«Любовница Леонарда[СИ]»

Песиголовец Виктор Любовница Леопарда

Пролог

Как только отцвели вишни и стало по-настоящему тепло, бабушка Настасья вынесла в сад старый тулуп зятя, бросила его возле маленького самодельного столика, за которым по давней семейной традиции Гурские обедали в летнюю пору, и сказала Лии:

— Вот тебе, малая, кожух, на нем и забавляйся с куклами. Нечего сидеть взаперти! Надо дышать свежим воздухом, благодать-то какая кругом!

Лия сразу притащила из дому целую кучу игрушек, разбросала их на молодой травке, сама уселась на тулуп и, щурясь от яркого света, принялась стаскивать с Таи — своей самой большой куклы — синее плюшевое платьице, надумав поменять его на белое, которое на днях сшила мама из старой простыни.

Настасья с минуту постояла, наблюдая за внучкой, а потом пошлепала к колонке. Наточила полное ведро воды, наполнила ею большой оцинкованный таз, чтобы индюшки и курочки могли утолить жажду, и вернулась в сад. Опустившись на лавочку за столик, достала из кармана своего пестрого передника маленькую книжицу в изрядно потрепанном переплете и футляр с очками.

— Сейчас я буду читать молитву, — обратилась она к Лии, одной рукой натягивая на поседевшую голову серо-голубой платок, сползший на шею, — а ты, малая, повторяй за мной да запоминай. Я в твоем возрасте уже, кажись, пять молитв знала. И тебе пора хоть одну выучить. А то получается, что ты совсем нехристем растешь! Мало того, что твой придурошный папа, прости его Господи, дал тебе имечко, которого нету в святцах, так еще и крестить не разрешил. Вот же ирод какой! Говорит: "Мой дед в Бога не верил, отец не верил, я не верю и дочка моя не будет верить. Потому, что религия — опиум!" Ждет его, отца твоего, геенна огненная, не иначе! А что еще может быть уготовано на том свете такому безбожнику?

Слюнявя пальцы, Настасья полистала молитвослов, потом отложила его на столик, сняла с носа очки и задумчиво молвила:

— Начнем, пожалуй, с "Отче наш"… Малая, повторяй! Отче наш, иже еси на небеси… Малая, ну? Да святится имя Твое…

— Оче на… изе… твое…

— Не "оче на", а "Отче наш"! — терпеливо поправила Настасья. — Повтори!

— Очше на! — послушно пролепетала Лия, тщетно пытаясь обрядить Таю в обновку.

— Ладно! — махнула рукой женщина и забубнила: — Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое… Слушай и запоминай! Да будет воля Твоя…

Через полчаса первый духовный урок пришлось заканчивать. И хотя девочка усвоила только начало молитвы, продолжать его Настасья не могла — нужно было отправляться к пруду на пастбище доить Зорьку и Цветану.

— Значит, так, малая! Я сейчас отлучусь, а ты сиди тут и никуда ни ногой! Поняла? — проговорила Настасья, вставая и одергивая полы выцветшего халата.

Лия подняла на бабушку свои большие карие глазенки и качнула кудрявой головой в знак согласия.

— Ну, тогда я пошла…

Оставшись одна, девочка вдруг потеряла интерес к куклам и обратила свой взор на Мазурика — старого рыжего кота, который, вальяжно развалившись, почивал под лавочкой.

— Мазуря!

Тот сначала блаженно заурчал. Но когда ему в бок попала небольшая пластмассовая кукла, вскочил и отпрянул в сторону. Лия тут же подбежала и начала энергично трепать его за холку. Кот недовольно замотал хвостом, а затем изогнулся и занес для удара лапу. Этого было достаточно, чтобы малышка вмиг залилась слезами. Однако плакала она довольно своеобразно: издавала тонкие протяжные звуки, при этом потрясая кулачками и сердито топая ногами.

— Доченька! — послышался взволнованный голос матери Лии Натальи. Она быстро входила во двор. — Что случилось?

Рыдая, девочка подбежала к ней, потом повернулась к коту и указала на него пальчиком:

— Мазуря! Плохой!

Наталья подхватила дочку на руки, чмокнула в мокрую щечку и, сделав несколько шагов в глубину двора, нарочито строгим голосом запричитала:

— Ах, бессовестный котяра! Ах, подлец! Негодник! Ты зачем обижаешь маленькую Лию? Только посмей еще хоть раз к ней приблизиться, так я тебя живо проучу веником!

Мазурик нервно дернул хвостом и опять развалился под столиком. А девочка звонко засмеялась и погрозила коту кулачком.

Наталья поставила Лию на ноги и, прежде чем отпустить, отерла ее глаза и нос подолом своего ситцевого сарафана.

Когда во двор с бидонами в руках вернулась Настасья, ее дочь уже разожгла на заднем дворе плиту, которой Гурские пользовались летом для приготовления еды, начистила целую миску картошки и заканчивала резать на кусочки мясо.

— Пашка в полдень поедет в район за какой-то деталью к косилке, поэтому придет на обед раньше, — сообщила Наталья матери. — Просил состряпать пюре с жареной телятиной и взвар из сухофруктов.

— Какой-то он непонятный, Пашка твой, — проворчала Настасья, стягивая платок со вспотевшего лба на затылок — В подвале — десяток ящиков с яблоками, в морозильной камере — полведра замороженной смородины, а ему, дуралею, подавай взвар из сухофруктов!

— Ну, любит он его, мама! — смеясь, ответила дочь. — Поставьте на огонь казан с вчерашним борщом, пусть закипит, а то еще прокиснет, пока Пашка явится!

— Да чего бы это борщ прокис! — удивилась Настасья. — Вчера только сварили, хранится в холодильнике…

Договорить она не успела — под навес вошел высокий черноволосый мужчина лет тридцати с большими, мозолистыми руками. Взглянул исподлобья на женщин, негромко поинтересовался:

— Обед, надеюсь, готов?

— Пашенька, что-то ты совсем уж рано сегодня! — покачала головой Наталья. — Всего полчаса прошло, как я мясо с бойни принесла, вот только успела порезать…

Мужчина тяжело опустился на табурет.

— Гришка и Никита, значит, опять поздно на работу вышли? — поморщившись, проговорил он, и было непонятно — вопрос это или констатация факта. — Видать, опять вчера хорошо погуляли, подлецы… Ну, давайте, что там у вас есть перекусить?

— Борщ есть, вчерашний! — не глядя на зятя, бросила Настасья. — Иди, умойся и садись за стол в саду! Сейчас подогрею и принесу.

— Ладно, борщ так борщ! — нехотя согласился Павло и, поднявшись, попросил: — Вы это, яичницу хоть приготовьте. На сале.

Обедал он вместе с Лией. Посадил ее себе на колено, сунул в руку ложку и приказал:

— Кушай, Архелия!

Так и хлебали они вчерашний борщ из одной тарелки. И кусок хлеба у них был один на двоих, хотя на столе красовалась огромная паляница с румяной корочкой — продукт местной пекарни, которая, как и бойня, а также маслобойка, мельница и крупорушка, принадлежали семье Гурских.

Этот обед девочка запомнила на всю жизнь. Почему именно его — трудно сказать. Может быть, потому, что отец тогда в первый и последний раз в жизни брал ее на руки…

Глава первая

Зажарив на ужин петушка, Архелия отправилась в сарай доить Березку. А еще нужно было наносить в большой оцинкованный таз дробленого ячменя да отрубей и залить кипятком — до утра все это набухнет, разомлеет, и будет поросятам славный корм. Кроме этого, девушку ждала еще одна работенка — отец попросил прикинуть, какую выручку получило фермерское хозяйство от мельничного производства за последние три месяца, не следовало ли поднять цену на муку. Архелия с числами всегда дружила, в десятом классе даже получила второе место на областной олимпиаде по математике. И мечтала поступить в вуз на финансово-экономический факультет. Но в этом году не получилось, помешало горе, случившееся в семье в конце июня — как раз после выпускного бала в школе…

С тех пор, как мать скоропостижно умерла от цирроза печени, развившегося вследствие гепатита, все домашние дела легли на плечи семнадцатилетней Архелии. Стирка, уборка, готовка, живность и огород — работать приходилось с утра до ночи. Да еще и отец повадился с просьбами — то одно ему посчитай, то другое. Бухгалтер в фермерском хозяйстве, конечно, имелся, но только один, точнее сказать — одна. Женщина эта, Клавдия Васильевна, была уже пенсионеркой, плохо видела, но отец менять ее не спешил. Попросил лишь немного понатаскать счетоводческому делу дочку, Архелию. Сказал: "Как подучишь, так и будет тебе¸ Васильевна, помощница. А я за науку тебе еще и приплачу". Бухгалтерша оказалась хорошим учителем, девушка — способной ученицей, и уже месяца через два она, как говорится, запросто сводила дебет с кредитом. Разобралась и с вопросами себестоимости, и рентабельности, и налогообложения да всяких обязательных платежей.

Архелии, несмотря на хроническую усталость, нравилось выполнять отцовы поручения. Что душа к этому лежала, а что понимала: все эти занятия — неплохая практика. Ведь Клавдия Васильевна уже заявила, что в следующем году, по осени уйдет на заслуженный отдых и станет опекаться правнуками, коих у нее двое. И, крути — не крути, никому иному, как Архелии придется становиться штатным бухгалтером их фермерского хозяйства. А учиться придется заочно. Да оно, видимо, так и лучше, потому как теория — это хорошо, а теория с практикой — просто замечательно.

Вечером Павло явился домой не в духе. Вошел в гостиную, искоса зыркнул на дочку и, не умывшись даже, поплелся на кухню.

— Жрать давай!

Архелия молча поставила на стол жестяный поднос с жареным петушком, кастрюльку с рассыпчатой гречневой кашей, которую отец обожал, и графин с прохладным взваром.

— Где хлеб?

Девушка взяла большую пшеничную буханку, отрезала от нее здоровенный ломоть и подала.

— Кушай! Приятного аппетита!

— С чего есть-то?

На краю стола, прикрытая белоснежной матерчатой салфеткой, стояла горка чистых тарелок, рядом с ней — ложки, вилки, несколько ножей.

— Да вот же! — Архелия отбросила ткань в сторону. — Может, тебе и супчика налить?

— Не надо…

Павло взял тарелку, бросил в нее несколько ложек гречки, часть петушиной грудки и принялся за еду. Девушка присела на табурет по другую сторону стола.

— Устал, батька?

— Угу! — буркнул отец, не поднимая головы. — На ферме поломался транспортер, пришлось повозиться…

— Ты что, сам ремонтом занимался?

Павло кивнул.

— А слесарь? Дядя Михайло, Грицай, куда подевался?

— Он сегодня не работал, — отец вяло махнул рукой с зажатым в ней куском хлеба. — Я его на крестины внучка отпустил. Праздник, понимаешь, сегодня у Грицая.

— Понятно! — вздохнула Архелия. — Ну, а Федька Ткачук, он куда подевался?

Павло поморщился, как будто вместо каши отправил в рот ложку тертого хрена.

— Выгнал я его! Вчера.

— Как выгнал? За что, батька?

Отец перестал жевать, отер рот тыльной стороной ладони и, потянувшись к подносу за крылышком, бесцветным голосом произнес:

— Он опять с перегаром пришел.

— Но не пьяный же…

— Может, и не пьяный, а только с похмелья, — пожал плечами отец. — Но случись чего с ним на производстве, кто станет разбираться в таких тонкостях? Скажут, что я допустил его к работе нетрезвого — и под суд!

Девушка нервно заерзала на табуретке.

— Да что может случиться с Федькой на ферме? Какие там опасности? Разве что корова хвостом ударит.

— Не скажи! — не согласился Павло, не спеша пережевывая кусочек мяса. — Федька ведь не только слесарь, он еще и электриком на ферме числился. Не дай Бог долбануло бы его током — хлопот не оберешься!

С минуту Архелия сидела, опустив голову, и молчала. Потом спросила:

— Батька, но ты же его потом восстановишь на работе? Восстановишь, да?

— И не подумаю! — хмуро изрек отец. — Я Федьку уже не раз предупреждал, чтобы приходил на работу трезвым. А он?

— Но ведь у Федьки трое детей и его Галка опять с пузом ходит, — напомнила девушка. — Если Федька не будет работать, семья с голоду пропадет. Ты же в селе единственный работодатель. А в райцентр не наездишься, да и нечем, сам знаешь, автобус ходит только по вторникам и воскресеньям…

— Будут жить со своего хозяйства! — Павло опять отер рот, на сей раз уже салфеткой, и потянулся к графину со взваром. — А где кружка?

— Да вот же, перед тобой! — Архелия указала пальцем на большую сиреневую чашку, стоявшую прямо посередине стола. — Батька, о каком хозяйстве ты говоришь? У Ткачуков, кроме десятка кур да поросенка, ничего нет. И огород у них маленький, да еще и неполивной. Ведь воду они себе не провели — не на что.

— Какое мне дело до этого? — нахмурил бровь Павло. — Пусть теперь Федька выкручивается, как хочет! Я что ль поил его?

— Не возьмешь Ткачука назад?

— Не возьму!

— Батька…

— Я своему слову хозяин! — громко произнес отец, хлопнув своей большущей ладонью по столу, и впервые за вечер поднял глаза на дочку. — И запомни на будущее: я в советчиках не нуждаюсь!

Павло посидел еще несколько минут, попивая взвар, потом поднялся, ополоснул руки под краном и ушел в гостиную, чтобы по своему обыкновению посмотреть перед сном телевизор. А девушка принялась мыть посуду.

Управившись, села подсчитать прибыль, полученную от мукомольного производства. Дело это оказалось не столь простым, как думалось вначале, и растянулось до полуночи…

Ложась в свою постель, Архелия вспомнила разговор с отцом. Она хорошо знала его упертый норов — хоть кол ему на голове теши, свое решение не поменяет… А это значит, что бедных Федькиных детишек ждут тяжелые времена. Малыши Ткачуков и так всегда ходили в обносках, а теперь, пожалуй, еще и недоедать будут…

Павло обычно вставал около шести утра, умывался, брился и, по-быстрому перекусив, бежал на работу. Выходных у него не было. Он мог позволить себе на денек остаться дома только в зимнюю пору и то, по сути, не отдыхал. Все куда-то вызванивал: то менял муку на горюче-смазочные материалы, то предлагал зерно в счет оплаты за минеральные удобрения и средства защиты растений, то искал оптовых покупателей на подсолнечное масло и крупы…

Теперь и Архелия, после безвременной кончины матери, стала подниматься вместе с отцом. Перво-наперво управлялась возле скотины, делала самые неотложные дела по хозяйству, а уже потом приводила себя в порядок — мылась, расчесывала свои черные слегка вьющиеся локоны и завтракала. Затем могла часик-другой заниматься, чем хотела — хоть читать, хоть смотреть телевизор, хоть сходить куда-нибудь, например, к подруге Зойке, жившей на другом конце их села Талашковки. А часиков в одиннадцать девушке нужно было опять закатывать рукава и приниматься за работу: доить Березку, кормить телку, бычка, свиней и птицу, убирать навоз из хлева, потом готовить ужин…

В это утро Архелия решила навестить старую Евдокию — родную тетку покойной матери, сестру бабушки Настасьи. Евдокия эта появилась в Талашковке совсем недавно — и месяца еще не прошло с момента ее приезда. Поселилась в опустевшей хате Настасьи. А та как раз уехала со своим мужем дедом Анатолием в областной центр, в Полтаву, точнее — не в саму Полтаву, а в пригород. Сын деда Анатолия — Григорий Одинчук — выстроил большую домину на берегу Ворсклы, но его холеная супруга не захотела бросать квартиру в центре. И получилось, что новостройка осталась пустой, незаселенной. Чтобы ее не растянули по кирпичику прыткие соседи, Григорий и попросил отца поселиться в новом доме вместе со своей Настасьей, на которой женился после смерти матери, Софьи Тарасовны. Старому Одинчуку, давным-давно пенсионеру, ничего не оставалось, кроме как согласиться. Он продал свою хату в Талашковке, погрузил вещи в фуру и вместе с женой отправился на новое место жительства. Настасья же свое жилище передала сестре — бабе Евдошке, которая никак не могла ужиться с невесткой и искала себе пристанище. Правда, ходил слушок, что невестка тут ни причем. Вроде как в том селе, в Юрасовке, где раньше обитала старая Евдошка, ее сильно невзлюбили люди. Невзлюбили настолько, что кое-кто даже обещал спалить ей хату. Попала же бабка в такую немилость из-за того, что, дескать, делала сельчанам разные пакости — за хорошую мзду могла навести порчу, наслать болезнь, приворожить какой-нибудь девахе парня, а то и приглянувшегося мужика, отвратив его от жены да малых деток.

Архелия не особо верила всем этим россказням. Баба Евдошка ей нравилась — веселая, говорливая, приветливая и хлебосольная. Девушка уже трижды была у нее в гостях и каждый раз угощалась чем-нибудь эдаким — драниками, гречаниками и отменным домашним пивом, которое получалось у старушки и хмельным, и пахучим, и вкусным-превкусным.

Идти Архелии было недалеко, на соседнюю улицу. По дороге зашла в магазинчик, купила бабке кулек шоколадных конфет — та их просто обожала — да пачку простых, мужицких, сигарет, так как Евдошка покуривала и покуривала именно такие — без фильтра.

Приблизившись к знакомому двору, девушка увидела, как из калитки торопливо вышла какая-то молодая женщина, не из местных. Хотя только заканчивался октябрь, и погода стояла еще довольно теплая, на этой даме была короткая меховая шубка и длинные до колен сапоги на шпильках. Она пересекла улицу, подбежала к белому легковому автомобилю с нанесенными на дверь шашечками такси и села в него. Машина тут же стала отъезжать. Архелия удивленно проводила ее взглядом: странно, кто это приезжал к Евдошке? Уж не невестка ли мириться?

Бабка сидела в светелке на топчане и что-то пила из маленькой зеленой кружечки. Увидев девушку, радостно воскликнула:

— Внученька! Вот молодец, что пришла.

— Только что я встретила женщину у калитки, — заговорила гостья, обнимая старушку. — Это твоя невестка?

— Что ты! — засмеялась Евдошка, вставая с топчана и потирая рукой поясницу, обвязанную толстым шерстяным платком. — Моя невестка совсем другая — маленькая, толстенькая, конопатая. А эта, ты же видела, какая — прямо фифа!

— А кто она? — Архелия положила на столик, приставленный к окну, свои гостинцы и вопросительно взглянула на хозяйку.

Та усмехнулась, подошла к старенькому серванту, взяла с полки точно такую же кружечку, как у себя, и протянула девушке:

— Вон на столе банка, налей себя, внученька пивка! Доброе пиво у меня получилось, — и только усевшись на место, пояснила: — Это ко мне приезжала дочка сельского головы из Юрасовки. Дело у нее одно было…

Архелия наполнила свою кружку напитком, с удовольствием пригубила и спросила:

— Серьезное дело?

Евдошка немного помялась, взглянула на внучку как-то уж очень пытливо и тихо произнесла:

— Муж от нее ушел. Вот она и приехала ко мне за помощью.

— А чем ты ей можешь помочь? — удивилась девушка.

— Да могу! — небрежно обронила старушка, поднося кружку к губам.

— Ты меня заинтриговала! — воскликнула Архелия, вспомнив странные разговоры сельчан о Евдошке. — Расскажи!

— Да что ж рассказывать, милая! — криво усмехнулась бабка. — Заговор я знаю один, который любого мужика к своей супруге воротит. Только к этому заговору еще нужно обряд провести, простенький, незатейливый обряд.

Девушка озадаченно посмотрела на Евдошку. Затем присела рядом с ней на топчан и поинтересовалась:

— И многим ты помогла?

— Многим, внученька, многим!

— То есть ты чары знаешь? Магию?

Старушка кивнула.

— Но откуда?

— Да как тебе сказать, — задумчиво произнесла Евдошка. — Когда я была еще совсем молоденькой, вот такой, как ты сейчас, одинокая старая женщина — Катерина — из нашего села как-то позвала меня к себе. Я пришла. Она поговорила со мной о том, о сем, попросила что-то там, уж не помню, сделать ей по хозяйству. Потом я снова к ней приходила. В общем, вскоре мы подружились. Катерина впоследствии и научила меня многим интересным штучкам, передала свои знания, свой опыт. Когда она умерла, ее дом по завещанию достался мне. Но жить в нем было невозможно, пришлось продавать, притом за бесценок…

— Почему жить было невозможно? — еле слышно спросила Архелия. Слова старухи повергли ее в изумление и даже панику: это что же получается, баба Евдошка — ведьма?! А как иначе назвать женщину, которая умеет колдовать?

— В той хате такое ночами творилось, что и описать нельзя! — со вздохом проговорила бабка.

Девушка не стала уточнять, что именно творилось в доме покойной Катерины. Сидела, притихнув, и боялась поднять глаза.

— Да ты, внученька, не думай ничего плохого! — успокоила Евдошка. — Я мало чего умею, мало знаю. Только и могу, что загулявших мужей к женам возвращать да девкам парней привораживать. А зла понапрасну никому не делаю.

Архелия поднялась, подошла к столу, плеснула в свою кружку еще пива и промолвила, тряхнув кудрями:

— Удивила ты меня, бабушка…

— Да чего ж тут удивляться! — засмеялась та. — Разве тебе не приходилось слышать, что некоторые люди обладают необычным даром? Ну, хоть и экстрасенсы эти, они ведь многое могут. Вот и я экстрасенс! Разве я в том виновата?

— Нет! — замотала головой девушка, подумав. — Не виновата.

— И я ж говорю, что не виновата! — подытожила Евдошка и, кряхтя, опять начала подниматься со своего места. — Садись за стол, внученька, я тебя покормлю. Я такой вкусный суп с галушками приготовила! Вот попробуй!

— Попробую, — согласилась Архелия. Слова бабки об экстрасенсах немного успокоили ее. Ведь действительно, есть же люди с необычными способностями, их вон и по телевизору показывают. Так что, они все ведьмы и колдуны? Нет, конечно.

Поев супчика и еще немного поговорив со старушкой, Архелия отправилась домой.

Возле сельского клуба встретился ей Микола Грицай, сын дядьки Михайла. Он шел, видать, со школьной котельной, где работал посуточно с двумя сменщиками — Петькой Гнездиловым и дедом Зиновием Воропаем. Подтянутый, красивый, слегка заносчивый, Микола очень нравился девушке, как, впрочем, и многим другим барышням Талашковки. Впервые Архелия обратила на него внимание два года назад, когда он вернулся из армии. Но ей тогда не было и шестнадцати, и всерьез претендовать на благосклонность парня она не могла. Около года назад он женился на дочери завуча школы двадцатилетней Дианке — студентке-заочнице Полтавского педуниверситета.

Архелия бросила быстрый взгляд на Миколу, сдержанно ответила на его приветствие и хотела идти дальше. Но он окликнул ее:

— Как дела, Лия?

— Да так себе, — ответила она, остановившись.

— Плохо, значит? — сочувственно поинтересовался Микола, прикуривая сигарету.

— Ну, почему же плохо? — пожала плечами Архелия. — Жить можно. Вот только все не могу привыкнуть, что мамы уже нет…

— Ну да, да! — закивал он своей светло-пепельной головой. — Горе у тебя, конечно… Рано, очень рано ушла тетя Наталья.

— А ты, Колька, как поживаешь? — спросила девушка немного смущенно. — Отец говорил, сынуля у вас с Дианкой родился…

— Точно! Родился! — заулыбался Микола.

— Роды прошли нормально? Мальчик здоров?

— Богатырь!

Архелия снизу вверх взглянула на парня и тут же опустила голову.

— Ну, я пойду, Колька, дела у меня… по хозяйству…

— Иди, иди! — вздохнул он. И когда девушка сделала несколько шагов, громко бросил ей вслед: — Как же это я проморгал такую красавицу!

От этих слов сердце Архелии учащенно забилось, а губы помимо воли тронула счастливая улыбка: заметил, наконец! Только поздновато, к сожалению…

Дойдя до магазинчика, она увидела Федьку Ткачука. Опершись плечом о старую липу, он стоял и о чем-то громко разговаривал с бывшим учителем труда, а ныне пенсионером Сан Ванычем, который два месяца назад похоронил свою единственную дочь, заболевшую раком крови, и теперь с утра до ночи заливал свое горе водкой. Оба, и Федька, и Сан Ваныч, были уже хорошо поддатые. Рядом с ними, то и дело вытирая кулачком сопливый носик, ошивался малец лет шести в потертом до дыр синем свитерочке и стоптанных ботиночках.

Архелия остановилась.

— Федор!

Тот на миг поднял затуманенные глаза и, небрежно отмахнувшись, продолжил разговор с Сан Ванычем.

— Федор! — опять окликнула его девушка. И когда он, наконец, замолчал и взглянул на нее уже более осмыслено, указала пальцем на ребенка: — Веди мальчонку домой, ему же холодно в такой легкой одежке! Может запросто бронхит или чего хуже подхватить.

— Шла бы ты, девка, своей дорогой! — огрызнулся Федька. — Ишь, какая сердобольная выискалась! Ты лучше батьку своего спроси, за что он меня, честного труженика, выгнал с работы? Я что, дело свое плохо делал, а?

Архелия ничего не ответила, обошла хмельных мужчин и, остановившись чуть в сторонке, пальцем поманила к себе малыша:

— Тебя, кажись, Максимкой зовут?

— Да! — радостно воскликнул он, подскочив к девушке.

Она заговорщицки подмигнула ему и весело спросила:

— Максимка, а хочешь конфет?

— Да! — энергично замотал он косматой головой.

— Тогда идем, куплю тебе! — Архелия развернулась и направилась в магазинчик.

Ребенок вприпрыжку последовал за ней. Ткачук не остановил его, только что-то пробубнил себе под нос и в сердцах махнул рукой.

Через несколько минут они вышли. Глаза мальчика сияли, как звезды на небе майским вечером, обеими руками он прижимал к груди большой пакет с конфетами и печеньем.

— Максимка, беги домой! — попросила девушка. — Угости братика и сестричку.

— Угу! — шмыгнул он носом и, соскочив с крыльца, стремглав понесся вдоль улицы.

Архелия проводила его долгим взглядом и, не сказав ни слова Федьке, не спеша пошла домой.

Глава вторая

— Так что там твой батька, молодуху решил себе в жены взять или как? — спросила девушку почтальонша Марфуша, когда катила мимо двора Гурских свой велосипед, груженный тяжелыми сумками с газетами и мелкими бытовыми товарами.

Архелия бросила метлу, которой только что выметала сор с бетонной дорожки, идущей от калитки к крыльцу дома, и удивленно уставилась на женщину.

— Откуда ты это взяла?

— Да люди в селе трепятся! — ответила Марфуша, остановившись. — А что, разве это брехня?

— Ясное дело! — девушка стряхнула пыль со своих стареньких джинсов и, выйдя за ворота на улицу, осведомилась: — И кто же конкретно распускает такие слухи?

Почтальонша почесала грязным пальцем переносицу и неопределенно пожала плечами:

— Да все говорят! Я вот, к примеру, сегодня в магазине слышала, как Людка Гнездилова и Таська Макогониха, ну, та, которая работает уборщицей в школе, рассказывали продавщице, что видели твоего батьку с Райкой Сысоевой. Вроде они, батька твой и Райка, где-то там целовались…

Архелия со смехом всплеснула руками:

— Ну, и фантазия у наших сельчан! Это ж надо придумать: мой батька и Райка Сысоева целовались! Да на той Райке пробы негде ставить! С кем она только не жила! От кого только не делала аборты! Зачем она моему батьке? Он что, порядочную женщину себе найти не смог бы?

Марфуша подоткнула свои седеющие космы, разметавшиеся по щекам, под цветастый платок и, вздохнув, заметила:

— Мужики, Лия, они падкие на гулящих, по своему ироду знаю… Да и, как ни крути, Райка — красивая, фигуристая баба. Этого у нее не отнимешь. И молодая! Ей-то ведь, кажись, и тридцати годков нет…

Девушка отрицательно покачала головой и твердо молвила:

— Мой батька на такую никогда не позарится! Он человек серьезный. Да и куда ему с кем-то шашни крутить? После смерти мамы только четыре месяца прошло…

Почтальонша как-то странно взглянула на Архелию и уже хотела катить свой велосипед дальше. Однако почему-то передумала. Некоторое время стояла, опустив голову, а потом негромко произнесла:

— Я тебе вот что скажу, Лия: по-моему, люди не зря треплются… Дыма без огня, как ты знаешь, не бывает!

Девушка раздраженно махнула рукой, круто развернулась и потопала во двор. А Марфуша, глядя ей вслед, грустно покачала головой.

До вечера Архелия уж и забыла об этом разговоре. Но когда в седьмом часу, чуть позже обычного, появился Павло, вдруг вспомнила. И решила осторожно выведать, знает ли батька, о чем судачат в Талашковке.

После ужина зашла в гостиную, где он, рассевшись в кресле, смотрел телевизор, и повела такой разговор:

— Мне сегодня почтальонша Марфуша одну новость поведала, я слушала и просто умирала со смеху… Вот хочу тебе рассказать, посмейся и ты!

Павло оторвал взгляд от экрана, зыркнул на дочку:

— Какая еще новость?

— Да о тебе!

— Обо мне? — он удивленно вскинул густую бровь и потянулся к журнальному столику — там лежал пульт от телевизора. Немного приглушив звук, без особого энтузиазма поинтересовался: — И что тебе такого наговорила Марфуша?

— Да нашу талашковскую сплетню пересказала! Будто люди видели, как ты целовался — только не упади — с этой, — Архелия прыснула смехом, — как ее… Райкой Сысоевой!

Павло, услышав эти слова, кашлянул, почесал пятерней шею у кадыка и, качнув головой, процедил:

— Ну, народ!

— Да уж, наши люди способны такое придумать, что и на уши не натянешь! — развела руками девушка. — Притом, совершенно на голом месте!

Отец немного поерзал в кресле, опять поднял глаза на дочку и тут же опустил их. Ей показалось, что в этом взгляде промелькнуло что-то похожее на смущение, и заволновалась:

— Ты что, расстроился, батька? Не нужно! Ты в Талашковке человек, так сказать, видный, популярный, вот люди и выдумывают о тебе разные небылицы.

Он поднялся с кресла, походил туда-сюда по комнате, заложив руки в карманы своих широких домашних штанов, и остановился перед Архелией.

— Ты это… пойми, — заговорил он немного не своим голосом. — Мамку уже не воротишь… Не оставаться же мне до смерти бобылем? Я еще мужик не старый, при силе, мне жену надо… Иначе, что ж за жизнь?

Сердце девушки тревожно екнуло.

— Постой, постой, батька! Ты о чем? — она во все глаза смотрела на Павла. — Так ты что, вправду крутишь шашни с Райкой?!

— Ну, да, был у меня серьезный разговор с Раиской, — признался он нехотя. — А что, она баба одинокая, во многом меня устраивает…

— Господи! — ахнула девушка. Ее карие глаза горели, как два раскаленных уголька, а румяное до этого лицо сделалось бледным и выражало крайнюю степень растерянности. — Батька, да ты сдурел?! Зачем же тебе эта Сысоева?! Вспомни, сколько мужиков перебывало в ее постели? С кем она только не таскалась!

— Прекрати! — прикрикнул Павло и отошел в другой конец гостиной. Оттуда бросил: — Раиске просто не везло!

— Ты называешь это невезением? — возмущенно воскликнула девушка. — Да твоя Райка просто потаскуха, вот и все!

— Не смей порочить эту женщину! — рявкнул отец и, подскочив к Архелии, неожиданно закатил ей оплеуху.

Из ее глаз вмиг брызнули слезы. Она крутнулась на месте и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.

Через полчаса Павло зашел на кухню и, встав за спиной дочери, сосредоточенно соскабливающей ножичком нагар со дна сковородки, негромко заговорил:

— Ты это, извини меня… Ладно? Не хотел я тебя бить, так получилось… Рассердился очень, сорвался…

Девушка, склонившись над мойкой, продолжала скоблить сковородку и молчала.

— Не такая плохая Раиска, как ты думаешь, — голос отца звучал приглушенно, как будто он находился не рядом, а за стеной. — Может, конечно, и ветреная, не шибко разборчивая в мужиках… Но, как говорится, кто не был молод, тот не был глуп. В жизни от ошибок не застрахован никто… Сейчас Раиска изменилась… Все у нас с ней серьезно… Да ты сама увидишь, какая она хорошая женщина…

Постояв еще с минуту и не дождавшись от дочери ни единого слова, Павло тяжело вздохнул и ушел в гостиную.

Утром Архелия испекла оладьи, обильно полила их сметаной и, бросив в тарелку несколько штук, поставила на стол. На всякий случай — вдруг отцу захочется — достала из холодильника початую баночку абрикосового варенья и графинчик с охлажденным взваром. И хотела улизнуть из кухни во двор, чтобы выпустить из запертого сарайчика птицу и покормить ее. Но не успела.

— Доброе утро, дочка! — на пороге возник Павло.

— Доброе! — буркнула она в ответ, снимая передник.

— Ты это… не сердись за вчерашнее, — вид у отца был расстроенный и виноватый. — Полюбил я Раиску… Ты взрослая уже и должна меня понять…

— А что, приличней женщины, чем эта Сысоева, в селе не нашлось? — не глядя на Павла, спросила Архелия.

— Говорю ж, полюбил я Раиску… Получилось так…

— Ну да, сердцу не прикажешь! — съязвила девушка.

— Верно! — согласился отец, присаживаясь за стол.

— Так ты хочешь привести ее в наш дом? — Архелия передумала убегать на улицу, решив, что стоит сразу расставить все точки на "і".

Павло кивнул.

— Я не мальчик, чтобы встречаться с женщиной где-то на задворках. К тому же мне нужна не дамочка для утех, а жена.

— Ты что же, и расписаться с Райкой решил? — Архелия тоже присела за стол и в упор взглянула на отца.

Он не спеша налил себе в кружку свой любимый напиток, отпил немного и задумчиво изрек:

— А как иначе? Хочется ведь по-людски!

Девушка взяла чашку, плеснула в нее взвара и себе, выпила.

— Батька, а ты подумал, что мы с Райкой можем и не ужиться? — поинтересовалась, промокнув свои пухленькие губки салфеткой.

Павло поднял голову, озадаченно взглянул на дочку:

— Как так, можете не ужиться? Почему?

— Да мало ли…

— Я думаю, никакая кошка между вами не пробежит! — проговорил он уверенно. — Вы с Раиской обязательно подружитесь. Она ведь молодая, всего-то на девять лет старше тебя.

Архелия вздохнула и с сомнением заметила:

— Сысоева — дама с характером. Вряд ли мы станем с ней подругами.

— Плохо ты ее знаешь! — впервые за утро улыбнулся Павло. — Хорошая она, душевная. Ты сама это увидишь, когда вы познакомитесь поближе.

— Вы уже и дату регистрации брака, небось, наметили? — спросила девушка, поднимаясь из-за стола.

— В январе распишемся, после старого нового года, — ответил отец, поливая оладьи вареньем прямо из банки. — А пока так поживем. Я думаю, после твоего дня рождения и сойдемся.

— Так скоро?

— А что толку тянуть? — пожал плечами Павло. — Все равно уже люди знают, что у нас с Раиской отношения. Прятать их просто глупо…

— Понятно! — Архелия мельком взглянула на отца и направилась в коридор — ей нужно было накинуть на плечи домашнюю куртку, чтобы выйти на улицу и, наконец, выпустить изголодавшуюся птицу из заточения.

Но Павло остановил ее вопросом:

— Ты ж, дочка, надеюсь, не забудешь пригласить на свое восемнадцатилетние Раиску? Она уже и подарок тебе хороший приготовила…

— Ну, какой же праздник без Сысоевой? — выпалила девушка раздраженно. — Она ж мне теперь почти мамочка!

Переделав все домашние дела, помывшись и переодевшись в чистую одежду, Архелия решила сходить в магазин. Нужно было купить сахар, спички, специи и стиральный порошок. А еще — баночку растворимого кофе — так, на всякий случай. Ни Павло, ни девушка этот напиток особо не жаловали и употребляли его лишь от случая к случаю. Но в дом иногда приходили гости — то местный участковый Отечко, то талашковский сельский голова Кужман, то лепший друг отца директор местного дома культуры Тарас Короленко. После сытного обеда и обильного возлияния они любили поболтать о политике и, случалось, просили Архелию приготовить им крепкого кофейку.

Девушка прихватила сумку, накинула джинсовую курточку и выскочила за ворота. Не успела сделать и двух десятков шагов — навстречу директор школы Сергей Станиславович, которого за глаза и школьники, и взрослые почему-то называли Котофеичем.

— Доброго здоровьица, Лия! — поздоровался он, остановившись. И с нарочитым удивлением оглядел ее с ног до головы, подслеповато щуря глаза, прикрытые очками в массивной роговой оправе. — Ой, да ты превратилась в настоящую красавицу! И так вытянулась, гляди — выше меня! А я помню тебя еще первоклашкой — малюсенькую, с косичками, с бантиками, с большой коричневой сумкой, в которой лежали не только книжки и тетрадки, но и кукла.

— Здравствуйте, Сергей Станиславович! — приветливо улыбнулась девушка. — Как поживаете?

Он картинно поклонился и развел руками:

— Спасибо за вежливость, барышня, да только что ж спрашивать у старика о жизни? В мои годы уже не живут, а доживают…

— Не выдумывайте, Сергей Станиславович! — засмеялась Архелия. — Какой вы старик? Вам ведь и шестидесяти нету.

— Пятьдесят девять, — уточнил он. — Для такой молоденькой мадмуазель, как ты, я — старая рухлядь!

— Зря вы так! — покачала головой девушка. — Я вовсе не думаю, что вы старый. И с удовольствием бы опять пригласила вас на белый танец. Как на выпускном, помните?

— Помню! — радостно закивал директор. — Славно мы тогда с тобой потанцевали…

— А как дела в школе? — поинтересовалась Архелия.

Котофеич помрачнел.

— Ремонт, слава Богу, летом сделали, — произнес он, слегка опустив свою большую лысую голову. — Спасибо, между прочим, и твоему отцу, он нам цемента дал, двести рулонов обоев купил и заплатил за пять пластиковых окон… Но вот сейчас у нас возникла проблемка….

— Что за проблемка, Сергей Станиславович? — быстро спросила девушка. — Небось, компьютеров маловато?

— Нет, нет! — замахал руками директор. — Компьютеров в школе хватает — спонсоры постарались. А вот мука кончилась. И что-то не завозят. Я звонил, звонил… Не из чего печь пирожки и булочки…

— О, так школа без хлеба сидит! — возмущенно воскликнула девушка.

— Да хлеб-то как раз у нас есть! Твой отец распорядился, чтобы в школу каждый день из пекарни привозили два десятка свежих буханок. А нам больше и не нужно! — Котофеич поймал за рукав Архелию и заискивающе заглянул в глаза: — Стыдно побираться, но, вижу, нет выхода… Не могла бы ты попросить Павла Семеновича, чтобы он выделил нам муки — мешка два-три? На первый случай хватит. А там подвезут, куда денутся!

— Два-три мешка? Всего-то? — беззаботно улыбнулась девушка. — Да будет вам мука! Я скажу батьке, и он даст соответствующее указание старшему мельнику. Вы же знаете, батька школе никогда не отказывает.

— Ну да, конечно! — обрадовался директор. И, расчувствованно погладив Архелии руку выше локтя, с пиететом в голосе прибавил: — Спасибо тебе, Лия! Дай Бог, чтобы ты всегда жила в счастье и радости! И отцу твоему не хворать и проблем ни в чем не знать!

Простившись, Котофеич засеменил дальше. А девушка достала из кармана мобильный телефон, чтобы позвонить Павлу и передать ему просьбу директора школы. Но в последний момент передумала: вдруг отец сейчас занят — проводит наряд или беседует с кем-нибудь из своих оптовых покупателей? Лучше сказать ему о муке вечером, когда он точно будет свободным.

На пороге магазина Архелия встретила почтальоншу.

— Ну, что там твой батька? — спросила она вместо приветствия.

— Не спрашивай! — вздохнула девушка. — Он как белены объелся!

Марфуша хитровато прищурила глаз:

— Удостоверилась, что люди не брешут насчет Сысоевой?

— Удостоверилась…

— Ты держи с ней ухо востро! — предупредила почтальонша. — Она баба битая, обдерет твоего батьку, как липку! Вот увидишь, еще потащит его расписываться, чтобы стать в вашем доме полноправной хозяйкой. А потом начнет разные подарки для себя выпрашивать да добро потихоньку к своим рукам прибирать.

— А что я могу сделать? — развела руками Архелия. — Разве батька меня послушает? Говорю ж тебе: он будто белены объелся! Сказал мне, что полюбил Раиску и хочет на ней жениться…

Марфуша грустно покачала головой и посоветовала:

— Добивайся, чтобы хоть что-то из вашего большого хозяйства перешло к тебе! Юридически!

— Я что, должна стать совладельцем фермерского хозяйства? — удивилась девушка. — Но разве это возможно?

Почтальонша возбужденно хлопнула себя руками по бокам и воскликнула:

— Конечно! Ведь половина всего, что у вас есть, по закону принадлежало твоей матери. Теперь, когда она умерла, одна часть ее имущества должна отойти Пашке, а другая, точно такая же, — тебе! Вы — равноправные наследники. Уразумела?

— Да, уразумела, — пожала плечами Архелия. — Но не буду же я с батькой судиться! И потом какое я имею отношение к фермерскому хозяйству? Это ведь он его организовал и сделал таким, каким оно есть сейчас.

— Дура ты, Лия! — вздохнула Марфуша. — Тебе, когда исполнится восемнадцать?

— Меньше, чем через неделю…

— Вот когда исполнится, так сразу и займись оформлением материного наследства. Съезди в район к юристу, проконсультируйся. И не теряй время!

— Да нет, не буду я этим заниматься! — замахала руками девушка. — Батька ведь страшно обидится, поднимет скандал.

— Ну, смотри! — почтальонша ткнула в плечо Архелии пальцем с огрубевшей, потрескавшейся кожей. И, уже спускаясь с крыльца магазина на тротуар, назидательно прибавила: — Как бы ты потом не пожалела! Ведь чем больше у Пашки добра, тем больше его Райке достанется. А тебе, может случиться, вообще ничего не обломится…

Отец появился дома намного позже обычного. В приподнятом настроении, немного взбудораженный, какой-то суетливый. Зашел в свою комнату, переоделся и, что-то напевая себе под нос, пошлепал в ванную. Там наспех умылся и, войдя затем в кухню, скомандовал:

— Давай жрать, дочка! Что там у тебя сегодня?

Девушка поставила на стол тарелку с гороховым супом, отрезала ломоть хлеба.

— Садись!

— А что есть кроме супа? — поинтересовался Павло, принимаясь за еду.

— Вермишель и котлеты! — бросила Архелия, доставая из холодильника графин со взваром. — И квашеную капусту сейчас подам.

— Молодец ты у меня! — похвалил отец. — И еду поспеваешь готовить, и дом в порядке держишь, и с живностью хорошо управляешься. Небось, устаешь? Устаешь ведь, так? Ну, ничего, ничего! Скоро у тебя будет помощница. Райка, она баба сельская, ее ничему учить не надо. Будете вдвоем домашние дела делать.

— Что это ты сегодня припозднился? — спросила девушка, пропуская слова Павла мимо ушей — не хотелось ей говорить о грядущем переселении этой халявы Сысоевой в их дом.

— Да так, — устало пожал плечами отец. — В район вот ездил. По делам. И кое-что купил попутно…

Архелия в недоумении взглянула на отца:

— Кое-что?

— Да, кое-что! — загадочно ухмыльнулся он.

— Это что, секретная покупка? — она поставила перед ним тарелку с вермишелью, политой коричневой подливкой.

— Ладно уж, — засмеялся Павло, — тебе скажу. Купил я Райке подарки. К предстоящей росписи.

— И что же ты купил?

— А вот! — он вытянул из кармана штанов сверток. — Посмотри и выскажи свое мнение.

Девушка развернула тряпицу и ахнула — в ней были два тяжелых перстня, толстое обручальное кольцо, сережки с голубыми камушками, изящный браслетик и увесистая цепочка с кулоном в форме сердца.

— Это все из золота? — чуть дрогнувшим голосом спросила Архелия.

— Ну, конечно! — подтвердил Павло. — Красивые побрякушки, а?

— Понятное дело! — задумчиво произнесла она. — Но, наверно, и денег за них пришлось отвалить целую кучу…

Отец перестал жевать, отложил вилку и потянулся к графину со взваром.

— Ой, и не говори, дочка! — с озабоченным видом молвил он, хотя девушка прекрасно видела, что ему совершенно наплевать на эти, в общем-то, лишние расходы. — Золотишко нынче в цене… Отнеси-ка все это в гостиную, сложи в материн ларчик, спрячь в шкаф и запри его на ключ. Пусть полежит до росписи.

Девушка аккуратно завернула украшения в тряпицу и пошла выполнять поручение Павла. Когда открыла шкатулку покойной матери, невольно вздрогнула от мысли, вдруг посетившей ее сознание: Господи, как же так? За всю совместную жизнь отец подарил жене только маленькие золотые сережки и один раз, кажется, покупал недорогие духи, а тут какой-то потаскухе-пройдохе решил преподнести такие царские дары?!

— Боюсь, как бы ты с размерами чего не напутал, — проворчала Архелия, вернувшись на кухню. — Вдруг колечки не подойдут?

— Подойдут! — беззаботно отмахнулся Павло. — Я интересовался у Раиски размером ее пальчиков. Сказала: восемнадцатый.

— Как у меня, — обронила девушка и, отчего-то смутившись, принялась тщательно протирать бока газовой плиты, которые и так сияли идеальной чистотой.

Глава третья

Вечером просьба Сергея Станиславовича просто вылетела из головы Архелии, несколько шокированной поступком отца, поэтому утром первым делом она завела разговор о муке для школы. Павло выслушал и вяло кивнул:

— Отчего ж не помочь? Поможем, куда денемся?

— В школе не из чего печь булочки и пирожки для учеников, — предупредила девушка. — Так что, ради Бога, не забудь, батька!

— Да я сразу же скажу хлопцам, чтобы отвезли в школьную столовую три мешка муки высшего сорта! — пообещал он, с аппетитом уплетая квашеную капусту и яичницу с жареным салом.

Уходя на работу, отец предупредил, что сегодня непременно будет обедать дома, хотя в последние лет пять не приходил на обед, кажется, ни разу. Архелия немного удивилась, но не стала задавать никаких вопросов.

Она принялась за стряпню почти с самого утра, едва управившись со скотом и птицей. И уже за час до полудня, стала поджидать Павла.

От неожиданности и изумления у девушки отвисла челюсть, когда в половине первого он, сияющий, как свадебный каравай, заявился на порог вместе с Райкой. В черных джинсах, туго обтягивающих ее крутые бедра, и коротенькой кожаной курточке, она смотрелась весьма молодо и эффектно.

Войдя в дом, Сысоева бесцеремонно оглядела девушку с ног до головы, снисходительно усмехнулась и коротко бросила:

— Привет!

Такое поведение этой нежданной и нежелательной гостьи покоробило Архелию, однако она сдержалась и не подала виду, что раздосадована.

— Привет, Раиска!

— Чем потчевать будешь? — бодро поинтересовался Павдл, бережно поддерживая свою пассию под локоток.

— Я приготовила борщ, домашние колбаски и гречневую кашу, — смиренно отрапортовала девушка.

— Ладно, накрывай на стол! — распорядился отец. — А мы пока руки вымоем, — и повел Райку в ванную.

Сели обедать.

Гостья взяла ложку, попробовала борщ, поморщилась:

— Фу, какой жирный!

— Да вроде нет, — стушевалась Архелия. — Он же не со свининой, а с говядиной…

— Ничего, ничего! Не переживай! — с добродушной улыбкой успокоила Сысоева. — Как-нибудь я поделюсь с тобой секретами приготовления хорошего борща. Это тебе пригодится на будущее, ведь когда-то же и ты выйдешь замуж. А пока запомни: заправку ни в коем случае нельзя пассировать на смальце…

— Да умею я! — раздраженно заявила молодая хозяйка, не стерпев Райкиных поучений. — Чего ж тут уметь?

— Она умеет! — вставил Павло, споро орудуя ложкой. — С детства приучена к плите.

— Учили, видать, неправильно! — хмыкнула Райка. И после непродолжительной паузы уже другим — участливо-сладеньким — тоном прибавила: — Милая девочка, ты — молодец! Ведь на твои худенькие плечики свалилось все хозяйство! А батька помочь тебе не может, он человек занятой.

Архелия ничего не ответила на эти слова. Молча подхватилась из-за стола, не успев доесть свою порцию борща, и начала раскладывать по тарелкам колбаски.

— Я слышала от Павлуши, что ты собираешься учиться на экономиста, — обратилась к ней Сысоева. — Это хорошая специальность, нужная! Но к поступлению надо хорошо подготовиться…

— До поступления еще далеко, месяцев девять, наверно, — заметила девушка. — Успею подготовиться.

— Нет, нет, готовиться нужно уже сейчас! — энергично замотала крашеной головой Райка. — Это дело серьезное, ответственное. Я бы даже советовала тебе записаться на подготовительные курсы. Ты где будешь учиться, в Полтаве? Вот и не теряй время, поезжай туда! Жилье, как я понимаю, искать не придется, там же где-то обитает твоя бабушка, Настасья…

Услышав все это, Архелия от возмущения едва не выронила из рук деревянный черпачок, которым рассыпала гречку.

— Зачем уезжать в Полтаву? Не нужны мне эти курсы! — выдавила она, борясь с желанием высказать этой потаскухе Сысоевой все, что она о ней думает.

— Ты за отца переживаешь, за хозяйство? — Райка исподлобья внимательно следила за реакцией девушки. — Зря! Батька твой будет и сыт, и обстиран! И о скотине я позабочусь. Что же, у меня рук нет? А ты учись, учись, детка! Впереди у тебя долгая жизнь.

— Да я собираюсь учиться заочно! — уже не скрывая раздражения, с прижимом произнесла Архелия. — Ведь скоро на пенсию уйдет Клавдия Васильевна и мне придется работать вместо нее…

Гостья с ироничной улыбкой развела руками:

— Не знаю, что и сказать! Неужели ты думаешь, что кроме тебя некому заменить Васильевну? На должность бухгалтера да еще с такой хорошей зарплатой вмиг отыщется человек. Притом сведущий, опытный! А ты ведь можешь и не потянуть такую ответственную работу, не справиться с ней. Прежде чем браться за нее, надо бы хорошенько поучиться, поднатореть, получить диплом.

Больше слушать эту ахинею девушка не стала. Со злом швырнула на стол черпак, рывком сняла с себя передник и выскочила из кухни.

В коридоре ее догнал Павло.

— Ты что делаешь? — напустился он на дочку, хватая ее за руку. — Вернись немедленно и извинись!

— Не буду я перед ней извиняться! — выкрикнула она. — Райка же хочет выжить меня из собственного дома! Я что, по-твоему, дурочка? Я все прекрасно поняла!

— Да ничего ты не поняла! — понизив голос до полушепота, произнес отец, прикрывая дверь на кухню. — Раиска же тебе добра желает! Она ведь хочет, как лучше. А ты?

Девушка вырвала руку и, скривив губы в презрительной улыбке, проговорила:

— Конечно, она хочет, как лучше. Но не для меня, а для себя! Сысоевой не нравится, что я буду путаться у нее под ногами и мешать тут хозяйничать.

— Не выдумывай! — прикрикнул Павло. — Иди на кухню и потчуй гостью! Пойми: не сориться вам нужно, а находить общий язык.

Архелия застыла в растерянности: как поступить? Возвратиться, чтобы батька не нервничал и не ругался потом? Или не стоит? Пусть эта Райка больше не смеет ее поучать!

Подумав, девушка все же решила послушаться Павла. Но, прежде чем вернуться к обеденному столу, спросила:

— Муку в школу отвезли?

Он хотел сделать вид, что не расслышал, и уже взялся за ручку двери, потянул ее на себя, собираясь войти в кухню, но Архелия повторила вопрос:

— Так отвезли муку в школу или нет?

— Нет, — немного смутившись, признался отец.

— Почему? Забыл, что ли?

— Да, понимаешь, — его темные глаза забегали, — тут такое дело… Раиска говорит, что нечего баловать школу. Пусть о ней районные власти да сельсовет заботятся, они обязаны…

— Ах, так значит! — развернувшись, девушка быстрым шагом направилась в прихожую. Сдернула с вешалки свою курточку и накинула на плечи.

— Постой, дочка! — Павло опять догнал ее и схватил за руку. — Ты успокойся! Я дам указание хлопцам, и муку отвезут. Отвезут обязательно. Но так, чтобы Раиска не знала… Зачем ее расстраивать?

Архелия не поверила своим ушам. Вот это да! Еще не успев жениться, батька уже подпал под каблук этой пройдохи Сысоевой! А ведь раньше он всегда поступал только по собственному разумению, не принимал во внимание ничьих советов, да попросту не позволял их давать! Ой-ой-ой, что же будет дальше?

— Ну, дочка, пошли на кухню! — Павло настырно потянул ее за рукав курточки. — Не удобно ведь… Пошли!

Девушка вдруг встрепенулась, нервно рассмеялась ему в лицо и, вырвавшись, стремглав выскочила во двор, а затем — за калитку, на улицу.

Опомнилась уже возле хаты Евдошки.

Та встретила Архелию радостным возгласом:

— Внученька, я вот только о тебе подумала, а ты — на порог!

— Ой, бабушка, а я с батькой поссорилась!

— Вижу, вижу, что ты сама не своя! — старушка обняла девушку за плечи и повела к топчану. — Садись, милая, да расскажи, что случилось?

— Батька с ума сошел! — скороговоркой затараторила та. — Связался с Райкой Сысоевой и хочет с ней расписаться. А сегодня привел ее на обед. Так она стала поучать меня, как готовить еду, и намекать, что мне нужно отправляться в Полтаву к бабушке Настасье.

— Вот как? — Евдошка плотнее запахнула свою душегрейку — в комнате было довольно прохладно — и присела рядом с Архелией. — Ну, а ты, значит, не стерпела, сказала что-то грубое, а отец осерчал?

— Я выскочила из кухни и не захотела возвращаться, хоть батька и настаивал! — пояснила девушка, скорбно взирая на бабку. — Теперь он, конечно, будет ругаться, читать мораль. Но мне все равно…

— Райка эта — гадюка еще та! — вздохнула Евдошка, потирая поясницу. — Недели две назад она прибегала ко мне. Говорит: полюбила я этого, как его… который открыл закусочную и еще работает директором дома культуры…

— Тараса Короленко?! — удивленно воскликнула Архелия.

— Да, его! — старушка достала из кармана душегрейки мятую пачку сигарет и спички. — Так вот, Райка стала просить меня, чтобы я, значит, помогла ей заполучить этого Тараса, посулила хорошие деньги… Откуда она узнала о моем умении — ума не приложу!

— А ты? — девушка вскочила, мотнулась к столу и, подхватив там белое блюдечко с сиреневой каемочкой, служившее Евдошке пепельницей, опустилась на место.

— А что я? — пожала плечами старушка, принимая блюдце. — Указала Райке на порог и заявила, что не занимаюсь такими делами. Так она закатила истерику, чуть ли не на колени стала падать. Не могу, говорить, жить, без Тараса, если не поможете — руки на себя наложу. Но я не поддалась. Ведь у него — жена инвалидка и двое детей, еще школярики.

— Вот негодница! — задумчиво покачала головой Архелия. — Решила, значит, во что бы то ни стало устроить свою судьбу, обзавестись супругом. С Тарасом Петровичем не вышло, так она повесилась на шею моему батьке!

— Получается, что так! — кивнула бабка. — И главное, ты смотри, какая эта Райка прыткая! Мгновенно окрутила твоего отца. Теперь начнет сосать из него деньги…

— Уже сосет! — развела руками девушка. — Он истратил ей на подарки кучу денег, на них в нашей Талашковке можно было бы, наверно, неплохой домик купить.

Прикурив сигаретку, Евдошка несколько раз глубоко затянулась и о чем-то задумалась.

— Знаешь, что, — заговорила она через минуту, — отвадить эту девку от Павла — дело, конечно, плевое. Найдутся у меня средства… Но вот в чем беда — на месте Райки вскоре окажется другая, как пить дать, окажется! Раз твой отец взял себе в голову, что нужно жениться, то его не переубедишь. Да и понятно, мужику-то всего сорок с небольшим годков. Так что все ваше добро может запросто уплыть в чужие, загребущие, руки, а в твои, как должно бы быть по совести, не попадет. Обидно!

— Ну да, — согласилась Архелия, в задумчивости опустив голову. — Но хотя бы батька нашел себе приличную женщину. Такую, которая не захотела бы выжить меня из дома, которой бы я не мешала…

Старушка, кряхтя, поднялась с топчана и поковыляла к столу.

— Э, внученька, такую бабу нынче не сыщешь! — проговорила она и, поставив чайник на пышущую жаром самодельную электроплитку, заглянула в сахарницу. — Сейчас все они ищут выгоды и корысти. И любой ты будешь мешать.

— Что же делать? — Архелия потерла пальцами крылья своего тонкого носа, словно он окоченел на морозе.

— Не знаю, милая, не знаю…

Пока вскипал чайник, Евдошка положила на тарелку несколько золотистых вергунов, достав их из большой эмалированной миски, и подала девушке.

— Я их утром приготовила! Вроде вкусные получились…

— Так что же мне делать, бабушка? — Архелия с надеждой смотрела на старушку, ища в ней не столько понимания и сочувствия, сколько защиты и покровительства.

— Надо подумать…. Даже не представляю, как тебе помочь…

Вернувшись домой, девушка обнаружила на обеденном столе грязную посуду, а в комнате Павла — скомканную постель и разбросанную одежду, как будто ее специально вывалили из платяного шкафа. Пришлось целый час наводить порядок, одни вещи раскладывать по полочкам, другие — развешивать на тремпеля. Занимаясь этой ненужной работой, Архелия ужасно злилась. Ну, зачем отец и Райка устроили такой жуткий бардак? Да еще и посуду оставили немытой. Это что же получается, за ними теперь каждый раз убирать, исполняя роль служанки? Нет, уж лучше действительно уехать к бабушке Настасье! Она будет рада, да и дед Анатолий — человек, кажется, гостеприимный и добродушный — в приюте не откажет.

Девушка так увлеклась этой мыслью, что готова была хоть сейчас начать собираться к отъезду. Но потом поостыла. Ведь Сысоевой только того и надо, чтобы остаться наедине с Павлом и помаленьку прибрать все добро к рукам. Нельзя этого допустить! Следует держать свои эмоции в узде, а уговоры и увещевания охотницы до нажитого чужим трудом пропускать мимо ушей. Нужно бороться! Вот только как, если батька полностью на стороне своей коварной пассии?

Архелия не приседала до самого вечера. Почистила хлев, сгребла навоз в кучу, потом погрузила его в деревянную тачку, отвезла за огород и вывалила в специально вырытую яму. Покормила корову, крепко подросшего бычка, годовалую телку, четырех поросят, сотню курей и три десятка мускусных уток. Постирала постельное белье, свои и отцовы носильные вещи. Пропылесосила в комнатах, вымыла полы. А после всего приготовила ужин — жаркое со свинины, винегрет и кастрюлю взвара из сухофруктов.

Павло явился домой только в одиннадцатом часу вечера и с порога напустился на дочь с упреками:

— К чему ты выкинула этот фортель в обед? Как тебя прикажешь понимать?

— А чего Райка стала меня поучать и порочить? — огрызнулась девушка. — И борщ ей не такой, и учили меня плохо, и бухгалтером я не могу работать! А сама — неотесанная дура! Даже среднюю школу толком не окончила!

— Ты язык-то свой попридержи! — вскипел отец. — Добром прошу! А не то, возьму в охапку и так отстегаю поясом по заднице — десятому закажешь! И не посмотрю, что уже взрослая!

Норов у Павла был крутой, Архелия это знала хорошо. Не раз получала от него пощечины да затрещины. Но поясом он никогда не сек и даже не вспоминал о нем. А теперь, когда стал якшаться с Сысоевой, вдруг начал им грозить! Вот что значит дурное влияние!

— Так, по-твоему, я во всем неправа, а Райка твоя — прямо святая! — девушка стояла у газовой плиты и с обидой смотрела на отца.

— Конечно, ты не права! — громыхнул он. — Тебе человек добра желает, советует учиться, а ты, вместо того, чтобы сказать спасибо, швыряешь черпаки!

— Ты еще скажи, батька, что я должна последовать совету Сысоевой и немедленно уехать в Полтаву! — не унималась Архелия.

— А что, Раиска, если подумать, дело говорит! — Павло устало опустился на табурет и, облокотившись о стол, уже более спокойным тоном прибавил: — К поступлению в вуз нужно готовиться серьезно, а не так, как ты! Я, понятно, не отказываюсь платить за обучение, но мне надо, чтобы мои деньги не пропали даром, чтобы ты действительно стала специалистом, а не просто получила диплом.

Девушка поставила на стол тарелки с едой, отошла в сторону и, обиженно закусив губы, произнесла:

— В общем, понятно… Мешаю я вам… Ох, батька, ты еще пожалеешь, что гнал меня из дому! Обдерет тебя эта Райка, как липку! И бросит! Или в могилу сведет!

— Что ты мелешь? — опять повысил голос отец. — Сама посуди: Раиска станет мне законной супругой, а это значит, что обирая меня, она будет обирать саму себя. Это же бред! Разве не так?

— Наивный ты, батька! — с горькой усмешкой проговорила девушка. — Сысоева будет твоей женой до тех пор, пока ей это будет выгодно. Лично я в этом не сомневаюсь! Не муж ей нужен, а его деньги, его добро!

— Да любит она меня! — стукнул кулаком по столу Павло. — Любит! Я это прекрасно вижу! Я же не сопливый пацан, которого можно обвести вокруг пальца. И хватит об этом! Сразу после твоего дня рождения Раиска переберется жить к нам. Хочешь ты этого или не хочешь, но тебе придется смириться и почитать мою жену как подобает. Я понятно сказал?

Архелию так и подмывало сказать отцу о том, что еще две недели назад его возлюбленная пыталась увести из семьи Тараса Короленко. Но Евдошка просила держать язык за зубами, и девушка только фыркнула и выскочила из кухни, громко хлопнув дверью.

Но потом, после того, как отец поужинал и зашел в гостиную немного посмотреть телевизор, они сцепились опять.

— А что вы за разгром учинили с Сысоевой у тебя в спальне? — поинтересовалась Архелия, всем своим видом выказывая высшую степень недовольства. — Такое впечатление как будто там милиция обыск проводила!

— Да это Раиска делала ревизию моих вещей, — хмуро пояснил Павло, плюхнувшись в кресло напротив телевизора. — Пересмотрела все, что у меня есть. И сложила список того, что нужно купить в ближайшее время.

— Я дольше часа раскладывала твою одежду по местам, — пожаловалась девушка, бросив на отца косой взгляд. И язвительно заметила: — Поленилась твоя будущая женушка навести порядок! Хотя, может, у нее просто руки не из того места растут?

— Ох, и зараза же ты, Лия! — сквозь зубы процедил отец. — Все хаешь Раиску, все стараешься очернить ее. И во время обеда, я же видел, ты сама искала зацепку для скандала. Не нравится тебе, что в доме, наконец, появится настоящая хозяйка? Понимаю! Но не тебе это решать. Пока что я здесь всем распоряжаюсь!

У девушки на глазах выступили слезы.

— Появится настоящая хозяйка? — дрогнувшим голосом переспросила она. — А я, значит, ненастоящая? Я так, пугало огородное, да?

— Хватит болтать! — вызверился Павло, грозно поднимаясь с кресла. — Хватит! Какая, к черту, из тебя хозяйка! Сопливая ты еще, тебе до хозяйки расти и расти! Вот когда здесь появится Раиска и возьмется за дело, наведет идеальный порядок в доме, тогда ты и увидишь, что такое настоящая хозяйка!

Архелия не удержалась — заплакала.

Но отец не стал ее успокаивать. Наоборот, взглянул с суровой укоризной и прорычал:

— Нечего здесь нюни распускать! Отправляйся спать!

Глава четвертая

Часов в десять утра неожиданно переминалась погода. Северо-восточный ветер погнал по небу стада свинцово-серых облаков, потом вдруг стих, и сразу же заморосил мелкий противный дождь. На улице ощутимо похолодало.

Управляясь возле скота, Архелия здорово замерзла. Особенно озябли ноги, обутые в резиновые галоши. Поэтому первое, что она сделала, вернувшись в дом, — включила газовую колонку, наточила полную ванну горячей воды и с наслаждением плюхнулась в нее. Нежилась долго, не меньше часа. После ванны напялила на себя теплый байковый халат, купленный покойной матерью, но так ни разу ею и не одетый, пришла на кухню и поставила на плиту чайник.

Однако попить чайку не довелось. Скрипнула входная дверь, затем в прихожей раздалось чье-то легкое покашливание. Удивленная девушка выскочила из кухни и чуть не столкнулась с Райкой.

— Привет, красавица! — с гаденькой ухмылкой прочирикала та, снимая с себя мокрый дождевик. — А я вот пришла с тобой поговорить.

— Ну, проходи, коль пришла! — Архелия пропустила гостью в кухню, а сама подобрала с пола ее плащ и повесила в углу на вешалку.

— Тут такое дело, — начала Сысоева, по-хозяйски рассевшись у стола. — Павлуша сегодня с утра сам не свой. Какой-то нервный, издерганный. Я так думаю, вы вчера поцапались с ним. Верно?

— Было немного, — призналась девушка.

— Из-за меня? — серые глаза Райки насмешливо поблескивали, а в уголках ее тонкогубого рта пряталась презрительная усмешка.

— Допустим…

Сысоева водрузила на стол локти, вздохнула и потянулась рукой к блюдцу с румяной булочкой, которую Архелия собиралась съесть с чаем. Взяла, повертела у себя перед носом туда-сюда и, откусив кусочек, произнесла:

— Вкусная штучка! Это ты в магазине купила?

— Нет, — сухо ответила молодая хозяйка, отстраненно взирая куда-то поверх кухонного пенала. — Сама испекла.

— Да? — нарочито удивилась гостья. — Молодец! А дай-ка мне еще одну булочку.

— Это была последняя, — развела руками Архелия. — Я пеку понемногу. У нас ведь особо-то и кушать некому…

— Не переживай! — рассмеялась Райка. — Теперь будет кому! Я люблю булки, пирожки, расстегаи, в общем, всякую выпечку. Если ты и вправду такая мастерица в этом деле, то я, пожалуй, подумаю, не попросить ли мне Павлушу оставить тебя дома.

— А я никуда и не собираюсь ехать! — пожала плечами Архелия, поморщившись. — Зачем мне?

— В Полтаву тебе нужно, крошка, в Полтаву! — хохотнула Сысоева. — Забыла, что ли? Ты же у нас учиться собралась. Или уже передумала?

— Ничего я не передумала! — буркнула девушка, зябко кутаясь в халат, хотя в доме было довольно тепло. — Но учиться я буду заочно.

— А это как отец прикажет! — гостья смерила ее с ног до головы ироничным взглядом и неодобрительно покачала головой. Затем, многозначительно помолчав, вкрадчиво прибавила: — Он, конечно, прислушивается к моим советам, ты ж понимаешь, надеюсь? А я могу и так посоветовать, и по-другому. Поэтому тебе не стоило бы дерзить мне…

— Хочешь сказать, что мой батька у тебе на поводке, как собачонка? Так, что ли? — подбоченилась Архелия. — Не шибко радуйся этому! Стоит мне рассказать, как ты совсем недавно хотела приворожить к себе Тараса Петровича, и твоей ноги больше не будет на нашем пороге!

Однако эти слова не очень напугали Сысоеву. Она, видимо, допускала подобный вариант развития событий и заранее продумала план свонй обороны.

— Дура ты, крошка! — ее голосок был снисходительно-елейным. — Да я скажу Павлуше, что ты просто хочешь мне досадить, вот и придумала эту историю с Короленко.

— А я приведу Евдошку, она все подтвердит! — не сдавалась девушка.

— Да кто ж поверит этой старой ведьме? — изумленно вскричала Райка. — Павлуше будет совершенно ясно, что вы с ней в сговоре.

— Посмотрим…

— И смотреть нечего!

Архелия подошла к самому столу и, с брезгливостью взглянув прямо в глаза наглой дамочке, обронила:

— Ты так в этом уверена?

— Абсолютно! — злобно отрезала Сысоева. И, вскочив с табурета, неожиданно выпалила в лицо несколько опешившей девушке: — Я тебе этого не прощу! Ты у меня, зараза, быстро окажешься в Полтаве, возле своей придурковатой бабули!

Молодая хозяйка вытерла ладонью лицо, на которое попали капельки слюны изо рта Райки, и, превозмогая дрожь в голосе, тихо, но твердо произнесла:

— Пошла вон, грязная сучонка!

— Что?! Как ты меня назвала?! — взревела гостья и, смахнув со стола на пол горку перемытых тарелок, бросилась в прихожую. — Ну, все, тебе кранты!

Оставшись одна, Архелия минут пятнадцать сидела на табурете у стола, стараясь успокоиться. Затем взяла веник и совок и принялась убирать осколки посуды, разлетевшиеся по всей кухне.

Райка нанесла упреждающий удар: что-то такое наговорила отцу про дочь, что тот, влетев вечером в дом, осыпал ее отборной бранью и надавал пощечин.

— Собирай вещи и дуй в Полтаву! — орал он, как полоумный. — Чтобы завтра же духу твоего не было в этом доме!

Приложив к разбитой губе бумажную салфетку, Архелия стояла посреди кухни и еле сдерживала слезы. Ее грудь высоко вздымалась, а лицо было бледным, как полотно.

— Никуда я не поеду! Слышишь, никуда! — заявила она, исподлобья глядя на Павла.

Он подскочил, вырвал из ее рук окровавленную салфетку и, толкнув в грудь, прокричал:

— Не смей мне перечить! Не доводи до греха, чертово отродье!

Девушка вскинула голову и твердо отчеканила:

— Ударишь меня еще раз, и я вызову милицию!

— Что?! — на лице отца отразилось крайнее изумление. — Ты что говоришь? Как ты… как смеешь?

— А ты как смеешь избивать меня? — спросила она, печатая каждое слово. — Связавшись с этой дрянью, ты превратился в зверюгу! Сысоева вертит тобой, как хочет! Сегодня из-за нее ты разбил мне лицо, а завтра она прикажет зарезать меня, и у тебя, старого кобеля, променявшего родную дочь на поганую шлюху, не дрогнет рука! Поэтому я просто обязана остановить тебя, пока не поздно! Я напишу заявление и в милицию, и в прокуратуру.

Никогда прежде не слышал Павло таких дерзких речей от дочери. И даже не предполагал, что она способна на столь отчаянный отпор.

Он стоял в двух шагах от Архелии и беспомощно ловил ртом воздух, не понимая, что происходит и почему еще недавно робкое и покорное дитя вдруг проявило такую невиданную смелость?

— Плевал я на милицию! — наконец, произнес отец сдавленно. — У меня там все свои…

— Да пусть только попробуют не принять меры к распоясавшемуся садисту! — глаза девушки горели, как два угля, окровавленные губы подергивались, а руки мелко дрожали. Ей с трудом удавалось удерживать равновесие — ноги от нервного перенапряжения подкашивались. — Тогда я лично поеду в область и добьюсь, чтобы меня принял самый главный милиционер. И в газеты пойду, пусть напишут, как наша милиция за взятки покрывает истязателей собственных детей.

— Я - садист? Истязатель? — горячим полушепотом спросил он. — Я, твой родной отец, садист и истязатель?!

— Ты был другим, нормальным человеком, пока не пошел на поводу у Сысоевой, — девушка не выдержала, сделала шаг к столу и опустилась на табурет.

Павло тоже сел и долго молчал, уставившись в одну точку на полу. Потом налил себе в чашку взвара из графина, стоявшего на столе, выпил и задумчиво проговорил:

— Ну вот, дожил…

— А что ты хотел? — отозвалась Архелия со вздохом. — По-твоему я должна безропотно терпеть твои побои, ругань? Ты дошел до того, что уже выгоняешь меня из дому! А вправе ли ты это делать? Я ведь здесь родилась, выросла. В конце концов, это и дом моей матери. После ее смерти какая-то часть маминого наследства должна быть моей, разве не так? Любой суд будет на моей стороне…

Отец смотрел на дочку широко открытыми глазами, в которых все еще гнездилось удивление, и указательным пальцем правой руки рассеянно потирал переносицу.

— Да живи! — прохрипел он. — Но коль такая умная, зарабатывай себе на хлеб сама! Иди, трудись!

— А я не работаю? — вскричала девушка. — Кто управляется возле скотины, кто стирает тебе, готовит еду?

Павло рубанул рукой воздух:

— Теперь все будет делать Раиска!

— Ты думаешь, она станет тут на тебя батрачить? — Архелия поднялась, ногой задвинула табуретку под стол и, подойдя к мойке, ополоснула руки и смыла кровь с лица.

— Не батрачить, а исполнять обязанности хозяйки! — хмуро изрек отец. — А тебе лучше бы уехать в Полтаву, к бабке Настасье, да подготовиться к учебе. Все равно ведь двум хозяйкам в этом доме не бывать. Останется одна! И я свой выбор сделал…

Девушка на эти слова ничего не ответила. Молча постояла возле мойки и направилась в прихожую. Уже оттуда бросила:

— Еда на плите! В двух кастрюлях.

О том, что Павло купил дорогой автомобиль и будет оформлять на него дарственную Сысоевой, Архелия узнала в магазине от бабы Симы Воропайши.

— Так что там твой родитель, совсем с ума сбрендил? — спросила она, щуря подслеповатые глазенки. — Уже начал свое добро проституткам раздаривать?

— О чем вы, бабулька? — не поняла Архелия.

— А ты чего, не в курсе, что ли? — Воропайша достала из кармана своей старой-престарой плюшки застиранный носовой платочек, вытерла им слюнявый беззубый рот и просветила: — Часа полтора назад твой папаня пригнал из Полтавы новехонькую машину. Длинная такая, красная! Она сейчас стоит возле конторы.

— А почему вы думаете, что батька ее для Сысоевой купил? — кисло усмехнувшись, спросила девушка. — Может, для самого себя? Он ведь недавно продал свою старенькую "Ауди" и остался без автомобиля.

— Да только что в магазине была Манька — Райкина матушка, — пояснила баба Сима. — Хвасталась тут, говорила, что теперь ее дочка будет как настоящая краля — вся в золоте и на колесах. Сказала, что завтра Павло едет с Райкой в район, чтобы оформить дарственную на машину.

Это известие больно ранило Архелию. Не то, чтобы ей было жалко денег, просто поражала батькина безрассудная щедрость. Еще даже не расписались с Сысоевой, а он швыряется сумасшедшими суммами, делает такие царские подарки. Вне всякого сомнения, это она подбила отца купить ей легковушку. Что же эта сволочь начнет требовать, когда станет его законной супругой?

— Неужели это все правда? — машинально проговорила девушка, нервно теребя бегунок молнии на своей джинсовой курточке.

Воропайша возмущенно сплеснула руками:

— Да я что, по-твоему, брехуха? И ткнула скрюченным пальцем на курносую продавщицу, молча взиравшую на них из-за прилавка. — Тонька, а ну, поведай этой неверующей, что тут Манька сейчас болтала!

— Да то и болтала, что ее Райка теперь первая мадам в Талашковке! — отозвалась продавщица тоненьким голосочком, никак не вязавшимся с ее заплывшей жиром физиономией.

— Ты, Тонька, все расскажи! — бабка потянула Архелию за рукав к прилавку.

Продавщица ухмыльнулась, сверкнув золотым зубом, и пропищала:

— Манька говорила, что самый богатый фермер в округе Павло Гурский будет теперь ее зятем, и Райка станет кататься, как сыр в масле! Она уже решила купить себе кирпичный дом покойной Дуняши Заблоцкой, который второй год стоит с заколоченными ставнями, и переделать его на забегаловку. А в летней кухне планирует открыть скобяную лавку. Вроде как Павло уже дал Дуняшиной дочке задаток за дом.

Купив пачку соли, бутылку уксуса и две селедки, за которыми, собственно, и приходила в магазин, девушка в расстроенных чувствах вышла на улицу. Ноги понесли ее домой не напрямик, а в обход, через две улицы, мимо отцовой конторы.

Натертая до блеска красная машина действительно стояла возле беседки, обсаженной кустиками роз, — аккурат напротив окна батькиного кабинета. На капоте автомобиля красовалась эмблема с вздыбившимся львом — иномарка! Интересно, сколько же она стоит?

К обеду на улице совсем распогодилось, легкий южный ветерок разогнал сизые облака, и выглянуло солнышко. Архелия тут же вытащила во двор паласы и ковровые дорожки, развесила их на натянутые от палисадника до гаража оцинкованные провода, служившие вместо бельевых веревок, и принялась выбивать. Управившись с этим, навела порядок на большой клумбе, расположенной за калиткой у двора, — удалила засохшие сорняки и цветы, грабельками выгребла опавшие листья и поправила покосившуюся оградку. Хотела еще немного разрыхлить землю, но не успела — под ворота подкатила красная иномарка.

Отец был один. Не глядя на дочь, он зашел во двор, пересек его и направился в гараж. Вынес оттуда большой деревянный ящик, в котором хранились гаечные ключи, пассатижи и отвертки, бросил возле веранды. Затем открыл обе створки ворот, сел в машину и заехал во двор. Вылез, с озабоченным видом походил вокруг нее, постучал носком ботинок по колесам и, открыв багажник, достал домкрат.

Девушка тяжело вздохнула и, не проронив ни слова, поспешила в дом.

Когда минут через десять вышла, левая передняя часть иномарки была приподнята на домкрате, а Павло лежал под ней, подстелив под себя старую фуфайку, которую отыскал, наверно, в гараже. Интересно, что могло случиться с новехонькой легковушкой? Или отец, бывший автомеханик сельхозпредприятия, просто решил что-то проверить, как говорится, так, на всякий случай?

Проходя мимо красного чуда со львом на рыле, Архелия услышала какой-то непонятный, едва уловимый скрежет. При этом ей показалось, что автомобиль качнулся. Она приостановилась, мельком взглянула на висящее в воздухе колесо, потом — на крыло и хотела идти дальше. Но вдруг обратила внимание на хлипкий домкрат, и застыла: он сильно накренился и мог в любой момент завалиться набок! Судя по всему, это случилось оттого, что подъемник одной лапой опирался о бетонную дорожку, а другой стоял на рыхлой после вчерашнего дождя земле.

— Батька, вылезай! — закричала девушка. — Быстрее вылезай!

Тот не спеша выбрался на свет, приподнялся на локоть и вопросительно взглянул на дочь:

— Чего орешь, как бешенная?

И в этот момент домкрат выпрыснул из-под днища, машина тяжело ухнула на все четыре колеса и закачалась на амортизаторах.

— Вот, черт! — выругался Павло. И напустился на Архелию: — А ты чего встала, глаза вылупила! Иди скотину покорми, вон, ревет от голода на все село!

У девушки от жгучей обиды задрожали губы.

— Батька, ну, что же ты… что же ты… такой… — только и смогла вымолвить она и, в отчаянии махнув рукой, побежала в хлев к Березке. И там уже дала волю слезам.

Немного успокоившись, подоила корову, подложила ей в ясли душистого сена и с бидончиком молока вернулась во двор. Павло уже занес ящик с инструментами обратно в гараж и куском старой простыни протирал лобовое стекло легковушки.

— Обедать будешь? — спросила Архелия, остановившись рядом.

— Нет! — коротко бросил отец, продолжая орудовать тряпкой.

— Ты не голоден?

— Мы поели с Раиской в столовке.

— Понятно…

Через минуту он уехал.

Уже начинало смеркаться, когда во двор Гурских заглянула Марфуша и окликнула Архелию, которая как раз закончила выгребать опавшие листья в палисаднике и гадала, что с ними делать — погрузить в тачку и отвезти в лесополосу или вывалить в навозную яму, пусть перепревают.

— Проходила мимо и вот решила забежать на минутку, чтобы кое-что рассказать тебе о батьке, — на лице почтальонши блуждала кривая ухмылка. — Ты ж, видать, еще не в курсе…

— Что-то случилось? — заволновалась девушка, бросив на землю вилы.

