«Испытание»

Песах Амнуэль Испытание

Минуту назад горизонт был закрыт горами. На одной из вершин что-то блестело. В бинокль Корин разглядел колпак домика гравиразведки. Успел подумать: расточительство, нужно бы забрать металл. А купол уже исчез. И вершины, на которой он ютился, больше не существовало. Горный хребет зашевелился, пополз, расплылся океанской волной. Открылся горизонт, что-то голубое блеснуло в свете Растабана, и все заволокло пылевой завесой, серым десятикилометровым занавесом.

Корин отошел от окна, опустился в кресло, прикрыл ладонью глаза. Хватит. Он космонавт и на Лигии не для того, чтобы разбираться в ее геологических аномалиях.

— Впервые у нас? — сочувственно спросил Базиола, поняв состояние пилота.

— Простите, — сказал Корин. — Время не терпит. Вчера в систему Растабана вошел звездолет дальнего поиска «Кентавр». Он находился в испытательном полете. Шесть часов назад пилот-испытатель Яворский вывел машину на орбиту спутника Лигии. Затем опустился на планету и больше на связь не выходил.

Оба — космонавт Корин и кибернетик Базиола, руководитель группы контакта, — знали, как трудно жить на Лигии: первый из кинофильмов, второй на собственном опыте.

Десять лет назад из экспедиции к Растабану вернулся звездолет «Молния» и сообщил об открытии планеты с разумной жизнью. Планету назвали Лигией. «Молния» не совершала посадки, и экипаж знал только, что живут лигийцы маленькими поселениями, добывают и плавят руду, передвигаются в автомобилях, не знают радио и воздухоплавания и внешне очень похожи на людей. «Молния» летела к Растабану вовсе не за открытием разумных миров. Цели экспедиции были астрофизическими — через несколько десятилетий желтая звезда Растабан начнет разбухать, превращаясь в красный гигант.

С высоты спутника казалось, что Лигия еще не остыла. Планета бурлила — моря вытягивались реками, проваливались под почву, выталкивались в другой области, горные цепи в несколько часов превращались в ровное плато, а назавтра опять вспучивалась почва, и острые пики тянулись в небо.

На этой странной Лигии были растения, длинными лентами протянувшиеся по ее поверхности. Обитали здесь и животные — отличные бегуны, прыгуны по скалам.

И люди жили на этой планете. Каким-то чудом они угадывали области планеты со спокойным дрейфом и жили на своей земле, как полярники на льдине.

Устанавливать контакт отправились лучшие биологи и кибернетики Системы. Базиола провел на Лигии пять лет. Привык постоянно ощущать шуршание и колебания почвы, отчего ему казалось, что он едет в поезде и никак не может прибыть на станцию назначения. У Базиолы были свои методы работы с лигийцами. Он полагал, что только дети смогут понять землян — только детский мозг проявлял признаки свободного мышления. Новорожденный лигиец знал столько же, сколько взрослый, — знания передавались по наследству. Все новое на планете было открыто, придумано, изобретено детьми. Взрослея, лигиец становился предельно консервативен. Это был разум на уровне подсознания. Вся «мудрость» взрослого лигийца заключалась в том, что он великолепно чувствовал свою планету. Мозг, как хорошая счетная машина, занимался лишь тем, что перерабатывал ощущения, связанные с сейсмической деятельностью Лигии. Ничто не проходило мимо — далекий, за сотни километров, обвал оставлял в мозгу лигийца, как на ленте сейсмографа, невидимую черточку, вносил коррективы в бессознательные расчеты. Так и жили лигийцы — каждый знал, как будет «дышать» почва в ближайшем районе. Сотня лигийцев, размещенных на разных материках, могла точно предсказать сейсмическую погоду планеты на много дней вперед. Собственно, этим и пользовались земляне: составляя прогностические карты, они попросту опрашивали население. Карты еще ни разу не подвели. Но дальше «картографического контакта» дело не шло. Лигийцы не желали понимать, что гибелью им грозит не планета, а Растабан, такая спокойная и ласковая звезда. Растабан был для них круглым ярким светильником — и только.

Теперь все отступило для Базиолы на второй план — случилось несчастье с Яворским, с Кимом, которого он знал много лет, вместе с которым учился в Институте космонавигации…

— Я все время думаю, — сказал Базиола, — почему именно Лигия, самая странная из планет, привлекла внимание Яворского?

— Здесь много «почему». Я, например, не могу понять, почему Яворскому доверили «Кентавр», — Корин начал злиться, его раздражало вынужденное бездействие.

…Вспыхнул экран на пульте связи.

— Базиола, я настаиваю на вашем приезде, — голос Томилина, начальника Южной исследовательской станции, был сух.

— Не могу, Сергей. Исчез планер с человеком. Как только машину найдут, я вылечу на место.

— Здесь гибнут лигийцы! — взорвался Томилин. — Нас всего трое на материке, и нет вашего опыта общения! Они перевозят поселки в район, где, по прогнозу, через несколько часов все встанет дыбом! Верная гибель! Никогда раньше такого не случалось, да и невозможно это в принципе… Они же чувствуют, должны чувствовать… Прошу вас, Джузеппе. Мы перепробовали все…

— И растерялись, — спокойно сказал Базиола. — В панике вы, а не лигийцы. Организуйте наблюдение, сделайте выборочный опрос. Поймите, я не могу быть в двух местах одновременно.

Базиола ударил по клавише, изображение рассыпалось. Кибернетик быстрыми шагами ходил по комнате, натыкался на стулья, бормотал:

— Нервы… Сумасшедшая планета… Мое место, конечно, там. Ведь это невероятно: вопреки собственным прогнозам лигийцы мигрируют в угрожаемый район. Ну скажите, могу я сейчас лететь к Томилину?!

Пилот промолчал, и Базиола, вздохнув, сел перед ним в позе, полной напряжения.

— О чем мы говорили, Игорь?.. Да, о Киме. Давайте рассуждать сейчас, пока планер не нашли, нам ничего иного не остается. Мне кажется, мы многое поймем, если разберемся, почему Ким пришел к вам, в отряд испытателей звездолетов. Бросил свой «Геркулес», на котором отлетал не один десяток парсеков. Что-то с Кимом произошло. Может быть, став испытателем, он хотел что-то доказать самому себе?

Если вас интересует эволюция характера, — сказал Корин, — извольте: Яворского погубила слава. У нас слишком восторженное общество, Джузеппе. Мы до сих пор не отучились впадать из одной крайности в другую. Яворский много лет публиковал статьи с довольно бредовыми идеями. Еще с института, верно? Никто в эти идеи не верил, шли они по классу «у звездного капитана разыгралось воображение». Потом — Лонгина, планета-лазер. Идея Яворского, которая неожиданно оказалась реальностью и погубила девять человек на «Ахилле». И тогда в идеи Яворского поверили безоговорочно.

— Нет, — сказал Базиола, — многие идеи Кима и сейчас остались на уровне слов…

— Вы не правы, Джузеппе! Словами остались лишь те идеи, которые сам Яворский не пожелал разрабатывать. Вспомните: Яворский выдвинул идею одновременного образования планет и жизни из протопланетного газопылевого облака. Интереснейшая проблема, создаются группы и лаборатории, идут исследования, и вдруг Яворскому это становится неинтересно. Он забывает об этой идее и выдвигает другую: межзвездные полеты в разумном лазерном луче…

— Вы все путаете, Игорь. Вы сказали о разумном лазерном луче. Я редко виделся с Кимом после института, и все же он обратился ко мне…

* * *

Базиола получил приглашение поработать в киберцентре на Луне и готовился к отлету. Впервые он надолго покидал Землю, но ему казалось, что никакие двигатели не оторвут его от планеты. Когда Базиола ощутил приближение кризиса, неожиданно приехал Ким. Оглядел Базиолу, сказал дружелюбно, без вступления:

— У меня кое-что есть, Джу. Давай посчитаем по старой памяти. Ты слышал о лазере-мозге?

— Естественно, — кивнул Базиола. — Передавали в сводке новостей: Яворский работает над новой идеей.

— Работает кто угодно, только не я… Не могу справиться с привычкой метаться от задачи к задаче. Подсознательно ищу проблему, которая захватила бы надолго. Не нахожу… Лазер-мозг. Хватило на десять дней. Когда дошло до конкретных расчетов, стало неинтересно. А тебе, наверно, понравится. Там сложный счет. Это не работа, Джу, это перебор задач, игра ума. Нужна встряска. Как тогда, на Лонгине. Придумай что-нибудь, Джу!..

— Джузеппе, это опять я. — Вид у Томилина был не то чтобы уставший, но какой-то замороженный. — Лигийцев из ближайшего поселка мы остановили. Но дальше к югу очень плохо. Все опрошенные утверждают, что появилось необычное ощущение запаха. Они панически боятся — запах мешает им чувствовать планету. Разлажен механизм эволюций, действовавший тысячи лет!

— Буду у вас, — сказал Базиола, — ждите.

Отключив стереовизор, кибернетик подошел к динамической карте Лигии. На юге, около моря, вырастала на глазах горная цепь. Лигийцы бежали в другом направлении — там катастрофические сдвиги ожидались через несколько часов.

Игорь, свяжись с группой поиска, — сказал Базиола. — Пусть ищут к югу от базы Томилина. Думаю, планер там. И Яворский тоже.

— Запах… — бормотал Базиола, меряя комнату шагами. — При чем тут запах?

— А при чем здесь Яворский? — недоумевал Корин. — Волнения в поселке начались спустя полчаса после посадки планера. Но ведь это чистое совпадение…

— Вы думаете? — бросил Базиола. — Я знаю Кима лучше вас. Вот только нет связующего звена. На Земле у Кима была цель, о которой он, может, и сам не догадывался. Поймите, Игорь, каждая его идея была строгим следствием предыдущей, но связь эту трудно было проследить, очень уж непохожими выглядели идеи. Непохожими даже для самого Кима. Значит, он имел твердую цель, когда шел в испытатели, — неожиданно заключил Базиола. — Он пришел к вам потому, что задумал эксперимент на Лигии.

Обратился бы к контактистам, — пожал плечами Корин. — Яворскому разрешили бы все, что угодно.

— Разрешение на любой эксперимент здесь даю я, — хмуро сказал Базиола. — И я бы не позволил. И Ким знал, что я буду против. Скажите, Игорь, когда стало известно, что «Кентавр» пойдет через систему Растабана?

— После запуска корабля в производство. Года четыре назад.

— До того, как Ким стал испытателем?

— Трудно сказать… Примерно в одно время.

— Уверяю вас, Ким пришел в отряд вскоре после того, как узнал, что «Кентавр» пойдет к Растабану и что поведет машину один пилот.

— И Яворский сделал все, чтобы попасть на «Кентавр»?

— На Лигию, Игорь!

Два канала связи включились одновременно. На левом экране появилось изображение плоскогорья с толпами лигийцев, на правом — сморщенное лицо старухи с традиционным лигийским украшением: стеблем дерева-лианы.

Корин смотрел на левый экран. Среди скал тускло поблескивали широкие стабилизаторы обнаруженного наконец планера. Машина была цела, она села очень удачно в долине с горизонтальным дрейфом. Планер будто плыл на волнах каменного океана, но тектонические силы пока щадили его. Люк задраен, отметил Корин, пилот внутри. Облегченно вздохнув, он продолжал следить: аварийная группа вскрывала планер методично, ее руководитель Дэвис комментировал каждое свое движение.

— Пилотская кабина закрыта. Вскрывать?

— Попробуйте открыть аварийно, — посоветовал Корин.

— Пробую. Не открывается. Похоже, что заклинило катапульту.

— Пилот катапультировался?!

— Внешние люки катапульты не выбиты.

— Вскрывайте, — помедлив, разрешил Корин. Это было страшнее всего: если пилот выстрелил собой при задраенных внешних люках…

Упали переборки, изображение заволокло дымкой.

— Пилота нет! — сообщил Давил с изумлением.

— Проверьте автоматику люков!

— Норма. Катапультирование было не аварийным.

Как на тренировке, подумал Корин. Яворский открыл люки, выстрелился, и автоматика вновь герметизировала кабину.

— Оставьте планер, Дэвис, — устало сказал Корин. — Я вылетаю, буду у вас через полчаса.

В дороге молчали. Корин глядел в иллюминаторы на каменную бурю, разыгравшуюся внизу.

— Яворский сообщил бы о себе, если бы остался жив, — сказал наконец Базиола — На любой другой планете он мог бы отсидеться. Здесь — нет. Планета проглотит капсулу и раздавит, как орех…

— Это трудно, — улыбнулся Корин, — Серийный аппарат выдерживает до миллиона атмосфер — ведь это спасательное устройство!

— Отлично! — воскликнул Базиола. — В моей схеме это было самое слабое звено. Теперь все ясно. Яворский ставил эксперимент, и ему нужна была чистота. Я начал догадываться, когда говорил со старухой, помните? Она утверждала, что Растабан скоро обрушится вниз, настанет конец света. И этот запах, который кажется запахом только субъективно, — новые ощущения приходится описывать известными словами. Мы пять лет не могли втолковать лигийцам, что им грозит гибель. И пришел Яворский… Вы еще не поняли его мысль? Нужно воздействовать не на лигийцев, а на их мир. Они должны сами ощутить опасность. И они ощутили! Не знаю, как Ким этого добился, он объяснит сам. Но принцип ясен: организм лигийцев очень чувствителен к изменениям внешней среды, он улавливает малейшее дыхание планеты, а дыхание звезды не ощущается. Отсюда идея — усилить влияние Растабана так, чтобы лигиец почувствовал. Чтобы он начал жить не только жизнью своей планеты, но и жизнью своего солнца.

— Яворский — не комитет по контактам, — жестко сказал Корин. — Если он сам пошел на такой эксперимент…

— А чем он рисковал? — пожал плечами Базиола. — Если опыт не удастся, все останется, как было. А для Кима эксперимент был необходим. Правда, теперь за него примутся разного рода комитеты…

— Что? — встрепенулся Корин. — Извините, я задумался. Считал в уме, на какую глубину может погрузиться капсула. Оказывается, почти до центра планеты…

— Ну и отлично, — сказал Базиола. — Значит, Ким действовал так. Он посадил планер и начал опыт. Вероятно, аппаратура была смонтирована в капсуле заранее. Опыт должен был продолжаться около часа.

Корни молчал, кусал губы, думал. Впервые он понял по настоящему человеческую сторону проблемы. Впервые осознал, что лигиец — существо с бесконечно сложным внутренним миром. Корин подумал, что каждый лигиец — гений, ибо держит в уме всю планету. Беда в том, что ни для чего больше не остается места в его памяти. Мир «бесполезных» гениев. Их спасут, теперь-то их точно спасут, переселят на безопасную планету, и кто знает, какими гигантскими темпами начнет развиваться их проснувшийся для размышлений мозг?

Базиола смотрел на динамическую карту Лигии. Южный материк колыхался, дышал, жил. Красная капля, обозначавшая капсулу Яворского, шла к поверхности.

— Ким всплывет через семь часов, — сказал кибернетик,

— А мы будем на месте через двадцать минут — отозвался Корин. — Я свяжусь с Дэвисом, пусть сам поднимает планер. Поспешим к Яворскому.