«Монашка и дракон»

Монашка и дракон (fb2) - Монашка и дракон (Монашки и драконы - 1) 1251K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ната Лакомка

Ната Лакомка Монашка и дракон

1. Обыкновенный дракон

— Какой он? — спросила я, когда мы уже шли по коридору, встречать маркграфа.

— Обыкновенный дракон, — ответила мать-настоятельница.

Я усмехнулась. Обыкновенный дракон! Как вам это нравится! А есть еще и необыкновенные драконы?

— Слышу, — тут же ответила мать-настоятельница. — Неправильно выразилась. Он — обычный дракон.

Она шла впереди меня, не оглядываясь, но я все равно состроила покаянную гримаску. Я ни разу не видела драконов, и понятия не имела, как они обычно выглядят.

— Веди себя перед ним прилично, Виенн, — сказала вдруг мать-настоятельница, и тут я обиделась.

— Что значит: прилично? Матушка Беатриса, разве я когда-то вела себя неприлично?

— В том смысле, что попридержи нрав, — посоветовала она и больше никаких разъяснений не давала.

Милорд Гидеон, маркграф де Венатур, был драконом. Они все были драконами — король, герцог Паладио, герцог Мастини. После того, как они захватили власть в Салезии, драконов объявили высшими существами, и из чудовищ ночи они превратились в светочи народа.

Политика нас не касалась — в монастыре думают о небесах, а не о милости королей, но маркграф щедро жертвовал на нужды церкви и решил посетить наш монастырь. С подарками, разумеется. Матушка настоятельница за три дня до его приезда отправила всех сестер убирать двор и церковь, а сегодня, когда ожидалось появление «светоча», все были на ногах еще до рассвета.

Мне до поздней ночи пришлось гладить куколь матушки Беатриса, поэтому на утренней службе я украдкой зевала в кулак, но когда доложили, что караван маркграфа уже появился из-за поворота, сон сняло, как рукой.

Теперь мы торопились приветствовать дракона у ворот, и я сгорала от нетерпения, не зная, что мне предстоит увидеть. Все-таки, три года в монастыре — это очень, очень скучно. И если бы не книги, я зачахла в этом унылом месте через два месяца. А тут такое развлечение!

Нас собрали во дворе, ворота распахнули настежь, и настоятельнице передали душистое масло в плоской чашке и серебряный кубок со святой водой. Мать Беатриса торопливо прошептала над ними молитву. Похоже, она тоже волновалась.

Я стояла за ее правым плечом, одетая, как и остальные сестры, в коричневое балахонистое платье, перетянутое вместо пояса веревкой. На голове у меня был белый платок, глухо закрывающий волосы, и коричневое покрывало. Меня невозможно было отличить от остальных, кроме как…

Лошадиные копыта зацокали по мосту, раздались звонкие переливы рога, а потом в наш двор вошли знаменосцы, державшие штандарты маркграфа — черный дракон на зеленом полотнище. Мы поклонились, но я позволила себе взглянуть из-за локтя настоятельницы — чтобы не пропустить появление «обыкновенного» дракона.

Его я узнала сразу — он ехал на вороном коне, одетый в черный камзол, расшитый серебром, и в зеленый плащ, который спускался до самых лошадиных бабок. Одну руку дракон упер в бок, и его поза, и само выражение лица — снисходительное, самодовольное, грозное — показывали, кто хозяин на наших землях. Ощущение силы, опасности исходило от него. И даже возможность встретиться с ним взглядом вдруг повергла в ужас. Я поспешно опустила голову и поняла, какими безумными были наши люди, раз собирались победить драконов.

Но выглядел он вполне по-человечьи — смуглый, черноволосый, черноглазый. Он был очень широк в плечах и, наверное, высок ростом, но пока сидел в седле — рост не определишь.

«Нет на земле подобного ему, — вспомнила я слова священного Писания, — он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости».[1] И маркграф, в самом деле, был таким.

— Рады приветствовать вас, милорд, — настоятельница шагнула вперед, протягивая дракону серебряный кубок, и я, по привычке, шагнула следом.

Никто не решился меня удержать, но сама я пожалела, что привлекла внимание. Люди из свиты маркграфа тут же посмотрели на меня, повернув головы, как один.

Опустив глаза, я еще раз поклонилась, а мать-настоятельница продолжала:

— Испейте святой воды, помажьте чело благоуханным миром, милорд Гидеон, да благословят нашу встречу небеса!

— Рад видеть тебя, матушка Беатриса, — сказал дракон. — Давай сюда свою воду.

Я осмелилась поднять глаза и увидела, как дракон одним махом опорожнил кубок со святой водой, а потом макнул палец в масло и помазал себе лоб — небрежно, и так же небрежно принял благословение.

— Признаться, мои люди подустали в пути, — сказал он, спрыгивая с коня и бросая поводья подбежавшему слуге. — Нам бы поесть и отдохнуть, а потом посмотришь, что я привез.

— Ваша щедрость всегда была благом для нашего монастыря, — сказала мать-настоятельница и вскинула указательный палец.

Это был знак для меня, и я сказала нараспев:

— Благотворящий бедному дает взаймы небесам, и они воздадут за благодеяние его. Притчи, глава девятнадцатая, стих семнадцатый.

Я словно кожей ощутила быстрый и острый взгляд черных глаз, но мать настоятельница загородила меня от дракона:

— А теперь пройдемте к столу, чтобы вы подкрепили душу и сердце.

— Пройдемте, — сказал дракон и пошел первым.

В монастыре он вел себя, как дома.

Я знала, что он часто приезжал к настоятельнице, когда еще шла война, но после того, как последние мятежники против драконов были изгнаны, ни разу не появлялся в монастыре святой Пучины. Что же случилось, если он решил снова посетить это место? Паломничество? Я верила в набожность драконов так же, как в зеленых кошек.

Их было около двадцати — маркграф с младшим братом, тоже драконовой крови, пара слуг и рыцари. Рыцари были людьми, но для меня они были еще хуже захватчиков — предатели. Все предатели.

Мы расположились в большом зале для молитвы, где сейчас накрыли стол. Трапезная была слишком мала и слишком убога, чтобы угощать там важных гостей. Столы накрыли скатертями, которые ссудили на время в ближайшей деревне, и хотя угощение было постным, настоятельница закупила лучшие овощи, орехи, а мед был наш, собственный, с монастырской пасеки.

Гости ели с удовольствием, хотя младший брат маркграфа пожаловался на отсутствие мясных блюд. Я посматривала на него с не меньшим интересом, чем на старшего брата. Младший был ростом пониже, но такой же крепкий. Братья были очень похожи, но глядя на младшего я не испытывала такого панического ужаса, который охватил меня в рядом с маркграфом. Судя по тому, что с младшим братом рыцари заговаривали вольготнее, ужас перед милордом Гидеоном испытывала не только я.

— Доехали хорошо, — рассказывал маркграф настоятельнице, — и погода прямо как для нас. Осень, давно бы дожди ударили, так нет — сухо и тепло. Не иначе, твоими молитвами? — он хохотнул.

— На все воля небес, — ответила мать-настоятельница. — Но мы и правда молились о вашем благополучном путешествии, ибо… — она вскинула указательный палец.

— Молитва — одно из крыл, что несет нас через огненное море, — сказала я. — Книга откровения, глава четырнадцатая, стих двенадцатый.

Тут можно было бы и остановиться, но что-то словно подтолкнуло меня, и я проговорила без заминки:

— Одно крыло — молитва, а второе крыло — смирение перед волей небес и теми, кого небеса ставят охранять стадо свое. А кому недостает смирения — тот птица однокрылая, и лететь не может. Глава четырнадцатая, стих пятнадцатый.

Плечо матери-настоятельницы дернулось, что было знаком раздражения. Но сказанного не воротишь.

— Это кто там пищит из-за вашей спины, матушка? — дракон отчего-то заговорил с настоятельницей уважительнее, и я приписала это себе в заслуги.

И в самом деле, его «тыканье» было оскорбительным. Так мне показалось, даже если мать-настоятельница предпочла этого не заметить.

— Это сестра Виенн, — сказала она сдержанно, и по голосу я поняла, что настоятельница недовольна.

Интересно — чем? Моим самовольством или грубостью дракона?

— Она оскорбила тебя? — вскинулся младший брат, через стол зло посмотрев в мою сторону.

Мне не дали места, и я стояла за креслом настоятельницы. Спинка была достаточно высокой, чтобы я могла спрятаться за ним с макушкой, если пригнусь. Но сейчас мне совсем не хотелось прятаться. Гости должны понять, что они — всего лишь гости.

— Нет, не оскорбила, — дракон жестом остановил младшего брата и повернулся к матери-настоятельнице, привычно уперев кулак в бок. — Не обращайте внимания на Дилана — он горяч не в меру. Но вы-то его знаете, матушка. А вот ваш «цитатник» я впервые вижу и слышу. Откуда такое чудо?

«Цитатник»! Я вспыхнула от негодования. До сих пор я считала почетным следовать за настоятельницей и цитировать Писание, но в устах дракона это стало чем-то чуть ли не неприличным.

— Сестра Виенн всего лишь три года в монастыре, — чинно пояснила мать Беатриса. — У нее хорошая память и она прочла много книг.

— Я вижу, что память хорошая! — расхохотался дракон. — А еще и язычок злой, как посмотрю. Упрекнула меня, значит, что я — птица однокрылая? Вроде как летать не могу?

Да ведь он — дракон. Значит, летать для него — привычное дело.

— Что молчишь? — спросил маркграф, пытаясь рассмотреть меня за спинкой кресла.

— По уставу монастыря сестры могут говорить только с моего разрешения, — пояснила настоятельница.

— Так дайте ей разрешение, — нетерпеливо потребовал дракон. — Она говорит забавные вещи, пусть меня развлечет.

— Сестры изучают Писание не для забав, — строго одернула его настоятельница, — ибо…

— Истины небесные — не развлечение для ума, а средство для его воспитания, — тут же отозвалась я, когда сухой палец матери Беатрисы взметнулся вверх. И снова, словно кто-то заставил меня говорить больше, чем следовало. — А кто ищет в божественных тайнах развлечений — тот неразумец и глупец, и дом его — геенна огненная. Книга откровения, глава вторая, двадцать шестой.

— Сестра Виенн, — посчитала нужным сделать мне внушение мать-настоятельница.

— Что вы, матушка, я ничуть не обиделся, — заверил ее дракон. — Наоборот, все так для меня познавательно. Сам-то я не осилил и двадцати стихов из священной книги, а тут меня просвещают лучше, чем каноник на проповеди в седьмицу.

Он явно ждал, чтобы я ответила, но я хранила молчание. Осторожно выглянув из-за кресла, я встретилась взглядом с драконом. Черные глаза смотрели весело — похоже, он и в самом деле не рассердился. Но не зашла ли я слишком далеко?

— Покажись, — велел дракон, но я отрицательно помотала головой. — Пусть покажется, матушка? — обратился он к настоятельнице. — Надо же мне оценить, в хороший ли переплет обернули такие знания.

Настоятельница была недовольна, но спорить не стала.

— Выйди, Виенн, — велела она, и я сделала шаг в сторону.

Теперь мы с драконом находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Он сидел в кресле развязно — развалившись и широко расставив ноги. И смотрел на меня с живым любопытством. Неужели, я и правда так удивила его? Как он сказал — развлекла?

У дракона был длинный нос с хищными ноздрями, немного кривоватый, как после перелома. Густые прямые брови, твердый подбородок с ямочкой, и четко очерченные губы — как будто вырезанные стамеской на дереве. Сейчас эти губы кривились в усмешке.

— Переплет — так себе, — сказал дракон и засмеялся. Зубы у него были белые, яркие, особенно яркие по сравнению с загорелым лицом. — Странная монашка…

Переплет «так себе»! Подобные слова задели бы любую. Я не стала исключением. Что бы ни происходило, женщине всегда обидно встретить пренебрежение своей внешностью. Боюсь, в тот момент я посмотрела на дракона достаточно зло, и он это заметил. Черные глаза загорелись, и от этого я разозлилась еще больше.

— Нельзя оценивать книги по переплету, — сказала я, нарушив правила монастыря не говорить без разрешения наставницы. — Потому что и в ветхом переплете может скрываться божественная мудрость, а кожа с тиснением, украшенная… рубинами, — тут я многозначительно посмотрела на кольцо с рубином, надетое на руку дракона, — скрывать непотребные сказки, которые надлежит читать лишь в тавернах, пьяницам. Святой Томас из Акивианы, письмо к королю Родерику, абзац девятый.

— А! Вы слышали? — восхитился дракон, оборачиваясь к ближним. — Дилан, ты что-нибудь знаешь про Томаса из Акивианы?

— Кто это? — подхватил его брат. — Какой-нибудь лорд, трусливо сбежавший за границу?

— Это святой, мудрость которого жива уже триста лет, — ответила я бесстрашно, не обращая внимания, что настоятельница дергает меня за край рукава, приказывая замолчать. — А что останется после вас хотя бы через пятьдесят лет?

Над столом повисла гробовая тишина. Дилан де Венатур медленно поднялся, кладя ладонь на рукоять кинжала, лежавшего на столе — младший брат только что разрезал им хлеб.

— Сестра Виенн хотела сказать… — вмешалась наставница, и голос ее дрожал.

— Подождите, матушка, — остановил ее маркграф тем же небрежным жестом, что и раньше — своего брата. — Сестра Виенн и сама нам прекрасно пояснит, что хотела сказать. Язычок у нее движется достаточно проворно. Пока.

Я смотрела ему прямо в глаза — черные, как ночное беззвездное небо, и понимала, что ввязалась в слишком опасную игру. Надо ли продолжать? И не поздно ли уже отступать?

— Ты замолчала? Растратила вдруг все свое красноречие? — спросил дракон вкрадчиво.

Тянуть дальше было просто нельзя, и я заговорила:

— Простите, господин. Я спрашиваю себя, достаточно ли вы прославили свое имя, чтобы о вас сохранилась добрая память? Ведь если вы накажете ничтожную монашку за то, что она цитировала вам святое Писание — это не сделает вам чести и может перечеркнуть все ваши прежние подвиги. Да и король посчитает, что вы обошлись очень сурово. Ведь именно указом короля монастыри и их обитатели получили статус неприкосновенности перед светскими лицами. Вы же не хотите, чтобы вспоминая ваше имя, люди говорили: а, это тот, что нарушив закон короля, воевал с монашкой из монастыря святой Пучины?..

— Нахалка! — выдохнул Дилан де Венатур и сделал шаг вперед, но его брат вдруг расхохотался.

Да как расхохотался! До слез, повалившись на подлокотник.

Я снова спряталась за спинку кресла, а матушка-настоятельница пребольно ущипнула меня за руку.

— Простите ее, милорд, — сказала она дракону, когда тот отсмеялся и сделал глоток вина из предложенного бокала. — Она слишком молода и горяча, как и ваш младший брат…

— Она молода и горяча, вы правы, матушка, — согласился дракон. — А еще остра на язык и знает королевские законы. Не только цитатник Писания, но и свод законов. Целая библиотека — и все в маленькой женской голове. Хороша ваша Виенн, мне нравится. Я забираю ее.

[1] Книга Иова, 40:26

2. Развлечение от скуки

— Как это — забираете? — изумилась мать-настоятельница. — Вы шутите, милорд?

— Ничуть, — заверил ее маркграф. — Я хочу ее, она будет меня развлекать. А раз я ее хочу, что меня может остановить?

Дилан рассмеялся, падая в кресло и возвращаясь к трапезе.

— Милорд! — ахнула мать Беатриса. — Что я от вас слышу?!

— Да не беспокойтесь вы, матушка, — маркграф вытянул шею, пытаясь рассмотреть меня. — Жен мне и так хватает, а вот цитатника нет. Вам же он ни к чему — всем известно, что вы прекрасно знаете священное Писание. А?

Младший брат опять обидно засмеялся. Я не видела лица настоятельницы, но прекрасно чувствовала ее гнев. Выучить Писание наизусть — труд еще тот. Это мне все дается легко, а некоторые и после десяти лет в монастыре читают службу по книге.

Сердце мое бешено стучало, и я вцепилась в спинку кресла, чтобы не упасть. Права была мать Беатриса, советуя не высовываться. Зачем надо было умничать и дергать дракона за хвост?

— Вы не можете забрать Виенн, — теперь голос настоятельницы дрожал уже заметно для всех. — Монастыри под защитой короля. Он не позволит, чтобы вы забрали и обесчестили монахиню…

— Я и не собираюсь обесчещивать монахинь, — успокоил ее маркграф. — Иначе про меня так и будут говорить потомки: это тот, который обесчестил монахиню!

Его люди захохотали, оценив шутку, а мне было вовсе не смешно. Как и матери-настоятельнице.

— Король не позволит, — сказала она уже тверже, и я мысленно поблагодарила ее.

— Ваша Виенн — не монахиня, — сказал дракон и хмыкнул. — У нее накрашены глаза.

Я невольно прижала ладони к лицу, закрывая глаза. Жженая пробка. За три года в монастыре я так и не отвыкла от этой привычки — подводить глаза, как и расчесывать волосы каждое утро. Сначала на меня ругались, но потом смирились. Ведь я и в самом деле не была монахиней.

— Девушка еще не приняла постриг, — нехотя согласилась мать Беатриса, — но она готовит себя к божественному служению…

— Но еще не приняла. Значит, никаких нарушений закона не будет, — дракон подпер голову рукой, посмотрев искоса. — Да бросьте упираться, матушка. С учетом того, что она — действительно, девушка, сколько вы за нее хотите?

— Сколько хочу?! — настоятельница всплеснула руками. — Да за кого вы меня принимаете, милорд? Это дом молитвы, а не…

— Скажем, сто золотых? — предложил маркграф. — Я собирался посетить еще и монастырь Святого Сердца, но вполне могу развернуться и отправиться домой. Без ста золотых, но с малюткой Виенн.

— Милорд!

— Мой брат не любит просить дважды, — заметил Дилан, ковыряя вилкой в острых белых зубах. — Второй раз он требует, а на третий берет. Ловите момент, матушка, иначе заберет ее даром, и вы останетесь ни с чем.

— Двести, — сказал маркграф.

— Я очень к ней привязана, — сказала настоятельница деловито, и сердце мое сжалось.

Я уже знала этот тон — так мать Беатриса обсуждала стоимость повозок с дровами и сушеной рыбой. Неужели… неужели… Для меня небо и земля поменялись местами, а эти двое продолжали торговаться, будто я не стояла в шаге от них.

— Двести пятьдесят — окончательная цена, — дракон пристукнул ладонью по столу.

— Святому сердцу вы хотели пожертвовать сто золотых, — напомнила настоятельница, — и хотите забрать мое сердце всего за двести пятьдесят?

— Во сколько вы оцениваете свое сердце? Назовите цену?

— Пятьсот, — спокойно ответила мать-настоятельница.

— Похоже, ты покупаешь принцессу, а не монашку, — подначил брата Дилан.

— Да как вы можете! — я обрела, наконец, дар речи. — Я не принадлежу монастырю! А вы, милорд, — я смело посмотрела в драконьи глаза, — не можете меня купить! Я — свободная женщина, и по Правде короля Рихтера…

— Тебя может продать только король, — закончил фразу дракон. — Но припомни-ка последний пункт в этом параграфе? Сможешь?

— Если свободный, полусвободный или благородный, — начала я текст наизусть, — попросит помощи в монастыре, и помощь будет предоставлена, то король над ним не властен, а властен… — я замолчала.

— Ну? — с удовольствием спросил дракон. — Мне продолжить? «А властен только настоятель или настоятельница, и лишь они распоряжаются его судьбой, платят виру за проступок или предают светскому суду». Так что и тут мы не преступим закон.

— Зачем я вам? — спросила я тихо.

Меня услышали только дракон и его брат, потому что в зале было шумно — люди маркграфа со смехом и жаром обсуждали торги и стучали ложками и бокалами.

— Считай, что ты имела неосторожность мне понравиться, — сказал Гидеон де Венатур, плотоядно улыбаясь. — Как золотая монета. Ты же знаешь, что драконы притягивают золото? Оно их греет. Будоражит кровь.

— Тогда оставьте себе эти пятьсот золотых и грейтесь ими! — я сжала кулаки, сожалея, что я не мужчина и не могу отомстить обидчику рыцарским поединком.

— Хм… — дракон соединил кончики пальцев, лениво посматривая на меня из-под ресниц. — Дело в том, что меня греет нечто иное…

— Кровь девственниц! — хохотнул его брат, и рыцари дружно поддержали.

Я вздрогнула, услышав это, и дракон от души рассмеялся:

— Нет, брат шутит. Девственницы меня не слишком привлекают — с ними слишком много возни.

— Милорд! — соизволила напомнить о себе настоятельница, подавшись вперед. Лицо её пошло красными пятнами, а монахини в зале старательно отворачивались, будто ничего и не происходило, а их больше всего интересовали трещины на стенах. Все это я отмечала краем сознания, в то время, как мысли метались, в поисках выхода из ловушки.

— Прошу прощения, матушка, — извинился дракон без капли раскаяния в голосе и обратился ко мне: — Меня греет нечто другое — игра. Только игра будоражит кровь. Охота, карты…

— Милорд! — снова воскликнула мать Беатриса.

— …флирт, турниры, — продолжал маркграф, не обращая на нее внимания, — все это забавно, но уже приелось. А в этой деве я вижу новое развлечение — свежее, то, чего еще не было. Говорящая книга — что может быть интереснее?

— Но я не книга, а человек, — попыталась вразумить его я. — Вы не можете купить меня…

— Женщина считает, что она — человек! — выкрикнул Дилан, и слова были встречены хохотом.

— Вы находитесь в святом месте, — сказала настоятельница, не особенно надеясь, что ее услышат.

Но дракон тут же вскинул руку, и его люди замолчали.

— Как вы себя ведете, разбойники? — сказал он, и я уловила иронию в его словах. — Вспомните, где находитесь. Тихо, — и он приложил палец к губам, не отводя от меня черных насмешливых глаз. — Я тебя уже купил, Виенн. За пятьсот. Согласны, матушка?

— Матушка? — спросила я, чувствуя, как слезы подступают к горлу.

Если бы она сейчас ответила «нет», я бы бросилась на колени перед этой старухой и облобызала ей туфли в знак благодарности.

— Я согласна, — ответила настоятельница глухо.

— Дело сделано, — обрадовался дракон. — Собирайся, Виенн. Теперь ты моя.

3. Бегство и кольцо

В тот момент мне казалось, что нет никого отвратительнее драконов. Когда же наступит время, когда ангел небесный уничтожит их племя и, как написано в Писании, накормит их мясом всех верных, а из шкур сделает шатер? Но до этого времени, скорее всего, было еще далеко, потому что молнии не засверкали, и ангелы не появились, и драконы не упали замертво, а продолжали потягивать вино.

Повернувшись на каблуках, я вышла из зала. Собственности маркграфа незачем было больше служить цитатником у настоятельницы.

«Собирайся, Виенн».

Вспоминая голос дракона, я готова была выть от бессильной злости. Я злилась и на маркграфа, и на мать-настоятельницу, и… на отца с братом. Второй раз пережить предательство — это слишком. Избавились, как от разбитой посуды, бросили, продали…

Собирайся, Виенн.

Как будто мне было, что собирать. Оказавшись в своей келье, я достала из-под кровати сундучок — там хранилось платье, в котором я пришла в монастырь. Простое, коричневого цвета — цвета честной бедности. Я выменяла его у вилланки, когда сбежала из замка. И оно сослужило мне хорошую службу. Так же, как и серый домотканый платок.

Поспешно переодевшись, я повязала голову платком, спрятав волосы. Тогда было глупо бежать в платье из шелка, а теперь глупо бежать в монашеской хламиде. В поясном кошельке у меня хранилось всего лишь два медяка — несколько дней назад я продавала петрушку с монастырского подворья и не успела отдать выручку в общую кубышку. Ничего, из-за пятисот золотых никто не вспомнит о двух медяках, а небеса не слишком обидятся, что я лишила их такой скромной жертвы.

Сундучок я решила оставить — он привлек бы ко мне внимание, встреть я кого-нибудь в монастыре, и это решение оказалось верным, потому что почти сразу я столкнулась с сестрой Летицией.

— Куда это ты, Виенн? — спросила она.

— Пойду в часовню, помолиться перед отъездом, — ответила я, набожно сложив руки.

Сестра Летиция воровато оглянулась и спросила, понизив голос:

— Так это правда, что говорят сестры? — она даже облизнулась, ожидая услышать новости.

Я вспомнила, что ее не было в трапезном зале, когда мать Беатриса продала меня.

— Правда, что господин маркграф купил тебя в конкубины?![1]

— Пойду, помолюсь, — сказала я, делая попытку уйти.

— Боже, Виенн! Это такой ужас! — зашептала она, преграждая мне путь. — Его слуги болтают, что у него уже десять конкубин! А ему все мало! Вот так аппетиты у господ драконов! Мне так жаль, — в порыве сочувствия она схватила меня за руку, но я вырвалась и быстро пошла по коридору.

— Помолись, помолись! — напутствовала меня вслед сестра Летиция. — Тут самое время молиться, Виенн! Я тоже буду молиться за тебя!

Я пересекла монастырский двор, но в часовню не пошла.

Благодаря гостям, ворота не были заперты — люди маркграфа должны были разбить палатки снаружи, и только маркграфу и его брату разрешалось переночевать в келье, под крышей монастыря. Уже стемнело, и это было мне на руку. Проскользнув в ворота, я сразу пробежала вдоль левой стены, чтобы меня не заметили мужчины, расставлявшие палатки справа от ворот. Меня никто не заметил, и я углубилась в лес, считая каштаны, которые росли от стены до ручья. У седьмого я опустилась на колени и подняла камни, сложенные пирамидкой у корней. Здесь три года назад я спрятала свое сокровище — последнюю драгоценность, которую смогла спасти из отцовского замка. Разрыв землю, я достала медную плоскую шкатулку размером с ладонь. В ней глухо стукнуло, и я даже не стала проверять — и так ясно, что кольцо на месте. Поднявшись, я поспешно засунула шкатулку за пазуху, сделала два шага и остановилась, как вкопанная.

Передо мной стоял маркграф Гидеон. Скрестил на груди руки и смотрел с усмешкой. Он был один, но от этого легче не стало.

«Вот и попалась», — подумала я обреченно.

И в самом деле, наивно было думать, что я убегу от дракона. Говорили, что они умеют читать человеческие мысли. Может, и правда умеют? Или он просто догадался, что я не собираюсь подчиняться его сделке с матерью-настоятельницей?

— Убежать решила? — спросил он и требовательно протянул руку: — Покажи, что прячешь.

Я не посмела ослушаться и протянула ему шкатулку. Маркграф открыл, достал и повертел в пальцах кольцо.

— Настоящий изумруд? Как интересно, — он бросил кольцо обратно, закрыл крышку и вернул шкатулку мне. — Значит, решила убежать. Да, Виенн? — он обошел меня кругом, пока я прятала шкатулку — на сей раз в поясной карман. — Я показался тебе страшным? Опасным?

— Да, — выдавила я, чувствуя себя примерно так же, как если бы он вздумал опутывать меня стальными цепями. Каждый круг, что он обходил вокруг меня, становился все меньше и меньше, и на третьем дракон уже стоял ко мне вплотную, дыша в затылок.

— А ты всегда убегаешь? — спросил он. — Не можешь встретить опасность лицом к лицу? Как пристало бы дочке благородного человека?

Каким непостижимым образом он узнал об этом? О моем постыдном бегстве из родового замка? Неужели, это та самая магия драконов — и они в самом деле умеют читают мысли? Но имел ли он право осуждать меня?

— Вы не знаете, кто мой отец, — сказала я, внутренне задрожав. Вдруг он рассмотрел герб, вырезанный на камне? И вдруг в его памяти остались события шестилетней давности?

— Ты права, не знаю, — сказал дракон, положив мне руку сзади на шею. — Драконы не читают мысли, что бы там ни придумывали глупые люди. Но я не дурак, могу разглядеть благородную кровь даже в монашеских тряпках. И еще могу почувствовать страх. А сейчас ты боишься, — он приблизил губы к самому моему уху и заговорил почти шепотом. — Только не меня, чего-то другого. Боишься, что отберу твое кольцо?

— Да, — тут же отозвалась я. — Это все, что осталось у меня от прежней жизни. Пожалуйста, не забирайте. У вас достаточно драгоценных и красивых вещиц.

— И еще одна побрякушка мне ни к чему, успокойся, — сказал он.

Пальцы его поползли по моей шее — вверх и вниз, медленно, чуть сдавливая и опять отпуская.

— Значит, решила бежать? Лишь бы не достаться злобному дракону?

— Я свободная женщина, и не желаю, чтобы меня продавали и покупали, как рабыню.

— Свободная? — он мягко развернул меня, и рука его переместилась с моей шеи на подбородок — поглаживая, чуть-чуть не касаясь губ.

Я снова задрожала, всей кожей ощущая его близость и прикосновения. Опасный, страшный, подавляющий одним взглядом — он мог сделать со мной в этом лесу все, что пожелал, и никто бы не заступился.

— Посмотри-ка мне в глаза, — сказал дракон, заставляя поднять голову. — Какие яркие. Зеленые. Как два изумруда.

— Здесь темно, вы не можете рассмотреть, что они зеленые, — возразила я.

Луна и в самом деле спряталась, и даже звезд сегодня не было на небосклоне, хотя день простоял безоблачным. Я видела лицо дракона белым пятном с черными провалами глаз. От него пахло вином и медом — наверное, он закусывал сладкими ореховыми пастилками, которые мы готовили на меду.

— Поверь, я вижу не только их цвет, — он усмехнулся и приблизил свое лицо к моему. — Еще я вижу в них море — непокорное, великолепное. Мне нравится море.

«Надежда тщетна, — совсем не вовремя вспомнила я слова из Писания, где говорилось о древних драконах, некогда многочисленных и населявших землю от края до края, вознамерившихся погубить весь человеческий род, — надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Когда он поднимается — и силачи в страхе, совсем теряются от ужаса».[2]

— Я всего лишь человеческая женщина, — сказала я, и голос мой дрогнул вовсе непритворно. Я и в самом деле готова была упасть тут же — замертво, от страха. — И я отчаянно боюсь драконов. Оставьте меня в монастыре, зачем я вам?

— Уже говорил тебе. Для развлечения, — сказал маркграф. — Мне скучно, а ты смогла меня развлечь. Считай, пока ты меня развлекаешь — ты жива.

— А если наскучу?

— Тогда придется тебя съесть, — сказал он с усмешкой. — Идем, Виенн. Сейчас хлынет дождь, у моего цитатника могут отсыреть страницы.

[1] Конкубина — женщина для сожительства, без заключения брака, без обязательств, без признания детей законнорожденными

[2] Книга Иова, 40:20

4. Замок и змеи (часть первая)

— Поверить не могу, что ты пыталась сбежать, Виенн! — распекала меня мать-настоятельница той же ночью в моей келье.

— Поверить не могу, что вы продали меня ему, как вещь! — вспылила я. Слезы, что я сдерживала до этого времени, сейчас так и брызнули.

— Я не продала, — ответила мать Беатриса.

— Вы меня отдали ему и получили пятьсот золотых! Если это называется — «не продала», то я — Святой Папа!

— Не богохульствуй! — топнула она на меня. — Пятьсот золотых — это для наших бедных сестер, я должна была подумать и о них. А тебя бы он все равно забрал, раз так захотел. И в этом ты сама виновата — вот к чему приводит кокетство, — она указала на мои накрашенные глаза. — Веди ты себя поскромнее, не кичись так своим умом, всем бы и обошлось. Гордыня твой враг, а не я.

— Вы жестокая, — сказала я, смахивая слезы. — Когда я здесь появилась, вы обещали, что не дадите меня в обиду, и милостиво приняли два золотых браслета, что я пожертвовала монастырю. Быстро же вы забыли эти браслеты! Сразу же, как получили пятьсот золотых!

— Живой осел лучше дохлого льва,[1] — сказала она резко.

— О! Вспомнили святое Писание! — делано восхитилась я. — И правда, вам цитатник ни к чему, как и сказал господин дракон!

— Довольно, Виенн, — приказала мне настоятельница. — Ты столько прожила у нас, прочла столько монастырских книг, но так и не научилась главному — смирению. Подумай, не в этом ли промысел небес, что у тебя будет шанс наставить на путь спасения дракона?

— Наставить на путь спасения?! Да вы с ума сошли! — заявила я совсем неуважительно. — Как вы себе это представляете? Цитировать ему Писание в постели?

— Виенн! — ахнула мать Бетариса.

Но я уже не могла остановиться:

— Все знают, что драконы — противники небес, проклятые существа, ненавидящие людской род. И вы рассказываете, что я могу обратить их на путь добра? Оставьте лживые сказки при себе. Я лучше вас знаю, на что способны драконы… и на что они не способны.

— Возможно! — оборвала она меня так резко, как никогда не разговаривала со мной раньше. — Но если ты знаешь о чем-то больше меня, то все равно твои знания не сравнятся со знаниями небес. И если они распорядились отдать тебя дракону, то в этом есть высший промысел. Все, не желаю больше ничего слушать. До завтра ты останешься здесь, тебя будут охранять, а завтра тобой будет владеть милорд де Венатур. Если желаешь — сбегай от него, моей вины в этом уже не будет.

Она вышла, хлопнув дверью, и я осталась одна.

Страшно хотелось швырнуть чем-нибудь вслед настоятельнице — подсвечником, глиняной чашкой с водой, но я сдержалась. Буйством горю не поможешь.

Я села на постель, подтянув колени к груди, и задумалась.

Когда-то жизнь моя пошла прахом. Я была беззаботной и глупой. Думала, что отец найдет мне красивого и доброго мужа, и я буду весело проводить время на праздниках, слушая песни менестрелей и баллады сказочников, и держаться за руки с прекрасным рыцарем, который станет нашептывать мне о своей любви и дарить розы в заснеженном январе.

Все вздор.

Когда отец и брат сбежали, мне пришлось взвалить на плечи все хозяйство замка. Какие праздники, какие менестрели и розы в январе, когда надо было решать, что делать с должниками по ренте, как пережить зиму, не имея достаточного запаса дров, как умолить королевского сборщика налогов, чтобы предоставил отсрочку по выплатам, как починить провалившийся потолок и отбить у соседа коровье стадо, которое он самовольно загнал на свои выпасы. И еще я увидела, как на самом деле живут замужние женщины — ведь после бегства отца и брата мне пришлось общаться с соседями на правах хозяйки огромных земель.

Потом явились драконы, и бежать пришлось мне. Нет, я могла бы остаться. Поплакать, упрашивая их не конфисковывать земли и замок, понадеяться на их благородство — что не посягнут на честь знатной девицы, но я посчитала, что слишком горда для этого. И сбежала у драконов из-под носа.

Три года я пряталась за монастырскими стенами, и меня не очень-то тянуло в прежний мир. Наоборот. Теперь я думала, что именно монастырь даст мне ту свободу, к которой я стремилась. Свободу, когда женщина не обязана заниматься домом, рожать каждый год по ребенку и ублажать мужа, покорно снося побои, измены и скуку — обязательную спутницу жизни любой благородной дамы. Монастырь разрешал женщине читать, рисовать миниатюры и переписывать тексты интереснейших книг, вести переписку с вельможами, учеными и главными лицами церкви на равных. Да, я лишала себя мирских радостей, но кто сказал, что быть любимой мужчиной — это радость? Сегодня они любят тебя, а завтра бросают, а мои знания и книги никогда меня не бросят, до самой смерти.

И вот теперь жизнь моя снова пошла прахом.

Пленница дракона! Конкубина! Наложница! Игрушка! — подобные мысли пронзали мозг, как раскаленные металлические прутья. Мои цели, стремления, желания никого не интересовали. «Небеса распорядились… прояви смирение», — самое жалкое утешение, если это было утешением.

За ночь я не сомкнула глаз, и когда утром надо было отправляться в путь, выглядела я, наверняка, просто ужасно, но приводить себя в порядок и украшаться для нового хозяина не хотелось. Дракон посмотрел на меня и приказал сесть в повозку, в которой везли провиант и палатки. Я забралась в уголок, не желая ни с кем прощаться, и даже не подошла к настоятельнице за благословением.

Монахини стояли вдоль стены, опустив глаза, и боялись пошевелиться, пока драконы со своими людьми не покинут монастырь, но сестра Летиция все-таки подбежала к повозке, прижимая к животу мешок из вощеной кожи.

— Возьми, Виенн, — сказала она, с трудом перекидывая мешок через борт.

— Что это? — спросила я безо всякого выражения.

— Там медовые пастилки и книги, — сказала Летиция и тайком благословила меня. — Я положила те, которые ты читала чаще всего. Матушка-настоятельница разрешила.

Я пощупала сквозь мешок — и в самом деле, книги. В любой другой день меня бы обрадовала возможность стать обладательницей таких сокровищ, но сегодня я только равнодушно поблагодарила монахиню. Она обиженно надула губы, но больше со мной не заговаривала и вернулась к сестрам.

Раздался звонкий голос рога, и караван двинулся. Я схватилась за борт, потому что повозку тут же подбросило на кочке.

Это путешествие мне суждено было запомнить, как одно из самых мучительных. Всякий раз, когда к повозке подъезжали рыцари, чтобы поглазеть на меня, я испытывала стыд и ужас, а когда мимо проезжал дракон, имевший обыкновение каждые два часа осматривать караван от головы до хвоста, я испытывала самую настоящую панику.

Первую ночь я опять не смогла уснуть — сидела в уголке палатки, где расположились дракон и его брат, и старалась слиться с кожаным пологом. Но нападать на меня никто не собирался, драконы, словно позабыли обо мне — поужинали сухим пайком, поделившись со мной хлебом, сыром и изюмом, а потом завалились спать. Дважды за ночь старший дракон выходил из палатки, и я слышала его голос — он проверял караульные посты, а младший дракон за всю ночь даже не пошевелился, только храпел.

То же повторилось и во вторую ночь, и в третью. Маркграф словно позабыл обо мне. Похоже, у него доставало в дороге развлечений и без цитатника.

На третий день мы прибыли к жилищу драконов. Я уже знала, что замок называется Гранд-Мелюз, и что он находится на острове посреди реки, но лишь увидев его, осознала, что замок и в самом деле — гранд, огромный.

Синие крыши отражались в гладкой водной поверхности, три башни с узкими бойницами грозно возвышались над крепостными стенами. В четвертый угол так и просилась четвертая башня, но эта сторона была пустой, отчего замок казался недостроенным. Нас ждали, и мост был уже опущен. Подъезжая к воротам, я увидела каменный барельеф на самом верху — старинный, в щербинах от ветра и солнца. Он изображал странную фигуру — женщину от макушки до пояса, и змею от пояса до кончика извивающегося хвоста. Перепончатые крылья, как у летучей мыши, были обозначены за плечами фигуры, а упругие кольца распущенных локонов вились, как скопище змей. Лицо ее, с грубо высеченными чертами, казалось улыбчиво-безмятежным, и именно это выражение безмятежности пугало больше всего.

— Это моя прародительница, ее звали Мелюзина, — произнес вдруг маркграф Гидеон, незаметно подъехав к повозке, в которой я устроилась. — Она построила этот замок. Посредством колдовства. Милая женщина, верно?

Я отшатнулась от него, как от прокаженного, и лицо мое совершенно ясно отобразило отношение к «милой» женщине — я испытала страх, самый настоящий ужас, и дракон, захохотав, подхлестнул коня, заставляя его умчаться вперед.

Дилан де Венатур направил коня следом за братом, бросив на меня темный, презрительный взгляд.

Повозка въехала во двор замка последней, и позади со скрипом опустилась решетка. Я оглянулась, с отчаянием и тоской посмотрев на алые кроны кленов, растущих по берегам рек. Теперь мне и вправду не было пути обратно. Забрав мешок с книгами, я неуклюже выбралась из повозки, путаясь в подоле платья.

Рыцарей и господ встречали слуги, и на меня никто не обратил внимания. К маркграфу бросились три очень красивые женщины, одетые богато и нарядно. Шелковые платья ярких оттенков, золотые шнуры и булавки, ожерелья с драгоценными камнями — женщины так и сияли красотой и богатством.

[1] Перефраз высказывания из Екклесиаста (гл. 9, ст. 4)

5. Замок и змеи (часть вторая)

Две женщины были очень похожи — с золотистыми волосами, заплетенными в толстые косы, голубоглазые, пухлогубые, пышнобедрые, руки у них были белые и холеные, непривычные к работе. Казавшаяся на вид постарше, поднесла маркграфу чашу с вином и хлебец. Он принял благосклонно, выпил и закусил, а потом спрыгнул с коня, привычно бросая поводья слуге.

— Ингунда, — дракон небрежно погладил по щеке женщину, поднесшую ему вино и хлеб, — я привез там монашку, позаботься о ней.

Госпожа Ингунда повернулась к воротам, соизволив заметить меня. Я поклонилась, но успела заметить, как голубые глаза стали неприязненными.

— Куда велишь определить ее, господин? — спросила она, оборачиваясь к Гидеону. — На кухню или в часовню, или в другое место?

— Пока не пристраивай ее к работе, — сказал дракон, не глядя на меня. — Посели ее в комнате со змеями.

— В комнату со змеями? — спросила вторая белокурая дама, вскинув брови.

— А тебе никто слова не давал, — осадил ее дракон и подошел к третьей даме, легко поцеловав ее в лоб. — Как ты жила, Нантиль?

— Благодарю, господин, все хорошо, — ответила она, кланяясь и не смея поднять на него глаз.

Она была самая молодая, темноволосая, с тонкими чертами и смуглой кожей. Я обратила внимание на ее руки — не слишком ухожены, как будто она лишь недавно избавилась от тяжелой работы. Пальцы сильные, натруженные.

— Тебе подарок, — сказал Гидеон и кивнул кому-то из слуг.

К женщине тут же подтащили толстолапого щенка — он был величиной со среднюю собаку, серый, мохнатый и ужасно уродливый, на мой взгляд. Но дама так и вспыхнула от радости, увидев его.

— Это волкодав! — прошептала она восхищенно. — Благодарю тысячу раз, господин!

Она опустилась на колени, ничуть не заботясь о богатом платье, и занялась щенком, поглаживая его по голове и ласково окликая. Щенок сразу же признал в ней хозяйку и ластился, облизывая руки. Женщина засмеялась, и Гидеон тоже засмеялся.

Я посмотрела на белокурых дам. Лица обоих хранили абсолютно одинаковое выражение — легкое презрение, легкая зависть, легкое недовольство.

— Что смотрите? — обернулся к ним Гидеон, и дамы тут же изобразили радостные улыбки. — Ваши подарки в повозке, белые мешки с красными клеймами.

Они чинно поклонились и пошли к повозке, в которой я приехала, но едва маркграф зашел в двери, бросились наперегонки, толкая друг друга локтями. Про меня они благополучно забыли, и я не знала, что делать — пойти за драконом, остаться на месте или обратиться к кому-нибудь из слуг.

Темноволосая дама, которую дракон назвал Нантиль, самозабвенно играла со щенком. К ней подошел мужчина — седой, высокий. Когда-то он, наверное, был в прекрасной форме, и до сих пор сохранил подтянутую фигуру и военную стать, но желтоватая кожа и изможденное лицо указывали на застарелую болезнь.

— Смотри, папа, — обратилась к нему Нантиль, хвастаясь щенком, — он чудо, как хорош!

— Отличный пес, — согласился седой мужчина. — Милорд щедр с тобой.

Женщина вдруг перестала улыбаться и словно замкнулась. Она подняла глаза и посмотрела на меня, стоявшую у стены.

— Он привез новую женщину, — сказала Нантиль просто.

Мужчина тоже посмотрел на меня, но ничего не сказал.

В глазах Нантиль промелькнуло что-то вроде жалости, и она остановила проходившую мимо служанку — уже немолодую, но очень шуструю. Глаза у нее так и бегали из стороны в сторону. Я сразу вспомнила сестру Базину, которая воровала орехи из кладовой. Когда она вот так же шныряла глазами, все знали, что карманы ее передника набиты ворованными лакомствами.

— Фрида, милорд сказал устроить девушку в комнате со змеями, — сказала дама служанке, — и не приставлять пока ни к какой работе.

— А! — многозначительно сказала служанка и окинула меня таким взглядом, что я покраснела.

— Устрой ее, — продолжала Нантиль, — и расскажи, что надо.

— Конечно, госпожа, — Фрида поклонилась, и теперь краска залила лицо дамы Нантиль.

— Какая я тебе госпожа? — пробормотала она, не без труда подняла на руки щенка, который тут же радостно облизал ей лицо, и пошла прочь, переговариваясь с отцом.

Было слышно, как она рассуждает, чем лучше кормить собаку — кашей или мясной похлебкой.

— Госпожа Нантиль любит собак, — сказала служанка, и мне послышалось злорадство в ее голосе. — Но милорду уже надоела. Пока он добр с ней, но скоро она ему совсем наскучит.

Наскучит! Я вздрогнула, когда раздалось это слово.

— А тебя как зовут? — служанка окинула красноречивым взглядом мой наряд и сразу определила, что я не отношусь к знатным особам.

— Виенн, — ответила я.

— Что у тебя в мешке? — последовал следующий вопрос.

— Книги…

— Книги? — изумилась Фрида. — Ты грамотная?

— Да, — подобные расспросы были унизительны, но я понимала, что нет смысла требовать к себе уважения. Похоже, все уже поняли, для каких развлечений их хозяин привез меня сюда.

— Если грамотная, то не нищенка, — выдала глубокую мысль Фрида и позвала меня за собой. — Пойдем, покажу, где будешь жить. Давай мешок, я понесу. Ты такая тоненькая, — сказала она, почти обвиняющее, — как будто тебя год не кормили.

— Я три года жила в монастыре, — сказала я. — Там не растолстеешь.

— В монастыре? — изумилась Фрида. — Ты — монахиня?

Я промолчала, не желая лгать, но и не желая развенчивать легенду. Может, статус монахини хоть как-то оградит меня.

— Милорд совсем с ума сошел, если хватает монашенок, — сказала служанка, понизив голос и опасливо оглянувшись. — Но ему нравятся женщины в теле, он будет тебя откармливать…

Откармливать, чтобы потом съесть? Я рассмеялась, но не весело, а нервно. Фрида посмотрела на меня с удивлением.

— Прости, — сказала я, — просто вспомнила, как в сказках драконы откармливают пленников, чтобы потом их съесть.

— Милорд не ест человечину! — заявила она оскорблено.

— Это просто счастье, — пробормотала я себе под нос, поднимаясь по винтовой лестнице на третий этаж.

— Здесь комната милорда, — Фрида кивнула на дверь из красного дерева и подвела меня к соседней двери, — а здесь будет твоя комната.

Она прошла вперед и с размаха бросила мешок с книгами на стол, после чего открыла ставни. Солнечный свет хлынул в окно, осветив пыльный стол с письменными принадлежностями, кровать под балдахином, комод, три стула на витых ножках. Я осторожно прошла к кровати, коснувшись выцветшей ткани балдахина. На ней еще можно было рассмотреть змеек, вышитых поблекшим зеленым шелком.

— Я пришлю сюда кого-нибудь, чтобы помогли тебе убраться, — сказала Фрида, распахивая раму. Здесь давно никто не жил. Мы называем эту комнату Промежуточной.

— Промежуточной? — переспросила я. — Почему?

— Потому что здесь живут те, с кем милорд еще не знает, как поступить. Понравишься — переедешь в южную башню. Там теперь живут госпожа Ингунда, госпожа Арнегунда и госпожа Нантиль. Не понравишься — отправят к слугам. Или еще куда-нибудь.

— Я поняла, — сказала я тихо, опуская голову. — Госпожа Ингунда — жена милорда Гидеона?

— Жена? — Фрида фыркнула, с хрустом раздавив башмаком паука, которому вздумалось перебежать комнату. — Первая конкубина. Они все конкубины. Но мы знали, что милорд скоро привезет новую женщину. Он уже давно жаловался, что ему скучно. Ладно, я пошла, дел много — день короткий.

День и вправду оказался коротким — промелькнул, как птица, пока я наводила в комнате порядок, приличествующий для проживания. Фрида и в самом деле прислала мне помощницу — девочку-подростка, очень бойкую и спорую. Вдвоем мы выколотили пыльные тряпки, вымыли полы и окна, протопили камин и перестелили белье. Особенно тщательно я разложила письменные принадлежности. Судя по всему, ими пользовались нечасто — чернила в хрустальной чернильнице высохли, а перья даже не были очинены. Зато пергаменты и папирус, лежавшие в кожаной папке с золотым тиснением, оказались лучшего качества. Я с наслаждением вдохнула их запах — настоящая драгоценность. В монастыре мне приходилось довольствоваться подчищенными клочками пергамента, да и писать на них что-то кроме афоризмов из монастырских книг было невозможно. А теперь… У меня пальцы защекотало от желания тут же написать несколько строк. Но где раздобыть чернил?

— Чернила есть у сэра Нимберта, — сказала моя маленькая помощница. — Хотите, провожу вас к нему?

Я заколебалась. Кто такой этот сэр Нимберт? Будет ли уместным обратиться к нему с просьбой?

— Он добрый, — заверила меня служаночка, — только немного тронутый. Если вы попросите, он не откажет, — она хихикнула и добавила: — Наверное.

Все же, я решила посетить сэра Нимберта, а заодно попросила показать мне, где находятся удобства, баня и прачечная с кухней.

Путешествие по замку затянулось — замок оказался невероятно большим, по сравнению с ним замок моего отца был всего лишь домом на десяток персон. Здесь же, как рассказала мне служанка, жили около пятидесяти человек из слуг, не считая хозяев, конкубин со своими горничными и рыцарей.

Служанка привела меня к конюшням и указала на пристройку, окно которой было закрыто ставнем изнутри.

— Постучите, — сказала она, — если он откроет — попросите чернил.

— Но окна закрыты, наверное, сэр Нимберт ушел, — засомневалась я.

— Если окна закрыты — он точно там, — засмеялась девочка и убежала, помахав мне на прощанье.

Собравшись с духом, я постучала, уверенная, что мне никто не откроет. Но прошло несколько мгновений, внутри стукнул засов и дверь приоткрылась. За порогом стояла Нантиль, а изнутри слышалось довольное повизгивание щенка.

— Простите, я хотела попросить чернил, — сказала я, запинаясь, и показала чернильницу, которую принесла с собой.

— Заходи, — она распахнула двери, пропуская меня, и сказала вглубь комнаты: — Папа, ты был прав, она умеет читать и писать. Дашь ей немного чернил?

6. Третья конкубина

Я прошла в полутемную комнату, пол которой был посыпан тростником. В центре резвился щенок, играя с косточкой, а в старом кресле с вытертыми подлокотниками сидел тот самый седой мужчина, которого я видела во дворе.

— Сэр Нимберт? — спросила я, поклонившись.

— Вам нужны чернила? — он устало поднялся и прошел к письменному столу. Над столом на полке стояли стеклянные пузырьки и реторты. Одни были пусты, другие наполнены жидкостями разных цветов. Сэр Нимберт взял один из пузырьков, наполненный составом черным, как ночь, и завернул в тряпицу. — Возьмите, пользуйтесь. Когда закончится — приходите, я приготовлю еще.

— Благодарю, — сказала я смущенно и указала на собаку. — Прекрасный пес! Я не разбираюсь в них, но этот выглядит очень сильным.

— О, да! — тут же расцвела улыбкой Нантиль. — Я назвала его Самсоном! Посмотришь, каким огромным он вырастет! Он сможет поставить передние лапы на плечи взрослому мужчине!

— Ничего себе, — изобразила я восхищение.

Мне было не по себе в этом темном доме, где Нантиль в ярком наряде смотрелась, как канареечная птица, залетевшая в хлев. Сэр Нимберт, похоже, разделял мое смущение, потому что молчал, предоставляя говорить своей дочери.

— Мне надо идти, — сказала я, чтобы не стать в тягость хозяевам. — Благодарю еще раз.

— Мне тоже надо идти, папа, — Нантиль поцеловала отца и схватила Самсона под мышку. — Милорд хочет отпраздновать возвращение, вечером будут гости…

Сэр Нимберт кивнул, провожая нас.

— А тебя позвали на праздник? — спросила Нантиль, когда мы шли от конюшен к жилой части замка.

— Нет…

— Наверное, милорд хочет, чтобы ты отдохнула с дороги.

Она остановилась, пропуская Ингунду и Арнегунду, которые шли в замок в сопровождении слуг, тащивших белые мешки с красными клеймами.

«Подарки милорда», — догадалась я, останавливаясь и кланяясь, как и Нантиль.

Старшие конкубины не обратили на нас внимания, и я заметила, что Нантиль приняла это с облегчением.

— Они сестры? — спросила я.

— Да, — ответила Нантиль. — Сначала милорд взял госпожу Ингунду, а потом ее родную сестру.

Я открыла рот, услышав о таком бесстыдстве. Нантиль покосилась на меня и печально усмехнулась.

— Госпожа Ингунда попросила милорда найти достойного мужа ее младшей сестре, а милорд сказал, что не знает никого достойнее себя, и взял госпожу Арнегунду второй конкубиной.

— О-о… — только и могла произнести я.

— Привыкай, здесь все делается быстро, — Нантиль усмехнулась еще печальнее, и потрепала Самсона по холке. — И не всегда по твоему желанию.

— А детей у милорда нет? — спросила я, вспомнив, что за все время я не слышала ни одного детского голоса.

— У драконов редко рождаются дети, — ответила Нантиль, и голос ее зазвучал, как надтреснутый хрусталь. — Милорд еще не стал отцом. Но это, может, и к лучшему.

«Может и так, — подумала я. — В Писании сказано, что небеса усмотрели в размножении драконов опасность, и поэтому их самки были лишены способности деторождения. Может, поэтому они так ненавидят людей? Потому что понимают, что будущее все равно за нами?»

— Говорят, ты приехала из монастыря? — прервала мои невеселые размышления конкубина. — Это правда?

— Да, я три года прожила в монастыре святой Пучины.

— Это страшный грех — совратить монахиню, — покачала головой Нантиль.

Я покраснела так отчаянно, что она посмотрела на меня удивленно и испугано.

— На самом деле, я не знаю, что меня ждет, госпожа, — сказала я. — Милорд ни слова не сказал, зачем привез меня сюда. Я очень боюсь, потому что неизвестность — хуже всего. Все говорят, что он сделает меня конкубиной… Но милорд не прикоснулся ко мне за время нашего путешествия, и сказал… сказал, что ему не нравится мой внешний вид.

— Вот как? Тогда я ничего не понимаю, — Нантиль посмотрела на меня, сведя брови, как будто определяя, что заставило дракона забрать меня в замок. — Только не называй меня госпожой… Как тебя зовут?

— Виенн.

— Не называй меня госпожой, Виенн. Мой отец — лекарь в конюшне, а сама я всего год назад работала здесь прачкой.

Последовала неловкая пауза, и я торопливо сказала, потому что мы уже подошли к винтовой лестнице, ведущей на третий этаж:

— Хотите зайти ко мне в комнату? Посмотреть, как я устроилась?

— Обращайся ко мне на «ты», — сказала Нантиль и начала подниматься по ступеням. — Мне кажется, я старше тебя всего года на два. Сколько тебе?

— Девятнадцать.

— А мне — двадцать два. Просто — Нантиль. Договорились?

— Да, спасибо, — я улыбнулась, а она улыбнулась мне, оглянувшись через плечо.

Мимо комнаты дракона она прошла, ускорив шаг и стараясь не стучать каблуками.

— Я уже и забыла, как здесь жутко, — сказала Нантиль, переступая порог моей новой комнаты. Она выпустила Самсона, и тот сразу же принялся вычесывать блох. — Мы все поначалу жили здесь, когда милорд обращал на нас внимание. Поэтому… я не знаю, почему он отдал тебе эту комнату, если не считает тебя красивой… Тут везде змеи — на обоях, на покрывалах, — она коснулась пальцем выцветшей свиной кожи, которой были обиты стены. — Говорят, здесь жила леди Мелюзина.

— Прародительница милорда?

— Да, говорят, она построила этот замок, — Нантиль подошла к окну и посмотрела вниз. — И выпрыгнула из этого окна, когда муж прогнал ее, узнав, что она из рода драконов. У них было шесть детей.

— Выпрыгнула из окна? — пробормотала я. — Она покончила жизнь самоубийством? — мне стало жутко в этой змеиной комнате.

— Нет, она превратилась в дракайну и улетела.

— Но если у нее было шесть детей… То как такое могло произойти, если самки драконов бесплодны?

— Глупая! — засмеялась Нантиль. — Это же легенда! Кто знает, что там произошло на самом деле.

— Конечно, легенда, — прошептала я, поставив на стол чернильницу и пузырек, полученный от сэра Нимберта.

— Зачем тебе чернила? — спросила с любопытством Нантиль. — Отец записывает свойства растений, он пишет лекарственную книгу. А что будешь писать ты?

— Не знаю, — я пожала плечами. — Наверное, буду вести дневник… Или запишу историю Мелюзины…

— Отец сразу понял, что ты умная, — сказала Нантиль, ставя локти на стол и рассеянно рассматривая пергамент, который я пришпилила к столешнице. — Он сказал, что у тебя взгляд, проникающий в душу. А мой отец редко ошибается в людях. Ты и в самом деле умная?

— Не то чтобы очень, — сказала я, — так, немного. Меньше, чем ты думаешь.

Мы обе засмеялись, и Нантиль тепло сказала:

— Ты мне нравишься, Виенн. Еще отец сказал, что ты добрая, и не станешь строить козни из-за любви милорда.

— О… я… — я смутилась, не зная, что ответить.

— Я верю отцу, — продолжала третья конкубина. — И мне кажется, что ты и правда добрая. Не старайся победить Ингунду, она… страшная женщина. Лучше не ссориться с ней. Были девушки, которые… — она замолчала и тень пробежала по ее лицу. — Но лучше не будем об этом, — она встряхнула головой и улыбнулась. — Просто не пытайся с ней соперничать, она способна на любое коварство, на любую подлость, она не позволит кому-то забрать милорда.

— Он мне совсем не нужен, — сказала я торопливо. — Но ты говорила, что работала здесь служанкой. Как получилось, что он выбрал тебя? Госпожа Ингунда с этим согласилась?

— Посмела бы она ему возразить, — Нантиль прошла по комнате и присела на корточки возле Самсона, которому вздумалось вздремнуть на солнечном пятне. — Но изводила меня страшно, пока не поняла, что милорд ко мне охладел.

— Мне показалось, он очень нежно к тебе относится, — сказала я осторожно.

— Ты про подарок? Это один из знаков, что ты ему надоела. Так он откупается от тебя. Но это и к лучшему. Я хотела бы жить спокойно, а не бояться, что найду змею в постели.

— Змею?!

— Прости, не хотела тебя пугать, — она быстро посмотрела на меня. — Но и такое бывало. Так что будь осторожна. Сейчас все присматриваются к тебе, и если госпожа Ингунда не обращает на тебя внимания, это не значит, что она тебя не замечает. Она следит за каждым шагом. И очень пристально.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я ее.

— Ты любишь охоту? — спросила она.

— Нет, вряд ли. Я не очень хорошая наездница, и убивать животных точно не смогу.

— Жаль, а я люблю охоту, и лошадей, и собак, — она подхватила сонного щенка и пошла к двери. — Мне надо идти, готовиться к празднику. Милорд не любит, когда опаздывают. Приходи ко мне как-нибудь, покажу тебе замок или возьмем коляску и уедем кататься. Папа тоже будет рад тебя видеть, ему не с кем особо здесь поговорить, а он очень ученый человек.

— Обязательно, обязательно, — я старалась улыбкой смягчить то чувство жалости, что вызвала во мне эта красивая, юная женщина.

Когда третья конкубина ушла, я еще долго стояла возле стола, глядя на чистый пергамент и кусая губы, а потом пододвинула стул, откупорила пузырек с чернилами и заточила перо.

7. Драконов пир

Около полуночи я проснулась от стука. Кто-то грубо молотил в дверь, и я помолилась, что догадалась на ночь запереться изнутри. Сев в постели и подтянув к подбородку одеяло, я обливалась холодным потом, ожидая, что же произойдет дальше.

— Госпожа Виенн! Проснитесь! — услышала я голос Фриды.

Это было не так страшно, и я слезла с кровати и подошла к двери.

— Что случилось, Фрида?

— Оденьтесь и пойдемте со мной. Милорд желает, чтобы вы пришли на пир.

Я резко отвернулась, прислонившись спиной к двери. Отказаться? Сказать, что я больна?

Как будто угадав мои намерения, Фрида объявила:

— Он сказал, что если вы через четверть часа не явитесь, то сам придет за вами и вытащит из комнаты в том виде, в каком застанет.

Ну нет, такого удовольствия я ему не доставлю! Я поспешно надела платье, зашнуровала корсаж и спрятала волосы под платок, чтобы не выбивалось ни одной прядки. Не прошло и двух минут, как я была готова.

Я открыла двери и вышла в коридор, сложив на животе руки. Фрида стояла передо мной, держа в руках свечу, и подняла ее повыше, чтобы осмотреть меня.

— Вы и вправду выглядите, как монашка, — только и сказала она и пошла вперед, указывая мне дорогу.

Отношение ее ко мне явно переменилось — теперь она обращалась ко мне гораздо уважительнее. Вот только было ли это хорошим знаком?

Мы спустились на первый этаж, прошли широким коридором и начали опять подниматься. Постепенно до моего слуха донеслись смех, голоса и бренчание лютни. Голоса становились все громче и отчетливее, и вскоре я безошибочно распознала смех милорда Гидеона и голос его брата, который что-то рассказывал, а рассказ его прерывался общим хохотом.

Лицо у меня горело, а руки заледенели. Я потерла ладони, чтобы хоть немного согреть их. Все, сейчас Фрида распахнет дверь…

Свет, шум, ароматы жареного мяса и вина обрушились на меня волной. Я опустила глаза и шла за служанкой, гадая, для чего меня позвали.

— Постойте здесь, милорд обратится к вам, — сказала Фрида, и я послушно остановилась.

Фрида ушла, и только тогда я осмотрелась.

Длинный стол, заставленный блюдами с жареной птицей, дичью, поросятами. Около тридцати гостей — все мужчины. За отдельным столом у стены сидят конкубины — все трое, наряженные, увешанные драгоценностями.

Мужчины оглядывались на них и говорили непристойности, ничуть не понижая голоса. Поглядывали они и на меня, но я их на непристойности не вдохновила. Вид у меня был далек от обольстительной красоты. Скорее всего, меня принимали за служанку, ждущую приказаний.

Разумеется, хозяин замка тоже был здесь. Сидел во главе стола, крепко откусывая жареную поросятину, и разговаривал с братом и дородным мужчиной в дорогом бархатном камзоле. Я понадеялась, что маркграф забудет про меня, я постою немного, и тихонько уйду. Но он вдруг поманил меня пальцем, приказывая подойти, что я и сделала без особой охоты. Он сразу понял это.

— Недовольна, что выдернул тебя из постели? — спросил он дружелюбно, но глаза блестели, и он тут же приложился к бокалу, осушив его наполовину. — Мы тут с лордом Дженеталем заспорили кое о чем, постой рядом.

— Кто это? — недовольно спросил мужчина в бархатном камзоле.

— Брат купил себе цитатник! — со смехом объявил Дилан де Венатур.

Его слова услышали, и взгляды многих гостей обратились ко мне. Я призвала на помощь всю свою выдержку и стояла возле кресла дракона ровно, не горбясь, глядя в стену, будто меня совершенно не касалось все, что здесь происходит.

— Цитатник? — вполголоса спросил кто-то.

— Из монастырской библиотеки! — добавил Дилан, захохотал, поперхнулся и потянулся к бокалу, чтобы запить вином.

— Это монахиня? — показалось кому-то с пьяных глаз.

— Она же не в куколе, — поправили его. — Это нищенка.

Но веселья среди гостей поубавилось. Многие присмирели, словно были застигнуты за совершением непотребных дел, многим срочно понадобилось выйти.

Гидеон наблюдал за этим невозмутимо, а потом заговорил с лордом Дженеталем:

— Продолжим нашу беседу, любезный Эмиас. Опять скажу, что нельзя слишком баловать женщин, они садятся на шею и становятся сварливы, как сто старух. А ты слишком ей потакаешь, и это нехорошо потому что… — и тут он вскинул указательный палец, совсем как мать-настоятельница.

— Досада, стыд и срам большой, когда жена будет преобладать над своим мужем. Книга Премудрости, глава двадцать пятая, стих двадцать четвертый, — сказала я даже прежде, чем сообразила, что к чему.

— Моя жена — достойная женщина, — я увидела, что лорд Дженеталь сдерживает гнев, опасаясь открыто высказать недовольство дракону, а тот наслаждался, поучая. И, наверное, ждал, чтобы лорд вспылил.

— Не бывает достойных женщин, — говорил он доверительно, но глаза горели опасным огнем, — у них нет души. Ведь всем известно, что мужчина был сотворен из глины, и в него вдохнули божественную душу, а женщину сделали из кости, и души ей уже не досталось. Поэтому женщина всегда будет ниже мужчины и ей нельзя давать слишком высокое место. Пусть сидит себе тихонько у стены, и глаза в пол, — он указал на своих конкубин, сразу присмиревших, — потому что… — он опять вскинул палец.

Теперь я поняла его игру, и разозлилась еще больше лорда Дженеталя, которого убеждали в недостойности его жены, а он, видимо, был очень к ней привязан.

— Наклонность женщины к блуду узнается по поднятию век и бровей ее, — процитировала я сквозь зубы. — Книга Премудрости, двадцать шестая глава, одиннадцатый стих.

Лорд Дженеталь так и уставился на меня, а дракон довольно откинулся на спинку кресла.

В это время к столу подошла Ингунда. Сегодня она была ослепительна, как солнце — в золотистой парче, золотом венце. Увешанная ожерельями, браслетами и кольцами, как новогоднее дерево подношениями. Она заметила, что бокал милорда Гидеона опустел, и принесла кувшин с вином.

— Это фалернское, очень крепкое, господин, — сказала она с подобострастным поклоном, — не пейте слишком много, иначе ослабеете.

— Зачем тогда принесла? — дракон подставил бокал, и Ингунда наполнила его до краев темно-красным вином. — Вообще-то, я не звал тебя, и не надо вмешиваться в мою беседу с гостями. Иди за свой стол и не беспокой больше.

Красивое лицо старшей конкубины омрачилось, она не осмелилась возразить маркграфу, но зато посмотрела на меня — с такой откровенной злобой, что убила бы взглядом, если могла.

— Глупая баба испортила веселье одним своим видом, — сказал дракон, когда она удалилась.

— Злость жены изменяет ее лицо, и оно становится мрачным, как у медведя, — сказала я громко, — сядет муж ее среди друзей своих… и горько вздыхает. Книга премудрости, глава двадцать пятая, стих двадцатый.

Лорд Дженеталь хихикнул, но тут же сделал вид, что занят разрезанием куска мяса на своей тарелке.

— Это что за новости? — милорд Гидеон посмотрел на меня, прищурившись. — Разве я разрешал тебе говорить?

Я не ответила и опять уставилась в стену.

— Похоже, ты открыл в цитатнике не ту страницу, брат, — сказал Дилан со смешком. — А может, пора стряхнуть с него пыль? Не слишком ли долго он пролежал на монастырской полке?

Эти двусмысленные слова испугали меня, и я невольно отступила от кресла.

— Куда пошла? — сказал дракон негромко, но как будто прибил мои башмаки гвоздями к полу. — Разве не сказано, что скверна и гибель исходят от женщин? Как там у Екклесиаста? Что женщина — горше смерти?.. — он поднял голову, тяжело посмотрев на меня.

— Но еще сказано, что добродетельная жена — венец для мужа своего, разумная — от небес, любезная — для услады, кроткая — божественный подарок… — зачитала я наизусть, стараясь говорить не слишком торопливо, чтобы не показать своего страха.

Лорд Дженеталь, слушая меня, еле заметно кивал, наверное, ему казалось, что все это относится к его супруге.

— А что же не закончила? — усмехнулся дракон, опершись о подлокотник, чтобы быть ближе ко мне. — Как там дальше? «А наказанной жене — нет цены».

— Благовоспитанной! — выпалила я. — Это слово имеет два значения на божественном языке!

— Откуда знаешь, какое из значений верное? — не остался в долгу дракон. — Жена должна бояться мужа…

Он вскинул указательный палец, и я послушно произнесла:

— Жена да убоится мужа своего. Послание к Ефесянам, глава пятая, стих тридцать третий.

— Правильно, так и должно быть, — дракон кивнул и вдруг с оглушительным стуком опустил кубок на стол.

Гости подскочили, как по приказу, и посмотрели на хозяина, а он обвел их взглядом и засмеялся — странным, нечеловеческим смехом, от которого мороз пошел по коже.

— Слышали? — обратился дракон к своим конкубинам, и те сгорбились, стараясь стать как можно незаметнее. — Вы же хорошие жены? И боитесь мужа? Нантиль, подойди.

Бедная Нантиль встала из-за стола так неловко, что опрокинула чашу с вином. Рубиновая жидкость разлилась по столу — густая и красная, как кровь. Я смотрела, как третья конкубина приближалась к милорду Гидеону — мелкими шажками, сцепив молитвенно руки и боясь поднять глаза. Сестры Ингунда и Арнегунда, которых миновало мужнино внимание, немного воспряли — распрямили плечи и сделали вид, что кушают сладости. Острая жалость к этим несчастным и запуганным женщинам охватила меня волной, но вмешиваться было неразумно, ведь я была здесь самой беззащитной и бесправной.

— Тебе понравился подарок? — спросил дракон у Нантиль.

— Да, милорд, — еле выговорила она. — Вы очень добры.

— Как назвала? — продолжал он расспросы, разломив кусок хлеба и бросив в рот.

— Самсон, милорд.

— Дурацкое имя. Кто называет волкодава Самсоном? Ты на львов с ним, что ли, охотиться собралась?

— Скажите, как вам угодно, чтобы я его называла?..

Я видела, что Нантиль уже бледна до зелени, а маркграф словно нарочно пугал ее еще больше. Всякий раз, когда его взгляд останавливался на бедной женщине, она тряслась, как осиновый листок.

— Ну что, Виенн, — сказал вдруг дракон, — такая жена, как она, — он указал недогрызанной коркой на третью конкубину, — угодна небесам? Может, сделать ее еще более угодной? Благовоспитанной…

Гости притихли, уткнувшись в тарелки, а я задрожала едва не сильнее Нантиль. Неужели он готов устроить это на пиру — наказание?.. Но за что? Разве бедняжка чем-то провинилась?

— Сдается мне, ты все же неправильно толкуешь это слово, — продолжал дракон. — Что молчишь? Да или нет?

Я облизнула пересохшие губы и сказала:

— Я толкую его правильно.

— Что? Не слышу, — он подался ко мне.

— Я толкую его правильно, милорд, — сказала я уже громко. — А вы заблуждаетесь.

— Заблуждаюсь?

— Вспомните, что написано в том же послании к Ефесянам, глава пятая, стих двадцать восьмой: мужья должны любить своих жен, как свои тела, ибо никто не имеет ненависти к плоти своей, а питает ее и греет, — я взяла дыхание и закончила, как прыгнула в ледяную воду. — Хотите наказать жену — накажите свою плоть. Руку, ногу или… хвост.

В зале повисла гробовая тишина, только слышно было, как младший брат маркграфа медленно и со скрипом отодвигает кресло, чтобы встать из-за стола.

— Брат, разреши… — начал он злобно, с присвистом, но Гидеон вскинул руку, приказывая ему не вмешиваться.

— В какой книжке написано про драконий хвост? — спросил он у меня обманчиво-любезно.

— Послание к Ефесянам… — забормотала я.

Нантиль попятилась и, крадучись, вернулась за стол. Дракон не заметил, как она ушла, занятый беседой со мной. Беседой! Мне захотелось утереть вспотевший лоб, но я побоялась шевелиться. Стояла столбом перед креслом маркграфа, разглядывая подлокотник.

— Врешь, нет там такого, — прервал меня дракон.

— Есть, — ответила я тихо, но твердо. — Муж обязан любить жену и умереть за нее, если потребуется. Вы умрете за кого-нибудь из своих жен? Хотя бы за одну?

Пир был испорчен окончательно. Гости всеми силами притворялись, что их здесь нет. Дилан поигрывал кинжалом, посматривая то на меня, то на брата.

— Там так и написано: умереть за жену? — поинтересовался маркграф.

— Да, — выдавила я.

— Очень интересно, — он задумчиво почесал шею. — Не помню про «умереть».

— Так для этого вы и купили меня, — подсказала я. — У меня память лучше.

— Она дерзит тебе, брат, — сказал Дилан, еле сдерживая ярость. — Позволь…

— А мы сейчас проверим, у кого память лучше, — сказал маркграф весело. — Глянем в эту проклятую книжку — и проверим.

— Пусть принесут… — начала я.

— Зачем? — дракон хлопнул ладонями по столешнице. — Мы с тобой сейчас сходим и посмотрим, кто прав. Продолжайте, господа, — сказал он гостям, как приказал. — А мы с госпожой Хорошей Памятью прогуляемся. Ее любимая книга как раз завалялась у меня в комнате.

— Э-э… мне… — я попятилась, а дракон допил остатки вина и вытер губы ладонью, глядя на меня пристально.

Черные глаза горели, как угли. Казалось, сейчас он готов наброситься на меня, как дикое чудовище, и съесть без остатка. Я не выдержала и побежала к выходу, сопровождаемая смехом гостей и улюлюканьем Дилана.

Дракон догнал меня через несколько шагов, схватил поперек туловища и легко забросил к себе на плечо, шлепнув пониже спины, чтобы не лягалась.

— Сейчас проверим твою память, цитатник, — сказал он, пинком открывая двери из зала.

8. В логове дракона (часть первая)

Такого унижения я не испытывала никогда. Я готова была умереть от стыда, пока дракон тащил меня по коридору и лестнице, а когда он так же, пинком, открыл дверь в свою комнату и свалил меня на кровать — тут я уже готова была умереть от ужаса. Вот она — настоящая ловушка! Логово дракона, где меня не могло ждать ничего хорошего!

Здесь горел ночник из толстого крашеного стекла, и от этого комнату заливал приглушенный золотистый свет, создавая причудливую игру теней и бархатистый полумрак в углах.

Постель у дракона оказалась жесткой. Я упала больно, ударившись бедром и локтем. Попыталась сразу же вскочить, но дракон, толкнул меня в плечо — легко, почти играючи, но мне оставалось только ахнуть и неуклюже завалиться на покрывало и подушки. Рука моя скользнула межу ними, и пальцы коснулись чего-то твердого и холодного. Нож! Я схватила его и выставила между собой и драконом. Нет, я совсем не умела обращаться с оружием, но слишком я была испугана, слишком отчаялась и совершенно не знала, что делать. Нож был кривым, с широким блестящим клинком и… ужасно тяжелым. Дракон остановился и посмотрел с насмешливым любопытством:

— Вот так-так. Да ты не просто монашка, а монашка боевая! Что сделаешь дальше? Попытаешься прирезать меня или себя?

— Не прикасайтесь ко мне… — пробормотала я.

— А то что? — спросил он издевательски и выбил нож из моей руки.

Я не успела заметить ни замаха, ни удара. Почувствовала только боль в кисти, а нож отлетел к стене, ударился об нее и свалился за кровать. Теперь я была совершенно беззащитна.

— Еще раз посмеешь мне угрожать — шкуру спущу, — пообещал дракон. — Бери книгу.

От страха я не сразу поняла, что он требует, и осталась сидеть на кровати, потирая ушибленную руку.

— Книгу возьми! — повысил голос дракон. Он был пьян и распален, и взгляд черных глаз показался мне совершенно безумным. Сейчас маркграф указывал на полку, где валялись книги вперемешку с пергаментными свитками, и ослушаться его было еще большим безумием.

Я поднялась и мелкими шажками подошла к полке, не забывая опасливо коситься на дракона. Когда он переступил с ноги на ногу, я шарахнулась, подумав, что он хочет меня схватить.

— Долго ждать? — поинтересовался он. — Покажи то место, где написано, что я должен умереть за свою жену.

— А… — я немного пришла в себя. Похоже, пока он не собирался на меня покушаться. Неужели и правда притащил к себе в спальню только для того, чтобы я указала ему нужную цитату?

На полке стояло несколько книг в потертых переплетах, я даже не смогла разобрать названий, а вот Писание было совсем новеньким — в крашеной коже, с серебряными уголками, блестящей застежкой в виде женской головки и… покрытое толстым слоем пыли. Я взяла книгу, рукавом смахнула пыль, и положила на стол, раскрыв наугад.

Дракон стоял рядом, широко расставив ноги и уперев кулаки в бока.

— Ну как? Нашла? — спросил он, когда я повела дрожащим пальцем поперек строк.

— Сейчас, милорд, — прошептала я. От страха в горле у меня пересохло, и голос пропал. Я перевернула один лист, другой…

— Где об это сказано? — дракон оперся о стол, нависнув надо мной. — Покажи! Покажи! — он со всего маху ударил ладонью о стол, перепугав меня еще больше.

Я зажмурилась, стараясь сдержать слезы, которые вот-вот готовы были закапать, но тут дракон меня отпустил и отошел, усевшись в кресло и положив ногу на ногу.

— Сдается мне, монашка Виенн, что ты дуришь своего хозяина, — сказал он.

— Прямой цитаты об этом нет, — прошептала я.

— Громче! Не слышу!

— Прямой цитаты об этом нет, — сказала я громче, и голос мой сначала прозвучал хрипло, а потом сорвался. Мне пришлось прокашляться, чтобы говорить ровно. — Но если толковать строки, где говорится, что муж является для жены главой, как Господь наш — глава церкви, то и муж должен претерпеть за жену, как Господь претерпел за…

— Так ты не только цитатник и свод законов, ты еще и толкователь божественных откровений! — восхитился дракон и оглушительно захохотал. — Поистине, недурное приобретение за пятьсот золотых! Что еще входит в список твоих талантов? Может, показываешь фокусы? Или умеешь ходить по канату? Не стесняйся, выкладывай. Должен же я знать, какое сокровище мне досталось!

Я посчитала, что его издевки не требуют ответов, поэтому промолчала, не отрывая взгляда от книги. Первая строчка, которую я прочитала наугад, гласила: «Сердце его твёрдо, как камень, и жёстко, как нижний жернов». Книга Иова, где пророк говорит о драконе, обитающем в морских глубинах. Для чего небеса сотворили такое чудовище? Могучее, свирепое, непобедимое, с каменным сердцем…

— Ты прикусила язык? — спросил дракон. — Подойди.

Не посмев ослушаться, я подошла к его креслу и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Маркграф смотрел на меня снизу вверх, но хозяйкой положения я себя от этого не чувствовала.

— Значит, змеиный язычок принемел? — дракон подпер голову и усмехнулся.

— Прошу прощения, — ответила я тихо, — но язык у меня не змеиный. Милорд ошибается, я не змея, а всего лишь человек, — и выпалила: — Что вы намерены сделать со мной?

— С тобой? — переспросил он, растягивая слова, и окинул меня взглядом с ног до головы.

Меня бросило и в жар, и в холод от этого взгляда. Хотелось упасть ничком, пряча лицо и прикрыть руками голову, чтобы от него спрятаться — глупо, по-детски, теряя разум от страха.

— Я мог бы тебя съесть, — сказал маркграф раздумчиво, — да мяса меньше, чем на кролике. И монастырская жизнь, наверное, сделало его кислым, как уксус. Сколько ты там прожила?

— Три года.

— Откуда ты?

— Мне не хотелось бы говорить об этом, милорд.

— Тайны? — обрадовался дракон и даже подался вперед, уперев локти о колени. — Я не люблю тайны. Поэтому всегда стараюсь их вызнать, и поскорее. Любыми способами.

— Клянусь, я ничего не скрываю, — поспешно заверила я, — просто история моей жизни слишком ничтожна, чтобы утруждать вас рассказами о ней. Я последняя дочь, без приданого, родители отправили меня в монастырь, только и всего.

— Как зовут твоего отца?

Я посмотрела на него пристально, пытаясь угадать — задан вопрос намеренно или это праздное любопытство. Но лицо дракона было непроницаемым, и я снова уткнулась взглядом в пол.

— Прошу прощения, милорд, но я не назову его имя.

— Почему же?

— Чтобы не навлечь на семью позор, — легко соврала я. — Вы купили меня, как барана, забрали из монастыря, и вот теперь я в вашей спальне, ночью, наедине с вами. У вас три жены, кто поверит, что вы привели меня к себе только лишь для того, чтобы я процитировала вам Писание? Моя репутация погублена навсегда. Но я могу хотя бы сохранить репутацию своей семьи.

Некоторое время он молчал, и я осмелилась взглянуть на него — не уснул ли?

Но маркграф задумчиво потирал подбородок.

— Хорошо сказано, — произнес он, наконец. — Можешь хранить эту тайну, она все равно не имеет для меня большого значения. Значит, ты благородна, судя по всему — хорошо образована. Как так вышло, если у твоих родителей не было денег на приданое?

— Матушка занималась со мной, — сказала я скромно. — И я многому научилась в монастыре.

— Допустим, — проворчал он и откинулся на спинку кресла. — Значит, матушка научила?

— Да, милорд.

— А кто научил твой язычок болтать дерзости?

— Говорить правду, вы хотите сказать?

— Опять дерзишь, — сказал он со странной улыбкой. — Мой брат советовал напомнить тебе, кто здесь хозяин.

— Ваш брат молод и вспыльчив, — заговорила я уже спокойнее. По-крайней мере, прямо сейчас никто не собирался меня насиловать и избивать, а если дракон хочет поговорить — то пусть так и будет.

— Я уже понял, что у тебя хорошая память. А какие еще есть таланты? Что ты еще умеешь? — он спросил это небрежно, и так же небрежно начал расстегивать камзол — медленно, пуговицу за пуговицей, начиная от ворота.

Все мои страхи взметнулись с новой силой. Не слишком ли рано я обрадовалась и поверила в благородство дракона?

— Что ты умеешь? — повторил маркграф и встал, сбрасывая камзол, а потом принялся распускать вязки на рукавах нижней рубашки.

— Милорд… — я облизнула вмиг пересохшие губы и резко отступила, налетев на стол. Что-то зазвенело, рухнув на столешницу, но я даже не оглянулась. Все мое внимание было приковано к мужчине, который сейчас неторопливо раздевался передо мной.

9. В логове дракона (часть вторая)

— Достань из сундука свежую рубашку, я облился вином, — дракон снял с себя и бросил рубашку в кресло, а сам встал передо мной, обнаженный до пояса, ничуть не смущаясь своей полунаготы.

Рубашку! Я встрепенулась, разом воспрянув духом. Подать рубашку!

Невольно я скользнула по нему взглядом, подумав, какое красивое тело скрывали драконьи одежды. Плечи у мужчины были очень широкими, а талия и бедра узкими, мускулы так и перекатывались под гладкой кожей, на которой не было ни одного шрама, ни единой царапинки.

— Разве монашки так смотрят на мужчин? — спросил дракон насмешливо, и я поспешно отвернулась, вспомнив о его приказе.

Пока я рылась среди чистого белья, переложенного мешочками с душистыми травами, дракон подошел совсем близко и остановился за моей спиной. Я ощущала его присутствие всей кожей и заранее трепетала, понимая, что рано или поздно должна буду повернуться к нему лицом. Рубашка была найдена, и я закрыла крышку сундука, долго провозившись с замком.

— Простите, если обидела вас, — сказала я, с поклоном протягивая дракону рубашку и избегая встречаться взглядом, — но я видела мало мужчин в своей жизни, а последние три года не видела вообще. Поэтому не знаю, как вести себя наедине с вами.

— Какое похвальное смирение, — дракон взял рубашку и просунул руки в рукава. — И как ты меня находишь?

— Вы хотите знать, считаю ли я ваш переплет красивым?

Он засмеялся, а потом жестом приказал мне завязать тесемки на рукавах.

Пальцы не слушались, и я никак не могла затянуть узелок.

— Ну и что, Виенн, как тебе мой переплет? — спросил маркграф, наблюдая за моими жалкими попытками.

— Я уже говорила, что не оцениваю книги по переплету, — ответила я, справившись с одним рукавом и берясь за другой, — меня больше интересует содержание. А ваше не кажется мне особенно занимательным или поучительным.

— Говоря прямо — считаешь меня чудовищем.

— Вот этого я не говорила, милорд.

— Но дала понять.

— К сожалению, вы не предоставили мне доказательств обратного.

— Я тебя пальцем не тронул, лгунишка Виенн.

Прежде, чем ответить, я аккуратно расправила вязку на его рукаве, а потом тихо сказала:

— Вы купили меня. Привезли к себе домой против моей воли. Вы ничего не сказали о том, что меня ожидает. Вы меня пугаете. Унизили при благородных гостях, сказав, что ведете в спальню. Волокли, как мешок с мукой, да еще… еще… — я покраснела от стыда, вспоминая, как он шлепал меня пониже спины.

— Еще и оскорбил твое монашеское целомудрие, раздевшись перед тобой, — подсказал дракон. — И кто знает, что еще устрою.

— Именно так, — подтвердила я. — Вы сами все прекрасно понимаете, но предпочитаете лишний раз поиздеваться.

— Что поделать? — ответил он со вздохом притворного сожаления. — Такова твоя судьба, маленькая монашка, и таков мой нрав, — а потом добавил совсем другим тоном — хозяйским, деловитым: — Я возвращаюсь к гостям, а ты перестели мне постель и жди здесь моего возвращения. Вернусь с братом, и нам нужны будут развлечения.

— Развлечения?! С братом?.. — прошептала я, чувствуя, как капельки пота поползли по вискам.

— И еще. Переоденься, — приказал он. — В этом платье и платке ты и правда похожа на нищенку. Я не желаю видеть нищенок у себя в спальне. Спроси у кого-нибудь из слуг, они помогут.

Он направился к двери, а я провожала его взглядом, умирая от страха и бессилия.

— Да, еще кое-что, — он остановился на пороге, — ты можешь попробовать еще раз убежать. Это забавно. Преследовать дичь — перепуганную, дрожащую… Мне нравятся такие развлечения. Но не уверен, что смогу сдержаться, когда догоню тебя в этот раз.

Он медленно оглянулся — черные глаза горели сумасшедшим, диким огнем. Я смотрела в них, застыв от ужаса, и снова испытала желание упасть на колени и закрыть голову руками.

Дракон вдруг громко клацнул зубами, и я так и подпрыгнула, слабо вскрикнув. Но он лишь пугал меня, и презрительно засмеялся над моим страхом. Эта глупая шутка разозлила, и злость прогнала страх.

— За что вы так со мной? — спросила я гневно. — Вы же сами говорили, что внешне я вам не нравлюсь?

Он окинул меня взглядом, как прежде — снизу вверх, оценивающе, насмешливо.

— Не ты одна ценишь содержание, а не переплет, — сказал он и вышел, оставив меня в спальне одну.

Я опустилась на пол, потому что колени у меня дрожали. Что ожидает меня этой ночью? Развлекать дракона и его брата — что это значит? Воображение тут же нарисовало мне сотню страшных и омерзительных картин. Я сжала голову руками. Бежать?! Но может, дракон только и ждет, чтобы я дала ему повод… «Не уверен, что сдержусь в этот раз». Я как наяву ощутила крепкую мужскую руку на своей шее, а потом… прикосновение пальцев к щеке. Однажды сборщик налогов взял меня за колено, когда я просила об отсрочке по выплатам. Это было… омерзительно, противно до тошноты! Прикосновения дракона не казались мне омерзительными — просто страшными. Просто!.. Я не удержалась от смеха и смеялась до тех пор, пока слезы не брызнули. Так, спокойно, Виенн. Возьми себя в руки или погибнешь сразу же.

Дверь спальни резко открылась, и я не сдержала испуганного вскрика — мои нервы были натянуты до предела. Но заглянула всего лишь Фрида.

— Милорд приказал, чтобы вы перестелили ему постель, — сказала она с недовольством. — Чего вы ждете? И еще он велел, чтобы вы переоделись.

Подождав ответа, Фрида недовольно скривилась:

— Вы долго собираетесь здесь сидеть? Пойдемте! Я дам вам постельное белье и одежду.

Я шла за ней по темным коридорам, а слышала только голос дракона: «Не смогу сдержаться в следующий раз», «не ты одна ценишь содержание, а не переплет», «развлечешь нас с братом».

— Госпожа Фрида, — позвала я, — а как милорд Гидеон относится к своему брату? Я заметила, они очень близки.

— Они с детства — не разлей вода, — сухо ответила Фрида, наверное, все еще сердилась на меня за нерасторопность. — Господин Дилан обожает брата, просто слепо обожает. У него буйный нрав, у младшего господина, и только милорд Гидеон может держать его в узде.