— Часа полтора назад возле дома Маньки Сысоевой бойня была! — сообщила Марфуша, округлив глаза. — А получилось вот что. К Райке после обеда явился Микола Панасюк, ну, бывший ее муж, то ли второй, то ли третий, я уж точно и не знаю. Прикатил пьяненький на мопеде из Грушевки, он теперь там обитает, при нем бутылка водки, а может, и не одна, кусок колбасы, конфеты. Райка стала прогонять Миколу. А он ни в какую! "Никуда, — кричит, — я отсюда не пойду, потому что люблю тебя и хочу с тобой сойтись жить обратно". Она и добром просила, и милицией пугала, и в шею выталкивала. А он уперся, как бык, и со двора ни ногой. Вдруг к дому подъезжает красная машина, из нее вылетает разъяренный Павло, видно, ему кто-то донес, что к его… кхе-кхе… невесте бывший хахаль явился. И сразу давай кулаками махать. Батька-то твой, конечно, поздоровей будет, куда там тому чахоточному Панасюку, но не сразу управился. Да и сам получил на орехи, говорят, Микола Павлу глаз подбил и щеку ногтями распанахал…

— Боже мой! — воскликнула изумленная Архелия и, прикрыв глаза, осуждающе покачала головой: — Неужели батька не постеснялся прилюдно затеять драку из-за…

— Вот-вот! — подхватила почтальонша. — Было бы хоть за кого драться! А то полез с кулаками к хлопцу из-за какой-то шалавы, прости Господи!

— И где он сейчас? — со вздохом спросила девушка.

— Кто, Панасюк? Уехал! — махнула рукой Марфуша. — Куртка, правда, на нем изодрана и лицо в крови, но так как будто ничего…

— Да не Панасюк! Батька где? — Архелия отерла ладонью испарину на высоком лбу и плотнее запахнула куртку — вспотевшую от интенсивной работы спину начинал щекотать холодок.

Почтальонша поправила на голове платок и сунула руки в карманы своей куцой кацавейки и засмеялась:

— Сидит с Райкой в закусочной! Пирует! Видать, победу празднует…

Зайдя в дом и смыв со своего лица пыль, девушка принялась было готовить ужин, но потом передумала — успеется. Отправилась в гостиную, помыкалась с угла в угол, включила телевизор. Но тут же выключила и перешла в свою спаленку, стала перебирать журналы и газеты, горкой громоздившиеся на тумбочке, потом взяла в руки пяльцы и иголку. Однако долго высидеть в четырех стенах не смогла. Какое-то смутное чувство тревоги не давало покоя. Архелия накинула на плечи отцов ватник и опять выскочила во двор. Машинально почесала за ухом старого пса Шарика, бросившегося со своей будки ей под ноги, и, подойдя к калитке, застыла в ожидании.

Простояла так не меньше получаса, пока, наконец, не послышалось слабое урчание мотора, и ко двору не подъехала легковушка. Щурясь от яркого света фар, слепящего глаза, девушка распахнула ворота на всю ширину.

— Открой гараж! — громко крикнула ей Сысоева, приоткрыв дверцу машины со стороны водительского места.

Архелия удивленно почесала переносицу: ты смотри, Райка уже научилась водить автомобиль! И послушно бросилась выполнять поручение.

Машина медленно вкатилась во двор, затем, едва не зацепив правым зеркалом кирпичную стену, — в гараж и заглохла.

Оттуда легкой походкой вышла Сысоева в нарядном красном манто, которого раньше, кажется, у нее не было, и, изобразив на губах подобие улыбки, приглушенным голосом приказала:

— Отведи Павлушу в дом, пусть проспится! Понятно? Завтра он мне нужен, как огурчик! Мы идем подавать заявление на роспись.

— Разве уже завтра? — растерянно переспросила девушка.

— Да, милая, завтра! — подтвердила Райка, качнув белесой головой. — Зачем нам ждать два с половиной месяца? Все в Талашковке уже прекрасно знают, что мы с Павлушей решили стать мужем и женой. Так что ж тянуть?

Архелия пожала плечами и хотела пойти в гараж за отцом, но Сысоева остановила ее, поймав за рукав ватника.

— Тебе придется хотя бы временно пожить у бабули в Полтаве, — с усмешкой проговорила она, пахнув перегаром. — Нам с твоим отцом нужно притереться друг к другу, попривыкнуть. А ты, сама понимаешь — не маленькая, будешь только мешать, путаясь у нас под ногами.

— Да не поеду я! — пораженно выдохнула девушка.

— Мой тебе совет, крошка, не перечь старшим! — хохотнула Райка. И, пренебрежительно взглянув на Архелию, с угрозой прибавила: — И не стой у меня на пути! Раздавлю, как гниду!

— Что ты сказала?! — опешила та.

Но наглая дамочка, в голос посмеиваясь, уже выходила со двора.

Архелия со злобой посмотрела ей вслед и поспешила в гараж.

Отец спал на заднем сидении.

Его удалось растормошить с большим трудом и не сразу. Он еле вылез из машины и, опираясь на плечо дочери, поковылял в дом.

Когда девушка увидела лицо Павла при ярком свете, пришла в ужас: левый глаз полностью заплывший, бровь рассечена и на ней засох большой сгусток крови, на щеке — глубокая царапина, подбородок синий…

Свалив отца на диван в гостиной, Архелия побежала закрывать гараж. Но прежде чем запахнуть створки ворот, заглянула в машину — все ли там в порядке, не тлеет ли где-нибудь окурок — выпив, батька частенько вспоминал о своей давнишней вредной привычке и позволял себе подымить. Не обнаружив ничего подозрительного, захлопнула дверцу легковушки, а затем прикрыла ворота гаража.

Девушка долго сидела на кухне, склонившись над чашкой с остывшим чаем, и размышляла о том, что ждет ее дальше. По всему выходило, ничего хорошего. А все из-за этой пройдохи Сысоевой! И как ей только удалось укрутить батьку! И не только укрутить, а подчинить своей воле и завладеть его помыслами.

— Ехал на ярмарку… ухарь… купец! Ухарь купец… удалой молодец! — вдруг затянул Павло в гостиной.

Архелия бросилась туда.

Он стоял на нетвердых ногах посреди комнаты с высоко запрокинутой головой и размахивал руками.

— Батька, ну-ка ложись! — девушка схватила его за стан и стала тянуть к дивану.

— В красной рубашке! Красив! И румян! — орал отец, не обращая внимания на потуги дочери.

— Батька, ложись, я кому сказала! — рассердилась Архелия. — Ложись, я тебе лицо мокрой тряпочкой вытру, ведь все в крови!

— Манит, целует! За… ручку… берет!

Таким пьяным девушка видела Павла только однажды — лет восемь назад, когда он впервые стал депутатом райсовета и весь день отмечал это событие с сельским головой Кужманом.

Кое-как уложив отца, уставшая Архелия отправилась принять перед сном душ. А когда вышла из ванной комнаты, то так и ахнула: батька сидел на диване и прямо из горлышка хлестал вино.

— Дай сюда! — закричала она и, подскочив, попыталась вырвать у него бутылку.

— Не лезь! — рявкнул Павло, роняя голову на грудь. — Я хочу немного выпить.

— Куда ж больше пить? — Архелия вцепилась в бутылку обеими руками.

— Брось, гадюка! — процедил он и, широко размахнувшись, ударил дочь кулаком в лицо.

Удар был несильным, но у нее из носа тотчас побежали струйки крови и закапали на палас.

— Изверг! Садист! Изувер! — закричала девушка и, заголосив, побежала на кухню.

Она сидела, прижав очередной тающий кусочек льда к переносице, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Что это? С улицы войти никто не может, все заперто. Значит, это Павло вышел на улицу.

Заглянув в гостиную, Архелия выскочила во двор. Отец, шатаясь, как былинка на ветру, открывал ворота гаража.

— Что ты делаешь? Зачем! — девушка остановилась в нескольких шагах, не решаясь помешать батьке.

— Мне надо… к Раиске… — его повело, и он, не удержавшись на ногах, упал на бетонную дорожку.

Силясь встать, несколько раз перевернулся со спины на грудь и обратно.

— К Раиске… мне надо… — Павло все-таки сумел встать — сперва накарачки, а потом — и на ноги.

— Иди в дом! Пожалуйста! Я тебя прошу! — начала всхлипывать Архелия.

Отец полез в карман своих широких штанов, достал пригоршню мелочи и ключи от конторы и с размаху бросил их в сторону дочери.

— Сгинь!

Войдя в гараж, он схватился рукой за стенку и затем уже по ней, спотыкаясь и матерясь, доковылял до передней двери легковушки. Открыл. Залез в салон, каким-то чудом избежав падения. Долго возился, подгоняя сидение под свои параметры. И запустил мотор.

Девушка стояла во дворе и кусала губы от бессильной ярости. И как же это она не додумалась вытянуть ключ из замка зажигания? Хотя разве можно было предположить, что батька в таком состоянии вздумает садиться за руль?

Двигатель работал, набирая обороты. Видимо, Павло держал ногу на акселераторе. Вдруг гул стих, машина заработала ровно, продолжая стоять на месте.

Архелия подождала несколько минут, затем осторожно приблизилась к распахнутым воротам гаража и стала всматриваться в заднее стекло автомобиля, пытаясь увидеть, что делает отец. Но ничего не смогла разглядеть. Тогда она юркнула внутрь строения, протиснулась между левым боком иномарки и стеной и заглянула в боковое стекло. Голова Павла лежала на баранке. Приоткрыв дверцу, Архелия услышала мощный храп.

— Ну вот, так-то лучше! — прошептала она и вышла во двор, плотно прикрыв за собой обе створки гаражных ворот.

Глава пятая

На рассвете, быстро умывшись, девушка поспешила на кухню, нужно было приготовить завтрак. Начистила картошки, порезала дольками и бросила в кипящее на сковородке масло. Затем достала из холодильника графин со взваром, мисочку с солеными помидорами и початую банку домашней тушенки — отцу она очень нравилась именно холодной.

Картошка уже дожаривалась, а Павло все не приходил на кухню. Архелия подумала, что ему, видать, плоховато с бодуна да еще и после такого мордобоя. Однако спать в шесть часов утра он не мог — подобного никогда не случалось. Значит, просто лежал себе и отходил после вчерашнего. Хотя, вполне может быть, батька настолько неважно себя чувствует, что и подняться не в силах? Или он, чего доброго, так и сидит в машине? Но это вряд ли, это маловероятно.

Девушка вышла в гостиную, потом заглянула в спальню Павла — пусто. Ну, вот, получается, что он все-таки провел ночь в легковушке. Наверно, замерз, как суслик.

Накинув на себя ватник, девушка выскочила во двор и побежала к гаражу. Распахнула ворота — автомобиль на месте. Подскочила к нему, заглянула в стекло передней дверцы и обомлела. Голова отца все так же лежала на баранке. Господи, что это с ним? Рванула на себя дверцу, цапнула его за руку, безвольно свисающую до полика:

— Батька! — и в ужасе отпрянула — рука была окоченевшей, твердой, будто деревяшка.

Трепещущая, как осиновый лист, Архелия с минуту стояла, не решаясь подойти к открытой дверце. Но, наконец, собралась с силами, приблизилась, боязливо взяла Павла за плечо и осторожно потормошила. Он начал заваливаться набок.

— А-а-а! — заорала девушка не своим голосом и, пулей вылетев во двор, бросилась в дом.

Схватила свой мобильный телефон, лежавший на журнальном столике в гостиной, и непослушными пальцами стала набирать номер сельского головы Кужмана. Как только тот ответил, срывающимся голосом пролепетала:

— Матвеич, Матвеич, в гараже батька… он… неживой… он мертвый… Матвеич… — и, выронив из рук телефон, упала на палас, стала в истерике по нему кататься и биться головой о пол.

Минут через двадцать во двор Гурских примчались Кужман и местный участковый Петро Отечко. А через час приехала и милиция из района.

В тот же день была установлена причина смерти Павла: он задохнулся от выхлопных газов работающего двигателя автомашины.

Хоронили отца в день восемнадцатилетия Архелии. Она пребывала в таком подавленном состоянии, что всеми организационными делами пришлось заниматься сельскому голове. Он и гроб доставлял из района, и батюшку для отпевания привозил, и поминальный обед в столовке заказывал. Бабушка Настасья приехать в Талашковку не смогла — как раз попала в больницу с гипертонией.

Первые три ночи после похорон девушка провела у Евдошки. И только днем, превозмогая слабость, душевную боль и страх, приходила на свое подворье покормить скотину.

На четвертый все-таки сумела взять себя в руки и вернулась в дом.

Благодаря Кужману и бухгалтерше Клавдии Васильевне, фермерское хозяйство покойного Гурского работало в прежнем режиме: производило мясо и молоко, перерабатывало подсолнечник на масло, пшеницу — на муку и крупы, пекло хлеб, вязало веники, плело из лозы корзины… Однако требовался настоящий хозяин, имеющий право распоряжаться имуществом и подписывать финансовые документы.

Утром, на пятый день Клавдия Васильевна пришла к Архелии и сказала:

— Ты хозяйка всего добра, нажитого Гурскими, и по закону, и по завещанию, которое составил Павло Семенович сразу после смерти жены, земля им обоим пухом! Езжай, ради Бога, к нотариусу в район, и пусть он тебе расскажет, что нужно делать дальше. А потом, не мешкая, надо будет решить, кто станет управлять фермерским хозяйством по твоему поручению, то есть назначить исполнительного директора.

— Не нужно никакого директора, Васильевна! — ответила девушка, ласково обнимая бухгалтершу. — Я хочу самолично руководить, как руководил батька. Думаю, у меня получится. А вы будете мне помогать. Я удвою вам зарплату. Только, прошу вас, не уходите на пенсию! Мне без вас не обойтись.

Клавдия Васильевна удивленно пожала плечами, с сомнением посмотрела на Архелию, однако отговаривать ее не стала.

Они выпили чаю с булочками, поговорили о том, о сем, и бухгалтерша ушла на работу.

Целых полдня девушка занималась уборкой комнат — мыла полы, окна, протирала мебель, люстры, выбивала паласы и коврики, перетряхивала одеяла и пледы. Освободив жилище от толстого слоя пыли, непонятно откуда взявшейся в совершенно пустом доме, принялась делать ревизию платяных шкафов. Всю отцову одежду и обувь, которая теперь была не нужной, собрала в три мешка, погрузила в тачку и отвезла на окраину Талашковки, где располагалась специально оборудованная площадка для свалки бытового мусора. Архелия надеялась, что вещи подберут местные алкаши, часто отиравшиеся там в поисках чего-нибудь полезного.

По дороге домой она вдруг увидела Серегу Бондаря, которого года полтора назад осудили за угон легковой машины и отправили на "зону". Он стоял возле неухоженного подворья своих спивающихся родителей, покуривал сигаретку и сосал пиво из большой пластиковой бутылки. Девушка хотела пройти мимо, сделав вид, что не замечает Серегу. Но тот сам окликнул ее:

— Лия! Это ты, козочка?

Она приостановилась.

— Тебя что, уже отпустили? — спросила, недовольно поморщившись.

Хулиганистый, вечно поддатый Бондарь, настойчиво набивавшийся к ней в женихи еще до своего заключения, совсем не нравился Архелии.

— Да, я откинулся! — широко ухмыльнулся он и, приблизившись, хотел обнять ее за стан.

Девушка отступила в сторону.

— И что теперь будешь делать? Опять пить да воровать? — осведомилась, поглядывая на его кисти, сплошь покрытые витиеватыми наколками.

Сергей перехватил ее взгляд, гордо протянул руки, пошевелил пальцами:

— Че, приглянулись мои татуировки? Это мне один доходяга в сизо сделал по дружбе.

— Нет, не приглянулись! — честно призналась Архелия.

Он опять попытался обхватить ее за стан, но она и на этот раз увернулась от его лап.

— Говорят, ты теперь будешь рулить хозяйством вместо бати? — Бондарь взглядом ощупывал грудь девушки, выпиравшую из-под не застегнутой курточки. — Смотри, если тебе понадобится помощник, — кликни. Я подмогну!

— А что ты умеешь, что можешь? — в ее голосе слышалась неприкрытая ирония.

— Да все, че надо! — повел плечом парень. — Если кто наезжать станет или наглеть — я его одним ударом! Ну, ты поняла, да?

— Поняла, поняла! — вздохнула Архелия. — Ладно, Серега, пошла я. У меня полно работы.

— Ишь, какая деловая! — ухмыльнулся он. — Ну, иди, иди, козочка! Мы с тобой как-нибудь еще потолкуем, а?

Она развернулась и, ухватившись за ручку тачки, не спеша покатила ее по улице.

— Кстати, поздравь меня — я сегодня именинник! — крикнул вдогонку Бондарь.

— Поздравляю! — бросила через плечо девушка. И, оглянувшись, для приличия поинтересовалась: — Тебе двадцать исполнилось?

— Ты че, гонишь? — возмутился он. — Двадцать один!

Архелия еще издали увидела, что возле ее двора стоит, переминаясь с ноги на ногу, Райка, и неприятно удивилась: зачем это она приперлась, что ей надо? Неужели сейчас будет утешать или извиняться? Вряд ли, скорее — что-нибудь выпрашивать.

Сысоева явно изображала из себя вдову — была одета во все черное, на лице — скорбь и страдание. Ох, лиса, ох, артистка! Зачем же ей понадобился этот маскарад?

— Лия, милая! — бросилась она навстречу девушке, когда та приблизилась. — Как ты?

— Прихожу в себя! — коротко ответила Архелия.

— А я все никак не могу успокоиться! — затараторила Райка. — Все плачет мое сердечко, все побивается! Я ведь так любила Павлушу…

Мимо них на велосипеде проехала почтальонша Марфуша, с интересом взглянула на женщин, кивнула им вместо приветствия и вдруг резко остановилась. Развернула свой драндулет, подкатила его к ним и, обращаясь к Сысоевой, простужено прогундосила:

— Иди домой! Там тебя сюрприз дожидается!

— Какой еще сюрприз? — недовольно поморщилась Райка.

— Только что братик твой вернулся! Я видела, как он выходил из автобуса — с вещичками! — не без ехидства пояснила всезнающая Марфуша. — В общем, в примаках не засиделся, быстро получил пинок под зад! Понятное дело, кому ж бездельник и бандит нужен?

— Не бандит он! — возразила Сысоева. — Что ты такое мелешь?

— Да как же! — возмущенно выкрикнула почтальонша. — Ваш Борька уже дважды в тюрьме сидел, кто ж этого не знает! За то, что мужика в закусочной порезал, и за то, что снял в райцентре с какой-то девки цепочку и сережки. Было? Было! А ты говоришь: не бандит! Махнув рукой, Марфуша перекинула ногу через раму велосипеда и поехала дальше.

Райка с полминуты вздыхала да охала, потом стала опять рассказывать Архелии, как не спит и не ест, да все побивается за Павлом. Какое-то время девушка терпеливо слушала. А потом пристально посмотрела на пассию покойного батьки и прервала ее пылкий монолог вопросом:

— Чего тебе от меня нужно?

Глаза Сысоевой забегали.

— Я никогда не забуду Павлушу, — промямлила она жалостливым голоском. — Но неплохо бы что-нибудь иметь от него на память… Он говорил, что купил для меня несколько золотых украшений. Я хотела бы забрать их. Ну, и машина… Надеюсь, ты потом переоформишь ее на меня? Это ведь, считай, воля отца…

Архелия вскинула голову, презрительно усмехнулась, а затем поднесла Райке под самый нос кукиш и, печатая каждое слово, произнесла:

— Ну-ка, пошла вон, гадина!

У девушки гудели ноги и побаливала поясница, но отдыхать было некогда — в хлеву время от времени подавала голос некормленая скотина, потерявшая терпение в ожидании замешкавшейся хозяйки.

Давать корм корове, телке и бычку пришлось в полутьме — неожиданно погас свет, и, хоть Архелия поменяла лампочку, не появился.

Уже в доме, ополоснув уставшее тело под душем, она позвонила в контору Клавдии Васильевне.

— Есть в нашем хозяйстве человек, разбирающийся в электрике? — спросила, поздоровавшись. — А то у меня тут в сарае свет пропал…

— В этом деле дока Михайло Грицай, — ответила бухгалтерша. — Он сейчас на ферме. Сказать ему, чтобы зашел к тебе?

— Даже не знаю, стоит ли напрягать дядю Мишу, — засомневалась девушка. — У него там столько дел: и навоз нужно почистить, и сено коровам раздать, и за работой доильной аппаратуры проследить… Может, найдется кто-то другой, посвободнее?

Клавдия Васильевна вздохнула:

— Да был у нас еще один электрик — Ткачук, но отец твой выгнал его за перегар… Давай я пошлю кого-нибудь за Федькой, он специалист толковый и на подъем легкий — сразу и прибежит к тебе. Если, конечно, не сильно пьяный, потому что в последнее время, говорят, стал больше закладывать за воротник, хоть и сидит без копейки…

— Ой, Васильевна, сделайте доброе дело! — обрадовалась Архелия. — Я заодно и поговорю с Федькой. Если он даст клятву не пить на работе, то пусть завтра выходит на ферму, чего ж детей голодом морить? Как думаете?

— Полностью одобряю такое решение! — с энтузиазмом откликнулась бухгалтерша. — Какой он ни есть, Ткачук этот, а все ж наш человек, талашковский. Я с его матерью в школу ходила и в клуб мы с ней вместе бегали в юные годы… Царствие ей небесное, Ниночке!.. Федор, известное дело, любитель выпить, но чист на руку и не было случая, чтобы на работу не вышел.

Пообещав наведаться в контору завтра в первой половине дня, чтобы просмотреть накопившиеся бумаги и дать соответствующие распоряжения, девушка положила трубку. А сама стала гадать, что приготовить себе на полдник, так как обед, увлекшись работой, пропустила.

Ткачук появился минут через сорок. С виду трезвый, но с душком. В руках — автомобильная аптечка.

— Чего там у тебя стряслось, Лия? — по-деловому осведомился он. — Мне сказали, в сарае свет пропал?

— Ага! — подтвердила Архелия. — Я думала, что лампочка перегорела, и заменила ее. Но без толку…

— Понятно! — качнул нестриженой головой Федька. — Что-то, видать, с проводкой… Ну, веди, показывай!

Девушка завела его в хлев, несколько раз щелкнула выключателем.

— Видишь?

Ткачук открыл аптечку, в которой, как оказалось, хранились отвертки, пассатижи и рулончики разного вида изоленты, взял что-то похожее на карандаш с лампочкой на конце и, деловито сплюнув, попросил:

— Иди себе, занимайся своими делами! Не люблю, когда кто-то смотрит, как я работаю.

Через пять минут он вышел из сарая и с довольным видом сообщил:

— Неприятность устранена, хозяйка! Да, собственно, поломки-то и не было! Просто ты не до конца докрутила лампочку в патроне.

— Так что, свет есть? — обрадовалась девушка, бросив метлу, которой подметала бетонную дорожку во дворе.

— Есть, не беспокойся! — Ткачук заискивающе ухмыльнулся: — Может, найдешь мне граммов сто, так сказать, для восстановления здоровья? А то мы вчера с Сан Ванычем того… Целый день мучаюсь…

— Откровенно говоря, мне плевать на твое самочувствие! — без злобы в голосе произнесла Архелия. — Меня больше заботит то, что дома у тебя сидят голодные дети.

— Ну, че сразу голодные? — не согласился Федька, недоуменно пожимая своими узкими плечами. — Галка им вот пшенку сварила. Они ели ее с салом…

— Ладно! — вздохнула девушка. — Ты меня подожди, я сейчас твоим малышам кое-какие гостинцы соберу.

Она забежала в дом. В кладовке взяла с полки трехлитровую банку с консервированным салом, торбочку гречневой крупы и крынку с медом. Затем заскочила в кухню, достала из холодильника баночку домашней тушенки и увесистый кусок говядины. В платяной мешочек отсыпала муки из большой стеклянной кастрюли, положила десятка четыре яиц в плетеную корзинку. Постояла, подумала и, достав из шкафа старенькую клеенчатую сумку, сложила все гостинцы в нее. И, согнувшись в три погибели, поволокла во двор.

Ткачук торчал у калитки, опершись плечом о ствол старой груши, широко раскинувшей ветки с одинокими желтыми листьями, и вовсю дымил самокруткой.

— Возле сарая стоит велосипед, — окликнула его Архелия. — Пойди, прикати его сюда. В руках такую тяжесть ты домой не дотащишь.

Федька удивленно захлопал ресницами, озадаченно почесал затылок и побежал к хлеву.

Вдвоем они погрузили сумку на багажник велосипеда и привязали ее к раме куском бельевой веревки.

— Потом как-нибудь отдашь мне и велик, и сумку! — девушке никак не удавалось отдышаться. — А сейчас идем в магазин. Я куплю вам сахару, деткам — конфет и печенья, а тебе, уж так и быть, — бутылку пива. Но смотри, чтобы к утру был, как огурчик! И не опоздай на ферму! Понятно?

— Так я ж, вроде, того… не работаю, — напомнил Ткачук, немного смутившись.

— С завтрашнего дня работаешь! — отчеканила Архелия. — Ты восстановлен в прежней должности. Только ж Боже тебя кпаси выпить на ферме хоть каплю или придти на работу под хмелем! Я тебя, гада, самолично прибью!

Повеселевший Федька споро катил велосипед, а его благодетельница шла сбоку, придерживая рукой сумку.

Талашковку медленно накрывали сумерки.

Докупив то, что хотела, и передав Ткачуку, девушка отпустила его, а сама вернулась к Тоньке — вспомнила, что дома заканчивается соль.

На обратном пути из магазина встретился ей Котофеич. Он семенил по улице и по своей давней привычке что-то напевал себе под нос. На его голове, не взирая на плюсовую температуру, громоздилась шапка-ушанка, на плечах висело старое пальто с наполовину облезлым бобровым воротником, в руках болтался затасканный кожаный портфель.

— Добрый вечер, Сергей Станиславович! — поздоровалась Архелия, уважительно склонив голову.

Директор остановился, снял очки, протер скомканным носовиком, достав его из кармана пальто, затем водрузил их обратно на нос и с интересом стал приглядываться, кто перед ним.

— Лия? Это ты? — спросил он, наконец. — Я вечером почти ничего не вижу…

— Я, Сергей Станиславович!

— Доброго тебе здоровьица, красна девица! — с теплом в голосе пропел Котофеич. — Видишь, как я постарел, уже своих лучших учениц не узнаю!

— Так темно же! — беззаботно улыбнулась девушка.

— Как ты, Лия? — директор нащупал ее руку и, стараясь приободрить, легонько пожал. — Такое горе у тебя… Господи, совсем дитя еще, а гляди — уже круглая сирота…

— Спасибо вам за сочувствие, Сергей Станиславович! — на глаза Архелии, помимо ее воли, накатили слезы. — Плохо без батьки и мамки, одиноко, тоскливо… Но нельзя падать духом…

— Правильно, правильно говоришь, Лия! — одобрил Котофеич. — Надо держаться! Жизнь, она без потерь не бывает…

— А скажите, муку в школу привезли? — вдруг вспомнила девушка недавнюю просьбу директора.

— Да кое-как выкручиваемся, — проговорил он, помрачнев. — Подвозят понемногу…

— Сергей Станиславович, я спрашиваю, привозили ли муку в школу из нашей мельницы? — Архелия вопросительно посмотрела на Котофеича, ожидая, что он сейчас развеет ее возникшие подозрения насчет забывчивости отца.

Однако директор отрицательно покачал головой.

— Нехорошо получилось! — вздохнула девушка, виновато опустив голову. — Простите, ради Бога!

— Что ты, что ты! — стал успокаивать ее Сергей Станиславович, энергично замахав свободной рукой. — В доме такое горе случилось, до муки ли тебе было…

Архелия достала из кармана мобильный телефон и, быстро отыскав в его памяти какой-то номер, приложила к уху.

— Клавдия Васильевна? Извините, что беспокою в нерабочее время. Тут такое дело… В школе сейчас трудности с мукой, дети остались без булочек… Да… Да… Четыре мешка… Прямо с утра… Ага… Спасибо! До свидания, Клавдия Васильевна! — и, спрятав телефон обратно в карман куртки, обратилась уже к Котофеичу: — Утром у вас будет мука! Это уже точно!

— Вот спасибо! — он опять нащупал руку девушки и благодарно пожал ее. — Добрая ты душа. Дай тебе Бог счастья!

Глава шестая

В конторе Архелия долго не задержалась. Коротко ознакомилась с состоянием дел, обзвонила нескольких оптовых покупателей, которые заволновались после безвременной кончины Павла Гурского, и подтвердила прежние договоренности по ценам на продукцию. На этом первый рабочий день новой хозяйки фермерского хозяйства "Заря" закончился и она, тепло простившись с Клавдией Васильевной и еще тремя работницами конторы, вышла на улицу.

У беседки, дымя сигаретой, девушку поджидал Бондарь. Увидев ее на пороге, подскочил и широко ухмыльнулся:

— Привет, козочка!

— Что, на работу пришел проситься? — спросила она, остановившись.

— Ну, какая работа? — лицо Сереги исказила гримаса отвращения. — За копейки вкалывать — это не по мне!

Архелия смерила его с ног до головы неодобрительным взглядом:

— Тогда чего тебе надо?

Он на секунду опустил голову, колупнул носком нечищеного башмака землю и негромко изрек:

— Тебя дожидаюсь!

— Зачем? — удивилась девушка.

— У меня есть в тебе интерес, — осклабился парень. — Нравишься ты мне. Очень!

— Как мне повезло! — воскликнула она с нарочитым изумлением и восторгом. — Надо же, такой крутой хлопец обратил на меня внимание. Просто не могу поверить в свое счастье!

— Че зубоскалишь? — немного обиделся Серега. — Ты ж мне и вправду нравишься…

Архелия посмотрела на него насмешливо:

— Так ты, может, и замуж меня позовешь?

— Ну, сказала — замуж! — мотнул он коротко стриженой головой. — Мне сперва надо крепко на ноги встать, деньжатами обзавестись, а потом уже и того…

— Обзавестись деньжатами, говоришь? — переспросила девушка и, сунув руки в карманы своей курточки, прибавила: — Это как, наворовать?

— Ты че, думаешь, я только воровать могу? — в глазах Бондаря вспыхнула искорка возмущения.

— А что еще ты можешь? — со смешком произнесла Архелия и, отвернувшись, неторопливо пошла по улице.

Он зашагал рядом.

— Мы с Борькой Сысоевым бизнес закрутим! — похвастался, прикуривая новую сигарету. — Мы с ним теперь кореша.

— Плохого ты себе кореша выбрал! — покачала головой девушка. — Он тебя быстро подведет под монастырь.

— Борька — нормальный, толковый мужик! — горячо возразил Серега. — Я рад, что мы с ним подружились.

— А почему он не прижился у этой женщины из Мазаевки, как ее… Зинка, кажется? — полюбопытствовала Архелия.

— Так ей же почти сорок, прикинь! — хмыкнул Бондарь. — Она на десять лет старше Борьки. Зачем ему эта старуха? Хотя Зинка, конечно, деловая баба, землю держит. В этом году выращивала подсолнечник…

— Так Борька бросил ее из-за возраста? — перебила девушка.

— Да он не бросал, — охотно пояснил Серега. — Зинка сама его выгнала. Она поручила ему заниматься уборкой подсолнечника, он стал химичить. Ну, а Зинка баба битая, быстро раскусила, что Борька ее накалывает, и указала на порог. Правда, выпроводила не с пустыми руками — дала треть денег за проданные семечки. Сысоев говорит, что бабок хватит на недорогую подержанную иномарку. Завтра мы с ним едем в район, он там свои права должен забрать. Его же лишили в прошлом году, когда поймали пьяного за рулем Зинкиной "Нивы"…

— Значит, Сысоев теперь при деньгах? — Архелии надоела болтовня тупоголового кавалера, и она прикидывала, как бы поделикатнее избавиться от него.

— Борька говорит: куплю тачку — великие дела будем делать, озолотимся! — с важным видом проговорил парень и искоса взглянул на девушку: сильное ли впечатление произвели на нее эти слова? Но выражение лица попутчицы оставалось бесстрастным. И тогда он решил прибавить себе вес в ее глазах ошеломляющей, по его мнению, новостью. Понизив голос почти до шепота, сбивчиво сообщил: — Я слышал, как Райка трепалась возле магазина бабам… дескать ты того… специально завела машину, когда в ней спал твой батя, чтобы он… ну, короче, ты поняла…

— Вот же мерзавка! — раздосадовано выкрикнула Архелия. И, ускорив шаг, на прощанье махнула Бондарю рукой: — Ладно, пока! Спешу я, у меня скот некормленый.

Парень разочарованно вздохнул, но гнаться за ней не стал.

После обеда к подворью Гурских подкатила старенькая "Лада" с прицепом. Из нее вышли трое мужчин — ветврач фермерского хозяйства, он же начальник цеха животноводства, Сидоренко, слесари Федька Ткачук и Михайло Грицай. Молодой водитель Юрка Палиенко остался в машине. Девушка их уже ждала. Она тут же выскочила из палисадника, бросив лопату, которой выкапывала клубни георгин, и настежь распахнула ворота. Легковушка задом въехала во двор.

Сидоренко, Ткачук и Палиенко сдержанно поздоровались, а Грицай с широкой улыбкой осведомился:

— Как дела, красавица!

— Да, в общем-то, нормально, дядя Миша! — приветливо ответила Архелия. — Плохо, конечно, одной, но, что ж поделать, приходится привыкать…

— Крепись, дочка! — вздохнул Грицай, гладя ее по голове, как маленькую. — Ты это, если чего помочь нужно по хозяйству, обращайся! Тетя Даша придет и поможет.

— Ой, да вашей теть Даше самой помощники нужны! — благодарно улыбнулась девушка. — Мало того, что весь день возится с котлами в детсаду, так еще и дома приходится не разгибаться. У вас же, кажется, три коровы и свиней, наверно, не меньше пяти…

— Верно! — кивнул Михайло. — У нас живности хватает. Но так и рабочих рук же вон столько! Ведь Микола с Дианкой живут вместе с нами.

Архелия повела мужчин в хлев.

— Забирайте на ферму бычка и телку! — сказала она, обращаясь к ветврачу. — Мне они ни к чему! Оприходуйте их, как положено, пусть растут в хозяйском стаде.

— Так ты, Лия, и телку отдаешь? — переспросил Сидоренко, деловито высморкавшись в углу сарая. Затем подошел к уже довольно рослому бычку, кинул на него настороженный взгляд из-под своего большого картуза, сшитого из нутриевых шкурок. — А мне Васильевна говорила, что нужно забрать только эту вот животинку…

— Да я тут подумала, подумала… Хватит мне и одной коровы, — девушка подошла к жующей Березке и ласково похлопала ее по боку. Та, покосившись на хозяйку, приветливо махнула хвостом. — И поросят мне столько не нужно. Забирайте троих на ферму!

— Ну, как скажешь, хозяйка! — развел руками ветврач и, почесав своей большой пятерной бритый затылок, повернулся к Ткачуку и Грицаю: — Вы, хлопцы, отведете на ферму бычка и телку, а мы с Юркой отвезем поросят. А сейчас давайте-ка свяжем им копытца да погрузим на прицеп.

Минут через двадцать машина выехала за ворота. За ней вышли Ткачук и Грицай, ведя за собой на привязи бычка и телку.

Не успела Архелия снова взяться за лопату, как во двор вошел грузный участковый Отечко с толстой папкой руках.

— Бог в помощь, Лия! — сипло пробасил он, добродушно улыбаясь.

— Спасибо, дядя Петя! — поблагодарила девушка и, на ходу вытирая руки о полу толстого байкового халата, вышла навстречу нежданному гостю.

— Не рано ты их решила выкапывать? — спросил Отечко, указав подбородком на кучку клубней, сложенных за оградкой палисадника на куске фанеры. — Моя Дуняша, насколько я знаю, берется за это дело после первых заморозков…

— Да нет, не рано, — покачала головой девушка. — Вы ж видите, как похолодало…

— Понятное дело, ноябрь начался. Скоро, даст Бог, и снежок выпадет, — рассудительно промолвил участковый. И, прочистив горло, вопросительно взглянул на хозяйку: — Не найдется у тебя стакан сыворотки? Что-то жжет в животе, будто я углей наглотался. Надо бы потушить…

— Ох, дядя Петя, вы, наверно, вчера опять с Кужманом в шахматы играли? — засмеялась Архелия.

— Было дело, чего греха таить, — признался Отечко.

— Ну, идемте в дом! — пригласила она. — Налью вам сыворотки. А хотите — кислого молочка!

— Да можно и так! — согласился участковый, заходя в прихожую следом за Архелией.

На кухне он присел у стола, вытер носовиком свою вспотевшую физиономию и поинтересовался:

— Как ты тут одна? Управляешься? Никто не обижает?

— Что вам сказать, дядя Петя? — девушка достала из холодильника кувшинчик с кислым молоком, поставила на стол. — Конечно, тошно одной, но куда деваться? С хозяйством управляюсь. Вот телку, бычка да трех поросят на ферму отправила, зачем они мне? Ну, а насчет того не обижает ли меня кто и сказать нечего — кому я нужна?

— Ну, не скажи! — помрачнел Отечко, протягивая руку за стаканом. — В Талашковке есть подлые людишки, сама, небось, знаешь…

— До меня им, к счастью, дела нет! — развела руками Архелия. И, чуть склонившись к плечу гостя, лукаво прищурила глаз: — Дядя Петя, у меня в баре остались отцовы запасы… Плеснуть вам винца, а? Может, оно погасит те проклятые угли в вашем животе?

— Ну, так оно и неплохо бы! — оживился участковый. — Но только водочки! Что толку с вина? Не серьезное это лекарство…

— Коньяк подойдет?

— Чего ж, конечно…

Девушка быстро смоталась в гостиную, достала из бара первую попавшуюся под руку бутылку коньяка и вернулась на кухню. Отечко с довольным видом потер руки.

— Только немножко! — попросил он, подставляя стакан.

Она наполнила его почти до краев. И, пока участковый неторопливо пил, вынула из холодильника тарелку с холодцом и блюдце с квашеной капустой, поставила на стол.

— Закусывайте! Хлеб — вон, замотан в полотенце, берите.

— Ага, — кивнул Отечко и, взяв вилку, поддел немного капусты. Прожевав, уже другим, бодрым, голосом произнес: — Тут кое-кто слухи в селе распускает… Уж прости, что приходится об этом говорить… Вроде ты самолично завела машину, когда в ней сидел пьяный отец, а потом еще и ворота гаража закрыла…

Архелия с укоризной посмотрела на гостя:

— И вы этому верите?

— Что ты?! — замахал он руками. — Понятное дело, что это бред! Я так понимаю, отец твой, когда его привезла Сысоева, остался сидеть в машине. Ну, ты подумала, что он в ней будет спать, и ушла в дом. А Павло спьяну взял да и завел мотор…

— Нет, не совсем так, — грустно возразила девушка и на ее пушистых ресницах блеснула влага. — Когда батьку привезла Райка, я вытащила его из машины и провела в дом. Уложила спать в гостиной, а сама вышла. А потом глядь: а батька сидит и лакает прямо из бутылки вино. Я к нему: не пей! Так он меня еще кулаком в лицо заехал. А сам поднялся и еле выполз во двор. Во дворе упал, полчаса валялся, никак не мог подняться… Как я ни просила, залез в автомобиль, кричал, что ему надо к Сысоевой. Завел мотор. Я думала, сейчас начнет выезжать из гаража, изувечит кузов. Но нет, машина урчит, а не едет. Я тогда подошла к передней двери, заглянула в окно. Смотрю — спит. Будить его не стала. Прикрыла ворота гаража, чтобы батька не так мерз, и ушла в дом… А утром…

Отечко сидел, облокотившись о стол, и внимательно слушал. Когда Архелия закончила, тяжко вздохнул и, поймав ее за руку, привлек к себе.

— Слушай, Лия, что я тебе скажу! О том, что ты самолично закрывала ворота гаража, никому ни слова! Понятно? Я все прекрасно понимаю, ты просто не знала, что делать этого ни в коем случае нельзя при работающем двигателе. Но поймут ли это другие? Поэтому всем, кто бы ни спрашивал, говори так: я не смогла вытянуть пьяного отца из машины, он в ней и уснул. Когда я уходила в дом, мотор был заглушен, а ворота гаража приоткрыты.

Когда Отечко закончил говорить, лицо девушки было белее полотна, а в глазах полыхал ужас.

— Дядя Петя, так что… получается, в смерти батьки… все-таки есть моя вина? — растерянно прошептала она. — Это же я закрыла ворота гаража, чтобы он не вздумал куда-то ехать…

— Прекрати! — резко взмахнул рукой участковый, пытаясь успокоить Архелию. — Никакой твоей вины в смерти Павла нет и быть не может! Но… держи язык за зубами. Ты меня поняла?

— Да, поняла, — пролепетала девушка, заливаясь слезами. — Боже мой, ну, почему я не догадалась вытянуть ключи из замка зажигания?

— Успокойся! — Отечко участливо взглянул на нее и, стараясь приободрить, похлопал по предплечью. — Судьба такая у твоего батьки — умереть в машине… Это лучше, чем он умер бы где-нибудь на навозной куче, обобранный до нитки этой гнидой Райкой! А она бы его довела! Знаю я эту подлую Сысоевскую породу!

Выпив еще один стакан коньяка, удовлетворенный угощением и беседой, участковый ушел. А Архелия еще долго плакала, упав на кровать в своей спальне и уткнувшись лицом в подушку.

Немного успокоившись, девушка управилась со своим, теперь уже не таким большим, хозяйством и решила наведаться к Евдошке.

Было почти восемь вечера, сырой сумрак ночи полностью накрыл Талашковку, но магазин, к удивлению Архелии, еще работал. Она зашла, купила конфеты, пачку сигарет, перебросилась парой фраз с продавщицей Тонькой и побежала дальше.

Стучать в окошко пришлось несколько раз, прежде чем старушка вышла в сени.

— У меня гостья! — вполголоса сообщила она девушке. — Ты уж не смущай ее, как только войдешь в дом, так сразу отправляйся в спаленку. Там и посиди, радио послушай, пока я гостью отпущу. Мы с ней в светелке потолкуем…

Архелия удивилась: кто это у Евдошки в такой час, обычно к ней приходили поутру или, по крайней мере, в первой половине дня? Неужто опять какая-нибудь заезжая дамочка? Небось, не терпится вернуть в лоно семьи загулявшего муженька…

Переступив порог хаты, девушка увидела крупную женщину, сидящую на топчане со смиренным видом. Ее голову покрывал синий мохеровый шарф, из-под которого выбивались выбеленные перекисью водорода локоны. Женщина бросила на вошедшую опасливый взгляд и быстро отвернулась. Это была заведующая детсадом Тамара Георгиевна. Интересно, что ей понадобилась от Евдошки?

— Добрый вечер! — тихо поздоровалась Архелия и юркнула за дверь спаленки.

Тут же услышала спокойный голос старушки:

— Не бойся, Томочка! Моя внучка не из тех, кто распускает язык…

Заведующая детсадом что-то сказала в ответ. Что именно, девушка не расслышала.

Она подошла к подоконнику, включила радио и опустилась на стул.

Сидеть пришлось долго, никак не меньше часа.

Наконец, дверь спаленки открылась, на пороге возникла улыбающаяся Евдошка:

— Ты уж прости, милая! — извиняющимся тоном проговорила она. — Пришлось проводить ритуал, Томка так сильно просила! Видать, не могла, бедная, подождать до утра…

— А что за ритуал, бабушка? — заинтересовалась Архелия. — У Тамары Георгиевны вроде все в порядке. Я не слышала, чтобы ее муж, дядя Женя, подгуливал…

— Она не слышала! — всплеснула руками Евдошка. — Да гуляет он, как кобель! С молодой фельдшерицей Светкой, которую недавно к нам прислали из района вместо Зины Федоровны, ушедшей на пенсию.

— Да не может быть! — не поверила девушка. — Ей же лет двадцать два, не больше. А дяде Жене под пятьдесят!

Бабка подошла к столику, нацедила из небольшой эмалированной кастрюльки какой-то светло-коричневой жидкости в две большие чашки и, указав внучке рукой на топчан, стала рассказывать:

— Года полтора назад Томка по женской части перенесла сложную операцию. Врачи на время запретили ей спать с мужем. С тех пор и охладел к ней Женька. Стал на молодух заглядываться. И все бы ничего, ну, погулял бы, поколобродил бы, да и успокоился, как большинство мужиков в его возрасте. Но тут появилась эта вертихвостка Светка! Как они снюхались, про то один Бог ведает. Но дела у них зашли далеко, очень далеко! Мало того, что Женька последние месяцы почти не ночует дома, так еще и вознамерился уйти совсем. Признался Томке, что Светка в положении и вроде как аборт делать уже поздно…

— Вот так новости! — покачала головой Архелия. — А я даже не слышала, что дядя Женя со Светкой шуры-муры крутит.

Евдошка подала ей чашку.

— Пей, это я приготовила ячменный кофе на молоке. Вкусный получился! Хочешь, насыплю тебе в блюдце варенья из бузины — оно у меня густое, пахучее и сладкое-пресладкое. Тебе понравится! Есть и варенье из черемухи, я знаю, ты любишь его!

— В другой раз обязательно поем твоего варенья, а сейчас что-то не хочется сладкого! — отказалась девушка, принимая из рук старушки чашку. — А кофейку выпью. Бабушка Настасья мне такой напиток в детстве варила.

Евдошка присела рядом.

— Устала я, внученька! — пожаловалась она. — Да еще так поясница болит, проклятущая, просто спасу нет. Хотела прилечь, посмотреть телевизор, но тут Томка постучалась. Бледная, печальная, издерганная — жалко смотреть! И стала просить меня отвадить Женьку от фельдшерицы. Ну, как тут откажешь…

— И что ты сделала? — живо блеснула глазами Архелия.

— Хочешь знать? — бабка пытливо взглянула на нее и, вздохнув, спросила: — Тебе и вправду это интересно?

— Да, да! — подтвердила девушка. — Расскажи!

Старушка не торопясь отпила из чашки, прокашлялась и тихо произнесла:

— Такие вещи кому ни попадя не рассказывают… Но тебе, конечно… Тебе можно… В общем, в первый раз Томка приходила ко мне неделю назад. Я попросила ее принести лоскут материи со своей рубашки или трусов. Но до этого их нужно было носить, не стирая, семь дней. И вот сегодня Томка принесла. Я приготовила специальное снадобье из кое-каких кореньев, трав и козлиной крови — есть у меня в запасе флакончик… Снадобье окропила растопленным воском свечки. Да не какой-нибудь! Какая-нибудь силы не имеет, нужна только та, которую поставили в церкви за упокой, но не дали догореть и до половины…. Свое снадобье, его меньше чайной ложки, я завернула в лоскут материи, вырезанной из Томкиных трусов, заметала черными и красными нитками, двенадцать раз прочитала заклятье и отдала ей… Теперь она должна зашить снадобье в верхнюю одежду мужа, которую он надевает каждый день. Пусть походит в ней три дня…

Девушка слушала с интересом. Но в ее темных глазах явственно читалось недоверие.

— И что будет? — спросила она. — Дядя Женя перестанет бегать к Светке?

— Еще как перестанет! — воскликнула старушка с довольным видом. — Он к этой Светке потеряет всякий интерес, вроде и не было между ними ничего! И не только к ней, но и к любой другой девке или молодице. Будет знать одну свою жену. Мысли о ней заполнят всю Женькину голову и уже не покинут, а ноги станут сами нести его домой, под теплое крылышко супруги.

— Да как такое может быть? — изумилась Архелия. — Неужели кровь какого-то козла и свечной воск имеют столь большую силу?

— Имеют! — усмехнулась Евдошка. — Но не во всяких руках, а только в умелых… Я со временем кое-чему научу тебя. Если захочешь учиться, конечно… Это умение тебе в жизни не раз пригодится, по себе знаю…

Глава седьмая

Часов в девять утра, когда девушка готовила себе нехитрый завтрак, кто-то окликнул ее с улицы. Выглянула в окно — возле калитки, глубоко засунув руки в карманы потертой кожаной курточки, переминался с ноги на ногу Бондарь.

— Чего ты хочешь, Серега? — удивленно спросила Архелия, выйдя на крыльцо.

— Разговор есть! — он улыбался и находился в явно приподнятом настроении. — У меня к тебе серьезное предложение.

Она подошла ближе, скептически посмотрела на парня и пошутила:

— Какое предложение? Надеюсь, ты не собираешься предлагать мне руку и сердце?

Тот окинул липким взглядом ее хрупкую фигурку с головы до ног и, скаля зубы, сообщил:

— Вчера Борька забрал свои права.

— Я рада за него, — хмыкнула Архелия. — Но мне какое до этого дело?

— Сейчас поймешь! — Бондарь достал из кармана скомканную пачку сигарет и зажигалку. — У тебя ведь в гараже стоит тачка. А мы с Сысоевым как раз хотим приобрести себе иномарку. Поняла?

— И вы решили купить у меня? — догадалась девушка. И, на мгновение задумавшись, поинтересовалась: — А денег у вас хватит? Моя машина не из дешевых, к тому же она совсем новенькая.

— Слушай сюда! — возбужденно воскликнул Серега, выпуская струйки дыма одновременно изо рта и носа. — Тачка твоя и вправду новая и довольно дорогая. Но попробуй еще продай ее с такой репутацией! Ведь каждый знает, что в ней умер твой батя. Если и купит кто, то по дешевке. А мы предлагаем тебе неплохие бабки!

— Я подумаю! — пообещала девушка. — Может, машину мне вообще не стоит продавать, а оставить как память о батьке…

— Ладно, думай! — пожал плечами Серега. — Но советую принять наше предложение. Какой прок от тачки, ржавеющей в гараже? Через год-полтора она превратится в груду металлолома, и тебе еще придется приплачивать, чтобы кто-то отволок ее на свалку… Сейчас Борька занят. К нему один кореш из Мазаевки приехал, о чем-то базарят они… Когда освободится, мы подойдем, посмотрим, какие навороты есть на машине, ну, там кондиционер, электростеклоподъемники, омыватель фар…

— Хорошо, приходите, смотрите! — согласилась Архелия и вернулась в дом.

Перед обедом на подворье Гурских появились Серега и высокий плечистый мужчина в щегольской кожаной курточке с прибамбасами — Сысоев. Оба с сигаретами в зубах, оба не совсем трезвые, какие-то взбудораженные. Не понравилось это девушке, но что делать, коль пришли, не выставлять же их за ворота?

— Ну, давай, красотуля, показывай свою машинерию! — ухмыляясь, попросил Борька.

Архелия указала рукой вглубь двора:

— Идите, смотрите! Машина совершенно новая…

Серега услужливо приоткрыл ворота гаража, пропустил вперед Сысоева и следом за ним вошел сам. Девушка осталась стоять возле веранды.

Они долго осматривали иномарку, галдели, то и дело пересыпая свою речь отборной бранью, и, наконец, вышли во двор.

— Думаю, сладим, красотуля! — блеснул золотым зубом Сысоев. — Нормальная у тебя машина. Есть все, что нужно.

— А сколько даете денег? — осведомилась Архелия. И когда Борис назвал сумму, вынула из кармана мобильный телефон и стала звонить Кужману. Коротко переговорив с ним, отрицательно покачала головой. — Того, что вы предлагаете, совсем мало!

— Да ты че! — возмущенно вскричал Бондарь. — Кто тебе больше даст?

— Действительно, кто? С учетом того, что от твоей тачки трупом смердит! — прибавил Сысоев, выплюнув бычок под ноги девушке.

Ее глаза вмиг наполнились слезами.

— Зачем вы так?

— А что, неправда? — Борис смотрел на нее с гаденькой слащавой ухмылкой. — Продавай, красотуля, пока берем!

— А то ведь и передумать можем! — Серега достал из кармана бутылку водки. — Соглашайся, и сядем да обмоем сделку!

Архелия посмотрела на них с отвращением и твердо произнесла:

— Нет! За такие деньги я не продам машину. И уберите свою водку!

— Зачем кочевряжиться, красотуля? — скривился Сысоев. — К тебе люди по делу пришли, нормальные бабки предлагают, а ты хамишь!

— Пусть машина пока постоит! — отрубила Архелия и, развернувшись, направилась в дом. На ходу прибавила: — Думаю, найдутся покупатели и пощедрее вас. Я дам объявление в районной газете.

Борька и Серега, матерясь, потопали к калитке.

Но буквально через полчаса появились опять. И, как показалось девушке, были гораздо пьянее, чем в прошлый раз.

— Мы тут прикинули и решили, что можем на четверть увеличить сумму! — заявил ей Сысоев, когда она возникла на пороге. — Согласна?

— Ну, не знаю, — засомневалась Архелия. — Автомобиль, конечно, стоит намного больше, чем вы предлагаете, но, с другой стороны, ведь и правда продать его не так просто…

— Вот! Это уже деловой разговор! — обрадовался Борис, откровенно поглядывая на ее голые колени, выглядывающие из-под короткого домашнего халата.

— Так значит, вы заплатите мне на четверть больше, чем предлагали? — стала уточнять девушка, прикидывая, какая выйдет сумма, если гривны перевести в доллары.

— Заплатим, заплатим! — Сысоев обнажил свой золотой зуб в кривой ухмылке. — Веди в дом да стаканы давай!

Она не успела ничего сказать, как он плечом отстранил ее и танцующей походкой вошел в веранду. За ним, радостно потирая руки, поплелся Серега. Архелии ничего не оставалось, как зайти следом за ними.

Они и не подумали снять обувь, так, в заляпанных грязью башмаках, и прошествовали в гостиную по светлому паласу, благоухающему свежестью и чистотой.

По-барски рассевшись на диване, Борис скомандовал:

— Организуй, красотуля, какую-нибудь закусь и тащи сюда!

Девушка отправилась на кухню. Наскоро нарезала сала, домашней буженины и аккуратно разложила на тарелке. В эмалированную мисочку насыпала квашеной капусты, мелко накрошила лука и сверху полила подсолнечным маслом. Прихватив два граненных стакана и несколько кусочков хлеба, принесла закуску в гостиную.

— О, да тут жратвы на целую роту! — Сысоев вытащил из-за пояса бутылку водки и стал отвинчивать крышечку. — Только почему я не вижу третьего стакана?

— А я пить не буду, — пояснила Архелия, опускаясь в любимое отцово кресло, стоящее перед телевизором.

— Это как понимать, красотуля? — Борис взглянул на нее исподлобья. — Ты че, обидеть нас хочешь? Я в непонятках!

— Да никого я не хочу обидеть! — отмахнулась хозяйка. — Просто я водку не пью! Так что лакайте ее без меня.

— Что значит, не пью водку? — не унимался Сысоев. — К тебе люди пришли в гости, а ты выкобениваешься, строишь из себе какую-то цацу! И потом, что это за тон: "лакайте"? Мы че, культурного обхождения не заслуживаем? С нами можно, как с бичами, так, что ли?

— Не придирайся к словам! — сдерживая раздражение, проговорила девушка. — Вы, кажется, хотели выпить, ну, так пейте себе! А я не хочу!

Обиженно сопя, Борис налил себе и Бондарю. Не говоря ни слова и не чокаясь, выпил. Рукой полез в миску за капустой, захватил щепоть и отправил в золотозубый рот. Затем поискал глазами, чем можно вытереть жирные пальцы, и, не найдя ничего подходящего, потянулся к толстой книге, лежащей на краю журнального столика и вырвал страницу. Отерев пальцы, скомкал ее и небрежно бросил себе под ноги. Архелия промолчала, хотя ее так и подмывало указать нахалу на дверь.

— Так че, может, все-таки уважишь гостей? — опять начал он. — Пять капель тебе не повредит, а нам будет приятно!

— Пейте сами! — с досадой бросила девушка. — И побыстрее, пожалуйста! У меня полно дел.

— Оба-на! — с нарочитым изумлением развел руками Сысоев. — Она уже выгоняет нас! Слышь, Серый, нас, кажется, хотят выставить вон!

Бондарь, не обращая внимания на слова приятеля, самозабвенно уплетал буженину.

— Я не прогоняю! — вздохнула Архелия. — Я всего лишь сказала, что мне некогда засиживаться. Корову доить нужно…

— Так, выходит, скотина для тебя значит больше, чем два живых человека? — Борис разлил остатки водки по стаканам и с презрительной ухмылкой прибавил: — Плохо же тебя папаня воспитал! За то, видать, Бог его и наказал!

— Не трогай батьку! — крикнула девушка, не совладав с эмоциями. — Не трогай! Ты что, специально ищешь повод придраться? Пришел в чужой дом, так веди себе, как подобает! Тем более что тебя никто сюда не звал…

Сысоев демонстративно сплюнул на пол и со смешком выдавил:

— Какие мы нервные! — Затем, толкнув приятеля плечом, обратился уже к нему: — На нас кричат, как на сопливых пацанов, ты понял? Че молчишь?

— Лия — девка горячая, ей в рот палец не клади! — промямлил Сергей, не вникая в смысл слов, произнесенных Борисом.

— А кто ей собирается в рот палец класть? — заржал тот. — Для это есть кое-что другое! Верно, красотуля?

Лицо Архелии вмиг залил румянец стыда и гнева. Она вскочила, как ужаленная, и, резко указав рукой на дверь, заверещала:

— Ах ты, козел паршивый! Вон отсюда!

Сысоев рывком опрокинул журнальный столик — стаканы и закуска разлетелись по всей комнате — и взревел:

— Ты назвала меня козлом?! Ах ты, ковырялка вшивая!

Девушка не успела сделать и шагу, как он подлетел к ней и наотмашь ударил ладонью по лицу. Она не устояла на ногах, упала и растянулась на полу.

— Я тебя за козла на куски разорву! — Борис не дал Архелии подняться. Сгреб ее за грудки, оторвал от пола и тут же нанес новый удар.

— Отпусти ее! Отпусти, братан! — Сергей попытался поймать разбушевавшегося приятеля за руку, но получил тычок в солнечное сплетение и, охнув, переломился пополам.

— Знаешь, что с тобой сделали бы на "зоне" за такие слова? — вопил Сысоев, брызгая слюной и дико тараща зенки. — Знаешь?! Сейчас увидишь! Я тебе покажу!

Он бросил девушку поперек дивана, развернул к себе спиной, ударил кулаком между лопаток и рывком сдернул с нее халат, разорвав на два куска.

— Братан! — закричал Бондарь, все еще держась за живот. — Не трогай ее! Она мне нравится! Я жениться на ней хочу!

— Не бойся, никто на нее не посягает! — прохрипел Борис, падая на колени и стягивая свои узкие штаны. — Я всего лишь собираюсь опустить эту сучку! А куда опускают, ты прекрасно знаешь!

Он обхватил ослабевшее тело руками за талию, прильнул к нему чреслами и резко подался вперед. Архелия громко вскрикнула, дернулась и сразу обмякла, потеряв сознание от ужаса.

Когда она пришла в себя, то ни Сысоева, ни Сереги рядом уже не увидела.

В гостиной жутко воняло водкой, коромыслом стоял сигаретный дым, весь палас был усеян жирными ленточками квашеной капусты и осколками битой посуды.

— Господи! Господи! — пересохшие губы девушки исказила гримаса отвращения.

Она забралась с ногами на диван, схватила со спинки разорванный халат, прикрыла им свое нагое тело и, забившись в угол, зарыдала от стыда, унижения, боли и бессильной ярости…

Немного успокоившись, Архелия поплелась в ванную, приняла душ и отправилась к себе в спальню. Там, на маленьком трюмо, хранилась вся ее косметика и парфюмерия. Обильно оросила свои плечи и шею туалетной водой, подаренной отцом на Восьмое марта. И только теперь, наконец, избавилась от не дававшего дышать на полную грудь тошнотворного запаха прокуренных Борисовых рук, испоганивших ее тело, и почти полностью пришла в себя.

Оделась. Немного посидела на диване, затем, превозмогая слабость во всем теле, вышла во двор. Нужно было покормить и подоить Березку, а еще закрыть сарай с уже усевшейся на насест птицей.

— Лия!

Архелия резко повернулась на негромкий оклик, прозвучавший где-то за забором, и в мутном свете уличного фонаря увидела Бондаря. Он стоял у калитки, ссутулившись под холодным ветром, и нервно сосал сигарету.

— Лия, ты в порядке?

Она поставила пустое ведро на бетонную дорожку и подошла к забору.

— Как ты посмел сюда явиться?

— Я же не виноват! — начал оправдываться парень, чуть не плача. — Это Борис, он беспредельщик, конченый садюга! Тюрьма его таким сделала…

Девушка приблизилась к самой калитке, с ненавистью взглянула на Бондаря и презрительно выплюнула ему в лицо:

— Убирайся, мерзавец!

— Лия, послушай! — его колотил озноб. — Я же ничего не сделал!

— Да, не сделал! Ты, ничтожество, просто стоял в сторонке и спокойно наблюдал, как твой дружок… эта грязная скотина… — она не удержалась и заплакала.

— Ну, что я мог сделать, скажи, что? — заскулил Серега. — Я пытался, но, ты же видела, он ударил меня…

— Иди отсюда! — зло выкрикнула Архелия. — Я сейчас же позвоню участковому, пусть вас посадят! Удивляюсь, почему я еще этого не сделала!

Парень швырнул окурок на землю и, низко опустив голову, тихо проговорил:

— Сысоеву к нарам не привыкать, ты же знаешь… А о тебе в Талашковке начнут судачить. Оно тебе надо?

— Так что, оставлять этого гада без наказания? — слезы застилали девушке глаза. — Пусть продолжает насиловать и унижать?!

— Не знаю! — тяжело вздохнул Бондарь. — Поступай, как хочешь…

Он бросил виноватый взгляд на девушку и, развернувшись, пошел прочь.

А она застыла в раздумье: как же поступить? Ведь действительно, стоит случившееся предать огласке, и все село только тем и будет заниматься, что перемывать ей косточки. Можно ли после этого надеяться на уважение людей, иметь какой-то вес в Талашковке, пользоваться авторитетом у работников фермерского хозяйства?

Подоив корову, Архелия отправилась к Евдошке за советом.

Рассказала ей все, как было, не упустила ни одной детали.

Слушая, старушка все время скорбно качала головой и охала.

— Ни в коем случае, внученька, нельзя такое прощать! — категорически заявила она, когда та умолкла. — Это страшное унижение. И они оба должны за него заплатить! Тот, другой, Бондарь, тоже виноват, он мог бы найти способ, как помешать Борису.

— Так ты считаешь, что нужно обращаться в милицию? — девушка чувствовала себя все еще неважно, ее клонило в сон.

— Ну, нет! — скривила рот в недоброй ухмылке Евдошка. — Накажем этих сволочей по своему, без помощи милиции.

— Это как? — не поняла Архелия. — Найдем людей, которые крепко отдубасят Сысоева? Я бы очень хотела посмотреть, как ему будут выбивать зубы и ломать ребра!

— Глупенькая ты! — погладила ее по голове старушка. — Кого ты тут найдешь? Кругом одни алкаши, проклятые! Разве они смогут причинить вред таким отморозкам, как Борис?

— Но что тогда делать? — развела руками девушка.

— Я знаю, что делать! — лицо Евдошки вдруг сделалось непроницаемым, будто каменным, по нему никак нельзя было определить, о чем она думает, что замыслила. — Есть у меня в сарае тряпица с могильной землицей. Держала ее так, на всякий случай… Ты ложись да поспи, а я пойду в сарай и там займусь кое-каким делом… Потом я тебе разбужу и провожу домой. А хочешь — до утра у меня оставайся!

Архелия лишь слабо кивнула и стала укладываться на топчан.

— Да, мне нужно немного вздремнуть! — промямлила она. — Совсем немного… Глаза слипаются…

Бабка подложила ей под голову большую подушку и пошлепала в угол светелки — там, на крючке, висело ее старое пальто.

Так и проспала девушка до самого утра…

На рассвете, она выпила мятного чая, съела парочку сладких кнышей, потом наспех привела себя в порядок и побежала домой.

— Я наведаюсь к тебе часика через два, — пообещала Евдошка, загадочно улыбаясь.

— Приходи, бабушка! — обрадовалась Архелия. — Я буду тебя ждать.

Она появилась во дворе Гурских в половине девятого. Из кармана ее пальто торчал какой-то сверток, в руке болтался полупустой полотняный мешочек. Увидев гостью, девушка побежала ей навстречу:

— Идем, завтракать! Только что я специально для тебя приготовила какао и пудинг с малиновым вареньем. Я знаю, ты это очень любишь!

— Повременим с завтраком! — старушка деловито огляделась по сторонам. — А где машина?

— В гараже.

— Идем!

— Ты никак покататься решила? — пошутила Архелия.

— Не мне, а мучителям твоим предстоит на ней кататься! — ответила Евдошка, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу.

Та распахнула ворота гаража.

— Вот!

Бабка молча зашла внутрь, несколько секунд постояла, затем неторопливо обошла автомобиль, осмотрела его со всех сторон. И приказала:

— Ну-ка, милая, прикрой ворота и включи свет!

— Что ты задумала? — Архелия смотрела на нее с недоумением.

— Потом объясню!

Когда створки ворот были заперты, а под потолком вспыхнула лампа дневного света, Евдошка достала со своего мешочка литровую пластиковую бутылку с какой-то мутной жидкостью и поставила на крышу иномарки. Затем вынула из кармана сверток, осторожно развернула, и девушка увидела кучку грязно-желтых комьев земли.

— Открой все двери в машине, — попросила бабка, — а сама иди в дом!

— А можно я здесь побуду? — спросила Архелия, выполнив просьбу.

— Можно! — буркнула старушка. — Только стой у ворот, ближе не подходи!

Она положила на бетонный пол развернутую газету с землей и, держась за поясницу, опустилась рядом на одно колено. Левой рукой, сначала медленно, потом — все быстрее, стала описывать круги над газетой, а правой — потирать свой лоб.

— Вот твоя земля, Бабал, я взяла ее, не спросясь, но верну с дарами! — вдруг заговорила Евдошка хрипловатым, как вроде мужским голосом. И, начав раскачивать свое грузноватое тело, страстно и горячо зашептала: — Взяла две горсти, верну два воза! Взяла сырую, верну кровавую! Взяла от одного, отдам от двух! Придет Касьян кривой с косою острою, один раз взмахнет — первый твой, взмахнет опять — и второй твой! Готовь к пирам, Бабал, столы свои да в книгу черную пиши-записывай два смертных имени — Борис и Сергий! Гуляй-пируй, Сабнака потчуй телами тленными да кровью мертвою! Я не от тех слуга и не оным раба, я Асмодееву печать в руке держу…

Наконец, старушка умолкла. Подобрала с пола газетку с землей, медленно поднялась, стала во весь рост и, закатив глаза, беззвучно зашевелила пересохшими губами.

Девушка, опершись спиной о стену гаража, испуганно взирала на происходящее.

— Бабушка, что это ты делаешь, колдуешь? — тихо поинтересовалась она.

— Стой себе да молчи! — прикрикнула Евдошка, с досадой махнув свободной рукой.

Затем обошла машину, бросила под каждое колесо по щепотке земли, остатки высыпала в салон.

— Одно дело сделано! — произнесла глухо и, отерев рукавом пальто вспотевший лоб, подхватила с крыши иномарки бутылку с водой. Встряхнула, подняла вверх. — Мертвая вода, неживая, теки ручьем в реку погибели, смой за собой два тела тленных — Борисово и Серьгиево!

Старушка опять встряхнула бутылку, отвинтила пробку и, обойдя автомобиль, окропила водой все четыре колеса. То, что осталось на донышке, вылила на капот. Постояла, поплевала на руки и отерла их полой пальто. Потом повернулась к Архелии:

— Смотри, внученька, никого в это красное чудище не пускай и сама не залазь! И даже близко к нему не подходи! Сегодня же, и чем быстрее, тем лучше, скажи Борису или Бондарю, что готова продать им машину. Отдавай за любые деньги, не торгуйся! Поняла меня?

— Поняла! — коротко кивнула девушка. — А что будет?

— Все хорошо будет! — вздохнула бабка. — Твои обидчики получат заслуженное воздаяние… А сейчас принеси мне спички, нужно сжечь газету, в которой я принесла землю.

Глава восьмая

Когда Евдошка, откушав пудинга, почапала домой, Архелия переоделась в чистую одежду и отправилась в магазин. Не за покупками — надеялась встретить там почтальоншу Марфушу или бабу Симу Воропайшу и попросить кого-то из них передать Бондарю, чтобы он срочно явился к ней. Но, как назло, ни одной, ни другой в магазине не было. Девушка вышла на улицу и уже хотела возвращаться домой, как вдруг увидела Максимку, сынишку Федьки Ткачука. Мальчонка, одетый в долгополую, не по размеру, курточку, бежал откуда-то со стороны дома культуры.

— Максик! — позвала Архелия. — Иди сюда!

Тот остановился, шмыгнул носом и заулыбался:

— Здрасте!

Девушка подошла к нему, положила ладонь на простоволосую голову:

— Привет! Ты почему без головного убора?

— А вот! — он достал из кармана вылинявшую вязаную шапочку.

— И зачем ты снял ее? Ну-ка надень сейчас же! На улице такая холодрыга…

Малец натянул шапочку на уши и вопросительно посмотрел на Архелию.

— У меня к тебе поручение, — серьезно возвестила она. — Исполнишь?

— Да! — шмыгнул он носом.

— Знаешь Серегу Бондаря? Сбегай к нему и передай, чтобы он как можно быстрее пришел ко мне.

Максимка тряхнул головой:

— Ладно! Я побежал…

— Постой! — остановила его девушка и протянула руку. — Идем в магазин, я тебе чего-нибудь вкусного куплю!

Получив кулек шоколадных конфет и бутылку "Колы", мальчик побежал исполнять поручение, а Архелия пошла домой.

Через полчаса у ее двора появился встревоженный Бондарь.

— Что случилось? Ты написала на нас заявление? — спросил он, избегая взгляда девушки.

— Нет, я не писала никакого заявления, — сухо ответила она. — Меня интересует вопрос: вы будете покупать машину или нет? Если нет, тогда я продам ее другим людям.

— А что, есть желающие? — Серега прятал глаза за облаком сигаретного дыма.

— Да, мне сегодня звонил какой-то мужик из района, — соврала Архелия. — Сказал, что хотел бы приобрести мой автомобиль. Я сказала ему, что уже пообещала другим людям, но не знаю, не передумали ли они.

— Нет, нет! — заверил парень. — Мы купим твою тачку. Правда, заплатим на сто долларов меньше, чем обещали. Вчера того… немного посидели в забегаловке…

— Если будете брать, берите прямо сейчас! — заявила девушка. — Чего тянуть? А нет, тогда я звоню мужику, пусть приезжает за машиной.

— Не вздумай никому продавать! — Бондарь спрятал руки в карманы куртки, мельком взглянул на свою собеседницу и быстрым шагом направился вдоль улицы. — Я сейчас, я мигом…

И действительно, совсем скоро он вновь замаячил у калитки.

— А где этот… твой дружок Сысоев? — удивилась Архелия.

— Он приболел, — пояснил парень, смущенно опустив голову. — Поручил мне рассчитаться с тобой, забрать техпаспорт и тачку. Только ты это, потом оформишь у нотариуса доверенность на Бориса, ладно? А пока мы поездим без нее, нынче такие законы, что доверенность-то, в общем, и не нужна. Она понадобится Борису только тогда, когда он вздумает переоформить машину на себя. Но это будет нескоро, у него сейчас нет ни копейки…

— Ладно! — пожала плечами девушка. — Будет вам доверенность.

И повела Бондаря во двор. Распахнула ворота гаража.

— Сколько там у тебя денег? Давай!

Парень вынул из пластикового пакета сверток, развернул и протянул ей:

— На, считай!

Архелия сунула пачку купюр в карман курточки.

— Забирай автомобиль!

— А где техпаспорт? — напомнил Серега. — И ключи дай! Их должно быть два комплекта…

Она озадаченно наморщила лоб.

— Один ключ, кажется, так и торчит в замке зажигания, техпаспорт лежит под телевизором в гостиной. А вот где еще один ключ? Я его нигде не видела…

— Может, в бардачке? — Бондарь вошел в гараж, любовно поглядел на иномарку и, чуть потоптавшись, сел на водительское место. Через несколько секунд крикнул: — Есть! Второй комплект ключей лежит в подстаканнике!

Он попытался запустить двигатель, но не смог.

— Бензина нет, — сообщил хмуро, выйдя во двор. — Дай мне велосипед и канистру, вон она в углу гаража! Я смотаюсь на заправку…

Горючее в бак Серега заливал сам. Девушка отказалась помогать, сославшись на то, что после смерти отца боится подходить к автомобилю.

Вскоре иномарка выехала со двора, развернулась и остановилась.

— Ты мне это… расписку черкни! — попросил Серега, заскочив во двор. — Борис просил…

— Хорошо!

Архелия побежала в дом. Вернулась с ручкой и листиком бумаги.

— Как писать?

— А я знаю? — пожал плечами парень. — Ну, напиши: я, Гурская Архелия Павловна, взяла такую-то сумму у Бориса Анатольевича Сысоева за автомашину, дата, подпись…

Получив расписку, довольный, но все еще смущенный Бондарь, прежде чем сесть за руль, тихо попросил:

— Лия, не держи на меня зла! Не держи, ладно? Я этого не хотел…

— Езжай! — отмахнулась девушка и, закрыв ворота, пошла в дом.

Однако сделав несколько шагов, остановилась и оглянулась. Серега, зябко ссутулив узкие плечи, рукавом куртки протирал лобовое стекло автомобиля. Она вдруг подумала, что, возможно, больше никогда не увидит живым этого недалекого, туповатого паренька, никогда не знавшего ни ласки, ни заботы. Но жалости в сердце Архелии не было, оно молчало…

Весь остаток дня, до самого вечера она провела в конторе, разбираясь с делами, вникая в суть каждой мелочи, чем очень порадовала Клавдию Васильевну.

В восьмом часу, когда на улицах Талашковки уже было почти совсем безлюдно, девушка набрала гостинцев и побежала к Евдошке. Только переступила порог ее хаты — и сразу полезла с расспросами:

— Ты говорила мне, что колдовать тебя научила старуха по имени Катерина. Она как тебя учила, по книгам?

Бабка с интересом посмотрела на внучку, усмехнулась и пожала плечами:

— Да как учила… На словах объясняла, как проводить разные обряды, что нужно при этом говорить… А колдовских книг я не то что в руках никогда не держала, но даже и не видывала их! Только слышала от знающих людей, что есть они все-таки, эти книжицы.

— Да как же так? — удивилась Архелия. — Я сама видела на рынке в райцентре пособие по черной магии. Его один мужик продавал вместе со всякой другой литературой.

Евдошка от души рассмеялась:

— Милая, то пособие — чушь собачья, для дураков писанная! Ничего ты по нему не сделаешь — ни приворот, ни отворот, ни порчу плохому человеку. И скажу тебе еще вот что: если бы ты даже имела настоящую колдовскую книгу, да хоть сто книг, и то не смогла бы чары наводить, а только в грех упала бы.

— Почему? — захлопала ресницами девушка.

— А потому, милая, что у тебя силы нет! — пояснила старушка. — Силу еще получить нужно.

— У кого?

— Ох, не все сразу, не все сразу!

Евдошка подошла к столу, открыла цветастую кастрюльку, заглянула в нее.

— Я тут вермишель на молоке приготовила. Сладкая да вкусная! Хочешь попробовать?

— Конечно! Меня такой часто угощала бабушка Настасья, — Архелия метнулась к рукомойнику, стоявшему в уголке светелки, быстро ополоснула руки и, вытерев их, о полотенце, уселась за стол. — Только она вермишель не в магазине покупала, а сама делала.

— Так и я сама! — усмехнулась Евдошка. — Магазинная никуда не годится, даже самая дорогая. Потому как кто ж туда столько яиц вбухает? У меня на это дело пошло двенадцать штук!

Архелия какое-то время молча уплетала бабкино варево, но потом заговорила опять:

— Значит, стать колдуньей не так просто. Но кто же все-таки дает эту силу?

Старушка ответила не сразу. Неторопливо размяла сигарету, поднесла спичку, прикурила. И, только несколько раз затянувшись дымком, немного смущенно произнесла:

— Надо сначала дать обет, обрести покровителя. Потом на собрании… ведьм с опытом… пройти обряд посвящения…

— На собрании?! — изумилась девушка. — У колдунов бывают собрания?

— А как же! — с хмурой задумчивостью проговорила Евдошка. — И проходят они более-менее регулярно. Правда, теперь уже не так часто…

Девушка отложила ложку и пересела на топчан к бабке.

— И что бывает на тех собраниях?

— Ну, там делятся кое-каким опытом, — вздохнула старушка, — проводят обряды посвящения новоприбывших, пируют, веселятся…

Архелия только руками развела:

— А я думала, что все это сказки!

— Да нет, милая, не все сказки…

Несколько минут обе женщины молчали. Архелия явно собиралась с мыслями, а Евдошка размышляла, что еще можно сказать внучке в этот первый, подготовительный, урок, дабы своими откровениями не сильно ошеломить и, не дай Бог, напугать ее.

— Ты что-то говорила о покровителе, — вспомнила девушка.

— Да, — кивнула бабка. — Покровитель этот — не человек. Я думаю, ты понимаешь, кто он? Бояться его не стоит. Ничего такого уж плохого он тебе не сделает…

— Но как его обрести?

— Дело это непростое… Нужно, чтобы опытная ведьма, которая учит молодую, попросила собственного покровителя помочь своей ученице. Он и подыщет ей наставника. Если захочет… Но может какое-то время и не соглашаться, кочевряжиться… Сразу покровитель дается только врожденным ведьмам. А ученые, как я вот, должны его обрести. Или получить по наследству, что намного проще…

Архелия даже рот открыла от удивления:

— Получить по наследству?!

— Конечно! — лицо Евдошки сделалось мрачным и неприветливым. — Когда старая ведьма умирает, она обычно старается передать свою силу кому-то из близких. А что такое — ведьмина сила? Это и есть покровитель! Именно от него зависит, каким даром будет обладать колдунья. Чем важнее чин покровителя, тем большую силу она получает…

Вспомнив, что принесла гостинцы, девушка подхватилась, достала из-под стола свою сумку и стала их выкладывать.

— Ой, конфеты! — искренне обрадовалась старушка. И тут же взяла парочку. — Спасибо тебе, милая, что так балуешь меня!

— Скажи, много ли в мире существует колдунов и ведьм? — Архелии хотелось еще поговорить на эту тему.

— Самопроголошенных, которые ничего не умеют и лишь пускают пыль в глаза, много. А настоящих — мало! — Евдошка развернула конфетку и, отправив ее в рот, прикрыла глаза от удовольствия. — Дело в том, что ведьма за всю жизнь может иметь только одну ученицу, если найдет такую. Не каждая колдунья даже перед смертью имеет возможность передать свое умение, потому что некому. Ведь передавать-то надо подготовленному человеку, к тому же согласному на это дело. Людей, занимающихся магией по принуждению, не бывает.

— А вот эти собрания, о которых ты говорила, где проводятся? — девушка тоже взяла конфетку.

— Много ты хочешь знать! — шутливо погрозила пальцем бабка. — Но так и быть, скажу! Собрания эти люди называют шабашами. В последние годы они стали проводиться реже и прибывают на них не все ведьмы и колдуны. Кто-то болеет, кто-то занят, кому-то просто не хочется… Вот я гуляла на шабашах только раз десять. А проходят они обычно под Киевом, под Винницей и на Донбассе. В других странах есть свои места…

Архелия слушала с интересом. В ее глазах не было и намека на испуг.

— А ты где была?

— Один раз под Киевом, там прошла обряд посвящения, — взгляд Евдокии был сосредоточен и задумчив. Она достала сигарету и, неторопливо размяв, закурила. — А то все на Донбассе. Именно туда меня звал мой покровитель.

— Интересно на шабашах?

Старушка оживилась. Растянула губы в блаженной улыбке и, помолчав, как бы собираясь с мыслями, негромко произнесла:

— Тебе понравится! Пока я была молодая, меня просто тянуло на эти гульбища. Ведь там всегда царило такое веселье, всегда так славно угощали! Но потом, с годами, я как-то поостыла…

И эту ночь Архелия провела у Евдошки. Они проговорили до первых петухов.

А утром, идя домой, не выспавшаяся девушка услышала от людей недобрую новость: вчера, поздно вечером пьяные Сысоев и Бондарь разбились на машине, когда ехали из Талашковки в райцентр. На бешеной скорости они слетели с дороги и врезались в старое дерево. Сергей погиб на месте, а Борис умер уже в карете "скорой помощи"…

В обеденное время во двор Гурских зашел Михайло Грицай.

— Здорово, красавица! — с лукавинкой улыбнулся он Архелии, вышедшей из веранды ему навстречу. — Ты уж извини меня, старика, что потревожил, оторвал, так сказать, от важных дел.

— Да какие у меня дела, дядя Миша! — засмеялась она. — Идемте в дом, я вас чаем напою!

— Нет, нет, спасибо! — отрицательно покачал головой гость. — Я ненадолго. Разговор у меня к тебе…

— И что за разговор? — поинтересовалась девушка, зябко кутаясь в старый ватник. — Какие-то проблемы на ферме?

— Да, слава Богу, на ферме нынче порядок! — произнес Михайло уже с серьезным видом. И стал, не торопясь, излагать цель своего визита: — Тут вот в чем дело… Ты же знаешь, что мой Микола сейчас работает в школьной котельной кочегаром. Особо не перетруждается, но и получает сущие гроши! А у него ведь семья, ребенок. Дианка уж начала роптать, дескать, и кухонного комбайна у нас нет, и приличного телевизора, и одежда не модная… А на какие шиши все это покупать? Так я вот и зашел, дай, думаю, спрошу молодую хозяюшку, не найдется ли у нее какая-нибудь работенка для Миколы? Он у меня грамотный, хорошо разбирается в технике и не ворюга какой…

Лицо Архелии просветлело.

— Отчего же не найдется? — воскликнула она. — Как раз баба Шура Макарова, которая заведует зерноскладом, просится на пенсию. Ей-то уже за семьдесят, болеет. Действительно пора на покой! Я думаю, ваш Колька мог бы заменить бабу Шуру. Конечно, заведовать складом — дело хлопотное и материально ответственное. Но Колька, насколько я знаю, человек серьезный и не пьяница. Главное, чтобы сумел удержать в узде подчиненных. Их там двое, шебутные хлопцы, любят выпить. Но, правда, за исправностью погрузчиков, веялок и прочей техники смотрят вроде неплохо…

— Честно говоря, я как раз думал за эту работу, — признался Грицай. — Миколе она бы очень подошла. А в его способностях не сомневайся, он башковитый. Кстати, если хочешь с ним переговорить, так я позову — вон Микола, на улице стоит!

Девушка взглянула туда, куда указывала рука Михайла, и увидела за воротами парня, покуривавшего сигарету.

— Конечно, зовите!

— Микола! — крикнул Грицай. — Иди сюда!

Тот торопливо выбросил окурок, открыл калитку, быстрым шагом зашел во двор и, остановившись, немного смущенно улыбнулся Архелии:

— Здравствуй, Лия!

— Здравствуй, Колька! — она окинула взглядом ладную фигурку парня и, тоже слегка смутившись, произнесла: — Дядя Миша вот говорит, что тебе работа нужна.

Микола кивнул:

— Ну, да, нужна…

— Так мы тут уже придумали, куда тебя пристроить, — девушка посмотрела на старшего Грицая и предложила: — Идемте все-таки в дом, там и переговорим. А то на улице холодно, я уже просто окоченела…

— Да мне пора на ферму, — развел руками Михайло. — Так что идите в хату и балакайте без меня.

Архелия повела Миколу на кухню, усадила за стол, а сама принялась готовить чай.

— В общем, Колька, я хочу предложить тебе должность заведующего зерноскладом, — начала объяснять она, доставая из шкафа сладкие ванильные коржики, которые испекла утром. — Работа материально ответственная. Больше всего придется потрудиться летом: во время жатвы надо принимать хлеб, доставленный с поля, после жатвы — выдавать людям зерно за пользование земельными паями. Ну а в остальные месяцы года задача заведующего — исправно отпускать зерно на мельницу и крупорушку, не допускать его порчи сверх нормы и вести учет. Я думаю, ты вполне с этим справишься…

— Постараюсь! — качнул своей светло-пепельной головой Микола.

— Но это еще не все! — вспомнила девушка. — Сейчас у тебя два подчиненных — Сашка Стовба и Вовка Зинченко, за ними нужен глаз да глаз. Потому что бывали случаи, когда эти паразиты выносили со склада ячмень и меняли его на самогон… И еще — на летний период штат склада обычно утраивается, чтобы там поспевали приводить зерно в порядок.

Разлив по чашкам бурую, приятно пахнущую жидкость, Архелия тоже уселась за стол.

— А когда мне приступать к работе? — осведомился Микола.

— Как уволишься с котельной, так и приходи! — пожала плечами хозяйка. — А я завтра же переговорю с бабой Шурой, пусть готовиться сдавать дела.

— Спасибо тебе, Лия! — от души поблагодарил парень. И, помявшись, прибавил: — Знаешь, а я ведь думал, ты не станешь мне помогать…

— Почему? — искренне удивилась Архелия. — Я к вашей семье отношусь с большим уважением. И к тете Даше и, особенно, к дяде Мише. Покойный батька считал его своим другом…

— Я все это знаю, — сдержанно усмехнулся Микола. — Твои и мои родители всегда поддерживали теплые отношения, вместе праздновали Новый год, Пасху, День Победы… Но лично ко мне ты относишься с какой-то прохладцей, даже можно сказать, с пренебрежением. Я это заметил, когда вернулся из армии. Ты постоянно стараешься меня обойти и совсем не хочешь общаться…

— Шутишь? — девушка смотрела на лицо гостя широко раскрытыми глазами, пытаясь отыскать там признаки скрытой иронии. Но оно было серьезным и даже слегка грустным. — Наоборот, это ты, появившись в селе после службы, не обращал на меня внимания, поглядывал эдак свысока, дескать, что мне какая-то сопливая пацанка… И я стала считать тебя горделивым и заносчивым.

Губы Миколы вдруг растянулись в веселой улыбке:

— Ты что, действительно так тогда обо мне думала?

— Ага! — Архелия тоже улыбнулась.

— Ну, надо же! — парень картинно развел руками и почесал затылок. — А ты мне так нравилась! Но куда ж было подходить-то — богатая невеста, не ровня мне, сыну простого работяги. Да и слишком юная ты тогда была.

— Хорошо, хоть сейчас мы объяснились, — вздохнула девушка. — А то думали бы друг о друге невесть что!

Микола взял в руку чашку с чаем, подержал, задумчиво отпил из нее глоток и только потом произнес:

— Да, это, конечно, хорошо, что мы сейчас все выяснили. Как говорится, лучше позже, чем никогда. Но знай я раньше, как ты ко мне относишься в действительности… — и не договорил, только с сожалением махнул рукой.

Вскоре, допив свой чай, гость вежливо простился и ушел.

Глава девятая

Почтальонша Марфуша встретила Архелию на улице, когда та возвращалась перед обедом домой из конторы фермерского хозяйства, и буквально огорошила новостью:

— Если бы ты знала, Лия, что о тебе болтает эта шалава Сысоева, то упала бы в обморок! Она уверяет, что недавно ты заманила к себе в дом Серегу Бондаря и ее брата Бориса, упокой их Господи, споила, танцевала перед ними голышом, а потом стала приставать с неприличным предложением. А когда они, шокированные, отказались, то старая Евдошка, по твоему наущению, сделала им порчу насмерть. А чуть раньше Райка утверждала, что Павло, твой батька, умер не без посторонней помощи, дескать, это ты завела машину и заперла ворота гаража…

Девушка даже затряслась от возмущения:

— Да что она себе позволяет, мерзавка! Я вот пожалуюсь участковому, пусть он ей укоротит язык!

— И что твой Отечко сделает Сысоевой? — с досадой хлопнула себя по бокам Марфуша. — И не ходи к нему, и не говори ничего — это бесполезно! Я на твоем месте поймала бы эту гадину где-нибудь в укромном месте, да и пообрывала ей патлы!

— А что еще наплела обо мне Райка? — спросила Архелия, стараясь справиться с охватившим ее волнением.

— Кучу всяких гадостей! — почтальонша перевязала на голове платок, аккуратно подобрав под него истонченные седые волосы. — Жаловалась, что ты присвоила все подарки Павла, которые он купил ей, что продала Борису машину втридорога. Намекала, что ты неспроста принимаешь на работу алкашей, да еще и одариваешь их. Говорила, что сама видела, как к тебе вечером заходил Ткачук…

— Дать бы этой Райке по морде! — закричала расстроенная девушка. — Чтобы заткнула свой грязный рот и не возводила на людей напраслину.

— И дай! — посоветовала Марфуша. — Хорошо дай! А то ты по доброте душевной возьмешь да простишь эту стерву. Не вздумай! Она и так распоясалась, дальше некуда, ее нужно проучить.

Лицо Архелии вдруг переменилось — его черты смягчились, а щеки опять порозовели. Она с облегчением вздохнула и, усмехнувшись, спокойно обронила:

— Сысоева свое получит!

Почтальонша вознамерилась что-то сказать, но девушка, махнув ей на прощание рукой, развернулась и быстро потопала вдоль улицы.

А вечером весь этот разговор пересказала Евдошке.

— Мы ее накажем! — категорически заявила та, выслушав внучку. — Покамест, к счастью, это в наших силах.

Они поужинали картофельными драниками со сметаной, запили их чаем с медком и стали обговаривать, какого именно наказания заслуживает Райка.

— Бабушка, не нужно ее убивать! — поставила условие Архелия. — Уж очень жестоко ты обошлась с Борисом и Серегой. Сысоева, конечно, мне ничуть не жалко, он — настоящая скотина! А Серегу нужно было пощадить…

Старушка посмотрела на нее с неприкрытой иронией:

— Ты сомневаешься, что он пострадал заслуженно?

— Сомневаюсь, — призналась девушка.

— Тогда почему он не остановил Бориса, когда тот полез насиловать тебя, да еще так дико? — спросила Евдошка, покачивая головой, покрытой белым ситцевым платком в мелкий черный горошек.

— Потому, что боялся Сысоева, — развела руками Архелия. — Сергей вообще-то пытался вмешаться, но получил сильный удар в живот и просто скорчился от боли.

— Э, если бы Бондарь захотел тебе помочь, то нашел бы способ! — отмахнулась бабка. — Но не помог. Значит, получил по заслугам!

Девушка на эти слова ничего не ответила. Она встала с топчана, подошла к печке, в которой потрескивали дрова, постояла возле нее, потом вернулась на место и тихо, но уверенно произнесла:

— Нет, убивать Сысоеву не нужно! Она просто дура.

— Ладно! — согласилась Евдошка. — Тогда нашлем на нее болезнь, но такую, чтобы испоганила ее и была всякому видна.

— А это как? — оживилась Архелия.

— Да очень просто! Будет у нее морда вся красная и в волдырях.

— Но Райка не умрет?

— Да ничего с ней не случится! — пообещала старушка, доставая из кармашка своего фартука пачку сигарет. — Только никто уже на Сысоеву не позарится, даже самый последний забулдыга, всяк обходить ее будет.

— Неплохо ты придумала! — засмеялась девушка. — А у тебя получится наслать на Сысоеву именно такую болезнь?

— Не сомневайся! — самодовольно ухмыляясь, заверила бабка. — Такое по силам любой мало-мальски обученной ведьме! А у меня опыт — о-го-го!

— И когда ты примешься за дело? — поинтересовалась Архелия. — Мне не терпится…

— Да вот докурю и начну! — Евдошка глубоко затянулась дымом, по-мужски выпустила его из носа двумя тонкими струйками и стряхнула пепел на давно выцветшую ковровую дорожку. — А ты, милая, будешь мне помогать. Приготовишь все к обряду, потом я прочитаю заклятье… В общем, учись, внученька, учись!

— А что нужно для обряда?

— Не помешала бы фотография, но у нас ее нет. Значит, обойдемся! Сейчас сходи в сарай да выбери там две хворостинки потолще. Я потом скажу, что следует делать дальше.

Девушка накинула на плечи свою курточку, сунула ноги в Евдошкины бурки с галошами и выскочила из хаты.

Вернулась через несколько минут с двумя обрубками кленовых веток. Протянула их старушке:

— Эти подойдут?

Та бросила на них мимолетный взгляд и, слегка качнув головой, попросила:

— Теперь посмотри в углу, возле порога, молоток лежит, а в банке из-под краски — гвозди. Возьми небольшой гвоздик, нужно сколотить из этих деревяшек крест. А я из тряпок сооружу куклу.

Пока Архелия прибивала один сучок к другому, бабка нашла тряпку, свернула ее в трубку, перевязала нитками один конец, отступив от края пальца на полтора, а другой разрезала ножницами и разделила на две части, затем каждую кое-как заметала, чтобы была круглой. Управившись, поинтересовалась:

— А ну, покажи, что там у тебя получилось?

Девушка протянула ей неумело сбитые крест-накрест обрубки.

— Вот!

— Сойдет! — одобрила Евдошка. — У меня кукла не лучше. Но это без разницы.

Она тут же вышла в сени и почти сразу вернулась в светелку, неся в руках какие-то торбочки.

Архелия с интересом посмотрела на них и спросила:

— Что там?

— В одной земля с могилы утопленницы, в другой — болотный ил, в третьей — сухие жабы! — охотно объяснила бабка. — Без них ничего у нас не выйдет!

— Жабы? — девушка поморщилась и вновь посмотрела на торбочки — на этот раз с отвращением. — Какая мерзость!

— Мерзость — не мерзость, но вещи нужные! — криво усмехнулась старушка. — Так, что нам понадобится еще? Ага, воск заупокойной свечки, ржавая иголка и ножичек! Все это в картонной коробке в уголке, там, где ты брала гвоздик.

Потом она достала из-под стола большую пластмассовую миску, поставила на пол, вылила в нее с полведра воды и что-то долго шептала, встряхивая руками. После этого взяла шесть стопок, из которых обычно пьют водку, расставила их вокруг миски, каждую до половины заполнила комьями земли и в каждую воткнула свечку.

— Теперь выключи свет! — приказала Архелии.

Тотчас в хате стало темно.

— Садись на топчан и ни пары из уст! — голос Евдошки звучал несколько странно — в нем слышались нотки торжественности и воодушевления.

Она черкнула спичкой, опустилась на колени и стала зажигать свечки. Управившись, выпрямила спину, руки заложила за голову и крикнула:

— Маркиян, Севостьян, где вы? Маркиян, Севостьян, где вы? — Немного помолчала и снова, уже гораздо громче: — Маркиян, Севостьян! Где вы?

Вдруг в одном из углов светелки послышались шорохи и сразу же — как бы человеческий вздох. Девушка враз метнула туда взгляд, но никого не увидела. И тут раздался скрипучий, противный голосок:

— Не рви глотку, старая! Мы давно тут.

Сердце девушки похолодело, мелко задрожали руки, а на глазах самопроизвольно выступили слезы. Она сидела ни живая, ни мертвая.

Бабка, не обращая на внучку ни малейшего внимания, взяла ножичек и, достав из картонной коробки огарок свечки, стала крошить его в заранее приготовленную металлическую кружечку. Затем поднесла ее к одной из горящих свечек и принялась нагревать дно. Когда воск расплавился, вылила его в миску. И, взяв в руку крест с распятой на нем куклой, опять крикнула:

— Маркиян, Севостьян, кто на кресте?

На этот раз ответ прозвучал сразу:

— Бестия Раиса!

Архелия, дрожа всем телом, осторожно обвела взглядом полутемную комнату — никого! Господи, тогда кто же говорит с Евдошкой? Невидимый дух? Где он может находиться — у порога, возле печки, под столом?

Нащупав в коробке длинную и толстую иголку, старуха много раз уколола ею куклу в то место, где находилось подобие головы, и бросила в миску. Постояла, раскачиваясь в разные стороны, как маятник, и помалу успокоилась. Через несколько мгновений достала из одной торбочки горсть земли и осторожно высыпала в кружечку. Из другой извлекла пол-литровую баночку с черной жижей и немного отлила туда же, в кружку. После этого развязала третью торбочку и, запустив в нее руку, достала какие-то корешки. Девушка догадалась, что это и есть части сухой жабы.

Когда кружка оказалась наполненной до краев, Евдошка поплевала в нее и воскликнула:

— Маркиян, Севостьян, все готово!

Откуда-то из темноты раздался недовольный бас:

— Кровь где, ведьма?!

— Будет вам кровь! — молвила бабка и стала шарить рукой в той торбочке, откуда только что доставала высушенные части жаб. И скоро вынула небольшую бутылочку с темно-вишневой жидкостью, потрясла над головой: — Вот и кровь, порченная, болезнетворная!

— Приступай! — повелел тот же бас.

Евдошка, как молодая, споро вскочила на ноги, трижды прокрутилась влево вокруг себя и, застыв, начала речитативом читать заклинание.

Читала долго, закончив, начинала заново, потом снова и снова. Архелия хотела сосчитать, сколько же раз прозвучал этот непонятный набор слов, но сознание ее было рассеяно, она не могла сосредоточиться, хоть и старалась, и вскоре сбилась со счета.

Наконец умолкнув, старушка опустилась на колени, взяла в руки ножичек и утопила им куклу. Держала ее под водой не меньше минуты, затем высыпала содержимое стаканчика в миску и вылила туда кровь из бутылочки. И снова ножичком погрузила куклу в эту жижу, но уже на короткое время.

— Жить тебе, по земле ходить, да людей отпугивать! Гнить тебе и разлагаться! Оставаться тебе без помощи, без врачеванья, лить слезы горючие и смерти ждать, ибо только в ней твое спасение и избавление от воли моей! — прокричала Евдошка и, вынув мокрый комок из миски, запихнула его в пустую торбочку и со злобой швырнула на пол.

Сразу же поднялась с пола и обратилась к внучке: — Завтра перед рассветом нужно будет вынести эту торбу из хаты да закопать в таком месте, где люди не ходят. А сейчас включи-ка свет и помоги мне убрать тут все.

Девушка со страхом оглядела комнату, встала с топчана и щелкнула выключателем.

— Бабушка, скажи мне, кто с тобой говорил? Кто приходил в дом? — спросила она, с тревогой взирая на Евдошку.

Та подошла к рукомойнику, тщательно вымыла руки с мылом, вытерла их о полотенце и только потом ответила:

— Помощники мои были здесь!

— Но почему я их не увидела? Они что, где-то прятались? — Архелии все еще не удалось до конца успокоиться, у нее мелко подрагивали губы.

— Милая, да ты и не могла увидеть моих помощников! — воскликнула бабка, смеясь. — Для этого нужно стать такой, как я, — всевидящей! Только после обряда посвящения у тебя появится такая способность.

— Вон оно что! — задумчиво произнесла девушка. — Теперь понятно… После посвящения, о котором ты говоришь, я и магические знания приобрету, и колдовскую силу, и особое зрение.

— И некоторые, доселе тебе неведомые, возможности, — прибавила старушка, потирая поясницу.

— О каких возможностях ты говоришь? — в глазах Архелии витали тревога и любопытство.

— Негоже заранее обо всем рассказывать, — вздохнула Евдошка. — Но крыться перед тобой не буду, скажу, ведь ты моя внучка. Возможности эти весьма необычны для человека. Ну, вот, допустим, кто-то погонится за тобой ночью на улице. А ты раз и стала для него невидима. Нет, ты рядом, ты тут, никуда не делась, но преследователь не видит тебя! Можно и по-другому — он гонится за тобой, догоняет, глядь, а ты — это не ты, вместо тебя овечка или собачка. Поняла меня? Но знай, что это не все, далеко не все! Если тебе повезет обрести хорошего покровителя, то ты и летать по воздуху сможешь. Он тебе даст одно средство…

— Не может быть! — прошептала девушка, бледнея. — Это все сказки, чепуха, бред!

— Погоди! — покачала головой Евдошка. — В том, что я говорю истинную правду, ты скоро убедишься… Или ты, может, передумала становиться ведьмой?

Архелия опустила голову, прикрыла ладонью лицо и тихо, но внятно, произнесла:

— Нет, я хочу уметь все то, что умеешь ты, бабушка!

— Вот и молодец! — улыбнулась старушка. — Иметь колдовскую силу — это великое дело. С ней жить проще. Чего захотела, то и твое, кого захотела, тот и твой. Хорошо, а? Только нужно знать меру и желать с умом, чтобы не переборщить. Но мы с тобой еще поговорим об этом завтра. Обязательно!

Вдвоем они быстро навели в светелке порядок и опять сели пить мятный чай с медом.

Вернувшись домой, девушка долго не могла уснуть. Ей все мерещились в углах какие-то тени, казалось, будто скрипят половицы в прихожей и кто-то тяжело дышит рядом. Она не выдержала и, чтобы успокоиться, перебороть свои страхи, вскочила с постели, побежала в гостиную и достала из бара бутылку вина. Выпив его целый стакан, враз захмелела и шла в свою спальню уже с улыбкой на устах и безо всякой боязни.

Архелия уснула, едва коснувшись головой подушки, и безмятежно проспала до самого утра.

Часов в девять в дом Гурских пришла чем-то озабоченная Евдошка.

— У меня есть к тебе разговор! — возвестила она, пытливо всматриваясь в улыбающееся лицо внучки.

— Садись, бабушка, будем пить чай! — пригласила та. — Я только что закончила управляться по хозяйству, теперь свободна до обеда и готова тебя слушать сколько понадобится.

Старушка сбросила в прихожей свое пальтецо, прошла за Архелией на кухню и присела за стол.

— Тут вот какое дело, — начала она. — Мне нужно точно знать, готова ли ты взяться за то ремесло, которым владею я. Потому что потом возврата уже не будет. Подумай, хорошо подумай!

— Да думала я уже! — ответила девушка. — И готова стать такой, как ты, я же говорила тебе! Это интересное занятие, необычное.

— Так-то оно так! — вздохнула Евдошка. — Но это не только интересное дело, как ты сейчас сказала, но и окаянное.

— Что значит — окаянное? — не поняла Архелия.

— Грешное, недоброе! — пояснила гостья и потянулась рукой к подносу с сырниками, который заботливо поставила перед ней внучка. — Не зря ведь в народе к ведьмам испытывают злобу и страх. Такое отношение к себе ведьмы заслужили деяниями своими черными.

— Неужели колдуньи только тем и занимаются, что делают гадости другим, — в глазах девушки вспыхнула искорка недоверия.

Старуха отломила кусочек сырника, отправила его в рот и отхлебнула чаю.

— Милая моя, не бывает добрых ведьм! — заявила она, прожевав. — Не верь, если кто-то станет утверждать, что существуют какие-то белые маги. Все это враки, чушь на постном масле! Хотя ведьма, конечно, не должна творить зло ради зла. Она проводит свои обряды или за деньги, или тогда, когда требуется помощь ей самой и ее родным. Мстит за обиду, устраняет врагов, всячески облегчает жизнь себе и своим близким. Но капостить людям просто так, из озорства — это не допускается. За такое могут и наказать!

— Кто может наказать? — поинтересовалась Архелия, ставя перед бабкой пустое блюдце, чтобы ей было куда сбивать сигаретный пепел и бросать окурки.

— Да есть кому! — уклончиво ответила та.

— Бабушка, скажи мне честно: ты лично хотела бы видеть меня ведьмой? — девушка взглянула прямо в глаза Евдошке.

Та, не задумываясь, выпалила:

— Очень хотела бы! Сердцем чую: ты можешь стать сильной колдуньей. У тебя для этого есть многое — и светлая голова, и рассудительность, и храбрая душа! Знаешь, когда я впервые услышала, как Катерина беседует с бесами, то тоже не особо испугалась.

— Да я испугалась! — возразила Архелия. — Еще как испугалась!

— О, ты просто не видела, как пугаются другие! — засмеялась старушка. — Они буквально плавают в собственных испражнениях. А ты держалась молодцом! Я от тебя даже вздоха не услышала — сидела, как изваяние, не шелохнувшись.

Девушка на минуту задумалась. На ее лице явственно читалось смятение.

— Получается, все, что я раньше считала сказками — правда! — наконец обронила она. — Существуют и ведьмы, и бесы…

— Существуют, внученька! — подтвердила бабка, прикуривая сигарету.

— Так что, тогда, значит, существуют и рай, и ад? — Архелия отодвинула от себя чашку с чаем и положила руки на стол. — А ведьме, как я понимаю, после смерти место только в аду…

— Не забивай себе голову этой дурью! — недовольно воскликнула Евдошка. — Да, место колдунам в пекле. Но с чего ты взяла, что там им так уж плохо? Разве они — не служители того, кто повелевает адом? Если бы все ведьмы горели в вечном пламени, то кто бы захотел заниматься этим ремеслом? Конечно, некоторые за свои деяния ввергаются в бездну, но на то есть особые причины… Да и всем остальным, понятное дело, не сдобровать после Страшного Суда. Но когда он придет и придет ли, кто знает?

— Ладно, довольно об этом! — попросила девушка. — Я готова постигать тайны магии, учи меня!

— Да учиться-то особо нечему! — повеселела старушка. — Тебе всего лишь нужно пока присматриваться к тому, как я провожу обряды, чем пользуюсь. А силу получишь позже. Вместе с ней — и знания. Да и я тебе дам кое-что почитать, есть у меня записи… И ничего не бойся, милая! Пусть тебя боятся! Но помни: старайся колдовать только при необходимости! Чужим всегда помогай за деньги или за услугу какую. Поняла меня?

Архелия кивнула.

Прощаясь, Евдошка сказала:

— С сегодняшнего дня я займусь поиском покровителя для тебя. Дело это непростое, но мне есть кому помочь…

Глава десятая

Слух о том, что Сысоева подхватила какую-то странную и опасную хворь, распространился по селу на третий день после проведения обряда. Многие считали, что у Райки проказа, но у некоторых было свое мнение на этот счет. Баба Сима Воропайша утверждала: красные пятна на щеках и переносице — не что иное, как проявление сифилиса. Ей вторила почтальонша Марфуша: "Дотаскалась сучка до венерической болезни! Теперь сгниет заживо!" И только ветврач Сидоренко пытался втолковать талашковцам, что у Сысоевой явные признаки красной системной волчанки, никак не связанной ни с проказой, ни с сифилисом и, к тому же, совсем не заразной.

Архелия случайно увидела Сысоеву и сначала даже не узнала. Та шла по улице в старомодном потрепанном пальтишке, ее голова и все лицо до самых глаз были закутаны большим украинским платком. Походка Райки изменилась, она не плыла, как раньше, а тяжело ступала, слегка покачиваясь, будто на ее ногах висели гири.

Позже девушка узнала, что Сысоева ходила к местной фельдшерице-пенсионерке Зине Федоровне, которая подтвердила диагноз Сидоренко и посоветовала немедленно ехать в район и ложится в стационар.

Архелия и сама чувствовала себя неважно. Ее все время клонило ко сну, мышцы сковало доселе неведомое напряжение. А все из-за ночных кошмаров. Уже дважды ее что-то душило в постели, камнем навалившись на грудь. Но если в первый раз она испытала только страх, то во второй — и сильное половое возбуждение.

Пришлось идти советоваться к Евдошке.

— Только начинаю дремать, как кто-то ложится на меня сверху, я даже слышу его дыхание! — жаловалась девушка. — Позапрошлой ночью, когда такое случилось, я вскочила, как ошпаренная, включила свет — нигде никого! Легла, а оно опять. И так несколько раз. А вот прошлой ночью все было по-другому. Я вдруг потеряла всякую волю к сопротивлению. Не пыталась освободиться, сбросить со своей груди эту тяжесть и даже старалась не шевелиться…

— А что ж так-то? — поинтересовалась бабка, лукаво прищурив глаз. — Понравилось, что ли?

— Да, как тебе сказать… — стушевалась Архелия. — Даже стыдно об этом говорить…

— Говори, говори смело! — приободрила Евдошка. — Промеж нас не должно быть никаких секретов.

— В общем, мне в тот момент очень захотелось мужчину, — промямлила девушка, стыдливо опустив голову. — Очень захотелось… Весь мой пах обдало каким-то непонятным жаром, там внутри все трепетало и сладостно ныло… Подобного я никогда раньше не испытывала…

Старушка засмеялась, похлопала внучку по спине и заявила:

— Значит, тебя уже попробовали. Это хороший знак!

— Как это — попробовали? Кто? — не поняла Архелия, во все глаза взирая на бабку.

Та, ухмыляясь во весь рот, почесала пальцами подбородок и просветила:

— Я тут уже похлопотала за тебя перед своим покровителем. Он обещал помочь. И, видать, кого-то уже подыскал и тот приходил к тебе знакомиться.

— И что, теперь он каждую ночь станет меня душить? — взволнованно спросила девушка.

— Не каждую, что ты! — замахала руками Евдошка. — Я думаю, что до посвящения твой будущий покровитель уже не появится.

— А потом? — не унималась Архелия.

Старушка опять почесала подбородок, неопределенно пожала плечами и, достав из кармана фартука сигарету, стала разминать ее.

— Понимаешь, в чем дело, милая, — произнесла она задумчиво, — покровитель ведьмы — это как бы ее второй муж. Хоть раз в месяц, а должен наведаться к тебе и ублажить…

— Он будет меня насиловать? — испуганно вскричала девушка, вскочив с топчана, на котором сидела подле Евдошки.

— Сядь и успокойся! — скомандовала та. — Ни о каком изнасиловании речь не идет! Ты сама будешь страстно желать этого соития.

— Что ты говоришь такое, бабушка? — Архелия опустилась на место и с недоверием посмотрела на старушку, выражение лица которой было бесстрастным и почти равнодушным.

— Я знаю, что говорю! — отрезала она. — Соитие будет не мнимым, как это случилось у тебя сейчас, а настоящим. И настолько сладострастным, что ты окажешься на седьмом небе от счастья. Ни один мужчина не сможет тебе доставить такого удовольствия, как покровитель. Радость соития с ним просто невозможно передать словами.

Помолчав, девушка осведомилась:

— А если я выйду замуж? Что я скажу мужу?

— Ничего не говори! — отмахнулась Евдошка. — Он ведь ничего не будет знать.

— А дети?

— Что дети? Дети у тебя будут от мужа. От покровителя забеременеть нельзя. Такое случается очень редко. Лично я знаю только одну ведьму, зачавшую и родившую от своего покровителя. Их сын нынче известный артист, его часто показывают по телевизору. Вообще, чтобы ты знала, ребенок, рожденный не от земного мужчины, всегда необычен — умен, развит не по годам, силен телом и крепок духом. Он может стать в жизни большим начальником. Или, если так сложатся обстоятельства, большим злодеем…

Уходя домой, Архелия задала последний вопрос:

— И когда меня посвятят в колдуньи?

— О том мне сообщат, — ответила бабка. — Но, думаю, еще не так скоро. Ты пока не готова, не свыклась с мыслью о своем предназначении. Тебе нужно поучаствовать хотя бы в нескольких обрядах, которые я буду проводить, научиться не бояться духов и тех вещей, с которыми придется работать всю жизнь… Кстати, завтра вечером приходи. Я как раз задумала одно дело…

— Небось, опять порча! — со вздохом предположила Архелия.

— Как раз наоборот! — ухмыльнулась старушка. — Поможем одной местной дурехе наладить свою жизнь. Она пообещала заплатить хорошие деньги…

Вернувшись домой, девушка с трудом управилась по хозяйству и завалилась в постель. Проспала, как убитая, до самого вечера. Может быть, спала бы и дольше, но ее разбудил телефонный звонок — бабушка Настасья решила поинтересоваться, как живет ее внучка.

Архелия на скорую руку подоила Березку, покормила свою живность и, освежив тело под душем, побежала к Евдошке.

— Что-то ты припозднилась! — укорила та, открыв дверь. — Вот-вот появится моя просительница. Она не должна тебя видеть, а то, поди, разболтает всем, что мы вместе занимаемся магией. Иди в спаленку, но дверь плотно не закрывай и за всем происходящим наблюдай в щелку. Свет не включай! И я сейчас выключу свет, зажгу лампаду и парочку свечек, чтобы эта дуреха ничего не заметила.

Девушка, не раздеваясь, юркнула в спаленку и притаилась за дверью.

Женщина в темном кожаном пальто переступила порог Евдошкиной хаты буквально через пять минут.

— Добрый вечер, бабушка! — поздоровалась тихим и робким голосом.

— Проходи, проходи, милая! — приветливо встретила гостью старушка. — Садись да толком поведай, что тебе нужно.

Та наклонилась, расстегнула молнии на своих сапожках, сняла их и, аккуратно поставив в уголок, прошла в глубину светелки, присела на краешек топчана.

Только теперь Архелия толком разглядела женщину и, узнав в ней учительницу математики Зою Дмитриевну, несказанно удивилась — зачем она сюда явилась, какие у нее могут быть проблемы? Работа есть, муж — очень приятный человек, работает заместителем директора агрофирмы в соседнем селе, живут вроде хорошо, материально не бедствуют…

— Я уже рассказывала вам, бабушка, что не испытываю никакого удовольствия от близости с мужем, — опустив голову, покрытую темной косынкой, начала Зоя Дмитриевна. — Она мне очень неприятна, даже противна. А так ведь не должно быть, правда?

— И давно тебе опротивело это дело? — спросила Евдошка, стоя перед гостей со скрещенными на груди руками.

— Да года полтора уже…

— Поди, не любишь мужа?

— Что вы! — возразила посетительница, подняв голову. — Люблю! Но как дело доходит до постели… Понимаете?

— Чего ж не понять-то! — вздохнула бабка. — Сколько тебе годков?

— Тридцать семь…

— Ой, да ты совсем молодка! — Евдошка достала сигарету и, прикурив ее от толстой парафиновой свечки, стоявшей на столе в баночке с кукурузой, сладко затянулась. — А как у тебя с другими мужчинами? Пробовала?

Зоя Дмитриевна сникла, помолчала и, собравшись с духом, призналась:

— Пробовала… Два раза…

— И что за мужчина? Кто он? — старушка внимательно наблюдала за гостей.

Та поерзала на месте и совсем тихо ответила:

— Семен Иванович, завуч наш… Он меня уговорил как-то перед осенними каникулами… Вы же знаете, какой он настырный…

— Да ты, милая, не стесняйся! — приободрила Евдошка. — Все, что ты мне скажешь, тут и останется, за дверь не вылетит. Ты мне вот что растолкуй: тебе понравилось с этим Иванычем, ты испытала удовольствие? Только смотри, правду говори!

Зоя Дмитриевна чуть качнула головой:

— Нет… Скорее, нет…

— А к врачам не обращалась? — бабка стряхнула пепел в баночку со свечкой.

— Обращалась… Специально ездила в Полтаву…

— И что?

— Понавыписывали разных таблеток и уколов, — посетительница сидела, как в воду опущенная, — плечи сникшие, голова свисает на грудь. — Говорили что-то о гормональном дисбалансе…

— Лекарства не помогли?

— Нисколько…

— Понятно! — вздохнула старушка. И, деловито поплевав на окурок, бросила его под печку, на кучу дров. — А я тебе помогу! Есть у меня средства. Будешь сама за мужем бегать! — и, хихикая, прибавила: — А может, и за этим Иванычем.

— Поможете? — неуверенно спросила Зоя Дмитриевна.

— Не сомневайся! Сейчас сделаю что надо, и у тебя сразу зачешется между ног.

На минуту Евдошка вышла в сени и вернулась оттуда с двумя свертками.

— Раздевайся-ка, милая, догола! — приказала посетительнице. — Мне нужно тебя как следует окропить. А потом произнесу нужные слова. А напоследок дам водицу заговоренную. Дома подмойся ею. Да, смотри, не купайся трое суток. Слышишь меня, трое суток! И бельишко не меняй! Так надо.

— Ясно, я поняла… — Зоя Дмитриевна поднялась и, помешкав, стала снимать с себя темно-зеленое шерстяное платье.

Архелия наблюдала за всем этим в щелку, прислонившись головой к дверному косяку, и весело улыбалась.

Бабка, между тем, развернула один из свертков и положила его содержимое на краешек стола — это были какие-то черные скрученные коренья. Затем принялась за второй сверток. В нем оказался комок рыжих волос.

— Ты готова? — Евдошка взглянула на голое, уже изрядно погрузневшее, тело Зои Дмитриевны и указала рукой на топчан: — Ложись на спину!

Женщина покорно легла.

Старушка взяла ножик и принялась быстро строгать один из кореньев. Стружку бросила в пустую пол-литровую баночку. Потом настрогала коры со второго корешка и отправила ее туда же. Постояв, набрала из ведра черпак воды, поднесла к губам и стала что-то шептать. Шептала довольно долго. Затем вылила воду в ту же банку и взяла в руки спутавшийся комок волос.

Гостья лежала на топчане, с вытянутыми вдоль туловища руками. Ее полные ноги были плотно сжаты, в паху виднелся темный курчавый холмик. Архелии показалось, что он немного вздрагивает.

— Ну-ка, милая, пошире раздвинь бедра! — скомандовала старушка и, когда Зоя Дмитриевна подчинилась, положила ей между ног комок волос.

Опять немного постояла, раскачиваясь из стороны в сторону, и заговорила гортанным, чужим голосом:

— Услышь меня, блудница, услышь, ненасытная, услышь, сладострастная, чей чубчик храню-сберегаю! Помочи прошу, милости прошу! Не для себя, а для сей холодной, чье чрево спит. Вот она лежит передо мною, не знающая ни радости душевной, ни бури плотской. Снизойти до щедрости и дай ей это! Наполни ее лоно огнем похоти и трепетом блаженства! Наполни ее сердце мыслями срамными! И денно, и нощно пусть одолевает ее желание, как одолевало тебя!

Евдошка убрала волосы с паха Зои Дмитриевны, бережно завернула их в газетку и кусочек полотна. Потом взяла банку с водой, сунула туда свою руку и стала окроплять распластанное тело женщины от головы до пят. Когда закончила это действо, расправилась, вытянулась во весь рост и, закрыв глаза, застыла.

Прошло несколько секунд. Вдруг где-то из-за спины старушки появилась тонкая женская ручка, на мгновение легла на них живота гостьи и тут же исчезла. А следом за ней появилась конечность, обросшая темно-серой шерстью, как у обезьяны, и похлопала Зою Дмитриевну между ног. Та от неожиданности вздрогнула.

А Архелия, наблюдавшая за всем этим, едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Она отпрянула от двери и в ужасе закрыла глаза. Но вскоре опомнилась. Взяла себя в руки и опять припала к щели.

Но в светелке уже ничего такого не происходило. Гостья стояла у топчана в кружевных трусиках и дрожащими руками натягивала на себя рубаку.

— На этом и все, милая! — Евдошка держала в руках баночку с водой, прикрытую капроновой крышкой. — Бери вот заговоренную настоечку! А что нужно делать дальше, ты знаешь.

Закончив одеваться, Зоя Дмитриевна прошла к порогу, где на крючке висело ее пальто, достала из кармана купюру самого большого достоинства и протянула старушке:

— Спасибо вам! — рука женщины подрагивала. — Может, теперь я перестану избегать мужа. А то он уже сердится, того и гляди, пойдет к какой-нибудь девке, их у нас, сговорчивых, хватает. Тем более, что он мужчина видный…

— Теперь все у тебя наладится! — с ухмылкой пообещала бабка. — Теперь на это дело ты будешь падкая. Мужчин станешь принимать с большой охотой. И, боюсь, один супруг с твоими запросами и не справится!

— Ой, что вы такое говорите, бабушка Дуня! — смутилась Зоя Дмитриевна. — Мне, кроме мужа, никто не нужен. А завуч наш… Ну, тогда у меня с ним просто так получилось…

Надев пальто и уже взявшись рукой за ручку двери, гостья спросила:

— Если муж сегодня захочет… Мне можно?

— А чего ж нет? — широко развела руками Евдошка. — Ублажай его себе на радость! Но помни: три дня не мыться и белье не менять!

— Да, да! — кивнула женщина. — Спасибо вам!

Когда она ушла, Архелия стремглав выскочила из своего укрытия и сразу полезла с расспросами:

— Скажи мне, чьи руки дотрагивались до Зои Дмитриевны? Я видела одну женскую, маленькую и худую. И другую — вроде как мужскую, но уж больно заросшую волосами…

— Так ты их видела, эти руки? — удивилась бабка. — Быстро ты все постигаешь! Я и не думала, что тебе все так сразу начнет открываться! Интересно, кто же там готовится стать твоим покровителем? Видать, важная персона…

— Бабушка, ответь мне ради Бога: чьи руки я видела? — повторила вопрос девушка.

— Ох, любопытная ты! — всплеснула руками старушка. — Все хочешь знать прямо сейчас, все тебе расскажи, все выложи! Ну, да ладно, оно и правильно. Женская рука, которую ты видела, принадлежит Елене. В отрочестве мы дружили с ней, были, что тебе не разлей вода! Но потом дороги наши разошлись, Ленка уехала в город учиться, а я осталась в селе. В городе моя доверчивая подружка познакомилась с морячком, по уши втюрилась в него. А он потаскал ее, да и бросил, как ненужную вещь. И не просто бросил, а напоил и подставил дружку своему. Бедная Ленка чуть не повесилась, когда узнала, что с ней, пьяной, вытворял тот парень… Но потом как-то успокоилась. Вскоре появился у нее ухажер — солидный такой дядечка, намного старше, при деньгах. Ненадолго, правда. Затем она нашла следующего, тоже не бедного и с положением. И пошло, как говорится, поехало! Ленка стала менять мужиков, как перчатки, — сегодня один, завтра другой. За то, что спала с ними, брала деньги. А девка она была, надо сказать, красивая, дородная, статная! От мужиков отбоя не было! Один директор завода так даже умер на ней, переусердствовал, бедолага… Такой скандал тогда поднялся, что и не рассказать! У супруги покойного директора имелись большие связи в прокуратуре. Она и добилась, чтобы Ленку сначала задержали, а потом и осудили. Уж не помню, за что и сколько ей дали. Но вернулась она в село с ребенком. Как умудрилась нагулять его в тюрьме, то неведомо. Вернулась, значит, сунула дитя матери, сама поселилась в доме покойной прабабки и пошла по рукам. То с бригадиром свяжется, то с трактористом, то со скотником, то со сторожем. И старому, и молодому — никому не отказывала. А потом что-то вдруг тосковать начала. Да в такую скорбь упала, что месяцами из дому не выходила. Однажды зашла я к ней, смотрю — висит она в петле посреди хаты. Рядом табуреточка перевернутая лежит. Я тогда как раз переняла у Катерины ее силу, уже колдовала. Вот я и решила срезать с головы Ленки несколько прядей, подумала, что пригодятся…

Выслушав рассказ Евдошки, Архелия напомнила:

— А чья была мужская рука?

— Да то Кузьма пошутил! — ответила бабка, смеясь. — Он такой шаловливый! Так и лезет руками, куда не просят.

— Какой Кузьма? — округлила глаза девушка.

— Да бесенок молодой! — пояснила старушка. — Он помогал мне обряд проводить. Невредный, незлобивый, но уж больно дурашливый. И такой распутный…

Появившись дома, Архелия досыта накормила Шарика, навела в кухне порядок, помылась и прилегла в спальне почитать. Но яркие впечатления от пережитого вечером мешали сосредоточиться, и журнал пришлось отложить. Побродив по дому, девушка включила телевизор. Но вскоре выключила его, потому как смысл происходящего на экране до ее сознания не доходил. Потом посидела на кухне, посмаковала свежим взваром, который приготовила утром, и решила, что пора ложится спать. Чтобы поскорее уснуть, достала из бара бутылку крепленого вина и выпила почти половину.

Уже минут через двадцать Архелия сладко посапывала, безмятежно разметав на постели свои тонкие руки.

Глава одиннадцатая

— Васильевна, я вот не пойму, почему мы торгуем своей продукцией только оптом? — молодая собственница фермерского хозяйства сидела в тесном кабинетике бухгалтера и, попивая чаек, неторопливо просматривала финансовые документы. — Почему бы нам не открыть пару магазинчиков? Например, в Полтаве и нашем райцентре?

— Чего ж только оптом? — не согласилась Клавдия Васильевна. — Хлеб мы в розницу отдаем.

— Но ведь кроме хлеба, у нас есть мука, макароны, крупы, сахар, подсолнечное масло, — напомнила Архелия. — Можно запросто открывать парочку торговых точек и все это продавать людям. — Прямо так и написать на вывеске — "Натуральные продукты из Талашковки".

— Ну, не знаю, — с сомнением пожала плечами бухгалтерша. — Для магазина у нас слишком узкий ассортимент.

— Не скажите! — девушка откинулась на спинку стула и, с улыбкой глядя на женщину, стала перечислять: — В сезон мы можем предложить покупателям кабачки, огурцы, свеклу, морковку, помидоры, баклажаны, капусту, сладкий и горький перец. А молодые початки кукурузы, а стручки молодого гороха? Все же это выращивается на наших землях и часто уходит перекупщикам за бесценок.

— Ну, хорошо! — сдалась Клавдия Васильевна. — Тут ты, Лия, права. Но что мы положим на прилавок зимой, а?

— Овощи — капусту, морковку, свеклу! Иногда мясо — говядину и свинину! — Архелия на мгновение задумалась. — И мед! В селе у нас несколько пасечников, вот хотя бы и одноглазый дед Семен Глущенко — муж бабы Федоры. Предложим ему и другим реализовывать свой медок через наши магазины. И пасечникам выгода — не нужно тащить банки в город на базар да торчать там до посинения, и хозяйство поимеет какую-то копейку, пускай и небольшую.

Бухгалтерша почесала переносицу ручкой, которой только что делала пометки в черновиках ведомостей на зарплату, и с усмешкой произнесла:

— Больно ты предприимчива, не по годам!

— Так вы считаете, что моя идея с магазинами — ерунда? — смиренно спросила девушка, опустив голову.

— В принципе, никакая не ерунда, а вполне стоящее дело! — Клавдия Васильевна бросила ручку и, облокотившись об стол, подперла кулаком голову. — Я только вот что думаю… Вряд ли нам удастся найти помещения под магазины. В райцентре все подходящие давно разобраны. Вот смотри: в бывшей музыкальной школе — теперь кафе, в опорном пункте милиции — оптовый склад ликероводочных изделий, в изостудии — пивнушка и магазин автозапчастей, в детской спортивной школе — церковь, в доме быта — бар и дискотека… Ну, а за Полтаву я вообще молчу! Там помещение под магазин легче построить…

— Но поискать все-таки стоит! — Архелия с надеждой посмотрела на бухгалтершу.

— Ладно! — вздохнула та. — Попытка — не пытка! Завтра пошлю нашего снабженца — Жорку Жадана — в райцентр, пусть разведает насчет помещения, он мужик разбитной. А в Полтаву съездит позже. Сходит к рыночному начальству, если нужно — "подмажет", может, оно что-то и присоветует…

По дороге домой девушка встретила почтальоншу Марфушу.

— А Сысоеву положили в больницу! — бодро отрапортовала она, простужено шмыгая носом. — И не в нашу, районную, а в областную. Говорят, надолго. Болезнь у Райки какая-то сильно серьезная, вроде, и вылечить нельзя. Так и будет теперь всю жизнь ходить с красной рожей!

— Бедолага! — сочувственно покачала головой Архелия. — Интересно бы узнать, где Сысоева подхватила эту заразу?

— Да где же? — хмыкнула Марфуша. — Понятно где! Таскалась с кем ни попадя, вот и наградил кто-то.

Через два дня Клавдия Васильевна позвонила молодой хозяйке домой и сказала, что готова доложить ей о результатах вояжа снабженца Жорки Жадана в райцентр и в Полтаву.

Та сразу же примчалась в контору.

— Ничем порадовать не могу! — развела руками бухгалтерша, когда Архелия вошла в ее кабинет. — Открыть магазины у нас не получится — торговать негде! Жорка, правда, разузнал, что в райцентре недалеко от рынка уже месяца полтора пустует одно небольшое помещение. Оно принадлежит Платону Невечере — сыну покойного председателя райпотребсоюза. Там вроде был рыбный магазин, но его закрыли из-за мизерной выручки, а что планируют делать с ним дальше — не ясно. Идти к Невечере и просить сдать нам в аренду это помещение — дело гиблое! Этот Платон если и согласится, то заломит такую цену — мама не горюй! Говорят, он еще та жадина, похлеще папаши, земля ему пухом…

— Понятно! — грустно вздохнула девушка. — А что в Полтаве?

— Почти то же самое! — ответила Клавдия Васильевна, наливая в чашки душистый чай. — На одном рынке Жадану сказали, что могут предоставить малюсенький павильон. Только он не отапливается. Зимой, в морозы там негде хранить овощи, они мгновенно придут в негодность. На рынке есть, конечно, подвальчики, куда можно на ночь отвозить продукцию. Но это же какая морока! Да еще и грузчика придется нанимать! Подходящее помещение, причем там раньше торговали именно сельхозпродукцией, стоит пустое недалеко от рынка, правда, уже другого, поменьше. Принадлежит оно как будто одному предпринимателю, который теперь поменял направление своего бизнеса и стал торговать разными семенами, удобрениями и средствами защиты растений. Сдаст он или не сдаст это пустое помещение, Жорка не выяснил — предприниматель как раз уехал на целый день куда-то по делам.

— А как зовут его, Жадан знает? — Архелия раскрыла свою сумочку и, достав из нее пару шоколадок, протянула одну бухгалтерше.

Та благодарно улыбнулась, приняла гостинец и, пробежав глазами по своему столу, заваленному папками и бумагами, протянула руку к толстому ежедневнику в коричневой обложке.

— Тут у меня записаны и фамилия этого предпринимателя, и его мобильный телефон, — Клавдия Васильевна взяла книжицу и, послюнявив палец, перекинула несколько листиков. — Ага, вот! Юрий Петрович Ковтун. Рядом с тем, пустующим помещением, у него открыт магазинчик, где торгует семенами его супруга Нина Сергеевна. Жадан говорил с ней, но она сказала, что все решает муж…

— Что ж, спасибо, Васильевна! — девушка с удовольствием сделала несколько глотков чая и откусила кусочек от своей шоколадки. — И вам спасибо, и Жадану! Молодец он у нас, умеет добывать информацию.

— Да уметь то умеет! — со вздохом согласилась бухгалтерша и принялась снимать обертку со своей плитки шоколада. — Но что с нее толку? Не думаю я, что этот Ковтун захочет сдать нам помещение, да еще и недорого. Если бы хотел, то давно уже сдал его бы кому-нибудь, желающих-то пруд пруди!

— Но поговорить с ним все-таки стоит! — произнесла Архелия, в раздумье потирая свой высокий лоб. — Мне кажется, что предприниматель не станет открывать в том пустом помещении магазин семян, ведь рядом у него уже один такой есть… Нужно не поскупиться, предложить хорошие деньги, в разумных, конечно, пределах. Ну, а не захочет, то ничего не поделаешь…

— Так тогда я скажу Жорке, пусть еще раз съездит, — предложила Клавдия Васильевна.

Девушка отрицательно покачала головой:

— Нет, не нужно! Я сама съезжу. И в Полтаву, и в райцентр к этому, как его… Невечере…

Уже утром следующего дня она отправилась в областной центр. За руль служебной "Нивы" вместо водителя Костика Беспалого по наущению бухгалтерши сел Жадан — как человек, знающий, где находится присмотренное им же здание.

Предприниматель Ковтун — суетливый лысеющий мужичок средних лет — находился в своем магазине, рядом с женой. Он с полуслова понял, чего хочет Архелия, и заявил, что совсем не против сдачи пустующего помещения в аренду. Однако заломил такую цену, что даже не искушенная в подобных вопросах молодая фермерша от возмущения всплеснула руками:

— Юрий Петрович, да вы что?! Это же жутко дорого! В самом Киеве и то, наверно, раза в два дешевле взяли бы за эту халупу, в которой, как вы понимаете, еще нужно сделать ремонт, прежде чем начинать торговать сельхозпродукцией.

Он равнодушно пожал плечами:

— Ну, если дорого — не снимайте! Придут другие — и заберут. Мне спешить некуда.

— Снизьте цену хотя бы на треть! — попросила девушка.

— Я своему слову хозяин! — уперся Ковтун. — Ничего уступать не буду!

— Или соглашайтесь на наши условия, или не морочьте нам голову! — категорически прибавила супруга предпринимателя, присутствовавшая при разговоре.

Пришлось Архелии и Жорке уходить, не солено хлебавши.

Они еще часа два поколесили по городу, побывали на одном из рынков, в частной торговой фирме, на вокзале "Полтава-Южная"… Напоследок заехали к какому-то знакомому Жадана, но тот ничем помочь не смог. Сказал только, что цена годовой аренды помещения, названная Ковтуном, действительно завышена как минимум в два раза.

Из Полтавы расстроенные девушка и ее спутник поехали прямиком в райцентр. Однако и там их постигла неудача. Платон Невечеря, который как раз собрался куда-то уходить из своего офиса, не захотел с ними даже говорить, бросив на ходу, что не сдает в аренду никаких помещений.

Вернувшись в Талашковку и зайдя в контору к Клавдии Васильевне, Архелия огорченно заметила:

— Вы были правы! Ничего у нас с открытием магазинов не получится…

— Ну, я так и предполагала! — вздохнула бухгалтерша. — Не переживай, может, удастся найти помещения позже. Хотя вряд ли…

Вечером девушка обо всем рассказала Евдошке.

— Чего же ты сразу ко мне не пришла! — стала укорять та. — Я бы нашла способ помочь.

— Да чем ты можешь помочь, бабушка? — удивилась девушка. — Тут, как я понимаю, колдовство бессильно…

— Ошибаешься! — возразила старушка. — Это как раз тот случай, когда сильная ведьма, не особенно напрягаясь, добьется желаемого для тебя.

Архелия исподлобья взглянула на бабку:

— А ты разве сильная ведьма?

— Да уж не слабая! — ухмыльнулась Евдошка. — Во всей округе — от Харькова до Киева, а может, и дальше — сильнее меня не найти!

— Шутишь? — не поверила девушка.

— Зачем же мне, милая, шутить? — обиделась старушка. — Разве я похожа на шутницу?

Архелия решила промолчать. Она подошла к столу и стала выкладывать из пакета гостинцы, которые принесла, — халву, шоколадные конфеты, сигареты. А Евдошка принялась доставать из старенького серванта вымытые до блеска тарелки.

Ужиная гречаниками с грибной подливой, они продолжили беседу.

— Так ты уверена, что сумеешь заладить дело? — уже более мягко, но все так же настоятельно допытывалась девушка.

Она никак не могла взять в толк, как посредством колдовства можно решить вопрос аренды помещений. Не порчу же насылать на хозяев, в конце концов! Да и что она даст, порча? Разве от того, что заболеют, эти Ковтун и Невечеря станут сговорчивее?

— Завтра поедем с тобой и в область, и в район! — вместо ответа обронила старушка. — Там и увидишь, на что способна хорошая ведьма. Только ты, вот что, возьми с собой побольше денег — не меньше, чем просит за свое здание этот паразит из Полтавы. Поняла меня?

— Так мы что же, заплатим ему, сколько он просит? — не поняла Архелия.

— Увидишь! — отмахнулась Евдошка, подкладывая в тарелку внучки еще парочку пухленьких гречаников.

На рассвете, опять же вместе с Жоркой, они выехали в областной центр.

Ковтуна и его жену пришлось немного подождать. Они открыли свой магазин с опозданием — не в восемь утра, как было заявлено на вывеске, а почти в половине девятого.

Увидев Архелию и Жадана, супруги снисходительно ухмыльнулись.

— Решили, значит, все-таки согласиться на наши условия! — Ковтун вяло пожал руку Жадану, девушку покровительственно похлопал по спине, а на Евдошку, одетую в старенькое пальтецо, неприветливо покосился. — Правильно! Хоть и дороговато, конечно, но помещение-то в хорошем, людном месте, просторное, к нему имеется подъезд — все, как положено!

Когда входили в магазин, старушка дернула внучку за рукав куртки и шепнула:

— Пусть Жорка останется на улице!

Девушка обернулась к Жадану:

— Ну, мы тут сами уже управимся, а ты посиди в машине!

Тот пожал плечами и ретировался.

Супруга Ковтуна прошла за прилавок, а он сам повел гостей в подсобку. Там, указав им на две табуретки, опустился на бумажный мешок с чем-то сыпучим и деловито осведомился:

— Надеюсь, вы согласны оформить договор аренды на срок чуть меньше года? Дело в том, что если составлять договор на год и больше, то придется нашу сделку регистрировать в соответствующей госструктуре, платить всякие пошлины. А кому это надо, правильно?

Девушка согласно кивнула:

— Нас устроит аренда на любой срок!

— Тогда так, сейчас я составлю договор в пяти экземплярах, — предприниматель приподнялся, придвинул свой мешок к старому письменному столу и, открыв ящичек, извлек несколько чистых листов бумаги. — А потом смотаемся к нотариусу и заверим документ у него… Да, кстати, помещение смотреть будете?

— Нет, нет, спасибо! — отказалась Архелия.

— Мы заплатим вам наличными сразу за весь период аренды! — вдруг вмешалась Евдошка, до этого сидевшая с отсутствующим видом.

— О, это хорошо! — удовлетворенно потер руки Ковтун. — Сразу видно, что вы деловые люди! Приятно, приятно…

— Только ты ж, добрый человек, расписку нам у нотариуса не забудь оформить, — попросила старушка. — Дескать, взял у такой-то фермерши такую-то сумму денег за аренду здания.

— Да ради Бога! — согласился предприниматель. И, прежде чем начать писать, на миг задумался. — Так, у нас сегодня какое число? Восемнадцатое ноября. Значит, договор составляем по тридцать первое октября следующего года. Идет?

— Идет! — подтвердила Архелия.

Как оказалось, куда-то ехать в поисках нотариуса не нужно — офис одного из них находился прямо через дорогу от магазина. Никакой очереди там не было и сделку оформили довольно быстро.

— Ну, что, идемте в магазин, — предложил довольный Ковтун. — Там вы отдадите моей жене деньги, а я вам — расписку.

Деньги отсчитывала Евдошка. Усевшись возле прилавка на полупустой мешок, она долго раскладывала купюры да все что-то ворчала себе под нос. Чтобы не мешать женщинам, предприниматель отвел Архелию в сторонку и принялся увлеченно рассказывать ей о новых перспективных сортах морковки и капусты.

Наконец, деньги были посчитаны, и хозяйка магазина окликнула мужа:

— Юра, отдай девочке расписку, вся сумма у меня!

Тот полез в карман куртки, достал расписку и протянул Архелии. Она взяла листик и, открыв сумочку, сунула его внутрь.

— Ну, что ж, желаю вам удачи в коммерции! — с торжественным видом произнес Ковтун. И, подойдя к старушке, шутливо поклонился ей: — Слышите, бабулька, удачи вам!

Та резко подняла голову и пристально взглянула ему в глаза.

— Спасибо, добрый человек, спасибо! — произнесла внятно, но тихо и как-то уж слишком медленно. — И вам с супругой успехов и благополучия!

Затем Евдошка повернулась к женщине и резко взмахнула рукой у нее перед лицом, будто о чем-то вспомнив.

— Все, что тебе причитается, я до копейки отдала, — проговорила еще медленнее и четче. — Осталась у меня только одна денежка. Но уж больно крупная! Разменяй мне, не откажи!

Сунув руку в карман, бабка извлекла оттуда мятый кусок газеты и протянула жене Ковтуна. Та, как завороженная, ни на секунду не отрывая затуманенных глаз от лица просительницы, достала из-под прилавка целлофановый пакет, в который перед этим упаковала купюры, и передала его ей.

Сам предприниматель стоял рядом и, глядя куда-то поверх головы Архелии, глуповато ухмылялся. Похоже, в этот миг он не видел и не слышал ничего.

Евдошка спрятала пакет под пальто и опять взмахнула рукой.

— Будьте здоровы! — бодро молвила она и не спеша поковыляла к выходу.

— И вы будьте здоровы! — как по команде, воскликнули супруги в один голос.

За порогом магазина девушка шепнула:

— Бабушка, ты что, с ума сошла? Они сейчас опомнятся и бросятся за нами в погоню!

— Не бойся! — успокоила старушка. — Ни он, ни она совсем не будут помнить тот момент, когда я попросила их разменять мне денежку. В их памяти останется лишь то, как я пересчитала и передала всю сумму, а они — получили.

— Но Ковтуны же увидят, что денег нет?

— Они и не подумают, что мы имеем какое-то отношение к этому загадочному исчезновению. Еще как минимум целый час и ей, и ему будет казаться, что вся наличность на месте…

Архелия и Евдошка сели в машину и приказали Жадану ехать в райцентр.

К их большой радости, не смотря на приближение обеденного часа, Платон Невечеря находился в офисе.

В тесной приемной молодая секретарша, занятая просмотром гламурного журнала, искоса взглянула на девушку и старушку, которые, войдя, даже не успели ничего спросить, и кивком указала на дверь кабинета шефа.

Невечеря — полноватый мужчина лет сорока-сорока пяти в добротном коричневом костюме и белой рубашке без галстука — сидел за широким столом и читал газету. Услышав, как скрипнула дверь, поднял голову и удивленно уставился на вошедших.

— Чего надо? Кто вы такие?

— Мы по делу! — сообщила Евдошка и, не ожидая приглашения, уселась на один из стульев, выставленных в ряд у стены.

— Ну, что за дело у вас? Говорите быстрее, мне некогда! — Невечеря с недовольным видом отложил газету на край стола и откинулся на спинку кресла.

— Я директор фермерского хозяйства из Талашковки, — начала девушка. — А это моя бабушка… Мы ищем помещение под магазин, где хотели бы…

— Ты, кажется, вчера уже подходила ко мне с этим вопросом, — вспомнил Платон, скривив свои толстые губы не то в презрительной, не то в брезгливой ухмылке. — И я тебе сказал, что ничем помочь не могу! Зачем же ты опять приперлась? Тупая, что ли, с первого раза не поняла?

— Ох, невежлив ты, добрый человек! — заметила старушка, с укоризной качая головой. — Зачем же сразу грубить-то? Нехорошо!

— Вы что, пришли сюда учить меня! — вспылил Невечеря. И, приподнявшись, гаркнул: — Дуйте отсюда! Нечего отвлекать серьезных людей от работы!

— Не торопись! — спокойно произнесла Евдошка. — Скажи лучше, кто это у тебя за окном торчит?

— Чего? Где торчит? Кто? — не понял хозяин кабинета.

— Я говорю, кто это за окном? — повторила вопрос старушка, проникновенно глядя Платону в глаза.

— Что вы мелете, бабуся? — он ошарашено отшатнулся, но почему-то не смог или не осмелился отвести взгляд.

— А ты сам посмотри, милый! — властно произнесла Евдошка, сурово сдвинув свои поседевшие брови. — Встань и посмотри, я говорю!

Невечеря покорно поднялся, вышел из-за стола, всем корпусом повернулся к окну, коротко вскрикнул и застыл, словно окаменел.

Евдошка спокойно полезла в карман пальтишка, достала оттуда щепотку соли и, широко размахнувшись, бросила ее в сторону хозяина кабинета. А он все стоял и, не мигая. пялился в окно.

— Садись! — тихо прошептала бабка, дернув Архелию за рукав куртки. — Разговор еще не окончен.

Поколебавшись, девушка присела на соседний стул.

В этот момент Платон медленно повернул к ним свое лицо. На нем застыла гримаса величайшего потрясения и ужаса.

— Разглядел? — спросила его Евдошка язвительно. — Хорошо разглядел?

— Д-да, разглядел, д-да, х-хорошо… — запинаясь, проговорил Невечера и, сделав шаг от окна, как подкошенный, рухнул в кресло.

Его бил озноб — плечи содрогались, руки тряслись, изо рта тонкой струйкой текла слюна и скапывала на бумаги.

— Ты понял, что от тебя хотят? — строго осведомилась бабка.

— Я… я… все понял… — пролепетал он и стал прикрывать голову руками, словно защищая ее от удара.

Архелия во все глаза смотрела на Платона, еще минуту назад такого надменного, высокомерного, а теперь — безвольного, поникшего и вроде как не при себе, и пыталась понять, что с ним такое происходит.

— Исполняй то, что должен исполнить! — приказала старушка уже чуть мягче, пряча в уголках синюшных губ ироничную улыбку. И подсказала: — Ты должен отдать нам помещение под магазин! Бесплатно!

— Д-да, помещение… переоформить на вас! — быстро закивал головой Невечеря. И, сжавшись в комок, жалобно попросил: — А вы сохраните в тайне все, что он обо мне вам рассказал… Иначе мне…

— Сохраним! — сухо пообещала Евдошка.

— На кого оформлять? — он судорожно отер рукой слюнявый рот и, втянув свою лобастую голову в плечи, боязливо взглянул на посетительниц.

Архелия молча протянула ему свой паспорт.

— Я все сделаю! — Платон попытался встать, но ноги не держали его, и он опять свалился в кресло. — Часа через два-три все будет готово! Вы можете не ждать! И паспорт, и договор купли-продажи вам доставят домой… Скоро…

— Ну, тогда будь здоров, милый! — бабка не спеша поднялась, окинула равнодушным взглядом кабинет, его хозяина, бледного, как полотно. Затем взяла изумленную Архелию под руку и потащила к двери.

Секретарша все еще увлеченно изучала журнал и не обратила на них никакого внимания.

Едва зайдя во двор своего дома, к которому их привез Жадан, девушка потребовала от Евдошки разъяснений:

— Как это все тебе удалось? Ты что, владеешь гипнозом?

— Какой еще гипноз? — самодовольно засмеялась бабка. — Не знаю я таких штучек! Я только могу наслать наваждение! Это несложно для опытной ведьмы вроде меня.

— А что такого увидел Невечеря в окне? Почему он так жутко испугался? — Архелия вспомнила выражение лица этого напыщенного хама в то мгновенье, когда он оторвал взгляд от пыльного стекла и повернулся к ним.

— Откуда я знаю! — пожала плечами старушка. — Платону привиделся человек, которого он панически боится. Это мог быть кто угодно, даже давно ушедший в мир иной…

Еще не успело стемнеть, как возле двора фермерши Гурской остановился черный джип. Молодой водитель Невечери привез документы…

Глава двенадцатая

Потекли дни за днями. На смену осени пришла зима. Морозец сковал сначала болота и пруды, а затем и ленивый Хорол, протекающий в нескольких километрах от Талашковки. Не было только снега, которого с таким нетерпением ожидали хлеборобы и детишки. Но такова теперь зима на Украине — малоснежная, с затяжными морозами и неожиданными оттепелями. Совсем не та зима, что в былые годы!

Мало-помалу Архелия все больше времени стала уделять управлению своим хозяйством. И вскоре это занятие так увлекло ее, что она, как и покойный Павло, начала приходить в контору уже и по выходным дням.

Евдошка не перечила, наоборот, старалась всячески поддержать внучку, иногда давала дельные советы и даже провела специальный ритуал на денежную удачу. И он помог, прибыль фермерского хозяйства резко пошла в гору, заказы на муку, крупы и подсолнечное масло посыпались как из рога изобилия — только поспевай выполнять.

Но в один из декабрьских вечеров, когда уставшая девушка пришла навестить старушку, та вдруг потребовала появляться у нее отныне каждый вечер.

— А что случилось? — с удивлением спросила Архелия.

— Я должна в скором времени представить тебя твоему покровителю! — пояснила Евдошка. — Это произойдет совсем скоро, меньше, чем через неделю…

— Так я же ничего не умею! — заволновалась девушка. — Не знаю, как проводить обряды, какие заклятия читать… Если бы у меня был учебник, какое-нибудь пособие…

— У меня есть тетрадка, в которую я на протяжении десятилетий записывала все, что нужно знать ведьме, но дать тебе эти записи не могу! — развела руками бабка. — Они перейдут в твое распоряжение только после моей смерти. Таков порядок и нарушать его нельзя!

Архелия растерянно взглянула на старушку:

— И что же мне теперь делать? Как я, неподготовленная, предстану перед глазами покровителя?

— Да не переживай! — успокоила Евдошка, криво ухмыльнувшись. — Главное ты видела: ведьма действует не сама, ей помогают. Ну, а то, как проводить обряды, что нужно читать при этом, ты помаленьку с моей помощью разберешься. Многое постигнешь и сама. Ведь после знакомства с покровителем и посвящения тебе многое откроется, у тебя появится сила. Ты как будто сердцем начнешь чувствовать, что и как надлежит делать. Остальное придет с годами, с опытом.

— Бабушка, а кто мой покровитель? — после разъяснения наставницы у Архелии отлегло от сердца, она уже чувствовала себя не так скованно и улыбалась.

— Этого я не знаю, — вздохнула Евдошка. — Мне только намекнули, что ты приглянулась не простому бесу и вроде как он стоит даже выше моего. В общем, милая, есть повод порадоваться и устроить маленький праздник!

Весь вечер они пили домашнее пиво и разговаривали о колдовстве, погоде и предстоящем посвящении.

А ночью Архелии было видение…

Она довольно поздно легла, увлекшись чтением нового журнала. Отложила его только тогда, когда глаза совсем уж стали слипаться. Однако, вопреки ожиданиям, сразу не уснула, какая-то смутная, невесть откуда взявшаяся тревога не давала ей полностью расслабиться. Проворочавшись на постели с полчаса, она все-таки погрузилась в сладкое забытье.

А потом неожиданно проснулась. Полежала несколько минут, пытаясь понять, что же ее разбудило. И вдруг возле настежь открытой двери спальни услышала непонятный шорох. Мгновенно включила ночник, стоявший на прикроватной тумбочке, и села на постели, свесив босые ноги. Осмотрелась — никого. Немного посидела, затем поднялась, обошла весь дом, заглянула в каждую комнату. Вернувшись в свою спальню, опять выключила свет и прилегла. Шорох сразу же повторился. Перепуганная девушка замерла, боясь даже вздохнуть. С минуту было тихо, затем совсем рядом скрипнули половицы.

— Кто здесь? — горячим полушепотом спросила она, стараясь побороть обуявший ее душу страх.

Вместо ответа кто-то тихо засмеялся.

Архелия пулей вскочила с кровати и интуитивно бросилась к окну. Но, осознав, что этим путем ей не убежать, остановилась, вжалась спиной в подоконник и обреченно закрыла лицо руками.

— Не бойся! — прозвучало рядом.

Голос был настолько мягким и ласковым, что девушка даже не поверила собственным ушам: разве может бандит, забравшийся в дом, говорить с таким теплом и участием?

— Не бойся! — повторил кто-то совсем близко.

Девушка разжала пальцы и сквозь них, как сквозь решетку, боязливо взглянула туда, где по ее мнению должен был находиться тот, кому принадлежал этот дивный голос. И обомлела. Прямо перед ней стоял высокий, стройный мужчина в черной одежде, облегающей его ладную фигуру. В темноте комнаты невозможно было толком разглядеть черты лица ночного гостя, но они явно не казались отталкивающими.

— Ты уже не боишься? — все так же ласково спросил он.

— Нет, — прошептала Архелия. — Уже не боюсь.

— Вот и молодец! — глаза мужчины влажно поблескивали. — Я пришел навестить тебя.

— Зачем? — еле шевельнула она губами.

Он взял ее за руку и, оторвав от подоконника, подвел к кровати, усадил. И с какой-то тожественной радостью сообщил:

— Мне нужно сказать, что впереди тебя ожидают почести и слава!

— Правда? — переспросила девушка, до конца даже не осознав смысл этих слов из-за охватившего ее смятения

— Правда! — подтвердил мужчина. — Потому что твоим покровителем, твоей опорой и защитой буду я.

— А кто ты? — Архелия подняла голову и скользнула взглядом по его лицу.

— Ты скоро узнаешь! — пообещал он. — На посвящении. Там мы с тобой и познакомимся поближе.

— Хорошо, — дрожь в ее теле все еще не унялась до конца, но страх уже прошел.

— А пока вот тебе подарок! — ночной гость протянул небольшой пузырек и, когда девушка приняла его, ласково провел ладонью по ее волосам и вдруг растаял, вроде и не было его.

Она лихорадочно нащупала выключатель ночника — яркий свет залил спальню. Нигде никого.

Архелия побежала в кухню. Достала из холодильника графин со взваром и, налив себе полный стакан, выпила одним духом. Потом заскочила в гостиную, упала в кресло. Но долго не усидела, подхватилась и опять метнулась на кухню. И только там осознала, что сжимает в руке малюсенькую широкогорлую бутылочку из черного стекла, донышко которой украшает замысловатое золотое тиснение. Приглядевшись, девушка поняла, что это изображение мандрагоры — цветка с разветвленным корнем человекоподобной формы.

Наспех одевшись, Архелия вышла из дому и поспешила к Евдошке. Удивительно, но в окнах ее хаты горел свет.

— Бабушка, бабушка! — в полголоса позвала девушка, постучавшись в дверь.

Тотчас лязгнул засов, как будто старушка знала, что к ней вот-вот должны придти, и специально поджидала у порога.

— Милости прошу! — радостно пригласила она и, посторонилась, пропуская внучку.

Войдя в светелку, та удивленно захлопала ресницами: на столе громоздились тарелки с остатками пиршества, а под столом лежали две пустые бутылки из-под дорогого вина.

— У тебя были гости? — Архелия озадаченно посмотрела на Евдошку.

— Были! — подтвердила она. — Да какие!

— И кто же это? — девушка с интересом оглядела то, что осталось не съеденным на столе, и поразилась богатству продуктов — буженина, ветчина, домашняя колбаса, балык из семги, красная и черная икра, виноград, персики, черный шоколад…

— Меня навестили Бубело и Кубак — слуги твоего будущего покровителя, — пояснила Евдошка, с восхищением поглядывая на внучку. — Они прихватили с собой такую снедь, которую не каждый день видят на своем столе даже самые зажиточные люди! Мы тут славно посидели, поговорили о тебе…

— Обо мне? — переспросила Архелия, устало присаживаясь на топчан. — И что же вы обо мне говорили?

Старушка ласково потрепала ее по щеке.

— Гости принесли мне радостную весть: твой будущий покровитель просто в восторге! Он очень доволен тобой. И просил передать, что я, как твоя наставница, за свои труды получу из его рук особую награду.

— Но кто он такой?! — вскричала девушка. — Расскажи мне о нем, я хочу знать!

Бабка хитровато ухмыльнулась и отрицательно покачала головой:

— Не могу, милая! Всему свое время! Обожди до посвящения, уже совсем немного осталось… Единственное, что скажу: покровитель твой имеет очень высокий чин. Это редкая удача для ведьмы. Обычно им достаются простые бесы или не особо знатные. Так что впереди тебя ожидают слава и поклонение!

— Он тоже так сказал! — вздохнула Архелия.

— Да знаю, знаю, что он был у тебя! — хохотнула Евдошка. — Мне сказали. Да еще и намекнули, что отправился к тебе не с пустыми руками…

— Ты об этом? — девушка вынула из кармана куртки черную бутылочку. — Что в ней?

— Это масло. Оно облегчает плоть и наполняет сердце радостью! — глаза старушки покрылись дымкой благоговения. — На моей памяти ни одна ведьма до посвящения не имела такого маслица! С его помощью ты отправишься на наш бал не поездом, не автобусом и не пешком!

— А как? Полечу на метле, что ли? — съязвила Архелия.

— Именно так! — воскликнула бабка. — Именно так, внученька!

— Да ну? — округлила глаза та.

— А я тебе говорю — полетишь! — хозяйка хаты резко рубанула рукой воздух. — И не удивляйся!

Девушка повертела в руках бутылочку, поднесла к носу, понюхала, посмотрела на свет и опять спрятала в карман.

— Ты расскажешь мне, как им пользоваться?

— Да очень просто! — махнула рукой Евдошка. — Разденешься донага, смажешь тело этим маслицем. Особенно тщательно — шею, за ушами, под мышками, пониже поясницы, икры ног, ступни. И лети себе! В дорогу сильно кушкаться не нужно, не замерзнешь — масло греет кровь похлеще спирта.

Остаток ночи Архелия, взволнованная происшедшим за последние часы, провела у старушки, прилегши на топчане.

А утром рванула домой — ее ожидала куча дел.

На скорую руку управилась по хозяйству, перекусила и побежала в контору. Там и узнала от Клавдии Васильевны неприятную новость: старая Сысоева распускает по селу нехорошие слухи, называет молодую фермершу и ее бабку черными ведьмами. Вчера после обеда Манька заскочила в магазин и стала говорить продавщице Тоньке и почтальонше Марфуше, которая как раз зашла за сигаретами для своего сожителя Гришки Кабана, что, дескать, это Евдошка и Архелия погубили Павла, Бориса и Серегу, а на Райку наслали порчу. И еще божилась, что недавно они с бабой Воропайшей видели, как поздно вечером со двора Гурских выскочила большая черная собака и понеслась вдоль улицы, но уже возле следующего дома остановилась и вдруг превратилась в старуху.

Пересказывая слова Маньки, Клавдия Васильевна от души хохотала. Улыбалась и девушка, но в душе у нее клокотал гнев.

В конторе Архелия не задержалась, решила наведаться на зарносклад, чтобы расспросить нового заведующего, как ему работается.

Тот сидел в своей тесной каморке за столом и что-то подсчитывал на калькуляторе. Увидев хозяйку, стушевался, вскочил:

— Здравствуй, Лия!

— Как дела, Колька? — приветливо спросила она и присела на краешек облезлого стула. — Уже освоился?

— Конечно! — заверил парень. — Мне баба Шура все так доходчиво объяснила…

— Стовба и Зинченко не доставляют хлопот? — девушка окинула взглядом тесное помещение и с удовлетворением отметила про себя, что молодой Грицай привел его в божеский вид, до чего у прежней заведующей руки никогда не доходили. Так и сидела, как крыса на помойке, — везде грязь, пыль и мусор. А теперь пол тщательно выскоблен, тумбочка и железный сейф протерты, окно сияет чистотой, стол покрыт листом плотной белой бумаги.

— И Сашка, и Вовка работают хорошо! — Микола со смущенной улыбкой посмотрел на свою начальницу. — Техника, слава Богу, тоже пока не подводит. Зерно отпускаем без перебоев.

— А зарплатой ты доволен? — с деловым видом осведомилась Архелия. — Или еще не получал?

— Ну, чего ж, уже получал аванс, — парень ковырнул носком ботинка пол. — Он гораздо больше, чем мне платили за месяц в школьной котельной.

— Ну, ладно, Колька, пошла я! — девушка поднялась и направилась к выходу. На пороге остановилась и, опустив глаза, прибавила: — Если возникнут какие-то проблемы, ты это, не стесняйся, приходи или звони. Помогу…

Грицай кивнул.

— Спасибо тебе, Лия!

— Не за что, Колька…

На улице, недалеко от своего дома Архелия увидела старую Сысоеву и бабу Симу Воропайшу. Они стояли с кошелками в руках и о чем-то оживленно болтали. Приблизившись, девушка вынула из кармана куртки мобильный телефон и, стараясь действовать незаметно, дважды сфотографировала их. Она и сама не понимала, зачем это сделала, как будто какая-то неведомая сила управляла в тот миг ее рукой.

Сунула телефон обратно в карман и, поравнявшись с женщинами, громко поздоровалась. Баба Сима ответила, а Манька что-то пробурчала и отвернулась.

Дома Архелия сразу же перебросила снимки на компьютер и распечатала их на принтере. Они вышли немного размытыми и блеклыми, однако и Воропайша, и Сысоева были легко узнаваемы. Печатая изображения этих двух сплетниц, девушка уже понимала, зачем ей это нужно: сегодня же они будут наказаны за свой длинный язык — Манька больше, а баба Сима — меньше…

Желание внучки разобраться со старыми болтушками Евдошка одобрила

— Вот так и нужно поступать! — заявила она, насыпая в глубокую тарелку еще горячую тыквенную кашу. — Если кто-то обижает тебя — не важно, заслуженно или нет — сразу начинай действовать. Не позволяй никому портить тебе жизнь. Будь нещадной и мсти жестоко! На то ведьме и дается сила.

— Как ты можешь этих баб наказать? — спросила Архелия, присаживаясь к столу.

— Да так, как ты скажешь! — ответила старушка, ставя перед ней тарелку. — С ними можно сделать все, что угодно.

— Было бы хорошо, чтобы старая Сысоева не распускала язык, а баба Сима поменьше видела, — девушка взяла ложку и с удовольствием принялась за еду.

— Так и сделаем! — засмеялась Евдошка. — Одной подрежем язык, а другой заслепим глаза.

Она отошла от стола, остановилась у печки и, достав из кармашка своего байкового халата, пачку сигарет, закурила.

— Когда? — осведомилась девушка.

— Вот поешь, и сразу приступим! — старушка с улыбкой смотрела, как внучка споро орудует ложкой. — Только имей в виду: ты сама проведешь обряд. Я потом только прочитаю заклятья, потому что в твоих устах они покамест никакой силы не имеют. Ты молодец, что сфотографировала Сысоеву и Воропайшу, это значительно упростит нам работу.

— Так что, Манька вообще перестанет говорить, а баба Сима — видеть? — в глазах Архелии появилось что-то похожее на жалость.

Евдошка выпустила облако сизого дыма и весело проговорила:

— Зачем же так жестоко? Сысоева сможет мычать, а Воропайша — отличать день от ночи.

Доев кашу, девушка вымыла тарелку и ложку под струей воды из рукомойника и села на топчан. А старушка приступила к подготовке колдовского обряда. Поставила на пол большую пластмассовую миску, извлекла из-под стола картонную коробочку и достала из нее несколько оплавленных огарков свечей, маленький ножичек и ржавую иголку. Затем сходила в сени, принесла оттуда целлофановый пакетик с веточками сухой крапивы. И, похлопав внучку по предплечью, приказала:

— Приступай к действу!

— А что нужно делать? — Архелия поднялась с топчана и вопросительно посмотрела на бабку. — С чего начинать?

— Сперва надо налить в миску немного воды, после — растопить две свечки, — стала наставлять бабка. — Бросишь их в старую жестяную кружку и поставишь на печку. Я потом прочитаю заклятье и скажу, что делать дальше.

Девушка быстро выполнила этот наказ и присела на топчан. А Евдошка, обмотав руку тряпкой, схватила кружку, выплеснула расплавленный воск в миску с водой и гортанным голосом закричала:

— Маркиян, Севостьян, где вы? Маркиян, Севостьян, где вы? Маркиян, Севостьян, вы тут?

В углу светелки, возле порога, раздался шорох, затем вздох.

— Слышу, пришли вы! — громким шепотом произнесла старуха. И, повернувшись к внучке, скомандовала:

— Зажги две свечки и установи их на полу возле миски. Потом сразу гаси свет!

Как только комната погрузилась в полумрак, Евдошка опустилась на колени и стала что-то бубнить и трясти над миской руками.

Архелия внимательно следила за всем этим действом. На этот раз в ее сердце страха уже не было, она чувствовала себя почти что спокойно.

— Дай-ка мне фотографию! — попросила бабка и, не глядя, протянула руку к девушке.

Та подала оба снимка.

Евдошка мельком взглянула на них, один — поменьше — отбросила в сторону, другой — побольше — поднесла ко рту, дважды плюнула на него и бросила на пол возле миски. Затем взяла ножичек и острием ткнула сначала в изображение одной, а затем — другой женщины.

— Маркиян, Севостьян, кто это?

Тотчас раздался скрипучий, старческий голосок:

— Плутовка Симка и каналья Манька!

Старушка поднялась, подошла к топчану и, положив одну руку на плечо внучки, другой указала на место возле миски.

— Теперь твоя очередь! Ставай на колени и делай, что скажу!

Архелия повиновалась.

— Ножичком проколи рот Маньке! Возьми веточку крапивы и потри там, где дырка!

Когда этот приказ был выполнен, бабка требовательно спросила:

— Маркиян, Севостьян, что вы сделаете с языком Маньки?

В углу кто-то противно хихикнул, а через миг послышался злобный бас:

— Удвоим его!

Евдошка прикурила сигарету, затем подошла к столу, взяла солонку и протянула девушке:

— Возьми щепоть соли, насыпь на лицо Симке и хорошенько потри! Только прежде проколи ей глаза!

Архелия с рвением принялась за дело и быстро управилась.

— Маркиян, Севостьян, что вы сделаете с глазами Симки? — задала вопрос бабка.

— Покроим их бельмами и язвами! — нехотя ответил тот же бас.

— Но полностью не лишайте ее зрения! — вдруг воскликнула девушка.

— Цыц! — гаркнула бабка. — Ты что, с ума спятила? Зачем вмешиваешься?

В углу кто-то крякнул и с иронией осведомился:

— Ну-ка, ведьма, растолкуй нам, чего эта девка тут командует?

Архелия выпрямила спину, небрежно отбросила со лба прядь волос и, печатая слова, сердито изрекла:

— Маркиян, Севостьян, как смеете вы называть меня девкой? Или не знаете, кто будет моим покровителем?

В углу какое-то время помолчали. Потом раздался скрипучий виноватый голос:

— Да ведомо нам…

— Тогда делайте, что скажу! — Архелия опять склонилась над миской в ожидании распоряжений Евдошки.

Однако та не спешила. Докурила сигарету, попила воды и только потом выдала очередную инструкцию:

— Макни карточку в воду! И уступи мне место!

Девушка бросила лист бумаги с изображением женщин в миску и ножичком утопила его. Затем вытащила, скомкала, положила возле горящих свечек, поднялась и отошла в сторонку.

Ее место тотчас заняла старушка. Она трижды прокрутилась вокруг себя и, застыв, как каменная статуя, начала нараспев читать заклинание. Потом опустилась на колени, подобрала размокшую бумажку, опять бросила в миску и ножичком утопила в воде.

— Жить вам, по земле холить! Страдать вам и мучиться до конца дней ваших! Тебе, Манька, косным языком воротить, да слово внятное не молвить! Тебе, Симка, глаза пялить, да без толку! И только смерть избавит вас от воли моей! — прохрипела Евдошка и, выудив комок из миски, швырнула его к печке.

И тут же поднялась на ноги.

— Включи свет!

Девушка щелкнула выключателем.

Бледная, вспотевшая бабка обессилено опустилась на топчан и начала рыться в кармане халата. Достала сигарету и с задумчивой улыбкой взглянула на внучку:

— Ну, ты и напугала меня, милая! Ох, напугала! Я уже думала, Маркиян и Севостьян разобидятся и испарятся. А они стерпели, и не только стерпели, но и признали тебя… Непосвященную!

Прикурив, Евдошка некоторое время сидела молча. Потом подняла голову и тихо обронила:

— Характер у тебя, прямо как у владычицы! Ты не просишь, а повелеваешь! В твоем положении, может, оно и правильно…

Глава тринадцатая

В контору Архелия припозднилась, пришла около десяти утра.

На пороге ее остановила дочка покойной Дуняши Заблоцкой Верка и без предисловий выдала:

— Слышала, вчера завуча Семена Ивановича и математичку Зою Дмитриевну застали за интимным делом? Вся Талашковка гудит об этом!

— Да ну?! — пораженно воскликнула девушка. — Не может быть! Брехня!

— Какая брехня?! — подбоченилась Верка. — Истинная правда! Вчера школьная уборщица тетя Тася Макогониха после уроков заскочила по делу в каморку, где хранится спортивный инвентарь, а там!.. Семен Иванович и Зоя Дмитриевна, оба голые, взмокшие, лежат на матах под стеночкой. Бедная Макогониха рванула оттуда что есть мочи и чуть не сшибла с ног Котофеича, который как раз проходил по коридору. Он стал спрашивать тетю Тасю, кто это так напугал ее. Ну, та и рассказала…. Котофеич заглянул в каморку и выгнал оттуда пристыженных завуча и математичку. Вот такие пироги, Лия, а ты говоришь — брехня!

— И что теперь будет? — заволновалась Архелия. — Как отреагирует на такую новость Сергей Сергеевич, муж Зои Дмитриевны? А что скажет супруга Семена Ивановича тетя Неля?

— Да они уже все прекрасно знают! — заржала Заблоцкая. — Тетя Неля с утра бегала в школу, хотела выцарапать глаза Зое Дмитриевне, их еле разняли. А Сергей Сергеевич вроде как сказал Кужману, что сегодня же подаст на развод.

Тяжело вздохнув, девушка заметила:

— Но ведь раньше за Зоей Дмитриевной ничего такого не замечалось… Я уверена, во всем виноват Семен Иванович, он такой бабник, ни одну юбку не пропустит!

— Как бы ни так! — живо возразила Верка. — Полчаса назад, когда я бежала сюда из пекарни, встретила учителя физкультуры Кондратьевича. Так он сказал, что Зоя Дмитриевна в последние дни и ему самому проходу не давала, а Семену Ивановичу так буквально прилюдно вешалась на шею!

— Ладно, что у вас там, в пекарне, порядок? — перевела разговор на другую тему Архелия. — Мука хорошая?

— Да все как всегда! — махнула рукой Заблоцкая. — Хлеб у нас отменный. Но его в последнее время стало не хватать — пошли заказы из соседних сел. Я вот и прибежала, чтобы сказать Васильевне об этом. Она распорядилась увеличить объем выпечки.

— Какие же вы молодцы! — похвалила девушка. — Так держать!

— Будем стараться, Лия! — пообещала довольная похвалой Верка. — Ну, побежала я, мне нужно готовить пряничное тесто…

Вторую, не менее сногсшибательную, новость молодая хозяйка услышала от бухгалтерши, когда вошла в ее кабинет.

— Беда приключилась с нашими сплетницами, серьезная беда! — встревожено сообщила она. — Обе неожиданно заболели! За одну ночь, представляешь?

— О ком вы говорите? — спросила Архелия, делая вид, что не понимает.

— Да о бабе Симе и Маньке! — Клавдия Васильевна суетливо подхватилась, повернулась к маленькому приставному столику и потянулась к электрочайнику. — У Воропайши сильно воспалились глаза, покрылись бельмами. А у Сысоевой распух и отнялся язык. Бедолага только мычит, а сказать ничего не может. Фельдшерица Зина Федоровна не знает, что и гадать…

— Надо же какая напасть! — сочувственно покачала головой девушка. — Им нужно немедленно ехать в район, в больницу…

— На лечение деньги нужны! — сокрушенно вздохнула Клавдия Васильевна, доставая из тумбочки баночку с жидким малиновым вареньем. — А откуда им взяться? Манька получает копеечную пенсию по инвалидности, а у бабы Симы на руках парализованный внук, они с дедом Зиновием тратят ему на лекарства все свои доходы…

— Может, эти болячки и сами пройдут? — выразила надежду Архелия, снимая курточку и присаживаясь к столу, на котором уже стояли две чашки с горячим чаем.

Бухгалтерша пожала плечами, как-то странно посмотрела на молодую хозяйку и опустила глаза. Но та успела заметить, как в них вспыхнули и тот час погасли искорки затаенного страха.

— Выпей чайку, Лия! — Клавдия Васильевна насыпала в блюдце варенье и поставила на стол. — Хороший, бодрящий чаек…

— Да, да, спасибо! — рассеянно обронила девушка, чувствуя, как в ее душу заползает холодок тревоги.

После обеда возле магазина Архелия встретила деда Зиновия Воропая. Поздоровалась и хотела пройти мимо, но он окликнул ее:

— Дельце у меня к тебе, детка! Точнее сказать, просьба…

Девушка остановилась.

— Что такое, дедушка?

— Прямо беда с моей бабкой! — пожаловался старик. — И так неважно видела, а тут ни с того, ни с сего глаза у нее воспалились, побелели. Фельдшерица, Зина, говорит, что это или от какой-то травмы, или от сквозняков. Нужно вести бабу Симу в больницу, иначе, не приведи Господь, совсем ослепнет. Что я тогда делать буду с двумя калеками в хате? Внучок наш Ваня, ты же знаешь, все лежит, не поднимается и криком кричит от лютых головных болей. Доктора только прописывают лекарства, а поделать ничего не могут. Оно и понятно, позвоночник-то у Вани сломан, черепушка, считай, из кусочков собрана… Эх, предупреждал же я его: не покупай тот проклятый скутер, у тебя ведь ни прав нету, ни умения ездить! Так нет, уперся, купил себе и нам на горе! Неделю поколесил и вот — попал под машину. Теперь только и думай, на что ему лекарства покупать!

— Вы, дедушка, говорили, что у вас ко мне просьба, — вежливо напомнила Архелия, с сочувствием поглядывая на изможденное лицо деда Зиновия и его сутулую сухощавую фигурку.

— Да, да! — закивал он. — Помоги, детка, доправить бабу Симу в район, в больницу. Скажи Косте Беспалому, чтоб нас на "Ниве" свозил.

— Конечно, он свозит! — пообещала девушка. — А когда вам понадобится машина? Завтра?

Воропай задумчиво почесал переносицу желтым, прокуренным перстом.

— Да точно пока не скажу… Дело вот в чем. На днях смотаюсь лисапетом в Мазаевку, тут недалеко, всего семь километров. Поговорю с Лидкой, дочкой нашей. Ей вроде бы предлагают хорошие деньги за дом, который мы с бабой Симой купили лет двадцать назад, когда Лидка замуж вышла… Пусть срочно продает и перебирается к нам. Несладкая, конечно, будет у нас жизнь рядом с алкоголичкой, но, что делать, деньги нужны. Надо бабу спасать!

— Значит, когда появятся у вас деньги, тогда и потребуется машина для поездки в район: — уточнила девушка.

— Ну да! — старый Зиновий достал из кармана своего старого ватника мятую пачку дешевых сигарет и деревянный потрескавшийся мундштук. — Я тогда сообщу тебе. А ты уж распорядишься насчет Кости…

— Договорились, дедушка! — грустно улыбнулась Архелия. И осведомилась: — Так у бабы Симы совсем плохо с глазами? Ничего не видит?

Воропай сунул мундштук в беззубый рот и полез в карман ватника за спичками. Прикурив, печально изрек:

— Да, слава Богу, как будто не совсем ослепла! Но видит не дальше своего носа… Вот такие дела, детка…

Не дожидаясь вечера, девушка отправилась к Евдошке. Та крутилась возле печки — готовила толченики и пекла блины. Увидев внучку, обрадовалась:

— Молодец, что пришла! Как раз вовремя! Я тебя вкусным полдником угощу.

— Скажи, ведьма может отозвать порчу, которую на кого-то наслала? — спросила Архелия, пропустив мимо ушей слова старушки о полднике, чем немало ее удивила.

Она недоуменно уставилась на внучку и неопределенно пожала плечами:

— По правде говоря, весьма затруднительно… А зачем спрашиваешь?

— Понимаешь, не нужно нам было так серьезно наказывать Воропайшу, — заявила девушка, стаскивая с ног сапоги. — Ее дед подходил ко мне, просил машину, он хочет везти бабу Симу в больницу…

— Ну и пусть себе везет! — безразлично отмахнулась Евдошка. — Это его дело. А Воропайша получила по заслугам, разве не так?

— Наверно, — согласилась Архелия. — Но уж слишком тяжелое наказание мы ей определили. А у бабы Симы внук лежачий, калека. Как она теперь будет за ним ухаживать, слепая? Деду Зиновию это вряд ли по силам, да и работает он, деньги на лекарства внуку зарабатывает…

— Ну, милая, с таким подходом ты всю жизнь будешь оставлять своих обидчиков безнаказанными! — вздохнула старушка. — Так что успокойся насчет бабы Симы. Она получила то, что заслужила!

— И все-таки, — не сдавалась девушка, — мы можем снять с нее свою порчу?

Евдошка от возмущения даже всплеснула руками:

— И думать об этом забудь! Не хватало еще накликать беду на свою голову. Жалости к своим недругам в сердце ведьмы быть не должно! Пусть попы да монахи жалеют своих врагов, им это положено по чину.

Архелия присела на топчан и, отрешенно глядя куда-то в угол светлицы, со вздохом произнесла:

— Выходит, колдунье не дозволены человеческие чувства… Я уже и не знаю, хочу ли я стать ею…

Старушка тут же бросилась к внучке, схватила ее голову руками и, крепко прижав к груди, пролепетала:

— У ведьмы тоже есть сердце! И жалость есть, и сочувствие. Но только к тем, кто этого заслуживает, к тем, кого она сама любит…

Немного посидев, девушка ушла домой, так и не попробовав толчеников…

На другой день она узнала, что дело с продажей хаты, на которое так надеялся дед Зиновий, у него не выгорит. Лидка уже отдала ее за бесценок кому-то из мазаевких, деньги быстро спустила и теперь обитает у местного алкаша Лешки Чугуя. Так что бабу Симу лечить не на что…

Через продавщицу Тоньку Архелия предложила Воропаю материальную помощь, но тот наотрез отказался. Даже осерчал. Заявил, что у него не предвидится никаких финансовых поступлений, из которых можно было бы выплачивать долг, а подачек, милостыни он никогда не брал и брать не желает.

Тогда девушка сама пошла в школьную котельную, разузнав, что дед Зиновий заступил на смену. Но как ни уговаривала, как ни просила его взять деньги — безрезультатно. Он уперся, как осел.

— Бабка моя, слава Богу, все-таки не совсем ослепла, так что помаленьку будет управляться по дому, ухаживать за Ваней, — сказал старик. — Да и я пособлю, работаю ведь не каждый день. Так что спасибо, детка, за доброту и щедрость и дай тебе Бог здоровья!

А баба Сима, между тем, совсем перестала показываться в селе и даже из дома не выходила. Соседи Воропаев говорили, что она толком не видит дорогу и самостоятельно, без провожатого, ни в магазин, ни на почту дойти не может…

Зато Манька Сысоева целыми днями, как неприкаянная, бродила по Талашковке. Заходила в магазин, останавливала людей на улице, пыталась с ними заговорить, но распухший, едва помещающийся во рту язык не повиновался ей. И кроме мычания, Манька никаких звуков, тем более — членораздельных, издать не могла.

Как-то перед вечером Архелия и Евдошка шли вдвоем в дом культуры — там силами местной художественной самодеятельности и школьной детворы давали предновогодний концерт. Только миновали магазин, как навстречу — Манька, закутанная в старый шерстяной платок. Увидела девушку и старушку, остановилась — и давай что-то мычать да тыкать в них пальцем.

— Чего тебе, Маня? — миролюбиво поинтересовалась Евдошка, сбавив шаг.

Сысоева вдруг страшно выпучила глаза, подскочила и плюнула ей в лицо. Бабка даже пошатнулась от неожиданности. Но тут же взяла себя в руки, достала из кармана пальто носовой платочек и, не говоря ни слова, отерлась им. Несколько мужчин и женщин, которые тоже спешили на концерт, молча наблюдали за этой сценой. У некоторых на губах блуждала презрительная ухмылка…

Девушка и старушка двинулись дальше. А Манька все что-то мычала им вслед и размахивала руками.

— Ну, окаянная, остерегайся! — злобно прошептала Евдошка, оглянувшись. — Я тебя за это со света сживу.

И вечером, после концерта, невзирая на слабые протесты Архелии, провела обряд смертельной порчи.

Уже утром следующего дня соседи обнаружили Маньку Сысоеву мертвой. Она повесилась в сенях на лестнице, приставленной к стене…

— Именно так, внученька, надо поступать со своими врагами, именно так! — холодно и даже горделиво заявила потом старушка Архелии. — Мы в этом мире — избранные, нам дана сила и слава. И терпеть надругательство над собой ни в коем разе не должны! Хорошенько запомни это, усвой навсегда!

Девушка лишь обреченно качнула головой.

А чуть позже стала просить Евдошку сделать исключение для бабы Симы и вернуть ей зрение.

К удивлению, бабка на этот раз уже не перечила. Внимательно посмотрела на внучку, усмехнулась:

— Что ж, коль ты так хочешь, то попробуй сама помочь Воропайше!

— Но что я могу сделать? — удивилась Архелия. — Я же не посвященная, у меня нет никакой силы…

— Зато скоро появится такой покровитель, которого, за мою память, не была удостоена ни одна ведьма! — восхищенно заметила Евдошка. — Скажи ему о своем желании вернуть зрение Воропайше. Авось он поможет!

— Да как же я ему скажу? — изумленно вскричала девушка. — Где я его найду, это же не Васька Гладун, который живет по соседству.

— Да ты успокойся! — старушка погладила ее по спине. — Я скажу кому надо, что ты желаешь встретиться со своим покровителем. Думаю, он и явится к тебе.

Архелия с недоверием взглянула на бабку, но не сказала ничего.

А воротясь домой, долго слонялась из угла в угол, волновалась, не спала, ждала гостя. Но его все не было.

Наконец, уставшая девушка задремала.

Трудно сказать, сколько длился ее сон, — может, полчаса, может, час…

Проснулась она от резких, пронзительных звуков, идущих от двери. Кто-то громко и отрывисто насвистывал незатейливую бравурную мелодию. Причем, она не стихла и после того, как испуганная Архелия сначала отбросила одеяло, а потом и вскочила на ноги.

— Кто здесь? — пересохший от волнения язык плохо повиновался ей, и вопрос прозвучал совсем тихо.

Однако свист прекратился.

— Кто здесь? — чуть громче повторила девушка.

— Да я это, Бубело! — в спальню, наполненную мутным светом уличного фонаря, из зыбкой темноты дверного проема шагнул невысокий толстый человечек в странном одеянии — длинной до пят накидке красного или близкого к нему цвета.

— Бубело… Слуга моего будущего покровителя, верно? — как Архелия ни старалась совладать с волнением и страхом, ее голос сильно дрожал.

— Да ты успокойся, красна девица, и ничего не бойся! — толстяк стоял за два шага от нее, сложив руки на брюхе, и слегка покачивался, как будто ему в спину дул сильный ветер. — Мой господин поручил мне навестить тебя и разузнать, что тебе нужно.

— Ну, у меня такое дело… такая, в общем, просьба… — сбивчиво начала Архелия.

— Да ты говори, говори! — приободрил гость. — Я за тем и пришел, чтобы выслушать тебя и, если нужно, помочь.

— Мы с Евдошкой навели порчу на одну женщину, — девушка немного осмелела, и ее голос зазвучал ровно. — Эта женщина почти лишилась зрения. Я хочу, чтобы она стала видеть, как прежде, чтобы ее болезнь прошла.

Бубело с укоризной покачал своей большой лысой головой и недовольно заметил:

— Пожалела, значит! А за что ее жалеть, ту ослепшую? Разве есть за что?

— Я думаю, мы не совсем справедливо поступили с ней, — стала торопливо объяснять Архелия. — Эта женщина, баба Сима, в общем-то, ничего плохого ни мне, ни Евдошке не сделала…

Толстяк с горечью обронил:

— Вижу, не знаешь ты людей! Мало, видать, пожила на белом свете.

— Ну, не все же плохие! — возразила девушка. — Есть и хорошие. Баба Сима уже год ухаживает за парализованным внуком, она…

— А по мне, так все людишки скверные! — оборвал Бубело. — Похотливы, ленивы, сластолюбивы и корыстны, все лгут, предают, блудят и думают лишь о собственной выгоде.

Архелия молча слушала.

— Не нужно их жалеть! — наставлял гость. — Запомни на будущее: никто из людей не заслуживает ни жалости, ни снисхождения! И еще запомни: что сделано, то сделано.

— Так ты не поможешь мне? — робко осведомилась девушка.

Бубело сокрушенно вздохнул и, сделав шаг назад, тяжело оперся плечом о косяк двери.

— На этот раз я обязан помочь! — проговорил он громко. — Такой приказ мне отдал господин. Пока что ты у него в фаворе, отчего-то сильно приглянулась ему… Короче, так, чтобы выгнать хворь из глаз этой подслеповатой старухи, никаких ритуалов проводить не нужно. Ей помогут очень простые снадобья. Запоминай: взять щепоть зерен дикого мака, растереть в ступке до появления белой пены, добавить чайную ложечку морковного меда, тщательно перемешать и смазывать вечером глаза. А с утра надо закапывать зенки специальным раствором. Делается он так: в половине стакана холодной воды растворить чайную ложку свежего лукового сока и полторы чайные ложки василькового меда. Капать по капле в каждый глаз. После этого дела нужно немного полежать. Поняла?

— И это поможет бабе Симе? — в голосе Архелии явственно слышались нотки сомнения. — Твои рекомендации очень похожи на обычные рецепты народной медицины…

— Ты смотри, сообразительная! — захохотал толстяк. — Это действительно самые обычные знахарские рецепты. Однако не всем и не всегда они помогают. Но бабе твоей помогут, потому что на то будет благословение моего господина. Уже на следующий день она сможет видеть не хуже любой молодки! Но лечиться нужно трое суток. Как видишь, мы и губим быстро, и врачуем скоро.

— Ой, спасибо! — обрадовано воскликнула девушка. Но тут же спохватилась: — Вот только где взять зимой зерна дикого мака? Я уже не говорю о васильковом и морковном медах, никогда о таких не слышала…

— Потому что молода еще! — добродушно произнес Бубело. — Есть такие меды, не сомневайся. Однако где-то искать их тебе не придется. Все, что нужно, получишь от меня в дар.

— Когда? — отчего-то опять разволновавшись, Архелия помимо воли сделала шаг к толстяку.

— Завтра и получишь! — пообещал он, отрывая плечо от косяка двери. — А пока ложись-ка ты спать, красна девица! И запомни то, что я тебе сказал: людей жалеть не стоит! Не за что их жалеть!

Она хотела что-то спросить, но не успела. Комнату на долю секунды вдруг озарил яркий бело-голубой свет. Это был словно сполох молнии. И Бубело исчез.

Девушка улеглась на постель, натянула на себя ватное одеяло и почти сразу провалилась в глубокий сон.

Глава четырнадцатая

Утром, зайдя на кухню, Архелия увидела на столе две стеклянные баночки — маленькие, пузатые, с металлическими завинчивающимися крышечками. Открыла одну — желто-зеленая тягучая масса с запахом миндаля. Зачерпнула пальцем, облизала — очень приятный, но немного горьковатый, вкус. Открыла вторую баночку — темно-желтый мед с дивным ароматом, попробовала — немного приторный, какой-то необычный. На столе возле баночек лежал и крохотный холщовый мешочек, завязанный красным шелковым шнурком. Развязала — мелкий мак. Не обманул, значит, Бубело…

Все утро девушка готовила снадобья для Воропайши. В чайнике вскипятила немного воды, измельчила на кухонном комбайне луковицу, высыпала кашицу в кусочек марли и выжала сок в стаканчик. Затем нашла в шкафчике старую деревянную ступку и пестик, которыми когда-то пользовалась бабушка Настасья, готовя угощение для семьи на праздник Маковея, и тщательно перетерла содержимое мешочка…

Когда оба снадобья были готовы, Архелия задумалась: а как, собственно, убедить бабу Симу воспользоваться ими? Просто взять отнести и отдать? Вряд ли она захочет лечиться непонятно чем. Скорее всего, Воропайша начнет ругаться, ведь она наверняка полагает, что в ее внезапно появившейся болезни виновата Евдошка, а возможно, — пусть косвенно — и ее внучка.

Так ничего и не решив, девушка отправилась управляться по хозяйству.

И только потом ее осенило: в этом деле поможет дед Зиновий! Но нужно убедить его, что предлагаемые снадобья точно помогут.

В этот день Воропай не работал, и Архелии пришлось послать к нему домой свою школьную подругу Зойку. Она и вызвала старика на улицу.

На удивление, он не стал задавать лишних вопросов, взял лекарство и внимательно выслушал наставления Архелии. Даже не спросил, откуда оно у нее. И лишь уходя, заметил:

— Это Евдошка готовила, я правильно понимаю?

— Да, Евдошка, — соврала девушка. — Она разбирается в таких вещах…

— Я об этом своей старухе говорить не буду, — вздохнув, сказал Воропай. — Наплету ей, что снадобья Кужман привез из Полтавы, он часто туда ездит к какому-то врачу-травнику, все лечит свою язву… Не то Симка выкинет на помойку эти твои баночки. Она же считает, что именно Евдошка наслала на нее глазные болячки и погубила Маньку Сысоеву.

— Какая ерунда, дедушка! — воскликнула Архелия, покраснев.

— Конечно, ерунда! — охотно согласился старик. — Я, детка, четверть века был партейным и во все эти колдовства, порчи да сглазы не верю!

— И правильно! — девушка грустно улыбнулась и, развернувшись, неторопливо потопала домой.

Воропай посмотрел ей вслед долгим взглядом и тихо пробубнил себе под нос:

— Какая хорошая дивчина, жалостливая…

Посидев немного в конторе, в кабинете покойного отца, Архелия решила наведаться на зерносклад. Никакого дела у нее к Миколе не было, просто вдруг почему-то захотелось поздравить его с наступающим Новым годом.

Парень, в стеганой душегрейке, надетой на теплый шерстяной свитер, с кочергой в руке стоял возле железной буржуйки, полыхавшей в уголке каморки. Здесь же находились и подчиненные Грицая — Стовба и Зинченко. Оба трезвые, гладко выбритые. Один развалился на стуле у стола и дымил сигаретой, другой взгромоздился на тумбочку. Увидев хозяйку, дружно вскочили.

— Здравствуйте, хлопцы! — поздоровалась она и доброжелательно улыбнулась. — С наступающим вас!

— И тебя с наступающим! — ответил за всех троих Микола. И смущенно указал кочергой на буржуйку: — Мы тут себе отопление соорудили. Сварили из кусков металла, которые нашли на машинном дворе…

— Вот молодцы! — похвалила девушка. — Теперь вы всегда можете погреться.

— Ну, мы того… пошли. Подготовим пшеницу к отправке на мельницу, — проговорил Зинченко, запахивая старую фуфайку.

— Да, да, идите! — махнул рукой Грицай и обратился к Архелии: — Присядешь, Лия?

Она опустилась на стул, сняла с головы белую шерстяную шапочку, небрежно бросила на край стола и подняла свои небесно-голубые глаза на парня:

— Как поживаешь, Колька? Растет твой сынулька? Кстати, как вы с Дианкой назвали его?

— Мишкой! — ответил Микола, не отрывая восторженного взгляда от пышных темно-пепельных локонов, рассыпавшихся по плечам девушки.

— Хорошее имя! — промолвила она и потупилась.

— Да это моя мама так назвала мальчонку. В честь своего деда, погибшего под Сталинградом…

— Понятно…

С минуту они молчали. Похоже, Архелия просто не знала, о чем еще можно спросить Грицая, а он, видимо, считал некорректным задавать какие-то вопросы хозяйке. Но, наконец, не выдержал:

— А как тебе, одинокой, живется? Ты ведь еще совсем юная, почти ребенок…

— Скажешь тоже — ребенок! — засмеялась она. — Живу нормально, скучать некогда. Работаю, управляюсь по хозяйству, много читаю…

Микола плюхнулся на стул и достал из ящика стола пачку сигарет. Но, покрутив ее в руках, бросил обратно.

— С кем будешь праздновать новый год? — поинтересовался, скользнув взглядом по лицу девушки.

— С Евдошкой, наверно, — пожала плечами она. — Больше не с кем… Правда, меня приглашала к себе Зойка. Но у нее отец, когда хлебнет лишку, начинает кричать, буянить… Ну, ты же знаешь дядьку Ивана….

— Ага, он во хмелю дурак дураком! — согласился Грицай. И, помолчав, предложил: — А знаешь что, приходи к нам! И батька, и мамка будут очень рады тебе! Они дружили с твоими родителями, ты для них не чужая.

— А как к этому отнесется Дианка? — улыбнулась девушка. — Вряд ли она обрадуется моему приходу… Нет, Колька, я буду праздновать с Евдошкой. Так оно лучше. Да и нехорошо было бы бросить ее одну в новогоднюю ночь, правда? Кроме меня, у нее здесь нет никого из близких.

— Ну да, конечно! — согласно кивнул Микола.

— Ладно! — Архелия поднялась и, взяв со стола свою шапочку, водрузила ее на голову. Затем быстро собрала в пучок волосы и запихнула их под нее. — Пойду я…

Парень подхватился, обошел стол и встал перед Архелией.

— Спасибо тебе, Лия…

— За что, Колька? — она растерянно смотрела на него снизу вверх.

— За то, что помогла мне с работой, — он не знал, куда деть руки: то прятал их за спину, то запихивал в карманы штанов. — За то, что пришла вот, не погордилась… поздравила с наступающим…

— И тебе спасибо….

— А мне за что?

— Но ты ведь тоже поздравил меня…

— Ну да…

Девушка хотела развернуться, чтобы выйти из помещения. Но Грицай вдруг поймал ее за руку.

— Что, Колька? — от охватившего ее смятения, она даже немного качнулась.

Он сник, враз отпустил ее руку и отступил назад.

— Нет, нет, ничего… Всего доброго тебе, Лия!

— И тебе всего доброго! — пролепетала девушка и быстрым шагом вышла из каморки.

Евдошка и Архелия только отужинали и еще не успели убрать со стола посуду, как кто-то робко постучал в окно.

— Убери с вешалки свою одежду и спрячься в спальню! — приказала старушка, а сама, кряхтя и охая, поковыляла в сени отпирать входную дверь.

Лязгнул засов, послышался сдавленный шепот, затем шарканье Евдошкиных тапочек.

Через миг порог светелки переступила женщина в темном кожаном пальто и сразу наклонилась, чтобы снять сапоги. Бабка подскочила к подоконнику, достала из-за шторки пол-литровую банку с пшеницей, в которую был воткнут огарок толстой парафиновой свечки, поставила на стол и чиркнула спичкой. Указав гостье на топчан, пошла в угол к лампаде, зажгла и ее. Затем щелкнула выключателем, и комната погрузилась в зыбкий полумрак.

— Так-то оно лучше будет! — проговорила Евдошка и, смиренно сложив руки на животе, встала перед посетительницей. — Так что у тебя за дело ко мне?

— Беда у меня, бабушка! — послышался в ответ печальный вздох.

Архелия стояла у приоткрытой двери и видела, как Зоя Дмитриевна вытерла ладонью мокрые от слез глаза.

— Беда? — переспросила старушка. — Но ведь ты получила то, что хотела. Получила?

Математичка закивала головой.

— Близость с мужчинами тебе приятна?

— Я только и думаю, что о ней, — призналась гостья, шмыгнув носом. — Просто сгораю от желания…

— И теперь, как я понимаю, ты пришла насчет мужа? — усмехнулась бабка.

— Сергей хочет развестись со мной! Домой не является, не знаю, у кого он и ночует! — запричитала Зоя Дмитриевна. — Одна надежда на вас!

— А как же вы так с Иванычем не убереглись, что вас застукали прямо за грешным делом? — осведомилась Евдошка, закуривая.

Учительница смущенно опустила голову.

— Увлеклись…

— Иваныч этот, он как мужик-то хоть хорош? — в голосе старушки улавливалась ирония. — Или так себе? С виду вроде неказист…

— Нетерпеливый… Горячий… — посетительница облизала пересохшие губы и с мольбой взглянула на хозяйку дома: — Можно что-то сделать с Сергеем, как-то вернуть его?

— А чего ж? Вернем! — пообещала бабка. — Это дело нехитрое.

— Правда? — повеселела математичка.

В этот момент Архелия явственно увидела, как из-под стола появилась мохнатая рука и легонько хлопнула Евдошку по ягодицам. Та вздрогнула, отошла в угол, к образам, постояла там, как бы к чему-то прислушиваясь. Затем, с кривой ухмылкой, обратилась к Зое Дмитриевне.

— Ты, милая, как и в прошлый раз, раздевайся догола да ложись на топчан животом кверху!

— Это необходимо? — учительница смущенно повела плечом. Потом поднялась и начала быстро снимать с себя одежду.

Пока гостья разоблачалась, старушка вышла в сени и вернулась оттуда с маленькой стеклянной бутылочкой из-под водки. Вынула затычку, поднесла к носу, понюхала и протянула женщине:

— Отпей, милая! Хорошо отпей!

Та послушно поднесла к губам бутылку. Поморщившись, сделала несколько глотков.

— А теперь ложись! — бабка резко вскинула руку, вроде как вознамерилась поправить растрепанные волосы на макушке у математички, но вместо этого дотронулась пальцами до кончика ее носа, что-то шепнула и торопливо отошла в сторонку. Затем покрутила в воздухе ладонью, будто демонстрируя невидимый браслет на запястье, и уронила руку вниз — она, как плеть, безвольно упала Евдошке на бедро.

Даже при мутном свете лампады и единственной свечки, Архелия увидела, как вдруг преобразилось лицо Зои Дмитриевны — его черты расслабились, губы приоткрылись, а глаза стали недвижимыми. Она улеглась на диван, широко раздвинула бедра, вздохнула на полную грудь и, как показалось девушке, уснула.

— Доволен, срамник? — с укором спросила старушка, непонятно к кому обращаясь.

И тут Архелия заметила посреди комнаты немного размытый, мутно-серый силуэт какого-то коренастого, кривоного и низкорослого существа, смахивающего на обезьяну. Оно метнулось к топчану, секунду постояло и навалилось на математичку. Та вздрогнула, непроизвольно взмахнула рукой и застонала. Потом приподняла плечи, запрокинула голову, из ее маленького рта показался кончик красного языка.

Полупрозрачное существо то резко вздымалось над распростертой женщиной, то вплотную приникало к ней. Было слышно его тяжелое сопение и тихое, неразборчивое бормотание. Зоя Дмитриевна вскоре замотала головой, закусила губы, стала вилять бедрами, стонать и вскрикивать. Затем она вдруг сильно напряглась, издала громкий вопль и мгновенно расслабилась.

Рядом с топчаном стояла Евдошка и криво усмехалась.

Существо медленно сползло на пол, затем поднялось на четвереньки и застыло, низко опустив свою большую лопоухую башку. Но уже через пару секунду, что-то ворча, полезло под стол. И сразу же от входной двери отделился такой же мутный силуэт другого обезьяноподобного монстра. Он был поменьше ростом, длиннорукий, тонконогий, зато раза в полтора шире в плечах. Монстр подошел к топчану, довольно зачмокал, захихикал и живо улегся на учительницу. Та снова сладострастно застонала и сильно напрягла бедра. По ее бледному, вспотевшему лицу пробегали судороги.

На этот раз все закончилось гораздо быстрее.

Существо вскочило с топчана, бросилось к порогу и, охнув, растаяло, как облако дыма.

Архелия, стояла ни живая, ни мертвая у приоткрытой двери спальни и судорожно хватала ртом застоявшийся воздух.

Евдошка не торопясь взяла тряпку, смочила ее водой, полив из ковшика, и тщательно вытерла бедра и низ живота Зои Дмитриевны. Та лежала, не шевелясь, и хотя ее глаза были широко открыты, казалось, что она крепко спала.

Старушка встала у ее изголовья, начала потряхивать плечами и монотонно читать какое-то заклинание. Читала недолго. Вернулась к столу, закурила. Потом подошла к математичке, ухватила за плечо:

— Просыпайся, милая! Вставай да одевайся!

Женщина встрепенулась, провела ладонью по своим щекам и, поднявшись, присела на топчан.

— Бабушка, что со мной было? — спросила тихим, но каким-то радостно-торжественным голосом. — Я спала?

— Спала, милая! — подтвердила бабка. — Крепко спала.

— Не пойму, что со мной, — учительница поднялась, сладко потянулась и начала одеваться. — По всему моему телу разливается блаженство… Мне так хорошо…

— Так и должно быть! — кивнула Евдошка. — А теперь спокойно отправляйся домой и жди своего супруга. Он вот-вот появится дома.

— Сергей вернется домой? — глаза Зои Дмитриевны влажно блеснули и засветились счастьем. — Он простит меня?

Старушка бросила окурок в ведерко с углем, стоявшее под печкой, и ухмыльнулась:

— Он уже простил!

Одевшись, математичка положила на стол несколько купюр.

— Спасибо вам, бабушка!

— Не за что! — отмахнулась та. — Ты только, смотри, впредь будь осторожна! Старайся, чтобы больше никто тебя нигде не застукал за срамным делом.

Учительница стыдливо опустила глаза и вышла в сени, следом за ней — Евдошка.

Архелия выскочила из своего укрытия и хотела присесть на топчан, но увидела на нем, прямо посередине, большое мокрое пятно…

— Как это все понимать? — недоуменно спросила она бабку, когда та закрыла дверь за гостьей и вернулась в светелку. — Неужели эти совокупления были необходимой частью обряда?

— Что ты! — от души засмеялась Евдошка. — Просто Кузьма шепнул мне, что ему очень приглянулась молодка. Пришлось ублажить его. А как иначе? С ними нужно дружить…

Девушка не стала уточнять, с кем именно, вместо этого упавшим голосом поинтересовалась:

— А кто был второй?

— Второй? А! Да то приятель Кузьмы — Смагляй, — спокойно пояснила старушка, застилая топчан старым верблюжьим одеялом, покрывавшим до этого большой деревянный сундук под образами. — Они просто не разлей вода.

— Но разве можно вот так, бабушка? — Архелия неодобрительно посмотрела на Евдошку. — Зоя Дмитриевна пришла со своим горем, а ты…

— Конечно, можно! — отрезала та. — Почему нет? Если хочешь знать, эта твоя Зоя, хоть и не осознанно, получила большое удовольствие. Вряд ли что-то подобное будет еще у нее в жизни…

Включив свет, они погасили свечку и лампаду и сели пить чай с блинами и бузиновым вареньем.

Когда девушка уходила домой, бабка сообщила ей, что собрание ведьм назначено в ночь с первого на второе января.

На следующий день — последний в уходящем году — были назначены похороны Маньки. Ни Архелия, ни Евдошка на них не собирались.

Но часов около двенадцати во двор Гурских прибежала молодая соседка Сысоевых Томка Калюжная.

— Лия, помоги, ради Бога! — стала просить она. — Нужна грузовая машина, чтобы отвезти гроб с телом на кладбище. Потому что нести его некому, все отказываются. Говорят, далеко, а дорога скользкая…

— Хорошо, я сейчас позвоню Костику Беспалому, скажу, чтобы он взял на машдворе один из наших грузовиков и подъехал к Сысоевым, — пообещала девушка. — Если вдруг Костика нет дома или он уже выпивши, то подъедет кто-то другой.

— Вот спасибо! — поблагодарила Калюжная. — А то мы с Райкой уже не знали, что и делать! Мало того, что нечем расплатиться за продукты для поминального обеда, взятые в магазине в долг, так еще и эта проблема с доставкой тела на кладбище…

— Райка, значит, приехала? — Архелия достала из кармана куртки мобильный телефон и стала вертеть его в руках. — Как она там?

Томка вздохнула и удрученно покачала головой:

— Ой, лучше не спрашивай! Райку просто не узнать. Была такая красавица, а теперь — прямо Квазимода! Все лицо в красных волдырях, нос распух, за ушами раны ярятся…

— Врачи хоть обещают вылечить? — с сочувствием поинтересовалась девушка.

— Да где там! — махнула рукой Калюжная. — Эта болезнь вообще не лечится! Может, удастся только немного приостановить ее течение…

— Ну, ладно, беги! — Архелия отвернулась и начала набирать номер Костика Беспалого. Но вдруг, о чем-то вспомнив, опустила телефон и крикнула вдогонку Томке, которая уже прикрывала за собой калитку: — Сколько вы должны в магазин за продукты?

— Почти тысячу четыреста гривен! — ответила Калюжная, остановившись.

Девушка подошла к ней и тихо проговорила:

— Скажи Райке, пусть не переживает… Я сама рассчитаюсь с Зинкой…

Томка подняла на молодую фермершу удивленные глаза и, благодарно пожав ей пальцы, понеслась вдоль улицы.

А меньше, чем через час во двор Гурских зашел довольный дед Зиновий с двумя свертками под мышкой. Архелия как раз подоила Березку и несла ведерко с молоком в дом. Увидев старика, остановилась и заулыбалась:

— Я так понимаю, дедушка, здоровье бабы Симы пошло на поправку!

— Это конечно, чудеса, но бабка после твоего лекарства стала видеть, что тебе горный орел! — глаза Воропая сияли. — Берет газету и, хоть верь, хоть нет, читает без очков! Не знаю, как и благодарить вас с Евдошкой…

— Ну, что вы, какая благодарность? — смущенно потупилась девушка. — Мы рады были помочь бабе Симе…

— На вот, детка, возьми! — дед Зиновий протянул Архелии оба свертка. — Здесь вяленая рыбка. Это я наловил в заводях Хорола… Не Бог весть какая — чебаки, плотвичка, красноперка, густера… Как говорится, чем богаты, тем и рады. Один пакетик — тебе, а другой передай Евдошке. Скажи, мол, старый Воропай кланялся…

— Ой, спасибо, дедушка! — девушка взяла свертки, поднесла один к носу, блаженно улыбнулась: — А как пахнет ваша рыбка! Наверно, вкусная!

— Да вроде ничего! — согласился старик. — Особенно если ее употреблять с пивком… Ну, да ты, наверно, пива не пьешь?

— Нет, не пью! — замотала головой Архелия.

— И правильно! — похвалил дед Зиновий. — Сейчас пиво такое, что и пить нельзя. Говорят, сплошная химия…

Вечером, придя к Евдошке встречать Новый год, девушка рассказала ей о визитах Томки Калюжной и Воропая. Выслушав, старушка неодобрительно заметила:

— Слишком ты добрая, внученька! Райка разные гадости о тебе говорила, а ты ей и машину выделила, и такие деньжищи за продукты выложишь! Надо быть не милосердной, а справедливой. Нельзя за зло добром платить! Это и глупо, и не по-нашему….

Новый год девушка и бабка встретили спокойно и буднично. Выпили вина, закусили холодцом, отварной курятиной, квашеной капустой да шоколадными конфетами. Потом до трех часов ночи смотрели телевизор.

— Теперь, милая, ложись да спи! — наказала старушка Архелии. — Следующая ночь нам предстоит бессонная! Так что хорошенько отдохни перед длительным бодрствованием. Утром я сама подою Березку и покормлю твою живность.

Глава пятнадцатая

Первого января Талашковка, измученная празднованием Нового года, уснула рано. После десяти вечера лишь в редких домах еще светились окна.

Ровно в десять часов погас свет и в маленькой хате Евдошки.

Девушка и бабка сидели на топчане в потемках и тихо беседовали.

— Ты ж смотри, когда прибудем на место, ничего не пугайся и все делай так, как я скажу! — наставляла старушка.

— А там много соберется народу? — голос Архелии звучал неровно и даже слегка дрожал, выдавая ее волнение.

— Думаю, не очень, — ответила Евдошка и успокаивающе погладила своей теплой ладонью внучкину спину. — Десятка три ведьм и колдунов, ну, и, само собой, свита распорядителя бала.

— А кто он? — спросила Архелия, поежившись, — в доме не топилось с обеда, и грубка давно остыла.

— Ну, когда как! — бабка поднялась и поковыляла в угол светелки к лампаде. Немного повозившись с фитилем, чиркнула спичкой.

— А в этот раз кто будет, ты знаешь? — допытывалась девушка.

— Знаю! — старушка опять хотела присесть, но передумала. Подошла к столу, из пластиковой бутылки налила в две кружки крепкой терновой наливки, одну протянула внучке. — Приободрись, а то тебя прямо дрожь бьет!

Та зажмурила глаза и одним духом выпила.

— Нынче распорядителем бала будет Леонард — очень знатный демон! — продолжила Евдошка, тоже пригубив наливочки. — У него веселый нрав, он не злобив и не груб, как другие… Леонард, чтоб ты знала, и есть наш главный начальник.

Архелии стало чуточку теплее, исчезла скованность в теле, сердце забилось ровнее.

— Интересно, кто у меня покровитель? — задумчиво проговорила она. — Старый, молодой, занудный или озорной…

— Это, видимо, кто-то из приближенных Леонарда! — выразила предположение бабка. — И, конечно, очень влиятельный. Бубело и Кубак так и не сказали мне, чьи они слуги, но дали ясно понять: их господин имеет огромный вес в царстве демонов.

Выпив еще немного наливки, Евдошка и Архелия начали готовиться к отбытию. Разделись догола и тщательно натерли друг дружку особым маслом. Потом, не одевая исподнего, натянули на себя юбки и кофты, головы повязали платками. Девушка сразу же почувствовала, что вокруг нее все начало меняться — краски вдруг приобрели невиданную яркость, а предметы — более четкие очертания. Непонятные метаморфозы произошли также с душевным и физическим состоянием — сердце наполнилось восторженной радостью, обострился слух, перестал донимать холод. Архелия вскочила с топчана и с удивлением поняла, что совсем не чувствует своего тела, оно стало легким, как пушинка.

— Бабушка, бабушка, что со мной! — закричала она.

— Это маслице подействовало! — засмеялась старушка, наблюдая, как внучка, размахивая руками, кружится по комнате. — Давай, милая, набрасывай на себя куртку, обувай сапоги! Нам пора!

Через минуту они вышли из хаты. Евдошка не стала запирать замок, а наклонившись, зачем-то трижды плюнула на него. Потом широко размахнулась и что-то бросила в сторону ворот.

— Это заговоренная соль! — шепнула она девушке. — Теперь любопытным хода сюда нет.

Пригнувшись, женщины молча пробрались через двор на огород, быстро пересекли его и буквально влетели в лесополосу.

— Подожди маленько, я сейчас! — бабка подскочила к небольшой куче хвороста, разбросала его и вытащила две новенькие метлы. Одну с торжественным видом вручила внучке, пояснив: — Это я заранее приготовила… Ну-ка садись верхом на нее!

Архелия, смеясь, перебросила ногу через черенок метлы:

— И как на этом лететь?

— Я сейчас прочитаю короткое заклинание, а ты напряги внимание, сосредоточься и мысленно прикажи себе: полетели! — ответила Евдошка и тоже оседлала помело.

Девушка крепко закрыла глаза, представила, как сейчас взмоет в воздух, и вдруг случилось чудо — ее резко подбросило вверх — гораздо выше деревьев, потом закружило на месте и через миг стрелой понесло в сторону Полтавы.

— А-а-а! А-а-а! Бабушка! — истошно заорала Архелия.

Но, взглянув через плечо, сразу успокоилась — Евдошка была рядом. Ее седые космы, выбившиеся из-под шерстяного платка, развевались на ветру, глаза горели, как угли, а на лице застыла гримаса дикого торжества и ярости.

Они неслись с бешеной скоростью. Девушка что-то пыталась кричать, однако ее слова тонули в стремительном потоке воздуха и не долетали до ушей старушки.

Земля находилась где-то далеко внизу, маня желтыми огоньками света, разбросанными то тут, то там. Кое-где эти огоньки сбивались в плотные светящиеся комки, и было понятно — под ними город или поселок.

Потом была степь, узкие ленточки лесополос, заснеженные холмы и терриконы.

Когда рука старушки легла на колено Архелии, она поняла: их путь приближается к концу. Скорость начала замедляться, и они уже не неслись, а плыли по воздуху, словно два воздушных шара. Свист в ушах стих.

Земля все ближе, ближе… Ухватив Евдошку за запястье, девушка уже не отрывала от нее взгляд, боясь, что самостоятельно не сумеет плавно опуститься на окоченевшую траву, убеленную изморозью и слегка притрушенную грязным снежком.

Они коснулись ногами земной тверди возле одинокого террикона, в голой степи. Неподалеку виднелись только остовы нескольких зданий да кучи строительного хлама.

— Где мы? — спросила Архелия, удивленно озираясь по сторонам.

— Возле заброшенной шахты, — объяснила бабка, убирая под платок свои волосы. — Чтобы попасть в помещение, где будет проходить бал, нам нужно опуститься на глубину. Не бойся, это совсем не опасно! Нас там уже поджидают!

— Бал пройдет в шахте? — не поверила девушка. — Там же, наверно, жуткая грязь, сырость и тьма!

— Что ты! — успокоила Евдошка. — Там все прекрасно обустроено!

Женщины сделали несколько шагов в направлении какого-то странного, довольно высокого здания из бетона. Освещенное голубоватым сиянием луны, облезлое и почерневшее, оно казалось зловещим и уродливым.

Неожиданно где-то совсем рядом послышался тихий свист. И тут же, словно из-под земли, выросла фигура кряжистого мужчины в тулупе и тяжелой бараньей шапке.

— С прибытием, барышни! — весело рявкнул он. — Ступайте за мной!

Он подвел их к зданию и, отобрав метлы, исчез. Но тут же появился другой мужчина — толстый и невысокий, одетый в темный балахон.

— Мое почтение, дамы!

Его голос показался Архелии знакомым, и она уже открыла рот, чтобы сказать об этом, но толстяк ее опередил:

— Да, да, красавица, это я, Бубело! Господин приказал мне лично проводить вас с Евдошкой на бал, как самых дорогих гостей!

— Приятно, приятно, что нас удостоили такой чести! — запела довольная старушка. — Знать бы только, кто твой господин?

— Еще не догадались? — удивленно спросил Бубело. — Ну, ничего, скоро узнаете. Совсем скоро!

Он повел женщин в здание.

У самого входа их встретил мрачный дедуля в черном ватнике и с факелом в руке.

Вчетвером они прошли по захламленному коридору, повернули в какой-то проем и оказались в довольно просторном помещении, посреди которого стояла железная клетка. Дедуля молча указал на нее.

— Сейчас нас спустят на сотню метров вниз! — проинформировал Бубело и, бросив пылающий факел на бетонный пол, первым вошел в это подобие лифта. За ним осторожно последовали женщины.

Раздался скрип, затем — лязг, клетка качнулась и стала плавно опускаться. И тут же погрузилась в кромешную тьму.

— Такое ощущение, что мы спускаемся в ад! — шепнула девушка Евдошке. — Этот колодец не обвалится?

— Здесь вам ничего не грозит! — послышался бодрый голос Бубело. — Будьте спокойны!

Спуск длился недолго, наверно, с минуту.

Когда клетка остановилась, вспыхнул свет. Женщины и их провожатый стояли в помещении с низким потолком, из которого был только один путь — в широкий проем. Они шагнули в него и буквально нырнули в темноту. Однако в тот же миг ее разрезали лучи двух мощных фонарей. Их держали в руках крепкий парень и мужеподобная, поразительно узколобая женщина, появившиеся непонятно откуда.

— Будем следовать за ними! — произнес Бубело, беря под руку Архелию.

Компания двинулась по широкому тоннелю, плотно обшитому досками и изъеденными коррозией металлическими лентами. Здесь гулял сильный сквозняк, под ногами хлюпала вода и жутко воняло гнилью. По центру тоннеля была проложена железная дорога; изношенные рельсы, покрытые толстым слоем ржавчины, свидетельствовали о том, что ее давно не используют.

Не смотря на движение воздуха, дышалось тяжело — то ли из-за недостатка кислорода, то ли из-за духоты.

— Далеко еще? — осведомилась девушка, с опаской посматривая под ноги и стараясь обходить большие лужи.

— Осталось пройти совсем немного! — бодро отрапортовал Бубело. И, видимо, для того, чтобы отвлечь Архелию от неприятного путешествия, стал просвещать: — Когда эта шахта работала, уголь добывали не только на этом горизонте, но и намного глубже. Бедным шахтерам приходилось спускаться более чем на семьсот метров под землю. Там, на нижних горизонтах, частенько случались аварии, взрывы газа, пожары, завалы. За сорок лет на этой шахте погибло почти триста человек. Тела семерых из них так и не были подняты на поверхность…

— А на какой глубине пройдет наш бал? — повинуясь инстинкту, девушка крепче ухватилась за руку своего провожатого и прижалась к нему плотнее.

— В преисподнюю мы не полезем! — пошутил тот. — Наш бальный зал устроен здесь.

— Скажи, его не могут обнаружить посторонние люди? — Архелия отерла ладонью покрытое испариной лицо и оглянулась на Евдошку — рядом ли она? Та, заметив взгляд внучки, кивнула.

— Непосвященный человек не может обнаружить бальный зал! — веско заметил Бубело. — Он хорошо замаскирован и троекратно заговорен. Кроме того, здесь всегда есть неусыпные стражники.

Наконец, крепкий парень, шедший впереди, поднял руку, и они остановились. Женщина быстро передала ему свой фонарь, вплотную приблизилась к стене тоннеля и в месте, где доски были явно поновее, надавила на нее плечом. Что-то заскрежетало, лязгнуло, и перед компанией возник большой проем. Бубело жестом указал на него женщинам:

— Входите, дамы!

Те нерешительно шагнули в черноту.

Опять послышался скрежет, и, как по команде, один за другим вверху вспыхнули электрические светильники и ярко осветили пространство.

Взору вошедших предстал совсем недлинный, но широкий коридор, стены, пол и потолок которого были покрыты идеально подогнанной кафельной плиткой — красной, желтой и оранжевой.

Здесь дышалось гораздо легче, чем в тоннеле, духоту сменила приятная прохлада.

— Прошу вас, дамы! — Бубело повел их в конец коридора к большой дубовой двери со стальными стяжками.

Подойдя, взялся рукой за железное кольцо и, повернувшись к женщинам, громко изрек:

— Это вход в бальный зал! Но, прежде чем вы переступите его порог, вам нужно переодеться в подобающие наряды.

После этих слов он отступил влево к стене, и она тотчас раздвинулась перед ним, как раздвигаются створки лифта, образовав залитый светом проем.

Длинное помещение, в которое они вошли, по обстановке напоминало магазин готовой одежды: в несколько рядов на деревянных вешалках и тремпелях висели женские платья, юбки, жакеты, блузы, брючные костюмы… Один ряд, справа под стеной, задрапированной алой тканью, занимали мужские наряды — смокинги, фраки, рубашки…

В помещении было множество люстр и зеркал, которые сияли, искрились, переливались и слепили глаза.

Увлекшись осмотром этого странного помещения, Архелия не сразу заметила высокую, статную женщину средних лет с копной черных, как смоль, волос. Затянутая в золотистое длинное платье, выгодно подчеркивающее ее крутые бедра и тонкую талию, она стояла возле большого вазона из белого мрамора, в котором цвели алые олеандры.

— Цезалия, иди-ка сюда! — повелительно окликнул ее Бубело.

Женщина неторопливо подошла. На ее красивом, бледном лице играла приветливая улыбка. Большие карие глаза с зеленцой казались немного усталыми и смущенными. Под ними просматривалась тонкая паутинка морщин.

— Это наши дорогие гости! — проговорил Бубело со степенным видом. — Одень их достойно!

Цезалия, не говоря ни слова, взяла Архелию под руку и мягко увлекла за собой.

Они прошли в дальний угол помещения, где на плечиках висели одежды, без преувеличения, способные украсить гардероб любой королевы.

Окинув девушку взглядом, женщина сняла с тремпеля черную тунику, верх, пояс и концы длинных рукавов которой были вышиты золотом.

— Вот это, пожалуй, подойдет! — наконец подала голос Цезалия, и он оказался приятным — бархатным и приязненным. — Надевай! Только сначала сними с себя все.

Архелия оглянулась: Бубело и Евдошка стояли, как и раньше, у порога и с интересом смотрели в ее сторону.

— Не мешкай, милая, надевай! — женщина улыбкой подбодрила растерявшуюся девушку.

Та нерешительно протянула руку за туникой и робко спросила:

— А где здесь примерочная?

— Примерочная? — Цезалия удивленно пожала плечами. — Нет у нас никакой примерочной! Зачем? Разве ты стесняешься своего тела?

— Да нет, но…

— Чувство стыда — удел слабых и глупых!

Собравшись с духом, Архелия сбросила с плеч куртку, расстегнула пуговицы на своей васильковой кофте и, помявшись, сняла ее. Потом стянула с бедер юбку.

— А сапоги? — напомнила женщина.

Оставшись босой и совершенно нагой, девушка хотела поскорее облачиться в праздничное одеяние, но Цезалия не позволила ей сделать это самостоятельно. Она хлопнула в маленькие ладошки, и в ту же секунду из-за огромной кадки с фикусом, стоящей неподалеку, выскочила худенькая смуглая девочка-подросток в светло-шоколадном платьице.

— Гарита, приготовь дорогую гостью! — приказала ей женщина.

Та быстро собрала одежду Архелии, разбросанную на полу, сложила в большую бумажную коробку, задвинула ее под широкий стол, заваленный бантами, косынками, шарфиками и шалями, и приступила к делу. В мгновение ока натянула на девушку тунику, затем взяла ее за руку, подвела к старинному стулу, оббитому зеленым сукном, и усадила. Порывшись в ящике стола, достала две щетки для волос, флакончик с какой-то жидкостью и деревянный ларчик, наполненный разными косметическими принадлежностями.

Цезалия с минуту постояла, наблюдая за работой своей юной подопечной, и ушла заниматься Евдошкой. Та стояла у порога, глазела на преображающуюся внучку и терпеливо ожидала своей очереди.

Бубело в это время деловито похаживал между рядами одежды, иногда останавливался и с видом знатока рассматривал понравившиеся ему платья или блузы.

Прическа, макияж — все это заняло не меньше часа. Зато когда Архелия взглянула на себя в зеркало, то сначала даже и не поняла, что это она сама. На нее смотрела настоящая красавица с затейливо уложенными волосами, большими, очень выразительными глазами и пышными губами, алеющими, как молодая кровь.

Пока девушка с восхищением разглядывала свое отражение в зеркале, маленькая смуглянка метнулась к кадке с фикусом, возле которой лежали сваленные в кучу белые коробки, схватила одну и, вернувшись на место, опустилась на колени. Зачем-то помассировала стопы и пальцы ног Архелии, затем быстрым движением извлекла из коробки черные открытые босоножки с золочеными каблучками и поставила на пол.

— Примерьте, госпожа! — попросила тихо и взглянула на девушку снизу вверх с подобострастием и кротостью.

Обувь оказалась как раз впору.

Архелия сделала несколько шагов, крутнулась на месте и счастливо улыбнулась:

— Какая же ты молодец, малышка! — У тебя золотые ручки! И глаз, как алмаз, — сразу безошибочно определила мой размер ноги.

Гарита буквально расцвела от похвалы — ее щечки порозовели, глазки заискрились радостью, маленькие губки тронула улыбка.

Облачение Евдошки заняло гораздо меньше времени. Впрочем, и одежда ее была попроще — серое шерстяное платье и туфли на низком каблуке.

— До начала бала почти полчаса, давайте я вас угощу персиковым соком? — предложила Цезалия.

— С шоколадным печеньем? — поинтересовался Бубело и стал не торопясь снимать свой широкий черный плащ.

Оставшись в коричневом костюме и яркой зеленой рубашке без галстука, он очень походил на талашковского сельского голову Кужмана — такой же грузный, лысый и коротконогий.

— Ну, конечно же, с шоколадным печеньем! — подтвердила Цезалия. — Я знаю, ты его обожаешь…

Гарита, стоявшая подле Архелии, вдруг сорвалась с места и понеслась все к той же кадке с фикусом. Через несколько секунд вернулась с тряпкой в руках. Подскочила к Бубело, наклонилась и принялась вытирать его башмаки, густо заляпанные грязью. Он не удостоил девочку даже взгляда.

Из смежного помещения, скрывавшегося в дальнем углу за малиновой занавеской, Цезалия вынесла графин с густой желтой жидкостью, поднос с высокими стаканами и стеклянную вазочку, до верха наполненную печеньем. Все это расставила на столе и сделала широкий жест рукой:

— Прошу!

Смуглянка каждому подала стул, и они сели подкрепиться и провести оставшееся до начала праздника время за приятной беседой.

Здесь было так уютно и комфортно, что Архелии даже не верилось, что она находится глубоко под землей, в заброшенной угольной шахте…

Минут через двадцать Бубело поднялся и, тщательно отерев большой толстогубый рот салфеткой, торжественно объявил:

— Пора! Гости уже собрались!

Выходя из-за стола, девушка задала вопрос, который уже давно крутился у нее на языке:

— А почему, кроме нас, никто не пришел сюда одеваться?

Бубело бросил на нее многозначительный взгляд и тихо, но внятно произнес:

— Потому что все это, — он обвел рукой помещение, — создано не для людей. По распоряжению моего господина только для тебя и Евдошки сделано исключение. А люди одеваются в другом месте, там тоже много прекрасных вещей…

Тепло попрощавшись с Цезалией и Гаритой, бабка и внучка в сопровождении толстяка вышли в коридор, отделанный кафелем, и застыли — дубовая дверь бального зала была настежь распахнута и оттуда доносились возбужденные голоса и смех.

— Смелее! — засуетился Бубело, пропуская вперед Евдошку и подталкивая ко входу растерявшуюся Архелию.

Они переступили порог огромного помещения, залитого светом множества золоченых люстр и бра.

— Ах! — не смогла удержать восхищенного возгласа девушка, пораженная роскошью и великолепием внутреннего убранства. Ей показалось, что она, как сказочная Золушка, попала в настоящий королевский дворец.

Глава шестнадцатая

Высокие своды зала поддерживали не меньше десяти колон из белоснежного мрамора и бронзы. Потолок, высотой в четыре человеческих роста, сиял, как гладь майского пруда, освещенная восходящим солнцем, — по краям небесно-голубой, а по центру, во всю длину, густо усыпан алыми и золотыми искрами. Каменные стены, идеально ровные, были завешаны толстыми гобеленами с изображениями сцен совокуплений и всяческого разврата. По одну сторону зала, под стеной, стояли в ряд тяжелые столы с изысканными яствами и напитками. По другую — располагались вычурные диваны, кресла и стулья, обитые пурпурно-золотистой парчой. На них сидело больше полусотни нарядных дам и мужчин — кто с бокалом в руке, а кто с сигаретой.

Все они смотрели на вошедших. Многие — с любопытством, некоторые — мрачно, исподлобья, а часть — в основном мужчины — с лукавой ухмылкой или просто доброжелательно.

Бубело высоко поднял голову, взял Архелию под руку и повел в глубину зала, к гостям. Евдошка семенила за ними.

— Вот, я привел вам королеву бала! — громко и торжественно возвестил толстяк, остановившись в нескольких шагах от ближайшего дивана, на котором расположились две грудастые молодки и кудрявый юноша в синей рубашке.

С кресла вскочила статная дама лет пятидесяти, затянутая в красное атласное платье, и, широко улыбаясь, пропела сладким голоском:

— Ой, какая она красивая! — и, бросившись к оторопевшей девушке, стала обнимать ее так горячо, словно они были лучшими подругами.

— Мила, очень мила! — послышался бархатный баритон из глубины зала. А через секунду к ним подошел вальяжный господин в пенсне, одетый в черный безупречный фрак и с бабочкой на шее.

Он галантно склонил седую голову, бережно взял руку Архелии и коснулся ее своими холодными губами.

— Разрешите отрекомендоваться: я — Рефаил, правая рука нашего господина Леонарда!

В это мгновение неподалеку раздался недовольный возглас:

— Королева?! А кто ее избирал?

Девушка метнула взгляд туда, откуда прозвучал вопрос, и увидела молодую, весьма привлекательную женщину в светло-медовом платье с разрезом до бедра. Она сидела на диване, закинув ногу за ногу, и держала в руках полупустой фужер. Ее светло-карие глаза смотрели надменно и презрительно.

— Успокойся, Жанна! — строго произнес Бубело. — Эту девушку назначил королевой сегодняшнего бала сам Леонард.

— Вот как? — женщина провела рукой по своим рыжим волосам, пышными локонами спадающим ей на грудь, и раздраженно заметила: — Разве она красивее меня?

— Жанночка, ты прелесть! — вмешался Рефаил. — Но ты не можешь быть королевой, ведь по традиции королевой становится кто-то из новопосвященных девушек.

Наконец, присутствующие обратили внимание и на старушку, которая стояла рядом с толстяком, скромно опустив голову, и не издавала ни звука.

— Разрази меня гром, если это не Евдошка! — вдруг завизжал на весь зал плешивый и худющий дедуля в странной, нелепой одежде. Он вскочил со стула, как ужаленный, пулей подлетел к бабке и сходу начал ее неистово обнимать и лобызать.

— Гриша, Гришенька, это ты? — расчувствованно пролепетала Евдошка. И радостно заключила его в объятия, при этом дважды чмокнув в сморщенную лысину. — Сколько же мы с тобой не виделись — двенадцать лет, пятнадцать, или больше?

— А ты за эти годы ни капельки не изменилась! — льстиво прокукарекал старик, выставляя напоказ свою вставную челюсть. — Все такая же свежая и пригожая!

— Ох, врешь ведь, Гришенька! — от души захохотала бабка. И, оглядев своего кавалера с ног до головы, поинтересовалась: — А чего это ты вырядился сегодня, будто какой-то граф или князь?

Дед расправил свои узенькие плечики, выпятил тщедушную грудку:

— А чем я тебе не князь? Мои предки по материнской линии были польскими шляхтичами!

Выглядел старик действительно комично: зеленый камзол, серые панталоны, черные чулки с завязками и желтые башмаки, украшенные янтарными пряжками. Архелия смотрела на него и добродушно улыбалась.

— Это самый сильный колдун, каких мне приходилось когда-нибудь встречать! — представила своего знакомого Евдошка. — Он живет под Винницей. Когда-то мы с ним…

Договорить ей не дали — с разных сторон к ним подбежали с десяток немолодых женщин, все разом загалдели и полезли к бабке с объятиями и поцелуями.

На какое-то время выпав из центра внимания, девушка облегченно вздохнула и принялась разглядывать приглашенных на бал. Среди них были довольно забавные типажи — и мужчины, и женщины. Однако самыми колоритными казались все-таки некоторые представители сильного пола. Особенно двое из них. Первый — смуглый парень с густыми патлами до плеч, длинным крючковатым носом и тонкими бескровными губами. Его глаза — светло-серые, почти белые — беспрерывно вращались, и было совершенно невозможно понять, куда они смотрит — вправо, влево, вниз или вверх. Другой — мужик с большой головой, желтолицый и рыжеусый, все время подергивал правой ногой, словно пританцовывал. Он зачем-то надел лиловый пиджак прямо на голое тело, а вместо штанов напялил белые лосины, заправленные в короткие черные сапоги с медными шпорами. Дымящаяся сигарета ни на секунду не выпадала из его рта.

Архелия обратила внимание и на одну довольно уродливую женщину. Ее подвижное, круглое, как блюдце, лицо, обрамленное мелкими черными кудряшками, по цвету напоминало перезревший лимон, словно она страдала тяжелой формой желтухи. А зубы — кривые, разной длины и ширины — не помещались во рту и, как эта бедняжка ни старалась, у нее не получалось прикрыть их своими толстыми, темно-коричневыми губами хотя бы до половины.

Улучив момент, когда от Евдошки отхлынули ее давние знакомые, девушка шепнула:

— Бабушка, кто это? — и указала глазами на зубастую дамочку.

— Палагуца! — тихо ответила старушка. — Бесовка. Она, кажись, приходится родней моему покровителю.

— А где твой покровитель? Он здесь?

— Да, здесь! — бабка накинула на голову серебристую шаль, которую до этого все время держала в руке. — Вон он, в белых лосинах, сидит на стуле.

— Это твой покровитель? — изумленно вскричала Архелия, забыв, что они не одни. — И тебе что… приходилось с ним… Да как же?!

— О, он темпераментный и горячий! — ухмыльнулась Евдошка. — Ты не очень-то верь внешности бесов, они ее могут менять.

— Неужели и мой покровитель такой же красавчик? — встревожено пролепетала девушка. — Я боюсь даже думать об этом…

— Не бойся! — успокоила ее старушка, легонько похлопав по спине. — Твой совсем другой, очень красивый.

— Так ты уже знаешь, кто он? — Архелия всем корпусом повернулась к бабке и вопросительно заглянула ей в глаза. — Покажи мне его!

— Он сейчас появится. Ты сама его увидишь и, поверь моему слову, не будешь разочарована!

Девушка тяжело вздохнула и принялась, было, опять разглядывать публику. Но в зал неожиданно влетел запыхавшийся коротышка в черном смокинге с бабочкой на шее и заорал, что есть мочи:

— Леонард идет!

Все присутствующие, как один, смолкли и замерли.

Сначала послышались неторопливые шаги за дверью, потом в проеме появилось существо, при одном взгляде на которое у Архелии подкосились ноги.

У порога стоял получеловек-полузверь и исподлобья грозно взирал на присутствующих. Его большие, выпученные глаза были налиты кровью.

— Боже мой! — прошептала девушка, пятясь за спину Евдошки.

Та придержала внучку за руку и ободряюще улыбнулась.

Существо сделало несколько шагов, остановилось и опять уставилось на гостей. Оно имело двухметровый рост и до пояса выглядело, как человек, а ниже — как козел. Его тонкие кривые ноги, покрытые темно-серой шерстью, заканчивались копытами. Однако руки ничем не отличались от людских. И лицо, хоть и неестественно бордовое, все же имело человеческие черты. Из черных, будто вороново крыло, кудрявых волос на голове торчали три рога: два коротеньких черно-красных располагались сзади, чуть выше ушей, и один, черно-коричневый, длинный, изогнутый, будто сабля, нависал над мощным высоким лбом, густо изрезанным глубокими морщинами. Вокруг рогов сияла алмазами корона из белого металла, скорее всего — из серебра. Этот получеловек-полузверь не имел никакой одежды, лишь его бедра были прикрыты чем-то наподобие короткой юбки из красного бархата — она начиналась на поясе и заканчивалась гораздо выше колен.

Архелия, едва дыша, стояла возле Евдошки и крепко сжимала ее ладонь в своей. От страха спину девушки пробирал мороз. Однако самый настоящий шок она испытала позже, когда рогоносец, удостоив мимолетным взглядом каждого из гостей, неожиданно издал пронзительный, свирепый вопль, резко повернулся к залу спиной и рывком сдернул со своих чресл кусок материи. Ниже поясницы, на месте, где обычно располагаются ягодицы, все увидели злобно щерящееся лицо старика с обвисшими щеками и закатившимися круглыми глазами.

— Бабушка, бабушка! — выдохнула Архелия, задрожав всем телом. — Что же это?

— Ничего не бойся! — шепнула бабка ей прямо в ухо. — Все это маскарад, порядок такой…

В этот момент толстые губы на лице старика зашевелились, послышался неприятный гортанный голос:

— Прикладывайтесь, ведьмы! Прикладывайтесь, ведьмаки!

Часть присутствующих бросилась к этому мерзкому лику, стала по очереди падать перед ним на колени и подобострастно целовать в слюнявые губы. Подошла и Евдошка, поцеловала и затем возвратилась к Архелии.

Через несколько минут все закончилось.

— Кубак, все ли уже приложились? — громко спросил рогоносец, продолжая стоять спиной к залу.

Коротышка в черном смокинге подбежал к Архелии, схватил ее за руку и оттащил от Евдошки.

— Нет, не все! — закричал он. — Есть еще одна!

— Пусть приложится! — грозно прозвучал приказ.

Ни живая, ни мертвая, девушка упала на колени, крепко закрыла глаза и ткнулась губами во что-то холодное и влажное, напоминающее студень.

— Все, мой господин! — отрапортовал коротышка, помогая Архелии встать на ноги.

— Облачи меня! — рыкнул полукозел.

Кубак бросился в глубину зала и заорал:

— Облаченье, подайте облаченье!

К нему быстро подошли две девушки, стоявшие до этого в глубине зала, и протянули большой скомканный кусок черного крепа. Коротышка принял его, прошествовал к рогоносцу:

— Вот ваше облачение, господин!

Тот не поворачиваясь, выхватил у Кубака ткань и ловким движение набросил ее себе на плечи.

В этот миг раздался гром, вздрогнула земля под ногами, на секунду погас свет. Архелия подняла глаза и застыла от изумления с раскрытым ртом — куда подевалось чудовище на козлиных ногах?! В нескольких шагах от нее стоял высокий плечистый мужчина лет сорока в белой широкой рубашке, заправленной в узкие черные брюки. Его тонкая талия была перехвачена широким кожаным поясом с причудливыми заклепками из белого металла, а на ногах сверкали черные сапоги с голенищами, расшитыми серебром.

Бледное, очень красивое лицо этого человека притягивало взгляд. Тонкий нос, четко очерченный мужественный подбородок, алые губы, бирюзовые глаза, высокий лоб, на голове — шелковистые черные локоны, свободно спадавшие на плечи. Он с улыбкой смотрел на девушку и молчал. Потом лукаво поманил ее пальцем к себе. Подталкиваемая Евдошкой, она с боязнью подошла.

— Ты знаешь, как меня зовут?

— Да! — еле слышно произнесла Архелия. — Ты — Леонард!

— А кто я тебе, знаешь?

Она нерешительно пожала плечами:

— Ты мой господин…

— Верно! — улыбнулся он, обнажив ряд белых ровных зубов. — Я господин вам всем и каждому из вас. Но для тебя я нечто большее, потому что ты находишься под моим личным покровительством.

Архелия не выдержала его пристального взгляда и смущенно опустила голову.

Леонард слегка приподнял ее подбородок пальцами:

— А ведь мы с тобой уже знакомы! Помнишь, как я приходил к тебе ночью?

— Помню, — тихо обронила она. — Но я тебя тогда не разглядела, темно было…

Он снова улыбнулся, легонько провел рукой по волосам девушки и, отступив в сторону, уже другим — властным — голосом окликнул вальяжного мужчину в пенсне, который защищал Архелию от нападок рыжеволосой женщины в светло-медовом платье:

— Рефаил! Доложи мне!

Тот вышел к Леонарду, встал перед ним, как солдат перед генералом, и бодро отрапортовал:

— На бал прибыло двадцать шесть сестер и четыре брата. Здесь же и их покровители, а также особо приглашенные. Всего гостей в зале семьдесят двое, господин!

— Объяви об открытии бала и начинай церемонию!

Рефаил повернулся к присутствующим и не очень громко возвестил:

— Милостью нашего господина объявляю: бал открыт!

Гости зашумели, вскочили со своих мест, некоторые бросились к Леонарду.

Чтобы успокоить их, обладатель пенсне несколько раз звонко хлопнул в ладоши:

— Подождите! — он шагнул к Архелии, взял ее за руку и подвел к своему господину. Затем отыскал глазами среди присутствующих невысокую молодую женщину в бежевой кофточке, жестом подозвал ее и объявил: — Нынче у нас только две сестры, которые должны пройти церемонию посвящения.

Когда женщина в кофточке встала рядом с Рефаилом, все увидели, что она беременна. И, судя по большому животу, рожать ей предстояло совсем скоро.

Гости наперебой загалдели.

Леонард хмуро взглянул в зал, дождался, когда гул стихнет и приказал своему помощнику:

— Прими клятву у наших новых сестер!

Рефаил расправил плечи, высоко поднял голову и, печатая слова, торжественно проговорил:

— Отныне у властелина Денницы на две дочери будет больше! Имя им — Архелия и Зинаида!

Он дважды ткнул пальцами в грудь девушку, потом — беременную молодку и обратился к ним с вопросом:

— Вы готовы стать на колени перед властелином?

— Да! — разом воскликнули те и сразу опустились на пол.

Помощник Леонарда опять ткнул каждую из них пальцами, но уже в лоб.

— Вы вверяете властелину свои тела и души?

— Вверяем! — дружно закивали головами Архелия и Зинаида.

— Вы даете властелину обет вечной верности и послушания?

— Даем!

Повелительным взмахом руки Рефаил позволил им подняться и громко прокричал:

— Отныне вы — чада властелина Денницы! Вы в полной его власти! Нет и не будет для вас другого отца!

Когда церемония клятвоприношения была закончена, Леонард указал пальцем на беременную:

— Опоите нашу новую сестру, освободите и раздайте пищу вкушающим! Эта жертва угодна властелину.

Две девушки, подносившие перед этим кусок черного крепа Кубаку, подлетели к Зинаиде и встали по обе стороны от нее. Она заволновалась, с опаской взглянула то на одну, то на другую стражницу и, покорно опустив голову, застыла в немом ожидании. Рефаил принял из рук зубастой Палагуцы серебряный кубок, украшенный самоцветами, и протянул его молодке:

— Выпей до дна!

Она взяла кубок обеими руками и послушно поднесла к губам.

Пила долго, не отрываясь и с явным наслаждением.

Рефаил промокнул ее губы салфеткой, которую подала Палагуца, и, дотронувшись кончиками пальцев к подбородку женщины, вкрадчиво поинтересовался:

— Как ты себя чувствуешь, Зинаида?

Та вдруг встрепенулась, хлопнула руками себя по животу и осклабилась. В ее мутных глазах всколыхнулось пламя дикой, безумной радости.

— Я вас люблю! — закричала она во все горло и, замотав головой, разразилась мерзким хохотом, от которого у Архелии пошел мороз по коже.

Девушки, стоящие рядом с Зинаидой, в мгновение ока завели ее предплечья назад и приподняли их. А Палагуца, еще больше обнажив свои уродливые зубы, рывком сорвала с нее черную широкую юбку, затем обхватила сзади за торс и со всей силы надавила своими большими руками на живот. Молодка охнула, вскрикнула и лишилась чувств. Ее пах обагрила темная кровь и потекла на мраморный пол. И тут же между широко расставленных ног несчастной показалась голова младенца, покрытая мокрым пушком. Рефаил подставил салфетку, которой только что вытирал губы Зинаиде, Палагуца еще раз надавила на ее живот, и окровавленный комок почти полностью вылез наружу.

Что было дальше, Архелия не видела. Она закрыла глаза ладонями, затряслась всем телом и, рыдая, упала на колени. И только потом, когда Евдошка подняла ее и, прижав к своей груди, стала всячески успокаивать, наконец, осмелилась взглянуть на происходящее. Это было ужасное зрелище! Трое мужчин и столько же женщин, сбившихся в кучу возле ног Леонарда, с яростью голодных волков пожирали куски растерзанной плоти. Их рты были окровавлены, красные глаза светились, как раскаленные пятаки, волосы на голове стояли дыбом.

Зинаида, уже пришла в себя. Она лежала на полу с широко раскинутыми ногами, хохотала и судорожно дергалась, а Палагуца ходила вокруг нее и окропляла пучком ивовых прутьев, макая их в большой таз, который держал Кубак.

— Рефаил, займись Архелией! — приказал Леонард и с сочувствием взглянул на нее.

Евдошка подтолкнула к нему девушку:

— Не бойся, ступай смело!

Рефаил протянул ей кубок:

— Пей до дня!

После первого же глотка она почувствовала, как в ее венах забурлила кровь, тело охватила сладкая истома, неведомое ранее блаженства, а душу обуяла неистовая радость. Затем внизу живота сделалось жарко, глаза затуманились. Архелия уже не видела никого, только его, своего господина и покровителя, и страстно желала его. Желала сейчас же, немедленно, прямо здесь!

— Это королева бала! — вскричал Бубело, помогая Рефаилу снять с нее тунику. — Она подарит свою девственность нашему господину!

— Но она не чиста! — подала голос дама в светло-медовом платье.

— Жанна, ты лжешь! — громко воскликнул Рефаил. — Ее лоно чисто и непорочно!

Леонард подхватил на руки нагую девушку и, легко ступая, понес ее в глубину зала, к столам.

— Кубак, освободи нам место!

Тот метнулся, смахнул рукой тарелки, вазы и бутылки с ближайшего стола на пол.

— Место готово!

Леонард бережно положил Архелию спиной на отполированную до блеска дубовую поверхность, подтянул за ноги, приблизив к своим чреслам

— А-а-а! — вскрикнула девушка от сладкой боли и восторга, когда он рывком вошел в нее. Запрокинула голову, выгнулась дугой, в такт его действиям завиляла бедрами и закричала, как безумная: — Еще! Еще! Еще!

Он что-то говорил ей, но она не слышала, продолжая вздрагивать, рыдать и вопить во всю мощь легких.

Сколько это длилось, Архелия не представляла, потому что совершенно потеряла способность отслеживать время. Она опомнилась лишь в тот момент, когда Леонард опять подхватил ее на руки, на секунду прижал к своей груди и осторожно поставил на ноги.

На краешке стола, где только что лежала девушка, ярко горели несколько алых капелек. К ним, опережая друг друга, бросились двое мужчин — сутулый парень в черной рубахе с закатанными рукавами и лопоухий старик в желтом кургузом пиджачке. Парень добежал первым и со звериной жадностью стал слизывать эти пятнышки крови. Старик грубо оттолкнул его и быстро заелозил длинным языком по гладкой поверхности, вбирая в себя остатки лакомства. Парень попытался оттеснить лопоухого наглеца, ухватив за полы пиджачка, но не смог.

— Лаврон, Калин, будет из вас! — смеясь, приказал Леонард и, повернувшись к Рефаилу, кивнул ему.

Тот быстро набросил на Архелию тунику и, отойдя в сторону, обратился к гостям:

— Скажите, кто из наших сестер наиболее достоин сидеть по левую руку господина?

В зале повисла тишина. Но вскоре раздались возгласы, сначала робкие, затем все более настойчивые:

— Евдошка!

— Евдошка!

— Евдошка!

— По-вашему, она самая сильная? Самая ведающая? — без особых эмоций спросил Рефаил.

— Верно, она самая сильная!

— Она самая ведающая!

— Она, только она!

Выждав некоторое время, Рефаил степенно поклонился Леонарду, потом — присутствующим и распорядился:

— Приступим же к трапезе и веселью! К столам, братья и сестры!

Дважды просить их об этом не довелось.

Леонард усадил Архелию и Евдошку, сам сел между ними и провозгласил тост:

— Выпьем за встречу, за радость и силу нашу! — и первым осушил свой кубок.

Архелия пригубила вино и даже причмокнула от удовольствия — оно было ароматным, сладко-терпким и тягучим, как свежий мед, и почему-то отдавало холодком, вроде в него подмешали мяты или мелиссы.

Выпив, все стали накладывать в свои тарелки кушанья — салаты, куски жаренного и отварного мяса, паштеты, всевозможные морепродукты, ломти янтарного сыра…

Ели много и с аппетитом. Особенно старалась Зинаида: она отправляла в рот все подряд, впопыхах запивая вином из небольшого кубка, отделанного светло-зелеными камнями, вероятнее всего, малахитом. Архелия очень удивилась тому, что эта несчастная женщина, перенесшая совсем недавно страшную экзекуцию, сумела так быстро восстановить свои силы.

Насытившись, компания перешла к разговорам. Они в основном сводились к бахвальству и самовосхвалению. Ведьмы и колдуны наперебой рассказывали о своих многочисленных подвигах, а бесы и бесовки — о блестяще выполненных заданиях, данных им вышестоящими демонами.

Ни Евдошка, ни тем более Архелия в этих разговорах участия не принимали. Они слушали разглагольствования Рефаила о полезности таких вот собраний братьев и сестер да треп Кубака о его сексуальных похождениях.

Потом гости снова пили и ели, пока Леонард не хлопнул в ладоши и в зал не влетели шестеро молодых мужчин в серых рубахах и синих просторных штанах. Каждый из этих мужчин держал в руках музыкальный инструмент — гармонь, балалайку, кларнет, скрипку, мандолину и барабан с медными тарелками. Музыканты расселись полукругом и, дождавшись взмаха руки Леонарда, заиграли веселую мелодию.

Девушка почувствовала, как ноги сами, помимо ее воли, начинают отбивать такт, и, не удержавшись, выскочила из-за стола.

— Ах! Ох! Ух! — выдохнула она и пустилась в пляс.

За королевой бала, как по команде, на середину зала выбежали почти все присутствующие и принялись выкидывать коленца.

Танцевали долго, неистово, до изнеможения. Те, кто постарше, — валились на пол, в экстазе катались по нему и дрыгали ногами, как полоумные. Молодые, полные сил продолжали скакать, кружиться и ходить ходуном.

Вволю наплясавшись, запыхавшаяся Архелия вернулась за стол. Выглядела она слегка огорченной. Леонард сидел, расслаблено откинувшись на спинку кресла, и с одобрением наблюдал за происходящим в зале. Увидев рядом с собой девушку, усмехнулся:

— Ну как, отвела душу?

— Господин, я так хотела потанцевать с тобой польку! — вздохнула девушка и обиженно отвернулась. — А ты не пришел…

Он коснулся пальцами ее растрепанных волос:

— Я никогда не танцую на таких балах!

— Почему? — подняла она удивленные глаза.

— Не по чину мне! — Леонард мягко улыбнулся и виновато пожал плечами: — У нас здесь свой этикет, свои правила. Ты их еще просто не знаешь…

После танцев Рефаил объявил "час во славу памятных Содома и Гоморры". Добрая половина люстр и бра тотчас погасла, и женщины с диким визгом бросились в объятия к мужчинам.

Началось невообразимое! Парочки, роняя одежду, кубарем катались по полу, хватали друг дружку за срамные места, целовались в засос, менялись партнерами. Никто никого не стеснялся. Здесь не существовало никаких запретов, никаких табу. И различий по возрасту тоже — старухи совокуплялись с молодыми парнями и наоборот — старики валили на пол молодок и девушек. В зале стоял ужасный тарарам.

Только шестеро — сам Леонард, его правая рука Рефаил, слуги Бубело и Кубак да Евдошка с Архелией продолжали сидеть за столом, лениво жевали и старались не обращать внимания на буйство и разврат, происходящие в нескольких шагах от них.

Натешившись, голые и полуголые гости опять пили и с диким гиканьем пускались в пляс, а некоторые, сделав лишь маленький перерыв, чтобы осушить по кубку, продолжили предаваться сексуальным утехам.

Вакханалия длилась до той поры, пока не прозвучал мелодичный, но очень резкий звук — как будто кто-то ударил в огромный невидимый гонг, изготовленный если не из хрусталя, то из серебра точно. Затем на секунду полностью погас свет.

Гости стали впопыхах собирать свою одежду, разбросанную по всему залу, и напяливать ее на себя. Потом, ни с кем не прощаясь, они дружно ринулись к выходу, где их уже поджидали крепкий парень и мужеподобная, узколобая женщина с фонарями в руках.

— Я буду часто тебя навещать! — шепнул на ухо Архелии Леонард, провожая ее до самого тоннеля. — Ты сладкая, как мед!

— Я буду ждать тебя, господин! — горячо заверила девушка. И, потупив взор, тихо прибавила: — Сегодня я была счастлива, как никогда…

Оказавшись на поверхности земли, она с изумлением увидела, что все участники бала одеты уже по другому — в тулупах, ватниках, шубах и пальто… Взглянула на себя и вскрикнула — на ней была ее куртка, а на ногах — сапоги. Вот чудо, так чудо!

Тот самый кряжистый мужик в тулупе и бараньей шапке, который встречал прибывающих гостей, теперь провожал их в обратный путь. Он раздал женщинам их метлы и приказал отпить из большой стеклянной бутыли по глотку противной слащавой жидкости. А мужчин слегка похлестал сухой веткой лещины, и те на глазах превратились в крупных черных птиц, взмахнули крыльями, да и взмыли в небо.

Уже почти рассвело, когда уставшие, еще хмельные Евдошка и Архелия добрались домой…

Глава семнадцатая

Появившись дома, девушка управилась возле скотины, кое-как помылась и завалилась в постель.

Проспала почти до двух часов дня.

Разбудил ее чей-то громкий крик, доносившийся с улицы. Она быстро накинула на себя байковый халат и, приоткрыв дверь веранды, выглянула во двор.

Возле калитки стоял встревоженный Федька Ткачук — фуфайка нараспашку, простоволосый, на ногах — галоши на босую ногу.

Узрев хозяйку, заскочил во двор и бросился к ней:

— Лия, помоги!

— Чего тебе, Федька? — недовольно спросила девушка, решив, что Ткачук пьян. Но, взглянув в его белое, как полотно, лицо пристальнее, поняла: что-то действительно стряслось.

— Надо машину… срочно… сейчас! — запинаясь, выговорил Федька, хватая Архелию за рукав халата.

— Что, Галка рожает?

Он затряс взлохмаченной головой:

— Галке рожать только через две недели… Беда с нашим сынком… старшим… с Максимкой…

— Что с ним?! — Архелия выскочила на крыльцо, забыв, что босая.

— Не знаю! — сбивчиво стал объяснять Ткачук. — У него жар, рвота, сильно болит голова, он все время накрывает голову одеялом — боится света… А сейчас без сознания, бредит… Мы звонили в "скорую", но там обещают приехать только к вечеру — обе машины поломаны…

— Я сейчас! — девушка метнулась в дом, схватила мобильный телефон и уже стала набирать номер Костика Беспалого, но сразу и передумала: даже если он трезв, то пока оденется, сходит на машинный двор за "Нивой", пока разогреет ее, пройдет уйма времени.

Сунув ноги в сапоги, Архелия выскочила на улицу, махнула Федьке, дескать, жди, и побежала к соседу Ваське Гладуну — тот недавно закодировался, сейчас не пьет и свою "копейку" держит в теплом гараже.

Сосед как раз чинил во дворе забор — менял подгнившие штакетины на новые.

— Васек, выручай! — закричала девушка от калитки. — У Ткачуков сильно заболел мальчик, нужно отвезти его в район, в больницу!

— Что, прямо сейчас, что ли? — Гладун повернулся на крик и озадачено почесал затылок ручкой молотка. — Так у меня того… с бензином не очень…

— Васек, заводи машину! — Архелия умоляюще прижала руки к груди. — Я дам денег на бензин и еще сверху!

— Ну, ладно! — с неохотой согласился сосед, бросая молоток под забор. — Так я того… переодеваться не буду, если так срочно…

— Да не нужно! Выгоняй свой драндулет из гаража! — торопила девушка.

Пока Гладун заводил машину и выезжал на улицу, она прибежала домой, достала из ящика стола свой кошелек и, выскочив к Федьке, сунула ему в руку деньги:

— Беги к Ваське, он ждет!

— Спасибо… спасибо… Я это… отработаю! — растерянно пролепетал Ткачук, пятясь.

— Да беги уже, черт! — махнула рукой девушка.

Сосед вернулся часа через два, когда уже стало вечереть. Архелия увидела в окно, как он подъехал к своему двору, и сразу выбежала на улицу.

— Что там с мальчиком? Его оставили в больнице?

— Ну да, оставили! — хмуро кивнул Васька и пошел отворять ворота.

— Да ты толком расскажи! — остановила его девушка. — Что сказали врачи?

Гладун неопределенно пожал плечами, почесал затылок и промямлил:

— Малый без сознания. Федька остался с ним…

— Так дело, значит, серьезное? — Архелия взволнованно теребила пуговицу на своем халате.

— Доктора сказали Федьке, что у малого это… менингит. — Васька пошел к воротам, открыл створки и, вернувшись к машине, прибавил: — В общем, вряд ли малый переживет эту ночь…

— Боже мой! — с отчаянием воскликнула девушка. — Неужели Максимка может умереть?

Сосед коротко кивнул:

— У него это… почти нет шансов… Один врач так сказал, я слышал…

Архелия на миг задумалась, затем, забыв попрощаться с Гладуном, крутнулась на каблуках и побежала вдоль улицы: Евдошка, только она может помочь!

Выслушав сбивчивый рассказ встревоженной внучки, та с осуждением покачала головой:

— Какое тебе дело до этого пацаненка? Ну, помрет, так помрет! Такая уж у него, бедняги, судьба.

— Что ты говоришь, бабушка! — закричала девушка, хватая ее за руки. — Это же дитя малое, оно толком еще и не жило на свете, а уже умирать? Несправедливо, очень несправедливо!

— О какой справедливости речь?! — всплеснула руками старушка. — Где ты ее видела в этом мире? Ее здесь нет, и не было никогда. Да и не будет, уж поверь мне!

— Но мы можем как-то помочь? Скажи, можем? — стала допытываться Архелия.

— Ну, вообще-то, конечно! — призналась бабка, неторопливо разминая в пальцах сигарету. — Лично я за свою жизнь не раз спасала детей от смерти и страшных недугов…

— Так спаси и Максимку! — в глазах девушки вспыхнул огонек надежды.

Евдошка поморщилась, сокрушенно вздохнула и просветила:

— Не все так просто, милая, как ты думаешь… Жизнь пацаненку сохранить можно, но взамен кто-то должен умереть из его родных. И выбирать придется тебе!

Услышав такие слова, Архелия пораженно вскрикнула:

— Нет, нужно спасать как-то иначе, без жертв!

— Иначе не получится! — повысила голос старушка. И, прикурив сигарету, прибавила уже более спокойным тоном: — В общем, милая, ты сама уже ведьма, вот и занимайся спасением пацаненка, коль так сильно хочешь, чтобы он выжил.

— Но я не знаю, что надо делать! — беспомощно развела руками Архелия. — Какие заклятия читать, как проводить ритуал?

— Об этом не печалься! — с грустной улыбкой проговорила бабка. — Вызывай помощника, он тебе и пособит. А все, что потребуется для обряда, я тебе дам, у меня запасы приличные…

Девушка озадаченно уставилась на свою наставницу:

— А как вызвать помощника?

— Это дело нехитрое! — ухмыльнулась та. — Просто окликни своего покровителя! Сам Леонард, конечно, не появится, но кого-то обязательно пришлет. Мне мой покровитель присылает Маркияна и Севостьяна, а в других случаях — Кузьму. Правда, Кузьма, паршивец такой, сам не приходит, он еще и дружка своего с собой тащит…

Вдвоем они занавесили оба оконца светелки, зажгли четыре свечи, разместив их в разных углах, и погасили свет

— Ну, все! Кликай! — Евдошка опустилась на топчан и принялась растирать свою поясницу.

Архелия, поколебавшись, негромко позвала:

— Леонард! Господин!

Постояв посреди комнаты в томительном ожидании с минуту, растерянно взглянула на бабку.

— И где же он?

— Еще кликни!

Девушка набрала в легкие побольше воздуха, и произнесла имя покровителя громко и уверенно.

Буквально сразу же послышался слабый шорох где-то под печкой — за кучкой дров, потом — под дверью.

Однако никто не появился.

Архелия растерялась, не зная, что делать дальше. Она уже подумала, что ничего у нее не получится. Но безмятежный вид Евдошки несколько успокоил ее и придал решимости.

— Господин мой, Леонард!

Когда имя покровителя прозвучало в третий раз, из угла, где стоял большой старинный сундук, отозвался недовольный голос:

— Евдошка, чего она вопит?

Девушка повернула голову и обомлела: на сундуке сидел хиленький старичок в темной рубашке, черных штанах и стоптанных сапогах. Его желтое, сморщенное лицо, заросшее редкой седой щетиной, казалось добродушным.

— Кто ты такой? — спросила Архелия, стараясь не показать своего смятения.

— Я-то? — лукаво прищурил свои маленькие глазки старичок. — Я Равза! Теперича всегда буду являться, коли что тебе понадобится. Поняла?

— Тебя Леонард прислал? — уточнила девушка.

— Больно высоко метишь! Меня его слуга направил — Бубело, — хитровато ухмыльнулся дедок. — Не тяни резину, барышня! Говори, чего надо?

Она вкратце изложила ему свое желание.

— А кого вместо мальца на тот свет отправишь? — сразу осведомился помощник и, подхватившись, поковылял к столу. — Чем тута у вам можно поживиться?

— Компот пей! Вон он, в банке! — бросила Евдошка и полезла в карман фартука за новой сигаретой.

— А кого ж я отправлю на тот свет? — опешила Архелия. В глубине души она надеялась, что, вопреки предупреждению старушки, ей все-таки не придется делать никакого выбора. — Разве нельзя просто так спасти ребенка от смерти?

Дедок одним духом осушил четверть трехлитровой банки, отер губы рукавом рубашки и с недоумением уставился на девушку:

— Ты чего, барышня, шутки шутишь? Иль тебе не ведомо, что дело черных сил губить человеков, но никак не дарить им жизнь. Это нам не позволено, нет у нас такой силы! Отвратить от кого-то смерть мы можем, но лишь ценой другой жизни.

— Бабушка, что мне делать? — взмолилась девушка. — Ну, кого я должна умертвить взамен Максимки? Галку? Так она ж на сносях! Федьку? Но кто тогда его ребятишек кормить будет?

На минуту в светелке повисла тишина, только в печке весело потрескивали дрова.

— Говоришь, Галка на сносях? — задумчиво произнесла старушка, глубоко затягиваясь дымом. — Вот пускай этот еще не родившийся ребенок и…

— Нет! — резко закричала Архелия. — Как можно! Какой смысл спасать одно дитя и убивать другое?

— Тогда не знаю! — махнула рукой бабка. — Решай, как хочешь. Или оставь все, как есть…

Девушка в отчаянии заметалась по комнате.

Дедок, уже успевший опять умоститься на сундуке, как озорник-несмышленыш, болтал ногами и вполглаза наблюдал за молодой ведьмой.

— Чего ты, барышня, мотаешься по хате, как зловонный дух по шароварам? — наконец, не выдержал он. — Ты давай, решай быстрее! Жалко тебе губить кого-то из родичей мальца? Тогда отдай кого-нибудь из своих близких, так тоже можно!

— Что ты сказал, Равза? — Архелия остановилась, как вкопанная. — Значит, есть выбор?

— Да это дурной выбор! — подала голос от печки Евдошка — она как раз выбирала поленья потолще, чтобы подбросить в огонь. — За спасенного должен отдать свою жизнь или его родственник, или человек, которого любит сама ведьма. Но ты ж на это не пойдешь? Кого ты станешь губить, меня, что ли? Или Настасью?

— Вовсе не обязательно, чтобы это был твой родственник! Главное, чтобы ты им дорожила! — мимоходом вставил старичок и проворно вскочил с сундука. Подбежал к столу, схватил банку обеими руками и опять принялся лакать компот.

Старушка неодобрительно зыркнула на беса и отвернулась.

Прислонившись спиной к двери, ведущей в спаленку, девушка закрыла глаза и погрузилась в тяжелые размышления.

— Человек, которым я дорожу… Человек, которым я дорожу… — повторяла она, как заведенная, нервно потирая руки.

— А есть ли вообще у тебя такой человечек, кроме нас с Настасьей? — не выдержала Евдошка.

— Я очень тепло отношусь к дяде Мише, к Грицаю, — не сразу ответила Архелия, тяжко вздохнув. — Он всегда был ласков и добр ко мне, в детстве часто катал на бричке…

Наконец, дав покой рукам, девушка решительно вышла на середину светелки, подняла голову и отрывисто скомандовала:

— Равза, говори, как проводить обряд!

Тот все еще торчал возле стола, обнимая банку, и через плечо вкрадчиво поглядывал на бабку. Услышав приказ, захихикал и указал кивком головы на нее:

— Евдошка тебя научит! А мое дело сделать так, чтобы обряд и заклятья возымели действие.

— Исполняй, что тебе велено! — сердито прикрикнула на дедулю старая ведьма.

— Да я ж не противлюсь, не противлюсь я! — забубнил он, виновато склонив свою маленькую головку с клоками рыжеватых волос, крепко изъеденных сединой. — Просто я подумал, что ты доходчивее объяснишь…

— Ладно, я сама все расскажу! — проворчала Евдошка. И, приблизившись к бесу, уже миролюбиво поинтересовалась: — Может, сырников отведаешь? А то, вижу, голоден ты, как приблудившийся пес…

— А что, есть сырнички? — оживился старичок. — Отведаю, чего ж!

— Они в беленькой кастрюльке, вон за ведерком с водой, угощайся! — Бабка, кряхтя, опустилась на топчан и обратилась уже к внучке: — Возьми тряпку под столом, оторви два куска и верти куклы — одну маленькую, другую — побольше. А я приготовлю живую и мертвую воду. Купать их будем! А потом скажу, какие заклятья следует проговорить.

Утром, идя в контору, печальная и не выспавшаяся, Архелия наткнулась на почтальоншу Марфушу. Та тянула по снегу свой велосипед, груженный сумками с товаром. Поравнявшись с девушкой, остановилась и поделилась новостью:

— Слыхала уже, Лия? Вчера поздно вечером умер Михайло Грицай! Ни с того, ни с сего схватился за сердце, стал задыхаться и хрипеть. Дашка, видя такое дело, послала Миколу за фельдшерицей, но та не успела… Хоронить собираются послезавтра, после вскрытия в морге…

Лицо Архелии мгновенно сделалось белее полотна. Она пошатнулась, затряслась всем телом, затем упала почтальонше на грудь и разрыдалась.

— Да, жалко Михайла! — горестно опустила голову Марфуша и, расчувствовавшись, тоже всплакнула. Но сразу взяла себя в руки, вытерла мокрые глаза рукавом своей потрепанной кацавейки и со вздохом промолвила: — Хороший был человек, Михайло! Да и молодой-то еще, всего пятьдесят один год… Земля ему пухом!

Появившись в конторе, заплаканная девушка распорядилась организовать похороны Грицая за счет фермерского хозяйства. Клавдия Васильевна немедля поручила Жорке Жадану найти людей для рытья могилы, а сама побежала в столовую дать указание по поводу приготовления поминального обеда.

Впервые в жизни не ведая, как убить время, Архелия полдня провела в конторе. Причем в полном бездействии. Пыталась просматривать счета, но цифры плясали у нее перед глазами. И даже почитать накопившиеся за несколько дней газеты она не смогла. Так и сидела в отцовом кабинете, тупо уставившись в окно, и хлебала душистый чай, принесенный заботливой бухгалтершей. Ни думать о чем-то, ни видеть кого-то девушке совершенно не хотелось.

Она уже собралась домой, оделась и зашла к Клавдии Васильевне проститься, как вдруг услышала от нее еще одну плохую новость:

— Лия, ты представляешь, Платон Невечеря, который передал тебе помещение под магазин, вроде как свихнулся! — бухгалтерша стояла у окна, растерянно сжимая в руке телефонную трубку. — Только что мне позвонила подруга, она работает экономистом в районном управлении сельского хозяйства, и рассказала, как Невечеря сегодня буйствовал. Подъехал с утра к офису, выскочил из машины с ружьем и стал палить, куда ни попадя. Потом влетел в приемную, выстрелил в секретаршу, но, слава Богу, не попал. Забежал в кабинете и стал там все крошить уже прикладом, видать, патроны закончились… Приехала милиция, еле отобрали ружье и скрутили! Сначала отвезли в районную неврологию, а потом вроде бы оправили в Полтаву, в психбольницу на Шведской…

— Может, у Невечери белая горячка? — предположила Архелия, опускаясь на стул — ее ноги вдруг сделались ватными и не держали. — Перебрал на Новый год… Случается же такое, правда?

— Да в том-то и дело, что Платон Михайлович совсем непьющий! — развела руками Клавдия Васильевна. — У него не все в порядке с сердцем, какой-то порок с детства…

— Господи! — помимо воли воскликнула девушка. — Тогда что с ним приключилось? Помутнение рассудка из-за нервного перенапряжения, работа-то у него хлопотная? Врачи помогут, должны помочь…

Бухгалтерша с горечью покачала головой:

— Вот времена настали! Одни неожиданно умирают, прожив только пятьдесят лет, другие сходят с ума… Это или плохая экология так действует на людей, или продукты, напичканные химией, которые мы теперь едим…

Поздно вечером в доме Гурских появился гость…

Девушка сидела на кухне, склонившись над чашкой чая, как вдруг услышала тихое посвистывание. Испуганно подняла голову — и увидела Бубело. Одетый в красную мантию, он стоял в двух шагах от стола, тяжело опершись плечом о сервант, и невесело усмехался.

— Чудишь? — спросил он вместо приветствия.

— Ты о спасении мальчика? — уточнила Архелия, гадая, как ей вести себя со слугой своего господина — на равных или, может, чуть свысока.

— А о чем же еще? — пожал плечами толстяк.

Она указала ему на стул напротив себя. И тихо осведомилась:

— А что, нельзя было спасать?

— Ну, скажем так, в виде исключения, конечно, можно! — махнул он рукой, присаживаясь. — Воля твоя! Но зачем ты это сделала, ради чего? Этот малец тебе никто, он ведь не сын твоей сестры или хотя бы подруги…

— Да просто пожалела! — девушка взяла пустую чашку и хотела налить гостю чаю, однако тот отрицательно покачал головой.

— Ведьмы иногда спасают кому-то жизнь, но не за счет гибели близких им людей! — облокотившись о стол, Бубело подпер свою большую голову кулаком и посмотрел на Архелию с осуждением.

— Неужели никогда не случалось такого, чтобы ведьма вытащила кого-нибудь из могилы, при этом пожертвовав дорогим ей человеком? — не поверила та.

Слуга Леонарда как-то странно усмехнулся, потом вдруг посерьезнел.

— Отчего ж, случалось! — промолвил он задумчиво и, откинувшись на спинку стула, стал рассказывать: — Много лет назад, я тогда занимал должность десятника, пришлось мне по долгу службы завести знакомство с молодой полтавской ведьмой. Как раз в тот момент один парубок по имени Антон, с которым она встречалась, попал под машину и находился при смерти. Так сия глупая ведьма спасла его ценой жизни родного отца! А парубок, кстати, выздоровев, хотел уйти к другой девке, и только чары отвратили его от этого. Но хорошей жизни у ведьмы с Антоном не вышло: он то пил, то буянил, то целыми днями ходил, как в воду опущенный. А через год погиб — когда распиливал на пилораме бревно, нечаянно отхватил себе руку, и умер от шока и кровопотери… Вот такая невеселая историйка…

— Да уж, невеселая! — согласилась девушка. — А что же та ведьма? Как сложилась ее дальнейшая судьба?

— Что тебе сказать? — Бубело неопределенно пожал плечами. — Ты сама ее об этом спроси! Ведь я рассказал тебе о Евдошке…

От изумления Архелия даже вскрикнула.

Бубело посидел еще с минуту, порассуждал о том, какой, по его мнению, вероломный, подлый и зловредный человеческий род, и на прощанье предупредил:

— Завтра ночью будешь принимать нашего господина! Он очень по тебе соскучился. Так что жди! Да не чуди больше, я тебя прошу! Не нужно никого жалеть, людишки не достойны жалости!

Глава восемнадцатая

Целый день у девушки все валилось из рук — ее голова была занята мыслями о предстоящем визите покровителя. Как он себя поведет на этот раз, что скажет, будет ли таким же ласковым, как тогда, на балу? Молодая ведьма с нетерпением ждала этой встречи и боялась ее…

Кое-как дотянув до наступления темноты, в семь часов Архелия решила лечь в постель и немного вздремнуть, чтобы ночью чувствовать себя бодрой. На удивлении, уснула легко и проспала почти до одиннадцати.

Поднявшись, приняла душ, выпила чашку крепкого кофе и села перед зеркалом подкраситься. Потом достала из шкафа свое лучшее платье, которое ей подарила покойная мать на семнадцатилетие. Это платье очень нравилось девушке — ярко-синее, с большим декольте и серым блестящим поясом. Вот только подходящей обуви к нему не нашлось. Расстроенная Архелия несколько раз перемерила свои туфли и босоножки, но все они совсем не гармонировали с платьем. Пришлось, подавив досаду, спрятать его обратно в шкаф. Поразмыслив, она остановила свой выбор на классической черной юбочке, красной блузке и строгих черных туфлях. Покрутилась перед зеркалом, осмотрела себя изо всех сторон и, удовлетворенная, присела на диван. Часы показывали полночь.

За окном посвистывал ветер и слышался заливистый лай собак.

Приходили минуты за минутами, а гость не являлся.

И только в половине первого ночи из открытой двери спальни вдруг раздался ласковый голос:

— Сладкая моя, иди ко мне!

Молодая ведьма встрепенулась, заскочила в спальню и щелкнула выключателем. Однако ни одна из трех лампочек в люстре почему-то не зажглась.

Кто-то тихо засмеялся.

Девушка быстро зашарила глазами по комнате, в дверной проем которой падал мягкий свет из гостиной, и в полумраке увидела Леонарда. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу и чуть склонив голову на бок. Его глаза влажно поблескивали, а от лица исходило еле заметное голубоватое сияние.

— Ты рада меня видеть? — спросил он, поднимаясь и протягивая руки к Архелии.

Она робко приблизилась к нему и смущенно потупилась.

Демон обнял ее, нежно поцеловал в губы. Потом еще и еще, и каждый раз его поцелуй длился все дольше и казался слаще. У девушки слегка затуманилось в голове. Сила, мужественность и какой-то особый дух самца, исходивший от покровителя, заставили ее маленькое сердечко учащенно забиться. Архелия вдруг осмелела, освободилась от стеснительности, сковывавшей ее естество, и стала уже сама тыкаться губами в его влажные и теплые уста.

Леонард, стискивая в объятиях хрупкое тельце своей подопечной, все распалялся, его движения становились порывистыми, хаотичными. Наконец, он сорвал с нее одеяние, подхватил ее на руки и бросил на кровать…

Сколько длилось это блаженство, девушка не смогла бы сказать даже приблизительно. Полчаса? Два часа? Целую вечность? Она забыла обо всем на свете, обнимая мускулистое тело покровителя, горячечно шаря по нему руками, млея от сладострастных ощущений и необъяснимого восторга души.

Леонард и Архелия стонали и вскрикивали, их тела, скользкие от пота, извивались, переплетались самым непостижимым образом, то взлетали, то проваливались в бездну…

Доведя себя почти до изнеможения, эти двое существ — земное и потустороннее — разом прекратили двигаться и замерли, широко разметав руки. Тишину в комнате нарушало только их горячее, прерывистое дыхание. Молча и без движения, они лежали несколько минут.

Леонард поднялся первым. Девушка — за ним.

— Тебе понравилось? — он ласково провел рукой по ее всклоченным, запутавшимся и влажным волосам.

Она поймала его руку, поднесла к своим трепетным губам и, поцеловав, прошептала:

— Господин, я счастлива!

На то, чтобы одеться, у них еще не было сил, и они, обнявшись, нагие, присели на краешек постели.

Прошло несколько минут прежде, чем Леонард, выпустив Архелию из объятий, мягко приказал:

— Ступай, ополоснись и приведи себя в порядок! Тебя ждет сюрприз!

Она подхватила свою разбросанную одежду и побежала в ванную.

Когда вернулась, уже одетая и на скорую руку подкрашенная, ее покровитель при полном параде стоял у окна спальни и задумчиво смотрел в сад.

— Я хочу подарить тебе путешествие! — тихо молвил он, обернувшись к девушке.

— Мы сейчас куда-то отправимся? — удивленно спросила она, пытаясь в полутьме рассмотреть выражение его лица.

— Именно так! — подтвердил Леонард, беря ее за руку.

— А куда?

— Куда скажешь! В любую точку планеты. Расстояния для меня не имеют значения!

Архелия растерянно пожала плечами:

— Даже не знаю… Я нигде не была. Мне не приходилось ездить дальше Киева и Харькова…

— Называй страну, называй город, и в мгновение ока мы окажемся там! — не выпуская руку своей подопечной, демон расправил плечи и гордо вскинул голову. — Я в числе немногих избранных, кому подвластно пространство!

Она на минуту задумалась, затем неуверенно произнесла:

— Неужели вот так просто мы можем попасть, например, в Америку, в Нью-Йорк?

— В Нью-Йорке сейчас холодно! — засмеялся он. — Не лучше ли выбрать место, где светит солнце, благоухают цветы и меньше суеты?

— Ну да, наверно, лучше, — согласилась девушка, качнув головой. — Но мне все-таки хочется увидеть Америку…

— Тогда, может, махнем в Майями? — подсказал Леонард.

— Да, в Майами! — радостно воскликнула она. — Я видела по телевизору этот город и читала о нем. Туда ездят на отдых наши звезды…

Не говоря ни слова, демон выпустил ее руку, издал резкий, отрывистый звук, и спальня в тот же миг наполнилась густым белым туманом. Молодая ведьма почувствовала, что тело ее становится невесомым. Она поднесла ладони к лицу и, не увидев их, пораженно вскрикнула:

— Господин, что это?!

Белый туман закипел, будто молоко, в нем засверкали красные и золотые искорки. Неожиданно закачался и поплыл под ногами пол. Архелию закружил безумный вихрь, бросил в сторону, глаза ослепила яркая вспышка. Мощный поток воздуха — холодный, почти ледяной — ударил в грудь и в лицо.

— А-а! — в ужасе закричала она и почти физически ощутила, как ее тело растворяется в кромешной тьме, в одночасье поглотившей белые хлопья тумана.

— Ничего не бойся! — раздался громкий голос Леонарда, и девушка сразу успокоилась: покровитель здесь, совсем рядом, ей ничего не грозит.

Опять сверкнула молния. Поток воздуха начал ослабевать и становился теплее. Прямо перед глазами вспыхнул сноп больших искр. Архелия интуитивно крепко стиснула веки и закрыла ладонями лицо. И почти сразу услышала, как где-то рядом проезжают машины, переговариваются люди, плещется вода и шелестит трава.

Она медленно убрала руки, боязливо приоткрыла глаза и, к своему удивлению, увидела над головой ветки высокого неизвестного ей дерева с длинными и узкими листьями, а выше — синее, без единого облачка небо.

— Господин! — позвала, еле ворочая пересохшим языком. — Господин!

— Мы на месте, вставай! — беззаботно отозвался он.

Девушка, наконец, сообразила, что лежит на спине в невысокой траве, быстро подхватилась и села. Рядом, опершись плечом о высокую пальму, стоял Леонард и улыбался. Его широкая рубашка, заправленная в узкие черные брюки, сияла ослепительной белизной, а узконосые туфли — очень элегантные — сверкали, будто отполированное зеркало.

Место, где они находились, оказалось зеленой лужайкой, негусто засаженной деревьями и пышными кустарниками. Впереди, в десятке шагов тянулась узкая дорожка, по которой сновали легко одетые люди. За ней, поодаль, простиралась улица, запруженная автомобилями, а еще дальше — высотные причудливые дома.

Молодая ведьма повернула голову в противоположную сторону, и увидела подвижную гладь моря, уходящую за горизонт. У воды на белом песке, под многочисленными зонтами и просто так, сидели и стояли полураздетые мужчины и женщины. Многие играли с мячом. Но купались единицы.

Демон подал своей подопечной руку, помог встать на ноги.

— Тебе не кажется, что нам нужно чего-нибудь выпить? — спросил он, взглянув на нее с иронией. — Во рту, наверно, пересохло?

Она быстро осмотрела себя с ног до головы: вроде, все в норме. И опять перевела взгляд туда, где копошились полураздетые люди.

— Сегодня, как видишь, погода солнечная, — покровитель подошел вплотную и, обняв ее за талию, тоже стал смотреть на искрящуюся поверхность воды. — Но не знойно, только плюс двадцать два…

— А мне вроде как жарковато! — девушка вдохнула на полную грудь приятный, но неожиданно сухой воздух. — Хоть ныряй в волны…

Леонард неопределенно пожал плечами.

— Океан сейчас остыл, но, в принципе, искупаться можно. Хочешь?

Она отрицательно покачала головой.

Взявшись за руки, они пошли по дорожке, выложенной крупной тротуарной плиткой, в сторону высотных домов и вскоре оказались на перекрестке. Одна улица, вначале которой сгрудились многоэтажные здания, казалась менее многолюдной, чем другая, утопающая в зелени и манящая яркими, красочными витринами. Леонард повел Архелию туда, где людей было больше.

Пройдя не более сотни шагов, они завернули в одноэтажный павильончик, переднюю стену которого заменяла изящная металлическая решетка, увитая виноградной лозой. Присели за белый столик из дерева и пластика, и к ним неторопливо подошел официант — мужчина средних лет в белой рубашке с длинными рукавами и бабочкой. Леонард что-то отрывисто сказал ему, и он удалился. Но через несколько минут вернулся с подносом.

— Я заказал коктейль на основе шампанского, колу и блинчики с фруктами и кленовым сиропом, — шепнул покровитель своей подопечной. — Это вкусно!

Пока ели и не спеша потягивали коктейль, она вовсю глазела на посетителей. Обычные люди, правда, в большинстве — смуглые. Одетые — кто во что: мужчины в майках и футболках, девушки и женщины помоложе — в коротких юбках, постарше — в шортах и брюках. Архелия, немного понимавшая по-английски, удивилась тому, что большинство слов и фраз, которые произносили посетители, были ей незнакомы.

Леонард словно угадал, о чем она думает, пояснил:

— В этом кафе сейчас звучит в основном испанская речь. В Майами она широко распространена.

Долго рассиживаться он не позволил, с виноватой улыбкой указав пальцем на свое запястье, где красовались большие, странного вида часы, которых раньше у него вроде как не было.

Официант почему-то не принес счет, и парочка, покинув кафе не расплатившись, зашагала по тротуару в противоположную от океана сторону.

Шли они недолго и остановились возле двухэтажного светло-коричневого здания с большими окнами-витринами. Судя по тому, что в них было выставлено, здесь располагался солидный ювелирный магазин.

— Думаю, ты не будешь против, если твою шейку украсит хорошенький кулон, а пальчик — изысканный перстенек? — деловито осведомился покровитель, беря свою спутницу под руку.

— Нет, нет, не нужно! — смутившись, запротестовала она.

Но Леонард лишь ухмыльнулся и повел Архелию в магазин.

Когда она переступила порог узкого, вытянутого метров на двенадцать помещения, то в первый момент, заслепленная, даже закрыла глаза. Под невысоким потолком горели десятки маленьких лампочек, их сильный свет отбивался в зеркальных стенах, множился и заливал длинные стеклянные витрины, в которых сияли, переливались и мерцали густо рассыпанные разноцветные искры — желтые, синие, красные, голубые, зеленые…

Подойдя ближе, Архелия с изумлением увидела невообразимое количество ювелирных изделий — колец, перстней, браслетов, цепочек, заколок, брошек… От всего этого великолепия, прежде никогда не виданного, у нее захватило дух. Она стояла, разинув рот, и не могла оторвать восхищенный взгляд от витрины.

В магазине, кроме двух продавцов, — немолодого лысого мужчины и смуглолицей черноволосой женщины неопределенного возраста, — находился лишь один посетитель — грузный, пузатый человечек в кремовых брюках и серой рубашке навыпуск. Со скучающим видом он рассматривал изящный золотой браслет в форме ивовой веточки, усыпанный голубыми каменьями. Крутил его и так, и эдак, то расстегивал, то застегивал. Леонард с ходу подошел к толстячку, улыбнулся, как старому знакомому, и встал рядом с ним.

— Что-то меня не впечатляет эта вещица! — недовольно произнес тот по-английски, продолжая изучать браслет. — Совсем, знаете ли, не впечатляет…

— Позвольте! — демон бесцеремонно забрал из рук человечка украшение, положил себе на ладонь, как бы взвесил. Затем заговорщицки подмигнул продавщице, теребящей в руках квадратную коробочку из красного бархата — футляр от браслета, и спросил игривым тоном: — И чем же вам не нравится эта прелесть?

— Грубовато сделано! — отрезал толстячок, протягивая руку за украшением.

Но Леонард отступил в сторону, жестом подозвал к себе Архелию и, когда она неуверенно приблизилась, медленно надел браслет ей на запястье. Полюбовался и, подняв голову, вопросительно взглянул на оторопевшего человечка:

— А на этой прекрасной ручке вещичка смотрится лучшее?

— Конечно! — согласился тот, беспомощно опусти плечи.

— Тогда рассчитайтесь, пожалуйста, за покупку! — изрек демон, дружески улыбнувшись. — И не уходите, вы нам еще понадобитесь.

Лысый мужчина вознамерился что-то сказать, но лишь зевнул ртом, недоуменно выпучил глаза и застыл, будто каменное изваяние. Женщина мгновенно переменилась в лице, отчаянно замахала руками, издала несколько нечленораздельных звуков и захрипела, как загнанная лошадь. Ее язык красной тряпкой вывалился на подбородок, залитый белой пеной, и повис. Дико вращая зенками, она попятилась, прижалась спиной к зеркальной стене и начала медленно оседать. Леонард метнул исподлобья взгляд в обездвиженного продавца, тот ожил, ринулся вперед и вдруг отлетел назад, словно наткнулся на невидимую преграду. Качнувшись, он рухнул на пол и забился в страшных конвульсиях.

Архелия испуганно вскрикнула. Демон повернул к ней свое суровое лицо и усмехнулся.

Затем резко протянул руку, проник ею в витрину сквозь толстое стекло, захватил пальцами золотое кольцо с крупным голубым камнем и протянул своей подопечной.

— Примерь, сладкая моя!

Толстячок закатил глаза и затрясся всем телом. Леонард дружески обнял его за плечи:

— Зачем же так волноваться? Не стоит! — И, повернувшись к бледной девушке, поинтересовался: — Нравится колечко?

Она слегка качнула головой.

В этот момент в магазин вошла пожилая дама. Даже не взглянув на нее, демон щелкнул пальцами. Вздрогнула земля, пол у порога с грохотом разверзся, и старушка, издав вопль ужаса, полетела вниз, в черную бездну. Секунда — и пол стал таким же, как был прежде, — ровным и гладким.

Леонард неторопливо прошел в левое крыло магазина. Остановился у дальней витрины и какое-то время спокойно рассматривал выставленные в ней на обозрение цепочки. Его внимание привлекла одна — витая, с алмазными насечками. Он достал ее сквозь стекло, как до этого кольцо, и, вернувшись к поникшей молодой ведьме, которая так и стояла возле трясущегося толстячка, рассудительно заметил:

— Мне кажется, это то, что нужно!

Архелия не издала ни звука.

Демон ласково улыбнулся, сам надел ей на шею цепочку и, сделав шаг назад, удовлетворенно зацокал языком:

— Тебе очень, очень идет!

Он еще походил по магазину, поглазел на витрины и, наконец, взяв девушку под руку, проговорил:

— Как-то душновато здесь, хочется на свежий воздух…

— Да, да, пойдем отсюда! — пробормотала она и первой устремилась к выходу.

— Подожди! — остановил ее покровитель. — Нужно бы все-таки заплатить за украшения.

Приблизившись к толстячку, он что-то шепнул ему на ухо, и тот, перестав дрожать, полез рукой в карман брюк. Торопливо извлек бумажник и положил на край витрины.

Леонард перевел взгляд на продавца, лежавшего навзничь у стены с мертвенно-бледным, перекошенным лицом, и с нарочитой учтивостью попросил:

— Прошу вас получить плату!

Мужчина сразу пришел в себя, вскочил на ноги и, как ни в чем не бывало, встал за кассовый аппарат.

Демон подхватил бумажник, открыл его и, порывшись, достал серебристо-голубенькую кредитную карточку.

— Мы взяли браслет, кольцо с сапфиром и цепочку с алмазными насечками!

Продавец, переступив через свою напарницу, торопливо пробежал вдоль витрины, посмотрел, что именно взято. Вернулся и с заискивающей улыбкой произвел расчет. Затем поклонился и, пройдя туда, где до этого лежал, смиренно опустился на пол и застыл, будто окаменел.

Леонард сунул кредитку в одну из ячеек бумажника, вложил его в руки толстячку и, отступив, дунул тому в лицо. На глазах изумленной Архелии тело человечка вдруг сделалось полупрозрачным, зыбким и в следующий миг растаяло, словно дым.

Когда они удалились от магазина на приличное расстояние, и девушка немного отошла от только что пережитого потрясения, она решилась задать вопрос:

— Господин, зачем ты все это сделал?

Он от души рассмеялся:

— Захотелось пошалить! Тебя развлечь! Понравилось?

— Как-то жалко людей… — тихо заметила она, опустив голову.

— Не наше это дело — людей жалеть! — произнес демон сдержанно. И, озабоченно взглянув на свою подопечную, прибавил: — Продавцы, кстати, целы и невредимы, они мне показались довольно милыми.

— А тот толстяк, а женщина, провалившаяся под пол? — быстро спросила Архелия.

— Ну, тех уже не вернуть! — развел руками Леонард. — Они оставили этот бренный мир.

По ее лицу пробежала легкая судорога.

— Может, не стоило никого убивать?

— Сладкая моя глупышка! — проговорил он весело и обнял ее за талию. — Какая им разница, где жить — здесь или там? Ад — он везде — и здесь, и там!

Они еще немного побродили по улицам города, выпили по коктейлю, и молодая ведьма заговорила о возвращении домой.

Ее провожатый отнесся к этой просьбе с пониманием:

— Ты устала и нуждаешься в отдыхе. Слишком много впечатлений за один раз…

Глава девятнадцатая

Немного вздремнув и управившись по хозяйству, девушка побежала к Евдошке и рассказала обо всем, что с ней приключилось прошлой ночью.

— Повезло тебе с покровителем! — восторженно констатировала старушка, выслушав внучку. — И мир показывает, и такие подарки делает… Любая ведьма позавидует! Меня, например, никто никуда не приглашал и ничем не одаривал. Хотя мой покровитель тоже имеет вес…

— Но твой-то хоть людей, наверно, не уничтожает! — воскликнула Архелия.

— Да тоже не без того! — горько усмехнулась бабка. — Он даже моего покойного мужа не пожалел. Вместе с Бубело отправил его на тот свет…

— Знаю я эту историю, — призналась девушка. — Сам Бубело и рассказал мне.

— Вот как? — удивилась Евдошка. — С чего это он вдруг разоткровенничался?

— Да так, — махнула рукой молодая ведьма. — Видно, к слову пришлось…

Бабка ничего не ответила. Тяжело поднялась с топчана, подставила ладони под рукомойник, ополоснула и принялась потчевать внучку лапшой с курятиной.

Пока Архелия с аппетитом уплетала сытное варево, старушка молчала. А потом принялась просвещать и наущать:

— Сегодня ночью узнала я от Кузьмы, что Леонард озадачен твоей сердобольностью к чужим людям. Бескорыстно делать добро человеку, который тебе никто, ты не должна. Не позволительно это ведьме. Твой покровитель считает, что ты просто еще не осознала, кем являешься и чем обязана заниматься. Я думаю, во время ночного путешествия он специально на собственном примере показал тебе, как следует поступать с людьми. В сердце колдуньи нет места для жалости к посторонним, к чужакам. Для нее они — ничто, прах, тлен, навоз! Думать следует лишь о собственной корысти, о личной выгоде. И помни: каждое твое черное деяние — на особом учете. Если таких деяний мало, то можно понести суровое наказание.

— Меня могут наказать? — не на шутку испугалась девушка.

— Пока нет! — успокоила ее Евдошка. — Ты мила Леонарду, и тебе будет многое сходить с рук. Но до поры, до времени! Так что, принимайся за работу — за деньги возвращай женам заблудших мужей, привораживай к девкам понравившихся им парней, колдовством добивайся власти и материальных благ, любви и почитания. Бедных ведьм не бывает, и быть не должно! Потому что при желании они могут получить очень многое. Бедными и несчастными ведьмы лишь прикидываются для отвода глаз.

Архелия растерянно слушала бабку, и ее сердечко ныло. Она даже не могла представить, как будет заниматься колдовством в своем родном селе. Ведь ее попросту поднимут на смех и перестанут уважать.

— А можно все это делать как-то скрытно, втайне от людей? — покусывая губы, осведомилась девушка.

Старушка посмотрела на нее с сочувствием, погладила по руке:

— Пока я жива, мы станем действовать в паре. Я буду принимать заказы, а ты — проводить обряды. А кроме этого, пробуй как-то воздействовать на людей в собственных интересах. К примеру, возьми да и обзаведись еще парочкой магазинов. Или сделай покорным своей воле этих наглых ревизоров из района, они ведь часто наезжают в хозяйство с проверками. И влюби в себя кого-нибудь! Ну, так, потехи ради…

— Я попробую, — вздохнув, пообещала Архелия.

— Вот и молодец! — обрадовалась бабка. — Помни, кто твой покровитель, пользуйся его расположением, но будь достойна его!

Они еще долго беседовали, делились переживаниями и планами да пили мятный чай с медом.

Попрощавшись, наконец, с Евдошкой, девушка не стала заходить домой, а сразу направилась в контору, чтобы узнать, все ли готово к похоронам Михайла Грицая.

Только вошла в кабинет Клавдии Васильевны, как та огорошила новостью:

— Похороны через час!

Архелия от удивления даже всплеснула руками:

— Так ведь тетя Даша говорила, что завтра!

— Сегодня утром неожиданно позвонили из милиции и сказали, что тело можно забирать из морга, экспертизу уже провели, — пояснила бухгалтерша. — Вот Дашка и решила, что хоронить Михайла надо сегодня, зачем же тянуть? Я тебе все утро звонила, звонила, а ты не отвечаешь. Уже хотела послать за тобой Костика Беспалого…

— Да я у Евдошки была, а телефон дома забыла, — горестно вздохнула девушка. И, взявшись за ручку двери, поинтересовалась: — Девчата хоть успеют приготовить поминальный обед?

— Не беспокойся! — вяло махнула рукой Клавдия Васильевна. — В столовой с утра этим заняты.

На похоронах Архелия не сумела совладать с обуревавшими ее эмоциями и разрыдалась. Плакала долго и безутешно. Микола и Дианка успокаивали ее, как могли. А дед Зиновий Воропай, сочувственно поглядывая на молодую фермершу, мял в руках свою облезлую ушанку, качал головой и все бормотал:

— Какая жалостливая дивчина, какая душевная…

На Рождество и еще два дня после него девушка сидела дома — приходила в себя, отдыхала, отсыпалась. А на третий решила съездить в райцентр да поискать там помещение под кафе. Вздумалось ей открыть собственную точку общепита, где люди могли бы сытно, вкусно и недорого покушать. Потому как нынче в райцентре хоть и полно забегаловок, но потчуют в них бутербродами, а если что и готовят, то только из полуфабрикатов, домашней кухни нет.

На мысль открыть кафе Архелию натолкнул минутный разговор с Петром Отечко, которого она накануне встретила на улице. Тот, расспросив о житье-бытье, посетовал, что по делам службы вынужден был два дня провести в райотделе милиции и все это время питался всухомятку.

— Что за времена настали? — сокрушался участковый. — В таком большом поселке борща негде похлебать! Если бы начальство задержало меня еще на денек, то я точно гастрит заработал бы…

О своей задумке девушка не стала говорить ни Клавдии Васильевне, ни Евдошке. Просто села поутру в "Ниву" и приказала Косте Беспалому ехать в райцентр.

Прибыв на место, часа полтора бродила по улицам поселка, но не увидела ни одного пустого здания, в котором можно было бы открыть заведение общественного питания.

Отчаявшись, молодая фермерша зашла в магазин, подаренный ей Платоном Невечерей, и стала расспрашивать юную продавщицу Женечку, не слышала ли та, чтобы кто-то из местных предпринимателей выражал желание продать торговую точку, парикмахерскую или аптеку — любое просторное помещение? Женечка, недолго думая, и подсказала:

— Архелия Павловна, вы видели рядом с районным домом культуры коробку из стекла и бетона? Там сейчас три бабы торгуют секонд-хендом, а раньше это был универсам. Хозяин этой коробки — Кившик Анатолий… кажется, Леонидович — давно и безуспешно пытается продать ее, да только ж кому она нужна?

— А как найти этого Кившика? — вмиг загорелась девушка.

— Кившик держит две бензозаправки — обе на выезде из поселка, — пояснила продавщица. — Отправляйтесь на любую, скажите девчатам, что у вас дело к хозяину. Они позвонят, и он примчит. Если, конечно, не уехал в Кременчуг, на нефтеперерабатывающий завод…

Повеселевшая Архелия благодарно чмокнула Женечку в щеку и хотела уже бежать, но на пороге магазине остановилась:

— Слушай, а Кившик он старый или не очень?

Продавщица прыснула смехом:

— Нет, не старый еще, ему лет сорок… Только он такой, знаете, дешевый фраер, весь на понтах! На шее килограммовая золотая цепь, все пальцы в перстнях, а на машине столько всяких прибамбасов, что хоть стой, хоть падай…

Молодой фермерше повезло — Анатолия Кившика она нашла на одной из бензозаправок.

Это был довольно упитанный мужчина невысокого роста, одетый в щегольскую коротенькую кожаную куртку, из-под которой выпирало круглое брюшко. Явно тесноватые джинсы дополнял пояс с диковинной пряжкой: голова льва с разинутой пастью, под ней — две перекрещенные сабли.

Не дослушав девушку до конца, Кившик окинул ее фигурку оценивающим взглядом и со слащавой ухмылочкой заявил:

— Слышь, курочка, сейчас завалим в мой кабачок, выпьем чего-нибудь, там и покалякаем!

Наглый тон и развязные манеры этого толстопуза покоробили Архелию, но она сдержалась. Молча прошла за ним к длиннющей черной иномарке, припаркованной под одной из бензоколонок.

Машина и вправду выглядела очень комично: двухметровая антенна, увенчанная красным бантиком; на капоте — огромная голова кобры из пластика; к зеркалам приделаны дополнительные фары в форме тюльпанов; к заднему бамперу присобачен плексигласовый кулак, пальцы — скручены в кукиш; на крышке багажника — огромная бутафорская какашка. Вместо номера — табличка с надписью "Большой босс".

Кившик широко распахнул переднюю дверцу:

— Прыгай в мою игрушку! А твой водила пусть едет за нами!

Отсутствие вкуса и чувства меры у хозяина в салоне проявлялось особенно — кругом какие-то пошлые наклейки и нашлепки, множество цепочек с крестиками и кулончиками, на панели приборов — разнокалиберные фигурки животных, куколки, иконки и фотографии звезд, на ручке переключения передач — красный набалдашник в форме фаллоса.

Заметив удивленный взгляд девушки, толстопуз с гордостью изрек:

— Тут у меня, как в церкви, все сияет и блестит!

Машину он вел совершенно по-дурацки — рванул с места, мгновенно развил высокую скорость и тут же, перед перекрестком, резко затормозил, потом опять газанул так, что Архелия чуть не перелетела через спинку кресла на задний диван. При этом, не смотря на холод, все боковые стекла были опущены, магнитола просто захлебывалась от рева, а фары, приделанные к зеркалам, беспрерывно мигали.

Они остановились перед какой-то металлической будкой с двумя окнами, над входом в которую красовалась огромная вывеска: "Версаль".

— Мы с тобой идем в бар, а водила пусть дожидается в драндулете! — вылезая из "игрушки", бросил Кившик.

В помещении, перегороженном барной стойкой, стояли четыре столика, за одним из которых пили пиво две девчушки и парень.

Барменша, расфуфыренная дамочка неопределенного возраста, узрев хозяина, растянула золотозубый рот до ушей. Не обращая ни малейшего внимания на Архелию, стала что-то щебетать, томно вздыхать и откровенно строить Кившику глазки. Тот прошествовал прямо за барную стойку, со скабрезной ухмылкой шлепнул дамочку пониже спины и, пройдя в угол, потянул за свисающую почти до пола веревку. Один из шкафчиков подался вперед и отъехал, открывая проход в темный чуланчик.

— Тут и посидим, курочка! — толстопуз сделал широкий жест рукой, приглашая девушку войти, а дамочке приказал: — Меня не тревожить, кто бы ни пришел! У нас деловой разговор.

Дамочка хмыкнула и обиженно отвернулась.

Включив в чуланчике свет и вернув шкафчик на место, Кившик шлепнулся на облезлый диван и потянул за собой Архелию:

— Падай!

В этой тесной каморке, кроме дивана, были еще тумбочка, небольшой допотопный холодильник, несколько ящиков со спиртным и пара больших картонных коробок с чипсами и сухариками.

— Что будешь пить? — поинтересовался хозяин "Версаля", вальяжно заложив ногу на ногу. — Коньячок?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Тогда что: водку, вино, пиво, ликер, настойку? — стал перечислять Кившик, зачем-то загибая свои толстые пальцы, унизанные большими перстнями. — Или предпочитаешь шампусик?

— Ну, шампанского, пожалуй, немного можно! — неуверенно пожала плечами Архелия.

— Сейчас будет! — он поднялся, отодвинул шкаф и, высунув голову наружу, крикнул: — Ластунчик, сделай два кофе и принеси шампусик!

Заказ долго ждать не пришлось. Через минуту в проеме показался поднос с бутылкой, двумя высокими стаканами и двумя чашками.

Толстопуз забрал его, поставил на тумбочку и, вернув шкаф на место, опять уселся на диван. Затем ухватил бутылку и с ухарским видом начал сдирать с нее фольгу.

— Теперь бухти мне, курочка, что тебе нужно! — поинтересовался, скаля зубы.

— Я бы хотела купить у вас помещение бывшего универсама, — произнесла девушка, боязливо взирая на то, как Кившик пытается освободить пробку от проволочных пут.

— А денег-то у тебя хватит? — он откровенно оглядел ее ноги, затянутые в узкие джинсы, — от колен до бедер, потом перевел взгляд на грудь, выпирающую из-под расстегнутой курточки.

— А сколько вы хотите за помещение? — поморщилась Архелия и отсела от него подальше.

— Ну, я подумаю! — неопределенно проговорил толстопуз. — Может, и договоримся, как-нибудь…

Раздался хлопок, в стаканы полилась пенящаяся жидкость.

— Пьем на брудершафт? — на его толстых губах блуждала похотливая ухмылка.

— Я к вам по делу приехала, а вы все шутки шутите! — немного рассердилась девушка. — Скажите, сколько вы хотите за помещение, и все!

— Ишь, какая быстрая! — хохотнул Кившик. — Разве так дела делаются? Надо сначала познакомиться, поговорить по душам, а потом уже и о сделке калякать.

Девушка вздохнула и, пригубив шампанское, поставила стакан на тумбочку. Хозяин шутливо покачал головой:

— Нет, курочка, так не пойдет! Надо выпить до дна. А то получается, что ты гнушаешься моим угощением!

— Да я и не думала вас обижать! — огрызнулась Архелия. — Просто вы налили слишком много.

Но все-таки взяла стакан.

Толстопуз, откинувшись на спинку дивана, наблюдал, как она цедит напиток. Потом быстро выпил свой, отер рот тыльной стороной ладони и вдруг обхватил девушку за плечи.

— Опустите! — закричала она, вырываясь.

— Только после того, как поцелую! — он прижал ее к себе и хотел поцеловать в губы. Но Архелия уклонилась и вскочила с дивана.

— Нахал! Что вы себе позволяете? — ее глаза горели гневом.

— Ты чего тут, курица, корчишь из себя недотрогу! — окрысился Кившик, переменившись в лице. — Я не последний человек в районе, со мной следовало бы дружить! Не я к тебе на поклон приехал, а ты ко мне, забыла?

— Клоун несчастный! — бросила девушка и хотела плечом надавить на шкаф, чтобы освободить проход.

Но толстопуз не дал ей этого сделать. Грубо схватил за руку и рывком усадил на диван.

— За оскорбление можно и в глаз схлопотать! — прошипел злобно, занося кулак.

— Да чтоб ты подох, мерзавец! — заорала она и, оттолкнув Кившика, бросилась к шкафу, заслонявшему выход.

В этот миг у нее за спиной раздался жуткий вопль. Архелия резко повернулась к своему обидчику и застыла от изумления. Тот отчаянно дрыгал ногами и махал руками, его глаза, налитые кровью, вылезали из орбит. Скатившись на пол, он захрипел.

— Ага! — злорадно вскричала девушка, соображая, что могло случиться с этим напыщенным идиотом.

А он, как безумный, качался по полу. Его лицо было свекольным, из открытого рта валила пена, а грудь ходила ходуном.

Архелия пнула толстопуза ногой:

— Эй, ты что, действительно вздумал подыхать?

Она еще не окончила фразу, как он вдруг успокоился, обмяк и задышал ровно. Его глаза вернулись на место, лицо начало светлеть.

— Ой, ой! — застонал Кившик и, встав на четвереньки, попытался подняться, но не смог. Тогда он сел и отчаянно затряс головой. — Что со мной было, а?

— Так как насчет помещения? — спокойно спросила девушка. — Вы его продадите или нет?

— Да пошла отсюда, коза драная! — взвизгнул толстопуз, вытирая рукавом куртки пену у рта.

— Продолжаешь грубить? Тогда сдохни! — разъярилась Архелия. — Сдохни!

В ту же секунду его тело дернулось, растянулось на полу и опять забилось в страшных судорогах.

Она стояла и с изумлением смотрела, как он корчится. То, что приступ удушья у толстопуза вызвали именно ее слова, молодая ведьма уже поняла, она только не понимала, как у нее это получилось.

А лицо Кившика между тем уже посинело, из его широко открытого рта вывалился язык, в горле что-то хрипело и булькало.

— Господин не последний человек! А, господин не последний! — ее голос звучал уверенно и насмешливо. — Не умирай пока!

Его тотчас опять отпустило. Он задышал на полную грудь, в изнеможении раскинув руки. Полежал с полминуты, затем медленно оперся на локоть и поднял глаза на Архелию. В них светился самый настоящий животный страх.

Она склонилась над толстопузом и, цедя слова, проговорила ему в лицо:

— Еще одно грубое слово и тебе амба!

Он отпрянул в сторону, с трудом сел и прохрипел:

— Ты что, можешь, как этот… Кашпировский?

— Заткнись! — приказала девушка, метнув в него угрожающий взгляд.

— Ты ведьма?

Она презрительно усмехнулась и, присев на диван, рявкнула:

— Умри!

Кившик тут же сжался в комок, затем расправился, вытянулся во весь рост и задрыгал ногами. Его грудь запала, а брюхо надулось, как мяч. Он издал резкий, неприятный звук, и в тесной каморке завоняло так, что Архелия закрыла рукой нос.

— Обгадился, мерзавец! — вскочив, она больно пнула толстопуза сапожком в бок. И неожиданно для самой себя, выпалила: — А ну, очнись и слушай, что скажу! Эти приступы будут повторяться и усиливаться! Никакие врачи тебе не помогут! Вот так промучишься до завтрашнего вечера и захлебнешься в собственном дерьме! Только я могу тебя спасти! Но в обмен на помещение универсама. А за наглость и угрозы передашь мне еще и свою машину!

Кившик слушал, прикрыв глаза. Когда девушка умолкла, слабым голосом пролепетал:

— Машину переоформить легко… А с универсамом не все так просто — я отдал его часть в аренду… У меня договора…

— Времени у тебя — часов тридцать! — спасаясь от зловония, Архелия натянула на нос свитер. — Переоформишь бесплатно, а нет — ты труп! Надеюсь, паспорт тебе оставлять не нужно? Ты же в районе не последний человек, все мои данные раздобудешь запросто!

Развернувшись, она надавила плечом на шкаф и выскользнула из чулана. А несчастный толстопуз снова забился в конвульсиях.

На выезде из райцентра молодая фермерша, все еще пребывающая в какой-то непонятной эйфории, увидела небольшой придорожный магазинчик и приказала Косте Беспалому остановить машину.

Продавщица — немолодая тучная бабенка, скучающая в одиночестве за прилавком, — встретила покупательницу доброй улыбкой и вопросом:

— Что желаешь, деточка?

— Конфет! Две коробки! — девушка показала пальцем на грильяж в шоколаде.

— Пожалуйста! — женщина подала конфеты и протянула руку за деньгами.

Архелия открыла сумочку, порылась в ней и извлекла розовую бумажную салфетку. Бросила на прилавок и, смеясь, взглянула на продавщицу:

— Вот вам двести гривен!

Не моргнув глазом, та взяла бумажку, сунула ее в ячейку к купюрам крупного достоинства и принялась деловито отсчитывать сдачу.

— Я тебе должна сто сорок четыре гривны и шестьдесят копеек. Возьми!

Выйдя на улицу, девушка усмехнулась: черт возьми, а она, оказывается, многое может! Не меньше, чем Евдошка! И, главное, никаких заклятий читать не пришлось!

Подойдя к своей "Ниве", припаркованной на обочине, Архелия на миг остолбенела: сквозь заднее стекло на нее пялился ухмыляющийся Равза…

Когда вечером девушка рассказала Евдошке о своем приключении в райцентре, та одобрительно закивала головой:

— Молодец! Так и нужно поступать — давать достойный отпор нахалам и при этом извлекать из них пользу. Этот Кившик надолго запомнит вашу встречу!

— Бабушка, а если он пойдет в милицию и заявит на меня? — спросила Архелия, освобождая коробку конфет от целлофана. — Что будет?

— Да ничего! — засмеялась старушка. — Кившика в милиции просто поднимут на смех. Ты бы очень поверила его словам три месяца назад, когда не знала то, что знаешь сейчас? Кроме того, как я понимаю, этот дурачок считает себя большой шишкой и он просто постесняется признаться, что какая-то девчушка заставила его наделать в штаны.

Архелия прыснула смехом, вспомнив, как оконфузился перед ней толстопуз.

— Да уж! — согласилась она, принимая из рук бабки чашку с душистым чаем. И, встретившись с ней взглядом, спросила: — А что будет, если он не переоформит на меня помещение универсама и машину?

— Будет то, что ты пообещала — он умрет в муках, — спокойно изрекла та, присаживаясь на топчан рядом с внучкой.

Евдошка взяла из коробки конфетку, попробовала раскусить, затем отправила ее целиком в рот и отхлебнула из чашки.

Девушка, склонив голову, о чем-то задумалась. Но вскоре встрепенулась и обратилась к своей наставнице с вопросом, который, видимо, не давал ей покоя:

— Равза мне всегда будет помогать?

— Конечно! — утвердительно кивнула старушка. — Но все-таки тебе нужно выучить хоть несколько заклятий. В некоторых ситуациях без них не обойтись. Они коротенькие. Я тебе продиктую, а ты запишешь и вызубришь.

Когда Архелия вернулась домой, было только девять часов вечера. Она приняла душ и, чтобы как-то скоротать время, прилегла в гостиной на диван и принялась просматривать свежий журнал.

В это время зазвонил домашний телефон. Теряясь в догадках, кто бы это мог быть, девушка подскочила к тумбочке и подняла трубку.

— Да, я слушаю!

— Мне нужна Архелия Павловна Гурская, — послышался тихий измученный голос на том конце провода.

У нее учащенно забилось сердце: кажется, звонил толстопуз!

— Это я…

— Вас беспокоит Анатолий Леонидович Кившик, — проговорил он медленно. — Простите меня за ту выходку в кафе… Я был не прав… Погорячился, принял вас за другую…

— Что вы хотите? — холодно поинтересовалась Архелия.

— Я решил все вопросы, остались мелочи, — со вздохом сообщил толстопуз. — завтра в середине дня вам пригонят машину и привезут документы на помещение… Все платежи, возникающие при такого рода сделках, я уже произвел…

— Что ж, очень хорошо! — отчеканила девушка. — Надеюсь, в дальнейшем вы будете относиться к женщинам с должным уважением.

— Прошу вас, сделайте так, чтобы меня больше не мучили эти дикие приступы удушья! — попросил Кившик срывающимся голосом. — Я уже просто не могу… Я не переживу эту ночь…

— Ладно! — смилостивилась Архелия. — Живите и будьте здоровы!

Положив трубку, она перевела дыхание, опустилась на диван и снова взяла в руки журнал. Они у нее мелко подрагивали…

Глава двадцатая

На следующий день после полудня к конторе фермерского хозяйства подкатили две иномарки — черная, с коброй на капоте, и белая — попроще. Два крепких парня, оба в джинсах и кожаных куртках, влетели в кабинет главного бухгалтера и, даже не поздоровавшись, бросили на стол папку с документами, ключи и тотчас выскочили наружу. Через секунду белая машина понеслась прочь по заснеженной улице, а черная осталась стоять возле беседки.

Клавдия Васильевна, пожав плечами, открыла папку и, взглянув на бумаги, торопливо набрала номер телефона молодой хозяйки. И когда та отозвалась, удивленно проговорила:

— Лия, тут какие-то люди привезли свидетельство купли-продажи непроизводственного помещения, находящегося в райцентре, и дарственную на автомобиль… Здесь еще и банковские квитанции…

— Да, да, я знаю! — ответила девушка голосом, показавшимся бухгалтерше неестественно веселым. — Сейчас иду к вам! А вы, пожалуйста, скажите Косте Беспалому, что он мне нужен.

Когда Архелия прибежала в контору, водитель уже поджидал ее в приемной, оживленно болтая с Любкой Матюк — фигуристой разводной молодкой, на плечах которой лежал целый ворох обязанностей: секретаря, кадровика, архивариуса, деловода, да еще и заведующей военно-учетным столом.

— Костя, отдай свою "Ниву" Жорке Жадану! — поздоровавшись, распорядилась хозяйка. — Хватит ему быть безлошадным!

— Как так, отдай?! — вскочил со стула опешивший водитель. — А я чем заниматься буду?

— А ты примешь иномарку! — засмеялась девушка. — Ту, которая под окнами стоит! Видел?

— Так это же машина того мудака, к которому я вчера тебя возил! — совсем растерялся Беспалый.

Архелия хлопнула его по плечу:

— Она уже наша!

— Наша? — переспросил он и озадаченно почесал затылок. — Ну, дела!

— Только я тебя прошу, приведи машину в божеский вид! — попросила девушка. — Оторви и выбрось всю ту гадость, которую навешали на нее!

— Сделаем! — глаза Беспалого радостно засияли. — Сейчас же сделаем, Лия, не сомневайся!

Зайдя в кабинет Клавдии Васильевны, фермерша первым делом внимательно изучила документы, которые привезли из райцентра, а потом поинтересовалась:

— Вы не в курсе, где можно приобрести кухонное оборудование и столы для кафе?

— Если нужно, Жорка все разузнает, — ответила бухгалтерша, обеспокоенно поглядывая на девушку. — А ты что, решила открыть кафе?

— Да, в райцентре, в помещении бывшего универсама, — подтвердила та, доставая из пакета коробку грильяжа в шоколаде. — Только это будет, скорее, не кафе, а столовая с настоящей домашней кухней, чтобы люди могли зайти и как следует поесть.

Клавдия Васильевна принялась убирать со стола бумаги, затем долила воды в электрочайник и включила его. Архелия присела на стул и стала распаковывать конфеты.

— Ты думаешь, из этой затеи что-то выйдет? — как бы мимоходом спросила бухгалтерша, протирая бумажной салфеткой чашки. — Вряд ли посетителей будет достаточно…

— На этот счет я спокойна! — беззаботно отмахнулась девушка. — Найдутся желающие пообедать. Кафе в центре, цены сделаем минимальными, ведь продукты-то будут наши.

— Однако прежде чем браться за такое дело, надо бы сначала все хорошенько посчитать, прикинуть! — не унималась Клавдия Васильевна. — Кстати, хочу тебя спросить вот о чем: у нас появилось уже два помещения, а денег за них мы не перечисляли. Как так? У кое-кого могут возникнуть вопросы…

— Ну, за магазин я с Невечерей наличными рассчиталась, — соврала Архелия. — Деньги у меня были, как раз машину продала…

— А за универсам чем платила? — в глазах бухгалтерши явственно читалось недоверие. — В документах, которые передал Кившик, есть квитанции о перечислении тобой определенных сумм в бюджет, как и положено при такой сделке… Эти деньги что, из твоих личных сбережений? Да и в документах подпись не твоя, я же вижу. Кто-то за тебя расписался… Смотри, этот жучара Кившик может запросто обратиться в суд с заявлением о признании сделки недействительной. И добьется своего — деньги мы не перечисляли, подписи в документах поддельные…

— Да не покупала я это здание! — с сердцем выкрикнула Архелия. — Не покупала! Мне его Кившик передал безвозмездно!

Глаза Клавдии Васильевны сделались круглыми от удивления.

— Безвозмездно? С чего это он так расщедрился?

— Да не расщедрился, а откупился! — раздраженно воскликнула фермерша. — Он поступил со мной нехорошо, очень нехорошо и решил таким вот путем загладить свою вину…

— Не знаю, Лия! — тяжело вздохнула бухгалтерша после некоторого раздумья. — Если у соответствующих органов возникнут вопросы, будешь сама с ними объясняться.

— Не волнуйтесь, Васильевна! — на губах девушки промелькнула самоуверенная ухмылка. — Я все решу! Никаких проблем не возникнет!

И принялась пить чай.

Хозяйка кабинета взглянула на нее с сомнением, нервно поерзала в кресле, но не сказала больше ничего.

По дороге домой Архелия встретила Ткачука. Тот как раз бежал на ферму с обеда. Поймала его за рукав:

— Как самочувствие Максимки?

— Врачи говорят, что все самое страшное позади, — смущенно выговорил Федька, отворачиваясь — от него несло перегаром. — Но Максим может еще не один год страдать от последствий болезни, есть даже риск потери слуха… В общем, малыш какое-то время полежит в больнице, а потом его отправят в специальный санаторий.

— С твоим мальчиком все будет хорошо! — девушка успокаивающе похлопала Ткачука по предплечью. — Он обязательно поправится.

— Ты так нам помогла, Лия… Спасибо тебе! — Федька бросил на нее благодарный взгляд и опять отвернулся.

— Ладно, пошла я! — Архелия сделала несколько шагов, а потом, оглянувшись, прибавила: — Ты только не пей, ладно? У тебя такие проблемы с ребенком… Да и Галке вот-вот рожать… Не пей!

— Так я это, встретил Сан Ваныча, — растерянно пролепетал Ткачук. — Понемногу приняли…. По грамульке… Ты ж видишь, я трезвый…

Управившись по хозяйству, девушка отправилась коротать вечер к Евдошке.

Та, бледная, как полотно, сидела на топчане и суетливо курила. Ее бил озноб, лоб покрывала испарина, седые пасма волос, выбившиеся из-под домашнего ситцевого платка, прилипли к щекам.

— Вот хорошо, что ты пришла! — радостно воскликнула она, увидев внучку на пороге светелки. — А то я вся, как на иголках!

— Что такое, бабушка? — встревожилась Архелия. — Ты заболела?

— Да тут, милая, вот какое дело, — старушка схватила ее за руки и усадила рядом с собой. — Прилегла я после обеда немного вздремнуть, и мне сон дурной привиделся! Приснилось, будто ты и я стоим над пропастью под раскидистой сосной. Далеко внизу — острые камни, за ними — болото. Дует страшный ветер, прямо ураган. Стоим мы, значит, стоим, вдруг из-под ног начинает уходить земля, край обрыва обваливается. Ты первая падаешь. Я успеваю ухватить тебя за воротник куртки, изо всех сил тяну вверх, а сама пытаюсь поймать над головой качающуюся ветку. Но не дотягиваюсь и начинаю тоже сползать. И тут чувствую — тебя рядом нет. Где же ты? Поднимаю голову, глядь, а ты зацепилась цепочкой, которую тебе Леонард подарил, за какой-то корешок и висишь над пропастью, ногами болтаешь. Я кричу: "Держись!" Смотрю, ты ухватилась рукой за ветку сосны и подтягиваешься. А я уже не сползаю по склону, уже качусь в пропасть кубарем, потом и вовсе лечу… Дальше — удар, и мое тело пронзила острая боль…. Проснулась — спина мокрая от пота, сердце колотится в груди, глаза залиты слезами…

— Бабушка, это же всего лишь сон! — с облегчением вздохнула девушка. — А ты из-за него так расстроилась. Честное слово, смешно!

Евдошка поплевала на окурок, швырнула его под печку и, отерев ладонью влажный лоб, неторопливо проговорила:

— Сон-то сон, но у меня на сердце камень. Предчувствие нехорошее…

— Да брось ты! — засмеялась Архелия. — Ни в какую пропасть мы не полетим!

— Может, и так, — бабка, кряхтя, поднялась с топчана, подошла к столу и налила себе в чашку взвара из банки. Выпила и повернула к внучке осунувшееся лицо: — Я тебе вот что скажу: надень и не снимай с себя украшения, подаренные Леонардом.

— Слишком они шикарные, — заметила девушка. — Начнут спрашивать, где я их купила, сколько стоят…

— А ты говори, что украшения куплены давным-давно, — посоветовала старушка. — Дескать, батька когда-то мамке подарил, а она сложила их в шкатулку, да и забыла…

— Ладно! — пожала плечами Архелия. — Буду носить!

— Смотри! Не забудь надеть!

Вернувшись домой, она достала материну шкатулку со спрятанными в ней подарками покровителя, и стала их рассматривать. Потом нацепила на себя цепочку, браслет и кольцо, подошла к зеркалу. Да, шикарные вещицы, таких в райцентре не купишь, может, только в Полтаве сыщешь или в самом Киеве. И стоят они, наверно, баснословные деньги.

Придя утром в контору, Архелия обнаружила в приемной женщину в старом вылинявшем ватнике и украинском платке, закрывавшем ее лицо до самых глаз. Она стояла у порога, опершись плечом о дверной косяк. Девушка сначала и не сообразила, что это ни кто иной, как Райка Сысоева. Но потом догадалась.

Поздоровавшись, прошла к двери своего кабинета, открыла:

— Ты ко мне, Раиска?

Та кивнула.

— Ну, проходи!

Любка Матюк, испуганно таращась на посетительницу из-за перегородки, разделявшей приемную на две части, пропищала:

— Лия, тебя спрашивал Жорка Жадан! Вы же с ним в район собрались…

— Скажи ему, что я освобожусь через полчаса, и поедем! — ответила фермерша, пропуская поперед себя Сысоеву.

Та вошла, стала у стены.

— Садись! — Архелия указала рукой на ряд стульев, а сама прошла за стол и опустилась в кресло.

— Да я ненадолго, — глухим голосом проговорила посетительница, но все же присела на краешек стула. Помолчала, опустив голову, как бы собираясь с мыслями, потом тяжко вздохнула и начала издалека излагать суть дела: — У нас с тобой однажды размолвка вышла… Не знаю, может, ты до сих пор держишь на меня зло, но, кроме тебя, мне больше не к кому обратится… Кстати, большое спасибо, что тогда на похоронах помогла с машиной и заплатила в магазин за продукты. Честно говоря, я даже не ожидала… А теперь у меня другая проблема — не знаю, на что жить… В больницу я больше не лягу, нет у меня денег на лекарства. На работу в райцентр не наездишься, да и кто меня возьмет с такой рожей?

Сысоева развязала платок, медленно опустила его на плечи. Увидев ее лицо — обрюзгшее, в красных волдырях, с ярившейся раной на переносице — девушка не удержалась, ахнула.

— Да, вот такая я теперь стала! — тяжко вздохнув, печально произнесла Райка. — В Талашковке все тыкают на меня пальцами и говорят, что я сифилитичка. Но это не так! У меня другая хворь, не заразная. Если надо, я представлю документы — выписку из истории болезни…

— Не нужно! — покачала головой Архелия. — Я слышала, что у тебя эта, как ее… волчанка…

— Да! — подтвердила Сысоева, опять закутываясь в платок. — Красная системная волчанка. Я раньше даже и не слышала о такой болячке, а теперь вот… Наверно, за грехи…

— Так, значит, ты хочешь устроиться ко мне на работу? — участливо осведомилась фермерша. Злорадства в ее душе не было.

Райка широко развела руками:

— Ну да, иначе придется помирать с голоду. Ведь кроме картошки и лука, у меня ничего нет. Даже хлеба не на что купить… Мне вроде как положена инвалидность, но для этого надо определенное время полежать в больнице. А потом ждать решения МСЭК. Но как мне лежать, когда в кармане — ни копейки…

Архелия с сочувствием взглянула на женщину, которая совсем недавно без зазрения совести делала ей гадости, и горестно поджала губы. Да уж, болезнь сильно изменила Сысоеву — она исхудала, ссутулилась, даже, кажется, стала ниже ростом.

— Не бойся, не дадим мы тебе умереть с голоду! — опустив глаза, заверила девушка. — Я постараюсь что-нибудь придумать для тебя. Только это будет временная работа. Подкопишь деньжат, и сразу ложись в больницу, добивайся группы инвалидности! Какая из тебя труженица? Я же вижу, ослабела ты совсем, вон, еле ноги передвигаешь…

На запухших глазах Райки выступили слезы.

— Спасибо тебя, Лия! И прости меня, ради Бога, за все, что было… Слышишь?

— Успокойся! — поморщилась девушка, не желая об этом говорить. — Забудь о прошлом! И давай, иди домой, а мы тут с Васильевной покумекаем насчет тебя. Думаю, завтра-послезавтра уже и приступишь к работе… А пока вот что: я скажу Жадану, чтобы он подвез тебе продуктов из нашей кладовки, всего понемногу — муки, круп, сахара, масла, мяса…

— Ой, Лия, спасибо! — повеселела Сысоева. — С первой же зарплаты я за все рассчитаюсь…

— Сейчас мы с Жаданом поедем в район, а после обеда, когда вернемся, он и привезет тебе провизию, — пообещала Архелия. И, ободряюще улыбнувшись, прибавила: — И не вешай нос, все у тебя образуется!

Как только посетительница ушла, фермерша поспешила к Клавдии Васильевне.

— Райка Сысоева голодает и просится на работу…

— Да знаю я! — небрежно махнула рукой бухгалтерша. — Мне Любка только что пересказала ваш разговор, она все слышала.

— И что посоветуете?

— А куда мы ее можем определить? — недоуменно пожала плечами Клавдия Васильевна. — Сейчас нужен человек в пекарню, мы увеличиваем производство продукции, но туда с такими пранцами Райке пути нет! В контору я ее тоже не возьму, потому как все разбегутся.

— Может, хоть уборщицей? — предложила Архелия.

— Зачем нам уборщица? — хмыкнула бухгалтерша. — У нас девчата сами за собой убирают. Контора ведь маленькая — пять кабинетиков да кладовка, где хранятся документы.

Девушка опустилась на стул и, прикрыв ладонью глаза, некоторое время молчала. Потом встрепенулась:

— Слушайте, пусть Сысоева поработает в садово-огородной бригаде! Лишние руки в парниковом хозяйстве, я думаю, не помешают.

— Что ты! — замахала руками Клавдия Васильевна. — Там нужно вкалывать. А Райка слаба, да и куда ей на морозе? Чего доброго, совсем сляжет…

Архелия опять задумалась. Но ненадолго.

— Знаете что! — возбужденно воскликнула она, вскочив. Давайте примем Петьку Гнездилова на место покойного дяди Михайла Грицая! Петька ведь учился в училище на механизатора, мужик неглупый, куда он денется, разберется с фермской техникой. А Райку возьмут в школьную котельную. Думаю, мне удастся договориться с Кужманом.

Бухгалтерша укоризненно покачала головой:

— Не все так просто, как ты думаешь! В котельную кого ни попадя не возьмут, нужен человек, у которого есть допуск к работе с газовыми печами.

— Что же делать? — растерялась Архелия.

— Ладно! — смилостивилась Клавдия Васильевна. — Оформим пока Сысоеву приемщицей на маслобойку. Там, конечно, и без этой единицы прекрасно обходятся, но коль такое дело, пусть поработает… Трудного ничего нет — надо проверять, какие семена везут люди на обмен — не слишком ли засоренные и не прелые ли, потом взвешивать принятое, отпускать масло и макуху… Вид, конечно, у Райки паршивый, но что делать — закутает харю, оденется попристойнее, и как-то оно будет…

— Вот спасибо, Васильевна! — обрадовалась фермерша. — Как бы мы не относились к Сысоевой, но должны помнить, что это все-таки живой человек, наша односельчанка. Неужели мы допустим, чтобы она пухла от голода?

— Жалостливая ты слишком! — неодобрительно заметила бухгалтерша. И вдруг увидела палец Архелии, увенчанный перстнем. Изумленно уставившись на него, прибавила с нажимом: — Или слишком богатая…

Та инстинктивно спрятала руку в карман и ужом выскользнула из кабинета.

А в коридоре нос к носу столкнулась с Жаданом.

— Так мы едем в район или не едем? — недовольно поинтересовался тот, потирая озябшие руки. — Я полчаса просидел в машине, а тебя все нет!

— Извини, Жорчик! — заискивающе улыбнулась девушка. — Задержалась. Но теперь свободна, и мы можем ехать.

— Ты хоть объясни, зачем мы премся в райцентр? — Жадан открыл перед ней дверь конторы, сам вышел следом и закурил.

— Едем смотреть на помещение бывшего универсама! — объяснила Архелия. — В нем мы откроем столовую или кафе. Тебе предстоит заняться организацией ремонта и покупкой кухонного оборудования. Ну, и соответственно утрясешь все необходимые формальности.

— Понятно! — равнодушно изрек Жорка и, подойдя к "Ниве" улыбнулся, бережно провел рукой по капоту. — Кстати, спасибо тебе, Лия, за машину! Ты даже не представляешь, как облегчила мою жизнь. Ведь снабженец без колес, что птица без крыльев!

— Да, и вот еще что! — вспомнила девушка. — Когда вернемся в Талашковку, зайдешь к Клавдии Васильевне, пусть она выпишет разных харчей: муки, мяса, масла — в общем, всего-всего понемногу. Ты сразу же получи их в кладовке и отвези домой Райке Сысоевой.

Услышав это, Жадан даже поперхнулся от неожиданности:

— Райке?! Да она же такие гадости о тебе…

— Жорчик, не забудь исполнить мое поручение! — оборвала его Архелия на полуслове. — Человек остался без средств к существованию и голодает. Продукты выпиши на свое имя, а я за них расплачусь. И не забудь сказать Райке, чтобы завтра утром пришла в контору оформляться на работу. Мы берем ее на маслобойку приемщицей.

Снабженец недоуменно пожал плечами, вяло махнул рукой и полез в салон "Нивы".

Помещение бывшего универсама Жадану понравилось. Он ходил, заглядывал во все углы и восхищенно цокал языком. Закончив осмотр, высказал свое мнение:

— Ты знаешь, Лия, тут можно не только кафе разместить, но и небольшой кондитерский или макаронный цех! Я думаю, лучше все-таки макаронный цех, это дело более перспективное. Что скажешь?

— А что я могу сказать? — развела руками девушка. — Я доверяю твоему опыту и полностью полагаюсь на него. Считаешь, что стоит открыть цех? Открывай!

Жорка засмеялся и шутливо щелкнул ее по носу:

— А ты не только шустрая девчушка, но, оказывается, еще и хитрая! Далеко пойдешь!

Глава двадцать первая

За ночь в Талашковке ощутимо прибавилось снега, однако, к большому разочарованию детворы, вскоре он начал таять, и уже перед обедом от него почти ничего не осталось.

Архелия споро орудовала метлой, наводя порядок во дворе, когда ее окликнул участковый Отечко.

— Как дела, хозяюшка?

— Нормально, дядя Петя! — ответила девушка, улыбаясь. — Заходите, чайку выпьем!

Участковый в нерешительности почесал затылок:

— Вообще-то, я спешу, дела у меня…

— Неужели ваши дела не могут подождать каких-то десять минут? — Архелия бросила метлу под забор и направилась к калитке, у которой топтался Отечко. Подошла и, лукаво стрельнув глазками, прибавила: — Сейчас самое время выпить горячего чайку да маленькую рюмочку коньяку.

— Оно, конечно, да, зябковато сегодня, сыро! — согласился повеселевший участковый. — Так что можно и чайку… немного.

На кухне Архелия усадила гостя за стол, быстро приготовила чай и принесла из гостиной бутылку коньяка.

— Дядя Петя, не стесняйтесь, наливайте!

Просить дважды участкового не пришлось. Он налил себе почти полный стакан, опрокинул его одним духом и потянулся к чашке с чаем.

— Может, вы что-нибудь перекусите? — не дожидаясь ответа, хозяйка быстро открыла холодильник, достала миску холодца и поставила на стол.

— Не! — замахал руками Отечко. — Я так рано никогда не обедаю. Да и вообще я ем не часто и мало. Возраст как-никак…

— Как там тетя Дуняша? — поинтересовалась девушка и тоже присела за стол.

— Да ее, бедолагу, артрит уже просто замучил! — вздохнул гость и, секунду подумав, налил себе еще полстакана коньяка. — И где он, зараза, взялся? Дуняшка ж вроде еще молодая, сорок шесть — разве это возраст?

— А она лечится, принимает какие-нибудь препараты? — Архелия подсунула поближе к участковому тарелку с гренками.

— Уколы делали Дуняше, они вроде помогали маленько, а все остальное — мази эти всякие — до лампочки! — Отечко выпил коньяк, взял поджаренный кусочек хлеба, понюхал и положил на место. Вздохнул и неожиданно переменил тему: — По району слух гуляет, будто ты заставила Кившика отдать тебе помещение бывшего универсама, которым он владел…

— А что, ходят такие разговоры? — насторожилась девушка.

— Обычная сплетня! — пробасил участковый, принимаясь за чай. И растолковал: — Кившик вроде кому-то сказал, будто ты поделала ему так, что он чуть не умер. И сняла порчу только тогда, когда помещение универсама оказалось в твоих руках. Да еще и машину в придачу потребовала!

— Ну, и гад же этот Кившик! — выпалила Архелия, покраснев. — Я сейчас вам, дядя Петя, расскажу, как все было на самом деле. Приехала я с Костиком в райцентр, нашла этого мерзавца и сказала, что хочу купить у него здание. Он повез меня в свое кафе вроде как для деловой беседы, там завел в подсобку…

— Которая за барной стойкой? — мимоходом уточнил Отечко.

— Да! — кивнула девушка. И продолжила: — Стал угощать шампанским. Потом полез целоваться и тискать. Я оттолкнула его. Так он чуть не побил меня, не выпускал из подсобки, сыпал угрозами. Изнасиловать хотел! Я с трудом вырвалась и стала кричать, что заявлю в милицию… В кафе были люди, я думаю, они слышали мои вопли…

— А дальше как дело было? — в немного помутневших глазах участкового вспыхнули искорки интереса.

— Да как? — потупилась Архелия. — Кившик стал умолять меня не идти в милицию. Но я сказала, что все равно пойду. А потом… в общем, он так испугался, что… наделал в штаны… Поверьте, это правда!

— Этот клоун, этот баламут навалял в штаны?! Ты не шутишь? — Отечко схватился за живот и разразился хохотом. — Вот это номер!

— Воняло так, что нечем было дышать! — прибавила девушка и тоже рассмеялась.

— И Кившик предложил тебе здание и машину в обмен на молчание? — успокоившись, степенно осведомился участковый, поглядывая на бутылку почти с отвращением.

— Так и было! — подтвердила хозяйка. — Но я полагала, что Кившик говорит это не в серьез. А он на другой день прислал каких-то людей, которые привезли документы на здание и пригнали машину… Ну, я же не дура, чтобы отказываться, верно?

— Да ты просто молодец! — похвалил Отечко, с задумчивым видом наливая себе коньяку. — Так ему и надо, этому индюку! Совсем распоясался. Обижает хороших людей. Вот недавно наехал за что-то на одного базарного торговца, подослал к нему двух отморозков, те разгромили его палатку, жестоко избили. И Кившику, представь, это сошло с рук! А скольким мужьям он наставил рога, сколько девок перепортил! Я рад, что, наконец, нашлась одна, которая дала ему достойный отпор.

Гость выпил, опять понюхал гренку, затем вытер платочком вспотевшее лицо и пробасил:

— Ладно, спасибо тебе, Лия, за угощение! Пойду я. — В прихожей, надевая шапку, предупредил: — Ты это, особо не распространяйся насчет того, как тебе достались помещение и машина. Говори, что купила.

— Я поняла, дядя Петя! — согласно кивнула Архелия. И когда участковый вышел за порог, крикнула вдогонку: — Заходите чаще! Я всегда рада вас видеть!

Вернувшись в дом, она убрала со стола и стала собираться на работу. Стрелки на часах в гостиной показывали уже около часу дня.

Не успела молодая фермерша дойти до конторы, как почтальонша Марфуша огорошила ее новостью: Сергей Сергеевич, муж Зои Дмитриевны, вчера вечером побил Жорку Жадана и полуголого выкинул на улицу.

— Представляешь, математичка думала, что муж уехал на два дня в командировку, и привела домой Жадана, — взахлеб рассказывала Марфуша. — Они сели за стол, выпили, ну, и… А тут Сергей Сергеевич! Боже, он как увидел их в чем мать родила, то просто осатанел! Выбил табуреткой два окна, покромсал мебель, перебил посуду. Гонялся за Жоркой по всему дому, дубасил, чем ни попадя. Крепко досталось и Зое Дмитриевне. Говорят, она сегодня даже на занятия не явилась…

Перепуганная девушка, не дослушав почтальоншу, со всех ног бросилась в контору. Издали увидела возле беседки "Ниву" с открытым капотом и Жадана, деловито копавшегося в ее внутренностях. Ага, значит, он жив-здоров! У Архелии сразу отлегло от сердца.

— Фух, слава Богу, ты на работе! — обрадовано воскликнула она. — А то мне только что такие ужасы рассказали, я уж думала…

В этот момент Жорка поднял голову и фермерша, увидев его лицо, пораженно вскрикнула: оно было заплывшим и синим. На лбу красовалась большая ссадина, на губах запеклась кровь, один глаз не открывался.

— Ну, извини… — смущенно промямлил снабженец и опять склонился над мотором.

— Господи! — выдохнула Архелия. — Ты, наверно, плохо себя чувствуешь?

— Нормально! — буркнул Жадан, не поднимая головы.

— Жорчик, ты же серьезный мужик! Скажи мне, ну, зачем нужно было переться в дом к чужой жене? — всплеснула руками девушка. — Тебе что, одиноких молодиц и девок мало?

Он выпрямился, виновато пожал плечами:

— Верь, не верь, но Зоя Дмитриевна просто затащила меня к себе домой. Встретила вчера вечером на улице и как пристала, как пристала, что тебе банный лист! И просила, и умоляла, и плакала… Ну, какой нормальный мужик откажет женщине в такой ситуации? Хотя, конечно, я от нее подобного никак не ожидал и просто опешил…

Архелия с укоризной покачала головой и, жалостливо поглядывая на Жорку, поинтересовалась:

— У тебя хоть все кости целы, Казанова?

— Целы, целы, что с ними случится? — процедил Жадан, стыдливо прикрывая свое изуродованное лицо испачканной в мазут матерчатой перчаткой. — Я ж говорю, все со мной нормально, вот только фейс слегка помят…

— Фейс у тебя не просто помят, он ужасный! — заявила Архелия, повысив голос. — Сейчас же отправляйся домой и давай, отлеживайся! Пусть мать делает тебе примочки из бодяги. Два дня на работе можешь не появляться. Считай, что я дала тебе оплачиваемый отгул.

Снабженец обреченно вздохнул, шмыгнул носом и, бросив перчатки на двигатель, захлопнул капот.

— Так что, я тогда пошел?

— Иди, иди! — махнула рукой фермерша.

Жорка заложил руки в карманы своей просторной дубленки и, сильно прихрамывая, поковылял в сторону школы, возле которой стояла его старенькая хата. Девушка посмотрела ему в след и, грустно вздохнув, пошла в контору.

Было десять часов вечера, когда в доме Гурских неожиданно погас свет. Молодая хозяйка, сидевшая на диване перед телевизором, испуганно вскочила и заметалась по гостиной в поисках свечек. Они точно где-то лежали, целая упаковка, вот только где именно — Архелия не помнила. Она стала лихорадочно открывать дверцы шкафов и ощупывать полки, заставленные книгами, статуэтками, вазочками и бутылками. Потом побежала на кухню. Но едва переступила порог, как свет появился. Облегченно вздохнув, девушка вернулась в гостиную. Однако ни люстра, ни светильник, стоявший на тумбочке в углу, не горели, не светился и экран телевизора.

— Что такое? — раздраженно прошептала Архелия.

— Да ничего страшного, сладкая моя! — раздался звонкий мужской голос из глубины комнаты.

Сердце хозяйки учащенно забилось.

— Это ты, мой господин? — спросила она робко, блуждая взглядом по гостиной.

— Иди ко мне!

Наконец девушка увидела Леонарда. Он сидел на диване, где несколько минут назад, сидела она сама. Его лицо в рассеянном свете, падающим из коридора, казалось серым и неподвижным, будто высеченным из камня. И только глаза — две большие синие искры, пусть и холодные, — оживляли его.

На покровителе была сплошь черная одежда — рубашка с длинными рукавами, брюки и длинноносые туфли. Белели одни заклепки на широком поясе да какой-то странной формы амулет на груди.

Когда Архелия подошла, демон быстро встал и протянул к ней руки.

Они обнялись и стояли так, крепко прижавшись друг к другу, довольно долго. От Леонарда исходил сложный аромат вина, душистого табака и хмеля, который пьянил, будоражил кровь и вызывал острое сексуальное желание.

Первой не выдержала девушка. Она стала прижиматься к груди покровителя все сильнее и сильнее, с жаром поглаживая его спину и мускулистые плечи. Низ ее живота пылал огнем, сердце билось громко и учащенно, в ушах шумело, а глаза закатились.

— Мой господин! — прошептала она, горячечно зашарив руками по бедрам демона и от нетерпения покусывая губы. — Мой господин…

Одним движением он сорвал с нее халат, подхватил на руки и тут же опустил спиной на диван.

Молодая ведьма, то смеясь, то рыдая от счастья, судорожно взмахивала руками, старалась дотянуться до покровителя, который стоя крепко держал ее за бедра. Она не видела и не слышала ничего, она была всецело поглощена сонмом чувств — неописуемого блаженства, сладострастия, азарта и дикого восторга.

Архелия пришла в себя не сразу. У нее едва хватило сил, чтобы скатиться с дивана и сесть на полу. Сквозь розовый туман, застилавший глаза, она взглянула на Леонарда с любовью и преданностью собаки. Он полулежал в кресле, закинув ногу за ногу, и улыбался.

— Ты довольна, сладкая моя?

Вместо ответа девушка встала на четвереньки и поползла к нему. Обняла его колени, прильнула к ним щекой и застыла, млея от истомы.

— Устала? — демон погладил растрепанные волосы своей подопечной, провел пальцами по ее мокрому лбу.

— Немного, — прошептала она, пытаясь проглотить сладкий комок, застрявший в горле и мешающий дышать на полную грудь.

— Скоро полночь!

— Полночь?!

— Нам нужно поговорить!

Леонард помог девушке подняться. Но она все еще не могла стоять — ноги подгибались, будто ватные. Тогда он взял ее на руки, уложил на диван, а сам присел рядом.

— Ты хорошая любовница! — обронил в полголоса.

— Я всегда буду принадлежать только тебе! — горячо пообещала молодая ведьма, проникновенно заглядывая в его глаза, излучающие синий свет. Ее живот и бедра все еще вздрагивали.

— А вот это неправильно! — назидательно молвил демон, покачав головой. — Ты должна жить в свое удовольствие, жить полноценно, иметь семью и детей. Найди себе мужчину, возьми его в мужья. — И засмеявшись, прибавил: — Не беспокойся, я не ревнивый!

— Но я не хочу! — запротестовала Архелия. — Мне никто не нужен, кроме тебя!

Леонард склонился и нежно поцеловал ее в бедро.

— Я не земной человек, ты ведь понимаешь это? Поэтому советую: ищи себе супруга! А я буду твоим любовником. Хотя, к сожалению, часто приходить не смогу.

Девушка нашла его пальцы, крепко сжала.

— Кстати, как тебе Равза? — поинтересовался демон, и опять коснулся губами ее тела — на сей раз пупка. — Угодил тебе Бубело с помощником?

— Смешной он какой-то, этот Равза! — воскликнула Архелия. — Суетливый, говорливый, не дурак покушать.

— Зато он очень толковый! — ухмыльнулся покровитель. — Ты можешь во всем положиться на него. Точно так же, как и на Палаксену.

— На кого? — не поняла молодая ведьма.

— На Палаксену! — повторил Леонард, поднимаясь и отступая вглубь комнаты. — Она тоже твоя помощница. Как и Равза, не из знатных бесов, но из заслуженных.

— Мой господин, ты что, уже хочешь уйти? — девушка быстро приподнялась и оперлась на локоть. В ее голосе явственно звучали нотки сожаления. — Так скоро!

— Да, сладкая моя, мне пора! — развел руками демон и, увидев, что она хочет встать с дивана, жестом остановил ее. — Не будем прощаться. Не нужно!

Внезапно Архелия почувствовала сильный толчок, как будто качнулась земля. В шкафу звякнули бутылки и рюмки, скрипнули половицы. И тут же гостиную озарил яркий свет — включились и люстра, и светильник.

Покровителя уже не было, он исчез.

Девушка с минуту полежала, не спеша поднялась, набросила на себя халат и направилась в ванную. Но, сделав несколько шагов, пораженно вскрикнула и остановилась: цветы! Изо всех трех горшков, стоявших на подоконнике, торчала высохшая ботва, а все листья — желтые, скрюченные — опали. Что же могло произойти? Ведь еще вечером, пару часов назад, и бальзамин, и бегония, и азалия — любимые комнатные цветы покойной матери — прекрасно себя чувствовали…

Архелия села на диван и заплакала от досады.

Вдруг во дворе отчаянно залаял Шарик. И сразу в саду послышались какие-то непонятные звуки, похожие на треск ломаемых сучьев. Девушка метнулась к окну — темно, ничего не разобрать. Тогда она включила на улице свет, вышла в веранду и сквозь стекла осмотрела двор и часть улицы, прилегающую к нему. Никого. Затем побежала в комнату покойного отца, из которой хорошо был виден сад и огород. Долго стояла, не зажигая свет, всматривалась в силуэты деревьев и кустов. Вроде ничего подозрительного.

Вернулась в гостиную. Шарик продолжал заливисто лаять. Интересно, на кого он так оторвался? На пьяного, который прошел по улице? На какую-нибудь забредшую во двор собачонку или кошку? Так раньше пес на все это как будто не реагировал…

Когда раздраженная Архелия решила выйти к Шарику и уже сунула ноги в галоши, он внезапно затих. Вздохнув с облегчением, она отправилась принять душ.

Плескалась совсем недолго. Но прохладная водичка все-таки успела взбодрить, развеять усталость, сковывающую мышцы, и желание немедленно лечь в постель, которое одолевало еще пятнадцать минут назад, прошло. Девушка подумала, что стоит выпить некрепкого чая с медом, а заодно полистать прессу.

Захватив из гостиной новогодний номер женского журнала, который так и не удосужилась прочитать, да несколько местных газет, Архелия пришла на кухню и включила электрочайник.

Только присела за стол, как за окном, где-то возле гаража, раздался хруст. Она бросилась к занавеске, отдернула и приникла лицом к стеклу. Но ничего толком разглядеть не смогла — темно.

Постояв с минуту, вернулась к столу, заварила чай и уселась на табурет. Чего, собственно, волноваться? На всех окнах — крепкие решетки, входная дверь — металлическая, запоры — надежные.

Архелия насыпала из банки немного меда в блюдце, отрезала кусочек булки и принялась пить чай. И в этот момент в гостиной зазвонил телефон. Пока добежала, он умолк. Странно, кто это мог звонить в час ночи?

Она выключила свет и, прежде чем вернуться на кухню, подошла к окну. Стояла и вглядывалась в темноту. Вскоре разглядела очертания забора, калитку, ствол старой груши, а затем — улицу и дом Васьки Гладуна. Подняла глаза вверх — в черном небе ни луны, ни звезд, их полностью скрыли тучи. Уже хотела отойти, но вдруг увидела сноп света — со стороны магазина по улице медленно проехала легковая машина и повернула к школе.

Девушка хлебала чай, листала журнал и пыталась понять, отчего она так разволновалась. Ну, хрустело что-то под окнами, ну, звонил телефон, так разве это повод для тревоги? Чтобы окончательно успокоиться, достала из серванта бутылку, из которой потчевала участкового, и выплеснула в стакан остатки коньяка. Зажмурившись, вылила его себе в рот, глотнула. И уже через пять минут почувствовала себя гораздо лучше. А еще через пять отставила чашку с недопитым чаем и отправилась спать.

Утром проснулась гораздо позже обычного — не в шесть, а почти в семь часов. Спала бы, наверно, и дольше, да разбудил настырный рев Березки, доносившийся из сарая. Архелия вскочила с постели, наспех умылась, накинула на себя старый отцовский тулуп и вышла во двор. Сделала шаг и, бросив мимолетный взгляд на конуру, чуть не упала в обморок. Под оградкой палисадника в луже замерзшей крови лежал Шарик, насквозь проткнутый вилами.

— А-а! — истошно закричала девушка и, уронив подойник, бросилась обратно в дом.

Через час во дворе Гурских появился Отечко. Осмотрел труп собаки, походил по двору, заглянул в сад, в палисадник, долго торчал в огороде. Вернувшись, попросил:

— Хорошенько посмотри, Лия, все ли у тебя на месте? Может, пропало чего-нибудь?

— Да вроде все на месте, — неопределенно пожала плечами молодая хозяйка. — Дядя Петя, вы думаете, ко мне наведывались воры?

— А то кто же? — хмыкнул участковый. — И воры, как видишь, серьезные, такого пса, сволочи, не пожалели, погубили…

Уходя, посоветовал:

— Впредь на ночь свет во дворе не выключай! И если услышишь или увидишь что-то подозрительное, не стесняйся, сразу звони мне.

Глава двадцать вторая

Узнав от внучки о ночном происшествии, Евдошка встревожилась.

— Так, значит, ничего из хозяйства не пропало? — переспросила она и печально покачала головой. — Это плохо, очень плохо!

— Что ты такое говоришь, бабушка? — удивилась Архелия. — Что же тут плохого? Наоборот, хорошо!

— Да нет, — не согласилась старушка. — Выходит, что те, кто шастал у тебя ночью по двору, не воровать приходили.

— А что же им было нужно? — заволновалась девушка.

— Вот и я думаю — что? — бабка достала сигарету и, отрешенно глядя куда-то в угол светелки, начала ее разминать. Затем закурила и негромко произнесла: — Сегодня же проведем обряд, который защитит твой дом от нежелательных гостей, а двор — от вторжения людей, замысливших против тебя недоброе. Сейчас попьем чайку и пойдем. Мешкать нельзя, мало ли что…

Обряд оказался простым и времени занял немного. Евдошка трижды обошла дом, каждый раз останавливаясь на углах и под окнами, щедро рассыпала соль и бубнила какие-то заклятья. Потом сунула под ворота и калитку дольки чеснока, побрызгала водой из бутылки бетонную дорожку и разбросала по двору несколько горстей соли, смешанной с маком.

— Все, можешь быть спокойной! — с улыбкой сказала внучке, закончив обряд. — Ни один враг уже не проникнет на твою территорию.

— Теперь мне нечего бояться! — повеселела Архелия.

Она ласково обняла старушку, поцеловала в щеку и повела ее в дом потчевать обедом.

Войдя в прихожую, Евдошка остановилась, озабоченно взглянула на свою подопечную и со вздохом заметила:

— Здесь-то ты в безопасности, но в других местах и, особенно, на улице уязвима. Помни об этом и будь осторожна! И лучше никуда не ходи после того, как стемнеет, сиди дома!

— Неужели ты думаешь, что за мной действительно кто-то охотится? — неуверенно проговорила девушка, стараясь не показывать своего беспокойства. — Вряд ли! Ну, кому я нужна?

— Э, не скажи! — бабка похлопала ее по предплечью и, взявшись рукой за поясницу, стала медленно нагибаться, чтобы снять галоши. — У любой ведьмы всегда полно врагов! Даже у такой молодой и начинающей, как вот ты….

Архелия пожала плечами, затем быстро присела и помогла Евдошке разуться. Оставшись в одних бурках, та поплелась за внучкой на кухню. Сразу достала из кармана фартука пачку сигарет, бросила на стол и тяжело опустилась на табурет.

— В общем, поберегись, милая, очень тебя прошу! — промолвила негромко, но с чувством.

В ее глазах девушка увидела тревогу и разволновалась еще больше.

Отобедав, старушка ушла домой кормить своих курочек и поросенка, а молодая хозяйка осталась одна.

Но ненадолго. Вскоре ее окликнул с улицы громкий мужской голос. Посмотрела в окно — у калитки Микола Грицай, рядом с ним — здоровенная овчарка.

Накинув курточку, пулей выскочила во двор.

— Заходи, Колька!

Тот неторопливо отворил калитку, пропустил поперед себя собаку, потом вошел сам.

— Вот тебе, Лия, хороший сторож! — промолвил весело, но немного смущенно. — Показывай, куда его определить. Я тут и цепь крепкую захватил…

Архелия указала на железный кол, вбитый в землю, к которому еще недавно был привязан Шарик.

— А где ты взял это чудо? — спросила, с восхищением глядя на овчарку.

— Не узнаешь разве? — ухмыльнулся Грицай, прилаживая цепь к привязи. — Это же Рекс, пес Сан Ваныча!

— Он что, подарил его тебе? — удивилась девушка.

— Не подарил, а отдал в обмен на литр первоклассного самогона! — уточнил Микола и стал деловито осматривать конуру. — Вроде не очень тесная… Сан Ваныч частенько того, в невменяемом состоянии, и Рекс, бывало, целыми днями выл от голода. Спасибо соседке, тетке Калине, она подкармливала пса. А то уже издох бы давно.

Архелия метнулась в дом и через минуту появилась с кастрюлькой. Безбоязненно подошла к собаке, достала из-под конуры железную алюминиевую миску и до краев наполнила ее борщом. Затем вынула из кармана кусок хлеба, покрошила.

— Давай, Рекс, кушай!

Пес с недоверием посмотрел на девушку, потом — на Миколу, потоптался в нерешительности. Потом быстро подошел к миске и набросился на еду. Хлебал так проворно и жадно, что она опустела уже через несколько секунд. Архелия вылила в нее остатки борща, покрошила еще один кусок хлеба и, благодарно улыбнувшись Грицаю, предложила:

— Идем, Колька, я тебя чайком напою! А если не обедал еще, то и покормить могу.

— Да я только что из-за стола, — стал отказываться тот. — И на склад мне уже пора. Перерыв заканчивается…

— Ну, чаю-то можно выпить? — с обиженным видом произнесла хозяйка. — А на складе подождут. Там что, так много сейчас работы?

К чаю она подала гренки, вишневое варенье и мед. Предложила и коньячку, но Грицай отказался.

Беседовали о ночном происшествии, о погоде, вспоминали покойного дядьку Михайла…

Наконец Микола решительно поднялся и, поблагодарив за угощение, начал прощаться.

Хозяйка вышла проводить его.

В веранде споткнулась о старые галоши и чуть не упала. Он подхватил ее под руку.

— Осторожно, Лия!

Обуреваемая каким-то чувственным порывом, девушка в знак благодарности вдруг потянулась губами к лицу Грицая, ткнулась ими в щеку и, отпрянув, смущенно потупилась. Она и сама от себя не ожила такого поступка, все произошло помимо ее воли.

Парень растерянно опустил руки, что-то хотел сказать, но лишь открыл и закрыл рот, не произнеся ни звука. А потом порывисто обхватил девушку за плечи и коротко поцеловал в губы.

Когда она опомнилась, он уже выскочил за калитку.

Практически следом за ним выбежала на улицу и Архелия. Она так разволновалась, что решила немедленно поведать Евдошке о том, что произошло, и попросить у нее совета.

У магазина остановилась, подумав, что нужно бы купить бабке гостинцев. Денег в кармане не оказалось, но продавщица Тонька редко кому отказывала в кредите.

Взяв конфет, халвы и несколько пачек сигарет, девушка вышла из магазина и сразу же наткнулась взглядом на белую иномарку, стоявшую метрах в двадцати. В ней сидели двое стриженых мужчин, чем-то похожих друг на друга, и дымили сигаретами.

Архелия спустилась с крыльца и не спеша пошла вдоль улицы. Дойдя до хаты Евдошки, оглянулась. Белая иномарка все еще стояла на прежнем месте. Но мужчины уже покинули салон и стояли рядом с ней. Судя по их жестикуляции, они о чем-то оживленно беседовали или даже спорили. Этих людей девушка не знала и никогда не видела прежде.

— Ой, молодец, что пришла засветло! — обрадовалась старушка, увидев на пороге внучку. — Посидишь, погостюешь у меня, а потом я тебя провожу домой.

— Бабушка, я хочу с тобой посоветоваться! — начала та скороговоркой, бросая гостинцы на стол. — Так получилось, что мы с Миколой, сыном покойного дяди Миши Грицая, поцеловались. Ну, так получилось… И я не знаю, как мне теперь смотреть ему в глаза…

Выспросив все подробности и поинтересовавшись тем, как Архелия относится к парню, нравится ли он ей, Евдошка сделала неожиданное признание:

— Я уже не раз ловила себя на мысли, что этот Микола очень бы подошел тебе в мужья. По-моему, он самый порядочный и толковый хлопец в здешних краях. И, главное, не пьет! Ты, конечно, еще очень молода, но, поскольку осталась без отца и матери, надо выходить замуж. Одной жить негоже, тебе нужна опора в жизни, защита, надежное мужское плечо. Да и твоим хозяйством, я думаю, молодой Грицай смог бы неплохо управлять, вздумай ты нарожать ему детишек и отойти от дел.

— Оно так, бабушка! Но Микола ведь женатый человек! — развела руками девушка. — У него хорошая супруга. И сынок недавно родился…

Старушка взглянула на внучку с иронией:

— Вот же ты какая жалостливая да совестливая! О себе надо думать, о себе! Не пропадут ни жена, ни сын Миколы, коли останутся без него. Сейчас, слава Богу, не голод.

— Но на меня ведь талашковцы коситься начнут, вздумай я увести Грицая из семьи! — воскликнула девушка, присаживаясь на топчан. — Да и удастся ли увести — еще вопрос. Только сраму наберусь!

Евдошка подбоченилась и с укоризной покачала головой.

— Милая, да ты же ведьма! — напомнила она. — Для тебя не составит труда сделать так, чтобы этот Микола бегал за тобой, как собачонка за хозяином! И не нужно никого жалеть! Жалость к чужому человеку — запретное чувство для ведьмы. Она должна думать только о собственной выгоде. Иначе — зачем становиться ею, брать грех на душу? И бояться пересудов тоже не стоит! Что тебе досужая болтовня талашковцев? Да чихать на нее! Кстати, завтра утром приду к тебе и продиктую с десяток разных заговоров и заклятий — на всякие случаи в жизни. А чего знать не будешь — смело обращайся к Равзе, он научит, подскажет.

Архелия некоторое время молча размышляла, потом подхватилась и решительно заявила:

— Я думаю так: пусть все идет, как идет! Если Микола станет проявлять ко мне повышенный интерес, я отталкивать его не буду. А там — как судьбе угодно. Но ни привораживать его, ни бегать за ним не хочу!

— Ты не забывай, что ведьме найти себе пару не так-то просто! — со вздохом произнесла бабка, наполняя чашки душистым домашним пивом. — Не держатся возле нее мужики, сбегают! Если их, конечно, колдовством не удерживать возле себя…

Девушка только махнула рукой и, взяв свою чашку, опять опустилась на топчан. А старушка присела на табуреточку у плиты и закурила.

Дальше они говорили в основном о ночном происшествии.

Когда начало смеркаться, Архелия засобиралась домой.

— Я тебя провожу! — Евдошка накинула свое пальтишко и пошла следом за внучкой в сени.

Там, кряхтя, натянула на бурки галоши и принялась отпирать входную дверь.

Первой за порог вышла девушка, за ней — старушка. И тут из-за угла хаты выскользнул высокий плечистый мужчина и бросился к ним. Женщины громко закричали.

Схватив перепуганную внучку за рукав, бабка буквально втащила ее в сени и хотела захлопнуть дверь. Но тут громыхнул выстрел. За ним — еще один. Сразу же, как по команде, залились звонким лаем соседские собаки, а на улице, где-то совсем недалеко, послышались возбужденные голоса.

Архелия, взвизгнув от боли, упала навзничь. На нее, как куль, свалилась Евдошка.

В следующий миг в сени влетели Петька Гнездилов и учитель физкультуры Кондратьевич.

— Кто это стрелял? Вы видели? — закричал Петька и осекся — из горла старушки струей хлестала кровь и растекалась по деревянному полу.

Мужчины вытащили девушку из-под безжизненного тела, усадили на порог.

— Ты как, цела? — Кондратьевич бегло осмотрел ее голову.

— Рука! — простонала она.

Учитель физкультуры схватил одну руку Архелии, потом — другую, стал осматривать их.

— Браслет! В него попала пуля, и, видать, срикошетила, — возбужденно закричал он. — Ну, Лия, ты в рубашке родилась!

Кондратьевич осторожно снял искореженный браслет с запястья девушки. Оно было синим, на нем имелись кровоподтеки и ссадина, но пуля в руку не вошла.

— Дядя Гриша, заведите ее в дом! — попросил учителя Гнездилов. — Пускай она сидит там до приезда милиции и не высовывается! А я сейчас позвоню в райотдел.

Встав с помощью Кондратьевича на нетвердые, подгибающиеся ноги, Архелия с ужасом взглянула на тело старушки. Увидев ее остекленевшие глаза, затрепетала, как осина под порывами ветра. Сделала шаг в сторону и, издав истошный вопль, залилась слезами.

Меньше чем через час из района приехала машина с операми и приковылял участковый Петро Отечко.

Увидев браслет фермерши, немолодой мужчина с майорскими погонами, который, скорее всего, был старшим, во всеуслышание выразил предположение:

— Похоже, что Гурская, отступая в сени, инстинктивно прикрыла рукой грудь, а киллер как раз в этот момент выстрелил. Пуля попала в браслет…

— Вполне возможно! — согласился мужчина в гражданской одежде и, натянув на руки резиновые перчатки, принялся деловито осматривать тело Евдошки.

— Выпустите меня на улицу! — взмолилась девушка. — Я не могу здесь находиться!

Майор крепко взял ее под руку и повел в комнату, служившую покойной хозяйке спальней.

— Потерпи, барышня! Нам нужно с тобой переговорить. Сама понимаешь, это — необходимость.

Следом за ними в комнату вошли Отечко и молодой милиционер. Последний присел на кровать рядом с Архелией и, сочувственно поглядывая на нее, попросил:

— Расскажите, что вы заметили?

— Мужчину, — ответила она, все еще всхлипывая. — Высокого, крупного мужчину. Я не совсем уверена, но это, наверно, один из тех, которые сегодня приезжали в Талашковку на белой иномарке. Я видела ее возле магазина…

Допрос затянулся на целый час.

Когда девушку, наконец, отпустили, и она вышла в сени, тела Евдошки уже не было, его увезли в район на вскрытие.

До дома Архелию проводили Отечко и Петька Гнездилов.

Кое-как управившись по хозяйству, она упала в гостиной на диван и долго плакала. Потом пошла на кухню, села на табурет и тупо уставилась в угол, не зная, чем себя занять и как успокоиться. Единственное, чего хотелось девушке, — это забыться, забыться хоть на короткое время. Но даже от самой мысли о том, что можно, как раньше, прибегнуть к помощи алкоголя, ей сделалось дурно.

Она, наверно, так и сидела бы до утра, терзаемая душевными страданиями, но неожиданно явился утешитель: сначала в прихожей послышалось легкое покашливание, потом скрипнула кухонная дверь, и на пороге возник Бубело.

Вид у него был печальный.

— Видишь, красна девица, как оно бывает! — сокрушенно вздохнул он. — Даже колдовская сила не всегда помогает уберечься от наглой, внезапной смерти.

— Ты знаешь, кто стрелял? — первым делом осведомилась Архелия, подняв на демона заплаканные глаза.

— Знаю! — хмуро обронил он, присаживаясь на табуретку у стола. И после непродолжительной паузы прибавил: — Ты тоже скоро узнаешь. Очень скоро! Скажу лишь, что убивать Евдошку тот человек не собирался. Мишенью была ты.

— За что же меня хотели убить? — вскричала девушка. Ее губы мелко дрожали, а в мокром лице не было ни кровинки.

Бубело вяло махнул рукой:

— И это тебе скоро станет известно! Не бойся, сейчас тебе уже ничего не угрожает!

Молодая ведьма поднялась, подошла к окну и остановилась перед ним в раздумье.

— Как же мне теперь жить, скажи? — не поворачиваясь, спросила она тихо.

Демон расправил у колен складки своего красного балахона и, устало сложив руки на брюхе, назидательно изрек:

— Похорони Евдошку и сразу же разберись с ее наследством. Не мешкай! Обязательно найди ее записи, они тебе пригодятся. Перенеси домой все запасы снадобий, которые она наделала, они необходимые для проведения ритуалов. И спокойно занимайся своим делом. А мы не оставим тебя!

Бубело провел у молодой ведьмы не меньше часа. Пил с ней чай, рассказывал интересные истории из своей практики, всячески утешал и развлекал. А на прощание с нарочитой веселостью сказал:

— Сейчас тебе, красна девица, не помешало бы забыться в объятиях горячего любовника! Зачем же в одиночестве жечь себе сердце черной тоской? — И, почесав свою лысую макушку, будничным голосом сообщил: — В общем, поручил я Равзе сделать так, чтобы о тебе вспомнил один твой хороший знакомый. И не только вспомнил, но и загорелся желанием немедленно навестить… Короче, жди гостя, он вот-вот постучится…

— О ком ты говоришь, Бубело? — растерялась и встревожилась Архелия. — О Миколе, что ли?

— О нем! О нем! — кивнул демон.

— Господи, да ты с ума сошел! — она испуганно всплеснула руками. — Жена ведь обязательно спросит Миколу, куда он уходит, на ночь глядя, и просто не выпустит его из дома! Будет скандал.

— И об этом позаботится Равза! — посмеиваясь, проговорил Бубело. — Супруге Миколы сегодня придется переночевать у своей матери, та что-то захворала малость, а муж, как назло, где-то завеялся, видать, опять загулял с одной сельской бабенкой…

Девушка хотела что-то сказать, но не успела — в кухне внезапно погас свет, что-то громыхнуло, качнулся под ногами пол, и демон пропал.

Архелия стояла у окна и не знала, что ей делать. Неужели Грицай действительно сейчас придет? Что ему говорить? Как себя вести? Да она провалится сквозь землю от стыда!

В эту самую минуту кто-то робко постучал в кухонное окно.

Хозяйка метнулась к нему, резко отдернула занавеску:

— Кто там? — и, увидев знакомое лицо, приникшее к стеклу, сдавленно произнесла: — Колька, это ты? Что такое?

Когда она открыла входную дверь, парень торопливо переступил порог веранды и смущенно шмыгнул носом:

— Я это… подумал, что тебе плохо… боишься одна… плачешь за Евдошкой…

— Угу! — потупилась девушка, краснея.

— Теща, тетя Неля, ни с того, ни с сего заболела, и Дианка пошла к ней ночевать… А я вот к тебе… навестить…

— Ну, и правильно…

В прихожей Микола снял куртку, разулся и прошел за Архелией в гостиную.

— Садись пока на диван и включай телевизор! А я ужин…

— Нет, нет! — запротестовал Грицай, присаживаясь. — Не надо никакого ужина! Я поел.

Девушка пожала плечами, потопталась на месте, гадая, как вести себя дальше, неуверенно предложила:

— Давай тогда хоть чаю… С медом и гренками. Ага? — и, не дожидаясь ответа, повернулась, чтобы выйти на кухню.

Микола вскочил.

— Я с тобой! Можно?

В кухне он вдруг обнял Архелию за плечи, но почему-то сразу и отпустил. Стоял перед ней, нервно потирая руки и силясь что-то сказать. Его глаза бегали, он никак не мог сосредоточить взгляд на чем-то одном.

Набравшись смелости, она тихо поинтересовалась:

— Ты останешься у меня до утра?

Грицай встрепенулся, потупился, потом опять обхватил девушку руками и стал быстро покрывать поцелуями ее лицо. Он сильно волновался, прерывисто дышал, из его горла время от времени вырывались то хрипы, то всхлипы.

— Я… я не знаю, почему пришел… Ноги сами принесли меня к твоему дому… Лия! Милая, Лия… — шептал парень, и голос его срывался.

Чаевничать они сели не скоро…

Глава двадцать третья

Хоронила Евдошку Архелия одна. Ни сын, ни невестка покойной на похороны приехать не пожелали, хотя девушка специально отправила в Юрасовку Костю Беспалого. Бабушки Настасьи тоже не было — она сослалась на плохое самочувствие и попросила обойтись без нее. Правда, пообещала наведаться в Талашковку на сороковины, но уверенности в ее голосе внучка не услышала…

В последний путь Евдошку провожало не больше двух десятков людей, и Архелия даже подумала, что зря заказала в столовой поминальный обед на восемьдесят человек. Однако, к ее удивлению, помянуть покойную пришло полсела. И довелось срочно докупать водку и продукты.

В тот же день, к вечеру, девушка узнала, что убийца найден и взят под стражу. Им оказался уголовник со стажем Крыжень, который числился охранником в фирме Анатолия Кившика. В милиции Крыжень раскололся и назвал имя своего соучастника — Шишки, тоже неоднократно судимого, а также заказчика убийства молодой фермерши — Кившика. Когда оперативники поехали его задерживать, он не пустил их в дом и пригрозил, что будет стрелять в каждого, кто приблизится к калитке. Длительные переговоры закончились неожиданно — в веранде громыхнул выстрел. Когда прибывшая из Полтавы группа захвата выбила дверь и вошла в дом, то увидела предпринимателя на полу в луже загустевшей крови. Рядом валялось охотничье ружье.

На следующий день Архелию вызвали в прокуратуру на допрос. Она рассказала следователю то же самое, что и участковому Отечко. Записав показания, ее отпустили.

Не откладывая в долгий ящик, девушка приступила к ревизии Евдошкиного наследства.

Толстую потрепанную тетрадь, почти все листы которой были плотно исписаны каракулями, нашла на дне сундучка. Она была замотана в вышитый рушник и вылинявшую шерстяную кофту.

Архелия с интересом полистала этот своеобразный свод инструкций и остановилась на одной записи, сделанной химическим карандашом. Попробовала разобрать почерк — получилось! "Чтобы наслать на кого-то сильную и длительную зубную боль, надо добыть любую его одежку, скрутить в трубочку и понемногу подавать в топку, где пылает сухая крапива, сорванная в полнолуние на кладбище или возле отхожих мест, — читала молодая ведьма. — При этом следует трижды повторить заклинание: "Мучениче Антипе, ты терпел и такой-то пусть терпит! А ты, бес Савватий, иди и крути такому-то зубы…". В следующей записи были расписаны действия ведьмы, вызывающие у человека расстройство желудка и кишечные колики. Дальше речь шла о том, как насылать на людей приступы падучей болезни, лихорадки, головной боли…

Замотав тетрадку обратно в рушник, Архелия положила ее на топчан и принялась исследовать содержимое шкафов в светелке и двух деревянных ящиков — в сенях. В шкафах и ящиках лежали какие-то свертки, мешочки, баночки и бутылочки. Все их девушка разложила на полу возле печки и присела на топчан отдохнуть.

— И ты думаешь, что разберешься со всем этим добром без моей помощи? — неожиданно услышала она чуть шепелявый женский голос и с перепугу вскочила.

— Кто здесь?

— Да я это, твоя помощница Палаксена! — прозвучало уже из другого угла.

— Почему я тебе не вижу? — сразу успокоившись, недовольно спросила Архелия и опять опустилась на топчан. — Ты что, вздумала играть со мной в прятки? Мне это совсем не нравится!

— Че ты злишься? Че наезжаешь? — заныла невидимая Палаксена. — Здеся я, под столом!

— Вылезай! — строго приказала молодая ведьма.

Из-под стола сначала показалась голова со взбившимися в клубок недлинными огненно-красными волосами, затем — узенькие плечи, а потом — и все туловище сухонькой женщины неопределенного возраста, но никак не старой. Ее длинный нос напоминал клюв аиста, а живые, совершенно круглые, светло-коричневые глаза, излучавшие добродушие, были похожи на две пуговицы.

— Здрасьте, мамзеля! — произнесла она жеманно, встав на тонкие ножки и вытянувшись во весь свой полутораметровый росточек.

— Здравствуй, Палаксена! — ответила девушка, не сумев сдержать улыбку. — Вот ты какая, значит?

— Ну да! — мотнула бесовка рыжей головой. — Такая я — неотразимая, красивая, элегантная…

— И скромная! — уже смеясь, прибавила Архелия.

— Да уж не без этого! — серьезно согласилась Палаксена, качнув худосочными бедрами.

Одета она была довольно экстравагантно: синяя юбочка, не прикрывающая торчащих коленок, ярко-желтая блузка с коротким рукавом, на шее — коралловые бусы, но ногах — остроносые зеленые босоножки с красными пряжками. Наряд дополнял черный матерчатый пояс шириной с ладонь.

— Красивые у тебя бусы! — сделала комплимент Архелия.

Бесовка застенчиво опустила глаза, крутнулась на каблуках и прошепелявила:

— Это мне Равза подарил! Недавно…

— А где он взял такую хорошенькую вещицу? — поинтересовалась девушка, делая вил, что этот вопрос ее действительно занимает.

Палаксена пожала плечиками:

— Не знаю! Наверно, стырил где-нибудь… — И, помедлив, призналась: — Он мне и эти босоножечки преподнес…

— За какие заслуги?

— Да так… Я люблю подарки!

— Понятно! — вздохнула Архелия. — А что ты делала под столом?

— Как что? — удивленно приподняла рыжую бровь бесовка. — Хотела эффектно предстать перед тобой!

— У тебя получилось! — рассмеялась девушка. И, указав взглядом на припасы покойной Евдошки, уже серьезно спросила: — Так ты пришла, чтобы объяснить мне, для чего все это нужно и как его использовать?

— Верно! — подтвердила Палаксена, растягивая свои тонкие губы в улыбке. — Я сейчас по-быстрому все разъясню.

Она тут же опустилась на пол, села, поджав под себя ноги, и начала по очереди брать в руки мешочки и пакеты.

— Здеся огарки свечек, поставленных за упокой, а здеся — огарки свечек заздравных. Они тебе понадобятся, чтобы делать мертвую и живую воду… Тута — сухая крапива, тута — плоды и корни волчьего лыка… Это — мешочек с лягушачьими лапками, а этот — с высушенной кожей гадюки… В черном пакете — земля с могилы самоубийцы…

Перебрав все свертки и мешочки, бесовка принялась за бутылки и баночки.

— В этой бутыли мертвая человечья кровь, в этой — козлиная кровь, — споро комментировала она. — В маленькой баночке — настой мандрагоры, в этих, больших, банках — сонная вода и эликсир для одряхлевших стариков…

Палаксена говорила быстро, без излишних подробностей, однако ее разъяснениям, похоже, не было конца. Часа через полтора Архелия не выдержала:

— Я уже устала! Может, продолжим завтра?

— Завтра так завтра! — охотно согласилась бесовка, вскакивая на ноги. — Когда к тебе придти, вечером?

— Можно и вечером! — молодая ведьма тоже поднялась и попросила: — Помоги мне упаковать это все в две сумки. Вон они, у порога.

Палаксена проворно метнулась к двери, схватила сумки и стала складывать в них колдовские причиндалы.

— Все не влезет! — предупредила она.

— А я завтра остальное заберу!

Девушка прошлась по светелке, заглянула в спаленку. Когда вышла оттуда, обе сумки, нагруженные доверху, уже стояли у порога, а ухмыляющаяся бесовка переминалась с ноги на ногу возле печки.

— Вот спасибо! — поблагодарила Архелия и поспешила к столу. Вспомнив о том, какой падкий на еду Равза, она подумала, что и его подружка вполне может быть такой же прожорливой. Взяла нераспечатанную пачку рассыпчатого печенья и протянула помощнице: — Угощайся!

— Не, я не голодная! — отмахнулась та. Но потом, бросив взгляд на гостинец, вдруг выхватила его из рук ведьмы. — Пожалуй, все-таки возьму! Равза любит печеньице…

— А знаешь что, завтра, когда появишься у меня, я тебе подарю одну красивую и дорогую вещицу! — пообещала Архелия. — Ты мне понравилась!

— Подаришь? Вещицу? Красивую и дорогую? — удивилась и обрадовалась Палаксена. — А что это за вещица?

— Завтра и узнаешь! — засмеялась девушка.

— Ну, хоть намекни! — жалобно попросила бесовка. — Я ж умру от любопытства…

— Ладно уж! Подарю тебе кругленькое такое, блестящее, его на пальчике носят.

— Колечко! — восхищенно воскликнуло рыжеволосое исчадие ада и пошло в пляс. — Вот так да! Вот так да!

Застегнув молнии на сумках, Архелия подхватила их и шагнула за порог светелки. За ней медленно и бесшумно закрылась дверь.

В шесть вечера в дом Гурских заскочил Микола.

— Я на минутку! — предупредил он немного смущенно. — Шел с работы домой, захотелось тебя навестить… На улице уже почти совсем темно, и вряд ли меня кто-то видел…

Девушка повисла у него на шее:

— Колька, я так рада, что ты не забыл обо мне!

— Да разве ж тебя забудешь? — горячо прошептал он ей в самое ухо и, как тогда, в первый их вечер, стал осыпать поцелуями лицо.

— Какой ты горячий и ласковый! — почти простонала Архелия, млея от напора и пылкости парня.

— Ты просто сводишь меня с ума! — он уже с нетерпением расстегивал пуговицы халата у нее на груди. — Я не знаю, что со мной происходит…

Через полчаса Грицай торопливо оделся и, чмокнув девушку в подбородок, убежал домой. На сердце у нее было тревожно и горько. Она долго сидела нагая на диване, рассеянно глядела в угол гостиной и о чем-то напряженно размышляла.

Потом принялась, было, готовить ужин, но передумала. Подошла к телевизору, однако включать не стала. Постояла посреди гостиной и пошла в ванную.

Уже в десять вечера, бесцельно послонявшись по дому, Архелия легла спать.

На удивление, сон сборол ее быстро. Только длился он совсем недолго…

Молодой ведьме пригрезилось, будто стоит она на краю свежевспаханного поля. Моросит мелкий дождик, в воздухе летают пожелтевшие листья, откуда-то доносится натужное ржание лошадей. Вдруг вдали, посреди поля, вырисовывается невысокая плотная фигурка явно немолодой женщины. Она медленно идет по черной пахоте, засунув руки в карманы старомодного пальтишка. Ее седые волосы развеваются на ветру, голова низко опущена.

Вот она уже совсем рядом. Что-то очень знакомое есть в ее облике…

— Бабушка, бабушка! Это ты? — кричит Архелия и бежит навстречу Евдошке с распростертыми объятиями.

Но та, отвернувшись, проходит мимо.

— Бабушка! Куда же ты? — недоуменно вопрошает девушка и бежит следом за ней.

Но она шагает, не оглядываясь. И только достигнув маленькой рощицы, раскинувшейся на краю бескрайнего болота, внезапно останавливается, искоса глядит на внучку и звучно произносит:

— Забыли обо мне все! Погнушались мной! Даже родной сын! Даже родная сестра! Никто не пришел сказать мне: "Иди с миром!" И никто не зарыдал…

— Но я ведь не забыла, я ведь не погнушалась! — с жаром говорит Архелия.

Лицо Евдошки меняется, по нему проходит судорога. Она закрывает глаза, хватается за грудь и качается под порывами ветра.

— Я всех прощаю! — звучит ее скорбный голос. — Всех: и сестру, и сына, и невестку. Не прощаю только этих двух — его и ее!

— О ком ты, бабушка? — девушка хочет подхватить старушку, но та грозит ей пальцем и не подпускает к себе.

— О них — о Федоре и Гальке! — со злобой выплевывает слова Евдошка. — О родителях моей невестки. Это они не пустили сына ко мне, они отговорили его, они запретили ему отдать матери последнюю дань уважения!

Развернувшись лицом к болоту, она медленно входит в затянутую тиной жижу. Шаг — и зеленая муть скрывает колени, еще шаг — достигает пояса, затем — груди, плеч, шеи… И вот уже из воды торчит только одна седая голова.

Раздается громогласный, яростный крик:

— Накажи их! Погуби их скот! Отрави им воду в кринице, чтобы чахли и гнили изнутри! Чтобы большой черный червь сожрал их нутро! Чтобы кровь их превратилась в зловонный гной, а печенки — в куски липкой грязи!

— Бабушка! Бабушка, вернись! — рыдая, умоляет Архелия.

— Обещай, что сделаешь то, о чем прошу! — натужно, со стоном произносит старуха. — Обещай мне!

— Обещаю! — выдыхает девушка, ломая руки от отчаяния, и падает на колени. — Я все сделаю, как ты приказала!

Миг — и голова Евдошки скрывается под водой.

Архелия отчаянно бросается в болото, но порыв бешеного ветра отшвыривает ее обратно на берег. Она падает навзничь, ударяется затылком о кочку. Дикая боль пронзает ее тело.

— А-а-а! — неистово орет девушка.

В эту самую секунду она и проснулась.

Ее колотил озноб, по спине ручьями стекал холодный пот, а лицо было залито слезами.

Архелия побежала на кухню и, включив свет, налила себе полную чашку взвара. Выпила одним духом и опустилась на табурет. Нужно посидеть, успокоиться, а потом попробовать заснуть опять. Маленькие пластмассовые часики на холодильнике показывали только четверть двенадцатого ночи.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут… Нет, спать совсем не хочется. Придется включить в гостиной телевизор и прилечь на диван, авось, удастся подремать возле голубого экрана.

Выйти в гостиную девушка не успела. Она лишь привстала, как в прихожей вдруг послышались какая-то возня и недовольное бубнение.

— Кто там? — без страха спросила Архелия, подумав, что это ни кто иной, как Палаксена. Видать, не терпится ей получить обещанное колечко…

Однако это была не она — на пороге кухни возник тщедушный старичок в потертом коротеньком тулупчике и черных штанах, заправленных в стоптанные сапоги.

— Свет погаси, барышня! — попросил он. — Достаточно буде того, который падает из прихожей. А то я себя неуютно чувствую.

— Зачем пожаловал, Равза? — молодая ведьма взяла чистую чашку, налила в нее взвара из графина и кивком головы указала на нее бесу. — Пей, коли хочешь!

Он приковылял к столу, заглянул в чашку, понюхал ее содержимое и восторженно зацокал языком:

— Компотец! Это хорошо! — Выпил, затем искоса взглянул на хозяйку и негромко поинтересовался: — А не найдется ли у тебя чего-нибудь посытней?

Та открыла холодильник, достала миску с холодцом, поставила на стол.

— Лопай, давай, если голоден!

Глаза Равзы загорелись. Он радостно хихикнул и, схватив обеими руками миску, заискивающим голоском напомнил:

— Ты забыла, барышня, подать ложечку!

— Возьми сам! — бросила Архелия, отходя к окну. — Ложки на подносе, прикрыты полотенцем.

Послышалось громкое чавканье.

— Постой! А хлеб? — спохватилась она. — Я забыла дать тебе хлеба!

— Поздно вспомнила! — бес виновато показал ей пустую миску. И, икнув, потянулся к графину. — Я того, маленько отопью компотика…

— Пей!

Расправившись со взваром, Равза присел на пол у стола и негромко осведомился:

— Так ты, барышня, готова исполнить просьбу Евдошки?

— О какой просьбе ты… — удивленно проговорила девушка, но сразу же и осеклась, вспомнив свой недавний сон. — Ну, конечно, Равза! Когда ее нужно исполнить?

— Да прямо этой ночью! — заявил он, почесывая небритую скулу. — А чего тянуть-то? Все необходимое у тебя есть. Быстро приготовишь зелье из волчьего лыка и сухих пауков — для скотины и мертвую воду — чтобы вылить в криницу. Я пособлю советом, научу, как делать.

— Подожди, что ты говоришь? Это же невозможно! — воскликнула Архелия, с недоумением и тревогой взирая на беса. — Как я доберусь в Юрасовку? Это же километров сорок отсюда…

Равза, откинув свою головку с клоками рыжих и седых волос, захлопал себя по коленям, захихикал.

— Да ты ведьма или не ведьма? Коли ведьма, то сядешь на метлу и вмиг окажешься на месте! Метла, валяется в прихожей, пойди глянь! Я отыскал ее у тебя возле сарая и занес в дом. Маслице, которое тебе подарил наш господин перед посвящением, кажись, еще осталось, верно? А нет, я дам.

Архелия на минуту задумалась. Прошлась по кухне туда-сюда и, остановившись, твердо молвила:

— Ладно! Что нужно для приготовления снадобий? Боюсь, у меня может не оказаться каких-нибудь компонентов, я еще не все перенесла к себе из хаты Евдошки.

Бес безразлично махнул ручонкой:

— То, что там оставалось, я уже доставил в твой дом! В прихожей, в мешке.

— Вот молодец ты какой! — обрадовалась молодая ведьма. — Тогда приступаем, чего ж мешкать?

Часа через два девушка, в сопровождении своего помощника, уже пробиралась огородами к небольшому домику, окруженному деревьями и кустарниками. Идти было тяжело — на подошвы сапог налипли комья мокрого чернозема.

Юрасовка спала, лишь в нескольких хатах все еще светились оконца.

— Ты часом не ошибся, Равза? — шепотом спросила Архелия, когда они оказались возле небольшого глинобитного сарайчика с покосившейся крышей. — Мы пришли туда, куда надо?

— Шутишь, барышня? — обиженно произнес бес. — Разве я могу ошибиться?!

Молодая ведьма схватила его за рукав тулупчика:

— Здесь, наверно, есть пес…

— Есть, конечно! — Равза опустился на корточки и жестом приказал ей сделать тоже самое. — Да только бояться нечего! Собака будет молчать и не вылезет из конуры до самого рассвета.

Девушка отерла ладонью вспотевшей лоб. Ей было душно.

— Надеюсь, хозяева крепко спят…

Бес утвердительно качнул непокрытой головкой и полез в старую Евдошкину сумку, которую они захватили с собой. Достал пластиковую бутылочку, протянул ее Архелии.

— Ступай в сарай, окропи зельем корову и телку! Потом спрысни им свиней, они в загородке, в другом конце сарая. И, не забудь, каждый раз трижды произнести заклятье, которому я тебя научил.

Она поднялась, сделала несколько неуверенных шагов.

— Иди, иди! — приободрил помощник. — Я буду у двери.

Когда молодая ведьма, наконец, выскочила наружу, они, крадучись, обогнули ветхий курятник и прошли вглубь сада к колодцу.

— Вот, возьми! — бес подал ей другую бутылочку. — Выплесни!

Девушка, немного помешкав, повиновалась.

— Теперь трижды плюнь в криницу и скажи: "Приди, Марбас, насылающий чуму и всякие хворости! Приди и до смерти обожги нутро Федьке и Гальке, испившим воду сию! Токмо им, токмо им, токмо им и никому другому! Приди, Марбас, предстань сию минуту по повелению владыки грозного Вельзевула, князя твоего и покровителя!" — научал Равза. — А потом повернись вокруг себя и опять плюнь в криницу.

Сделав все, как ей велели, ведьма с тревогой спросила:

— Эти люди — Федор и Галька — теперь умрут?

— Непременно! — весело шепнул бес. — Галька более виновата перед Евдошкой, поэтому умрет раньше — через три месяца. Федька проживет на полгода дольше.

Вернувшись домой, девушка стянула сапожки с налипшей на подошвы грязью на пороге веранды и прошла в гостиную. Хотела раздеться, но вместо этого обессилено упала на диван и тотчас уснула мертвым сном.

Глава двадцать четвертая

Перед самым обедом во двор Гурских завернула почтальонша. Архелия в это время как раз вынесла миску с кашей для пса.

— Я к тебе, Лия, по делу! — окликнула ее Марфуша, остановившись у старой груши. — Расскажу, о чем люди на каждом углу треплются. Ты должна это знать!

— Расскажи, сделай милость! — девушка осторожно поставила миску перед мордой Рекса. Тот, бросив настороженный взгляд на гостью, принялся с аппетитом поглощать кашу.

— Слух пошел по Талашковке, что не все ладно в доме покойной Евдошки, — скороговоркой начала почтальонша, зябко поеживаясь под холодным ветром. — В магазине сегодня говорили бабы, я тому свидетель, будто Верка Заблоцкая сильно испугалась этой ночью и аж приболела. Шла она в полночь домой от своей кумы Нилки, у которой вчера поросенка закололи и гуляли до позднего вечера, и услышала непонятные шумы, доносившиеся из хаты покойной Евдошки. Верка сначала подумала, что это радио забыли выключить, но потом сообразила: какое ж радио в такой час? Тихонько зашла во двор и стала прислушиваться. А в хате идет гулянка! Наяривает гармошка, разносятся визги да вопли и топот стоит немыслимый. Заблоцкая шасть под окно, чтобы, значит, поглядеть, чего там в светелке творится. Тут ее кто-то хвать за плечо! Она повернулась, охнула и лишилась чувств…

— Да что ж такого она увидела? — без энтузиазма поинтересовалась Архелия, пряча озябшие руки в карманы тулупа.

— Да Бог его знает и что! — округлила глаза Марфуша. — Верка вроде божилась, что это был какой-то зверь, похожий на обезьяну, видно, сам нечистый! Она пришла в себя уже на улице. Говорит, глянула: а я лежу за калиткой прямо в грязи. Кругом ни души, ночь темная, хоть глаза выколи. А из хаты ни звука, будто и не было ничего.

— Показалось Верке! — не скрывая раздражения, заявила девушка. — Она просто хлебнула лишку у Нилки, та же ведь трезвым ни одного человека из дома не выпустит! А пьяному и не такое померещиться может…

— Да оно, конечно, так, — вздохнула почтальонша, опираясь плечом о влажный ствол груши. — Но тут еще жару поддал Кондратьевич. Вчера к нему приехал кум из Решетиловки и остался ночевать. Всю водку, которая у них была, они выпили, а захотелось еще, и Кондратьевич решил сбегать к бабе Феньке за самогоном. Когда в первом часу проходил мимо хаты Евдошки, услышал, что там вовсю играет музыка и стоит немыслимый тарарам. Подходить под окна, как Верка, он побоялся, но приостановился и стал прислушиваться: точно гуляют! Стоял, стоял, а потом вспомнил, зачем шел и двинулся дальше. Но вышло так, что к бабе Феньке Кондратьевич-то не попал, а до рассвета бродил по селу, не находя дороги ни к ней, ни к своему дому. Говорит, нечистая сила меня водила кругами! Вот такие дела, Лия!

Когда Марфуша закончила свой рассказ, Архелия с укоризной покачала головой и, махнув рукой, пошла вглубь двора. Ей нужно было насыпать в деревянное корытце зерносмеси для курочек и забрать в сарае снесенные ими яйца.

После обеда девушка собралась в контору.

Но только вышла за ворота, как возле двора остановилась старенькая "Лада" шестой модели. Водитель — хмурый тип стриженый наголо — остался сидеть за рулем. А пассажир — высокий худощавый мужчина лет пятидесяти или около того — вылез из салона и крикнул:

— Здесь живет фермерша Гурская?

— Да, — ответила Архелия, настороженно поглядывая на не прошеных гостей и гадая, кто они такие и что им от нее нужно. — Это я!

Мужчина подошел ближе, грустно улыбнулся.

— А я Сергей… Сергей Антонович, сын покойной Евдокии…

— Вот как? — поморщилась Архелия, вспомнив, что как-то видела его на фотографии. И голосом, исполненным неприкрытого осуждения, поинтересовалась: — Что же вы на похороны не приехали? Не нашлось времени проводить родную мать в последний путь? А я за вами и машину посылала…

Гость замялся, низко опустил голову и обронил:

— Уж так получилось… Прости…

Девушка тяжело вздохнула, окинула взглядом сухопарую фигурку Сергея, отметив про себя, что одет он совсем небогато, и высказала предположение:

— Вы, как я понимаю, приехали за вещами покойной?

— Ну, что ты! — замахал руками мужчина, ничем не показывая, что обижен ироничным тоном племянницы. — Какие там у нее вещи… Я только хочу побывать на кладбище, у материной могилы…

— А, понимаю…

— Ты покажешь мне, где похоронена мать?

— Покажу, поехали…

На кладбище сын Евдошки не удержался, всплакнул.

Архелия отошла в сторонку, чтобы не мешать ему. За ней последовал и водитель "Лады", Степан, который, как оказалось, был шурином Сергея.

На обратном пути они заехали в магазин. Мужчины накупили конфет и печенья и, вручив кульки девушке, попросили раздать угощение талашковцам. А Сергей протянул ей несколько смятых купюр:

— Возьмите, вы ведь истратились на похороны… Я бы дал больше, но сейчас не могу… Позже я все ваши расходы компенсирую…

Архелия оттолкнула его руку и гневно прокричала:

— Уберите ваши деньги! Бабушка была для меня дорогим человеком, и, похоронив ее достойно, я просто исполнила долг своей совести.

— Да вы не сердитесь! — мягко проговорил Степан, повернув голову к девушке, расположившейся на заднем сидении. — И не осуждайте уж так Сергея! Он действительно не мог присутствовать на похоронах матери.

— Что же такое страшное у него произошло? — с издевкой осведомилась Архелия.

— У Сергея в тот день, как назло, сильно обострилась язва, и он даже ходить не мог! — спокойно пояснил Степан. — Кстати, послезавтра ему ложиться в больницу, предстоит операция…

— Ну, простите тогда! — буркнула девушка. И, смягчившись, прибавила: — Я же всего этого не знала. Вот и напустилась с упреками…

— Спасибо тебе, что похоронила мою мать, что была с ней в ее последний час! — произнес Сергей с волнением и, отвернувшись к окну, кулаком вытер глаза.

Когда подъехали к дому Архелии, она пригласила мужчин в дом и, хоть они дружно отказывались, усадила за стол обедать.

А на прощание надавала им гостинцев — домашней колбасы, копченого сала, сливочного масла и целое ведро смальца.

В конторе фермершу ожидало неприятное известие: Клавдия Васильевна объявила, что уходит на пенсию.

— Не обижайся, Лия, но мне надо заниматься правнуками! — виновато улыбаясь, объяснила она. — Внучка моя, Катька, возвращается в школу после декрета, а детей оставляет на меня. Больше не на кого…

— Так их же можно устроить в детсад! — расстроено проговорила девушка. — Там и уход, и кормежка вроде неплохие…

— Старшего, Петьку, можно, конечно, и в садик отдать, а как быть с Олежкой? Ему-то всего полтора годика! — вздохнула бухгалтерша. — Я просила Катьку посидеть еще дома, куда спешить? Ведь свою заплату отдаю ей, а это деньги посолиднее, чем станут платить в школе. Но Катька ни в какую! Хочу, говорит, быть между людьми, соскучилась по общению, по коллективу.

Архелия грустно развела руками:

— Ну, Катьку понять можно… А вот что я буду делать без вас — это вопрос….

— Да я уже все обдумала, — Клавдия Васильевна встала из-за стола и, подойдя к девушке, стоявшей у порога, обняла ее за плечи. — Хороший помощник у тебя есть — Жорка Жадан! Сделай его своим заместителем, он не подкачает. А что касается бухгалтера… Единственный выход — идти на поклон к Тоньке курносой, она же экономист по образованию, когда-то работала плановиком в совхозе. Пусть передаст свой магазин дочке, а сама становится у тебя главбухом.

— Захочет ли Тонька оставить свой бизнес? — засомневалась фермерша.

— Да она, мне кажется, захочет! — вздохнула Клавдия Васильевна. — Доход от магазина копеечный. Другое дело, удастся ли уговорить дочку, Оксану, встать за прилавок? Она девка избалованная! Двадцать четыре года уже, а ни дня нигде не трудилась, сидит дома, как клуша! Я даже ни разу не видела, чтобы Оксана в огороде матери помогала. Лентяйка страшная!

Архелия в раздумье покачала головой:

— Не знаю, на какой козе и подъезжать к Тоньке! Чует мое сердце, откажется она…

— Знаешь что, давай-ка я сама с ней переговорю! — предложила бухгалтерша, продолжая обнимать девушку. — Прямо сейчас и схожу. Думаю, мы договоримся. Только, конечно, придется дать Тоньке хорошую зарплату. Как сейчас у меня.

— Да это без проблем! — обрадовалась девушка. И, чмокнув свою наставницу в щеку, заканючила: — Васильевна, постарайтесь уговорить Зинку, а то мне хоть закрывай хозяйство. Как же работать без главбуха?

Уже через час продавщица зашла в кабинет молодой хозяйки и защебетала:

— Должность мне подходит, и я совсем не против потрудиться! — Она уселась за приставной столик, с трудом разместив на стуле свое грузное тело. — Но с условием, что Васильевна поднатаскает меня немного. К бухгалтерам ведь нынче особые требования, не то, что двадцать лет назад, когда я плановичкой в совхозе была. Уже надо уметь не только сводить дебет с кредитом, но и грамотно вести налоговую документацию.

— Ты, теть Тоня, все правильно понимаешь! — засияла довольная Архелия. — Конечно же, Васильевна тебе все расскажет и покажет. А зарплату я тебе назначу вполне приличную, не беспокойся!

— Да я за это и не беспокоюсь! — отмахнулась продавщица. — Я за магазин свой переживаю. С него, конечно, доходу, как с осы меду, но все ж таки… Не знаю, как и быть, кого поставить за прилавок вместо себя, чтобы торговал. Я уж сама буду договариваться с поставщиками продуктов, вести учет расхода-прихода, отчитываться перед налоговой…

Девушка посмотрела на Тоньку с недоумением:

— Как не знаешь, кого поставить? А Оксану разве нельзя?

— Ну, ты скажешь тоже! — с досадой хлопнула себя по ляжкам продавщица. — Оксана эту работу не вытянет, слишком молода еще! Да и со здоровьем у нее проблемы, голова частенько болит… Я думаю, не взять ли продавцом Зою Дмитриевну? Она вроде женщина умная и совестливая, хоть и загуляла что-то в последнее время…

— Не захочет она бросать школу, прерывать свой педагогический стаж, — с сомнением промолвила Архелия. — Нужно искать друго…

— Да Зоя Дмитриевна с большой охотой станет за прилавок! — не дала договорить Тонька. — И будет мне благодарна, что я ее взяла. Она ведь теперь не у дел, выгнали ее из школы! Да, выгнали, а ты, я вижу, и не знала… Со вчерашнего дня Котофеич сам преподает математику. Вместе с Марией Тарасовной. Они разделили между собой нагрузку Зои Дмитриевны.

Фермерша вскочила с места и удивленно захлопала ресницами.

— Неужели выгнали? Но за что?

— А ты будто и не знаешь! — ухмыльнулась продавщица, обнажив свой золотой зуб. — Это тетя Неля, супруга Семена Ивановича, нажаловалась на нее в районный отдел образования, дескать, уберите шалаву из школы, а то она своим поведением развращает детей. Ну, и Котофеич, конечно, постарался…

— Вот дела так дела! — девушка опустилась на место и, достав с ящика стола чистый лист бумаги, положила его перед Тонькой: — Пиши заявление о приеме на работу! С завтрашнего дня.

Вечером к Архелии снова забежал Микола и на сей раз задержался гораздо дольше. Вместе они приняли душ, вместе поужинали, а потом еще целый час разговаривали о всякой всячине. Уходя, Грицай вроде бы невзначай бросил:

— Боюсь я тебя!

— Это почему? — улыбнулась девушка, думая, что он шутит.

— Что-то есть в тебе такое, чего я не могу разгадать! — ответил парень серьезно. — Мне кажется, наши отношения не закончатся просто так.

— Что значит — просто так? — с недоумением спросила она.

— Предчувствие у меня, — вздохнул Микола. — Произойдет какая-то катастрофа…

— Да Бог с тобой, Колька! — воскликнула Архелия, хватая его за руки. — Что ты такое говоришь? Какая катастрофа?

Он пожал плечами.

— Не знаю! — и вдруг засмеялся: — Да ты успокойся! Предчувствия часто бывают обманчивыми.

Крепко обняв свою молодую любовницу, парень выскользнул за дверь.

Вернувшись в гостиную в расстроенных чувствах, девушка вскрикнула от неожиданности: на диване сидела Палаксена и, держа в вытянутой руке настольное зеркало, придирчиво рассматривала в нем свое отражение.

— А скажи, мамзеля, я ведь и вправду ничего, а? — произнесла она таким тоном, что было совершенно не понятно — спрашивает она или утверждает.

— Да ты девка хоть куда! — улыбнулась Архелия, окинув бесовку ироничным взглядом с головы до пят. — А ну встань, дай я на тебя полюбуюсь!

Палаксена вскочила с дивана и, раскинув руки в стороны, встала к девушке сначала одним, потом — другим боком, затем продемонстрировала спину и, наконец, повернулась передом.

— Ну, как, впечатлила? Есть во мне шарм?

— Не то слово! — засмеялась молодая ведьма, забыв про свои тревоги и сомнения, которые только что одолевали ее зеленую, неокрепшую душу.

Бесовка, отчаянно виляя узкими бедрами, прошлась по комнате.

— А как тебе мой прикид? — с некоторой гордецой поинтересовалась она, встав от Архелии на приличном расстоянии. — Небось, зависть берет, а? Признайся!

Чтобы не расхохотаться, девушка крепко сжала губы. В этот раз Палаксена выглядела еще более нелепо, чем в прошлый: белая дерматиновая юбочка с разрезом сбоку, тесный сиреневый топик, не прикрывающий уродливо завязанного пупка, на голове — огромный синий бант, на ногах — те же остроносые босоножки с красными пряжками, а на шее — коралловые бусы.

— Че молчишь? Речь отобрало от восторга? — гостя опять прошлась по гостиной, изображая из себя манекенщицу.

Вместо ответа Архелия сделала шутливый полупоклон и жестом указала бесовке на диван. Та, фыркнув, села.

— Угостить тебя чем-нибудь? — осведомилась хозяйка.

— Не-а! Не затем я пришла!

— Ну, хоть чайку выпьешь?

— Чайку? — Палаксена на миг наморщила свой узкий лобик. — Пожалуй! Только знаешь что, ты мне зубы не заговаривай! Не юли! Где обещанное мне колечко?

— Да будет тебе колечко, не переживай! — успокоила девушка, поворачиваясь, чтобы выйти из гостиной. — Сейчас я тебе сделаю чай, а потом преподнесу свой подарок.

— Сахару побольше положи! — крикнула вдогонку бесовка. — Ложечек так семь-восемь! А если есть варенье, то и его ложечек пять! Можно и десять!

Вернувшись через несколько минут в комнату и вручив Палаксене пол-литровую кружку с вишневым вареньем, слегка разбавленным чаем, Архелия достала из шкафа материну шкатулку. Взяла оттуда сверточек и, развернув его, среди горсти золотых украшений, которые покойный отец хотел подарить Сысоевой, отыскала обручальное кольцо. Протянула гостье.

— Вот! Это тебе!

Та в мгновение ока схватила украшение, стала горячечно вертеть его в пальцах и пристально разглядывать. Затем подняла глаза, полные изумления и восторга:

— Ты совсем дура, да?

— Почему дура? — опешила девушка. — Тебе не нравится?

— Да кольцо-то, кажись, золотое! — воскликнула бесовка. И, попробовав его на зуб, повторила по слогам: — Зо-ло-то-е!

— Я знаю! Но мне для тебя не жалко! — усмехнулась Архелия.

Круглые зенки Палаксены вдруг стали влажными.

— Правда? — спросила она, проникновенно глядя на свою благодетельницу.

— Конечно, правда!

— А чем же я тебя отблагодарю? — гостья в задумчивости опустила голову. И тут же вскинула ее: — Может, возьмешь мои бусы?

— Нет, нет! — замахала руками девушка. — Не надо! Тебе эти бусы очень идут, так что носи их сама на здоровье! А мне ничего от тебя не надо.

Бесовка, наконец, решилась надеть кольцо на палец. Оно оказалось немного великоватым. Но это ее нисколько не смутило.

— Наверно, я стала еще красивее, да? — спросила она, любуясь жухлым блеском золота.

— Ювелирное изделие любой даме к лицу! — сдержанно заметила Архелия и кивком головы указала на журнальный столик, где стояла кружка с чаем, позабытая Палаксеной. — Только смотри, не потеряй его!

— Да я придумаю, как сделать так, чтобы оно не спадало, — рыжеголовая модница попробовала насадить кольцо на большой палец, однако это у нее не получилось. Тогда она вернула украшение на безымянный и сжала кисть в кулак. — Пока стану носить так! Главное — не забыть и не разжать пальчики.

Быстро вылакав чай, она стала прощаться.

— Пора мне! А ты жди еще одного посетителя! Сейчас к тебе пожалует Равза по очень важному делу.

И старый бес действительно не задержался.

Покашливая, он бочком вошел в гостиную из прихожей — в том же потертом тулупчике и черных штанах.

— Здорово тебе, барышня! — поприветствовал он ведьму и, опустившись на пол, сразу же стал скороговоркой излагать причину своего неожиданного визита: — У тебя давеча был сын Евдошки. Он неугоден твоему господину и покровителю. Поэтому тебе предстоит работенка…

— Подожди, Равза! — остановила его Архелия. — Отчего это Сергей Антонович стал неугодным моему господину? И о какой работе ты говоришь?

— Отчего не угоден — не спрашивай! — недовольно произнес бес, почесав затылок. — О том знает сам Леонард, и он отчитываться перед нами не будет. Наше дело исполнить его волю!

От недоброго предчувствия девушка заволновалась, ее щеки покрыл легкий румянец.

— И чего же он хочет? — тихо осведомилась она.

— Сын Евдошки должен покинуть этот мир! — Равза взглянул ей прямо в глаза. — Тебе надо провести специальный обряд.

— Да что ты такое говоришь? — вскричала молодая ведьма, вскочив с дивана. — Какая вина на Сергее Антоновиче? За что Леонард приговорил его к смерти?

— Опять ты суешься с вопросами! — поморщился бес. — Я же тебе сказал: это не наше дело!

Девушка заметалась по комнате.

— Я не могу причинить вред сыну моей бабушки! Не могу! К тому же он и мой родственник — дядя!

— Чего ты тушуешься? — проворчал Равза. — Рано или поздно твоему дядьке все одно в гроб ложиться. Ничего страшного, если это случится раньше…

Архелия остановилась и, закрыв лицо ладонями, с сердцем выдохнула:

— Дура я дура! Зачем было связываться с черными силами! Теперь только то и делаю, что гублю ни в чем не повинных людей, творю разные пакости, сею вокруг себя зло!

Бес поднялся, приковылял к журнальному столику, заглянул в пустую кружку, которую девушка не успела отнести на кухню, и облизал свои тонкие синюшные губы.

— Ты это, когда обряд проводить будешь? — поинтересовался он, возвращаясь на прежнее место.

— Не буду я проводить никаких обрядов! — твердо молвила ведьма, отвернувшись. И повторила — громко, с вызовом: — Не буду и все!

Глазенки Равзы испуганно забегали.

— Да это же немыслимое дело — не подчиниться воле Леонарда! — возопил он страшным голосом. — Ты представляешь, что тебе будет за непослушание?

— Чтобы не ожидало меня — я не стану убивать Сергея Антоновича, — с жаром заверила Архелия, замотав головой. — Я готова к любой каре!

Бес в ужасе схватился за голову.

— Да ты, барышня, глупа, как гусыня! Одумайся!

— Уйди! — Не поворачиваясь, она резким жестом указала ему на дверь. — Сейчас же уйди!

Глава двадцать пятая

Весь вечер девушка не находила себе места. Встревоженная, подавленная, она бродила по дому, не зная, чем себя занять. И, решив, наконец, выпить чаю, зашла на кухню.

Следом за ней туда стремительно влетел Бубело, появившийся непонятно откуда.

— Что ты творишь, красна девица?! — набросился он с упреками, даже не поздоровавшись. Выражение его лица, обычно спокойное и самодовольное, было злым и растерянным. — Ты же дала обет вечной верности и послушания! Нарушить его — значит обречь себя на лютые страдания. Самые лютые! Длящиеся до окончания времен!

Архелия, ничуть не испугавшись внезапного появления демона, исподлобья взглянула на него и дрогнувшим от волнения голосом поинтересовалась:

— И что же такого со мной будут делать?

— Это трудно передать словами! — он рывком отшвырнул табурет подальше от стола и сел, придерживая свой балахон. — Это надо видеть! Я расскажу тебе то, чего Евдошка не рассказывала, потому что и сама ничего толком не знала об аде и участи ведьм после смерти. Так вот, когда ведьма умирает, она попадает в темное царство Денницы — в место вне Божьего ведения и руководства. Обитатели этого царства лишены всякой надежды на вечную жизнь. Настанет Судный День — и все мы исчезнем без следа, словно и не было нас никогда. Единственное утешение бесов, посвященных колдунов и ведьм в том, что он, Страшный Суд, возможно, случится не скоро. К тому же сгинуть без следа и памяти — все-таки не самое страшное. Намного страшнее — муки ада, на которые обречены грешные души. Хотя у них и остается надежда на спасение из пламени, на избавление от страданий по воле Всевышнего в день Страшного Суда. Ведьма же, которая когда-то отвергла Бога, а потом проявившая непослушание черным силам и оттого проклятая ими, вдвойне несчастна, потому что обречена на мучения до Суда, а после него — на исчезновение, как и все мы.

Девушка тяжело опустилась на табурет и, опустив голову, задумалась. Но ненадолго, уже через минуту она с пафосом заговорила:

— Все эти ужасы, о которых ты рассказываешь, ожидают меня лишь после смерти. А я ведь пока что живая и не собираюсь скоро умирать. У меня есть время покаяться, отречься от своего звания ведьмы, прервать отношения с черными силами.

— Это невозможно! — закричал демон, пропекая ведьму своими глазами, ставшими почти красными. — Никто не позволит тебе бросить нас и остаться безнаказанной! Ты, которая по собственной воле давала обет служить Деннице, уже вне ведения Бога! В нашей власти опутать твою душу веригами величайшего уныния и скорби, отчаяния и чувства полнейшей безысходности, которые помрачат твой рассудок. И уже этой ночью ты наложишь на себя руки! Вспомни, как сгубила Евдошка Маньку Сысоеву! Ты хочешь такой же участи? Ты хочешь, чтобы завтра твое окоченевшее тело нашли подвешенным к люстре?!

Архелия метнулась к холодильнику, достала графин со взваром и, налив себе полную чашку, одним духом выпила. Ее сердце, сжатое ледяной рукой страха, трепыхало, как осиновый лист на ветру, горло перекрывал ком горечи, мешающий дышать на полную грудь. Девушка в мельчайших подробностях вспомнила, как покойная бабушка в один миг вселила в душу Платона Невечери животный страх и полностью подчинила его своей воле. Так это сделала бабушка — обычная ведьма. А на что способны они — Бубело, Равза, Леонард?!

Архелия упала на табурет, обхватила голову руками, согнулась пополам и застонала от бессилия.

Толстяк молча наблюдал за ее мучениями.

— Неужели нет никакого выхода? — через некоторое время срывающимся голосом спросила она, отрешенно глядя в пол.

— Да, выхода нет! — сурово подтвердил Бубело. — Ты должна повиноваться!

Девушка потерла ладонью грудь, стараясь успокоиться и заставить свое сердце биться ровнее. Затем тяжело вздохнула и негромко обратилась к Бубело:

— Скажи, зачем понадобилась смерть Сергея Антоновича?

— На нем грехи матери! — мрачно молвил демон. — А дети всегда расплачиваются за деяния своих родителей, а иногда — даже внуки, правнуки и праправнуки… Ничего не попишешь — таков закон бытия.

— Пусть так! Но неужели нельзя, чтобы не я, а кто-то другой провел этот обряд смертельной порчи? — в глазах молодой ведьмы застыли слезы. — Ведь Сергей Антонович — мой дядя!

Бубело отрицательно покачал головой:

— Обряд должна провести именно ты! Это воля Леонарда. Он проверяет твою преданность и покорность его воле.

— Я стану умолять моего господина освободить меня от этого испытания! — Архелия решительно поднялась и, вытерев мокрые щеки рукой, потребовала: — Передай ему, что я хочу его видеть!

Демон с сожалением посмотрел на нее и невесело улыбнулся.

— Умолять Леонарда бесполезно! Да ты и не встретишься с ним, пока не выполнишь приказ! И вот еще что… Мне велено показать тебе место, в котором окажешься, если станешь противиться воле покровителя. Так что, давай, собирайся! Нас ждет путешествие.

— В ад?! — ужаснулась девушка.

— Именно туда! — выдохнул толстяк, поднимаясь. — Иди, вымой тело и не надевай на себя ничего! А я посижу в гостиной и подожду тебя.

— Я что, отправлюсь в путешествие голой? — молодая ведьма смущенно опустила глаза. — Хотя бы трусы надеть можно?

Лукаво ухмыльнувшись, демон посоветовал:

— Забудь о стеснительности! — И прибавил уже серьезно: — Человек в одежде просто не сможет переместиться из этого пространства в другое, потустороннее. Ну, а когда прибудем на место, я найду для тебя какую-нибудь рубашку…

С досадой махнув рукой, ведьма вышла из кухни.

Уже из коридора, на ходу, крикнула:

— Когда мы вернемся?

— Под утро! — прозвучал ответ.

Мылась Архелии недолго. Гораздо дольше сушила феном волосы, подкрашивала губы и подводила глаза, хотя и сама не понимала, зачем это делает.

Бубело дожидался ее, расслаблено развалившись на диване в гостиной.

— Я готова! — робко произнесла девушка, остановившись на пороге и стыдливо прикрыв руками грудь и пах.

— Хорошо! — громко отозвался демон и, на удивление, проворно вскочил. — Теперь выключи свет и подойди ко мне!

Она повиновалась — щелкнула выключателем и подбежала к дивану.

— Ничего не бойся!

Толстяк крепко обхватил ее за стан, прижал к своему большому животу.

Сначала в комнате заскрипели половицы, потом закачался пол, откуда-то повалили густой дым, сверкнула молния.

Сердце Архелии учащенно забилось, она закрыла глаза и ухватилась руками за плечи демона.

Внезапно она почувствовала себя невесомой. И сразу же ее швырнуло в сторону, затем резко подбросило вверх, закрутило, как в водовороте, и стремительно увлекло ввысь потоком жаркого воздуха. В ушах зашумело, в ноздри ударил смрадный запах горелого мяса.

— Ой! — вскрикнула девушка, пытаясь нащупать руками тело демона. Но не нашла его.

Она открыла глаза, и увидела мириады разноцветных искр, всполохи яркого света где-то далеко впереди.

— Бубело! Бубело, где ты?

Вместо ответа он шлепнул ее рукой по голой заднице. Оглянувшись, ведьма увидела его позади себя.

Они стремительно неслись по какому-то темно-синему, почти черному коридору, осыпаемые крупными холодными искрами.

Вскоре свет вдали стал ярче, но его, то и дело, заслоняли какие-то мельтешащие тени. Архелия напрягла зрение: что там такое впереди? И вдруг поняла: это птицы! Птицы, похожие на огромных летучих мышей. Они носились из стороны в сторону, резко ускоряли и замедляли свой полет, то складывали, то расправляли широкие крылья.

— Бубело, они нас собьют! — завопила ведьма во всю мощь легких.

— Это стражники ада! — крикнул он. — Не бойся их, они нас не тронут!

Стая птиц все приближалась. Уже были хорошо различимы большие когти на их толстых мясистых лапах, дико выпученные желтые глаза и длинные хищные клювы. Перьев на этих странных существах не было, их туши покрывала густая шерсть — черная и темно-серая. У каждого изо лба торчал тонкий острый рог, значительно короче клюва. Птицы издавали пронзительные звуки, от которых у девушки заложило уши. Она инстинктивно закрыла их руками.

Неожиданно в грудь ударил холодный поток воздуха, потом — горячий и смрадный, как на раскаленной солнцем автотрассе. Дышать стало невыносимо тяжело. Архелия потеряла сознание.

Очнулась она на теплом песке у неширокого ручья, звонко несущего свои воды. Над головой, в невероятно ярко-синем небе без единой тучки висел мутно-желтый диск солнца.

— Бубело! — прошептала девушка, еле шевеля пересохшими губами. — Бубело!

— Уже все кончилось! — раздался его голос где-то совсем рядом.

Она повернула голову, и увидела демона. Он сидел в двух шагах от нее на сером валуне и задумчиво смотрел в воду.

— Это ад? — с недоверием спросила молодая ведьма, приподнимаясь на локоть.

— Это преддверие ада! — уточнил толстяк. И, повернувшись к ней, протянул скомканный кусок розовой ткани. — Возьми. Это я прихватил из твоего шкафа.

Архелия встала на колени и натянула на себя платье. Затем улыбнулась и, оглядевшись по сторонам, с восхищением произнесла:

— А здесь хорошо!

Место действительно казалось очень живописным. Узкие песчаные берега ручья со склонившимися над ним кудрявыми головами плакучих ив были окружены лугами, покрытыми густой изумрудной травой и усеянными желтыми, голубыми, красными и оранжевыми цветками. А поодаль — спереди, сзади, справа и слева — плотной зеленой стеной стоял лиственный лес. Вокруг порхали птички, сновали бабочки и стрекозы, шныряли прыткие ящерицы, стрекотали кузнечики. Рай, да и только!

— Ха! Ха-ха! — послышался звонкий возглас за спиной Архелии.

От неожиданности она вскочила на колени и резко оглянулась. Прямо перед ней стоял дебелый мужик в косматой бараньей шапке и серых просторных штанах, заправленных в добротные сапоги. На его мускулистом торсе, густо заросшем черными волосами, поблескивали капельки пота.

— Калистр! — радостно вскричал Бубело и, бросившись к мужику, принялся обнимать его. — Давненько, давненько мы с тобой не виделись, брат! Как поживаешь?

— Не жалуюсь, не жалуюсь! — пробасил тот, сжимая своими загорелыми ручищами плечи толстяка. — А ты, значит, барышню привел на смотрины?

Он перевел взгляд на девушку и, усмехнувшись, подмигнул ей.

— Тебе ведом приказ Леонарда? — вместо ответа спросил демон.

— Ведом, конечно! — весело проговорил Калистр, театрально подбоченясь. — Я должен показать барышне место в пекле для провинившихся колдунов и ведьм.

Бубело на мгновение опустил голову, вздохнул и нарочито бодрым голосом обратился к Архелии:

— Ну что, красна девица, экскурсовод прибыл, поднимайся!

Стараясь не показать страха, покусывающего ее за сердце, она встала на ноги и вопросительно взглянула на демона:

— Ты будешь рядом со мной?

Он молча кивнул.

Калистр повел их по еле приметной тропинке к лесу, который теперь казался молодой ведьме угрюмым и зловещим.

Они остановились на опушке, заросшей кустами боярышника, шиповника и терна.

— В этом месте до пекла ближе всего, — обронил провожатый, конкретно ни к кому не обращаясь. — Менее полутораста саженей вниз. Раз — и там!

— Нам предстоит спуск, — растолковал Бубело Архелии. — Он не займет много времени…

Калистр наклонился, пошарил рукой в траве и ухватился за небольшой прутик, показавшийся из земли. Резко потянул за него, и в тот же миг чуть в стороне вздыбился дерн, а затем со скрипом откинулась крышка наподобие тех, которыми в селах закрывают погреба, только замаскированная засохшими сорняками.

— Прошу!

Толстяк, Архелия, за ними — провожатый стали медленно спускаться в каменный колодец по отвесной металлической лестнице. Она не была длинной — метра четыре, не более.

Закончив спуск, Калистр дернул какой-то рычажок, торчащий из стены, и крышка вверху закрылась. Стало совершенно темно. Но только на мгновение — Бубело сразу черкнул спичкой, а его приятель достал откуда-то из угла факел и быстро поджег его. Девушка увидела прямо перед собой неширокий коридор с небольшим уклоном и что-то похожее на вагонетку, висевшую на железных тросах.

Калистр жестом указал на нее и, первым забравшись внутрь, опустился на деревянную лавку. Ведьма присела позади него, толстяк — рядом с ней.

Через несколько секунд они понеслись вниз по коридору, обшитому свежими досками и не поржавевшей еще арматурой.

Чем дальше, тем становилось прохладнее. Но вскоре, когда впереди забрезжил свет, опять начало ощутимо теплеть.

Скрипнув, люлька, наконец, покачнулась и остановилась.

Архелия огляделась по сторонам. Это была обычная пещера с широким выходом, у которого громоздились валуны.

Провожатый легко выпрыгнул из вагонетки, швырнул в сторону пылающий факел и, осклабившись, рыкнул:

— Прибыли!

Архелия осторожно спустила ноги и тотчас вскрикнула — в босые ступни больно впились острые камешки.

— Пошли!

Опираясь на руку Бубело, она сделала несколько неуверенных шагов и остановилась.

— Не могу идти…

— А вот она я! — звонко смеясь, в пещеру влетела растрепанная Палаксена. — Дожидаюсь тута уже целый час!

— Ты что здесь делаешь? — спросил ее Калистр, сурово насупив брови. Однако было видно, что он не злится — глаза его смеялись.

— Те че надо, старый черт? — огрызнулась бесовка. — Иди своей дорогой, коли что! А мне к мамзеле надо.

Она подскочила к большому плоскому камню, уселась на него и принялась стаскивать со своих ног босоножки.

Бубело смотрел на нее со снисходительной ухмылкой.

— О твоем прибытии в пекло мне Равза шепнул, — тараторила Палаксена. — Я, конечно, сразу догадалась, что ты будешь без обувки. А босой здеся с непривычки плохо, ой, плохо… И я решила одолжить тебе свои чудесные босоножечки.

— А ты как же? — участливо осведомилась девушка, с благодарностью глядя на свою спасительницу.

— Че со мной сделается? — отмахнулась та. — Я не пропаду! У меня же запасные туфельки имеются, они тама — у входа в пещеру. Старенькие, но еще крепкие и с виду ничего, красивенькие. Сейчас обую и рвану наверх. А ты, мамзеля, когда станешь возвращаться, оставь мои босоножечки здеся под каким хочешь камешком — я отыщу!

Обувшись, молодая ведьма улыбнулась бесовке и потащилась по камням за Калистром и Бубело к выходу.

Когда пещера осталась позади, они остановились у груды камней, за которой, по-видимому, и начиналось пекло.

— Давай сперва отправимся к месту томления раскаявшихся, но не искупивших свою вину самозваных ведем! — предложил провожатый толстяку.

— Зачем это нужно? — не согласился тот. — Нам до самозваных дела нет! Веди прямиком к проштрафившимся посвященным!

— Да она упадет в обморок! — Калистр кивком головы указал на Архелию. — Нельзя вот так сразу, без подготовки…

— Веди, веди! — махнул рукой Бубело. — Она молодая, и сердце у нее крепкое.

— Ну, как знаешь! — вздохнул провожатый и, сбив свою шапку на затылок, вытер ладонью пот со лба.

Слушая их, девушка готова была разрыдаться — ей по-настоящему стало страшно.

Однако панорама, которая открылась за грядой, оказалась вовсе не такой, какой ожидала ее увидеть молодая ведьма. Она с недоумением озиралась по сторонам: и вблизи, и вдали стояли огромные корпуса цехов, вовсю дымили трубы, кругом сновали какие-то люди — кто в робе, кто — полуголый… Неужели так выглядит пекло? Это же какой-то завод, промышленный комбинат!

Архелия дернула демона за рукав мантии.

— Это и есть ад?! Ничего не понимаю…

— Это восьмой горизонт ада! — спокойно уточнил толстяк. — Пристанище грешных душ. Сейчас мы находимся в промзоне. А за ней….

— А эти души что, работают у вас на предприятиях? — оборвала его вопросом девушка.

— У каждого грешника своя мера искупления провинностей и злодеяний, совершенных им при жизни! — вмешался Калистр. — Наименее грешные работают — на плавильных и литейных предприятиях, кожевенных заводах, ткацких и швейных фабриках, на стройках, в каменоломнях… У нас ведь тоже есть потребности!

— Ты говоришь: работают наименее грешные, — тихо молвила Архелия, чувствуя, как в ее душу опять заползает страх. — А те, кто более грешен, как я понимаю, принимают мучения… Верно?

— Именно так! — после недолгого молчания произнес провожатый, искоса поглядывая на девушку.

— Скоро все увидишь сама! — Бубело бесцеремонно отстранил Калистра в сторонку и, взяв свою подопечную под руку, зашагал рядом. — И, я надеюсь, сделаешь правильные выводы из увиденного.

Не успели они пройти и сотни шагов, как дюжина каких-то изможденных людей, подгоняемых молодым чернявым крепышом с длинным хлыстом в руках, подкатили к ним деревянную пролетку.

— Дальше поедем! — сообщил Калистр девушке и толстяку и жестом подозвал к себе увальня с хлыстом.

Тот в мгновение ока подскочил и, остановившись на приличном расстоянии, почтительно опустил голову.

— Лабиб, запрягай самых резвых! — приказал ему провожатый.

— Понял!

Крепыш быстро отобрал пятерых мужчин и что-то отрывисто выкрикнул. Они споро подбежали к пролетке и ухватились руками за дышло.

— Здесь что, вместо лошадей запрягают людей? — грустно спросила Архелия у демона.

— Приходится! — равнодушно бросил тот, взбираясь на пролетку. — Не пешком же ходить! Правда, нередко здесь передвигаются на верблюдах, но это если предстоит неблизкий путь.

— Давай, залетные, давай! — лихо закричал Калистр, умостившись на облучке. — К яме! К ведьмам! Вперед!

Пролетка качнулась и понеслась по гравию, кое-как залитому асфальтобетоном.

Но вскоре мужчины выдохлись, и стали медленно плестись по дороге, время от времени негромко переговариваясь между собой. Ни Калистр, ни Бубело не подгоняли их. Спешить, видимо, было некуда.

Через какое-то время промзона осталась позади, а впереди расстилалась каменистая пустыня, окруженная то покатыми взгорками, то рвущимися ввысь скалами.

— Я даже представить не могла, что ад такой! — прошептала девушка, наклонившись к демону.

— Все гораздо проще, чем ты думала! — хмуро изрек тот. — Но подожди, ты еще не все видела…

Глава двадцать шестая

Когда пролетка доползла до ближайшей скалы, чуткое ухо Архелии уловило в застоявшемся знойном воздухе какие-то странные звуки. Сначала она подумала, что это рокочут волны далекого невидимого моря, но совсем скоро гул усилился и совсем перестал походить на шум прибоя. Девушка напрягла слух и вдруг с ужасом поняла: этот дикий рев и вой издают люди…

У подножия скалы Калистр приказал мужчинам остановиться. Они опустили дышло и, как подкошенные, упали на каменистый грунт. По их голым спинам текли ручьи пота, а конечности дрожали от усталости.

— Дальше пойдем пешком! — сообщил провожатый Архелии и, не дожидаясь, пока она и Бубело сойдут с пролетки, не спеша двинулся вперед.

С каждым их шагом душераздирающие вопли, крики, стенания и рыдания становились все сильнее.

Потом вдруг резко пахнуло жутким смрадом, и молодая ведьма, закашлявшись, прикрыла нос рукой. Но это не помогло. Из ее глаз непроизвольно закапали слезы, а в горле запершило так, будто в него всыпали горсть порошка кайенского перца. Увидев мучения своей подопечной, Бубело с кривой ухмылкой протянул ей носовой платочек. Она крепко прижала его к носу, и дышать стало немного легче, хотя слезы продолжали застилать ей глаза.

И вот троица подошла к краю гигантской чаши карьера. Архелия взглянула вниз и почувствовала, как у нее на голове зашевелились волосы. На дне ворочалась, дышала, пенилась и вскипала грязно-серая масса нечистот. В ней копошилось великое множество неистово орущих и стонущих людей.

На каменных уступах, чуть выше поверхности этого смрадного озера, стояли сотни смуглых рослых мужчин, орудующих длинными жердями с раздвоенными концами. Этими рогачами мужчины то и дело выхватывали из бурлящей жижи чьи-то тела и вновь окунали их в нее с головой.

На одном из самых широких уступов, залитом кровью, неровными рядами лежали нагие женщины. Между ними сновали кряжистые палачи в кожаных передниках и сапогах. Они жутко пытали мучениц — хлестали железными цепями, кололи пиками, вырывали щипцами большие куски плоти и швыряли разъяренным псам, которые бегали у самой кромки озера и люто щелкали клыками, не позволяя грешникам выбраться из нечистот на камни.

— За что так мучают этих несчастных? — воскликнула бледная, как полотно, девушка.

— Это ведьмы-самоубийцы! — хмуро пояснил Калистр. — Они прошли обряд посвящения, а потом по разным причинам наложили на себя руки. Теперь их то истязают, то отправляют в яму с испражнениями и червями.

Архелия лихорадочно перенесла взгляд на другой уступ, располагающийся повыше, и вскрикнула от ужаса. Там лежали груды кроваво-красных, распухших, но не мертвых тел. Кожа на многих из них лопнула и свисала клоками, на некоторых она и вовсе отсутствовала. Не меньше сотни мужчин стояли вокруг этих беспрестанно ворочающихся куч и поливали их из брандспойтов какой-то дымящейся жидкостью.

— Мы в шутку называем это головомойкой! — провожатый указал рукой на уступ. — Помимо купания в испражнениях, каждая ведьма, возгордившаяся при земной жизни и переставшая подчиняться своему покровителю, по нескольку раз в день подвергается омовению соленым варом.

Девушка ухватила Калистра за руку и затрясла:

— Скажи, какой во всем этом смысл: обварили кипятком, швырнули в выгребную яму, опять обварили, опять швырнули?!

— О каком смысле ты говоришь? — бесстрастно глядя куда-то в глубины карьера, громко произнес провожатый. — В этом месте не нужно его искать, здесь действуют другие законы бытия! Здесь мучают, истязают и унижают. Таково предназначение пекла! А бездельники-философы, ищущие во всем смысл, обитают на земле. Только они его так и не нашли, и не найдут никогда…

— Но ведь все эти души давно раскаялись, давно искупили свою вину страданиями, почему их не простят, почему не оставят в покое? — испуганная, дрожащая ведьма попыталась отойти от края пропасти, но Бубело, стоявший рядом, не дал ей этого сделать.

— У нас тут все раскаявшиеся и искупившие! — невесело усмехнулся Калистр и, отвернувшись, сурово прибавил: — Но мы не отпускаем грехов, не милуем и не щадим! Это дело Всевышнего, а его здесь нет!

Подержав ослабевшую Архелию у карьера еще немного, демоны повели ее к подножью высокой черной скалы.

— Куда вы меня тащите? — спросила она у вспотевшего толстяка.

— Ты должна еще увидеть, как истязают ведьм и колдунов, проявивших особую дерзость! — ответил он с каким-то непонятным пафосом.

— И что же такого они сделали?

— Они не только перестали подчиняться покровителю, не только открыто дерзили ему, но и всячески поносили самого Денницу, хотя давали обет верно служить ему! — охотно растолковал Бубело, вытирая вспотевший лоб носовиком, который вернула ему девушка.

Идти было совсем недалеко, и через несколько минут они приблизились к скале. Оказалось, что в ней вырублено большое отверстие, возле которого находились два свирепых льва. Один лежал на камнях, положив тяжелую голову с окровавленной пастью себе на лапы. Другой, весь забрызганный кровью, стоял на валуне, гордо выпятив грудь.

Увидев гостей, львы приглушенно рыкнули. Но демоны не обратили на них ни малейшего внимания.

Из пещеры доносились жуткие вопли, крики и стоны.

Войдя внутрь и оказавшись в широком зале, ярко освещенном пламенем факелов, Архелия чуть не упала в обморок. В дальнем углу метались истерзанные нагие люди, а на них со всех сторон наседали полчища огромных серых и черных крыс. Серые вгрызались в животы, ягодицы и гениталии несчастных; острыми, как бритвы, зубами вырывали из них куски плоти. Черные бросались в основном на женщин, коих было во много раз больше, чем мужчин, сразу сбивали с ног и впивались в груди, обгладывали лица, когтями сдирали с голов кожу вместе с волосами. Вокруг истязаемых плотным кольцом стояли заросшие шерстью полуобезьяны с пиками в ручищах и нещадно кололи каждого, кто хотел вырваться в центр пещеры, подальше от свирепых крыс. Кровь заливала каменный пол и ручьями стекала в огромный железный чан, помещенный в углубление ближе ко входу.

Глядя на мучения людей, девушка и сама рыдала, стонала, кричала и скрежетала зубами. Она тряслась, как в лихорадке, ее мутило от тошнотворного, сладковатого запаха крови. А когда в пещеру влетели два льва с горящими, словно угли, глазами и принялись неистово лакать из чана темно-красную, пенящуюся жидкость — молодая ведьма обмочилась и лишилась чувств. Ее подхватил Калистр и вынес на воздух.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что над ней стоит Бубело, а по обе стороны от него сидят львы и щерят красные от крови пасти.

— Осигней! Агронах! Уйдите прочь! — крикнул демон, и звери нехотя подчинились — отошли в сторону.

Он подхватил Архелию под руки, помог подняться. И когда она, опираясь на его плечо, сделала несколько неуверенных шагов, сквозь зубы обронил:

— Хорошо запомни то, что увидела!

А Калистр, задумчиво глядя на девушку, тихо прибавил:

— Ты хорошо отделалась за свое непослушание, попав сюда лишь на смотрины. Леонард проявил к тебе неслыханное снисхождение. Обычно такого не бывает…

Втроем они потащились к карьеру, а потом вышли на дорогу и поспешили к своей пролетке.

Два дня Архелия не выходила из дому и почти не вставала с постели. Ее бросало то в жар, то в озноб, мучили головные боли и кошмарные сновидения, во рту распух язык, покалывало за грудиной и ныло в животе. Когда же, наконец, она почувствовала себя более-менее здоровой и села перед трюмо причесаться, то, увидев свое отражение в зеркале, вскрикнула от изумления: в прядях волос, спадающих на пожелтевший лоб, сверкали многочисленные серебряные нити…

Молодая ведьма с трудом оделась, закутала голову платком и пошла в магазин за краской.

А вечером, сразу после того, как с подворья Гурских ушла Любка Матюк, которая на время болезни хозяйки взяла на себя заботы о ее живности, в окошко робко постучался Микола.

— Не обижайся, Лия, что не навестил тебя раньше, — смущенно пролепетал он, возникнув на пороге. — Дианка, кажется, что-то пронюхала о наших отношениях, и теперь каждый вечер приходит забирать меня со склада. Но сегодня ей не до меня — опять теща прихворала…

— Понимаю, ты — человек семейный! — помрачнела Архелия, пропуская парня в прихожую. — И не должен огорчать жену. Но неужели она действительно что-то заподозрила?

— Точно не знаю! — пожал он плечами и принялся стаскивать сапоги. — Но похоже на то. Ведь раньше Дианка не бегала ко мне на работу.

— А ты не пробовал выведать у супруги, зачем она это делает? — поинтересовалась девушка, помогая Грицаю снять фуфайку.

— Да боюсь спрашивать! — признался он. — Вдруг она скажет, что все о нас знает…

Архелия задумчиво покачала головой:

— Да откуда ей это знать? Разве что кто-то видел, как ты заходил ко мне в дом…

Не успели они войти в гостиную, как во дворе послышались какие-то крики и злобно залаял Рекс.

— Это Дианка! — побледнел Микола.

— Бери сапоги и фуфайку! — шепнула девушка. — И спрячься в веранде за газовым котлом. Кто бы это ни был, я проведу его в гостиную, а ты тем временем выскочишь на улицу.

Перепуганный парень схватил в охапку свою одежду и обувь и пулей метнулся в угол веранды.

К большому изумлению Архелии столь поздним визитером оказался Федька Ткачук.

— Прости, Лия, что беспокою тебя больную да еще вечером! — взволнованно затарахтел он. — Но, кажется, Галка рожает, у нее схватки начались! Помоги с машиной, а то пока "скорая" доедет в Талашковку, потом пока с Талашковки доберется до роддома…

— Не стой у порога, заходи в дом! — перебила девушка. — Сейчас все решим!

— Нет, мне нужно бежать к Галке! — замахал руками Федька. — Как же она без меня?

— Ты сначала к Зине Федоровне заскочи и захвати ее с собой! — посоветовала Архелия. — Пусть она поедет с вами в райцентр, мало ли что может случиться по дороге…

— Ладно! — бросил Ткачук и побежал к калитке.

А фермерша, забыв о Миколе, влетела в прихожую и начала лихорадочно крутить диск телефона.

Костик, как и следовало ожидать, уже был изрядно подшофе, зато Жадан без лишних слов согласился отвезти роженицу в больницу.

— Буду у Ткачуков минут через десять! — пообещал он. — Сейчас только оденусь и заведу "Ниву". Хорошо, что я оставил ее дома, а не отогнал в гараж…

И только положив трубку на рычаг аппарата, Архелия вспомнила о Грицае и выскочила в веранду. Но того уже и след простыл…

На улице пронзительно свистел ветер, с хрустом ломая в саду сухие ветки яблонь и вишен, однако морозом и не пахло — наоборот, с крыши капала вода. Удивительно, ведь обычно на ночь всегда становится холоднее, чем днем, а тут — на тебе! Да, странные зимы теперь на Полтавщине…

Вымыв под душем свое еще слабое тело, девушка решила провести вечер у экрана телевизора. Но прежде зашла на кухню выпить чаю.

Только вознамерилась щелкнуть выключателем, как услышала из угла знакомый чуть шепелявый голосок:

— Подождь, мамзеля, ярко комнату освещать! Тут и так все хорошо видно.

— Палаксена, это ты! — обрадовалась Архелия. — Ну-ка, выйди на свет, дай я на тебя взгляну!

Бесовка быстро подошла к открытой двери и встала, гордо вскинув рыжую голову, увенчанную бантом.

— Я, как всегда, дама на загляденье!

— Вижу, вижу! — засмеялась ведьма.

На Палаксене и в этот раз были те же дерматиновая юбочка, сиреневый топик и босоножки. Но имелась и новая деталь — белые матерчатые перчатки по локоть, которые обычно носят невесты на свадьбах.

— О-о! — только и смогла произнести девушка.

— Шикарно, да! — подняла руки бесовка, приняв этот возглас за своеобразное проявление восхищения и зависти своей подопечной.

— Ты случайно не замуж собралась? За Равзу? — спросила та, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Че, смеешься, да? — обиженно отвернулась Палаксена. — Равза, он совсем дурной, когда что-то не по его выходит! Как с ним жить? Я себе другую партию приглядела…

— И кто же это, если не секрет? — поинтересовалась ведьма, примирительно приобняв бесовку за плечи.

— Да есть один красавчик, — потупилась та. — Но ты его не знаешь… Он раньше у Евдошки служил…

— Уж не Кузьма ли?

Палаксена округлила от удивления глаза:

— Он самый, да… Но как ты догадалась? И откуда Кузьку знаешь?

— Да знаю! — отмахнулась Архелия. — Встречались как-то…

— Так значит, перчаточки мои тебе понравились? — нетерпеливо осведомилась бесовка, переведя разговор на другую, более интересную ей тему.

— Да уж! — весело отозвалась ведьма.

— А знаешь, зачем я их одела? Знаешь? — Палаксена жеманно продемонстрировала правую кисть, на безымянном пальце которой красовалось колечко. — Вот, теперь оно не спадает!

— Оригинальное решение!

— А то! — фыркнула рыжая модница и с достоинством прибавила: — Я же не лыком шитая, я находчивая!

Похлебав чайку, предложенного хозяйкой, она деловито изложила цель своего визита:

— Я к тебе не просто так пожаловала, а по поручению Бубело. Ты должна навести порчу на сына Евдошки, — и, немного помолчав, предостерегающе погрозила пальцем. — Только не отказывайся, смотри! Бубело и так на тебя злой.

Девушка обреченно вздохнула и, встав из-за стола, грустно спросила:

— Что нужно для обряда?

— Для начала возьми шесть огарков заупокойных свечек, из каждой настрогай немного воска, — стала объяснять бесовка. — Потом поставь на пол большую миску, налей в нее воды, и растопи воск в какой-нибудь посудине, но не шибко… А что делать дальше, я позже скажу!

Архелия сходила в веранду, нашла в Евдошкиных вещах огарки свечек, когда-то горевших в церкви за упокой усопших, и вернулась на кухню. Настрогала в алюминиевую кружку немного воска, затем поставила на пол таз и налила в него воды. Палаксена зорко следила за действиями своей подопечной и, когда та управилась, приказала:

— Теперь расставь огарки вокруг миски и зажги их! Воск растопи, чтобы мягкий был, вылепи из него сердечко, громко нареки его — скажи, чье оно, и брось в воду. Только прежде прочитай заклятье и плюнь в миску!

— Но я же не знаю заклятья! — беспомощно развела руками девушка.

— Будешь за мной повторять! — отмахнулась бесовка и, метнувшись в угол кухни, уселась на пол.

Ведьма растопила воск на газовой плите, выплеснула на тарелку и, подождав, пока он немного остыл, кое-как слепила из него что-то похожее на сердце.

— Нормально получилось! — бегло взглянув на поделку, одобрила Палаксена. — А сейчас тебе надо спросить у меня: "Чье сердце держу на ладони?"

— Чье сердце держу на ладони? — покорно повторила Архелия.

— Сквернавца Сергия! — громко ответила бесовка. И стала командовать дальше: — Теперь, мамзеля, комкай воск и говори: "Смотри, Касьян, вот сердце Сергиево! По воле моей да от силы твоей пусть оно станет мертвым! Износится, остудится, кровью не наполниться и остановится! Раздавлю его, окуну его и землею кладбищенской присыплю! Не перечь, Касьян, исполняй, Касьян! Я раба слуги Асмодеева!"

Сделав все так, как велела Палаксена, девушка плюнула в таз и бросила туда шарик из воска. Затем ей пришлось снова сбегать в веранду и принести торбочку с комьями могильной земли и небольшой ржавый ножичек с деревянной колодочкой.

— Брось немного землицы в воду! — распорядилась помощница со своего угла. — Теперя помешивай ножиком и произноси за мной со злобой: "Как вода эта мертва да ржава, так должна и кровь Сергиева быть отравлена да порчена! Как хладна земля, так и сердце Сергиево остыть должно! Век истек его, пробил час его! Отдаю его на заклание! Принимай, Сабнак, тело тленное, угощай червя ненасытного! Я речу тебе повеление!"

Наконец, с обрядом было покончено, и подавленная Архелия, ополоснув руки под краном, присела на табурет.

— Я все правильно сделала? — тихо осведомилась она.

— Да сойдет! — беззаботно бросила Палаксена, перебираясь поближе к столу. — Хотя, правду сказать, нужно было проявить больше усердия…

— Может, Сергей Антонович и не умрет? — в полутьме в глазах ведьмы блеснула и погасла искорка надежды.

— Что ты! — воскликнула бесовка. — Завтра до заката его точно не станет!

Девушка низко опустила голову, сглотнула горький комок, подступивший к горлу, и выдохнула:

— Мне так жалко его…

— Да чего жалеть-то мужика? — искренне удивилась Палаксена. — Он давно проклят за дела матери, и ему прямая дорога — в ад! А Леонард еще и пожалел его — дядька твой уйдет легко, без долгих мучений, не то, что другие! Большинство людей, проклятых за грехи родителей, обречены на тяжкие страдания, а часто — и на смерть наглую от собственной же руки…

Архелия нервно вскочила и забегала по кухне. Задержавшись у окна, резко взмахнула рукой и с сердцем выпалила:

— Нет правды на белом свете! Нет ни у Бога, ни у дьявола, коль детей заставляют отвечать за деяния их родителей!

— Ну, ты такую белиберду сейчас сморозила! — прошепелявила бесовка с укоризной. — Прям расстроила меня своей глупостью! Я тебе вот примерчик один приведу. Для наглядности. Представь себе какого-нибудь лютого разбойника, загубившего много ни в чем не повинных людей, не щадившего ни старого, ни малого. Представила? А теперь скажи, как бы ты отнеслась к его родному сыну — с симпатией, с любовью? Да, твой разум говорил бы тебе: сын разбойника ни в чем не виноват! Но душу-то твою переполняло бы презрение к нему, как бы ты не убеждала себя, что не должна презирать! И кто же прав — разум или душа? Душа, конечно! То, что она чувствует, то и есть истина. Ты мозгами не осознаешь, а душечка твоя знает: на счету того разбойника так много всяких злодеяний, что он один, как бы его не наказали, не в состоянии их искупить. А так как по законам мирозданья за зло всегда воздается сполна, получается, что за разбойника должен ответить сын!

Ошарашенная Архелия слушала с разинутым ртом. Она и подумать не могла, что ее глуповатая, наивная помощница способна произносить такие, пусть и спорные, но, безусловно, не лишенные логики речи! Не так уж она проста внутри, какой кажется снаружи…

Глава двадцать шестая

Свое назначение на должность заместителя директора Жорка Жадан воспринял без особого энтузиазма. Но солидной прибавке к зарплате обрадовался.

— Теперь я смогу быстро собрать нужную сумму и, наконец, отремонтирую свою старую хатку! — потирал он руки, стоя перед молодой фермершей в ее кабинете.

— А почему бы вам с матерью не купить себе дом получше? — спросила его она и с ходу предложила: — Давай я одолжу тебе на покупку нужную сумму, а ты помаленьку отработаешь ее!

— Да зачем же нам новый дом? — удивленно пожал плечами Жадан. — Нам и в старом хорошо — тепло, уютно и места вполне хватает.

— Но ты же не будешь всю жизнь ходить в парубках! — засмеялась девушка, шутливо толкнув своего заместителя в плечо. — Женишься, а там детки пойдут. Тесно вам будет в двух комнатенках.

— Да какая женитьба! — отмахнулся он. — Не собираюсь я заводить семью…

— Это почему? — все еще смеясь, спросила Архелия.

Жорка вдруг сник, опустил голову и, ничего не сказав, вышел из кабинета.

— Что это с ним? — шепнула фермерша Любке Матюк, которая как раз заскочила к ней с какими-то бумагами.

Та быстренько прикрыла дверь и просветила:

— Да у него же проблемы по мужской части! Импотент он! Иной раз, правда, и может переспать с женщиной, но чаще — не в состоянии.

— Что ты такое говоришь? — воскликнула девушка, ошарашено глядя на свою секретаршу. — Жорка ведь молодой мужик, ему всего тридцать с небольшим! И не алкаш!

Любка склонилась к самому уху фермерши и тихо проговорила:

— Я точно знаю! У меня было с ним несколько раз… Любовник из Жадана совсем неважный…

Эта новость так поразила Архелию, что не давала ей покоя до самого обеда. Поэтому, придя домой, она первым делом принялась листать Евдошкину тетрадь — нет ли в ней какого-нибудь чудодейственного заговора или рецепта, способного вернуть мужчине радость жизни.

И нашла. "Нужно вскипятить полкружки свежего молока, влить в него четыре наперстка крутого отвара горчичного семени, три наперстка водочного настоя корня калгана, наперсток растертой в ступке сухой болотной ряски и добавить еще столовую ложку липового меда, — с трудом разбирала ведьма каракули покойной старушки. — Когда жидкость в кружке станет не сильно горячей, страдалец должен погрузить в нее свой мужской орган и держать до тех пор, пока читается заклятие". Дальше шел текст этого самого заклятия.

Перечитав еще раз записи, посвященные исцелению от мужского бессилия, девушка отложила тетрадь и задумалась. Способ решения Жоркиной проблемы есть, но как его применить на практике? Не скажешь же: "Снимай штаны и суй свое хозяйство в молоко!". Значит, надо что-то придумать. Но что? Выход один — под каким-то предлогом затащить Жадана в дом, напоить до бесчувствия и, пока он будет спать, провести обряд. В принципе, это не так уж и сложно сделать, если постараться…

Погрузившись в размышления, Архелия не сразу услышала, как залаял Рекс. И только когда он буквально взбесился от ярости и поднял невообразимый гвалт, очнулась и поняла, что кто-то зашел во двор. Она спрятала Евдошкину тетрадку в шкаф и пообедала в веранду открывать входную дверь.

На пороге стояла Дианка. Вид решительный, лицо бледное, губы стиснуты до синевы.

— Лия, скажи, зачем к тебе ходит Микола?

Девушка растерялась, не зная, что ответить, ее глаза забегали.

— Ну, заходил он пару раз, спрашивал не нужно ли помочь чего, — пролепетала она. — Рекса вон привел…

— Микола бегает к тебе по вечерам! — сдавленно проговорила молодая женщина. — В селе уже все судачат об этом…

— Я ж говорю, он просто так заходит, — поникла Архелия.

— Зачем ты мне врешь?! — закричала Дианка. — Люди уже не раз видели, как мой муж, крадучись, пробирался к тебе огородами.

— Брехня! — отрицательно замотала головой девушка. — Чего ему огородами ходить?

Женщина схватила ее за руку:

— Оставь его в покое! Оставь, я тебя прошу!

Архелия рывком высвободила свою ладонь, отступила в веранду и хотела захлопнуть дверь, но Дианка придержала ее ногой. Низко опустив голову, горячо зашептала:

— Ты катаешься, как сыр в масле, у тебя все есть! Любой парень станет твоим, только пожелай. Не забирай у меня мужа, а у моего крохи отца! Все наше богатство — он!

— Ты забыла одну вещь, — взволновано молвила девушка, облизав свои пересохшие губы, — не я бегаю к нему, а он ко мне! Он сам приходит, слышишь?

— Он сам приходит! — как эхо, повторила женщина. И завизжала, брызгая слюной: — Но ты же принимаешь его, не гонишь прочь!

— Нет, не гоню! — призналась Архелия и с вызовом выкрикнула: — И не буду прогонять!

Обманутая супруга на мгновение стиснула веки от охватившей ее ярости, потом перескочила порог веранды, сгребла хозяйку за плечи и затрясла.

— Шлюха! Потаскуха! Отцеубийца! Ведьма!

Девушка с силой оттолкнула от себя Дианку. Та не удержалась на ногах, упала и растянулась на крыльце.

— Уйди отсюда! Уйди! И больше не смей ко мне приходить!

Бледная молодка поспешно поднялась, вытерла рукавом куртки мокрый нос и, сглотнув слезы, стала сыпать угрозами:

— Я тебе все окна повыбиваю! Дом подпалю! Курей вытравлю!

— Только попробуй! — сквозь зубы процедила Архелия, злобно взирая на соперницу. — Только попробуй, и сразу подохнешь, как собака!

Они стояли лицом к лицу, сжимая кулаки и тяжело дыша, готовые в любой миг вцепиться друг другу в горло.

Но ничего не произошло. Дианка развернулась и, рассыпая проклятия, побежала к калитке.

А девушка вернулась в гостиную и вдруг взорвалась истеричным хохотом. Но уже через несколько секунд упала на диван и разрыдалась.

Через полчаса в дом Гурских влетел бледный Микола.

— Лия, что ты натворила! — с порога набросился он на оторопевшую любовницу. — Зачем призналась моей жене, что я бываю у тебя?

— Да она и без меня уже знала о наших отношениях! — стала оправдываться Архелия. — Кто-то, наверно, видел, как ты заходил ко мне.

— Но надо же было все отрицать! Все! — вопил разгоряченный Грицай, мечась по гостиной. — Что мне теперь делать? Как оправдываться перед Дианкой?

— А ты не оправдывайся! — посоветовала девушка, горько усмехнувшись.

— Что ты говоришь?! — схватился за голову Микола. — Я должен, должен придумать, как вывернуться! Иначе потеряю жену! Потеряю сына!

На глазах Архелии блеснули слезы. Она с укором и болью взглянула на парня и отвернулась.

— Лия, что мне делать? — продолжал он бегать по комнате. — Скажи мне, что?

— Я думала, что у тебя есть хоть какие-то чувства ко мне, — обронила девушка, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Я думала, что ты не просто так приходишь ко мне, что ты…

— Да, ты мне нравишься! — оборвал ее на полуслове Грицай. — Но я же несвободный человек, у меня семья! А ты взяла да разболтала Дианке о моих визитах! Зачем? Чего ты хочешь добиться? Чтобы я бросил семью? Этого не будет! Я не собираюсь менять свою жену ни на тебя, ни на любую другую женщину!

Не проронив ни слова, Архелии резко повернулась к парню и указала рукой на дверь. Он дернулся, будто споткнулся, и стремглав выскочил на улицу.

В этот самый миг из кухни послышался громкий вздох.

— Кто там? — вскрикнула хозяйка от неожиданности, но сразу и успокоилась. — Это ты, Палаксена?

— Да я это, кто ж еще? — на пороге гостиной возникла недовольная бесовка.

Девушка окинула взглядом ее хрупкую фигурку и участливо поинтересовалась:

— Почему ты такая подавленная? Что-то случилось?

— У меня случилось? — вскинула голову гостья и вопросительно уставилась на свою подопечную. — Это у тебя случилось! Ты че вся такая негордая? Че позволяешь на себя кричать? Сначала этой раскоровевшей дуре, потом этому хлопцу!

— А что я должна сделать? — развела руками Архелия. — Сжить Дианку и Миколу со свету?

— Ну, хлопцу вредить не нужно, коль он тебе нравится! — проговорила Палаксена, одергивая свою уж слишком высоко задравшуюся юбчонку. — Его достаточно будет просто приворожить, чтобы он ни дня не мог прожить без тебя, чтобы только тем и занимался, что думал о тебе! А вот его дурную бабу следует наградить какой-нибудь болячкой, к примеру, лицо прыщами усыпать и волосы с головы изгнать!

— Что ты, Палаксена! — испугалась ведьма. — За что же мне Дианке такое горе причинять? Я и так перед ней виновата…

Бесовка удивленно вскинула бровь и с досадой всплеснула руками.

— Да ты рехнулась, мамзеля! Или забыла, кто она, а кто ты? Тебе на то и дана сила, чтобы жить в свое удовольствие! А его легче всего поиметь за счет других! Ну, так и поимей! Веди себя, как хозяйка жизни! Сметай со своего пути весь мусор, который путается под ногами и мешает широко шагать!

— А как же совесть? — тихо осведомилась девушка, опускаясь на диван. — Она ведь будет мучить…

Палаксена аж затряслась от негодования.

— Какая совесть?! Зачем ты вспоминаешь о ней? Совести у тебя никак не должно быть! Она осталась в той жизни, от которой ты отреклась, когда пришла на посвящение. Уразумей это раз и навсегда! Вытрави из своего сердца всякую жалость, всякую благодарность, всякое сочувствие! И за добро плати добром только тем, кто дорог тебе, а всех остальных просто используй как материал для построения своего благоденствия и получения телесных удовольствий!

Архелия грустно взглянула на гостью и в знак согласия слегка качнула головой. Молодая ведьма прекрасно понимала, что перечить даже Палаксене, рьяно настаивать на своем, с пеной у рта доказывать свою правоту — не только неблагодарное, но и явно опасное занятие…

Дальше они беседовали уже спокойно и вполне дружелюбно.

Прощаясь, бесовка сообщила:

— Вечером ожидай дорогого гостя! И, смотри, не будь строптивой, упрямой, веди себя, как ни в чем не бывало. Твой господин простил тебя, так что вполне можешь рассчитывать на его благосклонность.

Леонард появился в полночь.

Девушка сидела в гостиной, чуть освещенной одной-единственной свечкой, и с волнением ожидала его.

Он внезапно вышел из спальни и, остановившись на пороге, тихо засмеялся:

— Ты, конечно, очень рада меня видеть!

Архелия вскочила, сделала несколько неуверенных шагов к демону и остановилась, не смея броситься в его объятия.

— Что такое, сладкая моя? — ласково проговорил он, протягивая к ней руки.

Ведьма робко приблизилась и, опустив голову, прошептала:

— Я чувствую себя виноватой перед тобой, мой господин.

Леонард обнял ее, прижал к себе и со вздохом заметил:

— Ты просто еще не совсем осознала, кем теперь являешься! Такое нередко случается с новопосвященными. Но, надеюсь, в дальнейшем непослушания с твоей стороны больше не будет… Ведь так, сладкая моя?

— Я стану беспрекословно исполнять все твои приказания! — смиренно ответила Архелия, обнимая его за стан.

Он крепко поцеловал ее в губы.

Сердце ведьмы забилось чаще, ее глаза начала медленно заволакивать розовая дымка, а бедра судорожно сомкнулись и разомкнулись. Молодое тело трепетало, испытывая сладкую истому в ожидании предстоящего наслаждения.

Пока Леонард медленно снимал с девушки халат, она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и постанывала.

А через несколько секунд, упав навзничь на диван, в неистовстве страсти улетела далеко за облака, забыв обо всем на свете. Это были мгновения настоящего счастья.

Архелия уже давно поняла, что ни один мужчина, даже самый искушенный, самый опытный и желанный, не в состоянии подарить женщине такое райское блаженство, как демон, пришедший из черных глубин ада. И каждый раз с нетерпением ждала его визитов, хоть и боялась признаться в этом самой себе…

Потом они сидели на диване и, улыбаясь друг другу, говорили о грядущей весне, о солнце и о цветах — совсем как обычные влюбленные.

— А где браслет, который я тебе подарил? — вдруг вспомнил Леонард. — Почему ты не носишь его?

Девушка метнулась к шкафу, достала материну шкатулку и, порывшись в ней, извлекла изувеченное пулей украшение. С виноватой улыбкой протянула его демону:

— Не уберегла я твой подарок, мой господин!

Он взял браслет, повертел его в пальцах и негромко обронил:

— Эта безделица спасла тебе жизнь…

— Да, спасла! — вздохнула Архелия. — Но, к сожалению, пришла в негодность…

Леонард усмехнулся, подбросил украшение в воздух, ловко поймал и с торжественным видом положил ей на колени.

— Ну-ка, надень!

Девушка взглянула на браслет и вскрикнула от изумления — он был, как новый, будто его только что принесли из ювелирной мастерской или из магазина.

— Носи и помни меня! — с некоторым пафосом промолвил покровитель и, резко поднявшись на ноги, не без сожаления развел руками: — Мне пора!

Ведьма вскочила, обняла его за шею, прижалась к груди. И спросила с неподдельной тоской:

— Когда ты придешь в следующий раз?

— Тебе сообщат, сладкая моя! — Леонард чмокнул ее в лоб, мягко отстранил от себя и быстрым шагом направился в спальню. На пороге вдруг остановился, резко повернулся к Архелии и бесстрастным голосом сообщил: — Кстати, ты хорошо поработала! Сын Евдошки сегодня днем скончался на операционном столе…

И, кивнув, скрылся за дверью. В тот же миг дом тряхнуло, и прогремел гром. Девушка дико закричала.

Вряд ли она и сама осознавала, отчего кричит — от испуга или от бессилия, отчаяния и жгучего чувства вины…

Молодая фермерша сидела в своем кабинете и просматривала финансовые документы за последний месяц, которые принесла ей новый главбух Тонька курносая, то бишь теперь Антонина Макаровна, как она сама себя величала. По всему выходило, что дела в фермерском хозяйстве идут неплохо, доходы и от производственной, и от торговой деятельности выросли. А значит, пришла к выводу Архелия, есть возможность выплатить премию работникам, пусть не всем, но хотя бы самым добросовестным. Коль люди хорошо трудятся, то они и зарабатывать должны прилично. И хотя Тонька не советует увлекаться дополнительными выплатами, дескать, это повлечет за собой рост налоговых отчислений и обязательных платежей, коллектив должен почувствовать, что работать самоотверженно выгодно, что руководитель хозяйства ценит настоящих тружеников и не забывает их поощрять.

Вот только кого конкретно премировать? Если дать деньги, допустим, только десятку человек, то это не будет иметь того стимулирующего эффекта, на который хотелось бы рассчитывать. Более того, эффект может получиться совершенно противоположным ожидаемому. Найдется немало недовольных, таких, кто посчитает себя обделенным, забытым. Начнутся брожения. Выходит, лучше все-таки выделить премию каждому работнику, чтобы никому не было обидно. Суммы, конечно, получатся не очень-то впечатляющие, зато никто не сможет сказать, что его труд не оценили.

Отложив бумаги в сторонку, девушка тут же набрала номер мобильного телефона Клавдии Васильевны, которая ушла с должности главбуха, но, уже на дому, продолжала оказывать Тоньке посильную помощь, взяв на себя часть рутинной работы.

— Васильевна, мне нужен ваш совет! — извиняющимся тоном начала молодая хозяйка, когда ее бывшая наставница ответила на звонок. — Я сейчас просматриваю документы и вижу, что доходы хозяйства резко пошли вгору. Они выросли почти на семь процентов против прошлого месяца и на целых пятнадцать против позапрошлого. Я хочу выплатить людям премию. Но не знаю, как поступить — премировать только лучших работников или всех, чтобы никому не было обидно.

— Ну, в этом случае я бы заплатила каждому! — особо не раздумывая, посоветовала Клавдия Васильевна. И со вздохом напомнила: — Только ты не увлекайся! Не забывай, что на носу весна, скоро понадобятся деньги на приобретение средств защиты растений, минеральных удобрений, горюче-смазочных материалов и запчастей к сельхозтехнике. А возможно, придется еще докупать и посевной материал… На кредиты особо не рассчитывай, желательно бы их не брать совсем, ведь сейчас проценты просто заоблачные. К тому же один кредит, который мы брали в прошлом году, все еще не погашен…

— Деньги на счет хозяйства поступают без сбоев! — успокоила Архелия. — Наша продукция — мука, крупы и подсолнечное масло — идут просто на улет. Да и пекарня, наконец-то, начала давать стабильный доход. Неплохую прибыль приносят магазины, особенно тот, что в Полтаве. Кроме того на днях с нами рассчитался за скот мясокомбинат…

Помолчав, как бы собираясь с мыслями, бывший главбух спросила:

— Какие премии ты хочешь выплатить? Надеюсь, они будут в разумных пределах?

— Я думаю, специалистам и руководителям среднего звена можно дать по пол оклада, а рабочим — по половине среднемесячной зарплаты, — неуверенно ответила хозяйка.

— Немало! — воскликнула Клавдия Васильевна, и чуткое ухо девушки уловило в этом возгласе скорее нотки одобрения, чем осуждения. — Ты прикидываешь, в какую сумму это выльется — по пол оклада каждому из ста двенадцати человек?

— Не обеднеем! — беззаботно засмеялась фермерша. — Выкрутимся!

— Ну, если честно, то думаю, что да, выкрутимся! — согласилась женщина. И не спеша откашлявшись, заметила: — Ты молодец, Лия, что помнишь о людях! А то батька твой покойный, земля ему пухом, иногда о них забывал…

Уже к вечеру вся Талашковка знала, что Гурская дала указание бухгалтерии срочно начислить каждому из своих работников по половине месячной зарплаты в качестве премии. Те, кто помоложе, — обрадовались, те, кто постарше, — еще и удивились такой щедрости, ведь за все годы существования фермерского хозяйства никто из его коллектива ни разу не получал каких-либо дополнительных выплат, только один заработок…

— Добрая душа — наша Архелия Павловна! — прокомментировала эту новость Райка Сысоева, когда пришла в магазин за чаем.

И все, кто находился там в тот момент, дружно согласились с ее мнением.

Глава двадцать седьмая

С самого утра девушка позвонила своему заместителю Жадану и попросила его ближе к вечеру подъехать к ней домой.

— Доложишь мне подробно о том, как идут дела с ремонтом бывшего универсама! — мотивировала она свое приглашение. — Сама я в конторе сегодня появиться не могу — подхватила насморк и голова побаливает…

— Заеду часиков в шесть! — пообещал Жорка. — Устроит?

— Вполне!

Целый день Архелия только и думала, что о предстоящей встрече, снова и снова прокручивала в голове ее детали, прикидывала, что станет говорить, как будет себя вести. Вызубрила заклинание, добавила несколько ложек сонной воды в бутылку с дорогим коньяком, приготовила отвар горчичного семени, нашла в запасах Евдошки настой калгана и сухую болотную ряску, которую тут же и растерла пестиком в порошок в деревянной ступке. Оставалось только вскипятить молоко и добавить в него все необходимые ингредиенты…

Жадан немного припозднился и пришел в дом Гурских почти в семь вечера.

— Я организовывал погрузку и отправку муки в Полтаву, — объяснил он причину своей задержки. — За три часа до конца рабочего дня вдруг позвонил директор фирмы, которая занимается выпечкой тортов и пирожных, и попросил отпустить им муки высшего сорта. Сказал, что готов немедленно прислать за ней грузовик, так как их запасы практически закончились… Я, понятное дело, пообещал помочь — не упускать же такого заказчика! Но по дороге к нам грузовик сломался. Пришлось срочно загружать один из наших и отправлять.

— Какой ты молодец, Жорка! — похвалила Архелия. — Ты везде поспеваешь — и продукцию "толкаешь", и горючее по дешевке достаешь, и овощи на запчасти меняешь… Как это тебе все удается, ума не приложу… Кстати, что там с ремонтом универсама?

— А что с ним? — пожал плечами заместитель. — Идет полным ходом! К середине марта, думаю, основные работы завершим. Останется ерунда — сделать навесной потолок в кафе и кафельные полы в цехах по производству макарон и халвы…

— Халвы? — удивилась фермерша. — Какой халвы?

Жадан смущенно почесал за ухом:

— Да тут, понимаешь, какое дело… Знакомый предприниматель из Кременчуга предложил обменять маломощное оборудование для производства халвы, которое он приобрел по случаю, на наши крупы… Ну, я подумал, прикинул, что к чему, и понял: это очень выгодная сделка! Да и знакомый-то попросил крупы из озимой пшеницы, а они большим спросом не пользуются, вечно залеживаются на складе… Извини, конечно, что не посоветовался с тобой, но там сумма сделки, в общем-то, копеечная…

— Так ты теперь хочешь в помещении универсама, помимо кафе, запустить не один, а два цеха? — обрадовалась девушка.

— Два! — качнул своей пепельной головой Жорка. — Я все просчитал — места вполне хватит. Халвы, конечно, будем производить немного, но все же какая ни какая, да прибыль! А оптовых покупателей на эту продукцию я найду!

— Это дело нужно отметить! — предложила девушка. — Прямо сейчас!

— Не! — стал отказываться заместитель. — Мне еще нужно к деду Воропаю зайти — у него телевизор сломался. Я обещал починить…

— Ну, Жорка, я тебя прошу! — стала настаивать хозяйка. — Мне так скучно одной в четырех стенах… Посидим полчасика, немного выпьем… А к деду Зиновию еще успеешь зайти.

— Ладно! — неохотно согласился Жадан. — Только боюсь, как бы я не захмелел. Я ведь с утра маковой росинки во рту не держал… Закрутился на работе…

— Да я тебя накормлю! — успокоила Архелия. — Ты посиди здесь в гостиной, посмотри телевизор, а я мигом приготовлю закуску и принесу сюда.

Она подхватилась и побежала на кухню.

Через несколько минут вернулась, накрыла журнальный столик клеенкой и опять умчалась. Потом появилась уже с подносом и поставила перед гостем тарелки с едой — гречневый суп со свининой, отбивные, домашнюю колбасу и квашеную капусту. Хлопнув Жорку по плечу, распорядилась:

— Уплетай за обе щеки и не вздумай стесняться!

Тут же достала из бара бутылку коньяка с подлитой в нее сонной водой и бутылку красного вина. Налила.

— Ну, за новое предприятие!

— Ты что, будешь пить эту гадость? — Жадан покосился на ее бокал с вином. — Я бы на твоем месте выпил коньяка, здоровее будешь.

— Да боюсь я употреблять такой крепкий напиток! — замахала руками девушка. — Я от нескольких глотков вина хмелею, а от коньяка просто упаду.

— Дело твое! — пожал плечами гость. — Лично у меня от вина живот болит, там столько всяких ароматизаторов и красителей, что можно запросто отравиться…

Осушив свою тару, он схватил ложку и принялся с аппетитом хлебать суп. А хозяйка закусила маленьким кусочком колбасы и, не мешкая, налила снова. Заместитель отказываться не стал.

Пока он ел, она наполняла бокалы четырежды, ему — до краев, себе — до половины.

Насытившись, немного хмельной Жорка сразу собрался уходить.

— Подожди! — остановила его фермерша, недоумевая, почему он до сих пор не спит. — Давай еще кофейку выпьем! Я сейчас по-быстрому приготовлю…

— Кофейку можно! — с энтузиазмом откликнулся Жадан. — Только приготовь мне покрепче!

Когда минут через десять девушка вошла в гостиную с чашками в руках, ее боевой заместитель сладко посапывал, развалившись на диване.

Она на всякий случай потрясла его за плечо, затем уложила на бок и умчалась на кухню.

Быстро вскипятила немного молока, вылила в пол-литровую банку, добавила туда мед и все, что приготовила заранее. Зачем-то понюхав, присела на табурет — нужно было подождать, пока этот колдовской коктейль остынет.

Но усидеть на месте долго не смогла, вскоре решительно поднялась, набрала в легкие побольше воздуха и выдохнула:

— Равза! Палаксена! Вы здесь?

Ответа не последовало.

— Равза! Палаксена! Вы здесь? — повторила Архелия громче.

Тут же что-то затрещало, затем послышалось глухое покашливание.

— Тута мы! — рыжая голова бесовки показалась в дверном проеме кухни. — Мы тебя в светелке дожидаемся.

Девушка схватила банку, закрыла крышкой и, немного подержав под струей холодной воды, пошла в гостиную.

Равза сидел на полу возле журнального столика и со смущенным видом лопал недоеденные отбивные и колбасу. Палаксена, опершись на локоть, возлежала чуть поодаль и глядела на своего приятеля с явным неодобрением. На этот раз на ней были ажурные перчатки, уже черные, и фиолетовая майка, заправленная в потертую до дыр джинсовую юбочку.

— У него, — ведьма указала пальцем на спящего Жадана, — пропала мужская сила. Я хочу ему вернуть ее!

— А зачем тебе это нужно? — настороженно осведомился Равза, держа в одной руке шмат колбасы, а в другой — чашку с остывшим кофе.

— Он мой работник! — стараясь подавить волнение, громко произнесла Архелия. — Если я верну ему радость жизни, то пользы от него получу больше.

— А че, может, и так! — согласилась бесовка, покосившись на Равзу. — Когда у мужика такая беда, разве он о работе думает?

— Зато не думает о бабах! — парировал бес, вытирая пальцы о свои мятые штаны и выискивая взглядом еще что-нибудь съестное на столике. — Хотя, с другой стороны, какое ж настроение у хлопца, коли он к девкам не ходок?

— Вот и мне такие мысли пришли в голову! — проговорила ведьма.

— Ну, так приступай! — бросил Равза, отползая к Палаксене.

Архелия приблизилась к дивану, опустилась на колени, поставила рядом с собой банку и робко потянулась пальцами к поясу Жадана. Расстегнула и, помешкав, стала стягивать со своего заместителя брюки вместе с трусами. Потом, страшно смущаясь, подобрала с пола банку.

— Ничего у тебя, мамзеля, не получится! — подала голос бесовка. — Нужно взять тару поменьше, чтобы молоко было налито почти до краев.

Смущенно взглянув на орган, который нужно было погрузить в банку, девушка поняла, что Палаксена права. Вскочила и побежала на кухню за старой алюминиевой кружечкой. Вернувшись, выплеснула в нее содержимое банки и опять склонилась над Жоркой.

— Не бойся, бери его хозяйство и суй в молоко! — подбодрила Палаксена.

Архелия, стараясь особо не смотреть, кое-как приладила кружку к положенному месту.

— Чего ты смущаешься, барышня! — нетерпеливо рявкнул Равза. — Там, кажись, не от чего смущаться. Действуй смелее!

Поддерживая рукой кружку, чтобы она часом не опрокинулась, ведьма начала медленно читать заговор:

— По земле ходить — на земле блудить! А с живыми жить — похотливым быть! Я речу тебе, князь могуществен, помоги сему негодящему! Сей расслабленный, лон не знающий, увядающий, унывающий просит силы в тя, сока похоти. Чтобы плоть его — тверже дерева, чтобы страсть его — жарче пламени! Надели его ярой страстию и способностью до соития! Яви милости! Блуда жаждущий да сподобится к блудодействию! Всяк самец готов к парованию: дикий лев готов, жеребец готов, вепрь и бык готов… Пусть и сей теперь станет враз готов!

Когда Архелия умолкла и, убрав кружку, натянула на Жадана штаны, он вздохнул, скрипнул зубами, однако не пошевелился.

— Ну, все, мы ушедшие! — прошепелявила Палаксена, поднимаясь.

— Да уж, пора нам! — прибавил Равза и, подскочив к столику, мгновенно опорожнил вторую чашку с кофе.

Через секунду бесы растаяли.

Девушка ушла в свою спальню, улеглась на кровать и целый час листала журналы. И только потом решилась разбудить Жадана.

На это ей понадобилось довольно много времени.

Наконец, Жорка открыл глаза.

— Господи, я что, уснул?! — он вскочил с дивана и, взглянув на часы, с досадой хлопнул себя ладонями по бедрам. — Все, к деду Воропаю уже поздно! Они с бабой Симой рано ложатся спать…

— Ну, ничего, завтра к ним зайдешь! — успокоила Архелия. — Зато немного вздремнул.

— Ты уж прости меня, Лия! — развел руками заместитель. — За день набегался, да еще и выпил у тебя…

— Не извиняйся! — засмеялась хозяйка. — Диван ты мне не перележал, так что нечего беспокоиться!

После ухода гостя она отправилась на кухню выпить чаю. Потом выкупалась и уселась перед телевизором. На душе у нее было светло и радостно…

Утром фермерше позвонила Любка Матюк и доложила, что заведующий зерноскладом Грицай только что положил на стол заявление с просьбой уволить его по собственному желанию.

Девушка от неожиданности чуть не выронила из рук мобильный телефон.

— С какого числа Микола хочет уволиться? — спросила она упавшим голосом.

— С завтрашнего! — вздохнула Любка. — Сказал, что сегодня готов сдать дела своему приемнику или кому-то из конторы. Я попыталась объяснять, что за один день инвентаризацию зерносклада провести нереально. Но Микола только рукой махнул…

Архелия тут же набрала номер склада.

— Але! Колька, это ты? — закричала она, как только трубку подняли.

— Не-а, не Микола это! — послышался чей-то развязный, явно нетрезвый голос. — В складе он, мешки пересчитывает…

— А кто у телефона? — нетерпеливо поинтересовалась девушка. — Отвечай!

— Я, Сашка Стовба! — испуганно пролепетал невидимый собеседник на том конце провода, видимо, поняв, что говорит с хозяйкой.

— Немедленно позови заведующего! — приказала она.

— Ага! Я сейчас, я мигом!

Несколько минут телефон молчал. Наконец, появился Грицай.

— Слушаю!

— Колька, ты что делаешь?! — напустилась на него Архелия. — Разве можно вести себя так несерьезно?

— Я серьезен, как никогда! — отрезал он. — И сегодня работаю последний день. Завтра уже не выйду!

— Ну, я понимаю, что у тебя сейчас неприятности с Дианкой, — проговорила фермерша, сдерживая раздражение и обиду. — Но причем тут работа?

Парень вздохнул и сухо уведомил:

— Жена попросила меня уволиться. Сказала, чтобы я выбирал: или склад, или семья. И я сделал свой выбор!

— А Дианка подумала, на что вы будете жить? — спросила девушка. И, не совладав с эмоциями, сорвалась на крик: — Я на тебя понадеялась, как на ответственного человека, доверила серьезную должность, а ты…

— Нечего на меня орать! — повысил голос и Грицай. — У меня семья рушится, и мне глубоко плевать на твой склад и твое доверие!

Услышав эти слова, фермерша опешила и пришла в себя не сразу.

— Что же ты так со мной поступаешь? — сквозь слезы заговорила она после паузы. — Мне казалось, что я хоть немного небезразлична тебе… что ты приходишь ко мне не просто так… А выходит…

— Вот только не нужно закатывать истерик! — со злом оборвал Микола. И холодно, почти враждебно отчеканил: — Все, присылай кого-то, кто примет у меня дела. Я ухожу!

Поникшая, опечаленная Архелия довольно долго сидела на диване в гостиной, тупо уставившись в пол. Потом вдруг решительно вытерла ладонью глаза и стала звонить в контору.

— Люба, сходи на маслобойку и скажи Райке Сысоевой, что я прошу ее принять зерносклад. Хотя бы на пару месяцев, пока найдется подходящий человек.

— Хорошо, Лия, сейчас сбегаю! — пообещала секретарша. — Думаю, Раиска обрадуется такому назначению…

Бросив телефон на журнальный столик, девушка вскочила и взволнованно заходила по гостиной. Затем резко остановилась, затрясла в воздухе кулаками и с болью, мстительной решимостью и злорадством громко произнесла:

— Значит, тебе наплевать на меня? Ладно! Посмотрим, что ты запоешь завтра. Ты на пузе ко мне приползешь!

Она быстро отыскала Евдошкину тетрадь и стала лихорадочно листать ее.

Колдовских способов приворота мужчины было описано аж целых пять. Четыре из них не подходили, потому как ни крови, ни фотографии, ни нательного белья Миколы у Архелии не было, так же как и возможности подсыпать ему в еду или питие любовное зелье. Оставался пятый способ — ритуал с куклой.

Девушка, не мешкая ни минуты, приготовила все, что требовалось для его проведения: кусок воска, четыре свечных огарка, красную нить, тряпицу, ржавую цыганскую иглу и спичку. К этому прибавила трусы, сняв их с себя, так как были нужны обязательно ношенные и нестиранные.

Пошла на кухню и первым делом растопила в кружке воск, вылепила из него фаллос. Потом из тряпки сделала фигурку человека; там, где пах, вставила спичку, как бы подчеркивая, что это мужчина. В миску налила воды, бросила в нее иголку и требовательно окликнула:

— Палаксена! Палаксена, ты где?

Немного подождала и опять, уже громче:

— Палаксена! Палаксена! Ты где?

Звякнуло оконное стекло, по кухне пронесся вихрь и заскрипели половицы.

— Я тута!

Архелия огляделась. Ухмыляющаяся бесовка в черных ажурных перчатках сидела на полу у самого стола.

— Приступай, мамзеля! — прошепелявила она, приглаживая взъерошенные волосы на макушке.

Ведьма взяла куклу и, ткнув в нее пальцем, задала вопрос:

— Палаксена, это кто?

— Дурной хлопец Микола! — ответила та скороговоркой.

— А это что? — девушка указала на восковой фаллос, лежавший на полу возле миски с водой.

— Да ведомо что! — бесовка скривила рот в ухмылке и застенчиво потупилась. — Ловко ты его слепила…

— Не стынь, не холонь, не бурли, не кипи! — начала Архелия речитативом читать заговор на воду, одновременно зажигая огарки свечей, расставленные вокруг миски. — Поглоти да вбери да впитай мой наказ! Мое слово — огонь, моя воля — булат…

Окончив, взяла в руки куклу, макнула в воду и отложила в сторонку. Потом положила на ладонь красную нить, поднесла к губам и, подглядывая в тетрадь, истово зашептала заклятие:

— Стреноженный конь — раб луговой, привязанный вол — раб дворовой, Миколин уд, спутанный мной, — раб мой! Вейся веревочка, вейся, красная, крепчай, не порвись, как узда, становись и воле моей покорись! Стреножь, привяжи, опутай и удержи!

Продолжая бубнить, девушка подобрала тряпичного мужичка, несколько раз обмотала ниткой спичку, торчащую из него, и опустила в воду. Тут же схватила восковой фаллос, на секунду зажала между грудями и бросила в кружку, стоявшую на газовой конфорке.

— Мое тепло согревает, чужое — отвращает! Мой жар наполняет, чужой — иссушает! Со мной горяч, с другой — что лед! Со мной пригож, с другою — дряхл. Со мной растет, с другою — вянет! Во мне — кочан, в другой — стручок! Как тает воск от огня, так тает воля раба моего Миколы! Не помыслит он о всякой другой, не прельстится иным лоном, а токмо моим! По слову моему да по повелению четверицы черной, коей бью челом, будет так!

С этими словами Архелия подожгла газ и, вскинув голову, крепко закрыла глаза. А через пару минут, когда воск расплавился, выплеснула его на свои трусы и скомкала их. Затем достала из миски иголку, воткнула ее в этот комок и снова прошептала заклятие.

Палаксена все так же сидела на полу у стола, зачем-то описывала тонкими ручонками замысловатые круги вокруг головы и что-то про себя шептала.

Ведьма взяла миску, пошла в туалет и вылила воду в унитаз. Вернувшись, подобрала мокрую куклу и свои трусы, бросила в пустое мусорное ведро.

— Я должна это сжечь? — спросила, рассеянно взглянув на бесовку.

— Угу! — кивнула та. — Но не сейчас! Нужно, чтобы лялька обязательно подсохла. Ты, прежде чем поджигать, облей ее керосинчиком или чем-нибудь горючим. А как только все это превратится в золу, твой Микола уже не волен будет управлять своими помыслами…

— Пепел куда девать? — уточнила девушка, вспомнив, что Евдошка придавала большое значение захоронению хлама, остававшегося после проведения обрядов.

— Вынесешь в безлюдное место и прикопаешь! — посоветовала Палаксена, поднимаясь с пола. — Но, гляди, избавляйся от этого без промедления! Как перегорит, так сразу и относи!

Архелия взглянула на нее с тревогой:

— Ты что, собираешься удалиться? Побудь немножко со мной! Посидим, поговорим, выпьем чаю. А то мне одной еще долго не успокоиться. Что-то тревожно на сердце, волнительно…

— Ладно, посижу с тобой! — с охотой согласилась бесовка. — Мне нынче спешить некуда. Да и чаю охота, с вареньем. Больно вкусное оно у тебя…

Глава двадцать восьмая

Проснулась девушка от какого-то непонятного шума — вроде как кто-то настырно царапался в окно спальни. Вскочила с постели, включила ночник на тумбочке, мельком взглянула на будильник — половина пятого. Кто бы это мог быть в такую рань? И почему Рекс молчит? А может, это всего лишь ветка яблони, растревоженная ветром?

Отбросила штору — действительно никого. Хотела задернуть ее обратно и отойти, но в окно тотчас постучали. Прильнула к стеклу — Микола! Стоит, согнувшись, в фуфаечке, без шапки, и жестами просить впустить его в дом.

Набросила на плечи халат, сунула ноги в тапочки и выскочила в веранду. Включила во дворе свет, отперла замки, открыла дверь.

— Лия! Я к тебе! — на пороге стоял Грицай — плечи поникшие, голова опущена, глаза бегают.

— Что тебе нужно? — сурово спросила Архелия. Ее душу все еще жгла обида.

Он посмотрел на нее виновато и с болью, как побитый пес на хозяина.

— Пустишь?

— Нет! Иди домой, тебя ждет жена! — резко ответила она. И захлопнула дверь перед носом своего раннего гостя.

— Лия! Лия! Я никуда не уйду! — с отчаянием в голосе закричал он.

Но девушка уже вошла в дом.

Забежала в спальню, схватила в охапку подушку и одеяло со своей кровати, принесла в гостиную, бросила на диван и, не зажигая свет, улеглась.

Думала, Грицай сейчас будет стучать в окно, ломиться в дверь, однако, к удивлению девушки, этого не случилось. Со двора не доносилось никакого шума, было совершенно тихо. Значит, ушел!

Пролежав около часа, Архелия поднялась — приблизительно в такое время она всегда начинала управляться возле скотины.

Наспех умылась, натянула на себя шерстяные гамаши, надела старую материну кофту, отцов ватник и, сунув ноги в галоши, выскочила за порог веранды. И тут же споткнулась и чуть не упала: у порога, свернувшись калачиком, лежал Грицай.

— Колька, ты что, сдурел?! — заорала она. — На улице такая слякоть, такая холодрыга, а ты, как последний алкаш, валяешься на земле!

Парень, что-то пробубнил и стал подниматься. Его колотил озноб.

— Марш на кухню! — приказала Архелия. — Завари себе чаю и согрейся! Электрочайник и сахар на столе.

Микола молча побрел в дом, а она побежала в сарай к Березке.

Когда управилась и заглянула на кухню — гость сидел на табурете и дремал, опустив голову на стол. Попробовала растолкать — не тут то было! Грицай мычал, стонал, но подниматься не хотел.

Тогда девушка бросилась к телефону и набрала номер мобильного Дианки. И рявкнула, как только та отозвалась:

— Твой муж забрел ко мне! Приди и забери его!

Дианка влетела в дом буквально через пять минут. Бледная, взбудораженная, полураздетая, схватила Архелию за руку в прихожей:

— Где он?

— На кухне…

Женщина, даже не вытерев о коврик свои грязные сапоги, рванула туда. И сразу подняла страшный гвалт:

— Скотина! Ты чего сюда пришел? На кого хочешь променять жену и сына? На эту мерзавку?! Отцеубийцу?!

Архелия стерпела и не стала вмешиваться в семейные разборки.

Вскоре, люто сверкая глазами, Дианка потащила своего упирающего мужа на улицу. Девушка только улыбнулась им вслед. Она прекрасно знала, что молодой Грицайше уже никакими силами не удастся удержать Миколу возле себя….

Через каких-то полчаса, не стыдясь спешивших на работу талашковцев, он стал ошиваться возле двора Гурских. Архелия ни звала, ни прогоняла его, она просто не выходила из дома, лишь время от времени поглядывала в окно на улицу, приоткрывая штору.

Но, наконец, не выдержала, выскочила во двор и окликнула:

— Зайди! Не маячь, как истукан в степи!

Парень заскочил в калитку. Глаза сумрачные, под глазами — черные круги, губы — синюшные.

Стоял, съежившись, и смотрел на девушку так, как смотрит на судью набедокуривший подросток, ожидающий приговора, — со страхом и надеждой.

— Ты зачем опять явился?

— Не знаю! Не знаю! — замотал он простоволосой головой. — Ноги сами привели меня к тебе…

— Не сердце, значит, привело, а ноги! — недовольно поморщилась Архелия и, понизив голос, процедила: — Так пусть ноги и уносят тебя отсюда!

Она смерила его пренебрежительным взглядом и, повернувшись, не спеша зашла в веранду, а Грицай остался стоять во дворе.

Но не успела закрыться дверь, как в распахнутую калитку вихрем влетела Дианка.

— Подлец! Негодяй! — закричала она во всю мощь легких. — Ты же сказал, что идешь получить расчет! Почему опять торчишь здесь, у этой ведьмы?!

На этот раз Архелия сдерживаться не стала. Вышла на крыльцо, указала пальцем на женщину и негромко осведомилась, обращаясь к Миколе:

— Чего вопит эта придурошная? — И, скривив губы в гадливой ухмылке, приказала: — Бери ее под руку и волочи домой! И чтобы я вас здесь больше не видела!

— Придурошную?! — взъярилась женщина и, сжав кулаки, бросилась на девушку.

Но та ожидала нападения, резко отскочила в сторону и закатила Диане звонкую пощечину. Потом — вторую и третью.

Молодка опешила, отступила и в нерешительности опустила трясущиеся руки.

— Колька, я кому сказала, уводи отсюда эту идиотку! — крикнула Архелия. — Иначе я за себя не ручаюсь!

Грицай явно не знал, что делать. Он растерянно шлепал ресницами и переминался с ноги на ногу.

Но его жена быстро пришла в себя:

— Ты видел, как эта гадина била меня? — заорала она, дергая мужа за полу фуфайки. — Видел? Почему не заступился?!

— Но ты ведь сама напала на нее, — проронил парень, отходя от супруги.

Дианка схватилась за голову, согнулась пополам и, вздрагивая всем телом, стала вопить на всю улицу:

— Сволочь! Мерзавец! Чтоб ты подох! — Потом вдруг заговорила приглушенно и с жаром, пропекая ненавидящим взглядом свою соперницу: — Чем она лучше меня?! Чем?! Тем, что барыня, тем, что богатая? Так она потаскуха, ведьма, она собственного отца укокошила! Она и тебя, Колька, когда-нибудь порешит! Ты хочешь этого? Хочешь? Чего тебе не хватает в семье? У тебя есть я, есть маленький сын и будет…

Микола не дал ей договорить, схватил за плечи и выпалил в лицо:

— Заткнись сейчас же! Мне без Лии не жить! Я должен быть с ней, а не с тобой!

Рот женщины перекосился, из глаз хлынули слезы. Рыдая, она понеслась к калитке.

Архелия тяжело вздохнула и указала Грицаю кивком на дверь:

— Зайди! Мне нужно тебе кое-что сказать.

Он послушно проскользнул в веранду и стал стаскивать с ног заляпанные грязью резиновые сапоги.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла Дианка. На заплаканном лице — гримаса отчаяния и решимости, руки сжаты в кулаки.

— Так что, Колька, что? — глотая слезы, стала допытываться она. — Между нами все, да? Все? Я тебе не нужна? Сын тебе не нужен?

Микола опустил голову и тяжко вздохнул. Но голос его прозвучал, на удивление, твердо:

— Я хочу остаться с Лией!

— Так, да? Так? — с болью выговаривала молодка. — Тогда все! К сыну я тебя не подпущу! Сейчас же заберу его и уйду к своим родителям! А завтра, слышишь, завтра с утра поеду в больницу и…

— Уйди, я тебя прошу! — медленно проговорил Грицай, прижимая руку к сердцу. — Очень прошу!

Дианка соскользнула с крыльца, наклонилась, подхватила кусок липкой грязи и швырнула в рычащего Рекса, а затем, едва переставляя ноги, поплелась к калитке.

Архелия смотрела на сгорбившуюся спину уходящей женщины и чувствовала, как гнев и обида покидают сердце, уступая место жалости.

Микола стоял, прислонившись спиной к стене, и о чем-то напряженно думал. Его глаза смотрели в одну точку, а темные, обветренные пальцы нервно теребили пуговицы расстегнутой фуфайки.

Пес, успокоившись, залез в конуру погреться, и, наконец, стало тихо. Только в соседнем дворе озабоченно гоготали гуси, а с улицы доносилось унылое завывание — это крепко поддатый Сан Ваныч брел из магазина в свой опустевший дом.

Девушка плотно закрыла дверь веранды, тронула парня за плечо и тихо спросила:

— Скажи, Колька, что ты от меня хочешь?

Он ответил не сразу. Рассеянно потер ладонью бледный лоб, сунул руки в карманы фуфайки, тут же торопливо вынул, опустил по швам и глухо произнес:

— Я хочу быть рядом с тобой…

— Но ты же вчера говорил, что не променяешь свою жену ни на кого! — сдержанно напомнила Архелия.

— Говорил, — согласился он.

— Выходит, ты врал, Колька? — она коснулась его руки.

— Выходит, врал, — неуверенно повел плечом парень.

Архелия вздохнула и, отступив, широко распахнула дверь в прихожую:

— Ладно, заходи в дом! Быстро позавтракаешь и пойдешь на работу. Бездельники мне тут не нужны! Только, знай, теперь будешь не заведующим, а простым рабочим на зерноскладе. Я уже назначила туда нового начальника — Райку Сысоеву.

— Райку?! Шутишь? — не поверил Грицай.

— Да нет! — покачала головой фермерша. — Зачем мне шутить?

Пока Микола перекусывал, она развесила на батарее в прихожей его влажную фуфайку, чтобы хоть немного просохла, а в сапоги сунула стельки, вынув их из отцовых ботинок, пылившихся в кладовке.

Когда парень отправился на склад, девушка позвонила Любке и первым делом поинтересовалась, вышла ли на работу Сысоева.

— Да, она сейчас с Антониной Макаровной на складе, принимает дела, — ответила секретарша.

— Тогда вот что, оформи с сегодняшнего дня Грицая механиком! — попросила Архелия. — Пусть работает вместе со Стовбой и Зинченко.

— А какой у него будет оклад? — живо поинтересовалась Любка.

— Согласно штатному расписанию!

Положив трубку, девушка опустилась на диван перед телевизором. Однако включать его не стала. Сидела, опустив голову, и пыталась успокоиться, совладать со своими эмоциями и мыслями. Сидела долго, но однозначно ответить себе самой на вопрос: стоило ли забирать у Дианки мужа, так и не смогла.

Ближе к обеду почтальонша Марфуша принесла в дом Гурских новость: часа два назад муж Зои Дмитриевны Сергей Сергеевич неожиданно пришел в магазин и застал в подсобке свою супругу с Жаданом в пикантной позе.

— И что было? — похолодела Архелия.

— Ой, Сергей Сергеевич, как с цепи сорвался! — шмыгнула мокрым носом Марфуша, принимая из рук хозяйки рюмку коньяка и чашку горячего чая с липовым медом. — Мало того, что он надавал пощечин и тумаков Зое Дмитриевне, так еще и магазин разгромил! Перебил кучу бутылок с водкой и пивом, перевернул стеллаж с бытовой химией, покромсал стулом полки с конфетами и печеньем, а селедка и колбасы валялись даже на улице! Ты только представь, какой это убыток Тоньке! Она, наверно, напишет заявление в милицию…

— А с Жоркой-то что? Сергей Сергеевич не изувечил его? — взволнованно спросила девушка и плеснула немного коньяка в свою чашку с чаем.

— Жорка убежал! — махнула рукой почтальонша. — Говорят, Сергей Сергеевич схватил с полки сковородку и, было, бросился вдогонку, но куда ему с таким пузом догнать молодого да прыткого мужика!

— Ну, слава Богу, хоть на этот раз Жадан не пострадал! — облегченно вздохнула фермерша,

подсовывая поближе к Марфуше блюдце с кусочками домашнего пирога.

— Ой, что теперь будет? — покачала головой гостья. — Сергея Сергеевича, конечно, милиция не посадит, потому как, сама понимаешь, рука руку моет! Он ведь их всех снабжает дармовыми харчами — мясом, постным маслом, овощами. Да еще и поит регулярно, когда ни проезжай возле конторы агрофирмы — там всегда милицейская машина дежурит… Но, наверно, заплатить Тоньке за товар Сергею Сергеевичу все-таки придется. Тонька она баба суровая, спуску не даст! Если что, то и в область поедет жаловаться. А вот Зое Дмитриевне не позавидуешь! Со школы уже убрали, теперь вылетит из магазина, да еще и муж дома чертей всыплет! И чего она так разгулялась? Раньше ведь была женщина как женщина, ничего такого за ней не замечалось…

— Да и Жорка хорош! — поддакнула Архелия. — Зачем он полез к замужней, ему что девок и разводных молодиц в селе не хватает? Причем это уже второй раз! Хорошо хоть Сергей Сергеевич не переломал ему костей…

Почтальонша искоса взглянула на хозяйку, горько усмехнулась и с явным неодобрением заметила:

— Вот ты, Лия, говоришь о Жадане, дескать, зачем он с замужней шашни крутит… А сама-то ты что делаешь? Зачем, скажи, в семью влезла? Ты, конечно, не обижайся, оно вроде как не мое дело, но нельзя так поступать, нельзя…

Девушка смущенно потупила взор, виновато пожала плечами и тихо проговорила:

— Я не оправдываю себя. Не нужно мне было связываться с Колькой… Но так уж получилось… Люблю я его… Давно, с детства…

— Да, ладно! — вздохнула Марфуша и похлопала Архелию по руке. — Молодая ты еще, зеленая! А подсказать, научить уму-разуму некому. Мамка и батька в могиле, а Настасье, как видишь, не до тебя, свою жизнь на старости лет устраивает… Смотри, если не так уж и дорог тебе Грицай, то лучше гони его к жене! Потому как правду говорят люди: на чужом несчастье свое счастье не построишь…

Только за почтальоншей закрылась дверь, как раздался телефонный звонок. Звонила Дианка.

— Сейчас же дай Кольке трубку! — потребовала она.

— Звони ему на мобильный! — предложила девушка.

— Мобильный не отвечает! — рявкнула молодка. — Зови Кольку, шалава!

Архелия не стала отвечать на оскорбление, только тяжко вздохнула и ровным голосом пояснила:

— На работе он.

— Не ври, гадина! — взбеленилась Дианка. — Небось, лежите сейчас в постельке да любезничаете! Подожди, я вам еще устрою!

— Слушай, сходи на склад и поговори со своим мужем! — стала терять терпение девушка. — Говорю тебе, он там!

Окончив разговор, она потеплее оделась и поспешила на улицу — пора было управляться по хозяйству.

Но не успела выйти во двор, как перед ней предстал взбудораженный Жадан.

— Лия, тут у меня… у нас… такое дело, — начал он сбивчиво. — В общем, Зоя Дмитриевна решила разводиться с Сергеем Сергеевичем… Сегодня она домой не вернется, останется у меня…

— Ох, Жорка! — шутливо погрозила ему пальцем Архелия. — Что же ты творишь? Из-за тебя муж Зои Дмитриевны разгромил Тонькин магазин!

Жадан смущенно ковырнул носком ботинка комок грязи, неопределенно пожал плечами:

— Ну, нелепо, конечно, получилось. Нужно было запереть дверь магазина, а мы, как дураки… Короче, Лия, полюбили мы с Зоей друг друга…

— Даже так? — удивилась Архелия. — А я думала, вы просто решили удовлетворить свои физиологические потребности и ничего более…

— Скажешь тоже! У нас самый настоящий роман! — заявил Жорка, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Да, у Зои есть муж, она старше меня по возрасту — все это так. Но нас неудержимо тянет друг к другу!

— И что же ты хочешь от меня? — поинтересовалась девушка. — Чтобы я свечку вам подержала?

— Шутки сейчас не уместны, Лия! — запальчиво выкрикнул Жадан. — Нам помощь нужна!

— А поконкретнее можно? — с улыбкой спросила фермерша. — Что я должна сделать?

Услышав чьи-то голоса на улице, заместитель торопливо оглянулся, и полушепотом произнес: — Понимаешь, Сергей Сергеевич ведь не оставит нас в покое, он будет искать Зою Дмитриевну. И, естественно, придет ко мне. А зачем нам нужны эти разборки? Вот я и подумал, а что, если мы с Зоей переночуем в конторе? Туда Сергей Сергеевич вряд ли сунется… Ну, так ты не будешь против, если мы проведем ночь в твоем кабинете?

— А что, неплохо придумано! — одобрила Архелия. — Только свет не нужно включать… Подожди, сейчас я сбегаю в дом и вынесу тебе ключи!

Получив то, зачем пришел, Жорка быстро простился и побежал к калитке. Перед ней остановился, боязливо огляделся по сторонам и понесся в сторону конторы.

Уже начинало темнеть, когда чуткое ухо девушки уловило непонятные звуки, доносившиеся с улицы. Она подошла к окну, приоткрыла форточку.

— Ой, чий то кинь стоить, та сыва гривонька… Сподобалась мени, сподобалась мени тая дивчинонька…

Пошатываясь, мимо двора брели двое совершенно пьяных расхристанных мужчин и невпопад горланили песню.

Архелия выключила в гостиной свет и опять подскочила к окну. Приглядевшись, легко опознала обоих певунов. Это были Сан Ваныч и Сергей Сергеевич. Никогда прежде в Талашковке не видели мужа Зои Дмитриевны в таком плачевном состоянии…

В седьмом часу вечера явился Микола.

Вошел в прихожую в одних носках и олимпийке — сапоги и фуфайку оставил в веранде. Девушка встретила его вопросом:

— Дианка к тебе на работу заходила?

Он кивнул.

— Я так понимаю, ей не удалось тебя убедить вернуться домой? — Архелия достала из кладовки отцовы комнатные тапочки и бросила на пол перед Грицаем.

Тот сунул в них ноги, постоял в нерешительности, не зная, куда идти — в гостиную или на кухню, и со вздохом проговорил:

— Я сказал ей, что хочу остаться у тебя.

Ничего другого девушка и не ожидала, но виду не подала. Наоборот — изобразила удивление:

— Что, так и сказал?

— Угу, — хмуро подтвердил парень и, помолчав, огорошил новостью: — Дианка плела мне, что вроде как беременна… Но, думаю, врет…

— А если нет? — Архелия посмотрела на него в упор. — Что тогда будешь делать?

— Не знаю… — он отвернулся.

— Ладно, поживем — увидим! — невесело промолвила она и указала рукой на дверь ванной. — Иди, вымой руки и садись ужинать! Я приготовила гречневый суп со свининой и пельмени…

После ужина, они уселись перед телевизором и почти не разговаривали.

Постель для Миколы девушка постелила в самой дальней комнате — раньше ее занимала бабушка Настасья.

— Мне нужно придти в себя, успокоиться! — объяснила Архелия, заметив вопросительный взгляд Грицая. — Успеем еще покувыркаться…

Он понимающе кивнул и стал раздеваться.

— Добрых тебе снов, Колька! — пожелала она и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Глава двадцать девятая

Утром, выпроводив парня на работу, Архелия управилась возле скотины и занялась стиркой и уборкой. Но вскоре работу пришлось прервать — в дверь неожиданно постучалась мать Миколы — Одарка.

— Решила вот тебя побеспокоить, — со скорбной, но доброжелательной улыбкой промолвила она, когда девушка выскочила на крыльцо. — Не прогонишь?

— Ну, что вы такое говорите? Я всегда рада вас видеть! — засуетилась молодая хозяйка, пропуская гостю в веранду, а затем — и в прихожую.

Старая Грицайша зашла, сняла галоши со своих войлочных сапожков, сбросила с плеч тяжелую шубу из козлика и сразу направилась в гостиную.

— Садитесь, тетя Даша! — Архелия указала на кресло. — Угостить вас чаем?

— Да я ненадолго! — замахала руками Одарка. — Я буквально на минутку, мне нужно поговорить с тобой.

— Ну, о чем будет разговор, догадаться нетрудно, — опустила глаза девушка, присаживаясь на краешек дивана.

Грицайша начала беседу не сразу. Сперва помялась, повздыхала, покашляла и только потом заговорила:

— Мы с покойным дядей Мишей всегда относились к тебе, как к дочери. Ты выросла у нас на глазах. А с твоими родителями, земля им пухом, мы дружили долгие годы. — Она на мгновение замолчала, смахнула пухлой ладонью слезы с ресниц и продолжила уже другим — приглушенным и немного дрожащим — голосом: — Да и молодая ты совсем, несмышленая… Поэтому, Лия, я не могу тебя ни ругать, ни упрекать. Я хочу лишь спросить, как так получилось, что мой Микола стал наведываться к тебе тайком от жены? Расскажи мне все честно, я должна это знать…

— Да что ж рассказывать, тетя Даша? — смущенно пожала плечами Архелия. — Несколько раз мы встретились с Колькой на улице, потом он приходил ко мне с покойным дядей Мишей насчет работы. Ну, я еще по делам наведывалась к Кольке на склад… И каждый раз между нами будто искра какая-то проскакивала, нас тянуло друг к другу! Мне ваш сын нравился с детства, а я, как оказалось, — ему… Вот так и получилось, что мы стали встречаться…

— Не знаю, как Микола, будучи женатым человеком, отцом маленького ребенка, мог позволить себе такую вольность — завести связь на стороне! — с сердцем выпалила Грицайша. — Я во всем виню только его! Его одного! С тебя какой спрос, коли ты, по сути, еще совсем дитя, к тому же оставшееся без родительского глаза? Вскружить тебе, неопытной одинокой девчушке, голову — много ума не нужно…

Архелия взволнованно вскочила, подбежала к Одарке, опустилась на корточки и положила голову ей на колени.

— Я тоже виновата! — прошептала она. — Виновата, что поддалась чувству, не удержала свое сердце… Не смогла удержать, тетя Даша…

Женщина нежно провела рукой по волосам девушки и сокрушенно вздохнула:

— Что теперь делать — ума не приложу! Дианка рыдает, побивается! Мое материнское сердце обливается кровью, когда смотрю на ее страдания. Да к тому же она в положении, ждет второго ребенка! И теперь грозится поехать в больницу на аборт… Я, как могу, отговариваю Дианку — зачем же губить живую душечку? А сама думаю: что она будет делать с двумя детьми, если Микола не вернется?

Архелия обхватила руками тучное тело гости, прильнула к ней и заплакала. Та тоже всхлипнула и принялась утешать:

— Бедная, бедная, моя сиротка! Не нужно лить слезы! Слезами горю не поможешь! Успокойся, что Бог даст, то и будет…

— Тетя Даша, я же не хотела отбивать Кольку у Дианки! — стала оправдываться Архелия, шмыгая носом. — Когда он вчера утром пришел, я сама позвонила вашей невестке, чтобы пришла и забрала его. Но Колька, как бык, уперся рогом: никуда не пойду, остаюсь здесь!

— В этой ситуации теперь и выхода не найти! — печально проговорила Грицайша, потирая рукой левую сторону груди. — И Дианку жалко, и тебя, и ребенка, который может остаться без отца. И не родившегося тоже жалко… Не знаю, чем это все кончится! Болит мое сердце, места себе не нахожу…

Архелия не знала, что ответить, и лишь крепче обняла гостью.

— Ладно, Лия, пойду я! — вытерла та глаза рукавом своей шерстяной кофты. — Мне ведь давно надо быть в садике, а то без меня там такой завтрак состряпают — не то, что детям, собакам давать нельзя…

Не успела фермерша войти в свой кабинет, как к ней явился Жадан.

— У меня к тебе две просьбы, — начал он с порога. — Первая — возьми на работу Зою…

— А куда я ее пристрою? — оборвала своего заместителя девушка. — Дояркой или телятницей?

— Ну, придумай что-нибудь получше! — попросил он. — Зоя все-таки учительница и неглупый человек.

Архелия наморщила лоб в раздумье.

— А что если ее в контору пристроить? — выразила она предположение. — Будет помогать Тоньке с бухгалтерией.

— Не-не-не! — энергично замотал головой Жорка. — Только не в контору! У Зои, сама понимаешь, с Тонькой сейчас нелады из-за инцидента в магазине…

— Тогда не знаю! — развела руками Архелия. — Может, сам что-то предложишь?

Заместитель оживился.

— Конечно, предложу! Возьми Зою на работу в маслобойку! Ведь место Сысоевой теперь свободно.

— Хорошо! — с облегчением вздохнула девушка. — Скажи Зое Дмитриевне, пусть напишет заявление и хоть завтра выходит на работу.

— Сейчас и скажу! — засмеялся Жадан. — Она в машине сидит, меня дожидается.

— Кстати, так что вы решили? — поинтересовалась девушка. — Собираетесь жить вместе?

— Собираемся! — с жаром ответил он. — Мы любим друг друга и хотим создать семью.

— А как же Сергей Сергеевич? — фермерша искоса взглянула на своего заместителя и уселась за стол.

— А что Сергей Сергеевич? — пожал плечами Жорка. — Успокоится, куда денется! Хотя, конечно, я его понимаю — такую бабу потерять!

— Зоя Дмитриевна так хороша в постели? — хохотнула Архелия.

— Да причем тут это? — стушевался Жадан. — Зоя — человек хороший и женщина красивая…

— Все так и есть! — согласилась девушка. — Ну, а теперь выкладывай свою вторую просьбу, ты же говорил, что у тебя их две.

— Ах да! — вспомнил заместитель. — Совсем недавно ты предлагала мне кредит на новый дом… Твое предложение в силе?

— В силе! — подтвердила она. — Решили с Зоей Дмитриевной пожить отдельно?

Жорка озабоченно почесал затылок, вздохнул.

— Честно говоря, моя мать что-то не очень расположена к Зое. Все ворчит, все чем-то недовольна… Вот мы и подумали, что лучше нам завести собственное гнездышко… Уже и хату присмотрели, и сторговались. Осталось только заплатить деньги, оформить документы и вселиться.

— Прыткие вы, однако! — удивленно подняла глаза Архелия. — И что это за хата, если не секрет?

— Покойной Дуняши Заблоцкой! — пояснил Жадан. — Просторная, теплая! И двор большой.

— Сейчас я поговорю с Тонькой, она подскажет, как сделать так, чтобы ты как можно быстрее получил наличные, — пообещала фермерша. — В крайнем случае, дадим тебе из выручки наших магазинов.

— Вот спасибо! — повеселел Жорка. — Добрый ты человек, Лия! Пойду, обрадую Зою.

Когда он ушел, девушка вызвала к себе Тоньку.

Та, услышав просьбу о выделении заместителю директора кругленькой суммы, недовольно фыркнула, однако перечить не стала.

— Все решаемо! — буркнула. — Будут ему деньги!

— Когда? — уточнила Архелия.

— Думаю, через пару дней, — ответила главбух после непродолжительно раздумья. И, презрительно скривив губы, прибавила: — Дурак Жорка, ой, дурак! Нашел с кем сходиться! Зойка — это еще та шалава. Она и ему рога наставит!

Девушка промолчала, лишь едва заметно усмехнулась.

— Если Сергей Сергеевич не смог ее в узде удержать, то Жорка и подавно не удержит! — с сердцем продолжила Тонька. — Да и какая из Зойки жена для молодого мужика? Он ведь обязательно захочет завести ребенка, а она родить уже вряд ли сможет — возраст поджимает…

— Да это их дело — сходиться или не сходиться! — рассудительно промолвила Архелия. — Ты лучше скажи, что собираешься делать, будешь писать заявление в милицию на Сергея Сергеевича?

— Что ты! — замахала руками главбух. — Зачем же мне жалобу строчить, коль мы с Сергеем Сергеевичем все полюбовно решили? Он возместил мне ущерб до копейки! Почти сразу после учиненного погрома прибежал ко мне домой, извинился и спросил, сколько должен. Вдвоем мы пошли в магазин, быстро все подсчитали, и Сергей Сергеевич вынул деньги и положил на прилавок. Так что я без претензий.

— А продавца уже нашла? — полюбопытствовала девушка.

Тонька растянула в улыбке свои ярко накрашенные губы, обнажая золотой зуб:

— Нашла! Взяла другую Зойку — твою одноклассницу. Она сама ко мне пришла и попросилась.

— Ну, слава Богу, что все решилось! — подытожила Архелия. — Ладно, иди, Макаровна, занимайся своими делами!

Но та только повернулась, чтобы выйти из кабинета, как туда пулей влетела взбудораженная секретарша.

— Девочки, я вам сейчас такую новость расскажу — упадете! — закричала она. — Только что мне позвонила знакомая и сообщила, что Сергей Сергеевич уже не работает заместителем директора агрофирмы.

— А что случилось? — встревожилась фермерша. — Он заболел, попал в аварию?

— Да нет! Он жив-здоров! — прочирикала Любка. — Просто сегодня утром, будучи в подпитии, то ли ударил, то ли только замахнулся на директора. Ну, тот сразу и уволил его!

— Может, это брехня, слухи? — предположила Тонька.

— Какая брехня! — воскликнула секретарша, округлив глаза. — Уволили Сергея Сергеевича, я вам точно говорю!

— Как же он теперь жить станет? — взволнованно проговорила Архелия. — Вот беда так беда! Получается, что человек одновременно и жену потерял, и работу… Наверно, нужно будет предложить ему какую-нибудь должность у нас…

Тонька с удивлением уставилась на фермершу:

— Ты шутишь, что ли? Да если свести вместе Жорку и Сергея Сергеевича, они тут поубивают друг друга!

— Примирятся, куда денутся! — засмеялась Любка. — Рано или поздно, но до Сергея Сергеевича должно дойти, что бегство жены-гулены — это никакая не потеря, а радость! Он еще сочувствовать будет Жорке, помяните мое слово!

Слушая секретаршу, Архелия с сомнением качала головой, а Тонька почесывала за ухом и тихонько хихикала.

В обеденное время девушка вернулась домой.

Вошла в гостиную и пораженно вскрикнула — на диване, закинув ногу за ногу, сидел улыбающийся покровитель.

— А я давно тебя поджидаю! — возвестил он и, поднявшись, шагнул навстречу подопечной. — Соскучился и решил навестить.

Она бросилась к нему, упала на грудь.

— Никогда не думала, что ты можешь появиться в такое время, — пролепетала, обнимая его обеими руками за шею.

— Ну, нынче ночью ты занята, — шутливо заметил Леонард и чмокнул ее в лоб. — Вот и приходится искать другое время.

— Мой господин, я совершила большую глупость, — пожаловалась Архелия. — Сдуру приворожила к себе женатого мужчину, оторвала его от маленького ребенка… Теперь в селе на меня косятся, осуждают. Того и гляди, скоро начнут тыкать пальцами…

— Да что тебе осуждение этих баранов! — весело произнес демон, присаживаясь на диван и увлекая за собой девушку. — Плюнь на них! Твоя задача — служить нам и жить в свое удовольствие, не заботясь ни о ком, кроме себя, и не оглядываясь на мнение людишек!

Она прильнула к нему и тихо заметила:

— Но у меня тяжело на душе! Поторопилась я с чарами… Микола, конечно, мне нравится, очень нравится, но люблю ли я его по-настоящему — это вряд ли…

— Назад дороги нет, ты ведь знаешь! — мягко напомнил Леонард. — А коль не нужен тебе этот мужик, так попросту избавься от него, а себе найди другого, который будет милее твоему сердцу.

— Наслать на Миколу смертельную порчу? — испугалась Архелия. — Но ведь он мне не чужой, я знаю его с детства…

— Какая разница кто он тебе? — в голосе покровителя послышались нотки легкого раздражения. — Ты думай о себе, о своем благе, о своем удобстве! Устраняй с дороги все, что мешает, все, что разочаровало, перестало интересовать, надоело! Свободно живи! Ты не вольна убивать ради озорства, но ради собственной выгоды, пусть даже малейшей, делай это не колеблясь! Да и всегда ли надо убивать, чаще достаточно наслать болезнь, навлечь позор, людское презрение.

Ведьма не стала спорить. Вместо этого она потянулась губами к губам Леонарда, чувствуя, как сладкая истома поглощает ее тело. Одновременно целуя, порывистыми движениями он стал стаскивать с нее одежды.

Через миг Архелия оказалась нагой, и они слились в неистовом танце страсти.

Потом, когда она сидела на диване с еще не выветрившимися из плоти ощущениями благодати и удовлетворения, еще пьяная от счастья, покровитель, лаская рукой ее волосы, предложил:

— Давай на часик вырвемся в Полтаву, пообедаем, погуляем! Хочешь?

— Хочу! — с радостью согласилась девушка. — Собираться?

— Собирайся! — он выпустил ее из своих объятий и поднялся, стал поправлять выбившуюся их брюк рубашку.

Ведьма с восхищением смотрела на него — стройный, подтянутый, мускулистый. Вот такой, именно такой мужчина должен быть с ней рядом всегда.

Демон внимательно взглянул на свою подопечную и лукаво ухмыльнулся, как будто прочитал ее мысли. Она тотчас смутилась, опустила голову, а затем поспешно вскочила и побежала в ванную ополоснуться.

В Полтаве Архелия и Леонард оказались на задворках какого-то длинного здания. Оглядевшись, они обогнули его и вышли на оживленную площадь перед главпочтамтом, где девушке раньше уже не раз доводилось бывать.

Шел дождь со снежной крупой, дул холодный северный ветер. Серая вязкая каша покрывала тротуар, в некоторых местах на нем стояли неглубокие слегка прихваченные морозцем лужи. Разочарованная погодой молодая ведьма вмиг продрогла и зацокала зубами.

— Ну вот, погулять, кажется, не выйдет, — недовольно проворчала она, зябко кутаясь в свою тонкую курточку. — Зачем мы только сюда прибыли…

Покровитель тут же остановился, с самым серьезным видом поднял вверх глаза и громко скомандовал:

— Небо, очисться! Солнце, выглянь! — затем резко взмахнул рукой и только потом звонко рассмеялся. — Как ты думаешь, они нас послушаются?

— Кто — они? — не поняла Архелия.

— Ну, как кто? Небо и солнце! — пояснил он, продолжая скалить зубы.

Она лишь тяжело вздохнула.

— Сейчас зайдем куда-нибудь, выпьем коньяка, согреемся, — демон взял девушку за плечи и прижал к себе. — Обещаю, отныне мерзнуть уже не будешь!

Они зашли в первое попавшееся кафе, больше похожее на придорожную забегаловку, и заказали коньяк, кофе и шоколад.

Свободных мест не оказалась, и пить пришлось стоя. Зато в помещении приятно пахло ванилью и было, на удивление, тепло, как в предбаннике сауны.

Минут через двадцать парочка опять вышла на улицу, и Архелия вскрикнула от удивления: ярко светило солнце, дождь прекратился, а ветер, поменяв направление и потеряв силу, сделался по-весеннему ласковым.

— Ну, вот, я же говорил, что мерзнуть тебе уже не придется! — напомнил Леонард, беря под руку свою спутницу. — Сейчас немного погуляем по городу, а потом зайдем еще куда-нибудь выпить, ты не против?

— С удовольствием прогуляюсь! — с воодушевлением ответила она, склонив голову на плечо покровителя. — Ты сделал прекрасную погоду, подарил мне апрель посреди зимы…

Он рассмеялся.

Они побродили по улицам, заглянули в несколько магазинов, в каждом из которых Леонард что-то покупал девушке: в одном — сумочку, в другом — модную кофточку, в третьем — золотые сережки…

Вернувшись на площадь у главпочтамта, они направились в уже знакомое кафе, аромат и тепло которого им так понравились.

Когда они почти дошли до знакомой двери, по улице, залитой водой, на большой скорости пронесся серый легковой автомобиль. Из-под его колес в разные стороны полетели брызги, заляпав Архелии курточку, а ее покровителю — брюки.

— Вот же гад! — не удержалась девушка, отряхивая с одежды капли грязной воды.

Леонард исподлобья бросил вдогонку удаляющейся машине быстрый взгляд, и в этот миг желтый микроавтобус, мчавшийся параллельно с ней, вдруг вильнул в сторону. Послышался удар, скрежет металла и визг тормозов.

— Господи! — прошептала Архелия и, увлекая за собой демона, побежала к месту аварии.

У серого автомобиля, вылетевшего на край тротуара, были сильно смяты крыло и передняя дверь, а лобовое стекло покрылось трещинами. Микроавтобус пострадал значительно меньше. Возле него, ругаясь, суетился щуплый водитель, одетый в теплый свитер и джинсы. В салоне сидели перепуганные пассажиры.

Случайные свидетели аварии — крепкий высокий старик и пижонистого вида парень — подскочили к автомобилю и попытались открыть дверь со стороны водителя. Но она не поддавалась. Тогда им на помощь поспешил один из пассажиров микроавтобуса — молодой военный с погонами капитана. Он распахнул заднюю дверь, заглянул внутрь салона машины и закричал:

— Здесь девушка! Она жива!

Переднюю дверь, наконец, удалось открыть.

Из машины послышался громкий стон. Затем, опираясь на руку капитана, оттуда вылезла бледная женщина лет тридцати. У нее из носа текла кровь.

— Вызывать "скорую"? — встревожено спросил водитель микроавтобуса, бегло взглянув на даму.

— Не нужно! — со злом ответила она. И, удостоив виновника аварии презрительного взгляда, прибавила:- Ты лучше гаишников вызови! Да пораскинь мозгами, как станешь объяснять свой внезапный маневр!

— Так мне это, показалось, что перед автобусом пешеход, — пролепетал водитель. — Ну, я и это… крутанул баранку…

Уже в кафе, сидя за столиком с рюмкой коньяка в руке, Архелия грустно спросила у Леонарда:

— Это ты спровоцировал аварию?

— Пришлось немного наказать барышню! — усмехнулся тот. — Уж больно она прыткая!

— А за что пострадал водитель микроавтобуса? — в глазах девушки читалось явное неодобрение.

Демон наклонился, чмокнул ее в лоб, и спокойно произнес:

— Он пострадал заслуженно! Есть на нем одна серьезная вина. Около года назад на конечной остановке он изнасиловал пьяную женщину, которая уснула в автобусе. И не просто изнасиловал, а еще и забрал у нее все деньги, мобильный телефон и золотое колечко. А потом просто выкинул на обочину — и это в зимнее время, поздним вечером!

— Мой господин, неужели ты говоришь правду? — ужаснулась Архелия.

— Конечно, правду! — повел плечом Леонард. — Женщине просто повезло, что вскоре там проезжал патрульный автомобиль, и милиционеры заметили ее, лежащую в сугробе.

— Тогда ты еще слабо наказал этого урода! — с негодованием воскликнула ведьма. — Нужно было…

— Не беспокойся! — перебил демон. — Он сполна получит то, что заслужил! В свое время. А оно наступит скоро, жить ему осталось недолго…

Глава тридцатая

До окончания рабочего дня оставалось еще добрых полтора часа, когда в доме Гурских раздался телефонный звонок. Хозяйка подняла трубку.

— Лия, здравствуй! — услышала она взволнованный голос Сысоевой. — Не хочу тебя расстраивать, но тут такое дело… Микола сильно напился и…

— Он поранился, попал под напряжение?! — закричала Архелия, чувствуя, как в ее груди похолодело. — Что с ним, говори!

— Нет, нет, Микола жив-здоров! — поспешила успокоить Райка. — Только упился так, что упал посреди склада и уснул. Хлопцы перенесли его на мешки, за веялку, там он и лежит…

— Но как с ним такое могло произойти? — в недоумении спросила девушка. И тут же сердито воскликнула: — Это те паразиты его напоили!

— Лия, Грицай сам виноват! — со вздохом заверила завскладом. — Сашка и Вовка в обеденный перерыв действительно выпивали, но понемногу. Угостили, конечно, и Миколу. Но он на этом почему-то не остановился, ему, видите ли, показалось мало бутылки на троих. Сбегал в магазин и принес еще две. Сам же их потом и вылакал.

Архелия едва сдерживала слезы.

— Раиска, ты что же, не видела, чем он занимается в рабочее время? — стала укорять она Сысоеву. — Нужно было отобрать у него водку, а самого отстранить от работы!

— Так меня же в то время на складе не было! — оправдывалась Сысоева. — Я в бухгалтерию моталась накладные сдавать. Когда уходила, Микола был, как огурчик, а когда вернулась — он уже валялся на бетонном полу.

— Ладно, я сейчас приду! — Девушка бросила трубку и побежала в прихожую одеваться.

Грицай, свернувшись калачиком, спал на куче пустых мешков. Рядом с ним стояли с виновато опущенными головами Стовба и Зинченко, оба — совершенно трезвые с виду.

Фермерша опустилась возле Миколы на колени и начала трясти его за плечо. Но тот лишь что-то нечленораздельно промычал и несколько раз вяло махнул рукой.

— Да я уж пыталась его разбудить! — Сысоева нервно теребила краешек своего мохерового шарфа, свисающего через плечо. — Бестолку! Он совершенно невменяемый!

— Что же делать? — растерянно спросила Архелия, конкретно ни к кому не обращаясь. — Не дежурить же возле Миколы, пока он проспится?

— И здесь его не бросишь, склад ведь надо закрывать, — прибавил Зинченко, с опаской косясь на фермершу. — Чего доброго, Колька закурит да спьяну бросит непогашенный окурок. Пожар…

— Нужно позвонить Косте Беспалому, пусть сюда машиной подъедет, — подсказала Райка. — Погрузим Грицая и отвезем домой.

— Звони! — согласилась девушка. — И скажи, чтобы поторопился!

Минут через пятнадцать к складу подкатила черная иномарка.

Втроем мужчины переложили Миколу на кусок брезента, а затем, сопя и матерясь, стали запихивать его в салон.

Архелии смотреть на все это было тошно. Расстроенная, она стояла посреди склада спиной к выходу и негромко переговаривалась с Сысоевой.

Оглянулась лишь тогда, когда автомобиль отъехал, и, спохватившись, с досадой хлопнула себя руками по бокам:

— Ой, я же не отдала хлопцам ключи от дома! Теперь придется бежать за ними!

Девушка впопыхах кивнула Райке и выскочила из помещения.

Однако машины возле двора не было, и девушка поняла, что Костя по незнанию повез Миколу в его отчий дом.

Она с минуту постояла у калитки и, не переодеваясь, отправилась прямиком в сарай кормить свою живность.

Запухший и бледный, Грицай появился поздно вечером. Он вошел в прихожую и остановился, смущенно потупив взор.

Архелия не стала сыпать укорами, хотя до этого была готова закатить скандал, лишь хмуро взглянула на парня и тихо спросила:

— Ужинать будешь?

— Не! — покачал он головой. — Совсем не хочется…

— Тогда раздевайся и ступай в ванную! А я постираю твою одежду.

— А что я завтра надену? — робко осведомился Микола.

Девушка пожала плечами.

— Не знаю… Может, найду что-нибудь…

Помывшись, Грицай юркнул в свою комнату и забрался в постель.

Архелии с утра не здоровилось, и она пришла в контору только перед обедом.

В приемной сидел явно чем-то расстроенный Жорка и что-то полушепотом рассказывал Любке. Та слушала и грустно кивала. Увидев хозяйку, Жадан подхватился:

— Я к тебе, Лия!

— Заходи! — пригласила она, открывая дверь своего кабинета.

Жорка вошел, остановился у порога и, глядя себе под ноги, выдохнул:

— Деньги на дом мне уже не понадобятся…

— Почему? — удивленно округлила глаза девушка.

— Да так… — промямлил он, чуть не плача.

— Жорка, что случилось?

— Зоя не ночевала дома… Я думал, что Сергей Сергеевич силой заставил ее вернуться. И посреди ночи не выдержал, побежал к нему. А он прямо в прихожей спит пьяный, дверь не заперта… Я бросился в одну комнату, во вторую — Зои нет…

Архелия подошла к Жадану, обняла его за плечи и, заглянув в затуманенные тоской глаза, ободряюще улыбнулась.

— Я поняла, Зоя Дмитриевна загуляла, да? Ну и плюнь на нее!

На лице заместителя появилась страдальческая гримаса, казалось, он сейчас зарыдает.

— Жора, успокойся! — прикрикнула девушка, увлекая его в глубь кабинета, к столу. — Садись, сейчас чаю выпьем!

— И ты представляешь, где она провела ночь? — шмыгнул носом Жадан, усаживаясь на стул. — У Григория Кондратьевича!

— Откуда ты знаешь? — не поверила Архелия. — Может, это брехня?

— Да Зоя сама мне об этом сказала! — срывающимся голосом проверещал Жорка. И умолк, пытаясь совладать с обуявшими его эмоциями. Потом, встряхнул головой, будто хотел избавиться от остатков кошмарного сна, и уже гораздо тише продолжил: — Пришла утром, стала молча собирать свои вещи. Я к ней: что случилось, почему уходишь? А она мне и выдала: прости, но я полюбила другого! Кого? Григория Кондратьевича!

— Шалава она, эта Зоя Дмитриевна! — с сердцем воскликнула хозяйка кабинета. Но враз поправилась: — Несчастная женщина! С ней последнее время творится что-то неладное, она чуть ли не каждому мужику вешается на шею. Возможно, это проявление какой-то душевной болезни. Не суди Зою Дмитриевну слишком строго. Прости ее и выкинь из своего сердца!

— Легко сказать! — тяжело вздохнул заместитель.

— А ты постарайся! — участливо посоветовала девушка. — И найди себе другую женщину, более достойную. Чем тебе не такая, к примеру, Любка Матюк? Она и моложе Зои Дмитриевны, и, как по мне, красивее…

Жадан снова вздохнул и вяло махнул рукой:

— Переживу как-нибудь эту неприятность! Вот только жаль, перед людьми опозорился…

— Не бери в голову! — засмеялась Архелия. — Наоборот, ты поменял мнение сельчан о себе в лучшую сторону. Теперь тебя все считают эдаким мачо, сердцеедом.

Жорка грустно усмехнулся и, приняв из рук хозяйки чашку, принялся хлебать горячий чай.

— Ты это, деньги на дом мне все-таки одолжи! — попросил он, задумчиво глядя под стол. — Наверно, действительно пора заводить семью…

— Очень правильно рассуждаешь! — горячо заверила девушка, взирая на Жадана с доброй улыбкой. — Будут тебе деньги, обязательно будут!

В этот момент в кабинет заглянула встревоженная Любка.

— Лия, Микола того… он опять…

— Что Микола? Что опять? — побледнела фермерша.

Секретарша смущенно пожала плечами:

— Выйди в коридор и посмотри в окно…

Архелия выскочила из кабинета.

Сквозь пыльное стекло она увидела Грицая. В куртке нараспашку и без шапки, в дымину пьяный, он стоял с сигаретой в руке, опершись спиной о "Ниву", припаркованную почти у самого крыльца.

У девушки подкосились ноги.

— Лия, зайди в кабинет, посиди и успокойся! — Любка взяла ее под локоток и увлекла в приемную. — Советую тебе от чистого сердца: гони ты этого Миколу прочь! Пусть идет к своей Дианке и пьет кровь с нее своими пьянками! Зачем тебе с ним мучиться?

В сопровождении секретарши Архелия вошла в кабинет, опустилась на стул возле приставного столика и потянулась к телефону.

— Раиска, почему ты мне не сообщила, что Грицай опять напился? — напустилась она на завскладом, когда та ответила. — Что? Не появлялся на работе… Понятно… Извини…

Повернувшись к Любке и Жадану, который все еще стоял у порога и озадаченно почесывал затылок, девушка упавшим голосом обронила:

— Микола не был сегодня на работе… Сысоева думала, что я специально его не отпустила, оставила дома отсыпаться…

— Что с ним делать, Лия? — сочувственно глядя на свою начальницу, осведомилась Любка. — Может, мы с Жоркой отправим его домой, к жене и матери?

— Отправляйте! — согласилась девушка после недолгих раздумий. И когда заместитель и секретарша вышли, с горечью прошептала: — Ну, чего, чего тебе не хватает, Колька?

…На этот раз он возник на пороге прихожей гораздо раньше, чем вчера, Архелия еще даже не подоила Березку. Ни слова не говоря, сбросил с ног грязные сапоги, уронил с плеч мокрую фуфайку прямо на пол и понуро побрел в свою комнату.

— Ты зачем пришел? — бросила ему в спину хозяйка. — Я тебя больше не ждала!

— Не ругайся… Я это… так получилось… — не поворачиваясь, пробубнил он и скрылся за дверью спальни.

До утра оттуда не было слышно ни звука.

На рассвете парень убежал на работу, отказавшись от завтрака и даже толком не умывшись.

Архелия лишь тяжко вздохнула и, подойдя к окну, уставилась незрячими глазами в темноту.

На улице лил проливной дождь, а в саду тихо постанывали старые яблони, уставшие от постоянной слякоти и тоскующие по настоящей зиме — со снегом и морозами…

Перед обедом в дом Гурских неожиданно заявилась заведующая детсадом Тамара Георгиевна.

— Лиечка, миленькая, мне нужно с тобой поговорить! — начала она сладким голосочком, едва переступив порог прихожей.

— Проходите в гостиную! — пригласила хозяйка. — Присаживайтесь! А я сейчас быстренько чайку приготовлю. Выпьете, согреетесь, а то, небось, промерзли, пока шли ко мне. Погода ведь ужасная — сыро, ветрено…

— Не откажусь! — приязненно заулыбалась женщина, снимая с плеч влажный кожаный плащ. — А может, на кухне и поговорим? Там, наверно, теплее.

— Давайте на кухне! — согласилась девушка.

Пока она готовила чай, Тамара Георгиевна сидела на табурете у батареи и растирала свои озябшие руки.

— Так что у вас за разговор ко мне? — напомнила Архелия, когда чашки с горячим напитком уже стояли на столе.

Заведующая детсадом пересела поближе и, откашлявшись, стала неторопливо излагать цель своего визита.

— Ты, наверно, знаешь, что неделю назад нашу новую фельдшерицу выписали из роддома. Она родила мальчика… От кого, ты, конечно, догадываешься…

— Догадываюсь! — не захотела кривить душой девушка.

— Да, от моего мужа, Евгения Ивановича, — вздохнула Тамара Георгиевна. — Одно время он бегал к этой Светке, часто ночевал у нее… Слава Богу, вскоре супруг образумился, но теперь вот на свет появился этот ребенок, так сказать, плод блуда ветреной девчушки и седого мужика, сошедшего с ума на старости лет…

Архелия, слушая гостью, посматривала на нее с тревогой. Чего она хочет, уж не задумала ли против младенца и его матери чего-нибудь плохого? Однако дальнейшие речи заведующей детсадом развеяли все страхи девушки.

— Как бы там ни было, Светкин мальчик и мне не чужой! Как ни крути, получается, что он родной брат по отцу нашей с Евгением Ивановичем дочки Лялечки. И мне совсем небезразлична судьба этого ребенка.

— А с ним что-то не так? — спросила хозяйка, подливая в чашку гости чая.

— Да, к счастью, дитя родилось здоровым — полненькое такое, румяное, — усмехнулась Тамара Георгиевна. — А вот у его мамаши — проблемы!

— Проблемы?

— Ну да! С жильем. Когда Светку направили на работу в наше село, Кужман поселил ее в хату бабы Фроси Ладатчихи. Она тогда как раз к сыну в Козельщину перебралась. Потом что-то не ужилась там и вернулась домой, но Светку выгонять не стала. И сосуществовали они мирно и были довольны друг другом. А вот теперь, когда у фельдшерицы появился приплод, старуха взъерепенилась: ищи, говорит, себе другую квартиру, хочу спокойно спать ночами, а не слушать плач твоего байстрюка.

— Ох, уж эта баба Фрося! — с осуждением покачала головой Архелия. — Разве ж можно человека с ребенком, да еще в зимнее время, выгонять из хаты?!

— А что ты ей сделаешь? — развела руками заведующая. — Взывать к совести, по-моему, бесполезно. Баба Ладатчиха — человек трудный…

— И к кому Светка собирается перебираться? Кто ее примет с младенцем? — девушка протянула гостье тарелку с вергунами.

Та взяла один, откусила, запила глотком чая и задумчиво проговорила:

— Кужман уже полсела оббегал в поисках пристанища для фельдшерицы, но пока желающих приютить ее не нашлось… Я уже было чуть не забрала Светку к себе, но в последний момент передумала. Это же черти что получится — жена и любовница под одной крышей! Что люди скажут? Да и за мужа, честно говоря, я неспокойна. Мало ли как он себя поведет…

— Нет, нет, этот вариант, конечно же, не подходит! — засмеялась Архелия. — Светка не должна жить с вами, в Талашковке этого не поймут…

— Так я вот и пришла к тебе за помощью, — наконец, дошла до сути своего вопроса женщина. — У тебя же хата пустует, ну, та, в которой покойная Евдошка обитала. Может, пустишь туда фельдшерицу?

— Конечно, пущу! — с энтузиазмом откликнулась девушка. Но тут же с сомнением прибавила: — Но, вы же знаете, там газа нет, печное отопление…

— Фи! — беззаботно отмахнулась Тамара Георгиевна. — И угля, и дров мы с Евгением Ивановичем купим и завезем. Это не проблема!

— Тогда милости прошу! — обрадовалась Архелия. — Я со своей стороны тоже помогу Светке, выпишу кое-каких продуктов. И скажу Жадану, чтобы перевез ее пожитки от бабы Фроси.

— Вот спасибо тебе, Лия! — поблагодарила заведующая и, расчувствовавшись, смахнула с накрашенных ресниц выступившие слезы. Затем, после короткой паузы смущенно опустила глаза и осторожно заметила: — Ты не обидься, но, знаешь, люди разное о Евдошкиной хате говорят, мол, неспокойно там по ночам… Может, позвать батюшку, пусть освятит ее, а?

Девушка озадаченно потерла виски пальцами, вздохнула.

— Это не помешает… Пусть освятит…

— Отзывчивый ты человек, Лия! — Тамара Георгиевна ласково погладила ее по руке. — Дай тебе Бог счастья!

— Да и вы молодец! — похвалила гостью Архелия. — Далеко не всякая обманутая жена поступила бы в этой ситуации так благородно, как вы…

Микола пришел с работы трезвый. В прихожей не спеша снял сапоги, куртку и заглянул в гостиную.

Девушка сидела перед телевизором и делала вид, что не замечает Грицая.

— Лия! — негромко окликнул он. — Ты даже не вышла встретить меня…

Чуть повернув голову в его сторону, Архелия бросила без особой приязни:

— Откуда я знала, какой ты заявился, может опять поддатый! Вот и не стала встречать.

— Да ты прекрасно знала, что я приду непьяный! — недовольно сказал парень, опускаясь на диван. — Ты ведь звонила Райке, интересовалась… Мне хлопцы говорили…

— Но ты ведь мог после работы зайти в закусочную, — вздохнула девушка, поднимаясь с кресла. И, вскользь взглянув на Миколу, произнесла уже другим, более теплым, голосом: — Ладно, Колька, иди мой руки — и за стол! Я приготовила твой любимый рассольник и жаркое.

— Значит, все-таки ждала! — усмехнулся Грицай и, помявшись, вдруг виновато опустил глаза: — Ты прости меня, что я два дня квасил, как последний дурак… Уж очень было паршиво на душе. Сама понимаешь, не такое это простое дело — в одночасье начать новую жизнь, оставив за бортом прошлое…

— Да понимаю! — с болью воскликнула Архелия. — Все понимаю! Мне ведь тоже нелегко… Но я же не напиваюсь. И ты, пожалуйста, не пей, очень тебя прошу!

— Не буду…

Лицо девушки просветлело.

— Я так рада услышать это от тебя! — призналась она и, ласково улыбнувшись, пошлепала на кухню накрывать на стол.

А повеселевший Микола, на ходу сбрасывая с плеч олимпийку, бодрым шагом направился в ванную.

Ужинали они вместе. Неторопливо говорили о погоде, о делах на зерноскладе, о Жадане и Зое Дмитриевне. Потом чинно смотрели телевизор.

Спать легли в одну постель.

Архелия уснула гораздо позже Грицая, долго ворочалась, то ее колотил озноб, то донимала духота, то подушка, как камень, давила в затылок. Но, наконец, пришел сон…

Девушке привиделось, будто лежит она под высоким бледно-голубым небом посреди луга на мягком клевере. На душе у нее спокойно и радостно. Ничто не заботит ее, ничто не волнует. Стрекочут кузнечики, поют птицы. Рядом мирно щиплет траву белогривый конь. Идиллия длится недолго. Лошадь вдруг начинает тревожно ржать и метаться. Что такое? Что случилось? Архелия поднимает голову, и ее сердце сжимается от ужаса. Весь луг объят кроваво-красным пламенем, оно мощной лавиной, как ураган, несется прямо на нее. Кольцо огня сжимается, еще немного, еще чуть-чуть и…

Девушка вскакивает, горячечно шарит глазами по траве в поисках спасения. Но рядом нет ни овражка, ни ложбинки, ни ямки. Только поодаль небольшое болотце, больше похожее на лужу. Болотце! Это же то, что нужно! Вот где можно укрыться, переждать огненный смерч. Быстрее к нему, быстрее!

Архелия хватает коня за гриву, и они стремглав несутся к воде. Она все ближе, ближе, она уже совсем рядом! Сзади полыхает, клокочет пламя, готовясь поглотить свои жертвы.

Успели! Болото мелкое, оно кишмя кишит пиявками, лягушками и змеями, от него жутко смердит, вязкий ил засасывает ноги до колен, но это спасение! Испуганный конь храпит, со всего маху падает грудью в жижу, потом вздыбливается и снова падает.

Огонь уже поглотил все вокруг, у берегов вода вскипает, бурлит, змеи устремляются к коню, норовят забраться ему на спину. Белогривый стряхивает их из себя, опять становится на дыбы и судорожно бьет копытами. Девушка бросается к нему, чтобы успокоить. Миг — и ее голову пронзает острая, невыносимая боль. Меркнет свет. Нос и рот, заполняет вонючая вода, в которой копошатся пиявки. Все, это конец!

Погрузившись в тину, Архелия чувствует, как болото засасывает ее, но не имеет сил даже пошевелить рукой…

Она проснулась от собственного крика. Вскочила с постели и побежала на кухню глотнуть взвара. Обрывки страшного сна стояли у нее перед глазами и будоражили сознание.

Дрожащими руками, девушка открыла холодильник, достала графин и жадно стала пить прямо из него.

— Что случилось, Лия? — послышался сонный голос Миколы от порога кухни. — Ты так стремительно вскочила с кровати, что чуть не столкнула меня на пол.

— Приснился кошмар! — коротко объяснила она.

— Да это пустяки! — зевнул парень. — Пошли спать! Сейчас только половина второго.

— Нет, это не пустяки! — испуганно прошептала Архелия. — Совсем не пустяки…

Грицай лишь недоуменно пожал плечами и, развернувшись, потопал в спальню.

Глава тридцать первая

Все утро она находилась под впечатлением от ночного видения. В том, что оно что-то предвещает, у нее сомнений не было. Вот только что именно — болезнь, скандал, душевные страдания — не ясно. Но в любом случае — ничего хорошего.

Проводив Грицая на работу и управившись по хозяйству, Архелия больше часа бесцельно бродила по дому, пытаясь отвлечься и успокоиться. Наконец, она открыла в гостиной бар, налила себе из бутылки целый стакан вина, одним духом выпила и решительно направилась в кухню.

Войдя, задернула занавески, опустилась на табурет и громко позвала:

— Палаксена, ты где? Палаксена, ты где?

Прошла минута, и в прихожей заскрипели половицы, послышались шорох и вздох, а потом по кухне пробежал легкий ветерок.

— Здеся я, мамзеля! — в дверном проеме показалась рыжая голова бесовки, увенчанная синим бантом.

Девушка вздохнула с облегчением.

— Иди сюда! — позвала она свою помощницу, указывая на другой табурет, стоявший у стола.

Палаксена подошла, вкрадчиво взглянула на ведьму и, присев на пол у ее ног, прошепелявила:

— Я и сама собиралась тебя навестить, но ты меня опередила. Говори, зачем я понадобилась?

— Сон мне приснился, — проговорила Архелия, нервно потирая колени. — Плохой сон. Он меня взволновал, не знаю, что и думать… Может, ты мне растолкуешь его?

— Я? Что ты! — отмахнулась бесовка. — Я не умею разгадывать сны.

— А Равза, он умеет? — осведомилась девушка, взирая на нее разочарованно и с досадой.

В этот момент за спиной кто-то кашлянул и подал голос:

— И я не смогу разгадать! Уж не обессудь, барышня!

Ведьма порывисто оглянулась. За столом, скрестив на груди руки, сидел явно чем-то расстроенный Равза и беспомощно хлопал своими жесткими бесцветными ресницами.

— И ты здесь? — удивленно вскричала Архелия. — Пришел, хоть я и не звала тебя!

— Угу, — кивнул он. — Пришел, потому что шибко соскучился.

— И я соскучился! — послышался спокойный, немного глуховатый голос от порога.

Девушка подняла глаза и вздрогнула от неожиданности, — опираясь плечом о дверной косяк, стоял Бубело в черном балахоне и невесело улыбался.

— Твой сон — просто сон! — промолвил он и для пущей убедительности махнул рукой. — Мало ли что ночью привидится? Не стоит этому придавать какое-то особое значение.

— А Евдошка всегда относилась к снам очень серьезно! — напомнила девушка. — И, помнится мне, не зря.

— Может, оно и так, — нехотя согласился Бубело. — Евдошке действительно часто снились вещие сны. Но почему ты решила, что и тебя посетило такое же видение?

— Предчувствие! — вздохнула ведьма, поднимаясь.

— Какие глупости! — пожал плечами демон!

— Так ты думаешь, что мой сон ничего не значит? — с надеждой спросила она.

— Я в этом убежден! — буркнул Бубело. И назидательно прибавил: — Ох, красавица, не стоит изводить себя из-за какого-то нелепого ночного кошмара! Это ведь просто смешно!

Архелия прошла к окну, остановилась и, повернувшись, с улыбкой обвела взглядом всю троицу.

— Вы меня успокоили! И правда, что это я разволновалась? Вот дура!

Гости дружно закивали.

— Ну, что, давайте выпьем чаю? — предложила она.

— Давай! — в один голос воскликнули Палаксена и Равза.

— Угощай, хозяйка! — с готовностью согласился и Бубело. — Посидим, так сказать, по-родственному….

— Вот если бы еще явился Леонард, тогда вся наша компания была бы в полном составе, — пошутила девушка, суетясь у плиты.

— Не волнуйся, он тоже придет! — многозначительно усмехаясь, изрек демон. И, скользнув по ее лицу серьезным взглядом, уселся за стол. — Только после нас.

Архелия быстро приготовила чай, поставила на стол тарелочку с медом, баночку с вишневым вареньем и вазочку с рассыпчатым печеньем.

Целый час они сидели, хлебали чай и вели досужую болтовню.

Это был первый случай в практике молодой ведьмы, когда к ней явились все ее помощники. Чем был вызван их визит, она так и не поняла. Да, собственно, и не пыталась понять в силу своей юношеской беспечности, отсутствия житейской мудрости и проницательности.

Как только троица исчезла, сразу появился покровитель. Он просто тихо вошел в кухню из прихожей, как будто давно стоял там и поджидал, когда его подопечная, наконец, останется одна. На его лице светилась добрая улыбка, а яркие бирюзовые глаза источали ласку и даже нежность.

— Здравствуй, сладкая моя!

— Мой господин! Ты пришел, пришел, как и обещал Бубело! — Архелия бросилась к нему, обвила руками за шею и припала к могучей груди.

Леонард, словно ребенка, погладил девушку по голове и стал касаться прохладными губами то ее лба, то висков, то щек.

Она отвечала тем же — осыпала его гладко выбритое лицо поцелуями.

— Скажи мне, есть ли у тебя какое-нибудь желание, — поинтересовался он, не выпуская Архелию из своих объятий.

— Да у меня вроде бы все есть, грех жаловаться! — пролепетала она, хмелея от его почти отеческой теплоты, его проникновенного голоса и ласкового взгляда.

— Может быть, ты давно о чем-то мечтала? — демон перебирал пальцами пряди ее волос. — Например, в детстве?

— Ну да, была у меня мечта! — вспомнила девушка и залилась радостным смехом. — Однажды в детстве я увидела по телевизору передачу о каком-то острове в форме сердца! Мне хорошо запомнились белые песчаные пляжи, зеленые горы и хижины, стоящие на сваях прямо в море. Я потом долгое время мечтала побывать в этом райском уголке… Но, к своему стыду, даже не знаю, как называется тот остров и где он находится…

— Зато я знаю! — с мягкой улыбкой заявил Леонард. — И мы с тобой отправимся туда. Так сказать, на экскурсию в мечту твоего детства. Хочешь?

— Хочу! Очень хочу! — загорелась Архелия. — Что мне надеть?

— Оденься легко, совсем легко, — посоветовал он. — На том острове очень тепло — сейчас почти двадцать шесть градусов. Только жара там никогда остро не ощущается, ее смягчает морской бриз.

— Там что, вообще зимы не бывает? — в глазах девушки загорелись искорки неподдельного интереса. — Там вечное лето, да?

— Там не четыре, как здесь, а всего два времени года, — со знанием дела уведомил демон, одно — жаркое и влажное, которое как раз заканчивается, и другое — сухое и прохладное, оно вступит в свои права с марта и продлится до конца октября.

Дослушав, молодая ведьма чмокнула покровителя в подбородок, разомкнула руки и ласточкой выпорхнула из кухни. Он неторопливо последовал за ней.

Остановился на пороге спальни, оперся плечом о косяк двери и стал молча наблюдать, как девушка переодевается и вертится перед трюмо.

— Ты бывал на этом острове? — мимоходом поинтересовалась она, подкрашивая ресницы щеточкой от брасматика.

— Больше двух с половиной тысяч раз! — ответил Леонард без тени улыбки. — Я знаю об этом острове все. Кстати, называется он Муреа.

— А где находится этот Муреа?

— Это Французская Полинезия. Слышала про Таити?

— Конечно!

— Так это там!

Архелия опустила руку со щеточкой, на мгновение задумалась и неуверенно произнесла:

— Это же очень далеко…

— Далеко, — согласился демон. — Между прочим, когда мы появимся на Муреа, там будет поздний вечер вчерашнего дня.

— На острове сегодня еще не наступило?! — изумленно вскинула бровь Архелия. Ее глаза восторженно сияли. — Ой, как интересно! Получается, что можно вот так запросто попасть в прошлое, пусть и не далекое!

— Это из-за большой разницы во времени! — пояснил Леонард. — Ладно, я вижу, ты уже готова к путешествию.

— Почти!

Получившая массу новых впечатлений, уставшая и счастливая, девушка вернулась домой, когда село уже поглотили сумерки. Расставаясь с покровителем, она со слезами на глазах благодарила его за подаренные шесть часов безмятежной радости, полного умиротворения и душевного подъема. Как хорошо им было вдвоем в том райском уголке, затерянном на просторах бескрайнего океана! Они, как птицы, кружились с Леонардом над ночным островом — над бухтами и заливами, водопадами и горами, каменными храмами и деревнями. Потом, опустившись на землю, сидели в уютном ресторанчике под открытым небом, катались на лодке, гуляли, взявшись за руки, на берегу полусонного океана…

С большой неохотой Архелия управилась возле скотины, а затем принялась готовить ужин Миколе. Вот-вот он должен был явиться со склада…

Но, к ее большому удивлению, парень все не возвращался. А его мобильный телефон не отвечал…

Девушка уже хотела звонить Стовбе, как вдруг в окно постучали.

— Кто там? Ты, Колька? — громко спросила она в открытую форточку.

— Лия, это я! — послышался со двора приглушенный голос Жадана. — Выйди!

Архелия тут же выскочила в веранду и распахнула входную дверь:

— Что случилось, Жорка?

— Да ничего такого сверхъестественного, — хмуро изрек он. — Я заехал сказать тебе, что полчаса назад подобрал пьяного Грицая возле закусочной. Он валялся под деревом, весь в грязи, мокрый… Хорошо, что я недавно положил в багажник "Нивы" старое покрывало, на всякий случай. Вот оно и пригодилось… Я застелил им сидение, погрузил на него Миколу и хотел везти к тебе. Но тут появилась тетя Даша и приказала отправить его домой.

— Колька что, совсем невменяемый? — тихо спросила девушка, растерянно глядя на Жадана.

— Дрова! — вздохнул тот. И, повернувшись, чтобы уйти, бросил через плечо: — Зря ты с ним связалась!

— Спасибо тебе, Жорка! — крикнула ему вдогонку Архелия, еле сдерживая слезы.

Добрых полчаса она сидела на кухне в раздумье. Потом пошла в гостиную и принялась крутить диск стационарного телефона.

— Тетя Даша? Здравствуйте! — взволнованно затараторила в трубку, когда на том конце провода ответили. — Очень прошу вас, скажите Кольке, когда он оклемается, чтобы не вздумал приходить ко мне! Я больше не хочу его видеть!

И, не став слушать, что скажет мать Миколы, дала отбой.

Теперь ей хотелось одного: чтобы случилось чудо, и непутевый Грицай забыл к ней дорогу навсегда. Его появление в доме не принесло ничего, кроме горечи и разочарования.

Уже было около половины десятого вечера, когда к Архелии неожиданно нагрянула Любка Матюк.

— Я знаю, ты в такое время еще не спишь, — немного смущенно проговорила она, переступая порог прихожей. — Вот решила придти к тебе и поговорить об одном личном деле… Мне просто больше не с кем посоветоваться, не кому излить душу…

— Проходи, проходи! — обрадовалась хозяйка. — Молодец, что пришла! А то мне так скучно, так одиноко, прямо не знаю, куда себя деть… Сейчас сядем, выпьем по стаканчику вина и побеседуем.

— Что, Микола опять напился? — сочувственно спросила секретарша. — Мне Жорка рассказал, он полчаса назад уехал от меня…

— Ну да, напился! — с горечью произнесла девушка, ведя гостью на кухню. — Не знаю, что с ним происходит, будто белены объелся!

— Я бы на твоем месте гнала его от себя поганой метлой! — посоветовала Любка, присаживаясь за стол.

— Я звонила тете Даше, сказала ей, что не хочу больше видеть ее сына…

— А она?

— Она ничего не успела сказать, я положила трубку…

Архелия достала из холодильника миски с холодцом и с винегретом, поставила на стол.

Секретарша поймала ее за руку, притянула к себе.

— Лия, я намного старше тебя, дважды была замужем, имею житейский опыт, — проникновенно молвила она. — Послушай мой совет: не пускай больше Грицая в дом! Ничего тебе эта связь хорошего не принесет!

— Да я это уже поняла, — вздохнула девушка.

— Микола ведь не спроста запил! Страдает его душа, мечется между двух женщин. Одна из них лишняя. И это — ты! Пусть Микола возвращается к Дианке и сыну. Так будет лучше для всех. А ты одна не останешься. Бог не обделил тебя красотой, у тебя есть достаток, дом — полная чаша! Любой парень будет твоим, только пожелай!

Хозяйка кивнула и побежала в гостиную за бутылкой вина.

Когда стаканы были наполнены, Любка, наконец, выложила то, зачем пришла:

— Сегодня Жорка сделал мне предложение. А я не знаю, что ответить ему…

— Соглашайся! Жадан — очень хороший человек, он не обидит, — заверила Архелия и радостно засмеялась. — Вы будете хорошей парой!

— Да знаю я, что не обидит! — отвела глаза в сторону секретарша. — Но есть одно "но"…

— Что еще за "но"? — удивленно уставилась на нее девушка.

— Он продолжает страдать из-за Зои Дмитриевны. Я же вижу!

— Ты просто неправильно все понимаешь! Жорка переживает не за ней, а оттого, что она так поступила с ним! Уязвлено его самолюбие, ведь получается, что женщина, которой он открыл свое сердце, предпочла ему другого — далеко не красавца да еще и значительно старше него.

Любка взяла свой стакан в руку, задумчиво посмотрела на Архелию и, поникнув головой, призналась:

— Честно говоря, Жоркины переживания меня мало волнуют. Есть другая, более серьезная проблема, — она тяжко вздохнула. — Я ведь бесплодна… Пять лет назад мне сделали операцию по поводу внематочной беременности. И теперь шансов забеременеть у меня почти нет. Я боюсь говорить об этом Жадану. Он точно сразу же потеряет ко мне всякий интерес. Но, конечно, и не признаться нельзя…

Девушка подхватила стакан, сделала несколько глотков и решительно поднялась.

— Ты куда? — в недоумении взглянула на нее секретарша. — Тебе стало плохо?

— Я хочу сейчас же позвонить Жорке и рассказать ему о твоей проблеме, — пояснила девушка. — Уверяю тебя, он все поймет и не откажется от тебя.

— Ты считаешь, что это нужно сделать прямо сейчас? — заволновалась секретарша. — Может, лучше завтра?

— Нет, не стоит тянуть! — Архелия вышла из-за стола и направилась в гостиную. — Да и сама ты вряд ли решишься на откровенный разговор с Жоркой.

— Ладно, звони! — обреченно взмахнула рукой гостья и, одним духом выпив свое вино, тоже вскочила. — Я с тобой! Послушаю, как ты будешь с ним говорить.

Через минуту девушка услышала в телефонной трубке сонный голос своего заместителя.

— Извини, что беспокою так поздно, — начала она сбивчивой скороговоркой. — Но тут такое дело… Сейчас у меня Люба Матюк… Она очень хочет выйти за тебя замуж, но боится признаться, что из-за проблем по женской части, которые были у нее пять лет назад, вряд ли сможет теперь иметь детей… Что? Откуда?.. Ага! Ага! И что мне сказать Любке?.. Жорка, ты золотой человек! Я тебе за это подарю машину! Сейчас же отсчитаю деньги, у меня найдется нужная сумма, и вручу Любке. А вы завтра поедете в область и выберите себе подходящий автомобиль. Это будет моим свадебным подарком. Хата ведь, как я понимаю, тебе теперь не нужна, у Любки шикарные хоромы…

Бросив трубку на рычаг аппарата, Архелия плюхнулась на диван и рассмеялась. Секретарша смотрела на нее с тревожным ожиданием.

— Люба, Жадан, оказывается, прекрасно осведомлен о твоих женских проблемах! Ему о них давным-давно рассказала Клавдия Васильевна. Но это его не волнует. Говорит, что ребенка можно и в детдоме взять…

Гостья, услышав эти слова, вмиг расцвела.

— Лия, я счастлива! — она обхватила хозяйку за плечи, крепко прижала к себе и вдруг расплакалась. — Спасибо тебе, большое спасибо!

Сидели они долго. Пили вино и болтали.

Только перед рассветом Любка побежала домой немного вздремнуть перед дорогой — ее и Жорку ждала поездка в областной центр.

Архелия тоже прилегла. Но уснуть не успела. В дом вихрем влетел Микола и с порога стал осыпать ее бранью:

— Будь ты проклята! Ведьма! Гадина! Убийца!

Он гневно сжимал трясущиеся кулаки, метался по гостиной и пинал ногами все, что попадалось ему на пути. На пол полетели хрустальная ваза, телевизор, ноутбук.

Никогда прежде девушка не видела Грицая в такой ярости.

— Колька, зачем ты все крошишь? — испуганно закричала она, вскакивая с дивана.

— Дрянь! Мерзавка! — вопил он, как сумасшедший, и брызгал слюной. — Из-за тебя я бросил жену и сына! Из-за тебя Дианка погубила нашего еще не родившегося ребенка! Вчера она ездила в больницу и сделала аборт. Мне только что рассказала об этом мать. Я ненавижу тебя! Ненавижу!

— Колька, что ты говоришь? — Архелия в отчаянии ломала руки. — Разве я одна виновата в том, что случилось? Ты же сам бросил свою жену!

— Заткнись, дрянь! — взревел парень и, подскочив к любовнице, ударил ее кулаком в лицо.

Едва устояв на ногах, задыхалась от жгучей обиды и боли, она метнулась к окну, прижалась спиной к подоконнику и выставила вперед руки:

— Не подходи! Уйди от меня!

— Проклятая! Проклятая! — Микола бешено вращал зенками и люто потрясал кулаками. Казалось, он готов разорвать девушку на куски.

— Я проклятая, да? Проклятая? — заплакала она, безвольно опустив руки. — Тогда зачем ты пришел ко мне?

Грицай зарычал, как зверь, бросился к ней, сгреб за волосы и дважды с силой ударил головой о стену.

Архелия обмякла и, выскользнув из его рук, стала оседать на пол.

— Убью! Убью, ведьма! — захрипел парень и занес кулак для удара. Но вдруг его лицо исказила гримаса страдания, он глухо застонал, начал пятиться. — Лия… Ты что? Лия! — прошептал побелевшими губами.

Оказавшись посреди гостиной, натолкнулся на журнальный столик. Хотел отшвырнуть его в сторону ногой, но упал и растянулся на полу, больно ударившись спиной об опрокинутый телевизор. Тут же встал на четвереньки и, хватая ртом воздух, как астматик, пополз к девушке.

— Лия! Лия! — он тормошил ее за плечи, заглядывал в остекленевшие глаза, целовал мокрые от слез щеки и окровавленный рот.

Потом в ужасе отпрянул, забился в угол гостиной. Но уже через секунду снова пополз к Архелии. На полпути остановился, упал головой на пол и издал пронзительный, нечеловеческий вопль ужаса:

— А-а-а-а!

Трясущийся, мертвенно-бледный Грицай несколько минут стоял на карачках, вытаращив безумные глаза на лежавшую у окна скрюченную девушку. Из его открытого рта обильно текла пенистая слюна и скапывала на палас.

Пошатываясь, Микола поднялся во весь рост достал из кармана куртки мобильный телефон. Подержал в вытянутой руке и, постанывая, принялся горячечно тыкать в него пальцами — набирать какой-то номер. Несколько раз сбивался и набирал снова и снова. Наконец, кто-то ответил. Парень поднес телефон к губам и произнес срывающимся, полным отчаяния и безысходности голосом:

— Мама, мамочка… Лия умерла… Я убил… — и упал на колени, выронив "мобильник" на пол.

В этот момент кто-то тронул Миколу за плечо. Он медленно повернулся и увидел за спиной тщедушного старичка в темной косоворотке и стареньких черных брюках, заправленных в стоптанные сапоги. Его лицо выражало участие и доброту.

— Натворил ты делов, милок, ох, натворил… Взял да и убил барышню… Как теперь собираешься жить дальше на белом свете?

Грицай судорожно дернулся, закрыл лицо руками и забился в рыданиях.

— Э, брат, тут слезами горю не поможешь! — тяжко вздохнул дедуля. И печально покачал головой. — Тут выход один — в петлю! Иначе, сам понимаешь, никак…

Неожиданно парень протяжно завыл, как волк, замерзающий в зимнем лесу. Но вскоре этот вой сменился мученическим стоном, а стон — еле внятным бормотанием:

— Как жить? Как жить на белом свете?

— Жить нельзя, милок! Только в петлю! — твердо молвил старичок, сурово нахмурив свои щетинистые брови.

Микола согнулся пополам, захлопал себя ладонями по голове и в такт этим хлопкам стал повторять, как заведенный:

— Петля! Петля! Петля!

— На вот, возьми! — дедок бросил перед ним на палас длинный кусок крепкой бельевой веревки.

Грицай в мгновение ока цапнул шнур, вскочил на ноги и заметался по комнате, шаря покрасневшими глазами по стенам.

— Да ты, милок, становись на столик, перебрось веревочку через люстру и сооруди петельку! — заботливо подсказал старичок. — Не бойся, люстра крепко сидит в потолке, не свалится…

Парень тут же запрыгнул на журнальный столик, торопливо привязал один конец шнура к светильнику, другой несколько раз обмотал вокруг шеи, закрепил узлом на затылке и, повернув голову, бросил воспаленный взгляд на безжизненное тело Архелии.

— Ну, давай! Не мешкай! — приободрил дедок, щеря рот в кривой ухмылке. — Оп-па!

Микола закатил глаза, издал глухой рык и спрыгнул со столика.

Когда Васька Гладун с помощью топора сорвал с петель входную дверь дома Гурских, и туда влетела старая Грицайша, она сразу упала обморок…

…Хоронить сына и Архелию в одной могиле, как предлагали некоторые сельчане, Одарка отказалась на отрез.

Эпилог

Меньше чем через год после трагедии фермерское хозяйство Гурских перестало существовать.

Поначалу им пытался управлять старый Одинчук, муж бабы Настасьи, которой досталось в наследство все добро покойной Архелии. Но силы у деда Анатолия оказались уже не те, и он по частям, особо не торгуясь, распродал все недвижимое и движимое имущество. Получив довольно приличную сумму, старики не захотели ни оставаться в Талашковке, ни возвращаться в Полтаву. Купили уютную хатку в Новых Санжарах, откуда Настасья была родом, и зажили в свое удовольствие. Невестка старого Одинчука пыталась прибрать денежки к своим рукам, однако у нее ничего не получилось. Старик попросту послал ее подальше, сказав, что они ничего ей не должны.

На просторный дом Гурских покупателя так и не нашлось. Года полтора он стоял пустой, и однажды душной июльской ночью ни с того, ни с сего вспыхнул и сгорел дотла в считанные минуты.

В Талашковке говорят, что иногда — поздними вечерами и на рассвете — на поросшем сорняками пожарище появляется размытая фигурка девушки, очень похожей на Архелию. Правда это или домысел — кто знает. Впрочем, это и не важно…

На могиле молодой фермерши возвышается добротный мраморный памятник. Тут уж Настасья и дед Анатолий не поскупились…

Оглавление

Песиголовец Виктор Любовница Леопарда

  Пролог

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg