Гемункул встал у стены, увешанной загроможденными полками. В этом конце комнаты он не хранил никаких пыточных инструментов — здесь же полки ломились от банок, перегонных кубов и запертых на замок ящиков. От некоторых из них тянулись трубы, ведущие к сложным машинам, за которыми Карзарваш следил и ухаживал. Приборы булькали и свистели, нарушая царящую в комнате тишину.
— Я уже рассказывал тебе о своей библиотеке, не так ли? А ты говорил мне о своем мире-корабле. О своем пути. О семье. — Карзарваш протянул руку и положил металлические когти на одну из обледеневших банок. Мучитель закрыл глаза. — Дораэль, я поделился с тобой своими величайшими сокровищами. Моя коллекция содержит телесные фрагменты многих светил Комморры. Каждый из кусочков — это гарантия на случай… неудачи покровителя. Если, к примеру, промышляющего работорговлей лорда Экватекса низвергнет один из его многочисленных конкурентов, у меня хранится косточка его пальца, в которой находится частица его сущности. Мне придется потратить некоторое время, но я все же смогу вырастить новое тело для рабовладельца, чтобы он мог отомстить своему убийце.
Гемункул трясся, а имплантированные ребра перистальтически колыхались вдоль его спины. По какой–то причине Дораэль знал, что Карзарваш смеялся. Но откуда? Видел ли он подобное раньше? Корабельник вдруг понял, что не мог вспомнить, как долго он находился в плену.
— Экватекс, быть может, пожалеет о двусмысленности нашего соглашения, — продолжил мучитель, — если он очнется здесь… тем не менее я отвлекся.
Гемункул выпрямился и открыл глаза, чтобы вновь сконцентрироваться на своей жертве.
— В моей коллекции есть также частица тебя и частица меня.
Дораэль напрягся, пытаясь ощутить свои пальцы, однако его руки были затянуты в черные синтетические перчатки, усеянные болевыми рецепторами. Что же забрал Карзарваш?
— Благодаря своему искусству я властвую над циклом жизни и смерти, — произнес гемункул. — Моим посетителям никогда не удается ускользнуть от моего внимания, пока я сам этого не захочу. Они могут умереть хоть тысячу раз, но они все также останутся в моих руках. Вот поэтому я говорю о понимании, Дораэль. Пойми, я многим поделился с тобой, но ты кое–что утаил от меня. Этого я тебе не спущу. Семнадцатый принцип боли…
— Надежда! Семнадцатый принцип — это надежда! — всхлипнул Дораэль. Его слова прозвучали неразборчиво. Язык корабельника, казалось, произносил слоги прежде, чем разум успевал их сформировать.
Комментарии к книге «Испытание веры», Джон Флиндэлл
Всего 0 комментариев