Не разлей вода… Значит, всегда действуют заодно… Как же мне придется их развлекать?! Я молитвенно переплела пальцы, но прочитать молитву не смогла — голос дракона звучал в моей голове все громче и громче.

Фрида привела меня в комнату, где пахло свежестью чистого и наглаженного белья. Сундуки вдоль стен напоминали затаившихся чудовищ — огромные, с выгнутыми крышками, словно вздыбившие спины, с замками, блестевшими, как глаза. Фрида подняла светильник повыше и безошибочно открыла пасть одному из «чудовищ». Там лежали простыни и наволочки — белоснежные, сложенные ровно, шовчик к шовчику, без единой морщинки.

— Берите две простыни и две наволочки, — скомандовала Фрида, — и пойдемте в гардеробную, подберем вам что-нибудь по росту. Прежде чем будете переодеваться — помойтесь. Милорд не любит грязи.

Я следовала за ней, еле передвигая ноги. Милорд не любит грязи… Значит, надо привести себя в порядок, чтобы понравится милорду… А его брат такой же любитель чистоты? Или ему мне не обязательно нравиться?

— Выбирай, что нравится, — сказала Фрида, открывая дверь в другую комнату — здесь сильно пахло лавандой. — Вот в этом сундуке платья твоего размера, а вон там возьми белье.

Она сама открыла крышку, и я увидела сложенные аккуратными свертками платья — светлые, темные, все из добротной, но тонкой ткани, со шнуровками и даже вышивкой. Помедлив секунду, я взяла что-то темное, показавшееся мне самым неказистым. Белье выбрала совершенно бездумно, а вот головных платков выбрала два — один тонкий, из отбеленного полотна, а второй — из более толстой ткани, не такой грубый, что был сейчас на мне, но тоже коричневый.

— Могли бы взять что-то понаряднее, — Фрида осталась недовольна моим выбором. — Молодой девушке можно одеваться и ярче.

— Спасибо, мне подойдет и это, — сказала я тихо.

Служанка пожала плечами и проводила меня обратно.

— Положите постельное белье на кровать милорду, — посоветовала она, — перестелите позже, а пока приведите себя в порядок. Сейчас вам принесут горячей воды в вашу комнату, топить баню уже никто не станет, да и долго это.

Я сидела на своей новой постели, прижав к груди платки и платье, пока служанки принесли таз для умывания, кувшины и ведра с горячей водой. Женщины не пытались заговорить со мной под присмотром грозной Фриды и сразу удалились.

— Вам помочь? — нелюбезно спросила Фрида.

— Нет, благодарю вас, — покачала я головой. — Справлюсь сама, не беспокойтесь.

— Не заставляйте милорда ждать, — напомнила служанка. — Гости начнут разъезжаться после полуночи, к этому времени успейте перестелить ему постель.

Я только кивнула, глядя в пол.

10. Сказка на ночь (часть первая)

— Не знаю, что ты нашел в ней забавного, — Дилан поднимался по лестнице, придерживаясь рукой за стену — сегодня было выпито слишком много, и теперь не только голова кружилась, но и ноги ступали не твердо. — Да, не лишена миловидности, но тощая и жалит, как оса. Меня бесит, когда она открывает рот. Как она посмела сказать… — он икнул, — побей свой хвост? Ты не думаешь, что она может быть подослана мятежниками? Только отвернись — перережет тебе глотку…

— С каких это пор ты стал бояться людей? — пошутил Гидеон, поддерживая брата.

— Я?! Бояться?! — так и вскинулся он.

— Вот и я их не боюсь. А тем более — эту девчонку, которая и муху раздавить не сможет.

— Не ошибся бы ты на ее счет, — покачал головой Дилан.

— Сейчас заходим в комнату, а она там с арбалетом и алебардой наперевес, — усмехнувшись сказал Гидеон, останавливаясь перед дверями своей спальни.

— Постой! Она у тебя там, что ли? — Дилан круто развернулся, освободившись от поддержки братниной руки.

— Велел ей перестелить постель и развлечь нас с тобой, — тихо засмеялся Гидеон. — Надеюсь, когда зайду, увижу ее без платка и в ночной рубашке — пугливую, трепещущую, как лань…

— Ты же говорил, она тебе не нравится! — возмутился Дилан. — Сущее пугало!

— Тише, — Гидеон приложил к губам палец. — Зато это будет смешно.

— Все развлекаешься, — Дилан не мог успокоиться.

— Это мое право, — заметил Гидеон спокойно и толкнул двери.

Его ожидало разочарование. Монашка не пожелала прыгнуть в постель, как он на то рассчитывал, и даже не озаботилась одеться поприятнее. Дракон с некоторым изумлением осматривал ее новый наряд. Новый! Коричневое платье — ничем не лучше монашеской хламиды, белый платок, который она намотала на голову и шею, тщательно спрятав пряди волос, а сверху еще набросила головное покрывало — тоже коричневое.

Она устроилась в его кресле, поставив локти на стол, и читала книгу, но при появлении мужчин вскочила, едва не опрокинув свечу.

— Святые небеса, — нарочито изумился Гидеон. — Мне думалось, я зашел к себе в спальню, а попал прямиком в молельню. Мне следует испросить у вас благословения, матушка-настоятельница?

Дилан громко фыркнул за его спиной.

— Я просил развлечь меня и брата, — продолжал Гидеон, легонько отодвигая девушку в сторону и усаживаясь в кресло, в котором только что сидела она, — а ты решила читать молитвы до рассвета? Не пойдет, милашка. Молитвы — не то, что нас с братом интересует.

— Время позднее, я пойду, — сказал Дилан, не скрывая неприязни.

— Оставайся, — сказал Гидеон, и брат послушно замер, — ты же все равно не сможешь уснуть, — он обернулся к девушке и доверительно рассказал: — Когда он пьет, то потом не может спать, как только ложится на подушку — голова кружится.

— Зачем об этом? — сказал Дилан сквозь зубы.

— Она все равно узнает, — отмахнулся Гидеон, — она же такая умная! Жаль только, что весь ум ушел в молитвы, — он глянул в книгу, которую монашка читала перед его приходом, и удивленно присвистнул. — Ты уверена, что не ошиблась? Это не молитвослов. Дилан, ты посмотри, что она читала тут без меня.

Книга была о жизни двух великанов — весельчаках, бабниках и пьяницах, которые попадали в забавные и страшные приключения, демонстрируя наплевательское отношение к королям и церкви. Как раз была раскрыта страница, где младший великан в компании таких же беспутных кутил-друзей прибыл на отдаленный остров, чтобы спросить у волшебной бутылки совета насчет женитьбы.

— Она взяла твою вещь без разрешения, — сказал Дилан. — Это ли не наглость?

— Наглость, — согласился Гидеон, — но я не в обиде. Так что насчет развлечений, Виенн? Обычно мы с братом играем в карты. Может, составишь нам компанию?

Он с удовольствием смотрел, как нежное лицо девушки заливает румянец. Нет, Дилан был не прав, говоря, что девица выглядит так себе. Не красавица из легенд, конечно, но мила. А глаза… В этот самый момент девушка посмотрела прямо на него, и Гидеон снова ощутил прохладу и силу морских волн. Люди думают, что море синее, но это не так. Оно зеленое. Зеленое, как толстое бутылочное стекло. Как изумруд. Как глаза вот у этой монашки.

Когда погружаешься в его глубины и смотришь сквозь толщу воды на солнце — море зеленое. И когда начинается буря, и со дна поднимается песок — оно тоже зеленое. Мятежное. Как могло получиться, что женщина с такими глазами похоронила себя в монастыре? Она рассказывала жалостливую сказку про отсутствие приданого, но Гидеон был уверен, что это ложь. Женщина с такими глазами не нуждалась в приданом. И никогда не смирилась бы со скучной монастырской жизнью по приказу родителей.

Она дерзила ему, хотя отчаянно боялась. Она заступилась за Нантиль, когда подумала, что он накажет ее на пиру прилюдно. Она пыталась обороняться. Он не выдержал и засмеялся в голос, вспомнив нож в руке Виенн.

Напуганная его внезапным смехом, девушка вздрогнула и отступила на полшага.

— Доставай карты, — велел ей Гидеон. — Они в крайнем левом ящике стола.

— Я не умею играть в карты, — сказала она.

— А, я и забыл. Карты — искушение от демонов! Тогда у нас проблема, — Гидеон забросил ногу на ногу, вольготно устроившись в кресле. — Развлекаться нечем. Значит, ты не выполнила мой приказ. Даже не знаю, что с тобой теперь делать… Обычно слуги пытаются мне угодить.

— Что ты с ней возишься, — прошипел Дилан.

Девушка бросила в сторону младшего брата быстрый взгляд и вдруг сказала:

— Могу предложить вам другое развлечение, милорд. Не менее интересное, чем карты.

— Предлагай, — заинтересовался Гидеон.

— Прошу простить, но когда я перестилала вашу постель, то нашла вот это под кроватью, — она прошла к полке и взяла оттуда доску, расчерченную темными и светлыми квадратами. — Это шахматы, милорд, — сказала она, положив доску на стол. — Может ли такое быть, что вам покажется интересной эта игра?

— Ты даже знаешь, как она называется? — дракон потер подбородок, разглядывая монашку Виенн прищурившись.

— Я даже немного знаю правила, — сказала она осторожно, явно скромничая.

— Судя по твоему хитрому личику, ты считаешь, что играешь очень хорошо, — заметил Гидеон. — Мой брат не слишком любит эту игру… потому что все время проигрывает.

— Не все время, — вставил раздраженно Дилан.

— В любом случае, если мы с тобой будем играть, он заскучает. Так что не подходит.

— Тогда могу предложить другое…

Гидеон следил за ней со все возрастающим интересом. Похоже, она хорошо подготовилась к его приходу, хотя он намекнул совсем о других развлечениях, надеясь смутить. Но она не смутилась.

— Продолжай, — сказал он. — Посмотрим, что еще придумала.

— Я нашла у вас лютню и настроила ее, — и она тут же вытащила из угла старинную лютню, о которой Гидеон давно позабыл. — Я не очень хорошо музицирую, но пару мелодий знаю. Могу развлечь вас музыкой, пока вы будете… играть в карты.

— Ты видишь, брат! — Гидеон повел в сторону хитрой девицы рукой. — И такое сокровище досталось мне всего за пятьсот золотых! Уверен, она еще покажет себя. Вдруг мы узнаем, что она умеет строить города посредством магии, как наша прародительница, или…

— Прошу простить, милорд, — перебила она его. — Я уже не раз слышала, что этот замок построила госпожа Мелюзина, чью комнату я сейчас занимаю, и хочу спросить, если это не покажется дерзостью…

Дилан недовольно засопел, но старшего дракона расспросы ничуть не рассердили.

— Что ты хотела спросить? — спросил он.

— У вашего замка явно не хватает северной башни, — сказала девица, и глаза ее так и заблестели — было видно, что она раздумывала над этим. — Как такое могло произойти? Замок совершенно неприступен, насколько я могу судить, но северная сторона оголена… Сегодня я проходила в той части замка и не увидела руин. Башня просто не была построена. Почему? Не хватило средств? Или в этом какой-то особый план?

По мере того, как она говорила, лица братьев принимали все более замкнутое выражение. Монашка, в конце концов, заметила это и замолчала, испуганно сгорбив плечи.

Раздался осторожный стук, и вошла Ингунда, неся кувшин.

— Я принесла разбавленное вино, милорд, — сказала она, смиренно останавливаясь у порога. — Завтра вас будет мучить жажда, вы слишком много выпили сегодня.

— Принесла — поставь и убирайся, — приказал Гидеон. — И скажи, чтобы не беспокоили нас.

— Да, я вижу, что вы очень заняты, милорд, — сказала первая конкубина, проходя к столу.

— Проваливай, проваливай! — поторопил ее Гидеон, потому что она заслонила от него девицу Виенн.

— Как прикажете, — чинно ответила Ингунда и удалилась.

— А ты что стоишь? — казал Гидеон монашке. — Подай карты, бери книгу, что читала — и читай вслух. Я тоже люблю эту историю, да перечитать времени не было.

Он пересел на постель, подсунув под локоть подушку, вторую подушку перебросил брату, который устроился в изножье кровати, и сдал карты, протянутые ему монашкой.

Краем глаза он видел, как она сняла нагар со свечи, пододвинула ее поближе и села в кресло, устроив книгу на коленях, и кротко спросила:

— Мне начать чтение с первой главы?

— Продолжай оттуда, где остановилась, — разрешил Гидеон.

Она мгновение промедлила, а потом начала читать, негромко, но с выражением:

— Подойдя еще ближе, мы установили, что к неумолчному звону колоколов примешивалось беспрерывное пение людей — по видимому, местных жителей…[1]

Голос ее был приятен для слуха — мелодичный, нежный, и читала она легко, без запинки. Слушать ее было истинным наслаждением, но Гидеон с трудом подавил смешок. Милашка-монашка еще не поняла, какую книгу выбрала в качестве развлекательного чтения.

[1] Цитата из книги Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

11. Сказка на ночь (часть вторая)

Чтение необыкновенно меня увлекло. Я не всегда понимала, что автор хотел сказать той или иной фразой, но приключения бесстрашных путешественников — опивох и мошенников, были интереснее, чем монастырские хроники. А ведь всего пару дней назад я читала те хроники с жадным интересом.

«Недавно видел я одну аббатису с белыми перышками, — возразил Панург, — покататься на ней куда приятнее, чем просто подержать за руку. Другие показались мне стреляными птицами, ну а та, сейчас видно, что птица важная. Я хочу сказать — премиленькая, прехорошенькая, с такой нельзя разочка два не согрешить».[1]

Прочитав эту фразу, я замолчала. Что это?

Тайный смысл слов балагура Панурга дошел до меня с опозданием, и я залилась краской, когда я поняла, о чем он рассуждал со своим господином. Я поспешно проследила пальцем строки, чтобы пропустить неприличности, если они встретятся, но тихий смешок заставил меня испуганно поднять голову.

Младший дракон спал поперек кровати, уронив карты, а старший удобно устроился на подушках — полусидя, скрестив на груди руки — и слушал меня. Несомненно, он слышал, что я произнесла, и заметил мое смятение.

— Ты зачитала моего брата вусмерть, — сказал милорд Гидеон, не двигаясь. — Твои сказки лучше колыбельных. Но зачем остановилась? Читай дальше.

— Милорд… эта книга… — я не знала, что сказать, и перевернула страницу.

— Ну? Продолжай? — дракон смотрел на меня из тени алькова, и глаза у него горели. — Эта книга недостаточно хороша для тебя?

— Она… недостаточно прилична, — сказала я и захлопнула фолиант.

Дилан тут же всхрапнул и пошевелился, а старший дракон предостерегающе приложил палец к губам, делая знак не шуметь.

— Положи книгу на полку и присядь поближе, — позвал он.

— Для чего? — тут же спросила я.

— Будем разговаривать тихо, — объяснил он невинно, — чтобы не потревожить брата.

— Нам не надо разговаривать, — возразила я. — Я загашу свечу и уйду в свою комнату. Уже глухая ночь, вы и так засиделись, милорд.

— Я не хочу спать, — сказал он. — А ты хочешь?

По правде говоря, сна у меня не было ни в одном глазу. Я поставила книгу про похождения великанов на прежнее место и не удержалась — погладила переплет. Интересно, что же ожидало их дальше в морском путешествии? Но благоразумие возымело верх, и я сказала:

— Лучше мне уйти, милорд. Сегодня вы столько раз пугали меня, что я едва держусь на ногах от страха. Разрешите удалиться и отдохнуть.

— Не разрешаю, — ответил он. — Я всего-то и прошу — присесть поближе, немного поговорить… Но если желаешь, мы можем перейти в твою комнату, чтобы не разбудить Дилана… — он сделал движение, будто собирается подняться

— Нет, я согласна поговорить… немного, — уже не пререкаясь, я подошла к постели и села на краешек, посчитав, что передвинув кресло, наделаю шуму. — О чем вы хотели побеседовать? Только недолго, скоро запоют вторые петухи.

— Собственно, я тебя и не держу, — сказал дракон, — но ты сама хотела кое-что у меня разузнать…

— Я?!

— Про северную башню, — напомнил он.

— О, да… вы правы… — я уже успела позабыть о своем интересе. — Но мне показалось, что вам с братом не слишком понравились мои расспросы. Если это запретная тема, то не надо ничего говорить, я погашу свечу…

— Виенн! — он вдруг подался вперед и схватил меня за руку, потянув к себе.

Я завалилась прямо на него, ощутив каменную твердость мышц на плечах и груди. От дракона пахло вином и еще чем-то терпким, острым — как будто смешали мускус и амбру. Я попыталась отстраниться, но он прижал меня крепко, и глаза его смеялись.

— Не смешно, — прошептала я. — Пустите, или закричу и разбужу вашего брата!

— Будешь кричать, даже ничего не узнав о Мелюзине?

— Вы обнимаете меня для того, чтобы поговорить о ней?

— Считай, что просто захотел рассказать тебе сказку на ночь, — он вдруг легко коснулся кончиками пальцев моей щеки. — Зачем ты прячешься?

— Прячусь? — от его прикосновения я вздрогнула, будто меня ткнули иглой, и торопливо добавила: — Я вполне могу послушать вашу сказку на расстоянии, милорд… или в другой раз.

Он немного ослабил хватку:

— Хорошо, я тебя отпускаю, но только не убегай.

Не убегай… Как будто можно было сбежать из клетки.

Я села на край постели и поправила сбившийся головной платок. Как понимать эти прикосновения? Если бы он хотел меня, то уже взял бы раз десять. Нет, тут было что-то другое. Он играл, забавлялся. Намеки, полунамеки, взгляды, приказ читать вслух книгу с непристойностями — все это было игрой. Он знал, как это пугает и коробит меня, и старался еще больше. Каким удивленным был его взгляд, когда он вошел в спальню и увидел меня за столом. На что он рассчитывал? Что я встречу его обнаженная и на коленях? И с готовностью подчинюсь любому его желанию и желанию его брата?

— Так что с вашей прародительницей, милорд? — спросила я, пытаясь направить разговор в другое русло.

Но дракон не пожелал менять тему:

— Ты мне не ответила. Зачем прячешься? Зачем оделась, как монашка? Я ведь приказал.

Ну вот, так и знала, что он не станет раскрывать тайны своего рода, и что история о замке Гранд-Мелюз была лишь предлогом, чтобы помучить меня еще сколько-то. Я тяжело вздохнула и сложила руки на коленях:

— Милорд не запрещал этого. Вы не хотели видеть меня нищенкой, но теперь я не выгляжу, как нищенка. Я не нарушила вашего приказа.

Он хмыкнул, но новых попыток схватить меня не делал.

— Мне показалось, так я буду в безопасности, — добавила я.

— Разве тебе кто-то здесь угрожает?

— В этом замке слишком много мужчин, которые ни во что не ставят женщин, — пояснила я, стараясь говорить спокойно, хотя меня трясло мелкой дрожью — и от его близости, и от низкого голоса с опасными подрыкивающими нотками, и от прикосновения к щеке, которое я до сих пор ощущала, будто оно все еще продолжалось. — Надеюсь, что не все они утратили совесть и не станут нападать на монахиню.

— Но ты не монахиня.

Я заставила себя посмотреть ему в лицо:

— Хотите рассказать об этом всем?

Он прислонился затылком к прикроватному столбику и закрыл глаза. Сразу же стало легко, словно лопнули железные веревки, связывающие меня. Но чувство свободы длилось недолго — когда дракон снова взглянул, я ощутила тяжесть во всем теле и в душе тоже.

— Почему… — начала я, но сразу замолчала.

— Почему — что? — спросил он. — Говори, раз заикнулась.

Набравшись смелости, я спросила, осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть ненароком:

— Почему вы так действуете на людей, милорд? Ваш взгляд, ваш голос — все повергает в панический ужас…

— Ты чувствуешь драконью кровь, человек, — сказал он почти равнодушно. — То же самое ты чувствовала бы, оказавшись рядом с медведем или львом.

— Но… — я кивнула в сторону спящего Дилана, — но почему мы не испытываем то же самое в присутствии вашего брата? Я боюсь его, но не так, как вас… Я боюсь его, как опасного и вспыльчивого человека, а не как дикого… — тут я прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

— …а не как дикого зверя? — закончил фразу милорд Гидеон. — Наверное, потому что Дилан — не зверь. Хоть отец наш и был драконом, Дилан не унаследовал драконьей крови. В нем кровь нашей матери.

— Она была человеком? — осмелилась спросить я.

— К чему такое любопытство? — Гидеон склонил голову к плечу. — Зачем ты все это выспрашиваешь?

— О, простите, — пробормотала я, уставившись на свои руки.

— Виенн? — позвал он лениво. — Так что означает твой интерес?

— Простое любопытство, милорд, — заверила я его, — ничего больше.

— Ты от меня ничего не скрываешь?

Вроде бы небрежный вопрос ударил меня в самое сердце. Я замотала головой и шепотом воскликнула:

— Нет! Нет, милорд! Что бы мне скрывать от вас?!

— Не знаю, — сказал он медленно. — Но хочу верить, что тебе и в самом деле нечего скрывать, и что ты говоришь правду о простом любопытстве. Я ненавижу, когда мне лгут. Поэтому меня взбесило, когда ты начала врать там, в зале. О том, чего нет в Писании.

— Это не было враньем, — быстро сказала я. — Это всего лишь мое умозаключение.

— А еще я ненавижу тайны, — продолжал он, не слушая меня. — Если есть тайны — есть тайные умыслы, а они никогда не бывают добрыми. Я ненавижу трусов, которые готовы пресмыкаться, лишь бы сохранить жизнь. Я ненавижу подхалимов, которые продадутся за кусок хлеба и пару золотых, позабыв о гордости.

Он замолчал, и я некоторое время ждала — не скажет ли что-нибудь еще, а потом произнесла:

— Сколько ненависти в вашей душе, милорд. Как же вам тяжело живется на свете, с такой ненавистью. Мне искренне вас жаль.

— Ты меня жалеешь? — спросил он скептически. — Ты — нищая девчонка из монастыря?

— Я не всегда была такой, милорд, и мне есть, с чем сравнивать. Можете поверить — нищета в сердце всегда страшнее, чем нищета в деньгах. Ведь как говорится в Писании: «блаженные нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».[2] Но про нищих сердцем не сказано ничего.

— Значит, твое богатство — в сердце? — усмехнулся он. — Сколько там золота? Драгоценных камней? А может, ты прячешь там породистых скакунов или клинки из фарандской стали?[3]

— Не мне судить о богатстве моего сердца. Это определят небеса.

Мой ответ его позабавил, я видела, как растянулись в улыбке его губы, обнажив белые, хищные зубы:

— Говоришь, как каноник на проповеди. Даже я проникся. Мать-настоятельница продешевила, продав тебя за пятьсот золотых. Я бы просил тысячу.

— А вы говорите жестокие и страшные вещи. Решили меня перепродать? — сердце мое сжалось от страха, но я постаралась его прогнать. Если на тебя объявили охоту — страх погубит. А то, что на меня начали охоту — теперь не было сомнений.

— Перепродать? — он смерил меня долгим взглядом, от которого у меня перехватило дыхание, а потом его белые зубы снова блеснули в полумраке. — Ну нет. Такое сокровище должно принадлежать только мне. Ты же будешь моей, Виенн?

[1] Цитата из книги Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

[2] Еванг. от Матф., 5:3

[3] Имеется в виду булат

12. Крик в темноте

В этот момент я начала понимать, чем могла заинтересовать дракона. Его окружали страх, покорность и подобострастие. Даже родной брат не осмеливался спорить с ним, не говоря о конкубинах. Я не была дурочкой и прекрасно поняла, зачем Ингунда пришла в спальню. Нет, вино совсем ни при чем. Она явилась разузнать, что происходит. Оценить — опасна ли я как соперница. Она была тиха и покорна, но смотрела цепким взглядом, словно примеряясь — надо ли впиться в меня зубами и когтями, или я окажусь развлечением на пару ночей и не стою внимания. Я уже наблюдала такие взгляды — после смерти моей матери отец тоже заводил конкубин. Иногда — двух одновременно. И мой брат не отказывал себе в удовольствии. Я не знала, что именно старшая конкубина испытывала к дракону, но сильно сомневалась, что это можно было любовью. Когда любят — не смотрят так злобно. Ревность от любви — не то что ревность от чувства собственности. И если я догадывалась об этом, то, возможно, и для дракона это не было тайной.

Мужчины глупы во всем, что касается женских чувств, но дракон не показался мне глупым. И его слова о ненависти к трусости и подобострастию лишь подтвердили мою догадку.

В монастыре, я позволила себе дерзость. Хотя — какую дерзость? Всего-то прошептала что-то из-за спины матери-настоятельницы. Но для него и это оказалось вызовом, началом новой охоты. Ведь охота горячит ему кровь, он сам так говорил. И еще он сказал, что я развлекла его. И пока буду развлекать — останусь жива.

Сейчас я уже не верила, что он убьет меня. Скорее всего, там, в лесу — это была странная шутка, одна из многих его странных шуток.

Но в каждой шутке — только доля шутки. Пока я развлекаю его, мне едва ли что-то угрожает.

Только охотник теряет интерес к дичи, когда дичь поймана. И я не сомневалась, что так произойдет и со мной — так же, как произошло с остальными. Когда меня поймают, я перестану развлекать. И как тогда сложится моя судьба — не известно. Съедят? Выбросят, как ненужную вещь? Отправят в кухню мыть сковородки или поселят в Южной башне и заставят сидеть на пирах рядом с Ингундой и остальными конкубинами?

— Как странно вы говорите, милорд, — сказала я. — Вы ясно дали понять мне и своим людям, что я принадлежу вам. Вы купили меня, посчитав вещью, а теперь решили спросить у вещи — нравится ли ей хозяин?

— Змеиный язычок, — пробормотал он, но не казался недовольным.

— Вы уже второй раз говорите об этом, — теперь я знала, что на верном пути и немного приободрилась. — И уже второй раз повторяю вам: я всего лишь человек. Обыкновенная, слабая женщина. Не змея, но не вещь. Вы можете силой забрать меня из монастыря, силой привезти к себе домой, даже убить, если это покажется вам забавным. Только моего отношения к вам это не изменит.

— Я помню, что ты говорила обо мне, не повторяй, — дракон чуть заметно поморщился.

— Тогда и не спрашивайте, будет ли Виенн принадлежать вам! — я вскочила с постели прежде, чем дракон успел поймать меня. — Потому что ответ вам известен, — мне даже не пришлось прилагать усилия, чтобы изобразить праведный гнев — меня и так переполняла ярость.

— Ты уверена? — спросил дракон очень спокойно, медленно сжимая пальцами воздух как раз в том месте, где я сидела всего секунду назад.

Дилан всхрапнул, и мы одновременно посмотрели на него, но он крепко спал. И все же я понизила голос, когда заговорила снова:

— Не убеждайте меня, что вы еще и глупец.

— Глупец?

— Если не можете понять очевидного.

— Вот как, — сказал он раздумчиво и откинулся на подушки, рассматривая меня из-под ресниц.

— Спокойной ночи, милорд, — сказала я, пятясь к двери. — Желаю вам и вашему брату добрых снов.

— Какая любезная, — протянул он и, кажется, коротко зевнул.

Облегченно вздохнув, я уже нащупала дверную ручку, когда дракон вдруг сорвался с постели и бросился на меня. Его движение невозможно было уловить человеческим глазом — я заметила только мелькнувшую черную тень, а в следующее мгновение оказалась прижатой к двери спиной. Он держал меня за плечи, и совсем рядом было его лицо — темное, со зло блестящими глазами.

— А я не давал тебе разрешения уходить, — сказал он с присвистом.

Теперь в нем явно проскальзывало нечто чужое, отличное от человеческой природы. Он не изменил облика, но мне показалось, что меня опутывают цепями или… змеиными холодными кольцами.

— Опомнитесь, милорд, — пролепетала я, разом растратив всю свою браваду. — Вы пьяны…

— Как сразу заговорила! Может, сначала докажешь, что у тебя на самом деле человеческий язычок? — он наклонился, и губы его оказались в опасной близости от моих губ. — Или все-таки, раздвоенный? Как у змейки? Ну же, Виенн, покажи мне, что ты обыкновенная женщина…

— Милорд, милорд… не делайте этого… — я затрепыхалась в его руках, а потом, не имея возможности освободиться, зажмурила глаза, как будто это могло меня спасти.

И в это время раздался тоскливый вопль — громкий, протяжный. Особенно громкий в тишине спящего замка. Я открыла глаза, испуганно глядя на дракона, и он тоже замер, прислушиваясь, но крик резко оборвался.

Мое сердце успело стукнуть пять раз, когда где-то внизу хлопнули двери и послышались взволнованные голоса.

— Что это?! — Дилан вскочил с кровати, но сразу же сел, со стоном потирая голову. — Что за дьявольщина посреди ночи?!

Гидеон отодвинул меня от двери и позвал брата:

— Пошли, проверим. А ты, — он мельком взглянул на меня, — жди здесь. Запрись изнутри.

Они вышли, причем Дилан приволакивал ноги — похоже, вино подействовало на него сильнее, чем на брата, или выпил он больше.

Разумнее всего было бы последовать совету и запереться, но я положила руку на засов и промедлила, кусая губы. Тоскливый крик до сих пор звучал в моей голове. Печаль, ярость, отчаяние — вот что было в нем. Какое существо, претерпевая какие муки, может исторгнуть такое?!

Я открыла двери и выглянула в коридор. Здесь было темно, потому что светильники уже прогорели. Я слышала голоса слуг — испуганные, дрожащие: что случилось? кого-то убили? это привидение?!.

Все заглушил голос дракона — он говорил спокойно, приказывая разбиться в группы по трое и обследовать замок. Я закрыла двери и опять взялась за засов, но опять передумала. Невозможно оставаться в стороне. Невозможно прятаться, когда кому-то рядом так плохо.

Пройдя коридор на ощупь, я вышла к лестнице. Внизу горели два светильника, и было пусто — обитатели замка разошлись искать кричавшего. Я спустилась, вздрагивая на каждый шорох.

Теперь замок ожил — слышался топот на верхних этажах, люди перекрикивались, лаяли собаки. Один светильник мигнул и погас, и я бросилась ко второму, чтобы поправить фитилек.

— Что это ты тут забыла? — раздался высокомерный голос.

Я сразу узнала его, и обернулась с поклоном:

— Кто-то кричал, госпожа Ингунда, я хотела посмотреть…

— Тебе разве разрешали бродить по замку? Отвечай!

— Прошу прощения, — я поклонилась еще раз. — Но никто не сказал мне, что это запрещено.

— Я говорю.

Она стояла передо мной, возвышаясь на полголовы — красивая, с распущенными белокурыми косами, неприбранная со сна. За ее плечом пряталась испуганная Арнегунда, а из-за нее выглядывала Нантиль. Все три конкубины были в ночных рубашках, простоволосые, Нантиль держала плоский светильник на ладони, а Ингунда — стеклянный фонарь на металлическом колечке.

— Наверное, это привидение, — прошептала Арнегунда, перебирая дрожащими руками четки.

— Милорд отправил слуг осмотреть замок, — сказала я, чтобы подбодрить ее. — И сам пошел узнать, что случилось, вместе с братом.

— Молчать! — гневно оборвала меня Ингунда.

Нантиль опустила голову, избегая встречаться со мной взглядом.

— Простите, госпожа… — начала я извинения.

— Ты! Не удивлюсь, если это твоих рук дело! — сказала Ингунда обвиняющее. Она перехватила фонарь в левую руку и ткнула в меня указательным пальцем правой. Рука ее была перепачкана чем-то, наверное, сажей от фонаря — и от этого показалась костлявой, как у старухи.

— Уверяю вас, я не…

— Молчать! — последовал новый, не менее гневный окрик.

Я благоразумно умолкла, понимая, что угодить этой женщине будет так же нелегко, как совладать со стаей драконов.

— Убирайся, пока я не приказала выпороть тебя, — велела она, потрясая фонарем. — Если узнаю, что ты вздумала воровать…

— Ну а здесь что за крики? — недовольный голос милорда Гидеона долетел из темноты коридора, а следом вышел и сам дракон в сопровождении брата.

Конкубины немедленно бросились к дракону, спрашивая, что произошло. Ингунда, на правах старшей, положила ему на плечо руку. Милорд Гидеон покривился, но руку не сбросил.

— Что вы так переполошились? — он посмеивался, но не мог скрыть раздражения. — Мы осмотрели жилые этажи, ничего подозрительного. Кому-то приснился кошмар, только и всего.

— Только и всего?! — воскликнула Арнегунда. — Да я до сих пор дрожу! Какой ужасный крик! Наверное, это привидение…

— Что за бабские бредни, — дракон досадливо развел женщин в стороны, сделал шаг и тут увидел меня. — А ты почему спустилась? — спросил он, хмурясь. — Я же велел сидеть в моей комнате. И запереться.

— Прошу прощения, милорд… — я не успела оправдаться, потому что начали возвращаться слуги.

— Быстро замок не осмотришь, — сказал один из мужчин, с кухонным ножом наперевес. — Если кто-то и был, он мог запросто убежать по северным лестницам, пока мы туда добирались.

— Или по южным, если он знает, куда идти, — вставил Дилан. — Ловить кого-то ночью в Гранд-Мелюзе — это как блоху искать в мешке проса.

— Да кто будет бегать по замку ночью? — фыркнул дракон. — Кому-то приснился плохой сон. Расходитесь уже. Гости уехали, ворота заперты, остались все свои. Кого вы боитесь? Повара? Или может, Нимберта? Если только, — тут он усмехнулся и покосился на Арнегунду, которая повисла на плече у Нантиль и уверяла, что еще немного — и ее сердце остановится от пережитого потрясения, — если только и в самом деле — привидение…

Арнегунда взвизгнула, и Нантиль бросилась ее утешать.

Милорд Гидеон раскатисто засмеялся, но его не поддержали. Слуги шумно задвигались, кто-то забормотал себе под нос, и даже Дилан выглядел странно притихшим.

— Все, расходитесь по постелям, — приказал дракон и поймал меня за плечо прежде, чем я успела поставить ногу на ступеньку лестницы. — Но с тобой мы еще не договорили. Уверен, у тебя найдется пара цитат…

— Это был крик Мелюзины, милорд, — сказал вдруг мужчина с кухонным ножом.

Вслед за его словами воцарилась тишина, и только потрескивало масло в светильнике Нантиль. Рука дракона на мгновенье крепко сдавила мое плечо, и я едва сдержалась, чтобы не охнуть от боли.

— Ну что за бред, — Гидеон обернулся к слугам. — Расходитесь уже! И не болтайте чепухи.

Мужчина выронил нож, торопливо подобрал его и отступил подальше, опуская голову, но упрямо повторил:

— Мы все уверены, что это кричала Мелюзина. Это плохой знак, милорд, очень плохой.

13. Разделить трапезу с драконом (часть первая)

— Не болтайте ерунды, — дракон насмешливо смотрел на слуг, не отпуская меня, хотя я постаралась улизнуть под шумок. — Наслушались детских сказок?

— Это совсем не сказки, брат, — сказал Дилан, и я с удивлением увидела, что ему страшно — на нем лица не было, и глаза горели… отчаянно.

— Ну конечно, еще и ты начни пугать меня столетними побасенками, — милорд Гидеон начал подниматься по лестнице, подталкивая меня вперед. — Можете устроить тут вечер сказок и легенд, если угодно, — сказал он через плечо, — а я отправляюсь к себе. В постель, — последние слова он прошептал мне на ухо.

Мне стоило огромных усилий, чтобы не броситься бежать. Скорее всего, он только и ждал, что я испугаюсь и совершу какую-нибудь глупость.

Никто не пошел за нами, но едва мы поднялись и свернули к комнатам, внизу раздались приглушенные голоса — слуги обсуждали случившееся. Ингунда резко прикрикнула на кого-то, Арнегунда плаксиво подстанывала.

Я ждала, что дракон заведет меня в свою спальню, но возле самых дверей он меня отпустил.

— Иди спать, — сказал он, и в его голосе были досада и усталость. — И запрись изнутри, мало ли кто здесь орет.

Мне не надо было повторять дважды, и я рванулась к соседней комнате, но взявшись за дверную рукоять, остановилась.

— Это кричала женщина, милорд, — сказала я. — Ваши слуги считают, что это кричала Мелюзина. Речь идет о хозяйке этой комнаты? Возможно, она рассержена, что я заняла ее место?

Дракон тоже не торопился заходить к себе. Сейчас он стоял, прислонившись плечом к стене, скрестив на груди руки, и смотрел на меня, словно зная, что я останусь.

— Хозяйка этой комнаты умерла давным-давно, — сказал он. — И с тех пор здесь жили многие, так что не бойся. Покойники никогда не доставляют столько хлопот, сколько живые. Или ты тоже веришь сказкам о призраках?

— Иногда и в сказке можно найти нечто важное…

— По-моему, ты не хочешь уходить, — сказал он вкрадчиво и сделал резкий шаг в мою сторону.

Я оказалась в комнате со змеями быстрее, чем можно было досчитать до трех, и задвинула изнутри металлический засов.

Снаружи послышались постукивание и тихий смех:

— Если передумаешь, моя спальня заперта не будет, — сказал дракон в щелку между косяком и дверью.

Через какое-то время в соседней комнате раздался скрежет — кто-то передвигал по полу кресло. Я перевела дыханье и подошла к столу, на котором стояла свеча и лежали кремень и кресало. Через неплотно прикрытый ставень в окно проникал свет луны, и я передумала зажигать огонь. Развязала верхний платок и принялась распутывать нижний, размышляя о том, что произошло сегодня. Вот и закончился мой первый день в Гранд-Мелюз. Жутко начался и жутко закончился. Расшнуровав корсаж, я сняла платье и осталась в одной рубашке. Можно было снять и ее — в замке было тепло, хотя камины не топили, но я посчитала, что раздеваться донага в моей ситуации было бы неразумно.

Откинув одеяло, я рухнула на перину, но сейчас же вскочила, вспомнив предостережение Нантиль. Все-таки свечу пришлось зажечь и осмотреть подушки, простыни и покрывала. Вдруг, змея?!. Я ничего не обнаружила и почувствовала себя впечатлительной дурочкой. Но свеча горела, и невозможно было побороть искушение написать хоть пару строчек.

Расстелив пергамент, я продолжила текст, что написала днем:

«Сегодня ночью снова упомянули о даме Мелюзине. Далеко за полночь раздался тоскливый крик, и весь замок переполошился. Один из слуг сказал, что это кричала Мелюзина, и посчитал это дурным знаком. Милорд Гидеон высмеял его, но и ему стало не по себе, хотя он пытался это скрыть. Что касается младшего брата, тот был испуган по-настоящему. Как странно, что люди, которые ни во что ставят гнев небес, боятся тех, кто давно умер, ибо мне сказали, что Мелюзина умерла давно», — выводя эти строки, я невольно прислушалась, но ночь продолжалась тихо, и ничто не нарушало ее спокойствия.

Я записала все события этой ночи и с удовольствием перечитала написанное. Вот теперь сказались усталость и волнение — меня потянуло в сон, и я добралась до кровати, зевая на каждом шагу.

Укрывшись пуховым одеялом, я блаженно вытянулась. Как давно я не спала в такой мягкой и удобной постели… Это несколько примирило меня с замком Гранд-Мелюз и его обитателями, и я уснула сладко и крепко, как никогда не спала в монастыре.

Всего через несколько часов меня разбудил шум в комнате милорда Гидеона. Солнце уже взошло, и на стене лежали солнечные пятна — золотистые, радостные. Но я не стала ими любоваться, а села в постели, сразу подбирая волосы. Если хозяин проснулся, то и мне надо быть готовой. Кто знает, когда ему захочется поразвлечься.

Через стену мне слышен был голос Дилана — тревожный, что-то объясняющий, а потом милорд Гидеон несколько раз повторил: «Вздор! Брось!» — и засмеялся.

Хлопнула дверь драконовой спальни, и я вскочила, поспешно натягивая платье и повязывая платок. Но никто не постучался ко мне, никто не приказал выходить сию же секунду. Подождав около четверти часа, я немного успокоилась. Все же, несмотря ни на что, дракон отпустил меня вчера. Оставалось надеяться, что наложниц ему хватает, и мне будет уготована другая роль.

Почетный цитатник!

Я засмеялась и оборвала смех. Странно было смеяться в пустой комнате. После вчерашних событий я чувствовала неловкость, находясь здесь. Открыв ставень и раму, я впустила в комнату солнце и утренний холодок, и сразу стало веселее. Посмотрев вниз, на брусчатку, которой был вымощен двор, я вспомнила слова Нантиль о даме Мелюзине — она выпрыгнула из этого окна и превратилась в дракайну. Но получается, Мелюзина — сама жертва. Почему же тогда всех так напугал ее крик?

Словно в ответ на мои мысли, я увидела Нантиль, которая быстро шла по двору, а следом за ней бежал Самсон, цепляясь лапами за собственные лапы. Щенок вилял хвостом и тоненько лаял, а Нантиль оглядывалась, подзывая его свистом, когда Самсон отставал.

— Доброе утро! — позвала я.

Нантиль подняла голову, вздрогнула и почти бегом пересекла двор, не ответив на приветствие. Я не успела поразмыслить над ее поведением — ведь только вчера мы вполне дружелюбно разговаривали, как кто-то замолотил в дверь.

Сердце мое сразу оборвалось, и я даже не смогла спросить, кто пришел.

После настойчивого стука раздался недовольный голос Фриды:

— Доброго вам утра, госпожа! Открывайте! Я принесла воду для умывания!

— Простите, — пробормотала я, впуская служанку в комнату.

— Долго спите, — сказала она нелюбезно, поставив на стол кувшин с горячей водой и таз.

Я едва успела убрать чернильницу и пергаменты.

— Все уже встали, — продолжала Фрида, направляясь к постели и расправляя одеяло. — В Гранд-Мелюзе встают с восходом солнца.

— Я проснулась давно, просто не знала, позволено ли мне будет выйти из комнаты, — объяснила я и взяла покрывало. — Не утруждайте себя, Фрида, я сама прекрасно умею застилать постель.

— И что не застелили? — она нахмурилась и закончила свою работу аккуратно, разгладив все складки на подушках и одеяле, потом забрала у меня покрывало и набросила его на постель одним ловким, широким жестом. — Приводите себя в порядок, женская уборная на первом этаже, слева, а потом идите в зал, где большой камин. Милорд завтракает там, не опаздывайте. Он не любит ждать.

— Может, мне лучше поесть в своей комнате? — быстро спросила я. — Или в кухне, как вчера?

— Милорд сказал, что вам надо прийти, когда он будет завтракать, — рассерженно отрезала Фрида. — Я вам передала его приказ, а уже вы решайте — подчиняться ему или нет. Но лучше бы вы подчинились, если не хотите неприятностей.

— Спасибо за совет, я так и сделаю, — сказала я кротко, чтобы не рассердить служанку еще больше.

Мой ответ немного смягчил Фриду. Она взглянула на мой платок, который я повязала на монастырский манер, спрятав волосы и шею, и оставив открытым только лицо от подбородка до бровей.

— Милорд предпочитает мясо, но если хотите, я могу подавать вам только овощи и каши, — предложила служанка. — Вам же нельзя мясную пищу…

Она и в самом деле принимала меня за монахиню, и я благодарно улыбнулась ей, взяв за руку и пожав:

— Вы очень добры, но не хочу вас утруждать. Как говорит святой Брендан Путешественник: «Хоть что ешьте, только человеков не ешьте». Я прекрасно буду кушать то же, что и все. Это разрешено уставом, чтобы не смущать людей. Ведь где лишние хлопоты — там и смущение.

— А ведь и верно, — пробормотала Фрида, осторожно освобождая свои руки из моих пальцев, — нам было бы хлопотно готовить для вас отдельно.

— Вот и решили.

— Не опоздайте к завтраку, — напомнила Фрида прежде, чем уйти.

К завтраку я не опоздала и явилась раньше милорда Гидеона. Слуги уже поставили на стол холодную вареную говядину, крутые яйца и пышный пудинг, пропитанный мясным соком. Были здесь перепелки, жаренные на вертеле, поджаристый хлеб и сладкий пирог с яблоками. Ах, от таких кушаний у меня заныло сердце! Сколько времени я была лишена подобной пищи!

Никогда бы не подумала, что буду ждать появления дракона с таким нетерпением. И ведь еще не известно, какие у них порядки. Может, женщинам здесь не позволено есть вместе с мужчинами, и я должна буду развлекать милорда Гидеона беседой, пока он соизволит завтракать. Я встала у камина — поближе к стене, но не прижимаясь к ней, рядом с каминной полкой, но не опираясь на нее. Так я не сразу попадусь на глаза, чтобы никого не раздражать, но и не покажу, что мне страшно и я прячусь.

Появились Арнегунда и Нантиль — нарядные, увешанные золотыми украшениями, как и вчера. Я-то, наивная, думала, что это ради приезда милорда и для его гостей, но, похоже, конкубины старались выглядеть блестяще в любое время. Интересно, это для дракона? Или из-за дракона? Он потребовал, чтобы я не одевалась, как нищенка, а потом был удивлен, что я нарядилась монашкой. Может, это его приказ, чтобы женщины и с утра сияли, как солнце?

— Я так дурно спала эту ночь, — жаловалась Арнегунда Нантиль, а та только молча кивала в ответ, выражая сочувствие. — Так волновалась! Ты попросишь, дружочек, чтобы твой отец приготовил успокоительные капли? Еще одна такая бессонная ночь — и я заболею…

Нантиль немедленно кивнула. Она заметила меня у камина и сразу отвела глаза. Что ж, наверняка, есть для этого причины — решила я философски. Конкубины не сели за стол, а встали в стороне, приготовившись ждать, как и я. Арнегунда даже не посмотрела в мою сторону, будто меня и не существовало, и продолжала стенать о бессоннице. Но вторая конкубина тут же примолкла, когда послышались шаги и голос милорда Гидеона.

Дракон вошел в зал в сопровождении брата и Ингунды, которая семенила рядом с мужчинами, пытаясь приноровиться под их широкие шаги, и обеспокоенно заглядывала в лицо Гидеону. Делала она это очень участливо — почти прижимаясь к нему и поглаживая по плечу. Когда она напирала уж очень сильно, дракон отстранял ее, но она снова приникала к нему, касаясь пышной грудью.

— …не стоит внимания, — продолжал начатую фразу дракон. — Вы утомили меня, больше слышать об этом не хочу.

Он в последний раз отодвинул Ингунду и с размаху сел в кресло во главе стола.

— Садитесь, — разрешил он, и младший дракон вместе с конкубинами заняли места.

Дилан сидел по левую руку от брата, Ингунда по правую. Рядом с Ингундой устроилась Арнегунда, а еще дальше — Нантиль.

Милорд Гидеон преломил хлеб, и это послужило сигналом к началу трапезы.

— И все же, милорд, нельзя быть таким безрассудным… — начала Ингунда, и было видно, что она уже давно о чем-то уговаривает дракона.

— Ты замолчишь? — спросил он, разрывая перепелку и обмакивая половинку тушки в соус. — Как же мне надоел ваш вой.

— Она права, — сказал Дилан, хмурясь.

— Тогда пригласи священника, — хохотнул дракон, зажевывая перепелиную ножку. — Окропим тут все святой водой, помолимся — и готово! Кстати, — он поднял голову, подзывая кого-то из слуг, — а где девчонка? Ей сказали, что надо придти?

— Э-э… — проблеял слуга, к которому он обратился.

— Она за вашей спиной, милорд, — ответила Ингунда недовольно. — Спряталась в углу, как мышь.

Дракон обернулся, выглядывая меня.

— Ты не голодна разве? — спросил он и указал на место рядом с Диланом. — Садись.

— Милорд, — попыталась возразить Ингунда, — будет ли это приличным…

— А что тут неприличного? — спросил он, забирая говядины и вареных яиц. — Ты же здесь сидишь и находишь это приличным?

Старшая конкубина только кивнула, опуская глаза в чашку. Ела она мало и очень опрятно, постоянно промокая губы платочком. Я постаралась не слишком поспешно сесть за стол, чтобы не вызвать нового недовольства. Дилан демонстративно подвинул свое кресло подальше, но меня сейчас заботило вовсе не это. Я взяла ломтик говядины, хлеба и чуть полила их соусом, хотя страшно хотелось попробовать все и сразу.

Мясо было удивительно вкусным — мягким, вываренным с травами, а соус был терпкий, и острый, и ароматный. Я и не заметила, как расправилась с этой порцией, а потом посмотрела исподлобья, раздумывая, могу ли взять еще. Перепелки манили золотистой корочкой и запахом розмарина с фенхелем. Обложенные кусочками вареных овощей, они словно сидели в гнездышке, поджидая, когда их съедят.

— Попробуй перепелок, — сказал дракон — наверное, проследил мой голодный взгляд. — Попробуй, они сама нежность. Совсем, как ты. Да, Виенн?

14. Разделить трапезу с драконом (часть вторая)

Он опять смеялся, хотя никто из сидевших за столом не поддержал его шутки. Лично мне все это смешным не показалась. Это было оскорбление. Намек на нечто, чего совсем не было, но другие подозревали. Лицо Ингунды окаменело, Арнегунда обижено поджала губы, Нантиль еще ниже склонилась над тарелкой.

Мне тоже следовало опустить глаза и сделать вид, что скабрезные слова пролетели мимо, не задев. Но эти перепелки…

О, эти перепелки!

Никогда еще я не испытывала такого искушения. Гордость моя боролась с крохотными птичками, и никогда еще не была так близка к поражению.

Я бросила короткий взгляд в сторону дракона. Он опустил нож, которым собирался разрезать говядину, и наблюдал за мной с веселым интересом. Он ждал моего ответа, но первой заговорила Ингунда:

— В монастырях теперь живут по другому уставу? — холодно осведомилась она. — Монахиням теперь разрешают вкушать мясо?

— По этому поводу в Писании, наверняка, есть подходящая строчка, — подхватил дракон. — Ну-ка, сестра Виенн, просветите нас этим чудесным утром, — и он вскинул указательный палец, паясничая и передразнивая мать-настоятельницу.

— Сказано, что перепелки прилетели к нам по велению небес, в утешение, — сказала я, глядя прямо перед собой, но чувствуя взгляд дракона, как муху, ползающую по щеке. — Для пропитания и поддержания сил. Об этом написано в «Премудростях» пророка Шломо, глава пятнадцатая, стих двадцатый. А то, что послано небесами в утешение, глупо отвергать. Но все же я откажусь от перепелок, милорд. Если они так же нежны, как и я, то я не притронусь к ним. Ведь не в правилах людей есть себе подобных. Лучше возьму еще мяса, — я подцепила ломтик говядины с общего блюда, — и полью его соусом. Он так похож вас…

— На меня? Чем же? — живо спросил дракон.

— Такой же острый, почти огнедышащий, — ответила я. — И, попробовав его, невозможно не поморщиться.

— Ты меня не пробовала, — тут же парировал он. — Откуда знаешь, что не понравлюсь?

— Так и вы меня не пробовали, милорд, — я чуть повернула голову и наклонилась, чтобы через Дилана посмотреть дракону в глаза. — Но верно угадали про мою нежность. Почему же другим отказываете в умении угадывать внутреннюю сущность без пробы?

В следующую секунду Дилан ударил левой рукой по столу передо мной — со всего размаху, ладонью. Он попал по краю чашки, чашка встала на ребро, и мясо, политое соусом, шлепнулось мне на грудь, а потом упало на колени. Несколько капель соуса брызнули в лицо.

Испугалась не я одна — Арнегунда и Нантиль вскрикнули. Только Ингунда продолжала хранить ледяную невозмутимость.

Слуги замерли, и я тоже боялась пошевелиться, ожидая, что следующим ударом Дилан свернет мне шею. Но он больше не нападал и сел очень прямо, положив руки на столешницу. Немного выждав, я взяла салфетку и вытерла лицо. Очень хотелось демонстративно сбросить еду на пол, но я не стала поступать так гневно и опрометчиво — вернула мясо и хлеб в чашку, и подняла с пола упавшую вилку.

— Это переходит все границы, — сказала Ингунда.

Но если я думала, что она решила вступиться за меня, то ошиблась.

— Эта девчонка сразу показалась мне подозрительной и опасной, — продолжала старшая конкубина, обращаясь к милорду Гидеону. — Как злобно она настроена против вас, милорд! Ее вчерашнее поведение на пиру, при гостях… а сейчас еще и это… Я возмущена, и требую наказания.

Арнегунда поспешила поддержать сестру, закивав, как деревянный болванчик. Нантиль молчала, Дилан сжимал и разжимал кулаки, но тоже ничего не говорил.

Дракон вдруг швырнул нож на стол с такой силой, что перевернул бокал с вином. Красная лужица растеклась — темная, густая, с маслянистым блеском. Ужасно похожая на кровь. Мы все вздрогнули и застыли, ожидая бури. Я прекрасно осознавала, что послужила причиной этой бури, и не сомневалась, что сейчас меня ждет участь соломинки, попавшей в самый центр урагана.

— Как вы мне надоели, — сказал Гидеон угрюмо, словно только что не сыпал двусмысленными шутками и не смотрел весело. — В кои-то веки я нашел себе развлечение, а вы опять нагоняете скуку. Дилан, братик, — он быстро и гибко схватил брата за шею и притянул к себе, сблизив головы, — ты хочешь, чтобы мой цитатник заикался от страха? Если еще раз испугаешь ее, — в его голосе послышались угрожающие шипящие нотки, и я в страхе посмотрела на дракона — мне показалось, еще немного, и между губ мелькнет раздвоенный змеиный язык, — еще раз — и я откушу тебе ухо. Сначала одно, а потом другое.

Дракон отпустил брата, и тот торопливо отстранился, едва не толкнув меня плечом.

— Но, милорд, — начала Ингунда, багровея, — здесь нет вины вашего брата, это все дерзкая девчонка…

— У тебя тоже лишние уши? — спросил Гидеон негромко, подавшись к ней.

— А-а… — Ингунда замолчала на полуслове.

— Говорю в первый и последний раз, — дракон встал и оперся о стол ладонями, по очереди обводя нас взглядом. — Никто больше не смеет затыкать ей рот. Мне угодно, чтобы она говорила. Меня это развлекает. А благодаря вам у меня не так много развлечений в жизни. Тем более уважьте приказ своего господина, что вы все уверены в моей скорой смерти. Считайте это моим последним желанием, — он пнул кресло, сдвигая его, и покинул зал, шагая широко и крепко.

Дилан, запоздало опомнился, и бросился следом за братом.

Ингунда со стуком положила вилку, которую держала до этого.

Кто-то тронул меня за плечо — это была Фрида. Она поднесла полотенце, чтобы я вытерла соус с платья.

— Пойдемте, госпожа, — сказала она, не глядя на меня и держась отстраненно, как и полагается хорошо вышколенной служанке. — Вам надо переодеться.

Я пошла за ней, не оглядываясь, и спиной чувствовала, что конкубины и слуги буравят меня взглядами.

15. Подарок, прихоть и свобода

— Вы опять взяли коричневое, — Фрида укоризненно покачала головой, когда увидела меня в новом платье. — Милорд будет недоволен.

— Но оно мне нравится, — сказала я просто и ничуть не солгала — это платье и в самом деле мне нравилось, как устрице нравится ее раковина.

— Мало ли что вам нравится, — фыркнула служанка. — милорду нравится, чтобы вокруг него были красивые и нарядные женщины. Он прислал вам это, — она со стуком поставила деревянную шкатулку, которую принесла, прямо на чистые пергаменты. — Сказал, что желает, чтобы вы применили это по назначению.

Сердце мое словно ухнуло с неимоверной высоты. Подарок!.. Нантиль сказала, что дракон дарит подарки, когда теряет интерес. Это значит… интереса ко мне уже нет? И это… хорошо или плохо?..

Я смотрела на шкатулку почти со страхом. Она была сделана из черного дерева и закрывалась крохотным замочком, крепившимся к медному ушку. Фрида потопталась на месте, дожидаясь, пока я открою шкатулку, а потом поторопила:

— Ну что же вы застыли? Посмотрите. Милорд сказал, чтобы я передала ему, понравится ли вам.

— Что это? — спросила я, не прикасаясь к темной резной крышке.

— Как с вами сложно, — проворчала Фрида и сама открыла замочек, и откинула крышку.

Наверное, обнаружь я внутри парочку ядовитых змей, я бы так не удивилась!

В крышку шкатулки изнутри было вставлено зеркало, а сама шкатулка была разделена деревянными перегородками, и между ними лежали коробочки, деревянные и стеклянные бутылочки, фарфоровые чашечки, костяные плоские стеки и множество других приспособлений, назначение которых известно лишь женщинам. Я осторожно взяла деревянный высокий флакончик, заткнутый хитрой пробкой с длинным штырьком посредине. Поверхность флакона покрывала искусная резьба. Это была кохлия — сосуд для сурьмы, краски, которой подводили глаза. У моей матери был такой же сосудец — размером не больше ладони, но не такой тонкой работы. Я вертела изящную вещицу, уже полюбив ее всем сердцем.

— Вам понравилось? — деловито осведомилась Фрида, которой надоело мое молчание.

Не ответив, я достала из шкатулки фарфоровую пудреницу, где обнаружилась самая шелковистая и тонкая рисовая пудра, какую только можно было представить. Потом я достала бутылочку розового масла, благоуханье которого тут же заполнило всю комнату, а еще здесь были лебяжья пуховка, порошки кармина и малахита, крохотные щеточки из кости и свиной щетины. Все очень красивое, немыслимо изящное и… баснословно дорогое.

— Передайте милорду благодарность за такой подарок, — сказала я голосом, которого сама не узнала, — но я не могу его принять.

— Почему это? — изумилась Фрида.

— Все это — очень дорогие вещицы, — объяснила я простоватой служанке. — Один флакончик розового масла стоит около ста золотых. Это королевский подарок.

— Сто золотых?! — изумилась она, раскрывая рот.

— Отнесите обратно, пожалуйста, — сказала я, складывая пудреницу и кохлию в шкатулку и закрывая крышку, словно захлопывая собственное сердце.

— Милорд рассердится, — мрачно предрекла Фрида.

— Это уже как ему будет угодно, — я отвернулась, чтобы не видеть, как служанка забирает заветный ящичек.

Нет, принимать его — неразумно. Если это не подарок, чтобы отделаться, то подарок, чтобы купить. Чтобы заставить меня чувствовать себя обязанной. Когда дверь хлопнула, я стиснула зубы и усиленно заморгала, прогоняя слезы. Какая я глупая, если считала, что перепелки — самое сильное искушение. Вот оно — самое сильное искушение. Немыслимое, сводящее с ума. Чего бы я не пожалела за эти прекрасные вещички?

Вздохнув, я села за стол и придвинула чернильницу, чтобы описать события, имевшие место за завтраком. Не успела я перейти к странным словам милорда Гидеона о том, что ему грозит скорая смерть, как дверь открылась от мощного пинка, и в комнату ворвался сам герой моих записей — дракон собственной персоной.

Он явно был не в настроении — черные волосы взъерошены и торчат непослушными прядями, черные глаза горят, и взгляд их страшен, как будто налетел ураган грозовой ночью. Дракон держал ту самую шкатулку из черного дерева и, кажется, едва сдерживался, чтобы не швырнуть ею в меня.

Я уронила перо, позабыв встать и поклониться. А он пересек комнату и с размаху грохнул шкатулкой о стол — как припечатал мои записи, которые я только что выводила старательно и любовно.

— Когда я говорю, что надо взять и пользоваться, — сказал дракон вкрадчиво, — это значит — взять и пользоваться. Почему не взяла?

— Милорд, — сказала я чинно, стараясь на него не смотреть, — это слишком ценный подарок, я не могу его принять.

— С чего ты решила, что это — подарок? — дракон наклонился, пытаясь заглянуть мне в лицо, и я невольно отстранилась, вжавшись в спинку кресла. — Это — необходимость. Я хочу видеть тебя такой, как видел в монастыре. К чему делать из себя чучело? И почему ты не надела другое платье?

— Я уже говорила милорду…

— Пустые отговорки! — почти рыкнул он, заставив меня вздрогнуть, но тут же сбавил тон. — Не бойся, никто не посмеет тронуть тебя в этом замке.

— Тогда позвольте убедиться в этом? — произнесла я тихо, все еще не осмеливаясь поднять глаза. — Позвольте мне одеваться по своему выбору, и если я буду уверена в ваших добрых намерениях, и в намерениях ваших людей, то через некоторое время согласна надеть более привычную для вашего взора одежду.

— Ты мне условия ставить взялась? — хмыкнул он.

Я заставила себя поднять голову. Глаза у него были такими темными, что радужка почти сливалась со зрачком. Сейчас дракон не пылал злобой и раздражением, и даже почти улыбался, но во взгляде нет-нет да проскакивало что-то дикое, звериное… Словно чудовище, скрывавшееся в его сердце, на короткий миг выглядывало из человеческой оболочки, желая посмотреть на меня.

— Как я могу ставить вам условия? — спросила я, постаравшись пожать плечами, хотя все мое тело было сковано страхом. — Всего лишь прошу. Вы примите мою просьбу?

Он отошел от стола, задумчиво потер подбородок, а потом сел на кровать, широко расставив ноги в высоких охотничьих сапогах и повернувшись лицом ко мне.

— Хорошо, — сказал он, хлопнув себя по коленям, — разрешаю тебе одеваться, как хочешь. Пока. Пока я еще согласен потерпеть твою серую унылость.

— Коричневую, — поправила я его, страшно обрадовавшись, что победила в этой маленькой схватке, и пытаясь не слишком выдать радость.

— Без разницы, — от отмахнулся. — Но взамен ты принимаешь этот ящик, — он показал пальцем на шкатулку.

— Не вижу в этом необходимости, милорд…

— А я вижу, — заверил он меня и вдруг улегся на постели, оперевшись на локти. — Приступай, хочу посмотреть, как ты это делаешь.

— Простите?! — я вскочила из кресла, разом позабыв про страх. Гнев, негодование, смущение — не знаю, что сильнее охватило меня в этот момент.

— Что пепеполошилась? — дракон выглядел очень довольным. — Хочу посмотреть, как ты красишь глаза.

— Но в этом нет ничего интересного…

— Крась, — бросил он коротко, и я опустилась в кресло, ощутив дрожь в коленях. Ему нравилось говорить двусмысленности, чтобы выводить меня из себя. И в этой борьбе с ним я еще не преуспела. Щеки мои пылали, и я понимала, что попалась на уловку дракона, как доверчивая овечка. Он только что говорил, что я кажусь ему серой унылостью, а я тут же насочиняла себе невесть чего.

— Не тяни время, сестра Виенн, — подначил меня дракон.

Шкатулка так и манила резной крышкой, от нее пахло темным деревом и розовым маслом, но я медлила ее открывать.

— Вы… — я собралась с духом, чтобы задать мучивший меня вопрос, — вы… забрали эту шкатулку у кого-то из ваших… женщин? — произнести «конкубин» или «наложниц» я так и не смогла.

— Нет, не забрал, будь спокойна. Купил сегодня в городской лавке.

— И это — не подарок, — уточнила я, — а всего лишь ваша прихоть. Так?

— Все верно.

— И он меня ни к чему не обязывает.

— Нет, — тут он улыбнулся открыто и сразу добавил: — хотя мысль заманчивая…

— Тогда я согласна воспользоваться этим, чтобы удовлетворить вашу прихоть, — торопливо сказала я и открыла крышку, пока в драконьей голове не зароились «заманчивые» мысли.

— Что ж, попробуй, удовлетвори, — пробормотал он.

Я постаралась представить, что сижу в своей комнате, в замке отца, и всего-то привожу себя в порядок, проснувшись поутру. И что на самом деле на постели нет никакого мужчины, который развалился в бесстыдной позе и бесцеремонно меня разглядывает.

Несколько капель розового масла на фарфоровое блюдце — и в комнате запахло распустившимися цветами и летом. Чуть-чуть порошка сурьмы, порошка малахита — и размешать…

Действовать тоненьким деревянным кайалом, отшлифованным до каменной гладкости, было гораздо удобнее, чем самодельно заточенной палочкой. Я испытывала самое настоящее наслаждение, возвращаясь к привычному для меня ритуалу. Подкрасив глаза, я с удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале. Теперь монашка Виенн и в самом деле напоминает благородную девицу Вивьенн Дамартен.

— Это красиво, — сказал дракон, и я мгновенно вспомнила о его присутствии — вот он, никуда не делся.

— Да, так глаза кажутся больше и выразительней, — сказала я небрежно, закрывая шкатулку.

— Я не об этом. Ты так красиво это делала, — дракон поводил рукой перед своим лицом, повторяя мои движения, — как будто танцевала. Церковь запрещает благородным женщинам пользоваться краской, это грех соблазнения — так они говорят, почему тебе разрешили краситься в монастыре?

— Наверное, потому что я делала это не ради соблазнения, — мне стало смешно и оттого легко, и я почти забыла о животном страхе перед драконом. Воспоминания о прошлом затронули сердце, согрели душу и… развязали язык. — Моя мать была из северян, — позволила я себе немного откровения, — у них принято подводить глаза жирной черной краской, чтобы уберечь веки от обморожения, и чтобы солнце, отражаясь от снега, не так слепило. Когда мама вышла замуж, то очень страдала от жары и яркого солнечного света — во много раз ярче, чем любой зимой в ее краях. И она красила глаза, отец не запрещал ей. Наоборот, привозил самую дорогую сурьму с востока. Ведь она еще и целебная. У меня было немного сурьмы с собой, когда я пришла в монастырь, а у матери-настоятельницы как раз случилось воспаление глаз. Я убедила ее подкрашивать веки каждый день — и воспаление прошло. Поэтому она и разрешила мне подводить глаза — я ведь такая же светлокожая, как северяне. Правда, она не видела разницы между сурьмой и сажей, — тут я не сдержалась и хихикнула. — И считала их одинаково целебными.

— Что мне нравится в матери Беатрисе, — сказал дракон, внимательно выслушав мой рассказ, — она никогда не загоняла себя в рамки тупого соблюдения традиций. Во время войны мой отряд попал в засаду, и нам пришлось отступить — девять моих людей были сильно изранены. Я думал, не смогу спасти их. По пути попался монастырь. Женский! — дракон хохотнул. — Я не особенно надеялся на помощь, но мать-настоятельница впустила всех и разрешила остаться, хотя устав строго-настрого запрещал мужчинам числом больше трех ночевать в монастыре. Она отличная старуха, мне никогда не было скучно с ней разговаривать.

— Тогда, может вам стоило забрать из монастыря ее? — не удержалась я от колкости. — Ко всем своим достоинствам, мать-настоятельница еще и умеет обращаться с деньгами. Как ловко она выторговала у вас за меня пятьсот монет!

— Все не можешь простить? — дракон перевернулся на бок и подпер голову рукой. — А ведь ты ей и правда была очень дорога, малютка Виенн. Как она плакала, умоляя, чтобы я хорошо к тебе относился!

— Просто сама доброта, — произнесла я сквозь зубы.

— Но согласись, что она оказала тебе добрую услугу, освободив от монастыря, — не сдавался дракон. — Что бы ждало тебя там, Виенн? Однообразие, скука, ежедневные молитвы — меня уже передергивает, едва представлю, — он картинно передернул плечами. — С такими глазами нелегко примерить монашеский куколь, верно?

Он был так уверен, что облагодетельствовал меня, что просто сиял. За окном раздалось радостное щенячье повизгивание — наверное, Нантиль выгуливала Самсона. Я передвинула в сторону шкатулку, поставила локти на столешницу и медленно произнесла:

— А вы уверены, милорд, что я и в самом деле тяготилась монастырской жизнью? Разочарую вас. Мне там нравилось. Я хотела остаться в монастыре до самой смерти. Но вы, своим вмешательством, лишили меня всего и сразу. Неужели вы не понимаете, что всякая разумная женщина предпочтет монастырь жизни в миру? Потому что она выберет свободу.

16. Легенда о Мелюзине

Черные глаза дракона на секунду утратили насмешливость.

— Свобода в монастыре? Это заба-авно, — протянул он. — Впервые слышу подобную ересь. Сестра Виенн, ты ведь говоришь это, чтобы меня уязвить?

— Вы слишком подозрительны в отношении меня, — я постаралась как можно небрежнее перевернуть пергаментный лист, на котором был запечатлен во всех подробностях завтрак в обществе драконов. — Я сказала чистую правду. Но судя по выражению вашего лица, вы даже не задумывались, что женщина может мечтать о чем-то.

— О свободе? — уточнил он.

— О ней, — подтвердила я.

Он пару раз хмыкнул, покрутил головой и сказал:

— Но причем тут монастырь и свобода? Хоть убей, не понимаю, как эти двое могут сожительствовать и не драться?

Меня покоробило его пренебрежительное высказывание, и даже не знаю, что задело больше — касательство святыни или женской свободы.

— Если бы не я, ты бы сидела взаперти, — рассуждал дракон, — спрашивала бы разрешения на каждый чих у своей наставницы, и единственным твоим развлечением были бы сплетни о сестрах и возня с цветочками в монастырском саду.

— Да что вы? А еще — чтение книг в монастырской библиотеке.

— Кому интересна эта замшелая мертвая писанина?

— Мертвая? Похоже, вы не знаете, что такое книга. Это дорога во времени.

— Вот как?! — деланно изумился он.

— Читая книги, я общалась с мудрейшими людьми прошлого, — теперь я говорила горячо, веско, потому что мне очень хотелось донести до темного драконьего сознания, свою правоту. Объяснить, насколько он ограничен в своем понимании свободы. — Их уже давно нет, но я беседовала с ними так же, как с вами. И узнала из этих бесед больше, чем от вас!

— Что толку от твоих знаний, если ты заперта? — спросил он.

— А разве здесь я свободна? — я не утерпела и вскочила, раскинув руки. — Скажите честно, милорд, кому-нибудь из своих жен вы позволите написать письмо господину бен Моше, который служит при дворе короля Альфонсо?

— Мужчине? Да еще из этого нищего племени джудиосов, судя по имени? Какая в том необходимость? — дракон отбросил показную лень и резко сел, оперевшись локтями о колени.

— Разрешили бы? — настаивала я.

— Нет! — отрезал он.

— А я написала ему письмо, и получила ответ, и никто меня в этом не упрекнул! — сказала я с торжеством.

— Ты писала джудиосу? О чем, позволь спросить?

— Я просила его уточнить, что он имел в виду, говоря об ошибочности Толедских таблиц, а он мне ответил, что по его убеждению, год равен трехстам шестидесяти пяти дням, и это разбивает все расчеты магистра Арзахеля.

— Толедские таблицы?

— Похоже, вы впервые услышали о них.

— И магистр Арзахель?

— О да! А сам бен Моша является личным врачом короля Альфонсо и интересуется астрономией. И король не считает джудиосов нищебродами, не стоящими внимания. Наоборот, он очень высоко ценит их знания и даже доверил одному из них свою жизнь.

— Не понимаю, к чему это ты, — дракон тоже вскочил и встал по ту сторону стола. — Зачем спрашивала у лекаря про Толедские таблицы? Решила стать мореходом? Для этого изучаешь астрономию?

— Очень смешно! — я засмеялась саркастично. — Кто же в нашем мире позволит женщине отправиться в плавание по собственному желанию? Тем более стать мореходом! Но никто не запрещал мне в монастыре изучать звезды. А звезды равно светят всем, к вашему сведению — и гордым мужчинам, и женщинам, и даже нищим. В монастыре я могла заниматься тем, что мне интересно, и не зависеть от воли мужчин.

— Можно подумать, я запретил бы тебе смотреть на звезды, — взгляд у дракона потемнел. — Я не запрещаю своим женщинам заниматься тем, что им интересно. Нантиль любит охоту — и я не запрещаю ей участвовать в гоне.

— Да она даже собаку не может назвать по своему желанию! — не сдержалась я. — И после этого вы говорите мне о свободе у вас в замке? Самая страшная участь для женщины, уже вкусившей свободу — снова оказаться в тюрьме. Да еще в такой, которая продлится до самой смерти!

— Это ты про что? — потребовал дракон.

— Про замужество, — объяснила я. — Если вы не поняли. Смотрю на ваших… женщин, и просто поражаюсь их свободе. Две родные сестры, запуганная дочь вашего слуги — они все, несомненно, наслаждаются свободой!

— Они всем довольны.

— Это они вам сказали? — невинно поинтересовалась я.

— По-моему, ты хочешь поссориться со мной, — сказал он, и от него так и повеяло опасностью, и страстью дикого зверя.

— Нет, — я тут же остыла. — Не настолько я безумна, чтобы ссориться с вами. И раз уж выдался момент, хочу поблагодарить за то, что вступились за меня утром. Но почему вы сказали о своей скорой смерти? Это одна из ваших шуток? И причем тут крик Мелюзины? — я умышленно перевела тему, и оказалась права.

Упоминание о прародительнице подействовало на дракона точно так же, как на меня — его близость. Он тут же передумал гневаться и отступил от стола. Неужели, испугался?..

Пройдясь по комнате туда-сюда, милорд Гидеон остановился возле окна, задумчиво постучав пальцами по открытой раме.

— Все это — бабьи сплетни, ничего больше. Не обращай внимания. Как делаю я.

— Невозможно не замечать того, во что верят все, — возразила я. — Как связаны дама Мелюзина и ваша смерть? Или это такая страшная тайна, которую можно знать всем кроме меня?

Дракон досадливо поморщился:

— Это не тайна. Просто легенда, которую придумали про Мелюзину, как многие другие. Пустая болтовня, ничего больше.

— Тогда, может, расскажете? Чтобы я вместе с вами посмеялась над пустой болтовней?

— Да, посмеялась, — пробормотал он.

Давая ему время собраться с мыслями, я собрала пергаменты и сложила их в папку, крепко завязав вязки на ней, и пообещав себе никогда не записывать ничего открыто. Для откровенных записей есть вечер. Так я не буду застигнута наедине со своими мыслями.

— Ты спрашивала, почему у этого замка нет одной башни, — заговорил дракон, и я обратилась в слух. — Согласно преданию, Гранд-Мелюз был построен Мелюзиной при помощи колдовства. Мелюзина считалась весьма искусной колдуньей, о ее проделках до сих пор рассказывают немало сказок вилланы и менестрели. Но колдовство — странная штука, оно дает огромную власть, но всегда привносит какой-то изъян. Так было и с Мелюзиной — в мостах, что она строила, не хватало одного камня, а замок получился без башни. И даже в семейной жизни оказался изъян — Мелюзина скрывала от милорда Раймонда, мужа, что по сути своей была драконом. Каждую субботу она превращалась в крылатую змею, чешуйчатую, с хвостом. Если было полнолуние — становилась змеей вся, а в обыкновенную ночь — оставалась от макушки до пояса женщиной, а ниже становилась змеей. Когда муж узнал об этом, у них уже были дети, старшие обзавелись семьями, младшие еще лежали в колыбели. Муж назвал Мелюзину «проклятой змеей», и она больше не могла оставаться с ним. Она выпрыгнула из этого окна и трижды облетела замок, крича так тоскливо, что с тех пор любой страшный вопль в наших краях называют «криком Мелюзины». По легенде, когда хозяину замка, потомку Мелюзины, предстоит умереть, она прилетает и кричит так же тоскливо и горестно, как в тот день, когда муж прогнал ее. Естественно, что теперь все обеспокоены за меня. Если кричала Мелюзина — жить мне осталось всего ничего.

Я помолчала, обдумывая все, что услышала, а потом сказала:

— Но сами вы в это не верите, милорд.

— Конечно, не верю, — усмехнулся дракон. — Я похож на дурака, который верит в сказки? К тому же, со времен моего дедушки я не помню, чтобы Мелюзина хоть раз кричала над замком. А ведь и мой дедушка, и мой папаша умерли в этих стенах, — и добавил после короткой паузы. — Ты веришь, что это Мелюзина кричала прошлой ночью?

— Нет, не верю, — сказала я задумчиво, потому что его рассказ произвел на меня впечатление. — Я думаю, тот крик издало живое существо. Мне казалось, кому-то было очень больно и плохо, но в то же время я услышала в крике не печаль, а ярость. Если бы Мелюзина оплакивала вашу кончину, вряд ли она вопила бы от ярости.

— Поэтому забудем и не станем больше вспоминать этот бред, — дракон бесстрашно уселся на подоконник, спиной во двор. — Но если ты сейчас проявишь достаточно ловкости и толкнешь меня — я свалюсь и сломаю себе шею. А ты сможешь клятвенно подтвердить, что все дело в крике Мелюзины.

— Вы прекрасно знаете, что я никогда не сделаю ничего подобного, — возмутилась я. — Но, по моему мнению, вы слишком легкомысленны. Разве вам не интересно узнать, кому так плохо в вашем замке?

— Я бы подумал о тебе, — он показал в улыбке зубы, — но ты была со мной, так что — пальцем в небо.

— А саму историю Мелюзины вы считаете правдивой? — спросила я.

— Ты что-то заволновалась, — дракон спрыгнул с подоконника и подошел ко мне почти вплотную. — Я считаю, что как во всякой легенде, в ней есть что-то от правды, но еще больше — от вымысла. Люди любят приукрашивать действительность выдумками. Разве не так?

— Неужели ваш предок мог прогнать свою жену после многих лет супружеской жизни, только узнав, что она — дракайна по крови?

— А, ты пожалела бедную женщину! Доброе сердечко! — Гидеон, посмеиваясь, хотел погладить меня по щеке, но я отстранилась. — Вот мы и подошли к главному в легенде о Мелюзине. Как, по-твоему, она стала драконом?

Я пожала плечами. Разве можно стать драконом? Драконов создали небеса… Вот только зачем было создавать подобных чудовищ?..

— Изначально, Мелюзина была человеческой дочерью, — продолжал рассказ Гидеон, не спеша отходить от меня.

Его близость пугала и подавляла, но мне так хотелось узнать все об основательнице замка, что я не стала показывать неприязни. Уставившись на серебряную пуговицу драконьего камзола, я слушала, жадно впитывая каждое слово.

— Так получилось, что мать Мелюзины тоже была изгнана своим мужем. Она забрала трех дочерей и укрылась у своей родни. Когда Мелюзина подросла и узнала правду, ее отец был уже счастливо женат во второй раз и обзавелся кучей наследников. Мелюзина убила его, отомстив за мать.

— Убила отца? — спросила я тихо.

— А мать, узнав об этом, прокляла ее. И с тех пор моя прародительница обзавелась чешуйчатым хвостом и парой крыльев в придачу. Очаровательная история. Да, Виенн?

— Страшная, — выдохнула я. — Вы уверены, что это правда?

— Не знаю, насчет всего остального, но то, что Мелюзина была драконом — верно, как на духу, — заверил меня Гидеон. — Потому что благодаря ее крови я тоже каждую субботу превращаюсь в крылатую змеюку. Хочешь как-нибудь посмотреть?

Я подняла на него глаза и не смогла сдержать ужаса и омерзения.

— Именно это подумал милорд Раймонд, когда узнал правду о своей жене, — сказал дракон, но на сей раз ухмылка у него получилась кривоватой. — Через полчаса спускайся во двор, придут просители, я хочу, чтобы ты была со мной.

Он вышел из комнаты, а я торопливо достала чистый пергамент, чтобы записать поскорее все, что только что узнала.

17. За плечом дракона

Вниз я сбежала пораньше, чтобы не рассердить дракона опозданием, и чуть не столкнулась на выходе с Диланом, которому как раз вздумалось подняться.

— Смотри, куда летишь, — сказал он, брезгливо отряхивая камзол в том месте, где наши одежды соприкоснулись.

Я поспешно отступила и поклонилась, пробормотав извинения. Я надеялась, что младший дракон сейчас же уйдет, но он как будто передумал.

— Куда это ты так мчалась, позволь спросить? — поинтересовался он развязно.

— Милорд приказал быть рядом, когда станет принимать просителей, — быстро ответила я. — Позвольте идти, вы же знаете, он не любит ждать.

— Он еще не спустился, так что не опоздаешь, — со смешком заверил меня Дилан. — Итак, мой брат завел себе новую игрушку и теперь никто не смеет тебя ни в чем упрекнуть?

Я посчитала нужным промолчать, чтобы не разозлить младшего дракона еще больше, а он был зол — и глаза горели, и губы кривились, и каждое слово так и источало яд.

— Но что же будет с тобой, когда моего брата не станет? — Дилан призадумался, нарочито грустно покачав головой. — Считаешь, что спряталась за ним, и никто тебя не достанет? Все слышали, как кричала Мелюзина, и только мой брат прячет голову под крыло, как глупый петух, и не хочет видеть опасности. Или… — тут он цепко посмотрел на меня, — это ты убедила его, что крик Мелюзины — язычество, и верить ему грех?

— Уверяю вас, — сказала я спокойно, хотя в душе моей спокойствия не было ни на горошину, — ваш брат достаточно разумен, чтобы не верить приметам и предрассудкам. Это кричала не Мелюзина, господин, это кричала простая смертная женщина.

— Ты еще и провидица? — фыркнул Дилан, почти повторив слова своего старшего брата. — Досто-ойное приобретение, признаю. За пятьсот золотых Ги купил библиотеку, да еще и отряд шаманов-предсказателей. Что ты еще предскажешь? Дождь на завтра?

Наверху послышались шаги, и Дилан с проклятьем скрылся — только плащ метнулся волной. По лестнице и в самом деле спускался милорд Гидеон. Увидев меня, стоявшую у стены, он остался доволен, хотя ничего не сказал. Я заметила, как обозначились смешливые морщинки в уголках его глаз, и он кивнул мне. Я пропустила его вперед и пошла следом, гадая, для чего мне присутствовать во время приема прошений. Дракон решил поразить просителей цитатами из Писания?

Во дворе, в тени стены, было установлено кресло, в котором сразу расположился дракон и велел мне встать за его правым плечом.

— Ты же как-то цитировала Правду короля Рихтера? — спросил он, чуть повернув голову в мою сторону. — Многое помнишь наизусть?

— Почти все, милорд, — ответила я без ложной скромности, начиная догадываться, для чего я здесь.

— Суммы штрафов помнишь? — последовал новый вопрос.

— Помню, милорд.

— Сколько штраф за кражу молочного теленка?

— Три солида, милорд.

— Проверь, — приказал дракон тощему писарю, который расположился за переносным столиком и раскладывал письменные принадлежности. Возле столика грудой лежали свитки, и писарь довольно долго копался в них, выбирая нужный, потом развернул, проследив пальцем строки и старательно шевеля губами — читал про себя.

— Она права, милорд, — сказал он с некоторым удивлением.

— А если свободный человек совершит кражу со взломом и украдет на два денария? — продолжал испытывать мою память Гидеон.

— К выплате подлежит шестьсот денариев или пятнадцать солидов, — ответила я немедленно.

— Проверь, — бросил дракон писарю, и пока тот разыскивал нужный свиток, весело забарабанил пальцами по подлокотнику.

— Она права, — ответил писарь почти с отвращением, найдя и прочитав нужный параграф.

— Так… — маркграф явно придумывал задание посложнее. — А если свободный совершает кражу со взломом и крадет на четыре денария?

Я не смогла сдержать улыбки — таким детским мне показался вопрос:

— Тогда подлежит к уплате тысяча двести денариев или тридцать солидов.

— Чудесно, — дракон несколько раз кивнул и приказал рыцарям, охранявшим место слушаний: — Пригласите первого.

Рассмотрение прошений затянулась далеко за полдень — вереницей шли вилланы, свободные и полусвободные. Одно прошение сменяло другое — кража коровы, потрава лугов, кража охотничьей собаки, причинение увечий, убийство пса, кража коровы… Дракон выслушивал все самолично, внимательно, задавал какие-то вопросы, чтобы установить вину или ее отсутствие, и если решал наказать — вскидывал указательный палец, и я тут же безошибочно называла цену штрафа.

Правда, делала я это без удовольствия. Сумма в три солида — огромна. Называя ее, я заранее сожалела об ответчике — едва ли он сможет найти столько денег. Если только продаст все свое имущество и себя самого, или украдет что-нибудь, чтобы опять попасться.

Наконец, поток просителей закончился, и дракон отпустил писаря и охрану. Обо мне он ничего не сказал, поэтому я продолжала стоять за его правым плечом, не двигаясь с места.

Милорд Гидеон встал, потянувшись, и сказал со смехом:

— Просидишь вот так до полудня — и задница станет каменной!

Я сделала вид, что не расслышала грубости, стряхивая с рукава несуществующие пылинки.

— Обед давно прошел, — дракон посмотрел на башенные часы. — Я оставил тебя без обеда, цитатник.

— Я ничуть не голодна, — заверила я его, вспомнив о завтраке.

Повторения подобного приема трапезы отчаянно не хотелось.

Наверное, эти мысли слишком явно отразились на моем лице, потому что дракон сказал:

— Не сердись на моего брата и на Ингунду. Раз я приказал — они не посмеют больше тебя задевать.

«Несомненно, ваше слово остановит их даже на краю пропасти», — подумала я, но вслух ничего не сказала, а только поклонилась.

— Ингунда — она хоть и глупая, как курица, — продолжал разглагольствовать дракон, подзывая меня жестом, — но совсем не плоха.

«Особенно — в постели», — продолжила я мысленно диалог с ним.

— Надеюсь, вы поладите, когда узнаете друг друга получше.

«Очень радужные надежды», — отметила я, едва поспевая за ним, шагавшим быстро и широко.

Вслух же я произнесла:

— Надо ли милорду так утруждать себя, рассматривая прошения вилланов? Насколько я знаю, маркграф может поручить это кому-нибудь из своих вассалов.

— Поручить это Дилану, например? — усмехнулся дракон, не оглядываясь. — Он не станет заморачиваться штрафами и просто будет пороть каждого — и просителя, и виноватого. А если я поставлю казначея — он станет завышать суммы штрафов, чтобы прикарманить пару солидов. Значит, мне придется находить людей, которые разбирались бы в законах и следили за ним. Но кто поручится, что и они поведут себя честно? Значит придется приставить к ним шпионов? Нет уж — хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.

— Теперь поняла, милорд, — коротко сказала я. — Конечно, честных людей найти трудно.

— Я принимаю просителей три раза в неделю, — продолжал дракон. — Два раза — вилланов, один раз — благородных. Хочу, чтобы ты всегда была рядом. Если бы не ты, сегодня мы просидели бы до вечера.

— Хорошо, — сказала я, не удержавшись от колкости, — я безмерно счастлива, что могу облегчить вам работу.

Мы уже вошли в замок и начали подниматься по лестнице, когда дракон остановился так неожиданно, что я налетела на него — прямо на широкую крепкую спину, ударившись носом. Я сразу отшатнулась, но дракон обернулся и поймал меня за локоть.

— Слушай, как все эти цитаты, штрафы и прочее вмещаются вот в этой голове? — спросил он тихо и коснулся указательным пальцем моего лба.

Я вздрогнула от этого прикосновения, и милорд Гидеон сразу меня отпустил, но ждал ответа.

— Не знаю, как такое происходит, — сказала я. — Дар небес, не иначе. Мне достаточно прочитать страницу, чтобы запомнить ее до последней буквы, а когда закрываю глаза, — и я в самом деле закрыла глаза, — вижу ее, как будто раскрыла книгу наяву.

Легкое, почти невесомое прикосновение к щеке заставило меня испуганно посмотреть на дракона. Я бы еще и отшатнулась, но позади была стена, и я только и могла, что прижаться к ней спиной. Дракон придвинулся ко мне близко-близко, и тоже зачем-то закрыл глаза, и прикосновение его щеки к своей я сейчас ощутила.

В первую секунду я испытала страх и омерзенье, но потом увидела его опущенные ресницы — густые, красиво изогнутые, такими могла бы гордиться любая женщина, а достались они — мужчине, дракону! Это показалось мне забавным, даже смешным, я не сдержала улыбки, и именно в этот момент Гидеон посмотрел на меня.

— Смеешься? — спросил он приглушенно.

— Вы ведете себя странно, — сказала я, не придумав более умного ответа.

— От тебя пахнет ладаном и розами, — сказал он совершенно невпопад.

— И что?

— Это тоже странно.

— Нет ничего странного, — возразила я, потому что он как-то слишком пристально на меня смотрел. — Я недавно из монастыря, а сегодня по вашему приказу красила глаза, используя розовое масло. Вот поэтому — ладан и розы.

— Убийственные рассуждения, — проворчал дракон.

В это время наверху появилась Нантиль. Она заметила нас и замерла, а потом отступила, стараясь скрыться незаметно, но дракон тоже ее заметил.

— Подойди, — велел он, отстраняясь от меня.

Нантиль не посмела ослушаться и спустилась, спрятав руки за спину, как нашкодившая девочка.

— Как Самсон? — спросил дракон небрежно.

Я не поверила собственным ушам, а Нантиль ответила дрожащим голосом:

— Вы велели звать щенка по-другому, милорд…

— Пусть будет Самсон, — разрешил он и подмигнул мне. — Так как твой пес? Растет?

— С ним все хорошо, милорд, — прошептала Нантиль потрясенно. Благодарю, что спрашиваете о нем…

— Куда ты идешь?

От этого вопроса Нантиль едва не упала в обморок — лицо у нее стало белым, как мел.

— К себе, милорд, — произнесла она, заикаясь.

— Возьми Виенн, — велел дракон. — Я продержал ее сегодня без обеда, попросите на кухне сладостей и чего душа пожелает. Скажите: я разрешил.

— Да, милорд, — Нантиль присела в поклоне.

— До вечера ты мне не нужна, — сказал дракон двусмысленную фразу, прежде чем взбежать по ступеням и исчезнуть из виду.

Мы с Нантиль смотрели ему вслед. Хотелось бы знать, кого он пожелал увидеть вечером — меня или ее.

— Пойдем, — Нантиль заметно оживилась, избавленная от общества дракона, и взяла меня за руку. — Наберем всяких вкусностей и поедим у меня в комнате!

Она потянула меня вниз по лестнице так весело и легко, словно и не прятала глаза за завтраком. Попавшиеся навстречу служанки поклонились, отбегая в строну, и назвали меня госпожой Виенн, пожелав доброго дня.

Я шла за третьей конкубиной по двору, залитому солнцем, а мне казалось, что все еще стою за правым плечом дракона.

18. Тени на стене

— Ты не обижаешься на меня? — спросила Нантиль, пока мы шли к кухне. — Ингунда велела, чтобы мы не смели с тобой заговаривать. Прости, я не могу спорить с ней… Но теперь милорд разрешил, и я обязана подчиниться, — она улыбнулась, и мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

Да, я подозревала, что причиной перемены была именно старшая конкубина, и понимала, что бывшая прачка вряд ли осмелилась спорить с ней, но мне все равно было обидно. Как будто меня предали в очередной раз. Хотя… о каком предательстве могла быть речь, если никто не клялся мне в верности? Я отбросила тягостные мысли и постаралась радоваться предстоящему угощению так же бесхитростно, как и Нантиль.

В кухне она по-хозяйски набрала полное блюдо слоеных пирожков, тартинок с паштетом, забрала жареную холодную курицу и белого хлеба. Повара покосились на нас, но ничего не сказали.

Когда мы вышли во двор, я спросила про щенка.

— Оставила его на псарне, — ответила Нантиль. — Ингунда не хочет собак в Южной башне. Но за ним хорошо присмотрят, — и переменила разговор: — Сядем возле окна и будем смотреть на лес, там чудесный вид, тебе понравится. Не сердись, что я не говорила с тобой утром…

Я быстро взглянула на нее. Она несла блюдо на ладонях, будто святыню, губы улыбались, но брови печально приподняты. В самом деле, зачем сердиться на нее? Кто знает, как бы я поступила на ее месте?

— Совсем не сержусь, — сказала я, и Нантиль благодарно кивнула.

Южная башня, где располагались конкубины, представляла собой настоящее женское царство — дверные ручки отполированы до блеска, на подсвечниках ни капли сального нагара, вдоль окон стоят горшки с цветами, а на входе красуются две огромные вазы с диковинным красно-оранжевым узором, с ветками падуба и клена.

— Здесь красиво, — похвалила я, оценив и порядок, и вкус, с которым все было обустроено.

— Это Ингунда, — призналась Нантиль, — еще она чудесно вышивает, однажды даже вышила в подарок королю настоящую картину — морской бой королевских солдат и мятежников, когда мятежники были побеждены возле Нантского порта. Я видела, там даже можно было разглядеть, какого цвета глаза у воинов.

— Искусница, — пробормотала я, потому что тема вышивки мне не особенно понравилась.

Комната Нантиль, как самой младшей из конкубин, была почти под самой крышей. У меня заныли колени, пока я поднималась по бесконечно длинной лестнице, закрученной винтом. На четвертом этаже ковры были постланы даже в коридоре, и я увидела саму госпожу Ингунду — она стояла у окна, но смотрела, почему-то, в сторону лестницы, словно поджидала нас.

Нантиль хотела прошмыгнуть мимо, но Ингунда властно окликнула ее. Вместе с Нантиль пришлось подойти и мне. Первая конкубина окинула взглядом блюдо с едой и свела блестящие золотистые брови к переносью:

— Разве я давала тебе разрешения брать еду в кухне?

— Милорд разрешил самолично, — ответила Нантиль. — Он велел, чтобы я подружилась с госпожой Виенн.

— Госпожой! — фыркнула Ингунда, и Нантиль тут же опустила глаза, склонив голову в полупоклоне.

Я глаз опускать не стала, и смогла по достоинству оценить роскошное одеяние первой конкубины и не менее роскошное убранство ее покоев — а не было сомнений, что на этом этаже расположилась именно она.

В этот день на конкубине было красивое платье темно-красного цвета, на котором особенно ярко выделялись желтые камни ожерелья, и все в ней радовало глаз, как на миниатюре из книги про жизнь королей и принцесс. Через приоткрытую дверь одной из комнат я увидела огромный сундук, застланный вышитым покрывалом, на сундуке лежали подушка-валик, зеркальце и два золотых браслета. Стены были обиты светлой тканью, и от этого комната казалась залитой солнечным светом. Впечатление усиливало огромное зеркало в медной раме, отражавшее стрельчатое окно с драпировкой, медную чеканную вазу, в которой стояли кленовые ветки с золотистыми листьям, и клетку с двумя канарейками — солнечно-желтыми, как весенние цветы. Кто-то, чью тень я увидела на светлой стене, поднял руку, и канарейки защебетали, заскакав по жердочкам. Уютная, теплая комната, в которой так приятно коротать дождливые осенние дни.

— Милорд разрешил? — протянула Ингунда. — А ты куда смотришь?

Второй вопрос был явно ко мне, и я с трудом оторвалась от созерцания уютной красоты.

— Куда это ты уставилась? — требовательно повторила Ингунда. — И что с твоим лицом? Почему у тебя глаза накрашены, как у гулящей девки?

Щеки мои вспыхнули от подобного оскорбления, но я сдержала гнев:

— Это специальная краска для глаз, госпожа. Ею пользуется даже королева, — тут я не погрешила против правды, потому что королева и в самом деле красила глаза, но королева не нашего королевства, а того, которому принадлежала моя покойная матушка.

Упоминание о королеве остановило Ингунду от требования немедленно умыться.

— Ты возомнила себя королевой? — спросила она высокомерно, так вскинув подбородок, словно собиралась бросить мне рыцарский вызов. Из комнаты с канарейками выглянула Арнегунда — и с любопытством посмотрела на меня. Разнаряжена она была так же роскошно, как и ее сестра, но полюбоваться и позавидовать я не успела, потому что Ингунда ждала ответа.

— Нет, госпожа, я никоим образом не равняю себя с ее величеством, — ответила я смиренно и прибегла к тому же средству, что и Нантиль, — но милорд сам приказал мне накраситься…

Упоминание о драконе поубавило спеси у первой конкубины, но сдаваться она не собиралась:

— Но и это не дает тебе права так бесстыдно смотреть по сторонам, — сказала она. — Зачем высматриваешь? Думаешь, что украсть?

— Нет, госпожа, — я поклонилась и раз, и два, чтобы ей было приятно, — просто поражена вашим превосходным вкусом — комната убрана по-королевски.

Гордое лицо Ингунды немного смягчилось — несомненно, похвала была ей приятна, но она не пожелала баловать меня хорошим отношением:

— Поглазела — и хватит. Убирайтесь, я как раз хотела отдохнуть, пока вы не помешали.

Мы с Нантиль не заставили ее повторять дважды и поспешили уйти.

— Я еще проверю, не солгала ли ты мне, Нантиль! — сказала нам вслед Ингунда.

— Наверняка, подкарауливала нас, — прошептала Нантиль, когда мы отошли достаточно далеко, чтобы нас не могли услышать на четвертом этаже. — Увидела в окно и ждала, когда мы поднимемся. Ей все время чудится, что у нее что-то украли. В прошлом месяце она потеряла кольцо с изумрудом и обвиняла слуг, и била их всех, пока кольцо не нашлось у нее в постели. Она сказала, что кольцо подкинули, но все знают, что она сама его потеряла.

Комната Нантиль была обставлена гораздо скромнее, чем покои первой конкубины, и сразу становилось понятно, что хозяйка не слишком заботится об уюте и красоте. На стене висел арбалет, а на сундуке (безо всяких вышитых покрывал) валялись арбалетные болты. Были здесь и два лука со снятыми тетивами, и вороньи перья для стрел, и сами стрелы, живописно разбросанные на столе. Нантиль сдвинула их локтем, поставила блюдо с угощением и сказала:

— Садись на скамейку, она удобная, а у кресла ножка сломана.

Я села на скамейку, Нантиль придвинула табуретку и первая взяла слоеный пирожок.

— Отсюда видны даже шпили церкви святых Байи и Бреги, — она указала в окно. — Я хожу туда каждую неделю.

— Милорд Гидеон разрешает такие далекие прогулки? — не удержалась я от язвительного вопроса.

— По воскресеньям он никогда не выходит, и ему нет никакого дела до остальных, — ответила Нантиль просто.

— Потому что по субботам он превращается в дракона?

— Я не знаю, — Нантиль покачала головой. — Говорят, что так.

— И лучше болтать об этом поменьше, — сказала Фрида, заходя в комнату без стука, — пока вас кто-нибудь не услышал, — она поставила на стол кувшин, вкусно пахнущий грушами и медом, и две кружки. — Я принесла теплого грушового напитка, иначе получите несварение, если съедите столько жаренного.

— Спасибо, Фрида, вы очень заботливы, — сказала я служанке, пока она разливала ароматный напиток. — А вы не хотите присоединиться к нам? Угоститесь курочкой, полюбуйтесь на окрестности, а заодно проследите, чтобы мы не болтали ничего лишнего.

Служанка уставилась на меня так изумленно, что Нантиль не выдержала и прыснула. Фрида посмотрела на нее, как будто ударила взглядом, и вышла, плотно затворив двери.

— На самом деле, хотела всего лишь ее пригласить, — пояснила я, с трудом сдерживая улыбку.

— Она неплохая, — сказала Нантиль, отламывая куриное крылышко. — Но все слуги подчиняются Ингунде, так что и правда лучше поменьше болтать.

— Но какая тайна в том, что милорд превращается в дракона? По-моему. Об этом все знают.

— Тайны никакой, но лучше об этом не говорить, как будто ничего этого не происходит.

— А ты видела, как он превращается? — спросила я, отправляя в рот тартинку с паштетом. Паштет был так хорош, что хотелось запеть от восторга.

— Что ты, этого никто не видел, — Нантиль невольно оглянулась. — Он всегда запирается по субботам, и никто не смеет его беспокоить, даже брат.

— Почему же?

— Разве можно увидеть дракона в его обличье и не сойти с ума от страха? Разве ты не знаешь, что они устроили во время битвы у Нантского порта?

— Слышала, что они напали на флотилию короля, превратившись в драконов.

— Ты слышала, а мой отец это видел, — сказала Нантиль со значением.

— Но ведь он не сошел с ума.

Такой простой аргумент привел Нантиль в замешательство, но она вскоре нашлась:

— Потому что он был на стороне драконов и находился на берегу. Но хватит об этом. Сейчас такой замечательный солнечный день, не хочу даже думать о драконах.

«Думай или нет — но с одним из них мы живем бок о бок, и от этого не спрячешься», — философски сказала я про себя, беря с блюда еще одну тартинку.

Мы с Нантиль долго сидели у окна, разговаривая о чем-то совершенно незначительном — о Самсоне и охоте, о том, что скоро начнутся зимние ливни, дороги размоет, и в замке станет особенно скучно — ведь бродячие менестрели не доберутся до Гранд-Мелюз, а свои певцы и музыканты уже надоели до оскомины. Но пока солнце совсем по-летнему било в окно, и я развлекала Нантиль игрой теней — складывала руки и пальцы так, что на стене появлялось изображение собаки, гуся, кролика или орла. Нантиль восторгалась этому искренне и шумно, и уверяла, что никогда не видела ничего подобного. Напоследок я изобразила правой рукой разинутую змеиную пасть, дрожа мизинцем, как змеиным языком, а пальцы левой руки растопырила наподобие крыла. Получился самый настоящий дракон, но Нантиль это совсем не позабавило.

Я ушла от нее поздно, уже перед самым ужином, и все раздумывала — надо ли мне приходить к общей трапезе, если не звали. Я была совсем не голодна — наоборот, после пирожков и жареной курицы хотелось лечь в теплую и мягкую постель и понежиться часа два, если уже не всю ночь.

Стукнув кресалом, я зажгла три свечи. Темные тени так и заплясали в углах комнаты, когда я передвинула подсвечник, доставая из папки пергамент, чтобы записать, как сегодня днем мне пришлось присутствовать на драконьем суде, и только тогда заметила, что шкатулка с красками для лица приоткрыта, хотя я прекрасно помнила, что запирала замочек. Я откинула крышку, полная дурных предчувствий, и сразу же обнаружила пропажу — исчезла кохлия, резной сосудец с сурьмой.

19. Поиграй — и обратно отдай

Пергаменты сразу утратили свою привлекательность. Я села за стол, бездумно перекладывая пудреницу, флаконы и щеточки. Если пропала драгоценная сурьма, надо ли сразу рассказать об этом дракону? Ведь шкатулка — его приобретение. И стоит сурьма немалых денег.

Но как поведет себя дракон, узнав о краже? Посмеется — мол, бабские войны меня не касаются? Рассердится, что я не смогла сохранить ценную покупку? Начнет дознание, чтобы найти воришку? И если найдет — то накажет? А если воришкой окажется Ингунда? Она видела, что глаза у меня накрашены, и даже обратила на это особое внимание. Дракон сказал, что она глупа, как курица. Вполне могла устроить покражу, не понимая последствий. Или считает, что милорд все простит ей? Или что я не буду жаловаться?

А если пожалуюсь, а кохлия найдется — не стану ли я посмешищем в глазах обитателей замка? Важная птица — монашка, которую обокрали! А кохлия найдется потом… в моей постели.

Я методично перерыла всю постель и даже заглянула в мешок с книгами, которые отдала мне сестра Летиция, но кохлию не обнаружила. Значит, действительно, украли.

Рано или поздно, это откроется. Даже если дракон не слишком разбирается в женских красках. Возможно, сейчас дракон пойдет мне навстречу, попытавшись найти вора, но что будет потом? Не припомнит ли он мне, что его вовлекли в поиски пропавших женских штучек? Достойное занятие для мужчины, маркграфа и соратника короля!..

Нет, я должна постараться разрешить все сама. Незачем бежать к господину с воплями о помощи. Я по себе знала, как раздражает, когда слуги жалуются друг на друга.

Я задумалась слишком уж надолго, потому что появилась Фрида с подносом, на котором стояли чашка с кашей, кувшинчик с водой и крохотная чашечка с медом, чтобы подсластить воду.

— Милорд с братом уехали, — объявила она, ставя поднос на стол и чуть не столкнув чернильницу. — Поэтому госпожа Ингунда велела принести ужин в вашу комнату.

— Очень мило с ее стороны позаботиться обо мне, — сказала я, поглядев на жалкую порцию каши.

Видимо, первая конкубина посчитала, что мы с Нантиль достаточно поели днем. И судя по всему, ужинать в моей компании она тоже не собиралась.

— Я передам госпоже Ингунде ваши благодарности, — ворчливо заверила меня служанка.

— Не утруждайте себя, Фрида. Я лично поблагодарю госпожу Ингунду.

— Вы — что?..

— Я сама схожу к госпоже Ингунде, вам не стоит беспокоиться, — повторила я, закрывая замочек на шкатулке с красками.

— Если вы решили устроить ссору, то мой вам совет — лучше попыхтите в комнате и успокойтесь, — Фрида встала между мной и дверью с весьма решительным видом. — Милорд не любит ссоры. Очень не любит.

— Их никто не любит, не только милорд, — сказала я, вставая и подхватывая шкатулку под мышку. — Но вы можете успокоиться, я ни с кем не стану затевать ссор. Наоборот, я хотела бы установить со всеми добрые отношения. Это ведь порадует милорда, не так ли?

Фрида топталась между мною и дверью, а потом сдалась, отступив в сторону:

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — пробормотала она. — Ужин унести?

— Нет, оставьте. Я с удовольствием поем, когда вернусь, — заверила я ее с улыбкой.

Служанка выглядела озадаченной и ушла, ворча что-то под нос.

Я вышла следом за ней и направилась прямиком в Южную башню. Конечно, разговор мог подождать и до завтра, но я не привыкла откладывать на завтра то, что можно разрешить сегодня. Да и кто знает, что воровка сделает с кохлией, которая окажется бесполезной в неумелых руках.

На четвертом этаже было тихо, но я поняла, что ко сну никто не готовится. Ингунда вышла ко мне в том же роскошном платье, да еще и с косами, искусно заплетенными от висков и закрепленными на макушке. Как будто вот-вот собиралась пойти на званый пир. Из-за спины первой конкубины с любопытством посматривала юная служаночка, которую я попросила передать, что хочу увидеться с госпожой. Из комнаты с канарейками выглянула Арнегунда. Как видно, сестры были по-настоящему неразлучны и коротали вечер вместе.

— Зачем пришла? — спросила Ингунда недовольно.

— Если вам угодно, принесла краски для лица, о которых мы с вами говорили днем.

Ингунда стрельнула глазами на шкатулку, которую я держала на ладонях — совсем, как Нантиль блюдо с пирожками, но после недолгого колебания покривилась:

— К чему?

— Возможно, вам захочется посмотреть, как они подойдут вам? Или если вам это не интересно, то ваша сестра…

Арнегунда тут же скрылась в комнате.

Ингунда оглянулась, потом опять посмотрела на шкатулку, а потом кивнула:

— Хорошо, разрешаю тебе зайти.

Я почтительно проследовала за ней. Сестры решили провести вечер в тишине, за приятными и спокойными занятиями — на рукодельном столе лежало не доплетенное кружево с челноком, а Арнегунда сидела на скамеечке, перебирая струны лютни. Две служанки держали корзины с нитками, третья стояла на коленях перед Арнегундой, развернув ноты.

Ингунда села за стол, но челнок не взяла, а посмотрела на меня, приподняв брови. Она ждала, но я не сразу перешла к делу. Поставив шкатулку перед старшей конкубиной, я указала на четырех канареек, щебечущих в клетке:

— Чудесные птицы. И они поют, это значит, что за ними хорошо ухаживают.

— Я люблю птиц, — сказала Ингунда и добавила с усмешкой. — Их, хотя бы, приятно слушать.

— О да! Канарейки поют волшебно! По легенде, они раньше были морскими девами, — продолжала я, словно не заметив выпада. — Девы заманивали прекрасным пением моряков, и мужчины, потерявшие голову от любви и страсти, бросались с кораблей прямо в пучину! И тонули!..

Арнегунда испуганно ахнула. Лицо Ингунды было непроницаемым, но взгляд метнулся от шкатулки к птицам.

— Небеса разгневались на жестоких красавиц, — закончила я рассказ, — и превратили их в птиц. Теперь их щебет не опасен, и мы слушаем песни этих пташек без боязни, с удовольствием и пользой для души. Потому что все, к чему имеют касательство небеса, не может больше навредить. Вы согласны?

Сестры переглянулись, и Ингунда скривила губы в презрительной улыбке:

— Так ты привезла это, — она кивнула на шкатулку, стоявшую перед ней, — из монастыря? Как средство для спасения души?

— Нет, это я получила от милорда, — сказала я, открывая крышку.

Служанка уронила ноты, а сестры мгновенно насторожились, но вовсе не из-за содержимого шкатулки.

— Это подарок милорда Гидеона? — переспросила Ингунда, как будто в замке был еще один милорд.

— Да, подарок, — после секундной заминки ответила я.

Ингунда прищелкнула пальцами, обращаясь к сестре, а потом бросила в мою сторону:

— Быстро же ты ему надоела. Ну, показывай, что там пользует королева?

Она заметно подобрела ко мне, и милостиво разрешила, чтобы я припудрила ей лицо и подкрасила кармином губы. Арнегунда наблюдала за нами, забыв о лютне, но когда я приглашающее улыбалась ей, тут же высокомерно вскидывала нос и становилась очень похожа на старшую сестру.

— А глаза? — спохватилась Ингунда, с удовольствием рассматривая свое отражение в зеркале.

— Глаза подкрашивают сурьмой, госпожа, — сказала я. — Это такой черный порошок, он придает глубину взгляду.

— Ну так где он?

— Его украли сегодня.

— Как — украли?! — Ингунда уставилась на меня изумленно. — Кто мог украсть подарок милорда?

— Не знаю, госпожа, — ответила я со вздохом притворного сожаления. — Но самое главное, — тут я достала флакончик с розовым маслом, — эта кража совершенно бестолковая. Ведь порошок бесполезен без розового масла.

— Выйдите все! — приказала вдруг резко Ингунда, и слуги бросились вон, не переспрашивая.

Я посчитала нужным уточнить:

— Мне тоже уйти?

— Ты останься, — так же резко велела Ингунда.

Когда мы остались втроем — я и сестры-конкубины, Ингунда спросила, не глядя на меня:

— Ты говорила о краже милорду?

— Нет, — ответила я коротко.

— Почему?

— Зачем мужчине вмешиваться в женские дела? Ведь мы можем найти сурьму сами. Верно, госпожа Арнегунда? — я посмотрела на младшую сестру, и та чуть не упала со скамеечки.

— Отдай, что взяла, — сказала Ингунда.

— Но я ничего не брала! — залилась слезами ее сестра, молитвенно складывая руки.

— Отдай сейчас же! — повысила голос Ингунда. — Пустоголовая дура! Ты ничего не понимаешь! — потом она посмотрела на меня с подозрительной усмешкой: — А ты и правда колдунья. Я это сразу поняла по твоему взгляду.

— Я не колдунья, — тихо возразила я.

— А как догадалась про нее? — конкубина указала на сестру. — Доставай поршок, Арне. Куда ты его припрятала?

Хныча, Арнегунда чуть распустила шнуровку на груди и извлекла из-за пазухи кохлию. Поставив сосудец на стол, она принялась пощипывать струны лютни, хлюпая носом.

— Возьми, — приказала мне Ингунда.

Я взяла кохлию, еще противно теплую от тела Арнегунды.

— Теперь сколько бы ты ни говорила о краже, мы будем все отрицать, — сказала старшая конкубина. — И впредь следи за своими вещами внимательнее.

— Хорошо, госпожа, — ответила я учтиво. — Мне развести краску, чтобы подвести вам глаза?

— Разведи, — согласилась Ингунда после некоторого молчания.

Я растерла сурьму с маслом и подкрасила конкубину.

— Хорошо бы подтемнить брови, — сказала я, — но госпожа светловолосая, сурьмой это будет грубо. Здесь лучше подошла бы сиена или охра, но у меня в шкатулке ее нет. А вам, госпожа, — я обратилась к Арнегунде, — подкрасить глаза?

Арнегунда тоже милостиво согласилась, и хотя веки ее порозовели от слез, которые она выпустила напоказ передо мной и сестрой, разглядывала она свое отражение с огромным удовольствием.

Ингунда в это время перебирала содержимое шкатулки, спрашивая то об одной принадлежности, то о другой.

— Можем позвать госпожу Нантиль, — предложила я. — Ей тоже будет любопытно…

— Ее звать не будем, — отрезала Ингунда.

— Если желаете, могу подкрашивать вам глаза, когда захотите.

Первая конкубина задумалась, а потом покривилась:

— Не нужно, — и добавила, утешая разочарованно ахнувшую сестру. — Я пришлю служанку, и ты, — она обратилась ко мне, — расскажешь ей все. Не желаю больше видеть тебя в своей комнате.

— Как вам угодно, — согласилась я, собирая шкатулку.

В дверь тихо постучали — почти поскреблись.

— Что еще? — недовольно разрешила войти Ингунда.

Заглянула служанка и доложила, что милорд вернулся.

Сестры вскочили, приглаживая косы и поправляя платье.

— Или позови… эту, — Ингунда мотнула головой куда-то в сторону, говоря, по-видимому, о Нантиль, — и скажи, чтобы принесли мои уличные туфли!

— И мои! — крикнула Арнегунда.

Южная башня заволновалась, несмотря на позднее время. Слуги бегали с туфлями, плащами и флакончиками благовоний, спустилась Нантиль — причесываясь на ходу, испуганная, но, увидев меня, улыбнулась.

— Что за переполох? — спросила я у нее, когда мы ждали, пока Ингунда с Арнегундой заканчивают прихорашиваться.

— Милорд любит, чтобы его встречали все, — ответила Нантиль.

— С цветами и поклонами, — пробормотала я.

— Вы что там шепчетесь? — прикрикнула на нас Ингунда, и мы с Нантиль послушно замолчали, обменявшись понимающими взглядами.

Не прошло и четверти часа, как мы спустились во двор — впереди Ингунда, за ней ее сестра и Нантиль. Я предпочла идти со слугами, хотя они косились на меня. Я держала шкатулку под мышкой и раздумывала, как удачно все сложилось для сестер-конкубин — сейчас они предстанут перед драконом во всем великолепии красоты, чего не скажешь о Нантиль. Но завтра я накрашу и ее. И тогда все будут равны в глазах хозяина. Эта мысль позабавила, и я прикрыла рот ладонью, чтобы никто не заметил улыбку.

Ждать пришлось недолго, и вскоре я услышала голос дракона. Он несколько раз раздраженно позвал Дилана по имени.

— Милорд не в настроении, — прошептал кто-то из слуг рядом со мной.

Конкубины заметно заволновались, а Нантиль отступила на полшлага, словно тоже хотела спрятаться среди слуг.

— Завтра суббота, поэтому, — послышался шепот за моей спиной.

— Всем тихо! — зашипела Ингунда, и никто не осмелился больше заговорить.

Дракон появился в сопровождении брата, а за ним шел грум — молодой парень с некрасивым и угрюмым лицом. Парень был почти такого же роста как драконы, широкоплечий, со сломанным кривым носом. Он следовал за своими господами, глядя в брусчатку двора так внимательно, словно потерял что-то ценное и теперь надеялся отыскать.

— О, все здесь, — сказал дракон, увидев встречавших его женщин.

Конкубины окружили его, он с удивлением пригляделся к их накрашенным лицам и коротко рассмеялся.

— Где монашка? — спросил он, и мне пришлось выйти вперед.

— Твоих рук дело? — спросил дракон, бесцеремонно хватая Нантиль за подбородок. — А эту почему не накрасила?

— Сейчас же исправлюсь, если таково ваше желание, — немедленно ответила я.

— Не надо, — ответил Гидеон медленно. — Сегодня сойдет и так.

И от него словно плеснуло волной животной дикости и ярости. Я ощутила это всей кожей. Захотелось бежать, не разбирая дороги, как можно дальше, сохраняя в себе человека!

Нантиль в руках дракона стала бледна, как смерть, а грум резко отвернулся, и Дилан тоже. Краем глаза я заметила, что появился сэр Нимберт. Он так стиснул зубы, что желваки заходили — как будто собирался броситься спасать дочь.

Но дракон ущипнул Нантиль за подбородок и отпустил.

— Сегодня хочу тебя, — он взял за плечо Арнегунду.

Теперь побледнела вторая конкубина, и только Ингунда не выдала волнения ни словом, ни жестом.

— Сначала покушайте с дороги, господин, — сказала он ровно-заботливо. — Вы придете к нам или накрыть в общем зале?

— Не хочу есть, — сказал дракон, не выпуская Арнегунду, и поманил меня пальцем.

Я подошла, и тяжелая рука легла на мое плечо.

— И ты тоже, — в сумерках блеснули белые зубы — дракон смеялся. Смеялся тихо, с предвкушением, опасно блестя глазами.

— Милорд, двоих?! — взвизгнула Ингунда, мигом утратив невозмутимый вид.

— А что? — он притиснул нас с Арнегундой к себе. — Сла-авная будет игра…

— Но двое?.. — в отчаянье взмолилась Ингунда.

— Хоть тресни — ни одну не отдам! — хохотнул дракон, увлекая нас за собой. — Вперед, я уже на взводе!

20. Расскажи мне о любви

Ингунда бежала за нами до самой лестницы, взывая к здравому смыслу, но здравый смысл гулял сегодня где-то полями асфоделей, позабыв о драконьем замке.

— Отстанешь ты или нет? — рыкнул в конце концов на нее дракон, и старшая конкубина остановилась, бессильно уронив руки. — Надоедливая баба, — сказал он нам, словно нас тоже забавляло происходящее, — всегда хочет испортить веселье.

Он держал нас за талии, и, сказать по правде, почти тащил на себе, потому что мои колени стали ватными, и я спотыкалась на каждой ступеньке, да и Арнегунда выглядела не лучше.

Возле спальни дракона я попыталась воспротивиться и уперлась каблуками. Я все еще держала шкатулку с сурьмой и красками, и теперь ухватилась за эту шкатулку, как за спасительную соломинку:

— Мне надо отнести ваш подарок к себе в комнату, милорд, — сказала я торопливо. — Не изволили бы вы отпустить меня?

— Сбежать решила? — дракон разгадал мою хитрость и пнув двери отправил нас с Арнегундой прямиком в свою спальню.

Столкнувшись за порогом, мы с конкубиной сразу отпрянули друг от друга. Не знаю, что чувствовала она, но именно сейчас я испугалась по-настоящему. До последнего мгновения я надеялась, что это — еще одна драконья шутка, которая призвана высмеять наши страхи. Но шутка получалась несмешной.

— Что встали? — спросил дракон, закрывая двери и запирая их изнутри. — Не знаете, что делать?

Мы с Арнегундой невольно переглянулись. Лицо ее было бледным и смиренно-унылым.

Милорд Гидеон прошел мимо нас и сел в кресло, сбрасывая сапоги. Мы проследили за ним взглядами, и теперь молча наблюдали, как он разувается. Один сапог улетел к стене, со вторым он провозился дольше, пока Арнегунда не опомнилась и не опустилась на колени, чтобы помочь разуться.

— Приятно посмотреть на красивую, нарядную и услужливую женщину, — похвалил ее дракон, и в его голосе я ясно уловила насмешку. — Налей мне вина и разрежь яблоко.

Я смотрела, как Арнегунда подходит к рукомойнику, ополаскивает руки и с обреченностью возвращается, отыскивая нож. На столе стояла чашка с яблоками — огромными, желтыми, пахнущими райскими кущами и солнцем. Конкубина взяла одно и неумело разрезала, с поклоном протянув одну половинку яблока дракону. Тот взял и крепко вгрызся в него, не сводя с меня глаз, а Арнегунде приказал:

— Вино разбавь водой. Сегодня я не хочу пьянеть, — пока она возилась с кувшином, дракон обратился ко мне. Голос у него был тягучий, как патока, но слаще от этого не становилось. — А ты, сестра Виенн, — сказал он, с хрустом откусывая яблоко, — так и будешь стоять в обнимку с ящиком? Он нравится тебе больше, чем я? Поставь его.

На деревянных ногах я подошла к столу, где Арнегунда только закончила смешивать воду и вино. Поставив шкатулку, я не спешила отнимать от нее руки, как будто это могло меня спасти.

— А тебе, Арнегунда, — дракон махнул в сторону конубины огрызком, — тебе этот ящик тоже нравится больше меня?

Она вздрогнула и чуть не опрокинула бокал, куда наливала напиток, а я подумала — почему были выбраны я и она? и почему дракон заговорил о шкатулке с красками? что-то узнал о краже?

Наверное, подобные мысли пришли и Арнегунде, потому что она поспешно замотала головой и ответила, стараясь улыбаться приветливо:

— Нет, милорд, конечно же, вы приятны мне больше всех.

Сказала — и замолчала. Было слышно только, как льется в бокал струйка вина и потрескивает масло в светильнике.

— Вы что-то приуныли, красотки. Чем-то недовольны? А по мне, нет более приятного общества.

— Не знаю, что вы задумали, милорд, — сказала я, по-прежнему держась за шкатулку, — но мне это совсем не по душе. Да и госпоже Арнегунде тоже.

— Ты поднаторела еще и в чтении мыслей? — изумился дракон и тут же позвал: — Арнегунда!

— Я подчинюсь любому вашему желанию с радостью, мой господин! — затараторила она, поднося ему бокал.

— Тогда раздевайся и иди в постель, — сказал дракон, принимая бокал и сразу отпивая больше половины. — Терпеть не могу ложиться на холодные простыни.

— Господин?.. — прошептала Арнегунда.

Я стояла, не веря своему слуху — вот такое развлечение?! А что он потребует потом? Чтобы разделась я? И неужели Арнегунда подчиниться?!

— Чего ждешь? — спросил дракон уже без усмешки. — Раздевайся — и в постель. Повторить еще раз? — глаза его загорелись, и губы сжались в узкую полоску.

Арнегунда всхлипнула и подняла руки, чтобы расстегнуть ожерелье, лежавшее поверх платья.

— Украшения не снимай! — тут же приказал дракон.

Конкубина испуганно кивнула и потянула вязку платья.

— Золото тоже греет, — пояснил дракон, наблюдая, как она распутывает шнуровку на груди, развязывает тесемки на рукавах и снимает платье, оставаясь в длинной, до пят, шелковой рубашке — такой тонкой, что ткань не скрывала ни одного изгиба молодого и сильного тела. — Лежишь на золоте, — продолжал разглагольствовать Гидеон, потягивая разбавленное вино, — и как будто само солнце лежит под тобой.

Я следила за всем этим с ужасом, вцепившись в шкатулку до боли в пальцах.

— Рубашку тоже снимай, — ласково напомнил дракон, потому что Арнегунда замерла перед ним, прижимая ладони к щекам.

Золотые кольца и браслеты сияли на этих красивых холеных руках, никогда не знавших работы тяжелее, чем вышивание.

— Позвольте, я лягу, — попросила конкубина, — и тогда уже… сниму рубашку.

— Снимай сейчас, — не позволил дракон. — Давно ли ты стала такой скромницей? Я уже сто раз видел тебя голой, и ты не особенно смущалась.

Понурившись, Арнегунда потянула вверх подол рубашки.

Я попятилась к двери, стараясь ступать неслышно, чтобы не привлекать внимания хозяина комнаты. Но дракон сразу же заметил, хотя до этого смотрел на конкубину.

— Куда это ты, Виенн? — мягко позвал он. — Я не давал тебе разрешения уйти.

— Невозможно смотреть на это, — еле выговорила я. — И я не буду… не буду…

— Стой на месте, — приказал дракон, отставляя кубок и ткнув в мою сторону пальцем. — А ты раздевайся быстрее! Сколько ждать?

От его окрика Арнегунда ахнула и одним махом стащила с себя рубашку. Дракон оглушительно захохотал. Под шелковой рубашкой обнаружилась еще одна — до колена, без рукавов, полупрозрачная, почти не скрывавшая женские прелести. К ее подолу крепились ленты, поддерживавшие шелковые чулки.

— И чего ты ломалась? — язвил дракон. — Хотела посильнее распалить меня? Иди в постель и опусти полог.

Арнегунда пробежала до постели, скинула туфельки и нырнула под одеяло, плотно задернув занавесы.

— Теперь ты, — сказал дракон мне.

— Что? — мне удалось добраться только до середины комнаты, и я заметалась, как пойманный заяц. — Я… я не стану раздеваться перед вами!

— Я и не прошу, — он переплел пальцы, сложив руки на животе.

— Для чего же тогда… — я не могла подыскать нужных слов, — для чего все это?

— Расскажи мне о любви.

Я настолько не ожидала ничего подобного, что не сразу поняла, о чем он спрашивает, а когда поняла, перепугалась еще больше.

— Что значит — рассказать о любви? — забормотала я. — Милорд, мне ничего не известно об этом… Вы же знаете, я три года жила в монастыре…

— Что говорит Писание о любви? — горящий взгляд дракона прожигал насквозь, и я точно так же, как Арнегунда, прижала ладони к внезапно полыхнувшим щекам.

— Каждое слово священной Книги говорит о любви, милорд, — ответила я, стараясь не поддаваться панике, потому что сейчас в полную силу ощутила драконьи чары, о которых столько говорили. Невозможно было отвести взгляд, и невозможно было… противиться.

— Я молод и полон сил, — произнес дракон приглушенно, — подкрепился вином и яблоками. В моей постели — прекрасная нагая женщина, украшенная золотом, ждущая, пылкая… Есть ли в Писании строки, чтобы передать, что я сейчас должен чувствовать? Или эти чувства небеса посчитают страшным грехом?

— А вы сами не считаете их грехом? — не удержалась я от вопроса.

— Я велел тебе рассказать о любви, а не читать проповеди о нравственности.

Он не рассердился, он опять играл. Я закусила губу, гадая, чего он ждет от меня. Ждет, чтобы я начала смущаться так же, как Арнегунда? Ломалась, изображая скромницу, каковой и должна быть воспитанница монастыря? Это вряд ли. Испугать он меня сможет, но смутить — вряд ли.

— В Писании есть стихи, говорящие о любви между мужчиной и женщиной, — сказала я, внезапно утвердившись духом, и смело встретив огненный взгляд дракона. Как будто невидимые веревки, которыми он опутывал меня, лопнули. — Песнь Песней пророка Шломо. Но эти стихи именно о любви, а не о похоти. Вы уверены, что любите женщину, которую желаете?

Чуть заметно усмехнувшись, милорд Гидеон на мгновение опустил ресницы, но тут же снова устремил на меня взгляд:

— Допустим, уверен.

— Тогда я могу их вам прочитать, — сказала я, словно делая огромное одолжение, и начала: — Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.[1]

— Красивые слова, но совсем не об этом, — сказал дракон, облокачиваясь на кресло и подпирая голову.

Выставив ладонь, я жестом приказала ему замолчать и продолжала:

— Лобзай меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина. Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, пойду я на гору мирровую… Как лилия среди терниев, так возлюбленная моя среди девиц. Мирровый пучок — возлюбленный мой, между грудей моих пребывает. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Дракон медленно опустил руку и чуть подался вперед, слушая жадно. Я видела эту жадность в его глазах, блестевших, как звезды, видела в уголках губ, обычно изогнутых насмешливо. Но нет, это была не жадность, это было нечто-то другое, а что — я не могла сказать, потому что никогда еще мужчина так не смотрел на меня. Губы дракона раздвинулись в полуулыбке, и между ними влажно блеснули белые зубы — как жемчужины.

— Как лента алая губы твои, и уста твои — любезность, — читала я, и все больше загоралась огнем, который был в каждой строчке божественной песни.

Пальцы дракона погладили подлокотники и крепко вцепились в них — совсем как я недавно цеплялась за свою шкатулку, а я совсем забыла, что мы не одни, и что тоже Арнегунда слушает эти строки, и зачитывала нараспев:

— Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! Пленила ты сердце одним взглядом очей твоих… Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.

— Отвернись к стене, — сказал вдруг дракон.

Я сбилась и замолчала, тяжело дыша. К стене? Зачем это?

— Отвернись! — рыкнул он, вскакивая из кресла сильно и гибко, и я тут же развернулась на каблуках, уставившись в стену.

Позади раздались шаги, приглушенные ковром — и дракон встал за моей спиной. Я чувствовала его присутствие всей кожей, будто вместо суконного платья на мне оказалась одна только шелковая рубашка, едва прикрывавшая тело.

— Но не молчи, — прошипел дракон мне в самое ухо.

— Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой — мне, — я читала Песнь Песней, словно в каком-то горячечном сне. — Приди, возлюбленный мой, поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза; там я окажу ласки мои тебе…

— Дальше, — горячее мужское дыхание коснулось моей щеки.

— Благовоние мандрагор, и у дверей наших — всякие превосходные плоды, новые и старые, я сберегла это для тебя, возлюбленный мой. Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его, — я не могла видеть дракона, но мне были видны наши тени на стене, падавшие немного в сторону и косо. Ладони его проследовали от моих бедер до талии, по спине и выше, повторяя очертание тела, но не касаясь его, а потом замерли над плечами, словно дракон размышлял — схватить меня сейчас же или повременить.

— Этот стан твой похож на пальму, — шепотом прочитал вдруг дракон наизусть строки из Песни Песней, — и груди твои похожи на виноградные кисти; думаю: влез бы я на пальму…

Никогда еще я не сталкивалась с мужской страстью, но теперь безошибочно поняла, что это — именно она. Страшная, темная сила, подавляющая еще вернее, чем драконья сущность. Как нависшая над головой скала, которая может обрушиться и раздавить в одно мгновенье, а ты смотришь вверх, понимаешь, что гибель близка, но не можешь убежать.

Словно и не было затаившейся в постели Арнегунды, словно мы остались с драконом одни не только в замке Гранд-Мелюз, но и во всем белом свете.

— Запретный сад — сестра моя, невеста, — продолжила я срывающимся голосом, понимая, что сейчас произойдет нечто недозволенное, чему я должна воспротивиться, но на что у меня нет сил, — заключенный колодец, запечатанный источник…

[1] Здесь и далее Виенн цитирует Песнь Песней царя Соломона

21. Проклятье субботы

Страх, волнение, желание неизведанного и ужас перед ним — все это смешалось в моей душе.

— Положи меня, как печать на сердце свое… — начала я заключительную строфу.

— Уходи, — выдохнул вдруг дракон, и я увидела на тени, как он резко убрал от меня руки.

Я бросилась к двери сразу же, бестолково дергая задвижку. Она поддалась только с третьего раза, и я стрелой вылетела в коридор, промчалась до соседней комнаты, вбежала в нее, заперлась изнутри и села тут же, на полу у порога. Стащила с головы покрывало, а потом развязала платок. Все тело горело, а сердце горело еще сильнее. Сама того не замечая, я шепотом дочитывала последние строки Песни Песней: «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный».

Что же за сила — любовь, если даже ее тень распаляет тебя, как горнило?!

Сколько раз я читала эти строки, но никогда еще они не доводили меня до такого безумия. Я взъерошила волосы, пытаясь избавиться от голоса дракона, что звучал и звучал в моей голове. И вспоминая, что он сказал про пальму и виноградные гроздья, горела негодованием, страхом и… странным волнением. Неужели, я превращаюсь в глупую и покорную конкубину, которую вот-вот поведут на заклание, как овцу, а та и рада будет получить пучок травы, чтобы мясо оказалось пожирнее?!

Вскочив, я заметалась по комнате, но постепенно остыла, и прежний пыл показался мне несусветной глупостью. Я открыла окно, чтобы впустить в спальню ночную прохладу, а потом зажгла свечу, достала перо и пергаменты, и откупорила чернильницу, приступив к описаниям событий сегодняшнего дня. Но я успела написать всего пять строчек, когда из соседней комнаты раздались звуки, которые ни с чем невозможно было спутать.

Короткие женские стоны нарушили тишину замка. Я уронила перо, и щеки мои опять запылали. Я бросилась к окну, закрыла раму, но стоны не стали тише — стена между моей комнатой и комнатой дракона была слишком тонкой. Почти с ужасом я слушала эту древнюю песню любви, и она казалась мне бесконечной, а вскоре к женским вздохам и стонам присоединились мужские — низкие, гортанные. Некоторое время они звучали в унисон, а потом мужской голос прозвучал особенно громко — и стало тихо.

Я перевела дыханье, не осмеливаясь пошевелиться, хотя то, что происходило в комнате дракона, меня ничуть не должно было касаться.

Прочло несколько томительных минут, пока я смогла придти в себя и снова взялась за перо. Пальцы дрожали, и буквы, которые я выводила, получались кривыми, как садовые черви. Словно своими ужимками они посмеивались надо мной, и в конце концов я оставила это занятие, продолжая сидеть в кресле, зажав ладони между коленями.

Пропели первые петухи, и я приказала себе успокоиться и идти спать. Не слишком уж и важное событие — дракон поразвлекся со своей конкубиной, и совершенно непонятно, почему я так расчувствовалась по этому поводу.

С досадой я расшнуровывала платье, и как раз собиралась распустить вязки на рукавах, когда из соседней комнаты донесся тихий женский смех, а потом… опять сладострастные стоны. Я тяжело села на постель, заткнув уши, и долго сидела так, глядя в темноту, потому что свеча догорела и погасла. Когда руки затекли, я решилась узнать, что происходит. В замке было тихо, и я осторожно легла, стараясь не шуметь, как будто меня могли услышать там.

Запели вторые петухи, и мне уже чудилось что-то вроде солнечного дня в отцовском саду, где я сижу под яблоней, держа на коленях книгу, а брат хвастается умением фехтовать и машет деревянным мечом прямо перед моим лицом, когда женщина за стеной застонала особенно чувственно.

Сон отскочил от меня сразу же, и я с колотящимся сердцем вынуждена была выслушивать очередное музыкальное сопровождение драконовой любви. Сунув голову под подушку, я начала наизусть зачитывать стихи, и это какое-то время помогало, но этой ночью дракон, видимо, решил проявить себя весьма пылким любовником. До третьих петухов я еще дважды оказалась невольным свидетелем его страсти. Мужской и женский голоса переплетались, плыли в ночи, и безжалостно терзали меня. Слушая их, я ворочалась в своей широкой постели, и простыни в самом деле казались мне слишком холодными. К рассвету я была совсем измучена и мечтала лишь об одном — чтобы все закончилось хоть когда-нибудь.

С рассветом это и в самом деле закончилось, и я смогла вздремнуть пару часов, пока церковный колокол не объявил начало утренней субботней службы.

Я торопливо вскочила, повязывая платок и зашнуровывая платье, умылась, набросила покрывало и выскочила в коридор.

Возле дверей драконовой спальни терпеливо топтались около десяти слуг. Все они одновременно повернули головы в мою сторону. Я узнала только Фриду, остальные были мне незнакомы. Большинство смотрели удивленно, двое или трое — с насмешкой. На полу стояли ведра с водой, один из слуг держал стопку простыней.

— Всем доброго утра, — первая нашлась я. — Звонит колокол, как мне пройти в часовню? Служба вот-вот начнется.

— Проводите её кто-нибудь, — раздался высокомерный голос Ингунды — я не сразу заметила её за спинами слуг.

Я поклонилась ей, но не заслужила в ответ даже кивка. Старшая конкубина стояла у стены, гордо вскинув белокурую голову, и не взглянула на меня.

В это время дверь спальни милорда Гидеона приоткрылась и оттуда показалась Арнегунда — бледная, растрепанная, краска на глазах размазалась. Вторая конкубина была в шелковой длинной рубашке, надетой швами наружу, и ступала нетвердо. Ингунда тут же схватила простынь и завернула в нее сестру, поддерживая под руку.

Мельком заглянув в комнату, Ингунда шепотом приказала:

— Он спит! Заносите!

Фрида распахнула двери пошире, пропуская слуг с ведрами, и я увидела кровать, полог над которой был приподнят. В утреннем свете, проникающем сквозь приоткрытые ставни, можно было без труда разглядеть скомканное покрывало в изножье постели, и дракона в ней — абсолютно голого, лежащего на животе, отвернувшись к стене.

Я сразу отвернулась, но перед глазами так и осталась греховная и волнующая картина — мужчина, отдыхающий после страстной ночи, красивый, как бог, и…

— Пойдемте, провожу вас, госпожа, — Фрида тронула меня за руку, привлекая внимание.

— Конечно, благодарю, — забормотала я, следуя за ней по коридору.

Навстречу нам шли слуги — они несли ведра с водой, бадейки и ушата, и все это торопливо, сосредоточенно, молча.

Ингунда вела сестру, ласково отбросив с ее лица прилипшую прядку, выбившуюся из косы.

— Думала, что умру, — пожаловалась Арнегунда, пару раз всхлипнув для пущей убедительности.

— Сейчас примешь ванну и отдохнешь, — утешила ее Ингунда. — Нантиль будет ухаживать за тобой. Я сказала ей принести фиников и сушеного винограда.

— Ах, мне сейчас совсем не хочется есть, — Арнегунда приникла к сестре, закатывая глаза.

Мы с Фридой посторонились, пропуская сестер.

— Удивительно, что госпожа вышла из своей спальни, — сказала Фрида, когда мы спустились на первый этаж, и она подождала меня возле дамских комнат, куда я забежала по утренней нужде.

Было очевидно, что служанке не терпелось поговорить об этом, но я не поддержала ее любопытства:

— Слуги несли воду в спальню милорда, но он спал. Вода остынет.

— Ему и холодная сойдет, — проворчала Фрида, недовольная, что я уклонилась от ответа, теперь она вела меня запутанными коридорами по направлению к часовне.

Холодная вода? Я нахмурилась, ничего не понимая. По субботам хозяин замка превращается в дракона, он сам так сказал, но я видела его во вполне человеческом облике. От этих воспоминаний лицо у меня загорелось, и мне стоило больших усилий прогнать греховные мысли и настроиться на покаянный лад.

Служба уже началась, но в часовне почти не было людей. Священник читал молитву, трое женщин поспешили отойти в сторону, когда появилась я, хотя места было более чем достаточно. Я исповедалась и сразу почувствовала себя легче и уверенней. Священник не задавал лишних вопросов и, по-моему, был доволен, что я не стала плакать, жаловаться на судьбу и просить совета, а четко перечислила, в чем согрешила — гневалась, была неблагодарна, поддавалась страстям, гордилась. Маленький органчик пел хрипло, но знакомые звуки религиозных гимнов успокоили мое растревоженное сердце. На время службы я забыла и о драконе, и о Фриде, которая тоже проявила религиозное рвение и простояла рядом со мной всю службу.

— К завтраку придет только господин Дилан, — сказала она, когда повела меня обратно к жилым покоям. — Вряд ли вы захотите сидеть с ним за одним столом.

— Ты права, — я позволила себе улыбку, — ему будет неприятно мое общество.

— Хотите, принесу завтрак в вашу комнату? — предложила Фрида. — Сегодня все дамы будут обедать в своих комнатах. Госпожа Ингунда всю ночь не спала, беспокоилась за сестру.

— Да, я заметила, что они очень близки, — согласилась я осторожно, боясь сказать что-нибудь лишнее. — Но не надо беспокойства, я с удовольствием позавтракаю с вами. Зачем носить еду туда-сюда? Легче придти мне.

— Госпоже не надо есть вместе со слугами, — возразила Фрида и даже сердито потрясла головой, так ее возмутило мое предложение.

— Хорошо, как хотите, — сдалась я.

— Поднимайтесь к себе, я сейчас все принесу, — служанка заправила край юбки за пояс и помчалась со всех ног к кухне, явно не желая оставлять меня одну на долгое время.

Я поднялась на свой этаж, прошла коридор, где уже не было никого из слуг, и остановилась возле спальни дракона. Из комнаты не доносилось ни звука. Любопытство одержало верх, и я осторожно толкнула двери.

Заперто.

Мысленно посмеявшись над собой, я поторопилась спрятаться в комнате со змеями, дожидаясь Фриду. К ее приходу я убрала со стола письменные принадлежности и составила в сторонку чашку с кашей и воду, которые Ингунда отправила вчера для моего ужина, и к которому я так и не притронулась.

Запыхавшаяся Фрида влетела ко мне и сразу успокоилась, обнаружив меня за столом.

— Сегодня капустные оладьи и мясо в остром соусе, — перечисляла она, расставляя на столе чашки. — И еще груши в меду на сладкое. Надеюсь, вам понравится.

— Все выглядит очень вкусно, — заверила я ее, понимая, что страшно проголодалась. — Посидите со мной, Фрида? Вы принесли очень много, тут как раз хватит на двоих.

— Я не смею, — тут же отозвалась она, но было видно, что именно этого она отчаянно хочет.

— Оставайтесь, — коварно подбросила я наживку, чтобы поймать рыбку, — мы могли бы немного поболтать… Трапезничать одной очень скучно.

— Если только просто посижу с вами, — немедленно согласилась служанка и придвинула табурет, сложив руки на коленях.

Я приготовилась уговаривать ее попробовать хотя бы одну оладью, но в это время колокол пробил полдень.

Бомм!.. Бомм!..

— Не хотите ли… — начала я и осеклась, потому что за стеной раздался страшный грохот.

Бомм!.. Бомм!..

Снова грохот! А потом болезненный мужской вскрик и забористые ругательства, и по голосу я безошибочно распознала милорда Гидеона.

— Что это? — спросила я у Фриды, испуганно вцепившись ей в руку.

— Как будто не знаете! — она пыталась говорить ворчливо, но губы у нее побелели и тряслись. — Суббота, он превращается в дракона.

22. Второе предупреждение

— Превращается в дракона? — переспросила я, отпуская руку служанки.

Ответом на мой вопрос были новый возглас боли из-за стены и — ругательства, ругательства!..

Я покраснела, выслушивая упоминания о третьей ноге языческого бога, а Фрида поспешила меня успокоить:

— Скоро он замолчит.

— Замолчит?

— Обычно он долго не буйствует.

— Буйствует? — мне расхотелось есть, и я отодвинула чашку. — Но что с ним? Ему плохо?

— Кто знает? — философски протянула служанка и предостерегла меня, потому что я готова была вскочить: — Не лезьте к нему. Он страшно бесится, если кто-то пытается увидеть его в этот день.

В соседней спальне и в самом деле стало тихо. Фрида заботливо поставила чашку с мясом передо мной и налила в кружку травяного чая, пахнувшего мятой и ягодами. Я сделала глоток, обожгла язык и поставила кружку, прижав ладонь к губам.

— Значит, он отпустил вас ночью, госпожа? — спросила Фрида словно ненароком.

— Да, — ответила я, думая о своем.

— Сразу отпустил? — в ее голосе послышалось разочарование, и я взглянула внимательнее.

— Нет, не сразу, — сказала я медленно, — сначала он кое-что потребовал у меня…

— Потребовал? Что же? — теперь служанка смотрела на меня с восторженным ужасом.

— Нечто возмутительное, — ответила я таинственно, подыгрывая ей.

Она подалась вперед, дрожа от нетерпения услышать о всех тех возмутительных вещах, что дракон проделал со мной.

— И с ним это происходит каждую субботу? — спросила я, указывая в стену.

Фрида кивнула и уточнила:

— Иногда он улетает, но редко.

— Улетает? Улетает из замка?

— Да, я сама видела его дважды, он понимался с Восточной башни! Жутко, скажу я вам!

«И, похоже, после этого зрелища с ума тоже она не сошла», — подумала я, припомнив слова Нантиль, а вслух спросила:

— Но чаще всего он находится в комнате?

— Чаще всего — да, госпожа. Сидит в ванне.

— В ванне?

— Каждую субботу мы наполняем для него ванну. Он сам приказал так делать.

— И никого к себе по субботам не пускает?

— Запирается изнутри, — подтвердила Фрида. — Но что он заставил вас сделать?!.

— Заставил цитировать Писание, — ответила я, удовлетворив свое любопытство.

Челюсть Фриды отвисла.

— Возмутительно, правда? — сказала я. — Заставить цитировать Писание всю ночь напролет. Я совсем не выспалась.

— О… — служанка выглядела огорошенной, но о прошедшей ночи больше расспрашивать не стала.

Мы закончили завтрак, и она унесла посуду, оставив меня одну.

Из соседней комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. Я открыла окно, прислушиваясь, но в спальне дракона было тихо.

Ближе к вечеру ко мне пришла Нантиль и позвала прогуляться. Она выгуливала Самсона, приучая его приносить ей палку, а я сидела на скамейке возле стены, и наблюдала за ними. Нантиль ни словом не обмолвилась о вчерашнем и не проявляла любопытства. Она казалась по-детски беспечной, играя с собакой, да и слуги заметно повеселели. Фрида принесла нам имбирного чая и пирожков, и погладила Самсона по лохматой голове, угостив куриной косточкой.

Две женщины прошли мимо, весело смеясь. Они несли на головах огромные корзины с бельем, а из распахнутого окна кухни доносилось пение — кто-то распевал во все горло веселую народную песенку, отчаянно фальшивя.

— Пойдешь со мной завтра к Байе и Бреге? Только надо встать рано, чтобы успеть к началу службы, — предложила Нантиль.

Разумеется, я согласилась, и даже с радостью. Вырваться из Гранд-Мелюз пусть даже ненадолго — это было великолепно. Мы договорились встретиться в шесть утра возле замковых ворот.

Я вернулась к себе, отказавшись ужинать, потому что хотела провести вечер в спокойствии и тишине. Мой дневник обрел целых три новых страницы и даже рисунок замка Гранд-Мелюз, который я сделала по памяти. Возле Восточной башни я изобразила маленького дракона, как представляла себе этих чудовищ — змей с четырьмя лапами и двумя крыльями, чье тело волнообразно извивалось, а из пасти высовывался раздвоенный язык. Я постоянно прислушивалась — что происходит в соседней комнате? Но из спальни дракона по-прежнему не доносилось ни звука. Может, он улетел?

Помолившись, я легла спять, и спала плохо, то и дело просыпаясь. Но ночь прошла спокойно, и едва рассвело, я была готова к походу в церковь.

Нантиль ждала меня в условном месте, а рядом с ней я увидела грума — парня с перебитым носом.

— Это Офельен, — сказала она, указав на грума, и взяла меня под руку. — Он проводит нас.

Сегодня на третьей конкубине не было богатого платья и украшений, и ее темно-серый наряд был почти таким же скромным, как и мой. Она повязала на голову полосатый платок и превратилась из роскошной дамы в миловидную простолюдинку. Несмотря на ранний час, Нантиль была весела и подвижна, как птичка. Мне показалось, что ей приятнее было надеть простой наряд, чем шелк и бархат, и быть увешанной золотом.

Позевывавший стражник приподнял ворота, чтобы мы могли выйти, и отправился досыпать, а наш путь лежал через поле и опустевшие виноградники. Нантиль уверенно вела меня по тропе между рядами уложенных на землю лоз, а грум Офельен шел позади на расстоянии десяти шагов. Несколько раз я оглянулась на него, но Нантиль засмеялась и толкнула меня плечом в плечо:

— Он не опасен!

В церкви мы пробыли до полудня. Нантиль здесь все знали и вели себя с ней учтиво, как с благородной госпожой. Она уверенно провела меня к месту почти у самого алтаря, и прихожане потеснились, чтобы она могла встать там, где хотела. Когда священник читал молитву святым Байе и Бреге о счастье девичьих сердец, Нантиль наклонила голову, и я, скосив глаза, увидела, что она плачет — очень искренне, пряча слезы, совсем не напоказ.

Мы приняли по кусочку облатки и сели на скамеечку у чаши со святой водой, чтобы отдохнуть. Говорить не хотелось, и мы думали каждая о своем. Боюсь, в отличие от Нантиль, мысли мои были далеки от святой благодати — я все время вспоминала о драконовой спальне и гадала, что же переживает господин маркграф за запертыми дверями.

После службы к нам подошла жена священника, пригласив разделить утреннюю трапезу. Мы ели вкусную деревенскую похлебку с серым хлебом, и Нантиль вполголоса беседовала с женой священника и еще какими-то женщинами, также приглашенными к столу. Она представила меня, умолчав о том, как я появилась в замке Гранд-Мелюз, и все тут же вспомнили о своих паломничествах в монастырь святой Пучины, а одна из прихожанок сказала много добрых слов о матери-настоятельнице.

Я отвечала односложно, и когда речь зашла о матери Беатрисе, предпочла промолчать. Расхваливать ее доброту мне вовсе не хотелось.

— Хорошо было, правда? — спросила меня Нантиль, когда мы шли обратно.

Солнце пригревало по-летнему, Нантиль несла пресный церковный хлеб, завернутый в салфетку — подарок в благодарность за пожертвования, а грум Офельен следовал за нами на расстоянии десяти шагов, с деликатностью хорошей тени.

Я кивнула, говорить мне совсем не хотелось. Я наслаждалась первой за последние несколько лет свободной прогулкой и хотела впитать и запомнить каждое мгновение, каждую частичку солнечного света, запах скошенной травы и щебет птиц.

— Возвращаться не хочется, — протянула Нантиль, и я мысленно с ней согласилась, но вслух ничего не сказала. — Стать бы птицей и улететь, — продолжала мечтательно она, глядя в небо.

«Стать драконом, как Мелюзина», — подсказала я ей мысленно.

— Только он ведь догонит, — как будто услышав, ответила Нантиль с нервным смешком.

«А почему бы и правда не убежать?» — я оглянулась на грума.

Он жевал травинку, глядя себе под ноги, но это ничего не значило — уши у него были на месте, наверняка, слышал каждое слово. Я не стала заводить опасных разговоров, хотя идея сбежать из Гранд-Мелюза необычайно мне понравилась, только надо было обдумать ее потщательнее, ведь я уже знала, как дракон выслеживает свою добычу, да и он сам признался, что ему понравилось бы догонять меня. Возможно, и Нантиль уже испытала что-то подобное. Нет, спешно такие вопросы не решаются.

Когда вдали показались зубцы замка, Нантиль громко вздохнула. Она звала меня посидеть с ней, но я отказалась, сославшись на усталость. На самом деле, мне не терпелось побывать у драконьей спальни. Взбежав на второй этаж, я оглянулась и снова попыталась открыть дверь, и снова потерпела неудачу. Постучать? Нет, на это я точно не решусь. Я ушла к себе и до сумерек лежала на кровати, уставившись в потолок и подскакивая при любом шорохе.

Ночь дракон провел также затаившись, и утром понедельника не спешил выходить.

Я успела переделать все свои утренние дела, получила порцию каши и печеное яблоко от Фриды, позавтракала у себя в комнате в компании записей о замке Гранд-Мелюз и его обитателях, когда в спальне дракона раздались тяжелые шаги. Я вскочила так стремительно, что едва не опрокинула стул. Метнувшись к порогу, я приоткрыла дверь, боясь выходить, потому что не знала, как поведет себя дракон, снова превратившийся в человека. Осталось ли в нем хоть что-то человеческое?..

Прошло около четверти часа, пока засовы заскрипели, и в коридоре появился милорд Гидеон — ничуть не изменившийся внешне ни ростом, ни комплекцией, только небритый и такой бледный, словно пил всю ночь не переставая, да еще выплясывал сальтареллу.[1]

Потирая лоб, он пошел по направлению к лестнице, а я следила за ним, пока он не исчез из виду, спустившись на первый этаж. Только тогда я на цыпочках пробежала коридор и тихонько открыла дверь его спальни, заглянув внутрь.

Все в комнате было как раньше, не считая опрокинутого кресла и рухнувшей полки с книгами. Сказка о путешествии великанов валялась у противоположной стороны, раскрытая, с замятыми страницами. Я проскользнула в комнату и прикрыла за собой двери, стараясь, чтобы она не хлопнула.

Подобрав книги, я сложила их стопкой на столе, поколебавшись, когда дело дошло до истории великанов. Но я отказалась от мысли взять ее «на время» и положила в общую стопку. Какую ванну мог принимать дракон? Осмотрев комнату и обойдя кровать, я нашла ответ — за драпировкой обнаружился вход в смежное помещение. Здесь не было окон, а стены были выложены дубовыми плашками. Стоявшая посредине огромная круглая ванна из меди, была меньше чем наполовину наполнена водой. На полу здесь и там еще не просохли лужи. Я измерила ванну — она была пять шагов в диаметре, с бортами высотой мне по пояс, и вода в ней была холодная — почти ледяная.

Узнав, что было возможно, я поторопилась уйти и сделала это очень вовремя. Потому что только я скрылась в своей спальне — пришли слуги. Я слышала, как они переговаривались, вычерпывая воду, и как приводили в порядок спальню своего господина, навешивая полку.

День опять выдался почти летним, я открыла окно и передвинула стол, чтобы можно было вести записи и наслаждаться свежим теплым ветерком. За этим занятием и застал меня дракон, неожиданно распахнувший двери.

Он стоял на пороге мрачный, лохматый, но поманил меня пальцем так же, как раньше.

— Просители пришли, — коротко сказал он. — Пойдем со мной.

Я тут же отложила перо и даже не убрала письменные принадлежности — на все ушло несколько минут. Все это время дракон ждал меня, не двигаясь с места, и под его пристальным взглядом я чувствовала себя ужасно неловко. Знает ли он, что я оказалась невольным свидетелем его любовных игр? А может, он сделал это специально, чтобы меня смутить? В любом случае, я решила не говорить о том, что произошло. Прикинуться, будто ничего и не было.

Мы спускались по уже знакомой мне лестнице во двор, и когда солнечный свет из узкого бокового окна коснулся лица дракона, он поднял ладонь, загораживаясь, и поморщился.

— Вы плохо выглядите, милорд, — осмелилась сказать я.

— Чувствую себя еще хуже, — пробормотал он.

— Это так утомительно? — не удержалась я от любопытства и сразу подумала, что веду себя настырно, как Фрида, но смолчать не смогла.

Дракон хмыкнул и бросил на меня короткий взгляд через плечо:

— Со временем узнаешь, — сказал он туманно, и вид у него был очень довольный.

— Узнаю — что? — изумилась я. — Разве можно научиться превращаться в дракона?

Еще один короткий взгляд через плечо — уже менее довольный.

— Ты умеешь разбивать мечты, — проворчал дракон и перескочил сразу через три ступеньки. — Я думал, ты спрашиваешь меня кое о чем другом.

— У вас даже в мыслях — один разврат! — возмутилась я, еле успевая за ним.

— А у тебя мысли благочестивые?

— Я была в церкви в субботу и в воскресенье.

— Какая набожность!

— В отличие от вас, — сказала я уже сердито, понимая, что он снова подшучивает надо мной. — Вы заперлись на два дня и ничего не ели. Конечно, я волновалась за вас.

— Волновалась за меня? Ведь врешь, хитрая монашенка, но я притворюсь, что верю, — сказал он, посмеиваясь. — Только как видишь, со мной все в порядке.

— Судя по вашему виду, не все.

Он поскреб шею и ничего не ответил.

Мы вышли во двор, и дракон занял кресло в тени стены. Я встала справа и чуть позади — так привычно, словно делала это ежедневно в последние три года, и просители пошли чередой.

Я ни разу не ошиблась, назначая штрафы, и внимательно слушала, как дракон разбирает человеческие жалобы. Это было интереснее, чем рассказы сестры Летиции о жизни в миру. Просителей пришло много, и мы освободились лишь в три часа по полудни, опять оставшись без обеда.

— Поешь со мной? — спросил дракон, когда стражники проводили последнего посетителя.

— Если вам угодно, милорд, — ответила я сдержанно.

— Угодно, — заверил он меня. — Приятно видеть хоть одно некислое личико.

— Даже не знаю, радоваться ли тому, что кажусь вам… съедобной.

Дракон засмеялся, будто я сказала что-то очень смешное, и прежде чем я успела отстраниться, потрепал по щеке.

— А вот это было совсем лишнее, — сказала я строго и уже ему в спину, но он только помахал рукой, предлагая мне следовать за ним и не отставать.

В этот день мы были неразлучны — дракон не отпускал меня ни на шаг. Я боялась дальнейших намеков о ночи с пятницы на субботу, но дракон говорил о чем угодно, но не о ней — о просителях, о книге про великанов и даже о церкви Байи и Бреги, упомянув о великолепных тамошних витражах. К концу дня он уже выглядел и вел себя, как тот милорд Гидеон, которого я встретила в монастыре святой Пучины, и только щетина на его щеках и подбородке напоминала о субботнем затворничестве.

Не пожелал он больше говорить и о своем превращении, и на все мои расспросы отвечал ничего не значащими фразами или шутками. Вечером я снова оказалась в его спальне, но только для того, чтобы до полуночи сражаться с ним в шахматы. Я устала, но дракон был полон сил и спать не желал. Первые две партии он проиграл подчистую, но в третьей победил, потому что я прозевала ладью и коня. Победа обрадовала его, как мальчишку, и он милостиво отпустил меня отдыхать, а сам еще весело напевал у себя в комнате.

Так продолжилась моя жизнь в Гранд-Мелюз.

Дилан почти неотлучно находился при брате и больше меня не задирал, хотя мира между нами не было, судя по взглядам, которые он бросал на меня время от времени. Ингунда оказалась верна слову и прислала ко мне молоденькую служанку, которой я объяснила, как разводить порошок сурьмы маслом и менять оттенок краски, добавляя малахит. Старшие конкубины отныне ходили с накрашенными глазами, но отношения ко мне не переменили и обращались так же высокомерно, как и прежде. Нантиль разговаривала со мной безбоязненно, и несколько раз брала с собой, когда навещала отца. Сэр Нимберт держался отчужденно, но был неизменно вежлив и даже соизволил поговорить со мной о лекарственных травах, в которых хорошо разбирался. При мне он готовил мятную настойку для Ингунды — она жаловалась на головные боли, и делал мазь из синих цветов растения с забавным названием «ножка жаворонка» от боли в суставах. Но когда я спросила, делает ли он лекарственные снадобья для дракона, ответил, что милорд здоров, как бык, и лекарства не пользует.

Слуги в замке, поначалу дичившиеся меня, вскоре осмелели и начали обращаться с просьбами составить письмо или разъяснить тот или иной статут королевских законов. По мере возможности я старалась помочь каждому, и была одинаково уважительна и к помощнице экономки, и к младшему повару.

Мы пережили еще две бурных ночи в компании с Арнегундой, во время которых я пыталась спать, спрятав голову под подушку, и еще одну субботу, после которой дракон показался только вечером воскресенья — бледный и мрачный, как после сильного похмелья. Но уже на следующий день силы вернулись к нему, и он вознамерился устроить охоту на кабанов. Дилан был недоволен, хотя возражать открыто не осмелился. Зато я услышала, как он кричал на ловчего, приказывая, чтобы собак и людей взяли в два раза больше.

Вечером вторника милорд Гидеон захотел сыграть в шахматы, и мы засиделись за полночь. Он предлагал расположиться на кровати, но я предпочла табуретку, потому что наедине с ним, а тем более так близко, чувствовала себя, как заяц, решивший по-дружески выпить с волком. К тому же, после драконьих забав с Арнегундой я не могла даже прикоснуться к его постели. Но самого милорда такие тонкости не волновали. Он развалился на подушках и не испытывал ни малейшей неловкости.

Сначала я хитрила и незаметно поддавалась, но вскоре пожалела об этом, потому что недооценила противника, и вынуждена была защищаться по-настоящему, чтобы не проиграть на шестом ходу.

— Ты прижилась в замке? — спросил он, переставляя офицера.

— Вы очень добры, что интересуетесь, — сказала я, защищая королеву пешкой.

— Но ты не ответила, — забирая мою пешку, он коснулся моих пальцев, и я тут же убрала руку. Он заметил, но ничего не сказал.

— Все хорошо, милорд, — я передвинула ладью, угрожая шахом, и дракон задумался.

Я не торопила его с ходом, и мы молчали около четверти часа, после чего мой противник выдвинул на защиту второго офицера. Теперь подумать пришлось мне.

— Какого цвета твои волосы, Виенн? — спросил вдруг дракон.

— Что? — я вскинула на него глаза.

Он смотрел с усмешкой, подперев рукой голову.

— Ты все время прячешь волосы, а мне интересно — какого они цвета.

Я передернула плечами — разговор переставал мне нравиться, и ответила небрежно, делая ход королевой:

— Обыкновенные, серые.

— Покажи? — предложил дракон, передвигая коня. — Сними платок?

— Нет, — ответила я тотчас.

— Почему? — протянул он лениво.

— Потому что не хочу.

Наши взгляды встретились над шахматной доской.

Драконьи глаза загорелись уже знакомым мне огнем.

— Боюсь, буду настаивать, Виенн, — сказал он, понизив голос.

Сердце мое заколотилось. Отказать резко? Кто знает, не захочет ли он тогда сорвать с меня платок насильно. Снять платок самой? Но не будет ли это шагом к моему падению? В книгах опытные соблазнительницы действовали именно так — снимали платок, перчатку или шейную ленту, и это распаляло мужчин сильнее, чем открытая нагота. Не будет ли это знаком, что расставшись с платком я уже готова расстаться и с остальной одеждой?

Молчание затягивалось.

— Виенн? — повторил дракон, и не дождавшись ответа медленно сел, подбираясь ко мне. — Ну же, я хочу посмотреть…

И тут ночь разорвал женский надсадный вопль. Крик, полный ярости, тоски и злости прокатился над замком и резко оборвался.

[1] Быстрый танец времен средневековья

23. Охота начинается

Дракон сорвался с места так стремительно, что меня обдало ветром.

— Запрись! — крикнул он уже от порога.

Я услышала, как он промчался по коридору, и только тогда вскочила с табуретки.

Запереться? И ждать в неведении?

Женский крик все еще звучал в моей голове — полный боли, злобы, муки. Кому же настолько плохо под сводами этого замка, что душа стонет так страшно?!

Сначала я хотела взять свечу, но передумала. Со свечой легче пропустить того, кто захочет остаться скрытым, и легче выдать себя. Я вышла в коридор и пошла в ту сторону, куда убежал дракон. Как и в первый раз, внизу были слышны взволнованные голоса слуг, но я пошла не вниз, а поднялась по лестнице на верхние ярусы.

Здесь было темно и тихо. Прислушиваясь к каждому шороху, я шла по коридору, перебегая полоски лунного света, лежавшие на полу и стене. Я скорее почувствовала, чем увидела кого-то впереди. Это мог быть кто-то из слуг, кого дракон отправил обыскать замок, но что-то заставило меня юркнуть в нишу, куда не достигал лунный свет, и затаиться.

Кто-то и в самом деле двигался по направлению ко мне. Причем шел точно так же, как и я до этого — крался, как вор, перебегая лунные пятна. Я вжалась в стену, стараясь слиться с ней в одно целое.

Тень промелькнула мимо за одно мгновение. Но это точно была не женщина. И я была почти уверена, что узнала мужчину — грума Офельена, парня с перебитым носом. Но если он осматривает замок по приказу маркграфа, то почему крадется в темноте один?

«Ты делаешь то же самое, — напомнила я себе. — Значит, и у него могут быть свои причины».

Когда шаги Офельена затихли, я вышла из своего укрытия. Вряд ли имеет смысл идти туда, откуда пришел грум. Поразмыслив, в пошла вниз по другой лестницей, и угадала — почти сразу впереди послышался голос милорда Гидеона. Я ускорила шаг, но в последний момент остановилась.

Дракон был не один. Я услышала голос его брата и… голос Ингунды.

— …да отстаньте вы от меня со своей Мелюзиной, — ворчал дракон.

— Это знак! Надо отменить охоту! — говорил Дилан, а Ингунда вторила ему.

— Угу, сейчас, — хмыкнул дракон. — Разбежался и полетел.

— Вам надо поберечь себя, — заботливо упрашивала его Ингунда.

— Вдруг что-то произойдет… — начал Дилан.

— А ты не каркай, — посоветовал дракон. — Вы дадите мне пройти? Что вцепились-то?

Это девчонка виновата, — сказала Ингунда, и все трое резко замолчали.

Потом заговорил дракон, очень спокойно и ровно:

— Слышу новый бред? Как же ты надоела…

Но Ингунда решила, по-видимому, высказать, что накипело на сердце:

— Уверена, это ее проделки. Не понимаю, зачем вы притащили ее сюда, господин. Она опасна, я чувствую это. Она уже очаровала всех ваших слуг, кто знает, что сделает потом? А вдруг она колдунья?

— Колдунья в монастыре? — усмехнулся Гидеон.

— Они очень хитры, — не сдавалась Ингунда. — Чтобы полакомиться мясом, и волк может примерить овечью шкуру. Вспомните, Мелюзина закричала в первый раз, когда она появилась.

Послышался слабый вскрик, и я узнала Арнегунду. Значит, и она там. А следом раздался и ее голос — дрожащий, испуганный:

— Милорд! А вдруг дух вашей праматери недоволен, что вы поселил в ее комнате монахиню?!

Ингунда и Дилан промолчали, и опять повисло тягостное молчание.

— Ты дура, — сказал дракон уже не раздраженно, а устало. — Виенн — не колдунья и не монахиня.

— Не монахиня? — изумилась Арнегунда, и я как наяву увидела ее приоткрытый от удивления розовый ротик. — Но тогда…

— Сделайте одолжение? Провалитесь в свои постели, — сказал дракон. — Дилан, успокой слуг, и не ори ни на кого. Не поймали — и ладно. Отловим этого шутника в следующий раз.

— Шутника? — мрачно спросил Дилан. — Призрака, хочешь сказать? И как ты собрался его ловить, Ги?

— Да нет никакого призрака. Что вы заладили? Всё! Провалились, провалились!

Звуки шагов и слабые протесты конкубин означали, что драконово семейство спускается. Идти за ними сейчас мне совсем не хотелось, и я осталась на темной лестнице.

Сразу было понятно, что у Ингунды я не вызвала добрых чувств, да и у драконова братца — тоже. Но зачем подозревать меня в колдовстве?.. Нешуточное обвинение, если высказать его прилюдно.

Я побрела обратно, но с каждым шагом шла всё быстрее и быстрее, а добравшись до своего этажа уже почти бежала. В комнате со змеями я скрылась очень вовремя — через четверть часа, если не меньше, кто-то попытался открыть дверь, но я предусмотрительно заперлась.

— Виенн, ты здесь? — послышался голос дракона.

— Уже легла, — немедленно ответила я, хотя и не думала ложиться — сидела в кресле у письменного стола, поджав ноги и обняв колени.

— Что так рано? — он деликатно поскреб косяк. — Выходи, доиграем партию…

Я усмехнулась, но невесело:

— Уже поздно, лучше бы вам спать милорд. Надо отдохнуть перед охотой.

— Так сама охота — уже отдых, — попробовал пошутить он, но я не ответила на шутку. — Не откроешь? — спросил он, помолчав.

— Если вы намерены выломать дверь, милорд, то конечно открою, — сказала я, не двигаясь. — Но давайте проведем остаток ночи спокойно. Вы узнали, кто так ужасно кричал?

— Разговаривать через дверь — не самое удобное, — сказал он. — Может, откроешь, все-таки? Обещаю, что тебя не съем.

— Тогда лучше поговорим об этом завтра.

Он что-то пробормотал, но больше не стучался. Я просидела в кресле, пока не прогорела свеча, и только тогда отправилась спать. В соседней комнате было тихо, и больше ничьи крики не разрывали ночь. Я проснулась на рассвете, хотя легла поздно и тяжкие сны меня не мучили. Проснулась от конского ржания, собачьего лая и бряцанья сбруи.

Пробежав босиком до окна, я заглянула в щелку ставня и увидела охотников. На вороном коне гарцевал милорд Гидеон, отдавая распоряжения. Войлочная шапка с красным петушиным пером была лихо заломлена набок, и сам он выглядел очень довольным, не то что его брат. Дилан сидел в седле мрачный и проверял крепления арбалета, огрызнувшись на ловчего, который подошел что-то спросить. Был здесь и грум Офельен — такой же мрачный, как брат дракона, и еще была Нантиль.

Я приоткрыла окно, чтобы рассмотреть ее получше. На третьей конкубине был мужской охотничий костюм, который она носила с очаровательной небрежностью. Черная шапочка с алым пером придавала ей задорный и привлекательный вид, и сама она выглядела необыкновенно воодушевленной. Она тоже держала арбалет, и ее лошадь нетерпеливо кусала удила, требуя скачки.

Дракон обернулся и что-то сказал Нантиль, а она весело рассмеялась. Я почувствовала досаду и удивилась. С чего бы тебе досадовать, Виенн? Ты считала, что только с тобой дракону бывает интересно?

Через двор к охотникам пробежала Ингунда — с наскоро подобранными косами, необычайно серьезная. Она попыталась начертить угольком крестик на налобнике вороного коня, но милорд Гидеон не позволил ей этого сделать, резко дернув поводья, и засмеялся. Никто не поддержал его смех, а Дилан укоризненно покачал головой. Ингунда предприняла еще одну попытку, бросившись чуть ли не под копыта коня маркграфа, но дракон только отмахнулся, разворачивая вороного.

Кавалькада всадников в сопровождении ловчих и собак устремилась к воротам замка, а Ингунда осталась стоять, глядя им вслед. Потом она отбросила уголек, который так и не понадобился.

Я тихонько прикрыла ставень и вернулась в постель, пытаясь согреть озябшие ноги. Мне удалось подремать еще несколько часов, пока не явилась Фрида с завтраком. Болтала она немилосердно — и все о вчерашнем вопле Мелюзины. Я слушала ее очень внимательно, и это польстило служанке.

— И все же уехал! — ругала она милорда за легкомыслие. — Несмотря ни на что уехал. И даже не позволил старшей госпоже благословить его. Как можно так гневить небеса?..

— Он не суеверен, разве это плохо? — спросила я. — Церковь осуждает суеверия.

Служанка посмотрела на меня с недоверием, но я продолжала есть кашу, как ни в чем не бывало.

— Вы такая спокойная, — сказала, наконец, Фрида обвиняющн, — а в замке все очень переживают за милорда.

— Вот как? — короткий невинный вопрос произвел на служанку потрясающее впечатление.

Она замолчала, глядя на меня пристально и подозрительно, пару раз хотела что-то сказать, но только беззвучно шевелила губами.

Я успела налить воды в кружку и взять кусочек поджаренной в масле лепешки, когда Фрида, наконец, заговорила.

— А как может быть иначе?! — возмутилась она. — Вы ужасы какие-то говорите!

— Разве я сказала что-то ужасное?

Фрида недовольно засопела и стала собирать чашки, так как я закончила завтрак.

— Все переживают за милорда, — проворчала она.

— Утештесь, — подбодрила я ее, — милорд не из тех, кого легко обидеть.

— Против призраков сила не поможет, — сказала она, и в голосе ее послышалось боязливое торжество.

Или мне показалось?

Оставшись одна, я тщательно записала все, что произошло, и долго сидела за столом, задумчиво рисуя то каменную Мелюзину с фасада замка, то витражи из церкви Байи и Бреги, куда ходила с Нантиль и молчаливым Офельеном во второй раз. Во время этой прогулки мне удалось узнать, что Гранд-Мелюз находится совсем недалеко от столицы и даже вызнать, по какой дороге можно туда попасть.

Вчерашние события заставили меня снова задуматься о бегстве.

Было бы неплохо добраться до столицы, а потом, например, в женский монастырь святой Мазоты, что в провинции Абернет. Но кто ждет меня там без богатого пожертвования, да и на дорогу до монастыря нужны будут деньги, а золотых браслетов у меня больше не было. Продать же свою последнюю драгоценность — фамильное кольцо, я не решалась. Кольцо я хранила в шкатулке с сурьмой и красками, и больше не опасалась покраж, потому что Ингунда и Арнегунда не замедлили обзавестись такими же шкатулками и каждый день теперь красовались накрашенными лицами.

Итак, продать кольцо — не выход. Продать розовое масло? Шкатулка с красками стоила немалых средств. Но для нее нужны особые покупатели. Продать в ближайшем городке не получится — об этом сразу же станет известно дракону. Продать в столице — но до столицы надо еще добраться. Да и о возможном преследовании не стоит забывать… Требовалось основательно подумать.

Охотники вернулись только к вечеру, перед самым закатом. Я вместе с Ингундой и Арнегундой встречала милорда Гидеона, стараясь остаться незамеченной и прячась за спины слуг. Я не пошла бы вовсе, но по неписанному правилу замка Гранд-Мелюз, дракона полагалось встречать всем. И он появился — влетел во двор на черном жеребце, с взлохмаченными от скачки волосами, со свежей царапиной на скуле, горящий азартом и хохочущий во все горло.

— Ты видел, какой у нее удар? — крикнул он Дилану, на ходу спрыгивая из седла. — Кабан аж присел!

Брат что-то пробормотал без особого восторга.

Несомненно, они говорили про Нантиль, и Ингунда с Арнегундой не замедлили презрительно переглянуться.

Третья конкубина между тем спешилась, и слуги тут же забрали ее лошадь. Нантиль коротко поклонилась Ингунде и пошла по направлению к Южной башне, ни на кого не взглянув. Это можно было списать на усталость, но на лице Нантиль горечи было больше, чем усталости. Я проследила взглядом. Отец хотел заговорить с ней, но она покачала головой и ускорила шаг. Сэр Нимберт остался во дворе, развернулся и медленно пошел к охотникам.

Тем временем дракон хвалился добычей, предлагая всем полюбоваться на убитого кабана.

— Какое чудовище! А? — он снял и бросил перчатки. — У него клыки, как два моих пальца!

— Поздравляю с удачной охотой, милорд, — сказала Ингунда чопорно и тут же озабоченно добавила: — Вы потеряли шапку?

— Кто о чем, а баба — о тряпках, — отмахнулся Гидеон и обнял за плечи сэра Нимберта. — Ты видел когда-нибудь такую громадину?!

— Ни разу, — ответил тот вежливо.

— Он чуть не прирезал меня! Твоя дочь всадила ему рогатину под ребра!

Я посмотрела на убитое животное и содрогнулась. Могучее тело висело безвольно, привязанное за лапы. Круглый злой глаз помутнел, и на клыках засохла кровавая пена. Поверженный великан, побежденное чудовище… Почему-то мне стало жаль его.

Он так яростно боролся за свою жизнь, но проиграл.

24. Драконовы законы (часть первая)

Напрасно я опасалась, что дракон будет искать меня вечером после охоты. Я увидела его лишь утром следующего дня, когда все собрались за трапезным столом.

Фрида передала мне приказ тоже явиться к завтраку, и я постаралась прийти раньше всех, но когда спустилась в зал, там уже была Нантиль.

— Охота удалась, — сказала я, пожелав ей доброго утра.

Она ответила на приветствие и кивнула, без особой радости.

— Ты как будто недовольна вчерашним днем, — спросила я осторожно.

— Нет, отчего же? — она открыто посмотрела на меня, показывая, что я ошиблась, и ничто ее не беспокоит. — Удачная охота, ты права.

Повисло неловкое молчание, но я не стала заговаривать с ней, посчитав, что услышала достаточно, и надоедать с расспросами не нужно.

Спустились конкубины, слуги принесли чашки с жареной вепревиной, вареные овощи, хлеб, мед и масло. Гидеон с братом заявились самыми последними, и дракон пребывал в прекрасном настроении, в отличие от Дилана.

— Они уже здесь! — Гидеон так и просиял улыбкой, увидев нас. — Нантиль, вчера я обещал тебе новую лошадь — так она ждет в конюшне. Двухлетка, хорошо объезжена, посмотришь потом. Не понравится — скажи, я возьму другую.

— Благодарю, милорд, — ответила Нантиль, опустив глаза, — я полностью доверяю вашему вкусу.

— И правильно делаешь, потому что он совсем неплох! — дракон подмигнул мне. — Мой вкус.

Он сел за стол и жестом приказал сделать то же самое нам. Я бы не осмелилась, но рядом с Диланом стояла пустая чашка, и лежали столовые приборы — явно для меня. Я постаралась немного сдвинуть стул в сторону, если вдруг брату дракона вздумается снова хлопать по столешнице.

Милорд Гидеон с аппетитом поедал жаренную вепревину и в десятый раз пересказывал подробности вчерашней охоты, превознося смелость и ловкость Нантиль. Я обвела взглядом слуг и сотрапезников — восторгов дракона не разделял никто. Дилан изредка отвечал что-то вроде: «о, да», «угу» или «так все и было». А конкубины и вовсе молчали, и, судя по похоронному виду, Нантиль вовсе не радовала подаренная лошадь. Я приписала это зависти Ингунды и ее сестры. Вряд ли к бедняжке Нантиль переменится отношение с их стороны, если господин выделяет ее.

— Ешь получше, Виенн, — сказал вдруг дракон, и я от неожиданности вздрогнула и уронила ложку. Он засмеялся: — Чего ты испугалась, монашка? Наедайся, у нас сегодня комариная туча просителей. Просидим до вечера.

— Да, милорд, — ответила я сдержанно.

Рассмотрение жалоб началось, как обычно. Сегодня дракон принимал знатных господ, и прошения их были другого характера. Один жаловался, что портной обманул его, пошив мантию не из шкурок крота, как было договорено, а из шкурок черных котят. Второй предъявил грамоты на опекунство некой девицы, за которой давали хорошее приданое, и просил подтвердить его право подыскать ей жениха в обход тетки, у которой девица жила с малолетства. Благородных господ было меньше, чем просителей-простолюдинов, но мороки с ними выходило больше. Суть дела они излагали медленно и витиевато, долго спорили по малейшим пустякам и не желали принимать решение дракона, вспоминая поправки и статуты, пытаясь подтвердить свою правоту.

Дракон проявлял огромную выдержку, и со всеми беседовал ровно, выслушивая каждого, но не забывал напомнить, что он вершит правосудие именем короля, поэтому просители обязаны подчиниться, а хотят обжаловать его волю — пусть пишут королю. Я уже убедилась, насколько глубоки были его познания относительно законов, и не переставала удивляться этому. Он прекрасно помнил, какие законы действовали, какие были отменены, и лишь иногда просил писаря что-нибудь уточнить, а за суммой штрафов или цитированием статутов обращался ко мне, хотя, по моему мнению, мог бы прекрасно обойтись без помощников.

После обеда, когда солнце уже висело за Южной башней, а я начала переминаться с ноги на ногу, устав от долгого стояния, появился последний проситель — богатый землевладелец без титула. Он пришел не один, а в сопровождении родственников и слуг. Женщины в богатых траурных платьях плакали навзрыд и падали на колени перед драконом, требуя справедливого суда. Минут пять, если не больше, мы наблюдали эту душераздирающую сцену, после чего узнали суть дела. Господин Фортюне пришел требовать наказания для убийцы брата. Виллан зарубил его топором при свидетелях. Виллана наказали бы своими силами, но вот незадача — он был из деревни, принадлежащей лично милорду Гидеону, и только он мог наказать преступника.

Тут же были представлены свидетели убийства, а также несчастные мать и сестра, оплакивавшие смерть убитого.

— Мой брат был человеком чистой и великой души, — трагически вещал господин Фортюне, — мать и сестра безутешны в своем горе. Посмотрите на них, милорд, — он скорбно повел рукой, и дамы горестно возопили, умоляя наказать жестокого убийцу.

Был здесь и сам жестокий убийца, связанный по рукам, которого волокли слуги господина Фортюне, попутно награждая затрещинами. Следом тянулись родственники виновной стороны — две женщины, одетые бедно, но опрятно. Одна была помоложе, с миловидным, опухшим от слез лицом, вторая держала за руки двух девочек возрастом около шести лет, и смотрела с тупой безучастностью.

— Причину убийства он называл? — спросил дракон, внимательно рассматривая и истца и ответчика.

Господин Фортюне выступил вперед и напыщенно объявил:

— Сказал, что отомстил за поругание своей сестры, вот она, — он презрительно указал на заплаканную женщину. — Но это неправда, милорд. Она жила с моим братом добровольно, и он сразу сказал, что никогда на ней не женится.

— Да кто бы стал жениться на этой шлюхе! Все из-за нее! — закричала мать убитого и бросилась царапать соблазнительнице лицо, но ее оттащили в сторону стражники.

— Требую справедливого наказания, — продолжал тем временем господин Фортюне, разгораясь злобой и яростью все больше. — Повесьте его, милорд. Моему брату было всего двадцать два года.

— Что скажет ответчик? — поинтересовался дракон.

Виллан мрачно молчал.

— Ты его жена? — спросил дракон у женщины с детьми.

Та встрепенулась и сделала шаг вперед, потянув за собой девочек.

— Да, ваша милость, — ответила она, — а это его дочери.

— Есть еще кто-то в семье?

— Нет, милорд, — она обреченно понурилась.

— Твой муж обвиняется в убийстве, что скажешь?

— Он виноват, ваша милость, — ответила она и тихо заплакала.

Дети прижались к ней, прячась за материнскую юбку.

Я смотрела на эту жалкую троицу с сожалением. Дети слишком малы, чтобы работать, мать выглядела болезненной. Что будет с ними, если казнят единственного кормильца?

Виновница трагедии стояла, опустив руки, и слезы снова потекли по ее девичьим, еще округлым щекам. Любила ли она мужчину, который пользовал ее? Или легла с ним покорно, потому что он был богат и влиятелен? Мне подумалось, что дракон тоже размышляет об этом, потому что он поманил пальцем сестру виновного.

— Почему нарушила закон девичьей чести? — спросил он сурово.

Молодая женщина сделала шаг вперед, но не смогла произнести ни слова — тут же упала на колени и расплакалась, уткнувшись в передник.

Я крепко сжала руки, испытывая невероятное желание спросить: а вы спрашивали, милорд, почему две родные сестры решили возлечь с вами? По доброй воле или потому что боялись отказать? И как отец смотрит на позор дочери, которую вы забрали к себе на ложе?

Но моего мнения никто не спрашивал, и я очень сомневалась, что смогу воззвать к совести мужчин. Женщина дала согласие — значит, это она виновата.

— Я не приказывал тебе плакать, — холодно произнес дракон. — Я приказал отвечать.

— Господин Феликс… обещал… жениться… — еле выговорила она между судорожными всхлипами.

— Ложь! — завопили в один голос мать, сестра и брат убитого.

— Он обещал, — повторила вилланка с отчаянием и мукой, рыдая все сильнее. — Простите мою слабость, ваша милость… Но он был самым красивым, самым добрым… Я просила брата не убивать его! Лучше бы я умерла!..

— И в самом деле, так было бы лучше, — прошипел господин Фортюне и взял слово.

Пока он доказывали, что погибший во цвете лет Феликс не мог обещать жениться на вилланке, я рассматривала угрюмого убийцу. Он был невысокого роста, но широкоплечий, с простым и скуластым лицом, обожженным солнцем. Высокий выпуклый лоб, упрямый подбородок — он походил на дикого кабана, который жует желуди, но может пролить и кровь, если загнать в угол. Да, такой способен на убийство. Зарубил топором. Для этого нужны сила, жестокость и ярость. Я невольно содрогнулась, вспомнив вчерашнюю охоту.

Брат отомстил за поруганную честь сестры. Кто еще мог вступиться за вилланку, которая стала игрушкой богатого мужчины? Да, убийство — жестокая месть. Но что можно было сделать? Штраф предусмотрен только лишь в случае насилия или обмана. Если имело место добровольное согласие девицы, позор ложится лишь на ее голову. Закон целиком и полностью на стороне господина Фортюне, но как же мое сердце на сей раз противилось закону!

— Он не заслуживает снисхождения, — зло сказал господин Фортюне. — Требую справедливости, милорд. Как сказано в Писании — око за око, зуб за зуб!

— О! Так ты знаток Писания? — дракона, казалось, позабавила цитата. — Что там еще говорится насчет справедливого суда? — он вскинул указательный палец.

— Какою мерою меряете, той и вам отмерено будет,[1] — отозвалась я, не моргнув глазом. — Поэтому проявляйте милосердие, чтобы и к вам проявили его, когда согрешите. Глава седьмая, стих второй.

Это были чистейшей воды святотатство и преступление, потому что вторую часть цитаты я придумала на ходу.

Но никто не поймал меня на лжи, и я добавила:

— Око за око — это значит, убить убийцу. Убить виллана легко, но как последовать Писанию в отношении убитого господина Феликса? Разве возможно наказать его за поруганную честь женщины?

Господин Фортюне подскочил, будто его ударили палкой.

— Какая женская честь?! — возмутился он. — Всем известно, что у женщин нет чести, поэтому никакого ущерба им не причиняется. К тому же, она сама согласилась, а значит, мой брат не виноват. Насилия не было!

— Не было! Не было! — подхватили мать и сестра убитого, потрясая кулаками и наступая на вилланку.

Та зарыдала еще горше, но возражать не осмелилась.

Стражники подошли поближе, потому что судебное разбирательство грозило перерасти в драку, и даже Дилан, позевывавший на стуле слева от брата, оживился.

Дракон молчал, и это придало господину Фортюне смелости.

— Кто бы говорил о женской чести, — сказал он презрительно, — все знают, что ты покинула монастырь. Ты ведьма и проклята небесами, раз предала святые клятвы. Милорд, почему женщина говорит вперёд вас? Запретите ей вмешиваться в дела королевского суда, — он отвернулся и сказал тихо, но так, что все услышали: — Драконья шлюха…

[1] От Матфея, 7:2

25. Драконовы законы (часть вторая)

Больше всего после этих слов мне захотелось провалиться сквозь землю.

Да, именно так я и выглядела в глазах других — предательница, блудница, еще и ведьма, как сказала Ингунда.

— Довольно, — сказал дракон, прихлопнув по подлокотникам. — Твои требования понятны, — он кивнул господину Фортюне. — Но смертную казнь я заменяю штрафом. По Правде короля Рихтера, смертная казнь запрещена, если ответчик уплатит штраф. Вира за убийство свободного составляет двести солидов. Ответчик должен заплатить двести солидов истцу и солид в пользу казны за судебные издержки.

Господин Фортюне покривился, но возражать не стал. Двести солидов было огромной суммой. Молодая дойная корова стоила три солида.

Мое сердце болезненно сжалось: откуда у семьи виллана такие деньги? А если штраф не будет уплачен, должника накажут. За штраф вполовину меньше полагается членовредительство, а двести солидов — это продажа в рабство всей семьи или… пожизненная каторга. Не лучше ли и в самом деле — быстрая смерть?

Вилланы понимали это, но опротестовать приговор не осмелились. Только сестра ответчика снова заплакала навзрыд, а жена прижала к себе детей покрепче. Виллан упрямо мотнул головой, но не произнес ни слова.

— Завыла, — бросил с кривой усмешкой господин Фортюне. — Милорд еще слишком мягко обошелся с вами.

— Суд еще не закончен, — остановил дракон его излияния дракон. — Истец тоже должен заплатить.

— Я?! — господин Фортюне изумленно вытаращился, а его мать и сестра позабыли о своем безутешном горе и настороженно вытянули шеи. — За что это я должен платить, милорд? Я — пострадавшая сторона! — господин Фортюне в подтверждение своих слов выпятил грудь и выставил правую ногу, совсем как горделивый петух.

— За что? — лениво переспросил маркграф. — Поясню. По Правде короля Рихтера, если виновник не может ответить, отвечают его близкие родственники. Сожительство со свободной девицей с нарушением клятвы о женитьбе наказывается штрафом… — он вскинул указательный палец.

— Сорок пять солидов, — немедленно откликнулась я.

— Но он не обещал жениться! — завопил истец.

— Почему я должен тебе верить? — в голосе дракона я услышала мягкую иронию. — Если мне не изменяет память, за последние два года я три раза рассматривал иски в отношении твоего брата, и обвинения были одинаковы — обещал, но не женился. И ты даже не особо противился — платил штраф и называл своего любимого брата… э-э… Глупым кобелем, кажется?

На это господину Фортюне возразить было нечего, и он отступил, бормоча что-то под нос.

— Из-за противозаконного поведения твоего брата произошло убийство, — невозмутимо продолжал дракон, — значит, он косвенно оказался виновен в своем же убийстве, штраф за косвенное участие в убийстве…

— Пятьдесят солидов, — назвала я сумму штрафа.

— Обвинение свободной и благородной женщины в колдовстве без доказательств…

— Сто пятьдесят солидов.

— Оскорбление свободной и благородной девицы в блудодеянии без доказательств…

— Сорок пять солидов.

— Итого, — дракон быстро посчитал на пальцах, — вира за убийство погашена, а с тебя, — он указал на господина Фортюне, — еще девяносто солидов, и закончим на этом.

Последовала долгая пауза, и даже стражники были поражены и переглядывались. Виллан-убийца вскинул голову, хмуря брови — не ослышался ли, а его жена начала шепотом молиться.

— Это… возмутительно, — произнесла мать господина Фортюне, а сам истец побледнел, а потом покраснел.

— Я буду жаловаться королю, — сказал он тихо, но с угрозой.

Дракон встал, потягиваясь, и подошел к нему намеренно-расхлябанной походкой, вразвалочку. Господин Фортюне попятился, но за ним стояли мать и сестра, и волей-неволей пришлось встретить дракона грудью, которая уже не выпячивалась так гордо.

— Осмелишься пожаловаться? — спросил маркграф, наклоняясь к господину Фортюне, который был на полголовы ниже. — А может, хочешь вызвать меня на поединок, человек? Закон это разрешает.

Оставалось было только гадать — не хватит ли господина Фортюне удар. Я видела, как ярость в его глазах поугасла, на смену ей пришла злоба, а ее сменил страх. Он вывернул поясной кошель и бросил на землю несколько золотых монет.

— Здесь двенадцать солидов, — сказал он, — остальные пришлю вам позже, милорд.

Подхватив под руки онемевших от изумления мать и сестру, он потащил их к выходу. За ними поспешили их свидетели, трусливо оглядываясь на дракона.

Он же смотрел им вслед, скрестив на груди руки.

Стражники развязали виллана, и тот принялся растирать затекшие руки.

— Забери деньги, — велел ему дракон, возвращаясь к креслу.

Виллан не двинулся с места, но его жена бросилась подбирать монеты, которые весело блестели на солнце. Виллан резко посмотрел на нее, и она нехотя положила монеты, которые успела подхватить, обратно на брусчатку.

— Забирай деньги, не бойся, — повторил дракон, оборачиваясь к ним, и женщина несмело потянула руку к богатству. — А ты, — теперь дракон смотрел на виллана, — должен знать, что убийство — не выход. И если подобное повторится, я самолично тебя повешу. Используй золото, чтобы найти своей сестре хорошего мужа. И позаботься, чтобы твои дочери не повторили ее судьбу. Если с ними случится что-то подобное — накажу тебя за ненадлежащее воспитание.

— Благодарим, ваша милость, от всего сердца благодарим, — жена виллана ползала, подбирая монеты, одновременно кланяясь, едва не утыкаясь лбом в камни.

Когда они ушли, дракон отпустил стражников, и только тогда Дилан заговорил:

— Что это мы наблюдали сейчас?

— А что тебя так взволновало? — ответил дракон с усмешкой, скользнув по мне взглядом, но сразу отворачиваясь.

— Истец пришел требовать виру за убитого брата, а ушел должником? — Дилан развел руки, изображая крайнее изумление.

— Я должен был повесить того остолопа? — ответил дракон вопросом на вопрос.

— Хотя бы наказать штрафом!

— Так я и наказал.

— Наказал?! — Дилан делано расхохотался. — Это называется — наказал?! Да он сейчас настоящий богач! Что ты творишь, брат? Теперь вилланы почувствуют свою безнаказанность!

— Почувствуют — значит, накажем и их, — дракон похлопал брата по плечу и сказал добродушно, — считай, что мне просто не понравился дурак-истец. Он же сам дал оружие против самого себя. Вел бы себя уважительнее — не влетел бы на штрафы. Да и братец его мне уже давно поднадоел со своими бабами… Я ведь его еще в прошлый раз предупреждал, что однажды оттяпают ему башку, если не научится штаны на ремне держать.

— И это — причина?!

— Хватит орать, — дракон поглядывал то на Южную башню, то на ворота — куда угодно, только не на меня. Он подтолкнул брата, указывая ему направление: — Окажи услугу, проверь, как Нантиль понравилась ее новая лошадь. Потом расскажешь.

— Лошадь? — Дилан выглядел точно так же, как господин Фортюне, когда узнал, что платить по иску придется ему.

— Иди, иди, — дракон подталкивал его в спину. — Или хочешь, чтобы я тебя пнул для ускорения?

Дилан ушел, мотая головой, а дракон зашагал к замку. Я пошла следом, потому что другого указания не было. Когда мы очутились под сводами Гранд-Мелюз, на лестнице, в полутьме, дракон остановился, и я остановилась тоже.

— Ты больше не будешь присутствовать на судах, — сказал маркграф, все так же не глядя на меня.

— Почему?

— Не желаю, чтобы ты еще раз услышала такое, — он поднялся на несколько ступенек и снова остановился. — Займешься моей библиотекой, я давно хотел привести ее в порядок, но нужный человек не попадался. Перепишешь книги, посмотришь, какие надо поновить…

— Милорд! — перебила я его.

— Возражений не потерплю, — сразу же сказал он. — Проверишь, в каком состоянии полки, если что-то сгнило — отправлю плотников.

— Может, сначала посмотрите на меня?

Он медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.

— Вам надо было думать раньше, если озаботились моей репутацией, — я смотрела на него снизу вверх, и сейчас он казался особенно огромным и грозным, но я совсем не боялась, — а теперь, как бы вы меня ни прятали, правду не скроешь. Вашу совесть я оставляю на ваше усмотрение, она меня не касается. Что до меня самой, то я была готова выслушивать подобное, поэтому не слишком удивилась и совсем не обиделась. Пусть болтают, что хотят, но ответ за свое целомудрие я буду держать только перед небесами, а не перед господином Фортюне и ему подобными, и даже не перед королем.

— Говори короче, — произнес дракон с каменным выражением лица.

— Если вы позволите, я бы хотела и дальше присутствовать при судебных разбирательствах.

— Для чего? — спросил он.

— Я могу быть вам полезна. Хотя бы суммы штрафов…

— Я уже приказал писарю выучить их наизусть, — объявил дракон.

Он засмеялся и, показывая, что разговор окончен, двинулся наверх:

— Для него это оказалось большим потрясением, — сказал он, все еще посмеиваясь.

— А если не выучит? — я догоняла его, перескакивая через ступеньки.

— Прикажу пороть, чтобы улучшить ему память.

— Но это жестоко!

— Ах да, я и забыл, — дракон стремительно обернулся.

Не успев остановиться, я налетела на него. Налетела и отшатнулась, наступив на подол. Я непременно упала бы, но дракон удержал, обхватив меня за талию. Теперь мы стояли совсем рядом, я чувствовала его дыхание на своей щеке, и близко-близко были черные глаза — дикие, блестящие, полные первозданного восторга и животного безумия.

— Я и забыл, — дракон говорил тихо, с присвистом, заставив меня оцепенеть от нахлынувшего ужаса, — проявляйте милосердие… Так сказала пророчица Виенн? Ты уже и святое Писание меняешь на свое усмотрение?

Я попыталась освободиться, забившись в его руках, но добилась только, что дракон притиснул меня к стене, дыша тяжело и почти склонив голову мне на плечо — будто собирался укусить в шею. Как огромная змея, что сначала душит жертву до обморочного состояния в кольцах своего тела, а потом впрыскивает яд.

— Но и вы изменили Правду короля по своему усмотрению, — еле выдохнула я, делая огромное усилие, чтобы не закрыть глаза от страха.

Нет, я испугалась вовсе не того, что милорд Гидеон превратится в змею и укусит меня. Я испугалась той страшной, тяжелой силы, которая снова плеснула от него волной, как в тот раз, когда я читала Песню Песней. Страсть — нависшая скала, готовая обрушиться. Готовая раздавить, похоронить заживо. Потому что уступить этой силе — сродни смерти, даже хуже смерти.

— Пусть это и называется Правдой короля Рихтера, — сказал дракон, прижимаясь ко мне все сильнее, — но в Гранд-Мелюз есть один закон. Мой. И ты подчинишься ему.

Подчиниться драконовым законам? О чем он говорил сейчас? О библиотеке? Или совсем об ином?..

Тут губы его коснулись моей щеки — они казались прохладными, но я поняла, что это я распалена, и это мое лицо пылает, как в огне. И огонь, который разгорелся в моей груди, испугал меня больше, чем страсть дракона.

— Я подчинюсь любому вашему желанию, милорд, — произнесла я, и голос мой дрогнул, — если оно не противно небесам.

Он отпустил меня так резко, что я чуть не упала, оказавшись свободной.

— Вот и хорошо, займешься библиотекой, — произнес дракон уже обычным голосом и в одно мгновение преодолел лестницу. — И больше ничего не хочу слышать.

Я осталась одна в полутьме, а он исчез там, где предвечернее солнце щедро лило свет в окна. Сердце мое бешено колотилось, в груди все пылало, колени дрожали, и мысли летели, как перепуганные птахи. Что же это такое?.. Стараясь успокоиться, я села на ступени, прижавшись щекой к холодной стене, чтобы хоть немного остыть, и сидела так довольно долго, прежде чем смогла набраться сил, чтобы дойти до своей спальни.

26. Несметное богатство

Вечером Фрида принесла ужин мне в комнату, сообщив, что дракон вместе с братом уехали из замка и когда вернутся — не известно.

— Ничего не сказал, — произнесла она многозначительно, пока расставляла на столе чашки и мисочки с закусками, хотя я ни о чем не спрашивала, и меня мало интересовало — говорил ли дракон что-то на прощание. — Но велел передать вам нечто особенное.

— Что же? — спросила я безразлично.

— Вы кушайте, я сейчас принесу. Я быстро, не сомневайтесь, госпожа.

Она и в самом деле вернулась очень быстро и торжественно поставила мне на колени тяжелую шкатулку — поменьше, чем шкатулка с красками, а сверху положила два ключа старинной работы.

— Что это? — спросила я с удивлением.

— Ключи от библиотеки, — объяснила Фрида, — она в Северной башне, я вам завтра покажу, а в шкатулке…

Но я уже откинула крышку.

Внутри шкатулки лежали новенькие золотые солиды.

— Их ровно сто девяносто пять, — объявила Фрида, — я не взяла ни одной монетки, можете пересчитать.

Она выглядела очень довольной. Наверное, потому, что милорд лично ей доверил такое важное дело.

— Благодарю, — я захлопнула крышку. — Не буду пересчитывать, верю вам на слово.

Есть мне сразу расхотелось. Сто девяносто пять солидов. Вира за оскорбление. Но двенадцать солидов господина Фортюне забрала жена виллана. Значит, эти деньги… Они от дракона. Каждый золотой.

Я не знала, как расценить это. Как откуп? Как извинения? Неужели, он и правда огорчен из-за слов, что я услышала на суде? Дракон — огорчен?! И пытается извиниться?! Это было настолько невероятно, что я рассмеялась над собственными мыслями.

— Вы довольны? — Фрида поняла мой смех по-своему. — Доешьте паштет, пока не остыл.

— Спасибо, я уже наелась.

— Мне унести? — Фрида удивленно указала на полные чашки.

— Да, унесите, пожалуйста.

Пока служанка собирала чашки на поднос, я сидела неподвижно, со шкатулкой, полной золота, на коленях, сжав в руке ключи от библиотеки. И только когда Фрида уже направилась к двери, я спохватилась:

— Подождите.

Она оглянулась с готовностью.

Я открыла шкатулку, достала два солида и протянул Фриде:

— Примите это в знак благодарности, пожалуйста.

— Ну что вы, госпожа, я не смею, — забормотала она.

— И все же, возьмите, — я улыбнулась и вложила монеты в ее протянутую, дрожащую ладонь. От чего уж дрожала ее рука — от удивления или жадности, я не знала. Но какое это имело значение? — Вы рядом со мной с самого первого дня, как я здесь поселилась. Спасибо милорду за щедрость, теперь я могу быть щедра с теми, кто был ко мне добр.

— Благодарю, госпожа, тысяча благодарностей, — Фрида проворно засунула монеты за корсаж. — Хотите еще чего-нибудь? К воскресенью пекут миндальное печенье, я могу принести…

— Нет, не нужно, — я покачала головой. — Если что-то понадобится, я попрошу.

— Непременно просите, — Фрида вышла, кланяясь на ходу. — Я все-все исполню. Все, что скажете.

Когда она ушла, я вскочила и заметалась по комнате, прижимая к груди шкатулку. Небеса услышали мои молитвы и ответили. Дракон, сам того не зная, дал мне прекрасное средство для побега. С такими деньгами я смогу добраться до монастыря святой Мазоты и буду принята там благосклонно. Тут я немного остыла и села на постель, все еще не отпуская шкатулку. Опомнись, Виенн. Девица, путешествующая в одиночестве, да еще с таким количеством золота — это сказочная удача для любого, кто жаден до легкой наживы. В чем ты потащишь монеты? В шкатулке?

Воображение тут же нарисовало мне, что может ожидать такую легкомысленную девицу в дороге, и я содрогнулась от ужаса и омерзенья. Но одновременно с этим появилась и совсем другое воспоминание — лестница, полумрак, дракон обхватывает меня за талию, прижимаясь всем телом…

Я помотала головой, возвращая ясность мысли, и потерла виски. Прочь, прочь! Ты думаешь совсем не о том, что надо, Виенн! Хорошо бы тебе обзавестись спутником… или хотя бы спутницей…

Сначала я подумала о Нантиль — судя по всему, ей не слишком нравится в драконовом замке. Что, если предложить ей и ее отцу сбежать? Мы могли бы путешествовать вместе безбоязненно, и я без сожаления отдала бы им половину своего богатства.

Но вариант почти сразу же был признан негодным. Я ничего не знала о Нантиль и сэре Нимберте. Довериться малознакомым людям? Не предадут ли они меня сразу же своему господину? Откуда мне известно, насколько далеко простирается их вассальная преданность? Нет, Виенн. Если хочешь что-то сделать — сделай это сама, не рассчитывая ни на кого. Разве жизнь не научила тебя полагаться только на себя? Не показала, что даже близкие люди могут предать? Чего же ждать от чужих?

Требовалось что-то придумать.

Если зашить деньги в пояс — можно путешествовать безбоязненно. Так я решила и хотела тут же приступить к своей задумке, но это оказалось не так-то просто. Едва на следующий день я попросила иголку и нитки, как Фрида замахала руками:

— Что это вы шить вздумали?! — она пришла в самый настоящий ужас. — А служанки зачем? Скажите, что надо зашить — и они все сделают.

Разумеется, от их услуг я отказалась. Было немного смешно, что в огромном замке оказалось проблемой разжиться суровой ниткой и иглой. Но выход был найден и здесь. И осуществление своего плана я решила начать сразу же после того, как осмотрю библиотеку.

— Туда редко заглядывают, — говорила Фрида, пока вела меня к библиотеке. Она несла светильник, а я — ключи, пергаментные свитки, перья и чернила. — Только Нимберт пару раз и господин Дилан. По мне, так кому нужны эти старинные записи?

— Порой там можно найти много интересного, — сказала я, думая о своем.

В моих мыслях вертелись события вчерашнего дня — одна картинка сменялась другой, быстро, как листья, которые тасует ветер. Но одна возвращалась с раздражающим упорством — дракон обнимает меня на лестнице, почти касаясь щеки губами. Я потерла лоб, прогоняя это видение, а служанка продолжала болтать.

— Да что там может быть интересного? — удивилась она моим словам. — То, что было — то было, надо жить сегодняшним днем. Вот если бы кто-то из тех умников, что строчили дни и ночи напролет, догадался записать, как готовить воскресный пирог, который пекла покойная бабушка нашего милорда — леди Эуралия. Говорят, он был вкуснее новогоднего пудинга!

— Разве покойная миледи не оставила рецепта?

— Не оставила, — ворчливо отозвалась Фрида. — Она всегда сама его готовила, чтобы никто не вызнал секрета, и только для милорда. Господину Дилану и крошки не доставалось.

— Бабушка любила милорда больше?

— Похоже, что так, — согласилась Фрида. — Хотя во всем, что не касалась воскресного пирога, она между ними различия не делала. Помню, когда господин Дилан был совсем мальчишкой, он даже плакал, выклянчивая хоть кусочек, а однажды взял и украл пирог. Отхватил огромный кусище и сбежал! Покойная миледи была очень рассержена, и порола его самолично.

— Выпорола ребенка за украденное лакомство? — поразилась я, возвращаясь на землю из поднебесья, где только что витала, обдумывая побег.

— Она была крута нравом — покойная миледи Эуралия. Но справедливая. С тех пор по воскресеньям для господина Дилана готовили ванильный пудинг, который давали съесть только ему. До самой смерти так и готовили — пирог для милорда, ванильный пудинг для господина Дилана. И все были довольны.

Но тут мы пришли к дверям библиотеки, и разговор о кулинарных пристрастиях драконьей семьи был прекращен. Два замка были отлично смазаны, и мне не составило труда открыть их. Мы с Фридой зашли в темное помещение, где пахло сыростью, и не было окон. Служанка зажгла светильник и поставила его на столик у входа, чтобы я могла оглядеться.

Комната была небольшой, но высокой, со сводчатым потолком. Вдоль стен располагались полки, на которых стояли и лежали книги, свитки и стопки пергаментных листов. Полки были заполнены до самого потолка, и в углу стояла раскладная лестница, чтобы можно добраться до верха.

— Какое сокровище! — ахнула я. — Да здесь сотни книг!

Фрида пожала плечами — ей были непонятны мои восторги, а я брала то одну книгу, то другую, пьянея от счастья. Переводы восточных мудрецов, хроники Винланда и Салезии, даже комедии античных авторов, запрещенные церковью! О последнем я, конечно же, промолчала, но книгу запомнила, чтобы потом хоть одним глазком посмотреть, что же так возмутило в этих произведениях Святого Папу.

— Вам нужна помощь? — спросила Фрида. — Я пришлю кого-нибудь из служанок…

— Нет, спасибо! — ответила я искренне и с воодушевлением. — Я прекрасно справлюсь сама! О! Я уже знаю, как можно тут все устроить!

— Тогда я вас оставлю. Если решите уйти — не забудьте запереть двери.

— Не сомневайтесь, милая Фрида, — я тепло пожала ей руку и была удостоена еще одного изумленного взгляда.

Когда дверь библиотеки за служанкой закрылась, я не сдержала горестного стона, схватившись за голову. Ах, мои планы насчет побега! Драконье золото померкло по сравнению с этим сокровищем — настоящим, несметным, бесценным!..

Небеса, открыв путь к свободе, тут же подбросили такое искушение!

Чтобы прочитать эти книги, не хватит и года!

Я едва не плакала, оглаживая корешки фолиантов. Но плачь или нет — явилась я сюда совсем не за этим. Столик был слишком мал, чтобы расположиться за ним с удобствами, поэтому я расстелила пергаменты прямо на полу. Итак, можно начинать.

Этот день пролетел, как одно мгновение. Я успела переписать названия книг только с трех полок. Потому что невозможно было просто записать название книги, не заглянув внутрь. И невозможно было заглянуть и не прочесть несколько страниц.

Я очнулась, только когда вернулась Фрида.

— Милорд Гидеон сказал, что разрешает вам оставаться здесь только до обеда, — сказала она, решительно забирая светильник. — Он приказал мне вытащить вас отсюда пусть даже силой. Приказал вытащить, накормить и отправить на солнце, — и добавила, глядя с каким сожалением я запираю двери: — Впервые вижу человека, который сам хочет сидеть в подземелье! Это же как тюрьма!

— Это — целый мир, — возразила я ей.

Но повинуясь приказу милорда и настоятельным требованиям Фриды, я пообедала и вышла во двор замка, чтобы погреться на осеннем солнце — еще теплом и ласковом. Тем более что здесь же бегала Нантиль со щенком, а она-то и была мне нужна.

Когда Самсон свалился, высунув язык, Нантиль подсела ко мне. Она чесала щенку брюхо, а тот довольно повизгивал.

Я предусмотрительно не вспоминала больше об охоте, да и Нантиль была сегодня повеселее, поэтому упоминание о театре теней упало на благодатную почву. Сначала конкубина никак не могла понять, что такое театр, потом пришла в восторг, а когда я расписывала его прелести и хитрое устройство — белая ткань и две лампы за нею, стала смотреть на меня, как на хитроумную колдунью.

— Это будет очень забавно, — коварно убеждала я ее. — Мы сделаем кукол из старых пергаментов, я нашла их в библиотеке, и разыграем представление!

Закончилось все тем, что Нантиль взяла рукодельный ящик, и в моей спальне мы устроили настоящую мастерскую. Явившаяся с чаем и печеньем Фрида застала нас за работой — я вырезала из пергамента, рукописи на котором давным-давно стерлись, фигурки — туловища отдельно, а руки отдельно, а Нантиль суровой ниткой пришивала руки к туловищу так, чтобы они двигались независимо друг от друга. К ним потом полагалось присоединить ивовые палочки, но наломать прутьев мы с Нантиль решили в воскресенье, когда пойдем в церковь.

— Что это вы делаете?! — изумилась Фрида. — Я же говорила вам, госпожа Виенн, что поручите мне…

— Разве я могу поручить кому-то такую увлекательное дело? — засмеялась я. — Нет и еще раз — нет!

— А мне госпожа Ингунда всегда говорила заняться рукоделием, — не осталась в стороне Нантиль, — вот я и последовала ее совету.

— Странное рукоделие, — сказала Фрида, рассматривая, как я вырезаю фигурку принцессы. — Похоже на детские игрушки…

— Это они и будут, — заверила я ее. — Для очень веселой и интересной игры. Вам обязательно понравится.

— Но я не играю в игрушки! — перепугалась служанка и поспешно ретировалась.

Мы с Нантиль просидели в моей комнате до темноты, мастеря куклы и болтая, а когда она собралась к себе, я убедила оставить рукодельный ящик.

— Завтра продолжим, так зачем носить нитки и иголки туда-сюда? — я постаралась сказать это как можно небрежнее.

Нантиль согласилась, и я оказалась счастливой обладательницей ниток, игл и ножниц, при помощи которых могла заняться «кошельком» для монет. Для пошива я отрезала полоску ткани от головного покрывала, а потом начала кропотливо зашивать в нее по одной монетке — чтобы не бренчали, не вывалились и казались как можно незаметнее на теле.

Спать я легла далеко за полночь, спрятав недошитый пояс под кроватью, и мне снилось, как я, словно Мелюзина, взлетаю в синее небо с Восточной башни, обретая такую желанную свободу.

27. Кто скажет правду?

Мне казалось, что театр теней развлек Нантиль, но когда мы отправились в очередное воскресенье в церковь, глаза у третьей конкубины были заплаканные. Грум Офельен сопровождал нас, как обычно, почтительно следуя на расстоянии десяти шагов. Я попыталась расспросить Нантиль о причине ее грусти, но не преуспела. Она отмалчивалась с упорством, достойным святых мучеников на допросе у языческого царя.

— Со мной все хорошо, не беспокойся, — сказала она, когда мы подошли к храму.

— Позволь не поверить, — ответила я с некоторой досадой, — у тебя глаза красные, как эта земля под ногами, — я указала на красноватую глину, которой было в изобилии возле церкви Байи и Бреги.

Но лицо у Нантиль стало таким несчастным, что лучше было оставить дальнейшие разговоры. Если человеку угодно плакать и не искать утешения — то так тому и быть.

Пока после службы Нантиль разговаривала с женой священника, я пожертвовала храму три золотых. Вернее, купила на них две дешевые фигурки святых и четки, попросив еще несколько медяков в качестве сдачи. Потом я спустилась в низину недалеко от церкви и наломала ивовых прутьев. Офельен проводил меня взглядом, но задерживать не стал и за мной не пошел.

Теперь каждый день я проводила в библиотеке по полдня, как разрешил дракон, хотя могла бы просидеть там неделю безвылазно.

Сырость замковой библиотеки сразу привела меня в ужас, а когда я начала пересматривать книги, то обнаружила плесень даже на страницах, не говоря о поплывших чернилах и потускневших миниатюрах, но подходить с этим к хозяину Гранд-Мелюз не осмеливалась. Сейчас в библиотеке стояли широкий стол и складной стул, и за это мне следовало поблагодарить дракона, но после памятного суда милорд Гидеон не баловал меня вниманием. С тех пор он ни разу не приходил к общей трапезе, пропадая где-то вместе с братом, а когда встречал меня, коротко кивал и бросал пару-тройку ничего не значащих слов. Я старалась поменьше попадаться ему на глаза и предпочитала прятаться за угол всякий раз, когда слышала в коридоре его голос.

Иногда я думала — не привиделись ли мне те объятия на лестнице, в полутьме? И скорее всего, правы были конкубины, утверждая, что подарки — знак того, что хозяин охладел к своей очередной игрушке. Но это было к лучшему. Как говорит известная пословица — избави небеса и от королевской ненависти, и от королевской любви.

Мой пояс был почти дошит, а время проходило только в приятных занятиях — в чтении книг и рукоделии. Нантиль оказалась хорошей актрисой, и история, которую я хотела представить в театре, от этого только выигрывала.

Подобная жизнь могла бы мне даже понравиться, если бы я знала, что она будет неизменной. Но — увы. Никто не мог быть уверен ни в чем в замке Гранд-Мелюз.

Начало новой недели ознаменовалось появлением Дилана в библиотеке. Я как раз забралась по лестнице на самый верх, доставая книги с полок под потолком. Для удобства я подвернула подол, заправив его за пояс, и когда младший брат дракона резко распахнул двери и вошел, я продемонстрировала ему красные чулки от щиколоток до колена. Чулки были отголоском моей прежней жизни — штопанные на сто раз, но связанные из мягкой козьей шерсти, с вплетенными серебряными стрелками. Дилан поднял голову и усмехнулся, разглядывая их.

— Не могли бы вы отвернуться, господин? — попросила я, прижимая юбку плотнее, чтобы он не разглядел еще чего-нибудь, кроме чулок. — Вы вошли неожиданно, мне нужно спуститься, чтобы предстать перед вами в надлежащем виде.

— Это мой замок, — ответил он, даже не отводя глаз, — куда хочу — туда и иду. А тебя, значит, сослали сюда?

Прежде чем ответить, я спустилась, стараясь не позволить ему увидеть под моим платьем слишком много.

— Похоже, брат больше в тебе не нуждается, — сказал Дилан, когда я поклонилась ему. — Теперь он не берет тебя на суд.

— Вероятно, милорду больше не требуется моя помощь, — сказала я уклончиво. Истинную причину моего отстранения от судебных разбирательств я называть не желала. Если дракону угодно — пусть откровенничает со своим братом, а я лучше промолчу.

— Просто ты позоришь его перед уважаемыми людьми, — заметил Дилан и прошелся по библиотеке, заглянув в мои записи. — Не хватало еще, чтобы сплетничали, что он стал слушаться бабу.

— Вы думаете, милорда заботит, что о нем говорят? — не удержалась я от колкости.

Дилан резко развернулся, смерив меня с головы до пят. Хотя он и был очень похож на старшего брата, я не испытывала перед ним панического, животного ужаса, и вести беседу (если оскорбления с его стороны можно было назвать беседой) с ним было несравнимо проще.

— Ги совсем не заботят слухи, он привык жить так, как хочет, — сказал Дилан, прищелкнув по корешкам книги, которые я уже поставила на полках в ряд.

— Предоставим ему и дальше так жить, господин, — поддакнула я.

— А ты совсем не проста, — Дилан подошел к моему столу и взял перо, которым я недавно записывала названия книг. — А мой брат слишком беспечен. Он даже не верит предсказаниям Мелюзины. Хотя она открыто предупреждает его об опасности.

— Если только это и вправду была Мелюзина, — ответила я.

— Кому же надо было кричать ночью? — он покрутил перо и намеренно сломал его, а потом бросил на стол.

Глупая выходка рассердила меня, и я сухо спросила:

— Вы так беспокоитесь о брате, господин?

— Беспокоюсь, — он оперся о полку, продолжая поглядывать на меня оценивающе.

— Тогда почему вы не с ним, когда он уединяется по субботам? — поинтересовалась я невинно. — Вы уверены, что с вашим братом все в порядке?

Дилан криво усмехнулся:

— Уверен. Его субботние уединения — не то, из-за чего надо переживать.

— То — это крик Мелюзины?

— Именно, — подтвердил он. — Догадливая девочка.

— Но почему вы боитесь ее крика, если ваши отец и дед умерли без этого предупреждения?

— Кто тебе сказал такую чушь? — фыркнул он. — Когда умер отец, Мелюзина трижды с криком облетела замок. Об этом написано в истории нашего рода.

Он говорил уверенно, но совсем иное, чем милорд Гидеон. Я нахмурилась, обдумывая несоответствие. Хотя, дракон мог умышленно скрыть этот факт, чтобы не началась паника. Да, он мог…

— Не затруднило бы вас показать мне эту книгу, господин? — спросила я как можно вежливее, чтобы ненароком не разозлить Дилана. — Было бы очень интересно прочитать об этом.

Он снова фыркнул:

— Понятия не имею, где она. Зачем мне это знать? Я — рыцарь, а не писарь. И зашел-то сюда только чтобы проследить за тобой. Вдруг что-нибудь украдешь.

Пришлось стиснуть зубы и снести и это оскорбление. Я улыбнулась, словно услышала замечательную шутку, и сказала:

— Украсть здесь возможно только книгу. Но ее вряд ли удастся спрятать под подушкой. Посмотрите, самая маленькая размером с мой локоть.

Он усмехнулся, и я неожиданно для себя самой спросила:

— Каким был воскресный пирог вашей бабушки? Говорят, он был вкуснее новогоднего пудинга?

— Воскресный пирог? — Дилан удивился — брови его взлетели, и он даже сделал шаг по направлению ко мне, как будто не расслышал.

— Да, воскресный пирог, который миледи Эуралия готовила для вашего брата, — повторила я.

— Ничего особенного, — сказал он медленно. — Сладкий и пустой, никакой сытости.

— Но вам он очень нравился, как мне рассказали.

— Второй раз слышу от тебя несусветную чушь, — бросил он презрительно. — Я его терпеть не мог и никогда не ел. А брат не мог отказать любимой бабушке, — он как-то особенно выделил голосом последние слова. — Не мог отказать и всегда съедал. Что до меня, то я с детства предпочитал мясо. Сладости — не еда для истинного рыцаря.

Наверное, Фрида что-то перепутала. Или Дилан не хотел признаваться, что его выпороли из-за кражи куска пирога. Я благоразумно не стала продолжать эту тему, да и Дилану, кажется, наскучил разговор со мной. Он вышел, ничего не говоря, а я вернулась к своему списку.

Работа продвигалась не особенно быстро, но все больше меня занимала книга, о которой упоминал Дилан. История драконьего рода. Наверняка, там написано много увлекательного. На второй день я обнаружила фолиант размером полтора локтя на локоть, и едва смогла стащить его с полки — такой он был тяжелый. На нем серебряным тиснением было нанесено изображение Мелюзины — полуженщины-полузмеи, и я немедленно поняла — это та самая книга! Рисунок был порядком поистерт, а страницы местами покрывала плесень, но чернила использовались хорошие, и текст читался отлично.

Я читала ее, позабыв обо всем и улетев в события давних лет. Но к моему разочарованию, на ее страницах были записаны истории жизней обитателей Гранд-Мелюз уже после постройки замка. Я не нашла ни одного упоминания о крике Мелюзины, и записи обрывались на рождении наследника у милорда Гвидо, которого я определила, как деда нынешнего милорда, судя по датам.

О самой прародительнице написали крайне мало. Я нашла всего пару абзацев. Один — краткое упоминание трагичной семейной жизни дамы Мелюзины и милорда Раймонда, а второй — о родителях Мелюзины. Этот кусочек я перечитала несколько раз:

«Мать Мелюзины звалась Прессиной, она вышла замуж за Элинаса, короля Альбы. Она родила ему трех дочерей, но однажды он увидел, как она купает их, и прогнал детей вместе с матерью, и не пожелал больше знать».

Я долго сидела неподвижно, обдумывая прочитанное. Прогнал из-за купания? Разве такое возможно?

Ах, я бы дорого дала, чтобы проникнуть в тайный смысл этого текста. Только есть ли здесь тайный смысл? Я подосадовала на хрониста точно так же, как и Фрида — почему же они не пишут то, что больше всего интересует?

Но факт оставался фактом — в семейной хронике драконов не было ничего о пророческом крике Мелюзины. Или же это оказалась не та книга. Возможно, существовало еще одно описание родословной?

В тот же вечер я спросила у Фриды, которая принесла мне ужин в комнату, кто в замке служил семейству маркграфа дольше всех.

— Дольше меня, пожалуй, только сэр Нимберт, — принялась вспоминать она, — когда меня приняли, уже был оруженосцем у покойного маркграфа. Еще тетушка Сабель, она была камеристкой у миледи Эуралии, но потом ее сослали к вышивальщицам, а теперь она помогает прачкам — почти ничего не видит, бедная… А! И старый Юге, он служил у милорда Гвидо, прадеда нашего милорда. Но Юге уже из ума выжил, его оставили в замке из милости — якобы, он помогает на конюшнях. Но он даже собственного имени не помнит, а у лошади перепутает перед с задом, — она хихикнула и спохватилась: — А почему вы интересуетесь, госпожа?

— Нашла книгу о предках милорда, — спокойно объяснила я, — но многие страницы пусты. Хорошо было бы расспросить кого-то из тех, кто помнит прошлые времена, и записать их рассказы.

Фрида неодобрительно покачала головой:

— Слишком уж вы ученая, — сказала она почти обвиняющее, — не лезли бы вы в прошлые дела. Тут в теперешних бы разобраться.

Но любопытство не отпускало меня, и я дала себе слово при первой же возможности порасспросить тетушку Сабель и старого Юге о криках дракайны Мелюзины. Если в хрониках об этом ничего не написано, откуда взялись слухи о криках, предвещающих смерть?..

В четверг дракон с братом отбыли в гости к кому-то из соседей, и в замке снова послышались смех и шутки, как было всегда, когда дракон уезжал. Люди чувствовали себя легче и свободнее, а тут еще заявились бродячие менестрели — настоящий праздник! Старшие конкубины устроили посиделки в большом зале — с миндальными пирожными, музыкой и песнями. Нантиль было разрешено присутствовать, а меня не позвали. Страшно хотелось послушать новые песенки, но бросать вызов Ингунде я не собиралась. Что ж, у меня найдется не менее интересное занятие. Фрида тоже ушла в большой зал, поэтому я просидела в библиотеке до позднего вечера, и вернулась к себе в комнату, когда начали слипаться глаза.

В замке было тихо, и только в большом зале одиноко бренчала лютня — кто-то наигрывал печальную мелодию. Потом струны жалобно тренькнули и замолчали.

Я зашла в спальню, заперла дверь и поставила светильник на стол, стягивая покрывало с головы. Только что я закрыла книгу со «Скорбными элегиями» великого поэта древности — Назона, который за свои вольнолюбивые стихи был изгнан из столицы, и все еще пребывала под впечатлением. Строки стихов были наполнены печалью человека, лишившегося в одночасье родины, родных людей и дома, и вынужденного жить на краю земли, как нищий, несмотря на свое благородное происхождение. Как же все это было созвучно моему сердцу. Закрывая книгу, я чуть не плакала, и до сих пор строки давно умершего изгнанника звучали в моей памяти: «Здесь я лежу — тот певец, что нежные страсти прославил. Дар мой меня погубил».[1]

Я пошла к кровати, на ходу развязывая узел платка, и остановилась, как вкопанная, забыв опустить руки.

На постели сидел милорд Гидеон.

Вернее, полулежал, оперевшись на локоть. Он гладил подушку, лаская ее ладонью, и словно не замечал моего присутствия.

Сердце мое понеслось вскачь, и дышать стало тяжело, потому что грудь сдавило до сердечной боли. Я сделала шаг назад, еще шаг — и налетела на стол. Светильник чуть не упал, я успела подхватить его в последний момент.

Дракон поднял голову и посмотрел на меня. Черные глаза были затуманены и утратили звездный блеск, но от этого не стали более человечными. Наверное, я испугалась бы меньше, обнаружив на одеяле гадюку, подброшенную Ингундой.

— Что вы здесь делаете, милорд? — спросила я, стараясь говорить ровно, хотя это удавалось с огромным трудом.

Не отвечая, он приподнял подушку, заглядывая под нее, а потом откинул угол одеяла. Я ощутила слабость в коленях. Неужели кто-то из слуг (Фрида?) нашел мой пояс с зашитыми монетами, и донес? Дракон молчал, и я призвала на помощь всю свою выдержку, чтобы не выказать страха, и отчаянно пожалела, что заперла дверь.

— Вы что-то ищите, милорд? — спросила я вежливо и бочком двинулась к выходу.

Он несколько раз кивнул и усмехнулся.

— Да, ищу, — сказал он. — Тебя.

[1] Здесь приведен фрагмент эпитафии Овидия (Публия Овидия Назона)

28. Змей в постели (часть первая)

Глаза монашенки стали огромными — в половину лица. Гидеон смотрел в них и не мог сдержать ухмылку. Красивые глаза. Непокорные. Мятежные. Зеленые. Сейчас они потемнели, как море перед бурей, и невозможно было увидеть всю их глубину. Жаль, она заметила его слишком рано и не успела снять свой дурацкий головной платок. А Гидеону так хотелось узнать, какого цвета у нее волосы. Брови у нее темные, четко очерченные — значит, и волосы могут быть темными. Но она говорила про мать-северянку, да и сама белокожая — может, волосы и светлые. Бывают блондинки с темными бровями и ресницами.

— Вы ищете меня? — она медленно отступала и явно собиралась бежать, только он сделает попытку приблизиться. — Уже поздно, лучше бы вам поискать свою постель, милорд.

— Зачем? — Гидеон скривился. — Мне хорошо и здесь. Тут тихо, спокойно, никто не мучает нотациями по поводу воплей какой-то сумасшедшей. Я уже устал объяснять, что Мелюзина ни при чем.

Он следил за монашенкой исподтишка и не мог не заметить, как она встрепенулась. Почему ее так занимает все, что связано с их семейным проклятьем? Но на этом интересе можно сыграть. Приятная, увлекательная, захватывающая игра.

— Люди глупы, — сказал он со вздохом, переворачиваясь на спину, вытягиваясь на постели в полный рост и закладывая руки за голову. — Видят в моей бедной прабабке страшного призрака, а она была обыкновенной женщиной… Ну, не совсем обыкновенной… Обычной дракайной…

Его расслабленная поза и разговор вовсе без намеков заметно успокоили Виенн. По-крайней мере, бежать она передумала и даже улыбнулась, хотя попыталась скрыть улыбку. Хотелось бы знать, что ее рассмешило. И если дракон что-то понимал в людских женщинах, ей не терпелось о чем-то спросить.

Он не стал подталкивать ее к расспросам — пусть помучается от нетерпения и решится на это сама. Она прикусила нижнюю губу, подумала, а потом произнесла:

— Милорд, я хотела сказать… — и замолчала, быстро оглянувшись на дверь.

Неужели, все-таки убежит? Гидеон наблюдал за ней из-под ресниц, стараясь даже не шевелиться, чтобы не спугнуть.

— Да? — протянул он лениво. — Смелее, Виенн.

— Библиотека никуда не годится, — сказала она совсем не то, что он ожидал услышать. — Лучше бы вы перенесли книги в другое место. В подвале слишком сыро, многие книги испорчены. Если так пойдет дальше, можно с легкой совестью пустить вашу библиотеку на ремни. Надо, чтобы комната хорошо проветривалась. Почему бы вам не сделать библиотеку в Восточной башне? В ней будет достаточно солнца.

— Там, действительно, есть что-то интересное? — спросил Гидеон. — Среди этого книжного хлама?

Ух ты! Она даже покраснела!

— Это не хлам, — произнесла она сердито. — Ваша библиотека — настоящее сокровище. И мне больно видеть, как вы обращаетесь со своим сокровищем. Кстати, я нашла историю вашего рода, но она обрывается на рождении сына у милорда Гвидо…

— Это о моем деде, — милостиво признал Гидеон.

— Но почему прекратили вести хроники? Я не нашла записей ни о вашем отце, ни о вас…

— Началась война. Было не до хроник.

— Какая война? — удивилась она.

— Между Винландом и Салезией.

— Но ведь она закончилась еще до рождения вашего отца! Сколько времени было упущено!

— Пожалуй, ты права, — признал дракон. — Надо озаботиться хронистом и перенести библиотеку, если считаешь, что в этом есть необходимость.

— Считаю, — заверила она его горячо. — Это преступление — так относиться к книгам.

— Я помню, книга — это путь в прошлое и все такое…

— Вот именно, — она посмотрела прямо на него, и в зеленых глазах вспыхнул огонек, который заставил Гидеона насторожиться, как на охоте, когда зверь выходит на тропу.

Сейчас она задаст тот самый вопрос…

— Милорд, а воскресный пирог, что готовила ваша бабушка — это какое-то особое кушанье для драконов?

Все же, она смогла его удивить. При чем здесь его бабушка? И пирог?

Она смотрела с неподдельным интересом, и он ответил, помедлив:

— Ничего особенного в этом пироге не было. Нежный, сладкий, легкий. А почему ты спрашиваешь?

— Простое любопытство, милорд, — быстро ответила она. — Я услышала, что ваша бабушка — миледи Эуралия, готовила его именно для вас, запрещая есть господину Дилану. Вот и подумала, что это могло быть какое-то колдовское снадобье…

— Никакого колдовства, — разубедил ее Гидеон. — Просто еда, чтобы побыстрее набраться сил после… субботы, — он посмотрел на нее многозначительно. — А ты хотела попробовать что-то и превратиться в дракона? Так не получится, Виенн, — он почти промурлыкал ее имя. — Драконами не становятся, ими рождаются. Мы ведь так отличны от вас, людей…

— Вот как? Чем же?

Гидеон мысленно поздравил себя с маленькой победой. Наконец-то она спросила то, что нужно.

— Во-первых, строением костей, — начал объяснять он. — Человеческие кости негибки, хрупки, а у нас все по-другому…

— О-о… — она смотрела на него с недоумением, скользя взглядом от макушки до пяток, и явно пытаясь сообразить, чем его кости отличаются от человеческих.

Этот невинный осмотр взволновал Гидеона больше, чем откровенная ласка, но он призвал себя к спокойствию. Пугливую дичь надо заманивать в силок, а не пытаться поймать за хвост, когда она удирает. Но тело вполне определенно потребовало близости с этой женщиной. Именно с этой — в чьих глазах плескалось мятежнее море. Интересно, как она целует? А как ласкает?.. Да полно! Гидеон усмехнулся собственным развратным мыслям. Что монашенка знает о ласках? Разве что читала, как рыцарь Леон робко брал за руку леди Ровену.

— Наши кости могут менять форму, — сказал он, — они совсем не такие, как человеческие.

— Но по виду вы ничем не отличаетесь от нас, — усомнилась она и даже сделала два шажка по направлению к столу, как будто хотела схватить перо и записать то, что услышала.

Гидеон подумал, что надо бы прочесть, что она там строчит. Фрида рассказывала, что монашка может просидеть за своими записями с утра до вечера. Что с таким упорством может записывать юная девушка? Может, она сочиняет любовную балладу?

— Только по виду, — коварно искушал Гидеон. — На ощупь ты сразу ощутишь разницу.

— Они мягкие? — Виенн нахмурилась. — Но… я не заметила ничего подобного, милорд.

— Так ты и не прикасалась ко мне, глупая, — засмеялся он, с удовольствием наблюдая, как она покраснела и опустила голову.

— Прикасалась, — тихо сказала Виенн.

— Что там были за прикосновения? — Гидеон фыркнул. — Три секунды, не больше, разве можно что-то почувствовать? Вот если нажмешь пальцем на ключицу, — он потянул ворот рубашки, открывая шею и грудь, и Виенн тут же шарахнулась к двери, но дракон невозмутимо продолжал: — если нажмешь, то сразу станет понятно, кто перед тобой — человек или нечеловек. Хочешь проверить?

— Нет, — ответила она, краснея еще больше.

— Что же ты так смущаешься-то, — засмеялся он. — Ты уже видела меня почти голым — и ничего, не умерла. И я не пострадал.

— Мне бы не хотелось… — она кусала губы и украдкой оглянулась на дверь.

— Да не съем же я тебя, — добродушно заверил он. — Обещаю, что даже не покусаю. Подойди!

Страх и любопытство боролись в ней отчаянно и мучительно. Гидеон не двигался, чтобы не спугнуть пугливую пташку, и был вознагражден за терпение. Вот она шагнула к постели, замерла, шагнула еще…

— Ты же не покусишься на мое целомудрие? — подначил ее Гидеон. — Так-то я опасаюсь красивых женщин, они те еще бесстыдницы, но тебе доверяю — ты же все знаешь о грехах и борьбе с ними.

Теперь фыркнула она, показывая, как верит его словам, но подошла еще ближе.

— Вот здесь, — он постучал пальцами по своей ключице, и Виенн несмело протянула руку.

Ее пальцы были теплыми, нежными, и пощупала она его, как погладила — чуть прикоснулась к коже.

— Разве так что-то определишь? — Гидеон смотрел на ее лицо, пылающее румянцем, и мечтал только об одном — чтобы она приласкала его смелее, и, желательно, пониже. — Нажми сильнее, я не развалюсь.

29. Змей в постели (часть вторая)

Пугливая монашка колебалась еще сколько-то, но потом любопытство перевесило. Виенн нажала пальцами посильнее, и Гидеон вскрикнул в голос, дернувшись всем телом. Он схватился за ключицу, прижав ладонью руку Виенн, и застонал.

— Что такое? Вам больно?! — залепетала монашка, бледнея.

Гидеон едва удержался от смеха, но продолжал постанывать, баюкая ее руку на своей груди.

— Что же ты так давишь, маленькая убийца? — поругал он, страдальчески морщась. — А-а, какая боль!

— Могу я чем-то помочь? — перепугалась она окончательно. — Хотите, позову лекаря?

— Подожди, прыткая, — удержал ее дракон. — Не надо лекаря, пройдет само. Сейчас, пройдет… — он опять простонал сквозь зубы и погладил рукой Виенн по своей груди. — Да, вот так легче… Да, погладь вот тут… Ну и железные у тебя пальцы, чуть не переломала мне кости!..

Игра пошла, как он и хотел — монашка с удвоенным усердием принялась поглаживать его, прикасаясь осторожно, как к стеклянному. Ладонь ее была теплой, нежной, и каждое прикосновение будоражило кровь.

Вскоре Гидеон отпустил ее руку, но Виенн не убрала ладонь. Лицо девушки было строгим, сосредоточенным. Она скользнула ниже, ощупала грудные мышцы, слегка надавила на ребра…

— Продолжай, — шепнул дракон потому что голос внезапно сел.

Вот сейчас она совсем осмелеет и спустится еще ниже…

— У вас обыкновенные кости! — сказала Виенн резко и обвиняюще. — Обыкновенные, твердые, как у любого человека. Вы… вы… — она вспыхнула от негодования, а Гидеон расхохотался. — Вы дурачите меня!

— Немного, — согласился он. — Но это того стоило. Ты так приятно ласкаешь… Ну же, не останавливайся…

Она отдернула руку, словно прикоснулась не к мужскому телу, а к раскаленной плите, и хотела бежать, но Гидеон сцапал девушку одним неуловимым движением.

— Разве ты не хочешь утишить мою боль, Виенн? — спросил он, прижимая ее к себе. — Это было бы милосердно. Ты же милосердная монашка?

— Отпустите, — потребовала она тихо, но твердо.

Зеленые глаза были совсем близко — огромные, глубокие, в них сейчас так и бушевало мятежное море. Обнаженной кожей Гидеон ощущал жар девичьего тела — даже через толстую ткань платья. Почему-то Виенн не вырывалась, а он не отказался бы сейчас почувствовать, как она извивается в его объятиях. Он притянул девушку поближе, удерживая за талию, и раздумчиво спросил:

— Отпустить?

— Да, — тут же ответила она. — Потому что вы затеяли недостойную и опасную игру.

— Возможно, — согласился он. — Но это такая приятная игра, Виенн…

— Для кого как, — сказала она холодно.

— Почему ты не вырываешься?

— Потому что вы сильнее меня, и я знаю, что это бесполезно.

— Значит, ты уже сдалась?

— А похоже, что сдалась? — спросила она нарочито учтиво.

Гидеон был доволен — изображает спокойствие, а у самой сердце так и колотится, словно у пойманного зайчонка. Ну что ж…

Он в одно мгновение перекатил ее через себя и уложил на кровать, придавив для верности ноги девушки своей ногой. Виенн только коротко взвизгнула, а потом затаилась, дыша часто и коротко.

— Боишься? — подначил ее дракон.

— Конечно, — ответила она. — Кто бы не испугался на моем месте? Сир Львиное Сердце и тот бы струхнул.

— Ну, этого благородного сира я бы точно не пожелал валять в постели, — заверил ее Гидеон.

Вот тут монашка перепугалась по-настоящему, хотя и попыталась скрыть страх.

— Не думаю, что вы имели сказать то, что сказали, — залепетала она. — И зная ваши шутки… Я взываю к вашему благоразумию, милорд!

Гидеон подавил желание заставить ее замолчать самым приятным из известных способов — поцеловать, чтобы вся заумь улетучилась. Но он сдержался. Пугать монашку слишком сильно не хотелось — игра только началась, не надо портить ее поспешностью.

— Взывай, — разрешил он, удобно устраиваясь на боку и подпирая голову, чтобы лучше видеть свою пленницу. — Вдруг тебе удастся выкликать мое благоразумие из каких-нибудь дремучих лесов драконьей души.

Шутливый тон — и она сразу расслабилась, и снова задрала нос:

— Так у драконов есть душа?

В ее вопросе Гидеону послышалась насмешка, и почему-то это обидело его, хотя раньше разговоры о звериной душе или ее отсутствии никогда не трогали.

— Тебе лучше знать, — сказал он, стараясь казаться беззаботным. — Ведь в этой голове, — он прикоснулся указательным пальцем ко лбу Виенн, и она сразу отвернулась, — ведь в этой голове — кладезь мудрости.

— Бросьте притворяться, — сказала она без обиняков.

— Притворяться? — он мягко взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза. — О чем это ты?

— Какой кладезь мудрости? — фыркнула она. — Вы знаете столько же, сколько я, если не больше.

— Допустим. Но это не значит, что мне не интересно твое мнение.

— О! Неужели оно вас интересует? — спросила она насмешливо, отталкивая его руку от своего лица. — Мое мнение!

— Интересует, — заверил он и осторожно, но настойчиво начал новую атаку — погладил девушку по щеке, прочертил пальцем брови. Какие же у нее волосы? Темные или светлые? — Вот сейчас ты захотела беседы со мной, и я пошел тебе навстречу.

— Беседы?

— Угу.

— Навстречу?

— Но ведь ты сама этого хотела.

— Я?! — она так и вскинулась от возмущения.

— Воскресный пирог для дракона, — коварно подбросил он наживку, и рыбка ее заглотила.

— Собираетесь говорить со мной о пирогах? — спросила она скептически, но в глазах зажегся огонек любопытства.

— Ты хочешь поговорить о чем-то другом? — тут же уточнил дракон.

— Нет-нет, — заверила она его. — Пироги — самая подходящая тема… для разговора в постели в полночь.

— Змеиный язычок пытается жалить, — засмеялся Гидеон. — Но я и правда хочу поговорить с тобой о пироге миледи Эуралии. Он был вкусен, мягок, нежен и таял во рту… — Гидеон говорил тихо, почти касаясь губами губ Виенн. От нее пахло розами и ладаном — запах сладкий и свежий, одновременно сводящий с ума и проясняющий разум. Убийственное сочетание. И как противится ему?

Его страсть передалась и ей, он готов был в этом поклясться. Слишком много дрожащих женских губ приходилось видеть, слишком много затуманенных женских глаз, чтобы ошибиться. Только эти губы казались самыми сладкими, а взгляд — самым глубоким и таинственным. И игра с этим существом была такой притягательной.

— Таял во рту? — переспросила она, как во сне, посмотрела на его губы и тут же поспешно уставилась в потолок. — Пирог был сладким или нет, милорд?

— Очень сладким, — Гидеон прочертил пальцем по краю платка, плотно охватывавшего лоб монашки. — Слаще меда, но не приторный…

Она задрожала всем телом, и прежде, чем заговорить, кашлянула, словно голос ее подвел:

— Пирог с начинкой? Ягоды, фрукты? Что там было?

— Там не было начинки, — он провел ладонью по ее щеке, пощекотал подбородок и спустился ниже.

Она снова отвернулась, но не так резко, как раньше. Больше всего Гидеон хотел бы нырнуть пальцами в вырез ее платья, но монашенка так затянула вязки, что не пролез бы и муравей.

— Сладкий пирог без начинки? — она мягко убрала его руку со своей шеи, и, пресекая его попытки опять начать ее ласкать, вцепилась в его ладонь. — Просто тесто? Без изюма, без сухих фруктов и орехов?

Все-таки, Виенн добилась своего — Гидеон погрузился в воспоминания. Он никогда не придавал особого значения бабушкиной стряпне, воспринимая ее, как должное, а потом и попросту позабыл о ней, потому что было не до сладких пирогов. Но вот теперь, когда война осталась в прошлом, а в его распоряжении была мирная жизнь и целый замок со слугами и красивыми женщинами, детские воспоминания виделись совсем в ином свете.

— Нет, в нем не было ни изюма, ни орехов, — медленно заговорил он, припоминая.

Виенн сжимала его ладонь — пальцы были горячими и чуть дрожали. Гидеон позволил своей руке расслабиться в руках монашки, и ощутил удивительнее умиротворение. Сказать честно, он ничего бы не имел против пролежать так до утра, вступая в шуточные перепалки или болтая о пирогах.

— Он был… нежным, не как хлеб, и там было мясо…

— Мясо? — удивилась Виенн. — В сладком пироге?

— Да, — ответил Гидеон удивленно и засмеялся — теперь ему и самому это показалось странным. — Не знаю, что бабуля бросала туда, но там были сладкие кусочки мяса, и этот пирог проваливался в желудок, как вода — никакой тяжести, но после него я вставал на ноги уже к обеду.

— Что-то легкое и сытное, — задумчиво произнесла Виенн. — Ваша бабушка была ведь не драконьей крови, милорд?

— Она была человеческой женщиной, как и ты.

— Но она заботилась о вас…

— Конечно, я ведь был ее внуком.

— Интересно…

— Тебе так интересна миледи Эуралия? Или больше занимает, почему она заботилась о мерзких чудовищах?

— А что вы искали под подушкой, милорд? — спросила Виенн, сделав вид, что не расслышала последнего вопроса.

Гидеон хмыкнул, посмотрел в потолок, а потом хохотнул.

— Ну как тебе сказать… — начал он.

— Вы искали кинжал? — спросила она прямо. — Думали, я прячу под подушкой оружие? Подобно вам? Кстати, а зачем вам кинжал под подушкой? Вы кого-то боитесь?

— Э, преподобная монашка! — притворно возмутился Гидеон. — Ты решила меня исповедать? А Святой Папа дал тебе такое право?

— Это ведь не связано с криком Мелюзины, — сказала она, совершенно игнорируя его слова. — Вы чувствуете, что вам грозит опасность?

— Опасность? Мне? А ты почему спрашиваешь? — он без труда освободил руку из судорожной хватки Виенн и сжал ее плечо, поглаживая, лаская. — Ты переживаешь за меня? За чудовище? За жестокого дракона?

Под его рукой она затрепетала, как пойманная в силок перепелка. Гидеон наслаждался ее волнением, упивался им. Дивная, дивная и замечательная игра!

— Зачем вы это делаете? — выговорила она с трудом.

И он ответил, придав голосу волнующую бархатистость:

— Наверное, потому что ты мне нравишься. Наверное, потому, что мне тебя хочется…

Она испуганно вскинула глаза, и Гидеон не смог больше сдерживаться и поцеловал ее. Поцелуй — это не страшно, монашескому целомудрию это не повредит. Но так хотелось почувствовать ее ближе, попробовать ее на вкус. Только попробовать — и сразу отпустить. Просто проверить, просто поцелуй, просто забава…

30. Змей в постели (часть третья)

Разумеется, поцелуй получился коротким, как полвздоха, потому что монашка вздумала сопротивляться, но Гидеон успел почувствовать и огонь, и нежность, и сладость ее рта. Никогда еще он не пробовал на вкус ничего более сладкого — мед и молоко… мед и молоко — припомнилось ему совсем некстати… А к чему тут Писание?!.[1] Ведь это всего лишь игра…

Монашка вздумала сопротивляться, но Гидеон мигом пресек эти попытки, навалившись на нее и перехватив ее свободную руку за запястье. Вторая рука Виенн копошилась где-то у него под боком — пытаясь оцарапать, но безуспешно. Прижав девушку к постели всем телом, Гидеон опять поймал ее губы и скользнул языком, принуждая открыться ему. В этот раз Виенн не удалось увернуться, и Гидеон оторвался от нее, когда она совсем задохнулась и застонала, умоляя о пощаде.

— Видишь, все не так страшно, — зашептал он, тоже тяжело дыша. — Чего же ты боишься?

Виенн дрожала, глядя на него в упор.

— Не надо бояться, — он медленно отпустил ее руку, медленно провел пальцами от запястья до плеча и затеребил вязки на платье девушки. — Я ведь не делаю тебе ничего плохого… Это как игра в шахматы… Сначала твой ход, — он потянул вязку, потихоньку распуская шнуровку, — а потом мой…

— Вы уверены? — ответила она прерывистым шепотом, не отрывая от него взгляда. — Мне кажется, вы двинули вперед все фигуры разом, сбросив мои с доски.

— А вот и ошибаешься, — Гидеон снова завладел ее рукой и прижал к своей щеке. — Сделай свой ход, сестра Виенн… Мне так нравится, когда ты прикасаешься ко мне… Для этого я даже пошел на маленький обман…

— Неправда, вы хотели посмеяться надо мной, — упрекнула она, но руки не отняла.

Ее ладонь согревала, и тепло проникало до самого сердца. Гидеон не удержался и поцеловал эту горячую ладонь, которая так и затрепетала.

— Посмеяться? Ну нет, — он перекатился на бок и положил ее руку себе на грудь. — Насмешки тут не было и в помине, недоверчивая монашенка. Мне хотелось получить немного ласки от тебя, только и всего.

— Вы получили больше, чем позволяют приличия, — упрекнула она, но ладонь ее сама скользнула по его груди — лаская, исследуя.

— Два поцелуя я у тебя украл, — признал дракон. — Если подаришь третий — на этом все и закончится.

— Закончится? — переспросила она.

— Клянусь. Позволишь поцеловать тебя еще раз — и я уйду.

Она заколебалась, но потом покачала головой, пряча глаза и нервно фыркнула:

— Слышали мы такие речи, что кот говорил мышке!

— Разве я хоть раз тебя обманывал? — продолжал нашептывать Гидеон, а рука ее все скользила по его коже — распаляя, волнуя, заставляя кровь закипать яростнее.

— Легче вспомнить, когда вы были со мной искренни…

— Один поцелуй — и я превращусь в ягненочка и уберусь отсюда.

— Милорд!..

— Ягненочек, сестра Виенн. Кроткий ягненочек, — Гидеон сам не заметил, как начал наседать на нее уже со страстью, загораясь от каждого прикосновения нежной руки, от каждого быстрого взгляда, что она бросала на него, коротко вздыхая при этом.

— Я вам не верю, — она сопротивлялась, но сопротивление становилось все больше похоже на согласие — рука ее уже гладила его по плечу, подвинув рубашку, и Гидеон пошел в наступление.

Третий поцелуй дался почти без боя — монашенка сначала сжала губы, но Гидеон проявил настойчивость, и она открылась ему, вздрогнув, когда он показал ей, насколько глубоким может быть поцелуй.

Схватив его за плечо, она как будто боролась сама с собой, не зная, как поступить — оттолкнуть или прижать, а потом рука ее легла ему на затылок.

Мысли улетели все и разом. Не прерывая поцелуя, Гидеон легко сжал маленькую грудь, которая словно по волшебству оказалась под его ладонью. Виенн вздрогнула, но он уже спустился ниже и погладил по бедру, зацепив подол ее платья и медленно — очень медленно! — потянув вверх.

В какой момент это перестало быть игрой? В тот ли, когда она выгнулась ему навстречу, чуть сгибая колено, чтобы ощутить его ближе? Или в тот, когда пальцы ее ласково затеребили пряди его волос?

Теперь Гидеон и не думал останавливаться, а тем более уходить. Она лежала под ним, она хотела его, хотела так же, как и он. Поцелуй его стал требовательнее — жадным, почти грубым, а рука вдруг оказалась как раз на том месте, где заканчивался чулок, и кожа была особенно нежной и манящей, еще чуть выше и…

Монашка укусила его свирепо и больно. Так больно, что Гидеон не сдержал вскрика и с проклятьем отшатнулся, чувствуя во рту солоноватый привкус крови. Виенн скатилась на ту сторону кровати, метнулась вокруг нее и в два счета оказалась возле двери, вцепившись в задвижку. Здесь-то Гидеон и настиг девушку, схватив за плечо и развернув к себе лицом.

— Ты меня укусила!

— Вы меня обманули! — она попыталась вырваться, но Гидеон притиснул ее к себе. — Вы меня обманули, — сказала она тише, но взгляд был полон злости, а не страха. — Один поцелуй!.. Один, всего лишь один!.. Вы… лжец! Обманщик!..

Он поймал ее за подбородок и держал, хотя она вцепилась ему в пальцы, стараясь освободиться.

— Если бы хотел, уже взял бы тебя сто раз, — сказал Гидеон.

Зеленые глаза смотрели гневно, ярость так и бурлила в их глубине, как волны, вспененные драконьим хвостом. Гнев, ярость и… презрение. Вот это ударило всего больнее.

— Но могу передумать, — сказал он нарочно грубо, — если будешь так завлекательно на меня смотреть.

Виенн тут же закрыла глаза, и Гидеону захотелось крепко выругаться. Но вместо этого он легко оттолкнул монашку и вышел, оставив ее одну. Дверь за его спиной сразу захлопнулась и заскрипела задвижка.

Запирается! От него!

Гидеон хмыкнул, хотя Виенн уже не могла его слышать, но веселья не было, как и удовлетворения от игры. Наоборот, ему казалось, что эту партию он каким-то образом проиграл и не заметил.

[1] Имеется в виду строка из «Песни песней» — «мед и молоко под языком твоим»

31. Догони меня, дракон! (часть первая)

Бежать! Бежать!

После ухода дракона, я заметалась по спальне, не совсем понимая, что делаю. Сначала схватила шкатулку с красками для лица и чернильницу, но потом одумалась — это не мои вещи, да они и не нужны будут при побеге, только помешают. Дрожащими руками я выудила из-под кровати поясок, набитый золотом, и повязала его поверх платья. Бежать!..

Приникнув к двери, я прислушалась — в коридоре было тихо, замок спал.

И только тут я немного пришла в себя. Куда ты собралась, безумная Виенн? Кто откроет тебе замковые ворота? И далеко ли ты уйдешь в ночи, преследуемая драконом, который пролетает за ночь от морей южных до морей северных, если верить древним записям? Остаются суббота, и воскресенье. Бежать надо в воскресенье.

«Зачем бежать? — спросил вдруг меня внутренний голос. — Он что-то тебе сделал? Так, попугал немного, поиграл, как кошка с мышью. Хотел бы взять — уже взял бы сто раз…»

Что-то в груди сладко и болезненно вздрогнуло, и я испуганно прижала руки к сердцу.

И в самом деле, отчего я собралась бежать? Здесь я живу в отдельной роскошной комнате, сплю на мягкой перине, под пуховым одеялом, и еда подается, как королеве. Богатые подарки, книги — и никто еще не принудил меня ни к чему противному душе… Не принудил, но искушал…

Я задрожала, вспомнив горящие черные глаза в полумраке алькова, прикосновение твердых мужских губ, осторожные, полные скрытой страсти такие откровенные ласки… Разве я сама тогда не потеряла голову? Разве не желала, чтобы в своей настойчивости дракон пошел дальше?

Виенн! Еще немного, и тысяча мечей, которыми ты вооружила свои девичьи страхи, будут бесславно брошены! Вот! Именно это и страшно!

Я спрятала пылающее лицо в ладонях, переживая стыд и волнение, вновь охватившие меня. Драконы умеют искушать, они — противники небес, никто не сравнится с ними в хитрости и ловкости соблазна. А ты, Виенн, как показывает жизнь — слаба, хотя мнила себя сильной. От этого и надо бежать — от собственной слабости, от похоти, что уже запустила в тело когти.

Сегодня дракон ушел, но завтра может остаться, и я не смогу противостоять ему. И дело даже не в силе, которой у меня нет. Зачем применять силу к женщине, когда она добровольно готова отдать самое драгоценное, что у нее есть? Я даже застонала от унижения. Так повести себя… И с кем?! С драконом! Захватчиком, безбожником!..

Ночь я провела дурно, мучаясь снами.

В них милорд Гидеон преследовал меня, пока я бежала лесами и вересковыми пустошами. Огромные крылья со свистом рассекали воздух, и вслед мне летели алые сполохи обжигающего драконьего дыхания. А потом он и сам появлялся передо мной — грозный, охваченный гневом из-за моего побега и… совершенно обнаженный. И вся моя решимость таяла воском, и я покорно отдавала себя, без единой попытки сопротивления…

Просыпаясь в холодном поту, я с ужасом прислушивалась к ночной тишине, боясь (а может, желая?) услышать осторожные шаги в темноте, а потом почувствовать прикосновение прохладной ладони — твердой, крепкой, такой же твердой и крепкой, как его тело — тело дракона. Я ведь гладила его, проводила рукой по груди, плечам, животу — как будто касалась мраморной статуи, будто он весь был из камня и стали.

Ворочаясь в постели, я мечтала только об одном — заснуть без сновидений и избавиться от греховных мыслей, но и те и другие решили терзать меня без остановки, и я уже не знала, что лучше — спать или бодрствовать. Говорят, от искушений помогает молитва, но в этот раз молитвенное лекарство не подействовало.

До воскресенья я не видела дракона — попросту пряталась в комнате Нантиль, занимаясь театром и делая вид, что ничего не произошло. Но сердце мое дрожало, как заячий хвост, всякий раз, когда я слышала шаги в коридоре.

Очередная суббота, очередное воскресенье — и очередной поход в церковь, к которому я готовилась с особым тщаньем. Я не успела зашить в пояс все золотые монеты, но посчитала, что хватит и того, что есть. Монастырские книги пришлось бросить (куда же бежать с тяжеленным мешком за плечами?), а фамильное кольцо я достала из шкатулки с красками и повесила на шею, продев в него шнурок.

Нантиль и Офельен не должны были ни о чем догадаться раньше времени, и я простояла всю службу, хотя умирала от нетерпения.

— Пойду наломаю еще ивовых прутьев, — сказала я Нантиль, когда она приняла приглашение жены священника остаться на обед, — я все равно не голодна, подожду тебя снаружи.

Она кивнула, и я вышла из церкви, прошла мимо Офельена, сидевшего возле входа, и спустилась в низину.

Выглянув из-за веток, я убедилась, что грум даже не смотрит в мою сторону, и припустила к дороге.

Сегодня был день ярмарки. И я надеялась, что в город потянутся фермерские обозы. В первый раз я сбежала в монастырь, который находился в двух днях пешего пути от моего замка. Тогда я прошла всю дорогу без приключений, своим ходом, переночевав в поле. Но сейчас искать убежища в ближайших монастырях было бы глупо. Дракон, наверняка, обыщет их в первую очередь. Нет, бежать надо на север, там места дикие, неизведанные, и найти меня будет сложно. Может, дракон откажется от поисков и вовсе забудет обо мне, а может, я уже успею принять постриг, если он проявит упорство.

Я не ошиблась — еще не увидев дороги из-за деревьев, я услышала скрип колес, звон конской сбруи и ленивые окрики возниц. Сразу же мне повезло и с попутчиком — какой-то старик, дремавший на возу с сеном, не заметил, как я села позади него. Я сняла головное покрывало и платок, а волосы загодя заплела в косу. Теперь меня можно было принять за дочь старика или его внучку. Повозка тащилась медленно, но я все дальше и дальше уезжала от Гранд-Мелюз и его обитателей, и погони не было.

Мили через три старик проснулся и разразился руганью, обнаружив меня по соседству. Но я так умоляла его не сердиться и так жаловалась на усталость, и так настойчиво просила его принять в качестве оплаты серебряную монетку, что он подобрел и задремал снова, пока я правила лошадьми.

Оказавшись в городе, я распрощалась с фермером, купила, не торгуясь, дорожную сумку в первой же палатке, и спрятавшись за питейным заведением превратилась в монахиню, повязав платок. Потом я направилась прямиком в церковь — не в самую большую, в маленькую, на окраине. Преподобный Фредерик, который только что плотно откушал и собирался на ярмарку, чуть не прослезился, когда я рассказала ему душещипательную историю о том, как вместе с сестрой Клайдо по приказу настоятельницы Беатрисы мы приехали купить ладан и смирну, но я умудрилась потеряться и теперь чувствую себя, как песчинка, унесенная морем.

— Даже не знаю, у кого сестра Клайдо остановилась, — жаловалась я, — и обоз в сторону монастыря отправляется только через три дня. А город так меня пугает… Позволено мне будет остаться переночевать здесь? — я с поклоном протянула преподобному Фредерику золотой, и священник милостиво принял его, спрятав в поясной кошель.

— Мы не оставим вас без помощи, дитя мое, — пообещал он. — Странноприимный дом переполнен, но я знаю милую женщину — вдову и очень набожную, ее называют благочестивой Флоренсией, отправляйтесь к ней, она приютит вас. Бедное, бедное дитя! — он нацарапал письмо благочестивой Флоренсии, благословил меня и отбыл на ярмарку.

Я не без труда нашла дом благочестивой Флоренсии — он прятался на самой окраине, между заброшенными полуразвалившимися домами, за старыми вязами. Хозяйка оказалась на удивление молода и миловидна — ей было около тридцати, и она была такая подвижная и грудастая, что один взгляд на нее, по моему мнению, должен был лишить любого мужчину благочестивых мыслей.

Флоренсия приняла меня с огромной радостью. Она прочитала письмо и сразу предоставила мне спальню на втором этаже. Она сама проводила меня туда, попытавшись обнять за талию, но я вежливо отстранилась. Мне никогда не нравилась подобная услужливость, да и я не желала, чтобы кто-нибудь прикасался к заветному поясу — мало ли, какие чувствительные пальчики у хозяйки дома.

— Здесь вас никто не потревожит, дорогая, — говорила Флоренсия, взбивая подушки и перину. — После смерти мужа я живу совсем одна. Я да моя старая служанка — она глуповата, но святой души человек. Так что здесь вы будете спать спокойно, как дитя в колыбели, охраняемое ангелами.

Она осталась поболтать, пока я умывалась, и предложила ужин, что было очень кстати. Огромная мужеподобная служанка принесла поднос с лепешками, травяным чаем и чашкой тушеных бобов. Служанка «святой души» производила пугающее впечатление — маленькие бессмысленные глаза, низкий лоб, тяжелая челюсть, такой женщине проще родиться орком. Я подумала так и тут же упрекнула себя за высокомерные мысли. Мало ли кто каким родился, судить надо не по внешности.

Хозяйка звала меня вниз — посидеть в сумерках у жаровни с розмариновыми веточками, но я отговорилась усталостью. Устала я больше от страха и волнения, но выходить из комнаты посчитала опасным. Если дракон отправит кого-то в погоню, лучше поменьше показываться на людях.

Я спрятала лепешки в сумку, приготовив провиант в дорогу, поела немного бобов и чуть пригубила чай — он мне не понравился. Пах медом, но все равно горчил. Изнутри комната не запиралась, и я чувствовала себя не слишком уверенно, но голоса благочестивой Флоренсии и ее служанки — спокойные, монотонные, доносились снизу, и я прилегла на кровать и позволила себе расслабиться. Завтра мне предстоит долгий путь — надо найти попутчиков на север, вызнать дорогу, купить новую одежду…

Сон навалился незаметно, и я увидела пустынное поле, огромную луну, освещавшую мне путь, и огонек впереди. Во сне я знала, что надо только добраться до огонька — и буду спасена, но как я ни торопилась, как ни ускоряла шаг, заветная цель не приближалась. Зато позади раздался знакомый звук — огромные крылья рассекали воздух, а потом дракон позвал меня по имени, и я проснулась.

Сердце бешено стучало, и я все еще слышала голос дракона, как отголосок сна.

Но это был не сон… Где-то внизу говорил мужчина.

Я задрожала так, что зубы застучали. Дракон! Нашел меня!..

32. Догони меня, дракон! (часть вторая)

В любой момент я ждала появления дракона. Сейчас он ворвется в комнату, схватит, потащит. Кто знает, как он поведет себя? Накричит, ударит или… сочтет это поводом для завершения той игры, что он начал со мной?..

Но минута шла за минутой, и ничего не происходило. Как так?

На цыпочках я подошла к двери и приоткрыла ее, прислушиваясь. Где-то внизу слышалось бормотанье благочестивой Флоренсии. Может, мне показалось? Но вот мужчина заговорил снова, и сердце мое так и оборвалось от страха. Я спустилась до середины лестницы, затаив дыхание, и только здесь поняла, что ошиблась — голос похож, но это точно не дракон. Я уже собралась возвращаться в комнату, как вдруг благочестивая Флоренсия сказала вовсе неблагочестивым тоном:

— Недаром Фред отправил ее к нам, она не так проста.

— Она же монахиня? — лениво спросил мужчина.

Говорили обо мне, и я спустилась еще на пару ступеней, чтобы лучше слышать разговор, но оставаться незамеченной.

— Вот у них-то и водится золотишко, — сказала Флоренсия многозначительно. — Если она приехала сюда за ладаном и заплатила Фреду золотой, то трудно представить, сколько у нее припрятано в святых закромах.

Я спустилась еще на две ступеньки и теперь могла увидеть говоривших через щелку приоткрытой двери. В комнате возле жаровни, куда Флоренсия подбрасывала ароматные веточки розмарина, сидели трое — она сама, мужеподобная служанка и молодой мужчина — сильный, с хитрым и грубым лицом, чем-то неуловимо похожий на хозяйку дома. Наверняка, ее родственник. Он прихлебывал какое-то питье из кружки, а служанка методично точила огромный нож для разделки мяса.

— У нее сумка пустая, — сказала она, проверяя остроту лезвия большим пальцем.

— Можешь мне поверить, — сказала Флоренсия со знанием дела, — золото припрятано где-то на ней. Помнишь ту монахиню из Стоумвиля? Вот ведь хитрая была — спрятала золотишко в посох.

Благочестивая вдова хихикнула:

— Но когда ей начали поджаривать пятки, то сразу все выложила. А эту даже жарить не придется — только припугни, сама все выдаст, больно нежна. Не удивлюсь, что из благородных, какой-нибудь милорд позабавился и сбагрил ее в монастырь.

— Ты потише, — одернул ее мужчина. — Чтобы не услышала раньше времени.

— Не услышит, — снова хихикнула Флоренсия. — После моего чая она будет спать крепко, как праведница.

Услышано было больше, чем нужно, и я возблагодарила небеса, что только пригубила проклятый чай. Жаль бросать сумку и провиант, но оставаться в этом страшном доме было опасно. Крадучись я подошла к двери, откинула толстый крючок и выскользнула наружу. Была глухая ночь, но я побежала между вязов, между заброшенных домов — скорее, скорее отсюда! Небо затянуло рваными тучами, и половинка луны лишь иногда выглядывала из-за них, на короткое время освещая мрачные дома.

Ночью все выглядело иначе, чем днем, и я порядком заплутала, и теперь шла медленно, прижимаясь к стенам домов. Я нечаянно свернула ближе к окраине, вместо центра города. Улочки здесь были узкими — в четыре шага, и нестерпимо пахло гнильем и нечистотами. Фонарей здесь не было вовсе, но потом я вышла к таверне, возле входа которой болтался закрытый светильник. Его только что задел головой шатающийся мужчина и замысловато выругался, потирая макушку. Изнутри таверны, несмотря на поздний час, доносились пьяные вопли и нестройное пение.

Я постаралась миновать это место, оставаясь незамеченной, и мне это удалось, но свернув в очередной проулок я столкнулась еще с двумя неспящими по ночам — мужчинами, от которых несло вином и копченой корейкой на пять шагов.

— Кто это здесь? — спросил один, с удивлением растягивая слова, когда я шмыгнула между ними и припустила по улице, не оглядываясь.

— Мышь! — хохотнул его спутник.

— А почему мышь убегает?

— Потому что не нашелся котик, который бы ее поймал! — и они оба захохотали, хлопая себя по коленям.

Я надеялась, что их пьяная болтовня так и останется болтовней, но они потащились за мной, окликая и уговаривая остаться. Как назло, улица была прямой, как кухонный вертел, и мне некуда было спрятаться. Мои преследователи оказались не такими уж и пьяными, потому что нагоняли они меня достаточно быстро. Я подобрала юбку и побежала, что было духу. Улица резко свернула вправо, и прямо за углом я налетела еще на одного господина. Он успел поймать меня за локоть, иначе я бы упала. Торопливо пробормотав слова благодарности, я хотела бежать дальше, но он не отпустил.

Пьяные голоса приближались, а я пыталась освободиться, дергаясь, как коза на привязи.

— Пустите, — взмолилась я, — пустите, господин…

Луна снова выглянула, и в ее тусклом свете я увидела того, кто поймал меня. Это был милорд Гидеон. Бледный, осунувшийся, небритый. И еще он был зол, я сразу это поняла — стоило только заглянуть ему в глаза.

Язык мой приморозило к нёбу, и в это время из-за угла вывернули мужчины, преследовавшие меня.

— Ну вот, — сказал один из них и икнул. — Это наша мышь, мы заметили ее первыми.

— Наша мышь, отдай, приблудный котище, — забубнил второй и протянул ко мне руку.

Вместо ответа дракон достал поясной нож, и клинок его опасно блеснул в свете луны. Дракон так и не отпустил меня, его пальцы на моем запястье сомкнулись еще крепче, и я едва сдержала стон боли, понимая, что сейчас лучше не раздражать его и не жаловаться.

Нож охладил пыл моих преследователей, но больше, чем оружие их напугала животная и дикая сила, что исходила от дракона, а сейчас я чувствовала ее почти осязаемо — как будто страшное чудовище уже обвивало тебя сильным и гибким хвостом. У мужчин тоже были ножи, но ни один не подумал их достать. Они задумались, а потом попятились.

— Да ну его, — сказал первый, — какой-то сумасшедший. Пошли, Книпп. Лучше с ним не связываться.

— И девка у него — так себе, — тут же согласился Книпп. — Мышь! Чего суетиться из-за нее?

Они убрались, и луна опять спряталась за тучу. Дракон повел меня вдоль улицы, и я сразу спросила, чтобы узнать — слишком ли он зол, и что меня ожидает.

— Как вы нашли меня?

— Молча, — процедил он, снял с плеча и сунул мне мою сумку, которую я оставила в доме благочестивой Флоренсии.

— Эти люди хотели меня ограбить, — сказала я, прижимая сумку к груди.

— Они хотели тебя убить, — сказал он, не замедляя шага.

— Возможно, — прошептала я, вспомнив о несчастной монахине из Саутвиля.

— Больше они никому не навредят, — сказал дракон холодно, и я не осмелилась спросить, что он с ними сделал.

Он уверенно вел меня по запутанным улицам, и вскоре мы оказались возле гостиного двора. Я не успела прочесть название на вывеске, потому что дракон втолкнул меня внутрь и зашел сам. Сонный хозяин встрепенулся нам навстречу.

— Уже вернулись? — спросил он радушно. — Комната понадобится?

— Нет, запряги лошадей, — сказал дракон и тяжело сел на лавку возле стены.

Хозяин бочком выскользнул вон, а я, помедлив, села рядом с драконом.

— Сегодня воскресенье, — нарушила я молчание.

— Какая замечательная память, — сказал он сквозь зубы.

— Вы… еще не окрепли после превращения. Может, нам лучше переночевать здесь?

— Нет.

— Лучше подождем, пока вы наберетесь сил.

— Нет.

— Но нам не откроют ночью ворота…

— Тогда я их просто вынесу! — заорал он.

Я подскочила, налетев на стол и закрывая лицо руками.

33. Под звездным небом (часть первая)

Дракон немного остыл и прислонился затылком к стене.

— Поедем, — повторил он уже спокойнее. — Мне здесь все противно.

Вскоре мы уже ехали по ночному городу в открытой легкой коляске на огромных толстых колесах. Две лошади бодро бежали, понукаемые драконом. Он держал вожжи, а я сидела рядом. Коляска была узкой, и наши колени соприкасались, хотя я старалась отодвинуться как можно дальше.

— И все же, как вы нашли меня так быстро? — осмелилась спросить я через два или три квартала.

Он ответил не сразу, но потом все же заговорил:

— Пошел по твоему следу.

— Вы… настолько хорошо берете след?..

— Тут и собаки бы не понадобились, — проворчал он. — Всего-то вытряс из Нантиль, что ты расспрашивала, далеко ли до города. Раз спрашивала — туда и побежала.

— Нантиль! — испугалась я. — С ней все в порядке?!

— Жива, — прошипел дракон. — А ты бойся лучше за себя.

Я благоразумно не стала спрашивать, что он собирается сделать со мной за побег.

— Потом я обошел все церкви, — продолжал он, — больше тебе негде было прятаться. И когда встретил преподобного Фредерика, — он произнес его имя, как выплюнул, — сразу понял, что к чему, да еще и напал на гнездо разбойников. Сплошное везение! Правда, тебя там почему-то не оказалось. Это чудо, что тебе не оторвали голову и не задрали юбку где-нибудь в подворотне. Как видишь, здесь тоже очень любят монашек, но не за цитирование Писания. А расплачиваться золотом — верх глупости.

Да, теперь я и сама считала, что поспешила быть щедрой. Я слишком понадеялась на порядочность преподобного отца, хотя жадность настоятельницы из монастыря Святой Пучины должна была научить меня осторожности.

До городских ворот мы с драконом ехали молча, даже не глядя друг на друга.

Из города нас сначала не хотели выпускать, но узнав милорда Гидеона, тут же открыли ворота.

За городом поднялся ветер и прогнал тучи. Луна села, но все небо обсыпало звездами. Я смотрела на них, а дракон держал поводья. Молчание тяготило меня, но о чем заговорить, я не знала. Просить прощения? Умолять не наказывать слишком строго? Начать обвинять его в невоздержанности?

А вокруг была великолепная осенняя ночь, и пахло травой и ветром, и звезды мигали и срывались с небосвода, прочерчивая его темный бархат сверкающими серебряными нитями, как самая искусная вышивка. Я куталась в платок, и пускай он не спасал от ночной сырости, я готова была терпеть и большие неудобства, лишь бы подольше смотреть в звездное небо.

— Вы знаете, милорд, — спросила я, — что существует созвездие Дракона?

Он не ответил мне, и я указала на яркие звезды прямо над нами:

— Вот оно. Я часто его наблюдала, и лучше всего его видно именно сейчас, осенью. Он охватывает полнеба — огибает Малую Медведицу и почти касается кончиком хвоста Большой. Самая яркая звезда называется «Растабан», на восточном языке это означает «голова дракона», а яркая звезда на хребте называется «Арракс», что означает «всадник».[1] Интересно, почему?

Гидеон продолжал хранить молчание, и я тихонько вздохнула и продолжала:

— Это созвездие знали еще в древности, о нем написано в «Альмагесте», которая была составлена, когда нашего королевства и в помине не было. По легенде, дракон Лефон охранял яблоню с золотыми яблоками. Его никто не мог победить, пока не нашелся герой, человек, он убил дракона и забрал золотые яблоки. Боги сделали дракона созвездием, а золотое яблоко превратили в Кохаб-эль-Шемали, Звезду Севера, и поэтому небесный дракон изгибается вокруг нее — ему кажется, что он все еще охраняет свое сокровище.

— Ты в это веришь? — спросил вдруг Гидеон.

Ну вот, по крайней мере, заговорил со мной человеческим голосом, без рыканья и шипенья.

— Я уже вам говорила, милорд, — ответила я учтиво, — в древних историях не все правда, но и не все — вымысел. Но мне нравится эта легенда.

— Чем? — спросил он. — Тем, что человек поразил дракона подло, из-за угла, отравленными стрелами?

Он знал эту легенду, и, похоже, не особенно любил ее. Я попала впросак и замолчала, раздумывая, а потом сказала:

— Нет, не из-за этого. Но вы зря обвиняете того героя в подлости. Чем мы, люди, можем противостоять вам, драконам? У нас нет ни крыльев, ни огненного дыхания, ни мощных лап, ни ядовитых зубов, по сути, небеса сделали нас беззащитными перед вами. Но для победы важна не только сила клыков.

— О, — сказал он издевательски, — ты поднаторела еще и в военной стратегии?

— Почему вы отправились за мной один, не взяли даже брата? — спросила я, поспешив переменить тему. — Ехать одному — опасно. Вы еще не оправились после превращения.

— Не хотел показаться брату доверчивым, мягкотелым дураком, — грубо отрезал он, но его горячность на сей раз меня не обманула. И хотя мы были одни на десятки миль вокруг, и я находилась полностью в его власти, именно сейчас я не испытывала страха.

— Господин Дилан приказал бы жестоко наказать меня за побег, — сказала я. — Но вы ведь… не станете меня наказывать?

Он вдруг бросил поводья и резко повернулся ко мне. Не слишком ли я переоценила его доброе ко мне отношение?

Я постаралась передвинуться по скамейке к борту коляски, но все равно расстояние между мной и драконом было не больше двух ладоней.

— Куда ты бежала, безумная? — произнес он, и в голосе его я услышала не злость, а горечь. — Что тебе известно об опасностях, которые могут подстерегать молодую девушку в дороге?

Какие странные речи. Я молчала, глядя на него. В черных глазах мне виделся блеск звезд, и я впервые подумала, что происходит что-то странное. Что-то странное между нами — между драконом и мной, простой человеческой девушкой. Что-то, чего быть не должно, и дело вовсе не в постельных похотях.

— Ты не покинешь меня первой, — сказал он тихо, но словно чеканя каждое слово. — Считай меня жестоким, считай каким угодно, но я тебя не отпущу.

Он взялся за поводья, а я переживала то, что сейчас услышала. «Но я не принадлежу вам», — так я хотела ответить, но дракон опередил меня.

— Напиши своим родителям, — сказал он, и я чуть не свалилась со скамьи от изумления. — Расскажи, что с тобой все в порядке, где ты находишься. Если они захотят тебя повидать, я не против. Если захочешь их посетить, я отвезу тебя. Но пока не отпущу.

Повозка катилась по дороге, звезды срывались и падали серебряным дождем, а я смотрела на них и молчала. Дракон тоже не произносил больше ни слова, лишь изредка понукая лошадей, когда они начинали брести совсем медленно.

— Благодарю вас, милорд, — сказала я, когда Звездный Дракон перелетел на край неба, а вдали показались башни замка Гранд-Мелюз. — Но я обманула вас. Моя мать давно умерла, а жив ли отец — я не знаю. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся.

— Хочешь найти его? — спросил Гидеон.

— Вряд ли это возможно. Да и неразумно.

— Почему?

— Давайте остановимся на этом, милорд, — сказала я. — У каждого из нас свои тайны, давайте оставим их тайнами.

— Так почему ты сбежала? — настаивал он. — Неужели, я так испугал тебя? Но я не сделал ничего против твоего желания. Ты ведь хотела этого сама, — он опять бросил поводья, и лошади остановились.

Мы сидели рядом, посреди пустынной равнины, и только звезды были этому свидетелями. Рука дракона лежала на скамье в двух пальцах от моей руки. Я смотрела на наши руки и думала — что произойдет, если он сдвинет руку совсем чуть-чуть? и я сдвину — чуть-чуть? Так мало надо, чтобы соединить руки, и так много — чтобы соединить души и сердца. И вот к чему такие мысли? Разве у драконов есть душа? А сердца их жестки, как жернова…

— Ответь, — потребовал дракон, прервав мои размышления.

— Нет, не вы были причиной этому безумному поступку, — сказала я, убирая руку и сплетая пальцы.

— А что же?

— Если это не слишком вас рассердит, — я проследила за особенно яркой звездой, прочертившей небосвод до самых крыш замка, — то повторю: давайте остановимся на этом, милорд. Если открыть правду, это не будет полезно ни вам, ни мне. К тому же, мы почти приехали. Давайте поторопимся, чтобы вы могли отдохнуть поскорее.

Он не ответил и подхлестнул лошадей.

[1] На самом деле, звезда называется «Плясун»

34. Под звёздным небом (часть вторая)

Ворота Гранд-Мелюз приоткрылись, пропуская нас, и милорд Гидеон отправился в конюшню. Я ждала, что он поручит распрячь и почистить коней кому-нибудь из слуг, но дракон не стал никого поднимать, и сам завел лошадей в стойла и взял скребницу.

— Иди спать, — приказал он, орудуя скребницей. — И впредь хоть немного думай, прежде чем бежать наугад.

Значит, наказания не будет. По крайней мере — пока. Я смотрела, как дракон широкими сильными движениями проводит по взмыленной спине лошади, и никуда не уходила. Он сбросил куртку и остался в одной рубашке, засучив рукава. Мышцы так и перекатывались под гладкой кожей, и это было очень красиво. Всегда красиво, когда работает сильный мужчина. Но еще я видела, что он работает с натугой — в его движениях не было той звериной силы, которую я постоянно в нем наблюдала. Превращение. Он недостаточно окреп после превращения в дракона и обратно. Но отправился за мной не смотря ни на что. И как это понимать?

— Почему ты еще здесь? — спросил дракон через плечо. — Я же сказал — иди спи.

— Разрешите мне остаться, пока не закончите с лошадьми, милорд, — попросила я.

— Зачем? Волнуешься, чтобы я не отбросил копыта и хвост? — хмыкнул он.

— Не думаю, что вы настолько ослабели настолько, раз уже шутите, — ответила я чинно, как монашка на исповеди. — Но я хотела бы еще посмотреть на звезды. Редко когда выдается такая прекрасная ночь.

Он пожал плечами, и я приняла это, как разрешение.

Выйдя из конюшни, я устроилась у замковой стены на перевернутом ивовом коробе. Отсюда был видел только хвост Звездного Дракона, а сам Дракон скрывался за Восточной башней. Я слушала, как Гидеон ласково разговаривает с лошадьми, а мыслями унеслась в далекое прошлое, представляя Мелюзину, кружащую вокруг башни с отчаянными криками. Что же за снадобье стряпала миледи Эуралия? Что-то вроде золотых яблок из легенды?.. Ведь согласно преданиям, золотые яблоки дарили вечную молодость.

Я вздохнула и подперла голову кулаком. После безумства последних дней сейчас я ощущала только спокойствие. Неужели я настолько глупа, что буду чувствовать себя в безопасности лишь среди врагов? И только потому, что господин дракон не выпорол меня и соизволил только повалять по кровати? Фу! Я стала сама себе противна. Но как ни пыталась растравить обиды на Гидеона, ничего не получалось. Возможно, завтра он совершит нечто такое, что заставит меня снова бежать, но сегодня… Я усмехнулась. Он готов был даже устроить мне встречу с родными. Наверное, решил, что я спрячусь у них и предусмотрительно отсек эту причину для очередного побега.

Колыхающие отблески огня в светильнике и двигающаяся тень показали, что дракон закончил с лошадьми и идет во двор. Я ждала, пока он появится, хотя могла бы убежать в свою комнату раньше и запереться. Но… ждала. И совершенно не желала убегать. А может, я слишком устала бояться? И поэтому мне уже было все равно, что произойдет?

Он появился в дверном проеме и поднял светильник повыше, чтобы осмотреть двор. Я встала, отряхивая платье, но не успела ничего сказать.

Откуда-то из темноты по направлению к дракону метнулась темная тень. Я успела заметить блеск кинжала, слаженный поворот двух тел, а потом светильник упал и потух. Звезды совершенно не давали света, и я только видела, как мечутся тени, и слышала глухие удары и тяжелое мужское дыханье. Потом раздался стон сквозь зубы, и стало тихо.

Боясь пошевелиться, я ждала. Ждала хоть чего-нибудь, а сердце почему-то испуганно сжалось. За кого ты испугалось, сердце?! За меня, потому что нежеланные свидетели долго не живут, или… за дракона?..

— Ну и за что ты меня так? — спокойно спросил Гидеон из темноты.

Ответом ему были стоны и сдавленные проклятья.

— И сказать нечего? — опять спросил дракон.

— Ты забрал ее! — простонал кто-то, и я узнала грума Офельена.

Офельен! Туповатый, с мрачным лицом, доверенное лицо маркграфа и его брата… Он сопровождал нас с Нантиль до церкви, и его я считала совершенно неопасным…

«Ты забрал ее».

Что забрал? Кого?..

И хотя любопытство так и прижигало меня, я продолжала стоять у стены, боясь пошевелиться. Все началось без меня и должно закончиться без моего вмешательства.

Дракон молчал что-то очень долго, и я нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

— Убирайся, — велел вдруг он.

Шорох, торопливые шаги, и кто-то перебежал двор, скрывшись в постройках, где были комнаты слуг.

— Виенн, — позвал Гидеон. — Иди сюда. Не бойся.

Я подошла, и он взял меня за руку и повел к замку. Я спотыкалась о камни, которыми был вымощен двор, а дракон шел уверенно, будто видел в темноте. А может, и правда, видел. Когда мы уже поднимались на второй этаж, я спросила:

— Что все это значит? Почему грум напал на вас?

— Это не имеет значения, — ответил дракон.

— Но он хотел вас убить.

— Да, — признал он. — Но ведь не смог, верно?

— И вы отпустили его?

— Отпустил.

— Но почему?! По Правде короля Рихтера покушение на благородного — страшное преступление!

Мы уже поднялись к спальням, и дракон остановился. Рука его все еще сжимала мою ладонь, мы стояли, почти соприкасаясь плечами, и хотя я не видела его лица, но чувствовала, что он задумался.

— В чем-то этот дурак прав, — сказал Гидеон медленно, словно неохотно. — Я не про Рихтера, про грума. Убивать за то, что дурак, вроде, прав — разве Правда это допускает?

— Опять шутите, — сказала я почти обвиняющее.

— Ты предлагаешь что-то другое? — он развернул меня за плечо и притиснул к стене, так что я пересчитала все каменные неровности позвонками. — В Писании на этот счет что-то есть? — голос дракона звучал приглушенно и совсем близко.

Наверное, если бы я подалась на полфута вперед, то прижалась бы грудью к его груди, но я не двинулась с места и произнесла:

— Однажды мой брат взял наложницей дочку пасечника. Ее отец напал на моего брата и оцарапал ему плечо кинжалом. Мой отец приказал повесить пасечника.

— Правда короля Рихтера запрещает смертную казнь, — сказал Гидеон.

— Да, — ответила я. — Но тогда мы еще жили по старым, человеческим законам.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы я повесил грума? Ты не хотела, чтобы я наказывал того громилу, который отомстил за сестру…

— Нет, не хочу ничьей смерти, — я помолчала, а потом добавила: — И вашей тоже, милорд.

— Ну, увидеть мою смерть тебе будет трудновато, — ответил он спокойно и отпустил меня. — Найдешь свою спальню или тебя проводить?

Конечно же, он опять потешался, и мне показалось обидным, что он так легкомысленно отнесся и к опасности, которую только что пережил, и к моим тревогам… за него. Или делает вид, что все это — игра, детские забавы, а сам прячет нож под подушкой.

— Благодарю, милорд, — сказала я сдержанно. — Справлюсь сама.

Он отпустил меня, и я двинулась к своей комнате, чуть касаясь рукой стены.

— Виенн, — окликнул меня дракон, и я тут же остановилась. — Ты, по-моему, чем-то обижена?

— Нет, милорд, — ответила я, уже открывая двери. — Добрых снов.

Он хмыкнул или фыркнул, или выругался шепотом, а потом проворчал:

— Они могли бы быть добрыми.

Я зашла в спальню, закрыла двери и заперла ее на засов. Запалила светильник и бросила на стол пояс с золотыми монетами. Он упал поперек пергаментов, похожий на сытую змею. Я сняла со шнурка фамильное кольцо и положила в шкатулку с красками, а потом разделась до сорочки и нырнула в постель, укрывшись пуховым одеялом до подбородка. В соседней комнате было тихо-тихо, и я скоро уснула, уже зная, что устрою в замке Гранд-Мелюз на этой неделе.

35. Принцесса-Апельсин

— Что это за театр она решила устроить в четверг?! — Дилан ворвался в комнату брата без стука, и Гидеон досадливо поморщился, но выговаривать не стал.

— А что тебя так возмутило? — спросил он дружелюбно, надевая рубашку и завязывая тесемки на рукавах, помогая себе зубами.

Дилан подошел и сам завязал тесемки, но лицо у него было недовольным.

— Виенн сказала, что в среду постный день, — продолжал Гидеон, подставляя брату другую руку, чтобы подвязал и этот рукав. — А четверг — как раз для развлечений. По-моему, будет интересно.

— Интересно?! — Дилан так и воззрился на него.

— А разве нет? — Гидеон пребывал в прекрасном расположении духа.

— Ты слишком много позволяешь этой девице из монастыря, — упрекнул Дилан. — Я думал, она тебе для забавы, а ты носишься с ней, как с любимой дочерью.

— Вот уж точно не с дочерью, — усмехнулся дракон, надевая камзол. — Но с каких пор тебя интересуют мои отношения с женщинами?

— Я беспокоюсь о твоей безопасности, — сердито ответил Дилан. — Ингунда права — вся чертовщина началась, когда появилась эта девица. И что ты в ней нашел?

— Возможно, то, что искал в других долго и безуспешно, — произнес Гидеон очень спокойно.

— Думаешь, она родит тебе наследника? — съязвил его брат.

Гидеон задумался, а потом хлопнул Дилана по плечу:

— Пошли, у нас много дел. Я хочу разобраться со всем до вечера и успеть к началу представления.

— Не узнаю тебя, — вздохнул Дилан, но покорно поплелся следом за старшим братом.

Монашка решила устроить театр.

Гидеону нравилось это слово на давно забытом языке оно означало «зрелище». Что за зрелище придумала эта неугомонная девчонка?

В воскресенье он готов был ее прибить, облазав половину города и обнаружив ее в каких-то трущобах, убегающую от пьяниц. Но едва она оказалась рядом, уже готов был прибить себя самого. С Виенн нельзя поступать, как с остальными. Как с Нантиль или даже с Ингундой. Она… она другая. И дело не в том, что она из благородных и знала наизусть всю королевскую библиотеку. Было в ней что-то кроме благородной крови и головы, полной цитат. И кроме молодого тела, жаждущего любви.

Гидеон не смог сдержать улыбки, вспомнив, как умолял ее о поцелуе.

Упрямица. Если бы не ее упрямство и гордость, они бы славно поладили.

Но в то же время он понимал, что монашенка не была бы монашенкой, если бы согласилась стать четвертой конкубиной. А если женой… Радость куда-то пропала, и в груди снова стало холодно. Ну и зачем надо было думать о женах в такой замечательный день? Лучше думать о театре, о зрелище, что решил устроить его личный Цитатник.

После злополучного побега Виенн пряталась от него пару дней. Она думала, он не видит, как она осторожно выглядывает из-за угла, чтобы не попасться ему навстречу, или стремглав бежит через двор, чтобы скрыться в комнате у Нантиль. Он не настаивал, хотя уже чувствовал потребность в ней. Сильную потребность. Смотреть в зеленые глаза, говорить ни о чем и обо всем, подшучивать над ней и слышать шутки в ответ. Но не надо давить на Виенн слишком сильно. Не хочет видеть его — пусть будет так.

Гидеон почти не удивился, узнав, что у нее нет родни. Кто в здравом уме отправит такую дочку в монастырь? Конечно, он бы дорого дал выяснить, куда это запропастился ее отец, и почему она не хочет его искать, но…

— Давайте остановимся на этом, милорд, — пробормотал он, повторив слова Виенн.

— Ты что-то сказал? — переспросил Дилан.

— Так, сам с собой.

— А-а… — брат посмотрел на него, удивленно нахмурившись, но Гидеон сразу отвернулся, желая остаться один на один со своими мыслями.

И вот вчера она подошла к нему сама. Он как раз заканчивал судить, и почувствовал, что она стоит на лестнице, по которой он всегда возвращался в замок. Гидеон промедлил, чтобы дать Виенн время скрыться, как она делала все эти дни, но потом понял, что монашка ждет его намеренно.

Тогда он еле сдержался, чтобы не засмеяться — для чего это она его поджидает? Передумала? Не может без него так же, как он без нее?

Он сделал вид, что не заметил Виенн, и поднимался по ступеням, пока она его не окликнула. А потом она снова смогла удивить.

— Я хотела бы развлечь вас и ваших домочадцев, милорд, — сказала монашенка, и глаза ее горели задором, весельем и обещанием чего-то, поистине, чудесного. — Вы разрешите устроить представление завтра? Сегодня ведь постный день, а завтра церковь разрешает любые увеселения.

— И как мы будем веселиться?

Она проигнорировала двусмысленность его слов. Театр. Она задумала театр. Конечно же, он разрешил. Даже если бы она устроила торжественный панегирик, он все равно бы разрешил.

— Благодарю вас! — она поклонилась и помчалась по ступеням, приподняв юбку, чтобы не наступить на подол.

Перед глазами Гидеона мелькнули стройные ножки, от щиколотки до середины икр, обтянутые красными чулками с серебряными стрелками. Чулки, правда, были не для этих ножек — слишком потрепанные.

— А что собираешься представлять? — крикнул он ей вслед.

Она обернулась, когда была уже на самом верху — запыхавшаяся, щеки пылают, губы приоткрыты и дрожат. Какие они сладкие и нежные, Гидеон уже знал, и страстно желал продолжить знакомство с ними. Но не сейчас, не сейчас. Тут должно быть не желание одного, а желание двоих.

— Принцесса-апельсин! — объявила она и исчезла из виду.

Название позабавило дракона. Апельсин! Странный выбор для монашки. Церковь считала апельсины символом запретных наслаждений, хотя королевский двор, в большинстве своем, плевал на стенания церковников, и с удовольствием уплетал солнечные фрукты, которые привозили с юга по огромной цене.

Когда вечером Гидеон и Дилан появились в главном зале, там уже собрались все обитатели Гранд-Мелюз. Ингунда и Арнегунда важно сидели в креслах, которые принесли из женских покоев, еще два кресла пустовало, а слуги расположились кто как — кто на лавках, кто и вовсе под столом. Слуги толкались и сдержанно бранились, кому смотреть из первых рядов, но при появлении хозяина замка и его брата сразу утихли.

От камина до противоположной стены зал перегородила странная конструкция — на деревянную раму была натянута простыня, а за ней слышались постукивания, шорох и взволнованное перешептывание.

— Где Нантиль? — спросил Гидеон, усаживаясь в оно из пустых кресел, в то время, как Дилан размашисто сел во второе, и сразу же скрестил руки на груди, показывая, что ему ужасно не нравится все, что происходит. — Нантиль позвали? — повторил Гидеон.

Ингунда закатила глаза и повела рукой в сторону растянутой простыни, и оттуда немедленно раздался дрожащий голосок третьей конкубины:

— Я здесь, милорд. Мне выйти?

Из-за простыни тут же выглянула монашка. Как всегда — платке, замотанном до бровей. Какие же, ёлочки-метёлочки, у нее волосы? Светлые, темные?

Виенн тем временем оглядела зал, нашла Гидеона и сурово сказала:

— Нантиль помогает мне, милорд. Она так нужна вам сейчас?

— Кто позволил тебе пререкаться? — тут же возмутился Дилан. — Если мой брат приказал…

— Нет, она мне вовсе не нужна, — перебил его Гидеон, помахав рукой Виенн, чтобы успокоилась. — Я думал, ее забыли позвать. Начинайте уже, мы сгораем от нетерпения!

Виенн кивнула и исчезла за простыней.

Арнегунда мрачно засопела, но ничего не сказала. Старшая конкубина тоже не выказывала особого нетерпения и смотрела настороженно. Младший дракон пробормотал сквозь зубы что-то о зарвавшихся бабах, но Гидеон предпочел сделать вид, что ничего не услышал. Он чувствовал себя совсем как в детстве, перед праздником, когда ожидаешь чуда — и оно непременно происходит. Пусть это будет щедрый подарок отца или красивый снегопад в Сочельник.

По ту сторону простыни кремень дважды чиркнул о кресало, и вот слева появилось светлое пятно — как от светильника, поставленного по ту сторону простыни. Потом возня и хихиканье — и такое же пятно появилось по правую сторону. Мелькнула и пропала чья-то стройная тень, а потом раздалась негромкая музыка — кто-то перебирал струны на лютне, и сразу же Фрида и молоденькая служаночка, имя которой Гидеон не помнил, загасили свечи, погрузив зал в полумрак.

Ингунда что-то недовольно спросила, но Фрида тут же с важностью ответила:

— Так надо, госпожа.

«Так надо! — подумал Гидеон, посмеиваясь про себя. — Она и правда очаровала твоих слуг, дракоша. Еще немного — и доберется до тебя».

И тут голос невидимой Виенн начал нараспев:

— Жил-был на свете принц, красивый двадцатилетний юноша… Когда пришла пора ему жениться, король пригласил ко двору самых прекрасных принцесс и королевен из соседних государств, но ни одна не понравилась принцу…

Зители все, как один, издали возглас изумления, а кто-то из кухарок даже взвизгнул от переизбытка чувств, потому что на белом полотне простыни вдруг появился принц — самый настоящий! Прекрасный и печальный, с короной на длинных волосах.

Гидеон захохотал и захлопал в ладоши. Если он что-нибудь понимал, принц был вырезан из тонкой кожи и прижимался к простыне с той стороны при помощи деревянных палочек.

Новый возглас изумления последовал, когда перед принцем появился король — в мантии и при короне, с пышными усами и заметным брюшком.

— Король сказал: «Сын мой», — продолжала Виенн с выражением, а король вдруг поднял руку, протягивая ее к принцу, словно в мольбе. — «Сын мой, но ведь тебе нужно на ком-нибудь жениться, завести детей». А принц ответил: «Дайте мне денег и доброго коня, батюшка. Я отправлюсь по свету искать себе невесту, а если не найду ту, что полюбится мне, то навсегда останусь один». Королю ничего не оставалось делать, как согласиться… — король превратился в расплывчатое темное пятно и исчез, а вместо него появился конь — с развевающейся гривой и пышным хвостом, и принц немедленно уселся на него и поскакал — разумеется, не двигаясь с места, а лишь приподнимаясь и опускаясь, как на гребне волны.

Слуги дружно захлопали в ладоши, и восторженно зашептались между собой.

— Принц отправился в путь, — продолжала Виенн, переждав аплодисменты, — он объездил весь свет, но так и не нашел свою принцессу. И вот однажды, на краю земли, он встретил старую женщину, которая плелась по дороге, продрогнув от холода и кутаясь в ветхий плащ…

Навстречу принцу и в самом деле направлялась горбатая старушка с клюкой, в рваном плаще.

— Принц был добрым юношей и…

Но тут Ингунда вскочила и крикнула, тыча пальцем в простыню:

— Это колдовство! Она ведьма!!

После слов старшей сестры, Арнегунда завизжала, как сумасшедшая, и ее визг подхватил кто-то из служанок. Стоявши возле дверей ничего не поняли, но некоторые из первых рядов бросились к выходу. Крики и топот заглушили голос рассказчицы, и она сама выскочила из-за простыни, с удивлением глядя, как шарахаются по углам зрители, натыкаясь в темноте друг на друга. В руках она держала фигурку принца, которая сейчас больше напоминала тряпку.

— Ведьма! Ведьма! — бесновалась Ингунда.

Гидеон вскочил и отвесил ей короткую пощечину — не сильно, только чтобы заткнулась, а потом крикнул во всю силу легких:

— Стоять! Все!

Он не хотел слишком пугать людей, но помимо воли в голосе прозвучали звериные нотки. Тут же воцарилась гробовая тишина, только слышно было, как потрескивали фитили светильников за простыней. Арнегунда прекратила визжать, словно ей заткнули рот, а Ингунда так и застыла, забыв опустить руку, которой указывала на простынь.

— Это не колдовство, — произнесла Виенн растерянно. — Это всего лишь театр теней…

Гидеон сразу понял, что она начала неправильно. Тени. Еще бы про демонов заговорила.

— Это всего лишь куклы, — объявил он. Его просто переворачивало от злости на тупых, ограниченных людишек, а больше всего на Ингунду, испортившую развлечение. — Здесь нет никакого колдовства. Сейчас все, кто безмозглый дурак, тихо выходят отсюда и отправляются работать. Тихо, я сказал! Один шорох или слово — сам сверну тому идиоту шею. Остальные, кто хочет остаться и досмотреть, остаются и смотрят. Но если я услышу хоть полшума — сам сверну тому идиоту шею. Считаю до трех, а потом госпожа Виенн продолжит свое представление. Раз… — он сел в кресло, жестом предложив монашке пройти за импровизированную сцену.

Виенн кивнула, хотя глаза у нее опять стали огромными, как блюдца, а потом бочком скрылась за простыней. Снова зазвучала музыка, и Гидеон с удовольствием произнес:

— Два…

Ингунда села, сложив руки на коленях. Арнегунда посматривала на нее виновато, но тоже никуда не ушла.

— Три… — выглянув из-за спинки кресла, Гидеон с удовлетворением отметил, что большинство слуг остались в зале. Может, и все остались — он не пересчитывал их.

Но Виенн уже продолжила сказку, хотя на первых порах голос у нее срывался, и ей пришлось прокашляться:

— «Куда ты идешь, милый юноша?» — спросила старушка, заворачиваясь в королевский плащ, который подарил ей принц. «Я ищу прекрасную принцессу, чтобы жениться на ней, но не судьба мне, видно, найти такую». Но старушка обрадовалась, услышав это. «Ого! — воскликнула она. — А ведь я знаю одну красавицу, зовут ее Принцесса-Апельсин. Видел бы ты ее! Личико смуглое, румяное, глаза темные, губы алые — красавица!». И принц взмолился: «Скажи поскорее, добрая женщина, где найти ее? Потому что мне кажется, что я уже полюбил, и это навсегда…».

36. Актеры снимают маски

После неудачного побега я встретила утро с тревогой. Вроде бы, дракон не так уж на меня и разозлился, только кто знает — не передумает ли он? Но пришла Фрида и ни словом не обмолвилась о том, где я пропадала. Она болтала, рассказывая обычные замковые сплетни — кто из поварят вчера опрокинул кувшин с молоком, и как конюхи выпили слишком много после вчерашней обедни. Я внимательно следила за служанкой, но с ее стороны не последовало и полнамека. Нет, ей и правда ничего не было известно.

К завтраку дракон и его брат не явились — снова выехали из замка и их ждали только к вечеру, старшие конкубины предпочли не заметить меня, зато Нантиль побледнела, как смерть и опустила голову. Я подошла к ней поговорить, когда Ингунда с сестрой удалились, и взяла за руку:

— Тебе не слишком досталось? — спросила я виновато.

Да, убегая, я не подумала, что могут быть наказаны те, кто к побегу не имел никакого отношения.

Она покачала головой, но выглядела такой грустной, что я не поверила. На мои расспросы Нантиль отвечала односложно и невпопад. В конце концов, я перестала ее пытать, и больше между нами не было сказано ни слова о моем бегстве, как будто его и не было.

Теперь я с удвоенным рвением взялась за театр. Это помогало избавиться от чувства вины, которое глодало меня почище яблоневого червя. Вина и… стыд. Я не могла смотреть в глаза дракону, и старалась избегать встреч, насколько можно их избегать, проживая под одной крышей. Но он не настаивал на общении и даже, как будто, позабыл обо всем, и это позволило мне подойти к нему вечером среды и спросить о театре.

У нас с Нантиль все было готово для представления, и Офельен (тоже, кстати, не проронивший ни слова о воскресной прогулке в церковь) сделал деревянную раму, за которой мы с Нантиль могли расположиться с нашими куклами и прочим театральным реквизитом. На раму натянули простыню, закрепив ее булавками, хотя Фрида ворчала, что мы портим белье, и раздобыли два светильника, которые давали прямой и сильный свет.

В доме отца часто устраивали театральные представления, но я всегда присутствовала на них в качестве зрителя, а теперь мне не терпелось попробовать свои силы и в качестве актера.

Похоже, дракону моя затея тоже пришлась по душе, да и все обитатели замка собрались в зале, чтобы поглазеть на нас. И все шло хорошо, пока не вмешалась старшая конкубина.

Обвинения в колдовстве и поднявшаяся потом неразбериха испугали меня, но еще больше испугал дракон. Пощечина Ингунде, голос, похожий на звериный рык!.. Я едва смогла припомнить сказку, чтобы продолжать представление, и окончательно пришла в себя, только когда принц прибыл в заколдованный апельсиновый сад, чтобы похитить прекрасную заколдованную принцессу…

Нантиль помогала мне с куклами. Руки у нее отчаянно дрожали, но когда дело дошло до реплик, моя помощница справилась прекрасно. Я прислушивалась, что происходит по ту сторону простыни, заменившей нам сцену, и не слышала ничего. Что это значит? Зрителям нравится, но они помнят драконьи угрозы? Или мы позорно провалились, и наш театр оказался никому не интересен? Но сначала всем понравилось, разве нет?..

Тем временем принц сорвал три апельсина из-под носа страшного великана, который охранял фруктовые деревья, и благополучно скрылся вместе со своей драгоценной ношей. Позабыв о совете старушки не взрезать апельсины, если рядом нет воды, принц разрезал первый апельсин в пустыне. Из апельсина выскочила красавица, которая запросила пить, но принцу нечего было предложить ей, и красавица умерла. Опечаленный юноша разрезал второй апельсин, когда подъехал к ручью, но очередная красавица из апельсина выпила ручей до последней капли, и этого ей оказалось мало, и она тоже умерла. И наконец, третий апельсин принц разрезал, когда выехал на берег полноводной реки. Апельсиновая красавица была спасена, и молодые люди тут же поклялись друг другу в любви и верности на века.

Но на этом сказка не закончилась, и влюбленной паре пришлось пережить еще много приключений — и погоню великана, и козни ведьмы, которая хотела, чтобы принц женился на ее дочери.

Когда Нантиль разыгрывала сцену о том, как Принцесса-Апельсин, из-за козней ведьмы потерявшая любовь прекрасного принца, узнает, что ее любимый женится на другой, я не утерпела и выглянула одним глазом.

Света от сцены едва хватало, чтобы осветить первые ряды, но я увидела плачущую Фриду, которая следила за страданиями Принцессы-Апельсин с таким волнением, будто там представляли ее собственную жизнь. Арнегунда приоткрыла рот и смотрела не отрываясь, прижимая ладони к щекам. Ингунда опустила ресницы и теребила пояс платья. Нет, ей точно не нравится. Дилан сидел с таким видом, словно все происходящее было для него личным оскорблением — взгляд исподлобья, скрещенные на груди руки, но похождения принцессы тоже не оставили его равнодушным, потому что когда Нантиль сменила кукол и появился злополучный принц вместе со своей новой невестой — дочкой колдуньи, которая была и хрома, и косоглаза, брат дракона усмехнулся. Что уж там его развеселило — глупость принца или то, что высокомерная Принцесса-Апельсин, посмеявшаяся над некрасивой дочерью колдуньи, получила по заслугам, я не знала и не стала бы спрашивать.

Наконец, я осмелилась посмотреть на самого дракона. Он чуть заметно улыбался, подперев кулаком подбородок, и даже в тусклом рассеянном свете глаза милорда Гидеона блестели, как звезды.

— Горько плача, Принцесса-Апельсин шла по дороге, — говорила я, а Нантиль вела куклу-принцессу, при помощи ивовых веточек заставляя ее горестно заламывать руки, — и добралась до ветхой лачуги, где жила бедная вдова… Вдова приютила девушку и стала собираться во дворец, потому что ей поручено было чистить печи на королевской кухне, пока будет готовиться свадебное угощение… Тогда Принцесса-Апельсин слепила из теста двух голубков, испекла их и завязала в узелок, передав вдове и попросив не съедать выпечку до тех пор, пока молодые не отправятся в церковь…

Нантиль шепотом позвала меня, потому что требовалось задействовать сразу четыре фигуры, и не хватало рук. Мне пришлось оторваться от созерцания довольного дракона и подхватить двух птичек-голубей.

— Птички из теста вдруг ожили и взлетели, они вылетели в окно, закружились над королевским замком и сели прямо на крышу свадебной кареты, в который ехал грустный принц и его уродливая невеста, так и светившаяся от удовольствия. «Ах, как быстро некоторые забывают свои клятвы!» — заговорила одна птичка. — «Так же быстро, как принц забыл Принцессу-Апельсин!» — ответила вторая. «Прогоните этих птиц! — закричала невеста. — Они предвещают несчастье!». Слуги прогнали голубей, но те покружили над городом и снова сели на крышу кареты. «Ах, как быстро некоторые забывают любовь, когда она уже завоевана!» — произнесла одна птичка. «Да-да! Так же быстро, как принц позабыл о Принцессе-Апельсин!» — отозвалась вторая. Невеста снова начала кричать, что птицы — порождение дьявола и их надо прогнать или убить, но принц уже выскочил из кареты, слушая щебет пташек с жадностью. Голуби слетели к нему на плечи, и первая птичка произнесла: «Ах, как быстро тот, кто вчера был влюблен и трепетал от страсти, становится холодным и равнодушным, как камень!». А вторая птичка подхватила: «Так же и принц охладел к прекрасной Принцессе-Апельсин, променяв ее на уродливую дочку ведьмы!». Тут злые чары спали, и принц воскликнул: «Где моя невеста?! Где Принцесса-Апельсин?!»…

— Она в хижине у служанки! — закричала Фрида и разрыдалась.

Мы с Нантиль переглянулись, и я не сдержала улыбки, потому что такое участие зрителей не могло не радовать актеров.

Когда принц наказал злую ведьму и ее обманщицу-дочку, и соединился с прекрасной Принцессой-Апельсин, которая от души простила ему измену, зрители плакали, смеялись и хлопали, позабыв про запрет дракона. Я взяла Нантиль за руку и почти насильно вытащила из-за сцены, заставив поклониться. Женщины рыдали, не таясь, и даже Арнегунда всхлипывала, вытирая щеки платочком. Ингунда хлопнула несколько раз в ладоши, но восторга или даже приязни не выказала, как и Дилан, который совсем не стал аплодировать и коротко зевнул.

Зато милорд Гидеон был доволен. Он хлопал громче слуг, а потом поманил Нантиль пальцем. Та подошла на негнущихся ногах, и дракон, поднявшись из кресла, приобнял ее за плечи, нашептывая. При этом, смотрел он почему-то на меня, и я невольно сделала несколько шагов вперед, услышав окончание фразы:

— …хочешь или нет?

Нантиль забормотала в ответ что-то непонятное, и дракон отпустил ее, рассеянно кивнув. Она вынырнула из-под его руки и исчезла, а он подошел ко мне, оттеснив Фриду, которая взахлеб рвалась обсудить жизнь апельсиновой принцессы.

Такое внимание не укрылось ни от кого, и слуги поспешили оставить зал, а следом за ними направились конкубины и брат дракона. Дилан уходил медленно, постоянно оглядываясь — наверное, надеялся, что дракон остановит его, но милорд Гидеон пожелал увидеть кукол и, посмеиваясь, увлеченно вертел вырезанную кожу на ивовых палочках, позабыв о брате.

Пока он разглядывал кукол, я стояла рядом, наблюдая за ним. Лицо его перестало быть грозным и сейчас было по-мальчишески веселым. Никогда раньше я не могла бы подумать, что у страшных драконов могут быть такие лица. Но он стоял рядом со мной и дурачился, щелкая по носу злую колдунью.

— Занятное представление, — сказал он, положив куклу и сев прямо на стол, на котором мы установили светильники и раскладывали фигурки. — Благодарю, что развеселила. Иначе жизнь в этом болоте была бы совсем отвратительна.

— Болоте, милорд? — не поняла я.

— Разве ты не считаешь этот замок болотом?

Я промолчала, потому что сомневалась, что имею право говорить так о чужом доме.

— Откуда такая идея? — спросил дракон, поднимая за корону Принцессу-Апельсин.

— В доме моего отца часто устраивали подобные представления, — я пожала плечами, погладив голубя на палочке.

— Я не про театр теней, я про сказку. Нарочно выбрала этот сюжет? Намекнула, что если выбрал женщину, то будь верен только ей?

— Нет, милорд. Сказка была выбрана без тайных намеков. Но я рада, если вы извлекли какой-то полезный урок для себя.

— Так я и поверил тебе, врунишка! — фыркнул он. — Ну а про то, что апельсин — символ наслаждения, ты тоже не знала? Принцесса-Наслаждение! Отлично звучит, не находишь?

— О-о… даже не подумала об этом… — я смешалась, а дракон отложил фигурку и взял меня за руку. Взял очень осторожно, словно боялся, что я вырвусь.

Но я не стала вырываться, а только вопросительно посмотрела на него.

— Просто хочу еще раз поблагодарить, — объяснил он и поднес мою руку к губам, поцеловав костяшки пальцев.

— Это совершенно лишнее, — сказала я почти шепотом, потому что в тот самый момент, когда его губы коснулись моей руки, он поглядел мне в глаза, и я почувствовала, как коленки задрожали, но вовсе не от страха.

Мы находились в полутемном зале совсем одни, и два светильника, повернутые к натянутой простыне, бросали свет в другую сторону. Это было к лучшему, потому что я покраснела, и не хотела, чтобы дракон это заметил.

— Я устроила представление не ради вашей благодарности, — медленно произнесла я, выскальзывая пальцами из руки дракона.

Он не стал меня удерживать, и я отошла на несколько шагов, сделав вид, что намерена собрать кукол.

— Ради чего же? — спросил он, спрыгивая со стола и следуя за мной.

— Чтобы позабавиться, — засмеялась я, скрывая смущение. — Чтобы развлечь всех обитателей Гранд-Мелюз.

— Всех? — он встал за моей спиной, приблизившись настолько, что я ощутила его горячее дыханье на щеке. Совсем как тогда, когда он заставил меня читать Писание, отправив полуголую Арнегунду в постель. — Разве ты не сделала это только ради меня? Чтобы меня развлечь, чтобы избавить от скуки… — голос его понизился до шепота, и я задрожала — такую греховную сладость он обещал. — Виенн… А, черт, я теперь боюсь даже лишний раз посмотреть на тебя, чтобы не испугать, — и он тут же отступил, отойдя от меня подальше.

— Я рада, что вы исправляетесь, милорд, — сказала я, укладывая кукол в плоскую корзину. — Только не пытайтесь увидеть в моих поступках то, чего нет.

— Значит, я тебе настолько безразличен?

Обернувшись к нему, я несколько секунд смотрела в его красивое смуглое лицо, а потом медленно произнесла:

— Нет, не безразличен.

— Виенн… — он шагнул ко мне так стремительно, что я едва успела упереться ладонями ему в грудь, чтобы остановить.

Грудь была широкая и твердая, как доска. Не так давно я прикасалась к ней безо всяких покровов. Воспоминания об этом смущали и волновали, и я тут же убрала руки и даже спрятала их за спину. Подальше от искушения.

— Вот вы опять что-то придумываете, — поругала я дракона.

Он был так явно разочарован, что я не удержалась от смеха.

— Потешаешься? — спросил он, но совсем не грозно.

— Вовсе нет, — заверила я его и запрыгнула на стол, усевшись точно так же, как сидел до этого он. — Послушайте, милорд. В монастыре я читала очень много книг, и не все были на теософские темы. Там были книги по медицине и даже по кулинарии. Есть множество интересных рецептов, которые монашки хранят в тайне. Я хотела бы помочь вам пережить субботнюю ночь не так болезненно. Вы… — я запнулась, но потом твердо закончила: — вы разрешите помочь вам?

— Помочь? — переспросил он, разглядывая меня так внимательно, как будто увидел впервые.

— Вы разрешите быть с вами рядом? Если это… не опасно для меня и не противно вам?

Он подошел совсем близко и хотел положить ладони мне на колени, но в последнее мгновение передумал и оперся о столешницу, поставив ладони справа и слева от меня.

— Честно говоря, ты меня смутила и озадачила, маленькая монашенка, — сказал он.

— Если это не опасно для меня и не противно для вас, — напомнила я.

— Тебе ничего не будет угрожать, — сказал он, глядя прямо в глаза. — И мне совсем не будет противно. Главное, чтобы не было противно тебе.

— Тогда не запирайте дверь в эту субботу, — произнесла я тихо.

Он первый отвел взгляд, кивая и торопливо отходя. Он потирал ладони и горбил плечи, словно разом растерял всю свою драконью гордость.

— Хорошо, не буду запирать, — эти слова он произнес, уже направляясь к выходу.

Не слезая со стола, я выглянула из-за простыни. Дракон шел так быстро, как будто пытался сбежать от грозившей ему опасности. Сбежать от меня?..

37. Наследие Мелюзины (часть первая)

Нет, у меня не было особого плана на субботу, и я не представляла, как можно помочь превращающемуся в дракона, и какое же легкое и сытное блюдо готовила миледи Эуралия для своего внука. Но я собиралась разузнать об этом как можно больше, и следующим же утром отправилась расспросить старого Юге. Я нашла старика на заднем дворе — он подметал возле колодца. Вернее, пытался подметать, бестолково волоча метлу. Он и в самом деле был очень старым — седым, согбенным и смотрел подслеповато. Я подошла к нему с корзиной, в которой лежали свежие булочки, но он не заметил корзину и не услышал моего приветствия.

Я назвалась снова и поднесла корзину едва не к его лицу, только тогда старый Юге посмотрел на меня — явно не узнавая, с неодобрением. Но сдоба сделала свое дело, и вскоре мы со стариком разговаривали, устроившись на скамейке возле колодца.

— Пирог не помню, — разглагольствовал старый Юге, приканчивая вторую булочку.

Зубы, кстати, у него были крепкими и белыми, как у молодого, и орудовал он ими с завидным усердием. — Я был конюхом, где мне знать о господских пирогах? А что, дракониха умела стряпать?

— Миледи Эуралия не была драконьей крови, — напомнила я. — Она была человеком.

— А при чем здесь Эуралия? — вытаращил он на меня выцветшие глаза. — Та дракониха, что построила замок… Мы же о ней говорим…

Похоже, у него все перепуталось в голове, но я не утерпела и задала вопрос, который мучил меня сильнее, чем рецепт воскресного драконьего пирога:

— А вы не помните, дедушка, кричала ли Мелюзина, когда умирали предыдущие владельцы замка? Милорд Гвидо и его сын?..

— Крик Мелюзины? — старик фыркнул и заявил совсем, как Гидеон: — Это все бабские сказки. Когда умирали прежний милорд и его отец, Мелюзина не кричала…

Я поблагодарила и пошла прочь — что и требовалось узнать. Не существует никаких страшных предсказаний и прочего.

Но тут старый Юге сказал вслед:

— …она не кричала, но появлялась. Приходила оплакивать и одного, и второго.

Я остановилась, как вкопанная. Старик совсем выжил из ума — ведь Мелюзина жила за сотню лет до отца и деда милорда Гидеона!

— И теперь я ее частенько вижу, — продолжал слуга. — В Восточной башне. Ее раньше называли Башней Королевы, потому что Мелюзина была королевой фей.

— Королевой фей? Она была драконом, разве нет? — спросила я осторожно.

— Ее мать была драконом, а отец был из эльфов, — доверительно объяснил старый Юге. — Благодарю за пышки, очень вкусные.

Он взял метлу, бормоча под нос, а я ушла на цыпочках. И в самом деле, в голове у него больше сора, чем во дворе замка — то эльфы, то феи, то драконы. Какая ерунда. Но ноги сами понесли меня в Восточную башню.

Башня Королевы? Читая хроники Гранд-Мелюз, я пару раз натыкалась на это название, но не знала, что говорится именно о Восточной башне. Поднимаясь по ступеням, я думала, что Гидеон не зря летает в облике дракона именно отсюда — здесь и лестница была шире, и верхняя площадка была открытой, с низкими зубчатыми стенами. В моем понимании — то, что нужно дракону.

На верхней площадке давно не убирали — я даже не стала проходить дальше порога, и так ясно, что если призрак Мелюзины и появляется на этом свете, то точно не здесь. Голубиный помет, комья красной глины, прошлогодние листья вперемешку с сором — какая уважающая себя благородная дама, пусть даже давно превратившаяся в беспокойного духа, станет бродить в такой грязи?

Я вернулась к себе и достала, наконец-то, монастырские книги. Еще до моего неудачного бегства я рассмотрела их и была удивлена, что сестра Летиция положила для меня не Писание и не молитвослов, а «Альмагесты» — перечень древних созвездий с картами их расположения, и книгу старинных блюд, изобретенных аббатом Ребелу, которого прозвали «Папой поваров». В монастыре Святой Пучины часто готовили по этим рецептам. Нет, постящиеся монашки сами не лакомились старинными блюдами — всё предназначалось на продажу и раскупалось по очень высокой цене. Конечно, в моей книге не было рецепта знаменитого ликера «Господу всеблагому», который включал в себя двадцать семь ингредиентов — травы и специи, начиная от корицы, лимонной цедры, ванили и гвоздики и заканчивая мятой и шалфеем, потому что рецепт хранился в строжайшей тайне уже лет восемьдесят и охранялся самим Святым Папой, который грозил страшным проклятьем тому, кто осмелится раскрыть секрет. Но зато я нашла подробное описание приготовления мясного супа, который полагалось давать ослабевшему после болезни, и еще один интересный рецепт…

Для того чтобы взять из кухни продукты и что-то готовить из них, требовалось спросить разрешения у старшей конкубины, но я сказала, что разрешение получено от самого дракона, и повара не осмелились отказать. Правда, я не сомневалась, что об этом сразу же будет доложено Ингунде.

— Мне понадобятся самые свежие яйца, лучший мёд, сыровяленый окорок и кое-какие приправы, — попросила я, подавая список главному повару.

Тот прочитал, удивленно потер подбородок и уточнил:

— Госпожа предоставит рецепт? Что готовить из этого?

— Всё приготовлю я сама, — сказала я, чем повергла его в еще большее удивление, — просто достаньте продукты. Меня интересует окорок, который не коптили, с толстыми прожилками сала.

— Не копченый?

— Копчение ухудшит вкус.

— Что вы стоите столбом? — возмутилась Фрида, появляясь за моей спиной. — Мастер Стрюм! Вы повар или исповедник? Вам сказали — делайте, нечего расспрашивать!

Я только улыбнулась, когда под этим напором мастер Стрюм ретировался в кладовые, но Фрида уже допрашивала меня:

— С чего это вы решили готовить? — спросила она подозрительно. — Вам не нравится, как вас кормят?

— Все очень хорошо, но сегодня суббота, и я хочу приготовить для милорда особое блюдо.

— Для милорда?! — ахнула она.

— Да, — ответила я спокойно, — для него. И мне может понадобиться ваша помощь, потому что я еще не знаю, что потребуется милорду. Могу ли я рассчитывать на вас после полудня?

Служанка заверила, что будет к моим услугам весь день до вечера. Я видела, что ей не терпелось поговорить о вчерашнем представлении, но сейчас меня меньше всего интересовали театр и куклы.

С замиранием сердца я ждала колокольного звона в полдень, и с первыми ударами уже стояла возле драконовой спальни. Что я сейчас увижу? Что ожидает меня там, за порогом?..

Дверь оказалась не запертой, и я вошла в полутемную комнату, с затворенными ставнями, и услышала тихий плеск воды.

— Милорд, это Виенн, — позвала я. — Я могу зайти к вам?

— Виенн, это милорд, — ответил он язвительно из смежной комнаты. — Конечно, можешь зайти. Я ведь не зря оставил всё нараспашку.

Новый плеск воды, и я осторожно приподняла занавес, скрывающий купальню.

Здесь тоже царил полумрак, и сначала я разглядела только бледное лицо Гидеона, плечи и руку, переброшенную через край ванны. Ничего ужасного… Он такой же человек… Может, все разговоры о превращении — пустая болтовня? Осмелев, я шагнула к ванне, и тут Гидеон пошевелился, поднимаясь из воды повыше.

Боже, он и в самом деле был драконом.

Ниже пояса я увидела чешуйчатое тело, свитое кольцами.

Оно едва помещалось в ванне, и кончик хвоста высунулся наружу, скользнул по борту и шлепнулся на пол, тонко подрагивая. Я смотрела на это, не в силах вымолвить ни слова. В моей душе боролись страх и омерзенье. Змеи — не самые приятные существа, а здесь я наблюдала самую огромную змею, которую когда-либо видела и могла представить.

— Ну что, хорош? — спросил Гидеон после довольно продолжительного молчания. Он спросил это небрежно и насмешливо, но сейчас меня не обманул его тон. Я уже видела милорда без маски, и нечего было надевать ее снова.

На ходу засучив рукава, я подошла к ванне и сунула пальцы в воду.

— Водя ледяная, — сказала я строго. — Вы весь мурашками покрылись. Или это из-за меня? Вы так меня боитесь?

— Нет, не из-за тебя, — усмехнулся он и отвел глаза.

Речь его едва уловимо изменилась — теперь в ней слышались присвисты и змеиное шипение.

— Если не из-за меня, тогда надо согреть воду, — сказала я. — Здесь холодно. Осень, милорд, если вы не заметили. Я попрошу, чтобы принесли кипятка.

Я наклонилась, чтобы взять бадейку, но дракон остановил меня:

— Не надо, Виенн.

— Только не говорите, что вам так приятнее, я все равно не поверю.

Он боролся с собой, прежде чем ответить. Было видно, что слова даются ему с трудом. И еще я чувствовала его досаду, и злость, и… стыд?

— Не зови никого, — сказал он. — Просто поговори со мной. Сидеть здесь сутки — чертовски скучно.

— Вам не скучно, — произнесла я и взяла его за руку. Пальцы дракона были холодными, как камень, и такими же неподвижными. Но в моей ладони они дрогнули, словно оживая. — Вам не скучно, — повторила я. — Вам больно.

Он покривился и положил голову на край ванны, закрывая глаза:

— Ну да, приятного мало, — согласился он. — Врут те, кто рассказывают заманчивые сказки про оборотничество. Но сейчас еще ничего. Вот когда суббота выпадает на полнолуние, тогда кажется, что даже черепушка раскалывается, а не только кости трещат.

— Теперь я понимаю, почему вы так страдаете по воскресениям, — сказала я, все еще держа его за руку. — Сейчас подумаем, как облегчить вашу боль, милорд. А потом — так и быть, расскажу вам что-нибудь, чтобы развлечь.

— Ты думаешь об этом? — спросил он, быстро взглянув на меня. — Как помочь, а не о том, что перед тобой чудовище?

Он ждал ответа, и я всей душой ощутила его ожидание. Наполовину человеческое, тело его было скрыто водой, а хвост, не помещавшийся в ванне, был темный, черно-серый, с синеватым отливом. Я смотрела на плотно подогнанные друг к другу чешуйки — немного удлиненные, похожие на пластины старинного доспеха, а потом коснулась их — сначала одним пальцем, а потом провела ладонью. По чешуйчатому телу прошла дрожь — крепкой тугой волной. Под змеиным панцирем скрывалась чудовищная сила, и сам панцирь был, как железо.

— Почему молчишь? — спросил Гидеон тихо, с присвистом, и пальцы его оплели мое запястье, сжимая до синяков. — Отвечай, Виенн!

— Вы не чудовище, милорд, — сказала я. — А теперь пустите, надо зажечь жаровню.

Он тут же отпустил меня, а я придвинула жаровню и сходила за кресалом и кремнем, чтобы развести огонь. Я принесла еще одну жаровню, и постепенно в комнате стало теплее.

— Пойду, попрошу кипятка, — сказала я дракону и сразу же успокоила: — Я не позволю никому войти сюда, кроме меня вас никто не увидит.

Фрида и в самом деле ждала моих приказаний, так что не прошло и получаса, как к спальне дракона принесли четыре бадейки горячей воды и небольшой котел. Я запретила слугам входить, и сама перенесла воду в ванную комнату, а потом заперла двери изнутри.

— Подберите ваш хвостик, милорд, — говорила я шутливо, подливая ковшом горячую воду и пытаясь за шутками скрыть жалость, что охватила меня. — Не хотелось бы ошпарить такую хорошую шкурку.

Дракон послушно свернул кольца и подтянул их к противоположному краю. Когда вода в ванне стала теплой, я водрузила котел на жаровню и бросила на угли пару душистых веточек. Теперь в комнате стало тепло и ароматно, а дракон заметно расслабился в теплой воде.

Я села возле жаровни на лавку и задумалась, подбрасывая на угли щепки. Жалость. Не смешно ли? Жалеть дракона? Жалели ли они нас, захватывая власть?..

— Драконы появились из-за проклятья Мелюзины, — сказал вдруг Гидеон громко. — Разве может от проклятья появиться что-то хорошее?

— По воле небес и проклятье оборачивается благом, — ответила я ровно, хотя меня до глубины души взволновали его слова. Он тоже говорил ровно, даже безразлично, но мне показалось, что сквозь это безразличие я слышу и вижу боль, стыд и обиду. Но это неправильно, здесь не может быть стыда и обиды, а с болью мы еще поборемся. — Едва ли Мелюзина древнее Писания, — продолжала я. — Были драконы и до вашего семейства, милорд. Вы такое же творение небес, как и все мы, как вся земля.

— С чего ты решила?

— Я много думала об этом. Вам никогда не казалось странным, что ваш предок прогнал Прессину — мать Мелюзины, после того, как застал ее во время купания дочерей? Разве может отец прогнать своих детей и жену из-за этого? Скорее всего, он увидел, что они превратились в змей и не смог с этим смириться. А если так, то драконы существовали задолго до проклятия вашей прапрабабки. К тому же, в Писании много говорится о драконах, поэтому я убеждена, что ваш народ был создан Всевышним так же, как и наш. А то, что сотворено Всевышним, не может быть уродливым или ужасным. Что до красоты… я нахожу вас очень красивым. Даже в драконьем обличие.

Он смотрел на меня, словно я сказала ему что-то жизненно важное, а потом тихо произнес:

— Скажи для меня, — и медленно поднял указательный палец, как делал всякий раз, когда желал, чтобы я процитировала Писание.

Глядя ему в глаза, я сказала нараспев и с улыбкой:

— Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твёрдою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Дождь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеётся. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости, — я подлила еще горячей воды в ванну и сказала уже обыденным голосом. — Эти слова я вспомнила, когда впервые увидела вас, милорд. И сейчас понимаю, что все сказанное о драконах — правда. Но почему именно суббота? Разве вы не превращаетесь в дракона по собственному желанию?

— Суббота — день, когда ослабевает небесная благодать, — ответил он и по его нижней губе вдруг мелькнул раздвоенный змеиный язык.

Я невольно отвернулась, содрогнувшись, но постаралась не подать виду, что мне что-то неприятно, и сказала:

— Когда вы напали на королевский флот, была среда, если память мне не изменяет.

— Когда необходимо, можно и превратиться, — проворчал он. — Но я предпочитаю делать это в крайнем случае.

— Тогда был именно он — крайний случай? — не утерпела спросить я.

О кровавой бойне, что устроили тогда драконы, не рассказывал только немой. В битве возле Нантского порта погибло много рыцарей — кто был разорван клыками и когтями, кто утонул вместе с разбитым кораблем. Даже если четверть из того, что рассказывали — правда, это все равно слишком ужасно.

Я ждала ответа, понимая, что совершаю глупость. Что я хотела услышать? Ложь? Оправдания? Или удостовериться, что драконы на самом деле — кровожадные чудовища? И что, если так? Опрокинуть жаровню и уйти?

Гидеон пошлепал ладонью по воде, а потом плеснул горстью на хвост, не помещавшийся в ванне.

— Не буду говорить, что мы вели себя, как ванильные ангелочки, — сказал он, наконец. — Но нас осталось очень мало, а люди вызнали наше укрытие на острове, как раз напротив Нанта. Мастини и Рихтер сразу были ранены. Мастини даже пошевелиться не мог, а Рихтер засел в кустах с луком и стрелами, чтобы дать нам время уйти. Но мы не послушались — я и герцог Паладио. Как я тогда ненавидел людей! И он тоже — они ведь с Рихтером двоюродные братья. Когда испытываешь сильные чувства — превратиться получается само собой. Тогда даже боли не замечаешь — хлоп! — и ты уже зубастая тварь.

Я слушала его с напряженным вниманием, пытаясь угадать — говорит ли он искренне или лжет. Но лицо Гидеона было задумчивым, в уголке рта залегла морщинка — то ли горько усмехается, то ли злобно гримасничает.

— Мы их тогда влет разделали, — дракон встряхнул головой, отбрасывая влажные волосы со лба. — Сами тоже получили, конечно, но корыта их утопили. Все. Все утопили, — повторил он с нажимом. — Паладио потом еле дотащился до острова, а я не смог. Меня спас Нимберт. Вытащил из воды, когда я превратился обратно, перевязал раны. Хотя мог бы прирезать, — тут он посмотрел прямо на меня.

Темные блестящие глаза напоминали звездное небо — свет во тьме, и не видно дна. Только сейчас я заметила, что Гидеон моргает гораздо реже людей. В старинных легендах говорилось, что змеи умеют зачаровывать своих жертв взглядом. Может, и драконы обладают этой властью?

— Почему вы замолчали, милорд? — спросила я. — И почему так смотрите?.. Боитесь, что я воспользуюсь вашей уязвимостью?

Он не ответил, и я поднялась, отодвинув лавку и оперевшись ладонью на край ванны. Его взгляд притягивал, манил, обещал что-то, чему я противилась всем своим существом.

— И куда надо бить, чтобы покончить с драконом наверняка? — я приложила средний и указательный пальцы к шее Гидеона — к ямке между ключицами. — Ваш панцирь так крепок, милорд, да и мышцы — словно из железа. Наверное, это — ваше слабое место?

Его кровь под моей рукой стучала в вены сильно и медленно. Это было неправильно, но я наслаждалась ощущением этой силы. И ощущением своей власти над ним. Хотя, о какой власти могла идти речь? Он свернул бы мне шею голыми руками, если бы захотел. Но сейчас дракон как будто отдавал мне себя — он не уклонился от моего прикосновения, а наоборот, запрокинул голову, полностью открывая шею.

— Бей над ключицей, — сказал он, кладя затылок на край ванны и поглядывая на меня из-под полуопущенных век. Губы его приоткрылись, белые зубы влажно блеснули — он улыбался.

38. Наследие Мелюзины (часть вторая)

— Значит, угадала? — я нажала на ямку между ключицами посильнее, а дракон даже не пошевелился.

— Самое незащищенное место, — подтвердил он. — Бей сюда или в основание хвоста.

— В основание хвоста, — повторила я, не отнимая руки и поглаживая его кожу самыми кончиками пальцев. — Так вот почему господин Дилан рассвирепел, когда я сказала на пиру про ваш хвост.

— Там нет чешуи, — подтвердил Гидеон. — Коли дракона в задницу — и не ошибешься.

Я засмеялась и убрала руку, склонившись над жаровней, чтобы скрыть румянец, и попеняла:

— Обязательно говорить грубости?

— У меня все кости крутит, а ты ждешь куртуазностей! — не остался дракон в долгу и передвинулся, положив подбородок на сложенные руки, чтобы лучше видеть, что я делаю.

— Поэтому вы принимаете ванну? В воде боль уменьшается?

— Вода драконам ближе.

— Значит, сэр Нимберт спас вас, — вернулась я к прерванному разговору.

— И я очень благодарен старикану, — дракон наблюдая за мной, поигрывая хвостом. — У него умерла жена, и я забрал в замок его и Нантиль. Он это заслужил.

— Вы забрали его дочь не только в замок, — напомнила я.

Дракон шумно повернулся, расплескав воду, и признал:

— Не только. Нантиль мне нравится. Она меня не любит, я знаю. Но она умеет быть верной, как и ее отец. Я тогда хотел, чтобы она родила мне сына.

Я не могла не отметить про себя это «тогда». Тогда хотел, а сейчас желания изменились?

— Только детей у вас нет…

— Драконы прокляты, — он заложил руки за голову, выгнувшись всем телом и выставив из воды мускулистую грудь и живот, по которому от пупка вниз бежала дорожка темных волос, а еще из воды мелькнула и сразу скрылась мощная когтистая лапа — гораздо толще, чем человеческая нога. Я не сразу пришла в себя от созерцания этой ноги, а дракон продолжал: — Наши женщины бесплодны, и не всякая человеческая женщина понесет от нас. Рихтер боится, что мы умрем, не оставив потомства, поэтому настаивает, чтобы мы познали как можно больше женщин — вдруг да повезет.

— Поэтому — три конкубины? По приказу короля?

— Не только.

Взгляд его горел пламенем почище жаровни. Я неловко коснулась раскаленных щипцов, вороша угли, и обожгла палец, едва сдержав вскрик.

— Это страшно, когда ты уходишь совсем, не оставив ничего после себя, — сказал Гидеон.

— Значит, и драконы испытывают страх.

Он не ответил, да я и не ждала ответа. Это и в самом деле страшно — уходить, не оставив потомства. Знать, что после твоей смерти никто не вспомнит о тебе, и что пройдет несколько лет — и само имя твое забудется, не говоря уже о твоей жизни.

Только предаваться грустным мыслям было некогда. С драконом я провозилась до поздней ночи — следила, чтобы в комнате было тепло, подливала горячую воду и даже почитала что-то вслух, пока не начала клевать носом над страницами. Но и после этого отправилась спать только после того, как Гидеон начал браниться и пригрозил, что превратится в дракона полностью и разнесет все вокруг. Я подремала на драконьей постели до третьих петухов, а потом заново разожгла потухшие жаровни. Гидеон, насколько я поняла, так и не уснул, ворочаясь в тесной ванне, и встретил рассвет с покрасневшими глазами. Черты его лица заострились, он то и дело закусывал губу, стал мрачным и раздражительным. Ближе к полудню он опять прогнал меня, и на этот раз я ушла без спора и возражений.

Я не видела, как происходило обратное превращение, но слышала, как Гидеон ругался сквозь зубы, сдерживая стоны, и молилась, переживая каждый его болезненный вскрик, как свою боль. Пусть он и враг, но даже мучения врага терзают сердце. Церковный колокол пробил двенадцать раз, объявляя, что наступил полдень, и в смежной комнате стало тихо. Досчитав до десяти, я несмело приподняла занавес и заглянула. Дракон был уже в человечьем облике — я увидела ногу, торчащую из воды. Он положил пятку на край ванны и тяжело дышал. Одна рука бессильно повисла, по лицу струился пот.

— Все закончилось? — спросила я тихонько.

— Д-да, — процедил он сквозь зубы, — подай простыню, мечтаю выбраться отсюда поскорее.

Я подала ему простынь, но он был так слаб, что едва поднялся, как сразу же уронил ее в воду. Хоть и с опозданием, я отвернулась и уставилась в стену, пытаясь думать о чем-нибудь совершенно невинном — об одуванчиках весной, например. Но думать об одуванчиках, когда рядом с тобой обнаженный мужчина, оказалось совсем не просто.

Дракона шатало, как пьяного, и я подставила ему плечо:

— Обопритесь на меня, милорд. Не бойтесь, я вовсе не слабенькая.

— Виенн, провались, — попросил он, выбираясь из ванны, как столетний старик, натягивая на себя простынь и даже не замечая, что прикрыл не все, что следовало прикрыть.

Старательно отводя глаза, я попыталась поддержать его, но он только отмахнулся, доплелся до постели сам, и здесь силы совсем его покинули. Я вытерла дракона, и отбросила влажную простынь, а он даже не сопротивлялся — лежал на животе, зарывшись в подушку и не шевелил ни рукой, ни ногой. Укрыв его одеялом (потому что он был холодный, как мертвец), я перетащила жаровни в спальню и подбросила щепок на уголья. Очень хотелось спать, и я зевала в кулак, мечтая о подушке и перине.

Около пяти часов пополудни дракон зашевелился и повернулся на бок.

— Вам лучше? — живо спросила я. — Не возражаете, если я оставлю вас на час? Приготовлю вам поесть.

— Не надо, — ответил он, — ничего не хочу.

— И все же, вам надо поесть, — сказала я мягко, стараясь не слишком походить на заботливую бабушку. — Я уйду ненадолго, на час, не больше. Это ничего?

— Да что со мной случится? — фыркнул он, не открывая глаз, и тут же уснул.

Я передвинула жаровню подальше от постели, тихо вышла из спальни, бесшумно закрыв дверь, и направилась в кухню.

— Будете готовить? — спросил главный повар, поглядывая на меня недоверчиво.

— Вы достали все, что я просила? — я подвязала фартук, который протянула мне Фрида, и ополоснула руки.

— Яйца, мед, окорок, душистое вино, корица и лимон, — перечислил повар по списку.

— Чудесно, — одобрила я, осмотрев окорок. — То, что нужно. Еще мне понадобятся большая кастрюля и кастрюля поменьше, чтобы поместилась в первую, но не проваливалась до дна.

— Это какое-то монастырское снадобье? — так и загорелась Фрида.

Я не стала ее разочаровывать:

— Да, это очень древний и секретный рецепт. Думаю, милорду понравится.

— Но это — всё?! — Фрида осмотрела продукты, из которых я собралась готовить, и лицо ее вытянулось. — Так мало? А где же тайные травы? Говорят, в монастыре знают тысячу тайных трав!

— Не в травах дело, — сказала я, выбирая миску побольше и разбивая туда яйца — одно за другим, осторожно, чтобы не повредить желтки. — Состав блюда прост, но дело не в сложности рецепта, а в руках и в сердце того, кто готовит.

— А-а, — протянула Фрида, но было ясно, что ей ничего не ясно.

Отделив желтки от белков, я поставила на огонь маленькую кастрюлю, налив туда воды, добавив мед, срезанную кожуру лимона и корицу. Пока вода закипала, я вооружилась самым острым ножом и тонкой соломкой нарезала свиной жир с окорока, позаботившись, чтобы сало было с прослойками мяса, и бросила все в кастрюлю с медовой водой.

Фрида и главный повар вскрикнули одновременно.

— Но что вы делаете, госпожа?! — испугался мастер Стрюм. — Вы бросили жир в мед…

— Так надо, — ответила я коротко, и как только сало растворилось, сняла кастрюлю с огня. Процедить, немного остудить, влить взбитые до пены желтки, а потом — сладкое вино. И снова все взбить, чтобы яичное тесто получилось воздушным, как пена. К этому времени закипела вода в большой кастрюле. Я сдвинула ее, чтобы кипение было едва заметным, и поставила в большую кастрюлю маленькую. — Пудинг Аббата надо варить только на воде, — объяснила я мастеру Стрюму, который наблюдал за мной, как за умалишенной. — Если поставить его на открытый огонь — все сгорит. Готовится он около часа, а вы пока сделайте карамель — польем пудинг сверху.

— Мясо с медом, да еще и карамель? — пробормотал он, но встал к плите.

Спустя час мы втроем — я, Фрида и мастер Стрюм попробовали по кусочку, когда блюдо было готово. Я удовлетворенно кивнула, потому что вкус мне понравился — яичное тесто приготовилось превосходно, пропеклось, но не стало слишком сухим. Оно было ярко-желтое, под золотистой корочкой карамели, ароматное и радовало глаз, услаждало обоняние и вкус. Фрида и повар переглянулись и продолжали сосредоточенно жевать.

— Господи, я даже не знаю, на что это похоже… — произнесла, наконец, служанка. — Даже не думала, что можно есть сладкое мясо…

— Но ведь вкусно, — засмеялась я.

Мастер Стрюм облизнул ложку и покосился на список продуктов, который остался лежать на столе.

— Этот рецепт вы можете использовать свободно, — правильно поняла я его взгляд. — Хоть и говорят, что он секретный, но ничего секретного там нет.

Вскоре я поднималась по лестнице, держа поднос, на котором дрожал нежнейший яичный пудинг. Он был еще теплый, а к нему я взяла подогретого вина, разбавленного на две трети родниковой водой.

Дракон спал, и я не стала беспокоить его, пододвинув поднос к жаровне, чтобы еда и вино не остыли, а сама взяла историю про великанов, которую не дочитала в прошлый раз. Только в комнате было так тепло, и так уютно пахло корицей и вином, а я так устала за ночь, что не заметила, как задремала, уронив голову на книгу.

Я проснулась, когда дневной свет уже не проникал в щель между ставнями. Угли почти прогорели, но еще розовато светились. Я подбросила несколько тонких щепок, и пламя весело заплясало, пожирая их. Стало светлее, я взглянула на кровать и увидела, что дракон не спит. Он лежал на боку, удобно устроив голову на сгибе локтя, и смотрел на меня.

— Давно проснулись? — я пощупала кувшин с вином и передвинула его ближе к огню. — Почему меня не разбудили? Вас надо покормить, я принесла вино и пудинг.

— Ты спала так сладко, — сказал дракон. — Я не хотел тебя тревожить.

— Вам лучше?

— Угу, — ответил он, не меняя позы. — Но даже подниматься не хочу. И есть тоже не хочу, ты уж прости.

— А вот это никуда не годится, — поругала я его и подвинула лавку поближе к кровати. — Одну ложечку, милорд. Ради души вашей бабушки, что так заботилась о вас.

— Хитрая лисица! — хмыкнул он, но протянутый мною кусочек пудинга съел.

— Ну как? — не утерпела я. — Конечно, это не пирог миледи Эуралии, но тоже поддержит силы.

— М-м… — дракон глядел в потолок, прижмуривая глаза. — Это сладко, сытно, забавно. Да, очень похоже на то, что стряпала моя бабка. Но это вкуснее.

— Да вы прирожденный дипломат! — не удержалась я от похвалы, протягивая ему еще кусочек.

— Не без этого, — притворно вздохнул он и за третьим кусочком потянулся уже сам.

Я поставила поднос на кровать, чтобы ему было удобнее, и смотрела, как кушанье исчезает с тарелки. Запив вином, дракон довольно кивнул, облизывая губы. Язык у него был уже человеческим.

— И правда, сразу полегчало. Ты уверена, что не колдунья, Виенн? И вот это все — не твои чары?

Конечно же, он шутил, и я ответила ему в тон:

— Что вы, милорд. Если бы Виенн была колдуньей, полмира бы уже полегло. И вы в числе первых.

— Не верю, — он лениво потянулся, — ты очень добрая колдунья, — и добавил, отбросив шутки: — Почему ты заботишься обо мне?

— Вы же сами разрешили, милорд, — напомнила я делано безразлично.

— Не знаю, зачем я позволил тебе прийти.

— Наверное, потому что сами этого хотели, — предположила я. — Насколько я успела вас узнать, вы никогда не сделаете ничего против своего желания.

— Хотел… — он задумался. — Я даже Дилана не впускал по субботам, а малютка Виенн сказала, что придет, и я не воспротивился. Но не притворяйся, будто не понимаешь, о чем я. Почему ты взялась помогать мне? Ведь для вас, людей, драконы — порождение тьмы, зло, захватчики и убийцы.

Теперь наступила моя очередь собраться с мыслями. Я вертела серебряную ложечку и молчала.

— Виенн, — поторопил меня Гидеон. — Я услышу что-нибудь в ответ?

— Услышите, милорд, — отозвалась я. — Но, право же, не знаю, что вам сказать. Я решила позаботиться о вас, потому что это милосердно, а милосердие надо проявлять и к врагам. Но даже не в этом дело. Наверное, мне бы хотелось, чтобы вы и дальше вели суды справедливо. Вы, драконы, пришли к власти, но ничего не поменяли в жизни людей в худшую сторону. Даже законы установили более гуманные, отменили смертную казнь. Поступки, порой, говорят лучше слов. С вашей стороны, со стороны драконов, это были хорошие поступки. Уйдете вы — кто придет на ваше место? Будет ли людям от этого лучше? Лучше уж вы, чем господин Дилан. Пока все хорошо, не надо ничего менять. Как говорили в древности: лучшее — враг хорошего.

— Признаюсь, желал услышать нечто иное, — произнес он, потирая подбородок, на котором пробилась щетина.

— Прошу простить, если разочаровала.

— А меня ты считаешь хорошим? — спросил вдруг он.

Я колебалась несколько секунд, а потом ответила:

— Да, милорд. Пока вы не сделали ничего слишком уж плохого. Пока мне особенно не в чем вас упрекнуть.

— Какой двусмысленный ответ. Но ты больше не сбежишь?

— Если не дадите повода для этого.

— Виенн! — глаза его загорелись, и он подался вперед. Одеяло опасно соскользнуло с его груди, и я только тихо всхлипнула, когда он схватил меня за руку. — Виенн, я никогда не сделаю ничего, что было бы тебе противно. У тебя не будет больше повода к бегству, клянусь…

Я остановила его, положив палец ему на губы:

— Не надо клятв, милорд. Как сказано в Писании — пусть ваше «да» будет «да», а «нет» — будет «нет». Все остальное — от лукавого. Если вы поели, то отдохните. Я оставлю вас.

— Не надо тебе уходить, — сказал он, перехватывая мою руку, но я высвободилась, а он не стал удерживать.

— Вижу, что вам уже лучше, а мне тоже надо поесть и отдохнуть, — я поворошила угли и забрала поднос, поставив на него маленький светильник. — Наверное, уже понедельник, а я обещала помогать вам в субботу и воскресенье. Мое время вышло, и я удаляюсь.

Дракон не пытался меня остановить, но когда я была возле порога, окликнул:

— Виенн!

— Да, милорд?

— Сними платок?

Сейчас глаза его блестели жадно, но я с улыбкой покачала головой:

— Нет, милорд. Это не будет полезно ни вам, ни мне. Спокойной ночи.

— Она могла бы быть спокойной, — проворчал он напоследок.

Вспоминая его разочарованное лицо и посмеиваясь, я спустилась во двор и пошла по направлению к кухне, когда тишину ночи нарушил женский яростный вопль.

Крик Мелюзины. И доносился он с восточной стороны.

39. Красивый и ядовитый (часть первая)

Женский крик, полный ярости и боли, разнесся над замком и оборвался так же резко, как зазвучал. Поставив поднос с чашками прямо на брусчатку двора, я бросилась обратно в замок, прикрывая светильник ладонью, чтобы огонек не погас. Я взбежала по лестнице, на одном дыхании промчалась по галерее, где когда-то встретила Офельена, крадущегося в лунном свете, за пару минут преодолела винтовую лестницу и распахнула двери на верхнюю площадку башни.

Пусто! Но кто-то был здесь!

Я увидела, что сор в середине площадки разметен ровным кругом, а в центре лежала какая-то вещица. Встав на одно колено, я внимательно разглядела ее. Это была глиняная фигурка, изображавшая человека. Крохотный человечек, не больше ладони, с дырой в груди. Глина была еще влажная — я потрогала ее пальцем. Я была уверена, что фигурку оставила та, что только что кричала в ночи. Но кто она? И что за странное детское занятие в такой поздний час?

Обойдя площадку, я смотрела вниз, перегнувшись через кирпичную низкую стену. В комнатах слуг зажегся свет, но во дворе еще никого не было. Хотя…

Женская фигура в развевающемся плаще, с наброшенным капюшоном, воровато перебежала от Восточной башни к центральному входу. Как же мы разминулись с ней?! Наверное, я не заметила ее в темноте! Как когда-то меня — Офельен. Первым порывом было бежать следом, но я поняла, что это бесполезно — я уже не догоню таинственную женщину и точно не смогу ее узнать. Оставалась фигурка…

Я снова осмотрела фигурку самым внимательным образом. Она изображала мужчину — во всех подробностях. И что это такое? Кому понадобилось лепить кукол ночью и для этого забираться на макушку башни? Подумав, я достала платок и завернула в него человечка.

Когда я спустилась, замок уже гудел, как пчелиный улей. Дилан командовал слугами, но голоса дракона я не услышала. Зайти к нему в спальню? Не скрою, мне очень этого хотелось, и не надо было даже придумывать предлог, но благоразумие удержало меня. Спрятав платок с фигуркой в поясной карман, я вышла во двор, чтобы забрать поднос, который так и не донесла до кухни. Вокруг него уже толпились слуги и шумели, как стая сорок. Увидев меня, они присмирели.

— Это вы оставили, госпожа? — спросила Фрида, указав на поднос.

— Да, — я забрала поднос и понесла его в кухню. — Услышала крики и испугалась. Вы не нашли того, кто кричал?

— Как можно найти призрака? — сказал кто-то из мужчин.

Фрида пошла со мной, ей хотелось поговорить о таинственных воплях, и она выдвигала предположения одно фантастичнее другого. Я слушала ее краем уха, но думала о своем. Нет, та женщина не была призраком. Призраки не кутаются в плащи и не спотыкаются, когда бегут. Это была женщина из плоти и крови, и если брать во внимание фигурку, задумала она недоброе.

Утром я принесла дракону в постель суп с потрохами — ароматный, наваристый, такой подают тем, кто вчера чрезмерно выпил и мучается с похмелья. Дракон съел все до капли и выглядел не таким изможденным, как обычно в утро понедельника.

— Ты просто волшебница, монашенка, — похвалил он меня. — Чувствую себя, как новорожденный.

— Я точно не волшебница, но кое-кто в вашем замке может ею оказаться.

— На что намекаешь? — спросил он, жестом предлагая мне отвернуться, потому что собирался вылезти из постели.

Глядя в стену, я слушала, как он шуршит одеждой, и рассказывала том, что обнаружила ночью на Восточной башне.

— Кукла слеплена из красной глины, — говорила я, — такая есть только у церкви Байи и Бреги. Считается, что земля возле церкви обладает огромной магической силой, поэтому ее часто используют в колдовских обрядах.

— Фигурка из глины? — рассеянно переспросил Гидеон. — Можешь повернуться, штаны я уже надел.

— Наденьте и рубашку, милорд, — попросила я, не оборачиваясь. — Фигура мужская, и кто-то пробил ей дыру в груди. Конечно, невозможно говорить с уверенностью… но мне кажется, кто-то желает зла некому мужчине, что живет под сводами этого замка.

— Намекаешь на меня? — спросил он без обиняков. — Так бы и говорила. Надел рубашку, можешь смотреть.

— Похоже, вас это ничуть не волнует, — сказала я с досадой и обернулась.

Он и в самом деле надел рубашку, но не затянул вязки, и его мощная грудь была вся напоказ. Я опять уставилась в стену, пока он надевал камзол и ремень.

— Меня больше волнует, какого черта ты бегаешь по ночам на башню, — сказал дракон. — Совсем не хочется обнаружить тебя во дворе со сломанной шеей.

— Но кто-то пробил грудь вовсе не женской фигурке, — возразила я, теряя терпение.

Только дракон решительно не собирался видеть в этом что-то серьезное и сказал, усмехаясь:

— Все это бабские глупости. Не думай об этом.

Новая неделя пошла своим чередом, и конечно же я не могла не думать о том, что произошло. Фигурка из красной глины осталась у меня, хотя толку от нее не было. Она не могла мне сообщить, кто ее слепил и с какой целью. Я пыталась расспросить слуг, но они были убеждены, что это Мелюзина пророчит что-то страшное замку. Лишь один дракон был весел и доволен. По вечерам я читала ему вслух, мы снова играли с ним в шахматы, устраивали шуточные перебранки, соревнуясь в остротах, и порой его речи оказывались куда как смелы, но на меня он больше не покушался и даже не брал за руку. Наоборот, в каждом жесте, в каждом взгляде, обращенном ко мне, я видела теперь нечто другое — теплоту? доброжелательность? человечность?..

В преддверии очередной субботы я решила посетить сэра Нимберта, чтобы расспросить о целебных травах, которые можно добавить в Пудинг Аббата, чтобы усилить его оздоравливающее действие.

Сэр Нимберт оказался знатоком, и два часа рассказывал мне о свойствах мяты, мелиссы, шалфея и прочих трав, что выращивал на крохотном клочке земли возле стены, куда не залетали холодные северные ветры и дольше всего заглядывало солнце.

Заслушалась его, я не заметила, как к нам подошел брат дракона. Я увидела Дилана, только когда отправилась к себе, держа в обеих руках пучки зелени, которыми сэр Нимберт щедро меня снабдил.

— Слышал, Ги показывался тебе в истинном облике? — спросил Дилан, сразу пристраиваясь рядом со мной.

Я чуть отступила, чтобы не соприкоснуться с ним плечом, это было неприятно, хотя внешне в брате дракона не было ничего неприятного. Он был красив, пусть и не так впечатляюще, как старший брат. Но его красота не затрагивала сердце. Наоборот, мне она была неприятна. Интересно, в какой момент я стала свободнее чувствовать себя с драконом, нежели с человеком?

— Так что? — настаивал Дилан. — Ты его видела?

— К чему такие расспросы? — ответила я уклончиво.

— Значит, правда?

— Почему бы вам не спросить об этом у него?

Он проигнорировал эти слова, и лицо его дернулось досадливо и раздраженно:

— Чем же ты заслужила такое доверие?

— Почему бы вам не спросить об этом у милорда? — предложила я.

— А я не могу спросить у тебя? — поинтересовался он высокомерно.

Я резко остановилась, и он остановился тоже.

— Ваш брат страдает с рождения, — сказала я, глядя в лицо Дилану и хмурясь. — Вы и сами знаете, что превращение в дракона — это болезненно. Не можете не знать, ведь живете рядом с ним столько лет. Да, он не хотел, чтобы кто-то видел его страдания, но почему вы — его родной брат, не наплевали на все и не помогли милорду против его воли? Иногда надо приходить на помощь, даже если об этом не просят.

— Так он не просил, а ты пришла? — Дилан произнес это так высокомерно, что мне страшно захотелось ткнуть его в нос пучком мяты или пнуть по щиколотке, чтобы не задавался.

Но вместо этого я спокойно сказала:

— Я просто решила о нем позаботиться.

— А обо мне позаботиться не хочешь? — вдруг спросил он.

40. Красивый и ядовитый (часть вторая)

Сначала мне показалось, что я ослышалась. Но рука Дилана мягко легла мне на локоть и сжала, призывно поглаживая. Я вырвалась и отступила, сердце заколотилось, но вовсе не от волнения, а от негодования.

— Что такое, милосердная сестра? — спросил брат дракона. — Разве ты не поможешь тому, кто нуждается в помощи?

— Разве вы страдаете, господин? — спросила я, настороженно следя за каждым его движением. Если он попытается дотронуться до меня еще раз, останется только обратиться в бегство. — К тому же, я сомневаюсь, что милорду это придется по душе.

Дилан все понял и улыбнулся уголками губ, больше не делая попытки прикоснуться ко мне.

— Та-ак, — протянул он. — И тут Ги обошел меня. Вижу, Цитатник все-таки приоткрыл страницы… Но получается, что не для всякого?

— Книгой может воспользоваться лишь тот, кто умеет читать, — ответила я. — Мне кажется, вам грамотность недоступна. А картинок, которые могли бы вас заинтересовать, на моих страницах нет.

— Смотри, как бы твои страницы не пошли на растопку, — хмыкнул он и ушел, насвистывая.

На следующий день Гидеон с братом уехали проверять пограничные деревни. Как всегда в отъезд дракона, замок ожил, послышались смех и пение. Мы с Нантиль задумали новую сказку и возились с фигурками, вырезая ножом и связывая части кукол между собой. Нантиль была молчалива, и я не донимала ее расспросами. Было слышно, как в покоях старшей конкубины играла лютня, и смех сестер то и дело заглушал музыку. Но вот кто-то пробежал по коридору, и лютня резко замолчала, а по коридору и лестнице застучали уже десятки башмаков. Мы с Нантиль встревожено вскинули головы и отложили кукол.

— Что-то случилось? — спросила она, и дверь распахнулась, а на пороге появилась Фрида.

— Милорд возвращается! — объявила она, запыхавшись от быстрого бега.

— Так быстро? Говорили же, что вернутся к полуночи! — Нантиль вскочила и метнулась к зеркалу, приглаживая волосы, поправляя воротник и рукава.

Мне не надо было прихорашиваться, потому что я по прежнему носила простое коричневое платье и наглухо завязанный белый платок с головным покрывалом.

— Поспешите, поспешите! — торопила нас Фрида.

Сбежав во двор, мы с Нантиль затерялись среди слуг. Ингунда и Арнегунда стояли в первом ряду — наряженные, с подведенными глазами, в дорогих украшениях.

Конный кортеж въехал в ворота, и все дружно ахнули. Уехавший на вороном, дракон возвращался на серой кобыле и выглядел… совсем неважно. Расцарапанное лицо, по щеке под грязевыми разводами разливается багровый кровоподтек. Рукав камзола почти оторван и висит на нитках, открывая нижнюю белую рубашку, на которую пятнала засохшая кровь.

Старшие конкубины бросились к нему, цепляясь за стремена. Что произошло?! Почему милорд в таком виде?! Немедленно лекаря!

Дракон оттеснил Ингунду, которая мешала ему спешиться, и спрыгнул на землю.

— Ну что за вой? — спросил он, поморщившись. — Всего-то вороной понес. Бывает.

Кто-то за моей спиной сдавленно ахнул и произнес шепотом имя Мелюзины. Нантиль в волнении сжала мою руку, но тут же опомнилась и отпустила.

— Конь понес?! — Ингунда схватилась за сердце. — С вами все в порядке милорд? — она бросилась ощупывать дракона, но тот отстранился, досадливо хмурясь.

— Все в порядке, женщина, — он прикоснулся к распухшей щеке и хмыкнул. — Правда, теперь я не такой красавчик, как был, но это временно.

— Ты чуть шею себе не свернул, — мрачно сказал Дилан, ехавший следом. — Еще немного — и улетел бы с обрыва.

— Ну не улетел же? А если бы и улетел — так мягко бы приземлился, — дракон взглядом нашел меня в толпе и подмигнул. — Все, не желаю ничего слышать, желаю ванну и поесть. И избавьте меня от причитаний и лекарей. Я не жеребец, чтобы вы звали ко мне коновалов.

Он отодвинул Ингунду, которая цеплялась за его камзол и умоляла обратиться к лекарю, и широким шагом пошел в замок. Домочадцы и слуги потянулись за драконом, с ними пошла и Нантиль, но я осталась. Через двор бежала Фрида, держа кувшин с пивом.

— Несу в конюшню, — сказала она, когда я ее окликнула. — Сэр Нимберт лечит коня милорда. Конь понес! Вот ведь как счастливо все обошлось! Милорд везунчик!

— Давайте я унесу, — предложила я, забирая у нее кувшин.

— Вы понесете пиво конюхам, госпожа? — Фрида замотала головой. — Нет-нет, я сама.

— Милорд попросил ванну, вам сейчас и без этого хватит забот, — сказала я сочувственно. — А отнести пиво — это совсем не сложно. Тем более, я хотела попросить у мэра Нимберта мяты, он мне обещал, для вечернего чая.

— Ну хорошо, — уступила она. — Ваша правда, госпожа, все вернулись — сейчас только слугам бегать да успевать поворачиваться. Потом я принесу вам сладких пирожков к чаю.

— Вы очень добры, — поблагодарила я ее и пошла к конюшням, стараясь не расплескать напиток.

Конюхи встретили пиво радостными возгласами, но сэра Нимберта не было. Я спросила, где он, и мне показали на стойло. Там был привязан вороной жеребец, на котором обычно ездил дракон, жеребец тревожно всхрапывал и крутил задом, но сэр Нимберт успокаивал животное, оглаживая его по крупу и нашептывая что-то.

— Я принесла холодное пиво, — сказала я, подходя ближе.

Сэр Нимберт вздрогнул и набросил на вороного попону.

— А, пиво, — сказал он сухо. — Это кстати, благодарю вас. С таким дьяволом, — он кивнул на коня, — намучаешься до седьмого пота.

— Вы ведь были с милордом, когда понес конь? — спросила я. — Что произошло?

— Ничего особенного, — сэр Нимберт пожал плечами и вытер ветошью руки. — Такое бывает. Лошади пугливы, их и тень испугает.

— И что же испугало коня милорда?

— Не знаю, кажется, один из пажей развернул штандарт…

Он обошел меня и налил пива, показывая, что не намерен больше ни о чем говорить. Я потопталась на месте, а потом пошла в замок.

Слуги, попадавшиеся мне навстречу, только и болтали, что о проклятии Мелюзины. Фрида голосом пророчицы вещала какие-то ужасы горничным, и юные девицы попискивали от страха. Я узнала, что дракон заперся в спальне, и увидела, что возле порога толпятся лекари, вызванные Ингундой. Сама старшая конкубина тихо постукивала в двери и ласково, но настойчиво просила милорда открыть.

Поразмыслив, я решила не идти к себе, потому что это означало показаться на глаза старшей конкубине. Она не обижала меня и при встрече делала вид, что не замечает, но попадаться ей на глаза лишний раз не хотелось. Вернуться в кухню? Но там Фрида разглагольствует насчет проклятья Мелюзины — слушать это было противно. И я отправилась к Нантиль. Ее не было возле двери драконовой спальни, наверное, вернулась к себе.

Я поднималась по лестнице, когда на этаже сестер-конкубин раздались тихие голоса Арнегунды и Нантиль. Нантиль о чем-то умоляла, а Арнегунда говорила резко и злобно — совсем не так наивно-сладко, как обычно. Я замерла, прислушиваясь, а потом осторожно посмотрела вверх через перила. Конкубины стояли несколькими ступенями выше и не заметили меня. Неженка Арнегунда сейчас полностью оправдывала свое имя — Орлица Битвы, и возвышалась над Нантиль с видом вершительницы судеб. Красивое лицо было искажено гримасой ненависти, а бедная Нантиль клонилась перед ней, как сломанная соломинка, пытаясь поцеловать край одежд, но Арнегунда брезгливо отстранилась.

— …не говори никому, прошу, прошу, — всхлипывала Нантиль. — Я сделаю все, что скажешь…

— Конечно, сделаешь! — зашипела Арнегунда, почище дракона. — Ты же не хочешь, чтобы тебя сожгли прилюдно на площади! Если милорд узнает…

Нантиль упала перед ней на колени, уже плача навзрыд, и Арнегунда решила сменить гнев на милость.

— Пока я промолчу, — объявила она, и Нантиль с надеждой подняла голову. — И подумаю, чем ты можешь быть мне полезна. Убирайся, не хочу тебя больше видеть. Не попадайся мне сегодня на глаза, если не хочешь разозлить.

Нантиль, путаясь в подоле, чуть ли не на четвереньках преодолела лестницу до этажа старших конкубин, а потом каблуки ее застучали по ступеням выше. Я прижалась к стене, побоявшись, что Арнегунда спустится, но она вернулась в комнату Ингунды, что-то напевая. Судя по всему, настроение у нее было превосходным. Выждав немного, я прокралась к Нантиль и застала ее сидящей над куклами. Она была бледна, веки покраснели, но слезы уже не лились.

Арнегунда говорила о костре, а через сожжение казнили ведьм. И фигурка в Башне Королевы была из красной глины, а Нантиль каждое воскресенье ходит в церковь Байи и Бреги. Не об этом ли разузнала Арнегунда?

— Ты плачешь? — спросила я. — Отчего?

— Милорд чуть не погиб, — ответила Нантиль безучастно.

— Но он жив, и даже, как будто, совсем здоров.

— Хвала небесам…

— Я слышала твой разговор с Арнегундой, — сказала я, пойдя напрямик.

Нантиль посмотрела на меня с ужасом, а потом обреченно прикрыла ладонями глаза.

— Зачем ты отдаешь себя во власть Арнегунде? — продолжала я. Конечно же, мне не было известно, что натворила Нантиль, и я играла вслепую, но моя собеседница не знала об этом. — Рано или поздно все раскроется, и тогда дракон тебя точно не простит. Не лучше ли сказать правду сейчас?

Она вскочила, будто я ударила ее, и замотала головой:

— Нет! Нет!..

— Что же ты думаешь предпринять? — спросила я участливо. Сама-то я думала, что Нантиль хоть что-то объяснит, ища помощи, но она побледнела и замолчала.

— Арнегунда не оставит тебя в покое, — продолжала искушать я. — Легче всего обезвредить шантажиста, рассказав правду.

— Никогда, — прошептала Нантиль, еле шевеля губами.

— Но на что ты рассчитываешь? Ты думаешь, Арнегунда позабудет обо всем?

— Скоро все изменится, — сказала вдруг Нантиль твердо. — Скоро все будет по-другому. Только теперь уходи, пожалуйста, я нездорова и хочу лечь.

Мне ничего не оставалось, как уйти. Из комнаты Ингунды до меня донеслись мелодичные звуки лютни и женский кокетливый смех.

41. Красивый и ядовитый (часть третья)

Нантиль не показывалась два дня и не открывала, когда я стучалась к ней. Поэтому я снова навестила сэра Нимберта, чтобы расспросить о самочувствии его дочери. Но оказалось, что он сам знал не больше и тоже не видел ее эти дни. Я застала его с корзиной за плечами, и он сказал, что хочет нарвать собачьей петрушки, чтобы сделать снадобье для коня милорда.

— Но собачья петрушка — страшный яд! — изумилась я.

— Ядов не существует, — сказал сэр Нимберт уверенно. — Существует человеческая глупость. В нужных дозах и яд становится целебным. Конь милорда слишком возбужден, надо напоить его водой, добавив несколько капель травяного настоя. Это поможет.

— Вы идете один? — спросила я, и мне страшно захотелось выйти из Гранд-Мелюз хоть ненадолго, хоть на час оставить замок вместе с его тайнами. — Можно ли мне сопровождать вас?

Он согласился, пусть и без особой охоты, только попросил, чтобы я взяла перчатки — собачью петрушку нельзя собирать голыми руками.

Сэр Нимберт вел меня лесной дорогой уверенно, и было видно, что он не раз бывал здесь. Мы шли неторопливо, беседуя о травах, и я давно не вела таких интересных бесед. С людьми, разумеется. Не с драконами.

— Собачью петрушку дают тем, кто слишком горяч, и у кого через горячность вскипает желчь и кровь, — рассказывал сэр Нимберт. — Для лошади достаточно десяти капель настоя, иначе все закончиться смертью.

— Мне известно, что собачью петрушку называют еще болиголовом, — сказала я, слушая очень внимательно, — читала в церковных книгах. В древности болиголов использовали как яд для казни богохульников. Если его принять в малом количестве, начнется желудочное отравление, а в большом — сначала онемеют конечности, потом наступит паралич и человек умрет. А если развесить болиголов пучками, это отгоняет змей — они боятся его запаха.

— Ты много знаешь, — сказал сэр Нимберт и замолчал, резко остановившись.

Я не сразу поняла, в чем дело, но потом увидела брата дракона. Дилан вышел к нам навстречу откуда-то из чащи. На нем был темно-зеленый камзол, который он обычно надевал на охоту, но в руках он не держал ни лука ни арбалета. Он грыз травинку и посматривал на нас с интересом. Особенно на меня.

— Ты поосторожней с конем брата, Нимберт, — бросил он. — И в самом деле собираешься накормить его ядом или просто красуешься перед девчонкой? Так ты все равно слишком стар для нее.

— Ни о чем подобном даже не думал, — ответил сэр Нимберт спокойно. — А насчет яда пусть господин не беспокоится. Я знаю, как обратить зло во благо и…

— Ты меня понял, — перебил его Дилан. — Если что-то случится с конем — я тебе голову оторву. И вообще, куда ты потащил Цитатник? Брат запретил ей покидать замок. Пойдешь со мной, — он хотел взять меня за плечо, но я отстранилась, и рука Дилана повисла в воздухе.

Я смотрела на него пристально — наверняка, врет. Если бы знал о моем побеге, говорил бы не так. И если бы дракон распорядился не выпускать — стражник возле ворот меня бы не пропустил.

— Запретил? — переспросила я удивленно, чтобы проверить свою догадку. — Как странно, почему же он ничего не сказал мне, когда я сообщила ему, что пойду собирать травы с сэром Нимбертом?

Дилан бросил на меня злобный взгляд и прошел мимо, не преминув толкнуть плечом, чтобы убралась с его дороги.

— Вот кому нужен настой болиголова, чтобы уменьшить горячность, — сказала я, когда брат дракона исчез за поворотом.

Сэр Нимберт ничего не ответил, и мы отправились дальше. За болиголовом пришлось пробираться в чащу, и мы свернули с дороги. Я надела перчатки, вооружилась перочинным ножом, который всегда лежал в поясном кармашке, и принялась срезать сочные стебли, которые все еще были зелеными, а некоторые даже цвели белыми ароматными цветами. «Как странно, — думала я, — вот эти цветы — такие душистые, такие красивые, но в них ядовито все от лепестков до корней. Почему небеса создали болиголов именно таким? Красивым и ядовитым? Разве не справедливее было сделать все ядовитое уродливым, чтобы не вводить никого в заблуждение?».

Солнце грело ласково, и гнуса — бича жаркого лета — уже не было. Корзина быстро наполнялась, и мне было хорошо и приятно от неожиданной прогулки. В очередной раз срезая стебель, я споткнулась обо что-то мягкое, запутавшееся в траве. Пошевелив находку ногой, я подняла с земли шапку. Мужскую шапку из войлока, с петушиным красным пером. Она была грязной и мокрой, и только перо не утратило цвета и по-прежнему бодро топорщилось, заткнутое за отворот. Шапка была мне знакома, и я вспомнила, на ком видела ее.

В этой шапке дракон уехал на кабанью охоту, после первого крика Мелюзины, а вернулся с непокрытой головой… Я вертела шапку в руках, и палец мой вдруг вылез через дыру в войлоке. Очень ровная, аккуратная дыра. И с другого края — точно такая же.

— Сэр Нимберт, — окликнула я, и он тут же вышел из-за рябиновой поросли. — Посмотрите-ка, что скажете об этом?

Я протянула ему шапку, указав на отверстия.

— Вам не кажется, что это дыры от арбалетного болта?

Сэр Нимберт точно так же, как и я, покрутил шапку в руках, касаясь отверстий, а потом произнес:

— Наверное, нечаянно попали. Такое часто бывает на охоте. Нантиль однажды поймала болт плечом — кто-то из пажей поторопился выстрелить, а ее лошадь мчалась впереди. Милорду здорово повезло. Чуть ниже и…

— И попало бы в голову, — закончила я, забирая шапку. — Невероятное везение. Драконье, не иначе. И когда конь понес, милорду тоже повезло.

Сэр Нимберт что-то пробормотал и вернулся к сбору болиголова. Но меня травы уже не интересовали.

— Милорд рассказывал, что вы спасли ему жизнь, — сказала я, пытаясь заглянуть сэру Нимберту в лицо. — Он доверяет вам, говорит, что вы могли бы убить его — тогда он был совершенно беззащитен.

Я ждала, что он посмотрит на меня, но сэр Нимберт только опустил нож и сказал:

— Каждый лекарь обязан лечить, а не убивать. Убивают рыцари. А я уже давно не рыцарь, а всего лишь лекарь при конюшне.

Он пристыдил меня, словно я обвинила его в чем-то плохом. В убийстве? Возвращаясь в замок, я только и думала, что о той кабаньей охоте и о коне, который вдруг испугался чего-то и понес.

В тот же вечер я подкараулила, когда дракон вернулся в спальню, и едва заслышав его шаги выскочила из своей комнаты.

«Милорд, вас хотят убить!» — так я думала начать свою речь, но не успела произнести ни слова, потому что сразу же ощутила железные пальцы на своем горле. Дыхание перехватило, и я вцепилась в мужскую руку, державшую меня.

— Виенн! — дракон сразу же разжал пальцы, и я закашлялась, пытаясь вздохнуть. — Ты спятила? Вот так бросаться в темноте? Заходи, — он взял меня за локоть и мигом отправил в свою спальню.

Я не могла видеть Гидеона, но услышала приглушенные шаги по ковру, а потом чирканье кремня и кресала. Затеплился огонек, и дракон зажег свечи. Оранжевые язычки пламени создали причудливую игру на его лице, и я не могла понять — смеется он или сердится.

Потирая шею, я уже смогла дышать, но вместо слов из горла вырвалось только хрипение.

— Безрассудная монашенка, — проворчал Гидеон, наливая воды в бокал и подавая мне. — Ты так соскучилась, что готова была рискнуть жизнью? Могла бы просто позвать шепотом от порога: милорд, идите ко мне! — и я бы прилетел на крыльях любви.

Любви! Мне стало смешно и досадно. Сделав пару глотков, я совсем пришла в себя и сердито посмотрела на него — такого невозмутимого, легкомысленного, не думающего об опасности.

— Покамест, это вы рискуете жизнью! — выпалила я, поставив бокал на стол. Угадайте, что я нашла, когда мы с сэром Нимбертом собирали болиголов в лесу?..

— Он потащил тебя в лес? — дракон сел в кресло и подпер голову кулаком. — Что я могу сказать? Он совсем выжил из ума. И если бы ты опять сбежала, я бы хорошо ему поддал, не взирая на заслуги.

— Если не забыли, то я обещала, что не убегу, пока вы добры со мной, — ответила я с достоинством. — Но речь не об этом.

Я волновалась, рассказывая о найденной шапке, это казалось мне необыкновенно важным, но чем дольше говорила, тем большее разочарование охватывало меня. Дракон слушал с улыбкой и вовсе не собирался тревожиться из-за пробитой шапки. Под конец он и вовсе засмеялся, запрокидывая голову и показав белоснежные зубы.

— Вас это так забавляет? — спросила я, уязвленная в самое сердце. — То, что кто-то собрался вас убить?

Он гибко вскочил из кресла, и не успела я моргнуть, как оказался рядом со мной, в опасной близости, горя глазами и смущая.

— Убить? Меня? — спросил он бархатисто, тихо, склоняясь ко мне. — Да кто из людей на это осмелится? Посмотри, — он поймал мою руку и прижал к своей щеке, — на мне все заживает почти сразу.

И правда, на его лице я уже не увидела синяков и царапин. Кожа была гладкой, без единого шрама.

— Тому, кто захочет меня убить, придется потрудиться, — продолжал он, не отпуская мою руку. — Но если меня вздумаешь убить ты, то я даже не стану сопротивляться…

Его голос обволакивал, окутывал, как бархат и туман — нежно, мягко, и невозможно было освободиться из этого плена.

— Но ты ведь не хочешь меня убивать? Не хочешь, Виенн?

Я возмущенно посмотрела на него, и он сам ответил:

— Нет, конечно же, нет. Разве могут эти глаза принадлежать убийце? Злобному существу? Они зеленые, глубокие, непокорные, как море, но не жестокие. И такие же беспокойные. Ты беспокоишься обо мне? О чудовище? О захватчике?

Это было настоящим наваждением. Краем сознания я понимала, что он соблазняет меня, и что он близок к цели, но у меня не было сил противиться его голосу, взгляду, прикосновениям. Словно я пила смертельный яд, но такой сладкий, что невозможно было оторваться. А Гидеон уже обнял меня за талию, прижимая к себе — красивый и опасный, красивый и ядовитый… А потом потянулся к моим губам.

— Милорд… — робко раздалось от порога, и наваждение пропало.

Я отшатнулась, и дракон не успел меня удержать, схватив вместо меня пустоту. В дверях стояла Нантиль — смущенная, испуганная, мы и не заметили, как она открыла дверь и вошла.

— Что тебе надо? — спросил дракон, едва не подрыкивая.

Нантиль поняла его ярость и попятилась, прижимая руки к груди.

— Простите, милорд… простите… — лепетала она, перебегая взглядом с дракона на меня и обратно. — Госпожа Ингунда велела передать вам…

— Ингунда подождет до завтра! — заявил Гидеон и в два шага оказался возле двери. Он схватил Нантиль за плечо и развернул лицом в коридор. — Передай, чтобы никто не смел меня беспокоить. Поняла?

— Приехала ваша жена, милорд! — воскликнула Нантиль, и дракон тут же отпустил ее. Младшая конкубина оглянулась, втянув голову в плечи, и добавила тише: — Приехала миледи и желает вас видеть.

42. Морская волна (часть первая)

Жена?!

Сначала я подумала, что ослышалась. Но дракон с чувством выругался, взъерошил волосы на затылке, посмотрел на меня и тут же отвел глаза.

— Жена? — спросила я и не узнала своего голоса, таким он оказался далеким и безжизненным. — Вы женаты, милорд?

— Понятия не имею, для чего Маризанда[1] притащилась, — буркнул он.

Маризанда. Имя звучало сильно, раскатисто, как волна, ударившаяся в гранитный берег. И я сразу представила красавицу — благородную и надменную. Маризанда де Венатур. Имя тоже красивое и благородное.

— Скажи, сейчас приду, — велел дракон младшей конкубине, и Нантиль не заставила себя упрашивать — тут же скрылась в темноте коридора. — Я уже отправил королю документы на развод, — сказал Гидеон, хотя я ни о чем не спрашивала. — Он не откажет. От нее все равно нет толку — ни детей, ни удовольствия.

— Вы жестоки, — только и смогла произнести я.

— С такими бабами можно только так, — сказал он, как отрезал. — Лучше не выходи, посиди в комнате.

— Ставите цитатник на полку? — холодно спросила я. Дурман страсти словно сняло рукой. Я чувствовала себя обманутой. Одно дело — конкубины, женщины без обязательств, и совсем другое — жена, брак с которой освящен небесами. Хотя… почему обманутой? Опомнись, Виенн! Никто ничего тебе и не обещал. Это ты поддалась слабости и чуть не погибла. А теперь тебе лучше не показываться на глаза законной супруге, потому что… потому что… А почему бы мне прятаться? Разве я сделала что-то плохое?

Наверное, все это отразилось на моем лице, потому что дракон посчитал нужным объясниться:

— Маризанда — не самая приятна особа. Она любит изводить всех. Я узнаю, что ей нужно и сразу же выпровожу.

— Выпроводите из ее же собственного дома?

— Это мой дом, — сказал он. — Развод с Маризандой — дело решенное, ты здесь ни при чем.

— Даже не приписывала себе подобного подвига, — заверила я его.

Он уже шел к двери, но при моих словах резко развернулся:

— Виенн.

— Да, милорд?

— Не принимай все это близко к сердцу, — сказал он, помявшись.

— Не надо извиняться, — я поправила платок, который он пару минут назад едва не стащил, стараясь казаться невозмутимой. — Вы ни в чем не виноваты. Три конкубины и жена — то, что надо благородному мужчине и рыцарю. Мне достаточно роли Цитатника. Пойду на полку, что вы мне отвели. То есть, простите, в спальню.

Я хотела выйти из комнаты первая, но дракон не позволил. Притиснул к стене и, несмотря на мое сопротивление, сжал в ладонях мое лицо, заставляя смотреть в глаза.

— Не делай никаких поспешных выводов, монашенка, — сказал он. — Просто дай время, и в этот замок вернется спокойствие.

— Кто я такая, чтобы делать какие-то выводы и беспокоиться, если милорд спокоен? — ответила я.

— Виенн, — дракон отпустил меня и поморщился. — Не говори со мной так… Иначе… иначе… — он замолчал, задумавшись.

— Я молчу и удаляюсь, милорд, — сказала я, толкая двери и была ослеплена ярко горевшими светильниками, которые держали какие-то незнакомые мне дамы.

— Боже! Какая встреча! — услышала я медовый насмешливый голос. — Не то, чтобы слишком неожиданная, но… монахиня? Мой муж, неужели вы при смерти?

Я не успела проморгаться, когда дракон выскочил в коридор и встал между мною и дамами.

— О! Вы в добром здравии, муженек! — продолжал насмешничать женский голос. — Но что же вы спрятали эту милую девушку? Сестра? Вы и правда из монастыря? Или сейчас шлюхи стали настолько бесстыдны, что наряжаются не только одалисками, но и монахинями? Это добавляет любви пикантности?

— Иди к себе, — сказал дракон через плечо, по прежнему загораживая меня от женщин.

Тон его не предвещал ничего хорошего, и я посчитала, что лучше послушаться. Если медовый голосок принадлежит жене дракона… то лучше не встревать в семейные ссоры.

Заперевшись, я прижалась ухом к двери, но в коридоре было тихо. Я легла в постель с первыми петухам и пока не уснула — прислушивалась, вернулся ли дракон. Но в коридоре было тихо, и эта тишина мучила меня сильнее, чем крики Мелюзины. Хотя, неизвестно, что было бы мучительнее — представлять встречу милорда Гидеона со своей женой где-то в замке, или услышать, как довольные супруги заходят в соседнюю спальню, смеясь и перешептываясь.

Разбудила меня Фрида, бешено колотясь в дверь. Я вскочила, на ходу завязывая платок, и открыла трясущимися руками.

— Собирайтесь скорее, госпожа! — затараторила Фрида. — Миледи желает вас видеть!

— Миледи?.. — сердце мое заколотилось точно так же, как только что кулаки Фриды колотили по двери. — Но зачем я ей?

— Вот сами у нее и спросите, если смелости хватит, — сказала Фрида, хмурясь. — Миледи с вечера поругалась с милордом, теперь не в духе. Вызвала госпожу Ингунду с сестрой, и госпожу Нантиль, а теперь пожелала увидеть и вас. Торопитесь же!

Мне понадобилось несколько минут, чтобы надеть платье, чулки и обуться. Набросив поверх платка головное покрывало, я почувствовала себя увереннее. Да, совесть моя не совсем чиста перед женой дракона. Но я не своей волей попала в Гранд-Мелюз, и на фоне трех конкубин мои прегрешения выглядят почти добродетелью.

"Оправдываешься? — поругала я себя мысленно. — Значит, и правда чувствуешь вину перед добропорядочной замужней женщиной».

— А где милорд, Фрида? — спросила я, пока мы бежали вниз по лестнице, а потом через галерею в Южную башню.

— Ловит лошадей миледи, — ответила служанка загадочно, и так как я ничего не поняла, пояснила: — Вчера они страшно ругались — милорд и миледи. Просто страшно ругались! Она визжала, как будто ей пятки прижигали! Милорд сказал, чтобы миледи уезжала утром же, но кто-то ночью выпустил лошадей миледи на выпас, а она отказалась ехать на других. Милорд самолично помчался ловить лошадей. Наверное, ему страх как не терпится избавиться от нее.

— Но я никогда не слышала про миледи Маризанду. Они давно женаты с милордом? И почему не живут вместе?

— Женаты всего ничего — года три, — рассказала на ходу Фрида. — Миледи прожила здесь два года, но что-то у них с милордом не заладилось, она уехала и сюда носа не казала.

— Она… из драконов?

— Из драконов? Ну нет! Человеческая женщина. Слишком человеческая! — служанка хихикнула. — Знать бы, зачем приехала. Наверное, хочет помириться. Да что-то мира между ними нет, — она понизила голос и сказала углом рта: — Говорят, это слуги миледи выпустили коней ночью, чтобы у миледи был предлог остаться.

— Зачем жене предлог, чтобы жить в доме мужа? — спросила я грустно.

— Вы такая наивная, госпожа. Первая миледи прожила в Гранд-Мелюз еще меньше — год с хвостиком.

— Первая миледи?! — я даже остановилась, в изумлении. — Так сколько их?.. Жен?..

— Миледи Маризанда — вторая, — Фрида схватила меня за руку, поторапливая. — А что вы так удивились? У благородных господ всегда много жен. Вон, наш король женат в пятый раз! По сравнению с ним милорд — тот еще паинька. С первой-то миледи милорд быстро развелся, а нынешняя миледи — троюродная сестра королевы, с ней хлопот больше, но и ее милорд отправил. Она уезжать совсем не хотела!.. А уж разводиться — тем более, — и Фрида опять захихикала.

С тяжелым предчувствием я поднялась на этаж конкубин в Южной башне и переступила порог. Канарейки в клетке метались, как безумные, натыкаясь на прутья, а темноволосая женщина в бархатном темно-красном платье, в которой я сразу же признала миледи Маризанду, трясла клетку, хлопая по ней ладонью, и приговаривала:

— Конечно, они не будут петь! Их три, а чтобы пели, надо чтобы было четыре птицы — два кенара и две кенарки. Ты совсем дура, Ингунда? Тебе надо купить еще одну птицу.

— Немедленно распоряжусь об этом, — смиренно ответила Ингунда, кланяясь. Вместе с сестрой и Нантиль, она стояла у стены, а в ее кресле теперь лежала черная бархатная подушечка с золотой кистью. За креслом стояли пять или шесть дам в одинаковых темно-синих платьях. Я приняла их за камеристок миледи, у них даже были одинаковые вензеля на груди — выжитые золотом буквы «М».

— Распорядишься? — фыркнула Маризанда, оставляя канареек и проходя к креслу. — Скажешь — я приказала, — она села в кресло, закинув ногу на ногу, и тут заметила меня.

Теперь я могла разглядеть ее при дневном свете. Она была не так красива, как сестры-конкубины, и даже Нантиль, но, несомненно, выглядела впечатляюще. Все в ней — алые пухлые губы, пышные груди, оголенные немного больше дозволенного, крутые бедра — так и кричали о любовной ненасытности. Каждое ее движение было томным, чувственным, а от аромата тяжелых благовоний кружилась голова. Страстная ловушка, а не женщина.

— Подойди, — приказала она мне.

Я подошла и поклонилась.

— О, где это монахинь учат кланяться, как благородных дам? — засмеялась она, и дамы из ее свиты льстиво захихикали.

— Я не всегда жила в монастыре, — ответила я коротко.

— Да, мне уже рассказали, ты живешь не монастырскими правилами, — продолжала жена дракона. — Говорят, ты принимаешь дорогие подарки от моего мужа…

— Ваша светлость ошибается… — начала я.

— Ошибаюсь? А глаза-то у тебя накрашены! — она торжествующе указала на меня пальцем.

И правда, вчера я была так потрясена, что не умылась перед сном, а сегодня умыться попросту не успела — только освежилась, плеснув в лицо водой.

— Он подарил ей шкатулку с красками и драгоценными маслами, — встряла Ингунда.

— Не он, а милорд, девка, — прикрикнула на нее Маризанда и повернулась ко мне. — И у тебя тоже глаза накрашены, как я погляжу?

Ингунда только поклонилась в ответ, но Маризанду она уже не интересовала.

— Так мой муж подарил тебе краски для лица? — спросила она у меня нарочито любезно. — Это правда?

— Ваша светлость, это совсем не подарок… — попыталась я объяснить, но жена дракона хлопнула в ладоши, не дослушав.

— Сбегайте-ка за этой шкатулкой, я хочу сама на нее посмотреть! — велела она, и кто-то из молодых служанок тут же сорвался с места.

Ожидая ее возвращения, Маризанда смотрела на меня, по-змеиному улыбаясь.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, миледи.

— Такая юная и уже умеешь кружить головы мужчинам?

— Миледи переоценивает мои способности.

— Вот как? Но вчера мой муж отнесся к тебе очень нежно, или мне показалось?

Она словно намеренно повторяла «мой муж, мой муж», причиняя мне почти телесную боль. Почему же мне так тяжело от этого? Какая мне разница, кому принадлежит дракон? Ингунде, ее сестре или этой пышнотелой женщине?

Не дождавшись ответа, Маризанда продолжала:

— Чем же ты его так очаровала? Я не вижу в тебе особой красоты… в отличие от некоторых, — тут она бросила полный презрения взгляд на конкубин, которые еще ниже склонили головы, демонстрируя покорность. — Или в монастыре обучают каким-то тайным штучкам? Как привязать мужчину?

— Простите, я не понимаю вас…

— Она околдовала милорда, — сказала Ингунда. — Она колдунья, миледи.

— Колдунья? — Маризанда окинула меня взглядом с головы до ног. — Это вряд ли. Слишком молода. Сколько ты сказала тебе лет?

Я повторила.

— И тебя зовут Виенн? — последовал новый вопрос.

— Да, миледи.

— Имя не для простолюдинки. Кто тебя так назвал?

— Моя матушка, миледи. Она была дочерью бедного рыцаря, — сказала я полуправду.

— И нищие мнят себя благородными, — фыркнула Маризанда. — Что ты делаешь с моим мужем?

— Простите? — я удивленно посмотрела на нее.

— Глаза опусти! — взвизгнула маркграфиня, схватив со стола блюдце и швырнув в меня.

[1] Маризанда — имя, образованное от латинского словосочетания «морская волна»

43. Морская волна (часть вторая)

Блюдце пролетело в четырех пальцах от моей головы и ударилось в стену, разлетевшись мелкими осколками. Конкубины наклонились еще ниже, слуги съежились, отступая, и только мне некуда было спрятаться, я так и осталась стоять перед Маризандой, но благоразумно опустила глаза, чтобы не раздражать ее еще больше.

Принесли шкатулку, и миледи безжалостно вывалила все содержимое на стол. Пробка из флакона с розовым маслом вылетела, и масло пролилось, благоухая, как райский сад.

— Не поскупился, — сказала Маризанда с деланным смешком, и желчно добавила: — Чем же ты заслужила такой щедрый подарок, Виенн? С усердием читала моему мужу по ночам псалмы?

Дамы из ее окружения услужливо захихикали.

— Это не подарок… — снова начала я, но замолчала, когда маркграфиня, потемнев лицом, потянулась за очередным блюдцем.

— И розовое масло, и кармин, — Маризанда отшвырнула коробочку с румянами. — А это что? — она вертела в пальцах щеточку на резной костяной ручке.

— Это чтобы причесывать брови, — пояснила я. — Чтобы волосок лежал к волоску. Если миледи желает, я могла бы и вас накрасить…

— Накрасить?! Ты за кого меня принимаешь, ничтожество? — прикрикнула она. — Взгляни, разве я нуждаюсь в красках?!

— Вы приказывали не поднимать глаз, миледи, — тотчас ответила я.

— Разрешаю посмотреть, важно произнесла она.

Мне ничего не оставалось, как посмотреть ей в лицо. Она была права — она не нуждалась в искусственных красках. Небеса одарили ее почти чрезмерной яркостью — и чернотой бровей и ресниц, и пламенным румянцем, и алостью губ.

— Так что, картинка не нуждается в художнике? — съязвила миледи.

— Вы правы, — согласилась я. — Там, где трудился божественный художник, человеческим рукам делать нечего.

Она осталась довольна и занялась шкатулкой.

— Все же, странный подарок для монашки, — Маризанда разбрасывала щеточки и костяные ложечки, и вдруг рука ее замерла, а потом медленно достала кольцо с изумрудом. — А это что?! Это изумруд?! Он подарил тебе кольцо с изумрудом? Отвечай!

— Это не подарок, — быстро произнесла я, чтобы она не успела меня перебить. — Это кольцо принадлежит мне.

— Она все лжет, — встряла Ингунда. — Она сама говорила мне и сестре, при слугах, что шкатулка — подарок милорда. Наверное, и про кольцо лжет.

— Тебя не спрашивала, — одернула ее маркграфиня и заговорила со мной. — Вот это кольцо принадлежит тебе? В самом деле? — она залилась визгливым пронзительным смехом, и дамы ее поддержали. — Ты кто такая? Королева южных земель? Откуда у оборванки вроде тебя подобные драгоценности? Признайся, что украла, и я даже не прикажу тебя выпороть.

— Это и в самом деле мое кольцо, миледи, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие. — Кольцо принадлежало моему отцу, это единственное, что осталось мне от него по наследству.

— Кольцо с изумрудом по наследству? О-очень интересно, — протянула Маризанда, гладя на камень против света. — Оно такое дорогое… Один камень чего стоит, не говоря уже об оправе. Красное золото сейчас в цене.

— Для меня оно ценно, как память, — я протянула руку, — позвольте забрать его, миледи.

— Как память? О-о! Это так трогательно! — Маризанда поджала губы и жалостливо изломила брови. — Конечно, сестра Виенн, разве я могу лишить вас единственной памяти о вашем отце? Возьмите.

Я почти поверила, что все обойдется, потому что маркграфиня коснулась кольцом моей ладони. Но в тот момент, когда я сжала пальцы, Маризанда отдернула руку и засмеялась, довольная шуткой.

— Думала, я так просто и верну его тебе? — дразнила она, вертя кольцо перед моими глазами. — Откуда мне знать, что ты не врешь?

— Ваш муж поверил мне, поверьте и вы, — сказала я как можно мягче, чтобы не разозлить ее.

— Мой муж пусть верит во что хочет, — огрызнулась она. — А я сама решаю, как поступать со слугами.

Я могла бы возразить, что вовсе не являюсь служанкой, но промолчала. Спорить с этой женщиной было то же самое, что играть в горелки с Ехидной — того и гляди, она могла откусить тебе голову.

— Красивое кольцо, — промурлыкала маркграфиня, пуская зеленым камнем солнечных зайчиков. — Оно стоит, чтобы за него побороться. Так, Виенн?

Я промолчала, понимая, что заговорила она об этом не к добру.

— Хочешь, получить его обратно?

— Д-да, — сказала я через силу.

— И ты получишь его, — пообещала маркграфиня, лучезарно улыбаясь. — Получишь, если… если проползешь на коленях по двору — к воротам и обратно.

Кровь бросилась мне в лицо, и я ничего не ответила.

— Что же ты замолчала? — Маризанда засмеялась, хитро прищурившись. — Это ведь ничего тебе не стоит. Двор здесь небольшой, всего-то шагов двадцать, а ты девица молодая, крепкая…

— Я не могу этого сделать, — сказала я тихо, но твердо.

— Не можешь? — изумилась маркграфиня. — Отчего же? Колени внезапно заболели? Ну? Что же ты молчишь? Значит, тебе не так уж дорого это кольцо?

Дорого ли оно для меня? Маркграфиня даже не представляла, насколько. Но никакое сокровище не могло заставить меня унизиться настолько, чтобы ползти на коленях. Вся моя прежняя жизнь сейчас была в руке миледи Маризанды, которая поднялась из кресла и, поигрывая изумрудом, прошлась по комнате.

— По-моему, ты отказываешься. Да, Виенн? — спросила она, сладко прищурившись. — По-моему, ты считаешь, что слишком горда… Что ж. Раз тебе это кольцо ни к чему, то и мне оно, тем более, не нужно. Тогда лучше его выбросить.

И не успела я моргнуть, как маркграфиня швырнула мое кольцо в окно.

Я метнулась к окну с криком ужаса, но только увидела, как блеснул под солнцем изумруд, прежде чем упасть в ров, наполненный водой. По поверхности пробежали круги, и перепуганные гуси, плескавшиеся в воде, захлопали крыльями.

— Жаль, изумруд был исключительный, — сказала Маризунда, становясь рядом со мной. — Но ты ведь не расстроилась, Виенн? Ведь если бы колечко что-то значило для тебя, ты на все бы пошла, чтобы его достать…

Вцепившись в подоконник, я смотрела на серую воду рва, и мысли — одна безумнее другой — так и роились в моей голове. Вдруг чья-то тяжелая рука схватила меня за плечо, отодвигая от окна.

— Может, еще прыгнешь? — хмуро спросил дракон. — А ты, — он повернулся к Маризанде, — забирай своих кривляк и выметайся. Лошади запряжены. Твоей светлости только сесть в карету и закрыть дверцу.

— Почему это я должна уезжать? — маркграфиня сжала кулаки и поглядывала на меня с откровенной злобой.

Дракон все еще держал меня за плечо, хотя я пыталась вырваться. Он разжал пальцы, и я бросилась вон из комнаты — прочь, прочь, как можно дальше, хотя прекрасно понимала, что дальше стен Гранд-Мелюз мне не убежать.

44. Настоящая морская волна

— Зачем ты ее выгнал?! — Дилан почти бежал за братом, который размеренно шагал через двор, отряхивая ладони, словно только что прикасался к мусору. — Ты еще с ней не разведен, она родственница королевы! К чему так обострять отношения?

— Она-то не боится обострить отношения? — усмехнулся Гидеон, пытаясь скрыть досаду. Пожалуй, он и вправду переборщил с настырной бабой. Не надо было тащить ее, зажав голову под мышку, на виду у всей дворни. Но Маризанда и вправду его вывела.

Что она там кричала, когда он запихивал ее в карету? Не проживешь и месяца? Гидеон не сдержался и фыркнул. Глупая курица. Еще глупее Ингунды. А он — просто везунчик на глупых женщин.

— Чем обострила? Тем, что приехала к своему мужу? — желчно спросил Дилан. — Ну выставил бы ее по-тихому, зачем было устраивать балаган?

— Когда-нибудь ты поймешь, — сказал Гидеон негромко — чтобы слышал только брат, — что для каждого есть свое наказание. Помнишь того толстосума, из-за которого ты на меня напустился? За то, что я приговорил его к штрафу, пощадив убийцу его брата? Так вот для него самое страшное наказание было деньгами. А для Маризанды самое страшное — унижение. Она горазда строить из себя хозяйку — а тут все увидели, что никакая она не хозяйка, а обыкновенная курица.

Они уже вошли в замок, где сейчас не было любопытных глаз, потому что все слуги высыпали во двор — любоваться, как выпроваживают вон госпожу маркграфнию.

— Она сильно обидела Виенн, хотела ее унизить. Я только ответил ей ее же оружием, — Гидеон посчитал, что объяснил достаточно, но брат разозлился еще больше.

— Виенн, Виенн… Только это от тебя и слышно! Ты одержим ею? Чем она так приворожила тебя?

— Ничем, не болтай глупостей, — дракон взбежал по лестнице, но брат не отставал. — Ты же знаешь, я делаю только то, что хочу. Я взял эту женщину под свое покровительство и не позволю обижать никому. И ты тоже держись от нее подальше.

Дилан чуть не споткнулся, а потом крикнул, захлебываясь ненавистью и злостью:

— Что она наговорила?! Жаловалась?

Гидеон остановился и внимательно посмотрел на брата. Тот был красный и тяжело дышал.

— Нет, Виен не жаловалась, — сказал дракон. — Она, вообще, никогда не жалуется, но не надо считать меня дураком. Я все вижу. Будешь ей докучать — пожалеешь.

Он ушел, а Дилан так и остался стоять на лестнице.

Первым порывом было идти к Виенн и поговорить. Что-то доказывать, утешать, успокаивать, но, потоптавшись перед ее спальней, Гидеон передумал. Он сам терпеть не мог, когда к нему приставали с оправданиями, а сейчас он точно будет оправдываться. Хотя ни в чем не виноват. Но на сердце все равно противно крутило, как будто он обидел Виенн больше, чем его глупая супруга. Он пошел прочь и остановился. А вдруг монашенка захочет сама достать кольцо изо рва? С ее упрямством станется. Гидеон вернулся и поднял руку, чтобы стукнуть в двери, но так этого и не сделал. Виенн не настолько безумна, чтобы нырять по осени в ледяную воду. Нет, лучше пока не надоедать ей. Он опять сделал несколько шагов, но уйти не смог. Все-таки женщины любят болтовню — может, надо поговорить?..

— Вы решили протоптать здесь тропу, милорд? — раздался совсем рядом голос той, о которой он сейчас думал.

Обернувшись, Гидеон увидел свою монашку — вовсе не заплаканную, не расстроенную, всего-то немного бледную, но настроенную так же решительно, как и раньше. Она держала пучок перьев и смотрела на Гидеона немного удивленно. Он и сам сообразил, что выглядел, как идиот, бегая туда-сюда по коридору.

— Э-э… — он поводил руками, чувствуя себя по-дурацки, а потом принужденно рассмеялся. — Ну да, что-то растерялся перед твоими дверями. Не знаешь, почему?

— Наверное, чувствуете себя виноватым? — подсказала она, проходя мимо него в комнату.

Гидеон остановился на пороге, прислонившись к косяку.

С появлением Виенн, эта комната преобразилась. Сколько женщин жило здесь, и всякий раз комната менялась под стать очередной гостье. При Ингунде везде стояли цветы, лежали какие-то подушечки и рюшечки, при Нантиль в углу лежали арбалеты, а на столе валялись стрелы и наконечники. При Виенн на столе все хранилось в образцовом порядке — справа принадлежности для письма, слева — папка с папирусами и пергаментами. Вот и сейчас Виенн разложила перья, и вооружилась ножичком, чтобы их заточить.

— Мне можно войти? — спросил дракон.

Она посмотрела на него с еще большим удивлением:

— Это же ваш замок, милорд. Почему вы спрашиваете разрешения, куда вам пойти?

— Злишься? — спросил он, проходя в комнату и усаживаясь в изножье постели, напротив Виенн, которая расположилась за столом.

Гидеон был готов, что она сейчас начнет уверять его в обратном, но Виенн отложила нож и посмотрела на сей раз задумчиво.

— Да, сначала злилась, — сказала она медленно.

Свет из окна падал на нее сбоку, и от этого глаза казались прозрачными, как настоящие изумруды, как волна, если смотреть сквозь нее на солнце.

— Но теперь успокоилась, — продолжала Виенн, — и вам надо успокоиться, милорд. Ваша жизнь — это ваша жизнь. Мне просто не хочется, чтобы вы вмешивали в нее и меня.

— Злишься на меня или на Маризанду? — уточнил дракон, пропустив мимо ушей ее последнее заявление. Не вмешивать? Ладно, об этом можно порассуждать позже.

— На вас. К чему злиться на эту бедную женщину?

— Эта бедная женщина швырнула в ров твое кольцо, — заметил дракон и сразу же добавил: — Не вздумай нырнуть за ним.

— Нырнуть? — Виенн грустно засмеялась. — Что вы, я даже плавать не умею. Да если бы и умела, сильно сомневаюсь, что теперь его возможно найти. Только кольцо — всего лишь вещь. Ее потеря меня огорчила, но не более. А миледи Маризанда — ваша жертва. У нее все серьезнее и по-настоящему. Как можно на нее злиться? Не знаю, как повела бы я себя на ее месте, когда муж выгоняет из дома и заводит наложниц. А уж как вы тащили ее через двор, милорд… Боюсь, мне до смерти этого не забыть. Никакое кольцо не стоило таких унижений.

— Ты что-то заговариваешься, — запротестовал Гидеон. — Кем-кем, а жертвой эту бестию точно не назовешь. Да и она сама себя унизила, когда повела себя с тобой, как торговка!

— Не догадываетесь почему? Мне рассказала Фрида, как вы с ней обошлись. Позвольте предположить, из-за чего все так. Первая жена не родила вам ребенка — и вы развелись без особых трудностей. А от второй оказалось избавиться сложнее, потому что она — родственница королевы.

— Чума она, а не родственница, — сказал дракон, как выплюнул. — Королева уже давно отреклась от нее.

— Значит, вы женились на чуме? — Виенн вскинула брови. — Возможно, тогда чума носила более нежные имена?

— У нее было двое мужей до меня, — рассказал Гидеон, с отвращением вспоминая прошлые дни. — И от каждого — выводок детей. Моя первая жена так и не понесла, поэтому Рихтер быстренько устроил развод и подсунул мне Маризанду. Я терпел ее два года — и все без толку. Ни детей, ни спокойствия.

— Надо думать, вы не просто ее терпели, — сухо подсказала Виенн. — Наверное, еще и усиленно трудились, чтобы оправдать доверие короля. И думаю, вам это не составило никакого труда.

Гидеон закусил губу, понимая, что монашке не понравился его ответ.

— Хорошо, — сказал он, поднимаясь и хлопая в ладоши. — Все это было и травой поросло. Маризанда убралась, и больше мы ее никогда не увидим. Рихтер разведет нас на раз-два.

— Чтобы подсунуть вам третью жену? — Виенн опустила голову, занявшись, наконец-то перьями.

Вроде бы и сказала небрежно, вроде бы и уколола, но в ее голосе дракону послышалось что-то… что-то совсем иное, нежели равнодушие или насмешка.

Гидеон смотрел на нее, чувствуя, как в груди теплеет — слева, где сердце. Откуда такая нежность к этой замотанной в платок девчонке?

Виенн подняла глаза и перехватила его взгляд:

— Что-то еще, милорд?

— Нет, пойду, — он кивнул ей и ушел, на ходу запуская пятерню в собственные волосы.

Может, Дилан и прав — это настоящее безумие. Но как можно остаться при уме рядом с этим зеленоглазым существом? Таким строгим, но пылким, серьезным, и насмешливым одновременно. Запах роз и ладана, мягкость и упрямая сила — все это она, монашка. Купленная за пятьсот золотых, привезенная, как диковинка, а теперь… Кто она для него теперь?

Его брат сидел в зале — мрачный, над кружкой пива. На тарелке лежали его любимые соленые сырные крендельки, но он, судя по всему, не съел ни одного.

— Поехали, развеемся, — сказал Гидеон. — Маризанда убралась — и даже дышать стало легче. Да и коням не помешает пробежаться.

Дилан с готовностью вскочил, Гидеон приобнял его за плечи, выводя из зала, и спросил:

— А не заехать ли нам к лесничим? Устроим охоту на вальдшнепов… Дичь будет кстати…

До субботы он почти не говорил с монашкой. Видел, как она бегала в библиотеку, играла с собакой во дворе, но не подходил, наблюдая издали. Только в субботу, когда она начала распоряжаться насчет монастырского кушанья, он окликнул ее.

— Не приходи в субботу, — сказал Гидеон, и зеленые глаза вспыхнули, а потом Виенн опустила ресницы. — Не потому, что я не хочу тебя видеть, — сказал он. — В эту ночь полнолуние, меня не будет в комнате. Я вернусь только в воскресенье.

— Вы улетите? — она спросила это с придыханием, рассмешив Гидеона.

— Да, надо поразмять крылышки, — сказал он, подмигнув ей.

— Может, мне придти туда, — она указала на восточную башню.

— Не надо, — он коснулся пальцем ее лба. — Хочу, чтобы эта библиотека ночью лежала на подушке и видела сны. Ясно?

— Да, милорд, — прошептала монашка, но в глазах заплескался страх.

Только это был страх не перед ним, а за него, Гидеон не мог ошибиться.

— Я вполне могу позаботиться сам о себе, — сказал он, скрывая за шуткой прилив нежности, что окатил его, как волной во время шторма в открытом море. Маленькая монашка, ведь она не будет сидеть в комнате, а начнет шнырять по замку, чтобы помочь, если понадобится. Надо будет сказать Дилану, чтобы присмотрел за ней. Нет, не Дилану. Нимберту. А еще лучше отправить ее к Нантиль, чтобы мастерили своих кукол и сплетничали — самое женское занятие.

Суббота промелькнула быстро, и в воскресенье утром Гидеон приземлился на Восточную башню, донельзя довольный собой. После обеденного колокола, избавившись от драконьей ипостаси, он еле смог натянуть штаны, прежде чем спуститься. И ничуть не удивился, когда за дверью его встретила Виенн, державшая плед.

— Разрешите, я позову сэра Нимберта, чтобы помог вам… — начала она, набрасывая на него шерстяную ткань, теплую от ее тела, потому что до этого она держала плед, прижав к груди.

— Еще ползамка позови, — проворчал он, отодвигая ее руку, когда она хотела поддержать его под локоть.

Добравшись до спальни, Гидеон рухнул в постель, а монашка уже хлопотала, подкладывая ему под бока грелки и укрывая одеялом до подбородка. И хотя он тут же отругал ее, что она возится с ним, как с убогим, забота была приятна. Съев блюдо со сладким мясом, Гидеон почувствовал себя совсем хорошо, хотя раньше до утра понедельника валялся, как дохлая рыбешка. Или грелки и яичный пудинг были ни при чем, а все дело в присутствии одной зеленоглазой девицы?..

Перевернувшись на бок, он наблюдал, как Виенн хлопочет возле жаровен, бросая на угли душистые веточки, и не смог удержать улыбку.

— Подойди-ка сюда, — позвал он, и монашка тут же с готовностью подбежала, тревожно всматриваясь ему в лицо. — У меня кое-что для тебя есть, — и он протянул руку, разжав ладонь. — Твое?

Дневное солнце заиграло на гранях изумруда, и Виенн тихо ахнула:

— Мое кольцо! Вы достали его, милорд?!

— Само собой, если оно у меня.

— Но как?..

— Просто облазал дно, только и всего, — сказал Гидеон небрежно. — Дракон я или нет?

— Но… вы же летаете? — она смотрела на него с восхищением, и глаза сияли еще ярче камня в кольце. Само кольцо монашка схватила и сжала в кулаке, хотя теперь никто не собирался его забирать.

— Плавать тоже умею, — заверил ее Гидеон. — Только сказать по правде, плавать там не особенно приятно — тины по колено, а уж сколько я проглотил червяков, пока рылся в грязи…

Она всплеснула руками и засмеялась.

— Да, они не такие вкусные, как твоя стряпня, — добродушно сказал он, тоже посмеиваясь. — Так что я заслужил подарок.

— Принести вам из кухни что-нибудь вкусное? — лукаво улыбнулась она. — Хотите меренги? Сегодня их пекли к столу госпожи Ингунды…

— Нет, я хочу кое-чего другого, — Гидеон помедлил, прежде чем просить. — Покажи мне волосы, Виенн? Я сейчас слабый, как котенок, тебе не надо меня бояться.

Она перестала смеяться и уставилась в пол, вертя в пальцах кольцо. Зеленый камень так и брызгал отраженным светом по стенам.

— Только посмотрю — ничего больше. Виенн… В знак благодарности?.. — продолжал упрашивать он.

Он — упрашивает! Самому смешно, но сейчас Гидеон и на колени бы встал, лишь бы она приоткрыла один из своих покровов.

Глубоко вздохнув, Виенн прошла к столу и положила кольцо на стол, а потом повернулась спиной. Откажет… Рассердилась… Ох уж эта целомудренная монашенка…

Но коричневое покрывало скользнуло и оказалось на спинке кресла, а Виенн уже развязала узел головного белого платка, который обычно скрывал ее до самых бровей. Откуда только силы взялись — Гидеон приподнялся, опираясь на локоть, и глядя с жадностью.

Белая ткань открыла макушку, а потом и затылок. Волосы у монашки были светлые, но не золотистые, как у Ингунды и ее сестры, а светло-русые. Туго заплетенные в косы, они были уложены кольцами на затылке, как толстые змеи. Виенн бросила взгляд через плечо, застенчиво улыбаясь, и Гидеон взмолился:

— Вытащи!.. — делая рукой жест, будто вытаскивал шпильки.

Она послушалась и по одной выложила на стол шпильки, распустив косы. Густые пряди упали, закрывая ее до пояса, как серебристый плащ — волнистые, вьющиеся на концах. Целый водопад светло-русых струй, блестящих, шелковистых даже на вид.

— Никогда больше не их прячь, — сказал Гидеон, едва обретя дар речи. — Это преступление — прятать такую красоту. Они похожи на морскую волну… Подойди, я хочу потрогать…

— Обещали только посмотреть, — сказала она, но подошла ближе и села на кровать, спиной к нему.

Гидеон окунул руку в русую волну и почувствовал, что изнемогает. Монашка была права, трижды права, что прятала это чудо!.. Женские волосы околдовывают сами по себе, без заклятий и магических ритуалов. Сам жест, когда женщина распускает волосы — сильнейший и древнейший ритуал. А если волосы еще и так красивы — тут есть от чего потерять голову и превратиться в зверя, живущего одними дикими повадками.

Волосы были мягкими, гусиный пух — да и только. Гидеон пропустил их сквозь пальцы, зачерпнул горстью и прижался лицом, вдыхая нежный запах — роза и ладан. Упоительно, чудесно, волшебно… И по виду — настоящая морская волна, когда она ударяет в берег — пенная, светлая, легкая…

— Посмотрели — и хватит, — сказала Виенн, отходя от постели и на ходу заплетая косу.

Обернув ее кольцом вокруг головы, она заколола шпильки и снова занялась жаровнями.

Платок она не надела. Гидеон обрадовался этому, как ребенок, получивший подарок на новогодний праздник. Виенн подкидывала щепки, подходила сменить грелки, и все было так прекрасно, как бывает только в рыцарских балладах, когда рыцарь спасает свою принцессу, и они живут потом долго и счастливо. Рыцарь, а не дракон. Но эта мысль пришла уже лениво, вяло, а потом навалился сон.

45. Смерть подкрадывается незаметно (часть первая)

Наверное, я и правда сошла с ума, раз показалась дракону с непокрытой головой. И когда он уснул, я снова и снова убеждала себя, что то, что совершила — это была всего лишь благодарность за возвращенное кольцо.

Но так ли на самом деле?

Я вспоминала, каким восторженно-потрясенным было его лицо, когда я распустила волосы, и сердце начинало дрожать, а по телу волной разливались томление и нега. И еще большим безумием было то, что утром понедельника, когда Фрида по приказу дракона принесла мне новое платье — не коричневое, а зеленое, очень изящного, даже кокетливого покроя, а к нему — пару красных чулок из тончайшей козьей шерсти, с золотыми стрелками, я тут же надела их и не повязала платок.

Подарить чулки — это было нескромно, вызывающе, крайне неприлично! Дарить чулки можно только жене или невесте, но как можно было разыгрывать из себя скромницу, когда моя душа пролила слезы восторга, когда я прикоснулась к этой ало-золотой мягкости! Нет, я не нашла в себе сил отказаться от этого подарка!

Вкус у милорда Гидеона был отменный — чулки пришлись как раз впору, и облегали ноги так деликатно и чувственно, что можно было только покраснеть от смущения. Да и с оттенком платья он угадал точь-в-точь. Зеленый цвет придавал яркости моим глазам, и, поддавшись внезапному порыву, я захотела надеть и кольцо с изумрудом, и даже уже откинула крышку шкатулки, но передумала. Нет, это кольцо и так слишком часто оказывалось на виду. Пока еще его тайну не раскрыли, но не надо искушать судьбу. Я села к зеркалу, чтобы причесаться и сделать прическу, а Фрида следила за мной, открыв рот, пока я заплетала боковые пряди и заколола их шпильками, оставив волосы распущенными.

— Разве монахиням положено… — пролепетала служанка, и на лице ее отразился ужас — святотатство! кошмар!..

Меня посмешил ее испуг. Все они думали, что их хозяин взял монахиню в любовницы, и это их не слишком-то пугало, а тут я всего лишь распустила волосы.

— На самом деле, я не монахиня, — повергла я Фриду в еще большее изумление. — Это была игра. Забава. Я не принимала постриг, так что я — просто Виенн, а не преподобная сестра.

— А-а… — протянула она, пропуская меня из комнаты впереди себя с таким видом, будто я оказалась людоедкой с Синих гор.

Только переодевшись и избавившись от платка, я поняла, как мне надоел монастырский наряд. Сегодня я снова стала самой собой, и от этого было легко и радостно, а что меня ожидает после превращения, я старалась не думать. Но почему-то совершенно перестала бояться. Мне казалось, что все, что произошло вчера — это начало новой жизни. Отличной от всего, бывшего до сих пор.

Я снова пришла к завтраку первой, и встала, как обычно, у камина, ожидая появления конкубин и дракона с братом. Вскоре явились конкубины, и первой шла Ингунда в окружении служанок. Она прошла почти до середины зала, важно вскинув голову, и только потом заметила меня. Старшая наложница остановилась так резко, словно налетела на невидимую преграду. Глаза ее расширились, а из-за плеча выглянула Арнегунда, приоткрыв алый пухлогубый рот.

— Ой, а кто эта дама? — спросила Арнегунда наивно.

Боюсь, в тот момент я согрешила отменно и с удовольствием — испытав глубокое удовлетворение от удивленных лиц конкубин и их служанок. Арнегунда ахнула, наконец, узнав меня, а Ингунда ткнула в мою сторону пальцем, пытаясь обрести дар речи.

— Что это за вид? — выговорила она, наконец, и выкрикнула с возмущением: — Ты же монахиня!

— Прошу прощения, госпожа, — сказала я так же смиренно, как разговаривала с ней, когда покрывала голову платком, — так получилось, что я ввела вас в заблуждение относительно моего статуса.

— Статуса? — повторила Ингунда, нервно теребя платочек.

— Я не монахиня… — и мне пришлось повторить то же, что я только что говорила Фриде.

Теперь уже Ингунда открыла рот, а ее сестра приложила ладонь к щеке, поглядывая на меня искоса и ревниво. Нантиль смотрела молча, но в глазах были тысячи вопросов и — да что же это такое? — тот же самый ужас, словно я совершил неслыханное преступление.

На круги своя все вернуло появление милорда и его брата. Они вошли в зал, переговариваясь, и замолчали, заметив меня. Дилан нахмурился, дракон просиял улыбкой.

— А! Какая! — сказал он, подталкивая Дилана в бок. — Платье я ей сам выбирал. В нем она похожа на русалку, верно?

— Она похожа на ведьму, — прошептала Ингунда, подходя к своему креслу и сердито поджимая губы.

— Вы подарили ей платье, милорд? — спросила Арнегунда, глядя на меня со значением.

Я поняла значение вопроса и взгляда, вспомнив, что конкубины считали подарки дракона знаком охлаждения чувств.

— Подарил, — весело подтвердил дракон, первым усаживаясь за стол, — и у меня для нее еще кое-что есть, — тут он подмигнул мне и сказал, понизив голос: — Покажу тебе ночью…

Ингунда от неожиданности уронила ложку, и та звякнула, ударившись о бокал. Лицо Арнегунды тоже выражало непонимание, но расспрашивать никто не решился.

— Милорд шутит, — сказала я, вслед за драконом разламывая хлеб.

Сегодня опять подали жареных перепелок, и на сей раз я собиралась их попробовать. Но не успела я наколоть на вилку зажаристую тушку с общего блюда, как дракон сказал, многозначительно кашлянув:

— А я вовсе не шучу, — он ткнул вилкой в ту же перепелку, на которую нацелилась я, и ловко снял ее с моей вилки. — Ночью. И только ночью, — он принялся за еду, хитровато посматривая в мою сторону, а мне пришлось довольствоваться другой перепелкой.

Конечно же, он опять играл. Опять забавлялся, как будто не понимал, что другие не разделяли его веселья. За столом повисла тревожная тишина, и конкубины застыли над своими тарелками, как каменные изваяния. Брат дракона не застыл, но вгрызся в кусок лепешки с таким видом, словно это была моя лодыжка.

Как бы то ни было, я решила не портить себе завтрака и настроения. Если милорду нравится щекотать нервы своим домочадцам — пусть щекочет, но меня он больше не проведет, и я ничуть не стану бояться предстоящей ночи, что бы он там ни придумал. А что он придумал?..

— Этой осенью опять плохие урожаи, — сказал Дилан.

Конкубины, наконец, приступили к трапезе, и он явно намеренно заговорил о ценах на пшеницу, о налогах и о лености вилланов, которые плохо ухаживали за полями, чтобы привлечь внимание брата. Женщины заскучали, Гидеон слушал, не забывая подкладывать себе на тарелку то ветчины, то масла, а я заерзала в кресле, хотя подушка подо мной была мягкой.

— Только у преподобного на полях все колосится, — продолжал ядовито Дилан. — Можно подумать, ему молитвы помогают. Что-то я не замечал, чтобы он особо старался над пшеницей.

— Ты чего вертишься? — спросил вдруг дракон у меня. — Есть, что сказать?

Дилан обернулся ко мне с ледяным выражением лица. Мне стоило подумать прежде, чем высказывать свое мнение, но промолчать я не смогла:

— Дело не в лености, а в суглинке!

Никто не понял, и дракон, почесав подбородок, потребовал:

— Поясни.

— Кого ты слушаешь… — начал Дилан с раздражением, но брат заставил его замолчать одним мановением руки.

— Ваши земли, милорд, — поторопилась объяснить я, — песчаные. Такие плохо держат воду, а суглинок — смесь глины и песка — только у церкви. Именно поэтому урожаи на церковных полях всегда лучше, чем у вилланов.

— Откуда знаешь про глину и песок? — спросил Дилан с вызовом. — Сама вилланка, что ли? А что тогда вырядилась, как благородная?

Дракон похлопал его по плечу, призывая к спокойствию, но поглядел на меня, ожидая ответа.

— Мой отец служил лорду, у которого были такие же земли, — легко солгала я. Не рассказывать же им, что это были мои земли, и мне пришлось здорово поломать голову, чтобы пшеницы хватило, наконец, для уплаты королевских налогов. — В конце концов, он решил все очень просто — достаточно разбрасывать торф на полях, это удерживает влагу.

— Что за ерунда… — вспылил Дилан, но замолчал. — Черт! Фортюне каждый год покупает торфа больше, чем может сжечь, и пшеница у него — колосок к колоску! Хитрый мерзавец! Я ведь сто раз спрашивал его…

— На наши поля торфа не напасешься, — сказал дракон задумчиво и отложил вилку. — Да и возить его из долин — долго и хлопотно. Виенн! — позвал он, и я с готовностью подняла голову. — В твоих книгах есть какое-нибудь чудодейственное средство, чтобы превратить землю в райские кущи?

Конечно же, он шутил, потому что такое под силу только небесам. Я кусала губы, припоминая, но никаких советов кроме удобрения торфом дать не смогла.

— Мало помогла, — съязвил Дилан, барабаня пальцами по столу.

Старшие конкубины не осмеливались заговорить, но Нантиль вдруг подала голос:

— На песке хорошо растет тис…

— Будешь есть тисовые ягоды вместо хлеба? — оборвал ее Дилан. — Или платить налоги тисом?

— Подождите, господин! — вмешалась я. — Она права, почему бы и вправду не выращивать на ваших землях то, что будет хорошо расти именно здесь?

— Тис? — хмыкнул дракон.

— Лекарственные травы, — сказала я и улыбнулась Нантиль, которая радостно встрепенулась, и даже румянец заиграл на ее щеках. — Посадите вместо пшеницы тимьян, розмарин, шалфей и душицу. Посадите тысячелистник и лабазник, лаванду, пижму — эти травы стоят дорого. Можно продавать их королевской гильдии аптекарей или монастырям, а можно использовать самим… в лекарственных снадобьях. Милорд, у вас есть человек, который прекрасно в этом разбирается — сэр Нимберт.

— Вместо пшеницы растить травки? — фыркнул Дилан, обращаясь к брату за поддержкой.

Но дракон что-то мысленно прикидывал и не поддержал его насмешки.

— А ведь в этом что-то есть, — сказал он, наконец. — Можно будет закупить торф и разбросать его перед зимой по низинам, чтобы засеять пшеницей, а на остальных землях почему бы не устроить заказники для трав? Королевский двор закупает травы на юге и платит за них золотом, так почему бы не платить нам? Мы бы выращивали их в больших количествах и продавали подешевле.

Я закончила завтрак, так и горя душой. Мне казалось, что идея беспроигрышная и очень выгодная. К тому же, сэр Нимберт сможет применить свои знания в настоящем деле, а не приготавливая целебные настойки для жеребцов и кобыл. Едва трапеза закончилась, Нантиль умчалась к отцу — сообщить новость, Ингунда с сестрой удалились к себе, с необыкновенно кислыми лицами, а я задержалась, чтобы поболтать с Фридой, которая убирала со стола.

— Вы так изменились, госпожа, — говорила служанка, приглядывая за помощницами, чтобы не разбили посуду. — Выглядите, как принцесса. Зачем же было так жестоко шутить над нами? Мы все считали вас монахиней…

— Не будем вспоминать, что было, — ответила я поспешно. — Я не хотел никого обидеть, и хватит об этом.

— Пусть хватит, — проворчала Фрида, и по ее виду было понятно, что она-то желала бы разузнать обо всем в подробностях.

Чтобы ее отвлечь, я рассказала ей о новом представлении. Которое готовили мы с Нантиль — это будет чудесная история о дворце обезьян, куда попал младший сын короля, который разыскивал себе невесту.

— О! Это будет чудесно! — заявила Фрида, всплеснув руками. — Я умру от нетерпенья! Когда вы будете представлять?

Поговорив с ней, я решила отправиться в библиотеку. Милорд Гидеон внял моим советам, и библиотеке предстояло переехать в более сухое хранилище, и теперь я расфасовывала тома, приготавливая их к переезду.

Нет, я совсем не хотела подслушивать, но проходя мимо оружейной остановилась. Дверь была прикрыта неплотно, и слова брата дракона прозвучали в коридоре замка, как будто были произнесены рядом со мной:

— Что произошло? Почему она всем здесь распоряжается? Стоило ей заикнуться о травах — и ты уже идешь у нее на поводу! Разве это дело для рыцаря — торговать травой?! Ты носишь меч, а не серп, черт побери!

Я замерла, услышав эти обидные и жестокие слова. Радость от удачной, как мне казалось, придумки, тут же померкла. А милорд Гидеон? Что он ответит?

Дракон не заставил ждать, и я услышала его голос:

— А мне нравится. Почему бы не попробовать себя торговцем? Война уже надоела, не находишь? А травы — это интересно, это доход, люди будут при деле, и вообще… травы чудесно пахнут. Особенно розы. Ты не находишь? Наверное, я попрошу Нимберта, чтобы он попытался устроить розовую плантацию. Тогда наши вилланы смогли бы добывать розовое масло и озолотились.

— Опомнись! Люди должны нас бояться!

— А тебе не наскучил их страх?

Последовала долгая пауза. Я прижала руку к сердцу, пытаясь унять его бешенный стук. Я не хотела подслушивать, но уйти сейчас не смогла. Дверь вдруг распахнулась, и я оказалась лицом к лицу с Гидеоном.

— Простите, милорд, — только и смогла пробормотать я, готовясь броситься в бегство.

Дилан выглянул из-за плеча брата и скривился:

— Она еще и подслушивала!

Оправдаться мне было нечем, и я покаянно опустила голову.

— Ничего страшного, — сказал дракон необыкновенно мягко. — Я все равно не дотерпел бы до вечера, так что ты кстати, Виенн. Иди, брат, я догоню.

— Но мы собирались ехать!..

— Я догоню, — бросил дракон и поманил меня за собой, направляясь по коридору.

Я пошла за ним несмело, понимая только, что идет он не к спальным комнатам.

— Хотел показать тебе ночью, но лучше сейчас, — говорил Гидеон на ходу.

— Простите, я не хотела стоять у вас под дверями…

— Но ничего секретного ведь не вызнала? — пошутил он. — Идем-идем!

— Я не успеваю за вами, милорд, — взмолилась я, когда он помчался вверх по лестнице Восточной башни, перескакивая через несколько ступеней. Мне и в самом деле невозможно было его догнать, особенно в новом платье. Пышная юбка и так подметала пол, а взбираться наверх, поддерживая ее, было делом совсем нелегким.

— Слабосильный воробышек! — засмеялся дракон и одним махом поднял меня на руки, отчего мне оставалось только взвизгнуть. — Не бойтесь, преподобная Виенн, — утешал он меня, взбегая по лестнице, — я не собираюсь глодать ваши нежные косточки!

— Хорошо, не буду, сын мой, — ответила я ему в тон, — понадеюсь, что вам хватило нежных перепелок за завтраком.

Мне пришлось обнять его за шею, и я постаралась сделать это как можно деликатнее, чтобы не прикоснуться к коже. Я и так была слишком взволнована, а оказавшись у него на руках еще и ощутить твердость драконьей плоти — было бы слишком сильным потрясением.

— И все равно ты как будто мне боишься, — поддразнил он. — Гладишь пальчиком! Ухватись покрепче, я не обижусь.

Мне не понадобилось отвечать, потому что он уже поднялся до самой верхней площадки. Здесь я нашла глиняную фигурку, и отсюда милорд Гидеон улетал драконом… Зачем же он привел меня сюда?.. А в следующий миг я забыла обо всем, потому что увидела у зубчатой стены предмет, обладать которым мечтала давно и тщетно.

— Это перспициллум![1] — воскликнула я, всплеснув руками точно так же, как Фрида, когда узнала о новом представлении.

Труба с увеличительными стеклами!

Именно в такую смотрели великие астрономы прошлых лет! Выпуклые стеклянные линзы, помещенные внутрь длинной трубы, как говорилось, могли сокращать расстояния, и все далекое виделось близким. Удивительно читать про такое, но я верила, что подобные трубы существуют.

Дракон поставил меня на ноги, и я несмело подошла к перспициллуму, боясь и желая прикоснуться к нему. Он был упакован в бархатный чехол, и красные шнуры, перетягивающие чехол у горловины, скреплял деревянный замок-бочоночек.

— Это твое, — сказал дракон, подходя к краю и опираясь о камни стены плечом. — Надеюсь, угадал с подарком, как с платьем и чулками?

Я невольно покраснела, когда он заговорил о чулках, и спросила кротко, как настоящая монашенка:

— Можно снять чехол?

— Валяй! — разрешил дракон.

Он с улыбкой наблюдал, пока я стаскивала с перспициллума черный бархат, а потом, глубоко вздохнув, приникла к стеклянному «глазку» трубы.

— А! — крикнула я, сразу же направив трубу на дорогу. — Боже! Он и правда приближает! Там идут девушки с корзинками! Кажется, можно дотронуться до них! — и я протянула руку, но, разумеется, никого не смогла коснуться.

— Можно коснуться девушек? Дай посмотреть! — дракон бесцеремонно оттеснил меня плечом, пытаясь посмотреть в перспициллум сам.

— Немедленно отойдите! — возмутилась я, отпихивая его точно так же и поворачивая прибор в другую сторону. — Все бы вам о девушках! Прыгайте со стены, летите к ним и касайтесь, если позволят! О! В лесу можно разглядеть каждое дерево! И даже ягоды на боярышнике! Ах, как я хочу поскорее посмотреть на звезды!

— Ягоды на боярышнике? Ну дай же и мне взглянуть, жадина! — взмолился милорд Гидеон.

— Вы же сказали, это мой подарок! — я никак не могла насытиться чудесным зрелищем и поворачивала трубу то в одну сторону, то в другую. Изображение было нечетким по краям, но середина просматривалась замечательно, и я уже предвкушала, с каким удовольствием буду любоваться ночным небом.

Насмотревшись вдосталь, я уступила место у трубу дракону. Он посетовал, что девицы уже ушли, но тут же обнаружил зрелище поинтереснее:

— Э! Да вон там, под боярышником, парочка в кустах! Готов поклясться, это кое-кто, кого я знаю. Ничего себе! Они целуются, Виенн! Какая безнравственность, не находишь? А теперь они зачем-то ложатся в кусты… Черт, примните немного траву, а то плохо видно, чем вы там занимаетесь! Эй!.. — последний возглас относился уже ко мне, потому что я щелкнула его по макушке, оттолкнула от трубы и набросила на нее чехол.

— Вы — господин этих земель, — сказала я строго, пока он потирал голову, притворно жалуясь на боль. — И вместо того, чтобы остановить эту парочку или поженить их, чтобы не грешили, вы подглядываете за ними. Это низко!

— Я снисходителен к шалостям влюбленных, — заявил он, поглядывая на меня из-под ресниц. — И знаешь, о чем подумал, Виенн…

— Не желаю ничего знать! — перебила я его излишне горячо.

— Отчего же?

— Сейчас вы скажете какой-нибудь ужас, — смутилась я, затягивая шнур на чехле, — и мне только и останется, что отрастить крылья и сбежать от вас.

— Ну нет, этого я не допущу.

Он стоял за моей спиной и вдруг обнял меня за талию, приникая щекой к моему затылку. Я замерла, и руки задрожали так, что деревянный замочек выпал из пальцев и укатился к двери.

— Не могу налюбоваться на твои волосы, — прошептал дракон, прижимая меня все сильнее. — Спасибо, что не прячешь их больше…

— Милорд, — залепетала я, — лучше бы вам отпустить меня…

— Уже отпускаю, — сказал он приглушенно, кладя другую руку мне на плечо, сжимая, оглаживая до локтя, до запястья, а потом переплетая пальцы с моими.

— Милорд… — в голове словно зазвенели колокола, и я вцепилась в драгоценный перспициллум, молясь, чтобы небеса удержали меня от шага в пропасть.

Небеса и в самом деле не замедли прийти на помощь, потому что дверь на площадку башни приоткрылась и раздался робкий голос пажа, который напоминал милорду, что господин Дилан уже заждался его.

— Пойдем-ка обратно, — сказал дракон, не отпуская моей руки и увлекая за собой. — Придешь сюда ночью, я не буду мешать. Только возьмешь с собой Фриду и еще парочку слуг, я распоряжусь.

— Не надо никого беспокоить, — запротестовала я, следуя за ним, как во сне и все еще чувствуя прикосновение его тела, испытывая слабость от его близости. Фу! Что за размышления, достойные гулящей девки из рябиновой деревни?!

— Это не беспокойство, а осторожность, — он помог мне спуститься по ступеням, ласково пожимая пальцы. — У опасности мягкие лапки, знаешь ли. Не хочу тебя пугать, но она всегда подкрадывается незаметно, и бубенчик на шею ей не повесишь.

46. Смерть подкрадывается незаметно (часть вторая)

Дракон и его брат уехали, а я, проводив их до ворот, вернулась к себе, хотя больше всего хотелось снова посмотреть на окрестности через перспициллум. Но дракон просил не ходить в башню одной, и я решила проявить послушание и записать события сегодняшнего утра. Описывая подарок, я так увлеклась, что испуганно подскочила, когда дверь скрипнула.

Вошла Ингунда, и я поклонилась, не желая в один день превращаться из монашки в гордячку. Пусть все будет, как раньше. Ведь, собственно, ничего и не изменилось.

— Вы с милордом ходили в башню? — спросила она, проходя мимо стола к окну и выглядывая в него мельком, а потом посмотрела на меня, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Ингунда была женщиной пышнотелой, но двигалась на удивление легко и бесшумно, хотя на ней были надеты сапожки с точеными каблучками.

— Да, милорд водил меня в башню, — подтвердила я спокойно.

— Показывал подарок?

— Да, — ответила я после недолгого колебания. — Подарок. Вы пришли спросить об этом?

— Нет, не об этом, — она так же бесшумно прошла мимо стола к двери и не удержалась — бросила взгляд на пергамент, исписанный мною до половины. — Через два дня у милорда именины, мы всегда празднуем их скромно, будет праздничный ужин, несколько близких гостей и угощение для слуг. Работы достанет всем, но ты можешь отказаться, если захочешь…

— Я с удовольствием помогу, — ответила я с готовностью. — Только скажите — чем и когда.

— Чем? — она посмотрела на мои руки, перепачканные чернилами, и поморщилась. — А что ты умеешь? Я слышала, ты готовила для милорда. Пойдешь помогать поварихам?

Наверное, она ждала, что я откажусь. После того, как надела новое платье и сбросила личину монашки — стану возмущаться, что приставили к тяжелой работе.

— С радостью помогу поварихам, — сказала я, и по красивому породистому лицу старшей конкубины промелькнула тень досады. — Мне нечего подарить милорду, поэтому буду усердно трудиться, чтобы кушанья удались на славу.

— Начнем завтра с утра, — сказала Ингунда, высокомерно вскидывая подбородок. — Не проспи.

Конечно же, я не проспала, хотя провела полночи на верхушке Восточной башни, разглядывая звезды в увеличительную трубу. Со мной были Фрида и две служанки — по распоряжению милорда. Я разрешила им посмотреть на звезды, и служанки удивленно ахали, приникая к перспициллуму по очереди, но вскоре восторги их поутихли и женщины задремали, завернувшись в пледы и устроившись у стены, а я все не могла насмотреться на ночную красоту. Теперь звезды казались огромными и яркими пятнами, а не крохотными искрами. И они дрожали — становились то ярче, то притухали, как будто дышали. Значит ли это, что звезды — живые? Живые, пусть свет их холоден…

Я не проспала, но зевала в кулак, когда пришла помощница Ингунды, чтобы зачитать наизусть мои обязанности — взбить сто яиц, почистить и порезать ведро лука, ведро груш, ведро яблок… Список был длинным, я слушала внимательно, чтобы запомнить. Вряд ли старшая конкубина обрадуется, если я начну переспрашивать, что сделать сейчас, а что теперь…

Работа была хлопотная и непривычная для меня, но я послушно выполняла все, что поручили, хотя Фрида ворчала, что милорд Гидеон вряд ли обрадуется, узнав об этом. Но дракон и его брат должны были вернуться лишь к вечеру, а Ингунда с сестрой предпочли руководить подготовкой к ужину из своих покоев, даже не показываясь на глаза, так что жаловаться было некому. Да я и не стала бы жаловаться — в этом не было смысла. Я разгадала замысел Ингунды часов в пять пополудни, когда увидела, что Нантиль — запыхавшаяся и красная — без устали таскает воду из колодца в Южную башню. Разгадала и едва сдержала улыбку — так это было по-женски коварно. Дракон приедет, и старшие конкубины встретят его во всем великолепии, а мы с Нантиль будем замученные и заморенные.

Нас разрешили от работы за полчаса до возвращения хозяина замка — когда примчался посыльный, что маркграф заехал в церковь Байи и Бреги, чтобы забрать именинную облатку и принять поздравления от тамошнего священника, и скоро будет дома. В замке звонари уже готовились ударить в колокола, и слуга у ворот нетерпеливо приплясывал, ожидая появления господина, чтобы оповестить об этом обитателей замка.

Я поднялась в змеиную комнату и упала на постель, раскинув руки. Больше всего сейчас хотелось нырнуть под одеяло, свернуться клубочком и поспать. Но я пересилила себя и начала переодеваться. Кроме зеленого платья у меня не было праздничных нарядов. Поэтому я надела зеленое и расчесала волосы, заплетя боковые пряди. Дракон видел меня такой, но я ведь не собираюсь поражать его красотой поднебесной. На это есть три конкубины и жена. Жена… Вспомнив о миледи Маризанде, я устыдилась, что вела себя с драконом слишком вольно сегодня утром. Как модно было позабыть, что милорд — женатый человек, что бы он ни говорил про скорый развод. Да и что изменит развод?

Бросив последний взгляд в зеркало, я спустилась во двор, потому что колокола уже начали звонить, приветствуя именинника.

Нантиль прибежала с еще влажными кудрями — она не успела нарядиться, и на ходу застегивала серьги. Конкубины встали в первом ряду, а я — как обычно — среди слуг. Вороной жеребец влетел в ворота, словно черный вихрь, и дракон спрыгнул на землю, хохоча и прижимая локтем к боку большую плоскую корзину с крышкой. Крышка была примотана бечевкой, чтобы не открылась случайно.

— Все в сборе? — милорд Гидеон кивнул поклонившимся конкубинам, но даже не взглянул на них, высматривая в толпе… меня. — Виенн, подойди!

Слуги расступились передо мной, а стоявшие рядом отошли на несколько шагов, и я оказалась совсем одна на каменной брусчатке двора среди людского моря. Это море колыхалось и волновалось, и волны-люди смотрели на меня — кто настороженно, кто с любопытством, а кто… неприязненно. Стараясь не замечать этих пристальных взглядов, я приблизилась к дракону, пряча руки за спину, потому что пальцы у меня были в порезах и так и не отмылись добела после того, как я перебирала лесную клубнику.

— Милорд, баня готова, — сказала Ингунда мягко. — Может, вы сначала искупаетесь?

— Обязательно, — бросил он ей и протянул мне коробку. — Вот, купил для тебя. Так и знал, что наденешь зеленое платье. Переоденься, пока я моюсь, — он легонько дернул меня за выбившуюся прядку. — Не вздумай упрямиться, я долго выбирал, — и добавил совсем другим тоном, обращаясь к Ингунде, которая настойчиво предлагала ему баню: — Да веди, веди.

Он ушел, а я осталась стоять во дворе, прижимая к груди неожиданный подарок, и глядела Гидеону вслед.

— Вам бы переодеться, — деловито напомнила Фрида, оказавшись рядом, — милорд быстро помоется.

Я опомнилась и кивнула, позволив себя увести.

В моей комнате Фрида разрезала бечевку и извлекла из корзины самое прекрасное на свете платье — из серебряной парчи, с пышной юбкой и рукавами, с приталенным лифом, для которого не нужен был корсаж, с тончайшим серебряным кружевом на манжетах и глубоким врезом на груди.

— Платье, как для принцессы! — восхитилась Фрида, раскладывая наряд на постели. — Вы в нем будете красавицей! Госпожа? — только тут она заметила, что я стою столбом, совершенно не радуясь подарку. — Поторопитесь, госпожа, — она начала расшнуровывать на мне корсаж, помогая снять прежнее платье. — Вы же знаете, что милорд не любит ждать.

Но на меня напало странноге оцепенение, и я двигалась, как мои теневые куклы на палочках — послушно, угловато. Что значит этот подарок? Труба для наблюдения за звездами, платье, достойное королевы… Не получится ли так, что этот вечер принесет боль вместо радости? Какой радости, Виенн? Чему ты хотела радоваться, живя, как пленница?..

Фрида закончила меня наряжать и подвела к зеркалу, шумно восторгаясь. Но я почти с ужасом смотрела на прекрасный наряд, в котором так напоминала прежнюю себя — слишком сильно напоминала. Однажды я тоже была наряжена в платье из серебряной парчи. В тот вечер отец представил меня королю, и я волновалась и радовалась. Только той моей радости не суждено было сбыться…

— Тут еще шарф, — Фрида извлекла из корзины длинную полоску полупрозрачной серебристой ткани, расшитую крохотными восмилучевыми серебряными звездочками. — Его накинуть на плечи? По мне, так грудь слишком открыта.

Платье и в самом деле открывало шею и верхнюю часть груди — еще немного, и можно было бы говорить о нарушении приличий. Но я отвела руку Фриды, когда она попыталась пристроить легкую ткань мне на плечи.

— Завяжите ее поясом, — попросила я, — чтобы один конец чуть-чуть не доставал до пола, а другой был гораздо длиннее.

— Зачем это? — удивилась служанка, но послушно выполнила, о чем я просила.

Сдвинув узел влево и расправив его, я позволила одному концу шарфа упасть впереди, поверх юбки, а другой перебросила наискосок через правое плечо. Теперь ткань струилась позади, как плащ, а грудь была лживо-целомудренно прикрыта. Красиво, соблазнительно, великолепно.

— Вы похожи на фею! — восхитилась Фрида. — Милорд знал, что дарить! Идемте, госпожа!

Я спустилась в зал, где накрывали столы для праздничного ужина, и платье искрилось в свете факелов и нежно шуршало — как будто осенний дождь моросил по крыше. Оно пахло лавандой, и ласкало кожу, как нежные прикосновения. Красивое платье и… пугающее в своей красоте.

В зале уже находились конкубины и брат дракона, и слуги уже расставляли на столе дымящиеся ароматные кушанья. Несколько вассальных лордов беседовали, развалившись в креслах, но все присутствующие замолчали, когда появилась я. Арнегунда вскрикнула от неожиданности. Ее сестра взглянула на меня и резко отвернулась, как будто зрелище было мучением для ее глаз. Дилан смотрел, не отрываясь, так же, как и лорды, которые позабыли о разговоре и медленно поднялись, приветствуя меня поклонами. Я тоже ответила им поклоном — чуть склонив голову, чуть приподняв подол, чуть присев. Когда я прошла к камину, чтобы встать у каминной полки, как всегда делала утром в ожидании завтрака, один из лордов сказал другому:

— Я же говорил, что монахини его не интересуют. Можешь мне поверить, она — настоящая леди. Так кланяются только при дворе.

Предательский румянец вспыхнул на моих щеках, но я постаралась сохранить невозмутимость, занимая привычное место. Взгляд поверх голов и немного в сторону — это покажет, что дама не смущена, но не желает ничьей компании. Ко мне никто не подошел, даже Нантиль. И слуги, пораженные моим преображением, постепенно успокоились и продолжили расставлять блюда с фаршированными курицами, петухами, сваренными в вине, свиные ребрышки, обжаренные на решетке над открытым огнем, и запеченными медовыми яблоками. Можно было не сомневаться, что никто из благородных господ не подозревал, что яблоки были почищены мною лично, как и лук, которым щедро приправляли мясо. Да и свиные ребрышки пришлось тоже мыть мне.

Дракон появился в зале принаряженный — в черном новом камзоле, с широкими рукавами, в прорезях которых виднелась белоснежная рубашка. Камзол был расшит серебром и удивительным образом сочетался с моим платьем — даже рисунок вышивки был одинаковый.

Заметив меня, дракон, не обращая ни на кого внимания, широким шагом пересек зал и встал рядом.

— Чудесно выглядишь, — сказал он тихо, наклоняясь ко мне. — Я не прогадал с платьем.

— Опять затеяли игру? — спросила я устало. — Кого разыгрываете на этот раз? Своих наложниц, этих благородных господ или меня?

— Что за пасмурность в голосе? — засмеялся он и взял меня за руку, подводя к столу. — Сегодня мой день, и я желаю видеть вокруг только довольные и веселые лица.

Все сразу начали усиленно улыбаться и поздравлять его с именинным праздником. Я тоже улыбнулась через силу, и едва он усадил меня в кресло рядом со своим, незаметно сняла туфли, чтобы дать отдых гудящим ногам. За столом я оказалась единственной женщиной — конкубины уселись отдельно, вдоль стены, где для них поставили угощение. Ингунда взяла кувшин и подошла к дракону, чтобы налить вино, но была изгнана прочь, а разливать вино пришлось мне.

Вечер прошел достаточно мило — были приглашены трое менестрелей, и они по очереди пели и играли нам. Танцевать никто не собирался, и я постепенно расслабилась, отдав должное вкусному ужину. Дракон ел много, а еще больше — пил, и все время просил меня наполнить ему бокал. Я подливало вино и, согласно этикету, размешивала напиток веточкой розмарина. Дракона это очень забавляло, и он все время спрашивал, что я надеюсь найти в его бокале.

— На самом деле — отвратительное вино, кислое, как недозрелое яблоко, — шептал он мне на ухо, делая это демонстративно, стараясь для гостей-лордов или для конкубин — я не слишком задумывалась. Если ему угодно — пусть забавляется.

После сытной еды и под убаюкивающие мелодии лютни меня потянуло в сон. Я гадала, сколько еще продлится ужин и мечтала поскорее упасть в постель. Но спать хотела не одна я — дракон тоже утомился, и речь его уже не фонтанировала весельем, да и язык начал заплетаться.

— Вино отвратительное, — повторил он лениво, — но крепкое — прямо валит с ног. Дорогие гости, можете гулять хоть до утра, а я отправляюсь спать. Ингунда! — он позвал, и старшая конкубина с готовностью подошла, чтобы увести его отдыхать, но милорд Гидеон отстранил ее, когда она коснулась его плеча. — Проследи, чтобы гости были довольны едой и питьем. И чтобы меня не беспокоили до утра.

Он попытался встать, но пошатнулся и опять засмеялся, повалившись в кресло. Дилан помог ему подняться и подставил плечо.

— Виенн, ты идешь со мной, — опираясь на брата, дракон поманил меня пальцем. — Расскажешь сказку на ночь.

Тайком вздохнув, я надела туфли и отправилась за ним, на прощание поклонившись гостям. На втором этаже, возле спален, я свернула к своей комнате, но Гидеон поймал меня за руку:

— А как же сказка?

— Вы же хотели спать? — напомнила я ему, заходя в его спальню с самым несчастным видом. Нет, я не боялась, что он покусится на мою добродетель — сейчас дракон не покусился бы и на богиню небесную, вздумай она предстать перед ним. Просто я бы с большим удовольствием отправилась спать, а на умные разговоры и вовсе не тянуло.

Дилан доволок пьяного дракона до постели и хотел помочь раздеться, но брат оттолкнул его:

— Довольно, можешь идти.

— Ты бы уснул, — посоветовал Дилан страдальчески.

— Все хорошо, — отмахнулся дракон. — Иди! Виенн присмотрит за мной. Да, Виенн?

— Присмотрю, милорд, — ответила я уныло.

— Тогда спокойной ночи, — сказал Дилан, бросив на меня темный взгляд. — Не буду мешать, — он закрыл за собой двери, и я тут же уселась в кресло, вытянув ноги.

— Перебрал за ужином, — признался мне дракон, закладывая руки под голову. Он забросил ногу в сапоге на постель, и я укоризненно покачала головой. — Даже не смотри так, — хохотнул он, — у меня все равно нет сил, чтобы раздеться.

— Тогда почему не позволили брату помочь вам?

— Хотел, чтобы он поскорее убрался. Хотел поглядеть на тебя, чтобы никто не мешал. Ты такая красивая, — он смотрел из-под ресниц и улыбался, блестя зубами. — Теперь всегда будешь носить только красивые платья.

— Милорд, — сказала я, переводя взгляд на носки собственных туфель, видневшиеся из-под подола. — Зачем эта игра? Я никогда не изменю своих намерений относительно вас. Благодарю за подарки, но лучше бы вам не тратиться на меня.

— Позволь, я сам решу, на кого мне тратиться, — перебил он. — И не надо этих речей, сегодня ничего не хочу об этом слышать.

— Вы как ребенок, — поругала я его и поднялась из кресла.

— Уходишь? — тут же спросил он.

— Сейчас уйду, — пообещала я и один за другим стащила с него сапоги, а потом помогла снять камзол. — У вас ноги ледяные, укутайтесь получше.

— Ты так заботлива, моя Виенн, — чуть не промурлыкал он. — И добра, как ангел. А тебе известно, что означает — разуть мужчину?

— Понятия не имею, — ответила я, уже догадываясь, куда он клонит.

— В древности это означало признать его власть, как мужа.

— Я уже сто раз вам говорила, — сказала я, подсовывая ему под голову подушку, — что хочу только свободы. Не заставляйте меня повторять это снова и снова.

— Может, я заставлю тебя передумать?

— Интересно — как? — невинно спросила я.

Он попытался поймать меня за руку, но я легко увернулась.

— Проклятое вино, — пробормотал дракон и сказал громче: — Разве мои чувства не заслуживают хотя бы жалости с твоей стороны?

— Ни капли, — заявила я, пододвигая жаровню к постели. — Пока я не видела никаких чувств, только слышала красивые слова. Уверена, вы говорили то же самое всем женщинам до меня, и повторите то же тем женщинам, которые будут после.

— Почему ты не веришь, глупая, — только и протянул он. — Ты не рз… ты не разр… Тьфу! — он пытался что-то сказать, но язык заплетался. — Вот зачем столько пил? Даже говорить не могу… а хотел сказать тебе так много. Дай воды? Вино было такое кислое, что обожгло мне язык.

Противный холодок пробежал по спине. Я медленно подняла голову и спросила:

— Что? Обожгло язык? Как вы себя чувствуете?

— Как чувствую? Пьян настолько, что не могу пошевелиться, — ответил дракон с притворным сожалением. — Иначе ты бы уже точно не была девушкой.

Я схватила светильник и подскочила к кровати:

— Посмотрите на меня! — я повернула его лицо к свету, прижав ладонь к холодной драконьей щеке.

— Ах, Виенн, ну что за нежности так не вовремя? — начал ворчать Гидеон, но я его не слушала.

— Вы очень бледный, и зрачки у вас расширенные, — продолжала я, осматривая его. — Вас не мутить? Тошнота есть?

— Есть немного, — признал он. — Думаешь, вино было тухлым?

— Покажите язык! — велела я, уже на грани паники.

Он послушно открыл рот, и мне понадобился лишь один взгляд, чтобы увериться, что происходит. Я бросилась к двери, и дракон удивленно позвал, не вставая с постели:

— Куда ты, Виенн?

— За лекарем, — торопливо ответила я с порога. — Вы отравлены, милорд!

47. Смерть подкрадывается незаметно (часть третья)

Через четверть часа в спальне дракона стало тесно. Дилан бесновался возле постели брата и орал на лекаря — сухонького старика с кучей помощников, который нащупывал пульс, оттягивал дракону веки и дергал себя за бороду, пытаясь поставить диагноз. Конкубин не пустили, но Ингунда прорвалась в комнату и теперь стояла на коленях у изголовья кровати, прикладывая к макушке дракона серебряный крест и беззвучно шевеля губами — наверное, читала молитву. Сэр Нимберт тоже был приглашен, но не вмешивался в лекарский осмотр, а отошел в угол, словно спрятавшись от света светильников. Меня тоже хотели прогнать, но дракон рявкнул что-то нечеловеческое, и Дилан махнул рукой, разрешая остаться. Я встала рядом с сэром Нимбертом, с ужасом глядя на бледное лицо милорда Гидеона — теперь он был белее подушки и не открывал глаза, а когда пытался говорить — у него не всегда получалось делать это членораздельно.

— Расширенные зрачки, обожженная слизистая рта и его мутит, — сказала я вполголоса, так что услышал только сэр Нимберт.

Он ничего не ответил, только кивнул.

— Вы тоже думаете, что это болиголов? — спросила я.

Он опять кивнул.

Я ждала, что сэр Нимберт хоть что-то скажет, что-то сделает, но бывший рыцарь, а нынче — лекарь из конюшни, смотрел на страдания дракона молча и даже безучастно. Я не смогла это вытерпеть, тем более лекарь как раз решил дать дракону подогретого молока в качестве противоядия.

— Не давайте ему молока! — от моего крика лекарь чуть не уронил кружку, а Дилан разразился руганью.

— Что ты лезешь? — заорал он на меня, а потом на лекаря: — Делай что-нибудь, дед! Если он умрет, я тебя лично утоплю, как собаку!

— Он отравлен болиголовом, — сказала я, не обращая внимания на вопли Дилана. — Молоко не поможет, надо дать ему воды с оливковым маслом и вызвать рвоту.

Лекарь заколебался, и Дилан схватил его за шиворот:

— Ты будешь лечить или слушать бабу?!

— Вы только погубите его, — сказала я с отчаянной смелостью.

— Она права, господин, — сказал вдруг сэр Нимберт, выходя из тени на свет. — Масло притянет яд и выйдет вместе с рвотой, а потом милорда надо напоить отваром из дубовой коры.

— Ты заодно с ней? — Дилан грозно надвинулся на нас, хватаясь за рукоять кинжала.

И тут раздался смех — мы замолчали и уставились на дракона. Он лежал в постели и смеялся.

— Смешно получилось, — выговорил он, еле ворочая языком, — змею отравили! Братец, пусти ко мне этих двоих, — он указал взглядом на меня и сэра Нимберта, — их знаниям я доверяю больше.

— Неразумно, — прошипел Дилан. — Не они ли причастны к убийству?

— Пока я еще живой, — напомнил дракон, — и пока еще я здесь хозяин. Пусть лечат они.

Дилан не посмел спорить и отступил, злобно сверкая глазами.

Сэр Нимберт засучил рукава и ополоснул руки, а я сбегала в кухню за водой и маслом.

Яд уже сковал конечности, и Гидеон не мог шевелиться, но мы усадили его и влили ему в рот чашку снадобья, после чего вызвали обильную рвоту.

— Могли бы и не совать мне перья в глотку, — пропыхтел дракон, когда я вытирала его лицо чистой тряпочкой. — От одного этого вкуса тянет блевать. Признайся, Виенн, ты поишь меня этой гадостью из мести.

— Вы удивительно разговорчивы для отравленного, — сказала я строго. — Приготовьтесь, сейчас будете пить вторую порцию.

— Не-ет! — простонал он, но послушно выпил еще одну чашку воды с маслом.

Прочистив ему желудок, мы с сэром Нимбертом занялись отваром, а я сказала Дилану, который наблюдал за нами, сжимая кулаки и кусая губу:

— Вы бы лучше осмотрели зал, господин. Надо проверить вино, что подавали к столу. Предоставьте спасение жизни вашего брата нам, а сами займитесь поисками убийцы.

— И уведи эту глупую женщину с ее амулетами, — добавил Гидеон, к которому как раз полезла Ингунда с серебряными медальонами. — Рядом с ней я чувствую себя уже покойником.

Дилан молча взял Ингунду за локоть и выпроводил вон, а потом выгнал лекаря с помощниками и слуг.

— Если мой брат умрет… — начал он с угрозой, но дракон перебил его.

— Если это произойдет, — сказал он, глядя на брата пристально, — ты не сделаешь им ничего дурного и отпустишь на все четыре стороны. Обещай.

Дилан ударил кулаком в стену и вышел, ничего и не сказав.

— Вот так заварушка, — сказал дракон, пока я укутывала его потеплее. — Забавное приключеньице. Правда, Виенн?

— У него ноги — как лед, — сказала я сэру Нимберту, не слушая драконьей болтовни. — Я принесу грелки.

Мы вскипятили воду и обложили дракона грелками. Лоб его был покрыт потом, но тело оставалось холодным, как камень, а он все пытался шутить.

— Ты помяла такое красивое платье, — ругал он меня, пока я процеживала отвар и помешивала ложкой, чтобы немного остудить, — а оно дорогое, к твоему сведению. Если выставлю счет — будешь работать на меня до конца своих дней и все равно не расплатишься.

— Я не просила покупать его, милорд.

— Разве тебе не понравилось? — изумился он. — Тогда я ничего не понимаю в женщинах…

Мы с сэром Нимбертом усадили его в подушки, и я начала поить дракона с ложечки, а он жаловался, что отвар горький — еще хуже отравленного вина.

— Да налейте туда меда, что ли? — возмутился он после десятой ложки. — Нимберт, принеси меда, или — клянусь! — я больше ни глотка этой дряни не сделаю.

— Связность речи к вам почти вернулась, а вот разум покинул, — сказала я в сердцах, когда сэр Нимберт поспешил в кухню за медом, чтобы подсластить горькое лекарство. — Раскапризничались, как ребенок!..

Но дракон вдруг отбросил дурашливость и сказал тихо:

— Возьми все золото, что я тебе дал, и уходи. Я прикажу тебе в охрану двух верных людей, они довезут до столицы, но к утру чтобы духу твоего здесь не было.

Я опустила ложку, внимательно глядя ему в лицо. Глаза у дракона лихорадочно блестели, но в них я не увидела ни искры веселья.

— С чего это вы решили избавиться от меня, милорд? — спросила я ровно, хотя сердце так и рухнуло — как будто полетело в пропасть со стен замка.

— Сам не хотел, — он смотрел на меня не отрываясь, словно ощупывал взглядом мои щеки, лоб, губы. — Но если я подохну, то хозяином Гранд-Мелюз станет Дилан, а вы с ним не ладите. Он обвинит тебя, что это ты меня отравила — ведь ты разливала вино.

— Сказать по правде, обвинить в этом можно сколько угодно человек. Я разливала вино, Ингунда его подала, Нантиль подняла ваш бокал, когда вы его уронили, и бегала его ополаскивать, — я отставила чашку, отложила ложку и принялась загибать пальцы, методично перечисляя, и старалась казаться невозмутимой, но сердце заходилось рывками — если он умрет, если он умрет, — Арнегунда подносила вам поджаристый хлеб и заходила как раз со стороны вашего бокала, а вы в это время были заняты беседой. А еще не забудьте сэра Нимберта — он принес чашку с ветками розмарина, и Офельена — он подходил сказать, что вороной захромал. Да! И именно господин Дилан сидел по правую руку от вас, как раз рядом с бокалом. Не думаю, что мне стоит чего-то бояться, милорд. Записать в отравители можно нас всех.

Он прикрыл глаза и устало усмехнулся:

— Правильно, но лишь ты одна самая беззащитная. Поэтому послушайся и уходи. Ты ведь хотела сбежать, а теперь я сам тебя отпускаю.

— Теперь вы меня прогоняете, а значит, опять ведете себя, как тиран и самодур. Я никуда не уеду, милорд, — тут я взяла его лицо в ладони и посмотрела ему прямо в глаза. — А вы не умрете. По крайней мере, не этой ночью.

Он медленно поднял ресницы, и губы дрогнули, выдохнув мое имя.

Сэр Нимберт отворил дверь и вошел так тихо, что мы с Гидеоном заметили его, только когда он приблизился к постели.

— Вот, принес мед, как вы приказали, — он поставил на столик чашку с янтарной золотистой жидкостью, в которой торчала деревянная палочка с утолщением на конце.

Я тут же отпустила дракона и схватила палочку, с преувеличенным старанием занявшись лекарством. На дракона появление бывшего рыцаря не произвело особого впечатления — он не сводил с меня глаз, хотя я избегала встречаться с ним взглядом, а потом медленно произнес:

— Мед очень кстати. Немного сладости не помешает, когда все слишком горько.

48. Тебя никто не любит (часть первая)

Дилан собрал всех нас в зале, где проходил ужин, и теперь вышагивал перед нами туда-сюда, бросая грозные взгляды из-под нахмуренных бровей. Милорду Гидеону стало лучше, он уснул и приглядывать за ним оставили Фриду и трех служанок, а нам приказали спуститься. Я стояла рядом с сэром Нимбертом, и Нантиль, слушая, как Дилан, чеканя слова, рассказывает о своих предположениях насчет происшедшего.

— Яд был в кубке, — говорил брат дракона, — потому что вино в кувшинах и бочках проверили — оно чистое…

Я содрогнулась, представив, как он проверял — дал выпить кому-то из слуг и следил, не появятся ли признаки отравления.

— …также в зале нашли вот это, — он кивнул в сторону стола, где на тряпке лежала стеклянная крупа и деревянная колбашка-пробка. — Я думаю, в этом флаконе был яд. После того, как его перелили в бокал брата, убийца выбросил флакон, чтобы не быть уличенным. Вы утверждаете, — он подошел ко мне и сэру Нимберту, — что Ги был отравлен болиголовом. Кто мог его изготовить?

— Кто у нас специалист по ядам? — фыркнула Ингунда, бросив выразительный взгляд на сэра Нимберта.

Нантиль вскрикнула, а я поспешила вмешаться:

— Мы недавно собирали болиголов, сэр Нимберт делал из него настойку, чтобы вылечить коня милорда. Вы были тогда с нами, господин. Помните?

Дилан побледнел:

— К чему это ты? — начал он с угрозой.

— Отравить милорда могли, по меньшей мере, семь человек, — сказала я, бесстрашно глядя ему в глаза. — Такая возможность имелась у меня, у госпожи Ингунды…

— Но у всех ли была настойка болиголова? — перебила Ингунда.

Дилан перевел взгляд с меня на нее, а потом спросил у сэра Нимберта:

— Ты использовал всю настойку?

— Нет, — ответил он, не поднимая головы.

— Где остатки?

— Были вот в этом флаконе, господин, — ответил сэр Нимберт, указывая в сторону разбитого флакона.

Что-то в его тоне меня насторожило, и не только меня одну.

— Что ты там бормочешь?! — Дилан схватил его за грудки и с силой встряхнул. — Говори яснее! Флакон пропал? Когда? Где ты хранил его? Кто мог его взять?

— Никто. Это я отравил милорда.

Слова сэра Нимберта прозвучали, как гром в солнечный день.

— Отец! — крикнула Нантиль и бросилась к нему, но Дилан оттолкнул ее и, коротко замахнувшись, ударил сэра Нимберта в челюсть.

Удар был настолько силен, что бывший рыцарь рухнул, как подкошенный. Брат дракона пнул его в лицо, и только тогда я стряхнула оцепенение и встала между ними:

— Что вы делаете? Опомнитесь, господин!

Мне казалось, еще немного — и я получу кулаком в лицо так же, как сэр Нимберт, но Дилан не ударил меня, хотя почти замахнулся.

— Завтра эту гадину казнят, — сказал он, вытирая руку о штаны и поворачиваясь ко мне спиной — нарочно с пренебрежением. — Заприте его.

Двое слуг перехватили Нантиль, которая молча и яростно боролась, стремясь к отцу, двое — подхватили под локти сэра Нимберта, голова которого безвольно повисла, и потащили к выходу.

— Это противоречит закону, — сказала я громко, — за покушение на убийство полагается половина штрафа от оконченного преступления. Убийство графа наказывается в триста солидов, значит, сэр Нимберт должен уплатить сто пятьдесят солидов. Но вы не можете его казнить.

— Не могу его казнить? — Дилан повернулся на каблуках, и на этот раз я получила пощечину — крепкую, от которой зазвенело в ушах, и слезы брызнули из глаз, а брат дракона крикнул мне в лицо: — Жизнь моего брата ценнее денег! Вы всегда так ладили с нашим добреньким Нимбертом, и ты сидела рядом — не помогла ли отравить Ги?!

Как всегда я подумала, что разумнее промолчать, но сказала, держась за щеку:

— Рядом с милордом сидели и вы.

— На что намекаешь? — рявкнул он, снова замахиваясь.

— Ни на что! — я невольно закрылась рукой. — Но не забывайте, что я спасла его.

— Только это меня и останавливает, чтобы тебя не убить, — бросил он, но второй раз меня не ударил и даже отошел к столу, заворачивая в ткань стеклянные кусочки.

— Но сэр Нимберт тоже спасал жизнь вашему брату, — напомнила я. — Вы не можете просто казнить его, даже не узнав, почему…

— Заткнись, — грубо оборвал меня Дилан. — Здесь я решаю, кому жить, а кому умереть.

— Не слишком ли ты раскомандовался? — раздался вдруг голос от дверей, и мы все обернулись. На пороге стоял дракон — бледный, осунувшийся, даже глаза его не блестели так ярко, как раньше. — Я еще жив, братец. Поэтому позволь решать о жизни или смерти моих людей мне.

Я бросилась к нему, подставляя плечо, но дракон только усмехнулся и помощи не принял, сам добравшись до ближайшего кресла.

— Зачем вы поднялись, милорд? — запоздало подбежала к нему Ингунда, пытаясь подсунуть под локти и спину дракону думные подушечки.

— Не лезь и не суетись, — сказал он ей устало поморщившись, и старшая конкубина покорно отступила, встав за спинкой кресла.

Я стояла возле подлокотника и хотела отойти, чтобы не раздражать хозяина замка излишней заботой, но дракон сам взял меня за руку и удержал рядом.

— В этом деле я разобрался, — сказал между тем Дилан. — А тебе и в самом деле еще рано вставать с постели. Лучше бы ты вернулся в спальню… со своей принцессой, — он говорил обо мне и говорил язвительно, но я все равно вздрогнула и покраснела.

Дракон чуть заметно пожал мои пальцы и спросил у брата:

— Это ты расквасил физиономию Нимберту? За что?

— Это он отравил тебя, — объявил Дилан. — Я собирался его казнить.

— Нет, милорд, отец не мог этого сделать! — Нантиль упала на колени перед креслом. — Отец так предан вам, он…

— Молчи, Нантиль! — прикрикнул вдруг на нее сэр Нимберт. Его по-прежнему держали двое слуг, и он не мог даже утереть кровь из разбитой губы. — Милорд, это я пытался вас убить и готов понести наказание.

— Отец! — воскликнула Нантиль, оборачиваясь к нему.

— Ничего не говори, говорить буду я, — сказал он так властно, что Нантиль замолчала, приоткрыв рот.

Я тоже никогда не слышала такого тона от спокойного сэра Нимберта, и подобное преображение было удивительным.

— Так расскажи, за что ты хотел меня прикончить, — милорд Гидеон откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза. — Мой верный друг, соратник, спаситель — и вдруг убийца?

— Да, верный соратник, — согласился сэр Нимберт, — и я спас вам жизнь милорд. Там, в Нантском порту.

— Прекрасно это помню, — дракон не отпускал мою руку, и мне казалось, что через прикосновение он набирается сил. — И до сих пор тебе благодарен. Кажется, ты ни на что не жаловался, с чего бы желание меня убить?

Но сэр Нимберт замолчал, утерев кровь с подбородка о плечо.

— Я заставлю его заговорить, — объявил Дилан, делая шаг вперед.

— Не трогай, — приказал дракон. — Уведите. Я решу его судьбу позже.

Сэра Нимберта увели, Нантиль кусала губы, но не плакала, все так же стоя на коленях у кресла дракона. Я заметила, что в зал бесшумной тенью проскользнул Офельен и остановился у стены. Внешне спокойный, сейчас он напомнил мне натянутый лук — всего секунда, и стрела полетит точно в цель. И кто был его целью?

— Кто тебя ударил, Виенн? — спросил дракон, даже не взглянув на меня.

— Никто, милорд, — тут же ответила я.

— Не обманывай, — он вздохнул. — У тебя щека красная, как яблоко. Дилан, это ты?

Брат насупился, но отмалчиваться не стал:

— Она обвинила меня в убийстве!

— Неправда! — воскликнула я.

— Правда, я сама слышала, — поддакнула Ингунда, склонившись к уху дракона. — Она сказала это при всех. Она и меня обвинила в убийстве.

— Что ты напридумывала? — заворчал на меня дракон, но без злости, и все еще не отпуская мою руку.

— Не напридумывала, — ответила я упрямо. — Лишь сказала то же, что говорила вам — у кого были намерения и возможности вас убить.

— Ты, Дилан, Ингунда и остальные? — усмехнулся Гидеон. — Зачем им это? Они все преданы мне…

— Неужели вы не поняли? — возразила я горячо, и он, наконец, посмотрел на меня внимательно. — Вам никто не предан. Вас никто не любит.

В зале воцарилась такая тишина, что я услышала взволнованное дыханье Нантиль и шорох стекла в тряпке, которую держал Дилан.

— Они все вас ненавидят, — повторила я. — И у каждого был повод для убийства.

49. Тебя никто не любит (часть вторая)

Нантиль и Арнегунда молчали, пряча глаза, а Ингунда выдохнула из-за кресла дракона:

— Лгунья… Наглая, ничтожная лгунья…

— Почему я должен все это выслушивать? — спросил сквозь зубы Дилан. — Твоя девка, Ги, уже окончательно потеряла страх и совесть.

И в самом деле — не слишком ли далеко я зашла в своем желании поведать правду? Я смотрела на дракона, а он сидел, подперев голову, но держал меня за руку и отпускать, похоже, не собирался.

— Она не девка, — сказал он глухо, — и я уже говорил, что не желаю, чтобы ее перебивали. Я выслушаю ее, а вы будете молчать.

— Вы должны знать, милорд, — продолжала я, — что семь человек имели возможность подлить в ваш бокал яд. Это ваш брат, госпожа Ингунда, госпожа…

— Виновник признался! — крикнула Ингунда, на мгновение теряя самообладание, но Дилан бросил на нее взгляд, и она притихла.

— Сэр Нимберт признался, — согласилась я, — но виновен ли он? Мне кажется, он старается защитить кого-то. Того, кто ему дорог…

— Кого же? — ядовито спросила Ингунда.

— Свою дочь, — ответила я. — Он уверен, что это она пыталась убить милорда.

Нантиль вскрикнула и вскочила с колен, готовая убежать, а Офельен сделал два шага вперед, наклоняя голову, как бык, готовый поднять на рога любого, кто встанет на его пути.

— Все началось уже давно, — сказала я, — сначала сэр Нимберт увидел рану на крупе вашего коня, милорд — думаю, кто-то подложил под седло терновый шип, чтобы лошадь понесла, а потом мы нашли вашу шапку, пробитую стрелой…

— Нет, нет! — замотала головой Нантиль. — Это не я!..

— Сэр Нимберт был уверен, что это ты, — сказала я с жалостью, — он пытался скрыть это. Но не собирался тебе препятствовать.

— Ах ты… — Дилан двинулся к Нантиль, но дракон ударил кулаком по подлокотнику кресла, останавливая его.

— Подожди, — велел он брату. — Надо во всем разобраться.

— Пойду, обыщу ее комнату, — сказал Дилан.

— Нет надобности, — поторопилась сказать я. — Все, что вы найдете там — дорожную сумку с деньгами и драгоценностями. Она прячет ее под арбалетами, в углу. Я заметила, когда мы делали кукол для театра.

— Собиралась бежать? — дракон тяжело посмотрел на Нантиль, и та чуть не лишилась чувств.

— Собиралась убить моего брата?! — на этот раз Дилан выхватил кинжал, но в ту же секунду Офельен заслонил Нантиль, тоже выхватив поясной нож.

— Убрали ножи! — заорал дракон.

Помедлив, мужчины отправили оружие в ножны, но продолжали стоять друг против друга, готовые сцепиться в любую секунду.

— Ты на кого поднял руку, виллан? — процедил Дилан. — За такое шкуру спускают вместе с мясом. Выгораживаешь шлюху? Так ты с ней заодно?

— Она не собиралась никого убивать, — торопливо сказала я, обращаясь к дракону. — Она всего лишь хотела сбежать с Офельеном, милорд. Вы же знаете, что именно поэтому он пытался… пытался вам отомстить.

— Отомстить? — Дилан завертел головой. — За что? Кто?

— Почему ты ничего не сказала? — спросил дракон, обращаясь к Нантиль и словно не слыша брата. — Я узнал про этого идиота, — он указал на Офельена, — только когда он напал на меня. Но я ведь спрашивал — может, ты хочешь уйти? Ты сказала, что нет. Почему?

— Он напал на тебя? — взъярился Дилан. — Да что здесь происходит?!

Нантиль разрыдалась и снова упала бы на колени, если бы Офельен не подхватил ее.

— Почему? — повторил дракон.

— Она боялась, милорд, — сказала я, с состраданием глядя на этих двоих. Это было жалкое и печальное зрелище — два сильных человека, таких отважных, не осмелились отстаивать свои чувства открыто. — Вам очень трудно сказать «нет», если вы заметили. Они встречались тайно, они давно любят друг друга.

— Ты откуда это знаешь? — спросил дракон сквозь зубы.

— Любовь не утаишь, — сказала я философски. — Офельен крался по замку в ту ночь, когда мы услышали второй крик Мелюзины, он возвращался от Нантиль. Влюбленные всегда неосторожны, они попались даже госпоже Арнегунде, она собиралась их шантажировать…

— Неправда! — взвизгнула Арнегунда, но очень неубедительно и бросилась к сестре, ища защиты. Ингунда обняла ее, глядя на меня с ненавистью.

— Правда, — подтвердила я. — вы грозили Нантиль казнью через сожжение. Но я не сразу догадалась, что вы говорили о ее измене с Офельеном. Ведь не только неверных жен сжигают, сжигают еще и ведьм. Сначала я думала, что речь идет о колдовстве, и решила, что это Нантиль кричала с Восточной башни, потому что нашла там красную глину от церкви Байи и Бреги.

— Так это ты кричала? И колдовала? — спросил дракон, и Нантиль замотала головой, говорить она уже не могла, и только молитвенно сложила руки, забывая утереть слезы.

— Не сердитесь, это делала вовсе не она, — вступилась я за нее.

— Ну, выкладывай, — проворчал Гидеон. — Чувствую, сегодня ночь откровений.

— Кричала госпожа Ингунда, милорд, и она же слепила ту фигурку, что я вам показала.

— Да как ты смеешь! — вскинулась Ингунда.

— Это были вы, госпожа. Когда раздался первый крик Мелюзины, вы с сестрой вроде бы только что появились из постелей, но ваши руки были перепачканы в глине. Это вы слепили человечка и совершили колдовской ритуал, убив канарейку. Вы применяли магию на крови, госпожа Ингунда, это очень злое колдовство, противное небесам и церкви…

— Нешуточное обвинение, — заметил Дилан. — У тебя есть, чем доказать? Или врешь напропалую, чтобы выслужиться перед моим братом?

— Когда я впервые зашла в комнату к госпоже Ингунде, — пояснила я, не показывая, как задел меня его презрительный тон, — канареек в клетке было четыре, а когда приезжала миледи Маризанда, птиц оставалось уже три. Это показалось мне странным, я спросила у слуг, но никто не мог сказать, когда умерла птица. Тогда я подумала, что у госпожи Ингунды были свои планы на нее, иначе она поручила бы служанкам выбросить трупик. Остается черная магия, в ней часто используют канареек, потому что они считаются колдовскими птицами, — тут я нашла необходимым уточнить: — Я читала об этом.

— Читала? Или пользовала черную магию сама? — тут же бросилась в бой Ингунда. — Можете спросить всех слуг, милорд, они подтвердят, что птиц всегда было три.

— Когда я только приехала в Гранд-Мелюз, то начала вести записи о каждом дне здесь. Если позволите, я покажу записи того дня, когда я приходила… предложить вам кохлию…

При этих словах Арнегунда пискнула и уткнулась лицом сестре в плечо, а Ингунда поджала губы, но ничего не ответила.

— Ты, — дракон вдруг указал на одного из слуг, прилепившегося к стене и наблюдавшего за нами с жадностью и ужасом, — посмотри, сколько канареек там в клетке, а ты — он указал на другого, — принеси мне все ее записи. Пергаменты лежат на столе.

— В этом нет необходимости, милорд! — запоздало испугалась я. — Позвольте, я сама принесу запись того дня.

— Тебе есть, что скрывать? — спросил дракон, и я замолчала.

Вскоре слуги вернулись, и один доложил, что в клетке три канарейки, а второй принес ворох пергаментов и папирусы.

— Присядьте все, — велел Гидеон, углубляясь в чтение. — Похоже, разговор будет долгим.

Он отпустил мою руку, и я села на лавку, но сидеть спокойно не могла.

— Под тобой словно уголья горят, ведьма! — прошипела мне Ингунда.

Ах, я и правда как будто сидела на угольях! Кто же знал, что мои записи дракон решит прочитать именно сейчас!

Прошло долгих четверть часа, пока милорд Гидеон оторвался от чтения.

— Все так, — сказал он, пристально глядя на Ингунду. — И в самом деле — четыре птицы. Куда дела канарейку?

— Это ложь, милорд, — сказала она с достоинством. — Ложь и наветы. Она нарочно написала про птиц, чтобы очернить меня перед вами.

— Как по мне, — вмешался Дилан, — так она решила настроить тебя против нас всех, Ги. Не позволь ей этого сделать!

— Я сам решу, кому и что позволить, — дракон перевел взгляд на брата, и тот сразу сник. — Обыщите комнаты конкубин, — велел дракон. — Майлз, пойдешь ты, Старк и Лито. Переверните там все, хоть доски от пола отрывайте. А ты, — он кивнул Фриде, и служанка подошла бледная, — обыщи Ингунду.

— Обыскать госпожу? — не поверила Фрида своим ушам.

— Милорд! — крикнула старшая конкубина.

— Тебе есть, что скрывать? — спросил он. — Выполняйте!

Ингунда не стала оправдываться и бросилась бежать, но не добралась даже до порога. Служанки во главе с Фридой скрутили госпожу, перед которой еще вчера трепетали, и мигом обшарили ее одежду. На шее у старшей конкубины обнаружили кожаный мешочек на толстом шнурке. Мешочек боязливо и почтительно передали дракону, и он высыпал содержимое на ладонь.

Комочек красной глины и какая-то труха.

— Что это? — спросил он.

— Глиняная фигурка из Восточной башни лежит у меня в шкатулке, — сказала я, начиная догадываться. — Прикажите принести ее?

Когда принесли глиняного человечка, комок глины идеально вошел в отверстие на груди фигурки. Одновременно вернулись Майлз и остальные, и принесли фолиант в черном переплете.

— Вот, нашли в бойнице за окном комнаты госпожи Ингунды, — сказал Майлз, осторожно выкладывая книгу на стол. Он нес ее со всеми предосторожностями — замотав руки плащом. — Сразу и не заметишь, если не знать. Лито глазастый — он увидел. А в комнате этой… — он мотнул головой в сторону Нантиль, — дорожная сумка с деньгами, вяленым мясом и сушеными лепешками. Запасов дня на три, далеко собралась.

Я вытянула шею, пытаясь прочитать название книги, но переплет был потертый, и виднелись только неясные черные линии. Дракон, презрев меры предосторожности, голой рукой открыл книгу.

— Откровения Шадокка или Создание Черной Курочки, — прочитал он и усмехнулся. — Хотела извести меня колдовством?

— Нет, милорд, — ответила Ингунда угрюмо и в полной тишине, потому что все присутствующие разом замолчали.

Фрида торопливо зашептала молитву, да и мне захотелось тут же поцеловать ладанку.

— Так у тебя это — книжка для легкого чтения перед сном? — съязвил дракон. — Вроде любовных баллад об отважных рыцарях и прекрасных дамах?

Ингунда молчала, и он потребовал уже без усмешки:

— Говори!

Мы вздрогнули, как один, когда в его голосе послышались нечто нечеловеческое. Что касается Ингунды — она побледнела, как соль, и тихо ответила:

— Я не хотела погубить вас, клянусь…

— Милорд, — попросила я, — позвольте посмотреть эту книгу?

Дракон кивнул, и я подошла к столу. Нет, я не была такой смелой, как хозяин Гранд-Мелюз, и предпочла переворачивать страницы серебряной вилкой, которую взяла с одного из приборов. Листы переворачивались и падали с противным сальным пришлепом. Они были заляпаны воском, жиром и еще бог весть чем, о чем лучше не знать. Мне не пришлось долго искать, потому что сразу же я увидела изображение канарейки на одной из страниц. Пробежав строчки глазами, я сказала:

— Она применяла не смертоносную магию, милорд, — и зачитала вслух: — «Чтобы подчинить себе человека и обрести полную над ним власть, чтобы он делал все по твоему слову, оденься в черное, слепи его изображение — сделай голема, из церковной глины, замешав ее на волосах того, кого подчинить хочешь, и на крови канареек или райских птиц. В полночь надо вырезать сердце у голема, трижды выкрикнув при этом имя демона…», — тут я перескочила строку, — не надо об этом! «И храни глиняное сердце при себе, призывая демона каждую треть луны, чтобы заклятие подействовало и не ослабело». Зачем, госпожа? — я повернулась к Ингунде. — Зачем вам власть над милордом? Это из-за госпожи Арнегунды?

— Из-за нее? — дракон перевел взгляд на Арнегунду, и она спряталась за спину сестры.

— Осмелюсь предположить, милорд, — сказала я, потому что старшая конкубина продолжала хранить упорное молчание, — все произошло из-за того, что вы неправильно поняли госпожу Ингунду. Когда она попросила вас найти своей сестре достойного мужа, она желала увидеть госпожу Арнегунду рядом с вашим братом, а не с вами. Наверное, колдовством она хотела заставить вас отказаться от госпожи Арнегунды и отдать ее господину Дилану.

— Что за бред? — дракон начинал терять терпение и пристукивал ладонью по моим пергаментам, лежащим у него на коленях. — Ты скажешь что-нибудь, женщина? Или будешь молчать, словно язык откусила?!

Ингунда вскинула на него глаза, и я увидела, что на ее ресницах повисли слезы. Она плакала. Беззвучно, но очень горько. Заговорила она тихо и с такой неприкрытой ненавистью, что было, отчего опешить:

— Она — моя младшая сестра. Вы взяли меня, но вам и этого показалось мало — сломали жизнь и ей. Не такого унижения я хотела для себя, но стерплю. Но за что вы так унизили ее?

Арнегунда обнимала сестру со спины, пряча лицо и тихо всхлипывая, Дилан презрительно фыркнул и отвернулся от них.

— Глупая курица, — сказал Гидеон. — Почему не объяснила прямо? Ты всерьез думала подчинить меня этой ересью? — он дотянулся и скинул «Откровения Шаддока» с заклинаниями на пол. — Сожгите книгу и пепел развейте.

Слуги шарахнулись от нее, как от чумной, а потом Майлз завернул фолиант в плащ и унес.

Дракон задумался, и мы долго молчали, не решаясь прервать его размышления. У меня руки чесались забрать пергаменты, но, как назло, он крепко держал их.

— Так что будем делать с убийцей, Ги? — спросил Дилан.

— Пусть приведут, — ответил дракон, словно очнувшись.

Он положил мои записи на стол, и я тут же подобрала их, прижав покрепче. Кажется, он прочитал только про канареек, и на том спасибо.

Когда привели сэра Нимберта, Нантиль, которую все еще поддерживал Офельен, крикнула:

— Отец! Это не я! Не я хотела убить!

Лицо сэра Нимберта, обычно такое замкнутое и невозмутимое, выразило целую гамму чувств — от изумления, до облегчения и радости.

— Не я, папа! Не я!.. — повторяла Нантиль. — Как ты мог подумать?!.

— Выгораживал дочку? — спросил дракон коротко.

— Простите, милорд, — ответил сэр Нимберт.

— Он врет, — сказал Дилан. — Они с девчонкой в сговоре. Ги! Не давай им себя одурачить!

— Вы сейчас можете мне не поверить, — сказал сэр Нимберт, — но на самом деле я не причастен к убийству. Поэтому не признаю обвинений.

— Не признаешь? — Гидеон подался вперед, заглядывая ему в глаза. — Ты думал, что твоя дочь и ее разлюбезный пытаются меня прибить и не собирался им мешать? Так?

— Так, — ответил бывший рыцарь после секундного колебания. — Не собирался, милорд. Это признаю.

— Чудны дела ваши, небеса, — протянул дракон, откидываясь на спинку кресла. — Итак, что мы имеем? Верный слуга желал мне смерти после того, как я щедро отблагодарил его, всячески обласкал и его, и его дочь. Какое замечательное предательство.

— Милорд… — тихонько позвала я, становясь слева от кресла.

— Скажешь, я не прав?

— Вы не правы, — возразила я. — То, что вы считали благодеянием, для сэра Нимберта было хуже смерти. Разве можно быть счастливым и благодарным, когда родной тебе человек несчастен?

— Можно подумать, она была несчастна! — дракон повысил голос, и мы невольно отшатнулись. Он заметил наш страх и выругался. — Она жила у меня, как королева! Я ей слова дурного не сказал!

— Все так, — подтвердила я, — но можно быть несчастной и в королевских покоях.

— Разберемся с этим потом, — отрезал он. — Так кто пытался меня отравить? Слуга или наложницы? Что это грум, я не верю, у него ума на такое не хватит.

— Ставлю на слугу, — кисло произнес Дилан. — Но дело-то непростое, брат.

— Флакон с настойкой украли, — признался сэр Нимберт. — Я хранил его в своем доме, взять мог каждый.

— Но не каждый пошел бы травить меня, — сказал дракон с досадой.

— Вы забыли кое о ком, — подсказала я, и он передернул плечами. — Сэр Нимберт, Нантиль, госпожа Ингунда, госпожа Арнегунда, Офельен — это не весь список ваших ненавистников. Я молчу о вашей супруге, которую вы выпроводили из замка так унизительно — едва ли она смогла подкупить кого-то, чтобы избавиться от вас, но у вашего брата была прекрасная возможность выкрасть яд и подлить его в бокал.

— Что?! — заорал Дилан.

— А почему вы так переполошились? — спросила я. — Вы такой же подозреваемый, как все мы, как и я.

— Дилан? Это невозможно, — сказал дракон. — И тебя я тоже не подозреваю, Виенн.

Дилан смотрел на меня, и я чувствовала, что сейчас он больше всего хотел бы подлить яда мне.

— А почему вы не поинтересуетесь, откуда Ингунда узнала о черной магии? — спросила я, не сводя взгляда с брата дракона. — По-моему, госпожа Ингунда не большая любительница книг.

— Кто дал книги? — дракон спрашивал у Ингунды, но она закусила губу, не желая отвечать.

— Господин Дилан, не так ли? — подсказала я. — Вы ведь с ним давно на дружеской ноге. Когда милорд впервые сказал вам, что я не монахиня, удивилась одна только госпожа Арнегунда. Господин Дилан знал правду обо мне и рассказал вам. И за всю нашу милую беседу вы не сказали ни слова против него, потому что он вам приказал. Я права? Но подумайте сами, как ловко все получается — вы творите колдовство, кричите на башне, предрекая милорду скорую смерть, и вдруг милорд умирает… Проклятие Мелюзины! Почти все верили в это. Верили, что скоро милорд умрет из-за колдовства. И кто оказался бы виновным, выплыви правда о колдовских книгах и ритуалах на крови? Наверное вы, госпожа.

Ингунда бросила быстрый и испуганный взгляд на Дилана, и дракон скрипнул зубами.

Дилан мигом оценил ситуацию и засмеялся сухо и резко, а потом презрительно сказал:

— Я предупреждал тебя, брат, что эта девка появилась неспроста. Она хочет рассорить нас, а потом убить по одиночке. Слишком она пронырлива для девчонки из монастыря, не находишь?

— Возможно, слишком проницательна? — смело спросила я.

— Проницательна? — он смерил меня взглядом с головы до ног. — Пока мы слышали только твои домыслы. Да, кое-что ты угадала, но я и раньше подозревал, что шлюхи и слуги не бывают верны, а ты желаешь обвинить меня в умысле против брата. По-моему, ты совсем зарвалась. И брат никогда тебе не поверит.

Мы смотрели друг другу в глаза, и он был прав. У меня не было доказательств против него. Одни догадки. Но отступать было нельзя. Отступать было поздно.

— Есть кое-что, что весомей догадок и земных доказательств, — сказала я, и Дилан непонимающе нахмурился, а я подсказала: — Божий суд.

Он снова захохотал, но никто не поддержал его смеха.

— Нас здесь семеро, кто были с милордом вечером, — голос у меня зазвенел, и сама я ощущала необыкновенный прилив сил. Сейчас все должно решиться. Я должна открыть дракону правду. Я должна защитить его от змей в его собственном замке. — У всех нас была возможность подлить яд в его бокал, но сделал это только один. Тот, в чьем сердце поселилась черная змея. Если милорд захочет узнать правду, я покажу, кто ее носит.

— Ты ведь не веришь ей, — настаивал Дилан. — Ги, скажи, чтобы она замолчала! Мы выбьем признание из шлюх и предателя, это они задумали убить тебя!

Но дракон сидел в кресле, мрачно уставившись в пол. Мне было даже жаль его — вот так, в одночасье увериться, что никто не испытывает к тебе теплых чувств. А уж предательство брата… Но горькое лекарство лечит лучше. Только захочет ли он сам знать правду?

— Что за средство ты предлагаешь? — спросил дракон глухо, и я поняла, что у меня есть шанс.

— Пригласите священника, пусть он принесет песка от церкви, — я говорила, а все слушали меня почти с ужасом, только Дилан насмешливо кривился. — Я узнала об этом способе в монастыре и видела, как он действует. По молитвам и промыслу небес один из нас будет изобличен в черных делах.

— Она задумала недоброе, — не унимался Дилан. — Брат, почему ты идешь у нее на поводу? К чему какие-то испытания?

— Тебе есть, что скрывать? — спросил дракон.

— Скрывать? — Дилан приоткрыл рот от изумления. — Ги! Я твой брат!

— Младший, — подлила я масла в огонь. — Который всегда был в тени старшего. Который даже не имеет официальной наложницы, не то что жены, потому что у старшего пока еще нет наследника. К тому же, брат только по имени — а по крови совсем не дракон. Обидно, господин? Как возможна такая несправедливость, что все — сила, слава, власть, богатство и женщины — всё досталось не вам, а вашему брату. Которого вы люто ненавидите. Настолько, что даже до сих пор ваши детские воспоминания о бабушкином пироге, который она пекла вовсе не для вас, причиняют вам боль. Вы ведь намеренно солгали мне, утверждая, что вас это ничуть не задевало?

— Замолчи, или я убью тебя… — прошипел Дилан, и сейчас стал похож на настоящего дракона.

— Позовите священника, — велел Гидеон, и Дилан отступил, шепча проклятья.

— Разрешите мне сходить в мою комнату, — попросила я. — Там древний молитвослов, который подарила мне мать-настоятельница. Перед Божьим судом требуется прочитать особую молитву.

— Она хочет сбежать, — сказал Дилан. — Наговорила лжи, а теперь сбегает. Или она сама отравила тебя, Ги.

— Она меня спасла, — сказал дракон, не глядя на него.

— Или разыграла отравление, чтобы ты ей поверил!

— Фрида, сходи с Виенн, — велел дракон, не отвечая брату. — Сегодня я дознаюсь истины, чего бы мне это ни стоило. Давайте выясним, кто меня особенно не любит.

50. Тебя никто не любит (часть третья)

Добравшись до своей спальни, я первым делом припрятала пергаменты с записями — часть вернула в папку, а часть положила под матрас — запоздалая мера, но лучше поздно, чем совсем поздно. Взять книгу по географии мира, выдав ее за молитвослов, в присутствии Фриды не составило труда — служанка все равно была неграмотна, но потом мне потребовалось зайти в кухню, и тут Фрида насторожилась.

— Понимаете, — объясняла я, проверяя коробки и глиняные кувшинчики с приправами, специями, мукой и прочими кулинарными необходимостями, — для ритуала нужно что-то самое белое, самое чистое, самое нежное, самое сладкое, что есть на свете. Ведь небеса чисты и сладки, верно?

— А, да… — выдохнула Фрида, наблюдая за мной, расширив глаза.

— И что подойдет лучше, чем сахар? — продолжала болтать я, насыпая в большую миску сахар — белый, смолотый едва ли не в пудру. — Тот, чье сердце черно, возьмет его — и сахар почернеет.

— Почернеет?!

— Конечно. Ведь черное сердце делает черным все, к чему прикасается, — я сказала это грозно, со значением, окончательно напугав Фриду, она зашептала молитву, пылко поцеловала крест, висевший у нее на шее, и это позволило мне незаметно прихватить еще кое-что с кухонных полок.

Мы вернулись в зал, где нас ждали обитатели Гранд-Мелюз во главе с хозяином — все молчаливые, угрюмые, глаза у женщин были заплаканными, но сейчас никто не лил слез.

— Помогите освободить стол, пожалуйста, — попросила я голосом монашки, и слуги тут же бросились убирать блюда с остатками угощения, бокалы, столовые приборы.

Появился священник — заспанный, испуганный, с корзиной освященного песка. Преподобный отец перепугался еще больше, когда узнал, что произошло, и понял, что от него потребуется.

— Просто воскурите ладан и прочтите нам последование к изгнанию злых сил, — заговорила я с ним осторожно и ласково, как с ребенком. — По вашей молитве небеса явят свою волю, и тот, в чьем сердце тайно живет ядовитая змея, покажет черную сущность.

Священник бросил на жаровню зерна ладана, и комнату заволокли пары душистого дыма. Во время чтения молитвы я прошла вдоль стола, насыпая на столешницу песок — одинаковыми горками, разравнивая вершину. Конкубины, сэр Нимберт, грум и брат дракона следили за мной настороженно, но никто не осмелился задавать вопросов или прерывать. Сам дракон сидел в кресле, подперев голову, и, несмотря на бледность, выглядел вполне неплохо. Я мысленно поздравила себя, что вовремя распознала опасность. Иначе кое-кто спал бы сейчас вечным сном — холодный, бездвижный и… никем не любимый.

— Надо полить песок святой водой, — объявила я. — Отойдите подальше, я буду читать особую молитву.

Мне не пришлось повторять — никто не пожелал находиться поблизости, когда я раскрыла книгу и, нахмурив брови, начала шепотом читать рассказ о Третьем море и его обитателях. Одновременно я поливала песок из небольшого стеклянного пузырька. Обойдя стол, я торжественно закрыла книгу и сказала:

— Пусть каждый подойдет к одной из песочных горок.

Помедлив, сэр Нимберт и Нантиль подошли к столу, заняв места, следом за ними поспешил Дилан, потом подтянулись Офельен и старшие конкубины.

— Сдается мне, что мы участвуем в неком фарсе, — сказал Дилан с издевкой. — Но если это тебя позабавит, Ги, пусть так и будет.

— Позабавит, — ответил дракон.

— Если только она не начнет творить колдовство, — сказала Ингунда вполголоса.

— Я не использую ваших методов, госпожа, — ответила я мягко, доставая сахар. — А вы выдаете себя с головой, пытаясь во всем разглядеть черную магию.

Ингунда прикусила язык, а снова обошла стол, зачерпывая серебряной ложкой сахар и насыпая его на песочные горки.

— Теперь нам нужны свечи или лучинки, — попросила я, занимая место рядом с Арнегундой, которая тут же опасливо посторонилась. — Пусть каждый поднесет огонь к песку.

— И что должно произойти? — не выдержала Ингунда. Руки у нее заметно дрожали.

— Небеса явят нам свою волю, — ответила я и первой поднесла свечу к песку.

Он вспыхнул синим пламенем, и кто-то испуганно вскрикнул. Но я осталась спокойной, наблюдая, как пламя охватило сахар, заставляя его превращаться в золотистую карамель.

Вслед за мной свои горки подожгли Офельен и Нантиль, потом сэр Нимберт и Дилан, последними — старшие конкубины, причем Арнегунда всхлипывала и стонала, и смотрела с видом мученицы.

Песок загорелся у всех, сахар становился золотистым, слуги подходили ближе, чтобы понять, в чем же смысл этого действа.

— Дешевые фокусы, — сказал Дилан. — Стоило ради этого…

Фрида завизжала, как безумная, а следом за ней завопила Арнегунда и схватила Ингунду за руку.

— Что это?.. — прошептала старшая конкубина.

Сахар на песке, возле которого стоял Дилан, покрылся червями — черными, крохотными, они множились, покрывая белоснежную крупу, и вдруг из центра горки выметнулась змея — толстая, ребристая, с безглазой разинутой пастью. Она ползла и ползла, извивалась, и было удивительно, как такое большое существо могло поместиться в двух горстях песка.

— Это змея! Змея! — закричал священник, уронив молитвослов, а слуги загомонили, как стая чаек, увидевших падаль на берегу.

Даже дракон привстал, чтобы лучше рассмотреть черное чудовище, которое уже поползло по столешнице, а Дилан отступил от стола на шаг, другой, и лицо его стало злобным и растерянным.

— Это знак небес, — сказала я громко, чтобы услышали все. — Покайтесь, господин!

Он с трудом оторвался от созерцания черной змеи и перевел взгляд на меня. Губы его шевельнулись, но слов я не услышала, а в следующее мгновение брат дракона выхватил кинжал и бросился ко мне.

Никто не успел остановить его, да и находились мы друг от друга на расстоянии пяти шагов, не больше. Я заметила, как мелькнул серебряным ужом клинок, и подумала, что все быстро закончилось. Но удара не последовало. Вернее, удар был, но меня не достиг, потому что между мной и Диланом встал дракон. Я смотрела в спину милорду Гидеону, заслонившего меня, и боялась дышать. Кто-то из женщин дико закричал, а потом стало тихо.

— Вот зачем ты это сделал? — спросил дракон, и голос звучал скучающе и устало. — Нет, не трогайте его… Чего тебе не хватало?

— Чего не хватало? — сипло спросил Дилан. — Спроси лучше — а что у меня было? Что было?!

— Не трогать! — прикрикнул Гидеон на кого-то невидимого мне. — Если хотел все, то ты сглупил, братец, — он глянул на меня через плечо, и я испуганно уцепилась за рубашку на его спине. — Надо было бить наверняка, — продолжал он, подмигнув мне, но вышло это совсем не весело. — Стрелой в башку — это не страшно. Я тогда отделался синяком, да и только. И с ядом ты оплошал…

— Надо было убить твою ведьму, тогда все бы получилось, — прошипел Дилан еле слышно.

Дракон повернулся к нему — не резко, но так, что я еще сильнее вцепилась в его одежду, желая удержать от необдуманного поступка.

— Убирайся, — сказал дракон. — Я не буду тебя наказывать, но и видеть в своем доме больше не желаю.

— Это и мой дом, — сказал Дилан, и я осмелилась выглянуть из-за драконова плеча.

Дилан держал в правой руке окровавленный кинжал — вполне человеческая алая кровь капала с клинка. Я ахнула, но дракон удержал меня, схватив за руку, и не позволил выйти из-за его спины.

— Это уже не твой дом, — сказал он Дилану и поторопил: — Иди-иди, пока я не передумал и не свернул тебе шею.

Брат дракона отступил, пятясь, и не выпуская из руки кинжал, хотя никто не собирался на него нападать — наоборот, расступились, давая дорогу, а потом развернулся и побежал. Майлз сорвался было за ним, но Гидеон остановил его:

— Пусть уходит. Не удерживайте и не запрещайте взять все, что он хочет.

— Вы ранены… — сказала Ингунда, делая шаг к дракону.

Но Гидеон вскинул руку, останавливая конкубину:

— Не подходи. Тебе и твоей сестре даю неделю, чтобы забрали тряпье и уехали к родителям. Не желаю видеть ни тебя, ни ее. Возьмете по мере серебра каждая — на приданое, если захотите выйти замуж.

Ингунда отскочила, будто он ее ударил, и побежала вон, как несколько минут назад убежал Дилан. За ней последовала Арнегунда, всхлипывая и оглядываясь на дракона — будто ждала, что тот передумает. Но тот не передумал — не окликнул, не позвал, даже не посмотрел в ту сторону.

Я наконец-то вырвалась и обежала его. На левом предплечье рубашка была порезана и белую ткань пятнала кровь. До этого момента я умудрялась сохранять хладнокровие, но сейчас словно лишилась ума и заметалась по залу в поисках бинтов и мазей, которых здесь, конечно же, не могло быть:

— Милорд ранен! Позовите лекаря!.. — я натыкалась то на одного слугу, то на другого, пока меня не поймала Фрида и не встряхнула, приводя в чувство.

— Поосторожней, мозги ей не стряхни, — велел дракон, направляясь к выходу. — Недурная штука, они еще понадобятся, — он на ходу снял рубашку, скомкал и прижал к раненой левой руке.

— А что с сэром Нимбертом? — спросил Майлз.

— Пусть тоже уходит, — бросил дракон. — Рассчитайте его на три года вперед. И грума тоже. И его бабу, я ее не держу.

— А что делать со змеей? — тихонько спросила меня Фрида.

Но мне уже не было дела до фокусов. Милорд Гидеон ушел, и никто не отправился за ним.

— Лучше бы вы оставили его в покое, — угадала Фрида мое желание броситься следом. Она продолжала держать меня поперек талии и повела к креслу, приговаривая на ходу: — Милорд привык быть один, а теперь ему тем более не надо мешать. А вы присядьте, госпожа, я принесу вам холодной родниковой воды, вы не в себе маленько.

Да, ему надо побыть одному… Я послушно села на лавку и послушно пригубила бокал — холодный, запотевший в руках служанки. Было бы смешно бежать с утешениями к взрослому мужчине, воину, дракону к тому же. «Сердца драконов — как нижний жернов», — так говорит Писание. Смешно думать, что нижний жернов может страдать. Во всяком случае, не слишком долго. И не очень сильно. Так, легкое чувство досады, что доверился не тем…

Со стола убирали песок и сахар. Змею опасливо смели веником, и она развалилась на кусочки — легкие, пористые внутри.

Доверился не тем, полюбил не тех…

Ах! Я закрыла лицо руками, мысленно обозвав себя дурочкой. Зачем беспокоиться о сердце дракона? Разве драконы способны любить?

— Шли бы вы отдыхать, госпожа, — сказала Фрида необычайно сердечно. — Столько всего произошло — сейчас на полгода пересудов будет. А вам надо в постель — и хорошо выспаться.

Совет был хорош, и я отправилась в змеиную комнату. И в самом деле, лучше было бы послушаться Фриду и лечь спать, предоставив утру и солнцу снять тяжесть с сердца, но я остановилась напротив спальни дракона, как заколдованная. За дверью было тихо, хотя я была уверена, что дракон там.

Я вспомнила, как он топтался в коридоре, когда приезжала миледи Маризанда и швырнула мое кольцо в ров. Тогда он хотел и не осмеливался войти. Я видела это, и тайком смеялась, но не спросила причину такого поведения. А теперь я точно так же бродила по коридору, желая и не осмеливаясь войти. Нуждается ли он в моем присутствии? Точно нет. Скорее всего, нет. О! откуда я знаю — нуждается или хочет побыть один?

И я решилась — приоткрыла двери и осторожно заглянула внутрь.

— Входи, чего крадешься, как мышь? — раздался голос дракона.

Милорд Гидеон сидел в кресле, у стола, прижимая к левой руке скомканную рубашку. Я не заметила гнева или сильного раздражения, но все равно решила молчать, пока он не заговорит со мной снова. Если захочет заговорить.

Отобрав у дракона заляпанную рубашку, я налила в умывальный таз воды и нашла мягкую ветошку, чтобы смыть кровь. Рана была не особенно глубокая — почти царапина. Пока я промывала рану и ходила за бинтами, царапина и вовсе затянулась, оставив подсохшую кровяную корочку.

— Видишь, обошелся бы и без помощи, — сказал дракон. — Я же говорил — заживает, как на собаке.

Он сидел голый до пояса, и в неровном свете оплывшей свечи его полунагота казалась вызывающей, почти бесстыдной, хотя я видела его и в ванне, и едва прикрытым простыней. Это волновало, это возбуждало, и хотя я старалась поменьше смотреть на мускулистые драконьи плечи и руки, но упорно возвращалась взглядом к его телу.

— Ты молчаливая, — заметил дракон, пока я смазывала царапину целебной мазью. — Фонтан красноречия иссяк?

— Я боюсь утомить вас.

— Не бойся, — разрешил он. — Что это за фокус ты устроила? Думала, я не поверю, что это Дилан пытался меня прикончить? Я же не совсем дурак, так… всего лишь чуть-уть. А что за змея?

— Вы правы — всего лишь фокус, — призналась я. — Смешиваете сахар с толченым содовым камнем, а песок поливаете прозрачным крепким вином. Всем насыпала сахару, а вашему брату — сахар и соду. Я прочитала об этом в книге по алхимии, забавный опыт. Несколько раз развлекала сестер в монастыре, они всегда пугались чуть не до обморока.

— Отличная шутка, — признал дракон. — Только прекрати меня мазать этой дрянью, — он повел плечом, уклоняясь, — я же сказал, все и так заживет.

— Вы получили рану из-за меня, как я могу не позаботиться о вас? — сказала я, но сразу же убрала баночку с мазью, чтобы не раздражать его.

— Это лишнее, — он поднялся, потянулся, хрустнув суставами, скинул сапоги и упал на постель. — Проклятая отрава… Такое чувство, будто сожрал отвратительно старую и невкусную корову. Но ты меня спасла. Как Нимберт в свое время.

Он помрачнел и замолчал. Стараясь ступать неслышно, я поправила свечу, убрала со стола, подкинула в жаровню щепок. Мое великолепное платье все так же нежно шуршало, и я подумала, что это странно — прислуживать дракону в обличие принцессы. Но в Гранд-Мелюз было много странностей. Кто знает — не войдет ли Виенн в историю этого замка, как очередная тайна?

— Постарайтесь уснуть, — посоветовала я, подходя к постели, чтобы пощупать лоб дракону. Он уже не был таким холодным, как после отравления, но я все равно укрыла дракона, подтыкая одеяло, чтобы было теплее.

— Жаль, раны, нанесенные предательством, не заживают так же быстро, как раны после ножа, — грустно усмехнулся он.

— У людей и от ножа заживают долго, — коротко ответила я.

— Это очень тяжело, когда предают самые близкие, — сказал дракон, внимательно наблюдая за мной.

Я села на краешек кровати и взяла его за руку, как взял он, когда мы были в зале, и сказала:

— Я вас понимаю, милорд.

— Откуда? — его рука перехватила мои пальцы, сжала, погладила, но я освободилась и снова сжала его руку между своих ладоней.

— Поверьте, я знаю об этом не понаслышке, — заверила я его. — Сама пережила предательство отца и брата.

— И поэтому оказалась в монастыре?

— Да, поэтому. А потом мать-настоятельница продала меня вам. Это тоже предательство. Но ничего, все оказалось неприятным, но не смертельным. И вы тоже это переживете.

— Они все меня ненавидели, прятали ненависть за маской преданности, — сказал он тихо, и я поняла, что это признание далось ему нелегко.

— Они всего лишь боялись, милорд. А вы, при всем своем уме, совершенно не разбираетесь в человеческих душах, — а про себя я добавила: «Возможно, потому, что у драконов нет души».

— Может, ты и права, — согласился он задумчиво, а потом спросил: — Ты тоже меня ненавидишь, Виенн?

51. Любовь или верность

Я долго думала, прежде чем ответить. Я все еще держала дракона за руку, и чувствовала, как медленно и сильно бьется под его кожей кровь. Он ждал, и в алькове повисло тяжелое, почти тягостное молчание.

— Нет, милорд, — сказала я, наконец. — Теперь — нет.

— Но раньше — ненавидела? — выдохнул он.

— Раньше — да. Потому что считала вас, драконов, виновниками всех наших несчастий.

— А теперь?

Мне опять пришлось собраться с мыслями. Можно было отложить разговор на завтра, на потом, вообще не разговаривать об этом, но сегодняшняя ночь и в самом деле получилось ночью откровений, и я чувствовала, что не вправе промолчать, когда и так сказала слишком много.

— Теперь я думаю, что виновники наших несчастий — мы сами, — произнесла я, глядя дракону в глаза. — Мы слишком возгордились, начали забывать, что всем обязаны милости небес. Мы стали жадными, боязливыми, злобными, возненавидели друг друга, и вы — существа с каменными сердцами, были посланы нам для испытаний. Чтобы мы сплотились против вас, обрели смелость и… — тут я осеклась.

— И убили нас, — закончил за меня дракон.

— В этом не будет необходимости, — ответила я краснея, потому что он верно угадал мои мысли. — Вы сами уничтожите друг друга. В вас все пороки возведены в абсолют. Ваш брат — тому примером.

— И у людей братья убивают братьев, — возразил Гидеон.

— Но люди способны любить, — отвечает Виенн. — Это их и спасает. Ваши домочадцы… Все они желали вам зла, но ради чего? Ради любви. Нантиль и Офельен… сэр Нимберт хотел вашей смерти ради счастья дочери… Ингунда действовала из-за любви к сестре, и только господин Дилан жаждал власти, богатства, женщин… Может быть, именно поэтому люди еще способны рождать детей — потому что не разучились любить. А вы, драконы? Зачем вам дети, если нет любви?

— Ты считаешь, я не способен на любовь? — спросил он, и в его глазах зажегся огонь.

Этот огонь притягивал, сковывал, лишал воли, и я не могла отвести взгляда, только прошептала:

— А что — способен?

— Виенн… — пальцы его вновь оплели мое запястье — медленно, но неотвратимо. — Ты же не дала мне возможности это доказать… Доказать свою любовь…

Его шепот сковывал волю еще сильнее, чем взгляд, и только с неимоверным усилием, призвав на помощь всю волю и здравый смысл, я вскочила, отбегая в сторону. Впрочем, он не пытался меня удержать — или был еще слаб после отравления, или не захотел. Я вцепилась в спинку кресла, приходя в себя, и на смену жалости, которую я только что испытывала к дракону, приходил самый настоящий гнев.

— Виенн… — позвал Гидеон, но я остановила его словесные излияния движением руки — так же, как останавливал он своих слуг.

— Никогда не повторяйте ничего подобного, — сказала я резко. — Это грех перед небесами. Вы — женатый человек! О какой любви вы говорите? О той, которой наградили своих конкубин? Неужели не понимаете, что такая любовь унижает женщину!

— Чем может унизить любовь? — он приподнялся на локте, но увидев, что я приготовилась к бегству, не двинулся с места, только заговорил еще сладкоречивее: — Ты же видишь, как меня к тебе тянет, если бы ты дала мне себя, я стал бы самым счастливым на свете. Особенно теперь, когда ты спасла меня, и я разведусь… Ведь я думаю только о тебе, Виенн, я тянусь только к тебе. Неужели тебя бы унизила моя любовь?

— Не передергивай! — от злости и волнения я забыла про уважительное «вы». — То, о чем ты говоришь — это совсем не любовь! Что ты знаешь о любви? Любовь — это не «дай, дай, дай»! Любовь — это «на, на, на»! Если хочешь только брать — это страсть, а любовь всегда жертвенна. Чем ты готов пожертвовать ради своей любви? Отдашь деньги, душевные силы, здоровье? А палец отдашь? А второй, третий? А руку до локтя? А жизнью пожертвуешь?[1] Вот это и есть любовь, но тебе не понять!

Гидеон смотрел на меня внимательно и долго, а потом сказал:

— Мне казалось, между нами что-то появилось. Что-то есть. Тебя тянет ко мне точно так же, как меня к тебе. Мы очень похожи…

— Мы совершенно разные, — быстро ответила я.

— Нет, похожи, — возразил он. — Иногда мне кажется, что ты — как моя прародительница. Такая же исступленная в возмездии — ты разоблачала моего брата с такой же горячностью и безрассудством, как и Мелюзина, которая наказала отца за обиду матери, и такая же отчаянная и щедрая в любви, как когда Мелюзина позабыла об осторожности, отдавшись человеку. Мне кажется, ты можешь любить отчаянно и щедро, просто боишься показать свои чувства. Не бойся, драконы тоже умеют любить. Я готов был взять тебя тысячу раз, но не хочу причинять тебе боль. Сначала думал, это потому, что ты — моя игрушка, мое развлечение. Но теперь знаю, это потому…

— Не говори ничего! — закричала я, бросаясь к двери. — Не желаю этого слышать!

— Я умолкаю, не убегай, — попросил он, и я остановилась возле порога, держась за дверную ручку. — Почему ты бежишь, Виенн? Ведь я ничего не сделал.

«А я бегу вовсе не от тебя», — ответила я ему мысленно, но вслух ничего не сказала.

— Не убегай, я не скажу больше не слова, — продолжал дракон. — Пока не скажу. Сегодня. Может быть, не скажу и завтра. Но буду ждать, что однажды ты выслушаешь меня и не убежишь.

Он и правда не сказал больше ни слова о любви, и я не смогла оставить его — когда он уснул, устроилась в кресле, и просидела всю ночь, читая книгу. Дракон спал безмятежно, как ребенок, и утром поднялся здоровым и крепким, как прежде.

Прошло несколько дней — мы пережили очередную субботу, проводили из замка конкубин, сэра Нимберта и грума, а Дилан исчез наутро после памятной ночи, не взяв с собой ничего. Я видела, что дракон грустит, но по молчаливой договоренности мы избегали говорить о тех, кто предал. И о любви мы тоже не говорили. Играли в шахматы, беседовали во время завтраков и обедов, и один раз даже прогулялись по цветнику, и хотя я все время ловила пристальный драконий взгляд, к словам, а тем более к делам Гидеон не переходил.

В среду прилетел голубь с письмом, и мальчишка-паж принес его дракону. На письме была красная королевская печать, и я отвернулась, делая вид, что занята куклами для театра. Дракон прочитал письмо и окликнул меня.

— Мне надо съездить в столицу. Будет слушание по разводу, Маризанда подала встречное прошение, требует суда. Но король разведет меня, что бы ни затеяла эта настырная баба. Что скажешь?

— Не могу ничего сказать, потому как ваш развод — ваше личное дело, — быстро ответила я.

— Я бы взял тебя с собой, в столицу, — продолжал он, — но не хочу показывать тебя королю. Драконы жадны до чужих сокровищ, а я не стану делить мое сокровище ни с кем, — он скомкал легкий папирус, на котором было написано королевское послание, и растер его в крошку.

Упоминание о сокровище уязвили меня еще больше, и я с обидой сказала:

— Я не вещь, пусть даже вы сравниваете с чем-то драгоценным.

— Тебя это так задевает?

— Никогда с этим не смирюсь.

— Тогда просто поверь мне. Не смирись, просто поверь.

Он уехал в этот же день, назначив управительницей Фриду и лично приказав ей заботиться обо мне. Мы провожали его всем замком, и теперь я стояла в первом ряду. Дракон уезжал на черном жеребце и оборачивался и оборачивался, и махал рукой. Когда караван готов был скрыться за поворотом дороги, и Гидеон оглянулся в последний раз, я попрощалась с ним на восточный манер — приложила руку ко лбу, к сердцу, а потом протянула руку по направлению к уезжавшим. Я читала об этом в записках одного путешественника, который сравнивал обычаи народов востока и запада, и наизусть заучила слова: «Их обычай прощаться прекраснее, он похож на песню, мы как будто отдаем свои думы и сердце в подарок тому, кого провожаем, отдаем свою любовь».

Как вдруг вороной жеребец встал на дыбы, и вот уже развернулся и помчался к замку, а всадник усердно подхлестывал его.

— Что-то случилось? — переполошилась Фрида. — Почему он возвращается?!

Я тоже была испугана и не понимала, что происходит. Вороной конь промчался по мосту, как вихрь, и вот уже дракон натягивает поводья и спрыгивает на землю.

— Что это значит? — спросил он у меня. — Почему ты так попрощалась со мной?

— Милорд… — я хлопала глазами, не зная, что ответить.

— Все возвращаемся в замок! — скомандовала Фрида, понукая слуг, и за пару минут мы с драконом остались во дворе одни.

— Почему вы вернулись? — сказала я с упреком. — Говорят, это дурной знак — возвращаться!

— С каких это пор монашенка стала суеверной? — он смешливо прищурил глаза. — Так что ты хотела сказать мне?

— Ничего, милорд, — я пожала плечами. — Вы точно сумасшедший… Вы вернулись, чтобы спросить об этом?

— Нет, скажи! скажи! — настаивал он.

— Так прощаются на востоке, — объяснила я. — Это значит: мои мысли и сердце с тобой, я буду помнить о тебе и молиться о твоем благополучии.

— Молиться? Если прикасаются к сердцу, это означает не молитвы, а любовь, — возразил он.

— Ни разу о таком не слышала, — поспешно ответила я.

— Обманщица, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать меня.

Я успела увернуться от поцелуя, но от объятий уже не скрылась, и дракон обнял меня за талию, прижавшись губами к моему виску.

— Когда же ты подаришь мне свою любовь, сестра Виенн? — услышала я драконий шепот.

— Едва ли это произойдет, милорд, — ответила я тоже шепотом, а голова кружилась, как после хороводного танца.

— Хотя бы пообещай, что подумаешь над этим, — попросил он.

Дракон — просил. Я вдруг почувствовала себя глупо, безмерно счастливой, но сказала:

— Могу пообещать вам только мою верность.

— Верность, — он хмыкнул. — Почему только ее?

— Потому что вы заслуживаете верности, но едва ли заслуживаете любви, — ответила я, освобождаясь из стального кольца его рук.

— Обидно, — сказал он, отпуская меня. — Но ладно, согласен и на верность, раз ты такая жаднючая.

— Вернитесь до субботы, милорд, чтобы я могла выполнить свое обещание и позаботиться о вас.

— Могу пообещать, что в субботу утром я буду у твоих ног, — сказал он, передразнивая меня

Я засмеялась, чтобы скрыть неловкость:

— Лучше будьте в своей спальне, милорд. Я приготовлю вам ванну.

— Значит, до субботы. Но хоть один поцелуйчик-то можно?.. — он снова потянулся ко мне.

— Милорд, — попыталась я сделать грозное лицо, — Не грешите! Вспомните о небесах!

— Виенн, хоть сейчас позабудь про небеса… — почти простонал он, но я была неумолима.

Он так и не смог поцеловать меня еще раз и обозвал жадиной, после чего вскочил в седло и послал коня галопом следом за караваном.

Обитатели Гранд-Мелюз в отсутствие хозяина чувствовали себя свободно, и под сводами замка то и дело раздавались пение и смех слуг. Но мне было совсем не весело. Я ловила себя на том, что каждый час выглядываю в окно, высматривая возвращение каравана, хотя дракон обещал вернуться только через несколько дней. Но окна замка манили меня, и проходя мимо я все равно бросала взгляд на кромку осеннего леса, излучину реки и изгиб дороги, круто уходящий влево. Наверное, именно поэтому я первая заметила всадников, которые неторопливо вели коней к Гранд-Мелюз. В первую секунду сердце мое радостно подпрыгнуло — я увидела черного коня и решила, что дракон возвращается, но сразу же поняла, что ошиблась. Всадником оказался не милорд Гидеон — и выглядел он иначе, и одет был совсем по-другому.

Оперевшись на подоконник, я разглядывала гостей — тот, которого я приняла за Гидеона красовался в алом плаще и в шапке с алыми перьями. Но перья были диковинные — не стрелой, а каскадом, они колыхались на ветру, как пламя.

Вдруг колокола оглушительно зазвенели, а к воротам бросились слуги — мажордом, поспешно застегивающий парадный камзол, Фрида, повязывавшая белоснежный фартук… Кто-то из пажей тащил вслед за ними поднос с кувшинами и кубками, второй паж нес корзину с бриошами. Наверное, очень важные люди? Нехорошее предчувствие охватило меня, и я не помчалась навстречу прибывшим, а тихонько прокралась в свою комнату. Кто бы там ни приехал — в отсутствие хозяина слуги сами разберутся, как принять гостей.

Я откупорила чернильницу и принялась восполнять страницы хроник замка Гранд-Мелюз, переписывая то, что узнала от Гидеона о его предках, но мое спокойствие было нарушено всего-то через четверть часа.

В коридоре раздались шаги, умоляющий голос Фриды и совсем незнакомый голос — сильный, низкий, глубокий, с подрыкивающими нотками… Я не успела двинуться с места, как дверь в мою спальню распахнулась и на пороге оказался мужчина в алом плаще и шапке с алыми перьями. Широко расставив ноги и уперев кулаки в бедра, он рассматривал меня темными блестящими глазами и показывал в улыбке белоснежные зубы. Чем-то неуловимо похожий на милорда Гидеона, но выше, крепче и… страшнее. Отложив перо, я медленно поднялась из-за стола, чувствуя во всем теле досадную негибкость, и на всякий случай поклонилась гостю, опустившись в глубоком поклоне на одно колено.

— Это она? — спросил мужчина в алом плаще и расхохотался. — На вид так совсем не страшная. И на ведьму не похожа. Что ты там наболтал?

— Если бы ведьмы были похожи на ведьм, — раздался знакомый голос из коридора, и в комнату, прислонившись плечом к косяку, заглянул Дилан, — тогда жизнь была бы слишком легкой, ваше величество.

— Ну зачем ты испортил все веселье? — упрекнул его мужчина в алом плаще. — Мы же договорились, что не скажем, что я король.

— Простите, но я уже сказал, — ответил Дилан без тени раскаяния, глядя на меня темно и с насмешкой.

Пол поплыл под моими ногами, но я опустила глаза и еще раз поклонилась. Король. Король Рихард. Грозный повелитель драконов. А до субботы было еще два дня.

[1] Здесь приводятся слова кого-то из современных православных старцев, но автор, к огромному своему стыду, не помнит его имени.

52. Король драконов (часть первая)

Все повторялось, как в кошмарном сне. Я снова стояла в зале, где пировали драконы и их люди, только на месте милорда Гидеона сидел драконий король, а я была не в монашеском одеянии, а в зеленом платье, без платка, с распущенными волосами.

— У Ги всегда был отменный вкус на женщин, — разглагольствовал король Рихард, потягивая вино и оглядывая меня, как выставленную на продажу диковинную вещицу. — Этот шельмец всегда умел выхватить у меня из-под носа самый лакомый кусочек. Говорят, он разглядел тебя под монашеским клобуком? И скрыл такое сокровище от своего короля! Негодя-яй!

Мне хотелось закрыться руками от его взгляда, который придавливал каменной плитой, но гордость не позволяла выказать страх. Дилану не отвели места за столом, он пристроился за креслом короля, и это вселяло надежду.

— Милорд Гидеон отправился в столицу, ваше величество, — сказала я. — Возможно, лучше послать к нему гонца с известием, что вы здесь.

— Не будем никого посылать, — заявил король. — Это было маленькое испытание, и Ги его не выдержал. Не надо было ему так уезжать…

— О чем вы? — насторожилась я. — Он отправился на слушание по поводу развода, вы сами велели ему прибыть.

— Я развел его с леди Маризандой еще на прошлой неделе, — с удовольствием сообщил мне король, — но не счел нужным об этом упоминать в письме. Знаешь ли, это слишком личная тема, чтобы доверять ее письму. Зато я приказал твоему хозяину, чтобы он привез тебя в столицу. А он почему-то посчитал нужным отправиться один.

— Вы велели… — я едва справилась с волнением. — Прошу прощения, сир, я понятия не имела, что вы хотели меня видеть. Но милорд Гидеон, видимо, посчитал, что моя скромная персона ничем не может…

— Меня заинтересовать? — закончил король и захохотал.

Повадками он сильно напоминал прежнего Гидеона, каким я увидела его в монастыре и в первые несколько дней в Гранд-Мелюз, вот только могла ли я рассчитывать на благополучный исход знакомства с еще одним драконом? За спиной которого, к тому же, стоял Дилан?

— Ты слишком поскромничала, красотка, — добродушно сказал мне король Рихард. — Твоя особа меня очень даже заинтересовала. Очень. Даже, — он отпил еще вина, посмеиваясь и хитровато поглядывая на меня поверх кубка.

При ближайшем рассмотрении, он все меньше напоминал мне милорда Гидеона. Да, внешнее сходство было, но сейчас я могла сравнивать, и сравнение было не в пользу короля. А может, они, наоборот, очень похожи, но просто я смотрю на Гидеона другими глазами?..

— Говорят, ты знаешь наизусть всю королевскую библиотеку, — продолжал король расспрашивать.

— Вас ввели в заблуждение, сир, — тут же ответила я. — Мне довелось всего-то прочитать несколько книг в монастыре святой Пучины, где я воспитывалась по милости матушки Беатрисы.

— Она лжет, — сказал Дилан вполголоса. — Она знает наизусть все Писание и все законы.

— Не все, — возразила я. — Лишь Правду короля Рихтера. Но она читается, как песня, ее легко запомнить.

— Она мне льстит, ты заметил? — обратился к Дилану король, донельзя довольный. — А теперь сделай милость, Дилан, заткнись, чтобы я мог полюбезничать с хорошенькой женщиной.

Дилан отступил с поклоном, а я подавила желание вытереть о платье вспотевшие ладони. Я боялась, отчаянно боялась, и как желала увидеть сейчас милорда Гидеона! Но кто знает, было бы это лучшим исходом?

Окна в зале, где собрали ужин для короля, не закрыли ставнями, и в сумеречном небе я увидела собирающиеся грозовые тучи. Будет ливень, и непогода, и король останется на ночь… От одной мысли об этом хотелось бежать прочь без оглядки. Сейчас меня точно никто не защитит — слуги не осмелятся сказать ни слова, а Дилан, похоже, намерен отомстить.

— Ги купил тебя за пятьсот золотых? — продолжал расспросы король, вгрызаясь в ножку жареной утки. — Это правда?

— Нет, сир, — ответила я. — Я не вещь, чтобы меня покупали, я свободная женщина.

— Свободная женщина, которую он прямо с пира утащил на плече в свою спальню? — осведомился король.

Я промолчала, а Дилан осклабился.

— Но ты не бойся, — утешил меня Рихард, забирая с блюда еще кусок утки и требуя, чтобы ему передали зайчатину на вертеле. — Я очень доволен, что Гидеон старается ради короны. Нам нужны молодые сильные драконы, а их могут родить только юные, горячие женщины. Так? — он обратился к сопровождавшим его лордам, которые сейчас набивали животы щедрым угощением Гранд-Мелюз.

— Да, ваше величество! — загремели лорды, как один.

— Он отличный мальчишка — Гидеон, — продолжал король, вытирая пальцы о протянутую Фридой салфетку. — Пылкий, бесстрашный, я бы даже сказал — до глупости бесстрашный. Сколько раз он спасал мне жизнь, я даже не упомню… — тут он увидел, как внесли жареного поросенка под медовой корочкой с розмарином, и затребовал блюдо себе. — Но я ему тоже жизнь спасал, — проговорил он с набитым ртом, откусывая поросятину до самой кости. — Поэтому мне не нравится, что мальчишка темнит.

Было странно слышать, что милорда Гидеона называют мальчишкой, но глядя на короля, я понимала, что Гидеон и в самом деле выглядел рядом с ним, как мальчишка. В его величестве Рихарде чувствовалась настоящая первозданная сила. Только сейчас я задумалась — сколько же драконам лет? Живут ли они вечно? Стареют или умирают в расцвете сил?

— Смотришь на меня, — сказал король, отбирая у Фриды салфетку и вытирая губы, — я тебе нравлюсь?

— Разве король может не нравится? — ответила я сдержанно. — Но я уверена, что вы зря подозреваете в чем-то темном милорда Гидеона. Он верен вашему величеству и никогда не сделает ничего во вред короне.

— Может и зря, — проворчал король и спросил: — Кто лучше — я или Ги?

От такого вопроса я задрожала, но ответила, стараясь придать голосу спокойствия и немного равнодушия:

— Я очень мало знаю о драконах, сир, не мне сравнивать вас.

— Юлишь, — сказал он, зажевывая поросенка свежей петрушкой. — Дилан говорит, ты ведьма. Говорит, ты вызвала колдовством змею из песка.

Мне стоило больших трудов стоять спокойно под его пронзительным, испытывающим взглядом:

— Это было произволение небес, сир. Там присутствовал священник, по его молитве небеса сотворили чудо.

— Я живу слишком долго, крошка, — сказал король Рихард, наконец, отодвигая тарелку и отваливаясь на спинку кресла, — чтобы верить в чудеса.

— Странно слышать такое от дракона, который сам — чудо небес, — скупо улыбнулась я.

Король хохотал долго и с явным удовольствием. Чтобы не смотреть на его разинутый рот, в котором блестели острые белые зубы, я уставилась в окно. Грозовые тучи приближались удивительно быстро, и уже можно было рассмотреть серые ленты, протянувшиеся от небес до земли — где-то там уже шел дождь. Нет, совсем не время было думать о дожде, но я ждала этой грозы, как спасения. Почему-то мне казалось, что когда над замком Гранд-Мелюз засверкают молнии, злой сон рассеется, и все вернется на круги своя… Два дня до субботы…

Король грузно вылез из кресла и подошел ко мне. Я отступила на шаг, потому что подошел он очень близко.

— Ги не дурак, — сказал Рихард, оглядывая меня с головы до ног. — И это бесит иногда.

Я промолчала, потому что вряд ли он ждал моего ответа.

В зале стало тихо, и взгляды всех устремились на нас. Дилан облокотился о спинку кресла и усмехался углом рта. Наверное, его это забавляло — отдать любимую игрушку брата сюзерену, которому вряд ли возразишь. Неплохая месть.

— Как тебя зовут, я позабыл? — спросил король и протянул руку, попытавшись взять меня за подбородок.

Я отшатнулась, и дракон недовольно поморщился.

— И правда что ли монашенка? — спросил он насмешливо. — От Гидеона так же шарахаешься?

Гроза налетела мгновенно, и в зале стало темно. Слуги захлопотали, доставая и зажигая свечи, а король вдруг отдернул руку и оглянулся к окну.

— Ты смотри-ка, — хохотнул он. — Быстро появился!

О чем он?.. Я тоже посмотрела в окно — и задохнулась, прижав руки к сердцу. В клубах черных и синих туч, озаряемый молнией, к замку летел… дракон. Однажды я видела, как милорд Гидеон возвращался на Восточную башню — но тогда была ночь, и я мало что разглядела кроме извивающейся тени, а теперь я видела это существо при свете дня. Дракон походил на змею, но был с крыльями и четырьмя лапами. Крылья мощно рассекали облака, заставляя их разлетаться косматыми клочьями, хвост извивался по воздуху гибко, будто по волнам, пасть была оскалена, а глаза горели дьявольским светом.

— Красиво летит, — похвалил король, подходя к окну.

Дилан попятился и крадучись вышел из зала. Я отметила это вскользь, и даже не позлорадствовала над его позорным бегством — потому что дракон сделал петлю в небе, сбавляя скорость и опускаясь на вершину Восточной башни. Сильное тело, озаренное сполохами молний, гладкая, как зеркальная, чешуя — это существо было не просто смертоносным и грозным, оно было прекрасным. Не я одна — все мы, включая короля, следили за великолепным полетом.

Но вот дракон приземлился, в последний раз взметнулись крылья над зубчатой стеной, и существо исчезло.

— Сейчас примчится, — сказал король, возвращаясь за стол. — Освободи место для моего друга, — приказал он лорду, сидевшему по левую руку от него, и тот поспешно пересел, захватив тарелку.

Прошло не больше четверти часа, и дверь в зал распахнулась. Я с замиранием сердца следила, как милорд Гидеон идет вдоль стола, на ходу затягивая тесемки на вороте рубашки, камзола на нем не было. Волосы дракона были взъерошены и влажно блестели.

«Он ведь летел сквозь грозу», — подумала я.

— Рад видеть тебя, малыш! — крикнул король. — Ты так торопился, что даже не успел приодеться? Спасибо хоть, штаны надел — тут ведь дамы!

Гидеон быстро взглянул в мою сторону — словно погладил взглядом. Мне ужасно хотелось броситься к нему, прижаться, пряча лицо у него на груди, но я не осмелилась. Сравнивая драконов, я подумала, что король — огромный даже в образе человека — драконом будет гораздо сильнее Гидеона, тем более, в королевской свите, наверняка, найдется еще пара-тройка чудовищ. Неразумно дразнить их.

— Какая отменная шутка, — сказал Гидеон, подходя к королю без поклона. — Я, значит, приезжаю к тебе в столицу, а ты тем временем уже у моего замка…

— Шутка почти удалась, — засмеялся Рихард, — но ты все испортил. Хотел бы я знать, кто из твоей дворни так ловко обошел моих людей. Тебе ведь послали голубя? — он спросил об этом небрежно, как бы между прочим, но глаза зло блеснули.

Фрида внезапно побледнела, и поднос в ее руках опасно задрожал — еще чуть-чуть и… Я направилась к драконам, привлекая внимание, и низко поклонилась Гидеону:

— Приветствую вас, милорд. Счастлива, что вы вернулись. В ваше отсутствие мы старались угодить его величеству и едой, и развлечениями, но теперь вы здесь — позвольте мне удалиться, чтобы не мешать вашей встрече.

— Уходи, — махнул рукой Гидеон.

— Как это — уходи?! — изумился король. — Ги, мальчик мой, ты всерьез намерен лишить нас такого сокровища? Ну нет, я настаиваю — пусть красавица останется. На нее просто глядеть — уже удовольствие, — он облизнулся, и Гидеон стиснул зубы так, что желваки заиграли. Король заметил и хихикнул: — Поросенок был вкусный, но теперь я хочу вина и яблочного пирога. Твои повара меня порадуют? А девчонка пусть останется.

Последняя фраза была произнесена без тени шутки, и Гидеон, помедлив, сел в кресло возле короля, а мне указал на место рядом с собой.

Я села на лавку, как приговоренная к смертной казни. Как я надеялась на возвращение милорда, как мечтала, что он появится. Но вот он появился — и опасность не умалилась, а стала больше. Потому что теперь я боялась не только за себя, но и за… него. Боялась за дракона! Кто бы мог подумать, что такое когда-нибудь произойдет! Наклонив голову, я попыталась сдержать дурацкий смех, который так и просился наружу. Это от страха, от страха люди тоже смеются. Но нельзя показать, что страшно…

— Ты и правда прогнал своих баб и родного брата из-за нее? — спросил король, которому поднесли горячий яблочный пирог — с золотистой корочкой, политый сливками и посыпанный тертым мускатным орехом.

— Это было мое решение, она ни при чем, — ответил Гидеон, делая знак, чтобы и ему подали поросятины и пирога.

— Вот и я про то же, — согласился король, вонзая зубы в нежное тесто. — Когда Дилан мне рассказал, я ни слову не поверил. Ты знаешь, что он прибежал жаловаться на тебя? И на нее, — король кивнул в мою сторону. — Кстати, где он?

Бросились искать Дилана, но не нашли.

— Ну и пусть его. Как мне надоели эти суетливые людишки… — король покривился. — Прости, Ги, он твой брат, я понимаю, но он и в самом деле червяк. Как насели на меня с Маризандой — я выть был готов. Ну бабу-то я понимаю — ей досадно, что нашлась недурная замена, — он засмеялся и пододвинул ко мне блюдо с пирогом. — Попробуй, а то не ешь ничего. Женщинам надо есть сладости, от этого и нрав становится сладкий. А ты, вроде, строптивица?

Пока Фрида отрезала кусок пирога и выкладывала его на тарелку — для меня, я медлила с ответом. Король не дождался и обратился к Гидеону:

— Кстати, я подписал твое прошение о разводе на прошлой неделе. Теперь ты свободен, как ветер.

— Неожиданно, — сказал Гидеон, насаживая на вилку жареное мясо и отправляя в рот. — А письмо тогда к чему?

— А почему ты не привез ее, как я приказал? — король подбоченился, глядя из-под бровей. — Что за тайны, Ги?

— Какие тайны? — он пожал плечами. — С каких это пор тебя так стали волновать люди? Зачем она тебе в столице?

— Ты не прав, — Рихард навалился грудью на стол, придвигаясь ближе к Гидеону, и дубовая столешница затрещала. — Это племя у меня — как стрела в одном месте. Конечно, люди только и способны, что выпрашивать у хозяина кости, как собаки. Они годны только чтобы подчиняться, никакого толку…

— Зато от нас — сплошная польза, — сказал Гидеон. — Мы уже оборзели от своей безнаказанности. Как свиньи, которые жрут, жрут и все им мало.

Я незаметно под столом ущипнула его за бедро, чтобы придержал язык.

Король взял еще кусок пирога и начал жевать, буравя Гидеона взглядом.

Лорды за столом притихли и опустили вилки и ложки. Фрида поставила передо мной тарелку, но хотя пирог удался поварам на славу, я едва ли смогла бы проглотить хоть кусочек.

— …они как собаки, — повторил король, — выпрашивают кости, виляют хвостами, но сними с них намордник — вгрызутся в тебя! Собачья порода неистребима.

— Так мы про людей или про собак? — с вызовом спросил Гидеон.

Некоторое время драконы пристально смотрели друг на друга, но потом вернулись к тарелкам.

— А я ведь к тебе по делу, — сменил тему король.

Я едва успела перевести дух, и тут король договорил:

— В Сильвании у тамошнего правителя на выданье младшая дочь. Говорят, красавица. Я хочу, чтобы ты поехал туда и взял ее.

53. Король драконов (часть вторая)

Небо и земля разом поменялись местами. Сердцу стало тесно в груди, и я, позабыв о хороших манерах, потянула корсаж, чтобы глотнуть воздуха. Но рука Гидеона нашла мою руку и незаметно пожала, словно говоря, что все будет хорошо.

— Обойдусь без принцесс, — сказал милорд Гидеон равнодушно, — я только что избавился от сварливой и мерзкой жены, и к очередной еще не готов.

Он по-прежнему держал меня за руку, и я не смогла удержаться — посмотрела на него благодарно и взволнованно. Взгляд, который я бросила на Гидеона, был быстрым — почти мимолетным, но король заметил его и захихикал.

— А принцесса не для тебя, — заявил он, забирая второй кусок пирога. — Твою постель, как я погляжу, сейчас есть, кому греть. Принцесса — для меня. Королева бесплодна, от нее пора избавиться, — он замолчал, пережевывая пирог, а потом запил вином и продолжал: — Я решил последовать твоему примеру и поменять жену. Принцесса — лакомый кусочек, девственница, горячая, красавица, она нарожает целый выводок принцев. Но король Сильвании — недалекий человечишко. Он упрямится. Болтает что-то про переговоры, требует послов… Требует тебя, Гидеон. Он наслышан, что ты вроде как лоялен к людишкам и хочет вести переговоры только с тобой. Надо убедить его, да побыстрее. Твоему королю не терпится познакомиться с невестой.

Сердце мое сжалось, едва я представила участь нежной девушки, которой уготовано быть рядом с таким существом, как король Рихард. И неужели Гидеон согласится?!

Он помедлил с ответом, и я поняла, что подобное сватовство ему тоже не по душе.

— Мне не хотелось бы участвовать в этом деле, — сказал он, наконец. — Жен надо завоевывать обходительностью, а не силой.

— Это говоришь мне ты? — развеселился король. — Значит, правду говорят, что ты бродил вокруг своей монахини, как щенок, выпрашивая ласки?

Гидеон промолчал, стискивая зубы.

Король посмотрел на меня, и от его взгляда я почувствовала себя рабыней на торгу — взгляд был оценивающий, масляный, он так и лип к лицу. Хотелось утереть щеки и лоб, чтобы избавиться от него.

— Неужели она и в самом деле такое сокровище? — промурлыкал Рихард, комкая салфетку и бросая ее на стол. — Если хочешь и дальше обладать им, друг мой Ги, съезди за принцессой. Да и вообще — ты же мой друг, ты должен помочь своему собрату и королю просто так, из дружеских побуждений!

— Прости, но в эту игру я играть отказываюсь, — сказал Гидеон медленно, но четко.

— Вот как… — король потер подбородок, поглядывая то на меня, то на Гидеона. — Послушай, красотка, а что там за кольцо, из-за которого вы поссорились с Маризандой?

— Милорд, никакой ссоры не было, — ответила я быстро. Очень быстро.

Рихард осклабился, заметив мой испуг, и попросил почти ласково:

— Дай посмотреть.

— Не думаю, что это заслуживает внимания… — начала я.

— Покажи кольцо, — повторил король уже без ухмылочек.

Я начала вставать, как в дурном сне, но рука Гидеона дернула меня назад.

— Сиди! — сказал он мне негромко, но веско.

— Ты запрещаешь? — король заговорил с пришепетыванием, по-змеиному. — Сколько внимания обыкновенному колечку! Я слышал, ты лазал за этой вещицей в ров? Вроде как кольцо с ценным камнем? С изумрудом?

— Тебя так волнует, где я лазаю? — спросил Гидеон. — Не вижу ничего примечательного в том кольце. Простое, золотое. Тебе оно точно ни к чему. Оставь его девушке.

— Девушке? — король хохотал долго и в полной тишине, потому что лорды и слуги замерли, боясь шевелиться. — Ты оставил ее девушкой, неистовый Ги? Помнится, в юности ни одна красотка не могла уйти от тебя нетронутой. А что сейчас? Ты постарел?

— Наверное, поумнел, — сказал Гидеон сквозь зубы.

— И все же я хотел бы увидеть кольцо.

— Нет.

— Смеешь мне перечить? — король приподнялся, и Гидеон, отпустив меня, вскочил тоже.

Я ахнула, но драконы замерли и лишь смотрели друг другу в глаза. Совсем как две змеи, раздумывающие — нападать или нет. Вот король чуть подался вперед…

— Сейчас принесу кольцо, — сказала я, отодвигая лавку.

— Сиди! — прикрикнул на меня Гидеон.

— Это лучше, чем если вы устроите здесь показательную бойню, — сказала я. — Глупое ребячество, ничего больше.

Я вышла из зала, и никто меня не удержал. Кольцо лежало в шкатулке, в моей комнате, и по пути туда и обратно я раздумывала — не лучше ли бросить кольцо обратно в ров и сказать, что оно потерялось? Или принести другое? Но — ах, какая жалость! — у меня не было другого кольца на замену.

Когда я вернулась, драконы уже сидели за столом и как ни в чем не бывало трапезничали. Я протянула королю кольцо, поклонилась и села рядом с Гидеоном. Он даже не повернул голову в мою сторону, словно потерял интерес ко всему, кроме угощения.

— Как интересно, — сказал король, разглядывая кольцо.

Я следила за ним с бьющимся сердцем, но ничего уже нельзя было изменить.

— И какая интересная гравировка на камне, — Рихард закусил нижнюю губу, и поняла, что моя тайна уже не тайна. — Ги, дружище, — заговорил король доверительно, — а знаешь, что за девицу ты приютил? Виенн? — он даже вспомнил мое имя, а может, совсем не забывал его. — Ты ее так называешь? А как зовут ее отца, мать — тебе известно?

— Известно, — ответил Гидеон лениво и пригубил вино.

— Вот как? И какой же она семьи? — продолжал выспрашивать король.

— Вивианна Дармартен, — сказал дракон, пожав плечами, — дочь герцога Дармартена, племянница бывшего короля. Это ее папаша подстрелил тебя из арбалета, если помнишь. Прямо в горло попал. Меткий выстрел.

54. Все тайны раскрыты

Король помимо воли схватился за шею, и черты его лица неуловимо изменились — я уже видела такое. Как будто из человеческой оболочки выглянуло чудовище. Но даже чудовище в короле не испугало меня так сильно, как слова Гидеона. Получается, он знал? И как давно? Я мучительно покраснела, сознавая, что врала ему все это время, а он, зная мою ложь, делал вид, что ему ничего не известно. Но когда? Когда?.. Я попыталась перехватить взгляд Гидеона, но дракон невозмутимо смотрел в тарелку, выбирая кусочки мяса пожирнее.

— И зная это, ты оставил ее рядом? — прошипел король. — Усадил за один стол?

— А что, от ее присутствия мясо становится солонее? — спросил Гидеон.

— Она — дочь врага! Дочь мятежника! Она — шпион герцога!

— Не шпион. Что ты разволновался, как баба? — Гидеон сказал это презрительно и еще больше рассердил короля.

— Может, ты с ней заодно? И с мятежниками? Берегись, если предал меня! — зашипел король.

Лорды, как один, бросились вон из зала, роняя лавки и натыкаясь на слуг. Следом за лордами помчались и слуги. Я сама едва не поддалась общей панике, но, отбежав на несколько шагов, остановилась.

— Ты обвиняешь меня в предательстве? — Гидеон тоже перешел на шипение.

— Нет, не обвиняю, — ответил король. — Но не понимаю твоих поступков, и это заставляет думать о плохом. Ты уверен в ней?

— Она поклялась мне в верности.

Невозможно передать, что я испытала, услышав эти слова. Гордость, благодарность, счастье, стыд, страх — все эти чувства перемешались и увеличились стократно. Нет, я не могла убежать. Я должна была остаться. Остаться с ним.

Драконы не обращали на меня внимания и едва ли заметили, что зал оказался пуст.

— Клятва верности? — выплюнул король. — Ты сам веришь в человеческую верность? Я наслышан, что у тебя тут произошло. Чуть не подох — и после этого будешь доверять этим слизнякам — людишкам?

— И доверять, и защищать, — сказал Гидеон. — Даже собственной жизнью.

— Ты спятил! — зло стукнул по столу кулаком король.

Тарелки зазвенели, кувшин с вином подпрыгнул и опрокинулся, и в такт раздались оглушительные раскаты грома — один! второй! Громыхнуло прямо над Гранд-Мелюзом, и я присела, прикрывая голову, потому что мне показалось, что сейчас крыша рухнет на нас. Но крыша не рухнула, а драконы не заметили бушевавшей грозы, и крик короля заглушил очередной громовой раскат:

— Хочешь, чтобы я тебе поверил — езжай за принцессой!

— Нет, — Гидеон не дрогнул, когда король снова ударил по столешнице, отчего полетели на пол бокалы.

— Не хочешь ехать, отдашь мне дочку Дармартена! — заявил Рихард. — Она королевских кровей и нарожает много наследников.

— А хвост тебе не оторвать? — спросил Гидеон.

Я попятилась и отступала до тех пор, пока не налетела спиной на стену.

Мужчины теперь стояли в полный рост, лицом друг к другу. Они не превращались в драконов, но от этого было не менее страшно. И все из-за меня! Я закусила костяшки пальцев, чтобы сдержать крик. В ставни долбился ветер, над Гранд-Мелюзом бушевала настоящая буря, но теперь и мне было не до нее. Неужели король и в самом деле начнет схватку? А Гидеон не уступит?..

— Ты и вправду обезумел из-за ее глаз, если бросаешь вызов мне! — король встряхнул головой, и лицо его изменило черты — вытянулось, и, не потеряв человеческого облика, стало нечеловечески страшным. — Ведь я сильнее!

Больше всего я боялась, что сейчас Гидеон превратится в дракона и тогда… Король ведь и в самом деле сильнее! Но Гидеон оставался человеком — я не заметила в нем ни малейшего преображения.

— Сильнее тот, за кого небеса, — сказал он. — А сейчас они будут за меня, пусть все мы и прокляты.

Он говорил тихо, но слова его странным образом подействовали. Лицо короля снова обрело прежние черты, и он тяжело рухнул в кресло. Гидеон возвышался над ним, и хотя уступал его величеству и по ширине плеч, и по видимой силе, я вдруг поняла — он и правда бы победил короля, вздумай они сражаться.

— Если ты потерял голову, то я еще думаю о нашем роде, — произнес король глухо. — Привезешь принцессу — и живи, как знаешь. Тогда я забуду про дочку Дармартена.

— Хорошо. Привезу тебе принцессу. Только Виенн поедет со мной, — сказал Гидеон.

Сильвания! Страна, расположенная на берегу теплого моря! Поехать туда — мечта, казавшаяся мне несбыточной! Но… как же судьба нежной девушки, которую хотят отдать развратнику-дракону?..

— Договорились, — король протянул руку, и они с Гидеоном обменялись крепким рукопожатием.

Потом Рихард оглянулся и рыкнул:

— А где все?!

Двери тут же распахнулись, в зале стало людно и шумно. Король и Гидеон затребовали еще еды и еще пива, и я тихонько подошла к столу, сев на прежнее место.

Король со свитой отбыли вечером, как только утихла гроза, потому Рихард торопился вернуться в столицу, чтобы успеть до субботы. Проводив его, мы с Гидеоном поднялись на второй этаж.

— Вы и правда привезете бедную девушку для его величества? — осмелилась спросить я, когда Гидеон уже взялся за дверную ручку своей спальни.

В этот раз он не предлагал поиграть в шахматы и не просил почитать перед сном. И дурачиться ему, как видно, тоже не хотелось. Он вообще не заговаривал со мной, после того, как король взял с него обещание привести невесту из заморья. Вдруг милорд и сейчас не ответит мне? Я ждала, волнуясь и дрожа еще сильнее, чем когда чуть не оказалась свидетельницей схватки драконов.

— Что тебя так волнует? — Гидеон мрачно усмехнулся. — Принцессы должны знать, что им не выходить замуж по любви. Думаю, принцесса Сильвании готова к этому. Радуйся, что тебе повезло больше.

Это было жестоко сказано. Я ожидала, что милорд Гидеон зайдет в комнату, но он стоял у двери, словно чего-то ожидая. И я произнесла, опустив голову:

— Прошу прощения, милорд, что солгала по поводу моей семьи. Я боялась, вы должны понять.

— Забыто, — тут же ответил, но двери спальни так и не открыл.

— Когда вы узнали? — спросила я совсем тихо.

— Я дурак, по-твоему? — Гидеон невесело засмеялся и повернулся ко мне. — Понял это, когда поймал тебя возле монастыря. Герб на изумруде… Видел я этот герб и на штандартах, что тут не узнать? Мне интереснее другое — почему никто не узнал тебя? Ты пряталась с рождения?

Это уже был знакомый мне Гидеон. Я сдержанно улыбнулась, а он махнул рукой, приглашая зайти в спальню. Разговор затянулся, и Фрида принесла нам подогретого молока с пряностями и разожгла жаровню.

— Я была при дворе всего лишь один раз, — рассказывала я, а Гидеон внимательно слушал, подперев голову кулаком. — Один раз — и то во время новогоднего праздника, когда все были под масками. Тогда меня никто толком не разглядел, а это был мой первый выезд. Первый и последний. Потом началась война, драконы прогнали или убили всех, кто мог меня опознать.

— А что делала во время войны?

Пришлось рассказать, как отец и брат отправились сражаться с драконами, как я получала скупые вести о боях, умирая от страха неизвестности, когда писем не было долгими месяцами, а однажды отец и Веспер вернулись — ночью, в лохмотьях, грязные, но не остались ни на час, собрали драгоценности и деньги, что были в замке, забрали всех лошадей и отбыли неизвестно куда. Два года, пока драконы расправлялись с мятежными лордами, я кое-как тянула замок и земли, даже платила налоги — не понять кому, потому что прежний король был убит, а новый король еще не был признан провинциями. Потом пришли вести, что король Рихард направляется в Дармартен, чтобы потребовать виру за убийство племянника с моих отца и брата. Я решила не полагаться на милость победителей и сбежала. В монастырь святой Пучины.

Гидеон слушал, не перебивая, а когда я замолчала, сказал:

— Про пропавшую девицу Дармартен говорили, что она предпочла смерть драконьей власти, но я не верил, что кто-то из Дармартенов может покончить жизнь самоубийством. Это не в их правилах. Они стараются выжить и отомстить до последнего. Твои брат и папаша сражались с нами отчаянно и подло, и также подло сбежали.

— Если вы думаете об этом, то я не шпионка, и не намеренно попала в ваш замок, — сказала я, чеканя слова. — Знают небеса — я не хотела к вам и не строила против вас козни. И отца с братом я не видела уже очень давно. И не думаю, что увижу когда-нибудь.

— Они ведь бросили тебя, верно? Потому что женщина в пути — обуза. Я бы убил их, если бы до них добрался.

Я ахнула протестующе и торопливо заговорила:

— Вина отца и брата передо мной больше, чем перед драконами, но я не хочу их смерти! Так же, как не хочу для принцессы жизни с драконом, потому что это хуже смерти.

До этого Гидеон слушал меня спокойно, сидя в кресле, почти не шевелясь и лишь пригубив напиток с корицей, ванилью и миндалем. Но после моих слов вскинул голову, и я запоздало поняла, что сказала то, чего говорить не следовало, но дракон всего лишь сказал:

— Не все в этой жизни происходит по нашему желанию.

После этого мы молчали довольно долго. Кружка с молоком в моих руках успела остыть, но я не решалась поставить ее на стол. Жаровня прогорела, и в комнате стало прохладно. Гидеон очнулся от своих раздумий, когда запели первые петухи.

— Ну вот, — сказал он со знакомой усмешкой, — хотел сказать тебе кое-что, но, похоже, ты уже дала ответ.

— Драконы понаторели читать мысли? — спросила я. — Откуда вы знаете, что я отвечу?

— Тогда скажу, — он посмотрел на меня, блестя глазами, но блеск был совсем не радостный.

— Тогда говорите, — я поставила кружку на стол и села, сложив руки на коленях, как послушница перед проповедником.

— Теперь я разведен и свободен, примешь ли ты мое предложение?

— Какое? — спросила я, чувствуя холодок под ребрами. Но этот разговор рано или поздно должен был начаться. Пусть лучше он произойдет сейчас, чтобы мы выяснили все навсегда.

Гидеон не стал ходить вокруг да около и сказал прямо:

— Станешь хозяйкой замка?

— Очередной конкубиной? Нет.

— Моей настоящей женой.

— Нет, милорд, — ответила я чинно, хотя в душе моей бушевала такая же гроза, как недавно над Гранд-Мелюзом.

— Почему же?

— Ваши браки — это возможность рождения сыновей. Я не хочу, чтобы вы возненавидел меня через год или два, когда поймете, что я не рожу вам наследника.

— Это невозможно, — сказал он так безапелляционно, что мгновенно меня разозлил. — Клянусь…

— Ах, оставь клятвы, — перебила я его совсем невежливо, теряя выдержку и терпение. — Мне хватило примеров твоих жен и наложниц!

— Ты не такая, как они, — возразил он. — И то, что я испытываю к тебе…

— Конечно, я же какая-то особенная! — съязвила я, снова перебивая его. — Но — нет! Если ты относишься ко мне иначе, чем к ним, то будешь уважать мои желания и оставишь мне свободу. К тому же, если не будет детей, король прикажет тебе развестись и взять новую жену!

— Да король сам в это не верит, — он тоже начал горячиться, неловко махнул рукой и задел кружку, едва не уронив. Мы одновременно бросились ее ловить, и руки наши соединились. Дракон ухватил меня крепко — за запястья, за локти, потом за плечи: — Я не верю, что ты всерьез про короля. Это ведь отговорка, а причина другая?

Он спрашивал снова и снова, и я не могла промолчать, почти выкрикнув ему в лицо:

— Пойми! Я не смогу пережить, если ты достанешься другой, после того, как побудешь моим! Легче терять то, что никогда тебе не принадлежало, чем подержать счастье в руках, а потом увидеть его в руках другой!

— Так я для тебя — счастье? — спросил он, помолчав.

Я смутилась и ответила уже тише:

— Не знаю, кто ты для меня — счастье или проклятье небес. И даже не хочу думать об этом, потому что тогда точно сойду с ума.

— Вряд ли счастье, — сказал дракон, отпуская меня, и в голосе его я услышала досаду. — Мы настолько потеряли милость небес, что они поразили нас бесплодием.

— Тем более, — сказала я мягко, — если ты хочешь наследника, надо молиться и пытаться снова и снова.

— Но к чему все это? — Гидеон горько усмехнулся. — Я потерял надежду, а ты говорила, что не хочешь отношений с мужчиной. Поэтому я готов просто быть рядом, просто защищать тебя. Можешь мне верить, я знал слишком много женщин, мне есть с чем сравнивать. Пусть будут шахматы, театр, будет библиотека и прогулки в саду. Я не стану требовать много…

«Это сейчас ты готов пообещать все, — сказала я ему мысленно. — Но пройдет время — неделя, месяц, год, и тебе все равно захочется почитать Песню Песней и… разыграть ее. По ролям. А я… я не знаю, смогу ли устоять».

— Я опять что-то не так сказал? — спросил он, уловив перемену.

— Не так, — ответила я коротко.

— Почему-то во всем, что касается тебя, я глупею, как влюбленный мальчишка, — сказал он и заметно приободрился. — Ты не хочешь брака без обязательств? Виенн, может ли быть так, что ты…

— Не говори ничего! — воскликнула я.

— Нет, скажу, — он порывисто обнял меня, притянув себе, хотя я и сопротивлялась. — Виенн, ты опять хочешь убежать?

— Убежать? — его близость кружила голову, и я только и могла, что призывать себя оставаться спокойной, но сделать это не было никакой возможности. Как можно оставаться спокойной, когда он так сжимает в объятиях? Когда вот так ласкает, едва касаясь губами моей щеки — словно желая и не осмеливаясь просить поцелуя? И когда он повторяет мое имя.

— Ты только и делаешь, что бежишь, Виенн. Ты убежала от драконов, бросив замок. Ты пыталась убежать от меня. Ты всегда бежишь — от опасностей, а теперь еще и от своих желаний.

— От желаний? — пробормотала я. — Не заговаривайся…

— Может пора смело посмотреть жизни лицо? Ты ведь хочешь меня…

— Нет!..

— А как же… твои записи? — спросил он, и я со слабым вскриком спрятала лицо в ладони. — Не смущайся, — он мягко заставил меня опустить руки. — Да, я прочитал. Крохотный абзац, всего-то несколько строчек, но каких сладких… Признаться, я был поражен в самое сердце и не смел им поверить. Как все поэтично, моя маленькая монашка. Я даже подумать не мог, что вызываю в тебе такие чувства.

— Ничего подобного там не было, — с трудом произнесла я, краснея до корней волос.

— Не было? — он с улыбкой заглянул мне в лицо и зачитал наизусть: — «Он все время играет, все время шутит, как будто можно играть с судьбой. Он забрал меня, потому что ему стало скучно. Он захотел меня в качестве развлечения, потому что игра — единственное, что будоражит ему кровь. Он — захватчик, иноплеменник, дракон. Мне надо его ненавидеть, но почему, когда он смотрит на меня, когда я смотрю на него»…

— Хватит! Не продолжай! — взмолилась я, пряча глаза.

Но он закончил фразу:

— «…то мне кажется, что игра уже давно стала судьбой. И если бы давали все сокровища земли и неба, я отвергла бы их с презрением, выбрав принадлежать ему, чтобы сгореть в его пламени дотла, потому что он — единственный, кого выбрало мое сердце». Что это, Виенн? Что это, если не…

— Это ничего не значит! — выпалила я. — Пергамент стерпит все, а мои намерения непреклонны!

Несколько долгих секунд он смотрел на меня, а потом с тяжелым вздохом разжал объятия:

— Что ж, пусть все будет так, как будет. Я должен уважать твое решение. Но ты останешься рядом со мной, я не могу отпустить тебя. Иди спать, завтра мы отправляемся в порт, там уже ждет корабль. Король желает поскорее увидеть невесту.

Пожелав ему спокойной ночи, я уже собиралась уйти, но на пороге остановилась и сказала:

— Все тайны раскрыты, милорд, но давайте наутро забудем обо всем, как будто и не было никаких тайн.

— Разберемся, — сказал он. — Иди, завтра у нас много дел.

Закрывая двери, я видела, что он смотрит мне вслед.

55. Море, звёзды и дракон

Корабль назывался «Жемчужина», и поразил меня красотой и легкостью. Он был похож на птицу, раскинувшую крылья, особенно когда подняли паруса и флаги затрепетали на мачтах.

Нам с Гидеоном позволили взять только самое необходимое, а в сопровождение не разрешили взять никого из Гранд-Мелюз. Команда была набрана людьми короля, и даже служанки, которых отобрали прислуживать принцессе на обратном пути, были из столицы. Они поглядывали на нас издали и шептались, а стоило Гидеону повернуть голову в их сторону — прятались за мачты.

— Король боится предательства, — сказал Гидеон, когда мы стояли на палубе, глядя, как скрывается в рассветном тумане берег. — Подозрительный дурак. Не ходи одна, и не доверяй этим девицам, — он кивнул в сторону служанок. — Я не знаю никого из команды и не знаю, что у них на уме.

О недавних событиях мы не говорили, но от этого не становилось легче на душе. По крайней мере, у меня.

Первые два дня небо хмурилось, и море было беспокойным. Морские просторы меня поразили, и я почти все дневное время проводила на палубе, сравнивая то, что вижу, с тем, что читала в книгах. Сравнивала и находила, что рассказы путешественников о море были совсем иными — они называли море прекрасным, ласковым, а я видела серое негостеприимное покрывало, которое перекатывалось от края до края, подбрасывая «Жемчужину», как камешек в могучих ладонях. Я поделилась этим с Гидеоном, но он только рассмеялся.

— Надо просто подождать, — сказал он, бросая прожорливым чайкам куски хлеба, — море разное. Сегодня оно хмурится, завтра ласкает. Может легко погубить, но только оно поддерживает жизнь. С ним не заскучаешь, — тут он хитро посмотрел на меня, а я сделала вид, что не заметила ни намека, ни взгляда.

Сделала вид, но не думать об этом не могла. Похоже ли море на меня? Сейчас оно было именно таким, какой была я, когда Гидеон купил меня у настоятельницы — серой, беспокойной. И не ясно, что скрывается в мутных глубинах. Но каким оно предстанет, если снимет покрывало? В полдень субботы Гидеон пропал, но еще накануне он предупреждал, чтобы я не боялась, и обещал вернуться на следующий день. От моей помощи в этот раз он отказался, и я усиленно вспоминала — неужели, опять полнолуние? И он превратится полностью?..

Но этой же ночью я проснулась от осторожного стука в окно. Две смежные комнаты мы делили со служанками — я спала в одной комнате, девушки в другой. Я вскочила в постели, ничего не понимая со сна, увидела за мутным стеклом лохматую голову и не сразу узнала Гидеона. Что-то случилось?! Он махал рукой, вызывая меня, и я бросилась на палубу в ночной сорочке, позабыв одеться, а выбежав из комнаты забыла обо всем.

Море было гладким, как огромное синее озеро, в котором проскальзывали черные тени волн, а над ним распахнулась черная бездна, усыпанная звездами, горевшими, как бриллианты!

У меня захватило дух от такой красоты, и я бы долго любовалась небесными и морскими просторами, если бы Гидеон не окликнул.

Он сидел на борту, свесив ноги наружу, и подзывал, маня рукой. Я подошла, подозревая очередную шутку, но смеяться расхотелось, когда я увидела драконий хвост у него вместо ног. Чешуя покрывала его от талии и ниже, и сейчас особенно хорошо были видны роговые пластины, покзавшиеся мне острыми, как бритвы.

— Ты хотела увидеть ласковое море, — сказал Гидеон, — так вот оно. Смотри! — и он прыгнул с корабля.

Я вскрикнула, вцепившись в борт, но дракон уже вынырнул из волн, встряхивая волосами и отфыркиваясь. Он смеялся. Смеялся так, как никогда не смеялся в Гранд-Мелюз. Оказывается, я и не слышала его настоящего смеха! Настоящего — искреннего, счастливого!.. Гидеон то скрывался в волнах, то показывался на поверхности, то рассекал воду сильными взмахами рук, то скользил, перевернувшись на спину, и посылал мне воздушные поцелуи.

Россыпи бриллиантовых звезд, море и змей, играющий в волнах…

Я перебегала от одного борта к другому, чтобы не пропустить ни единого мгновения этого волшебного зрелища, а Гидеон явно красовался, проносясь мимо корабля туда-сюда так стремительно, что оставлял за собой пенный седой след, а потом и вовсе закрутил хвостом, свивая его в кольца, и море словно закипело вокруг него. Не сдержавшись, я захлопала в ладоши, и дракон, подплыв поближе, и вдруг взметнулся из волн, легко преодолев высоту борта, и уцепившись за его край.

— Море теплое, как молоко! — сказал он, горя глазами. — Пойдем со мной!

— Н-нет… — забормотала я, — я и плавать не умею…

— Не бойся! Я не дам тебе утонуть! — он протянул руку, и я, после недолгого колебания, приняла ее.

Мы опустились в море мягко, как слетели, и я сразу оказалась на груди у Гидеона, который лег на спину и поддерживал меня над водой.

Даже во сне невозможно было мечтать о таком. Над нами было звездное небо, под нами — бездна, о глубине которой можно было только догадываться. Корабль удалялся черной громадой, но я не испытывала страха. Вода и правда была теплой, и воздух был теплым, так что я не ощущала холода ни погружаясь в море, ни выныривая из него. Рубашка намокла и прилипла к телу, и я подтянула ее повыше, чтобы не спутывала ноги. Гидеон заложил руки за голову, словно лежал в постели, и улыбался, наблюдая за мной, блестя зубами.

— Что-то вы слишком веселы, милорд, — сказала я, и голос мой странно прокатился над волнами — как будто во всем мире остались только мы вдвоем, дракон и я. — Я думала, вы жестоко страдаете, когда превращаетесь, а это было всего лишь притворство?

— Нет, не притворство. Но в воде боль чувствуется меньше, а в море ее совсем нет.

— Почему же вы не живете здесь? — я запрокинула голову, наблюдая за звездами. Я обнимала Гидеона за шею, и не заметила, в какой момент он начал обнимать меня.

— Раньше жили, — дракон гибко перевернулся, обвив меня хвостом, и теперь я словно сидела на стуле, возвышаясь над волнами. — Ты чувствуешь дыхание моря?..

Я прислушалась. Море и в самом деле дышало — мерно, спокойно, как огромное существо.

— Оно живое! — восхитилась я.

— Оно настоящее, — подтвердил Гидеон, прижимая меня к себе все крепче.

Его объятия смущали, взгляд стал совсем шальным, и голова у меня закружилась.

— Простите, милорд, — заговорила я, пытаясь отвлечь его разговором, — хочу кое-что спросить и заранее прошу прощения…

— Говори уже, — засмеялся он.

— Я только что лежала на вас, и не ощутила… не ощутила того самого? — я взглядом договорила то, что постеснялась сказать словами.

— И не ощутишь! — развеселился он. — У драконов все иначе, чем у людей!

— Но почему вы то наполовину дракон, то полностью дракон?..

— Чем дольше ты дракон, тем больнее становиться человеком, и наоборот. Но человеком быть приятнее, можешь мне поверить. И если бы не суббота, драконов, пожалуй, не осталось.

Он говорил все тише, а потом замолчал, и только дыхание моря нарушало ночную тишину.

Гидеон вдруг потянул ворот моей рубашки, и ткань разошлась под его руками. Я не успела удержать ее, и в одно мгновение осталась совершенно обнаженной. Дракон удержал меня, когда я хотела прикрыть грудь.

— Разве ты не чувствуешь, что так надо? — сказал он, отводя мои руки. — Что в море не должно быть никаких преград?

Да, я это чувствовала, и стыда не было. Так и должно быть — зачем морю человеческие одежды? Ведь при сотворении мира не было одежд — ни у рыб, ни у птиц, ни у человека.

— Сейчас я превращусь полностью, — шепнул Гидеон. — Ты не испугаешься? Просто держись за меня крепче.

— Не испугаюсь, — пообещала я, ухватившись за гребни на его хвосте. Они были совсем не острыми, но твердыми, как костяные пластины.

Гидеон отпустил меня и погрузился в воду по макушку. По чешуйчатому телу прошла судорога, и вот из воды поднялась змеиная голова — огромная, плоская, с круглыми желтыми глазами. Чешуя была темная и крупная, размером с ладонь, но на кончике морды и между глаз — светлее и мельче. Пасть приоткрылась, показав острые зубы с удлиненными клыками. Теперь рядом со мной не было человека, а только чудовище — невероятно сильное, жестокосердное… Оно замерло передо мной, чуть покачиваясь из стороны в сторону, как настоящая змея, которая решат — напасть или нет.

Я осторожно погладила дракона — коснулась каменной чешуи там, где она была светлее, и вдруг из волн выметнулись два крыла — перепончатые, огромные, как паруса.

«Держись крепче, — прозвучал в моем сознании странный, нечеловеческий голос. — И не бойся».

Но я совсем не боялась.

Сидя на спине чудовища, я наслаждалась морем, свободой, бескрайними просторами и небес и скоростью. Гидеон в образе дракона плыл, рассекая волны, оставляя пенный след, и соленный ветер бил в лицо. А потом дракон взмахнул крыльями, и мы поднялись на морем.

Полет был похож на головокружение от поцелуев. Плоская змеиная голова повернулась ко мне, и я махнула, указывая, что все в порядке.

«Держись», — опять прозвучало в сознании, и дракон начал подниматься все выше, закручивая тело спиралью. Наверное, вздумай он взлететь стрелой, как летел, когда спешил в грозу в Гранд-Мелюз, я бы не удержалась. Но он берег меня и все время лавировал в воздушных потоках, чтобы я не соскользнула с его спины.

Вскоре приноровилась к полету и подняла глаза к звездам. Вот они! Так близко! И кажутся такими огромными!

В черном небе белоснежными брызгами разливался Млечный Путь, и Звездный Дракон тянулся к золотому яблоку — своему настоящему сокровищу.

Я ткнула в небо пальцем, отмечая звезду Растабан, потом нашла Арракс и не сдержала удивленного возгласа:

— Она двойная! — закричала я, хотя не понимала, слышит ли меня дракон, да это было и не важно — слышат меня или нет. — Арракс — двойная звезда! Вот почему «Всадник»! Это всадник на драконе!..

Дракон расправил крылья и начал медленно снижаться.

Потом мы плавали в море, и Гидеон, снова превратившийся в получеловека, слушал, как я поверяла ему свои мысли.

— Драконы перестали рождать детей, потому что утратили любовь и тем самым сами отсекли себя от божественной благодати, — говорила я. — Не небеса отказались от вас, а вы отказались от небес. Потому что забыли, для чего были созданы драконы!

— Для чего же? — спросил он. — Чтобы вызвать ненависть людей и сплотить их?

— Нет! — я вскинула указательный палец. — Писание, глава сто третья, стих двадцать пятый и двадцать шестой: «Он кипятит пучину, как котёл, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю, и бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему. А это — море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими; там плавают корабли, и там этот дракон, которого Ты сотворил играть в нём». Понимаете, милорд? Небеса сотворили драконов, чтобы вы играли в море, потому что только вы можете играть с морем на равных!

— Ты — мое море, — сказал он и притянул меня к себе на грудь, покрывая поцелуями.

— Я согласна быть твоим морем, — прошептала я, когда он оторвался от меня, переводя дыханье. — И постараюсь, чтобы тебе никогда не было скучно и одиноко, — и добавила, закрывая ему рот ладонью, потому что испугалась того, что он сейчас скажет: — Но не проси о большем!..

Он поцеловал меня в ладонь и повернул к кораблю, потому что на востоке уже занималась заря.

— Привезем принцессу и вернемся к этому, — сказал Гидеон, и я с трудом вернулась из волшебной ночи в реальности дня. — Я оставил покрывало на палубе, беги к себе и отдыхай. Увидимся после полудня.

Он поднял меня на борт, подождал, пока я прикрою наготу, а потом исчез в морской пучине, только пенный след прочертил волны.

56. Семейные узы (часть первая)

Король Сильвании встретил нас без особой приязни, и мне показалось, он не слишком-то выделял маркграфа Венатура из числа других драконов, хотя Рихард утверждал, что на кандидатуре Гидеона настаивали.

Гораздо любезнее была принцесса — прекрасная, милая, больше похожая на фею, чем на человеческое существо.

Для официального приема я надела платье из серебряной парчи, а принцесса появилась в простом белом наряде, словно предоставляя мне право выглядеть богаче и ярче, чем она. Пока шли переговоры, я сидела, как на иголках, и когда принцесса, сияя улыбкой, ответила, что согласна стать женой короля Рихтера, я испытала самые жестокие муки совести.

На пиру, который устроили в честь достигнутых договоренностей, мы с принцессой оказались рядом, и я осмелилась заговорить о жизни среди драконов. Я рассказала, что не понаслышке знаю о жестокосердии этих существ, предостерегла ее от опрометчивого шага и умоляла подумать еще, прежде чем отправляться с нами, потому что корона не стоит искалеченной судьбы.

Она внимательно выслушала меня и ласково сказала:

Поверьте, я знаю, на что иду. И хотя отец не разделяет моих убеждений, я тверда в намерениях. Это ради общего блага, поэтому я с радостью готова принять свою судьбу.

— Ваше высочество вольны поступать, как считают нужным, — сказала я, уязвленная ее спокойствием. Сама я на ее месте не пожелала с покорностью принимать испытания, посланные судьбой, а предпочла бежать, и в этом мне чудился упрек, хотя принцесса знать не знала о моих похождениях — я была представлена ей, как племянница прежнего короля, а не как игрушка милорда Венатура. — Я буду молиться, чтобы вам достало сил для того дела, на которое вы решились.

— Ваши молитвы очень помогут мне, дорогой друг, — сказала принцесса, дружески пожимая мои руки. — Ведь что, как не молитвы друзей и родных, дают силы для победы?

— Уверена, ваши родные тоже будут усердно молиться о вас, — ответила я, удивленная таким участием со стороны девушки, которую встретила впервые в жизни. — Надеюсь, их молитвы помогут вам.

— Это несомненно, — заверила она. — У меня яркий пример этого перед глазами. Вы.

— Я?! Не понимаю вас, ваше высочество, — произнесла я, гадая, не сошла ли она с ума.

— Давайте-ка тихонько уйдем отсюда, — шепнула она мне. — Скажем, что хотим помолиться о благополучном путешествии.

Она вела меня за руку, улыбаясь участливо и загадочно. Гидеон проводил нас взглядом, но я кивнула, что все в порядке, и мы с принцессой прошли коридорами дворца, миновали несколько смежных комнат и оказались в маленькой молельне, освещенной лишь двумя лампадками. Здесь два монаха читали катехизис, натянув капюшоны до самых подбородков.

— Лучше не будем мешать святым отцам, — тихонько сказала я принцессе. — Мы можем помолиться и в другом месте.

Но она шагнула вперед и громко сказала, держа меня под руку:

— Оставьте молитвы! Леди Вивианна здесь!

Монахи прекратили чтение, и оглянулись, скидывая капюшоны.

— Виенн! — сказал тот, что моложе, со светлыми кудрями. — Вот и ты! Рад видеть тебя, сестренка! Отец! Я же говорил, что он привезет ее.

— Я удаляюсь, — сказала принцесса, легко целуя меня в щеку. — Думаю, вам есть, о чем поговорить.

57. Семейные узы (часть вторая)

Мои отец и брат стояли передо мной — живые и здоровые. Судя по цветущему виду, им удалось избежать лишений и горестей, которые обычно являются спутниками изгнанников. Принцесса вышла, и отец приказал:

— Запри дверь, Веспер.

— Излишняя предосторожность, отец, — ответил брат, но двери запер, а потом подошел и обнял меня, легко целуя в щеку — так же, как принцесса. — Здесь мы у друзей, нам некого бояться.

— Осторожность не повредит, — бросил отец, подошел ко мне и важно положил руку мне на плечо. — Мы знали, что эта тварь потащит тебя с собой. Не бойся, скоро он ответит за твой позор, этот проклятый червяк. Нам надо, чтобы ты немного помогла, Вивианна.

— Помогла? — переспросила я с трудом, потому что вся словно окаменела, и даже язык поворачивался с неимоверным усилием.

— Теперь ясно, что небеса на нашей стороне, — сказал Веспер, улыбаясь. — Это здорово, что ты рядом с драконом, теперь мы заставим их считаться с нами!

— Считаться?..

— Ну же, Вивианна, проснись, — брат шутливо ткнул меня кулаком в плечо. — Обычно ты бываешь разговорчивее. Но я так рад тебя видеть!

— Так вы втянули в это дело даже короля Салезии? — спросила я, уклоняясь от очередного поцелуя.

Упоминание об этом сразу поубавило веселости брату.

— Нет, старик не желает войны, — покривился он, — зато принцесса оказалась нашим человеком. Она тоже мечтает, чтобы с тварями было покончено. Она убедила отца, чтобы тот потребовал на переговоры Венатура. И вот — ты здесь. Нам надо, чтобы ты…

— Нет, — прервала я его резко. — Я отказываюсь вам помогать.

Отец встрепенулся, а брат посмотрел на меня прищурившись, а потом зацокал языком, как будто я была маленькой девочкой, сотворившей неподобающую шалость:

— Что значит — нет? Ты должна нам, Вивианна.

— Должна? Вы бросили меня, и я еще что-то вам должна? — я вывернулась из-под отцовской руки, но уйти медлила. Что удержало меня? Семейные узы?

— Мы оставили тебя хранительницей наших сокровищ, — продолжал брат, — А ты сбежала самым позорным образом. Ты не Дармартен.

— Но вы тоже сбежали! — запротестовала я. — И вы тоже не Дармартены?

— Мы отступили, — сказал Веспер со значением, — отступили и надеялись вернуться. А бегство и отступление — разные вещи. Мы собрали сторонников, но нам нужны деньги, чтобы поддерживать их…

— Наемников, а не сторонников, — перебила я его. — Если им надо платить за верность.

Но Веспер только покачал головой:

— Будь ты хозяйкой замка, у нас были бы средства, а ты отдала все драконам. Зачем ты так, Вив? Хотя, сейчас можешь исправить положение. Жаль, что ты отказалась принять симпатию короля, это здорово бы облегчило нашу борьбу, но сойдет и маркграф. Он ведь — левая рука короля, король дорожит им. Ради него поступится многим, на этом можно сыграть.

— Не заиграйся, — бросила я ему.

— Ты поможешь нам… — брат пропустил мои слова мимо ушей.

— Что вы задумали?

— Что задумали: — Веспер фыркнул, и они с отцом переглянулись, будто поражаясь моей недогадливости: — У нас одна цель. Мы должны убить всех захватчиков.

Я сухо рассмеялась им в лицо:

— Убить?! Всех?! Я еще могу понять, когда вы устроили поход против драконов, когда дядя и епископ сбили всех с толку, объявив, что убийство драконов благословлено небесами — тогда вы не знали, на что эти твари способны. Но теперь… Вы же видели их силу, как вы хотите победить их, безумные?

Отец недовольно нахмурился, но Веспер не выказал ни капли неудовольствия:

— Ты права, силой тут ничего не сделаешь, — согласился он и продолжал доверительно: — Но хитростью — вполне можно. Несмотря ни на что, драконы — не бессмертны и уязвимы. Например, к яду, — он пристально посмотрел на меня.

— С чего это ты заговорил про яды? — насторожилась я.

— Мы знаем, что Венатур был отравлен и спасся только чудом. Что был за яд, ты не знаешь?

— А твои шпионы не разузнали?

— Увы, — скривил губы брат.

Эту гримаску я знала с детства — так он кривился, когда его подлавливали на воровстве сладостей или расстреле кур. Но сейчас это меня ничуть не умилило, а разозлило.

— Тогда разочарую: и мне нечего тебе сказать, — ответила я сквозь зубы.

— Тогда будем действовать наугад, — брат достал из поясного кармашка хрустальный флакон. — Подлей ему в вино пять капель, посмотрим…

— Ты предлагаешь мне отравить его?!

— Не кричи! — одернул отец, прислушиваясь. — Пока не отравить, просто заставить быть более сговорчивым.

— Это обыкновенная хитрость, чего ты переполошилась, Виенн? — заговорил брат, улыбаясь.

— Не хитрость, а подлость, — отрезала я. — С вами они, хотя бы, сражались честно!

— Ты пожалела его, что ли?! — возмутился отец, впиваясь в меня взглядом. — Разве не хочешь отомстить за свой позор? Он сделал из дочери Дармартена шлюху! За это мало убить!

— Я не шлюха, — ответила я почти с ненавистью. — И он — единственный, кто отнесся ко мне по-человечески, чего не сделали даже вы — мои родные. Вы знали, что я в плену и даже не написали мне, не попытались вызволить, ждали, чтобы дракон натешился мною вдосталь, чтобы я возненавидела его и мстила, помогая вам? Как это низко. Совсем недостойно Дармартенов!

Но брат и отец словно не услышали мои упреки мимо ушей, а брата зантересовало совсем другое:

— Он не тронул тебя?

— Нет! — почти выкрикнула я ему в лицо. — Даже пальцем не прикоснулся! — это было некоторой ложью, но в тот момент я верила в порядочность Гидеона так же свято, как в синеву небес. — Он защитил меня, спас мне жизнь не единожды! Он был мне лучшим братом и отцом, чем вы, и я не стану вредить ему! Я не способна на предательство!

— Ты — моя дочь! — сказал отец, багровея. — А значит, способна на все!

— Тогда мне стыдно, что я — твоя дочь!

Отец шагнул, занося руку, но ударить не успел — брат остановил его.

— Не надо, папа, — произнес Веспер, примирительно. — Вив права — мы бросили ее, она имеет право нас упрекать. А мы не имеем права принуждать ее вредить тому, кто помог ей в минуту трудности. Что ж! Очень печально, сестренка, что мы оказались по разные стороны войны, но я уважаю твое решение. Могу я надеяться, что ты не выдашь нас своему дракону?

— Если вы обещаете не вредить ему, — тут же выставила я условие.

— Без твоей помощи мы вряд ли это сможем, — заверил с улыбкой брат. — Ладно, тебе пора идти, а то он еще заподозрит что-нибудь. Рад был повидаться. Надеюсь, еще встретимся, — он отпер дверь и распахнул ее передо мной.

— А я надеюсь — что нет, — сказала я уже из-за порога.

Принцесса стояла в конце коридора, думая о чем-то своем, и понимающе улыбнулась, когда я подошла к ней. Взяв меня под руку, она повела меня обратным путем, нежно расспрашивая, как прошла встреча с родными.

— Что вы намерены делать, когда станете королевой? — спросила я напрямик, не отвечая на расспросы. — Думаете отравить короля?

— Вам претит мысль об убийстве? — поняла меня ее высочество и тихо засмеялась хрустальным смехом. — Мне тоже неприятна мысль об убийстве. Я воспитывалась в монастыре и не хочу думать ни о чьей насильственной смерти. Нет, я могу проявить себя по-другому. Умная жена владеет мужем, почему бы мне не завладеть драконьим сердцем? — она снова засмеялась. — Тогда я буду сильнее его.

— Вспомните Писание, — начала я убеждать, — сердца драконов жестки, как нижние жернова. Драконы не способны на любовь! Ими движет только алчность и желание обладать! Вы обманетесь в ваших намерениях!

— Не беспокойтесь обо мне, мой друг, — лицо ее было прекрасным и безмятежным, как у святой с фрески в храме. — Я уверена в своих силах и тверда в намерениях. Ну же! Улыбнитесь! Сейчас мы вернемся в зал, не надо, чтобы кто-то увидел тревогу в ваших глазах.

Я кивнула и принужденно улыбнулась, хотя сердце мое плакало кровавыми слезами.

58. Сердце дракона (часть первая)

Мы отбыли через пару дней, и принцессу под тяжелой фатой проводили в комнату, где раньше ночевала я. Мне очень хотелось поговорить с невестой дракона еще раз, чтобы убедить ее не совершать ошибки, но служанки не допустили меня, пояснив, что перед свадьбой полагается выдерживать пост, сейчас принцесса усиленно молится, поэтому не следует ей мешать.

Прошло еще два дня. Мы с Гидеоном любовались морем, которое сейчас было похоже на игривого котенка, и кормили чаек. Я не рассказала дракону о своих родных, но не смогла промолчать о намерениях принцессы покорить Рихарда ради победы. Он выслушал, но не проникся героизмом Сильванской красавицы. Не проникся он и моим беспокойством за нее.

— Пусть делает, что хочет, — сказал он, забрасывая куски хлеба в самую стаю птиц. — И он, и она.

Ко мне робко приблизилась одна из служанок принцессы и сообщила, что ее высочество желает меня видеть для беседы.

— Пойду, — сказала я, виновато посмотрев на Гидеона.

— Удачи, сестра Виенн, — пошутил он.

Я вошла в комнату принцессы с поклонами и приветствиями. Ее высочество сидела у туалетного столика, набросив на лицо фату и отвернувшись к зеркалу. Служанка оставила нас, забрав подсвечник, и теперь все освещал один-единственный светильник, горевший тускло, красноватым светом.

— Вы хотели видеть меня, госпожа? — спросила я, останавливаясь у порога.

— Проходи, Вив, что топчешься там? — спросила принцесса весело и отбросила с лица фату, оборачиваясь. Это был Веспер, а на кушетке в углу сидел мой отец.

— Вы как здесь очутились?! — изумилась я. — А где принцесса?

— Видишь ли, — брат скинул фату и женское платье, в которое был обряжен, оставшись в штанах и рубашке, — она передумала ехать. Не ты ее отговорила?

Я соединила ладони, вознося пылкие молитвы. Принцесса проявила здравомыслие! Хвала небесам!

— Досадная заминка, — сказал Веспер, прохаживаясь по комнате. — Мы рассчитывали на ее помощь.

— Рассчитывали погубить нежную девушку ради ваших бредовых идей? — спросила я. — Вы сошли с ума, и сами себя загнали в ловушку. Здесь полно людей короля, нас ждут в порту, как вы намерены скрыться?

Отец и брат переглянулись, и мне очень не понравились их взгляды.

— Люди короля? — спросил Веспер с улыбкой. — Да брось, Вив. Сели бы мы на этот корабль, если бы тут были предатели, продавшиеся драконам? Это все наши люди. Фу, как ты нас недооцениваешь! — он взял со стола кинжал с ониксовой ручкой и длинным трехгранным тонким клинком. — А теперь иди сюда…

Он приобнял меня за плечи и проводил к отцу.

— Поймите, — пыталась я убедить их, — наша страна и так долго страдала от войны! Села разорены, столько нищих бродит по дорогам! Теперь все вернулось на круги своя, и Рихард — не самый дурной король. Он отменил смертную казнь, и не развлекается, как наш дядя, четвертуя преступников прилюдно.

— Говори уважительно о моем брате, — сказал отец угрюмо.

— Но ты сам это знаешь, — бросилась я к нему. — Дядя повысил налоги, чтобы начать войну с драконами, призвал всех в солдаты… Люди не хотят этого! Люди не хотят войны! Им безразлично, кто ими правит, лишь бы был мир!

— Люди? — отец приподнял брови. — О ком ты говоришь, Вив? О простолюдинах? Да они сами не знают, что хотят! А мы знаем! Мы должны вернуть свое. Веспер — наследник короны, ты — принцесса крови, у вас будет великое будущее.

— Мое будущее ты уничтожил, когда бросил одну! — вспылила я.

Отец потемнел лицом и встал, возвышаясь надо мной на целую голову, но я не отвела взгляд и не склонилась перед ним. Веспер встал между нами, призывая к спокойствию.

— Не будем ссорится, — сказал он, — мы — одна кровь, нам надо быть вместе.

— Никогда не буду заодно с вами, — резко ответила я.

— Хорошо, — он снова обнял меня, кивая отцу. — Ты ведь всегда любила театр, Вив? — спросил он, посмеиваясь. — Давай разыграем маленькое представление?

Я не успела спросить, какую подлость они замыслили, когда снаружи раздались шаги и в комнату вошел Гидеон. Тоже в одной рубашке, как и Веспер, с поднятыми руками и… хохочущий. Дверь за ним захлопнулась, а отец жестом уличного фокусника достал припрятанный в подушках меч.

— Вот так история! — забавлялся дракон. — Вы, трусы, напали на меня, прикрывшись женщиной! Даже бабские тряпки напялили?! Дармартены в бабских тряпках! Такого я отродясь не слышал! А чего переоделись-то? Женские платья вам больше к лицу, — и добавил небрежно: — Отпустите Виенн, если жизнь дорога.

— А мы ее не держим, — ответил Веспер любезно, не отвечая на насмешки, и вложил мне в руку кинжал с ониксовой рукояткой. — Мы долго к этому шли. Давай, сестренка. Ударь его. Докажи, что ты Дармартен! Иди до конца!

— Так ты с ними заодно? — спросил дракон, и меня бросило в жар, а потом в холод.

Я облизнула пересохшие губы, чтобы убедить Гидеона, что не замешана в предательстве, но Веспер меня опередил:

— Она — Дармартен. Люди верны зову крови.

— А сам что не ударишь? — спросил Гидеон, он не сводил с меня глаз, а я все не могла произнести ни слова. — Так ты была со мной не по собственному желанию? — спросил он, уже без тени смеха. — Значит, ты не случайно появилась передо мной?

Его сомнения обидели меня до глубины души, и я возмущенно выдохнула:

— Нет! Я ничего не знала!

Но он перевел взгляд на кинжал в моих руках и усмехнулся:

— Когда-то я сказал, что если ударишь ты, то не стану сопротивляться. Бей, — он развел руки и приподнял подбородок, открывая шею.

— Бей, Виенн! — зашипел отец, подталкивая меня вперед.

Веспер наблюдал за этим, скрестив на груди руки, и улыбался. Боже! Он улыбался! Будто происходило что-то забавное. А Гидеон… меня взбесили его несправедливые слова! Обидели! Ударили в сердце посильнее кинжала!

Я посмотрела на брата, на отца, потом на дракона и сказала, бросив кинжал:

— Как вы могли подумать, что я способна на такую подлость? Вы все мне противны — и драконы, и Дармартены! Вы еще хуже драконов.

— Виенн, — протянул отец и поморщился, как от зубной боли.

— Я же тебе говорил, она не сможет, — сказал брат. — И говорил, что он не превратиться в дракона.

Гидеон теперь не смотрел на меня, а наблюдал за Веспером — цепко, пристально, но тот словно не замечал драконьего взгляда.

— А знаешь, сестренка, — сказал брат, поднимая брошенный мной кинжал, — что мешает милорду маркграфу прямо сейчас обернуться чудовищной тварью, разломать этот корабль в щепки и утопить нас всех?

Я промолчала, чувствуя себя точно так же, как на драконьем пиру, когда еще не знала, что меня ожидает — смерть или позор. Но тогда я была во власти захватчиков, драконов, а теперь… во власти собственных отца и брата. И это оказалось пострашнее, чем стоять перед королем Рихардом.

— Он не хочет причинить вред тебе, — сказал Веспер.

— Какой догадливый, — заметил дракон.

— Что за бред, — сказала я устало.

— Это не бред, — брат обнял меня за шею свободной рукой, а кинжалом указал на дракона. — Он не задумываясь прикончил бы нас с отцом, но ты — другое дело. Любовь? Да, Венатур?

Дракон широко улыбнулся.

— Не желаю этого слышать, — я попыталась освободиться от объятий брата, но он еще крепче прижал меня. — Прекратите совершать глупости, — взмолилась я. — Все кончено, вы не победите драконов, только сделаете хуже! Люди не хотят войны, поймите. А для них нет большой разницы, кто ими помыкает — драконы или вы…

— При чем здесь люди? — изумился Веспер. — Это ты бредишь, сестра! Мы лишь хотим вернуть то, что у нас отняли! Мы — законные правители, а не эти черви!

— Они сами уйдут, — сказала я. — Небеса лишили их женщин возможности рожать детей. Драконы скоро вымрут, и останутся только в легендах.

— Но и мы к тому времени умрем! — закричал отец. — За кого ты, Виенн?! Мы — твои кровные родичи! Или ты предала нас этим гадам?

— Это вы предали меня, — сказала я резко. — Я была не нужна вам, когда вы бежали. Бежали и прихватили все драгоценности и золото — забрали все! Разве вас тогда заботило, как я буду жить? Что будет со мной, когда придут… — я замялась на секунду, — драконы? А теперь вы вспомнили о нашем кровном родстве? Тебе должно быть стыдно, отец.

Дракон не мешал нашей семейной сцене, и я втайне понадеялась, что он воспользуется этим и сбежит, но Гидеон не двигался с места.

Веспер засмеялся, и смех был ужасен — как будто клекот хищной птицы. Я раньше никогда не слышала, чтобы он так смеялся.

— Я же тебе говорил, папа, — сказал он, захлебываясь весельем. — А ты мне не верил!

Отец насупился и посмотрел на дракона с ненавистью.

— Представь, мы ведь даже убить его не сможем, — доверительно поведал мне Веспер. — Двоим нам с ним не справиться, да и десятерым едва ли. Отец предлагал посадить в засаду лучников, но я сказал, что есть идея получше. Есть средство, как пробить его чешуйчатую шкуру.

— Да что ты? — дракон улыбался, но глаза загорелись безумным огнем.

— А, ты догадался? Не веришь, что я это сделаю? — спросил Веспер и ударил меня в грудь кинжалом.

59. Сердце дракона (часть вторая)

Боль пронзила, как будто ударило молнией — от макушки до пяток. Я упала бы, но брат держал меня. Я с ужасом смотрела на ониксовую рукоять, торчащую под моей ключицей. Я была еще жива, но понимала, что уже умерла.

— Зачем? — попыталась спросить я, но губы свело, и вместо слов вырвалось что-то невнятное.

Потом я посмотрела на Гидеона. Он тоже смотрел на меня. Черные глаза плескались болью, яростью, но не отчаянием. Что ж, это даже к лучшему…

— Оставь ее, — сказал Гидеон моему брату.

Сказал глухо, и брат тут же отпустил меня. Я тяжело села на пол и уперлась руками. Крови не было, но я знала, что стоит вынуть кинжал — она хлынет, и остановить ее будет невозможно. Жгучая боль почти лишила меня сознания, но я увидела лицо Гидеона, и тьма отступила. Он приподнял меня, бережно поддерживая, и поцеловал в лоб.

— Перенеси меня наверх, — попросила я, цепляясь за его рубашку. — Хочу еще раз увидеть море…

Он покачал головой.

— Последний раз, — выдохнула я, чувствуя на языке солоноватый привкус крови.

— Виенн… — он взял меня за подбородок и поцеловал в губы.

Поцеловал так, как когда-то в замке Гранд-Мелюз, как когда мы купались в море. Это было неуместно, не нужно, но он целовал меня. Я попыталась его оттолкнуть, потому что это было глупо — грешить перед смертью, но тут Гидеон взялся за рукоять кинжала и с силой его дернул.

Боль оказалась чудовищной, и я вскрикнула, но дракон заглушил мой вскрик поцелуем. Коже стало горячо — кровь так и хлынула из раны. Я забилась в руках Гидеона, но он прижимал меня все крепче и крепче, впиваясь в мой рот, как будто все остальное не имело значения. Коже было горячо, но внутри начал разливаться мертвенный холод. Он обжог мне горло, а потом сердце, и медленно, но неотвратимо начал растекался по всему телу. Так вот какая она — смерть…

Наконец, Гидеон отпустил меня и осторожно положил на пол, наклонившись и тревожно вглядываясь в мое лицо.

— Невероятно… — прошептал отец.

— Я же тебе говорил, — услышала я самодовольный голос Веспера. — Женщина любого мужчину сделает мягкотелым слабаком.

Гидеон даже не посмотрел на них. Он погладил меня по щеке пальцем и легко щелкнул по кончику носа.

— Маленькая монашка, — сказал он, — я же сказал, что ты не покинешь меня первой.

Потом он поднялся, расправляя плечи, и сказал весело:

— Так кто тут настоящий червяк?

— Не красуйся, если хочешь жить, — Веспер тоже достал меч и направил его на Гидеона. — Руки за спину, мы тебя свяжем. А то кто знает, какую подлость ты задумаешь.

— Выем тебе печень, — пообещал дракон. — Ты и в самом деле дурак, если считаешь, что я позволю себя связать.

Они совершенно забыли обо мне, и я приподнялась на локте, зажимая рану на груди. Их надо остановить, во что бы то ни стало!

В руке у Гидеона был кинжал, перепачканный моей кровью, и отец, меч которого был в полтора раза длиннее, боялся подойти.

— Ну так что, человечек? Боишься? — оскалил зубы дракон и сделал ложный выпад.

Веспер тоже выхватил меч и попытался парировать удар, но дракон пнул его в живот, отбросив к стене, а потом, сбив с ног отца, выскочил на палубу.

— Сбежит! — заорал отец, пытаясь подняться — он запутался в плаще и стоял на четвереньках.

Брат не сразу смог говорить, прижимая руку к животу, а потом сказал, как выплюнул:

— Никуда он от нас не денется. Он уже не дракон. Жалостливый дурак, вот он кто.

Они вышли на палубу вслед за Гидеоном, даже не посмотрев на меня.

Собрав все силы, я попыталась встать на ноги, и к моему удивлению, мне это удалось. Зажимая рану и пошатываясь, я преодолела ступеньки и толкнула двери. В лицо мне ударил соленый ветер — упругий, крепкий, предвещающий бурю. Небо наполовину заволокли дождевые тучи, и вдали раскатился первый удар грома.

Гидеон стоял у борта корабля, направив кинжал на наступавших на него брата и отца. За ними шли еще четыре человека — все с мечами наголо.

— Кто хочет сегодня умереть? — издевался Гидеон. — Отличная погодка для смерти, не правда ли? Демоны сразу явятся за вами — они любят трусов!

— Не нападайте без толку, — предостерег брат. — Принесите алебарды, посмотрим, как он пощелкает зубами против них.

Один из его людей тут же умчался, а я побежала к мужчинам, чтобы остановить безумство. Впрочем, побежала — это было слишком сильно сказано. Меня шатало из стороны в сторону, да еще и волны усилились, и корабль метало, как щепку.

— Стойте! Стойте! — крикнула я, и мой голос звучал почти твердо, — страх за жизнь других придавал сил. — Не совершайте греха!

— Убирайся, Виенн! — велел брат, не оглядываясь.

Отец недовольно посмотрел на меня через плечо.

— Я умираю, а вы затеяли еще одно убийство?! Одумайтесь! — я сделала еще два шага и вдруг поняла, что колени больше не дрожат, и что кровь не сочится между пальцев, хотя должна была хлестать струей.

— Отойди и дай нам сделать свое дело, — Веспер дождался, наконец, алебарды и быстро перехватил длинное древко, отбросив меч. — Ну что, милорд, — сказал он Гидеону. — Проверим, насколько ты ловок с зубочисткой против моего оружия?

— Ты пытался убить сестру, падаль, — сказал Гидеон, хохоча. — Неужели думаешь, я позволю такой гадине убить меня?

Веспер замахнулся, но тут Гидеон вскочил на борт и остановился, балансируя на нем. Молния прочертила небо кривым изломом прямо за его спиной! Еще один раскат грома, еще один! Ветер усилился и рвал паруса, но никто не обращал на это внимания. Меня метнуло на свернутый кольцами канат, но каким-то чудом я удержалась на ногах и закричала:

— Гидеон!

Он посмотрел на меня. Лицо у него было безумно-счастливым. Он вдруг прикоснулся ладонью к своему лбу, потом к груди, а потом направил ладонь в мою сторону. Он прощался со мной! И прыгнул в море.

Я бросилась к борту, Веспер попытался задержать меня, но я оттолкнула его — откуда только взялись силы? Вцепившись в борт, я смотрела в бушующее море, пытаясь разглядеть там Гидеона. Вспышка молнии! Еще одна! И я увидела черную голову, болтающуюся где-то на гребне волны, в клочьях пены!

— И все же, он мне нравился, — Веспер по прежнему держал меня поперек туловища. — Жаль, что он решил сдохнуть. Возможно, я бы даровал ему жизнь.

— Он не умрет! — возразила я свирепо, отталкивая его. — Он превратится в дракона и улетит!

— Нет, не превратиться, — Веспер смотрел с усмешкой, так напомнившую мне усмешку Гидеона, когда я увидела его впервые. Холодная, презрительная усмешка, так могут усмехаться только жестокосердные существа…

— О чем ты? — спросила я, чувствуя, как первые капли дождя падают на лоб и щеки — удивительно теплые, словно парное молоко.

— Столько времени прожила среди драконов и не знаешь?

Мы с братом стояли у борта, а вокруг нас начиналась самая настоящая буря. Отец отдавал команды матросам, приказывая опустить паруса, молнии били уже беспрестанно, и корабль почти заваливало на бок при каждом новом ударе волны.

— Он пожертвовал своей драконьей силой, чтобы спасти тебя, сестренка! — Весперу приходилось кричать, чтобы я расслышала — так оглушительно выл ветер. — Теперь он просто человек! Ведь его сердце — у тебя!

— Что?! — крикнула я, цепляясь за него, потому что нас ударило волной и чуть не отбросило от борта.

Я держала брата за ворот камзола одной рукой, а второй вцепилась в борт. Волна ударила нас еще раз — со всего маху, как доской. Голова Веспера мотнулась, и он обмяк, повиснув на мне. Я встряхнула его. В душе поднималось что-то черное, страшное, а в груди был лютый холод, и боль еще сильнее, чем когда брат ударил меня кинжалом.

Но я отвернулась от брата, высматривая Гидеона. Я увидела его на гребне волны. Безумец! Он еще пытался плыть!.. Он боролся со стихией!.. И не превращался в дракона!..

Но разве под силу человеку преодолеть такое расстояние до берега?!.

снова встряхнула брата, приводя его в чувство.

Веспер открыл глаза, закашлялся, посмотрел на меня, и рот его открылся в беззвучном крике, как будто что-то испугало до смерти. Как же я ненавидела его в этот момент! Я вдруг представила, как впиваюсь ему в шею зубами, рву податливую человеческую плоть… Человеческую?!

Моя рука, державшая Веспера, вдруг потемнела и покрылась чешуей. Не веря собственным глазам, я отшвырнула брата, разглядывая собственные ладони, которые превратились в перепончатые когтистые лапы. Веспер отлетел к противоположному борту, и я услышала тонкий крик, который почти сразу заглушила буря. Отец бросился к брату, но остановился, глядя на меня с ужасом.

Я бросила взгляд в море. Гидеон все еще боролся с бурей, но вот огромная волна накрыла его. Я закричала, но вместо человеческого крика горло мое исторгло рев. Палуба вдруг показалась маленькой — тело мое уперлось в бухту троса, и я увидела извивающийся чешуйчатый хвост. Изогнувшись всем телом, я увидела перепончатые крылья за спиной.

Дракон! Я превратилась в дракона!

— Виенн! — заорал Веспер, бросаясь ко мне. Но я не услышала его крика, только догадалась, что он зовет меня по имени, прочитав по губам. Шум бури тоже пропал, как будто уши мои заткнули воском. Теперь рокот бури казался ласковым мурлыканьем, тихой музыкой.

Ударом хвоста я отправила брата обратно к противоположному борту, а сама перевалилась за край корабля, накренив его так, что вода хлынула на палубу, и скользнула в воду.

Море приняло меня ласково, словно подхватило в сложенные ладони. Я скользнула в глубину, удивляясь, как же хорошо вижу, хотя вокруг не было ни лучика света.

Тело слушалось меня, будто я была драконом тысячу лет.

Где же он?!

Я заплывала все глубже, бросаясь то в одну строну, то в другую, пока не заметила фигурку, показавшуюся мне маленькой и хрупкой, как кукла. Человек в белой рубашке опускался на дно — раскинув руки и безвольно запрокинув голову. Я бросилась к нему и хотела схватить, но в последний момент испугалась собственной силы — вдруг причиню ему вред?!

Не смея прикоснуться к Гидеону, я подтолкнула его хвостом, выбрасывая на поверхность. Мне казалось, все происходит очень медленно, и душа задрожала от страха — не опоздала ли я?!

Едва мы поднялись из моря, как снова оглушила буря. Я поддерживала Гидеона над волнами, не зная, что сделать дальше — как превратиться в человека? И надо ли в него превращаться?

Он вдруг пошевелился, закашлялся и мертвенный холод в моей душе чуть-чуть отступил, а я вскрикнула от радости. Но вместо радостного возгласа из моего горла вырвался низкий звериный рык. Боже! Это уже не Виенн! На мгновение мне стало страшно, но Гидеон открыл глаза, отбрасывая с лица прилипшие волосы, и страх был забыт.

«Держись!» — мысленно приказала я ему, как это делал когда-то он, и он понял меня — схватился за один из острых гребней, торчавших вдоль моего драконьего тела.

Я взлетала осторожно и постоянно оглядываясь — не упал ли? Удержался ли? Гидеон махнул рукой, показывая, что все хорошо.

Душа моя возликовала, и я ударила крыльями в полную силу. «Жемчужина» болталась на волнах совсем рядом, и я не смогла пролететь мимо. Люди — маленькие, перепуганные, метались по палубе, когда я сделала круг над судном. Кто-то вскинул алебарды в бестолковой попытке дать бой. «Убить их всех», — сказал зверь, проснувшийся внутри меня.

Я развернулась, набирая скорость и высоту, а потом понеслась вниз. Сейчас расколю этот проклятый корабль! В щепки!.. И пусть все идут ко дну — трусливые, бесчестные… Я уже видела их искаженные страхом лица, разинутые в безмолвных криках рты… Сейчас!..

Гидеон ударил меня ногой по боку, привлекая внимание. Удары были едва ощутимы через толстую броню чешуи, но я тут же оглянулась, испугавшись, что он падает. Только он по-прежнему крепко держался за меня, и что-то кричал, мотая головой. Он был… против?

«Нет?» — спросила я удивленно.

Он замахал рукой, едва не свалившись. Я извернулась, помогая ему удержаться. Мы кружили над кораблем, и Гидеон не желал, чтобы я мстила?..

«Пусть все будет так, как ты хочешь», — подумала я ему с нежностью.

Он с облегчением склонил голову.

«Но я должна оставить им кое-что на память».

Одним ударом хвоста я переломила центральную мачту. Она хрустнула, как прутик, и медленно повалилась в море. Люди бросились врассыпную, а я еще полюбовалась их паникой, поднимаясь выше.

Странно, но сейчас я не боялась молний, и они словно обтекали меня, ударяя в море справа и слева, и впереди, озаряя на мгновение темные глубины. Каким-то наитием я поняла, где находится берег, и полетела туда, все время оглядываясь на Гидеона. Хватит ли у него сил удержаться на мне?

Мы вырвались из бури неожиданно — словно попали из ночи в день, раздернув небесные занавески. Я летела сквозь облака, стараясь не подниматься слишком высоко и не слишком набирать скорость, потому что на моей спине распластался, прижавшись щекой, самый дорогой для меня человек. Человек! Мне хотелось смеяться, но драконы не умеют смеяться. Только на сердце становилось теплее, когда я оглядывалась на Гидеона.

Я оставила порт справа и направила полет к песчаной дюне, откуда были видны далекие башни Гранд-Мелюз. Спустившись на берег, я подождала, пока Гидеон соскользнет с моего бока, а потом задумалась: и как превратиться обратно в человека? Или это невозможно? Гидеон встал передо мной и замахал руками, привлекая внимание. Потом он закрыл глаза и медленно провел ладонями по своему телу — от макушки и ниже.

Да, я поняла — надо представить себя человеком.

Это удалось достаточно легко, но я не сдержала крика, когда кости мои затрещали, превращаясь в человеческие. Я упала на колени, ощущая слабость, головокружение и такую усталость, словно годами без отдыха работала в королевской каменоломне. Мир обрел звуки, и я услышала прибой — дыхание моря, и голос Гидеона, бросившегося ко мне.

— Держись, глупышка, — говорил он, и голос его дрожал, как будто… как будто Гидеон боялся.

Вот сумасшедший! Прыгать в море он не боялся, а теперь-то чего испугался?

— Дыши глубже и расслабься, — советовал Гидеон, стаскивая с себя рубашку. — Не пытайся бороться с болью.

Я не могла понять, зачем он раздевается, и только потом увидела, что сижу на песке обнаженной. Правильно, мое платье разлетелось в клочки, когда я стала драконом… Еще я успела заметить, что на моей груди не было ни царапины — ни следа не осталось от страшной раны, которую нанес брат. Гидеон натянул на меня мокрую рубашку, показавшуюся мне ледяной, и подхватил на руки. Он был горячий, как печка, и я прижималась к нему, стуча зубами.

— Что? Холодно? — посмеивался он, затаскивая меня на дюну. — Терпи!

— Отчего это? — спросила я, меня так и колотило в ознобе.

— Прелести драконьего сердца, — пояснил Гидеон. — Тебе бы сейчас на золоте полежать или девственницу под бок — мигом бы согрелась!

— Девственницу?! — возмутилась я.

— Знаешь, какие они горячие? От тебя жарило, как от солнца! Хотя ты и не дала мне на тебе полежать, — он опять шутил, и я не сдержалась и дернула его за волосы.

— Ты невозможен! Но… но как же ты жил с таким холодом в душе?! Это… это невыносимо!.. — я приложила руку к груди. — Как будто внутри ледяной шар!

— Драконье сердце не знает тепла, — сказал Гидеон, добираясь до ракитовых зарослей. — Меня грели золото и плотская любовь. Но ты грела сильнее, — он усадил меня на поваленный ствол дерева, нагретый солнцем, и начал собирать хворост для костра. — Сейчас запалим костерочек, и сразу станет веселее.

С костром и вправду стало веселее. Я почти засунула руки в пламя, пытаясь согреться. Огонь не опалял кожи, а дарил приятное тепло. Гидеон обнимал со спины и грел мне шею дыханием.

— Так это благодаря драконьему сердцу вы обретаете неуязвимость? — спросила я, когда перестала дрожать.

— Его еще называют драконьей жемчужиной, — сказал Гидеон, перебирая мои волосы, чтобы просохли поскорее. — Она дает неуязвимость, долголетие, богатство… Излечивает ото всех болезней, спасает от смерти.

— И ты отдал ее мне?! — я возмущенно посмотрела на него через плечо.

— Твой брат все правильно понял, — усмехнулся Гидеон, — я бы не позволил тебе умереть.

— Даже ценой собственной жизни?! На что ты рассчитывал, прыгая в море в самую бурю?!

— Э-э! Спокойно, леди! Где та тихая монашенка, что я знал?

— Опять паясничаешь, — покачала я головой. — Мой брат сказал, что я сделала тебя мягкотелым…

— Он сам дурак, твой брат. Не мягкотелым, а мягкосердечным.

— Милосердным, — поправила я, прижимаясь к нему, потому что рядом с ним было тепло и спокойно. — И я рада, что теперь у тебя в груди не мельничные жернова. Я рада, что ты остановил меня от убийства. Я не смогла бы простить себе этого…

Мы помолчали, а потом я положила руку Гидеону на грудь и засмеялась:

— Горячее, и бьется так сильно!

— Это из-за тебя, — сказал он тихо, целуя меня в висок.

Я подставила ему губы и закрыла глаза, полностью отдаваясь его власти.

Мы целовались долго, и когда Гидеон оторвался от меня, взгляд у него был по-знакомому шальной.

— Виенн, — сказал он, чуть задыхаясь, — давай сбежим? К черту Гранд-Мелюз со всеми его тайнами!.. К черту Рихарда с его невестами! Он же теперь будет лет пять брюзжать, что мы не привезли невесту, кто знает — не решит ли забрать тебя в отместку… давай уйдем отсюда!..

— Что за речи? — удивилась я. — Незнакомец, ты что сделал с Гидеоном де Венатуром? Куда его спрятал?

Но Гидеон не ответил на шутку, а продолжал уговаривать:

— Бросим все! Начнем жизнь заново, только ты и я! — он был полон воодушевления и вскочил, размахивая руками и расписывая прелести новой, свободной жизни.

Едва он оставил меня, холод снова пополз по телу, цепляясь когтистыми лапами.

Гидеон все говорил и говорил, но я не слушала его, чувствуя, как леденеет в груди.

— Нет, — сказала я медленно, и он растерянно замолчал. — Нет, мы не станем убегать, — повторила я, поднимаясь. — Я пыталась убежать от своих страхов, но от этого страхи не исчезали. И наше бегство ничего не изменит, и лучше нам не станет. Надо встретить опасности лицом к лицу и победить. Подумай сам, неужели ты отдашь свое родовое гнездо в чужие руки? Подумай о людях, что там живут. Что будет с ними, если хозяином станет Дилан? Нет, мы должны вернуться и позаботиться о них.

— Рихард не простит, что мы не привезли принцессу, — сказал Гидеон, закусив губу. — Он и раньше был сильнее, а теперь — тем более… Ты что делаешь?

Я не ответила, а закрыв глаза представила, как нечто холодное, круглое и сияющее, поднимается из моей груди, через горло… Я закашлялась, и поймала в ладонь жемчужину. Молочно-белая, она была холодной, как льдышка, сияла своим собственным светом, и была размером с яйцо дрозда.

— Это — сердце дракона? — удивилась я, разглядывая ее со всех сторон.

Гидеон кивнул, и я протянула жемчужину ему:

— Она твоя, возьми.

Но он не торопился брать волшебный камень. Я смотрела ему в лицо и видела сомнение, сожаление в его глазах, но потом он покачал головой:

— Не хочу. Знаешь, мне больше по душе, когда сердце горячее, а не каменное.

— У тебя уже и душа появилась, дракон? — пошутила я и пошла к морю.

— Ты куда? — окликнул он меня и бросился догонять.

Остановившись у самой кромки воды, так, чтобы прибой ласкал ноги, я размахнулась и бросила драконью жемчужину в воду — насколько могла дальше.

Часом позже я сидела на бревнышке, а Гидеон подбрасывал ветки в огонь. Мы решили дождаться сумерек перед возвращением в Гранд-Мелюз, чтобы не слишком шокировать обитателей замка своим внешним видом.

— Как легко ты отказалась от сердца дракона, — сказал Гидеон.

— Зачем оно? — ответила я, только сейчас чувствуя себя по-настоящему свободной, словно летела к звездам. — Ты ведь уже отдал мне свое сердце, а все остальное просто не имеет значения. Как ты думаешь, у наших детей останутся драконьи повадки? Или проклятья Мелюзины больше нет?

— Виенн… — прошептал он, забыв о хворосте, и мигом оказался рядом. — Ты о детях?.. Я… Я просто не верю…

— Или ты передумал мечтать о наследнике? — поддразнила я его.

— Слушай, Виенн, — глаза его загорелись безумным огнем, и хотя в них теперь не было звездного блеска, они показались мне еще более прекрасными, чем прежде, — понимаю, что ты устала и все такое, но может, не будем тянуть?..

— Нет, милорд, — сказала я строго, упираясь ладонью ему в грудь, когда он уже стоял передо мной на коленях, обнимая за талию. — Я — честная девушка, и сначала я поведу вас в церковь, чтобы все было по-человечески.

— Жадина, — сказал он, возвращаясь к костру и в сердцах ломая валежник. — Хорошо, сначала в церковь, но потом ты от меня не отвертишься.

«Потом ты от меня не отвертишься», — подумала я, пряча улыбку.

Эпилог

Конечно же, наша с драконом история не могла закончиться на этом. Было сказано еще многое — и не только между мною и Гидеоном, но и между королем и моим мужем. Да, я стала женой дракона. Пусть и бывшего — но дракона. Сестра Виенн вернула свое настоящее имя и титул, и даже земли Дармартенов были мне возвращены и должны были отойти нашему с Гидеоном второму сыну, а первенцу доставался Гранд-Мелюз. Да, у нас родились три сына — три прекрасных крепких сына, которые по субботам предпочитали спать в колыбельках и вовсе не превращались в чешуйчатых тварей.

Почтовые голуби с гневными письмами долго летали между столицей и нашим замком — ведь мы вернулись без принцессы, чем король Рихард был весьма огорчен. Но все было забыто, когда родился первенец — Гвидо де Венатур. Король пожелал стать его крестным и в качестве подарка на первый зубок прислал боевого коня в полном снаряжении и посеребренный доспех.

Я нашла, что подарок совершенно неподходящий для малыша, но мой муж был в восторге и тут же отправил Рихарду бочонок лучшего южного вина из личных запасов. На этом перемирие было заключено, и впредь не нарушалось.

Об отце и брате я больше не слышала, хотя еще лет десять мятежники напоминали о себе набегами или заказными убийствами, но Гранд-Мелюз волнения обошли стороной, и мой муж, продолжавший воевать на стороне короля, благополучно возвращался домой.

Не скоро, но я закончила историю Гранд-Мелюз, и отправила письмо в королевскую обсерваторию, где описала двойную звезду Арракс, объяснив ее восточное название. Я получила любезный и лаконичный ответ с благодарностями за изсследования, а спустя два месяца Гидеон привез мне из столицы новый альманах звездного неба, где главный королевский звездочет описывал открытую им двойную звезду в созвездии Дракона.

Но все это не имело значения, потому что то, что было важно для Вивианны Дармартен, для Виенн де Венатур не имело никакого значения. И хотя я продолжала наблюдать звезды и переписывалась с учеными по всему свету, наука больше не привлекала меня, а монастырь не казался оплотом свободы.

Был май, и я сидела у раскрытого окна, переписывая услышанную на днях балладу о драконах — ее пел бродячий менестрель. Баллада была о прекрасной принцессе, которую отдали в жены злому дракону, но своей кротостью и красотой она смогла превратить чудовище в настоящего рыцаря. Мы с Гидеоном слушали балладу, прыская в кулак, но я все же пожелала записать ее. От этого увлекательного занятия меня отвлек грозный голос мужа, которому вторил виноватый голос нашего младшего сына — Гаральда. Я отложила перо и поспешила во двор, чтобы узнать, в чем дело.

мужчины стояли на крыльце, и муж был в самой настоящей ярости, а Гаральд виновато втягивал голову в плечи, пряча за спину самодельный лук с ивовыми стрелами.

— Что случилось? — спросила я, сбегая по ступеням.

Муж и сын посмотрели на меня и совершенно одинаково насупились.

— Гидеон? — я встревожено взяла мужа за руку.

— Я учил этого сэра военной тактике и рассказывал про выдержку в засаде, — сказал муж сердито, — а он спрятался в бойнице и выстрелил в меня!

— Ты же сказал — подпустить врага поближе, — забубнил наш сын, хлюпая носом.

— Врага! Но не отца! — вскипел Гидеон.

— Ты же сказал, что ты — дракон…

— В первую очередь, я — твой отец, молодой господин! А ты выстрелил мне прямо!.. — он замолчал, когда я изумленно подняла брови. — Значит, так. Я подумаю о твоем наказании, и оно будет суровым.

— Какое наказание, па! — завопил Гаральд. — Ты хотел, чтобы я тебе в голову выстрелил, что ли?!

— Прошу прощения, — снова вмешалась я, — а куда он выстрелил?

Мои мужчины сразу замолчали, как будто набрали воды в рот.

— Гидеон! — перепугалась я. — Ты ранен?!

— Да не ранен я, — было видно, что ему смешно и неловко. — На мое счастье, стрела была без наконечника.

— Я дурак что ли — стрелять в тебя боевой стрелой? — возмутился сын.

— Но наказан все равно будешь! — объявил Гидеон. — Ибо как сказано в Писании… — тут он вскинул указательный палец.

— Прощай сыну своему не семь раз, а семижды семьдесят раз, — услужливо подсказала я. Надо думать, Гидеон желал услышать вовсе не это, но я решила по-своему.

— Пап! — оживился Гаральд. — Это ж много — семижды семьдесят! Я еще и до половины счета не дошел!

— Считай, что за стрелу в задницу я простил тебя сто сорок раз, — проворчал Гидеон и подмигнул мне, — так что у тебя в запасе осталось штук двадцать прощений.

— Па! — Гаральд был возмущен такой несправедливостью. — А сколько раз я должен простить тебя? За то, что ты учил меня плавать, столкнув в озеро с лодки?! Раз двести, не меньше!

— Ты бросил его в воду, чтобы научить плавать?! — на этот раз вскипела я.

— Смотрите-ка! Почтовый голубь прилетел! — Гидеон указал пальцем в небо, и мы с сыном подняли головы.

Никакого голубя, разумеется, не было, а обманщик — в прошлом бесстрашный дракон — бросился спасаться бегством.

Так закончилась эта история, которую я, маркграфиня Виенн де Венатур, записала для вас. И если когда-то мы с мужем вспоминали о полетах в звездном небе, над бескрайним морем, то никогда не жалели о выброшенной драконьей жемчужине. Потому что свобода дороже любых жемчужин, а настоящая свобода возможна только когда у тебя пламенное сердце, полное любви.

Оглавление

1. Обыкновенный дракон

2. Развлечение от скуки

3. Бегство и кольцо

4. Замок и змеи (часть первая)

5. Замок и змеи (часть вторая)

6. Третья конкубина

7. Драконов пир

8. В логове дракона (часть первая)

9. В логове дракона (часть вторая)

10. Сказка на ночь (часть первая)

11. Сказка на ночь (часть вторая)

12. Крик в темноте

13. Разделить трапезу с драконом (часть первая)

14. Разделить трапезу с драконом (часть вторая)

15. Подарок, прихоть и свобода

16. Легенда о Мелюзине

17. За плечом дракона

18. Тени на стене

19. Поиграй — и обратно отдай

20. Расскажи мне о любви

21. Проклятье субботы

22. Второе предупреждение

23. Охота начинается

24. Драконовы законы (часть первая)

25. Драконовы законы (часть вторая)

26. Несметное богатство

27. Кто скажет правду?

28. Змей в постели (часть первая)

29. Змей в постели (часть вторая)

30. Змей в постели (часть третья)

31. Догони меня, дракон! (часть первая)

32. Догони меня, дракон! (часть вторая)

33. Под звездным небом (часть первая)

34. Под звёздным небом (часть вторая)

35. Принцесса-Апельсин

36. Актеры снимают маски

37. Наследие Мелюзины (часть первая)

38. Наследие Мелюзины (часть вторая)

39. Красивый и ядовитый (часть первая)

40. Красивый и ядовитый (часть вторая)

41. Красивый и ядовитый (часть третья)

42. Морская волна (часть первая)

43. Морская волна (часть вторая)

44. Настоящая морская волна

45. Смерть подкрадывается незаметно (часть первая)

46. Смерть подкрадывается незаметно (часть вторая)

47. Смерть подкрадывается незаметно (часть третья)

48. Тебя никто не любит (часть первая)

49. Тебя никто не любит (часть вторая)

50. Тебя никто не любит (часть третья)

51. Любовь или верность

52. Король драконов (часть первая)

53. Король драконов (часть вторая)

54. Все тайны раскрыты

55. Море, звёзды и дракон

56. Семейные узы (часть первая)

57. Семейные узы (часть вторая)

58. Сердце дракона (часть первая)

59. Сердце дракона (часть вторая) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg