«Тревожные облака»

Эта история, быть может, и не произошла бы, если бы не застрелился полковник Олендорф, комендант аэродрома.

В город прилетел Гитлер. Аэродром встретил его имперскими флагами, чеканным строем солдат, слепящим южным солнцем. Все шло хорошо, но, когда Гитлер садился в машину, его испугал близкий, все нараставший грохот. Попятясь, он неловко упал на сиденье и обиженно, скептически-зло поджал губы: никто, кроме него, не испугался.

На рабочем дворе аэродрома, за казармой и прачечной, рухнули штабеля дров, тяжелые поленья вперекат двинулись вниз. Между рухнувшими поленницами нашли опрокинутую канистру. С земли подымались пары бензина.

Канистру прятал в дровах Пфейфер, предприимчивый солдат роты аэродромного обслуживания. Он спекулировал бензином – одной канистры хватало на сотни зажигалок.

Никто и не стал искать хозяина канистры. Подсобных рабочих – русских выстроили в шеренгу и каждого третьего расстреляли.

Но беда не ходит одна. В день прилета фюрера черные мундиры казнили девушку, личную переводчицу Олендорфа. Она оказалась партизанской связной. Олендорф оставил на служебном столе записку, свидетельствовавшую о полном душевном замешательстве, но, впрочем, верноподданническую. У полковника были дети.

Гитлер нашел город унылым, а жизнь офицеров гарнизона лишенной die patriotische Begeisterung[1].

Проводив фюрера, комендант оккупированного города погрузился в раздумье. Он был человеком с фантазией: через неделю в город привезли несчастных женщин из Варшавы и открыли два заведения – для офицеров и солдат. Транспортный самолет доставил из Берлина большой запас фильмов.

На этом комендант не успокоился. Он непрерывно изобретал.

За лагерной оградой пустырь, бывшее свалочное место. Справа – тронутые весенней зеленью холмы; а в них, будто раны, красноватые обрывы – там, где жители пригорода десятилетиями брали глину. Пакгаузы. Серые, неказистые дома. Потемневшая, ободранная, как разоренное грачиное гнездо, церквушка. Разрушенные заводские корпуса.

По утрам, когда пленных вели в каменоломню, на первом повороте дороги все поворачивали головы влево: между холмами, как в вырезе винтовочного прицела, возникали светлые городские здания. Издали они казались не тронутыми войной.