«Ласточкин хвост»

Ласточкин хвост (fb2) - Ласточкин хвост [си] (Теория шрафта - 1) 1463K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Станислава Грай

Станислава Грай Ласточкин хвост

«На мой взгляд, существует единственная форма человеческого падения — потеря цели.»

Айн Рэнд

ПРОЛОГ

Последний в году октябрьский вечер выдался ненастным. В лицо летели мелкие назойливые капли, и Гёделе то и дело морщилась, шагая вдоль Хафдорп-штрат. В прохудившихся башмаках вовсю хлюпала вода. Осенний сумрак потихоньку проглатывал город: здесь, вдали от Норберт-плаатс, уже не горели фонари — только тусклый свет масляных ламп лился из окон жилых домов да мигали через одну вывески лавочек и мелких контор. Многие из них закрывались пораньше в честь завтрашнего праздника, и служащие в серых костюмах, натягивая шляпы до самых бровей, спешили разойтись по домам.

Шмыгнув под навес ближайшей закусочной, Гёда едва не столкнулась с тучным господином в очках. Тот только что приобрёл в автомате свежую газету, дабы прикрыть от дождя лысеющую макушку. Пробормотав извинения, девочка протиснулась мимо него, успев взглянуть на заголовок, что красовался на первой странице. Очередное расследование, в которое вовлечён ДМБ. А значит, без магии дело не обошлось. Почувствовав, как свело живот тревожным спазмом, Гёделе сглотнула.

Ускорив шаг, она успела перебежать дорогу перед самой «дымопыркой», что везла в своём брюхе немногочисленных пассажиров. Допотопные паровики обычно заменяли собой трамваи при перебоях с электроэнергией и напоминали Гёде неповоротливых чумазых гусениц, что ползли по мостовой, выбрасывая из паровозной трубы сноп копоти и искр.

Сегодня дождь постарался на славу, смывая грязь и смог с бульваров, как прима театра «Маленстад» смывала грим после очередного выступления. Раскаты грома заставляли вздрагивать, испуганно вжимая голову в плечи. Ей бы сидеть сейчас в тепле под крышей да воображать небесные баталии: будто не тучи гремят в закатном небе, а громадные дирижабли, нырявшие сквозь облака…

Легонько потянув носом, Гёделе сжала в карманах кулаки. Замёрзшие пальцы отказывались греться, более того — из-за промоченных ног её начинала бить мелкая дрожь, верный предшественник простуды. Связанный тётей Лейсбет шарф сейчас валялся где-то на свалке Свинцового квартала, а от воротника старого пальто толку было — чуть.

Не забывая про полустёртые таблички на углах домов, девочка то и дело оглядывалась. В этой части жилого района Юст-Зейн она прежде не бывала. Широкая мощёная дорога здесь превращалась в разухабистую асфальтовую полосу, а узкий тротуар, что тянулся вдоль заборов, терялся среди разросшихся кустов сирени. Мокрые ветки хлёстко били по лицу, и всякий раз Гёда упрямо повторяла про себя четыре слова: «Переулок Ваасрихт, дом восемь». Заветный адрес, который ей предстояло отыскать, и своеобразное заклинание, не позволявшее развернуться на полпути и припустить что есть духу.

А ведь хотелось. Сбежать, вернуться домой, высушить одежду и, пригревшись под одеялом, сладко уснуть, чтобы утром встретить тётю с ночной смены. Потому что так должны поступать благоразумные тринадцатилетние барышни. И уж точно не разгуливать без сопровождения взрослых в преддверии комендантского часа.

Миновав ещё один поворот, Гёделе прислушалась. И тут же вздрогнула: не показалось. Отдалённый гул из-за спины нарастал. Сначала стали различимы громкие мужские голоса, затем — рёв моторов. Сердце ухнуло куда-то вниз, и на краткий миг девочка забыла, как дышать.

Всего лишь совпадение? Или «братья» Красавчика Юпа искали её?

Размышлять стало некогда. Стрелой бросившись через дорогу, она, царапая ладони об острые ветки, перелезла невысокую изгородь. За ней вместо жилого двора оказался тупик с мусорным развалом. Юркнув за один из баков, Гёделе зажала рот ладонью. Потревоженные незваной гостьей крысы с возмущённым писком бросились врассыпную.

Вжавшись спиной в кирпичную стену, девочка слышала, как вдоль улицы с гулом неслись «стрекозы» — двухколёсные хромированные чудища, чьи всадники перекрикивались обрывками фраз. Разобрать что-либо не выходило: слова уносил в сторону ветер, — а вот байков Гёда насчитала ровно пятнадцать.

Авангард «Свинцового братства». Интересно, был ли с ними Юп или предпочёл отсидеться в клубе, зализывая раны? При воспоминании о самодовольной роже бывшего Красавчика Гёделе скривилась. Он получил то, что заслужил по праву.

Дождавшись, когда тишина вновь окутала квартал, девочка пошевелилась. Рука, которой она попыталась оттолкнуться от бордюра, утонула в чём-то скользком. Теперь, когда страх отступил, она вновь ощутила запах. И запах этот был настолько отвратным, что к горлу подкатил липкий ком тошноты. Рывком подскочив на ноги, Гёда поспешила выбраться из мусорной ямы, в которую угодила. Дождь к тому времени закончился — только редкие капли продолжали жалить кожу, — так что ладони пришлось отмывать в ближайшей луже. Страшно подумать, что скажет тетя Лейсбет, когда непутёвая племянница вернётся домой. Но до тех пор ещё нужно дотерпеть.

Вновь опустевшая улица встретила её недружелюбным полумраком. Окон, что светились изнутри тёплыми маячками, попадалось на пути всё меньше. Некоторые дома с заколоченными ставнями и прохудившимися крышами выглядели и вовсе нежилыми. Чем дальше заходила Гёда в поисках проклятого переулка, тем сильнее стискивала кулаки. К усталости и холоду постепенно примешивалась досада, грозившая перерасти в нечто большее.

Страшно было признаться, но Гёделе не помнила, по какой из тёмных улочек ей надлежало возвращаться — потому и продолжала шагать вперёд, уповая на удачу.

— Эй, голуба! Заплутала, что ль? — от голоса, окликнувшего её из подворотни, девочка шарахнулась в сторону. И затем лишь разглядела немолодую женщину, что, кутаясь в обноски, тянула за собой полупустую тележку. Седые волосы паклей падали на плечи, чумазое лицо казалось некрасивым, будто побитым оспой, но на губах вдруг расцвела лукавая улыбка.

— Н-нет, — на всякий случай сделав ещё один шаг назад, Гёда покачала головой, — с чего вы взяли?

Нищенка осклабилась ещё шире.

— Так тут вариантов немного. Бродишь одна в потёмках, приглядываешься. Я местных всех знаю, а тебя первый раз вижу, — оставив тележку, женщина подула на пальцы. — Так что, голуба, ищешь чего? Или кого?

Вопрос Гёде не понравился. Хоть незнакомка и не вызывала страха, доверять ей было опасно. Не об этом ли ей всегда твердила тётя Лейсбет?

— Да брось, — истолковав молчание по-своему, нищенка не спеша побрела вдоль изгороди — в том же направлении, куда шла Гёделе. — Я ведь не душегуб какой-то и не ведьма полночная, что детишек ест живьем, — та, видимо, хотела засмеяться, но только закашлялась в кулак. — Не заразно, не бойся. Всего лишь простуда. Знала б ты, голуба, как по утрам от холода кости ломит — страсть. Да и поговорить особливо не с кем, не смотри, что старая карга раскаркалась. Иногда и вовсе тоска берёт такая, что с отражением в луже вести беседу начинаю. Но это ничего, до тех пор, пока оно не ответит, верно?

Хриплый смех собеседницы показался Гёделе отчего-то ещё более неприятным, чем гнетущая тишина подворотни.

— Наверное, — пожав в ответ плечами, она уже собралась было развернуться, как нищенка остановилась на узком перекрёстке.

— Так куда тебе, голуба? Направо — Гатрихт, налево — Ваасрихт. Ну а прямо — моя вотчина за старыми бараками. Позвала б на огонёк, да ведь откажешься.

Если бы не темнота, их разделявшая, Гёделе могла бы поклясться, что лохмотница ей подмигнула.

— Нет, спасибо, мне сюда, — изобразив подобие вежливой улыбки, девочка свернула налево.

— «Спасибо» в карман не положишь, детонька. А впрочем, шучу я, беги себе. Поздно уже, поздно…

Гёда выдохнула с облегчением, когда голос стих позади. Спешно пробежав половину переулка, она остановилась как вкопанная у десятого дома. До него по чётной стороне тянулась стена с цифрой шесть. Отойдя назад, девочка убедилась в том, что ей не примерещилось. Но ведь такого не могло быть!

Напротив высились дома под номерами семь и девять, словно смеясь над ней и добавляя лишнюю мелочь в копилку отчаяния. Нет, нет и ещё раз нет. Гёделе отказывалась верить в то, что её поход был изначально напрасным. Не могло всё кончиться вот так, не могла судьба лишить её единственного шанса…

Рывком опустившись на корточки, она зажмурилась так крепко, что голова взорвалась острой болью. Не как тогда с Красавчиком Юпом, но достаточной для того, чтобы мир вокруг поблёк на несколько долгих мгновений.

Первым звуком, который она услышала, стал стук капель, что падали с крыши и разбивались о крыльцо. Затем пришёл скрип несмазанных петель, и в последнюю очередь — вой ветра в дымовой трубе. Распахнув глаза, Гёделе увидела, как прямо перед ней призывно хлопала калитка. Узкий каменный фасад, притулившийся меж двух других, был непримечательным настолько, что в темноте его можно было без труда пропустить.

Она слишком устала, чтобы удивляться. Только слабая улыбка промелькнула на губах, когда Гёделе взбежала вверх по ступенькам и трижды постучала дверным кольцом.

Стоя на крыльце, она мысленно считала удары сердца, что отдавались боем в висках. Ну вот сейчас, сейчас раздадутся шаги, и дверь перед ней распахнётся и выпустит полосу жёлтого света в ночную темноту…

Открывать ей не спешили.

Пройдя вдоль стены, девочка попыталась заглянуть в окно, встав на цыпочки и подавшись чуть вперёд.

— Менэйр Ван Адденс? — на сей раз костяшки ударили по ставне. — Ау! Есть кто дома?

Улыбка успела сойти на нет, а в голове уже вовсю роились мысли о том, как она будет выбираться из Юст-Зейна, когда створку вдруг дёрнули изнутри. Та отошла от рамы с душераздирающим визгом, и бледное скуластое лицо, высунувшись наружу, воззрилось на Гёду с едва скрываемым недовольством.

— Милостыню не подаю, ступай мимо.

Хриплый, будто заспанный голос, звучал недружелюбно. Света показавшейся впервые за вечер луны не хватало для того, чтобы рассмотреть хозяина. Гёделе удалось лишь угадать, что мужчина ещё достаточно молод.

— Вы — Рейнарт ван Адденс? — с нажимом спросила она, желая удостовериться, прежде чем перейти к самой сути.

— А хоть бы и так, — отозвался силуэт в окне, — сказал же, благотворительностью не занимаюсь. А если желаешь потолковать о Королях Былого, тебе же хуже.

— Это ещё почему? — опешила Гёда.

— Потому что не дело столь юной мефрау ошиваться в поганых сектах, — окно захлопнулось перед самым носом, ставя точку в коротком разговоре. Однако сама гостья его завершать не спешила, оттого и замолотила кулаком в стекло что было силы.

— Постойте! Не из секты я не из какой! Да послушайте же, вернитесь! Я про лицензию знаю, про практику… потому и пришла, — когда устала рука, девочка отступила на шаг. Шуму она наделала предостаточно. Даже удивительно, как разбуженные соседи ещё не грозили вызвать стражей порядка.

— Я… мне больше не к кому пойти, — обида в голосе прорезалась внезапно, и пальцы снова сжались в кулаки. — Откройте.

Гёделе самой не понравилось, как жалко прозвучал её голос. Будто писк тощего котёнка, которого, не церемонясь, выбросили под дождь. В голове вдруг стало пусто. Она совсем не знала, что ещё могла сказать, чтобы заставить его поверить.

— Я частной практикой не занимаюсь, — буркнул ван Адденс, вновь высовываясь в окно, — уже давно. Не знаю, с какой проблемой ты сюда пришла, но придётся искать другого заклинателя.

— Я не с проблемой, — Гёделе мотнула головой, прижав застывшие руки к груди, — я по Праву.

Она замерла, ожидая ответа. Липкая змейка страха скользнула меж лопаток. Девочка знала, что согласно древней традиции, любой Пробуждённый обладал правом избрать себе наставника. Для этого следовало лишь постучать в его дверь и заявить о своём даре. Так поступали сотни лет назад, когда магия была уделом избранных, а не проклятием, как сейчас. Задолго до университетов и теории шрафта, что объясняла собой всё недоступное.

Туда, где постигали сложную науку взрослые, ей был заказан путь.

— Абсурд какой-то, — после долгого молчания, Рейнарт выдавил принуждённую усмешку. — Ты ведь не хочешь сказать, что пережила Всплеск в свои… сколько тебе там?

— Тринадцать.

— Тринадцать! — от хлопка ладони задрожало тонкое стекло. — Думаешь, я в это поверю? Кто вообще рассказал тебе об этом месте? Ну? Чего молчишь?

Гёда закусила губу. Часто моргая, она старалась смотреть мимо окна — прямо в каменную стену, что отзывалась ледяным спокойствием.

— Это разве важно? Я слышала, вы раньше помогали ДМБ в расследованиях. Слышала, вы были лучшим в своём деле… Наверное, то было раньше.

И кто её потянул за язык? Девочка тут же пожалела о брошенных сгоряча словах, но поворачивать назад было поздно. Об этом красноречиво сказал тон Ван Адденса, когда тот наконец заговорил.

— Верно, то было раньше. А ещё, когда-то давно детям случалось переживать Всплеск. Но не теперь. В наш век даже Право утратило свою силу за ненадобностью. Уходи. Не заставляй повторять снова.

На сей раз слова прозвучали глухо. Он не стал затворять окно — просто растворился во мраке дома, а Гёделе бездумно опустилась на крыльцо. Окликивать его девочка не стала — что толку? Прижав колени к груди, она тихонько раскачивалась, словно маятник, и отражение в глубокой луже качалось вместе с ней.

Удивительно, но ни злости, ни отчаяния она больше не испытывала. Равно как и холода, который вдруг исчез. Прислонившись спиной к шершавым доскам двери, Гёда мысленно считала падавшие с карниза капли. Они были всего лишь формой, что принимала вода, срываясь с края. Огонь, сожравший лицо Красавчика Юпа, был всего лишь формой, которую приняли её страх и злость при Всплеске. Однако сейчас она не чувствовала ничего.

Ничего, что могло бы принять форму, направив поток шрафта в нужное русло.

Закрыв глаза, Гёделе нырнула в пустоту. Мимо неё в одно мгновение пронеслись образы и звуки: от толстого господина с газетой до полоумной нищенки, встреченной в подворотне, — всё, что олицетворяло собой этот день, попросту растворилось, подёрнувшись туманной дымкой. Не было тревог и волнений, как не было домов вокруг и мокрого крыльца. Только пустота — гостеприимная хозяйка, которую хотелось обнять, как верную подругу. И Гёделе потянулась вперёд.

Руки, сцепленные на коленях, разжались, и она упала на спину, оказавшись посреди двери. Распахнувшиеся глаза округлились от удивления. Чувство было поистине странным: одна половина Гёды лежала на полу прихожей, а вторая всё ещё оставалась на крыльце. На краткий миг она ощутила себя кем-то вроде бесстрашной циркачки, которую решительно распиливали прямо на глазах у зрителей. Однако насладиться результатом ей не дали.

Жёсткие ладони впились в подмышки, втащив девочку в дом целиком. А затем разжались, позволив ей приложиться о пол лопатками.

— Глупо, — резко прозвучал в темноте уже знакомый голос. — Запомни раз и навсегда: магия форм одномоментна. Стоит утратить внимание и контроль над объектом, как он вернётся в своё изначальное состояние. Что для тебя означало бы потерю ног, юная мефрау.

Рейнарт зажёг свечу, и Гёделе наконец увидела над собой его высокую сутулую фигуру. Длинная тень метнулась по потолку, скользнув в дверной проём, который уже успел принять свой прежний вид.

— Заползай, — сжав в руке витой подсвечник, хозяин кивнул вглубь дома.

Надо же, сама гостеприимность.

Поднявшись с пола, Гёделе отряхнула подол платья и лишь затем степенно перешагнула порог ближайшей комнаты.

Пусто и неуютно — таким было первое впечатление. Глазницы окон глядели на незваную гостью с толикой осуждения, половица под башмаками натужно скрипнула. Пройдя вперёд, Рейнарт поставил свечу на низенький столик рядом с кушеткой. Задёрнул пыльные шторы, остановился посреди комнаты. От колючего взгляда в упор Гёделе как-то враз съёжилась и, обняв себя за плечи, отступила к стене.

— Ты на часы смотрела? Родители не хватятся?

Девочка в ответ покачала головой.

— Не хватятся или нет родителей? Не заставляй клещами вытаскивать.

— Только тётя. Она знает, — кашлянув в кулак, Гёда зачем-то пояснила, — ну, про Всплеск и остальное.

— Надеюсь, больше никто?

Замешкавшись с ответом, девочка скользнула взглядом по трещинам в паркете. Те напоминали собой причудливую паутину, что тянулась из одного угла комнаты к противоположному, где красовался массивный книжный шкаф. Врала она из рук вон плохо, а потому пришлось, чуть подумав, всё же сознаться:

— Ещё байкеры из «Свинцового братства».

По лицу Рейнарта пробежала тень, однако он промолчал, лишь медленно кивнув — не ей, а собственным мыслям.

Гёделе тем временем осторожно разглядывала будущего наставника — как ей хотелось верить. Тот стоял на паркете босиком, зато подбородок терялся в горле растянутого серого свитера. Светлые, давно не видевшие ножниц волосы падали на лицо, а глубоко посаженные глаза терялись в тенях, рождённых неверным светом огонька.

Один едва заметный жест, и в камине у дальней стены заполыхал огонь. Гёда с завистью вздохнула — ни лишнего времени, ни видимых усилий. Сколько лет должно пройти, прежде чем она так сможет?

— Останешься на ночь, — достав из ящика шкафа одеяло, он бросил его на кушетку. — Всё равно от тебя сейчас толку немного.

Помолчал, смерив девочку долгим взглядом.

— Да и от меня тоже. Не могла найти другого времени для визита?

Не успела она открыть рот, как Рейнарт махнул рукой.

— Не отвечай. Говорить тебе придётся завтра и много. Так что воспользуйся шансом и выспись.

— Спасибо, — не найдя, что ещё сказать, Гёда шагнула к лежанке и тут же отшатнулась. Из-за шкафа мимо неё метнулась белая молния и в несколько быстрых прыжков оказалась в коридоре. Неужели котёнок? Она бросила удивлённый взгляд на хозяина. Не слишком-то он напоминал любителя животных.

— Это Лива. Смышлёная девочка, — слова уже не звучали резко, скорее устало. — Но лучше не трогай, пока не привыкнет. Чужих она не жалует, может и цапнуть.

Взяв со стола подсвечник, он замер на пороге.

— Располагайся, мефрау… как тебя там.

— Гёда, — отозвалась она. — Гёделе де Мас.

Кивнув, он скрылся в глубине дома, и снова воцарилась тишина. Присев на край кушетки, девочка скинула промокший плащ, оставив его на спинке стула. Пламя в камине весело плясало, слизывая кору с поленьев. Тени всё так же метались по стенам, но страшно уже не было. Будто невидимый обруч, до сих пор сдавливавший грудь, вдруг распался на мелкие звенья, что рассыпались у ног. Умом Гёда понимала, что пройдена была лишь первая ступенька и всё самое сложное лежало впереди. Но вот сердечко, улучив минуту между сном и явью, тонко запело, стоило щеке коснуться подушки.

А потом она полетела вниз. На сей раз уже не в пустоту — в мягкие облака сновидений.

ГЛАВА 1 ЭНЕСС

I

За окном моросило. Рабочий день ещё не перевалил за половину, а Энесс уже вовсю клонило в сон. Кружка с утренним кофе давно опустела, а ровные строки, выскакивающие из-под каретки пишущей машины, ничего кроме зевоты в ней не пробуждали. Унылая статья о замене устаревших единиц городского транспорта тянулась, как тянется за ботинком липкая весенняя грязь. Конца ей пока что не предвиделось: впереди ждало увлекательное интервью с клерком компании «КИТ» о будущем пневматического метро.

Потянувшись, Энесс окинула взглядом пустующий стол напротив. Подлец Гвидо снова где-то прохлаждался. Загляни сейчас Кейпер в их каморку — и ей придётся отдуваться за двоих. А уж брать некрологи Гвидо в довесок к своему материалу она точно не собиралась. И без того оставалось двое суток, чтобы сдать в печать готовый номер.

Поднявшись из-за стола, Энесс сделала пару шагов, оказавшись в углу крошечного кабинета. Включила в розетку старенький чайник, и тот спустя минуту ворчливо зашипел, подрагивая носиком. Хрустнув пальцами в ожидании, она перевела взгляд на запотевшее окно, за которым пыхтел сизым дымом грузовик. Соседство со складскими помещениями мало кому здесь было по нраву, но переезд редакции в многоэтажку рядом с Норберт-плаатс всё откладывался, и «Вести Ньив-Дармуна» продолжали ютиться в некогда просторном особняке Ленартсов, что перешёл в муниципальную собственность после смерти последнего владельца. Зданию сравнялось недавно полтора столетия, и выглядело оно соответствующе. Кое-где кусками отваливалась штукатурка, местами прохудилась крыша, а в окна задувало так, что порой приходилось сидеть за машинкой в пальто.

Не то чтобы Энесс любила жаловаться. Скорее уж наоборот. Сгущала краски она лишь для того, чтобы посмеяться над всеми бедами разом. Да и плюсы тоже находились. Недавно вон шеф принёс ей новенький «Триумф» вместо старой неподъёмной канцелярской машины, что весила как целый гроб вместе с покойником. О тугие клавиши она порой сбивала пальцы, когда кожа под ногтями лопалась к концу дня и приходилось заклеивать ранки, дабы не испачкать отпечатанный экземпляр. Благо, те мрачные времена остались позади.

Глядишь, пройдёт ещё пару десятков лет и ей наконец доверят стоящий материал. А быть может, и собственную колонку — помечтать Энесс любила, чего уж греха таить.

Плеснув кипяток в жестяную кружку, она потянулась за сахаром. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Сразу потянуло сквозняком. Энесс набросила на плечи шаль, специально захваченную с собой из дома, и только успела вернуться за стол, как в кабинет влетел Гвидо.

— Несса, беги!

Запыхавшись, он опёрся плечом о косяк. Впалые щёки покраснели, огромные глаза лихорадочно блестели на маленьком ассиметричном лице.

— Что, пожар? — Энесс вскинула глаза, не спеша подув на безвкусное варево, что звалось у них в конторе чаем.

— Хуже! В смысле, лучше, — от переизбытка чувств он махнул рукой за спину, — ДМБ-шники там!

Варево плеснуло через край, и крашеная столешница тут же задымилась. Вскочив, будто ужаленная, журналистка вмиг оказалась у двери.

— К Кейперу пришли?

— Уже уходят. Ещё успеешь догнать, если только… — сброшенная шаль полетела Гвидо в лицо, не дав закончить. Да он, вроде, и не возражал против ударившего в нос аромата фиалок.

Выбежав в коридор, Энесс перегнулась через перила. Фигуру следователя в тёмно-сером костюме она узнала бы из сотни.

— Менэйр Ван дер Гасс, постойте! — невысокие каблуки застучали по витой лестнице, спускавшейся в холл. — Менэйр Ван дер Гасс!

Она замахала рукой, привлекая внимание, когда тот обернулся. Видимо, её полный энтузиазма голос подействовал на Дитриха столь удручающе, что хмурые брови сошлись в почти болезненной гримасе.

— Рад видеть вас неизменно цветущей, Энесс, — волшебник чуть приподнял шляпу в знак элементарной вежливости. Однако иллюзий девушка не строила — не те были меж ними отношения.

— Вы как всегда галантны, Дитрих.

Обмен любезностями был чем-то вроде ритуала, после которого обычно кончалась лесть и начиналась рабочая неприязнь двух людей, что преследовали разные цели.

— У Департамента появились новости? — догнав следователя, она шагала теперь рядом с ним, изо всех сил стараясь не отстать. — Что насчёт дела об исчезнувших принцессах?

— Так вы это называете? — уголок губ, пересечённый шрамом, дрогнул в кривой усмешке.

Останавливаться ради разговора Дитрих явно не собирался, и Нессе пришлось пойти на отчаянные меры. Забежав чуть вперёд, она замерла у резной колонны, фактически преградив путь к парадной двери. Только сейчас, бросив цепкий взгляд снизу вверх, журналистка заметила, каким усталым выглядел Ван дер Гасс. Темневшие под глазами круги и несвежий пиджак красноречиво говорили о том, что предыдущую ночь Дитрих провёл не в постели.

— Давайте обойдёмся без излюбленных штучек, я не в настроении. К тому же, мой напарник уже ждёт в машине, — карие глаза смотрели на Энесс с укором, как смотрят родители на капризных чад, устав втолковывать им прописные истины.

— Я ведь не задержу вас надолго. Всего лишь пара вопросов и…

— Интервью я уже дал менэйру Кейперу. Боюсь, за подробностями вам придётся обратиться к нему.

Последние слова прозвучали подобно вежливой пощечине, и Энесс не сумела сдержаться:

— Раз за разом вы избегаете меня, изобретая всё новые причины. Со стороны похоже, будто я больна проказой или чем похуже. Знаете, Дитрих, я уже начинаю чувствовать себя каким-то изгоем.

— Зря, — он бесцеремонно перебил её во второй раз. — Вам давно пора повзрослеть и открыть глаза. Вы действительно больны, Энесс. Любопытством. Это гораздо хуже проказы, уж поверьте. И отойдите с дороги, пока не простудились.

Сквозь сдержанную отстранённость профессионала пробилось простое человеческое раздражение. Журналистка знала, как легко Ван дер Гасс может выйти из себя — попросту вспыхнуть, как зажжённая спичка. Не нужно было обладать Даром, чтобы почувствовать исходившие от него волны зарождающегося гнева. Будь она мужчиной, наверняка бы уже гуляла по редакции со сломанным носом или фиолетовой скулой. А так — всего лишь задетое самолюбие и ничего более.

Сжав зубы, она несколько долгих мгновений терпела тяжёлый взгляд Дитриха и лишь затем отвела глаза.

— Всего доброго, менэйр Ван дер Гасс.

Отступив в сторону, Энесс ощутила терпкий запах пота и табака, когда волшебник прошёл мимо. Молча и не попрощавшись. Взвизгнула петлями входная дверь, и мартовский сквозняк ворвался в вестибюль, разметав по плечам рыжие кудри. Только плечи вздрогнули под тонкой блузкой.

II

В кабинет Энесс поднялась спустя несколько минут. Каждый шаг по лестнице давался с трудом — всё оттого, что мысли витали слишком далеко. Нет, отнюдь не личные обиды она тешила — хоть и было над чем поразмыслить, — гораздо важнее казалась информация. То, что Дитрих дал Кейперу. И то, что выйдет в воскресном номере под видом сухой обезличенной статьи, которую сама Энесс могла бы превратить в конфетку. Беда была в том, что её намеренно затыкали за пояс, и это злило сильнее всего. К сомнениям и шпилькам в свой адрес она давно привыкла, но намеренное сокрытие правды причиняло почти осязаемую боль.

«Дело об исчезнувших принцессах» казалось нетипичным, странным и оттого столь притягательным. Сам факт, что в местах пропажи двух девушек был обнаружен след шрафта, заставлял кровь Энесс бурлить в предвкушении сенсации. Разумеется, Департамент стремился не допустить паники среди горожан, и это было похвально. Однако для Энесс неведение равнялось медленной смерти, в то время как отговорки Ван дер Гасса указывали на то, что ДМБ многое утаивал. Если бы она только могла раскопать чуть больше сведений…

Толкнув дверь, она застала Гвидо качавшимся на стуле. Отпечатанные листы лежали в аккуратной стопке, шаль живописно стекала со столешницы. Надо же, постарался за время её отсутствия.

Взгляд Энесс упал на оставленную впопыхах кружку. Та была пуста.

— Ты что, выпил мой чай? — под её вопросительным взглядом Гвидо как-то враз съежился.

— Я? — округлив глаза, бедняга огляделся по сторонам, словно ожидая, что вешалка у двери или засохший фикус ему помогут. — А разве он твой был? Я не хотел…

— А ладно, забудь.

Вернувшись на рабочее место, Энесс опустила подбородок на сцепленные пальцы. Если б не «Триумф», занимающий большую часть стола, она и вовсе бы положила голову на руки. Так почему-то лучше думалось.

Статья про новые вагоны благополучно выветрилась из памяти, как только перед носом помахали рыбкой покрупнее. Теперь необходимо было соорудить наживку, а уж потом решать, как поступить с уловом.

— Слу-ушай, — стул Гвидо вмиг замер, перестав скрипеть, — а ведь у Кейпера сегодня собрание, верно?

— Ну да. Теоретически, у нас всех, — тот пожал худыми плечами. — Кроме старины Уве и тебя, не забыла?

— Проклятье! — карандаш, который Энесс машинально вертела в руках, полетел через весь стол.

Очень некстати «летучку» перенесли с привычных двенадцати часов на три, когда она как раз будет умирать от скуки в головном офисе «КИТа». Решение пришло настолько внезапно, что она чуть не поперхнулась втянутым в грудь воздухом.

— Гвидо, нужна твоя помощь! Прямо здесь и сейчас. Некрологи подождут.

— А я их уже…

— Это прекрасно, — в моменты воодушевления Энесс слушала лишь себя одну и предпочитала, чтобы её не прерывали. — Значит, времени у тебя полно. Нужно всего-то выманить менэйра старшего редактора из его берлоги и отвлечь минут на пятнадцать. Справишься?

Энтузиазм в глазах коллеги тут же потух, сменившись кислой миной.

— Только если решу поджечь картины в холле или навернуться с лестницы. Но он и тогда не потратит больше минуты, чтобы вызвать пожарных вместе с бригадой врачей. И полицию заодно — на случай, если выживу.

Гвидо скривился, видимо, представив описанное во всех красках.

— Лучше скажи, что делать собралась.

— Очевидно же: проникнуть в стан врага, — Энесс уже расхаживала по кабинету, через каждые четыре шага упираясь в стену.

— С диверсией?

— Остынь, солдат. С разведкой.

— Всё-таки ДМБ не даёт тебе покоя, — Гвидо хмыкнул. — Только вот в чём смысл? Кейпер уже положил лапу на материал, а значит, нам ничего кроме объедков с королевской трапезы не перепадёт. Я бы на твоём месте смирился и забыл — зачем нервы трепать?

— Ты ведь меня знаешь, Гвидо. Я по-другому не могу, — на сей раз она улыбнулась почти виновато, присев на краешек стола. — Просто скажи, ты со мной или нет?

— При одном условии.

Вот ведь подлец, понял, когда можно безнаказанно торговаться. Но сегодня Энесс готова была простить любую вольность — когда ещё выпадет шанс?

— Не томи уже.

— Сходишь со мной на ужин в «Вояж»? В следующую пятницу, — Гвидо заранее втянул голову в плечи, будто готовясь к оплеухе, но остановиться был уже не в силах. — Там соберутся университетские друзья, восемь лет не виделись. Но ты не волнуйся, будут и подруги. Девушки, в смысле. Не то чтобы я с ними когда-то… ну, ты же меня знаешь.

Зажмурившись, Энесс сосчитала до десяти. Дружеская оплеуха была меньшим, о чём она сейчас мечтала.

III

Секунды тянулись невыносимо долго. Прижавшись лопатками к холодной стене, она ждала обещанного Гвидо «сигнала». То, как именно он выманит Кейпера из кабинета, оставалось на совести сообщника. Свою часть сделки она собиралась выполнить, от него же требовалась изрядная доля смекалки — только и всего.

Вспомнив недавние предложения, Энесс улыбнулась. Лишь бы и впрямь пожар не устроил.

Прислушавшись, она слегка подалась вперёд, моля о том, чтобы кто-нибудь из сотрудников не застал её за углом коридора в нелепой позе. Наконец дверь с шумом хлопнула, послышались негромкие оправдания Гвидо, и тяжёлые шаги редактора.

— Да хрена им лысого, а не аванс! Бездарности доморощенные, нет чтобы делом заняться!.. — уж что Кейпер умел делать превосходно, так это распекать коллег. Как обладатель десятка премий и дюжины наград в сфере публицистики, он считал, что имеет на то полное и безоговорочное право. Ну а «бездарностям» вроде Энесс оставалось кивать и помалкивать.

Осторожно ступая по ковру, она убедилась, что мужчины спустились вниз, и только тогда потянула на себя бронзовую ручку. Звучный голос Кейпера разносился по всему особняку, что отнюдь не добавляло спокойствия.

Святая всех святых встретила её почти стерильной чистотой и приглушённым светом напольной лампы. В последний раз Энесс была здесь прошлой зимой, когда недавняя выпускница высшей школы получила свой первый выговор. Ощущения были не из приятных. Наверное, поэтому просторная комната с дубовым столом и кожаными креслами не вызвала восторга.

Ей хотелось как можно скорее покончить с затеей.

Нет, решений своих Энесс де Ланге не меняла, но, несмотря на всю изворотливость и пробивной характер, обладала особым кодексом чести. Стоило переступить через правила, и настырный червячок сомнений начинал грызть изнутри. Вот и сейчас он вдруг проснулся, разбуженный вторжением в чужую собственность.

Энесс перекладывала папки одну за другой, стремясь отыскать протокол интервью, не потревожив прочие предметы. Перьевые ручки, что готовы были скатиться на пол, или резные рамки с чёрно-белыми фото. Из-за тонкого стекла на неё взирал совсем ещё молодой Кейпер — с взлохмаченными светлыми вихрами и без очков в роговой оправе. Справа от него беззаботно улыбалась красивая брюнетка, что казалась совсем миниатюрной рядом с кавалером. Где бы та сейчас ни была, она, по-видимому, оставалась дорога их крикливому скряге. Будь у Энесс лишнее время, она непременно бы растрогалась. Истории любви всегда находили свой отклик в сердце журналистки — тем более, наполненные драмой.

Отвлёкшись, она едва успела поймать у края статуэтку. Ещё не хватало, чтобы хрупкий фарфор испортил все планы. Перерыв содержимое верхнего ящика, девушка выудила из-под кипы бумаг нужную запись. Неразборчивая вязь заставила Энесс нахмуриться в попытке разобрать слова. Пробежавшись взглядом по листу, она остановилась на третьем вопросе.

Губы тихонько шевелились, пока она продиралась сквозь строки текста и мелкие заметки на полях. Необходимо было запомнить всё в подробностях и прежде остального — имя третьей «принцессы». Катарине Йонссен, двадцать шесть лет. Последний раз замечена на углу Ауд-штрат и набережной Хелскё вечером девятнадцатого марта. Нарисованная явно впопыхах стрелочка указывала куда-то за край разлинованной страницы, но искать продолжение стало некогда. Сквозь приоткрытую дверь донеслись голоса, что приближались со стороны лестницы.

Энесс спешно уложила черновик на место и выскользнула в коридор, притворив за собой дверь. Как раз вовремя, потому что впереди уже показалась массивная фигура редактора. Знать бы, что наплёл ему Гвидо, чтобы завладеть драгоценным вниманием.

— Ланге?

— Да, менэйр Кейпер? — Энесс машинально оправила складки на подоле, приготовившись к самому страшному. Но то ли задумка сработала на ура, то ли кто-то успел отвлечь его на обратном пути, однако выглядел шеф не злее обычного.

— Почему статья ещё не лежит у меня на столе, дожидаясь одобрения?

Энесс расслабилась, позволив себе выдохнуть, но не настолько, чтобы Кейпер заметил перемену.

— Завтра будет в тот же час. А прямо сейчас мне пора бежать на интервью, чтобы успеть на трамвай до центра. Удачного дня, менэйр Кейпер, — изобразив милейшую из своих улыбок, она поспешила проскользнуть мимо опасности и скрыться за дверью родной каморки.

— Ну беги, Несса, беги… — донеслась из-за спины усмешка. По имени он называл её всего два раза: в прошедший день рождения и сегодня.

Впрочем, радоваться было недосуг. Про трамвай, что отходил по расписанию, Энесс сказала правду. Уже сбегая вниз по ступенькам, она на ходу натягивала пальто. Гвидо дожидаться не стала — ничего, поблагодарит позже. Вечером или завтра, смотря как сложатся её приключения в «КИТе».

А пока девушка изо всех сил старалась удержать в голове данные о Катарине Йонссен. Ещё одной «пропаданке», третьей по счету за последние недели. Если удастся выкроить время, Энесс обязательно забежит в архив. Благо, полезные знакомства водились и там. Дожидаться выхода статьи за авторством шефа означало потерю времени, ничего более.

А ещё становилось понятно, почему Департамент магической безопасности дал своё согласие «Вестям». Утаить подобную информацию было невозможно, ведь полиция, в свою очередь, работала не покладая рук. В случаях пропажи людей всегда находились сходящие с ума родственники, супруги и кредиторы, которым подавай одно — ответы. И хоть до сих пор никто не заикался о возможных смертях, оставалась одна мелочь, что не давала Энесс покоя. Намёки. Судя по тону ответов, ДМБ — в лице Ван дер Гасса или вышестоящих чинов — готовился рассчитывать на худшее.

И в эпицентр всего этого она как раз устремлялась по доброй воле. Ну не ирония ли?

Дыхание перехватило, когда стылый мартовский полдень принял её в свои объятия, а в голове сам собою прозвучал недовольный голос Дитриха.

«Вам давно пора повзрослеть, Энесс.»

IV

Сойдя с переполненного трамвая на своей остановке, Энесс с наслаждением втянула колючий воздух. Ветер бросил в лицо мокрую мешанину из снега и дождя, но это было не страшно. После нескольких часов, проведённых в душном офисе, а затем в тесной людской сутолоке, уличная свежесть казалась благословением. И даже облачко пара, сорвавшееся с губ, расплылось в весёлую кляксу.

Поправив сползшую с плеча сумку, девушка зашагала вдоль проспекта Эйкхазена. Мимо проплывали витрины книжных лавок и неоновые вывески ресторанов. Тут и там кричали зазывалы, с широкими улыбками протягивая цветные буклеты прохожим. Ньив-Дармун жил своей неповторимой жизнью. Трамвайный звонок, шум автомобильных двигателей, лившаяся из подземки мелодия бродяг-музыкантов — всё это сплеталось в единую симфонию, в ритмичный стук сердца, которое неизменно билось чаще в вечерний час-пик.

Энесс нравилось представлять город единым организмом. Мощным, стремительным и не лишённым мрачного очарования. Центр его жидким позвоночником пересекала Хелскё, что делила столицу на два берега, впадая в конечном счёте в воды Багрового залива. Тут и там ровными рядами вздымались рёбра многоэтажек. Тяжело дышали дымом заводские трубы в промышленных кварталах. А над всем этим великолепием гордо реял флаг республики. Пять алых звёзд на тёмно-синем фоне — по одной на каждую провинцию. И только жители, бегущие нескончаемым потоком по улицам-артериям, делали его по-настоящему живым.

Целых пять лет минуло с тех пор, как юная провинциалка ступила на вокзальный перрон, покидая поезд из родного Ивенара. А казалось — прошло всего ничего. Маленький городишко, затерянный в горной долине далеко на севере, был её родиной — чем-то вроде колыбели для неразумного ребёнка. Ньив-Дармун, отстроенный заново после окончания войны, стал домом — крепостью, возведённой на века.

И пусть поначалу им с Эрьеном приходилось туго — жить вдвоём на одну стипендию пожелаешь не каждому, — они справились. Всё потому, что де Ланге не сдаются. Так говаривала ещё бабуля Рози, когда из-за гангрены лишилась обеих рук в свои восемьдесят три. В итоге старушка прожила до девяноста — прошлым летом они ездили на похороны, где собралась почти сотня человек. Родня у Энесс всегда была разношёрстной. И настолько многочисленной, что некоторые знакомые приходили в ужас, стоило им рассказать.

Сами де Ланге относились к тому философски — мол, в тесноте да не в обиде. Жили небогато, но дружно: в одной только их семье было пятеро детей. Анника, что была старше сестры на два года, выскочила замуж сразу после школы и уже воспитывала двух сыновей, а Грир и Грета на будущий год обещали стать выпускницами. Должно быть, поэтому мать так легко отпустила в своё время Энесс, что навострила лыжи вслед за братом, — ей и без того оставалось, за кем приглядывать.

Мимо Энесс пробежала стайка ребятишек, что торопились вернуться домой, пока совсем не стемнело. Мартовский вечер хоть и длился дольше зимнего, но всё же был короток для долгих прогулок и парковых бесед. Одна девочка в вязаной шапке и ярком пальто привлекала внимание больше остальных, и Энесс невольно улыбнулась, глядя той вслед.

Совсем недавно она была такой же. Слишком шумная для тихих аудиторий, где все корпели над «нетленками»; слишком яркая в своей пышной юбке и солнечных туфлях, купленных на распродаже. Ей так хотелось поспеть везде и всюду, вот только до столичных модниц Энесс не дотянулась. Разве что заработала нелестные прозвища среди однокурсников и тут же махнула на них рукой. В редакции история отчасти повторилась, но теперь уже вчерашняя студентка знала меру, шокируя коллег своим стилем лишь изредка. Да и Эрьен напоминал ей о том, что зарплата не безразмерна. Из них двоих он всегда был голосом рассудка, в то время как Энесс поддавалась сиюминутным велениям души.

Лабиринт оживлённых улиц остался позади, и она привычно свернула в глухой дворик, доставая из сумки ключи. Нырнув в тёмный подъезд, Энесс на ощупь отыскала перила. Свет лился из окон второго этажа, а значит, местные «шутники» попросту разбили лампочку. Отсчитав про себя нужные ступеньки, она едва вставила ключ в скважину, как дверь отворилась, едва не стукнув её по носу.

В полоске света стоял улыбавшийся Эрьен.

— Тебя будто в детстве не учили, что пугать нехорошо, — беззлобно толкнув его внутрь, Энесс захлопнула створку.

— Ну прости, — обезоруживающая улыбка стала ещё шире, и он помог ей снять пальто, — решил сегодня вернуться пораньше.

— Методический день в библиотеке?

Она иронично вскинула бровь. И сразу же добавила, уже серьёзнее:

— Или с Лаурой поссорились?

— Не угадала оба раза.

Энесс сощурилась, всем видом дав понять, что интриги она не любила. Интриганов — и того меньше. Любимый братец её попросту дразнил, зная, каких усилий ей стоило удержаться от града вопросов.

Однако, сняв сапоги в коридоре, она тут же проскользнула на кухню, оставив его наедине с секретами.

— Ну и что тут у нас? Разваренная лапша? Оригинально, — крышка кастрюли уныло звякнула, и девушка потянулась к холодильнику. В их тесной двушке кухонька, пожалуй, была самой просторной комнатой, но и она с трудом выдерживала нашествие стремительного урагана по имени Энесс.

— Настолько проголодалась, что даже не переоденешься?

Она помотала в ответ головой. Рот был занят солёным крекером — первым, что попалось под руку.

— Не ела с самого утра из-за дурацкого интервью, так что всё остальное подождёт, — оказывается, она и сама не подозревала, насколько пуст желудок, пока запах проклятой лапши не добрался до ноздрей. — Если только у тебя не случилось чего-то из ряда вон.

— Можно сказать и так, — стоявший у порога Эрьен решил вмешаться в столь варварский набег на их небогатые запасы.

— Сядь, — сам разлил чай по чашкам и опустился напротив. Поймав взгляд серых глаз, Энесс молча вскинула брови.

Несмотря на то, что внешне все де Ланге были похожи, отличаясь лишь количеством веснушек, внутри они с братом были всё равно что два берега одной реки. Один ровный и пологий, другой — изломанный обрывами и заросший сорняками в человеческий рост.

— На будущий год я еду в Эринхаст. На стажировку, — так буднично прозвучал его голос, что Энесс не сразу перестала жевать. — Университет выделил два гранта на исследования, ну и…

— А как же Лаура? — вопрос прозвучал неожиданно резко, словно подразумевая под собой невысказанное «а как же я?».

— Она… поймёт. Надеюсь.

— То есть, я первая, с кем ты решил поделиться радостной вестью? — риторический вопрос, заданный непонятно зачем. — Не передумаешь?

Раз уж братец что решил, отговаривать его — гиблая затея. Увлечённый своими магическими штуками, он всё равно не станет слушать. Ну а мнение об Империи и её гражданах у них и прежде разнилось. Эрьен замечал только плюсы, уповая на совместное развитие и «прогресс нового века», в то время как Энесс продолжала мнить имперцев врагами, видя происки шпионов даже там, где их быть не могло. Сама она ни в жизнь бы не отправилась туда добровольно. Оставаться одной на целый год тоже казалось дико. Так ведь и от тоски можно взвыть.

Уставившись в кружку с остывающим чаем, Энесс гоняла ложечку меж пальцев. Как отнестись к нежданной новости, она пока не решила. Слишком многое навалилось враз, и требовалось время, чтобы разложить всё по полочкам.

Видимо, молчала она так долго, что Эрьен не выдержал:

— Ну, так что скажешь?

— Скажу, что мне нужно мнение эксперта, — смена темы показалась наименее болезненным исходом. К тому же, расследование требовало ответов. Удобно, когда под одной крышей с тобой живёт волшебник, пусть и не получивший ещё лицензию.

— Это как-то связано с твоими «принцессами»?

— Не моими, но да, — Энесс поёрзала на стуле, пытаясь облечь вопрос в удобоваримую форму. — Вот скажи, ты бы смог отследить шрафт, как это делают в ДМБ? Эрьен ощутимо напрягся. Хотя чего-то подобного он, похоже, ожидал.

— Теоретически — да. Но это зависит от многих факторов. От силы источника и от «свежести» творимой магии. Остатки шрафта — всё равно что грязь под подошвой ботинка. Сделаешь несколько шагов, и она стирается об асфальт, постепенно сходя на нет. А потом и вовсе высыхает.

— И сколько должно пройти времени? Только по-простому, без заумностей.

— От нескольких часов до недель. Маги в Департаменте — натасканные ищейки, им подобная работа даётся в разы легче. Ну а такому, как я, пришлось бы потрудиться. Теоретически, — повторил он с нажимом. — Потому что практически…

— Тебе нельзя практиковать за стенами аудитории. Я помню.

— Обожаю, когда ты так делаешь.

— Как? Заканчиваю за тебя длинные и скучные фразы? — подмигнув братцу, Энесс составила посуду в мойку. Заниматься хозяйством ей было откровенно лень.

— Знаешь, — протянула она задумчиво, — иногда я и впрямь радуюсь, что Пробуждение обошло меня стороной. А иногда — жалею.

Это было чистой правдой. С одной стороны, любая практикующая женщина лишалась счастья материнства — неудивительно, что многие в сознательном возрасте оставляли Дар, отдавая предпочтение семье. Усидеть на двух стульях было решительно невозможно. С другой — она чувствовала себя идиоткой, когда заходил разговор о потоках шрафта, Вуали и всей этой потусторонней мути. А считать себя глупой Энесс не любила.

— Не надо. Ты бы сейчас прозябала вместе со мной в университетских стенах, сходя с ума от въедливости профессоров. А так — занимаешься любимым делом.

— Если бы. Вместо помощи бедняжке Катарине Йонссен я вношу свою лепту в никому не нужную рекламу. Ну, или антирекламу, когда дело касается заведений общепита «Крошка Хуго». Кто вообще придумал это дурацкое название? Беда в том, что я даже не знаю, с чего начать, чтобы… Эй! Я ему тут душу изливаю, а он встал и ушёл!

Эрьен вернулся спустя минуту, и не с пустыми руками. На стол лёг красочный театральный буклет.

— Начни с этого.

— Зачем он мне? — Энесс потянулась к брошюрке, почуяв аромат типографской краски.

— Мы с Лаурой ходили на премьеру спектакля на прошлой неделе. Просто пролистай до конца.

Пожав плечами, девушка последовала совету. Не то чтобы мелодрама под названием «Король из трущоб» её заинтересовала — на таких представлениях она раньше бывала часто, и в итоге они набили оскомину. Однако с последней странички на неё глядела красавица в пышном платье, стилизованном под прошлый век.

— Катарине Йонссен в роли принцессы Клотильды, — тупо повторила она вслух, прежде чем перевести на брата удивлённый взгляд.

Тишину разорвал донёсшийся из прихожей телефонный треск, и когда Эрьен ушёл отвечать, Энесс будто очнулась.

Всё это слишком походило на жестокую, извращённую шутку, но чью? Ведь первых пропавших нарекли так в прессе лишь потому, что обе девушки вращались в высших кругах, будучи наследницами состоятельных семей. Катарине же была принцессой буквально, пусть и на сцене в течение пары часов.

Взглянув на циферблат, Энесс поднялась из-за стола. Если поторопится, она ещё успеет сделать последнее на сегодня полезное дело.

— Ты куда? — брат зажал трубку рукой, глядя, как она вновь натягивает сапоги.

— Пройдусь. Не волнуйся, буду дома через час.

— Может, пойти с тобой?

— Нет, — она обернулась уже у двери, когда тот её окликнул.

— Несс… ты не обиделась?

— Что? Нет, — рассеянно качнула головой и для пущей уверенности добавила, — правда. Ты очень помог.

— Я про…

— Я знаю, о чём ты. Поговорим об этом позже, ладно? — взяв с полки ключи, она шагнула в темноту лестничной клетки.

Энесс и впрямь не обижалась из-за этого дурацкого гранта и поездки в Эринхаст. Просто кошки скребли на душе — так сразу и не разберёшь, отчего на самом деле.

V

— Эй, подруга! — паренёк в повёрнутой набок восьмиуголке негромко свистнул, привлекая внимание. — Кого потеряла? Может, помочь?

— Было бы неплохо, — отозвалась Энесс, изобразив улыбку.

Последние пять минут она бесцельно топталась на месте, сбивая каблуками ледышки с крыльца. Вечерний спектакль отменили, и сухонькая вахтёрша со всей настойчивостью выставила её из фойе. Уж на что Энесс горазда болтать языком, но здесь даже слова не успела вставить. Идти домой не хотелось. После дневной круговерти мартовский вечер был на удивление спокоен. Дышалось легко и думалось так же — словно всё лишнее выдуло из мыслей.

— Работаешь здесь? — она взглядом указала на вывеску над входом. «Маленстад» был одним из новейших зданий Ньив-Дармуна, построенных уже после войны, и отличался особой вычурностью, изящно совмещая в себе элементы старины и современных технологий. Неудивительно, что жители богатых районов любили проводить здесь время.

— Вроде того.

Достав из-за уха сигарету, паренёк с наслаждением задымил.

— Не против? — Энесс покачала головой. — Я, кстати, Бруно.

— Несса, — сняв перчатку, она пожала протянутую руку. — Закрылись сегодня пораньше?

— Ага. Только детский спектакль днём отыграли. А с другим — беда. Ты ведь не покупала билет заранее? Потому что деньги назад вряд ли получишь, все как с цепи нынче сорвались… — он замолчал, наигранно зайдясь кашлем, и Энесс улыбнулась.

— Сразу видно, на сцену ты не ходок. Я знаю о Катарине, можешь мне рассказать.

Смешливый взгляд тут же сменился подозрительным.

— Прости, подруга, но на частного детектива ты мало похожа. А полицаи здесь каждый дюйм облазили, — бросив в снег окурок, он затоптал его ботинком. — Так откуда ты?

— Есть и третья сторона, — она пожала плечами. — Та, что желает быть в курсе всего, не размениваясь на средства. Так что если ты не против, Бруно, я бы всё же спросила кое о чём.

— А ты настойчивая, да? Предлагаю услугу за услугу, мефрау. Ступай-ка за мной.

Узкая тропка вдоль стены привела их к чёрному входу. Шагая вслед за Бруно по пустым коридорам, Энесс ощущала себя непривычно. «По ту сторону сцены» она ещё не бывала. Подсобные помещения и комнатки с бутафорией напоминали собой полутёмный лабиринт — лишь кое-где мигали тусклые лампочки.

— Боюсь поинтересоваться, что за услуга? — она вскинула бровь, искоса глянув на нового знакомого.

Бруно рассмеялся — живо и заразительно.

— Да расслабься, подруга, ничего непристойного. Не так меня мамаша воспитала, будь её путь наверх долог и славен. Просто нужна помощь с механизмами, а никого не осталось. Мефрау Коммер не в счёт — она наверняка уже нырнула с головой в какое-нибудь бульварное чтиво из тех, что продают за медяки у перехода. Если не знать, сроду не сочтёшь её мечтательной натурой. Кстати, об этом. Неужели надеешься раскопать что-то о пропаже Рине здесь?

— Полезные сведения — это как камешки под ногами: кто-то наступит, а кто-то подберёт, — отозвалась Энесс. — Ты хорошо её знал?

— Лучше не придумаешь! — он фыркнул. — Моё дело, подруга, вертеть лебёдки да глушить свет. Это всё равно что параллельный мир для звёздочек, как она. Я здесь всего-то пару месяцев, так что… Нам сюда.

Завернув в «карман» у сцены, Бруно включил рубильник. Яркий свет ударил по глазам, и Энесс в первый миг зажмурилась. А открыв глаза, тихонько выдохнула:

— Ничего себе…

В пространстве тесного помещения её окружали электролебёдки и приводы, напоминавшие собой части неведомого механического монстра.

— Не обольщайся, подруга, это лишь малая часть моего богатства. Вот этот — для отвода накатных площадок, — положив её руку на один из рычагов, он отошёл в сторону. — Потянешь, когда я скажу, ладно?

— Допустим. Эй, ты куда?

Бруно исчез за дверью, и как ни старалась она заглянуть через плечо, разглядеть что-либо не удавалось.

— Давай! — голос из соседней комнатки раздался резко, и Энесс, упёршись плечом, дёрнула рычаг на себя. Тот с трудом, но поддался. Со стороны сцены раздался механический скрежет, будто сами стены пришли в движение. Вытерев вспотевшую ладошку о подол, она бодро поинтересовалась:

— Ну как?

— Лучше не бывает! — неся инструменты, завёрнутые в ветошь, Бруно показался на пороге. — По всему выходит, ты помогла мне больше, чем я тебе.

— Спорно. Должно же быть что-то: слухи, сплетни, разговоры. Быть может, — Энесс сделала паузу, и нос её, казалось, дёрнулся по-лисьи, — отведёшь меня в гримёрку?

— Зачем? — он искренне удивился. — Там ведь ничего не осталось — полицаи всё выгребли подчистую. Личные вещи, фото, ещё какую-то дрянь по мелочи. Девочки только вздыхали, глядя, как их обитель превращается в жуткий погром.

— Рине дружила с ними? С остальными актрисами?

— Вроде не очень, — Бруно наморщил лоб. — С Глорией, разве что. Но кто их разберёт: сегодня ходят под ручку, завтра готовы друг другу глотки перегрызть из-за роли. Рине всегда завидовали, это правда.

— Знаешь, как я могу найти Глорию?

— Скажу тебе больше, подруга, — жестом фокусника он выудил из нагрудного кармана клочок бумаги. — Можешь переписать, если хочешь.

— Я запомню, — номер был несложный и легко укладывался в памяти. — Спасибо, Бруно.

— Да на здоровье, я не жадный. Тебя проводить?

— Если хочешь. Мне тут недалеко — до угла Ауд-штрат, а там пару кварталов на север. Быть может, по дороге тебя посетят и другие полезные мысли?

— Кто знает. Мамаша всегда твердила, что я смышлёный.

Несколько минут ей пришлось подождать, пока «смышлёный» малый запирал подсобки и тяжёлую стальную дверь заднего выхода. Всё это время Энесс вертела в голове его последнюю фразу. Так всегда бывало с ней, когда хваткое чутьё журналистки упускало что-то из-под носа. Казалось, вот-вот поймаешь идею за хвост, но та лишь коварно ускользала.

…Пока они шли вдоль улицы, изредка встречая припозднившихся прохожих, Бруно продолжал вспоминать забавные байки. Если подумать, он действительно был неплохим, этот худощавый паренёк в серой кепке, в речи которого мелькали нарочито «дворовые» словечки. Похоже, у Энесс был талант заводить знакомых. Даже Эрьен время от времени дивился этой способности.

Эрьен. Ну конечно же! Вот она, ниточка, о которой удалось позабыть.

— Постой, — оборвала она собеседника на полуслове. — А что насчёт семьи?

— Моей? — глаза его округлились совсем по-детски.

— Да нет же, Катарине. Быть может, слышал? О родственниках там…

— Ну да, говорили вроде, — не сразу поняв, что от него требуется, Бруно всё-таки свернул в нужное русло. — Ну, что не местная. Семья где-то в Вёрмине. Или в Дамберге. На юге, в общем — я с географией не в лучших отношениях. В столице только брат, да и то…

— Что? — Энесс навострила уши.

— А шут его знает. Мне в семейные разборки вникать не хотелось, уж прости.

— Да нет, это ты меня, — девушка замолчала, не договорив. И без того стало ясно, за что. Порой она бывала навязчивой, не в силах определить ту грань, которую переступать не стоило.

Дальше, до самого поворота, шли в тишине. Только редкие снежинки опускались на воротник, и хрустела под ногами ледяная корка, что застывала скользкими наростами. Недавно народившийся месяц криво улыбался над плоскими крышами, слишком тусклый для чёрно-сонной вуали, окутавшей город. Напоминавший криптоновую лампочку, что грозила потухнуть.

Точно так же, как Катарине Йонссен смутно напоминала Энесс себя саму. Молодую провинциалку, что отправилась в столицу ради карьеры и признания. И пусть они не были знакомы, девушка чувствовала, что краешком ума начинала понимать пропавшую «принцессу». Только отношения с братом пока стояли под вопросом. Кто знал, что стряслось у Йонссенов, но сама она слишком любила Эрьена, чтобы позволить нечто серьёзнее глупого спора.

Он наверняка волновался прямо сейчас. Сидел на кухне, зарывшись в конспекты, и через каждые пять минут поглядывал на часы.

А Энесс глядела на небо, где тьма наступавших с севера туч перемежалась редкими звёздами. Так случалось всегда. Сегодня ей повезло — настолько, что с трудом верилось в подобную удачу. Завтра — кто знает. Жизнь-шутница не любила постоянств, и если после ровной дороги не встречался обрыв, значит, с мирозданием было что-то неладно.

Главным было вовремя заметить спуск, дабы не полететь в овраг кувырком, ломая кости.

ГЛАВА 2 НИКЛАС

I

Негромко щёлкнул магнитный замок, и дверь аэролифта распахнулась. Нилс посторонился, пропуская ломанувшегося вперёд Тейна, и лишь затем покинул капсулу подъемника. Блестящая белизна холла привычно резанула глаза.

Драхен-хаус слыл красивейшим зданием столицы. Да и всей республики, наверное. Его высоченный шпиль тянулся в небо острой иглой, прихотью владельца служа причальной мачтой для дирижаблей: цельнометаллических гигантов и небольших судёнышек — таких как их «Ласточка». LS-129, рассчитанный на два десятка пассажиров, романтик Тейн называл исключительно по имени и никак иначе. За те два года, что они ютились вдвоём в рубке управления, Нилс привык к подобным чудачествам. А некоторые и вовсе перенял незаметно для себя.

— Уже решил, чем занять выходные? — наплевав на нормы приличия, он расстегнул несколько пуговиц, оттянув колючий воротник кителя. Пальцы машинально прошлись по рваному шраму, что терялся в бороде. Сам он поскорее мечтал оказаться в своей пустой, но такой манящей берлоге на окраине Юст-Зейна. Всё-таки у длительных рейсов были недостатки.

— Сначала отвезу своего старика в госпиталь, я ему обещал. А потом — кто знает. Весеннюю ярмарку ещё не отменяли, — Тейн расплылся в улыбке довольного кота. — Ну а ты? Собираешься наведаться к старине Якобу? Или сразу того, за «мазелями» к мефрау Штукерт?

Никлас громко цокнул языком.

— Ты моих мазелей не трожь, салага. Они, между прочим, прекрасны, как вешний снег под жарким солнцем и всё такое.

Братец-пилот аж присвистнул.

— Вот это поэзией пахнуло! Прямо дышать нечем. Эй! — увернувшись от тычка в плечо, салага проскользнул меж автоматических створок, которые захлопнулись перед самым носом Нилса.

Выругавшись сквозь зубы, он толкнул стеклянную дверь, и та запоздало отошла в сторону. Ветер в знак приветствия бросил за шиворот пригоршню мокрого снега, и пилот поёжился. Дом, милый дом.

Пробежав несколько шагов по скользкой от воды площади, он догнал Тейна. Тот остановился перед массивной тумбой, заклеенной сверху донизу афишами и объявлениями. Взгляд Нилса сразу же упёрся в призывный плакат имперского цирка, что обещал незабываемое магическое шоу, и он презрительно хмыкнул. Если уж тамошние волшебники ищут пристанище в балагане, то мир и впрямь катится в бездну. Хотя от ублюдков из Эринхаста он другого и не ждал.

— Быть может, сходишь? — Тейн кивнул на листовку «Маленстада», изрядно намокшую и выцветшую. — Хотя бы раз?

Голос на сей раз звучал серьёзно. Он не терял надежды урезонить Нилса, но упрямец в очередной раз покачал головой.

— Как знаешь, дружище, — подняв воротник кителя, паренёк отвернулся, вглядываясь в серую пелену улиц.

Они с Тейном были разные. Неунывающий романтик и хлебнувший жизни циник — всё равно что два полюса, которые навряд ли сошлись бы, не будь у них «Ласточки».

Привыкать друг к другу пришлось долго, наступая на горло собственным принципам и попирая старые привычки. В основном, это касалось Нилса, потому что Тейну всё давалось легко. Он даже обижаться дольше трёх минут не умел, не говоря уж о чём-то большем. Вечная улыбка до ушей и душа нараспашку — за таким глаз да глаз, чтобы не натворил чего. Ему ведь, Нилсу, за ним расхлёбывать. Так и начал со временем относиться к младшему пилоту, как к сыну, несмотря на то, что их разделяло всего тринадцать лет.

Отеческая любовь у Нилса выражалась обычно в рукоприкладстве. По его разумению, хорошая затрещина была продуктивней сотни слов. Исключительно в воспитательных целях. А потом уже можно одобрительно хлопнуть по плечу и дать житейский совет. О тех же мазелях, к примеру, с которыми у парня последнее время не клеилось.

— Похоже, мой, — увидев приближавшийся трамвай, Тейн встрепенулся.

— Тогда бывай, салага. Забегай, если что, только не завтра.

— Договорились, — улыбнувшись, он крепко пожал руку Нилса и запрыгнул в трамвай.

Ждать на остановке пришлось недолго. Прохожих — раз, два и обчёлся. Середина рабочего дня и клятая погода мало способствовали прогулкам. Да и подошедший трамвай пятого номера оказался почти пуст.

Чтобы не вызвать чужих возмущений, Нилс пристроился в самом конце вагона. Достал из кармана папиросу и, чиркнув спичкой, задымил в приоткрытое окно. Сквозняк ерошил волосы, и капли влаги застывали на бровях. На душе было спокойно.

Так случалось всегда после рейса. Когда отчёт оставался позади, а долгожданный чек грел душу, покоясь в нагрудном кармане. Уж чем славилась «Аэр-Републик», так это тем, что не задерживала выплату сотрудникам. Покидать офис конторы на двадцатом этаже административного блока Драхен-хауса было неизменно приятно.

В остальном же — приятных вещей в жизни Никласа было немного. Ограничивались они мягкой постелью, кружкой тёмного пива и крепкими бёдрами чернобровой мазели. Ну и партийными собраниями, на которые он попадал раз в месяц. Собрания эти плавно перетекали из дома культуры в ближайший кабак, где изрядно набравшиеся менэйры вовсю поливали помоями нынешнее правительство. Такие консерваторы, как Никлас, могли запросто отвести там душу.

Он стряхнул пепел в щель между замызганными стёклами.

Три вещи Нилс не переваривал в этой жизни: имперцев, лизоблюдов и глупых куриц, что рвались в высшие эшелоны власти. Если разобраться, девочки мефрау Штукерт нравились ему как раз потому, что не брались рассуждать на темы, в которых хрена лысого не смыслили. Просто делали свою работу и брали справедливую плату.

Тейн частенько укорял его, но Никлас не думал оправдываться. Он был твёрдо уверен: стоит одарить женщину властью, и мир полетит в бездонную пропасть. И никак не мог взять в толк, почему салага, дважды обведённый вокруг пальца представительницами коварного пола, продолжает надеяться на взаимное и вечное.

Звонок трамвая весело чиркнул, и вагон замер на конечной остановке.

Юст-Зейн был далеко не лучшим местом: одно- и двухэтажные дома тянулись до самого побережья, жались друг к другу, нахохлившись черепичными крышами, как тощие петухи на жёрдочке. Узкие проулки весной превращались в обширное болото, в котором прохожие могли запросто оставить ботинки. Автомобили здесь не ходили в принципе. Жителям бедных кварталов пришлось бы копить полжизни, чтобы заработать на личный транспорт. Да и мало кто стремился к этой цели.

Простые обыватели лелеяли мечты попроще. Как бы починить покосившийся забор, отправить сына в школу или того хуже — отыскать дешёвое пойло, чтобы прямо с утра заложить за воротник. Встречались, конечно, и порядочные семьи, которым просто не везло.

Проходя мимо семнадцатого дома, Нилс кивнул менэйру Фойвелю, что курил трубку, стоя на крыльце в домашних тапках. Мужик толковый, служил раньше во флоте — ещё зелёным юнцом во время войны, с которой минуло четверть века. Друзьями они не были, но перекинуться парой фраз вполне могли. До тех пор, пока в разговор не встревала его сварливая жёнушка.

Отворив калитку, Никлас поморщился. Каждый раз, глядя на видавшую лучшие времена халупу, он обещал себе починить крышу и заменить трубу. И каждый раз откладывал эту заботу на завтра. А мефрау ван Линден попросту стеснялась ему напомнить.

Сухонькая, но прыткая ещё старушка владела второй половиной дома, который унаследовала в далёких пятидесятых. Уже после смерти мужа и детей она решила передать дальние комнаты в пользование новых хозяев. Так Никлас обрёл соседство пожилой пианистки и дюжины кошек, что вечно путались под ногами.

Осторожно отогнув дощечку под крыльцом, он достал из тайника ключи. Уже предвкушая встречу с умывальником и матрасом, вытряхнул содержимое почтового ящика. Пара газет за прошлую неделю, жёлтые бумаги квитанций… Одна из них выпала из общего вороха, приземлившись в лужу талой воды. Ругнувшись, он поднял её за край. Буквы вмиг расплылись и с трудом ложились в слова, однако заголовок не оставлял сомнений.

Никлас держал в руках повестку.

II

Крыша в полицейском участке протекала давно. Должно быть, с самой зимы, и никто до сих пор не удосужился заделать щели. Пожелтевшая штукатурка крошилась на глазах, в то время как тяжёлые капли продолжали падать с потолка, разбиваясь о зелёный линолеум. Запах сырости беспардонно забивался в ноздри, и Никлас с нетерпением поглядывал на стрелки часов. Телефонный разговор затягивался.

Судя по кислой мине сидящего напротив лейтенанта, ожидание ему тоже было не в радость. На бледном скуластом лице то и дело мелькала тень раздражения. Пальцы пробегались по белёсой чёлке, что скрывала ранние залысины, и тут же принимались за шнур телефона. Молодой ещё, от силы пару месяцев на должности, вот и нервничает.

Скрестив руки на груди, Нилс терпеливо ждал. Наконец, офицер коротко ответил невидимому собеседнику и повесил трубку, склонившись над бланками.

— Значит, Рейс КС-313, Ньив-Дармун — Дамберг, восемнадцатое марта? — Никлас кивнул. — Вернулись в столицу сегодня утром? — ещё одна пометка в протоколе. — Кто может подтвердить ваши слова, менэйр Йонссен?

— Второй пилот, пассажиры… Да кто угодно! Позвоните в головной офис «Аэр-Республик», если не сделали этого до сих пор.

— Непременно, — было заметно, что лейтенант остался недоволен советом. — Полное имя второго пилота? Адрес?

— Мартейн ван Дейк. Фог-штрат, девяносто семь, квартира одиннадцать. Телефона нет.

Видать, придётся полицаям побегать. Сам факт того, что Тейн окажется втянут в это дерьмо, Нилсу не нравился. Паренёк и без того переживал за отца, а случившееся с Рине заденет его глубоко — в этом он не сомневался. Дурак ван Дейк всегда принимал чужие беды близко к сердцу.

— Знаком с пропавшей?

— Встречались пару раз, — привычным жестом огладив бороду, Нилс подобрался на колченогом стуле. — Последний около года назад.

— Ещё до того, как ваши отношения с сестрой окончательно «пустились под откос»? — не глядя на него, белобрысый лепил одну строку за другой, заставляя Нилса чувствовать себя не в своей тарелке. Он ведь едва произнёс две дюжины слов, отчасти повторив сказанное другому офицеру. Тот куда-то умыкнул спустя десять минут, прислав на замену младшего по званию.

— Именно.

— Полагаю, эта фотография была сделана задолго до тех событий?

Пожелтевшая карточка семилетней давности легла на стол перед Нилсом, и тот узнал на ней себя. И счастливо улыбавшуюся малышку Рине. Даже здесь он смотрелся рядом с ней, как балаганный медведь возле невесомой плясуньи. Июнь девяносто второго, первый месяц Йонссенов в столичной круговерти. Слишком много воды утекло с тех пор.

Поймав требовательный взгляд, офицер откинулся на спинку кресла.

— Найдена среди личных вещей пропавшей.

Ну конечно, съёмную квартирку в паре кварталов от «Маленстада» обыскали в первую очередь. Никлас с неохотой выпустил воспоминание из рук, положив фото обратно на столешницу.

— Так какие отношения связывали менэйра ван Дейка и вашу сестру?

Отношения… Если бы.

Нилс почувствовал, как пальцы непроизвольно сжимаются на подлокотнике. Всё, что копилось в душе годами и тщательно скрывалось под навесным замком, готово было вот-вот вырваться наружу, приправленное изрядной долей злости и чувством вины. Если бы он в своё время не пустил дело на самотёк, поддавшись уговорам уязвлённой гордости, то сумел бы вытащить Рине из трясины, в которую она добровольно себя загнала.

А Тейн бы ему в этом помог. Удивительно ли, при виде театральной дивы салага начинал краснеть и нести чепуху, перемежая её глупыми шутками. Так случилось и в последний день Независимости, когда Йонссены сделали провальную попытку шагнуть навстречу друг другу.

Вот уже девять месяцев он не виделся с сестрой — с того памятного дня.

— Ничего выходящего за рамки обычного знакомства, офицер. Катарине попросту вращалась в других кругах.

— И вы этого не одобряли, ведь так?

— Очевидно, так, — Нилс не мог отделаться от ощущения, что вопросы шли дважды по одному сценарию.

— Всё из-за дурного влияния или изначально были другие причины?

— Клятая богема, офицер, — Йонссен пожалел, что не может затянуться прямо здесь и сейчас. — Все они из одного теста слеплены. Толкуют о высоком, а на деле — сущий вертеп. Напиваются в дугу и дышат сизой пылью после очередного аншлага.

— Ваша сестра принимала наркотики? — взгляд лейтенанта тут же оживился.

— Вот уж не знаю. Она мне не докладывала.

Интерес потух, как зажжённая на ветру спичка. Черкнув пару строк на отдельной бумажке, белобрысый выглянул за дверь. Вручил записку посыльному и, стараясь удержать невозмутимую маску, вернулся на место. Однако Нилсу хватило и мгновения, чтобы запустить пальцы в нагрудный карман.

— Что насчёт мужчин? У вашей сестры был… постоянный поклонник?

— Хахали были, — Нилс поскрёб бороду. — Она их как перчатки меняла.

— То есть, имена назвать затрудняетесь?

— Затрудняюсь? — усмешка вышла кривой и какой-то нервной. — Ну, если у вас в протоколе так написано, то, пожалуй, что да… Затрудняюсь.

На несколько секунд в кабинете повисла тишина, если не считать тканья часов и скрипа перьевой ручки.

— Ну а семья? Вы ведь родом из Вёрминсдорфа, верно? — на взгляд из-под раздражавшей чёлки Никлас ответил прямым и тяжёлым.

— Только отец, но вам это известно.

— Как часто ваша сестра виделась с отцом? Она могла, скажем… отправиться домой, чтобы навестить его? Или же с иными целями?

А вот это вряд ли. Не настолько Рине любила их старика, чтобы поступиться ради него карьерой. Какие бы неприятности на неё вдруг не навалились. Ничего кроме прозябания в родной деревушке её не ждало.

— Письма, телеграммы… Боюсь, офицер, этим всё ограничивалось. Рине никогда не была близка с отцом. Даже и не вспомню, когда она навещала его в последний раз.

Или беда в том, что Никлас Старший был слишком холоден с детьми. С годами сын научился закрывать глаза на отсутствие внимания, а вот малышка Рине так и не сумела до конца простить. Ей с детства не хватало материнской опёки и того искреннего чувства, что принято называть любовью в нормальных семьях. Йонссенов оно обошло стороной.

Должно быть, со стороны их семейка выглядела не лучшим образом, но Нилсу было плевать на чужое мнение с высокой башни. Тем более теперь, когда собственные вопросы стояли превыше прочего. Они жалили виски и отдавались тупой болью в затылке — им необходимо было прозвучать вслух, дабы не разорвать череп на осколки.

Слишком неожиданной стала повестка в полицию. Весть о пропаже Рине напомнила собой пропущенный удар под дых, от которого он не успел вовремя заслониться. И потому, поставив наконец свою подпись на бланке протокола, Никлас не спешил покидать кабинет.

— Ваша очередь, офицер. Зацепки, версии, хоть что-то, — подавшись вперёд, он облокотился о край стола. Такой взгляд появлялся всякий раз, когда Нилсу нечего было терять: либо ответы, либо красивый выход из участка в сопровождении — вот и все варианты. — Не поверю, что после трёх похожих случаев у вас ничего нет.

— Мы делаем свою работу, менэйр Йонссен. ДМБ — свою. Думаю, их следователи свяжутся с вами в ближайшее время, но обещать не могу, — решив таки проявить настойчивость, белобрысый замер у недвусмысленно распахнутой двери.

ДМБ, значит. Второй удар пришёлся точно в ухо, оглушив Нилса на минуту. Взгляд упёрся в пожелтевшую стену, и Йонссен с шумом втянул ноздрями воздух. Чем дальше, тем больше сюрпризов его поджидало. Что сумела натворить непутёвая сестрица, сроду не имевшая ничего общего с магией? В какую заварушку влезла на сей раз? И чем это грозило на самом деле — пузыри в голове лопались один за одним, причиняя боль отсутствием ответов.

— Всего доброго, менэйр Йонссен, — голос офицера вернул Нилса к реальности, с её неотъемлемым запахом сырости и минутной стрелкой на циферблате.

— Всего доброго, лейтенант де Лим, — уже покидая комнату, он вспомнил, что видел имя белобрысого на покрытой лаком дощечке. А лучше бы и не вспоминал — ни к чему это.

Миновав коридор и створки дубовых дверей, Никлас оказался на улице, вырвавшись из приземистого здания, словно из капкана. Небо после утреннего дождя посветлело, ударив по глазам непривычной синевой. Курить хотелось страшно.

Пальцы чуть подрагивали, когда он полез в карман за последней папиросой. Зацепились походя за край, едва не оторвав пуговицу, и «гильза» полетела прямиком в лужу.

— Твою мать!..

Размахнувшись, он запустил пустую пачку в мусорный бак. Костяшки чиркнули по выступу кирпичной стены. Боль отрезвила на какое-то время, и Нилс, пересилив досаду, зашагал прочь.

Мимолётная боль не шла и в сравнение с той, что разрасталась внутри — под нагрудным карманом, где покоилась взятая под шумок со стола фотокарточка.

III

Они нашли его в тот же день, стоило Нилсу по старой привычке заглянуть в «подвал» к Якобу.

Сидя за липким от потёков столом, он с отвращением разглядывал кружку. Душное облако сигаретного дыма висело в зале белёсым туманом. Из противоположного угла доносилась скрипучая мелодия электрофона. Пластинку всё время заедало, и весёлая компания напротив взрывалась недовольными возгласами. Тогда бедняжка Лита спешила с кухни, чтобы поправить головку звукоснимателя. Выглядела она в этот день лучше обычного — даже густой слой помады, напоминавший об уличных девицах, не портил милого личика.

— Что-то вы невеселы, менэйр Йонссен, — склонившись над его плечом, она протёрла столик. — Быть может, принести чего-нибудь?..

— Покрепче? — Никлас усмехнулся.

Если бы алкоголь мог помочь, он наверняка напился бы до беспамятства. Чтобы встать на следующее утро с тяжёлой от боли головой и обнаружить, что по пьяни ему приснился дикий сон. Что никакой повестки не было в помине, как и разговора с полицаем.

— Хотя, знаешь что, — после секунды раздумий он протянул официантке мятую купюру достоинством в два дена. — Принеси-ка рюмку горючего, дорогая. Сдачу оставь.

Сверкнув белозубой улыбкой, Лита взяла деньги и, покачивая широкими бёдрами, скрылась за занавеской. Запахи, что доносились с кухни, смешивались с дымом: цыплёнок с овощами и жареный бекон, — любимое блюдо завсегдатаев. Однако Нилсу кусок не лез в горло. Отвращение было настолько острым, что, казалось, текло по жилам вместе с кровью.

От тягучих и безрадостных мыслей его отвлекли шаги, что замерли совсем рядом. Никлас сощурил правый глаз, смерив взглядом двоих господ. Те почти синхронно подняли шляпы.

— Не возражаете? — стоявший слева отодвинул стул и опустился напротив, не став дожидаться разрешения. К нему тут же присоединился второй, деловито бросив пиджак на спинку. О том, кем являлись новые посетители, не догадался бы только тупой. А тупым себя Нилс не считал, несмотря на фермерское прошлое.

Он только и успел, что пожать плечами. В это время как раз подоспела официантка с рюмкой на подносе.

— Спасибо, Лита.

— Всегда пожалуйста, менэйр Йонссен, — поймав заинтересованный взгляд Левого, девица разулыбалась.

— Эвелита, верно? Прекрасное имя, — тот подмигнул ей, не оставшись в долгу. — Принесите, Эвелита, нам с коллегой две чашки чёрного кофе. Одну без сахара. И сливки отдельно, если можно.

— Всё будет в лучшем виде, менэйры, — кокетливо хлопнула она ресницами и исчезла. Две пары глаз оказались прикованы к Нилсу.

Правый потянулся к карману и, выудив сигарету со спичками, неспешно закурил. Левый изящным жестом балаганного фокусника протянул ему корочку.

— Позвольте представиться: Рудольф Моритс, следственный отдел ДМБ, — слова прозвучали так буднично, словно старый друг решил встретиться в забегаловке, поделиться свежей сплетней. Вот только друзьями они не были и вряд ли могли стать.

— А это мой напарник…

— Дитрих ван дер Гасс, — тот, что сидел справа, стряхнул пепел в пустой стакан. Голос его звучал надтреснуто — как будто ржавым гвоздём водили по стеклу.

Информация познавательная, но Нилс мог обойтись и без этого. Клички он запоминал гораздо лучше имён. Когда-то папаша Йонссен разводил на ферме породистых кобелей. Большую часть детства Нилс провёл рядом с псинами, выучив повадки до мелочей, и прямо сейчас сидевшие перед ним ДМБ-шники напомнили ему о прежних временах.

Тот, что слева, был похож на холёного ротвейлера. Чёрные волосы старательно зачёсаны назад, дорогой костюм с иголочки и какой-то поганый парфюм, разлитый в воздухе, от которого у Нилса засвербело в носу. Может, с дамами трюк и проходил, а ему было плевать на аристократические замашки с пожарной башни. Ничего, кроме раздражения, следователь Моритс у него не вызвал.

С Ван дер Гассом дела обстояли иначе. Этот скорее был бульдогом, прошедшим через бойцовую яму. О том говорили многократно ломаный нос и белёсый шрам, пересекавший угол рта. Закатанные до локтей рукава открывали широкие запястья с вязью татуировок, которые навевали мысли о Свинцовом квартале или Мёртвой гавани. Намётанного глаза хватило, чтобы понять: внешняя расслабленность обманчива. Бульдоги преданы хозяевам до тех пор, пока те их кормят. Но стоит только гневу захлестнуть разум, как не пройдёт и секунды, а мощные челюсти уже сомкнутся на вашей глотке. Из всех зверюг эти были самыми опасными — Никлас знал не понаслышке.

— Не возражаете, если перейдём прямо к делу? — на запястье Левого блеснули золотые часы, и Нилс с трудом удержался, чтобы не присвистнуть. Вместо этого лишь сдержанно кивнул. — Лейтенант де Лим передал нам запись вашего разговора.

— И?

— И кое-что любопытное нам удалось из него вынести, — взгляд Моритса потерял дружелюбный оттенок, которым блистал первые пару минут. — Нам необходимы подробности, менэйр Йонссен. Об изначальной причине вашего разрыва с сестрой. Видите ли, вы — важный элемент этой головоломки и ценный источник информации — всё равно что кинематическая цепь для механизма, если вам будет угодно. У вас ведь инженерное образование, я прав?

— Какое это имеет отношение?..

— К Рине? Самое прямое. Я лишь пытаюсь объяснить, что без вас нам будет сложнее продвинуться в расследовании.

Кофейник с чашками опустился на стол, и Моритс одарил Литу очередной улыбкой, померкшей спустя мгновение.

— Если вы, уважаемые, решили, будто я утаил что-то от полиции, то сильно заблуждаетесь. Вместо того чтобы ходить по кругу, вы бы лучше применили свои магические фокусы там, где нужно, — лебезить перед кем-либо Никлас не привык, и потому совет прозвучал излишне резко, когда он подался вперёд.

— Сядь.

До сих пор молча куривший ван дер Гасс сделал пасс рукой, и Нилс почувствовал, как мышцы сковывало онемением. Так обычно случалось после сна в неудобной позе, когда любое движение причиняло боль.

— Какого?.. — вопрос захлебнулся на полуслове, когда он осознал, что воздух не проходит в лёгкие.

— Не усложняй, Ник, — щелчком отбросив окурок, Правый уставился прямо на него. — Просто смотри в глаза, и скоро всё кончится.

«Разбежался, сукин сын!»

Нилс тщетно попытался вдохнуть, разевая рот, как выброшенная на берег рыба. Как назло, соседний столик был пуст, а орава алкашей не замечала ничего дальше собственных рож. Волна отвращения вновь захлестнула с головой — на сей раз он проклинал себя за беспомощность, хуже которой для Йонссена не было ничего. Следом за ней пришли страх и недоумение: не дадут же ему помереть прямо посреди бара? Или дадут? Что для грёбаных колдунов закон, если они пользуются людьми, как вещью?

Вцепившись в край стола, он с трудом поднял голову. Тёмные, как два клятых колодца, глаза ван дер Гасса смотрели спокойно и сосредоточенно. А вот лицо начало расплываться в цветную кляксу, когда густой воздух подёрнулся рябью.

…Он стоит на пороге своей развалины в Юст-Зейне. Мелкий дождь стучит по козырьку, выбивая осеннюю симфонию по черепичной крыше. Чёрный купол зонта скрывает от него Рине: только стройные ноги в кричаще-алых туфлях замирают прямо посреди огромной лужи.

— Тебе не обязательно уходить, ты ведь знаешь.

— Я больше не могу так, Ник. Не могу… здесь, — её голос заглушает раскат грома, и Рине вздрагивает, сжимается, будто становясь ещё меньше.

На ней — голубое ситцевое платье, надетое совсем не по погоде, но Никлас молчит. Ей уже двадцать, а он мало похож на курицу-наседку. Даже ручку чемодана она сжимает решительно: потащит до остановки сама, лишь бы только не просить о помощи. Упёртая, как ослица, и гораздо больше похожая на отца, чем хотела бы.

— Я зайду завтра? Чтобы посмотреть квартиру, — он перекрикивает ветер, и тонкая фигурка замирает у дороги. Дождь становится всё сильнее и хлещет косыми струнами по голым коленям.

— Не надо, Ник. Я справлюсь! — хлопает калитка, и шум дождя становится нестерпимо громким.

…Никлас бьёт, не жалея силы, и мелкий ублюдок отлетает к стене. Левая сторона лица горит болью: от самого подбородка до виска, но этого мало. Рине набрасывается на него с кулаками, и ему приходится отступить, чтобы не покалечить заодно и её.

— Совсем спятил, идиот? — орёт она прямо в лицо. — Ты же мог убить его! Что тогда?!

— Значит, туда говнюку и дорога, — огрызается он, ловя тонкие запястья. — Да успокойся ты, дурная, соседи вызовут полицию.

— Пускай! Пусть заберут тебя подальше. И из квартиры моей, и из жизни! Надоел, ненавижу тебя, слышишь? — он морщится, отступая ещё на шаг назад.

— Протрезвеешь — по-другому запоёшь.

Нилс попросту не знает, куда себя деть: видеть сестру в нынешнем состоянии ему раньше не доводилось. Неудивительно, что первым желанием было отправить на тот свет поганца, который приложил к этому руку.

— Выметайся! — взвизгивает она, рывком распахивая дверь. В покрасневших глазах стоят слёзы, и Нилс как никогда остро чувствует вину.

За то, что отпустил её два года назад.

…Мимо с гиканьем проносится гурьба ребятишек. В соседнем сквере играет музыка — ни много ни мало гимн Республики, заслышав который все начинают шевелить губами. Тейн стоит в очереди за мороженым, а Рине, сидящая на расстоянии вытянутой руки, молчит, будто воды в рот набрала. Только покрытый лаком ноготь ковыряет деревяшку скамьи.

— Ты ему звонила?

Она качает головой. Уже неделя прошла с тех пор, как отца увезли в госпиталь с сердечным приступом. В Вёрминсдорфе у него не осталось никого, кроме соседской девчонки Эфы, что подрабатывала сиделкой в часы, свободные от собственных забот.

— Я лучше напишу. Как только… смогу, — слова выталкивает через силу и не успевает вовремя придумать оправдание. При Тейне она старается вести себя как ни в чём не бывало, но наедине притворяться нет смысла. Та пропасть, что росла между ними на протяжении последних лет, стала слишком глубока, чтобы пытаться её преодолеть.

— То есть никогда? — она смотрит мимо него, поджав губы. — Слушай, он всегда был сукиным сыном, этого не отнять, но без него ты бы здесь не сидела. Удар старик пережил, но в его возрасте можно и от чиха ноги протянуть…

— Хватит.

На сей раз не кричит — скорее, цедит сквозь зубы. А потом вскакивает с лавки, как только возвращается салага.

— Мне пора. Через полчаса начнётся репетиция, не хочу опаздывать.

— Эй, а как же мороженое? — Тейн взмахивает ей вслед рожком, и шоколадный конус шлёпается на асфальт. — У вас, ребят, всё нормально?

— Лучше не бывает. Мороженое оставь себе, — Нилс в свою очередь встаёт со скамьи и закуривает папиросу. Вонючий «Флор», который, сколько он себя помнил, курил Никлас Старший.

Обрывки воспоминаний проносились сплошной полосой — как лента киноплёнки, которую техник поставил на перемотку. Настолько диким казалось то, что с ним происходило, что Нилс позабыл, как дышать — даже когда Правый ослабил хватку. Наконец моргнув, он со свистом втянул воздух и откинулся на спинку стула.

По лицу ван дер Гасса ползли капли пота. На посеревшей коже отчётливо проступили шрамы. Видимо, увлекательное путешествие в прошлое далось ему нелегко. Что Никлас и отметил со слабой тенью злорадства.

— Ничего? — Моритс вскинул бровь. Его напарник мотнул головой и, ослабив галстук, поднялся из-за стола.

— Я на минуту.

— Ну и что за нахрен это было? — проводив взглядом Правого, он наконец выплеснул свой гнев. Не то чтобы это возымело действие, потому что следователь остался бесстрастен.

— Весьма любопытная техника, которой коллега овладел лучше меня, — «признался» он. — Теперь мы уверены в правоте ваших слов и можем двигаться дальше.

— Да неужели? С запасом таких вот «техник» можно было бы давно закрыть дело.

— Не всё так просто, Никлас. Вы судите как человек, не знакомый с принципами магического воздействия…

— Да дерьмо это всё.

— Что, простите?

— Дерь-мо! — по слогам выплюнул он, глядя Левому в глаза. — То, чем вы кормите меня и родню других девчонок. Сначала белобрысый салага в участке, теперь вы двое!.. Пускай я многого не понимаю в клятых фокусах, скажите мне одно слово. Всего одно. Она… может быть жива?

— Разумеется, — не задумавшись ни на миг, ответил Моритс. — Сейчас вы обвините меня в том, что я сказал бы это любому, и будете правы. Но вы кое-чем отличаетесь от прочих, Никлас. Вы не позволяете надежде затмевать здравый смысл. И да, мне жаль это произносить, но ваша сестра может быть жива, пока не найдено доказательство обратного.

В густом воздухе повисла тишина. Пластинка в электрофоне снова замолчала, и даже Лита не спешила её сменить. Видать, надоело бегать туда-сюда, и официантка попросту махнула рукой.

— Магический след, о котором все твердят, — Нилс затянулся очередной папиросой, — что это? Маньяк? Колдун-извращенец? Или всему виной Прорехи, в которые люди проваливаются, как в канализационные люки?

Уголок губ Моритса слегка дёрнулся.

— А вот это вряд ли. Обычно из прорех как раз вываливаются, — поймав озадаченный взгляд, Моритс покачал головой. — Забудьте. Единственное, что имеет значение и в чём я готов вас уверить, — это то, что мы не бездействуем. Департамент делает всё возможное в данной ситуации. И, надеюсь, при содействии полиции, мы сумеем во всём разобраться. Кто — или что — бы ни стояло за исчезновением девушек, этому будет положен конец.

Стоило отдать Левому должное, пел он складно. Но в красивую ложь с трудом верилось. Залпом опрокинув рюмку белой, Нилс поморщился. Пустой желудок отозвался тянущей болью.

— Полагаю, мне остаётся пожелать вам удачи, следователь Моритс?

— Подозреваю в ваших словах иронию, но да, удача лишней не бывает. Мы будем держать вас в курсе. Если я или Дитрих не выйдем на связь в ближайшие три дня, смело звоните по этому номеру, — он протянул жёсткую визитную карту. — Ну, или в случае, если у вас появятся новые сведения.

Повертев картонку в руках, Никлас сунул её в карман — туда, где лежало фото. А затем, проследив за взглядом Левого, повернулся к барной стойке. Там вышедший из уборной ван дер Гасс, судя по всему, встретил старого знакомого.

Малый выглядел не лучшим образом. Даже для местной публики. Одетый в потёртые штаны и кожаную куртку с нашивками, он как-то странно клонился вперёд, будто стремясь укрыться за длинными патлами. Но даже в неверном свете ламп было видно: лицо изуродовано жутким ожогом. Вся правая сторона от шеи до лба напоминала сплошное месиво плоти, стянутое кое-как в незаживающем шраме. Даже губы шевелились с трудом — это стало понятно, когда уродец заговорил, нехотя отвечая на вопрос Правого.

— Юзеф ван де Меер, — Дитрих усмехнулся. Создавалось впечатление, что внезапной встрече он не слишком рад. — Уже-Не-Красавчик Юп. Кто тебя так?

— Шлюха малолетняя, — слова вырывались из горла со свистом. Точно так же он втягивал воздух, делая большие паузы. — Ты бы, шеф, глядел в оба: шляются по улицам самоучки, а ведь по вашему уставу не положено.

Нилс заметил, как обратился в слух Моритс. Лениво потягивая остывший кофе, он будто позабыл о существовании Йонссена и целиком переключился на разговор, стремясь расслышать каждый звук.

— Несовершеннолетняя одарённая, хочешь сказать? — ван дер Гасс хмыкнул и почти не глядя рассчитался с Литой.

— Ну а я о чём толкую! Бестия неуправляемая! Вы бы меры-то приняли, пока она кого-нибудь не пришила в подворотне.

— Сочиняй больше, — впервые надтреснутый голос Правого прозвучал почти весело. — И не забывай о том, что за малолетних идёт нехилая статья.

— Опять решёткой пугаете, да?

— Твои проделки не по моей части, Юп. Но, ты ведь знаешь, я могу шепнуть кому надо.

— Да вы чего, шеф? Я ж ниже воды, тише травы! С тех самых пор, как вышел — вообще ни-ни, — он затряс головой так убедительно, что немытые патлы разметались по плечам, и шрамы стали ещё заметнее.

— Наоборот.

— Чего?

— Да неважно. Передай знакомым с Мёртвой гавани, чтоб проблем не создавали, — слегка понизив голос, ДМБ-шник взглянул исподлобья. — Справишься?

— Ага, — уродец кивнул напоследок и вернулся к барной стойке.

Моритс, поймав взгляд напарника, скомкано попрощался и направился к выходу. Нилс проводил следователей долгим взглядом: на место отвращения пришла какая-то сосущая пустота, которую нечем было заполнить. От очередной рюмки пришлось отказаться, дабы добраться до дома на своих двоих.

Покинув питейную в половине десятого, он даже успел на предпоследний трамвай, уютно мигавший тусклыми лампами. Устроившись на заднем сидении, Никлас провалился в липкую дрёму — до самой конечной, когда назойливый звонок заставил нехотя открыть глаза.

Дорога до дома впотьмах стала настоящим испытанием. Должно быть, он собрал по пути все крепкие словечки, от которых краснеют приличные мазели, пока злой и грязный добрался до калитки. И только тут заметил, что на его половине дома горел свет. Старушке ван Линден, что ли, не спалось? Небось, потеряла одну из своих полосатых любимиц. Или ту, рыжую, самую наглую из всех мурчащих тварей, которая будила Нилса по утрам. Вот уж от кого он бы с радостью избавился.

Ключа под крыльцом не оказалось — только зря руки испачкал. Входная дверь поддалась от лёгкого толчка, и Йонссен почувствовал, как трезвеет. Остатки сонной усталости сняло, как рукой, когда на полу в коридоре он увидел чужие следы. Дверь в спальню была притворена, и узкая полоса света тянулась от порога. По ту сторону не раздавалось ни звука.

Стараясь ступать как можно тише, он подхватил стоявшую в углу кочергу и поудобнее сжал её в ладони. Сердце бухало в груди нечасто, но тяжело, с силой ударяя по рёбрам. Ещё пара медленных шагов, и дверь в комнату распахнулась, врезав ручкой по стене. Большие испуганные глаза тут же вскинулись, и Никлас замер на пороге, опустив своё импровизированное оружие.

Видимо, лимит ругательств на сегодня был исчерпан до дна. Он лишь молча обвёл взглядом комнату. Весь пол был усыпан старыми бумагами: письма, газеты, открытки — целый ящик комода оказался вытряхнут и перевёрнут вверх дном. А посреди бедлама на полу, поджав под себя ноги, сидела рыжая девица.

ГЛАВА 3 ГЁДЕЛЕ

I

Яркое небо плавало в лужах поверх асфальта и разбегалось синей рябью от сапог. Из-под колёс автомобилей летели веером цветные брызги: в них золотилось полуденное солнце, которому хотелось улыбаться, задрав голову высоко-высоко.

И Гёда улыбалась, несмотря на потягу, что студила обветренные губы. Благодаря ей тротуары за ночь подсохли, и уже не приходилось брести по щиколотку в воде, как после затяжного дождя. Теперь прохожие выбирали островки посуше, чтобы не ступать по бордюру подобно цирковым канатоходцам. Ещё немного, и на смену марту придёт теплолюбивый апрель — тогда сердца оттают окончательно.

Она с улыбкой вспомнила, как в детстве, начитавшись страшных сказок, выстроила целую теорию о том, почему зимой все такие угрюмые: целый город пасмурных людей, что глядят мрачнее тучи — на улицах, в кино, на сидениях автобусов. Зима-воровка выстуживала счастье, и сами души покрывались прочной коркой из снега и льда, будто латной бронёй, — всего лишь зеркала, что отражали тени человеческих эмоций. Но потом приходила волшебница-весна, и возвращала всех к теплу и свету. Таковы были грёзы детских историй, в то время как магия реальности оставалась для Гёделе пустым словом. Всё изменилось за прошедшие полгода: она просто обрела другие ценности.

Другие истории, чтобы верить.

Больше всего на свете она жалела о том, что не могла ни с кем поделиться. Почти всё свободное время девочка проводила с Рейнартом, раз за разом придумывая новые отговорки для друзей. При них она не имела права заикнуться о собственном даре, не говоря уж о демонстрации успехов. Как считала Гёделе, это столь же жестоко, как выиграть в лотерею миллион денов и не потратить ни единой монеты.

Но если поразмыслить, открывшийся ей мир, пугающий и завораживающий одновременно, стоил гораздо дороже любых денег. Беда заключалась в том, что Гёда ощущала себя канатом. Узким верёвочным мостиком, натянутым между двух миров, что вынужден разрываться на разные берега и не принадлежать в полной мере ни одному из них.

— О чём задумалась? — Петер буквально достал её за шиворот из холодного омута мыслей.

Так происходило теперь постоянно: рассуждая про себя о новой форме или рисуя перед глазами контуры рун, она будто засыпала, выпадая на несколько минут из разговора. Самое худшее, когда подобное случалось на уроке. Выручало лишь то, что после разговора с тётей Лейсбет учителя списали её состояние на временные проблемы со здоровьем. Похоже, некоторых педагогов переходный возраст учащихся тревожил больше, чем их самих.

— Ммм… о билетах по физике. Ты же знаешь, я не начинала готовиться к экзамену.

Это было правдой. За последние месяцы успеваемость у Гёды закономерно упала ниже плинтуса. Блистала она разве что на истории, да и то редко — когда вспоминала по теме занятия что-нибудь из рассказанного Рейнартом. В учебниках о таком обычно не писали.

— Могу дать конспекты, если хочешь, — он нарочито небрежно пожал плечом, и девочка спрятала улыбку. За время восьмого класса, что носил в их в гимназии статус «порогового», Петер сильно изменился. Вытянулся вверх, посерьёзнел и стал ответственней относиться к учёбе. Вроде как собирался поступать на факультет права после старших классов.

Если так, то они наверняка будут видеться в коридорах Университета, о котором Рейнарт столько рассказывал.

— Было бы здорово. Забегу за ними сегодня вечером, ладно? — девочка и сама не заметила, как быстро они оказались возле дома. Балансируя на нижней ступеньке крыльца, она замерла в ожидании ответа.

Петер с готовностью протянул ей портфель.

— Может, в кино тогда? Во «Вспышке» как раз новый фильм крутят.

— Опять про войну?

— Ну, — он замялся, — и про любовь тоже. Нату понравилось.

Натаниэль был старшим из братьев Симонсов и готовился в начале лета примерить мантию выпускника. В последний год он почти не водился с «мелкими» — не по статусу было. Да и новые увлечения появились: всё свободное время проводил в отцовском гараже, где хранил сокровища — дальномерный фотоаппарат со всей начинкой и запасами плёнки. Вот уж на что Гёда хотела бы посмотреть, да только кто позволит?

— Во сколько начало? — она прикинула, что скажет на это Рейнарт и закусила губу.

— В семь.

— Тогда по рукам, — шлёпнув по подставленной ладошке, она взбежала вверх, на ходу доставая ключи.

— Буду ждать в полседьмого! — уже из-за двери раздался голос Петера, и девочка улыбнулась, скидывая пальто.

Тётя Лейсбет была дома. На кухне что-то стучало, скворчало и невообразимо вкусно пахло. Гёда даже пожалела о том, что стрелки часов приближались к трём: ей ещё нужно добежать до набережной. Рейнарт при дурном настроении превращался в скрягу — возьмёт и заставит повторять седьмой круг форм, на котором она до сих пор спотыкалась.

Девочка поморщилась и, скинув сапоги, заглянула в кухню.

— Пахнет просто потрясающе! Но я опоздаю сегодня на ужин, — она выгнула брови извиняющимися «домиками», — прости, ладно?

— Ну что за вечная спешка? Сядь хоть сейчас поешь.

Даже в домашнем платье и с выбившимися из-под заколки волосами она была красивой — как всегда. Той мягкой, но уверенной красотой, которой не нужны ни дорогие украшения, ни броский макияж: её и без того разглядит каждый, кто не слеп. Гёделе с раннего детства мечтала быть хоть немного похожей на тётю Бет, но пока что их роднил только цвет волос — каштановый, отливающий на солнце осенней рыжиной.

— Я в буфете поела. Мне только переодеться, — юркнув в спальню, она уже стягивала через голову школьное платье. С оглядкой на вечер пришлось надеть тёплые чулки и свитер. Захлопнув дверцу гардероба, она с раздражением выдохнула: из зеркала на Гёделе смотрела жуткая растрёпа.

— Иди сюда.

Тётя Бет подошла с гребнем и, развернув её за плечи, принялась за работу. Пальцы легко скользили по прядям, осторожно расплетая спутанные узелки, и девочка зажмурилась. Наверное, так себя чувствовала довольно трещавшая Лива, сидя у Рейнарта за пазухой в холодные вечера у камина.

Две минуты, и тугая коса легла короной вокруг головы. Поцеловав тётю в щёку, девочка метнулась обратно к двери.

— Неужели обязательно бегом? Он ведь никуда не денется.

Гёделе мотнула головой.

— Нет, я и без того много дел натворила в прошлый раз. Не хочу больше, — зашнуровав размокшие сапоги, она выпрямилась и посмотрела на тётю с внезапной искрой озарения. — Слушай, а что если я позову его к нам?

Почему-то раньше эта простая мысль не приходила ей в голову. Всю долгую зиму она проводила вечера под крышей дома номер восемь в переулке Ваасрихт. С наступлением весны они с Рейнартом стали выбираться на прогулки в те места Ньив-Дармуна, где редко бывали случайные прохожие. Но до сих пор она не догадалась пригласить его в гости.

— В воскресенье, например? Ты могла бы испечь свой любимый вишнёвый пирог. Вернее, мой любимый, — от стыда Гёда зачастила, но поймав ответный взгляд, осеклась. — Что?

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему нет? Он просто… — «совсем один» едва не сорвалось с губ. Если бы Рейнарт мог слышать её сейчас, она бы уже горела, как спичка, от испепеляющего взгляда. — Он так много для меня сделал, а я…

Кастрюля на плите зашипела, звякнула крышка, и тётя Бет крикнула уже с кухни:

— Обсудим это в другой раз, хорошо?

— Хорошо, — почти неслышно ответила Гёда, выходя из дома.

И всё-таки она спросит его сегодня. Обязательно спросит.

Десять минут по проспекту, две — наискосок через парк, и вот уже позади осталась дорога, отделявшая Гёделе от набережной.

У пешеходного моста, опёршись на перила, её ждал Рейнарт.

II

Пологий берег Хелскё тянулся на милю вперёд. Там, за тремя мостами, шумел гудками пароходов столичный порт, но здесь всё было иначе. Тишина, разлитая в весеннем воздухе, нарушалась только хрустом гравия под подошвами сапог.

По искрошившимся ступеням они спустились вниз, к самой воде, пройдя под тёмной громадиной моста. Ветер у реки чувствовался острее — жалил щёки, почти как зимой, и Гёделе ощутила мимолётную радость оттого, что не побрезговала свитером. Нахохлившийся в своём дырявом плаще Рейнарт напоминал сыча, что выбрался из дупла против воли. То есть, ничем не отличался от себя обыкновенного — недовольного всем ворчуна-волшебника, к нелюдимому нраву которого она привыкала без малого полгода.

Подстраивалась под расписанные по минутам «сессии», сносила придирки и терпела жуткие бытовые привычки, которыми он, казалось, решил вывести её из себя, чтобы наглая девчонка сбежала через неделю после знакомства. Впрочем, Гёда разгадала его намерение почти сразу и просто терпела, сжимая зубы, пока в один прекрасный день не решила принять условия негласного соревнования. С тех пор дистанция меж ними сократилась на расстояние вытянутой руки, и ей было позволено оставаться с ночёвкой, когда пожелает.

Она желала всякий раз, когда у тёти Лейсбет была ночная смена на заводе. Удивительно, но, несмотря на тысячу и один недостаток, Рейнарт ей нравился. Он просто был сложным — как твёрдый алмаз с тысячей граней. То вёл себя, как семидесятилетний старик, то увлекался чем-то настолько, что в светло-голубых глазах появлялся тот самый блеск, что роднил восторженных детей и гениальных безумцев. У него не было жизни за пределами практики, да и с частными заказами он больше не работал. Добровольный отшельник, решивший посвятить свою жизнь изучению Вуали и тех, кто приходил с другой стороны.

Гёда понимала, почему он не хотел возиться с несмышлёным ребёнком. Она не только была примитивна в своём незнании, но ещё и мешала его собственным планам и исследованиям, в которые Рейнарт погрузился с головой. Девочке помогло лишь «чудо»: то, что судьба решила жестоко подшутить и наградить её даром в тринадцать лет, в то время как у многих одарённых пороговый возраст переваливал за два, а то и три десятка. Неудивительно, что в Университет принимали лишь тех, кто окончил хотя бы десять классов.

В остальном — правила не слишком отличались. Как не могли великовозрастные студенты творить магию за пределом аудиторий, так и ей запрещалось практиковать изученные формы без пристального надзора. Магия была опасна. Она меняла изнутри, и далеко не в лучшую сторону. Гёделе ещё не осознавала всех последствий в свои годы, но Рейнарт не уставал ей о том напоминать.

Прямо сейчас он шагал чуть впереди, пробираясь под низко склонившимися ветвями ив и шурша прошлогодней листвой. Под деревьями ещё лежал снег, не таявший в уютной тени. Белоснежная Лива, которая не спешила менять зимний мех на бурый, терялась среди белых островков. Гёделе замечала ласку краем глаза, когда та быстрыми прыжками перемахивала через проталины. Во многом нрав свободолюбивого зверька напоминал хозяйский: Лива тоже строила из себя недотрогу и пару раз — прошлой осенью — даже цапнула её за палец, когда девочка хотела погладить необычного питомца. А потом привыкла — как и Рейнарт, смирившийся с тем, что Гёделе никуда не исчезнет.

Прибавив шаг, девочка поравнялась с наставником.

— Зачем именно мы здесь? Не для того ведь, чтоб любоваться красотой пейзажей.

Она сощурилась на солнце, что неторопливо катилось на запад. Прежде Гёда не замечала за Рейнартом особой любви к природе. Тем более что хлюпавшая под ногами грязь и мутные воды Хелскё, которые река несла от самых вершин Ивенара, не добавляли энтузиазма.

— Как твои сны? — внезапно спросил он вместо ответа. Коротко и сосредоточенно, будто от этого зависело что-то в данный момент.

— Снятся.

От растерянности Гёделе не сразу нашла, что ответить, вот и ляпнула очевидность. Она настолько привыкла к повторяющимся сновидениям, что перестала о них говорить. Не то кошмары, не то видения — они появились зимой, когда девочка впервые попыталась постичь суть потока. Шрафта — если по научному, — состоящего из элементарных частиц, «способных к изменению порядка протекания естественных процессов в природе». Заумные слова из книжки, которые она вызубрила наизусть, но суть поняла, лишь сделав невидимое видимым. Подчинив поток осознанно.

Голова после того раза раскалывалась ещё дня три, и занятия пришлось остановить. К тому времени Гёда уже знала, чем может окончиться для волшебника «передозировка». Последствия бывали разными: от сердечного приступа до необратимых изменений мозга и всего организма, — чаще всего недуги копились, как бусины, нанизанные на тонкую нить, пока однажды та не рвалась под тяжестью очередного груза.

Гёделе надеялась никогда не испытать на своём опыте, что случалось потом. Многие бросали обучение на полпути, возвращаясь к привычной жизни, и магия им позволяла. Как не уставал повторять ей Рейнарт: быть волшебником — не просто талант, это профессия, которую каждый выбирает сам. Вот только магия не давала отпусков или больничных и не прощала измен. Те, кто уходил от неё, больше не возвращались.

— Каждую ночь? — Рейнарт подхватил Ливу и привычно опустил за пазуху. Та, видимо, нагулялась в одиночестве и решила вернуться в тепло.

— Почти, — Гёделе наморщила лоб, — только я не всегда помню. Перестала вскакивать среди ночи, а к утру остаётся только след. Осадок. Как знание того, что сон был. И всё.

Рейнарт кивнул.

— Ощущение страха?

— Нет. Скорее… тревоги.

Это было наиболее близким чувством. Мутное, как лужи под ногами, ожидание неизвестности. И досада оттого, что всё повторялось раз за разом.

Гёда бежала вверх по лестнице. По высоким крутым ступеням, которые вились бесконечной спиралью. Она так боялась опоздать, что сердце билось в груди, как безумное. Дыхание сбивалось, и воздух вырывался из лёгких с хрипами. К горлу подкатывал липкий ком тошноты. Она так боялась не успеть, что спотыкалась и падала, разбивая колени до кости. Она не знала, куда бежит. Знала лишь, что вот-вот случится непоправимое. И когда приходило это понимание, лестница обрывалась, позволяя ей упасть во тьму.

— Что ж… Сегодня мы попробуем от этого избавиться.

— Как? — Гёда посмотрела на него с нескрываемым замешательством. И толикой обиды. Если подобное возможно, то почему не сказал раньше?

— Для начала найдём прореху, — он остановился на небольшом клочке голой земли и внимательно взглянул на неё из-под упавшей на глаза светлой пряди. — Вернее, не так. Ты найдёшь прореху.

III

За окном кружились снежинки. Цеплялись за мутное стекло, рисуя на нём причудливые узоры, да так, что Гёделе, прижавшись щекой к раме, не могла разглядеть домов напротив. В камине потрескивал огонь. Не магический — самый обыкновенный, для поддержания которого требовались дрова, а не усилия разума. Лива, пригревшись, свернулась клубком на спинке кресла.

На кухне грохотала посуда. Девочка слышала, как хлопали дверцы буфета и шумела струя воды, бившаяся обо что-то жестяное. Старые часы с маятником показывали без двух минут пять. Не мог же Рейнарт затеять готовку вместо «сессии»?

Само это слово казалось ей неприятным. Отдающим какой-то болезненной стерильностью, будто едкий запах процедурного кабинета в госпитале. Слышишь его — и внутренне подбираешься в ожидании нехорошего, как перед уколом. Гёделе не боялась уколов, она просто воспринимала занятия по-своему, привычно именуя их уроками. Разве что в разы сложнее и без оценок по десятибалльной шкале.

Отвернувшись от окна, она скатилась вниз по спинке, вновь устроившись в глубоком кресле, как подобает. Капли воды, повисшие на кончиках пальцев, не раздумывая вытерла о подол. Потревоженный локтем пухлый том зашуршал страницами и шлёпнулся на пол.

Дремавшая Лива вскинула голову.

— Я так понимаю, уже прочитала вторую часть? — стоявший на пороге Рейнарт наблюдал, как она собирает рассыпавшиеся листы. — Иначе с чего бы тебе разбрасываться фамильными ценностями?

Покрутив в руках пыльную «ценность», Гёделе вернула её на полку и пожала плечами.

— А в чём смысл? Заумные тексты я могу понять — в них профессоры и академики описывают магию как науку, вроде той же физики или химии. Но какой прок от старых сказок? Это ведь… такое вообще детям нельзя читать!

Сказки для того и сочиняют, чтобы учить добру и дарить надежду на счастливый конец, а в историях Рейнарта ничего этого не было. Были жестокие короли и злобные чудища, которые пытались истребить друг друга, а мир меж тем тонул в огне и крови. И Гёделе совершенно не понимала, как эта жуть могла ей помочь продвинуться вперёд.

Скрестив руки на груди, она ждала ответа. Но Рейнарт не спешил. Опустившись на корточки, он подбросил в огонь полено. Часы тикали, а маятник летал; и всё также бились в замёрзшее окно снежинки.

— Сказки — лишь наполовину ложь, — вымолвил он наконец. — Куда как страшнее, если их принимают за непреложную истину. Есть те, кто обожествляет Королей Былого, со слепым фанатизмом стремясь вернуть то, что утеряно.

Гёделе наморщила лоб, припоминая слова, сказанные при первой встрече, когда Рейнарт стремился прогнать с порога незваную гостью.

— Искушённые магией умы всегда тянутся к новым горизонтам. К чему-то новому и неподвластному, но оттого лишь более манящему, — Рейнарт по-прежнему не мигая смотрел в огонь. — Многие из них объединяются ради достижения целей. Кто-то практикует руны, кто-то прибегает к ритуалам, кто-то… пытается прорвать Вуаль.

В комнате на долгий миг повисла тишина, а затем он продолжил, ровно и сухо, как голос на старой грампластинке:

— Это что-то вроде… учений. Каждый открывает свою сторону магии и выбирает отличный от других путь. Но иногда за теми, кто оказывается успешнее, встраивается очередь из последователей. Среди студентов подобное пресекают на корню, но никто не диктует практикам, что им делать после выпуска.

— Это как ёлочные игрушки, — выдохнула Гёделе и тут же испугалась, что произнесла это вслух.

Оторвавшись наконец от созерцания пламени, он смерил её взглядом.

— Поясни.

— Ну, основы магии, состоящие из форм, — это новогодняя ёлка. Её покупает каждый. А потом наряжает, как может. У кого-то стеклянные игрушки, у кого-то гирлянды из картона, а у самых богатых — огоньки.

Метод аналогии, который Рейнарт так любил при объяснении сложных вещей. Ей хватило и пары месяцев, чтобы невольно его перенять, начав мыслить в схожем ключе. И, судя по одобрительному кивку, очередное сравнение вышло сносным.

— А теперь представь, что кто-то несёт ель обратно в лес, чтобы отыскать пень и оживить дерево.

— Это плохо?

— Это глупо и противоестественно.

Рейнарт поднялся с пола, отряхнув брюки.

— Так что до завтра ты читаешь сказки и читаешь вдумчиво, — с нажимом повторил он. — Чтобы наш разговор из монолога превратился в конструктивную дискуссию. А сейчас… подожди минуту.

— Откуда вообще все эти книги? — крикнула она вдогонку, когда тот скрылся за дверью.

— Достались в наследство от деда.

Наставник вернулся, неся в руках глубокую чашку с водой, больше напоминавшую таз, и стараясь не расплескать её на ходу.

— Он что, был собирателем легенд?

— Физиком-теоретиком, на самом деле, — видя её недоумение, он довольно кивнул. — На протяжении долгих лет занимался проблемами механики: всей этой ерундой с сохранением энергии и однородностью времени, но потом… Потом появилась она.

— Он тоже был волшебником? — девочка заёрзала в кресле, почувствовав, что нащупала важную ниточку. О своей родне Рейнарт прежде не упоминал ни разу.

— Он был исследователем. А изучать других гораздо легче, чем себя, — что-то в его лице неуловимо изменилось, и нить оборвалась, не успев натянуться.

Гёделе разочарованно потянула носом. Единственное, что она знала о ван Адденсах на сегодняшний день, это то, что вот уже несколько поколений семья владела домом номер восемь в переулке Ваасрихт. О том, что у Рейнарта не было ни братьев, ни сестёр, она лишь догадывалась. Он не любил распространяться о прошлом, обходясь лишь общими словами, да и то, когда этого требовала тема занятия.

— Ударь, — почти приказал он, вернувшись к тазу с водой, который стоял теперь на низком столике перед Гёделе.

— Зачем?

Вопрос вылетел сам собой, прежде чем девочка прикусила язык. Ей следовало помнить, что глупых заданий не бывает. Бывают глупые вопросы.

— Просто ударь ладонью по воде. Это так сложно?

Насупившись, Гёда закатала рукава. Как бить? Ладонью или ребром? Сильно или чуть-чуть? Почему она вообще об этом думает? Это ведь такая мелочь, зачем усложнять? Проклятье!

Рейнарт смотрел выжидающе. Разозлившись на саму себя, она поспешно шлёпнула выгнутой ладошкой по зеркальной глади. Брызги разлетелись в стороны, и Гёделе отпрянула.

— Фу, ледяная же!

— Смотри на рябь, — тут же скомандовал Рейнарт, оставшись равнодушным к её жалобе, — и говори всё, что видишь.

— Воду, — буркнула она, вытирая щёку, — которая плеснула через край.

— А что теперь?

Прошло несколько мгновений, прежде чем Гёделе смогла с уверенностью произнести:

— Теперь всё стало по-прежнему. Поверхность воды разгладилась. Это снова какая-то хитрая аналогия?

— Это Вуаль, — Рейнарт кивнул, придвинувшись чуть ближе, — та тонкая грань, что отделяет воду от воздуха, которым наполнена эта комната. От всего мира.

— И я только что разорвала Вуаль?

— На краткий миг — да. Иногда магическое воздействие оказывается настолько сильным, что направленный поток шрафта просто вспарывает завесу, как твоя ладонь. И тогда брызги, принадлежащие чужому миру, проникают в нашу реальность.

Гёда знала, о каких «брызгах» шла речь. Гайсты. Злобные духи, приходящие с изнанки, которыми родители пугали непослушных детей. «Чума магического века» — так их называли в громких газетных заголовках, но правда заключалась в том, что неодарённые не знали и малой доли того, что следовало знать. Слухи, сплетни, суеверия — саму магию люди давно подчинили строгим законам и нормам, а вот её извечных спутников всё ещё боялись, ведь в отличие от древних существ из сказок Рейнарта они были настоящими.

— Расскажи о них, — и куда только подевалось недовольство? Гёделе была готова слушать и ловить любое слово — уж Рейнарту известно о гостях с той стороны гораздо больше, нежели другим волшебникам.

— Знаешь, в чём разница между ними и потерянными?

— Душами? — девочка замялась, пытаясь вспомнить рассказы, которые ей доводилось слышать. — Ну… Души были когда-то людьми, пока не умерли.

Ох, ну что за глупости! Не можешь объяснить, не знаешь — не пытайся. Разве не это твердила им мефрау Гайфер на занятиях по мировой истории?

— А гайсты? — светло-голубые глаза Рейнарта заглядывали в самую душу, вонзаясь острыми льдинками и не позволяя отвести взгляд.

— Гайсты приносят лишь беду. Они пытаются завладеть телом…

— Тем, чего у них нет, верно. И управлять человеческим разумом. Контролировать желания и подавлять волю. Изменять реальность в угоду себе. И удаётся им это потому что…

— Они волшебники! — Гёделе моргнула, удивлённая тем, как легко встала на место недостающая деталь мозаики. — Вернее, бывшие волшебники… Мёртвые, в общем.

И сама поёжилась от того, как это прозвучало. Даже сидя в полутёмной гостиной у камина, она почувствовала, как неприятно закололо меж лопаток, будто бесплотные духи прямо сейчас наблюдали за ними сквозь замёрзшее окно.

— Отнеси на кухню, — Рейнарт кивнул на чашку, и, несмотря на то, что в голове роились десятки вопросов, Гёделе послушно поднялась с места.

Осторожно, шаркая по полу ногами в шерстяных носках, она дошла до порога. Боясь впустить в мир ещё больше брызг, обернулась.

— Ты с ними встречался, ведь так?

По напрягшейся вдруг спине поняла — встреча была не из лучших. Да и разве может быть иначе? «Бывают глупые вопросы, Гёда, не забывай об этом».

— В шкаф можешь не убирать. Поставь на стол и возвращайся.

Но она всё-таки убрала — для порядка. Слила оставшуюся воду в старенькую раковину и замерла, глядя на кран. Страшно представить, что будет, если вместо отдельных брызг вдруг хлынет струя. Девочка видела, что бывает, когда кран срывает, и поток хлещет под страшным напором. Весь дом оказывается залитым водой: гниёт дощатый пол, трескается краска и лохмотьями слезают обои, будто змеиная кожа. И тогда всё приходится отстраивать заново.

Тряхнув головой, Гёделе перевела взгляд на окно. Зимний вечер начинался рано, и переулок уже полностью погрузился во тьму.

Впереди ждал ещё час практики: после пережитых головных болей ей необходимо было тщательно рассчитывать время и ни в коем случае не превышать «нормы».

Зато теперь она видела поток, стоило лишь закрыть глаза и настроиться на нужную «частоту». Рейнарту такой фокус удавался мгновенно и с открытыми глазами, но Гёда тешила себя мыслью, что у неё впереди ещё много лет и тысячи попыток для того, чтобы преуспеть.

А ещё он говорил, что для каждого — поток свой. Кто-то видит ежесекундно меняющийся калейдоскоп, напоминающий радугу, другие представляют частицы в виде пылинок, что хаотично пляшут в солнечном свете… У Гёделе всё было иначе. В самый первый раз, после часов упорного глядения в ничто, она наконец различила мотыльков — совсем крошечных, с крылышками не больше кончика иглы. Голубые, синие, цвета чистейшей бирюзы, они порхали вокруг. Всё, что от неё требовалось, — это заставить их двигаться в едином направлении и ритме.

И тогда они начинали прясть свои невидимые нити, перекраивая реальность. Каждая форма была сродни команде, и каждую из них приходилось отрабатывать на протяжении долгого времени. А затем и всей жизни — до старости. Чтобы не забыть.

— Ты там уснула?

Моргнув, она отвела взгляд от заиндевевших стёкол.

— Нет, уже иду! — на губах промелькнула улыбка.

До тех пор, пока она здесь, все страшные истории остаются лишь сказками. Ведь что может случиться с ней, когда Рейнарт рядом?

IV

Идти с закрытыми глазами было жутко неудобно. Пару раз она спотыкалась, оскальзывалась и буквально повисала на Рейнарте, чтобы не упасть. Только рукав его линялого плаща с кожаной заплаткой на локте дарил ей хоть какое-то чувство безопасности.

Рассеянные мотыльки метались в стылом воздухе, и Гёделе стоило больших усилий уследить за ними. Спустя пару минут заныли виски и пересохло во рту, но девочка упорно шагала туда, куда слетались синие частички шрафта — как бабочки в ночи спешили к горящему ночнику.

Под ногами уже не шуршал гравий — только хлюпала весенняя жижа. Видимо, они слишком низко спустились к реке, и Гёделе ощущала, как сырость добирается до пальцев ног. Но отвлекаться на такие мелочи было нельзя: ею уже овладел тот самый азарт, который предзнаменовал что-то новое, доселе не опробованное.

Рейнарт вдруг сбавил шаг, и Гёделе поняла — они уже близко. Над головой раздавался шум, со стороны улицы доносились гудки клаксонов и трамвайные звонки. Пешеходный мост, до которого они добрались, связывал собой Фог-штрат и набережную левого берега, названную в честь генерала ван Хольта, героя войны за независимость. А значит, зашли они довольно далеко.

Перед глазами вдруг встал Петер, замерший у крыльца с портфелем: «Буду ждать в полседьмого!» Ресницы дрогнули, и рой синих мотыльков исчез.

Гёделе остановилась. Под мостом было темно, и громадина его почти физически давила, заставляя свести брови. Или то была досада на саму себя? Из-за того, что потеряла ниточку за миг до успеха.

Перевела взгляд на Рейнарта, но тот лишь пожал плечами и отступил на шаг. Залатанный локоть выскользнул из пальцев, но теперь в его поддержке больше не было необходимости.

— Ищи.

Высунувшаяся из-за пазухи Лива взглянула на неё глазками-бусинками, словно в укоре. Мол, сама виновата, теперь справляйся как можешь.

Глубоко вдохнув, она снова зажмурилась. Мгновения текли медленно, неторопливо, как тёмные воды Хелскё. В ушах зашумело, и под закрытыми веками поплыли багровые пятна. Смешиваясь и перетекая одно в другое, они постепенно уменьшались, превращаясь в искры — уже не безмятежно-голубые, но алые, окрашенные в цвет боли.

Только теперь Гёделе поняла, чем на самом деле Вуаль отличается от поверхности воды. На воде не остаётся следов. Ничто не говорит о том, что минуту назад её потревожили. В то время как на бесплотной завесе остаются грубые рубцы — нечто вроде шрамов, которые бледнеют с годами, но всё же не исчезают насовсем.

Именно такой шрам висел в воздухе прямо перед ней. Стоило сделать несколько шагов, и можно коснуться рукой. Но сделать это девочка не спешила. Сам вид залатанной прорехи вызывал в ней чувство неприятия и неизвестно откуда взявшейся брезгливости. Как чужая кровоточащая рана, на которую даже смотреть без содрогания сложно.

— Они всегда такие…

— Безобразные? — Гёда кивнула. — Бывает хуже. Эта совсем небольшая — такой разрыв может вызвать и один волшебник, не рассчитавший силы.

— Что теперь?

— Теперь вспомни о том, что вся магия приходит с другой стороны. После того как она вернулась к нам полвека назад, некогда прочной завесе всё сложнее сдерживать барьер. Разрывы случаются чаще, потоки шрафта ведут себя нестабильно. Но суть в другом, — он сделал паузу, уверившись, что подопечная помнит прошлые уроки, — всякий раз, когда новый одарённый открывает свою дорогу, она устанавливает с ним связь. Представь невидимую нить, что протягивается между тобой и Источником.

— То есть… То, что мне снится, — это уже не наш мир?

— И да, и нет, — Рейнарт поднял воротник, поморщившись от порыва ветра. — Если я правильно понимаю, ты видишь лестницу между мирами. Лестницу Королей, как её называют…

— В сказках, — едва слышно закончила Гёделе. — У тебя так было?

— Нет. Нить тоже у всякого своя. Кто-то начинает острее чувствовать мир и других людей, кто-то становится проводником для душ, но таких одарённых мало. Большинство не обращают внимания на связь, забывая о существовании Источника, или вовсе обрубают пуповину, отказываясь от дара.

— То есть наверняка ты не знаешь?

— Могу лишь предположить, что при должной концентрации и направленности воли…

— Я смогу ослабить натяжение нити? — предположила она. Этот исход казался единственным возможным, ведь разрывать связь Гёделе не собиралась.

Да и вообще слабо представляла, что от неё потребуется. Только шагнув навстречу шраму, почувствовала, как возвращается липкий отголосок тревоги, что мучил её ночами. Там, во снах, она стояла на пороге неизведанного мира. Тот мир был наполнен магией до краёв: он был её домом, в то время как здесь она пребывала в гостях. И многим, как рассказывал когда-то Рейнарт, это не нравилось.

Мысленно потянувшись к прорехе, Гёделе едва удержалась, чтобы не отпрянуть. По ощущениям — всё равно что ковырять спёкшуюся корку, пытаясь добраться до не зажившей раны. Но хуже прочего было то, что мимолётная тревога схлынула, и теперь внутри было пусто. Совсем ничего. Ни эха, ни отзвука. Прореха молчала.

— Рейнарт? — негромко позвала она, но ответом стала тишина.

Гёда распахнула глаза и в недоумении уставилась вперёд — туда, где наставник продирался сквозь колючие кусты, зайдя почти по колено в тёмную воду. Бросившись следом, она окликнула его снова.

Шрам прорехи поблёк и растворился в надвигавшихся сумерках.

— Стой там! — Рейнарт резко обернулся, сделав недвусмысленный знак ладонью. — Стой на месте и не подходи ближе.

— Там что-то есть? — девочка вытянула шею, пытаясь разглядеть, что именно волшебник сумел отыскать в подёрнутой тиной заводи.

Ей даже представлять не хотелось, какова на ощупь ледяная мартовская вода. Нервно переступая с ноги на ногу, она наблюдала, как Рейнарт тащил запутавшийся среди корней мешок. Подводный клад он, что ли, откопал, пока она на прореху любовалась?

Любопытство взяло верх, и девочка подошла ближе, стремясь разглядеть, что скрывалось за прелой ветошью. А в следующий миг она уже пятилась назад, зажимая рот ладонью. Где-то над головой, на пешеходном мосту, раздался женский крик.

ГЛАВА 4 ДИТРИХ

I

«Каролина Вебер».

Глядя на вписанное от руки имя среди строк печатного текста, Дитрих чувствовал, как потолок осязаемо давит, и виски сжимает ноющей тяжестью. Не думал он, что тело первой жертвы будет найдено вот так. Да и вообще, берясь за это дело, рассчитывал, что спустя пару дней невредимая девчонка окажется в объятиях любящей семьи. Однако с каждой новой «принцессой», исчезнувшей на улицах Ньив-Дармуна, надежда становилась призрачнее, пока, наконец, эти вечером не была разбита вдребезги.

«Принцесса…» Дитрих усмехнулся. Слышала бы его сейчас Энесс.

Буквы, выведенные синими чернилами, различались по величине и залезали на следующую строку нервным «хвостом», который оставила дрогнувшая рука. Усталость накатила как-то враз, и Дитрих откинулся на спинку кресла.

За окном тоскливо завывал ветер. В щели окна задувал сквозняк, и лампа под потолком не спеша раскачивалась, мигая с равными промежутками.

Он мог позволить себе пять минут. Бесконечно долгих и всё же мимолётных, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. А затем… затем следователя ван дер Гасса ждёт очередная бессонная ночь.

Поднявшись из-за письменного стола, он положил перо на стопку бумаг. Медленно перелистал страницы в папке дела. Неосознанным движением потянулся за сигаретой и тихо выругался. Шлотман не терпела табачного дыма в собственном офисе.

Старая ведьма не терпела множество вещей, среди которых были взяточники, пустомели и Дитрих ван дер Гасс. Неудивительно, что на общих собраниях штаба он старался быть тише воды и ниже травы, а с отчётами к Старухе обычно отправлялся Рудо. Уж тот боготворил наставницу со времён Университета, где она преподавала на полставки одновременно со службой в Департаменте. Это потом мефрау Шлотман взлетела по карьерной лестнице, став новой главой ДМБ. К счастью, тех времён Дитрих, пришедший в альма матер позже напарника, уже не застал.

Оживлённый в дневные часы коридор встретил его приглушённым светом. Некоторые двери уже заперты, включая отделы материального обеспечения и лицензирования. Завидовать было не в правилах Дитриха, но всё же клеркам жилось вольготно по сравнению с криминалистами и агентами противодействия, которые вмешивались лишь в самых крайних случаях — когда Вуаль подвергалась необратимым изменениям или не лицензированному волшебнику удавалось вызвать Парадокс. На практике подобное случалось редко.

В офисе Шлотман горел свет, падая ярко-жёлтыми полосками из-под тонких перекладин жалюзи. Старый шрам на затылке заныл при одной только мысли о каменном лице Старухи, которое ему придётся лицезреть спустя мгновение. Но даже несмотря на это, Дитрих вошёл в кабинет по-хозяйски, без стука. Прошло то время, когда он показывал страх в открытую, пусть даже старая бестия была во сто крат хуже, чем те, с кем ему приходилось иметь дело прежде.

Долговязый Филипп — секретарь Её Превосходительства — сидел на привычном месте в углу, строча что-то на печатной машинке с бешеной скоростью. В узкой жилетке и очках-половинках он напоминал Дитриху диковинное насекомое навроде богомола, однако при всей дотошности был малым неплохим. Не болтал почём зря. Должно быть, за этот талант Старуха его и заграбастала костлявыми пальцами.

— Опоздал, — бросив взгляд поверх узких стёкол, тут же ответил Фил на ещё не заданный вопрос. — Мефрау Шлотман отбыла пятнадцать минут назад на встречу в Министерстве.

Та малая часть Дитриха, что ещё была в состоянии радоваться, вздохнула с облегчением. До завтра всё может измениться и не факт, что отчёт останется прежним. Однако он свою обязанность выполнит и информацию в руки начальства передаст.

— Тогда оставлю у тебя это. Думаю, разберёшься, что нужно делать.

Папка шлёпнулась на гладко отполированный стол, потревожив бумаги, и Филипп поморщился:

— Подвижки в деле?

— Не те, на которые мы рассчитывали, — Дитрих остановился у двери. — У нас первый труп, Фил. И прямо сейчас я отправляюсь на допрос. Бесполезный, в общем-то, но соблюсти формальности мы с Рудо обязаны.

— Что ж… Это весьма удручающе, — имевший тягу к пафосному слогу секретарь огорчился почти искренне. — Родственникам уже сообщили?

— С ними разбирается полиция.

Разделение обязанностей — так это у них называлось. Полицаям доставалась лёгкая часть работы, с которой они справлялись без участия волшебников. Кто-то был доволен положением вещей, другие — до сих пор оставались сторонниками сегрегации и непринятия магии. И это несмотря на то, что минули годы с последних митингов и локальных революций, а большинство научилось принимать таких, как Дитрих, и работать с ними рука об руку.

Взять хотя бы Филиппа. Отсутствие дара отнюдь не мешало ему исполнять обязанности. И таких служащих в Департаменте магической безопасности больше половины. Финансовые и административные работники, клерки и диспетчеры — все вместе составляли единый механизм, заставляя шестерёнки госаппарата вращаться исправно изо дня в день. Для того, чтобы граждане столицы могли спать спокойно и не опасаться за свои жизни.

Покинув кабинет, Дитрих оттянул ворот рубашки, ослабив галстук.

Прямо сейчас шестерни скрежетали, угрожая в любой момент замереть и вызвать панику, которая захлестнёт город, если не задавить её в зародыше. А значит, проблема заключалась в них. Именно они делали что-то неправильно, не справлялись с задачей. Не видели то, что должны были.

Дитрих дал бы руку на отсечение, если бы это позволило ему прозреть. Если бы после этого всё осталось позади.

Меж тем, позади остались лишь уютные офисы. Коридор, по которому он шагал, уже не навевал благих мыслей. Допросы здесь проводили иначе и в совершенно другой обстановке, нежели в полицейских участках, и была она неприятной по-своему.

В их «квадратной комнате», погружённой в полумрак, уже находились Рудо со стажёром — недавним выпускником, чьего имени он до сих пор не запомнил: простого «Эй, ты!» бывало достаточно, чтобы привлечь его внимание.

Вот и сейчас, отправив парня с каким-то поручением, Рудо повернулся к нему. Угол рта привычно дрогнул.

— Думал начинать без тебя. Наши свидетели заждались — думаю, девочке пора быть дома в такой час. К тому же, держать их дольше положенного не в наших интересах.

Остановившись у зеркала Гайзеля — одностороннего стекла с тончайшим алюминиевым напылением, — он скрестил на груди руки. Комната допросов была ярко освещена, благодаря чему создавался непроницаемый эффект. Посреди неё сидели двое. Рейнарт ван Адденс и Гёделе де Мас.

На скулах Дитриха заиграли желваки.

— Не хочешь повидаться с давним другом? — насмешку в голосе Моритса он проглотил молча.

— Нет, — качнул он головой. — Мы с ним не друзья. Да и вряд ли когда-то были.

С Рейнартом они не виделись восемь лет — с тех пор, как жизнь младшего следователя ван дер Гасса полетела под откос. И пусть до того они неплохо работали в паре, где ван Адденс выступал консультантом, вспоминать о прошлых временах до сих пор было горько.

— Будет лучше, если пойдёшь ты, — не глядя на Рудо, он продолжал рассматривать девочку сквозь затенённое стекло.

Бледная, растрёпанная, сидит на высоком стуле, словно тощая птаха на жёрдочке. Но при этом молчит — лишь зубы стискивает. Держится и впрямь хорошо, учитывая то, что ей пришлось сегодня увидеть.

Кулаки непроизвольно сжались, и Дитрих поймал себя на мысли, что настало время пересечь черту. Ту самую, которую он давал обещание никогда не переходить.

— Представляю, как ван Адденс мне обрадуется, — несмотря на благодушный тон, лицо Рудо в полумраке приняло почти зловещие черты. Об их соперничестве в Университете Дитрих был наслышан, хоть и не вдавался в подробности.

Оба были одарёнными волшебниками и оба желали добиться большего, произведя впечатление на наставницу Шлотман. Вот только после выпуска пошли разными путями — и, должно быть, к лучшему.

— Переживёт.

О чувствах Рейнарта Дитрих заботился в последнюю очередь — как раз потому, что хорошо его знал. Другое дело — девочка.

— Что будем делать с ней? — проследив за взглядом напарника, Моритс посерьёзнел. — Не зарегистрирована, не включена в базу и едва обучена простейшим формам… Но провалиться мне на месте! Если бы не видел своими глазами, не поверил бы, что и это возможно в тринадцать лет!

— Она… не такая, как все, — Дитрих наконец позволил себе высказать мысли вслух. — И, разумеется, мы занесём её в реестр, когда всё закончится.

— А до тех пор? Предлагаешь оставить её без присмотра?

— Предлагаешь поместить её под колпак и проводить эксперименты? — скривился Дитрих.

— Всё лучше, чем оставить под началом ван Адденса. Если слух об одарённом ребёнке дойдёт до Шлотман раньше чем…

— Я с этим разберусь. Оформи их, как полагается. И запиши разговор.

— Не останешься послушать? — вопрос Моритса настиг его уже в дверях, и Дитрих не нашёл ничего лучше как ответить:

— Мне ещё нужно успеть кое-куда сегодня. И чем скорее, тем будет лучше, — «для всех» добавил он уже мысленно.

Напарник кивнул после недолгой паузы и поднял шляпу в знак прощания.

— Удачи, Дит.

— И тебе, Рудо.

Пальто, сдёрнутое с вешалки в гардеробе, он накинул, уже сбегая по ступеням. Двухэтажное здание из красного кирпича, возведённое в начале столетия, осталось за спиной. Притормозив такси, он назвал адрес, не замешкавшись ни на миг. Так легко, словно последних восьми лет не было вовсе.

И пока чёрный жук-автомобиль полз по улицам под косыми струями дождя, Дитрих перебирал в голове всё, что мог бы сказать. Что хотел сказать. И все эти годы ненавидел себя за слабость. Единственную, которая отравляла ему жизнь изо дня в день.

Минуты пронеслись блеском сырого асфальта, и вот уже машина остановилась у знакомого крыльца. Ступеньки Дитрих преодолел одним махом и, дёрнув на себя подъездную дверь, оказался перед квартирой номер три. Три громких удара костяшек и сердца, а затем тишина.

Пока не послышался звон цепочки, и в проёме не показалась женская фигура.

Конечно, она ожидала увидеть Гёду. Мимолётная улыбка слетела с губ, как только хозяйка узнала незваного гостя.

— Здравствуй, Бет, — он опёрся рукой о дверной косяк, не решаясь посмотреть ей в глаза. — Можно мне войти?

II

На плите протяжно засвистел чайник.

Плеснув кипяток, Лейсбет протянула ему крутобокую чашку из жженого стекла. Его чашку.

За последние годы здесь изменилось немногое. Разве что новые занавески появились на окнах да кружевные салфетки на столе. Сама вышила? Или Гёду научила? Одного Дитрих не мог сегодня не заметить: подросшая девочка сильно походила на ту, что заменила ей мать.

Именно о племяннице Бет спросила в первую очередь, едва пустила его за порог.

— Что с ней? — от промелькнувшего на миг испуга в синих глазах Дитрих почувствовал себя подлецом. Сделав два шага назад, она обняла себя за плечи — то ли от ворвавшегося в квартиру сквозняка, то ли стремясь заранее защититься от дурных вестей.

— С Гёдой всё в порядке, — сняв шляпу, он оставил её на крюке у зеркала. — С ней и Ван Адденсом. Она сейчас в здании Департамента. Через час будет дома.

От страха вмиг осталось лишь непонимание. Тревога при слове «Департамент» и… укор. Наверное, оттого что он замолчал, а у неё было слишком много вопросов, чтобы задать их все разом.

— Это… сложно, Бет. Нужно время, чтобы объяснить, — и Дитрих понимал, что как раз во времени он стеснён. Моритс и правда привезёт девочку домой через час. А встречаться с Гёделе после всего, что та пережила, он не собирался. Для этого ещё настанет день. Однажды.

Горячий бок кружки приятно согревал пальцы. Сидеть было неудобно, потому что Лейсбет так и не опустилась на стул. Прижавшись плечом к кухонному шкафу, она почти не шевелилась — лишь выжидающе глядела на Дитриха. Прямо, как и всегда — глаза в глаза, ничуть не уступая в навыке иным мужчинам.

Совсем некстати вдруг вспомнился вечер, когда в этой самой кухне они праздновали годовщину свадьбы. Без гостей и посторонних — вдвоём. Пили вино из кружек, потому что не нашли бокалов, и Лейсбет тихо смеялась, ловя его взгляд и обнимая за шею. Секундное воспоминание — как неуловимый призрак, что истончается и ускользает сквозь пальцы. Дитрих знал наверняка, что потерянного уже не вернуть. Но он мог хотя бы сделать попытку — дать Лейсбет ту правду, в которой она отчаянно нуждалась.

— Сядь, — попросил он, — пожалуйста.

Машинально перебирая пальцами складки полотенца, висевшего на плече, она опустилась напротив. И он, время от времени, поглядывая на часы, рассказал ей всё.

Всё, что мог рассказать.

О пропавших девушках — о которых, как выяснилось, Бет, не читавшая газет, слышала краем уха от рабочих, — о следах шрафта и опасениях Департамента. И о первой жертве, что была найдена этим вечером в прибрежных водах Хелскё. Стоило ей услышать о том, чему Гёделе стала свидельницей, Бет побелела, словно полотно, но перебивать не стала, позволив ему закончить рассказ.

— Что вы намерены делать? — по тону Дитрих понял, что подробности дела её интересуют мало. Она спрашивала о Гёделе и только о ней.

Поставив на стол пустую чашку, он откинулся на спинку стула. Она безошибочно распознавала в нём признаки нервозности — особого склада поведения, как Лейсбет любила повторять в хорошем расположении духа, — и потому Дитрих разжал на коленях кулаки, бросив на неё прямой взгляд.

— Почему ты предпочла его, Бет?

Хриплый голос прозвучал по-особому надтреснуто. Не лучший способ поддержать разговор, отвечая вопросом не вопрос, но ему необходимо было знать. Почему Рейнарт? Почему не он?

— Всё просто, — сложив перед собой руки, она пожала плечами. — Я посчитала, что он станет лучшим наставником для Гёды, и не ошиблась. Рей, конечно, далёк от идеала, но выбор невелик. Он, по крайней мере, находит для неё время.

На широких скулах Дитриха заиграли желваки.

— Время, значит? Если бы ты дала мне шанс…

— Нет. Ты обещал не возвращаться к этой теме.

— Это было до Всплеска! Ты, как никто, понимаешь, что ей нужна защита, которую не в силах дать Ван Адденс.

— Вы с ним друг друга стоите, — глухо звякнула посуда, и Бет поднялась с места. Всё так же холодна снаружи — только крылья носа трепещут в раздражении. — Мне кажется, тебе пора.

— Бет, выслушай меня, — уже стоя в дверях кухни, он по-прежнему надеялся до неё достучаться. — То, что в прошлом, останется в прошлом. Я не стану ничего просить или требовать. Но Гёда должна…

— Нет, — новый отказ прозвучал жестче. — Ты ей не родня. И заруби себе на носу: что бы ни случилось, она не должна узнать правды о родителях. Ни от тебя, ни от Рейнарта, ни от кого-либо ещё. И именно поэтому я запрещаю тебе с ней видеться. Предыдущие восемь лет у тебя это хорошо получалось.

Всё равно что пощёчина наотмашь.

Дитрих почувствовал, как усталость предыдущих дней и ночей, проведённых без сна, навалилась разом на плечи. Да так, что без боли не вздохнуть.

— Будь по-твоему, Бет, — отозвался он, снимая пальто с вешалки в прихожей. У него не осталось в запасе веских доводов. Да и желания — тоже. — За печать не переживай. Гёда будет занесена в реестр. Ситуацию со Всплеском я улажу. Если возникнет непредвиденное — пришлю напарника.

Она молча кивнула, стоя на расстоянии вытянутой руки. Так близко и в то же время будто за сотню миль.

— Спокойной ночи, — не оглядываясь, Дитрих вышел на лестничную клетку и сбежал по ступенькам.

Зарядивший не на шутку дождь тут же застучал по шляпе. Будучи не в силах зажечь сигарету, он поглубже засунул руки в карманы и завернул за угол дома. Сам себе Дитрих напоминал дворнягу, которую хозяйка выгнала из дома под холодную морось: одинокую, облезлую и промокшую до нитки. И всё же преданную до последнего вздоха.

Потому что псы не винят хозяев за собственные промахи.

III

Свернув в переулок Мортен-Грэнд, Дитрих понял, что он не один. Кто-то неотступной тенью шагал позади.

Ему не нужно было прибегать к магии — достаточно простого животного инстинкта, возведённого в абсолют. Это умение скрытого хищника чуять добычу не раз спасало ему жизнь в те далёкие годы, когда дар ещё не пробудился. И полутора десятилетий было недостаточно, чтобы вытравить его подчистую. А значит, пора сменить роль несведущей жертвы на более привычную.

Скользнув за угол кирпичного дома, Дитрих ускорил шаг и устремился в ближайшую подворотню. Неслышно затворилась чугунная калитка небольшого дворика, и он замер под лестницей в тени, отбрасываемой фронтоном здания. Мысленно потянулся к шагающему впереди преследователю. То, что их двое, стало понятно, как только он слился с мерцающим в темноте Потоком и настроился на воспоминания, как проделывал это с Никласом Йонссеном не далее как день назад.

То, что он увидел в отрывочных картинках, Дитриху не понравилось. С определённой частью своего прошлого он предпочёл бы расстаться навсегда.

Не тратя больше драгоценной энергии, он дождался момента, когда парочка поравнялась с лестницей.

— Чем-то могу помочь, менэйры? — прислонившись плечом к холодному бетону, он по обыкновению закурил сигарету.

Перед ним стояли мордовороты из Братства. В блестящих в свете фонарей куртках с нашивками на груди, оба выше Дитриха почти на голову. Но чем отличались шавки Железного Барта от уличных головорезов, так это тем, что умели при надобности пораскинуть мозгами. Стоило отдать ему должное, совсем непроходимых идиотов Бартоломью близ себя не держал.

— Нам — вряд ли, а вот Барт хотел с тобой повидаться, — сплюнув смоляную жвачку, верзила кивнул куда-то в неопределённом направлении. — Просил передать, что настаивает.

Проклятье! И нашёл же момент…

— Подозреваю, это значит, что вежливый отказ не принимается, — Дитрих хмыкнул, стряхнув пепел. — Веди.

Больше «братья» не обмолвились и словом, пока они шагали по пустынным ночным улицам, минуя оживлённые проспекты и косые переулки. Дитрих шёл, засунув руки в карманы и смотря себе под ноги — на глянцевые лужи, блестящие потёками солнечного масла[1].

Последний раз они с Бартом виделись почти пятнадцать лет назад — до того, как в его жизни появилась магия, а затем и Лейсбет, которая буквально вытащила его на свет из выгребной ямы. Даже своей должностью в Департаменте он был обязан ей. И пусть она этого до сих пор не понимала, но он всегда считал Бет своим благословением.

…Казино «Однорукий Эбб» стояло на углу Фалберт-штрат — невидимой границе, где заканчивался Ньив-Дармун и начиналась Мёртвая Гавань. Город внутри города, со своими правилами и законами. Крошечное царство, омываемое водами Багрового Залива, с десятком причалов и судостроительной верфью.

Со стороны бухты дул колючий мартовский ветер, и Дитрих сцепил зубы, слегка пригнувшись. Совсем как в детстве, когда раз за разом поднимался на ноги, не видя перед собой ничего, кроме перекошенного злобой лица.

… - Встаёшь, сучёныш, а? Мало тебе? Так я добавлю! — тяжёлый кулак бьёт уже в полную силу, и Дитрих отлетает к стене.

Из рассечённой губы бежит кровь, и рот наполняется солёной слюной. Правая щека горит огнём. Он через силу сплёвывает и хватается за край стола, чтобы встать.

Мать тихо всхлипывает в углу. Он знает, о чём она думает в такие моменты. Лучше подчиниться — быстро и беспрекословно, чем терпеть куда большую боль. Она терпит уже двенадцать лет. За потонувший баркас, за невыплаченную зарплату, за лишний стакан пойла, что отец опрокидывает в себя, направляясь домой. За любую мелочь и некстати сказанное слово.

Но Дитрих терпеть не будет.

Он и сам не понимает, почему сегодня. Почему натянутая пружина рвётся сейчас, и он снова поднимается на ноги, приводя отца в ещё большую ярость.

Кухонный пол качается под ногами, когда он делает шаг вперёд. А через мгновение, сбитый с ног, уже падает затылком на грубые доски.

— Запомни раз и навсегда, щенок, — толстые пальцы впиваются в горло, и капли пота с красного лица стекают ему на лоб, — когда я говорю «лежать» — ты лежишь. Понял меня? Тогда кивни.

Пальцы смещаются на воротник, и мальчишку встряхивают словно куклу. На губах вздуваются пузыри, но он сильнее стискивает зубы, чтобы не закричать. Вместо этого взвизгивает мать, когда его затылок опять встречается с дощатым полом, и темнота окутывает Дитриха окончательно.

Лишь напоследок в сознание врывается протяжный стон парохода…

Оглянувшись на провожатых, Дитрих ускорил шаг.

Подойдя ближе к зданию, он различил десяток хромированных «стрекоз», стоявших вдоль южной стены под навесом. Неудивительно, что элита Братства собиралась здесь.

За последние десятилетия они прошли немалый путь. Вначале была лишь кучка ветеранов, что вернулись с войны каждый со своими тараканами: кто-то заливал потери и ночные кошмары в одиночестве, а кто-то собирался в компании таких же вояк, потерявших смысл жизни на поле боя.

Потом клуб по интересам превратился в нечто большее, когда среди членов появилась иерархия и во главе встал Отто ван Бергер — нонконформист и сторонник оппозиции. Новая кровь продолжала прибывать, и Братство разрасталось, постепенно забывая о своих первоначальных устоях. Дела их не всегда следовали нормам закона, но полиции до сих пор не хватало прямых доказательств, чтобы раз и навсегда покончить с «братьями».

Зеркальные двери распахнулись, и на смену промозглой ночи пришло долгожданное тепло, пропитанное запахом табака и женскими духами. Охранник у входа кивнул, и один из верзил-провожатых показал рукой в сторону лестницы:

— Сюда. Барт ждёт тебя наверху.

— Тогда не заблужусь.

— Нет уж, Гасси, мы до двери проводим, как велено, — молчавший до поры здоровяк осклабился, и Дитрих едва удержал в кармане сжатый кулак.

Надо же, столько лет прошло, а его ещё помнят под этим «именем».

Не став спорить, он двинулся вперёд, игнорируя азартных гуляк, шум музыки и звон игровых автоматов. Мимо порхали официантки в коротких платьях: яркий макияж, блестящие ленты в завитых волосах — хорошенькие куклы, не более. После разговора с Лейсбет внутри ещё разливалась сосущая пустота, и больше всего Дитрих мечтал оказаться в собственной постели, чтобы поспать пару часов.

Широкая лестница, меж тем, поднялась на второй этаж, судя по обстановке предназначенный для особых гостей. Там их уже дожидались.

Новые ребята выглядели представительно — в отличие от байкеров, которые не слишком следили за внешностью. Гладко выбриты и при галстуках, а под пиджаками — самозарядные «стрижи». В этом Дитрих не сомневался, а потому без возражений вывернул карманы и позволил себя досмотреть. Телохранители Его Железного Величества остались довольны.

Войдя в просторный кабинет, он не сдержал усмешки. Дитрих помнил время, когда сам Барт был на побегушках у сильных мира сего и звался Жестянкой — за привычку заглядывать в мусорные баки. А вот глянь-ка теперь, как всё изменилось. Король трущоб — ни много ни мало.

— Так и будешь стоять на пороге? Как будто не родной, а, Гасси? — бритый крепыш поднялся из-за дубового стола. Во рту блеснули золотые коронки, когда он протянул Дитриху ладонь.

— Позабыл о манерах, смущённый такой встречей, — он кивнул на охранников, что остались стоять у стены.

— Издержки профессии, ты же понимаешь. За последние годы тут многое изменилось. Я изменился, да и ты тоже… — грузно опустившись на место, он потянулся за сигарой. — Будешь?

Дитрих сел в кресло напротив, внутренне собранный, несмотря на усталость.

— Не курю такую дрянь, уж извини.

Барт хрипло рассмеялся, окутав себя облаком дыма.

— Хоть в чём-то ты остался прежним. Сразу с места в карьер и даже за жизнь потрепаться не хочешь?

— В другой раз.

— Что ж… — наклонившись к нему через стол, он шумно втянул ноздрями воздух. — Видать, не так сильно ты соскучился, как я. Нечасто заглядывают ко мне друзья, которых старый Барт не видел… сколько?

— Пятнадцать лет, — Дитрих уже начал терять терпение: вся эта сцена «дружеской» встречи была пронизана фальшью от и до. — И я «заглянул» не по собственной воле, так что давай к сути. Ты человек занятой, я — тоже. На мне висит дело и не самое лёгкое.

— Охотно верю, — плеснув на дно стаканов виски, он лёгким движением послал один Дитриху. — Собственно, моя просьба связана как раз с твоей… занятостью.

Барт сделал долгую паузу, но Дитрих выжидающе молчал, и он продолжил:

— Помнишь Долговязого Хенрика? Должен помнить, он был распорядителем в Ямах… Так вот, у него на днях сын пропал, Хенрик Младший. Мы весь город перевернули вверх дном, в каждую крысиную щель заглянули — всё зря. Как сквозь землю провалился парень. А бизнес стоит. Упускать такого партнёра не в моих правилах, да и пацан ведь пропадёт…

Усмешка на губах Дитриха стала кривой — почти страшной, как если бы прежний Гасси вновь захотел вырваться наружу.

— Плевать тебе на пацана, Барт, мне-то не свисти. Нажива тонет, вот и все дела. Да только ты не по адресу — я землю по заказу не рою.

Железный был прав — Долговязого Хенрика он помнил как нельзя лучше. Ведь это он присваивал себе половину выигрыша, когда полуживой Гасси выползал из «ямы». А когда Дитрих проигрывал, он и вовсе оставался без гроша. Ни единого дена не перепадало, даже если срабатывали ставки.

Сильнее Хенрика он ненавидел разве что отца, призрак которого ещё долго стоял за спиной.

— По себе судишь? — отозвался Барт, на первый взгляд невозмутимо, только пальцы в грубых перстнях сжали стакан. — Не все ублюдки так ненавидят своих папаш, что топят их в Мглистой Заводи, подальше от посторонних глаз. Что замолчал? Думаешь, раз выбрался отсюда и нацепил значок, так сделался чище? Получил второй шанс? Или клятая магия спасёт тебя от свинцовой пули? — он снова подался вперёд, играя желваками. — Думаешь, можно так просто сбежать от семьи, которая тебя выкормила? Которая не дала подохнуть в канаве? Хрена с два, Гасси. Надо платить.

«…За свои слова надо платить, парень».

Так говорил ему Долговязый Хенрик, когда безусый мальчишка впервые постучался к нему в дверь. Сказал, что нужны деньги. Сказал, что хочет драться, как остальные. Как взрослые. Сказал, что может.

Хенрик, конечно, посмеялся, но препятствовать не стал, понял: в послевоенные годы жрать хотелось всем. Поставил его в пару с парнишкой на пару лет старше, и Дитрих проиграл — с позором и сломанным ребром. Тогда смеялись все — над безмозглым задирой, чьё прозвище отныне звучало как Гасси — «хвастунишка».

И вот спустя годы он стоит на импровизированном ринге в окружении глазеющих ублюдков. Ему с лихвой хватает денег на то, чтобы кормить мать, оставшуюся вдовой и не подозревающую, по чьей вине. Но Дитриху хочется больше. Ему нужно столько денег, чтобы купить новый дом — не рыбацкую лачугу, а красивый, настоящий дом в каком-нибудь приличном районе, где не воняет рыбой.

Ещё пару лет и, глядишь, мечта сбудется…

Слишком поздно он различает настоящий удар за обманкой и вместе с противником летит на пол. Ударяется головой и глухо рычит сквозь зубы. Вместе с алым заревом боли вспыхивает ярость.

«…Когда я говорю «лежать» — ты лежишь».

И в этот момент что-то страшное вырывается на волю. Темнота перед глазами взрывается сотней ярких брызг, что устремляются вперёд усилием воли. Раздаётся хруст костей, и хватка противника ослабевает.

«Всплеск» — поймёт он ещё нескоро, когда удивление и страх сойдут на нет. «Победа» — думает Дитрих сейчас, поднимаясь на ноги и сплёвывая кровь. И так ли важно, какой ценой она добыта?..

— Я заплатил сполна, Барт. Больше не желаю, — так и не притронувшись к стакану, Дитрих резко встал.

Ребята у стены как по команде сместились к выходу.

— Не хочешь, значит, по-хорошему? — Железный поднялся неспеша, узкие глаза сощурились ещё больше. — Тогда давай так… У тебя сорок восемь часов на то, чтобы найти мальчишку. Или что там от него осталось. Используй свою шмагию — мне плевать. Но если вздумаешь сболтнуть лишнего…

Дитрих молчал.

— Ты понял?

Он на миг закрыл глаза:

— Тебе кивнуть? — огоньки шрафта заплясали под веками. — Или прикажешь своим парням уйти с дороги?

— Двое суток в твоём распоряжении, Гасси. Время пошло, — Барт махнул рукой, и охранники посторонились.

Он вышел, не попрощавшись. Входная дверь звякнула, отсекая шум полночного казино. Теперь его не провожали, и Дитрих оказался в одиночестве под колючей моросью.

В голове было пусто — ни малейшей идеи, ни зацепки, ничего. Одно он вдруг понял с пугающей ясностью. Барт сильно ошибался: у него действительно был второй шанс. Лучший из тех, что могла подарить Дитриху жизнь.

И он потерял его восемь лет назад.

ГЛАВА 5 ЭНЕСС

I

Зеркало было старинным, с помутневшим от времени стеклом и золочёной рамой: осталось от прошлых владельцев квартиры, вместе с кухонной утварью и комодом, из которого не выдвигались ящики. Эрьен несколько раз порывался вынести рухлядь на свалку, но Энесс стояла на своём: без него угол комнаты станет пустым и неприглядным. Вот и приходилось дважды в неделю терпеливо вытирать пыль и раскладывать по порядку щётки, кисточки и флакончики — чтобы всё было под рукой. Однако не всегда получалось.

Прямо сейчас она в спешке пыталась отыскать вторую серёжку среди запасов дешёвой бижутерии. Один четырёхлистник клевера уже красовался в левой мочке, сверкая фальшивыми изумрудами в тон зелёному платью. Второй же как сквозь землю провалился.

Встав на колени, Энесс на всякий случай заглянула под комод, а затем и под кровать — по своему опыту знала, что возможно всё. Стоило ей погрузиться в собственные мысли, и рассеянность брала бразды правления, ни капли не смущаясь.

— Что потеряла? — остановившись в дверном проёме с чашкой чая, Эрьен смотрел на неё сверху вниз с нескрываемой улыбкой. Должно быть, поза и впрямь была комичная.

— Серёжку не видел? Маленькая такая, зелёная. Я уже всё перерыла — как сквозь землю провалилась.

Поднявшись с четверенек, она разгладила подол. Оставалась последняя мелочь, и как назло она начинала опаздывать — часы в прихожей показывали половину восьмого.

— Вроде нет, — он пожал плечами, поставив кружку на край книжной полки. — Сейчас посмотрим…

Многозначительная пауза повисла в воздухе, и Энесс вздохнула:

— Спрашивай. Всё равно я застряла дома, пока эта мелкая дрянь не найдётся.

— Почему просто не надеть другую пару? — Эрьен заскрипел дверцами шкафов, методично, словно при обыске, осматривая комнату.

Это сложно было объяснить.

Энесс в своей жизни верила во множество вещей: в удачу, судьбу и счастливые случайности. Любила выдумывать приметы на пустом месте и видеть таинственные силы там, где их не было. С точки зрения рациональной журналистки — коей она хотела выглядеть в глазах коллег и прочих важных людей — подобные вещи были ребячеством. А потому и рассказывать о них было недопустимо.

Эрьен, конечно, знал о её причудах и спросил, просто чтобы подначить в шутку лишний раз.

— Так не пойдёт, плут. Спрашивай, что хотел, иначе рискуешь остаться без ответа.

— То есть… это свидание? — реакция стала немедленной и столь же предсказуемой. Интересно, как долго он терпел, прежде чем высказать подозрения вслух? Даже жаль было огорчать, когда в голосе звучит такая надежда.

— Не угадал. Деловая встреча.

— Вот как? — лукаво вскинутая бровь была ничем иным как жестом недоверия. — Не замечал, чтобы ты так наряжалась для деловых встреч. Или у вас в «Вестях» ввели новые правила?

— Считай, что это частное расследование, — скопировав тон брата, парировала Энесс, — проводимое субботним вечером в кафе «Бригантина».

— Неплохо. Слышал, там подают едва ли не лучшую форель в сливочном соусе, — Эрьен сложил руки на груди, и серые глаза взглянули на неё уже серьёзно. — Обещаешь мне, что твоё «расследование» не повлечёт за собой неприятностей?

— Разумеется, обещаю, — выпалила она на одном дыхании и перехватила шпилькой последнюю рыжую прядь. Не совершенство, конечно, но сойдёт.

— Тогда держи!

На протянутой ладони лежал изумрудный листок клевера.

— Вот ведь подлец! — Энесс даже не пыталась сдержать восхищения. — И где нашёл?

— А это секрет. Я думал, ты опаздываешь, — невинно заметил он, отступая к стене. Потому как Энесс, спохватившись, уже бежала натягивать сапоги.

— Пальто подай скорее! И не забудь кастрюлю поставить в холодильник через час.

— Есть, мефрау! — смеясь, он помог ей одеться. — Последний вопрос: он волшебник?

— Кто? — Энесс опешила и замерла, уже распахнув перед собою дверь.

— Очевидно, тот, с кем ты встречаешься в «Бригантине».

Что и говорить, все де Ланге были упорными. И любопытными до крайности, даже если тщательно скрывали этот факт. Стоило отдать Эрьену должное, он сумел подгадать момент, когда Энесс не нашлась с остроумным ответом.

— Нет, — бросила она через плечо, уже ступив на лестницу. Холодный подъездный полумрак принял её с распростёртыми объятиями.

Через пять минут она добежит до угла бульвара и поймает такси. Тогда, быть может, ещё успеет вовремя, не заставив Никласа ждать.

II

— Я извиняюсь, какого хрена, мазель? — не столько злость, сколько раздражение звучало в уставшем голосе. — Это вторжение в частную собственность вообще-то.

Первоначальный ужас оттого, что её застукали на месте преступления, отступил спустя несколько секунд, и Энесс уже во все глаза рассматривала хозяина. Благо, несмотря на недовольство — а кто, скажите на милость, был бы рад обнаружить незнакомца у себя в спальне? — угрожать ей кочергой он не собирался. Просто стоял в дверном проёме, оглядывая учинённый бедлам, и густые брови всё ближе сходились к переносице.

Никласа Йонссена она представляла себе иначе. Энесс уже знала, что он был старше сестры на тринадцать лет, но из-за густой бороды и пролёгших под глазами морщин выглядел так, будто годился ей в отцы. Да и жизнь беднягу потрепала: чего стоил один жуткий шрам, тянущийся через правую щёку. Хотя чего она ожидала? Что у красавицы Катарине все родственники как на подбор?

К тому же, Глория, чей номерок столь любезно подбросил ей Бруно, мало что могла рассказать о семье подруги. Адрес ей пришлось искать самостоятельно, а потом ещё уговаривать старушку, живущую за стенкой, что она, дескать, невеста. К счастью, Никлас оказался не женат, и сочинённая наспех ложь не только подарила ей заветный ключ, но и, кажется, обрадовала мефрау Ван Линден. Отказывалась от чая она поспешно и со скрытым сожалением, но дело — превыше всего.

— Я здесь по поводу Рине, — выговорила она наконец, встретившись взглядом с Никласом. Серо-зелёные глаза смотрели прямо и колюче, ожидая подробностей.

— Одна из подруг-актрисок, что ли?

Энесс ощутила, как неприязненный взгляд скользнул ниже, и поспешила подняться с пола, чтобы одёрнуть юбку.

— Не совсем, — подняв бумаги и конверты, что лежали ближе всего, она положила их на тумбу. — Должна извиниться за беспорядок и… за само появление здесь. Знаю, что действия мои нельзя назвать законными…

— Повторю ещё раз: кто ты такая? — на сей раз медленно и отчётливо, с не сулящей ничего хорошего паузой после каждого слова. А значит, с извинениями можно было заканчивать.

— Энесс. Энесс де Ланге, сотрудник «Вестей Ньив-Дармуна».

Отчего-то она решила, что протягивать руку в знак знакомства не стоит. Как минимум, будет выглядеть нелепо.

— Писака из газетёнки, значит, — хмыкнув, он придвинул стул ногой и сел прямёхонько между ней и дверью, ведущей в коридор. — Думаешь, здесь можно что-то раскопать, а? Сенсацию? В то время как полицаи и ДМБ кружат в трёх соснах, пытаясь отыскать следы, вы как коршуны высматриваете добычу сверху, надеясь урвать кусок, когда всё кончится.

— Я бы попросила, — замерев в двух шагах от Никласа, она машинально прижала оставшиеся бумажки к груди. — «Вести» — крупнейшее столичное издательство, а не «газетёнка», как вы выразились. Это раз. И два: прежде чем, бросаться оскорблениями, лучше бы выслушали. Я здесь потому, что уже раскопала кое-что.

Энесс старалась говорить как можно твёрже, но не перегибать при этом палку. Её положение было незавидным, с какой стороны ни посмотри. Одно неосторожное слово, и Йонссен просто вышвырнет её отсюда.

А ведь мог бы действительно помочь…

— Какую-нибудь сплетню, которой поделились товарки? — сквозь неприязнь и сомнение в голосе пробилось что-то, отчего у Энесс вдруг сжалось сердце.

Она даже представить не могла, каково это. Если бы Эрьен вдруг взял и исчез — не уехал в свой проклятый Эринхаст, а вот так, как Рине…

— В каждой сплетне можно отыскать зерно истины, — осмелев, она опустилась на краешек застеленной кровати. — Сомневаюсь, что полиция даст вам больше ответов. Вы ведь уже были там, верно?

Никлас вскинул голову, и она поняла, что попала в точку. Теперь нужно было действовать быстро, но аккуратно, чтобы заручиться его поддержкой.

— У меня есть ниточка, что может привести к Рине, — «а может и оборваться на полпути в никуда», — но мне нужна ваша помощь.

В другой ситуации она бы давно использовала излюбленные приёмы, но сейчас внутренний голос подсказывал, что до времени лучше держать дистанцию.

— Хочешь сказать, тебе известно то, чего не знает полиция?

— Далеко не всё можно рассказать полиции. Люди боятся прежде всего за себя, знаете ли. Мне и без того стоило огромных трудов…

— Говори.

В комнате повисла звенящая тишина. Только стучал по подоконнику вновь разошедшийся дождь. С такими людьми, как Никлас, приходилось сложнее всего: им было плевать на красивые фразы и многословные попытки Энесс наладить контакт, прежде чем переходить к сути. Они просто рубили с плеча, не заботясь о производимом впечатлении и думая лишь о своих желаниях и нуждах. Клятые эгоисты.

— У тебя ровно минута, мазель, — он щёлкнул ногтем по циферблату наручных часов. — Если не скажешь ничего толкового, выведу за дверь под белы рученьки. И перепрячу ключ от греха подальше.

— Вот это правильно, — беззлобно огрызнулась она. — Лучшего места не нашли… Что, если б вместо меня тут оказались грабители?

— Сорок секунд.

Буря за окном усиливалась.

III

— Та ещё погодка сегодня, да, мефрау? — молодой водитель явно был из разговорчивых. В другой раз Энесс непременно бы этим воспользовалась: как поговаривали у них в конторе, больше журналистов знают лишь таксисты и бармены в питейных заведениях, которые не просто умеют слушать, но и с радостью делятся чужими тайнами.

Но сейчас она и впрямь торопилась, отсчитывая кварталы, мимо которых они проезжали, по редким вывескам, горящим в вечерней темноте, и потому не слишком хотела поддерживать беседу.

— И не говорите, раздождило не на шутку, — поддакнув, Энесс отвернулась к окну, по которому ползли дорожки капель.

Таксист с ещё большим энтузиазмом принялся рассказывать о дядюшке, что жил на юге, и прошлогоднем урожае. Кажется, слушатель ему был необходим лишь в качестве декорации, и Энесс успокоилась, сделав вид, что разглядывает фасад картинной галереи, пока они стояли на перекрёстке.

На деле же она думала о Йонссенах. Прошла лишь пара дней с тех пор, как она самовольно ввязалась в дело, а уже успела узнать об этой семье гораздо больше, чем о некоторых друзьях и коллегах. Кое-что сумела рассказать ей Глория, хоть разговор по телефону и вышел довольно напряжённым: неудивительно, что после пропажи Рине среди актрис «Маленстада» царил переполох.

Ну а кое-что ей успели рассказать сокровища, найденные в холостяцкой берлоге Никласа. Личная переписка, счета и договоры — через них ей удалось проследить пусть не всю, но большую часть жизни старшего Йонссена. С первых дней в Ньив-Дармуне, когда бывший фермер, перебравшийся в столицу вместе с сестрой, устроился плавильщиком на сталелитейный завод. Затем окончил вечернюю школу, став помощником инженера, пока спустя некоторое время не попал под сокращение. Перебивался случайными заработками, часть денег пересылая отцу в Вёрминсдорф, пока два года назад не изменил кардинально профессию, поднявшись в небо на борту дирижабля.

Где-то в глубине души Энесс восхищалась подобной смелостью. После того, как по Республике прокатился аэро-бум, многие юноши и даже девушки пошли в военную и гражданскую авиацию, лелея мечту покорить недоступные ранее небеса. Но она… она становилась страшной трусихой, когда дело касалось высоты. И ещё десятка вещей, но признавать свои страхи Энесс не любила.

Затормозив на углу у трамвайной остановки, таксист с улыбкой обернулся. Видимо, концовка истории про дядюшку и корнеплоды уже прозвучала, и теперь он хотел получить чаевые.

— Сдачи не надо, — выпустив из рук хрустящую купюру достоинством в пять денов, она поспешно выбралась из машины.

Привычный смог оживлённых улиц заботливо окутал плотной пеленой. Вот уж правда, солнечное масло, на котором работали двигатели, было одновременно самым вредным и полезным достижением нынешнего века.

Алая вывеска «Бригантины» мигала тусклыми лампочками и миниатюрным корабликом, что нёсся по волнам, гонимый сильным ветром. Никлас, стоя на крыльце у входа, курил самокрутку. Шляпа сдвинута чуть набок, вместо выходного костюма — клетчатая рубашка и кожаная куртка с прожжённым воротником.

Что ж, скудный гардероб — очередная беда тех, кто не стремится произвести впечатление. Но это она могла пережить. Гораздо хуже была скудость ума, и вот тут Никлас находился для неё в подвешенном состоянии. На той тонкой грани, что обычно отделяет бытовую смекалку от неотёсанности деревенского чурбана.

Заметив её приближение, Йонссен метким щелчком отправил сигарету в ближайшую лужу. Судя по выражению лица, стоял он здесь давно и явно рассчитывал на то, что Энесс покажется не одна.

Поёжившись, журналистка словно невзначай коснулась пальцами счастливой серёжки. С минуты на минуту ей предстоит признаться в том, что солгала ещё при первой встрече, чтобы выторговать вторую.

Глория не придёт.

IV

— Ваше меню, — белозубый официант одарил её широкой улыбкой. — Желаю приятного вечера.

— Благодарю, — дежурно разулыбалась она в ответ, и Никлас поморщился, будто на язык попала кислятина.

— Переигрываешь, мазель.

— Да неужели? Я всего лишь хочу казаться вежливой. Некоторым бы это не помешало.

— Ну да… «казаться», — он криво усмехнулся и захлопнул корочку, не дойдя даже до страницы с основными блюдами. — Закажи там что-нибудь сама, я пас. Надеюсь, пиво здесь подают.

Закатав рукава рубашки, он тяжело облокотился на стол, и Энесс едва сдержала стон, готовый вырваться из груди. Кажется, даже со стариной Гвидо и его университетскими дружками она бы отужинала с большей радостью.

— Может, всё-таки вина? — сделала она попытку, обречённую на провал.

— Не. Меня с него в сон клонит, — Никлас гонял во рту зубочистку, рассматривая других посетителей и светленькую официантку в фирменном платье, что остановилась к ним спиной, принимая заказ.

— Глорию можно не ждать, — будничным тоном бросила она, сворачивая салфетку. Раз уж этот момент неизбежен, то к чему тянуть?

Несколько мгновений Никлас молчал, только мозолистые пальцы барабанили по гладкой поверхности стола.

— «Глорию можно не ждать» значит «я наврала тебе с три короба и мне ничуть не стыдно»? Плохо, мазель. Какого тогда… чего мы тут делаем, если твой «ценный источник информации» не соизволит и носа показать? Может, она и не знает ничего, а? Или это ты мне лапшу на уши вешаешь? Только я никак не могу разуметь, зачем и почему.

Энесс понимала, что он сейчас чувствует. Недоумение постепенно перерастало в раздражение — совсем как в их первую встречу. Но сейчас она поспешила выложить все карты. Это было действительно необходимо, чтобы окончательно не потерять его… нет, не доверие — доверием здесь и не пахло, — хотя бы внимание, которым он платил ей, не имея рядом никого иного, заинтересованного в пропаже сестры.

— Пойдём по порядку, — сцепив пальцы в замок, Энесс подняла глаза, помня о том, как важен зрительный контакт в подобных вещах. — Глория отказалась от личной встречи из соображений безопасности. Испугалась, и её трудно винить. Среди подруг она знала Рине лучше всего: где она бывала в последние месяцы, что делала и с кем, — сделав намеренный акцент на последнем слове, Энесс прервалась, позволив официанту разложить приборы и сделав нехитрый заказ.

Ужин — последнее, что её интересовало в этот вечер. Никлас же, насколько девушка успела понять, и вовсе был неприхотлив в гастрономических вопросах.

— Дальше, — нетерпеливо бросил он, и слова полились словно из рога изобилия.

— В «Бригантине» её видели не раз. Вроде бы в последние недели она появлялась с новым ухажёром — богатым, представительным… красивым. Однако никакой конкретики я не добилась. Глория упоминала о новых платьях и дорогих украшениях — должно быть, всё это нашли полицаи при обыске. Как и мешочек сизой пыли, что был спрятан в гримёрке среди пудры и румян.

Никлас молчал, поглаживая бороду, и Энесс не сдержалась:

— Ты знал?

— Догадывался. Что ещё она сказала? Тот тип толкал ей дурь? Не может быть, чтобы о нём никто не знал…

— Не думаю, — Энесс чуть понизила голос, чтобы, не приведи случай, мефрау и менэйры за соседним столиком не услышали, что речь идёт о наркотиках. — Это началось задолго до нового поклонника, и Рине была не одинока в своём… увлечении среди актёрской братии.

Ещё бы, судя по голосу Глории в телефонной трубке, эта тема была для неё болезненной. Но судить театральную диву не входило в приоритеты Энесс.

— Есть некий человек… Рёзель. Не знаю, фамилия это или прозвище, но Глория сказала, что его можно отыскать здесь. Теперь понимаешь, почему я решила попросить о помощи? Почему не пошла сразу в полицию или ДМБ?

«Особенно в ДМБ…» Энесс мысленно скривилась, представив лицо Ван дер Гасса, когда он услышит её предположения, не подкреплённые доказательствами, и все теории, шитые белыми нитками. Нет уж, лучше попробует сама. И сама же будет отвечать за ошибки. Как она справедливо посчитала, отрицательный результат — тоже результат.

— Как ты предлагаешь его искать? — на вопрос он так и не ответил, но на душе отчего-то полегчало. Будто заведомо Никлас принял её условия. — Ходить по округе и спрашивать «а нет ли у вас порошка, милейший?»

— Тс-с, — шикнула она, заметив приближающегося с подносом официанта.

Вот теперь-то настало время «журналистских штучек». Дождавшись, пока тарелки с дымящейся рыбой займут свои законные места, она легко и будто невзначай коснулась белоснежного манжета.

— Благодарю вас, всё выглядит просто потрясающе. Права была подруга, что так настойчиво рекомендовала мне ваше заведение, — говорить быстро и смущать людей искренней улыбкой она умела как никто другой. — Она бывала здесь так часто, ну просто постоянный посетитель, вы наверняка её помните.

— Возможно, мефрау. У нас каждый день бывают сотни клиентов.

— Но Катарине — особенная! — она лукаво подмигнула. — Такую красавицу не просто забудешь. Если вы вдруг любите искусство, то могли видеть её на сцене в «Маленстаде». Потрясающий талант!..

Разошедшись, Энесс готова была поклясться, что официант вот-вот поддакнёт, пока не вмешался Никлас. Достав из кармана рубашки фотокарточку, он буквально сунул её под нос бедняге.

— Моя спутница всего лишь хотела спросить: видели здесь эту мефрау?

Тот перевёл обескураженный взгляд и замялся:

— Может быть… Я, правда, не помню. Простите, меня ждут другие заказы…

— Доволен? — она отодвинула блюдо, звякнув им о край бокала. — Зачем было вмешиваться, да ещё и с этим…

— Сэкономил время, — спрятав фотографию, он ковырял котлеты тупым ножом. И почему-то эти простые движения показались ей столь отталкивающими, что захотелось крепко зажмуриться. А ещё лучше — заткнуть уши, чтобы не слышать металлического скрипа и доносящейся из граммофона музыки.

— Сейчас вернусь, — бросила Энесс, поднимаясь из-за стола, и, не услышав ответа, двинулась через просторный зал к уборной.

Публика в выходной вечер подобралась пёстрая: от степенно беседующих за чашкой кофе господ до шумной молодёжи, отмечавшей торжество. Сама «Бригантина» была этаким переходным звеном — уже не простое кафе, но ещё не бьющая по глазам роскошь, на которую хватает денег только у толстосумов. Картины на стенах, написанные мастерами авангарда, увитые комнатным плющом перегородки и слегка приглушённый свет — всё это создавало атмосферу если не праздника, то уюта уж точно.

…Вода, правда, в умывальнике текла ледяная, и в приоткрытое окно под потолком задувал стылый мартовский ветер, поэтому задерживаться в дамской комнате она не стала. Энесс смутило лишь одно: мужские голоса и глухая перебранка за дверью, там, где начинался короткий коридор, ведущий к чёрному входу.

Слов она не улавливала, но это заставило журналистку теснее прижаться к косяку. Благо, кроме неё в уборной никого не было.

Голоса, меж тем, стали громче, а затем враз оборвались — к вящему разочарованию Энесс. Распахнувшаяся дверь едва не припечатала её по носу, а вошедшая девица бросила недоуменный взгляд. Ну и пусть, оправдываться и придумывать что-то на ходу она не собиралась.

Выскользнув за дверь, Энесс не стала возвращаться в зал. Вместо этого свернула в злополучный коридор. Осторожно, стараясь не выдать себя стуком каблуков, прошагала до поворота и остановилась у загораживающей проход этажерки. Здесь, в небольшом тупичке, собрались некрашеные столы и сломанные стулья, что таращились в тёмный потолок провалами на месте недостающих ножек. На одном таком, удерживаясь каким-то чудом, сидел средних лет мужчина. Куда делся его собеседник, Энесс понять не успела — тот наконец поднял глаза.

— Заблудились, мефрау? — слащавую улыбку портили два выбитых передних зуба. Они же являлись причиной тому, что менэйр шепелявил.

От глаз журналистки не укрылось и то, что он поспешил опустить в карман пиджака несколько мятых купюр.

— Пока не уверена, — уклончиво ответила она. — Думала, может быть, вы знаете, где мне найти менэйра Рёзеля.

Если лицо мужчины и изменилось, то всего на миг, когда губы тронула кривая усмешка.

— А что за дело у тебя к нему, красавица?

— Поговорить хотела… О клиентах, — тщательно подбирая слова, она очень надеялась, что ему известно хоть что-нибудь. Иначе выйдет, что ниточка завела её в тупик.

Рёзель — а она теперь не сомневалась, что это он — глянул на неё оценивающе, будто прикидывая, насколько девица достойна доверия по пятибалльной шкале.

— Я, знаешь ли, не привык разглашать. Их личные дела меня не касаются. А те, что касаются, остаются в тени, потому что это выгодно всем, — он хмыкнул, поднимаясь со стула. — Я как клятый доктор, у которого врачебная тайна, мефрау.

— Даже если пациента уже нет? — спросила Энесс и сама ужаснулась, как безразлично прозвучал вопрос.

— Вот теперь ты начинаешь пугать старину Рёзеля. Шла бы ты себе, мефрау. Мне сказать нечего, я человек сторонний и за клиентов не в ответе. А не захочешь, так я сам уйду, я не гордый.

— Слышали о том, что Катарине Йонссен пропала? — загородив проход, Энесс вцепилась рукой в несчастную этажерку. — Да бросьте, об этом весь город судачит.

— Я что, под подозрением? — Рёзель осклабился, но напролом не пошёл. Ждал. — Ничего-то вы, мефрау, не докажете. А без того — о чём разговор?

— Я не докажу, а вот волшебник, умеющий читать мысли… — всё, чего ей хотелось, так это прижать дилера к стенке, но на подобную реакцию Энесс не рассчитывала. Не успела она договорить, как стул, посланный точным пинком, врезался в клятую этажерку, и та рухнула на журналистку сверху.

Благо, голову успела прикрыть, но по плечу приложило неплохо. Невольно вскрикнув, Энесс отлетела к стене, не в силах задержать Рёзеля, который ускользнул через заднюю дверь.

Выругавшись сквозь зубы, она услышала, как по коридору приближаются шаги. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь из персонала застал её здесь и заставил платить за учинённый погром. Выскользнув из-под мебельных завалов, она выбежала на крыльцо и успела разглядеть тень, мелькнувшую в проулке.

Дыхание застряло в горле, сорванное морозным ветром, и рой взметнувшихся снежинок осел на зелёном платье. Если бы не эта досадная мелочь, она рванула бы за беглецом прямо сейчас. Пальцы невольно сжались в кулаки, а острый каблук с треском вошёл в ледяную корочку крыльца. Сейчас ей не помешало бы прихватить с собой Никласа.

Или хотя бы пальто.

V

— Думаешь, он здесь?

Трухлявая дверь хлопнула за спиной, и Энесс поёжилась. Тёмная парадная встретила их унылым видом обшарпанных стен и запахом гнили. Сразу видно, что дом построен задолго до войны, и к настоящему моменту большинство жильцов предпочли съехать, оставив после себя лишь мусор и заколоченные окна.

— Тот тип выглядел не слишком уверенным, — Никлас зажёг спичку, которая погасла под напором сквозняка, но нащупать перила он всё же успел.

Деревянные ступени жалобно заскрипели под его весом. Энесс, ничуть не смущаясь, схватила Йонссена за рукав и двинулась следом.

— Он просто испугался… Видел бы ты себя со стороны, — журналистка тихо ойкнула, споткнувшись.

Признавать вину Энесс не хотела. Ведь это она упустила Рёзеля, из-за чего пришлось спешно покинуть «Бригантину» и битый час нарезать круги по окрестностям, приставая к прохожим. Пока наконец им не улыбнулась удача, и какой-то парень не указал в сторону двухэтажного дома с облупившимся фасадом.

Первый этаж пустовал. Хлипкие двери держались на честном слове, а из глубины квартир на них смотрела разве что тьма, наполненная ароматом сырости и нафталина.

— Жди здесь, — Никлас осторожно двинулся на второй этаж. Вышедшая из-за туч луна заглядывала теперь в окошко под самым потолком.

Энесс замерла, прислушиваясь. Конечно, она хотела возразить, но шуметь вряд ли стоило. Да и крошечный червячок страха зашевелился в груди, подталкивая к скорейшему бегству.

Эхом отозвались шаги над головой. Несколько секунд стояла тишина: только сердце стучало всё быстрее. А затем раздался громкий треск и звук не то удара, не то падения.

— Ник!.. — хватаясь за перила, она бросилась наверх.

Из дверного проёма на втором этаже лился тусклый жёлтый свет. Перехватив поудобнее сумку — чтобы, при случае, можно было ударить, — переступила порог.

На потолке раскачивалась одинокая лампочка. Из дальней комнаты донёсся шум возни, и Энесс заглянула за угол.

— Он? — прижимая беглеца к стене, Никлас крепко держал его за грудки. При этом ботинки Рёзеля едва касались пола, а слетевшая шляпа сиротливо валялась на полу.

— Он, — кивнула Энесс. — Ну что, менэйр Рёзель, доказательства мне и не потребовались. Ваше бегство — самое очевидное из них. Теперь вы расскажете нам всё, что знаете о Катарине, или…

— Не знаю! — почти задыхаясь, он хватал ртом воздух, изо всех сил пытаясь освободиться. — Клянусь, ничего не знаю! Я к этому… никакого отношения…

Он закашлялся, когда Никлас ослабил хватку, но уже в следующий миг тяжёлый удар прилетел торговцу в ухо.

— Ты ей дурь толкал, ублюдок? Говори!

— Никлас…

Но он её не слышал. Или не хотел слышать. Под руку подвернулся идеальный шанс выместить гнев. Беда заключалась в том, что полуживой Рёзель, на которого градом сыпались тумаки, вряд ли сумеет помочь им в таком состоянии.

— Прекрати, — бросившись вперёд, она почти повисла у него на локте. — Хватит! Мы ведь так ничего не добьёмся!.. Только посмотри на него! Доволен?

— Поделом, — сухо сплюнув, Йонссен отступил к окну.

Рёзель кое-как сел, прислонившись спиной к стене. Достал из кармана платок, чтобы вытереть подбородок. Губы тряслись.

— Я… Она приходила ко мне за товаром. Дважды в месяц, по воскресеньям… последние полгода. Но на прошлой неделе не пришла… Это всё, что я знаю.

— Где вы встречались? — набор дежурных вопросов Энесс знала на зубок. Пожалела лишь, что при ней не оказалось блокнота и ручки.

— Обычно в «Бригантине»… Но как-то раз она заходила сюда.

— Одна?

Он, слегка поколебавшись, кивнул.

— Вы видели с ней мужчину? Богато одет, хорош собой — возможно, при деньгах.

— Не помню такого.

— А если хорошенько подумать?

Рёзель скорбно покачал головой. За стеной раздался странный звук, похожий на стон.

— Это ещё что? — Никлас хмуро уставился на дверь.

— Линдис. Он… безобидный, можете сами посмотреть.

Никлас толкнул соседнюю дверь, и Энесс тут же его потеснила, с любопытством заглянув в полутёмную каморку. На тонком матрасе лежал человек. Худой, нечёсаный, в одних штанах. Лежал, свернувшись калачиком, да так, что лица почти не видно — только острые рёбра вздымались под бледной кожей.

Он что-то едва слышно бормотал себе под нос. Шагнув ближе, Энесс различила череду несвязных слов.

— Не придёт… ни завтра, никогда… больше ничего у меня не… пить, — его взгляд вдруг стал осмысленным, упёршись в Энесс.

— Вернись к Рёзелю, — кивнула она Никласу, — я принесу бедняге воды.

С трудом протиснувшись в кухню, журналистка зажгла свет и зажмурилась. От творившегося здесь бардака ей стало почти физически больно. Выудив из горы грязной посуды стакан, она долго отмывала его под краном, прежде чем вернуться к Линдису. То, что он давно «сидел» на пыли, было ясно даже слепому.

Воду он выпил жадно, в несколько больших глотков, и тонкая струйка стекла по подбородку. Если бы не восковая кожа и залёгшие под глазами мешки, выглядел бы парень вполне симпатичным.

— Добрая, — улыбнулся он какой-то неестественной улыбкой, — совсем как она… ты из Сообщества?

— Я не… Что такое «сообщество»?

Но он продолжал улыбаться, глядя куда-то мимо неё.

— Линдис? Что такое «сообщество»? — уже настойчивее повторила Энесс. — Пожалуйста, расскажи мне.

— Красивая, — неожиданно протянув руку, он погладил её по волосам и коснулся пальцами серёжки.

— Нравится? — удивительно, но она не раздумывала ни секунды. — Вот, держи. И вторую тоже.

Несколько секунд Линдис любовался на серьги, лежавшие на ладони, как на великое сокровище, а затем запустил руку под матрас и достал оттуда мятую листовку. Не произнеся больше ни слова, отвернулся к стене: их маленькая сделка прошла удачно.

Поднявшись с колен, Энесс поспешила вернуться в главную комнату.

— Что это? — бумажка вмиг оказалась под носом у Рёзеля. Тот заморгал, вглядываясь в чёрно-белое изображение.

Оттуда на него смотрел изящный женский глаз, стилизованный под старинную гравюру. Вокруг бежали причудливые символы, перемежаясь привычными буквами. «Взгляни на мир по-новому — присоединись к Сообществу».

— Какой-то политический лозунг? Партия? Секта? — Рёзель замотал головой. — Клянусь, я к этому дерьму никакого отно…

— Это мы уже слышали. Знаешь, кто принёс это сюда? Кто дал Линдису?

Дилер взглянул на неё почти с мольбой.

— Может, и она… Я не знаю. Больше ничего не знаю.

Энесс нехотя сложила бумажку пополам и спрятала в карман: новости на сегодня себя исчерпали. Бросила взгляд на молчавшего Никласа — тот по-прежнему стоял у окна, подпирая ветхую раму плечом. Только на ладони лежали пакетики сизой пыли.

— Это мы тоже заберём, — он усмехнулся, глядя на побелевшего, как полотно, Рёзеля, — в качестве компенсации. И если хочешь сохранить оставшиеся зубы, лучше промолчи. Идём.

Подтолкнув Энесс к выходу, он следом за ней покинул квартиру.

…Стояла уже глубокая ночь, когда они добрались до проспекта Эйкхазена. Всю дорогу шли молча. Пару раз Энесс бросала на спутника косые взгляды, подыскивая удобный момент, но так и не нашла. Не сговариваясь, они просто шагали в одном направлении и молчали каждый о своём. Так было нужно.

Наконец, Никлас остановился на углу, потянулся за самокруткой. Спрашивать разрешения, чтобы закурить, он, конечно, не собирался.

— Что теперь? — чиркнув спичкой, взглянул на Энесс.

Та потянулась к спрятанной листовке.

— Ничего другого у нас нет. Завтра с утра пойду на поклон в Департамент, — в голосе послышалась досада. Если Эрьен не сможет помочь, выбора у неё не останется. — Думаю, следователь Ван дер Гасс захочет взглянуть.

— А, этот говнюк, — Энесс вскинула бровь, посмотрев на Никласа многозначительно. — Что? Скажешь, я не прав?

— Да нет, не скажу, — губы дрогнули в улыбке.

Приятно, что хоть в чём-то их мнения сошлись.

И даже несмотря на отвратный вечер, она почувствовала, как в груди потеплело. Надежда ещё оставалась.

ГЛАВА 6 НИКЛАС

I

За стеной раздался грохот.

Приоткрыв один глаз, Никлас поморщился. Старенький будильник показывал четверть девятого. Проклятье!..

Больше всего на свете хотелось нырнуть обратно в сон, каким бы паршивым он ни был. Вернувшись домой посреди ночи — и фактически пройдя полгорода пешком, — он уснул перед рассветом. Неудивительно, что тело сопротивлялось изо всех сил, когда Никлас сделал первую попытку подняться.

— Пшла вон, — он спихнул с колен пушистую тварь и перевернулся на бок. Кошка настойчиво потёрлась мордой о плечо. — Сгинь, кому сказал.

С трудом освободившись от одеяла, он натянул штаны. В сомнении пошевелил пальцами на холодном дощатом полу.

Звяк.

Никлас тяжело вздохнул. Не дом, а проходной двор какой-то.

На кухне его ждал Тейн с пригоревшим омлетом. Выглядел парень гораздо лучше него, хоть от привычной улыбки не осталось и следа. Видимо, последние дни выкорчевали всё жизнелюбие под корень. Никлас знал, как тот относится к Рине, хоть они редко о ней заговаривали. Но от этого не становилось менее погано.

— Здорово, салага, — он опустился на скрипнувший стул, по-хозяйски придвинув тарелку.

— Не хотел тебя будить, — Тейн виновато пожал плечами вместо приветствия.

— Да ты просто мастер бесшумной готовки!

Омлет оказался не только пригоревшим, но ещё и солёным на вкус. В другое время салага бы ответил едкой шуткой, и они вместе бы расхохотались, перебудив всех кошек мефрау Ван Линден. Но теперь в кухне повисла неловкая тишина — только ветер гудел за окном.

— Чая нет, — ни к селу ляпнул Никлас, потянувшись к жестяной кружке. — Кипяточек будешь?

— Если с сахаром, то давай, — тот протянул свою.

Пока кипела вода, салага рассказал, как к нему заявились полицаи. Испугался вначале — от неожиданности. А потом ещё больше — за Рине, которую не видел с прошлого года. И за него, Никласа, — как бы глупостей не натворил.

Тут пришлось напомнить парню, кто из них больший спец по глупостями. И заодно перейти к своей истории: к повестке, следователям и рыжей журналистке. Все они, так или иначе, стремились к собственным целям — будь то закрытое дело, прорыв в карьере или громкий заголовок вместе с премией.

Сидя сейчас напротив Тейна, Никлас отчётливо понимал, что салага — по сути, единственный, чьи намерения были чисты, как горный лёд. Он всегда помогал «за просто так», ничего не прося взамен. «Глупый ещё, — думал Никлас поначалу, — вот заматереет, тогда поймёт, что к чему, и как в этом мире плюют на доброту с высокой башни». Однако же ошибся. Не зря говорят, что горбатого могила исправит.

Зато Никлас знал, на кого может рассчитывать, что бы ни случилось.

— И что теперь? — отставив кружку, салага в точности повторил его ночной вопрос.

— Ждать, — Никлас поморщился. — ДМБ-шники обещали связаться. Даже телефон оставили. Да и Рыжая подсуетится — эта своего шанса не упустит. Позвоню вечером от соседей, узнаю… Ну а ты? Как отец?

— Положили вчера.

Тейн рассеянно гладил серого кота, вспрыгнувшего на колени.

— Сейчас к нему поеду. Всё равно в госпиталь с утра нельзя, вот и решил к тебе заглянуть. А потом прикупить лекарства. Выписали что-то мудрёное — разобрать не могу…

— Денег хватит? — оборвал его Никлас. Вряд ли салага попросит первым, а со здоровьем шутки плохи — это он по своему старику знал.

— Ну да, — тот улыбнулся, — надеюсь.

— На вот. Лишнее всегда успеешь вернуть.

Достав с верхней полки деревянную коробку с выдвижным дном, он отсчитал половину заначки. С деньгами Никлас расставался легко — как и всякий человек, который не лелеял мечты относительно собственных сбережений. На кого ещё тратить, как не на себя?..

— Да погоди ты, куда сорвался, — усадил он благодарного салагу на место. — Подождёшь, пока я оденусь. Можешь пока посуду помыть, только воду зря не лей, понял?

Тот закивал.

— А ты…

— С тобой пойду, — отрезал Никлас. — Всё лучше, чем в четырёх стенах сидеть. Я быстро.

Натянув чистую рубашку и обувшись, он мельком взглянул в зеркало. «Побриться бы…» С другой стороны стекла на него смотрел заросший нелюдимый тип — таким впору детишек пугать, не иначе. Плеснув в лицо пригоршню холодной воды, он почувствовал, как остатки сна растворяются бесследно. Руки сжались на краю раковины, будто на знакомом штурвале, и Никлас на миг почувствовал себя в небе.

Если бы не шторм, идущий в Ньив-Дармун, их с Тейном ждала бы назавтра красавица LS-129…

II

Мерный стук колёс убаюкивал скрипучей колыбельной. Стоило трамваю разогнаться, как обшивка вагона хлопала железными крыльями на ветру — того и гляди, что взлетит механическое чудище, посыплются шестерни…

Проклятая морось — не поймёшь, то ли снег, то ли дождь, — сеяла всю ночь и прекратилась под утро. Но тучи остались. И прямо сейчас они сжимали Ньив-Дармун в стальных объятиях, не предвещая ничего хорошего.

Сидя в конце вагона, они с салагой смотрели в разные стороны. За мутными стёклами проносились пустые остановки, вывески мелких контор и дымящие вдалеке заводские трубы. Столичные лёгкие были черны, как нутро курильщика. Сердце же — гигантский двигатель, качавший солнечное масло вместо крови.

За годы, что он здесь провёл, Никлас научился смотреть в суть и видеть ржавый довоенный остов под слоем глянцевых афиш. Ньив-Дармун был для каждого свой: он, как зеркало, отражал людские души — заветные желания и потаённые страхи. Для Никласа он сбрасывал блеск и уже не притворялся местом, где сбываются мечты о лучшей жизни. Город видел его насквозь и отвечал тем же — честностью.

Наконец, вагон остановился у Норберт-плаатс, и они с Тейном зашагали по широкой улице. Говорили, в основном, про будущий рейс. Никлас обмолвился, как звонил в офис «Аэр-Републик», и там подтвердили его опасения. Вылет откладывался на неопределённый срок: в лучшем случае — пара дней, если шторм пройдёт стороной, а в худшем — кто знал? Оставалось лишь следить за сводками новостей да чернилами, разлитыми над головой.

— Как думаешь, в небе было бы лучше?

— Может, и так, — Никлас пожал плечами. — Хрен его знает, где теперь лучше.

Он понял, о чём спрашивал салага. За штурвалом дирижабля он мог бы отвлечься от безрадостных мыслей и пусть на время, но заглушить чувство вины перед Рине. Именно поэтому Никлас не захотел оставаться дома в окружении безмозглых кошек. Он ненавидел сидеть сложа руки. Даже если от его участия мало что зависело.

Однако разговор по-прежнему не клеился. В тишине миновали площадь, окружённую новыми высотками, и свернули в проулок, что вёл к республиканскому военному госпиталю. Белое здание высотой в три этажа тянулось на много ярдов вперёд, как и внутренний двор с хитросплетением асфальтовых дорожек. Республика заботилась о своих ветеранах — даже спустя четверть века после окончания войны с имперцами. Причём, забота эта настолько бросалась в глаза, что упрекнуть правительство никто бы не рискнул. Здесь таких, как Тейнов старик, ждали с распростёртыми объятиями.

Насколько знал Никлас, старший Ван Дейк в своё время бывал на Восточном фронте у самой границы и дослужился до звания обер-лейтенанта. Салага как раз родился без него — в разрушенном на половину Старом Дармуне. Бывает же такое под конец кошмара, когда открываешь глаза в надежде увидеть утренние сумерки, а на небе уже вовсю светит солнце. Счастлив был каждый сукин сын, что добрался тогда живым домой…

— Подожди, я быстро.

Тейн скрылся за дверью аптечной лавки, прилегавшей к торцу госпиталя, и Никлас, оставшись на крыльце, закурил. Едкий запах лекарств отчего-то вселял необъяснимую тревогу. Напоминали о себе картинки из прошлого, и шрам на щеке начинал неизменно чесаться. К тому же, он ничего не пропускал: что может быть интересного там, за дверью, окромя бинтов и грелок? Только холод стерильно-белых стен.

На них-то и пришлось любоваться, пока они поднимались на третий этаж. До этого немного потоптались во дворе, ожидая часа посещения, но салага вроде повеселел. Припомнил пару фронтовых баек, рассказанных отцом, и стал больше походить на самого себя. А стоило ему добраться до нужной палаты, как и вовсе засиял.

Поздоровавшись со старшим Ван Дейком, Никлас не стал задерживаться в палате. Зачем мешать разговорам? Главное, выглядел старик неплохо, а с новым препаратом, как обещали врачи, сердце заработает как новое.

Врали и не краснели — в этом они все. Ничего со временем не становится лучше: это он знал наверняка. Любую разбитую чашку можно собрать по кусочкам и склеить, но долго ли она продержится? Месяц, год или чуть больше? Никто не знал, и в незнании было счастье. В эгоистичном порыве обладания чашкой, которая хоть и напоминала себя прежнюю, уже таковой не являлась.

Опустившись на кушетку в коридоре, Никлас бездумно вертел в руках шляпу. Белый цвет пустоты и впрямь успокаивал. Настолько, что в голову начинали лезть совершенно не свойственные ему мысли. Ещё немного, и снова начнёт поучать салагу прописным истинам жизни.

Никлас усмехнулся.

На первом этаже госпиталя взвыла сирена.

III

Лампы на потолке потрескивали, мигая нервными вспышками. Коридор то погружался в полумрак, то загорался мертвенной белизной. Казалось, будто голоса врачей и звук сирены доносится из-за плотного ватного кокона, в котором Никлас вдруг очутился. Само пространство схлопнулось вокруг него, сдавив череп в свинцовых тисках. Это было нечто сродни контузии, и на какой-то миг он даже услышал очередь выстрелов, донёсшихся иллюзорным эхом из прошлого.

Кто-то спустился по лестнице следом и оттолкнул Никласа с пути. Мимо пробежали люди в белых халатах. Хлопнули двери, ударив створками о стены. Раздался лязг и скрип колёс по гладким плитам пола.

— Клонический приступ?

— Боюсь, что нет.

— Готовьте раствор фенобарбитала. Марта! Нам нужны ремни!

— С дороги, с дороги! Всем пациентам оставаться в палатах!

Никласа оттеснили к стене, но из-за спин врачей он всё же разглядел человека на каталке. Его удерживали двое медбратьев, но их усилий было явно недостаточно. Худое тело билось в судорогах, выгибаясь под немыслимым углом. Будто кукловод безжалостно дёргал за нити набитую опилками марионетку — только хрустели суставы и трещали натянутые жилы, а из горла вместе с пеной вырывались лишь хрипы.

— Гервин, вы что натворили? Отключите проклятую сирену, немедленно! — один из врачей махнул медсестре.

— Барбитураты не помогут! — у другого, что помоложе, в глазах стоял ужас. — Доктор Тейман, это не эпилептический припадок. Нужно что-то предпринять!..

— Именно это я и делаю! Держите крепче, — вчетвером они скрылись за дверьми реанимации.

В тишине, ударившей по перепонкам, Никлас различил стук собственного сердца. Накатившая дурнота отступила, но воздух по-прежнему казался плотным. Вязким, как густая глина. Чем бы это ни было, оно исходило от человека на каталке — удушливыми волнами, от которых искрили лампы.

Он и сам не заметил, как дошёл до конца коридора.

— Менэйр? — из-за стойки его окликнула взволнованная медсестра. — Посетителям сюда нельзя. Вам лучше подождать в приёмной.

Никлас не успел ответить. Стоявший на стойке графин задрожал, а спустя миг разлетелся вдребезги. Брызнули осколки. Лампы вспыхнули одна за другой, вылетая из гнёзд, и девушка закричала, закрыв голову руками: меж пальцами побежали алые струйки.

А в следующий миг дверь реанимации слетела с петель. Сквозь распахнутое окно пронёсся дикий порыв ветра — будто тысячи голосов взвыли нестройным хором, и Никлас в ужасе зажал уши. Испытывать страх ему доводилось и прежде, но это чувство выворачивало душу наизнанку, заставляя приступ тошноты подниматься к горлу. Тоска. Горечь. Бессилие, помноженное на само себя.

То, что лежало на каталке, опутанное сетью проводов, уже не было человеком.

Сделав над собой усилие, Никлас шагнул вперёд. Стеклянная крошка хрустнула под ботинком. Порыв ветра ударил в лицо — бессильно опали занавески.

Навстречу ему выбежал молодой доктор: лицо перекошено, в глазах — уже не страх, нет. Нечто большее.

— Марта! Звоните в Департамент, пусть пришлют кого-нибудь! — подхватив под руки медсестру, явно пребывавшую в шоке, он увлёк её в сторону приёмной. — Скорее, скорее!..

На краткий миг Никлас почувствовал себя призраком, стоявшим у порога. Никто не обращал на него внимания. Да и некому было: трое мужчин лежали в неловких позах на полу реанимации. Белые халаты — в алых кляксах, инструменты — на полу, вперемешку с острыми осколками. И только два внимательных глаза смотрели в упор на случайного посетителя, что оказался в центре катастрофы.

Тело уже не сотрясали судороги — наоборот, покрытое каплями пота лицо со впалыми щеками выглядело безмятежно. Сделав попытку подняться, пациент пошевелил пальцами. Ремни натянулись до предела.

— Вот досада, — одержимый цокнул языком. — Не поможешь?

Вопрос прозвучал почти вежливо. Никлас почувствовал, как нарастающий гул в ушах затих, будто нажали на кнопку, — разом. Он всё ещё стоял на пороге, прикованный необъяснимой смесью отвращения и любопытства. Не каждый день встречаешься с гайстом вот так.

Не каждый день твой разум противостоит концентрации того, что Йонссен ненавидел в клятой магии, — её тёмного, разрушительного начала, о котором ходило столько слухов. Злые духи, пришельцы, гости с другой стороны — у них были десятки имён на любой вкус. Кто-то полагал их первопричиной, кто-то — лишь следствием, симптомом магической болезни, охватившей мир. И если недуг удалось взять под контроль, то гнойные нарывы продолжали напоминать о себе время от времени.

Теперь пришла пора узнать, где кроется правда, а где — вымысел.

— Ну, что надумал? Времени у нас немного, учти. Если поторопишься, поведаю сказку о златокудрой принцессе и злой колдунье, — тонкие губы изогнулись в подобии усмешки. — Хочешь услышать о своей принцессе?!

Голос гайста перестал быть мужским. Детский плач, женский крик и вой сонма чудищ вновь сошлись в единое эхо. Вдоль позвоночника скользнула ледяная змея. Неужели он и правда знает о Рине? Или очередной клятый фокус?

— Ты и сам неплохо справишься, — Никлас с трудом отодрал присохший к нёбу язык. — Зачем тебе помощь?

Гайст кивнул на трубку, торчавшую из вены. Капельница неумолимо отсчитывала дозу успокоительного.

— Убери её, — тихое, вкрадчивое шипение, — и я расскажу, как принцесса томится в глухом подземелье. Ждёт отважного рыцаря. Как стережёт её стоглавое чудище, — он осклабился, и нитка слюны потекла по подбородку, — и как жадные крысы обгладывают белые пальчики…

— Заткнись!

Бросившись вперёд, Никлас наткнулся на невидимый барьер. Пол реанимации снова завибрировал.

— Думаешь, всё ложь? Ошибаешься. Правду говорить куда как интереснее… Жаль, что интереса ты не разделяешь.

Голова гайста дёрнулась, будто он услышал нечто неподвластное человеческому уху. Глаза вдруг затянулись сизой дымкой, а тело вновь напряглось всеми мышцами. Один из ремней лопнул, и игла, выскользнув из вены, звякнула о край стола.

— Ну уж нет, — Никлас успел сделать два шага, прежде чем новый порыв ветра толкнул его за порог. Выбил весь воздух из лёгких и заставил зайтись удушливым кашлем. Будто назойливую букашку щёлкнули ногтем ради забавы.

Поднос с инструментами опрокинулся следом, и хирургические скальпели зависли в воздухе напротив него. Острие нижнего указывало в грудь, верхнее — целилось в голову.

— Увы, в этой грустной сказке принцессе не суждено встретить рыцаря… — за стуком хлопающих окон Никлас различил что-то ещё, и оно неотвратимо приближалось — как разрушительный шторм, что шёл на Ньив-Дармун, — всё потому, что он слишком глуп! — Разноголосье сорвалось на визг, и Никлас инстинктивно вскинул руки в попытке заслониться. Он уже не видел, но знал, что лезвия летят точно в цель.

Только в последний миг им что-то помешало на пути. Сбитый с ног, он ощутил последний удар, прежде чем багровый всплеск боли сменился темнотой.

…Дождь идёт второй день.

Склонившееся к земле небо дышит тяжестью. Воздух пахнет осенью. Стонут над головой пожелтевшие ясени, а в солдатских сапогах вовсю хлюпает вода.

— Ты как, салага? Держишься? — от хлопка по плечу Никлас вздрагивает и крепче сжимает в ладонях винтовку. Гладит пальцами деревянный приклад, по которому стекают капли влаги, и это простое действие вселяет в него толику уверенности.

— Держусь, — кивает он.

Седой Кас отвечает довольной улыбкой. По лицу его стекают крупные капли. Одна, похожая на чернильную кляксу, замирает на кончике носа, и рядовой утирается промокшим насквозь рукавом.

— Это ничего. На севере сейчас, должно быть, снег валит, так что мы ещё везунчики, — несмотря на белые, как иней, волосы и ранние морщины, Кас не намного старше. Лет на десять или двенадцать, не больше.

Никто в отряде не знает, что Никласу едва сравнялось четырнадцать. Пришлось надбавить пару лет — благо, что ростом он почти догнал отца, да и голос совсем осип от вечностылой осени. Редко когда в родных краях стояли столь холодные месяцы — не иначе как без магии не обошлось. Да только не ему рассуждать о возможностях имперских волшебников. Его задача простая: рой себе траншею от отметки и до вечера, да укрепляй бруствер, чтоб не обрушилась насыпь, размытая дождевым потоком.

Так длится без малого месяц. Лишь изредка зависшую под кронами тишину разрывают звуки выстрелов.

И вот теперь они уходят из Волчьего бора, потому что леса на юге республики потеряны окончательно. Их осталось только семеро. Семеро из трёх десятков. Здесь больше нечего искать, кроме собственной смерти.

Никлас сглатывает попавшую в рот воду и смотрит на капитана Ротшайна. Тот как всегда собран: лицо застыло непоколебимой маской, но видно, что каждая секунда отдаётся в нём боем внутренних часов. Все семеро замирают в ожидании. Ещё немного и завибрирует земля. Пойдёт мелкой дрожью от железнодорожных путей. А из-за мутной пелены дождя покажется блестящий бок локомотива.

«Чёрный» паровоз, бронеплощадки и контрольные вагоны с путевым инструментом для ремонта — Никлас уже видел такие поезда. И этот, идущий из Дамберга в окрестности Вёрмина, мог стать их спасением. Если только рельсы не повреждены взрывами, что гремели у границы пару суток назад. Тогда им всем придётся несладко.

А пока — время растягивается и сжимается, словно больничный жгут, призванный замедлить кровоток. Минуты сыплются в их земляной колодец одна за другой, и на опушку ложатся сумерки. Успеть бы до ночи.

— Спорим, добегу быстрее, — лицо Седого Каса скрадывают тени, но Никлас знает — тот наверняка улыбается беззубым ртом.

— На что? Опять на тушёнку? — Никлас поправляет съезжающую на лоб шапку. Пальцы совсем окоченели и слушаются с трудом.

Но Кас не успевает ответить. Капитан вскидывает руку, и семёрка бойцов замолкает. Далёкий, едва различимый гул становится ближе. Ещё один взмах, и друг за другом они покидают «грязевые хоромы» — сеть окопов, соединённых глубокой траншеей. Короткими перебежками, прячась за стволами, достигают кромки леса.

Теперь нужно успеть.

Между маленьким отрядом и рельсами — сотня ярдов открытого пространства. Стоит сделать первый шаг, и они всё равно что на ладони. Неважно, сколько имперцев сидит по ту сторону оврага — пуль хватит на всех, кто замешкается.

Никлас чувствует, как страх липким ужом скользит между лопатками. И жёсткий ремень натирает плечо, и неподъёмным грузом кажется налипшая на подошвы грязь. А что, если не добежит? Как там отец со своей покалеченной ногой? Как мать с верещащей на руках малявкой? Глупо как-то выйдет. И бесславно. После месяца рытья окопов…

Бронированный состав замедляет ход, и Ротшайн первым ступает на выжженную землю. Пора. Никлас вслед за остальными срывается с места. Дождь с силой хлещет по лицу, и мир вокруг размывается, превращаясь в одну большую кляксу. Только тёмное пятно мелькает впереди — спина Седого Каса. Своеобразный маяк среди пучины страха. Стальной бок чудища заслоняет небо, и за грохотом колёс он забывает о свистящих пулях.

Заветная платформа проплывает мимо, и чьи-то жёсткие пальцы хватают Никласа за руку. Всё тело взрывается болью, прежде чем он оказывается наверху, перекатываясь на бок и через силу отплёвываясь. Неужто получилось?

Скользя, он с трудом встаёт на четвереньки и поворачивает голову.

— Кас! — слабый крик тонет в визге паровозного гудка. Никлас бросается вперёд, уже понимая, что не успеет.

Первая пуля входит в плечо, прежде чем он сбивает Каса с ног. Вторая — тонет в чернильной мгле, что растекается перед глазами, сужая мир до крохотной точки…

Но страха больше нет, и это главное.

IV

По словам врачей, он пробыл в отключке недолго. Ничего серьёзного не произошло — только вспухла шишка над левой скулой и клонило в сон после полученной дозы обезболивающего. Очевидно, обошлось без сотрясения, раз на госпитализации никто не настаивал. И эта новость стала лучшей за день.

Прямо сейчас Никлас сидел на кушетке, придерживая у виска холодный компресс. В процедурной комнате висел резкий запах спирта и стерильных бинтов.

— Не забудьте прийти на перевязку, — молоденькая медсестра улыбнулась Тейну, черкнув что-то на бумажке. Тот смущённо натянул рубашку и спрятал направление в карман.

Никлас усмехнулся. Ещё бы, о раненом герое теперь судачил весь госпиталь. Ведь это его нашли у реанимации с торчавшим из плеча скальпелем, когда подоспели агенты Департамента. Отряд противодействия — так они себя называли.

Всё веселье Никлас пропустил, провалявшись без сознания аки кисейная мазель. Но в кои-то веки это почти не расстраивало. Внимание и благодарные взгляды салага заслужил, как никто другой. Если бы Тейн не отправился искать его в творившейся кутерьме, встреча с гайстом, вероятно, стала бы последней.

А так — оба живы, хоть и потрёпаны изрядно.

«Живы…» — в ответ на одно единственное слово разум услужливо подбросил бред сумасшедшего. Про подземелье, чудищ и хрен знает что ещё. Отбросив ставший сухим компресс, он поднялся с кушетки. Никласу нужны были ответы, и он собирался их получить — в ответ на показания очевидца, разумеется.

Не обращая внимания на слабые протесты медсестры, процедурную они покинули вместе. Тейн нагнал его у лестницы. Судя по отяжелевшим векам и неровной походке, салаге досталось в разы больше седативных. Всё-таки швы накладывать — это не шутки. На собственной шкуре познал.

— Ты как?

— Нормально, — тот слабо кивнул в ответ, — уже не больно… Ну, почти.

Свернув за угол, они увидели у стойки офицера и дежурную медсестру, со слов которой он заполнял бумаги.

— А, это вы, — агент был одет в гражданское, но, насколько знал Никлас, для Департамента это не имело значения. Никакой формы навроде полицейской за ними не числилось. — Думал заглянуть к вам после дозволения врачей, но раз всё в порядке…

— Где он? — вопрос слетел с языка, прежде чем Никлас успел подумать.

— Если вы имеете в виду пациента, то о нём позаботились.

Невозмутимость смотрелась чужеродно на этом плотном мужичке, которому судя по виду давно перевалило за полтинник. Свеж ещё в памяти был ужас, который Никлас испытал вблизи гайста. А этому — хоть бы хны. Будто их там в отделе каждый день такими встречами балуют. А впрочем, клятые волшебники, что с них взять? После предыдущей встречи в баре он ничему не удивлялся.

— Вы куда-то забрали его, верно?

ДМБ-шник сдержанно улыбнулся.

— Это дела Департамента, менэйр…

— Йонссен, — стоило агенту услышать фамилию, как улыбка мигом слетела с губ.

— …и разглашать подобного рода информацию я не в праве.

Никлас тяжело опёрся о стойку.

— Я могу поговорить с Ван дер Гассом или Моритсом? Это… — он поморщился. Пересказывать слова гайста отчего-то казалось глупым и почти постыдным. — Это важно.

— Только если свяжетесь с ними лично. Боюсь, я не имею никакого отношения к следственному отделу, чтобы помочь. Будьте добры, распишитесь здесь, — поставив точку, он передал Никласу бумаги. Чернильные буквы расплывались перед глазами, и он нарисовал закорючку почти наугад. — Беря во внимание вашу травму, я надеюсь, что вы с менэйром Ван Дейком заглянете в Департамент, как только почувствуете себя лучше. Меня вы сможете найти в кабинете сто семнадцать. Всего хорошего. Поправляйтесь.

Агент кивнул Тейну, что пристроился на скамье у окна, и, зажав под мышкой папку, зашагал к выходу. У крыльца его наверняка ждала служебная машина.

— Стойте!

Он обернулся. Во взгляде, брошенном на Никласа, промелькнуло смятение.

— Как много они знают?

— Простите?..

То ли вопрос и впрямь поставил агента в тупик, то ли он намеренно сделал вид, что не понял, о чём речь. Но Никлас ощутил раздражение, которое поднималось откуда-то из глубины — как волны прилива, наступавшие на берег.

— Гайсты ваши, — каждое слово, приходилось выталкивать из себя неимоверным усилием. Произнесённые вслух, они звучали дико неправильно. К своему ужасу Никлас даже пожалел, что рядом нет Ван дер Гасса, читающего мысли. — Они и впрямь знают всё, что происходит? Или чешут языками от бессилия?

В пустынном холле повисла тишина. Даже медсестра замолчала, повесив трубку телефона.

— Вам лучше отдохнуть сегодня, — наконец произнёс агент, замерев на пороге. Произнёс размеренно. Спокойно. Так, словно перед ним находился помешанный. — Мы обсудим это в следующий раз.

От грохнувшего по стойке кулака медсестра тихо вскрикнула. Но дверь уже захлопнулась за ДМБ-шником, впустив порыв ледяного воздуха. Свирепая волна рванулась вперёд, переворачивая утлые лодочки на своём пути. Неужели никто в этом клятом мире не мог объяснить ему, что происходит на самом деле?!

— Не кричи только, ладно? — Тейн поднял на него осоловелый от лекарства взгляд. — Наверху батя спит — разбудишь, — он слегка подвинулся, чтобы Никлас сел рядом. — А ему волноваться нельзя, сердце…

— Дурак ты, салага… Храбрый, но дурак.

Объяснять, что до третьего этажа он не докричится при всём желании, не стал. Волна схлынула быстро, как и накатила. Только привычно потянулась рука к карману с папиросами.

— Чего дурак-то сразу? — тот сделал попытку оскорбиться. Заведомо провальную. К тому же, к ним по коридору уже спешил врач, освобождая Никласа от необходимости ответа.

«Того, что спасать бросился. Спасатель хренов», — в висках по-прежнему пульсировала боль, но он был благодарен салаге, несмотря на все ворчания. Порой такие дураки спасают больше жизней, чем те, кто шевелит мозгами.

Ему ли не знать.

V

— Слушаю, — после стона гудков трубку наконец сняли.

Никлас растерялся. Отчего-то возможность услышать мужской голос по ту сторону провода он даже не рассматривал.

— Мне бы Энесс, — он кашлянул, опёршись о дверной косяк в прихожей Фойвеля.

К соседу они с Тейном заглянули на обратном пути, чем привели его горластую жёнушку в ярость ввиду позднего времени и состояния гостей. Которое она «справедливо» расценила как алкогольное опьянение, и прямо сейчас из-за неплотно затворённой кухонной двери доносились крики и грохот.

Впрочем, шум не помешал Тейну задремать на стуле у двери — в неловкой позе свесивши голову на грудь. Минуты хватило. А ведь его ещё до дома тащить: то, что салага останется на ночь, даже не обсуждалось. Решилось молчаливым согласием обоих, пока ехали домой. Задерживаться в госпитале дольше положенного никому не хотелось.

— Боюсь, она ещё не вернулась, — голос был молодым. Жених? Или муж? Да какая, собственно, разница. — А кто спрашивает? Ей что-нибудь передать?

— Не стоит. Перезвоню завтра, — он повесил трубку.

Телефон в Департаменте и вовсе молчал. Рабочий день давно закончился, и, очевидно, в следственном отделе не осталось ни души. В экстренную службу звонить бесполезно, а других номеров на бумажке Моритса не нашлось.

Трубка жалобно звякнула. Из кухни раздался звук битого стекла, за которым последовал миг удивлённой тишины.

— Поднимайся, салага, надо сматывать удочки, пока не поздно, — подхватив того под мышки, он ногой распахнул дверь.

— Нет, ты только глянь! Вандализм чистой воды! Так нализались, что едва на ногах стоят, а нам из-за этих алкашей ещё и дверь менять! — мефрау Фойвель уже возвышалась на пороге, уперев руки в крутые бока. — Чтоб их духу тут больше не было, слышишь?!

Мокрая тряпка прилетела в спину с громким шлепком, и Никлас выругался. Спорить с безумной мазелью в его планы не входило — лучше уж убраться подобру-поздорову, а потом как-нибудь занести Фойвелю бутылку в качестве извинения. Клятые бабы, всё-то любят усложнять…

Остаток ссоры заглушил начавшийся дождь, и до крыльца они добрались еле как — то и дело оскальзываясь в темноте. Ботинки, истекающие липкой жижей, бросили у порога. Свет зажгли в дальней комнате — чтобы не будить старушку Ван Линден.

Тейн, не раздеваясь, доплёлся до тахты. Пробурчал что-то невнятное и затих.

— И тебе доброй ночи, салага.

Прикрыв за ним дверь, Никлас остался в полутёмной кухне один. Поставил греться чайник и вспомнил о том, что не ел с самого утра. Головная боль поутихла, и только навязчивая мысль крутилась, как заведённый механизм. В своём сознании он уже поднимался по ступеням здания Департамента. А меж тем — оставалось ещё несколько долгих часов до рассвета.

…Молоко в горшке вскипает быстро. Потянувшись за ухватом, он слышит за спиной шаги отца. Тяжёлые и медленные, они перемежаются стуком палки, заменяющей костыль. Скрипит табурет и прогибается под весом половица, когда тот опускается за стол.

— Как она? — осторожно, стараясь не расплескать, Никлас достаёт посудину. Горячее дыхание печи опаляет кожу, но с тех пор как он вернулся домой, тепла не бывает много. Будто холод Волчьего бора и сырость земли въелись в самые кости.

— Уснула.

Первый стакан браги отец выпивает залпом. Затем сидит, подолгу глядя на огонь, и лишь когда остаются тлеющие угли, отправляется спать. А поутру их будит надрывный кашель. И плач Рине, которой нельзя больше видеться с матерью.

Резиновая соска выскальзывает из рук, и Никлас подбирает её, принимаясь мыть заново.

Каким же он был глупцом, когда думал, что худшее осталось позади. Провалявшись несколько недель в полевом госпитале, он встретил там новость о подписании мирного договора между Эринхастом и Дармуном, что означало окончание войны. Вот только беды не остались позади: они коварно поджидали в собственном доме. И самая горькая из них заключалась в бессилии. Никлас ничем не мог помочь матери, от которой отказался деревенский фельдшер. Везти же её в город в декабрьскую стужу означало только подстегнуть болезнь. Кто знал, сколько она ещё протянет?..

Простые движения уже становятся привычными. Он так же аккуратно переливает молоко в бутылочку. Даже с этой «роскошью» у них возникают проблемы: зимой коровы доятся всё хуже, и думать о еде для сестры приходится Нику. Отец слишком занят фермой и своими клятыми псинами. Или попросту боится ответственности, отстраняясь всё дальше.

— Тебе бы тоже не помешало, — хмуро замечает он, — поспать.

Но Йонссен старший молчит, пропуская слова мимо ушей. И тогда Никлас покидает кухню, затворяя за собой дверь.

Рине ворочается в самодельной люльке. Негромко верещит, когда Никлас берёт её на руки, но с каждым днём у него получается всё лучше. Потихоньку приноравливается, чтобы было удобно обоим. И пока она тихонько причмокивает, он опускается в глубокое кресло. От зажжённой лучины по потолку пляшут тени — длинные и уродливые, как чудища из старых сказок, которые рассказывала мать.

Стоит молоку кончиться, как Рине тянет ручонки к лицу. Никлас слегка поворачивает голову, чтобы пальцы не задели шрама. Щека ещё чешется. Меряя шагами полутёмную комнату, он начинает напевать, и ломкий голос вдруг снова становится мальчишечьим:

— Спи, мой город славный, за окном метель, Будет сниться солнце — зазвенит капель. Верю, ждёт нас счастье за порогом лет, До мечты плацкартный я купил билет…

Колыбельных он не знает. Только глупый романс, который старина Кас мурлыкал под нос, когда выдавалась минутка. Кто-то в недовольстве отворачивался, кто-то пытался подпевать, и только капитан молча усмехался. Как-то понимающе и грустно. Совсем как Никлас теперь.

После пятого куплета он уже перестаёт чувствовать себя глупо, и заводит снова:

— Спи, моя малявка, за окном метель…

ГЛАВА 7 ГЁДЕЛЕ

I

Ступеньки проносились мимо с ошеломляющей скоростью. Гёделе казалось, что она не бежала вовсе — летела. Выщербленные камни под ногами были видимы, но почти не осязаемы, как если бы она ступала по воздуху. И с каждым новым шагом всё внутри замирало в страхе оступиться. Она знала, что рано или поздно камни расступятся и она привычно полетит в бездну — снова, и снова, и снова…

Но на этот раз лестница всё не кончалась. Мимо проносились густые леса с чёрными елями, что тянули к ней лохматые лапы, пробегали речушки, теряясь в туманных топях, и мелькали сотни незнакомых лиц, которые напоминали выцветшие иллюстрации из книжек Рейнарта.

Рейнарт… Стоило девочке подумать о нём, как ступеньки кончились и она очутилась в просторной пустой зале. Подошвы башмаков коснулись мраморного пола — о чудо, она никуда не провалилась!

Сделав несколько шагов, Гёделе уверилась в том, что белые плиты пола, высокие колонны и напольные светильники были настоящими. Настолько, что впервые она усомнилась в том, что по-прежнему спит. Огонь, горевший в чашах на изящных подставках, был определённо магическим. Она даже не почувствовала жара, когда поднесла ладонь к синеватому пламени.

Двинувшись вперёд, Гёделе шла по освещённому коридору в центре зала, и светильники вспыхивали перед ней, будто приветствуя долгожданную гостью. За спиной же всё снова погружалось во мрак, и стоило ей оглянуться, как в груди похолодело. Несмотря на пугающую реальность, вокруг существовала лишь крошечная часть неведомого мира — его малый осколок или лоскут, оторванный от общего полотна. На нём не было ничего кроме — только девичья фигурка, что шагала вперёд, преследуемая тьмой по пятам.

Наконец, она добралась до невысоких ступеней, ведущих к возвышению у антрацитово-чёрной стены. Предчувствие не обмануло — перед Гёделе действительно находился трон. Высокий, целиком отлитый из причудливого металла, с украшенной спинкой и замершими на подлокотниках миниатюрными горгульями. Справа от трона высилось зеркало высотой в полтора человеческих роста, но разглядеть в нём что-либо не удавалось: поверхность была непроницаема, как и клубившаяся позади него чернота.

Стоило ей приблизиться, как король, чьё лицо до сих пор скрывала тень, поднялся навстречу. Тяжело, будто что-то мешало ему, сковывая движения, но при этом с достоинством, превозмогая невидимую силу. Теперь, когда он стоял в центре освещённого круга, девочка видела, какими заржавевшими были его латы, как припорошена снегом пегая борода и как устало осунулось ещё нестарое лицо.

Только синие глаза, напоминавшие по цвету магическое пламя, смотрели на гостью так пронзительно, что спина покрылась мурашками. Как если бы он желал рассказать о чём-то, но не мог.

И тут внезапно налетевший порыв ветра погасил светильники, на миг погрузив тронный зал во тьму. Гёделе ощутила, как воздух стал холодным и острым, как зимой на сильном морозе, когда каждый вдох режет горло острым ножом. Мертвенным светом зажглась поверхность зеркала — пошла мелкой рябью, отразив уже знакомую ей лестницу, ведущую в никуда. А затем в его раме показался король, успевший измениться за несколько мгновений.

Теперь на неё смотрел… Рейнарт. Вместо старых лат — потрепанный плащ, вместо усталости во взгляде — холодная решимость. Но не успела девочка броситься к нему, как отражение вдруг занялось пламенем, и Гёделе закричала.

То, что происходило сейчас, слишком живо напомнило ей Всплеск. Только на месте Юпа был Рейнарт, чьё лицо таяло буквально на глазах. Чья кожа стекала по щекам подобно плавленому воску…

А потом он просто исчез, повернувшись к ней спиной и шагнув в зеркальный водоворот, когда крик застрял в горле. Уже не думая о том, что делает, Гёделе рванула вперёд в единственном стремлении догнать, вернуть, спасти и больше не отпускать…

Но теперь уже коварное зеркало испарилось прямо перед ней, и знакомая пропасть приняла испуганную волшебницу в свои объятия.

II

Гёделе рывком села на кровати. По спине, вдоль позвоночника, стекал холодный пот, от которого ночная рубашка неприятно липла к телу. Сердце бешено стучало в груди.

Откинув одеяло, девочка опустила босые ступни на пол и зажгла лампу. В тусклом жёлтом свете, столь непохожем на пламя волшебных светильников, её тесная комнатка уже не казалась страшной. Даже несмотря на ветки клёна, что царапались в окно. Это, пожалуй, был единственный звук, что нарушал полночную тишину.

После случившегося на берегу Хелскё и допроса в Департаменте тётя Бет запретила ей и носа из дома выказывать. Поэтому она ночевала одна, неся тяжкое бремя домашнего ареста. До тех пор, пока не отыскали виновника всех этих ужасов, правила поведения были предельно просты: никаких гуляний, никакой магии, никакого Рейнарта. В порядке возрастания важности запретов.

Гёделе заметила, как смотрела на неё тётя Бет, когда девочка вернулась домой на служебной машине Департамента в сопровождении Рудольфа Моритса. После града вопросов, который на них обрушили, их с Рейнартом просто разделили, и всю дорогу она пыталась молчать, слушая красивый низкий голос следователя. Всё, что она могла рассказать, было уже сказано, и девочка пребывала в лёгком шоке оттого, что всё обернулось так просто для неё самой — несовершеннолетней одарённой без малейшего намёка на регистрацию. И потому, несмотря на доброжелательность Моритса, который всю дорогу поглядывал на неё с нескрываемым интересом, Гёделе чувствовала смутный подвох. Или ей попросту передалось настроение Рейнарта, который явно был не рад встретить университетского товарища. Если бы она только могла расспросить его после, узнать, что между ними стряслось…

Включив свет в прихожей и ванной комнате, она открыла кран умывальника. Холодная вода, как всегда бывало кроме вечерних и утренних часов, текла тонкой ниточкой, горячей не было вовсе. Набрав полную пригоршню, девочка брызнула в лицо и фыркнула, прогоняя остатки сна. После увиденного ей и в голову не пришло перевернуться на другой бок и спокойно уснуть до утра.

Того, что она узнала о собственном даре, было достаточно, чтобы понять: Гёделе привиделся не просто сон, отличный от десятка других. Это было нечто большее: предостережение, угроза, опасность. Как если бы красная лампа мигала в подсознании, и заходилась воем несуществующая сирена. Что-то плохое должно было произойти — не с ней, с Рейнартом. Или уже происходило…

Гёделе ощутила, как рёбра вдруг сжало стальным обручем и стало трудно вдохнуть. Если бы у него был телефон, она бы уже бежала к соседям напротив, забыв про запрет покидать квартиру. Если бы она могла увидеть его сейчас, чтобы убедиться, что всё в порядке…

Девочка металась по дому, словно залетевшая в форточку синица, — включала свет и тут же выключала, будто никак не могла принять единственное решение. Часы показывали пятнадцать минут первого: последний трамвай прошёл мимо дома около часа назад.

Сев на кушетку, она обхватила голову руками. Всё, что происходило в Ньив-Дармуне, было как-то связано с разрывами Вуали. Как и она сама. Как и Рейнарт. И теперь Источник, находившийся по ту сторону, давал ей подсказку, предупреждал об опасности. Кем она будет, если не откликнется на зов?

Трусихой.

Бросившись к гардеробу, она оделась в мгновение ока, схватив попавшееся под руку нелепое платье, расшитое васильками, и, оставив кровать незаправленной, уже натягивала пальто. По-хорошему, надо было оставить тёте Бет записку, но не зря говорят, что умные мысли приходят после. Спешка же рождает в голове сплошную кашу, и нередко случается так, что собственное имя забываешь. Хорошо, хоть ключи успела схватить со стола, прежде чем захлопнуть за собою дверь и сбежать по ступенькам.

Ничего, она надеялась, что к десяти утра, когда Лейсбет вернётся домой, она уже будет ждать её в кухне.

Первым же порывом ветра девочку едва не сбило с ног. Непогода шла с севера и только усиливалась в последние дни — по радио передавали штормовое предупреждение, из-за чего на время остановили работу столичные порты — как морской, так и воздушный. Гёделе прикинула, что до Юст-Зейна она сможет добраться за час, если поторопится. И постарается не попасть на глаза полицаям, патрулировавшим город в ночное время. Улицы Ньив-Дармуна были пустынны в этот час, если не считать бездомных дворняг, которые искали, чем бы поживиться на свалках.

Однако стоило ей загнать поглубже страх и миновать несколько кварталов, как за спиной вдруг раздался свист. Насмешливый, издевательский, от которого все внутренности враз скрутило болезненным узлом.

— Не рада встрече, рыба? Я вот рад, давно не виделись. Успел соскучиться, знаешь ли.

Этот глухой самодовольный голос она узнала бы из тысячи.

III

Всё случилось в конце октября — в паре кварталов от школы, там, где глухая стена новостройки встречается с парковой оградой, — когда ранний сумрак окутал Ньив-Дармун.

Гёделе потом ещё не раз задумывалась, что было бы с ней, пойди они другим путём или задержись на полчаса. Случился бы Всплеск в другой ситуации или настиг бы её, как и всех, через десяток лет? А, быть может, и вовсе никогда. Задать этот вопрос Рейнарту она не решалась, потому что никогда не рассказывала, что именно произошло в тот день.

Их было пятеро или шестеро — высоких типов, одетых в чёрное. На рукаве у каждого — кожаная нашлёпка со свинцовой пулей. Девочке приходилось слышать о Братстве прежде, но лишь вскользь.

Она знала, что улицы города бывают неспокойны. Даже несмотря на то, что учителя и тётя Бет запрещали обсуждать подобные вещи, в газетных новостях иногда мелькали ужасающие заметки, а город полнился слухами, которые разносились быстро, как эпидемия чумы. Но ей и в голову не могло прийти, что когда-то она сама окажется в подобной передряге.

Однако в тот вечер Гёделе понадеялась на иллюзорную безопасность, которую дарила освещённая улица. Ей лишь хотелось прошмыгнуть мимо незаметной мышкой, чтобы не делать длинный крюк. За то и поплатилась, стоило одному из «братьев» отойти от стены.

— Ну здравствуй, рыба, — неровные зубы оскалились в акульей улыбке. — Негоже юной мефрау ходить потёмками одной. Хочешь, до дома провожу? Мне несложно. А парни здесь подождут, правда ведь? — повысил он голос, требуя одобрения.

— Юп, что за, нахрен, детский сад? — ближайший бородач сплюнул наземь. — Через полчаса мы должны быть у Барта, забыл?

— Так я догоню, — подмигнув Гёделе, он сделал очередной шаг вперёд, и девочка попятилась, уперевшись лопатками в кованые прутья.

Бежать было некуда. До сих пор она не разомкнула губ, хотя могла бы уже кричать, зовя на помощь, пока Юп не успел подобраться ближе. Страх бился в голове, словно дурная птица в пустой клетке, напрочь лишая всех прочих мыслей.

Раздался рёв моторов, выводя её из оцепенения: полдесятка хромированных чудищ сорвались с места, оставляя их с Юпом наедине. Одних в узком проулке.

Вильнув в сторону, Гёделе попыталась вырваться, но длинные руки вцепились в неё клещами.

— Ну-ну, зачем так? Красавчик Юп не обидит, — девочка вскрикнула от боли в заломленной руке, и жёсткая ладонь зажала ей рот. — А я ведь хотел по-хорошему…

Хриплый голос над ухом заставил волну омерзения подняться к горлу, и Гёделе выгнулась всем телом в попытке укусить его за палец. Юп ударил наотмашь, и мир вокруг покачнулся.

Помимо дурноты и боли в щеке, что горела огнём, Гёделе вдруг почувствовала нечто иное. Неведомую силу, что разрывала мышцы изнутри и ломала кости. Силу, что стремилась вырваться на волю.

И она позволила ей.

Вцепившись ногтями свободной руки в лицо Юпа, она почувствовала, как чуждость покидает тело. А затем кожа под её пальцами начала плавиться. Языки пламени пожрали щёку и добрались до губ, когда в глазах Юпа наконец отразился страх.

Вот только в отражении она увидела не себя.

В полутёмной комнате горят свечи. Маленький Юзеф вертится на низком стуле.

— А ну замри! — Клара лупит по голове гребнем, и мальчишка замирает. Смотрит прямо перед собой и видит в зеркале испуганного зверёнка.

Белёсая чёлка падает на глаза, но он не убирает, боясь пошевелиться. Лишь незаметно утирает сопли, когда сестра отворачивается. А затем безумная улыбка снова мелькает, искажённая неровным стеклом, и очередная лента появляется в его волосах.

— Так-то, Красавица, — Клара явно довольна собой и своей работой.

Юзеф её ненавидит. Он не хочет быть «красавицей» — только чумазым семилетним мальчишкой, который лазает по заборам в компании состайников. Но продолжает молча играть свою роль, потому что иначе… Иначе узоры на теле расцветут парой новых синяков.

Однако нос чешется нестерпимо, и, не выдерживая, Юзеф чихает. Тонкая косичка выскальзывает из Клариной руки и рассыпается соломой по плечам.

— Ты посмотри, что натворил! — Клара ахает и отвешивает ему оплеуху. — Гадкий мальчишка! Ни минуты не может высидеть спокойно!..

— Прошло полчаса! — не успевает он огрызнуться в ответ, как его сдёргивают со стула. Юзеф отбивается как может, но Клара взрослая. Она сильнее. Её пальцы, словно когти, впиваются в волосы. Она держит крепко, пока лицо его не приближается вплотную к свечным огаркам.

— Полчаса, говоришь?

— Не надо, пожалуйста! Клара, не надо! Я буду сидеть смирно, буду!.. — Юзеф захлёбывается, хватаясь за подол её платья. — Клянусь, Клара, пожалуйста! Пожалуйста…

Он всхлипывает, превращаясь в девчонку, которую она в нём видит. Чужая рука давит на затылок, и вот уже пламя свечи оказывается в дюйме от правого глаза. Щекой он ощущает жар, исходящий от зажжённых огоньков.

Маленький Юзеф кричит во всё горло, и Гёделе кричит вместе с ним.

IV

Внутренний дворик блестит вчерашними лужами. С водосточной трубы срываются капли дождя, рождая симфонию туманного утра. Из-под забора подпевает соседский котяра, не попадает в ноты, и Лива презрительно отворачивается, пряча нос в складках воротника.

Рейнарт стоит напротив. Гёделе — под старой яблоней, что плачет ей за шиворот. Должно быть, со стороны они выглядят забавно: оба — и мужчина, и девочка в огромных галошах — стоят неподвижно, будто играют в гляделки. На деле же Рейнарт ждёт, пока она сосредоточится.

Лазурные светлячки мелькают перед глазами — хаотично и так быстро, что глазу не уследить. Гёделе никак не может собрать их «в кучу», как выразился Рейнарт для наглядности. В то время как поток шрафта должен образовать непроницаемый щит, у неё получается дырявая сеть для ловли рыбы.

— Не складывай мозаику по одной детали, — не выдерживает он наконец. — Просто представь, что ты магнит, и притяни все разом. Противник не станет ждать. Не каждый наделён безграничным терпением.

Это он, конечно, про себя.

Гёделе фыркает и собирает всю волю в кулак.

— Давай.

Всё случается так быстро, что девочка не успевает моргнуть, не то что заслониться. Миг — и она уже лежит в грязи под яблоней, а настырное дерево продолжает ронять слёзы. Теперь уже на лицо, отчего Гёделе жмурится.

Галоши елозят и сваливаются с ног, так что ей приходится принять помощь Рейнарта, чтобы подняться. Ещё пара таких падений, и она окончательно утратит человеческий вид. Комок грязи на ножках, да и только.

Гёделе даже хихикнула, представив это зрелище, но тут же снова посерьёзнела. Рейнарту на такие мелочи плевать, а вот тётя Бет будет в ужасе. И непременно заставит стирать всё саму…

— Ещё раз, — занимая прежнюю позицию, она решительно шмыгает носом. — Только помедленнее.

Плечо недовольно дёргается под линялым плащом. Рейнарт разворачивается, и сгусток шрафта, напоминающий тупую стрелу, летит в её сторону. И на сей раз она её видит! В попытке отгородиться Гёделе не вскидывает щит — она, скорее, задёргивает занавеску. Инстинктивно, не думая. И стрела запутывается в «шторе». Вместо того, чтобы полететь наземь, Гёделе едва покачивается на пятках, победно улыбаясь.

— Ну как? — спрашивает, затаив дыхание.

— Плохо.

Рейнарт трёт переносицу. Лива выскальзывает из рукава и уносится за деревья, откуда раздаётся жалобный кошачий вопль.

— Будь на моём месте другой, твоя заслонка бы не выдержала. И это, заметь, простейшая форма, которой только крыс гонять.

— Крыс, значит?..

Она кривится, раздумывая, не присоединиться ли к яблони. Может, её тоже обидели, вот и ревёт с утра пораньше? Но в итоге Гёделе себя пересиливает. Шлёпая по лужам, она направляется к крыльцу.

— Ну и куда ты?

— Чай пить. Хватит на сегодня, — по крайней мере, последнее слово остаётся за ней.

Сбрасывая галоши и промокшее пальто, она чувствует себя лучше. А к тому времени, когда вскипает вода, и вовсе забывает о доли униженной и оскорблённой. Забираясь с ногами на стул, Гёделе смотрит, как Рейнарт крошит горбушку хлеба в миску с молоком.

— А против обычного удара он поможет? — глядит внимательно, пытаясь предугадать ответ. — Щит?

— Нет. Магия противостоит магии, кулаки — кулакам. А что?

— Так просто, — она пожимает плечами. — И что тогда делать?

— Применяй атакующую форму, — обжигаясь, он дует на пальцы. — Или беги. Третьего не дано.

Бежать было некуда.

Гёделе наступила на те же грабли, собственноручно загнав себя в ловушку. Впереди высилась кирпичная стена — глухая, ни одного окошка. Юп крался сзади, напоминая сытого кота, решившего порезвиться с мышью.

Ему же хуже.

Последние месяцы не прошли для неё даром, и сейчас Гёделе испытывала не столько страх, сколько злость. Резко развернувшись, она зажмурилась, готовясь собрать мерцающие нити в кулак и швырнуть вперёд. Однако вместо бирюзового потока увидела лишь черноту.

Вот теперь острый ужас резанул когтями. Не видеть светлячков шрафта было всё равно что проснуться поутру и понять, что ослепла. Неожиданно. Жутко. Неправильно.

— На сей раз фокус не пройдёт, рыба, можешь не стараться.

Запущенный Гёделе обломок кирпича чиркнул по уху, и ухмылка Юпа мигом пропала. Разделявшее их расстояние он преодолел одним рывком. Пальцы впились в волосы и потянули на себя. Гёделе оттолкнулась ногой от жестяной трубы и наклонилась назад, увлекая Юпа за собой. Оба полетели на асфальт.

Юп врезался лопатками, Гёделе упала на него. Но вырваться не удалось: рука держала крепко. Перекатившись, он оказался сверху, и теперь она разглядела амулет, свисавший с тощей шеи. Рунические знаки бежали по краю подвески — именно они заставляли её «слепнуть». Но как?.. Откуда?!

Рванувшись в сторону, она попыталась дотянуться до цепочки.

— Дрянь! — колено Юпа упёрлось в живот, и Гёделе задохнулась.

Неужели всё кончится так? Она ведь должна дойти, чтобы увидеть Рейнарта… Пока ещё не поздно.

Злые слёзы заблестели в уголках глаз. Замерев, она подняла взгляд на Юпа, который тяжело дышал, пряча амулет за пазуху.

— Откуда он у тебя, Красавица?

Она ожидала чего угодно: ярости, очередного удара или проклятий. Но он ответил тихо:

— Скоро узнаешь.

А за бесцветным голосом пришла чернота. В ней не было ни лестниц, ни зеркал. Лишь бесконечное, бездонное ничто, баюкавшее Гёду сотней щупалец-рук.

Примечания

1

слова «дизель» в данном мире не существует по одной просто причине: Рудольф Дизель, создатель одноимённого двигателя, здесь никогда не жил. Вместо этого топливо зовётся не иначе как «солнечным маслом».

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1 ЭНЕСС

  I

  II

  III

  IV

  V

ГЛАВА 2 НИКЛАС

  I

  II

  III

ГЛАВА 3 ГЁДЕЛЕ

  I

  II

  III

  IV

ГЛАВА 4 ДИТРИХ

  I

  II

  III

ГЛАВА 5 ЭНЕСС

  I

  II

  III

  IV

  V

ГЛАВА 6 НИКЛАС

  I

  II

  III

  IV

  V

ГЛАВА 7 ГЁДЕЛЕ

  I

  II

  III

  IV Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg