«Девушка в башне»

Девушка в башне (fb2) - Девушка в башне [ЛП] 2446K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кэтрин Арден

«Девушка в башне»

Кэтрин Арден

Серия «Зимняя ночь» №2 (трилогия)

Автор перевода – Лена Меренкова

Оформление – Лена Меренкова , Наталия Павлова

Переведено специально для группы –

АННОТАЦИЯ :

Вася осиротела, в деревне ее прозвали ведьмой. И ей остается или уйти в монастырь, или

позволить старшей сестре устроить ей брак с князем. Оба варианта ведут к жизни в

башне, отрезанной от просторного мира, который она хочет увидеть. Так что она

выбирает приключения, уезжает на лошади в леса, замаскировав себя под юношу.

Когда бой с бандитами, терзающими окрестности, позволяет ей заслужить

расположение великого князя Москвы, ей приходится тщательно хранить секрет своего

пола, чтобы оставаться у него на хорошем счету, даже когда она понимает, что его

королевству угрожают загадочные силы, которые под силу остановить только ей.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя,

То по кровле обветшалой

Вдруг соломой зашумит,

То, как путник запоздалый,

К нам в окошко застучит.

— А.С. ПУШКИН

Папе и Бет

с любовью и благодарностью

Пролог

Девушка мчалась на коне по лесу поздно ночью. У леса не было названия. Он был

далеко от Москвы – далеко от всего – и среди снега шумели только замерзшие деревья.

Почти полночь – жуткое волшебное время – буря и лед грозились со смутного неба.

Но девушка и конь неслись по лесу с упрямством.

Лед покрывал шерсть на челюсти коня, снег был на его боках. Но его глаза были

добрыми под покрытым снегом лбом, его уши бодро подрагивали.

Их следы тянулись далеко в лес, их накрывал свежий снег.

Вдруг конь остановился и поднял голову. Среди деревьев перед ними была еловая

роща. Перистые ветви елей переплетались, их стволы пригибались, как старики.

Снег падал быстрее, цеплялся за ресницы девушки и серый мех ее капюшона. Шумел

только ветер.

– Не вижу, – сказала она коню.

Тот прижал ухо и стряхнул снег.

– Может, его нет дома, – с сомнением добавила девушка. Шепот, казалось, заполнял

тьму под елями.

Но, словно ее слова были призывом, дверь появилась среди деревьев. Дверь,

которую она не сразу заметила, открылась с треском ломающегося льда. Свет огня сделал

девственный снег кровавым. И конь стоял в еловой роще. Крыша изгибалась над

деревянными стенами, и в свете огня дом, казалось, дышал, притаившись в чаще.

В бреши появился силуэт мужчины. Конь поднял уши, девушка застыла.

– Заходи, Вася, – сказал мужчина. – Холодно.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Смерть Снегурочки

Прошла середина зимы, в Москве дымка десяти тысяч костров поднималась к

хмурому небу. На западе задержалось немного света, но на востоке собирались тучи цвета

синяков, полные снега.

Две реки распарывали кожу леса, и Москва лежала на их пересечении, на вершине

соснового холма. Ее белые стены окружали избы и церквушки; покрытые льдом башни

замка отчаянно тянулись пальцами к небу. Свет дня угасал, огни загорались в окнах

башен.

Женщина в величественном наряде стояла у одного из окон, смотрела, как свет огня

смешивается с мглой бури. За ней две другие женщины сидели у печи и вышивали.

– Ольга в третий раз подошла к окну за час, – прошептала одна из них. Ее ладони с

кольцами сверкали в тусклом свете, ее ослепительный кокошник отвлекал от нарывов на

ее носу.

Фрейлины столпились неподалеку, кивали, как цветы. Слуги стояли у холодных стен,

их волосы были подвязаны платками.

– Конечно, Даринка! – сказала вторая. – Она ждет брата, монаха–сумасброда. Как

давно брат Александр уехал в Сарай? Мой муж ждет его с первого снега. Бедняжка Ольга

все время у окна. Удачи ей. Брат Александр, наверное, умер в снегу, – говорила Евдокия

Дмитриевна, великая княгиня Москвы. Ее халат был расшит камнями, розовые губы

скрывали три почерневших зуба. Она заговорила пронзительно. – Ты убьешь себя, стоя на

ветру, Оля. Брат Александр уже приехал бы, если бы был в пути.

– Как скажете, – холодно ответила Ольга от окна. – Я рада, что вы учите меня

терпению. Может, моя дочь научится у вас, как ведет себя княгиня.

Евдокия сжала губы. У нее не было детей. У Ольги были двое, она ждала третьего к

Пасхе.

– Что это было? – вдруг сказала Даринка. – Я слышала звук. Вы это слышали?

Снаружи поднималась буря.

– Это был ветер, – сказала Евдокия. – Всего лишь ветер. Как глупо, Даринка, – но

она поежилась. – Ольга, попроси еще вина, тут сквозняк и холодно.

В комнате было тепло, из одного маленького окна не дуло, воздух грели печь и

много тел, но…

– Хорошо, – сказала Ольга. Она кивнула служанке, и женщина пошла по лестнице в

холодную ночь.

– Не люблю такие ночи, – сказала Даринка. Она куталась в халат и чесала нос. Ее

взгляд метался от свечи к тени. – Она приходит в такие ночи.

– Она? – кисло спросила Евдокия. – Кто?

– Кто она? – повторила Даринка. – Вы не знаете? – Даринка взбодрилась. – Призрак.

Двое детей Ольги, спорящие у печи, перестали вопить. Евдокия шмыгнула. Ольга

нахмурилась у окна.

– Нет призраков, – сказала Евдокия. Она взяла сливу в меде, откусила кусочек и

изысканно жевала, а потом слизнула сладость с пальцев. Ее тон показывал, что этот замок

не стоил призрака.

– Я ее видела! – возразила уязвленная Даринка. – Когда спала тут в прошлый раз, я

видела ее.

Женщины высокого происхождения жили и умирали в башнях. Они собирались

теперь по ночам вместе, когда их мужья были в отъезде. Дворец Ольги – чистый,

красивый и организованный – был любимым местом, особенно когда Ольга восемь

месяцев ждала ребенка и не выходила.

Услышав это, Ольга нахмурилась, но Даринка хотела внимания и выпалила:

– Это было после полуночи. Пару дней назад. До середины зимы, – она склонилась,

ее кокошник опасно накренился. – Я проснулась… не помню, от чего. Звук…

Ольга недовольно фыркнула. Даринка нахмурилась.

– Не помню, – повторила она. – Я проснулась, все было неподвижным. Холодный

свет луны проникал сквозь ставни. Я подумала, что что–то услышала в углу. Может,

скреблась крыса, – Даринка заговорила тише. – Я замерла, одеяла были вокруг меня. Я не

могла уснуть. А потом кто–то заскулил. Я открыла глаза, потрясла Настьку рядом с собой.

«Настька, – сказала я ей. – Настька, зажигай лампу. Кто–то плачет». Но Настька не

пошевелилась.

Даринка замолчала. Комната затихла.

– А потом, – продолжила Даринка, – я увидела блеск света. Не христианское сияние,

холоднее луны. Это не был хороший свет огня. Сияние приближалось…

Даринка снова сделала паузу.

– А потом я увидела ее, – закончила она тихо.

– Ее? Кого? Как она выглядела? – закричал десяток голосов.

– Белая как кость, – прошептала Даринка. – Рот впавший, глаза – темные ямы, что

могли проглотить мир. Она смотрела на меня, у нее не было губ. Я хотела закричать, но не

могла.

Один из слушавших запищал, другие сжимали руки.

– Довольно, – рявкнула Ольга, отвернувшись от окна. Слово прервало истерику,

женщины тревожно притихли. Ольга добавила. – Ты пугаешь моих детей.

Это было не совсем так. Старшая, Марья, сидела с горящими глазами. А вот Даниил

держался за сестру и дрожал.

– А потом она пропала, – закончила Даринка, но ей не удалось изобразить

спокойствие. – Я помолилась и уснула.

Она поднесла кубок вина к губам. Дети смотрели.

– Хорошая сказка, – сказала Ольга натянуто. – Но она закончилась. Перейдем к

другим сказкам.

Она прошла к печи и села. Свет огня играл на ее косах. Снаружи быстро падал снег.

Ольга не посмотрела в окно, но ее плечи напряглись, когда слуги закрыли ставни.

Больше поленьев добавили в огонь, комната согрелась, заполнилась сиянием.

– Расскажешь сказку, матушка? – закричала дочь Ольги Марья. – Расскажешь о

магии?

В комнате зазвучало приглушенное согласие. Евдокия хмурилась. Ольга улыбнулась.

Она была княгиней Серпухова, но росла далеко от Москвы, в глуши. Она рассказывала

странные истории с севера. Аристократки, живущие между часовнями, пекарнями и

башнями, были рады новизне.

Княгиня осмотрела собравшихся. Она горевала одна у окна, но теперь ее лицо

изменилось. Фрейлины отложили иголки и устроились удобнее на подушках.

Снаружи шипение ветра смешивалось с тишиной бури, что сама была шумом. Внизу

кричали, загоняя скот в сараи, укрывая от холода. Нищие на заснеженных улицах ползли к

церквям, молились, чтобы прожить до утра. Мужчины на стенах кремля жались у жаровен,

натягивали глубже шапки. Но в башне княгини было тепло, тут ждали в тишине.

– Тогда слушайте, – сказала Ольга. – В некотором царстве жили дровосек с женой в

деревушке в большом лесу. Мужа звали Мишей, а его жену – Аленой, они были очень

печальны. Они молились, целовали иконы, но Бог не даровал им детей. Времена были

сложными, а у них не было детей, чтобы помогли им горькой зимой.

Ольга прижала ладонь к животу. Ее третий ребенок – безымянный незнакомец –

пинался в животе.

– Одним утром после снегопада муж и жена пошли в лес за хворостом. Они собирали

его в вязанки, отодвигали снег, и Алена решила слепить из снега девочку.

– Она была красивой, как я? – перебила Марья.

Евдокия фыркнула.

– Она была из снега, глупая. Холодная, неподвижная и белая. Но, – она посмотрела

на девочку, – она точно была милее тебя.

Марья покраснела и открыла рот.

– Итак, – спешно продолжила Ольга, – девочка была белой и неподвижной. Но она

была еще и высокой и стройной. У нее были красивые губы и длинная коса, Алена создала

ее с любовью к ребенку, которого у нее не было.

– Видишь, жена? – сказал Миша, глядя на снежную девочку. – Ты все же сделала нам

дочь. Это наша Снегурочка, снежная девочка.

Алена улыбнулась, хотя глаза ее были в слезах.

– Ледяной ветер загремел голыми ветвями, прибыл демон холода Морозко,

посмотрел на пару и их снежную дочь. Говорят, Морозко сжалился над женщиной. Другие

говорят, в слезах женщины была магия, она плакала над снежной девочкой, пока муж не

видел. В общем, когда Миша и Алена собрались домой, лицо девочки стало румяным, а

глаза – темными и глубокими, и живая девушка стояла в снегу, обнаженная, и улыбалась

пожилой паре.

– Я буду вашей дочерью, – сказала она. – Если возьмете меня, я буду заботиться о

вас, как о своих родителях.

Пара смотрела, не веря, а потом обрадовалась. Алена поспешила к ней в слезах, взяла

девочку за холодную руку и повела к избе. Дни проходили мирно. Снегурочка мела пол,

готовила еду и пела. Порой ее песни были странными, и ее родителям было не по себе. Но

она была доброй и трудолюбивой. Когда она улыбалась, будто сияло солнце. Миша и

Алена поверить не могли своей удаче. Луна стала тоньше, а потом шире, наступила

середина зимы. Деревня ожила звуками: колокольчики на санях, золотистые пирожки.

Люди ходили мимо избы Миши и Алены по пути в или из деревни. Снежная девочка

смотрела на них, прячась за грудой дров. Однажды укрытие Снегурочки миновали

девушка и высокий юноша, шагая рука об руку. Они улыбались друг другу, и снежная

девушка не понимала огонь радости на их лицах. Чем больше она думала об этом, тем

меньше понимала, но Снегурочка не переставала думать о них. До этого она была

довольной, а теперь стала беспокойной. Она ходила у избы, оставляя холодные следы под

деревьями. Весна была близко, и однажды Снегурочка услышала красивую мелодию.

Пастух играл на флейте. Снегурочка подбиралась ближе, зачарованная, и пастух увидел

бледную девушку. Когда она улыбнулась, теплое сердце юноши встрепенулось. Прошли

недели, и он влюбился. Снег становился мягче, небо было ясным, синим. Но снежная дева

беспокоилась.

– Ты из снега, – предупредил ее демон холода Морозко, когда она встретила его в

лесу. – Ты не можешь любить и быть смертной, – зима кончалась, и демон холода стал

едва заметным в тени дерева. Люди думали, что он – лишь ветер среди кустов. – Ты

родилась зимой и будешь жить вечно. Но если коснешься огня, ты умрешь.

Но любовь пастуха сделала деву немного насмешливой.

– Почему я должна всегда быть холодной? – парировала она. – Ты стар и холоден, но

я теперь смертная, и я узнаю об этом огне.

– Лучше оставайся в тени, – последовал ответ.

Весна приближалась. Люди покидали дома чаще, чтобы собрать зелень из укромных

мест. Снова и снова пастух приходил к избе Снегурочки.

– Пойдем в лес, – сказал он.

Она покидала тень у печи и выходила, танцевала в тени. Но хотя Снегурочка

танцевала, ее сердце оставалось холодным. Снег начал таять, девушка бледнела и слабела.

Она ходила плакать в темные части леса.

– Прошу, – сказала она. – Я хочу чувства, как у людей. Умоляю, дай мне их.

– Спроси у Весны, – ответил с неохотой демон холода. Он угасал от удлиняющихся

дней, он был больше ветром, чем голосом. Ветер задел щеку девушки печальным пальцем.

Весна была девушкой, древней и вечно молодой. Ее сильные конечности обвивали

цветы.

– Я могу дать тебе то, что ты ищешь, – сказала Весна. – Но ты точно умрешь.

Снегурочка промолчала и ушла домой, рыдая. Она неделями оставалась в избе,

пряталась в тенях. Но юный пастух приходил и стучал в ее дверь.

– Прошу, любовь моя, – говорил он. – Выходи за меня. Я люблю тебя всем сердцем.

Снегурочка знала, что может жить вечно, если пожелает, девочкой из снега в

маленькой избушке. Но… музыка. И глаза любимого…

И она улыбнулась и нарядилась в бело–голубое. Она выбежала наружу. Где ее

касалось солнце, капли воды стекали по ее волосам. Они с пастухом ушли к березе.

– Сыграй на флейте для меня, – сказала она.

Вода бежала быстрее по ее рукам и волосам. Хотя ее лицо было бледным, ее кровь

была теплой, как и ее сердце. Юноша играл на флейте, Снегурочка любила его и плакала.

Песня закончилась. Пастух подошел, чтобы обнять ее, но тут ее ноги растаяли. Она упала

на влажную землю и пропала. Ледяной туман поднялся к теплу голубого неба, юноша

остался один. Снежная девушка пропала, Весна накинула на землю свою вуаль, и

расцвели мелкие цветы. Но пастух сидел в тени дерева и плакал из–за утраченной любви.

Миша и Алена тоже плакали.

– Это была лишь магия, – Миша успокаивал жену. – Она была из снега, это не

продлилось бы долго.

* * *

Ольга замолчала, женщины шептались между собой. Даниил спал в руках Ольги.

Марья дремала у ее колена.

– Говорят, дух Снегурочки остался в лесу, – продолжила Ольга. – И когда падает

снег, она снова оживает, чтобы долгими ночами любить своего пастуха.

Ольга снова замолчала.

– А другие говорят, что она умерла, – печально сказала она. – И это была цена любви.

Воцарилась бы тишина, как бывало в конце хорошей истории. Но в этот раз было не

так. Как только Ольга замолчала, ее дочь Маша резко села и закричала.

– Смотрите! – сказала она. – Матушка, смотри! Она там! Смотри!.. Нет… нет! Не…

уходи! – ребенок вскочил на ноги, глаза расширились от ужаса.

Ольга повернула резко голову туда, куда смотрела дочь: в углу была густая тень. А

потом белый огонек. Нет, то был свет огня. Комната содрогнулась. Даниил, проснувшись,

впился в сарафан матери.

– Что такое?

– Успокой ребенка!

– Я же говорила! – торжествуя, пищала Даринка. – Я говорила, что призрак есть!

– Довольно! – рявкнула Ольга.

Ее голос заглушил остальных. Крики и болтовня утихли. Марья громко всхлипывала

в тишине.

– Думаю, – холодно сказала Ольга, – уже поздно, и все устали. Отведите лучше свою

госпожу в постель, – сказала она служанкам Евдокии, она была близка к истерике. – Это

был лишь детский кошмар, – твердо добавила Ольга.

– Нет, – стонала Евдокия, наслаждаясь собой. – Нет, это призрак! Будем бояться.

Ольга пронзила взглядом ее служанку Варвару с бледными волосами и не ясным

возрастом.

– Проводи великую княгиню в постель, – сказала ей Ольга. Варвара тоже смотрела

на угол с тенью, но по приказу тут же спокойно и собранно повернулась. Это был свет

огня. Ольга думала об этом, лицо ее было решительным и печальным.

Даринка лепетала:

– Это была она! – настаивала она. – Ребенок соврал бы? Призрак! Дьявол…

– Даринке нужен настой и священник, – добавила Ольга.

Даринку вывели из комнаты, она скулила. Евдокию увели нежнее, шум угас.

Ольга пришла к печи к детям с белыми лицами.

– Это правда, матушка? – всхлипывал Даниил. – Призрак есть?

Марья молчала, сжимая кулачки. Слезы стояли в ее глазах.

– Не важно, – спокойно сказала Ольга. – Тише, дети, не бойтесь. Мы защищены

Богом. Пора спать.

2

Двое святых

Марья разбудила ночью няню дважды криками. Во второй раз няня глупо ударила

ребенка, и та вскочила с кровати и полетела соколом по коридорам терема матери,

ворвалась в комнату Ольги раньше, чем няня успела остановить ее. Она перебралась через

спящих слуг и устроилась, дрожа, под боком матери.

Ольга не спала. Она услышала шаги дочери и ощутила дрожь ребенка, когда та

придвинулась. Внимательная Варвара поймала взгляд Ольги в полутьме, без слов вышла,

чтобы прогнать няню. Возмущенное дыхание няни удалилось по коридору. Ольга

вздохнула и гладила волосы Марьи, пока та не успокоилась.

– Расскажи, Маша, – сказала она, когда веки ребенка стали тяжелыми.

– Мне снилась женщина, – тихо сказала Марья матери. – У нее серый конь. Она

очень печальна. Она прибыла в Москву и не покидала ее. Она пыталась мне что–то

передать, но я не слушала. Я боялась! – Марья снова плакала. – А потом я проснулась, и

она была там. Теперь она призрак…

– Это сон, – прошептала Ольга. – Просто сон.

* * *

Они проснулись на рассвете от голосов во дворе.

В миг между сном и пробуждением Ольга пыталась насладиться своим сном: сосны

на ветру, она бегает босиком по пыли, смеется с братьями. Но шум стал громче, и Марья

проснулась. И Ольга из сна снова оказалась забытой.

Ольга отодвинула одеяла. Марья вскочила. Ольга была рада видеть румянец на лице

дочери, ночные кошмары прогнал свет дня. Она узнала голос среди остальных, звучащих

со двора.

– Саша! – прошептала Ольга, едва веря. – Просыпайтесь! – крикнула она женщинам.

– Во дворе гость. Готовьте горячее вино и грейте воду.

Варвара прибыла в комнату со снегом в волосах. Она проснулась затемно и ходила

искать хворост и воду.

– Вернулся ваш брат, – сказала она без церемоний. Ее лицо было бледным и

сдержанным. Она вряд ли спала после того, как Марья разбудила их с кошмарами.

Ольга наоборот ощущала себя на десять лет младше.

– Я знала, что буря не убьет его, – сказала она, встав на ноги. – Он человек Бога.

Варвара не ответила, а пошла разводить огонь.

– Оставь, – сказала ей Ольга. – Проверь, что на кухне развели печи. Они должны

готовить еду. Он будет голоден.

Служанки спешно одели Ольгу и ее детей, но она еще не была готова, даже не

выпила вина, а Даниил и Марья не успели съесть кашу с медом, на ступеньках зазвучали

шаги.

Марья вскочила на ноги. Ольга нахмурилась. Веселье девочки не вязалось с ее

бледностью. Наверное, ночные кошмары не забылись.

– Дядя Саша вернулся! – кричала Марья. – Дядя Саша.

– Впустите его, – сказала Ольга. – Маша…

Темная фигура появилась в бреши двери, тень закрывала капюшон.

– Дядя Саша! – снова закричала Маша.

– Нет, Маша, нельзя так говорить со священником! – возмутилась ее няня, но Марья

уже опрокинула три стула и кубок вина, пока бежала к дяде.

– Господь с тобой, Маша, – сказал теплый сухой голос. – Отходи, дитя, я весь в снегу,

– он отряхнул плащ и капюшон, разбрасывая снег в стороны, начертил крест над головой

Маши и обнял ее.

– Господь с тобой, брат, – сказала Ольга от печи. Ее голос был спокойным, но лицо

лишили света зимы. Она добавила, не сдержавшись. – Негодник, я боялась за тебя.

– Господь с тобой, сестра, – ответил монах. – Не стоит бояться. Я иду туда, куда

меня посылает Отец, – серьезно сказал он, но потом улыбнулся. – Рад тебя видеть, Оля.

Плащ из меха был застегнут поверх одеяния монаха, его капюшон теперь не скрывал

черные волосы и черную бороду в сосульках. Его отец с трудом узнал бы его, гордый

мальчик вырос, стал широкоплечим и спокойным, ходил тихо, как волк. Только его ясные

глаза – глаза матери – не изменились за десять лет, когда он ушел из Лесной Земли.

Женщины Ольги поглядывали исподтишка. Только монахи, священники, муж, слуга

или ребенок могли заходить в терема Москвы. Но монахи обычно были старыми, а не

высокими, сероглазыми и пахнущими дальней дорогой.

Одна из служанок, любящая романтику, рассказывала соседке:

– Это брат Александр Пересвет, знаешь? Тот, кто…

Варвара стукнула девушку, и та замолкла. Ольга посмотрела на людей в комнате и

сказала:

– Идем в часовню, Саша. Поблагодарим за твое возвращение.

– Минутку, Оля, – ответил Саша. Он сделал паузу. – Я привез путника из глуши. Он

очень болен. Он лежит в вашей мастерской.

Ольга нахмурилась.

– Путник? Здесь? Ладно, посмотрим на него. Нет, Маша, доешь кашу, а потом уже

бегай.

* * *

Мужчина лежал на шкуре у печи, снег на нем таял, растекаясь в стороны.

– Брат, кто он? – Ольга не могла опуститься на колени из–за ребенка, но постучала

пальцем по зубам, глядя на жалкое зрелище.

– Священник, – Саша стряхнул воду с бороды. – Я не знаю его имени. Я встретил его

блуждающим по дороге, голодного и больного, в двух днях от Москвы. Я развел костер,

обогрел его немного и взял с собой. Пришлось выкапывать укрытие в снегу вчера, когда

началась буря, и мы остались бы там сегодня, но ему стало хуже. Он мог умереть у меня

на руках. И я решил рискнуть и убрать его от непогоды.

Саша склонился к бедняге и раскрыл его лицо. Глаза священника, глубокие и

голубые, смотрели пусто на потолок. Его кости давили на кожу, щеки пылали.

– Ты можешь ему помочь, Оля? – спросил монах. – Он получит комнату и немного

хлеба в монастыре.

– Он получит не только это, – Ольга повернулась, чтобы быстро отдать приказы. –

Хотя его жизнь в руках Бога, и я не могу обещать, что спасу его. Он очень болен. Его

отведут в купальню, – она посмотрела на брата. – Тебе не мешало сходить туда же.

– Я тоже выгляжу замерзшим? – спросил монах. Снег и лед растаяли на его лице, и

стало видно, как сильно впали щеки и виски. Он стряхнул остатки снега с волос. – Рано,

Оля, – он встал. – Мы помолимся, я поем чего–то горячего. Потом мне нужно пойти к

великому князю. Он будет злиться, что я не пришел сразу к нему.

* * *

Путь между дворцом и церковью был крытым, чтобы Ольга и ее женщины ходили на

службу с удобством. Сама церковь напоминала шкатулку. У каждой иконы была позолота.

Свечи блестели на золоте и жемчугах. Ясный голос Саши заставлял огонь трепетать, пока

он молился. Ольга опустилась перед Богоматерью и пролила немного слез радости, пока

никто не видел.

А потом они вернулись к печи в ее комнате. Детей увели, и Варвара прогнала

служанок. Принесли горячий суп. Саша съел его и попросил добавки.

– Какие новости? – осведомилась Ольга, пока он ел. – Что тебя задержало? И не

говори мне о воле Бога, брат. Обычно ты всегда прибываешь вовремя.

Хоть было в комнате пусто, Ольга говорила тихо. Личные разговоры были почти

невозможны в людном тереме.

– Я ездил в Сарай, – бодро сказал Саша. – Это не делается за день.

Ольга хмуро посмотрела на него.

Он вздохнул.

Она ждала.

– Зима пришла рано на юге, – сказал он, сдавшись. – Я потерял коня у Казани,

неделю пришлось идти пешком. Когда я был в пяти днях от Москвы, я наткнулся на

сгоревшую деревню.

Ольга перекрестилась.

– Случайно?

Он медленно покачал головой.

– Ее сожгли бандиты. Татары. Они забрали девочек для продажи рабами на юг, а

остальных убили. Я днями хоронил мертвых.

Ольга снова медленно перекрестилась.

– Я уехал, когда уже ничего не мог сделать, – продолжил Саша. – Но я нашел еще

одну такую деревню. И еще, – морщины на его щеках и челюсти стали сильнее выражены,

пока он говорил.

– Бог их примет, – прошептала Ольга.

– Бандиты организованы, – продолжил Саша. – У них есть крепость, иначе они не

могли бы нападать в январе. У них хорошие лошади, они быстро нападают и уезжают, –

Саша сжал миску, расплескивая суп. – Я искал. Но я не нашел их следов, кроме

сожженных деревень и рассказов крестьян, и каждая история хуже другой.

Ольга молчала. Во времена их деда Орда была во власти одного Хана. И татары не

трогали Москву, она всегда была подданной. Но теперь Москва не была такой послушной,

такой верной, и, что важнее, Орда не была единой. Ханы сменялись, требуя своего на

престоле. Генералы сражались между собой. В такие времена появлялись люди без хозяев,

и все в досягаемости Орды страдали.

– Идем, сестра, – добавил Саша, не поняв ее взгляд. – Не бойся. Москва прочная,

такой орех бандитам не расколоть. Отец в Лесной Земле далеко. Но этих бандитов нужно

изгнать. Я вернусь, как только смогу.

Ольга замерла, взяла себя в руки и спросила:

– Опять туда? Когда?

– Как только соберу людей, – он увидел ее лицо и вздохнул. – Прости. Я останусь в

другой раз. Но я видел слишком много горя за последние недели.

Странный и добрый человек со стальной душой.

Ольга посмотрела ему в глаза.

– Конечно, ты должен идти, брат, – сухо сказала она. Острый слух уловил бы горечь

в ее голосе. – Иди, куда тебя посылает Господь.

3

Внуки Ивана Калиты

Зал великого князя был длинным, низким и тусклым. Бояре сидели, почти лежали,

как псы, за длинными столами, и Дмитрий Иванович, великий князь Московский, сидел в

дальнем конце, облаченный в соболя и желтую шерсть.

Дмитрий был веселым человеком с широкой грудью, нетерпеливым и эгоистичным,

буйный и добрый. Его отца звали Иваном Красным, и юный князь унаследовал бледную и

нежную кожу и серые глаза отца.

Великий князь вскочил на ноги, когда Саша вошел в длинную комнату.

– Брат! – взревел он, засияв над кубком в камнях. Он прошел вперед, опрокинул

слугу, а потом замер и вспомнил о приличии. Он вытер рот и перекрестился. Кубок вина в

его свободной руке испортил жест. Дмитрий спешно опустил его, поцеловал Сашу в щеки

и сказал. – Мы боялись худшего.

– Благословит вас Господь, Дмитрий Иванович, – сказал Саша с улыбкой.

Мальчиками они жили вместе в монастыре Саши, в Лавре, пока Дмитрий не подрос.

Голоса мужчин заполняли душный зал. Дмитрий расправлялся с остатками кабана.

Женщин для развлечения сразу убрали, но Саша ощущал их запах, а еще вино и жирное

мясо.

Он ощущал на себе взгляды бояр, они думали, что принесет его возвращение.

Саша не понимал, что заставляло людей набиваться в мрачные комнаты и

закрываться от свежего воздуха.

Дмитрий, похоже, увидел недовольство родственника.

– Купальни! – завопил он, повысив голос. – Грейте воду! Брат устал, а я хочу лично

поговорить, – он уверенно взял Сашу за руку. – Я тоже устал от шума, – сказал он, но

Саша в этом сомневался. Дмитрий питался шумом Москвы, Лавра всегда была для него

слишком маленькой и тихой. – Эй, ты! – позвал великий князь слугу. – Смотри, чтобы

люди здесь получили все, что им нужно!

* * *

Давным–давно, когда монголы напали на Русь, Москва была грубой, местом

торговли, и Орда не сразу обратила на нее внимание из–за роскоши Владимира, Суздаля и

Киева.

Этого не хватало, чтобы защитить город от татар, но в Москве были умные князья, и

среди дымящегося пепла они решили сделать из завоевателей союзников.

Они использовали верность Орде для своих амбиций. Когда ханы требовали налоги,

их поставляли, выжимая монеты из бояр. В обмен ханы, удовлетворившись, давали

Москве больше земли, а еще право Владимиру и титул великого князя. Так что правители

Москвы процветали, и их маленькое королевство росло.

Москва росла, а Золотая орда таяла. Дети Великого хана воевали, от этого дрожал их

трон, и среди бояр в Москве прошла молва: татары даже не христиане, они не могут

удержать человека на троне дольше, чем на полгода. Почему мы должны им платить?

Почему мы в подчинении?

Дмитрий был смелым, но практичным, он смотрел на беспорядке в Сарае и понимал,

что следят сейчас плохо, так что потихоньку уменьшал плату. Он запасал деньги, а

отправил брата Александра на земли язычников, чтобы узнать новости. Саша прислал

домой доверенного друга, брата Родиона, домой к отцу, чтобы предупредить о грядущей

войне.

Теперь Саша вернулся из Сарая среди зимы, и новости он сообщать не спешил.

Он прислонился головой к деревянной стене купальни и закрыл глаза. Пар убирал

грязь и усталость пути.

– Ужасно выглядишь, брат, – бодро сказал Дмитрий. Он ел пирожки. Пот из–за мяса

и вина стекал по его коже.

Саша приоткрыл глаз.

– Ты толстеешь, – парировал он. – Ты должен пойти в монастырь и поститься две

недели, – когда Дмитрий был мальчиком в Лавре, он часто убегал в лес и убивал зайцев во

время поста. Судя по всему, он оставил привычку.

Дмитрий рассмеялся. Его очарование отвлекало несведущих от его внимательных

взглядов. Отец великого князя умер до того, как мальчику исполнилось десять, а на этой

земле юный князья редко становились взрослыми. Дмитрий рано научился судить о людях,

не доверять им. Но брат Александр был сначала учителем Дмитрия, а потом его другом,

когда они жили в Лавре. И Дмитрий лишь улыбнулся и сказал:

– Ночь и день с густым снегом, что мы можем, если не есть? Я даже девушку себе

взять не могу, отец Андрей запрещает, пока Евдокия не родит наследника.

Князь отклонился на скамейке, хмурясь, и добавил:

– Словно у нее есть шанс, она бесплодна, – он был мрачным миг, а потом просиял. –

Но ты здесь. Мы переживали. Скажи, у кого трон Сарая? Где генералы? Расскажи все.

Саша поел и помылся, и теперь он хотел поспать не на земле. Но он открыл глаза и

сказал:

– Весной не должно быть войны.

Князь хмуро посмотрел на Сашу.

–Нет? – голос князя был самоуверенным и нетерпеливым. Из–за его выражения лица

он и удержался на троне после десяти лет и трех осад.

– Я был в Сарае, – осторожно сказал Саша. – И не только. Я был среди лагерей

кочевников, говорил со многими. Я много раз рисковал собой, – Саша замолчал, видя

снова пепел, бесцветное небо, ощущая странные специи. Сияющий город язычников делал

Москву замком из земли, построенным неумелыми детьми. – Ханы приходят и уходят, как

листья, – продолжил Саша. – Один правит полгода, а потом его сменяет дядя или брат. У

великого хана слишком много детей. Но не это важно. У генералов свои армии, их сила

держится, хоть трон и раскачивается.

Дмитрий задумался на миг.

– Подумай об этом! Победа будет сложной, но я завладею всей Русью. Мы больше не

будем платить дань неверующим. Разве это не стоит немного риска и жертвы?

– Да, – сказал Саша. – Возможно. Но это не все новости. Этой весной будут беды

ближе к дому.

И брат Александр мрачно продолжил рассказывать великому князю о сгоревших

деревнях и огне на горизонте.

* * *

Пока брат Александр общался с двоюродным братом, слуги Ольги купали беднягу,

которого Саша привел в Москву. Они переодели священника в чистую одежду, оставили в

комнате для духовника. Ольга укуталась в халат с кроличьим мехом и пришла проведать

его.

Печь грела из угла комнаты, огонь был свежим. Свет толком не разгонял мглу, но,

когда вошли женщины Ольги с глиняными лампами, тени отступили.

Мужчина был не в кровати. Он лежал, сжавшись, на полу, молился перед иконами.

Его длинные волосы разметались вокруг него, блестели в свете огня.

Женщины за Ольгой шептались и выглядывали. Их шепот побеспокоил бы святого,

но мужчина не дрогнул. Умер? Ольга поспешила вперед, но не успела коснуться его, он

сел, перекрестился и, шатаясь, встал на ноги.

Ольга смотрела. Даринка, что пришла вместе с остальными, охнула и захихикала.

Волосы мужчины ниспадали ниже плеч, золотые, как корона святого, и под хмурыми

бровями у него были голубые глаза. Его нижняя губа был красной: единственная мягкость

на костлявом лице.

Женщины лепетали. Ольга вдохнула и шагнула вперед.

– Батюшка, – сказала она.

Голубые глаза священника сверкали от лихорадки, пот пропитал золотые волосы.

– Благословит вас Господь, – ответил он. Его голос гудел в груди, свечи затрепетали.

Он не смотрел ей в глаза, он смотрел мимо нее на тени у потолка.

– Я уважаю вашу набожность, батюшка, – сказала Ольга. – Вспоминайте меня в

молитвах. Но вам нужно лечь в постель. Вы болеете.

– Я живу или умру по воле Бога, – ответил священник. – Лучше… – он пошатнулся.

Варвара поймала его, не дав упасть, она была сильнее, чем выглядела. На ее лице

мелькнула тень отвращения.

– Огонь сильнее, – рявкнула Ольга слугам. – Подогрейте суп. Принесите горячее

вино и одеяла.

Варвара, кряхтя, уложила священника в постель, а потом принесла Ольге стул. Ольга

опустилась, а женщины столпились за ней. Священник не двигался. Кем он был и откуда

пришел?

– Вот медовуха, – сказала Ольга, когда его веки затрепетали. – Садитесь. Пейте.

Он приподнялся и пил, хрипя. Все это время он смотрел на нее поверх кубка.

– Благодарю, Ольга Владимирова, – сказал он, допив.

– Кто сказал вам мое имя, батюшка? – спросила она. – Как вы заблудились в лесу?

Мышцы дрогнули на его щеке.

– Я из дома вашего отца в Лесной Земле. Я ходил по долгим дорогам, мерз в

темноте… – его голос затих, а потом стал выше. – Вы похожи на свою семью.

Лесная Земля… Ольга склонилась.

– У вас есть новости? О моих братьях и сестре? Об отце? Расскажите, у меня нет

вестей с лета.

– Ваш отец мертв.

Тишина была такой, что было слышно, как крошатся поленья в печи.

Ольга была потрясена. Отец мертв? Он даже не увидел ее детей.

Но зато теперь он был счастлив, он был с мамой. Но… он теперь остался навеки в

его любимой зимней земле, она его больше не увидит.

– Пусть земля ему будет пухом, – прошептала потрясенно Ольга.

– Мне жаль, – сказал священник.

Ольга покачала головой, сглотнув.

– Вот, – священник вдруг протянул ей кубок. – Выпейте.

Ольга влила вино в горло, а потом отдал пустой кубок Варваре. Она провела рукавом

по глазам, смогла без дрожи спросить:

– Как он умер?

– Это злая история.

– Я слушаю, – ответила Ольга.

Женщины шептались.

– Хорошо, – сказал священник. Его голос стал едким. – Он умер из–за вашей сестры.

Слушатели заинтересованно охнули. Ольга прикусила щеку.

– Прочь, – сказала Ольга, не поднимая голос. – Иди наверх, Даринка, прошу.

Женщины заворчали, но ушли. Только Варвара осталась ради приличия. Она ушла в

тени, скрестила на груди.

– Вася? – спросила грубо Ольга. – Моя сестра Василиса? При чем тут она…?

– Василиса Петровна не знает ни Бога, ни послушания, – сказал священник. – В ее

душе дьявол. Я долго пытался вернуть ее на путь истинный. Но не смог.

– Не понимаю… – начала Ольга, но священник поднялся выше на подушки, пот

стекал по его шее.

– Она видела то, чего нет, – прошептал он. – Она ходила в лес, но не боялась. Все в

деревне говорили об этом. Добрые говорили, что она безумна. Другие говорили, что она

ведьма. Она выросла, как ведьма, она привлекала взгляды мужчин, хоть и не была

красивой… – его голос снова утих. – Ваш отец, Петр Владимирович, спешно устроил для

нее свадьбу, пока не стало хуже, но она отказалась и прогнала суженого. Петр

Владимирович хотел отослать ее в монастырь. Он боялся… за ее душу.

Ольга пыталась представить взрослой свою сестру с волшебными зелеными глазами,

и у нее хорошо это получилось. Но монастырь? Вася?

– Девочка, которую я знала, не выносила быть взаперти.

– Она боролась, – согласился священник. – Она кричала «нет» снова и снова. Она

убежала ночью в лес посреди зимы, все еще возмущаясь. Петр Владимирович пошел за

дочерью, как и Анна Ивановна, ее бедная мачеха.

Священник замолчал.

– А потом? – прошептала Ольга.

– Зверь нашел их, – сказал он. – Они говорили, что это был медведь.

– Зимой?

– Василиса, наверное, забрела в берлогу. Девочки глупы, – голос священника стал

выше. – Не знаю, я не видел. Петр спас жизнь дочери, но его убили, а с ним и бедную

жену. Через день безумная Василиса сбежала, и никто больше о ней не слышал. Мы

можем лишь полагать, что она тоже мертва, Ольга Петровна. Она и ваш отец.

Ольга прижала ладонь к глазам.

– Я обещала Васе, что она переедет ко мне. Нужно было протянуть руку. Я могла...

– Не горюйте, – сказал священник. – Ваш отец у Бога, а ваша сестра заслужила такой

исход.

Ольга испуганно подняла голову. В голубых глазах священника не было эмоций, но

ей показался яд в его голосе.

Ольга взяла себя в руки.

– Вы перенесли опасности, чтобы доставить новости, – сказала она. – Чем… чем мы

можем отплатить? Простите, батюшка, я даже не знаю вашего имени.

– Меня зовут Константин Никонович, – сказал священник, – и я ничего не хочу. Я

буду при монастыре, буду молиться за этот испорченный мир.

4

Владыка Башни костей

Митрополит Алексей основал Архангельский собор в Москве, и его игумен, отец

Андрей, был как Саша учеником святого Сергея. Андрей был как гриб, круглый, мягкий и

низкий. У него было бодрое лицо ангела, но он удивительно много знал о политике и

накрывал на стол так, что завидовали три монастыря.

– Обжорство не повернет к Богу, – говорил он. – Но и голод этого не сделает.

Как только великий князь отпустил его, Саша пошел в монастырь. Пока Константин

молился в тепле у Ольги, Андрей и Саша говорили в монастыре за соленой рыбой и

капустой (ужин пришелся на время поста). Когда Андрей выслушал молодого человека,

он сказал, задумчиво жуя:

– Жаль слышать о сгоревшем. Но дела Бога таинственны, и новости прибыли

своевременно.

Не такой реакции ожидал Саша, он в вопросе вскинул бровь. Его ладони чуть

потрескались от холода, были переплетены на деревянном столе. Андрей нетерпеливо

продолжил:

– Нужно увезти великого князя из города. Пусть с тобой убивает бандитов. Пусть

будет с девушкой, от которой не хочет получить сына, – сказал старый монах, не краснея.

Он был боярином перед тем, как произнес обет, он был отцом семерых детей. – Дмитрий

беспокоен. Его жена не устраивает его в постели, дети не растят его надежды. Если так

продолжится, Дмитрий пойдет воевать с татарами или кем–то еще, чтобы спастись от

скуки. Время не поможет. Пусть лучше убивает бандитов.

– Хорошо, – Саша допил и встал. – Спасибо за предупреждение.

* * *

Комната брата Александра была убрана к его возвращению. Медвежья шкура лежала

на узкой кровати. В углу напротив двери была икона Христа и Девы. Саша долго молился,

пока не прозвенели колокола, пока не поднялась над снежными башнями Москвы

языческая луна.

Матерь божья, помяни моего отца, братьев и сестер. Помяни моего наставника в

монастыре в глуши и моих собратьев по вере. Я молю тебя не злиться, мы не боремся с

татарами, ведь они еще слишком сильны, их слишком много. Прости мои грехи. Прости

меня.

Свет свечей плясал на узком лице Девы, и ее ребенок, казалось, следил за ним

темными нечеловеческими глазами.

Следующим утром Саша пошел на утреню с братьями. Он поклонился иконостасу до

пола. Он помолился и вышел в сияющий город, усыпанный снегом.

Дмитрий Иванович был не без огрехов, но среди них не было лености. Саша увидел

великого князя уже во дворе с румяными щеками и размахивающего мечом, его окружали

юные бояре. Его кузнец из Новгорода сделал ему новый меч с рукоятью в виде змеи. Два

родственника, князь и монах, разглядывали меч с осторожным восхищением.

– Это вызовет страх у моих врагов, – сказал Дмитрий.

– Если не попытаетесь ударить кого–то рукоятью по лицу, разбив ее, – ответил Саша.

– Там, где голова змеи соединяется с телом, получилось тонко.

Дмитрий посмотрел на рукоять.

– Давай проверим, – сказал он.

– Упаси Боже, – сказал Саша. – Но если хотите сломать рукоять меча, то не на мне.

Дмитрий повернулся к одному из раздражающих бояр, когда голос Саши развернул

его.

– Хватит игр, – нетерпеливо сказал Саша. – Буря закончилась. Деревни горят.

Поедете со мной?

Зов и суета за вратами заглушила ответ Дмитрия. Они замерли и слушали.

– Дюжина лошадей, – сказал Саша, вопросительно вскинув бровь. – Кто…

Подбежал слуга Дмитрия.

– Прибыл владыка, – выдохнул он. – Он говорит, что должен вас увидеть. Он привез

подарок.

Морщины пролегли между бровей Дмитрия.

–– Владыка? Кто? Я знаю, где мои бояре, и никто из них… Пусть заходит, пока не

замерз насмерть у ворот.

Слуга убежал, заскрипели петли в холоде утра, незнакомец прошел врата. Он ехал на

хорошем каштановом коне, за ним было сопровождение. Конь хотел встать на дыбы, но

умелый всадник удержал его и спешился в облаке снега, осмотрел оживленный двор.

– Итак, – сказал великий князь, уперев ладони в пояс. Его бояре собрались, бормоча,

за его спиной, глядя на новенького.

Незнакомец посмотрел на людей, пересек снег и подошел к ним. Он поклонился

великому князю.

Саша посмотрел на новоприбывшего. Он точно был боярином: широкий и хорошо

одетый с темными глазами и длинными ресницами. Его волосы, сколько их было видно,

были красными, как осенние яблоки. Саша не видел его раньше.

Боярин сказал Дмитрию:

– Вы – великий князь Москвы и Владимира?

– Как видите, – холодно ответил Дмитрий. Тон рыжеволосого мужчины был дерзким.

– Кто вы?

Темный пугающий взгляд двигался с князя на его двоюродного брата.

– Меня зовут Касьян Лютович, государь, – сухо сказал он. – У меня земли в двух

неделях пути на восток.

Дмитрий не был впечатлен.

– Я не помню дани от… Как зовутся ваши земли?

– Башня костей, – ответил рыжеволосый. Они вскинули брови, и он добавил. – У

моего отца было чувство юмора, и в конце третьей голодной зимы, когда я был мальчиком,

он так назвал наш дом, – Саша видел гордость в широких плечах Касьяна, тот добавил. –

Мы всегда жили в нашем лесу, ни у кого ничего не просили. Но теперь я пришел с дарами,

великий князь, и просьбой, потому что мой народ страдает.

Касьян махнул на сопровождение, и они вывели кобылицу серого цвета такой

хорошей породы, что даже великий князь притих на миг.

– Подарок, – сказал Касьян. – Может, ваши стражи примут моих людей.

Великий князь смотрел на кобылицу, но сказал лишь:

– Страдает?

– От людей, которых не найти, – мрачно сказал Касьян. – Бандиты сжигают мои

деревни, Дмитрий Иванович.

* * *

Их впустили в приемную князя, лошади принялись за овес, люди незнакомца ушли в

комнаты, а рыжеволосый Касьян пил свое пиво под низкими цветными потолками

Дмитрия, пока Саша и великий князь ждали с нетерпеливой вежливостью. Вытерев рот,

Касьян начал:

– Началось все с шепота пару месяцев назад, с отчетов из потерянных деревень.

Кражи. Огни, – он покрутил кружку в руке, взгляд был далеким. – Я не слушал.

Отчаянные были всегда, слухи преувеличивают. Я забыл об этом с первым снегом.

Касьян сделал глоток.

– Вижу, я ошибся, – продолжил он. – Теперь все время говорят о пожарах, отчаянные

жители приходят каждый день, просят зерна или защиты.

Дмитрий и Саша переглянулись. Бояре и слуги слушали.

– Что ж, – сказал Дмитрий гостю, склонившись в резном стуле, – вы же их владыка?

Вы им помогли?

Касьян строго сжал губы.

– Мы охотились на этих злодеев не раз, даже когда выпадал снег. У меня много

умных людей, хорошие собаки, умелые охотники.

– Тогда я не понимаю, зачем вы прибыли ко мне, – сказал Дмитрий, разглядывая

гостя. – Теперь вы не избежите дани, ведь я знаю ваше имя.

– Я бы не прибыл, если бы мог, – сказал Касьян. – Мы не нашли ни следа этих

бандитов, никаких, даже следов копыт. Только сожженные дома, вой и разрушение. Мои

люди шепчутся, что бандиты не люди, а демоны. И я прибыл в Москву, – он закончил, не

скрывая возмущения, – хотя лучше остался бы дома. Потому в этом городе есть воины и

люди Бога, и я должен попросить помощи для своего народа.

Дмитрий, как видел Саша, был поражен.

– Никаких следов? – сказал он.

– Никаких, государь, – сказал Касьян. – Может, эти бандиты не люди вовсе.

– Мы поедем через три дня, – сказал Дмитрий.

5

Огонь в глуши

Ольга не рассказала брату, что узнала о смерти их отца или об их сестре. У Саши

хватало опасностей, он должен был заниматься этим с ясной головой. Он расстроится,

особенно из–за Васи. Он очень ее любил.

И Ольга просто поцеловала Сашу и пожелала ему удачи в день, когда он собрался в

путь. Она дала ему новый пляж и новую флягу для медовухи.

Саша рассеянно принял подарки. Его разум был уже в глуши, сосредоточен на

бандитах и сожженных деревнях, на том, как справится с юным князем, который не хотел

быть подданным.

– Бог сохранит тебя, сестра, – сказал он.

– И тебя, брат, – сказала Ольга, ее спокойствие рушилось. Она привыкла к

расставаниям. Брат приходил и уходил как ветер в лесу, и ее муж Владимир был не лучше.

Но в этот раз было сложно держаться, ведь она знала, что ее отец и сестра не вернутся. А

она осталась. – Вспоминай меня в молитвах.

* * *

Дмитрий и его люди покидали Москву в белый день: белый снег и белое солнце

сияли, как и белые башни. Ветер дразнил их, трепал плащи и капюшоны, Дмитрий вышел

во двор, одетый для пути, и взлетел на спину коня.

– Идем, брат! – позвал он Сашу. – День яркий, снег сухой. В путь!

Конюхи подготовили коней, отряд всадников ждал, вооруженный мечами и

короткими копьями.

Люди Касьяна тревожно стояли с людьми Дмитрия. Саша не знал, что кроется за них

хмурыми лицами. Касьян сидел тихо на каштановой лошади, разглядывая двор.

Врата открылись, и кони сорвались с мест. Они понеслись вперед, сытые. Саша был

на сером коне по имени Туман, он выбежал на нем последним в жестокую сияющую зиму.

Врата закрылись за ними.

Они услышали напоследок колокола Москвы, звенящие среди деревьев.

* * *

Хоть не все могли выносить зиму, в северной Руси это было время путешествий.

Летом люди ездили по узким тропам, где плохо пролезали телеги, где колеса застревали в

грязи. Но зимой дороги замерзали, и сани несли большой груз. Замерзшие реки были

дорогами без деревьев или пней, ничто не мешало им, и они ехали по широким дорогам во

все стороны.

Зимой реки были заняты. Деревни были на берегах, грудились у воды, там были и

дома бояр, готовые принять великого князя.

В первый день они ехали на восток, к вечеру добрались до огней Купавны, что

приятно сияли во мгле. Дмитрий отправил людей, чтобы их ждали, и они ужинали

пирогом с капустой и маринованными грибами.

Но следующим утром они покинули занятые земли, они уже не ждали укрытия на

зиму. Лес стал темным и без путей, усеянный крохотными деревушками. Мужчины

усиленно ехали днем, ночевали в снегу, оставаясь на ночь в дозоре.

Они были осторожны, но всадники не видели ни зверей, ни бандитов, но на седьмой

день они наткнулись на сожженную деревню.

Туман первым ощутил дым и фыркнул. Саша погладил лошадь уверенной рукой и

повернулся к ветру.

– Дым.

Дмитрий остановил коня.

– Я чувствую.

– Там, – Касьян был рядом с ними и указал рукой в варежке.

Дмитрий отдал приказы, и мужчины собрались ближе. Их было слишком много,

чтобы подобраться тихо. Сухой снег скрипел под копытами лошадей.

Деревня стала пеплом, словно ее раздавила большая огненная рука. Сначала она

казалась мертвой, пустой и холодной, но посередине стояла церковь, которую почти не

тронул огонь, и немного дыма поднималось из дыры в крыше.

Мужчины приближались, вытащив мечи, готовясь к стрелам. Туман тревожно

поглядывал на всадника. Деревня была когда–то с частоколом, но он сгорел.

Дмитрий отдал больше приказов, некоторые встали на страже, другие искали

выживших в лесу вокруг. Только он, Саша и Касьян перепрыгнули остатки частокола с

несколькими людьми за их спинами.

Тела лежали, почерневшие, в сожженных домах, они молили руками, их черепа

улыбались. Хотя Дмитрий Иванович не отличался воображением, он побелел. Но его

голос был решительным, когда он сказал Саше:

– Постучи в дверь церкви, – они слышали звуки внутри.

Саша спрыгнул в снег, постучал в дверь рукоятью меча и позвал:

– Господь с тобой.

Ответа не было.

– Я брат Александр, – сказал Саша. – Я не бандит и не татарин. Я помогу, если смогу.

Тишина за дверью, потом гул разговора. Дверь распахнулась. Внутри была женщина

с топором и синяком на лице. Рядом с ней стоял священник в крови и саже. Они увидели

Сашу, признали монаха, и их оружие чуть опустилось.

– Господь с вами, – сказал Саша, хотя слова застревали в горле. – Можете рассказать,

что тут произошло?

– Зачем? – сказал священник, издав едкий смешок. – Вы опоздали.

* * *

Женщина рассказала им, хоть и не много. Бандиты пришли на рассвете, снег летел

из–под копыт их конец. Их было не меньше сотни, как казалось. Они были всюду. Почти

все мужчины и женщины умерли от их мечей. А потом они взялись за детей.

– Они забрали девочек, – сказала женщина. – Не всех, но многих. Один смотрел на

лица наших девочек, выбирал тех, что ему нравились, – в руке женщины был яркий

платочек, что точно принадлежал ребенку. Она подняла голову и посмотрела в глаза Саши.

– Я прошу, помолитесь за них.

– Я это сделаю, – сказал Саша. – Мы найдем бандитов, если сможем.

Всадники поделились едой, помогли сжечь тела. Саша обработал ожоги выживших

жиром и тканью, хотя были и те, кто забрал бы себе все уцелевшее.

На рассвете они уехали.

Великий князь недовольно посмотрел на сгоревшую деревню, пропадающую в лесу.

– Мы будем месяцами в пути, брат, если ты будешь благословлять каждый труп и

корить каждый встреченный рот. Мы потеряли день. Никто из тех людей не переживет

зиму, ведь их зерно сгорело, и лошади у них жить не станут.

Кожа вокруг губ Дмитрия была белой.

Саша не ответил.

* * *

Через три дня после первой сгоревшей деревни они нашли еще две. В первой жители

смогли убить лошадь бандита, но враги нанесли большой урон и подожгли церковь. Их

иконостас был разбит, облетал пеплом, выжившие смотрели на это, столпившись.

– Бог бросил нас, – сказали они Саше. – Они забрали девочек. Мы ждем решения.

Саша благословил жителей, они пусто посмотрели, и он покинул их.

След был очень холодным. Может, следа и не было.

Третья деревня была пустой. Все погибли: мужчины и женщины, дети и бабушки,

скот и птицы, и это приглушил свежий снег.

– Татары! – плюнул Дмитрий в этой деревне, пахло скотом и дымом. – Точно они.

Хочешь сказать, Саша, что я не буду воевать, и мне нужно ждать, когда им отомстит Бог?

– Мы ищем бандитов, – возразил Саша, отламывая сосульки с челюсти Тумана. –

Нельзя мстить всему народу из–за нескольких злых людей.

Касьян молчал. На следующий день он сообщил, что он и его люди покинут их.

Дмитрий холодно ответил:

– Боитесь, Касьян Лютович?

Другой вспылил бы, Касьян был задумчив. Все были бледными, румянец был лишь

на носах и щеках. Разница между владыками, монахом и стражей пропала. Они все

напоминали медведей, жались под слоями шкур. Касьян был исключением: собранный и

бледный, он был все еще быстрым и бодрым, как в начале.

– Я не боюсь, – холодно сказал Касьян. Рыжеволосый боярин говорил мало, но много

слушал, и его уверенная рука на луке и копье заслужила уважение Дмитрия. – Хотя эти

бандиты похожи на демонов, а не на людей. Но я нужен дома. Я слишком долго был не

там, – пауза. Касьян добавил. – Я вернусь с новыми охотниками. Я прошу пару дней,

Дмитрий Иванович.

Дмитрий задумался, рассеянно убирая иней с бороды.

– Мы недалеко от Лавры, – сказал он. – Моим людям хорошо бы поспать в стенах.

Встретимся там. Даю вам неделю.

– Хорошо, – согласился Касьян. – Я вернусь по реке. Я спрошу в городах, ведь эти

призраки должны есть как другие люди. А потом соберу сильных людей. Встретимся в

монастыре.

Дмитрий кивнул. Он почти не выдавал усталость, но даже его утомили дым и

неуверенность, долгий мороз.

– Хорошо, – сказал князь. – Но не забудьте свое слово.

* * *

Касьян и его люди ушли холодным рассветом, пока лучи солнца озаряли их лагерь

алым, золотым и серым. Саша и Дмитрий, как и остальные, молчали, ощущали себя

забытыми, когда их товарищи уехали.

– Идем, – великий князь собрался. – Мы успеем. Лавра близко.

Они отправились, нервы были на пределе. Хотя они убирали снег с мест ночлега,

жгли костры, ночи были долгими, а день – полным резкого ветра и снега. Долгий путь в

плохую погоду сделал коней худыми. Их не преследовали, но, казалось, что за ними

следили.

Но на рассвете после двух недель пути они услышали колокол.

Утро наступало медленно глубокой зимой, и солнце пряталось за густой белой

дымкой, так что были лишь оттенки голубого и серого. И когда на востоке показались

краски, среди деревьев зазвучал колокол.

Многие просияли. Все перекрестились.

– Это Лавра, – говорили они друг другу. – Там святой Сергей, там нет бандитов или

демонов.

Лошади с опущенными головами вышли из леса, всадники были насторожены

сильнее обычного. Было ощущение – невысказанное, но общее – что сегодня, так близко к

укрытию, когда лошади спотыкались от усталости, призраки могли напасть.

Но ничего не пошевелилось в лесу, они вскоре вышли из–за деревьев на поляну, где

был окруженный стенами монастырь.

Их стало видно, и со стены крикнул монах, что следил оттуда. В ответ Саша снял

капюшон.

– Брат Родион! – завопил он.

Монах улыбнулся.

– Брат Александр! – крикнул он и повернулся, чтобы отдать приказы. Во дворе

раздался шум, ворота заскрипели и открылись.

Старик с ясными глазами и снежной бородок стоял и ждал их в бреши, опираясь на

трость. Несмотря на усталость, Саша тут же соскочил с лошади, а за ним и Дмитрий. Снег

заскрипел под их сапогами, они склонились и поцеловали руки старика.

– Батюшка, – сказал Саша Сергею Радонежскому, святому Руси. – Рад встрече.

– Сыновья мои, – Сергей поднял руку в благословении. – Вам рады здесь. Вы

пришли вовремя, зло разгулялось.

* * *

Саша Петрович, ставший монахом Александром Пересветом, пришел в Лавру

мальчиком пятнадцати лет, гордый своим решением, умеющий обращаться с мечом и

лошадьми. Он ничего не боялся, мало что уважал, но жизнь в монастыре изменила его.

Братья Лавры строили избы своими руками, обжигали кирпичи в печах, устраивали сады,

пекли хлеб в глуши.

Годы обучения Саши пролетели быстро и медленно, как было всегда в мирное время.

Дмитрий Иванович вырос среди братьев, гордый и беспокойный, хорошо обученный и

красивый.

В шестнадцать Дмитрий уехал и стал великим князем Москвы, а Саша стал монахом

и отправился в путь. Он три года бродил по Руси, помогал монастырям, основал

несколько, как и было заведено. Это дало выход его энергии, и в Москву вернулся тихий

мужчина со спокойным взглядом, который не сразу срывался в бой, но был уверен в

сражении, и его любили крестьяне, они же дали ему имя.

Александр Пересвет. Несущий свет.

Саша пытался после пути вернуться в Лавру, принять обет и жить спокойно среди

леса, ручьев и снегов в глуши. Но среди клятвы была одна о постоянстве места, и Саша

обнаружил, что еще не может жить тихо, Бог звал его на дела. Или это был огонь в его

крови. Мир был большим, полным бед, и юный великий князь хотел совета родственника.

Так что Саша покинул монастырь с мечом и на коне и присоединился к советам, ездил по

Руси, исцелял, советовал и молился.

Но он всегда вспоминал о Лавре. О доме. Ярком летом, голубом и тенистом зимой и

полном тишины.

В этот раз, когда брат Александр миновал деревянные врата, он столкнулся со

стеной шума. Люди и собаки, курицы и дети толпились на снегу между зданиями, всюду

был гул, были костры, на которых готовили. Саша запнулся и потрясенно посмотрел на

Сергея.

Старый монах лишь пожал плечами. Саша заметил круги под его глазами, и как

трудно ему было идти Сергей не мешкал, когда Саша протянул ему руку.

Дмитрий произнес то, о чем думал брат Александр.

– Так много, – сказал он.

– Они постучали в наши врата восемь дней назад, – сказал Сергей. Он свободной

рукой благословлял людей слева и справа, некоторые подбегали и целовали край его

одеяния. Он улыбался им, но глаза были уставшими. – Бандиты, как сказали люди, но не

похожие на них. Они забрали немного напитков, мало вещей, но яростно сожгли деревни.

Они смотрели на лица девочек, забирали тех, кого хотели. Выжившие пришли сюда, даже

те, чьи деревни еще не сожгли, моля об убежище. Я не мог их прогнать.

– Я отправлю зерно из Москвы, – сказал Дмитрий. – Я пришлю охотников, ведь их

нужно кормить. И мы убьем этих бандитов, – бандиты могли быть чудищами из легенды,

судя по тому, что происходило, но князь не сказал об этом.

– Нужно поухаживать за лошадьми, – сказал практичный Саша и посмотрел на

Тумана, утомленно застывшего на снегу, – и посовещаться.

* * *

Столовая была низкой и тусклой, как все здания в этой замерзшей земле, но в

отличие от многих зданий здесь была печь и хороший огонь. Саша вздохнул, когда жар

коснулся его уставших конечностей.

Дмитрий тоже вздохнул, но недовольно, когда увидел еду. Он хотел бы жирное мясо,

медленно прожаренное в горячей печи. Но Сергей строго соблюдал пост.

– Лучше укрепить стены, – сказал Саша, отодвигая вторую миску щей, – пока мы не

отправились на поиски.

Дмитрий ел хлеб и сушеные вишни, доев недовольно суп. Он фыркнул:

– Тут не нападут. Монастыри священны.

– Возможно, – сказал Саша, но еще помнил поездку в Сарай. – Но татары молятся

другому богу. А это, думаю, безбожные люди.

Дмитрий проглотил и сухо ответил:

– И? У монастыря хорошие стены. Бандиты воруют, что хотят, а не устраивают

осады, – но он ощущал сомнения. Дмитрий любил Лавру, и его храброе сердце не забыло

запах сгоревших деревень. – Скоро стемнеет, – сказал великий князь. – Посмотрим стену

сейчас.

Стены Лавры строились медленно, они были усилены дубом. Только осадные орудия

могли пробить их. Но врата можно было укрепить. Дмитрий отдал приказы об этом, его

люди сели греться, копали землю, чтобы заняться и не мерзнуть. Земля могла пригодиться,

чтобы тушить огонь.

– Сделаем то, что сможем, – сказал великий князь ночью. – Завтра отправим отряды

на поиски.

* * *

Но на поиски никто не пошел. Всю ночь шел снег, и на следующей день рассвет был

серым и опасным. С первым светом жеребец с большим всадником странной формы

вылетел из леса.

– Монастырь! Врата! Впустите! Они идут! – кричал всадник. Плащ упал, и силуэт

без формы стал не одним всадником, а четырьмя – три девочки и парень чуть старше.

Брат Родион снова был на страже, смотрел с вершины стены.

– Кто вы? – крикнул он юноше.

– Не важно! – крикнул юноша. – Я забрал их из лагеря, – он указал на девочек. –

Теперь бандиты преследуют меня в ярости. Если не впустите меня, заберите хоть девочек.

Или вы не люди Бога?

Дмитрий услышал разговор. Он тут же взобрался по лестнице и посмотрел со стены.

Всадник был юным, большеглазым, без бороды. Не воин. Он говорил грубо, как

деревенский. Девочки жались к нему, замерзшие и оцепеневшие от страха.

– Впустите их, – сказал князь.

Конь остановился, миновав ворота, и монахи закрыли их со стоном петель. Всадник

спустил девочек и соскользнул с коня сам.

– Дети мерзнут, – сказал он. – Они напуганы. Им нужно в купальню и к печи. Им

нужна еда.

Но девочки прижимались к плащу спасителя, когда две женщины из деревни

подошли, чтобы увести их. Саша вышел вперед. Шум привлек его из церкви, и он

услышал часть разговора со стены.

– Вы видели бандитов? – осведомился он. – Где они?

Всадник посмотрел на него зелеными глазами и застыл. Саша замер, словно врезался

в дерево.

Он видел это лицо восемь лет назад. Но, хотя она подросла, не все в ней изменилось,

и Саша узнал ее.

Он не был бы так потрясен, если бы столкнулся с духом леса. Всадница смотрела на

него, раскрыв рот. А потом они оба просияли.

– Саша! – закричала она.

А он тут же сказал:

– Боже, Вася, что ты здесь делаешь?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

6

Края земли

За пару недель до этого девушка верхом на коне была на краю еловой рощи. Снег

падал, цепляясь за ее ресницы и гриву коня. В роще стоял дом с открытой дверью.

Мужчина ждал в проеме. Свет огня за ним делал его глаза пустыми, скрывал лицо

тенью.

– Заходи, Вася, – сказал он. – Холодно, – если бы снежная ночь говорила, она бы

говорила таким голосом.

Девушка вдохнула, чтобы ответить, но жеребец уже пошел вперед. Глубже в еловой

роще ветви переплелись слишком густо, чтобы ехать верхом. Девушка съехала на землю,

пошатнулась от боли, пронзившей замерзшие ноги. Только сила воли и рука на гриве коня

не давали ей упасть.

– Боже, – пробормотала она.

Она споткнулась о корень, шагнула к порогу, споткнулась еще раз и упала бы, но

мужчина на пороге поймал ее. Вблизи его глаза не были черными, они были бледно–

голубыми: лед в ясный день.

– Глупая, – сказал он после паузы, придерживая ее. – Трижды глупая, Василиса

Петровна. Но проходи, – он опустил ее на ноги.

Василиса – Вася – открыла рот, передумала и перешагнула порог, покачиваясь, как

жеребенок.

Дом был елями, что решили стать избой на ночь, но у них вышло не очень. Живая

тьма от туч и света луны заполняла пространство под крышей. Тени ветвей проносились

на полу, хотя стены казались прочными.

Но одно было ясно: в дальнем конце была большая печь. Вася пошл к ней, как слепая,

сбросила варежки, поднесла ладони к жару и поежилась, ощутив тепло холодными

пальцами. У печи стояла белая кобылица, лизала соль. Кобылица понюхала Васю,

приветствуя. Вася, улыбнувшись, прижалась щекой к носу лошади.

Василиса Петровна не была красавицей, как говорили люди.

«Слишком высокая, – говорили женщины, когда она подросла. – Слишком. И фигура

у нее похожа на мальчика».

«Рот как у лягушки, – добавляла едко ее мачеха. – Кому нужна жена с таким

подбородком? А глаза…».

Мачеха не могла подобрать слова для глаз Васи – зеленых и глубоких, широко

посаженных, как и для ее длинной черной косы, что на солнце сверкала красным.

– Может, не красавица, – говорила няня Васи, очень любившая ее. – Но моя девочка

привлекает взгляды. Как ее бабушка, – старушка всегда крестилась, говоря это, ведь

бабушка Васи умерла несчастной.

Жеребец Васи прошел в дом за ней, осмотрелся с важным видом. Часы в холодном

лесу не утомили его. Он прошел к девушке у печи. Белая кобылица, его мать, тихо

фыркнула ему.

Вася улыбнулась, почесала коня. На нем не было седла или уздечки.

– Это было храбро, – прошептала она. – Я не была уверена, что мы это найдем.

Конь тряхнул самодовольно гривой.

Вася была благодарна коню за силу. Она вытащила нож и начала вытаскивать лед из

его копыт.

Порыв ветра ударил по двери.

Вася вздрогнула, конь фыркнул. Дверь была закрыта, буря была за ней, но тени

деревьев раскачивались на полу.

Хозяин дома встал лицом к двери на миг, а потом повернулся. Снежинки блестели в

его волосах. Вокруг него была беззвучная сила, с которой снаружи падал снег.

Жеребец прижал уши.

– Ты точно хочешь рассказать мне, Вася, – сказал мужчина, – зачем рисковала

жизнью в третий раз, убегая зимой глубоко в лес, – он пересек пол, легкий, как дым, пока

не встал в свете печи. Она увидела его лицо.

Вася сглотнула. Хозяин дома напоминал человека, но глаза выдавали его. Когда он

вошел в тот лес, девы звали его на другом языке.

«Если начнешь его бояться, то не перестанешь», – подумала Вася, выпрямила спину,

но ответа не было. Горе и усталость отогнали слова, и она могла лишь стоять, сглатывая,

как нарушитель в доме, которого и не было.

Демон холода сухо добавил:

– Ну? Цветов не хватило? Искала в этот раз жар–птицу? Коня с золотой гривой?

– Почему, думаешь, я здесь? – выдавила Вася, пытаясь говорить. Она попрощалась

ночью с братом и сестрой. Могила отца была в замерзшей земле, и всхлипы сестры

преследовали ее в лесу. – Я не могу оставаться дома. Люди шепчут, что я ведьма. Они

сожгли бы меня, если могли. Отец… – ее голос дрогнул. – Теперь их не остановит.

– Печально, – ответил демон холода без сочувствия. – Я видел истории печальнее, но

только ты пришла к моему порогу из–за этого, – он склонился ближе. Огонь озарял его

бледное лицо. – Хочешь остаться со мной? Да? Быть снежной девой этого неменяющегося

леса?

Вопрос был отчасти колкостью, отчасти приглашением, он был полон нежной

насмешки.

Вася покраснела и отпрянула.

– Никогда! – ее руки согревались, но губы казались неуклюжими. – Что мне делать в

этом доме в еловой роще? Я уйду. Потому и покинула дом, чтобы уехать далеко. Соловей

унесет меня хоть на край земли. Я посмотрю на дворцы и города, на реки летом, и я увижу

солнце в море, – она сняла плащ, путаясь из–за рвения. Огонь вспыхивал красным на ее

черных волосах.

Его глаза потемнели при виде этого, но Вася не заметила. Она теперь уже могла

говорить свободно.

– Ты показал мне, что в этом мире есть не только церковь, дом и леса отца. Я хочу на

все посмотреть, – она смотрела яркими глазами мимо него. – Я хочу все увидеть. В

Лесной Земле для меня ничего нет.

Демон холода опешил. Он отвернулся и опустился на стул, похожий на неровный

пень дуба, у огня, а потом спросил:

– Тогда что ты здесь делаешь? – он посмотрел на тени под потолком, на кровать,

схожую с сугробом, на печь, на картины на стенах и резной стол. – Я не вижу тут дворцов

и городов, и уж точно не вижу тут море и солнце.

Теперь замолчала она. Ее лицо стало румяным.

– Ты предлагал мне приданое… – начала она.

Свертки все еще лежали грудой в углу: ткани и камни были свалены, как богатства

змея. Его взгляд проследил за ее взглядом, он холодно улыбнулся.

– Ты отказалась и убежала, насколько я помню.

– Потому что я не хочу замуж, – заявила Вася. Слова звучали странно, когда она

произнесла их. Женщины выходили замуж. Или становились монахинями. Или умирали.

Так жили женщины. Кем была она? – Я не хочу молить о хлебе в церквях. Я пришла

спросить… можно мне немного того золота с собой, когда я уеду?

Испуганная тишина. Морозко склонился, уперся локтями в колени и потрясенно

сказал:

– Ты пришла туда, куда никто не ходит без моего позволения, чтобы попросить

немного золота для путешествий?

«Нет, – хотелось ей сказать. – Не так. Не совсем так. Я боялась, покидая дом, и я

хотела к тебе. Ты знаешь больше меня, ты был добр ко мне», – но она не смогла это

произнести.

– Что ж, – Морозко сел прямее. – Это все твое, – он кивнул на груду сокровищ. –

Можешь идти к краю земли в наряде принцессы и с золотом в гриве Соловья.

Она не ответила, и он добавил с натянутой вежливостью:

– Хочешь еще и карету? Или Соловью тащить это за тобой, как бусы на нити?

Она ухватилась за свое достоинство.

– Нет, – сказала она. – Только то, что можно легко унести, и что не привлечет воров.

Бледный и не впечатленный взгляд Морозко скользнул по ее спутанным волосам до

ее сапог. Вася старалась не думать, какой он ее видит: дитя с пустыми глазами, с бледным

и грязным лицом.

– И что тогда? – спросил сухо демон холода. – Ты набьешь карманы золотом,

поедешь завтра утром и сразу замерзнешь насмерть? Нет? Или проживешь пару дней,

пока тебя не убьют из–за лошади или изнасилуют за твои зеленые глаза? Ты ничего не

знаешь об этом мире, а теперь хочешь поехать туда и умереть?

– Что еще мне делать? – парировала Вася. Подступали слезы усталости, но она не

дала им пролиться. – Мои люди убьют меня, если я пойду домой. Мне стать монахиней? Я

это не вынесу. Лучше умереть в пути.

– Многие говорят, что лучше умереть, пока не доходит до этого, – ответил Морозко.

– Хочешь умереть в глубине леса? Вернись домой. Твои люди забудут, клянусь. Все будет

как прежде. Вернись, и брат защитит тебя.

Гнев вдруг выжег обиду Васи. Она отодвинула стул и снова встала.

– Я не собака, – рявкнула она. – Ты можешь говорить мне идти домой, но я могу

отказаться. Думаешь, все, чего я хочу в жизни, это королевское приданое и мужчина, что

будет заставлять меня рожать детей?

Морозко был едва ли выше нее, но она замерла под его бледным пронзающим

взглядом.

– Ты говоришь как ребенок. Думаешь, что в твоем мире кому–то есть дело до твоих

желаний? Даже у князей нет того, что они хотят, как и у их дам. В дороге тебя ждет не

жизнь, а только смерть раньше или позже.

Вася кусала губы.

– Думаешь, я… – пылко начала она, но жеребец потерял терпение, услышав боль в ее

голосе. Его голова пронеслась над ее плечом, его зубы щелкнули на расстоянии пальца от

лица Морозко. – Соловей! – крикнула Вася. – Что ты…? – она попыталась оттолкнуть его,

но он не поддавался.

«Я его укушу», – сказал жеребец. Его хвост метался в стороны, копыто скребло

деревянный пол.

– Он истечет водой, превратит тебя в снежного коня, – Вася все еще толкала его. –

Не глупи.

– Уходи, бык, – посоветовал Морозко коню.

Соловей не двигался, но Вася сказала:

– Иди, – он посмотрел ей в глаза, показал язык, извиняясь, и отвернулся.

Напряжение пропало. Морозко вздохнул.

– Нет, не стоило так говорить, – его голос лишился едкости. Он опустился на стул.

Вася не двигалась. – Но… дом в еловой роще не место для тебя, как и дорога. Ты не

должна была вообще найти этот дом даже с Соловьем после того, как… – он посмотрел ей

в глаза, замолк и заговорил снова. – Твой мир среди твоего вида. Я оставил тебя в

безопасности с братом, Медведь спит, священник убежал в лес. Тебя не может это

устроить? – его вопрос был почти с мольбой.

– Нет, – сказала Вася. – Я ухожу. Я увижу мир за этим лесом, мне не важна цена.

Тишина. А потом он тихо и с неохотой рассмеялся.

– Отлично, Василиса Петровна. Меня еще никогда не перечили в моем доме.

«Пора было начать», – подумала она, но не сказала это. Что–то изменилось в нем с

той ночи, как он забросил ее на свое седло, чтобы спасти от Медведя? Что? Глаза стали

голубее? Лицо стало яснее?

Вася вдруг смутилась. Повисла тишина. В паузе ее усталость стала ощущаться

сильнее, словно она ждала, пока Вася расслабится. Она прислонилась к столу, чтобы не

упасть.

Он увидел это и вскочил на ноги.

– Поспи сегодня здесь. Утро вечера мудренее.

– Я не могу спать, – она не шутила, хотя только стол удерживал ее на ногах. Ужас

пробрался в ее голос. – Медведь ждет в моих снах, а еще Дуня и отец. Я лучше не буду

спать.

Она ощущала на его коже запах зимней ночи.

– Я могу дать тебе хоть это, – сказал он. – Ночь спокойного сна.

Она замешкалась, уставшая и недоверчивая. Его ладони как–то давали сон. Но этот

сон был странным, густым, схожим со смертью. Она ощущала его взгляд.

– Нет, – вдруг сказал он. – Нет, – грубость его голоса напугала ее. – Нет, я не буду

тебя трогать. Спи, как хочешь. Увидимся утром.

Он отвернулся, тихо сказал что–то лошади. Вася не поворачивалась, пока слышала

топот копыт, а потом развернулась, и Морозко с белой кобылицей пропали.

* * *

Слуги Морозко не были невидимыми. Краем глаза Вася порой замечала движения

или темный силуэт. Если быстро повернуться, можно было различить лицо в узорах, как

кора дуба, с вишневым румянцем или серое и хмурое, как гриб. Но Вася не видела их,

если смотрела прямо. Они двигались едва заметно, между вдохом и выдохом.

Морозко пропал, слуги принесли ей еду, пока она сидела в дымке усталости –

грубый хлеб и кашу, сушеные яблоки. Щедрую миску ягод и листьев падуба. Медовуха,

пиво и ледяная вода.

– Спасибо, – сказала Вася слушающему голосу.

Она ела, что могла, несмотря на усталость, отдавала корочки хлеба голодному

Соловью. Когда она отодвинула миску, оказалось, что угли убрали из печи, и что для нее

устроили паровую баню.

Вася сняла холодную и мокрую одежду и забралась туда, задевая коленями кирпичи.

Она повернулась внутри, задевая животом пепел, и легла, глядя в пустоту.

Зимой было почти невозможно не шевелиться. Даже сидя у огня, глядя на угли,

мешая суп, все боролись с холодом. Но в обжигающем жаре, в мягком дыхании пара Вася

стала дышать медленнее, притихла в темноте, и узел горя в ней ослабел. Он легла на

спину, раскрыв глаза, и слезы текли по ее вискам, смешиваясь с потом.

Вася уже не могла терпеть, выбежала наружу и бросилась, вопя, в снег. Когда она

вернулась, она дрожала, но была живой, была спокойнее, чем за последние месяцы.

Невидимые слуги Морозко оставили для нее длинное, свободное и легкое платье.

Она надела его, устроилась на большой кровати с одеялами, похожими на снег, и сразу

уснула.

* * *

Как она и боялась, Вася увидела сны, и они не были добрыми.

Ей не снился Медведь или ее мертвый отец, не снилась и мачеха с разорванным

горлом. Она блуждала в узком темном месте, где пахло пылью и остывшим ладаном,

лунный свет проникал туда. Она бродила долго, спотыкалась в своем платье, все время

слышала, как плачет женщина, но не видела ее.

– Почему вы плачете? – крикнула Вася. – Где вы?

Ответа не было, только всхлипы. Васе показалось, что впереди она видит белую

фигуру. Она поспешила к ней.

– Погоди…

Белая фигура обернулась.

Вася сжалась от ее белой плоти, дыр на месте глаз и большого, широкого и черного

рта. Рот раскрылся, существо прохрипело:

– Не ты! Никогда… Уйди! Прочь! Оставь меня… Оставь…

Вася побежала, зажав руками уши, и она резко проснулась, охнув, обнаружив себя в

доме в еловой роще, и утренний свет проникал сюда. Воздух пах соснами, холодил ее лиц,

но не проникал под одеяла цвета снега на кровати. Ее сила вернулась ночью.

«Сон, – думала она, быстро дыша. – Просто сон».

Копыто задело дерево, большой усатый нос прижался к ней.

– Уйди, – сказала Вася Соловью. – Отойди. Смешно зверю такого размера вести себя

как собака.

Соловей не расстроился, тряхнул головой. Он фыркнул теплым воздухом на ее лицо.

«Уже день, – сообщил он. – Вставай!» – он тряхнул гривой, схватился зубами за

одеяла и потянул. Вася попыталась удержать их, но поздно, она вскрикнула и вскочила,

хохоча.

– Балда, – сказала она. Но встала на ноги. Ее коса расплелась, волосы висели вокруг

ее тела. Ее голова была ясной, а тело – легким. Боль, горе, гнев и плохие сны были

приглушены. Она могла отогнать кошмары и улыбнуться красоте чистого утра, свету

солнца, что лился на пол.

Соловей успокоился и прошел к печи. Вася проследила за ним. Ее смех утих.

Морозко и белая кобылица вернулись до рассвета.

Кобылица стояла тихо, жевала сено. Морозко смотрел на огонь и не повернул голову,

когда Вася встала. Она подумала о долгих скучных годах его жизни, о том, сколько ночей

он сидел один у огня. Может, он бродил по лесу, а этот дом с крышей и стенами, с этим

огнем сделал лишь для того, чтобы порадовать ее.

Она прошла к печи. Морозко оглянулся, немного отстраненности пропало с его лица.

Вася вдруг покраснела. Ее волосы спутались, как у ведьмы, ноги были босыми. Он,

видимо, заметил это, резко отвел взгляд.

– Кошмары? – спросил он.

Вася нахмурилась, смущение пропало от возмущения

– Нет, – заявила она. – Я идеально спала.

Он вскинул брови.

– У тебя есть гребень? – спросила она, чтобы отвлечь его.

Он растерялся. Вряд ли он привык к гостям, еще и к таким, у которых могли

спутаться волосы, которые могли проголодаться или увидеть плохой сон. Но потом он

улыбнулся и протянул руку к полу.

Пол был деревом. Конечно, там были темные гладкие доски. Но, когда он

выпрямился, Морозко держал горсть снега. Он выдохнул на снег, и он стал льдом.

Вася склонилась, пораженная. Его длинные тонкие пальцы работали со льдом, будто

он был глиной. Его лицо озарила радость создания. Через пару минут он держал гребень,

который словно вырезали из бриллиантов. Он напоминал по форме лошадь, длинная грива

струилась с шеи.

Морозко отдал гребень Васе. Кристаллики льда были как шерсть коня, они царапали

ее мозолистые пальцы.

Она покрутила красивую вещицу в пальцах.

– Он не сломается? – гребень был холодным, как камень, и идеально подходил ее

ладони.

Морозко сел ровнее.

– Нет.

Вася осторожно взялась за колтуны. Гребень двигался по ее спутанным волосам, как

вода, распрямляя их. Он мог следить за ней, но, когда Вася поглядывала на него, его

взгляд был устремлен на огонь. Когда ее гладкие волосы были заплетены и перевязаны

кожаным шнурком, Вася сказала:

– Спасибо, – и гребень в ее руке растаял.

Она все еще смотрела на ладонь, а он сказал:

– Пустяки. Поешь, Вася.

Она не видела, как пришли его слуги, но теперь на столе была каша с золотым

оттенком меда и желтым цветом масла в деревянной миске. Она села, зачерпнула себе

горячей каши и принялась за нее, наверстывая за прошлую ночь.

– Куда ты собираешься? – спросил он, пока она ела.

Вася моргнула. Далеко. Но она не придумала, куда точно.

– На юг, – медленно сказала она. Пока она говорила, она поняла ответ. Ее сердце

встрепенулось. – Я хочу увидеть церкви Царьграда, посмотреть на море.

– Значит, юг, – удивительно, но он не спорил. – Путь долгий. Не загоняй Соловья

сильно. Он сильнее смертной лошади, но он молод.

Вася удивленно посмотрела на него, но его лицо ничего не выражало. Она

повернулась к лошадям. Белая кобылица Морозко стояла скромно. Соловей уже съел свое

сено вместе с ячменем, теперь он придвигался к столу, поглядывая на ее кашу. Она стала

есть быстрее, чтобы опередить его.

Не глядя на Морозко, она спросила:

– Ты поедешь со мной хоть немного? – ее вопрос вылетел в спешке, и она пожалела,

что озвучила его.

– Ехать рядом с тобой, нянчить тебя и отгонять снег? – развеселился он. – Нет. Даже

если бы у меня не было дел, я бы этого не сделал. Иди в мир, путница. Познай долгие

ночи и тяжелые дни, испытай хотя бы неделю.

– Может, мне понравится, – возразила пылко Вася.

– Надеюсь, нет.

Она не ответила на это. Вася добавила себе каши, отдала миску Соловью.

– Так ты раскормишь его, как племенную лошадь, – отметил Морозко.

Соловей прижал уши, но не отказался от каши.

– Ему нужно наесться, – возразила Вася. – И он все отработает в пути.

Морозко сказал:

– Раз ты не передумала, у меня для тебя есть подарок.

Она проследила за его взглядом. На полу у стола лежали две пухлые седельные

сумки. Она не коснулась их.

– Зачем? Мое приданое лежит в том углу, и остальное можно купить за золото.

– Ты можешь использовать то золото, – холодно ответил Морозко. – И тогда ты

приедешь в неизвестный город, купишь там товары, что никогда не видела, будешь ехать

по городу на боевом коне, одетая, как русская принцесса. Тогда можно нарядиться в

белые меха с алым плащом, чтобы все воры на Руси разбогатели.

Вася вскинула голову.

– Зеленый лучше алого, – холодно сказала она. – Но, может, ты прав, – она коснулась

сумок и замерла. – Ты спас мне жизнь в лесу, – сказала она. – Предложил мне приданое,

пришел, когда я попросила тебя избавить нас от священника. Теперь это. Что ты хочешь

взамен, Морозко?

Он замешкался на миг.

– Думай обо мне порой, – ответил он. – Когда расцветут подснежники и растает снег.

– И все? – спросила она и добавила с честностью. – Как я могу забыть?

– Это проще, чем ты думаешь. И… – он склонился.

Вася застыла в испуге, хотя предательская кровь прилила к коже, когда он задел

ладонью ее ключицы. На ее шее висел сапфир, обрамленный серебром. Морозко подцепил

цепочку пальцем и потянул к себе. Кулон подарил ей отец, няня передала его перед

смертью. Сапфир был самым важным из вещей для Васи.

Морозко держал камень между ними. Он отбрасывал ледяной свет на его пальцы.

– Пообещай, – сказал он, – все время носить это, в любых обстоятельствах, – он

отпустил цепочку.

Прикосновение его ладони еще ощущалось на ее коже. Вася яростно игнорировала

это. Он был не настоящим. Он был один, почти забытый, существо черного леса и

бледного неба. Что он сказал?

– Почему? – сказала она. – Его дала мне няня. Это подарок отца.

– Это талисман, – сказал Морозко. Казалось, он подбирает слова. – Он может

защитить.

– От чего? – спросила она. – Какое тебе дело?

– Как бы ты ни думала, я не хочу прийти за твоим мертвым телом в лесу, – холодно

сказал он. Ледяной ветерок пробрался в комнату. – Будешь перечить?

– Нет, – сказала Вася. – Я и без того собиралась носить камень, – она прикусила губу

и слишком быстро повернулась, чтобы развязать первую сумку.

Там были вещи: плащ из шкуры волка, кожаный капюшон, накидка с мехом зайца,

сапоги с мехом, плотные штаны. В другой сумке была еда: сушеная рыба, твердый хлеб,

фляга медовухи, нож и котелок для воды. Все, что потребуется для тяжелого пути по

холодной стране. Вася смотрела на вещи с радостью, какой не ощущала при виде золота

или камней приданого. Эти вещи были свободой. Их никогда не было у Василисы

Петровны, дочери Петра. Они принадлежали кому–то другому, кому–то сильнее, кому–то

незнакомому. Она посмотрела на Морозко, сияя. Может, он понял ее лучше, чем она

думала.

– Спасибо, – сказала Вася. – Я… спасибо.

Он склонил голову, но промолчал.

Ей было все равно. С сумками было и седло, но она еще такого не видела. Оно

напоминало утепленную ткань. Вася оживленно вскочила на ноги, позвала Соловья с

седлом в руке.

* * *

Но седлать коня было непросто. Соловей еще не носил седло, хоть это и было

необычным, и он не был этому рад.

– Тебе оно требуется! – возмутилась Вася после тщетных попыток в еловой роще.

«Вот тебе и смелая и самодостаточная путница», – подумала она. Соловей все так же

сопротивлялся седлу. Морозко смотрел с порога. Его веселый взгляд сверлил ее спину. –

Что будет, если мы будем в пути неделями? – спросила Вася у Соловья. – Мы ослабеем, да

и как мы повесим сумки? Там, кстати, и твое зерно. Хочешь жить на хвое?

Соловей фыркнул и быстро взглянул на мешки.

– Ладно, – процедила Вася. – Уходи, откуда пришел. Я пойду пешком, – она пошла к

дому.

Соловей бросился и преградил ей путь.

Вася хмуро посмотрела на него, толкнула, но это никак не подвинула коня цвета

дуба. Она скрестила руки и скривилась.

– Ладно, – сказала она, – что ты предлагаешь.

Соловей посмотрел на нее, потом на сумки. Он опустил голову.

«О, ладно», – сказал он без веселья.

Вася старалась не смотреть на Морозко, пока заканчивала подготовку.

* * *

Она уехала тем же утром, солнце сожгло туман и блестело бриллиантами на свежем

снеге. Мир вне еловой рощи казался большим и бесформенным, почти не угрожал.

– Я не чувствую себя путницей, – призналась тихо Вася. Морозко стоял с ней рядом

с еловой рощей. Соловей ждал, оседланный, рвение в нем смешалось с раздражением. Ему

не нравились мешки на спине.

– Так часто у путников, – ответил демон холода. Он вдруг опустил ладони на ее

плечи, укрытые мехом. Их взгляды пересеклись. – Оставайся в лесу. Так безопаснее всего.

Избегай поселений людей, не разводи большие костры. Если будешь с кем–то говорить,

веди себя как мальчик. Мир сейчас опасен для одиноких девушек.

Вася кивнула. Слова дрожали на ее губах. Она не могла понять выражение его лица.

Он вздохнул.

– Пусть путь будет приятным. Иди, Вася.

Он подсадил ее, а потом она посмотрела на него свысока. Он вдруг показался не

человеком, а скоплением теней в форме человека. Было в его лице что–то, чего она не

понимала.

Она открыла рот, чтобы заговорить.

– Иди! – сказал он и шлепнул по крупу Соловья. Конь фыркнул и понес ее над

снегом.

7

Путница

И вот Василиса Петровна, убийца, спасительница, одинокое дитя, уехала из дома в

еловой роще. Первый день прошел, дом остался позади, а весь мир был перед ними. Шли

часы, настроение Васи из боязливого стало легкомысленным, и она прогнала грусть

подальше. Уверенная поступь Соловья унесет ее куда угодно. За полдня она оказалась от

дома дальше, чем когда–либо бывала: все ямы, вязы и заснеженные пни были ей в

новинку. Вася ехала, а потом замерзла и шла, Соловей подпрыгивал от нетерпения.

Так прошел день, зимнее солнце склонилось к западу.

В сумерках они нашли большую ель, снег сгрудился вокруг ее ствола. Сумерки

делали снег голубым, было очень холодно.

– Здесь? – сказала Вася, слезая со спины коня. Ее нос и пальцы болели. Она

выпрямилась и поняла, как затекло тело, как она устала.

Конь тряхнул ушами и поднял голову.

«Пахнет безопасно».

Вася все детство бегала по лесу, и зима была долгой, так что она умела выживать в

лесу. Но ее сердце сжалось от мысли, что она будет одна этой холодной ночью и все

следующие. Она высморкалась.

«Ты это выбрала, – напомнила она себе. – Теперь ты путница».

Тени обхватили лес руками, свет был сине–сиреневым, и все казалось ненастоящим.

– Останемся здесь, – сказала Вася, снимая с Соловья седло, она говорила увереннее,

чем ощущала себя. – Я разведу огонь. Смотри, чтобы нас никто не съел.

Она убрала снег от дерева, пока не устроила снежную пещеру под ветвями ели,

оставив участок голой земли для костра. Зимние сумерки быстро стали ночью, и было уже

темно, когда она собрала достаточно хвороста. В озаренной звездами темноте до восхода

луны она срезала пару веток ели, как ей показывал брат, и воткнула в снег, чтобы тепло от

огня отражалось в ее укрытие.

Она разводила костры с тех пор, как могла держать кремень руками, но ей пришлось

снять варежки, и ее руки замерзли.

Хворост загорелся, и заревел огонь. Она забралась в укрытие, и там оказалось

холодно, но терпимо. Вода кипела с хвоей, чтобы согреть ее, черный хлеб с сыром утолил

голод. Она обожгла пальцы, ее ужин подгорел, но она все сделала и гордилась.

Согревшись от костра и еды, Вася выкопала яму в размягченной от костра земле,

насыпала туда углей из костра и накрыла ветвями ели. Она легла на них, укуталась в плащ

и спальный мешок и обрадовалась, что стало теплее. Соловей уже дремал, уши были

повернуты, словно он слушал ночной лес.

Веки Васи слипались, она была юной и уставшей. Сон был близко.

И тут она услышала сверху смех.

Соловей вскинул голову.

Вася встала на ноги и нащупала нож на поясе. Во тьме сияли глаза?

Вася не звала – она не была глупой – но смотрела на ветви ели, пока глаза не стали

слезиться. Ее нож казался холодным и ужасно маленьким в ее руке.

Тишина. Ей показалось?

Смех раздался снова. Вася бесшумно попятилась, взяла пылающую головешку из

костра и подняла ее.

Она услышала топот, а потом женщина упала в снег у подножия ели.

Или не женщина. Волосы и глаза существа были белыми, блестящая кожа – цвета

зимней полуночи. Она была в плаще, но голова, руки и ноги были голыми. Огонь блестел

красным на ее странном и милом лице, холод ее не тревожил. Ребенок? Женщина? Черт.

Ночной дух. Вася и обрадовалась, и насторожилась.

– Бабушка? – осторожно сказала она, опуская головешку. – Проходите к моему огню.

Женщина выпрямилась. Ее глаза были бледными, как звезды, но губы скривились,

как у ребенка.

– Вежливая путница, – бодро сказала она. – Стоило этого ожидать. Убери деревяшку,

дитя, тебе она не понадобится. Да, я посижу с тобой у огня, Василиса Петровна, – и она

опустилась на снег рядом с огнем и окинула Васю взглядом. – Давай! – сказала она. – Я

пришла, так что предложи мне вина.

Вася после доли колебаний дала гостье свою флягу с медовухой. Она не хотела

оскорблять существо, что будто упало с неба, но…

– Вы знаете мое имя, бабушка, – сказала Вася. – А я не знаю ваше.

Та все еще улыбалась.

– Меня зовут Полуночница, – сказала она, выпивая.

Вася дрогнула в тревоге. Соловей прижал уши. Няня Васи, Дуня, рассказывала о

двух сестрах–демонах Полуночи и Полудни, и эти истории плохо заканчивались для

одиноких путников.

– Зачем вы здесь? – спросила Вася, быстро дыша.

Полуночница рассмеялась, устроившись удобнее в снегу рядом с огнем.

– Не бойся, дитя, – сказала она. – Тебе нужны нервы крепче, если ты собралась в

путь, – Вася с тревогой заметила, что у Полуночницы много зубов. – Меня прислали

присмотреть за тобой.

– Прислали…? – спросила Вася. Она медленно опустилась на свое место у огня. –

Кто?

– Чем больше знаешь, тем скорее состаришься, – бодро ответила Полуночница.

Вася спросила, запинаясь:

– Это был Морозко?

Полуночница фыркнула, к огорчению Васи.

– Не надо его так превозносить. Бедный король зимы никогда не мог повелевать

мной, – ее глаза словно сами светились.

– Тогда кто? – спросила Вася.

Демонесса прижала палец к губам.

– Ах, я клялась не говорить. И как же без загадки?

Полуночница выпила свою долю, бросила Васе флягу и встала на ноги. Огонь

сверкал красным на ее белых, как луна, волосах.

– Один раз я к тебе явилась, – сказала она. – Я обещала трижды, так что еще

встретимся. Хорошей дороги, Василиса Петровна.

Она пропала среди ветвей, а Вася хотела задать вопрос:

– Я не… стойте… – но она пропала. Вася могла поклясться, что слышала не Соловья

в темноте, а потом затопали большие копыта. Но она ничего не видела. И наступила

тишина.

Вася сидела у костра, пока он не стал углями, слушала, но новые звуки не прерывали

тишину ночи. Она убедила себя лечь и поспать. Она провалилась во тьму сразу же и

проснулась на рассвете, когда Соловей сунул голову в ее укрытие и посыпал ее лицо

снегом.

Вася улыбнулась коню, протерла глаза, выпила немного горячей воды, села на него и

поехала.

* * *

Летели дни и недели. Дорога была тяжелой и холодной. Не все дни или ночи Васи

проходили так складно, как первые. Она не видела незнакомцев, Полуночница не

вернулась, но она все еще ударялась о ветки, обжигала пальцы, сжигала ужин, мерзла и не

могла уснуть ночью от холода. А потом она простыла и провела два дня, дрожа и кашляя.

Но версты летели под копытами Соловья, оставаясь позади. Они двигались все

южнее, повернули на запад, и Вася сказала:

– Уверен, что знаешь, куда ехать? – конь ее не слушал.

На третий день простуды Васи, когда она ехала, опустив голову, а ее нос был

красным, деревья закончились.

Точнее, появилась большая река между ними. Свет отражался от снега и слепил

опухшие глаза Васи, когда они добрались до края леса и огляделись.

– Наверное, это дорога для саней, – прошептала она, моргая, глядя на лед в снегу. –

Волга, – добавила она, вспомнив истории старшего брата. Берег с деревьями в сугробах

сменялся снегом в следах саней.

Вася услышала тихий звон колокольчиков, а потом из–за поворота появились сани,

нагруженные доверху. Колокольчики звенели на упряжи лошадей, незнакомцы ехали

рядом с ними и перекрикивались.

Вася потрясенно наблюдала за ними. Лица мужчин, насколько их было видно, были

красными и обветренными, бородатыми. Их руки в варежках уверенно сжимали поводья

лошадей. Кони были меньше Соловья, приземистые и с жесткой гривой. Караван поразил

Васю скоростью, звоном и лицами. Она жила в деревушке, где незнакомцы появлялись

редко, где она знала всех.

Вася проследила за санями. За деревьями в тумане виднелись огни. Она еще не

видела так много огней в одном месте.

– Это Москва? – спросила она у Соловья, быстро дыша.

«Нет, – сказал конь, – Москва больше».

– Откуда ты знаешь?

Конь опустил ухо, показывая превосходство. Вася чихнула. Все больше людей

появлялось на дороге, в этот раз всадники в алых шапках и с вышивкой на сапогах. Дым

висел облаками над скелетами деревьев.

– Подойдем ближе, – сказала Вася. После недели в глуши она хотела красок и

движения, лица и голоса людей.

«В лесу безопаснее», – сказал Соловей, но выглядел неуверенно.

– Я хочу увидеть мир, – возразила Вася. – А лес – не весь мир.

Конь поежился.

Она заговорила мягче:

– Мы будем осторожны. Если там беда, убежишь. Никто тебя не поймает, ты – самый

быстрый конь в мире. Я хочу посмотреть.

Конь стоял в замешательстве, и она добавила:

– Или ты боишься?

Это могло быть подло, но сработало. Соловей вскинул голову, в два прыжка оказался

на льду. Его копыта ударили по нему с глухим стуком.

Больше часа они ехали по дороге саней, дым манил впереди. Вася, несмотря на

браваду, переживала, что ее увидят незнакомцы, но на нее не смотрели. Люди голодали

зимой, так что не замечали того, что не было им необходимо. Один торговец со смешком

предложил купить ее хорошего коня, но Вася покачала головой и повела Соловья дальше.

Солнце висело высоко и далеко на бледном зимнем небе, когда они повернули на

реке и увидели перед собой город.

Он был не большим. Татары рассмеялись бы и назвали его деревней, даже москвичи

назвали бы его провинцией. Но он был больше всех мест, которые видела Вася.

Деревянная стена была вдвое выше Соловья, колокольня гордо возвышалась, голубая и

окруженная дымом. Вася уловила громкий звон.

– Погоди, – сказала она Соловью. – Я хочу послушать, – ее глаза сияли. Она еще

никогда не слышала колокол. – Это не Москва? – снова спросила она. – Уверен? –

казалось, город занимал весь мир. Она и представить не могла, что в одном месте может

быть столько людей.

«Нет, – сказал Соловей. – Город мал, как по меркам людей».

Вася не верила. Колокол зазвонил снова. Она ощущала запах конюшен, дым,

жареную птицу, запахи слабо пробивались из–за простуды.

– Я хочу войти, – сказала она.

Конь фыркнул.

«Ты его увидела. Все. В лесу лучше».

– Я еще не видела город, – возразила она. – Я хочу увидеть этот.

Конь раздраженно рыл снег.

– Немножко, – добавила она жалобно. – Прошу.

«Лучше не надо», – сказал конь, но Вася заметила, что он сдавался.

Она снова посмотрела на башни в дыму.

– Тогда подожди меня здесь. Ты только приманиваешь воров.

Соловей фыркнул.

«Точно нет».

– Я с тобой в большей опасности, чем без тебя! А если кто–то решит убить меня,

чтобы заполучить тебя?

Конь гневно оглянулся и укусил ее за лодыжку. Ответ был понятным.

– О, ладно, – сказала Вася. Она подумала еще миг. – Идем, есть идея.

* * *

Через полчаса капитан сонной группы стражей в городе Чудово увидел идущего к

нему мальчика, одетого как торговец, ведущего за собой крупного молодого коня.

Конь был только с веревкой вместо узды, был красивым, но шел неуклюже,

спотыкаясь о свои копыта на льду.

– Эй, малый! – крикнул капитан. – Что ты делаешь с конем?

– Это лошадь моего отца, – крикнул мальчик робко и с сельским акцентом. – Я иду

продавать.

– За такого неуклюжего много не дадут, да и поздно уже, – сказал капитан, конь

споткнулся снова, чуть не упав на колени. Но при этом капитан скользнул по коню

взглядом, отметил хорошую голову, спину и длинные чистые ноги. Жеребец. Может, он

произведет сильное потомство. – Я бы купил его у тебя, чтобы спасти от бед, – медленно

сказал он.

Мальчик покачал головой. Он был худым, среднего роста, не было ни намека на

бороду.

– Отец разозлится, – сказал мальчик. – Я должен продать его в городе, так он сказал.

Капитан рассмеялся, услышав, как Чудово назвали городом. Может, он был не

сыном торговца, а боярина? Ребенок из деревни? Капитан пожал плечами. Он уже смотрел

на караван за мальчиком и клячей, торговцы мехами торопили лошадей, чтобы добраться

до стен дотемна.

– Ладно, малый, – раздраженно сказал он. – Иди, чего ждешь?

Мальчик скованно кивнул и повел лошадь к воротам.

«Странно, – подумал капитан. – Такой жеребец, а всего с веревкой. Хотя он хромой,

так что чего ты ждал?».

Торговцы мехом подошли, толкаясь и крича, и он забыл о мальчике.

* * *

Улицы тянулись вперед и назад, такие же чужие, как лес без троп. Вся держала за

веревку недовольного Соловья, стараясь (плохо) выглядеть не впечатленной. Даже холод

не стирал запах сотен людей. Запах крови и зверей, резкий и гадкий, ее глаза слезились.

Тут были козы, там возвышалась церковь, колокол все еще звенел. Женщины в спешке

задевали ее, их головы были в ярких платках, торговцы пирогами совали ароматные

товары прохожим. Дым валил из кузни, молот был ответом колоколу, а двое мужчин

боролись на снегу, и зрители вопили им.

Вася шла мимо этого, заинтригованная и испуганная. Люди пропускали ее из–за

Соловья, который готов был бить их за то, что их задевали по пути.

– Ты нервируешь людей, – сказала она ему.

«Это хорошо, – сказал конь. – Я тоже нервничаю».

Вася пожала плечами и пошла дальше. Дороги были вымощены кусками бревен,

идти было приятнее по твердому. Улица тянулась мимо горшков и печей, пока не привела

к центральной площади.

Вася обрадовалась, тут был рынок, она видела такое впервые. Торговцы кричали о

своих товарах со всех сторон. Ткани и меха, медные украшения, воск и пироги, жареная

рыба…

– Стой тут, – сказала Вася Соловью, привязав его веревку к столбу. – Не давай себя

украсть.

Кобылица в голубой упряжи склонила ухо в его сторону и заржала. Вася задумчиво

добавила:

– И не заигрывай с кобылицами, хотя, наверное, ты не сдержишься.

«Вася…».

Она прищурилась.

– Я предлагала остаться в лесу, – сказала она. – Будь здесь.

Конь хмуро посмотрел на нее, но она уже ушла, радуясь, ощущая запах пчелиного

воска, глядя на медные чаши.

И лица – столько незнакомых лиц. Все новое кружило ей голову. Пироги, каша,

ткани и кожа, попрошайки и монахи, жены ремесленников мелькали под ее восторженным

взглядом.

«Вот это, – подумала она, – и есть смысл путешествий».

Вася была у прилавка торговца мехами, гладила пальцем соболиный мех, когда

поняла, что одно лицо смотрело на нее.

Мужчина стоял на площади, широкоплечий и выше ее братьев. Его кафтан слепил

вышивкой, часть скрывала шуба из белой шкуры волка. Рукоять меча в форме головы

лошади беспечно торчала из–за его плеча. Его борода была короче, рыжая, как огонь. Он

поймал ее взгляд и склонил голову.

Вася нахмурилась. Что сделал бы деревенский мальчик под задумчивым взглядом

боярина? Точно не покраснел бы. Хотя его глаза были большими и темными.

Он пошел по площади, и Вася увидела, что у него есть слуги: крупные мужчины,

раздвигающие толпу. Он смотрел на нее. Вася не знала, было ли лучше остаться или

убежать. Что он мог хотеть? Она выпрямила спину. Он пересек площадь, окруженный

шепотом, и остановился перед Васей у лотка с мехами.

Шея Васи покраснела. Ее волосы были стянуты под капюшоном с меховой

оторочкой, и поверх них была шапка. Она была бесполой, как буханка хлеба, но… Она

сжала губы.

– Простите, господин, – осторожно сказала она. – Я вас не знаю.

Он разглядывал ее еще миг.

– Как и я тебя, – сказал он. Его голос был приятнее, чем она думала, ясным и со

странным акцентом. – Мальчик. Твое лицо знакомо мне. Как тебя зовут?

– Василий, – сказала сразу Вася. – Василий Петрович, и мне нужно вернуться к коню.

Он смотрел с любопытством, и ей стало не по себе.

– Да? – сказал он. – Меня зовут Касьян Лютович. Поешь со мной хлеба, Василий?

Вася испугалась тому, что ей этого хотелось. Она была голодна, не могла отвести

взгляда от этого высокого боярина с блеском смеха в его глазах.

Она встряхнула себя мысленно. Что будет, если он поймет, что она девушка? Он

обрадуется? Разозлится? Лучше не думать.

– Благодарю, – сказала она, кланяясь, как делали крестьяне перед ее отцом. – Но мне

нужно добраться домой дотемна.

– А где дом, Василий Петрович?

– Вверх по реке, – сказала Вася. Она снова поклонилась, стараясь выглядеть

послушно, начиная переживать.

Темный взгляд отпустил ее.

– Вверх по реке, – повторил он. – Хорошо, мальчик. Прости. Я, похоже, спутал тебя с

другим. Бог с тобой.

Вася перекрестилась, поклонилась и убежала, сердце колотилось. Она не знала, было

ли это от его взглядов, или от его вопросов.

Соловей был недовольным, но стоял там, где она его оставила. Кобылицу оттащил ее

хозяин, и потому он был раздражен еще сильнее.

Медовое пирожное (купленное с прилавка, где от всего поднимался пар) вернуло

Соловью хорошее настроение. Вася забралась на него, желая уйти. Хотя рыжий боярин

ушел, его взгляд словно висел перед ее глазами, и шум города начинал давить на голову.

Она была почти у ворот города, когда оглянулась на яркую арку. За ней был двор

таверны, было заметно купальню.

Боль головы и холод Васи тут же отступили. Она с тоской смотрела на двор.

– Идем, – сказала она Соловью. – Я хочу искупаться. Я найду тебе сено и кашу.

Соловей любил кашу, так что хмуро посмотрел на нее, когда она слезла с него. Вася

смело вошла, ведя коня за собой.

Они не заметили маленького мальчика с голубыми губами, который отцепился от

тени зданий и убежал.

Женщина вышла из кухни, полная от запасенного летом и без части зубов. Ее лицо

было красивым как увядшая роза, что уже миновала лучшее время и желтела.

– Что тебе, мальчик? – спросила она.

Вася облизнула губы и заговорила смело, как мальчик Василий Петрович.

– Зерно и загон для моего коня, – сказала она. – Еду и ванну мне. Если можно.

Дама ждала, скрестив руки. Вася, понимая, что за радости чем–то нужно платить,

полезла в карман и дала хозяйке серебряник.

Глаза женщины стали круглыми, как колеса телеги, манеры сразу смягчились. Вася

поняла, что дала слишком много, но было поздно. Во дворе кипела работа. Вася повела

Соловья в маленькую конюшню (конюха рядом он не потерпел бы). Жеребец страдал,

ведь его для вида привязали к общему столбу, но его угостили еще одним пирожным и

охапкой сена, что с дрожью протянул конюх.

– Моему коню нужна теплая миска каши, – сказала Вася мальчику. – И не трогай его,

– она вышла из конюшни с уверенным видом. – Он кусается.

Соловей послушно прижал уши, конюх вскрикнул и побежал за кашей.

Вася сняла плащ в чистой кухне и села на скамейку у печи, греясь.

«Почему не остаться тут на ночь или три? – подумала она. – Я не спешу».

Еду приносили несколько раз: капустняк и горячий хлеб, жареная рыба с головой,

каша и пирожок, вареные яйца. Вася ела, и хозяйка прослезилась от голода растущих

мальчиков. Она дала Васе молоко с медом, пока пила пиво.

Когда Вася устроилась на скамейке, женщина похлопала ее по плечу и сказала, что

ванна готова.

Купальня была в двух комнатах, пол был из земли. Вася разделась в соседней

комнате, открыла дверь и жадно вдохнула тепло. В углу комнаты стояла круглая каменная

печь с горящим огнем. Вася плеснула воду на камни, пар поднялся скрывающим туманом.

Она опустилась на скамейку и закрыла глаза.

Тихий шорох донесся от двери. Вася открыла глаза.

Маленькое голове существо стояло на пороге. Его борода была как пар, обрамляла

красные щеки. Он улыбнулся, и глаза пропали в складках лица.

Вася следила за ним. Он явно был банником, хозяином бани, а банники были

добрыми, но быстро злились.

– Господин, – вежливо сказала она, – простите за вторжение, – банник был

удивительно серым, толстое тело было скорее из дыма, чем из плоти.

«Может, – подумала Вася, – в городах его не любят».

Или постоянный звон колокола напоминал людям, что банников не должно быть.

Это ее опечалило.

Но банник рассматривал ее в тишине маленькими умными глазками, и Вася знала,

что должна сделать. Она встала и вылила больше воды из ведра в печь, отломила

хорошую ветку березы и положила перед ним, а потом добавила воду на камни на печи.

Банник молчал, но улыбнулся ей, забрался на другую скамейку и лег в приятной

тишине. Его борода покачивалась с паром. Вася решила, что молчание – это разрешение

остаться. Ее веки опустились.

Минут через пятнадцать она уже потела, и пар оседал. Она собиралась облиться

холодной водой, но тут вопль злого жеребца пробил ее размякшие от жара ощущения.

Последовал грохот, словно Соловей врезался в стену конюшни. Вася вскочила.

Банник хмурился.

Шорох за дверью, а потом голос хозяйки:

– Да, мальчик с большим конем, но я не понимаю, зачем вам…

Тишина последовала после вопля хозяйки. Банник оскалил туманные зубы. Вася

была на ногах, шла к двери. Но она не успела поднять засов, в соседней комнате раздалась

тяжелая поступь.

Она была голой, дико озиралась в комнатке. Но дверь была одна, окон не было.

Дверь распахнулась. В последний миг Вася перебросила волосы вперед, чтобы хоть

немного прикрыться. Полоска света ударила по ее глазам, она стояла, потея, прикрытая

только волосами.

Мужчина у двери не сразу увидел ее среди пара. Он удивился, а потом обрадовался.

Вася прижалась к дальней стене, в ужасе, вопль хозяйки еще звенел в ее ушах.

Соловей шумел снаружи, криков стало больше.

Вася пыталась думать. Может, ей удастся оббежать мужчину. Голос в соседней

комнате и вторая фигура за ним ответили на этот вопрос.

– Так, – сказал второй, выглядя испуганно, но не недовольно. – Это не мальчик, а

девица, если не водная нимфа. Будем проверять?

– Я первый, – заявил его товарищ, не сводя взгляда с Васи. – Я ее нашел.

– Тогда лови ее, а не медли, – сказал второй. – Нам нужно найти мальчишку.

Вася оскалилась, руки дрожали, паника стерла мысли.

– Иди сюда, девочка, – сказал первый, помахивая пальцами, словно она была собакой.

– Иди сюда. Расслабься. Я буду хорошим с тобой.

Вася просчитывала шансы, мог ли первый упасть на печку, если она прыгнет на него.

Ей нужно было к Соловью. Ее волосы сдвинулись, и кулон засиял на ее груди. Первый

увидел это, облизнулся.

– Где ты это украла? – сказал он. – Не важно, я и это получу. Иди сюда, – он шагнул

вперед.

Она напряглась, чтобы бежать. Но забыла о баннике.

Поток горячей воды полетел из ниоткуда, окатил мужчину с головы до пят. Он

отпрянул с воплями, споткнулся о раскаленные камни, ударился и обмяк, шипя.

Второй ошеломленно смотрел, а вторая струя воды ударила его по лицу. Он

отстранился, крича, его выгнала из купальни невидимая рука с березовым прутом.

Вася выбежала в соседнюю комнату. Она натянула штаны, рубаху, сапоги, тунику и

укутала плащом плечи. Одежда липла к мокрой коже. Банник ждал на пороге, безмолвный,

но хитро улыбающийся. Крики снаружи стали яростными. Вася замерла и низко

поклонилась.

Существо поклонилось в ответ.

Вася выбежала наружу. Соловей вырвался из конюшни. Трое мужчин стояли вокруг

него, не осмеливаясь подойти.

– Хватайте веревку! – кричал мужчина у ворот. – Быстро! Другие идут.

Четвертый явно попытался схватить веревку, что висела с шеи Соловья, теперь он

лежал без движения на земле с дырой в черепе.

Соловей увидел Васю и бросился к ней. Мужчины отскочили, крича, и Вася

запрыгнула на спину коня.

Звенело больше криков, топали бегущие ноги. Все больше мужчин врывалось во

двор, вскидывая луки.

Все из–за нее?

– Матерь божья… – прошептала Вася.

Ветер выл, пронзая ее одежду, двор погрузился в тень, облака затянули солнце.

– Вперед! – крикнула Вася Соловью, первые вложили стрелы в луки.

– Стой, – крикнул мужчина, – или умрешь!

Но Соловей уже бежал. Стрела просвистела мимо. Вася цеплялась за коня.

«Что, – смутно думала Вася, – я сделала, чтобы такое получить?».

При этом она не знала, что ощутит, если дюжина стрел вонзится в ее грудь. Соловей

опустил голову, копыта топали по снегу. Два прыжка, и они были на улицу. Там были

люди, еще больше, но Соловей удивил их и понесся мило.

Сумерки укутали улицу. Снег падал слепящими снежинками, скрывал их из виду.

Соловей бежал, тихий и сосредоточенный, несся и скользил, слишком быстро

двигался по снегу и доскам. Вася ощущала, как он дергается, приходит в себя, чтобы не

сбросить ее. Снег слепил его тоже. За ними топали копыта, смешиваясь с приглушенными

криками, но они отставали. Никто не мог обогнать Соловья.

Черный силуэт прыгнул перед ними, что–то прочное среди кружащегося белого.

– Врата! – донесся слабый крик. – Закройте врата! – неясные силуэты стражей, по

двое по сторонам, пытались закрыть врата. Брешь сужалась. Но Соловей ускорился,

несясь туда. Нога Васи задела дерево. Они высвободились. Крик раздался со стены,

зашипели стрелы. Она прижалась к шее Соловья, не оглядывалась. Снег падал сильнее

прежнего.

Стрелы уже не долетели бы, и ветер резко пропал, а небо прояснилось. Вася

оглянулась, увидела, что буря, лиловая, как синяк, была над городом, прикрывала ее побег.

Надолго ли?

Звенели колокола. Они побегут за ней? Вася думала о луке, о свисте стрелы у уха.

Они могли. Ее сердце все еще колотилось.

– И–идем, – сказала она Соловью. Когда она заговорила, она поняла, что дрожит, что

ее зубы стучат, что ее кожа мокрая, что она уже замерзла. Она повернула его к дереву с

дуплом, где спрятала седло и сумки. – Нужно убираться отсюда.

Лиловое вечернее небо сияло над ней. Кожа Васи была все еще мокрой от купальни,

а волосы под капюшоном еще не высохли. Но она не хотела рисковать, гнала коня дальше.

Где–то в ее голове была стрела, и мужчина с нечеловеческими глазами целился.

8

Два дара

Соловей несся весь вечер и часть ночи, дольше, чем выдержала бы обычная лошадь.

Вася не пыталась проверять его: страх бился в ее горле. Фиолетовый пропал с неба, и свет

остался лишь от звезд и чистого снега. Но конь мчался, уверенный, как ночная птица.

Они остановились, когда над черными верхушкам поднялась холодная луна. Вася так

сильно дрожала, что едва держалась в седле. Соловей замер, тяжело дыша. Вася съехала

со спины коня, отцепила седло и сбросила с горячих боков Соловья. Холодный ночной

воздух пронзал ее кафтан и мокрую рубашку под ней.

– Иди, – сказала Вася коню. – Не смей останавливаться. Не ешь снег. Я дам тебе

подогретую воду.

Соловей опустил голову, она шлепнула по его боку рукой, которую едва ощущала.

– Иди, я сказала! – рявкнула она, раздраженная из–за страха и усталости.

Конь с трудом пошел, чтобы мышцы не остывали.

Вася содрогалась, тело едва ее слушалось. Луна чуть повисела, как нищий на пороге,

но уже садилась. Не было звуков, кроме треска деревьев на морозе. Ее руки закоченели,

она не чувствовала кончики пальцев. Она собрала хворост, скрипя зубами, с трудом

вытащила кремень. Один удар, второй. Руки болели. Она уронила один в снег, ее ладонь с

трудом сомкнулась на нем, когда она пыталась его поднять.

Искра потухла.

Она прокусила губу до крови, но не ощущала этого. Слезы замерзли на ее лице, но

она и их не ощущала. Еще раз. Удар кремня. Выждать. Подуть на огонь онемевшими

губами. В этот раз искра разгорелась, и немного тепла появилось в ночи.

Вася чуть не зарыдала от облегчения. Она осторожно кормила огонь, добавляла

ветки почти бесполезными руками. Огонь стал увереннее, и через пару минут он

разгорелся, и она топила снег в котелке. Она выпила и Соловей тоже. Глаза коня стали

яснее.

И хотя Вася поддерживала огонь, высушила вещи, как могла, пила много горячей

воды, она не могла согреться. Сон приходил медленно, она в тревоге вздрагивала от

каждого звука, думая, что это погоня. Но она все–таки уснула, потому что проснулась на

рассвете, все еще холодная. Соловей стоял рядом с ней и нюхал воздух утра.

«Кони, – сказал он. – Много коней едет к нам. На них тяжелые люди».

У Васи болели все суставы. Она кашлянула, с болью встала на ноги. Противный пот

прилип к холодной коже.

– Это не могут быть они, – сказала она, стараясь быть смелой. – Как… как бы они…

Она замолчала. За деревьями слышались голоса. Ее страх был диким. Она уже была

во всех одежде, какая была с собой. Она быстро устроила сумки и седло на Соловье, и они

помчались.

Долгий день в пути. Вася пила немного растаявшего снега, грызла замерзший хлеб.

Но глотать было больно, желудок сдавливал страх. Соловей загнал себя еще сильнее в тот

день, если это было возможно. Вася ехала как в тумане. Если бы только снег скрывал их

следы.

Они остановились в темноте. Той ночью Вася не спала. Она сидела у своего

крохотного костра, дрожала и не могла перестать. Кашель сотрясал легкие. В голове

звучали слова Морозко:

«Хочешь умереть в лесном овраге?».

Он не будет прав. Она не позволит. С этой мыслью она погрузилась в тревожный сон.

Ночью сомкнулись тучи, пошел долгожданный снег, тающий на ее горячей коже.

Она была в безопасности. Они теперь ее не отследят.

* * *

На рассвете Вася проснулась с лихорадкой.

Соловей ткнулся в нее, фыркая. Когда она попыталась встать и оседлать его, земля

накренилась под ней.

– Не могу, – сказала она коню. Голова казалась тяжелой, она смотрела на дрожащие

руки, как на чужие. – Не могу.

Соловей сильнее ткнулся в ее грудь, и она отшатнулась. Прижав уши, конь сказал:

«Ты должна двигаться, Вася. Нельзя тут оставаться».

Вася смотрела, голова не соображала. Зимой неподвижность убивала. Она это знала.

Она знала. Почему ей было все равно? А ей было все равно. Она хотела лечь и уснуть. Но

она уже была достаточно глупой, она не хотела злить Соловья.

Она не могла застегнуть седло онемевшими руками, но с трудом подняла сумки. Она

пролепетала:

– Я пойду. Я слишком замерзла. Я упаду с тебя в пути.

Тучи не покидали их в тот день, небо было темным. Вася шагала как во сне. Ей

показалось, что она увидела мачеху, мертвеца среди кустов, и страх встряхнул ее. Еще

шаг. Другой. А потом ее тело стало жарким, и ей хотелось снять одежду, но она

вспомнила, что это убьет ее.

Ей будто слышался топот копыт, зов людей вдали. Они все еще преследовали? Ей

было почти все равно. Шаг. Другой. Она точно могла прилечь… на минутку…

А потом она с ужасом поняла, что кто–то шел рядом с ней. И знакомый голос

зазвучал рядом с ухом.

– Что ж, ты продержалась на две недели больше, чем я думал. Поздравляю.

Она повернула голову и увидела голубые бледные глаза. Ее голова чуть прояснилась,

хотя губы и язык онемели.

– Ты был прав, – с горечью сказала она. – Я умираю. Ты пришел за мной?

Морозко издал недовольный звук и поднял ее. Его руки обжигали жаром, а не

холодом, даже сквозь ее одежду.

– Нет, – Вася толкнула. – Нет. Уходи. Я не умираю.

– Но пытаешься, – парировал он, хотя его лицо, как ей казалось, просветлело.

Вася хотела ответить, но не могла, мир кружился перед глазами. Бледное небо над

головой, нет, зеленые ветви. Они юркнули под большую ель – почти как дерево в ее

первую ночь. Ветви ели были такими близкими, что до твердой земли под ней почти не

долетал снег.

Морозко опустил ее, прислонился к стволу и принялся разжигать костер. Вася

смотрела на него, как во сне, но холодно не было.

Он разжигал огонь не обычным образом. Он прижал ладонь к ветви ели. Она

затрещала и упала. Он поднял кусочки уверенными пальцами, сложил из них кучу.

– Нельзя разводить костер под деревом, – сказала мудро Вася, едва шевеля

онемевшими губами. – Снег сверху растает и потушит его.

Он мрачно посмотрел на нее, но промолчал.

Она не видела, что он делал, двигался ли вообще. Но вдруг огонь возник там, где его

не было, треща и мерцая на голой земле.

Вася притихла, глядя на жаркий огонь. Тепло выманит ее из кокона ледяного

безразличия, она это знала. Часть ее хотела остаться такой. Без борьбы. Без беспокойства.

Без ощущения холода. Тьма подступала к глазам, и она думала, что уснет…

Но он подошел к ней, склонился и схватил за плечи. Его ладони были нежнее голоса.

– Вася, – сказал он. – Посмотри на меня.

Она посмотрела, но тьма тянула ее к себе.

Он помрачнел.

– Нет, – выдохнул он в ее ухо. – Не смей.

– Я думала, что путешествую одна, – пробормотала она. – Я думала… зачем ты

здесь?

Он поднял ее, и ее голова прислонилась к его руке. Он не ответил, а принес ее ближе

к костру. Его кобылица заглянула в укрытие под ветвями ели, Соловей был рядом с ней,

тревожно дышал.

– Уйдите, – сказал он им.

Он снял кафтан Васи и опустился с ней у костра.

Она облизнула потрескавшиеся губы и ощутила кровь.

– Я умираю?

– Сама как думаешь? – холодная ладонь на ее шее, она с трудом дышала, но он лишь

потянул за цепочку и вытащил сапфировый кулон.

– Конечно, нет, – раздраженно ответила она. – Мне просто холодно…

– Хорошо, не умираешь, – сказал он, словно это было очевидно. Ей снова показалось,

что он чуть приободрился.

– Как… – но она сглотнула и притихла, ведь сапфир засиял. Голубой свет зловеще

сверкал на его лице, и свет напомнил о жутком воспоминании: камень пылал, и

смеющаяся тень приближалась. Вася шарахнулась от него.

Он сжал ее крепче.

– Тише, Вася.

Его голос остановил ее. Она еще не слышала в нем эту незащищенную нежность.

– Тише, – снова сказал он. – Я тебе не наврежу.

Он будто обещал. Она посмотрела на него большими глазами, дрожа, а потом забыла

о страхе, ведь с сиянием сапфира пришло тепло, обжигающее живое тепло, и она поняла,

как сильно замерзла. Камень горел все жарче, пока она не прикусила губу, чтобы не

закричать. Дыхание вырвалось из нее, гадкий пот бежал по ребрам. Лихорадка пропала.

Морозко опустил кулон на ее грязную рубаху и устроился с ней на снежной земле.

Холод зимней ночи окружал его тело, но его кожа была теплой. Он укутал их обоих в

синий плащ. Вася чихнула, когда мех защекотал нос.

Тепло лилось из кулона, окружало ее конечности. Пот бежал по лицу. В тишине он

взял ее левую руку, потом правую, обводя пальцы по одному. Боль вспыхнула в руках, но

приятная, пробивающая онемение. Ее ладони с покалыванием оживали.

– Не шевелись, – он поймал ее ладони рукой. – Тихо–тихо, – он другой ладонью

рисовал линии огненной боли на ее носу, ушах, щеках и губах. Она дрожала, но сидела на

месте. Он исцелял обморожение.

Рука Морозко замерла. Он обвил рукой ее талию, и холодный ветер ослабил жжение.

– Спи, Вася, – шепнул он. – Засыпай. На сегодня хватит.

– Там были люди, – сказала она. – Они хотели…

– Никто тебя тут не найдет, – ответил он. – Ты сомневаешься во мне?

Она вздохнула.

– Нет, – она почти уснула, была в тепле и безопасности. – Ты послал снежную бурю?

Тень улыбки мелькнула на его лице, хотя она не видела.

– Возможно. Засыпай.

Ее веки опустились, и она не слышала, как он добавил, словно уже себе:

– И забудь, – бормотал он. – Забудь. Так лучше.

* * *

Вася проснулась ясным утром – пахло холодной елью, теплым костром и солнцем в

тени ветвей. Она была в своем кафтане и на своем спальном мешке. Огонь плясал рядом с

ней. Вася долго лежала и наслаждалась непривычной защищенностью. Ей было тепло –

впервые за недели – и боль из горла и суставов пропала.

Она вспомнила предыдущую ночь и села.

Морозко сидел, скрестив ноги, с другой стороны костра. Он вырезал ножом птицу из

дерева.

Она с трудом села, пустая и слабая. Сколько она спала? Огонь согревал лицо.

– Зачем вырезать из дерева? – спросила она, – если ты руками делаешь чудеса изо

льда?

Он поднял взгляд.

– Бог с тобой, Василиса Петровна, – сказал он с иронией. – Разве так начинают утро?

Я вырезаю из дерева, потому что вещи, на которые ушли силы, реальнее тех, что созданы

одним желанием.

Она замерла, обдумывая это.

– Ты спас мою жизнь? – спросила она потом. – Снова?

Короткая пауза.

– Да, – он не отрывал взгляд от работы.

– Почему?

Он наклонял вырезанную птицу в стороны.

– А почему нет?

Вася смутно помнила нежность, свет, огонь и боль. Их взгляды пересеклись над

огнем.

– Ты знал? – осведомилась она. – Знал. Снежная буря. Это точно был ты. Ты все

время знал? Что на меня охотились, что мне было плохо в пути, но пришел лишь на

третий день, когда я уже не могла передвигать ноги…

Он дождался, пока она утихнет.

– Ты хотела свободы, – ответил он. – Хотела посмотреть мир. Теперь ты это ощутила.

Теперь ты знаешь, как умирать. Тебе нужно было знать.

Она недовольно молчала.

– Но, – закончил он, – теперь ты знаешь, и ты не мертва. Лучше вернись в Лесную

землю. Эта дорога – не место для тебя.

– Нет, – сказала она. – Я не вернусь.

Он отложил дерево и нож и встал, его глаза сверкнули гневом.

– Ты думаешь, я хочу тратить дни, чтобы следить за твоими глупостями?

– Я не просила тебя о помощи!

– Нет, – парировал он. – Ты была занята. Ты умирала!

Умиротворение в ней пропало. У Васи ныло все тело, и она была живой. Морозко

смотрел на нее сияющими глазами, злой, не менее живой, чем она.

Вася встала на ноги.

– Откуда мне было знать, что меня найдут в том городе? Что будет охота? Это была

не моя вина. Я еду дальше, – она скрестила руки.

Волосы Морозко были спутанными, сжала и опилки были на пальцах. Он казался

сердитым.

– Люди жестоки и необъяснимы, – сказал он. – Я научился на своем опыте, а теперь

и ты. Ты повеселилась. Чуть не погибла от этого. Иди домой, Вася.

Они стояли, и она видела его лицо без мерцания жара между ними. В его виде снова

было небольшое отличие. Он менялся, и она не могла…

– Знаешь, – сказала она под нос. – Ты похож на человека, когда злишься. Я не

замечала.

Она не ожидала его реакции. Он замкнулся, похолодел, снова стал отдаленным

королем зимы. Он изящно поклонился.

– Я вернусь к ночи, – сказал он. – Огонь продержится день, если останешься здесь.

Ей казалось, что она ранила его, и она не понимала, что такого сказала.

– Я…

Но он уже уехал на кобылице. Вася моргала у огня, злая и ошеломленная.

– Колокольчик, – сказала она Соловью. – Как на санях. Так мы будем знать, что он

идет.

Конь фыркнул и сказал:

«Я рад, что ты не мертва, Вася».

Она снова подумала о демоне холода.

– Как и я.

«Сможешь сделать кашу?» – с надеждой добавил конь.

* * *

Недалеко – или очень далеко, смотря как измерять – белая кобылица отказалась

бежать дальше.

«Я не хочу бежать по миру, чтобы тебе стало легче, – сообщила она. – Слезай, или я

тебя сброшу».

Морозко спешился, настроение его было жутким. Белая кобылица склонила голову и

искала траву под снегом.

Он не мог ехать, так что расхаживал по земле, тучи прибыли с севера и сыпали на

них снегом.

– Она должна была уехать домой, – рычал он в пустоту. – Она должна была устать от

глупостей, уехать домой с кулоном и дрожать иногда, вспоминая демона холода и свою

юность. Она должна была родить девочку, чтобы та носила кулон дальше. Она не должна

была…

«Очаровать тебя, – закончила лошадь, не поднимая голову. Ее хвост хлестал по

бокам. – Не притворяйся. Или она притянула тебя к человечности настолько, что ты стал

лицемером?».

Морозко застыл и посмотрел на лошадь, щурясь.

«Я не слепа, – говорила она. – Я вижу и двуногих. Ты сделал тот камень, чтобы не

пропасть. Но это зашло слишком далеко. Это делает тебя живым. Заставляет хотеть того,

что ты не получишь, чувствовать то, что ты не понимаешь, и ты раздражен и испуган.

Лучше оставить ее судьбе, но ты не можешь».

Морозко сжал губы. Деревья вздохнули над головой. Его гнев вдруг покинул его.

– Я не хочу угасать, – выпалил он. – Но и не хочу жить. Как может бог смерти быть

живым? – он замолчал, его голос переменился. – Я мог позволить ей умереть, забрать

сапфир и попробовать снова, чтобы помнить другую. Есть другие в этом роду.

Уши кобылицы дернулись.

– Нет, – резко сказал он. – Я не могу. Но каждый раз рядом с ней связь укрепляется.

Разве бессмертные знают, как это – считать свои дни? Но я ощущаю, как пролетают часы,

когда она рядом.

Кобылица ткнулась носом в глубокий снег. Морозко расхаживал.

«Отпусти ее, – тихо сказала кобылица за ним. – Пусть найдет свою судьбу. Ты не

можешь любить и быть бессмертным. Не доходи до этого. Ты не человек».

* * *

Вася не уходила в тот день из–под ели, хоть и собиралась:

– Я не поеду домой, – сказала она Соловью с комом в горле. – Я в порядке. К чему

медлить?

Под елью было тепло, огонь весело трещал, а ее тело все еще ощущалось слабым. И

Вася осталась, сварила кашу, а потом суп из сушеного мяса и соли из сумки. Она хотела

бы, чтобы были силы разделать зайцев.

Огонь горел ровно, добавляла она дерево или нет. Она не понимала, как не таял снег

сверху, почему под елью все не окутывал дым.

«Магия, – беспокойно подумала она. – Может, и я смогу ей научиться. И тогда я не

буду бояться ловушек или преследования».

Снег посинел вечером, и огонь стал ярче мира снаружи. Вася подняла голову и

увидела Морозко, стоявшего в кольце света.

Вася сказала:

– Я не поеду домой.

– Это, – парировал он, – очевидно, хоть я и старался. Хочешь ехать сразу ночью?

Холодный ветер ударил по ветвям ели.

– Нет, – сказала она.

Он кивнул и сказал:

– Я разведу костер.

В этот раз она следила, когда он прижал ладонь к дереву, кора и ветвь стали сухими

под его ладонью и обвалились. Она не знала, что он делал. Сначала дерево было живым, а

потом стало хворостом. Ей хотелось отвести взгляд от его почти человеческой руки, что

делала то, чего человек не мог.

Огонь заревел, Морозко бросил Васе мешок из кожи зайца, а сам пошел к белой

кобылице. Вася поймала мешок рефлекторно, пошатнулась: он был тяжелее, чем выглядел.

Она развязала его и увидела яблоки, каштаны, сыр и буханку черного хлеба. Она чуть не

завопила от радости.

Морозко вернулся под ель и увидел, как она разбивает орехи ножом, жадно

вытаскивает ядра грязными пальцами.

– Вот, – сказал он натянуто.

Она вскинула голову. Большой очищенный заяц свисал с его изящных пальцев.

– Спасибо! – вежливо воскликнула Вася. Она схватила тушку, нанизала и повесила

над костром. Соловей любопытно заглянул под ель, обиженно посмотрел на нее при виде

жарящегося мяса и пропал. Вася не обратила внимания, она жарила хлеб, пока ждала мясо.

Хлеб потемнел, и она грызла его горячим, сыр стекал по его бокам. До этого она не

ощущала голод, ведь почти умирала, но теперь тело напомнило ей, что горячая еда в

Чудово была давно, а холодные дни превратили ее в кожу да кости. Она голодала.

Когда Вася смогла отдышаться, облизывая крошки с пальцев, заяц был почти готов,

и Морозко удивленно смотрел на нее.

– От холода возникает голод, – объяснила она без надобности, ощущая себя бодрее,

чем до этого.

– Знаю, – ответил он.

– Как ты убил зайца? – спросила она, крутя мясо жирными руками. Почти готово. –

На нем нет следов.

Огонь плясал в его хрустальных глазах.

– Я заморозил его сердце.

Вася поежилась и больше не спрашивала.

Он не говорил, пока она ела мясо. Она села и еще раз поблагодарила, хоть и

добавила:

– Если бы ты хотел меня спасти, можно было сделать это до того, как я оказалась при

смерти.

– Ты все еще хочешь путешествовать, Василиса Петровна? – он ответил только этим.

Вася подумала о лучнике, свисте стрелы, грязи на коже, холоде, ужасе заболеть в

одиночестве в глуши. Она подумала о закатах и золотых башнях, о мире, не ограниченном

деревней и лесом.

– Да, – сказала она.

– Хорошо, – Морозко помрачнел. – Наелась?

– Да.

– Вставай. Я научу тебя сражаться ножом.

Она уставилась на него.

– От болезни слух пропал? – рявкнул он. – На ноги. Хочешь путешествовать, лучше

уметь защищаться. Нож не отразит стрелы, но порой он полезен. Я не буду все время

бегать по миру, спасая тебя от глупости.

Она неуверенно встала. Он потянулся наверх, сорвал сосульку с ветки. Лед стал

мягче, менял форму в его руке.

Вася голодно смотрела, желая тоже творить чудеса.

В его пальцах сосулька стала длинным кинжалом, твердым и идеальным. Клинок

был изо льда, рукоять – хрустальной. Холодное бледное оружие.

Морозко протянул его ей.

– Но… я не… – лепетала она, глядя на сияющий кинжал. Девочки не трогали оружие,

кроме ножа на кухне или топорика для дров. И нож изо льда…

– Теперь да, – сказал он. – Путница, – огромный голубой лес был тихим, как церковь

под луной, черные деревья поднимались к небу, сливаясь с тучами.

Вася подумала о братьях, как они учились владеть луком или мечом, и ей было

странно ощущать себя такой.

– Держать нужно вот так, – сказал Морозко. Его пальцы накрыли ее, поправляя

хватку. Его ладонь была ледяной. Она вздрогнула.

Он отпустил ее и отошел, лицо не изменилось. Кристаллы льда блестели в его

темных волосах, похожий нож лежал в его ладони.

Вася сглотнула, во рту пересохло. Кинжал тянул руку к земле. Лед не был таким

тяжелым.

– Вот так, – сказал Морозко.

В следующий миг она сплевывала снег, руку жгло, кинжал не было видно.

Она искала осколки, уверенная, что он разбился. Но он лежал целым, невинный и

опасный, отражал свет огня.

Вася осторожно схватила его, как он показал ей, и попробовала снова.

Она пробовала много раз за долгую ночь, на следующий день и следующую ночь. Он

показывал, как повернуть другое лезвие своим, как ударить кого–то внезапно разными

способами.

Она была быстрой, как выяснилось, легко двигалась, но у нее не было силы воина.

Она быстро уставала. Морозко был беспощаден, он двигался как ветер, его клинок

попадал всюду без усилий.

– Где ты научился? – охнула она, подув на ноющие пальцы от падения. – Или сразу

знал?

Он не ответил, а протянул руку. Вася поднялась сама.

– Научился? – тогда сказал он. В его голосе была горечь? – Как? Я был таким, я не

менялся. Люди давно представили меч в моей руке. Боги пропадают, но не меняются.

Попробуй снова.

Вася подняла кинжал и молчала.

Первой ночью они остановились, когда рука Васи задрожала, и клинок выпал из

онемевших пальцев. Она склонилась, задыхаясь, тело болело. Лес трещал во тьме за

светом костра.

Морозко взглянул на костер, и огонь стал выше, заревел. Вася благодарно

опустилась на ветки и грела ладони.

– Ты научишь меня и магии? – спросила она. – Делать огонь взглядом?

Огонь вспыхнул, бросив резкие тени на лицо Морозко.

– Нет магии.

– Но ты…

– Что–то есть или его нет, Вася, – перебил он. – Если ты что–то хочешь, значит, у

тебя этого нет, значит, ты не веришь, что оно там, и его там не будет. Огонь или есть, или

нет. То, что ты зовешь магией, просто запрет миру быть не таким, как ты желаешь.

Ее уставшая голова не понимала это. Она нахмурилась.

– Но делать мир таким, как хочешь, не для юных, – добавил он. – Они хотят слишком

многого.

– Откуда ты знаешь, чего я хочу? – не удержалась она.

– Потому что, – процедил он, – я значительно старше тебя.

– Ты бессмертный, – отметила она. – Ты ничего не хочешь?

Он затих, а потом сказал:

– Согрелась? Попробуем снова.

* * *

Четвертой ночью, когда Вася сидела с синяками у костра, и больно было так, что она

не могла даже устроиться на спальном мешке и уснуть, она сказала:

– У меня есть вопрос.

Ее кинжал лежал на его колене, он водил ладонями по клинку. Краем глаза она

замечала кристаллы льда, что следовали за его пальцами, делая лезвие гладким.

– Говори, – ответил он, не подняв взгляд. – Какой?

– Ты забрал моего отца, да? Я видела, как ты уехал с ним, когда Медведь…

Руки Морозко застыли. Выражение лица настойчиво намекало ей замолчать и идти

спать. Но она не могла. Она столько думала об этом одинокими ночами в седле, когда

холод не давал уснуть.

– Ты так делаешь каждый раз? – спросила она. – Для всех, кто умирает на Руси?

Забираешь мертвых на лошади и увозишь?

– Да… и нет, – он продумывал слова. – Я отчасти присутствую, но… это как дыхание.

Ты дышишь, но не осознаешь каждый вдох.

– Ты осознавал, – едко спросила Вася, – когда мой отец умер?

Тонкая морщинка пролегла меж его бровями.

– Больше обычного, – ответил он. – Но это потому, что я – мое думающее я – было

неподалеку, и потому что…

Он резко замолчал.

– Что? – спросила девушка.

– Ничего. Я был неподалеку, и все.

Вася прищурилась.

– Ты не должен был забирать его. Ты мог его спасти.

– Он умер, чтобы защитить тебя, – сказал Морозко. – Он этого хотел. И он был рад

уйти. Он скучал по твоей матери. Даже твой брат знал это.

– Тебе все равно, да? – рявкнула Вася. Это было проблемой: не смерть отца, а

безразличие демона холода. – Думаю, ты и над моей матерью стоял, чтобы забрать ее у

нас, а потом увез моего отца. Однажды и Алеша окажется в твоем седле, а там и я. И для

тебя это просто, как дыхание!

– Ты злишься на меня, Василиса Петровна? – его голос был с долей удивления, хоть

приглушенного, как падающий снег. – Думаешь, смерти не было бы, если бы я не вел

людей во тьму? Но я стар, мир был еще старее до моего первого восхода луны.

Вася, к своему ужасу, обнаружила, что у нее льются слезы. Она отвернулась,

заплакала в ладони, скорбя по родителям, няне, дому и детству. Он все у нее забрал. Или

не он? Он был причиной или вестником? Она ненавидела его. Мечтала о нем. Не важно.

Так можно было ненавидеть или желать небо, и это ей не нравилось больше всего.

Соловей заглянул под ель.

«Ты в порядке, Вася?» – осведомился он с тревогой.

Она попыталась кивнуть, но лишь беспомощно дернула головой, лицо было в

ладонях.

Соловей тряхнул гривой.

«Ты это сделал, – сказал он Морозко, прижав уши. – Исправляй!».

Он вздохнул, она услышала его шаги, он обошел костер и опустился перед ней. Вася

не смотрела на него. Через миг он нежно убрал пальцы от ее мокрого лица.

Вася пыталась хмуриться, смаргивая слезы. Что он скажет? Ее горе он не поймет, он

бессмертный. Но…

– Прости, – сказал он, удивив ее.

Она кивнула, сглотнув, и сказала:

– Я так устала…

Он кивнул.

– Знаю. Но ты смелая, Вася, – он замешкался, а потом склонился и нежно поцеловал

ее в губы.

Она ощутила вкус зимы: дым, сосна и жуткий холод. А потом и тепло, и миг

сладости.

Но миг прошел, и он отодвинулся. Они мгновение вдыхали дыхание друг друга.

– Не переживай, Василиса Петровна, – сказал он, встал и покинул кольцо света.

Вася не пошла за ним. Она была ошеломлена, все болело, пылало, и ей было страшно.

Она хотела пойти за ним, конечно. Потребовать, чтобы он объяснился. Но уснула с

ледяным кинжалом в руке, помня лишь перед этим вкус хвои на губах.

* * *

«Что теперь?» – спросила кобылица у Морозко, когда он вернулся позже. Они стояли

у костра под елью. Свет углей трепетал на лице Васи, она спала рядом с дремлющим

Соловьем. Жеребец пробрался под ель и лежал рядом с ней, как гончая.

– Не знаю, – прошептал Морозко.

Кобылица толкнула его, словно жеребенка.

«Ты должен рассказать ей, – заявила она. – Рассказать всю историю о ведьмах,

сапфировом талисмане и лошадях у моря. Она достаточно мудрая, она имеет право знать.

Иначе ты лишь играешь с ней. Ты давно был королем зимы, что вертел сердцами девушек,

как хотел»

– Разве я все еще не король зимы? – спросил Морозко. – Это я должен делать:

откупиться золотом и чудесами и отправить ее домой. И я все еще это делаю.

«Если бы ты мог отправить ее домой, – сухо сказала кобылица, – и она стала милым

воспоминанием. Но ты здесь. Вмешиваешься. Если попробуешь отослать Васю домой, она

не уйдет. Ты не управляешь ею».

– Не важно, – резко сказал он. – Это… последний раз, – он не посмотрел на Васю

снова. – Она сделала своим домом дорогу, это теперь ее дело, не мое. Она жива, и я

оставлю ее с сапфиром и памятью на всю жизнь. Когда она умрет, я передам его другой. И

все.

Кобылица не ответила, скептически фыркнула во тьме.

9

Дым

Когда Вася проснулась утром, Морозко и кобылица пропали. Его словно тут не было,

словно это приснилось ей, но следы от копыт остались, как и сияющий кинжал рядом с

новым седлом и пухлыми сумками. Кинжал теперь не напоминал лед, металл был

бледным, он был в кожаных ножнах с серебром. Вася села и хмуро посмотрела на это.

«Он сказал тренироваться, – Соловей понюхал ее волосы. – И что кинжал не будет

застревать в ножнах на морозе. И что люди с оружием умирают быстрее, так что лучше не

носить кинжал открыто».

Вася подумала о руках Морозко, исправляющих ее хватку. Она подумала о его губах.

Ее кожа покраснела, она вдруг разозлилась, что он поцеловал ее, оставил дары и бросил

без слов.

Соловей не сочувствовал, а фыркал и вскидывал голову, желая бежать. Вася хмуро

нашла хлеб и медовуху в сумке, съела и бросила снег на костер (который быстро потух,

продержавшись так долго), закрепила мешки на седле и забралась на Соловья.

Версты летели без проблем, и у Васи были дни пути, чтобы набраться сил, чтобы

помнить – и пытаться забыть. Но утром, когда солнце озарило верхушки, Соловей

вскинул голову и шарахнулся. Вася вздрогнула и сказала:

– Что! – а потом увидела тело.

Он был крупным, но теперь его борода была в инее, открытые глаза смотрели,

замерзшие и пустые. Он лежал на окровавленном снегу.

Вася с неохотой спустилась на землю. Подавив тошноту, она поняла, от чего умер

мужчина: удар меча или топора по месту, где шея соединялась с плечом, и это рассекло

его до ребер. Она подавляла отвращение.

Вася коснулась его окоченевшей руки. Следы сапог вели к нему, он бежал до конца.

Но где были его убийцы? Вася склонилась над следами мертвеца. Новый снег сделал

их размытыми. Соловей шел за ней, нервно дыша.

Деревья резко закончились, и они оказались на краю полей. И посреди полей была

сожженная деревня.

Васе снова стало плохо. Деревня напоминала ее: избы и сараи, бани, деревянные

ступеньки и поля. Но эти дома стали дымящимися руинами. Забор лежал на боку, как

раненый олень. Дым катился над лесом. Вася вдохнула, прижав к лицу рукав. Она

слышала вой.

«Те, кто это сделал, ушли», – сказал Соловей.

«Он не так давно», – подумала Вася. Огоньки еще мерцали в деревне, не успев

погаснуть. Выжившие скованно двигались, словно готовые присоединиться к груде

мертвых перед развалинами маленькой церкви. Было слишком холодно, чтобы тела

начали пахнуть. Кровь застыла на их ранах, они смотрели, раскрыв рты, на ясное небо.

Живые не поднимали взгляды.

В тени избы женщина с темными косами сидела рядом с мертвым. Ее ладони

сжимались, как засохшие листья, тело обмякло, хотя она не плакала.

Что–то в волосах женщины, черных на худой спине, заставило Васю вспомнить. И

она слезла с Соловья раньше, чем подумала об этом.

Женщина поднялась, и, конечно, это была не сестра Васи. Это была незнакомка.

Крестьянка со следами холодных дней на лице. Кровь была на ее ладонях, она явно

пыталась заткнуть смертельную рану. Грязный нож появился в ее руке, она прижалась

спиной к стене. Ее голос клокотал в горле.

– Твои товарищи уже ушли, – сказала на Васе. – У нас больше ничего нет. Один из

нас умрет раньше, чем ты меня коснешься.

– Я… нет, – пролепетала жалобно Вася. – Я не из тех, кто это сделал. Я просто

путник.

Женщина не опустила нож.

– Кто ты?

– М–меня зовут Вася, – осторожно сказала девушка, ведь Вася мог быть

сокращением и Василия. – Можете сказать, что тут произошло?

Яростный смех женщины пронзил уши Васи.

– Откуда ты, что не знаешь? Татары пришли.

– Эй, ты, – сказал жестокий голос. – Кто ты?

Вася оглянулась. Старый мужик шагал к ней, широкий и бледный за бородой. Его

костяшки были в крови, он сжимал окровавленную косу. Появились другие, обходя

горящие места. Они держали грубое оружие, топоры и охотничьи ножи, у многих на

лицах была кровь.

– Кто ты? – закричали они, подходя все ближе. – Всадник, – сказал один. –

Отставший. Мальчишка. Убейте его.

Вася, не думая, бросилась к Соловью. Жеребец разбежался и перепрыгнул головы

ближайших жителей, они упали на окровавленный снег, ругаясь. Конь приземлился легко,

как листочек, и побежал бы от развалин в лес, но Вася впилась костями в его спину,

заставив его остановиться. Соловей замер, готовый бежать.

Вася повернулась к кольцу испуганных и злых лиц.

– Я не хочу вреда, – сказала она, сердце колотилось. – Я лишь путник. Я один.

– Откуда ты? – спросил один из жителей.

– Из леса, – Вася почти не соврала. – Что тут произошло?

Пауза была полна горя. А потом заговорила женщина с черными волосами:

– Бандиты. Они принесли огонь, стрелы и сталь. Они пришли за нашими девочками.

– Девочками? Они их забрали? – осведомилась Вася. – Куда?

– Забрали троих, – с горечью сказал мужчина. – Маленьких. Так происходит с начала

зимы в деревнях в этих края. Они приходят, сжигают, что хотят, а потом забирают детей,

– он махнул на лес. – Всегда девочек. У Рады, – он указал на черноволосую женщину, –

украли дочь, а мужа убили в бою. У нее теперь никого нет.

– Они забрали мою Катю, – Рада сжала окровавленные руки. – Я говорила мужу не

биться, ведь я не могу потерять обоих. Но они потащили нашу девочку, и он не

вытерпел… – она затихла.

Слова заполнили рот Васи, но они не помогли бы.

– Мне жаль, – сказала она. – Я… – она дрожала. Вдруг Вася коснулась бока Соловья,

и конь помчался прочь. За ней звучали крики, но она не оглядывалась. Соловей

перемахнул через сломанный забор и скрылся среди деревьев.

Конь понял ее мысль раньше, чем она ее озвучила.

«Мы же не идем туда?».

– Нет.

«Я хотел бы, чтобы ты научилась сражаться, а потом лезла к ним», – сказал

недовольно конь. Белое кольцо показалось вокруг его глаза. Но он не возражал, когда она

повела его к мертвецу, что лежал в лесу.

– Я попытаюсь помочь, – сказала Вася. – Богатыри ездят по миру, спасают дев.

Почему я не могу? – она говорила смелее, чем ощущала. Ее ледяной кинжал казался

большой ответственностью, ножны прижимались к спине. Она подумала о родителях,

няне, людях, которых она не смогла спасти.

Конь не ответил. Лес был тихим под беспечным солнцем. Их дыхание было громким

в тишине.

– Нет, я не буду биться, – сказала она. – Меня убьют, и Морозко будет прав. Я не

могу этого допустить. Мы проберемся, Соловей, как девочки, что воруют печенье, – она

старалась говорить храбро, но все в ней дрожало.

Она опустилась на землю рядом с мертвецом, стала искать следы. Но ничто не

показывало, куда ушли напавшие.

– Бандиты не призраки, – растерянно сказала Вася Соловью. – Кто не оставляет

следы?

Конь в тревоге тряхнул хвостом, но молчал.

Вася размышляла.

– Идем, – сказала она. – Нужно вернуться в деревню.

Солнце миновало зенит. Деревья у забора отбрасывали длинные тени на развалины

изб, плохо скрывая ужас. Соловей замер на краю леса.

– Жди меня здесь, – сказала Вася. – Если я позову, сразу приходи. Сбивай людей,

если надо. Я не хочу умирать из–за их страха.

Конь ткнулся носом в ее ладонь.

Деревня была тихой. Люди ушли к церкви, там собирались разжечь погребальный

костер. Вася держалась тени, прошла мимо забора и прижалась к стене дома Рады.

Женщины не было видно, следы показывали, что ее мужа унесли.

Вася сжала губы и скользнула в дом. Свинья в углу запищала, и ее сердце чуть не

остановилось.

– Тихо, – сказала она ей.

Свинья смотрела на нее глазками–бусинами.

Вася прошла к печи. Глупая идея, но других не было. В ее руке было немного

холодного хлеба.

– Я тебя вижу, – сказала она тихо в холодную печь. – Я не из твоего народа, но я

принесла тебе хлеб.

Тишина. Печь была тихой, дом был неподвижным, ведь его хозяина убили, а ребенка

похитили.

Вася стиснула зубы. С чего домовому приходить на ее зов? Может, она поступала

глупо.

А потом на глубине что–то пошевелилось, из печи высунулось маленькое существо в

саже и волосах. Пальцы–прутики прижались к камню, оно завизжало:

– Прочь! Это мой дом.

Вася была рада видеть домового, видеть его плотным, не таким призрачным, как

банник до этого. Она осторожно опустила хлеб на кирпичи перед печью.

– Разбитый дом, – сказала она.

Слезы выступили на глазах домового, он сел в печи с облачком пепла.

– Я пытался сказать им, – сообщил он. – Я кричал прошлой ночью: «Смерть.

Смерть!». Но они слышали только ветер.

– Я пойду за ребенком Рады, – сказала Вася. – Я хочу ее вернуть. Но я не знаю, как

найти ее. Следов нет, – она повернула голову, слушая, нет ли шагов снаружи. – Хозяин, –

сказала она домовому. – Няня говорила мне, что если семья покидает дом, домовой идет с

ними, если его правильно попросят. Девочка не может попросить, и я прошу за нее. Вы

знаете, куда ее забрали? Поможете найти ее?

Домовой молчал, посасывая тонкие пальцы.

«Надежды мало», – подумала Вася.

– Возьми уголек, – сказал домой, голос стал мягче. – Возьми и иди на свет. Если

вернешь мою Катю, мой вид будет в долгу.

Вася выдохнула, удивляясь успеху.

– Я постараюсь, – она пошарила в печи рукой в варежке и вытащила кусок холодного

черного дерева. – Света нет, – она с сомнением осмотрела его.

Домовой ничего не сказал, он пропал в печи. Свинья снова запищала, Вася слышала

слабо голоса из другого конца деревни, хруст шагов по снегу. Она бросилась к двери,

спотыкаясь о кривые доски. Снаружи был вечер, полный скрывающих теней.

На другой стороне горел погребальный костер: маяк в угасающем свете. С дымом

поднимался вой, люди горевали по умершим.

– Бог вас сохранит, – шепнула Вася, выбежала за дверь в лес, где ждал Соловей.

Уголек домового все еще был серым. Вася забралась за Соловья и смотрела на него.

– Мы попробуем разные направления и проверим, – сказала она.

Темнело. Конь недовольно прижимал уши, но пошел вдоль деревни.

Вася смотрела на холодный уголек в руке. Это…?

– Погоди, Соловей.

Конь застыл. Уголек в руке Васи был светло красным. Она была уверена.

– Туда, – шепнула она.

Шаг. Другой. Стоп. Уголек пылал ярче и жарче. Вася была рада толстой варежке.

– Прямо, – сказала Вася.

Они шли все быстрее, почти бежали, Вася была уверена в направлении. Ночь была

ясной, луна – почти полной, но было холодно. Вася не думала об этом. Она дула на руки,

куталась в кафтан и шла решительно на свет.

Она спросила:

– Ты сможешь нести меня и троих детей?

Соловей тряхнул гривой.

«Если они небольшие, – ответил он. – Но, даже если я смогу, что будешь делать ты?

Бандиты поймут, куда мы ушли. Как помешать им последовать за тобой?».

– Не знаю, – призналась Вася. – Сначала найдем их.

Уголек горел все ярче во тьме. Он стал обжигать ее варежку, и Вася думала

зачерпнуть снега, чтобы спасти руку, но Соловей застыл.

Огонь мерцал меж деревьев.

Вася сглотнула, во рту пересохло. Она выронила уголек, коснулась шеи коня.

– Тихо, – шепнула она, надеясь, что звучит смелее, чем ощущает себя.

Уши коня дрогнули.

Вася оставила Соловья среди деревьев. Она двигалась по лесу осторожно, добралась

до края света. Двенадцать мужчин сидело кругом и болтало. Вася подумала, что с ее

ушами что–то не то. А потом она поняла, что они говорят на чужом языке, что она

слышит впервые.

Связанные пленники были среди них. Украденная курица жарилась на костре,

передавали шкуру. Мужчины были в тяжелых шубах, отложили шлемы с шипами.

Кожаные шапки с мехом покрывали их головы, их ухоженное оружие лежало под рукой.

Вася вдохнула, размышляя. Они казались обычными, но что за бандиты не оставляли

следов? Они могли быть опаснее, чем выглядели.

«Безнадежно», – подумала Вася. Их было много. Как она представляла…? Ее зубы

впились в нижнюю губу.

Три ребенка сидели у костра, грязные и испуганные. Старше всех была девочка лет

тринадцати, младшая была маленькой, ее щеки были в слезах. Они жались для тепла, но

даже из кустов Вася видела, что они дрожат.

За кольцом света покачивались во тьме деревья. Вдали выл волк.

Вася беззвучно ушла от света и вернулась к Соловью. Жеребец уткнулся головой в ее

грудь. Как увести детей от костра? Где–то снова завыл волк. Соловей поднял голову,

слушал вопли, а Вася поразилась красоте его мускулистой шеи, изящной головы и темных

глаз. И ей в голову пришла дикая идея. Она задержала дыхание, но не мешкала.

– Хорошо, – она не дышала от страха и волнения. – Есть план. Идем к тому тису.

Соловей пошел за ней к старому кривому тису, что рос недалеко от тропы. Вася по

пути шептала ему на ухо.

* * *

Мужчины ели украденную курицу, девочки устало жались друг к другу. Вася

вернулась на место в кустах. Она пригнулась, задержала дыхание.

Соловей без седла выскочил на свет. Мышцы двигались на спине жеребца, он был

огромным.

Мужчины вскочили на ноги.

Жеребец прошел ближе к огню, насторожив уши. Вася надеялась, что бандиты решат,

что он – приз боярина, сорвавшийся с привязи.

Соловей вскинул голову, играя роль. Он посмотрел на других лошадей. Кобылица

позвала его. Он буркнул в ответ.

Один из бандитов держал кусок хлеба в руке. Он медленно склонился, взял веревку,

издавал звуки, направившись к жеребцу. Другие встали так, чтобы зверь не сбежал.

Вася подавила смех. Взгляды мужчин были зачарованными, как у мальчишек весной.

Соловей был робким, как дева. Мужчина дважды почти ловил его веревкой, но Соловей

отступал. Немного, не давая им надежды.

Конь медленно уводил мужчин от костра, от пленниц, от их лошадей.

Вася решилась, бесшумно прокралась к лошадям. Она скользнула среди них, шепча

утешения, скрываясь между их тел. Старшая кобылица тревожно слушала гостью.

– Погоди, – прошептала Вася.

Она ударила ножом по колу. Два взмаха, и лошади были свободны. Вася бросилась к

деревьям и изобразила вой волка.

Соловей с остальными встал на дыбы, вопя от страха. Лагерь стал бурей испуганных

зверей. Вася вопила, как волчица, Соловей бросился бежать. Многие лошади устремились

за ним, другие последовали с неохотой. Они пропали в лесу, лагерь был в хаосе. Тот, что

выглядел как лидер, вопил, чтобы его было слышно в шуме.

Он рявкнул слово, и все затихли. Вася лежала на снегу, прячась в кустах и тенях,

задержав дыхание. Она утащила кол в хаосе, спряталась в лесу. Следы лошадей

перекрыли ее следы, и она надеялась, что никто не задумается, как лошади так легко

убежали.

Лидер отдавал приказы. Мужчины послушно бурчали, хотя один был явно недоволен.

Через пять минут лагерь опустел, было проще, чем Вася представляла.

«Они были самоуверенны, – подумала она. – Ведь не оставили следов».

Один из мужчин – недовольный – получил приказ остаться с пленницами. Он хмуро

сел на бревно.

Вася вытерла потные ладони о кафтан и крепче сжала кинжал. Желудок был комком

льда. Она старалась не думать, что будет, если там был страж.

Она вспомнила пустое от горя лицо Рады и стиснула зубы.

Одинокий бандит сидел на бревне спиной к ней, бросал шишки в костер. Вася

подкралась к нему.

Старшая из пленниц увидела ее. Глаза девочки расширились, но Вася прижала палец

к губам, девочка подавила вопль. Три шага, два… Не думая, Вася погрузила острый

кинжал во впадинку у основания черепа часового.

«Здесь, – говорил Морозко, касаясь ледяным пальцем ее шеи. – Проще, чем

перерезать горло, если лезвие хорошее».

Это было просто. Ее кинжал скользил легко. Бандит дернулся и обмяк, кровь текла

из раны в шее. Вася выдернула кинжал, бросила его, прижав ладонь ко рту. Она дрожала.

«Это было просто, – подумала она. – Это было…».

На миг тень в черном плаще накрыла труп, Вася моргнула, и на снегу было лишь

тело, а три испуганных ребенка глазели на нее. Ведущая рука была в крови. Вася

отвернулась, ее стошнило на примятый снег. Она четыре раза вдохнула, вытерла рот и

встала, ощущая горечь.

«Это было просто».

– Все хорошо, – сказала Вася детям, ее голос хрипел. – Я заберу вас домой. Минутку.

Мужчины бросили луки у костра. Вася порадовалась своему топорику, разбила их

оружие, как хворост. Она испортила все, что видела, порвала их мешки, бросила

содержимое в лесу. Она забросала костер снегом и погрузила поляну во тьму.

Она опустилась рядом с детьми. Маленькая девочка плакала. Вася могла лишь

представлять, как выглядела, в капюшоне и в свете луны.

Девочки застонали при виде окровавленного ножа Васи.

– Нет, – сказала Вася, стараясь не пугать их.– Я перережу веревки, – она легко

вспорола путы на руках старшей, – а потом мы с конем заберем вас домой. Ты Катя? –

сказала она старше. – Твоя мама ждет тебя.

Катя замешкалась, а потом сказала маленькой, не сводя взгляда с Васи.

– Все хорошо, Аннушка. Думаю, он хочет помочь нам.

Малышка молчала, но замерла, когда Вася перерезала веревку на ее маленьких

ручках. Когда они были свободны, Вася встала и спрятала кинжал.

– Идемте, – сказала она. – Мой конь ждет.

Без слов Катя взяла Аннушку. Вася схватила другую девочку. Они побежали в лес.

Девочки были неуклюжими от усталости. В глубине леса бандиты звали лошадей.

Тропа к тису была длиннее, чем Вася помнила. Они не могли идти быстро из–за

снега. Ее нервы натянулись, она ждала, что мужчина вот–вот вылетит из–за деревьев или

придет в лагерь и поднимет тревогу.

Они шагали, тяжело дыша. Они не туда свернули? Руки Васи болели. Луна

опустилась к верхушкам, жуткие тени падали на снег.

Вдруг они услышали хруст. Девочки сжались в густой тени.

Тяжелые шаги. Даже Катя всхлипывала.

– Тихо, – сказала Вася. – Не шевелитесь.

Большое существо вышло из–за кустов, и они закричали.

– Нет, – обрадовалась Вася. – Нет, это мой конь. Это Соловей, – она прошла к коню,

сняла варежку и запустила дрожащие пальцы в его гриву.

– Он прибегал в лагерь, – медленно сказала Катя.

– Да, – Вася гладила шею Соловья. – Так мы вас освободили, – ее рукам вернулось

немного тепла, пока они были в его гриве.

Крохотная Аннушка едва доставала до колена Соловья, пошатнулась, и Катя

попыталась поймать ее.

– Волшебный конь серебристо–золотой, – заявила неожиданно Аннушка, уперев

руки в бока. Она окинула Соловья взглядом. – Он не может быть волшебным.

– Нет? – тихо спросила Вася.

– Нет, – заявила Аннушка, но протянула дрожащую ручку.

– Аннушка! – охнула Катя. – Он...

Соловей опустил голову, дружелюбно склонив уши.

Аннушка отпрянула с большими глазами. Голова Соловья была почти с нее

размером. Конь не двигался, и она робко похлопала пальцами его бархатный нос.

– Смотри, Катя, – прошептала она. – Я ему нравлюсь. Хоть он и не волшебный.

Вася опустилась рядом с девочкой.

– В сказке о Василисе Прекрасной есть волшебный черный конь, страж ночи, что

служит Бабе Яге, – сказала она. – Может, и мой конь волшебный. Хотите покататься?

Аннушка молчала, но другие девочки осмелели и выбрались на свет луны. Вася

нашла свое седло и сумки и водрузила их на Соловья.

Но они услышали другие шаги, двух ног. И существо было не одно, и было слышно

лошадей. Волоски на шее Васи встали дыбом. Было темно, лишь немного светила луна.

«Скорее, Вася», – сказал Соловей.

Вася спешила застегнуть ремни. Девочки жались к коню, словно могли спрятаться в

его тени. Вася быстро закончила, крики мужчин звучали все ближе.

На миг горло Васи сдавила паника, она вспомнила прошлый отчаянный побег. Она

дрожащими руками подняла младших на Соловья. Голоса приближались. Она запрыгнула

за детьми и протянула руку Кате.

– Садись за мной, – сказала Вася. – Быстрее! И держись.

Катя сжала ее руку, подпрыгнула и оказалась за Васей. Катя еще лежала на животе

на крупе коня, когда капитан бандитов появился из тьмы. Его лицо было серым в свете

луны, он был на голой спине высокой кобылицы. В других обстоятельствах Вася

рассмеялась бы от его потрясенного и злого вида.

Татарин не подбирал слова, он погнал кобылицу вперед с кривым мечом в руке,

скаля зубы в гневе. Он закричал. Крики вокруг ответили ему. Меч главаря сверкал в свете

луны.

Соловей развернулся, как волк, и бросился прочь, избежав удара мечом. Вася

сжимала детей, склонилась, доверяя коню. Второй появился впереди, но конь сбил его, не

замедляясь. Они убежали во тьму.

Вася часто хвалила уверенную поступь Соловья, но этой ночью – особенно. Конь

несся галопом в темном лесу, не колеблясь. Преследование осталось позади. Вася снова

дышала.

Она заставила коня идти, чтобы они перевели дыхание.

– Забирайся под мой кафтан, Катюша, – сказала Вася старшей. Ты не должна

замерзнуть.

Катя забралась под одежду, прижалась к Васе, дрожа.

«Куда идти? Куда идти?» – Вася не знала, в какой стороне деревня. Тучи закрыли

звезды, и она запуталась, куда они убежали в темноте. Она спросила девочек, но они не

бывали так далеко от дома.

– Хорошо, – сказала Вася. – Мы будем бежать пару часов, и быстро, чтобы они нас

не поймали. А потом разведем костер. Завтра найдем вашу деревню.

Дети не возражали, их зубы стучали. Вася укутала младший в свой спальный мешок

и прижала к себе. Им с Соловьем было неудобно, но так они не замерзнут.

Она дала им выпить медовухи, немного хлеба, немного рыбы. Они ели, и стало

слышно тяжелые шаги копыт их кустов неподалеку.

– Соловей! – охнула Вася.

Конь не успел пошевелиться, черная лошадь вышла из–за деревьев с бледноволосым

существом со звездными глазами.

– Ты, – Вася слишком опешила, чтобы быть вежливой. – Сейчас?

– Рада встрече, – ответила спокойно Полуночница, словно они были на рынке. – Этот

лес в полночь – не место для девочек. Что вы делали?

Руки Кати дрожали на талии Васи.

– С кем ты говоришь? – прошептала она.

– Не бойся, – шепнула Вася, надеясь, что говорит правду. – Мы бежим от

преследования, – холодно добавила она. – Может, вы заметили.

Полуночница улыбалась.

– В мире перевелись воины? – спросила она. – Храбрецы? Уже девы исполняют

работу героев?

– Не было там героев, – процедила Вася. – Была лишь я. И Соловей, – ее сердце

билось быстро, как у зайца, она старалась уловить звуки преследования.

– Ты достаточно храбрая, – сказала Полуночница. Ее звездные глаза окинули Васю

взглядом, два огонька на тени ее кожи. – Что будешь делать теперь? Они умнее, чем ты

думаешь, всадники лорда Челубея, и их много.

«Лорда…?».

– Ехать до восхода, найти укрытие, развести костер. А утром вернуться в их деревню,

– сказала Вася. – Есть идеи лучше? И зачем вы здесь?

Полуночница опасно улыбалась.

– Меня послали, и я слушаюсь, – ее глаза хитро блестели. – Но я дам совет против

приказа. Езжайте прямо до рассвета, всегда на запад… – он указала. – Там будет помощь.

Вася смотрела на ее улыбку. Полуночница отбросила волосы, как облака, и легко

терпела ее взгляд.

– Я могу вам доверять? – спросила Вася.

– Нет, – сказала Полуночница, – но лучше вариантов у тебя нет, – сказала она громко

и с возмущением, словно ждала ответ леса.

Все было тихо, девочки испуганно дышали.

Вася вежливо поклонилась, как могла.

– Тогда спасибо.

– Быстрее, – сказала Полуночница. – И не оглядывайся.

Она и черный конь пропали, девочки остались одни.

– Что это было? – прошептала Катя. – Почему ты говорила с ночью?

– Не знаю, – честно и мрачно сказала Вася.

* * *

Они ехали на запад по звездам, как указала Полуночница, и Вася молилась, чтобы

это не был обман. Дуня не очень–то хвалила в сказках эту демонессу.

Ночь тянулась, ужасно холодная, несмотря на тучи. Вася кричала детям говорить,

двигаться, лишь бы не замерзнуть насмерть на спине Соловья.

Она была уверена, что день не наступит.

«Стоило развести костер, – подумала она. – Стоило…»

К рассвету она почти сдалась: небо светлело, наполненное снегом, но стало слышно

топот копыт. Юный бессмертный конь с четырьмя на спине не мог сравниться с умелыми

всадниками, что гнали всю ночь. Соловей ускорился, услышав копыта, прижав уши, но

даже он начинал уставать. Вася сжимала девочек и просила коня идти, но она почти

отчаялась.

Верхушки черных деревьев выделялись на фоне рассвета, и Соловей вдруг сказал:

«Я чую дым».

«Еще одна сгоревшая деревья, – сначала подумала Вася. – Или…», – спираль дыма

была едва заметной в небе, это не был черный дым разрушения. Убежище? Возможно.

Катя покачивалась за ее плечом, замерзшая. Вася знала, что нужно рискнуть.

– Туда, – сказала она коню.

Соловей ускорился. Над деревнями виднелась башня? Девочки обмякли в ее хватке.

Вася ощущала, что Катя соскальзывает.

– Держитесь, – сказала она им. Они прибыли к краю леса. Башня с колоколом, что

звенел зимним утром. Монастырь за стенами со стражей у ворот. Вася замешкалась, тень

леса осталась за спиной. Одна из девочек заскулила, как котенок на морозе, и это все

решило. Она сжала ногами Соловья, и конь помчался вперед. – Врата! Впустите! Они

идут! – закричала она.

– Кто ты, незнакомец? – ответила голова в капюшоне, выглянув со стены.

– Не важно! – кричала Вася. – Я забрала их из лагеря, – она указала на девочек, – и

теперь они злятся на меня. Если не впустите меня, заберите девочек. Или вы не люди

Бога?

Вторая голова, эта была со светлыми волосами и без тонзуры, выглянула рядом с

первой.

– Впустите их, – сказал мужчина после паузы.

Петли заскрипели, Вася собрала смелость и направила коня к бреши. Она оказалась в

широком пространстве, справа была церковь, домики и много людей.

Соловей застыл. Вася передала девочек, слезла сама.

– Дети замерзли, – тревожно сказала она. – Они напуганы. Их нужно в баню или на

печь. А потом покормить.

– Все будет, – сказал новый монах, шагая вперед. – Ты видел тех бандитов? Где…

Он застыл, словно врезался в стену. Вася просияла, ощутила настоящую радость.

– Саша! – закричала она, но он перебил.

– Матерь Божья, Вася, – сказал он с ужасом, и она замерла. – Что ты тут делаешь?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

10

Семья

Снег падал зимним утром. Дмитрий кричал на часового на лестнице за стеной.

– Ты их видишь? Хоть что–то? – люди князя спешно тушили костры, проверяли

оружие. Толпа собралась вокруг прибывшего, несколько женщин прибежало, вопя

вопросы. Их мужчины шли за ними, пялясь.

Саша едва замечал это. Бледное грязное создание перед ним не могло быть его

младшей сестрой. Нет. Его сестра Василиса должна уже быть замужем за товарищем отца.

Она была матерью с ребенком на руках. Она не каталась по дорогам Руси с бандитами за

спиной. Нет. Это был похожий на нее мальчик, а не Вася. Его сестра не стала бы высокой

и тощей, как борзая, не держалась бы с такой поразительной грацией. И как на ее лице

могли быть горе и смелость?

Саша смотрел в глаза прибывшего и знал, он знал, что не ошибся. Он никогда, даже

за тысячу лет, не забыл бы глаза сестры.

Ужас сменил шок. Она убежала с мужчиной? Что случилось в Лесной земле, что она

пришла сюда?

Заинтересованные жители подбирались ближе, не понимая, почему знаменитый

монах уставился на мальчишку и назвал его Васей.

– Вася… – начал Саша, забыв об окружении.

Вопль Дмитрия прервал его. Великий князь спустился со стены и перехватил Сергея,

бегущего к толпе.

– Отойдите, Христа ради. Вот ваш игумен.

Люди расступились. Дмитрий все еще рычал из–за нехватки сна, громкий и отчасти в

броне, но поддерживал рукой старого священника.

– Кто это? – осведомился князь, когда толпа расступилась. – Часовой ничего не

видит со стены, уверены…? – он замолчал, медленно глядя то на Сашу, то на Василису. –

Боже правый, – сказал великий князь. – Если убрать бороду, брат Александр, мальчик

будет таким же, как ты.

Саша не мог придумать, что сказать, он редко терял дар речи. Сергей переводил

хмурый взгляд с Саши на его сестру.

Вася заговорила первой:

– Эти девочки ехали всю ночь, – сказала она. – Они замерзли. Их нужно искупать и

накормить.

Дмитрий моргнул. Он не заметил трех бледных пугал, жмущихся к загадочному

мальчику.

– Конечно, – сказал святой Сергей. Он долго смотрел на Сашу и сказал. – Бог с вами,

дочери мои. Идемте со мной. Сюда.

Девочки прижались к спасителю еще сильнее, но Вася сказала:

– Катя, иди первой. Веди их. Вам нельзя оставаться снаружи.

Старшая девочка медленно кивнула. Младшие плакали от усталости, но позволили

увести себя к еде, купальне и кроватям.

Дмитрий скрестил руки.

– Ну, двоюродный брат? – сказал он Саше. – Кто это?

Некоторые жители ушли по делам, но несколько осталось и слушало. Около шести

монахов тоже приблизились.

– Ну? – повторил Дмитрий.

«Что я могу сказать? – думал Саша. – Дмитрий Иванович, это моя безумная сестра

Василиса, которая пришла туда, где женщине не пристало быть, нагло одетая как мужчина,

которая явно поступила наперекор отцу и убежала с возлюбленным. Это смелый

лягушонок, сестра, которую я любил».

Он не успел заговорить, она снова была первой:

– Меня зовут Василий Петрович, – четко сказала Вася. – Я – младший брат Саши,

был им, пока он не отдал себя Богу. Я много лет его не видел, – она посмотрела на Сашу,

не позволяя ему вмешаться. Ее голос был низким. Длинный кинжал висел в ножнах на

бедре, и она носила одежду мальчишки без смущения. Как давно она была в ней?

Саша сжал губы. Вася как мальчик решала проблему, что могла вызвать скандал, его

сестра была бы в опасности среди людей Дмитрия.

«Но это неправильно. Ольга разозлилась бы».

– Простите мое молчание, – сказал Саша Дмитрию Ивановичу, ответив на взгляд

сестры. – Я был удивлен своему брату здесь.

Плечи Васи расслабились. Саша ребенком знал, что она умнее. Теперь она спокойно

сказала:

– Не сильнее меня, брат, – она с любопытством посмотрела на Дмитрия. – Государь,

– сказала она. – Вы зовете моего брата двоюродным. Вы – Дмитрий Иванович, великий

князь Московский?

Дмитрий обрадовался, хоть и был немного растерян.

– Да, – сказал он. – Как твой младший брат оказался здесь, Саша?

– Удачно сложилось, – сказал Саша не очень радостно, глядя на сестру. – Вам

больше нечем заняться? – добавил он монахам и жителям, что стояли рядом и глазели.

Толпа начала расходиться, оглядываясь много раз.

Дмитрий не заметил, он хлопнул Васю по спине так, что она пошатнулась.

– Поверить не могу! – крикнул он Саше. – И тебя снаружи… преследовали? Но со

стен ничего видно не было.

Вася ответила после мига колебаний.

– Я не видел бандитов с прошлой ночи. Но на рассвете было слышно копыта, и я

решил найти убежище. Государь, вчера я прибыл в сгоревшую деревню…

– Мы тоже их видели, – сказал Дмитрий. – Хотя следов мародеров нет. Ты сказал…

девочки?

– Да, – к растущему ужасу брата, Вася продолжала. – Я нашел сгоревшую деревню

вчера утром, отыскал лагерь бандитов, потому что они схватили этих трех девочек. Я

забрал детей.

Глаза Дмитрия загорелись.

– Как ты нашел лагерь? Как вы выбрались живыми?

– Я увидел костер бандитов среди деревьев, – Вася избегала взгляда брата. Саша, к

его недовольству, отмечал сходство между двоюродным братом и его сестрой. У них

обоих была харизма, бездумный пыл, но не без очарования. – Я выдернул кол их лошадей,

спугнул их, – продолжила она. – Они побежали в лес за ними, я убил часового и забрал

девочек. Но мы с трудом сбежали.

Саша уехал из Лесной земли десять лет назад. Десять лет назад сестренка смотрела

ему вслед большими яростными глазами, не плакала, но была расстроена, стояла у ворот

деревни их отца.

«Десять лет», – мрачно подумал Саша. Прошло десять минут с их встречи, и он уже

хотел встряхнуть ее.

Дмитрий радовался.

– Ладно! – крикнул он. – Рад встрече, юный двоюродный брат! Найти их! Обмануть!

Так просто! Это больше, чем мы можем. Я выслушаю твою историю внимательно. Но не

сейчас. Бандиты следовали за тобой? Они могли развернуться, увидев монастырь. Мы

можем отследить их до лагеря. Помнишь путь?

– Немного, – неуверенно сказала Вася. – Но днем путь выглядит иначе.

– Ничего, – сказал Дмитрий. – Скорее, – он уже повернулся, отдавал приказы –

собрать людей, седлать лошадей, проверить мечи…

– Брату нужно отдохнуть, – процедил Саша. – Он ехал всю ночь, – Вася была ужасно

худой, под глазами пролегли темные тени. Он не пустит младшую сестру идти за

бандитами.

Вася заговорила снова, ее пыл поразил брата.

– Нет, – сказала она. – Мне не нужен отдых. Но… я бы поела немного каши, прошу,

если можно. И моему коню нужно сено… и ячменя. И теплой воды.

Конь стоял неподвижно, насторожив уши, его нос был на плече всадника. Саша не

заметил его, злясь на появление сестры. А теперь уставился. Их отец разводил хороших

лошадей, но Петру пришлось бы продать почти всех ради такого жеребца.

«Ее прогнала из дома беда, отец никогда бы…».

– Вася, – начал Саша.

Но Дмитрий обвил рукой худые плечи его сестры.

– У тебя такой конь, двоюродный брат! – сказал он. – Я не думал, что на севере

разводят таких хороших. Мы найдем тебе кашу и немного супа, как и зерно для коня. А

потом поедем.

В третий раз Вася заговорила, опередив потрясенного брата. Ее глаза стали

холодными и далекими, словно она вспоминала что–то жуткое. Она процедила:

– Да, Дмитрий Иванович, – сказала она. – Я быстро. Нам нужно найти бандитов.

* * *

Нервы Васи покалывало от быстрого побега, от шока из–за убийства, от потрясения

при виде брата. Ее нервы не выдерживали.

Она подумала на миг с черным юмором, что можно покричать, как делала мачеха.

Было проще буйствовать. Вася вспомнила, какой видела мачеху в конце, сжавшейся на

окровавленной земле, и она подавила тошноту. Она вспомнила, как нож пронзил легко

шею бандита, и Вася решила, что ее точно стошнит.

Ее голова кружилась. Она уже день не ела. Она пошатнулась, потянулась к Соловью,

но нашла брата, сжавшего его руку, словно меч.

– Не смей падать в обморок, – сказал он ей на ухо.

Соловей завопил, хрустя копытами по снегу, и раздался тревожный голос. Вася взяла

себя в руки. Монах приблизился к жеребцу с веревкой и добрым видом, но Соловей не

поддавался.

– Лучше пусть идет за нами, – выдавила Вася монаху. – Он привык ко мне. Он может

поесть сено у двери кухни, да?

Но монах смотрел не на коня. Он уставился на Васю, его потрясение было почти

смешным. Вася застыла.

– Родион, – быстро и четко сказал Саша. – Этот мальчик был моим братом, пока я не

отдал себя Богу. Василий Петрович. Ты встречал его на Лесной земле.

– Да, – прохрипел Родион. – Да, встречал, – когда Вася была девушкой. Родион

пристально смотрел на Сашу.

Саша едва заметно тряхнул головой.

– Я… принесу сено зверю, – выдавил Родион. – Брат Александр…

– Позже, – сказал Саша.

Родион ушел, много раз оглянувшись.

– Он встречал меня в Лесной земле, – выпалила Вася, когда Родион ушел. Она

быстро дышала. – Он…

– Будет молчать, пока не поговорит со мной, – ответил ее брат. Саша умел быть

властным как Дмитрий, хоть и был сдержаннее.

Вася посмотрела на него с благодарностью.

«Я не знала, как была одинока, – подумала она. – Но теперь уже не одинока».

– Идем, Вася, – сказал Саша. – Поспать не выйдет, но суп тебе поможет. Дмитрий

Иванович серьезен, когда говорит срочно выезжать. Ты не знаешь, что будет потом.

– Не впервые, – пылко отозвалась Вася.

Зимняя кухня монастыря была в дыму из печи, жар потрясал. Вася пересекла порог,

резко вдохнула и отпрянула. Было слишком жарко, слишком тесно и слишком людно.

– Можно поесть снаружи? – поспешила спросить она. – Не хочу оставлять Соловья.

И она подозревала, что в тепле и после того, как поест горячей еды на удобной

лавочке, она уже не сможет встать на ноги.

– Да, конечно, – Дмитрий неожиданно появился на пороге, как дух дома. – Пей суп,

стоя, мальчик, и в путь. Эй, вы! Миски моим двоюродным братьям. Мы спешим.

* * *

Вася сняла сумки с седла, пока они ждали, огляделась с потрясенным видом. Саша

признал, что сестра убедительно изображала мальчика, ее движения были плавными и

смелыми, без женской робости. Кожаный капюшон под шапкой скрывал ее волосы, и она

не выдавала себя ничем, кроме (как казалось нервному Саше) длинных ресниц. Саша

хотел, чтобы она смотрела вниз, но так она будет сильнее напоминать девушку.

Она убрала лед с морды коня, проверила его ноги, не меньше шести раз открыла рот,

но так и не заговорила. Потом появился новичок с супом, горячим хлебом и пирогом, и

шанс поговорить пропал.

Вася взяла еду обеими руками, терзала ее не как девушка. Ее конь доел сено, добыл

кусок хлеба, дул для этого в ее ухо теплым воздухом, пока она не рассмеялась и сдалась.

Она скормила ему хлеб, допила суп, бросая при этом резкие взгляды на стены и дома, на

башню с колоколом.

– Я не слышала колокола, пока не покинула дом, – сказала она Саше, уцепившись за

безопасную тему. Невысказанное светилось в ее глазах.

– У тебя будет много шансов, когда мы убьем бандитов, – сказал Дмитрий,

подслушав. Он прислонялся к стене кухни, разглядывая жеребца, но Саша думал, что он

оценивает Васю. Монах нервничал. Свои мысли Дмитрий скрывал за улыбкой и флягой

медовухи. Вино стекало, пока он пил, на его бороду.

Дмитрий Иванович не был терпеливым. Но великий князь бывал удивительно

спокойным: он без возражений ждал, пока Вася доест. Но как только она опустила миску,

князь улыбнулся хищно.

– Хватит прохлаждаться, мальчишка, – сказал он. – Пора в путь. Охотник станет

добычей. Нравится?

Вася кивнула, чуть побледнев, и отдала миску ждущему послушнику.

– Сумки…?

– В мою келью, – ответил Саша. – Послушник заберет их.

Дмитрий пошел, крича приказы, и мужчины уже шагали к воротам монастыря. Саша

пошел рядом с сестрой. Ее дыхание участилось при виде вооруженных людей. Он сказал

ей на ухо мрачно и тихо:

– Скажи правду, ты нашла этих бандитов? Сможешь найти еще раз?

Она кивнула.

– Тогда ты должна ехать с нами, – сказал Саша. – Больше может так не повезти. Но

ты будешь рядом со мной. Говори как можно меньше. Если думаешь геройствовать,

забудь. И ты мне все расскажешь, когда мы вернемся. Тебя не убьют, – он сделал паузу. –

Не ранят. Не поймают, – его снова ранила абсурдность этого, и он добавил почти с

мольбой. – Ради бога, Вася, как ты сюда попала?

– Ты звучишь как отец, – печально сказала Вася. Больше она сказать не смогла.

Дмитрий был уже на коне. Жеребец взволнованно рыл снег, вопил Соловью. Князь кричал.

– Давай, брат! Давай, Василий Петрович! В путь!

Вася дико рассмеялась.

– В путь, – отозвалась она, безумно улыбнулась Саше и сказала. – Мы не позволим

жечь деревни, – она с идеальной грацией запрыгнула на спину своего коня без скромности.

Соловей был без уздечки. Он встал на дыбы. Люди вокруг радостно завопили. Вася сидела,

как герой, бледная и с большими глазами.

Саша разрывался между недовольством и восхищением. Он пошел за своей лошадью.

Петли ворот замерзли, взвыли, а потом поддались. Дмитрий пришпорил коня. Вася

склонилась и последовала за ним.

* * *

Было сложно следовать по снегу, засыпавшему следы за пару часов. Но Вася вела их,

сосредоточенно хмурясь.

– Помню тот старый камень, ночью он напоминал пса, – говорила она. Или: – Вот те

сосны. Туда.

Дмитрий следовал за Васей с видом волка на охоте. Саша ехал за ним, следя за

сестрой.

Снег прилипал к животам коней, сыпался с вершин деревьев. Снег не шел, и солнце

выглянуло из–за туч, и девственный покров вокруг сиял. Бандитов все еще не было видно,

только следы Соловья, слабые, но заметные, как след из крошек. Вася вела их все дальше.

В полдень они выпили медовухи, не замедляясь.

Прошел час, другой. След становился слабее, а Вася – все неувереннее. Тут она ехала

в темноте, и следы успели почти пропасть. Но их все еще можно было различить.

Под вечер лес стал тоньше, и Вася замерла, огляделась.

– Мы близко, – сказала она. – Наверное. Туда.

Саша уже не видел следы, его сестра вспоминала путь по деревьям, что видела в

темноте. Саша был невольно впечатлен.

– Твой брат умен, – сказал Дмитрий Саше, задумчиво глядя на Васю. – Хорошо едет.

На хорошем коне. Зверь несся всю ночь, но легко несет мальчика сегодня. Хотя Василий

худой, слишком худой. Мы его откормим. Я хочу забрать его в Москву, – Дмитрий

прервался и повысил голос. – Василий Петрович…

Вася перебила его:

– Тут кто–то есть, – сказала она, напряженно слушая. Отовсюду подул холодный

ветер. – Кто–то…

Ветер стал завывать, но не скрыл свист стрелы или крик мужчины за ними. И вдруг

на них со всех сторон поехали крепкие мужчины на больших лошадях, клинки сияли в

свете низкого солнца.

– Засада! – крикнул Саша, Дмитрий взревел:

– В атаку! – лошади вставали на дыбы в спешке, падали стрелы. Ветер дул яростно,

для лучников это мешало, и Саша был рад их удаче. Иначе лучники их перебили бы.

Мужчины окружили великого князя. Никто не паниковал. Все были ветеранами,

прошли с Дмитрием много войн.

Густой лес мешал все видеть. Ветер выл. Бандиты с воплями неслись к людям

великого князя. Две группы столкнулись, и зазвенели мечи.

«Мечи? Дороговато для бандитов…».

Саша не успел подумать. Бандиты напали вплотную, вступили в бой, давя на группу

Дмитрия. Саша остановил удар копьем, разбил древко и сбил мужчину, что пытался убить

его. Туман встал на дыбы, ударил передними копытами, и еще трое на лошадях поменьше

отпрянули.

– Вася! – рявкнул Саша. – Уходи! Не… – но его невооруженная сестра оскалила зубы,

не смеясь, и держалась рядом с князем. Ее глаза стали холодными при виде бандитов. У

нее не было меча или копья, которыми она не умела пользоваться, она не доставала

кинжал, ведь не дотянулась бы им.

Нет, у нее был конь: оружие, стоящее пятерых людей. Вася держалась за его спину и

направляла зверя к новой жертве. Удары Соловья отправляли бандитов в полет, его

копыта разбивали их черепа. Девушка и конь держались близко к Дмитрию, отгоняли

бандитов весом жеребца. Лицо Васи было мертвенно–белым, губы были сжаты. Саша

защищал сестру сбоку, молился, чтобы она не упала с коня. В хаосе он точно увидел

белую лошадь рядом с темным жеребцом, и ее всадник не давал клинкам бандитов

попасть по девушке.

А потом Саша понял, что это было лишь облако снега.

Дмитрий размахивал топором, радостно ревя.

После первой волны сражение ожесточилось. Саша получил удар мечом по

предплечью, которое не чувствовал, и обезглавил ранившего его.

– Сколько там бандитов? – крикнула Вася, ее глаза блестели от страха и азарта. Конь

отбивался, сломал мужчине ногу, отбросил его лошадь в снег. Саша пронзил другого и

ногой выбил его из седла. Туман двигалась под ним.

Упал один из воинов Дмитрия, другой, и бой стал отчаянным.

– Вася! – рявкнул Саша. – Если я упаду, или великий князь, убегай. Вернись в

монастырь и не…

Вася не слушала. Большой конь защищал всадницу странным образом, и никто из

татар не мог приблизиться. Но один удар копьем мог сбить его. Они еще не смогли, но…

Вдруг Дмитрий крикнул. Группа людей вырвалась из леса, поднимая копытами

сильных лошадей окровавленный снег. То были не бандиты, а воины в ярких шлемах,

много воинов с копьями. Их вел высокий рыжеволосый мужчина.

Бандиты побледнели, глядя на прибывших, бросили оружие и убежали.

11

Не все рождаются сыновьями владык

– Рад встрече, Касьян Лютович! – крикнул Дмитрий. – Мы ждали вас раньше, – алое

пятно было на его щеке, засохло на светлой бороде. На его топоре была кровь, как и на

шее его коня. Его глаза сияли.

Касьян улыбнулся и спрятал меч в ножны.

– Прошу прощения, Дмитрий Иванович.

– В этот раз прощаю, – отозвался великий князь, и они рассмеялись. Из бандитов на

снегу остались только мертвые и сильно раненые, остальные убежали. Люди Касьяна уже

резали глотки раненым. Вася не смотрела, она сосредоточилась на руках, перевязывая

предплечье брата. Холодный ветер летал над поляной. Она точно слышала голос Морозко

перед появлением бандитов.

«Вася, – говорил он. – Вася», – а потом завыл ветер, и ветер отбил стрелы бандитов.

Вася даже думала, что видела белую кобылицу с демоном мороза на спине, отбивающим

клинки рядом с ней.

Но, может, она ошибалась.

Ветер утих. Тени деревьев сгустились. Вася повернула голову, он был там. Едва.

Черное, смутное и худое существо тихо ступило на поляну, глаза были жутко знакомыми.

Морозко замер под ее взглядом. Это не был демон мороза, это было его другое,

старое я, в черном плаще и с бледными тонкими пальцами. Он пришел за мертвыми.

Вдруг свет солнца стал приглушенным. Она ощущала его присутствие в крови на земле, в

холодном воздухе, старое, неподвижное и сильное.

Она глубоко вдохнула.

Он медленно склонил голову.

– Спасибо, – шепнула она в холодном воздухе, никто бы ее не услышал.

Но он услышал. Он нашел ее глаза, на миг он выглядел – почти – настоящим. А

потом отвернулся, и осталась лишь холодная тень.

Прикусив губу, Вася закончила перевязывать руку брата. Она оглянулась, Морозко

пропал. Мертвые лежали в своей крови, а солнце ярко сияло.

Заговорил ясный голос.

– Кто этот мальчик, – спросил Касьян, – так похожий на брата Александра?

– О, это наш юный герой, – сказал Дмитрий и позвал. – Вася!

Вася коснулась руки Саши и сказала:

– Это нужно промыть позже горячей водой и перевязать с медом, – она повернулась.

– Василий Петрович, – сказал Дмитрий, когда она приблизилась и поклонилась

мужчинам. Соловей тревожно следовал за ней. – Сын сестры моего отца. Это Касьян

Лютович. Вы победили сегодня оба.

– Но мы встречались, – сказал Касьян Васе. – Ты не сказал мне, что ты –

двоюродный брат великого князя, – от удивленного взгляда Дмитрия он добавил. – Я

встретил мальчика случайно на рынке неделю назад. Он выглядел знакомо – так похож на

брата. Зря ты мне не сказал, кем был, Василий Петрович. Я бы почетно отвел тебя в Лавру.

Касьян не смягчился с того дня в Чудово, но Вася, подавленная сильной усталостью,

ответила:

– Я убежал из дома и не хотел, чтобы весть быстро разошлась. Я вас не знал,

господин. И, – она хитро улыбнулась, почти пьяно, и не понимала, подступил к горлу

смешок или всхлип, – я прибыл вовремя. Да, Дмитрий Иванович?

Дмитрий рассмеялся.

– Точно. Мудрый мальчик. Мудрый, ведь только дураки доверяют, когда они одни в

пути. Идемте, я хочу, чтобы вы подружились.

– Как и я, – сказал Касьян, глядя ей в глаза.

Вася кивнула, ей хотелось, чтобы он не смотрел, она не понимала, почему он

разглядывает ее. Девушки молились бы за такой яркий цвет волос. Она спешно отвела

взгляд.

– Саша, ты в порядке? – крикнул Дмитрий.

Саша осматривал лошадь на царапины.

– Да, – коротко ответил он. – Хотя придется держать меч рукой для щита.

– Хорошо, – сказал Дмитрий. Его конь получил рану в бок, и он пересел на лошадь

одного из своих людей. – Нас ждет еще одна охота, Касьян Лютович. Бандитов нужно

загнать в логово, – Дмитрий склонился и отдал указания, кому нести раненых в Лавру.

Касьян сел на коня и окинул Васю взглядом.

– Осторожнее с мальчиком, брат Александр, – бодро сказал он. – Он цвета снега.

Саша хмуро посмотрел на Васю.

– Вернись с ранеными.

– Но я не ранен, – возразила Вася с логикой, что не убедила ее брата. – Я хочу

увидеть результат.

– Конечно, – заявил Дмитрий. – Брат Александр, не смущайте мальчика. Выпей, Вася,

и едем. Я хочу успеть к ужину.

Он дал ей флягу медовухи, и Вася выпила, радуясь теплу. Ветер стих, и мертвецы

лежали одни в снегу. Она отвела от них взгляд.

Соловей не был ранен, но голову поднимал, и взгляд его одичал от запаха крови.

– Идем, – Вася погладила его шею. – Мы не закончили.

«Мне это не нравится, – топнул Соловей. – Поедем в лес».

– Еще нет, – прошептала она. – Еще нет.

* * *

Дмитрий и Касьян ехали впереди: то один первый, то другой, то тихо говорили, то

молчали, словно проверяли хрупкое доверие. Саша ехал рядом с Соловьем и молчал. Он

придерживал пострадавшую руку.

Снег был притоптан убегавшими, весь в пятнах крови. Соловей притих, но не был

спокоен. Он озирался, почти бежал, шевеля ушами.

Они двигались не быстро, чтобы пощадить уставших лошадей, и день затянулся. Они

попадали то на поляну, то в тень, становилось все холоднее.

Наконец, воины Дмитрия наткнулись на одного раненого бандита.

– Где остальные? – осведомился великий князь, пока Касьян удерживал борющегося

мужчину в снегу.

Мужчина сказал что–то на своем языке с большими глазами.

– Саша, – сказал Дмитрий.

Саша слез с Тумана и заговорил, к удивлению Васи, на том же языке.

Мужчина безумно замотал головой и заговорил.

– Он говорит, у них лагерь севернее. Не больше версты отсюда, – сухо сказал Саша.

– За это, – сказал Дмитрий бандиту, отходя, – я убью тебя быстро. Вася, ты это

заслужил.

– Нет, Дмитрий Иванович, – выдавила Вася, когда Дмитрий протянул ей свое оружие

и указал на бандита в руках Касьяна. Она боялась, что ее стошнит, Соловей хотел бежать.

– Я не могу.

Бандит, похоже, уловил смысл слов, он склонил голову, губы двигались в молитве.

Он уже не был монстром, вором детей, он боялся и делал последние вдохи.

Саша встал и посерел от раны. Он вдохнул, но Касьян заговорил первым:

– Василий – тощий мальчишка, Дмитрий Иванович, – сказал он, сжимая пленника. –

Он может промазать, а люди сегодня уже сделали достаточно, чтобы еще слушать вопли

раненого, умирающего от неточного удара.

Вася сглотнула, ее вид убедил князя, потому что он недовольно пронзил горло

мужчины мечом. Он тут же встал, опустил плечи, вернул бодрое расположение, вытер

пятно крови и сказал:

– Ладно. Мы тебя откормим в Москве, Василий Петрович, и ты будешь пронзать

кабанов одним ударом.

* * *

Лагерь бандитов был маленьким и грубым. Хижины от холода, загоны для зверей, и

все. Ни огради, ни ямы. Бандиты не боялись атаки.

Не было шума или движения. Не было дыма костров, и вид был неподвижным,

мрачным и печальным.

Касьян плюнул:

– Ушли, похоже, Дмитрий Иванович. Те, что выжили.

– Везде обыщите, – сказал Дмитрий.

Его люди проверяли все хижины, искали среди грязи и тьмы, среди вони людских

жизней. Ненависть Васи улетала, оставалась лишь тошнота.

– Ничего, – сказал Дмитрий, когда обыскали последнее место. – Или мертвы, или

убежали.

– Бой был хорошим, государь, – сказал Касьян. Он снял шапку и провел рукой по

примятым волосам. – Не думаю, что они снова нас побеспокоят, – он вдруг повернулся к

Васе. – Откуда тревога, Василий Петрович?

– Мы не нашли их лидера, – сказала Вася. Она посмотрела на лагерь. – Того, кто

управлял ими в лесу, когда я забрал детей.

Касьян опешил.

– Каким был лидер?

Вася описала его.

– Я выглядывал его в бою и среди мертвых, – закончила она. – Я не забыл бы его

лицо. Но где он?

– Убежал, – заявил Касьян. – Потерялся в лесу и голоден, если еще не умер. Не

переживай, мальчик. Мы сожжем это место. Даже если капитан жив, так просто он уже по

глуши не побегает. Все кончено.

Вася медленно кивнула, не совсем соглашаясь, а потом сказала:

– А пленные? Куда их забрали?

Дмитрий приказал развести костры и разделить мясо.

– А что они? – спросил великий князь. – Мы убили бандитов, больше не будет

сожженных деревень.

– А украденные дети?

– А что они? Будь логичнее, – сказал Дмитрий. – Если девочек тут нет, они уже

мертвы или далеко. Я не могу бегать по чаще и искать крестьян.

Рот Васи раскрылся, чтобы зло ответить, но рука Касьяна тяжело легла на ее плечо.

Она прикусила язык и резко развернулась.

Дмитрий пошел прочь, отдавая приказы.

– Не трогайте меня, – рявкнула Вася.

– Я не хотел вреда, Василий Петрович, – сказал Касьян. Вечерние тени делали его

рыжие волосы темнее. – Лучше не злить князей. Есть другие способы. Но тут он прав.

– Нет, – сказала она. – Хороший правитель думает о народе.

Люди собирали все, что горело. Запах дыма разносился по лесу.

Касьян фыркнул. Его веселье заставляло ее ощущать себя Василисой Петровной, а не

юным героем Дмитрия, Василием.

– Вопрос, о каком народе, мальчик. Твой отец, наверное, тоже где–то лорд.

Она молчала.

– Дмитрий Иванович в ответе за души, которых в тысячу раз больше, – продолжал

Касьян. – Он не должен зря тратить силу людей. Тем девочкам не помочь. Не думай о

подвигах сегодня. Ты едва стоишь на ногах, выглядишь, как безумный призрак, – он

посмотрел на Соловья, возвышающегося за ее плечом. – И твой конь не лучше.

– Я в порядке, – холодно сказала Вася, выпрямляясь, хоть и в тревоге оглянулась на

Соловья. – Лучше украденных детей.

Касьян пожал плечами и посмотрел на тьму.

– Они могут быть рады в рабстве, – сказал он. – Те девочки будут хоть стоить монету,

это уже больше, чем для их семей. Думаешь, кто–то хочет девочку–подростка, еще один

голодный рот в феврале? Нет. Они лежат на печи и голодают. Некоторые умрут на пути на

рынок на юге, но их хотя бы могут добить, когда они не смогут идти. А сильные…

выживут. Красивую или умную может купить принц, и она будет жить богато в залитом

солнцем зале. Лучше, чем на грязном полу на Руси, Василий Петрович. Не все рождаются

сыновьями владык.

Голос великого князя нарушил тишину, что затянулась между ними.

– Отдыхайте, пока можете, – сказал Дмитрий своим людям. – С восходом луны

отправимся в путь.

* * *

Люди Дмитрия сожгли лагерь и вернулись в Лавру в темноте. Несмотря на время,

многие жители собрались в тени ворот монастыря. Они кричали всадникам:

– Благослови бог государя! – вопили они. – Александр Пересвет! Василий Петрович!

Вася слышала, как ее имя кричали с остальными, и даже в тумане усталости она

смотрела ехать с прямой спиной.

– Оставьте лошадей, – сказал им Родион. – За ними присмотрят, – юный священник

не смотрел на Васю. – Баня растоплена, – добавил он тревожно.

Дмитрий и Касьян слезли с лошадей, беспечно шутя. Их мужчины последовали

примеру. Вася занялась Соловьем, чтобы никто не задумался, почему она не пошла

мыться со всеми.

Отца Сергея нигде не было. Вася чистила коня и увидела, как Саша пошел искать его.

* * *

В Лавре было две купальни. Они грели одну для жизни. В другой уже вымыли и

перевязали погибших в бою днем, там Саша и нашел Сергея.

– Святой отец, – сказал Саша, войдя во тьму купальни. В упорядоченном мире воды

и тепла люди Руси рождались и попадали туда, умирая.

– Бог благословит тебя, – Сергей обнял его. На миг Саша снова был мальчиком, он

прижался лицом к хрупкому плечу священника.

– У нас получилось, – сказал Саша, собравшись. – С божьей помощью.

– Получилось, – повторил Сергей, глядя на лица мертвых. Он медленно начертил

крест. – Благодаря этим братьям.

Старые глаза посмотрели в глаза ученика.

– Да, – сказал Саша, отвечая на тихий вопрос. – Она моя сестра, Василиса. Но она

вела себя храбро сегодня.

Сергей фыркнул.

– Конечно. Только мальчишки и дураки думают, что мужчины храбрее. Мы не

рожаем детей. Но вы с ней выбрали опасный путь.

– Я не вижу безопаснее, – сказал Саша. – Но больше сражений не будет. И будет

скандал, если ее раскроют, а некоторые люди Дмитрия радостно используют ее темной

ночью, узнав ее секрет.

– Возможно, – тяжко сказал Сергей. – Но Дмитрий так верит в тебя. Он не будет рад

обману.

Саша молчал. Сергей вздохнул.

– Делай, что должен, я за тебя помолюсь, – игумен поцеловал Сашу в обе щеки. –

Родион ведь знает? Я с ним поговорю. Теперь иди. Живым ты нужен больше, чем

мертвым. И их сложнее утешить.

* * *

Тьма превратила святые земли Лавры в языческие, полные теней и странных голосов.

Колокол прозвонил повечерье, и даже он не мог отогнать темное ощущение после боя или

тревожные мысли Саши.

Вне бани люди усеивали снег: жители пали там, оставшись воле Бога. Женщина у

купальни рыдала, раскрыв рот.

– У меня была лишь одна, – шептала она. – Одна, первенец, сокровище. И вы не

нашли ее? Ни следа, господин?

Вася, что поразительно, была там, еще стояла. Она стояла, как призрак, слабая перед

горем женщины.

– Ваша дочь в безопасности, – ответила Вася. – Она с Богом.

Женщина прижала руки к лицу. Вася с болью посмотрела на брата.

Рука Саши болела.

– Идемте, – сказал он женщине. – Идемте в церковь. Помолимся за вашу дочь.

Попросим Богоматерь, заботящуюся обо всех, принять вашу дочь как свою.

Женщина подняла голову, глаза были в слезах, лицо было опухшим и в пятнах.

– Александр Пересвет. – прошептала она, голос прерывался от слез.

Он медленно перекрестил ее.

Он долго с ней молился, как и с другими, кто пришел за утешением, молился, пока

все не утихло. Он считал своим долгом бороться за христиан и разбираться с

последствиями.

Вася оставалась в церкви до последнего. Она тоже молилась, но не вслух. Когда они

ушли, рассвет был близко. Луна скрылась, и Лавру озарял свет звезд.

– Ты можешь спать? – спросил ее Саша.

Она тряхнула головой. Он видел таких воинов раньше, что перегнули с усталостью,

не могли потом уснуть. Так было, когда он убил первого.

– В моей келье есть койка, – сказал он. – Если не можешь спать, мы отблагодарим

Бога, и ты расскажешь, как оказалась здесь.

Она кивнула. Их ноги хрустели по снегу, они бок о бок шли по монастырю. Вася

набралась сил.

– Я еще никогда не была так рада, как когда узнала тебя, брат, – тихо сказала она по

пути. – Прочти, что не смогла показать это раньше.

– Я тоже был рад тебя видеть, лягушонок, – ответил он.

Она замерла, словно пораженная. Вдруг она бросилась к нему, и он сжал рыдающую

сестру.

– Саша, – сказала она. – Саша, я так скучала.

– Тише, – он неловко гладил ее спину. – Тише.

Через миг она взяла себя в руки.

– Не похоже на смелого брата Василия, да? – сказала она, вытирая нос. Они пошли

снова. – Почему ты не вернулся?

– Не важно, – ответил Саша. – Что ты делала в пути? Где взяла коня? Ты убежала из

дома? От мужа? Правду, сестра.

Они пришли к его келье, неуютной в свете луны, маленькой хижине среди других.

Он открыл дверь и зажег свечу.

Расправив плечи, она сказала:

– Отец мертв.

Саша застыл, свеча была в его руке. Он обещал вернуться домой, став священником,

но не сделал этого. Не успел.

– Ты мне не сын, – сказал Петр в гневе, уходя.

«Отец».

– Когда? – осведомился Саша, голос звучал странно даже для него. – Как?

– Медведь убил его.

Он не мог прочитать ее лицо в темноте.

– Заходи, – сказал Саша. – Расскажи все по порядку. Все.

* * *

Это не было правдой, конечно. Не могло быть. Вася любила брата, скучала по нему,

но не знала этого широкоплечего монаха с тонзурой и черной бородой. И она рассказала

часть истории.

Она рассказала, как светловолосый священник запугал народ Лесной земли. Какой

холодной была зима, как был пожар. Рассказала, посмеиваясь, как к ней приходили

свататься, но уехали ни с чем, и как их отец захотел отослать ее в монастырь. Она

рассказала о смерти няни (не сказав, что было потом), о медведе. Она сказала, что

Соловей был из коней отца, но Саша явно не поверил. Она не рассказала, что мачеха

отправила ее искать подснежники зимой, или о домике в роще, как и не поведала о демоне

мороза, холодном, своенравном и порой нежном.

Она закончила и замолчала. Саша хмурился. Она отвечала таким же взглядом.

– Нет, отец не пошел бы в лес, если бы не я, – прошептала она. – Это была я, брат.

– Потому ты убежала? – спросил Саша. Его голос (любимый, почти забытый) был

ровным, лицо – спокойными, и она не знала, что он думает. – Потому что убила отца?

Она вздрогнула и опустила голову.

– Да. Это. И люди… боялись, что я – ведьма. Священник сказал им бояться ведьм, и

они послушали. Отец уже не защитил бы меня, и я убежала.

Саша молчал. Она не видела его лица, а потом выпалила:

– Ради Бога, скажи что–нибудь!

Он вздохнул.

– Ты ведьма, Вася?

Ее язык стал тяжелым, смерти мужчин все еще отдавались дрожью в ее теле. В ней

не осталось лжи, выдумок.

– Не знаю, братишка, – сказала она. – Я даже не знаю, какие ведьмы. Но я никому не

хотела зла.

После паузы он сказал:

– Не думаю, что ты поступила верно, Вася. Греховно женщине так одеваться, и ты

зря перечила отцу.

Он снова замолчал. Васе казалось, что он думает о том, как сам перечил отцу.

– Но, – медленно добавил он, – ты была смелой, далеко забралась. Я не виню тебя,

дитя. Правда.

Слезы подступили к горлу, но она сглотнула их.

– Давай, – сказал Саша. – Попытайся уснуть, Вася. Ты поедешь с нами в Москву. Оля

скажет, что с тобой сделать.

«Оля», – Вася взбодрилась. Она увидит Олю. Она помнила добрые руки и смех

сестры.

Вася сидела напротив брата на койке рядом с глиняной печью. Саша развел огонь, и

комната медленно нагревалась. Вдруг Вася захотела укутаться в меха и уснуть.

Но она задала последний вопрос:

– Отец любил тебя. Он хотел, чтобы ты вернулся. Ты обещал мне вернуться. Почему

не сделал этого?

Ответа не было. Он занялся огнем, может, не услышал. Но для Васи тишина казалась

густой от сожалений брата, что он не высказал.

* * *

Она спала, и сон был зимой, был болезнью. Во сне снова умирали люди, кричали или

терпели, их внутренности были темными камнями на снегу. Фигура в черном плаще

стояла рядом, спокойная, знающая, отмечающая смерти.

Но в этот раз знакомый жуткий голос заговорил в ее ухо:

– Бедный король зимы пытается сохранить порядок. Но поле боя – мое царство, он

приходит лишь собрать, что осталось.

Вася развернулась, за ее плечом лениво улыбался одноглазый Медведь.

– Здравствуй, – сказал он. – Нравится моя работа?

– Нет, – охнула она. – Нет…

Она побежала, безумно скользя на снегу, спотыкаясь на ровном месте, падая в

бесконечную белизну. Она не знала, кричит или нет.

– Вася, – сказал голос.

Рука поймала ее и остановила падение. Она знала форму ладони с длинными

пальцами, с цепкими пальцами. Она подумала:

«Он пришел за мной. Мой черед», – и начала извиваться.

– Вася, – сказал он ей в ухо. – Вася, – в том голосе была жестокость, зимний ветер и

старый свет луны. И грубая нотка нежности.

«Нет, – подумала она. – Нет, не нужно добра ко мне».

Но, хоть она так думала, пыл угас. Она не знала, спит или нет, прижалась лицом к

его плечу и разрыдалась.

Во сне рука робко обвила ее, и его ладонь прижалась к ее голове. Ее слезы сочились

ядом из раны от воспоминаний. Она притихла и подняла голову.

Они стояли вместе в тесном пространстве, озаренном луной, деревья спали вокруг.

Тут не было Медведя, он был скован и далеко. Мороз сделал воздух серебряным. Она

спала? Морозко был частью ночи, его ноги были босыми, его бледные глаза были

встревоженными. Живой мир колоколов и икон, меняющихся времен года казался сном, а

демон холода – настоящим.

– Я сплю? – спросила она.

– Да, – сказал он.

– Ты правда здесь?

Он промолчал.

– Сегодня… сегодня я видела… – пролепетала она. – И ты…

Он вздохнул, деревья дрогнули.

– Я знаю, что ты видела, – сказал он.

Ее ладони сжимались и разжимались.

– Ты был там? Только ради мертвых?

Он молчал. Она отпрянула.

– Они хотят взять меня в Москву, – сказала она.

– Ты хочешь туда?

Она кивнула.

– Я хочу увидеть сестру. Хочу узнать лучше брата. Но я не могу все время быть

мальчиком, и я не хочу быть девочкой в Москве. Они найдут мне мужа.

Он молчал мгновение, но глаза потемнели.

– Москва полна церквей. Много церквей. Я не могу… черти уже не так сильны в

Москве.

Она скрестила руки на груди, отступив.

– Это важно? Я не буду там вечно. И я не прошу твоей помощи.

– Да, – согласился он. – Не просишь.

– Ночью под елью… – начала она. Снег падал вокруг них туманом.

Морозко собрался и улыбнулся. Это была улыбка зимнего короля, старая, светлая и

незнакомая. Глубокие чувства пропали с его лица.

– Ну, безумная? – спросил он. – Что спросишь? Или ты боишься?

– Я не боюсь, – ощетинилась Вася.

Это было и правдой, и ложью. Сапфир грел ее под одеждой, сиял, хоть она не видела.

– Я не боюсь, – повторила она.

Его дыхание холодило ее щеку. Она осмелилась мечтать, что не проснется. Она

сжала его плащ и притянула его ближе.

Она снова удивила его. Он задержал дыхание. Он поймал ее руку, но не отцепил от

плаща.

– Почему ты здесь? – спросила она.

На миг ей показалось, что он не ответит, но он робко сказал:

– Я услышал, как ты плакала.

– Я… ты… ты не можешь все время приходить ко мне, – сказала она. – Спасать

меня? Бросать с тремя детьми в темноте? Спасать снова? Чего ты хочешь? И как…

поцеловать и уйти… я не… она не могла подобрать слова, но пальцы говорили за нее,

впивались в сияющий мех его плаща. – Ты бессмертный, и, может, для тебя я мала, –

яростно сказала она. – Но моя жизнь – не твоя игра.

Он сдавил ее руку в ответ, на грани боли. А потом отцепил ее пальцы по одному. Но

не отпустил. На миг он прожег ее глаза взглядом, так горели его глаза.

Ветер тряхнул древние деревья.

– Ты права. Больше никогда, – просто сказал он, и это снова звучало как обещание. –

Прощай.

«Нет, – подумала она. – Не так…».

Но он ушел.

12

Василий Храбрый

Колокола звонили утреню, и Вася проснулась, ошеломленная снами. Тяжелые одеяла

душили ее. Как создание в ловушке, Вася быстро вскочила на ноги, и утренний холод

привел ее в чувство.

Она вышла из домика Саши в шапке и капюшоне, желая искупаться. Все вокруг

кипело активностью. Мужчины и женщины бегали, кричали, спорили – собирались, как

она поняла. Опасность прекратилась, крестьяне собирались домой. Куриц собрали в

ящики, коров согнали в стадо, детей шлепали, огни тушили.

Конечно, они шли домой. Бандитов прогнали. Их убили, да? Вася отогнала мысль о

пропавшем капитане.

Она пыталась выбрать, нужно ли ей сильнее позавтракать или облегчиться, когда

прибежала Катя, бледная и со сбившимся платком.

– Тише, – Вася поймала ее раньше, чем девушки упали в снег. – Рано еще бегать,

Катюша. Ты чудище увидала?

Катя густо покраснела, шмыгая носом.

– Простите, я вас искала, – охнула она. – Прошу, господин… Василий Петрович.

– Что такое? – встревожилась Вася. – Что случилось?

Катя тряхнула головой, сглотнув.

– Мужчина… Игорь… Игорь Михайлович… попросил меня выйти за него.

Вася окинула Катю взглядом. Девочка была скорее ошеломлена, чем напугана.

– Да? – осторожно спросила Вася. – А кто такой Игорь Михайлович?

– Он кузнец… в кузне, – лепетала Катя. – Он и его мать были… добры ко мне и

девочками… и сегодня он сказал мне, то любит меня и… о! – она закрыла лицо руками.

– И, – ответила Вася, – ты хочешь выйти за него?

Катя точно не ожидала от сына боярина, Василия Петровича, такой мягкий вопрос.

Девушка раскрывала рот, как рыба на суше. А потом сказала слабым голоском:

– Он мне нравится. Или нравился. Но утром он спросил, и… я не знаю, что сказать…

– она была на грани слез.

Вася нахмурилась. Катя увидела, сглотнула слезы и сдавленно закончила:

– Я… хотела бы помолвку с ним. Наверное. Позже. Весной. Но я хочу домой к

матери, ее совет, и чтобы свадьба прошла как должна. Я обещала Аннушке и Леночке

отвести их домой. Но я не могу отвести их одна, так что не знаю, что делать…

Вася отметила с раздражением, что не может больше терпеть слезы Кати, как было и

с ее младшей сестрой. Что бы сделал Василий Петрович?

– Я поговорю с ним насчет тебя, – сказала тихо Вася. – А потом отведу вас домой, –

она задумалась на миг. – Я и мой брат, монах, – Вася надеялась, что присутствие Саши

убедит маму Кати.

Катя замерла.

– Да? Просто… Да?

– Честное слово, – заявила Вася. – А теперь мне нужно позавтракать.

* * *

Вася нашла отдаленный туалет, быстро использовала его в страхе и поспешила к

трапезной. Она шла увереннее, чем себя ощущала. Длинная низкая комната была

относительно тихой, Дмитрий и Касьян ели хлеб, макая его во что–то горячее. Вася

учуяла запахи и сглотнула.

– Вася! – завопил Дмитрий при виде нее. – Садись и поешь. Нам нужно послушать

службу, поблагодарить бога за победу, а потом… Москва!

– Слышал крестьян утром? – спросил у нее Касьян, пока она получала миску. – Они

зовут тебя Василием Храбрым, говорят, что ты избавил их всех от дьяволов.

Вася чуть не подавилась супом.

Дмитрий, смеясь, похлопал ее между лопаток.

– Ты это заслужил! – воскликнул он. – Напасть на лагерь бандитов, сражаться на том

коне… хотя тебе нужно научиться владеть копьем, Вася, и скоро ты будешь легендой, как

твой брат.

– Господь с вами, – Саша услышал это. Он шел, сунув ладони в рукава, как монах.

Он ходил рано молиться с братьями. А теперь он строго сказал. – Надеюсь, нет. Василий

Храбрый. Тяжелое имя для такого юного создания, – но его серые глаза сияли. Вася

поняла, что он может невольно радоваться, хоть они и рисковали с обманом. Она точно

это ощущала, и это немного удивляло. Опасность в каждом ее слове среди этих великих

людей была вином в ее венах, водой в жаркой стране.

«Может, – подумала она, – потому Саша и оставил дом. Не ради бога, не чтобы

ранить отца, а потому что хотел сюрпризов на каждом углу, и он не получил бы этого в

Лесной земле», – она удивленно смотрела на брата.

А потом сделала глоток супа и сказала:

– Мне нужно вернуть трех девочек в их деревне перед Москвой. Я обещал.

Дмитрий фыркнул, выпил залпом пива.

– Зачем? Люди будут идти сегодня, девочки могут пойти с ними. Не нужно зря

беспокоиться.

Вася промолчала.

Дмитрий резко улыбнулся, прочитав ее лицо.

– Нет? Ты выглядишь как твой брат, когда он что–то задумал и остается вежливым.

Ты хочешь старшую девочку – как ее там? Не надо смущаться, Саша, сколько тебе было

лет, когда ты начал заигрывать с крестьянками? Я в долгу перед тобой, Вася. Я могу

позволить тебе поиграть в героя перед красивой девочкой. Все равно недалеко ехать. Ешь.

Мы поедем завтра.

* * *

В ночь перед тем, как покинуть Лавру, брат Александр постучал в дверь наставника.

– Заходи, – сказал Сергей.

Саша вошел и увидел старого игумена сидящим у печи и глядящим на огонь.

Нетронутая чашка стояла рядом с ним, краюшку хлеба чуть погрызли крысы.

– Святой отец, – сказал Саша, наступив на хвост крысы, торчащий из–под кровати.

Он схватил зверька, сломал ему шею и выбросил в снег снаружи.

– Господь с тобой, – улыбнулся Сергей.

Саша пересек комнату и опустился на колени у ног игумена.

– Мой отец мертв, – сказал он без церемоний.

Сергей вздохнул.

– Бог упокоит его душу, – сказал он, начертив крест. – Не знаю, что произошло, что

твоя сестра отправилась в глушь.

Саша молчал.

– Расскажи, сын мой, – сказал Сергей.

Саша медленно повторил историю Вася, глядя все время на огонь. Когда он закончил,

Сергей хмурился.

– Я стар, – сказал он. – И, может, голова меня подводит. Но…

– Это все маловероятно, – закончил Саша. – Я не могу из нее выведать больше. Но

Петр Владимирович никогда бы…

Сергей сел прямее на стуле.

– Зови его отцом, сын мой. Бог не будет оскорблен, как и я. Петр был хорошим

человеком. Я редко видел, как кто–то так горюет от расставания с сыном, но он не сказал

мне ни одного злого слова после этого. И он не казался мне дураком. Что ты собираешься

делать со своей сестрой?

Саша сидел у ног наставника, как мальчик, обвив руками колени. Огонь стер часть

следов войны, пути и долгой одинокой молитвы. Саша вздохнул.

– Заберу ее в Москву. Что еще? Моя сестра Ольга может тихо забрать ее в терем, и

Василий Петрович пропадет. Может, Вася расскажет мне правду по пути.

– Дмитрию это не понравится, если он узнает, – сказал Сергей. – И если твоя… если

Вася откажется скрыться?

Саша вскинул голову, хмурясь. Снаружи было тихо, кроме одного голоса монаха,

который пел. Жители ушли, кроме трех девочек, которые отправятся завтра с отрядом

Дмитрия.

– Она похожа на тебя, как сестра, – продолжил Сергей. – Я сразу это увидел. Ты бы

ушел тихо в терем? После дорог, спасения девочек и боя с бандитами?

Саша рассмеялся от представленного.

– Она – девочка, – сказал он. – Это другое.

Сергей вскинул бровь.

– Все мы дети Бога, – отметил он.

Саша хмурился и молчал. А потом сменил тему:

– Что вы думаете насчет слов Васи… о главаре бандитов, которого мы не нашли?

– Или он мертв, или нет, – сказал Сергей. – Если он мертв, его душу упокоит Бог.

Если нет, мы это узнаем, – спокойно говорил священник, но его глаза сияли в свете огня.

Сергей умудрялся многое слышать в своем отдаленном монастыре. До своей смерти

святой Алексей хотел, чтобы Сергей был его преемником, митрополитом Москвы.

– Я прошу отправить Родиона в Москву, если будет весть о главаре бандитов, когда

мы уедем, – сказал робко Саша. – И…

Сергей улыбнулся. У него было всего четыре зуба.

– А теперь тебе интересно, кто этот рыжеволосый господин, с которым подружился

юный Дмитрий Иванович?

– Да, батюшка, – сказал Саша. Он сел на ладони, вспомнил о ране и отдернул руку,

кряхтя от боли. – Я никогда не слышал о Касьяне Лютовиче. Я долго путешествовал по

Руси. И тут он выезжает из–за деревьев, огромный и в чудной одежде, с его чудными

конями.

– Как и я, – задумчиво сказал Сергей. – А я должен был.

Они понимающе переглянулись.

– Я поспрашиваю, – сказал Сергей. – И я пришлю Родиона с новостями. А пока будь

осторожен. Откуда бы он ни был, Касьян умеет думать.

– Человек может думать и не делать зла, – сказал Саша.

– Может, – сказал Сергей. – В любом случае, я устал. Бог с тобой, сын мой.

Позаботься о сестре и пылком двоюродном брате.

Саша взглянул на Сергея.

– Постараюсь. Они до ужаса похожи в некоторых делах. Может, мне стоит

отказаться от мира и остаться здесь, как священник в глуши.

– Стоит, конечно. Это обрадует бога, – сказал Сергей. – Я просил бы тебя, если бы

думал, что смогу убедить. А теперь иди. Я устал.

Саша поцеловал руку наставника и ушел.

13

Девушка, сдержавшая обещание

Два дня ушло на путь к деревне девочек. Вася усадила их на Соловья. Порой она

ехала с ними, чаще шла рядом с конем или ехала на лошадях Дмитрия. В лагере Вася

сказала девочкам:

– Не уходите из виду. Будьте рядом со мной или моим братом, – она сделала паузу, –

или Соловьем, – конь стал яростнее после боя, как мальчик, узнавший кровь.

Они ели у костра в первую ночь, Вася подняла голову и увидела, как Катя на бревне

напротив плачет навзрыд.

Вася опешила.

– Что такое? – спросила она. – Скучаешь по маме? Еще пару дней, Катюша.

У большого костра, неподалеку, мужчины толкались локтями, и ее брат выглядел

строго, что означало, что он раздражен.

– Нет… я услышала шутки мужчин, – слабым голосом сказала Катя. – Они сказали,

что ты хочешь разделить со мной постель, – она всхлипнула, давясь. – Что такой была

цена за спасение и путь домой. Я… понимаю, но мне жаль, государь. Я напугана.

Вася охнула, поймала себя на этом, проглотила похлебку и сказала:

– Матерь божья, – мужчины смеялись.

Катя опустила взгляд, сомкнув колени.

Вася огляделась, села рядом с девушкой и отвернула ее от мужчин у костра.

– Идем, – тихо сказала она. – Ты была храброй, а теперь решила сдаться

переживаниям? Я не обещал, что ты будешь в безопасности? – она замерла и не знала, что

дернуло ее добавить. – И мы совсем не трофеи.

Катя вскинула голову.

– Мы? – выдохнула она, скользнула взглядом по телу Васи, бесформенному в мехах,

а потом с вопросом посмотрела на ее лицо.

Вася едва заметно улыбнулась, прижала палец к губам и сказала:

– Давайте спать. Дети устали.

Они уснули, довольные, вчетвером под кафтаном Вася и на спальном мешке,

младшие девочки ворочались между старшими.

* * *

На третий – последний – день они вчетвером ехали на Соловье, как при побеге от

меча главаря бандитов. Вася держала Аннушку и Леночку перед собой, а Катя сидела

сзади и обнимала талию Васи.

У деревни Катя шепнула:

– Какое твое настоящее имя?

Вася застыла, и Соловей вскинул голову, младшие девочки пискнули.

– Прошу, – добавила уклончиво Катя, когда конь успокоился. – Я не хочу навредить,

но хочу правильно молиться за тебя.

Вася вздохнула.

– Это правда Вася, – сказала она. – Василиса Петровна. Но это большой секрет.

Катя молчала. Остальные всадники были чуть впереди. Когда их прикрыли деревья,

Вася сунула руку в сумку на седле и вытащила горсть серебра, которую она спрятала в

рукаве девочки.

Катя зашипела:

– Ты… подкупаешь меня за молчание? Я жизнью обязана.

– Нет, – испугалась Вася. – Нет. Не смотри на меня так. Это твое приданое, как и

малышек. Береги, вдруг понадобится. Купишь хорошую ткань или корову.

Катя долго молчала. Когда Вася развернулась и подтолкнула Соловья догонять

остальных, Катя заговорила тихо в ее ухо:

– Я сберегу это, Василиса Петровна, – сказала Катя. – И секрет сберегу. И я буду

любить тебя вечно.

Вася сжала руку девочки.

Они выехали из–за деревьев, деревня девочек раскинулась перед ними, крыши сияли

в свете зимнего солнца. Люди уже убирали худшие развалины. Дым поднимался из целых

труб, черный вид разрухи пропал.

Одна голова в платке поднялась на звук копыт. Другая, третья. Крики пронзили утро,

и руки Кати напряглись. А потом кто–то крикнул:

– Эй, тихо… Посмотрите на коней. Это не бандиты.

Люди выбежали из домов, суетясь и пялясь.

– Вася! – крикнул Дмитрий. – Езжай рядом со мной, мальчик.

Вася держала Соловья в конце отряда, но теперь улыбалась.

– Держись, – сказала она Кате. Сжав младших крепче, она погнала Соловья. И конь

радостно понесся галопом.

Остаток пути до деревни Кати Василиса Петровна и великий князь Москвы мчались

галопом бок о бок. Крики становились все громче, пока всадники приближались, а потом

женщина, одиноко стоящая в стороне, крикнула:

– Аннушка! – кони перепрыгнули не до конца убранные обломки забора, и их

окружили.

Соловей замер, двух младших передали в руки рыдающих женщин.

Всадников благодарили, слышались крики и молитвы, вопли:

– Дмитрий Иванович! – и – Александр Пересвет!

– Василий Храбрый, – сказала Катя жителям деревни. – Он спас всех нас.

Жители завопили громче. Вася нахмурилась, а Катя улыбнулась. А потом девочка

застыла. Одна женщина не вышла к толпе. Она стояла одна, едва заметная в тени избы.

– Мама, – выдохнула Катя, и ее голос послал заряд боли по Васе. Катя сползла с бока

Соловья и побежала.

Женщина раскрыла объятия и поймала в них дочь. Вася не смотрела. Было больно.

Она посмотрела на дверь избы. На пороге стоял маленький крепкий домовой, с янтарными

глазами, пальцами–прутиками и улыбкой на лице, покрытом сажей.

Она увидела его лишь на миг. Потом толпа приблизилась, и домовой пропал. Но

Вася думала, что увидела ручку, поднятую в приветствии.

14

Город между рек

– Что ж, – радостно сказал Дмитрий, когда лес скрыл деревню Кати, и они поехали

по ровному снегу. – Ты сыграл героя, Вася, все хорошо. Но хватит играть, нам нужно

спешить, – пауза. – Думаю, твой конь со мной согласен.

Соловей брыкался, радуясь солнцу после недели снега, радуясь, что с него сняли вес

троих человек.

– Согласен, – выдохнула Вася. – Бешеный, – добавила она коню недовольно. – Ты

можешь хоть пытаться идти?

Соловей соизволил послушаться и теперь подпрыгивал и вскидывал ноги, пока Вася

не склонилась, чтобы заглянуть хмуро в не кающийся глаз.

– Что же такое, – сказала она, Дмитрий смеялся.

Они ехали дотемна в тот день, двигаясь все быстрее с течением недели. Мужчины

ели хлеб в темноте, выезжали с первыми лучами, пока тени еще окутывали деревья. Они

следовали путями лесорубов, срезали, где можно было. Снег был со льдом сверху,

глубокий снизу, и идти было сложно. После недели только Соловей из всех лошадей был

бодрым и довольным.

Последней ночью перед Москвой темнота настигла их в роще на берегу Москвы–

реки. Дмитрий остановил их, посмотрел на широкую реку. Луна почти не светила, тучи

закрывали звезды.

– Лучше заночуем здесь, – сказал князь. – Завтра будет легко, к середине утра будем

дома, – он слез с коня, бодрый, хоть и похудевший за долгие дни. – Сегодня выпьем

больше медовухи, – добавил он, повышая голос. – И, может, наш воин–монах поймает нам

зайцев.

Вася спешилась с остальными и убрала лед с морды Соловья.

– Завтра Москва, – шептала она ему, сердце колотилось, руки замерзли. – Завтра!

Соловей без тревоги выгнул шею и ткнул ее носом.

«У тебя есть хлеб, Вася?».

Она вздохнула, сняла с него седло, потерла его, скормила корочку и оставила искать

траву под снегом. Нужно было наломать хвороста, убрать снег, развести костер, вырыть

яму для ночлега. Мужчины теперь звали ее Васей, дразнили, пока работали. Она, к ее

удивлению, не расстраивалась из–за их грубого юмора.

Они смеялись, когда Саша вернулся. Три мертвых зайца висело в его руке, за плечом

виднелся лук. Мужчины обрадовали, поблагодарили его и поставили мясо тушиться. Огни

костров бодро трепетали, мужчины передавали фляги медовухи и ждали ужин.

Саша пошел к Васе, роющей себе ямку для сна.

– Все хорошо? – спросил он чуть скованно. Он так и не понял, каким тоном говорить

с братом, который был сестрой.

Вася хитро улыбнулась ему. Его решительные старания уберечь ее в пути спасали от

одиночества.

– Я хотела бы поспать на печи и съесть похлебку, которую готовил кто–то другой, –

сказала она. – Но я в порядке, брат.

– Хорошо, – сказал Саша. Его строгость ударяла после шуток мужчин. Он протянул

ей чуть запятнанный сверток. Она развернула его и увидела сырые печенки трех зайцев,

темные от крови.

– Боже, – выпалила Вася и впилась в первую. Солено–металлический сладкий вкус

жизни взорвался на языке. Соловей возмутился за ней, ему не нравился запах крови. Вася

не слушала его.

Ее брат ушел раньше, чем она закончила. Вася провожала его взглядом, облизывая

пальцы, не зная, как прогнать тревогу с его лица.

Она закончила копать, устроилась на бревне у костра. Подперев кулаком подбородок,

она смотрела, как Саша благословляет людей и еду, пьет медовуху, непроницаемый, с

другой стороны костра. Саша молчал после благословений. Даже Дмитрий стал отмечать,

какой тихий брат Александр после Лавры.

«Он переживает, конечно, – подумала Вася, – потому что я одета как мальчик,

билась с бандитами, а он врал великому князю. Но выбора нет, брат…».

– Герой твой брат, – сказал Касьян, прерывая ее мысли. Он сел рядом с ней и

протянул свою флягу медовухи.

– Да, – резко ответила Вася. – Он такой, – было что–то почти несмешливое в голосе

Касьяна. Она не приняла его фляги.

Касьян взял ее руку в варежке и прижал флягу к ней.

– Пей, – сказал он. – Я не хотел обидеть.

Вася замешкалась и выпила. Она все еще не привыкла к этому мужчине, к его

загадочному взгляду и резкому смеху. Его лицо чуть побледнело за неделю пути, но это

сделало его краски ярче. Она порой ловила его взгляд, подавляла румянец, хоть была и не

из мягких девушек.

«Как бы он отреагировал, – порой думала она, – узнав, что я девушка? Не думай о

таком. Он не узнает».

Тишина между ними затянулась, но он не уходил. И Вася спросила:

– Вы бывали в Москве раньше, Касьян Лютович?

Его губы дрогнули.

– Я прибыл в Москву в начале года, чтобы позвать великого князя на дело. А до

этого? Однажды. Давно, – его голос стал сухим. – Наверное, каждый глупый юнец ищет

желание сердца в городах. Я не возвращался до этой зимы.

– И чего хотело ваше сердце, Касьян Лютович? – спросила Вася.

Он насмешливо посмотрел на нее.

– Ты стал моей бабушкой? Ты еще мал, Василий Петрович. Что думаешь? Я любил

женщину.

Саша повернул голову на другой стороне костра.

Дмитрий шутил и смотрел на похлебку, как кот на мышиную нору (их порции не

унимали его аппетит), но он услышал и спросил:

– Да, Касьян Лютович? – заинтересованно спросил он. – Женщину из Москвы?

– Нет, – Касьян говорил теперь всем слушающим. Его голос был мягким. – Она была

издалека. Она была очень красивой.

Вася прикусила губу. Касьян обычно был скрытным. Он молчал чаще, чем говорил,

кроме случаев, когда он ехал рядом с Дмитрием, и они передавали флягу друг другу. Но

теперь все слушали.

– Что с ней случилось? – спросил Дмитрий. – Расскажи.

– Я любил ее, – осторожно сказал Касьян. – Она любила меня. Но пропала в день,

когда я хотел забрать ее в Башню Костей, чтобы она стала моей. Больше я ее не видел, –

пауза. – Она теперь мертва, – он резко добавил. – И все. Дай мне похлебки, Василий

Петрович, пока эти обжоры все не съели.

Вася встала, чтобы сделать это. Но она не понимала выражение лица Касьяна.

Ностальгия и нежность, когда он говорил о мертвой возлюбленной, но – на миг и в конце

– там мелькнул такой гнев, что ее кровь остыла. Она пошла есть с Соловьем, решив

больше не думать о Касьяне Лютовиче.

* * *

Зима все еще была тяжелой, полной черных морозов и мертвых нищих, но старый

жесткий снег стало видно в день, когда Дмитрий Иванович приехал в Москву со своими

двоюродными братьями: монахом Александром Пересветом и мальчиком Василием

Петровичем. С ним был и Касьян с приспешниками, который, по просьбе Дмитрия, не

уехал домой.

– Поехали в Москву, будешь моим гостем на Масленицу, – сказал Дмитрий. – В

Москве девицы краше, чем в твоей башне из костей.

– Не сомневаюсь, – выдавил Касьян. – Хотя, думаю, вы хотите договориться об

оброке, государь.

Дмитрий оскалился.

– И это, – сказал он. – Я ошибаюсь?

Касьян лишь рассмеялся.

Они проснулись снежным утром и поехали в Москву вдоль широкой Москвы–реки.

Горд был белой короной на темном холме, размытый занавесом снега. Ее бледные стены

пахли известью, башни словно пронзали небо. Саша каждый раз радовался виду.

Вася ехала рядом с ним со снегом на бровях. Ее улыбка была заразительной.

– Сегодня, Сашка, – сказала она, когда стало видно первые башни в серо–белом мире.

– Мы увидим Ольгу сегодня, – Соловей уловил настроение всадницы, но приплясывал на

ходу.

Вася свыклась с ролью Василия Петровича. Если она показывала трюки на Соловье,

они радовались, если брала копье, Дмитрий смеялся над ее неуклюжестью и обещал

научить. На ее вопросы отвечали. И робкое счастье появилось на ее выразительном лице.

Саша сильнее ощущал из–за этого ложь, он не знал, что делать.

Дмитрий проникся ею. Он обещал ей меч, лук, хороший кафтан.

– Место при дворе, – сказал Дмитрий. – Будешь на моих советах, а подрастешь,

будешь командовать людьми.

Вася кивала, краснея, а Саша скрипел зубами.

«Надеюсь, Оля поймет, что делать, – подумал он. – Потому что я не знаю».

* * *

Когда тень ворот упала на ее лицо, Вася удивленно вдохнула. Врата Москвы были из

дуба и железа, поднимались в пять раз выше нее, их охраняли снизу и сверху. Большим

чудом были сами стены. В мире лесов Дмитрий золотом отца, кровью его народа построил

Москве стены из камня. Следы огня у основания указывали, что он не прогадал.

– Видишь? – сказал Дмитрий, указывая на один такой след. – Это три года назад

приходил и устраивал осаду Ольгерд Литовский. Тяжко тогда победили.

– Они придут снова? – спросила Вася, глядя на следы огня.

Великий князь рассмеялся.

– Нет, если они мудры. Я женился на первой дочери князя Нижнего Новгорода, хоть

она и противна. Ольгерд будет глупцом, если пойдем против ее отца и меня.

Врата застонали, стены города закрывали небо. Больше, чем Вася представляла по

слухам. Ей захотелось убежать.

– Смелее, мальчишка, – сказал Касьян.

Вася благодарно взглянула на него и направила Соловья вперед.

Конь пошел, хоть и был недоволен. Они миновали врата – бледную арку, за которой

зазвучали крики людей:

– Князь!

Зов подхватили и разнесли по узким дорогам Москвы.

– Великий князь Московский! Храни Вас Бог, Дмитрий Иванович! – и даже –

Благословите нас! Воин–монах! Воин света! Брат Александр! Александр Пересвет!

Вопль разносился, его подхватывали, меняли, он окружал их, как буря. Люди бегали

по улицам, толпа собралась у ворот. Дмитрий ехал достойно, хоть и потрепанный дорогой.

Саша касался ладоней людей, крестил их. Слезы блестели в глазах старушки, девушка

протягивала дрожащие пальцы.

За криками Вася уловила обрывки разговора.

– Смотрите на жеребца. Вы такого видели?

– Без уздечки.

– И… на его спине простой мальчик. Перышко на таком коне.

– Кто он?

– Кто же?

– Василий Храбрый, – сказал Касьян, посмеиваясь.

Люди подхватили это.

– Василий Храбрый!

Вася прищурилась, глядя на Касьяна. Он пожал плечами, скрывая улыбку в бороде.

Она была рада резкому ветру, что дал ей повод укутаться в капюшон и шапку сильнее.

– Ты герой, Саша, – сказала она, когда брат поравнялся с ней.

– Я – монах, – ответил он. Его глаза горели. Туман легко шагал под ним, выгнув шею.

– У всех монахов такие имена? Александр Пересвет?

Он смутился.

– Я бы остановил их, если бы мог. Это не по–христиански.

– Как ты получил это имя?

– Суеверия, – сухо сказал он.

Вася открыла рот, чтобы выведать историю, но тут группа детей появилась под

копытами Соловья. Жеребец застыл, привстав, чтобы их не раздавить.

– Осторожно! – сказала она им. – Все хорошо, – добавила она коню. – Еще минутку.

Слушай меня, слушай, слушай…

Конь с трудом успокоился. Он хотя бы опустил все копыта на землю.

«Мне тут не нравится», – сказал он ей.

– Понравится, – сказала она. – Скоро. У мужа Ольги хороший овес в конюшне, и я

принесу тебе печенье.

Соловей дернул ушами, не убежденный.

«Я не ощущаю запаха неба».

Вася не могла ответить. Они миновали избы, кузни, склады и магазины, что были на

крайних кольцах Москвы, и теперь они прибыли в сердце города: к Вознесенскому

монастырю, Архангельскому собору и дворцу князей.

Вася смотрела, ее глаза сияли от отраженного света башен. Все колокола в Москве

звенели. От звука стучали ее зубы. Соловей топал и дрожал.

Она прижала ладонь к шее коня, но не могла утешить словами, не могла выразить

восторг словами. И она смотрела на красоту и размах того, что сделали люди.

– Князь идет! Князь! – вопли были все громче. – Александр Пересвет!

Движения и яркие краски. Там висели ткани, там дымились большие печи среди груд

грязного снега, и всюду были новые запахи: пряности и сладости, запах огней кузницы.

Десять человек строили горку из снега, опускали глыбы льда для веселья. Высокие

лошади и красочные сани, тепло укутанные люди пропускали отряд князя. Всадники

проходили деревянные врата благородных домов, за ними раскинулись дворцы: башни и

переходы, разных цветов, потемневших от дождя когда–то.

Всадники установились у самых больших ворот, и их открыли. Они въехали в

просторный двор. Давка стала сильнее, пришли слуги, конюхи и приспешники. Даже

некоторые бояре: толстые мужчины в цветных кафтанах и с широкими улыбками, что не

затрагивали их глаза. Дмитрий приветствовал их.

Толпа все придвигалась. Соловей закатил глаз и бил копытом.

– Соловей! – крикнула Вася коню. – Тише. Тише. Ты убьешь кого–нибудь.

– Назад! – Касьян крепко держал своего коня. – Назад, или вы дураки? Это юный

жеребец, думаете, он вам головы не снесет?

Вася оглянулась с благодарностью, борясь с Соловьем. Саша появился рядом с ней,

расталкивая людей силой своей лошади.

Толпа с воплями освободила место. Вася оказалась в кольце любопытных глаз, но

Соловей начал успокаиваться.

– Спасибо, – сказала она обоим мужчинам.

– Я просто дал совет конюхам, Вася, – сказал Касьян. – Или ты хочешь, чтобы твой

конь разбил больше голов?

– Нет, – сказала она. Тепло угасло.

Он явно заметил эту перемену.

– Нет, – сказал он. – Я не хотел…

Она уже спешилась, опустилась в пруд настороженных лиц. Соловей унялся, но все

еще водил ушами. Вася почесала его под челюстью и шепнула:

– Я должна остаться. Я хочу увидеть сестру, но ты… Я могу тебя отпустить.

Вернешься в лес. Тебе не нужно…

«Я буду здесь, раз ты здесь», – перебил Соловей, хоть он дрожал и бил хвостом по

бокам.

Дмитрий бросил поводья конюху и спрыгнул на землю, его лошадь была спокойна в

толпе, как и он. Кто–то передал ему чашку, он выпил и прошел к Васе.

– Лучше, чем я думал, – сказал он. – Я был уверен, что ты потеряешь его, как только

пройдешь врата.

– Вы думали, Соловей сорвется? – возмутилась Вася.

– Конечно, – сказал Дмитрий. – Жеребец без уздечки, не привыкший к толпе, как и

ты? Убери возмущение с лица, Василий Петрович, так ты выглядишь как дева в брачную

ночь.

Ее шея покраснела.

Дмитрий шлепнул по боку жеребца. Соловей был оскорблен.

– Мы оставим его с моими кобылицами, – сказал великий князь. – Через три года моя

конюшня будет завистью Хана из Сарая. Это лучший конь, что я видел. Такой характер,

огонь, но такое послушание.

Соловей слушал его. Он любил похвалу.

– Для него лучше загон, – добавил Дмитрий. – Иначе он затопчет мне всю конюшню,

– князь отдал приказы и громко добавил. – Идем, Вася. Можешь отвести зверя сам, если

думаешь, что конюх не справится. А потом искупаешься у меня во дворце, смоешь грязь

дороги.

Вася побледнела. Она искала слова. Конюх подошел с веревкой в руке.

Конь щелкнул зубами, и конюх тут же отпрянул.

– Ему не нужна веревка, – сказала Вася, хоть это не требовалось. – Дмитрий

Иванович, я бы хотел сразу увидеть сестру. Мы не виделись долго, я был ребенком, когда

ее выдали замуж.

Дмитрий нахмурился. Вася не знала, что делать с купанием, если он настоит. Сказать,

что она скрывает уродство? Но что заставило бы мальчика…?

Саша пришел на выручку.

– Княгиня Серпухова будет рада видеть брата, – сказал он. – Она захочет

отблагодарить за его прибытие. Конь может остаться в конюшне ее мужа, если позволите,

Дмитрий Иванович.

Дмитрий хмурился.

– Может, стоит их оставить, – сказал Касьян. Он отдал поводья и стоял изящно, как

кот, среди суеты. – Будет время водить коней к кобылкам, когда он отдохнет.

Великий князь пожал плечами.

– Ладно – раздраженно сказал он. – Но приходите ко мне, оба, когда проведаете

сестру. Не надо так смотреть, брат Александр. Ты ехал с нами в Москву не для того,

чтобы замкнуться в одиночестве, миновав врата. Сходи в монастырь, если хочешь,

помолись небесам, но потом приходи во дворец. Мы должны отблагодарить и составить

планы. Меня долго не было.

Саша молчал.

– Мы придем, государь, – поспешила вмешаться Вася.

Великий князь и Касьян ушли во дворец, болтая, за ними следовали слуги и бояре.

На пороге Касьян оглянулся на нее и пропал в тенях.

* * *

– Сюда, Вася, – Саша отвлек ее от мыслей.

Вася забралась на Соловья. Конь шел, когда она просила, но размахивал хвостом.

Они отошли от ворот великого князя, и их подхватил поток города. Два всадника

ехали бок о бок среди дворцов, что были выше деревьев, по земле, что стала вязкой, и

грязному снегу. Вася думала, что у нее отвалится голова от поворотов.

– Ох, Вася, – сказал Саша по пути. – Я начинаю сочувствовать твоей мачехе. Ты

лучше бы сослалась на болезнь, чем согласилась ужинать с Дмитрием Ивановичем.

Думаешь, Москва как Лесная земля? Великий князь окружен людьми, что хотят завоевать

его расположение, и они будут презирать тебя за родство с ним, за то, что ты выше них в

отношениях с ним. Они вызовут тебя, напоят. Ты умеешь держать язык за зубами?

– Я не могла сказать великому князю нет, – ответила Вася. – Василий Петрович не

отказал бы, – она почти не слушала. Дворцы словно упали с небес, такими они были

роскошными, яркие цвета башен виднелись под шапками снега.

Мимо них прошли дамы высокого происхождения, они шли вместе, были скрыты

вуалями, мужчины шагали впереди и за ними. Слуги с голубыми губами бегали по делам,

татарин ехал на яростной и худой кобылице.

Они пришли к другим вратам, не таким хорошим, как у Дмитрия. Страж у двери

узнал Сашу, врата тут же открыли, и они оказались во дворе тихого и организованного

маленького королевства.

Несмотря на шум у ворот, это напомнило ей Лесную Землю.

– Оля, – прошептала Вася.

Распорядитель пришел к ним, строго одетый. Он не дрогнул при виде мальчишки,

монаха и двух уставших лошадей.

– Брат Александр, – поклонился он.

– Это Василий Петрович, – сказал Саша. В его голосе была нотка отвращения, ему

надоела ложь. – Мой брат до того, как я стал монахом. Нам нужен загон для его коня, а

потом он хочет увидеть сестру.

– Сюда, – сказал распорядитель после мига колебаний.

Они пошли за ним. Дворец князя Серпухова был поместьем, как у их отца, но богаче.

Вася увидела пекарню, пивоварню, купальню, кухню и амбар, но все они были мелкими

рядом с главным домом. Нижние комнаты дворца были наполовину в земле, а к верхним

был доступ только по внешним лестницам.

Распорядитель повел их мимо маленькой аккуратной конюшни, откуда пахло

животными и теплом. За ней лежал пустой загон с высокой оградой. Там был небольшой

навес от снега и корыто.

Соловей замер у загона и с отвращением смотрел на обстановку.

– Тебе не нужно оставаться, – шепнула ему Вася, – если не хочешь.

«Приходи почаще, – сказал конь. – И не задерживайся тут».

– Не задержусь, – сказала Вася. – Конечно.

Они не собирались медлить. Она хотела повидать мир. Но Вася не хотела уходить

сейчас, чем бы ни манили. Москва была перед ней, все чудеса были на ее глазах. И ее

сестра была рядом.

Конюх появился за ними, по нетерпеливому взмаху распорядителя он открыл загон.

Соловей позволил ввести его. Вася убрала подпругу, закинула сумки за свое плечо.

– Я сам их отнесу, – сказала она распорядителю. В пути ее сумки жили своей жизнью,

и она не могла отдать их незнакомцу в красивом и пугающем городе.

Соловей скорбно сказал:

«Будь осторожна, Вася».

Вася погладила шею коня.

– Не выпрыгивай, – прошептала она.

«Не буду, – сказал конь. Пауза. – Если мне принесут ячменя».

Она передала это распорядителю.

– Я вернусь к тебе, – сказала она Соловью. – Скоро.

Он выдохнул теплый воздух ей в лицо.

Они покинули загон, Вася пошла за братом. Она оглянулась раз, а потом загон

скрылся из виду. Конь провожал ее взглядом, выделялся на фоне белого снега. Было

неправильно, что Соловей стоял за оградой, как обычный конь…

И он пропал за изгибом деревянной стены. Вася отогнала сомнения и пошла за

братом.

15

Ложь

Ольга услышала, что отряд Дмитрия вернулся. Она вряд ли пропустила бы это:

колокола звонили так, что дрожал пол, и слышались крики:

– Дмитрий Иванович! Александр Пересвет!

Тупая боль отпустила ее сердце, когда Ольга услышала имя брата. Но она не подала

виду, что ей стало легче. Гордость не позволяла ей, и времени не было. Масленица была

на носу, и приготовления к празднику занимали все ее внимание.

Масленица была праздником на три дня, одним из старейших на Руси. Он был

раньше колоколов и крестов, что отмечали его конце, религия так пыталась прикрыть его

языческую душу. В последний день перед праздником можно было есть мясо до Пасхи.

Владимир, муж Ольги, все еще был в Серпухове, но Ольга устраивала праздник для его

хозяйства – дикий кабан, тушеный заяц, фазаны и рыба.

Люди пару дней смогут есть масло, творог и другие сытные продукты, а на кухне

они делали много блинов, сотнями, чтобы их хватило на дни обжорства.

Женщины заполнили мастерскую Ольги, говорили и ели. Они пришли с вуалями и

халатами, чтобы шить в приятной компании теплых тел и болтовни. Волнение улиц

проникло и в спокойную атмосферу башни.

Марья суетилась, вопя. Занятая или нет, Ольга переживала за дочь. После ночи с

историей о призраке Марья часто будила няню криками.

Ольга присела на миг у печи, чтобы пообщаться с соседками, позвала Марью и

осмотрела ее. С другой стороны не унималась Даринка. Ольга хотела бы, чтобы ее голова

меньше болела.

– Я ходила на исповедь к отцу Константину, – громко говорила Даринка. Ее голос

казался пронзительным в тихом гуле комнаты. – Перед тем, как он закрылся в монастыре.

Отец Константин – светловолосый священник. Он казался святым. И он направил меня на

верный путь. Он рассказал мне все о ведьмах.

Никто не поднял голову. Женщины были заняты шитьем. В праздничную неделю

Москва будет сиять, как невеста, и женщины должны пойти в церковь – много раз –

выглядя прекрасно, чтобы все на них обратили внимание. И Даринка не впервые

рассказывала им об этом святом.

Марья тоже уже слышала историю Даринки, ей надоела суета матери, и она

вырвалась и убежала.

– Он сказал, что ведьмы среди нас, – продолжила Даринка, не переживая, что ее не

слушают. – Никогда не знаешь, кто это, пока не станет поздно. Он сказал, они проклинают

христиан – проклинают – чтобы они видели то, чего нет, слышали странные голоса…

голоса демонов…

До Ольги доходили слухи о ненависти священника к ведьмам. Ей было не по себе.

Только он знал, что Вася…

«Хватит, – сказала себе Ольга. – Вася мертва, и отец Константин ушел в монастырь,

это в прошлом», – но Ольга была рада суете праздничной недели, это отвлекало женщин

от обсуждения красивого священника.

Варвара скользнула в мастерскую, Марья прибежала, задыхаясь, за ней. Служанка не

успела заговорить, девочка выпалила:

– Тут дядя Саша! Брат Александр, – исправилась она от хмурого взгляда матери. И

она не удержалась и добавила. – С ним мальчик. Они оба хотят вас увидеть.

Ольга нахмурилась. Шелковый чепец девочки сбился, и она порвала сарафан. Пора

было поменять ей няню.

– Хорошо, – сказала Ольга. – Присылайте их. Сядь уже, Маша.

Няня Марьи пришла в комнату, хрипя. Марья хитро посмотрела на нее, и няня

отпрянула.

– Я хочу увидеть дядю, – сказала девочка матери.

– С ним мальчик, Маша, – устало сказала Ольга. – Ты уже большая девочка, лучше

не надо.

Марья нахмурилась.

Ольга окинула взглядом толпу у печи.

– Варвара, веди гостей в мою комнату. И там должно быть подогретое вино. Нет,

Маша. Слушай няню. Ты увидишься с дядей позже.

* * *

Днем в комнате Ольги было не так тепло, как в людной мастерской, но зато тут было

спокойно. Кровать скрывал полог, визиты сюда были обычным делом. Ольга села и

услышала шаги, а потом ее брат, только с дороги, оказался на пороге.

Ольга тяжело встала.

– Саша, – сказала она. – Убил своих бандитов?

– Да, – сказал он. – Больше деревни гореть не будут.

– Слава богу, – сказала Ольга. Она перекрестилась, и они обнялись.

Саша сказал с непривычным мрачным видом:

– Оля, – и отошел в сторону.

За ним на пороге стоял худой зеленоглазый мальчик, укутанный в одежду, кожу и

шкуру волка, за плечом было две седельные сумки. Мальчик побелел. Сумки упали на пол.

– Кто это? – выпалила Ольга. Потрясенный выдох зашипел между ее зубов.

Мальчик раскрыл рот, большие глаза сияли.

– Оля, – прошептала она. – Это Вася.

«Вася? Нет, Вася мертва. Это не Вася. Это мальчик», – Вася была ребенком. Но все

же… Ольга посмотрела снова. Эти зеленые глаза…

– Вася? – охнула Ольга. Ее колени ослабели.

Ее брат помог дойти до стула, Ольга склонилась, прижав ладони к коленям. Мальчик

замер на пороге.

– Иди сюда, – Ольга пришла в себя. – Вася. Поверить не могу.

Мальчик закрыл дверь, стоя спиной к ним развязал капюшон.

Тяжелая черная коса выскользнула, и она повернулась к печи. Без шапки Ольга

видела, что ее сестренка подросла, и странный ребенок стал странной женщиной. Не

мертвой, а живой, здесь… Ольге было сложно дышать.

– Оля, – сказала Вася. – Оля, прости. Ты такая бледная. Оля, ты в порядке? О! –

зеленые глаза горели, она сжимала ладони. – У тебя будет ребенок. Когда…?

– Вася! – Ольга отыскала голос. – Вася, ты жива. Как ты тут оказалась? И так

одета… Брат, сядь. И ты, Вася. Идите к свету. Я хочу рассмотреть вас.

Саша притих и послушался.

– Садись, – сказала Ольга Васе. – Нет, туда.

Девочка была напугана, но рада, опустилась на указанный стул с легкой грацией.

Ольга взяла девушку за подбородок, повернула ее лицо к свету. Это точно Вася? Ее

сестра была страшным ребенком, а эта женщина не была страшной, хотя некоторые черты

ее выделялись: широкий рот, большие глаза, длинные пальцы. Она напоминала ведьму,

какую описывал Константин.

Ее зеленые глаза были полны печали, смелости и жуткой хрупкости. Ольга не забыла

глаза сестренки.

Вася робко сказала:

– Оля?

Ольга улыбалась.

– Рада тебя видеть, Вася.

Вася упала на колени, зарыдала в колени Ольги, как ребенок.

– Я с–скучала, – пролепетала она. – Я так скучала.

– Тише, – сказала Ольга. – Тише. И я скучала, сестренка, – она гладила волосы

сестры и поняла, что тоже плачет.

Вася подняла голову. Ее губы дрожали, она вытерла глаза, вдохнула и взяла сестру за

руки.

– Оля, – сказала она. – Оля. Отец мертв.

Оля ощутила, как в ней появился и рос холод: гнев на эту буйную девчонку и ее

любовь. Она молчала.

– Оля, – сказала Вася. – Ты слышала? Отец мертв.

– Знаю, – сказала Ольга, перекрестилась и не смогла скрыть холод в голосе. Саша

хмуро посмотрел на нее. – Бог его упокоит. Отец Константин рассказал мне. Он сказал,

что ты сбежала. Он думал, что ты мертва. Я думала, что ты мертва. Я плакала за тебя. Как

ты тут оказалась? И так одета? – она с отчаянием смотрела на сестру, отмечая

растрепанную косу, сапоги, штаны и куртку, дикую грацию.

– Расскажи ей, Вася, – сказал брат.

Вася не слушала вопрос и приказ. Она вскочила на ноги.

– Он здесь? Где? Что он делает? Что отец Константин тебе рассказал?

Ольга подбирала слова.

– Что наш отец умер, спасая тебя. От медведя. Что ты… О, Вася, лучше этого не

говорить. Ответь. Как ты тут оказалась?

Пауза, и гнев испарился. Вася рухнула на стул.

– Это должна быть я, – тихо сказала она. – Но это был он. Оля, я не хотела… – она

сглотнула. – Не слушай священника, он…

– Хватит, Вася, – твердо сказала сестра и резко добавила. – Дитя, что заставило тебя

убежать из дома?

* * *

– Это может быть правдой? – спросила Ольга у брата чуть позже. Они ушли в

маленькую часовню, где тихие разговоры не казались странными, и где вряд ли

подслушали бы. Васю отдали в руки Варвары, чтобы она помылась в тайне. – Священник

рассказал почти то же, но не совсем, и я ему с трудом тогда поверила. Что заставило бы

девушку так поступить? Она безумна?

– Нет, – устало сказал Саша. На роскошном иконостасе над ним возвышались

Христос и святые. Иконы Ольги были хорошими. – Что–то с ней произошло, и мы знаем

не всю историю. Она мне не расскажет. Но я не верю, что она безумна. Беспечна и не

скромная, и порой я боюсь за ее душу. Но она в себе, она не безумна.

Ольга кивнула, кусая губы.

– Если бы не она, отец бы не умер, – сказала она, не сдержавшись. – И мама тоже…

– Это, – резко сказал Саша, – жестоко. Рано судить, сестра. Я спрошу священника.

Может, он расскажет то, что она не может.

Ольга посмотрела на иконы.

– Что нам теперь с ней делать? Одеть ее в сарафан и выдать замуж? – в голову

пришла другая идея. – Наша сестра ехала всю дорогу в виде мальчика? Как ты объяснил

это Дмитрию Ивановичу?

Неловкая тишина.

Ольга прищурилась.

– Я… ну… – лепетал брат Ольги, – Дмитрий Иванович думает, что она – мой брат

Василий.

– Что? – прошипела Ольга, такой тон не подходил для молитвы.

Саша спокойно сказал:

– Она представилась ему Василием. Я решил, что лучше согласиться.

– Почему это? – парировала Ольга, сдерживая голос. – Нужно было сказать Дмитрию,

что она сошла с ума, юродивая, и у нее не в порядке с головой, и скорее привести ее в

тайне ко мне.

– Юродивая не прискакала бы в Лавру с тремя спасенными детьми на коне, –

фыркнул Саша. – Она нашла бандитов, которых мы искали две недели. После этого я

должен был извиниться и убрать ее из виду?

Саша понял, что озвучивает вопросы Сергея, и ему стало не по себе.

– Да, – устало сказала ему Ольга. – Ты мало бываешь в Москве и не понимаешь… Не

важно. Это уже сделано. Твоего брата Василия нужно отослать. Я оставлю Васю в тереме

надолго, чтобы люди забыли. А потом устрою ей свадьбу. Но не с важным человеком,

чтобы великий князь не заметил. Ничего не поделаешь.

Саша не мог стоять на месте, это было странно. Он расхаживал между тьмой и

светом свечей, и свет плясал на его черных – как у Ольги и Васи, как и у их покойной

матери – волосах.

– Ты не можешь пока запереть ее в тереме, – сказал он, заставив себя замереть.

Ольга прижала ладони к животу.

– Почему?

– Она понравилась Дмитрию Ивановичу в пути, – осторожно сказал Саша. – Она

оказала ему большую услугу, найдя бандитов. Он пообещал ей почести, лошадей, место

при дворе. Вася не может пропасть до Масленицы, не оскорбив великого князя.

– Оскорбив? – прошипела Ольга. Ей снова не удалось удержать подходящий для

часовни тон. Она склонилась вперед. – А как он воспримет, что этот храбрый мальчик –

девушка?

– Плохо, – сухо сказал Саша. – Мы ему не скажем.

– И я должна… хранить секрет, смотреть, как моя младшая сестра катается по

Москве с разгульными боярами Дмитрия?

– Не смотри, – посоветовал Саша.

Ольга молчала. Она играла в политику с ее свадьбы в пятнадцать, дольше Саши. Она

должна была: жизни ее детей зависели от прихотей князей. Ни она, ни ее брат не могли

злить Дмитрия Ивановича. Но если Васю раскроют…

Саша добавил мягче:

– Выбора нет. Мы должны хранить тайну Васи во время праздника.

– Стоило послать за Васей, когда она была маленькой, – пылко сказала Ольга. –

Стоило давно послать за ней. Наша мачеха плохо ее воспитала.

Саша мрачно сказал:

– Подозреваю, что никто не смог бы лучше. Но я задержался: мне нужно в

монастырь и узнать новости. Пусть Вася отдохнет, ничего странного, если юный Василий

Петрович проведет день с сестрой. Но вечером он должен пойти во дворец великого князя.

– Как мальчик? – осведомилась Ольга.

Ее брат стиснул зубы.

– Как мальчик, – сказал он.

– И что, – спросила Ольга, – мне сказать мужу?

– Это, – Саша повернулся к двери, – решать тебе. Если он вернется, я советую

рассказывать ему как можно меньше.

16

Правитель из Сарая

Оставив сестру, брат Александр сразу пошел в Архангельский собор, что был в

стороне от дворцов князей. Отец Андрей тепло поприветствовал Сашу.

– Мы отблагодарим, – сообщил игумен. – А потом ты пойдешь ко мне и все

расскажешь.

Андрей не верил в умерщвление плоти, и его монастырь разбогател вместе с

Москвой с налогами с юга и торговлей воском, мехами и поташом. Комнаты игумена

были удобными. Его иконы смотрели недовольными рядами со священного уголка,

украшенные серебром и жемчугом. Прохладный свет дня падал сверху, угасал рядом с

огнем из печи.

После молитв Саша благодарно опустился на стул, убрал капюшон и согрел руки.

– Еще рано ужинать, – сказал Андрей, побывавший в юности в Сарае и помнивший

шафран и перец при дворе Хана. – Но, – добавил он, глядя на Сашу, – можно сделать

исключение для человека с дороги.

Монахи приготовили в тот день много говядины, чтобы набраться сил перед великим

постом, а еще был свежий хлеб и твердый безвкусный сыр. Еду принесли, и Саша

набросился на нее.

– Путь прошел так плохо? – спросил Андрей, глядя, как он ест.

Саша покачал головой, жуя. Он проглотил и сказал:

– Нет. Мы нашли бандитов и убили их. Дмитрий Иванович рад. Он ушел в свой

дворец, бодрый, как мальчишка.

– Тогда почему ты так… – Андрей замолчал, его лицо переменилось. – Ах, –

медленно сказал он. – Ты узнал об отце.

– Узнал, – согласился Саша, опуская на печь свою миску и вытирая рот рукой. Он

нахмурился. – Как и вы, судя по всему. Священник рассказал?

– Он все рассказал, – Андрей нахмурился. У него была миска густого супа, там

плавал последний летний жир, но он с колебаниями отодвинул ее и склонился вперед. –

Он рассказал нам странное – что твоя сестра ведьма, которая заманила Петра

Владимировича в зимний лес, и что твоя сестра тоже мертва.

Лицо Саши переменилось, и игумен не так это понял:

– Ты не знал, сын мой? Прости, что расстроил, – Саша молчал, и Андрей продолжил.

– Может, и хорошо, что она мертва. Хорошие и плохие люди с одного дерева, но твоя

сестра умерла, не успев навредить.

Саша подумал о пылкой Васе на коне серым утром и промолчал. Андрей встал.

– Я позову священника – отца Константина – он закрывается чаще всего. Все время

молится, но я уверен, что он выделит тебе время. Святой человек… – Андрей все еще был

возбужден, словно разрывался между восторгом и сомнением.

– Не нужно, – резко сказал Саша, встав. – Покажите, где он, и я пойду к нему.

Они пришли к келье Константина, маленькой, но чистой, одной из немногих для

монахов, что хотели молиться в одиночестве. Саша постучал в дверь.

Тишина.

А потом послышались робкие шаги, и дверь распахнулась. При виде Саши

священник побледнел и отпрянул.

– Бог с вами, – сказал Саша, не понимая его реакцию. – Я – брат Александр, который

забрал вас из глуши.

Константин взял себя в руки.

– Храни вас Бог, брат Александр, – сказал он. Его точеное лицо стало бесстрастным

после той вспышки страха и потрясения.

– Моим отцом раньше был Петр Владимирович, – сказал Саша холодно, ощущая

сомнения. Может, священник говорил правду. С чего бы он врал?

Константин кивнул, не выглядя удивленно.

– Я слышал от сестры Ольги, что вы прибыли из Лесной земли, – сказал Саша. – Что

вы видели, как умер мой отец.

– Не видел, – ответил священник, выпрямившись. – Я видел, как он погнался за

своей безумной дочерью, и я видел его разорванное тело, когда его принесли домой.

Мускул дергался на челюсти Саши, скрытый бородой.

– Я бы хотел услышать всю историю, сколько вы помните, батюшка, – сказал он.

Константин замешкался.

– Как пожелаете.

– В монастыре, – спешно сказал Саша. Кислый запах страха доносился из комнаты

священника, и он задумался, о чем молился отец Константин.

* * *

Рассказ был правдоподобным, но не совсем таким, как рассказала Вася.

«Кто–то из них врет, – подумал Саша. – Или оба».

Вася не сказала ничего о мачехе, кроме того, что она была мертва. Саша не уточнял,

люди легко умирали. Вася не сказала, что Анна Ивановна умерла с их отцом…

– Так Василиса Петровна мертва, – закончил Константин с жестокой ноткой. – Да

упокоится ее душа, ее отца и ее мачехи, – монах и священник прошли к монастырю с

видом на сад, серый от снега.

«Он ненавидел мою сестру, – поразился Саша. – И все еще ненавидит. Они не

должны пересекаться. Вряд ли одежда мальчика его обманет».

– Скажите, – резко спросил Саша. – У моего отца был большой конь в конюшне,

темный, с длинной гривой и со звездой на лбу?

Константин точно ожидал не этот вопрос. Он прищурился. Но…

– Нет, – сказал он через миг. – Нет, у Петра Владимировича было много лошадей, но

такого не было.

«И все же, – подумал Саша, – ты что–то помнишь, светлый змей. Ты говоришь мне

ложь, смешанную с правдой. Как Вася? Оба хороши. Я хочу знать лишь, как умер отец!».

Глядя на посеревшее лицо священника, Саша понял, что больше от него не узнает.

– Благодарю, батюшка, – вдруг сказал он. – Помолитесь за меня, я должен идти.

Константин поклонился, начертил крест. Саша пошел по коридору, ощущая себя так,

словно коснулся чего–то вязкого, не понимая, почему боится жалкого священника,

который с печальной честностью отвечал на вопросы низким звучным голосом.

* * *

Варвара оттерла Васю, госпожа была уверена в своей служанке, что была

невозмутимой. Даже сапфировый кулон Васи вызвал лишь фырканье. Было что–то

знакомое в лице женщины. Может, ее поведение напомнило Васе Дуню. Варвара вымыла

грязные волосы Васи, высушила их рядом с печью в купальне.

– Стоит это обрезать… мальчик, – сухо сказала она, заплетая их.

Вася нахмурилась. Голос ее мачехи всегда оставался в уголке ее души, верещал:

– Тощая страшная девчонка, – но даже Анна Ивановна никогда не критиковала

красновато–черные волосы Васи. А голос Варвары звучал презрительно.

«Полночь, когда огонь угасает», – говорила о них Дуня, когда постарела и стала

мягче. Вася помнила, как расчесывала их у огня, и демон холода смотрел, хоть делал вид,

что это не так.

– Никто не увидит мои волосы, – сказала Вася Варваре. – Я все время в шапках. Зима.

– Глупости, – сказала служанка.

Вася упрямо пожала плечами, и Варвара молчала.

Ольга пришла, когда Вася помылась, сжимая губы, бледная, чтобы помочь сестре

одеться. Дмитрий прислал кафтан: зеленый с золотом, достойный князя. Ольга несла его

на руке.

– Не пей вина, – сказала княгиня Серпухова, бесцеремонно пройдя в горячую

купальню. – Только делай вид. Не говори. Будь с Сашей. Возвращайся, как только

сможешь, – она опустила кафтан, и Варвара принесла чистую рубашку, штаны и наспех

вычищенные сапоги Васи.

Вася кивнула, не дыша, желая прийти к Ольге иначе, чтобы они смеялись вместе, и

сестра не казалась злой.

– Оля… – робко начала она.

– Не сейчас, Вася, – сказала Ольга. Они с Варварой уже одевали Васю ловкими

руками.

Вася притихла. Она помнила сестру, кормящую кур с растрепанной косой. Но эта

женщина была величавой, красивой и отдаленной, в хорошей одежде, с кокошником и

весом не рожденного ребенка.

– Нет времени, – продолжила Ольга мягче, увидев лицо Васи. – Прости, сестра, но

больше я ничего не могу. Масленица начнется на заходе солнца, и я должна управлять

хозяйством. Ты – ответственность Саши на неделю. Тебя ждет комната в мужской части

этого дворца. Не спи больше нигде. Запирай дверь. Прячь волосы. Будь осторожна. Не

смотри в глаза женщин, я не хочу, чтобы умные тебя узнали, увидев потом в моем тереме

как мою сестру. Я поговорю с тобой после праздника. Мы отправим Василия Петровича

домой, как можно скорее. Иди.

Последний ремешок был закреплен. Вася выглядела как московский князек. Шапка с

мехом была натянута низко, кожаный капюшон скрывал ее волосы.

Вася ощущала логику плана Ольги, но и холод. Она обиженно открыла рот, увидела

непоколебимый взгляд сестры, закрыла его и ушла.

За ней Ольга и Варвара переглянулись.

– Отправь весть в Лесную землю, – сказала Ольга. – В тайне. Скажи моим братьям,

что сестра жива и у меня.

* * *

Поздним вечером Саша встретил Васю у ворот князя Серпухова. Они повернулись и

пошли выше. Кремль был на вершине холма, собор и дворец великого князя – на самой

вершине.

Улица была извилистой, покрытой снегом. Вася смотрела под ноги, чтобы не

запачкать сапоги, но не отстать от Саши.

«Соловей был прав, – подумала она, обходя людей, побаиваясь их спешки. – Тот

город не сравнить с этим, – а потом она печально подумала. – Я не буду жить в тереме. Я

убегу раньше, чем они снова сделают меня девушкой. Я увидела сестру в первый и

последний раз за долгое время? И она злится на меня».

Стражи отсалютовали им у ворот дворца Дмитрия. Брат и сестра прошли, пересекли

двор – больше, краше, шумнее и грязнее, чем у Оли – поднялись по лестнице и

последовали по залам, светлым, как в сказке, хотя Вася не ожидала запаха или пыли.

Они поднимались по второй лестнице, открытой для шума и дыма города, когда Вася

робко сказала:

– Я доставила беды тебе и Оле, Саша?

– Да, – сказал ее брат.

Вася застыла.

– Я могу уйти. Мы с Соловьем пропадем в ночи и больше вас не побеспокоим, – она

старалась говорить гордо, но знала, что он заметил надрыв в ее голосе.

– Не глупи, – парировал ее брат. Он не замедлился, едва повернул голову. Гнев грыз

его внутри. – Куда ты пойдешь? Ты останешься до Масленицы и оставишь потом Василия

Петровича позади. Мы почти на месте. Говори как можно меньше, – они были на вершине

лестницы. Воск блестел на большой резной двери. Стражи перекрестились, склонили

головы в уважении. – Брат Александр, – сказали они.

– Бог с вами, – сказал Саша.

Двери распахнулись. Вася оказалась в низкой дымной, но роскошной комнате,

набитой людьми.

Головы у двери повернулись первыми. Вася застыла на пороге, как олень перед стаей

собак. Она ощущала себя голой, была уверена, что хоть один в толпе рассмеется и скажет

товарищу:

– Смотри! Там женщина, одетая как мальчик! – но они молчали. Пахло их потом,

маслом, ужином в спертом воздухе. Она никогда не представляла такую толпу.

Касьян шагнул вперед, спокойный и нарядный.

– Рад видеть, брат Александр, Василий Петрович, – даже в ярком собрании Касьян

выделялся со своим огненным окрасом, его одежда была украшена жемчугом. Вася была

ему благодарна. – Мы снова встретились. Великий князь пригласил меня в свое хозяйство

на праздник.

Вася увидела, что толпа смотрит скорее на ее известного брата, чем на нее. Она

снова дышала.

Дмитрий заревел со своего места на возвышении.

– Братья! Идите сюда, оба.

Касьян чуть склонился и указал путь. Бояре прижались к стенам, пропуская их.

Вася пересекла комнату, следуя за братом. За ней начинались разговоры. Голова

Васи кружилась от переливов камней, кафтанов и ярких стен. Она шла вплотную к Саше.

Ковры и шкуры покрывали пол. Слуги стояли по углам с пустыми лицами. Окна, просто

щеки, впускали воздух.

Дмитрий сидел в центре на резном украшенном стуле. Он был чистым, розовым и

бодрым, легко общался с боярами. Но Васе показалось, что в его глазах смятение, а на

лице напряженное выражение.

Саша дрогнул рядом с ней, он тоже это заметил.

– Я представляю моего брата, Дмитрий Иванович, – сухим официальным тоном

сказал Саша, все притихли. Его руки были в рукавах, и Вася почти ощущала, как он

дрожит. – Василия Петровича.

Вася низко поклонилась, надеясь, что шапка не упадет.

– Добро пожаловать, – официально сказал Дмитрий Иванович. Он назвал ей

множество родственников. Когда ее голова закружилась от имен, великий князь резко

сказал. – Хватит знакомств. Ты голоден, Вася? Ну, – он посмотрел на суету и сказал. – Мы

перекусим и поговорим среди друзей. Сюда.

Сказав это, великий князь встал, пока все кланялись, и пошел в другую комнату, где,

к счастью, не было людей. Вася выдохнула с облегчением.

Стол стоял между печью и окном, и по взмаху Дмитрия слуга начал нагружать его

пирожками, супом и тарелками. Вася не скрывала голодного взгляда. Она почти забыла,

как ощущается сытость. Что бы она ни ела за последние две недели, холод тут же забирал

это. Она сосчитала свои ребра в купальне.

– Присаживайтесь, – сказал Дмитрий. Его кафтан был серебряным с камнями и

золотом, его волосы и борода были чистыми и масляными. В хорошей одежде он

выглядел по–новому властно, резко и чуть пугающе, хотя все еще скрывал это за

приятной улыбкой. Вася и Саша сели за узкий стол. Кубки горячего и сладко пахнущего

вина стояли рядом. В центре стола был большой пирог с капустой, яйцом и копченой

рыбой. – Сегодня придут бояре, – сказал великий князь. – Мне нужно накормить этих

хитрецов и отправить домой сытыми. Они должны набрать вес до великого поста, –

Дмитрий посмотрел на Васю, а та не могла оторвать взгляд от тарелок. Его лицо чуть

смягчилось. – Думаю, наш Вася не дождется ужина.

Вася кивнула, сглотнула и выдавила:

– Я ужасно хочу есть после дороги, Дмитрий Иванович.

– Так и должно быть! – завопил Дмитрий. – Ты еще не вырос. Ешьте и пейте, оба.

Вина для моего юного двоюродного брата и воина–монаха… или ты уже постишься, брат?

– он посмотрел на Сашу с сочувствием и подвинул пирог в сторону Васи. – Кусок для

Василия Петровича, – сказал Дмитрий слуге.

Кусок был отрезан, и Вася радостно принялась за него. Квашеная капуста, яйца и

соль сыра на языке… Она набросилась на еду и расслабилась от веса съеденного внутри

нее. Ее пирог пропал, и она напала, как пес, на тушеное мясо и горячее молоко.

Но гостеприимство Дмитрия не обмануло Сашу.

– Что произошло, двоюродный брат? – спросил он у великого князя, пока Вася ела.

– Хорошие и плохие вести, как всегда, – сказал Дмитрий. Он отклонился на стуле,

сцепил пальцы с кольцами и медленно улыбнулся. – Должен простить свою глупую жену

за слезы и мерещащихся призраков. Она беременна.

Вася вскинула голову.

– Бог защитит их, – сказал Саша, сжав плечо двоюродного брата. Вася пролепетала

поздравления.

– Даст бог, она родит наследника, – Дмитрий сделал глоток из кубка. Его

беспечность пропадала, пока он пил, и когда он поднял взгляд, Васе показалось, что она

видит его впервые: не бодрого двоюродного брата с дороги, а мужчину, что был загружен

не по годам. Князя, который держал в крепкой хватке жизни тысяч людей.

Дмитрий вытер рот и сказал:

– А теперь о плохом. Новый посол прибыл из Сарая, со двора Хана, с лошадьми и

лучниками. Он устроился во дворце эмиссара и требует дань в четырехкратном размере и

не только. Говорит, Хану надоели отсрочки. И открыто говорит, что если мы не заплатим,

Мамай поведет армию к низинам Волги.

Слова упали, как молот.

– Это могут быть пустые угрозы, – сказал Саша после паузы.

– Я не уверен, – сказал Дмитрий. Он гонял еду по тарелке, а не ел, и отложил нож. –

У Мамая есть соперник на юге, как я слышал, военачальник по имени Тохтамыш. У него

тоже есть претендент на престол. Если Мамай пойдет воевать с соперником…

Пауза. Они переглянулись.

– Тогда Мамаю сначала нужна дань с нас, – закончила вдруг Вася, удивив даже себя.

Ее так увлек разговор, что она забыла о скромности. – Деньги для боя с Тохтамышем.

Саша пронзил ее взглядом. Просил молчать. Вася сделала невинное лицо.

– Умный мальчик, – рассеянно сказал Дмитрий. Он скривился. – Я два года не

посылал дань, никто не замечал. Я и не ждал, что заметят. Они заняты враждой друг с

другом, чтобы они или их толстые сыновья сидели на троне. Но генералы не так глупы,

как самозванцы, – пауза. Дмитрий посмотрел на Сашу. – И если я решу заплатить, откуда

мне взять деньги? Сколько деревень сгорело зимой, пока Вася не обнаружил бандитов?

Как людям кормить себя, тем более, собирать дань для другой войны?

– Люди уже так делали раньше, – отметил мрачно Саша. Атмосфера за столом

сильно отличалась от радостных воплей города снаружи.

– Да, но с разделенными меж двух генералов татарами у нас больше шансов

освободиться от ярма, выступить, и все, что идет на юг, ослабляет нас. Почему наша дань

обогащает двор в Сарае?

Монах молчал.

– Одна разгромная победа, – сказал Дмитрий, – положит всему конец.

Васе казалось, что они продолжают давний спор.

– Нет, – парировал Саша. – Не положит. Татары не вытерпят поражения, ни горды,

даже если Орда не такая, какой была. Победа даст нам время, но к нам придет тот, кто

получит Орду. И они будут не подавлять нас, а наказывать.

– Если я соберу деньги, – медленно сказал великий князь, – будут голодать крестьяне,

которых ты спас, Вася. Правда, Саша, – добавил он монаху, – я ценю твой совет. Пусть

все знают. Я устал быть псом этих язычников, – в конце его голос прозвучал резко, как

сломанный лед, и Вася вздрогнула. – Но, – Дмитрий замолчал и добавил тише, – я не

оставлю сыну сгоревший город.

– Вы мудры, Дмитрий Иванович, – сказал Саша.

Вася подумала о сотнях Кать в деревнях Руси, что будут голодать из–за того, что

великому князю нужно заплатить дань правителю людей, что жгли их дома.

Она хотела заговорить, но Саша пронзил ее взглядом за столом, и она подавила слова.

– Мы должны принять этого посла, – сказал великий князь. – Чтобы не говорили, что

я не справился с гостеприимством. Доедай, Вася. Вы идете со мной. И наш Касьян

Лютович с его важным видом и хорошей одеждой. Будем задабривать лорда татар должны

образом.

* * *

Маленький и прочный дворец стоял в стороне у юго–восточного угла кремля. Его

стены были выше, чем в других отцов, и его форма или расположение говорили о

расстоянии.

Вася, Саша, Касьян и Дмитрий с несколькими членами его хозяйства вышли из

дворца великого князя, стража отгоняла любопытных.

– Унижение, – сказал Дмитрий Васе с черным юмором. – Только гордец на коне. Не

гордый подавлен лордами Сарая, иначе город сожгут, а сыновей оставят без наследства.

Его глаза наполнились горечью воспоминаний, что были старее него. Почти двести

лет назад воины Великого Хана пришли на Русь, разбивали церкви, насиловали и убивали

людей.

Вася не смогла придумать достойный ответ, но, может, ее лицо передало сочувствие,

потому что великий князь проворчал:

– Ничего, мальчик. Кто–то готов на ужасные поступки, чтобы стать великим князем,

но нет ничего хуже, чем быть великим князем подавленного государства.

Он был удивительно задумчивым. Вася вспомнила его смех долгими днями, когда

снег засыпал лес без дорог. Вася вдруг выпалила:

– Я буду служить вам, чем смогу, Дмитрий Иванович.

Дмитрий замер, Саша напрягся. Дмитрий сказал:

– Я верю в это, двоюродный брат, – с удивительной легкостью для человека,

которого короновали в шестнадцать лет. – Господь с тобой, – он опустил руку на голову

Васи.

Они пошли снова. Дмитрий тихо добавил Саше:

– Я могу пресмыкаться, но от этого в казне не прибудет. Я услышал твой совет, но…

– Унижение может отсрочить расплату, – ответил Саша. – Тохтамыш может ударить

по Мамаю раньше, чем мы думаем, и каждая отсрочка может купить время.

Вася слушала, шагая за братом, и думала:

«Конечно, Саша не мог приехать домой к отцу. Как, если он так нужен великому

князю? – а потом она подумала с мрачным ощущением. – Но Саша соврал. Соврал мне.

Где он останется с князем, когда я уйду?».

Они дошли до ворот, их впустили, лишив стражи, и показали лучшую комнату, что

когда–либо видела Вася.

Вася не любила роскошь, она едва могла это описать. Для нее роскошную было

тепло, чистая кожа, сухие чулки и сытость. Но эта комната показала ей, что должна

значить роскошь, и она радостно смотрела на это.

Деревянный пол был аккуратно выложен и отполирован. На нем лежали фигурные

ковры без пыли, странного вида, с рисунками рычащих котов. Печь в углу была

разрисована деревьями и алыми птицами, огонь жарко горел. Васе тут же стало слишком

жарко, капля пота покатилась по спине. Мужчины стояли у стен как статуи, в светло–

вишневых нарядах и странных шапках.

«Я увижу этот Сарай, – подумала Вася, ее красивый кафтан казался плохим рядом с

этим изяществом. – Я доберусь туда с Соловьем, и мы это увидим.

Она вдохнула запах (мирры, хоть и не знала об этом), и ее нос зачесался, она

подавила чихание и чуть не врезалась в Сашу, когда они остановились в паре шагов от

помоста с коврами. Дмитрий опустился на колени и прижался головой к полу.

Ее глаза слезились, Вася не могла разглядеть посла. Она слышала, как тихий голос

сказал великому князю встать. Она слушала в тишине, пока Дмитрий приветствовал Хана.

Она едва узнавала смелого князя в этом лорде, что шептал извинения, кланялся и

вручал гостям подарки. И приветствия продолжались:

– …всем вашим сыновьям, женам, и пусть Господь защищает… – Вася

прислушалась, когда голос Дмитрия переменился. – Деревня за деревней, – сказал он с

уважением, но возмущенно, – обворованы, сожжены. Мой народ едва может прожить

зиму, других денег нет до следующего урожая осенью. Я не хочу оскорбить, но мы люди

мира, и вы понимаете…

Татарин ответил резким голосом на своем языке. Вася нахмурилась. Она не смотрела

дальше переводчика у помоста. Но что–то в голосе заставило ее поднять голову.

Она застыла, побледнев.

Вася узнала посла. Она видела его в темноте, когда он опускал кривой меч, созывая

боевым кличем своих людей.

Теперь он сиял бархатом и саблей, но она не могла спутать широкие плечи, сильную

челюсть и тяжелый взгляд. Он уверенным тоном говорил с переводчиком. Как только

татарский посол – главарь бандитов – пересекся с ней взглядом, он оскалился в насмешке

ненависти.

* * *

Вася покинула зал злой, испуганной и сомневающейся в себе.

«Нет. Этого не может быть. То был бандит. Не татарин высокого происхождения, не

слуга Хана. Ты ошиблась. Ты видела его лишь раз в свете костра, а потом в темноте. Ты

не знаешь точно».

Так ли это? Могла ли она забыть лицо за летящим мечом, лицо того, кто чуть не убил

ее? Он говорил масляные речи о союзе и неблагодарности Дмитрия, а у самого на руках

еще была кровь русских…

Нет. Это не был он. Как это мог быть он? Но… Мог он быть лордом и бандитом?

Был ли он самозванцем?

Отряд Дмитрия пошел обратно, пересекая кремль быстрым шагом. Вокруг шумел

город в предвкушении праздника: смех, крики, обрывки песен. Люди пропускали

великого князя и кричали его имя.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Вася Саше, решившись. Ее рука сжала

запястье брата. – Сейчас.

Врата дворца Дмитрия появились перед ними, горели первые факелы.

Касьян с любопытством взглянул на них, брат и сестра шли, склонив головы друг к

другу.

– Хорошо, – сказал Саша после мига колебаний. – Вернись во дворец Серпухова. Тут

много ушей.

Кусая губу, Вася ждала, пока брат извинялся перед хмурящимся Дмитрием. Потом

она пошла за братом.

День угасал, золотой свет превращал башни Москвы в факелы, а тени сгущались

вокруг дворцов. Ледяной ветер свистел между зданий. Вася едва могла стоять на ногах в

суете на улице: столько людей бегало туда–сюда, смеясь, хмурясь или горбясь от холода.

Лампы и горячее железо топили снег, горячие пирожки шипели в жире. Вася повернула

голову с невольной улыбкой, увидев, как летают снежки, небо пылало, пока день угасал.

Когда они пришли к загону Соловья в тихом уголке двора Ольги, Вася снова

проголодалась. Голова Соловья с белой звездой поднялась, он заметил ее. Вася

перебралась через ограду к нему. Она ощупала его, расчесала гриву пальцами, дала ему

понюхать руки, при этом пытаясь подобрать слова, чтобы брат понял.

Саша прислонился к ограде.

– Соловей в порядке. Что ты хотела мне сказать?

Первые звезды загорелись на небе, что стало величаво фиолетовым. Тусклый

серебряный изгиб луны виднелся за дворцами.

Вася глубоко вдохнула.

– Ты сказал, – начала она, – когда мы преследовали бандитов, что странно, что у них

хорошие заточенные мечи, сильные лошади. Ты сказал, что странно, что в их лагере есть

медовуха, пиво и соль.

– Я помню.

– Я знаю, почему, – сказала быстро Вася. – Главарь бандитов, что украл Катю,

Аннушку и Леночку, тот, кого они зовут Челубеем, – это посол генерала Мамая. Это один

человек. Я уверена. Посол – бандит…

Она замолчала, запыхавшись. Саша нахмурился.

– Невозможно, Вася.

– Я уверена, – повторила она. – Когда я видела его в прошлый раз, он замахнулся на

меня мечом. Ты сомневаешься во мне?

Саша медленно сказал:

– Было темно. Ты была напугана. Ты не можешь знать точно.

Она склонилась вперед. Ее голос был твердым от напряжения.

– Я бы говорила, если бы была не уверена? Я уверена.

Ее брат потянул за бороду.

Она вспылила:

– Он говорил о неблагодарности великого князя, а сам наживается на подарках

русских. Значит…

– Что это значит? – парировал Саша с внезапным сарказмом. – У великих лордов

есть другие для грязной работы. Зачем послу кататься по лесу с группой бандитов?

– Я знаю, что я видела, – сказала Вася. – Может, он вовсе не лорд? Кто–то в Москве

знает его?

– Я знаю тебя? – парировал Саша. Он спрыгнул с ограды как кот. Соловей вскинул

голову, когда монах топнул по снегу. – Ты всегда говоришь правду?

– Я…

– Скажи, – говорил ее брат. – Откуда этот конь, на котором ты катаешься? Это отца?

– Соловей? Нет… он…

– Или скажи, – говорил Саша, – как умерла твоя мачеха?

Она тихо вдохнула.

– Ты говорил с отцом Константином. Но это тут ни при чем.

– Да? Мы говорим о правде, Вася. Отец Константин все рассказал мне о смерти отца.

Он говорит, ты была причиной. К сожалению, он врет мне. Но и ты врешь. Священник не

скажет, почему ненавидит тебя. Ты не сказала, почему он считает тебя ведьмой. Ты не

сказала, откуда твой конь. Ты не сказала, почему забрела в берлогу медведя зимой, и

почему отец глупо последовал за тобой. Я бы никогда не поверил, что отец глуп, и после

недели в пути с тобой, Вася, я не верю, что ты глупа. Это все ложь. Теперь я получу

правду.

Она молчала, глаза были огромными в сгущающейся темноте. Соловей напряженно

стоял рядом с ней, ее ладонь запутывалась и распутывалась в гриве коня.

– Правду, сестра, – сказал Саша.

Вася сглотнула, облизнула губы и подумала:

«Меня спас от мертвой няни демон холода, что дал мне коня и поцеловал меня в

свете костра. Это можно говорить? Брату–монаху?».

– Я не могу рассказать тебе всего, – прошептала она. – Я сама понимаю с трудом.

– Тогда, – сухо сказал Саша, – мне верить отцу Константину? Ты ведьма, Вася?

– Н–не знаю, – честно и с болью сказала она. – Я рассказывала тебе, что я могу. И я

не врала. И не вру сейчас. Просто…

– Ты каталась одна по Руси, одетая как мальчик, на лучшем коне, что я видел.

Вася сглотнула, искала ответ, но нашла лишь пересохший рот.

– У тебя сумка, полная вещей для пути, даже немного серебра. Да, я видел. У тебя

нож из хорошей стали. Где ты это взяла, Вася?

– Хватит! – закричала она. – Думаешь, я хотела уходить? Думаешь, я всего этого

хотела? Мне пришлось, брат, пришлось.

– И? Что ты мне не рассказываешь?

Она молчала. Она думала о чертях, о ходячих мертвецах, о Морозко. Слова не шли.

Саша издал звук отвращения.

– Довольно, – сказал он. – Я сохраню твой секрет, хоть мне и сложно, Вася. Я все

еще сын своего отца, хоть больше его не увижу. Но я не должен доверять тебе или

потакать твоим прихотям. Посол татар – не бандит. Ты не будешь больше обещать службу

великому князю, и перестань врать и говорить, когда нужно молчать. Может, так ты

проживешь неделю в таком облике. Это все, что должно тебя беспокоить.

Саша изящно выпрыгнул из загона.

– Куда ты? – глупо крикнула Вася.

– Отведу тебя во дворец Ольги, – сказал он. – Ты сказала, сделала и увидела

достаточно для одного вечера.

Вася замешкалась, возражения заполнили горло. Но один взгляд на его напряженную

спину сказал ей, что он не услышит их. Тяжело дыша, Вася коснулась шеи Соловья на

прощание и пошла следом.

17

Разбойница Марья

Комната Васи в мужском крыле была маленькой, но теплой и куда чище, чем любая

комната во дворце Дмитрия. Немного горячего вина было на печи рядом с горкой блинов,

их немного погрызла пробегавшая мышь.

Саша довел ее до порога, сказал «Бог с тобой» и ушел.

Вася опустилась на кровать. Звуки праздника доносились в узкое окно. Она ехала

каждый день неделями, терпела бои и болезнь, она жутко устала. Вася заперла дверь,

сняла кафтан и сапоги, съела и выпила угощения и забралась под одеяла.

Хотя одеяла были тяжелыми, а печь источала тепло, она дрожала и не могла уснуть.

Она снова и снова ощущала вкус лжи на языке, слышала низкий голос отца Константина,

говорящий ее брату и сестре почти правду. Она снова слышала боевой клич главаря

бандитов, видела вспышку его меча в свете луны. Шум Москвы и ее блеск ошеломляли ее,

она не знала, какой была правда.

Вася все же задремала. Она резко проснулась в тишине после полуночи. Воздух был

с привкусом влажной шерсти и благовоний, и Вася ошеломленно смотрела на потолок,

желая ощутить свежий зимний ветер.

А потом она затаила дыхание. Кто–то где–то плакал.

Плакал и шел, и звук был все ближе. Всхлипы иголками пронзали дворец Серпухова.

Вася, хмурясь, встала на ноги. Она не слышала шаги, только всхлипы.

Ближе.

Кто плакал? Вася не слышала шагов или шороха одежды. Женщина плакала. Какая

женщина пришла бы сюда? Это была мужская часть дома.

Ближе.

Всхлипы затихли у ее двери.

Вася едва дышала. Так мертвая приходила в Лесной земле и просила впустить из–за

холода.

«Чепуха, тут нет мертвых. Медведь скован».

Вася набралась смелости, вытащила ледяной нож, пересекла комнату и приоткрыла

дверь.

На нее смотрело лицо, близко к двери: бледное и любопытное лицо с улыбкой.

«Ты, – зло пробормотало оно, – прочь отсюда…».

Вася захлопнула дверь и рухнула на кровать, сердце колотилось. Гордость – и

желание тишины – подавила ее крик, хотя дыхание вырывалось с шумом.

Она не заперла дверь, и та медленно приоткрылась.

Там ничего не было. Только тени и свет луны.

«Что это было? Призрак? Сон? Боже, помоги».

Вася долго смотрела, но ничто не двигалось, не было звуков в темноте. Она собрала

смелость, встала, пересекла комнату и заперла дверь.

Она долго засыпала снова.

* * *

Василиса Петровна проснулась в первый день Масленицы затекшей и голодной,

недовольной и возмущенной, увидев большие темные глаза над собой.

Вася моргнула и притянула к себе ноги, напряженная, как волк.

– Здравствуй, – сказала хозяйка глаз. – Тетя. Я – Марья Владимировна.

Вася охнула, попыталась изобразить возмущение старшего брата. Ее волосы все еще

были спрятаны под капюшоном.

– Это неприлично, – скованно сказала она. – И я твой дядя Василий.

– Нет, – сказала Марья. Она отошла и скрестила руки. Ее сапожки были вышиты

алыми лисами, с темных волос свисала шелковая лента с серебряными кольцами. Ее лицо

было белым, как молоко, а глаза – как дыры в снегу. – Я ходила за Варварой вчера. Я

слышала, как матушка все рассказала дяде Саше, – она окинула Васю взглядом, сунув

палец в рот. – Ты моя страшная тетя Василиса, – добавила она, пытаясь изобразить

безразличие. – Я красивее тебя.

Марью можно было назвать по–детски красивой, не будь она такой бледной и худой.

– Это так, – сказала Вася, ощущая изумление и раздражение. – Но не так красива, как

Елена Прекрасная, которую украл Серый Волк. Да, я твоя тетя Василиса, но это большой

секрет. Ты умеешь хранить секреты, Маша?

Марья вскинула голову и села на скамейку у печи, аккуратно разложив юбки.

– Я умею хранить секреты, – сказала она. – И я тоже хочу быть мальчиком.

Вася решила, что утро – не лучшее время для этого разговора.

– Но что скажет твоя мама, – отчаянно спросила она, – если потеряет свою дочурку,

Маша?

– Ей все равно, – парировала Марья. – Она хочет сыновей. И, – продолжила она с

бравадой, – мне нужно покинуть дворец.

– Может, твоя мама и хочет сыновей, – отметила Вася. – Но она хочет и тебя. Зачем

тебе покидать дворец?

Марья сглотнула. Впервые смелость оставила ее.

– Ты мне не поверишь.

– Скорее всего, поверю.

Марья посмотрела на свои ладони.

– Меня хочет съесть призрак, – прошептала она.

Вася вскинула брови.

– Призрак?

Марья кивнула.

– Няня говорит, что не надо тревожить матушку. Я пытаюсь. Но мне страшно, – ее

голос утих. – Призрак всегда ждет меня, когда я засыпаю. Я знаю, что она хочет съесть

меня. И я должна покинуть дворец, – сказала Марья с обновленной решимостью. – Я буду

мальчиком с тобой, или я расскажу всем, что ты девочка, – яростно пригрозила она, но

отпрянула, когда Вася слезла с кровати.

Вася опустилась на колени перед девочкой.

– Я тебе верю, – мягко сказала она. – Я тоже видела этого призрака. Прошлой ночью.

Марья смотрела на нее.

– Ты боялась? – спросила ока.

– Да, – сказала Вася. – Но, думаю, призрак тоже боялся.

– Я ненавижу ее! – выпалила Марья. – Ненавижу призрака. Она не оставляет меня в

покое.

– Может, нам стоит в следующий раз спросить, чего она хочет, – задумчиво сказала

Вася.

– Она не слушает, – сказала Марья. – Я говорю ей уйти, а она не слушает.

Вася смотрела на племянницу.

– Маша, ты когда–то видела то, чего не видит семья?

Марья насторожилась сильнее.

– Нет, – сказала она.

Вася ждала. Девочка опустила взгляд.

– В купальне есть человечек, – сказала она. – И в печи. Они меня пугают. Мама

сказала не говорить об этом, или князь не захочет жениться на мне. Она… так злилась.

Вася ярко помнила свое беспомощное смятение, когда она сказала миру, что видит

то, чего не существует.

– Человечек в купальне настоящий, Маша, – резко сказала Вася. Она взяла девочку

за плечи. – Не бойся его. Он защищает твою семью. У него много родни: один охраняет

двор, другой – конюшню, еще один – очаг. Они отгоняют зло. Они настоящие, как ты. Не

сомневайся в своих чувствах и не бойся того, что видишь.

Маша нахмурилась.

– Ты тоже их видишь, тетя?

– Да, – ответила Вася. – Я тебе покажу, – пауза. – Если пообещаешь не говорить

никому, что я девочка.

Девочка просияла. Она задумалась на миг. А потом, как княгиня, Марья важно

ответил:

– Клянусь.

– Хорошо, – сказала Вася. – Только дай мне одеться.

* * *

Солнце не встало, мир был призрачным и серым. Сладкая тишина лежала на Москве.

Двигался спиралями дым, танцуя одиноко, окутывая город любовью. Дворы и лестницы

дворца Ольги были тихими, кухни, пекарни и домики только начинали шевелиться.

Вася посмотрела на пекарню. Чудесно пахло завтраком.

Она подумала о хлебе с сыром, сглотнула и поспешила за Марьей, что бежала по

крытому проходу к купальне.

Вася схватила девочку за плащ сзади, не дав ей отпереть дверь.

– Проверь, нет ли там кого–нибудь, – сказала недовольно Вася. – Тебе никто не

говорил, что нужно думать, а потом делать?

Марья вырывалась.

– Нет, – сказала она. – Мне говорят не делать. А потом я хочу и ничего не могу с

собой поделать. Порой няня багровеет – и это лучшее, – она пожала плечами, и прямые

плечи опустили. – А порой мама говорит, что боится меня. Это мне не нравится, – Марья

затихла и высвободилась из хватки тети. Она указала на дымоход. – Дыма нет, там пусто.

Вася сжала руку девочки, подняла засов, и они прошли в холодную мглу. Марья

спряталась за Васей, впившись в ее кафтан.

Она купалась до этого в такой спешке, что едва заметила окружение, а теперь

одобрительно смотрела на вышитые подушки, блестящие дубовые скамейки. Купальня в

Лесной земле была строгой. А потом она сказала во тьму:

– Банщик. Хозяин. Дедушка. Вы поговорите с нами?

Тишина. Марья настороженно выглянула из–за кафтана Васи. Их дыхание

вырывалось паром на холоде. А потом…

– Вот, – сказала Вася.

И нахмурилась.

Она словно указывала на скопление пара, озаренное огнем. Но, если повернуть

голову, там сидел старик, скрестив ноги, на подушке, голова была склонена. Он был

меньше Марьи, волосы были как нити облака, а глаза – странные и далекие.

– Это он, – пискнула Марья.

Вася молчала. Банник был слабее банника в Чудово, чем рыдающий домовой в

деревне Кати. Чуть плотнее пара с янтарным огнем. Кровь Васи оживляла чертей в Лесной

земле, когда Константин запугал людей. Но это угасание было не таким жестоким, и ему

было сложнее помешать.

«Это закончится, – подумала Вася. – Однажды. Этот мир чудес, где пар в купальне

может быть существом, говорящим пророчества. Однажды будут лишь колокола и вещи.

Черти станут туманом, воспоминаниями и тенями в летнем ячмене».

Она подумала о Морозко, зимнем короле, что делал изо льда, что пожелает. Нет. Он

не пропадет.

Вася отогнала мысли, прошла к ведру воды и набрала черпак. В ее кармане была

корочка хлеба, и она положила ее вместе с веткой березы из угла перед живым паром.

Банник стал чуть четче.

Марья охнула.

Вася похлопала племянницу по плечу и отцепила ее ладошки от кафтана.

– Иди, он тебя не обидит. Прояви уважение. Это банник. Зови его дедушкой, ведь он

таким и является, или хозяином, ведь это его титул. Ты должна давать ему березовые

ветви, горячую воду и хлеб. Порой он предсказывает будущее.

Марья сжала розовые губы, а потом красиво присела в реверансе, немного

пошатнувшись.

– Дедушка, – прошептала она.

Банник молчал.

Марья робко шагнула вперед и предложила примятый кусочек печенья.

Банник медленно улыбнулся. Марья задрожала, но не сдвинулась. Банник взял

печенье туманными руками.

– Так ты меня видишь, – прошептал он шипением воды на углях. – Давно этого не

было.

– Я вас вижу, – сказала Марья. Она приблизилась, забыв о страхе, как умели дети. –

Конечно, вижу. Почему вы не говорили раньше? Мама говорила, вы не настоящий. Я

боялась. Вы предскажете будущее? За кого я выйду замуж?

«За сурового князя, как только у тебя пойдет кровь», – мрачно подумала Вася.

– Хватит, Маша, – сказала она. – Идем. Тебе не нужны пророчества. Ты еще не

выходишь замуж.

Черт улыбнулся с хитрым видом.

– Почему ей не нужно? Василиса Петровна, у тебя уже есть пророчество.

Вася молчала. Банник в Лесной земле сказал ей, что она сорвет подснежники зимой,

умрет по своему выбору и будет плакать по соловью.

– Я услышала его взрослой, – сказала она. – Маша – ребенок.

Банник улыбнулся, показав туманные зубы.

– Вот ваше пророчество, Марья Владимировна, – сказал он. – Я сейчас лишь сгусток,

ведь ваш народ верит в колокола и нарисованные иконы. Но я знаю немного: вы вырастете

далеко, и вы полюбите птицу сильнее матери, когда сменится время года.

Вася застыла. Марья покраснела.

– Птицу…? – прошептала она. – Никогда! Ошибаетесь! – она сжала кулаки. –

Заберите это.

Банник пожал плечами, едко улыбаясь.

– Заберите! – визжала Марья. – Забер…

Но банник посмотрел на Васю, и что–то мелькнуло в его пылающих глазах.

– До конца Масленицы, – сказал он. – Мы все будем смотреть.

Вася, злясь за Марью, сказала:

– Я вас не понимаю.

Но она говорила с пустым углом. Банник пропал.

Марья была потрясена.

– Он мне не нравится. Он говорил правду?

– Это пророчество, – медленно сказала Вася. – Оно может сбыться, но не так, как ты

думаешь, – нижняя губа девочки дрожала, темные глаза были большими и растерянными,

и Вася сказала. – Еще рано. Покатаемся?

Маша просияла.

– Да, – сразу сказала она. – О, да, прошу. Идем.

Легкомыслие дало понять, что Марье нельзя было кататься на коне по улицам. Вася

подумала, не ошиблась ли. Но она помнила, как любила ребенком кататься с братом,

подставляя лицо ветру.

– Идем со мной, – сказала Вася. – Будь рядом.

Они выбрались из купальни. Утро посветлело, и густые тени начали отступать.

Вася пыталась идти как смелый мальчик, хотя было сложно, Марья крепко сжимала

ее руку. Марья была пылкой, но из дворца отца выходила только в церковь, окруженная

женщинами матери. Даже идти по двору без окружения было бунтом.

Соловей стоял в загоне с горящими глазами, нюхал утро. Вася подумала на миг о

длинноруком существе с жесткой бородой, что сидело и вычесывало гриву коня. Но

колокола прозвонили утреню, Вася моргнула, и там никого не было.

– О, – Марья застыла. – Это твой конь? Большой.

– Да, – сказала Вася. – Соловей, это моя племянница. Она хочет на тебе покататься.

– Уже не очень, – Марья смотрела на коня с тревогой.

Соловей любил детей – или его поражали создания, что были намного меньше него.

Он подошел к ограде, выдохнул теплом в ее лицо, опустил голову и поймал губами

пальцы Марьи.

– О, – сказала Марья новым голосом. – О, он очень мягкий, – она погладила его нос.

Соловей радостно дернул ушами, и Вася улыбнулась.

«Только пусть не пинается, – сказал Соловей. Он тянул Марью за волосы, и она

хихикала. – И не дергает гриву».

Вася передала его слова и подняла Марью на забор.

– Ему нужно седло, – сообщила нервно девочка, вцепившись в ограду. – Я видела,

как катаются люди моего отца. У всех есть седла.

– Соловей их не любит, – возразила Вася. – Залезай. Я не дам тебе упасть. Или

боишься?

Марья задрала нос. Неловко из–за юбок, она перекинула ногу и села, плюхнулась на

спину коня.

– Нет, – сказала она. – Не боюсь.

Но она пискнула и сжала коня, когда он пошевелился, вздохнув. Вася улыбнулась,

забралась на ограду и устроилась за племянницей.

– Как мы выберемся? – спросила деловито Марья. – Ты не открыла калитку, – она

охнула.

Вася за ней смеялась.

– Держись за гриву, – сказала она. – Но постарайся не дергать.

Марья молчала, две ладошки крепко сжали гриву. Соловей побежал. Марья быстро

дышала. Вася склонилась вперед.

Девочка запищала, когда конь сделал три прыжка, разбегаясь, и с сильным толчком

перемахнул ограду, легкий, как листик.

Они приземлились, Марья смеялась.

– Еще! – завопила она. – Еще!

– Когда вернемся, – пообещала Вася. – Нужно посмотреть город.

Уходить было просто. Вася скрыла Марью плащом, держалась теней, и страж

поспешил открыть врата. Их делом было выпускать людей.

За воротами пробуждался город. Звуки и запах выпечки терзали утреннюю тишину.

Группа маленьких мальчиков играла на снежной горке на рассвете, пока старшие еще не

прогнали их.

Марья посмотрела на них, когда они проезжали мимо.

– Глеб и Слава делали горку вчера, – сказала она. – Няня говорит, что я слишком

взросла для салазок, но мама пока не решила, – ребенок звучал грустно. – Мы не можем

там поиграть?

– Не думаю, что твоя мама одобрит, – с сожалением сказала Вася.

Над ними за стеной кремля виднелся кусочек солнца, медного кольца. Оно

возвращало краски церквям, и серый свет убегал, мир сиял зеленым, алым и синим.

Сияло и лицо Марьи в свете солнца. Это было не волнение из–за пробежки по башне

матери, а радость сильнее и тише. Солнце блестело в ее темных глазах, и она запоминала

все, что видела.

Соловей шел, бежал и мчался по просыпающемуся городу. Они спускались мимо

пекарен, таверн и саней. Они прошли уличную печь, женщина жарила блины. Вася

слушалась голода, спустилась на землю. Соловей любил блины, так что с надеждой пошел

за ней. Повариха, не отводя взгляда от огня, ткнула ложкой в нос коня. Соловей

недовольно отпрянул, вспомнил, что сбросит маленького пассажира, если встанет на

дыбы.

– Нет уж, – сказала женщина коню. Она погрозила ложкой. Он был выше нее. – Ты

бы смог съесть горку, судя по твоему размеру.

Вася подавила улыбку и сказала:

– Простите его, ваши блины так вкусно пахнут, – и она купила большую стопку.

Повариха растрогалась и добавила несколько.

– Вам не мешало бы поправиться, юный господин. Но ребенку много не давайте, – и

она со снисхождением даже накормила Соловья из своей руки.

Соловей не дулся, он нежно поймал губами ее руку, понюхал платок, и повариха

рассмеялась и оттолкнула его.

Вася снова забралась, девочки ехали и ели, пачкаясь. Соловей с надеждой

оглядывался, и Марья угощала его кусочками. Они двигались медленно, смотрели, как

город пробуждается.

Когда стены кремля возникли перед ними, Марья склонилась, раскрыв рот, прижав

руки в масле к шее Соловья.

– Я видела их только издалека, – сказала она. – Я не знала, какие они большие.

– И я, – призналась Вася. – До вчерашнего дня. Подойдем ближе.

Девочки миновали врата, и теперь Вася удивленно вдохнула. На площади у ворот

кремля был рынок. Торговцы расставляли прилавки, люди громко здоровались и дули на

руки. Их дети бегали, вопя.

– О, – Марья озиралась. – О, смотри на те гребни! А ткань! Костяные иглы и седла!

И не только. Они миновали продавцов пирожков и вина, дорогого дерева и кувшинов

из серебра, воска, шерсти, тафты, консервированных лимонов. Вася купила лимон,

радостно понюхала, укусила, охнула и поспешила отдать Марье.

– Так это не едят, а добавляют немного в суп, – Марья радостно нюхала лимон. –

Они добираются сюда год и день. Дядя Саша рассказывал.

Девочка озиралась с интересом, как белочка.

– Зеленая ткань! – восклицала она. Или: – Смотри, гребень в виде спящего кота!

Вася жалела из–за лимона. Она заметила табун лошадей на южной стороне площади.

Она повела Соловья посмотреть.

Кобылица позвала жеребца. Соловей радостно выгнул шею.

– Теперь ты захотел гарем? – тихо спросила Вася.

Погонщик лошадей сказал, глядя:

– Юный господин, не ведите сюда коня. Он распугает моих.

– Мой конь тихо стоит, – Вася старалась изобразить наглость богатого боярина. – А

ваши меня не волнуют, – но его лошади начали шевелиться, и она заставила Соловья

попятиться, разглядывая кобылиц. Они были похожими, кроме той, что позвала Соловья.

Она была каштановой, с чулками и выше остальных.

– Мне нравится та, – Марья указала на каштановую.

Васе тоже. К ней пришла безумная мысль – купить лошадь? Она ничего не покупала

себе, покинув дом. Но у нее была горсть серебра в кармане, и новая уверенность грела ее

кровь.

– Я хочу посмотреть ту кобылку, – сказала Вася.

Погонщик с сомнением посмотрел на худого мальчика.

Вася упрямо сидела и ждала.

– Как скажете, господин, – пробормотал мужчина. – Мигом.

Каштановую кобылку повели вперед за веревку. Погонщик водил ее по снегу.

– Здоровая, – сказал он. – Третий год пошел, боевая, сделает любого мужчину героем.

Кобылица подняла одну ногу, другую. Вася хотела подойти к ней, коснуться,

осмотреть ноги, зубы, но не хотела оставлять Марью одну и открытую на спине Соловья.

«Здравствуй», – сказала Вася кобылке вместо этого.

Кобылка отступила на шаг, насторожив уши. Напуганная, но не глупая.

«Здравствуй?» – робко сказала она и с вопросом подняла голову.

Звук новых копыт донесся из арки ворот кремля. Кобылка отпрянула, привстав на

дыбы. Погонщик опустил ее, ругаясь, и отвел в стойло.

«Вася», – сказал Соловей.

Вася обернулась. Трое мужчин ехали по площади на крупных конях. Они двигались

клином, их лидер был в круглой шапке, вел себя изящно и властно.

«Челубей», – подумала Вася. Главарь бандитов, якобы посол Хана.

Челубей повернул голову, его конь чеканил шаг. Три всадника сменили направление

и пошли к загону лошадей. Челубей кричал извинения с жутким акцентом, пока они

расталкивали толпу. Потрясенные и злые лица поворачивались к татарину.

Солнце поднялось выше. Холодные белые огни загорелись на льду реки, блестели

камни всадников.

Вася укрыла плащом ребенка.

– Не шуми, – прошептала она. – Нужно уходить, – она повела Соловья неспешным

шагом к вратам кремля. Маша сидела неподвижно, но Вася ощущала, как колотится ее

сердце.

Им стоило двигаться быстрее. Три всадника с идеальной плавностью расступились, и

Соловей оказался окружен. Жеребец зло поднял копыта. Вася опустила его, крепко держа

племянницу. Всадники сжимали поводья так умело, что зеваки шептались.

Челубей ехал на своей крупной кобылице спокойно и с улыбкой. Что–то в его

легкости напоминало ей Дмитрия, в этот миг Челубей не был яростным мечником в

темноте, и она подумала, что ошиблась.

– Спешишь? – сказал Челубей Васе, изящно поклонившись. Он посмотрел на Марью,

наполовину скрытую и дрожащую под плащом Васи. Он изумился. – Я не хотел задержать

тебя. Но, думаю, я уже видел твоего коня.

– Я – Василий Петрович, – ответила Вася, скованно склонив голову в ответ. – Не

знаю, где вы могли видеть моего коня. Мне пора.

Соловей пошел. Но двое мужчин Челубея взялись за мечи и преградили путь.

Вася обернулась, играя безразличие, но она начинала бояться.

– Пропустите, – сказала она. На площади все замерли. Солнце быстро поднималось,

вскоре улицы будут людными. Им с Машей нужно вернуться, и ей было плевать на угрозу

улыбающегося татарина.

– Я уверен, – спокойно сказал Челубей, – что видел коня раньше. Я узнал его по

одному взгляду, – он притворился, что думает. – Ах, – он стряхнул пылинку с красивого

рукава. – Помню. Лес, поздно ночью. Интересно, что я встретил там сорвавшегося коня.

Двойник твоего.

Больше темные глаза смотрели на нее, и Вася поняла, что не ошиблась.

– Было темно, – ответила Вася. – Сложно узнать коня, которого видел только во тьме.

Вы точно видели другого, а этот – мой.

– Я знаю, что видел, – сказал Челубей. Он пристально смотрел на нее. – Как, думаю,

и ты, мальчик.

Его мужчины приблизились на конях.

«Он знает, что я знаю, – подумала Вася. – Это предупреждение».

Соловей был крупней коней татар и быстрее, он смог бы прорваться. Но у мужчин

были луки, и нельзя было рисковать Машей.

– Я куплю твоего коня, – сказал Челубей.

От удивления она бездумно выпалила:

– Зачем? – осведомилась она. – Он не понесет вас. Только я могу на нем кататься.

Татарин слабо улыбнулся.

– О, он меня понесет. Со временем.

Маша приглушенно возмутилась под плащом.

– Нет, – Вася сказала громко, чтобы ее слышала площадь. – Вы не можете его купить.

Ни за что.

Ее ответ разнесся среди торговцев, и она видела, как лица меняются, на некоторых

было потрясение, на других – одобрение.

Улыбка татарина стала шире, и она поняла, что он добивался такой реакции, что она

дала ему повод вытащить меч и извиниться потом перед Дмитрием. Но Челубей не успел

пошевелиться, громкий голос раздался со стороны реки:

– Матерь божья, – сказал он. – Человек не может промчаться галопом без толп в

Москве? Разойдитесь…

Улыбка Челубея увяла. Щеки Васи пылали.

Касьян величаво шел среди толпы, одетый в зеленое, верхом на крупном коне. Он

посмотрел на Васю и татар.

– Дразнить детей захотелось, господин Челубей? – спросил он.

Челубей пожал плечами.

– Что еще делать в этой дыре… Касьян Лютович, да?

Что–то в легкости его ответа вызвало тревогу Васи. Касьян приблизился к Васе и

холодно сказал:

– Мальчик идет со мной. Его двоюродный брат ждет его.

Челубей огляделся. Толпа молчала, но явно была на стороне Касьяна.

– Не сомневаюсь, – он поклонился. – Когда захочешь продать, мальчик, я буду ждать

с мешком золота.

Вася покачала головой, глядя ему в глаза.

– Лучше слушайся, – добавил тихо татарин. – И между нами не будет долга, – он

улыбался, но в глазах была явная угроза. А потом…

– Идем, – нетерпеливо сказал Касьян. Он обошел на лошади других всадников и

направился к вратам.

Вася не знала, что на нее нашло. Она зло и ловко, пока солнце слепило глаза,

направила Соловья в коня ближайшего всадника. Один шаг, мужчина понял, что она

делает, с руганью бросился из седла. Через миг Соловей полетел над спиной коня. Вася

крепко сжимала Марью. Соловей приземлился как птица и догнал Касьяна.

Вася оглянулась. Мужчина поднялся на ноги, покрытый грязным снегом. Челубей

смеялся над ним с толпой.

Касьян молчал, пока они не забрались подальше на извилистые тесные улицы, и его

первые слова были не для Васи:

– Марья Владимировна, полагаю? – сказал он девочке, не оборачиваясь. – Рад

знакомству.

Марья посмотрела на него огромными глазами.

– Мне нельзя говорить с мужчинами, – сказала она ему. – Так мама говорит, – она

поежилась, но подавила геройски дрожь. – О, матушка будет злиться.

– На обоих, полагаю, – сказал Касьян. – Вы дурак, Василий Петрович. Челубей

собирался разрезать вас и извиниться потом перед великим князем. Что вас заставило

взять в поездку дочь князя Серпухова?

– Я не допустил бы, чтобы ей навредили, – сказала Вася.

Касьян фыркнул.

– Ты бы и себя не защитил, если бы посол выхватил меч, а ребенка – тем более. И ее

видели. Это уже вред, спросишь у ее матери. А еще… ты дразнил Челубея. Он это не

забудет, хоть и улыбался. Они все улыбаются при дворе в Сарае, а потом вонзают зубы в

горло.

Вася едва слышала, она думала о радости и голоде на лице Марьи, когда она увидела

огромный мир вне женских покоев.

– Какая разница, что Машу видели? – спросила она с пылом. – Мы катались.

– Я хотела сама! – неожиданно сказала Марья. – Я хотела увидеть.

– Любопытство, – поучительно сказал Касьян, – плохое качество девушек, – он едко

улыбнулся. – Спросите у Бабы Яги: больше знаешь, быстрее состаришься.

Они были почти у дворца князя Серпухова. Касьян вздохнул.

– Ну–ну, – добавил он. – Праздник, да? Нет занятия лучше защиты дев от сплетен, –

его голос стал резче. – Спрячь ее в плаще. Веди сразу к загону и жди, – Касьян поехал

вперед, позвал распорядителя. Его кольца сверкали на солнце. – Я – Касьян Лютович,

приехал выпить вина с юным Василием Петровичем.

Врата уже были открыты в честь праздничного утра, страж отсалютовал. Касьян

проехал, и Вася за ним, а распорядитель поспешил вперед.

– Возьмите моего коня, – приказал величаво Касьян. Он спрыгнул на землю и бросил

поводья распорядителю. – Василий Петрович справится со своим сам. Жду, мальчишка, –

Касьян пошел в сторону дворца, оставив раздраженного распорядителя одного с конем,

которого он держал за уздечку. Он мрачно смотрел на Васю.

Вася повела Соловья к загону. Она не знала, что сделал Касьян, но, когда они

перепрыгнули ограду к радости Марьи, Вася увидела, что Варвара уже бежит, белая от

гнева из–за поступка Васи и Марьи и безмолвная. Вася поспешила слезть на землю и

снять девочку.

– Идемте, Марья Владимировна, – сказала Варвара. – Вас ждут внутри.

Марья испугалась, но сказала Васе:

– Я храбрая, как ты. Я не хочу уходить.

– Ты храбрее меня, Маша, – сказала Вася племяннице. – В этот раз тебе нужно идти.

Помни, когда увидишь призрака в следующий раз, спроси, чего она хочет. Она не может

тебе навредить.

Марья кивнула.

– Я рада, что мы покатались, – прошептала она. – Даже если матушка злится. И я

рада, что мы перепрыгнули татарина.

– Как и я, – сказала Вася.

Варвара взяла девочку за руку и потянула ее прочь.

– Госпожа хочет видеть вас в часовне, – бросила Варвара через плечо. – Василий

Петрович.

* * *

Вася и не думала ослушаться. Часовня была окружена маленьким лесом куполов, ее

было несложно найти. Вася прошла под недовольным взглядом сотни икон и ждала.

Вскоре присоединилась Ольга, она шагала тяжело, время почти пришло. Она

перекрестилась, поклонилась иконостасу, а потом повернулась к сестре.

– Варвара говорит, – сказала Ольга без предисловий, – что ты каталась на восходе и

возила мою дочь по улицам. Это так, Вася?

– Да, – Васе было не по себе от тона Ольги. – Мы катались. Но я не…

– Матерь божья, Вася! – сказала Ольга. Остатки красок покинули ее лицо. – Ты не

подумала о репутации моей дочери? Это не Лесная земля!

– Репутации? – спросила Вася. – Конечно, я переживаю за ее репутацию. Она ни с

кем не говорила. Она была одета и прикрыла волосы. Я ее дядя. Почему я не мог с ней

покататься.

– Потому что это не… – Ольга вдохнула. – Она должна оставаться в тереме. Девочки

не могут покидать его. Моя дочь должна учиться спокойствию. А ты растревожила ее на

месяц и испортила ее репутацию навсегда, если не повезет.

– Оставаться в этих комнатах? В башне? – Вася невольно посмотрела на закрытое

узкое окно, на большой иконостас. – Навсегда? Но она смелая и умная. Нельзя…

– Можно, – холодно ответила Ольга. – Не вмешивайся, или я скажу Дмитрию

Ивановичу, кто ты, и ты отправишься в монастырь. Хватит. Иди. Развлекайся. И часа

нового дня не прошло, а я уже устала от тебя, – она повернулась к двери.

Вася от потрясения заговорила раньше, чем подумала. Ольга замерла от резкости ее

тона.

– Ты должна оставаться здесь? Ты хоть куда–то выходишь, Оля?

Плечи Ольги напряглись.

– Я хорошо справляюсь, – сказала она. – Я – княгиня.

– Но, Оля, – Вася приблизилась, – ты хочешь тут оставаться?

– Девочка, – сказала Ольга, повернувшись к ней с настоящим гневом, – думаешь,

важно для нас, чего мы хотим? Думаешь, я собираюсь потакать твоим безумствам и

беспечности?

Вася смотрела, притихнув и замерев.

– Я не твоя мачеха, – продолжила Ольга. – Я этого не потерплю. Ты не ребенок, Вася.

Подумай, если бы ты хоть раз послушала, отец был бы еще жив. Помни это и успокойся!

Горло Васи сжималось, но слова не выходили. А потом она сказала, глядя на

воспоминание за стенами часовни:

– Я… Они хотели отослать меня. Отца там не было. Я боялась. Я не хотела…

– Довольно! – рявкнула Ольга. – Хватит, Вася. Это детские отговорки, а ты женщина.

Что сделано, то сделано. Но ты должна исправиться в будущем. Молчи, пока праздник не

закончится, ради любви бога.

Губы Васи похолодели. Ребенком она думала о красивой сестре, живущей во дворце,

как Ольга из сказок с ее принцем–орлом. Но эти детские мечты угасли до этого:

стареющей женщины, величественной и одинокой, дверь башни которой никогда не

открывалась, и которая хотела сделать свою дочь послушной девой, не учитывая цену.

Ольга смотрела в глаза Васи с уставшим пониманием.

– Слушай, – сказала она. – Жизнь хуже и лучше сказок, и ты должна научиться со

временем, как и моя дочь. Не смотри так, словно сокол с обрезанными крыльями. Марья

будет в порядке. Она слишком юна для большого скандала, к счастью. Надеюсь, ее не

узнали. Она научится своему месту со временем и будет счастлива.

– Разве? – спросила Вася.

– Да, – твердо сказала Ольга. – Научится. Как и ты. Я люблю тебя, сестренка. Я

постараюсь для тебя, клянусь. У тебя тоже будут дети и слуги, и все эти неприятности

забудутся.

Вася едва слышала. Стены часовни душили ее, словно у долгих лет Ольги взаперти

была форма и запах, который она могла вдыхать. Она умудрилась кивнуть.

– Прости меня, Ольга, – сказала она и прошла мимо сестры за дверь, а потом по

лестнице к шуму праздника внизу. Если Ольга и звала ее, она не слышала.

18

Укротитель лошадей

Касьян встретил ее у ворот.

– Я думала, вы будете пить со мной вино, – сказала Вася.

Касьян фыркнул.

– Ну, ты здесь, – легко ответил он. – Вино можно найти. Судя по виду, тебе не

помешало бы, – он мрачно посмотрел ей в глаза. – Что, Василий Петрович? Сестра

разбила миску о голову и заставила жениться на племяннице, чтобы восстановить ее

поруганную добродетель?

Вася не была уверена, что Касьян шутит.

– Нет, – коротко сказала она. – Но она очень злится. Я… благодарю вас, что помогли

вернуть Марью в дом без ведома распорядителя и стража.

– Тебе нужно выпить, – отмахнулся Касьян. – Хорошенько. Тебе поможет. Ты

злишься, но не знаешь, на кого.

Вася только оскалила зубы. Она ощущала, как отбирают свободу.

– Ведите, Касьян Лютович, – сказала она. Город вокруг кричал и кипел, как чайник

на огне.

Сжатые губы Касьяна чуть изогнулись. Они повернули на грязную улицу от дворца

Ольги и тут же затерялись в веселой толпе празднующих. Музыка звучала из переулков,

там танцевали девушки с обручами. Процессия поднималась, Вася увидела соломенную

женщину на шесте, которую несли над смеющейся толпой. Медведя в расшитом

ошейнике вели как собаку. Над ними звенели колокола. Горки из снега были людными, и

народ толкался за очередь, падал с горки или скатывался головой вперед. Касьян замер.

– Посол, – негромко сказал он. – Челубей.

– Что? – сказала Вася.

– Он будто знал тебя, – сказал Касьян.

Улицы впереди гремели.

– Что это? – спросила Вася вместо ответа. Волна людей впереди падала. А потом

выбежал сорвавшийся конь с дикими глазами.

Кобылица с рынка, которую хотела купить Вася. Ее белые чулки вспыхивали на

грязном снегу. Люди кричали и отпрыгивали с пути. Вася раскинула руки, чтобы

остановить беглянку.

Кобылка попыталась оббежать ее, но Вася проворно поймала веревку и сказала:

– Погодите, девица. Что стряслось?

Кобылка шарахнулась от Касьяна, встала на дыбы, боясь толпы.

– Назад! – сказала им Вася. Люди чуть отодвинулись, раздался стук копыт, и

Челубей с помощниками появился на улице.

Татарин с удивлением посмотрел на Васю.

– Мы снова встретились, – сказал он.

Марья была дома и в безопасности, и Васе было нечего терять. Она подняла голову и

сказала:

– Купили лошадь, и она убежала?

Челубей был спокоен.

– У хорошего коня есть нрав. Хороший мальчик поймал ее для меня.

– Нрав – не повод пугать ее, – возразила Вася. – И не зовите меня мальчиком, –

кобылка почти дрожала в ее руках, с испугом мотала головой.

– Касьян Лютович, – сказал Челубей, – приструните это дитя. Или я побью его за

дерзость и заберу его коня. Он может оставить кобылку.

– Если бы у меня была лошадь, – сказала беспечно Вася, – я бы катался на ней до

полуденного колокола. У меня она бы не бегала в панике по улицам Москвы.

Бандит, как она увидела с гневом, снова был изумлен.

– Большие слова для ребенка. Дай–ка ее мне.

– Ставлю своего коня, – сказала Вася, не двигаясь, думая о Кате, голодающей из–за

того, что Дмитрию придется поднять дань для новой войны, и ее гнев к Челубею

подогревал безрассудство, – что эта кобылка понесет меня на своей спине до того, как

прозвонят три часа.

Касьян начал:

– Вася…

Она не посмотрела на него. Челубей рассмеялся.

– Вот так? – он посмотрел на испуганную лошадь. – Как хочешь. Покажи нам чудо.

Но, если ты проиграешь, я получу твоего коня.

Вася взяла себя в руки.

– Если я выиграю, кобылку хочу себе.

Касьян в тревоге сжал ее руку.

– Глупая сделка.

– Если мальчик хочет бросить свое имущество на хвастовство, – сказал Челубей

Касьяну, – это его дело. Давай, мальчик. Прокатись на кобылице.

Вася молчала, смотрела на испуганную лошадь. Кобылка плясала на конце веревки,

дергалась в руках Васи. Никогда еще лошадь не выглядела такой неподатливой.

– Мне нужен загон со средним забором, – сказала Вася.

– У тебя есть участок земли и кольцо людей, – сказал Челубей. – Стоило обдумать

условия до заключения сделки.

Он перестал улыбаться, а был серьезен.

Вася задумалась.

– Рынок, – сказала она через миг. – Там больше места.

– Как пожелаешь, – сказал Челубей со снисхождением.

– Когда твой брат узнает, Василий Петрович, – пробормотал Касьян, – я тебя не

прикрою.

Вася его не слушала.

* * *

Пусть к площади стал процессией, слух разлетелся по улицам быстрее них. «Василий

Петрович поспорил с татарином Челубеем. Приходите к площади»

Но Вася не слышала. Она слышала только дыхание кобылицы. Она шла рядом с

лошадью, пока та билась с веревкой, и говорила. В основном, чушь: похвалу, слова любви,

которые могла вспомнить. И она слушала лошадь.

«Прочь, – думала кобылка, только это она могла передать головой, ушами и

дрожащими ногами. – Прочь. Нужно бежать. Я хочу других, хорошую траву и тишину.

Бежать».

Вася слушала лошадь и надеялась, что не поступила ужасно глупо.

* * *

Он был язычником, но русские любили представления, и Челубей это устроил. Если

кто–то в толпе кричал похвалу, он изящно кланялся, взмахивая рукой с камнями. Если

кто–то насмехался, скрытый в толпе, он отвечал ревом, и толпа смеялась.

Они шли к большой площади, и всадники Челубея начали освобождать место.

Торговцы ругались, но все было готово, и лошади татар замерли, размахивая хвостами,

погрузившись копытами в снег, удерживая толпу.

Челубей сообщил об условиях сделки на русском с акцентом. И тут же, несмотря на

присутствие стражи, начали делаться ставки среди зевак, дети забирались на прилавки,

чтобы видеть. Вася стояла с перепуганной лошадью посреди нового круга.

Касьян стоял перед толпой. Он выглядел и недовольно, и заинтриговано, но при этом

явно усиленно размышлял. Толпа становилась больше и громче, но Вася видела только

лошадь.

– Идем, девица, – сказала она на языке лошади. – Я не наврежу.

Кобылка застыла и не отвечала.

Вася смотрела, дышала, а потом, несмотря на риск, под взглядами всех глаз на

площади, подошла и сняла веревку с головы лошади.

Потрясение прокатилось по толпе.

Кобылка замерла на миг, испуганная, как и зрители, и Вася прошипела:

– Так иди! Убегай!

Подгонять не требовалось, лошадь бросилась к одной лошади на краю, к другой, она

поворачивалась и бежала. Если она пыталась остановить, Вася гнала ее. Конечно, чтобы

кататься, лошадь должна слушаться, и сейчас она должна была слушаться приказа бежать.

«Убирайся», – у приказа было другое значение. Когда жеребенок не слушался,

любимая Мышь, кобылица из Лесной земли, выгоняла юнца на время из табуна. Она

сделала так один раз и с Васей, к недовольству девушки. Это было худшее наказание для

молодой лошади, ведь табун был жизнью.

И Вася вела себя с этой кобылкой как мать, как старая мудрая кобылица. И кобылка

уже задумывалась – Вася видела по ее ушам – понимало ли ее двуногое создание. Если да,

что она не была одна.

Толпа вокруг притихла.

Вася замерла, и кобылица остановилась в тот же миг.

Толпа вздохнула. Кобылица смотрела на Васю.

«Кто ты? Я не хочу быть одна, – сказала лошадь. – Я боюсь. Я не хочу быть одна».

«Тогда иди, – сказала Вася поворотом тела. – Иди ко мне, и ты никогда не будешь

одна».

Лошадь облизнула губы, насторожив уши. И, под тихие вскрики удивления, она

шагнула вперед, потом еще, третий и четвертый раз, пока ее нос не лег на плечо девушки.

Вася улыбнулась.

Она не слушала крики со всех сторон, а почесала бока кобылки, как делали лошади

друг другу.

«Ты пахнешь как лошадь», – кобылка неуверенно нюхала ее.

– К сожалению, – сказала Вася.

Девушка пошла. Кобылка следовала за ней, прижимая нос к плечу Васи. Сюда. Туда.

Разворот.

Стоп.

Кобылка остановилась вместе с Васей.

Обычно Вася остановилась бы на этом, дала бы лошади уйти, молчать и помнить,

что не нужно бояться. Но тут была сделка. Сколько у нее времени?

Люди смотрели, шепчась, она заметила непроницаемый взгляд Касьяна.

– Я заберусь тебе на спину, – сказала Вася лошади. – На минутку.

Лошадь была ошеломлена. Вася ждала.

Кобылица облизнула губы и опустила недовольно голову. Доверие было, но хрупкое.

Вася прижалась к ней телом, давая ощутить вес. Кобылица дрожала, но не двигалась.

Мысленно помолившись, Вася прыгнула как можно легче, закинула ногу и села на

спину кобылицы.

Лошадь привстала, а потом замерла, дрожа, направив с мольбой оба уха к Васе. Не то

движение – не то дыхание – и кобылица побежит, вся работа девушки будет напрасной.

Вася ничего не делала. Она потирала шею лошади. Шептала ей. Когда лошадь

немного расслабилась – чуть–чуть – она легонько коснулась ее пяткой, прося идти.

Кобылка напряженно послушалась, все еще прижимая уши. Она прошла пару шагов

и остановилась, скованная, как жеребенок.

Хватит. Вася соскользнула на землю.

Ее встретила полная тишина.

А потом стена шума.

– Василий Петрович! – кричали они. – Василий Храбрый!

Вася поклонилась толпе, ее голова немного кружилась. Она увидела недовольное

лицо Челубея, но с изумленным изгибом губ.

– Я заберу ее, – сказала Вася ему. – Лошадь должна подпускать всадника.

Челубей молчал. А потом удивил ее смехом.

– Не знал, что меня одолеет мальчишка с трюками, – сказал он. – Поздравляю,

волшебник, – он поклонился со спины коня.

Вася не поклонилась в ответ.

– Маленьким умам, – сказала она с прямой спиной, – любой навык кажется магией.

Люди рассмеялись вокруг. Улыбка татарина не дрогнула, хотя веселье на его лице

пропало.

– Брось мне вызов, мальчик, – тихо сказал он. – И я отплачу.

– Не сегодня, – твердо сказал Касьян. Он встал у плеча Васи.

– Ладно, – сказал Челубей с обманчивой мягкостью. Он махнул одному из своих.

Появилась красивая расшитая уздечка. – Это моя похвала, – сказал он. – Она твоя. Живи

долго.

Его глаза обещали другое.

– Мне не нужна уздечка, – сказала гордо и беспечно Вася. Она отвернулась и пошла

прочь, лошадь следовала за ней, в тревоге прижимаясь носом к плечу Васи.

– Умеешь ты находить беду, Василий Петрович, – сказал Касьян, догоняя ее. – Ты

завел себе врага. Но… ты и с лошадьми обращаться умеешь. Это было представление

мастера. Как ты ее назовешь?

– Зима, – сказала Вася, не думая. Это подходило ее изяществу и белым чулкам. Она

погладила шею кобылицы.

– Теперь будешь разводить лошадей?

Кобылка шумно дышала в ухо Васи, и девушка испуганно обернулась, чтобы

посмотреть на нее. Разводить лошадей? У нее теперь была лошадь, что могла рожать

жеребят. У нее был кафтан с золотой вышивкой: подарок князя. Бледный нож в ножнах на

боку: подарок демона зимы, и холодный сапфировый кулон на ее груди: подарок ее отца.

Много дорогих подарков.

У нее было имя. Василий Петрович, как ревела толпа. Василий Храбрый. Вася

ощущала гордость, словно это было ее имя.

Вася могла быть в этот миг кем угодно, кроме себя настоящей – Василисы, дочери

Петра, рожденной далеко в лесу.

«Кто я?» – задумалась Василиса, ее голова закружилась.

– Идем, – сказал Касьян. – До ночи будет знать вся Москва. Тебя будут звать

Василием Укротителем лошадей, у тебя будет больше имен, чем у твоего брата. Оставь

кобылку в загоне с Соловьем, он ее утешит. Теперь тебе точно нужно выпить.

Вася не придумала другого, пошла за ним обратно, прижимая ладонь к шее лошади,

пока они шли по буйному городу.

* * *

Соловей, столкнувшись с настоящей кобылицей, был неуверенным, а не радостным.

И кобылка, разглядывающая жеребца, была не лучше. Они смотрели друг на друга,

прижав уши. Соловей успокаивающе заурчал, но ему ответили визгом и топотом копыт.

Две лошади разошлись по краям загона и хмуро смотрели друг на друга.

Не лучшее начало. Вася смотрела на них, сжимая кулак, прислоняясь к ограде загона.

Часть ее мечтала получить жеребенка с кровью Соловья, свой табун лошадей, свое

поместье.

А потом ее разумная часть терпеливо сообщала, что это невозможно.

– Пей, Василий Петрович, – сказал Касьян, прислонившись к перилам рядом с ней.

Он вручил ей фляжку густого темного пива, что купил по пути. Она сделала глоток и

опустила, выдохнув. – Ты не ответил, – сказал Касьян, забрав флягу. – Откуда Челубей

тебя знает?

– Вы не поверите, – сказала Вася. – Мой брат мне не поверил.

Касьян выдохнул.

– Предлагаю, – едко сказал он, потягивая пиво, – испытать меня, Василий Петрович.

Это был почти вызов. Вася посмотрела на него и рассказала.

* * *

– Кто это знает? – резко спросил Касьян, выслушав. – Кому еще ты рассказал?

– Кроме брата? Никому, – с горечью ответила Вася. – Вы мне верите?

Тишина. Касьян отвернулся от нее, невидящими глазами смотрел на завитки дыма

сотен печей на ясном небе.

– Да, – сказал Касьян. – Да. Я верю тебе.

– Что мне делать? – спросила Вася. – Что это значит?

– Что они – народ воров и сыновья воров, – ответил Касьян. – Что еще это может

значить?

Вася не думала, что простые воры смогли бы построить дворец посла, как и вор не

вел бы себя так изящно, как Челубей. Но она не спорила.

– Я хотела рассказать великому князю, – сказала она. – Но брат запретил.

Касьян постучал пальцем по зубам, размышляя.

– Должны быть доказательства, помимо твоих слов, чтобы идти к Дмитрию

Ивановичу. Я отправлю человека проверить сожженные деревни. Мы найдем священника

или жителя, что видел бандитов. Нужно больше свидетелей, чем ты.

Вася ощутила благодарность за то, что он поверил ей, что знал, что делать. Над ними

зазвенели колокола. Две лошади искали траву под снегом, решительно игнорируя друг

друга.

– Тогда мы выждем, – сказала Вася с новой уверенностью. – Но я не буду ждать

долго. Скоро я испытаю удачу с Дмитрием Ивановичем со свидетелями или без.

– Понятно, – сказал Касьян, хлопнув по ее плечу. – Иди и помойся, Василий

Петрович. Нам нужно в церковь, а потом праздновать.

19

Масленица

Солнце облачилось в лиловые и алые доспехи под мерцающими звездами, и Вася

пошла на вечернюю службу с тихим братом, с Дмитрием Ивановичем, с толпой бояр и их

жен. В праздники женщины выходили, скрытые вуалью, на улицы в сумерках и

участвовали в службе.

Ольга не пошла: близилось время ее родов, и Марья осталась в тереме с матерью. Но

другие женщины высокого происхождения шли по дороге к церкви, неловко шагая в

своих расшитых сапогах. Они шли вместе со слугами и детьми, казались зимним лугом

цветов в вуалях. Вася, чуть сдавленная толкающимися боярами Дмитрия, смотрела на

яркие фигуры со смесью любопытства и ужаса, пока насмешливый локоть не ударил ее по

ребрам. Один из мальчишек в сопровождении князя сказал:

– Долго лучше не смотри, незнакомец, если не хочешь жену или сломанную голову.

Вася, не зная, смеяться или обижаться, отвернулась.

Башни собора были волшебными огнями в свете садящегося солнца. Двойные двери

собора, украшенные бронзой, были вдвое выше людей. Когда они прошли от притвора в

просторный зал, Вася замерла на миг, приоткрыв рот.

Красивее места она не видела. Ее поражал размер, запах благовоний… золотой

иконостас, разрисованные стены, серебряные звезды в синеве на своде потолка…

множество голосов.

Инстинкт повел Васю влево, где молились женщины, но она опомнилась. И она

встала с восхищенным видом в толпу за великим князем.

Впервые Вася жалела отца Константина.

«Это он потерял, – подумала она, – когда приехал в Лесную землю. Это его рай,

место среди украшений, где он мог молиться и быть любимым. Конечно, начались угрозы,

горечь и осуждения».

Служба была самой долгой из всех, где стояла Вася. Песнопения сменились речью, а

потом молитвой, и она стояла в полусне, пока великий князь и его свита не вышли из

собора. Вася, пресыщенная красотой, была рада уйти. Ночь освободила их после трех

часов серьезного ритуала.

Процессия великого князя повернула к дворцу Дмитрия, они двигались по улицам, и

епископ благословлял толпу.

Они пересеклись на миг с другой процессией, что шагала по снегу с Масленицей,

куклой из соломы, над собой. Во всем смятении толпа юных бояр обступила Васю.

Светлые волосы и широко посаженные глаза, пальцы в кольцах и пояса – это были

очередные двоюродные браться. Вася скрестила руки. Они толкались, как стая собак.

– Я слышал, ты у великого князя в любимцах, – сказал один. Его борода немного

скрашивала его худое лицо.

– А почему и нет? – ответила Вася. – Я пью вино и не проливаю его, да и на коне

катаюсь лучше.

Один из юных лордов толкнул ее. Она изящно отодвинулась и удержалась на ногах.

– Сильный ветер сегодня, да? – сказала она.

– Василий Петрович, вы слишком хороши для нас? – спросил другой мальчик,

улыбаясь с гнилым зубом.

– Наверное, – сказала Вася. Беспечность поведения была подавлена в детстве, но

теперь расцвела в грубом мире, где она оказалась, и поселилась в ее душе. Она

улыбнулась юным боярам, не ощущая страха.

– Слишком хороши? – скалились они. – Сын деревенского помещика, никто,

выскочка, внук неравного брака.

Вася ответила парой изобретательных оскорблений, и, смеясь и рыча, они сообщили,

что они хотят дважды оббежать дворец Дмитрия Ивановича, и победитель получит вино.

– Как хотите, – Вася была быстрой с детства. Она прогнала из головы мысли о

бандитах, загадках и неудачах, она хотела насладиться вечером. – Откуда начнем?

* * *

Сжимая вино, уже навеселе, Вася попала на волне новых друзей в зал Дмитрия

Ивановича, и толика тревоги утонула в триумфе, а потом оказалось, что почти все актеры

ее обманчивого представления уже присутствовали в зале великого князя.

Дмитрий, конечно, сидел в центре. Женщина, с накидкой, что ниспадала с ее плеч, с

круглым и самодовольным лицом, сидела рядом с ним. Его жена…

Касьян… Вася нахмурилась. Касьян был спокоен, наряден, но выглядел задумчиво,

хмурил рыжие брови. Вася не знала, есть ли у него плохие новости. Ее брат появился и

поймал ее за руку.

– Ты слышал, – смиренно сказала Вася.

Саша потянул ее в угол, помешав парочке шептаться, к их недовольству.

– Ольга сказала, ты возила Марью в город.

– Да, – сказала Вася.

– И что ты выиграла лошадь, поспорив с Челубеем.

Вася кивнула. Она слышала, как он скрипнул зубами.

– Вася, нужно это прекратить, – сказал Саша. – Показывать себя всем, втягивать

ребенка? Ты должна…

– Что? – рявкнула Вася. Она любила этого сына отца, с его ясными глазами и

сильными руками, и это злило ее сильнее. – Тихо уйти в ночь, запереться в комнате во

дворце Оли, убираться там, молиться по утрам и учиться жалко соблазнять молодых

помещиков? И Соловей будет заперт во дворе? Хочешь продать моего коня или забрать

себе, когда я уйду в терем? Ты монах. Я не вижу тебя в монастыре, брат Александр. Ты не

должен растить сад, петь и молиться без передышек? Но ты здесь, советник великого

князя. Почему ты, брат? Почему ты, а не я? – ее плечи опустились, она удивила себя

потоком слов.

Саша молчал. Она поняла, что он говорил это себе сам, пока думал в тишине

монастыря, спорил с собой и не находил ответов. Он смотрел на нее с искренним и

недовольным ошеломлением, что ранило ее сердце.

– Нет, – сказала она. Ее ладонь нашла его, тонкую и сильную, на ее руке. – Ты

знаешь, как и я, что я не могу идти в терем, как не может любой мальчик. Я тут, и тут я

останусь. Если не хочешь выставить нас лжецами перед всеми?

– Вася, – сказал он. – Это не продлится долго.

– Знаю. И я покончу с этим. Клянусь, Саша, – она мрачно сжала губы. – Но не сейчас.

Теперь мы будем праздновать, брат, и врать.

Саша вздрогнул, и Вася ушла от него раньше, чем он смог ответить, высоко подняв

голову в угасающем гневе, пот лился с ее висков под осточертевшей шапкой, и слезы

лились из ее глаз, потому что ее брат любил маленькую Василису. Но как кто–то мог

любить женщину, которая так похожа на дерзкого и не пугливого ребенка?

«Я должна уйти, – вдруг подумала она. – Я не могу ждать конца Масленицы. Я

сильно его ранила, и я должна уйти. Завтра, брат, – подумала она. – Завтра».

Дмитрий помахал ей, улыбаясь, и только его серьезность показывала, что князю не

так легко, как он выглядит. Его город и бояре болтали, татарский лорд отдыхал в его

городе и требовал дань, и сердце великого князя звало сражаться, а голова говорила ждать,

и все это требовало денег, которых у него не было.

– Я слышал, ты выиграл лошадь у Челубея, – сказал ей Дмитрий, прогоняя умело

тревогу с лица.

– Да, – выдохнула Вася, ее толкнули в спину проносящейся тарелкой. Первые блюда

уже стояли, немного припорошенные снегом от пути по двору. Мяса не было, зато было

много угощений из муки, меда, масла, яиц и молока.

– Молодец, – сказал великий князь. – Хоть я не могу одобрять. Челубей все же гость.

Но мальчишки не меняются, и вряд ли этот лорд коней справился бы с кобылкой лучше, –

Дмитрий подмигнул ей.

Вася до этого ощущала боль за то, что Саша врал великому князю, но еще не

стыдилась сама. Но теперь она вспомнила обещание служить грызло ее вместе с совестью.

Один секрет можно было рассказать.

– Дмитрий Иванович, – вдруг сказала Вася. – Мне нужно кое–что рассказать… об

этом лорде.

Касьян пил вино и слушал, а теперь вскочил на ноги, тряся рыжими волосами.

– Мы не будем развлекаться в праздник? – пьяно проревел он в зале, заглушая ее. –

Не будем веселиться?

Он повернулся к Васе с улыбкой. Что он делал?

– Предлагаю развлечение, – продолжил Касьян. – Василий Петрович отлично ладит с

лошадьми, все мы видели. Я хочу испытать его. Покатаемся завтра, Василий Петрович?

При всей Москве? Я вызываю при этих свидетелях.

Вася охнула. Гонка? При чем тут это?

Толпа радостно бормотала. Касьян пристально смотрел на нее.

– Да, покатаемся, – в смятении сказала она. – Если позволите, Дмитрий Иванович.

Дмитрий откинулся на спинку стула с довольным видом.

– Я не против, Касьян Лютович, но я не видел у вас коня, что может сравниться с

Соловьем.

– И все же, – улыбался Касьян.

– Тогда внемлите! – закричал Дмитрий. – Завтра утром. А теперь за еду, и

поблагодарите бога.

Слышались разговоры, пение и музыка.

– Дмитрий Иванович, – снова начала Вася.

Но Касьян пересел к Васе и закинул руку на ее плечи.

– Я подумал, что ты собрался совершить неосторожность, – шепнул он ей на ухо.

– Мне надоело врать, – шепнула она. – Дмитрий Иванович может верить мне или нет,

ему выбирать, как великому князю.

Дмитрий с другой стороны кричал тосты про будущего сына, обнимая плечи почти

улыбающейся жены, бросая хрящи собакам у его ног. Огонь сиял все краснее, близилась

полночь.

– Это не ложь, – сказал Касьян. – Это пауза. Правда как цветы, лучше ее скрывать в

нужный момент, – рука сжала плечи Васи. – Ты мало выпил, мальчишка, – сказал он. –

Этого мало, – он плеснул вина в чашку и протянул ей. – Вот, это тебе. Мы покатаемся

утром.

Она взяла чашку, сделала глоток. Он смотрел и медленно улыбнулся.

– Нет. Пей больше, и я выиграю проще, – он склонился ближе. – Если выиграю, все

мне расскажешь, – шепнул он. Его волосы почти задевали ее лицо. Она застыла. – Все,

Вася, о себе и своем коне, и о том красивом голубом кинжале, что висит у тебя на боку.

Рот Васи приоткрылся в удивлении. Касьян осушил свое вино.

– Я был тут раньше, – сказал он. – В этом дворце. Давно. Кое–что искал. То, что

потерял. Что было недоступно мне. Почти. Не совсем. Думаешь, я найду это снова, Вася?

– его глаза были блестящими и далекими. Он притянул ее ближе. Васе было не по себе.

– Слушайте, Касьян Лютович… – начала Вася.

Она ощутила, как он напрягся, слушал, но не ее. Вася притихла и медленно уловила

тишину: странную тишину, что собиралась за ревом и стуком праздника, что медленно

разрасталась с шелестом зимнего ветра.

Вася забыла о Касьяне. Казалось, кожу сняли с ее глаз. В запахах, дыму и шуме

боярского праздника в Москве проступил другой, незаметный мир, что тоже праздновал.

Под столом сметало крошки создание в роскошном одеянии с пухлым животом и

длинными усами.

«Домовой», – подумала Вася. Это был домовой Дмитрия.

Крохотная женщина с шелковистыми волосами ходила между тарелок по столу

Дмитрия, порой толкая кубки не подозревающих мужчин. Это была кикимора, у домового

порой была жена.

Шелест крыльев сверху, и Вася посмотрела в немигающие глаза женщины, а потом

та пропала в дыму. Васе стало не по себе, ведь птица с головой женщины была

воплощением судьбы.

Вася ощущала вес взглядов тех, кого видела и не видела.

«Они смотрят и ждут… чего?».

Вася посмотрела на дверь и увидела на пороге Морозко.

Он стоял в свете тусклого факела. За ним свет огня лился в ночь. По форме и цвету

он был человеком, кроме непокрытой головы, лица без бороды и снега, что не таял на его

одежде. Его наряд был синим, как зимние сумерки, обрамленным инеем. Его черные

волосы трепал ветер с запахом сосен, что плясал и прогонял запахи из зала.

Музыка стала свежее, мужчины сидели прямее, но никто его не видел.

Кроме Васи. Она смотрела на демона мороза, как на призрака.

Черти повернулись. Птица сверху расправила большие крылья. Домовой перестал

мести. Его жена застыла, и все замерли.

Вася пошла к центру, среди шумных столов, среди глядящих духов, туда, где стоял

Морозко и смотрел, как она идет, чуть изогнув губы.

– Как ты сюда попал? – прошептала она. Рядом с ним ощущался запах снега, лет и

дикой ночи.

Он вскинул бровь, глядя на следящих чертей.

– Мне нельзя присоединиться к толпе? – спросил он.

– Но зачем тебе? – спросила она. – Тут нет снега, нет диких мест. Разве ты не король

зимы?

– Праздник солнца старее этого города, – ответил Морозко. – Но не старее меня. Они

когда–то душили девиц в эту ночь, чтобы призвать меня и прогнать, чтобы им осталось

лето, – он смотрел на нее. – Теперь жертв нет. Но я порой прихожу на праздник, – его

глаза были светлее звезд, отдаленные, но смотрели на красные лица вокруг с холодной

нежностью. – Это все еще мой народ.

Вася молчала. Она думала о мертвой девочке в сказке, об истории для детей в

холодные ночи, что скрывала кровавую историю.

– Этот праздник отмечает ослабление моей силы, – мягко добавил Морозко. – Скоро

будет весна, и я останусь в своем лесу, где не тает снег.

– Ты пришел за задушенной девицей? – спросила Вася с холодом в голосе.

– А что? – спросил он. – Такая будет?

Пауза, они смотрели друг на друга. А потом…

– Я бы поверила во все в этом безумном городе, – сказала Вася, отгоняя потрясение.

Она не смотрела на годы в его глазах. – Я тебя не увижу? – спросила она. – Когда придет

весна?

Он молчал, отвернулся от нее. Он хмуро скользил взглядом по залу.

Вася следила за его взглядом. Ей показалось, что Касьян смотрит на них. Она

попыталась разглядеть его, но Касьяна там не было.

Морозко вздохнул и опустил взгляд.

– Ничего, – сказал он почти себе. – Я дергаюсь от теней, – он посмотрел на нее. – Нет,

ты меня не увидишь, – сказал он. – Меня нет весной.

Старая печаль на его лице подтолкнула ее официально спросить:

– Присядете за стол ночью, зимний король? – она испортила эффект, добавив

серьезнее. – Бояре уже падают со скамей, место есть.

Морозко рассмеялся, но ей показалось, что он удивлен.

– Я был бродягой в залах людей, но меня давно – очень давно – не приглашали

праздновать.

– Тогда я тебя приглашаю, – сказала Вася. – Хоть это не мой зал.

Они повернулись к столу на возвышении. Некоторые уже упали со скамей и храпели,

но другие пригласили женщин посидеть с ними. Их жены ушли спать. Великого князя

окружали две девицы под руками. Он поймал грудь одной в широкую ладонь, и лицо Васи

вспыхнуло. Морозко рядом с ней сказал, сдерживая смех:

– Я откажусь от пира. Покатаешься со мной вместо этого, Вася?

Вокруг был шум и вонь, крики и сдавленное пение. Москва вдруг стала душить ее.

Ей хватило душных дворцов, тяжелых взглядов, обмана, разочарований…

Черти смотрели.

– Да, – сказала Вася.

Морозко изящно указал на двери, а потом последовал за ней в ночь.

* * *

Соловей увидел их первым и завопил. Рядом с ним стояла белая лошадь Морозко,

призрак на фоне снега. Зима жалась у ограды, глядя на новеньких.

Вася нырнула меж досок забора, утешила кобылку и запрыгнула на знакомую спину

Соловья, не думая о хорошей одежде.

Морозко забрался на белую кобылицу, коснулся ее шеи.

Их окружали высокие стены ограды. Вася направила коня на них. Соловей

перемахнул ограду, белая кобылица – следом. Сверху рассеивались остатки тумана, сияли

звезды.

Они миновали врата князя Серпухова как призраки. Ниже еще были открыты врата

кремля в честь праздничной ночи, и посад за кремлем был полон красного света костров и

нескладного пения.

Но Вася не замечала костры или песни. Она была в другом мире, что был старее, с

его чистотой, красотой, тайнами и опасностями. Они незаметно промчались через врата, и

кони направились вправо между празднующих домов. Стук копыт изменился, и река

развернулась лентой перед ними. Дым города остался позади, вкруг был снег и чистый

свет луны.

Вася все еще была навеселе, несмотря на очищающую прохладу ночного воздуха.

Она громко кричала, Соловей ускорился, и они неслись вдоль Москвы–реки. Две лошади

мчались шаг в шаг по льду и серебристому снегу, и Вася смеялась, скаля зубы ветру.

Морозко ехал рядом с ней.

Они мчались долго. Когда Вася проехала достаточно, она перевела Соловья на

ходьбу, на импульсе нырнула, смеясь, в сугроб. Потея под тяжелой одеждой, она сорвала

шапку и капюшон и высвободила смятую черную косу.

Морозко остановился рядом с Соловьем и легко спрыгнул на лед реки. Он мчался

безумно и радостно, как она, но теперь был собранным и осторожным.

– Так ты теперь сын помещика, – сказал Морозко.

Легкость Васи отчасти увяла. Она встала и отряхнулась.

– Мне нравится это. Зачем я родилась девочкой?

Голубое сияние из–под век.

– Девочка из тебя не очень.

Это вино – только вино – ударило жаром в ее голову. Ее настроение переменилось.

– Это все, что у меня есть? Быть призраком, тем, кто есть, но не на самом деле? Мне

нравится быть юным господином. Я могу остаться там и помогать великому князю. Я

могу учить лошадей, людей, махать мечом. Но я не смогу, потому что они раскроют мой

секрет.

Она резко развернулась. Звезды сияли в ее открытых глазах.

– Если я не могу быть господином, я все еще могу быть путницей. Я хочу повидать

весь мир, если Соловей отнесет меня. Я увидела бы зеленую землю за закатом, остров…

– Буян? – шепнул Морозко за ней. – Где волны бьют о камни на берегу, и воздух

пахнет холодным камнем и цветами апельсина? Где правит дева–лебедь с серыми, как

море, глазами? Страну из сказок? Этого ты хочешь?

Жар от вина и дикой езды угасал, и все вокруг было ужасно тихим перед рассветным

ветром. Вася вдруг задрожала, одетая в волчью шкуру и со спутанными черными

волосами.

– Потому ты пришел? – спросила она, не оборачиваясь. – Выманить меня из

Москвы? Или хочешь сказать, что мне лучше быть там, как девушке, и выйти замуж?

Почему черти пришли на праздник? Почему гамаюн была сверху – да, я знаю, что

означает птица. Что происходит?

– Нам запрещено праздновать с людьми?

Она молчала. Она расхаживала, как кошка в клетке, хотя вокруг были лед, лес и небо.

– Я хочу свободу, – сказала она, будто себе. – Но я хочу место и цель. И я не уверена,

что получу хоть что–то, не то что оба. И я не хочу жить во лжи. Я причиняю боль брату и

сестре, – она резко замерла и повернулась. – Ты можешь раскрыть эту загадку за меня?

Морозко вскинул бровь. Рассветный ветер кружил снег у ног лошадей.

– Я – предсказатель? – холодно спросил он. – Я не могу побывать на празднике,

покататься при свете луны, не слушая жалобы русских дев? Что мне до твоих мелких тайн

или совести твоего брата? Вот мой ответ: не слушай сказки. Я говорю правду: твоему

миру нет дела до твоих желаний.

Вася сжала губы.

– Моя сестра так же сказала. А ты? Тебе есть дело?

Он молчал. Облака собирались над головой. Кобылица дрожала.

– Ты можешь насмехаться, – продолжила Вася, злясь, шагая ближе. – Но ты живешь

вечно. Может, ты не хочешь ничего, может, тебе все равно. Но… ты здесь.

Он молчал.

– Мне прожить как самозванка, пока они меня не раскроют и не запрут в монастыре?

– осведомилась она. – Убежать? Уйти домой? Больше не видеть братьев? Где мое место?

Я не знаю. Я не знаю, кто я. И я ела в твоем доме, чуть не умерла в твоих руках, и ты

катался со мной сегодня… и я надеялась, что ты будешь знать.

Слова звучали глупо даже для нее. Она прикусила губу. Тишина затянулась.

– Вася, – сказал он.

– Нет. Ты не серьезно, – сказала она, отпрянув. – Ты бессмертен, это лишь игра…

Его ответ был не в словах, а руки заговорили за него, когда его кончики пальцев

нашли пульс за ее челюстью. Она не двигалась. Его глаза были холодными бледными

звездами, и она растерялась.

– Вася, – снова сказал он, тихо и почти с надрывом, в ее ухо. – Может, я не так мудр,

как ты думаешь, хоть и много лет провел в этом мире. Я не знаю, что ты должна выбрать.

Каждый раз, когда выбираешь путь, нужно помнить о том, что ты не выбрал. Решай, как

будет лучше, продумай варианты, у каждого пути есть хорошие и плохие стороны.

– Это не совет, – сказала она. Ветер бросил волосы ей в лицо.

– Это все, что у меня есть, – сказал он. А потом запустил пальцы ей в волосы и

поцеловал.

Она всхлипнула, гнев и желание смешались. Ее руки обвили его.

Она еще так не целовалась. Не так долго и неспешно. Она не знала, как, но он учил

ее. Не словами, нет: ртом, кончиками пальцев и ощущениями, у которых не было слов.

Темное и осторожное прикосновение порхало по ее коже.

Она прижималась к нему, ее тело расслабилось и пылало холодным огнем.

«Даже твои братья теперь назовут тебя обреченной», – подумала она, но ей было все

равно. Легкий ветер прогнал облака, и звезды ярко сияли на них с неба.

Он отодвинулся, и она была с большими глазами, красная и пылающая. Его глаза

сияли идеальным голубым пламенем, он мог быть человеком.

Он резко отпустил ее.

– Нет, – сказал он.

– Не понимаю, – ее ладонь прижалась ко рту, тело дрожало, она была настороженной,

как девочка, которую он когда–то забросил в седло.

– Нет, – сказал он и провел рукой по темным волосам. – Я не хотел…

Осознание ранило. Она скрестила руки.

– Не хотел? Почему тогда ты пришел?

Он стиснул зубы. Он отвернулся от нее, сжимая кулаки с силой.

– Потому что хотел сказать…

Он замолчал и посмотрел на ее лицо.

– Над Москвой тень, – сказал он. – Но, когда я стараюсь заглянуть глубже, меня

отгоняют. Я не знаю, в чем причина. Ты не…

– Что я? – спросила Вася, ненавидя то, как прерывался ее голос.

Пауза. Голубое пламя в его глазах стало ярче.

– Не важно, – сказал Морозно. – Но, Вася…

На миг показалось, что он произнесет секрет. Но он вздохнул и сжал губы.

– Вася, будь осторожна, – сказал он, наконец. – Что бы ты ни выбрала, будь

осторожна.

Вася не слышала его. Она стояла там, холодная, напряженная и пылающая.

«Нет? Почему нет?».

Если бы она была старше, она бы увидела борьбу в его глазах.

– Буду, – сказала она. – Спасибо за предупреждение, – она развернулась, решительно

прошла и забралась на спину Соловья.

Она уже умчалась и не видела, что он долго стоял и смотрел ей вслед.

Позже, намного позже, в холодный и жестокий час перед рассветом красный свет

пронесся вспышкой огня по небу над Москвой. Редкие, кто его видел, назвали знамением.

Но многие не видели. Они спали, им снилось летнее солнце.

Касьян Лютович видел. Он улыбнулся, покинул свою комнату во дворце Дмитрия,

чтобы спуститься во двор и закончить приготовления.

Морозко узнал бы вспышку. Но он ее не видел, он мчался один по диким местам

мира, хмурясь в одинокой ночи.

20

Огонь и тьма

Желтый свет солнца заливал комнатку Васи на следующий день. Она проснулась от

его прикосновения и встала на ноги. Голова болела, она жалела, что столько кричала,

бегала, пила и плакала прошлой ночью.

«Этой ночью», – вспыхивало в ее голове. Она расскажет Дмитрию, что знала или

подозревала о Челубее. Она шепнет прощание Ольге и Марье, но так, чтобы они не

услышали и не окликнули ее. А потом уйдет. На юг, где воздух теплее, и демоны холода

не будут беспокоить ее по ночам. Юг. Мир был большим, и ее семья достаточно

настрадалась.

Но сперва гонка.

Вася быстро оделась – плащ и сапоги с ее старой рубахой, жилеткой и теплыми

штанами. Она выбежала на солнце. С неба доносилось немного тепла, когда она

подставила лицо солнцу. Скоро зацветут подснежники в скрытых закутках, и зиме придет

конец.

Снег прошел на рассвете и укрыл двор. Вася сразу пошла в загон Соловья, хрустя им.

Глаза жеребца сияли, он дышал как боевой конь перед атакой. Кобылка Зима стояла

спокойно рядом с ним.

– Постарайся не выигрывать слишком явно, – сказала Вася Соловью, видя в нем

дикость. – Я не хочу, чтобы меня обвинили в волшебстве коня.

Соловей тряхнул гривой и рыл снег.

Вася вздохнула и сказала:

– И ночью мы уезжаем, когда праздник в разгаре. Так что не устань в гонке, мы

должны быть далеко до рассвета.

Это успокоило коня. Она вычесывала его шерстку, шептала планы о том, как выведет

их с сумками из города в темноте.

Красный край солнца было видно над стенами города, Касьян прибыл во двор Ольги,

одетый в серебро с серым, с вышивкой на приподнятых носах сапог. Он замер у ограды

загона. Вася поймала его взгляд.

Она легко его выдержала. После Морозко она могла вынести любой взгляд.

– Рад встрече, Василий Петрович, – сказал Касьян. Пот сделал волосы на его висках

завитками. Вася не знала, нервничал ли он. Кто бы не нервничал, выставляя обычного

коня против Соловья? Она улыбнулась.

– Доброе утро, господин, – поклонилась Вася.

Касьян посмотрел на Соловья.

– Конюх может подготовить коня. Не нужно пачкаться.

– Соловей не потерпит конюха, – сказала Вася.

Он покачал головой.

– Я не хотел оскорбить, Вася. Мы ведь хорошо знаем друг друга.

Да? Она кивнула.

– Повезло, – сказал Касьян, взглянув на Соловья. – Конь так тебя любит. Почему же?

– Каша, – сказала Вася. – Соловей ее обожает. Что вы пришли сказать, Касьян

Лютович?

Касьян склонился. Рука Васи была на спине Соловья. Ноздри коня раздувались, он

тревожно переменился. Касьян смотрел ей в глаза.

– Ты мне нравишься, Василий Петрович, – сказал он. – Понравился в тот миг, что я

тебя увидал, когда еще не знал, кто ты. Тебе стоит побывать в Башне Костей весной. У

меня лошадей как травы, и ты сможешь на всех прокатиться.

– С радостью, – сказала Вася, хоть знала, что весной будет далеко. – Если великий

князь отпустит, – на миг ей захотелось, чтобы это было правдой. Лошадей как травы…

Касьян провел по ней взглядом, словно мог увидеть душу и украсть ее секреты.

– Поехали ко мне домой, – тихо сказал он с новой эмоцией. – Я дам тебе все, что ты

хочешь. Должен лишь сказать…

О чем он? Он не закончил. Несколько лошадей ворвались во врата, пробежали с

криками по двору, их преследовал злой распорядитель.

Вася не понимала, что имел в виду Касьян. Что сказать?

Юные бояре из свиты Дмитрия теперь были всюду. Те, что обзывали ее и бросили

вызов. Они смогли удержаться на лошадях, их уздечки звенели, как боевая музыка.

– Малый! – звали они. – Волчонок! Вася! – они кричали шутки. Один ткнул Касьяна

локтем, спросив, как ему понравится проиграть худому мальчишке, с которого свисал, как

тряпка, плащ, и у коня которого не было уздечки.

Касьян рассмеялся. Васе показалось, что его голос был с надрывом.

Наконец, юных бояр уговорили уйти. За заснеженным загоном, за вратами

Владимира просыпался город. Прозвенел крик с башни сверху, последовал шлепок и

резкий ответ. Пахло дымом от сотен печей.

Касьян не уходил, меж рыжих бровей пролегла морщина.

– Вася, – начал он. – Прошлой ночью…

– Вам не нужно проверить лошадь? – резко спросила Вася. – Мы соперники, так

зачем нам откровенничать?

Касьян скривил губы и миг разглядывал ее лицо.

– Ты… – начал он.

Но его снова перебил гость, этот был одет просто, как воробей. Его капюшон

защищал от холода, лицо было строгим. Вася сглотнула, повернулась и поклонилась.

– Брат, – сказала она.

– Простите, Касьян Лютович, – сказал Саша. – Я хочу поговорить с Васей наедине.

Саша, казалось, давно не спит, а то и не ложился.

– Бог с вами, – вежливо попрощалась Вася с Касьяном.

Касьян опешил на миг. А потом холодно сказал:

– Лучше меня слушаться, – и ушел.

«Он странно пахнет», – сказал Соловей.

– Касьян? – спросила Вася. – Как?

Соловей тряхнул гривой.

«Пылью, – сказал он. – И молнией»

– Что Касьян хотел? – спросил Саша.

– Понятия не имею, – честно ответила Вася. Она посмотрела на лицо брата. – Что ты

делал?

– Я? – он утомленно прислонился к ограде. – Я искал слухи об этом Челубее, после

Мамая. Важные лорды не появляются из лесу внезапно. В городе должен был кто–то

слышать о нем, хоть и от кого–то. Но, при всем его величии, я не получил новостей.

– И? – спросила Вася. Зеленые глаза смотрели в серые.

– У Челубея есть письмо, лошади, люди, – медленно сказал Саша. – Но нет

репутации.

– Теперь ты подозреваешь, что посол – бандит? – по–детски спросила Вася. – Ты

теперь мне веришь?

Ее брат вздохнул.

– Если не найдется других объяснений, то я тебе верю. Но я никогда о таком не

слышал, – он замолчал и добавил под нос. – Если это бандит, и он всех нас так обманул,

то ему кто–то помог. Откуда у него деньги, писари, бумаги, лошади и наряды как у

татарского лорда? Или Хан послал бы нам такого? Вряд ли.

– Кто мог ему помочь? – спросила Вася.

Саша медленно покачал головой.

– После гонки Дмитрия Ивановича можно будет уговорить выслушать все от тебя.

– Все? – спросила она. – Касьян говорил, нужны доказательства.

– Касьян, – парировал ее брат, – слишком умный для своего блага.

Их взгляды пересеклись во второй раз.

– Касьян? – сказала она в ответ на взгляд брата. – Невозможно. Те бандиты сожгли

его деревни. Он пришел к Дмитрию Ивановичу просить его помощь.

– Да, – медленно сказал Саша. Лицо все еще было тревожным. – Это так.

– Я расскажу Дмитрию все, что знаю, – поспешила сказать Вася. – Но потом я

покину Москву. Мне нужна твоя помощь. Присмотри за кобылкой – моей Зимой – и будь

добр к ней.

Ее брат напрягся, глядя ей в лицо.

– Вася, некуда идти.

Она улыбнулась.

– Есть целый мир, брат. У меня есть Соловей.

Он молчал, и она добавила с нетерпением, чтобы скрыть боль:

– Ты знаешь, что я права. Ты не можешь отослать меня в монастырь, я не выйду ни

за кого замуж. Я не могу быть боярином в Москве, но я не буду девицей. Я уеду.

Она не могла смотреть на него и стала вычесывать гриву Соловья.

– Вася, – начал он.

Она все еще не смотрела на него. Он издал недовольный звук и пролез через ограду.

– Вася, нельзя просто…

Она повернулась к нему.

– Я могу, – сказала она. – И буду. Запри меня, если хочешь помешать.

Она увидела, как он отпрянул, и поняла, что на ее глазах слезы.

– Это неестественно, – сказал Саша, но другим тоном.

– Знаю, – сказала она решительно, яростно и жалобно. – Мне жаль.

Она говорила, и зазвенел большой колокол на башне.

– Я расскажу тебе правду, – сказала Вася. – О смерти отца. О Медведе. Все. Перед

тем, как уйду.

– Позже, – сказал Саша после паузы. – Мы поговорим позже. Будь внимательна,

сестренка. Будь осторожна. Я… буду молиться за тебя.

Вася улыбнулась.

– У Касьяна нет лошади, что похожа на Соловья, – сказала она. – Но я буду рада

твоим молитвам.

Жеребец фыркнул, вскинув голову, и мрачное выражение Саши смягчилось. Они

крепко обнялись, и Васю окутали знакомые с детства запахи старшего брата. Она вытерла

глаза о его плечо.

– Ступай с богом, сестра, – прошептал Саша ей на ухо. Он отошел, поднял руку и

благословил ее и лошадь. – Не делай резких поворотов. И не проиграй.

Новая толпа зевак собиралась у загона: конюхи хозяйства Ольги. Вася запрыгнула на

спину Соловья. Умные ушли с дороги. Дураки стояли и глазели, и Вася подвела Соловья к

ограде. Он перепрыгнул ее и несколько голов, когда их хозяева не сдвинулись. Саша

забрался в седло Тумана. Брат и сестра поехали вместе к вратам.

Вася оглянулась, выезжая, и она подумала, что увидела величавую фигуру в окне

башни и маленькую у ее юбок, тянущуюся к свету. А потом она и ее брат выехали на

улицу.

Толпы шли за ними. Вася трепетала от криков людей, она подняла руку толпе, и

люди заревели в ответ:

– Пересвет! – слышала она. – Василий Храбрый!

Со стороны дворца появился великий князь, бояре и слуги, толпа ревела.

– Ты готов, Вася? – осведомился Дмитрий, поравнявшись с ними. Его свита отстала,

пропуская их. Все бояре и князья суетились, выбивая место сзади. – Я поставил на тебя.

– Я готов, – ответила Вася. – Или Соловей, а я буду держаться за его шею и

постараюсь не подвести его.

Соловей был роскошен на солнце, его шерстка была темным зеркалом, грива

ниспадала с головы без уздечки. Князь рассмотрел коня и рассмеялся.

– Безумец, – тепло сказал он.

Бояре сзади с завистью смотрели на родственников, что так близко общались с

Дмитрием.

– Если победишь, – сказал Дмитрий Васе, – я наполню тебе мешок золотом и

подыщу красивую жену, что родит тебе детей.

Вася сглотнула и кивнула.

* * *

Шум пропал. Вася посмотрела на снежную улицу, где с вершины холма одиноко

ехал Касьян.

Дмитрий, Вася, Саша и все бояре застыли.

Вася видела красоту Соловья, бегущего по снегу, она видела, как белая кобылица

Морозко двигалась в лучах рассвета. Но она не видела коня, подобного золотому

существу, на котором ехал Касьян.

Кобылица была огненного цвета в яблоках. Ее грива на два оттенка светлее

ниспадала с шеи и плеча. Она была с длинными ногами и крепкими мышцами, выше

Соловья.

На голове кобылицы была золотая уздечка, на ней были золотые поводья. Касьян

держал поводья, а ее нос склонялся почти до груди. Кобылица, казалось, убежит, если

всадник отпустит. Каждое ее движение было идеальным, как и каждый поворот головы,

когда она встряхивала серебристо–золотой гривой.

Изо рта кобылицы торчали острые края. Вася ненавидела уздечку.

Кобылица замешкалась перед толпой, и всадник толкнул ее. Она с неохотой пошла,

размахивая хвостом. Она попыталась встать на дыбы, но Касьян опустил ее и вонзил

шпору в бок.

Толпа не радовалась им, а стояла без движения, очарованный светом и мягкой

поступью.

Соловей вскинул уши.

«Эта будет быстрой», – сказал он, роя землю

Вася выпрямилась на спине Соловья. Она хмурилась. Эта кобылицы была необычной,

как Соловей. Откуда Касьян ее взял?

«Это все–таки будет гонка», – подумала она.

Золотая кобылица замерла. Ее всадник поклонился с улыбкой.

– Бог с вами, Дмитрий Иванович, брат Александр, Василий Петрович, – лицо

Касьяна было хитрым и веселым. – Это моя девочка. Золотая. Ей идет, да?

– Да, – сказала Вася. – Почему я не видел ее раньше?

Улыбка Касьяна не дрогнула, но что–то в его глазах потемнело.

– Она… дорога для меня, и я редко на ней катаюсь. Но я подумал, что на ней стоит

прокатиться против твоего Соловья.

Вася отвлеченно поклонилась и не ответила. Она заметила еще одного домового,

почти прозрачного на крыше дома, сверху ощущался шелест крыльев, она увидела, как

женщина–птица смотрит на нее с насеста на башне. Странное ощущение пробежало по ее

спине.

Дмитрий рядом с ней сказал после мига тишины:

– Ну, – он хлопнул Васю по спине. – Вот и будет гонка.

Вася кивнула, князь улыбнулись и рассмеялись. Напряжение пропало. Зимний день

был солнечным, последний день праздника, и вся Москва болела за них. Они пошли к

вратам кремля, Касьян поравнялся с ней. Толпа ревела, поддерживая светлую и темную

лошадь.

Они спускались, миновали врата и вышли на посад.

Весь город собрался на стене, на берегу реки и полях. Смелые мальчишки были на

деревьях на другом берегу реки, снег оттуда сыпался на зрителей внизу.

– Мальчик! – слышала Вася. – Мальчик! Он как перышко, тот большой конь его

донесет.

– Нет! – отвечал вопль. – Нет! Посмотрите на ту лошадь, просто посмотрите!

Кобылица трясла головой и переминалась. Пена была на ее губах, и ее движения

разбивали сердца Васи.

Процессия всадников пересекла пустую площадь рынка и добралась до реки.

– Удачи, Вася, – сказал Дмитрий. – Будь быстрым.

Князь направил своего коня к месту финиша. Саша, взглянув на Васю, последовал за

ним.

Соловей и золотая кобылица спокойно прошли к началу, их всадники почти задевали

друг друга коленями, их лошади были почти одного роста. Жеребец склонил ухо и мирно

подул на золотую кобылицу, но она прижала уши и попыталась щелкнуть зубами, но

помешала золотая уздечка.

Широкая замерзшая река сверкала на солнце. На другой стороне, у начала и конца

гонки собрались бояре и монахи в мехах и бархате, напоминали самоцветы на белизне

реки. Они смотрели, как два всадника приближаются.

– Хочешь поспорить, Вася? – спросил вдруг Касьян. Пыл на его лице отражал ее

рвение.

– Поспорить? – удивилась Вася. Она отодвинула Соловья от золотой кобылицы.

Вблизи борьба другой лошади была осязаемой, как жар летом.

Касьян улыбался. В его глазах светилась победа.

– Сделка, – сказал он. – Я уже видел, что ты это любишь.

– Если я выиграю, – сказала импульсивно она, – вы отдадите мне свою лошадь.

Соловей склонил к ней уши, а золотая кобылица повела ухом.

Касьян сжал губы, но в его глазах все еще было веселье.

– Хороший приз, – сказал он. – Отличный. Ты теперь собираешь лошадей, видимо,

Вася, – он произнес ее имя мягко, и она вздрогнула. – Хорошо, – продолжал он. – Я

ставлю свою лошадь против твоей руки в браке.

Она потрясенно посмотрела на него.

Он склонялся над шеей лошади, фыркая от смеха.

– Думаешь, все такие слепые, как великий князь?

«Нет, – подумала она. – Хоть признавай, хоть отрицай, но он все время знал?» – она

не успела заговорить, он провел кобылицу к линии старта, его смех окружал его, сияя, как

и утро.

Кони стучали по льду к сияющим рядам людей. Курс был отмечен: дважды вокруг

города и вдоль реки, где ждал великий князь.

Дыхание Васи паром срывалось с губ.

«Он знает. Чего он хочет?».

Соловей напрягся под ней, вскинул голову с твердой спиной. Дикое желание сбежать

и скрыться, где ее не найдет зло, овладело Васей.

«Нет, – подумала она. – Нет, лучше столкнуться с ним. Если он задумал зло, побег не

поможет», – но Соловью она мрачно шепнула:

– Мы победим. Что бы ни случилось, мы должны победить. Тогда он не расскажет

мой секрет. Если он мужчина, он не признает, что девушка одолела его.

Конь прижал уши в ответ.

Лошади шли дальше по широкой замерзшей реке, крики и ставки вскоре затихли. В

этом затишье двигался только дым, рисуя завитки на чистом небе.

Времени на разговоры не было. Начало было отмечено на снегу, епископ с голубыми

губами, в шапке и черный на фоне невинного неба, ждал, чтобы благословить всадников.

Благословение прозвучало, Касьян оскалился Васе и развернул лошадь.

Вася повела Соловья в другую сторону. Лошади сделали круги, а потом пришли бок

о бок к началу. Она ощущала ярость жеребца под собой, жажду скорости, и в ее груди

стало свободнее, она отвечала на его жажду.

– Соловей, – шепнула она с любовью. Она знала, что конь понял. Она посмотрела на

белое солнце, белый снег и небо цвета глаз Морозко. Кони сорвались в один миг. Слова

Васи унес ветер, перекрыли оглушительные вопли толпы.

* * *

Первая часть гонки была прямой по реке, где они резко повернули бы на густой снег

возле города. Соловей мчался, как заяц, и Вася завопила, когда они пронеслись впервые

мимо толпы: вой, что бросал вызов им, сопернику и миру.

Люди кричали в ответ, а потом лошади остались одни, бежали шаг в шаг.

Кобылица бежала как падающая звезда, и Вася потрясенно поняла, что на открытой

земле она быстрее Соловья. Кобылица вырвалась на шаг, другой. Пена летела с ее губ,

всадник хлестал ее тяжелыми поводьями. Оббежит ли она город дважды? Вася сидела

тихо, склонившись на спине Соловья, конь бежал быстро и легко. Они приближались к

повороту, Вася видела голубой и скользкий лед. Она выпрямилась. Соловей собрался и

повернул, не поскользнувшись.

Золотая кобылица бежала так быстро, что чуть не пропустила момент. Касьян

потянул ее, она споткнулась, но встала, прижимая длинные уши к голове, пока всадник

кричал на нее. Вася шепнула Соловью, и его шаги стали короче, он догонял них, двигаясь

плавно. Его голова была на уровне бедра кобылицы. Лошадь обезумела, путалась под

ударами всадника. Соловей бежал большими прыжками, и вскоре они поравнялись, а

потом стремя Касьяна оказалось за Соловьем.

Касьян крикнул ей и отсалютовал, когда они миновали его, и Вася, несмотря на страх,

ощутила ответный смех в горле. Страх и мысли пропали, была лишь скорость, ветер и

холод, идеальное движение коня под ней. Она склонилась, шептала добрые слова

Соловью. Конь склонил к ней уши, а потом ускорился еще сильнее. Они были почти на

коня впереди, и по лицу Васи бежали холодные слезы. От ветра ее губы высохли и

потрескались. Ее зубы болели от холода. Снова направо, и они оказались у стены кремля,

бежали по густому снегу. Крики звучали со стены. Все ниже и быстрее, Вася ногами,

весом и голосом просила коня держаться на ногах, опустить голову и бежать.

«Вперед! – говорила она ему. – Вперед!».

Они снова ударили по льду на огромной скорости и впереди соперников, и теперь

кричали бояре. Первый круг закончился.

Подростки бегали на лошадях вдоль льда, пытались двигаться вместе с Соловьем, но

даже их бодрые лошади не успевали, и они отстали. Вася со смехом крикнула им

оскорбление, и они ответили. Она рискнула оглянуться.

Золотая кобылица вернулась на реку и бежала по льду быстрее, чем Вася видела у

лошадей, ее преследовал вой зрителей. Она догоняла Соловья, пена усеивала ее грудь.

Вася склонилась и шептала коню. Жеребец нашел в себе силы, дыхание, ловкий ход, и он

не отставал, когда кобылица догнала его. Они повернули бок о бок, и Касиян больше не

ошибся – он проверил ход кобылицы, чтобы она не поскользнулась на льду.

Не было шанса говорить или думать. Как запряженные кони, кобылица и жеребец

оббегали город бок о бок, изо всех сил, но никто не вырывался вперед, пока они не

побежали по извилистой дороге посада к берегу реки, к концу гонки.

Но тут сани остановились слишком рано и перекрыли путь. Люди вокруг кричали,

двигаясь. Всадники обогнули город быстрее, чем эти дураки думали, и путь был закрыт.

Касьян радостно посмотрел на нее, и Вася невольно улыбнулась в ответ. Они

мчались к нагруженным саням, и Вася считала шаги Соловья, прижав ладонь к его шее.

Три, два, и на еще один не было места. Конь прыгнул и поджал копыта. Он опустился

легко на снег, побежал по последнему участку реки к концу гонки.

Кобылица перепрыгнула сани на шаг позади, ударилась об лед как птица, и они

побежали по ровной поверхности под крики Москвы. Впервые Вася громко кричала

Соловью, и он отвечал, но кобылица не отставала, бежала рядом с дикими глазами, и

лошади мчались по льду вместе, всадники задевали друг друга коленями.

Вася не увидела руку, пока не было слишком поздно.

В одну минуту Касьян ехал, сжимая поводья. В другую он потянулся и схватился за

шнурки ее капюшона, дернул за них, чтобы шапка слетела. Ее волосы вывалились, коса

расплелась, и черный флаг волос полетел за ней на глазах у всех.

Соловей не смог бы остановиться, даже если захотел. Он мчался, не замечая ничего.

Безумие Васи угасло, и она могла лишь держаться за него, тяжело дыша.

Жеребец оказался на голову впереди, потом по плечо, и они пересекли финиш в

потрясенной тишине. Вася знала, что Касьян победил ее в игре, о которой она и не

подозревала.

* * *

Она села прямо. Соловей замедлился. Конь тяжело дышал, уставший. Даже если бы

она хотела сбежать, конь не смог бы этого сейчас.

Вася спрыгнула на землю, убрав с него свой вес, и повернулась к толпе бояр,

монахов, где великий князь стоял и смотрел на нее с ужасом в тишине.

Ее волосы обвились вокруг ее тела, зацепившись за мех плаща. Касьян уже слез с

золотой кобылицы. Лошадь стояла, опустив голову, кровь и пена капали из нежных

уголков ее рта, где их порезала уздечка.

Вася, несмотря на свой ужас, разозлилась вдруг на эту золотую уздечку. Она

опустила на нее ладонь, чтобы сорвать.

Но рука Касьяна в варежке отбила ее пальцы и оттащила ее.

Соловей завопил и встал на дыбы, но люди с веревками – люди Касьяна – подавили

уставшего коня. Васю бросили на колени на снег перед великим князем, ее волосы упали

на лицо, вся Москва это видела.

Дмитрий был белым, как соль, за светлой бородой.

– Кто ты? – осведомился он. – Что это? – бояре пялились вокруг него.

– Прошу, – сказала она, дернувшись в державшей ее руке. – Пустите меня к Соловью,

– за ней конь снова завопил. Люди кричали. Она обернулась. Они забросили на его шею

веревки, но конь отбивался.

Касьян решил проблему. Он поднял Васю на ноги, прижал нож к ее горлу и тихо

сказал:

– Я убью ее, – так тихо, что слышала только девушка и жеребец с острым слухом.

Соловей застыл.

«Он все знал», – подумала Вася. Что она была девушкой, что Соловей понимал язык

людей. Его ладонь на ее руке оставит следы.

Касьян тихо обратился к Соловью:

– Пусть ведут тебя в конюшню великого князя, – сказал он. – Иди тихо, и она

выживет и вернется к тебе. Даю слово.

Соловей возмутился. Он ударил копытами, и мужчина отлетел с воплем в снег.

«Вася, – читала она в диких глазах коня. – Вася».

Рука Касьяна сжалась на ее руке, она охнула, и нож под ее челюстью впился так, что

задел кожу…

– Беги! – отчаянно закричала Вася коню. – Не будь пленником!

Но конь уже опустил пораженно голову. Вася ощутила довольный выдох Касьяна.

– Взять его, – сказал он.

Вася возмущалась без слов, но конюхи прибежали и надели на голову Соловья

уздечку из кривой цепи. Она ощущала слезы гнева. Жеребец дал себя увести, опустив

голову, уставший. Нож Касьяна пропал, но он не отпустил ее руку. Он повернул ее к

великому князю и толпе бояр.

– Стоило слушать утром, – шепнул он ей на ухо.

Саша все еще был на коне, Туман шагала по льду, ее брат был с мечом в руке,

капюшон не скрывал его бледное лицо. Он смотрел на струйку крови, что стекала по ее

горлу.

– Отпусти ее, – сказал Саша.

Стража Дмитрия выхватила мечи, люди Касьяна обступили ее брата на своих

хороших лошадях. Клинки сияли в свете безразличного солнца.

– Я в порядке, Саша, – крикнула Вася брату. – Не…

Касьян прервал ее.

– Я подозревал, – сказал он ровным голосом великому князю. Суета на льду

прекратилась. – Я убедился только сегодня, Дмитрий Иванович, – Касьян был мрачным,

но глаза блестели. – Тут большая ложь и наглый грех, если не хуже, – он повернулся к

Васе, коснулся ее щеки обжигающим пальцем. – Но это точно вина ее врущего брата,

который решил обмануть князя, – добавил он. – Я бы не винил юную девчонку, что,

возможно, немного не в себе.

Вася молчала, искала выход. Соловья увели, брат был окружен вооруженными

людьми… Если тут были черти, она их не видела.

– Морозко, – прошептала она неохотно, яростно и отчаянно. – Прошу...

Касьян ударил ее по губам. Она ощутила кровь рассеченной губы, его лицо стало

злым.

– Не вздумай, – рявкнул он.

– Ведите ее сюда, – сказал сдавленно Дмитрий.

Касьян не успел пошевелиться, Саша убрал меч в ножны, слез с лошади и прошел к

великому князю. Копья заставили его остановиться. Саша расстегнул пояс и бросил меч в

снег, показал пустые руки. Копья чуть отодвинулись.

– Брат, – сказал Саша. От яростного взгляда Дмитрия он исправился. – Дмитрий

Иванович…

– Ты знал об этом? – прошипел Дмитрий. Лицо князя не скрывало потрясение из–за

предательства. И на его лице Вася увидела призрака ребенка, что любил и доверял ее

брату всем сердцем, его иллюзии были разбиты. Вася почти всхлипнула, вздохнув.

Ребенок пропал, и остался великий князь, одинокий властелин мира.

– Знал, – ответил Саша все еще спокойным голосом. Знал. Прошу, не наказывайте

сестру за это. Она юна, она не понимала, что делала.

– Ведите ее сюда, – повторил Дмитрий, прикрыв серые глаза.

В этот раз Касьян подтащил ее.

– Это точно женщина? – осведомился Дмитрий у Касьяна. – Я не хочу ошибиться.

Поверить не могу…

«Что мы бились с бандитами вместе, – закончила за него Вася. – Что мы терпели снег,

тьму, и что я напилась в вашем зале и обещала служить. Все, что сделал Василий

Петрович, ведь он не настоящий. Словно это сделал призрак»

Судя по морщинам вокруг рта Дмитрия, Василий Петрович будто умер.

– Хорошо, – сказал Касьян.

Вася не знала, что происходило, пока не ощутила ладонь Касьяна на шнурках ее

плаща. А потом поняла и бросилась на него, рыча. Но Касьян забрал ее кинжал раньше

нее, он выбил из–под нее ноги и толкнул лицом в снег. Лезвие ее кинжала прижалось к ее

спине.

– Не дергайся, дикая кошка, – шепнул Касьян, пока она билась. Он подавлял смех в

голосе. – Иначе я тебя порежу.

Она смутно услышала Сашу:

– Нет, Дмитрий Иванович, это настоящая девушка. Это моя сестра, Василиса, и я

прошу вас не…

Касьян дернул за ткань. Вася отпрянула, когти холода задели ее кожу, а потом

Касьян поднял ее. Его свободная рука сорвала жилетку и рубаху, и она осталась отчасти

обнаженная на глазах у города.

Слезы собрались в ее глазах от потрясения и стыда. Она закрыла их.

«Стой. Не падай. Не плачь».

Горький воздух обжигал ее кожу.

Рука Касьяна сжала кости ее руки, а другая убрала ее волосы с лица, чтобы она не

могла прятаться.

Шум поднялся над толпой: смех и праведное негодование.

Касьян замер на миг, дыша ей в ухо. Она ощущала его взгляд на своей груди, горле,

плечах. А потом он посмотрел на великого князя.

Вася дрожала, боялась за брата, который бросился на мужчин, и его подавили трое и

прижимали к снегу.

Князь и его бояре смотрели с выражениями потрясения, ужаса и гнева, с

выражениями насмешки и похоти.

– Девушка, как я и сказал, – продолжил Касьян, его ровный голос не сочетался с

жестокими руками. – Но невинная дурочка, как я думаю, и под влиянием брата, – он с

печалью посмотрел на Сашу, что был на коленях в руках стражи.

Толпа шепталась.

– Пересвет, – сказала она. – Магия. Колдовство. Не настоящий монах.

Дмитрий скользнул взглядом от ее сапог до голой груди. Он посмотрел на ее лицо

без эмоций.

– Девушку нужно наказать! – закричал юный боярин. – Она и ее брат посрамили нас.

Пусть ее выпорют, пусть сожгут. Мы не будем страдать от ведьм в нашем городе.

Вой одобрения стал ответом на его крик, и кровь оставила лицо Васи.

Ответил другой голос, не громкий, но старый и решительный.

– В этом нет смысла, – сказал он. Говорил толстяк с бородок, голос был спокойным,

несмотря на гнев вокруг. Вася решила, что это отец Андрей, игумен Архангельского

собора. – Наказание не будет обсуждаться при всей Москве, – сказал игумен. Он

посмотрел на кипящих людей на берегу реки. Крики были все настойчивее и громче. –

Будет бунт, – добавил он. – Могут пострадать невинные.

Вася уже была холодной и перепуганной, но эти слова вызвали новую вспышку

ужаса. Ладонь Касьяна сжалась на ее руке, и Вася увидела у него вспышку раздражения.

Касьян хотел бунта людей?

– Как скажете, – Дмитрий вдруг зазвучал устало. – Девчонка, – он скривил губы. –

Ты пойдешь в монастырь, пока мы не решим, что с тобой делать.

Вася открыла рот в возражении, но Касьян заговорил первым:

– Может, бедняжке будет проще с сестрой, – сказал он. – Я думаю, что она невинна,

и это хитрые затеи ее брата.

Вася увидела, как он злобно посмотрел на Сашу. Но это не отразилось на его голосе.

– Хорошо, – сухо сказал великий князь. – Монастырь или башня – все равно. Но я

оставлю свою стражу у ворот. А вы, брат Александр, будете под стражей в монастыре.

– Нет! – закричала Вася. – Дмитрий Иванович, он не…

Касьян выкрутил ее руку, и Саша посмотрел ей в глаза и тряхнул головой. Он

подставил руки, и их связали. Вася, дрожа, смотрела, как брата уводят.

– Девчонку на сани, – сказал Дмитрий.

– Дмитрий Иванович, – крикнула Вася, не думая о хватке Касьяна. Ее глаза

слезились от боли, но она решила заговорить. – Вы обещали мне дружбу. Умоляю…

Князь повернулся к ней с хищным взглядом.

– Я обещал дружбу лжецу, тот мальчик мертв, – сказал он. – Прочь с глаз моих.

– Идем, дикая кошка, – тихо сказал Касьян. Она уже не боролась в его хватке. Он

схватил ее плащ со снега, укутал ее и потащил с собой.

21

Жена чародея

Варвара быстро принесла вести Ольге. Она первой ворвалась в мастерскую княгини,

мрачная из–за бремени беды, снег был на ее выцветшей косе.

Терем Ольги был полон женщин и их вещей. Это был их праздник, в тесной башне

они ели и пили, впечатляли друг друга шелком, кокошниками и запахами, слушали рев

снаружи.

Евдокия сидела ближе всех к печи, она стала больше. Несколько восхищенных

сидели рядом с ней, хвалили ее беременность и просили одолжения. Но даже не

рожденный ребенок Евдокии не мог сравниться с гонкой. Утром они хихикали и делали

ставки, пока правильные поджимали губы.

«Победит красивый мальчишка – младший брат Ольги? – спрашивали они друг у

друга, смеясь. – Или огневласый князь Касьян, который, по словам слуг, улыбается как

святой и раздевается как языческий бог в купальне?» – Касьян был любимцем, половина

девиц была влюблена в него.

– Нет! – возмущалась Марья, пока женщины кормили ее блинами. – Это будет дядя

Василий! Он самый смелый, и у него самая большая лошадь в мире.

От рева в начале терем задрожал, от криков гонки шумел город. Женщины слушали,

склонив головы, следя за всадниками по звукам.

Ольга взяла Марью на колени и крепко держала.

Шум утих.

– Закончилось, – сказали женщины.

Нет. Шум снова поднялся, громче прежнего, с новой неприятной нотой. Шум не

угасал, а был все ближе к башне, обхватил волной прилива стены Ольги.

И на волне, будто пена, прибежала Варвара. Она скользнула в мастерскую, хорошо

играя спокойствие, пошла сразу к Ольге и шепнула на ухо.

И хотя Варвара была первой и быстрой, ее скорости не хватило.

Слух поднялся по лестнице, как волна, медленно, а потом обрушился. Слуга

шепнула Ольге о беде, и женщины застонали, когда их слуги нашептали им новости.

– Вася – девушка! – завизжала Евдокия.

Не было времени ни на что, и Ольга не могла ни освободить башню, ни успокоить их.

– Говоришь, идут сюда? – спросила Ольга у Варвары. Она пыталась думать. Дмитрий

Иванович в ярости. Вася здесь привяжет Ольгу – и ее мужа – к обману, разозлит великого

князя больше. Кто это придумал?

«Касьян, – подумала Ольга. – Касьян Лютович – новый игрок, загадочный князь. Как

же лучше пробраться ближе к великому князю? Это подставит Сашу и моего мужа.

Дураки этого не видят».

Это была их ошибка, и она извлечет из этого выгоду. Что еще могла сделать княгиня

в башне? Ольга выпрямила спину и заговорила спокойно:

– Пусть ко мне придут мои женщины, – сказала она Варваре. – Подготовь комнату

для Васи, – она замешкалась. – Пусть снаружи будет засов, – Ольга сцепила ладони на

животе, костяшки побелели. Но она держала себя в руках, не дрогнула. – Машу возьми с

собой, – добавила она. – Смотри, чтобы она не мешалась.

Маленькое мудрое личико Марьи было тревожным.

– Это плохо, да? – спросила она у мамы. – Что они узнали, что Вася – девочка?

– Да, – сказала Ольга. Она никогда не врала детям. – Иди, дитя.

Марья, послушная и с белым лицом, ушла за Варварой.

Слух разнесся среди гостей Ольги со скоростью пожара. Робкие собирали вещи,

сжав губы, они спешили. Но они мешкали из–за кокошников и плащей, из–за вуалей, так

что скоро стало слышно шаги – много шагов – на лестнице в башне Ольги.

Все в мастерской повернули головы. Те, кто хотел уйти, сели с подозрительной

живостью.

Дверь открылась, и два человека Дмитрия встали на пороге, сжимая руки Васи.

Девушка висела между ними, неловко укутанная в плащ.

Женщины охнули от волнения и потрясения. Ольга представляла их слова потом:

«Видели девушку в изорванной одежде, ее волосы свободно висели? О, да, я была там. В

день, что стал крахом для княгини Серпухова и Александра Пересвета».

Ольга смотрела на Васю. Она ожидала, что ее сестра прибудет подавленной – даже

кающейся – но (это же была Вася) глаза девушки гневно пылали. Мужчины бросили ее на

пол, она перекатилась, сделав падение изящным. Женщины охнули.

Вася встала на ноги, черные волосы свисали на лице и плаще. Она отбросила их и

посмотрела на испуганных женщин. Не мальчик, но и не ухоженная женщина из башни в

кружевах. Она была как кошка среди куриц.

Стражи возвышались в шаге за ней, скалились от хрупкости девушки и блестящей

тьмы ее волос.

– Вы закончили, – рявкнула на них Ольга. – Идите.

Они не двигались.

– Ее нужно запереть по приказу великого князя, – сказал один.

Вася на миг закрыла глаза.

Ольга склонила голову, скрестила руки на тяжелом животе с ребенком и – с видом,

поразительно похожим на ее сестру – холодно посмотрела на мужчин, пока они не

сжались.

– Идите, – сказала она.

Они замешкались, а потом развернулись и ушли, но с наглым видом: они знали, куда

дул ветер. Их плечи показывали Ольге, что творится вне ее башни. Она сжала зубами

нижнюю губу.

Засов звякнул, внешнюю дверь заперли. Две сестры смотрели друг на друга, толпа

женщин глядела на них. Вася сжимала плащ на плечах и сильно дрожала.

– Оля… – начала она.

В комнате стало тихо, чтобы не пропустилось ни слова.

Они уже получили достаточно сплетен.

– В купальню ее, – холодно приказала Ольга слугам. – А потом в ее комнату. Заприте

дверь. И оставьте там стражу.

* * *

Стражи – люди Дмитрия – шли за Васей к купальне, встали за дверью. Внутри ждала

Варвара. Она сняла с Васи разорванные вещи быстрыми движениями. Она не посмотрела

на сапфировый кулон, хотя долго глядела на проступившие синяки на руке девушки. Вася

едва могла видеть свою бледную плоть. Она предала ее.

Варвара, все еще не говорила, бросила воду на горячие камни печи, толкнула Васю

дальше, закрыла дверь и оставила ее в комнате.

Вася села на скамейку, голая в тепле, позволила себе впервые заплакать. Кусая кулак,

она не шумела, но плакала, пока петля стыда, горя и ужаса не ослабла. Она взяла себя в

руки, подняла голову к шепоту слушающего воздуха.

– Помоги, – сказала она. – Что мне делать?

Она не была одна, воздух ответил:

– Помни обещание, дурочка, – сказал толстый и едва заметный банник Ольги

шипением воды на камне. – Помни мое пророчество. Мои дни сочтены, может, то мое

последнее пророчество. До конца Масленицы все будет решено, – он был слабее пара,

лишь трепет воздуха отмечал его присутствие.

– Какое обещание? – спросила Вася. – Что будет решено?

– Помни, – выдохнул банник, и она осталась одна.

– Все черти одинаковые, – сказала Вася и закрыла глаза.

Она долго мылась. Вася хотела, чтобы это длилось вечно, хоть снаружи было

слышно тихие и грубые шутки стражей. Каждый выдох печи паром смывал все больше

запаха коня и пота, запаха ее вырванной с трудом победы. Когда Вася выйдет отсюда, она

снова будет девушкой.

Наконец, Вася, голая и потная, прошла в другую комнату, ополоснулась холодной

водой, вытерлась и оделась.

Нижнее платье, блузка и сарафан сильно пахли прошлой хозяйкой, тяжело свисали с

плеч Васи. В них она ощущала все оковы, от которых избавилась.

Варвара ловко заплетала волосы девушки.

– У Ольги Петровны есть враги, что хотели бы видеть ее в монастыре, как только она

родит, – рычала она Васе. – А ребенок? Столько потрясений для его матери с твоего

появления. Почему нельзя было тихо уйти, а не выставлять себя?

– Знаю, – сказала Вася. – Мне жаль.

– Жаль! – рявкнула Варвара с непривычными эмоциями. – Девицы так говорят. Вот

это, – она щелкнула пальцами, – твое «жаль», а великий князь даст еще меньше, когда

будет решать твою судьбу, – она завязала косу Васи обрывком зеленой шерсти и сказала.

– За мной.

Для нее была готова комната в тереме: тусклая, тесная, с низким потолком, но теплая,

ее грела снизу печь из мастерской. Еда ждала ее – хлеб, вино и суп. Доброта Ольги ранила

сильнее гнева.

Варвара оставила Васю на пороге. Последним Вася услышала, как задвинулся засов,

и она ушла тихим шагом.

Вася опустилась на кровать, сжала кулаки и не давала себе плакать. Она не

заслужила слезы, она причинила столько бед брату и сестре.

«И отцу, – насмехался тихий голос в ее голове. – Не забывай о нем. Твоя наглость

стоила ему жизни. Ты – проклятие своей семьи, Василиса Петровна».

«Нет, – шепнула Вася тому голосе. – Это не так».

Но было сложно помнить, что было правдой, в душной комнате, в давящем сарафане,

когда перед глазами было холодное лицо сестры.

«Ради нее, – подумала Вася, – я должна это исправить».

Но она не видела, как.

* * *

Гости Ольги разошлись, как только угасло волнение. Когда они ушли, княгиня

Серпухова тяжко прошла по лестнице к комнате Васи.

– Говори, – сказала Ольга, как только за ней закрылась дверь. – Извиняйся. Говори,

что не знала, что так произойдет.

Вася встала, когда вошла сестра, но молчала.

– Я, – продолжила Ольга, – тебя предупреждала, тебя и дурака–брата. Понимаешь,

что ты наделала, Вася? За ложь великому князю – куда ты приплела брата – тебя отошлют

в монастырь, если повезет, а то и судят как ведьму, и я не смогу помешать. Если Дмитрий

Иванович решит, что замешана и я, он заставит Владимира прогнать меня. Они и меня

отправят в монастырь, Вася. Они заберут моих детей.

На последнем слове ее голос оборвался.

Глаза Васи, огромные от ужаса, смотрели на лицо Ольги.

– Но… почему им отсылать тебя в монастырь, Оля? – прошептала она.

Ольга ответила так, чтобы наказать глупую сестру:

– Если Дмитрий Иванович сильно разозлится и решит, что и я в сговоре, он так

сделает. Но я не уйду от своих детей. Я отрекусь от тебя раньше, Вася, клянусь.

– Ольга, – Вася склонила блестящую голову. – Ты будешь права. Мне жаль. Мне так

жаль.

Храбрая и жалобная, и вдруг ее сестре снова было восемь, и Ольга смотрела на нее с

жалостью, пока отец бил ее за очередную глупость.

– Мне тоже жаль, – сказала Ольга, не соврав.

– Делай, что нужно, – сказала Вася. Ее голос был хриплым, как у ворона. – Я

виновата перед тобой.

* * *

Вне дома князя Серпухова в тот день шел обмен сплетнями. Бунт и такие новости –

что лучше для сплетен? Ничего такого интересного не случалось много лет.

«Тот юный господин, Василий Петрович, вовсе не господин, а девушка!».

«Нет».

«Правда. Девица».

«Все видели голой».

«Ведьма, это точно».

«Она даже святого Александра Пересвета подчинила свей воле. Она проводила

безумные оргии в тайне во дворце Дмитрия Ивановича. Она получила и князя, и монаха,

вертела ими. Мы живем во время грешников».

«Князь Касьян это остановил. Он раскрыл ее злой умысел. Касьян – хороший князь.

Он не грешник».

Сплетни ходили весь долгий день. Они даже дошли до златовласого священника, что

скрывался в келье от чудищ своей памяти. Он оторвался от молитв и побледнел.

– Не может быть, – сказал он гостю. – Она мертва.

Касьян Лютович разглядывал желтую вышивку на своем поясе, поджав губы, он не

смотрел, когда ответил:

– Да? – сказал он. – Тогда я видел призрака: юного призрака, которого показал

народу.

– Не стоило, – сказал священник.

Касьян улыбнулся и поднял голову.

– Почему? Потому что вы не видели?

Константин сжался. Касьян рассмеялся.

– Не думайте, что я не знаю, откуда ваша мания ведьм, – сказал он и прислонился к

двери, спокойный и величавый. – Вы много времени провели с внучкой ведьмы, смотрели

год за годом, как она растет, смотрели на ее зеленые глаза, на дикость, что не будет вам

принадлежать, или вашему богу.

– Я – слуга Господа, я не…

– О, молчите, – Касьян выпрямился. Он прошел к священнику мягкими шагами,

Константин сжался и чуть не врезался в иконы, озаренные светом свечей. – Я вас вижу, –

сказал князь. – Я знаю, какому богу вы служите. У него один глаз, да?

Константин облизнул губы, глядя на лицо Касьяна, и молчал.

– Так лучше, – сказал Касьян. – Теперь слушайтесь меня. Хотите отомстить? Как

сильно вы любите ведьму?

– Я…

– Ненавидите ее? – рассмеялся Касьян. – В вашем случае это одно и то же. Вы

получите месть, если будете слушать меня.

Глаза Константина слезились. Он посмотрел на иконы, а потом шепнул, не глядя на

Касьяна:

– Что я должен делать?

– Слушаться меня, – сказал Касьян. – И помнить, кто твой хозяин.

Касьян склонился и зашептал на ухо Константина.

Священник отдернулся.

– Дитя? Но…

Касьян заговорил размеренно и тихо, и Константин со временем медленно кивнул.

* * *

Вася не слышала сплетен и заговоров. Она была заперта в комнате, сидела у узкого

окна. Солнце скрылось за стенами, и Вася думала, как сбежать и все исправить.

Она старалась не думать о дне, каким он был бы, останься ее пол тайной. Но мысли

пробирались: о ее забытой победе, о жжении вина в ней, о смехе, поддержке и гордости

князя, о восхищении.

И Соловей… о нем позаботились после гонки? Он страдал от рук конюхов после

того, как уступил? Может, жеребец боролся. Может, они убили его. А если нет? Где он

теперь? Связан, скован, заперт в конюшне великого князя?

И Касьян… Он был добр с ней, он с улыбкой унизил ее перед всей Москвой. Вопрос

вернулся с новой силой: «Какая ему выгода от этого». А потом: «Кто помог Челубею

выдать себя послом Хана? Кто помогал бандитам? Касьян? Но зачем?».

У нее не было ответа. Она могла лишь думать по кругу, голова болела от

сдерживаемых слез. Она сжалась на кровати и некрепко уснула.

* * *

Она резко проснулась, дрожа, когда начало темнеть. Тени в комнате были ужасно

длинными.

Вася подумала о сестре Ирине, что была далеко в Лесной земле. Она не успела

помешать, налетели другие мысли: ее братья у очага летней кухни, золотой летний вечер.

Добрые лошади ее отца, пирожки Дуни…

Вася беспомощно заплакала, как ребенок, каким не была. Мертвый отец, мертвая

мать, брат в тюрьме, дом далеко…

Шипящий шорох ткани по полу отвлек ее от рыданий.

Вася поднялась с мокрым лицом, всхлипывая.

Обрывок тьма двигался, остановился в слабом луче сумерек.

Не тьма, а нечто серое и улыбающееся. У него был силуэт женщины, но это не была

женщина. Сердце Васи колотилось, она вскочила на ноги и пятилась.

– Кто ты?

Дыра открылась и закрылась на сером лице, Вася ничего не слышала.

– Зачем ты пришел ко мне? – выдавила она, собрав смелость.

Тишина.

– Ты можешь говорить?

Чудовищный черных взгляд.

Вася хотела свет, была рада тьме, что скрывала это создание без губ.

– Ты хочешь что–то сказать мне? – спросила она.

Кивок… да? Вася задумалась на миг, а потом полезла под платье, где висел

холодный и острый талисман. Она замешкалась, а потом провела краем по предплечью.

Кровь полилась под ее пальцами.

Она капала на пол, призрак протянул руку к камню. Вася отпрянула.

– Нет, – сказала она. – Это мое. Но вот, – она протянула окровавленную руку,

надеясь, что не поступает глупо. – Вот, – неловко сказала она. – Кровь порой помогает с

мертвыми. Ты мертв? Моя кровь сделает тебя сильнее?

Ответа не было. Но тень подобралась ближе, склонила неровное лицо и принялась за

выступившую кровь. Рот прижался и жадно сосал, и когда Вася уже хотела отцепить

призрака, он отпустил и отшатнулся.

Вася поняла, что это она, хоть вид не стал лучше. Она была почти без плоти, что

ссохлась за годы без воздуха – серая, коричневая и худая. Но в дыре рта был язык, и он

складывал слова:

– Спасибо, – сказала она.

Призрак хоть был вежливым.

– Зачем ты здесь? – ответила Вася. – Это не место для мертвых. Ты пугала Марью.

Призрак покачала головой.

– Это… не место для живых, – выдавила она. – Но… мне жаль… за девочку.

Вася ощутила стены между ее кожей и сумерками и кусала губы.

– Что ты пришла сказать мне?

Рот призрака шевелился.

– Иди. Беги. Сегодня. Он решил сегодня.

– Не могу, – сказала Вася. – Дверь заперта. Что будет сегодня?

Костлявые руки сцепились.

– Беги, – сказал призрак, указав на себя. – Это… он хочет для тебя. Сегодня. Он

возьмет новую жену, заберет себе Москву. Беги.

– Кто хочет этого для меня? – спросила Вася. – Касьян? Как он заберет себе Москву?

Она подумала о Челубее и его умелых всадниках. Она кое–что с ужасом поняла.

– Татары? – прошептала она.

Руки призрака сжались сильнее.

– Беги! – сказала она. – Беги! – ее рот раскрылся адской ямой.

Вася невольно сжалась в ужасе, тяжело дыша, подавляя крик.

– Вася, – раздался голос за ней. Голос, означающий свободу, магию и страх, что не

был связан с душным миром башни.

Призрак пропал, и Вася развернулась.

Волосы Морозко были частью ночи, его мантия – тьмой без света. Было что–то

старое и жуткое в его глазах.

– Времени больше нет, – сказал он. – Ты должна выбраться.

– Я слышала, – она встала прямо. – Зачем ты пришел? Я звала, просила… Я была

голой перед всей Москвой! Тогда ты не явился! Почему помогаешь сейчас?

– Я не мог попасть к тебе сегодня до этого мига, – сказал он. Голос демона холода

был мягким и ровным, но взгляд скользнул по ее щекам в слезах и окровавленной руке. –

Он собрал всю силу и закрыл мне путь. Он хорошо продумал этот день. Я не мог

добраться до тебя сегодня, пока твоя кровь не коснулась сапфира. Он может прятаться от

меня, я не знал, что он вернулся. Иначе я бы не позволил…

– Кто?

– Чародей, – сказал Морозко. – Тот, кого ты зовешь Касьяном. Он долго был в

странных местах, что я не видел.

– Чародей? Касьян Лютович?

– Раньше люди звали его Кощеем, – сказал Морозко. – И он никогда не умирает.

Вася смотрела на него.

«Но это сказка. Как и демон холода».

– Он не может умереть? – выдавила она.

– Он наколдовал, – сказал Морозко. – Он... спрятал свою жизнь все тела, чтобы я –

чтобы смерть никогда не подошла к нему. Он не может умереть, и он очень сильный. Он

не давал мне видеть его, он отгонял меня сегодня. Вася, я бы не…

Она хотела завернуться в его плащ и пропасть. Она хотела прижаться к нему и

плакать. Она держалась на месте.

– Что? – прошептала она.

– Я не дал бы тебе пережить этот день одной, – сказал он.

Она читала его глаза во тьме, и он отпрянул, помешав ей. На миг его лицо было как у

человека, там был ответ, в его глазах, просто она не понимала.

«Скажи», – но он не стал. Он склонил голову, словно слушал.

– Уходи, Вася. Уезжай. Я помогу тебе сбежать.

Она могла забрать Соловья. Уехать. С ним. Во тьму и свет луны, и это скрывалось в

его глазах. Но…

– Но мои брат и сестра. Я не могу их бросить.

– Ты не… – начал он.

Тяжелые шаги в коридоре заставили Васю обернуться. Дверь в тот миг открылась.

Ольга выглядела утомленнее, чем утром: бледная, ковыляющая от веса ребенка в ней.

Варвара хмуро смотрела из–за ее плеча.

– Касьян Лютович пришел к тебе, – сухо сказала Ольга. – Ты его выслушаешь, сестра.

Две женщины прошли в комнату Васи, свет озарил все углы, и демон холода пропал.

* * *

Варвара сделала примятую косу Васи гладкой, опустила на ее голову расшитый

кокошник, и ледяные серебряные кольца обрамляли ее лицо. Васю отвели по холодной

лестнице. Они спустились на этаж, и Вася повала в новую комнату, за которой оказалась

гостиная, где пахло сладким маслом.

На пороге Ольга сказала, кланяясь:

– Моя сестра, господин, – и отошла, пропуская Васю.

Касьян был чистым и нарядным для праздника, в белом и светло–золотом. Его

волосы пылали и завивались у расшитого воротника.

Он мрачно сказал:

– Я прошу оставить нас, Ольга Петровна. То, что я должен сказать Василисе

Петровне, лучше говорить одному.

Это было, конечно, невозможно. Васю не должны были оставлять наедине с

мужчиной, что не был ее суженым, ведь она снова была девушкой. Но Ольга кивнула и

оставила их.

Дверь тихо закрылась.

– Рад встрече, – тихо сказал Касьян с тенью улыбки, – Василиса Петровна.

Она осторожно поклонилась, как сделал бы мальчик.

– Касьян Лютович, – холодно сказала она. Чародей. Слово билось в голове. Такое

странное, но все же… – Это вы послали за мной людей в Чудово?

Он отчасти улыбнулся.

– Удивлен, что ты не поняла раньше. Я убил четверых за то, что они тебя не поймали.

Он разглядывал ее тело. Вася скрестила руки. Она была одета с головы до пят, но

никогда еще не ощущала себя такой обнаженной. В купальне с нее, похоже, смыли

наглость и амбиции. Она должна была теперь смотреть, ждать и давать действовать

другим. Она была обнажена от бессилия.

«Нет. Нет. Я такая же, как вчера».

Но было сложно поверить. В его глаза была изумленная и крепкая уверенность.

– Не, – выдавала Вася, – подходите ко мне.

Он пожал плечами.

– Я могу делать, как хочу, – ответил он. – Ты оставила всю добродетель, явившись в

кремль мальчиком. Даже твоя сестра мне не помешает. Твои обломки в моей ладони.

Она молчала. Он улыбнулся.

– Но хватит об этом, – добавил он. – Зачем нам быть врагами? – его тон стал мягким.

– Я спас тебя ото лжи, теперь ты можешь быть собой, одеваться, как подобает девушке…

Она изогнула губы. Он изящно пожал плечами.

– Вы, как и я, знаете, что меня ждет монастырь, – сказала Вася. Она убрала руки за

спину, прижалась к двери, и дерево впивалось занозами в ее ладони. – Если меня не

запрут в клетке и не сожгут как ведьму. Зачем вы здесь?

Он провел рукой по ярким волосам.

– Мне жаль, что так вышло сегодня, – сказал он.

– Вам нравилось, – возразила Вася, желая, чтобы ее голос не был таким слабым от

воспоминания об унижении.

Он улыбнулся и указал на печь.

– Может, присядешь, Вася?

Она не двигалась.

Он издал смешок и сел на резную скамейку у огня. Рядом с двумя кубками стоял

графин с вином, украшенный янтарем, он налил себе и выпил светлую жидкость.

– Да, мне понравилось, – признался он. – Играть с нашим вспыльчивым князем.

Смотреть, как сжимается твой праведный брат, – он посмотрел на нее, застывшую от

отвращения, у двери, и добавил серьезнее. – И ты. Никто не заберет твоей красоты,

Василиса Петровна, но никто и не захочет. Ты мило со мной боролась. И очаровательна в

наряде мальчика. Я с трудом дождался. Я всегда знал, что бы я ни говорил великому

князю. И все эти ночи в пути. Я знал.

Его взгляд стал нежным, его тон звал ее смягчиться, но в глазах блестел смех, словно

он насмехался над своими словами.

Вася вспомнила ледяной поцелуй воздуха на коже, оскалы бояр, и ей стало не по

себе.

– Подойди, – сказал он. – А тебе не понравилось, дикая кошка? Взгляды всей

Москвы на тебе?

Ее желудок сжался.

– Чего вы хотите?

Он налил еще вина и посмотрел ей в глаза.

– Спасти тебя.

– Что?

Он посмотрел с тяжелыми веками на огонь.

– Думаю, ты хорошо меня поняла, – сказал он. – Ты сама сказала, тебя ждет

монастырь или суд ведьмы. Я встретился недавно со священником – о, святой человек,

красивый и набожный – который хочет рассказать князю о твоих злодеяниях. И если тебя

осудят, – продолжал он, веселясь, – какова цена жизни твоего брата? Свободы твоей

сестры? Дмитрий Иванович – посмешище Москвы. Князья, над которыми смеются, долго

не правят, и он это знает.

– Как, – процедила Вася, – вы собираетесь меня спасти?

Касьян не спешил отвечать, смаковал вино.

– Иди сюда, – сказал он. – И я расскажу.

Она стояла на месте. Он вздохнул с мягким смирением и сделал еще глоток.

– Хорошо, – сказал он. – Ты можешь постучать в дверь, и слуга отведет тебя в твою

комнату. Я не буду наслаждаться тем, как тебя заберет огонь, Василиса Петровна. И твоя

бедная сестра – как она будет плакать, прощаясь с детьми.

Вася прошла к печи и села на скамейку напротив. Он радостно улыбнулся ей.

– Вот так! – воскликнул он. – Я знал, что ты благоразумная. Вина?

– Нет.

Он налил ей кубок и потягивал из своего.

– Я могу тебя спасти, – сказал он. – И твоего брата с сестрой. Если выйдешь за меня.

Миг тишины.

– Вы собираетесь жениться на ведьме, на бесстыднице, что ходила по Москве как

мальчик? – едко спросила Вася. – Не верю.

– Такая недоверчивая, для девицы, – бодро ответил он. – Это неприлично. Ты

завоевала мое сердце своим маленьким маскарадом, Вася. Мне сразу понравился твой дух.

Как остальные не заподозрили, я не знаю. Я женюсь на тебе и заберу в Башню Костей. Я

пытался сказать тубе это утром. Это можно было избежать, но… не важно. После свадьбы

твоего брата освободят, вернут в Лавру жить остаток дней в мире, – он помрачнел. – Все

же политика не для монаха.

Вася молчала.

Он посмотрел ей в глаза, склонился и добавил уже тише:

– Ольга Петровна сможет жить в башне с детьми. Стены ее защитят.

– Думаете, брак успокоит великого князя? – ответила Вася.

Касьян рассмеялся.

– С Дмитрием Ивановичем я разберусь, – сказал он, глаза блестели под опущенными

веками.

– Вы заплатили главарю бандитов, чтобы он выдал себя за посла, – сказала Вася,

следя за его лицом. – Зачем? Вы платили ему, чтобы он сжег ваши деревни?

Он улыбнулся, но что–то ожесточилось в его глазах.

– Узнай сама. Ты умная. Иначе в чем радость? – он склонился ближе. – Выходи за

меня, Василиса Петровна, и будет много лжи и трюков, а еще страсть – столько страсти, –

Касьян погладил пальцем ее щеку.

Она отодвинулась и промолчала.

Он сел прямо.

– Давай, девчонка, – сухо сказал он. – Я не вижу у тебя предложений лучше.

Она едва могла дышать.

– Дайте день на раздумья.

– Нет. Твоей любви к родне может не хватить, ты можешь убежать и оставить их. И

меня, а я охвачен страстью, – спокойно сказал он. – Я не такой дурак, ведьма.

Она напряглась.

– Ах, – сказал он, прочитав ее лицо раньше, чем появился вопрос. – Наша мудрая

девочка с волшебным конем даже не узнала, кто она? Это ты узнаешь, когда выйдешь за

меня, – он отклонился и выжидающе посмотрел на нее.

Она подумала о предупреждении призрака и Морозко.

«Но… как же Саша и Оля? Маша? Маша тоже видит, как я. Ее назовут ведьмой, если

женщины узнают ее секрет».

– Я выйду за вас, – сказала она. – Если мои брат и сестра будут в безопасности, – а

потом она попробует сбежать.

Он ослепительно улыбнулся.

– Отлично, отлично, моя милая лгунья, – сказал он с лаской. – Ты не пожалеешь,

обещаю, – он замолчал. – Хотя можешь пожалеть. Но твоя жизнь никогда не будет

скучной. Ты ведь этого боишься? Позолоченной клетки русской девы?

– Я согласилась, – сказала Вася. – Мои мысли – мое дело, – она встала. – Я ухожу.

Он не пошевелился.

– Не так быстро. Ты теперь моя, и я не отпускал тебя.

Она замерла.

– Вы меня еще не купили. Я назвала цену, и вы это не выполнили.

– Верно, он отклонился на скамье, сцепил пальцы. – Но если ты ослушаешься, я могу

тебя выбросить.

Она оставалась на месте.

– Иди сюда, – очень тихо сказал он.

Ее ноги донесли ее до места рядом с его скамьей, хотя она едва это осознавала от

злости. Вчера сын помещика, ничей пес, а сегодня – в руках этого хитреца. Она прогоняла

мысли с лица.

Он явно увидел ее внутреннюю борьбу, потому что сказал:

– Хорошо, хорошо. Люблю борьбу. Теперь на колени, – она замерла, и он сказал. –

Тут, меж моих ног.

Она скованно, как кукла, выполнила это. Ошеломительная свежесть демона холода в

свете луны не готовила ее к затхлому и животному запаху кожи этого мужчины, к его

смешку. Он обхватил ее челюсть, обвел кости ее лица пальцами.

– Похожа, – прошептал он грубым голосом. – Как другая. Подойдешь.

– Кто? – спросила Вася.

Касьян не ответил. Он вытащил что–то из мешочка, и оно сияло меж его тяжелых

пальцев. Она увидела, что это кулон из толстого золота с красным камнем.

– Подарок невесте, – он почти смеялся, дыша ей в рот. – Поцелуй меня.

– Нет.

Он вскинул бровь и ущипнул мочку ее уха до слез.

– Я не потерплю третье непослушание, Васечка, – детское имя от него звучало жутко.

– В Москве есть девы, что были бы рады выйти за меня, – он склонился и шепнул. –

Может, если я попрошу, великий князь сожжет вас втроем – уютно, как детей Петра

Владимировича – а твои племянники будут смотреть.

Ее желудок сжался, но она склонилась вперед. Он улыбался. Пока она была на

коленях, их лица были на одной высоте.

Она прижалась губами к его губам.

Его ладонь схватила ее голову сзади, у косы. Она инстинктивно отпрянула, выдохнув

с отвращением, но он сжал крепче и сунул язык в ее рот. Она с трудом подавила желание

откусить его. Кулон сверкал в его руке. Он собирался надеть его через ее голову. Вася

отпрянула во второй раз, не понимая новый страх. Золотой кулон тяжело покачивался под

его кулаком. Он отклонил ее голову…

И выругался, кулон из его руки упал на пол. Быстро дыша, Касьян вытащил

сапфировый талисман Васи. Камень тускло сиял, отбрасывая голубой свет между ними.

Касьян зашипел, отпустил ее кулон и ударил ее по лицу. Красные искры вспыхнули

перед глазами, она отлетела на пол.

– Стерва! – рычал он, вскочив на ноги. – Дура! Из всех людей ты…

Вася поднялась, тряся головой. Подарок Касьяна лежал змеей на полу. Касьян нежно

поднял его, хмурясь, и встал.

– Ему ты позволила, – сказал он. Его глаза сияли злобой, хотя в глубине она,

казалось, увидела страх. – Видимо, он убедил тебя носить его своими голубыми глазами.

Я удивлен, девчонка, что ты позволила этому чудищу поработить тебя.

– Я – ничья рабыня, – рявкнула Вася. – Этот камень – подарок моего отца.

Касьян рассмеялся.

– Кто тебе это сказал? – спросил он. – Он? – смех пропал с его лица. – Спроси у него,

дурочка. Спроси, зачем богу смерти дружить с деревенской девчонкой. Послушай ответ.

Вася боялась и не понимала этого.

– Бог смерти сказал, что у вас есть другое имя, – сказала она. – Какое ваше истинное

имя, Касьян Лютович?

Касьян чуть улыбнулся, но не ответил. Его глаза потемнели и метались от мыслей.

Он резко пошел вперед, схватил ее за плечо, прижал к стене и поцеловал еще раз. Его

открытый рот поглощал ее, одна рука до боли сжала грудь.

Она терпела, застыв. Он не пытался снова надеть кулон.

Он так же внезапно отошел, оттолкнул ее подальше в комнату.

Она не упала, но пошатнулась, тяжело дыша, желудок мутило.

Он вытер рот рукой.

– Хватит, – сказал он. – Ты пойдешь. Скажи сестре, что приняла предложение, что

будешь заперта до свадьбы, – он замолчал, его голос ожесточился, – которая пройдет

завтра. И ты снимешь с себя этот кулон – эту мерзость – и уничтожишь. За непослушание

я накажу твою семью, Вася. Брата, сестру, детей. Иди.

Она шагнула к двери, споткнулась, ей было плохо от его вкуса во рту. Его тихий

довольный смех доносился до нее в коридоре, она побежала в свою комнату.

Вася врезалась в Варвару, как только вышла, а потом склонилась в коридоре, и ее

стошнило. Варвара оскалилась.

– Красивый князь хочет тебя спасти, – сказала она с сарказмом. – Где благодарность,

Василиса Петровна? Или он лишил тебя чести у печи?

– Нет, – выдавила Вася, с усилием выпрямившись. – Он… хочет, чтобы я боялась его.

У него получилось, – она потерла рукой рот, ее чуть не стошнило снова. В коридоре было

полно живой тьмы, которую немного отгоняла лампа в руке Варвары, хотя тьма могла

быть в ее голове. Вася хотела сжать колени, хотела плакать.

Варвара оскалилась сильнее, но сказала лишь:

– Идем, глупышка, твоя сестра ждет тебя.

* * *

Ольга была одна в мастерской. Она крутила прялку в руках, но не работала. У нее

болела спина, она ощущала себя старой и уставшей. Она подняла голову, когда ввели

Васю.

– Ну? – сказала она без предисловий.

– Он попросил выйти за него, – сказала Вася. Она не вошла, как подобало, а замерла

у двери в тенях, гордо склонив голову. – Я согласилась. Он сказал, что после свадьбы

разберется с великим князем. И Сашу отпустят, а тебя не обвинят.

Ольга смотрела на сестру. В Москве было полно девушек краше, лучшего

происхождения. Касьян хотел ее не за это. Но хотел, чтобы Вася вышла за него. Почему?

«Он желает ее, – подумала Ольга. – Иначе почему так себя ведет? И я оставила ее

одну с ним… И? Она бродила с ним по улицам, одетая как мальчик».

– Заходи, Вася, – сказала Ольга, злясь на укол вины. – Не стой у двери. Расскажи, что

он тебе сказал? – она отложила прялку. – Варвара, разведи огонь.

Служанка тихо прошла туда, а Вася шагнула вперед. Яростные краски ее лица, что

были утром, пропали, ее глаза были большими и темными. Ноги Ольги болели, она хотела

ощущать себя не такой старой, злой и жалеющей сестру.

– Это лучше, чем ты заслужила, – сказала она. – Почетный брак. Ты была на волосок

от монастыря или хуже, Вася.

Вася кивнула, прикрываясь вуалью черных ресниц.

– Знаю, Оля.

И тут рев, словно в соглашение, зазвучал за вратами Серпухова. Люди бросили

чучело Масленицы в костер, ее волосы развевались потоками огня, глаза сияли, как живые,

пока она горела.

Ольга подавила раздражение, прогнала с лица злость и жалость. Острая боль

пронзила ее спину.

– Подойди, – она сказала добрым голосом. – Поешь со мной. Мы попросим блины и

медовухи, отпразднуем твой брак.

Принесли еду, сестры ели вместе. Они не могли много проглотить. Тишина

затянулась.

– Когда я только прибыла сюда, – резко сказала Ольга Васе, – я была чуть младше

тебя и очень боялась.

Вася смотрела на безвкусный блин в руке, но быстро подняла голову.

– Я никого не знала, – продолжала Ольга. – Я ничего не понимала. Моя свекровь

хотела правильную княгиню сыну, она ненавидела меня.

Вася издала звук сочувствия, и Ольга заглушила ее взмахом руки.

– Владимир не мог защитить меня, ведь дела терема – не мужское дело. Но самая

старая женщина в тереме – старее я еще не встречала – была добра ко мне. Она обнимала

меня, пока я плакала, носила мне кашу, когда я скучала по вкусу дома. Я как–то спросила,

почему она так заботится. И она ответила: «Я знала вашу бабушку».

Вася молчала. Их бабушка, по истории, приехала однажды в Москву одна. Никто не

знал, откуда она. Слух о загадочной деве дошел до великого князя, и он призвал ее для

интереса и влюбился. Он женился на ней, и девица родила их мать, Марину, и умерла в

башне.

– «Тебе повезло, – сказала мне старушка, – что ты не как она», – продолжила Ольга.

– Она… была созданием дыма и звезд. Терем был не для нее, она была как снежная буря,

и все же… она приехала в Москву по своей воле, словно за ней гнались, на серой лошади.

Она вышла за Ивана без возражений, хотя плакала перед брачной ночью. Она пыталась

быть хорошей женой, была бы, если бы не ее дикость. Она ходила по двору и смотрела на

небо, она говорила с тоской о серой лошади, которая пропала в день их свадьбы. «Почему

ты осталась? – спросила у нее старушка, но она не ответила. – «Ее сердце умерло раньше,

чем она сама, и я была рада, когда ее дочь Марина покинула город для свадьбы…».

Ольга замолчала.

– Вот так, – продолжила она, – я не похожа на нашу бабушку, и я теперь княгиня,

глава моего дома, и хорошая жизнь смешана с горечью. Но ты… Когда я тебя впервые

увидела, вспомнила историю о нашей бабушке, приехавшей в Москву на серой лошади.

– Как звали нашу бабушку? – спросила Вася. Она спрашивала у няни один раз, но

Дуня не ответила.

– Тамара, – сказала Ольга. – Ее звали Тамара, – она покачала головой. – Все хорошо,

Вася. Ты не разделишь ее судьбу. У Касьяна просторные земли, много лошадей. Там будет

свобода, какой нет в Москве. Ты будешь там счастлива.

– С мужчиной, раздевшим меня перед Москвой? – резко спросила Вася.

Недоеденные блины унесли. Ольга не ответила. Вася сказала. – Оля, если я должна выйти

за него, чтобы все исправить, я это сделаю. Но… – она замешкалась и спешно закончила,

– я думаю, что это Касьян заплатил бандитам, пустил их на деревни. И глава бандитов

сейчас в Москве, изображает татарского посла. Он заодно с Касьяном, и они хотят

сместить великого князя. Это случится сегодня. Я должна…

– Вася…

– Великого князя нужно предупредить, – закончила Вася.

– Невозможно, – сказала Ольга. – Никто из моего дома не может ходить сегодня и

близко к великому князю. Всех нас окрасил твой поступок. И это бред – зачем князю

платить людям, чтобы они жгли его деревни? И Касьян Лютович заберет ярлык на

Москву?

– Не знаю, – сказала Вася. – Но у Дмитрия Ивановича нет сына, только беременная

жена. Кто будет править, если он умрет сегодня?

– Это не твое место или дело, – резко сказала Ольга. – Он не умрет.

Вася не слушала. Она расхаживала по комнате, напоминая Василия Петровича, а не

себя.

– Почему нет? – шептала она. – Дмитрий злится на Сашу из–за лжи Касьяна, и это

оружие я сама ему дала. Твой муж, князь Владимир, не здесь. И двое мужчин, которым

великий князь доверяет, убраны. У Касьяна есть в городе свои люди, а у Челубея их еще

больше, – Вася с усилием остановилась, встала беспокойно в центре комнаты. – Убрать

великого князя, – прошептала она. – Зачем тогда брак со мной? – она посмотрела на

сестру.

Но Ольга перестала слушать. Кровь хлопала крыльями в ее ушах, боль съедала ее

изнутри.

– Вася, – прошептала она, схватившись за живот.

Вася увидела лицо Ольги, и ее выражение переменилось.

– Ребенок? – спросила она. – Сейчас?

Ольга смогла кивнуть.

– Зови Варвару, – прошептала она, покачнулась, и сестра поймала ее.

22

Мать

Купальня, куда Ольгу принесли рожать, была жаркой и темной, влажной, как летняя

ночь, и пахла свежим деревом, дымом, смолой, горячей водой и гнилью. Если женщины

Ольги и заметили Васю, они не задались вопросом. На вопросы не было дыхания и

времени. У Васи были сильные и умелые руки, она уже видела роды, и больше женщин

ничто не тревожило.

Вася разделась до нижнего платья, как остальные, забыв о гневе и неуверенности в

срочности родов. Ее сестра уже была голой, она устроилась на родильном стульчаке,

черные волосы рассыпались. Вася опустилась, взяла сестру за руки и не дрогнула, когда

Ольга сдавила ее пальцы.

– Ты похожа на нашу мать, – прошептала Ольга. – Васечка, я тебе говорила? – ее

лицо исказилось от боли.

Вася держала ее за руки.

– Нет, – сказала она. – Не говорила.

Губы Ольги были бледными. Тени делали ее глаза больше, прогоняли разницу между

ними. Ольга была обнажена, Вася – почти. Они будто снова были маленькими, до того,

как мир встал между ними.

Боль приходила и уходила, Ольга дышала и потела, подавляла крики. Вася говорила

с сестрой, забыв о бедах мира снаружи. Был только пот и роды, боль преодолевалась

снова и снова. В купальне стало жарче, пар поднимался от их потных тел. Женщины

принимали роды почти в темноте, но ребенок все еще не появился на свет.

– Вася, – Ольга прислонялась к сестре и задыхалась. – Вася, если я умру…

– Не умрешь, – рявкнула Вася.

Ольга улыбнулась. Ее взгляд блуждал.

– Постараюсь, – сказала она. – Но… тогда передай мою любовь Маше. Скажи ей, что

мне жаль. Она будет злиться, не поймет, – Ольга замолчала, агония пришла снова, она не

кричала, но звук подступал к горлу, и Вася думала, что ее руки сломаются в хватке сестры.

В комнате пахло потом и водами, черную кровь было видно меж бедер Ольги.

Женщины были потными силуэтами в паре. От запаха крови Вася задыхалась.

– Больно, – прошептала Ольга. Она сидела, задыхаясь, обмякшая и тяжелая.

– Будь смелой, – сказала повитуха. – Все будет хорошо, – ее голос был добрым, но

Вася видела, как она мрачно переглянулась с женщиной рядом.

Сапфир Васи вдруг вспыхнул холодом в жаре купальни. Ольга посмотрела за плечо

сестры, ее глаза расширились. Вася обернулась, проследив за взглядом сестры. Тень в

углу смотрела на них.

Вася отпустила руки Ольги.

– Нет, – сказала она.

– Я бы пощадил тебя, – ответила тень. Она знала этот голос, этот бледный

безразличный взгляд. Она видела его, когда умер ее отец, когда…

– Нет, – повторила Вася. – Нет, уходи.

Он молчал.

– Прошу, – прошептала Вася. – Пожалуйста. Уходи.

«Они умоляли, когда я шел среди людей, – рассказывал ей как–то Морозко. – Они

молили, увидев меня. Это вызывало зло. Мне лучше ступать тихо, лучше только мертвым

и умирающим видеть меня».

Она была проклята зрением, он не мог скрыться от нее. Теперь была ее очередь

молить. За ней женщины шептались, но она видела только его глаза.

Она пересекла комнату, не думая, и прижала ладонь к его груди.

– Прошу, уйди, – мгновение она словно касалась тени, а потом его плоть стала

настоящей, но холодной. Он отпрянул, словно ее рука ранила его.

– Вася, – сказал он. На его безразличном лице были чувства? Она потянулась снова с

мольбой. Ее ладони нашли его, он замер обеспокоено, меньше напоминая кошмар.

– Я здесь, – сказал он. – Я не выбирал.

– Ты можешь выбрать, – ответила она, следуя за ним, когда он отодвинулся. – Оставь

мою сестру. Дай ей жить.

Тень смерти почти дотянулась до места, где сидела обессиленная Ольга на скамейке,

окруженная потными женщинами. Вася не знала, что видели остальные, думали ли они,

что она говорит с тьмой.

«Он любил мать Васи, – говорили люди об ее отце. – Он любил Марину Ивановну.

Она умерла, рожая Василису, и половину души Петр Владимирович похоронил с ней»

Ее сестра завыла, вопль был тонким и пронзительным.

– Кровь, – услышала Вася от толпы рядом. – Слишком много крови. Зовите

священника.

– Прошу! – закричала Вася Морозко. – Пожалуйста!

Шум купальни утих, стены пропали с ним. Вася оказалась в пустом лесу. Черные

деревья бросали серые тени на белый снег, Смерть стояла перед ней.

Он был в черном. У демона холода были светло–голубые глаза, но у этого его

старшего я были глаза как вода, почти бесцветные. Он был выше, чем когда–либо, и

неподвижный.

Тихий вскрик. Вася отпустила его руки и обернулась. Ольга согнулась в снегу,

полупрозрачная, окровавленная, голая, глотающая дыхание с болью.

Вася склонилась и подняла сестру. Где они были? Это было после жизни? Лес и одна

фигура ждала… Где–то за деревьями жарко воняла купальня. Кожа Ольги была теплой, но

запах и жар угасали. Лес был очень холодным. Вася крепко сжимала сестру, старалась

отдать свой жар, свою пылающую яростную жизнь, Ольге. Ее ладони обжигали, но камень

колол холодом меж грудей.

– Ты не можешь быть здесь, Вася, – сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в

его ровный голос.

– Не могу? – парировала Вася. – Ты не можешь забрать мою сестру, – она сжимала

Ольгу, искала выход. Купальня еще была там, вокруг них, она ощущала запах. Но она не

знала, как туда пройти.

Ольга обмякла в руках Васи, глаза были стеклянными и мутными. Она повернула

голову и выдохнула вопрос богу смерти.

– А мой ребенок? Мой сын? Где он?

– Это девочка, Ольга Петровна, – ответил Морозко без чувств и осуждения, голос

был тихим, ясным и холодным. – Вы обе не можете жить.

Его слова ударили по Васе кулаками, и она сжала сестру.

– Нет.

С жутким усилием Ольга выпрямилась, лицо было белым и красивым. Она

отодвинула руки Васи.

– Не можем? – сказала она демону холода.

Морозко поклонился.

– Ребенок не мог родиться живым, – ровно сказал он. – Женщины могут вырезать его

из вас, или вы выживете, а ребенок родится мертвым.

– Она, – едва слышно сказала Ольга. Вася пыталась говорить, но не могла. – Она.

Дочь.

– Да, Ольга Петровна.

– Пусть она живет, – сказала просто Ольга и протянула руку.

Вася не могла это вынести.

– Нет! – закричала она, бросилась к Ольге, отбила ее протянутую руку и обняла

сестру. – Живи, Оля, – прошептала она. – Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.

Глаза бога смерти сузились.

– Я умру ради ребенка, Вася, – сказала Ольга. – Я не боюсь.

– Нет, – выдохнула Вася. Она вроде слышала голос Морозко, но ей было все равно,

что он скажет. Между ней и сестрой бежал поток любви, гнева и потери, и все остальное

было забыто. Вася потянула изо всех сил и вернула Ольгу в купальню.

Вася пришла в себя, пошатнувшись, оказалась прислоненной к стене купальни.

Занозы были в ее руках, волосы прилипли к лицу и шее. Потная толпа окружала Ольгу,

словно душила руками. Среди них стоял один, одетый в черное, произносил последние

слова голосом, что легко заглушал всех. Золотые волосы мерцали во тьме.

Он? Вася в ярости прошла по жаркой комнате, растолкала толпу и взяла сестру за

руки. Священник резко замолк.

Вася не думала о нем. Вася видела перед глазами другую темноволосую женщину,

другую купальню, другого ребенка, убившего мать.

– Оля, живи, – сказала она. – Прошу, живи.

Ольга пошевелилась, ее пульс забился под пальцами Васи. Ее мутные глаза

открылись.

– Головка! – закричала повитуха. – Еще толчок…

Ольга посмотрела в глаза Васи, а потом ее глаза расширились от боли, ее живот

рябил, как вода в бурю, а потом выскользнул ребенок. Ее губы были голубыми. Она не

двигалась.

Тревожная тишина сменилась криками облегчения, повитуха очистила девочку,

вдохнула ей в рот.

Она не двигалась.

Вася перевела взгляд с серого тельца на лицо сестры.

Священник прошел, оттолкнув Васю. Он налил масла на голову ребенка, начал

крестить.

– Где она? – лепетала Ольга, протягивая слабые руки. – Где моя дочь? Покажите.

Ребенок все еще не двигался.

Вася стояла там с пустыми руками, ее толкала толпа, пот стекал по ее ребрам. Жар

ярости остыл, остался пеплом на губах. Но она не смотрела на Ольгу. Или на священника.

Она смотрела на фигуру в черном плаще, что нежно забрала белого окровавленного

человечка и унесла.

Ольга издала жуткий звук, рука Константина упала, закончив ритуал: доброе дело

для ребенка. Вася стояла на месте.

«Ты жива, Оля, – думала она. – Я спасла тебя», – но у мысли не было силы.

* * *

Уставшие глаза Ольги смотрели будто сквозь нее.

– Ты убила мою ночь.

– Оля, – начала Вася. – Я…

Рука в черной мантии схватила ее.

– Ведьма, – прошипел Константин.

Слово ощущалось камнем, по тишине шла рябь после него. Вася и священник стояли

в центре безликого кольца, полного красных глаз.

В последний раз Вася видела Константина Никоновича, когда священник сжимался,

и она просила его уйти – вернуться в Москву, Царьград или ад – но оставить ее семью в

покое.

Константин вернулся в Москву, выглядел так, словно его пытали в аду. Выпирающие

кости бросали тени на его красивое лицо, его золотые волосы спутались и свисали до плеч.

Женщины смотрели без слов. Ребенок умер в их руках, и эти руки дрожали от

беспомощности.

– Это Василиса Петровна, – выдавил Константин. – Она убила своего отца. Теперь –

ребенка своей сестры.

Ольга за ним закрыла глаза. Одна рука придерживала голову мертвого младенца.

– Она говорит с дьяволами, – Константин не сводил с нее взгляда. – Ольга Петровна

была слишком добра, чтобы прогнать врущую сестру. И вот, что вышло.

Ольга молчала.

Вася не отвечала. Как тут защититься? Младенец был неподвижным, сжался, как

лист. В уголке сгусток пара, что мог быть маленьким толстым созданием, тоже плакал.

Священник взглянул на тусклую фигуру банника – она могла поклясться – и

побледнел сильнее.

– Ведьма, – прошептал он. – Ты ответишь за свои деяния.

Вася взяла себя в руки.

– Отвечу, – сказала она Константину. – Но не здесь. Неправильно делать это здесь.

Оля…

– Уйди, Вася, – сказала Ольга. Она не смотрела на нее.

Вася, спотыкаясь от усталости, ослепленная слезами, не возразила, когда Константин

вывел ее из купальни. Он захлопнул дверь за ними, убрав запах крови и звуки горя.

Платье Васи промокло и просвечивало, свисало с плеч. Она ощутила холод улицы и

впилась пятками.

– Дайте хоть одеться, – сказала она священнику. – Или хотите, чтобы я замерзла до

смерти?

Константин резко отпустил ее. Вася знала, что он видел все черты ее тела, ее соски

торчали через платье.

– Что ты со мной сделала? – прошипел он.

– Сделала? – Вася была ошеломлена от печали, голова кружилась от смены жары на

холод. Пот застыл на ее лице, босые ноги царапал деревянный пол. – Ничего.

– Врешь! – рявкнул он. – Врешь. Я был хорошим. Не видел чертей. А теперь…

– Видите их? – Вася была потрясена и горевала, смогла выдавить лишь горечь. Ее

руки были в крови сестры, в ужасной реальности мертвых родов. – Может, вы это с собой

и сделали своими разговорами о чертях. Не думали об этом? Идите и прячьтесь в

монастыре. Никому вы не нужны.

Он был бледен, как она.

– Я хороший человек, – сказал он. – Зачем ты меня прокляла? Зачем не даешь покоя?

– Нет, – сказала Вася. – Зачем мне? Я прибыла в Москву к сестре. Вот, что вышло.

Холодно и бесстыдно она сняла мокрое платье. Если ей выходить в ночь, то она

умирать не согласна.

– Что ты делаешь? – выдохнул он.

Вася схватила сарафан, блузку и плащ, что были брошены в предбаннике.

– Надеваю сухую одежду, – сказала она. – А вы что подумали? Что я буду танцевать

для вас, как крестьянка весной, пока там лежит мертвый ребенок?

Он смотрел, как она одевается, сжимая и разжимая кулаки.

Ей было все равно. Она завязала плащ и выпрямилась.

– Куда вы меня поведете? – спросила она с горькой насмешкой. – Сами не знаете,

наверное.

– Ты ответишь за свои деяния, – выдавил Константин, в голосе смешались гнев и

дикое желание.

– Где? – уточнила она.

– Смеешься? – он призвал старое самообладание, сжал ее руку. – В монастыре. Тебя

накажут. Я обещал, что буду охотиться на ведьм, – он шагнул ближе. – И я не буду

больше видеть чертей, все будет по–прежнему.

Вася не отпрянула, а шагнула к нему, и он этого не ожидал. Священник застыл.

Еще ближе. Вася многого боялась, но не Константина Никоновича.

– Батюшка, – сказала она. – Я бы помогла вам.

Он сжал губы. Она коснулась его потного лица. Он не шевелился. Ее волосы упали

влажно на его ладонь, где она сжимала ее руку.

Вася стояла ровно, хоть его хватка и причиняла боль.

– Как я могу вам помочь? – прошептала она.

– Касьян Лютович обещал мне отмщение, – прошептал Константин, пялясь, – если

я… но не важно. Он мне не нужен. Ты здесь, этого хватит. Иди ко мне. Сделай меня

целым.

Вася посмотрела ему в глаза.

– Это я не могу сделать.

Ее колено точно попало по цели.

Константин не кричал, не упал, хрипя, на пол. Его одежды были слишком плотными.

Но он согнулся, и этого Васе хватило.

Она выбежала в ночь, пересекла тропу и побежала по двору.

23

Камень Севера

Серая, как труп, луна только показалась над башней Ольги. Двор князя Серпухова

был полон криков города снаружи, но Вася знала, что там будет стража. Константин вот–

вот поднимет тревогу. Ей нужно предупредить великого князя.

Вася уже бежала к загону Соловья, а потом вспомнила, что его там нет.

Но раздался стук, копыта хрустели по снегу.

Вася повернулась с облегчением и обняла шею жеребца.

Это был не Соловей. Лошадь была белой, и у нее был всадник.

Морозко слез с кобылицы. Девушка и демон холода смотрели друг на друга в

тусклом свете луны.

– Вася, – сказал он.

Запах купальни пропитал кожу Васи, как и запах крови.

– Потому ты хотел, чтобы я убежала сегодня? – с горечью спросила она. – Чтобы я не

видела, как умрет моя сестра?

Он молчал, что между ними вспыхнул синий, как летнее небо, огонь. Его не питал

хворост, но жар окутал ее дрожащую кожу, отогнав ночь. Она отказывалась благодарить.

– Отвечай! – процедила она, топнув на огонь. Он угас так же быстро, как возник.

– Я знал, что мать или ребенок умрет, – сказал Морозко, отступив. – Я бы пощадил

тебя, да. Но теперь…

– Ольга выгнала меня.

– И правильно, – холодно сказал он. – Это был не твой выбор.

Слова ударили по Васе. В ее животе был ком, в горле был ком. Ее лицо было липким

от засохших слез.

– Я пришел спасти тебя, Вася, – сказал Морозко. – Потому что…

Узел горя взорвался.

– Мне плевать! Я не знаю, говоришь ли ты правду, так зачем мне слушать? Ты вел

меня, будто я собака на охоте, манил то туда, то сюда, но ничего не говорил. Так ты знал,

что Ольга могла умереть сегодня? Или что мой отец умрет на поляне Медведя? Ты не мог

меня предупредить? Или… – она вытащила сапфир из–под блузки и подняла. – Что это?

Касьян сказал, так я считаюсь твоей рабыней. Он врал, Морозко?

Он молчал.

Она подошла ближе и тихо добавила:

– Если бы ты хоть немного переживал за бедняжек, которых целуешь в темноте, ты

бы рассказал мне всю правду. Больше лжи я сегодня не потерплю.

Они смотрели друг на друга с каменными лицами в серебряной тьме.

– Вася, – прошептал он из теней. – Сейчас не время. Уходи, дитя.

– Нет, – выдохнула она. – Сейчас время. Я ребенок, что ты должен мне врать?

Он молчал, и она добавила с тихим надрывом в голосе:

– Пожалуйста.

Мышца дергалась на его щеке.

– В ночь перед его смертью, – сухо сказал Морозко, – Петр Владимирович лежал без

сна рядом с пеплом сожженной деревни. Я пришел к нему на заходе луны. Я рассказал об

угасающих чертях, о страхе, что посеял священник, о Медведе, что почти освободился. Я

сказал Петру, что его жизнь может спасти его народ. Он хотел, и сильно. Я повел твоего

отца за собой в день, когда Медведь был скован, и он прибыл вовремя на поляну… и умер.

Но я не убивал его. Я дал ему выбор. Он это выбрал. Я не могу просто забрать жизнь, Вася.

– Ты соврал мне, – сказала Вася. – Ты сказал, что отец просто очутился на поляне

Медведя. О чем еще ты соврал, Морозко?

Он снова молчал.

– О чем же? – прошептала она, держа камень между ними.

Его взгляд метался от камня к ее лицу, острый, как осколки.

– Я его сделал, – сказал он. – Льдом и своими руками.

– Дуня…

– Взяла это у твоего отца. Петр получил его от меня, когда ты была ребенком.

Вася дернула за кулон, и он был сжат в ее ладони, а обрывки цепочки свисали.

– Зачем?

Она думала, что он не ответит. А потом он сказал:

– Давным–давно люди оживили меня, дали лицо холоду и тьме. Назначили меня

править ими, – он смотрел мимо нее. – Но… мир менялся. Монахи пришли с бумагой и

чернилами, с песнями и иконами, и я стал слабее. Теперь я лишь сказка для непослушных

детей, – он посмотрел на синий камень. – Я не могу умереть, но могу угаснуть. Могу

забыть и быть забытым. Но… я не готов забывать. И я привязал себя к человеческой

девушке силой в ее крови, и ее сила сделала меня снова сильным, – его бледные глаза

вспыхнули. – Я выбрал тебя, Вася.

Васе было не по себе. Это было связью между ними, а не общие приключения,

симпатия или огонь в ее плоти от него. Это. Этот кристалл, эта не–магия. Она подумала об

угасающих чертях, что таяли в их мире колоколов, и как ее ладонь, ее слова, ее дары

делали их ненадолго настоящими.

– Потому ты привел меня в свой домик в лесу? – прошептала Вася. – Зачем ты

отгонял мои кошмары и одаривал меня? Зачем… целовал меня во тьме? Чтобы я верила в

тебя? Была твоей… рабыней? Это был план, чтобы сделать себя сильнее?

– Ты не рабыня, Василиса Петровна, – рявкнул он.

Она молчала, и он продолжил нежнее:

– Мне этого хватает. Мне нужны были от тебя эмоции… чувства.

– Поклонение, – парировала Вася. – Бедный демон холода. Все твои верующие

повернулись к новым богам, и ты остался захватывать сердца глупых девочек, что не

знают ничего лучше. Потому ты так часто приходил и уходил. Потому просил носить

камень и помнить тебя.

– Я спас тебе жизнь, – резко ответил он. – Дважды. Ты носила камень, и твоя сила

поддерживала меня. Разве это не справедливый обмен?

Вася не могла говорить. Она едва его слышала. Он использовал ее. Она обрекла

родню. Ее семья была разрушена… как и ее сердце.

– Найди другую, – сказала она, удивляясь спокойствию в голосе. – Найди другую для

своего талисмана. Я не могу.

– Вася… нет, ты должна выслушать…

– Я не буду! – закричала она. – Я ничего от тебя не хочу. Я никого не хочу. Мир

велик, ты найдешь другую. Может, в этот раз ты сразу ей все расскажешь.

– Если ты сейчас оставишь меня, – ровно ответил он, – будешь в ужасной опасности.

Чародей тебя найдет.

– Так помоги мне, – сказала она. – Скажи, что хочет сделать Касьян.

– Я не вижу. Он окружен магией, отгоняет меня. Лучше уходи, Вася.

Вася покачала головой.

– Может, я умру тут, как умирали другие. Но я не умру как твоя рабыня.

Ветер поднялся между ударами ее сердца, и Васе показалось, что они стоят одни в

снегу, что запахи и силуэты города пропали. В свете луны были только она и демон

холода. Ветер выл и носился вокруг них, но ее коса не шевелилась.

– Отпусти меня, – сказала она. – Я ничья слуга.

Ее ладонь разжалась, и сапфир упал. Он поймал его, и камень растаял в его руке,

пока не осталась лишь горсть холодной воды.

Ветер резко утих, и все вокруг было в разворошенном снеге и высоких дворцах.

Она отвернулась от него. Двор князя Серпухова никогда не казался таким большим,

а снег таким глубоким. Она не оглядывалась.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

24

Ведьма

После гонки шестеро воинов Дмитрия отвели Сашу в Архангельский собор, где его

заперли в маленькой келье. Там его оставили, и он ходил по кругу от своих мыслей. В

основном, они были о его сестре, раздетой и пристыженной перед всей Москвой, но ее

смелость не была сломлена, она переживала за него.

– Тебя отправят к епископам, – сказал ему ночью Андрей, когда принесли ужин. Он

мрачно добавил. – И обсудят. Если тебя не убьют в темноте, Дмитрий сам тебя казнит. Он

злится. Его дед казнил бы. Я сделаю, что смогу, но этого мало.

– Отец, если я умру, – Саша вытянул руку, дверь почти закрылась, – сделайте, что

сможете для моей сестры. Для сестер. Ольга не хотела ничего плохого, а Вася…

– Не хочу знать, – едко сказал Андрей, – о твоей Васе. Если бы ты не клялся Богу, ты

бы уже был мертв за ложь ради ведьмы.

– Хоть сообщите отцу Сергею, – сказал Саша. – Он меня любит.

– Это я сделаю, – сказал Андрей, уже уходя.

* * *

Колокола звенели снаружи, звучали шаги и сплетни. Неразборчивые молитвы

срывались с губ Саши, не озвученные до конца. Сумерки стали ночью, и Москва была

пьяна и радовалась в свете луны, когда шаги зазвучали в монастыре, и дверь Саши

загремела.

Он встал на ноги, прижался спиной к стене, опасаясь.

Дверь тихо открылась. В бреши появилось толстое и встревоженное лицо отца

Андрея, борода торчала. Рядом с ним стоял юноша в капюшоне.

Миг удивленной тишины, а потом Саша пошел вперед.

– Родион! Что ты здесь делаешь? – Андрей сжимал в руке факел, и Саша увидел, что

лицо друга измождено, нос обморожен.

Андрей выглядел зло и испуганно.

– Брат Родион примчался из Лавры, – сказал он, – с новостями, что касаются

великого князя, – пауза, – и твоего друга, Касьяна Лютовича.

– Я был в Башне Костей, – сказал Родион. Он с тревогой смотрел на друга в

холодной и узкой комнате. – Я загнал двух лошадей до смерти, чтобы принести весть.

Саша еще не видел Родиона таким.

– Заходи.

Он не мог приказывать, но они вошли в келью без слов и закрыли дверь.

Родион тихо рассказал историю о пыли, костях и ужасах во тьме.

– Название неспроста, – закончил он. – Башня Костей. Не знаю, что за человек этот

Касьян Лютович, но его дом – не место для живого человека. А еще это Касьян…

– Заплатил Челубею, чтобы тот играл посла и провел людей в город, – закончил

Саша, с болью подумав о Васе. – Знаю. Родя, ты должен уходить. Не говори, что видел

меня. Иди к великому князю. Скажи ему…

– Какой посол? Касьян заплатил бандитам, чтобы они жгли деревни, – перебил

Родион. – Я нашел их посредника в Чудово, он покупал их оружие и лошадей.

Родион многое успел.

– Его бандиты жгли его деревни? – резко спросил Саша. – Ради выгоды в девушках?

– Полагаю, – сказал Родион. Его обмороженное лицо было мрачным.

Андрей тихо стоял у двери.

– Может, Касьян пожарами выманивал великого князя, чтобы самозванец смог

проще пробраться, – медленно сказал Саша.

Родион смотрел то на Сашу, то на Андрея.

– Я опоздал? Вижу, зло уже вас коснулось.

– Это моя гордость, – сказал Саша с мрачным весельем. – Я недооценил сестру и

Касьяна Лютовича. Но хватит. Иди. Я тут справлюсь. Иди и предупреди…

Шум прервал его. У ворот пылали факелы, слышались крики, топот ног, хлопали

двери.

– Что теперь? – пробормотал Андрей. – Пожар? Воры? Это дом Бога.

Шум стал выше, голоса кричали и отвечали друг другу.

Ворча, Андрей прошел в дверь, повернулся, чтобы запереть ее, но замер. Он мрачно

посмотрел на Сашу, но не совсем недружелюбно.

– Не сбегай пока, ради бога, – он ушел, оставив дверь открытой.

Родион и Саша переглянулись. Тьма трепетала между факелов, рисуя на их головах.

– Ты должен предупредить великого князя, – сказал Саша. – А потом иди к моей

сестре, княгине Серпуховой. Скажи ей…

– Твоя сестра рожает. Она ушла в купальню, – сказал Родион.

Саша замер.

– Откуда ты знаешь?

Родион склонил голову.

– Священник, Константин Никонович, что знал ее отца в Лесной земле, получил

весть и ушел к ней. Я слышал это по пути.

Саша резко развернулся, посмотрел на руки, что были в синяках от драки. Они не

звали бы священника к роженице, если ее конец не был близко.

«И он, этот хладнокровный зверь, будет с моей умирающей сестрой…».

– Бог сохранит ее в жизни или смерти, – сказал Саша. Но в его глазах был огонь, что

заставил бы праведного Андрея запереть дверь.

Шум не прекращался. И за поднявшимся гулом стало вдруг четко и внятно слышно

знакомый голос. Саша оттолкнул Родиона плечом и выбежал в коридор, а его друг – за

ним.

* * *

Вася стояла во дворе за вратами в грязном плаще, скрестив руки перед собой,

бледная и недовольная, в темноте возле монастыря.

– Я должна увидеть брата! – рявкнула она, ее высокий голос не вязался со злым

гулом вокруг.

Стажи Дмитрия, что остались ради хорошего пива Андрея, а не запертой двери Саши,

вяло схватились за мечи. Некоторые монахи были с факелами, все были в ярости. Вася

была в центре растущей толпы.

– Она забралась по стене, – лепетал, защищаясь, один из стражей. Он крестился. –

Она появилась из ниоткуда, неестественная стерва.

Стена была построена для неприкосновенности монахов, а не чтобы отогнать

решительных. Но она была высокой. Саша взял себя в руки и ступил в кольцо света

факела.

Его встретили злые и испуганные крики, страж попытался прижать меч к горлу

Саши. Тот, едва глядя, обезоружил мужчину взмахом и ладонью. Он сжал меч в кулаке, и

все монахи отступили. Воины взялись за мечи, но Саша едва их видел. На руках сестры

была кровь.

– Почему ты пришла? – осведомился он. – Что случилось? Оля?

– Она потеряла ребенка, – ответила твердо Вася.

Саша сжал руку сестры.

– Она жива?

Вася невольно охнула. Саша вспомнил, что Касьян тоже хватал ее там, раздев перед

людьми. Он медленно отпустил е.

– Расскажи мне, – он старался звучать спокойно.

– Да, – яростно сказала Вася. – Да, она жива и будет жить.

Саша выдохнул. Тень боли была под глазами сестры.

Андрей прошел через толпу.

– Тихо, – сказал игумен. – Девочка…

– Послушайте, батюшка, – перебила Вася.

– Мы не станем! – гневно ответил Андрей, но Саша сказал:

– Что послушать, Вася?

– Сегодня, – сказала она. – Сегодня на пике праздника, когда вся Москва будет пьяна,

Касьян убьет великого князя, устроит беспорядок в Москве и сам станет великим князем.

У Дмитрия нет сына, Владимир в Серпухове. Поверьте мне, – она резко повернулась к

Родиону, стоявшему за монахами. – Брат Родион, – ясно сказала она. – Вы так спешили в

Москву. Что привело вас сюда? Вы мне верите, брат?

– Да, – сказал Родион. – Я побывал в Башне Костей. Неделю назад я, может,

посмеялся бы над тобой, но теперь? Ты можешь быть права.

– Она врет, – сказал Андрей. – Девочки часто врут.

– Нет, – медленно сказал Родион. – Нет, я так не думаю.

Саша спросил:

– Ты оставила Олю, чтобы прийти ко мне? Ты нужна нашей сестре.

– Она выгнала меня, – сказала Вася, не сводя взгляда с глаз брата, хотя ее голос

дрогнул. – Нужно предупредить Дмитрия Ивановича.

– Я не могу вас отпустить, брат Александр, – сказал отчаянно Андрей. – На кону мое

место и моя жизнь.

– Он не может, – заявил один из стражей.

Монахи переглянулись.

Саша и Родион, старые товарищи, посмотрели на игумена, друг на друга, на пьяных

людей. Вася ждала, склонив голову, словно слышала то, чего не слышали они.

– Мы сбежим, – тихо сказал Саша Андрею. – Я опасен. Запирайте врата. Ставьте

стражу.

Андрей долго смотрел на лицо юноши.

– Я не ошибался в своих суждениях до этого дня, – прошептал он и добавил еще

тише. – Бог поможет, сыновья мои, – пауза, и ворчливо. – И тебе, дочь моя.

Вася улыбнулась ему. Андрей сжал губы. Он посмотрел в глаза Саше.

– Взять их, – громко сказал он. – И брата Александра…

Но Саша поднял меч, три удара обезоружили пьяную страже, и они пробили ряд

остальных. Родион древком топорика очищал путь, Вася держалась между ними. Они

выбежали из кольца людей за врата монастыря в Москву.

* * *

Боль от удара Васи ослепила Константина, миг он стоял, согнувшись, в вонючей

бане, красные огни вспыхивали перед глазами. Он услышал, как открылась и хлопнула

дверь. А потом тишина и рыдания в соседней комнате.

Он открыл глаза, ощущая себя ужасно.

Вася ушла. Существо из пара разглядывало его с мрачным любопытством.

Константин встал так резко, что перед глазами снова потемнело.

– Тебя коснулся одноглазый бог, – сообщил банник священнику. – Пожиратель. И ты

нас видишь. Я не встречал твоих уже давно, – банник сел на голую толстую попу из пара.

– Хочешь послушать пророчество?

Ледяной пот прошиб Константина. Он вскочил.

– Назад, черт. Прочь от меня!

Банник не пошевелился.

– Ты будешь великим среди людей, – сообщил он зловеще священнику. – А

получишь от этого только ужас.

Потная ладонь Константина легла на засов.

– Великим среди людей?

Банник фыркнул и плеснул горячей водой из черпака.

– Прочь, жадное существо. Прочь и оставь мертвого в покое, – он плеснул кипятком

еще раз.

Константин закричал и почти выпал, мокрый и обожженный, из бани. Вася… Где

была Вася? Она снимет проклятие. Она скажет…

Но Вася ушла. Он походил по двору, но ничего не нашел. Ни следа. Конечно, она

ушла. Разве она не была ведьмой в сговоре с демонами?

Касьян Лютович обещал ему отмщение, если он выполнит маленькое задание.

– Ненавидишь ведьмочек? – сказал Касьян. – Твоя Вася – не единственная ведьма в

Москве. Сделай это для меня, и я помогу…

Пустые обещания. Какая разница, что сказал Касьян Лютович? Человек бога не

мстил. Но…

«Это не месть», – подумал Константин. Бой со злом, это понравилось бы богу. И

если Касьян не врал, Константин сможет стать епископом. Но сперва…

Константин Никонович с горечью прошел к башне терема. Там было почти пусто,

огни дымились. Женщины Ольги были с княгиней в бане за его спиной.

Но не совсем пусто. В тереме спала девочка с черными волосами, что видела

призраков невинными глазами. Ее сторожила беспокойной ночью старая няня, что не

усомнится в словах священника.

* * *

Саша, Родион и Вася замерли, чтобы перевести дыхание, в тени стены монастыря.

Монастырь за ними бурлил, как весенний ручей, и скоро стражи Дмитрия бросятся в

погоню.

– Скорее, – сказала Вася.

Праздник угасал, пьяные шли домой. Завтра будет День прощения. Они втроем

бежали незаметно по холму, держась теней. Саша нес украденный меч, у Родиона был

топорик.

Дворец великого князя стоял неприступной короной на вершине. Факелы озаряли

деревянные врата с двумя дрожащими стражами, на их бородах был лед. Дворец явно не

был в опасности.

– Что теперь? – шепнул Родион, они сжались в тени стены напротив.

– Нужно пробраться внутрь, – нетерпеливо сказала Вася. – Разбудить и предупредить

великого князя.

– Как ты… – начал Родион.

– Есть двое врат поменьше, – перебил Саша, – кроме главных. Но они будут заперты

изнутри.

– Можно перелезть стену, – сказала Вася.

Саша посмотрел на сестру. Он не думал о ней, как он девочке, но последние следы

нежности пропали. Быстрый ум, сильное тело скрывались за ее обременяющим платьем.

Он была женственнее так, но лишь внешне.

«Ведьма, – вспомнил он слово. – Мы зовем таких женщин так, потому что другого

названия нет».

Она словно уловила его мысль, с тревогой склонила голову. А потом сказала:

– Я меньше вас. Если поможете, я переберусь через стену. Я открою врата для вас, –

она посмотрела по снежной тихой улице. – Смотрите, чтобы враги не пришли.

– Почему ты командуешь? – выдавил Родион. – Откуда все знаешь?

– Как, – перебил Саша со своим нетерпением, – ты откроешь нам врата?

Они не доверяли ответной улыбке Васи, широкой и беспечной.

– Смотрите, – сказала она.

Саша и Родион переглянулись. Когда такие лица были у людей на поле боя, это

добром не заканчивалось.

Вася побежала, как призрак, к стенам великого князя. Саша за ней. Ее лицо сияло, и

это ему не нравилось.

– Подними меня, – сказала она.

– Вася…

– Нет времени, брат.

– Матерь божья, – пробормотал Саша и согнулся, чтобы поднять ее. Она была легкой,

как птица, забралась на его спину, а потом он выпрямился, и она перелезла на его плечи.

Она была низкой для стены, но неожиданно прыгнула, и он отшатнулся, а она схватилась

за верх стены сильными пальцами. У нее не было варежек. Он с усилием подтянулась.

Один сапог коснулся вершины. Вася на миг присела там, почти невидимая. А потом

спрыгнула в снег с другой стороны.

Саша встал на ноги и отряхнул снег. Родион подошел к нему, качая головой.

– Когда я встретил ее в Лесной земле, я заблудился из–за дождя, – сказал он. – Она

собирала грибы, мокрая, как дух воды, и каталась на лошади без уздечки. Я знал, что это

не девушка для монастыря, но…

– Она – это она, – сказал Саша. – Кошмар и благословение, и богу ее судить. Но в

этом я ей доверяю. Мы должны следить за врагами и ждать.

* * *

Вася спрыгнула со стены в сугроб и тут же легко вскочила на ноги. Теперь она не

жалела, что глупо бегала вокруг дворца Дмитрия Ивановича – казалось, так давно – ведь

она была уверена в себе. Там были конюшни. Там – пивоварня. Кожевенная, кузница. Сам

дворец.

Вася хотела вернуть коня. Она хотела его силу, теплое дыхание, его простую

привязанность. Без него она была заблудившейся в лесу, на его спине она была

непобедимой.

Но сперва была еще одна польза от той гонки.

Замерзшими пальцами Вася вскрыла порез на запястье, откуда до этого пил кровь

призрак. На снег упало три капли.

Дворовой, дух двора, что был реже домового, хуже понимался и порой был злым,

отделился от света звезд и грязи и посмотрел на снег, тусклый, как все черти в Москве.

Вася была рада его видеть.

– Опять ты, – оскалился он. – Ты ворвалась в мой двор.

– Чтобы спасти твоего господина, – возразила Вася.

Дворовой улыбнулся.

– Может, я хочу нового господина. Красный чародей разбудит спящего, заглушит

колокола, и, может, мне снова будут оставлять дары.

«Спящий…» – Вася тряхнула головой.

– Ты не выбираешь, – сказала она ему. – Ты привязан к людям и должен помогать им,

когда нужно. Ты поможешь мне? – она робко протянула руку и прижала кровавые пальцы

к бесформенному лицу дворового.

– Что мне нужно сделать? – с опаской спросил дворовой, учуяв ее кровь. Он уже

отличался от снега.

Вася холодно улыбнулась ему.

– Шуми, – сказала она. – Подними весь проклятый дворец. Время тайн прошло.

* * *

Пьяная тишина лежала на дворце великого князя, город снаружи затих. Но тишина

не была мирной, как должно быть после дней угощений и выпивки. Напряжение звенело в

тишине, и кожу Васи покалывало. Дворовой выслушал ее, щуря глаза, и резко пропал.

Вася с детства умела тихо ходить, но теперь кралась от тени к тени с осторожностью

вора, почти боясь дышать, слева всегда была стена. Где врата? Она избегала участков

света факелов, искала дверь, выглядывала стражу, слушала…

Вдруг со двора раздался визг, словно дернули за хвосты тысячи котов. Собаки

залаяли в будках.

Факел пробежал по балкону сверху, загорелась лампа. Вторая, третья, а шум во дворе

был все громче. Женщина завизжала. Вася почти улыбалась. Нет места для тайн…

И тут Вася споткнулась о ноги мужчины и рухнула в снег. С колотящимся сердцем

она вскочила и развернулась. Справа были задние врата, скрытые в тени. Один страж

сидел рядом с ними, опустив голову на грудь. Она споткнулась об его ноги.

Вася подобралась ближе. Мужчина не двигался. Она поднесла пальцы к его лицу.

Дыхания не было. Она тряхнула его за плечо, и его голова покачнулась. Его горло было

перерезано, и на снегу были не тени, а кровь…

Шум во дворе рос. Вдруг тела – четыре, нет, шесть – сильных и тихих мужчин

выбежали из тени напротив нее и бросились к ступенькам дворца.

«Касьян впустил их во время праздника, – подумала Вася. – Я опоздала», – она

собралась с силами, схватилась онемевшими ладонями под руками стража и оттащила его,

выдохнув молитву за его душу, скользя на снегу.

Она открыла врата, и Саша пробрался мимо нее во двор.

– Где Родион? – осведомилась она.

Ее брат тряхнул головой, уже глядя на движение теней, давку тел, огонь и тьму,

новый звук боя. Мужчина упал через красивую ширму, что заслоняла лестницу, и с

криком полетел во двор. Псы лаяли в будках. Васе показалось, что она заметила Касьяна у

ворот дворца, его волосы были черными в темноте.

А потом раздался ревущий боевой клич, сильный, но хриплый от удивления и

тревоги. Голос великого князя московского.

– Митя, – выдохнул Саша. Что–то в этом детском прозвище, которое не звучало с тех

пор, как Дмитрия короновали в шестнадцать, вызвало отголосок их детства, и Вася вдруг

подумала:

«Потому он не вернулся. Он любил нас, но князя любил больше, и Дмитрий

нуждался в нем».

– Будь здесь, Вася, – сказал он. – Прячься. Запри ворота, – и он побежал в бой, меч

пылал от света сверху. Стражи собирались во дворе. От главных ворот донесся грохот.

Стражи замерли, колебались между угрозой сзади и сверху. Саша не мешкал. Он добрался

до южной лестницы и нырнул во тьму.

Вася заперла врата, как просил Саша, и замерла на миг в тени, не решившись. Она

смотрела на главные врата, ошеломленную стражу дворца, на мелькающие дико огни в

окнах дворца.

Она услышала крик брата, звон его меча. Вася выдохнула молитву за него и пошла к

конюшне. Ей нужно было не только предупредить великого князя, но и забрать лошадь.

Она добралась до длинной низкой конюшни и сжалась в тени.

Страж во дворе взвыл и упал, пронзенный стрелой со стены. Весь двор был наполнен

криками, бегали взволнованные люди, многие были пьяными. Летело больше стрел.

Больше людей падало. Над шумом она снова услышала голос Дмитрия, теперь отчаянный.

Вася молилась, чтобы Саша успел к нему.

Врата колотили все сильнее. Ей нужно было добраться до Соловья. Он был там? Его

убили, забрали куда–то или ранили…?

Вася сжала губы и свистнула.

Ее тут же наградил знакомый яростный вопль. А потом треск, словно Соловей решил

пробить конюшню. Другие лошади заржали, и все здание охватил шум. Другой звук

присоединился к шуму: свистящий вопль, не похожий на лошадей.

Вася слушала миг крики просыпающихся конюхов. А потом рассчитала момент и

побежала внутрь.

Там был беспорядок, как во дворе. Лошади в панике бились в загонах, конюхи не

знали, успокоить их или проверить, что за шум снаружи. Конюхи были испуганными

слугами без оружия. Шипение стрел было уже слышно, как и крики.

– Делай, что нужно, и уходи, – сказал голосок. – Враг близко, и ты пугаешь нас, –

Вася посмотрела на тени на сеновале, увидела глазки на маленьком лице, хмуро глядящие

на нее. Она в признании подняла руку.

«Черти угасают, – подумала она. – Но не ушли», – ей стало лучше от этой мысли.

Она нахмурилась, ведь конюшня была озарена странным сиянием.

Она прошла мимо ряда загонов, стараясь не попадаться бегающим конюхам. Она

шла, и сияние усиливалось. Ее беззвучные шаги запнулись.

Золотая кобылица Касьяна сияла. Ее грива и хвост, казалось, истекали светом. Она

все еще была с золотой уздечкой и поводьями. Она склонила ухо к Васе и тихо фыркнула:

бледный туман мелькнул в ее сиянии.

В трех загонах от нее стоял Соловей, смотрел на нее, насторожив уши. Две лошади

стояли посреди буйства. Он тоже был с уздечкой, крепко привязанной к двери загона, его

передние ноги были связаны. Вася пробежала к нему и обняла шею коня.

«Я боялся, что ты не придешь, – сказал Соловей. – Я не знал, где тебя искать. От тебя

пахнет кровью».

Она взяла себя в руки, суетилась с его уздечкой, а потом рывком сорвала ее и

бросила на пол.

– Я здесь, – прошептала Вася. – Я здесь. Почему лошадь Касьяна сияет?

Соловей фыркнул и тряхнул головой, радуясь свободе.

«Она – величайшая из нас, – сказал он. – Величайшая и опаснейшая. Я не узнал ее,

ведь не верил, что ее могут взять силой».

Кобылица смотрела на них, насторожив уши, ее глаза пылали.

«Выпусти меня», – сказала она.

Лошади, в основном, говорили ушами и телами, но Вася слышала этот голос в своих

костях.

– Величайшая из вас? – шепнула Вася Соловью.

«Освободи меня».

Соловей тревожно царапал пол.

«Да. Отпусти нас, – сказал он. – Мы уйдем в лес. Тут не место для нас».

– Да, – вторила она. – Тут не место для нас. Но нужно выждать. Отплатить долги, –

она разрезала путы на ногах жеребца.

«Освободи меня», – повторила золотая кобылица. Вася медленно встала. Лошадь

смотрела на них глазом, похожим на растопленное золото. Плохо сдерживаемая сила

кипела под ее кожей.

«Вася», – тревожно сказал Соловей.

Вася едва слышала. Она смотрела в глаз лошади, как в светлое сердце огня, и сделала

шаг, другой. Соловей за ней верещал:

«Вася!».

Кобылица жевала пенную золотую уздечку и смотрела на Васю. Вася поняла, что

боится этой лошади, хотя никогда еще не боялась лошадей.

Может, это, может, что–то еще – недовольство из–за страха, которого не должно

быть – заставило Васю схватиться за золотую уздечку и сорвать ее с головы кобылицы.

Лошадь застыла. Вася застыла. Соловей застыл. Казалось, мир замер.

– Кто ты такая? – шепнула она кобылице.

Лошадь склонила голову, медленно – очень медленно – коснулась груди золота, а

потом коснулась щеки Васи носом.

Ее плоть пылала, и Вася, охнув, отпрянула. Она коснулась лица и ощутила волдырь.

А потом мир снова двигался, и Соловей за ней встал на дыбы.

«Вася, назад».

Кобылица вскинула голову. Вася попятилась. Лошадь встала на дыбы, и Вася думала,

ее сердце остановится от этой страшной красоты. Она ощутила порыв жара лицом. Ее

дыхание замерло в горле.

«Я родился жеребенком, – сказал ей как–то Соловей. – Или вылупился», – она

попятилась и ощутила дыхание Соловья на шее, впилась в замок его загона, не сводя

взгляда с золотой кобылицы… кобылицы?

«Соловей», – подумала Вася.

Не было других? Лошадей, что были… Эта кобылица… Нет. Не кобылица. Совсем

не кобылица. На глазах Васи вставшая на дыбы лошадь стала золотой птицей, больше

всех птиц, что видела Вася, с пылающими огнем крыльями, синими, оранжевыми и алыми.

– Жар–птица, – сказала Вася, слова звучали так, словно она никогда не сидела в

ногах Дуни, слушая истории об этой птице.

Хлопанье крыльев птицы послало обжигающий жар в ее лицо, края ее перьев были

огнем, что дымились. Соловей завизжал в испуге и триумфе. Лошади вокруг испуганно

верещали и брыкались.

Жар трепетал и превращался в пар в зимнем воздухе. Жар–птица разбила доски

загона, как прутья, и полетела к крыше, посыпая искрами, как дождем. Крыша не была

преградой. Птица пробила ее, за ней тянулся свет. Она поднималась все выше, яркая, как

солнце, и ночь стал днем. Где–то во дворе раздался гневный рев.

Вася смотрела вслед птице, раскрыв рот от потрясения и ужаса, без слов. Жар–птица

оставила огонь, что медленно поглощал сено. Огонь поднялся по сухой доске, и новый

жар коснулся обожженной щеки Васи.

Вокруг удивительно быстро поднимался огонь и горький дым.

С криком Вася опомнилась и побежала освобождать лошадей. Ей показалось на миг,

что она видит рядом маленького духа конюшни цвета сена, и он шипел:

– Дурочка, освободить жар–птицу! – а потом он пропал, открыв двери конюшни

быстрее нее.

Некоторые конюхи уже выбежали, и двери остались нараспашку, ветер раздувал

пламя. Другие боялись за лошадей, побежали помогать им, став неясными силуэтами в

дыму. Вася, Соловей, конюхи и маленький вазила выводили испуганных лошадей. Дым

душил их, и Вася много раз падала.

Наконец, Вася нашла свою Зиму, которую забрали в конюшню великого князя. Она в

панике вставала на дыбы в загоне. Вася уклонилась от летящих копыт, дернула за засов ее

загона.

– Беги, – сказала она яростно. – Туда. Давай! – приказ и шлепок послали испуганную

кобылку к двери.

Соловей появился у плеча Васи. Огни окружали их, вертелись, как в танце. Жар

обжигал ее лицо. Васе показалось на миг, что она видит Морозко в черном.

Соловей завопил, горящая солома упала на его бок.

«Вася, нужно уходить».

Не всех лошадей освободили, она слышала вопли оставшихся, затерянных в огне.

– Нет! Они… – но ее возражение не было законченным.

Знакомый голос завопил во дворе.

25

Девушка в башне

Вася бросилась к Соловью, и он выбежал из двери, огонь щелкал сзади, как волк.

Они выбежали на пародию света дня, огни от горящей конюшни отбрасывали на двор

адское сияние, и огни светились во всех частях дворца Дмитрия.

Во дворе шел громкий бой, сверху раздавался рев, как при бунте. Она не видела

брата, но Вася с трудом могла отличить врага от друга в таком свете.

Длинные трещины появились в главных вратах, они долго не выдержат. Слуги

бегали с ведрами и мокрыми одеялами, чтобы потушить пламя, половина стражи

помогала им. Огонь был не менее опасным, чем стрелы, в городе из дерева.

А потом снова раздался знакомый вопль. Свет пылающей конюшни озарял весь двор,

и она увидела, как Константин Никонович крадется у стены.

«Что он тут делает?» – поразилась Вася. Сначала она ощущала лишь удивление.

А потом с ужасом увидела, что священник сжимает запястье ребенка. Девочка была

без плаща, без платка, без сапог. Она сильно дрожала.

– Тетя Вася! – голосила она знакомым голосом. – Тетя Вася! – ее голос ясно

разносился в жарком воздухе. – Пустите!

– Маша! – потрясенно закричала Вася. Ребенок? Дочь князя? Здесь?

И она увидела Касьяна Лютовича. Он прибежал во двор, раскрыв рот от ярости и

торжества. Он запрыгнул на голую спину одной из сбежавших лошадей, развернулся и

помчался вдоль стены, не замечая стрелы.

На миг Вася не понимала.

И тут с идеально просчитанным движением Касьян догнал Константина, схватил

девочку и забросил ее на спину потеющего коня.

– Маша! – закричала Вася. Соловей уже побежал за ними. Большие арки талого снега

летели из–под его копыт на бегу. Вася прижалась у его шеи, забыв о стрелах. Но конь и

всадница должны были пересечь весь двор, и Касьян легко добрался до ступеней терема.

Он слез с лошади, удерживая под рукой брыкающуюся Марью. Он посмотрел в глаза Васи.

– Теперь, – крикнул он, скаля губы, глаза сияли от огня, – ты пожалеешь о своей гордости.

Он поспешил с Марьей во тьму.

– Вы обещали! – кричал ему Константин, прибыв, споткнувшись, к ступеням и

замерев у темного прохода к лестнице. – Вы говорили…

Ему ответил дикий хохот, а потом тишина. Константин стоял, пораженно глядя на

тьму.

Соловей и Вася пересекли двор. Константин повернулся к ним. Соловей встал на

дыбы, копыта чуть не задели голову священника, и Константин отпрянул. Вася

склонилась, ее взгляд был холодным, как и голос. За ними громыхали врата, над ними

звенели мечи.

– Что вы наделали? Что ему нужно от моей племянницы?

– Он обещал мне месть, – шептал Константин. Он дрожал всем телом. – Он сказал…

– Ради бога! – завопила Вася. Она слезла с Соловья. – Месть за что? Я спасла вам

жизнь. Пока вы еще были не сломленным человеком, я спасла вам жизнь. Вы забыли? Что

ему нужно от нее?

На миг она увидела художника, священника за слоями горечи.

– Он сказал, что я получу тебя, если он получит ее, – прошептал Константин. – Он

сказал, я могу… – его голос стал пронзительным. – Я не хотел! Но ты бросила меня!

Бросила одного видеть чертей. Что я мог сделать? Иди сюда. Ты теперь здесь, и я прошу

лишь…

– Вас снова обманули, – холодно перебила Вася. – Прочь с глаз моих. Вы отпустили

ребенка моей сестры, и только поэтому я не убью вас.

– Вася, – сказал Константин. Он потянулся, и Соловей щелкнул желтыми зубами.

Его рука опустилась. – Я сделал это для тебя. Из–за тебя. Я… ненавижу тебя. Ты…

прекрасна, – он произнес это как проклятие. – Если бы ты слышала…

– Вы были лишь орудием злодеев, – парировала она. – Но мне этого хватило. Если я

еще раз вас увижу, Константин Никонович, я вас убью.

Он выпрямился. Может, хотел заговорить снова. Но она не могла медлить. Она

зашипела Соловью, конь встал на дыбы, быстрый, как змея. Константин отшатнулся,

открыв рот, уклонился от копыт и убежал. Вася слышала, как он рыдал на бегу.

Но она не провожала его взглядом. Темная лестница, казалось, дышала ужасами,

хотя остальная часть двора была озарена горящей конюшней. Она собралась с силами,

чтобы подняться одной.

– Соловей, – сказала она, оглянувшись, нога была на ступеньке. – Ты должен…

Она замерла, ведь звук боя за и над ней изменился. Вася оглянулась на двор. Огонь

конюшни был теперь выше деревьев, был странного алого цвета.

Темные существа с открытыми ртами выбирались из красноватых теней.

Кровь Васи похолодела. Люди Дмитрия спотыкались во дворе. Мечи падали из

ослабевших рук. Мужчина сверху закричал.

– Соловей, – прошептала Вася. – Что…?

С треском врата проломились. Челубей ворвался галопом в красный свет, кричал

приказы, бесстрашный и уверенный. По сторонам от него были лучники, и двор

заполнили стрелы.

Люди Дмитрия уже колебались, но тут сломались. И Вася видела потери, ужас и

беспорядок, кони бегали слепо, со стены летели стрелы, и вокруг бродили улыбающиеся

существа в кровавой тьме, протягивали руки, их улыбки были гнилыми. За ними

наступали воины с быстрыми лошадьми и яркими мечами.

Это была магия? Касьян мог вызывать друзей из ада? Что он делал с Марьей в

башне? Огонь конюшни словно был пропитан кровью, и все больше существ выходило из

теней, толкая ее людей к клинкам врагов.

Стрела просвистела рядом с ее головой и вонзилась в столбик. Вася вздрогнула.

Один из ужасов протянул к ней когтистую руку, улыбаясь, глаза были слепыми. Соловей

сбил его копытами.

Раздался низкий голос Челубея. Дождь стрел стал сильнее. Люди Дмитрия не могли

ответить новой угрозе, они были сражающимися призраками. В любой момент всех

русских перережут.

И голос Саши зазвенел ясно и спокойно:

– Люди бога, – сказал он, – не бойтесь.

* * *

Саша оставил сестру у задних ворот и побежал по лестнице во дворец, следуя на

голос великого князя, крики и грохот. Ниже него лаяли собаки, вопили кони. Главные

врата дворца били тараном, люди Касьяна и татары Челубея выли так, что поднялись бы

мертвые. Шанс врагов быть незаметными пропал, и их надежда была на скорость, страх и

беспорядок. Сколько людей пробралось через задние врата, пока Вася не подняла тревогу?

Его предупредил затхлый запах старой шкуры медведя, и меч полетел в голову Саши

со стороны темной лестницы. Он остановил удар, стиснув зубы, с дождем искр. Один из

людей Касьяна. Саша старался не биться с ним, уклонился от второго удара, пробежал

мимо и сбросил его с лестницы. Саша побежал дальше.

Дверь была приоткрыта, и он ворвался в прихожую. Никого. Слуги лежали

мертвыми, у стражей были перерезаны глотки.

Саше показалось, что крик Дмитрия раздался выше. Свет двора вдруг стал ярче за

узкими окнами. Саша бежал, неразборчиво молясь.

Он прибыл в приемную, тихую, кроме того, что дверь за троном была приоткрыта, и

из–за нее доносился грохот клинков и мерцание огня.

Саша вбежал. Дмитрий Иванович был там, ему помогал один выживший страж.

Четверо мужчин с кривыми мечами были против него. Трое слуг без оружия и четыре

стража, чье оружие не помогло, лежали замертво на полу.

Саша смотрел, а последний страж великого князя упал от удара рукоятью по лицу.

Дмитрий убил напавшего и отпрянул, скаля зубы.

На миг взгляды князя и монаха пересеклись.

Саша бросил меч. Он пролетел и попал лезвием сквозь кожаную броню одного из

врагов. Дмитрий отразил удар второго и провел мечом по горизонтальной дуге, срубая

голову.

Саша побежал вперед, схватил меч мертвеца, а потом завязалась жаркая схватка двух

против двух, пока нарушители не упали, истекая кровью.

Внезапная тяжелая тишина.

Двоюродные братья переглянулись.

– Чьи они? – спросил Дмитрий, глядя на мертвых.

– Касьяна, – сказал Саша.

– Я думал, что узнал этого, – Дмитрий поддел одного мечом. Кровь была на его носу

и костяшках, его грудь вздымалась от дыхания. Крики раздались из казарм внизу, во дворе

шум стал громче. Раздался треск.

– Дмитрий Иванович, – сказал Саша. – Умоляю, простите меня.

Он думал, что великий князь убьет его здесь, в тенях.

– Зачем ты мне врал? – спросил Дмитрий.

– Ради добродетели сестры, – сказал Саша. – А потом из–за ее смелости.

Дмитрий держал окровавленный меч с головой змеи в широкой ладони.

– Ты еще будешь мне врать? – спросил он.

– Нет, – сказал Саша. – Клянусь.

Дмитрий вздохнул, словно тяжкое бремя упало с его плеч.

– Тогда я тебя прощаю.

Снова треск со двора, и вдруг вспыхнуло пламя.

– Что происходит? – спросил Дмитрий.

– Касьян Лютович хочет сделать себя великим князем, – сказал Саша.

Дмитрий медленно и мрачно улыбнулся.

– Тогда я убью его, – просто сказал он. – Идем, брат.

Саша кивнул, и они отправились к бою внизу.

* * *

Вася развернулась. Ее брат стоял на вершине лестнице, на площадке, где были двери

в терем и приемную. Ширма на лестнице была разорвана. Через миг великий князь с

кровью на носу и костяшках вышел из тьмы сверху, живой, на ногах, сжимая кровавый

меч. Дмитрий на миг посмотрел на Сашу с любовью и незабытой злостью. Он повысил

голос и встал плечом к плечу с двоюродным братом.

– Встаньте, люди бога! – закричал он. – Ничего не бойтесь!

Бой остановился на миг, словно мир слушал. А потом Дмитрий и Саша вместе

бросились, крича, по лестнице. Они пробежали мимо Васи, не взглянув на нее, и

выбежали во двор.

На их крик ответили. Брат Родион вошел через развалины главных врат, и он был не

один. За и рядом с ним шагали монахи, жители города и воины – стража ворот кремля.

Прибывшие с Родионом сжались, войдя во двор. Мертвецы лепетали и начали

наступать на новую угрозу. Челубей знал свою работу, он разделил силы, чтобы отбивать

Дмитрия и Сашу с одной стороны и Родиона с другой. Бой раскачивался на лезвии ножа.

Саша все еще был рядом с Дмитрием, и их серые глаза пылали странным огнем.

– Не бойтесь, – снова крикнул Саша. Он пронзил одного врага, увернулся от удара

другого. – Люди бога, не бойтесь.

Челубей раздраженно рявкал приказы. Луки направили на великого князя. Русские

моргали, словно пробуждались от кошмаров. Дмитрий обезглавил одного из людей

Касьяна, отбросил его тело и вскрикнул:

– Что такое черти для верующих?

Челубей холодно нацелил стрелу на Дмитрия. Но Саша оттолкнул великого князя и

поймал стрелу рукой. Он закряхтел, Вася возмущенно крикнула.

Дмитрий поймал двоюродного брата. Стрела с широким наконечником пронзила

верхнюю часть руки монаха. Мужчины снова колебались. Красный свет стал сильнее.

Полетело больше стрел. Одна застряла в шапке великого князя. Но Саша вырвался из рук

Дмитрия и встал на ноги, стиснув зубы от боли. Он выдернул стрелу, перебросил меч в

другую руку.

– Вставайте, люди бога!

Родион проревел боевой клич, размахивая топором. Некоторые его люди поймали

сбежавших лошадей, запрыгнули на их спины, и бой яростно возобновился.

– Соловей, – сказала Вася. – Мне нужно в башню. Я должна идти за Машей и

Касьяном. Иди… умоляю, помоги брату. Защити его. Защити Дмитрия Ивановича.

Соловей прижал уши.

«Ты не можешь просто…».

Но она уже прижала ладонь к носу коня, а потом побежала во тьму.

* * *

Перед ней поднималась закрытая лестница, что вела на верхние этажи дворца

великого князя, красивые ширмы были разорваны и сломаны. Вася замерла на площадке,

где лестница разделялась, где был до этого Саша. Она оглянулась. Дмитрий ехал на одной

из лошадей из горящей конюшни. Ее брат забрался на спину неохотного Соловья: человек

бога на лошади языческого старого мира.

Соловей встал на дыбы, Саша взмахнул мечом. Вася помолилась за них и посмотрела

наверх. Тела лежали на лестнице слева, откуда пришел князь. Но на пути в терем была

лишь странная тьма.

Вася повернула направо и побежала во тьму, перед глазами были ее конь и ее брат,

как талисман.

Десять шагов. Двадцать. Выше и выше.

Как долго идти вверх? Она уже должна была добраться.

Сверху раздался шорох шагов. Вася застыла. Фигура мужчины дернулась к ней,

слепо хватая, ноги плохо гнулись, как у куклы.

Мужчина приблизился, и Вася узнала его.

– Отец, – не подумав, вскрикнула Вася. – Отец, это ты? – это был и ее отец, и нет, его

лицо, но пустые глаза, бесформенное тело от удара, что убил его.

Петр подошел ближе. Он повернул к ней сияющий глаз.

– Отец, прости меня… – Вася протянула руку.

И отец пропал, осталась только тьма, полная пульса огня. Она не слышала больше

бой внизу. Она замерла, сердце грохотало в ушах. Как долго идти? Вася пошла снова. Ее

дыхание вырывалось из груди, ноги пылали.

Стук на лестнице сверху. Другой. Шаги. Ее ноги спотыкались, дыхание сипело. Из

тьмы выше появился ее брат Алеша с серыми, как у их отца, глазами. Но у его не было

горла, не было челюсти. Это было словно оторвано, и она подумала, что видно следы

зубов на обрывках кожи. Упырь напал на него, или что хуже, и он умер…

Призрак пытался говорить, она видела, как кровавый рот шевелится. Но был лишь

лепет и кусочки плоти. А глаза, холодные и серые, печально смотрели на нее.

Вася, рыдая, пробежала мимо этого создания дальше.

Она увидела небольшую группу на лестнице выше, трое мужчин стояли над

сжавшейся кучей, их лица горели красным.

Вася поняла, что куча – это Ирина, ее сестра. Лицо Ирины было в синяках, ее юбки –

окровавленной грудой. Она бросилась на мужчин с рычанием, но они пропали. Осталась

только ее мертвая сестра. А потом исчезла и она, осталась лишь тьма.

Вася сглотнула всхлип и побежала, спотыкаясь. Теперь перед ней была огромная

куча головой вниз. Вася подбежала, это лежал на боку Соловей, стрела вонзилась по перья

в темный мудрый глаз.

Это было правдой? Нет? И тем, и другим? Когда это закончится? Сколько еще идти?

Вася неслась, забыв о смелости. Были лишь ступеньки, ужас и ее колотящееся сердце. Она

думала лишь о побеге, но лестница все вилась, и она бежала, глядя на все, чего боялась.

Появилась другая фигура, старая и сгорбленная, в вуали. Она подняла налитые

кровью глаза на Васю, и та узнала свои глаза.

Вася застыла. Едва дышал. Это было лицо ее самого жуткого сна: она, заточенная за

стенами, пока не свыклась с ними, и ее душа увяла. Она была заперта в башне, как эта

Василиса из кошмара, и она не выйдет, пока не состарится, пока не сойдет с ума…

Вася подавила эту мысль.

– Нет, – хищно сказала она, чуть не плюнув в лицо иллюзии. – Я выбрала смерть в

зимнем лесу, а не твое лицо. Я выберу это снова. Ты – ничто, лишь тень, что должна

запугать меня.

Она попыталась пройти, но женщина не двигалась и не пропадала.

– Погоди, – прошипела она.

Вася замерла и снова посмотрела на морщинистое лицо. А потом поняла.

– Вы – призрак из башни.

Призрак кивнул.

– Я видела – священник забрал Марью, – выдохнула она. – Я пошла следом. Я не

покидала башню с… но пошла. Я ничего не могу, но пошла. Ради дитя, – в голосе

призрака было горе? Горечь? Призрак сглотнула. – Иди… внутрь, – сказала она. – Дверь

там, – она прижала дрожащую руку к стене. – Спаси ее.

– Спасибо… мне жаль, – шепнула Вася. Жаль за башню и стены, за долгую пытку

этой женщины, кем бы она ни была. – Я освобожу вас, если смогу.

Призрак лишь покачала головой и отошла. Вася поняла, что слева была дверь. Она

толкнула ее и вошла.

* * *

Она стояла в великолепной комнате. Огонь низко горел в печи. Свет мерцал на

бесчисленных шелках и золотых вещицах, что украшали это место, напоминающее князя,

пресыщенного избытком. Пол был в черных шкурах. Стены украшали гобелены, и всюду

были подушки, сундуки, столы из черного и блестящего дерева. Печь была покрыта

плиткой с рисунком огня и цветов, плодов и птиц с яркими крыльями.

Марья сидела на скамейке у печи и ела гору пирожков. Она кусала, жевала и глотала,

но ее глаза были тусклыми. Она была с тяжелым золотым кулоном, что Касьян пытался

надеть на Васю. Ее спина горбилась от веса. Камень в кулоне сиял ярко–красным.

На стуле сидел Кощей Бессмертный. В таком свете его волосы сияли черным у его

бледной шеи. Он был во всем, что могли добыть деньги: серебряная ткань была расшита

странными цветами, шел, бархат, узоры, а еще то, что Вася даже назвать не могла. Его рот

был улыбающейся дырой над короткой бородой. Торжество сияло в его глазах.

Васе было не по себе. Она закрыла за собой дверь и замерла.

– Рад видеть, Вася, – сказал Касьян. Он яростно улыбнулся. – Долго ты. Мои

создания тебя развлекли? – он выглядел моложе, юным, как она, с гладкой кожей, сытый.

– Челубей идет. Будешь смотреть на мою коронацию, когда я свергну Дмитрия

Ивановича?

– Я пришла за племянницей, – сказала Вася. Что было настоящим в этой сияющей

комнате? Она ощущала трепет иллюзии.

Маша ничего не видела, сидела у печи и ела пирожки.

– Да? – сухо сказал Касьян. – Только за ребенком? Не ко мне? Ты меня ранишь.

Скажи, почему я не должен убить тебя на месте, Василиса Петровна.

Вася шагнула ближе.

– Ты хочешь меня убить?

Он фыркнул, хотя взгляд скользнул по ее лицу, волосам и горлу.

– Предлагаешь себя вместо девочки? Не удивила. И ты лишь костлявое создание,

рабыня демона холода, слишком страшная для свадьбы. Этот ребенок же… – он провел

рукой по щеке Марьи. – Она так сильна. Видела мои иллюзии во дворе и на лестнице?

Вася яростно выдохнула и шагнула вперед.

– Я разбила камень. Я не его слуга. Отпусти ребенка. Я останусь вместо нее.

– Да? – спросил он. – Думаю, нет, – его губы голодно изогнулись. Красный свет у его

ладоней вспыхнул ярче, отвлекая ее… и его кулак ударил ее в живот и отбросил на пол.

Он пересек расстояние между ними, а она не заметила.

Вася сжалась в комок от боли, закрыв руками ребра.

– Думаешь, ты можешь мне что–то предложить? – шипел он ей в лицо, посыпая

слюной. – После того, как ты, крыска, помешала моим людям неожиданно напасть? После

того, как освободила мою лошадь? Думаешь, ты, дурочка, хоть чего–то стоишь?

Он пнул ее в живот. Ее ребра трещали. Перед глазами растянулась тьма. Он поднял

руку, озаренную красным светом. И свет стал кровавым огнем на его пальцах. Она

ощущала запах огня. Где–то за ним Марья тоненько вскрикнула от боли.

Он склонился, пылающая рука почти касалась ее лица.

– Кем ты себя возомнила, по сравнению со мной?

– Морозко не врал, – прошептала Вася, глядя на огонь. – Ты – чародей. Кощей

Бессмертный.

Ответная улыбка Касьяна была полна мрачных тайн, лет без света, но с гложущим

голодом и ужасом. Огонь в его руке посинел и пропал.

– Меня зовут Касьян Лютович, – сказал он. – А то глупое прозвище. Я был худым в

детстве, и меня прозвали так за кости. Теперь я – великий князь московский, – он

выпрямился и посмотрел на нее свысока, а потом вдруг рассмеялся. – Плохой из тебя

герой, – сказал он. – Не стоило приходить. Ты не будешь моей женой. Я передумал. Я

оставлю Машу для этого, а ты будешь моей рабыней. И я буду медленно тебя ломать.

Вася молчала. Перед глазами все еще летали искры от боли.

Касьян склонился и сжал ее шею сзади. Он прижал палец к уголку ее глаза, где

собрались слезы. Его ладони были холодными, как смерть.

– Может, тебе не нужно видеть, – прошептал он, постучав по ее веку пальцем с

длинным ногтем. – Мне бы понравилась ты как безглазая рабыня в моей Башне Костей.

Вася дышала с рычанием. Марья за ним оставила пирожки и смотрела на них без

интереса.

Вдруг Касьян вскинул голову.

– Нет, – сказал он.

Вася, дрожа, с пылающими треснувшими ребрами, перекатилась и проследила за его

взглядом.

Там стоял призрак с лестницы, из башни сестры. Ее жалкие волосы струились, рот

без губ был открыт. Она склонялась, как от боли, но заговорила:

– Не трогай ее, – сказал призрак.

– Тамара, – сказал Касьян. Вася застыла от удивления. – Выйди. Уходи в свою

башню, где тебе место.

– Нет, – прохрипела призрак. Она шагнула вперед.

Касьян сжался, глядя. Пот проступил на его лбу.

– Не смотри на меня так. Я тебе никогда не вредил, никогда.

Призрак взглянула на Васю, а потом прошла к Касьяну, отвлекая его.

– Боишься? – прошептала женщина, изображая близость. – Ты всегда боялся. Боялся

лошадей моей матери. Мне пришлось ловить тебе лошадь, надеть на нее уздечку за тебя.

Помнишь? Я любила тебя тогда, я делала, как ты говорил.

– Молчи! – зашипел он. – Ты не должна быть здесь. Ты не можешь быть здесь. Я

отделил тебя от себя.

Призрак и чародей смотрели друг на друга со смесью гнева, голода и горечи потери.

– Нет, – выдохнула призрак. – Все не так. Ты хотел удержать меня. Я сбежала. Я

прибыла в Москву и ушла в башню Ивана, куда ты не мог пройти, – костлявая рука

поднялась к ее горлу. – Даже тогда я не смогла освободиться от тебя. Но моя дочь умерла

свободно. Любимой. Тут я выиграла.

«Тамара, – думала Вася. – Бабушка».

Пока призрак шептала, Вася прокралась к Марье, тихо сидящей у печи. Она все еще

ела, не поднимая головы. Слезы оставили дорожки на грязном лице девочки. Вася

попыталась потянуть ее к двери. Но Марья сидела, онемев, с тусклыми глазами. Ребра

Васи пылали от усилий.

Тяжелый шаги, и ее окутал запах масла. Она не обернулась вовремя. Касьян схватил

Васю сзади, выкрутил ее руку, и она подавила крик. Чародей заговорил ей на ухо:

– Думаешь, перехитришь меня? – прошипел он. – Девочка, призрак и ребенок?

Плевать, что вы за ведьмы. Я – хозяин.

– Марья Владимировна, – сказал призрак странным искаженным голосом. –

Посмотри на меня.

Марья медленно подняла голову, медленно открыла глаза.

Она увидела призрака.

Она закричала с детским ужасом. Касьян на миг перевел взгляд на девочку, и Вася

потянулась с болью в ребрах и схватила кинжал Касьяна – ее кинжал, где он висел с его

пояса. Она попыталась ударить его. Он сжался, она промазала, но его хватка на ее руке

ослабла.

Вася бросилась вперед и перекатилась. Она вскочила с кинжалом. Вооруженная и на

ногах, хоть было больно дышать. Касьян был между ней и Марьей.

Касьян вытащил меч и оскалился.

– Я тебя убью.

У Васи не было шанса, она была лишь немного обучена и против мужчины. Меч

Касьяна опускался, и Вася смогла отбить его кинжалом. Маша покачивалась, как лунатик.

– Маша! – безумно закричала Вася. – Вставай! К двери! Беги, дитя! – она толкнула

стол к Касьяну и отпрянула, всхлипывая на вздохе.

Касьян ударил сбоку, и Вася пригнулась. Казалось, в углу ждет фигура в черном

плаще.

«Для меня, – подумала она. – Он тут для меня в последний раз», – меч собирался

разрезать ее пополам. Она едва успела отскочить.

На миг Вася посмотрела на призрака. Тамма за Касьяном сжимала рукой свое горло.

Там, где на шее Васи когда–то висел талисман. Талисман, что привязывал… Тамара

безумно посмотрела на ребенка, и Вася поняла.

Она уклонялась от меча снова и снова. Каждый удар ощущался ближе, Вася едва

успевала вдохнуть. Марья сидела неподвижно. За миг до тог, как меч опустился в

последний раз, Вася нашла на Маше кулон, тяжелый и холодный, под блузкой девочки.

Вася сорвала его, металл порезал ее ладонь и горло девочки. Она бросила кулон в лицо

чародея. Он попал с плеском золота и красного света, а потом упал, разбитый, на пол.

Касьян смотрел на него, а потом с потрясением взглянул на Васю.

Он отшатнулся. Его лицо начало меняться. Годы летели, словно пробили дамбу. Он

вдруг стал тощим стариком с красными глазами. Они стояли не в логове чародея, а в

пустой мастерской княгини московской, пыльной и пахнущей мокрой шерстью и

женщинами. Внутренняя дверь была заперта.

– Стерва! – проревел Касьян. – Гадина! Ты посмела? – он наступал, но теперь

спотыкался. Он уже не был защищен, а Вася не забыла дни под деревом с Морозко. Она

уклонилась от его дрожащей руки, встала перед ним и вонзила кинжал между ребер.

Касьян закряхтел. Кричал призрак. Чародей не кровоточил, но бок Тамары истекал

кровью там, где Вася ранила Касьяна.

Призрак согнулся и рухнул на пол.

Касьян выпрямился, не раненый, и наступал снова, скаля зубы, древний и не

убиваемый. Вася подняла с усилием Марью и пятилась к двери. Марья шла с ней, дрожа,

ее шаги снова были живыми, хотя молчала, и ее глаза были как у девочки в кошмаре.

Ребра Васи, казалось, пронзают кожу с каждым шагом. Касьян все еще был с мечом.

– Некуда идти, – прошептал Касьян. – Ты не можешь меня убить. И город горит,

убийца. Ты останешься в башне, пока твоя семья горит.

Он увидел ее лицо и рассмеялся. Его пустая яма рта широко раскрылась.

– Ты не знала! Глупо не знать, что будет, если выпустить жар–птицу.

Вася услышала низкий рев снаружи, словно миру пришел конец. Она подумала о

полете жар–птицы над деревянным городом ночью.

«Я должна убить его, – подумала она, – даже если это будет последним, что я

сделаю», – Касьян снова наступал, подняв меч. Вася оттолкнула Марью и уклонилась от

меча.

Слова Дуниной сказки зазвучали в ее голове:

«Кощей Бессмертный прячет свою жизнь в игле в яйце, а яйцо в утке, а утку в

зайце…».

Но это была лишь сказка. Тут не было иглы или яйца…

Мысли Васи словно остановились. Тут была только она. И ее племянница. И

бабушка.

«Ведьмы, – подумала Вася. – Мы видим то, что другие не могут, и делаем увядшее

настоящим».

И Вася поняла.

Она не мешкала. Она бросилась на призрака. Одна ладонь впилась в вещицу, которая

точно висела там на горле серого существа. Это был когда–то камень, он напоминал в

руке кулон Марьи, но был хрупкий, как скорлупа яйца, словно годы и горе выели его

изнутри.

Призрак скулил, словно ощущая и агонию, и облегчение.

Вася встала, сжимая кулон, лицом к чародею. Ее ребра болели ужасно. Она

подавляла боль.

– Отпусти это, – сказал Касьян. Его голос стал тонким. Он прижимал меч к горлу

Марьи, его ладонь сжимала ее волосы. – Опусти, девочка. Или дитя умрет.

Но за ней вздохнул едва слышно призрак.

– Бедный бессмертный, – сказал голос Морозко, но тише, холоднее и слабее, чем

когда–либо.

Вася выдохнула с гневом и облегчением. Она не видела, как он пришел, но теперь

стоял, чуть темнее тени, рядом с призраком. Он не смотрел на нее.

– Думал, я всегда буду далеко от тебя? – шепнул бог смерти Касьяну. – Я всегда был

на удар сердца в стороне.

Чародей крепче сжал меч и волосы Марьи. Он смотрел на Морозко с ужасом и долей

болезненной тоски.

– Что мне до тебя, старый кошмар? – рявкнул он. – Убей меня, ребенок умрет

первым.

– Почему не пойти с ним? – тихо спросила Вася у Касьяна, глядя на клинок его меча.

Кулон был теплым в ее руке, бился, как маленькое сердце. Такой хрупки. – Ты вложил

свою жизнь в Тамару, и ни один из вас не мог нормально умереть. Ты мог лишь гнить. Но

это закончено. Лучше уходи и обрети покой.

– Никогда! – рявкнул Касьян. Его рука с мечом дрожала. – Тамара, – лихорадочно

сказал он. – Тамара…

Красный свет проникал в окно, становился ярче. Не свет дня.

Тамара шагнула к нему.

– Касьян, – сказала она. – Я любила тебя когда–то. Идем со мной, обретем покой.

Глядя на нее, как утопающий, Касьян не заметил, как немного ослабил хватку на

мече. Чуть–чуть…

Вася из последних сил бросилась, схватила меч и толкнула. Он упал, и Вася

оттащила Марью к себе и обняла, игнорируя боль в ребрах и руках. Она порезала ладони о

меч, она ощущала, как стекает кровь.

Чародей опомнился, оскалился с гневом.

– Не смотри, – шепнула Вася Маше.

И она сжала кулон, раздавив его в окровавленном кулаке.

Касьян закричал, на его лице была агония… и облегчение.

– Иди с миром, – сказала ему Вася. – Бог с тобой.

Кощей Бессмертный рухнул мертвым на пол.

* * *

Призрак задержалась, хотя ее силуэт трепетал, как огонь от сильного ветра. Черная

тень ждала рядом с ней.

– Прости, что кричала, когда тебя видела, – неожиданно прошептала Марья призраку,

это были ее первые слова в башне. – Я не хотела.

– Твоя дочь родила пятерых детей… бабушка, – сказала Вася. – У этих детей тоже

есть дети. Мы не забудем тебя. Ты спасла нам жизни. Мы тебя любим. Покойся с миром.

Губы Тамары жутко изогнулись, но Вася видела там улыбку.

А потом бог смерти протянул руку. Призрак, дрожа, взялась за нее.

Она и бог смерти пропали. Но перед этим Вася, как она думала, увидела красивую

девушку с черными волосами и зелеными глазами, сияющую в руках Морозко.

26

Огонь

Вася спустилась по лестнице, истекая кровью, ведя ребенка, что бежал за ней без

слов и слез.

Лестница была полна удушающего дыма. Марья кашляла. На лестнице теперь были

слуги. Призраки пропали. Вася слышала крики женщин наверху, словно Касьяна там не

было: ни юного чародея с огнем в руке, ни кричащего старика.

Они выбежали во двор. Врата были разбиты, двор был полон людей. Некоторые

лежали в снегу, окровавленные и затоптанные. Некоторые скулили и звали. Стрелы

больше не летели. Челубея не было видно. Дмитрий отдавал приказы, его лицо было

маской крови и сажи. Почти всех лошадей выводили за ворота, подальше от огня. Он был

близко? На дом попали искры? Конюшня догорала во дворе, слуги Дмитрия смогли

потушить ее. Но Вася слышала тихий рев большого огня, знала, что они все еще не в

безопасности. Ветер усиливал пламя, она ощущала вкус дыма. Он близился. Это была ее

вина.

Саша все еще был на Соловье, Вася обрадовалась. Ее брат говорил с мужчиной на

земле.

Марья закричала от стража. Вася повернула голову.

Демонесса полуночи с лунными волосами, звездными глазами и ночной кожей

появилась на звездах, словно родилась меж огоньков. Лошади не было, только она.

Красный свет отливал лиловым на щеке чертовки. Что–то, похожее на печаль, гасило

звезды в ее глазах.

– Они мертвы? – спросила она.

Вася все еще была ошеломлена от боя в башне.

– Кто?

– Тамара, – нетерпеливо прошипела та. – Тамара и Касьян. Они мертвы?

Вася взяла себя в руки.

– Я… да. Да. Как…?

Но Полуночница только устало сказала поверх рева, почти себе:

– Ее мать будет рада.

Вася позже подумала, что хотела бы понять значение этого. Но сейчас – нет. Она

была избита, потрясена и измождена. Москва горела вокруг них из–за нее.

– Они мертвы, – сказала она. – Но теперь город горит. Как спасти Москву?

– Я смотрю на все полуночи мира, – вяло ответила Полуночница. – Я не вмешиваюсь.

Вася схватила ее за руку.

– Вмешайся.

Демонесса опешила, отпрянула, но Вася мрачно держалась, пачкая существо своей

кровью. Она вкладывала все силы и не только. Полуночница не могла вырваться.

– Моя кровь делает твой вид сильным, – холодно сказала она. – Может, если

пожелать, сделает тебя и слабой. Попробовать?

– Нет выхода, – выдохнула Полуночница, чуть встревожившись. – Никакого.

Вася трясла ее до стука зубов.

– Должен быть выход! – закричала она.

– Это… – Полуночница охнула. – Давным–давно король зимы умел подавлять пламя.

Он – повелитель ветра и снега, – блестящие веки прикрыли сияющие глаза, ее взгляд стал

злым. – Но ты была храброй и отогнала Морозко, своими руками сломав его силы.

Хватка Васи ослабла.

– Сломав…?

Полуночница почти улыбнулась, зубы блеснули красным в свете огня.

– Сломав, – сказала она. – Мудрая девочка, как ты и сказала, твоя сила работает в две

стороны.

Вася молчала. Полуночница склонилась и прошептала:

– Рассказать тебе секрет? Тем сапфиром он привязал тебя к себе, но магия сделала то,

чего он не задумывал. Она сделала его сильнее, но и тянула все ближе к смертности, и он

все больше хотел быть человеком, а не демоном, – Полуночница замолчала, глядя на Васю,

а потом жестоко прошептала. – Настолько, что он полюбил тебя и не знал, что делать.

– Он король зимы, он не может любить.

– Теперь, конечно, нет, – сказала Полуночница. – Твои руки сломали его силу, как я

и сказала, и своими словами ты изгнала его. Теперь его будут видеть только умирающие в

Москве. Убирайся из города, Василиса Петровна. Оставь его. Ты ничего не можешь.

Полуночница яростно задергалась и вырвалась из хватки Васи. Ее тут же не стало

видно в дыму, укрывшем город.

* * *

Через миг Вася услышала вопль Соловья, Саша слетел с коня в талый снег. Брат

крепко обнял их с Марьей, и Соловей радостно их нюхал. От Саши пахло кровью и сажей.

Вася обняла брата, погладила нос Соловья и отодвинулась, пошатнувшись на ногах. Если

она позволит сейчас слабость, не сможет собрать силы снова, и она яростно

размышляла…

Саша поднял Марью на спину Соловья и повернулся к Васе.

– Сестренка, – сказал Саша. – Нужно идти. Москва горит.

Примчался Дмитрий. Он посмотрел на Васю, ее длинную косу и лицо в синяках. Его

лицо стало холоднее и темнее, но он сказал лишь:

– Забирай их, Саша. Нет времени.

Вася не спешила забираться на Соловья.

– Оля? – спросила она у брата.

– Я найду ее, – сказал Саша. – Садись на Соловья. Уезжай из города с Марьей.

Времени нет. Огонь близко.

За шумом во дворе великого князя, за его стенами Вася слышала крики людей в

городе, они собирали вещи и бежали.

– Поднимай ее, – сказал Дмитрий. – Вывози их, – он поехал, отдавая приказы.

Вася в тенях прошептала:

– Ты слышишь меня, Морозко?

Тишина.

За стенами Дмитрия ветер бушевал, как река вокруг города, поднимая огни все выше.

Она вспомнила голос Морозко:

«Только если ты умираешь, – сказал он, – ничто меня не отгонит. Я – Смерть, и я

прихожу ко всем умирающим».

Вася не дала себе передумать, отговорить себя от этого. Она сняла плащ с плеч,

укутала им опущенные плечи Марьи.

– Вася, – сказал ее брат. – Вася, что ты…?

Она не слышала остальное.

– Соловей, – сказала она коню. – Убереги их.

Конь склонил большую голову.

«Возьми меня с собой, Вася», – но она лишь прижалась щекой к его носу.

А потом побежала из разрушенных врат к огню.

* * *

Улицы были полны людей, большая часть бежала в другую сторону. Но Вася

двигалась легко, не обремененная плащом, и спускалась по склону. Она двигалась быстро.

Дважды кто–то пытался сказать ей, что она идет не туда, один раз мужчина схватил

ее за руку и закричал на ухо.

Она вырвалась и побежала.

Дым сгущался. Паника людей на улице росла. Огонь нависал над ними, заполняя мир.

Вася кашляла. Ее голова кружилось, горло сдавило. Во рту пересохло. Там был

дворец Ольги, возвышался в красной тьме. Огонь бушевал – еще улица? Две? Она не

видела. Врата Ольги были открытыми, кто–то кричал внутри приказы. Выбегали потоком

люди. Ее сестру уже унесли? Она выдохнула молитву за Ольгу, а потом побежала мимо

дворца в пламя.

Дым. Она вдыхала его. Он был ее миром. Улицы теперь опустели. Жар был

невыносимым. Она пыталась бежать, но упала на колени, кашляя. Она не могла набрать

воздуха. Встать. Она пошатнулась. Ее лицо покрывали волдыри. Чем она думала? Ребра

болели.

Она уже не могла бежать. Она упала в грязь. Тьма собралась перед глазами…

Москва рассеялась. Она была в ночном лесу: звезды и деревья, серость и тьма.

Смерть стояла перед ней.

– Я нашла тебя, – сказала она, выдавливая слова из онемевших губ. Она сидела на

коленях в снегу, в неживом лесу, и она не могла встать.

Его губы скривились.

– Ты умираешь, – его шаги не оставляли следов на снегу, легкий холодный ветер не

задевал его волосы. – Глупо, Василиса Петровна, – добавил он.

– Москва горит, – прошептала она. Ее губы и язык едва ее слушались. – Это была

моя вина. Я освободила жар–птицу. Но Полуночница… сказала, что ты можешь погасить

огонь.

– Уже нет. Я слишком много себя вложил в камень, и он разрушен, – сказал он

голосом без чувств. Но он грубо поднял ее. Где–то вокруг себя она ощущала огонь, знала,

что ее кожа корит, что она почти задохнулась от дыма. – Вася, – сказал он. В его голосе

было отчаяние? – Это глупо. Я ничего не могу. Ты должна вернуться. Нельзя быть здесь.

Вернись. Беги. Живи.

Она едва слышала его.

– Не одна, – выдавила она. – Если я вернусь, то с тобой. Ты потушишь огонь.

– Невозможно, – вроде бы сказал он.

Она не слушала. Ее силы почти пропали. Жар, пылающий город почти пропали. Она

поняла, что умирает.

Как она забрала Ольгу отсюда? Любовью, гневом и решимостью.

Она впилась окровавленными слабыми ладонями в его мантию, вдохнула запах

холодной воды и сосны. Свободы лунного света. Она подумала об отце, которого не

спасла. Подумала о других, кого еще могла спасти.

– Полуночница… – начала она, задыхаясь. – Полуночница сказала, что ты любил

меня.

– Любил? – парировал он. – Как? Я – демон, кошмар. Я умираю каждую весну и буду

жить вечно.

Она ждала.

– Но да, – устало сказал он. – Я любил тебя, как мог. Теперь ты уйдешь? Живи.

– И я, – сказала она. – По–детски, как девушки любят героев, что приходят ночью, я

любила тебя. Так вернись со мной и покончи с этим, – она схватила его за руки и потянула

из последних сил со всей страстью, гневом и любовью, что в ней были, и вытащила их

обоих в пылающую Москву.

Они лежали, запутавшись, на земле в нагревшейся грязи, огонь почти добрался до

них. Он моргнул в красном свете, все еще идеальный. На его лице было потрясение.

– Зови снег, – закричала Вася ему на ухо поверх рева. – Ты здесь. Москва горит. Зови

снег.

Он едва ее слышал. Он поднял взгляд на мир вокруг них с удивлением и ноткой

страха. Его ладони были в ее руках, они были холоднее, чем у живых.

Вася хотела кричать от страха и спешки. Она ударила его по лицу.

– Слушай меня! Ты – король зимы. Зови снег! – она схватила его за голову сзади и

поцеловала, прокусила его губу, размазала свою кровь на его лице, просила его быть

живым, настоящим и достаточно сильным для магии. – Если это были твои люди, –

выдохнула она в его ухо, – спаси их.

Он посмотрел ей в глаза, немного осознанности вернулось на его лицо. Он встал на

ноги, но медленно, словно под водой. Он крепко сжимал ее руку. Ей казалось, что лишь ее

хватка держит его здесь.

Огонь словно заполнил мир. Воздух выгорал, оставался только яд. Она не могла

дышать.

– Пожалуйста, – прошептала она.

Морозко резко вдохнул, словно дым ранил и его. Но, когда он выдохнул, поднялся

ветер. Ветер как вода, ветер зимы, такой сильный, что она пошатнулась. Но он поймал ее,

не дав упасть.

Ветер был все сильнее, отгонял огонь от них, отгонял огонь подальше.

– Закрой глаза, – сказал он ей на ухо. – Иди со мной.

Она так и сделала и вдруг увидела то же, что и он. Она была ветром, тучи собирались

над дымом в небе, полные снега. Она была ничем. Она была всем.

Сила собралась где–то в пространстве между ними, между ее вспышками осознания.

«Нет магии. Есть вещи. Или их нет», – она ничего не хотела. Ей было все равно,

жива она или мертва. Она могла лишь ощущать, как собиралась буря, как дышал ветер.

Морозко был рядом с ним.

Это была снежника? Еще одна? Она не могла отличить снег от пепла, но шум огня

чуть изменился. Нет, это был снег, и он посыпался густым занавесом зимней бури. Он

падал все быстрее, и все для нее стало белым, над головой и вокруг. Снежинки остужали

ее обожженное лицо. Тушили огни.

Она открыла глаза и оказалась в своей коже.

Руки Морозко отпустили ее. Снег размывал его черты, но ей казалось, что он

выглядел робко, боязливо удивлялся.

У нее не было слов.

Она просто прислонилась к нему и смотрела на снегопад. Ее обожженное горло

болело. Он молчал. Но стоял смирно, будто понимал.

Они долго так стояли, а снег все падал и падал. Вася смотрела на безумную красоту

снежной бури, угасающего огня. Морозко стоял тихо, как она, словно ждал.

– Прости, – сказала она, наконец, хотя не знала точно, за что извиняется.

– За что, Вася? – он оказался за ней и коснулся пальцем ее горла, где раньше висел

талисман. – За это? Камень лучше было разрушить. Демоны холода не должны жить.

Время моей силы прошло.

Снега было все меньше. Она обнаружила, обернувшись, что четко его видит.

– Ты сделал камень как Касьян? – спросила она. – Чтобы твоя жизнь была в моей?

– Да, – сказал он.

– И ты хотел, чтобы я любила тебя? – спросила она. – Чтобы моя любовь помогала

тебе жить?

– Да, – сказал он. – Эта любовь девиц к чудищам, которая не угасает со временем, –

он выглядел уставшим. – Но остальное… я не задумывал.

– О чем ты?

Бледные глаза посмотрели в нее с непонятной эмоцией.

– Думаю, ты знаешь.

Они настороженно смотрели друг на друга. А потом Вася сказала:

– Что ты знаешь о Касьяне и Тамаре?

Он чуть вздохнул.

– Касьян был князем далекой страны, одаренный зрением, который хотел изменить

мир под себя. Но он не мог управлять всем. Он полюбил женщину, и, когда она умерла, он

молил меня сохранить ей жизнь, – Морозко замолчал, и в холоде тишины Вася поняла,

что случилось с Касьяном дальше. Ей невольно стало его жаль. – Это было давно, –

продолжил Морозко. – Я не знаю, что было потом, как он отделил жизнь от плоти, чтобы

не пускать меня к себе. Он как–то забыл, что мог умереть. Тамара жила со своей матерью

одна. Касьян, говорят, пришел к ней в дом однажды, чтобы купить коня. Касьян и Тамара

полюбили друг друга и убежали вместе. И пропали. Пока Тамара не появилась одна в

Москве.

– Откуда была Тамара? – тревожно спросила Вася. – Кто она?

Он хотел ответить. Она видела по его лицу. Она часто потом задумывалась,

изменилась бы ее жизнь, если бы он ответил. Но тут зазвонил колокол монастыря.

Звук ударил Морозко как кулаки, будто он мог развалиться на снежинки и

разлететься. Он дрожал и не отвечал.

– Что происходит? – спросила Вася.

«Талисман разрушен, – мог ответить он. – И демоны холода не должны любить», –

но он этого не сказал.

– Рассвет, – выдавил Морозко. – Я не могу больше существовать под солнцем в

Москве. Конец зимы близки, и звенят колокола. Вася, Тамара…

Колокол ударил снова, его голос пропал.

– Нет. Ты не можешь угаснуть, ты бессмертен, – Вася поймала его за плечи. Она

потянулась и поцеловала его. – Живи, – сказала она. – Ты сказал, что полюбил меня. Живи.

Она удивила его. Он смотрел в ее глаза, старый как зима, юный, как только

выпавший снег, и вдруг он склонил голову и поцеловал ее в ответ. Цвет вернулся его лицу,

в его глаза, пока они не стали синими, как полуденное небо.

– Я не могу жить, – прошептал он ей на ухо. – Нельзя жить и быть бессмертным. Но

когда дует ветер, и над миром нависает буря, когда умирают люди, я буду там. Этого

хватит.

– Этого мало, – сказала она.

Он молчал. Он не был человеком, лишь созданием холодного дождя, черных

деревьев и голубого инея. Он становился все светлее в ее руках. Но он склонил голову,

поцеловал ее еще раз, и сладость поцелуя разожгла искру того, что давно было тусклым.

Но он все равно угас.

Она пыталась вызвать его. Но день начинался, и пальцы света пробрались из–за туч,

чтобы озарить сажу и вонь почти сгоревшего города.

Вася стояла одна.

27

День прощения

Саша потрясенно ощущал, как поднимается ветер, видел, как отступает огонь. Из

ниоткуда прилетел снег и посыпался. Голоса вокруг кричали благодарности.

Марья сидела на спине Соловья, сжимая в кулачках гриву. Соловей фыркнул и

тряхнул головой.

Марья оглянулась на дядю. Небо было глубоким и живым золотом, свет огня был

погашен снегом.

– Вася сделала бурю? – тихо спросила Марья у Саши.

Саша открыл рот, понял, что не знает ответа, и притих.

– Идем, Маша, – сказал он. – Я отвезу тебя домой.

Они поехали к дворцу Ольги по пустым улицам, грязь от побега людей быстро

укрывал новый снег. Марья высунула язык, ловя кружащие снежинки, и смеялась. Они

едва видели свои руки перед лицами. Саша выбирал улицы по памяти, обрадовался, когда

повернул к вратам Ольги, к жалкому укрытию наполовину опустевшего двора. Врата

покосились, многие слуги убежали.

Двор опустел, но Саша услышал тихий звук из часовни. Наверное, благодарили за

избавление. Саша хотел спешиться, но Соловей поднял голову и ударил копытом по грязи.

Врата были приоткрыты, стражи убежали от огня. Худая фигура, одиноко,

покачиваясь, прошла через них.

Соловей издал низкое ржание и бросился к ней.

– Тетя Вася! – закричала Марья. – Тетя Вася!

Большой конь через миг уже нюхал волосы Вася, пахнущие огнем. Марья слезла с

плеча Соловья и прошла, хлюпая, в объятия тети.

Вася поймала Марью, хотя ее лицо побелело, когда она сделала это, и опустила

девочку на землю.

– Ты в порядке, – шептала ей Вася, крепко ее сжимая. Маша рыдала. – Ты в порядке.

Саша слез со спины коня и осмотрел сестру. Конец косы Васи обгорел, ее лицо было

обожженным, ресницы пропали. Ее глаза были налиты кровью, она была напряжена.

– Что случилось, Вася?

– Зима закончилась, – сказала она. – И все мы живы.

Она улыбнулась брату и теперь заплакала.

* * *

Васе не пошла во дворец, не хотела оставлять Соловья.

– Ольга меня прогнала, имея полное право, – сказала она. – Она не захочет меня

больше видеть.

И Саша с неохотой оставил сестру во дворе и пошел с Марьей искать ее мать. Ольга

не убежала. Она не была в постели. Она была в часовне, молилась с Варварой и

оставшимися женщинами. Они дрожали на коленях перед иконостасом.

Стоило Марье переступить порог, Ольга подняла голову. Она была бледной, как

смерть. Варвара помогла ей встать, шатаясь.

– Маша! – прошептала Ольга.

– Матушка! – завопила Марья и побежала по часовне. Ольга поймала дочь и обняла,

хотя ее губы побелели от боли, и Варвара держала ее, чтобы она не упала на пол.

– Тебе нужно в постель, Оля, – сказал Саша. Варвара, хоть и молчала, выглядела

согласной с ним.

– Я пришла молиться, – ответила серая от усталости Ольга. – Я ничего не могла…

Что случилось? – она лихорадочно провела рукой по волосам дочери, прижала ее к себе. –

Половина слуг убежала, другая половина искала ее. Я была уверена, что она мертва. Они

забрали Даниила, но я не могла… – Ольга не плакала, держалась, но была близко. Она

гладила голову дочери снова и снова. – Мы вышли из бани, – закончила она, бледная,

хватая ртом воздух, – а Марьи не было. Няня убежала, как и почти вся стража. Город

пылал.

– Вася нашла ее, – сказал Саша. – Вася спасла ее. Девочка не виновата, ее украли из

постели. Бог спас город, ветер повернулся, и пошел снег.

– Где Вася? – прошептала Ольга.

– Снаружи, – устало сказал Саша, – с конем. Она не войдет. Она считает, что ей не

рады.

– Веди меня к ней, – сказала Ольга.

– Оля, ты не можешь. Иди в постель, я приведу…

– Веди меня к ней, я сказала!

* * *

Вася стояла во дворе, утомленно прислонившись к Соловью. Она не знала, что

делать, куда идти. Она словно думала в глубокой воде. Ее платье было изорванным,

обгоревшим, окровавленным. Ее волосы выбились из косы и упали на лицо, шею и тело,

опаленные на концах.

Соловей поднял уши, и Вася подняла голову и увидела брата, сестру и племянницу,

идущих к ней.

Она застыла.

Ольга тяжко прислонялась к Саше, удерживая другой рукой Марью. Варвара шла за

ними, хмурясь. Над Москвой рассветало. Тучи зимы рассеялись, легкий свежий ветерок

прогонял остатки дыма. Ольга выглядела моложе в утреннем свете. Она подставила лицо

ветру, на ее щеках появился намек на румянец.

– Пахнет весной, – пробормотала она.

Вася набралась смелости и пошла к ним. Соловей шагал с ней, его нос лежал на ее

плече.

Вася остановилась в большом шаге от сестры и склонила голову.

Тишина. Вася подняла голову. Соловей осторожно склонил голову к ее сестре.

Ольга большими глазами смотрела на жеребца.

– Это… твой конь? – спросила она.

Вопрос был не тем, что ожидала Вася, и внезапный смех поднялся к ее горлу.

Соловей теперь спокойно теребил губами кокошник Ольги. Варвара хотела отогнать его,

но не решилась.

– Да, – сказала Вася. – Это Соловей.

Ольга протянула руку в кольцах и погладила нос коня.

Соловей фыркнул. Ольга опустила руку. Она посмотрела на сестру.

– Иди внутрь, – сказала она. – Все вы пойдете внутрь. Вася, ты все нам расскажешь.

* * *

Вася начала с появления священника в Лесной земле и закончила вызовом снега. Она

не врала, не щадила себя. Солнце заглянуло в окна башни, когда она закончила.

Варвара принесла им похлебку и унесла. Марья уснула, укутанная в одеяло, у печи.

Девочка не хотела быть в постели, а ее мать и дядя с тетей не хотели выпускать ее из виду.

Вася закончила рассказ, отклонилась, и все плясало перед глазами от усталости.

Тишина длилась не долго. Ольга сказала:

– А если я тебе не верю, Вася?

Вася ответила:

– У меня есть два доказательства. Первое – то, что Соловей понимает речь людей.

– Да, – неожиданно сказал Саша. Монах тихо сидел, пока Вася говорила. – Я

сражался на нем во дворе князя. Он спас мне жизнь.

– И, – сказала Вася, – этот кинжал сделал король зимы.

Она вытащила нож. Он лежал, с голубой рукоятью и бледным лезвием, в ее ладони,

красивый и холодный. Вася присмотрелась. Струйка воды стекала по лезвию, словно

сосулька таяла весной…

– Убери эту возмутительную вещь, – рявкнула Ольга.

Вася спрятала кинжал в ножны.

– Сестра, – сказала она. – Я не врала. Не теперь. Я уйду сегодня и больше не

побеспокою. Но я молю… простить меня.

Ольга кусала губы. Она посмотрела на спящую Марью, на Сашу и на Васю. Она

долго молчала.

– И Маша такая, как ты? – вдруг спросила Ольга. – Она… видит? Чертей?

– Да, – сказала Вася. – Это так.

– Потому Касьян хотел ее?

Вася кивнула

Ольга снова замолчала.

Другие двое ждали.

Ольга медленно сказала:

– Тогда ее нужно защищать. От зла чародеев и жестокости людей. Но я не знаю, как.

Долгая тишина. Потом Ольга подняла голову и посмотрела на брата и сестру.

– У меня есть хотя бы ваша помощь.

Вася и Саша молчали, испугавшись. А потом…

– Всегда, – тихо сказала Вася. Утреннее солнце упало на ее обожженные ладони,

добавило красок бледным рукам Ольги. Васе казалось, что свет разгорается где–то в ней.

– Еще будет время для обвинений, – добавила Ольга. – Но нужно и продумать

будущее. И… я люблю вас обоих. Все еще. Всегда.

– Этого пока хватит, – сказала Вася.

Ольга вытянула руки, и они взялись за ее ладони и сидели минуту в тишине, пока

утреннее солнце становилось сильнее снаружи, прогоняя зиму.

ЗАМЕЧАНИЯ АВТОРА

Ледяная земля средневековой Руси – не самое естественное место для сказки. Это

жестокое время и место, сложное и захватывающее, но не сказочное – там много злодеев и

принцесс, но не всегда хватает оттенков серого, чтобы лучше описать место и время.

Книга длиннее и амбициознее, чем «Девушка в башне», описала бы сражения

красочнее, полностью, с меняющимися союзами, амбициями, священниками, торговцами,

крестьянами, княгинями, нянями, додумав эту поразительную и плохо описанную в

документах эпоху.

В этой книге я стремилась к точности, старалась сделать глубже персонажей и

политику. И я старалась придерживаться сказок, что были моими источниками, но

учитывать время и место, что я полюбила.

Я старалась. Простите, если что не точно и не так красиво.

Как всегда, спасибо за чтение.

ГЛОССАРИЙ

БАБА ЯГА — старая ведьма из многих сказок. Летает в ступе, заметает следы

березовой метлой. Живет в избушке на курьих ножках.

БАННИК – страж купальни в фольклоре.

БОГАТЫРЬ – легендарный славянский воин, типа рыцаря в Западной Европе.

БОЯРИН – член аристократии, ниже по рангу, чем князь.

БУЯН – загадочный остров в океане, в славянской мифологии он то появляется, то

пропадает.

ВИЗАНТИЙСКИЙ КРЕСТ – патриархальный крест, у которого есть полоска меньше

над основным пересечением, а порой и наклонная линия внизу.

ЧУДОВО – выдуманный городок на берегу Волги. От слова «чудо». В России нынче

есть несколько городов с таким названием.

ДОМОВОЙ – дух дома в фольклоре.

ДВОРОВОЙ – дух двора в фольклоре.

ВСЕЛЕНСКИЙ ПАТРИАРХ – глава восточной ортодоксальной церкви,

расположенный в Константинополе (ныне Стамбул).

ГАМАЮН – персонаж русского фольклора, что произносит пророчества, обычно

представляется как птица с женской головой.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ – титул главного правителя, титул царя появился, когда в 1547

был коронован Иван Грозный.

ВЕЛИКИЙ ХАН – Чингисхан. Его потомки в форме Золотой орды правили Русью

двести лет.

ИГУМЕН – глава ортодоксального монастыря, равен настоятелю на западе.

КРЕМЛЬ – усиленное построение в центре русского города. Есть не только в Москве,

но и во многих старых городах России. Изначально вся Москва была в пределах кремля,

со временем город растянулся за его стенами.

КУПАВНА – настоящий город четырнадцатого века, что был на четырнадцать мил

восточнее Москвы. Сегодня он стал частью Москвы.

ЛЕСНАЯ ЗЕМЛЯ – родная деревня Васи, Саши и Ольги.

МАСЛЕНИЦА – от слова «масло», Масленица – языческий праздник в честь конца

зимы, но со временем стал церковным, как большой мир перед началом Поста. Люди

пекут блины (символизируют новое солнце) из остатков масла. Нынче Масленица длится

неделю. В этой книге Масленица длится три дня. Последний день зовется Днем прощения

– если в этот день пойти к тому, перед кем оплошал, и попросить прощения, то его

должны дать.

МЕДОВУХА – вино на меде и воде.

МЕТРОПОЛИТ – высокий ранг ортодоксальной церкви. В средние века митрополит

церкви был высшей властью на Руси и назначался Византийским патриархом.

АРХАНГЕЛЬСКИЙ МОНАСТЫРЬ – Алексеевский монастырь архангела Михаила,

известен еще как Чудовский монастырь, от слова «чудо». Был посвящен чуду архангела

Михаила, когда ангел дал силу речи немой девочке. Был основан в 1358 году

митрополитом Алексеем.

МОСКВА–РЕКА – река, вдоль которой основана Москва.

РЕКА НЕГЛИННАЯ – Москва изначально была построена на холме между

Москвой–рекой и Неглинной, и две реки были естественным рвом. Неглинная теперь

подземная река в Москве.

УТРЕНЯ – утреннее богослужение в ортодоксальном монастыре. Проводится так,

чтобы закончиться к восходу солнца.

ЯРЛЫК – так в историографии назывались указы Золотой орды. Каждый правитель

на Руси должен был иметь ярлык, которым Хан давал ему власть. Борьба за ярлыки

наделала бед между князьями в тринадцатом веке.

ПОЛУНОЧНИЦА – леди Полночь, демон, что появляется в полночь и вызывает у

детей кошмары. Живет в болоте, и у родителей есть много песен, которыми они

прогоняют ее туда. Есть и Полудница, леди Полдень, которая ходит по полям и ударяет

жаром.

ПОСАД – место возле, но не в пределах стен города. Часто это центр торговли. За

века посады стали административными центрами или городами.

ПОВЕЧЕРЬЕ – вечерняя служба в монастыре.

САРАФАН – платье с лямками на плечах, его носили поверх блузы с длинными

рукавами. Его начали использовать в начале пятнадцатого века. Я включила его в книги

раньше его времени, потому что это платье напоминает западному читателю русские

сказки.

САРАЙ – «дворец», столица Золотой орды, что была на реке Ахтубе, а потом

перенесся севернее. Князья Руси возили дань в Сарай, получали там ярлыки, чтобы

править на своих территориях. Когда–то Сарай был крупнейшим городом, жителей там

было больше половины миллиона.

СЕРПУХОВ – город в шестидесяти милях южнее Москвы. Был основан при

правлении Дмитрия Ивановича, чтобы защитить Москву от атаки с юга, и передан

двоюродному брату Дмитрия, Владимиру Андреевичу (муж Ольги в «Девушке в башне»).

До конца четырнадцатого года не считался городом. В этой книге, хотя Ольга – княгиня

Серпухова, она живет в Москве, потому что Серпухов в то время был лишь крепостью с

парой хижин среди деревьев. Но ее мужа часто нет, он пропадает в этой важной для

великого князя крепости.

ТЕРЕМ – место, где жили женщины высокого происхождения (отдельный дом или

крыло, соединенной с мужской частью дворца проходом), там затачивали аристократок.

Название напоминает греческое слово « teremnon» (здание) и не связано с арабским словом

гарем. Об этом месте мало что известно из–за нехватки записей из средневековой Руси.

Сильнее всего терема использовались в 16 и 17 веках. Петр Великий покончил с этим и

вернул женщин в общество. Женщины в теремах жили отдельно от мужчин, и девушки не

покидали его, пока их не выдавали замуж. Видимо, отсюда пошли принцессы в сказках,

которых отцы запирали за тридевятью замками.

ТОНЗУРА – пострижение как знак религиозной веры. Это часто означало

пострижение в форме креста. В монастырях было три степени посвящения и три степени

тонзуры: рясофор, мантия и схима. В «Девушке в башне» Саша принес клятвы рясофора,

но колеблется с продвижением дальше, потому что для клятвы мантии нужна клятва

стабильности обитания (то есть, не покидать монастырь).

ТРОИЦКАЯ ЛАВРА – монастырь, основанный святым Сергеем Радонежским в 1337,

в сорока милях северо–восточнее Москвы.

ВАЗИЛА – страж конюшни, защитник скота.

ВЕРСТА – мера измерения, примерно равная километру.

ВЛАДИМИР – один из главных городов средневековой Руси, находящийся в 120

милях восточнее Москвы. Был основан в 1108, многие древние здания сохранились до

нашего времени.

**ОКОНЧАНИЕ ИСТОРИИ СМОЖЕТЕ ЧИТАТЬ В НАЧАЛЕ 2019 ГОДА….

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg