«Мать беспорядка»

Мировая история знает всего три серьезные попытки сознательного воплощения анархистского социального идеала, теорий анархизма в жизнь: Парижская Коммуна 1871 г., махновщина и «либертарный коммунизм» в Испании в 1936–1939 гг. Но в двух последних случаях имел место откровенный разрыв с принципами анархизма: там анархисты, установив этатоидную (подобную государству) власть, навязывали эту власть остальному населению (большинству) силой оружия, безжалостно подавляя и уничтожая несогласных (вопреки принципу свободы личности), а в Испании еще и превратившись в коллективных угнетателей и эксплуататоров трудящихся – в первую очередь в созданных ими «коллективах» («коммунах»).

И только Парижская Коммуна, не отмеченная печатью принуждения, эксплуатации и ограбления трудящихся во имя анархии, была чистым случаем воплощения анархистских теорий в жизнь. Это при том, что анархисты в руководстве Коммуны не составляли большинства (большинство состояло из странной на первой взгляд коалиции неоякобинцев, то есть левобуржуазных республиканцев, и бланкистов; показательно, однако, что бланкисты заключили союз именно с неоякобинцами, а не с анархистами, то есть такими же, как они, социалистами).

Но анархистское меньшинство оказалось таким меньшинством, которое сыграло решающую роль в истории Коммуны. Во-первых, потому что неоякобинцы, ориентированные на свержение монархии и повторение Великой французской революции, не имели никакой экономической программы (и знали это), а бланкисты искренне полагали, что социально-экономические изменения явятся автоматическим следствием политической революции рабочего класса. Анархисты Коммуны, почти поголовно прудонисты, были единственными, кто опирался на какую-то социально-экономическую теорию. Во-вторых, прудонисты, как члены Интернационала, были укоренены в рабочей среде куда лучше, чем неоякобинцы, и как минимум не хуже, чем бланкисты, а революция 1871 г. была революцией рабочего Парижа. В-третьих, эта революция, спровоцированная военной катастрофой, была стихийной (с чем соглашались все революционеры), а анархисты были единственными, кто ориентировался на спонтанность.