хотя предложения будут исходить не от меня, но мне поручено их передать и выслушать ваш ответ.

— Очень приятно слышать это, — улыбнулся Федоров. — Всегда удобнее договариваться с людьми, с которыми уже приходилось встречаться раньше.

— Я бы сказал, заявление достаточно рискованное, — сойт Алас покачал головой. — Мы знакомы несколько часов, и этого вряд ли достаточно, чтобы…

— Ах, память, память, — Советник продолжал улыбаться. — Бывает, она подводит в самое неподходящее время.

— Только не меня. Не вижу, что я должен был бы сейчас вспомнить.

— Ну… хотя бы мир Эмора.

— Да, мне приходилось бывать там. Но какое отношение это имеет к нашей теме?

— Шесть условных лет тому назад…

— Да, да. Но вы-то тут при чем?

— Милый Алас, — с чувством сказал Федоров. — А кто брал вас со всей компанией, когда вы собирались убраться восвояси со всей информацией, на которую вам пришлось тогда изрядно потратиться?

— Кто бы ни брал, — сердито огрызнулся Алас, — но не вы.

— Это точно?

— На меня вышла эморская контрразведка, верно. Но эморская, а при чем тут Террана?

— Совершенно верно, — поддакнул Федоров. — Вот и я думаю: а при чем же тут Террана? Но, наверное, если покопаться, можно найти ответ и на этот вопрос? И даже вспомнить, кто сказал вам, когда все уже закончилось: «Вы слишком отяжелели, пора оседать дома, Гинт». Тогда вы носили такое имя, верно?

Сойт помолчал, внимательно вглядываясь в Федорова.

— Да, воистину странно, — сказал он. — Поневоле поверишь, что мир тесен. Мне тогда говорили, что на меня охотится какой-то терранский специалист; но я не думал, что ваше руководство примет так близко к сердцу мои невинные игры.

— Как вы скромны сегодня, сойт; хотите, чтобы я объяснил вам, почему мы решили серьезно помешать вам?

— Ну, позже я и сам сообразил… О, теснота вселенной!

— Мир достаточно просторен — только поделен на слишком узкие отсеки.

— По профессиональному принципу, не так ли?

— Вы прекрасно знаете это и без меня.

— Что поделаешь; жизнь есть движение, вот и передвигаешься весь свой век — с планеты на планету, из региона в регион. Естественно, при этом возникает угроза, что когда-нибудь тебя опознают. На сей раз, к счастью, это произошло у меня дома. Но теперь я понимаю, почему вы все время сохраняли столь поразительное спокойствие, в то время как по логике событий вам следовало бы волноваться.

— Ну, когда я понял, кого вы представляете, то сразу успокоился. В наших службах редко предпринимают бессмысленные действия. И уж коли вы оказались рядом, я сообразил, что наши скромные персоны по какой-то причине заинтересовали Службу, и она не бросит нас на съедение банде болтунов.

— Не очень-то вы высокого мнения о Великом Сброде!

— А вы?

Алас засмеялся.

— Намного худшего. Потому что знаю Сброд куда лучше вашего. Но мы их терпим: они нам не мешают, пока держатся в рамках. Тоже своего рода традиция. Правда, иногда среди них попадаются действительно способные; таких, когда они успевают украсть достаточно много, приобщают к подлинной власти. Но способных всегда меньшинство.

— Оценили ли вы и нас, как подающих надежды?

— Вы полагаете — потому, что вам были предъявлены такие обвинения? М-м… в какой-то степени безусловно. При анализе региональной информации мы наткнулись на розыскное объявление, касавшееся именно вас троих. Это и побудило Службу заинтересоваться вами. Потому что если кого-то разыскивает соответствующая система Империи, то это должны быть серьезные люди. А я, к сожалению, не опознал вас. Память, вы правы — память иногда выкидывает шутки.

— Я и предполагал нечто подобное. Прекрасно. А зачем мы вам понадобились?

— Прежде, чем начинать серьезный разговор, я бы посоветовал вам принять ванну, поесть, переодеться…

— К сожалению, все наше имущество осталось на корабле.

— Я знаю. Оно у нас, поскольку и сам корабль в наших руках. Ну, теперь-то вы удивлены? Хотя я больше ни в чем не уверен.

Федоров усмехнулся.

— Поверьте, ни в малейшей степени. Просто когда я понял, кто нами занимается, я стал подставлять себя на ваше место и предполагать, исходя из этого, ваши дальнейшие действия. Тогда сразу стало ясно, кому нужно было угнать корабль, кому — устроить небольшую катастрофу с членовредительством глупенькому коммерсанту…

— Он виноват сам. Никто не мешал ему заниматься делами в пределах его уровня — крайне невысокого, скажу вам сразу. Но когда он полез в области, в которые ему и заглядывать не следовало — решил, ни много, ни мало, увести из-под нашего носа корабль, который понадобился нам для проведения небольшой, но важной операции, — а затем перепродать его нам же втридорога — этого мы не стерпели, и пришлось его остановить, в назидание поучающимся. Мы вообще стоим на страже деловой морали… Хотя ничего противозаконного в его действиях и не было — однако, коммерция тоже не должна превышать пределы необходимого жульничества, и не смеет наглеть — во всяком случае, имея дело с нами. Мы и вывели его из игры самым простым способом и самым быстродействующим. Мы вообще сторонники простых и выразительных способов.

— Разумеется. Например, остановить конвой и похитить нас на улице…

— …было куда проще и, главное, быстрее, чем затевать переговоры о передаче вас в наше распоряжение. Там одной бюрократии достало бы на десятки часов. А мы должны экономить время.

— Вполне естественно. Потому что аванс получен, а протид все еще не отправлен…

Алас больше не улыбался.

— Мне кажется, коллега, — сказал он после недолгой паузы, — вы не вполне оценили информацию относительно маленького коммерсанта. Не только ему вредно заглядывать на те уровни, куда его не приглашали.

— Можно подумать, коллега, что вам известен мой уровень, — сказал Федоров весьма высокомерно. — Или моего друга. — Он кивнул в сторону сохранявшего молчание Меркурия. — Я надеюсь, вы не приняли всерьез версию, что мы оказались тут случайно? Еще до посадки мы знали, что корабль с протидом давно заказан Ливерой и ей обещан.

— Мы не предполагали о такой утечке информации, — несколько озадаченно признался Алас. — Если бы о ней стало известно в Сброде…

— Да, поднялся бы новый шум о распродаже отечества и о способствовании бывшему спутнику Иссоры, не столь давно провозгласившему о своем переходе в ранг самостоятельных планет, в реализации их противоестественного замысла. Потому что среди собредов нашлись бы умные головы, которые незамедлительно подсчитали бы, что именно такое количество протида потребно для придания Ливере импульса, достаточного, чтобы сойти с орбиты спутника и начать самостоятельное обращение вокруг центра системы. Планетка-то ведь крохотная, не так ли? И вряд ли они там, в Сброде, сообразили бы, что Служба уж никак не заинтересована в расползании спутников, и в некотором будущем рассчитывает на восстановление ранее существовавшей Системы взаимного тяготения.

— Там очень темпераментный, но скверно анализирующий народ, в нашем Сброде.

— Только ли в вашем… И тем не менее, вам надо переправить немалый груз протида именно на Ливеру. Потому что вы заранее знаете: ваша Служба на этой операции заработает немалые деньги. И престиж.

— Вот тут вы ошиблись, — прервал Федорова торжествующий собеседник. — Мы не ведем коммерческих операций, коллега. И мы — не власть. Мы лишь ее инструмент. И в том, чтобы без шума вывезти и продать немалую толику протида, заинтересованы вовсе не мы. Да, мы реализуем заказ власти. Или, точнее сказать, приказ. А наш престиж — в неуклонном и тщательном выполнении команд.

— Известно, что скромность украшает серьезного деятеля. Но вы заставили меня заподозрить, что протид вывозит сама Власть!

— Неужели вы сразу не поняли?

— Я думал, что став Властью, они…

— Бросьте, коллега. Нельзя избавиться от того, что в крови. И если субъект родился вором, то он не перестанет им быть, на какие бы высоты ни поднялся. Поверьте мне: такие комплексы не исчезают. Почему, с вашей точки зрения, у нас царит такое вот увлечение судопроизводством, почему судят всех поголовно? Только ли ради конфискаций? Реальная прибыль от этого далеко не столь велика, поверьте, как об этом болтают. Дело совсем в другом. Каждый должен пробыть какое-то время за решеткой — потому что иначе те, кто незримо стоит у власти, постоянно испытывали бы ощущение собственной неполноценности, так как они-то уж все через это прошли прежде, чем взобраться наверх. А сейчас они чувствуют себя прекрасно, потому что вся Иссора едина в смысле пребывания под замком, и вполне можно утешать себя тем, что все — преступники, все мотали срок, но они — Власть — оказались самыми умными, самыми умелыми и самыми решительными из всех. Вот, коллега, как обстоит дело в действительности. И вам не миновать бы самое малое достаточно серьезной отсидки, прежде чем к вашей помощи решили бы обратиться; но раз уж вас разыскивают по всей Галактике, то сидеть вам вовсе не обязательно: и так ясно, что вы за птицы.

— Искренне благодарен вам за высокую ценность информации, — привстав, поклонился Федоров. — Итак, наша задача будет заключаться в том, чтобы перебросить на Ливеру некоторое количество протида. А что будет с нами потом?

— Простите, но я еще ни слова не сказал о вашей задаче…

— Бросьте. Это ясно и так. Вы не могли перевезти товар на одном из ваших кораблей, потому что информация непременно утекла бы, а вы уже и сами сказали, что это хотя и не смертельно, но тем не менее нежелательно. Ваш корабль так или иначе был бы замечен, опознан и так далее. А наша машина — совершенно чужая, она никому неизвестна, и в этом ее преимущество. Однако, если посадить на наш корабль вашу команду, она, во-первых, еще неизвестно, справилась бы с ним — у вас эта модель пока еще, насколько могу судить, не освоена, — а во-вторых, опять возникла бы утечка информации. Конечно, команду можно потом и нейтрализовать, все мы это прекрасно понимаем — однако, информация могла бы просочиться еще там, на Ливере, а вовсе не обязательно после возвращения на Иссору. Так что желателен совершенно посторонний экипаж. А это — именно мы, другого у вас просто нет. Элементарная логика, Алас, только и всего… Логика Службы, согласитесь.

— Отдаю вам должное: действительно, чувствуется профессионал. И задачу свою сформулировали совершенно точно. Ну что же; я очень рад, что мы смогли так просто договориться. Правда, отдельные неточности вы все-таки допускаете, но вас трудно всерьез упрекнуть в этом: у вас просто не было возможностей запастись нужной информацией.

— Неточности у меня? Ну-ну, интересно…

— Хотя бы относительно кораблей. Вы решили, что мы опасаемся утечки информации. Это не так. Мы нашли бы способы предотвратить ее. Нет, дело совершенно в другом. Почему, вы полагаете, на месте главного космодрома планеты возник базар? По самой простой причине, мой собрат: потому что у нас больше нет кораблей. Осталось небольшое количество военных машин, но к появлению одного из них близ Ливеры тамошние власти отнеслись бы неадекватно: они просто-напросто перепугались бы до смерти и подняли бы трезвон во всем регионе: они и по сей день нам не верят — и, может быть, правы. Мы пытались уладить этот вопрос там с коллегами, но они, невзирая на крайнюю заинтересованность в успехе этой сделки, отсоветовали нам оперировать военными кораблями: предупредили, что здесь даже они не смогут ничего сделать. Что делать, национальный психоз; и он там не уляжется до тех пор, пока… Одним словом, долго.

— Не уляжется, пока вы не вернете их на приличествующую им орбиту?

— Это ваши слова, не мои. Так вот, советник, дело просто в том, что кораблей нет: содержать торговые звездолеты, как вам известно — страшно дорогое удовольствие; наши предприниматели рассчитали, что куда выгоднее фрахтовать чужие, чем тратиться на свои, ну, а государство не настолько богато, и даже имевшиеся звездолеты отправило в переплавку, когда они достаточно заржавели и стали разваливаться сами собой.

— Странно — если реальная власть именно в руках богатых иссов.

— Чего же странного? Они же не станут расходовать свои деньги, а прибыль была бы вовсе не столь велика, как считают непосвященные. Вот по этим причинам у нас нет кораблей; вы скажете — отчего же не нанять? Но на такую операцию не пойдет ни одна из владеющих кораблями фирм других миров: риск превышал бы допустимый. Так что ваш корабль подвернулся в самое время. И, честное слово, вы не прогадаете, выполнив нашу — просьбу, скажем так.

— Вы забыли о малости, Алас: спросить, согласны ли мы.

— Чистая формальность: всякому здравомыслящему существу ясно, что… Хорошо, хорошо. Спрашиваю, чтобы соблюсти протокол: вы согласны?

— На определенных условиях.

— А именно?

— Во-первых, полная заправка корабля за счет Службы.

— Само собой разумеется. Весь путь до Ливеры…

— Я сказал — полная заправка, Алас. Все цистерны, по самую горловину. Именно полная!

— М-м… Ну, если начальство согласится…

— А вы убедите их, что так надо, иначе мы и пальцем не пошевелим.

— Послушайте, — сказал Алас с оттенком угрозы в голосе. — А не слишком ли вы переоцениваете свое значение? Конечно, вы — наилучший экипаж для данных условий — но ведь не единственный!

— У меня к вам вопрос, коллега! — неожиданно вступил в разговор Меркурий. — Вы угнали корабль. Где он сейчас находится?

— Там, куда мы его поместили, — ответил Алас после некоторой заминки.

— А хотите, я угадаю — где именно?

— Гм… Не уверен, что это вам удастся.

— Судите сами. Готов спорить на двадцать граанских барсов, что он по-прежнему находится там, где мы его покинули. Вы в лучшем случае выставили свою охрану, очистили от народа прилегающую часть космодрома и еще, быть может, окружили каким-то забором. Но сдвинуть его с места так и не смогли, хотя пытались. И наверняка уже поняли, почему.

— Гм. Я не уверен, что мы поняли правильно.

— А дело ведь крайне простое. Это мой корабль, коллега. И все его замки и запоры, все органы управления реагируют только на мои отпечатки и на мое биополе. Он изготовлен по моему заказу, и переналадить его могут только у нас в Империи. Возможно, в конце концов это оказалось бы под силу и вашим мастерам — но им пришлось бы провозиться бесконечно долгое время. А корабль нужен сейчас, иначе придется возвращать деньги, не так ли? Нет, коллега, мы совершенно не переоцениваем себя, и вам придется пойти на наши условия.

— Хорошо. Пусть будет полная заправка. Что еще?

— Ну, пожалуй…

— Одну минуту, — заговорил, наконец, и Полномочный посол. — Одно условие есть и у меня.

— Готов выслушать.

— С нами, несомненно, полетит и ваш представитель — и чтобы мы не позволили себе никаких… непредусмотренных поступков, но в первую очередь для того, чтобы там, на Ливере, должным образом произвести сдачу груза тому, кому следует, и проследить за оплатой. Я прав?

— А вас это обижает?

— Ни в коей мере. Мое условие заключается в том, чтобы этим представителем были вы.

— Чувствую себя польщенным. Вы успели горячо полюбить меня?

— Да просто мы к вам уже привыкли. И с вами приятно разговаривать. Кроме того, вы так хорошо относились к нам здесь, на Иссоре…

— Ну, что же. Думаю, что у моего начальства не возникнет возражений относительно моего участия в операции. Но что касается приятных разговоров… боюсь, уважаемый чужеземец, что вам не придется в них участвовать.

— Это что еще за новости? — нахмурился посол. — Советник, вы слышали?

— Откровенно говоря, я ожидал подобного подвоха с их стороны, — ответил Федоров довольно спокойно. — Я понимал, что они захотят перестраховаться. А единственный способ это сделать — удержать у себя заложника.

— Но это же просто немыслимо! Нет, я никак не могу согласиться на такое беззаконие.

— Здесь в силе наши законы, — улыбаясь, напомнил Алас. — И вам поневоле придется им подчиняться.

— Но мы откажемся! Не правда ли, советник, Меркурий — мы ведь откажемся?

— Если вы хотите в лучшем случае провести остаток жизни в тюрьме… нет, не в этой — эту мы используем только для друзей, и даже не в той, где вас приютили по прибытии — нет, посол, у нас имеется множество тюрем, действительно неудобных для проживания. Да и кроме того — не забудьте: вам вынесен приговор, и никто не вправе ни отменить его, ни даже смягчить — если только мы перестанем защищать вас.

— Несчастье в том, что он прав, — сказал Федоров. — Мы диктуем свои условия только в том случае, если соглашаемся с основными положениями их замысла. Однако, посол, я могу гарантировать, что за время нашего отсутствия с вами не случится ничего плохого. А мы обернемся достаточно быстро: Ливера находится — рукой подать, мы отвезем их протид, наш спутник получит то, что им причитается — и вы не успеете еще соскучиться, как мы вернемся за вами.

— Федоров, я, право же, не ожидал от вас подобного бессердечия!

— Однако, посол, это — единственный выход, и нам придется принять их предложение. Алас, можете ли вы обещать, что мой товарищ в наше отсутствие будет находиться в приличных условиях?

— Вы просто обижаете меня таким вопросом. Раз мы остаемся друзьями, его и примут, как лучшего друга, поверьте. Мы ведь не собираемся, выполнив предстоящую операцию, совершенно порвать с вами. Напротив, надеемся, что наши отношения окажутся взаимовыгодными и будут продолжаться долго.

— Что же, слышать это очень приятно, и вряд ли мы станем отказываться от выгодных дел. Клянусь вам, посол: наш партнер — весьма достойный исс, не верить его гарантиям нет никаких причин. Обещаю вам: мы обернемся быстро, гораздо быстрее, чем вы думаете. Вы согласны со мной, Меркурий?

— Безусловно, — подтвердил синерианин. — Поверьте, посол: я с удовольствием заменил бы вас в роли заложника. Но без меня, к сожалению, корабль не поднимется над грунтом ни на палец. И ваш советник тоже необходим из-за его умения быстро ориентироваться и принимать решения в необычной обстановке. Так что…

И капитан корабля поднял плечи и развел руками.

— Не соглашусь ни в коем случае! — Изнов откинул голову, заложил руки за спину. — Какие бы блага вы мне ни сулили — ничто не заставит меня поступиться моими дипломатическими прерогативами. Не желаю больше разговаривать на эту тему. И предупреждаю: если судьба вновь приведет нас на Терру, мне придется доложить о вашем поведении Этической комиссии.

— Оставляю это на ваше усмотрение, — и Федоров склонил голову, как бы уже готовый подставить шею под наточенный топор этического палача. — Итак, сойт Алас, наш сотоварищ не соглашается на ваше предложение.

— Я не заметил, чтобы было сделано предложение, — заявил в ответ сойт Алас. — Я просто объяснил послу, что ожидает его в ближайшем будущем. Никто не спрашивал его согласия, и никто не обратит внимания на его возражения.

Изнов лишь сверкнул глазами. Но его два зрачка явно не могли состязаться в выразительности с шестью иссорианскими.

— Но в создавшейся ситуации, — продолжал Алас, — мы более не считаем себя обязанными обеспечить заложнику самые благоприятные условия. Он мог бы скоротать время вашего отсутствия здесь, в обстановке, созданной нами для наших коллег, временно оказавшихся вне игры; но он пренебрегает гостеприимством — и потому будет валяться на жестком топчане в той камере, где я имел удовольствие впервые навестить вас. Итак, посол: если вы не передумали — я немедленно вызываю их управителя, и вас отправят в ту тюрьму, с которой вы уже знакомы. Решайте немедленно!

— Я уже сказал: никакие угрозы не заставят меня согласиться.

— Продано! — провозгласил сойт Алас и направился к телефону.

— Вот и прекрасно, — подвел итоги Федоров. — Итак, дорогой посол — счастливо оставаться. В путь, коллеги, и пусть судьба будет к нам благосклонна.

* * *

Корабль возвышался на том же месте, где был оставлен почти сутки назад. Могло показаться, что этого времени вовсе и не было: некогда стартовое поле, а ныне рыночная площадь была все так же заполнена людьми, стоял тот же гул и ветер так же гонял взад и вперед обрывки упаковочной бумаги и прочий мусор. Лишь вокруг корабля лежала пустота: толстые красные шнуры на невысоких металлических стойках обозначали запретный круг, зайти в который не пытался никто.

Впрочем, пустынность тут была лишь кажущейся. Когда лимузин Службы Надежности остановился, и трое путешественников ступили на твердое покрытие поля, каким-то непостижимым образом вокруг них из ничего материализовались вооруженные люди в черных комбинезонах. Короткие десантные автоматы были направлены на приехавших.

— Отставить, — скомандовал сойт Алас. — Начальника охраны ко мне!

Названный подбежал и вытянулся, как вытягиваются перед старшим во всех армиях Галактики.

— Доложите обстановку.

— Все спокойно, сойт. Никто не возникал, не приближался. Тишина и порядок.

— Корабельное топливо?

— Заправщики прибыли полчаса назад. Находятся за зданием вокзала — чтобы не стали задавать лишних вопросов, как и было указано.

— Хорошо.

— Вряд ли нам удастся сделать все нужное, не привлекая внимания, — усомнился Федоров.

— Вы ошибаетесь, коллега. Вот если бы мы перетащили вас на военный космодром — тогда действительно внимание было бы разбужено. За нами следили бы, пошли бы толки и пересуды. А тут — никому и в голову не придет, что в центре этой толпы можно развивать серьезную операцию.

— Но придется грузить протид…

— Не знаю такого слова. Мы погрузим мороженую рыбу; это традиционная статья нашего экспорта. Все будут видеть, и никто не удивится. Вы прилетели за рыбой, и улетели с нею.

— Жаль, что мы тогда сразу же не заявили, что нас интересуют дары моря. Просто не пришло в голову.

— Не беспокойтесь: этот слух пущен уже три часа тому назад. И сейчас об этом знает весь базар.

— Воздаю должное.

— Похвала профессионала — самое приятное, что может быть. Капитан, вы можете приступать с выполнению ваших обязанностей. Охрана — пропустить! А я тем временем сообщу, что рыбу можно везти. Груз будет здесь не позже, чем через час.

— И грузчики?

— Разумеется. Не мы же с вами будем таскать ящики. На тяжелых и вредных работах у нас вообще принято использовать заключенных. Тоже весьма древняя традиция.

— Справедливо. Ну, Меркурий, как ваши дела?

Взойдя по трапу, Меркурий тщательно осматривал люк.

— Вы все-таки возились, — с неудовольствием сказал он, когда Алас вернулся.

— Но очень деликатно. И сразу же прекратили, как только поняли, что возможны сюрпризы.

— Хорошо, что поняли… — пробормотал Меркурий.

— Ну, чему-то все-таки и мы учились.

Крышка люка беззвучно откинулась. Меркурий вошел в тамбур, чтобы открыть внутренний люк. Если внешний реагировал на биотоки, то внутренние замки — на сетчатку глаз. Обмануть их было нельзя.

— Вы скоро, капитан? — спросил Алас. — А то этот неприятный ветер, и пыль к тому же… Хотелось бы побыть в тепле перед погрузкой. И если у вас найдется что-нибудь согревающее…

— Увы, — мрачно проговорил Меркурий. — Наши ресурсы исчерпаны.

— Значит, я не зря захватил с собой… Старшой! Достаньте там из машины чемодан и прикажите принести его сюда.

— Будет исполнено!

— Вы меня необычайно радуете, — сказал Меркурий, распахивая и внутренний люк. — Рад приветствовать вас на борту моего корабля. Прошу!

* * *

— Не сказал бы, что очень просторно…

— Это ведь не пассажирская машина. Кают-люкс здесь нет. Впрочем, нам подолгу летать и не приходится: сопространственные прыжки — дело быстротечное. Но вот здесь мы можем прекрасно устроиться и распить бутылочку, пока будет производиться погрузка.

— Ну что же: разумное предложение. Крепкое, или…

— Нет. Все же предстоит старт…

— Вот прекрасное вино.

— Покажите-ка… О, эморское! Вижу, вы не стесняетесь в расходах.

— Наша Служба — единственное разумное учреждение в этом мире. Не хватало еще, чтобы стали экономить на нас. Пошатнемся мы — и все рухнет. Разве у вас не так?

— Во всей Галактике так, — сказал Меркурий.

— Похоже, вы основательно изъездили ее.

— Не без того. Да и вы, думается, тоже не сидели всю жизнь на Иссоре?

— Боюсь, что вы ошиблись. Я всего лишь скромный сотрудник Службы Надежности… Мне не удалось побывать практически нигде за пределами нашего мира, если не считать того эпизода в Эморе, о котором напомнил мне уважаемый советник.

— Вам надо носить галстук, — посоветовал Федоров.

— Что? Зачем?

— Потому что когда ваш воротничок расстегнут, виден шрамик от универсальной прививки, которой подвергается каждый, прибывающий на Синеру. И только на Синеру: в других местах и правила другие. Мы-то с Полномочным послом прошли через это, и отлично знаем…

— Гм-гм…

— Уважаемый сойт, — сказал Федоров. — Какой смысл доказывать вам то, что вы и без нас знаете? Например то, что вы никогда не подумали бы о наличии сюрприза, если бы не были заранее ознакомлены с некоторыми конструктивными особенностями этой модели. А ведь она даже на Синере весьма строго засекречена. Скромность — прекрасное качество, сойт, но оно как соль: если слишком много, пища становится несъедобной. Здесь мы втроем, стоит ли разыгрывать друг перед другом спектакли?

— Я и не собирался, — сказал Алас не без обиды. — Веду себя так, как полагается в таких случаях…

— В таких случаях полагается выпить за ваше здоровье, что я и предлагаю сделать, — сказал Федоров. — После чего — выйти и проследить за погрузкой, потому что, если только этот монитор не страдает галлюцинациями, рефрижераторы с мороженой рыбой уже приближаются. Ну, ваше здоровье, гостеприимный хозяин Иссоры!

— Что вы, что вы! Но, пожалуй, на титул представителя хозяев я соглашусь.

— Будь по-вашему. До дна — и за дело!

* * *

Когда они спустились, машины уже подъехали и головная успела развернуться, чтобы до предела сократить расстояние между собою и грузовым люком корабля. Алас окинул колонну взглядом.

— Увезем все? — озабоченно спросил он капитана.

— Пожалуй, да. Скажите, пусть открывают первую — я подаю транспортер.

Из грузового люка выдвинулась рама с лентой. Всей механикой управлял Меркурий при помощи выносного пульта. Дверцы рефрижератора — во всяком случае, именно так прибывшая машина выглядела — тоже распахнулись, и там показались двое грузчиков в толстой, мешковатой арестантской спецодежде, полосатой, как пешеходный переход.

— Сильно фонит? — поинтересовался Федоров.

— Ну, протид это протид… Но ваш-то корабль с защитой.

— Естественно. Начали?

— Я в трюм, — сказал Федоров.

— Нет, — не согласился Меркурий. — Вот вам пульт, орудуйте здесь. А укладка груза — дело тонкое, ею займусь я сам. Прихвачу еще пару грузчиков. Эй вы, на машине! Вы — со мною в трюм, наверху пусть работают солдаты!

И он исчез в корабле, чтобы войти в трюм изнутри. Федоров включил транспортер.

— Считайте контейнеры, сойт, чтобы потом не вышло недоразумений, — сказал он и крикнул старшему охраны:

— Готовы?

Оттуда лишь махнули рукой.

— Пошел!

И погрузка началась.

И Меркурий с грузчиками в трюме, и водители машин, и солдаты в кузовах работали четко и усердно, дело шло споро и без происшествий. Так что через час с небольшим последний контейнер был погружен, и вышедший из трюма капитан спросил у Аласа:

— Ваш подсчет совпадает с заказом?

— Совершенно точно.

— Покажите. Правильно, и у меня те же цифры. Я пломбирую трюм. Не возражаете?

— Начальник колонны! — вместо ответа позвал сойт.

Вызванный подбежал.

— Операция проведена хорошо. Возвращайтесь на базу.

— Будет исполнено!

Начальник колонны направился к машинам, на ходу командуя заводить моторы.

Федоров глядел вслед тяжелым грузовикам, которым приходилось ползти на самой малой скорости, буквально расталкивая толпу, все никак не уменьшавшуюся и по-прежнему занятую куплей и продажей.

— Великая вещь — торговля, — пробормотал он. — Интересно, почем нынче протид на галактическом рынке…

— Начинаете интересоваться коммерцией? — усмехнулся Алас.

— Стремлюсь не отстать от времени. Ну что, капитан — по местам стоять, с якорей и швартовых сниматься?

— По местам, — согласился Меркурий. — И прощай, Иссора. Все было очень интересно и поучительно…

И он первым направился вверх по трапу. Алас подозрительно глянул ему вслед.

— Если бы не заложник, — сказал он, — я мог бы подумать, что вы не собираетесь возвращаться сюда.

И последовал за капитаном.

— Ну, что вы, — сказал ему в спину Федоров, замыкая шествие. — Мы не бросаем своих. Можете быть уверены.

Люки за ними закрылись, негромко проворковали автоматические запоры.

— Сирена у вас есть, надеюсь? — поинтересовался Алас, усаживаясь в отведенное ему кресло и включая страховку.

— Зачем?

— Разогнать толпу. Чтобы обойтись без жертв.

— Да нет, — сказал Меркурий. — У меня мягкий старт. На антигравах. Этого вы еще не успели выяснить?

— Спасибо за информацию, — поблагодарил сойт. — Я готов.

— Я тоже, — присоединился Федоров.

— В таком случае — старт.

* * *

Иссора была уже неотличима от звезд. Федоров отвел взгляд от экрана заднего обзора и улыбнулся.

— Ну, наконец-то, — сказал он и глубоко вздохнул. — А каково ваше настроение, сойт? Не грустно покидать родную планету?

— Если знаешь, что это ненадолго — даже приятно, — ответил Алас.

— Знание — великое дело, — согласился советник посольства. И добавил: — Однако, выглядите вы не ахти как бодро.

— Успел немного отвыкнуть от стартов, — пояснил сойт. — Все-таки последний раз я улетал с Иссоры уже давненько.

— Отдыхайте, набирайтесь сил, — посоветовал Меркурий, не отводя взгляда от пульта управления. — Будут еще перегрузочки при переходе в сопространство. Зато потом настанет тишь и благодать — до самого выхода.

— Надеюсь, мы выйдем не слишком далеко от Ливеры? — на всякий случай поинтересовался исс.

— Можете быть спокойны. Наша аппаратура позволяет совершать самые точные маневры.

— Это меня радует, — улыбнулся Алас. — В таком случае, я с вашего позволения полежу в каюте. На Ливере предстоит много суетиться.

— Я думаю, капитан, у вас не найдется возражений? — спросил Федоров.

— Ни малейших. Идите, сойт, и приятного вам отдыха.

Алас осторожно поднялся с кресла.

— Да, отвык, отвык, — озабоченно пробормотал он. — А вы, коллега, не собираетесь подремать? Капитан, кажется, прекрасно справляется и сам.

— Я не устал, — сказал Федоров. — Да вы идите, не думаю, что станете особенно скучать без моего общества.

Исс вышел. Меркурий и Федоров переглянулись. Меркурий ухмыльнулся.

— Надеюсь, у него крепкое сердце, — сказал он.

— На такой работе сердечников не держат, — ответил Федоров. — Хотя, разумеется, возраст… А лихим был деятелем в свое время.

Он едва успел закончить. Алас ворвался в рубку.

— Корабль захвачен! — крикнул он шепотом. — Там, в каюте… арестанты! Это побег! Немедленно сообщите…

— Не может быть, — усомнился Федоров. — Наверное, вам что-то померещилось.

— Или, во всяком случае, вы везете зайцев. В каюте — двое. По-моему, это те самые грузчики. Зачем вы их взяли с собой? Такого уговора не было…

— Успокойтесь, сойт, — спокойно проговорил Федоров. — Мы не возим зайцев. Скорее уж львов… Но ведь они вас не съели?

— Зачем вам эти заключенные?

— Да нет на борту никаких арестантов, — сказал на этот раз Меркурий. — Вы просто ошиблись, приняв за них нашего друга посла Изнова, а также человека, известного вам под именем Гост.

Алас медленно опустился в кресло, покинутое им столь недавно.

— Гост… — проговорил он медленно. — Значит, это Гост. Значит, это за ним мы гонялись несколько лет — и не смогли вычислить…

— Я понимаю, что это для вас неприятная неожиданность, сойт. Но с фактами приходится мириться. А факты говорят, что многолетнего резидента Терраны в вашем мире вы так и не смогли обнаружить, хотя догадывались о его существовании… Ага, вот и наши друзья. Как перенесли старт, посол? Вас, коллега, я даже не спрашиваю: то, что я о вас знаю, позволяет не задавать подобных вопросов.

— Я в полном порядке, — сказал Изнов. — И очень благодарен Гостеву за то, что он даже не позволил мне как следует поволноваться. Вы ведь ни слова не сказали о том, кто он на самом деле.

— Ну, мы сами далеко не сразу его опознали. Да и он, я думаю, лишь со временем понял, что принятый им сигнал исходил именно от нас.

— Так оно и было, — сказал Гост смущенно. — Обошлось бы без разного рода осложнений, если бы я сразу сообразил, кто вы такие. Но вы ведь представились на таможне, как прибывшие с Ливеры, и я поверил и запустил в ход совсем другой вариант для того, чтобы вас надежно изолировать. Ведь весь смысл операции заключался в том, чтобы не допустить вывода протида на Ливеру.

Он умолк и стал массировать кисть левой руки. Вздохнул:

— Чертовски надоели и контактные линзы о трех фальшивых зрачках, и чехлы для несуществующих пальцев — шестого и седьмого… Однако, без них я бы пропал.

— Откровенно говоря, я не понимаю вашей заинтересованности в этой операции, — сказал сойт Алас. — Терранская федерация — совсем другой регион Галактики; что вам до здешней крохотной планетки?

— И вам, советник, стоило ли в это ввязываться? — дополнил его Изнов. — Вы все-таки сегодня должны быть более дипломатом, чем разведчиком. Почему же?..

— Ну, должен же человек чем-то заниматься… — проговорил Федоров лениво. — Даже и в чужом мире. На самом-то деле мир един. А что до Ливеры, то этот полумирок, поставляющий наемников в армии любого толка, стремится зарекомендовать себя планетой, с которой следует считаться, но для этого использует весьма своеобразную методику: пытается оказывать влияние на окраинные области любой системы планет, подавать, так сказать, личный пример. То, что протид нужен им для схода с орбиты — всего лишь дезинформация. На самом деле они перепродают его дальше, на этом неплохо зарабатывают, закупают оружие в той же Федерации Гра — и продают его окраинам, и на этом зарабатывают снова. Торговля по установленным законам и правилам им ни к чему: общепринятым способом они никогда не получат таких дивидендов. Ну, а мы, естественно, заботимся о своих окраинах.

— Что правда, то правда, — кивнул Изнов. — Одной из задач нашего посольства на Синере была, кстати сказать, подготовка соглашения о совместной борьбе против контрабанды протида и оружия. Теперь, увы, этими переговорами будет заниматься кто-то другой. Впрочем, если говорить откровенно, я не так и горюю: Синера не вызвала у меня больших симпатий. Вы уж простите, Меркурий…

— На родине я знаю многих, кто сказал бы то же самое — если бы осмелился, — молвил Меркурий. — Во всяком случае, не мне спорить с вами по этому поводу.

— Ах, уважаемые господа, — невесело усмехнулся Алас. — Право, мне очень жаль, что вы провели так мало времени в нашем прекрасном мире. Иначе поняли бы, что даже Синерианская империя — далеко не самое худшее из всего, что может произойти с государством. Я знаю, что и в Терранской Федерации немало людей, не одобряющих того и сего… Но уйдет не столь уж значительное время — и вы с тоской вспомните о том, что сегодня у себя дома осуждаете.

— Что же нам грозит? — спросил Изнов тоном, ясно показывавшим, что он не принимает предсказания исса всерьез.

— То, к чему относительно недавно пришли мы на Иссоре.

— Откровенно говоря, нам ваша жизнь вовсе не показалась столь ужасной. Конечно, мы мало что успели заметить, но вот наш коллега пробыл на вашей планете достаточно долго — и я не думаю, что он согласится с вами.

— Боюсь, что он во многом прав.

— В таком случае, вы должны были доложить на Терру…

— Уверен, что он делал это не раз, — сказал Алас. — Но это не имеет смысла — потому что даже хорошо поставленная Служба в одиночку ничего не может с этим поделать.

— Почему же в одиночку? Существует демократическое правительство Федерации…

— У нас такое тоже существовало, — усмехнулся исс. — В том-то и беда. Что представляет собой правительство, которое изо всех сил хочет быть демократическим? Группу политиков, больше всего озабоченных тем, чтобы их не упрекнули в нарушении этой самой демократии. Иными словами, люди, отягощенные множеством тяжких комплексов. Самое большее, на что они бывают способны — это слегка повысить голос, упрекая своих противников в том, что те играют не по правилам. А противники — серьезные противники — действительно играют не по правилам. Известно, что власть там, где деньги. Понимая это, демократические правители стремятся разбогатеть. И берут деньги там, где они есть. Но где же есть деньги? У тех, кто получает их и такими способами, которые не имеют ничего общего с законом. Проще говоря — в преступном мире. У населения, к этому миру не относящемуся, денег становится все меньше, потому что этот самый мир и обогащается за счет населения, заставляя платить дань всех и каждого, прямо или косвенно. Те, кто вынужден платить прямую дань, пытаются компенсировать это, повышая цены на свои товары и услуги. Платит население. И нищает. Владельцы собственности богатеют умеренно, потому что они вынуждены соблюдать определенные правила: с ними государство еще может поступать по закону. А те, кто обирает всех, уже никому не подвластны — потому что у них самые большие деньги, и потому что эти деньги, как и их обладатели, никем не контролируются: в этой среде никакой демократией и не пахнет, там — единоначалие, императив приказа и жестокие наказания за отступничество или недостаточное рвение. О, там не боятся крови, не падают в обморок при одном ее виде. И если демократические правители считают себя обязанными хотя бы формально заботиться о избиравшем их населении, то правителей второго мира никто не избирал, они пришли к власти благодаря своим способностям, жестокости и силе — и хорошо помнят, что деньги не хранят следов тех способов, какими они получены. В скором времени серьезные деньги остаются лишь у этого второго мира, точнее — у немногих его главарей. И где же может получить какие-то средства правительство в целом, а еще раньше — каждый его член в отдельности — они ведь тоже хотят жить соответственно своему рангу? Естественно — только у второго мира, других доступных денег нет. И они берут. А взяв — становятся всего лишь исполнителями, делают то, что приказано. И если вас удивило, что протидом нелегально торгует само правительство, то могу вас успокоить: на деле торгует не правительство, а те, кто заказывает всю музыку. И этот процесс подчинения правительства происходит быстро, за считанные годы. Так это произошло у нас, и так же произойдет у вас, потому что на Синере, как я видел сам, преследуют не тех, кто действительно опасен, а в Терранской Федерации — это вы знаете лучше меня — вообще боятся преследовать кого бы то ни было. И вы еще будете жалеть и об Империи, и о Федерации, уважаемые мои противники…

Алас умолк, чтобы отдышаться после продолжительного монолога.

— Вы нарисовали невеселую картину, — сказал Федоров. — Но мы надеемся, что все еще не так печально. Впрочем, прилетев домой, мы постараемся, чтобы нас услышали… А пока поговорим о чем-нибудь, более веселом. Гостев, как же вам удалось разобраться в том, кто мы такие на самом деле?

— Я было решил, что вы с кораблем прибыли с Ливеры за грузом. Раздумывать не оставалось времени: я ведь получил ваш сигнал, попросил моего человека на старом космодроме включить привод, чтобы вы сели именно туда, и с минуты на минуту ждал вашего прибытия. Я имел в виду — именно вашего, а не ливерианских перекупщиков.

— А когда мы прибыли…

— Я подумал, что некстати подвернулась машина с Ливеры и воспользовалась для посадки маяком, чей сигнал предназначался для вас. И далеко не сразу сообразил, что это вы и есть. И лишь когда вы заговорили по-террански…

— Специально для вас, — вставил Федоров.

— Тогда я стал понимать. И пока вы, Алас, ходили якобы выяснять насчет денег, а на самом деле — чтобы дать команду на организацию перехвата приговоренных — я успел просветить Федорова насчет операции с протидом — чтобы у него было, о чем поговорить с вами, сот.

— Мы-то поняли сразу, кто есть кто, — мрачно пробормотал Алас. — Как только вы прошли через таможню. Нам доложили…

— Да, вся тамошняя медицинская служба — ваши люди, — кивнул Гост. — Это совершенно естественно. К тому времени Служба Надежности уже знала, что вы объявлены Синерой в розыск, а до меня эта весть не дошла, я был слишком занят делами — выяснял местонахождение и количество приготовленного на вывоз протида. Опознай я вас своевременно, не пришлось бы разыгрывать импровизированный вариант с покупкой корабля. К тому же, Алас оказался у нас раньше, чем я предполагал. Чего-чего, а опыта у него хватает. Бывали случаи, когда он дышал мне в затылок. А когда он дышит, следует ожидать пули. Откровенно говоря, я рад, что мне не придется больше пересекаться с ним.

— Да, — сказал Алас с мрачным удовлетворением. — Путь на Иссору для вас теперь закрыт наглухо.

— Ну, что вы, — улыбнулся Гост. — Это для вас он закрыт. А я вернусь туда, как только мы сдадим протид на Терре.

— Интересно: не вы ли помешаете мне вернуться домой? Не выйдет, Гост. У вас не будет ни малейших оснований задерживать меня на Терре: я никогда не участвовал ни в каких операциях против нее и, с точки зрения властей Терранской Федерации, являюсь вполне добропорядочным иссорским гражданином, которого обманом завлекли… Вашему правительству еще придется извиняться передо мной — и перед Иссорой.

— Быть может, сойт, быть может. Никто из нас не собирается помешать вам вернуться на Иссору — если вы этого захотите. Но у меня такое ощущение, что подобного желания у вас не возникнет…

— Это еще почему?

— …не возникнет, после того, как вы узнаете, что у меня имелось достаточно подробное досье относительно вашей работы на разведку Федерации Гра; по несчастливому стечению обстоятельств, в настоящее время это досье лежит на столе руководителя Службы Надежности, и я не сомневаюсь, что он знакомится с ним с большим интересом.

— Будьте вы прокляты, — сказал сойт Алас.

— На вашем месте я поблагодарил бы нас за то, что все обошлось для вас самым счастливым образом. Дело в том, Алас, что я вынужден был вас нейтрализовать; я принял такое решение еще до того, как завязалась эта история. Знаю, что вы искали меня не столько ради Иссоры, сколько по заданию Гра: они не хотели, чтобы терранский резидент хоть в малой мере помешал операции с протидом: она под их надзором. И если бы вы не оказались сейчас на борту этого корабля, то наверняка находились бы уже в камере. Пусть ваша тюрьма и прекрасно оборудована, но она тем не менее — всего лишь тюрьма. И ваше дело не стал бы рассматривать Сброд; оно решилось бы в ваших же стенах. Думаю, что результат можно было бы предсказать без особых усилий.

— Что же вы собираетесь со мной делать? — спросил Алас после паузы.

— Да ничего. Вины перед Терраной на вас нет. Мы отпустим вас на все четыре стороны. Летите на Гра, если угодно — с Терры туда корабли отправляются регулярно.

Алас горько усмехнулся.

— Что я стану делать на Гра с пустыми карманами? Насколько могу судить, на продаже протида я теперь ничего не заработаю…

— Ни сора, совершенно верно. Однако, без денег вы не останетесь: они вам полагаются. И не такие уж маленькие.

— Деньги? — оживился Алас. — За что?

— Видите ли, стоимость протида Терра возместит Иссоре: мы не занимаемся каперством, мы стремимся честно торговать. Возместит по галактическим ценам. Но вот мы с капитаном просто обязаны заплатить вам за топливо, которым вы столь великодушно заправили наш корабль. Не было ведь никаких разговоров о том, что вы нам его дарите, не правда ли?

— Ну, что же, — сказал Алас. — Это уже лучше, чем ничего. Однако, лететь на Гра после того, как я не только не взял вас, Гост, а напротив, сам попал в ваши руки, мне как-то не очень хочется. Будь я граанцем — еще простили бы, а сейчас — зачем я им? А с другой стороны, я знаю не так уж мало — и потому опасен. А ведь и там картина та же — только в более цивилизованном варианте.

— Ну, Галактика велика. Подыщете местечко.

— А может быть, мне стоит попытать счастья на Терре? — задумчиво проговорил Алас, как бы рассуждая вслух.

— Ну, там-то мы с вас глаз не спустим, — сказал Федоров.

— Это меня не беспокоит. Но, мне кажется, вам вовсе не помешало бы — обзавестись экспертом по тем самым проблемам перехода власти, о которых я только что говорил так долго. Вы не найдете другого такого специалиста, как я.

— Нам придется прервать этот приятный разговор, — сказал Меркурий озабоченно. — Пора начинать разгон. Советую занять места в амортизаторах.

Пока все поднимались с кресел, он добавил:

— На Терране с теми деньгами, что вам заплатят, вы и вовсе будете кум королю.

И с усмешкой, непонятно кому адресованной, заключил:

— Очень уж дорого стоит полная заправка на Иссоре.

Оглавление

.

* * *