«Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых»

Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых (fb2) - Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых 1432K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Иванович Слаповский

Алексей Слаповский Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых

© Алексей Слаповский, 2011

© «Время», 2011

* * *

От автора

Драматургия – самый странный, самый формально дискриминированный из видов литературы. Стихи вполне умещаются в трехстишие, могут быть сонетом, поэмой, романом – и при этом любого размера. С прозой тоже без проблем: рассказ, повесть, эссе, эпопея, и тоже ничто не ограничивает протяженность, кроме авторского трудолюбия и читательского терпения. А вот пьеса (имеется в виду современная) – либо в двух актах, либо в одном. То есть или с перерывом, или без. Если в театре имеется буфет, лучше с перерывом. Если нет – лучше обойтись (особенно когда спектакль сомнительный и велика вероятность массового оттока публики после первого действия). Но это еще не все. Количество интерьеров и действующих лиц ограничено: сцены и штатные расписания театров не резиновые. В идеале, как говорил мне один режиссер, нужна схема «три плюс два»: три актрисы, два актера. Герои не меняют возраста, могут состариться максимум на десять лет. По бедности нашей вернулись к классическому триединству места, времени и действия. Впрочем, мне это даже нравится.

Есть исключения – пьесы, идущие по десять часов, или, напротив, по двадцать минут, с сотней актеров и вовсе без них, но это не повседневная практика, а эксперименты.

Раньше пьесы в одном действии, идущие час-полтора, назывались одноактными. Мне за них было обидно. Как бы неполноценные они. На самом деле, если учесть, что многие идут час-полтора, для современной публики, привыкшей к формату кино, это даже привычно.

Поэтому я не стал называть небольшие пьесы одноактными, но все же разбил для удобства на разделы. Разделение это, конечно, условное, как многое в театре.

Пьесы для больших театров

Уезжаю! эксцентрическая комедия в двух частях

Действующие лица

ГРАМОВ, уезжающий

ГРАМКО, его верный друг

ГРАМОВЕЦКИЙ, его принципиальный друг

ГРАМСКОЙ, его начальственный друг

ИРИНА, его женщина

ЭЛИНА, его бывшая жена

АЛИНА, его сослуживица с чувствами

МАТЬ, мать

СЕРЖАНТ, сержант

I

1

ГРАМОВ, ИРИНА.

ГРАМОВ. Все! Уезжаю! К чертям собачьим! Вот – билет. На восемнадцатое, сегодня одиннадцатое. Ровно через неделю – до свиданья, прощайте. Вот так вот. Долго я собирался. Надоело. Взял карандаш и ткнул в календарь. Выпало восемнадцатое, я тут же пошел и купил билет на восемнадцатое. Все. Никому мы тут на хрен не нужны!

ИРИНА (ласково). Не ругайся, я не люблю.

ГРАМОВ. Знаю, что не любишь. Поэтому и ругаюсь.

ИРИНА. И кто это мы, которые не нужны?

ГРАМОВ. Мы. Я и другие.

ИРИНА. Кто – другие?

ГРАМОВ. Да все!

ИРИНА. Кто все?

ГРАМОВ. Все, кто хочет нормально жить и нормально работать.

ИРИНА. Я хочу нормально жить и работать, и я нормально живу и работаю. Я здесь нужна. И что считать нормальным, вот вопрос.

ГРАМОВ. Мне опостылел этот город. Опостылел мне город этот. Этот опостылел город мне.

ИРИНА. От себя не убежишь.

ГРАМОВ. А я и не бегу от себя! Я бегу от вас!

ИРИНА. От кого – от нас?

ГРАМОВ. От вас от всех!

ИРИНА. Значит – и от меня?

ГРАМОВ. Ты не в счет.

ИРИНА. Ты сказал: от нас от всех. Значит – и от меня.

ГРАМОВ. Ты не в счет!

ИРИНА. Но ты сказал – от всех! Я – среди всех. Почему я не в счет?

ГРАМОВ. В счет, в счет! И от тебя. Я никогда тебя не любил. Слышишь меня? Я никогда не любил тебя. Я не люблю тебя и никогда не любил.

ИРИНА. Возможно, сейчас ты меня не любишь. Но раньше любил. Ты ушел от жены ради меня.

ГРАМОВ. Я ушел лишь бы уйти. А ты просто подвернулась.

ИРИНА. Ты жил с ней спокойно. А потом появилась я, и ты ушел ко мне.

ГРАМОВ. Я ушел не к тебе. Я жил отдельно. А тебя навещал. По необходимости. То есть возникала необходимость – и навещал. Сказать тебе, какая необходимость?

ИРИНА. Не обязательно… Ты, наверно, хорошо подготовился к разговору. Представлял, что ты скажешь, что я отвечу. Я правильно отвечаю? Ты подскажи, как надо.

ГРАМОВ. Повторяю: я тебя никогда не любил.

ИРИНА. Хорошо. Что я должна сказать?

ГРАМОВ. Я – не – любил – тебя – никогда!

ИРИНА. Зачем же кричать? Я ведь согласна: не любил. Зачем кричать?

ГРАМОВ. Не делай из меня идиота! Я не любил тебя никогда! Ни одного дня! Ни разу!

ИРИНА. Хорошо!

ГРАМОВ. Но ты же не веришь!

ИРИНА. Верю.

ГРАМОВ. Ты издеваешься надо мной! Господи, какая же ты…

ИРИНА. Какая?

ГРАМОВ. Все такая же. А я другой. Я, в сущности, давно уже уехал. Я уезжаю, понимаешь? Навсегда.

ИРИНА. Понимаю. Ты уезжаешь навсегда.

ГРАМОВ. Ты не веришь, что ли?

ИРИНА. Почему ты так волнуешься?

ГРАМОВ. Это приятное волнение. Это радостное волнение.

ИРИНА. Если ты так торопишься, мог бы взять билет на завтра.

ГРАМОВ. Мог бы. И хотел бы. Но, к сожалению, нужно уладить кое-какие бытовые дела.

ИРИНА. И со всеми попрощаться.

ГРАМОВ. Ну уж нет. Никаких прощаний. Я пришел просто сказать, что уезжаю.

ИРИНА. Когда человек приходит сказать, что уезжает, это означает – проститься. Разве не так?

ГРАМОВ. Не так. Мне просто некуда девать время. Мне надо его как-то убить до отъезда. Вот я и зашел.

ИРИНА. Только что ты сказал, что тебе надо уладить бытовые дела. А теперь говоришь, что тебе нечего делать.

ГРАМОВ. Ты всегда ловишь меня на словах! Я устал от тебя до смерти, до тошноты! Я с тобой, как под микроскопом, ты изучаешь каждое мое слово, каждое движение… Это же невозможно! Тебя невозможно любить, тебя никто не любит! Таких людей нельзя любить!

ИРИНА. Это неправда.

Пауза.

ГРАМОВ. Я знаю, почему ты спокойна. Ты уверена, что я вернусь. Скажи честно: ведь уверена?

ИРИНА. Нет. Я полагаю, ты собираешься действительно уехать навсегда.

ГРАМОВ. Собираюсь, но не соберусь? Так?

ИРИНА. Соберешься.

ГРАМОВ. Но не уеду?

ИРИНА. Уедешь.

ГРАМОВ. Но не навсегда?

ИРИНА. Навсегда.

ГРАМОВ. Тогда почему ты спокойна?

ИРИНА. Я рада за тебя. Ты ведь заранее счастлив. У тебя будет новая жизнь.

ГРАМОВ. Ты не рада, ты злорадствуешь. Ты уверена, что у меня ничего не получится. Что через пару лет я приеду, приползу, буду стоять вот тут на коленках. Ты же всегда угадывала, что со мной произойдет. Ты любишь угадывать. А потом ручки потирать: по-моему вышло! На этот раз не выйдет. Я не вернусь никогда!

Пауза.

Мне с тобой было хорошо. Мне ни с кем не было так хорошо… Поедем со мной?

ИРИНА. Ты же меня не любишь. Ты сказал.

ГРАМОВ. Мало ли что я скажу.

ИРИНА. У меня больная мама, ты это прекрасно знаешь.

ГРАМОВ. Думаешь, я предложил из вежливости? Возьмем и маму с собой.

ИРИНА. Она не поедет, ты это прекрасно знаешь.

ГРАМОВ. Я скажу прямо и грубо. Можно?

ИРИНА. Конечно.

ГРАМОВ. Давай дождемся, когда она умрет, и я приеду за тобой. Хорошо?

ИРИНА. Хорошо.

ГРАМОВ. Ты мне не веришь?

ИРИНА. Верю.

ГРАМОВ. Да не веришь же, я вижу же! Ты никогда мне не верила. Ты считала меня всегда позером и выскочкой. Я даже не понимаю, зачем я тебе был нужен? То есть понимаю! Очень даже понимаю! Я идеальный объект для наблюдений и насмешек. Ты ведь любишь наблюдать – и посмеиваться!

ИРИНА. Очень люблю.

ГРАМОВ. Ты меня никогда не уважала.

ИРИНА. Я тебя никогда не уважала.

ГРАМОВ. Я тебе был нужен всего лишь как мужчина, как мужик, как… – ты понимаешь!

ИРИНА. Ты мне был нужен как мужик. Я понимаю.

ГРАМОВ. Прекрати!.. Нельзя так. Я ведь действительно – навсегда. Нельзя так расставаться. Мы были счастливы. Мы любили друг друга… О чем ты думаешь? Я ведь вижу, ты о чем-то там себе думаешь! О чем?

ИРИНА. Зачем тебе это знать? Ты уезжаешь, ты уже уехал. Зачем тебе знать, что думает женщина, которую ты никогда не увидишь? Я уже посторонняя, чужая.

ГРАМОВ. Я могу хотя бы напоследок узнать, что ты думаешь?

ИРИНА. Я много чего думаю.

ГРАМОВ. Обо мне! Конкретно обо мне?! Что ты думаешь обо мне?

ИРИНА. Ты хороший человек.

ГРАМОВ. И все?

ИРИНА. Ты красивый, добрый, умный.

ГРАМОВ. Я счастлив. Я счастлив, что уезжаю от тебя. Ни одного слова в простоте от тебя не слышал, все игры какие-то! Ты просто не выросла. Понимаешь? Ты когда-то была умненькой девочкой. Тебе это очень нравилось. Так нравилось, что ты на всю жизнь осталась в положении умной девочки! У тебя никогда не будет нормальной семьи и детей!

ИРИНА. Что такое – нормальная семья?

ГРАМОВ (воет). Я с ума сойду! Ох, не завидую тому, кто у тебя будет! Кто всерьез тебя примет! А я – все. Слава Богу – уезжаю!

Пауза.

Кстати, если тебе показалось, что я выпил…

ИРИНА. Мне не показалось.

ГРАМОВ. Если тебе показалось, то это не так. Я бросил пить. Совсем. Хватит. Вы все очень бы обрадовались, если б я спился. А я не только не спился, я уехал и начал все заново. Будь счастлива. «Где Грамов, что-то не видно Грамова?» – «Под забором умер пьяный!» – «Да нет, что вы, он уехал, он начал новую жизнь, у него молодая жена-красавица, он…»

Пауза.

Послушай… Я ведь навсегда уезжаю, навсегда! До тебя не доходит, что ли? Ты думаешь, что за эту неделю до отъезда я еще зайду? Я не зайду больше. Ты меня больше никогда не увидишь!

ИРИНА. Жаль.

ГРАМОВ. И все?

ИРИНА. Мне будет тебя не хватать.

ГРАМОВ. А я забуду о тебе завтра же. Я терпеть тебя не могу, уж извини, пожалуйста. Я давно тебе хотел это сказать.

ИРИНА. Зря терпел. Вот сказал – и легче стало. Легче?

ГРАМОВ. Гораздо.

ИРИНА. Я рада за тебя.

ГРАМОВ. Все. Уезжаю. Все.

Последние слова обращает к появившемуся ГРАМКО. Ирина может уйти, а может и остаться на периферии сцены. Или даже рядом.

2

ГРАМОВ, ГРАМКО, ГРУМОВ, ГРАМОВЕЦКИЙ

ГРАМКО (весь в своих озабоченных мыслях). Уезжаешь? Когда?

ГРАМОВ. Скоро.

ГРАМКО. Ясно… Слушай, у тебя ТАМ никого нет?

ГРАМОВ. Где – там?!

ГРАМКО. Не кричи, люди вокруг. ТАМ, где решается мое дело. Ты же знаешь.

ГРАМОВ. Я ничего не знаю.

ГРАМКО. Все знают, один он не знает! Ты во сне живешь, что ли? Короче говоря…

ГРАМОВ (перебивает, чтобы не выслушивать). Я вспомнил!

ГРАМКО. Поэтому я и спрашиваю: у тебя ТАМ никого нет? Ну, какой-нибудь бывший сокурсник. Приятель. Собутыльник. Мало ли.

ГРАМОВ. Может, и есть. Но мне некогда. Я уезжаю.

ГРАМКО. Что, правда, есть? Кто?

ГРАМОВ. Какая разница? Я же сказал: я уезжаю!

ГРАМКО. Мне надо было сразу к тебе обратиться! Ты такой, у тебя везде свои люди!

ГРАМОВ. Что ты имеешь в виду?

ГРАМКО. Ты послушай…

ГРАМОВ. Нет, что ты имеешь в виду? Что я настолько продажен и неразборчив, что у меня везде есть входы и выходы? Так?

ГРАМКО. Просто тебя уважают, вот и все. А кто у тебя ТАМ? Может САМ ЭТОТ?

ГРАМОВ. Что тебе конкретно нужно?

ГРАМКО. Господи, обязательно ему конкретно! Кругом уши. Терпеть не могу слухов.

ГРАМОВ. Что тебе нужно?

ГРАМКО. Ты вопишь, как утопающий. Ты сначала скажи, кто у тебя ТАМ? Может, ты шутишь?

ГРАМОВ. Я не шучу, у меня там есть одна хорошая знакомая.

ГРАМКО. Даже так?

ГРАМОВ. Даже так.

ГРАМКО. О, ты известный… (Хихикает.)

ГРАМОВ. Кто?

ГРАМКО. То есть проблем не будет?

ГРАМОВ. С кем?

ГРАМКО. Не с кем, а с чем. С МОИМ ДЕЛОМ. Ты общаешься со своей хорошей знакомой и помогаешь мне уладить мое дело. Ты же друг мне или нет?

ГРАМОВ. Во-первых, я уезжаю. Во-вторых, я с этой знакомой раззнакомился.

ГРАМКО. Ну, не завтра же ты уезжаешь. И можно опять познакомиться. Для тебя это раз плюнуть.

ГРАМОВ. Я уезжаю завтра.

ГРАМКО. Отложишь, не горит. Для друга ты можешь отложить?

ГРАМОВ. Она меня ненавидит. И она ТАМ ничего не решает.

ГРАМКО. Это неважно. Главное, она ТАМ. То есть у нее есть связь с тем, кто решает. А что ненавидит, это даже хорошо. Женщинам нравится миловать.

ГРАМОВ. Да ты психолог! Шел бы сам к ней, если ты такой знаток людей. Соблазняй, решай свое дело сам!

ГРАМКО. Я неумелый. Я ни разу не изменял жене. Просто не могу. Я вообще с людьми разговаривать не умею. Убеждать не умею. Просить не умею.

ГРАМОВ. А я умею?

ГРАМКО. Ты гений в этом смысле.

ГРАМОВ. В смысле просить?

ГРАМКО. В смысле убеждать.

ГРАМОВ. Допустим. Но я не смогу.

ГРАМКО. Почему?

ГРАМОВ. Я завтра уезжаю.

ГРАМКО. То есть как? Куда?

ГРАМОВ. Далеко.

ГРАМКО. То есть как уезжаешь? А я? Вот так вот меня и бросишь, что ли? Лучшего друга?

ГРАМОВ. А с чего ты взял, что мы лучшие друзья?

ГРАМКО. А разве нет? Мы сто лет знаем друг друга. Мы находим общий язык. Мы делимся всеми радостями и печалями. Мы помогаем друг другу.

ГРАМОВ. Возможно, возможно. Но я уезжаю.

ГРАМКО. Уедешь позже.

ГРАМОВ. Я не могу позже. Меня ждут!

ГРАМКО. Позвони, скажи, что у тебя родственник умер.

ГРАМОВ. Они знают, что у меня никого нет, кроме матери.

ГРАМКО. Скажи, что умер друг. Придумай что-нибудь, ты же умеешь, у тебя творческий ум. А у меня решается судьба.

ГРАМОВ. Я уезжаю. Я уезжаю навсегда. И я не хочу тебе помогать.

ГРАМКО. Почему?

ГРАМОВ. Просто – не хочу. Я потерял стыд и совесть. Ты обидишься на меня? А мне плевать. Я ведь никогда больше тебя не увижу. Я никому больше не помогу. Идите все к черту. Ты понял меня?

Пауза.

ГРАМКО. Постой. Так ты хочешь куда-то уехать?

ГРАМОВ. Дошло, наконец! Поздравляю! Да, хочу. Уезжаю. Восемнадцатого.

ГРАМКО. И надолго?

ГРАМОВ. Навсегда.

ГРАМКО. Я понимаю, тебе тесно в этом городе. Но ты не прав. Многие уехали, но тебя я считал человеком долга. И, извини, патриотом. Мы с тобой элита, мы мозги и душа этого города, если мы уедем, кто останется? Хотя тебе видней. Но ведь нужно оставить о себе добрую память! Помоги мне и этим ты оставишь о себе добрую память.

ГРАМОВ. Я не хочу тебе помогать. Я не хочу оставлять добрую память! А ты отныне – бывший друг. Я не помогаю бывшим друзьям. Я не хочу застревать в своем прошлом. Меня уже нет. Вот представь: нет меня. Я уехал. Что бы ты делал, кого просил бы о помощи?

ГРАМКО. Не знаю.

ГРАМОВ. Я что, единственная твоя надежда?

ГРАМКО. В общем-то да. Ты же знаешь, я человек замкнутый, у меня мало контактов и вообще… Если не ты, тогда хоть в омут головой, тогда я пропал. Ты понимаешь, что это дело моей жизни? И вот сейчас, когда все решается, ты… Что ж…

Плачет.

ГРАМОВ. Перестань!

ГРАМКО. Повеситься, больше ничего не остается.

Пауза.

ГРАМОВ. Ладно. Я попробую наладить контакт кое с кем. Но ничего не обещаю. Если успею, попробую. Слышишь меня? Если успею!

ГРАМКО. Ты успеешь. Не было такого, чтобы ты не успевал. Спасибо тебе. (Дает ему папку.) Вот. Тут все. Вся моя жизнь. Мой последний шанс.

ГРАМОВ. Никаких последних шансов! Я сказал: если успею!

ГРАМКО. Хорошо, хорошо!

ГРАМОВ. Но учти, мне это все глубоко противно. Учти, этим ты нашу дружбу уничтожаешь.

ГРАМКО. Это ничего. То есть… Нет, почему? Нет, ты напрасно! Наша дружба – это…

Является ГРАМОВЕЦКИЙ.

ГРАМОВЕЦКИЙ. О чем речь?

ГРАМКО. Так. О погоде. Ничего особенного.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Погода дрянь. (Грамко.) Как всегда, устраиваешь свои дела чужими руками? (Грамову.) Не связывайся с этим гадом. Ему сунь палец – всю руку оттяпает!

ГРАМКО. Я никогда…

ГРАМОВЕЦКИЙ (ему). А ты тоже хорош! Нашел у кого помощи просить! Да я бы за два дня твое дело устроил!

ГРАМКО. Ты можешь? У тебя ТАМ кто-то есть?

ГРАМОВЕЦКИЙ. У меня ТАМ – все! Я там левой ногой любую дверь открою.

ГРАМОВ. А потом тебя левой ногой вышвырнут. Потому что ты прешь напролом.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Зато я говорю им правду в глаза!

ГРАМКО (Грамовецкому). Ты действительно мог бы попробовать? И сумеешь решить мое дело?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Там? И не надейся! Решать там ничего нельзя вообще! Но они хотя бы узнали от меня, кто они есть на самом деле! Подонки, олухи, сволочи!

ГРАМКО. Не кричи.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Тут не кричать, тут бить надо во все колокола! Хотя смысла нет. Но – тем не менее. (Грамову.) А ты, я слышал, уезжаешь? Крысы вы все! Крысы бегут с тонущего корабля!

ГРАМОВ. Я не бегу. Я уезжаю. И я что-то не понял. Ты в своей паршивой газетенке каждый день трубишь, что в городе стало невозможно жить.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Я трублю – как публицист! Но как человек – я остаюсь, а не сбегаю, как крыса! Да, корабль тонет! Но настоящий капитан не отходит от штурвала до самого конца!

ГРАМОВ. Ты уже капитан?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Я образно выражаюсь. А крысы пусть бегут!

ГРАМКО. Наверно, ты своими статьями хочешь как-то улучшить положение. Это благородно.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Я не занимаюсь самообманом. Ничего я не улучшу, будет еще хуже. Будет то, о чем мы и не подозреваем. Ха, шуточки: десятилетиями мы качали из-под земли газ и нефть, одновременно строили дома, канализации, все к черту перекопали, подземный водный баланс нарушен, вода ушла, и наш город стоит на огромных пустотах! Недавно говорил с одним геофизиком – светлейшая голова, так вот он математически доказал мне, что не позже, чем через пять лет, наш город провалится к чертям собачьим! Весь! Сразу!

ГРАМКО. Это правда?

ГРАМОВ. Это газетная правда.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Через пять лет увидите. Так что уезжайте, бегите, крысы!

ГРАМКО. Нелогично. Если ты все это знаешь… Если не надеешься на лучшее… Почему же ты не уезжаешь?

ГРАМОВ. Потому что он нигде никому не нужен. Здесь он рупор, скандалист областного масштаба. Приятней быть капитаном на тонущем корабле, чем крысой на крейсере.

ГРАМКО (задумчиво). Это вопрос философский…

ГРАМОВЕЦКИЙ (Грамову). Ты сам такой же дремучий провинциал, как и я. И никуда ты не уедешь! Ты нигде никому не нужен! Потому что никто нигде никому не нужен.

ГРАМОВ. Вот билет. На восемнадцатое. Убедись.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Мало ли. Уехал и приехал!

ГРАМКО (неожиданно). Я придумал! Друзья мои, слушайте! Это гениально! (Грамовецкому.) Сначала туда идешь ты! Пусть ты там наорешь и испортишь дело – неважно. Главное: запомнят. А когда придешь уже ты, Грамов, они призадумаются: значит не только психи хлопочут об этом деле, но и разумные люди! Надо обратить внимание! А? Как вам такой план?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Ты меня назвал психом?

ГРАМКО. Я шутя. Я дружески.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Ты плохо знаешь мою гордость! Вы привыкли, что меня бьет всякая сволочь со всех сторон – я имею в виду власть, вам кажется, что я буду все это терпеть? Так вот. Сейчас я дружески дам тебе по морде. Понял меня? Защищайся, гад!

ГРАМКО. Не буду. Мы друзья, я не хочу с тобой ссориться.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Дело твоей жизни (тычет пальцем в папку) – дрянь, пустота, труха!

ГРАМКО. Ну, знаешь! Сейчас как стукну. Не посмотрю, что друг детства.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Посмотрим, кто первый кровью умоется!

ГРАМКО. Ну, налетай!

ГРАМОВЕЦКИЙ. Еще как налечу!

ГРАМКО. Налетай, налетай!

ГРАМОВЕЦКИЙ. Пусть врачей заранее вызовут.

ГРАМОВ. А ну, хватит! (Встает меж ними.) Вы лучше вот что. Восемнадцатого я уезжаю. Нехорошо уезжать не простившись. Давайте я семнадцатого устрою отвальную вечеринку. Придете?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Крысу провожать? Ни за что! А если и приду, то всем так и скажу: пришел за хвост выбросить крысу с корабля! Учти, ты меня знаешь!

ГРАМОВ. Я тебя знаю.

ГРАМОВЕЦКИЙ. А еще лучшими людьми города считались! Глядеть на вас противно!

Уходит.

ГРАМКО. Так я надеюсь?

ГРАМОВ. На что? Ах, да… Я попробую. Ничего не обещаю. А семнадцатого – жду.

ГРАМКО. Конечно, конечно. Во сколько?

Появляется ЭЛИНА, Грамов отвечает ей так, будто вопрос задала она. Остальные уходят. Или остаются.

3

ГРАМОВ, ЭЛИНА, ГРАМСКОЙ.

ГРАМОВ. Часов в шесть вечера. Придешь?

ЭЛИНА. А кто будет?

ГРАМОВ. Какая разница? Я уезжаю, это главное. Ты не хочешь со мной проститься?

ЭЛИНА. Мы простились давно, когда развелись.

ГРАМОВ. Но жили все-таки рядом. Ну, то есть все-таки в одном городе. А теперь я уезжаю. Придешь? Я ведь навсегда.

ЭЛИНА. Эта женщина будет там?

ГРАМОВ. Кто?

ЭЛИНА. Ты знаешь.

ГРАМОВ. Я уезжаю. Какая разница, будет она или не будет? У меня с ней все кончено.

ЭЛИНА. Правда?

ГРАМОВ. Я уезжаю один. И не вернусь.

ЭЛИНА. А когда у тебя с ней все кончено?

ГРАМОВ. Давно.

ЭЛИНА. Давно – понятие растяжимое. Мы с тобой расстались пять лет назад, а мне кажется – только вчера. Я первые три года вообще не могла поверить, что ты ушел. Потом еще года два привыкала, что ты ушел. И вот только недавно привыкла. То есть не привыкла, а поняла. Ты очень долго уходил. Она что, вышла замуж?

ГРАМОВ. Нет.

ЭЛИНА. Почему же ты уезжаешь?

ГРАМОВ. Она тут вообще ни при чем. Я уезжаю по другим причинам. Мне предлагают интересную работу. Меня ценят там. Гораздо больше, чем здесь. Известное дело, нет пророка в своем отечестве!

ЭЛИНА. Она-то тебя считала пророком.

ГРАМОВ. Как раз нет. Она как раз… Ладно, это неинтересно.

ЭЛИНА. Он не уважала тебя. Да и ты ее тоже. Ты ничего в ней не видел, кроме внешности. Хотя там и внешность так себе. Я до сих пор не понимаю, что ты в ней нашел.

ГРАМОВ. Это в прошлом, нет этого, все, кончено!

ЭЛИНА. Ты это мне говоришь – или ей тоже сказал?

ГРАМОВ. Я это ей сказал.

ЭЛИНА. А как ты ей сказал? Ты пойми, я ведь женщина, я знаю, что очень важно – как сказать, что именно сказать. Что ты ей сказал?

ГРАМОВ. Да тебе-то зачем?

ЭЛИНА. Мне просто интересно. Я не думала, что у тебя хватит решимости. Ты даже мне ничего не сказал. Ушел молча. Скрывался от меня, чтобы ничего не говорить. А тут – сказал. Я удивляюсь.

ГРАМОВ. Не веришь, что ли? Я могу буквально повторить. Я сказал ей, что никогда ее не любил. Что терпеть ее не могу. Ну, и дальше в этом духе.

ЭЛИНА. Именно так сказал?

ГРАМОВ. Именно так.

ЭЛИНА. Я восхищаюсь тобой. А что она?

ГРАМОВ. Она? Ничего. Против правды не попрешь. Съела, как говорится, не поморщившись.

ЭЛИНА. Даже не поморщившись?

ГРАМОВ. Ты же ее знаешь, она никогда не подаст вида.

ЭЛИНА. Насквозь лицемерная женщина. Значит, мы снова вместе?

Пауза. Недоумение Грамова.

Ну, если ты ушел от нее – значит, мы опять вместе. Если ты не с ней, то со мной.

ГРАМОВ. Я уезжаю! Вот билет! Я устраиваю прощальную вечеринку!

ЭЛИНА. Я давно тебя знаю. Ты гордый. Ты хочешь вернуться ко мне, но тебе не позволяет гордость. Ты боишься остаться здесь, потому что будешь каждый день думать обо мне, о своем сыне. Каждый вечер ты будешь хотеть только одного: прийти ко мне. Поэтому уезжаешь. Зачем? Зачем бояться себя?

ГРАМОВ. С кем ты говоришь?

ЭЛИНА. Не понимаю. С тобой.

ГРАМОВ. Ты ошибаешься! Когда ты говоришь мо мной, мне всегда хочется оглянуться! Знаешь, почему я ушел от тебя? Потому что мне стало страшно. Ты меня подменила кем-то другим. Ты видела другого, говорила с другим, ты даже, извини, спала с другим. Это жуть просто!

ЭЛИНА. Ошибаешься. Это ты считал себя кем-то другим, но я-то знала, какой ты – настоящий. Ты…

ГРАМОВ. Я убил человека.

ЭЛИНА. Перестань. Ты…

ГРАМОВ. Я убил человека! Меня разыскивают! Мне надо скрыться! Вот почему я уезжаю!.. Три дня назад… Я вообще-то не пью. Уже больше года. Но вот решил. Решил отметить свой отъезд…. Потому что я в любом случае уехал бы, просто совпало. Отметить наедине с самим собой… Я зашел в пивнушку своей юности – кафе «Зеркальное» это называлось, а теперь… Неважно. И вот наслаждаюсь одиночеством и размышлениями, вдруг – Грамской. Помнишь Грамского?

ЭЛИНА. Да, конечно. Но как он туда попал? Он теперь не ходит по таким местам.

ГРАМОВ. Он увидел меня сквозь стекло. Ехал мимо – и увидел.

Является ГРАМСКОЙ.

ГРАМСКОЙ. Здравствуй, друг дорогой! Представь, я увидел тебя сквозь это пыльное стекло, да еще на скорости!

ГРАМОВ. У тебя орлиное зрение, как и положено администратору твоего масштаба. Увидел, налетел, схватил – и простил. А стекло пыльное, да. Так прикажи, мигом вымоют. Тебе только пальцем шевельнуть, ты – власть!

ГРАМСКОЙ. Между прочим, я давно подумываю о привлечении подобных заведений к штрафам за неприглядный вид. В конце концов, внешний вид здания, кафе это или магазин, это тоже окружающая среда. Это настроение людей. Допустим, я живу рядом. Я в добром настроении иду на работу. И первое, что я вижу: облупившийся фасад и пыльные стекла. Мое настроение портится, работоспособность падает, я становлюсь пессимистом и вместо работы иду сюда пить пиво и плевать на общественный и жизненный долг.

ГРАМОВ. Угощайся.

ГРАМСКОЙ. Нет, спасибо.

ГРАМОВ. Брезгуешь?

ГРАМСКОЙ. Нет. Просто не люблю пива. Никогда не любил. Слишком мочегонно на меня действует. Это Гримов хвастается, что у него королевский мочевой пузырь. Знаешь такое выражение – королевский мочевой пузырь?

ГРАМОВ. Знаю.

ГРАМСКОЙ. Это из Англии пошло. Там заседания парламента во главе с королем продолжались всегда очень долго.

ГРАМОВ. Я знаю!

ГРАМСКОЙ. И никто не имел права выйти, пока не выйдет король. Но и король не мог выйти, пока не кончилось заседание. То есть должен был терпеть.

ГРАМОВ. Я знаю!

ГРАМСКОЙ. Так вот, отсюда и пошло выражение: королевский мочевой пузырь. Гримов на спор однажды выпил двенадцать кружек пива и пошел на шестичасовое заседание, то есть такое, которое должно было длиться не меньше шести часов. Представь себе, оно длилось семь часов двадцать минут. И Гримов выиграл!.. Но я не считаю, что это подвиг. Во-первых, опасно для жизни. Во-вторых, организм должен исправно и регулярно отправлять свои потребности. Я не люблю насиловать свой организм даже при напряженном графике моей работы. Особенно это касается питания. Вот ты пьешь пиво, да еще с воблой. Вобла вызывает жажду, от этого ты пьешь больше пива, пиво же провоцирует съесть что-либо соленое, ты опять ешь воблу, и опять пьешь пиво, и опять ешь воблу – и это превращается в бесконечный процесс.

ГРАМОВ. Ты зашел, чтобы мне это сказать?

ГРАМСКОЙ. Ты очень раздражен. И плохо выглядишь. С тобой что-нибудь случилось?

ГРАМОВ. Ты даже не представляешь, как мне хорошо! Ты даже не представляешь, насколько отлично я себя чувствую! У меня праздник сегодня. Я зашел сюда – и отмечаю. У меня достаточно средств на лучший ресторан, но это любимое место моей юности. Я всегда здесь отмечаю свои праздники.

ГРАМСКОЙ. Привязанность к любимым местам юности – хорошая черта. Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам, как сказал поэт. А что за праздник? У тебя день рождения?

ГРАМОВ. Нет.

ГРАМСКОЙ. Ты получил повышение по работе? Кстати, где ты работаешь? То есть я слышал, но…

ГРАМОВ. Нет, не угадал. Я не получил повышения по работе.

ГРАМСКОЙ. Ты успешно завершил какое-то дело?

ГРАМОВ. Нет.

ГРАМСКОЙ Влюбился?

ГРАМОВ. Нет, дорогой мой, нет!

ГРАМСКОЙ. Развелся с женой?

ГРАМОВ. Этот праздник был у меня уже пять лет назад.

ГРАМСКОЙ. Тогда не знаю.

ГРАМОВ. А ты подумай. Не одной же задницей ты высидел свое кресло, ты же у нас не дурак считался.

ГРАМСКОЙ. Не знаю… Сдаюсь. Скажи сам.

ГРАМОВ. Хитрый какой. Напряги извилины, подумай!

ГРАМСКОЙ. …У тебя подозревали опасную болезнь. Ты проверился – и оказалось, что ничего страшного?

ГРАМОВ. Нет.

ГРАМСКОЙ. Ты попал под следствие. Тебе грозил суд. Но ты доказал свою невиновность.

ГРАМОВ. Нет.

ГРАМСКОЙ. У тебя родился сын.

ГРАМОВ. Нет.

ГРАМСКОЙ. Ты меня дурачишь. Никакого у тебя праздника нет.

ГРАМОВ. Есть. Очень большой праздник.

ГРАМСКОЙ. Какой? Мы ведь друзья, почему ты не хочешь сказать?

ГРАМОВ. Из вредности. Чтобы тебе не казалось, что все в этом мире уже тебе подвластно.

ГРАМСКОЙ. Мне так не кажется.

ГРАМОВ. Кажется, у тебя это на харе написано!

ГРАМСКОЙ. Хорошо. Пусть кажется. Ты можешь мне сказать, что у тебя за праздник?

ГРАМОВ. Я бы сказал. Допустим, мы стоим, по-приятельски пьем пиво и кушаем воблу. Говорим о том о сем. И я признаюсь с душевной теплотой, что у меня праздник.

ГРАМСКОЙ. Я могу и выпить пива. Я иногда пью пиво. И воблу тоже иногда. Это народный деликатес, а я тоже из народа вышел, отец у меня, как ты знаешь, был простой слесарь и умер, между прочим, от самой народной нашей болезни – от запоя.

ЭЛИНА. И он выпил пива?

ГРАМОВ. Он пил с отвращением пиво и сосал с отвращением воблиный хвост – и ждал, когда я открою мою тайну. Он не мог без этого уйти. Как же так?! – в этом мире, в этой вселенной ему известен ход всех планет и помыслы всех людей – и вдруг что-то тайное! Он не мог этого стерпеть.

ГРАМСКОЙ. Неплохое пиво. Так что у тебя за праздник?

ГРАМОВ. Друг! Брат! Есть такое выражение: делиться радостью. То есть я как бы отдаю тебе часть своего счастья, и ты тоже становишься отчасти счастливым. Но ужасные времена, друг мой, ужасные, ничего не дается даром! Я тоже испортился и не хочу с тобой делиться бескорыстно, ты уж прости!

ГРАМСКОЙ. Что ж, заплатить тебе, что ли?

ГРАМОВ. Зачем? Тебе это обойдется очень дешево. Пролезь под этим столом. Тебе даже не придется сильно нагибаться, он высокий. Пролезь – и узнаешь о моей тайне, о моем счастье.

ГРАМСКОЙ. Изволите шутить?

ГРАМОВ. Нисколько.

ГРАМСКОЙ. В таком случае, я обойдусь.

ГРАМОВ. Дело твое.

ГРАМСКОЙ. Кругом люди. Некоторые могут меня узнать. Мои портреты в предвыборную кампанию на заборах висели.

ГРАМОВ. Мало ли что висит на заборах. Ладно. Не хочешь – я не настаиваю.

ГРАМСКОЙ. А может, что-нибудь другое? Какая-нибудь помощь с моей стороны? Хочешь, продам тебе задешево машину? Я купил новую, а свою продаю. Я продам тебе ее за полцены.

ГРАМОВ. Обойдусь. Только под стол, замены не допускается!

ГРАМСКОЙ. Ты просто псих. Оставайся тут со своей дурацкой радостью. Ты идиот, вот и все.

Пауза.

Ты можешь меня загородить? Встань вот здесь. И я пролезу. Но больше – никаких условий! Я пролезу, и ты мне сразу говоришь! Без обмана!

ГРАМОВ. Идет.

ГРАМСКОЙ. Я тебе не верю.

ГРАМОВ. Расписку тебе дать, что ли?

ГРАМСКОЙ. Это был бы оптимальный вариант.

ГРАМОВ. Хорошо.

ЭЛИНА. И ты дал ему расписку?

ГРАМОВ. Дал. «Обязуюсь рассказать о том, какой у меня праздник, если Громов пролезет под столом. Подпись».

ГРАМСКОЙ (пролезает под столом). Ну? Говори!

ГРАМОВ. Радость у меня такая, друг мой…

ГРАМСКОЙ. Ну?

ГРАМОВ. Я сегодня проснулся и почувствовал, что абсолютно свободен. Никогда я этого не чувствовал. Абсолютно свободен. Это такое счастье, такой праздник! Вот его я и праздную!

ГРАМСКОЙ. Ты врешь! Ты меня обманул! Учти, это не просто бумажка, это документ! Признавайся, гад ты такой! Говори!

ГРАМОВ. Я сказал чистую правду.

ГРАМСКОЙ. Да я тебя сгною, подлеца! Я в тюрьму тебя посажу, я с лица земли тебя сотру, вонючая ты мокрица, ты будешь валяться у меня в ногах, умываться кровью и умолять, чтобы я тебя простил! Сволочь! Подонок! Говори!

ГРАМОВ. Я все сказал.

ГРАМСКОЙ. Как сейчас въеду вот кружкой по башке! Скотина!

ЭЛИНА. И он замахнулся, и ты вынужден был защищаться – и нечаянно убил его? Тебя оправдают! А его посмертно осудят за превышение власти. Ишь какой! Кружками замахивается! Негодяй, Царство ему небесное.

ГРАМОВ. Нет. Он еще позлился и ушел, прокляв меня навеки и сказав, что никогда не забудет мне этого…

ГРАМСКОЙ. Дурак ты, вот что я тебе скажу. Просто дурак.

Уходит. Или остается.

ЭЛИНА. Значит, ты никого не убил?

ГРАМОВ. Я посмеялся и пошел взять еще пива. А когда вернулся, за моим столиком оказался оборванец. Нищий алкоголик. Он пил пиво из моей кружки, пуская туда свои грязные слюни. Он грыз мою воблу своими черными обломками зубов. И я вдруг такую ненависть почувствовал к нему. Я стал отгонять его, а он полез ко мне с объятиями. Он сказал, что рад меня видеть. Я не знаю, что со мной случилось… Я схватил кружку и изо всей силы ударил его. Он упал весь в крови. И тут же застыл. А я позорно бежал. Бежал и продолжаю бежать. Уезжаю.

ЭЛИНА. Но послушай! Возможно, ты не убил его до смерти. И если он нищий алкоголик, то вряд ли кто станет заводить уголовное дело и искать убийцу. Ты избавил общество от асоциального элемента! Зачем тебе уезжать? Тебе надо скрыться, да. Но уезжать необязательно. У нас же есть дача, а в даче погреб. Поживи там некоторое время. Я буду тайно привозить тебе каждый день еду. Тебя там никто не найдет.

ГРАМОВ. Я не хочу, чтобы ты общалась с убийцей.

ЭЛИНА. Выдумал тоже: убийца! Ты никакой не убийца, все вышло случайно. Это часто бывает: человек убьет кого-то, но по сути он не убийца. И наоборот: человек никого не убил, но по сути убийца, и его давно пора расстрелять, потому что он мысленно убил уже десятки людей.

ГРАМОВ. Спасибо. Ты добрая женщина. Но я решил. Я еду.

Последние слова он обращает к появившейся матери.

4

ГРАМОВ, МАТЬ.

МАТЬ. Когда?

ГРАМОВ. Через неделю, мама. Не грусти.

МАТЬ. Как же ты там будешь без меня? Ты будешь пить, сопьешься и умрешь.

ГРАМОВ. Я уже не пью. Я бросил. Завязал.

МАТЬ. Там бандитизм. Ты почитай газеты, там сплошной бандитизм. Тебя встретят вечером, ограбят, изобьют и ты умрешь.

ГРАМОВ. Как будто здесь нет бандитизма.

МАТЬ. Здесь все свое. Дома и стены помогают. Здесь я. Ты успеешь добраться до меня, я вызову «скорую помощь», и тебя спасут. А куда ты там доберешься?

ГРАМОВ. Мама, мама, не волнуйся так. Может, я скоро вернусь.

МАТЬ. Ты не вернешься. Я чувствую. Ты совсем не следишь за собой. Зимой ты ходишь нараспашку. Тут я тебе поправляю шарф, а кто там тебе будет поправлять шарф? Ты схватишь воспаление легких и умрешь.

ГРАМОВ. Я заведу себе женщину. Она будет обо мне заботиться.

МАТЬ. Разве она будет так заботиться, как мать? И я тебя знаю, ты будешь хвастаться перед ней, что ты молод и здоров и можешь ходить нараспашку. Ты будешь с ней гулять допоздна. Ветром с нее сорвет шарфик, я просто как наяву вижу его – такой розовый газовый шарфик, он улетит и упадет в холодный осенний пруд. Ты бросишься, конечно, ты бросишься доставать его – в одежде, она будет смеяться, она будет в восхищении, а ты простудишься, получишь осложнение и умрешь!

ГРАМОВ. Мама, мама, я буду осторожен. Я не полезу в осенний холодный пруд, даже если она сама туда упадет. Я, к сожалению, перестал быть джентльменом в отношении женщин.

МАТЬ. Это еще хуже! Она почувствует, что ты слишком спокоен и начнет возбуждать твою ревность. О, я знаю женщин, хотя и сама женщина! Она нарочно будет изменять тебе. А ты слишком гордый, ты не вынесешь этого, ты повесишься или отравишься – и умрешь.

ГРАМОВ. Мама, мама, нет на свете женщины, из-за которой я захотел бы повеситься. Если хочешь, я вообще никого не буду заводить, проживу один.

МАТЬ. Это опасно в большом городе. Одинокий молодой симпатичный мужчина, это очень опасно. Я ведь читаю газеты, я наполнена современными знаниями. К тебе начнут приставать гомосексуалисты, по своей наивности ты примешь это за дружбу, из-за своей природной деликатности ты не сможешь отказать им в небольшой услуге из-за деликатности и из-за твоей неуемной страсти к познанию всех сторон жизни. В результате ты заразишься СПИДом и умрешь!

ГРАМОВ. Мама, мама, но все это может произойти и здесь!

МАТЬ. Здесь я с тобой. Здесь с тобой ничего не случится, потому что я с тобой.

ГРАМОВ. Тогда поехали вместе.

МАТЬ. Я не смогу. Я предчувствую. Я знаю. Я умру там.

ГРАМОВ. Я буду звонить тебе каждый вечер, буду писать, буду приезжать.

МАТЬ. Я не смогу без тебя. Я умру через неделю после твоего отъезда. Я это чувствую.

ГРАМОВ. Мама, мама, зачем ты это говоришь? Ты еще молода и здорова, пожалуйста, не нагнетай страсти. Это я умру, если не уеду. Я погибну физически, понимаешь? Отпусти меня, пожалуйста.

МАТЬ. Как же я могу тебя отпустить на верную смерть? Подумай только, о чем ты говоришь?

ГРАМОВ. Я обещаю тебе, я клянусь, что буду осторожен!

МАТЬ. Это не гарантия. Я давно убедилась, что смерть настигает в первую очередь как раз тех, кто боится ее.

ГРАМОВ. Я не боюсь смерти!

МАТЬ. Это еще опасней! Нельзя бросать ей открытый вызов!

ГРАМОВ. А как тогда к ней относиться?

МАТЬ. Ее надо уважать.

ГРАМОВ. Мама, мама, что же мне делать?

МАТЬ. Уезжать. Может, ты и в самом деле вернешься… А сейчас – надо уехать. Тебе это нужно.

ГРАМОВ. А как же ты?

МАТЬ. Я еще молода и здорова, не надо обо мне беспокоиться.

ГРАМОВ. Но там и в самом деле центр преступности и бандитизма.

МАТЬ. Носи с собой газовый пистолет. И главное, никого не бойся. Убивают тех, кто боится.

ГРАМОВ. И я действительно очень безалаберный. Буду ходить нараспашку, простужусь и умру.

МАТЬ. Ходи очень быстро. Кто быстро ходит – не простужается. Моржи вон вообще голышом купаются, но они делают это быстро, я видела. Бросился – поплавал, попрыгал. Главное, регулярно питаться. Ты обедал сегодня?

Появляется Алина с вопросительным выражением лица.

5

ГРАМОВ, АЛИНА, СЕРЖАНТ.

ГРАМОВ. Не помню. Представь себе, не помню.

АЛИНА. Так я и думала. Вы работаете так… Так нельзя. Вы даже поесть забываете. Хотите кофе с бутербродами? Вот с сыром, с ветчиной.

ГРАМОВ. Спасибо. С удовольствием. А ты?

АЛИНА. Я уже ела. Я мало вообще…

ГРАМОВ. Если кого-то мне и будет жаль, Алиночка, то тебя.

АЛИНА. Не понимаю.

ГРАМОВ. Я уезжаю, Алиночка. Вот сейчас отнесу заявление – и все. Так сказать, без выходного пособия, по собственному желанию.

АЛИНА. А куда?

ГРАМОВ. Далеко.

АЛИНА. В Израиль?

ГРАМОВ. Почему в Израиль?

АЛИНА. Не знаю. За этот год две мои подруги уехали в Израиль. Одна еврейка, другая за еврея замуж вышла.

ГРАМОВ. Нет, я не в Израиль, я дальше. В Москву. Пока, по крайней мере.

АЛИНА. Разве Москва дальше Израиля?

ГРАМОВ. Гораздо. Я не географию имею в виду. В Израиле наших сейчас больше, чем в Москве. А в Москве чужих больше, чем в Израиле.

АЛИНА. Наших – это кого?

ГРАМОВ. Наших – это наших. Таких, как мы с тобой.

АЛИНА. А когда вы уезжаете?

ГРАМОВ. Через неделю. Восемнадцатого.

АЛИНА. Значит, я уже не успею.

ГРАМОВ. Чего ты не успеешь, Алиночка?

АЛИНА. Не успею сказать, что я вас люблю.

ГРАМОВ. Хм… Я понимаю, это шутка.

АЛИНА. Какая шутка… Восемь лет я вас знаю. И сразу же влюбилась. Все собиралась сказать. Уже решилась – и тут вы с женой разводитесь. Думаю: неприлично, он может подумать, что я воспользовалась моментом. А потом у вас женщина появилась. Но я все равно собиралась сказать. Потом вижу, что у вас охлаждение к ней. Уже примерно год. Я же слышала, как вы с ней по телефону говорите. Я подумала: неприлично. Может, у вас это временно, может, вы как раз решаете для себя, остаться с этой женщиной или уйти. Я признаюсь – и вы решите уйти, потому что появится… ну, повод. Повод – обманчивая вещь. И я решила еще подождать. И вот, дождалась. Вы уезжаете. И я уже не успею сказать, что я вас люблю.

ГРАМОВ. Алина… Если честно… Я представить не мог… Сколько раз я смотрел на тебя и думал: вот славнейшая девушка, сама чистота, красота и скромность. Принцесса на горошине. Таких не бывает. Я и мечтать не смел. Если б я знал…

АЛИНА. Вы уедете, а я не успею, не успею.

ГРАМОВ. Я уеду только через неделю.

АЛИНА. Это слишком мало. Нужно, чтобы была соответствующая обстановка. Я тысячу раз это представляла. И решила так: мы случайно встречаемся на улице. Воскресный вечер. Мы оба – одиноки. Мы идем к набережной, говорим о разных пустяках. Мы садимся там под зонтик летнего кафе, спрашиваем бутылку белого вина, кофе и мороженое. Мы пьем вино, смеемся, становится темно, огоньки теплоходов на реке и бакенов, а над нами огни города, а под нашим зонтом неяркий свет маленькой лампы, вокруг нее бабочки и всякая мошкара. Вы говорите, говорите – и вдруг замолкаете, потому что видите, что я смотрю на вас как-то странно. Вы спрашиваете: что случилось, Алина? А я отпиваю глоток вина и говорю очень просто и спокойно: ничего, просто я вас люблю.

ГРАМОВ. Но это же…

АЛИНА. За восемь лет мы встречались воскресным вечером пять раз. Но я не решалась. Осталось всего лишь одно воскресенье. Вероятности, что мы встретимся – нет. Это просто математически невозможно.

ГРАМОВ. Почему же? Давай договоримся и…

АЛИНА. Нет. Это должно быть случайно. Только случайно.

ГРАМОВ. Почему?

АЛИНА. Только случайное естественно.

ГРАМОВ. Ты неправа. Когда человек любит, естественно все.

АЛИНА. Вы так считаете?

ГРАМОВ. Уверен.

АЛИНА. Я привыкла безоговорочно верить вам.

ГРАМОВ. Идем на набережную. Правда, не вечер, но это не так уж страшно. Главное – выбрать прохладное место, где не только зонты, но и деревья… Вот здесь – нравится?

АЛИНА. Да.

ГРАМОВ (в сторону). Будьте любезны, белого вина, мороженое!

АЛИНА. И кофе.

ГРАМОВ. И кофе. (Алине.) Белого вина нет, есть красное. (В сторону.) Ну, давайте красное. И водки. (Алине.) Раз уж нарушать сценарий, так уж нарушать. Это даже лучше – все получается случайно.

АЛИНА. Да. Наверно.

Пауза.

ГРАМОВ. Анекдот хочешь? Англичанин, уходя из гостей, не прощается. Еврей прощается, но не уходит. Русский прощается, уходит, но возвращается в пять утра и будит хозяев, чтобы допить оставшуюся водку… Все. Анекдот кончился.

АЛИНА. Боже мой, какая печаль у вас в глазах. Отчего?

ГРАМОВ. От полноты жизни.

АЛИНА. Да, я вас понимаю. Так и бывает. Когда я печальна, мне очень хорошо.

ГРАМОВ. Ну вот, мы пьем вино. Что с тобой случилось, Алина?

АЛИНА. Ничего, я просто поперхнулась.

ГРАМОВ. Вы забыли? Я должен спросить: что с вами случилось? А вы отпиваете глоток вина и говорите… ну! – что вы говорите?

АЛИНА. Говорю, что я вас люблю.

ГРАМОВ. Вот именно. Вы же так все представляли.

АЛИНА. Не знаю. Это очень трудно сказать. Я страшно волнуюсь. У меня сердце ужасно бьется. Вообще-то это невроз. Но я сумею. Иначе вы уедете и не узнаете. А я буду мучиться, что так вам и не сказала.

ГРАМОВ. А может, я и не уеду еще. Что мне Москва, Израиль, Америка и прочие Гималаи! Другой человек – вот моя Америка и мои Гималаи. Девушка, о которой втайне мечтал, я только сейчас понял, что мечтал, вот моя Америка, мои Гималаи! Алина, черт побери! Я остаюсь с тобой. И у тебя будет много времени, чтобы успеть мне сказать, что ты меня любишь.

АЛИНА. В каком смысле – со мной?

ГРАМОВ. В каком хочешь. Можем пожениться, можем просто жить вместе. Можем жить отдельно, но встречаться. Как хочешь. Бог ты мой, обо всем я подумал, все учел – кроме одного. Я не учел, что не смогу там жить, если не буду тебя видеть каждый день, восемь лет – каждый день, кроме выходных. Я привык к этому, а когда привыкаешь, то кажется, что так оно и будет!

АЛИНА. Мы не сможем пожениться. Я замужем. И у меня двое маленьких детей.

ГРАМОВ. Разве? Как же ты умудрялась это скрывать? Все были уверены…

АЛИНА. Я не люблю распространяться о своей личной жизни. А носить обручальное кольцо считаю предрассудком. Встречаться мы тоже не сможем, потому что я не хочу и не буду изменять мужу. Я его глубоко уважаю. И даже люблю по-своему.

ГРАМОВ. Не понимаю. Зачем же ты собиралась сказать мне, что любишь меня?

АЛИНА. Собиралась, но не сказала же. Человеческая психика загадочна. Возможно, я так всю жизнь и не решилась бы. И в этом есть что-то… Что-то особенное. И это даже хорошо, что вы уедете и не узнаете, что я вас люблю. Я буду терзаться, что упустила возможность. Когда возможность под рукой, это даже неинтересно. Вернее, интересно, но не так. Одно дело – мечтать встретиться воскресным вечером, когда живешь в одном городе. Ничего невероятного в этом нет. А вот мечтать бросить все, умчаться в Израиль, в Америку, в Москву только для того, чтобы сказать, что я люблю вас – это невероятное ощущение, это…

ГРАМОВ. Прав Грамовецкий, мой друг-газетчик. Он считает, что над нашим городом огромная озоновая дыра. И у всех давным-давно произошли необратимые изменения психики. От кого угодно можно ждать, что он ни с того ни с сего воткнет в тебя нож. Кто угодно вдруг может броситься тебе на шею и признаться в любви.

АЛИНА. Зачем вы меня оскорбляете? Оскорбляющий женщину оскорбляет себя!

ГРАМОВ. Я устал! Я тень в городе теней! Я перестал ощущать себя – будто во сне, хочется себя ущипнуть! Куда бы я ни ступил – шагом, мыслью, словом, мне кажется, что я уже был там! Не хочу! Надоело! Как легко обрести свободу и как легко ее потерять… Час назад я был – как птица. А теперь сижу ворона-вороной и, видите ли, печалюсь, что мне не достался вот этот лакомый кусочек сыра!

АЛИНА. Вы так обо мне?

ГРАМОВ. Терпи! Любишь – терпи!

АЛИНА. Кто сказал, что я вас люблю? Как вы смеете? Если я втайне люблю вас, то это еще ничего не значит, пока я сама прямо об этом не сказала! А вы, не убедившись в моих чувствах, уже запятнали их своими грязными словами! Я не знала, что вы такой.

ГРАМОВ. Прости. Что это я, в самом деле… Со всеми ругаюсь напоследок… Прости меня, Алиночка.

АЛИНА. Ладно. Живите спокойно. Я могла вам сказать, что люблю вас, но, боюсь, для вашей слабосильной души это слишком тяжелая ноша. Я ничего вам не скажу, прощайте!

ГРАМОВ. Прости, Алиночка. Это водка. Мне не надо было пить водки. Я отвык. Я опьянел.

Алина уходит (или не уходит), является СЕРЖАНТ. Граммов говорит ему.

То есть я выпил, но не пьян.

СЕРЖАНТ. Кто выпил, тот и пьян. Вы признаете, что вы выпили?

ГРАМОВ. Признаю.

СЕРЖАНТ. Значит – пьян.

ГРАМОВ. Выпил, но не пьян.

СЕРЖАНТ. Так не бывает. Если не выпил, значит не пьян, а выпил – автоматически пьян. И в юридическом, и в физиологическом смысле. Приведу пример. Вот я недавно женился. Женат я или нет?

ГРАМОВ. Да… То есть… Ну да, конечно.

СЕРЖАНТ. Я женился – значит женат. А если б не женился, был бы холост. Так? Теперь рассудите: мог бы я жениться и остаться холостым?

ГРАМОВ. При определенных условиях…

СЕРЖАНТ. Только без софистики! С точки зрения философской логики, мог бы?

ГРАМОВ. Нет.

СЕРЖАНТ. Итак, я женился и стал женатым. Вы выпили и стали пьяным.

ГРАМОВ. Это неправомерное сравнение.

СЕРЖАНТ. А на это у тебя ночь будет подумать, правомерное или нет. Пшел в камеру, алкаш!

Он пихает ногой Грамова куда-то вниз, сам садится к столику с шахматами.

Жэ-два – жэ-три, господин Каспарофф! Что вы на это скажете? Конь жэ-восемь – эф-шесть? Логично. А мы слоником эф-один – аш-три. Глуповатый ход, не правда ли? Следует с вашей стороны что? Следует пешечка е-семь – е-шесть. Скромно, но гениально, в вашем стиле. А мы идиотским ходом ответим: конь жэ-один – эф-три. Ваше слово? Тоже конь? Бэ-восемь – цэ-шесть. (Далее его речь все убыстряется.)

Он называет только ходы, становясь все более возбужденным, некоторое время просто стучит фигурами, а в конце выкрикивает. Партия такова:

Белые (Сержант) Черные (Каспаров)

4. рокировка d7 d5

5. d2 d4 h7 h6

6. a2 a4 слон f8 b4

7. слон c1 d2 конь f6 e4

8. c2 c3 слон b4 d6

9. b2 b4 рокировка

10. b4 b5 конь c6 e7

11. d1 c2 a7 a6

12. b5 a6 ладья a8 a6

13. слон d2 e3 слон c8 d7

14. конь b1 d2 конь e4 d2

15. ферзь c2 d2 ладья a6 a4

16. ладья a1 a4 слон d7 a4

17. слон e3 h6 g7 h6

18. ферзь d2 h8 слон a4 b5

19. конь f3 g5 слон b5 d3

20. e2 d3 король f8 e8

21. ферзь h6 h7 король g8 f8

22. ферзь h7f7!

Мат вам, господин Каспаров! Ничего не поделаешь, мат на двадцать втором ходу! А не надо, не надо было заноситься! Никогда не знаешь, с кем встретишься! На всякую силу найдется другая сила, господин Каспаров! На что мы играли? Полмиллиона долларов? Меня это не интересует. Вас испортил профессиональный спорт, а я играю на интерес. Я все в этой жизни делаю на интерес. Поэтому – лезьте под стол. Туда и обратно. Вот так… Умница… Пыльно? Ничего, как раз и подметете! (Зевает. Подходит к спуску в подвал.) Эй, алкаши? Все б вам дрыхнуть. В шахматы играет кто-нибудь? В шахматы, говорю… Ты? Ну, выходи.

Из подвала поднимается Грамов – в трусах.

ГРАМОВ. Что, уже утро?

СЕРЖАНТ. Утро.

ГРАМОВ. Я полагаю, скоро придет начальство. Я собираюсь опротестовать ваши действия. Вы забрали меня совершенно трезвым.

СЕРЖАНТ. А зачем дожидаться начальства? Начальство только часа через четыре будет. Хотите выйти сейчас?

ГРАМОВ. Что, заплатить надо?

СЕРЖАНТ. Отнюдь. В шахматы хорошо играете?

ГРАМОВ. На любительском уровне.

СЕРЖАНТ. А я кандидат в мастера спорта. Поэтому отдаю вам две тяжелые фигуры сразу – ладью и слона. Условия же такие. Выигрываете – сейчас же выходите отсюда. Проигрываете – пролезаете под этим столом десять раз и кричите петухом.

ГРАМОВ. На вашу честность отвечу честностью. Я хоть и любитель, но участвовал в турнирах. И тоже выполнил норматив кандидата в мастера.

СЕРЖАНТ. Тем лучше, играем без форы. Прошу. Кстати, чтобы совсем уж в равных условиях быть, оденьтесь. Закуривайте, если хотите.

ГРАМОВ. Ценю вашу деликатность, страж порядка. Но не воспользуюсь ею. Я не буду играть на свою свободу. Не потому что боюсь проиграть и ползать под столом. Ползанье меня не унизит, поскольку ползать будет мое тело, а дух останется свободным. Я считаю, что игра бессмысленна потому, что я в любом случае в выигрыше. Я не могу проиграть свою свободу, понимаете? Впрочем, я сам это только что понял, вот здесь. Я даже благодарен, что вы меня засадили в эту кутузку. Я проснулся, осмотрелся и подумал: вот метафора моего существования за последние годы. Темница – и нет выхода. На самом деле выход есть, надо только решиться. Пусть мешают обстоятельства – ничего, все можно преодолеть.

СЕРЖАНТ. Не уверен. Например, вы захотите сейчас выйти. А я не позволю. Как вы преодолеете меня?

ГРАМОВ. Я подожду. Подожду начальства, подпишу протоколы, какие нужно, заплачу штраф или дам подписку, как это у вас делается? И все равно выйду. Моя свобода не уйдет от меня. Сейчас или через четыре часа, невелика разница!

СЕРЖАНТ. А если через пятнадцать суток?

ГРАМОВ. Это почему?

СЕРЖАНТ. Элементарно. Хулиганили в нетрезвом виде, приставали к девушке. Мало ли. На пятнадцать суток я кому угодно наскребу.

ГРАМОВ. Наскребайте! Пятнадцать суток – пустяк по сравнению с будущей жизнью!

СЕРЖАНТ. А год или, например, два?

ГРАМОВ. Ну, это вам не удастся!

СЕРЖАНТ. Запросто. Нападение на милиционера при исполнении.

ГРАМОВ. Это на вас? Не получится. Нет свидетелей!

СЕРЖАНТ. Свидетелей я вам сейчас из подвала хоть десять приволоку. И предъявлю следствию синяк в области верхней части обратной стороны нижней половины туловища. (Показывает.) Это я позавчера теще крышу чинил, будучи выпивши, ну и грохнулся. Был бы трезвый, разбился б до смерти, а так – ушиб. Который можно рассматривать как нанесение телесных повреждений средней тяжести, но с угрозой для жизни, поскольку вы метились ногой в важный жизненный центр. (Показывает.) Свидетели подтвердят. К тому же, у меня шурин в прокуратуре. Два года светит вам, как пить дать.

ГРАМОВ. Пусть! Пусть даже два года! Даже два года – пустяк по сравнению с будущей жизнью, и, главное, моя свобода все равно останется при мне, что бы со мной вы ни делали! Вот так вот!

СЕРЖАНТ. Какой вы храбрый! Это внушает уважение. Говорите, по сравнению с будущей жизнью? А если ее не будет, будущей жизни? В том числе, сами понимаете, не будет и свободы?

ГРАМОВ. То есть как? Не понимаю!

СЕРЖАНТ. У нас тут месяц назад человек сам себя жизни лишил. В подвал вниз головой прыгнул. Белая горячка у него случилась, показалось ему, что он на море, и хотел он в это синее море со скалы… Рыбкой, ласточкой. (Надевает на Грамова наручники, подводит к подвалу.) Видите, как круто, как высоко. Шансы на жизнь минимальные. А в отчете напишем: еще один случай белой горячки. Понимаете, когда один раз, это один раз, чрезвычайное происшествие, а когда создан, говоря юридическим языком, прен-цен-дент, относятся уже легче. Теперь у нас тут хоть каждый месяц можно прыжки в море устраивать.

ГРАМОВ. У меня нет белой горячки. Я не прыгну. Вы меня не заставите.

СЕРЖАНТ. Я и не буду заставлять. Я молод, здоров, силен. Я просто вот так вот обниму тебя, козел, приподниму тебя и брошу вниз. И вся тебе жизнь, и вся тебе свобода! Понял, сука мокрохвостая? Чего молчишь?

ГРАМОВ. Вы не посмеете.

СЕРЖАНТ. Вполне посмею. Хотя бы ради торжества логики и истины. Терпеть не могу, когда люди заблуждаются. Я верну вам логику и истину хотя бы даже ценой вашей жизни.

ГРАМОВ. Отпусти, козел! Сними наручники! Я буду кричать!

СЕРЖАНТ. Ты уже кричишь. И будишь бедных больных людей. Они сердятся. И думают: наверно, опять у кого-то белая горячка.

ГРАМОВ. Ты… Хам… Ты…

СЕРЖАНТ. Будем в шахматы играть?

ГРАМОВ. Будем.

СЕРЖАНТ. А с кем я играю, интересно знать? А играю я с человеком по имени Козел Идиотович Дебилов. Я не ошибся?

ГРАМОВ. Прекратите.

СЕРЖАНТ. К синему морю?

ГРАМОВ. Зачем вам это?

СЕРЖАНТ. Представьтесь, прошу вас.

ГРАМОВ. Я забыл.

СЕРЖАНТ. Козел Идиотович Дебилов.

ГРАМОВ. Козел… Идиотович… Дебилов… И все равно вы меня не унизили.

СЕРЖАНТ. Ты сам себя унизил. Садись, играть будем.

ГРАМОВ. Чем я себя унизил?

СЕРЖАНТ. Ладно, замнем. Вы хороший симпатичный человек. Не расстраивайтесь по пустякам.

ГРАМОВ. Это – пустяки? Это – пустяки?

Ногой ударяет по столу, стол опрокидывается, шахматы рассыпаются, Грамов бежит к подвалу и прыгает.

Взвязг музыки. Затемнение.

II

6

ГРАМКО, ГРАМСКОЙ, ГРАМОВЕЦКИЙ, ИРИНА, ЭЛИНА, АЛИНА, МАТЬ, ГРАМОВ.

Печальное поминальное застолье.

ГРАМСКОЙ. Я знал его много лет. И должен сказать, что знал только с хорошей стороны. Конечно, диалектика учит, что в каждом человеке есть и хорошие стороны, и плохие стороны. Это еще Лев Толстой открыл. Но, повторяю, я знал его только с хорошей стороны. Почему? Потому что каждый сам выбирает, какой стороной ему обращаться к людям. Взять, к примеру, меня. У меня тоже есть плохие стороны. Но я понимаю, что если я повернусь к людям плохой стороной, то и они повернутся ко мне плохой стороной. А если я повернусь к ним хорошей стороной, то и они повернутся ко мне хорошей стороной. Он всегда был повернут ко мне хорошей стороной, будучи при этом разносторонним человеком. Только теперь становится ясен масштаб его личности. Только теперь становится ясно, что такие люди – золотой фонд нации и государства. С горечью предлагаю я всем выпить этот горький напиток прощанья. Прощай, друг, и прости.

Пьют. Пауза.

ГРАМКО. Полностью согласен… с вами…

ГРАМСКОЙ. Брось, мы давние друзья, чего это ты?

ГРАМКО. Да. Конечно. С тобой. Я согласен с тобой. Это был человек! Он всегда мог прийти на помощь! До самого конца он помогал людям.

ИРИНА. Пример!

ГРАМКО. Что?

ИРИНА. Приведи пример. Конкретно.

ГРАМКО. Это очень легко сделать… Незадолго до гибели он… У меня сложилась ситуация… Довольно сложная… И он первый пришел не помощь.

ИРИНА. Какая ситуация? В чем заключалась помощь?

ЭЛИНА (ей). Мне кажется, до вас еще не дошло, что он умер. Вы тут… Вы тут будто на диспуте каком-то.

ИРИНА. Я вообще не хотела приходить. Похороны, поминки, это глупо. Это условности. (Грамко.) Ты сядь. Мы поняли, что тебе жаль, что он умер, потому что он тебе помогал, а теперь не будет помогать.

ГРАМКО. Нельзя так… Даже если бы он не помогал мне лично, я бы все равно… Я все равно сожалел бы.

ИРИНА. Почему?

ГРАМКО. Потому что он был мой друг.

ИРИНА. Неправда. Он был откровенным со мной. Он говорил, что ты появлялся только тогда, когда он тебе был нужен. Какая же это дружба?

ГРАМСКОЙ. Не будем в такой момент ссориться. Пусть он появлялся только тогда, когда наш усопший друг был ему нужен. Но ведь к нему он шел, а не к кому-то еще. Это лишнее доказательство высоких человеческих качеств нашего ушедшего друга.

ИРИНА. Я никогда не бываю на похоронах. Это надгробное краснобайство, фиглярство… Необходимость делать постное лицо… Противно.

АЛИНА. Это делается не только для… для ушедшего. Это для тех, кто его любил. А вы, если не хотели, не приходили бы, не портили бы людям праздник… То есть… Я от волнения, я хотела сказать…

ИРИНА. Я и не собиралась приходить. Но подумала: пусть здесь будет хоть один человек, который радуется за него. Праздник – это вы не случайно оговорились. И решила пойти.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Ты верующая? Убежденная христианка? Ему лучше, чем нам, да?

ИРИНА. А потом подумала, что тут будут люди, которым мое присутствие может быть неприятно. И решила не ходить.

ЭЛИНА. Насчет неприятно, это в самую точку!

ИРИНА. Но после этого сказала себе: смерть примиряет. И пусть это будет для кого-то шансом заключить мир с другими, в том числе и со мной. И решила пойти. Но потом подумала, что если кто хочет, он этот шанс найдет в любое другое время. И решила не идти… Но потом подумала, что душа его, которая еще здесь, захочет напоследок увидеть все. И решила пойти.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Ага, все-таки верующая! Верующая? А?

ИРИНА. Но потом подумала, что с высоких высот его душа, пусть не сейчас, а позже, увидит тех, кого захочет. И решила…

ЭЛИНА. А почему ты решила, что он, то есть его душа, захочет увидеть именно тебя? Вы извините, я интеллигентная женщина, это всем известно, но если эта блядь не замолчит, я ей всю морду разобью! Приперлась, чтобы сложность и оригинальность своей натуры показать? Дура тщеславная!

ИРИНА. Сама дура.

ГРАМКО. Женщины, ну зачем?!.. Успокойтесь!

ЭЛИНА. Не успокоюсь! Никто из вас по-настоящему не чувствует, что он умер! Что он был для вас? Слова? Поступки? А для меня он был – всё! Как вам объяснить… Вот когда мы с ним поженились, мы кошечку завели. Обычная серая кошечка, на лбу белое пятнышко. Два годика ей было – и ее задавило машиной. Мы очень переживали. Сидим вечером, пьем чай, вдруг он скажет: а помнишь, как Муся носом в кактус – и чихала? И мы вспоминали, как она чихала, мы вспоминали ее глаза, ее пятнышко на лбу, и становилось больно: как же так? – вот была она живая – и вот ее нет? Обидно! Жалко! Нет, вы не поймете. У него была родинка на левом плече. Теплая живая родинка на теплом живом плече… И я не могу понять, где это? Куда это? Неужели я не дотронусь, не увижу? Да ладно, обошлась бы, не я, так другая, не в этом суть! Главное – не могу понять! Что это? Был теплый и живой – и теперь никогда… Никогда! Я с ума сойду, объясните мне, как это бывает и почему это возможно: глаза, руки, голос – живое, теплое – вдруг превращается в ничто! В ничто! Мы говорим о том, чего нет! Это страшно…

ГРАМСКОЙ. Элиночка, ты не права. Что значит – ничто? В силу элементарного закона сохранения энергии и материи, учитывая также религиозные постулаты о бессмертии души…

ЭЛИНА. Помолчи! Почему ты не умер? Почему он? Кто все это решает? Объясните мне – или я сойду с ума!.. Извините… Давайте помолчим… Извините… Кушайте, пожалуйста, пейте… Это его мама приготовила. Она прилегла, извините ее…

Длинная пауза. Наконец встает Грамовецкий.

ГРАМОВЕЦКИЙ. О мертвых или хорошо, или ничего. Поэтому я ничего не хотел говорить. В самом деле, кто был усопший по высшему счету? Обычный российский полуинтеллигент.

ГРАМСКОЙ. В другой раз не мог об этом порассуждать?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Обычный российский полуинтеллигент. Пьянствовал, философствовал. Семью не обеспечил, любовницу не осчастливил, теорему Ферма не доказал. В общем, такой же средний тип, как я. Следовательно, хвалить усопшего – хвалить самого себя, а это нескромно! (Коротко рассмеялся.) Я думаю, он оценил бы эти слова, он и сам был порядочный ерник, на похоронах Грумова анекдоты мне на ухо рассказывал, чтобы рассмешить… Я завидую ему. Он умер, зато не увидит, как все рушится, как огонь и вода покрывают город, как гибнут его дети! А нам все это предстоит увидеть. Но нельзя заранее опускать руки! Я уже действую, я уже провожу расследование по факту его гибели. Это ведь убийство, причем политическое. Многие знали, что он уезжает. И испугались: вдруг он откроет кое-кому глаза на происходящие здесь безобразия! Это политическое заказное убийство! В сущности, это меня должны были убить. В меня уже стреляли, наезжали машиной, ежедневно подбрасывают анонимные письма с угрозами. Если бы не моя связь с серьезной бандитской группировкой, вы бы давно меня похоронили. Ничего, недолго ждать, я чувствую, что буду следующим! Пью, друг, за твою гибель – и за свою!

Пьет. Остальные воздерживаются.

ГРАМСКОЙ. Про связь с бандитами – ты серьезно?

ГРАМОВЕЦКИЙ. А сам ты, что ли, не связан с ними?

ГРАМСКОЙ. Я имею отношение к этому явлению только лишь в силу того, что по долгу службы это явление преследую и вынужден входить в контакт с некоторыми его представителями, которые хоть и на подозрении, но с юридической точки зрения пока являются легальными гражданами, юридическими лицами, следовательно, как тоже юридическое лицо, я не имею права…

ГРАМОВЕЦКИЙ. Молчи, бандит!

ГРАМКО. Ради бога! Будто говорить больше не о чем! Я вот недавно был в театре…

ГРАМСКОЙ. Он бандитом меня назвал! А где доказательства? За клевету и под суд можно угодить, между прочим!

ГРАМОВЕЦКИЙ. С удовольствием! И я на суде наконец скажу о тебе все, что знаю!

ГРАМСКОЙ. Да что ты знаешь?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Все!

ГРАМСКОЙ. Что именно? Конкретно!

ГРАМКО. Ребята, бросьте! Вы же друзья, нехорошо так. Кто-то, возможно, бандит. Я говорю – возможно. Сегодня он бандит, завтра убит, извините за рифму. Или сидит в тюрьме. Или пока разгуливает на свободе. Все преходяще. А вот дружба – вечная категория. Разве не так?

АЛИНА. О чем вы говорите? Надо о нем! Извините… Можно мне сказать?… Восемь лет я… я знала… его… И все восемь лет… Сейчас такой момент, что мне не страшно и не стыдно… Восемь лет я собиралась признаться ему, что люблю его. И не успела. Он ушел и никогда не узнает. Я виновата. Мы все виноваты перед ним. Он собирался уехать, он приходил ко всем, и никто не догадался протянуть ему руку помощи. Никто! Ведь он не уезжать собирался, он чувствовал, что погибнет! Он просил каждого: помоги мне, спаси меня! Никто не спас, никто не помог!

ГРАМСКОЙ. Вы не правы. Если бы он действительно высказал просьбу…

ГРАМОВЕЦКИЙ. Молчи! Она права. (Грамко.) И ты прав. Мы друзья. Нужно держаться друг друга, ибо только здесь, в провинции должен возродиться великий дух великой России! А что мы делаем? Мы топим друг друга! Подсиживаем! Грыземся! Я первый глотку перерву тому, кто перейдет мне дорогу! Это хорошо? Это гнусно! Мы отторгаем лучшее и самое талантливое, и лучшие люди или подыхают, или уезжают, оставляя наш город на разграбление и поношение бездарям, продажным чиновникам, двуличным журналистам, бандитам, а главное – той серой безликой массе…

Появляется МАТЬ. Грамовецкий умолкает.

МАТЬ. Вы кушайте. Вы что-то плохо кушаете.

ГРАМСКОЙ. Мы кушаем.

МАТЬ. Вот салат с креветками. Он очень любил. Попробуйте, попробуйте!

ЭЛИНА. Мы пробуем, мама. Очень вкусно.

МАТЬ. У него был тонкий аристократический вкус. Он вообще был аристократ в душе. Я рада, что вы пришли. Спасибо вам.

ГРАМСКОЙ. Это вам спасибо. Воспитали гражданина, гражданственней которого нет никого среди нас.

ЭЛИНА. Человека, человечнее которого нет никого среди нас.

ГРАМКО. Самоотверженца, самоотверженнее которого нет никого среди нас.

ИРИНА. Он был умнее всех нас.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Да просто гений, что там говорить!

АЛИНА. Ему нужно поставить памятник высотой с десятиэтажный дом. Я предлагаю написать совместное заявление, чтобы его захоронили в кремлевской стене.

МАТЬ. Спасибо. Спасибо. Вы кушайте, кушайте.

Уходит.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Салат, видите ли, из креветок он любил. Пижон дешевый! Как был холоп по рожденью, так и остался холопом!

ГРАМКО. И трусливым, очень трусливым при этом, хотя и…

ГРАМСКОЙ. Хам. Просто хам. Алкоголик и хам.

ЭЛИНА. Притворщик, обманщик, изменщик.

АЛИНА. Да дерьмо просто, что тут говорить-то.

ИРИНА. Сволочь. Однозначно – сволочь. Таким и жить-то не нужно.

Является ГРАМОВ. Некоторое время все смотрят на него.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Роднуля ты мой! Проспался?

ГРАМОВ. Давно не пил… Развезло, извините… Или сотрясение мозга у меня, и я от этого ослаб. Я ведь в ментовку недавно попал. Сковырнулся там с высокой лестницы на бетонный пол – и хоть бы что. А до этого там, говорят, человек погиб. Оступился, упал – и…

ГРАМОВЕЦКИЙ. Рожденный повешенным не утонет.

ИРИНА. Что значит – рожденный повешенным? Выражайся точнее.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Вечно ты цепляешься к словам.

ГРАМОВ. Странный сон мне приснился… Мы сегодня прощаемся, и сон прощальный. Будто я умер и вижу собственные похороны.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Обычное дело. Я как выпью, даже засыпать боюсь, один и тот же сон: лежу в гробу в смокинге, в галстуке-бабочке и с босыми ногами. Суки, ору, обуйте ноги-то, они ж воняют!

ЭЛИНА. Дайте сказать человеку!

ГРАМОВ. Спасибо, Эля. Да. Пора произнести прощальную речь… Я уезжаю. Я давно уже знал, что мне надо уехать. Но не мог понять, почему. Нет, в детстве было все понятно. В детстве я знал, что буду капитаном дальнего плавания! И открою какой-нибудь Магелланов пролив. То есть, конечно, не Магелланов, а какой-нибудь еще. Ведь не может быть, чтобы все было открыто! Не может этого быть. А потом… Потом все это забылось. Я не стал капитаном дальнего плавания. Я не открыл Магелланова пролива. Правда, у меня появилась другая мечта. Я захотел стать художником кирпича, бетона и стекла. Я мечтал перестроить этот город, построить его, как свой дом… Нет, я не об этом… Я жил… Просто жил… И вдруг понял – надо уехать! Но почему? И я решил, что терпеть не могу этот город, который сам же и построил, хоть и не весь. Ненавижу его. Ненавижу свое дело. То есть, верней, условия, в которых приходится… Я решил, что никому здесь не нужны мои мозги, мой… Я решил, что все мне до смерти надоели. Терпеть вас не могу. Ненавижу вас. И вот понял…

ИРИНА. Во сне?

ГРАМОВ. Пожалуй, да. Во сне. Может быть. Я понял, что уезжаю, потому что слишком люблю вас. Вас всех. (Грамко.) Люблю тебя, твои детские пугливые глаза. Твою вечную опаску за свое любимое дело, ведь это и моя опаска, моя, я сам такой! (Элине.) Люблю тебя – как жену и мать, причем жену не бывшую, а вечную, не бывает бывших жен, все жены навсегда!

ЭЛИНА. И мою родинку над левой грудью любишь?

ГРАМОВ. Обожаю. Живую, теплую. Люблю. (Грамовецкому.) Люблю тебя, твой патриотизм и твою беспринципность, твою неподкупность и продажность, твою переменчивость – это все мое, это я сам! (Грамскому.) Люблю тебя, горлопана и взяточника, люблю за то, что в душе ты все равно наш, и сколько ни вытравляешь это из себя, не получается. Я ведь знаю, ты в любой момент можешь достать свой телефон…

Грамской достает.

Набрать номер хоть самого губернатора…

Грамской кивает и набирает номер.

И сказать ему: губернатор, ты козел!

ГРАМСКОЙ. Лаврентий Кузьмич? Вот что, Лаврентий, ты козел!.. Кто говорит?… Да это так… Один человек… Вы его не знаете… Грамской говорит! Грам-ской! Да, тот самый, козел, тот самый! Будь здоров! (Хохочет, выпивает.) Как я его? Будет знать!

ГРОМОВ (Алине). Люблю тебя, Алина, за твою тонкую, милую, мечтательную провинциальную любовь. Всех люблю.

ИРИНА. Ты мне ничего не сказал.

ГРАМОВ. А разве тебе нужно что-то говорить? Ты и так все понимаешь.

ИРИНА. Да.

ГРАМОВ. Меня это всегда раздражало, но именно за это я тебя люблю. Всех люблю. И не могу больше. Простите. Хотел все оборвать и обрубить, сжечь мосты, подвести итоги, начать новую жизнь. Нет. Не в этом дело, хорошие мои. Просто – не могу. Слишком тяжело. Слишком больно всех вас любить. И с годами все больнее. Не могу. Хочу стать чужим. Понимаете? То есть хотел.

ГРАМОВЕЦКИЙ. У тебя золотая душа. Все дело в твоей невостребованности. А знаете что? Давайте все уедем! Забастовки, голодовки, этим давно никого не удивишь! Россия велика, кругом пустоши. Образуем поселение, такое, знаете ли, натуральное хозяйство. Все уедем – лучшие педагоги, врачи, творческая интеллигенция, инженеры, слесари-кудесники, изящные умные женщины, которых не ценят, все, все, на кого власть плюет, так называемый народ плюет! – уедем и посмотрим, как они тут будут без нас! Небось взвоют!

ГРАМСКОЙ. Небось не взвоем. Только свистнем – новых тыща набежится. Будем хорошо платить, прикормим, пригреем.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Это ты говоришь? Что с тобой? Ты ведь только что губернатора козлом назвал!

ГРАМСКОЙ. Я набрал собственный номер.

ЭЛИНА. Значит – сам себя назвал козлом.

ГРАМСКОЙ. Но зато и губернатором. И я им еще стану, вот посмотрите, через несколько лет – стану!.. Ладно. Опять мы отвлекаемся. (Грамову.) Пью за тебя, дорогой. Большому кораблю – большое плавание. Удачи тебе!

ГРАМОВ. Погоди. Неужели ты не понял? Неужели вы не поняли? Я остаюсь. Я не смогу без вас. Я не смогу без этого проклятого города. Если я еще в поезд не сел, а уже затосковал, то что будет потом? Я остаюсь! Слышите? Я никуда не еду!

Очень длинная пауза.

ГРАМОВЕЦКИЙ. За что же мы пьем тогда?

ГРАМОВ. А вот за это и пьем, за то, что я остаюсь.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Много чести. Цаца какая, пить за то, что он, видите ли, остается.

ГРАМОВ. Ты что, не рад?

ГРАМОВЕЦКИЙ. При чем тут – рад, не рад… Уж собрался – так уезжал бы. Вот она, полуинтеллигентская черта! Вечно мы так: сто раз отмеряем и ни разу не отрезаем, начинаем заново мерить!

ГРАМОВ. Что ты сердишься, не понимаю?

ГРАМОВЕЦКИЙ. На кого? На тебя? Была охота! Я просто… Измельчал народ. Ни поступков тебе решительных, ни тебе… Почему я пишу в своей газете про сплошные убийства, про коррупцию и прочую гниль? От безысходности! Я хотел бы писать о сильных красивых людях! Нет сильных и красивых людей. Нация деградировала!

Пауза.

ГРАМОВ. Мне начинает казаться, что я никого не обрадовал… Эля, ведь нет? Не обрадовал?

ЭЛИНА. Но тебе ведь надо… Ты ведь человека убил.

ГРАМОВ. Да наврал я, наврал! Я с ним (на Грамского), да, виделся в пивнушке, а человека этого придумал, придумал! Остаться или нет, Эля?

ЭЛИНА. Что ты меня спрашиваешь? Я рада. Оставайся. На здоровье. Живи со своей с этой. Или – с этой.

АЛИНА. Я замужем, между прочим!

ГРАМОВ. Эля, я с тобой хочу жить.

ЭЛИНА. Очень приятно. И жди тебя вечно до ночи, и думай, с кем ты там, где ты там…

ГРАМОВ. Я не нужен тебе? А родинка на плече, теплая, живая, которую ты…

ЭЛИНА. И не только я. Нет уж, мы это проходили.

ГРАМОВ. Значит, лучше, если я уеду? Ирина, лучше? Да?

ИРИНА. Тебе решать.

ГРАМОВ. Но ты как хочешь?

ИРИНА. При чем тут я? Ты меня не любишь, ты говорил мне об этом.

ГРАМОВ. Я врал.

ИРИНА. Ты врал очень убедительно.

ГРАМОВ. Ну и что? Я умею убедительно врать, ты это знаешь. Хорошо, пусть не с тобой, но вообще – вообще, понимаешь? – ты хочешь, чтобы я остался? Не с тобой, а вообще в этом городе?

ИРИНА. Рассуждая философски, ничего от этого не изменится.

ГРАМОВ. То есть тебе все равно?

ИРИНА. Мне все равно.

ГРАМОВ. А тебе, Алиночка? Тебе тоже все равно?

АЛИНА. Мне не все равно. Вы ведете себя как мальчик. Просто смешно становится. И других в смешном виде выставляете. В двусмысленном положении. Я уже свыклась с мыслью, что вы уедете навсегда и никогда не узнаете, что я вас люблю. И вдруг здрасти – остаетесь опять. Знаете, я от этих перемен так запуталась, что даже уже не знаю, люблю ли я вас в самом-то деле. Я привыкла к мысли, что люблю вас, мысль – есть, а чувства, может, уже нет.

ГРАМОВ. Ясно. По-женски туманно, но абсолютно понятно! Мужчины, я думаю, выразятся конкретнее. Не правда ли, Грамко?

ГРАМКО. А зачем унижать меня?

ГРАМОВ. Чем я тебя унизил?

ГРАМКО. Ты всегда меня унижал. Помогал, конечно, но делал это с видом полного превосходства.

ГРАМОВ. Разве?

ГРАМКО. Вот и сейчас, ты ведь не просто сказал: мужчины! Ты ко мне при этом обратился, как бы подразумевая, что я-то как раз не мужчина!

Грамов хочет возразить.

Погоди, я еще не все сказал! Я очень рад, что ты не успел помочь мне. Хватит на кого-то надеяться. Я пойду ТУДА – сам. Надо будет убеждать – сумею! Просить – сумею. Надо будет какую-нибудь начальницу… тоже сумею! А ты – уезжай! Проваливай! Скатертью дорога!

ГРАМСКОЙ. Не могу не присоединиться. (Грамову.) Видишь ли, ввиду твоего отъезда я хотел простить тебе то хамство, которое ты допустил на днях по отношению ко мне. Но если ты остаешься, я простить никак не смогу. Я борюсь с собой, учу себя быть не злопамятным, но пойми, положение обязывает. Стоит мне одного вот так вот запросто простить, так другие сразу же подумают, что и им можно. И начнется бардак, хаос, революция и контрреволюция одновременно! Разве мало мы пережили гражданских войн, голода, репрессий и прочих бед? Поэтому, если ты останешься, я приму меры, чтобы наказать тебя примерным образом. Именно примерным, чтобы другие это поняли как пример.

ГРАМОВ. Спасибо. Спасибо всем. Действительно… Странный я человек. Объяснился всем в любви и думал, что осчастливил. И в голову мне не влез простейший вопрос: а меня-то любят ли эти люди? Я был уверен – любят. А оказывается…

МАТЬ (незаметно появившаяся). Да любят, любят, успокойся. Просто тебе их любить тяжело – и им тебя нелегко. Людям покоя хочется, а ты покоя не даешь, теребишь их то и дело.

ГРАМОВ. Мама, мама!.. И тебе нелегко? И тебе будет лучше, если я уеду?

МАТЬ. И лучше, и хуже. Лучше – потому что не знаю, что ты там и как ты там, не на глазах, буду думать, что все хорошо. Позвонишь, напишешь – так и вообще счастлива. Издали любить легче. А близко – то ты пропадаешь на целую неделю, то ходишь как в воду опущенный, то веселишься, будто буйный какой-то… Не знаю. Да нет, оставайся, что я говорю, оставайся, конечно!

Пауза.

ГРАМОВ. Мама, мама… Вот как выходит… А так выходит, что мне теперь и остаться нельзя, уехать нельзя. Повеситься и то нельзя – это тоже уезд, только очень далеко. Что же делать, мама, мама, мама?

МАТЬ. А ничего. Покушать еще есть, выпить тоже. Кушай да пей. Пейте и вы, ребятки. Пейте, пойте, спорьте. Поете вы, правда, плохо, а спорите хорошо. Все государство по полочкам разложите, как, чего и куда, весь зарубеж у вас в рядочек – кто, за кем и почему. Приятно послушать. О литературе, о кино, о театре то же самое – умно, красиво, заслушаешься!

ГРАМОВ. Все погибло! Нет литературы, кино и театра!

МАТЬ. Вот об этом и поспорьте. Сынок, что ты? Выпей, выпей. Ну, напьешься – не первый раз. Бог даст, с этим вот (на Грамовецкого) схватитесь потом, он на тебя так глаз и вострит, так и вострит… А женщины отношения выяснять будут, дай Бог, тоже сцепятся. Это ведь от любви все.

ИРИНА. Это оттого, что нам друг от друга деться некуда.

МАТЬ. А зачем деваться? (Грамову.) Отец твой умный человек был. Его тоже все тянуло куда-то по молодости: то хотел на остров Шпицберген в шахты, уголь добывать, то собирался воздушный шар построить оригинальной конструкции, а потом как-то сказал: надо только представить себе, что мы плывем на корабле, а суши нет. Вот и все. И успокоиться. Как сказал – сразу же успокоился. Прямо на глазах. Такой спокойный стал. Если бы врачи через год не залечили, жил бы спокойно и до сих пор.

ГРАМОВ. Что ты говоришь, мама, мама?! Есть другие корабли и суша есть! И проливы – и даже еще не открытые, неизвестные!

МАТЬ. Может, и есть. А чем они лучше? А суша – тот же корабль, только большой. Вы кушайте, кушайте, я еще принесу!

Уходит.

ИРИНА. Пожалейте мальчика. Скажите кто-нибудь, уезжать ему или нет. Как скажете, так он и сделает. Или поступит наоборот. По крайней мере, поможете ему сделать выбор. Сам он выбрать уже не в состоянии.

ГРАМОВ. Ты жестокая. Ты очень жестокая!

ИРИНА. Это тоже хороший способ – всех обличать. Но ты это уже пробовал. И обличал, и в любви признавался. Надо другое что-то придумать. Например: бросить монетку. К примеру, орел – уезжаешь, решка – остаешься.

ГРАМОВ. Ты гениальная женщина! Точно! Именно так! Вот монетка. Киньте кто-нибудь.

Пауза.

ИРИНА. Никто не хочет брать на себя ответственность. Ну, давай я.

Высоко подбрасывает монету, она отскакивает, катится.

ГРАМСКОЙ (подходит, смотрит). Орел! Увы, брат, уезжать!

ЭЛИНА. Это неправильно! Монета отскочила, это не считается!

ГРАМОВ. Что, есть такое правило?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Есть. В самом деле, надо, чтобы монета чисто упала. Давайте-ка я, неумехи!

Подбрасывает монету в сторону и вверх.

Эх, черт, сорвалось! Вон там она, вон там!

Все ищут.

ГРАМСКОЙ (Грамову). Плохой ты хозяин. Кто сейчас в своем доме позволит себе иметь полы из таких досок? Ни тебе паркета, ни тебе хотя бы ламината. Допотопщина! В щель закатилась, наверно.

ГРАМОВ. Что теперь делать? Может, еще монетку бросить?

Музыка.

Мама музыку включила. Намек.

ГРАМКО. А почему бы и не потанцевать? Грамов, я приглашаю твою жену.

ЭЛИНА. Бывшую.

ГРАМКО. Он же сказал: бывших жен не бывает. (Элине.) Сейчас я тебя буду соблазнять. Мне надо учиться. Мне надо будет соблазнить чиновницу, от которой зависит мое дело. Так что ты помоги мне.

ЭЛИНА. Каким образом?

ГРАМКО. Ну… Подсказывай, что говорить, что делать.

ГРАМСКОЙ (Алине). Разрешите? Вы напоминаете мне мою дочь.

АЛИНА. А свою дочь вы тоже так осматриваете? Ладно, пошли.

ИРИНА. Пошли и мы, Грамовецкий. Ты же сохнешь по мне, бедняга, я знаю.

ГРАМОВЕЦКИЙ. Сохни не сохни, все равно не пожалеешь. Жадная ты. Бесчеловечная ты.

Все уходят. Грамовецкий быстро возвращается, сует Грамову монету.

ГРАМОВ. Ты нашел? Что было? Орел?

ГРАМОВЕЦКИЙ. Не знаю, я вообще ее не кидал. Я сжульничал. Кидай на здоровье, упражняйся!

ГРАМОВ (оставшись один). Орел – уезжаю, решка – остаюсь. (Кидает монету. Радостно.) Уезжаю! (Уныло.) Уезжаю. (Радостно.) Остаюсь! (Радостно.) Уезжаю. (Радостно.) Остаюсь. Остаюсь. Остаюсь. Уезжаю…

И далее, что бы ни выпало – выкликает с радостью просто отчаянной.

Музыка танцев, голоса.

Бедный миллионер наивный трагифарс

На авансцену выходит Ведущий. Он обаятелен и совершенно лыс.

ВЕДУЩИЙ. Уважаемые зрители! Прежде, чем мы начнем спектакль, необходимо кое-что объяснить. Эта история случилась очень давно, в двадцать первом веке. Жил тогда в России, это северо-восток Евразии, если кто не помнит, очень обширная территория, жил в России такой миллионер… Миллионер – это тот, у кого очень много денег. Миллионы. И даже миллиарды. А деньги – это… Нет, я так до ночи не управлюсь. Богатый, короче, человек. Что такое богатый? Тот, у которого много денег. Ну вот, лыко-мочало, начинай сначала… В общем, у него всего было много. Больше, чем надо. А? Спрашиваете, зачем? Кстати, там, в углу, женщина, перестаньте посылать мне импульсы – сбивает. (Приосанивается.) Хотя приятно, конечно… Кто-то тут мысленно спросил: зачем?.. Отвечаю. Чтобы жить в комфорте, иметь кучу всяких вещей, питаться изысканными продуктами… Я сам знаю, что вещей нужно оптимальное количество, а питание должно быть рациональным. Я про старину вам рассказываю. Тогда люди ели то, что было вредно, и имели вещи, которые им не нужны. Слушайте, я не лектор, почитайте материалы по истории, в конце концов!.. Итак, жил миллионер в России по фамилии Шварцман, хотя в паспорте записался по маме: Белов. Паспорт – это такой документ. Документ – это… Ладно, опустим. То есть он был наполовину русский, наполовину еврей. Русские – это такая нация. И евреи – нация. Нации – это… Немцы, французы, прибалтийцы, африканцы… Кстати, евреев на Земле было мало, но миллионеров среди них насчитывалось больше, чем в любой другой нации. Почему? Ну, народ такой был. Энергичный очень. Спартанцы умели воевать, китайцы выращивать рис и сочинять стихи эпохи Тан, японцы электронику хорошо делали, русские философствовали и делали революции, а евреи умели зарабатывать деньги. Такая особенность. То есть и другие умели, но они лучше всех. Но основная особенность еврейской нации даже не эта. Она такая: еврей все, что делает, считает правильным. Вернее, считает правильным то, что он делает. Поэтому они и выжили, хотя их преследовали. Почему преследовали? Из зависти, конечно. Нас вот хотят уничтожить эти собаки из семьдесят шестой созвездия Лебедя – завидуют. Потому что мы умней и энергичней. Люди Земли – евреи Вселенной в определенном смысле. Поэтому и живем на этой сраной, извините, планете, и вообще где попало, скитаемся по всем галактикам. Но ничего, мы еще вернемся на наш голубой шарик, к нашим голубым морям и зеленым лугам, на нашу обетованную… (Утирает платочком набежавшую слезу.) Извините, отвлекся. Так вот. О чем я? Спасибо, да. Миллиардер Шварцман-Белов жил на Земле, в России. Зарабатывал деньги, чем только мог, имел жену, любовницу… Жена – это с кем мужчина должен жить всю жизнь и только с нею производить детей. Конечно, ужас. Семья это называлось. А чтобы поиметь понравившуюся женщину – столько хлопот… (Задумывается.) Вообще как почитаешь – ну и жизнь была! Сплошные муки. Добровольные, причем. Люди жили себе во вред. Чем это кончилось, мы знаем. Нет, у нас все нормально. Если бы не радиация. (Погладил себя по лысине.) В общем, летал этот Белов-Шварцман, миллионер сорока с чем-то лет, на собственном самолете. И однажды случилась авария. Экипаж спасал самолет согласно инструкции, а наш Белов успел выпрыгнуть и спустился на парашюте. И приземлился в тайге возле глухой деревушки. Тайга – это много деревьев. Хвойных преимущественно. Деревья – это такие высокие, деревянные… В общем, такое высокое, из земли растет. Зеленое преимущественно. А деревушка – это поселение людей. Ну вот, собственно, и все, что вам нужно знать. Нет, содержание я не буду рассказывать. А? Понятно, что короче, но это же театр. Древнее и высокое искусство. Еще есть вопросы? Тогда все, начали.

Высвечивается обстановка скромного деревенского дома. Белов стучит, входит.

БЕЛОВ. Есть кто-нибудь? (Прихрамывая, идет к столу, садится, приспускает брюки, осматривает бедро, дотрагивается до него, морщится.)

Открывается дверь, входит МУЖИК. Как есть мужик – кроличья шапка, телогрейка, сапоги. Небрит.

БЕЛОВ (натягивает брюки). Здорово, хозяин! У тебя телефон есть?

МУЖИК. Нет. И я не…

БЕЛОВ. А у кого-нибудь в деревне есть вообще? Мобильный желательно.

МУЖИК. Надо полагать, есть.

БЕЛОВ. Принеси, очень надо позвонить. Я заплачу.

Мужик не двигается, рассматривает его, потом неспешно садится. Закуривает. Видит на столе бутыль с самогоном, наливает, пьет.

Мне очень нужно позвонить, понимаешь? У меня дела стоят и вообще… Я Белов, не узнаешь?

МУЖИК. Белов… А я, к примеру, Сидоров, ну и что? Хотя я не Сидоров.

БЕЛОВ. Я Белов-Шварцман, меня вся страна знает. У вас что, телевизоров тут нет, газет нет?

МУЖИК. Ох, суета… Человек от смерти спасся, нет, чтобы Бога возблагодарить, телефон ему, газету, телевизор.

БЕЛОВ. Газеты и телевизор мне не нужны, телефон мне нужен! Вызвать вертолет с врачом – и убраться отсюда.

МУЖИК (смотрит на его ногу). Смещение и повреждение сустава. Долго хромать будешь.

БЕЛОВ. С чего ты… А откуда ты вообще знаешь, что я от смерти спасся? Ты взрыв слышал? Или видел, как самолет падал? Или как я на парашюте летел?

МУЖИК. Да был я там.

БЕЛОВ. Где?

МУЖИК. В самолете.

БЕЛОВ. Ты пьян, что ли? Ты кто?

МУЖИК. Ангел-хранитель.

БЕЛОВ. Чей?

МУЖИК. Твой.

БЕЛОВ. Так. Широко распространились психи по краям нашей родины. Помоги мне дойти до кого-нибудь нормального.

МУЖИК. Да придут сейчас люди, не беспокойся.

БЕЛОВ. Где я вообще?

МУЖИК. Деревня Шабашовка.

БЕЛОВ. Хорошее название. А ты тут кто? Охотник, рыбак? Шишки кедровые собираешь?

МУЖИК. Ангел я, сказано же.

БЕЛОВ. Слушай, хватит! Помоги! (Пытается встать, со стоном садится.)

МУЖИК. Попробуй, сохрани человека, если он сам не бережется. Тебе, что ли, доказательства нужны? Я знаю, ты на веру ничего не принимаешь. Ладно, будут тебе доказательства. Сейчас собака залает.

Лает собака.

А сейчас соседка на дочь закричит: «Олька, ты куда ведро красное девала?»

Голос. Олька, ты куда ведро красное девала?

МУЖИК. А сейчас трактор проедет.

Проехал трактор.

Белов некоторое время смотрит на Мужика, потом начинает смеяться.

Ну, и чего ржем?

БЕЛОВ. Да все ясно! Ты здесь сколько живешь, ты все наизусть знаешь! И когда собаки лают, и когда соседки кричат, и когда трактор ездит! Фокусник!

МУЖИК. Хорошо. А как насчет твоей родинки возле пупка и шрама от аппендикса? Плюс повышенное давление. И сахара в крови выше нормы на ноль целых семь десятых процента. Не считая других мелочей.

БЕЛОВ. Экстрасенс, что ли?

МУЖИК. О, ё, упертый какой. Прямо смешно даже.

БЕЛОВ. Имя моей жены! Имя сына! Номер счета в «Банк-Манифик»! И что было перед отлетом из Иркутска?

МУЖИК. Жена – Лира, сын – Константин, в честь себя назвал, гордец, любовница – Лана, кстати, врет, Таня она. Номер счета четыре-ноль-четыре шесть-шесть-шесть восемь нулей триста пятнадцать, банк находится в Лозанне. Пин-код доступа к электронной информации – двести десять ноль ноль семь.

БЕЛОВ. Кто ты? Папарацци? Шпион? ФСБ? ЦРУ?

МУЖИК. Только электрошокер не вытаскивай. У него кожух повредило, когда ты падал.

Белов растерянно достает трубочку элетрошокера, нажимает на кнопку: разряд; вскрикивает.

Я же говорил. И зачем он тебе, если охрана есть? Никому не доверяешь? За жизнь свою опасаешься?

БЕЛОВ. Кто ты?

МУЖИК. Опять двадцать пять! Ангел-хранитель я твой. Спас тебя, между прочим, потому что несло тебя на скалу, а я опустил на деревья.

БЕЛОВ. Ага. И я ногу чуть не сломал.

МУЖИК. Ну и зараза ты! Это вместо «спасибо»?

БЕЛОВ. Как ты можешь ругаться, если ангел? И куришь, и выпиваешь?

МУЖИК. Это все внешнее. В меня ничего не входит, все просачивается в субстанцию вечности.

БЕЛОВ. А разве ангел-хранитель бывает у неверующих?

МУЖИК. Конечно. Он у всех есть, Бог всех любит. Но является тем, кто уверовал.

БЕЛОВ. Когда это я уверовал?

МУЖИК. А когда летел кувырком с самолета, тогда и уверовал.

БЕЛОВ. А почему я не понял этого?

МУЖИК. Мало ли. Человек даже когда рождается, тоже не сразу понимает, что родился.

БЕЛОВ. Не знаю… Может, что-то мелькнуло… Но сейчас я опять неверующий.

МУЖИК. Поздно. Так не бывает: родился – и назад. Ты теперь верующий навсегда, хочешь ты этого или не хочешь.

БЕЛОВ. А как же свобода совести?

МУЖИК. Еще раз говорю – это как родиться. В мамку же обратно не залезешь. Со всей своей свободой. Или уж живи – или, конечно, есть придурки, можно с собой покончить.

БЕЛОВ. Я не самоубийца, я неверующий!

МУЖИК. А это одно и то же.

БЕЛОВ (после паузы). А почему ты в таком виде? Где крылья?

МУЖИК. Крылья ему давай. Зачем они мне, я голубь, что ли? У курицы вон крылья – а толку? Ангел и без крыльев может летать – божественная левитация. Это люди изображают ангелов с крылышками, им так понятнее.

БЕЛОВ. Хорошо. Но я мало, что неверующий, я еврей наполовину! А ты явно русский! Да еще мужик какой-то!

МУЖИК. У ангелов национальности не бывает. Это просто мой телесный вид. Почему русский мужик? Потому что бог любит бедных и несчастных. А кто беднее и несчастнее русского мужика?

БЕЛОВ. В Африке тоже много голодающих.

МУЖИК. Ну давай стану черным. Хочешь?

БЕЛОВ. То есть на каждого абсолютно человека – по ангелу?

МУЖИК. Именно.

БЕЛОВ. Многовато вас. Не тесно на небе?

МУЖИК. Для Бога это пустяки. Я – атом Его дыхания, одного только выдоха. В одном выдохе – миллиарды.

БЕЛОВ. Атом, говоришь?

МУЖИК. Атом.

БЕЛОВ. А спас меня зачем?

МУЖИК. Как зачем? Я ангел-хранитель. Для добрых дел, конечно.

БЕЛОВ. То есть я теперь обязан совершить несколько добрых дел?

МУЖИК. Сразу считать! Калькулятор какой-то, а не человек. Ничего ты не обязан. Захочешь – совершишь, не захочешь – не совершишь. Вернее – совершишь обязательно. Иначе я бы с тобой не растабарывал. Говорю исключительно из уважения к твоему будущему поступку.

БЕЛОВ. Это какому?

МУЖИК. У тебя сколько миллионов долларов? То есть миллиардов?

БЕЛОВ. Журнала «Форбс» начитался? Там написано: восемнадцать, а на самом деле…

МУЖИК. А на самом деле – тридцать два миллиарда семьсот сорок два миллиона триста пятьдесят тысяч. Триста пятьдесят восемь. Триста девяносто. Ого! Сразу пару миллионов прибавилось – транш прошел. Я даже считать не успеваю. Почти уже тридцать три, милок. А военный бюджет России – двадцать девять миллиардов. России, а не Туркмении – при всем уважении к этой стране.

БЕЛОВ (растерянно). Там же мусульмане.

МУЖИК. И что? Я должен за это их не уважать?

БЕЛОВ. Нет, но ты ангел-то какой? Православный? Католический? Иудейский?

МУЖИК. Божий я ангел. И твой. А чего это ты сворачиваешь с разговора? (Лукаво грозя пальцем.) Я знаю! Ты сам уже догадываешься, что сделаешь! А говорят – Бог! Да, Бог все видит и знает, но человек видит и знает не хуже.

БЕЛОВ. Ну, и что я сделаю?

МУЖИК. Раздашь все свои деньги и все свое имущество.

БЕЛОВ. Ага, жди! Да у меня ни одной свободной копейки нет! Все в деле! И эти деньги, между прочим, работают на людей!

МУЖИК. Дом в сорок четыре комнаты – тоже на людей?

БЕЛОВ. В каком-то смысле! Он дает работу прислуге, сантехникам, электрикам, мебельщикам…

МУЖИК. А чего бы мебельщикам вот сюда хоть один приличный стул не сделать? Видишь, на чем люди сидят? Тридцать квадратных метров жилого пространства, а у тебя три тысячи.

БЕЛОВ. Я все эти метры заработал! Я каждую копейку абсолютно честно… (Глядя на Мужика, умолк.)

МУЖИК. Вот. Наконец до тебя дошло, что мне врать бессмысленно.

БЕЛОВ. То есть ты знаешь столько же, сколько и я?

МУЖИК. Естественно. Потому что я, в какой-то степени, твоя часть.

А на стене, между прочим, висит ружье. Белов в ходе разговора поглядывает на него.

Ты на ружье не смотри. Знаю, что ты из ста тарелок девяносто восемь разбиваешь, но оно не заряжено.

Входят Анатолий и Татьяна, хозяева дома.

БЕЛОВ (вскакивает, кричит). Хватайте его, он сумасшедший! Он меня убить хотел! (И со стоном, схватившись за ногу, падает на пол.)

Анатолий и Татьяна с удивлением переглядываются. Мужик, сидевший в темном углу, уже совсем не виден. Он исчез.

Белов на кровати – то ли спит, то ли без сознания. Анатолий и Татьяна выпивают. Как-то механически и по очереди, будто две половинки деревянной игрушки с движущимися планками, на которые они посажены.

Появляется Ведущий.

ВЕДУЩИЙ. Ну, значит, продолжаем. Наш миллионер упал без сознания и погрузился в спасительный сон. А хозяева дома, Анатолий и Татьяна, уложив его, обсуждали свои печальные дела. Печальные – значит грустные. Грустные – это когда плохое настроение. Настроение… Вон человек в углу сидит, у него спросите, он знает. Да не тот, не старик, а вон, в полосатом, лет двести всего которому… Двести восемьдесят? Извините, хорошо выглядите. Так. В общем, они обсуждали свои дела… Что пьют? Самогон пьют. Спиртосодержащая жидкость примерно сорока градусов.

АНАТОЛИЙ. Все пятьдесят будет. Зверь, сам гнал!

ВЕДУЩИЙ. Может быть. Зачем пьют? Для повышения тонуса.

АНАТОЛИЙ. Какой еще на хрен тонус? Жизнь такая!

ТАТЬЯНА. Вот именно. Не такая бы жизнь, я бы пила? Да никогда!

АНАТОЛИЙ. И я бы не пил.

ТАТЬЯНА. Анатолий, не смеши! Да ты при любой жизни пил бы!

АНАТОЛИЙ. А откуда ты знаешь, если этой любой еще не было?

ТАТЬЯНА. Знаю! Женщина, она только от плохой жизни пьет, а от хорошей она не пьет. А мужчина, он и от плохой пьет, и от хорошей пьет.

АНАТОЛИЙ (раздраженно). Ну, давай убьем меня тогда!

Продолжают размеренно выпивать.

ВЕДУЩИЙ. Эти люди были крестьяне. Крестьяне – это те, кто занимался сельским хозяйством. Сельское хозяйство – это когда люди из земли выращивали углеводы, витамины… то есть… ну, пшеница всякая, яблоки, пшеница, значит… Пшеница – это… Ну, хлеб делали из нее. Хлеб? Потом объясню. Еще у них был скот, то есть животные, коровы, овцы… Другие разные. Зачем? Ну, ту же корову выращивают, получают от нее молоко, жидкость такая белая, жиры там содержались, белки, не было же технологии все получать на молекулярном уровне, вот, значит, выращивают корову, а потом ее режут. Насмерть. Я не шучу. Почитайте источники. И я говорю – варвары. Это мы так считаем. А через пару миллионов лет о нас скажут: варвары, из живых молекул еду делали! Все относительно… О чем мы? Да. Муж и жена они были. А дочь была в больнице. А? Дочь – это человек детского возраста, которого родила женщина. Что значит родила? Ну… Слушайте, что за публика собралась, ничего не помнят! Короче – близкий человек. И она болела. Болезнь – это разбалансировка организма. Нужна была операция. На операцию нужны были деньги. Деньги – это… Я говорил? Хорошо. Ну, в общем, об этом они и беседовали.

АНАТОЛИЙ. И продать нечего.

ТАТЬЯНА. Семнадцать тысяч!

АНАТОЛИЙ. Хоть себя продавай.

ТАТЬЯНА. Столько не дадут. Семнадцать тысяч. Доченька… (Утирает слезу.) А если взаймы попросить?

АНАТОЛИЙ. У кого?

ТАТЬЯНА. У всех понемножку.

АНАТОЛИЙ. Не наберем.

ТАТЬЯНА. А если дом продать?

АНАТОЛИЙ. Кому он нужен?

Выпили. Думают.

ТАТЬЯНА. Сыну давай телеграмму дадим.

АНАТОЛИЙ. Давали уже, когда я чуть не подох. А толку?

ТАТЬЯНА. Безнадежный ты человек! Что же, так и сидеть?

АНАТОЛИЙ. Я все сделаю, Татьяна! Только скажи – что? Что? – если ты такая умная!

ТАТЬЯНА. Не кричи на меня!

АНАТОЛИЙ. А я кричу? Мне кричать нечем, у меня душа задыхается!

ТАТЬЯНА. От самогона она у тебя задыхается!

АНАТОЛИЙ. Без него я бы совсем не дышал!

БЕЛОВ (просыпается). Здравствуйте…

ТАТЬЯНА. Здравствуйте. Получше вам?

БЕЛОВ. А человек тут был? Мужик такой?

АНАТОЛИЙ. Кроме меня, других нет.

БЕЛОВ. Точно нет? И не было?

АНАТОЛИЙ. Не было. А надо?

БЕЛОВ. Да нет. Вот что. Позвоните, пусть пришлют вертолет. Мне необходимо срочно к врачу, а потом в Москву.

АНАТОЛИЙ. Позвонить можно. Только не прилетит.

БЕЛОВ. Это почему?

АНАТОЛИЙ. У нас других больных нет. Вертолет вылетает, если хотя бы трое наберется. Так что если когда один заболеет, он ждет, пока еще кто-нибудь, а потом еще. Иногда, пока ждет, уже выздоравливает, значит, вертолет опять не летит. А иногда и умирает. Кому как повезет.

БЕЛОВ. Да что же у вас за глушь такая? Просто каменный век!

ТАТЬЯНА. Вы зря так. Их тоже понять можно, вертолет на керосине летает, а керосин больших денег стоит. Они говорят: нам бюджет позволяет три раза в месяц вылететь. А то, говорят, одного спасем, а другие десять помрут. Несправедливо.

АНАТОЛИЙ. Ты их слушай больше, они тебе расскажут! Паразиты.

БЕЛОВ. Вы позвоните и скажите: у нас тут Белов, который Шварцман, они сразу поймут и прилетят. Полстраны, между прочим, на моем топливе летает! То есть из моей нефти!

АНАТОЛИЙ (женщине). Сходить, что ли?

ТАТЬЯНА. К Елисееву сходи, у него телефон работает всегда.

АНАТОЛИЙ. Не даст, я ему должен.

ТАТЬЯНА. На почту тогда.

АНАТОЛИЙ. На почте за деньги.

БЕЛОВ. Сейчас! (Роется в карманах.) Черт, ничего… В кредит позвоните!

АНАТОЛИЙ. В чего?

БЕЛОВ. А власть у вас есть какая-нибудь?

ТАТЬЯНА. А как же. Администрация называется.

БЕЛОВ. Идите и скажите, что у вас Белов, нефтяник. Константин Леонидович. Они тут же примчатся.

АНАТОЛИЙ. Сходить, что ли?

ТАТЬЯНА. Сходи.

АНАТОЛИЙ (выпивает). А чего сказать?

БЕЛОВ. Я уже сказал, что сказать. Что Белов-Шварцман у вас.

АНАТОЛИЙ. А кто это?

БЕЛОВ. Я это.

АНАТОЛИЙ (выпивает). То есть они вас знать должны?

БЕЛОВ. Обязательно.

АНАТОЛИЙ. А если не знают?

БЕЛОВ. Знают! А не знают, пусть придут, я им объясню!

АНАТОЛИЙ (Татьяне). Сходить, что ли?

ТАТЬЯНА. Иди уже!

АНАТОЛИЙ. Тебе лишь бы послать! Я просто как рассуждаю? Если я к ним по делу приду, это один поворот, а если окажется, что не по делу? Они же обидятся! Пока еще, может, денег на лечение подбросят, а если обидятся – не жди ни копейки!

ТАТЬЯНА. И правда. Тогда погоди.

БЕЛОВ. Вы что, не пойдете, что ли?

ТАТЬЯНА. А сами никак не можете?

БЕЛОВ. Ну, вы… А еще говорят – народ! В нем, говорят, душа! Он добрый! Тьфу, черт…

АНАТОЛИЙ. Ты в чьем доме плеваешься, гад? (Поднимается.)

БЕЛОВ. Ну, ну, не ершись, я не плююсь, я так… Словесно. А что это вы про деньги на лечение говорили?

ТАТЬЯНА. Дочка у нас болеет. Семнадцать тысяч надо на операцию.

БЕЛОВ. Я дам двадцать. Я очень богатый человек. У меня много денег. Очень много.

АНАТОЛИЙ. Сказать что хочешь можно.

БЕЛОВ. Я клянусь! Матерью клянусь!

Анатолий и Татьяна посмеиваются.

Любимой женой клянусь!

Они смеются.

Сыном клянусь!

Они хохочут.

Богом клянусь!

Они просто умирают со смеху.

ВЕДУЩИЙ (публике). Кстати, Бог – это…

БЕЛОВ. Заткнись! Ну что сделать, чем поклясться, чтобы вы поверили?

АНАТОЛИЙ. А хоть чем. Наш глава администрации тоже клялся, что дочурочку нашу на вездеходе отвезет. Каждый день клялся, пока она умирать не начала. Эх… Поубивал бы я вас всех… (Лезет за сигаретой, но пачка пуста, сминает ее.) И курево кончилось…

БЕЛОВ (хлопает себя по карманам, достает сигареты). Вот, угощайся.

АНАТОЛИЙ. Спасибо. (Идет к Белову.)

БЕЛОВ (придерживая пачку). А начальство позовешь?

АНАТОЛИЙ. Обязательно. (Берет сигарету, возвращается к столу, выпивает, закуривает.)

БЕЛОВ. Мужик, чего же ты?

АНАТОЛИЙ. И покурить нельзя?

ТАТЬЯНА. Иди, в самом деле. Видишь, какие человек сигаретки курит. Вдруг и вправду богатый?

БЕЛОВ. Богатый! Очень!

АНАТОЛИЙ. Ладно, пойду…

Затемнение.

ВЕДУЩИЙ. И мужик пошел к главе администрации. Тот, конечно, знал, кто такой Константин Леонидович Белов-Шварцман. Сначала не поверил, но, чем черт не шутит, пришел посмотреть – делать-то все равно нечего. Дальше, как в сказке: вызвали вертолет, отомчали Белова в город, а заодно и родителей девочки, которым Белов в городе тут же вручил двадцать тысяч долларов, потому что подумал, что речь о них идет, а не о рублях, не мог же он представить, что операция стоит столько, сколько приличный обед в приличном ресторане города Москвы. Ему объяснили ошибку, но он все равно хотел оставить деньги у родителей. И тут произошло неожиданное.

Высвечиваются АНАТОЛИЙ с пачкой денег в руке, ТАТЬЯНА и Белов.

ТАТЬЯНА (кланяется Белову). Спасибо вам. Большое вам спасибо.

БЕЛОВ. Да не стоит.

ТАТЬЯНА. Сам Бог вас нам с неба послал! Спасибо огромное!

БЕЛОВ. Да ерунда. Мелочь.

АНАТОЛИЙ (вдруг). Мелочь? Это для тебя – мелочь? (Отдает Татьяне несколько купюр.) Держи, мать, на лечение! Возьмем, не постыдимся. А эти (трясет пачкой) запихни в хайло себе, гад! Это из-за тебя вертолет к нам не летает! Из-за тебя мы в грязи увязли! Из-за тебя земля в запустение пришла, все ты из нее выкачал, зараза! Нефтесос ты херов, гадина! Убить тебя мало! (Наскакивает на Белова, тот пятится.)

ТАТЬЯНА. Отец, уймись! Уймись, я сказала!

АНАТОЛИЙ. Подавись! (Швыряет деньги, они разлетаются вокруг.)

Интерьер богатого дома.

ВЕДУЩИЙ. Но вот, наконец, Белов оказался в своем подмосковном доме, в окружении родных и близких. Активно передвигаться ему врачи запретили, поэтому пришлось засесть дома. От неподвижности у него заболели и другие органы. Он позвал профессоров, те обследовали его со всех сторон, и вот главный профессор ему объявил…

Появляются Профессор и Белов.

ПРОФЕССОР. Ничего особенного. Последствия стресса.

БЕЛОВ (дает ему деньги). Рак? Говорите честно!

ПРОФЕССОР (берет). С какой стати я вас буду обманывать?

БЕЛОВ. А чего же не смотрите на меня? Рак или нет? (Дает еще.)

ПРОФЕССОР (берет). Нет!

БЕЛОВ. Спасибо! (Дает еще). И никаких признаков?

ПРОФЕССОР. Это вопрос научный. Признаки можно найти у каждого человека, потому что у каждого человека есть раковые клетки в том или ином виде.

БЕЛОВ. Врете!

ПРОФЕССОР. Это не я говорю, это наука.

БЕЛОВ. И у меня эти клетки есть? (Дает деньги.)

ПРОФЕССОР (берет). Конечно.

БЕЛОВ. А вы проверьте как следует, может, и нет? (Дает еще.)

ПРОФЕССОР (берет). Уже проверяли. Минимальное количество.

БЕЛОВ (дает деньги). Насколько минимальное?

ПРОФЕССОР (берет). Фактически нет.

БЕЛОВ (дает еще). Фактически или нет?

ПРОФЕССОР (берет). Нет!

БЕЛОВ. Спасибо! (Дает.)

Профессор уходит.

Врет, собака. Лира! Лира!

Появляется Лира.

ВЕДУЩИЙ. Лира – отличная жена, заботливая мать, спутница жизни во всех смыслах. Она всегда была опорой мужа и, когда перед ним возникали трудности, любила повторять…

ЛИРА. Все в наших руках, Костя.

БЕЛОВ. Это ты к чему?

ЛИРА. Ни к чему. На всякий случай.

БЕЛОВ. Тошно мне, Лира.

ЛИРА. Надо найти причину.

БЕЛОВ. Ты права. Болею я, вот причина. Рак у меня.

ЛИРА. Не говори глупостей. Мне врачи все анализы показали. Если бы что было, они бы не стали скрывать от меня.

БЕЛОВ. Это верно. Спасибо тебе. Мне сразу полегчало. (Обнимает ее, отстраняется; подозрительно.) Они-то не стали бы скрывать, а ты-то можешь и скрыть!

ЛИРА. С какой стати?

БЕЛОВ. Из жалости.

ЛИРА. Жалеть такого сильного мужчину? Костя, успокойся, выпей коньячку.

БЕЛОВ. А можно?

ЛИРА. Конечно. Врачи сказали – понемногу все можно.

БЕЛОВ (просветлев). Значит, в самом деле, ничего серьезного. (Мрачнеет.) Или совсем край, терять нечего. Поэтому и все можно. Ладно, принеси коньяку.

Лира уходит.

БЕЛОВ. Что же за тоска такая, господи? Смерти боюсь? Да не то что боюсь, а – некогда мне умирать! Дел полно! Не до смерти мне! Тоска, тоска… Никогда так не было…

ВЕДУЩИЙ. Действительно, никогда так не было у Белова. Есть перестал, спать перестал. Тоскует. Врачи опять его проверили – все нормально.

БЕЛОВ. Что же тогда со мной? Что за тоска такая у меня?

ВЕДУЩИЙ. У тебя не просто тоска, у тебя тоска… (Достает бумажку, смотрит, ворчит.) Понапишут слов, а ты мучайся… экзистенциальная.

БЕЛОВ. Какая?

ВЕДУЩИЙ (опять заглядывает в бумажку). Экзистенциальная.

БЕЛОВ. Это что за хрень?

ВЕДУЩИЙ. Ну, утрата смысла жизни. Душа болит.

БЕЛОВ. Врешь! И ты кто вообще?

ВЕДУЩИЙ. Считай, что твой внутренний голос.

БЕЛОВ. Не верю! Внутренний мой голос мне таких глупостей не будет говорить! Лира! Лира!

Входит Лира с бутылкой коньяка, хочет налить в стакан.

(Вырывает бутылку, отхлебывает из горлышка). Страшно мне, Лира. Я себя уже боюсь. Боюсь своих мыслей, понимаешь?

ЛИРА. Глупости. Зачем бояться своих мыслей? Они же свои, не чужие. Я никогда не боюсь своих мыслей.

БЕЛОВ. То-то и оно, что они стали как чужие! Ты видишь, что я умираю буквально на твоих глазах?

ЛИРА. Для умирающего слишком хорошо выглядишь. Анализируй свое состояние. Болезни у тебя нет – ищи причину. Сходи в церковь.

БЕЛОВ. Какую?!

ЛИРА. Какую-нибудь. Очень умиротворяет, я пробовала.

БЕЛОВ. При чем тут церковь! (Замирает.) Вспомнил! Лира, я вспомнил. Я понял! Ты послушай: я ведь должен был погибнуть. Но спасся. Мне шанс дали. (Оглядывается.) Ко мне ангел-хранитель приходил.

ЛИРА. Во сне?

БЕЛОВ. Неважно. Может, и во сне. А потом я очнулся… В деревенском доме… Лира, ты даже не представляешь, как люди живут! Мать и отец, у них дочь болеет, нет денег на операцию. Знаешь, сколько? Семнадцать тысяч – рублей!

ЛИРА. Зуб вылечить, что ли?

БЕЛОВ. Нет! У них там серьезная операция столько стоит.

ЛИРА (иронично). Они сделают – за такие деньги!

БЕЛОВ. Делают, как ни странно! И даже даром делают! Но я впервые понял, Лира, как меня ненавидят. Видела бы ты этого мужика, он меня убить был готов.

ЛИРА. Естественно. Бедные и больные ненавидят богатых и здоровых.

БЕЛОВ. Нет, там не то. Он за других говорил. И правду говорил. В самом деле, куда это годится: у меня одна яхта бензина ест в минуту столько, сколько надо, чтобы к ним вертолет летал каждый день! Они в грязи там увязли из-за меня, вот что он сказал.

ЛИРА. Вечная отговорка ленивых и несообразительных. Сидят в грязи – и ноют. А дорогу сделать?

БЕЛОВ. Там тайга, один лес валить – год надо!

ЛИРА. Ну, сделал бы себе воздушный шар с мотором.

БЕЛОВ. Мотор-то на чем? Опять же – бензин нужен!

ЛИРА. Не обязательно. С паровым двигателем на дровах.

БЕЛОВ. Умная!

ЛИРА. А то. МГУ все-таки.

БЕЛОВ. А из чего он шар сделает?

ЛИРА. Из материи.

БЕЛОВ. Материя денег стоит!

ЛИРА. Голову нужно иметь. Засеял поле льном, собрал, помолотил, спрял волокно, соткал ткань – и пожалуйста! Из любой ситуации есть выход! Все в наших руках!

БЕЛОВ. Пока он будет засевать и молотить, дочь помрет! И опять же – где семена взять, технику?

ЛИРА. А банковские кредиты на что? Кстати, можно напрямую кредит взять на лечение.

БЕЛОВ. А кто ему даст? Подо что?

ЛИРА. Дом есть у них?

БЕЛОВ. Дом в этой деревне, я узнавал, стоит столько, сколько вот этот цветочек! (Тычет пальцем в ее брошь.)

ЛИРА. Обижаешь, этот цветочек от Картье, три с половиной тысячи евро.

БЕЛОВ. Да? Ну, тогда на эти деньги всю деревню купить можно.

ЛИРА. Хорошо, хорошо, убедил. Есть люди, которым тяжело. А кому легко? Не переживай, Костя. Ты просто очень добрый.

БЕЛОВ. Я добрый? Гад я последний и нефтесос!

ЛИРА. Начинается! Сколько раз я тебе говорила – ты не виноват, что оказался в нужном месте в нужное время. Почему бы этому мужику не стать нефтесосом? Кто ему мешал?

БЕЛОВ. Лен он сеял в это время! Чтобы построить воздушный шар!

ЛИРА. Ну, ну, не утрируй, пожалуйста. Ты проявил энергию, смекалку. Ты работаешь по двенадцать часов в сутки.

БЕЛОВ. Спать я перестал. Настроение убийственное. Жить не хочу.

ЛИРА. Все в наших руках. Лучшие психотерапевты мира к твоим услугам.

БЕЛОВ. Не помогут. Короче, я решил. Раздам деньги.

ЛИРА. Можно. На благотворительность – очень помогает. Рифатов рассказывал – у него тоже бессонница иногда. Пару миллионов отправит в детские дома – сразу сон налаживается.

БЕЛОВ. Нет. Я решил. Миллиард. Не меньше. (Нажимает на кнопку.) Мясоедова ко мне!

Тихо появляется Мясоедов.

ВЕДУЩИЙ. Мясоедов, личный финансист Белова. Гений сальдо и бульдо. Конечно, обкрадывает хозяина…

МЯСОЕДОВ (поднимает палец). Но!

ВЕДУЩИЙ. Но изо всех сил заботится о наращивании капитала Белова. Почему?

МЯСОЕДОВ. Очень просто. Чем больше капитала у хозяина, тем больше можно украсть.

ВЕДУЩИЙ. Бессовестный ты человек, Мясоедов!

МЯСОЕДОВ. Бессовестные людей убивают. А я вообще вегетарианец. (Белову.) Звали, Константин Леонидович?

БЕЛОВ. У нас миллиард свободный найдется?

МЯСОЕДОВ. Надо – найдется.

БЕЛОВ (Лире). Составь список из двадцати самых бедных детских домов. Подели миллиард на двадцать и пусть раздадут. Проверю лично! Мясоедов, если украдешь больше пяти миллионов…

МЯСОЕДОВ. Обижаете, Константин Леонидович! Пять миллионов на миллиард – как раз мой лимит. Я не зарываюсь.

БЕЛОВ. Может, их сразу внести отдельной строкой?

МЯСОЕДОВ. Не получится. Это же выходит не украсть, а так… Обычным порядком. Я не удержусь, я еще пять миллионов украду.

БЕЛОВ. Почему я не выгоню тебя, Мясоедов?

МЯСОЕДОВ. Потому что я краду, но дело делаю. В России других вариантов нет. У воды да не напиться – вы же реалист, Константин Леонидович! Вся мораль в том, чтобы не зарываться. Я ворую, да, но ворую честно. Я даже подумываю, не платить ли мне налоги с украденных денег. Кстати, у меня давно назрела идея, как избавиться от коррупции. Не запретить взятки, а разрешить. Узаконить.

ВЕДУЩИЙ (публике). Взятки – это…

МЯСОЕДОВ. Не мешай! Суть проста: к примеру, десять подрядчиков хотят построить дорогу. Кто заказ получает? Кто больше взятку даст. Но открыто! И это докажет состоятельность подрядчика. А чиновник спокойно получил взятку, спокойно заплатил налог – и всем польза!

БЕЛОВ. Умник, ты слышал, что я сказал? Завтра чтобы все было готово!

МЯСОЕДОВ. Проблемы, Константин Леонидович. Я думал, деньги на дело…

БЕЛОВ. Порассуждай у меня! (Лире.) Ты тоже сомневаешься?

ЛИРА. Миллиардом больше, миллиардом меньше…

БЕЛОВ. Тогда действуйте!

Мясоедов и Лира уходят. Он по пути обнимает Лиру за талию, она хлопает его по руке и показывает глазами: «Муж!»

ВЕДУЩИЙ. И раздали миллиард детским домам. Но Белову, как ни странно, стало не лучше, а хуже. Тогда он раздал еще один миллиард. И еще один. После этого ему стало совсем худо. И он взмолился:

БЕЛОВ. Ангел мой, смилуйся надо мной, за что терзаешь ты меня, жестоко муча и губя?

ВЕДУЩИЙ. Не можешь стихами говорить – не пробуй. Ну, чего тебе?

БЕЛОВ. Разве ты – ангел?

ВЕДУЩИЙ. Могу войти в любую плоть. Могу и вовсе без плоти, но ты меня тогда не увидишь. С человеком все-таки удобней разговаривать, правда?

БЕЛОВ. Что мне еще сделать?

ВЕДУЩИЙ. Сам решай.

БЕЛОВ. Почему мне все хуже?

ВЕДУЩИЙ. А с чего бы тебе лучше стало? Вот представь, перед тобой тысяча людей, которые хотят пить. С кружками. А ты каждому плеснул по капле.

БЕЛОВ. Что, еще пару миллиардов выдать? Могу. И десять могу!

ВЕДУЩИЙ. Да хоть все отдай, все равно всех не накормишь и не напоишь.

БЕЛОВ. Тогда в чем смысл?

ВЕДУЩИЙ. В тебе. Ты же не даришь, ты откупаешься. А от этого никому легче не бывает. С душой надо давать. С охотой. Ты даешь не для того, чтобы другим лучше стало, а чтобы тебе лучше стало. Не так?

БЕЛОВ. Ну, так. А им-то какая разница?

ВЕДУЩИЙ. Им – никакой. А для тебя – серьезная.

БЕЛОВ. То есть весь вопрос в том, чтобы давать с охотой?

ВЕДУЩИЙ. Сообразил, молодец. Главное – сам.

БЕЛОВ. Как это сам? Ты мне подсказал.

ВЕДУЩИЙ. Извините, вы мне?

БЕЛОВ. А кому же? Ты же – ангел?

ВЕДУЩИЙ. Извините, обознались. Я веду спектакль.

БЕЛОВ. Какой спектакль?

ВЕДУЩИЙ. Про вас.

БЕЛОВ. Так… Уже глюки начались… Мясоедов!

Является Мясоедов.

На сколько уменьшился капитал?

МЯСОЕДОВ. Почему уменьшился? Увеличился.

БЕЛОВ. С какой стати? Я уже несколько миллиардов раскидал!

МЯСОЕДОВ. Пришлось поработать, чтобы восполнить дефицит.

БЕЛОВ. А я-то думаю, почему мне хуже стало. Тогда так. Хватит мелочиться. Все движимое и недвижимое продать. Все активы сделать активными, пассивы перевести в активы, короче, все сделать прозрачным, учесть, пересчитать, оставить миллиард, остальное раздать. Список Лира составит.

МЯСОЕДОВ. Константин Леонидович…

БЕЛОВ. Я не сошел с ума!

МЯСОЕДОВ. Я не об этом. Не думайте, что я, кроме финансов, ничего не понимаю. Вы хотите стать бедным, правильно?

БЕЛОВ. Ну, допустим.

МЯСОЕДОВ. Это невозможно. Богатым стать гораздо легче. Ваши капиталы накрепко увязаны с другими. Сплошь и рядом требуется согласие компаньонов, соинвесторов, заказчиков, подрядчиков, субподрядчиков, банков, не говоря уже о юридических казусах, процедурах и процессах, которые могут занять всю вашу оставшуюся жизнь.

БЕЛОВ. Это что же получается? Получается, я и без раздачи бедный? Если не могу распоряжаться своими деньгами?

МЯСОЕДОВ. Отнюдь. На повышение распоряжаться можете, на понижение – гораздо труднее. На личные расходы, на благотворительность пару миллиардов – это да. А свернуть весь бизнес, когда он таких масштабов – просто нереально.

БЕЛОВ. А если я тебе предложу миллиард, тебе лично, тогда – реально?

МЯСОЕДОВ. Тогда можно попробовать. (Удаляется.)

ВЕДУЩИЙ. И Мясоедов начал чего-то там такое пробовать. Тем временем потихоньку распространялись слухи о том, что с известнейшим миллионером Беловым происходит что-то необычное. То ли заболел, то ли разводится, то ли сошел с ума. И в доме Белова появился журналюга.

Появляется Журналюга: молод, нахален, боек.

Журналюга – это такой тип журналиста, существовавший в первой половине третьего земного тысячелетия. Журналист – человек, работавший в средствах массовой информации. СМИ сокращенно. СМИ – это те же слухи, только на бумаге или в электронном виде. Зачем они были нужны при полной открытости и доступности информации? Хороший вопрос! В том-то и дело, что открытой и доступной информации было не так уж много. А главное, чего вы, мои дорогие современники, даже представить не можете: землянам той поры чужая жизнь часто была интересней своей собственной. (Поднимает руку, как бы успокаивая поднявшийся шум.) Спокойно, спокойно! И не надо оскорблений, я не байки рассказываю, это исторические факты. Итак, этот журналюга, как все журналюги, был существом, питавшимся чужой кровью и спермой.

ЖУРНАЛЮГА. Но-но! Это народ питается чужой кровью и спермой! А я им ее впариваю! Константин Леонидович, можно вопрос?

БЕЛОВ. Ты откуда взялся?

ЖУРНАЛОГА. Мама родила. С отличием закончил школу, университет, работал в лучших газетах…

БЕЛОВ. Здесь ты откуда взялся?

ЖУРНАЛЮГА. Это профессиональный секрет!

БЕЛОВ. Ладно, шут с тобой. Может, это и лучше. Валяй, пиши: я собираюсь раздать все свои деньги.

Пауза. Журналюга как будто ждет чего-то еще.

Ты не понял?

ЖУРНАЛЮГА. Понял. Мне очень жаль. Я рисковал жизнью, я потратился на подкуп, я попал к вам – и что теперь мне делать? Понимаете, нашим читателям нужна скандальная, но достоверная информация. Да, мы врем, но врем убедительно. Больше того, правда так называемой желтой прессы на самом деле выше правды факта. Она смотрит вперед! Примитивная правда факта – что человек сделал. Наша правда – что может сделать! Привожу пример. Заголовок: «Иванов предал Родину!»

БЕЛОВ. Какой Иванов? Их несколько.

ЖУРНАЛЮГА. Неважно. Иванов предал Родину! И несущественно, что он еще не предал, но – может предать! Читатель это прекрасно знает и хватает нашу газету, чтобы… Ну, там все оказывается не совсем так, но это уже детали. Или: «Петров проворовался!» Или: «Сидоров при смерти!» Петров при этом однозначно проворовался, уже сейчас, просто еще не пойман, а при смерти каждый будет, то есть в перспективе это всегда правда. Заголовок решает все, Константин Леонидович! Если бы я написал: «Белов смертельно болен!» Или: «Белов уходит от жены!» Неважно, что этого нет, но это возможно и, главное, публика в это поверит. И купит газету. А теперь представим: «Белов раздает все свои деньги!» Это крах, никто не купит ни одного номера, потому что все подумают: вранье!

БЕЛОВ. Почему же вранье? Я действительно раздаю деньги.

ЖУРНАЛЮГА. Извините, не верю. Не припомню за последнее столетие ни одного подобного случая.

БЕЛОВ. Ну, я буду первым.

ЖУРНАЛЮГА. Еще хуже. Это только эстеты любят осетрину первой свежести, наша публика обожает с тухлятиной, а еще лучше уже съеденную. Она любит прецеденты и сравнения. У Иванова пять миллионов, а у Сидорова десять. Иванов три раза женат, а Сидоров пять. Понимаете? А вас сравнить не с кем. (С надеждой.) Может, вы все-таки смертельно больны?

БЕЛОВ. Может.

ЖУРНАЛЮГА. Вот. Уже лучше! Чем?

БЕЛОВ. Мировой скорбью.

ЖУРНАЛЮГА. Ага, депрессия. На почве?

БЕЛОВ. Что деньги раздаю. Про это тоже напишешь, понял?

ЖУРНАЛЮГА. Договорились. Но, извините, тогда мне серьезная сумма понадобится.

БЕЛОВ. Зачем?

ЖУРНАЛЮГА. Нанять охрану. Потому что многие меня после такой новости захотят… (Грустно умолкает.)

БЕЛОВ. Почему, за что?

ЖУРНАЛЮГА. Неужели сами не понимаете?

БЕЛОВ. Нет.

ЖУРНАЛЮГА. Тогда вы действительно больны. Вы, похоже, даже не представляете последствий этого вашего заявления. Кстати, я записываю наш разговор на диктофон, поэтому вы не сможете отказаться от своих слов.

БЕЛОВ. И не собираюсь.

ЖУРНАЛЮГА. Послушайте… Между нами. Наверное, кто-то вам посоветовал – пиар-ход, имиджевый поступок, ведь так? Не хотите же вы на самом деле раздать все свои деньги!

БЕЛОВ. Хочу. Миллиард оставлю на прожитье – и все.

ЖУРНАЛЮГА. Тогда… Тогда даже не знаю… Боюсь, редактор этого не пропустит. У нас тоже кодекс чести, у нас правила. У нас есть негласный лозунг: «Ври, да знай меру!»

БЕЛОВ (достает из сейфа пачки денег, дает Журналюге). Это тебе, а это редактору. А это на охрану вам обоим. Чтобы материал завтра был.

ЖУРНАЛЮГА. Он уже сегодня будет! (Улетает.)

ВЕДУЩИЙ. Материал, действительно, появился этим же вечером. И началось…

Стремительно появляется Лира.

ЛИРА. Костя, не беспокойся! Их обязательно накажут! Как они посмели, скоты! Им же Пряников четко объяснял: вся информация строго по согласованию с нами!

БЕЛОВ. Пряников? Это кто?

ЛИРА. Костя, что с тобой? Руководитель подразделения по связям с общественностью.

БЕЛОВ. Сколько их там, в этом подразделении?

ЛИРА. Откуда мне знать? Человек триста, вроде бы.

БЕЛОВ. Всех уволить.

Стремительно входит Жуков.

ВЕДУЩИЙ. Жуков Жан Жакович! Главный адвокат Белова.

ЖУКОВ. Не беспокойтесь, Константин Леонидович! Иск я им уже направил, меньше миллиона не возьмем! Или прикроем их газету! Нет, но какая наглость! Я вот что думаю: это чья-то санкция, сами они не посмели бы. Но чья? Кто может на вас покуситься? Стоит обдумать!

БЕЛОВ. Ты кто?

ЖУКОВ. Извините… Ваш адвокат. Главный.

БЕЛОВ. И другие есть?

ЖУКОВ. Личных – еще двенадцать, а если считать по всем корпорациям, то в наших юридических службах около полутора тысяч человек.

БЕЛОВ. Дармоеды. Всех уволить.

Жуков растерянно смотрит на Лиру.

ЛИРА. Идите, идите, Жан Жакович! Вы видите – Константин Леонидович не в себе.

БЕЛОВ. Нет, в себе! Именно в себе! Я пришел в себя, я в себя вернулся! Вот и вы возвращайтесь!

ЖУКОВ (растерянно бредет, останавливается.) Извините… У меня возникла невероятная мысль… А может, журналист это не придумал? Может, вы действительно ему это сказали?

БЕЛОВ. Не только сказал. Я собираюсь это сделать.

ЛИРА. Костя! Не шути так!

БЕЛОВ. Я не шучу.

Жуков, всплеснув руками и, не найдя больше слов, уходит, потрясенный.

Стремительно входит Костя.

ВЕДУЩИЙ. Константин, сын Белова! Сам Белов имел только среднее образование, его выручала смекалка, сообразительность и деловая наглость, которую еще называли хваткой. Тоже хорошее слово. Хищное. Сын же закончил Оксфорд, было такое учебное заведение на уровне современной начальной школы, но тогда считалось высшим. Однако остался абсолютно пустым местом.

Костя хочет возразить.

Помолчи. Известен он был своей бурной ночной жизнью и тем, что сбил старика на перекрестке. Старик к тому же шел на зеленый свет. Неподкупный и принципиальный суд признал пострадавшего невиновным посмертно. Тем не менее, родственники старика начали публично высказывать недовольство, адвокаты Кости привлекли их к ответственности за клевету.

Костя хочет возразить.

Помолчи. Поэтому сцену его с отцом мы показывать не будем. Он сказал что-то пустое, вроде: «Папа, как же так?» И удалился.

Костя хочет возразить.

«Удалился», я сказал! Будет он выступать еще тут.

КОСТЯ. Я не как Костя выступаю, я как актер выступаю! Что за свинство вообще? Дали роль – а роли нету! Ни одного слова! А характер показать? А эмоции? Я же это все умею! У меня энергетики дополна, я талантливый!

ВЕДУЩИЙ. Как это ни одного слова? Сейчас вот – целую речь произнес. Произнес?

КОСТЯ. Произнес, но…

ВЕДУЩИЙ. Характер, эмоции показал?

КОСТЯ. Показал, но…

ВЕДУЩИЙ. Энергетику и талант предъявил?

КОСТЯ. Предъявил, но…

ВЕДУЩИЙ. Будь доволен, до свидания!

Костя кланяется публике и, уходя, встречается со стремительно вылетающей на сцену Ланой и пытается обнять ее.

ЛАНА (бьет его по рукам). Отвали!

Белов тем временем достает дротики и начинает метать их в мишень, Лира с большим удовольствием присоединяется к нему.

ВЕДУЩИЙ. Лана, она же Таня, любовница Белова! Из разряда гламурных лохушек. Лохушка – от слова лох. Лох…

ЛАНА (ему). Чего такое? Козел лысый, ты чего бормочешь там? Урод!

ВЕДУЩИЙ. Слышите? Что удивительно: эти барышни почти все имели высшее гуманитарное образование, знали несколько языков, Шекспира в подлиннике читали, учились музыке, танцам, были спортсменки…

Лана горделиво кивает.

…но при этом – лохушки полные, в манерах своих неотличимые от базарных торговок.

ЛАНА. Ты, баран пучеглазый, ты сам-то понял, че сказал, недо… (зуммер-заглушка, как на телевидении), уё… (зуммер) косоголовое, му… (зуммер) недоношенный!

ВЕДУЩИЙ (хладнокровно). Исследователи этого психологического феномена сделали вывод: гламурные лохушки с малолетства уясняли для себя, что продавать надо не свои знания, умения и таланты, которых часто и нет, а самих себя как таковых. Они без устали трансформировали свою внешность, лепили себе губы, разукрашивали глаза и избавлялись от волосяного покрова. (Публике.) И этого не помните? Ну да, откуда волосы при такой радиации… Это было прекрасно: такие мягкие шелковистые нити на голове, на руках, на ногах. Не у всех. У женщин считалось плохо, когда на теле волосы. Глупо, согласитесь. Наверное, это было приятно – пушистые женские ножки…

ЛАНА (слушая, все больше расширяет глаза и приоткрывает рот). Ну, такого идиотизма я никогда…

ВЕДУЩИЙ (перебивает). Короче, они сознательно делали из себя продукт массового потребления, а чтобы нравиться массам, надо быть хоть гламурным, но похожим на массы, поэтому эти особи говорили гнусаво, косноязычно и с интонациями дешевого скандала.

ЛАНА (гнусаво). Че ты гонишь, ну че ты гонишь, му… (зуммер) ты стоеросовый, скажи честно – завидуешь, да? Слюной обтекся, да? И отвали вообще, не до тебя, козел! Костя! Это что за дела, я не въезжаю вообще? Ты пуркуа позволил слить эту инфу насчет себя? Лирчик, извини, но это же запредел, согласись! (Переключается.) Прекрасно выглядишь!

ЛИРА. Ты тоже!

Лана и Лира подходят друг к другу и троекратно прикасаются щеками, изображая поцелуи.

ЛАНА. Он правда, что ли, все деньги раздать хочет?

ЛИРА. Сама не пойму.

БЕЛОВ. Правда.

ЛАНА. Лира, по дружбе говорю – лечить его надо! Он ведь не понимает, что делает! Костя, ты только представь – у тебя, кроме жены, никого. И денег на любовницу нет. Прикинь реально, что за жизнь у тебя будет! Вот я – у меня личный гинеколог, личный венеролог, личный массажист, визажист, водитель, не считая прислуги и прочей шелупони…

БЕЛОВ. Сколько?

ЛАНА. Восемнадцать человек.

БЕЛОВ. Уволить.

ЛАНА. Ага. И без работы оставить? Они тебе большое спасибо скажут!

БЕЛОВ. Пусть лечат, возят и обслуживают людей.

ЛАНА. А я уже не человек, да? Урод, ты имеешь гарантированно красивую и здоровую любовницу – и всем хорошо! И тебе, и Лире, и мне, в общем-то, хотя спрос на меня – сам понимаешь. Не пропаду. А у тебя что будет? Триппер за сто долларов в час?

БЕЛОВ. У меня не будет посторонних женщин.

ЛАНА. Как это? Лир, он чё, совсем?

ЛИРА. Костя, в самом деле, объясни! Лана – это престиж, это лесть твоему мужскому тщеславию, это удовлетворение сексуальных аппетитов – в результате ты спокоен, стабилен, нежен ко мне, у нас прекрасные отношения. А без любовницы что будет? Сплошные неврозы!

БЕЛОВ. Тебя буду иметь. Регулярно.

ЛИРА. Я не против, конечно, но так не бывает, Костя! Давно доказано – хорошая, грамотная любовница только укрепляет семью! Если ты, кроме меня, никого не будешь иметь, ты через год меня возненавидишь! И потом, Лана, не обижайся, сама знаешь: любовницы приходят и уходят, в этом их прелесть, зато жену начинаешь ценить за предсказуемость реакций. Соус вкусней хлеба, но одним соусом сыт не будешь, поэтому в результате выбирают хлеб. Жена – хлеб мужа, любовница – соус. И дуры те, кто считают, будто муж может усидеть на одном хлебе!

БЕЛОВ. Слушай, а ты меня вообще любила когда-нибудь?

ЛИРА (растерялась). Ты серьезно?

ЛАНА. Амбец. Надо звать психиатра.

ЛИРА. Мне даже обидно… Я любила и люблю тебя, Костя…

БЕЛОВ. Если ты меня любишь, ты должна желать мне добра, так?

ЛИРА. Я и желаю. Иди сейчас с Ланочкой, успокойся, я как раз велела новое белье постелить, чистый хлопок, гладкое, мягкое. И Ланочка посмотри, какая сегодня! Загарчик, кожица прелесть, кремчик приятный, душки ароматные, сама бы так и съела! (Нежно целует ее.)

БЕЛОВ. Ну и ешьте друг друга. Если бы ты желала мне добра, ты бы поняла: мне плохо! И пока я не избавлюсь от денег, лучше мне не будет!

ЛАНА. Чего? Ты это серьезно? Блин, я двадцать с лишним лет на свете живу, не видала лоха, которому было бы хорошо, когда он без денег оставался!

ЛИРА. Костя, я верю тебе. Я тебе верю. Но нельзя же так сразу. Попробуй несколько миллиардиков раздать – вдруг станет легче?

БЕЛОВ. Пробовал уже, сама знаешь. Не помогает.

ЛАНА. Нет, к психиатру, однозначно! И я знаешь чего тебе скажу: ты эгоист! Ты о жене подумал? О сыне подумал – у него одна машина полмиллиона стоит, хорошо ему будет, когда такую машину и заправить не на что?

БЕЛОВ. На «Жигулях» будет ездить.

ЛАНА. На ком? Лир, «Жигули» – это чего?

ВЕДУЩИЙ (публике). Я слышу ваши вопросы, слышу! «Жигули» – это…

ЛАНА. Заткнись! А обо мне ты подумал, Костя? У меня репутация, она денег стоит! Если начнут трендеть, что я у психа в любовницах была, у меня рейтинг сразу упадет! Короче, делай, что хочешь, но тогда миллиард – на моральную компенсацию!

ЛИРА. Ты не зарывайся, девочка.

ЛАНА. Не к тебе речь, сука старая!

ЛИРА. Дешевка малолетняя!

ЛАНА. Курица целлюлитная!

ЛИРА. Хабалка дырявая!

Появляется Коблеяшев и громко откашливается. Дамы тут же умолкают.

КОБЛЕЯШЕВ (после паузы). Нам поговорить надо.

Лана и Лира тут же выходят. Ведущий, поколебавшись, остается. Коблеяшев долго и пристально смотрит на него.

ВЕДУЩИЙ (все больше тушуется). Пойду я посмотрю, как там… Ну, мало ли… (Идет к выходу.) Коблеяшев Мулдаш Орестович! Друг Белова, очень влиятельный бизнесмен и политик! (Исчезает.)

И опять пауза.

БЕЛОВ. Ты тоже меня не понял, Мулдаш?

КОБЛЕЯШЕВ. Почему? Понял. Ты хочешь быть в белом фраке, а мы останемся в дерьме.

БЕЛОВ. Вовсе я не хочу, чтобы вы были в дерьме. Это просто мой личный выбор.

КОБЛЕЯШЕВ. Ты хочешь сказать, за этим никого нет?

БЕЛОВ. Абсолютно.

КОБЛЕЯШЕВ. Дело хуже, чем я думал. Если бы кто-то за этим стоял – устранить, и нет проблем. А так придется устранить тебя.

БЕЛОВ. Ты шутишь, конечно?

КОБЛЕЯШЕВ. Какие тут шутки! Я даже не знаю, как с тобой говорить. Ты с ума не сошел?

БЕЛОВ. Нет.

КОБЛЕЯШЕВ. Тогда попробую обратиться к разуму. Ты, Костя, человек темный. Ты даже Маркса не читал. А он, хоть и сделал неверные выводы, но про капитал написал недурно. С отрицательной стороны. А жизнь потом проявила положительные стороны капитала. Объясняю популярно: владеть капиталом не только удача, честь и тому подобное, это еще и тяжелая работа, это долг и обязанность.

БЕЛОВ. Ты мне рассказываешь?

КОБЛЕЯШЕВ. Слава богу, хоть это понимаешь. В самом деле, Костя, капитал – это как лес. А капиталист – его хозяин. Он старается этот лес приращивать. Он его окультуривает. Ведет селекцию. Дает работу лесникам, лесорубам, лесопилам, ботаникам, зоологам… Много кому. Да, у него больше всего, чем у прочих. Он же в лесу хозяин – и малина лесная его, и пушные звери, и прибыль от продажи древесины – в умеренных количествах. И что ты хочешь сделать? Пустить в лес кого попало? Поделить – каждому по дереву? Знаешь, что будет? Каждый свое дерево спилит, продаст, а деньги прожрет, пропьет, протратит. И все, и нет леса. Нет капитала. Ты не сделаешь богаче людей, Костя, напротив, они станут беднее. Исторический опыт показывает…

БЕЛОВ. Короче можешь?

КОБЛЕЯШЕВ. Теперь подойдем с моральной стороны. Мы людей веками воспитывали в убежденности, что богатство не есть плохо, что успех не есть грех, что неравенство обусловлено самой природой. И люди помаленьку привыкли: да, есть кто-то, у кого большие деньги. Они, конечно, завидуют и даже ненавидят, но – в рамках. Ибо каждый представляет, что может оказаться богатым. Им в голову уже не влезает, что кто-то может отказаться от своего богатства. Вот мы, правоверные, грамотно вопрос решили – заплатили налог в пользу бедных и спим спокойно. Христиане тоже неплохо устроились – у них такой идеал, которого все равно достичь нельзя, поэтому нечего и рыпаться. Луковку кому подашь – и на том спасибо. Знаешь, что ты сделаешь, если и вправду раскидаешь свои деньги? Ты создашь прецедент, Костя. Люди начнут думать: вот, нашелся праведный человек среди этих сволочей. То есть ты нас всех автоматически сделаешь сволочами, как я уже говорил. Этот раздал деньги, а другие нет. Почему? Чувствуешь, чем это чревато, дорогой? Социальным взрывом, катаклизмом! Ты цунами хочешь вызвать?

БЕЛОВ. Ничего я не хочу! То есть хочу – покоя в душе. Мулдаш, как ты не поймешь? Да знаю я, что это нерационально, неразумно, что, может быть, даже вредно, но… Хотя – не уверен. Не уверен, что вредно. Люди уже не верят ни во что и ни в кого. Не верят в бескорыстие. Может, я хочу вернуть им эту веру?

КОБЛЕЯШЕВ. А, так ты себя уже мессией чувствуешь?

БЕЛОВ. Нет, почему… Просто… Потребность души.

КОБЛЕЯШЕВ. Хорошо. Я с тобой говорил, как бизнесмен, теперь скажу как человек. Думаешь, я сплю спокойно? Думаешь, я не чувствую стыда, что могу позволить себе все, что хочу – в тысячу раз больше своих потребностей? Еще как стыдно! Я даже вегетарианцем стал, я живу скромно, я трачу на себя не больше, чем какой-нибудь офисный клерк. Все равно – мучаюсь. И мне, Костя, часто хотелось, как и тебе, выйти на площадь и закричать: люди, я вас люблю, возьмите все – до последней рубахи!

БЕЛОВ (радостно). Значит, ты меня должен понять! Я даже не подозревал, Мулдаш, что у тебя бывают такие мысли!

КОБЛЕЯШЕВ. Еще как бывают. Просто за руки себя держу. Специально распоряжение письменное разослал: по первому требованию денег мне не выдавать. Только если повторю через день в присутствии нотариуса, а потом еще через день в присутствии моей жены, дай бог ей здоровья. Это несколько замедляет дела, зато я застрахован от безумных поступков.

БЕЛОВ. А может, не безумные, Мулдаш? Может, душа подсказывает?

КОБЛЕЯШЕВ (берет дротики и встает перед мишенью). Я с тобой говорил как бизнесмен. (Бросает дротик в мишень.) Как человек. (Бросает дротик.) А теперь скажу как депутат и человек, близкий к правительству. (Поворачивается к Белову, целится в него.) К примеру, если вернуться к образу леса, государству требуется много бревен. Построить забор для защиты от врага, например. А в госзаказнике деревьев мало. Кто нас выручит? Ты, Костя. Ты – наш карман, ты благодетель государства. А если ты раздашь все – попробуй тогда собрать по бревнышку!

БЕЛОВ. С этого бы и начинал. Я и так вам миллионы качаю. И в бюджет, и партиям, и лично кое-кому.

КОБЛЕЯШЕВ. Вот и качай. А за это мы разрешаем качать тебе нефть.

БЕЛОВ. И если я не захочу, вы меня действительно устраните?

КОБЛЕЯШЕВ. В обязательном порядке. (Кидает дротик в Белова, промахивается – то ли нарочно, то ли случайно.)

БЕЛОВ. Не верю, Мулдаш. Мы же друзья, мы вместе начинали. Помнишь – кооператив создали по производству картофелечисток? Сами их делали из кровельной жести!

КОБЛЕЯШЕВ (умиляется). Да, золотое было время!

БЕЛОВ. А помнишь, я купил партию слегка просроченных армейских консервов, а они оказались совсем тухлыми, кто-то отравился, не до смерти, к счастью, меня под суд, а тут кредиторы – ставят на счетчик, ты адвокатам заплатил, кредитором заплатил, последнее ведь отдал, Мулдаш!

КОБЛЕЯШЕВ. Было дело, друг! А турецкие куртки из Йошкар-Олы?

БЕЛОВ. А японские магнитофоны из Саратова?

КОБЛЕЯШЕВ. А первый танкер с нефтью, Мулдаш, ты помнишь? Гениально – у Васи Курского купили, государству продали, и оно же Васю попросило опять купить, а не купишь, срок получишь, – Вася чуть не повесился с досады!

Они хохочут, бьют друг друга по плечам.

БЕЛОВ (помолчав). Так что же случилось, Мулдаш?

КОБЛЕЯШЕВ. Ничего, Костя. Я тебе опять последнее отдам – но для дела! А если придется тебя, извини за выражение, убить, тоже ведь для дела, Костя, ничего личного. Я слезами обольюсь на твоей могиле, я заранее плачу, я такой тебе памятник отгрохаю на Ваганьковском, Церетели попрошу сделать – выше Петра Первого!

БЕЛОВ (отчужденно). Ну, тогда извини, Мулдаш. Я вынужден защищаться. Охрана!

ВЕДУЩИЙ (высовывается). Явилась охрана. Взяла Коблеяшева под руки и повела.

КОБЛЕЯШЕВ (ведомый невидимыми охранниками). Опомнись, Костя! Ведь меня искать будут!

БЕЛОВ. Пусть ищут. У меня тут подземный ход, он соединяется с тоннелем, через него тебя выведут на другом конце Москвы и надежно спрячут. Будешь в заложниках – чтобы никто не помешал мне сделать то, что я хочу.

КОБЛЕЯШЕВ. Пресса шум поднимет!

БЕЛОВ. Не поднимет. Лишний шум никому не нужен.

КОБЛЕЯШЕВ. С огнем играешь, Костя!

БЕЛОВ. Знаю.

КОБЛЕЯШЕВ (невидимым охранникам). Не крутите руки, сволочи!

Его «уводят».

ВЕДУЩИЙ (выходит, храбрясь). Скользкий тип. И опасный. (Поднимает руку.) Не все сразу, по очереди! Не поняли, что такое турецкие куртки из Йошкар-Олы? Я сам не понял. Как правительство может заставить частного человека что-то купить? Ну, это лекция на три часа об особенностях государственного капитализма в России начала двадцать первого века! Вернемся к нашему герою. Мясоедов сдержал свое слово, провернул несколько гениальных операций и на законном основании избавил Белова от капитала, а также от всей или почти всей движимости и недвижимости. Оказалось, что все это не так уж трудно сделать при желании, а также при содействии налоговых органов, прокуратуры, экологической полиции и множества других организаций, для которых нарочно открылись бреши, куда они проникли и унесли, кто сколько мог. Остался у Белова один дом, один маленький самолет, одна маленькая яхта, одна хоккейная команда из города Пятигорска, одна машина, одна жена, один сын. В общем, все в единственном экземпляре. И миллиард долларов – тоже один. То есть Белов фактически добился своего и стал беден. Потому что если сравнить с тем, что него было, то осталось, можно сказать, почти ничего. Конечно, шума было все-таки много. Возле дома Белова собрались две демонстрации. Одни были с плакатами: «Молодец, Белов!» Другие: «Будь ты проклят, Шварцман!» Те, кто проклинал, решили, что он хитрит – раздал только малую часть, чтобы ему разрешили иметь в десять раз больше. Эти демонстрации сошлись стенка на стенку, дошло до мордобоя, явились милиция… я слышу вопросы, но слишком долго объяснять, что это такое… потом над домом Белова демонстративно пролетели два военных легких бомбардировщика. Коблеяшев был прав – поступок Белова не понравился ни бизнесменам, ни депутатам, ни правительству, ни президенту. Больше того, он не понравился и народу. Почти каждый представлял себя на месте миллионера, представлял, что бы он мог сделать на эти деньги, а потом воображал, что он эти деньги раздает, и, сплевывая в сердцах, говорил: «Дурак!» Белов, чуя опасность, отпустил Коблеяшева, забаррикадировался, укрылся в благоустроенном подвале, сооруженном на случай ядерной войны, и ждал, когда ему станет легче. Но, увы, легче не становилось.

БЕЛОВ. Тошно, господи, не могу больше! Не сплю, не ем, призраки какие-то в глазах, будто я убил кого-то! А я пальцем никого не тронул в жизни! Хотя… Да нет, никого! Воровал, грешен. Жульничал, грешен. Прелюбодействовал, грешен. Но при этом старался по возможности живых людей не трогать!

Появляется Лана.

ЛАНА. Это ты так думаешь.

БЕЛОВ. Лана? Ты откуда здесь? Кто впустил?

ЛАНА (нежно и скромно). Не кричи. Я ангел.

БЕЛОВ. Ты?! Это лучший анекдот, который я от тебя слышал!

ЛАНА. Я воплощаюсь в кого хочу. Ибо в каждом есть место ангелу, но не каждый терпит ангела в себе! (После паузы – в зал.) Вообще-то я аплодисментов ждал. (Пауза.) Спасибо.

БЕЛОВ. То есть ты ангел в обличье Ланы?

ЛАНА. Именно.

БЕЛОВ. Что у меня вот тут, в кармане? (Прикасается к груди.)

ЛАНА. Ничего.

БЕЛОВ. А что я сейчас делал?

ЛАНА. Уверял, что никого не убил.

БЕЛОВ. Но ведь не убил же!

ЛАНА. Ошибаешься. Вот хотя бы один случай. Ты выбросил на рынок партию курток из гнилой кожи. Двенадцатого марта неважно какого года одну такую куртку купил Опрощенко Геннадий Викторович, сорокалетний водитель автобуса из Пензы. Пришел домой, жена, работница текстильной фабрики, потерла куртку помусоленным пальцем, отчего краска тут же сошла, дернула ее за рукав, отчего швы тут же разошлись. После этого она ругала Геннадия Викторовича один час сорок пять минут за глупость, за то, что он не умеет ни зарабатывать, ни тратить, за то, что загубил ее жизнь, а также жизнь двоих детей, за то, что единственное умение Геннадия Викторовича – пить по субботам и петь фальшивым голосом народные песни. Геннадий Викторович рассердился на жену и ушел, хлопнув дверью. Он пошел в гараж, где выпил и стал петь народные песни. Один из товарищей сделал ему замечание, Геннадий Викторович схватил монтировку и ударил его по голове, товарищ скончался на месте. Молодой парень, Митя Ляхов звали, двадцать два года всего было. Вопрос: кто убил Митю Ляхова?

БЕЛОВ. К чему ты клонишь? Я, что ли, заставлял этого шофера пить и хвататься за монтировку?

ЛАНА. А куртку кто ему продал? Не купи он ее, ничего бы не было. И это только один пример. Из-за этих курток вообще волна смертей прокатилась. Пять случаев обморожения, когда покупатели от злости снимали куртки и выкидывали их, в Сибири дело было. Восемнадцать убийств – продавца курток убили, четырех жен, пять тещ, двух непосредственных владельцев курток и, естественно, большое количество собутыльников, которые посмеивались над владельцами из-за неудачной покупки. Но это еще что! А заражения крови со смертельным исходом в результате пользования твоими картофелечистками, которые ржавели после первого же применения? А перестрелки из-за нефти? А отравления дешевой тормозной жидкостью, производство которой ты наладил в промышленных масштабах?

БЕЛОВ. Не надо передергивать! Алкаши всякую гадость пьют, при чем тут я? Что мне, надпись надо было сделать: «Жидкость тормозная, не питьевая»?

ЛАНА. Нет. Тебе всего лишь надо было наладить жизнь людей так, чтобы они имели возможность пить качественные напитки.

БЕЛОВ. Ага. А правительство ни при чем? Все остальные бизнесмены ни при чем? Депутаты ни при чем?

ЛАНА. Все вы сволочи. С вас еще спросится – сколько народу погубили! А все ваша жадность немереная! Ты и сына своего угробишь.

БЕЛОВ. Что?! Ты что говоришь, дура? Или дурак?

ЛАНА. Извини, но факты – упрямая вещь. Сейчас твой сын заправляется на одной из заправок, принадлежащих тебе. Там разбавляют бензин всяким суслом.

БЕЛОВ. Я, что ли, им велю это делать?

ЛАНА. Не велишь. Но ты не сделал ничего, чтобы этого не было. Вернее, кое-что сделал – для отвода глаз. Итак, он заправляет свой простенький БМВ…

ВЕДУЩИЙ (торопливо вставляет). Это такая машина была. По земле ездила. С колесами.

ЛАНА (строго посмотрев на него). …который он купил, продав свой супер-кар, чтобы было на что жить. Ему вливают сусло.

БЕЛОВ (испуганно). Какая заправка? Быстро говори!

ЛАНА. В твоем реестре пятьдесят шестая, на Дмитровке.

БЕЛОВ (в телефон). Быстро телефон пятьдесят шестой на Дмитровке! Быстро, я сказал! (Слушает, набирает другой номер.) Пятьдесят шестая? Белов. Вы совсем обнаглели, вы кому льете, видите, нет? Сын мой! Да, сын, узнавать пора! Уехал?.. Ладно, я с вами еще разберусь!

ЛАНА. С собой разберись. Только поздно уже.

БЕЛОВ. Как это? Что случилось? Говори!

ЛАНА (комментирует то, что видит внутренним зрением). Он чувствует перебои в моторе. Он возмущен. Он поворачивает обратно, чтобы устроить скандал. Он мчится.

БЕЛОВ. Ты шутишь? Ты разыгрываешь?

ЛАНА. Обгоняет трамвай. Из-за трамвая человек. Костя резко поворачивает… Он не захотел сбить человека. Не так уж плохо ты его воспитал.

БЕЛОВ. Что?!

ЛАНА. Боковой удар водительской дверцей о фонарный столб… На скорости сто двадцать…

БЕЛОВ (кричит). Нет! Нет! Нет!

ЛАНА. Извини. (Уходит.)

Белов ложится ничком на пол. Появляется Лира, садится рядом, гладит его по голове.

БЕЛОВ (поднимается, садится). Лира? Или опять ангел?

ЛИРА. Да.

БЕЛОВ. Что теперь делать? Как жить? У него был ангел-хранитель?

ЛИРА. Конечно.

БЕЛОВ. Почему он его не спас?

ЛИРА. У того человека, который не погиб под колесами, тоже ангел-хранитель.

БЕЛОВ. Он что, сильнее? Или тот человек очень ценный?

ЛИРА. Семьдесят семь лет, диабет, ишемия, склероз. Через двести двадцать один день все равно умрет.

БЕЛОВ (вскакивает). Тогда почему? За что? С какой стати? Что за бардак у вас в вашей конторе? Неужели ангелы не могли договориться, не сообразили, что жизнь молодого человека ценнее? У него дети могли родиться!

ЛИРА. Решают в конечном итоге не они.

БЕЛОВ. А, Бога имеешь в виду? Тогда понятно! (Смотрит вверх.) Отомстил, да? Отомстил через сына? Я знаю, я Библию читал – ты мстительный, злой, тебе только дай кого-нибудь прихлопнуть! Чтобы все твою силу видели!

ЛИРА. Замолчи! Он всех любит. А уж как вы сами себе мстите – ему и не снилось. (Встает.) Это ты убил нашего сына, Белов! Это ты виноват, Шварцман! Он до этого стариков готов был десятками давить, а тут, видите ли, постеснялся! Заразил ты его, понял?

БЕЛОВ. Постой… Ты кто?

ЛИРА. Не притворяйся сумасшедшим!

БЕЛОВ. Он только что тут был. Ангел. В тебе.

ЛИРА. Не было тут никакого ангела, а тем более во мне! Во мне такой ужас, что там не один ангел ни выживет! Ты подлец, Белов! Не выхвалялся бы – не оставил бы сына без денег, не купил бы он эту дешевку, не разбился бы! Ты убийца, понял? Деньги он раздал! Да ты на все готов, лишь бы похвалиться, лишь бы слава была! Ты меня выбрал – чтобы хвалиться мной, зарабатывал – чтобы хвалиться, слава тебе нужна, а не деньги! Хотя миллиардик оставил все-таки! Чтобы в сытости наслаждаться своим благородством! Ну – радуйся, убил сына! Может, и меня убьешь? И еще человек сто – если помешают тебе делать добрые дела! Вот тогда у тебя слава будет – на века! А ты знаешь, кто славу любит? Антихрист! Ты антихрист, Белов, ты дьявол! Не подходи ко мне!

БЕЛОВ. Я и не подхожу. Я… Я вообще исчезну. Оставь миллиард себе. (Выхватывает чековую книжку, быстро пишет, вырывает листок, кидает его Лире.) Мне ничего не нужно. Будь я проклят! (Бредет к выходу.)

ВЕДУЩИЙ. И Белов через потайную дверь проник в подземный ход, выбрался наружу в укромном месте и уехал. У него были, конечно, деньги на карманные расходы, но Белов приложил все усилия, чтобы растратить их по дороге. Остаток просто раздал нищим. И оказался в селе Шабашовка – абсолютно бедным, как он и хотел.

Деревенский дом. Зима. АНАТОЛИЙ и ТАТЬЯНА за столом, выпивают – так, как мы это видели в первый раз. Входит Белов с охапкой дров, сваливает их у печи.

АНАТОЛИЙ. Осторожней! (Кивает на занавеску.) Люди спят! Воды еще принеси.

БЕЛОВ (подходит к ведрам). Так есть еще!

АНАТОЛИЙ (неспешно встает, берет ведро, пинком открывает дверь, выплескивает воду на двор, дает ведро Белову). Теперь нет.

БЕЛОВ. Самодур ты, Анатолий.

АНАТОЛИЙ. Просто не люблю видеть, когда кто-то без дела сидит. А ты приучайся. Делать дело, когда надо, это и дурак умеет, а ты научись, когда не надо!

БЕЛОВ. Сам-то почему не работаешь?

АНАТОЛИЙ. Работать – за такие деньги?

БЕЛОВ. Но раньше ведь работал.

АНАТОЛИЙ. Работал. А потом потерял интерес. Из-за тебя, сволочь. Швырнул тебе сдуру, спьяну эти деньги, с тех пор и мучаюсь. На пять лет хватило бы при правильном раскладе!

ТАТЬЯНА. А то и на десять. Говорила я тебе: не похмеляйся!

АНАТОЛИЙ. Ты вообще молчи! Как домой придешь с зарплатой, ты все карманы обыщешь. Все к рукам приберешь. А тут такие деньги – почему мне доверила взять?

ТАТЬЯНА. Растерялась я… И не греши, Анатолий, не ругай человека, на его деньги дочку вылечили.

АНАТОЛИЙ. Обошлись бы и без его денег!

ТАТЬЯНА. Это как?

АНАТОЛИЙ. Кто-нибудь дал бы. Или пошел бы к начальству, потребовал бы, чтобы бесплатно. Жизнь все-таки человеческая!

ТАТЬЯНА. Ты ходил до этого, толку-то!

АНАТОЛИЙ. Я бы не так пошел. Я бы к главврачу – с топориком. (Берет топор, прячет его за спину; изображает.) Вежливо вошел: «Здравствуйте!» Он мне: «Здорово, чего опять пришел?» А я: «Будем дочке операцию делать или как?» А он: «Будем, деньги давай!» – «А без денег?» – «Не будем!» – «Не будем? А так?» (Вонзает топор в стену, испуганно кричит.) «Будем, будем! Вне очереди!»

ТАТЬЯНА. Уймись, орясина! Это все ж таки дом! Жилище! А ты стены курочишь!

Анатолий, довольный собою, садится и продолжает выпивать.

БЕЛОВ (пытается вытащить топор, получается не сразу). Здоровый ты мужик, Анатолий. Крепкий.

АНАТОЛИЙ. Вот и езжай куда-нибудь, пока я тебя не пришиб.

ТАТЬЯНА. Уймись, говорю!

БЕЛОВ. Чем я тебя так рассердил?

АНАТОЛИЙ. Ничем. Раздражаешь. Напоминаешь мне о моей глупости. Зачем ты вообще приехал сюда?

БЕЛОВ. Просто… Пожить – как люди живут.

ТАТЬЯНА. Это вы зря. Из Москвы-то да сюда-то? Да я бы никогда бы! В Москве чисто, просторно, красиво, я была, мне понравилося. А тут чего? Ничего! Старики и старухи помирают, мужики пьют, бабы все в говне – со скотиной возятся, детей мало, никто рожать не хочет. А, да чего говорить! (Выпивает.)

АНАТОЛИЙ. Не ври на родину! У нас тут воздух! Экология! А мужики не больше пьют, чем везде! Вон Ермошин – так совсем не пьет.

ТАТЬЯНА. Сказал. У Ермошина инфаркт, куда ему пить?

АНАТОЛИЙ. А у Кучерёва два инфаркта – и хлещет! Но суть не в том. (Белову.) Как люди, говоришь? Не получится у тебя.

БЕЛОВ. Это почему?

АНАТОЛИЙ. А потому. Потому что человеком родиться надо!

БЕЛОВ. Ты, значит, человек, а я нет?

АНАТОЛИЙ. Ты частично. Потому что я живу, как душа велит, а ты придумываешь. Я вот выпиваю – душа велит. А ты – выпей! (Наливает стакан.)

БЕЛОВ (подходит к столу). Ну что же. И могу. (Выпивает, морщится.)

АНАТОЛИЙ (тоже выпивает, крякает). Вот тебе и разница. Я выпил, как человек, потому что захотел. А ты – потому что придумал. Не уживешься ты здесь, уезжай, не стесняй нас. А то начальству скажу, что ты у меня скрываешься, оно про тебя живо в Москву доложит. Подпольщик тоже нашелся!

БЕЛОВ. А где же традиционное русское гостеприимство?

ТАТЬЯНА. Да не слушайте вы его! Он как раз гостеприимный! К нему кто ни приди, хоть ночью, хоть когда, особенно если с бутылкой, всегда пустит! Это он так, важности на себя напускает!

АНАТОЛИЙ. А ты за меня не говори! (Белову.) Дрова прогорели, не видишь?

БЕЛОВ (открывает заслонку, всовывает в печь дрова, ворошит кочергой; задумчиво). Обидно, Анатолий. Ты ведь мою жизнь изменил. Когда ты от денег отказался, меня всего перетряхнуло. Вот, думаю, есть же люди, для них принцип дороже денег. Я фактически из-за тебя стал другим человеком.

АНАТОЛИЙ. Ну, и дурак. И я дурак.

БЕЛОВ. Вот именно.

ТАТЬЯНА. Что правда, то правда, принципов у него дополна. У него чуть что – сразу принцип. Он ведь и не работает сейчас не потому, что не хочет, а – из принципа не работает!

АНАТОЛИЙ. Ты умолкнешь когда-нибудь, дурында?

ТАТЬЯНА. А чего ты мне рот затыкаешь? Даже неудобно перед человеком. Я тебе жена все-таки, а дочери твоей мать!

АНАТОЛИЙ (встает). Так. Ну, тогда не обижайся, жена моей дочери и меня мать!

ТАТЬЯНА. Ой, господи! (Испуганно вскакивает, бежит к двери.)

АНАТОЛИЙ (успевает схватить топор и встать перед нею; замахивается). Говори: я сукина дочь и твоя живая смерть!

ТАТЬЯНА. Не скажу!

БЕЛОВ (встает между ними). Анатолий, остынь!

АНАТОЛИЙ. Уйди! Зарублю!

БЕЛОВ. Руби.

Татьяна, воспользовавшись моментом, устремляется к двери, выбегает.

АНАТОЛИЙ. Не уйдешь, зараза! (Выбегает вслед за ней.)

Просыпается и выходит, потягиваясь, из-за занавески хозяйская дочь, Маша, весьма некрасивая девушка.

МАША. Надо же так орать… Сколько время?

БЕЛОВ (озирается). Не знаю. Часов нет.

МАША. Но чего вообще? День, утро, вечер?

БЕЛОВ. Вечер. Хочешь чего-нибудь?

МАША. Сдохнуть. А ты зря тут высиживаешь, все равно найдут. Отец за бутылку проболтается. Уезжай сам – и меня с собой возьми. Удочерить не хочешь? Или любовницей меня сделай. Я молодая, горячая, хоть у кого в Шабашовке спроси. Машка супер-старт. Она же супер-финиш.

БЕЛОВ. Зачем тебе это? То есть в Москву?

МАША. А тут чего ловить? Жопа полная. Ни одного нормального парня. Так я не поняла, берешь в любовницы? (Обнимает его, заглядывает в глаза.)

БЕЛОВ. Я бы с радостью…

МАША. Ясно. (Отталкивает его, наливает самогона в стакан, выпивает.) Страшная я, так и скажи.

БЕЛОВ. Маша, ты очень…

Она с усмешкой смотрит на него.

(После паузы.) Разве дело не в этом? Я тоже с детства – урод.

МАША. У тебя миллионы.

БЕЛОВ. Теперь нет.

МАША. Поэтому ты тут со мной.

БЕЛОВ. Дело не во внешности. И не в миллионах. Покой душе нужен, равновесие. Вот что главное. Я знаю много красивых, но очень несчастных женщин. Больных и душой, и телом. А ты здоровая теперь. Радуйся.

МАША. Уж лучше три дня красавицей пожить, чем триста лет уродкой. Ты представляешь вообще, что это такое: идешь по улице или едешь на супермашине – и на тебя все смотрят, и тебя все хотят! Тебе не понять, ты мужчина. А я это во сне вижу каждый день. Я иду (изображает) – и все смотрят. И хотят. И каждый в голове меня умоляет: отдайся, отдайся, отдайся! Думаешь, я тут всем даю, потому что очень хочется? Не давала бы, никто меня бы и не заметил бы вообще. А тут – пусть ругаются, пусть обзывают – а хотят, все равно хотят. А была бы красавицей – никому бы не дала. Всем бы обещала, всех заманивала бы – и хрен вот вам! Никому! Вот на столько (показывает краешек пальца) не дам, хоть ты миллионы предлагай! Нарочно – чтобы мучились!

БЕЛОВ. А любовницей хочешь стать.

МАША. Так это по любви.

БЕЛОВ. Но ты же меня не любишь.

МАША. Полюбила бы. Если захотеть, получится, я умею. Я парней своих, между прочим, всех люблю. Даже смешно бывает: кажется, что не люблю, а начинаешь с ним это самое и понимаешь: люблю, как ни странно. Я без любви поэтому никому еще не давала. Чтобы ты лишнего не думал.

БЕЛОВ. Маша, а что за операция у тебя была?

МАША. От дурости лечили. Ну, как – я в журнале увидела у одной губы красивые. Пластическая операция. Силикон. Я у Вовки, он техник, головастый, я спросила: «Силикон, это что?» Он говорит: «Ну, наверно, типа глицерина». Я тогда взяла глицерин, шприц с большой иголкой у нашего ветеринара и начала в губы закачивать.

БЕЛОВ. Без наркоза?

МАША. Ты сказал! А кто бы мне закачивал, если бы я под наркозом была? Нет, грамм триста выпила, конечно… А потом – воспаление, нагноение, заражение крови началось. Ну, и чуть не сдохла. Хотели губу верхнюю вообще отрезать, я не дала. Но, между прочим, после операции губки лучше стали, правда? Пухлее, да? Как у этой… ну… господи, актриса эта…

БЕЛОВ. То есть… Дура! Идиотка!

МАША. Ты чего это?

БЕЛОВ. А того! Я ради вас всю жизнь свою разрушил! Из-за вас! А вы тут самогон жрете и в губы глицерин закачиваете! Ветеринарным шприцем! Друзей обидел, жену, любовницу, прекрасную женщину, всех обидел, а чего добился? А главное – сын погиб, понимаешь ты? Сын! (Трясет ее за плечи.)

МАША. Красивый был?

БЕЛОВ. А?

МАША. Красивый сын был?

БЕЛОВ. Не знаю… Да, наверно… Не знаю… Ничего не знаю! Господи! Уйду совсем от всех! Один буду жить! Или сдохну! (Хватает со стены ружье и выбегает.)

Появляется Ведущий.

ВЕДУЩИЙ. И побежал Белов куда глаза глядят. Бежал, бежал, бежал… И опять явился ему ангел.

Появляется Мужик.

БЕЛОВ. А, хранитель! Чего тебя от меня еще нужно? Ты зачем меня подбил на эти дела, сволочь? Ты ведь знал, что так будет? Знал?

МУЖИК. Так вопрос не стоит. Ты сам знал.

БЕЛОВ. Да я даже предположить не мог!

МУЖИК. Неужели? Я тебя не подбивал, ты сам себя подбил. Люди, люди… Если бы ты хотя бы на минутку задумался, чем все может кончиться, ты сам бы все увидел. Разве трудно было предположить, как жена себя поведет, как друзья себя поведут, как сын себя поведет? Ты не о них думал, о себе. Покоя захотел. А покоя теперь тебе не будет. Никогда. Гарантирую. Хотя, опять-таки, ты и сам знаешь.

БЕЛОВ. Постой. Давай проще говорить, ладно? Практически?

МУЖИК. Ну, давай.

БЕЛОВ. Я должен был это сделать или нет? Раздать деньги, все потерять? Или это все-таки ошибка?

МУЖИК. Не имеет значения.

БЕЛОВ. Как это не имеет значения?

МУЖИК. А так. В данном случае не способ важен, а цель.

БЕЛОВ. Ну, и какая же цель?

МУЖИК. Сам знаешь. Ты этого хотел. Без этого ты чувствовал себя инвалидом, уродом, человеком только наполовину. Некоторые ведь как объясняют жизнь? Все, мол, просто: делай, что должно, и будь что будет. А что должно-то, вот вопрос! Убийца убивает и думает, что должно. Мать ребенка в приют сдает и думает, что должно. Каждый себе находит оправдание. Дескать, все свое предназначение на земле выполняют, вот я и выполняю. А ты не смог. Почуял: что-то не так. Понял, что без этого не можешь.

БЕЛОВ. Без чего – без этого? Слово назови.

МУЖИК. Я стесняюсь.

БЕЛОВ. Что, матерное, что ли?

МУЖИК. Да нет… Просто… Детское оно какое-то…

БЕЛОВ. Слово! Назови слово! Что это такое это, ради чего я жизнь сломал себе и другим? Что? Предопределение? Карма? Долг?

МУЖИК. Я даже вспотел. Фу ты, в самом деле…

ВЕДУЩИЙ. Назвали бы, в самом деле, не мучили бы его.

МУЖИК. Еще больше мучиться начнет.

ВЕДУЩИЙ. Так он этого и хочет.

БЕЛОВ. Слово! Назови слово!

МУЖИК. Предупреждаю – слово самое немодное из всех. Глупое. Наивное. Если вслух произнести при ком-то – хохоту не оберешься.

БЕЛОВ. Слово! Убью!

Напомним, что в руках у него ружье. Он держит его нелепо, направляя куда-то вбок и вверх, а при последнем выкрике нажимает на спусковой крючок. Выстрел, с дерева на голову Мужика падает ветка. Белов застывает.

ВЕДУЩИЙ (вздрогнув). Нельзя же так пугать! (Зрителям.) Был такой закон древнего театра: если на стене висит ружье, оно должно выстрелить. Ружье – это… Я разве не объяснял? Ну, устройство для того, чтобы кусочком свинца попасть в другого человека. Происходил разрыв мышечных тканей, кровеносных сосудов, в ту пору человек мог от этого даже умереть. (Смотрит в зал.) А? Так я об этом и говорю! Висит ружье – и пусть висит. Для интерьера. А если водка на столе стоит, ее обязательно пить? Это вы понимаете, что можно не пить, а для землян той поры, особенно в стране России, то был величайший парадокс. Как это – стоит на столе водка, а ее не пить? Они этого понять не могли. Но водка – ладно, от нее не все умирали, а ружье – вещь опасная. Тем не менее, раз висит – должно выстрелить. Такие были странные законы театра. Вот оно и выстрелило.

БЕЛОВ (приходит в себя). Постой… Так оно заряжено было? Или его потом зарядили?

МУЖИК (смущенно). Было…

БЕЛОВ. То есть ты меня тогда обманул?

МУЖИК. Ну… Не без этого.

БЕЛОВ. Ты же ангел! Как ты можешь обманывать?

МУЖИК. Я не просто ангел, я ангел-хранитель. Нам можно иногда. Для вашей же пользы.

БЕЛОВ. Так может, ты меня и во всем другом надул?

МУЖИК. Ни в коем случае. И вообще – ты сам все решил. Ты про слово спрашивал. Только не смейся, хорошо? В общем, короче… До чего дошло, даже ангелов отучили его произносить. Короче, совесть это.

Белов некоторое время смотрит на Мужика и вдруг выставляет в его направлении кукиш.

И что это значит?

БЕЛОВ (усмехается). А я тебя тоже обманул. Ну, была депрессия, чисто клинические дела. Все, что я делал, это так – чистый эксперимент. На самом деле плевать я хотел на тебя, на людей, на все вообще! Я хочу быть счастливым – и буду им! Безо всякой совести. Другие-то без нее живут – почему я не могу?

МУЖИК. Ошибаешься, никто без нее не живет. Конечно, по-разному с ней обращаются, кто-то ей зубы заговаривает, кто-то вытравить пытается, кто вообще убить.

БЕЛОВ. А у меня вот нет ее! И не было никогда! Нет у меня совести, понял?

МУЖИК. Есть.

БЕЛОВ. Нет.

МУЖИК. Есть.

БЕЛОВ. Убью! (Наставляет ружье.) Нет, говорю тебе! А если и были остатки, убью тебя – и все, не будет ничего!

МУЖИК. Будет! И есть! Брось ружье, не доводи себя до греха!

С этими словами Мужик отступает к кулисам, убегает. Белов за ним.

БЕЛОВ. Нет, я сказал!

Вместо Мужика выбегает Коблеяшев с криком.

КОБЛЕЯШЕВ. Есть!

БЕЛОВ. Нет!

Коблеяшев скрывается, Белов за ним. Вместо Коблеяшева выбегают Анатолий и Татьяна. Кричат разом: «Есть!» – и скрываются. И так поочередно, группами и отдельно, выбегают все персонажи – и Мясоедов, и Лира, и Жуков, и т. д. Включая погибшего сына. И все кричат: «Есть!» А Белов упорно кричит: «Нет!»

И вот он в очередной раз выбегает, а на сцене – пусто. Белов озирается. Кого-то увидел.

БЕЛОВ. А, загнал я тебя все-таки! Выходи, не прячься!

Выходит Двойник Белова. Максимально похож на него, с трех шагов не отличить. (А можно сделать и так, что Двойник выбежит вместо Белова, а перед ним возникнет сам Белов.)

БЕЛОВ (ошарашенно). Ты кто?

ДВОЙНИК. Ангел.

БЕЛОВ. Да какой ты ангел, ты же – я!

ДВОЙНИК. Именно. Я не только где-то там, а в тебе. Можно сказать, ты сам свой ангел-хранитель.

БЕЛОВ. Врешь! Я сейчас разберусь, кто ты!

Идет к Двойнику, запинается о ветку или пенек, падает, ружье стреляет, Двойник оседает на пол.

ВЕДУЩИЙ. На следующий день во всех газетах объявили: «Миллиардер Белов-Шварцман пытался покончить жизнь самоубийством посредством выстрела из ружья. Попытка, к счастью, оказалась неудачной».

Белов и Двойник медленно поднимаются, садятся, потом встают, смотрят друг на друга. Выходят остальные и тоже всматриваются друг в друга, как бы заново узнавая. Они блуждают, будто среди деревьев.

ВЕДУЩИЙ. Тут и сказке конец, а кто слушал – огурец. Это я пошутил. Не поняли? Ну, огурец, это такое зеленое съедобное было растение. Растение – это то, что из земли растет, из семени, потом фотосинтез и все такое прочее. Вот интересно, вы действительно ничего не знаете или притворяетесь? А?

Все на сцене повернулись к нему, будто вопрос задан и им. Таким образом взгляды всех присутствующих – и зрителей, и актеров, сойдутся в одной точке.

Занавес

Край света печальная комедия в двух действиях

Действующие лица

ГРИГОРЬЕВ

ЛЕНА

ИГОРЬ

ГОЛУБЕВА

Действие первое

1

Квартира в дряхлом доме. Старые вещи – и нужные, и всякий выживший из надобности хлам. Посредине – столб, поддерживающий провисающий потолок. По бокам окна с облупленными рамами. Входная дверь, дверь в кухню, дверь в еще одну комнатку. На стенах фотографии в рамочках. Старые фотографии. Жилище одинокой старушки, вот что это на первый взгляд.

Но люди здесь находятся вполне молодые. Лена и Игорь. Они не муж и жена, но сначала кажется – муж и жена.

Они сидят на полу возле перевернутого круглого стола, друг против друга; Игорь пристраивает отломившуюся ножку.

ИГОРЬ. Этому столу сто лет.

ЛЕНА. Не меньше.

ИГОРЬ. Легче его выкинуть, чем починить.

ЛЕНА. Давай выкинем.

ИГОРЬ. В окно не пролезет.

ЛЕНА. А мы разломаем – и по частям.

ИГОРЬ. И кому-нибудь на голову. Какой-нибудь старушке. И меня посадят в тюрьму за убийство по неосторожности.

ЛЕНА. А я буду тебе передачи носить. Письма буду писать. Я люблю писать письма, а некому. Давай, правда, ты что-нибудь сделаешь такое и сядешь в тюрьму, а я буду писать тебе письма. А ты мне. Дорогой Игорь! Я не сплю ночами и думаю о тебе. Я плачу, плачу, плачу. Я вспоминаю каждый день, когда мы были вместе. Это было великое счастье, но мы не понимали этого. Наш сын растет и уже говорит «мама». А я учу его говорить «папа», чтобы порадовать тебя, когда ты вернешься. Но он плохо учится, потому что дети говорят только о том, что видят. А видит он только плохое. Я умираю от тоски по тебе, милый мой, любимый, я грызу подушку и глотаю пух. Жду ответа от тебя, дорогой мой, как глотка воды в пустыне.

Пауза.

ИГОРЬ. Дорогая Лена. Мои однообразные тюремные дни проходят незаметно, потому что я все время думаю о тебе. Я… У вас есть большие гвозди?

ЛЕНА. Не знаю.

ИГОРЬ. Никакого хозяйства у вас. Мужчины нет в доме. Давай поженимся.

ЛЕНА. Давай.

ИГОРЬ. Я серьезно.

ЛЕНА. Я тоже. А клеем нельзя?

ИГОРЬ. Все равно развалится. Тут ножка вон какая, а паз вон какой. Проще гвоздями. А лучше выкинуть.

ЛЕНА. Жалко.

ИГОРЬ. Нет, серьезно, пойдем в загс и подадим заявление.

ЛЕНА. Мы и так почти муж и жена.

ИГОРЬ. Я детей хочу. Сына хочу.

ЛЕНА. Я тоже хочу детей. Но много, не меньше пяти.

ИГОРЬ. Почему?

ЛЕНА. А вдруг один умрет еще в детстве? Ведь очень много опасных детских болезней. А второй может попасть под машину. Третий – или третья, если дочь, вырастет, свяжется с плохой компанией, станет наркоманом или наркоманкой и умрет от этого. Четвертому, допустим, повезет. Он станет взрослым. Он станет богатым. И его застрелят грабители или конкуренты. Останется хотя бы пятый. Он будет тихий математик. Он будет тихо заниматься наукой… И тихо сойдет с ума, потому что – плохая наследственность. Значит нужно не пять детей, а шесть или даже семь. Чтобы наверняка кто-то выжил. Потому что если будет один и вдруг с ним что-то случится, я тогда умру, я не переживу его. Я слишком заранее его люблю.

ИГОРЬ. Я у своих родителей один сын. И, как видишь, жив-здоров. Не умер от наркотиков, под машину не попал, конкуренты не застрелили.

ЛЕНА. Какие конкуренты? Кто ты такой? Ты газетный обозреватель, занимаешься вопросами культуры, кому ты нужен? Хотя – обидишь какого-нибудь гастролера, он прикажет своим охранникам, и они тебя запросто пристрелят.

ИГОРЬ. Гвозди у вас есть или нет?

ЛЕНА. В ванной что-то было в шкафчике. Или на балконе. Но вряд ли.

Пауза.

ИГОРЬ. Ну?

ЛЕНА. Что?

ИГОРЬ. Мы поженимся или нет?

ЛЕНА. Ладно.

ИГОРЬ. Убью я тебя когда-нибудь. Вот этим молотком.

ЛЕНА. А кто тебе будет письма писать? В тюрьму?

ИГОРЬ. Можно и без детей жить, если ты за них боишься.

ЛЕНА. Я хочу детей. Если я буду замужем, я обязательно захочу.

ИГОРЬ. Значит, ты не хочешь замуж, потому что боишься захотеть детей?

ЛЕНА. Можно сказать и так. Да нет. Сейчас мы просто… Ну, как это называется…

ИГОРЬ. Сожители это называется.

ЛЕНА. Гадкое слово.

ИГОРЬ. Ну – любовники.

ЛЕНА. Это уже лучше. В общем, пока мы просто… А когда станем муж и жена, будет уже не то. Я начну ревновать.

ИГОРЬ. А сейчас не ревнуешь?

ЛЕНА. Сейчас не так. А что, уже есть повод?

ИГОРЬ. Нет.

ЛЕНА. Но будет. Обязательно будет. Если мы просто так, тогда что ж… Сделали друг другу ручкой, и все. А если муж и жена, да к тому же дети…

ИГОРЬ. Тебе лечиться надо.

ЛЕНА. Вот. Ты уже муж.

ИГОРЬ. Не понял.

ЛЕНА. Ты сказал это, как муж. Раздраженный злой муж. Мы прожили вместе сто двадцать восемь лет, я тебе опостылела, ты кричишь: дура, иди полечись! Так оно и бывает. Всегда.

ИГОРЬ. Во-первых, я не кричал. Это во-первых. Во-вторых… Во-вторых, я не собираюсь тебе изменять, понимаешь, не собираюсь!

ЛЕНА. А если я изменю?

ИГОРЬ. Тебе хочется? Или уже?

ЛЕНА. Да нет, не хочется. Мне никто не нужен, кроме тебя. Я тебя обожаю. Но ты станешь мужем, и все будет по-другому. Сейчас я тебя просто люблю. А станешь мужем – буду обязана любить. Как жена. А это уже несвобода. И захочется что-то… Изменить ради свободы. Это я шучу.

ИГОРЬ. Я понимаю. Ничего страшного. Я прощу. Или лучше так: изменяй, но чтобы я не знал.

ЛЕНА. Я так не смогу. Мне захочется рассказать.

ИГОРЬ. Зачем?

ЛЕНА. Потому что не выдержу. А ты, значит, считаешь, что можно втихомолку? Лишь бы не знать? Ты уже приготовился к этому? Ты дальновидный, я знаю. Ты уже все спланировал. Даже то, как ты будешь мне изменять. Втихомолку. И даже если ты не будешь изменять, я буду думать, что ты изменяешь…

ИГОРЬ. Я ничего не понимаю. Абсолютно ничего. Ты хочешь за меня замуж?

ЛЕНА. Хочу.

ИГОРЬ. Ты хочешь иметь детей?

ЛЕНА. Хочу.

ИГОРЬ. Тогда в чем дело?

ЛЕНА. Я слишком хочу. Надо выходить замуж за того, кого не любишь. И заводить детей не по желанию, а случайно.

ИГОРЬ. Заводятся тараканы! Кстати, они у вас тут тоже есть.

ЛЕНА. И мыши. Я знаю. У нас очень неуютно. Дом разваливается.

ИГОРЬ. Можно сделать ремонт. Я сто раз предлагал.

ЛЕНА. Зачем? Я еще не знаю, буду ли здесь жить. Я хочу уехать.

ИГОРЬ. Куда?

ЛЕНА. Не знаю. Я всю жизнь живу в этом городе, и всю жизнь меня не устраивает климат. Холодно, сыро. Я хочу туда, где тепло.

ИГОРЬ. Куда именно? В Сочи? В Ялту? В Одессу? В Южную Америку? Я это сделаю. Я это сумею. Не веришь? Если захотеть, можно все. Скажи, куда, и через год мы там будем. Я клянусь. Я смогу. Я серьезно. Посмотри на меня. Слышишь меня? Я серьезно.

ЛЕНА. Черт возьми, заманчиво. Пожалуй, ты сможешь. Заманчиво.

ИГОРЬ. Ну? Куда едем?

ЛЕНА. Мне и тут хорошо. Если бы климат получше…

ИГОРЬ. Ты моя болезнь, вот что. С тобой я все хочу и все могу. Без тебя я ничего не хочу и ничего не могу. Это ненормально. Знаешь, любимая, пожалуй, я пошел. Пожалуй, навсегда. И уезжай, в самом деле. Куда подальше. Или я уеду.

Звонок в дверь.

ЛЕНА. Не открывай.

ИГОРЬ. Почему?

ЛЕНА. Я никого не жду.

ИГОРЬ. Мало ли. Почтальонша с телеграммой. Милиция. Подруга. Друг.

ЛЕНА. Без предупреждения ко мне никто не приходит, ты же знаешь.

ИГОРЬ. Чего ты боишься?

ЛЕНА. Ничего не боюсь. Просто – неприятно.

Звонок, еще звонок.

ГОЛОС. Голубевы здесь живут?

ЛЕНА. Нет!

ГОЛОС. Извините.

ИГОРЬ. А как твоя фамилия, в самом деле? Я тебя больше года знаю, а фамилии не знаю. Лена. Лена – и все. Елена. Элен. Смешно, правда? Нет, в самом деле. Собрался даже жениться, а фамилии не знаю.

ГОЛОС. Мне этот адрес назвали, извините!

ЛЕНА. Настойчивый.

ИГОРЬ. Кто это может быть?

ЛЕНА. Черт его знает.

ИГОРЬ. Нет, а как твоя фамилия, в самом деле?

ЛЕНА. Голубева.

ИГОРЬ. А что ж ты? Надо открыть. Я открою?

ЛЕНА. Да мне-то что…

Игорь открывает дверь, входит Григорьев. Он с цветами, большая сумка через плечо.

ГРИГОРЬЕВ. Голубева Елена?

ЛЕНА. Да.

ГРИГОРЬЕВ. А маму вашу Валентиной зовут?

ЛЕНА. Допустим.

ГРИГОРЬЕВ. Тогда все точно. Извините, я волнуюсь…

ИГОРЬ. У вас гвозди есть?

ГРИГОРЬЕВ. Гвозди? Какие гвозди?

ИГОРЬ. Большие. Ножку прибить.

ГРИГОРЬЕВ. Ножку? Нет, гвоздями это… Тут надо… (Ставит сумку на пол, на нее кладет цветы. Осматривает стол. Взял цветы, дал Лене.) Это вам.

ЛЕНА. Ладно. (Берет букет, идет в кухню, возвращается со стеклянной банкой, в которую поместила букет. Ставит банку на подоконник.)

ГРИГОРЬЕВ. Тут вообще-то клеем надо.

ИГОРЬ. Без толку. Ножка вон какая, а паз вон какой.

ГРИГОРЬЕВ. Ага. Ага… (Осматривается.) Фанерку бы какую-нибудь. Или дощечку. Есть?

ЛЕНА. Не знаю.

ГРИГОРЬЕВ. Вот это можно взять? (Взял что-то вроде толстой щепки.)

ЛЕНА. Это откуда?

ИГОРЬ. У тебя вся мебель разваливается.

ГРИГОРЬЕВ. Сейчас поправим. (Возится со столом, стругает дощечку ножом, делая из нее клин, для того, чтобы плотно вбить ножку в паз.)

ЛЕНА. А зачем я вам?

ГРИГОРЬЕВ. Вы-то? Как бы это сказать… Григорьев Владимир Сергеевич меня зовут. Я ваш отец. Твой отец. (Игорю.) Вы понимаете? Я ее отец. Я не видел ее двадцать лет. С ума сойти. (Вбивает ножку.)

ИГОРЬ. Все равно надо клеем или гвоздями.

ГРИГОРЬЕВ. А клей есть?

ИГОРЬ. Нет.

ГРИГОРЬЕВ. А гвозди?

ИГОРЬ. Тоже нет.

ЛЕНА. У меня нет отца.

ГРИГОРЬЕВ. Как это нет? Отец всегда есть. Просто иногда он… А так вообще-то… Тебе пять лет было. Обстоятельства жизни… Ну, диалектика там… Сложности там всякие… Мало ли… Ну, как бывает… А потом… Сижу один раз… Читинскую область представляете?

ИГОРЬ. В Сибири.

ГРИГОРЬЕВ. Читинская область, поселок Кавандык.

ЛЕНА. У меня не было отца. Никогда. Вообще.

ГРИГОРЬЕВ. Это юмор, я понимаю… В общем, сижу в поселке Кавандык. Поселок такой. Народу двадцать человек. Сопки кругом. Край света. (Игорю.) Вы не преподаватель случайно? У вас вид молодого учителя. У меня в школе, когда я в школе учился, в детстве, был учитель географии – молодой совсем. Мы все обожали географию. Ну, девчонки больше самого географа обожали, а мы географию. Я столько книг прочел! И помню книгу, где земля изображается так, как ее раньше представляли. То есть плоская, как тарелка, а по краям обозначено: край света. И я думал: господи ты боже ты мой, как древним людям хотелось, наверно, до края света дойти! И посмотреть, есть там что-нибудь дальше? Или, в самом деле, край света, темнота, обрыв, провал? А вдруг не провал – а что-то еще? (Игорю.) Извините, я старше, и вот вам мой совет. Ищите край света. Без этого нельзя жить. Надо как можно быстрее пройти все насквозь, заглянуть в самую бездну, понять, насколько хочется вернуться, понимаете, вернуться! – и только после этого можно жить! После этого можно начинать жить. Этот стол легче выкинуть… С другой стороны… (Игорю.) Я инженер-конструктор вообще-то. Но – судьба!

ИГОРЬ. Да, судьба.

ГРИГОРЬЕВ. Это страшная штука.

ИГОРЬ. Вы не правы. Это ужасная штука.

ГРИГОРЬЕВ. Да? Может быть, может быть… (Стучит молотком. Громко говорит.) Край света, в общем. Слова живут дольше, чем предметы и понятия. Давным-давно всем ясно, что никакого края света нет, а все равно говорят: край света. А его – нет! Земля – круглая, нет края! С другой стороны, край может быть в любом месте, вы понимаете меня? В любом месте!

ИГОРЬ. Глубокая мысль.

ГРИГОРЬЕВ (переворачивает стол). Вот и все. Постоит пока. А потом можно клеем или гвоздями. Или новый купить.

ИГОРЬ. Лучше купить новый.

ГРИГОРЬЕВ. Что парадоксально: человек может всю жизнь прожить – и не думать. То есть ему кажется, что он думает, а на самом деле он черт знает чем занимается. А думает, может, только один раз – перед смертью. И вот я стал думать, стал вспоминать свою жизнь. И понял, что до этого я именно не думал. Жил, искал край света, нашел, по пути менял, извините, жен и вообще женщин – и что в итоге? И я вдруг с беспощадной ясностью понимаю, что все эти двадцать лет я знал, что вернусь – сюда. Я вдруг понимаю, что любил только одну женщину – твою маму, Лена. Только ее. С самого начала, когда ушел, я знал, что вернусь. Понимаете, если б не знал, то, может, вернулся бы раньше. А раз я знал, что рано или поздно вернусь, то как-то и не спешил… Все равно ведь вернусь, куда спешить? Вот так двадцать лет и не спешил. Невероятно? Согласен. Но это так, и другой версии нет! Понимаете?.. Человеку нельзя бегать от себя. Я бегал и искал. А все было тут, вот здесь… Я не это имею в виду, а… Здесь! А я зачем-то…

Пауза.

ЛЕНА. Мне очень жаль. Но у меня нет отца. Не было и не будет. Я не говорю, что его в самом деле не было. Но я не хочу, чтобы он был, понимаете? Если уехал, я не хочу, чтобы возвращался. Если умер, не хочу, чтобы воскресал. Царство ему небесное, понимаете? Понимаете?

ГРИГОРЬЕВ. Я все понимаю. Я, собственно, и не настаиваю… Это ваше право. Я просто хотел сказать…

Пауза.

ЛЕНА. Вы думаете, что я на вас смертельно обижена? Нет. Мне абсолютно все равно. Абсолютно. Я просто и спокойно не хочу, чтобы вы были. Вот и все. Мне это не надо.

ГРИГОРЬЕВ. Это ваше право. Я не претендую… А где мама, где Валентина? (Игорю.) Вы что делаете?

ИГОРЬ (качает стол). На прочность испытываю.

ГРИГОРЬЕВ. Нет, так не надо. У него же…

Ножка подламывается, стол падает.

Вот видите.

ЛЕНА (Игорю). Ты недобрый человек. Ты обидел моего отца.

ИГОРЬ. Он тебе не отец.

ЛЕНА. Я не признаю его отцом, но фактически он мой отец. У тебя нет ничего святого.

ИГОРЬ. Когда-нибудь я тебя все-таки убью. Я тебя иногда просто ненавижу.

ГРИГОРЬЕВ. Послушайте, молодой человек…

ЛЕНА (Игорю). Мне нравится. Что еще скажешь?

ИГОРЬ. Ничего. Я ухожу. Мне надоело. Я устал. (Идет к двери.) Может, увидимся когда-нибудь.

Выходит.

ЛЕНА. Может быть.

ГРИГОРЬЕВ (опять занимается столом). А где мама? На работе?

Пауза.

Здесь, значит, живете?

Пауза.

ГРИГОРЬЕВ. А где наша квартира, моя квартира? Она была в три раза больше.

ЛЕНА. Мы ее продали, купили эту.

ГРИГОРЬЕВ. Вам не на что было жить? Я все знаю, я все понимаю! А это что за столб? Потолок, что ли, валится? Кошмар, кошмар! А этот молодой человек – он кто?

ЛЕНА. Молодой человек.

ГРИГОРЬЕВ. Молодость – это молодость. А я фатальный разрушитель. Вот – появился и сразу что-то разрушил, я же чувствую. Или нет?.. Или вот твоя мама. Я ее любил и ушел, уехал, зачем, почему? Не знаю. До сих пор не знаю. Двадцать лет прошло, и до сих пор не знаю, не понимаю… А гвоздей нет? Чтобы укрепить как-то… Женился потом еще, разводился, работу менял – зачем? И каждая следующая жена была хуже. И каждая следующая работа была хуже. Я будто сам себе мстил, за что? Нет, серьезно, во мне сидит какой-то демон разрушения. Я даже в этом самом поселке Кавандык знаешь кем работал? Знаешь кем? С высшим образованием инженера-конструктора – знаешь кем? Подрывником я там работал. Есть такая специальность – подрывник. Горные породы взрывать. Для последующей разработки. Или вот тебе пример: покупаю машину. И в первый же день не только ее разбиваю, но из-за меня бьются грузовик, автобус и еще две машины, трое человек в больнице, меня судят. Дали условно, но я все равно – судим. Твой отец имеет судимость, представь себе!

ЛЕНА. Слушайте, мне неприятно. Вы мне не отец. И я вам не попутчик в поезде. Я без ваших рассказов обойдусь.

ГРИГОРЬЕВ. Я понимаю. Я все понимаю. Но я не только подрывником. Я много чего… Я на космодроме даже работал… То есть не совсем, но по профилю. Был там в командировке и… Жара страшная, а у меня это… Ну… Этот… Ну, люмбаго. Это когда вот здесь, в пояснице…

ЛЕНА. Мне неинтересно.

ГРИГОРЬЕВ. Я сам не люблю, когда про болезни. Но суть не в этом. (Ставит стол.) Я и за границей работал четыре года, я замечательно там работал, не дворником, не в ремонтной мастерской, я по специальности работал, я… И, короче говоря, заработал очень прилично. Можно было купить там домик, открыть свое дело. Но я решил, что сделаю это на родине. Я перевел все в наличность, и что, ты думаешь, было дальше? Угадай, что было дальше? Ты уже знаешь, что я за человек, что было дальше?

ЛЕНА. Мне неинтересно.

ГРИГОРЬЕВ. Я их проиграл. Я пошел в казино. Два раза выиграл, три раза проиграл – и все! Я даже разгорячиться не успел – и все! Я чуть с собой не покончил!.. Что, думаешь, такие, как я, с собой не кончают? Верно. А знаешь, почему? Потому что это их судьба! Она такова, что человеку дается возможность мучиться всю жизнь! Они прыгают с мостов и остаются калеками, но живыми!.. А когда мама придет? Она действительно ничего про меня не рассказывала?

Очень длинная пауза.

ЛЕНА. А из-за чего вы разошлись? Учтите, я вас не как отца спрашиваю, а просто мне интересно, как это бывает. Вы друг друга разлюбили – и все?

ГРИГОРЬЕВ. Нет. В том-то и дело, что мы любили друг друга – и разошлись. То есть она выгнала меня. Она очень гордая женщина. Она необыкновенная женщина. Чистая, как хрусталь! А я слишком разносторонний, понимаешь? Я все время что-то искал, что-то менял… Типичный российский интеллигент, духовные метания и тому подобное.

ЛЕНА. Она застукала вас? Вы ей изменили?

ГРИГОРЬЕВ. В общем-то да. То есть не застукала, что значит – застукала? Но подозревала… Я был, извини, красавец, и твоя мама была красавица. Но она считала, что кроме нас никого нет на свете. Она гордая была, она считала, что она – единственная. Но я тоже считал, что я единственный. А выводы мы сделали разные. Она сделала вывод, что я должен обожать только ее красоту. И я ее обожал, я ее любил. Но и другие женщины были, они любили меня. Я не мог обделить их. Настоящих мужиков не так уж много, я не мог оставить обездоленных женщин без настоящего мужика – хотя бы на время, хотя бы на ночь. Это подло, гнусно, но откровенно. (Гмыкает.) Вообще-то я так шучу, понимаешь?

ЛЕНА. Понимаю.

Пауза.

Григорьев. Дело не в этом. То есть… Главное, все эти почти двадцать лет я чувствовал себя подлецом, потому что ушел от твоей матери. Я любил и люблю только ее, понимаешь?

ЛЕНА. Вы не ушли, а она выгнала вас.

ГРИГОРЬЕВ. Неважно! Важно, что когда она меня выгнала, я решил, что я подлец – навсегда! С этого все началось! Я подумал, что терять нечего. И такого натворил… Это сложный психологический процесс. Я будто доказывал твоей матери: ты считаешь меня подлецом, ладно, я буду подлецом! Доказывал, хотя она не могла этого знать и видеть! На самом деле я ведь не такой! Я доказывал, доказывал, а потом опомнился. Я понял ужасную вещь: если раньше у меня были шансы на прощение, то теперь она меня никогда не простит. Она человек гордый и щепетильный, она и говорить со мной не захочет.

ЛЕНА. Зачем же вы приехали?

ГРИГОРЬЕВ. В том-то и дело! Она никогда не простит, но если уж кто-то и может простить, то только она! И если она простит, тогда я ни черта, ни Бога не боюсь! Хотя я и так никого не боюсь. И это плохо, понимаешь? Надо же какую-то совесть иметь, в конце-то концов, а я абсолютно бессовестный человек. Но я люблю жизнь. Я люблю людей. Я люблю твою маму.

ЛЕНА. Ты будешь любить ее вечно.

ГРИГОРЬЕВ. Да. Это точно… Ты странно это сказала.

ЛЕНА. Она умерла.

ГРИГОРЬЕВ. Кто?

ЛЕНА. Мама.

ГРИГОРЬЕВ. Не может быть. Я ведь узнавал. Год назад еще узнавал – была жива.

ЛЕНА. Умерла полгода назад.

ГРИГОРЬЕВ. Постой. Ей же всего… Ей сорок пять, как же она… Отчего?

ЛЕНА. От болезни.

ГРИГОРЬЕВ. Тебе трудно говорить, я понимаю. Если б я на полгода раньше! Я бы спас. Я бы всех на ноги поднял. Это конец, ты понимаешь?

ЛЕНА. Понимаю. Это конец. Это страшная трагедия. Сейчас вы сойдете с ума. Начинайте. О, горе мне, горе. О, я несчастный. Хотя, нет, так с ума не сходят. Вы знаете, как сходят с ума?

ГРИГОРЬЕВ. А от чего она?

ЛЕНА. От болезни.

ГРИГОРЬЕВ. Невероятно.

ЛЕНА. Вам, конечно, досадно: так хотелось отомстить, а некому.

ГРИГОРЬЕВ. Что ты говоришь? Кому отомстить?

ЛЕНА. Моей маме. За то, что вы ее любили, а она вас нет. За то, что ваша жизнь сложилась не так, как вы хотели.

ГРИГОРЬЕВ. Постой, постой! Кто тебе говорил, что она меня не любила? Она говорила? Это неправда! Это она от гордости, царство ей небесное! И никому я мстить не собирался! Я приехал… Я приполз! Как гадюка последняя, как… Мстить! О чем ты говоришь! Я… Ты меня убила просто.

ЛЕНА. Вам же лучше. Вы ее помните молодой красавицей. А тут увидели бы постаревшую подурневшую женщину. Сумасшедшую алкоголичку. Она от белой горячки умерла.

ГРИГОРЬЕВ. Что, в самом деле?

ЛЕНА. Так что, можете с удовольствием и с печалью любить ее мертвую. Когда любишь, какая разница, живого человека любить или мертвого? Любишь-то – ты. Мертвого даже проще, а с живыми одни проблемы.

ГРИГОРЬЕВ. Поверить не могу. Я не могу поверить, понимаешь?

ЛЕНА. Дело ваше.

Пауза.

ГРИГОРЬЕВ. Можно я поживу здесь дня три или два? Хоть на полу или на этом вот диванчике… Тебе неприятно, но ради мамы.

ЛЕНА. Мама ни при чем.

ГРИГОРЬЕВ. Да, извини. Это подлость моей натуры. Я шантажирую тебя именем мамы.

ЛЕНА. Живите, только молча. Вы умеете молчать?

ГРИГОРЬЕВ. Я этим, между прочим, тоже зарабатывал деньги. Не веришь? Это очень просто…

Взгляд Лены. Пауза.

ЛЕНА. Я вам постелю там. Там тесно, но уютно. Вам удобно будет там лелеять свое горе.

Идет в другую комнату.

ГРИГОРЬЕВ. Завтра на могилу съезжу. Сейчас поздно. И я устал. Да… Получается, что у меня, кроме тебя, никого нет. Никого на всем белом свете.

ЛЕНА (из комнаты). Не слышу.

ГРИГОРЬЕВ. Я говорю: завтра на могилу съездим?

Пауза.

Кошмар какой-то… Не жизнь, а сплошные какие-то… Где тут туалет, интересно?

Уходит в кухонную дверь. Затемнение.

2

Утро следующего дня.

Открывается входная дверь, входит Игорь.

Из кухни появляется Григорьев.

ИГОРЬ. Вы еще здесь? А мне тут вещи кое-какие надо собрать. Ее нет дома?

Начинает собирать свои вещи.

ГРИГОРЬЕВ. Извините, я вам не могу этого позволить. Откуда я знаю, что тут ваше, а что не ваше. Приходите, когда Лена будет дома.

ИГОРЬ. Я не хочу с ней встречаться.

ГРИГОРЬЕВ. Вы решили расстаться? Вы твердо решили? Тогда почему боитесь ее видеть?

ИГОРЬ. Я не боюсь. Просто не хочу.

ГРИГОРЬЕВ. Вы боитесь. Вы слабодушный человек. Таково большинство молодых мужчин нынешнего поколения. Нация вымирает, потому что нет настоящего мужского начала. Вы любите мою дочь? Я не требую ответа, но прошу ответить по-мужски, смело, спокойно!

Пауза.

Я вам скажу одну вещь. Я не собирался жениться рано, но – так получилось. Я понял одну вещь: на ком ни женись, все равно ошибешься. Понимаете? Нет, я-то не ошибся, но я слишком поздно это понял.

ИГОРЬ. Вас слушать тошнит. То посылаете меня на край света, то жениться предлагаете. Вы очень путаный человек.

ГРИГОРЬЕВ. Это жизнь путаная. И постарайтесь не хамить отцу девушки, которую вы любите. Она сомневается, и я ее понимаю. Вы не писаный красавец, вы, как мне кажется, не богатырь интеллекта, вы просто милый приятный человек. Но сделайте что-нибудь… Цветами комнату забросайте и апельсинами, налейте ей ванну шампанским, это пошло, но красиво, женщины обожают пошлые красивости, уверяю вас!

ИГОРЬ. А я не хочу! Я хочу быть самим собой! Почему это всех раздражает, а? Мало того, что все с ума сошли, все еще этим хвастаются! У каждого видения, прозрения, предчувствия, глюки, сны странные, каждый второй – экстрасенс, и черт с вами, но мне-то позвольте быть скучным нормальным человеком! Я так хочу! Я ни в бога не верю, ни в черта не верю, ни в суеверия, ни в астрологию, я ни во что не верю, ну и что?

ГРИГОРЬЕВ. То есть как ни во что? Так не бывает. Во что-то вы все-таки верите.

ИГОРЬ. Во что-то? Да. Утром проснулся – верю, что проснулся. Верю в мыло, которым умываюсь, верю в снег с неба, верю в зарплату, которую получаю, верю в детей, которых хочу. Мало вам? А мне – хватит!

ГРИГОРЬЕВ. Ну, знаете… Это не жизнь, а какой-то сплошной понедельник. Нет, понедельники тоже нужны. Но надо уметь устраивать себе праздники и неожиданности. Надо уметь…

Входит Лена.

Пауза.

Мне тут нужно сходить…

Уходит.

Пауза.

ЛЕНА. Послушай…

ИГОРЬ. Не надо! Помолчи пять минут, я соберусь и уйду. Рубашку не видела мою? Черную с полосками?

ЛЕНА. Не помню.

ИГОРЬ. Ну да, конечно. Конечно.

ЛЕНА. Послушай, ну зачем? Я не понимаю. Нам же хорошо. Хорошо ведь? Зачем уходить?

ИГОРЬ. Я в командировку еду. Далеко, на месяц. Там джунгли, змеи, пауки. Укусит какая-нибудь дрянь, сдохну. И нет проблем.

ЛЕНА. Я хочу с тобой жить. Я хочу детей от тебя. Все будет нормально.

ИГОРЬ. Нет. Ты умней меня, ты удивительно верно все поняла. Ничего не получится. Скучно. Ты знаешь, очень скучно жить. Буддисты или кто, неважно, считают, что человек семь жизней живет. Так вот, я, наверно, последнюю жизнь живу. Мне кажется, что я все знаю.

ЛЕНА. Неужели знаешь? Ну, и как мы будем жить в ближайшие десять лет?

ИГОРЬ. Никак. Скучно.

ЛЕНА. Что ж. Это даже хорошо.

ИГОРЬ. Ты знаешь, когда я тебя встретил, я обрадовался. Такая скукота, такая… и вдруг ты. Думаю: всё, влюбился. А она, думаю, конечно, уже чья-то девушка. Никаких шансов. И это хорошо! Буду издали мечтать, ждать, надеяться. И вдруг… Всё сбылось.

ЛЕНА. Как же всё? Не всё. Ты же хочешь жениться на мне, детей хочешь.

ИГОРЬ. Дети поумирают один за другим.

ЛЕНА. Ничего. Не все ж умирают. Может, нам повезет.

ИГОРЬ. Я буду тебе изменять.

ЛЕНА. Тоже не страшно.

ИГОРЬ. Мне сон недавно снился. Иду по улице и вдруг…

ЛЕНА. И что?

ИГОРЬ. Ничего. Мне не снятся сны. Понимаешь? Мне никогда не снились сны. Нет, ты снилась – раньше. Мне никогда не снятся сны. Я чужой сон хотел рассказать. Приятелю недавно приснился сон: идет он по улице, вдруг огонь, свет – и перед ним инопланетяне. Берут его в свою тарелку, летят. Он спрашивает: куда? Они говорят: на солнце. Он говорит: вы что, там же жарко. Они говорят: это хорошо. Он кричит: что ж хорошего, сгорю. А они говорят: правильно, сгоришь, станешь протоплазмой и соединишься с Богом, потому что Солнце – это Бог и рай. Он кричит – не хочу в рай, не хочу быть Богом!

ЛЕНА. И что?

ИГОРЬ. Ничего. Проснулся, говорит, чую: дым. То есть он заснул пьяный, выронил окурок и чуть не сгорел. Какая это пакость – сгореть в пьяном сне от окурка… У меня было счастливое детство. Каждое лето – в деревне. Река, леса, луга. И удивительное ощущение счастья по утрам, будто тебя ждет что-то такое!.. А всего-то ждет прогулка в соседний лес – по деревьям лазить, вороньи гнезда разорять. Но нет идиотского этого вопроса: зачем?! Зачем по утрам идти в газету, зачем чего-то писать про литературу и театр, мне надоели литература и театр…

ЛЕНА. А чего бы ты хотел?

ИГОРЬ. Не знаю. Лесником в тот детский лес.

ЛЕНА. Ну и устройся лесником.

ИГОРЬ. Там нет лесников. Эти детские леса потом оказались лесопосадками вдоль железной дороги. Я люблю тебя. Я пошел.

ЛЕНА. Оставайся.

ИГОРЬ. Нет. Я дал слово, я человек слова. Я ушел навсегда – и вдруг останусь? Ты будешь меня за это презирать.

ЛЕНА. У тебя появится цель – победить мое презрение и вернуть мою любовь. И будет уже не так скучно.

ИГОРЬ. Это идея. Я подумаю. Я подумаю и приду. А вещи пока оставлю. Мне надо одному побыть.

Встречается в двери с Григорьевым.

ГРИГОРЬЕВ. Ну?

ЛЕНА. Что – ну?

ГРИГОРЬЕВ. Помирились?

ЛЕНА. Вам-то какое дело?

Игорь выходит.

Пауза.

ГРИГОРЬЕВ. Я все хочу спросить: чьи это фотографии? Маминой нет, твоей нет, какие-то старые фотографии. Кто это?

ЛЕНА. Это Элеонора Георгиевна Кажинцева. Она жила здесь восемьдесят лет и три года. Я была патронажной сестрой и ухаживала за ней.

ГРИГОРЬЕВ. Ты работала патронажной сестрой?

ЛЕНА. Было дело. Я ей понравилась. Она мне рассказывала о своей жизни. Потом вдруг она помирает, и я узнаю, что она мне завещала квартиру.

ГРИГОРЬЕВ. С условием, чтобы ты оставила все, как было при ней?

ЛЕНА. Нет. Я сама так захотела.

ГРИГОРЬЕВ. Но это же все ветхостью пропахло, старушечьим духом! Между прочим, умные люди не советуют пользоваться вещами умерших людей.

ЛЕНА. Если они были плохими. А она была хорошей. Она была балериной, страшно давно. Вышла на пенсию из-за травмы и нигде больше не работала. Муж не позволял. Он был инженер, еще тот инженер, вот он, Михаил Валерьевич Кажинцев, смотрите какой. Ему тут лет сорок. Он был обеспеченный человек – тогда инженеры ценились, тогда это была аристократическая профессия. Элеонора Георгиевна рассказывала, как он возил ее на Черное море – каждый год. Они очень хотели детей, но не могли их иметь… У нее даже голос менялся, когда она о нем вспоминала, будто не восемьдесят ей, а опять сорок… Он умер в шестьдесят три года, вот его фотография за год до смерти. Не скажешь даже, что возраст такой. Взгляд, осанка! Волосы! Он умер в шестьдесят три года, а она двадцать лет жила воспоминаниями о нем. Она всем рассказывала только о нем. Все считали ее страшно нудной. Она говорила мне: знаешь, Леночка, я бы умерла раньше, если бы верила в рай и знала, что он меня там ждет. Но я, к сожалению, не верю. Поэтому он будет еще жить столько, сколько живу я. И ведь больная была, в чем душа держалась. Но жила – чтобы он тоже жил.

ГРИГОРЬЕВ. Красивая история. Но это ее история. Тебе-то зачем это все?

ЛЕНА. Не знаю. Мне кажется, он теперь со мной живет, этот человек. Я часто о нем думаю, часто представляю. Голос бархатный, но такой не пошлый, а глубокий такой… Глаза… Волосы… Руки… И во всем необыкновенная деликатность… Элеонора Георгиевна сама до самой смерти была очень деликатной. Она и патронажную сестру пригласила, чтобы поддерживать порядок. Она терпеть не могла беспорядка. Правда, она уже почти слепая была и не видела, как все вокруг… Видишь трюмо? Оно хорошо сохранилось. Здесь чистый уютный уголок. Я иногда устраиваю себе праздник. Показать? Я зашториваю окна, выключаю свет, зажигаю свечи. (Выключает свет, зажигает свечи.) Я беру вино, сладкое десертное вино. (Достает бутылку.) Я сажусь к зеркалу. (Надевает на плечи шаль, садится к зеркалу.) Я пью вино… (Долго рассматривает на свет бокал с вином.) Я думаю… Я говорю. Я говорю о том, что жить еще можно. Ведь можно – вспоминать. О том, как мы жили счастливо, радостно. С ним. За тебя!

ГРИГОРЬЕВ. Извини, это, как бы тебе сказать… Это психоз какой-то. Так нельзя. Это некрофилия какая-то, он же давно труп! Я за границей знал одну, она любила Гитлера. Увесила дом его портретами и флагами со свастикой, сама в эсэсовской форме ходила, и подруга ее тоже, она лесбиянка была к тому же. Соседи в суд подавали, но не подкопаешься: частная территория, святое дело.

ЛЕНА. Чем они хуже других? И это ведь не всерьез. Это так…

ГРИГОРЬЕВ. Я не понимаю этого – так! Что – так? Как – так? Знаешь что? Тебе надо уехать. У тебя, извини, то же самое, что и у твоей мамы. Она мечтательная была. Мечтала: вот поедем куда-нибудь, вот что-нибудь… И ничего не делала. То есть я в том смысле… Это просто вредно! Мечтать – и ничего не делать! Я сто раз ей предлагал – надо уехать к черту из этого города, здесь болото, мы задохнемся здесь. Она соглашалась и оставалась на месте. Я думаю, она поэтому и стала пить. Мечтательность – прямой путь к алкоголизму. Вот что. Тебе нельзя здесь оставаться. Уедем! Уедем в Америку, в Калифорнию. А работать будем в Голливуде. Я ведь в Голливуде работал, честное слово! Я монтировал там декорации для кино, машинерию всякую. Я же изобретатель от природы! Меня ценили – и опять возьмут. И тебе найдем работу. А потом ты встретишь загорелого умного красавца и сведешь его с ума. А он окажется миллионер! Ну? Это только кажется, что трудно, на самом деле очень легко! Ничего не надо брать. Просто выйти, закрыть дверь и выкинуть ключ! Леночка, надо пробовать, надо… Ты там всех сведешь с ума. Ты только скажи: ладно! – и через неделю мы будем плавать в Тихом океане!

ЛЕНА. Не знаю. В Америку – с посторонним человеком?

ГРИГОРЬЕВ. Опять ты за свое. Я отец твой, отец, отец! – и хватит! и больше чтобы я не слышал этих твоих… Извини… Но ведь обидно.

ЛЕНА. Я не ваша дочь, Владимир Сергеевич. Я родилась восьмимесячной, вы помните?

ГРИГОРЬЕВ. Да, слегка недоношенной.

ЛЕНА. Я родилась доношенной и не восьмимесячной. Я родилась в положенный срок. Она любила другого. Смертельно любила. Но он был женат. Она встретила вас – и решила… Но за месяц перед свадьбой поехала к нему, он жил в другом городе, вы помните, как она уезжала?

ГРИГОРЬЕВ. Смутно. Что-то было.

ЛЕНА. Вот и все. Извините, я не ваша дочь. Поэтому мама и взяла обратно свою фамилию после развода. Она не хотела, чтобы я носила чужую фамилию.

ГРИГОРЬЕВ. Чушь! Ерунда! А сходство?

ЛЕНА. Где? Какое?

ГРИГОРЬЕВ. А вот! (Указывает пальцем. Долго смотрят друг на друга.)

ЛЕНА. Что именно?

ГРИГОРЬЕВ. Ну – овал лица… Ты похожа на нее. Слишком похожа на нее, вот и все.

ЛЕНА. Я похожа на отца.

ГРИГОРЬЕВ. А кто он? Кто он?

ЛЕНА. Не знаю.

ГРИГОРЬЕВ. Постой. Я ведь первый был, я был первый, она не такая, чтобы обманывать!

ЛЕНА. Ты и не спрашивал, первый или не первый. Ты был уверен… Ты взрослый человек, должен знать, что бывают женщины… Ну, с особенностями…

ГРИГОРЬЕВ. Знаю!.. Так. Что получается? Ты понимаешь, что получается? Я думал, что она искалечила мне жизнь. А оказывается, она искалечила еще хуже, чем я думал! Я всю жизнь, всю жизнь я себя клял и мучил, я себя терзал, я совершал подлые поступки, потому что думал, что я подлый человек! А оказывается, не такой уж я и подлый! Если б я знал… Я всю жизнь чувствовал, что я – люблю. Меня прокляли, прогнали, но я – люблю! Любил! А теперь – что? Кого я любил, оказывается? Выдумку? Того, кого не было?

Пауза.

А может, и хорошо. Ничего не было. Все нормально. Надо время от времени начинать новую жизнь. В Америку – да. Но попозже. Мне надо обрасти, я порастратился. Я, кстати, так и не понял, что с той квартирой, с нашей квартирой? Если тебе эта досталась в наследство, то…

ЛЕНА. А ту мы продали. И я живу на эти деньги. Могу дать взаймы, чтобы ты начал какое-нибудь дело. Но не здесь.

ГРИГОРЬЕВ. Почему? Я противен тебе?

ЛЕНА. Нет. Просто хочу жить одна. Это странно?

ГРИГОРЬЕВ. Нет. Но мы ведь близкие… То есть… Я уеду… Но почему? Это мой город, я хочу жить здесь! Я найду себе жилье, не беспокойся. И работу тоже, с моим опытом – не проблема!.. Но дня три я могу еще?

ЛЕНА. Три дня можете.

ГРИГОРЬЕВ. Зато я понял теперь.

ЛЕНА. Что ты понял?

ГРИГОРЬЕВ. Почему ты ни разу не назвала меня отцом.

Уходит.

Лена перед зеркалом пьет вино. Рассматривает фотографию инженера.

ЛЕНА. Понимаете, Михаил Валерьевич, это просто… Это ощущение захватанности, понимаете? Все вокруг захватанно, залапанно, все грязное, понимаете? И слова тоже. И даже лица такие, будто кто-то мнет их каждое утро, чтобы вернуть им человеческую форму, но не всегда удается… Помните, был тот дождь? Гроза, ливень, и окна распахнулись, и оттуда ветер и вода. И ветки хлещут… И казалось, что, кроме дождя и ветра, там ничего нет… А нам хорошо, уютно, нам хорошо вдвоем, нам уютно вдвоем – и никто больше не нужен… В сущности, человеку нужен только еще один другой человек. Ну, два. Нет, один. Вы как считаете?

Гасит свечи, затемнение.

В темноте она уходит.

3

Вечер следующего дня.

Лена ходит по комнате.

Вбегает возбужденный Григорьев.

ГРИГОРЬЕВ. Лена, Леночка, я допился до галлюцинаций! Я сегодня видел твою маму, честное слово! Минут двадцать за ней шел. Нет, не она, только похожа, но здорово похожа! Я чуть с ума не сошел! Но главное не в этом! Главное, я вдруг понял, будто мне шепнул кто-то, но кто? – может, бог есть все-таки? – я понял, что я зря обижаюсь на твою маму, царство ей небесное! Какая разница, я ее обманывал или она меня обманывала? Но я счастлив ведь был! Ну, узнал я теперь, что она… Ну и что? Эти двадцать лет все равно не зачеркнешь!..

ЛЕНА. Ну и любите дальше. Будет двадцать один год, потом тридцать. Сколько проживете, столько и любите.

ГРИГОРЬЕВ. И буду. То есть вспоминать. А любить надо живых людей, понимаешь? А не какие-то там призраки, понимаешь? (Снимает со стены фотопортрет инженера.)

ЛЕНА. Повесьте на место.

ГРИГОРЬЕВ. На помойке ему место! (Швыряет в угол.) Мне обидно, ты пойми! Тебе нужен человек живой, настоящий, и он где-то есть, не этот мальчик, который к тебе ходит, он вялый, как дохлый червяк, а кто-то… а ты сидишь тут и сходишь с ума!

ЛЕНА. Это не ваше дело.

ГРИГОРЬЕВ. Это мое дело!

ЛЕНА. Я вам никто.

ГРИГОРЬЕВ. И это прекрасно! Это замечательно! Ты – не моя дочь?

ЛЕНА. Я не ваша дочь. Вы абсолютно посторонний человек.

ГРИГОРЬЕВ. Очень хорошо. Я совершил ошибку – я ее исправлю. Мне нельзя было оставлять твою маму гнить здесь и сходить с ума! Я не оставлю тебя здесь. Я заработаю денег и увезу тебя.

ЛЕНА. Я не хочу.

ГРИГОРЬЕВ. Ты захочешь. Я страшно старый, но страшно обаятельный. От меня магнетизм исходит, девочка моя, глупая моя, я добьюсь своего! Ты уедешь отсюда моей подругой, любовницей, женой, все равно! Это будет! Если я чего-то очень хочу, я добиваюсь. Всегда! Ты пропала, девочка моя, ты погибла! Мертвый окончательно помер, а живой предъявляет свои права!

ЛЕНА. На вас смотреть смешно. Какие права?

ГРИГОРЬЕВ. Права любящего человека.

ЛЕНА. Ага. Вы меня уже любите?

ГРИГОРЬЕВ. Ты не веришь, что так бывает? Ты живешь среди этой плесени и сама стала как плесень! На тебя страшно смотреть! Юная старуха, вот ты кто! Поедем со мной, Лена. Потом ты меня бросишь, ладно, сопьюсь и подохну, но хоть месяц, хоть год ты будешь счастлива, я обещаю. Я умею делать женщин счастливыми. Это не хвастовство, это факт! После меня женщины ни с кем не могли жить! Вот твоя мама, почему она замуж не вышла? Почему?

ЛЕНА. После тебя ей было противно на мужчин вообще смотреть. Между прочим, это и мне передалось. По наследству.

ГРИГОРЬЕВ. Правильно. Потому что ты боишься! Ты боишься сама себя! Ты боишься зажечься – и сгореть! Но это твоя судьба! И опасность не там, где ты думаешь. Ты думаешь, это будет высокий, молодой, стройный, а оказывается – страшный, старый, угрюмый, избитый жизнью, – но!.. (Не находит слов.)

ЛЕНА. Вы удивительно самоуверенный человек.

ГРИГОРЬЕВ. Дурочка моя, просто ты…

ЛЕНА. Что – я?

ГРИГОРЬЕВ. Так, ерунда.

ЛЕНА. Я не играю в эти игры.

ГРИГОРЬЕВ. В какие? Лена, милая, это неизбежно.

ЛЕНА. Вы сумасшедший.

ГРИГОРЬЕВ. А ты? Этот твой покойный инженер, это что? Это то же самое, что я – только мертвый! А пришел я – живой, и ты испугалась, я видел, я прекрасно видел! Ты сама себя испугалась – и сейчас боишься!

ЛЕНА. Вы очень глупый человек. Вы самоуверенный идиот.

ГРИГОРЬЕВ. Это слова твоей матери! Точь-в-точь! Значит, тебя пробрало! Ты меня уже ненавидишь, то есть тебе кажется, что ненавидишь, ты хочешь ненавидеть, а на самом деле…

ЛЕНА. Слушайте, ну не смешно же уже! Давайте так: я вам наврала, вы мой отец, и на этом закончим.

ГРИГОРЬЕВ. А мне все равно. Я – отец? Когда это было! Это не считается! Я тебе счастья хочу, понимаешь? У меня такой характер, я маньяк, если хочешь. Кому-то смертельно хочется убивать и насиловать, а я смертельно хочу кого-то сделать счастливым. Я тебя хочу сделать счастливой. И ты будешь счастливой.

ЛЕНА. А может, я не хочу? Я не хочу быть счастливой. В наше время быть счастливым – это аномалия. Уродство.

ГРИГОРЬЕВ. Именно! Согласен! Но я – не боюсь! Пусть смотрят – и завидуют! Я живу так всю жизнь! В лютый мороз, вода в умывальнике в доме замерзала, а я брился, одеколонился, меня чуть не убивали за это, кто в Кавандыке одеколонится? – там одеколон только пьют! – но я был с иголочки, в поселке было три женщины, и все три были мои! То есть они и еще чьи-то были, но по-настоящему – мои! Ты спящая царевна, девочка моя, тебе надо проснуться!

ЛЕНА. А вы затейник, Владимир Сергеевич! Вы – большой затейник! Вы…

ГРИГОРЬЕВ. Не надо. Ничего больше не говори.

ЛЕНА. Вы…

ГРИГОРЬЕВ. Ты растеряна, я понимаю. Первый раз в жизни ты чувствуешь себя растерянной. Ты не знаешь, что сказать. И не нужно.

ЛЕНА. Я знаю, что нужно сказать. Вы старый козел, Владимир Сергеевич.

ГРИГОРЬЕВ. Ты умеешь быть честной?

ЛЕНА. Я свободна. Это, кстати, единственное, что у меня есть. А свободный человек не врет.

ГРИГОРЬЕВ. Хорошо. Только один вопрос: кто-нибудь за последний год – или вообще – кто-нибудь так раздражал тебя, как я?

ЛЕНА. Допустим, нет. Но…

ГРИГОРЬЕВ. Все! Больше ничего не нужно!

ЛЕНА. Это ничего не значит! Меня и телевизор за стенкой может раздражать.

ГРИГОРЬЕВ. Да. Конечно.

ЛЕНА. Уберите с морды эту вашу поганую улыбку!

ГРИГОРЬЕВ. Я не улыбаюсь. Это хорошо.

ЛЕНА. Что хорошо?

ГРИГОРЬЕВ. Ты видишь уже не то, что есть, а то, что тебе кажется. Не обманывай себя, не мучай себя.

ЛЕНА. Вы клинический тип. Знаете, я вас боюсь.

ГРИГОРЬЕВ. Очень хорошо.

ЛЕНА. Нет, серьезно. Я, пожалуй, милицию вызову.

ГРИГОРЬЕВ. Замечательно! Прекрасно! Я окажу сопротивление, они изобьют меня на твоих глазах – и все! И ты сама будешь слезами смывать с моего лица кровь! Милиция – это хорошо придумано! Зови!

Звонок в дверь.

Это твой сопливый любовник. Пусть войдет. А я уйду. Ты попытаешься выбить клин клином, ты начнешь целовать и ласкать его – и с ужасом почувствуешь вдруг, что все не так, все по-другому.

ЛЕНА. Я попрошу его вышвырнуть вас отсюда!

Открывает дверь.

Появляется Голубева. Пьяна.

ГОЛУБЕВА (с улыбкой). Воркуем? Это что за брюнет? Одни сплошные брюнеты у тебя, Ленка. Люблю брюнетов. Поделилась бы.

ГРИГОРЬЕВ. Кажется, я вас сегодня видел.

ГОЛУБЕВА. Разрешите представиться, брюнет. Я – её… как это слово-то называется, забыла… Неприличное такое.

ЛЕНА. Мама, перестань!

ГОЛУБЕВА. Вспомнила! Вот именно. Я ее, извините за выражение, мать!

Хохочет.

Действие второе

4

Лена – у двери в спальню. Заглядывает.

ГРИГОРЬЕВ. Спит?

ЛЕНА. Спит.

ГРИГОРЬЕВ. Она алкоголичка? Почему ты не вылечишь ее, ведь есть деньги.

ЛЕНА. Она не хочет. И она не всегда так. Она бы рада чаще, но не может. Она потом месяц приходит в себя. Ей нельзя.

ГРИГОРЬЕВ. Понимаю. Она тоже не работает?

ЛЕНА. Она на пенсии. По инвалидности.

ГРИГОРЬЕВ. А что такое?

ЛЕНА. Она лечилась в клинике. В психиатрической.

Пауза.

Нет, она не совсем сумасшедшая. Просто слегка что-то в голове запутано. Провалы в памяти бывают. Депрессии.

ГРИГОРЬЕВ. Меня она не помнит?

ЛЕНА. Не знаю. Наверное, помнит. Просто не узнала.

ГРИГОРЬЕВ. Где она живет?

ЛЕНА. Нормально живет, в хорошей квартире. Небольшая, но хорошая.

ГРИГОРЬЕВ. За ней присматривает кто-нибудь?

ЛЕНА. Да, соседка.

ГРИГОРЬЕВ. А ты?

ЛЕНА. Она не любит, когда я прихожу. Начинает кричать, что я испортила ей жизнь.

Пауза.

Спрашивай, спрашивай. Ты хочешь спросить, почему я сказала, что она умерла? Отвечаю: думала, что ты сразу же уедешь. Ты хочешь спросить, когда она сказала, что ты не мой отец, до болезни или после? Отвечаю – до. Когда была совершенно здорова. Ты хочешь спросить, почему с ней это случилось? Отвечаю: не знаю. Может, из-за тебя. Ждала, ждала, что ты вернешься. И не дождалась.

ГРИГОРЬЕВ. Она говорила, что ждала?

ЛЕНА. Нет. Тебе надо уехать. Прямо сейчас. Она тебя не узнала.

ГРИГОРЬЕВ. Да, надо уехать. Так будет лучше. Иначе она… Слишком большое потрясение. Не дай бог, опять в больницу попадет. А может, наоборот, выздоровеет? Так бывает. Метод шока. Она узнаёт меня, у нее шок – и она выздоравливает.

ЛЕНА. И что дальше?

ГРИГОРЬЕВ. Неважно. Главное – она выздоравливает.

ЛЕНА. Зачем? Она счастлива. Да, иногда депрессии или мучается с похмелья. Но в основном она – счастливый человек.

ГРИГОРЬЕВ. И рассказывает соседке с утра до ночи, как ее любил замечательный человек?

ЛЕНА. Не знаю. Может быть.

ГРИГОРЬЕВ. У нее то же самое, что у тебя. Ты тоже могла сойти с ума со своим покойным инженером.

ЛЕНА. А может, мне как раз хотелось этого?

ГРИГОРЬЕВ. Я чувствую, мне надо остаться. У меня интуиция.

ЛЕНА. Тебе нельзя оставаться. Ты хотел увезти меня в Америку. Женой, любовницей, кем угодно. Что изменилось?

ГРИГОРЬЕВ. Постой. Надо как-то… Надо разобраться. То есть – да, конечно…

ЛЕНА. Что?

ГРИГОРЬЕВ. А? Нет, я просто… Черт, путаница в голове… Ты говоришь, она счастлива? Это не то счастье. Когда человек спит, он, может, тоже счастливее, чем в жизни. Но просыпаться надо, понимаешь? Надо попробовать. Я должен попробовать.

ЛЕНА. Зачем? Чтобы совесть не мучила? Ты ведь ее не любишь уже.

ГРИГОРЬЕВ. Кто тебе сказал? Да, мне показалось, что… То есть, конечно, время прошло… Но, с другой стороны…

ЛЕНА. Тебе надо выкопать труп и потрогать его. И убедиться, что ты никогда не любил этого человека. За этим ты и приезжал. Неприятно ведь: жить и думать, что прошляпил свое счастье, любовь и так далее. Надо вернуться, увидеть бывшую любовь в потасканном виде – и успокоиться. Ничего не прошляпил, все в жизни шло, как надо!

ГРИГОРЬЕВ. Перестань!.. Ты умная девочка. Но все-таки не настолько умная, как тебе кажется. Извини.

ЛЕНА. Ладно. Если она проснется, ни в коем случае ничего ей не давать.

ГРИГОРЬЕВ. А ты куда?

Лена, не ответив, уходит.

Григорьев стоит у окна. Садится на диван с книгой. Встает. Ходит по комнате. Опять стоит у окна. В это время появляется Голубева.

Григорьев оборачивается.

ГОЛУБЕВА. Привет. Ленка ушла? Она меня ненавидит пьяную. Но трезвую любит. А поскольку я трезвая не бываю, то она меня никогда не любит, а всегда ненавидит. На самом деле я вру. То есть путаю. Ну, я же психованная, сумасшедшая. Она тебе уже сказала, что я сумасшедшая? Но сумасшедшие считают себя нормальными. А я не считаю себя нормальной. Следовательно, я не сумасшедшая. Но и не пьяная. Я притворилась – чтобы она ушла. Потому что пьяную она меня ненавидит. Я – слегка. Чуть-чуть. Я тебя сегодня видела.

ГРИГОРЬЕВ. Я тебя тоже. Но думал, что это не ты.

ГОЛУБЕВА. Вот и разница. А я сразу увидела, что ты – это ты. Приехал, значит? Зачем?

ГРИГОРЬЕВ. Повидаться.

ГОЛУБЕВА. Дело хорошее. Я это люблю – повидаться. У меня же полно друзей и знакомых. И мне иногда ужасно охота с кем-то повидаться. Повидаешься – и охота тут же пропадает. Я и про тебя думала: хорошо бы повидаться. И вот увиделись. И что? Ровным счетом ничего. Стоит незнакомый мужик… Ты сядь, я не люблю, когда надо мной стоят.

Григорьев садится.

Ну вот. Сидит незнакомый мужик. Старый и противный. Совсем чужой. Ну, здравствуй, любовь моя. Ты, что ль, язык проглотил? Это я, Валентина Голубева, лучшая женщина в мире. Кто это говорил? Ты это говорил. А потом уехал и всю жизнь мечтал вернуться. Вернулся, а она такая же. Она молода и прекрасна. И он счастлив. Эй, брюнет! Где слезы на глазах? Где музыка души? Так разве встречаются? Встань на колени, целуй мои руки, заглядывай в глаза. В чем дело, мужчина?

ГРИГОРЬЕВ. Да нет, я… Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Я в самом деле… (Встает, подходит, опускается на колени. Берет ее руки в свои. Склоняется.)

ГОЛУБЕВА. Мои руки с пивом хорошо облизывать. Они воблой пахнут, правда? Угостили тут добрые люди. И пивом, и воблой. Ой, сколько в мире добрых людей, брюнет, ты не представляешь! Я выхожу утром, каблучки цокают, бедро упругое играет – и сразу вокруг море добрых людей. Все хотят со мной под ручку пройтись, пивом с воблой угостить. Ты заметил, брюнет, наши мужчины все чаще угощают дам пивом. Это не наш обычай. Хотя не мне тебе рассказывать. Ты ведь там жил, я знаю, я много про тебя знаю. А я там не была, но знаю. У них это принято. А у нас – западло. У нас всегда угощали дам шампанским. Ну, водкой в крайнем случае. Или, ладно, портвейном. Но пивом – никогда! Это полное западло, даму пивом угощать. И воблой вдобавок. Воняют руки?

ГРИГОРЬЕВ. Нет.

ГОЛУБЕВА. Странно. Я же ела воблу. Или я вчера ее ела? Угости пивом, брюнет!

ГРИГОРЬЕВ. Я не совсем брюнет.

ГОЛУБЕВА. Это неважно. Все мужчины – брюнеты, все женщины – блондинки, разве ты не заметил? За границей много блондинок?

ГРИГОРЬЕВ. Довольно много. Как везде.

ГОЛУБЕВА. У нас больше. У нас всего больше. И блондинок, и брюнетов. И пива. А воблы вообще завались. А у них совсем ее нет. А если есть, это не вобла. Ты знаешь, какая должна быть идеальная вобла, брюнет?

Пауза.

Тебе, кажется, дама вопрос задала.

ГРИГОРЬЕВ. Да. Не знаю.

ГОЛУБЕВА. Идеальная вобла должна быть размером с полторы ладони, включая хвост и голову. Она не должна быть слишком сухой, но и не должна быть жирной. Она средняя должна быть. А спинка у нее должна вся светиться. Но спинку любят примитивные люди. Там рыбьего мяса много. Люди поразборчивей уважают хвост. А настоящие гурманы обожают ребрышки. Потому что это процесс! Еда, брюнет, это наслаждение. Наслаждение вкусом! Ребрышком умелый человек может наслаждаться целый час. Но только избранные знают, где сама суть воблы. Она в том, что многие вообще выбрасывают! Угадай, брюнет, в чем суть воблы! Угадай, если ты умный!

ГРИГОРЬЕВ. Не знаю. Сдаюсь.

ГОЛУБЕВА. Суть воблы – в голове! Я же дала тебе подсказку, брюнет: еда – наслаждение вкусом! Вкусом, а не самой едой. В голове, кажется, нечего есть! Но у нее волшебное свойство! Голову можно обсасывать целый день, и вкус сохраняется. Я скажу тебе больше, брюнет, ее можно оставить в холодильнике, а на другой день она, вся обглоданная уже, все равно сохраняет вкус! Это неизведанный феномен природы! Почему в газетах не напишут? Феномен воблиной головы. И чтобы сообщили, кто открыл: Валентина Голубева, скромная женщина средних лет и средней наружности, женщина в пепельных тонах на фоне пепельного неба с камелиями в руках. Принеси попить, в горле пересохло.

Григорьев поднимается, идет на кухню.

Только из-под крана, я кипяченую терпеть не могу. И похолодней!

Григорьев приходит с водой в кружке.

Сударь, вы бы еще ведро принесли. Я вам не лошадь. Я пью только из хрустальных бокалов! Достойна я хрустальных бокалов?

ГРИГОРЬЕВ. Конечно.

ГОЛУБЕВА. Вы думаете? Вы действительно так думаете? Воду-то дай. (Берет кружку, пьет.) Мне даже интересно стало. Итак, я достойна хрусталя. Дальше. На ваш взгляд, мужчина, чего я достойна? То есть, к примеру, если бы у вас были средства, что бы вы подарили такой женщине, как я? Мне интересно!

ГРИГОРЬЕВ. Ну, я даже не знаю…

ГОЛУБЕВА. Считаю до трех!

ГРИГОРЬЕВ. Я подарил бы вам… Красивый дом на берегу моря… Яхту… И…

ГОЛУБЕВА. Все, сеанс окончен! Я не принимаю ваших подарков. Во-первых, слишком долго думаете, во-вторых, начинать надо было не с дома и не с яхты. Начинать надо было с цветов. Вы не подарили даме цветов, а уже предлагаете мне дом и яхту. Вы за кого меня принимаете вообще, брюнет? Вы думаете, я продаюсь? Я не продамся не только за дом и яхту, я не продамся даже за воблиную голову, я даже за стакан водки с похмелья не продамся. Только за цветы. Но вы не предложили, поздно!

Отходит к окну. Смотрит. Говорит совсем иначе.

Сумерки. Я понимаю, почему сумеречное состояние называют сумеречным. Не день и не ночь. Не свет и не темнота. Что-то среднее. Представь, Володя, если бы на земле вдруг настали вечные сумерки. Страшно, правда? Поэтому никто не любит быть в среднем состоянии. Или туда – или сюда. То есть всю жизнь хотят – или туда или сюда. В полный свет или в полную тьму. И всю жизнь живут в вечных сумерках… Всю жизнь мечтают о любви и всю жизнь ее боятся. И правильно. Без любви тяжело, но с любовью еще тяжелее. Из двух зол выбирают какое? Правильно – лучшее. А лучше все-таки с любовью. Ты как думаешь?

Смотрит прямо на Григорьева.

Ты думаешь о другом. Ты думаешь, временное у нее просветление – или что? Похожа я на сумасшедшую? Умею быть сумасшедшей? Я научилась. Это очень просто: кругом ведь все сумасшедшие. Я научилась вприглядку. И стало легко, очень легко. Ну, что ты молчишь? Мы двадцать лет не виделись. Как ты жил, где жил?

ГРИГОРЬЕВ. По-разному. Ничего особенного.

ГОЛУБЕВА. Ты говоришь так, будто я больная. Успокойся. Просто однажды мне все надоело. Работа и так далее. Устала до смерти. Нет, вообще-то был нервный срыв. А я решила из этого срыва целую болезнь состряпать. Продали с дочерью квартиру, себе купила маленькую, а ей, видишь, даже подарили. Деньги есть, почему бы и дурочку не повалять? Ты знаешь, очень интересно бывает нести чушь про какую-нибудь воблиную голову и наблюдать за реакцией. Человек, который вежливо выслушивает идиотские речи, имеет страшно идиотский вид. Если б кто видел нас со стороны, то подумал бы, что это ты псих, а не я. Закрой рот, Володя.

ГРИГОРЬЕВ. Лена считает…

ГОЛУБЕВА. Пусть считает. Ей так удобней. Ей тяжело со мной. Я ведь ее в школу провожала до шестого класса. И потом тоже. Всех учителей обходила раз в неделю. Она с золотой медалью школу закончила. В медицинский институт поступила. Я хотела из нее сделать… не знаю… Такую, знаешь, провинциальную королеву. А потом этот срыв… Срыв действительно был. И она воспользовалась. Она вдруг все бросила. Учебу то есть. Стала патронажной сестрой. И не потому, что так уж людей любит. Я долго понять не могла, почему. А потом поняла. Ведь это такая работа, когда нужно ходить по больным и убогим людям, несчастным людям. А ее почему-то всегда тянет к несчастью, к беде. Понимаешь? То есть это не извращение какое-то, просто она как будто примеряет на себя. Она заранее готовится стать несчастной. Вокруг нее были такие мужчины, такие, как раньше говорили, женихи! А она выбрала какого-то недоделанного… Впрочем, он мне нравится. Я не даю тебе сказать ничего. Как ты жил?

ГРИГОРЬЕВ. Я расскажу. Хотя – рассказывать нечего. Ну, женился, потом еще… Зарабатывал деньги. Пропивал. Я много пил, Валечка, очень много. Лечился даже. Вылечился, один приятель сманил меня в Америку. Работал там. Удачно. А потом закрутил. Остался без денег. Да ладно, это все… Главное: почему я не вернулся. Вот что главное. Почему? Все двадцать лет я думал почти каждый день, ну не каждый… В общем, постоянно знал, что вернусь. И не возвращался. Почему?

ГОЛУБЕВА. Ты меня спрашиваешь?

ГРИГОРЬЕВ. Тебя. Потому что сам я – не понимаю. Это дико звучит, но, ей-богу, не понимаю. Фантастика, правда? Человек двадцать лет хочет вернуться – и никак не возвращается. При этом никаких особенных помех нет. Почему?

ГОЛУБЕВА. Это сплошь и рядом. Непарадоксальные парадоксы человеческой жизни. А кто мне мешал приехать к тебе? Вот так вот попросту приехать и сказать: Володя, мы оба ошиблись, возвращайся. И все. И я ведь собиралась, я знала, где ты был в первый год, когда… Я один раз даже купила билет. На утренний ранний поезд. Я боялась проспать, поставила будильник в кастрюлю. Мало этого, я соседку-старуху, у нее бессонница, попросила позвонить мне по телефону. И все равно не спала всю ночь. А под утро заснула. А будильник взял и не зазвонил. Потому что я завод-то поставила, а часы не завела – и они остановились без пяти минут как позвонить, представляешь? А старуха в эту ночь первый раз за месяц заснула. И я подумала – судьба.

ГРИГОРЬЕВ. Но что произошло, вот что мне непонятно! Постой, сначала другое. Лена в самом деле не моя дочь?

ГОЛУБЕВА. Я ей так сказала.

ГРИГОРЬЕВ. То есть – моя?

ГОЛУБЕВА. А чья же еще?

ГРИГОРЬЕВ. Нет, но была какая-то история у тебя будто бы.

ГОЛУБЕВА. Какая?

ГРИГОРЬЕВ. Наша Лена – фантазерка. Она не хотела, чтобы мы увиделись. Думала, тебе будет хуже. Она даже сказала, что ты умерла.

ГОЛУБЕВА. Серьезно?

ГРИГОРЬЕВ. Не принимай близко к сердцу. Я же говорю: она боялась, что тебе будет хуже, если мы увидимся.

ГОЛУБЕВА. Мне в самом деле хуже. Но кто сказал, что хуже – это плохо? Бывает хуже – а хорошо. Мне хуже, но хорошо. Понимаешь?

ГРИГОРЬЕВ. Я ей тоже наболтал тут.

ГОЛУБЕВА. Все свалил на меня?

ГРИГОРЬЕВ. Скорее на себя. Не мог же я сказать так, как было. Она бы не поверила. Ведь нелепо все ужасно. Все было нормально. То есть не просто нормально, а замечательно. Мы ни разу не поссорились. Ну, только по мелочам. И вот я прихожу, говорю, что срочно посылают в командировку. Через два часа поезд. А ты говоришь, что мы ведь хотели пойти в кино. Я говорю: очень жаль. А ты говоришь: нельзя ли отложить? Я говорю: увы. И вдруг ты говоришь: или ты останешься хотя бы на день – или уедешь навсегда. Меня это взбесило.

ГОЛУБЕВА. Меня тоже. Нет, посуди сам. Я ведь просила не бог весть чего. Ты мог придумать что-нибудь на работе: ну, руку вывихнул, нужно к врачу, поеду завтра. Мелочь, пустяк! А ты уперся.

ГРИГОРЬЕВ. Нет, но с какой стати? Что за фокусы: не идешь со мной в кино – тогда проваливай! Полная чушь!

ГОЛУБЕВА. Ты должен был почувствовать. У нас все хорошо. И в тот день все было хорошо. И когда ты примчался – ты весь сиял, ты про все забыл, про кино, про меня, тебя в дальние странствия потянуло. И я подумала, что это не просто в кино не удалось пойти, это – начало. Дальше будет хуже. Мне страшно стало. Но сказала я – сгоряча. А ты – видел бы ты свои глаза! Ты обрадовался. Может, ты и сам не признавался себе, но ты обрадовался! Ты устал жить равномерной жизнью, у тебя не такой характер! Ты любил меня, я знаю. Но ты как-то не мог поверить, что сразу взял и нашел единственную женщину. Я это видела. Ты, наверно, настроился искать, искать, а потом найти. И вдруг – сразу. Ты не мог поверить.

ГРИГОРЬЕВ. Зачем придумывать? Зачем? Зачем думать за меня, у меня свои мозги есть! Это меня и раздражало, понимаешь?

ГОЛУБЕВА. Нет, но не вернулся-то ты – почему?

ГРИГОРЬЕВ. Потому что ты меня прогнала.

ГОЛУБЕВА. Я тебя не прогоняла. Это ты захотел уехать.

ГРИГОРЬЕВ. Да не хотел я! Ты сама меня прогнала, своими руками!

ГОЛУБЕВА. Это ты сам обрадовался – и уехал! Ты понял, что такая женщина, как я, тебе просто – не по зубам, не по плечу, не по карману!

ГРИГОРЬЕВ. Что?! А ты знаешь, какие у меня были женщины – и до тебя, и после тебя?

ГОЛУБЕВА. Брюнет, вы хам, я с вами не желаю разговаривать. Пошел вон.

ГРИГОРЬЕВ. Это дом моей дочери.

ГОЛУБЕВА. Она тебе не дочь! Ты ей никто! И мне никто! Проваливай!

ГРИГОРЬЕВ. Ты – лахудра. Алкоголичка. Сумасшедшая. Ты смотрела на себя в зеркало?

ГОЛУБЕВА. Посмотрите в него сами, брюнет! Все, хватит. Проклинаю тебя и не желаю видеть до самой смерти. Понял? (В двери.) Господи, какой же ты стал гадкий!

Уходит.

Затемнение.

5

Лена собирает вещи.

Входит Игорь.

ЛЕНА. Ты меня напугал. Знаешь, отдай-ка мне ключи. Они тебе больше не понадобятся.

ИГОРЬ. Пожалуйста. (Кладет на стол.) Ты уезжаешь? В этом нет смысла. Я сам уезжаю. Я действительно уезжаю в командировку.

ЛЕНА. Мне все равно. И я не уезжаю.

ИГОРЬ. Разве?

ЛЕНА. В самом деле… Идиотизм какой-то. Это я по инерции. Хотела уехать, но это прошло. Не хочу я никуда уезжать, не собираюсь. С какой стати? Зачем-то вещи стала собирать…

ИГОРЬ. Что это ты – просто вся светишься?

ЛЕНА. Правда? Хорошо выгляжу, да? Я влюбилась, дружочек ты мой. Он стар и уродлив – и вообще он, кажется, мой отец. Но это было так давно, что уже не считается. Детей же я от него не собираюсь иметь. И вообще, может, ничего не собираюсь. Или – собираюсь. Почему бы нет? Он не так уж стар. Хотя бы год или месяц, хотя бы даже раз, я хочу, вот и все! Иначе я с ума сойду.

ИГОРЬ. Уже сошла. И все сошли. Нет, это даже хорошо, что ты влюбилась. Если это правда. И он как раз сойдет: он явно ненормальный. Это очень хорошо. Ты с ним помучаешься, а потом тебе захочется кого-то простого и нормального. И ты вернешься ко мне.

ЛЕНА. Очень может быть. Значит, мы оба счастливы, да? Я – потому что… Ну, потому что счастлива, вот и все. А ты – потому что теперь будешь меня ждать, да?

ИГОРЬ. И дождусь. Если до этого не повешусь. Это я шучу. Я люблю тебя смертельно.

ЛЕНА. Я тебя тоже.

ИГОРЬ. Очень приятно. Ты не пьяная случайно?

ЛЕНА. Нет. Но я в самом деле тебя сейчас люблю. То есть я раньше тебя совсем не любила, а теперь не так не люблю, то есть даже почти люблю, ты хороший, славный, тебя обнять хочется, приласкать хочется. (Обнимает его, целует.)

Входит Григорьев.

ГРИГОРЬЕВ. Добрый день.

ЛЕНА. Познакомься, это мой будущий муж.

ИГОРЬ. Мы уже знакомились. Значит, вы хотите жениться на своей дочери?

ГРИГОРЬЕВ. Не говори глупостей.

ИГОРЬ. Она вас любит страшно.

ЛЕНА. Как отца. Родного или приемного. Игорь, что ты выдумываешь?

ИГОРЬ (Григорьеву). Только что она тут рыдала у меня на плече, что умирает от любви к вам. Сейчас такие истории в газетах любят печатать. Дочка влюбилась в отца. Или наоборот. Ладно. Совет вам да любовь. Поубивал бы я вас всех. (Лене.) Ты сучка вообще-то. Я никогда на тебе не женюсь. Ты уже мне всю жизнь отравила. Сволочь ты, я серьезно говорю.

ГРИГОРЬЕВ. Извинитесь, молодой человек.

ИГОРЬ. Я никого не оскорблял. Я выразил свою ненависть. А ненавистью оскорбить нельзя, это благородное чувство! Нет, в самом деле. Я получил хорошее воспитание. Никогда никого не оскорбил. Дрался только защищаясь – с огромной неохотой. А ведь это интересно, не правда ли? Жить полной жизнью! Быть таким сибирским ушкуйником, таким этаким! – а?

ГРИГОРЬЕВ. Это вы в мой адрес?

ИГОРЬ. В твой, козел.

ГРИГОРЬЕВ. Я же тебя убью, мальчик.

ИГОРЬ. Не успеете. До свидания. (Проходит мимо, стремительно, быстро – и Григорьев вдруг падает. Игорь останавливается.)

ЛЕНА. Ты что сделал? (Опускается на колени над Григорьевым.)

Игорь садится в кресло.

ИГОРЬ. У нас практикум был, пригласили тренера по восточным единоборствам. Поскольку журналистика становится опасной профессией. И я его отдельно попросил показать не весь этот идиотский комплекс, а один прием, но такой, чтобы человека сразу выключить. Он показал. Очень эффектно, правда? Не бойся, не до смерти… Черт его знает… Раньше хотя бы одно точно знал: что люблю тебя ужасно. А теперь вообще ничего не знаю. Кошмар. Пойти, что ль, в самом деле, повеситься?

Встает, выходит.

Григорьев, очнувшись, садится. Потом тяжело встает.

ГРИГОРЬЕВ. Ловко он меня… Я вот все думаю. Ты уверена, что твоя мама… Мне показалось, что она – абсолютно нормальный человек.

ЛЕНА. Мне тоже иногда так кажется. И ей иногда так кажется. Я уеду, а ты оставайся с ней.

ГРИГОРЬЕВ. Дело не в этом.

ЛЕНА. А в чем? В чем? Скажи, я слушаю!

ГРИГОРЬЕВ. Я действительно… То, что я говорил… Но ситуация другая. Если твоя мать узнает, она с ума окончательно сойдет.

ЛЕНА. Вы о чем?

ГРИГОРЬЕВ. Тебе нельзя… Я страшный человек. Ты даже не представляешь, какой я страшный человек.

ЛЕНА. Вы что вообразили себе? Что я в вас влюбилась, что ли? Вы в зеркало давно смотрелись?

ГРИГОРЬЕВ. Нет, если бы другая ситуация…

ЛЕНА. Слушайте внимательно. Я отношусь к вам с полным равнодушием. Я просто подразнила его, вот и все.

ГРИГОРЬЕВ. Да, да… Главное – я женат. То есть мы давно уже вместе не живем… Но официально я женат… И не в этом дело. Меня нельзя любить.

ЛЕНА. Вы здорово ушиблись, я вижу. Никто вас не любит. Я не люблю вас. Ни как отца, ни как человека. Никак.

ГРИГОРЬЕВ. Я знаю. Меня никто не любил – никогда. Кроме твоей мамы.

ЛЕНА. Я тоже тебя люблю.

ГРИГОРЬЕВ. Тебе просто хочется отца.

ЛЕНА. Я хочу не отца, а мужа. Я женщина, Владимир Сергеевич. Я только что стала женщиной. Недавно. Я тебя люблю. Кошмар какой-то.

ГРИГОРЬЕВ. Тебе кажется. Тебе просто хочется что-то… Куда-то… На край света. А края нет. Ничего нет. Люди идут, идут, идут. Приходят. И понимают, что им это было не надо…

ЛЕНА. Нет, как странно… Как легко говорить, что любишь, когда действительно любишь. То есть когда не любишь, тоже легко, но не так.

ГРИГОРЬЕВ. Я твой отец. И у тебя мать, которая…

ЛЕНА. Я круглая сирота. Мама меня не любила. Она всю жизнь ухлопала на любовь к тебе. Нет, она очень обо мне заботилась. Так часто бывает. Матери, которые не любят детей, бывают очень заботливыми. Я буду заботливая мать, образцовая мать.

ГРИГОРЬЕВ. Ты плохо себя знаешь. Ты заранее себе придумала жизнь. Так нельзя. Может, через год ты сама себя не узнаешь. Давай так: я уеду, пришлю письмо – и ты приедешь ко мне. А мама ничего не будет знать.

ЛЕНА. Нет. Уезжай один.

ГРИГОРЬЕВ. Не понимаю. Ты же сказала…

ЛЕНА. Люблю, да. И хочу любить как можно дольше. Поэтому уезжай.

ГРИГОРЬЕВ. Значит, вместо одного мертвеца другого хочешь завести?

ЛЕНА. Ты живой. И может, я еще приеду. Я не знаю. Просто мне так хорошо сейчас, что не хочется ничего менять.

ГРИГОРЬЕВ. Послушай. Или мы сейчас все выясним – или оба с ума сойдем…

Тихо входит Голубева. Одета элегантно.

ГОЛУБЕВА. И тут то же самое. Унылые некрасивые люди. Я шла сейчас по улице: кругом некрасивые унылые люди. (Лене.) И твой этот женишок попался – тоже уныл и некрасив. А надо каждый день встречать, как праздник. Может, он и есть самый главный день в жизни. Ну что, будем прощаться?

ГРИГОРЬЕВ. Ты куда-то уезжаешь?

ГОЛУБЕВА. Я никуда не уезжаю. Разве кто-то куда-то уезжает? Это совсем не обязательно. Мы просто будем прощаться – сами с собой. Можно попрощаться – и остаться вместе. Но по-другому. Просто жить. Мама варит суп, жарит котлеты. Мама моет рамы. Починяет одежду. Следит за чистотой в доме. А папа ходит на работу. На работе он работает, а после работы он приходит домой ужинать и смотреть телевизор. А дочка читает книги. Она читает книги, умнеет, а потом выходит замуж. У нее появляются дети, мама становится бабушкой, а папа дедушкой. Потом мама и папа умирают, а дочь живет дальше. Вот и все. И не надо больше ничего придумывать. Любовь, например. Ее немного. Ее на всех людей не хватает. Ее вообще надолго не хватает. Кому-то доставалось, а сейчас все, кончилась она. Для всех. Ее нет. Я когда это поняла, сразу успокоилась. Понимаешь, Володя? Ее нет и не было. Мы с тобой друг друга никогда не любили. Ты согласен?

ГРИГОРЬЕВ (посмотрел на Лену). Не знаю.

ГОЛУБЕВА. Конечно, не было. Потому что если бы была, то жить уже теперь незачем. Признайся, ты меня не любил? Любовь – это одно, а то, что у тебя было – это совсем другое! Ведь так? С ума с вами сойдешь, какие вы неискренние. Ведь не любил, Володя, признайся. Ну, нравилась. Вот и все. Ты согласен?

ГРИГОРЬЕВ. Согласен.

ГОЛУБЕВА. И дочка Леночка не любит меня. Но терпит. И это уже много. Я ей даже иногда нравлюсь, я знаю. А это вообще так много, что просто кошмар. Если люди нравятся друг другу, это уже непереносимое счастье, а мы про любовь какую-то. Если бы была любовь, то люди бы умирали от нее, а они живут. Значит? Ну? Значит?

ЛЕНА. Значит, нет никакой любви, хотя это не так.

ГОЛУБЕВА. Тебе показалось, что ты влюбилась в кого-то? Не бери в голову, это опасно. Лучше всего – выйти за него замуж. И все пройдет. Но это не значит, что я отвергаю страсть, не подумайте! Женщина без страсти – не женщина! Можно страстно стирать мужу носки! Можно со страстью жарить ему картошку. Она шипит и шкворчит, ты румяная и потная, ты вся в страсти, а потом ты суешь в духовку курицу, и она тоже шипит и шкворчит, ты со страстью поливаешь ее соусом, ты разделываешь ее, со страшной страстью ты режешь лук, морковь, помидоры. Кухня переполнена страстью, женщина изнемогает от нее, задыхается от счастья! Разве это не жизнь? С чего я начала?

ЛЕНА. Ты хотела попрощаться.

ГОЛУБЕВА. Какая ты жестокая. Я сказала это в запальчивости. Я вовсе ни с кем не хочу прощаться. Ты меня не собьешь. Мы будем жить вместе.

ЛЕНА. Я его дочь или нет?

ГОЛУБЕВА. Я не помню. Честное слово, я не помню. А какая разница? Если вы нравитесь друг другу, какие проблемы! Вот люди! Выдумают себе запреты и мучаются. Живите на здоровье вместе, только не рожайте детей, чтобы не получились уроды. Я буду смотреть на вас и радоваться. Я умею радоваться без зависти. Я радуюсь за всех людей. Я вчера вечером вышла на улицу. Там было много молодых людей. Девушки, юноши. Они прекрасны. Господи! Вечность можно ходить и любоваться на эти лица, эти глаза! Они прекрасны – и мы тоже прекрасны. Ничего не понимаю! Почему же мы такие несчастные, если мы так прекрасны?

Лена неожиданно выходит.

ГРИГОРЬЕВ. Знаешь что. Ты сама во всем виновата. Ты мне жизнь испортила, дочери, себе! – и теперь дурочку из себя строишь: ничего не помню, ничего не понимаю!

ГОЛУБЕВА. Испортила, да. Это я понимаю. А зачем – не понимаю. Объясни.

ГРИГОРЬЕВ. Что объяснить?

ГОЛУБЕВА. Ну, почему и зачем я испортила жизнь.

ГРИГОРЬЕВ. Это я так. Ничего ты не испортила.

ГОЛУБЕВА. И ты любишь меня?

ГРИГОРЬЕВ. Конечно.

ГОЛУБЕВА. Это хорошо. Я тебя тоже люблю. Без любви нельзя. Ведь все любят друг друга, я заметила. Им кажется, что не любят, а на самом деле – любят. Иначе давно бы все друг друга поубивали. Ведь все такие идиоты и сволочи, что давно пора друг друга поубивать. Но ведь не убивают! Почему? Потому что – любят и терпят. Все друг друга любят и терпят. А мы что, хуже других? Мы опять поженимся?

ГРИГОРЬЕВ. Да. Да, конечно.

ГОЛУБЕВА. Только прямо сейчас, потому что надо успеть.

ГРИГОРЬЕВ. Куда успеть?

ГОЛУБЕВА. Ну, вообще. Мы же всегда опаздываем. А надо успеть. Скажи мне что-нибудь хорошее. Надо успеть, надо успеть.

ГРИГОРЬЕВ. Ты лучшая женщина в мире.

ГОЛУБЕВА. Это я слышала, это я знаю, еще что-нибудь.

ГРИГОРЬЕВ (у окна). Кошка на дереве сидит. Слезть не может.

ГОЛУБЕВА. Это важно! Это очень важно! Все остальное выдумки, а это серьезно: кошка залезла и не может слезть. Надо помочь ей.

ГРИГОРЬЕВ. Она перепрыгнет на карниз, карниз близко.

ГОЛУБЕВА. В самом деле. Господи, Володя, как мне было плохо. Двадцать лет – каждый день. Как мне было плохо, ужасно. Я даже сама удивлялась: надо же, как человеку плохо бывает, сроду бы не подумала.

ГРИГОРЬЕВ (обнимает ее). Ничего. Все будет хорошо.

ГОЛУБЕВА. А вот мы праздничный ужин устроим! С шампанским! Дочь, у тебя есть шампанское? Я пойду помогу ей. А ты пока подумай, как ты собираешься устроить нам счастливую жизнь. Ежедневный праздник. Вечное счастье. Ты ведь могучий человек, тебе все по силам. Или даже не надо праздников, а просто объяснишь нам, как мы будем жить. Без фантазий. Где ты собираешься работать, например. Обычные бытовые вещи. Тебя это не обижает? Извини, но иногда надо подумать про обычные вещи. Извини.

Идет на кухню.

Григорьев быстро собирается. Натыкается на стол, тот падает.

Григорьев уходит.

Пауза.

Голубева спокойно выходит из кухни.

Ну вот. Так я и думала. Исчез. Теперь уже насовсем.

Выходит Лена.

Хочешь – догони. Только ничего не получится.

ЛЕНА. Что значит – получится? Я ничего не хочу.

ГОЛУБЕВА. И правильно. Не надо ничего хотеть. Надо просто жить.

ЛЕНА. А ты умеешь?

ГОЛУБЕВА. Нет.

Лена смеется, Голубева тоже.

Входит Игорь.

ИГОРЬ. Я гвозди принес. И клей.

конец

Осколки пьеса в двух действиях

Действующие лица

Антон, 28 лет

Нина, 22–28 лет (она, как и другие, становится старше по ходу действия)

Вереев Андрей Борисович, отец Антона, лет 43—49

Вереева Ирина Павловна, мать Антона, лет 41—47

Казанкова Элеонора Игоревна, мать Нины, лет 48–54

Рындин Сергей Сергеевич, главврач (потом – бывший), лет 60—66

Коля, врач (потом – главврач), 35—41

ШумАхин, адвокат, от 30 лет

Светик, медсестра, 24–30 лет

Наташа, медсестра, 25 лет

Первое действие

Пока зрители собираются в зале, они слышат напряженный и тревожный шум городской улицы. Автомобили набирают скорость, обгоняют, иногда сигналят, взвывают моторами, с визгом тормозят… Шум нарастает. К моменту начала спектакля громкость достигает предела. А потом звук удара металла о металл. Скрежет. И еще удары, еще скрежет. По звукам понятно, что это крупная авария. Однообразно воет заклинившийся клаксон. К нему добавляются сирены медицинских и милицейских машин.

Тишина.

фрагмент 1

Появляется свет.

Больничная палата. На кровати Антон. (Его не видно.) Вокруг Антона – главврач Рындин, лечащий врач Коля, отец и мать Антона — Вереевы, Нина – в шейном корсете, со шрамом на щеке, опирается на костыль. Сзади – адвокат Шумахин. Под мышкой у него папка. Рядом с ним молоденькая медсестра по имени Светик. Все в больничных халатах.

КОЛЯ. То, что мы сейчас наблюдаем, Сергей Сергеевич…

РЫНДИН. Вы не мне, вы всем, это всех касается.

КОЛЯ. Да. То, что мы наблюдаем, называется вегетативное состояние.

Шумахин что-то шепчет на ухо медсестре. Вереева резко поворачивается к ним.

ВЕРЕЕВА. Что вы там шепчетесь? И выйдите вообще! Вы кто?

ШУМАХИН. Я тоже не посторонний… (Показывает папку.)

ВЕРЕЕВА (Коле). Вегетативное – это как?

КОЛЯ. Вегетативное состояние, то есть состояние, при котором наблюдается отсутствие признаков осознания себя или окружающего, отсутствие осознанных, повторяющихся целенаправленных реакций на слуховые, зрительные, тактильные или болевые стимулы, но при наличии сна и функциональной активность гипоталамуса и ствола головного мозга, достаточная для поддержания спонтанного дыхания и адекватной гемодинамики…

РЫНДИН. Николай… (Щелкает пальцами, вспоминая отчество.)

КОЛЯ. Иванович.

РЫНДИН. Да. Николай Иванович, у нас не консилиум. Проще, пожалуйста.

КОЛЯ. Хорошо. Короче, если это состояние продолжается больше, чем шесть месяцев, то шансов почти ноль.

РЫНДИН. Я бы не сказал, что ноль. Но немного.

ВЕРЕЕВА. Он умрет?

РЫНДИН. Нет. Он будет жить и даже, возможно, довольно долго.

ШУМАХИН. А как жить, извините, что вмешиваюсь? Я в юридическом смысле. Сами понимаете, авария, он считается виновником, то есть доказано, что виновник, пострадало четыре машины, пятеро человек еле выжили – и девушка вот тоже, четверо автовладельцев подали иск, полгода с лишним мы не можем ничего решить!

РЫНДИН. В юридическом смысле это у вас называется… Что-то вроде недееспособный, да?

ШУМАХИН. Совсем?

РЫНДИН. Совсем.

ШУМАХИН. А мне что делать? Вы главврач, вы тогда бумаги составьте соответствующие, чтобы я…

ВЕРЕЕВ (кричит). Выйди отсюда! Я по всем искам за сына отвечу! Сам!

ШУМАХИН (хочет с достоинством отреагировать на крик). А вы, знаете… (Смотрит на кровать.) Извините. Если вы сами, то…

Он выходит. Все некоторое время стоят молча.

НИНА (плачет). То есть он как мертвый?

РЫНДИН. Нет. Николай Петрович…

КОЛЯ. Иванович.

РЫНДИН. Да. Как академик Неговский определяет это состояние с точки зрения науки, помните?

КОЛЯ. Конечно. Больной является живым существом со всеми вытекающими из этого последствиями, касающимися его прав и обязанностей лечащих его врачей.

РЫНДИН (Верееву). Классическая и исчерпывающая формулировка. Из этого следует, Андрей Борисович, что он имеет право на жизнь, а мы обязаны лечить и наблюдать вашего Антона столько, сколько понадобится. Можем у нас в клинике, хотя это обойдется очень недешево…

ВЕРЕЕВ. Я заплачу.

РЫНДИН. А можно дома – принципиальной разницы нет. Потребуются только патронажные сестры и регулярные консультации.

ВЕРЕЕВА. Дома, дома, конечно, дома. Ведь опасности для жизни нет?

РЫНДИН. Прямой угрозы нет.

ВЕРЕЕВА. И все-таки – он может стать… Как раньше?

Рындин смотрит на Колю, предоставляя ему право ответить.

КОЛЯ. Вряд ли.

РЫНДИН. Ничего фатального нет. Лицо совсем нетронуто, надо же… Красивый парень. (Нине.) А вам феноменально повезло, что вы остались живы.

НИНА. Мне – повезло? Вы понимаете, что говорите! И что вы все тут стоите с похоронными лицами? Через год он будет ходить, бегать и смеяться над вами! И мы поженимся! Я ему всю кровь отдам, всю свою…

Коля, который смотрел на датчики, поднимает руку.

КОЛЯ (тревожно). Пульс не очень хороший.

Быстро подходит Светик. Затемнение.

фрагмент 2

Небольшая комната с одним окном, на окне – синие шторы.

Коля и медсестра ввозят кровать с Антоном. Коля устанавливает датчики, медсестра присоединяет системы. За ними входят Вереевы и Нина. Нина уже без костыля.

НИНА (осматривается). Тихо как…

ВЕРЕЕВ. Самая тихая комната в доме.

ВЕРЕЕВА. И удобно – первый этаж.

НИНА. Не знаю… Совсем нет пространства. Шторы холодные. В смысле – цвет.

СВЕТИК. Он же все равно не видит.

НИНА. Но чувствует. Он же может чувствовать?

ВЕРЕЕВА. Ты права, Ниночка, шторы нужно потеплей. У меня есть золотисто-коричневые.

НИНА (подходит к окну). И вид на забор. Когда я в больнице лежала, я тоже три месяца не видела ничего из окна. Не могла подойти. Но мне сказали, что за окном пустырь и какие-то заводские трубы. И я чувствовала эти пустырь и трубы.

КОЛЯ. Оставляем здесь или как?

ВЕРЕЕВА. Зачем? Есть на втором этаже комната.

ВЕРЕЕВ. Я рабочих позову с соседнего дома, чтобы помогли внести.

Он выходит. Коля смотрит в окно.

КОЛЯ. Целый город из коттеджей построили. (Вереевой.) Сколько такие дома стоят, интересно? Если не секрет?

ВЕРЕЕВА. Дома? Какие?

КОЛЯ. Такие, как ваш?

Затемнение.

фрагмент 3

Просторная комната с золотисто-коричневыми шторами на двух окнах. Дверь в коридор и дверь в соседнюю комнату.

Нина сидит в кресле возле Антона, читает вслух.

НИНА. «Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, оттененным длинными ресницами взглядом, густою черною косою, два раза обвивавшею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью…»

Стук в дверь, входят Вереева и Казанкова Элеонора Игоревна, мать Нины.

ВЕРЕЕВА. Не помешаем?

КАЗАНКОВА. Здравствуй, Нина. Читаешь ему? А он разве слышит?

НИНА. Не исключено. Хотя он ничем не показывает.

КАЗАНКОВА. Не устала, дочка?

НИНА. Нет, мам, все нормально.

ВЕРЕЕВА. Я говорю ей: сходи домой. Все равно медсестры приходят.

НИНА. Вдруг он очнется, а меня не будет?

КАЗАНКОВА. Думаешь? Нет, ну да, конечно. Будем надеяться.

Пауза. Казанкова, пригорюнившись, смотрит на Антона.

НИНА. Не смотри так.

КАЗАНКОВА. А как? Я нормально смотрю. (Вереевой.) Будто спит.

ВЕРЕЕВА. Да.

Пауза. Вереева ждет, когда уйдет Казанкова, а та ждет, не выйдет ли Вереева.

Затемнение.

фрагмент 4

Нина сидит у кровати, читает.

НИНА. «В пять часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно, но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствующие первые спуститься с высот…»

Входят Казанкова и Вереева.

КАЗАНКОВА. Здравствуй, Нина.

НИНА. Нас двое тут.

КАЗАНКОВА. Ну да, конечно… (Как-то неопределенно шевельнувшись туловищем в сторону кровати.) Здравствуйте… Проведать вот пришла. Вас.

Садится на стул, улыбается Антону, будто он может видеть. И вдруг лицо ее меняется.

КАЗАНКОВА. О, господи!

ВЕРЕЕВА. Что?!

КАЗАНКОВА. У него глаза открыты!

НИНА. Ну и что? Он, как все люди, то спит, то не спит.

КАЗАНКОВА. И видит?

НИНА. Может быть.

КАЗАНКОВА. Антоша, это я! (Машет рукой. Причитает.) Да и что же ты сделал-то, родной мой, что же ты умудрил над собой!

НИНА. Мама!

КАЗАНКОВА. А что? Я же от доброты! Жалко же человека!

Затемнение.

фрагмент 5

И опять Нина сидит и читает.

НИНА. «Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянною злобой…»

Торопливо входит Казанкова.

КАЗАНКОВА. Еле пустила прислужница или домработница, или кто она там у них. Богато живут! Нина, давай поговорим, пока можно. Нина, так нельзя. Ты себе сумасшествие заработаешь. Год прошел с лишним, я у врачей спрашивала: голый номер, Нина. Овощем он останется, навсегда. Ты университет закончила, у тебя будущее, я тебе помогу на ноги встать. И с какой стати? Ты постой, послушай! Что он, замуж тебя звал? Он вообще кто был, ты подумай? (Указывает на Антона.) Папенькин сын, учился кое-как, только на машине за девочками гонялся… (Поспешно.) Ладно, не мое дело, не судите, как говорится, и вас да не привлекут, пусть он был хороший, пусть, раз он тебе нравился, но теперь-то что? Двадцать лет он будет лежать, и ты двадцать лет просидишь с ним? Нина! Я к разуму и совести твоей обращаюсь, ты пожалей мать! Да если бы он очнулся, я бы тебя первая своими руками за него замуж отдала, тем более парень, действительно, неплохой, а потом совсем бы выправился. (Нина смотрит перед собой остекленевшими глазами.) Нина? Нина? Нина, ты что? Ты тоже, что ли, оглохла? Доча, не пугай меня!

НИНА (берет книгу, читает вслух). «Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянною злобой…»

Затемнение.

фрагмент 6

Светик сидит в кресле, дремлет. Потягивается, встает. Смотрит на Антона. Водит рукой над его глазами. Отходит к окну. Подкрадывается к изголовью кровати и внезапно возникает перед лицом Антона, выставив руки, пугая:

СВЕТИК. У!

Смотрит. Никакого результата. Из другой комнаты выходит Нина.

НИНА. Что тут?

СВЕТИК. А? Да нет. А что?

Затемнение.

фрагмент 7

В комнате вечерний свет. Слышна музыка. Смех. Нина сидит у кровати. Открывается дверь, входит Вереев с бутылкой шампанского в руке и в колпаке Деда Мороза.

ВЕРЕЕВ. Извини. С наступившим. Шампанского глоток? Один? А?

НИНА. Нет.

ВЕРЕЕВ. А пойдем к нам? На пять минут. Ничего не случится. Пойдем?

НИНА. Нет, спасибо.

ВЕРЕЕВ. И одета ты – будто не праздник. Антону это неприятно. Надень платье, у тебя такое есть…

НИНА. Черное?

ВЕРЕЕВ. Да. Оно стильное такое. Мне очень нравится. И он будет рад.

НИНА. Да, наверно. Сейчас.

Она идет в другую комнату. Вереев становится на колени перед кроватью.

ВЕРЕЕВ. Сын. Я тебя поздравляю. Вставай, а? Хватит уже. Вставай, я тебя прошу! Для кого я строил этот дом? Для тебя и твоих внуков. Где внуки? А жена второй раз рожать боится. Говорит – поздно. Жена – это твоя мать. Я предлагаю взять ребенка в детдоме – ни за что. Боится, что он тоже умрет. …В лесу родилась елочка. Давай споем вместе. Дуэтом. Помнишь, как мы пели? Ты не можешь этого помнить, я не пел с тобой эту дурацкую песню. Ты думаешь, это ты в аварию попал? Нет, это все в аварию попали…

Он оглядывается, видит что-то сквозь щель двери, откуда пробивается свет. Встает, идет туда. Распахивает дверь.

НИНА. Я еще не успела, вы…

Вереев входит, закрывает дверь. За дверью какие-то звуки.

Издали взрыв смеха и музыка.

Затемнение.

фрагмент 8

У кровати Антона – Светик. Дверь из коридора открывается, Нина стремительно идет в свою комнату. За ней идет мать.

КАЗАНКОВА. Нина, послушай меня! (Медсестре.) Здравствуйте. (Нине.) Послушать ты хотя бы можешь или нет?

Затемнение.

фрагмент 9

Нина сидит у постели. Читает.

НИНА. «Пьер снял ноги со стола, встал и перелег…»

Входит со смехом Казанкова. Она хохочет и не может остановиться. Нина с удивлением смотрит на нее. Казанкова машет рукой: «сейчас, просмеюсь». Но просмеяться никак не может. Манит Нину рукой, показывая за дверь.

КАЗАНКОВА. Не могу… Иди, чего расскажу…

НИНА. А тут?

КАЗАНКОВА. При нем… неудобно… Ох, не могу!

Затемнение.

фрагмент 10

Светик открывает окна и двери, проветривая. Выходит.

Предполагается, что последующие эпизоды происходят не подряд, в разное время.

1. В проеме двери, ведущей в комнату Нины: Нина и Вереев.

НИНА. Я уже говорила вам…

ВЕРЕЕВ. Я все понял, Нина.

НИНА. Да ничего вы не поняли.

Затемнение.

2. В проеме двери, ведущей в коридор — Вереев и Вереева.

ВЕРЕЕВ. Не сходи с ума.

ВЕРЕЕВА. Я давно сошла уже.

ВЕРЕЕВ. Тогда лечись. Ты вообще представляешь мою жизнь? Представляешь мою работу? Каждый день! А приходишь, и ты одно и то же!

3. В комнате Нины.

КАЗАНКОВА (выкладывает из сумки пакеты и банки). Вот тут варенье малиновое, сама варила. Тут курочка с чесночком по моему рецепту.

ГОЛОС НИНЫ. У меня все есть!

КАЗАНКОВА. Мало ли! Есть, да чужое, а тут свое!

Затемнение.

4. В коридоре.

Проходит Нина. За ней — Вереев.

ВЕРЕЕВ. Нина! Нина, постой!

Закрывает дверь. Затемнение.

фрагмент 11

Входят Светик и Вереев.

СВЕТИК. Там разные люди. И вашего возраста тоже.

ВЕРЕЕВ. Да нет, смешно.

СВЕТИК. Там даже старше есть. И намного. Пойдемте? Просто так – для любопытства.

ВЕРЕЕВ. Если только для любопытства.

Светик входит в комнату Нины. Затемнение.

Вереев закрывает окно. Светик выходит. В другой одежде.

ВЕРЕЕВ. Вы что, насмерть его простудить хотите?

СВЕТИК. Ему нужен живой воздух. И я его укрыла. А не нравится, как ухаживаю, нанимайте другую.

ВЕРЕЕВ. Я этого не сказал. Слушай, ты же понимаешь…

СВЕТИК. Я все понимаю.

Затемнение.

фрагмент 12

Вереева – у постели Антона.

ВЕРЕЕВА. Ты только не умирай. Иначе моя жизнь кончится.

Входит Нина. Вереева украдкой вытирает слезы.

НИНА. Опять вы его расстраиваете?

ВЕРЕЕВА. Я? Нет, почему… А ты правда считаешь, что он слышит?

НИНА. Конечно. И все понимает.

ВЕРЕЕВА. Нина… Я тебе так благодарна… И все-таки. Уже больше года прошло. И никто не знает… Мы не имеем права так рисковать твоей жизнью. Антон понял бы тебя. То есть – понимает. Ты должна жить, устраивать свою судьбу.

НИНА. Вы меня прогоняете?

ВЕРЕЕВА. Что ты! Просто – я думаю о тебе. Я боюсь, через год-два ты сама… И будешь в душе нас проклинать. И Антона. Я этого не хочу. Ты и так совершила подвиг.

НИНА. Я останусь с ним! Столько, сколько смогу.

Затемнение.

фрагмент 13

Нина и Вереева.

НИНА. Не могу! Не могу больше!

Она, оглянувшись на кровать, отходит в сторону, говорит шепотом. Вереева подходит к ней.

НИНА. Ирина Павловна, все. Я кончилась. Надо смотреть правде в глаза. Понимает он что-то или нет, это уже неважно.

ВЕРЕЕВА. А мне показалось, Ниночка, у него сейчас лучше состояние…

НИНА. Чем оно лучше?

ВЕРЕЕВА. Ну… Цвет лица… (Оглянулась.) И моргать начал как-то… Интенсивней.

НИНА. Это единственное, что он умеет – моргать!

ВЕРЕЕВА. Ты нашла кого-нибудь?

НИНА. Когда я найду, если я почти все время торчу тут? А если и нашла? Получается: раз уж я села в машину к вашему сыну и он прокатил меня чуть не до смерти, я по гроб тут должна сидеть?

ВЕРЕЕВА. Ты не просто в машину села. Вы пожениться хотели.

НИНА. Это он сказал? Ну, может, и хотели. Я и до него четыре раза хотела выйти замуж – и что?

ВЕРЕЕВА. Ты его не любила?

НИНА. Любила, не любила, какая разница теперь? Если даже любила, то не это же тело, не эту же мумию!

ВЕРЕЕВА. Нина… Ругайся, обзывайся… Но еще немного… Сергей Сергеевич сказал: в таких состояниях человек может чувствовать присутствие любимого человека. И это благотворно влияет!

НИНА. Он вас тоже любил – вот и влияйте. Благотворно. А я уезжаю. У меня стажировка за границей, мужчина в меня влюбился – обеспеченный, молодой, всё, всё, хватит, всё!

Машет руками, уходит.

Затемнение.

фрагмент 14

Свет. Нина сидит в кресле возле Антона, читает вслух.

НИНА. «Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя прошло уже шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах…» Почему «гошпитальных»? Наверно, так раньше писали – «гошпитальных». Раньше. Давно.

Входит Вереев.

ВЕРЕЕВ. Как он?

НИНА. Жив.

ВЕРЕЕВ. Хороший ответ.

НИНА. Вопрос тоже ничего.

ВЕРЕЕВ. Ты изменилась.

НИНА. А уж вы как изменились.

ВЕРЕЕВ. Правда, что Ира тебе дает деньги?

НИНА. Да. У меня мама болеет. Нужны деньги. Я беру. Что, плохо?

ВЕРЕЕВ. Наоборот. Я думаю, можно и больше.

НИНА. Откуда вы знаете, сколько Ирина Павловна дает?

ВЕРЕЕВ. А сколько?

Затемнение.

фрагмент 15

Медсестра и Нина переворачивают Антона, меняют ему белье.

СВЕТИК. А какашки совсем не вонючие. Как у Ванюшки моего. Потому что тоже все протертое ест, жидкое. Ты, Нин, извини, но я тебе поражаюсь. Сколько ты с ним дружила?

НИНА. Полгода.

СВЕТИК. Вот так вот. Полгода отношений – и всю жизнь расплачиваться. Хотя у меня чем лучше? Тоже со своим полгода кувыркалась – замуж вышла. И тоже расплачиваюсь. Но я хоть развестись могу.

НИНА. Я тоже могу уйти.

СВЕТИК. Ты подсела уже на это. Типа наркотик.

НИНА. Объясни.

СВЕТИК. Я насмотрелась в клинике. У нас одна женщина к мужу своему семь лет ходит – каждое утро. Дома его держать не хочет, а денежки водятся, поэтому в клинике. Да и мужчина у нее появился, я знаю. Но все равно, она без этого уже не может. Каждое утро. Как дозу принять. Приняла дозу – живет дальше.

Взяв в охапку белье, Светик выходит из комнаты.

Нина долго смотрит на Антона. Затемнение.

фрагмент 16

У двери в комнату Нины — Нина и Вереев. Вереев смотрит на Нину, она поднимает руки, словно отгораживаясь.

НИНА. Андрей Борисович, хватит, я слушать даже не буду!

Затемнение.

Свет. Они – у двери, ведущей в коридор.

НИНА. Андрей, перестань.

Затемнение.

Свет. Они опять у двери в комнату Нины.

НИНА. Ты сам все понимаешь. Спокойной ночи.

Входит в комнату. Вереев идет к двери в коридор. Нина открывает дверь изнутри. Вереев возвращается. Дверь закрывается. Какие-то очень тихие звуки – такие, что хочется прислушаться, понять, в чем дело.

Затемнение.

фрагмент 17

Вереева с помощью Светика собирает белье и вещи Антона. Входит Вереев.

ВЕРЕЕВ. Ирина… Ира…

ВЕРЕЕВА. Помолчи. Ничего не надо говорить.

ВЕРЕЕВ. В жизни всякое бывает… Куда ты его хочешь?

ВЕРЕЕВА. В квартиру мамы, там достаточно места.

ВЕРЕЕВ. В городе он задохнется.

ВЕРЕЕВА. Он тут задыхается. Потому что вранье кругом. Потому что его никто не любит, кроме меня. И я не хочу, чтобы он видел, как его невеста на его глазах трахается с его отцом!

ВЕРЕЕВ. Не надо кричать.

ВЕРЕЕВА. Это почему? И так все знают! Засветился, где мог!

ВЕРЕЕВ. Я тебя прошу. Пока мы живы, нет ошибок, которые нельзя исправить. Нина, иди сюда!

ВЕРЕЕВА. Что?! Я же сказала: чтобы я ее не видела, пока мы не уедем!

Входит Нина.

НИНА. Ирина Павловна…

ВЕРЕЕВА. Уйдите, девушка! Вы все уже сделали, спасибо.

НИНА. Ирина Павловна, все было не так, как вам рассказали.

ВЕРЕЕВА. А как?

НИНА. Не так.

ВЕРЕЕВА. А как?

НИНА. По-другому.

ВЕРЕЕВА. Может, этого вообще не было?

НИНА. Было. Но так, будто бы не было.

ВЕРЕЕВ. В каком-то смысле это так.

ВЕРЕЕВА. Я все решила! Мы с сыном уезжаем отсюда!

Затемнение.

фрагмент 18

Нина сидит и читает вслух.

НИНА. «Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что-то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из-за этих звуков воскресал…»

Заглядывает Вереев.

ВЕРЕЕВ. Только один вопрос. Ты действительно считаешь, что ничего не было?

НИНА. А ты разве нет?

Вереев оглядывается и скрывается.

НИНА. «Воскресал целый ряд воспоминаний». (Глядя в окно.) Целый ряд воспоминаний. Ряд. Воспоминаний.

Затемнение.

фрагмент 19

Вечер, Нина смотрит в окно. Быстро входит, почти врывается Казанкова.

КАЗАНКОВА. Сидишь в тюрьме своей? Все, хватит!

НИНА. Ты что, выпила?

КАЗАНКОВА. Ну и выпила! Я свободный человек, могу себе позволить! А теперь слушай, доча. Была я у главного врача, который вас наблюдает. Поговорили по душам. Я ему говорю: скажите по секрету, честно: есть шанс? Он говорит: нет. Поняла?

Входит Вереева.

ВЕРЕЕВА. Вы тут, я не знала.

КАЗАНКОВА. Тут, тут! Так вот, мне главный врач прямо в глаза сказал: он – труп. И трупом останется. И моя дочь все равно что в морге работает. Очень приятно с ее высшим образованием, с ее внешностью!

ВЕРЕЕВА. Вы что говорите такое, Элеонора Игоревна?

КАЗАНКОВА. Я еще ничего не говорю, я только разминаюсь! Если я заговорю, у вас все люстры на пол посыпются. Нет, это куда годится: лежит шкаф лежачий, а не человек, а дочери моей жизнь губят!

НИНА. Мама, перестань!

КАЗАНКОВА. Не перестану! В суд подам, если надо! Свободы лишили молодую девушку, это преступление!

ВЕРЕЕВА. Никто Нину не лишал свободы, она может в любой момент… И пожалуйста, Элеонора Игоревна, потише! Антон все слышит, все понимает.

КАЗАНКОВА. Ничего он не понимает! Это вам доктора мозги винтят, чтобы вы их приглашали и деньги платили, а мне всё честно сказали: овощ! Баклажан! И таким до смерти останется! (Подходит к Антону.) Что, не согласен? Тогда моргни хоть чем-нибудь! Шевельни пальчиком!

ВЕРЕЕВА. Вон отсюда!

КАЗАНКОВА. Без дочери не уйду!

Затемнение.

фрагмент 20

Входит Вереева.

ВЕРЕЕВА. Доброе утро, как ты тут? (Просовывает руку под Антона.) Сухой, молодец. Спал хорошо? А я всю ночь не спала… А может, ты в самом деле ничего не чувствуешь? Ну и что? Ты пойми, это даже лучше. Когда чувствуешь и понимаешь, но ничего не можешь сделать и даже сказать, это же страшно. А когда ничего не чувствуешь – то и ничего. Блаженство. Я бы так хотела. Ничего не чувствовать. Ты знаешь, я очень испортилась за это время. Бросила работу, не могу работать. Отцу приходится. Хотя он и так. Большими деньгами ворочает. А я его ревную. Слежу. Он сказал, что уехал по делам до утра, а я знаю, что он отогнал машину на стоянку, а сам потихоньку вернулся. И сюда. К твоей невесте. Ты, конечно, видел. Но не мог сказать. (В сторону комнаты Нины.) Можете не ждать, пока я уйду, я знаю, что вы там!

После паузы открывается дверь. Выходит Вереев.

ВЕРЕЕВ. Ира… Все оказалось серьезно. Мы с Ниной решили пожениться. Только…

ВЕРЕЕВА. Да не бойся, не буду я кричать. Пожениться, так пожениться. К тому шло. Любовь-морковь. И Антона я забирать не буду. Я буду жить здесь. Дом большой, места всем хватит.

ВЕРЕЕВ. Тогда нам придется куда-то переселиться.

ВЕРЕЕВА. Зачем, куда?

ВЕРЕЕВ (повернувшись). Нина, мы переезжаем!

Затемнение.

фрагмент 21

Из комнаты Нины появляется Вереев в одних шортах, идет к окну, открывает. Выходит Нина.

НИНА. Здравствуй.

ВЕРЕЕВ. А?

НИНА. Я не тебе.

ВЕРЕЕВ. Хватит уже. Я понимаю, она с ума сходит, но ты будь нормальной. Надо уметь смотреть в лицо правде. Да, у меня был сын. А теперь его нет. Этап закончен. Но я хочу еще детей. (Подходит к Нине, обнимает ее.) Я хочу начать все заново. Будет сын. Он вырастет. Еще лучше, чем этот. Все-таки Антон был балбес, если честно. И травку курил, и пить начал рано, и по девочкам. Рожай мне сына немедленно!

НИНА. А если и он будет курить, пить и по девочкам?

ВЕРЕЕВ. Это почему?

НИНА. Наследственность.

ВЕРЕЕВ. Перестань. Я всегда был нормальным… приличным… человеком.

При каждом слове целует ее – в плечо, в руку, в грудь. Взаимный страстный поцелуй. Нина отстраняется.

НИНА. Когда мы переедем?

ВЕРЕЕВ. Скоро. У меня проблемы сейчас с финансами. Родишь сына, я тебя спрашиваю?

Затемнение.

В темноте – крик грудного младенца. Достаточно долго.

фрагмент 22

Вереева – у кровати сына.

ВЕРЕЕВА. Все очень просто. Ты знаешь, все намного проще, чем кажется. Ты думаешь, она любила тебя? Нет. Она просто с детства жила в нищете и хотела обеспеченной жизни. Вот и все. Ларчик просто открывался. Это даже хорошо, что ты не женился на ней. Она хищница. … Антон, я устала. Ты умер, а я схожу с ума. Мне тоже надо умереть. Извини, но я решила за тебя. Мы умрем вместе. И будем вместе всегда. (Достает шприц и ампулы.) Все просто. Тебе и мне. Мне и тебе. (Разбивает ампулы, набирает в шприц жидкость.) Сначала тебе, а потом сразу же себе. (Подходит к одной из трубок, подведенных к руке Антона, намеревается проткнуть трубку иглой.)

Затемнение.

фрагмент 23

Светик сидит у кровати Антона. Поворачивает голову на голоса и крики, раздающиеся с разных сторон.

ГОЛОС НИНЫ. Если ты сошла с ума, я не дам свести с ума нас. И не подходи к моему ребенку!

ГОЛОС ВЕРЕЕВА. Вы все сошли с ума!

ГОЛОС НИНЫ. Кто видел мой фен?

ГОЛОС ВЕРЕЕВОЙ. Андрей, приезжал какой-то человек, говорил про какие-то стройматериалы, я не в курсе, он оставил телефон.

Музыка, голоса гостей. Светик смотрит на часы, идет в комнату Нины. Вспомнив о чем-то, возвращается, сует руку под Антона.

СВЕТИК. Опять обоссался. Каждый час, зараза. В знак протеста, что ли? (Довольно грубо ворочает Антона.) Буду прибавки просить, очень надо мне грыжу зарабатывать.

Перевернув, укрыв, садится с книгой. Читает вслух.

СВЕТИК. «Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет…» Господи, язык сломаешь. «…торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, – так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной…» Вот хрень-то, очуметь можно.

Затемнение.

фрагмент 24

Из комнаты медсестры (бывшей комнаты Нины) выходит Коля, надевая халат.

КОЛЯ. Светик, я ушел.

Выходит Светик, одеваясь на ходу.

КОЛЯ. Пикамилон прибавь ему.

СВЕТИК. А толку?

КОЛЯ. Может, что-то будет.

СВЕТИК. Что?

КОЛЯ. Что-нибудь. Не хуже, по крайней мере.

СВЕТИК. А бывает хуже?

КОЛЯ. Все бывает.

СВЕТИК. Мы что, только здесь встречаться будем?

КОЛЯ. А? (Достает телефон.) Привет. Уже еду. В дороге практически уже, да. (Светику.) Пока.

Затемнение.

фрагмент 25

Из комнаты медсестры выскакивает Коля, торопливо одеваясь. За ним выходит Нина.

НИНА. Ты чего?

КОЛЯ. Кто-то пришел, нет?

НИНА. Медсестра будет завтра, Андрей через неделю только прилетит. Ирина в больнице. Пусто.

КОЛЯ. А…

НИНА. Прислуги тоже нет.

КОЛЯ. Какой-то я нервный стал. (Подходит к Нине.) Я тебя обожаю.

Затемнение.

ГОЛОС НИНЫ. Отстань от меня.

Свет.

КОЛЯ. А если я тебя люблю?

НИНЫ. Я тебя тоже иногда.

Затемнение.

ГОЛОС КОЛИ. Не надо себя обманывать, себя не надо в первую очередь, себя, поняла?

ГОЛОС НИНЫ. Отстань от меня!

Свет. Коля идет к двери.

НИНА. Ты его даже не посмотрел.

КОЛЯ. А что там смотреть? Светик завтра придет, посмотрит. Ты же сама понимаешь, всем уже все равно. Устроили дома кладбище на одного человека. Могилку. И ухаживаете за ней. Вам от этого легче. Ну и все. Хотя по-моему лучше оттащить на нормальное кладбище.

НИНА. Ты сторонник эвтаназии?

КОЛЯ. Конечно.

НИНА. Ты можешь это сделать?

КОЛЯ. Легко.

НИНА. Сделай.

КОЛЯ. Не сейчас же.

НИНА. Какая разница? Или могут заподозрить?

КОЛЯ. Никто в мире. Пережимаешь трубочку на пять минут – и все. И никакой патологоанатом… Нет, ты серьезно?

НИНА. Да.

КОЛЯ. Смотри. А то некоторые просят, а потом ругаются – зачем послушался. Ночи не спят, мучаются.

НИНА. Я не хочу его ненавидеть. Я лучше себя буду ненавидеть.

КОЛЯ. Если бы я понимал женщин, цены бы мне не было. (Берет салфетку, через нее намеревается пережать одну из трубок.) Ну? Окончательно?

НИНА. Окончательно.

Затемнение.

фрагмент 26

В комнате — Коля, Светик, Вереев, Вереева, Нина. Коля возле Антона, осматривает его, Светик стоит рядом. Нина сидит с книгой. Вереева говорит с мужем. Казанкова на авансцене ест яблоко. Каждый раз, перед тем как откусить, она осматривает его. И обкусывает с разных сторон.

ВЕРЕЕВА. Послушай, я же знаю, у тебя есть женщины, кроме Нины, почему не я тоже? Хотя бы один раз? Я рожу тебе сына, я решилась. Только один раз! Я хочу почувствовать себя женщиной! Но меня никто не хочет! А ты ко мне привык, ты сможешь.

ВЕРЕЕВ. Ты понимаешь, что ты говоришь?

Затемнение.

Свет. Все изменили положение, находятся в других местах. Вереева сидит с книгой, Вереев обнимается со Светиком, Коля – с Ниной. Казанкова ест яблоко.

Затемнение.

Свет. Вереев сидит с книгой, Коля обнимается с Вереевой, Светик с Ниной. Казанкова ест яблоко. Вереева говорит с мужем.

ВЕРЕЕВА. Давай продадим дом, купим поменьше. Хотя, решай сам. С женой.

ВЕРЕЕВ. Тебя тоже касается.

ВЕРЕЕВА. Что, так плохо? Я могу помочь?

ВЕРЕЕВ. А? Нет. Я люблю тебя, Ира. Я только тебя любил.

ВЕРЕЕВА. Не надо.

ВЕРЕЕВ. Давай я разведусь с ней.

ВЕРЕЕВА. У вас сын. И тут сын. Пусть все остается, как есть.

ВЕРЕЕВ. Я себя ловлю на плохих мыслях. На том, что он (кивает в сторону Антона) стал для нас чем-то вроде бога, идола. Мы при нем живем не так, как хотим. А ведь он умер. Бог умер, Ира, и умер давно.

КОЛЯ. Он жив.

ВЕРЕЕВ (подходит). Что? В каком смысле?

КОЛЯ. Вы не поверите, но он жив. То есть он и раньше, но теперь… (Взахлеб.) Понимаете, вот этот прибор, это уникальный прибор, я тоже участвовал в разработке… Он показывает, что… Видите? Это не вегетативное состояние!

НИНА. То есть?

КОЛЯ. Нет, вегетативное, конечно, но не в полном объеме! Проще говоря, он все видит, все слышит, все понимает, он абсолютно нормальный человек. Но у него отсутствуют двигательные реакции. Вернее, и они были, мы просто их не замечали. (Антону.) Если ты меня слышишь, моргни два раза подряд.

Все смотрят.

СВЕТИК. Кошмар!

КОЛЯ. Сейчас я буду показывать пальцем, когда дойду до твоей мамы, моргни… Нет. Попробуй приоткрыть рот. Хотя бы чуть-чуть. Смотрите все, даже если просто губа дрогнет – он понял.

В полной тишине ведет пальцем, указывает на Светика, Нину, Вереева, подошедшую Казанкову, Верееву.

КОЛЯ. Видели?

ВЕРЕЕВА. Боже ты мой!

Падает в обморок.

Второе действие

фрагмент 27

Большая комната на первом этаже, с одной стороны застекленная от пола до потолка. Двери тоже застекленные. Большой телевизор. Книжные полки.

Антон вывозит на инвалидном кресле самого себя, то есть на самом деле куклу в человеческий рост. Лицо куклы искажено, перекошено, руки скрючены, шея свернута набок, рот приоткрыт, глаза смотрят вкось.

АНТОН. Прошло уже пять лет. Целых пять лет. Лучше бы я умер. Они считают, что я очнулся не сразу. И поэтому при мне ведут себя так, будто ничего не изменилось. Нина – моя невеста. Мама и папа – мама и папа. Врачи сказали им, что, если меня не волновать, если меня любить, все может наладиться. (Отходит от куклы, смотрит на нее.) Никто не может представить, что это значит – все понимать и молчать! И ничего не делать. Все эти пять лет я работаю – каждую минуту, когда не сплю. Почти год я тренировался два раза подряд моргать правым глазом. Чтобы они наконец догадались, что я живой. И они догадались. Но мне этого мало. Я буду двигаться. Буду. Еще год я разрабатывал руку. Чтобы хотя бы шевелить пальцами. (В зал.) Попробуйте, сожмите пальцы другой рукой. Крепко. (Показывает.) Попробуйте. Не обязательно все, кто-нибудь. Я хочу, чтобы вы поняли. Сожмите. Крепко. Очень крепко! А теперь попробуйте пошевелить хотя бы одним зажатым пальцем. Хотя бы чуть-чуть! Невозможно? А теперь представьте, что я это сделал. Сначала один палец, потом другой. На одной руке, потом на другой. Теперь я могу общаться. Хоть как-то. На уровне да – нет, плохо – хорошо. (Кричит.) А я же сказать им хочу все! (Успокаивается.) Хотя – зачем? …Но я продолжаю работать. Теперь задача – приподнять руку. Иногда мне кажется – получается. Или кажется? Или все-таки получается?

Выставляет руку, напрягает ее, смотрит. Такое ощущение, что хочет поднять руку, но не может. Сжал зубы, лицо краснеет. Нет, не получилось. Прикладывает кулак ко лбу, закрывает глаза.

Входит медсестра. Это не Светик, другая, ее зовут Наташа.

НАТАША (издали). Господи, ужас какой… (Улыбается, подходит к креслу, к кукле, говорит с ней.) Здравствуй, Антон. Меня зовут Наташа. Была Светлана, но она уволилась. Уехала в другой город. Теперь буду я. Ты не против?

Входит Вереева.

ВЕРЕЕВА. Познакомились? (Антону.) Новая медсестренка у тебя, Антоша. Она тебе нравится? (Наташе.) Надо смотреть на его пальцы. Большой палец правой руки в сторону – да. Вниз – нет. Или ресницами он еще показывает, но там труднее разглядеть. Указательный шевелится – он что-то хочет. Тут надо следить за взглядом. Если смотрит на телевизор – включить, на книги – дать книгу. Вот (придвигает пюпитр) – сюда ставишь книгу и листаешь, когда он пошевелит большим пальцем. А если на левой руке большой палец пошевелился – хочет есть. Если указательный – ему надо в туалет. В общем-то, несложно.

НАТАША. Да, я запомнила.

АНТОН. Еще на средний палец посмотри. Если он шевелится, я хочу тебя трахнуть.

НАТАША. У него вот этот палец шевельнулся. Это что?

ВЕРЕЕВА. Мы пока не поняли. (Антону.) Пить? Есть? Прогуляться? Подъехать к окну? На улицу? Что? (Наташе.) Не понимаю. Ничего, привыкнешь, будешь по взгляду понимать. Я вот сейчас по взгляду вижу, что он рад нас видеть.

АНТОН. Меня тошнит.

ВЕРЕЕВА. Видишь – в глазах такой блеск, будто он улыбается.

АНТОН. Меня тошнит!

НАТАША. Да, точно. Улыбается.

АНТОН. Дура, меня тошнит!

НАТАША. Он хочет есть?

ВЕРЕЕВА. Да, кажется.

АНТОН. Я не хочу есть.

НАТАША. Через трубку или через рот?

ВЕРЕЕВА. Попробуй через рот. Иногда он глотает.

АНТОН. Я не хочу есть.

Наташа идет к столику, берет тарелку с ложкой. Подходит к кукле, сует ей в рот ложечку. Кашица расползается, Вереева вытирает лицо куклы.

НАТАША. Не глотает.

АНТОН. Я не хочу есть.

НАТАША. Он всеми пальцами шевелит.

ВЕРЕЕВА. Это импульсивно. Ничего, сегодня покушаем через трубочку. Да, Антоша? Поедем к трубочке?

АНТОН. Яду мне через трубочку!

Кресло увозят.

АНТОН. Я помню, что мне двадцать семь лет. Но иногда кажется – сто двадцать семь. Я добьюсь своего. Я научусь общаться. И даже говорить. И скажу им все. Кажется, совсем просто – говорить. Но вместо этого пока может выдавать один звук. (Выдавливает.) Э-э-э… Э-э-э… Э-э-э… Всё. Это пока – всё.

Затемнение.

фрагмент 28

Антон смотрит телевизор, сидя в кресле рядом с инвалидным креслом своего двойника. Наташа на диване, посылает кому-то сообщения с телефона, получает ответные. Улыбается, хмурится.

АНТОН. Надоело. Надоело! Слышишь меня? Надоело!

Наташа наконец обращает внимание на Антона. Берет пульт от телевизора.

НАТАША. Переключить?

АНТОН. Нет. Выключить.

НАТАША. А это нравится? А это? Это? Это? Это? Это? Нет? Выключить? (Выключает.) Что еще хочешь? Почитать? (Идет к полкам.) Какую книгу? Эту? Эту? Эту?

АНТОН. Нет, дура, полкой выше!

НАТАША. Эту?

АНТОН. Черт с тобой.

Наташа ставит книгу перед Антоном на пюпитр. Он читает, она, отвернувшись и опустив руку вниз, продолжает с кем-то переписываться.

АНТОН. Переверни. Переверни! Да посмотри же ты на меня!

НАТАША. Что, уже? Быстро читаешь. (Переворачивает страницу.)

Затемнение.

фрагмент 29

Нина стоит возле кресла-коляски, гладит куклу по голове.

Антон нервно ходит рядом, сунув руки в карманы.

НИНА. Как ты себя чувствуешь?

АНТОН. Отлично, блин! Лучше не придумаешь!

НИНА. Хорошо, да? Молодец. Ничего. Все говорят, что тебе лучше и лучше.

АНТОН. Уйди отсюда! Пожалуйста!

НИНА. Ты чего-то хочешь?

АНТОН. С ума сойти! Она ведь даже не подозревает, что у меня там, внутри (подходит, стучит по голове куклы) все – нормальное! Я хочу до нее дотронуться! А не могу. Хочу ее обнять! А не могу! Хочу сказать ей, что я ее, блин, самое смешное, даже полюбить успел до того, как попали в аварию, она же не знает ничего. (Нине.) Ты же не знаешь ничего! Я люблю тебя больше, чем думал! Очень это мне надо. И тебе тоже. Если бы ты знала, как я тебя люблю, ты бы давно убежала отсюда! Иди к отцу. Он твой муж, не надо ничего тут изображать!

НИНА. Что? Чего хочешь? Пить? Нет? Телевизор? Нет? В туалет? Нет? Не понимаю.

АНТОН. Я не могу говорить, но ты-то можешь! Поговори – как с человеком! О чем-нибудь настоящем, а не насчет пить-есть-ссать-срать-телевизор! Раньше хоть книги читала! Просто пытка какая-то: вот она, рядом, можно дотронуться, а… (Вытягивает руку, как бы пытаясь дотянуться до Нины. Не получается.)

Затемнение.

фрагмент 30

Коля осматривает Антона (т. е. куклу, а Антон стоит рядом). Вереев присутствует при этом.

ВЕРЕЕВ. Ну что?

КОЛЯ. Все идет по плану.

ВЕРЕЕВ. Вы знаете этот план?

КОЛЯ. Нет, но… По шажочку, постепенно.

ВЕРЕЕВ. Вы уверены, что он все понимает?

КОЛЯ. Да. В том числе – сейчас.

ВЕРЕЕВ (спохватывается). А, ну да. (Антону.) Я просто. Конечно, ты все понимаешь. Это я сам иногда… Забываю, что ты совсем здоровый. Ты ведь совсем здоровый, представляешь? Это отлично! Ты все понимаешь, это главное!

Делает знак Коле, они отходят.

АНТОН. Да, я все понимаю. При мне они не говорят и не делают ничего настоящего. Только где-то там – во дворе, за окном, за стеной, сверху, сбоку. Иногда мне кажется, что я слышу сквозь стены. Звуки, голоса. Слова. Крики. Я пытаюсь из этих осколков создать представление о том, что происходит вокруг меня. Создать мир таким, какой он есть. Потому что это мой мир, другого у меня нет.

Входят Наташа и Коля, вместе перекладывают куклу на кровать, меняют в кресле подстилку, переодевают ее. Коля все время покушается обнять Наташу, она уклоняется. Антон ходит возле них, говорит, они, естественно, не обращают внимания, поскольку не видят и не слышат его.

АНТОН. Хотите, расскажу притчу? Древняя индийская притча. Один раджа решил посмеяться над тремя слепыми странниками, они считались мудрецами. Вывели слона, подвели этих слепых. Один нащупал ухо, второй ногу, третий хобот. Их спросили – что это? Один сказал – толстая змея. Второй – толстое дерево с мягкой корой. Третий – бабочка с огромными крыльями. Так я, дорогие мои, чувствую то хобот, то ногу, но не понимаю, каким стал мир. Я его потерял.

НАТАША. Николай Иванович, хватит уже!

КОЛЯ. Я в шутку же.

НАТАША. У Светы от ваших шуток ребенок родился.

КОЛЯ. Клевета. Что ж ты думаешь, я один шутить умею? А я, кстати, шучу осторожно. С соблюдением правил безопасности.

АНТОН. Раджа и его слуги смеялись над слепыми: не смогли узнать слона! Конец притчи. Но у нее есть продолжение. Кто знает, может, слепые, увидев в нем бабочку или змею, или дерево, увидели душу слона? В которой – и бабочка, и змея, и дерево? Слепые видят больше, так получается? А? Постойте. Поговорите со мной!

Но Наташа и Коля, пересадив куклу обратно в кресло, уходят. Затемнение.

фрагмент 31

Антон стоит рядом с креслом. Прислушивается, смотрит в разные стороны.

Видит через стекло: ВЕРЕЕВА и ВЕРЕЕВ ссорятся, она вырывает его руки из своих. Спохватывается, сама берет мужа под руку, они чинно идут рядом.

Нормальный человек не мог бы их слышать на таком расстоянии, но, похоже, Антон слышит.

ВЕРЕЕВА (машет рукой в сторону Антона и улыбается). Как думаешь, он оттуда нас видит?

ВЕРЕЕВ. Не знаю. У меня иногда такое чувство, что везде камеры наблюдения.

ВЕРЕЕВА. Не может же он видеть сквозь стены.

ВЕРЕЕВ. Не отвлекайся. Я не просто прошу у тебя взаймы, я прошу под проценты. Все очень серьезно.

ВЕРЕЕВА. Это мои единственные деньги. Не дам.

ВЕРЕЕВ. Ира!

ВЕРЕЕВА. Все, не говорю об этом!

Они уходят. Выбегает мальчик четырех лет. Какая-то женщина бежит за ним, хватает, уносит.

Проходит Нина. Она говорит по телефону.

НИНА. Я сегодня не смогу. Нет.

К ней подходит Вереев.

ВЕРЕЕВ. Опять с ним?

НИНА. Нет.

ВЕРЕЕВ. Дай телефон.

НИНА. Зачем?

ВЕРЕЕВ. Хочу посмотреть.

НИНА. Шпионить за мной будете, Андрей Борисович?

ВЕРЕЕВ. Я твой муж.

НИНА. Пока.

ВЕРЕЕВ. Что значит пока? Что значит пока?

Нина уходит, Вереев идет за нею.

Выходит Наташа. Нина подходит к ней. Оглянувшись на Антона, они отходят подальше и о чем-то шепчутся. Антон ничего не слышит. Он подходит к стеклу. Прикладывает ухо. Он идет вдоль стекла, ищет выход. Везде закрыто. Идет к дверям. Двери закрыты. Антон стучит в двери, в окна, в стены.

Проходит Вереева с телефоном.

ВЕРЕЕВА. Деньги, если бы не деньги. Все упирается в них.

Проходят Вереев с Колей.

ВЕРЕЕВ (с досадой). Деньги.

КОЛЯ (сочувственно). Деньги?

ВЕРЕЕВ (злится). Деньги, деньги!

КОЛЯ (как бы не понимая). А что деньги?

ВЕРЕЕВ. Да ничего!

Проходит Нина с телефоном.

НИНА. И эта дура мне звонит, она откуда-то узнала мой телефон, и говорит…

Проходят Вереева с какой-то женщиной.

ВЕРЕЕВА. Не порошком, от порошка царапины, есть такой гель, я не помню, как он называется.

Теперь – никого. Со всех сторон голоса, Антон едва успевает поворачивать голову.

– Деньги!

– Порошок!

– Аренда!

– Обожаю!

– Где шампанское?

– Уйди от меня!

– Приходится, что ж поделаешь.

– А когда обратно?

– Господи, какой день чудесный!

– Сдохнуть, нет, просто сдохнуть!

– А?

– Где?

– Я не видела!

– Все, все, все, я сказал!

При этом не обязательно все слова произнесены разборчиво.

Взрыв музыки.

Тишина.

Затемнение.

фрагмент 32

Возле кровати, на которой лежит кукла, – Коля, Наташа, Нина. В сторонке — Антон. Входят Вереевы.

ВЕРЕЕВ. Здесь будем говорить?

НАТАША. Он все равно не понимает.

ВЕРЕЕВ. А что случилось? (Склоняется над Антоном, смотрит.) Антон, это я, привет… Никакой реакции. Ты меня узнаешь? Ничего…

АНТОН. Еще бы – накачали какой-то дрянью. Ну, излагай, доктор, что у тебя за план.

КОЛЯ. Я не знаю, с чем это связано. После ремиссии – и вдруг. Короче, дома уже не получится, его надо наблюдать в клинике.

ВЕРЕЕВ. Почему? Наташа каждый день приходит, вы приезжаете.

КОЛЯ. Я могу два раза в неделю. Пока. А потом, возможно, пришлось бы присылать кого-то другого. На мне теперь клиника, не забывайте.

ВЕРЕЕВ. Сколько это стоит?

КОЛЯ. Я говорил.

ВЕРЕЕВА. Нет, но как же? Может, это временно? Было совсем уже хорошо!

КОЛЯ. И опять будет хорошо. В клинике.

ВЕРЕЕВА (мужу). Тогда – что же делать? Пусть побудет в клинике. Я каждый день буду приезжать. И Нина.

НИНА. Я постараюсь. На всякий случай напоминаю – я Антону не жена, я жена другого человека.

ВЕРЕЕВА. Не надо при нем.

НАТАША. Да не беспокойтесь, он ничего не слышит. Приборы чувствительные, все фиксируют. Видите – никакой реакции.

АНТОН. Что происходит? Кто хочет отправить меня в клинику? Нина? Отец? Зачем? Чтобы там прикончить? Не исключено. Я им мешаю.

ВЕРЕЕВ. Одно но. Состояние моих финансов сейчас… Короче, мне это не по карману. Или придется продать дом.

НИНА. Как это? Ты не сможешь, у тебя только половина.

ВЕРЕЕВА. Ниночка, ты ошибаешься, половина у меня.

ВЕРЕЕВ. Ты забыла, Ира. Те бумаги, которые мы при разводе…

ВЕРЕЕВА. Там разве это было?

ВЕРЕЕВ. Было.

Пауза.

КОЛЯ. Так как решим?

НИНА (Вереевой). У вашей мамы квартира в городе. Это вариант. Андрей Борисович продаст свою половину дома, это хорошие деньги.

ВЕРЕЕВА. Не понимаю. А твоя половина?

НИНА. Останется у меня. Кстати, свою половину можете продать мне, Андрей Борисович. Вернее, моему мужу.

ВЕРЕЕВА. Какому мужу, я с ума сойду!

ВЕРЕЕВ. Мы развелись, Нина собирается замуж.

ВЕРЕЕВА. И давно?

НИНА. Это неважно.

ВЕРЕЕВА. Так вы поэтому хотите Антона… Вот в чем дело! Вы довели его до этого! (Коле.) Николай Иванович, вы же сами сказали, его нельзя расстраивать, его надо любить! А они, наверно, то есть она, она (показывает на Нину) нарочно все ему рассказала!

НИНА. Ничего я никому не рассказывала.

НАТАША. Я тоже.

ВЕРЕЕВА. А вы-то что оправдываетесь? Андрей, ты чувствуешь? Тут заговор какой-то!

НИНА. Не выдумывайте.

ВЕРЕЕВ (указывает на прибор). А это что?

КОЛЯ. Биоритмы.

АНТОН. Это не биоритмы. У меня ощущение, что меня хоронят. Вернее, решают, похоронить или нет. А у меня свое мнение! И я захотел это показать. Никогда мне не было так трудно. Сделать одно-единственное движение – пошевелить пальцем! Всего-навсего! Одно движение! Я должен это сделать! Я должен!

ВЕРЕЕВА. Он шевельнул пальцем! Антоша, что-то хочешь? Ты слышал нас?

АНТОН. Да.

ВЕРЕЕВА. Тебе правда хуже?

АНТОН. Нет.

ВЕРЕЕВА. Тогда в чем дело?

Антон молчит.

ВЕРЕЕВА. Я неправильно спрашиваю. Тебе что-то дали? Что-то укололи? Ты что-то почувствовал?

АНТОН. Да.

ВЕРЕЕВА (оглядывает Колю, Наташу, остальных). Так…

КОЛЯ. Ничего особенного, обычные препараты.

ВЕРЕЕВА. Уважаемый Николай Иванович. Идите к черту – и чтобы я вас больше не видела.

КОЛЯ. Извините, я доктор наук, главный врач…

ВЕРЕЕВА. Доктор ты – да, но не врач! Деляга! Что, с ней договорился? (Показывает на Нину.) Сволочи, скоты! (Верееву.) А ты, умный человек, не сумел понять! Уже дом продавать собрался!

НИНА. У вас болезненная фантазия.

КОЛЯ. Вот именно.

ВЕРЕЕВА (Коле). Ты еще здесь?

Коля, пожав плечами, уходит.

НАТАША. Если я правильно понимаю…

ВЕРЕЕВА. Ты правильно понимаешь.

Наташа уходит.

ВЕРЕЕВА (Нине и Верееву). Я знаю, вам нужны деньги. И тебе, и тебе. Я дам вам денег.

ВЕРЕЕВ. Откуда?

ВЕРЕЕВА. Те, что оставались. И еще акции отца. Я узнавала, сколько они стоят. Они стоят достаточно.

ВЕРЕЕВ. Ты же продала их тогда, когда Антон попал в аварию.

ВЕРЕЕВА. Нет. Мама отговорила, у меня мудрая мама. Она дала мне денег.

НИНА. Мне все равно. Я не останусь в этом доме. Я не хочу жить такой жизнью. Ни за какие деньги.

ВЕРЕЕВА. Нина… Ты же любила его.

НИНА. Никогда я его не любила.

ВЕРЕЕВА. Неправда. Я прошу тебя. Хотя бы один год. Он стал поправляться, я же вижу. Один год. Всего один год. Я прошу.

Встает на колени.

Затемнение.

фрагмент 33

В инвалидном кресле-коляске – кукла. По сторонам — Светик и Антон. Светик с кем-то переписывается с помощью телефона.

АНТОН. Я почти счастлив. У меня шевелятся уже все пальцы на руках и два пальца на правой ноге. (Смеется.) Вы не поверите. У меня эрекция. Думаете, один раз – и все? Два раза? Три? У меня эрекция каждое утро – как у всякого нормального мужчины! Если кого обидел, извините. Ничего страшного. Бывает. Болезни, возраст. Не в этом счастье. (Прыскает.) А в чем еще? (Становится серьезным.) Не в этом, не в этом. Счастье – в уме человека. Неправда, что горе от ума. Горе от ума тогда, когда не умеют умом распорядиться. Я сильно поумнел. Книги сказываются. Не попал бы в аварию, никогда бы столько не прочитал. И еще я научился видеть и слышать только то, что хочу видеть и слышать! И я счастлив! Я не слон, я бабочка. Я слон-бабочка! Я мог бы взлететь, но не хочу. Я не хочу превращаться в бабочку. Бабочки живут один день, а слоны – долго. Я хочу жить долго. В окружении любящих людей. Это самое главное в жизни – чтобы любили. И я их люблю.

За окнами проходит Нина с телефоном.

НИНА. Я верю. Я верю, он встанет. Он заговорит. Да, представь себе. Потому что я его люблю. Он моя жизнь. И я буду гордиться тем, что моя любовь воскресила его. Он встанет, заговорит, будет двигаться. И будет меня любить. Да, во всех смыслах. Он может уже сейчас, но я боюсь причинить ему вред. И у нас родятся дети. Трое детей.

К Нине подходят Вереевы.

ВЕРЕЕВ. С кем ты говоришь, Ниночка?

НИНА. С человеком, за которого хотела выйти замуж и которого теперь ненавижу. Он даже не знает, что такое любовь и что такое долг.

ВЕРЕЕВА. Не будем его осуждать. Это знают немногие.

ВЕРЕЕВ. Кстати, о долге, Ира. Что у нас на обед?

ВЕРЕЕВА. На обед у нас, Андрей, диетический борщ и куриные котлеты.

НИНА. Я надеюсь, Антоша будет обедать с нами?

ВЕРЕЕВА. Конечно. Как хорошо, что ты у него есть.

НИНА. Без вашей помощи я бы не выдержала.

ВЕРЕЕВА. А я бы давно умерла.

ВЕРЕЕВ. Мы все бы умерли.

ВЕРЕЕВА. А почему ты не на работе? Ах, да, сегодня же выходной.

НИНА. Вот именно, сегодня же выходной.

ВЕРЕЕВ. Конечно, сегодня выходной, и я могу побыть с вами, хотя меня приглашали в гольф-клуб. Сейчас в большой моде гольф-клубы.

НИНА. Когда он встанет, он обязательно будет играть в гольф.

АНТОН. Да, конечно, обязательно. Встать на обе ноги. Расставить их. Размахнуться. Ударить. Кто-то это делает каждый день. Или может делать, но не делает. Того, кто может двигаться, но не двигается, надо объявить государственными преступниками.

СВЕТИК. Хочешь есть? Пить? В туалет? Телевизор? Книгу? Позвать кого-нибудь? Маму? Папу? Нину?

Затемнение.

фрагмент 34

Нина умывает куклу. Антон стоит рядом. На лице его – удовольствие.

НИНА. Вот, вот, теперь совсем мы чистые. Еще ручки. Плечики. Пузико. Животик. (Антон морщится.) Что? Тебе не нравится, когда я так называю? Видишь, какая я догадливая. Хорошо. В самом деле, ты же не ребенок. Плечи. Живот. А это что? Ого! И часто? Да? Да? Почему ты не говорил? То есть – я не замечала. Каждый день? Когда видишь меня? Надо же… Что? Ты хочешь… Нет. Нет, нельзя. Тебе нельзя. А если это тебя убьет? Нет? Точно нет? Ладно, попробую. Это даже интересно.

Нина садится на куклу.

АНТОН. Не надо!

НИНА. Что? Тебе больно? Не надо?

АНТОН. Мне хорошо. Уйди.

НИНА. А вдруг ты и правда станешь таким, как раньше? То есть я уверена. Ты станешь. Обязательно станешь.

Затемнение.

фрагмент 35

Антон один. Рядом с куклой.

АНТОН. Я решил умереть. Но это легко сделать тому, кто может это сделать. А для человека, который не способен даже приподнять руку… Нет сил сказать. Нет возможности намекнуть.

Бодрый Вереев идет к кукле. Целует ее.

ВЕРЕЕВ. Доброе утро, Антон! Дела налаживаются, дела налаживаются.

АНТОН. Я хочу умереть.

ВЕРЕЕВ (напевая на мотив «Цыпленок жареный», уходит). Дела налажены и все наряжены. Та-ра, да-ра, та-ра, да-ра.

Входит Светик.

СВЕТИК. Как спалось? (Подходит, сует под куклу руку.) Надо же, даже сухой. За это отдельное спасибо.

АНТОН. Я хочу умереть.

СВЕТИК (смотрит на пальцы куклы). В туалет? Пить? Есть? Телевизор? Книгу? А что?

АНТОН. Я хочу умереть.

СВЕТИК. Извини, не поняла.

Идет, встречает Нину.

НИНА. Как он?

СВЕТИК. Чего-то хочет, не понимаю. (И уходит.)

НИНА (Антону). Я в город еду, тебе что-нибудь привезти? Нет? Яблочное пюре, ты же любишь. Нет? А что? Апельсиновый сок? Шоколад? (Следя за взглядом.) Книгу? (Идет к стеллажу.) Какую? Эту? Эту? Эту? Эту? Это словарь. Да? Да? (Приносит, ставит на пюпитр.) А что нужно? Буква А? Б? В? Г? Д? Е? Ж? З? И? (И так далее до «у».) Ты гений. Действительно, ты так можешь сказать любое слово. Ищем, да? Тут по слогам страницы, искать легко… Убав? Нет? Увять? Угада? Уделы? Дальше? Уделяя? Ужом? Укрыв? Умень? Да? Уменьшить? Что? Нет? Дальше? Умеренно, умеренный, умереть… Что? Это слово? И что оно значит? Ты боишься умереть? Нет? А что? Давай мы с тобой займемся позже, хорошо? Мне надо съездить по делам.

Входит Вереева.

НИНА. Ирина Павловна, я в супермаркет заеду, что-нибудь нужно?

ВЕРЕЕВА. Я сама потом. Хотя – лимонов и чай. Ты знаешь, какой.

НИНА. Цейлонский высокогорный. И все?

ВЕРЕЕВА. Остальное все Вера купила. Она покупает столько, будто завтра атомная война и нам надо продержаться десять лет.

НИНА. Женщина деревенская, предусмотрительная. Я пошла.

ВЕРЕЕВА. А ты куда?

НИНА. Я скоро.

Она уходит. Вереева идет к пюпитру, видит книгу.

ВЕРЕЕВА. Читаешь? (Заглядывает в книгу.) Словарь. Зачем? (Читает вслух.) Уменьшенный, умеренно, умереть, умеривать, умерить…

АНТОН. Догадайся, пожалуйста. Мама, я прошу. Ты-то должна чувствовать. Я больше не хочу, не могу, я устал. Пожалуйста.

ВЕРЕЕВА (закрывает книгу). Что-нибудь хочешь? Пить? Есть? В туалет? А где Светик?

Затемнение.

фрагмент 36

Кукла лежит на кровати, Антон смотрит за стекло, где Нина говорит с Вереевым. Антон слышит.

НИНА. Я тоже хочу с тобой жить. Но только с тобой. Не тайком, а нормально, как люди живут. Давай уедем.

ВЕРЕЕВ. Не могу. Ты знаешь, что у меня сейчас с делами, с деньгами. В конце концов, мы можем договориться с Ирой. Жили уже так – и ничего.

НИНА. Не могу. Не хочу. Мы в спальне – мне кажется, что она стоит за дверью. Мы в саду – мне кажется, Антон стоит за кустом.

ВЕРЕЕВ. Ну, он-то уж точно не может.

НИНА. Он хочет умереть.

ВЕРЕЕВ. С чего ты взяла?

НИНА. Он заставил меня найти словарь и открыть это слово. Понимаешь?

ВЕРЕЕВ. Гений. Я бы не догадался.

НИНА. А он догадался.

Проходит Вереева.

ВЕРЕЕВА. Ниночка, чаю купила?

НИНА. Извините, забыла, Ирина Павловна.

ВЕРЕЕВА. Сама же спрашивала, что купить. Зачем тогда спрашивать? Я бы Вере сказала.

Уходит.

НИНА. Именно это слово. Не любовь, не жизнь, не пить, есть, какать, писать, спать, а – умереть. Он хочет умереть. Ты хоть раз вообще представлял, как ему плохо?

ВЕРЕЕВ. Представлял. Все равно, что закатать в цемент и оставить только глаза и уши. И рот, которым нельзя говорить, а можно только есть. Но все равно. Это для меня – не тело, это – сын.

НИНА. Который мучается. И все мучаются.

ВЕРЕЕВ. Я не смогу этого сделать.

НИНА. И я не смогу. Но это может быть заурядный случай – перепутали ампулы. Светик вколет вечернюю дозу – и… И все.

ВЕРЕЕВ. Она будет знать?

НИНА. Нет. Только я. И ты.

ВЕРЕЕВ. А я зачем?

НИНА. Подумай.

Затемнение.

фрагмент 37

Нина входит, идет к кровати, где лежит кукла. Антон – рядом.

НИНА. Мы с тобой не договорили. Ты сказал: умереть. Да?

АНТОН. Да.

НИНА. Ты этого хочешь? Это твой выбор?

АНТОН. Да.

НИНА. Поверь, я очень хочу, чтобы ты выздоровел. Но, похоже, это безнадежно. Согласен?

АНТОН. Нет. Да.

НИНА. Видишь, ты сам понимаешь. Но если там что-то есть (показывает на небо), ты ведь не будешь оттуда ругать нас, ведь нет?

АНТОН. Нет.

НИНА. Не поняла. Нет – это утвердительно?

АНТОН. Да.

НИНА. Не будешь?

АНТОН. Да.

НИНА. Опять не поняла. Извини, неправильно ставлю вопросы. А ты правда меня любил?

АНТОН. Да.

НИНА. Я тебя тоже. Очень. Веришь мне?

АНТОН. Нет. Да.

НИНА. Очень любила. И люблю. Я делаю это из-за любви. Я могла бы тайком. Ведь могла бы?

АНТОН. Конечно.

НИНА. А я не хочу. Это твое решение. Я просто заменю ампулы. Чтобы ты знал. Понимаешь?

АНТОН. Да.

НИНА. Но решение остается прежним?

АНТОН. Да, прежним.

НИНА (целует куклу). Спокойной ночи, Антоша. Спокойной долгой ночи. Мы встретимся. Обязательно встретимся. Да, нам было трудно. Иногда мне кажется, что я уже прожила две жизни. Зато я теперь ценю жизнь. Это дорогого стоит. Спасибо тебе. Спасибо.

Она уходит. Становится темнее. Появляется Светик. Светик достает ампулу, шприц. Наполняет шприц жидкостью, собирается сделать укол кукле.

И вдруг рука куклы приподнимается, перехватывает руку Светика.

СВЕТИК. Ох… (Садится на стул.) Сюда! Идите сюда! Вы не поверите!

фрагмент 38

В комнате, кроме лежащего больного, Антон, Нина, Вереевы, Светик, Казанкова, Рындин. На стене – экран. Поверх лежащего прикреплена поперечная доска, на ней стоит ноутбук.

Казанкова в сторонке, с большой сумкой, говорит с дочерью.

КАЗАНКОВА. А что ему можно?

НИНА. Мама, потом.

КАЗАНКОВА. Господи, сколько я вас всех не видела. Даже приятно, как ни странно. А он правда шевелиться начал?

НИНА. Он все слышит, потише.

КАЗАНКОВА. Да? Надо поздороваться.

НИНА. Потом.

РЫНДИН. Я сейчас покажу, а потом вы сами. Это элементарно на самом деле. Расширяет возможности общения. Николай Иванович выбил спонсорские деньги, купили десять специальных компьютеров… Смотрите. Он поднимает руку, надо только поддерживать. Вы поддерживаете, а он будет сам показывать, на какую клавишу нажимать. Видите?

Рындин приподнимает руку куклы. Щелчок по клавише. На экране появляется буква Н.

РЫНДИН. Эн? Точно? Идем дальше.

Появляются буквы: НЕНА…

НИНА. Он устал, хватит.

ВЕРЕЕВ (негромко). Ненавижу.

ВЕРЕЕВА. Что?

ВЕРЕЕВ. А?

РЫНДИН. Он может еще! Видите, он сам показывает, что может!

КАЗАНКОВА. Как робот, прости господи…

Надпись прибавляется. Получается: «НЕНАДО».

КАЗАНКОВА. «Не надо» пишется отдельно, даже я знаю.

РЫНДИН. Он просто не показал на пробел. Нет, но вы видите? Феноменально!

ВЕРЕЕВА. А что не надо? Антоша, что ты имеешь в виду?

НИНА. Всё. Да, Антон? Видите, он соглашается.

АНТОН. Да.

КАЗАНКОВА. А как ты поняла?

НИНА. Без слов.

АНТОН. Спасибо.

НИНА. Не за что.

АНТОН (садится в кресло-каталку). Вывезите меня в сад.

Нина везет кресло. Остальные идут следом.

ВЕРЕЕВА. И все-таки непонятно, чего не надо?

ВЕРЕЕВ. Разберемся.

конец

Дом на слом реалити-шоу для театра в двух частях

Я уверен, что пьеса или книга, или фильм на эту тему существуют – если не в России, то где-то еще. Их просто не может не быть. Но меня это не смущает: дело не в теме. А. С.

Действующие лица

Квартира 1

Суепалов Николай Иванович, за 60 лет, пенсионер, бывший мелкий госслужащий, человек желчный, обиженный на жизнь.

Суепалова Нина Петровна, его жена, около 60-ти, тоже пенсионерка и тоже где-то служила. Фаталистка: жизнь сама все за нас решит. Единственное, что мы можем, – помочь близким.

Квартира 2

Павел Рамкин, 26 лет, успешный работник успешной крупной компании, деловые ухватки переносит в жизнь, уверен, что все можно решить и обо всем договориться.

Лина, 22 года, его жена. О таких говорят: девушка из хорошей семьи. Четко знает правила жизни и хорошего тона, блюдет себя, но почему-то ощущение, что она боится на чем-то подорваться.

Квартира 3

Костя Бурский – 27 лет, одет как рок-музыкант, на самом деле играет что придется и где придется, важен не столько заработок, сколько общение с приятелями. Свобода превыше всего. На досуге творит.

Настя, 23 года, его подруга. Работает продавщицей в музыкальном магазине, любит Костю, мечтает о семье.

Квартира 4

Жучков Михаил, 35 лет, таксист-одиночка. Схема жизни для него проста: поработал – отдохнул. Перемен не любит, предел мечтания – сменить старый автомобиль на менее подержанный.

Жучкова Нина, за 30 лет, его жена, домашняя командирша. Обусловлено профессией – педагог в детском саду.

Квартира 5

Куренина Юлия Юрьевна, одинокая пенсионерка, 30 лет проработала директором библиотеки. Директором. Но библиотеки. Вернее, все-таки: библиотеки, но директором.

Максим Казаченко, под 30 лет, жилец Курениной (начиная со 2-го эпизода), бывший актер, теперь риелтор. Научившись деловитости, не вытравил из себя человечность, и в этом его проблема.

Квартира 6

Римма, 23–24 года, девушка из провинции, купившая квартиру на деньги родителей и мечтающая о славе и богатстве. В этом никакой романтики, она просто категорически не согласна прозябать, она все сделает, чтобы не прозябать. Почти все.

А также:

Вадим Лепешинский, под 30 лет, друг Максима, телевизионный, а в мечтах киношный режиссер с огромными творческими амбициями.

Режиссер, Продюсер, Голос Сережи.

Оформление сцены, естественно, на усмотрение художника. Можно сделать двухэтажную конструкцию – по три квартиры на каждом этаже. Выгородка побольше – сама квартира, рядом с нею крохотная клетушка – санузел. Подразумевается, что в квартирах телекамеры есть, а в санузлах нет. Неплохо бы построить в центре старинную широкую лестницу с резными перилами, с прутьями-зажимами на ступенях – для ковровой дорожки. На переднем плане – общая кухня. Правда, в таком варианте персонажи, не занятые в эпизоде, вынуждены будут пережидать – ничего не делать или изображать бытовую деятельность, что отвлечет внимание. Но можно поработать со светом, затемняя их секции.

А можно воспользоваться кругом, если он есть: круг поворачивается – меняются квартиры.

Не исключены и другие решения.

Часть первая

В кафе. Два приятеля, Максим Казаченко и Вадим Лепешинский, идут с подносами к столу. Максим заканчивает разговор по телефону. По ходу разговора они садятся за стол, едят.

МАКСИМ. Только вы тоже не рассчитывайте, что я с первого раза… Нет, но я… Я говорю: с первого раза, сами понимаете… Балахин сколько с этим домом работал? Я не отказываюсь, я просто – человек за два месяца не решил, в больницу из-за этого слег, а вы хотите… Еще не встречался, сегодня или завтра. Я говорю: Балахин два месяца… (Еле скрывая досаду.) До свидания.

ВАДИМ. Начальство?

МАКСИМ. Дом надо расселить. А жильцы уперлись. Коммуналка с видом на Кремль, видите ли.

ВАДИМ. В Москве есть такие дома?

МАКСИМ. В Москве все есть. Вот так вот. Ты режиссер, известный человек, а я… Коммерция. Но лучше быть хорошим риэлтором, чем плохим актером.

ВАДИМ. Ты на меня намекаешь?

МАКСИМ. Я же сказал – актером. А ты в режиссеры выбился. Снимаешь что-нибудь?

ВАДИМ. Что-нибудь, да.

МАКСИМ. Не сердись, я просто отстал от всего, телевизор не смотрю, в кино не хожу… Главное, они что хотят, ты подумай! Либо каждому по квартире в центре, либо элитные квартиры в экологически чистом районе. Обнаглели! (Посмеиваясь.) Там старушка вроде бы комнату сдает, вселюсь на недельку и начну диверсионную работу.

ВАДИМ. По ночам в простыне ходить? Пугать?

МАКСИМ. Рассорить всех. Одному уксус в суп, другому мусор под дверь. Да нет, шучу, конечно.

ВАДИМ. А в чем твой интерес? Проценты?

МАКСИМ. Доля. Чем меньше мы им заплатим, тем больше я получу. Обратно пропорционально то есть.

ВАДИМ. Лихо. (Задумчиво помешивает ложечкой в чашке.) А хочешь, помогу?

МАКСИМ. Ладно, брось.

ВАДИМ. Ты с ними, как я понял, еще не встречался?

МАКСИМ. Другой работал, чуть инфаркт не получил.

ВАДИМ. Отлично. Ты там селишься. Через пару дней я появляюсь и уговариваю всех сняться в реалити-шоу. Не даром, конечно.

МАКСИМ. Не согласятся.

ВАДИМ. Согласятся. Я же говорю – не даром. Победитель получает хорошую квартиру, остальные – какие-то деньги. Вам ведь все равно придется кому-то дать то, что требуют?

МАКСИМ. Придется. Нет, а смысл?

ВАДИМ. Смысл простой: через месяц они друг друга возненавидят и разбегутся. А ты будешь контролировать процесс.

МАКСИМ. А если не разбегутся?

ВАДИМ. Разбегутся.

МАКСИМ. Понял. А тебе-то зачем?

ВАДИМ. Творческий интерес. Реалити-шоу, но без шоу, без игры, без подделок. Давно хотел. Кино под названием «Камера». Одна-единственная камера и все, что туда попадет. Но им скажем, что везде. Муляжи повесим.

МАКСИМ. Только скажешь мне, где настоящая камера. Я светиться не хочу.

ВАДИМ. Значит, согласен?

МАКСИМ. Черт… (Смеется.) Идиотская затея. Но они тоже идиоты. Так что может и сработать!

ВАДИМ. Ты, главное, уговори свое начальство. Чтобы была квартира, деньги, в самом деле, какие-то.

МАКСИМ. Уговорю, они не дураки, поймут, что дешевле обойдется. Надо же, как судьба нас опять сводит!

Поднимает руку, Вадим ударяет своей – так они скрепляют уговор.

Общая кухня. Вечер. Постепенно будет темнеть, тогда зажгут свечи, керосиновую лампу. Суепалова готовит ужин, Миша Жучков у окна читает газету и пьет пиво из большой пластиковой бутылки, Римма, стоя на табурете, развешивает постиранное белье. Входит Максим.

СУЕПАЛОВА (вполне добродушно). Максим, вы опять свою кастрюльку на мою горелочку поставили? Неделю уже здесь живете, запомнить уже можно!

МАКСИМ. Извините, Нина Петровна. Переставлю.

СУЕПАЛОВА. Да я переставила уже. У нас шесть горелочек на каждую квартиру и две общие. Вы лучше на общую ставьте тогда, чтобы не ошибиться.

МАКСИМ (Римме). Помочь?

Она не отвечает.

ЖУЧКОВ. Рим, а чего тут носить? Тут носить нечего. (Таз с бельем Риммы стоит возле него, он подцепляет пальцем трусики Риммы – крошечные.) Что с ними, что без них!

Входит Жучкова, Жучков бросает трусики обратно, а бутылку поспешно ставит между кухонным столом и стеной. Но Жучкова заметила. Подходит, достает бутылку.

ЖУЧКОВА. Не много тебе?

ЖУЧКОВ. Достаточно. Я отдыхаю.

ЖУЧКОВА (отпивает). О чем собрание будет, кто знает?

СУЕПАЛОВА. Уговаривать опять будут. Грозить, что снесут. Прямо с людьми. И ведь могут! Или подожгут. Я уже ночью не сплю, боюсь!

Входит Суепалов.

СУЕПАЛОВ. Я им сразу скажу: в суд на вас! Обнаглели, не боятся никого! Света лишили, скоты! Мы в государстве живем или где? Я на государство всю жизнь работал, между прочим! (Суепаловой.) Соли не сыпь, я в тарелку потом.

СУЕПАЛОВА. Я немного.

СУЕПАЛОВ. Пересаливаешь всегда. Суставы – видишь? (Показывает пальцы.) Бугры!

СУЕПАЛОВА. Сам соль всегда любил, а я виновата?

СУЕПАЛОВ. А кто сыпал-то? Ты меня приучила. Сама солеедка, и меня тоже.

СУЕПАЛОВА. У меня бугров нет.

СУЕПАЛОВ. Мало ли. У всех свой организм. У тебя не отлагается, а у меня отлагается. Не сыпь, сказал.

СУЕПАЛОВА. Да не сыпала я ничего!

Эта перепалка – вполне миролюбива.

Входит Павел Рамкин, видит Римму, развешивающую белье.

РАМКИН. Рим, ты извини. Может, потом?

РИММА. Что?

РАМКИН. Белье потом повесишь? А то они придут, увидят условия, подумают: ага, им плохо. И начнут давить.

ЖУЧКОВА. А нам хорошо, да? Ты по свету обещал что-то сделать, Паша.

РАМКИН. Ходил. Показали акт: проводка в аварийном состоянии, эксплуатации не подлежит.

ЖУЧКОВА. Пусть на новую меняют!

РАМКИН. Дом на слом, не положено. Если хотим, меняем сами.

ЖУЧКОВ. Хотим, но не можем! Ты знаешь, сколько это стоит?

РАМКИН. Я продумываю вариант – кабель кинуть через окно. Договориться с электриками частным порядком.

СУЕПАЛОВА. Все равно отрежут.

РАМКИН (Римме, которая застыла в нерешительности). Чего ты? Давай помогу?

РИММА. Я полчаса вешала.

РАМКИН. А снимем за минуту. Помочь?

РИММА. Не надо.

ЖУЧКОВА. Я помогу, а, Рим? (Встает на другой табурет.)

РИММА. Не надо, я сама. (Снимает белье, не выпуская бутылки из руки.)

ЖУЧКОВ (тянется к бутылке). Уронишь!

РИММА. Будешь дергаться – точно уроню. (Сняв белье, остается на табурете.)

МАКСИМ. Они все равно что-нибудь придумают. Вам же будет хуже.

РАМКИН. А тебе-то что? Ты жилец тут.

МАКСИМ. Я просто… Сочувствую.

Входит Куренина.

КУРЕНИНА. Максим, в аптеку не сходите?

РАМКИН. Юлия Юрьевна, в чем дело? Не надо болеть, сегодня не надо, держитесь!

КУРЕНИНА. Да все нормально, просто посмотрела – валокордина нет. А вдруг ночью что-нибудь? (Максиму.) Сходите?

МАКСИМ. Конечно. (Идет из кухни.)

КУРЕНИНА. Деньги возьмите.

МАКСИМ. Да не надо!

КУРЕНИНА. Максим, я этого не люблю!

Дает ему деньги, Максим уходит.

ЖУЧКОВ. Темнят. (Жучковой.) Ты чего встала как постамент?

Жучкова спрыгивает, отхлебывает из бутылки, отдает мужу.

КУРЕНИНА (подходит к окну). Дерево спилили, никакого вида теперь нет.

СУЕПАЛОВ. Паша спилил.

КУРЕНИНА. Зачем?

СУЕПАЛОВ. Машину ставить. Я без обид, Паша.

РАМКИН. С обидой, Николай Иванович, а зря! Дерево сухое уже пять лет, я специалистов вызывал, они четко сказали: дерево мертвое.

ЖУЧКОВ. Площадку можно было сделать детскую.

РАМКИН. Миша, у тебя у самого машина теперь на этом месте стоит.

ЖУЧКОВ. Раз освободилось место, почему не поставить. И моя в два раза меньше твоей.

РАМКИН. Купи больше, я не против.

ЖУЧКОВ. Не наворовал еще.

РАМКИН. Если у кого-то неплохая зарплата, он обязательно ворует?

ЖУЧКОВ (благодушно усмехнувшись). Как правило.

Римма, закончившая собирать белье, выносит таз из кухни. В двери сталкивается с Линой, вернее, почти сталкивается, Лина обходит ее.

ЛИНА. Что, уже собрание?

РАМКИН. Еще нет. Спит?

ЛИНА. Только заснул.

СУЕПАЛОВА. Рано укладываете. А тихий он у вас! Наш орал, помнишь, Коль?

СУЕПАЛОВ (пробует суп). А?

СУЕПАЛОВА. Толик наш как орал, помнишь?

СУЕПАЛОВ. Он и сейчас орет. Сорок лет орет – никак не успокоится. Пересолила!

СУЕПАЛОВА. Вот ни крошки соли не сыпала, вот ни одной! Это тебе мерещится!

Входит Костя Бурский. Длинные волосы, кожаные потертые штаны, джинсовая рубашка. Сохраняющийся уже несколько десятков лет образ рок-музыканта.

БУРСКИЙ. Органолептические галлюцинации?

СУЕПАЛОВ. Чего? (Жене.) Готово уже. Неси, а то не успеем.

СУЕПАЛОВА (берет кастрюлю, Бурскому). Не хочешь тарелочку? А то твоя тебя не кормит совсем, я смотрю.

БУРСКИЙ. Мы в ресторанах обедаем.

ЖУЧКОВ. Оно и видно.

БУРСКИЙ. Как тебе видно, Миша? (Осматривает одежду.) Следы пищи?

РАМКИН. Многолетние.

БУРСКИЙ. Представителю малого и среднего бизнеса мое почтение! (Суепаловой.) Налейте, если не жалко.

Берет тарелку, Суепалова наливает ему суп, Бурский пристраивается у кухонного стола, начинает есть. Суепаловы уходят.

Входит Настя. Заспанная, вялая.

НАСТЯ. Суп?

БУРСКИЙ. Горячий.

Настя достает из стола ложку, садится рядом с Костей, ест из его тарелки.

ЖУЧКОВА. Сутки! Прямо зависть берет. Настя, я серьезно, это надо уметь, ты сутки спала.

НАСТЯ. А ты бы постояла каждый день на ногах.

ЖУЧКОВА. Я не только стою, я бегаю! У нас одна пришла, через три дня сбежала. Говорит, я думала, детский сад это сюси-пуси, а это же, говорит, каторга! Один орет, другой пищит, третий обделался, четвертый ложку проглотить хочет! Ужас!

НАСТЯ. Дети все равно дети. Ну, кричат. А ты послушай музыку по десять часов подряд. Покупатели – как глухие все, ставят на полную громкость.

БУРСКИЙ. Не цивилизованно. В наушниках надо слушать.

НАСТЯ. У хозяина политика такая: чтобы на улице слышно было. Чтобы заманивать.

ЖУЧКОВ. Смени магазин. Иди в автомобильный – вон, за углом который. Тишина, как в музее. Стоят три машины – «Крайслер» и два «мерина». И людей – никого.

РАМКИН. Еще ужинать будет кто-то? Я к тому, что скоро уже придут.

БУРСКИЙ. Пусть приходят. Меня не смутит.

ЖУЧКОВА. А чего вы не поженитесь, Костя, Настя? Устроим свадьбу, а? Сто лет на свадьбе не была, все подруги замуж вышли.

КУРЕНИНА. В браке быть абсолютно не обязательно. Я обошлась без этой формальности и прекрасно себя чувствую.

ЛИНА. Без детей скучно, Юлия Юрьевна.

КУРЕНИНА. До сорока лет я тоже так думала, Линочка. А потом поняла: что бог ни делает, все к лучшему. Я привыкла жить для себя, для своей работы – тридцать лет директором библиотеки, это, согласитесь… Я эгоистка, не умею ни о ком заботиться. Скорее всего, я плохо воспитала бы детей. Вопрос: что лучше – плохие дети или совсем без детей? Я природой обречена на вымирание, я тупиковая ветвь человечества.

БУРСКИЙ. Обожаю! Юлия Юрьевна, такое остроумие в семьдесят лет – преклоняюсь! Есть надежда, что я в семьдесят не буду маразматиком. Если доживу.

НАСТЯ. У тебя уже сейчас маразм.

Темнеет, Лина начинает зажигать свечи. Рамкин тоже зажигает свечи и керосиновую лампу.

ЖУЧКОВ. Каменный век! Телевизор даже посмотреть нельзя!

ЛИНА. А мне нравится. Нет, без света плохо, но когда свечи – красиво.

Все смотрят. Тишина. Свет медленно гаснет.

Через некоторое время. Стемнело, стало сумрачнее, но свечи горят ярче. Все собрались, сидят – кто где, слушают Вадима.

ВАДИМ. Повторяю еще раз: я не представитель риелторской компании. Я режиссер. Я искал дом для проведения съемок реалити-шоу. На тему выживания, ну, вы такие видели.

КУРЕНИНА. Извините, мерзость!

СУЕПАЛОВА. Если хуже не сказать.

КУРЕНИНА. Но вы же смотрите телевизор, Нина Петровна!

СУЕПАЛОВА. Очень редко. Смотрю и удивляюсь – до чего люди дошли, ужас!

ВАДИМ. Мы сейчас не об этом.

РАМКИН. А о чем? Конкретней нельзя?

ВАДИМ. Говорю конкретно. Мне рассказали о вашем доме. Появилась идея: снять настоящих, живых людей. Не подобранных специально.

РАМКИН. Цель? То есть это бред, никто не согласится, мне просто интересно.

ВАДИМ. Цель, как и в жизни, – борьба. «Дом на слом», так и будет называться. Условия, о которых будут знать телезрители: победителю – денежный приз и отличная квартира. За второе место тоже квартира, тоже отличная, в центре, но без денег. За третье – замечательная квартира, но уже не в центре. И так далее – по мере убывания.

МАКСИМ. Кто победителя определит? И как?

ВАДИМ. Вы определите. В конце месяца, а это рассчитано на месяц, вы должны будете проголосовать – начиная с конца. То есть выбрать, кто худший. Он выбывает. Остальные выбирают следующего. В результате остаются, как вы понимаете, две семьи.

РАМКИН. И на этом все кончится. Каждая семья проголосует за себя – и все. Победителя не будет.

ВАДИМ. Будет. Его выберут зрители.

РИММА. То есть – кто больше понравится?

ЖУЧКОВА. О, о, оживела! Победила уже?

ВАДИМ. Да, кто больше понравится. По опыту знаю, что это дело непредсказуемое. Победителем может стать самый вредный и самый наглый участник. И при этом не самый умный. Если уж у нас за таких политиков голосуют, то в такой ситуации – тем более.

МАКСИМ. Миша, у тебя есть шанс!

ЖУЧКОВ. А по морде если? Ты вообще тут ни при чем, ты жилец!

ВАДИМ. Кстати, жильца тоже решено включить в состав участников.

РАМКИН. А гарантии какие? Договор будет?

ВАДИМ. Естественно. С каждым заключается договор на оплату, потому что, естественно, вам за это шоу заплатят.

ЖУЧКОВ. Сколько?

ВАДИМ. По три тысячи в эквиваленте евро.

ЖУЧКОВА. Ничего себе!

РАМКИН. Это меньше, чем…

ВАДИМ (прерывает). Обсуждаемо! Все обсуждаемо!

РАМКИН. Я только не понял, квартиры нам в самом деле дадут?

ВАДИМ. Нет.

Общие смешки, выкрики разочарования, чей-то свист.

ВАДИМ. Вы меня все-таки не поняли. Мы разыгрываем эту ситуацию! Ра-зы-гры-ва-ем! В итоге вы получаете деньги, вас узнаёт вся страна, но вы остаетесь в своих квартирах. Вы же этого хотите?

РАМКИН. Мы хотим получить за них достойное жилье!

ВАДИМ. Ну и получите. Может быть. Если покупатель не откажется от своей затеи. Одно другому не помеха, что тут непонятного?

ЖУЧКОВ. Пять тысяч – и я все пойму. Сразу.

ВАДИМ (что-то прикинув). Хорошо.

ЖУЧКОВ. Все, я согласен!

СУЕПАЛОВ. Согласен он! А ты других спросил? Лично я с голым задом перед людьми никогда не бегал – и не буду!

ВАДИМ. Вас никто об этом не просит.

МАКСИМ. Получается ни за что бороться будем? То есть деньги – это хорошо, но победитель должен быть. Настоящий. Если уж без миллиона, то с гарантией хорошей квартиры!

РАМКИН. Мы и так получим хорошие квартиры – все!

МАКСИМ. Удивляюсь тебе. Деловой человек, а веришь в глупости. Да никто на это не пойдет! Знаю я риелторов, имел с ними дело. Это такие волки, они все равно вас обманут!

РАМКИН. Посмотрим!

НАСТЯ. Постойте! Вы извините, но я ничего не поняла. (Вадиму.) Вы еще раз можете объяснить, что мы тут будем изображать?

ВАДИМ. Объясняю. В течение месяца вы будете изображать самих себя. Людей, живущих в доме на слом и борющихся за победу. Что знают зрители – что вы должны получить призы по убывающей, что будете голосовать, что будете бороться. Чего не знают и о чем вы, кстати, ни в коем случае не должны говорить – что вам за это платят и что вы получаете инструкции. И что призов в виде квартир не будет – это к риелторам и к тем, кто хочет купить ваш дом.

МАКСИМ. Реальный приз должен быть! Хотя бы одна квартира – гарантированно.

ВАДИМ. Хорошо. Согласен.

ЛИНА. То есть вы здесь везде камеры установите?

ВАДИМ. Да, мадам.

РАМКИН. Она тебе не мадам!

ВАДИМ. Извините. Да, конечно, мы установим камеры в ваших квартирах. Кроме санузлов, естественно.

ЛИНА. Я не согласна!

ЖУЧКОВ. А как вы их поставите без электричества? Как снимать будете?

ВАДИМ. Я договорился, проводку восстановят.

ЖУЧКОВ. Телевизор можно будет смотреть!

ВАДИМ. Нет. Условия – телевизоры выносятся, телефоны отключаются, в том числе мобильные.

КУРЕНИНА. Вы шутите? А «Скорую помощь» вызвать?

ВАДИМ. Дежурный врач всегда будет наготове. Я предлагаю: не решайте сгоряча. Условия я озвучил. Через сутки, то есть завтра, в то же самое время я вернусь – с договорами, со всеми документами, которые понадобятся, и вы объявите свое решение.

ЖУЧКОВА. Минуточку, я не поняла, этот месяц мы на работу ходить не будем, что ли?

ВАДИМ. Конечно, нет. Возьмете отпуск – очередной или за свой счет.

РАМКИН. За ваш.

ЖУЧКОВ (жене). Тебе нужна работа вместо пяти тысяч?

КУРЕНИНА. Только зря теряете время, молодой человек!

ВАДИМ. Возможно. У нас еще как минимум три объекта, просто ваш по случаю оказался первым. Варианты имеются!

Затемнение.

Вадим звонит Максиму, который один в кухне. Максим – у кулисы, в сторонке.

ВАДИМ. Что говорят?

МАКСИМ. Разошлись все. Пошумели и… Но, похоже, дело не катит.

ВАДИМ. Посмотрим. Слушай, а эта девушка, она кто?

МАКСИМ. У нас их целых три.

ВАДИМ. Которая не жена Рамкина и не подруга музыканта?

МАКСИМ. Римма?

ВАДИМ. Кто она?

МАКСИМ. Вообще-то она не москвичка. Старушка тут померла, а она купила эту квартиру.

ВАДИМ. Есть спонсор?

МАКСИМ. Нет, родители помогли. Ничем не занимается, хочет стать моделью или актрисой. А что? Понравилась?

МАКСИМ. При чем тут это? Есть одна мысль. Но потом. Ты не пускай на самотек, ладно? Давай там что-нибудь по мере возможности!

Квартира 1 — Суепаловых.

СУЕПАЛОВ. Клоуном никогда в жизни не был – и не буду!

СУЕПАЛОВА. Почему обязательно клоуном? Никто не заставляет. Пять тысяч, Коля, ты подумай! Толику поможем, ты знаешь, в каком он положении!

СУЕПАЛОВ. Сам в него попал! Набрал долгов – и что теперь? А у нас только пенсия!

СУЕПАЛОВА. Живые деньги предлагают, Коля! Всего за месяц!

СУЕПАЛОВ. И ты веришь? Они сейчас чего хочешь наобещают!

СУЕПАЛОВА. Аванс можно взять. Толик прямо возродится, ты представь! Соня звонила ему, он в полном ужасе, пить начал.

СУЕПАЛОВ. Как будто он переставал!

СУЕПАЛОВА. Не так!

СУЕПАЛОВ. Ты соображай вообще, что предлагаешь! Увидят в телевизоре мои знакомые, друзья. Скажут – дожил, скачет как козел!

СУЕПАЛОВА. А ты не скачи, кто велит-то? А друзья у тебя все вымерли, у тебя их и было всего ничего! Ты же не знаешься ни с кем, Коля!

СУЕПАЛОВ. А сестра?

СУЕПАЛОВА. Ох, сестра! Хоть по телевизору увидитесь, вы три года друг с другом не общались совсем!

СУЕПАЛОВ. Все, я сказал!

СУЕПАЛОВА. Коля…

СУЕПАЛОВ. Я сказал – и все! Без разговоров!

Выходит, хлопнув дверью. Суепалова плачет.

Квартира 2 – Рамкиных. Лина говорит по телефону, Рамкин лежит на диване с ноутбуком и смотрит кино. Звуки кино громкие, хотя невозможно разобрать слова.

ЛИНА. Ты представляешь, да? Представляешь меня в этой роли? Да брось ты! Перестань! Ладно, даже обсуждать нечего. Пока. (Кладет трубку.)

РАМКИН. Что говорит?

ЛИНА. Говорит: если хотите, поживите у нас, а мы за вас поучаствуем. Дура.

РАМКИН. А может, и не дура. Участие в любом шоу – это узнаваемость. А узнаваемость в наше время – капитал. Клиенты увидят: «Кто это?» – «А тот самый, который». И у них сразу к тебе возникнет интерес. И ты на волне этого интереса берешь их в оборот.

ЛИНА. Ты что, хочешь согласиться?

РАМКИН. Я просто рассуждаю. (Пауза.) Этот телевизионщик, он, наверно, риелторов притормозил. Не появляются, не предлагают уже ничего.

ЛИНА. И черт с ними, нам и тут хорошо!

РАМКИН. Ну, не так уж и хорошо. Это я не к тому, чтобы соглашаться. Ничего, заработаем, купим нормальную квартиру…

ЛИНА. А вдруг они что-нибудь… Нина Петровна вон боится – подожгут.

РАМКИН. Не сходи с ума, это же криминал!

ЛИНА. Испугались они криминала!

БУРСКИЙ. Дай досмотреть, а? (Звуки в ноутбуке обрываются.) Черт, аккумулятор разрядился! (С досадой захлопывает крышку ноутбука.)

Квартира 5 — Курениной.

КУРЕНИНА. Полная ерунда! Кто на это согласится? Перед всей страной устроить… Даже не знаю что… Разборку и базар!

МАКСИМ. Не обязательно.

КУРЕНИНА. Вы мне говорите? Я же видела, как это бывает: разборка и базар!

МАКСИМ. Это потому, что никому не хватает мужества показать свою интеллигентность.

КУРЕНИНА. Вы советуете мне принять участие?

МАКСИМ. Сами говорили, что вам не помешало бы пройти настоящее обследование.

КУРЕНИНА. Это ужасно дорого.

МАКСИМ. Вот. А вам предлагают деньги.

КУРЕНИНА. За это? Да я лучше умру нищей, чем… Смешно!

МАКСИМ. И люди, действительно, посмотрели бы и сказали: вот как надо себя вести. Достойно, интеллигентно. Могли бы стать примером.

КУРЕНИНА (машет рукой). Перестаньте! Никому эти примеры не нужны!

Квартира 4 — Жучковых.

ЖУЧКОВ. Ко мне в мою машину уже не садится никто. Один недавно прямо в глаза: мужик, тебе на свалку надо ее, а не людей возить.

ЖУЧКОВА. Не зуди! Было бы за что, за квартиру, в самом деле…

ЖУЧКОВ. А чего это ты считаешь, что мы не можем и квартиру выиграть? Да и без квартиры – пять тысяч! Могу купить даже иномарку, трехлетку вполне приличную. Ты представляешь, сколько я тогда заработаю? Анатолий вон Локтев на фирму работает на каком-то «Опеле», да еще по дороге клиентов подбирает – зарабатывает раза в три больше меня. Москва же, Нина! Люди уже не хотят на что попало садиться! Светланка девушка почти уже, тринадцать лет, сама говоришь – плачет, надеть нечего! Васька тоже растет. Как ты себе перспективу их воспитать представляешь?

ЖУЧКОВА. На пять тысяч воспитаешь!

ЖУЧКОВ. Это основа! Вложение капитала! Или ты боишься, что в детсаду скажут?

ЖУЧКОВА. Я там не вечно работать собралась.

ЖУЧКОВ. Тем более! Тогда почему не хочешь?

ЖУЧКОВА. Я тебе честно скажу: если бы по правде, я бы согласилась.

ЖУЧКОВ. В чем дело тогда?

ЖУЧКОВА. Обдурят нас. Я вот прямо кожей чувствую – обдурят! А я дурой быть не хочу!

ЖУЧКОВ. А кто хочет?

Пауза.

ЖУЧКОВ (вздохнув). Пять тысяч…

Квартира 3 — Бурского. Настя собирает вещи.

БУРСКИЙ. Слушай, остынь. Я еще ничего не решил.

НАСТЯ. Да вижу я. Уже настроился. Гитару новую купишь, аппаратуру… Квартиру, может, получишь. И будет тебе счастье.

БУРСКИЙ. Нет, уходить зачем?

НАСТЯ. А в качестве кого я тут буду?

БУРСКИЙ. Во-первых, я еще не согласился. Хотя – возможность что-то спеть, а люди слышат, это неплохо. Это шанс.

НАСТЯ. Ну и пой. Один. А я как буду смотреться? Типа приживалка, что ли?

БУРСКИЙ. Настя, я тебя честно предупреждал, что никогда не женюсь. Я не приспособлен для этого. Детей ненавижу. А главное, я сейчас захотел – ушел, захотел – пришел. А будет семья, всё, хочешь не хочешь сиди дома! Разве не так? Не так разве?

НАСТЯ. Ты мне?

БУРСКИЙ. А кому же?

НАСТЯ. Я думала, ты сам с собой. Всё. Твоего ничего не взяла. Общее тоже оставила.

БУРСКИЙ. А что у нас общее?

НАСТЯ. Презервативы. Оставляю, пользуйся!

БУРСКИЙ. Да стой ты! Даже если бы я захотел, пока заявление подадим, пока распишут…

НАСТЯ. Отстал от жизни. В один день можно все оформить. Я Тамаре позвоню – уже утром печати в паспортах поставят.

БУРСКИЙ. Ты серьезно?

НАСТЯ. Нет, конечно. Я тебя люблю вообще-то, замуж хочу, но тебе-то что? Тебя не касается. Слушай, иди на фиг, чего ты пристал? Только нервы мотаешь. Все, я ушла!

БУРСКИЙ. Настя!

Она выходит.

БУРСКИЙ. Настя, подожди! (Выходит вслед за нею.)

Римма в кухне, шарит по шкафчикам. Входит Максим.

РИММА. У тебя кофе нет?

МАКСИМ. Растворимый сойдет?

РИММА. Сойдет.

МАКСИМ (достает банку). Чего это ты на ночь?

РИММА. А на меня не действует. Наоборот, ритуал – чашечку кофе и спать. Давление пониженное. Будешь?

МАКСИМ. Нет.

РИММА (сыплет кофе в чашку, заливает водой из чайника). Как думаешь, это серьезно?

МАКСИМ. В наше время все может быть. Что, повело?

РИММА. Я уже год по кастингам хожу, все агентства меня знают. Говорят одно и то же: вы красивая, но сейчас другие параметры. У вас красота штучная, а нужен стандарт. Но оригинальный. Ты что-нибудь понимаешь? Как это – оригинальный стандарт?

МАКСИМ. Наверно, чтобы смотрели и думали: на кого-то похожа, но непонятно, на кого.

РИММА. В меня почему-то мало влюблялись. В классе девчонки были намного хуже, в них влюблялись. А в меня нет. Почему?

МАКСИМ. Я влюбился.

Римма машет рукой.

Твоя проблема знаешь в чем? У тебя в глазах читается: мне никто не нужен.

РИММА. Может быть. Мне действительно никто не нужен. То есть нужен будет один – когда на ком-то переклинит. Но пока нет.

Идет к выходу из кухни, спотыкается, кофе выплескивается. Два вскрика – ее и Лины, входившей в кухню.

РИММА. Обожгла?

ЛИНА. Нет, я напугалась…

Римма уходит, Лина подходит к плите. В руках у нее бутылочка с соской. Она включает газ, ставит кастрюльку с водой. Максим наблюдает.

ЛИНА. Ты не смотри так. При муже особенно. А то он уже спрашивает.

МАКСИМ. Так заметно?

ЛИНА. Римма вон свободна – займись. Красивая девушка.

МАКСИМ. У меня по жизни один парадокс: если девушка мне не нравится, она свободна. Если нравится – уже занята. Замужем или еще как-то. (Подходит.) Действительно, надо держать себя в руках. (Протягивает руку, дотрагивается пальцами до плеча Лины.) Все, я от одного этого уже умер. Представляешь, как мало мне надо для счастья?

ЛИНА. Убери.

Максим убирает руку.

ЛИНА. У нас с тобой никогда ничего не будет. Никогда и ничего, понял? И успокойся.

Вечер следующего дня. И снова – общее собрание. Все держат в руках тексты договоров.

СУЕПАЛОВА. Аванс не обозначен. Мы без аванса не согласны!

ВАДИМ. Я предусмотрел, что будет такое требование. (Достает из папки листки, раздает.) Приложение. Договор на авансовую сумму.

ЖУЧКОВ. Мало!

ВАДИМ. Не зарывайтесь, вполне достаточно.

СУЕПАЛОВ. Предупреждаю – буду критиковать правительство!

ВАДИМ. На здоровье.

ЖУЧКОВА. Все равно вырежут!

КУРЕНИНА. Скажите, молодой человек, а будут, как бы это сказать… Лакуны?

ЖУЧКОВ. Чего?

КУРЕНИНА. Лакуны, зоны вне видимости камер?

ВАДИМ. Конечно. Туалеты и ванные комнаты.

НАСТЯ. И на том спасибо.

ЖУЧКОВА. Настя, тебе-то что? Ты здесь не прописана, как ты собираешься участвовать?

НАСТЯ. Прописка не главное. Муж есть – все нормально.

ЖУЧКОВА. Когда успели?

ЖУЧКОВ. Да врет она.

НАСТЯ. Паспорт показать?

ЖУЧКОВА. Молодцы! Слушайте, так свадьбу надо! Прямо со свадьбы и начнем!

ЖУЧКОВ. И первую брачную ночь – в прямом эфире!

НАСТЯ. Ага, щас!

РИММА. А ночью камеры тоже будут работать?

ВАДИМ. Всегда.

РИММА. Зачем? Неприятно: спишь, а на тебя смотрят.

БУРСКИЙ. Это если кто спит. А кто не спит?

КУРЕНИНА. Давайте без пошлостей, ладно? Неужели вам не хватит достоинства вести себя подобающим образом?

ВАДИМ. Если вопросов нет, подписываем – и вперед!

ЛИНА. Все должны подписать?

ВАДИМ. Конечно.

ЖУЧКОВА. Минуту! А детей тоже, что ли, снимать будут?

ВАДИМ. Извините, чуть не забыл. Детей не надо. Это не смотрибельно. Детей – бабушкам, родственникам, няням.

ЛИНА. У меня маленький совсем, вы что?

РАМКИН. Мы на Гоа летали на две недели, отдавала же матери.

ЛИНА. Тут две недели, а тут месяц! (Вадиму.) А если кто-то не подпишет, тогда что?

ВАДИМ. Тогда мероприятие не состоится.

ЛИНА. Значит, не состоится.

МАКСИМ. Против коллектива идешь?

ЛИНА. Чтобы на меня смотрела вся страна? Чтобы видели, как я ем, сплю с мужем, как я… даже не уговаривайте! Паша, ты же не собирался!

РАМКИН. Не так все страшно…

ЛИНА. Паша, я тебе при всех говорю – вплоть до развода! Я серьезно.

РАМКИН (кладет договор на стол). Извините. Мы выбываем.

ЖУЧКОВ. Еще бы, блин! Огребает в своей конторе бешеные деньги и доволен! А люди из-за тебя страдать должны?

БУРСКИЙ. Для менеджеров среднего звена людей нет. (Загибает пальцы.) Есть партнеры, клиенты, агенты, субподрядчики… Кто там у вас еще?

ЛИНА (встает, направляется к двери). Начинается! Паша, пойдем отсюда!

СУЕПАЛОВА. Ничего не начинается, но вы, в самом деле… Вы подумайте о нас!

Вадим в это время тихо говорит с кем-то по телефону. Или делает вид.

ВАДИМ. Вопрос решен. (Рамкину и Лине.) Предлагаем на месяц квартиру со всеми удобствами, намного лучше вашей.

ЛИНА. А вместо нас кто будет? Я никого в свою квартиру не пущу!

ВАДИМ. Мы ее просто не снимаем, будто ее в доме нет.

РАМКИН. Тогда мы останемся.

ЛИНА. Но сниматься не будем.

РАМКИН. Ты за себя боишься, что ли?

ЛИНА. Чего это?

РАМКИН. Видел я эти шоу: некоторые сначала тихие-тихие, а перед камерой такое начинается!

ЛИНА. Ты так обо мне думаешь? (Резко возвращается, садится.) Снимайте! Хоть сейчас!

ВАДИМ. Спасибо всем, прошу вернуть подписанные договоры. Улаживайте свои дела, пока ставят камеры, пристраивайте детей, и завтра начнем. Никаких связей с внешним миром. Продукты будем вам доставлять. Вести себя естественно! Хотя, вы сами через пару дней забудете про камеры, это быстро происходит. На каждого прикрепят микрофоны и наушники. Через наушники я буду подавать команды.

РИММА. Какие еще команды? Мы разве не можем делать что хотим?

ВАДИМ. Можете. Выполняя указания режиссера.

РИММА. Где это написано? (Хватает из стопки, собранной Вадимом, договор.)

ВАДИМ. Пункт четвертый, раздел третий.

РИММА (прочитав). Действительно… Как же я это пропустила?

ЖУЧКОВА. Поздно, милая! Ну? Кто кому первый будет морду бить?

Смеется, ни никто ее смех не подхватывает.

Квартира 5 — Курениной. Она сидит у окна, читает.

ГОЛОС ВАДИМА. Юлия Юрьевна, вы живы?

КУРЕНИНА. Плохая шутка, молодой человек!

ГОЛОС ВАДИМА. Можно просто – Вадим. Вы уже третий час не двигаетесь. Нечего снимать.

КУРЕНИНА. Я читаю. Я сутками могу читать. Вы сами говорили – вести себя так, как обычно. Я и веду себя так, как обычно.

Максим слышит этот разговор, выходит из квартиры.

Лестница.

МАКСИМ. Алло! Алло, Вадик, я не понял, камеры рабочие, что ли? Ты говорил – одна.

ГОЛОС ВАДИМА. Твоя хозяйка у окна сидит.

МАКСИМ. В бинокль смотришь?

ГОЛОС ВАДИМА. Да. Надо же создать у них ощущение, что наблюдают. По крайней мере, первые дни. А что не увижу, то услышу. Или ты расскажешь. Тоже работай давай, недаром там торчишь! Ты где сейчас?

МАКСИМ. На лестнице.

ГОЛОС ВАДИМА. Ходи по квартирам, шевели народ!

МАКСИМ. Не очень-то его расшевелишь!

Квартира 1 — Суепаловы.

СУЕПАЛОВА (посматривая на камеру). Николай, не хочешь обедать?

СУЕПАЛОВ. Спасибо, Нина, еще рано. Вообще надо умеренность соблюдать в еде. Ресурсы кончаются, а мы жрем и ни о чем не думаем. В смысле, питаемся неограниченно.

СУЕПАЛОВА. Николай, я не наблюдала у нас неограниченного питания.

СУЕПАЛОВ. Я о людях имею в виду. В целом. Отходы выбрасываем в большом количестве. Нет экономии.

СУЕПАЛОВА. Это правда.

Пауза.

СУЕПАЛОВ. И правительство об этом думает недостаточно.

Пауза.

СУЕПАЛОВА. Николай, давай посмотрим наш альбом с фотографиями и вспомним наших родственников!

Суепалова достает толстый альбом, они садятся вместе на диване.

СУЕПАЛОВА (подставив альбом под камеру и показывая пальцем). Это вот моя мама, Царство ей небесное. Труженица. От диабета умерла.

СУЕПАЛОВ. Ты мне рассказываешь?

СУЕПАЛОВА. Я вообще. Вспоминаю. Это наш сын в возрасте двух с половиной лет. Нет, трех. (Достает фотографию, смотрит на оборот.) Два и восемь. Красавец. Толик зовут. (Суепалов пихает ее локтем.) Ты чего?

СУЕПАЛОВ (шепотом). Тебе сказали – на камеру не работать.

СУЕПАЛОВА. А я и не работаю.

СУЕПАЛОВ. А кому ты рассказываешь, что сына Толик зовут? Мне?

СУЕПАЛОВА (смутившись). Я говорю, Николай, что сын наш, Толик, недавно еще маленький был, а теперь вон как вырос. Очень быстро идет время.

СУЕПАЛОВ. Да. Время просто летит.

СУЕПАЛОВА. Не успеешь оглянуться – жизнь прошла.

СУЕПАЛОВ. Но прошла честно. В беспрестанном труде на благо родине, хоть это сейчас не модно. В полной самоотдаче. А пенсия, если честно сказать, заслугам не соответствует!

СУЕПАЛОВА. Ну ладно, ладно, с голода не пропадаем.

СУЕПАЛОВ. Я не жалуюсь. Я констатирую факт!

Квартира 4 – Жучковых. Жучков слоняется из угла в угол, Жучкова вяжет.

ЖУЧКОВА. Чего ты ходишь? Почитай чего-нибудь.

ЖУЧКОВ (подходит к полке с книгами и отходит). Я их все читал.

И опять ходит. Остановившись возле Жучковой, пытается жестами привлечь ее внимание. Она смотрит. Он кивает в сторону ванной и идет туда.

ЖУЧКОВА (трет глаза). Что-то глаза у меня… Умыться надо…

Идет в ванную.

В ванной, то есть в тесном пространстве, где нет камеры, Жучков ждет ее с нетерпением.

ЖУЧКОВ. Слушай, я озверею. Я делать ничего не могу!

ЖУЧКОВА. Отдыхай.

ЖУЧКОВ. Как? Надо пива хотя бы заказать, очумеешь же с тоски!

ГОЛОС ВАДИМА. Доставим.

ЖУЧКОВ (вздрагивает). Эй, алло! Ты чего, видишь нас? Мы же в ванной!

ГОЛОС ВАДИМА. Не вижу. Но слышу. И про пиво можно не секретничать. Это нормально, это жизнь.

ЖУЧКОВ. Да? В самом деле, не водка же. (Выскакивает из санузла, потягивается.) Эх, что-то пива охота!

Квартира 3 – Бурского. Бурский негромко наигрывает на акустической гитаре, что-то записывает. Настя лежит на кушетке, читает.

БУРСКИЙ. Вот послушай. (Играет, поет.)

И мы умираем каждую ночь,

Чтоб ожить на следущий день.

Мы отгоняем призраки прочь.

Но они неотвязны, как тень.

Долой этих призраков,

Долой, долой, долой!

Я в себя возвращаюсь, как

Домой, домой, домой!

Ничего?

НАСТЯ. Прекрасно! Мне очень нравится!

БУРСКИЙ. Главное – не попса. Попса забила все. Никто не замечает нормальных музыкантов.

НАСТЯ. Вот именно! А они есть!

Квартира 2 – Рамкиных. Рамкин играет на компьютере. Судя по звуку – гонки. Победив, Рамкин дергает согнутой рукой сверху вниз.

РАМКИН. Ес! (Встает, подходит к двери ванной.) Ты скоро? (Стучит.) Не уснула там?

Высвечивается пространство ванной. Лина в халате приоткрывает дверь.

ЛИНА. Тебе надо?

РАМКИН. Да нет. (Входит.) Два часа уже тут. Скрываешься?

ЛИНА. Это мое дело. В договоре не указано, сколько в ванне лежать.

РАМКИН. Хорошо выглядишь. (Обнимает Лину.)

ЛИНА. Ну, ну!

РАМКИН. Тут камеры нет, я проверял. Нас не видят.

ЛИНА. Зато слышат.

РАМКИН. А мы молча.

ЛИНА. Не могу.

РАМКИН. Что, не жить теперь вообще? И чего стесняться? Мы молодые, красивые, даже если смотрят – пусть.

ЛИНА. Ты быстро перестроился, молодец. Извини, я плохо себя чувствую.

Квартира 6 – Риммы. Римма слушает музыку, покачиваясь в кресле-качалке. Переключает. Что-то медленно-танцевальное. Она встает, движется в ритме. Переключает. Рок-н-ролл. Она начинает отплясывать, все больше входя в азарт.

Кухня, вечер. Все жильцы и Вадим.

ВАДИМ. Так не пойдет, господа! Забились, как в норы, ангелов перед камерами изображаете! Готовите на электрических плитках, на кухню не выходите. Почему? Боитесь поругаться?

КУРЕНИНА. Мы никогда не ругаемся!

ВАДИМ. Напоминаю: у нас шоу. Спектакль. Три обязательные составляющие: скандал, секс, измены.

ЛИНА. Обойдетесь!

ВАДИМ. Я не призываю вас, чтобы вы по-настоящему скандалили и изменяли. Вы должны изображать! Схема следующая: Максим и Лина закручивают отношения.

РАМКИН. Что?!

ВАДИМ. Я не закончил. Максим и Лина закручивают отношения. Римма пытается обольстить Павла. Костя в свою очередь подъезжает к Римме, Настя устраивает ей скандал. Николай Иванович начинает ухаживать за Ниной. Жучков пьет и ревнует.

ЖУЧКОВ. На первое согласен!

ВАДИМ. Юлия Юрьевна…

КУРЕНИНА. Нет!

ВАДИМ. Что нет?

КУРЕНИНА. Что бы вы ни предложили – нет!

ВАДИМ (после паузы). Ладно. С вами позже. Ну, что? Поехали?

Жильцы почти одновременно выкрикивают:

ЛИНА. Да ни за что!

ЖУЧКОВА. Придумали тоже!

НАСТЯ. Сами все это делайте!

БУРСКИЙ. Полный бред, мы на это не подписывались!

СУЕПАЛОВА. Над пожилыми людьми издеваетесь!

КУРЕНИНА. Хамство! Просто откровенное хамство!

СУЕПАЛОВ. Вот они, новые времена!

РАМКИН. Все, я в этом не участвую!

Уходит, а за ним и все. Римма – последняя.

ВАДИМ. Римма!

РИММА. Да?

ВАДИМ. Ты мне очень нравишься. Очень.

РИММА. И что это означает?

ВАДИМ. Ничего. Просто – чтобы знала. Мы еще поговорим, когда все кончится.

РИММА. О чем?

ВАДИМ. Темы найдутся.

Затемнение.

Часть вторая

Квартира 5 – Курениной. Куренина читает вслух — Максиму.

КУРЕНИНА. О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!

Жрецы минутного, поклонники успеха!

Как часто мимо вас проходит человек,

Над кем ругается слепой и буйный век,

Но чей высокий лик в грядущем поколенье

Поэта приведет в восторг и в умиленье!

Или вот еще…

МАКСИМ. Юлия Юрьевна! Я это с детства помню.

КУРЕНИНА (на камеру). Мало помнить! Надо понимать!

Кухня. Суепалова готовит, Настя пьет кофе у окна.

Входит Максим. Осматривает плиту.

МАКСИМ. Что это такое вообще? Раз уж выделили мне горелку, пусть она моя будет! Кто кофе залил мне тут все? Я теперь чистить должен? Я спрашиваю, кто залил? Я не понял, глухонемые тут все?

СУЕПАЛОВА. Максим, ты чего? (Взгляд на камеру.) А, ты для этих!..

МАКСИМ (прикладывает палец к губам). Тс-с-с!

СУЕПАЛОВА. Ну да, ну да… (Отвечает в тон.) А что это ты на меня кричишь? Я никогда чужих горелок не заливаю! У меня своя есть!

НАСТЯ. Ну конечно, это я!

СУЕПАЛОВА. А кто кофе пьет?

НАСТЯ. Я на своей варила.

СУЕПАЛОВА. Я не знаю, кто на чьей варил, но, если серьезно, Настя, готовят все, а оттираю всю плиту только я. А то и вторую тоже заодно!

НАСТЯ. А вы ототрите свою горелку – и все.

СУЕПАЛОВА. Как я могу? Одна горелка будет сиять, а рядом грязища? И мусор сколько раз за вас выносила, и пол тут мыла. Несправедливо!

ГОЛОС ВАДИМА. Неубедительно. Поактивней! Всех касается.

НАСТЯ (Суепаловой). Да надоели вы уже! Учит и учит, учит и учит, слушать невозможно! Родители всю жизнь учили – и эта учит!

СУЕПАЛОВА. Да ничего я не учу! Я просто… Говорю правду!

МАКСИМ. А это и значит – учить. Отстали от жизни, Нина Петровна. Сейчас не принято говорить правду, пока не попросят!

СУЕПАЛОВА. А что это вы мне рот затыкаете? (Насте.) Учили тебя! Плохо учили, если ничего не умеешь!

НАСТЯ. А это вас не касается! Где ваш ученый сын? Сколько живу тут, про него рассказываете, а ни разу не видела!

СУЕПАЛОВА. А вот в это ты не лезь! Мала еще, так со мной разговаривать!

НАСТЯ. Как хочу, так и разговариваю!

ГОЛОС МАКСИМА. Вот, уже лучше!

Квартира 6 — Риммы. Бурский входит к ней. С гитарой.

БУРСКИЙ. Привет.

РИММА. Привет, Костя. Чего хотел?

БУРСКИЙ. В соответствии с заданием. (В камеру.) Извините. Вы это потом вырежьте.

РИММА. Мне сейчас некогда.

БУРСКИЙ. Чем это ты занята?

РИММА. Музыку слушаю.

БУРСКИЙ. Вдвоем можно послушать. А хочешь, спою?

РИММА. Потом.

БУРСКИЙ. Один куплет.

РИММА. Бывает настроение – не до песен.

БУРСКИЙ. А музыку слушаешь.

РИММА. Это музыка.

БУРСКИЙ. Один куплет. Ты же меня не слышала никогда. (Ставит ногу на стул, берет гитару. Бренчит.)

РИММА. Слова забыл?

БУРСКИЙ. Ты мне нравишься.

РИММА. У тебя жена теперь.

БУРСКИЙ. Я не собирался жениться. Так получилось. (Отставляет гитару, подходит к Римме.) Я серьезно говорю, ты мне нравишься. Давно уже. Я влюбился.

РИММА. Поздравляю.

БУРСКИЙ. А я тебе нравлюсь? Если откровенно?

РИММА. Ну…

БУРСКИЙ. Я смотрю на тебя и думаю: вот на этой девушке я бы остановился. Я женился, конечно, но не навсегда. Потому что других тоже хочу. А на тебе бы остановился. Больше никого бы не захотел.

РИММА. Ты серьезно, что ли?

БУРСКИЙ. Я целый час об этом говорю.

РИММА. Задание, ясное дело.

БУРСКИЙ. Какое задание? Человек тебе сердце наружу вываливает, а ты – задание!

Открывается дверь, входит Настя.

НАСТЯ. У вас не заперто.

БУРСКИЙ. Привет.

НАСТЯ (Римме). Порошок есть стиральный? Мне немного.

РИММА. Где-то был.

БУРСКИЙ. Пойду еще поработаю.

Выходит. Римма ищет порошок.

НАСТЯ. Что он тут делал?

РИММА. Ничего. Песню спеть хотел.

НАСТЯ. С какой стати?

РИММА. Сама знаешь. (Кивает на камеру.)

НАСТЯ. Чего ты киваешь мне? Это тут роли не играет! Он сам пришел, без этого!

РИММА. Ну и пришел. Я-то при чем?

НАСТЯ. А зачем впускать было? Он тебе нужен?

РИММА. Нет.

НАСТЯ. Тогда зачем впускать?

РИММА. Перестань. Он всего минуту был.

НАСТЯ. Да хоть секунду, ты что, тупая? Вопросов не понимаешь? Я ставлю вопрос конкретно: зачем впустила? Минуту он был, секунду, я про это не спрашиваю. Вопрос другой: зачем? Можешь ответить?

РИММА. Не нужен мне твой Костя, успокойся.

НАСТЯ. Нет, ты тупая, точно. Я (зуммер – как бывает в телевизоре, когда «прикрывают» мат) не спрашиваю, нужен, не нужен, ты на вопрос можешь ответить? Зачем впустила? Тебе на каком языке перевести, чтобы до тебя дошло?

РИММА. Еще раз говорю…

НАСТЯ. Да ничего ты не сказала еще!

РИММА. Слушай, Настенька. Если ты не прекратишь, я не только его не впущу больше, но и тебя тоже, поняла?

НАСТЯ. Очень мне надо! Было бы к кому (зуммер… зуммер… зуммер… В камеру.) Ну как?

ГОЛОС ВАДИМА. Отлично, Настенька!

НАСТЯ (Римме). Извини, подруга. (Целует ее в щеку. В камеру.) Это вырежьте, чтобы за лесбиянок не приняли.

РИММА. Ну ты даешь… Я даже забыла, что… В тебе актриса пропадает.

НАСТЯ. Еще бы! (Открывая дверь, Римме.) Но впускать все-таки не надо было.

Римма остается в недоумении.

В кухне. Жучков прилежно выпивает. Жучкова помешивает в кастрюле. Входит Суепалов с большой чашкой. Ставит чайник. Достает из шкафа одноразовый пакетик с чаем, опускает в чашку. Ищет сахар.

ЖУЧКОВА. У меня горячий, наливайте, Николай Иванович.

СУЕПАЛОВ. Я подожду.

ЖУЧКОВ. Николай Иваныч, учти, я ревную!

ЖУЧКОВА. Дорвался, алкаш.

ЖУЧКОВ. Никогда алкашом не был. Я ревную. Вся моя жизнь пошла прахом. Одна была жена – и ту уводят!

ЖУЧКОВА. Ну, несёт! Даже не смешно.

СУЕПАЛОВ. Вот именно.

ЖУЧКОВ. Куплю пистолет и застрелю. Или зарежу. В газетах напишут: «Молодой муж убил старого любовника!»

ЖУЧКОВА. Михаил, прекрати! (Подходит, вырывает бутылку.) И хватит тебе!

ЖУЧКОВ. Так. Где мой нож? Где мой самый большой нож? (Встает, роется в столе, достает большой кухонный нож, показывает в камеру.) Видали? Сейчас будет море крови. (Замахивается ножом, бросается в пространство, падает, вскрикивает.)

ЖУЧКОВА (бросается к нему). Порезался? Вот дурак, ну дурак! Дай посмотрю!

ЖУЧКОВ. Не надо! Пусть я истеку кровью!

Входит Суепалова. Ошарашена.

ЖУЧКОВА. Ничего страшного. Но спиртом все равно надо, а то заражение будет.

ЖУЧКОВ. У нас есть спирт?

ЖУЧКОВА. Есть, пошли.

Помогает Жучкову встать, выводит из кухни.

ЖУЧКОВ (оборачивается). Умираю, но не сдаюсь!

СУЕПАЛОВА. Это что было, Коля?

СУЕПАЛОВ. Пьяный он. Схватил нож…

СУЕПАЛОВА. Из-за Нины?

СУЕПАЛОВ. И ты туда же! Ей сколько лет, ты вспомни! А мне?

СУЕПАЛОВА. Ну и что? Вон, в телевизоре, все эти знаменитости, у каждого молодая жена. Лет на двадцать младше, а то и на тридцать.

СУЕПАЛОВ. Но я-то не знаменитость!

СУЕПАЛОВА. А почему он нож схватил?

СУЕПАЛОВ. Тьфу, дура!

СУЕПАЛОВА (садится). Ну вот. Я уже и дура. Спасибо, Коля.

СУЕПАЛОВ. Ты… Ну… (Не находит слов.)

СУЕПАЛОВА. Ругайся, Коля, ругайся. А то живешь с человеком и не знаешь, что он о тебе думает.

СУЕПАЛОВ. Да ничего я о тебе не думаю!

СУЕПАЛОВА. И на том спасибо.

Квартира 2 – Рамкины. Рамкин играет на компьютере. Лина сидит с ногами в кресле, читает, посматривает на Рамкина.

ЛИНА. Что же ты не идешь?

РАМКИН. Куда?

ЛИНА. К Римме. Используй возможность.

РАМКИН. При чем тут возможность?

ЛИНА. Ну, все же не всерьез. То есть все думают, что не всерьез, поэтому можно воспользоваться. Можно даже (зуммер) ее, а потом сказать – да не всерьез же все!

РАМКИН. Не собираюсь.

ЛИНА. Почему? Не нравится? Она красивая. Она даже мне нравится. Если бы я была мужик, я бы ее обязательно. А ты терпишь.

РАМКИН. Ты нарочно? Ты меня испытываешь?

ЛИНА. Да нет.

РАМКИН. То есть не против, если я к ней пойду?

ЛИНА. Так вопрос не стоит. Против, не против. Главное – тебе же хочется.

РАМКИН. С чего ты взяла?

ЛИНА. Вижу.

РАМКИН. Купи очки. (После паузы.) Может, тебе самой хочется? А? С кем-нибудь?

ЛИНА. Ты не переводи стрелки, ладно? О тебе речь. Я же вижу – сам играешь, а сам думаешь.

РАМКИН. Я думаю не про это. Я про работу думаю. Без меня там неизвестно что… Целый отдел, между прочим.

ЛИНА. Пропадут, бедные. Смотри, а то там Костя. Опередит тебя. Я видела, как он к ней шел.

РАМКИН. Ну и шел. На здоровье.

Лина отбрасывает книгу, встает, идет к двери.

ЛИНА. Тогда пойду. К Максиму. По сценарию. Надо же деньги отрабатывать. (В камеру.) Извините. Сотрите потом.

Выходит.

Квартира Курениной. Максим пьет чай у окна и читает. Входит Лина.

ЛИНА. Что читаем?

МАКСИМ. Пушкина.

ЛИНА. Раньше не читал?

МАКСИМ. Думал, что читал. Моя старушка меня тут просвещала. Декламировала. Я вслушался – в самом деле, будто не читал. Неплохой поэт был, знаешь.

ЛИНА. В школе рассказывали – великий. Я к стихам вообще равнодушна, если честно. И вообще книги мало… И ведь не дура. Но как-то не интересно. Жизнь – интересно. А книги… Книги я не понимаю, а жизнь понимаю. Тебя понимаю. Ты хороший, только немного трусливый. Ты ко мне… А сам боишься, что я соглашусь.

МАКСИМ. Ты же сказала – никогда и ни в каком случае.

ЛИНА. А ты больше слушай, что женщина скажет.

МАКСИМ (после паузы). Это ты на камеру говоришь?

ЛИНА. Я правду говорю.

МАКСИМ. Микрофон сними.

ЛИНА. Зачем? (Начинает снимать микрофон, вытягивает шнур из-под кофточки, кладет на микрофон стопку книг.)

Максим, наскоро сняв с себя микрофон, обнимает Лину.

МАКСИМ. Хочешь, уедем? Деньги у меня есть. Ребенка усыновлю. Я никого так… Никогда. Я вообще в первый раз, понимаешь?

ЛИНА. Не увлекайся.

МАКСИМ. Нас не слышат.

ЛИНА. Но видят же.

МАКСИМ. Нет. Я тебе все объясню. Слишком далеко зашло. Ты думаешь, я бы смог в это играть? То есть играть как раз бы смог, я актер по образованию, а по-настоящему – нет. Это слишком мое. Личное. Не молчи. Ты ведь тоже, да? Я же видел все. Я как появился, сразу что-то почувствовал. У нас совпало, понимаешь? Это бывает раз в жизни, а у кого-то никогда не бывает. Ну? Скажи правду! Боишься? Камеры боишься? Я тебе все скажу. Нас не снимают. Никаких камер нет. То есть они есть, но не работают. Только одна работает, в кухне.

И тут раздается громкий голос Вадима.

ГОЛОС ВАДИМА. Ошибаешься, Максим! Все камеры работают!

Лина отталкивает Максима, выходит.

МАКСИМ (в камеру). Ты что, обманул меня? Зачем? Сотри эту запись! Я сейчас все разломаю к черту!

Берет стул, встает на него, но камера слишком высоко. Придвигает стол, на него стул, влезает. В комнату входит Вадим, закрывает за собой дверь.

ВАДИМ. Не торопись.

МАКСИМ. Ты откуда?

ВАДИМ. Передвижная студия в соседнем дворе.

МАКСИМ. Не понимаю. Ты хотел снять что-то с одной камеры, я хотел перескандалить жильцов…

ВАДИМ. У тебя плохо получается, не тем занят.

МАКСИМ. Что происходит, объясни.

ВАДИМ (садится). У меня давно возникла гениальная идея. Художественно-документальное кино. Не с одной камеры, конечно. Играют не актеры, а настоящие люди. Играют сами себя. Но не реалити-шоу, хотя и в этом жанре. Я бы сказал: такое реалити-шоу, которое уничтожит все другие реалити-шоу. Вскроет их гнилую сущность и закроет тему. Скандалы, борьба за квартиру и деньги – это все фуфло, это сто раз было. Кино о другом. О том, как легко можно манипулировать людьми. Как легко заставить их играть то, что ты им придумаешь. И в кино мы этого даже не будем скрывать, наоборот, в этом главная соль. Я вот сейчас говорю – меня снимают, это тоже часть кино.

МАКСИМ. И мной ты тоже манипулировал?

ВАДИМ. Максим, если бы я тебе все сказал, ты начал бы переигрывать. А так ты великолепно существовал. Очень естественно. После моего фильма ты пойдешь по рукам, я тебе обещаю. Вернешься в профессию.

МАКСИМ. Кина не будет. Я всё сейчас всем расскажу.

ВАДИМ. Что ты расскажешь? Что их снимают? Они и так это знали.

МАКСИМ. Скажу, что контракты – липа, денег не заплатят, никакой квартиры победителю не будет!

ВАДИМ. Ошибаешься. Контракты настоящие, деньги заплатят. Ты хоть знаешь, какой бюджет бывает у настоящего кино? А я снимаю настоящее кино. Актеры обошлись бы мне намного дороже.

МАКСИМ. Ну ты и гад. Ты мелкий жулик, Вадик.

ВАДИМ. Почему же мелкий? Обижаешь! Мелкий – ты, как все риелторы. Ты же сюда пролез? Пролез. Согласился людей поссорить? Согласился. Ради чего? Ради денежек, Максимушка. Ради денежек! Ради денежек ты и жену готов у мужа увести.

МАКСИМ. А вот это ты точно врешь! (Слезает со стола.) Я тебе морду набью, сволочь!

ВАДИМ. Нет, женщина замечательная, я тебя понимаю. Мадонна с младенцем.

МАКСИМ. Замолчи!

ВАДИМ (в камеру). Сережа, дай крупный план, сейчас меня будут бить!

Затемнение.

Кухня. Все жильцы и Вадим. У Вадима на щеке пластырь.

ВАДИМ. Господа! Мы смонтировали материал и показали руководству. Оно в восторге. С понедельника запускаем в эфир. Еще приятная новость. Руководство решило поощрять материально наиболее активных участников.

ЖУЧКОВА. Деньгами?

ВАДИМ. А чем же еще? Не конфетками же. (Смеется. Все молчат. Он хмыкает.) Деньгами. Наличными. Здесь и сейчас. (Достает папку и оттуда конверты с деньгами.) Настя, тебе. Великолепно! Ты всем понравилась, ты уже почти звезда. Полностью в роли! (Дает ей деньги.) Костя Бурский – спасибо, тоже отлично сработал. (Дает деньги.) Михаил – очень хорошо! Но можно прибавить. (Дает деньги.)

ЖУЧКОВ. Я больше не выпью.

ВАДИМ. Я не говорю – больше. Я про отношения! Ревновать надо! Мощно, сильно!

ЖУЧКОВ. Понял, сделаем.

ВАДИМ. Нина, извините, никак. Не в роли. Не обратили на Николая Ивановича никакого внимания.

ЖУЧКОВА. Ему за пьянку – деньги, а мне шиш?

ЖУЧКОВ. Нина, одна семья, ты чего? В общий бюджет!

ВАДИМ (Жучковой). Зрителям нравится вариант, что Нина динамит Николая Ивановича, но хочет посмотреть, на что он способен ради нее. (Суепалову.) Вас, Николай Иванович, естественно, тоже касается. Извините, без вознаграждения. Зато Нина Петровна хороша, спасибо. Не очень много, но будет больше, если продолжите в том же духе. (Дает ей деньги.) Павел Рамкин – извините, ноль. Но супруга ваша – по высшей категории. Спасибо. (Дает Лине деньги.)

РАМКИН. За что? Лина, это что значит? За что тебе платят? (Максиму.) Ты, козел! Давай, объясни, в чем дело?

ВАДИМ. Успокойтесь, ничего не было. Только намерения. Но очень убедительные.

РАМКИН. Какие еще намерения?

ЛИНА. Паша, не кричи. Я изображала.

РАМКИН. Что изображала, когда? Пойдем отсюда! Быстро, я сказал!

ЛИНА. Не орать можно? Я тебе жена, а не обслуга!

РАМКИН (зуммер … зуммер… зуммер) …поняла?

ВАДИМ. Отлично! Вот и вы заработали. (Протягивает ему деньги.)

РАМКИН. Когда?

ВАДИМ. Только что!

Рамкин растерянно берет деньги, растерянно смотрит на камеру и садится.

ВАДИМ. Римма. Извините – никак. При этом руководству вы очень понравились. Очень. Все решили даже, что вы актриса. Но вы ничего не сделали. И это странно, ведь вы же хотите прославиться, разве нет?

РИММА. Без комментариев.

ВАДИМ. От вас ждут поступков! (Курениной.) Юлия Юрьевна…

КУРЕНИНА. Никак, никто, ноль, отстой. Знаю без ваших слов. И очень рада, что не заслужила ваших похабных денег!

ВАДИМ. Ошибаетесь. Вы понравились чуть ли не больше всех. Фокус-группа просто плакала, когда вы читали стихи. Народ соскучился по благородству. Я даже жалею, что не устроил вам роман с Николаем Ивановичем. (Протягивает ей деньги.)

СУЕПАЛОВ. Еще чего!

КУРЕНИНА. Но за что?

ВАДИМ. Я уже объяснил.

КУРЕНИНА. Я никогда ни от кого не брала дармовых денег.

ВАДИМ. Это не дармовые деньги. Это – за вашу работу. Вернее, за вашу жизнь. Жизнь, которая накопила в вас благородство. И оно начинает приносить прибыль.

КУРЕНИНА. Первый раз слышу, что благородство приносит прибыль.

ВАДИМ. У нас приносит. Берите, берите. Не бойтесь быть смелой в своем благородстве. Даже агрессивной.

КУРЕНИНА. Я не знаю… Как-то это… Даже странно… (Теребит в руках конверт.)

ВАДИМ. Максим. Пока – плохо. Очень плохо. Переигрываете. (Максим поднимает голову, хочет что-то сказать. Не говорит.) Но потенция есть. Это все видят. Поэтому тоже – примите. (Протягивает деньги.)

МАКСИМ. Обойдусь.

ВАДИМ (прячет деньги). Дело ваше. А теперь слушаем: очередные сюжетные повороты! При этом учтите, убедительность – это рейтинг. Рейтинг – это прибыль. Мое руководство готово делиться. За повышение рейтинга – денежное вознаграждение.

ЖУЧКОВ. Дайте мне его!

ВАДИМ. Кого?

ЖУЧКОВ. Рейтинга вашего! Я его повышу – прямо сейчас! (Падает со стула на пол.)

Квартира 1 — Суепаловых. Они в санузле.

СУЕПАЛОВА. Она на кухне сейчас, иди! Пять минут попридуриваешься – тысяча в кармане! Мы так тысяч десять за месяц намолотим!

СУЕПАЛОВ. А что Толик скажет? Он же увидит? А Соня, ехидна его, что скажет?

СУЕПАЛОВА. Когда мы им объясним – смеяться будут. А когда принесем им денежки, вообще в ноги упадут!

СУЕПАЛОВ. Не знаю… Не умею я этого… Я, пока с тобой живу, никогда… Ни с кем…

СУЕПАЛОВА. Серьезно, что ли?

СУЕПАЛОВ. А ты как думала?

СУЕПАЛОВА. Нет, знала, что ты верный. Но не до такой же степени. Я думала, ты с Люсей…

СУЕПАЛОВ. Какой Люсей?

СУЕПАЛОВА. Сестра моя двоюродная. Лет двадцать назад приезжала, а я в больницу попала тогда, помнишь? Она приехала – вся раздрызганная после развода, а уезжала – светилась! Я думала…

СУЕПАЛОВ. Мужика она нашла. Неделю встречались, она меня просила, чтобы я погулять выходил. Ну, я и гулял. А тебе даже не рассказывал – неприятно было.

СУЕПАЛОВА. Вот лопух-то! Ты мой любимый лопух, ты самый лучший лопух! Постарайся, Коля!

СУЕПАЛОВ. Ладно…

Кухня. Жучкова развешивает белье, стоя на стуле. Входит Суепалов.

СУЕПАЛОВ. Здравствуй, Нина. (Идет к плите, не знает, что там делать.)

ЖУЧКОВА. Здравствуйте, Николай Иванович.

ГОЛОС ВАДИМА. Активнее, Николай Иванович! Жадно смотрите на ее ноги!

Суепалов неуклюже поворачивается, смотрит исподлобья.

ГОЛОС ВАДИМА. Нина, вытягивайся повыше. Вот так, хорошо! Николай Иванович, подошел, погладил по ноге.

Суепалов подходит, касается ноги.

ГОЛОС ВАДИМА. Нина: «Что это вы делаете, Николай Иванович?»

ЖУЧКОВА (возмущенно). Что это вы делаете, Николай Иванович?

ГОЛОС ВАДИМА. Не так! Мягче. С улыбкой.

ЖУЧКОВА (с улыбкой). Что это вы делаете, Николай Иванович?

СУЕПАЛОВ (в камеру). Что говорить?

ГОЛОС ВАДИМА. Я за вас работать должен? Фантазируйте!

СУЕПАЛОВ. Нина… Я хочу тебе выразить признательность.

ЖУЧКОВА. Да не за что еще!

СУЕПАЛОВ. Я в смысле… Я в смысле, что у человека, даже если возраст, у него есть душа. Я к тебе не физиологией тянусь, Нина, а душой!

ЖУЧКОВА (спрыгивает). Это почему же не физиологией? У вас что, ее нет?

СУЕПАЛОВ. Почему? У меня ее достаточно. Не пил, не курил. Нахожусь в отличной форме.

ЖУЧКОВА. Тогда в чем дело?

СУЕПАЛОВ. А что?

ЖУЧКОВА. Докажите свою физиологию!

СУЕПАЛОВ. Нина… Ты должна понимать… У меня традиции… Привычки… Потом – жена.

ЖУЧКОВА. Что жена? Она лучше меня?

СУЕПАЛОВ. Нет. То есть… Меня обуревает.

ЖУЧКОВА. Да бросьте. Это вы говорите только. (Отходит от него, приоткрывает крышку кастрюльки.)

Суепалов подходит к ней сзади. И вдруг обнимает, вернее, обхватывает.

ЖУЧКОВА. Ого! Это серьезно!

ГОЛОС ВАДИМА. Михаил, готов? Пошел!

Входит Жучков.

ЖУЧКОВ. Ах ты гад! Ты что это делаешь! А ну, отойди!

Подходит к Суепалову, пытается оторвать его от жены. Но тот словно окоченел. Жучкова тоже отрывает от себя Суепалова.

ЖУЧКОВА. Николай Иванович, вы что это, в самом деле! Надо же, мертвая хватка! Да отцепитесь вы!

Совместными усилиями отрывают Суепалова. Тот садится на пол и вдруг плачет.

ГОЛОС ВАДИМА. Сережа, максимальный зум, крупный план!

Квартира 5 – Курениной. Куренина в своей комнате читает, а Максим и Лина в соседней целуются. Стук в дверь.

КУРЕНИНА. Открыто!

Входит Рамкин.

РАМКИН. Извините, Лина у вас?

КУРЕНИНА. Кажется. Вы проходите, Паша. Чаю?

РАМКИН. Нет, спасибо. (Подходит к двери комнаты Максима.) Лина, ты здесь?

ЛИНА. Да!

РАМКИН. Ясно… Ты не увлекайся там… Я понимаю, ты на камеру, но все-таки…

ГОЛОС ВАДИМА. Паша, оштрафую.

РАМКИН. А вы вырежьте.

ГОЛОС ВАДИМА. Я и так тебя все время вырезаю. Ты должен ворваться, устроить скандал!

РАМКИН. Понял.

После паузы ударяет ногой по двери, открывая ее, стремительно входит, Лина и Максим едва успевают отпрянуть друг от друга.

РАМКИН. А что это вы тут делаете?

ЛИНА. Общаемся. Нельзя?

РАМКИН. Пойдем домой!

ЛИНА. С какой стати? Присоединяйся, пообщаемся вместе.

РАМКИН. Ты что мне предлагаешь?

ЛИНА. Пообщаться.

РАМКИН. Знаю я это общение! (Видит на кресле кофту Лины.) Это что?

ЛИНА. Кофта.

РАМКИН. А что она тут делает?

ЛИНА. Я сняла.

РАМКИН. Зачем?

ЛИНА. Жарко.

РАМКИН. Ты что, издеваешься? (Осматривает Лину с головы до ног.)

ЛИНА. Что, следы ищешь? Отпечатки пальцев?

РАМКИН. Хорошо!

Выходит из комнаты, хлопнув дверью, а потом из квартиры.

КУРЕНИНА. Павел, осторожней, пожалуйста! Так и дом может рухнуть!

Квартира 6 — Риммы. Она в полной боевой готовности. Стук в дверь, она открывает, видит Рамкина.

РИММА. Наконец-то! Как я тебя ждала!

РАМКИН. В самом деле? Слушай, я по делу. То есть… В общем, давай … (зуммер).

РИММА. Ты считаешь меня проституткой?

РАМКИН. Нет, я…

РИММА. Ты считаешь меня… (зуммер).

РАМКИН. Да нет, я…

РИММА. Тогда почему ты так пришел? Это ужасно, Паша.

РАМКИН. Да что ужасного-то? Я от души…

РИММА. Ты не понимаешь? Я ждала тебя… Как ждут лета после долгой зимы. И оно приходит – и оказывается пыльным, душным, жарким… Очень обидно.

ГОЛОС ВАДИМА. Пережимаешь.

РИММА. Заметно?

ГОЛОС ВАДИМА. Очень. Будь проще. Без пафоса, как в жизни. Без красивых слов.

РИММА. В жизни тоже красивые слова бывают.

ГОЛОС ВАДИМА. Не в нашей.

РИММА (Рамкину). Чаю хочешь?

РАМКИН. Что мне все сегодня чай предлагают? Ну давай. (Проходит, садится к столу.) Уютно у тебя.

РИММА. Я старалась. У тебя вид усталый.

РАМКИН. Работать начал. У меня документы дома, в компьютере. Решил поработать.

РИММА. Нравится?

РАМКИН. Что?

РИММА. Работа?

РАМКИН. А. Как сказать. Да нет, нормально. Работа хорошая, люди мешают. Тупых полно. Каждому объяснять.

РИММА. С сахаром?

РАМКИН. Не хочу. (Встает, идет к софе, садится полулежа.) Поговорим?

РИММА. Говори.

РАМКИН. Иди сюда.

РИММА. Я слышу.

РАМКИН. Кричать не хочу. Иди сюда.

РИММА (подходит, садится рядом). Ну?

РАМКИН (берет ее руку, рассматривает). Красивая.

РИММА. Не жалуюсь.

РАМКИН. Цвет хороший. Солярий?

РИММА. От природы.

РАМКИН. Красиво. Мне нравится.

РИММА. Ну спасибо.

Рамкин притягивает ее к себе. Объятия. Поцелуи. Римма сдергивает покрывало, натягивает сверху, чтобы их не было видно. Возня под одеялом.

ГОЛОС ВАДИМА. Римма, в чем дело? У тебя есть что показать! Все режиссеры истекут на тебя слюной!

Римма отбрасывает покрывало. Она почти обнажена.

Квартира 1 — Суепаловых.

СУЕПАЛОВ (долго стоит у окна, потом оборачивается.) Зачем я жил?

СУЕПАЛОВА. Чего?

СУЕПАЛОВ. Я спрашиваю – зачем я жил?

СУЕПАЛОВА. Это ты туда? (Кивает на камеру.)

СУЕПАЛОВ. Это я тебе. Зачем я жил?

СУЕПАЛОВА. Тоже вопрос. Работал. Для государства… Сам гордился все время.

СУЕПАЛОВ. Ничего я не гордился. Бумажки сочинял всю жизнь. Входящие – исходящие. Зачем? На моем месте мог быть любой другой. И государство ни при чем, я о себе. Что я лично себе нажил? Какой результат?

СУЕПАЛОВА. Замечательный. Сына родили, воспитали.

СУЕПАЛОВ. Сыну я не нужен. И никому вообще. Никому. Я это понял. Я даже себе не нужен. Мне от себя никакого удовольствия.

СУЕПАЛОВА. Брось, Коля. Ты мне нужен.

СУЕПАЛОВ. А ты мне?

СУЕПАЛОВА. Что, не нужна?

СУЕПАЛОВ. Мне приснилось лет пять назад, что ты умерла. Стоим над могилой. Толик, Соня, еще кто-то… Почему-то еще президент американский… Этот, как его, господи… Неважно. Но почему американский, а не наш? Это я сейчас удивляюсь, а во сне никакого удивления, будто так и надо. Ну вот. И все плачут. И президент американский тоже плачет. А я нет. Стою и не плачу. Я проснулся и подумал: а ведь, когда ты умрешь, я, наверно, быстро тебя забуду. Я быстро привыкну один. Потому что я и так один. Всю жизнь. Всю жизнь. Всю жизнь. Я вот ее обнял и понял, что я не один, а с кем-то. Первый раз в жизни.

СУЕПАЛОВА. Ты нарочно меня дразнишь, да?

СУЕПАЛОВ. Ничего ты не поняла.

СУЕПАЛОВА. И не хочу понимать. Всякую глупость я понимать не должна. Ужинать будешь?

СУЕПАЛОВ. И себя мне тоже не жалко. Умру – не жалко. Плакать не стану.

СУЕПАЛОВА. Все умрем. Так ужинать будешь?

СУЕПАЛОВ. Буду.

Квартира 3 – Бурских. Бурский и Настя в санузле, сидят на краю ванны и курят.

НАСТЯ. Как-то мы с тобой вне игры оказались. Римма занята, мне задания нет кого-то охмурять… Скандал, может, устроим?

БУРСКИЙ. На тему?

НАСТЯ. Ну, ты будешь играть, я скажу – надоело.

БУРСКИЙ. А тебе надоело?

НАСТЯ. Нет. Зато заработаем. И просто скучно ничего не делать.

БУРСКИЙ. Тоже верно.

Выходит, берет гитару, начинает играть и напевать.

Чуть погодя выходит Настя.

НАСТЯ. Не надоело тебе? Дай передохнуть, а?

БУРСКИЙ. Я работаю.

НАСТЯ. Какая это работа?

БУРСКИЙ. Творческая.

НАСТЯ. За работу деньги платят. Ты сколько песен сочинил?

БУРСКИЙ. Не считал.

НАСТЯ. Ну примерно?

БУРСКИЙ. Сотни две.

НАСТЯ. Ого! И ни одну не купили. По радио не поют, на диски не записывают. Почему?

БУРСКИЙ. Покупают попсу. Мне один продюсер объяснил: твои песни слишком хорошие. Ясно? Для эфира песня должна быть достаточно плохой.

НАСТЯ. Неужели у тебя не нашлось ни одной достаточно плохой песни?

БУРСКИЙ. Я подозреваю, что ты говоришь серьезно.

НАСТЯ. А как еще? Время тратишь, а толку нет. Вот у нас магазин – если бы у нас не покупали ничего, мы бы тут же закрылись.

БУРСКИЙ. Ты предлагаешь мне закрыться? Спасибо. Нет, я давно вижу, что ты ничего не понимаешь в моем деле. Тебе наплевать. А я тебе сразу говорил: я могу жить только с женщиной, которая меня понимает.

НАСТЯ. Костя, я тебя понимаю…

БУРСКИЙ. Хочешь правду? Я очень жалею, что мы поженились. Есть единственная девушка, с которой я хотел бы жить. Римма. Она сейчас с Максимом – это ерунда. Это временно. Я умею дожимать, и я ее дожму. Вот. Это тебе вся правда.

НАСТЯ. Костя, ты что? Да я верю в тебя! Ты еще себя покажешь! Эти идиоты ничего не понимают!

БУРСКИЙ. Как только все кончится, мы расстанемся. Заявляю официально.

НАСТЯ. Костя, не говори так! (Становится на колени перед Бурским, обнимает его.) Ты что? Я тебя обожаю, я ребеночка от тебя хочу! Я умру без тебя просто! (Вскакивает, кричит в камеру.) Эй вы, сволочи! Я перебью вам все камеры! (Хватает плюшевую игрушку, бросает в камеру.) Мне надоело! Я отказываюсь! Вы сволочи, вы фашисты, вы издеваетесь над людьми!

ГОЛОС ВАДИМА. Отлично, Настя, спасибо.

Кухня, общий сбор.

ВАДИМ (просматривает свои записи). Так… Это я сказал, это сказал… Да! За секс в эфире отдельное спасибо и отдельная премия! (Вручает конверты Рамкину и Римме.)

ЛИНА. Какой секс? Паша?

РАМКИН. Я изображал.

ВАДИМ. Очень достоверно и красиво.

ЛИНА. Ты скот! Ты…

РАМКИН. Что я? А ты с Максимом – что?

ЛИНА. Ничего! Я по-человечески, я увлеклась, я пар выпускала, признаю. Но я себе ничего не позволила! Максим, ведь так? А ты – как животное! Набросился на кусок мяса!

РИММА. Это о ком, интересно?

ЛИНА. О тебе! Это ты его затащила! Порнозвездой хочешь стать? Станешь! Если я тебе рожу не испорчу. (Хватает кастрюльку, плещет водой в Римму.)

РИММА (отскочив). Ты с ума сошла?

ЖУЧКОВ. Так обварить можно!

ЛИНА. Убью!

Бросается на Римму, та защищается. Драка. Их растаскивают.

МАКСИМ. Девочки, девочки!

ЖУЧКОВ. Не шалить!

РАМКИН. Вы что, с ума сошли?

Куренина подходит к Вадиму и отвешивает ему пощечину.

ВАДИМ (в камеру). Сережа, снял? Отлично!

Затемнение.

Кухня. Ночь. Входит Суепалов с лестницей-стремянкой. Замирает, прислушивается. Все тихо. Суепалов снимает бельевую веревку, ставит лестницу, поднимается по ней, привязывает веревку к массивному крюку, на котором когда-то висела люстра, а сейчас – лампочка. Завязывает узел.

Где-то – звонок телефона.

Сонный голос Вадима.

ГОЛОС ВАДИМА. Сережа? Что случилось?

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Старик вешается. Что делать?

ГОЛОС ВАДИМА (после паузы). Ничего.

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Вадик, ты с ума сошел? Это статья. Непредотвращение.

ГОЛОС ВАДИМА. Непредотвращение убийства – это статья. Непредотвращение самоубийства – такой статьи нет.

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Ну, доведение.

ГОЛОС ВАДИМА. Это надо доказать. Скажем: у мониторов никого не было. Кстати, можешь отойти.

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Нет, но человек же все-таки.

ГОЛОС ВАДИМА. Ты уволен. С этой минуты. Поэтому не несешь никакой ответственности.

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Я не могу. Я сейчас включу громкую связь и кого-нибудь позову!

ГОЛОС ВАДИМА. Только попробуй!

Суепалов уже встал на стремянку и примеривается к петле…

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Все, включаю!

Тут распахивается дверь и вбегает Суепалова.

СУЕПАЛОВА. Коля! Не смей!

СУЕПАЛОВ. Отойди!

СУЕПАЛОВА. Тогда со мной! (Лезет по стремянке, обнимает мужа.) Тогда вместе! Я одна не останусь! Коля… (Плачет.) Бог меня разбудил!.. Пойдем отсюда… Как меня толкнуло что-то… Пойдем! Я прошу тебя!

Затемнение

В кухне — Максим и Вадим.

МАКСИМ. Ну что, доволен?

ВАДИМ. На сто процентов. Сегодня финальный аккорд – и… Такого не было. Я показывал материал, все с ума сходят. Гениальное кино!

МАКСИМ. А что будет, когда ты им скажешь, что их не показывали по телевизору?

ВАДИМ. Им уже все равно, деньги-то платим. Предложи я им сейчас кого-нибудь убить, начнут возмущаться, кричать. Но убьют. А что, это был бы мощный финал.

МАКСИМ. Убийство и так почти уже было.

ВАДИМ. Самоубийство. Нет, предлагать я, конечно, не буду, это подстрекательство, уголовка, статья – сто процентов. Но если бы само собой…

МАКСИМ. Учился с тобой, не думал, что ты станешь такой сволочью.

ВАДИМ. Значит, плохо разбираешься в людях. Актеру простительно, а риэлтору нет. Дисквалифицируют. А чего ты не рад, я не понимаю? Получил женщину своей мечты.

МАКСИМ. Да. Только я – не мужчина ее мечты.

Появляются бредущие под руку, усталые и словно постаревшие, Суепаловы.

ВАДИМ. Здравствуйте, проходите.

Постепенно собираются остальные.

ВАДИМ. Михаил! Ты трезвый?

ЖУЧКОВ. Хватит.

ЖУЧКОВА. Не такой сегодня день, чтобы пить!

Все рассаживаются. Лина – с Максимом, Рамкин с Риммой.

ВАДИМ. Итак, господа, сегодня решающий момент. Голосование. Вот урна (указывает на кастрюлю). Вот бумажечки. (Раздает.) Пишем имена первых кандидатов на выбывание, учитывая состав новых пар. То есть Лину пишем с Максимом, а Пашу…

РАМКИН. Нет.

ВАДИМ. Что нет?

РАМКИН. Я буду один.

ВАДИМ. Не получится. Либо парой, за исключением Юлии Юрьевны, либо никак.

РАМКИН. Тогда никак. Я выбываю. Пока.

Хочет уйти.

ЛИНА. А со мной не хочешь?

РАМКИН. Я наигрался.

ЛИНА. Безо всякой игры. (Максиму.) Извини.

МАКСИМ (пожимает плечами). Я ждал чего-то в этом духе.

РИММА. А я имею право одна, как Юлия Юрьевна!

МАКСИМ. Я тоже. У меня договор на мое имя.

ВАДИМ. А кто против? Никто не против! Я даже рад, что любящие сердца соединились!

РАМКИН. Ты можешь не брехать?

ВАДИМ. Действительно, к делу, к делу! Пишем имена кандидатов. Или кандидата. Принцип: одна семья – один голос.

Все пишут и кладут записки в кастрюлю. Вадим начинает доставать по одной и читать вслух.

ВАДИМ. Юлия Юрьевна. Римма. Максим. Бурские Настя и Костя. Рамкины Паша и Лина. Юлия Юрьевна. Юлия Юрьевна. Юлия Юрьевна – извините. Можете присутствовать, можете отдыхать.

КУРЕНИНА. Нет, но за что? Я ничего никому не сделала!

ВАДИМ. Вот именно за это. Вы самая благородная, но самая беззащитная, Юлия Юрьевна. Вы можете даже радоваться: лучшие в таких играх выбывают первыми. Их боятся.

КУРЕНИНА. Сволочи! Мещане! Пошлые люди! Будьте вы прокляты! (Неумело кидает тряпкой, попадает в Жучкову.)

ЖУЧКОВА. Ну, ну, полегче!

КУРЕНИНА. Чтобы вам сдохнуть в ваших новых квартирах! Уроды! (Зуммер, зуммер, зуммер.)

Куренина отходит, берет кружку с водой, садится в углу, достает из кармана таблетки…

ВАДИМ. Продолжаем.

Все пишут, кладут записки. Вадим вынимает.

ВАДИМ. Максим. Римма. Жучковы. Суепаловы. Максим. Римма. Незадача. Максим и Римма – по два голоса. Макс, уступишь даме?

МАКСИМ. Запросто. Все равно в следующем туре выкинут.

Отходит в сторону. Следующий тур.

ВАДИМ (достает записки). Римма. Жучковы. Рамкины. Бурские. Римма. Красавица, увы!

РИММА. Начхать.

Отходит к Максиму. Следующий тур.

ВАДИМ. Рамкины. Рамкины. Бурские. Жучковы. Паша, Лина! Вас считают серьезными соперниками!

РАМКИН. И правильно делают. Все только начинается.

ВАДИМ. Что вы имеете в виду?

РАМКИН (Лине). Кофе хочешь?

ЛИНА. Я сама сделаю.

Идут к плитам, занимаются приготовлением кофе.

Следующий тур.

ВАДИМ. Суепаловы. Жучковы. Суепаловы.

СУЕПАЛОВА. Неправда!

ВАДИМ. Что неправда? Тут написано.

СУЕПАЛОВА. Все равно! Подтасовка!

СУЕПАЛОВ. Замолчи! Пойдем отсюда!

СУЕПАЛОВА. Нет, я останусь! Я посмотрю, кого они победителем сделают! И сразу все пойму!

СУЕПАЛОВ. Да нечего тут понимать…

ВАДИМ. Итак, их осталось двое, как поется в веселой песенке, известной нам по книге Агаты Кристи! Костя и Настя – Михаил и Нина. У нас есть результаты зрительского голосования по всем кандидатам. Подлинность может подтвердить наш сотовый оператор – есть статистика. Достаем список, смотрим, у кого из наших победителей больше голосов.

ЖУЧКОВА. Не дай бог.

ВАДИМ. Что?

ЖУЧКОВА. Ты смотри, смотри.

ВАДИМ. Смотрю. (Ведет ручкой по списку.) Подавляющим, извините, большинством голосов окончательными победителями становятся… Бурские Костя и Настя! Поздравим!

Аплодирует. Но никто не присоединяется. В том числе и Костя с Настей.

ЖУЧКОВА. Ну и чего ты радуешься? Думаешь, все? Ничего подобного. Если ты мне такую же квартиру, как им, не предоставишь, то есть даже больше, с учетом детей, то я… Я даже не знаю, что я с тобой сделаю. Мне самой страшно подумать. Ты понял?

ВАДИМ. Господа, успокойтесь! Вы забыли, у вас приличные бонусы! Деньги – и слава! Вас смотрела вся страна.

МАКСИМ. Хоть сейчас не ври. Они завтра уже узнают, что по телевизору ничего не было.

СУЕПАЛОВ. Как это не было?

МАКСИМ. Не было. Он для кино это снимал. Гений штопаный. На тему манипулирования людьми.

ВАДИМ. Ну кино. Какая разница? В контракте, между прочим, есть строчечка – возможна киноверсия. Вы даже не обратили на нее внимания.

СУЕПАЛОВ. Нет, минутку! Значит, мы мучились – зря?

ВАДИМ. Почему зря? И почему мучились? Получится шедевр, я вас уверяю!

Суепалов идет на Вадима со страшным лицом.

ВАДИМ. Николай Иванович, в чем дело? Слушай, старче, не заставляй применять силу!

СУЕПАЛОВ. Силу? Ты эти руки видишь? Думаешь, я только на калькуляторе тюкал? У меня от природы… Я в своем управлении всех… Этот самый… (Сгибает руку, нетерпеливо – Суепаловой.) Как называется?

СУЕПАЛОВА. Армреслинг.

СУЕПАЛОВ. Именно. Я в армреслинг всех ломал! Без исключения!

ЖУЧКОВА. А у нас тоже ручки не слабые.

ЖУЧКОВ. Как клопа его! Чтобы кровь из людей не сосал!

ВАДИМ. Я не понял, вы что, серьезно, что ли?

Все идут на него. Затемнение, возня, вскрики.

Появляется свет. Никого – только Вадим на полу.

Входят Режиссер и Продюсер. Продюсер останавливается, не приближаясь к Вадиму.

РЕЖИССЕР. Сережа, снято?

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Да.

РЕЖИССЕР (наклоняется, щупает пульс Вадима). Потрясающе. Он уверял, что гарантирует драку с убийством в конце, я сомневался. Он угадал. Гениальный был человек. Настоящая смерть режиссера в кадре, Голливуд отдыхает навсегда!

ПРОДЮСЕР. А кому это вообще в голову пришло?

РЕЖИССЕР. Ему и пришло. Явился и сказал, что давно хотел снять кино о том, как можно манипулировать людьми. И есть такая возможность. Просил помощи и содействия, я же его учитель как никак. Он не подозревал, бедный, что я сам давно хочу снять кино – о том, к чему приводит манипулирование людьми. Он работал на меня и не знал этого. Но я не вмешивался, все случилось само собой. Ну что, Виктор Викторович, эффектно? А вы боялись за свои деньги.

ПРОДЮСЕР. Продюсера не всегда интересуют деньги.

РЕЖИССЕР. Возьмем Канны, а? Конечно, сомнительный пункт – подлинное убийство. Но это же почти документальное кино. Человек провоцировал и нарвался. Мы ни при чем.

ПРОДЮСЕР. Ты меня успокаиваешь или себя?

РЕЖИССЕР. Я спокоен.

Пока они беседуют, к Режиссеру подкрадывается Куренина с топориком для рубки мяса. Лицо сумасшедшее. Продюсер видит ее, но молчит. Куренина взмахивает топором, бьет обухом по голове Режиссера. Ненатуральный звук – громкий, резкий, на весь театр. Режиссер удивленно падает. Куренина, бросив топор, уходит.

ПРОДЮСЕР. Надо же, как бывает. А говорят, бомба в одну воронку не падает. Сережа, ты снимал?

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Да.

ПРОДЮСЕР. Отлично. Теперь это окончательно гениально. Канны будут, он прав. В случае чего, Сережа, меня тут не было, тебя у мониторов тоже не было. Я в кадр не попал?

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Только сейчас.

ПРОДЮСЕР (Режиссеру). Увы, друг, я пришел слишком поздно. Я ничего не мог сделать.

К Продюсеру подкрадывается Максим, подбирает топор, подходит все ближе.

ГОЛОС СЕРЕЖИ. Может, еще успеете.

ПРОДЮСЕР. Что успею? Как-то ты странно это сказал. Сережа, это ты вообще? Я голоса не узнаю. Сережа? Кто там? Чей это голос?

Максим взмахивает топором.

Затемнение.

Громкий резкий звук.

Занавес.

Дурак («Не дайте мне вас убить») современная притча в двух действиях

Действующие лица

ДУРАК, 25 лет

РЕГИНА, врач, около 30 лет, она же РЕГИНА, ДОЧЬ ВРАЧА АДА, СТАРУХА, БАРМЕНША

ВРАЧ (мужчина), около 50 лет

ЛЫСЫЙ (самом деле рыжий), 25 лет, он же ЗАЩИТНИК, БРАТ ДУРАКА, БАРМЕН, СЫН ВРАЧА ДЭН, ЖУРНАЛИСТ-1, ЖУРНАЛИСТ-3

РЫЖИЙ (на самом деле лысый), около 50 лет, он же ОБВИНИТЕЛЬ, ДОДУРАК, ЖУРНАЛИСТ-2, ПРЕДСТАВИТЕЛЬ, ЖУРНАЛИСТ-4

ЛОХМАТЫЙ (действительно лохматый), за 60 лет, он же СУДЬЯ, СТАРИК, ПСИХИАТР, ГЛАВВРАЧ, ОРУЖЕЙНИК

Выходят сын Врача (он же Бармен, он же Брат, он же Защитник, он же Лысый – т. е. рыжий) и дочь Врача (она же Регина). Сына зовут Дэн, дочь зовут Ада.

Примечание. В пьесе обозначено, что всех героев играют 5 актеров и 1 актриса. Но при постановке не исключен и обычный подход: 1 персонаж = 1 актер (актриса).

Первое действие

1

РЕГИНА сидит в кабинете. Это довольно симпатичная женщина, настроенная вполне благодушно.

Заходит молодой человек, имя которого ДУРАК. В руках у него только что заведенная больничная карта.

РЕГИНА. Здравствуйте, проходите.

ДУРАК. Здравствуйте. (Пятится назад, смотрит на дверь с обратной стороны.) Извините. Тут фамилия. По фамилии непонятно, что тут женщина. А там не сказали.

РЕГИНА. Где?

ДУРАК. Где запись.

РЕГИНА. Для вас это имеет значение?

ДУРАК. Да.

РЕГИНА. Вы лечиться пришли?

ДУРАК. Да.

РЕГИНА. Какая вам разница, у кого? На что жалуетесь?

ДУРАК. Жаловаться зачем мне? Просто… Болеет что-то.

РЕГИНА. Да вы проходите. Садитесь. Давайте карту.

Дурак дает ей карту. Регина смотрит.

РЕГИНА. Дурак. Это что?

ДУРАК. Имя. Звучит оно, как ваше слово дурак.

РЕГИНА. А фамилия?

ДУРАК. Нет фамилии у нас. Повторяем для паспорта имя. Получается Дурак Дурак. Я знаю, это вам смешно.

РЕГИНА. Почему? Всякое бывает. Вы, значит… перемещенное лицо?

ДУРАК. Я, да, из другой страны, да. Другой климат там совсем, все другое там. Не болел никогда там я. Не болел тут тоже никогда. И заболел вдруг. Заболел нет. Чешется немного там оно.

РЕГИНА. Покажите.

ДУРАК. Не могу.

РЕГИНА. Почему?

ДУРАК. Вы женщина. Показывать у нас нельзя это чужим женщинам. И своим. Никому. Вообще женщинам нельзя. Только жене – в темноте.

РЕГИНА. В темноте отлично видно.

ДУРАК. Сказал я неправильно. Знаю плохо язык, кажется, что я неумный. А я не неумный. Знаю много. Выучил ваш язык. Я хотел сказать, разрешается видеть в темноте на ощупь жене. Руками.

РЕГИНА (улыбается). Я врач, понимаете? Мне можно и руками, и глазами. И даже нужно.

ДУРАК. Извините, нельзя.

РЕГИНА. А как я буду лечить? Хорошо, скажите хотя бы – где это?

ДУРАК. Не могу. Сказать не могу при женщине это слово.

РЕГИНА. А я могу. Хорошо. Я буду называть, а вы кивните.

Она очень тихо, почти беззвучно называет, Дурак неподвижен.

РЕГИНА. Вы не поняли?

ДУРАК. Не знаю этих слов.

РЕГИНА. Расшифровываю. (Делает знак Дураку пододвинуться. Объясняет.)

ДУРАК. Говорите зачем это вы? Вы женщина, вам нельзя!

РЕГИНА (с улыбкой). Я врач! Как я буду лечить, интересно? Не называя?

ДУРАК. Почему. Есть слова, которые около. Например: то, что ниже низа живота.

РЕГИНА. Уже легче. Итак, у вас болит то, что ниже низа живота? Как болит? Резь, выделения, сыпь, опухоль, что?

ДУРАК. Это не там. Это… Это ниже пояса с обратной стороны.

РЕГИНА. На ягодицах? Что? Порез, укус, язва?

ДУРАК. Сидеть больно. Было сперва немного, теперь больше. Болит, чешется.

РЕГИНА. Какого цвета?

ДУРАК. Не знаю. Увидеть как могу я? Это же там.

РЕГИНА (с улыбкой). В зеркало, например.

ДУРАК. Смотреть в зеркало на это не могу я. Нельзя.

РЕГИНА. Господин Дурак, давайте договоримся. Вы пришли лечиться, правильно? Я ничего не напутала? Лечиться. Не рассказывать о своих обычаях, о том, что в вашей стране другой климат. Правильно?

ДУРАК. Смеетесь надо мной?

РЕГИНА. Упаси боже! Самое большее – немного подшучиваю.

ДУРАК. Подшучивать над мужчиной нельзя женщине.

РЕГИНА. Скажите пожалуйста, цари природы какие! А мужчине можно подшучивать над женщиной?

ДУРАК. Нельзя тоже.

РЕГИНА. А кому можно?

ДУРАК. Нельзя никому.

РЕГИНА. Веселый вы народ! Смеяться-то можно вообще?

ДУРАК. Да, очень. Смеется когда ребенок. Улыбается мама. Или папа. Идет когда дождь.

РЕГИНА. Дождь идет – это да, это смешно. Обхохочешься, в самом деле. Ладно, к делу. Придется вам все-таки показать. У вас обычаи, я понимаю. Но вы в другой стране. У нас другие обычаи. А у болезни, должна вам сказать, обычаев вообще нет. Болезни у всех одинаковые – независимо от нации, вероисповедания и политических убеждений. Понимаете? Инфаркт, например. Имя – инфаркт, фамилия – инфаркт, национальность – инфаркт, вероисповедание – инфаркт.

ДУРАК. Кажется мне, говорите не очень умные вещи вы. Извините. Ошибаюсь наверно я.

Регина смеется.

ДУРАК. Что?

РЕГИНА. Да так. Смешной вы. Сколько вам лет?

ДУРАК. Двадцать пять лет мне. Почему смешной?

РЕГИНА. Давно здесь?

ДУРАК. Три года.

РЕГИНА. А такое ощущение, будто только что прибыли.

ДУРАК. Работаю на стройке работаю, выхожу мало совсем. Там у нас свои все.

РЕГИНА. Дорогой Дурак, должна признаться: мы в тупике. Вы хотите вылечить болезнь, я хочу вам помочь. Но, не посмотрев, что там у вас, я помочь вам не сумею. Понимаете?

ДУРАК. Да. Пойду, где записывают, и скажу, чтобы записали к мужчине.

РЕГИНА. Зачем вам время терять? (Смотрит на часы.) Сейчас я приглашу своего коллегу, он тоже дерматолог. Ему покажете?

ДУРАК. Да. Спасибо вам.

РЕГИНА. Хорошо. (Идет к двери. Останавливается. Возвращается, берет со стола визитную карточку, дает Дураку.) Это моя визитка. Телефон, адрес. Если заболит то, что можно показать, звоните. И просто так звоните. Вам нужно понять здешнюю жизнь, чаще выходить за пределы своей стройки.

ДУРАК. Хотите, чтобы я вас имел?

РЕГИНА. Юноша, у вас с головой все в порядке? С чего вы взяли?

ДУРАК. Говорили мне – такие обычаи у вас. Если женщина приглашает мужчину, она это делает, чтобы он с ней лег.

РЕГИНА (с улыбкой). Вам говорили те, кто хочет, чтобы так было. Понимаете? На самом деле, во-первых, я вас не приглашала. То есть приглашала – как врач. Во-вторых, даже если бы пригласила не как врач, это ничего не значит.

ДУРАК. Неправда. Значит. Нравлюсь вам я.

РЕГИНА. Что?!

ДУРАК. Смотрите вы так. Вижу.

РЕГИНА. Я так смотрю, надо же! Я смотрю – человечно! Меня так воспитали! Я на всех так смотрю! Доходит?

ДУРАК. Не доходит. Но уже идет.

РЕГИНА. И слава богу! Я имею право при вас говорить «слава богу»?

ДУРАК. Да, конечно.

РЕГИНА. Слава богу! А то ведь при вас скоро и своего бога нельзя будет упомянуть!

ДУРАК. Это неправда.

Регина выходит. Дурак подходит к зеркалу. Поворачивается спиной. Щупает больное место и словно пытается рассмотреть сквозь брюки.

Стремительно входит врач (около 50-ти лет), которого так и будем называть — ВРАЧ.

ВРАЧ. Здравствуйте. Снимаем штанишки, молодой человек. Мне сказали, какие у вас проблемы. Не стесняйтесь. Я мужчина. При этом не гомосексуалист. Ну?

Дурак чуть приспускает брюки.

ВРАЧ. Ниже!

ДУРАК. Видно уже.

ВРАЧ. Только краешек. Мне надо все рассмотреть.

ДУРАК (еще чуть приспускает). Теперь?

ВРАЧ. Ниже, я сказал! Мне надо осмотреть кожные покровы вообще! И насколько это распространяется! Слушай, мальчик, меня ждет пациент – между прочим, профессор искусствоведения, уважаемый человек! Я вас по двадцать человек в день принимаю – и вы тут еще кочевряжиться будете! Снимай, говорю! (Одним рывком сдергивает с него брюки.) Ну вот, а ты боялся.

Хочет осмотреть Дурака, но тот отскакивает со спутанными ногами, не знает, как повернуться, чтобы не видно было его срамных мест, одной рукой прикрывается, второй рукой натягивает брюки.

ДУРАК. Сделали что вы?!

ВРАЧ. Ничего пока не сделал! Не хочешь лечиться – до свидания! Развелось придурков…

Хочет выйти, но дурак встает на его пути.

ДУРАК. Сделали что вы?! Убить должен вас я!

ВРАЧ. Ого! Это уже интересно! А ну, отойди!

ДУРАК (вытягивает перед собой руки). Видели вы, что видеть не может чужой мужчина! Убить должен вас я!

ВРАЧ (отходит к столу, берет скальпель). Ну? Убивай.

ДУРАК (идет к нему). Сделали вы это зачем? Убить должен вас я.

ВРАЧ. Убивай, убивай. Иди ко мне.

И Дурак идет. Врачу приходится отступить.

ВРАЧ. Ты что, псих?

ДУРАК. Нормальный. Убить должен нормально.

ВРАЧ. Это лучше, чем ненормально. Так. Мальчик, давай успокоимся. Возможно, я сделал что-то неправильно. Обычаи и все такое. Но я-то не знаю ваших обычаев!

ДУРАК. Не меняются от этого они. Убить должен вас я. Сразу же.

ВРАЧ. Не подходи! А то я тебя тоже убью. Придется.

ДУРАК. Пусть. Должен я.

ВРАЧ. Повторяю: я не знал, что этого нельзя делать!

ДУРАК. Спросить было надо.

ВРАЧ (размахивает скальпелем). Не подходи! Урод! Нарожали вас на наши головы! У себя там места вам не хватает – приехали, да еще свои порядки тут заводят!

ДУРАК (оцепенел). Сказали что вы?!

ВРАЧ. Что слышал! Живи здесь по нашим законам, понял?

ДУРАК. Законы везде одни. Оскорблять нельзя мать.

ВРАЧ. Какую мать, кто про мать говорил?

ДУРАК. Сказали вы: нарожали на наши головы. Нарожал кто? Рожают только матери. Нарожали кого? Нас, то есть в том числе меня. Оскорбили, значит, вы мою мать. Это плохо. Сняли когда вы штаны с меня, не жить вам было, не жить теперь вам тем более.

ВРАЧ. Ничего, два раза не умирают!

Он так храбр, потому стоит у двери процедурной комнаты. Дурак бросается к нему, врач юркает в процедурную. Дурак ломится туда, раздается вой сирены. В комнату вбегают два человека в форме охранников.

Затемнение.

2

В тюремной камере — ЛЫСЫЙ (он на самом деле рыжий), РЫЖИЙ (он на самом деле лысый) и ЛОХМАТЫЙ (он действительно лохматый). Лысый – юркий, ерничающий, хамоватый, Рыжий – большой, тугодумный, мрачный, Лохматый – желчный, недобрый, больной (кашляет).

Открывается дверь, на пороге появляется Дурак. Лысый тут же бросает перед ним на пол грязное полотенце. Дурак поднимает его.

ДУРАК. Уронили.

ЛЫСЫЙ. Не уронил, а бросил! Ты пропал, мальчик! Я тебя проверил! Если человек серьезный, бывалый, наш – он ноги вытрет, понял? Если совсем новичок – перешагнет. А ты вообще поднял! Ты тут будешь не человек, а крышка от параши! (Рыжему.) Правильно, папа?

РЫЖИЙ. Как зовут?

ДУРАК. Дурак.

ЛЫСЫЙ. Чего? Ты смеяться над нами вздумал?

ДУРАК. Такое имя. Дурак.

Троица после паузы начинает хохотать.

ЛЫСЫЙ. Вот спасибо! Утешил!

РЫЖИЙ. Молодец. Нам тут скучно, а ты развеселил. Молодец. Так как тебя зовут?

ДУРАК. Дурак.

ЛОХМАТЫЙ. Не смешно уже.

ЛЫСЫЙ. Давай, колись, как тебя звать по-настоящему? Ты не бойся, мы никому не скажем! Мы тут сами всех запутали. Я вот рыжий, а сказал, что Лысый. Кличка такая будто бы. А он лысый, а сказал, что Рыжий.

ДУРАК. Зачем?

ЛЫСЫЙ. Я же говорю, чтобы запутались. А он – Лохматый.

ДУРАК. А на самом деле?

ЛЫСЫЙ. Он и на самом деле Лохматый. Увлекаться тоже нельзя, ты соображай! Когда они узнают, что я Рыжий, а Рыжий – Лысый, они начнут думать, что Лохматый тоже не Лохматый. И запутаются окончательно, им в голову не придет, что он действительно Лохматый! Понял? Давай, колись, как тебя зовут?

ДУРАК. Дурак. Такое имя. Звучит оно по-вашему как дурак. Означает у нас – первый. Называют так первого ребенка.

ЛОХМАТЫЙ. С гор спустился? Из пустыни выполз?

ДУРАК. Там все есть. Горы, да. И долина. Пустыни нет. Нас всего две тысячи человек.

ЛЫСЫЙ. Будет на одного меньше!

ДУРАК. Почему?

ЛЫСЫЙ. Потому что тебя прибьют. Или они (кивает в сторону двери), или мы!

ДУРАК. За что вы? Не сделал ничего вам я.

ЛОХМАТЫЙ. Воздух портишь.

ЛЫСЫЙ. Вот именно! Нам и так тут воздуха не хватает, теперь ты пришел! Нам мало воздуха! Не трогай наш воздух! Ты что, не понял? Не дыши! Перестань дышать сейчас же!

ДУРАК. Шутите вы?

ЛЫСЫЙ (Рыжему). Убить его, папа?

РЫЖИЙ. Не сразу. Дай получить удовольствие. Объясни ему вообще.

ЛЫСЫЙ. Объясняю. Дурак, это наша родина (обводит руками пространство камеры). Мы тут живем почти всю жизнь. То есть уже четыре дня. У нас тут все права, а у тебя – никаких прав. Поэтому ты должен нас слушаться, понял? Сказано не дышать – не дыши!

ДУРАК. Это глупо. Не дышать не может человек, умрет он.

ЛЫСЫЙ. Так и умри!

ЛОХМАТЫЙ. Мертвый он еще больше вонять будет.

ЛЫСЫЙ. Ничего, вынесут! (Дураку.) Ну? Все понял?

ДУРАК. Да. Вам скучно. Устали, издеваются все над вами. Издеваться теперь хочется над кем-то вам. Не дам я.

РЫЖИЙ. Как это ты не дашь?

ДУРАК. Дышать буду я.

РЫЖИЙ (неспешно поднимается). Нет, брат, не будешь. Сейчас я тебе кислород перекрою.

Подходит к Дураку, закрывая его своим громоздким телом. Поднимает руку. Дурак делает какое-то движение – и Рыжий падает с поднятой рукой.

Пауза. Рыжий недвижим на полу.

Лохматый подходит, становится на колени, приникает к груди Рыжего.

ЛОХМАТЫЙ. Не дышит.

ЛЫСЫЙ. Давно пора! Жизни не давал никому! Заставлял над людьми издеваться! (Пинает ногой Рыжего.) Зверь! Гад! Сволочь!

Дурак отталкивает его.

Начинает делать Рыжему искусственное дыхание. Массирует грудь, дышит в рот.

Рыжий оживает. Медленно встает, садится на лавку. Ложится.

ЛЫСЫЙ. Ты как? Ты нормально? Врача не вызвать?

Лысый молчит.

ДУРАК. Где здесь туалет?

РЫЖИЙ. А вон – ведерко в уголке. Они в нормальный тут не водят. Говорят, ремонт. В ведерко, в ведерко. Не промахнешься!

ДУРАК. Отвернитесь.

ЛОХМАТЫЙ. Нужен ты кому. Встань спиной сам – и все.

ДУРАК. Отвернитесь.

Все отворачиваются. Дурак встает лицом к ведру.

Рыжий поднимается. Тихо подходит, поднимает обе руки, сцепляет пальцы в двойной кулак и обрушивает этот кулак на голову Дурака.

Затемнение.

3

Зал суда. Слева (если смотреть из зала) ОБВИНИТЕЛЬ, справа ЗАЩИТНИК, в центре СУДЬЯ. Перед ними ВРАЧ и ДУРАК. Сбоку — РЕГИНА. Обвинитель – это тот, кто был Рыжим (то есть лысым, которому около 50), Защитник – Лысый (то есть рыжий, 25), Судья – Лохматый (за 60). Обвинитель заканчивает свою речь.

ОБВИНИТЕЛЬ. Таким образом, ваша честь, в действиях обвиняемого предусматриваются злоумышленные намерения к совершению осознанного противоправного действия, а именно – покушения на жизнь человека. Я кончил.

СУДЬЯ. Спасибо. Слово защите.

ЗАЩИТНИК. Вопрос потерпевшему. Условно потерпевшему, поскольку он не потерпел на самом деле. В чем заключались злоумышленные намерения обвиняемого?

ВРАЧ. Как в чем? Собирался меня убить.

ЗАЩИТНИК. Напал? Ударил? Схватил?

ВРАЧ. Он не успел. Но четко сказал: «Я тебя убью!»

ЗАЩИТНИК (Дураку). Вы это говорили?

ДУРАК. Да. Потому что…

ЗАЩИТНИК. Спасибо. Да, он говорил. Ну и что? «Я тебя убью!» само по себе ничего не значит. Это речевой оборот! Я скажу, например вам, ваша честь, я просто хочу привести пример, я скажу вам не здесь, а на улице, когда вы случайно наступите мне на ногу, что я имел вас или вашу мать. Конечно, это означает, что я невоспитан. Но вы наступили мне на ногу, у меня был повод. А главное, вы же не будете меня убивать?

ДУРАК. А надо бы.

ЗАЩИТНИК. Помолчите!

СУДЬЯ. Пример некорректный. Я – не он. У каждого свои представления о достаточности оснований для преступления.

ОБВИНИТЕЛЬ. Вот именно! Закон призывает нас учитывать личность обвиняемого. Обвиняемый же воспитан так, что за оскорбления, подобные тем, которые он претерпел от уважаемого доктора, можно и убить! Таков обычай этого народа.

СУДЬЯ. Аргумент не принимается во внимание. Он живет здесь, по нашим законам, и обычаи его народа могут уважаться, но юридически их не существует.

ЗАЩИТНИК. Согласен! Но наш закон дает право защищаться. Ваша честь, если на вас нападут в темном переулке, вы будете защищаться?

СУДЬЯ. Бессмысленный вопрос.

ЗАЩИТНИК. Позволю себе предположить, что будете. Может, всего лишь оттолкнете, а он упадет – и головой об асфальт. И умрет. Но никто и речи не будет вести о злоумышленном убийстве! Это даже не превышение мер защиты. Это всего лишь убийство по неосторожности, да и то вряд ли. Я к тому, что мой подзащитный не нападал, а защищался. Прошу, ваша честь, разрешить задать несколько вопросов свидетельнице.

СУДЬЯ. Разрешаю.

Регина встает.

ЗАЩИТНИК. Скажите, как реагировал господин Дурак на ваши просьбы обнажить часть тела для осмотра?

РЕГИНА. Он этого не позволил.

ЗАЩИТНИК. Вел себя агрессивно?

РЕГИНА. Нет.

ЗАЩИТНИК. То есть конфликта между вами не возникло?

РЕГИНА. Нет.

ЗАЩИТНИК. Почему же возник конфликт между господином Дураком и доктором?

РЕГИНА. Меня там не было. Но я знаю, что доктор сдернул с него брюки. И высказался в том духе, что матери рожают неполноценных детей, имея в виду в том числе и мать обвиняемого. (Врач смотрит на нее изумленно, взгляд Регины тверд.)

ЗАЩИТНИК. Спасибо, садитесь! Итак. Доктор нападает на человека, насильственно снимает с него, извините, штаны, обзывает его мать – какой тут ждать реакции? Впрочем, я сейчас даже не об этом. Ваша честь, защита подает встречный иск. Мы просим возбудить уголовное дело в отношении доктора, применившего в отношении господина Дурака насильственные действия, оскорбившего его, фактически напавшего на него, злоупотребив своими должностными полномочиями!

ВРАЧ (вскакивает). Что?!

ОБВИНИТЕЛЬ. Возражаю, ваша честь!

СУДЬЯ. Суд вынужден принять иск и передать следствию. Слушание откладывается.

ВРАЧ. Минутку! Вы что, с ума тут сошли все?

СУДЬЯ. Я штрафую вас за оскорбление суда!

ВРАЧ (Дураку). Надо было мне тебя зарезать, тогда все были бы на моей стороне! Ваша честь, я хочу сделать заявление!

СУДЬЯ. Разрешаю.

ВРАЧ. Мне надоела эта ерунда. У меня нет смертельного желания засадить этого дурака…

СУДЬЯ. Господина Дурака.

ВРАЧ. Да. Господина Дурака в тюрьму. Но и оправдываться в связи с идиотскими обвинениями я тоже не хочу. У меня пациенты, семья, мне некогда! Я отзову свой иск – если защита отзовет встречный иск. И пошли они все в задницу. Это не для протокола.

СУДЬЯ (Защитнику). Вам понятно это предложение?

ЗАЩИТНИК. Вполне. Мы согласны.

СУДЬЯ. Ввиду примирения сторон дело объявляется закрытым. Слушание закончено, все свободны!

ЗАЩИТНИК (Дураку). А? Как мы их? (Регине). Между прочим – бескорыстно! Не за деньги!

ДУРАК. Зря вы. Лучше бы мне в тюрьму. Убить теперь придется его.

ЗАЩИТНИК. Замолчите! Он же услышит!

ДУРАК. Слышит пусть. Убить кого хотят, знать должен. Защититься мог чтобы.

РЕГИНА (Дураку). Вы домой? Вас подвезти?

ДУРАК. Нет.

Затемнение.

4

Строительный вагончик. На крыльце, на солнышке, сидит СТАРИК. Это тот, кто был Судьей (он же – Лохматый). Подходит Дурак.

ДУРАК. Здравствуй. (Целует руку Старику.)

СТАРИК. Где был так долго?

ДУРАК (машет рукой). Там.

СТАРИК. Вылечили?

ДУРАК. Нет.

СТАРИК. Почему?

ДУРАК. Врач снял с меня штаны. А потом обидел мою мать.

СТАРИК. Додурак! Додурак!

Из вагончика выходит обнаженный по пояс ДОДУРАК, отец Дурака. Он умывался после работы. Это тот, кто был Обвинителем (т. е. Рыжим – т. е. лысым).

СТАРИК. Готовь своему сыну другой паспорт и все остальное. Ему надо уехать.

ДОДУРАК (Дураку). Что ты сделал?

СТАРИК. Убил человека.

ДУРАК. Нет.

СТАРИК. Как нет? Врач снял с тебя штаны?

ДУРАК. Да.

СТАРИК. Обозвал твою мать?

ДУРАК. Да.

СТАРИК. И ты его не убил?

ДУРАК. Мне не дали. Он спрятался, а меня схватили и посадили в тюрьму. Потом был суд. Меня отпустили.

ДОДУРАК. И ты его не нашел и не убил?

ДУРАК. Я это сделаю. Может быть.

ДОДУРАК. Как это может быть? Что значит – может быть? Ничего не может быть, кроме того, что должно быть!

Выходит младший Брат Дурака (он же Защитник и Лысый – т. е. рыжий).

ДОДУРАК. Какой пример ты подаешь брату?

БРАТ. А что?

ДОДУРАК. Чужой человек снял с него штаны, оскорбил его мать – и он ничего ему не сделал!

ДУРАК. Почему? Я пытался… А потом подумал… Он ведь не знал, что это нельзя. У них свои законы, свои обычаи.

БРАТ. Да их за одно это можно поубивать всех! Они не люди вообще!

СТАРИК. Не горячись. Они люди, но заблуждаются. Им надо показывать путь.

ДУРАК. Как я покажу ему путь, если я его убью?

СТАРИК. Другие поймут и увидят путь.

ДУРАК. Не знаю… Правильно как? Я убиваю человека и понимаю, за что его убиваю. Но тот, которого убивают, тоже должен понимать, за что его убивают. Если нет, это неправильно.

СТАРИК. Если он не понимает, сам виноват. Не смущайся, это будет угодно нашему богу.

ДУРАК. Ты говорил, что бог один для всех.

СТАРИК. Конечно. Но они его предали.

ДУРАК. А они считают, что мы предали. А есть такие, которые считают, что и мы предали, и они предали. Все считают, что предали другие.

ДОДУРАК. Плохо я тебя учил! Предали все, кроме нас!

ДУРАК. Но они так не считают!

БРАТ. Им же хуже! Слушай, Дурак, ты совсем дурак, что ли? Ты не рискуй. Если ты его не убьешь, тогда я тебя убью!

ДОДУРАК. Придется. Уж прости, сынок, но у нас просто не будет выбора.

Появляется Невеста Дурака (она же Регина).

НЕВЕСТА. Пора ужинать. (Дураку.) Здравствуй.

ДОДУРАК. Красавица! Спасибо, что помогаешь нам. Ты слышала? Твоего жениха оскорбили, а он хочет оставить это без внимания! Сынок, ты сам оскорбляешь нас.

ДУРАК. Чем?

ДОДУРАК. Тем, что стоишь тут и рассуждаешь. Ты должен был убить его сразу. Автоматически. Как ты не поймешь – они же хотят нас уничтожить! А мы должны защищаться. Не принимать ничего от них!

ДУРАК. Уже принимаем. И ты тоже.

ДОДУРАК. Что я принял?

ДУРАК. Ты сказал – автоматически. Этого слова в нашем языке не было. Потому что не было автоматов.

БРАТ. Папа, он нарывается!

НЕВЕСТА. Может, он просто хочет понять?

ДОДУРАК. Девушка, иди к своим кастрюлям! (Дураку.) Даю тебе три дня. За три дня ты должен его убить. Если нет – придешь сюда, и мы тебя убьем. Все понял?

ДУРАК. Да.

Додурак и Брат скрываются в вагончике. Невеста, помедлив, тоже уходит.

ДУРАК. Я пойду. Я только хотел спросить. Только не говори им, что я спрашивал. Я хочу спросить: есть какая-то возможность его не убить?

СТАРИК. Иногда прощают за то, что у человека были серьезные причины поступить неправильно. Очень серьезные причины. Смертельно серьезные причины. Ну и когда он друг, родственник. Но он тебе не друг и не родственник. И причин, я думаю, у него нет. Иди, мальчик.

5

Дурак встречает Врача.

ВРАЧ. Так. Теперь ты меня подкарауливаешь?

ДУРАК. Поговорить надо.

ВРАЧ. Мне – не надо. Говори сам с собой.

ДУРАК. Не понимаете? Убить должен вас я.

ВРАЧ. Убивай. Убивай, на здоровье! Думаешь, я боюсь? Я ничего на этом свете не боюсь! Я перестал бояться, я устал бояться. Ты пьешь?

ДУРАК. Нет. Попробовать могу.

ВРАЧ. Пойдем, выпьем.

Они заходят в кафе, пристраиваются у бара.

ВРАЧ (бармену). Мне как всегда.

Бармен (это Брат, он же Защитник, он же Лысый, т. е. рыжий) ставит перед ним стакан.

ВРАЧ. Ему то же самое.

Бармен ставит стакан перед Дураком.

ВРАЧ. Твое здоровье, господин Дурак.

Врач выпивает стакан махом, Дурак притрагивается губами.

ВРАЧ. Еще один!

ДУРАК. Не боитесь почему вы?

ВРАЧ. Боится тот, кто может что-то потерять. Работу. Близких. И самое последнее – себя. Работу я ненавижу. Жена умерла. Дети – я их тоже потерял. Они живы, но я их потерял. Остаюсь один я. И я себе крепко надоел. Я стал к себе равнодушен, понимаешь?

ДУРАК. Говорите неправду вы.

ВРАЧ. Почему это?

ДУРАК. Пьете вы. Удовольствие от этого. Были бы к себе равнодушны, не стали бы делать себе удовольствие.

ВРАЧ. Какой умник! Сначала удовольствие – да. А потом я напьюсь, и мне будет плохо. А утром – хоть сдохнуть вообще!

ДУРАК. Страдаете из-за смерти вашей жены?

ВРАЧ. Да нисколько! Я собирался с ней развестись. Я хотел сказать ей всю правду. А она раз – и умерла! То есть сначала болела – целых три года! Я знаешь что тебе скажу – она догадалась, что я собрался уйти. Она догадалась, что я ее не любил. Она поняла, что ничем меня не удержит. И придумала заболеть.

ДУРАК. Заболеть нарочно нельзя.

ВРАЧ. Можно. Как врач тебе говорю – еще как можно! Причем без всякой симуляции – температура каждый день, кровь плохая, а-а!.. (Машет рукой.) Еще стакан! (Перед ним ставят стакан.) Она заболела для того, чтобы я за ней ухаживал. Чтобы изображал любовь!

ДУРАК. Любили на самом деле ее вы.

ВРАЧ. Кто сказал?

ДУРАК. Говорите, что не любили, убеждаете сами себя. Любили ее значит вы.

ВРАЧ. Ты, самородок! Что ты понимаешь в глубинах психологии цивилизованного человека? Это такая яма! Сейчас ты поймешь, как я ее любил. Она была счастлива три года. Больна – и счастлива. Она приготовилась болеть всю оставшуюся жизнь. Но я лишил ее этого удовольствия.

ДУРАК. Вылечили?

ВРАЧ. Ты плохо слушаешь, она умерла! И как можно вылечить человека, который не хочет выздороветь? Нет, я помог ей умереть.

ДУРАК. Убили?

ВРАЧ. Да.

ДУРАК. Зачем?

ВРАЧ. Чудак-человек! Чтобы стать наконец свободным!

ДУРАК. Встречаться чтобы с другими женщинами?

ВРАЧ. Именно! Приходить домой, когда захочу, пить, сколько захочу, иметь баб, сколько захочу! Знаешь, я после ее смерти устроил такой марафон! За месяц поимел тридцать проституток. Мог больше, но месяц такой выдался, сентябрь, а в сентябре только тридцать дней. Потом я начал пить. Я пил так, что чуть не сдох! Это было времечко!

ДУРАК. А потом?

ВРАЧ. Потом? Потом мне надоело. Это удивительно быстро надоедает. Удивительно быстро. (Подумав, качает головой.) Удивительно быстро! Теперь я прихожу домой не позже девяти. Пью много, но даже меньше, чем когда она была жива. Идиотизм.

ДУРАК. Сердиться на меня и весь мир у вас есть причина? Обидели поэтому меня вы?

ВРАЧ. Это ты к чему?

ДУРАК. Были если у вас серьезные причины, не убью тогда вас я.

ВРАЧ. А, понял! Это в ваших обычаях такая лазейка? Не утешу, дорогой Дурак, не утешу! Не из-за этого я тебя обидел. Да, бываю грубым. И всегда таким был. Но не по какой-то там серьезной причине!

ДУРАК. А почему?

ВРАЧ. Да потому, что характер у меня паскудный! Вот и все!

ДУРАК. Не умереть от меня три возможности у вас. Есть серьезная причина, что обидели меня вы. Раз. Становитесь моим другом или родственником. Два. Убьете меня сами. Три.

ВРАЧ. Третий вариант мне нравится. (Бармену.) Нож принеси, друг! Побольше и поострее. Я вот этого сейчас буду резать. (Отпивает из стакана.) Причины у меня нет. Мимо. Дальше. Другом твоим стать? Не хочу. О чем мы будем говорить? У нас разные интересы.

ДУРАК. Почему? У людей человеческие интересы. Совпадают часто они.

ВРАЧ. Хорошо. Давай говорить о бабах. О женщинах. Ты интересуешься женщинами?

ДУРАК. Да. Нормальный мужчина я.

ВРАЧ. И что ты в них понимаешь? Сколько у тебя их было?

ДУРАК. Ни одной.

ВРАЧ. Тогда о чем говорить? Опять мимо! В гольф играешь?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Мимо! На показы мод ходишь?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Мимо! Спортивными автомобилями увлекаешься?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Мимо! Горные лыжи?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Яхтинг?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Игра на бирже?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Цветоводство?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Оперное искусство?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Благотворительность?

ДУРАК. Нет.

Врач не успевает произнести следующее, Дурак отвечает.

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. Что нет?

ДУРАК. Не увлекаетесь этим сами вы.

ВРАЧ. Откуда ты знаешь?

ДУРАК. Вижу. Называете то, что не интересует вас. Почему-то.

ВРАЧ. Ну, допустим, ты прав. Я, господин Дурак, нахожусь на таком уровне деградации, что мне даже неинтересно отстаивать свою правоту.

ДУРАК. Отстаивать свою правоту любят глупые.

ВРАЧ. Они очень здоровые, как правило, люди. Физически. И морально тоже. Глупые люди вообще умней всех! А я дурак, как и ты. Только у тебя имя Дурак, а я просто дурак. Но я, к несчастью, умный дурак. То есть дурак, который не боится считать себя дураком. А настоящий дурак считает себя умным. Я о чем? Да. Или нет. Да. Постой. Да. Я не отстаиваю. Я не защищаюсь. Разве интересно убивать того, кто не защищается?

ДУРАК. Убивать вообще не интересно. Не хочу поэтому я.

ВРАЧ. О чем мы?

ДУРАК. Говорим. Рассказали мне то вы, не говорили чего другим. А сказали, что говорить не о чем нам. Говорили, как с другом, вы. Говорили до этого, что не можем быть друзьями мы.

ВРАЧ. Я просто пьян! Ты что, не видишь – я пьяный в доску!

Бармен кладет перед ним нож.

ВРАЧ. Это что?

БАРМЕН. Вы просили нож.

ВРАЧ. Зачем?

БАРМЕН. Вы хотели убить вот этого.

ВРАЧ. А-а-а! А тебе, небось, посмотреть хочется?

БАРМЕН. Конечно. Сам бы их всех поубивал.

ВРАЧ. Чужими руками безопасней, правда?

БАРМЕН. Конечно. Нож острый, хороший. Пырните его. Чтобы кишки наружу.

ВРАЧ. Я лучше тебя сейчас пырну, скотина!

Хватает нож, перегибается через стойку, делает рубящее движение. Нож проходит в каких-то миллиметрах от лица бармена. Дурак набрасывается на Врача, отнимает у него нож.

6

Улица. Дурак ведет пьяного Врача.

ВРАЧ. Я его чуть не убил! Ты видел? Он обделался от страха! Давай вернемся и пощупаем ему штаны. Не хочешь? Брезгаешь? Будущий врач не должен иметь брезгливости. Ты ведь хочешь стать врачом? Я его чуть не убил! Стой! То есть я способен убить человека? Отлично! А я-то думал! Я думал, что я уже ни на что не способен! Я способен! Я и тебя могу убить. Слышишь? Ты следующий! Что движет историю? Способность убивать! Побеждали не более сильные или умные. Побеждали те, кто больше способен убивать. И способен убивать больше. Правда, потом они проигрывали. Потому что потом надо не убивать, а жить. Это у них получается хуже. Сейчас то же самое. Победят те, кто способен убивать. И я приготовился к тому, что погибну. И все. А вы победите. Нет! Я еще способен! Я всех поубиваю!

7

Дом врача. Дурак вводит врача.

ВРАЧ. Брось меня тут. Все равно никому нет дела… Сынок! Дочка! Ваш папа пришел. Пьяный – в зюзю! Идите посмотреть!

Выходят сын Врача (он же Бармен, он же Брат, он же Защитник, он же Лысый – т. е. рыжий) и дочь Врача (она же Регина). Сына зовут Дэн, дочь зовут Ада.

ВРАЧ. Это мои дети. Сын Дэн и дочь Ада. Ада и Дэн. Дэн и Ада. Ада – это дочь, если кто не понял. А Дэн – это сын. Они меня ненавидят за то, что я уморил их мать. Хотя ее они тоже ненавидели, потому что она любила меня больше, чем их. Есть матери, господин Дурак, которые не умеют любить детей. Дети, знакомьтесь, это Дурак. Не смеяться у меня! Это имя у него такое! Не хуже, чем ваши идиотские имена!

АДА. Шел бы ты спать.

ВРАЧ. Как вежливо! Скажи проще – шел бы ты! И я пойду.

ДЭН (не трогаясь с места). Помочь?

ВРАЧ. Не надо. (Передразнивает.) Помочь! Подойди и помоги! Нет, спрашивает! (Сын делает шаг.) Не надо! Теперь уже не надо! Дети, этот Дурак хочет меня убить. И имеет полное право. Я снял с него штаны и оскорбил его мать. Ваша задача – спасти меня. Дэн, ты должен стать его другом. Ада, ты должна выйти за него замуж. Иначе я погибну! Спасите меня, дети!

Плачет, ложится на диван. Засыпает.

ДЭН. Спасибо, что помог. Деньги нужны?

ДУРАК. Нет. Съел бы что-нибудь я. Хлеб с сыром и кофе.

ДЭН (сестре). Сделаешь?

Та пожимает плечами, уходит.

ДЭН. Первый раз вижу, чтобы он так напился. Да еще не один. Обычно он пьет один. Ты кто?

ДУРАК. Работаю на стройке.

ДЭН. Гастарбайтер? Перемещенное лицо?

ДУРАК. Да.

ДЭН. Мусульманин?

ДУРАК. Нет.

ДЭН. Славянин? Православный?

ДУРАК. Нет.

ДЭН. Католик, иудей, кто тогда?

ДУРАК. У нас своя религия. Вообще мало нас. Две тысячи.

ДЭН. Ясно. (Надевает наушники, слушает музыку.)

Врач мычит во сне, ворочается, стонет.

ДУРАК (подходит к нему, щупает руку). Плохо. Сердце бьется. (Громче.) Плохо ему!

ДЭН (снимает наушники). А?

ДУРАК. Плохо ему. Бьется у него сердце.

ДЭН. Сам виноват, не надо пить. Так и умрет во сне когда-нибудь.

ДУРАК. Вызвать надо скорую помощь.

ДЭН. Вызывали. Они пьяных не обследуют и не лечат. Да не беспокойся, поспит, все пройдет. (Надевает наушники.)

ДУРАК. Это твой отец. Сделать надо что-то! (Подходит к Дэну.) Сделать надо что-то! (Срывает с Дэна наушники.) Это твой отец!

ДЭН. Щас как дам по морде. Иди отсюда, дурак.

ДУРАК. Бесчувственный совсем ты? Или наркоман?

ДЭН. Я не бесчувственный. Я вон вчера смотрел передачу – мальчик умирал, а ему сделали операцию, он ходит и смеется. Я чуть не заплакал.

ДУРАК. Тебе ближе чужой мальчик, чем отец?

ДЭН. Конечно. С ним возиться не надо. Поплакал, порадовался за него – и забыл. Да нет, ты не думай, я отцу зла не желаю. Пусть живет хоть сто лет. Но, если он будет загибаться, мешать тоже не буду. Я фаталист. Это тоже что-то вроде религии, понимаешь?

ДУРАК. Нет.

ДЭН. Ничему и никому не мешать. Пусть все идет, как идет. Я не знаю, как там в вашей религии, но во всех остальных считается, что все в руках божьих. То есть, если бог захочет, чтобы папа умер, он умрет. Если захочет, чтобы остался жив, останется. С какой стати я буду мешать богу? Это все равно, что поставить себя наравне с ним!

ДУРАК. Неправда. Дал право действовать людям бог. Должен действовать, значит, ты.

ДЭН. Слушай, ты не такой дурак, господин Дурак. Хм. Интересно. (Оживляется.) Это от природы или книжки читал? Я не просто так интересуюсь, я учусь на психолога. Я занимаюсь очень важной темой. До сих пор никто не знает, насколько интеллект определяет ум. То есть человек может иметь мощный интеллект и быть дураком. Потом – зависит ли ум от знаний? Считается, что все-таки зависит. Не уверен. Или еще: интеллект и совесть. Связаны ли они? Напрямую или нет? Есть простейший тест на совесть. Ты видишь нищего. Дашь ли ты ему денег? Варианты: а) не даешь никогда; б) даешь, но не всем, а только тем, кого считаешь действительно нищими.

ДУРАК. Есть у вас какое-нибудь лекарство?

ДЭН. в) даешь всем подряд. Где-то было.

ДУРАК. Разбудить и дать надо.

ДЭН. И последний вариант, г) даешь или не даешь кому попало в зависимости от настроения.

ДУРАК. Разбудить надо его и дать лекарство.

ДЭН. Сначала ответь. И я тут же скажу, кто ты!

ДУРАК. Не знаю! У нас нет нищих, не попадались тут тоже. Где лекарство?

ДЭН. Откуда я знаю?

Входит Ада с бутербродами и кофейником, видит Дурака, склонившегося над Врачом, бросается к ним.

АДА. Что? Что? Сердце опять? Папа? Папа, проснись! Папа! (Трясет отца.)

ВРАЧ. Отстаньте! В чем дело? (Улыбается.) Дочка…

АДА. У тебя пульс сумасшедший!

ВРАЧ. Да? Значит, у меня плохо с сердцем. А я не чувствую! Дети, это замечательно! Тебе плохо – а ты не чувствуешь. И вы так живите. Берите пример с папы. Это мудро! (Щупает пульс.) Дочка, чего ты врешь? Пульс! У меня его нет вообще! Клиническая смерть. Так. Похоронить рядом с мамой. Наследство… Ну, деньги пополам, дом тоже пополам. Или продать, а деньги тоже пополам. Все пополам. Чего вы вообще живете здесь? Дэн? На фиг тебе тут жить? Девушек водить неудобно…

АДА. Он водит.

ВРАЧ. Да? А поделиться с папой? Я не старик еще, между прочим. Устроим групповуху, а? Ада, закрой уши.

Ада в это время отошла и вернулась с таблетками.

АДА. Возьми. Ты сам говорил, что это можно вместе с алкоголем.

ВРАЧ. Я так говорил? (Рассматривает таблетки.) Может быть. Считаешь, надо принять?

АДА. Считаю.

ВРАЧ. Хорошо. (Глотает таблетку, вторую, намеревается проглотить третью.)

АДА. Хватит! (Отбирает у него таблетки.)

ВРАЧ. Спасибо, дочка… Ты мне… Ты мне как дочь! Господин Дурак, у тебя есть дети?

ДУРАК. Нет.

ВРАЧ. И не надо. Знаешь, почему жена лучше, чем дочь? Жену можно поменять, а дочь нет. Детей вообще. А людям нравится менять. Они без этого не могут! В обществе будущего детей разрешат менять. Не нравится собственный ребенок – поменял на другого. Вот у меня друг. Нет. Друзей у меня нет. Приятель. Коллега. Редкостный гад. Но богатый. Делает классные операции, скотина, у него золотые руки. Так вот. Раз в пять лет он меняет жену. И новой жене обязательно восемнадцать лет. Почему? А он говорит: я всегда мечтал иметь дочь. Вот он и имеет. Понимаешь меня?

ДУРАК. Не надо так при дочери вам.

ВРАЧ. Молчи, ты мне надоел! Убийца!.. Вот он и имеет. Говорит: то же самое, что дочь, но можно иметь. Красота! Сейчас мудрость скажу. Все молчат. Папа скажет мудрость. Мудрость. Почему мы не любим всякие там авторитарные и всякие там теократические… ну… всякие режимы? Потому, что они не разрешают менять. В крайнем случае – старый холодильник на новый. И все! Демократия против! Что такое демократия? Разрешение менять. Все можно менять. Религию, партийность, профессию, пол, сексуальную ориентацию, жен, мужей, родину, друзей… Все! Кроме детей! И это неправильно! Надо выйти на улицы. Долой детей! Иметь детей – недемократично! Потому что их нельзя менять! Дети – враги демократии! Какая свобода, какая демократия, если дети вяжут нас по рукам и ногам? Наше будущее – будущее без детей! И оно уже близко! Да, вымрем! Но вымрем свободными… Демократичными… Счастливыми вымрем мы… (Падает на диван.)

АДА. Надо отнести его в спальню. (Дураку.) Поможете?

Они втроем берут врача и уносят.

Через некоторое время возвращаются Ада и Дурак. Ада громко говорит, обращаясь к оставшемуся с отцом брату.

АДА. Я скоро, покормлю человека. Посиди хоть минут пять. Пульс щупай. Если что, позови. Ты слышишь? (Замечает, что Дурак улыбается.) Что?

ДУРАК. Заметил я – говорить и уходить привычка у вас. Сказать сначала надо, уходить потом.

АДА. Может быть. На ходу все, это да. Кофе остыл, извини.

ДУРАК. Ничего.

Берет бутерброды, наливает кофе.

ДУРАК. Отвернись, пожалуйста.

АДА. Почему?

ДУРАК. Не смотрят у нас женщины, ест когда мужчина. Это все равно, что быть рядом в туалете.

АДА. Это у вас. А у нас смотрят. Ты у нас, понимаешь? Поэтому я буду здесь себя вести так, как веду обычно. Можешь не есть.

Дурак не ест.

АДА. Ладно, отвернусь. (Отворачивается.) Ты что здесь делаешь?

ДУРАК. Работаю на стройке.

АДА. Мог бы сделать карьеру.

ДУРАК. Какую?

АДА. У тебя внешность, фигура. Сейчас в моде евразийский смешанный тип, у тебя такой. То ли европеец, то ли азиат. То ли мулат… (Оборачивается, Дурак тотчас же прикрывает рот рукой.) Извини. Наверно, вы правы. Действительно, в туалете тоже происходит естественный процесс, но другие не смотрят. А ведь рот, между прочим, намного грязнее, чем сам понимаешь что. Я на факультете гигиены учусь, уж я-то знаю. Вчера рассказывали, что даже на ресницах у человека – тысячи микробов. Специальных ресничных. Они только там. А есть кишечные, есть зубные, есть которые только под ногтями или под языком. А вагина – боже ты мой, это же кладбище микробов! Как мужчины не боятся, не понимаю!

ДУРАК. Дразнишь нарочно меня ты?

АДА. Вообще-то да.

ДУРАК. Зачем?

АДА. Так. Смешно. Ты поел?

ДУРАК. Да.

АДА. Хочешь, скажу одну вещь?

ДУРАК. Не надо.

АДА. Откуда ты знаешь, что я хочу сказать?

ДУРАК. Вижу. Скажешь то, за что относиться будешь плохо ко мне, узнаю это потому что я.

АДА. Опа! А ведь правда… Нет, все-таки скажу. И постараюсь потом нормально к тебе относиться. Короче так – у меня не было мужчин.

ДУРАК. Ну и что?

АДА. Да ничего. Я просто этого не хочу. Это нормально?

ДУРАК. Не знаю. Мужчины для женщин, женщины для мужчин. Быть должно что-то.

АДА. Нет, я вру. Я хочу, но я боюсь. Я боюсь, что сразу пойду вразнос. Нет. Опять вру. Как тебе сказать… Вот сейчас я принадлежу себе, так?

ДУРАК. Нет. Не принадлежит себе никто.

АДА. А кому еще?

ДУРАК. Другим людям, богу.

АДА. В бога я не верю, на людей плевать хотела. Но чего я боюсь? Секс это не так просто, как думают.

ДУРАК. Думает кто?

АДА. Все.

ДУРАК. Не думаю так я.

АДА. А что ты думаешь?

ДУРАК. Секс… То есть любовь… То есть… Нет этого слова у вас. У нас – «нит».

АДА. Нит?

ДУРАК. Нит. Соединение, единение, два в одном.

АДА. Как шампунь, ага. Но мне нравится. Я как раз об этом. Я боюсь, что как только я с кем-то чебурахнусь, он тут же перейдет в меня, а я в него. Я боюсь раздвоиться.

ДУРАК. Станет просто в два раза больше тебя.

АДА. Думаешь?

ДУРАК. Если нит – всегда так.

АДА. Интересный вариант. Но все равно. Все равно же получается, что я уже себе не принадлежу. Или наполовину.

ДУРАК. Нет. Принадлежишь себе ты. И кто с тобой. Богаче сразу ты.

АДА. Да? Блин, ты умный, прямо как я. Даже умнее. И симпатичный. Но у нас ничего не получится.

ДУРАК. Жаль. Был бы это выход.

АДА. Из чего выход?

ДУРАК. Должен убить твоего отца я.

АДА. Это что, обряд такой?

ДУРАК. Нет. Оскорбил меня он.

АДА. Так это с тобой он судился?

ДУРАК. Да. Отпустили меня. Должен убить теперь твоего отца. Или убьют меня мои родичи.

АДА. Ничего себе выбор!

ДУРАК. Были если бы у него серьезные причины… Их нет. Или должен стать его другом я. Не получается пока. Лучше всего – родственник.

АДА. То есть – женишься на мне, например?

ДУРАК. Например, да.

АДА. Интересно. Слушай, это что получается? Получается, я могу прямо героический поступок совершить? Монументально так. Дочь-героиня. Фантастика. И хороший повод чебурахнуться наконец. С женихом можно, с мужем тем более. А что? Это вариант. В случае чего можно развестись. А я тебе нравлюсь?

ДУРАК. Да.

АДА. А если я тебе начну изменять, ты меня тоже убьешь?

ДУРАК. Да. Изменять собираешься ты?

АДА. Не обязательно. Но я должна знать, что у меня есть такая возможность. Я вот месяц жила в Париже у школьной подруги, она туда замуж вышла, я целый месяц жила в километре от Лувра. Даже ближе. Вот так пройти, повернуть – и Лувр. И я страшно радовалась, что в любой момент могу туда пойти. Так и не сходила. Но сама возможность, понимаешь? Это важно. Нет, ничего у нас не получится. Тоже мне радость – ждать, когда тебя муж убьет.

ДУРАК. За что?

АДА. За измену.

ДУРАК. Изменять разве обязательно?

АДА. Ты не понял. Я вообще, наверно, замуж не хочу. Сейчас я не замужем – и нет выбора. Я спокойна. Потому что некому изменять. А как только выйдешь замуж, сразу появляется выбор. И начнешь мучиться.

ДУРАК. Почему?

АДА. Потому. Ну, если о том же Лувре. Если ты не в Париже, то и вопроса нет – никакого Лувра. А если ты в Париже, начинаешь мучиться – как это, я в Париже, а в Лувр не иду. Я все время терзалась – надо идти, надо идти. Но у меня такой характер – не люблю обязаловки. Нарочно не пошла. Хотела, а не пошла. Не терплю насилия над собой. Даже когда сама его совершаю.

ДУРАК. Не о том ты. Не поняла неужели? Если не будем вместе мы, убью твоего отца я.

АДА. А что делать, если у вас такой обычай. И потом – может, на меня это подействует. У меня эмоциональный тормоз какой-то. Я серьезно. У всех вообще. Ты заметь, чего ищут люди вообще у нас? Покоя только. Карнеги когда-то увлекались, там тоже – спокойствие, только спокойствие. Или буддизмом увлеклись, как мой друг один, говорит: меня теперь ничем не прошибешь, я над миром. Всякое, говорит, увлечение – глупость. Всякая эмоция – пустая трата сил. С религиями любыми вообще удобно, там тоже про спокойствие много. Все от бога зависит, а ты будь спокоен. Но мне это не нравится. Поэтому, если ты папу убьешь, может, меня пропрет наконец. Проснутся эмоции. Буду рыдать. И потихоньку начну опять волноваться за что-нибудь, переживать. Не по мелочам, а серьезно.

ДУРАК. Говоришь или неправду ты, или не понимаю тебя я.

АДА. Удивил. Я сама себя не понимаю. Но ты мне нравишься. Все, ты мне надоел. Я больше, чем полчаса, никакого человека не переношу. Начинает тошнить. Пока!

ДУРАК. Все очень серьезно!

АДА. Серьезно, серьезно, будь здоров. Заходи.

8

Улица. Дурак медленно идет. Останавливается, достает старомодный мобильный телефон. Находит в кармане визитную карточку Регины. Набирает номер.

ДУРАК. Регина? Поговорить нужно с кем-то мне. И ночевать негде. Спасибо.

9

Квартира Регины. Она стоит на коленях перед лежащим на постели Дураком.

РЕГИНА. Убей его! Убей всех, кого сможешь! Отомсти за нас, за меня!

ДУРАК. Разве тоже ты…

РЕГИНА. Да, тоже! Я тоже чужая, я тоже перемещенное лицо! Но я очень старалась! Я так старалась, что стала похожа на них, я такая, как они! Я этого хотела – и добилась. Вот – сейчас с тобой. Мне это легко. И с другими легко. Как им. А что толку? Все равно меня видно! Все равно они меня разгадывают! Я по глазам замечаю! Такие глаза, будто боятся меня задеть, обидеть! Ненавижу! Меньше ненавижу тех, кто меня ненавидит открыто! Они молодцы! Больше всего ненавижу тех, кто относится ко мне даже лучше, чем к своим. Мне не надо лучше! Мне надо – как к своим! Не больше, не меньше! Они меня переделали – уже за это их можно убить! (Резкий спад.) Ерунда все это. Знаешь, в чем дело?

ДУРАК. В чем?

РЕГИНА. Я некрасивая.

ДУРАК. Неправда. Очень симпатичная ты.

РЕГИНА. Знаю. Но мне этого мало. Я хочу быть красивой! Раньше принимала себя, как есть. А тут… Попала сюда совсем молодой… И везде мне показывают красивых женщин, везде, везде: журналы, телевизор, интернет, везде. В жизни тоже встречаются. И я тоже захотела. У красивой женщины нет национальности. Она красива – этого достаточно. Мужчина видит красавицу и что думает в первую очередь? Она красавица. Мужчина видит некрасивую женщину и сразу думает о ее национальности. Он думает: вот они какие уродины бывают! Я это давно поняла. Нет, все-таки надо убить. Надо. А его особенно. Ты знаешь, у нас намечалось… Кое-что. И он мне прямо и честно сказал: я никогда не смогу забыть, что ты чужая. Другие не сказали бы, а он сказал. Уважаю за это.

ДУРАК. Не любил.

РЕГИНА. Это неважно. У тебя нет выхода – надо убить. Ты ведь спрашивал совета. Советую: убить.

ДУРАК. Не хочу. Не убивал, но знаю, что не хочу.

РЕГИНА. А чего ты хочешь? Чтобы тебя убили?

ДУРАК. Нет.

РЕГИНА. Тогда у тебя нет выхода. А хочешь – я убью. А ты скажешь, что это ты. У меня получится. Послушай! Это идея! Они меня переделали, а я хочу вернуться в себя. Это отличный способ. Я убью – и сразу же вернусь. И пусть они как угодно на меня смотрят. Смотрите, смотрите, а я одного вашего убила! Понадобится – и вас убью.

ДУРАК. Нет. Должен сам я.

РЕГИНА. Как хочешь… А тебе разве можно со мной? С чужой женщиной? Обычай разрешает?

ДУРАК. Нет. Я просто…

РЕГИНА. Поняла. Ты тоже захотел переделаться. Стать другим. Да? Ненавижу! Иди отсюда! Мразь! У тебя тоже блевотина вместо крови! Уходи, я сказала! (Дурак поднимается.) Стой. Ладно. Побудь до утра. Какое это счастье – просыпаться с мужчиной… Готовить ему завтрак. Спрашивать, что снилось.

ДУРАК. Не выйдешь замуж почему ты?

РЕГИНА. Не знаю… Знаю. За чужого – мне противно. За своего – уже не смогу. Там – небо. Тут – земля. Я где-то посередине. И выхода у меня два – или упасть, или улететь. А в общем-то я просто закомплексованная дура. Спи.

ДУРАК. Не хочу.

РЕГИНА. Спи, пожалуйста. Я сто лет не смотрела на спящего мужчину. Это так здорово. Он такой беспомощный. Такой… Можно поцеловать, а можно и убить. Смотришь – и выбираешь…

Затемнение

Второе действие

10

В суде. Обвинитель, Судья, Защитник и Дурак.

ОБВИНИТЕЛЬ. Ваша честь, признание обвиняемого служит лишним или, лучше сказать, окончательным свидетельством правоты обвинения, выдвинувшего свои аргументы на предыдущем слушании. Есть все основания применить к нему соответствующую статью уголовного кодекса, пункт «а» – «попытка убийства», либо пункт «б» – «покушение на жизнь человека», либо, в крайнем случае, пункт «в» – «доказанное намерение убийства». Я кончил, спасибо.

СУДЬЯ. Слово защите.

ЗАЩИТНИК. Спасибо, ваша честь. Если позволите, я задам несколько вопросов господину обвинителю в целях применения методов формальной логики к живой и конкретной жизни живого человека.

ОБВИНИТЕЛЬ. Протестую – сейчас опять начнутся софизмы всякие!

СУДЬЯ. Протест отклоняется. (Защитнику.) Прошу.

ЗАЩИТНИК. Первый вопрос: хочет ли подозреваемый убить?

ОБВИНИТЕЛЬ. Вы смеетесь, что ли? Он сам в этом признался!

ЗАЩИТНИК. В этом и дело! Для чего признался?

ОБВИНИТЕЛЬ. Что значит – для чего? И вообще, какая разница? Ну, совесть замучила, вот и признался!

ЗАЩИТНИК. Совесть – категория не юридическая, важны цели. Я отвечу. Господин Дурак признался потому, что хочет, чтобы его посадили в тюрьму. Так или нет?

СУДЬЯ. Вы кого спрашиваете?

ЗАЩИТНИК. Это риторический вопрос, я сам отвечу! Если человек хочет убить, он идет и убивает. Если не хочет, идет и признается – чтобы его посадили в тюрьму. Вот и все. Следовательно, мой подзащитный не хочет убить. (Дураку.) Ведь не хотите?

ДУРАК. Хочу… Но не хочу. Хочу в тюрьму.

ЗАЩИТНИК. Дорогой мой, нельзя одновременно иметь два противоположных желания! (Судье.) Я вам больше скажу, господин судья, если сейчас желание убить у подзащитного очень сомнительно, то, когда он посидит в тюрьме и озлобится, он точно убьет! Если мы хотим своими руками толкнуть человека на убийство, мы должны его осудить. Если хотим предотвратить убийство, должны оправдать! Я кончил.

СУДЬЯ (после паузы). Суд решил, что в данном случае лучшим решением является отсутствие решение. Поскольку ситуация нестандартная с точки зрения психологии и даже психиатрии, суд постановляет направить господина Дурака на экспертизу. Слушание окончено!

Все расходятся. Защитника встречает Старуха.

СТАРУХА. Господин адвокат, так как же? Берете мое дело?

ЗАЩИТНИК. Беру. Двадцать две тысячи.

СТАРУХА. Вчера было двадцать.

ЗАЩИТНИК. Это было вчера. А завтра будет двадцать четыре. Так что соглашайтесь, пока не поздно!

11

У Психиатра. Тот долго что-то пишет, Дурак терпеливо ждет.

ПСИХИАТР (поднимает голову). Сами-то вы считаете себя нормальным?

ДУРАК. Да.

ПСИХИАТР. Ну, идите тогда.

ДУРАК. Куда?

ПСИХИАТР. Куда хотите.

ДУРАК. Не знаю… Кажется иногда мне, что я не совсем нормальный.

ПСИХИАТР. Тогда полечим.

ДУРАК. Где?

ПСИХИАТР. В дурдоме, где же еще.

ДУРАК. Я не хочу.

ПСИХИАТР. Как хотите. (Пишет.)

ДУРАК. Извините, а пишете вы что?

ПСИХИАТР. Заключение.

ДУРАК. Но вы же ничего не знаете.

ПСИХИАТР. Само собой. Это по молодости мне казалось, что я все знаю. А теперь… Теперь мне пора на пенсию. Думаете, мне нужна перед пенсией врачебная ошибка? Нужен скандал? (Читает вслух.) На основании всесторонних исследований, тестирования, собеседований и других мероприятий можно сделать вывод: господин Дурак слишком нормален, чтобы признать его ненормальным, но при этом все-таки достаточно ненормален, чтобы не признать его нормальным. Относясь к нему как к нормальному, мы вправе предположить возможную стабилизацию латентных процессов в ту или иную сторону, относясь как к ненормальному, получим действительную ненормальность. Поэтому единственно возможным представляется путь витального выбора.

ДУРАК. Что такое витальный выбор?

ПСИХИАТР. Жизнь покажет. Вы условно нормальны и условно ненормальны. Знаете, я вам завидую: вы, в сущности, можете позволить себе все. Ибо любой ваш поступок послужит всего лишь свидетельством вашей ненормальности. Вам ничего не будет.

ДУРАК. И делать мне что?

ПСИХИАТР. Сами решайте. (Смотрит на часы.) Все, до свидания.

12

Едва Дурак успевает выйти, на него налетает ЖУРНАЛИСТ-1 (он же Защитник, Дэн и т. п.).

ЖУРНАЛИСТ-1. Несколько вопросов для нашей газеты! Господин Дурак, ваше решение признаться в том, чего вы не совершали, все поняли как протест против системы, которая склонна судить и осуждать человека не только за то, что он сделал, но и просто за образ мыслей, не так ли?

ДУРАК. Я…

ЖУРНАЛИСТ-1. Второй вопрос. Нам постоянно напоминают, что мы у них в гостях, забывая при этом, что европейцы гостили, будучи непрошеными, чуть ли не во всех местах планеты, в том числе в Азии и в Африке, результатом явилось то, что они присвоили себе помимо Европы три континента – Северную Америку, Южную Америку и Австралию. Не кажется ли вам, что теперь выходцы из Азии и Африки имеют право нанести ответный визит в Европу и уж тем более претендовать на ничейные фактически еще недавно земли Австралии и Америки?

ДУРАК. Я…

ЖУРНАЛИСТ-1. Спасибо. И последний вопрос. Опять-таки, мы не против считаться гостями и учитывать пожелания хозяев дома, но это ведь не значит, что мы должны отказываться от своей веры, от любви к родине и соотечественникам, от наших базовых ценностей? (Не дождавшись ответа.) Спасибо. (Деловито.) Не для прессы – убийство-то будет все-таки?

ДУРАК. Не знаю.

ЖУРНАЛИСТ-1. А кто знает? Вам не худо бы лозунг придумать. Вроде того: не человека убиваю, а наказываю порок. Отвечаю на оскорбление. Могу помочь. В любом случае поддержка мусульманского мира в моем лице и лице моей газеты вам обеспечена.

ДУРАК. При чем тут мусульманский мир?

ЖУРНАЛИСТ-1. Но вы же мусульманин?

ДУРАК. Нет.

ЖУРНАЛИСТ-1 (рассерженно). А что вы мне тогда голову морочите? Только время потерял! Ты кто вообще?

ДУРАК. Нас всего две тысячи. У нас свой бог. То есть он общий, но верим по-своему мы.

ЖУРНАЛИСТ-1. Небось надеешься, что в рай попадешь, когда убьешь гада?

ДУРАК. Нет. Попадают за это в ад.

ЖУРНАЛИСТ-1. Почему? Он же чужой. Враг. Врага убить у вас – грех?

ДУРАК. Любое у нас убийство грех. У нас так: убить человека, который совершил грех, преступление, значит взять на себя его грех. Попадаешь в ад ты, но освобождаешь от ада его.

ЖУРНАЛИСТ-1. То есть – убить человека для его же блага?

ДУРАК. Да. Начал сомневаться в этом я.

ЖУРНАЛИСТ-1. И правильно делаешь. Между нами, мне бы не хотелось попасть в рай такой ценой. То есть, чтобы меня убили для моего же блага.

Появляется ЖУРНАЛИСТ-2 (он же Обвинитель, он же Додурак и т. п.).

ЖУРНАЛИСТ-2 (Журналисту-1). Здорово, приятель. Как жизнь?

ЖУРНАЛИСТ-1. Более-менее.

Они обнимаются, хлопают друг друга по плечам.

ЖУРНАЛИСТ-2. Подожди меня, я скоро.

Журналист-1 отходит в сторону, садится и через наушники слушает интервью. Или музыку.

ЖУРНАЛИСТ-2 (Дураку). Несколько вопросов для нашей газеты. Сколько человек насчитывает ваша организация и каковы ее цели?

ДУРАК. Не организация у нас. Народ. Две тысячи.

ЖУРНАЛИСТ-2. Две тысячи, отлично! Кто вас финансирует?

ДУРАК. Работаем.

ЖУРНАЛИСТ-2. Наркотики, продажа оружия, контрабанда, финансы?

ДУРАК. Строители мы. Строим хорошо.

ЖУРНАЛИСТ-2. Намеченное убийство является ритуальным, идейным, демонстративным, принципиальным? Выберите наиболее подходящее слово.

ДУРАК. Это мое личное убийство.

ЖУРНАЛИСТ-2. Но вы основываетесь на ваших обычаях, не так ли? Представьте себе: человек живет на своей территории. И совершает нечто, что считается нормальным на этой территории, но предосудительно на другой территории. И кто-то с этой другой территории приходит на территорию этого человека и начинает его судить по законам не его территории, а другой территории!

ДУРАК. Я не понял… Вы про Америку?

ЖУРНАЛИСТ-2. При чем тут Америка?

ДУРАК. Приходят на другие территории они, чтобы судить там по законам своей территории.

ЖУРНАЛИСТ-2. И правильно делают! Иначе их самих будут судить без всякого суда! Сбросят бомбу – и каюк!

ДУРАК. Кто?

ЖУРНАЛИСТ-2. Вы, арабы!

ДУРАК. Не араб я.

ЖУРНАЛИСТ-2. Тьфу, черт! Только время трачу! Знаешь, что я тебе скажу, братец? Ты просто псих. Ты не понимаешь выгоды своего положения. Конечно, тебя могут посадить в тюрьму и даже повесить или расстрелять, но какая слава! Весь мир о тебе узнает! (Журналисту-1.) Соскучился, дорогой? Пойдем выпьем! (Дает Дураку визитку и деньги.) Это тебе аванс за эксклюзивное интервью. Когда пойдешь убивать, позвони, ладно?

ЖУРНАЛИСТ-1. Я первый его просил!

ЖУРНАЛИСТ-2. Не бойся, я тебе скажу. Свои же люди, одно дело делаем!

13

Дурак в кафе. Подходит к стойке. За стойкой скучает, напевая, БАРМЕНША (Она же Ада, Регина и т. п.).

ДУРАК. Пожалуйста, большую чашку кофе с молоком и гамбургер. Два.

Барменша дает ему кофе и гамбургеры.

ДУРАК. Поете что вы?

БАРМЕНША. Я пою?

ДУРАК. Да.

БАРМЕНША. Сама не заметила. Это я так. Привычка.

ДУРАК. Наверно, у вас все хорошо?

БАРМЕНША. Нормально.

ДУРАК. Тихо у вас тут.

БАРМЕНША. А в это время никого нет. Иногда просто засыпаю.

ДУРАК. Хорошо.

БАРМЕНША. Что хорошо?

ДУРАК. Да это. Попросил просто кофе и гамбургер я, дали просто мне кофе и гамбургер вы.

БАРМЕНША. Не просто, а за деньги.

ДУРАК. Все равно. Без умысла. Без второго смысла.

БАРМЕНША. А какой тут второй смысл? Ты хочешь есть, а я тут работаю, вот и весь смысл.

ДУРАК. Это и хорошо. Нравится это мне. Не думаете вы, что чужой я.

БАРМЕНША. В каком смысле?

ДУРАК. Ну… Перемещенное лицо.

БАРМЕНША. Все мы перемещенные. Я каждый день перемещаюсь сюда из дома, думаешь, очень хочется? Дома у меня хорошо. У меня цветы на всех окнах и даже на полу. Обожаю цветы. И вот такой телевизор. (Разводит руки.) Что еще надо человеку? Цветы – это природа, а телевизор – про людей. Удивил – лицо! Я столько этих лиц каждый день вижу, что уже даже не замечаю, какие у них лица!

ДУРАК. Это тоже хорошо. Думаю иногда я, что не замечать нужно людей. Захотят, чтобы ты их заметил, тогда да. Давайте поженимся и уедем куда-нибудь?

БАРМЕНША. Зачем? Мне и тут хорошо.

ДУРАК. Жаль.

БАРМЕНША. У меня дочь. Пять лет.

ДУРАК. Ну и что?

БАРМЕНША. Ладно, хватит придуриваться.

ДУРАК. Не придуриваюсь я. Понравились мне вы.

Подходит ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Садится рядом, говорит конспиративно – не глядя на Дурака.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Привет. Делай вид, что ты меня не знаешь.

ДУРАК. Не знаю вас я.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Меня зовут Макс. Я представитель. Теперь знаешь.

ДУРАК. Знаю.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. А теперь сделай вид, что не знаешь. Не смотри на меня. Говори быстро – чем помочь? Оружие?

ДУРАК. Не надо.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Документы?

ДУРАК. Нет.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Автомобиль?

ДУРАК. Нет.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. План такой. (Дает Дураку бумажку.) Когда возьмешь его в заложники, потребуешь, чтобы на этот счет перевели три миллиона долларов. Иначе мы взорвем… Мы еще не решили. Что-нибудь большое. Мы хотим выяснить, во сколько они ценят жизнь человека. И ценят ли ее вообще.

ДУРАК. Не собираюсь никого брать в заложники я.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Тебя не спрашивают. Ты начал – надо идти до конца.

ДУРАК. Не начал ничего я.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Постой. Ты – Дурак?

ДУРАК. Если об имени, то да.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Ты собираешься убить врача, который тебя оскорбил?

ДУРАК. Да.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. А чего же ты тогда мне голову морочишь? Так. Крайний срок – завтра вечером. Все понял?

ДУРАК. Нет.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ (смеется). У тебя отличное чувство юмора!

Уходит, посмеиваясь и крутя головой.

БАРМЕНША. Расстроил ты меня.

ДУРАК. Чем?

БАРМЕНША. Шутками своими дурацкими. Поженимся… Вы, мужики, все шутите. Без конца. Я всякий юмор ненавижу. Иди отсюда.

ДУРАК. Послушайте…

БАРМЕНША. Иди, сказала! (Хватает бутылку, замахивается.)

14

Поздний вечер. У строительного вагончика.

ДУРАК. Отец! Отец, где ты? Отец!

ГОЛОС ОТЦА. Уходи. Пока ты его не убьешь, у тебя нет отца.

ДУРАК. Брат! Брат! Брат, где ты?

ГОЛОС БРАТА. Уходи – или я тебя убью. У тебя нет сейчас брата.

ДУРАК. А невеста моя где?

НЕВЕСТА. Тут я. Но пока ты его не убьешь, я тебе не буду невестой.

ДУРАК. Тогда я женюсь на его дочери.

НЕВЕСТА. Женись на здоровье! Лучше ты будешь чужим мужем, чем опозоришься.

ДУРАК. Я в тупике.

НЕВЕСТА. Никакого тупика нет. Есть один выход. Простой и ясный.

ДУРАК. Я знаю. Они тоже говорят: есть свет в конце тоннеля. Вопрос – кто вас в тоннель-то загнал?!

15

ДЭН и АДА, дом Врача. Дэн раздражен, ходит по комнате.

АДА. Да плюнь ты и забудь! Она дура.

ДЭН. Она не дура. Нет, не дура она, не дура. Еще какая не дура. Хотя дура, конечно. Просто… Знаешь, есть два способа спора – мужской и женский. Мужской – доказать свою правоту. Женский – доказать неправоту мужчины. А главное – я-то хочу ее понять, но она меня понять никогда не захочет! Вот тебе и все. Это, знаешь, как противостояние цивилизаций. Мы их хотим понять, они – нет. Вся разница. Вот – читал. (Показывает книгу.) «Преступление и наказание». Убил Раскольников старушку с сестрой – и Федор Михайлович разбирается, как, зачем и почему. А я вдруг представил: это не старушка, а ты.

АДА. Очень приятно.

ДЭН. Ты послушай. При мне какой-то там Раскольников убивает тебя. Что я должен делать? Подойти к нему и спросить – может, тебе деньги нужны? Может, ты голодный студент? Может, у тебя теория какая-то? Может, тебя обидели? Так, да? Я убью его на месте, да и все!

АДА. И на том спасибо.

ДЭН. А может, и не убью. Может, буду разбираться как раз – зачем, почему. Это я к тому, что, пока мы будем разбираться, нас всех поубивают.

АДА. А что же? Не разбираться? Просто убить друг друга всем?

ДЭН. Неплохой вариант. (Смотрит в окно.) А, вот и наш друг! Как раз в тему!

Он открывает дверь, входит ДУРАК.

ДУРАК. У вас в доме есть оружие?

АДА. А поздороваться?

ДУРАК. Здравствуйте. Оружие есть у вас?

ДЭН. Холодное. Кухонные ножи.

ДУРАК. Где?

АДА. На кухне, само собой. (Показывает.)

Дурак идет в направлении кухни.

АДА. Сейчас он нас будет резать.

ДЭН. Не думаю. Мы-то ему зачем?

АДА. А за компанию. Знаешь, я даже боюсь. Это так интересно. Я думала, что уже ничего не чувствую. Ничего не боюсь. Нет, боюсь. Это даже приятно.

Дурак выходит с большим ножом.

ДУРАК. Сейчас тут мои отпечатки пальцев. Будто напал на вас я. Но вы сумели отобрать, схватили и связали меня. После этого меня посадят в тюрьму.

ДЭН. Зачем?

ДУРАК. Это единственный способ защитить вашего отца.

ДЭН. Может, проще тебя убить?

ДУРАК. Нет. Я хочу жить теперь. Посижу в тюрьме, выйду и начну жить.

АДА. Влюбился, что ли?

ДУРАК. Может быть.

АДА. Не в меня?

ДУРАК. Нет.

АДА. А замуж предлагал.

ДЭН (Аде). Может, правда, убьем его?

АДА. Ага, и сами в тюрьму? Давайте так. (Дураку.) Ты нападешь, а я возьму камеру и буду снимать. Нож положи пока обратно.

Идет за камерой, Дурак идет класть нож. Дэн, поразмыслив, тоже собирается уйти. В это время Ада возвращается.

АДА. Ты куда?

ДЭН. В туалет.

АДА. Здравствуйте! Его убивать пришли, а он в туалет! Другого времени не нашел! Так. Дурак, выйди, будто ты еще не вошел. (Дурак выходит.) Дэн, садись и читай. Ты читаешь и ничего не подозреваешь. Звонок в дверь. (Кричит.) Дурак, звони в дверь!

Дурак звонит в дверь.

АДА. Дэн, откладываешь книгу, идешь к двери. Смотришь, кто там.

Дэн исполняет.

АДА. Ты в ужасе. Отбегаешь от двери! Хватаешься за голову! Какой кошмар!

Дэн исполняет.

АДА. Дурак, выламывай дверь! Там замок фиговый, ударь как следует! Еще! Еще!

Дурак выламывает дверь, вбегает.

АДА. В кухню быстро! За ножом!

Дурак бежит за ножом.

АДА. Дэн, хватай стул!

ДЭН. Он тяжелый!

АДА. Ну, хватай что-нибудь! Чтобы защищаться!

Дэн хватает книгу. Дурак вбегает с ножом.

АДА. Так! Нападай на него! Нож выше! Лицо зверское! Нападай! Дэн, защищайся! Подними книгу над головой. Дурак, бей ножом! В книгу!

Дурак исполняет.

АДА. Нож застрял! Дэн, отскакивай, вытаскивай из книги нож!

Дэн исполняет. Входит ВРАЧ.

ВРАЧ. Это что такое? Дэн, брось нож!

АДА. Да мы прикалываемся!

ДЭН (идет на Дурака). Я зарежу тебя, тварь! Я тебя проткну насквозь! (Отцу.) Отойди!

Подскакивает к Дураку, взмахивает ножом. Дурак отбегает. Дэн гонится за ним. Падает и ломается мебель, расшвыриваются предметы интерьера.

АДА. Дэн, он на кухне!

Дэн бежит в кухню, через секунду оттуда выскакивает Дурак, которого преследует Дэн.

АДА. Дурак, влево! Загородись столом! Молодцы!

Врач дает подножку пробегающему сыну, тот падает, выронив нож. Врач подбирает его.

ВРАЧ. Всё! Успокоились!

ДЭН. Мне понравилось. Без ножа рука теперь – голая. Да… Человек с ножом – это не то что человек без ножа. Буду теперь все время ходить с ножом. Совсем другое ощущение мира! (Отцу.) Знаешь, если он тебя убьет, я его тоже сумею убить. Без вопросов. Я отомщу, не сомневайся.

ВРАЧ. А до этого – не хочешь попробовать?

ДЭН. Не сумею. Ты меня так воспитал.

ВРАЧ. Да уж, воспитал.

ДУРАК. Извините, мне пора. До свидания.

Уходит, задумчивый.

ВРАЧ. А зачем он приходил?

АДА. Мы и сами не поняли.

Врач идет в кухню, выходит и начинает кричать.

ВРАЧ. Почему в доме жрать нечего?! Отец работает с утра до вечера, хотя бы в магазин можно сходить? Почему я обо всем должен думать? Не дети, а сволочи какие-то, честное слово! И еще недовольны, что я выпиваю! Я выпиваю, потому что есть хочу! Ясно вам?

Выходит из дома, хлопнув дверью.

АДА. Что это с ним?

ДЭН. Наверно, неприятности на работе.

АДА. Он по маме тоскует.

ДЭН. Это да.

Садятся на диван. Молчат. Ада прижалась к Дэну, он обнял ее. Ада начинает плакать.

ДЭН. Перестань. Перестань, говорю!

Сам начинает плакать. Плачут, как дети.

16

Квартира РЕГИНЫ.

ДУРАК. Сделать что нужно, чтобы понравиться женщине?

РЕГИНА. Ничего. Ты мне – просто нравишься.

ДУРАК. А если бы не нравился? Что сделать мне надо было бы?

РЕГИНА. Ничего. Если мне кто не нравится, то не нравится. И меня уже не пробьешь.

ДУРАК. Так со всеми?

РЕГИНА. Нет. Некоторые любят, чтобы ухаживали. Цветы дарили.

ДУРАК. Ты не любишь?

РЕГИНА. Нет. Не люблю чувствовать себя обязанной. Подарили тебе цветы – и ты уже чем-то обязана. Хочешь кому-то понравиться?

ДУРАК. Да.

РЕГИНА. А зачем ко мне пришел?

ДУРАК. Посоветоваться.

РЕГИНА. Ты должен не советоваться, а действовать. Почему ты его не убил еще?

ДУРАК. Не хочу. И не могу.

РЕГИНА. Тогда тебя убьют.

ДУРАК. Может быть.

РЕГИНА. Ты просто не пробовал. Ты попробуй – тебе понравится. Ты вообще кого-нибудь в жизни хотя бы ударил?

ДУРАК. Нет. Не люблю.

РЕГИНА. Вот в чем дело… Тогда все просто. Нужно попробовать – вот и все. Ударь меня.

ДУРАК. Перестань.

РЕГИНА. Говорю тебе – ударь!

ДУРАК. Отстань от меня.

РЕГИНА. Выпей. (Хватает бутылку.) Давай, прямо из горлышка. Тебе это надо! (Ловко валит Дурака, загнув назад его руки, садится на него, заставляет открыть рот, всовывает горлышко бутылки.)

Через некоторое время Дурак поднимается.

ДУРАК. Зачем?

РЕГИНА. Надо. Тебе в первую очередь. Ударь меня.

ДУРАК. Хорошо. (Ударяет ее по щеке.)

РЕГИНА. Понравилось?

ДУРАК. Нет.

РЕГИНА. Ударь еще.

Дурак ударяет.

РЕГИНА. Теперь?

ДУРАК. Нет.

РЕГИНА. Еще! Сильней!

Дурак ударяет ее, она падает. Дурак бьет ее ногами.

Устав, садится на пол. Встает и решительно направляется к выходу.

17

Ночь. Дом врача.

Дурак вламывается в дом. Начинает крушить мебель. Появляется Дэн с ножом. Дурак бежит на него. Дэн взмахивает ножом, задевает одежду Дурака. Растерян. Бросает нож. Дурак набрасывается на него. Борьба. Выкатываются за пределы видимости.

Включается дополнительный свет (в комнатах Ады и Врача). Прибавляется шума и грохота.

…Все четверо появляются на сцене. Истерзанные, побитые, окровавленные.

ВРАЧ. Ну? И что дальше?

Молчание.

ВРАЧ. Глупость какая-то.

ДУРАК. Правда. Глупость…

Медленно идет к выходу. Выходит.

ВРАЧ. С вами все в порядке?

АДА. Помешали. Он пришел меня изнасиловать. Это лучший вариант. Когда у девушки боязнь первого контакта, лучше всего ее изнасиловать. Потому что это не ее решение. Она ведь не секса боится, она боится принять решение.

ДЭН. Это ты о ком?

АДА. О себе.

ДЭН. А…

18

Ночь. У строительного вагончика — Старик, Додурак, Брат, поодаль — Невеста.

ДУРАК. Я пришел спросить. Когда свой не отвечает на оскорбления чужого, его за это надо убить, правильно?

СТАРИК. Конечно.

ДУРАК. А когда чужой не отвечает на оскорбления чужого?

СТАРИК. Это их дела.

ДУРАК. Тогда считайте, что я чужой. Я ухожу от вас.

ДОДУРАК. Это предательство. За это тоже убивают, сынок.

БРАТ. Могу прямо сейчас. Сделать?

ДОДУРАК. Погоди. Пусть скажет, что его смущает?

ДУРАК. Меня все смущает. В этом и дело. Меня смущает все. Хорошо. Тогда убейте меня.

СТАРИК. У тебя еще день.

ДУРАК. Какая разница? Я все равно этого не сделаю.

СТАРИК. Когда не сделаешь, тогда и убьем. Все должно быть по порядку.

НЕВЕСТА. Да убьет он. Это он так… Он всегда сначала сомневается, а потом… Он и со мной долго сомневался, мне пришлось самой все сделать. Меня еще мама учила: если мужчина долго не признается в любви, надо просто спросить его: «Ты меня любишь?» И все. И он ответит: «Да».

БРАТ. А если нет?

НЕВЕСТА. Как это он скажет? Почему?

БРАТ. Ну – не любит.

НЕВЕСТА. Мало ли. Если девушка спрашивает, настоящий мужчина не может ответить нет. (Дураку.) Ты меня любишь?

ДУРАК. Нет.

19

Дурак с букетом цветов – у стойки бара. Никого. Но вот выходит Барменша.

БАРМЕНША. А, это ты. Привет.

ДУРАК (вручая цветы). Я тебя люблю.

БАРМЕНША. Да ладно тебе. А за цветы спасибо. (Берет букет, нюхает.) Там дождь?

ДУРАК. Немного. Моросит.

БАРМЕНША. А с утра не было.

ДУРАК. Сейчас дождь. Но теплее стало.

БАРМЕНША. Это всегда, когда дождь.

ДУРАК. Не всегда. Есть дождь высокий, холодный. Смотря где облака.

БАРМЕНША. Сроду не думала. Ты на природе, что ли, жил?

ДУРАК. Да.

БАРМЕНША. Красивые места?

ДУРАК. Очень.

БАРМЕНША. Вот бы посмотреть.

ДУРАК. Поехали.

БАРМЕНША. Да нет уж…

ДУРАК. Ты же хочешь.

БАРМЕНША. Я? Кто сказал.

ДУРАК. Ты. Сказала: вот бы посмотреть.

БАРМЕНША. Мало ли. Это я и про Северный полюс скажу – вот бы посмотреть. В смысле – интересно бы, в самом деле. Если там сразу оказаться, пять минут побыть – и назад. А если лететь или плыть – на фиг, на фиг. Ради пяти минут удовольствия столько хлопот.

ДУРАК. Пригласи меня домой к себе.

БАРМЕНША. Зачем?

ДУРАК. Дочь твою хочу посмотреть.

БАРМЕНША. Ее не будет до субботы.

ДУРАК. Мне жить осталось, может быть, один день.

БАРМЕНША. Бывает.

ДУРАК. Я тебе не нравлюсь?

БАРМЕНША. Почему? Но отношений не будем заводить. Какие отношения, если тебе жить один день осталось? Жалей потом тебя, мучайся.

ДУРАК. Это зависит от меня. Могу и всю жизнь прожить.

БАРМЕНША. Ты сначала проживи.

ДУРАК. Извини.

Идет к двери.

БАРМЕНША. Эй! Если останешься живой, заходи!

20

ВРАЧ идет по коридору, его догоняет и встает перед ним ЖУРНАЛИСТ-3.

ЖУРНАЛИСТ-3. Здравствуйте! (Читает вопрос по блокноту.) Как известно, вы наотрез оказались пойти на уступки международному терроризму, который требует от вас извинений за поступок, за который вы не считаете нужным извиняться, поскольку считаете, что…

ВРАЧ. Кому известно?

ЖУРНАЛИСТ-3. Всем.

ВРАЧ. Да? А какой поступок-то? Хорошо бы и мне узнать.

ЖУРНАЛИСТ-3. Шутите!

ВРАЧ. Да не шучу я!

ЖУРНАЛИСТ-3. Одну секунду! Буквально одну секунду! (Набирает номер телефона.) Алло? Извините, что отрываю, доктор просит напомнить, какой поступок он совершил. (Слушает. Врачу.) Принципиальный.

ВРАЧ. Конкретнее.

ЖУРНАЛИСТ-3. Он просит конкретнее. (Слушает. Врачу.) Поступок, отстаивающий ваши принципы.

ВРАЧ. Какие принципы?

ЖУРНАЛИСТ-3. Он спрашивает, какие… (Слушает. Врачу.) Демократические.

ВРАЧ. Идите-ка вы со своими демократическими принципами!

Хочет уйти, Журналист-3 его удерживает.

ЖУРНАЛИСТ-3. Очень вас прошу! Мне очень важно написать эту статью!

ВРАЧ. Для вас статья, а у меня вопрос жизни и смерти!

ЖУРНАЛИСТ-3. У меня тоже вопрос жизни и смерти! Я стажер, и если не напишу эту статью…

ВРАЧ. Умрете от голода? Заболеете? Ничего с вами не случится! Все, отстаньте от меня!

ЖУРНАЛИСТ-3 (хватая его за рукав). Очень вас прошу…

ВРАЧ. Отстань, говорю, в морду дам!

21

В кабинете ГЛАВВРАЧА.

ГЛАВВРАЧ. Рад видеть, как дела? Мы тут вот что решили. Во-первых, утвердить вашу диссертацию…

ВРАЧ. Я ее писал двенадцать лет назад.

ГЛАВВРАЧ. Ну и что? Тема не устарела. Далее. Мы присваиваем вам звание заслуженного врача. Все в ускоренном порядке, документы уже готовы. Если хотите, можем сделать это в торжественной обстановке.

ВРАЧ. Зачем?

ГЛАВВРАЧ. Ну посудите сами. Если погибнет рядовой врач, это одно. А если заслуженный врач, профессор – совсем другой резонанс. Это всколыхнет общественность!

ВРАЧ. Я не собираюсь ее всколыхивать. И погибать не собираюсь.

ГЛАВВРАЧ. Кто ж собирается? Мы с вами врачи, мы прекрасно знаем: умирать никто не собирается. Ходит человек – здоровый, целенький, свеженький. А попадет на стол, взрежешь его – ни одного здорового места нет. Понимаете?

ВРАЧ. Не понимаю. И я без всяких званий хороший врач.

ГЛАВВРАЧ. Замечательный!

ВРАЧ. Первый раз от вас слышу.

ГЛАВВРАЧ. Административная политика. Хвалить нужно умеренно, чтобы человек не расслаблялся.

ВРАЧ. Тогда я сейчас расслаблюсь. И перестану работать.

ГЛАВВРАЧ. И правильно! Вам надо отдохнуть, собраться с мыслями. (Смотрит на часы.) К сожалению…

ВРАЧ. Понял. (Идет к двери, останавливается.) Нет.

ГЛАВВРАЧ. Что нет?

ВРАЧ. Я не согласен. Я лучше сам его убью.

ГЛАВВРАЧ. А вот этого не надо! Сами подумайте, какое пятно на репутации клиники! Да к нам после этого никто лечиться не пойдет!

ВРАЧ. Здоровей будут! Мне некогда умирать. Мне надо выучить детей.

ГЛАВВРАЧ. Выучим! Стипендии им будем давать специальные! Это устроит?

ВРАЧ. Надо подумать. (Выходит.)

ГЛАВВРАЧ (вдогонку). И похороны за наш счет! (Подумав.) Нет, это слишком.

22

Вышедшего врача встречает ЖУРНАЛИСТ-4.

ЖУРНАЛИСТ-4. Только один вопрос! Как известно, вы наотрез оказались пойти на уступки международному терроризму, который требует от вас извинений за поступок, за который вы не считаете нужным извиняться, поскольку считаете, что всякая уступка приводит к новой агрессии ровно в такой же степени, в какой могут привести и агрессивные действия.

ВРАЧ. Конечно! Вообще, пора кончать с этим!

ЖУРНАЛИСТ-4. С чем?

ВРАЧ. Да со всем! С вами в том числе!

ЖУРНАЛИСТ-4. Это они так считают?

ВРАЧ. Я так считаю.

ЖУРНАЛИСТ-4. Смело. И все же, если конкретно, вы лично можете прогнуться?

ВРАЧ. Да ни за что! Да я всех поубиваю просто! Я заслуженный врач, профессор – и какие-то там будут… (Ищет слова.)

ЖУРНАЛИСТ-4 (подсказывает). Хамить.

ВРАЧ. Да!

ЖУРНАЛИСТ. Советовать нам, как жить!

ВРАЧ. Да!

ЖУРНАЛИСТ. Покушаться на демократию!

ВРАЧ. Именно! А теперь пошел к черту!

23

ВРАЧ – у торговца оружием.

ОРУЖЕЙНИК. Ничего у меня нет!

ВРАЧ. Но мне посоветовали. Мне вас порекомендовали!

ОРУЖЕЙНИК. Кто?

Врач шепчет ему на ухо.

ОРУЖЕЙНИК. Хорошо. Что вам нужно?

ВРАЧ. Ну… Пистолет, наверно.

ОРУЖЕЙНИК. Какой?

ВРАЧ. Боевой.

ОРУЖЕЙНИК. Ясно, что не водяной. Для каких целей? Стрелять по бутылкам?

ВРАЧ. По людям. То есть… Какая вам разница. Чтобы он хорошо попадал.

ОРУЖЕЙНИК. Они все хорошо попадают, если стрелять уметь.

ВРАЧ. С близкого расстояния.

ОРУЖЕЙНИК. Тем более.

ВРАЧ. Главное – чтобы не было больно.

ОРУЖЕЙНИК. Не понял?

ВРАЧ. Ну, попал – и все. И конец. Сразу.

ОРУЖЕЙНИК. Какой вы заботливый. Опять же, не от пистолета зависит, а от стрелка. И от пули. Разрывная пуля в голову или в сердце – никакой боли. Ничего не успеете почувствовать. Но и малокалиберная пуля – тоже хорошо, если в сердце. Как кольнет – и вы уснете.

ВРАЧ. Тогда пистолет с малокалиберными, но разрывными.

ОРУЖЕЙНИК (достает пистолет и патроны). Пожалуйста.

ВРАЧ. Красивый.

ОРУЖЕЙНИК. Оружие вообще красивая вещь. Если индивидуальное, конечно. Чем больше поражение, тем оружие некрасивее. Пистолет – красивое оружие, ружье тоже. Автомат – совсем уже не то. Никакой красоты, голая функция. Гранатомет – палка с шишкой. Все остальное еще хуже. Нет, когда оружие массового поражения, там опять красиво. Ракета – красота. Оперение, форма – залюбуешься! Но все равно, не то изящество! Нравится?

ВРАЧ. Это мушка?

ОРУЖЕЙНИК. Да. Но из пистолета через мушку редко целятся. Некогда. Стрелять надо быстро и сразу.

ВРАЧ. А как попасть тогда?

ОРУЖЕЙНИК. Тренировка! (Берет пистолет и стреляет, попав в какой-нибудь предмет.)

ВРАЧ. Лихо. Можно попробовать?

ОРУЖЕЙНИК. Пожалуйста.

ВРАЧ. Куда попасть?

ОРУЖЕЙНИК. Туда. (Показывает.)

Врач стреляет и попадает.

ОРУЖЕЙНИК. У вас талант.

ВРАЧ. Может быть. Но это так, случайно. Мне не надо было попасть, вот я и попал. А когда надо попасть, обязательно не попаду.

ОРУЖЕЙНИК. У людей обычно наоборот.

ВРАЧ. Вы разбираетесь в оружии, но не разбираетесь в людях. У людей именно так: чего очень хочешь, то и не получается.

ОРУЖЕЙНИК. Почему?

ВРАЧ. Потому, наверно, что на самом деле мы хотим другого.

ОРУЖЕЙНИК. С оружием проще, вы правы. Берете?

ВРАЧ. Беру.

ОРУЖЕЙНИК. Какой?

ВРАЧ. Любой.

24

Врач и Дурак встречаются. Одновременно восклицают:

ВРАЧ//ДУРАК. Всё!

ВРАЧ. Что всё?

ДУРАК. Говорите вы первый. Вы старше.

ВРАЧ. Всё, мне это надоело!

ДУРАК. Мне тоже.

ВРАЧ (достает пистолет). Я вынужден тебя убить.

ДУРАК. Я тоже вас. Я захотел жить.

ВРАЧ. И я захотел жить. У меня все начинается заново. Меня уважают и любят. И жена мной гордилась бы. Она всегда считала, что я размазня. А вот не размазня, между прочим!

ДУРАК. А я полюбил женщину. И я молодой. Вы уже пожили, а я еще нет. У меня даже детей нет.

ВРАЧ. Уродам незачем плодиться.

ДУРАК. Опять оскорбляете?

ВРАЧ. Да, опять! Ты все равно почти труп.

ДУРАК. Мертвых оскорблять еще страшнее. Они не могут ответить.

ВРАЧ. Сынок, брось пистолет. А то начнем сейчас стрелять как попало. Еще заденем кого-нибудь.

ДУРАК. Тут никого нет.

ВРАЧ. Я нужнее обществу, чем ты. Я врач. Я могу вылечить сотни людей!

ДУРАК. А я строю им дома. И откуда вы знаете, может, я тоже стану врачом? Выучусь и стану. Так что сами бросайте. И стойте нормально, а то я промахнусь, не попаду с первого раза. Будете мучаться, мне придется опять стрелять.

Пауза.

ВРАЧ. Может, жребий бросим?

ДУРАК. Согласен.

ВРАЧ. Нет. Жребий – это случай. Мы все разумом должны решать. Как нормальные цивилизованные люди. Хотя ты и не очень цивилизованный.

ДУРАК. Опять оскорбляете.

ВРАЧ. Тебя ведь все равно убьют. Не чужие, так свои.

ДУРАК. Я скроюсь, меня не найдут. А вот вам можно меня не убивать – вам ничего за это не будет.

ВРАЧ. Понимал бы ты! Гражданская смерть для меня будет! Дети перестанут уважать. Все отвернутся вообще.

Пауза.

ВРАЧ. Я не понял, мы долго так будем стоять?

ДУРАК. Стреляйте. И я буду стрелять. Кто первый попадет.

ВРАЧ. Ты далеко, я промахнусь.

ДУРАК. Я тоже могу. Можно подойти ближе. (Делает шаг.)

ВРАЧ. Стой там!

Пауза.

ДУРАК. У нас есть легенда. В горах встретились два всадника на конях. На узкой тропинке. У нас такие есть. Обычно кто въезжает, кричит или стреляет. Чтобы никто не въехал с другого конца. А в этот раз был дождь, гроза. Они кричали, но не слышали. И съехались. Тропа узкая, повернуть нельзя. Выход один – сбросить одного коня, а человек проберется. Они стали спорить, каждый жалел своего коня. Один предложил сбросить обоих коней, чтобы никому не обидно. Второй не согласился. Потом предложили бросить жребий. Но передумали.

ВРАЧ. Короче!

ДУРАК. Короче, они стали ссориться и наезжать друг на друга.

ВРАЧ. И?

ДУРАК. И оба упали.

ВРАЧ. О том и речь! Мы сейчас начнем стрелять – и оба окажемся в опасности. Это глупо!

ДУРАК. Другого выхода нет. (Поднимает пистолет.)

ВРАЧ. Ну, смотри! (Целится.)

ДУРАК. Я вас ненавижу. Вы мне всю жизнь испортили!

ВРАЧ. А я тебя презираю! Ну!

ДУРАК. Ну!

ВРАЧ. Я стреляю!

ДУРАК. Я тоже!

Пауза.

ВРАЧ. Как твоя болячка?

ДУРАК. Какая? А… Я и забыл. Сейчас вот вспомнил – зачесалось.

ВРАЧ. Только не пей лекарств. Завари в тазике чистотел или кору дуба – садись минут на десять.

ДУРАК. Надо попробовать. А от чего это бывает?

ВРАЧ. Мало ли. Инфекция. Обмен веществ.

ДУРАК. А у вас с сердцем как?

ВРАЧ. Да нормально. Кардионевроз, но уже давно, я привык.

ДУРАК. Ясно… (Засовывает пистолет в карман.) Я пошел.

ВРАЧ. Будь здоров. (Тоже сует пистолет в карман.)

Два выстрела с двух сторон. Врач и Дурак падают.

25

Барменша и Дэн (он же Брат и т. д.).

БАРМЕНША. А ты не знаешь такого… Ну, такой странный… И имя странное – Дурак. Но он не дурак. Цветы мне приносил. Не знаешь?

ДЭН. Знаю.

БАРМЕНША. А где он?

Дэн пожимает плечами.

БАРМЕНША. Если встретишь, скажи, пусть заходит.

ДЭН. Скажу.

Занавес.

Клинч психологический боевик в двух действиях

Клинч – боксерский термин, обозначающий положение, когда противники обхватили друг друга руками, сцепились, обнялись; это своеобразная форма отдыха в бою, но можно и незаметно ударить ниже пояса; оттолкнув же противника, рискуешь немедленно получить удар. Из клинча боксеры выходят сами или по команде судьи на ринге.

Действующие лица

УЧИТЕЛЬ

ДЕВУШКА

ЖЕНА

СЫН

БАРАБАНЩИК

Сцена представляет собой пустырь в окраинном многоэтажном районе города, напоминающий свалку строительного мусора. Плиты, кирпичи, дверные и оконные блоки и т. п. Желательно не выстраивать особую декорацию для второго места действия – квартиры, а использовать то, что есть: одну плиту накрыть скатертью – будет стол, другую сделать постелью, из кирпичей – кресла, ящик станет телевизором, на неокрашенный оконный блок повесить шторы… В квартире идет ремонт, поэтому все логично.

Первое действие

Итак, пустырь. Ранняя осень. Ранний вечер. Проходит с портфелем УЧИТЕЛЬ. Вихрем мимо проносится ДЕВУШКА. Выхватывает портфель, бежит. Учитель оторопел. Бросается вдогонку. На ходу поднимает палку, бросает. Вскрик, звук падения. Он идет за кулисы, возвращается с портфелем. Оглядывает его и хочет уйти. Девушка появляется, прихрамывая. Садится. Стонет.

УЧИТЕЛЬ (останавливается). Ты кто? Воровка? Сумасшедшая?.. И не надо так громко стонать, я хорошо слышу. Ножка болит? Ничего, пройдет. А если и охромеешь, это даже лучше. Многим спокойней будет жить. Счастливо оставаться!

ДЕВУШКА. Я не могу идти!

УЧИТЕЛЬ. Доползешь. Друзья подберут.

ДЕВУШКА. Тут сроду никого не бывает. Скоро ночь. Я кровью истеку.

УЧИТЕЛЬ. Где кровь, откуда?

ДЕВУШКА. У меня внутреннее кровоизлияние.

УЧИТЕЛЬ. Чепуха! Как ты можешь это знать?

Она пытается встать, вскрикивает, падает.

(Подходит к ней.) Ну, что? Где?

Она показывает, он ощупывает. Она делает резкое движение, он отскакивает.

ДЕВУШКА (смеется). Боится! Даже смешно, как он меня боится! Я вам ничего не собираюсь делать. Просто вы схватили за больное место.

УЧИТЕЛЬ. Я не боюсь. Ногами дергать не надо. Особенно сломанными. У тебя ушиб. Всего-навсего ушиб.

ДЕВУШКА. У вас все тот же одеколон. Это от постоянства или от скупости? Пять лет пользуетесь одним флаконом? Подарок жены на восьмое марта?

УЧИТЕЛЬ. Ты меня знаешь?

ДЕВУШКА. Кто ж вас не знает – учитель. А вы помните меня?

УЧИТЕЛЬ. Нет.

ДЕВУШКА. Странно. Хотя, я у вас не училась, вы наш класс не вели. Так что ничего странного. И вообще, это было давно. Очень давно. Сто лет назад. Я изменилась. Я стала совсем другая. А вы такой же.

УЧИТЕЛЬ. Не забывай время от времени стонать. (Идет к портфелю.)

ДЕВУШКА. Я действительно не могу идти.

УЧИТЕЛЬ. Это твои проблемы. Идиотизм какой-то: налетела, выхватила портфель… Ты что, обкурилась или обкололась? Зачем тебе понадобился портфель?

ДЕВУШКА. Никогда бы не подумала, что вы можете вот так – палкой. Девушку – палкой! Женщину! По ногам! Дубиной!

УЧИТЕЛЬ. А что мне было делать, если я не мог тебя догнать?

ДЕВУШКА. Смириться. Это честно. Не можешь догнать – смирись. Я бы и сама остановилась. Я ведь так, пошутила. А вы палкой.

УЧИТЕЛЬ. Пулеметом вас надо.

ДЕВУШКА. Кого? Тихо, тихо, тихо, никто никуда не расходится! На повестке дня два вопроса. Первый: ваше оскорбление по отношению ко мне. Второй: кого надо пулеметом?

УЧИТЕЛЬ. Ладно, некогда мне с тобой…

ДЕВУШКА. Вы куда-то собрались? А зря. Вам уйти нельзя.

УЧИТЕЛЬ. Это почему же?

ДЕВУШКА. Потому что, если вы уйдете, вас убьют мои друзья. Я им пожалуюсь, и они вас убьют. Один меня любит. Главарь, так скажем. Ужасный человек, в тюрьме сидел. Он за меня кого хотите убьет. Или вы не знаете, как сейчас легко убить человека? Никто не найдет, да и искать не будет. Вы читаете газеты? В мусорном контейнере обнаружена голова, рука и три ноги, обе сорок шестого размера, неизвестного человека мужского пола, на вид лет сорок, по отпечаткам пальцев тридцать восемь, был одет в синюю куртку зеленого цвета, просим родственников трупа откликнуться для установления личности! Нет, в самом деле, очень легко пропасть. Мне кажется, если в один прекрасный день половина людей этого города пропадет, другая половина не заметит! Не думали об этом?

УЧИТЕЛЬ. Чушь какая-то. Убьют, видите ли. За что?

ДЕВУШКА. Могут и ни за что. Но тут причина есть: вы меня оскорбили и хотели нас из пулемета. Получается с нашей стороны самооборона. За это даже и судить не будут. Нет, в самом деле! Если на нас с пулеметом, должны же мы защищаться!

УЧИТЕЛЬ. Послушай… Ты хватаешь портфель, там учебники, тетради моих учеников, там классный журнал, между прочим, что я должен делать?

ДЕВУШКА. А-а! Вы воевали за школьное имущество? Но школа учит благородству и честности. И вы должны были воевать честно и благородно, вы должны были догнать меня. А вы палкой. Разве этому учат в школе?

УЧИТЕЛЬ. Ты считаешь себя достаточно взрослой, чтобы хамить мне?

ДЕВУШКА. Признак взрослости – не уметь прощать. Я не умею прощать. Я очень взрослая. Я никому ничего не прощаю.

УЧИТЕЛЬ. Я такие речи от таких, как ты, сопливых девчонок, слышу каждый день. Отчаянные, просто ужас. Чуть что – истерика. Плохую отметку поставите – утоплюсь, повешусь!

ДЕВУШКА. Но ведь вешались, кажется. Не из вашего класса?

УЧИТЕЛЬ. Из моего… Это другая история.

ДЕВУШКА. Неприятно вспоминать, да? Влюбилась девочка в учителя, а он объяснил ей, что рано. Она взяла и повесилась. Рано ей. Не человек она еще. Ну и повесилась.

УЧИТЕЛЬ. Это все сплетни! И что я, по-твоему, должен был сделать? Что?

ДЕВУШКА. Палкой ее. По ногам.

УЧИТЕЛЬ. Она же с ума сошла, она сказала, что у нее родители уехали на курорт, и приглашала меня в гости. С однозначной целью.

ДЕВУШКА. Может, она хотела почитать стихи?

УЧИТЕЛЬ. В конце концов, тебя это не касается… Тебе помочь дойти?

ДЕВУШКА. А куда вы меня поведете? В лапы своих убийц?

Он хочет уйти.

Вы что, не верите, что это всерьез? Не можете понять? Ладно. Идите. И ждите. Может, завтра. Может, послезавтра. В темной подворотне. Или в подъезде собственного дома.

УЧИТЕЛЬ. Дура! Что я тебе сделал? Ну, кинул палкой! Но ты же портфель выхватила и… Откуда я знал, что ты решила пошутить? А вдруг воровка? А у меня там документы. Деньги.

ДЕВУШКА. Еще и деньги? Откуда у вас деньги? Зарплата? Вам что, платят за то, что вы занимаетесь любимым делом? Как вы можете брать за это деньги? Все равно что птице брать деньги за то, что она летает! У вас горят глаза, у вас волнуется грудь, когда вы рассказываете о литературе, когда читаете стихи!

УЧИТЕЛЬ. Ты не училась у меня.

ДЕВУШКА. Мне подруга рассказывала. Та самая, которая повесилась. Очень подробно. Какой вы отличный учитель. И я была на ваших уроках, садилась с подругой на задней парте, а вы не замечали. Вы ничего не замечали. Вы заставляли вечно писать сочинения, а сами читали книги.

УЧИТЕЛЬ. Мы что обсуждаем здесь? Какой я учитель?

ДЕВУШКА. Мы обсуждаем проблему, как вам остаться в живых. Вы влопались. Я не шучу, поймите это. Я думаю так. Вы должны попросить у меня прощения. И у моей подруги. Она услышит. Попросите прощения – и гуд бай. Или вам не жить.

УЧИТЕЛЬ. Я плюю на твои угрозы! Где твои друзья, давай их! Идиотка! Господи Боже ты мой, что тебе нужно, скажи? Ты ведь даже не понимаешь собственных слов, ты совершенно безмозглое мстительное существо! Убьют, видите ли! Очнись, девочка, ты не в куклы играешь!

ДЕВУШКА. Господи Боже ты мой! Как тебе объяснить, что я разучилась шутить? И если я сказала убьют – убьют! Иди! Иди домой, тебя ждут жена и сын! Я все знаю о тебе. Иди к ним. Отвечать будете вместе. Жену изнасилуют, сына кастрируют. Или тоже изнасилуют. У нас это запросто. Мы не ведаем, что творим. Мы не понимаем собственных слов и поступков!

Пауза.

Что? Решаете, верить мне или нет?

УЧИТЕЛЬ. Самое глупое, что от вас всего можно ждать. Причем без всякого повода.

ДЕВУШКА. Как это без повода? Одна девушка повесилась, другую чуть калекой не сделал! Как метко кидает, надо же! Ты городошным спортом не занимался? Вряд ли. Скорее всего – ну, преферанс, шашки…

УЧИТЕЛЬ. Я занимался боксом. И на лыжах ходил неплохо.

ДЕВУШКА. Даже так? Тогда еще хуже для тебя. Значит, ты мог меня догнать и без всякой палки? Нет, не завидую я тебе. Я тебя, между прочим, понимаю. У меня так было. Мне сказали: или просишь прощения, или тебя прибивают. Без шуток. Ладно, я попросила прощения. Но потом уже только у меня просили прощения, только у меня, а я – никогда. И вот я ставлю условие. Ты просишь у меня прощения, или не жить ни тебе, ни твоей жене, ни сыну твоему, дебилу. Без шуток. Причем так: встаешь на колени и говоришь: простите меня, девушки, за то, что я одну довел до смерти, а вторую чуть не убил палкой, простите меня, подлеца! Можешь короче: простите меня, подлеца. И все.

УЧИТЕЛЬ. Ты прекрасно понимаешь, что я этого не сделаю.

ДЕВУШКА. Сделаешь. Никто ведь не увидит. Раз-два, и готово. Зато сам жив, и жена жива, и сын жив. Подумай. Ты ведь знаешь нас, ты учитель, ты знаешь, на что мы способны. Не только повеситься, но и повесить можем. Ты это знаешь!

УЧИТЕЛЬ. Гадина! Удивительная… мерзавка! Потрясающая…

ДЕВУШКА. Нет слов? И не старайся. Давай – на колени и: простите меня! И все, и свободен.

Он подходит, становится перед ней на колени. Хватает ее за ноги, валит, скручивает, связывает ей руки сзади брючным ремнем.

Пауза.

Вот теперь ты точно не жилец. За это тебе точно амбец! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Пауза.

Ну? Что дальше-то?

Пауза.

УЧИТЕЛЬ. Мне интересно. Мне просто интересно. Это что, так просто, сказать: убейте человека? Так просто? Может, ты и сама пробовала?

ДЕВУШКА. У вас появилась способность логически мыслить. А то какие-то сплошные выкрики.

УЧИТЕЛЬ. Хорошо, меня убьют. Ладно. Что тебе это даст? Зачем тебе это?

ДЕВУШКА. Будет восстановлена справедливость. Кругом, как на этом пустыре, всего навалом. Не знаешь, от кого чего ждать. Мне это надоело. Должен же быть какой-то порядок! Какие-то правила! Мужчина оскорбляет женщину, бьет ее палкой – и не в какой-нибудь хижине дяди Тома, а в просвещенной стране! В стране с поголовной грамотностью! Что же это такое? Как это увязывается с литературой, которую вы преподаете? Как там, в литературе? Как там у Льва Толстого? Евгений Онегин побежал за Наташей Ростовой, палкой ударил, на землю повалил, невинности лишил. Или не так? Не так! Он не мог так написать, потому что не было этого и быть не могло! Почему же теперь такое может быть?

УЧИТЕЛЬ. Во-первых, ты не Наташа Ростова…

ДЕВУШКА. Так и знала, что это скажете! Господи, вы тоже не Евгений Онегин, но не в этом же дело! Дело в том, что мужчина бьет женщину палкой! Я не хочу это прощать, мне надоело прощать!

Пауза.

УЧИТЕЛЬ. Может, тебя обидел кто-нибудь?

ДЕВУШКА. Ну-ну, без мыла в душу полез! Ты зачем меня связал? Сдать собираешься, как бандитку и хулиганку? Действуй! Но учти: через час меня выпустят, а через два часа твоя квартира утонет в крови.

УЧИТЕЛЬ. С тобой можно нормально говорить? Кто ты вообще? Чем ты живешь? Что ты ценишь?

ДЕВУШКА. Ага. Это мы торгуемся, да?

УЧИТЕЛЬ. Нет, почему… А ты бы хотела как-то поторговаться? Ну, давай попробуем.

ДЕВУШКА. Попробуем. Дай денег, и отпущу. Месячную зарплату отдай, и все, я не жадная.

УЧИТЕЛЬ. Хорошо.

ДЕВУШКА. Или две. Нет, три. В общем, за год, чего мелочиться. Согласен?

УЧИТЕЛЬ. Согласен.

ДЕВУШКА. А где вы возьмете деньги, интересно?

УЧИТЕЛЬ. Это мое дело. Главное, за деньги отвяжешься от меня?

ДЕВУШКА. Нет. Не хочу денег. Другого хочу.

УЧИТЕЛЬ. Например?

ДЕВУШКА. А вы сделаете?

УЧИТЕЛЬ. И ты отстанешь? И никто не тронет жену и сына?

ДЕВУШКА. Клянусь. Все забуду.

УЧИТЕЛЬ. Хорошо. Что сделать?

ДЕВУШКА. Поцелуй меня.

Пауза.

Ты не веришь? Я обещаю. Я клянусь. Все прощу, все забуду!

Пауза.

Смотри-ка, в тебе еще гордость есть. Не поцеловал, хотя я тебе даже нравлюсь, я вижу, что нравлюсь. Нет, не поцеловал. Гордый. Гордому человеку и умереть не страшно. Почему ты так боишься умереть? Тебе нравится эта жизнь? Вот я не боюсь умереть. Это облегчает твою задачу.

УЧИТЕЛЬ. Какую задачу?

ДЕВУШКА. Ты еще не понял? Ты не понял, что должен меня убить? Тебе ведь ничего другого не остается. Или ты, или тебя. И твоих близких. Вы что в небо смотрите? Дождик собирается? Или Богу молитесь перед грехом, чтобы он вас простил? Не бойтесь, простит. Другим и не такие вещи прощает, почему вам не простить? Причем прощает подлецам, а вы хороший человек. Вы только разочек убьете и опять будете жить нормально, учить детишек. И чувства добрые я лирой пробуждал!

Пауза.

УЧИТЕЛЬ. Знаешь, что я скажу… Ведь если это всерьез… Если дело коснется жизни моих… Я смогу. Я сумею, будь спокойна!

ДЕВУШКА. Вот и действуйте, самое время. А то сейчас тут наши соберутся.

Он снимает с себя галстук.

Галстуком, значит? Правильно, крови не будет. Ты же крови боишься. Намылил бы, а то шею натрет. У тебя мыло есть? Учителям необходимо мыло. Чтобы намыливаться и в души учеников влезать. Как вы влезли в душу моей подруге. Все у нее выспросили – как живет, какие с родителями отношения. Она и рассопливилась. Про любовь забормотала. А вам все интересно – да как, да что? Все выспросил – и как она фотокарточку вашу достала, и как носовой платок выкрала у вас – и на ночь под подушку кладет. Нет, вы не перебивали, вы слушали ее. Вы даже встречались с ней в осеннем парке и говорили за жизнь.

УЧИТЕЛЬ. Она настаивала. Я не мог отказаться.

ДЕВУШКА. Вам это нравилось. Вы бы и дальше пошли, да смелости не хватало. Она смеялась даже – такой, говорит, робкий, будто и не мужик, наши мальчики, говорит, в сто раз смелей.

УЧИТЕЛЬ. Вранье! Она могла что угодно наговорить, вы же фантазерки все!

ДЕВУШКА. Мне она не врала. Мне врать нельзя, я вижу, когда врут. Это во-первых…

Пауза.

Что ты встал надо мной? Трус, мелкий человек, что ты озираешься, как вор? Ну, придуши меня, убей, ну! У тебя выхода нет, сейчас наши придут, или я кричать начну, люди сбегутся, я скажу, что ты меня изнасиловать хотел. Тебя посадят в тюрьму! Делай что-нибудь, видеть рожу твою постную не могу!

Он – резко к ней, завязал рот платком. Она мычит. Он заставляет ее подняться, уводит.

Затемнение.

Музыка.

Свет.

Квартира.

ЖЕНА. СЫН семнадцати лет.

В квартире, как было сказано, ремонт. Жена сейчас сдирает с одной из стен обои. А Сын идет перед нею и рисует из баллончика с краской рожицы. Он рисует, она сдирает.

ЖЕНА. Тебе делать нечего?

СЫН. Краска осталась, не пропадать же.

Жена учителя свалила в угол толстый рулон содранных обоев.

ЖЕНА. Вынести хоть можешь?

СЫН. Там темно, я боюсь.

ЖЕНА. Издеваешься? Там вон люди вовсю еще ходят.

СЫН. Правда?

Идет к окну, смотрит.

Действительно. Лысый человек в фуражке прошел. Эй, лысый! Не спрячешь лысину, не спрячешь, у тебя на лице написано, что ты лысый, у тебя походка лысого!.. Прошла старуха с сумкой. Надрывается. Сейчас придет домой и умрет. А что ей еще делать?.. Кошка пробежала…

Жена учителя сдирает очередную полосу обоев, утирает пот со лба.

Внизу слышится музыка. Сын ложится на пол, постелив кусок обоев, приникает ухом к полу.

Рокеры репетируют в подвале. Надо же, какой пол толстый – ничего не слышно почти.

Опять начали. Барабан лупит. Всегда мечтал – сидеть и лупить. Бац-бац-бац, буц-буц-буц! И никаких хлопот.

Но это не барабан, это другой стук.

ЖЕНА. Не слышишь, в дверь стучат. Открой.

СЫН. А почему стучат? У нас звонок есть. А если бы отец, он бы своим ключом открыл. Я боюсь, вдруг там чужие люди?

Жена раздраженно идет к двери, открывает.

Учитель вносит Девушку. Сваливает ее на пол. Закрывает за собой дверь. Он запыхался. Показывает знаками, что хочет пить, его не понимают, идет на кухню, спотыкается о ведра, падает, встает, пьет из-под крана, подставляет голову под кран. Связанная девушка таращится на жену и сына. Те остолбенели.

ЖЕНА. Что это? Это – что?

СЫН. Это он на дом работу взял. Привел школьницу перевоспитывать.

ЖЕНА. Великовата она для школьницы. (Мужу.) Что происходит, объясни.

УЧИТЕЛЬ. Я сам ничего не понимаю. (Сыну.) Иди к себе.

СЫН. Я у себя. Разве нет?

УЧИТЕЛЬ. Ладно. Ему тоже надо знать. Глупая история. Я иду из школы. Через пустырь, ну, там… Налетает эта, выхватывает портфель, бежит. Я за ней, догоняю, отнимаю портфель…

Девушка мычит.

Там документы, деньги, поэтому пришлось догнать ее при помощи палки.

Девушка кивает.

А как иначе? В общем, отнял портфель. И вдруг эта дурочка заявляет: теперь мои друзья убьют тебя.

СЫН. Насмерть?

Девушка кивает.

ЖЕНА. Чепуха какая-то. Кто убьет, кого? Это несерьезно. Девушка просто перенервничала.

Девушка мычит.

Развяжи ей рот. Мне кажется, мы с ней договоримся.

Учитель развязывает рот Девушке.

Пауза. Девушка с веселым видом оглядывается.

ДЕВУШКА. Вот, значит, как вы живете. Ужасно люблю бывать в чужих квартирах, люблю рассматривать чужую жизнь. В окна по вечерам заглядываю. В ваше тоже удобно, первый этаж. Первые этажи в советское время давали самым бедным и самым робким. Это мне папа рассказывал. То есть у меня его не было, но если бы был, он бы рассказал. Пришлось до всего доходить своим умом. Ремонт затеяли? Прошлое поменять хотите?

ЖЕНА (в ступоре). Да так… Косметический…

ДЕВУШКА. Руки развяжите, я же никуда не денусь.

Учитель развязывает ей руки. Девушка разминается, прохаживается.

Давно пора все поменять. Типовой интерьер, ничего интересного. У вашей квартиры нет лица.

УЧИТЕЛЬ. Будем говорить об интерьере?

ДЕВУШКА. Я вас с настроения сбиваю? Он ведь убить меня собрался, но не успел. Привел вот домой. Тут, наверно, убивать будет.

ЖЕНА. Зачем же ему вас убивать?

ДЕВУШКА. А выхода другого нет. Если вы меня отпустите, через полчаса тут будет море крови.

ЖЕНА. Знаете что? Давайте пить чай. И обсудим. Про море крови и все остальное. Вы, кстати, бывали на море? Любите море?

ДЕВУШКА. Какие у вас манеры! Вы не дворянка по происхождению? Насмешила, ей-богу! Чаю попьем! Какой чай, милая моя, въезжай в ситуацию! Убьют вас всех за меня, вот какая ситуация! По частям разрежут и вынесут. Была семья – и нет ее, исчезла. В газетах напишут: еще одно посещение инопланетян, которые забрали с собой целую семью. По одному через форточку… А как вам будет страшно! Я сама заранее боюсь. Жили тихо, спокойно, уютно, и вдруг вламываются безжалостные подростки! И все станет очень плохо. И некому помочь. Вы понимаете, что это такое, когда некому помочь? Я вас спрашиваю, вы понимаете, что это такое, когда никого вокруг, все сидят по своим углам и зажимают уши, чтобы не слышать криков? Понимаете или нет?

Неожиданно – плачет. Идет в ванную – умыться.

ЖЕНА. Я ничего не понимаю. Что все это значит?

СЫН (отцу). Она от тебя не беременная, случайно?

УЧИТЕЛЬ. Не смешно.

ЖЕНА. Может, в милицию позвонить?

СЫН. Милиция скажет, что дежурить около нас не будет. Скажут: вот нападут на вас, тогда приходите жаловаться. А лучше всего схватите их, обезоружьте и доставьте перед очи правосудия… Есть выход: связать ее, запереть в квартире, а самим собрать быстренько вещи и скрыться. В другой город, а лучше за границу. Давно пора.

Девушка выходит из ванной, умытая, успокоившаяся.

ДЕВУШКА. Парень дело говорит. Только скрываться бесполезно, мы найдем. Из-под земли достанем.

ЖЕНА. Вы это серьезно говорите?

ДЕВУШКА. Кто-то чаю предлагал.

УЧИТЕЛЬ. Да. Самое время чай пить.

ЖЕНА. Все готово, тебя ждали.

Приготовления к чаю. Молчание. Пьют чай.

(Девушке.) Вам покрепче, может?

ДЕВУШКА. Мне с ромом или коньяком. Хотя вряд ли у вас водится.

ЖЕНА. Почему? Очень даже водится. (Ставит на стол бутылку коньяка.)

Учитель наливает себе – не в чай, а отдельно. Жена следует его примеру. Сын – тоже. Девушка – тоже.

Учитесь где-то? Работаете?

ДЕВУШКА. Занимаюсь спортом: прыжки без парашюта, гребля на байдарках и каноэ. Сочетаю работу на металлургическом комбинате с учебой в консерватории, по классу вокала, профиль солистки народного хора. (Достает из кармана телефон, вручает Сыну.) Снимай!

Сын снимает на телефон, она исполняет что-то как бы народное – в духе современной фолк-попсы. При этом еще и пляшет. В пляске задевает Сына, тот роняет телефон в ведро с клейстером. Девушка останавливается. Сын вытаскивает телефон, нажимает на кнопки. С телефона стекают густые капли клея. Сын вытирает тряпкой, опять пробует.

СЫН. Похоже, всё. Ты сама меня толкнула.

ДЕВУШКА (берет у него телефон, осматривает). Так… Заманили, лишили связи. Это называется – похищение человека, статья… Не помню какая. Так что если вас мои друзья не убьют, то суд засудит. Пожизненное всем.

УЧИТЕЛЬ. Перестань, надоело!

ДЕВУШКА. Вот вы и в школе так. Не успеет ученик начать, а вы его одергиваете.

УЧИТЕЛЬ. Неправда!

ДЕВУШКА. Ладно, неправда. А перестать мне трудно. Когда еще у меня будет возможность поговорить, чтобы меня слушали? А вы будете слушать, вам деваться некуда. Да, хороший был телефончик… (Жене.) Ну? Спросите еще что-нибудь, с удовольствием расскажу. Читаю в газетах интервью со всякими актрисами, обидно. Я в три раза умней и красивей, но у меня никто не берет интервью. Возьмите вы, пока даю. Но уговор: за это вы про себя тоже расскажете. Хотя я и так все знаю.

УЧИТЕЛЬ. Кто твои родители?

ДЕВУШКА. Это не интервью! Такие вопросы у прокурора задают. Ладно, скажу. Я – результат искусственного осеменения. Не верите? Честное слово! Моя мама хотела ребенка, но абсолютно не хотела иметь дело с мужчинами. И я ее понимаю. А она врач, и в ее клинике такие эксперименты уже делались. И она попробовала на себе. У меня юморная мамка, немного шизо, конечно, но юморная! Посмотрит так на меня, вздохнет и скажет: вылитый отец! Я со смеху помираю. А если что-нибудь такое сделаю, она тоже: вся в отца! Что еще о себе? После школы нигде не училась и не работала. На что живу? На деньги друзей. Что еще? Мои интересы? А собственно, никаких. Музыка, секс, пиво, вино. Друзья, конечно, придурки, но где других взять? Давно мечтала познакомиться с интеллигентной семьей. Вот – мечта сбылась. Ну? Теперь давайте вы о себе.

ЖЕНА. Вам интересно?

ДЕВУШКА. А как же! Сын покушался на самоубийство! Муж изменяет любовнице с женой! Только в нашей программе, не переключайтесь! (После паузы.) Ну, вы чего?

Пауза.

В чем дело? Почему вы из человека жилы тянете, а сами помалкиваете? А? Что, секреты какие-нибудь?

ЖЕНА. Никаких секретов. Я работаю в музее, муж, как вы знаете, учитель. Сын заканчивает школу.

ДЕВУШКА. Так, хорошо. А увлечения, хобби? Чем заполнен ваш духовный мир?

ЖЕНА. Все обычно. Я увлекаюсь исторической литературой, у мужа все время отнимает работа, школа требует человека всего, без остатка, сын…

Девушка разбивает чашку о стену.

ДЕВУШКА. Это я чтобы напомнить. А то вы, я смотрю, успокоились. Вы не успокаивайтесь, ребята, вы помните! Все еще впереди!

ЖЕНА. Послушайте… Чем мы провинились перед вами?

УЧИТЕЛЬ. Не смей так с ней говорить! Не говори вообще с ней! Ты что, не видишь, она ненормальная! Или просто издевается над нами! Мама-врач, папа из пробирки! Она наслаждается, видите ли! (Девушке.) Кто ты на самом деле? Что тебе нужно?

ЖЕНА. Не кричи, пожалуйста. Ты ничего о ней не знаешь, Может, у нее что-то в жизни…

ДЕВУШКА. Ты! Я не буду своих дожидаться, я сейчас сама начну – с тебя! (Взяла нож, поигрывает им.) Ты спрашиваешь, чем вы провинились? Да ничем! Но кто вам сказал, что всегда достается виноватому? Кто вам это сказал? С другой стороны, все в чем-то виноваты, любого убей и будешь прав. Какая милая и добрая! А дай палку в руки, тоже по ногам офигачишь будь здоров! Молчи! Вы влопались, ребята! Вы будете делать то, что я вам скажу, и, может, я вас помилую. Вам надо очень постараться!

СЫН. Ну? И что мы должны делать?

ДЕВУШКА. Молодец, сообразительный, все сразу понял. Разбей чашку. Об пол ее!

СЫН. С удовольствием! (Разбивает.)

ДЕВУШКА. Скажи: папа дурак!

СЫН. Папа дурак!

Учитель хочет что-то сказать.

Но ведь дурак же! И мама дура. И родили сына – печального дурака. А жить должны дураки веселые и бодрые, которым не скучно издеваться над другими. Повелевать и указывать. Они выживают. А вы, родители, должны погибнуть. А я пошел.

Идет к двери.

О вашей смерти прочитаю в газетах.

УЧИТЕЛЬ. Давно я подозревал, что в душе ты подлец.

СЫН. А я подозревал, что ты это подозреваешь. Ты прав, как всегда. (Взрывается.) А если не дурак, соображай, деньги ей предлагай, выкуп или еще что-нибудь!

ЖЕНА. Сын… У вас с отцом всегда такие отношения… Что с тобой?

УЧИТЕЛЬ. Он просто перетрусил.

СЫН. Именно, именно! И так за вас расплачиваюсь, за ваши паршивые гены, теперь еще и помирай из-за вас!

ЖЕНА. Чем ты расплачиваешься? О чем ты?

СЫН. Тем, что жить уже не хочу!

УЧИТЕЛЬ. Ну, не живи. Тебе как раз это и предлагают.

СЫН. Это уж я сам решу, когда мне жить, а когда не жить!

ДЕВУШКА. Успокойся, мальчик, это у тебя гормоны бунтуют. У тебя была женщина? Тебе сколько, семнадцать? В принципе, можно жениться. Давай поженимся, а? Нет, в самом деле. У меня будет дом. У меня никогда не было дома, мы с мамой квартиру снимаем до сих пор. Мне хочется семейного уюта. Ведь вы настоящие интеллигенты, вас не смутит, что невеста вашего сына – девушка из неполноценной семьи с сомнительным прошлым. И сомнительным настоящим. И с никаким будущим. Жените на мне вашего сына, и я вас прощу. И как не простить, если вы мне будете родственниками!

СЫН. Лично я не против.

Пауза.

ДЕВУШКА (Учителю). Вы всё не верите? Позвоните в районный отдел милиции, там дежурный всегда есть. Спросите, знает ли он, кто такая Светка-Иллюзион. Это кличка. И опишите мои приметы.

Пауза.

ЖЕНА (берет телефонный справочник, листает, звонит по телефону). Здравствуйте. Это из родительского школьного комитета вас беспокоят. Скажите, у вас состоит на учете некая Светка-Иллюзион? Нет, я сама ничего не знаю, это знакомая просила узнать… Телефон? Я перезвоню потом, скажу. А приметы вы можете…? (Слушает, смотрит на Девушку.) Спасибо, до свидания. (Кладет трубку, задумчиво.) Очень приятный вежливый голос…

УЧИТЕЛЬ. Что сказал этот приятный вежливый голос?

ЖЕНА. Ничего хорошего.

ДЕВУШКА. Что они мне убийство шьют – не верьте. Никого не убивала – пока. А остальное, да, имеет место. Мелкие и крупные кражи, хулиганство, аморальный образ жизни.

СЫН. А почему Иллюзион?

ДЕВУШКА. За умение менять внешность. Ну, и за кое-какие фокусы. Но это все в прошлом. Я устала, я больше не хочу. Я поживу у вас годик и стану совсем другой, Дайте мне шанс стать человеком. Иначе я вас убью, понимаете? Светка-Иллюзион еще никогда не нарушала своего слова, а я пообещала вас убить. Я бы и рада теперь помиловать вас, но – слово дала! Или, знаете, удочерите меня. Я завидую вашему сыну. (Учителю.) Я еще когда в школе училась и когда моя подруга с вами… Я тогда думала: почему я не ваша дочь?

ЖЕНА. Что за подруга? Что значит – с вами? Что – с вами?

ДЕВУШКА. Он мою подругу… Ну, сами понимаете. И она повесилась.

ЖЕНА. А ведь я знала, что это так… (Учителю.) Я знала, что не просто влюбилась девочка и… Я знала.

ДЕВУШКА. Ой, как мне это нравится! Жена знает, что муж насильник и негодяй – и ничего, вида не показывает, живут дружно! Научите меня так, а?

УЧИТЕЛЬ (Жене.) Больше слушай эту полоумную. Ничего ты не знала, и знать тут нечего. Я тебе сто раз рассказывал, и было так, как я рассказывал.

ЖЕНА. Пусть так.

УЧИТЕЛЬ. Что значит – пусть так? Не пусть, а так!

Пауза.

ДЕВУШКА. Аж скучно стало. Вы забыли, что удочерили меня? Я ваша дочь. Сейчас утро. (Включает везде свет, раздвигает шторы.) Какое солнце! Я еще не проснулась. Позовите меня, чтобы я проснулась. Очень вас прошу, позовите меня. (Стоит на пороге другой комнаты.) Если вам не трудно, очень вас прошу. Минуты через три, ладно? Утро, давно пора вставать, а я все никак не встаю. Позовите меня. И я выйду совсем другой и буду ваша дочь, и вы поверите. (Скрывается в комнате.)

Пауза.

ЖЕНА. Она явно больна. Она сумасшедшая. Я думаю, ей нельзя перечить… Что вы на меня так смотрите? Ладно, пусть не сумасшедшая. Но она не шутит. А вы… Я понимаю, вам не хочется унижаться. Мне тоже. Но я хочу, чтобы вы остались живы. Светка-Иллюзион, кошмар какой-то. Вам просто трудно в это поверить. А я позвонила, услышала этот милицейский голос и сразу поверила. Мы представляем их, ну, всяких там… Мы их представляем какими-то монстрами, а они с виду такие же, как мы. И нам трудно бывает представить, что это коснется нас. Читаешь газеты – дикие, нелепые истории, но не про нас. Но эти люди, которые попали в эти дикие истории, тоже читали газеты и думали – не про нас. А оказалось…

УЧИТЕЛЬ. Слишком много читаешь газет. Это вредно.

ЖЕНА. А знаешь, я ждала. Не знаю почему, но ждала. И где-то внутри себя решила: если это произойдет со мной, с нами, я буду бороться до конца. Я пойду на все. Речь идет о том, чтобы выжить, понимаете вы или нет? Выжить!

Пауза.

Подходит к двери.

Света! Доченька! Пора вставать! Светик! Вставай, родная, уже пора!

Девушка выходит, полуголая. Потягивается.

ДЕВУШКА. Как я спала! Никогда в жизни так не спала!

СЫН. Доброе утро, сестренка. (Подходит к ней, обнимает.)

ДЕВУШКА. Доброе утро, братик. Здравствуй, мама. Как твоя бессонница?

ЖЕНА. Ничего… То есть… Да, не сплю, все не сплю…

ДЕВУШКА. А папочка почему такой хмурый? Папка? Тебя совсем замучили ученики? Плюнь на них, не ходи в школу.

СЫН. А он и не пойдет. Сегодня воскресенье.

ДЕВУШКА (садится к Учителю на колени). В самом деле! Значит, сегодня мы пойдем в лес?

УЧИТЕЛЬ. Да, пойдем в лес.

ДЕВУШКА. Будем собирать цветы, и ты сплетешь мне венок – как тогда? Сплетешь или нет?

УЧИТЕЛЬ. Я сплету тебе венок.

ДЕВУШКА. Милый папка, хороший. (Отходит от него.) Вот говорят, что где-то есть злые люди. Есть семьи, где жены изменяют мужьям и наоборот, дочери с двенадцати лет идут по рукам, а сыновья с пятнадцати лет вешаются. Может быть. Но пока еще есть такие люди, как мы, не все потеряно. Зачем думать о злобе других, надо думать о себе. Папка, прочитай свое любимое, прочитай Пушкина, я умираю, когда ты его читаешь!

УЧИТЕЛЬ (после паузы).

Не дорого ценю я громкие слова, От коих не одна кружится голова. Я не ропщу о том, что отказали боги Мне в сладкой участи оспоривать налоги Или мешать царям друг с другом воевать; И мало горя мне, свободно ли печать Морочит олухов, иль чуткая цензура В журнальных замыслах стесняет балагура. Все это, видите ль, слова, слова, слова. Иные, лучшие мне дороги права; Иная, лучшая потребна мне свобода. Зависеть от царя, зависеть от народа — Не все ль равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи, По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. – Вот счастье! вот права…

Пауза.

ДЕВУШКА. Папка, ты гений!

УЧИТЕЛЬ. Это Пушкин гений.

ЖЕНА. Девочка моя… Как у тебя глаза блестели… Тебе, наверно, трудно жить той жизнью, которой ты живешь. Зачем тебе эта компания, зачем тебе эта ужасная кличка, ведь ты…

ДЕВУШКА. Стоп, приехали! Удивительно легко вас на понт брать, даже смешно! Или вы так боретесь за жизнь? Одобряю. Но не надо напрягаться, легче, веселей! Я вот что-то веселое придумала и забыла.

СЫН. Жениться.

ДЕВУШКА. Вот именно, жениться, то есть тебе жениться, а мне замуж выходить. Ты мне нравишься. Но уж свадьба так свадьба! Жениху – костюм! Мне подвенечное платье! Я чувствую: меня скоро пристукнут. Такое предчувствие. И что же, я не успею даже побыть невестой? Сделайте мне это, прошу вас. И все. И на этом закончим. И все будут живы-здоровы.

Жена идет в другую комнату.

УЧИТЕЛЬ. Ты куда?

ЖЕНА. Готовиться к свадьбе.

Сын тоже направляется к себе.

УЧИТЕЛЬ. А ты куда?

СЫН. Готовиться к свадьбе.

Пауза.

ДЕВУШКА. Видите, как все бывает… Вы думали, все прошло, забылось. Ведь вы забыли, вы спите спокойно, значит, и у других все забылось. А вот не забылось, оказывается. И последствия, так сказать, непредсказуемые.

УЧИТЕЛЬ. Ты о чем?

ДЕВУШКА. Я все о том же. О моей подруге, которой нет.

УЧИТЕЛЬ. Да подруга-то при чем?

ДЕВУШКА. Как сказать. Мы с ней на спичках решали, кто к вам… Ну, то есть, обе хотели, но подруги же были… И решили на спичках, у кого длинная, так, значит… Она длинную вытянула. И я устранилась. Но просила ее рассказывать. Она говорит мне: не понимаю, дурочка, зачем ты себя травишь? А я говорю: мне интересно, будто ты – это я. И ведь все равно у вас ничего не получится. Она говорит: посмотрим! Он, говорит, совсем дозрел, только боится, он однозначно уже намекает, что хотел бы со мной…

УЧИТЕЛЬ. Она врала! Мы три раза с ней прошлись – три раза по три минуты. Все!

ДЕВУШКА. Допустим, не три раза, а пять, и не по три минуты, а по полчаса и даже по часу. И вы соловьем разливались, вам приятно было, что вы ей нравитесь, что она вас любит. Понять вас можно: вас же не любит никто. Учитель вы плохой, учеников вы презираете, это же видно. И они тем же отвечают, хулиганят у вас на уроках, выставляют себя тупее, чем на самом деле. А вы только этому радуетесь. И вот девочка – любит, уважает, и вы начинаете ей ласковые песни петь, чтобы она еще сильней влюбилась. То есть, конечно, вы ей прямо сказали, что ничего быть не может, а сами всё поете и поете. Взрослый же человек, литературу преподает, должен же сообразить, что в таких случаях надо сразу – извините, до свидания, не сердитесь на меня. Она поревела бы – и все. Нет, вам жаль было с такой игрушкой расставаться. Я это видела, понимала, я даже пыталась ей говорить, а она ослепла, оглохла… Хотя, и я бы, может… А потом она повесилась. А если б я была на ее месте, то и я бы. Мы с ней похожи. То есть понимаете? Это я повесилась. И пришла к вам спросить – за что вы меня убили, а?

УЧИТЕЛЬ. А нормально это нельзя было сделать?

ДЕВУШКА. Да я и не собиралась. Спали бы спокойно. Случайно получилось: иду, вижу – вы, с портфельчиком, усталый, порядочный, с чувством выполненного долга. Ну, и… Я хотела посмотреть… Знаете, у меня часто бывает… Трудно объяснить… Все внутри кипит, дрожит, ничего не боюсь – и любить хочу. И люблю. Почему вы всего боитесь? За что вы всех так ненавидите?

УЧИТЕЛЬ. Это выдумки. Ты странные вещи говоришь. Ты меня не знаешь…

Входит Жена с белым платьем.

Это что, свадебное? Твое свадебное?

ЖЕНА. Сохранила зачем-то… Зачем-то лежало и лежало. Сто раз хотела выкинуть. Не выкинула. Значит, чувствовала что-то?

ДЕВУШКА (одевается). Старомодное, конечно. И пожелтело… Но мне идет, правда? Нет, в самом деле! Вот я и невеста!

Входит Сын в черном костюме.

Какой франт! Пожалуй, ты меня достоин! Ну? Где свадебное угощение, где шампанское?

ЖЕНА. Будет угощение, будет шампанское.

ДЕВУШКА. А что это вы будто с угрозой говорите?

ЖЕНА. Тебе кажется, милая.

ДЕВУШКА. А то ведь я шутки брошу и… Нет, как мне идет свадебное платье, сроду бы не подумала! Конечно, без загсов, без венчания, без всяких обрядов! И угощения не надо, и шампанского тоже. Что самое главное в свадьбе?

СЫН. Брачная ночь!

ДЕВУШКА. Вот именно. Родители, что приуныли? Поздравьте молодых! Благословите их на брачное ложе! Можно иконой, у вас, я смотрю, икона висит.

Пауза.

Мне раньше это всегда было смешно: жених и невеста. У всех женихов и невест почему-то одинаковый вид. Идиотский. Со стороны многое идиотским кажется. Почти все. А когда сам, то, вроде, так и нужно, вроде, и не идиот. Надо посмотреть на себя со стороны. (Подходит к зеркалу. Сыну.) Эй, жених, стань рядом… Нет, ничего. Нормально. Даже не смешно. Даже красиво. Молодые, все впереди. Они ждали этого три года и три месяца. Они не могут жить друг без друга. И вот они вместе, и никого не замечают вокруг… Ведь бывает так?

ЖЕНА. Конечно.

ДЕВУШКА. Почему же вы не благословите нас?

Пауза.

Ладно. Обойдемся без благословения.

Берет Сына за руку, уводит. У Жены и Учителя такой вид, будто они хотят сказать что-то. И оба не нашли слов.

Пауза.

УЧИТЕЛЬ. Кажется, мы доигрались до чего-то окончательно сумасшедшего. Безумие заразительно. А она определенно безумна.

ЖЕНА. Тебе лучше знать.

УЧИТЕЛЬ. Почему мне лучше знать?

ЖЕНА. Ты имеешь с ними дело. Ты с ними работаешь.

УЧИТЕЛЬ. Ты ведь не это имела в виду. Ты ей поверила. Ты поверила, что у меня с той девчонкой… Смешно, ей-богу!

ЖЕНА. Почему бы и нет? Ты нормальный мужчина, ты мог увлечься. Мы мало знаем друг друга. Да и себя тоже. Я вот вдруг поняла, что совсем себя не знаю. У меня дикие мысли. То есть очень простые. Знаешь, какие? Я думаю, что нашему мальчику неплохо стать мужчиной. Пусть даже при таких обстоятельствах. Я думаю еще: хорошо бы она потом заснула. А ему – на пользу. На него смотреть страшно, бледный, вялый, заговаривается… И сам себя боится. Как и мы. Мы слишком робкие люди, нам пора меняться, иначе мы исчезнем – все, у кого нет решительности, твердости… Я устала вздрагивать. Ты знаешь, убийство… Что ты смотришь на меня? Я сказала: убийство. Такое слово. Когда убивают человека. Убийство. Так вот, убийство будет для меня полезно. Это будет – ну, как балласт для корабля, чтобы он был устойчивым. А то я неустойчивая какая-то. Нам всем нужно совершить по одному преступлению – для устойчивости.

УЧИТЕЛЬ. О чем ты?

ЖЕНА. Я говорю о том, о чем ты молчишь. Об убийстве.

Пауза.

УЧИТЕЛЬ. В боксе это называется – клинч. Двое обхватывают друг друга и не могут разойтись. И драться не могут, и разойтись не могут. Пока судья не даст команду.

ЖЕНА. Судьи нет, некому дать команду.

УЧИТЕЛЬ. Сейчас она с нашим сыном… Она будет мучить нас бесконечно. Мне кажется, она нас просто провоцирует. Так бывает. Такой вид самоубийства. Та девочка… Я сейчас вспоминаю. Она вела себя так, чтобы вывести меня из себя. Чтобы я не вытерпел. Вот и эта…

ЖЕНА. Мы обсуждаем это так, будто способны…

УЧИТЕЛЬ. Это ты обсуждаешь.

ЖЕНА. Хорошо. Обсудим. Итак, мы прекращаем этот балаган, мы выгоняем ее. Что будет дальше?

УЧИТЕЛЬ. Она приводит своих друзей, и они будут издеваться над нами уже хором.

ЖЕНА. Мы вызываем милицию.

УЧИТЕЛЬ. Они уйдут и придут в другой раз.

ЖЕНА. Но ведь не бывает безвыходных ситуаций!

УЧИТЕЛЬ. Выход есть.

ЖЕНА. Мы пытались говорить с ней по-человечески?

УЧИТЕЛЬ. Даже более того.

ЖЕНА. Мы выполняли все ее дурацкие прихоти?

УЧИТЕЛЬ. И дошли до абсурда… Кстати, меня с ней никто не видел. Никто не встретился у дома, в подъезде – и темно уже было. Так. Крови нельзя. Значит, удушить. У нас есть старое покрывало. Ты все собиралась в чистку его сдать.

ЖЕНА. Да, синее.

УЧИТЕЛЬ. Завернем в покрывало. Дождемся, когда будет совсем темно и глухо… И я вынесу.

ЖЕНА. Один не сумеешь. Трупы тяжелые.

УЧИТЕЛЬ. Тогда с тобой. Сыну не нужно, ни к чему…

ЖЕНА. И у нас будет с тобой новая любовь. Любовь на крови.

УЧИТЕЛЬ. Любовь? Да…

ЖЕНА. Мы не сумеем этого сделать. Она врет, блефует, она просто наркоманка, она ломает комедию. Давай отпустим ее.

УЧИТЕЛЬ. Нет!

Пауза.

ЖЕНА. Ты хорошо это сказал. Резко, твердо. Все правильно. Чтобы не жить по их законам, надо уничтожать их. Ведь так?

УЧИТЕЛЬ. Мы уже живем по ее законам. Господи, да что со мной? Где я был все это время? Что делает эта шваль в нашем доме, в комнате нашего сына? Я вышвырну ее, а потом пусть приводит свою банду, пусть! Она говорит – море крови! Я им устрою море крови, недоноски. Сделали из меня шута, идиота!

Направляется в комнату Сына. Вдруг крик. Он останавливается. Выходит Девушка. Кажется, и лицо ее, и руки – все в крови. Она сползает по стене. Падает.

Затемнение.

Второе действие

Мизансцена финала первого действия. Выходит Сын. Пауза.

УЧИТЕЛЬ. Что ты сделал? Что ты сделал, дурак?

ЖЕНА. Это не он! Это не он! Его и дома не было! Я так и скажу на суде: это не он, его не было дома, мотается где-то до полуночи, вы же знаете современных подростков!

СЫН. Я не подросток. Чего вы всполошились-то? Я думал, вы как раз на это и рассчитывали. Оставили нас наедине, чтобы я спокойно сделал свое дело. Что, нет? Тогда ради чего была эта комедия? Разрешили посторонней девке… Свадьба, платье… Вы что?

УЧИТЕЛЬ. Это просто… Ну, затмение какое-то, она нас запутала. Мне в голову не могло прийти…

СЫН. Я несовершеннолетний, мне и дадут меньше, и убийство получается не групповое, а на почве юношеской психики. А вы скажете, что спали и ничего не видели, не слышали. Сын привел домой девицу. Она ему не дала, вот он ее и прирезал. У вас друзья-медики есть, задним числом сварганят мне историю болезни, что я шизоид. Это, кстати, полная правда, у меня давно уже астено-депрессивный синдром на почве комплекса неполноценности.

ЖЕНА. Что ты говоришь?! Я не позволю! (Мужу.) Слышишь, я не позволю! Его не было дома, я одна, я – из чувства ревности. Она изменяла тебе, то есть, Господи, ты изменял мне с ней, я узнала, заманила ее домой – и…

УЧИТЕЛЬ. Ерунда! Постой. Дай обдумать.

СЫН. Туго соображаешь. Как всегда.

УЧИТЕЛЬ. Помолчи!

СЫН. Не могу молчать. Вы так себя ведете, будто вас уже поймали.

ЖЕНА. В самом деле… В самом деле! Ведь ничего еще не случилось! То есть…

СЫН. Не тяните время. Сначала завернуть ее во что-нибудь, а то крови еще больше натечет. (Матери.) У тебя покрывало было, синее такое.

ЖЕНА. Да, сейчас. (Быстро находит покрывало.)

Сын заворачивает Девушку. Родители не подходят.

СЫН. Так. Теперь ждите, я скоро!

ЖЕНА. Куда?

Сын, не отвечая, выбегает.

УЧИТЕЛЬ. Это была самооборона.

ЖЕНА. Да. Мы имеем право защищаться. На троих нам дадут меньше. То есть, допустим, три года, но на троих получится по одному.

УЧИТЕЛЬ. Ошибаешься. За коллективное убийство дают больше. Если одному три, то троим – девять.

ЖЕНА. Глупость какая-то. Если все вместе убили человека, значит было за что. Ведь так?

УЧИТЕЛЬ. Надо что-то делать! Куда он пошел? Сбежал?

ЖЕНА. Сказал – ждите. Он иногда бывает совсем никчемный, а иногда такой вдруг практичный. Они все такие. Сами придуриваются, а сами свою выгоду знают.

УЧИТЕЛЬ. Ты мне рассказываешь?

Входит Сын.

СЫН. Так. Берите за ноги, за руки, и понесли.

ЖЕНА. Куда?

СЫН. В машину, в багажник.

ЖЕНА. Ты такси вызвал?

УЧИТЕЛЬ (глянув на нее с изумлением, сыну). Откуда машина.

СЫН. Владик дал. Он мне дает иногда прокатиться, машина все равно убитая, не жалко.

ЖЕНА. Ты ездишь на машине? Но это же опасно – без прав!

СЫН. Мы говорить будем или что?

Подает пример, берет сверток со стороны ног. Учитель и Жена тоже хватаются.

Выносят за кулисы.

Звук открывающегося багажника, затем багажник захлопывается, машина заводится. Едет.

ГОЛОС СЫНА. Черт, ножей не взяли. Самое умное – расчленить, и к мясокомбинату на свалку. Я знаю, там скотомогильник такой, куча трупов – коровы дохлые, свиньи. Никто сроду не догадается. Или к очистным сооружениям. Там такие баки с кислотой, мне один рассказывал, в них все остатки из канализации растворяются. А потом на очистку. А потом опять вода получается. Прикольно, да? Пьешь воду – привет, Светка-Иллюзион!

УЧИТЕЛЬ. Помолчи!

Звук мотора обрывается. Хлопают двери, багажник. Трое появляется, несут сверток.

ЖЕНА. Где мы?

СЫН. Овраг. (Учителю.) Дай зажигалку.

УЧИТЕЛЬ (роется в карманах). Ты же знаешь, я бросил курить.

СЫН. Ладно, своя есть.

Он достает зажигалку, вместе с нею выпадает пачка сигарет.

МАТЬ. Ты куришь?!

СЫН. Я недавно, всего полгода.

МАТЬ. Нет, но ты скрывал, ты тайком!

УЧИТЕЛЬ. Он человека убил, а ты его за то, что он тайком… (Сыну.) Что ты хочешь сделать?

Сын уходит, возвращается с канистрой, поливает сверток.

МАТЬ. Ты с ума сошел! Жечь человека!

СЫН. Это не человек, а труп!

УЧИТЕЛЬ. Бессмысленно. Найдут, проведут эксгумацию. А тут наши следы везде.

СЫН. Черт, не подумал… Как я сразу… (Стучит себя по голове.) Утопить! Тут выезд к каналу, пустырь, незаметно подъедем и сбросим. Сроду не догадаются, даже если найдут. Берем!

Они берут сверток и уносят его. Хлопает багажник, дверцы.

Звук мотора.

Через некоторое время Мать, Учитель и Сын опять выносят сверток.

СЫН. Вот здесь. Здесь глубоко. Ну, взяли?

ЖЕНА. А покрывало? По нему могут опознать.

СЫН. Опыт приходит постепенно.

Он разворачивает тело девушки, вытаскивает из-под нее покрывало. Некоторое время стоит над ней. (Родители не смотрят.)

Как живая.

ДЕВУШКА. Между прочим, я так и простудиться могу! Помогите встать!

Затемнение.

Квартира. Все входят.

УЧИТЕЛЬ. А ты куда? Проваливай! (Сыну.) И ты вместе с ней!

ЖЕНА. Как так можно, сын? За что так с нами?

ДЕВУШКА. О, вы еще его не знаете! Он мне предложил: пусть, говорит, твои друзья в самом деле прибьют папу с мамой, а мы тут заживем вдвоем на просторе!

СЫН. Ну, это ты врешь!

ДЕВУШКА. А как полез на меня – профессионально! В смысле, как профессиональный насильник. И ручки заломил, и все такое. В папу – жилистый.

СЫН. Ничего не полез. Первая брачная ночь. (Оказавшись в квартире, он словно утратил решительность и энергичность.)

УЧИТЕЛЬ. Хватит! Хватит делать из нас идиотов! Первая брачная ночь! Ты, как там тебя? Светка-Иллюзион? Разыгрывай свои иллюзионы в других местах! Марш отсюда, я кому сказал!

ДЕВУШКА. Да не Светка я. Просто увидела, знаете, такие витрины бывают – «Их разыскивает милиция». Смотрю – девушка точь-в-точь на меня похожа. И кличка интересная. Вот и запомнила.

ЖЕНА. Сволочь! Нахалка! Хулиганка! Вас в резервациях держать нужно! Чем ты лучше этой Светки? На что ты тратишь жизнь, соплячка?

ДЕВУШКА. Ну вот, сразу и ругаться. А были такие вежливые…

УЧИТЕЛЬ. Разговор окончен, проваливай!

Пауза.

Ну? В чем дело?

ДЕВУШКА. Мне некуда идти.

ЖЕНА. Начинается! Сейчас она иллюзионить начнет, сиротой прикидываться! Может, у тебя мама тоже из пробирки?

ДЕВУШКА. Мама умерла. Отец на другой женился. Я дома почти не живу. То есть живу… Бабка у меня там, у нее третий муж. Молодожены. Я им мешаю.

СЫН. А друзья твои, подруги? Или вот у нас в доме подвал теплый, можно и там переночевать. Там у нас музыканты играют, подружишься.

ДЕВУШКА. Вы постелите мне на раскладушке или на полу, я трое суток уже по городу шатаюсь, в парке спала, в будке для сторожевого пса. Пес давно сдох, здоровый, наверно, был, будка большая, соломка подстелена, уютно… Но вся псиной провоняла. Чувствуете?

СЫН. А я думал, такие духи в моде.

ДЕВУШКА. Утром я уеду. Д деревню хочу. У меня тетка, мама сестры, в деревне живет. Она без мужа двоих детей растит, добрая, примет. Ехать не на что, но я найду.

ЖЕНА. Украдешь?

ДЕВУШКА. Взаймы попрошу. Вы не дадите? Через месяц вышлю.

УЧИТЕЛЬ. А больше тебе ничего не надо? Не беспокойся, милая, я найду тех, кто о тебе позаботится. (Набирает номер телефона.) Алло, милиция? Примите вызов. Хулиганские действия. Я на месте объясню. Запишите адрес.

ДЕВУШКА (кладет руку на рычаг). Не спешите. Дайте-ка я тоже позвоню.

УЧИТЕЛЬ. А ну, пошла прочь! (Резко отталкивает ее, она ударяет его ногой, он сгибается.)

ДЕВУШКА. Вот так-то лучше. (Набирает номер, Сыну.) Телефон утонул, но у меня зато память. Особенно на некоторые номера. Ты Барабанщика знаешь?

СЫН. Кто ж не знает Барабанщика! Лучший в нашем районе барабанщик по чужим мордам.

ДЕВУШКА (в трубку). Владик? Здравствуй, хороший мой. Ты не спал? Да нет, все в порядке. Пока. Но можешь понадобиться. В общем, будь готов, ладно? Потом объясню. Целую тебя, зайчик. Потом объясню. И это потом. Будь здоров.

Пауза.

Вот вам и опять страшно, да? (Учителю.) Вы тоже должны его знать.

ЖЕНА. Кто это?

УЧИТЕЛЬ. Мерзкий тип. Главный придурок в этом районе. Бандит натуральный. Причем не без талантов и действительно на барабане играл, на саксофоне даже. А сейчас, вроде бы, то ли рэкетом занялся, то ли еще что-то в этом духе.

ДЕВУШКА. Главное, он любит меня безумно. Так что, братцы, все по новой. Потому что иначе вас убьют. Придется вам второй раз меня убить, но уже по-настоящему. Или вы будете выполнять мои условия, чтобы сохранить себе жизнь. Без оговорок. Условия такие. Повторяю, шутки кончились. Условия такие. Вы разводитесь. (Показывая на Учителя.) Он женится на мне. Любить не обязательно. Просто мне хочется побыть его женой. Такая уж я странная, ни в чем себе отказать не могу. Кругом все ноют: ах, это нельзя, то невозможно! А я убедилась: возможно все. Или почти все. Нужно просто очень захотеть. Итак, хочу быть его женой.

СЫН. И моей мачехой, значит?

ДЕВУШКА. Да, хотя я твою рожу каждый день видеть не собираюсь. Будем жить отдельно.

СЫН. Я спать пошел. Это кино уже не про меня. (Уходит.)

Пауза.

ЖЕНА. Мне кажется, вам нужно поговорить с глазу на глаз.

ДЕВУШКА. Вы очень тактичная женщина. Вы мой идеал в каком-то смысле. Я бы очень хотела в вашем возрасте стать такой, как вы.

ЖЕНА. Для этого нужно сначала в ваши годы быть такой, какой я была в двадцать лет.

ДЕВУШКА. А какой вы были? За что он вас полюбил? Мне интересно.

ЖЕНА. Боже мой, как мне хочется ее ударить. Никогда никого не хотела так ударить.

ДЕВУШКА. Или убить.

ЖЕНА. Или убить. (Выходит.)

УЧИТЕЛЬ. Может, ты все придумала – ради этого?

ДЕВУШКА. Нет, конечно. Просто так сошлось. Вас легко взять на испуг.

УЧИТЕЛЬ. Но ты ведь понимаешь, что это чушь, дичь, нелепица! Разведись с женой, женись на мне – не то убью! Так?

ДЕВУШКА. Так.

УЧИТЕЛЬ. Дичь.

Пауза.

Насколько я понял, ты ко мне испытываешь какие-то чувства. Спасибо, конечно. Но – нелогично. Нелогично убивать любимого человека.

ДЕВУШКА. Как раз логично. Или мне достанетесь, или никому.

УЧИТЕЛЬ. Допустим… Это так смешно и нелепо, что похоже на правду.

ДЕВУШКА. Ничего смешного и ничего нелепого. Зачем вы изображаете сомнения? Вы ведь уже согласны. Ведь куча выгод! Вместо старой нелюбимой жены – новая, пусть тоже нелюбимая, но молодая, горячая. Потом, грех-то на вас висит, девушка-то из-за вас повесилась. Вы женитесь на мне – это все равно, что на ней, потому что если б я вытянула длинную спичку, то я бы повесилась. Вы этой женитьбой грех с себя снимаете. Частично. Потом, после этих перемен, вам захочется других, вы уйдете из этой дурацкой школы, вы начнете совсем новую жизнь. Ведь вам самому давно этого хочется, разве нет?

УЧИТЕЛЬ. Я разберусь сам.

ДЕВУШКА. Понимаю. Неприятно, когда правду говорят. Я забежала вперед, извините. Если бы вы сами это сказали, вы были бы на коне сейчас! Но сказал другой человек – и вы будете все отрицать. У вас такой характер.

УЧИТЕЛЬ. Это несущественно. Существенно, хотя тоже смешно, что ты мне нравишься. Грех снять, новую жизнь начать, это все ерунда, то есть не ерунда, но это внешнее, понимаешь? Можно, ничего не меняя, начать новую жизнь – внутри себя. Понимаешь? Но, повторяю, это несущественно. Существенно, что ты мне нравишься.

ДЕВУШКА. Смотрите, какой вы. Вы умный. Вам предложили насильственным образом жениться, вам это претит, и вы тут же все обставляете так, что ничуть не насильственно, а по доброму согласию и чуть ли не по любви. Ох, путаный вы человек!

УЧИТЕЛЬ. Может, и путаный. Но почему, черт возьми, почему ты не можешь поверить? Я ведь помню тебя, я знал, что ты ее подруга. И я жалел, что она, а не ты назначаешь мне свидания.

ДЕВУШКА. Неужели не врете? Если врете, то очень правдоподобно. Тогда вы великий артист. А я доверчивая. Я возьму и поверю – в то, чего не может быть. Но тогда не будем крутить фантики, тогда прямо скажите жене: я полюбил другую, ухожу, прости.

УЧИТЕЛЬ. Зачем? Лучше будем пока делать вид, что я выполняю твои условия. Мы все-таки девятнадцать лет с ней прожили. Она славная женщина… Не хочется ее обижать.

ДЕВУШКА. Так ты ее все эти девятнадцать лет не любил?

УЧИТЕЛЬ. Это сложно. Когда-то любовь была, само собой… А потом…

ДЕВУШКА. И она все эти девятнадцать лет считает, что ты ее любишь? Ты ласково разговариваешь с ней, спишь с ней? С ума сойти! И не изменял ей?

УЧИТЕЛЬ. Два раза. Случайно. Ничего серьезного.

ДЕВУШКА. Ну, скажу тебе… Ты или каменный в смысле терпения, или я даже не знаю кто!

УЧИТЕЛЬ. Я обычный человек. Я обычный человек, что хуже всего. И давно еще, еще тогда мне надо было подойти к тебе и сказать: здравствуй, ты мне нужна. (Берет ее за плечи.)

ДЕВУШКА. Постой. Я все-таки не понимаю. Так у нас что, по любви получается, что ли?

УЧИТЕЛЬ. Выходит, так.

ДЕВУШКА. Тогда нет. Тогда отбой! Все отменяется!

УЧИТЕЛЬ. Почему?

ДЕВУШКА. Потому что я привыкла думать, что это невозможно. Нет, не в этом дело. Если бы мы без любви с твоей стороны… Ну, и ладно, и нормально… Кто-то должен не любить… А если с любовью… А жить потом как? Один-то кто разлюбит. То есть оба разлюбят, но кто-то раньше… Слушай, ты меня разыгрываешь, да? Чтобы себя спасти, чтобы жену спасти? Скажи, что пошутил. А то мне страшно даже как-то. Скажи, что пошутил, и я уйду. Честное слово. Я даже уважать тебя буду: вот на какие вещи способен человек ради семьи, ради жены!

УЧИТЕЛЬ (целует ее). Как ты не поймешь? Никакой жены нет!

ЖЕНА (появляется). Есть пока что. Никак не пойму, ты дурака тут валяешь или всерьез?

СЫН (выходит из комнаты). Всерьез. Она давно хочет от нас лыжи смазать. Все ждал, наверно, когда я вырасту. А я уже вырос. И, между прочим, намерения ваши, отец мой, одобряю. Что касается меня, то я вообще никогда не женюсь.

УЧИТЕЛЬ. Подслушиваете, значит?

СЫН. Все и так слышно. Воркуете – даже приятно. Но, милые мои, жилье ищите где хотите, я тут с вами жить не собираюсь, мы с мамой здесь останемся.

УЧИТЕЛЬ. Не много ли на себя берешь?

СЫН. Не надорвусь.

ЖЕНА. Я опять ничего не понимаю. Что-то странное происходит. Что-то страшное. Когда она была убитой, то есть… Я даже почти успокоилась. Все кончилось. Но это никак не кончается, это как сон кошмарный, и я не могу проснуться…

ДЕВУШКА. А что страшного-то? Вы еще сто раз замуж выйдете в вашем возрасте с вашей внешностью.

ЖЕНА. Помолчи, дешевка! (Мужу.) Объясни мне, пожалуйста, объясни!

УЧИТЕЛЬ. Что?

ЖЕНА. Ты не любишь меня. Ты хочешь уйти с ней. Я правильно поняла?

УЧИТЕЛЬ. Да.

ЖЕНА. Ты это говоришь, чтобы нас не тронули? Ты выполняешь ее условия?

УЧИТЕЛЬ. Нет.

ЖЕНА. Понимаю! Господи, какая я глупая! Ты ведь при ней не можешь ничего сказать! Но ты хоть как-то намекни, что это понарошку, а то ведь я подумаю… Или не понарошку?

СЫН. Отец, будь мужчиной, колись!

ДЕВУШКА. Отстаньте от него, он сам не знает… Как интересно все начиналось… Что ж, пусть все вздохнут свободно. Никто его не тронет. Мы о таких руки не мараем – себе дороже.

УЧИТЕЛЬ. Кто это – мы? Кто это – мы, такие уважаемые? Я гляжу на вас в классе – мне жутко становится! У вас глаза ленивых убийц за редчайшим исключением! Я читаю вам стихи, а девочки ковыряются в носу и давят прыщи, а мальчики мнут свои тоскующие гениталии! Вам ничего не нужно! И вы еще будете решать, плох я или хорош!

ЖЕНА. Ты так говоришь, будто мы все твои ученики.

СЫН. В школе его зовут – Кладовщик.

ЖЕНА. Странное прозвище.

СЫН. Сперва было – Кладоискатель. Он ходит и в пол смотрит. Все смеются: клад ищет, Кладоискатель! Но Кладоискатель длинно, сократили – Кладовщик.

УЧИТЕЛЬ. Я знал. Только не понимал, почему. Теперь понимаю. Даже не смешно.

СЫН. Когда смешно – не обидно.

УЧИТЕЛЬ. Ладно, счастливо оставаться. Кажется, вы тут все изволите веселиться.

ЖЕНА. Куда ты собрался ночью?

УЧИТЕЛЬ. Мало ли друзей. И вот что… Я не вернусь, наверно.

ЖЕНА. Почему? В чем дело?

ДЕВУШКА. Это называется: гордость проснулась. Я провожу вас. Нынче по улицам ночью ходить опасно. А со мной не тронут.

УЧИТЕЛЬ. Обойдусь. Я не хочу тебя видеть. Идиотка.

Остановился. Что-то хочет сказать сыну. Передумал. Вышел.

ДЕВУШКА. Это я во всем виновата. Жил бы человек спокойно…

ЖЕНА. Ты уйдешь когда-нибудь?

ДЕВУШКА. Ухожу. Извините.

Выходит.

СЫН. Не грусти. Он никуда не денется.

ЖЕНА. Он уже делся. И я делась – неизвестно куда. И никого со мной нет.

СЫН. Я с тобой.

ЖЕНА. Нет, нет, я одна, одна.

СЫН. Ну, и я один, ну и что? И он был один. Какая разница, когда двое одиноких вместе живут или когда трое? Хотя все-таки втроем веселее.

ЖЕНА. Ты говоришь не то. Разве ты не чувствуешь, что я хочу от тебя услышать?

СЫН. Чувствую, не дурак.

ЖЕНА. А сказать не можешь. Ты очень похож на отца.

СЫН. На тебя тоже. Ладно, это самое… Не грусти.

ЖЕНА. Иди спать. Поздно.

Пауза.

Я ничего с собой не сделаю. Иди спать.

СЫН. Кто тебя знает. Таблеток в доме полно всяких… Потом «скорую» вызывай, волнуйся, очень мне надо!

ЖЕНА. Что ты говоришь!

СЫН. А ты не слушай! Пора бы научиться не слушать. Мало ли кто что скажет. Это все слова… Это все пройдет. Это все не имеет значения.

ЖЕНА. Что?

СЫН. А? Это я так… Это я про себя… Не обращай внимания.

Затемнение.

Свет.

Пустырь. Учитель проходит, оглядывается, садится. Слышатся шаги. Он подбирает железный прут. Появляется Девушка.

ДЕВУШКА. На этот раз железкой меня решили? Чтобы уж наверняка?

УЧИТЕЛЬ. Жаль, я тебя сразу не пришиб.

ДЕВУШКА. Я вас понимаю.

УЧИТЕЛЬ. Что ты понимаешь? Что ты можешь понять? Ты что, в самом деле считаешь, что я не живу, а так – терплю? Ты думаешь, я не мог бы уйти из школы, если она так надоела? Мог бы – сто лет назад! Но я надеюсь на что-то, я чего-то добиваюсь – редко, очень редко, но добиваюсь, мне жаль вас, дебилов! Или с женой – думаешь, я только на терпении прожил в семье столько лет? Нет, не такой уж я терпеливый! Ты не знала ее в молодости, а я знал, и хотя это прошло, но это есть, прошлое не уходит, не исчезает, оно есть, оно в ней есть, и иногда я это вижу – как раньше, и ради этих моментов… А та девочка… Может быть, может быть, мне надо было сразу послать ее к черту. Но результат мог быть тот же самый – в петлю! А мне было и жаль ее, и нравилась она мне – что в этом такого? – она как человек мне нравилась, я завидовал: вот, любит, это прекрасно! Я умею видеть чужую радость и радоваться этой радости, я вообще умею радоваться, слышишь ты меня? Она понимает! Ни черта ты не понимаешь! И я бы ушел с тобой. Не знаю, что потом. Скорее всего, вернулся бы домой. Не к привычкам своим, не к кресту своему, а… Не знаю, чувствую… Ах, ах, они вешаются – значит, любить умеют! Я не вешаюсь, но я умею любить – это труднее!

ДЕВУШКА. Конечно!

УЧИТЕЛЬ. Не смей так со мной говорить!

ДЕВУШКА. Я нормально говорю. Вы же меня не дослушали. Я как раз это и понимаю. Иначе бы вас не полюбила. Я мелкого человека не могу полюбить.

Пауза.

Пойдемте ко мне. Две комнатушки, но ничего. Бабке все равно, с кем я прихожу, лишь бы тихо и лишь бы я в ее холодильник не лазила. У меня свой старый в комнате стоит. Пойдем?

УЧИТЕЛЬ. Нет. Хочу один побыть.

ДЕВУШКА. А потом? Что вы собираетесь делать?

УЧИТЕЛЬ. Не знаю. Главное произошло.

ДЕВУШКА. Понимаю.

УЧИТЕЛЬ. Опять она понимает!

ДЕВУШКА. Но я же не виновата, если понимаю!.. (Прислушивается.) Знаете что, пошли отсюда. Быстро!

УЧИТЕЛЬ. Мне здесь нравится.

ДЕВУШКА. Вы гордый, сильный, но сейчас не надо! Сейчас сматываться надо!

Шум подъезжающей машины. Остановилась. Хлопает дверца. Шаги. Появляется молодой мужчина. Это Барабанщик.

БАРАБАНЩИК. Так и знал, что ты здесь. Сроду шляешься по всяким местам. Я что, ничего лучше не могу тебе предложить?

ДЕВУШКА. Люблю дышать свежим воздухом, Барабаша. Владик, слушай внимательно, чтобы не было вопросов: этот мужик тут случайно. Я иду, смотрю – сидит. Жена из дома выгнала. Так что ты не думай. Мужик, нечего горевать, иди к друзьям – или к бабе своей, прощения попроси.

БАРАБАНЩИК. Я же тебе сказал, с кем увижу – убью. То есть того, с кем увижу. А случайный он или нет… Ну, пусть случайный. Значит, ему не повезло. Я же сказал? Сказал. Я не могу своего слова назад взять. Мне даже и не хочется его убивать, у него лицо доброе, но слово есть слово. Если я его не сдержу, ты же первая меня не будешь уважать.

ДЕВУШКА. Барабан, не будь скотом. Ну да, я его знаю. Хоть и случайно встретились. Это мой учитель бывший, я училась у него. Не прикольно учителей трогать, Барабан, сам говорил.

БАРАБАНЩИК. В учителей часто влюбляются. Как твоя подруга, которая повесилась.

ДЕВУШКА. Но я же не подруга!

БАРАБАНЩИНК. Зато он учитель.

УЧИТЕЛЬ. А ты и есть тот самый Барабанщик? Уж такие ужасы про него рассказывают, а оказывается, вполне заурядный тип. Такие у меня в классе на задней парте сидят и голых женщин в телефонах рассматривают. Ты школу-то сумел окончить или не одолел? Или во вспомогательной вообще учился?

ДЕВУШКА (Учителю). Вы что? Вы что? (Барабанщику.) Эй, Барабан, если ты его тронешь, тебе не жить! Ты меня знаешь! Отравлю или еще что-нибудь сделаю!

БАРАБАНЩИК. Зачем мне его трогать? Он сейчас сам убежит. Беги, мужик, разрешаю. Я учителей хоть не люблю, но уважаю, живи, мужик.

УЧИТЕЛЬ. Я с ней уйду. Мы друг друга любим. Давно уже. Такие вот дела, Барабан, такие пироги, мальчик. У меня за душой ни гроша, но она меня любит. Ты богат и молод, но она тебя не любит. Третий лишний. Беги отсюда, Барабан.

ДЕВУШКА. Врет он все, не люблю я его, нужен он мне, старый козел!

БАРАБАНЩИК. Это он сочинение пишет. На тему «И в мирное время есть место подвигу». Или «Будь примером для других». Только тут никого нету, для кого ты примером быть стараешься, глупенький? Ты где вообще? Кто старше, угадай? Ты все в войну играешь, а и вот не играю. Смотри-ка, что у меня есть. Пистолет. Пиф-паф, оёёй. Умирает зайчик мой. (Достает пистолет.)

ДЕВУШКА. Барабан, прекрати! (Учителю.) А вы-то хоть будьте умней! Не любите же вы меня, ради чего тогда?

УЧИТЕЛЬ. Люблю, девочка моя. Рад бы соврать – не получается. Люблю.

БАРАБАНЩИК. Он просто не умирал никогда, опыта нет, он не верит. Маленький мой, считаю до трех. Раз.

ДЕВУШКА. Бегите же вы! Сказано вам, не люблю вас, я его люблю, он сильный, он… Люблю я его, понимаете?

БАРАБАНЩИК (скороговоркой). Два-три. (Стреляет.)

УЧИТЕЛЬ. Ничего себе шуточки… (Падает.)

БАРАБАНЩИК. Хоть бы крикнул что-нибудь. Умираю, но не сдаюсь. Да здравствует родина. Скучные люди пошли, красиво умереть не умеют. Поехали, радость моя. Я по тебе тосковал.

ДЕВУШКА. Он живой еще. Надо в больницу. (Учителю.) Эй, вы не молчите. Я тебя люблю, слышишь ты? Я жить без тебя не могу, ты слышишь?

БАРАБАНЩИК. Скучно все это. Господи, Боже ты мой, почему так скучно?

(Смеется. Девушке.) А ты оставайся тут. Тебе идет. Мусор, крысы, трупы.

Он уходит.

ДЕВУШКА (хватает железный прут, бежит за ним). Я убью тебя, Барабан! Ты сам крыса! Я убью тебя, гад! Я голову тебе сейчас проломлю!

Последнее слово заглушается звуком выстрела.

Тишина.

Учитель шевелится, медленно встает на колени, потом садится на землю, держится за плечо. Озирается.

УЧИТЕЛЬ. Ты где? Ты здесь? Таня, где ты?

Встает и медленно идет за кулисы.

Занавес.

Нареченная невеста страшная, но интересная быль[1]

Деление на акты произвольное.

Перед занавесом или на пустой сцене появляется Ведущий (он же потом будет Покойником).

ВЕДУЩИЙ. Здравствуйте. Историю эту все рассказывают по-разному. Кто говорит, что она случилась сто лет назад, кто говорит – недавно. Поэтому у нас некоторая путаница во времени, в словах и в одежде, но все остальное – чистая правда. Это во избежание недоразумений. Вот… Вот, собственно, и все. Начинаем!

Он уходит, открывается занавес, или появляется свет на сцене, и что мы видим и слышим? Ничего хорошего мы не видим и не слышим, потому что – похороны. Рыдания, причитания. Плач:

И куда же ты собрался-то?

И на кого ж ты нас кинул-то?

Побыл бы дома, порадовался!

Что ж ты так рано соскучился?

На кого, родимый, обиделся?

Причитает плакальщица, остальные молча и задумчиво следуют за гробом. Маша и Яша идут плечом к плечу, скорбят.

Опускают гроб. Закапывают.

И тут же – кромешная темень.

Нарочито зловещие голоса:

– Занято все, занято, занято!

– Покажись, покажись, покажись!

– Уходи, уходи, уходи!

– Занято, занято, занято!

Ночной мерцающий откуда-то свет, Покойник садится на могиле, озирается.

ПОКОЙНИК. Кто тут?

ГОЛОС. Занято, занято, занято!

ПОКОЙНИК (достает деньги, потряхивает на ладони). А я это место купил!

Бросает деньги, какие-то тени мечутся, поднимают деньги и скрываются.

Появляются еще три покойника: Самолишенец, Актер и Блудница.

БЛУДНИЦА (кокетливо). Здравствуй, новенький! Молоденький, сладенький!

ПОКОЙНИК. Вы кто?

АКТЕР. Живем мы тут. То есть находимся. Это я по привычке говорю – живем. Мы там, за оградкой прикопаны. Нам тут нельзя. Я актер, а этот – самоубийца, самолишенец, значит, а она – блудница.

БЛУДНИЦА. А ты со мной спал? Другие дурь несут, а он подхватывает! Блудница! А если я мужчин люблю, так это мое личное дело!

ПОКОЙНИК (озирается). А остальные покойники куда делись?

САМОЛИШЕНЕЦ. Они старые все, им ничего не надо! Деньги похватали и по ямкам опять.

ПОКОЙНИК. Зачем им деньги?

САМОЛИШЕНЕЦ. Привычка. Уже и жизнь не нужна, а деньги давай. Ну? И как ты сюда попал?

ПОКОЙНИК. Знамо дело – помер.

Троица смеется.

ПОКОЙНИК. Чего вы?

САМОЛИШЕНЕЦ. Глупые ты вещи говоришь. Не помер бы – не попал бы сюда! От какой причины и по какому поводу помер, вот чего спрашивают!

ПОКОЙНИК (озирается). Как-то мне томно. Нехорошо. Будто я уже мертвый, но еще будто живой.

БЛУДНИЦА. Это у всех спервоначалу бывает. Потом привыкнешь.

АКТЕР. Ты рассказывай, рассказывай давай. Вроде не старый, отчего перекинулся-то?

ПОКОЙНИК. Сердце лопнуло.

Пауза.

АКТЕР. И все?

ПОКОЙНИК. А что?

АКТЕР. Кто ж так рассказывает! Мы тут по два, по три года свежего покойника ждем, кладбище, сам видишь, маленькое. Ты не жадничай, рассказывай, как следует! И не со смерти начинай, а с самого начала.

ПОКОЙНИК. То есть вам жизнь свою рассказать?

САМОЛИШЕНЕЦ. А чего бы и нет? Время у нас тут – девать некуда.

ПОКОЙНИК. Что ж. Значит, было дело, женился я.

АКТЕР. Э, э, э! Кто так рассказывает! Женился он! Это как? Не родился, а уже женился? Я ж тебе говорю: сначала! И покрасивее! Вроде того: в некотором царстве, в некотором государстве, дальше по тексту и без купюр. Понял?

ПОКОЙНИК. Что ж, могу и так. (Усаживается поудобней.) В некотором царстве, в некотором государстве живало-бывало два купца: один богата богатина, Яшнев прозванье, другой не столь важноватенький, фамилия – Коришнев.

Появляются Яшнев и Коришнев. В современных костюмах с добавлением какой-нибудь архаичной детали – смазных сапог, например. Или картузов.

ПОКОЙНИК. Однако же были они по детству друзья и имели меж собой душевную связь: именины друг у друга справляют, подарки дарят, а жены ихние целуются – прямо как сестры!

Выходят жены, Дарья Яшнева и Авдотья Коришнева. Обнимаются. Одеты стильно, Коришнева, пожалуй, даже не отстает от Яшневой. И тоже что-то старинное – чепец, шаль и т. п.

ПОКОЙНИК. И были у них дети, у Яшнева – Машенька, а у Коришнева – Яшенька.

САМОЛИШЕНЕЦ. Это, стало быть, ты?

ПОКОЙНИК. Да нет, не я.

На сцену выбегают детишки Яша и Маша. Она в розовом платьице, он в черном костюмчике. Бегают друг за дружкой, смеются. Вдруг музыка, и они начинают танцевать, будто на конкурсе детского танца. Супруги Яшневы и Коришневы хлопают в ладоши.

Выкатывается изобильный стол, появляются гости в нарядных одеждах.

Яшнев поднимает бокал и возглашает, обращаясь к Коришневу.

ЯШНЕВ. А что, друг мой милый Сергей Коришнев, у тебя, видишь ли, сын Яков, а у меня, видишь ли, дочка Мария, она же Машенька! Давай, раз такое интересное дело, их обручим! Обратно же, для нашего бизнеса будет выгода, мы с тобой, знаешь ли, холдинг замутим из совместного капитала!

КОРИШНЕВ (тоже встает с бокалом). Нет моих таких красивых слов, друг мой Вася Яшнев, чтобы выразить свою признательность за такие твои, без базара говорю, душевные слова! Выражаю свое согласие на обручение, а насчет холдинга погодим, у меня капитал хоть маленький, да свой, я уж как-нибудь сам обернусь!

ЯШНЕВ. Уважаю за гордость, друг мой Сергей Коришнев, а насчет маленького не горюй – денежка к денежке липнет, достигнешь еще моего благосоизмерения, если, конечно, конъюнктура не подведет!

И тут все замирают. А покойники, сидящие в углу, высвечиваются бледным светом, и Самолишенец комментирует.

САМОЛИШЕНЕЦ. Это он спьяну предложил.

ПОКОЙНИК. Не спьяну, а по чистому велению души.

САМОЛИШЕНЕЦ. Какое еще веление? Он что, бизнеса не понимает? Это к большой денежке денежка прилипает, а от маленькой отскакивает, да еще ее и прихватывает! Дело известное, сам в живую пору купцом был. (Оживляется.) Вот помню, приволок я из далекой страны Китая четыре воздушных обоза мелкого товару…

АКТЕР. Да постой ты со своим товаром! Дай рассказать человеку!

Самолишенец обиженно отворачивается.

ПОКОЙНИК. Ну, так. Выпили за это дело, да и разошлись. Яшнев все больше богатеет (Самолишенец кивает головой и поднимает палец: «А я что сказал?»), открыл банку, инвестиция за инвестицией к нему так и прут, впору лишнее отгребать. А Коришнев, такое, значит, дело, поиздержался. Да и как? – дельце-то маленькое, а казенных людишек много, и каждому свой кусок требуется. Коришнев, к примеру, пирожки печет, а Авдотья продает.

Авдотья выходит с плетеной корзиной.

ПОКОЙНИК. Не успеет выйти – городовой мимо идет, как не дать пирожка городовому? Один она ему даст, а второй он сам возьмет, какой городовой одним пирожком сыт будет?

Проходит Городовой, происходит то, о чем повествует Покойник.

ПОКОЙНИК. А там, глядишь, инспектора пойдут – и тебе пожарный, и тебе санитарный, и тебе налоговый, а то и вовсе неизвестно кто, документов не предъявляет, но взгляд такой нехороший, что лучше ему уж дать, чем не дать.

Проходят Пожарник в каске, Городовой в милицейской фуражке, Санитар в белой шапочке и Неизвестно кто с нехорошим взглядом. И все нагло берут пирожки.

Авдотья печально глядит в пустую корзинку.

ПОКОЙНИК. И остался наш Коришнев на нуле. Хотел на цареву службу устроиться, но Яшнев об этом узнает, достает свою дорогую красивую мобилу и говорит Коришневу.

ЯШНЕВ. Обижаешь ты меня, дорогой мой друг, Сергей Коришнев. Иль ты не знаешь, что у меня банк собственный? Приходи, я тебе отсыплю кредита без всякого процента.

КОРИШНЕВ. Благодарствую, друг мой, Вася Яшнев. Кредит возьму, но, как все, с процентом! Не могу я твоей совестью пользоваться, у меня своя есть!

ПОКОЙНИК. И взял Коришнев кредит, и начал сызнова свое дело. Однако, как ни старался, а опять обнулился. Опять хотел на нищенскую цареву службу податься, но тут Яшнев берет свою дорогую красивую мобилу и опять ему звонит:

ЯШНЕВ. Сызнова обижаешь ты меня, друг мой, Сергей Коришнев! Ну, обнулился, с кем не бывает? Возьми у меня еще кредита, все у тебя поправится!

Самолишенец нервно вскакивает.

САМОЛИШЕНЕЦ. Не верю! Да где это видано! Человек кредит не вернул, а ему новый дают! Или, может, у этого Яшнева банк не свой был, а казенный?

ПОКОЙНИК. Свой.

САМОЛИШЕНЕЦ. Тогда – бред! Сказки!

ПОКОЙНИК. Но он же друг его был.

САМОЛИШЕНЕЦ. А хоть брат! Сроду такого не слыхал! Брешешь!

АКТЕР (Самолишенцу). Хоть и сомнительно, но ты, Евгений, тоже совесть имей! Покойники не брешут!

БЛУДНИЦА. Ну, это кто как. Ты и покойный брешешь!

АКТЕР. Я не брешу, а фантазирую! Я актер! И не мешайте человеку!

Коришнев говорит с Авдотьей.

КОРИШНЕВ. Что с тобой, Авдотьюшка? Неужто опять пуста? Я ж тебе пирогов вдвое больше напек, чтобы было и дать, и продать.

АВДОТЬЮШКА. Твоя правда. Всем дала, как обычно, глядь – поп идет, дай, говорит, на церковь, но только добровольно. Как на церковь не дать? Дала. Добровольно, само собой. Потом глядь: человек со значком идет. Ты, говорит, торгуешь в свой карман, а мы, говорит, вместе с моей партией по названию Общая Россия, будущее строим! Совестно мне стало. Я тоже будущего хочу. Ну и дала на Общую Россию. В общем, муж мой Сергей, когда городовой явился, у меня ничего не осталось. Он говорит: раз не пирожками и не деньгами, давай мне другой натурой. Я, конечно, послала его куда подальше, но засела обида в моем сердце. Горит она и болит. Я, наверно, не выдержу, помру.

КОРИШНЕВ. Не умирай, Авдотьюшка! Как ты меня оставишь, как сына Яшеньку бросишь?

АВДОТЬЮШКА. Жаль мне тебя, муж, а сына Яшеньку еще жальче, но терпение мое истощилось. Не могу больше. Не обессудь, помру. (Уходит.)

КОРИШНЕВ (бросается за нею). Авдотьюшка! Мне и хоронить тебя фактически не на что!

ПОКОЙНИК. Не послушала его Авдотья, померла. На похороны он деньги, конечно, нашел. Но остался при этом опять совсем без капитала.

К горюющему Коришневу подходят Яшнев и Дарья.

ЯШНЕВ. Не печалься, друг мой, Сергей Коришнев. Бог дал, Бог и взял. А тебе сына растить. А скажу я тебе вот что! Видишь ты, какая складывается неудачная конъюнктура! Брось ты свои кондитерские забавы, а иди ко мне компаньоном. Я твой бизнес за миллион куплю, будет это твой компаньонский капитал. И развернемся мы с тобой во всю ширь – мужик ты честный, хоть и неудачливый!

САМОЛИШЕНЕЦ. Не верю! Хоть режьте меня, не верю! За миллион бизнес купить – которого и нет! Да не бывает такого!

БЛУДНИЦА и АКТЕР (в два голоса). Не мешай!

КОРИШНЕВ. Спасибо, милый мой друг, Василий Яшнев. Только не стоит мой бизнес ни полушки. Хочешь не хочешь, а пойду если не на цареву службу, то внаймы. Все ж таки я худо-бедно экономику знаю, меня в торговые приказчики.

ДАРЬЯ. Не мне, бабе, мужчину учить, Сергей, но смотри в оба: мухлюют-то хозяева, а отвечает-то приказчик!

КОРИШНЕВ. Ничего! Честному человеку бояться нечего!

Самолишенец фыркает и крутит головой.

Коришнев надевает фартук, встает к прилавку.

ПОКОЙНИК. И стал Коришнев приказчиком в москательном магазине. И такой был он приветливый, такой обходительный, что враз поднял хозяину прибыль в два раза, а потом еще в два. А хозяин тот был от другого хозяина. И он эту прибыль от главного утаил. И грянула тут ревизия. И обнаружились противоречия: по документам прибыли столько-то, а фактически меньше! Вызвали городового.

ГОРОДОВОЙ. Ну что, москательная душа? Как отвечать будешь – по закону али по понятиям?

КОРИШНЕВ. А какая, ваше благородие, отличительная разница данной презумпции?

ГОРОДОВОЙ. Ишь ты, грамотный, что ли? Раздражаешь меня? Толкую: по закону – на каторгу тебя сошлют. А по понятиям: возвращаешь хозяевам всю прибыль и столько же мне за мою доброту!

КОРИШНЕВ. Что же мне делать? И на каторгу неохота, и прибыли взять неоткуда!

САМОЛИШЕНЕЦ. Ага, знаю, что будет! Сейчас друг Яшнев появится!

ПОКОЙНИК. Нет. Друг Яшнев об этом ничего не знал.

САМОЛИШЕНЕЦ. И Коришнев ему не позвонил?

ПОКОЙНИК. Нет.

ГОРОДОВОЙ. Ну, раз на каторгу неохота, насчет прибыли мог подсказку сказать. Есть у меня на примете один разбойник, Тырьев фамилия. Он разбойник тайный, по ночам на большую дорогу выходит, хапнет куш – и след простыл. И живет барином, и подступки к нему нет. Я было подлез, а он мне в рыло документ сунул, а по тому документу он есть депутат народной думы и лицо юридически неприкасаемое. Ты вот что, ты вотрись к нему в доверие, пусть он тебя на дело возьмет. А как возьмет, ты ему грабить не препятствуй, ты, главное дело, дай знать, где и как. Тут я его и хапну с поличным. Ну, и придется ему половину этого поличного мне отдать, как правоохранительному органу!

КОРИШНЕВ. Как же это? Неужто ты, власть, меня грабить посылаешь?

ГОРОДОВОЙ. А что, сам я буду руки марать? На то я и власть, чтобы другие грабили, а я регулировал! Да не будь меня, чего было бы? Кто бы кого хотел, тот того бы и грабил! А я всегда укажу – кого надо грабить, кого не надо. Внутренняя экономическая политика это называется! Всех урезонил, один Тырьев у меня из рук утекает! Так что даю тебе время день да ночь, а утром скажешь, куда хочешь – на каторгу или ко мне в помощники.

Городовой уходит.

Коришнев, подумав, лезет на прилавок с веревкой.

КОРИШНЕВ. Знаю, что грех, прости, Господи, а на каторгу безвинно не могу идти. Они там мою человеческое достоинство унизят, а у меня, кроме достоинства, ничего не осталось! А разбойником тем более быть не смогу. И ты, сын Яшенька, прости меня. Но разве приятно тебе было бы знать, что папа каторжник или разбойник? Пусть уж он лучше самолишенец будет! А больше всего, Авдотьюшка, ты прости меня, потому что мы там не встретимся, твоя душа в раю обретается, а я…

САМОЛИШЕНЕЦ. Хватит!

Там, где Коришнев, гаснет свет.

БЛУДНИЦА. Что, поверил теперь?

САМОЛИШЕНЕЦ. Как не поверить – со мной та же история. На деньги попал. И туда голову ломал, и сюда – все одно пропадать. Ну, выпил полтора литра водочки…

АКТЕР. Полторы?

САМОЛИШЕНЕЦ. А что?

АКТЕР. Полторы даже мне не выпить. Литр с четвертью – было. Отчего и сюда попал.

САМОЛИШЕНЕЦ. А я сдюжил, не помер. Пришлось в петлю. Я другого не понимаю! Почему он к другу-то не обратился?

БЛУДНИЦА. Потому что настоящий мужчина! Не хотел друга затруднять.

САМОЛИШЕНЕЦ. Ну – тогда туда ему и дорога! Купец всегда ход найдет, всегда выкрутится!

АКТЕР. А чего ты-то не нашел?

САМОЛИШЕНЕЦ (неохотно). Да нашел бы… Полтора литра помешали, замутили мне голову… (Покойнику.) Ну, дальше-то что?

ПОКОЙНИК. Дальше что? Дальше вот что. Подросли Яша и Маша. Маша то в гимназии учится, то в университете, а Яша едва школу закончил. Только и имел, что маленькую квартирку, да осталась от отца дешевая машинка. Он эту машинку подлатал и стал извозчиком. Но дружбы они не прекращали.

Выходят Яша и Маша. Маша в розовом, Яша в сером.

МАША. Что ж ты, нареченный, лишний раз не позвонишь, слова ласкового не скажешь?

ЯША. Очень, Машенька, работы много, в трудах весь. И боюсь тебя от образования отвлечь, у тебя большое будущее.

МАША. Какое у меня ни будет будущее, а я по тебе, Яша, сохну. Душа томится, и тело мое белое, спелое покоя не дает.

ЯША. Что я тебе предложу, Маша, ты только не обижайся. Жениться на тебе по моему материальному состоянию я никак не могу. А вот если быть бойфрендом твоим в смысле интимного секса, я бы еще подумал.

МАША. Нет, Яша. Я бы рада, но мне воспитание не позволяет. Не хочу, чтобы даже ты, нареченный, мою честь порушил. Я не какая-нибудь.

БЛУДНИЦА. При чем тут какая-нибудь! Тебе не посторонний предлагает, любимый человек! Иметь секс с любимым – святое дело! А то женится на ней и узнает, что она фригидная! И будет мучаться!

САМОЛИШЕНЕЦ и АКТЕР (в один голос). Помолчи!

ЯША. Прости, Машенька, я глупость сказал. Гормон в голову ударил. Ничего, еще немного, подкоплю капитала и поведу тебя под венец честным порядком! Давай хоть поцелуемся!

МАША. Целоваться можно в смысле легкой эротики. Давай.

Они целуются.

Подходит Красавица, стучит Яшу по спине.

КРАСАВИЦА. Извозчик, свободен?

ЯША. Нет.

МАША. Свободен, свободен, мне на лекции пора!

Уходит, Красавица садится рядом с Яшей.

КРАСАВИЦА. Вперед!

ЯША. Не угодно ли назвать адрес поточнее?

КРАСАВИЦА. А я знаю? Мне главное – уехать отсюда! (Нервно закуривает.) Скот!

ЯША. Надеюсь, ваша сентенция ко мне не относится?

КРАСАВИЦА. Ко всем мужикам она относится!

ЯША. Не волнуйтесь, это бывает. Пессимизм момента. Остынете – оно все и чудесно покажется.

КРАСАВИЦА. Ага. Скажи еще, что будущее лучше, чем настоящее!

ЯША. А разве нет?

КРАСАВИЦА. Вот мне, к слову скажем, двадцать восемь лет, так?

ЯША. Разве?

КРАСАВИЦА. Думал, меньше?

ЯША. Думал, больше.

КРАСАВИЦА. Урод. Ну, хорошо, тридцать три. С половиной. А через год будет тридцать пять. То есть тридцать четыре. С половиной. На год больше. Уже это одно значит, что будущее хуже, чем настоящее!

ЯША. Думаю я, что вам просто хороший мужчина не попался.

КРАСАВИЦА. А где его взять? На Северном полюсе? Если знать, что он там есть, пешком пойду! (Взглянув на Яшу.) А ты необычный какой-то.

АКТЕР (нетерпеливо). Ну! Ну!

БЛУДНИЦА. Что ну?

АКТЕР. Видно же, что баба клеит! По глазам видно! И при деньгах, одета вон как. А своя машина, наверно, в ремонте.

КРАСАВИЦА. Я на извозчиках редко езжу. Это я свою машину в мастерскую сдала. Заодно пусть глянут, чего у меня там в моторе то пищит, то трещит, а то дребезжит. Вы в этом не разбираетесь?

АКТЕР. Ну! Ну!

ЯША. На любительском уровне. Могу при случае посмотреть.

АКТЕР. Молодец!

БЛУДНИЦА. А чего молодец-то? У него девушка, а он к другой бабе лезет моторы починять!

САМОЛИШЕНЕЦ. Какие мы принципиальные!

БЛУДНИЦА. А вот представь себе! Я если кого любила, я в это время никого не любила, только его!

АКТЕР. Да? Никого? А жизни из-за чего лишилась? Сама рассказывала!

БЛУДНИЦА. Так не понял мужчина! Я ему говорю: ты, Арнольд, его Арнольдом звали, ты, говорю, Арнольд, то есть на самом деле Аркадий, но почему-то любил Арнольдом называться, ты, говорю, Арнольд, не так все понял! Я тебя люблю, говорю, а то, что этот мальчик у меня под койку залез – это мы шутим, детство вспомнили! И за это меня резать?

ПОКОЙНИК. И попал Яша в загородное имение этой красавицы на предмет починки мотора, но она к машине его не ведет, а она ему говорит.

КРАСАВИЦА. Не хочешь ли кофе выпить или квасу?

ЯША. Кофе не употребляю, чтобы не быть вопреки здоровью, а квас выпью с интересом! Богато живете!

КРАСАВИЦА. От мужа домик остался, а он, подлец, наплевал мне в душу и к другой ушел. Но я теперь не горюю. Если он меня на молоденькую променял, то и я его на молоденького поменяю.

ЯША. Это на кого же?

КРАСАВИЦА. Да хоть на тебя же! Это я так, шуточничаю. Ну, вот мои палаты. Это горница. По бокам светелки укромные, столовая, кухня, за окошком, видишь, бассейн плещется, а наверху у меня солярий, тренировочная комната, библиотечная, ну, и три опочивальни, две для гостей, одна для меня, самая просторная. Везде по клозету и по джакузи стоит! Взойдем?

ЯША. Оно бы занятно, да чего это я буду чужие опочивальни-то смотреть!

КРАСАВИЦА. Жизнь, Яша, штука переменчивая. Смотришь на что-то – оно чужое, а потом глядь – уже твое.

ЯША. Это как?

КРАСАВИЦА. Потом втолкую. Ну, пойдем?

САМОЛИШЕНЕЦ. Не ходи, Яков!

БЛУДНИЦА. Не ходи, Яшенька!

АКТЕР. Иди, дурак, счастье само в руки прется!

ЯША (чешет в затылке). Чего-то я не пойму – идти или нет?

САМОЛИШЕНЕЦ. Не идти!

АКТЕР. Идти!

БЛУДНИЦА. Не идти!

Тут звонит телефон, Яша достает его. Улыбается.

ЯША. Маша? Да я тут у одной красивой женщины. Пригласила подработать, мотор посмотреть, а сейчас опочивальню свою хочет показать. Не идти? Ну, не пойду. Вечером встретимся.

КРАСАВИЦА. Ты дурак или притворяешься?

ЯША. В школе говорили: умный.

КРАСАВИЦА. Иди отсюда!

ЯША. А мотор починить?

КРАСАВИЦА. Голову себе почини!

Яша, пожав плечами, уходит.

АКТЕР. Дурак! Сто раз дурак!

БЛУДНИЦА. Молодец! Не изменил девушке!

АКТЕР. Да при чем тут измена? У меня вот было: актриса тоже, стройненькая, симпатичненькая, живем в общежитии, любовь есть, а о семейной жизни не мечтай. Тут вклепалась в меня жена одного богатого человека. Говорит: золотом осыплю, если меня утешить не побоишься. Ну, я не побоялся. Зато через полгода смог со своей любимой квартирку снять, поженились, ребенка завели. Потом, правда, развелись…

САМОЛИШЕНЕЦ. Альфонс!

АКТЕР. Ты не ругайся! Я для невесты своей это сделал! А он кочевряжится! Увидите – надоест Машеньке его ждать, выдадут за богатого! (Покойнику.) Что, не так было?

ПОКОЙНИК. Так.

САМОЛИШЕНЕЦ. И за кого?

ПОКОЙНИК. За меня.

БЛУДНИЦА. Ага! А Яша не выдержал и тебя прибил?

ПОКОЙНИК. Да нет… Учился я тоже в университете, но, правду сказать, больше по городу рассекал, машина «Феррари» у меня была. А чего – папаша министр, мамаша тоже из богатой семьи. Однако сказать, не совсем бездельничал, учился все-таки. Но отдыхать тоже умел.

Музыка, всполохи света, танцпол. Танцующие тени.

Паша и Маша в танце приближаются друг к другу. Всполохи остаются, музыка исчезает.

ПАША. Интересно, почему я вас раньше не видал?

МАША. Плохо смотрели.

ПАША. Действительно, если бы хорошо смотрел, сразу бы на вас внимание обратил. А хотите, я вас на своей великолепной «Феррари» прокачу со стремительной скоростью?

МАША. Только учтите, что если я согласилась, то это еще ничего не значит!

И вот в руках у Паши руль, а Маша рядом.

ПАША. Зацените, Маша, как прекрасен дизайн этой машины!

МАША. И то заценила.

ПАША. Не хочется ли вам, к примеру, уехать на край света?

МАША. Я привыкла сама рулить.

ПАША. Пожалуйста, попробуйте.

Они меняются местами.

ПАША. Жмите на газ, не бойтесь!

МАША. Я жму!

ПАША. Жмите!

МАША. Я жму!

ПАША. Жмите!

МАША. Я жму!

БЛУДНИЦА. Девка, сбрось скорость!

Маша и впрямь сбрасывает скорость. Отдает руль.

МАША. Извините. Мне домой пора.

ПОКОЙНИК. Ну вот. Потом он, то есть я, стал к ней в дом захаживать. С отцом беседовать.

ЯШНЕВ. А что вы думаете, молодой человек, о внешней политике в свете внутренних потребностей?

ПАША. Я думаю, что если нет международного авторитета, то нет и внутреннего баланса.

ЯШНЕВ. Разумно. А если, к примеру, взять мой банк и фрагментировать инвестиции, учитывая входящие транзакции и исходящие проценты, то сколько понадобится эмитентов, чтобы и мне в дефиците не остаться, и злобу конкурентов своим профицитом не вызвать?

ПАША. Полагаю, эмитентов понадобится достаточно!

ЯШНЕВ (Маше). Головастый у тебя парень!

МАША. Он не у меня!

ЯШНЕВ. А жаль! Ну, умный молодой человек, взял бы я тебя в приказчики, одного опасаюсь, не слишком ли ты умный? Как бы ты меня не подсидел! Поэтому с тобой для начала коньячку выпьем, а там видно будет!

Пауза.

САМОЛИШЕНЕЦ. Ну? Что дальше? Что-то нехорошее?

ПОКОЙНИК. Куда уж хуже – экономический кризис случился. И откусил этот кризис у будущего моего тестя финансов по самое не хочу. Остался он при одном доме, двух квартирах, пяти машинах и паре миллионов капитала. Банк у него отняли, бизнесы тоже как корова языком слизала. И очень мне хотелось ему помочь. Я к той поре уж отучился, свое дело завел, на ногах крепко стоял. Производство у меня было.

САМОЛИШЕНЕЦ. Какое?

ПОКОЙНИК. Спирт производил.

САМОЛИШЕНЕЦ. Дело хорошее!

ПОКОЙНИК. Хорошее, только текущее. И там течет, и там течет, сплошной недосчет, а честных приказчиков сыскать не могу. Тысячу ему даю – ворует. Две тысячи – все равно ворует. Говорю: сколь ж вам, проглотам, платить, чтобы вы не воровали? А они смеются: сколь ни плати, а воровать будем – привычка! Но все ж таки прибыль у меня была. Вот и пришел я к Яшневу.

Появляются Яшнев и Паша.

ПАША. Здоровы ли, Василий Петрович?

ЯШНЕВ. А толку? Здоровья до шиша – денег ни гроша. А то наоборот, денег тьма – здоровья нема. К чему клонишь?

ПАША. К тому, что хочется мне в вас инвестицию сделать.

ЯШНЕВ. Благодетель! Сын родной! (Опомнившись.) Хочешь, предполагаю, чтоб я дочь свою единственную тебе отдал?

ПАША. Ничего вы мне не должны. Врать не буду, нравится она мне. Но это и есть субъект моего объекта, то есть – желаю, чтобы у нее не было горя из-за лишений отца. А больше мне ничего от нее не надо.

САМОЛИШЕНЕЦ. Врешь! Врет! Не верю! (Покойнику.) Ведь купить хотел дочку, да?

ПОКОЙНИК. Сами вы мне сказали: покойники не врут. От чистого сердца предложил.

АКТЕР. А он?

На сцене Яшнев и Дарья (Паша удалился).

ЯШНЕВ. Я вот что, Дарьюшка. Ты знаешь, конечно, мое положение. А Паша такое благородство проявил, что я прямо весь плачу. Инвестицию в меня сделать хочет. И вытекает отсюда у меня такая мысль: давай их с Машенькой поженим. Он ее любит, а она… Тоже полюбит. Такого человека да не полюбить?

ДАРЬЯ. Ты что, отец, коньяку обпился?

ЯШНЕВ. Какой коньяк, я даже водки второй день не пью! Говорю всерьез тебе: пора женить дочку!

ДАРЬЯ. Да ведь нареченная она, забыл? Сам же обручил ее с Яшей!

ЯШНЕВ. Когда это было? Спьяну чего не наболтаешь! И, обратное дело, отец его давно покойник, мать тоже. Я им слово давал, а не ему, а их на свете нет!

ДАРЬЯ. Василий, опомнись! Если человек помер, твое обещание никуда не девается! Он-то помер, а обещание-то живое!

ЯШНЕВ. Ясно. Не хочешь ты счастья своей дочери.

ДАРЬЯ. В больное место бьешь? Хочу, как не хотеть. Да ведь не послушает она нас!

ЯШНЕВ. Почему не послушает? Она меня любит, тебя тоже. Если мы ей вдвоем велим, она поперек не пойдет. Хочешь, спросим? Машенька!

Выходит Машенька.

ЯШНЕВ. Машенька… Есть у нас такая родительская воля и сопутствующий экономический интерес, учитывая мое банкротство, выдать тебя замуж за Павла! Как на это смотришь?

МАШЕНЬКА. И мама этого хочет?

ДАРЬЯ. Да, Машенька. Подумай о детях, они должны быть здоровые, холеные, богатые. Павел тебе все это обеспечит.

МАШЕНЬКА. Дети – это аргумент. (Склоняет голову.) Хорошо, папенька и маменька, дайте только один денечек девическую думу подумать.

ЯШНЕВ. Ну, думай, Машенька. Мы тебя не неволим, мы только велим. А ты поступай как знаешь, только не против нашего интереса.

ПОКОЙНИК. И пошла Маша к Яше.

Появляется Яша.

МАША. Здравствуй, Яша. Такая тема: замуж меня зовет Павел, а родители велят согласиться. Какое твое мнение на этот текущий счет будет?

ЯША. Мнение такое: первая наша ответственность есть мать и отец! Как им лучше, так ты и поступи!

МАША. А любовь как же?

ЯША. Любовь наша никуда не денется. Я тебя по гроб жизни буду любить.

МАША. Я тебя тоже.

ЯША. Прощай, Машенька!

МАША. Прощай, Яшенька!

БЛУДНИЦА. Дура, дура, дура! Ведь этот Павел, то есть ты (Покойнику), ничего взамен не просил! Пусть бы отец взял деньги, а она взяла бы у него взаймы – и ушла бы к любимому человеку! Нет, дикая логика, блин, ничего не понимаю!

САМОЛИШЕНЕЦ. А я понимаю. Дикая, говоришь? Это и правильно. В дикой природе как? Самка выбирает самого смелого и сильного самца. А у людей – самого крепкого, обеспеченного. И это правильно! Она о семье думает, о детях!

АКТЕР. Что вы понимаете в человеческих чувствах! Вам бы про инфляцию говорить, про инвестиции! Любовь важнее всего! Люди живут вяло и уныло, они живут время от времени, а остальное время существуют! Они живут только в моменты любви и вдохновения. Вот я жил – только на сцене!

САМОЛИШЕНЕЦ. Жизнь не сцена. И заткнись!

Выходят наряженные гости, выкатывается стол.

Свадьба.

Гости кричат:

– Горько! Горько! Горько!

Невеста то ли целует жениха, то ли нет – прикрывается фатой.

Голос:

– Нам не видно!

ТАМАДА. А теперь – белый танец! Дамы приглашают кавалеров, если кто не понял!

Женщины приглашают кавалеров. Дарья – Яшнева. Все по парам. Даже Блудница поддалась настроению и встала. Перед нею тут же вытянулись Самолишенец и Актер. Она выбирает Актера.

Лишь Маша не подходит к Паше. Всего в двух шагах от Паши, но не подходит.

Музыка замерла. Все смотрят на Машу. И она преодолевает эти два шага.

Вздох облегчения.

Все танцуют.

Затемнение.

Брезжит свет – в опочивальне молодых супругов.

Огромная кровать.

Паша выходит из душа в халате.

Сбрасывает с себя халат, ложится на постель.

ПАША. Извини, но нам теперь стесняться нечего.

МАША. Паша…

ПАША. Что?

МАША. Прости меня…

ПАША. Так и знал – месячные.

МАША. Да нет. (Садится на постель.) Я, если ты не знаешь, девичество свое не рушила.

ПАША. Бывает. Хотя редко. Тем мне приятней.

МАША. А мне хуже. Не рассказывала я тебе, прости. Есть у меня жених нареченный, Яша…

ПАША. А зачем за меня согласилась?

МАША. Да я не против замуж за тебя. Но есть у меня такое мнение про свою честь, что первому я отдать ее должна, кому обещалась. Такая, знаешь, идея фикс. И если я того не сделаю, загрызет меня совесть до смерти. А зачем тебе такая жена, которая мучается? Ни радости от нее, ни удовольствия.

ПАША. Что ж ты хочешь, скажи прямо?

МАША. Хочу отнести честь свою девическую нареченному Яше. А потом к тебе вернусь.

ПОКОЙНИК. И надолго я задумался. Думал и думал, думал и думал… А Машенька ждала.

САМОЛИШЕНЕЦ. И?

АКТЕР. И?

БЛУДНИЦА. И?

ПАША. Ладно, отпускаю!

САМОЛИШЕНЕЦ. Дурак!

АКТЕР. Молодец!

БЛУДНИЦА. Дура!

САМОЛИШЕНЕЦ. Сама дура!

БЛУДНИЦА. А ты брутальный эгоист!

ПОКОЙНИК. Тише, тише! Люди вокруг! Мне вот… То есть нам с ним (указывает на Пашу) в самом деле интересно, кто дурак и почему?

САМОЛИШЕНЕЦ. Дурак ты, то есть он – потому что девка замуж вышла, будь любезна, исполняй супружеский долг! Без вариантов!

АКТЕР. Молодец – потому что это прекрасный жест, благородный жест! Не всякий способен! Гений!

БЛУДНИЦА. Он-то, может, и гений, а она дура! Ведь просил Яша ее до свадьбы – не дала. В смысле… Ну, понимаете. А теперь здрасьте: в спальне с мужем – отпусти к другому мужику! Дичь полная! Ну, охота тебе, сбегай на другой день!

ПОКОЙНИК. А честь?

БЛУДНИЦА. Что честь?

ПАША. Горько мне, но отпускаю тебя, жена. Потому что уважаю: ты слово дала и его хочешь выполнить. А я людей, которые слово держат, высоко ставлю. Пусть ты ему честь свою отдашь, но себя и душу мне вернешь. И мне приятно будет знать, что я живу с женщиной, которая не обманщица, которая умеет слово держать! Благословляю!

БЛУДНИЦА. Чушь!

Маша уходит, Паша берет пульт, включает телевизор.

Слышны непристойные женские стоны.

Затемнение.

ПОКОЙНИК. А надо вам сказать, что пока была свадьба, у дома Павла караулили разбойники во главе с Тырьевым. Рассчитывали они на потерю бдительности, чтобы Павла схватить и в заложники взять. Но Павел домой приехал с охраной. Однако же разбойники не ушли, ждали случая. И глазам своим не верят – из ворот выезжает Маша. Совсем одна!

Маша выходит с рулем в руках.

Разбойники преследуют ее, у каждого, конечно, тоже руль. Тырьев, разбойник могучего и ужасного вида, возглавляет их.

Вот настигли, окружили.

МАША. Чего вам надо?

ТЫРЬЕВ. Чего нам надо? А догадайся с трех раз!

МАША. Мой муж вас в пыль сотрет!

ТЫРЬЕВ. Ежели достанет! Теперь, красавица, слушай мой бизнес-план. Я тебя сейчас хватаю и волоку в темный лес. Оттуда звоню твоему благоверному – и пускай он сам решает: или дает за тебя десять миллионов, или мы тебя мелко покрошим. Независимо от этой перспективы, мы, конечно, с тобой потешимся, потому что мои отморозки очень любят групповой секс!

Разбойниками криком выражают согласие.

ТЫРЬЕВ. Ну что, сама поедешь или тебя связать?

МАША. Не надо меня вязать, а послушайте меня. Есть у меня жених нареченный Яша. И я ему с детства обещала, что моя честь только ему первому будет принадлежать. Но пришлось выйти замуж ввиду экономического положения отца и личной симпатии к жениху, который мне, в общем-то, нравится. Он мне нравится, а клятву нарушить не могу. Поэтому он меня отпустил, чтобы я слово сдержала и нареченному своему жениху честь отдала.

Разбойники ржут. Тырьев поднимает руку.

ТЫРЬЕВ. Небывалые вещи рассказываешь, девушка. Чем докажешь, что правду говоришь?

МАША. Вот те крест! (Крестится.)

Кто-то из разбойников рассмеялся.

ТЫРЬЕВ. Кто ржал? Кто ржал?!

ОДИН ИЗ РАЗБОЙНИКОВ (указывая на другого). Он!

Тырьев застреливает смешливого. Держит речь.

ТЫРЬЕВ. Кому еще смешно? Стыдно, пацаны! Какой-то купец своей жене поверил, в ночь отпустил. А мы что, звери, что ль, какие? Или свиньи мы? Или мы хуже других? (Поворачивается к Маше.) Иди, девушка, к своему нареченному. Одна просьба. Мы тут будем, в нашем бандитском логове. А ты уж, будь добра, на обратном пути, сверни к нам, да расскажи, как у вас это счастье произошло. Хочется иногда про хорошее послушать!

ПОКОЙНИК. И поехала Машенька дальше. Едет – и то у нее от стыда душа замирает, что мужа огорчила, то сердце радость обливает, что нареченному честь свою нетронутую несет.

Появляется Яша. Заспанный, в одних трусах.

ЯША. Машенька? У тебя же свадьба!

МАША. Прошла свадьба. А теперь, Яша, как обещала, могу тебе свою честь отдать.

ЯША. Раньше свободная была, а не отдавала.

МАША. Раньше я надеялась замуж за тебя пойти. А раз не вышло, раз с другим суждено жить, так тому и быть! Но слово свое сдержу – обещала тебе, твоя в первый раз и буду. А дальше – как бог пошлет.

ЯША. Маша… Респект тебе, конечно, но ты подумай. Слово не ты давала, а отец твой. А твое слово было детское. А мужу ты теперь другое слово дала. И вот его нарушать нельзя. Он, как вижу, человек благородный, повезло тебе, что ты за такого вышла. Поступок его превышает человеческое разумение, но это и ценно. (Наливает воду, жадно пьет.) Блин, что ты делаешь вообще! Я вытравил уже почти тебя, я уже все пережил, перемолол – и ты приходишь! Мне до тоски хочется воспользоваться! Оставить тебя у себя! Никому не отдавать!

БЛУДНИЦА. И не отдавай.

ЯША. Нельзя. Ты замужем. Всё. Вопроса нет. Прости.

МАША. Это ты меня прости, Яша…

Они обнимаются – как брат и сестра.

Покойники рыдают.

ПОКОЙНИК. Маша летела со скоростью двести километров в час, не разбирая дороги, много раз она оказывалась на встречной полосе, грузовики и другие машины не выдерживали и, чтобы избежать столкновения в лоб, сворачивали в кювет. После выяснилось, что результатом этой жуткой гонки были двенадцать аварий, пострадали от ранений тринадцать человек, но, к счастью, все остались живы. Маша забыла даже про обещание заехать к разбойникам, но опомнилась, вернулась назад, в дремучий лес, в бандитское логово. Ее ждали.

ТЫРЬЕВ. Ну? Что расскажешь?

МАША. Не тронул.

ТЫРЬЕВ. Почему?

МАША. Говорит, ты замужем теперь. Говорит: муж у тебя – святой человек, поэтому не могу.

ТЫРЬЕВ. Ну, девушка… Муж у тебя святой, каких не бывает, а нареченный так вовсе такой, какие и не рождались!

МАША. Да уж, видно, так… Можно мне домой?

ТЫРЬЕВ. Домой-то можно, да там у вас тамбовские засели, когда мы ушли. Ну да ничего. Не собирался я с ними стрелку забивать, но, видно, не судьба. Не могу я допустить, чтобы ты к мужу не явилась и чтобы про твоего нареченного поступок не рассказала. (Разбойникам.) Потому что если человек чего плохого про другого не узнает, его не убудет. А вот если не узнает чего хорошего, это неправильно. По машинам! Дави тамбовских!

Затемнение. Вспышки выстрелов, разрывы гранат, вскрики раненых.

ПОКОЙНИК. И была там сеча тамбовских с тырьевскими. Полегло с обеих сторон несметное количество народа. Но, надо сказать, и тамбовские, и тырьевские до сих пор этой сечей гордятся, потому что бились не за корысть, не за деньги, а, как выяснилось, по причине девической чести, то есть из принципа. И даже те, кто помер, были довольны, потому что гораздо приятнее умереть за принцип, чем за всякий мусор вроде денег.

Маша входит в спальню. Паша не спит.

МАША. Ждешь?

ПАША. Жду. Ничего не рассказывай!

МАША. Почему? Расскажу. Не тронул он меня. Сказал, что не хочет твоим благородством пользоваться.

ПАША. Не может быть!

МАША. Может. Что ж, бери меня.

Начинает раздеваться.

ПАША. Нет.

МАША. Что нет?

ПАША. Он не захотел пользоваться моим благородством, хотя это не благородство, а нормальный поступок. А я не хочу пользоваться твоей покорностью. Не хочу, чтобы ты без любви мне далась. Поживем – может, любовь у тебя появится. Тогда все и совершим. А Яшу твоего я к себе в приказчики возьму, потому что другого такого честного человек на свете нет.

САМОЛИШЕНЕЦ (замечает, что Блудница и Актер смотрят на него). Чего вы?

АКТЕР. Ты ведь не веришь. Почему молчишь?

САМОЛИШЕНЕЦ. А вот верю!

БЛУДНИЦА. Только вид делаешь!

САМОЛИШЕНЕЦ. Верю! Да, верю! Что, думаете, если я торговал, то у меня и понятий не было? У меня однажды клиент деньги забыл, целых двести долларов. Вместе с бумажником забыл. Потом звонит: не у вас я бумажник забыл? Я думаю: ага, значит, не помнит. И тут меня как пронзило: ну и пусть не помнит, а ты что, не человек? Не можешь поступить по-человечески? И я отдал бумажник!

БЛУДНИЦА (насмешливо). Двести баксов? Я за полчаса столько зарабатывала!

САМОЛИШЕНЕЦ. Там еще права были! И фотокарточка детей!

АКТЕР. Ладно, верим, верим. (Покойнику.) И что дальше?

ПОКОЙНИК. Дальше? Взял Павел Якова приказчиком. И Яков так дела повел, что ни капли спирта налево не ушло. А потом уговорил Павла перейти на выпуск соков и детского питания.

Павел и Яков сидят за столом, пьют чай, наливая в блюдечки.

ПАВЕЛ. Спасибо тебе, Яков, за совет. Спирт – он вещь только медицине полезная.

ЯКОВ. Приборы еще протирают. Я в армии служил в электронных войсках, там его употребляли немерено. Для протирки тоже.

ПАВЕЛ. Детское питание – это не сравнить! Это наше будущее, это наши дети! Все-таки приятнее производить полезную вещь, а не вредную.

ЯКОВ. Намного.

ПАВЕЛ. Неловко только получилось, что прибыль даже больше выходит.

ЯКОВ. А это потому, что детей у нас пока еще больше, чем алкоголиков.

ПАВЕЛ. Закономерность! Чем больше алкоголиков – тем меньше детей. И наоборот. Кстати, нельзя ли нам выделить средства для детского дома?

ЯКОВ. Почему же не выделить? Выделим! (Осторожно.) Как жена-то?

ПАВЕЛ. Хворает…

Затемнение.

Свет. На постели лежит бледная Маша. Постель с балдахином. Окна зашторены.

Возле Маши доктор, довольно молодой человек. Он уже закончил осмотр.

МАША. Ну, что?

ДОКТОР. Астенический синдром налицо. Гиперастения вообще. Едите что-то?

МАША. Что-то ем.

ДОКТОР. Надо есть больше.

МАША. Не получается.

ДОКТОР. Я подозреваю, что у вас психосоматика. Понимаете меня?

МАША. Вполне. Все болезни от нервов?

ДОКТОР. Устаревшее мнение. Нервничать иногда даже полезно. Ну, в здоровом режиме, конечно – поругаться с начальством, например. Я вот недавно… Да… Что бы я мог посоветовать… Как-то изменить жизнь, условия жизни.

МАША. Что вы имеете в виду?

ДОКТОР (оглянувшись). Понимаете… Я лечил одну женщину. Молодая, все у нее в порядке. Ничего не помогало. Я просто опустил руки. Потом она обратилась к другим врачам… И вот встречаю ее через три года. Цветущая, счастливая женщина! В чем дело? Оказывается: муж, который не отходил от нее, уехал отдохнуть. А ее посещал санитар. И она… С этим санитаром. Из последних, можно сказать, угасающих сил… И все пошло на лад! Через месяц она поднялась, через два месяца ушла от мужа к санитару! Вы не подумайте, я не намекаю… Хотя… (Опять оглядывается.) Вы не представляете, как вы мне нравитесь.

МАША. Спасибо. До свидания.

Входит Павел.

ДОКТОР. Значит, витаминчики, потом пришлю помощницу поставить систему с глюкозой. Все наладится!

ПАВЕЛ. Спасибо. (Дает ему деньги.)

ДОКТОР. Пожалуйста.

Павел садится возле постели.

ПАВЕЛ. Как ты? Что доктор сказал?

МАША. Как-то изменить жизнь.

ПАВЕЛ. Совет хороший. Может, на Багамы слетаем с тобой?

МАША. Не хочу.

ПАВЕЛ. А в Австралию? На Большой барьерный риф? С детства мечтаю посмотреть. Хочешь?

МАША. Нет.

ПАВЕЛ. А в Испанию? Посмотрим этот собор, который как будто из мокрого песка налит?

МАША. Паша! Я в сортир сама не могу дойти, а ты – Испания!

ПАВЕЛ. Извини. А чего ты хочешь?

МАША. Ничего.

ПАВЕЛ. Так не бывает, чтобы ничего не хотеть.

МАША. Бывает.

ПАВЕЛ. Обидно. Средства появились, хоть яхту океанскую покупай. Это я не в упрек тебе, а просто… Яков, конечно, просто коммерческий талант! Так поднял бизнес! Надо прибавку ему дать.

МАША. Прогони его.

ПАВЕЛ. Не понял?

МАША. Прогони его!

ПАВЕЛ. Какой смысл? Во-первых, где я такого помощника найду? Потом, мы просто дружим. А главное, я хочу, чтобы человек, которого ты любишь, был рядом с тобой.

МАША. А я не хочу! Прогони его!

ПАВЕЛ (щупает ей лоб). Опять температура у тебя…

МАША. Иди… Уходи!

ПАВЕЛ. Поспать хочешь? Ну, поспи.

Идет к двери. Останавливается.

ПАВЕЛ. Может, тебе Яшу прислать? Он тебя развеселит.

МАША. Не надо! Стой! Ладно, пришли.

Павел выходит. Входит Яков.

ЯКОВ. Здравствуй, Маша.

МАША. Подойди сюда.

Яков подходит, садится. Поправляет Маше одеяло.

МАША. Не трогай! Вот что. Учти, у меня не бред, температура нормальная. Я вообще в норме. Убей его.

ЯКОВ. Кого?

МАША. Павла. Убей, а я грех на себя возьму.

ЯКОВ. Маша, ты выпей чего-нибудь. Что ты придумала? Как я его убью? Мы друзья. Он тебе муж. А для меня он столько сделал, что словами не скажешь.

МАША. Значит, что же мне, умирать?

ЯКОВ. Почему? Живи. Поправишься – и все будет хорошо.

МАША. Хорошо – это как?

ЯКОВ. Ну – как у людей.

МАША. У людей – как у людей, а у нас все черт знает как!

САМОЛИШЕНЕЦ. Это точно. Прямо все ненормальные какие-то.

БЛУДНИЦА. Они-то как раз нормальные, это мы ненормальные.

АКТЕР. Вопрос дискуссионный.

ЯКОВ. Ты выздоравливай, заводи от Павла детей, а я на вас порадуюсь!

МАША. А чего же сам не женишься?

ЯКОВ. Мне и так хорошо…

МАША. А! С офисными девушками романы крутишь? Или вообще по элитным проституткам ударяешь? Признавайся? Да не бойся, я не осуждаю! Мне даже интересно, расскажи, как это бывает?

ЯКОВ. Ни за кем я не ударяю.

МАША. А как же ты обходишься? Ты же мужчина!

ЯКОВ. Ну… Бывает, ложусь спать… Представлю тебя… И…

МАША. Без подробностей! А у Павла женщины есть?

ЯКОВ. Много. Все-таки бизнес большой у нас. Не меньше двухсот женщин под Павлом.

МАША. Я не это имею в виду. Есть у него любовница?

ЯКОВ. Нет.

МАША. И он тоже по вечерам обо мне думает?

ЯКОВ. Этого я не знаю. Об этом мы не говорим. Мы о деле говорим. Или о тебе.

МАША. Да? И что вы обо мне говорите?

ЯКОВ. Что мы тебя любим.

МАША. Уйди! Стой!.. Просьба у меня к тебе. Боюсь заснуть днем, боюсь умереть во сне. Ночью не боюсь, а днем как-то… Неправильно ведь спать днем. А смерть тоже штука неправильная. Подстережет и… Ты зайди через час и, если я спать буду, разбуди. Хорошо?

ЯКОВ. Хорошо.

Уходит.

АКТЕР. Что-то она задумала. Чую, как человек театра, что-то сейчас будет. (Покойнику.) Ну, не томи!

ПОКОЙНИК. Позвонила она в службу по вызову девушек на дом.

БЛУДНИЦА. Без намеков!

ПОКОЙНИК. И сразу же явилась девушка.

БЛУДНИЦА. А можно я явлюсь? Понарошку, конечно?

ПОКОЙНИК. Там все серьезно было!

БЛУДНИЦА. Серьезно – еще интересней!

Сбрасывает с себя саван, предстает перед Машей в яркой одежде.

МАША. Ничего, сойдет.

БЛУДНИЦА. Обижаете! Я лучшая девушка в нашем салоне.

МАША. Раздевайся, ложись!

БЛУДНИЦА. Я вообще-то девушками не интересуюсь. Если только за отдельную плату.

МАША. Заплачу! Ложись! Ничего не делай, укройся, жди!

БЛУДНИЦА. Если садо-мазо, я против!

МАША. Ничего не будет. Главное – молчи! Что бы ни было – молчи!

Маша отползает на край постели в то время, как Блудница устраивается под одеялом.

МАША (по телефону). Павел? Я тебе скоро еще позвоню, говорить ничего не буду, просто – услышишь звонок, иди сюда.

Пауза.

БЛУДНИЦА. Ну и чего?

МАША. Жди.

Входит Яков.

ЯКОВ. Маша? Маша!

Подходит, откидывает одеяло. Изумлен.

БЛУДНИЦА. О! Это мой формат! Ну, что встал? Онемел от восторга? Иди ко мне, мой сладенький!

Тут врывается Павел.

ПАВЕЛ. Что происходит?

МАША. Вот, полюбуйся! Твой друг в твой дом проституток водит!

ПАВЕЛ (Блуднице). Пошла прочь!

БЛУДНИЦА. Сами вызвали, сами гонят!

Слезает с постели, надевает саван.

ПАВЕЛ. Как же так, Яша? Ты – на глазах Маши… Ей же обидно!

ЯКОВ. Я не…

МАША. Что? Может, скажешь, что я это подстроила?

Яков молчит.

МАША (Павлу). Гони его, предателя! Чтобы духу его тут не было!

ПАВЕЛ. Извини, Яков, но она права. Если ты в этом деле так себя повел, то ты и в бизнесе можешь обмануть. Извини. Придется расстаться. Что скажешь?

ЯКОВ. Ничего.

Уходит.

МАША. Все. Разлюбила я его. Слышишь, Павел? Я разлюбила его. Я теперь полностью твоя жена. Бери меня!

ПАВЕЛ. Правда разлюбила?

МАША. Правда! Иди ко мне!

Павел обнимает ее, но вдруг отстраняется.

ПАВЕЛ. Его ты разлюбила, верю. А меня – полюбила?

МАША. Конечно! Иди ко мне.

ПАВЕЛ. Маша… Ты пойми, врач мне строго сказал: пока ты не поправишься, пока в тебе не будет веса хотя бы сорок килограммов, никакого секса. Это тебя убьет.

МАША. Пусть! Я этого хочу!

ПАВЕЛ. Нет. Давай подождем. Теперь ты на поправку пойдешь!

Звонит телефон.

ПАВЕЛ. Да? Рад слышать! (Маше.) Это Тырьев. Поздравить заранее явился, потому что в Париж улетает.

МАША. С чем поздравить?

ПАВЕЛ. С днем рождения. Забыла? А я пойду. У меня теперь дел прибавилось.

Уходит. Входит Тырьев – с цветами.

ТЫРЬЕВ. Машенька! Прекрасно выглядишь! (Дарит цветы, целует руку.)

МАША. Обтесался, я смотрю. Уже не разбойничаешь?

ТЫРЬЕВ. Зачем? Хлопот много – прибыли минимум. Я в Фонд помощи кремлевским вдовам и сиротам пристроился. Легальный бизнес, строка в бюджете, все законно. Мне раньше такие деньги и не снились. И сплю спокойно.

МАША. А как же страсть к насилию? Я читала, от нее трудно избавиться.

ТЫРЬЕВ. Снимаю стресс, конечно. То жене по роже дам, то охранника замочу в порядке самообороны. И сразу легче.

МАША. А женщин насиловать ты любил?

ТЫРЬЕВ. Грешен, было дело.

МАША. Что в этом хорошего?

БЛУДНИЦА. Да ничего!

ТЫРЬЕВ. Хорошего ничего, но приятно. Это, знаешь ли, модель жизни. Жизнь не хочет тебе навстречу идти, а ты уламываешь. А если не уламывается, просто берешь ее за хвост.

МАША. Изнасилуй меня.

ТЫРЬЕВ. Какое же это насилие, если ты согласна?

МАША. Ну, стань моим любовником. Я этого хочу.

ТЫРЬЕВ. Это же подлость будет по отношению к Павлу. А я его уважаю.

МАША. Ну и пусть подлость! Ты ведь, наверно, соскучился по подлости.

ТЫРЬЕВ. Это правда, иногда подмывает…

Пауза.

МАША. Ну? В чем дело?

ТЫРЬЕВ. Обострение у меня, Машенька. Простатит, чтоб его… Сказали: две недели никаких контактов… Еще раз с днем рождения тебя наступающим, выздоравливай, наша красавица!

Целует Маше руку, уходит.

Пауза.

САМОЛИШЕНЕЦ. Ну?

ПОКОЙНИК. Что ну?

САМОЛИШЕНЕЦ. Кто тебя все-таки убил?

ПОКОЙНИК. Никто.

САМОЛИШЕНЕЦ. Ага! То есть ты тоже самоубийца? А почему тебя тут похоронили? Взятку дали кладбищенскому начальству?

ПОКОЙНИК. Сам я помер.

АКТЕР. Это как?

ПОКОЙНИК. Да так. Вижу – в тупик жизнь зашла. Маша умирает на моих глазах. И я решил – лучше сам умру.

БЛУДНИЦА. Как это решил? Разве это можно – захотел и умер?

ПОКОЙНИК. Можно. Я как рассудил? Если Маша умрет, я же все равно умру, не выдержу. Так уж лучше я сразу. И она будет свободна.

АКТЕР. А просто развод ты ей мог дать?

ПОКОЙНИК. Она не хотела. Говорит: ты это нарочно. Ну… Ну, и я умер.

АКТЕР. Диагноз-то какой?

ПОКОЙНИК. Остановка сердца.

БЛУДНИЦА. Ты сам, что ли, его остановил?

ПОКОЙНИК. В каком-то смысле. Ложусь спать и думаю: вот бы не проснуться. И один раз не проснулся. Ну… Ну и все.

БЛУДНИЦА. Как это все? А с ними что стало?

АКТЕР. Вот именно. Во всякой истории финал должен быть.

ПОКОЙНИК. Я помер – это не финал?

АКТЕР. Это для тебя финал, а жизнь продолжается. Давай, рассказывай, как она продолжилась.

ПОКОЙНИК. Я-то откуда знаю? Я же помер, говорю же!

БЛУДНИЦА. Это ничего. Тут старуха-ведунья лежит, она все знает. Баба Люся! Баба Люся!

Кряхтя, выползает из могилы полуистлевшая старуха.

БАБА ЛЮСЯ. И тут покоя не дают! Чего вам?

БЛУДНИЦА. Вот – покойничек новый. Хочет узнать, что после него в жизни происходит.

БАБА ЛЮСЯ. Хотеть все хотят…

ПОКОЙНИК (роется в карманах, достает деньги). Вот. Осталось. Не побрезгуйте.

Старуха берет деньги, рассматривает на свет.

БАБА ЛЮСЯ. Фальшивок развелось. (Поводит головой, поднимает палец.) Вижу! Слышу!

ПОКОЙНИКИ (все). Что, что, что?

На сцену выходит Маша. От болезни не осталось и следа. Она сдергивает балдахин с кровати. Сдирает шторы, сбрасывает с постели белье, сваливает в кучу.

Входит Яков.

ЯКОВ. Я смотрю, тебе лучше?

МАША. Не просто лучше, выздоровела.

ЯКОВ. Что ж… Жалко, конечно, человека. Хороший был человек. Но мы теперь можем быть вместе. Ничто не мешает.

МАША (с любовью глядит на Якова). Я уже не надеялась. Яша…

ЯКОВ. Маша…

Они идут друг к другу. Смотрят друг на друга. И уже готовы обняться.

МАША. Нет. (Отходит от Якова.)

ЯКОВ. Что?

МАША. Не могу. Все его вещи выбросила, всё изменила – чтобы забыть. Не получается. Каждый день перед глазами, как живой. Ведь это я его убила, Яша.

ЯКОВ (поражен догадкой). Неужели ты…

МАША. Ты считаешь, я на это способна? Он сам умер, диагноз имеется. Полное физическое истощение организма, необратимые изменения иммунной системы. Но все-таки – я его убила. Да и ты помог, если подумать.

ЯКОВ. Ты напрасно… Маша… Мы столько лет этого ждали. Успокойся. Ты ни при чем.

МАША. Действительно. Это я так. Глюки какие-то… Действительно, столько лет ждали, а я… (Опять настраивается на любовный лад.) Яша…

ЯКОВ. Маша…

Опять сближаются, опять готовы обняться…

МАША. Нет! Неужели ты не видишь – вот он, между нами!

ЯКОВ. Нет его, Маша. Успокойся.

МАША. Какой был человек! Все, что мог, сделал. На все был готов – и не ради своей любви, между прочим, а ради нашей. А ты что сделал?

ЯКОВ. Я… Терпел.

МАША. Ну и терпи дальше.

ЯКОВ. Маша… Все, что произошло… Это неприятно. То есть даже страшно. Но это судьба. Мы с тобой друг для друга предназначены, вот и все.

МАША. Я даже прощения у него не попросила. Не успела сказать, что я его люблю.

ЯКОВ. Постой… Ты же меня…

МАША. Не знаю! Да, всю жизнь думала, что тебя, а теперь не знаю! Что делать, боже ты мой, что делать? Хоть помирай вслед за ним.

ЯКОВ. Не надо, зачем?

МАША. Хотя бы затем, чтобы сказать ему, как я его люблю. Он лежит где-то там, в могиле, одинокий – и ничего не знает!

Покойник ошарашен. Блудница всхлипывает. Да и Актер с Самолишенцем отворачиваются, украдкой вытирают глаза.

ЯКОВ. Может, мне тоже умереть, чтобы ты меня опять полюбила?

МАША. Тебе смешно! (Горячо.) Да нет, ты не обижайся, я тебя тоже люблю. Но… Человек столько перестрадал из-за нас. Неправильно это. Нечестно.

Взявшись за голову, ходит по сцене кругами. Натыкается на Якова, удивленно смотрит.

МАША. Паша?

ЯКОВ. Ты ошиблась, Маша…

МАША. Паша, ты вернулся? Мне так много надо тебе сказать! Паша, я была жестокой. Да что там говорить, я просто была дурой! Но это прошло! Я все поняла, оценила… Паша. (Обнимает его, хочет поцеловать.)

ЯКОВ (отстраняется). Маша, не надо.

МАША. Почему? Паша, почему?

ЯКОВ (испуган, вглядывается в нее). Ты побудь тут… Я скоро…

Идет за кулисы.

МАША. Куда ты? Не оставляй меня! Я без тебя не могу!

Уходит вслед за Яковом.

БЛУДНИЦА. Я всегда говорила: любовь и психушка – близнецы-братья.

АКТЕР. Сестры.

БЛУДНИЦА. Без разницы. Вот секс – совсем другое дело. Простое, полезное – и никакого вреда для психики, кроме пользы. А любовь… Гибнут из-за нее только. Как я вот тоже. Из-за любимого человека жизнь отдала.

АКТЕР. Ты что-то путаешь. Жизнь ты отдала из-за того, кто у тебя под койкой был. А зарезал тебя как раз любимый человек.

БЛУДНИЦА. Это кто ж тебе сказал?

АКТЕР. Ты и сказала.

БЛУДНИЦА. А ты слушай меня больше! Да, сказала! Соврала! Потому что даже тут за моего Сереженьку боюсь!

АКТЕР. Арнольда? Он же Аркадий?

БЛУДНИЦА. Какого Арнольда? Какой Аркадий? Ненавидела я его, паразита! И всю вину на себя взяла, чтобы он моего Сереженьку не тронул! Вот что такое любовь! Больше самой жизни! И молчи!

АКТЕР. Я молчу.

БЛУДНИЦА. Вот и молчи! (Бабе Люсе.) Так, значит, в психушку она попала?

БАБА ЛЮСЯ. Сейчас. Вижу… Вижу… Ничего не вижу. Синего огня дайте мне!

САМОЛИШЕНЕЦ. Зажигалка сойдет? Но огонь не синий, обычный.

БАБА ЛЮСЯ. А ты приглядись. (Берет зажигалку, щелкает ею, появляется огонек.) Вижу. Женщина мечется. Вещи жжет. Пожар в доме. Она не может выйти. Все полыхает. Она гибнет. Мужчина вбегает в дом. Хватает ее на руки. Несет, несет… Пожарные воду льют…

Грохот. Взметнулись искры.

ПОКОЙНИК. Что?

БАБА ЛЮСЯ. Погибли оба.

Покойник закрывает лицо руками.

САМОЛИШЕНЕЦ. Ну? И зачем весь этот ваш героизм и идеализм? Ни радости от жизни не получили, ни удовольствия друг другу не доставили. Сгорели!

АКТЕР. Зато какая история!

БЛУДНИЦА. И люди какие!

БАБА ЛЮСЯ. Тихо!

Появляются обгоревшие Маша и Яков.

МАША. Это что? Кладбище?

ЯКОВ. А ты думала, парк культуры и отдыха?

МАША. Он где-то здесь. Павел! Мы пришли! Мы к тебе! Опять вместе будем. Павел, отзовись! Где ты?

Покойники знаками показывают на яму, куда при появлении Якова и Маши опустился Покойник. Яков и Маша подходят, заглядывают.

МАША. Паша, ты чего? Обижаешься на что-то?

Вместо Покойника из ямы вылезает Павел.

ПАВЕЛ. Я просто…. Мешать вам не хотел. Вы же хотели быть вместе.

МАША. Вот и будем вместе. Все. Чтобы никому не обидно. (Якову.) Не против?

ЯКОВ. Даже рад.

Маша обнимает Павла, потом Якова, потом они уходят втроем, обнявшись.

Занавес.

Пьесы для малых театров

Самая настоящая любовь (1998–2098) эпопема

Действующие лица

ОЛЕГ

КАТЯ

ГЕОРГИЙ

МАРИНА

МАТЬ

ОТЕЦ

Если эту пьесу поставить буквально, она исчезнет. Некоторый прямолинейный дебилизм в речах персонажей пусть не смущает постановщика; должны быть сыграны нормальные люди с нормальными интонациями. И даже когда, например, они говорят о ненависти друг к другу, речь их обиходна, словно о погоде.

Впрочем, другие трактовки допускаются.

Итак…

1

Была весна 2098 года. По улице шел юноша Олег. Навстречу ему шла девушка Катя. Олег увидел Катю, и она ему понравилась. Он остановился перед ней и сказал:

ОЛЕГ. Здравствуйте, красивая девушка!

КАТЯ. Здравствуйте, юноша. Вы хотите поговорить со мной?

ОЛЕГ. Да.

КАТЯ. Я вам понравилась?

ОЛЕГ. Очень.

КАТЯ. Я нравлюсь многим, потому что я хороша собой. Но у меня мало времени. Я студентка и учусь.

ОЛЕГ. Я тоже студент, но речь не об этом. Вы могли бы не остановиться, но вы остановились и стали говорить. Значит, я вам тоже понравился.

КАТЯ. Не буду отрицать. Но это еще не повод для знакомства. У вас приятное лицо, однако, довольно много людей с приятными лицами. Я люблю другого человека.

ОЛЕГ. Я тоже люблю другую женщину. Но я увидел сейчас вас, и у меня появились сомнения в моей любви.

КАТЯ. У меня тоже появились сомнения в моей любви. Но это плохо.

ОЛЕГ. Чего уж хорошего! И зачем только я вас встретил!

КАТЯ. Надо как можно скорее разойтись, и все пройдет.

ОЛЕГ. Но мы будем мучиться. Мы будем думать друг о друге. Мы окончательно разлюбим: вы своего мужчину, а я свою женщину. Мы потеряем их, а друг друга взамен не получим. Вы этого хотите?

КАТЯ. Нет, я не хочу остаться ни с чем. Но, может, наша взаимная симпатия – ошибка? Мы разобьем нашу прежнюю любовь, а новой не будет! И мы все равно останемся ни с чем.

ОЛЕГ. Если та любовь настоящая, ее нельзя разбить. Поэтому мы можем спокойно познакомиться. Мы этим испытаем любовь. Меня зовут Олег.

КАТЯ. В ваших словах есть логика. Меня зовут Катя. Но мы ведь пока не будем допускать, к примеру, секса или слишком глубокого духовного общения?

ОЛЕГ. Я думаю, можно допустить и то, и другое. Чтобы лучше проверить любовь.

КАТЯ. Пока давайте просто смотреть на воду реки. Мы ведь стоим на набережной. Мы ходим тут и не замечаем уже ничего вообще совсем.

ОЛЕГ. Река течет, как тысячи лет назад. В этом великий смысл.

КАТЯ. Вы умны и наблюдательны. Вы нравитесь мне все больше.

ОЛЕГ. Тогда я возьму вас за руку.

КАТЯ. Пожалуй.

ОЛЕГ (берет ее за руку). Мне нравится кисть вашей руки. Пальцы. Мне хорошо.

КАТЯ. Мне тоже хорошо. Это плохо.

ОЛЕГ. Мне хочется встать ближе к вам. Если вам этого не хочется, я не буду этого делать.

КАТЯ. Я буду откровенной, мне этого хочется. Но потом вы начнете меня обнимать, а потом захотите поцеловать меня.

ОЛЕГ. Скорее всего, так и будет. Мы ведь современные люди. Мы не боимся своих мыслей. Человечество всегда боялось своих мыслей и чуть не погибло из-за этого. Потому что запретные мысли, вырываясь наружу, становились разрушительными. Получался фашизм, войны и так далее. Слава Богу, на дворе две тысячи девяносто восьмой год, и все научились говорить открыто. Это решает многие проблемы. Меня очень волнует близость твоей груди. Подозреваю, что она нежна и красива.

КАТЯ. Это действительно так. Ты сказал, и мне захотелось, чтобы ты увидел. Мы найдем для этого время. А сейчас мы будем целоваться.

Целуются.

У тебя слегка подпорчен третий левый зуб в нижней челюсти. Ты ленив и не следишь за собой?

ОЛЕГ. Я только что из научной экспедиции, у меня там испортился зуб. Я как раз собирался к зубному врачу.

КАТЯ. Это хорошо. Неприятные мелочи убивают любовь. А у меня совсем нет кариеса. Зубная паста «Омега» избавила меня от этой опасности.

ОЛЕГ. «Омега» не самая лучшая из паст. У нее хорошие антисептические свойства, она хорошо отбеливает, но в ее аромате слишком много интредицида Е. Мне казалось, что этот интредицид Е употребляют люди с примитивным вкусом.

(Напоминаю: разговор ведется с задушевно-житейскими интонациями, без всякой пародийности! – А. С.)

КАТЯ. Ты не прав. Интредицид Е универсален. Он примиряет многих. К тому же я люблю симфоническую музыку девятнадцатого века. Это несовместимо с примитивизмом.

ОЛЕГ. Я успокоен. У нас много общего. Хотя я не люблю симфоническую музыку девятнадцатого века, зато люблю живопись японской школы «хаимочи» первой половины второй четверти двадцатого века.

КАТЯ. Мы будем взаимно обогащаться. Я научу тебя любить симфоническую музыку, а ты меня – живопись «хаимочи».

ОЛЕГ. Но целоваться-то тебе со мной понравилось? Исключая третий зуб?

КАТЯ. Я не могла его не ощутить, но через секунду уже о нем не думала.

Целуются.

Что ж, мне пора на занятия. Вот мой шифр, свяжись со мной вечером.

ОЛЕГ. А вот мой.

Соприкасаются ладонями.

Но вечером я буду у той женщины, которую я любил. Надо будет поговорить с ней. Что мы расстаемся. Пока временно, пока я не пойму, что у нас происходит с тобой.

КАТЯ. Это логично. А я тогда поговорю со своим женихом.

ОЛЕГ. Ты собиралась создать семью?

КАТЯ. Да.

ОЛЕГ. Это довольно старомодно.

КАТЯ. Мои родители старомодны, его тоже. Главное: я хочу ребенка с отцом.

ОЛЕГ. А я давно ушел от родителей. Они меня прокляли.

КАТЯ. Ты переживаешь?

ОЛЕГ. Я никогда их не любил.

КАТЯ. Я своих тоже не люблю. Но по закону должна еще с ними быть. У них семейный кредит. А я хочу замуж без кредита. Желаю тебе удачно залечить зуб. Твой поцелуй после этого будет окончательно прекрасен.

ОЛЕГ. До встречи.

КАТЯ. До встречи…

ОЛЕГ. Тебе уже хочется сказать: любимый мой?

КАТЯ. Да.

ОЛЕГ. Так скажи!

КАТЯ. До встречи, любимый мой! Хотя я еще не уверена в своей любви.

2

И вот Олег пришел к женщине Марине, с которой у него до этого была любовь. Женщина Марина старше его.

ОЛЕГ. Марина, я должен сказать тебе, что у меня появился интерес к другой женщине. Она молода и красива. Не исключено, что мы расстанемся с тобой.

МАРИНА. Это ужасно.

ОЛЕГ. Согласен, это неприятно. Но что делать, если в жизни так бывает? Принимай препарат «Антилин» – и все пройдет.

МАРИНА. «Антилин» мне не поможет. Я слишком тебя люблю. Но ведь ты тоже меня любишь. Ты ошибся, ты увлекся на минуту.

ОЛЕГ. Это прояснится в ближайшем будущем. Ты не должна удивляться. С самого начала я сказал тебе, что меня в тебе привлекает твоя зрелая красота, твой сексуальный опыт, твои знания и твои средства, на которые я могу спокойно учиться. Слава Богу, не в каком-нибудь двадцатом веке живем, не нужно притворяться.

МАРИНА. Да, ты говорил об этом. Но ты говорил и о любви.

ОЛЕГ. Я же не подлец. Без любви, как некоторые, я бы не смог быть с тобой. А если бы и был, то честно сказал бы, что без любви.

МАРИНА. Ты замечательный. Но не нужно спешить. Пусть тебе показалось, что любовь прошла. Но остальное осталось. Моя зрелая красота, мой сексуальный опыт, мои знания и мои средства. Ты можешь пока жить со мной и разбираться в чувствах с той женщиной, которая тебе понравилась.

ОЛЕГ. Тебе это будет не совсем комфортно.

МАРИНА. Да, не стану отрицать. Но если ты уйдешь сразу и совсем, мне будет еще некомфортней.

ОЛЕГ. Но врать я не смогу. Я буду пользоваться твоими средствами, твоей зрелой красотой и так далее, но уже без той любви, которая была.

МАРИНА. Я согласна. Я на все согласна… Но скажи, что произошло? Почему вдруг ты перестал меня любить?

ОЛЕГ. Это бессмысленный вопрос.

МАРИНА. Да, конечно.

Пауза. Марина не смогла удержать слез.

ОЛЕГ. Когда ты плачешь, у тебя некрасивый рот. Раньше я этого не замечал, а теперь заметил. Отсюда вывод, что я тебя уже не так люблю.

МАРИНА. Я не буду плакать.

ОЛЕГ. Почему же? Тебе ведь хочется. Зачем казаться лучше, чем ты есть?

МАРИНА. А мне нравится. Я всегда хотела быть лучше, чем я есть. Для тебя. И я на самом деле становилась лучше.

ОЛЕГ. Это бывает.

МАРИНА. Я все-таки не понимаю… Почему? Почему – вдруг?

ОЛЕГ. Значит, это готовилось уже. Значит, что-то в тебе мне уже раньше не нравилось, просто я не выводил подсознательные процессы на уровень сознания. Надо это сделать, и все станет ясно.

МАРИНА. Не надо!

ОЛЕГ. Нам обоим станет от этого легче.

МАРИНА. Нет. Я не хочу легче!

ОЛЕГ. Почему? Итак… Дай сосредоточиться.

МАРИНА. Я не слушаю.

ОЛЕГ. Но надо же разобраться! Пройдись, пожалуйста.

МАРИНА. Не хочу.

ОЛЕГ. Я прошу тебя.

МАРИНА. Ты изверг.

Проходит перед Олегом.

ОЛЕГ. Идешь ты довольно неуклюже, но это от смущения. Нет, мне по-прежнему нравится твоя походка. Она меня волнует. (Осматривает Марину.) Глаза твои мне тоже нравятся. И плечи, и руки, и грудь, и талия, и ноги… Странно, мне все по-прежнему нравится. Меня все это волнует.

МАРИНА. Значит, твое увлечение – ошибка!

ОЛЕГ. А я и не отрицаю. Мне еще нужно проверить себя. Я сказал тебе, чтобы ты была готова. Да, ты мне нравишься – в комплексе, но она нравится мне еще больше.

МАРИНА. Если ты уйдешь, я отравлюсь.

ОЛЕГ. Это ты сказала? Ты?

МАРИНА. Я. Это я сказала.

ОЛЕГ. Глупо. Во-первых, это страшный пережиток. Во-вторых, ты лишаешь себя возможности встретить другую любовь.

МАРИНА. Я не хочу другой любви.

ОЛЕГ. В-третьих, ты рассчитываешь запугать меня. Но, посуди сама, если я тебя еще люблю, мне будет больно, зачем же причинять боль любимому человеку? А если я тебя не люблю, то мне будет все равно. В мире ежедневно умирают тысячи людей, если всех жалеть, сил не хватит. Поэтому твой поступок будет абсурдным.

МАРИНА. А мне плевать. Знай, если ты уйдешь, я отравлюсь!

ОЛЕГ. Зачем угрожать? Этой угрозой ты меня не удержишь.

МАРИНА. А мне плевать. Я тебя люблю и никому не отдам, вот и все.

ОЛЕГ. У меня такое чувство, что мы разыгрываем древнюю пьесу. Пей «Антилин», сходи в энергодуш, попробуй программу виртуального секс-марафона. Говорят, количество там переходит в какое-то новое качество. Правда, потом нужно пройти контрпрограмму, иначе, кроме этого, уже ничего не захочется.

МАРИНА. При чем тут это… Ты мне нужен… Как бы тебе… Вот ты рядом – и все, и больше ничего… Приводи свою девочку, живите здесь. А мне ничего не надо.

ОЛЕГ. Это правда?

МАРИНА. Чистая правда.

ОЛЕГ. Что ж. Если я действительно ее люблю, то, возможно, это вариант. Если она согласится. И тебе будет хорошо. Видеть любимого человека все-таки лучше, чем не видеть.

МАРИНА. Лучше. Конечно, лучше. Поцелуй меня!

ОЛЕГ. Не хочется. Еще один признак, что я тебя разлюбил.

МАРИНА. Пусть. Но – поцелуй меня.

ОЛЕГ. Я поцелую. Но без любви.

МАРИНА. Я согласна!

Целуются.

ОЛЕГ. Странно. Мне даже нравится.

МАРИНА. Тогда…

ОЛЕГ. Я понимаю… Странно… Пожалуй, я еще не до конца разобрался…

3

А девушка Катя решила поговорить с молодым человеком Георгием.

КАТЯ. Георгий, выслушай меня. Я встретила одного молодого человека, его зовут Олег, и он мне понравился. Мы разговаривали, целовались. Я начинаю думать, что это любовь.

ГЕОРГИЙ. Думай, что угодно. Ты всегда будешь со мной.

КАТЯ. Ужасно глупые вещи ты говоришь.

ГЕОРГИЙ. Я красив, умен, у меня есть средства и перспективы. Лучше человека тебе не найти.

КАТЯ. Да, пожалуй. Объективно ты лучше его. Но любовь не знает объективности. У тебя стало очень нехорошее лицо. О чем ты думаешь? Скажи честно, иначе я не буду уважать тебя.

ГЕОРГИЙ. Я строю планы. Я найду его. Я узнаю о нем что-нибудь гадкое и расскажу тебе – и ты его разлюбишь.

КАТЯ. Не исключено. Но одновременно я разлюблю тебя за твои действия. Так что результат будет нулевой. Ты согласен?

ГЕОРГИЙ. Пожалуй. Тогда я просто убью его, вот и все.

КАТЯ. Глупо. Это сейчас совсем не в моде. Конечно, есть тысячи способов убить человека безнаказанно, но я ведь буду знать – и сообщу. И тебя накажут. Ты разве не знаешь, как это страшно? Тебя на год отключат от твоей энергосистемы. Круг передвижений ограничат до ста квадратных километров – на год, на целый год! Тебе запретят играть в интербол – на год, на целый год! Тебя лишат доступа к третьей ступени выбора, вместо этого дадут допуск к пятой или даже к седьмой. А седьмая – это ограничения во всем. Ты можешь выбирать только из пяти видов зубных паст, только из трех видов одежды, только из семи видов транспорта, только…

ГЕОРГИЙ. Хватит! Да… Убийство – себе дороже. Что же придумать? Я буду портить жизнь тебе и твоему этому. Я буду портить жизнь твоим родителям.

Обсуждая это, они, скорее всего, сидят рядышком на диванчике. Мирно беседуют.

КАТЯ. Не надо. Хоть я их не люблю, но мне будет неприятно, что из-за меня кто-то страдает. Ты такой жестокий?

ГЕОРГИЙ. А ты не знала?

КАТЯ. Знала. Честно говоря, мне это немного нравилось. Но я развиваюсь духовно и нравственно, и мне теперь это меньше нравится. А главное, зачем удерживать человека, который тебя не любит?

ГЕОРГИЙ. А ты совсем не любишь?

КАТЯ. Кажется, совсем… Я еще не разобралась…

ГЕОРГИЙ. Тогда нужно срочно попытаться вернуться твою любовь. Надо воздействовать на какие-то слабые струны твоей души. Ты должна мне помочь, если ты честный человек. Какие у тебя самые слабые струны души? Пойми, я тебя люблю, поэтому не различаю твоих слабостей.

КАТЯ. Это довольно некрасиво с твоей стороны. Но я обязана дать тебе шанс. Моя слабая сторона: необъективная доброта. Я жалею даже тех, кто сам виноват.

ГЕОРГИЙ. Хорошо. Тогда слушай. Я растрачу все свои средства. Я отключусь от биокорректора и умру, не дожив и до ста двадцати лет. И все это – на твоих глазах. Представь, ты только представь – ты, молодая еще и полная жизни в свои сто двадцать – и я, умирающий от любви к тебе! Жалко меня? Жалко?

КАТЯ. Жалко.

ГЕОРГИЙ. А теперь представь, что так же поступил тот, кого ты встретила. Тебе его – жалко?

КАТЯ. Не очень. Я его еще плохо знаю. Начинаю любить, но еще не жалко.

ГЕОРГИЙ. Значит, это самообман! Ты любишь меня!

КАТЯ. Не знаю…

ГЕОРГИЙ. Дай мне руку. Что ты чувствуешь? Одним словом! Одним словом!

КАТЯ. Люблю. Я люблю тебя.

4

А вот вечер в семье Кати. За столом Мать и Отец.

ОТЕЦ. Завтра восьмой гейм седьмого сектора в юго-западной подгруппе интербола.

МАТЬ. Ты играешь?

ОТЕЦ. Нет. Хотя у меня хорошие шансы. Я чувствую: это мой момент. Но игра записана на нас двоих. Если ты дашь мне свою часть шифра, я буду играть один и выиграю.

МАТЬ. А на двоих ты не хочешь играть?

ОТЕЦ. Нет. Если я выиграю, это будет пополам. И ты станешь счастливой. А я не хочу тебя делать счастливой.

МАТЬ. Но ты сможешь уехать. Ты выкупишь свой семейный срок до самого конца – и свободен.

ОТЕЦ. Мою свободу отравит мысль, что ты счастлива. Вот если бы я выиграл, а ты бы осталась несчастливой, совсем другое дело.

МАТЬ. Не понимаю. Ты мог бы выкупить свой срок и без выигрыша. И иди на все четыре стороны.

ОТЕЦ. Нет уж. Я хочу видеть, как ты помрешь. Слава Богу, люди нашего поколения не живут больше ста. Я дотерплю, я изо всех сил буду терпеть, чтобы сжечь тебя собственными руками, я буду плясать и петь от радости.

МАТЬ. Мне нравится, что ты мучаешься. Это тебе за твою злость. Ты сам виноват. Тебя соблазнил семейный кредит.

ОТЕЦ. Мне нужны были деньги! Кто ж виноват, если без женитьбы семейного кредита не получишь?

МАТЬ. Но ты мог выбрать девушку, которая тебя не любит. А ты выбрал меня. Ты знал, что я тебя люблю, и знал, что будешь надо мной издеваться. Издеваться над моей любовью.

ОТЕЦ. Зачем же ты тогда стала со мной жить?

МАТЬ. Я болела от своей любви. И понимала, что всю жизнь буду болеть. А выйду за тебя – и пройдет. И это прошло. Сейчас я тоже тебя ненавижу, хороший ты мой.

ОТЕЦ. Тогда отдай свою половину, сволочь.

МАТЬ. Ни за что! Тогда ты выиграешь и станешь счастливым. А я буду из-за этого мучиться.

ОТЕЦ. Вот гадина… Но мы хотя бы не скрываем друг от друга наших чувств. А вот я слушал историю по бук-программе: жили-были старик и старуха. Ну, по тем еще меркам, ей семьдесят, ему столько же.

МАТЬ. В семьдесят я условно родила тринадцатого ребенка и у меня было два любовника…

ОТЕЦ. Обязательно нужно напомнить?

МАТЬ. А тебе не все равно? Ты рассказывай дальше.

ОТЕЦ. Значит, жили-были старик со старухой, давно, лет сто назад. У них сын, но он их бросил, уехал. Вдруг умирает.

МАТЬ. Старик?

ОТЕЦ. Не радуйся. Сын. Умирает или убили, неважно. И перед смертью оставляет деньги на имя отца. Он-то думал, что отец получит и поделит с матерью и у них будет счастливая старость. А старик получил и тут же развелся со старухой, тогда это было проще, тогда не было семейного кредита, она в шоке, а он говорит: я тебя, сволочь, все сорок лет, пока живем, тайно ненавидел! Смех, правда?

МАТЬ. Да… Но ведь она сорок лет не знала об этом?

ОТЕЦ. Наверно.

МАТЬ. Значит, сорок лет она была счастлива?

ОТЕЦ. Какое же это счастье, если не знаешь, как к тебе другой относится? Это кошмар!

МАТЬ. Как сказать… Как сказать…

Появляется Катя.

Здравствуй, Катенька! Как твои дела? Как учеба?

КАТЯ. А тебе не все равно? По закону мне с вами еще полтора года жить. Я с ума сойду.

ОТЕЦ. За что ты нас так ненавидишь?

КАТЯ. Под ногами путаетесь. Да нет, ничего. Бывает и хуже.

ОТЕЦ. Я бы тебя своими руками задушил. Но во мне еще есть отцовские чувства. Мне еще интересно знать про твою жизнь. Расскажи.

КАТЯ. Противно. Вы в этом все равно ничего не понимаете.

МАТЬ. Нам будет просто приятно послушать твой голос. Иначе я пожалуюсь в департамент межвозрастных конфликтов, и они заставят тебя это делать под контролем.

КАТЯ. Неужели совести хватит?

МАТЬ. А у тебя есть совесть?

КАТЯ. Жалуйся! На здоровье! Дура старая!

МАТЬ. Шифр Би-Эс 13-45-67-89 вызывает департамент межвозрастных конфликтов.

Зуммер.

Жалуюсь на дочь и прошу общения дважды в день по десять минут.

Зуммер. Мать достает из кармана листок.

Вот вам и решение. Анализ показал обоснованность жалобы. Два раза в день по десять минут. (Дочери.) Что, съела?

Зуммер.

Время пошло!

КАТЯ. Сволочи, а не родители. Ладно… Если все равно контроль, придется говорить. Можно даже по-человечески, хоть вы не заслуживаете. Вот что, папа и мама. Я тут чуть не полюбила одного парня.

МАТЬ. Но ты уже любила кого-то?

КАТЯ. В том-то и дело, мамочка. Ты представь: вот я люблю, люблю, и все нормально, да? И мне кажется, так и надо. Я даже счастлива. И вдруг встречаю… И вижу, что еще сильней… То есть мне кажется, что сильней… Я страшно обрадовалась. Ну, как будто, например, человек думает, что он богат, да? – а он еще богаче! Понимаешь, пап?

ОТЕЦ. Очень даже понимаю, красавица.

КАТЯ. И началась у меня тут какая-то раздвоенность, какая-то фальшь-психология, ну просто как в первой половине двадцать первого века, а то и в двадцатом. Прихожу к своему, начинаю ему рассказывать и вдруг понимаю, что я его опять люблю! Представляете? Ну, мы с ним счастливы, занимаемся сексом с огромным удовольствием. Это вчера вечером. Сегодня он опять меня ждет. А я вдруг чувствую, что со мной какие-то непонятки происходят. У меня шифр того, второго, просто горит в голове, так и хочется связаться с ним. Получается, я и его люблю? Но так не бывает!

ОТЕЦ. Бывает. Лично я твою мать ненавижу, так? Но и другие женщины есть. Семейный контракт – это контракт, но другие-то есть. И вот завел одну лет тридцать назад. Она и сейчас есть. Так вот, я ее тоже ненавижу. То есть я двух сразу ненавижу. Значит, и любить двух сразу можно.

КАТЯ. Но это же вредно, папа, мама, милые мои, я же с ума сойду!

ОТЕЦ. От этого лечат сейчас так же быстро и легко, как от СПИДа.

МАТЬ. Выбирай слова, с дочерью говоришь!

ОТЕЦ. Она дочь только физиологически. А психологически я этого не чувствую.

МАТЬ. Ты лжешь.

КАТЯ. Эй, родители, хватит! Вы посоветуйте лучше, что мне делать?

МАТЬ. Будь с обоими, если они согласны.

КАТЯ. Они согласятся. Но я какая-то странная. Мне почему-то все-таки хочется выбрать. Ведь бывает самая настоящая любовь.

МАТЬ. Бывает. Но ее нету.

КАТЯ. Не поняла.

МАТЬ. Я сама не понимаю.

КАТЯ. Все! Видеть вас не могу! Тошнит!

МАТЬ. Ты забываешь про контроль.

КАТЯ. Контроль кончился, десять минут прошло! Будьте здоровы, чтоб вы сдохли, век бы вас не видать.

ОТЕЦ. Постой.

КАТЯ. Что еще?

ОТЕЦ. Ты ведь хочешь замуж?

КАТЯ. Да.

ОТЕЦ. Тогда, пока ты еще зависишь от нас, мы будем настаивать, чтобы ты вышла замуж за того, который обеспеченный. Он нам нравится.

КАТЯ. Я сама буду решать.

ОТЕЦ. Мы нажалуемся – и тебя переведут на седьмой уровень. Выбор: не больше трех зубных паст. Каково тебе будет?

КАТЯ. Вы звери, а не родители.

МАТЬ. Мы хотим тебе добра.

ОТЕЦ. Вот еще. Никогда родители не хотели детям добра. Они хотели собственного спокойствия. Выскочишь замуж неизвестно за кого – и сядешь опять нам на шею. Нет уж, нет уж. К тому же, человек всегда чувствовал себя игрушкой судьбы. И ему всегда хотелось самому хоть в чем-то настоять на своем. Вот и все. И добро тут ни при чем.

МАТЬ. Это правда.

КАТЯ. А если мне будет плохо с ним?

МАТЬ. Тогда ты будешь приходить ко мне, плакать и жаловаться. Наконец я этого дождусь.

КАТЯ. Вы сволочи.

ОТЕЦ. Только в пределах нормы.

МАТЬ. Мы старше и умнее, мы знаем, что для тебя лучше. На самом деле мы не знаем, но у нас уже возрастное упрямство, понимаешь? У нас маразм, понимаешь? Ты должна снисходительно к этому относиться.

КАТЯ. Я все сделаю назло и не так, как вы советуете.

ОТЕЦ. Возможно, этого мы и добиваемся. Чтобы у нас был повод окончательно рассориться. Чтобы все определилось, чтобы мы перестали тебя любить. Человек любит разозлиться на кого-то, чтобы этого кого-то не любить.

МАТЬ. Тем более что для нас с отцом это редкая возможность быть заодно. Очень трудно жить поодиночке. Ты неблагодарная дочь. Уходи.

КАТЯ. Я сбегу. Вы мучители и идиоты.

Уходит.

МАТЬ. Очень люблю, когда она сердится. Она такая живая…

ОТЕЦ. Жили-были старик со старухой… Ладно. Сыграю еще раз на двоих. Но это последний раз, учти! И если выиграю, я тебя прибью с досады!

МАТЬ. Жили-были старик со старухой…

5

Катя и Олег.

КАТЯ. С вылеченным зубом поцелуй гораздо приятнее. Секс с тобой мне тоже понравился. Хотя некоторые параметры не гармонируют. Я испытываю легкое разочарование.

ОЛЕГ. Я тоже. Но это оттого, что мы слишком многого ждали друг от друга. И твоя зубная паста мне все-таки определенно не нравится.

КАТЯ. Она очень устойчивая.

ОЛЕГ. Вот это мне и не нравится.

КАТЯ. Нет, почему все-таки разочарование?

ОЛЕГ. Это даже хорошо. Если с самого начала все замечательно, то потом не будет открытий.

КАТЯ. А если их никогда не будет?

ОЛЕГ. Давай поговорим о будущей жизни.

КАТЯ. Давай. На что мы будем жить?

ОЛЕГ. Пока будем жить на средства моей предыдущей женщины. Она согласна.

КАТЯ. Это хорошо. Если бы еще и моего бывшего друга уговорить что-нибудь подкидывать нам.

ОЛЕГ. Ему это невыгодно.

КАТЯ. Но он меня любит. Да, пока не забыла. Тебе надо изменить форму ступней ног. Они некрасивые у тебя.

ОЛЕГ. Первый раз слышу. Они красивые у меня.

КАТЯ. Они у тебя некрасивые. Я тебя люблю, и мне виднее. Неужели ты хочешь, чтобы из-за такого пустяка у нас начались конфликты?

ОЛЕГ. Мне тоже не нравится форма твоих ушей, но я молчу.

КАТЯ. Не надо молчать. Я изменю форму ушей.

ОЛЕГ. А я не хочу менять свои ступни. Мне и с этими удобно.

КАТЯ. При чем тут удобно. Пальцы кривые. Ужас.

ОЛЕГ. Не кривые, а изогнутые. Изящно изогнутые. Некоторые даже восхищались.

КАТЯ. Ты думаешь о некоторых или обо мне?

ОЛЕГ. О тебе.

КАТЯ. Тогда давай рассудим. Если ради меня ты не хочешь сделать даже такую мелочь, то что будет дальше? Я подозреваю, что дело вовсе не в твоих прекрасных ступнях, а просто ты собираешься играть первую роль. Но ни одна современная женщина на это не согласится, и я не соглашусь.

ОЛЕГ. Я не хочу играть первую роль. Это ты, мне кажется, хочешь настоять на своем, чтобы сразу показать свой характер.

КАТЯ. Характер у меня довольно дерьмоватый, я это знаю. И, конечно, не собираюсь скрывать. Если честно, я бы смирилась с твоими ступнями. Но из меня вредность наружу лезет, я успокоиться никак не могу. Тоже мне важность – ноги, а я страшно завелась. Это плохо, но я такая уж есть.

Появляется Марина.

МАРИНА. Я просила уйти, не дожидаясь меня. А вы еще здесь. Олег, ты жестокий человек.

ОЛЕГ. Вовсе нет. Просто мы заболтались. Хотя, конечно, мне, как всякому мужчине, хочется показать бывшей женщине новую женщину. Это естественное мужское свойство. Жестокое, да, но такова природа.

МАРИНА (Кате). В целом вы мне нравитесь, хотя я вас убить готова, сволочь вы такая.

КАТЯ. А вы в бабушки ему годитесь. Уродина.

ОЛЕГ. Страшно интересно видеть вас рядом. (Марине.) Ты, конечно, во многом проигрываешь. Но, оказывается, в тебе есть какое-то своеобразие.

МАРИНА. На него я и рассчитываю. Давайте пить жидкое вино и говорить. Мне не терпится показать, насколько я умней.

КАТЯ. А на моей стороне непосредственность и молодость.

ОЛЕГ. А я, получается, ни при чем?

КАТЯ. Твое дело сидеть и слушать.

МАРИНА (Олегу). Она уже командует тобой.

КАТЯ. Я не командую.

МАРИНА. Я знаю. Но он мнительный, как все мужчины. Я сказала, что ты командуешь, – и вот ему уже кажется, что ты командуешь.

ОЛЕГ. Да, мне уже так показалось.

МАРИНА. Видишь, насколько я утонченно умна!

ОЛЕГ. В этом тебе не откажешь. (Кате.) Давай я тебя обниму. Мне так будет легче, а то она меня запутает.

Обнимает Катю.

МАРИНА. Обоих бы убила. Мне же больно.

КАТЯ. Такова жизнь. Таково развитие современных отношений.

ОЛЕГ (Кате). Странно, но мне ужасно хочется заняться сексом с тобой при ней. (Марине.) И даже не для того, чтобы мучить тебя, а для большего наслаждения.

МАРИНА. Я выдержу. Я хочу это видеть.

КАТЯ. Не дождетесь.

МАРИНА. Она очень закомплексованная девочка. Нет, я не буду ничего больше о ней говорить прямо. Это плохо действует. Ругать соперницу надо не открыто, а исподтишка, и даже не ругать, а хвалить, но – по-особенному.

ОЛЕГ. Ну-ка, ну-ка, интересно!

МАРИНА. Что в ней хорошо: это великолепная выдержка. По ее глазам никогда не догадаешься о ее мыслях. Они абсолютно ничего не выражают.

ОЛЕГ. Это правда. То есть иногда мне тоже так кажется.

КАТЯ. Это неправда. У меня очень выразительные глаза.

ОЛЕГ. Катя, я ведь не упрекаю тебя. Мне неприятно, что ты себя неправильно оцениваешь. Это удел примитивных людей, а ты ведь не такая? Если у тебя невыразительные глаза, ты первая об этом должна знать.

КАТЯ. Но это не так! У меня выразительные глаза. Эта подлюка туманит тебе мозги.

МАРИНА. Конечно. Но я ведь этого не скрываю. У нас с ним в этом отношении никогда не было сложностей. Если же ты будешь оценивать себя неадекватно, у вас с ним будут сплошные проблемы.

КАТЯ. Я оцениваю себя адекватно. У меня выразительные глаза. Зато у него ступни уродливые.

МАРИНА. У него очаровательные ступни.

КАТЯ. Ты врешь! Ты так не думаешь, не думаешь!

МАРИНА. Конечно. Но есть разная неправда. У меня неправда любви. А у тебя неправда в чистом виде. Ты ведь прекрасно понимаешь, что у тебя невыразительные глаза, а настаиваешь, что выразительные.

КАТЯ. Это тоже неправда любви! Потому что я люблю себя, как всякий человек! И свою любовь к этому ничтожеству люблю больше, чем его самого.

ОЛЕГ. В самом деле?

МАРИНА. Чему ты удивляешься? И я люблю свою любовь к тебе больше, чем тебя. Но ты об этом никогда не догадывался.

ОЛЕГ. Странно. Это плохо, когда скрывают. Но мне было приятно. И сейчас приятно.

МАРИНА. Правильно. Потому что через минуту ты забудешь о моих словах и будешь уверен, что я люблю не свою любовь, а тебя. Я сумею это сделать.

КАТЯ. Да она ведьма просто! Она древняя ведьма и действует древними способами.

ОЛЕГ. Да. Но в этом что-то есть. (Марине.) Должен признаться, что я испытываю к тебе сильное влечение души и тела, хотя она лучше.

МАРИНА. А я не испытываю влечения. То есть испытываю, но не показываю этого. Я испытываю еще злорадство. Я чувствую, что моя победа близка. Еще немного, и ты поймешь, что эта девочка ничто по сравнению со мной.

ОЛЕГ (Кате). Сделай что-нибудь! Ты видишь, что она вытворяет!

КАТЯ. Давай целоваться. Срочно. Целый час будем целоваться.

Целуются.

ОЛЕГ. Ты думаешь не обо мне, а о ней. Ты мне язык зубами прикусила.

КАТЯ. Я от нежности.

ОЛЕГ. При таких нежностях без языка останешься. В общем, так. Скорее всего, я ошибся. Уходи, Катя, мы никогда больше не увидимся. Я люблю ее и больше никого.

КАТЯ. Спасибо за честность. Так бы и дала тебе по роже. Гад.

Уходит.

ОЛЕГ. Мне ее жаль.

МАРИНА. Ничего. Это пройдет.

6

Георгий – один.

ГЕОРГИЙ. Все было прекрасно и замечательно. Все было чудесно. Я буду рад опять тебя видеть.

Появляется Катя.

Я свободен три раза в месяц по полчаса. Но тариф меня не устраивает, скажу честно. Подумай о скидке постоянному клиенту. Целую тебя в левую руку.

КАТЯ. С кем ты говорил?

ГЕОРГИЙ. С платной женщиной.

КАТЯ. Не мог дождаться меня?

ГЕОРГИЙ. Я не знал, что ты придешь.

КАТЯ. Я пришла. Я сделала выбор. То есть оказалось, что он меня не любит. Мне сначала было немного досадно, но теперь все равно. А ты тут с платной женщиной любезничаешь.

ГЕОРГИЙ. Я нарочно, я хотел сделать тебе больно. Потому что ты меня обидела.

КАТЯ. Хорошо, ты сделал мне больно. Давай опять быть вместе.

ГЕОРГИЙ. У меня появились сомнения. Видишь ли, ты уязвила мое самолюбие. Я привык, что я самый лучший. И вдруг ты приходишь и говоришь, что нашла кого-то лучше. И пусть ты вернулась, я теперь этого никогда не забуду. Меня начнут разъедать сомнения. Это очень вредно. Если ты будешь рядом, я буду постоянно об этом помнить. Значит, лучше тебе не быть рядом.

КАТЯ. Но ты меня любишь.

ГЕОРГИЙ. Это пройдет. Я изучал статистику: это проходит в девяносто девяти случаях из ста.

КАТЯ. А вдруг ты один из ста?

ГЕОРГИЙ. Сомневаюсь.

КАТЯ. Что же делать?

ГЕОРГИЙ. Не знаю. Я был уверен, что ты не разлюбишь меня ни на минуту.

КАТЯ. А я и не разлюбляла.

ГЕОРГИЙ. Ты обманываешь.

КАТЯ. В общем-то, обманываю. Но через минуту ты об этом забудешь – когда почувствуешь мои губы на своих губах.

Целует Георгия.

ГЕОРГИЙ. Это что-то новенькое. Где ты этому научилась?

КАТЯ. Чему?

ГЕОРГИЙ. Чутье мне подсказывает, что лучше прервать наши отношения. Но это очень трудно. Значит, я слишком слаб. Но я ведь не слаб – и должен себе это доказать. Поэтому мы все-таки прервем наши отношения. Навсегда.

КАТЯ. По крайней мере, между нами нет лжи.

ГЕОРГИЙ. Это главное.

КАТЯ. Это самое главное. Будь счастлив.

Хочет идти.

ГЕОРГИЙ. Постой.

КАТЯ. Да?

ГЕОРГИЙ. Подойди.

Катя подходит, он обнимает ее, гладит по голове.

Девочка моя, тебя обидели… Ничего… Я нашел выход. Я оставлю тебя у себя и буду думать, что ты осталась из-за моих средств. Потому что тебе некуда деться. Это будет тешить мое самолюбие.

КАТЯ. Но это действительно так.

ГЕОРГИЙ. Хорошо. Но тогда я буду немножко издеваться над тобой. Понемножку каждый день. Мне очень хочется отомстить тебе за свою боль.

КАТЯ. Только предупреждай, когда будешь издеваться, ладно?

ГЕОРГИЙ. За кого ты меня принимаешь, я ведь не изверг какой-то! Любовь моя. Девочка моя… Сколько ты со мной еще натерпишься…

7

В одну из ночей 2098 года по улице бежала девушка Катя. Она бежала в слезах и прибежала к папе с мамой.

КАТЯ. Папа! Мама! Я умираю!

ОТЕЦ. Ты нас разбудила. О чем ты?

МАТЬ. В твоем возрасте невозможно умереть, и ты прекрасно это знаешь.

КАТЯ. Я отравлюсь или повешусь. Мама, папа, я с ума схожу. Я его люблю и не знаю, что делать.

ОТЕЦ. Пойти к нему, вот и все.

КАТЯ. Он с другой женщиной. Он ее любит.

МАТЬ. Тогда страдай. В этом тоже есть смысл.

КАТЯ. Мне наплевать! Я ее зарежу, а сама повешусь! У меня психоз! У меня голова ничего уже не соображает, если я сейчас его не увижу, я умру, вы понимаете? Мама, мама, что же это делается? Я с ума сошла. Я только что сказала тому, другому, что я его люблю, но ухожу по делам. Я соврала, чтобы его успокоить. Я никогда так унизительно не врала!

Появляется Олег.

Ты… Откуда?

ОТЕЦ. Я его вызвал. Я украл у тебя шифр.

ОЛЕГ. Спасибо вам. (Кате.) У тебя очень выразительные глаза.

КАТЯ. У тебя очаровательные ступни и вообще все. Я люблю тебя.

ОТЕЦ. Они безбожно врут друг другу.

МАТЬ. Пусть. Им сейчас очень хорошо. Лучше пять минут очень хорошо, чем пять веков очень…

ОТЕЦ. Как?

МАТЬ. Не знаю… Пойдем отсюда.

ОТЕЦ. Старая ты шельма. Когда же я твоей смерти дождусь?

МАТЬ. Для тебя же стараюсь. Дождешься – и что тогда будешь делать, чем жить?

ОТЕЦ. Тоже верно.

Уходят.

КАТЯ. Это и есть настоящая любовь?

ОЛЕГ. Это самая настоящая любовь.

Появляются Георгий и Марина, идут мимо них.

Олег и Катя растеряны.

КАТЯ. Разве они знакомы?

ОЛЕГ. Нет.

КАТЯ. Почему же они вместе?

ОЛЕГ. Не знаю.

КАТЯ. Я опять не понимаю ничего. Я тебя люблю.

ОЛЕГ. И я тебя люблю.

КАТЯ. Какого же черта нам еще надо?

ОЛЕГ. Это пройдет.

КАТЯ. Что?

ОЛЕГ. А?

Обнимаются, глядят в сторону ушедших Георгия и Марины.

Музыка недоумения и смутной тревоги.

Конец

Тихий ангел лиродрама

Действующие лица

ЛЫСЫЙ

КУДЛАТЫЙ

МУЖЧИНА

ЖЕНЩИНА

СТАРИК

БОДРЫЙ

ДЕВУШКА

ХОЗЯИН

Поздняя весна… Для меня всегда было странным это выражение: «поздняя весна». Все равно что – «старая девушка». Вы скажете тут же, всезнающие и ехидные: старые-то девушки как раз бывают! Но я вовсе не об этом…

Весна. Большой город. Площадь. Сквер посреди площади. Садовые обычные скамейки. Это основное. Очень просто и реально. И лишь потом пространство начнет трансформироваться, площадь станет и квартирой, и номером гостиницы…

А пока – площадь. На лавках сидят Мужчина и Женщина. И Старик. Но как-нибудь так сидят, будто их пока и нет. Для нас самые важные сейчас персонажи: Кудлатый и Лысый. Это – почти типажи. Кудлатый неотесан, прост, порывист, Лысый утончен и ироничен. При этом они оба, что видно с первого взгляда, алкоголики.

В руках Кудлатого школьный ранец. Цветастый, маленький, странный в его руках. Он и сам смотрит на него с некоторым недоумением, Лысый же саркастичен вовсю.

ЛЫСЫЙ. Зачем ты упер этот ранец, глупый человек?

КУДЛАТЫЙ. Если не нравится, иди сопри сам что-нибудь!

ЛЫСЫЙ. Ты снял его с ребенка, а ребенка убил. Негодяй!

КУДЛАТЫЙ. Ни с какого ни с ребенка! Продавщица зазевалась, ну я и…

ЛЫСЫЙ. Еще хуже. Обидел юную продавщицу! Отравил ей молодость! Кому она теперь поверит?

КУДЛАТЫЙ. Никакая она не юная!

ЛЫСЫЙ. Еще хуже. Обездолил старуху. Она всю жизнь верила в людей, а ты плюнул ей в душу. От горя у нее будет инфаркт, и она умрет. Ты убил человека!

КУДЛАТЫЙ. Пошел ты! Обычная девка молодая, и сама уж точно воровка!

ЛЫСЫЙ. Да… Вот как ты о людях! Разве так можно? Ты ее знаешь? Ты с ней знаком? Ты огульно обвиняешь человека! Приятно было бы тебе, если б к тебе подошли и ни с того ни с сего закричали тебе в лицо: подлец, алкаш?!

КУДЛАТЫЙ. Алкаш я и есть, как и ты. А за подлеца и схлопотать можно.

ЛЫСЫЙ (рассматривает ранец). Какая милая вещь, умилительная вещь… А приличней не было у нее ничего?

КУДЛАТЫЙ. Не было!

ЛЫСЫЙ. Ладно. Сперто так сперто. Продать теперь кому?

КУДЛАТЫЙ. Вон мужик пожилой сидит. Внуки есть, наверно.

ЛЫСЫЙ. Логично. Что ж, иди и продай.

КУДЛАТЫЙ. Ага, бегу! Я старался и я опять вкалывай? Иди давай и продавай сам.

ЛЫСЫЙ. Ты украл глупую вещь. А я должен ее всучивать?

КУДЛАТЫЙ. Глупая или умная, а я свою работу сделал! Если ты с похмелья не загибаешься, то стой тут хоть до вечера!

ЛЫСЫЙ. Я загибаюсь. Но старик не возьмет. Я таких знаю: из принципиальных! Скажет: краденого не беру! Он же поймет, что краденое.

КУДЛАТЫЙ. Ага! Тебе и воруй, и продавай, а ты только жировать будешь, сволочь! Так бы и дал по башке.

ЛЫСЫЙ. Как я с таким хамом вообще познакомился, удивительно! Вот судьба!.. Вон парочка сидит. По возрасту у них как раз могут быть дети-школьники.

КУДЛАТЫЙ. Ну и иди к ним.

ЛЫСЫЙ. Но муж с женой на лавочке весной не сидят.

КУДЛАТЫЙ. Это почему же? Отлично даже сидят! Мотались по магазинам, устали – и сели. Вали давай, работай!

ЛЫСЫЙ. Ты не знаешь людей, мой друг, а я знаю. Обрати внимание, как они говорят, как смотрят. В их взглядах и словах интерес друг к другу. Где ты видел, чтобы у мужа и жены их возраста был интерес друг к другу?

КУДЛАТЫЙ. Не крути мне мозги! Они, может, разводятся, вот и интерес. Кому машину, кому квартиру, кому ребенка! Давай, иди!

ЛЫСЫЙ. Если они о разделе имущества – зачем им новое? То ли настроение, чтобы покупать что-то?

КУДЛАТЫЙ. Ну, тогда не знаю! Тогда я выкину этот ранец на фиг!

ЛЫСЫЙ. Ты смотришь на мир убого. Почему обязательно раздел имущества? Может, он бывший муж. Встретились и сели поговорить. Потому что бывших мужей всегда тянет к бывшим женам.

КУДЛАТЫЙ. Вот он возьмет и брошенному своему ребенку портфель как раз купит! Иди!

ЛЫСЫЙ. Нет, это не муж и жена. Не настоящие и не бывшие. Так сидят и разговаривают любовники. У него жена, у нее муж. Им негде встречаться. Они сидят тут и наслаждаются друг другом платонически.

КУДЛАТЫЙ. Как?

ЛЫСЫЙ. И он-то как раз может купить ранец – для ее сына. О! Это тонкий психологический момент! Это способ как бы проникнуть в ее семью, прикоснуться к ее ребенку!

КУДЛАТЫЙ. Гений. Ладно, тебе видней. Если ты такой умный – вали, продавай. Душа горит!

ЛЫСЫЙ. Но есть в их разговоре все-таки какая-то деловитость. Нет, это не муж и жена. И не любовники. Это во мне говорит мой романтизм. Скорее всего, это деловые партнеры. Вот и все. Они встретились поговорить о делах – подальше от чужих ушей.

КУДЛАТЫЙ. Ну и что? У него может быть сын? Или у нее? По дешевке – с руками отхватят! Деловые? Тогда им как раз захочется похвастаться: вот я какой, с ходу взял и купил!

Пауза.

Чего уперся на меня?

ЛЫСЫЙ. Ты меня изумил. В тебе обнаружилась бездна ума и знания людей!

КУДЛАТЫЙ. Сам ты бездна! В общем, или ты идешь продавать, или я выкидываю и иду опохмелку доставать сам. Без тебя!

ЛЫСЫЙ. Стой! Тихо!

КУДЛАТЫЙ. Менты?

ЛЫСЫЙ. Ты видишь? Он взял ее за руку! Все-таки любовники! Нежные любовники! Нет, брат, мне и ранец твой не нужен теперь, мне одного вдохновения хватит! Когда я вижу любовь, я на все готов!

Подходит к Мужчине и Женщине.

ЛЫСЫЙ. Разрешите на секунду прервать ваш разговор?

МУЖЧИНА. Даже на две.

ЛЫСЫЙ. Есть одна несомненная истина на свете: Бог есть Любовь!

МУЖЧИНА. Допустим.

ЛЫСЫЙ. Во мне нет сейчас Бога и нет Любви.

МУЖЧИНА. Мне вас жаль.

ЛЫСЫЙ. Но я смотрю на вас и вижу, что, как минимум, есть – Любовь. Я обожаю гармонию, господа! Вот вы, эти лавочки, это солнце, этот почтенный старик – все в гармонии. Один я – паршивым диссонансом. Но и я могу вплестись лучом света в это светлое царство!

МУЖЧИНА. Вам дать денег?

ЛЫСЫЙ. Если можно. Сто рублей – и гармония восстановлена, господа! Разве не стоит гармония ста рублей?

МУЖЧИНА (смеется). Очень уж мало она стоит.

ЖЕНЩИНА. Ты хочешь оценить?

МУЖЧИНА (достает деньги). Нет. Хочу, чтобы хоть кто-то стал счастлив. (Лысому.) Больше нет, извини.

ЛЫСЫЙ. То есть… Извините… Милые мои! Любовь – есть! Солнце – светит! Ди зоне шайнт, господа!

Уходит.

ЖЕНЩИНА. В этом весь ты. Мы видимся в последний раз. Мы расстаемся. Ты сам – большое мужество! – сам, первый начал этот разговор. Что все кончилось и нет смысла. Понимаю. Сердцу не прикажешь. Я для тебя больше уже… Но даже перед той, которой для тебя нет, ты делаешь красивый жест! Отдаешь последние деньги. И для тебя не маленькие, я знаю. Ты позер! Нет, спасибо, спасибо! Ты позер, вот и все. Спасибо. Ты мне помог. Я не буду горевать теперь. Да и не собиралась. То есть горьковато немножко. И привыкла, и… Хороший человек, мужик. Но, оказывается, еще и жестокий мелкий позер! Потому что в такой ситуации так поступит только жестокий мелкий позер! И хорошо, что я не согласилась с тобой дома встретиться. Дома ты сначала обласкал бы меня, ты бы меня так облюбил, как никогда! Показал бы класс! Чтобы больней было! Чтоб знала, кого теряю! Мелкий позер, вот и все!

МУЖЧИНА. Послушай, не нужно. Не нужно меня толковать. Просто я теряю все. Так получилось. Да, по собственной воле теряю. Потому что нет сил. Любить нет сил. И вообще. Кончился. Одно желанье – засесть дома байбаком и смотреть телевизор. Понимаешь? И эти деньги – они просто в кон. Терять так терять. Все терять.

ЖЕНЩИНА. Мелкий позер. Заело, да? Не хочется мелким позером быть? Не хочется! И пошло-поехало: теряю все! Ни черта ты не теряешь! Ты посылаешь подальше одну бабешку, потому что надоела. И заведешь другую. И все! И никакой больше психологии!

МУЖЧИНА. Неправда. Извини, подлая неправда! Мне не надо другой бабешки. В этом, извини, и трагедия, что если кто мне и был нужен, то только ты. В этом и парадокс. Только ты нужна, но и ты не нужна, потому что я кончился как человек, мне нечем любить. А врать я не умею. Скоро ты бы поняла, что я другой, что я… И… Я не захотел ждать полного истощения, понимаешь? Я даже ускорил события. Обрубить на взлете, на пике.

ЖЕНЩИНА. Сейчас у тебя взлет?

МУЖЧИНА. Ну, не взлет, а… Не цепляйся к словам. В общем, когда живо еще все, когда и любовь еще есть, но я уже предчувствую, понимаешь? Что – скоро. И я не хочу этого дожидаться. Вот и все.

ЖЕНЩИНА. Но откуда эти предчувствия? Я тебе не так уже нравлюсь?

МУЖЧИНА. Ты нравишься мне по-прежнему.

ЖЕНЩИНА. Тогда не понимаю. Может, ты в моих отношениях что-то увидел?

МУЖЧИНА. Нет. То есть…

ЖЕНЩИНА. Тогда я ничего не понимаю! Он предчувствует! Что? Конец всему?

МУЖЧИНА. Да. Пусть не скоро…

ЖЕНЩИНА. Когда?

МУЖЧИНА. Не знаю. В принципе, я уверен, что у нас впереди был бы еще вполне счастливый год… Но потом…

ЖЕНЩИНА. Тогда почему – сейчас? Почему не через год? Если он будет счастливым?

МУЖЧИНА. Но ты теперь знаешь. Ты будешь ждать… Это все испортит.

ЖЕНЩИНА. Ты не знаешь женщин! Мы умеем себя обманывать. Я буду думать: а вдруг пройдет год – и вместо чтобы разлюбить, он меня еще сильней полюбит?

МУЖЧИНА. Хм. Да. Действительно. Женское великое счастье самообмана… Нет, а что это я, в самом деле? Всполошился, как… Пусть кончится тогда, когда кончится! Слушай, ты потрясающая женщина! Пойдем к тебе? Пойдем?

ЖЕНЩИНА. Нет. Кончилось уже все. Господи, какой ты простой стал и понятный! Страшно самолюбивый. Женщина его обожала, души не чаяла – и вдруг мелким позером обозвала! И чтобы доказать, что это не так, ты даже к ней вернуться готов, хотя она давно тебе уже надоела. Год назад, как минимум. Это женщины тоже умеют: знать и понимать, когда всё, конец. Просто они тянут, все тянут, все на что-то надеются. Кончено, милый мой, хороший. Успокойся, бога ради. Ты не мелкий позер. Ты потрясающий мужик. Мне будет тебя не хватать. Все. Поступи как мужчина, оставь за женщиной последнее слово!

Встает. Уходит.

Он некоторое время сидит, опустив голову.

Встает. Лицо, надо сказать, довольно жизнерадостное.

Мимо проходит Девушка в фартуке. Озабочена.

МУЖЧИНА (ей). Девушка, вам сколько человек говорили, что вы прекрасны? Вдруг я ровно тысячный? И мне полагается приз?

ДЕВУШКА. Отвали, козел!

Уходит.

Мужчина идет вслед за ней.

А к старику торопливо подходит Кудлатый, который поправился.

КУДЛАТЫЙ. Слышь, хворый! Тут мужик с бабой сидели, они где?

СТАРИК. Ушли.

КУДЛАТЫЙ. Ладно. Тогда ты дай мне денег. Солнце светит, любовь и так далее. Осень настала, холодно стало, птички дерьмо перестали клевать! Гони деньги, хворый!

Старик подает ему портфель.

КУДЛАТЫЙ. На хрена мне портфель, я не министр!

СТАРИК. Там деньги.

КУДЛАТЫЙ. А не врешь? (Открывает портфель.) Чего это?

СТАРИК. Я же сказал – деньги. Берите и уходите.

КУДЛАТЫЙ. Столько денег не бывает.

СТАРИК. Не так уж много. Сто тысяч рублей и десять тысяч долларов.

КУДЛАТЫЙ. Мы проверим! У нас тут эксперт есть! И если ты мне наврал, хворый, то станешь совсем больной! Гуд бай!

Старик сидит. Подсаживается Бодрый человек средних лет.

БОДРЫЙ. Обратите внимание: третий раз за год переделывают фасад! С ума сойти! Это же народные деньги! А во дворе вы были? Моча, вонь, смрад! Вот они, контрасты! Кто-то утопает в роскоши, а кто-то ютится в темном дворе. Нет, лично у меня все в порядке.

СТАРИК. Вы довольны жизнью?

БОДРЫЙ. Вполне. Я, знаете, не люблю, когда ноют. И когда завидуют. Апартаменты им давай, «мерседес» им давай! Зачем? Если ты нормальный человек, так?

СТАРИК. Так.

БОДРЫЙ. Если получаешь нормальную зарплату, чтоб прожить, так?

СТАРИК. Так.

БОДРЫЙ. Если у тебя квартира не бог весть, но жить можно, и двое детей растут, так?

СТАРИК. Так.

БОДРЫЙ. То чего еще, в сущности, надо, если ты нормальный, а не хапуга, не завистник и не идиот?

СТАРИК. То есть вы – счастливый человек?

БОДРЫЙ. Ну, счастливых не бывает в принципе. Но я – в порядке!

СТАРИК. Почему не бывает счастливых?

БОДРЫЙ. Потому что счастья в принципе нету.

СТАРИК. Почему же?

БОДРЫЙ. Нет, то есть в принципе оно как раз есть. Но только в принципе. Это как Бог: может, и есть, но никто не видел.

СТАРИК. Вы верите в Бога?

БОДРЫЙ. Я верю в себя.

СТАРИК. Постойте. Раз счастья нет, то никого нельзя сделать счастливым?

БОДРЫЙ. Никого.

СТАРИК. Но вот у вас дети, жена. Вы ведь сделали их счастливыми?

БОДРЫЙ. Обеспечил. Они довольны. Это у меня на первом плане – семья! А счастье… Я просто, брат-дедушка, вообще этих слов не люблю: счастье, любовь там. Парню с девушкой хорошо: ах, любовь! А на самом деле просто хорошо, вот и все! Но разве этого мало, а? Мало разве?

СТАРИК. То есть счастливым никого сделать нельзя?

БОДРЫЙ. Абсолютно!

СТАРИК. Так… Это вы просто удивительно вовремя… Это, получается, я круглый дурак.

БОДРЫЙ. Ничего. Это склероз.

СТАРИК. Это не склероз, молодой человек! Это форменный идиотизм! Я идиот, вы понимаете?

БОДРЫЙ. Не понимаю. То есть допускаю, но – почему?

СТАРИК. А потому. Я вам вкратце. Вот я жил… Я жил один. Я всю жизнь… Я человек распорядка, я… В общем, старый холостяк. Работал и так далее. Ну, вот… Старость пришла. Нет, были люди, которым я делал хорошо, как вы говорите… Но… Короче, пришла очень пошлая мысль. Очень пошлая и… В общем, я подумал, что никого не сделал счастливым… А тут инсульт, больница… И вот вышел и думаю: что я, собственно, могу? Почти ничего! Единственное, что есть: кое-какие сбережения. Копил на дачу, а дачу не построил, ненавижу я вообще эти дачи… Стал думать. Отдать в детский дом? Но это публичность, цветы – глупо, пошло. Послать туда же анонимно?… Но… Все-таки хочется видеть лица, кому… и так далее. И я подумал: ведь счастье – это миг. И миг случайный. Так я подумал. Так я решил.

БОДРЫЙ. Версия, не лишенная оснований.

СТАРИК. Счастье – это снег на голову. Это какое-то огромное вдруг, это… И – ни за что. Из-за угла. Случайно. И – кому попало, понимаете? И вот я придумал: я сяду сегодня с утра здесь и первому человеку, который со мной заговорит, дам все деньги. Чтобы увидеть этот миг счастья на его лице! И самому стать счастливым.

БОДРЫЙ. Ну?

СТАРИК. Я просидел полдня. И первым со мной заговорил пьяница. Оборванный пьяница. Я дал ему деньги, а он даже и не понял! На его пьяной роже, кроме грязи, ничего не было видно! И я понял…

БОДРЫЙ. Сколько?

СТАРИК. Что?

БОДРЫЙ. Сколько денег?

СТАРИК. Сто тысяч рублей и десять тысяч долларов.

БОДРЫЙ. Так. Давно?

СТАРИК. Что?

БОДРЫЙ. Давно ты ему дал?

СТАРИК. Только что. Перед вами буквально.

БОДРЫЙ. Так. Слушай меня. Ты не идиот. Ты сволочь. Ты… Я человек человечный, а то б я тебя убил бы просто на месте. Гнида ты последняя, сволочь, старпер, козел вонючий, вошь платяная, гнусь подзаборная, клизма двухведерная, ты… Уйди! Уйди, дед, я за себя не ручаюсь! Уйди!

Старик вскакивает.

СТАРИК. Я понимаю…

БОДРЫЙ. Молчи!

Старик уходит.

Бодрый некоторое время мается на лавке, встает, тоже уходит.

Появляется опять девушка в фартуке.

Она подходит к лотку на ножках с колесиками. На нем разложена всякая бижутерия и кожгалантерея. Возле лотка стоит Хозяин.

ХОЗЯИН. Ну?

ДЕВУШКА. Я же не милиция. Все обегала, везде обегала. Где я отыщу?

ХОЗЯИН. Так. И что мне теперь с тобой делать?

ДЕВУШКА. Не знаю.

ХОЗЯИН. А кто знает? Что мне с тобой теперь делать? Ты говорила с кем-то, когда украли?

ДЕВУШКА. Нет.

ХОЗЯИН. С мужчиной говорила.

ДЕВУШКА. Нет.

ХОЗЯИН. С подругой говорила.

ДЕВУШКА. Нет!

ХОЗЯИН. С покупателями говорила.

ДЕВУШКА. Нет. То есть с покупателями как раз… Кругом же народ, народ, все мимо лотка идут, чуть не сшибают, а товар на виду весь…

ХОЗЯИН. Значит, я неправильно поставил здесь лоток?

ДЕВУШКА. Почему…

ХОЗЯИН. Я спрашиваю: я неправильно поставил тут лоток?

ДЕВУШКА. Правильно.

ХОЗЯИН. Куда же ты смотрела?.. Я задал вопрос… Куда ты смотрела?

ДЕВУШКА. Не знаю.

ХОЗЯИН. Может, ты смотрела на тот красивый карниз?

ДЕВУШКА. Нет.

ХОЗЯИН. Может, ты смотрела вон на то облако?

ДЕВУШКА. Нет.

ХОЗЯИН. Может, ты смотрела на вон тех птиц на дереве?

ДЕВУШКА. Нет.

ХОЗЯИН. Может, ты смотрела на красивого мужчину, который мимо шел?

ДЕВУШКА. Нет!

ХОЗЯИН. Может, ты в землю смотрела?

ДЕВУШКА. Нет!

ХОЗЯИН. Куда же ты смотрела?

ДЕВУШКА. На товар! На лоток!

ХОЗЯИН. Неужели? Хорошо. Смотри на товар. Видишь товар?

ДЕВУШКА. Вижу.

ХОЗЯИН. Весь видишь?

ДЕВУШКА. Весь вижу.

ХОЗЯИН. А может, чего-то не видишь?

ДЕВУШКА. Все вижу.

ХОЗЯИН. Вот я хочу взять здесь. Видишь?

ДЕВУШКА. Вижу.

ХОЗЯИН. А теперь здесь. Видишь?

ДЕВУШКА. Вижу.

ХОЗЯИН. Как же получилось, что ты все видишь, а на твоих глазах берут ранец? Э?

ДЕВУШКА. Не знаю!

ХОЗЯИН. А может, ты решила подарить его бедной старушке?

ДЕВУШКА. Нет!

ХОЗЯИН. Может, ты решила подарить его бедному школьнику?

ДЕВУШКА. Нет!

ХОЗЯИН. Может, ты решила подарить его красивому мужчине?

ДЕВУШКА. Нет!

ХОЗЯИН. Может, ты его просто выбросила!

Девушка плачет.

Хорошо. Закроем вопрос как факт. Ранец исчез – и это невозможно. Теперь вернемся к исходной аксиоме: что мне с тобой теперь делать?

ДЕВУШКА. Да вычтите с меня за него, и все!

ХОЗЯИН. Это естественно. Но, повторяю, что мне с тобой делать теперь?

ДЕВУШКА. Не знаю.

ХОЗЯИН. Я могу и сам решить. Но я прошу тебя ответить: что мне с тобой делать?

Стоявший в сторонке Мужчина не выдерживает и подходит.

МУЖЧИНА. Во-первых, перестать издеваться!

ХОЗЯИН. Желание покупателя – закон. Хотите купить что-нибудь?

МУЖЧИНА. Нет.

ХОЗЯИН. Тогда проваливай далеко отсюда.

МУЖЧИНА. Минутку! Я тут случайно слышал, как вы пытали бедную девушку. И не понимаю, с какой стати вы ее обвиняете. Во-первых, лоток вы действительно поставили неудачно! Не потому, что людей много, а потому, что девушке весь день солнце в глаза бьет!

ДЕВУШКА. Аж глаза уже болят!

МУЖЧИНА. Во-вторых, вы не могли понять, как это можно украсть на виду? Я объясню, хоть и не вор. Просто элементарное соображение, да и читал где-то об этом. Вор подходит к лотку. Весь перегибается наискосок, загораживая корпусом товар, вытягивает руку, таращит глаза и говорит: девушка, это что у вас там? Естественно, внимание продавщицы переключается на тот предмет, на который указывает вор. А он свободной рукой из-под своего корпуса берет любую вещь и передает ее сзади стоящему подельнику или запихивает в карман. Потом ждет, пока продавщицу еще кто-то спросит. Внимание продавщицы еще раз переключено, а вор разгибается и преспокойно уходит! Поэтому вы не только не должны требовать с девушки денег за украденное, но и не имеете права ее оскорблять, чем вы тут целый час занимаетесь.

ДЕВУШКА (Ему). Не надо. Это у нас так. В порядке работы. Ранец копейки стоит.

МУЖЧИНА. Дело в принципе! Он должен перед вами извиниться!

ДЕВУШКА. Не надо! Не надо! Вы идите лучше, идите!

ХОЗЯИН. Минутку. Я потрясен вашей логикой, но вынужден объяснить вам правила торговли. Пройдемте в помещение магазина.

ДЕВУШКА (Мужчине). Не ходите! Вы его не знаете!

ХОЗЯИН (ей). Зато ты меня знаешь. Молчи.

МУЖЧИНА. Вы что, собираетесь мне там угрожать, что ли? Я мужчина, в отличие от вас!

ДЕВУШКА. Не хо…

МУЖЧИНА (ей). Ради вас – хоть на костер.

Проходит. За ним – Хозяин.

ДЕВУШКА (тихо). Костер! Это хуже…

Слышны крики, звуки ударов.

Очень скоро Мужчина выходит страшно растерзанный.

Господи… «Скорую» надо вызвать…

МУЖЧИНА. Не надо… Да… Хороша была битва. Но им тоже досталось! Одного так шарахнул, он чуть стенку не прошиб!

ДЕВУШКА. Скажите спасибо, что не убили вас.

МУЖЧИНА (берет зеркало с прилавка). Странно. Следов нет.

ДЕВУШКА. Они умеют. Чтобы вы в суд не подали. Хотя они и судов не боятся. Но внутри точно все отбили у вас. Всю жизнь будете на лекарства работать.

МУЖЧИНА. Что ж. Надо на что-то работать… Да… Но ребра, вроде, целы.

ДЕВУШКА. Скажите, а это вы по жизни такой чокнутый или из-за меня?

МУЖЧИНА. Из-за вас.

ДЕВУШКА. То есть вы, в смысле, за женщин всегда вступаетесь, что ли?

МУЖЧИНА. Никогда. Только за вас. Я же вам сказал, что вы мне понравились. А вы не поверили.

ДЕВУШКА. Кошмар… Из-за меня никто никогда… Нет, было… Во втором классе… Больно вам?

МУЖЧИНА. Терплю. Хотите правду? Я никогда не дрался. Не то чтобы труслив, а… брезговал, что ли… Нет, и труслив был, был труслив и слаб. Меня все били, я никого. Били за то, что я драться не хотел. А я – не хотел!.. Меня слишком рано другое стало интересовать. Школьная любовь.

ДЕВУШКА. Вас видно, вы такой.

МУЖЧИНА. Какой?

ДЕВУШКА. Глаза у вас ласковые и бессовестные.

МУЖЧИНА. Как вы хорошо сказали!

Выходит Хозяин.

ХОЗЯИН (Мужчине). Ты – ушел. (Девушке.) Ты – работать.

ДЕВУШКА (срывает с себя фартук). Сам работай, понял? Сам продавай свой товар поганый, понял? И у тебя его за один день растырят, понял? Осел безрогий, понял? Я тебя не любила ни разу, понял? Я вот его люблю, понял? Он мой жених, понял? Он за меня вам поубивает всех, понял? Друзей приведет, и от вас места мокрого не останется! (Берет мужчину под руку.)

МУЖЧИНА. Я еще вернусь!

Гордо уходят.

Хозяин укатывает лоток.

Но тут же он выкатывается вновь, все разлетается, опрокидывается.

Вбегает Бодрый. Пинает вещи ногами.

Входит Женщина. Та самая, которая на лавке сидела.

ЖЕНЩИНА. Что это с тобой? Ты напился?

БОДРЫЙ. Больше бутылки пива не пью!.. Ты замечаешь, как мы живем? Оглянись вокруг, ворона! Ты замечаешь, в каком убожестве мы живем! Ты замечаешь, что мы заживо гнием и дохнем, а настоящая жизнь летит мимо! Чем ты гордишься? Ах, ах, высшее образование! Муж вкалывает с утра до вечера, а она посиживает дома! Переводчица! Переводим бурду с хинди на урду! А жизнь проходит! Уже прошла! Дети уже выросли! И что из них будет? А? Какая у них будет жизнь? Можно это вообще назвать жизнью? Ты понимаешь, что мы с тобой несчастные люди? И дети наши несчастные люди! Почему одним совершенно ни за что достается все, а другим за все заслуги хрен с маслом? Настоящая жизнь проходит мимо! Удача проходит мимо! Счастье проходит мимо! Ты хоть раз в жизни чувствовала, что такое счастье? Настоящее, большое, красивое! А?

ЖЕНЩИНА. Пожалуй…

БОДРЫЙ. Когда? Где?

ЖЕНЩИНА. Я сказала: пожалуй. Ты сядь, успокойся.

БОДРЫЙ. Ну-ка, ну-ка! Сейчас узнаем, когда и с кем!

ЖЕНЩИНА. Понимаешь… Раньше в романах, если люди, например, за столом говорили, говорили и вдруг пауза, то после этого кто-то говорил: тихий ангел пролетел. На самом деле никакого ангела не было. И все-таки был. То есть у людей души просто одновременно задумались… Нет, не так… Счастье – это тихий ангел. Его никогда не чувствуешь. Его никогда не видишь. Но иногда бывает… Переводишь иногда, как ты выражаешься, с хинди на урду и вдруг задумаешься, а потом опять работаешь, а потом вдруг вспомнишь и понимаешь: это тихий ангел был. Или посмотрю на тебя, как ты там по дереву выжигаешь: милое родное лицо. Ну, посмотрела, забыла, а потом опять вспомнила: тихий ангел!

БОДРЫЙ. Это я-то?

ЖЕНЩИНА. Да нет. Ты не ангел, конечно. И не во всем мне нравишься. Но ты обожаешь детей. Ведь так?

БОДРЫЙ. Которые вырастут такими же нищими!

ЖЕНЩИНА. Я подсмотрела однажды: ты дочери сказку на ночь рассказывал, а потом дверь прикрыл, пришел на кухню, что-то говорил – и вдруг запнулся. Глаза у тебя стали – удивительные. Ты сам не понимал, о чем думаешь, поэтому головой тряхнул – и все. А это был тихий ангел дочери. Или ангел о дочери. Понимаешь?

БОДРЫЙ. Красавица растет. Одна надежда: станет дорогой валютной проституткой. Все-таки на приличную жизнь себе заработает.

ЖЕНЩИНА. Перестань, ты так не думаешь. Ты гордишься ею. И сыном. Они тебя любят. Других таких отцов просто нет. Ты создал дом, понимаешь? Кто что умеет. Кто-то всего-навсего – канцелярский стол, а не человек. Кто-то… ну, по женщинам специалист. Но самый настоящий мужчина, даже великий мужчина – тот, кто создает дом с большой буквы. И не вещи какие-то, не… а дух дома, понимаешь? Дома, в котором всем хорошо.

БОДРЫЙ. И тебе?

ЖЕНЩИНА. И мне. Мне в первую очередь.

БОДРЫЙ. А любишь ты меня мало.

ЖЕНЩИНА. Может быть. Просто такая уж я… Ты по себе судишь. Ты всех нас любишь до крови, до… до тошноты даже какой-то. Я завидую. Но не всем же быть великими людьми.

БОДРЫЙ. Это я, значит, великий?

ЖЕНЩИНА. Конечно.

БОДРЫЙ. Тогда так. Если ты сейчас же великому человеку не нальешь великую тарелку борща, то я тебя…

Женщина уходит, он за ней.

Появляется Девушка, собирает разбросанные вещи. За нею входит Мужчина. Оба полуодеты.

ДЕВУШКА. Ну и беспорядок у тебя.

МУЖЧИНА. Да оставь. Все равно завтра так же будет.

ДЕВУШКА. Ага. Как я маме в детстве говорила: чего умываться, завтра все равно грязной будешь. Ты почему меня не спрашиваешь?

МУЖЧИНА. О чем?

ДЕВУШКА. Ну, о детстве, где я родилась, где росла. Все спрашивают.

МУЖЧИНА. Кто?

ДЕВУШКА. Мужчины.

МУЖЧИНА. А у тебя их много было?

ДЕВУШКА. Вот, это уже вопрос. У меня их было мало: семь. Ты – восьмой.

МУЖЧИНА. И всех ты любила?

ДЕВУШКА. Я не любила еще вообще никого. То есть я люблю одного певца, неважно кого, все равно он иностранец, но это любовь идеальная. А так… Нет, я не дешевка же тоже, я только по любви. Но это такая любовь. Сейчас вспомню, мне один говорил… Физиологическая!

МУЖЧИНА. И нравится она тебе?

ДЕВУШКА. А почему нет? Я же говорю: по любви, а не за деньги или из-за интереса. Я бы даже этому певцу не дала бы без любви. Утопилась бы, а не дала. Нет, сперва все-таки у нас была бы любовь с ним.

МУЖЧИНА. У тебя, значит, принципы есть?

ДЕВУШКА. Конечно. Только по любви. А если будет любовь настоящая – тогда замуж.

МУЖЧИНА. В замужестве любовь проходит.

ДЕВУШКА. Если она проходит, то она не любовь, а если она любовь, то она не проходит.

МУЖЧИНА. Хорошо. А если муж тебя разлюбит?

ДЕВУШКА. Почему?

МУЖЧИНА. Просто так. Надоешь, и все?

ДЕВУШКА. Я не поняла, мы о чем говорим? Я женюсь на нем, а он на мне, так? Значит – по любви. Значит, она у него тоже не пройдет, потому что любовь не проходит, я же сказала.

МУЖЧИНА. Ты серьезно так думаешь?

ДЕВУШКА. Конечно.

МУЖЧИНА. Черт. У меня ноет все… И без того избили, а тут с тобой еще накувыркался. Вечное мое честолюбие.

ДЕВУШКА. Ты мужик высшего класса.

МУЖЧИНА. Знаю! Только зачем ты мне сдалась, если у меня таких, как ты, штук сто было? Нравился мне тип простушек. Думал, прошло, а оказывается – не перебесился.

ДЕВУШКА. Это ничего.

МУЖЧИНА. Что ничего?

ДЕВУШКА. У мужчин бывает после полового акта охлаждение.

МУЖЧИНА. Это тебе тоже объяснили?

ДЕВУШКА. Сама знаю.

МУЖЧИНА. Откуда?

ДЕВУШКА. Не помню.

МУЖЧИНА. Дура ты. Заурядная дура. И из-за такой заурядной дуры я стану, может быть, инвалидом.

ДЕВУШКА. Не станешь. Ты бы кровью харкал сразу и мочился. А у тебя пока все нормально. Значит, легкие в порядке, почки и печень тоже.

МУЖЧИНА. Помолчи! И не суетись! Сядь! Жаль, что ночь, а то прогнал бы тебя к черту!

ДЕВУШКА. Ты не злись, а то жалко.

МУЖЧИНА. Кого?

ДЕВУШКА. Тебя, конечно. Ты у меня, как зуб, ноешь. Я понимаю, тебе досадно. У тебя был порыв, тебе показалось, что ты меня любишь, а теперь ты жалеешь, у тебя все болит, а между нами разница в интеллектуальном развитии. Это нравственное похмелье у тебя.

МУЖЧИНА. Что?

ДЕВУШКА. Ну, как настоящее похмелье, после водки. Человек выпил, а утром мучается: дурак, зачем выпил? Самое интересное, через день опять пьет. Вот. Нравственное – то же самое, только по-другому. Человек что-то сделает, ну сдуру, или захочется, или просто так. А потом мучается: дурак, зачем я это сделал! Так что я тебя прекрасно понимаю!

МУЖЧИНА. Ты что заканчивала?

ДЕВУШКА. Среднюю школу города Полынска.

МУЖЧИНА. И все?

ДЕВУШКА. И все.

МУЖЧИНА. А откуда такая умная?

ДЕВУШКА. Сама по себе.

МУЖЧИНА. А известно ли тебе, что я простушек умствующих вообще не перевариваю?

ДЕВУШКА. Догадываюсь. И нарочно тебя злю. Тебе же хочется злиться, вот я тебе и помогаю.

МУЖЧИНА. И ты со всеми мужчинами так? Всем помогаешь? Всем делаешь все наилучшим образом?

ДЕВУШКА. Да. Мне это нравится. То есть не только… Понимаешь… Ты вот меня защитил – это вообще подвиг. Памятник в бронзе. Но другие если и так просто меня полюбят, я почему-то страшно благодарна. Ты представь: миллионы людей. В том числе девушек. И вот мужчина вдруг выбирает меня. У меня такое внутреннее спасибо возникает: смотри-ка, из миллионов он меня выбрал!

МУЖЧИНА. Дура! Это похоть! Иногда бросаются на кого попало!

ДЕВУШКА. Фиг вот. С теми, кто на кого попало, я ни разу. Я только с теми, кто, ну, там, подошел, именно со мной заговорил: ну, там, девушка, у вас там глаза… А мне приятно: для меня старается, меня хочет, меня выбрал. Честное слово, страшная благодарность сразу. Но сразу не даю, а только если все-таки более или менее серьезно. И потом что угодно для него могу сделать за то, что он меня полюбил, обласкал. Так стараюсь всегда…

МУЖЧИНА. Старательность я заметил. Я даже подумал, что ты проституцией промышляешь. Очень уж все профессионально.

ДЕВУШКА. Я любительница экстра-класса! Проституция – ни за что! Сто раз предлагали. Один человек с юга совсем с ума сошел. Сперва таскал цветы. Потом перстень. Потом колье. Потом деньгами целую кучу. Я ничего не беру: не понравился он мне. Он вообще с ума сходит. Нет, серьезно, просто сходит с ума, мне сказали, даже собирался с друзьями меня просто увезти. Но ему сказали, что я лучше сама себе глаза проткну, чем… Тогда он знаешь что? Он подкатывает тогда машину новую – не помню, какую. Дверь распахивает и говорит: это твое. За одну ночь. Я ему говорю: закрой дверь и закрой пасть. И приходи завтра вечером. То есть покорил он меня, конечно. Вечером мы с ним у подруги встретились. Никаких машин, никаких денег. Перстень, правда, оставила себе – все-таки от чистого сердца.

МУЖЧИНА. Врешь! Ведь врешь же, не бывает таких! Ей машину за ночь, а она… Вот врет, а!.. Все женщины продажны в той или иной степени! Все женщины, в сущности, на один коленкор. Уж я-то знаю! Если не деньгами, то душу им взамен давай, что еще страшней! Все женщины… Выходи за меня замуж.

ДЕВУШКА. Так и знала, что предложишь.

МУЖЧИНА. Врешь! Не могла ты этого знать!

ДЕВУШКА. Из семи все семь предлагали. Почему-то.

МУЖЧИНА. Потому что ты марсианка. Каждому лестно жениться на марсианке.

ДЕВУШКА. Это мне тоже один говорил.

МУЖЧИНА. На руках буду носить. Ты… Ты невероятная девушка, ты…

ДЕВУШКА. Я пойду. У меня тут подруга неподалеку живет.

МУЖЧИНА. Не отпущу.

ДЕВУШКА. Ты не такой, отпустишь… Тебе будет хорошо. Будешь теперь долго вспоминать. И жалеть. Что первый раз в жизни встретил девушку, на которой жениться захотел, а она упорхнула.

МУЖЧИНА. Ты не марсианка, в самом деле?

ДЕВУШКА. Пскопские мы преимущественно. Прощай, любимый мой. Спасибо за эту ночь.

МУЖЧИНА. Останься, ради бога! Я тебя прошу!

ДЕВУШКА. Ты напейся. И утром подумаешь, что тебе все приснилось. А если нет – ну, будешь тосковать обо мне, мечтать. Искать. Только не найдешь.

МУЖЧИНА. Почему?

ДЕВУШКА. А ты меня не узнаешь.

Уходит.

Пауза.

МУЖЧИНА. Ничего себе, как мне плохо-то! Даже хорошо!

Затемнение.

Брезжит. Светает.

В роскошных креслах, в роскошных халатах сидят Лысый и Кудлатый.

ЛЫСЫЙ. Мы с тобой сняли номер за две тысячи долларов?

КУДЛАТЫЙ. Сняли.

ЛЫСЫЙ. Мы сняли проституток по тысяче?

КУДЛАТЫЙ. Сняли.

ЛЫСЫЙ. Мы всю ночь читали им стихи и отпустили?

КУДЛАТЫЙ. Отпустили.

ЛЫСЫЙ. Ты помнишь, что одна их них поцеловала меня в губы на прощанье?

КУДЛАТЫЙ. Помню.

ЛЫСЫЙ. А ты знаешь, что проститутки никогда не целуются в губы?

КУДЛАТЫЙ. Знаю.

ЛЫСЫЙ. Врешь, ты этого не знаешь!

КУДЛАТЫЙ. Знаю! Я сам никогда не целуюсь в губы. Что в них хорошего? Скользкое что-то, а во рте зубы гнилые.

ЛЫСЫЙ. Это у тебя гнилые, а у нее зубки были перламутровые. А губы коралловые. И она поцеловала меня и сказала: спасибо, дядечка, мы так отдохнули!

КУДЛАТЫЙ. Отдохнули – это да!

ЛЫСЫЙ. Идем дальше. Мы персики ломтиками со сливками кушали?

КУДЛАТЫЙ. Кушали.

ЛЫСЫЙ. Форель свежепойманную кушали?

КУДЛАТЫЙ. Кушали.

ЛЫСЫЙ. Мы седло дикой гвинейской козы под соусом ремулад, обложенную ребрышками белой куропатки, кушали?

КУДЛАТЫЙ. Кушали.

ЛЫСЫЙ. Мы фирменный салат из сорока восьми ингредиентов, включая языки амазонских петухов, кушали?

КУДЛАТЫЙ. Кушали.

Сползает и начинает на полу искать выпивку, заглядывая в пустые бутылки.

ЛЫСЫЙ. Мы картошечку в мундире по твоему особому заказу кушали?

КУДЛАТЫЙ. Кушали.

ЛЫСЫЙ. Мы бордо тысяча восемьсот семьдесят седьмого года пили?

КУДЛАТЫЙ. Пили.

ЛЫСЫЙ. Виски пили?

КУДЛАТЫЙ. Пили.

ЛЫСЫЙ. Портвейн «Анапа» по твоему спецзаказу пили?

КУДЛАТЫЙ. Пили.

ЛЫСЫЙ. Вот именно так я мечтал провести хоть одну ночь в своей жизни!

КУДЛАТЫЙ. И я.

ЛЫСЫЙ. Не тронь! Хотя… Бог с тобой, и ты мечтал. И знаешь сколько в результате у нас осталось?

КУДЛАТЫЙ. Сколько в результате у нас осталось?

ЛЫСЫЙ. Ничего!

КУДЛАТЫЙ. Ты серьезно? Ты с ума сошел! А опохмеляться чем будем?

ЛЫСЫЙ. Это ерунда. Это еще нескоро, вот поспим – и начнется похмелье. Ну, украдешь опять какой-нибудь ранец.

КУДЛАТЫЙ. Ни за что! Я не вор. Это вышло случайно! Я его завтра найду и подброшу этой девчонке.

ЛЫСЫЙ. Я мечтал! Нет! Я думал, что мечтал! Мечта вечно голодного и похмельного студента, да еще из не очень умных. Но мне повезло. Произошло то, о чем я не мечтал. Девочка юная меня поцеловала и сказала: спасибо, дядечка! Понимаешь ты, брат мой в безумии, в пошлости и глупости, понимаешь, что она запомнит это на всю жизнь?! Нет, весь я не умру теперь!

КУДЛАТЫЙ. Пушкин.

ЛЫСЫЙ. Помнишь? И в тебе есть человеческое?

КУДЛАТЫЙ. Обижаешь! Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то как зверь, то как… ребенок маленький… (Плачет.)

ЛЫСЫЙ. Прости меня, брат. Прости. Я больше никогда тебя… Да, это Пушкин! Но я побил Пушкина. Пушкина она не помнит или помнит холодно, без души. А меня будет помнить горячо! Она через пятьдесят лет будет рассказывать своим внукам: однажды ночью меня похитил потомок князей. Он умчал меня в роскошные чертоги, он окружил меня негой и роскошью и всю ночь читал мне стихи. И отпустил меня со слезами! И внуки не поверят, что были такие бескорыстные времена и такие бескорыстные люди, потому что все будет продажно и гнусно! А я, когда состарюсь совсем, уйду в монастырь. Покаюсь. Постригусь. Соберу вокруг монахов и расскажу о своей кутейной и грешной жизни и о том, как однажды я спас душу одной прекрасной блудницы и заодно свою. Я только на одну секунду спас: когда наши дыхания, чистые дыхания, братья-монахи, безгрешные дыхания, хотя плоть моя, быть может, и горела, наши чистые дыхания слились в одно! И полетели тихо вверх, чтобы кому-то там, кого, возможно, и нет, донести весть о том, что случилось великое событие: две души на миг породнились в один космос – и, может, это и спасет мир! И я до сих пор еще чувствую, как они летят, летят, летят…

…

Максимальный Максим, влюбленный в Милгу Йогович драмокомическая пьеса, местами в стихах

Действующие лица

МАКСИМ, юноша 22-х лет

ХЕЛЬГА (ОЛЬГА), девушка 20–25 лет

МИЛГА ЙОГОВИЧ, знаменитость

Квартира, в которой главное – крайняя захламленность. На стенах – картины. Все они выполнены в попсово-гламурной манере, свойственной стилю уличных выставок-продаж на Арбате или в переходе у Дома Художника – в Москве. А впрочем, такие же – прилизанные или имитирующие чью-то известную широкой публике манеру, можно встретить и в Париже, на Монмартре.

Максим вводит Хельгу – девушку, похожую на знаменитую Милгу Йогович, большой постер с портретом которой, наряду с картинами, висит на стене. (Это не обязательно Милла Йовович, как вы подумали. Портрет должен быть похож на актрису, играющую Хельгу.) Максим одет в грязную футболку, драные джинсы, волосы давно не мыты. Но он сам об этом знает и поэтому чувствует себя очень дискомфортно. Хельга же в белой кофточке, в белых джинсах со стразами по швам, в руках белая сумочка, тоже со стразами. Ее настораживает обстановка, хотя она старается этого не показать. Посматривает на дверь. И тут видит портрет Милги.

ХЕЛЬГА. Вот почему ты меня вызвал! Все говорят, что я на нее похожа. Это еще как посмотреть, это она на меня похожа! А чего ко мне не согласился приехать? Машины нет? Или боишься? Некоторые боятся. Зря. У нас не фирма, от себя работаем. Нет, конечно, есть люди, курируют. Зато помочь могут, если что. Ты извини, я, пока ехала, у меня как-то перемкнуло. Матвей?

МАКСИМ

Максим.

ХЕЛЬГА. Ну вот, почти угадала. Хельга. (Протягивает руку.)

МАКСИМ. Я никогда не пожимаю рук.

ХЕЛЬГА. Тоже правильно. Гигиена. Я в метро, хотя я там очень редко ездию, я там сроду за поручень не берусь. Как представлю, сколько там рук в этом месте побывало – бррр! (Передергивает плечами.)

МАКСИМ

(заинтересованно).

Ты рипофобией случайно не страдаешь?

ХЕЛЬГА. Чего? Тебе справку от врача показать? Или от венеролога? Да я, кроме насморка, никогда не болела ничем! Я зарядку делаю, в бассейн хожу! Нет, если хочешь, у меня и справка есть. Некоторые требуют. Чудаки, ё, будто не знают, что любую справку сейчас можно подделать. Или просто купить. Показать справку?

МАКСИМ

Спасибо, обойдусь.

ХЕЛЬГА. Слушай, извини, конечно, это не мое дело, а чего у тебя такой бардак? Мы вот три девушки вместе живем, а порядок идеальный всегда. Я их гоняю – терпеть не могу, когда мусор.

МАКСИМ

Я тоже ненавижу грязь.

ХЕЛЬГА (с легкой иронией). Оно и видно!.. А картин сколько! Ты художник?

МАКСИМ

Картины моего отца.

ХЕЛЬГА. Красиво. Как в музее.

МАКСИМ

Ты любишь посещать музеи?

ХЕЛЬГА. Бываю, вообще-то. Недавно в этом была… Ну, на этом, на этой… О, ё… Ну, в центре… Короче, картины там, Репин, Васнецов. Врубель.

МАКСИМ

Тебе понравилось? Ты чем-то восхитилась?

ХЕЛЬГА. Я живопись вообще люблю. Но только классику. Когда картина такая… Ну, люди там настоящие, природа. А современные эти – ну, когда пятна всякие, ну, понимаешь. Абстракции. Я тоже так могу.

МАКСИМ

В искусстве все зависит не от стиля, А от художника. Хотя, я, как и ты, Предпочитаю классику, но, все же, Я не люблю, когда совсем похоже На то, что в жизни.

ХЕЛЬГА. Странно говоришь. Тьфу, я тоже начала. Ты прикалываешься? Ты почему стихами?

МАКСИМ

Стихи? Да нет. Ритмическая речь. Способность с детства, а потом привычка, Потом болезнь. Врачи предостеречь, Считая пустяками, не успели. И я таким остался.

ХЕЛЬГА. В самом деле? Ё, это прямо как зараза – ты видишь, я прямо попала в рифму тебе! То есть ты не можешь нормально говорить?

МАКСИМ

Меня не напрягает. Всех сначала Пугает это. Ничего, привыкнешь.

ХЕЛЬГА. Уже привыкла.

МАКСИМ

Понимаю, это Необходимо девушкам твоей Профессии. Мгновенно под клиента Подстроиться, сообразить, кто он, Чего желает и чего бояться, Чем угодить ему, но так, чтоб чересчур Он не увлекся, ибо неизвестно, Что хуже – гнев его или любовь. Вы все психологи.

ХЕЛЬГА. А то! Само собой! Слушай, ты извини, конечно, я просто уточняю. Два часа минимально, ес? А там как пойдет, ес? В смысле, если понравлюсь, на ночку, ес?

МАКСИМ

Ну да. Хотя, возможно…

ХЕЛЬГА (перебивает). Тогда, слушай, это просто на всякий случай. Ты отличный парень, интеллигентный, я вижу, даже чересчур, я шучу, нет, правда, папа художник, я понимаю, но у меня принципы, независимо. Для всех. И психология, сам про нее сказал: когда человек, ну, то есть мужчина, думает, что потом отдавать, он только об этом и думает. А когда он уже отдал, он уже не думает, отдал и отдал. Он уже отдал, можно отвлечься.

МАКСИМ

Рубли иль доллары?

ХЕЛЬГА. Мне все равно, хоть йены. Тьфу, блин, как быстро прилипает! Нет, это точно, на фиг, как болезнь. Ты посмотри, я же хочу нормально, а получается совсем, как у тебя! Ну прямо, блин, чесслово, как икота! Давай нормально, а?

МАКСИМ

Я не умею.

ХЕЛЬГА. Тогда хоть буду я, как человек, а то прилипнет, гадость, в самом деле! (Напрягается, усилием воли возвращается к нормальной речи.) Я говорю: тогда я буду по-человечески говорить, а то, в самом деле, прилипнет эта зараза! (Вздыхает с облегчением.) Ффу, прошло. Так как?

Максим достает деньги, протягивает Хельге, она берет их, хочет сунуть в сумочку. Максим смотрит.

ХЕЛЬГА. В ванную не хочешь?

МАКСИМ

Я только что оттуда. Прячь, не бойся. Мне отвернуться? Выйти?

ХЕЛЬГА. Да не надо! Вот – опять! (Почти по слогам.) Не надо, ничего я не прячу, я не это имела в виду! А сама я душ хочу принять. Не помешает. Хотя у меня первый вызов сегодня, но – дорога, то, се…

МАКСИМ

Я это понимаю. Сам, когда На улице пробуду больше часа, То чувствую, что весь в грязи и в смоге, Что все пропитано – до мозга – этой вонью Гнилого города. А как воняют люди! Когда еще я ездил на метро, Я вытерпеть не мог и пары станций! Я задыхался – нет, я подыхал! Серьезно, я однажды потерял Сознание. Решили – наркоман. Никто не трогал. А когда очнулся, Увидел, что вагон в депо. Вокруг Все было пусто. Тишина. Безлюдье. Мне так понравилось! Потом пришли убраться Две тетки. Убрались – и удалились. И я один остался. Знаешь, как младенец Я спал – и ощущал сквозь сон Блаженство чистоты и пустоты…

ХЕЛЬГА. Все как у меня! (Хочет сесть в кресло, но осматривает его и остается стоять.) Я в Щучине жила, город такой, Белоруссия, военных много, отец военный у меня, уже в отставке, он больной, а мама в ателье работала, они с утра уйдут – дома никого, тихо, приятно… Или в выходной утром, если рано выйти – все спят, ну, после работы, с похмелья, просто отсыпаются – никого абсолютно, как умерли все! Идешь – будто ты одна совсем, будто все вымерли. А сейчас – чума, в одной комнате втроем, клиент если придет, вообще на кухне сидим, а одна работает. Все время народ, народ вокруг… В метро недавно попала в восемь утра. Ну, получилось так, денег на машину не было, а клиент, сволочь… Ладно, это неинтересно. Короче, пришлось в метро. Это мрак! Зажали – кости трещат, голову задрала, воздух глотаю, а сама думаю: ё, в такой тесноте запросто – или грипп, или экзему подцепишь, или вообще СПИД, а что, я слышала, бывает, воздушно-капельным путем, врачи врут, что через кровь, успокаивают. Короче, еду – и тетка встает. Маечка такая без рукавов. Руку подняла – и в морду мне прямо подмышкой! А подмышка мохнатая, мокрая, и прямо пар от нее, я серьезно! Прямо в нос. Я умирала на фиг! Хочу отойти – не могу! И ты не поверишь, меня сблевало! Прямо на мужика, там мужик сидел подо мной, прямо ему за пазуху, в рубашку! Ё, что было, это просто не описать! Мужик орет, я к выходу пихаюсь, мне кто-то в живот локтем… Короче, вывалилась еле-еле… После этого взяла номер в гостинице и три дня там прожила одна. Не выходила практически. Я вообще, между нами, человеческий запах не перевариваю.

МАКСИМ

Как мы похожи… Даже интересно. Да, запах – это… Но еще воняют взгляды — Тупые, сальные, безмозглые, пустые! А как смердят слова! Когда я слышу, Ну, что-то типа: (гнусаво, протяжно, пародийно) «Ты, ваще, кончай Понты кидать, тут все свои, в натуре!» — Мороз по коже, будто ты услышал, Как по стеклу ножом – над самым ухом!

ХЕЛЬГА. А что же сам живешь в такой грязюке?

МАКСИМ

Грязюка специально. Я пытаюсь От рипофобии хоть как-то полечиться.

ХЕЛЬГА. А что это за дрянь еще?

МАКСИМ

Болезнь. Боязнь заразы. А вернее, грязи.

ХЕЛЬГА. Не въезжаю. То есть ты боишься грязи и хочешь грязью от этого вылечиться?

МАКСИМ

Да, потому что – как иначе? Меня родители сперва оберегали, Потом я сам берегся – толку нет. Куда ты денешься, когда весь этот мир Пропитан вонью, грязью и заразой?

ХЕЛЬГА. То есть ты решил себя приучить?

МАКСИМ

В каком-то смысле.

ХЕЛЬГА. Интересный способ. Знаешь, у меня мама, она алкоголя не переваривала с детства. Терпеть не могла. Даже запах. А отец любитель. Не алкоголик, но выпить любил всегда. Разгружался. Культурно, по-человечески. В одного. Выпьет – начинает петь. Хохлацкие песни, он хохол у меня. «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю: чому я не сокил, чому не летаю…» А мама завидовала. Вся на нерве всегда, а расслабиться, нервы сбросить – не может. Почему, говорит, я пить не могу? Ну, начала себя приучать…

МАКСИМ

И приучила?

ХЕЛЬГА. Даже чересчур. А как эта картина называется? (Показывает за спину Максима и вверх. Он поворачивается, она быстро прячет деньги в какой-то внутренний кармашек джинсов.)

МАКСИМ

Не помню. Вроде, «Море»…

ХЕЛЬГА. Просто «Море?» Красиво. Макс, давай решим: уже час почти прошел. Я не гоню, ты мне нравишься, с тобой интересно, но ты определись, мы говорить будем или что? Я предлагаю: давай по-быстрому, а потом еще поболтаем. У меня все быстро кончают. (Подходит к постели, откидывает покрывало.) А белье чистое, молодец. Ну? Я в душ?

МАКСИМ

Постой. Я должен объяснить.

ХЕЛЬГА. Потом объяснишь. Чего объяснять-то? Ты мальчик, я девочка, нас так природа устроила. Тебе надо облегчиться, я должна помочь, все нормально. Ты прямо как первый раз. У меня были один раз два школьника, вызвали, сами храбрятся (вдруг зевает, похлопывает ладошкой по рту), извини, спала плохо, а у самих сопли до полу. Я говорю: мальчики, онанизм – друг восьмиклассника, а главное – даром! Пока с настоящей женщиной не трахнешься, все равно мужчиной не станешь. С проституткой тот же онанизм, только в живую теплую дырку лезть. Ну, разогрей себе этот, хот-дог, в микроволновке – и на здоровье, лезь туда вместо сосиски! Нет, все равно полезли…

МАКСИМ

Ты не права. Конечно, понимаю: Аналоговый секс и настоящий — Большая разница. Но важен и сам факт Того, что ты сумел, что получилось.

ХЕЛЬГА. Я что, угадала, что ли? Тебе сколько лет?

МАКСИМ

Сто двадцать два. Тебе какое дело?

ХЕЛЬГА. А почему ни с кем еще? Просто интересно?

МАКСИМ

Я объясню. Так будет лучше. Я хочу, Чтоб ты все знала. Мне спокойней будет. Ты знаешь, мне уже почти спокойно. Ты молодец, умеешь поддержать.

ХЕЛЬГА. Я еще ничего не делала.

МАКСИМ

Самим своим настроем, а еще своей Открытостью. И тем, что я пока Не понял, но почувствовал. Так вот. Я девушек и женщин сторонился В такой же мере, как боялся грязи.

ХЕЛЬГА. То есть заразы?

МАКСИМ

Можно так сказать. Скорей брезгливость, что ли… Я не мог Ни разу ни в кого влюбиться. Только В красоток глянцевых – журнальных, интернетных. В них безупречно все – фигура, кожа, Черты лица, одежда, все такое… Я понимаю – фотошоп, отделка, Гламур фальшивый, но моим глазам Какая разница? Они уже не могут В телах живых не видеть недостатков. Но все-таки я пробовал бороться. Однажды, лет в шестнадцать… Вечер. Чья-то Квартира без родителей. Одна Девица на меня вовсю…

(Щелкает пальцами, ища слово.)

ХЕЛЬГА. Запала?

МАКСИМ

Ну, скажем так. И вот мы в темноте, В закрытой комнате. И все располагает. И я себе сказал: заткни свой слух И нюх забудь. И помни об одном — Что ты обязан просто сделать это. Я гладил ее волосы, лицо, Стараясь избегать ее дыханья. Но тут она рванулась и впилась Губами в губы мне. Я задохнулся. И в рот мне потекла слюна чужая. Во рту толкалась мускулом удава Чужая плоть чужого языка… Но я держался, я терпел, но вот, Когда она своей рукой полезла….

ХЕЛЬГА (смеется, потом хохочет – и вот уже изнемогает). Хватит, хватит!.. Я все поняла! Ё, как похоже, даже смешно!

МАКСИМ. У тебя было что-то в таком же духе?

ХЕЛЬГА. Ты что, нормально заговорил?

МАКСИМ

Когда?

ХЕЛЬГА. Да только что!

МАКСИМ

Не знаю… Не заметил.

ХЕЛЬГА. Ладно, проехали. Нет, правда, очень все похоже. У меня как? Лет пять мне было или шесть. Увидела, как мать с отцом. Ну, понимаешь. Случайно. Отдыхать на природу ездили, я пошла цветочки собирать, а они там на полянке. Дома им, что ли, время не хватало? Хотя, мы тогда в одной комнате жили, а я спать долго не укладывалась, мама потом рассказывала. Короче, смотрю из кустиков, смотрю – и так мне почему-то страшно стало! Я чуть не заорала, серьезно. И все, переклинило! Сама расту, а сама как подумаю, что придется это делать – просто тошнит. Но надо же как-то – ну, неохота себя ненормальной же чувствовать. И тоже, как ты, несколько раз пробовала. Напьюсь специально, себя раздеть позволяю, а дальше – все, стопор! Ужас какой-то дурацкий, вся липкая от пота делаюсь, не могу – и все! Психоз! Ну вот… А потом все-таки один раз так напилась, что уже ничего не чувствовала. Ну, и один меня распечатал наконец. Кайфа никакого, но случай имел место, как говорится… Кончила школу. Тут подруга из Москвы приехала, Оксана. А у нас уже все фигово в семье: отец почти на инвалидности, мать то работает, то по неделе пьет, короче, жить не на что. А жить хочется, в принципе, правильно? Оксана мне предложила – в Москву, интимный бизнес. Ну, я и поехала… И вот… Пять лет уже. Теперь я вип фактически, в Интернете мои объявления, фотографии, сам видел. Еще немного, одна буду жить, на себя буду работать.

МАКСИМ

И ты на это сразу согласилась?

ХЕЛЬГА. А почему нет? У нас там перспектив никаких, зарплаты маленькие, в институт я не хотела…

МАКСИМ

Не понимаю. Ты же говоришь, Тебе и страшно, и противно – как же?

ХЕЛЬГА. А так же. Когда работа, об этом не думаешь. Не знаешь, как люди живут? Все работают – и всех от работы тошнит! Но работают же!

МАКСИМ

Занятно. Почему-то я считал, Что проститутки, хоть и любят деньги, Но склонность к этому имеют. Разве нет?

ХЕЛЬГА. Не обязательно. Я тебе так скажу: этим надо заниматься или когда тебе очень нравится – или когда совсем не нравится. Вот как мне. Я спокойна. Зато никаких ошибок.

МАКСИМ

А у тебя бывает…

ХЕЛЬГА. Поняла. Ну, очень редко, так скажем. Что-то похожее. Макс, у нас проблема.

МАКСИМ

В чем дело?

ХЕЛЬГА. Два часа прошло.

МАКСИМ

Не бойся. Я уплачу за ночь.

(Достает деньги, дает Хельге.)

ХЕЛЬГА. Спасибо. Ты не думай, я не жадная, просто – профессиональная привычка. Ну, все, теперь можно расслабиться. Значит, ты решил с проституткой невинность потерять? А что, почему нет? Знаешь, мы, по крайней мере, честные. А другие только из себя корчат, а такие гадюки на самом деле! В сто раз хуже нас! Типа того: ах, ах, я исключительно по любви, ты только купи мне сережечки с брильянтами, автомобильчик и квартирку маленькую, метров на сто, и все, и больше мне ничего не нужно!

МАКСИМ

Мне будет жалко, если ты умрешь.

(Идет к Хельге, всматриваясь в нее.)

ХЕЛЬГА (отступает к двери). Макс, давай не волноваться, ладно? Знаешь, у меня приступ опять. Я сегодня не могу. Вот, деньги возвращаю. (Достает деньги, кладет на стул.) А я сейчас Оксанке позвоню, ты знаешь, она обожает сексуальный экстрим, ей даже нравится, когда душат! (Толкает дверь, трясет ручку.) Открой, пожалуйста! Макс!

МАКСИМ

Мне будет жалко, если ты умрешь… Ты знаешь, мне всегда казалось, с детства, Что не люблю людей. А я хотел Любить отца и маму, и других, Но мне мешало что-то – или запах, Иль цвет волос, звук голоса… И вот — Отец болеет, умирает… Мама Недавно вышла замуж за границу, В каком-то смысле тоже умерла. И я вдруг понял, что любил обоих. И так ориентируюсь теперь: Когда я понимаю, что мне жаль Заранее кого-то – это значит, Что я его не то чтобы люблю, Но отношусь нормально. Понимаешь? Я всех оцениваю с этой точки зренья: Кого мне будет жаль, кого не жаль. Мне будет жалко, если ты умрешь — И это значит: ты мне симпатична.

ХЕЛЬГА. Ну, шутки… Ты, Максим, прямо… Ты не просто странный, ты… Ты – максимально странный. Ты максимальный Максим! (Смеется.)

МАКСИМ

Спасибо. Забери обратно деньги.

Отходит от нее, Хельга быстро хватает деньги, сует в джинсы.

МАКСИМ

Теперь послушай… Что-то я хотел… Не помнишь, я на чем остановился?

ХЕЛЬГА. Что никого не мог ты полюбить.

МАКСИМ

Да. Это главное. Не получалось. Даже Гламурные красотки из журналов Мне разонравились. Сквозь хитрость фотографий Я разглядел, что каждая из них На самом деле состоит из тех же Ингредиентов, что и остальные. А если их умыть и посмотреть Вблизи – при свете солнечном, то сразу Все обнаружится: морщины, и прыщи, И проступающие вены, и…

ХЕЛЬГА. Ну, хватит! Нет, правда, неприятно. Я о старости подумала. Хотя у меня старости не будет.

МАКСИМ

Почему?

ХЕЛЬГА. Повешусь.

МАКСИМ

Была такая дама – Лиля Брик, Любовница поэтов и наркомов…

Хельга хохочет.

МАКСИМ

Не понял. Что смешного я сказал?

ХЕЛЬГА. Брик! Я не могу! Это фамилия, что ли? Брик, надо же! Брик – Бряк! Брак – Брук! Брик – вот не повезло женщине! Ну – и чего она?

МАКСИМ

Боялась старости, покончила с собой, Хотя уже была совсем старухой.

ХЕЛЬГА. Молодец! Хоть и фамилия дурацкая, а – молодец! Я тебя опять сбила. Значит, ты вообще стал женщин ненавидеть?

МАКСИМ

Да. А потом влюбился.

ХЕЛЬГА. И в кого?

МАКСИМ

(показывая на портрет Милги Йогович)

В нее.

ХЕЛЬГА. Ну, это не по правде! Я тоже одного актера люблю и даже познакомиться пыталась. Но я же понимаю – кто он и кто я!

МАКСИМ

Не путай. У меня совсем другое. Я полюбил по-настоящему. Не как Фанат или мечтатель-мастурбатор. Я полюбил ее живую, целиком — И даже испугался поначалу. Я говорил себе, что это бред, Что это безнадежно и бесцельно…

ХЕЛЬГА. Вот именно. Где ты – и где она!

МАКСИМ

Я тоже думал так – и тут увидел, Что

(садится к компьютеру, читает с монитора)

Милга Йогович к нам вскоре приезжает На фестиваль. И, значит, это шанс!

ХЕЛЬГА. Какой шанс, ты о чем? Ну, увидишь ты ее издали – и что? У нее же и охрана, и вообще… Ну, проберешься, может, к ограде, когда она проходить будет, листочек протянешь, ну, может, она тебе даже распишется, повезет. И что? С автографом в обнимку спать будешь? Или на него…

МАКСИМ

Я, может, идиот, но не дурак. И ты права – я максимальный. Точно. Обязывает имя – максимальный Максим. И это так. Я проберусь, Я обману охрану, я сумею. Я что-нибудь придумаю. Неважно! И я скажу ей: дайте полчаса. Всего лишь полчаса – и будь что будет. Ведь людям иногда одной минуты Хватает, чтоб понять, что друг без друга Они уже не смогут никогда!

ХЕЛЬГА. Она тебя пошлет.

МАКСИМ

Не исключаю. А если не пошлет? Я понимаю, Нам верить в худшее привычней и спокойней. А если – вдруг? А если я её Сумею – заинтриговать хотя бы? Захочет разобраться, посмотреть, Что я за тип такой. А дальше – больше: Она поймет, что я ничуть не хуже Всех этих звезд, медийных персонажей, Которые на самом деле часто Пустышки, недоумки – неспроста У них скандалы и разводы. Там ведь, Копнуться если – ничего, труха! Нет ни ума, ни сердца, ни таланта!

ХЕЛЬГА. А у тебя?

МАКСИМ

Что у меня?

ХЕЛЬГА. Талант?

МАКСИМ

Представь себе! Я, между прочим, тоже Художник, как отец, но суть не в этом. Я гениально чувствую людей! Я понимаю их, как они сами Себя понять не могут. Потому, Что я их вижу – будто посторонний, Как инопланетянин! То есть я Могу заметить, что земному глазу Привычно и обыденно. Недавно Я шел по улице – и вдруг остановился. Дома вокруг – по сорок этажей. Машины едут длинной вереницей. Речной трамвайчик под мостом плывет. И самолет беззвучно небо чертит. И я был потрясен: земляне, вы Неглупые созданья, раз сумели Все это выдумать! И как это возможно, Что дом – не падает? Машины как-то едут… Трамвай плывет… И самолет летит… Ведь он железный! Нет, на самом деле Я знаю, почему, но в этот миг Я будто бы забыл. Я рот разинул И, как дурак, стоял в восторге полном — Так поразил меня прекрасный мир людей!

ХЕЛЬГА. Стоп! Без выпивки не разберешься… Кстати…. (Открывает холодильник.) О, пиво! Можно? (Максим кивает, она достает пиво, ищет открывалку. Находит на столе, открывает, пьет.) Ты будешь?

МАКСИМ

Нет. Это для гостей.

ХЕЛЬГА. Я что-то запуталась, Макс. То ты людей ненавидишь – и воняют они, и то, и се. А то в восторге от них. Объясни.

МАКСИМ

Все просто. Иногда я ненавижу, А иногда люблю. И это ей, Покажется, надеюсь, интересным. Она не дура. Нам поговорить Найдется с ней о чем. И, может быть…

ХЕЛЬГА (перебивает). Ты чокнутый, Макс. Этого никогда не будет. Никакой надежды. Абсолютно. Ты представляешь, с кем она общается? Ты представляешь, какие у этих людей деньги? Какие дома? Какие машины? Как они одеваются? Меня саму иногда зло берет, я тебя понимаю, я тоже думаю: а чем я хуже? Да я даже лучше! Ты посмотри на свою Милгу и на меня! Без обид, любовь, я понимаю, но ты посмотри! Она долговязина стоеросовая, ни груди, ни попы!

МАКСИМ. Замолчи!

ХЕЛЬГА. А чего это ты мне рот затыкаешь? Думаешь, заплатил – имеешь право? Ты за тело заплатил, а душу ты мне не заткнешь, понял? И волосы у меня лучше, и все остальное!

МАКСИМ. Ты в зеркало на себя смотрела? Смотрела? (Подходит к ней, берет ее за руку, тащит к зеркалу.) Смотри! Смотри – какие у тебя глаза и какие у нее! Есть разница?

ХЕЛЬГА. Есть! У меня красивее!

МАКСИМ. Дура!

ХЕЛЬГА. Сам дурак! Отпусти! (Вырывается.) Идиот. Маньяк. И не надо мне твоего пива! (Допивает бутылку и бросает в угол.) И деньги верну! Только не все – извини, у нас оплата почасовая независимо от ассортимента услуг. Я тебе не отказывала, сам не захотел воспользоваться. Ее попроси – может, даст. Со скидкой! (Оставив часть денег, направляется к двери.)

МАКСИМ

Постой… Послушай, Ольга…

ХЕЛЬГА. Хельга!

МАКСИМ

Да Ольга ты! Ну ладно, будешь – Хельга. Заметила – сейчас я говорил Совсем, как ты?

ХЕЛЬГА

А мне какое дело? Хоть пой. А мне, ты знаешь, надоело. Сочувствую, но не могу помочь. Пойду и высплюсь – хоть в неделю ночь.

(Поражена.)

Все, заразил ты меня! Даже в рифму, офигеть!

МАКСИМ

Останься.

ХЕЛЬГА. Для чего? Нет, правда, ты так и не объяснил, зачем я тебе нужна? Потренироваться на мне, как ты с ней будешь разговаривать? Знаешь, не получилось. Что ты мне тут дул – неинтересно. Я улетаю обратно, охранники, уведите этого рашен крези! Гуд бай, май дарлинг! (Максим морщится и отрицательно качает головой.) А зачем я тогда тебе? Невинности лишиться, чтобы встретить Милгу опытным мужиком? Но ты до нее все равно не доберешься, не пригодится!

МАКСИМ

Это моя проблема – а меня Не беспокоит то, как я с ней встречусь. Уверен, что получится. Другое Меня тревожит. Я боюсь – когда Мы встретимся, когда ее увижу Я близко и когда я разгляжу То, что, конечно, вряд ли так красиво, Как это выглядит в кино или на фото, Я растеряюсь… И пройдет запал. И кончится любовь, быть может. Это — Последнее, что у меня осталось в жизни, Мой выход в тупике. И он же вход. Хотя, конечно, есть еще один.

(Подходит к окну, открывает.)

Восьмой этаж. Я думаю, мне хватит.

ХЕЛЬГА. А ну, отойди! (Подходит к окну, смотрит вниз, ежится, закрывает.) Ладно, поиграем в эти игры. Только я не поняла, что я должна делать? Все-таки изображать эту… красавицу?

МАКСИМ

Не обязательно. Хотя – в какой-то мере. Ведь ты похожа на нее.

ХЕЛЬГА. Я лучше! (Идет к изображению Милги Йогович, рассматривает.) Хотя, конечно, у нее глаза красивее. Ты знаешь, вот этого не могу понять. Ну, то есть, когда объективно – параметры всякие, девяносто, шестьдесят, девяносто, я понимаю. Это измерить можно. Красивую грудь, красивые ноги – сразу видно. Если кривые – тоже сразу. А глаза – не понимаю. Вот у Оксаны – большие глаза, голубые, вырез, вроде такой правильный, все нормально, а некрасивые. Как у коровы. Кукольные какие-то. А у меня, если объективно, глаза меньше, и вырез – ничего особенного, но красивые, все говорят. А у нее (кивает на Милгу) – еще красивее. От чего это зависит?

МАКСИМ

Загадка. Это мне как раз И нравится. А знаешь, ты не дура.

ХЕЛЬГА. Спасибо, говорили. Так чего делать-то будем?

МАКСИМ

Пожалуйста, разденься.

ХЕЛЬГА. Ну наконец! Я в душ, ладно?

МАКСИМ

Не обязательно. Я ничего не буду С тобою делать. Просто посмотрю.

ХЕЛЬГА. Дела… Ну смотри… (Начинает расстегивать кофточку.) Стремно как-то… Слушай, может ты все-таки кого-нибудь другую позовешь?

МАКСИМ

Не понимаю. Что тебя смущает? Ты раздевалась сотни раз.

ХЕЛЬГА. Для дела! Для дела раздеваться – нормально, а просто так – дурой себя чувствуешь! Я же не у врача в кабинете!

МАКСИМ

Мне очень нужно. Я тебя прошу!

ХЕЛЬГА. Хозяин-барин. Ладно… Отвернись, что ли, хотя бы!

Раздевается. Возможно, это происходит за ширмой или еще каким-то укрытием. Максим подходит все ближе, ближе. Хельга закрывает глаза.

МАКСИМ

Я так и думал. Ты в одежде лучше Намного.

(Осматривает снизу вверх.)

Неприглядная картина. Вот прыщ, а вот ростки волос подбритых… Бугры коленных чашечек… Пятно Родимое – дурацкой формы, цветом Напоминает кожуру картошки… Бугры, и впадины, и складки, и морщины… Живот в каких-то пятнах. На груди — Отвратные соски. Они похожи На две засохшие, скукоженные вишни…

ХЕЛЬГА. Все, кончили! (Одевается.) Надоел ты мне, понял? Да у меня грудь лучшая во всей Москве, мне это все говорили! Скукоженные! Сам ты скукоженный – на всю голову, понял? Ухожу – и денег не возвращаю! Ты мне еще и должен! И больше меня не вызывай! Я лучше трех пьяных ментов за раз обслужу, чем тебя, идиота! Только не вздумай в окно бросаться, пока я не ушла! Надо мне еще на твой труп смотреть!

Одетая, садится в кресло. Молчит.

МАКСИМ

Ты замечательная. Дело не в тебе. Про Гулливера ты, надеюсь, помнишь?

ХЕЛЬГА. Про лилипутов?

МАКСИМ

И про великанов. Он был с мизинец ростом. И, когда Его на руки брали, подносили К лицу, он видел то, что в микроскоп Увидеть можно: волоски с бревно, Пещеры пор, вулканы гнойных чирьев…

ХЕЛЬГА. Хватит!

МАКСИМ

Так я как раз и не хочу, когда Мы с Милгой встретимся, увидеть это все И застрематься. И конец всему. Хочу привыкнуть, если ты поможешь, К тому, что недостатки есть у всех. В конце концов, я сам не идеален, Но притерпелся ведь. Хоть иногда, Ты знаешь, так себе бываю мерзок! Гляжу на эти странные отростки,

(поднимает руки, рассматривает пальцы)

На эти сочленения и сгибы,

(рассматривает руки и ноги в целом, двигая ими)

А если мысленно представлю, что внутри, Какая смесь кишок, сосудов, тканей — И хочется блевать – но не наружу, А внутрь, чтоб захлебнуться самому…

Обращает внимание, что Хельга спит. Подходит, накрывает ее пледом. Она сворачивается калачиком.

Затемнение.

Хельга, уже в другом наряде, входит в квартиру Максима. У нее в руках пакет с продуктами.

ХЕЛЬГА. Привет. Взял бы у дамы!

МАКСИМ

(берет пакет)

Зачем? Мне ничего не надо.

ХЕЛЬГА. Да просто прихватила. По пути. Ты опять стихами? (Переобувшись, т. е. сняв туфли на каблуках и сменив их на что-то более удобное, берет пакет из рук Максима, идет к холодильнику.) Ты ее напугаешь до смерти, если будешь стихами разговаривать!

МАКСИМ

Я пробую. Вчера почти весь день Тренировался. Как ты не поймешь? Ведь это больше, чем привычка, это — Как говорить на языке одном И вдруг сменить его…

ХЕЛЬГА. Стоп! Ничего подобного! Ничего ты не меняешь, все тот же наш родной язык. Вот я говорю: на улице замечательная погода. Повтори.

МАКСИМ

На улице прекрасная погода.

ХЕЛЬГА. Не прекрасная, а замечательная! Большая разница! Замечательная – это одно, а прекрасная – это совсем другое!

МАКСИМ

В чем разница?

ХЕЛЬГА. Ну, как… Дело не только в погоде же. Когда я говорю: хорошая погода, это значит – дождя нет, сухо, тепло. И у меня все нормально. Когда замечательная, это значит – солнце светит, ветерок небольшой, а у меня отличное настроение. А прекрасная – это уже предел, это значит уже дома не усидеть, а настроение – на высшем градусе. Понял? Вот почему никогда не любила стихов – потому что вранье все. Хорошо – а в стихах отлично. Отлично – а в стихах прекрасно. Чтобы складно было.

МАКСИМ

Роняет лес багряный свой убор.

ХЕЛЬГА. Читала, Пушкин. Ну, это исключение, по-другому не скажешь. Просто он так писал – как говорил. Его я еще могла читать – и то в детстве. Сказки. «У Лукоморья дуб зеленый». Так, дуб зеленый, не отвлекаемся. На улице замечательная погода.

МАКСИМ. На улице замечательная погода.

ХЕЛЬГА. А завтра погоду обещали еще лучше.

МАКСИМ

А завтра обещали еще лучше.

ХЕЛЬГА. Куда погоду дел?

МАКСИМ (с трудом). А завтра погоду обещали еще лучше.

ХЕЛЬГА. Вот! Теперь сам. Я спрашиваю: поесть не хочешь чего-нибудь? А ты давай отвечай. Нормально, не стихами.

МАКСИМ

Нет, не хочу.

ХЕЛЬГА (начавшая кивать). Обманываешь, это непонятно, стихами или нет!

МАКСИМ

Я просто говорю.

ХЕЛЬГА. А, а! Опять!

МАКСИМ. Хорошо. Я говорю просто. И речь моя легка. Как омертвевшая короста, слова слетают с языка.

ХЕЛЬГА. Издеваешься? Ничего, помаленечку освоим. (Вдруг хохочет. Максим удивлен.) Да забыла! Забыла рассказать, всю дорогу помнила, а забыла! Мне же приснилось, что я – Милга Йогович! Засорил ты мне мозги совсем. Короче: будто я еду в грузовике. В кузове. Отец у меня был в механизированной части, машин полно, они всем офицерским составом на грузовике ездили за грибами, прямо в кузове – летом, весело. Я всегда туда просилась. Ну вот, снится, что я в кузове. Но я же Милга Йогович. И меня колбасит: почему в кузове, вы что? Где мой лимузин? И тут смотрю: Лукашенко. Ну, президент Белоруссии. Прямо как в жизни, вылитый. И говорит: мадам, выходите за меня замуж! А машину трясет, кочки, а он (подпрыгивает, изображая тряску): мадам! Выходите! За меня! Замуж! Я растерялась, смотрю, а рядом этот… Ну, господи… Да отлично я всегда помнила, как его зовут! Ну, представительный такой француз, актер… Чего-то типа Пердье, что ли…

МАКСИМ. Депардье.

ХЕЛЬГА. Вот, точно. И тоже говорит: мадам, выходите за меня замуж! Я опять растерялась, смотрю, а тут еще – Анджелина Джоли! И тоже: мадам, выходите за меня замуж! А я соображаю, будто всерьез, за кого лучше. И вдруг понимаю, что хочу замуж за Анджелину Джоли! Причем, ты не думай, я не лесби, это Оксанка любит с девушками обжиматься, а я – не вижу смысла. Но хочу за нее замуж, хоть тресни! А нравится при этом Лукашенко. И тут чувствую – а меня Депардье уже обрабатывает. Пристроился, гад, сзади, и…Ты представляешь? Нет, я снам верю. Не в смысле, что конкретно, но жизнь отражают – сто процентов. Ведь так и бывает же: нравится один, замуж выходишь за другого, а трахает тебя вообще третий! (Говоря это, Хельга на скорую руку готовит бутерброды, ставит на стол тарелки, кипятит чайник, наливает чай и т. п. Садится за стол, жестом приглашает Максима. Он тоже садится, угощается. Закончив рассказ, Хельга, успевавшая и до этого смотреть по сторонам, решительно говорит.) Вот что. Я поняла, что мне мешает. Я не могу себя Милгой почувствовать в этой обстановке. Если я Милга, я в таком дерьме не окажусь!

МАКСИМ

Она и не окажется.

ХЕЛЬГА. Ты опять? А почему, кстати, не окажется? Раз ты допускаешь, что она вообще согласится с тобой говорить, почему не допустить, что она заглянет к тебе в гости? Мечтать так мечтать! Я бы вот если захотела кого к себе затащить, хоть этого актера, с которым у меня ничего не будет – сто пудов, затащила бы! Клянусь!

МАКСИМ

А что же не затащишь?

ХЕЛЬГА. Не хочу. Да, я от него фанатею слегка, но не так, чтобы влюбиться. Если честно совсем, я еще ни в кого не влюблялась. И потом, какой интерес? Его все и так любят, ну, еще я буду. Он меня и не заметит. Но если бы влюбилась – он заметил бы, гарантирую. Так. Короче, надо тут навести порядок. Без этого я не Милга! В твоих же интересах!

Она включает музыку – очень громко.

Затемнение.

Грохот передвигаемых вещей.

Музыка все громче и громче.

Тишина.

Вечерний свет. Хельга – в другой одежде. Максим тоже. Вокруг чистота и порядок – уже потому, что убрано много вещей.

ХЕЛЬГА (с акцентом, жеманно). Послушайте, молодой человек, у меня не есть много время, поэтому просьба большой сказать, что конкретно вы желать от меня?

МАКСИМ. У нее не такой акцент. Мягче. И синтаксис нормальный.

ХЕЛЬГА. Чего?

МАКСИМ. Строй речи у нее нормальный.

ХЕЛЬГА. Штраф!

МАКСИМ. Почему это?

ХЕЛЬГА. Ты сказал: строй речи у нее нормальный. Стихами.

МАКСИМ. Это не стихами, просто совпало. Обычные слова тоже могут быть ритмичными.

ХЕЛЬГА. Гони, гони, нечего оправдываться!

МАКСИМ (дает ей деньги, возмущенно). Сотня за ошибку!

ХЕЛЬГА. Понимаю, что мало, жалею тебя!

МАКСИМ. Подавись. Главное: почему ты ломаешься?

ХЕЛЬГА. А они все ломаются. Я по муз-ТВ видела (изображает, приподняв руки и поводя плечами): те-те-те, те-те-те, я не хотела сниматься обнаженной, но меня уговорили, чтобы все на меня любовались, я не виновата, что так прекрасна, ха-ха, ха-ха! Дуры!

МАКСИМ. Она не ломается. Вот, посмотри. Я записал. (Поворачивает к Хельге монитор компьютера, дает ей наушники.)

ХЕЛЬГА (имея в виду наушники). Зачем?

МАКСИМ. Я это сто раз смотрел.

Садится в сторонке и наблюдает за Хельгой. Хельга смотрит сначала иронично, потом увлекается, потом начинает повторять что-то беззвучно за Милгой.

ХЕЛЬГА. Молодец баба! (Снимает наушники.) Слушай, она такая простая! Прямо как я – в хорошем смысле. Надо же. Секса в ней маловато, конечно.

МАКСИМ. Без оценок! Итак, я прихожу к ней. Или она ко мне. И я говорю ей: Милга, я не буду вас долго задерживать.

ХЕЛЬГА. Спасибо и за это!

МАКСИМ. Не мешай!

ХЕЛЬГА. А я не мешаю, я – Милга. Это я как она говорю. Она девушка с юмором, я поняла.

МАКСИМ. Ты меня сбила!

ХЕЛЬГА. Родной, ты думаешь, она не будет тебя сбивать? Если вообще согласится слушать. Я тебе скажу, чтобы ты знал: у мужчины в такой ситуации один шанс. Ну, как у истребителя в войну: налетел, бросил бомбу, попал – молодец, не попал – до свидания. Все. Второго шанса не будет.

МАКСИМ. Истребители бомб не бросают.

ХЕЛЬГА. По фигу, я для ясности. Девушку надо удивить. Сразу. Ну, как вот ты меня в первый раз.

МАКСИМ. Я разве удивил? (Торопливо исправляется.) Я удивил разве?

ХЕЛЬГА (уже поднявшая палец). Ладно, прощаю. Еще бы не удивил, конечно, удивил.

МАКСИМ. Чем?

ХЕЛЬГА. Да всем. Я такого странного человека еще не встречала.

МАКСИМ. Может, и она удивится?

ХЕЛЬГА. Не надейся. У них там странных, в Голливуде, по десять на квадратный метр. Все психи вообще. Или наркоманы, или алкоголики. И у всех приемные дети – думаешь, почему? А потому, что к хирургам бегают каждый месяц, на них живого места нет, рожать уже не могут. Пластические операции! И у Милги твоей наверняка уже что-нибудь подрезано, а что-то добавлено!

МАКСИМ. Она не делала операций.

ХЕЛЬГА. Охотно верю.

МАКСИМ. Не делала, я сказал!

ХЕЛЬГА. Орать не будем, ладно?

Пауза.

МАКСИМ. Извини. Так. Значит, я говорю ей. Ты меня сбила совсем! Я говорю: Милга!

ХЕЛЬГА. А куда ты смотришь?

МАКСИМ. На нее. То есть на тебя.

ХЕЛЬГА. А чего у тебя глаза бегают? Мужчина должен смотреть нагло, прямо. Как хозяин.

МАКСИМ (решительно). Милга! Так?

ХЕЛЬГА. У нее тоже будешь спрашивать?

МАКСИМ. Милга! Я…

ХЕЛЬГА. Ну, ну? Что ты хотел сказать, русский мальчик?

МАКСИМ. Я прошу пять минут. Только пять минут. Если тебе будет неприятно то, что я говорю, можешь меня остановить. Я тебя люблю, это понятно, иначе я не настаивал бы так на встрече.

ХЕЛЬГА. До свидания.

МАКСИМ. Почему? Что я не так сказал?

ХЕЛЬГА. А ни почему. У меня настроение, как это по-русски… Херовое. Иди отсюда.

МАКСИМ. Только из-за настроения?

ХЕЛЬГА. А почему нет? У меня не может быть настроения? Я что, не человек? Имею я право собой распоряжаться вообще? Имею?

МАКСИМ. Конечно…

ХЕЛЬГА. Вот и вали отсюда, мальчик! Эй, охрана!

МАКСИМ. Слушай, Хельга…

ХЕЛЬГА. Какая Хельга, я Милга, ты к кому пришел? Обкуренный, что ли, на фиг?

МАКСИМ. Прекрати! Почему ты сразу разыгрываешь худший вариант?

ХЕЛЬГА. А ты представь, что так и будет? Твои действия?

МАКСИМ. Ну… Нет, если она охрану позовет, тогда…

Хельга в это время подходит к холодильнику, достает пиво.

Поставь на место!

ХЕЛЬГА. Не ори на меня!

МАКСИМ. Я тебе плачу, между прочим!

ХЕЛЬГА (ставит бутылку обратно, захлопывает дверцу холодильника, садится перед Максимом, глядит на него влюбленными глазами, скороговоркой произносит). Хорошо, извини, начнем сначала.

МАКСИМ (после паузы). Милга…

ХЕЛЬГА. Это ты? Неужели это ты? Я тебя увидела и сразу поняла – это ты! Ты снился мне в моих снах, мой мальчик. Иди ко мне, я вся тоскую про тебя! Обними меня, поцелуй, возьми меня, а, а, а-а-а! (Стонет.)

МАКСИМ. Замолчи!

Хельга встает, переобувается в туфли, берет сумочку.

МАКСИМ. Ты куда?

ХЕЛЬГА. Позови кого-нибудь из самодеятельности – и пусть изображают. Ты мне надоел. Ты маньяк. Ты хуже маньяка – ты… просто козел! Я больше к тебе не приду, понял?

Затемнение. Хлопает дверь. Музыка.

Появляется свет. Хельга в очередной раз сменила наряд.

МАКСИМ (с видом актера, страшно уставшего от нудной репетиции). Милга…

ХЕЛЬГА. Ладно, давай пропустим.

МАКСИМ. Почему?

ХЕЛЬГА. Потому что мы так не сдвинемся. Знаешь, как я в школе уроки учила? Если что скучно, я пропускаю. Ищу что-нибудь поинтересней. А когда уже немного затянет, можно к скучному вернуться.

МАКСИМ. Хороший способ. Действительно, пропустим. Мы познакомились. Мы… Что дальше?

ХЕЛЬГА. Я пришла к тебе в гости. Мне интересно, как живут русские молодые люди. Это твоя квартира?

МАКСИМ. Да.

ХЕЛЬГА. Чьи картины?

МАКСИМ. Моего отца.

ХЕЛЬГА. Соц-арт? Кич?

МАКСИМ (удивлен). Откуда ты знаешь эти слова?

ХЕЛЬГА. Я неплохо образована.

МАКСИМ. Откуда? Десятилетка в Щучине?

ХЕЛЬГА. Что есть Щучин? Я училась в Гарварде.

МАКСИМ. Да я про тебя, про Хельгу! Кончай дурачиться!

ХЕЛЬГА. Я что, тупая совсем, читать не умею? У метро книги уцененные продавали, тридцатник штука. Энциклопедия по искусству в том числе. Ну, полистала, нашла там такие же картины. Соц-арт это называется, если с прицелом на искусство рисовать. А если чисто для денег – кич.

МАКСИМ. Ты опять меня сбиваешь!

ХЕЛЬГА. Сам сбил!

Пауза.

ХЕЛЬГА. Давай это пропустим тоже. Мы познакомились, я пришла к тебе в гости. Ты рассказал про отца, про себя. Ты мне понравился. И я решила поиметь с тобой интим.

МАКСИМ. Ерунда!

ХЕЛЬГА. Почему? Ты мечтаешь об этом или нет?

МАКСИМ. Это для меня не существенно.

ХЕЛЬГА. Мечтаешь или нет?

МАКСИМ. Ну допустим.

ХЕЛЬГА. Вот и все! Мечтаешь – значит, возможно. Потому что на самом деле, как я поняла, о том, что вообще невозможно, люди не мечтают. Пусть один шанс на миллион, но он есть. Согласен?

МАКСИМ. Если только на миллион…

ХЕЛЬГА. Но ведь есть?

МАКСИМ. Ну есть.

ХЕЛЬГА. Тогда поехали.

МАКСИМ. Куда?

ХЕЛЬГА. В постель.

МАКСИМ. Так сразу?

ХЕЛЬГА. А это уж от тебя зависит. Лучше на мне потренируйся, а то обломишься. Так. Значит, я иду по комнате, смотрю на картины. Оказываюсь у постели. Ты оказываешься рядом. Ну, подходи!

Максим подходит.

Берешь так меня за плечи.

Максим берет.

И говоришь: вот отсюда лучше видно. И мягко так меня усаживаешь.

МАКСИМ. Вот отсюда лучше видно. (Усаживает – не очень мягко.)

ХЕЛЬГА. Действительно, лучше.

Пауза.

ХЕЛЬГА. Ну?

МАКСИМ. Что?

ХЕЛЬГА. Скажи честно, что ты хочешь сделать?

МАКСИМ. Потушить свет.

ХЕЛЬГА. А как? Бросишь меня и попрешься к выключателю?

МАКСИМ. Действительно, проблема…

ХЕЛЬГА. Вот именно. Продумываешь заранее: свет только возле постели – ночник или торшер.

МАКСИМ. Картин же не будет видно! (Хельга, посмеиваясь смотрит на него.) Понял.

ХЕЛЬГА. Или спрашиваешь: хочешь выпить? Идешь за выпивкой и по пути тушишь свет.

МАКСИМ. Хочешь выпить?

ХЕЛЬГА. Нет. (Максим в замешательстве.) Хочу, хочу! Двойную «маргариту». Смешать, но не взбалтывать.

МАКСИМ. У меня только пиво.

ХЕЛЬГА. О, русские мальчики, сколько с вами проблем! Ладно, давай пиво.

Максим встает, торопливо идет к холодильнику.

Возвращаясь с пивом, выключает свет.

Затемнение.

Грохот, звон стекла.

ХЕЛЬГА. Ты живой?

Музыка.

Хельга ходит по комнате, закутавшись в простыню. Говорит возбужденно.

ХЕЛЬГА

Ты знаешь, у папаши моего Такая же фигня. Не в смысле секса, А в смысле выпивки. То'йсть иногда он пьет Ну просто литрами, он пьет, и пьет, и пьет, Уже буквально льется из ушей, А толку шиш. Не забирает на фиг. А иногда рюмашку опрокинет — И бац, захорошело сразу. Сразу Расквасится и запоет… Я, правда, Не ожидала. Сам подумай, сколько Меня имели, извини, но ты ведь Сам понимаешь – проститутка, че тут И говорить, нет, я хренею просто, Опиндюнеть, не злись, я почему-то Всегда ругаюсь, если хорошо. Эмоции. А были, между прочим, С азартом мужики, ну, то есть, как бы Тебе сказать…Один мне говорит: «Еще, блин, ни одна, говорит, баба Из моих рук не вышла без оргазма!» Ну, ладно, я ему изобразила, А он, нашелся тоже Станиславский: «Не верю!» – говорит. «Щас, говорит, Я все равно тебя дожму до точки!» И дожимал, паскуда. Я стараюсь: О, ес, о, нох айн маль, фак ми! А он: «Не верю!» И меня по морде Дыц, дыц, я бац! – и в обморок!

(Коротко плачет и тут же смеется.)

А он перепугался страшно, чудик, Воды принес, побрызгал. «Ты чего?» Я говорю: «Оргазм». Он: «Правда?» – «Кроме шуток!» И тут он весь расцвел, весь залоснился, Весь подобрел, зараза. Мужику Ведь все равно, от кулака, от ласки, Лишь бы он знал, что девушка балдеет, Что он, скотина, самый сильный, самый Умелый… Ё, несу такую хрень! Но ты сообрази – ведь я впервые Почувствовала, что такое быть Нормальной женщиной. Я будто родилась. И даже, знаешь, захотелось имя Вдруг поменять. А мне легко – я Ольга. Я Ольга – и трендец! А Хельгу – на фиг! Ты сам хоть понимаешь, что ты сделал?.. Не хочешь пива?.. А ребенка хочешь? Ну, в смысле… То'йсть какой тут смысл? Без смысла — Возьму да и рожу. Тебе кого? Я девочку хочу. Хотя и мальчик Неплохо тоже. Назовем Максимом…

МАКСИМ. Ты помолчать можешь?

ОЛЬГА

Конечно. Извини. Ты не устал?

МАКСИМ. Я просил тебя помолчать.

ОЛЬГА

А я молчу. Ну все, ну успокойся!

МАКСИМ. И перестань разговаривать стихами, дура!

ОЛЬГА

Я не нарочно. Не велишь – не буду.

Пауза.

МАКСИМ. И это – все? И к этому все сводится? Да… Интересные дела… Если бы я знал, я бы еще раньше повесился.

ОЛЬГА

Так говоришь, как будто ты уже…

МАКСИМ. Помолчи! Нет, неужели, действительно, это все? Самое паскудное, что я успокоился! Мне уже ее (тычет в портрет Милги) – не надо!

ОЛЬГА

И правильно. Ты радоваться должен!

МАКСИМ. Что ты понимаешь, дура? Думаешь, ты мне теперь нравишься? Я тебя ненавижу просто! Мне противно тебя видеть! А от запаха твоего меня тошнит! Кожу хочется стащить с себя, будто ты на меня налипла! Счастья сколько у девушки – оргазм у нее объявился! Событие мирового масштаба.

ОЛЬГА

Дурак же ты. А я как с человеком С тобой… Я думала, что, может, и тебе Приятно, что… Да ладно. Не волнуйся. Я щас уйду. Но дело не в оргазме. А я тебя люблю. Вот так. Самой смешно. Я сразу, знаешь, как к тебе попала, Увидела тебя, и что-то – щелк! Внутри Как будто что-то пискнуло. Вернее… Не знаю. В общем, это все равно. Не беспокойся. Все к тебе вернется. Ты будешь счастлив – с Милгой или сам С собой. Какая разница? Ведь нету На самом деле Милги никакой. А только ты один. Ну, оставайся. И извини за все. Я ухожу.

Она одевается. Хочет уйти.

МАКСИМ. Постой. Засада вот в чем – я к тебе привык.

ОЛЬГА. И это плохо?

МАКСИМ. Сам пока не знаю… Иди ко мне.

Ольга идет к нему.

Затемнение.

Музыка.

Свет.

Ольга в домашнем халате готовит ужин. Максим смотрит телевизор.

ОЛЬГА. Есть сейчас будешь?

МАКСИМ. Да, можно.

ОЛЬГА. Хорошо. Тебе сыр потереть туда или сам?

МАКСИМ. Сам. Макароны?

ОЛЬГА. Что, не хочешь?

МАКСИМ. Да нет, нормально.

Ольга приносит тарелки на столик перед телевизором.

Они едят.

ОЛЬГА. А сыр?

МАКСИМ. Я уже все съел почти. Забыл.

ОЛЬГА. Я потру?

МАКСИМ. Ага.

Ольга трет сыр в тарелку Максима.

ОЛЬГА. Хватит?

МАКСИМ. Нормально.

ОЛЬГА. Подорожал – ужасно.

МАКСИМ. А?

ОЛЬГА. Сыр подорожал.

МАКСИМ. А.

ОЛЬГА. Процентов на двадцать.

МАКСИМ. Это много?

ОЛЬГА. Конечно! Как люди живут, у кого только пенсия?

МАКСИМ. Да, тяжело.

ОЛЬГА. Еще бы.

Ольга убирает тарелки. Моет их. Говорит, не поворачиваясь к Максиму.

ОЛЬГА. Ты только не ругайся, я ей написала. А потом один Оксанкин друг перевел, он английский знает в совершенстве. А адрес купила. На рынке компьютерном, представляешь, можно купить диск с адресами мировых знаменитостей. Всех. И обычные адреса, и электронная почта. И даже телефоны. И я ей написала. Знаешь, почему? Потому что письма действуют. Не всякие, конечно. Я, когда в выпускном классе училась, я получила письмо. До сих пор помню. Наизусть. «Оля, я счастлив жить на свете, потому что есть ты. Я люблю тебя вот уже три года, но не решаюсь сказать. Но я каждое утро просыпаюсь и думаю, что я тебя увижу, и я начинаю сразу улыбаться. Я живу с улыбкой, потому что есть ты. Я три года счастлив, потому что я тебя люблю. Мне от тебя ничего не надо, но я тебя люблю, и этого хватит. Может быть, догадаешься и поймешь все по моим глазам. И тогда я признаюсь. А если не догадаешься, пусть это умрет со мной…» И, знаешь, я только и делала, что на всех смотрела. Нет, не он, не он. Потом показалось – он. Был такой Сережа, тихий такой, невысокий, но приятный такой, ничего. И неглупый. Я подошла: «Это не ты?» – «Что я?» – «Письмо написал?» – «Не я». Вот… И я потом всю жизнь искала того, кто мог бы написать такое письмо. И когда я тебя увидела, я сразу подумала: ты мог бы… Извини, надоела своими разговорами. Нет, но правда, у меня такое чувство, что я тебя с детства знаю… Извини. Короче, написала. Ты не сердись. Я понимаю – идиотка, дура… Но я же вижу, что с тобой творится… Короче… Короче, вот… Ты не думай, я от твоего имени. И адрес обратный указала… Я к тому, что если придет письмо, ты не удивляйся…

Оглядывается: Максим дремлет.

Она переодевается.

Уходит.

Затемнение.

Музыка.

Свет.

Максим ходит по комнате, как животное в клетке. (В комнате прежний хлам.) Говорит сам с собой.

МАКСИМ

Нет, я в порядке. Сто процентов. Двести! Душа слегка, конечно, не на месте, Но не больна. Какой сегодня день? Двадцатое. Уймись, не ерепень Ненужных мыслей. Все уже нормально. Все осязаемо. Реально и брутально. От слова Брут? Или от слова «брутто»? Какая разница? Но надо ведь кому-то Выискивать происхожденье слов? Зачем? А если взять, к примеру, атом. Все в мире нашем, мусором богатом, Из одинаковых слагается основ. Зачем нам знать его строенье? Или Быстрее потекут автомобили И слаще станет жизнь во всех местах? Она и так сладка. И только страх Остался – потерять не душу, А гладкость жития, лямур, гламур И лядвии ласкающихся дур…

(Распахивает окно.)

И я не трушу. Я давно не трушу. Я просто сомневаюсь. Если ад — Не сковородки, не котлы, не дыба, Не огнь пылающий, не серный запах дыма, И главное – не то, в чем виноват, А – то же, что и здесь? И черт ноздрею Обыкновенный выдувает смог. И те же люди, что, подобно рою, Слетаются на бытия пирог — Вонючий, как и здесь? А в центре ада Зловещим кругом вечного ярма — Влагалище, исполненное смрада И сока жизни, и ее дерьма!!!

(Осеняет.)

Сам ад своим строеньем – просто вульва! И мы, когда друг друга шлем туда, Хотя и ясно говорим – «звезда», Но это – ад. Не двойка, братцы, ноль вам! И минус десять мне… Ты все спросил? Ты все сказал? Тогда кончай. Так тошно, Что на отчаяние не хватает сил И кажется, что врешь себе нарочно. Зачем вопрос, когда готов ответ? Нет выхода. И значит – смысла нет.

Встает на подоконник. Затемнение.

Максим входит в квартиру, говоря по телефону. Не закрывает за собой дверь.

МАКСИМ. Ты телефон можешь ее сказать? Но она в Москве? Слушай, ты человек или кто?… Ее неделю уже нет, а тебе все равно, что ли? Ты ведь врешь, я чувствую! Не понял. А кто? Ты же сказала, что Оксана. Какой псевдоним, дура? У актеров псевдонимы, у писателей, а у тебя кличка! Алло? Алло?

Набирает номер – не отвечают. Бросает трубку на постель.

Ходит по комнате.

Звонок.

Максим хватает трубку.

МАКСИМ. Алло? Алло? Алло?

Торопливо идет к двери, сталкивается с Милгой Йогович.

МИЛГА ЙОГОВИЧ. Здравствуйте. Могу я видеть Максима?

МАКСИМ. Он здесь не живет. Извините, мне некогда.

конец

Парикмахерша во время эпидемии предновогодняя комедия

Парикмахерская среднего пошиба. По периметру три кресла, три столика с зеркалами. В центре четвертое кресло, обращенное к зрителям. Зеркала перед ним нет, только рама. Сбоку вешалка для одежды, умывальная раковина, шкаф для полотенец, стеклянный столик с журналами. В углу большая хозяйственная сумка, из которой высовываются разноцветные коробки, в том числе, вероятно, с елочными игрушками. В кресле сидит парикмахерша Люся, женщина 35 лет. Пьет чай, ест печенье. Рассматривает себя в зеркале. Приближает лицо, оттягивает пальцами веки, вглядывается.

Входит Антон, мужчина около пятидесяти.

АНТОН. Здравствуйте. Это мужской зал тут?

ЛЮСЯ. И мужской, и женский. Проходите. (Встает с кресла.) Голову будем мыть?

АНТОН. А надо?

ЛЮСЯ. Стричь легче. Вот сюда. (Показывает на раковину.)

Антон снимает куртку, вешает, подходит к раковине, упирается руками в край, склоняет голову.

ЛЮСЯ (слегка надавливая на затылок). Чуть пониже. (Начинает мыть ему голову: поливает из душа, намыливает шампунем, смывает, рука ее двигается аккуратно, ласково.)

Антон издает неопределенный звук.

ЛЮСЯ. Горячо?

АНТОН. Приятно. Руки у вас легкие.

ЛЮСЯ. Все говорят.

Люся домывает голову. Достает полотенце, кладет на голову, прижимает руками.

ЛЮСЯ. Держите.

Антон, вытирая голову, идет к креслу.

Люся берет у него полотенце, кидает в корзину. Обертывает вокруг шеи Антона чистое полотенце, надевает на него передник. Расчесывает волосы, смотрит в зеркало.

ЛЮСЯ. Что делаем?

АНТОН. Да то же, что было. Окультурить, в смысле.

Люся начинает работать ножницами, расческой приподнимая пряди волос.

АНТОН. Что-то у вас нет никого.

ЛЮСЯ. Грипп. Эпидемия, вы же знаете. Все свалились, некому работать. Да и клиентов нет.

АНТОН. А вы держитесь?

ЛЮСЯ. Лучше бы заболела. Повалялась, отдохнула бы.

АНТОН. У меня тоже так. Только и отдыхаю, когда болею.

ЛЮСЯ. Много работаете?

АНТОН. Слишком.

ЛЮСЯ. Мой тоже.

АНТОН. А?

ЛЮСЯ. Муж.

АНТОН. А? Вы мне справа говорите, я слева глухой. Осложнение, кстати, после гриппа.

ЛЮСЯ (в правое ухо). Муж, говорю, тоже работает как проклятый. Мы с дочкой не видим его.

АНТОН. Аналогично. В смысле – семья в претензии. Дочь тоже. И сын.

ЛЮСЯ. У вас и внуки, наверно?

АНТОН. Я что, похож, что у меня внуки есть?

ЛЮСЯ. А почему нет? Полста есть, наверно?

АНТОН. Обычно меньше дают. Но есть, да. Пятьдесят один даже.

ЛЮСЯ. А не скажешь.

АНТОН. Нет, внуков нет. Женился поздно. Дочке двенадцать, сыну вообще шесть.

ЛЮСЯ. Второй раз?

АНТОН. Что?

ЛЮСЯ. Второй раз женились?

АНТОН. Почему?

ЛЮСЯ. Сейчас многие по два раза женятся.

АНТОН. Нет, первый. Я не торопился.

ЛЮСЯ. Выбирали?

АНТОН. Ну, в какой-то мере. Да. А то ошибешься, а потом мучаешься.

ЛЮСЯ. Значит, не ошиблись?

АНТОН. Нет, все нормально.

ЛЮСЯ. Это хорошо. Это вы правильно. А то некоторые торопятся, а потом мучаются. Я тоже не спешила. Надо же опыт в жизни иметь, верно? А то некоторые выскочат, а потом неизвестно что. А я осмотрелась, подумала. Все в жизни поняла. Ну, можно замуж. Висок прямой?

АНТОН. Забываю все время. Прямой – это как?

ЛЮСЯ. Как у вас было.

АНТОН. Тогда да.

ЛЮСЯ. Главное, если мужчина рано, его потом все время куда-то тянет. А если он уже пожил, то он успокоился.

АНТОН. Это правда.

ЛЮСЯ. У меня тоже он в возрасте уже. Ну, сорок почти. Но еще ничего. Живем хорошо, тьфу, тьфу, тьфу. А чего ему жаловаться? Я работаю, все по дому успеваю. За собой слежу. Если от кого муж куда-то ходит, она сама виновата, правильно?

АНТОН. Конечно. Я от своей никуда. Зачем? Она у меня как модель. Высокая, стройная.

ЛЮСЯ. А вам ничего с ней? В смысле – вы небольшой относительно.

АНТОН. Почему? Нормальный рост, выше среднего.

ЛЮСЯ. Ну, модели, они же метр восемьдесят все.

АНТОН. Я же не буквально. Высокая, но не выше меня. Гармонично смотримся.

ЛЮСЯ. А мой на голову выше. Мне нравится. Ему тоже. Он говорит, ты, говорит, такая, что за пазуху засунуть хочется. Ну и пройти вместе приятно. Мужчине же важно, правильно? Ты там дома как хочешь, он на тебя внимания не обращает. Ну – привык. Я выкрасилась прошлый месяц, нарочно ему не сказала – думаю, когда заметит? Через неделю разглядел! Что это, говорит, у тебя с волосами? Но это дома. Дома мужчине все равно. А если выйти, ему же похвастаться хочется женщиной, даже если она жена. Правильно? Сразу начинает: давай оденься получше, макияж, то, се. Ну я стараюсь. Смотрю, а он по сторонам так поглядывает – как я другим? Видит – нравлюсь. Ну, ему приятно. Честолюбие, понимаете? Мужская психологическая особенность.

АНТОН. Некоторые жен вообще в упор не видят. Я в Интернете читал: ты можешь купить женщине машину с кислой рожей, а можешь подарить цветок с улыбкой, и цветок она оценит больше.

ЛЮСЯ. Ну, от машины я бы не отказалась. Даже с кислой рожей. Хотя у меня есть.

АНТОН. Я тоже своей новую подарил. Я что имею в виду: я всегда замечаю, что у жены происходит. Я бы, если она покрасилась, сразу бы. Я же знаю, ей приятно. Женщине что нужно? Чтобы муж, который рядом, чтобы он обращал внимание. Мужчины большинство этого не понимают. Скажи ей два приятных слова, язык не отвалится, и она весь вечер счастлива. Тебе же лучше. Правильно?

ЛЮСЯ. Тупые многие мужики, если честно.

АНТОН. И я про то.

ЛЮСЯ. Нет, он не потому, что он равнодушный. Просто – ну в своих мыслях человек. Он у меня по компьютерам специалист. На дому работает. Думает там что-то все время.

АНТОН. Думать можно, но все равно. Я тоже думаю, а когда вижу, что она… Ну, что внимания хочется. Я переключаюсь. Усилием воли.

ЛЮСЯ. А в какой области работаете?

АНТОН. Осветительные приборы. Продажа, установка. Бизнес. У вас вот тут свет плохой.

ЛЮСЯ. Да знаю. Я им сколько говорила – давайте нормальный сделаем. А им плевать – и так сойдет. Клиент же страдает, я же должна каждый волосок видеть! Наугад режу, можно сказать. (Антон слегка дернулся.) Да нет, это я образно говорю. У меня зрение – слава богу. Сто процентов.

АНТОН. Просто некоторым все равно. Работают – абы как.

ЛЮСЯ. Вот именно.

АНТОН. Я так не могу. Я если свет ставлю, я как себе это делаю. Не умею плохо работать.

ЛЮСЯ. А некоторым все равно. Обкорнают клиента – так и надо. Он в претензии, а они только смеются. А я, если плохо постригу, у меня у самой душа болит.

АНТОН. Аналогично. В смысле, мне мои говорят: чего ты там возишься, сойдет и так. А я не могу. Люди же работать там будут. Глаза испортят – а я виноват?

ЛЮСЯ. Люди сейчас никого не касаются. Всем наплевать.

АНТОН. Это правда. Всеобщее равнодушие.

ЛЮСЯ. Зачес куда делать?

АНТОН. Вот так вверх и направо.

Пауза.

ЛЮСЯ. Хороший волос у вас. Послушный.

АНТОН. Не жалуюсь.

Люся включает машинку, начинает подравнивать волосы по краям.

ЛЮСЯ. Из Москвы, наверно?

АНТОН. А?

ЛЮСЯ (выключает машинку). Я говорю: из столицы, наверно? Вид у вас такой. Элегантный.

АНТОН. Нет, я местный. Просто – стараюсь соответствовать.

Люся включает машинку.

АНТОН. Вы тоже.

ЛЮСЯ (выключает машинку). Что?

АНТОН. Вы тоже. Ну, элегантная женщина. Не скажешь, что парикмахерша, если не знаешь.

ЛЮСЯ. А что, парикмахерша – это плохо? (Включает машинку, работает.)

АНТОН. Да нет, я просто… (Очень громко.) Просто я имел в виду, что лицо у вас… Как в кино. Как у актрисы!

ЛЮСЯ (тоже громко). А я в самодеятельности играла!

АНТОН. Это заметно! В смысле – артистизм!

ЛЮСЯ. Некоторые не понимают. Я общительная, а думают, что я намеки даю! Как будто с мужчиной нельзя просто поговорить. Вы как считаете?

АНТОН. Что?

ЛЮСЯ. Я говорю: могут же мужчина и женщина просто общаться? Бровки окультурим? (Склоняется, «окультуривает» брови. Ее лицо близко к лицу Антона.)

АНТОН. Могут.

ЛЮСЯ. Что?

АНТОН. Общаться могут, конечно. Почему нет? Вас как зовут?

ЛЮСЯ. Люся.

АНТОН. А меня Антон. Очень приятно. Люди лицемерят. Ну пойдут, например, мужчина и женщина в ресторан. Просто, как люди, пообщаться. А они сразу думают неизвестно что!

ЛЮСЯ. Вот именно.

АНТОН. Вы как к этому относитесь?

ЛЮСЯ. В смысле?

АНТОН. Ну, посидеть просто так, пообщаться?

ЛЮСЯ. Вы конкретно или как?

АНТОН. Можно конкретно. Вы вечером что делаете?

ЛЮСЯ (выключает машинку). Вы меня, что ли, в ресторан приглашаете?

АНТОН. Пообщаться…

ЛЮСЯ. Ага. Вы меня, значит, так поняли?

АНТОН. Я просто… Сами же сказали…

ЛЮСЯ. Что я сказала? Я разве сказала, что я с мужчинами по ресторанам хожу?

АНТОН. Нет, но вы же сказали, что мужчина и женщина могут общаться.

ЛЮСЯ. Вот – мы общаемся. Вам обязательно ресторан нужен? Музыка? Я вам радио включу. (Включает радио на полную громкость. Антон морщится. Люся выключает.)

АНТОН. Вы меня не поняли.

ЛЮСЯ. Да поняла! Во избежание, чтобы вы тоже поняли – я если на что соглашаюсь, то серьезно. Если мне кто понравится, я могу с ним пообщаться. Но я не девушка на минуточку, чтобы вы знали!

Она отворачивается, меняет насадку на машинке. Прячет лицо – будто плачет. Антон высвобождает руку из-под покрывала, дотрагивается до ее руки.

АНТОН. Люся…

ЛЮСЯ. Не надо за руки хватать! Что с людьми происходит, вообще кошмар! Я вам что, намекала?

АНТОН. Да я ничего не делаю!

ЛЮСЯ. Не делает он! Вы себя в зеркало видели? Просто ест меня глазами, бессовестный. Шестой десяток мужику, жена, двое детей, а он туда же! Пять минут видит женщину – и все уже забыл, и жену, и детей! Уже пошли в ресторан, потом в гостиницу, номер снимем, да?

АНТОН. Я этого не говорил!

ЛЮСЯ. Да видно же все! Голову мыть пойдемте.

АНТОН. Мыли уже.

ЛЮСЯ. А труху после стрижки не надо смыть?

АНТОН. Это не труха, а волосы.

ЛЮСЯ. Можно и так сказать…

Антон сердито идет к раковине. Люся начинает мыть ему голову.

АНТОН. Холодная!

ЛЮСЯ. Ничего, остынешь немного!

АНТОН. Я для сервиса пришел, а не чтобы мне хамили!

ЛЮСЯ. Кто хамит? Сам меня готов в койку потащить, а сам…

АНТОН (поднимает голову, с нее течет вода). Ты очумела, что ли, кто тебя в койку тащил? Где тут койка вообще?

ЛЮСЯ (набрасывает на него полотенце, вытирает ему голову). Где койка? (Срывает полотенце с мокрой, всклокоченной головы, бросает полотенце в угол, идет к двери, закрывает ее на засов.) Где койка? (Подходит к Антону, кладет руки ему на плечи – ласково.) Койки нет, есть диванчик. Вон там, в комнате отдыха. Как тебе этот вариант?

АНТОН (смотрит на часы). Ты шутишь так, что ли?

ЛЮСЯ. Какие шутки? У меня недавно там подруга встречалась с одним мужчиной. Я сперва думала: гадость какая. А потом думаю: почему гадость, если им приятно? Ведь приятно же, да? Или торопишься? Не бойся, все успеешь. Везде поставишь свой свет. Будет везде свет и не будет никакой тьмы. Ведь так, Антон? Хорошее имя, крепкое. Как яблоко.

АНТОН. Яблоки такие есть. Антоновка.

ЛЮСЯ. Ты и сам весь крепкий. Мужчина. Мужик. Идем?

АНТОН. Нет, у меня хорошее чувство юмора, но…

ЛЮСЯ. Но ты боишься. Ты немножко трус. Бывает. Мечтаешь о такой женщине, как я, и вот она, а ты и струсил. Или мораль заела.

АНТОН. Ничего не заела и ничего я не струсил. Идем!

ЛЮСЯ. В кресло!

Толкает его по направлению к креслу, открывает дверь.

ЛЮСЯ. Вот я тебя, блин, и расколола! А то строит из себя тут! Муж жены, отец семейства! Кобель, блин, прости господи!

АНТОН. Ты сама!

ЛЮСЯ. Что сама? Позвала? Ну, может быть. А ты мужчина или прицеп от самосвала? Куда зовут – туда идешь? (Берет фен, включает, сушит и расчесывает волосы.)

АНТОН (кричит). Ты это все нарочно! Провокация это, поняла!

ЛЮСЯ. Да, провокация! А чего же ты так быстро поддался? А? Пять минут – и ты готов! Что в мире происходит! Я кино смотрела – предателя родины вербовали. Полгода голодом морили, били до полусмерти, потом обманули, сказали, что от него родина отреклась. И он сломался, хотя потом застрелился. Полгода! Полгода человек терпел нечеловеческие муки! А тебе пяти минут хватило – причем не пытали тебя. И пошел бы сейчас, предал бы! А потом уж точно не застрелишься! А? (Направляет фен ему в лицо.) Застрелишься или нет? А? Застрелишься?

АНТОН (вскакивает). Дура!

На ходу приглаживая пальцами волосы, выбегает.

Через несколько секунд возвращается, швыряет на пол деньги. Исчезает.

Люся смотрит на деньги. Берет совок и веник. Сметает деньги в совок, идет к столу. Сбрасывает деньги на стол и только после этого берет их и сует в карман.

Садится в кресло. Смотрит в зеркало. Опять разглядывает свои глаза.

ЛЮСЯ. Точно, дура…

Входит Тамара, женщина лет сорока.

ТАМАРА. А где Надежда?

ЛЮСЯ. Грипп.

ТАМАРА. Черт… Мне на фуршет в администрацию, срочно причесаться надо. А вас я не видела.

ЛЮСЯ. Я недавно тут.

ТАМАРА. Причешете?

ЛЮСЯ. Попробую.

ТАМАРА (идет к креслу). Только мыть не надо.

ЛЮСЯ. Как же немытые причесывать? Вы не беспокойтесь, я высушу.

ТАМАРА (садится в кресло). Спасибо, давайте так. Смочите – и как-нибудь…

ЛЮСЯ. Нет, но грязные же будут.

ТАМАРА. Я что, с помойки? А Надежда когда будет?

ЛЮСЯ. Неизвестно.

ТАМАРА. Короче, побрызгайте и как-нибудь.

ЛЮСЯ. Попробую.

ТАМАРА. Я Надежде говорю: ты чего в такой дыре работаешь, к вам зайти неприлично. Давай в хороший салон устроимся. А она говорит: нет, тут место нахоженное, деньги мне платят такие же, а главное, я тут первая.

ЛЮСЯ. Это правда, она мастер. Международный диплом имеет.

Брызгает из пульверизатора и начинает причесывать.

ЛЮСЯ. Вот тут подрезать бы надо.

ТАМАРА. Да не беспокойся, девушка, заплачу как за стрижку.

ЛЮСЯ. Я не из-за денег. Просто – висит.

ТАМАРА. Ну подрежь. Только чуть-чуть. Ё, налысо, что ли, остричься? Или парик хороший купить? Некогда волосами заниматься. Короткие мне не идут, а с длинными возня. Что посоветуешь?

ЛЮСЯ. Не знаю. Длинные мужчинам нравятся.

ТАМАРА. Прямо убиться из-за этого. Мало что им нравится! Меня бывший заставлял каждый день ноги брить или пластырем волосы отрывать. Это еще раньше, когда у меня на лазерную эпиляцию средств не было. Сам бы попробовал! Я ему в шутку один раз, ну, он спал, а вечером просил: ты меня разбуди. А его будить – это Хиросимой надо быть. Вместе с бомбой. Короче, я думаю: ладно, я тебя разбужу, а ты заодно попробуешь, как волосики пластырем драть. Ну, прилепила полоску к груди ему, а у него там мохнато все, прилепила и – дерг! Как он заорет! Как он вскочит! Дура, идиотка! Я говорю: вот так вот, почувствуй! Это ты еще не рожал!

ЛЮСЯ. А из-за чего разошлись? Из-за этого? Ну, что заставлял волосы удалять?

ТАМАРА. А что, не причина?

ЛЮСЯ. Ну, просто, если любишь, наверно, можно как-то…

ТАМАРА. Ага, слышала я это! Если любишь, не только волосы, все можешь себе удалить! Есть у меня подруга, дурочка, она себе зубы из-за любви вырвала.

ЛЮСЯ. Зачем?

ТАМАРА. А муж у нее с фантазией. Вычитал, что в Таиланде проститутки себе зубы удаляют – коренные там, или резцы, или все сразу, не знаю.

ЛЮСЯ. Зачем?

ТАМАРА. Для орального секса, тьфу, говорить противно. Для лучших ощущений, чтобы мужику было приятно! Идиотки! Ну она и выдрала себе – на, всё для тебя, любимый. А любимый попробовал: нет, говорит, что-то не чувствую разницы. Зато ее стал гнобить: ходишь, говорит, беззубая, вставь обратно. А деньги дал ей на это? Хрен-то вот! Ну, вставила дешевые, металлические, он опять недоволен. И ушел.

ЛЮСЯ. Вот гад!

ТАМАРА. Еще бы. А все от чего? Меньше надо телевизор смотреть! Там прямо пропагандируют половые отношения без конца, ты заметила? В том числе оральный этот секс дурацкий! Да я в жизни эту гадость в рот не возьму! Женщина без гордости – не женщина!

ЛЮСЯ. То есть вы ушли от мужа?

ТАМАРА. Жаль, что не сразу, восемь лет терпела.

ЛЮСЯ. А я пятнадцать.

ТАМАРА. Тоже разошлась?

ЛЮСЯ. Да. Была семья… Дети – мальчик, девочка. Ей двенадцать, ему шесть.

ТАМАРА. Из-за чего? Пил?

ЛЮСЯ. Да не особенно.

ТАМАРА. Доставал?

ЛЮСЯ. Да нет. Он положительный вообще. Старше меня, пятьдесят один, но очень крепкий. Симпатичный. Волосы почти не седые. И профессия хорошая: осветительные приборы продавал и устанавливал. Бизнес.

ТАМАРА. Ясно. Бабы?

Люся молчит.

ТАМАРА. Я так тебе скажу… Тебя как зовут?

ЛЮСЯ. Люся.

ТАМАРА. А меня Тамара. Я тебе, Люсь, так скажу: не жалей. Я сначала боялась. Достал он меня – вот до сих пор (показывает сложенными пальцами на горло), а я все терплю. Да куда я одна, да как я? И все равно – ушла. Сухой корочкой питалась. Один раз стою в магазине, думаю, чего подешевле взять себе с сыном, смотрю – одноклассница, подруга. Тома, что с тобой, на тебе лица нет! И тут я расплакалась. И все ей честно – так и так. Она говорит: ладно, я с компаньоном поговорю, возьмем тебя, может быть. Крутой бизнес, недвижимость. Я полгода на побегушках была, через год моя подруга уже подо мной ходила, а сейчас у меня квартира двести метров, дом за городом с бассейном, третью машину меняю! А почему? А потому, Люся, что пока ты с мужиком живешь, ты даже не подозреваешь, на что способна. Они наши свободу ограничивают, понимаешь? У мужика ведь нет выбора – либо он сам выше взлетит, либо женщину пригнет. Лететь ему неохота, вот они нас и гнут. Недавно зашел ко мне – ну, одет нормально, это легко, сейчас и на помойке одеться можно, хвастается: работа, деньги, любовница молодая. Я ему: поздравляю, а только мне завтра пахать, фить-пирю, спать пора. Так что иди домой. К молодой любовнице. И тут он: Тамар, а дай покушать чего-нибудь. Люблю, говорит, как ты готовишь. А я присмотрелась – у него щека с щекой слиплись, у него там непроходимость уже, совсем есть отвык.

ЛЮСЯ. Накормила?

ТАМАРА. Нет! Потому что мужик – свинья, где жрет, там и спать укладывается! (После паузы.) Да накормила, конечно. И спать даже уложила. И денег дала. Но сказала: все, не ходи больше, не рви мне сердце. Пусть другая для тебя волосы бреет.

ЛЮСЯ. А кожа гладкая у вас.

ТАМАРА. Лазер же, говорю. И есть для кого. Но все честно: я свободна, он свободен. А твой, значит, изменял?

ЛЮСЯ. Как попало. Что обидно: дома мне лю-лю, люблю, лапсик, фигапсик, а сам… Я уже тогда в парикмахерской работала. Он заглядывал после работы. Меня ждал. Ну, болтал с подругами. С одной особенно. На меня, кстати, похожа. Лера. Вот. Один раз говорю: что-то насморк, не пойду на работу. Не пошла. А к вечеру решила в магазин, смотрю – нет денег. Вспомнила – в парикмахерской в столике оставила, заперла. Пошла туда. Там закрыто, но у меня ключ. Открываю, захожу, слышу – там, в комнатке, что-то такое шевелится. Я туда, свет включила, а они на диванчике. В полной красоте.

ТАМАРА. Скот.

ЛЮСЯ. Но я его сперва простила.

ТАМАРА. И зря.

ЛЮСЯ. Ясно, что зря. Думала – может, случайно, эпизод. А потом еще раз случайно, еще раз – и всё с разными.

ТАМАРА. И ты терпела?

ЛЮСЯ. Нет, но дети же!

ТАМАРА. Дети! Всегда мы так – дети! Запомни, Люсенька, если дети видят унижение матери, это еще хуже! Я тоже думала: как сын отнесется? А он мне знаешь, что сказал? Зря, говорит, ты раньше не ушла от этого козла!

ЛЮСЯ. Про отца – нехорошо.

ТАМАРА. Какой он отец? Только что биологический.

ЛЮСЯ. Все равно… Одной трудно, наверно. Не в смысле финансов, я вижу, ты женщина обеспеченная. А… Ну все-таки… Поговорить с кем-то. Какие-то дела совместные… Семья…

ТАМАРА. Так есть, я сказала же. У меня с ним и дела, и поговорить успеваем, и секс, когда захочется. Я ему сразу сказала: я под моду свою физиологию подгонять не собираюсь. Я не фанатка половых отношений и не секси, а какая есть, такая и есть. А он: спасибо тебе за откровенность, а то, говорит, я уже устал придуриваться перед каждой, что я гигант, а мне на самом деле раз в неделю по десять минут – вот так хватает. Я говорю: тот же случай. Вот это и есть сексуальная гармония, а не каждый вечер бояться, что у тебя попросят. Или потребуют. Ты-то тоже не одна, наверно, живешь? В смысле – мужчина есть какой-нибудь?

ЛЮСЯ. Конечно. Я все-таки женщина.

ТАМАРА. Молодец. И никаких замуж. Мухи отдельно – щи отдельно. Семья сама по себе – мужики сами по себе. (Поворачивает голову, разглядывая себя.) А у тебя неплохо получается.

Люся берет фен, подсушивает готовую прическу.

ТАМАРА. Все, хватит. Лучшее – враг хорошего.

ЛЮСЯ. Полачить?

ТАМАРА. Слегка, чтобы держались, но не видно.

Люся брызжет лаком.

ТАМАРА. А что, не хуже Надежды работаешь. Я еще зайду. (Достает деньги.) Сдачи не надо, спасибо. Держись, Люсенька! Когда мужик не сдается, его уничтожают!

Уходит.

Люся садится перед зеркалом.

ЛЮСЯ. Уничтожают… К чему это она?

Входит мужчина в бумажной маске от гриппа.

МУЖЧИНА (невнятно). У вас стерилизацию делают?

ЛЮСЯ. Извините?

МУЖЧИНА (приподнимает маску). У вас стерилизацию делают?

ЛЮСЯ. Какую, кому?

МУЖЧИНА. Ну – кварцевой лампой светят, еще что-то?

ЛЮСЯ. Нет.

МУЖЧИНА. И вы без маски работаете?

ЛЮСЯ. Почему? Все есть. (Достает из столика маску, надевает.)

МУЖЧИНА. Да вы уже столько тут микробов надышали! Черт, никто про гигиену не думает. В аптеке упаковка одноразовых масок десять рублей стоит! Нет, лень зайти! В транспорте все без масок, а сделаешь замечание, смотрят, как на идиота. Это наша страна такая. Кто ведет себя нормально, тот идиот, а кто идиот, тот считается нормальным. Где мне стричься теперь? Хоть жену учи!

ЛЮСЯ. Она у вас тоже в маске?

МУЖЧИНА. А как же! И жена, и дочь, и теща, всех построил. У каждого своя посуда, свое полотенце. Зато во всем городе эпидемия, а мы… (Чихает.) Здоровы! Ну вот, надышался уже у вас! Бардак!

Уходит. Люся включает музыку. Веселая не нравится – слишком веселая. Лирическая – слишком печальная. Выключает музыку.

Входят юноша и девушка — Настя и Костя. Настя кивает Косте на кресло в углу, у столика, тот садится, вставляет наушники в уши. Берет толстый гламурный журнал, листает и подергивает головой, слушая музыку.

НАСТЯ. Здравствуйте. Вы работаете?

ЛЮСЯ. Конечно.

НАСТЯ. Никто нигде не работает. Эпидемия. Да еще Новый год впереди, никому работать не хочется. А вы можете сделать прическу – ну, такую…

ЛЮСЯ. Какую?

НАСТЯ. Ну, не повседневную.

ЛЮСЯ. А конкретно?

НАСТЯ (оглядывается на Костю). К свадьбе.

ЛЮСЯ. Что-нибудь заплести хотите? Цветы, ленты?

НАСТЯ. Нет. Я как раз этого не люблю. Я хочу просто, но красиво. У меня видите, какие волосы? (Снимает платок, длинные и густые волосы рассыпаются по плечам.)

ЛЮСЯ. Отличные волосы.

НАСТЯ. Надо только, чтобы они были – ну, водопадом так, волнами, но не очень, а так… Постепенно… Чтобы ниспадали. Но не как попало, а чтобы форма была. То есть чтобы естественно, но на самом деле чтобы видно, что не просто так.

ЛЮСЯ. Сделаем, садитесь.

НАСТЯ (садится в кресло). Мыть не надо, я с утра…

Люся начинает работать. Посматривает на Костю.

НАСТЯ. Это Костя. А я Настя. Складно получается – Настя, Костя. Правда? В рифму.

ЛЮСЯ. Ну, если у вас жизнь так зарифмуется, тогда…

НАСТЯ. А почему нет?

ЛЮСЯ. Да разное бывает.

НАСТЯ. Что я, сейчас буду думать, что там бывает? Ну, бывает. А может, ничего и не будет. Если думать, что будет, тогда ничего не сделаешь вообще. У меня есть одна подруга психованная, до сих пор с мальчиками ничего не имеет. СПИДа боится.

ЛЮСЯ. А ты не боишься?

НАСТЯ. Откуда я его возьму? Мы с Костей полтора года, и больше ни с кем.

ЛЮСЯ. А до этого?

НАСТЯ. Мало что до этого. Ну, был у меня мальчик. Недолго. У него тоже кто-то был. Но это же до того. Раньше.

ЛЮСЯ. Если было раньше, будет и потом.

НАСТЯ. Почему? Раньше-то он меня не знал. И я его не знала. Совсем другое дело. А теперь нам никого не нужно.

ЛЮСЯ. Пока.

НАСТЯ. Пугаете?

ЛЮСЯ. Это жизнь, Настя, это реальность.

НАСТЯ. Реальность тоже разная.

ЛЮСЯ. Я о том и говорю. Ты посмотри, как он от тебя затыкается.

НАСТЯ. Не от меня, а вообще. Музыку слушает. Он музыку любит. И я же сейчас с ним не говорю, ему слушать нечего.

ЛЮСЯ. Может быть. А заметила, какой он журнал взял?

НАСТЯ. Какой?

ЛЮСЯ. У нас там три. Про природу, про автомобили и женский – мода, одежда, прически, купальники. Про природу он не взял, про автомобили не взял, он сразу – про купальники. Зачем ему женская мода и купальники?

НАСТЯ. Это ничего не значит. Какой попался журнал, такой и взял.

ЛЮСЯ. Настя, женщина обязана быть наблюдательной. Я заметила, он его из-под низа вынул. Ты спроси себя: если он тебя любит, зачем ему чьи-то купальники рассматривать?

НАСТЯ. Ну… Чисто теоретически. Да, он меня любит. Но ему красивые женщины другие тоже нравятся. С эстетической точки зрения. Это нормально. Они красивые – он смотрит.

ЛЮСЯ. Природа тоже красивая. А он не смотрит. И автомобили красивые. Ему тоже все равно.

НАСТЯ. Это разные вещи. Я тоже на красивых мужчин смотрю. Чисто эстетически.

ЛЮСЯ. Печально.

НАСТЯ. Что печально-то?

ЛЮСЯ. Значит, ты уже готовишься. Примериваешься.

НАСТЯ. Да ни к кому я не примериваюсь, зачем мне это?

ЛЮСЯ. Это к тебе вопрос, зачем. Значит, уже подумываешь.

НАСТЯ. Да ничего я не подумываю! Здесь не трогайте.

ЛЮСЯ. Висеть будет.

НАСТЯ. Я зачешу, я тут всегда зачесываю. Вам, наверно, просто не повезло, вот вы так и говорите.

ЛЮСЯ. Мне не повезло? Мне еще как повезло. Да, я сейчас одна. Зато у меня квартира двести метров, дом с бассейном, машина, сын прекрасный.

НАСТЯ. Это вы тут так много зарабатываете?

ЛЮСЯ. Я тут вообще не работаю. Двоюродная сестра попросила: все заболели, а нельзя, чтобы парикмахерская была закрыта. Это же закон торговли и обслуживания: если три дня закрыто, клиент отвыкает. А я парикмахершей начинала, победительницей международных конкурсов была. Решила выручить. Сестра все-таки, как откажешь. У меня свой бизнес, все серьезно, недвижимостью занимаюсь. Мужчина есть, но все на равных – он свободный, я свободная. Никаких загсов. Разница в чем? Когда мужчина не муж, он тебе ничего приказать не может. Ну и вообще, не достает. Если начнет что-то, ты можешь ему тут же: извини, мне пора домой. И все. А дома от мужа куда уйдешь? В ванну? В туалете спрячешься?

Пауза.

НАСТЯ. А из-за чего разошлись?

ЛЮСЯ. Из-за всего. Сперва заставлял меня ноги брить или пластырем волосы отрывать.

НАСТЯ. Я сама это с восемнадцати лет делаю. Когда ноги гладенькие, самой приятно. Только не пластырем, конечно.

ЛЮСЯ. Потом заставил меня зубы вырвать, гад.

НАСТЯ. Зачем?

ЛЮСЯ. Для орального секса. Чтобы не мешали.

НАСТЯ. Дурь какая-то. Уметь надо, вот и все. И никакие зубы не помешают.

ЛЮСЯ. А ты умеешь, что ли?

НАСТЯ. Без проблем.

ЛЮСЯ. Неужели нравится?

НАСТЯ. Почему нет? Он у него такой красивый… (С улыбкой оглядывается на Костю.)

КОСТЯ (снимает наушники). А?

НАСТЯ. Да нет, ничего.

Костя опять надевает наушники.

ЛЮСЯ. Приучаешь парня, что все для него. Думаешь, оценит? Нет, Настенька. К хорошему быстро привыкают.

НАСТЯ. Что же мне, нарочно хуже быть?

ЛЮСЯ. Вот тут пройдусь чуть-чуть?

НАСТЯ. А надо?

ЛЮСЯ. Иначе край будет, как ножом отрезанный. Он на спуск должен идти.

НАСТЯ. Только немного.

ЛЮСЯ. У меня вот подруга была. Тоже парикмахерша. Один раз заболела, не пошла на работу. А потом все-таки пошла. Там закрыто. Она своим ключом открыла, вошла, слышит, в другой комнате что-то такое – шу-шу-шу. Она туда, а там ее муж с другой парикмахершей. На диванчике.

НАСТЯ. И что?

ЛЮСЯ. Как что? Тебе бы понравилось?

НАСТЯ. А зачем нарываться?

ЛЮСЯ. То есть?

НАСТЯ. Зачем она на работу пошла?

ЛЮСЯ. Она деньги там оставила.

НАСТЯ. Хорошо. Взяла деньги, что-то услышала, она могла предположить, что там муж?

ЛЮСЯ. Вполне. Он за ней по вечерам заходил.

НАСТЯ. И зачем тогда полезла смотреть? Себя травить?

ЛЮСЯ. А что, лучше не знать, что ли?

НАСТЯ. Конечно. И потом, ну допустим, Костя тоже кого-нибудь поимеет. Жизнь долгая, у него две-три штуки обязательно будут. Если как эпизод – ну и что? То есть неприятно, конечно, но глупо же тоже – из-за каких-то эпизодов жизнь ломать.

ЛЮСЯ. А если он к другой уйдет?

НАСТЯ. Тогда другая история. Тогда – ну плохо, да. Ужасно. Но я ведь и сама к другому могу уйти.

ЛЮСЯ. Настя, ты меня потрясаешь. Ты замуж собралась – и у тебя такие мысли?

НАСТЯ. А какие? Если, например, я сейчас здоровая, это же не значит, что я никогда не заболею. Лет через тридцать все может быть. Но я же не буду из-за этого заранее в депрессию впадать. И он может влюбиться, и я – лет, допустим, через двадцать. И я что, уже сейчас буду об этом думать?

ЛЮСЯ. Ага. А если он кого-то поимеет, как ты говоришь, то это вообще не в счет?

НАСТЯ. Почему не в счет? Я же говорю, неприятно. И лучше без этого. Но если случится, надо же понять, как, чего. (Оглядывается, говорит громким шепотом.) Вообще-то у него один раз уже было. Но как было? Он с друзьями в бассейн пошел, а там при бассейне сауна. Они над ним решили пошутить, подсунули ему массажистку такую… Ну понимаете. Она ему: ложитесь, закройте глаза, расслабляйтесь. А сама начала. Он чувствует – что-то не то. Сначала руки, потом что-то еще. Короче, опомнился, а она на нем голая уже. А у него возбудимость сумасшедшая, он бешеный у меня вообще, бывает – по улице идем, он меня в подворотню тащит, я говорю: ты с ума сошел, там вон люди идут, а ему все равно… Ну, в общем, не удержался.

ЛЮСЯ. И ты узнала?

НАСТЯ. Сам сказал. Сперва этим товарищам по морде надавал, ну не всем, а кто придумал, потом к венерологу сходил. Но месяца два молчал. А потом сказал. Говорит: лучше я скажу, чем другие.

ЛЮСЯ. А ты?

НАСТЯ. Истерика, конечно. Прогнала его. Он на лестнице в подъезде всю ночь просидел. Короче, помирились.

ЛЮСЯ. То есть тебе все равно, что он с чужой женщиной… (Потрясенная – не договаривает.)

НАСТЯ. Не все равно. Но пережить можно. Он даже имя ее не помнит, а в лицо вообще не разглядел.

ЛЮСЯ. Да… Интересное у вас поколение. Прыгаете с одного на другого, как блохи.

НАСТЯ. Неправда. Нет, бывает всякое, у меня соседка вон парным сексом увлекается.

ЛЮСЯ. То есть?

НАСТЯ. Ну, у нее муж, и у подруги муж. Встречаются и проводят вместе время.

ЛЮСЯ. Меняются, что ли?

НАСТЯ. Вместе, говорю же.

ЛЮСЯ. Ужас какой-то.

НАСТЯ. Мне тоже не нравится. Представить не могу, Костя – и еще какой-то парень. (Передергивает плечами и тут же вскрикивает.)

ЛЮСЯ. Девушка, нельзя же так дергаться!

НАСТЯ. Вы мне ухо порезали!

ЛЮСЯ. Чуть-чуть задела. Даже крови нет.

НАСТЯ (рассматривает в зеркало). Нет?

ЛЮСЯ. Нет. Даже царапины нет. Не надо дергаться. А у них что, ни детей, никого?

НАСТЯ. Почему? Дети, все нормально, работа приличная. Свободные люди в свободной стране, это их выбор. Вы так удивляетесь, будто не слышали про это. И в Интернете, и в журналах таких историй полно.

ЛЮСЯ. Некогда мне Интернет смотреть и журналы, вкалываю с утра до ночи. По две смены людей стригу. (Спохватывается.) Ну – и бизнес, само собой. Недвижимость – это серьезно… Возраст у меня, наверно, не такой, чтобы нормально к таким вещам относиться.

НАСТЯ. При чем тут возраст? У мамы сестра младшая, ей под сорок, муж, две дочери, она мужа любит, но раз в год у нее обязательно секс-тур, в Египет ездит. Там тут же находит молодого красивого араба – и отдыхает.

ЛЮСЯ. И муж знает про это?

НАСТЯ. Нет, он ревнивый у нее. Узнает – убьет.

ЛЮСЯ. Господи, чего только нет на свете.

НАСТЯ. Вот и я говорю – разные есть варианты. Главное – отношения, любовь. Нет отношений, нет любви, тогда хоть он изменяет, хоть нет, без разницы.

ЛЮСЯ. Но ведь это мы до чего дойдем? Всем всё можно, получается?

НАСТЯ. Почему? У каждого свои правила.

ЛЮСЯ. Настенька, ты что говоришь, ты подумай! У каждого свои – это же… Это же я не знаю что! Общее-то что-то должно быть? Вон – улица. (Показывает в окно.) Одни машины по одной стороне едут, другие по другой. А если как попало, ты представляешь, что будет? Это же через час не город, а сплошная авария!

НАСТЯ. Почему? Люди не психи, чтобы друг на друга ехать. А кому нравится как попало, пусть за город едет. И по кочкам. Нет, я над этим вопросом думала. И на филфаке учусь…

ЛЮСЯ. Это что?

НАСТЯ. Филологический факультет. Там литературу изучают.

ЛЮСЯ. А незаметно.

НАСТЯ. Что?

ЛЮСЯ. Ну, ты тогда должна как в литературе разговаривать. А ты нормально.

НАСТЯ. Это называется – общеупотребительная лексика. Я же не на семинаре, я просто говорю, с чего мне понты кидать? Ну вот, у нас Достоевский сейчас, его тоже колбасило – философский вопрос, типа: если Бога нет, то все позволено?

ЛЮСЯ. И?

НАСТЯ. Что?

ЛЮСЯ. Что он ответил?

НАСТЯ. Ничего. Только вопрос задал. И вот, Бога нет уже давно…

ЛЮСЯ. Это ты так считаешь…

НАСТЯ. Я тоже считаю, что есть, я про общее мнение. И про других людей. Для них Бога давно нет, а разве все позволено? Нет. Люди сами как-то устраиваются, договариваются. В целях самосохранения вида.

ЛЮСЯ. Какого вида?

НАСТЯ. Хомо сапиенс.

ЛЮСЯ. Постой. Я понимаю, у тебя философский факультет…

НАСТЯ. Филологический…

ЛЮСЯ. Да. Но ты скажи. Вот та женщина, которая мужа нашла с другой женщиной, она о чем должна думать – что муж ее кобель и грязный подлец, или о сохранении вида?

НАСТЯ. Это от нее зависит. Какой муж, какая она, как друг к другу относятся. Все индивидуально.

ЛЮСЯ. Настя, да нельзя же так! Индивидуально! Убил человек человека, его судят и дают десять лет. А если будут смотреть, кого убил, да кто убил, да то, да се, это что будет? И оправдать можно?

НАСТЯ. Если в порядке самообороны, то можно.

ЛЮСЯ. Всё!

НАСТЯ. Уже закончили?

ЛЮСЯ. Нет. Всё – в смысле, запуталась я. Давай помолчим. (Приближается к зеркалу, пальцами приоткрывает веки, рассматривает глаза. Поворачивается к Насте.) Не красные?

НАСТЯ. Я не знаю, какие у вас обычно.

ЛЮСЯ. Если вот тут жилки красные – значит, давление повышенное. А мне нельзя, у меня мама от давления умерла. Наследственное.

НАСТЯ. Да нет, все нормально.

Пауза. Люся работает.

ЛЮСЯ. А я тебе вот что скажу. Просто ты еще молодая. И это для тебя теория. А вот если бы практически да на твоих глазах… Ты бы сразу забыла, что у каждого свои правила. Потому что правило одно: чужого не тронь, своего не обижай! Ты вот говоришь: он у тебя эстетически на женщин смотрит. А я тебе говорю – это его кобелиное нутро играет. И ты с ним натерпишься еще.

НАСТЯ. Не надо так, вы его не знаете. На самом деле его только музыка интересует. (Улыбается.) И я.

ЛЮСЯ. Да? А мы проверим сейчас. Вот я – симпатичная женщина?

НАСТЯ. В общем-то. Конечно.

ЛЮСЯ. Но не красавица? Не модель?

НАСТЯ (смеется). А что?

ЛЮСЯ. А то. Я сейчас будто пробку уроню и пойду поднимать. А ты через зеркало смотри – тебе видно? (Настя кивает.) Смотри, как он будет реагировать.

НАСТЯ. А будет?

ЛЮСЯ. Увидим. О, черт, вечно она…

Щелчком отправляет пробку от пузырька в угол. Идет туда, изящно наклоняется. Костя смотрит. Насте это не очень приятно. Люся возвращается.

ЛЮСЯ. Видела?

НАСТЯ. Ну и что? Чисто эстетический момент. У вас красивая фигура.

ЛЮСЯ. Какая фигура – я в халате, ничего не видно!

НАСТЯ. Это просто рефлекс. Вы стояли, я сидела, мы были неподвижными. Потом что-то пошло в сторону, вот он и посмотрел. Рефлекс любого живого существа. Кошки тоже так смотрят.

ЛЮСЯ. И коты. Ладно, повторим. Да что за черт!

Опять отправляет пробку в угол, идет за нею, подбирает. И опять Костя провожает ее глазами. Люся возвращается.

ЛЮСЯ. Ну? Смотрел?

НАСТЯ. Да хоть пять раз посмотрит – и что?

ЛЮСЯ. А то, что на тебя он за это время не посмотрел ни разу. Привык! Ты, может, ему вообще уже надоела, а он стесняется сказать. У мужчин бывает. Если он сказал, что любит – говорил же?

НАСТЯ. Говорил.

ЛЮСЯ. Вот. Ему после этого бывает неловко признаться, что разлюбил. Все само собой катится, по инерции. И свадьба уже на носу. Он сейчас музыку слушает, купальники смотрит, а сам думает: каких только девушек нет на свете, а я уже влопался на всю жизнь! Так и буду теперь годами сидеть и ждать, пока она прическу сделает. Он на часы, между прочим, уже десять раз посмотрел.

НАСТЯ. Это вы так долго делаете!

ЛЮСЯ. Да хоть год! Любишь – терпи! А о детях он говорил?

НАСТЯ. Каких?

ЛЮСЯ. Разных! Мальчиках, девочках! О ваших детях? Что он их хочет?

НАСТЯ. Если женится, и так понятно.

ЛЮСЯ. Значит, не говорил! Значит, не очень хочет.

Настя оглядывается на Костю.

ЛЮСЯ. Секса он от тебя хочет – и больше ничего. Встречаетесь где?

НАСТЯ. Где придется. То у меня, то у него. Когда родителей нет.

ЛЮСЯ. Редко?

НАСТЯ. Хотелось бы чаще. Но он находит места, он молодец.

ЛЮСЯ. Места! Подворотня! А вот когда это будет каждый день, тогда посмотришь! Ты, Настя, просто боишься посмотреть правде в лицо. Вот попробуй, скажи ему, что передумала.

НАСТЯ. Это почему?

ЛЮСЯ. Скажи, что надо сначала учебу закончить, себя проверить.

НАСТЯ. Зачем?

ЛЮСЯ. Посмотришь на его реакцию.

НАСТЯ. Он скажет, что я дура, вот и все. У нас завтра свадьба уже. Гостей уже пригласили.

ЛЮСЯ. Ты попробуй! Боишься?

НАСТЯ. Ничего я не боюсь.

Помедлив, встает, идет к Косте. Костя вынимает наушники.

КОСТЯ. Отлично!

НАСТЯ. Что?

КОСТЯ. Прическа.

НАСТЯ. Я еще не доделала.

КОСТЯ. А я думал – уже.

НАСТЯ. Скучаешь?

КОСТЯ. Долго вообще-то.

НАСТЯ А что ты тут смотришь?

КОСТЯ. Да так. Что попало.

НАСТЯ. Костя… Я тут подумала… Может, нам не торопиться?

КОСТЯ. То есть?

НАСТЯ. Ну, если рассуждать… Мне еще учиться. Потом – квартиры своей нет, у твоих жить негде, с моими я сама не хочу, у матери ты знаешь, какой характер.

КОСТЯ. Мы же квартиру собирались снимать.

НАСТЯ. Это если мой отец поможет. А он намекал, что у него с деньгами проблемы.

КОСТЯ. Постой. Ты к чему это вообще?

НАСТЯ. Может, нам отложить свадьбу?

КОСТЯ. Ты чокнулась, что ли? Как это отложить?

НАСТЯ (с победоносным видом оглядывается на Люсю). Так – отложить. На год хотя бы. Проверить свои чувства.

КОСТЯ. А фиг ли проверять, у меня все проверено.

НАСТЯ. У меня тоже. Но все-таки. Давай без лишних разговоров. Я предлагаю отложить, ты соглашаешься или нет. Ну?

КОСТЯ (после паузы). С тобой не согласишься. Ты все равно по-своему сделаешь.

НАСТЯ. То есть – ты согласен?

КОСТЯ. Я не сказал. Но если ты так считаешь…

НАСТЯ. Постой. Это я так считаю. А как ты считаешь?

КОСТЯ. Ну, нас двое вообще-то. Я не могу за тебя решать.

НАСТЯ. Ты должен за меня решать! В таких вещах – должен!

КОСТЯ (глянув на Люсю). Мы в другом месте можем поговорить?

НАСТЯ. Уже поговорили!

КОСТЯ. Постой. Короче. В общем – я решил. Завтра свадьба, и все.

НАСТЯ. Ты так говоришь, чтобы мне приятно сделать. Я тебя поняла. Ты никому не можешь отказать. И мне, и другим девушкам. И ей тоже. (Показывает на Люсю.)

КОСТЯ. Она-то при чем?

НАСТЯ. Всё, Костя. Поздно. Ты проговорился. Я все поняла. Свадьбы не будет!

Выбегает.

КОСТЯ. Чего это она?

ЛЮСЯ. Беги, а то не догонишь. Не бойся, простит. На этот раз.

Костя торопливо выходит.

Люся садится к зеркалу. Осматривает глаз.

ЛЮСЯ. На этот раз. Только на этот раз.

Входит Сергей. Мужчина около сорока. Невыразительно одетый, с невыразительной внешностью. Останавливается в двери, прислоняется к косяку. Стоит и молчит.

ЛЮСЯ. Ну? И сколько будешь ходить?

Пауза.

И чего ты добиваешься, я не понимаю? Ты все во мне перевернул с ног на голову и назад ничего уже не вернешь! Ты другой для меня стал. А я с другим не хочу. Я с тем хочу, который был. То есть даже и не был, а притворялся, как выясняется.

Пауза. Люся начинает убирать в парикмахерской: подметать пол, протирать полы, складывать полотенца, расставлять по местам флаконы и т. п.

Ну почему у других людей, как у людей? С клиентами поговоришь – всё у всех нормально, все по-человечески. Вот мужчина был, я ему понравилась, через зеркало смотрел, думала, глазами дырку провертит…

Сергей вопросительно прислушивается.

Но человек долг помнит, у него жена, двое детей, он им подарков наготовил к Новому году, все тут мне хвастался… Он хвастается, а я чуть не плачу! Или женщина была: муж на руках ее носит. На лазерную эпиляцию ее послал, зубы попросил поменять – и это женщине, если она умная, не обидно, это не значит, что она ему такая не нравится, он просто хочет, чтобы она лучше была. А я хоть мохом зарасти, хоть вообще без зубов останься – тебе все равно. Или жених с невестой тоже сегодня. Он ей все время: а чего ты хочешь, может, апельсинчика, может, шоколадку, может, водички, я сбегаю… А ты меня, даже когда женихом был, хоть конфеткой угостил? Какой конфеткой, цветка в день рождения от тебя не дождешься!

Сергей смотрит на нее, не соглашаясь.

Да, приносил. Когда я сама напоминала. А для женщины это ужасно. Женщина может попросить колечко подарить, духи, это она может, это не унизительно, а цветы дарить женщина просить не должна!

Пауза. Люся прекращает работу, поворачивается к Сергею, смотрит на него в упор, медленно приближается к нему.

Как ты мог? Вот чего я не понимаю, как ты мог? С моей же подругой, на моем же диване, который я им сюда из дома привезла для уюта! Или это любовь? Так и скажи – и я прощу все. Любовь, да? Любовь? Нет?

Сергей смотрит в пол.

Тогда иди отсюда! (Толкает его.) Иди, я сказала! Нечего тут! Уходи сейчас же!

Сергей, вцепившись в косяк, остается на месте. Выбившись из сил, Люся отходит.

Думаешь, если не любовь, так это лучше? Это хуже! Да, я знаю, это сплошь и рядом. Эпидемия просто, все с ума посходили, только и смотрят: почему не моя, почему не моё? Жадные, что ли, все? Да как хотите. А я не жадная. У меня дочь есть. И я сама у себя есть. Мне хватит. Я решила, я буду жить одна. С дочкой. А тебя больше видеть не хочу. Мне противно тебя видеть, чтоб ты знал.

Сергей что-то хочет сказать.

Не надо! Я сто раз слышала! …Ты не беспокойся, я одна не останусь. Мне по три раза на дню разные предложения делают.

Сергей прищуривается и склоняет голову набок.

Не то, что ты думаешь. Очень серьезно. На всю жизнь. Я долго терпела, хватит. Ты исковеркал мою жизнь, ты мне в душу наплевал, я тебя ненавижу! Все, до свидания. И чтобы на сто метров не подходил ко мне и к моей дочери! Понял? Понял, я спрашиваю?

Сергей смотрит в сторону. Люся заканчивает уборку, тушит свет.

Все, мне пора. Дочка ждет. Нарядим сегодня елочку, стол соорудим, свечки, огоньки, дочурочка мне песенку споет – «Джингл белс» на английском языке, она в классе лучше всех по английскому. И никого нам больше не надо! Пусть хоть весь мир с ума сойдет, а мы будем нормальные! Вырастет, спросит: куда делся наш папа? А я скажу – умер!

Сергей возмущенно взглядывает на нее.

Да, умер. Пусть не физически, а морально, но это одно и то же. Нет у нас папы, продал он нас и предал! А нам и так хорошо! Так что ты труп – и иди отсюда, здесь не кладбище! И я живая, к твоему сожалению.

Подходит к сумке, поднимает ее, тащит к двери, ставит на пол. Оглядывается. Видит пластиковый пакет на столе, берет его, пробует на прочность, намеревается отложить часть содержимого сумки. Но Сергей в это время берет сумку, готовится выйти.

Пауза.

Люся смотрит, как он скособочился.

Не тяжело?

СЕРГЕЙ. Нормально.

Люся гасит последнюю лампу.

Они выходят.

Занавес

конец

Свеча (Игра с огнем) пьеса для одной актрисы

На переднем плане – журнальный столик, перед ним кресло.

Входит женщина. В плаще, в сапогах. Торопливо снимает плащ, кидает на спинку кресла. Плащ сползает на пол. Она подбирает, кидает опять – отходя от кресла. Плащ опять сползает. Вернулась, схватила, швырнула в угол. Роется в сумочке. Вывалила все содержимое на столик. Берет три свечи разного размера. Озирается. Кладет свечи на стол, уходит за кулисы. Грохот выдвигаемых ящиков и нервно перебираемых, разбрасываемых предметов. Входит с подсвечником. Укрепляет в подсвечнике большую свечу. Передумывает, убирает ее, вставляет маленькую, но та никак не хочет стоять. Бросает ее на пол, вставляет свечу среднего размера. Звонит мобильный телефон, женщина, не посмотрев, отключает его. Достает зажигалку, щелкает, но огонь наводит ее на другую мысль: закурить. Закуривает и тут же тушит сигарету. Зажигает свечу. Смотрит на нее. Не отводя глаз, спиной отступает к креслу, садится, вытянув ноги. Смотрит на свечу.

ЖЕНЩИНА. Я спокойна… Я спокойна… Мне хорошо… Я совершенно спокойна…

Закрывает глаза. Открывает.

Я совершенно спокойна… Я абсолютно… Черт бы меня!..

Встает, гасит свечу, убирает разбросанные по столику предметы в сумочку, поднимает плащ, вешает его, наскоро наводит в комнате порядок. Снимает сапоги, обувается в мягкие домашние тапочки.

Зажигает свечу, садится в кресло.

Я спокойна… Мне хорошо… Я совершенно спокойна… Я спокойна совершенно… Как истинное совершенство… Как истинное совершенство, которым и являюсь, я совершенно спокойна… Не будем отвлекаться. Все по указаниям. Закрываю глаза. Поехали… Мои ноги… Мои ноги теплеют… Они теплеют, теплеют, теплеют – и вот (ровным тоном, со скукой, не пытаясь развеселить себя) меня теплыми ногами понесут вперед. Вперед ногами. А почему это – вперед ногами? Я многого не знаю. Сперва надо узнать, почему вперед ногами, а потом уж вперед ногами… Будто от этого будет легче…

Пауза.

Встает. Включает музыку. Не понравилась музыка, меняет. И еще. Вот, то что нужно. Идет к креслу. Смотрит на свечу. Но в спокойной тихой музыке появилось что-то слишком уж легкое, пошлое.

Резко встает, выключает музыку, возвращается.

Садится, смотрит на свечу – то вприщур, то широко раскрытыми глазами.

Я спокойна… Я спокойна… Мне хорошо… Нет, правда, мне удивительно хорошо!.. Левая нога постепенно становится теплой… Теплая, совсем теплая… Это мое тело, оно мне послушно. Мое или нет? Мое! Вот оно и послушно. Умница, левая нога, теплеет, теплеет… А теперь правая нога… Теплеет, теплеет, теплеет… Главное дело, с чего ей теплеть? Совсем замерзла в сапоге. Сапог холодный, тесный, зато модный… Но она, милая моя, все равно теплеет, теплеет – назло сапогу, назло природе… Назло всем!.. Я совершенно спокойна… Мои ноги теплеют… Тепло поднимается к коленям… Колени теплые… Выше… Бедра теплеют… Живот… Тепло растекается по всему телу… растекается… Мне тепло, хорошо, тепло, хорошо, руки наливаются теплом… тяжелеют… их трудно поднять… Теплые, тяжелые руки…

Поднимает руки.

Теплые ладони, я ощущаю тепло, тепло, тепло…

Сводит ладони, сближает их. Ладони соприкасаются.

Черт, черт, черт!

Бьет ладонь о ладонь.

Пауза.

Спокойно. Не все сразу. Спокойно… Молча… Да, молча… Меня, кажется, раздражает собственный голос… Осенняя пора, очей очарованье!.. Гадость какая… Люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото… Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя… Нормальный голос. Красивый голос… Приятный – как минимум… Вас какая-то дама с приятным голосом… «Это ты?» – «А что?» – «Мне сказали: дама с приятным голосом». – «Чему ж ты удивляешься? Я – дама. И у меня приятный голос. Ты знаешь другую даму с приятным голосом?»

Пауза.

Молча смотрит на свечу.

А моргать можно или нет? Не спросила. Я теперь ни во что не верю, поэтому верю во что угодно. Подруга сказала: ничего не нужно, ни лекарств, ни врачей, ни экстрасенсов. Каждый день смотри на свечу – и все пройдет. А что пройдет? У меня нечему проходить, я вполне здоровая женщина… Но огонь мне нужен. Это я сразу поняла, мне это понравилось. Огонь. Свеча. Люди не зря же камины заводят, у костра сидят на даче, в лесу… Им нужен огонь. Он успокаивает. Я уже спокойна… А сколько смотреть? Или ждать, пока сама догорит? Тоже не спросила… Слишком много вопросов! Это была его любимая фраза… Я умница, я молодец! Я сказала: была фраза. Была! И он – был! И нет его. В списках не значится. Хотя есть. Есть – а нет. Такой вот парадокс. Неопознанный летающий объект. Вроде, есть, а пригляделся – нету!.. Подруга совсем сбрендила: и свечки всем раздает, и воск сливает, на кофе гадает, чертополох развесила по углам… Говорит: не тот враг, кого считаешь врагом, а тот враг, что стоит за плечом!.. А кто за плечом?… Так о смерти говорят. Смерть – за плечами… Я дверь закрыла или нет… (Смеется.) Совсем схожу с ума. Никого нет и быть не может. Сейчас оглянусь и… А оглядываться можно или нет? Тоже не спросила. Наверно, нельзя. Нельзя отрывать взгляда от свечи… Свеча, ты молодец! Ровно горишь, спокойно… Кто виноват, свеча? Правильно, никто не виноват. Может, я сама во всем виновата? Нет? Правильно, никто не виноват… Но надо же найти кого-то виноватого!.. Надо же кого-то ругать… Свечка ты и есть свечка. Из-под печки выглядывают две свечки – что такое? Это в школе нам велели спросить у бабушек и дедушек, какие они знают народные загадки. Ну мне бабушка и сказала, я в школе и брякнула: из-под печки выглядывают две свечки – что такое? Никто не угадал, учительница от нервов красными пятнами пошла. А я говорю: да сопли же!.. Бедная учительница выгнала из класса за неприличные слова… Да, я часто говорю невпопад… Согласна. Давайте убьем меня за это. Все невпопад. А может, это вы все невпопад, а я как раз впопад? Свеча, ты согласна или нет?.. Ты согласна… Тихо горишь, молодец… А чуть ветерок – и нет тебя… Подруга говорит: с нами Бог, но каждый из нас сам по себе. Мудро. С одиночеством бороться бессмысленно, как бороться со старением. Одиночество физиологично, если подумать. Хоть тресни – а состаришься. Хоть тресни – а будешь одиноким… Господи, может, мне слишком много было надо? Всем слишком много надо… На самом деле – ничего. Огонь свечи – и покой. Я права? Я права. Ничего не надо. Кроме себя самой – и огня.

Звонок телефона. Женщина вздрагивает.

О господи! Надо было домашний тоже отключить.

Звонок.

Меня нет дома.

Звонок.

Меня нет, я сказала же!

Звонок.

Меня! Нет! Дома! Меня вообще нет!

Звонки – не меньше десяти.

Умолкли.

Кто это был, интересно? А не все ли равно? Но почему всегда кажется – что кто-то… Не он, ну, этот, которого нет, хотя есть. А кто-то… Даже не знаешь, кто… (С акцентом.) Халлоу, вас беспокоят из Индонезии, у вас умер дядьюшка и оставил огромное наследство. Он был, как это по-русски, большой очень мошенник, я правильно сказал? – то есть уважаемый человек, ждем вас, вы нам будете тоже большая мошенница, гуд бай!.. А на фига мне наследство? Разве что – Индонезия… Руки и ноги всегда будут теплые… Сами по себе… Нет, жарко. Я люблю, когда холодно, но тепло… То есть кругом холодно, а тебе – тепло… В доме тепло… В доме холодно… Мое тепло кто-то украл. Такова жизнь, свеча, вокруг все время кто-то что-то крадет. Ну и вообще – грабят помаленьку, насилуют, жульничают… Это называется активный образ жизни… Или позвонят мальчики по телефону, как одной знакомой: ваша дочь дома? Нет, а что? Да ничего, приезжайте в больницу, ей ножки трамвайчиком переехало… Что это за люди, свеча? И таких много… А представь: мы с тобой посылаем импульсы. Напрягаемся – и посылаем импульсы. Убийца роняет нож, вор бьет себя по рукам… А зачем? Может, так и надо? А? Тем быстрей – к концу. И нечего оттягивать. Тогда – слушай меня. Слушай меня! Ты превращаешься в огромный атомный реактор. Я поднимаю температуру до миллиарда градусов. Начинается цепная реакция! Сейчас все взлетит в воздух! Приготовились! Восемь! Семь! Шесть! Пять! Четыре! Три! Два!.. Ладно, живите… Тихо, хорошо… И телефон молчит. То весь вечер звонит, как угорелый, а то молчит. И мобильный… (Смотрит на мобильный телефон.) Я его отключила же. И правильно. Я не хочу никого слышать и видеть. Я люблю вас – может быть. Всех. Но я не хочу никого слышать и видеть. Имею я на это право? Все привыкли: улыбка от уха до уха, походка с прискоком. Не хочу. Хочу улыбаться, когда хочу, плакать, когда хочу. Кричать от боли, когда больно… Нет. Нельзя. Неприлично.

Пауза.

Нет, но сколько смотреть? Пока не догорит?.. Боязно почему-то… А вдруг догорит свеча, кончится – и все кончится? Всякое же бывает. Человеку, например, говорят: с заходом солнца ты умрешь. В шутку. У нас много шутников. Человек смеется и не верит. Но вот все ближе к вечеру – и ему почему-то все хуже. Мы ведь мнительные все. Он пугается. Заходит солнце, и он умирает… Нет, правда, сколько смотреть? Пока не почувствуешь себя спокойной?.. Я спокойна. Я сижу, не двигаюсь, но я живу полной жизнью, я – человек!.. Господи!.. Чтобы жить полной жизнью, надо немножечко умереть!..

Пауза.

Вокруг свечи ореол какой-то… Разноцветный… Раньше я этого не видела… Значит, я уже другая. Так быстро? А почему бы и нет?.. Почему иногда так страшно, будто совсем одна? Ведь понимаешь – не одна. Можно телевизор включить, позвонить кому-нибудь… Но все равно, будто ты совсем одна во всем мире… Этого не объяснишь… Свеча, ты понимаешь? Ты же – огонь. Тепло… Мне тепло, хорошо… все тело теплое, ладони теплые… (Сводит ладони.) В самом деле – теплые. Я забыла о них, и они стали теплые. Если кто-то есть, о нем надо забыть, и он… Что – станет теплый? Нет, тут другое… Он перестанет болеть. Ведь бывает: в тебе болит не желудок, не сердце, в тебе болит другой человек. Забудь о нем, не думай – и он перестанет болеть… Свеча, давай я тебя погашу, ладно?.. А вдруг нельзя? Вдруг случится что-нибудь? Боюсь. Вот новости! – успокоилась, потеплела – и сошла с ума. Сумасшедшие, они ведь как раз очень тепленькие и спокойные, за исключением совсем буйных, которых врачи в результате тоже успокаивают… Что же делать мне с тобой, свеча? Погасить – боюсь. Ждать, пока догоришь, боюсь. Если бы кто-то другой… Или ветер… Но другого нет, и ветра нет… А он бы просто взял бы и плюнул на свечу. И правильно! Его нет, он дурак, он забыт и брошен, но объективно он живет мудро и правильно. Плюнуть на свечу – и растереть! Так и надо!.. Господи, чего я боюсь? Ну свеча. Взяли воск или парафин, протянули сквозь него веревочку… Воск… Воск пчелки делают, он у них из жопки капает. Или нет? Пчела вообще – животное или насекомое?…Свеча… Изделие для освещения, если выключат электричество, или для религиозных целей. Все! Надо потушить – и никаких сумасшествий!.. Отпусти меня, свеча!.. Может, позвонить кому-нибудь, а? Ему, например. Он умный. Если честно, мужчины вообще умнее женщин. Почему, ты знаешь? От слабости. Они же слабее, им надо как-то защищаться. Или наоборот – нападать. Вот они и развили ум. В природе всегда так бывает. Хорек спасается от волка и выбрасывает вонючий газ. Ум мужчины – это вонь хорька… Огонь – а холодно. Мне холодно, свеча… Я простая очень, я примитивная, мне огня и всяких там… Мне этого мало. Мне иногда надо, чтоб по голове погладили… Почему я тебя боюсь? Давай разберемся. Ты не против? Давай начистоту. Я боюсь, что если загашу тебя, мне станет плохо, я умру. Да, боюсь. Вот такая я чокнутая… Но это же хорошо, свеча! Понимаешь? Если я боюсь умереть, значит, я еще хочу жить! А если я хочу жить, то я для чего-то хочу жить! А если я для чего-то хочу жить, надо это что-то просто найти!.. А чего мне искать, если я уже нашла? Кого? А себя. Так что – гори. Догорай. Одно утешение: умрем вместе… А почему вместе? Ты воск и веревочка, и больше ничего! Воск и веревочка! А у меня чего только нет! У меня глаза, замечательные глаза, им еще предстоит увидеть много прекрасного! У меня уши, замечательные уши, они слышали голоса детей и влюбленных – и еще услышат, и не раз! Я умру тогда, когда захочу, ясно тебе? Именно так! Когда захочу – и ни минутой раньше!

Пауза.

Звонок телефона.

Она встает и тут же садится..

Звонит, понимаете ли. Чуткий человек. Жалеет. Пошел к черту со своей жалостью, я сама умею жалеть, мне вас жалко, мне всех вас жалко, вы каждый держитесь за чей-то пальчик. А я выросла, представьте себе! И жалеть меня не надо! Мне никто не нужен. Люблю? Да. Ну и что? Это мое дело. Люблю – тебя, но ты тут ни при чем. Дошло? Дошло, я спрашиваю?

Словно дошло – звонки тут же прекращаются.

Вот и молодец! (Свече.) А ты? Тоже меня жалеешь? Напрасно. Кто ты, а кто я? Мне не нужен твой огонь. Своего дополна, девать некуда! Хочешь погреться от меня? Хочешь?

Подносит ладони к свече.

Я никогда не умру, а ты никогда не погаснешь. Мы будем жить вечно. А там видно будет.

Сноски

1

По мотивам русских народных сказок.

(обратно)

Оглавление

От автора

Пьесы для больших театров

  Уезжаю! эксцентрическая комедия в двух частях

    Действующие лица

    I

    II

  Бедный миллионер наивный трагифарс

  Край света печальная комедия в двух действиях

    Действующие лица

    Действие первое

    Действие второе

  Осколки пьеса в двух действиях

    Действующие лица

    Первое действие

    Второе действие

  Дом на слом реалити-шоу для театра в двух частях

    Действующие лица

    Часть первая

    Часть вторая

  Дурак («Не дайте мне вас убить») современная притча в двух действиях

    Действующие лица

    Первое действие

    Второе действие

  Клинч психологический боевик в двух действиях

    Действующие лица

    Первое действие

    Второе действие

  Нареченная невеста страшная, но интересная быль[1]

Пьесы для малых театров

  Самая настоящая любовь (1998–2098) эпопема

  Тихий ангел лиродрама

  Максимальный Максим, влюбленный в Милгу Йогович драмокомическая пьеса, местами в стихах

  Парикмахерша во время эпидемии предновогодняя комедия

  Свеча (Игра с огнем) пьеса для одной актрисы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg