«Добывайки в воздухе»

Добывайки в воздухе (fb2) - Добывайки в воздухе [2018] [худ. В. Харченко] (пер. Галина Арсеньевна Островская) (Приключения маленьких человечков - 4) 8777K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мэри Нортон - Валерий Вячеславович Харченко (иллюстратор)

Мэри Нортон Добывайки в воздухе

The Borrowers Aloft © Mary Norton 1961

This edition is published by arrangement with Aitken

Alexander Associates Ltd. And Van Lear Agency

© Харченко В.В., ИД «ШКОЛА», иллюстрации, 2016

© Г. Островская, перевод на русский язык, наследники, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Глава первая

Многим казалось странным, что на свете существуют два игрушечных городка, да ещё рядом друг с другом (по правде сказать, имелся и третий – у девочки по имени Агнес Мерси Фостер, – но там никто не бывал и его можно не брать в расчёт, потому что построили его ненадолго).

Один игрушечный городок находился в Фордэме, назывался «Литл-Фордэм» и принадлежал мистеру Потту. Другой был в Уэнт-ле-Крейсе, назывался «Беллихоггин» и принадлежал мистеру Платтеру.

Начал всё это тихо и мирно, для собственного удовольствия и развлечения, мистер Потт, а последовал за ним, причём совсем по другим соображениям, деловой мистер Платтер.

Мистер Потт служил раньше на железной дороге путевым обходчиком и однажды вечером, в полутьме, на пустынном участке пути потерял одну ногу, но не по небрежности, а потому что хотел спасти жизнь барсуку. Мистер Потт всегда волновался из-за лесных тварей: одноколейка шла через лес, а в сумерках барсуки выходили на прогулку и с сопением трусили по шпалам. Особой угрозы для них не было, разве что два раза в году, когда последний поезд из Хаттерс-Кросса пересекал лес ранним вечером – в излюбленное барсуками время для вылазок. Поезд исчезал, и в лесу снова наступала тишина; лисицы, кролики и зайцы перебегали рельсы без опасности для жизни, опять принимались выводить рулады соловьи.

В те ранние дни существования железной дороги уединённая сигнальная будка, где жил мистер Потт, была для него родным домом. Там у него имелся чайник и стол под плюшевой скатертью, стояло вагонное кресло со сломанными пружинами, висели масляные фонари. Скоротать время между редкими поездами мистеру Потту помогали лобзик, коллекция марок и захватанная пальцами Библия, которую он иногда читал вслух. Мистер Потт был хороший человек, очень добрый и деликатный, любил своих ближних почти так же, как поезда. Лобзиком он выпиливал из старых коробок для сигар ящички в виде домиков для сбора денег в Железнодорожный благотворительный фонд, и ни один из них не походил на другой. В первое воскресенье каждого месяца мистер Потт, сев на велосипед, объезжал свой городок, вооружившись отвёрткой и небольшой чёрной сумкой. У каждого дома он отвинчивал крышку прибитого снаружи ящичка и, пересчитав деньги, кидал их в свою сумку. Иногда (не часто) ящик оказывался пустым, и мистер Потт печально бормотал, отъезжая: «Лисичка снова наведалась в курятник».

Время от времени мистер Потт рисовал картинки, маленькие и очень подробные. На двух была городская церковь, на трёх – дом священника, на двух – почта, на трёх – кузница, и на одной – его собственная сигнальная будка. Он давал их в качестве приза тем, кто собирал больше всех денег в благотворительный фонд.

В ту ночь, о которой идёт речь, барсук укусил мистера Потта – вот в чём вся беда. Мистер Потт растерялся, и секундная задержка стоила ему ноги. Он так и не увидел следа барсучьих зубов – отрезали вместе с ногой… Барсук убежал цел и невредим.

Железнодорожный благотворительный фонд вёл себя благородно. Мистеру Потту не скупясь выплатили единовременное пособие и приискали домик за пределами городка, там, где на берегу ручья стояли три старых тополя. Вот здесь-то, в своём саду, мистер Потт и стал строить на насыпи железную дорогу.

Сперва он купил подержанный набор игрушечных поездов. О том, что они продаются – вместе с электрической батарейкой, которая приводит их в движение, – мистер Потт прочитал в местной газете. Поскольку в его крошечном домике было для этого тесно, он уложил рельсы в саду. Рельсы ему помог сделать кузнец, но со шпалами управился сам: вырезал их в одну двадцатую натуральной величины и надёжно закрепил на насыпи – так же, как раньше закреплял настоящие шпалы, – а затем просмолил. Когда светило солнце, они пахли как настоящие, и мистер Потт садился на землю, вытягивал вперёд деревянную ногу, закрывал глаза и вдыхал милый сердцу запах, который словно по волшебству переносил его в былые дни. Но чего-то недоставало. Дыма – вот чего! Да, мистеру Потту нужен был дым, и не только запах его, но и вид. Позднее с помощью мисс Мэнсис из Хай-Бич мистер Потт решил эту задачу.

Сигнальную будку он построил из прочного кирпича. Она была как две капли воды похожа на его старую будку: такое же деревянное крыльцо и всё прочее. Мистер Потт вставил в окна настоящие стёкла и сделал так, что створки открывались и закрывались (зря, что ли, подумал мистер Потт, сохранил все наклейки от коробок с сигарами, которые получал по праздникам от дирекции дороги). Кирпичики он изготовил из красных кирпичей, которые взял в полуразрушенном свинарнике, раздробил, истолок в мелкую пыль и смешал с цементом. Эту смесь он выливал в форму и ставил на большой жестяной поднос. Форма была сделана из старого корсета со стальными пластинками; после того как кузнец спаял их крест-накрест, получилась решётка с крошечными прямоугольными отверстиями. При помощи этого приспособления мистер Потт получал пятьсот кирпичиков за раз. Иногда, чтобы изменить их цвет, он добавлял в свою смесь измельчённую охру или красную кошениль. Крышу сигнальной будки он покрыл шифером – тонкими чешуйками соответственной величины всё с того же свинарника.

Прежде чем укрепить на стенах крышу, мистер Потт взял комок цементного теста и скатал своими старыми, одеревенелыми ладонями четыре колбаски для рук и ног и одну – покороче и потолще – для туловища, слепил яйцо-голову и приладил к плечам. Затем кое-где сдавил фигурку и снял то, что было лишним, ороговевшим ногтем, но результат его не удовлетворил. Чтобы придать неуклюжей кукле больше сходства – ведь он хотел сделать автопортрет, – мистер Потт отсёк ей одну ногу до колена и всунул туда спичку, а когда цемент затвердел, закрасил его сверху: синяя железнодорожная форма, розовое лицо – и приклеил на голову клочок седого мха. Помещённая в будку, фигурка гораздо больше походила на человека и даже вселяла страх – неподвижная, вперившая застывший взгляд в окно.

Но сама сигнальная будка казалась совсем настоящей: крыльцо из посеревшего от времени дерева, жёлтый лишайник на шиферной крыше, неровно выцветшие от непогоды кирпичи, распахнутые окна и – время от времени – звонкое щёлканье сигналов.

Сильно стали докучать мистеру Потту соседские ребятишки: то и дело стучались к нему и просили показать железную дорогу. Когда мистер Потт сидел на полу, выставив вперёд деревяшку, ему было не так-то легко встать, тем более быстро, но он терпеливо, хотя и с трудом, поднимался и, стуча деревяшкой, ковылял к двери, чтобы впустить незваных гостей. Вежливо поздоровавшись, он провожал их в сад через судомойню. Драгоценное рабочее время уходило на ответы, объяснения и суету. Иногда, пока шли расспросы, пересыхал цемент или остывал паяльник, поэтому вскоре мистер Потт установил правило – принимать посетителей только в субботу и воскресенье, и по этим дням двери его дома были всегда открыты. На столе в судомойне он поставил один из своих ящичков для сбора пожертвований, а поскольку к нему стали наведываться и взрослые, просил платить за вход одно пенни и выручку отсылал в благотворительный фонд. Дети по-прежнему пропускались бесплатно.

После того как мистер Потт смастерил железнодорожную станцию, интерес к его дороге возрос, всё больше людей приходили на неё посмотреть, и всё больше становилась выручка. Станция была точной копией городской станции, и мистер Потт назвал её «Литл-Фордэм». Название это было выложено белыми камешками на насыпи, покрытой мхом. Прежде чем увенчать вокзал крышей, мистер Потт обставил комнаты внутри. В зале ожидания появились тёмные жёсткие скамьи, в кабинете начальника станции – высокая деревянная конторка с отделениями для билетов. Кузнец (юноша по имени Генри, который к этому времени горячо разделял увлечение мистера Потта) выковал ему из мягкой стали камин. Они подожгли сухой мох и сосновые иглы, чтобы проверить тягу, и убедились, что труба тянет хорошо.

Но когда крыша была укреплена, всё это оказалось скрытым для глаз. Заглянуть внутрь через окна можно было, только если лечь на землю, да и то лишь до тех пор, пока мистер Потт не сделал платформу. Крышу платформы он окаймил тончайшей деревянной резьбой, на столбах висели старомодные лампы, которые мистер Потт заправлял маслом, чтобы по вечерам горели.

При скрупулёзности мистера Потта и стремлении всё доводить до совершенства постройка станции заняла два года семь месяцев, а затем он принялся за городок.

Глава вторая

Мистер Потт никогда не слышал о мистере Платтере, как и тот не слышал о мистере Потте.

Мистер Платтер был владельцем похоронного бюро и строительным подрядчиком в Уэнт-ле-Крейсе, городке на другом берегу реки, в которую впадал ручей, протекавший за садом мистера Потта. Они жили совсем недалеко один от другого, но по дороге через мост путь между ними был немалый. У мистера Платтера был прекрасный кирпичный дом у шоссе, ведущего в Бедфорд, с гравийной подъездной дорожкой и садом, спускающимся по склону к реке. Мистер Платтер сам построил его и назвал «Беллихоггин». Больше всего на свете мистер Платтер любил деньги, поэтому всю жизнь копил, копил, так что скопил довольно много. На беду, люди стали умирать реже, а когда закрылась кирпичная фабрика, желающих поселиться в тех краях стало не так уж много, потому что кое-как построенные мистером Платтером домишки для рабочих совершенно испортили ландшафт.

Некоторые из этих домиков так и остались не у дел, и он помещал объявления в местной газете, где предлагал их «пожилым, удалившимся на покой парам». Он сердился, если, отчаявшись найти других арендаторов, был вынужден сдавать домик внаём молодожёнам, потому что умел и любил устраивать дорогие похороны и предпочитал иметь более пожилых клиентов – так сказать, впрок.

У мистера Платтера было непроницаемое лицо и очки без оправы, отражающие свет, поэтому глаз его рассмотреть никому не удавалось, однако держался он на редкость вежливо и мягко, так что всё сказанное им принималось на веру. Милый мистер Платтер всегда так добр, говорили родные усопшего, что им и в голову не приходило проверить счета.

Мистер Платтер, низенький и тощий, казался ещё меньше рядом с миссис Платтер, дамой внушительных размеров. У обоих был розовато-лиловый цвет лица, только у мистера Платтера оттенок был скорее лиловый, а у миссис Платтер – розовый. Женой миссис Платтер была образцовой, и оба супруга с утра до ночи трудились, не жалея сил.

Всё больше домиков оставалось пустыми, всё реже происходили погребения, и у мистера Платтера оказалось слишком много свободного времени. Он никогда не любил сидеть без дела и, чтобы убить время, взялся за цветоводство. Все его цветы содержались как узники – крепко привязанными к колышкам; стоило им чуть-чуть изогнуться или пустить побег не в ту сторону, тут же следовало наказание: здесь подрезали, там подстригали – цветы должны расти по нитке. Скоро растения сдались и безропотно стояли рядами, как гвардейцы по команде «смирно». На лужайки мистера Платтера тоже стоило посмотреть: очищенные от сорняков, аккуратно скошенные, они полого спускались к реке. Одного взгляда на мистера Платтера с мотыгой в руках было достаточно, чтобы самое хитрое семечко одуванчика, уже поднявшееся в воздух, проворно свернуло в сторону в середине пути; говорят даже, что маргаритки, внезапно осознав, где находятся, в одночасье стали из розовых белыми.

Миссис Платтер в расчёте на проезжающие по шоссе автомобили повесила объявление: «Чай» – и поставила на траве у дороги прилавок, чтобы продавать цветы и фрукты. Сперва дела шли у них не очень хорошо, но однажды мистера Платтера осенило и он написал новое объявление: «Чай на берегу реки». Вот теперь автомобили стали возле них останавливаться. А уж пройдя вместе с хозяйкой за дом и усевшись за столик, проезжающие поневоле пили «общий чай», так как другого не было. Угощение это было дорогим, хотя вместо масла к хлебу подавали маргарин и ядовито-розовый липкий джем, который миссис Платтер покупала прямо на фабрике в больших жестяных банках. Миссис Платтер продавала также лимонад в стеклянных бутылках с мраморными пробками, воздушные шарики и бумажные мельницы. Покупателей становилось всё больше. Велосипедисты были рады немного посидеть, а те, кто ехал в автомобилях, – снять пыльное пальто и очки и размять ноги. Дела у Платтеров пошли хорошо.

Они и не заметили, как постепенно всё переменилось. «Троица, – сказал мистер Платтер, когда они переставляли столики на пустой лужайке, чтобы не погубить траву. – Все на гулянии».

Мистер Платтер подумал было купить мороженицу, но решил подождать: нет, деньги выложить он был не прочь, но только в том случае, если видел, что затраты окупятся с лихвой.

Вместо этого он починил старую плоскодонку и с помощью сачка для ловли креветок почистил реку. Он хотел добавить к объявлению слова: «Катание на лодке», – но миссис Платтер отсоветовала: боялась, что будут жалобы, так как при всём желании, хоть греби, хоть толкай шестом, единственное, что можно сделать, – это объехать на лодке вокруг заросшего крапивой островка.

Но праздники в августе потерпели полное фиаско: десять порций чая в субботу, одиннадцать – в воскресенье и семь – в понедельник.

– Ничего не могу понять, – в который раз повторяла миссис Платтер, когда они с Агнес Мерси собирали в корзину чёрствый хлеб для кур. – В прошлом году не хватало столов, люди стояли в очереди.

Агнес Мерси уже исполнилось пятнадцать. Она сделалась крупной, медлительной, приметливой девочкой и казалась старше своих лет. Это была её первая работа и называлась «ходить на подмогу к миссис Платтер».

– Миссис Рид тоже стала теперь поить чаем, – сказала как-то Агнес Мерси, когда они делали бутерброды.

– Миссис Рид из Фордэма? Миссис Рид из «Короны и якоря»? – Миссис Платтер редко ездила в Фордэм – это было, как она говорила, «не по пути».

– Угу, – сказала Агнес Мерси.

– В цветнике?

Агнес Мерси кивнула.

– И во фруктовом саду тоже. На следующий год они приспособят амбар.

– А чем она заманивает? Я хочу сказать, реки-то там нет. Может быть, клубникой?

Агнес Мерси покачала головой.

– Нет, это всё из-за игрушечной железной дороги…

И, как всегда медленно, под градом вопросов рассказала миссис Платтер о мистере Потте.

– Игрушечная железная дорога… – задумчиво произнесла миссис Платтер после небольшого молчания. – Что ж, в эту игру можно играть и вдвоём.

Мистер Платтер в два счёта соорудил игрушечную железную дорогу. Нельзя было терять ни одной минуты, и он, не скупясь, выложил на это деньги. Мистер Потт работал не торопясь, но опередил их на несколько лет. Мистер Платтер вызвал всех своих строительных рабочих. На остров перебросили мостик, сам остров очистили от сорняков, проложили дорожки, уложили дёрн. Мистер Платтер съездил в Лондон и купил два набора самых дорогих поездов, какие были в продаже, багаж и пассажиров, а также две железнодорожные станции, одинаковые как две капли воды, зато куда более современные, чем станция в Литл-Фордэме. Из Лондона приехали мастера, чтобы поставить сигнальные будки, положить рельсы, отрегулировать стрелки и установить электрические батарейки для движения поездов. И сделано это было всего-навсего за каких-то три месяца.

Это принесло свои плоды. К началу следующего лета рядом с объявлением «Чай на берегу реки» появилось объявление «Игрушечная железная дорога».

Люди повалили к ним валом.

Мистеру Платтеру пришлось скосить луг и вымостить булыжником, чтобы было где ставить машины. К стоимости «общего чая» прибавился шиллинг за право пересечь мостик и посмотреть железную дорогу. К середине лета асфальтированные дорожки на островке искрошились, и их пришлось заново покрывать, а также выстроить второй мостик, чтобы люди не задерживались на острове. Мистер Платтер поднял входную плату до полутора шиллингов с человека.

Вскоре появилась асфальтовая площадка для машин и специальное место для фургонов, а также каменный жёлоб с проточной водой для лошадей. В Беллихоггин стали приезжать на пикник целыми компаниями: ели, пили чай и оставляли после себя кучи мусора.

Но мистера Потта всё это ничуть не тревожило. Он вовсе не гнался за посетителями – они отнимали время и мешали работе. Он и пускал-то к себе только ради своего любимого Железнодорожного благотворительного фонда.

Мистер Потт не принимал никаких мер, чтобы обеспечить посетителям хоть какие-то удобства. Этой стороной дела занималась миссис Рид, хозяйка трактира «Корона и якорь», – естественно, не без выгоды для себя. Вся железная дорога мистера Потта была видна со ступенек его чёрного хода, ведущих в сад, и посетителям приходилось проходить через дом; само собой, когда они оказывались на кухне, он радушно угощал их стаканом холодной воды из-под крана.

Когда мистер Потт построил церковь, она ни на каплю не отличалась от норманнской церкви в Фордэме: была и колокольня, и могильные памятники на погосте, и всё остальное. Мистер Потт больше года собирал камень для церкви, прежде чем приступить к работе. Ему помогали каменобойцы, дробившие камень на щебень у шоссе, и каменщик мистер Флад. К этому времени у мистера Потта появилось в городке несколько помощников: кроме кузнеца Генри с ним подружилась мисс Мэнсис из Хай-Бич. Мисс Мэнсис была очень полезна мистеру Потту, так как увлекалась резьбой по дереву, ручной вязкой и лепкой из воска. Жила она тем, что писала детские книги, придумывала и разрисовывала рождественские открытки. А ещё мисс Мэнсис верила в эльфов.

Когда мистер Платтер услышал о церкви – а это случилось не сразу: ведь, пока церковь не была закончена, мистер Потт накидывал на неё мешковину в те дни, когда его дом открывался для посетителей, – то тут же выстроил свою церковь, куда больше, скопировав её с собора в Солсбери, и высоченную колокольню. Стоило нажать кнопку, в окнах зажигался свет, а при помощи фонографа внутри звучала музыка. За последнее время выручка в Беллихоггине стала меньше, но теперь снова подскочила вверх.

Тем не менее мистер Платтер не знал ни минуты покоя. Мистер Потт стоял ему поперёк горла: невозможно было предугадать, что ещё придумает этот странный человек, который всё делал не за страх, а за совесть и никогда не порол горячку. Когда мистер Потт смастерил два глинобитных домика с крышами из тростника, сборы мистера Платтера упали и не поднимались в течение нескольких недель. Мистер Платтер был вынужден отгородить часть острова и с быстротой молнии построить там несколько таунхаусов и закусочную. То же самое случилось, когда мистер Потт соорудил лавку, где выставили в витринах товары, сделанные из крашеного воска, – подарок мисс Мэнсис из Хай-Бич. Понятно, мистер Платтер тут же построил кучу магазинов и парикмахерский салон с полосатым шестом у входа.

А через некоторое время мистер Платтер нашёл способ подсматривать за мистером Поттом.

Глава третья

Он починил плоскодонку, которая, пока стояла без употребления, снова наполнилась водой.

Заросшая водорослями река и её петляющие притоки образовывали сеть, пересечь которую и попасть из одного городка в другой – с одного обрывистого берега на другой – можно было или по редким мостикам, или вброд. «Но если удастся пробраться с лодкой через камыш, – подумал мистер Платтер, – по реке до Потта рукой подать, а там уж ничего не стоит подсмотреть, что у него делается, спрятавшись за ивами у воды».

Так он и поступал летними вечерами, когда деловой день подходил в концу. Вылазки эти не доставляли мистеру Платтеру удовольствия, но он чувствовал, что это его долг. Его кусали комары, жалили слепни, царапал колючий кустарник, и когда он возвращался домой и докладывал обо всём миссис Платтер, настроение у него было хуже некуда. Иногда он застревал в тине, иногда, при низкой воде, ему приходилось вылезать за борт прямо в вязкий ил и лягушачью икру, чтобы перетащить лодку через какое-нибудь невидимое препятствие вроде затонувшего бревна или колючей проволоки. Но он нашёл местечко чуть подальше тополей, за пологом серебристых трепещущих листьев ивы, где с пенька весь игрушечный городок мистера Потта был виден как на ладони.

«Тебе не следует этого делать, душенька, – говорила миссис Платтер, когда, багрово-красный, покрытый потом, он, тяжело дыша, опускался в саду на скамейку. – В твоём возрасте, с твоим давлением!»

Но протирая места комариных укусов нашатырным спиртом и прикладывая примочки туда, куда его ужалили осы, она не могла не признать, что, вообще-то говоря, сведениям, которые приносит муж, нет цены. Только благодаря мужеству и стойкости мистера Платтера они узнали о начальнике станции, и двух носильщиках, и священнике в сутане, который стоял у входа в церковь мистера Потта. Каждую из этих фигурок вылепила мисс Мэнсис, она же и одела их как положено, и одежду промаслила, чтобы её не испортил дождь.

Это открытие, которое он сделал как раз накануне начала сезона, потрясло мистера Платтера.

– Совсем как живые… иначе не скажешь. Куда до них мадам Тюссо! Так и ждёшь, что кто-нибудь из них с тобой заговорит, понимаешь? – рассказывал он жене. – Достаточно, чтобы нас разорить. Так бы и произошло, если бы я вовремя их не увидел.

Однако он их увидел, и увидел вовремя, так что скоро обитатели появились в обоих городках. Но фигурки мистера Платтера были куда менее натуральные, чем фигурки мистера Потта. Слепили их в спешке, одежду сделали из гипса, раскрасили в кричащие цвета и покрыли лаком. Чтобы это возместить, их сделали в большом количестве, причём самых разных: там были почтальоны, солдаты, моряки, продавцы молока и дети. На ступени церкви мистер Платтер поставил епископа в окружении мальчиков-певчих; все – на одно лицо, с разинутыми ртами, все в одинаковых белых одеждах из гипса, с одинаковыми сборниками церковных гимнов в руках.

– Вот эти точно как живые, – не раз с гордостью говорила миссис Платтер.

И в ответ ей в церкви гудел орган.

А затем настал ужасный вечер, который на всю жизнь врезался им в память, когда, возвратившись с лодочной прогулки, мистер Платтер еле поднялся от реки на лужайку. Миссис Платтер мирно сидела за столиком с белым котом на коленях и считала дневную выручку; усыпанный мусором сад купался в лучах вечернего солнца, на деревьях попискивали засыпающие птицы.

– Что случилось? – воскликнула миссис Платтер, увидев его лицо.

Мистер Платтер тяжело опустился на зелёный стул напротив неё, толкнув столик и рассыпав стопку монет. Напуганный кот, полный дурных предчувствий, стрелой кинулся в кусты. Мистер Платтер тупо уставился на упавшие и раскатившиеся по траве монеты, но даже не наклонился, чтобы их поднять. Не сделала этого и миссис Платтер, потому что не могла отвести глаз от лица мужа: цвет его был очень странный – тёмно-сиреневый, с фиолетовым оттенком.

– Что случилось? Почему ты молчишь? Какой ещё он выкинул номер?

Мистер Платтер устремил на неё пустой взгляд и обречённо проговорил:

– Нам крышка.

– Глупости. Что может он, можем и мы. Уже не раз так было. Вспомни про дым. Ну же, расскажи мне.

– Дым! – горько воскликнул мистер Платтер. – Тут и говорить не о чем – кусочек обугленной верёвки! Мы быстро раскусили, что там к чему. Нет, сейчас другое дело, это конец. Наша песенка спета.

– Почему ты так говоришь?

Мистер Платтер встал со стула и механически, словно сам того не замечая, принялся собирать рассыпавшиеся монеты. Сложив их в аккуратную стопку и подвинув к жене, он снова тяжело опустился на стул и сказал тем же тусклым, бесцветным голосом:

– Нам надо теперь беречь деньги.

– Право, Сидни, – сказала миссис Платтер, – ты совсем пал духом. Это не похоже на тебя. Мы ещё повоюем с этим Поттом.

– Что толку воевать, когда все козыри у него на руках? То, что я там видел, – нереально, немыслимо, неосуществимо.

Глаза мистера Платтера обратились к островку, где золотые лучи заходящего солнца выхватывали среди длинных вечерних теней неподвижные, тускло поблёскивающие гипсовые фигурки, застывшие каждая в своей позе: одни, казалось, бежали, другие шли, третьи стояли у дверей, готовые постучать, четвёртые просто сидели. Окна игрушечного городка, отражая закат, горели огнём. Среди домов прыгали птицы, подбирая крошки, которые уронили посетители. Ничто, кроме птиц, не шевелилось… мёртвый покой.

Мистер Платтер моргнул и хрипло сказал:

– А я ещё так мечтал устроить крикетное поле: боулер, отбивающие с битой в руке и всё остальное. Спал и видел.

– А кто тебе мешает? – удивилась миссис Платтер.

Муж с сожалением посмотрел на неё.

– Никто. Но играть-то они не смогут… Неужели ты не понимаешь? Я же тебе говорю: то, что я там видел, – нереально, немыслимо, неосуществимо.

– Да что же такое ты видел? – не на шутку испугалась миссис Платтер, вдруг тоже почувствовав, что пришла беда.

Мистер Платтер устало взглянул на неё и медленно произнёс:

– У него там живут… несколько штук… живые человечки.

Глава четвёртая

Первой их увидела мисс Мэнсис, та самая, что верила в эльфов, и, как девчонка, задыхаясь от восторга и волнения, побежала к мистеру Потту.

Мистер Потт как раз заканчивал вывеску «Корона и якорь» для своего миниатюрного трактира и говорил в ответ лишь «да», «нет», «неужто?». Иногда, заметив, что голос мисс Мэнсис лихорадочно повышается, он восклицал: «Поди ж ты!» – или: «Подумать только!» Сначала первое из этих выражений тревожило мисс Мэнсис: она смущённо замолкала, голубые глаза наполнялись слезами, – но постепенно она стала расценивать его как признак крайнего удивления со стороны мистера Потта и, когда он говорил: «Поди ж ты!» – принимала это за комплимент.

– Но это же правда: они живые! Они такие же живые, как мы с вами, и поселились в Виноградном домике… Да вы и сами увидите, если посмотрите, какую тропинку они протоптали ко входу.

Мистер Потт, удерживая пинцетом болтавшуюся вывеску, посмотрел в глубь сада, на Виноградный домик, чтобы ей угодить, но вскоре, так и не поняв, о чём она толкует, хмыкнул и вернулся к своей работе, то и дело повторяя:

– Ну и ну! Скажите на милость!

Мистеру Потту и в голову не приходило слушать мисс Мэнсис, когда она «заводилась», как он это называл. Он кивал ей и улыбался, но её слова проходили мимо его сознания. Он научился этому, когда жил со своей – покойной ныне – женой по прозвищу Сорока.

Мисс Мэнсис говорила таким странным высоким, переливчатым голосом, употребляла такие диковинные слова и выражения и даже, к ужасу мистера Потта, читала ему стихи. Нет, он ничего не имел против мисс Мэнсис, наоборот. Он был рад, когда она приходила; ему нравилась её длинноногая фигура, нравились её девичьи повадки, её радостный смех; она всегда казалась по-детски счастливой, а от её щебета, как от песни канарейки, у него делалось весело на душе. А в каком долгу он был у этих неутомимых пальцев, которые мастерили одно, чинили другое, которые не только умели рисовать, чертить, шить, лепить и вырезать из дерева, но и могли также проникнуть туда, куда пальцам самого мистера Потта, толстым и одеревеневшим, было не попасть. Быстрая, как вспышка молнии, – вот какая она, жизнерадостная, как жаворонок, надёжная, как скала… «У всех нас есть свои недостатки, – говорил себе мистер Потт, – не одно, так другое…» У мисс Мэнсис это были «тары-бары».

Мистер Потт знал, что она уже немолода, но когда она сидела рядом с ним на траве, закрыв глаза и обхватив тонкими руками согнутые колени, и трещала без умолку, покачиваясь взад-вперёд, она казалась ему чем-то вроде вытянувшейся не по возрасту школьницы. А как хороши у неё глаза! Скорее как фиалки, чем незабудки, они освещали, когда были открыты, всё её длинное худощавое лицо, но она застенчиво отводила их в сторону, если на неё смотрели в упор. Сейчас они сияли; поблёскивали суставы длинных пальцев, туго стиснутых на поднятых коленях; даже у её шелковистых, мышиного цвета волос внезапно появился блеск.

– Понимаете, главное – не показывать, что вы их увидели. Замереть, застыть… и никогда не смотреть на них прямо, только уголком глаза. Вроде как на птиц, когда не хочешь их спугнуть.

– …Их спугнуть, – подтвердил мистер Потт, поскольку мисс Мэнсис приостановилась.

Иногда, чтобы выказать симпатию к ней и скрыть, что он слушает её вполуха, мистер Потт повторял конец последней фразы мисс Мэнсис, а не то, опережая её, произносил последний слог. Если мисс Мэнсис говорила: «Король и королевство», – он понимающе вставлял: «…во!» Порой, задумавшись о чём-то, мистер Потт ошибался, и не успевала мисс Мэнсис сказать: «…садовая калитка», – как, подхватив последнее слово, он говорил: «…канава», что обоих приводило в смущение.

– Понимаете, я никак не могу понять, что они такое. Я хочу сказать, по величине и вообще они больше всего похожи на эльфов. Как по-вашему? – настойчиво спросила мисс Мэнсис.

– Верно, – ответил мистер Потт, проверяя корявым пальцем, хорошо ли качается на петлях вывеска, и стараясь вспомнить, куда подевал смазочное масло.

– Нет, не верно. Этот человечек с тюком на спине, которого я видела… он пыхтел. Совсем запыхался. Эльфы не могут пыхтеть. – Мистер Потт ничего не ответил, и мисс Мэнсис звонко сказала: – Или могут?

– Что – могут? – спросил мистер Потт, глядя, как раскачивается вывеска, и огорчаясь, что так скрипит.

– Пыхтеть! – ответила мисс Мэнсис, выжидающе глядя на него.

У мистера Потта сделался тревожный вид: о чём это она толкует?

– Пыхтеть? Понятия не имею.

– И я тоже, – весело согласилась с ним мисс Мэнсис, к его огромному облегчению. – Я хочу сказать, мы, в общем, так мало знаем об эльфах…

– Верно, – подтвердил мистер Потт, снова почувствовав себя в безопасности.

– …и об их привычках. Устают ли они и стареют ли, как мы, спят ли ночью, ведут ли домашнее хозяйство. Или про их еду. У нас так мало фактов. Мы даже не знаем, что они…

– …едят, – вставил мистер Потт.

– …собой представляют, из чего сделаны. Вряд ли у них та же плоть и кровь, что у нас.

– Вряд ли, – согласился мистер Потт и вдруг испуганно взглянул на мисс Мэнсис: неужели она сказала «кровь»? Положив вывеску, он обернулся. – О чём, ради всего святого, вы толкуете?

– О том, что по зрелом размышлении эти существа не могут быть эльфами. Да что там! У этого человечка на штанах была дыра, и он пыхтел и отдувался, поднимаясь на холм. Там есть ещё одна – в юбке, а может быть, две – трудно разобрать, сколько их. Я видела в окне руку: кто-то протирал изнутри стекло, – но чья она, было не разобрать. Белая, как стебель колокольчика, и примерно такой же толщины. Двигалась из стороны в сторону, забиралась во все углы. А потом я нашла очки и рассмотрела её до локтя. Настоящая рука. Рука, а в ней тряпка. Я не верила своим глазам. И всё же в известном смысле это казалось естественным.

– В известном смысле, да, – согласился мистер Потт, но вид у него был растерянный.

Глава пятая

Для мисс Мэнсис началась чуть не самая счастливая пора её жизни – во всяком случае, так ей казалось потом. Она всегда любила наблюдать природу: следила за муравьями в траве, мышами в амбаре, подмечала, как плетут паутину пауки, как строят гнёзда птицы. Она могла часами не двигаться с места: глядя, как паук спускается с листка, чувствовала и себя пауком и столько раз смотрела, как они плетут паутину, что и сама могла бы её сплести, причём любой, даже самой необычной формы. По правде сказать, мисс Мэнсис порой даже критиковала работу пауков. Так, пауку, висевшему в воздухе, она шептала: «Ну куда же ты, глупый… Этот лист тебе не годится, он скоро упадёт. Попробуй зацепиться за колючку…»

И вот теперь, сидя на склоне холма, обхватив руками колени, прикрытая – так она думала – большим кустом чертополоха, мисс Мэнсис наблюдала за маленьким народцем. И всё, что видела, описывала потом мистеру Потту.

– Их трое, – сказала она через несколько дней после того, первого разговора. – Мать, отец и худенькая девочка. Сколько им лет, сказать трудно. Иногда мне кажется, там есть и четвёртый… кто-то или что-то, который то появляется, то исчезает. Какая-то неуловимая тень. Но, возможно, это просто моя…

– …выдумка, – закончил мистер Потт.

– …фантазия, – поправила его мисс Мэнсис и радостно вздохнула. – Странно, что вы их не видели.

Мистер Потт, занятый кирпичиками, не ответил, решив, что речь идёт не об игрушечном Виноградном домике у него в саду, а о настоящем доме под таким же названием в Фордэме и мисс Мэнсис передаёт ему местные сплетни.

– Вы не представляете, что они там делают. Это просто чудо! Парадная дверь не открылась: наверно, покоробилась от дождя – и весь вчерашний день он трудился над ней, скрёб чем-то похожим на лезвие бритвы. А ещё они сняли занавески, которые я сшила для «Короны и якоря», и повесили у себя, так что теперь нельзя заглянуть в окна. Я бы и так не решилась заглядывать, понимаете, близко к ним подходить нельзя. А Главная улица такая узкая. Потрясающе, правда?

Мистер Потт что-то буркнул. Помешивая кашицу из кирпичной муки и клея, он хмурился и сердито сопел. Сплетни о соседях… он этого не одобрял никогда. И мисс Мэнсис до сих пор – тоже. Болтушка – да, но леди до мозга костей. «Это на неё не похоже, – печально думал мистер Потт, – заглядывать в чужие окна… Нет, совсем не похоже».

А она принялась рассказывать о пальто начальника станции.

– …Понимаете, это она его взяла. Вот куда оно исчезло. Она взяла пальто для него… оно такое красивое, и пуговицы золотые… и он надевает его по вечерам, после захода солнца, когда делается прохладно. Я не удивлюсь, если она в один прекрасный день снимет со священника сутану. Ну чем не платье? И по размеру ей в самый раз. Но, конечно, это бы сразу бросилось в глаза. А они умные. Всякий бы заметил, что у священника исчезла сутана – ведь он стоит в дверях церкви у всех на виду, – в то время как увидеть начальника станции теперь трудно, нужно заглянуть внутрь вокзала: он может оставаться голым неделю за неделей, и никто об этом не узнает.

Мистер Потт перестал помешивать кирпичное тесто и возмущённо посмотрел на мисс Мэнсис. Она с испугом взглянула в его круглые сердитые глаза и с тревогой спросила:

– Что такое?

Мистер Потт с глубоким вздохом сказал:

– Если вы сами не понимаете, что толку говорить?

Не очень-то логичное высказывание. Мисс Мэнсис снисходительно улыбнулась и, положив руку ему на плечо, успокоила:

– Но им ничто не грозит, у них всё в порядке.

Мистер Потт сбросил её руку и, продолжая мешать, тяжело дыша и грохоча мастерком, сказал сурово:

– Им много чего грозит от злых языков. Я видел, как сплетни разрушали семьи и разбивали сердца.

Немного помолчав, мисс Мэнсис сказала:

– Да мне вовсе не жалко этого пальто.

Мистер Потт фыркнул, но она продолжила:

– По правде говоря, я собиралась сшить им одежду. Думаю, можно оставить её на траве: пусть нечаянно найдут, чтобы не догадались, откуда она появилась…

– Так-то лучше, – заметил мистер Потт, соскребая крошку с кирпича.

Мисс Мэнсис, ничего не сказав на это, молчала так долго, что мистер Потт искоса посмотрел не неё. Может, он был с ней слишком резок? Сжав колени руками, она сидела и улыбалась в пространство, потом вдруг прошептала:

– Понимаете, я их люблю.

Больше мистер Потт её не прерывал. Если интерес мисс Мэнсис проистекает из сердечной склонности, тогда другое дело. День за днём он кивал и улыбался, а мисс Мэнсис заливалась соловьём. Нежные весёлые слова обгоняли друг друга и растворялись в солнечном свете, отскакивая от мистера Потта: редко когда что-нибудь привлекало к себе его внимание. Так было даже в тот знаменательный день в июне, когда мисс Мэнсис, запыхавшись, кинулась на траву рядом с ним, чтобы поскорей поделиться своей потрясающей новостью.

Мистер Потт во второй раз просмаливал шпалы и, держа в одной руке жестянку со смолой, а в другой – кисть, медленно продвигался вдоль рельсов, вытянув вперёд деревяшку. Мисс Мэнсис, не переставая взахлеб рассказывать, тоже, чтобы не отстать, двигалась вместе с ним.

– …И когда она заговорила со мной, я не поверила своим ушам. Вы бы и сами изумились.

– Возможно, – сказал мистер Потт.

– Такое крошечное создание… и ничуть меня не боится. Сказала, что наблюдала за мной много недель подряд.

– Поди ж ты! – учтиво проговорил мистер Потт, стёр с рельсов каплю дёгтя и добавил, любуясь блеском стали: – Так-то лучше. – И ещё подумал: «Нигде ни крошки ржавчины».

– Теперь я знаю, как их зовут и всё прочее. Они называют себя «добывайки».

– Догадайки? – переспросил мистер Потт.

– Нет, добывайки.

– А, догоняйки, – сказал мистер Потт, размешивая дёготь в банке, которая стояла в ведёрке с горячей водой. Потом, подняв кисточку и глядя на падающие капли, подумал: «Пожалуй, немного загустел».

– Но это не фамилия: их фамилия Куранты, – а название их народа – вроде национальности, – продолжала мисс Мэнсис. – Они добывают себе пропитание как мыши или птицы… бедняжки. Я думаю, они произошли от людей и живут на то, что перепадёт от людей же на их долю. У них нет ничего своего. И, конечно, нет денег…

Заметив, что мистер Потт сочувственно, хотя и рассеянно, покачал головой, мисс Мэнсис добавила:

– Впрочем, это неважно: деньги им ни к чему. Они бы не знали, что с ними делать. Но им нужно как-то жить…

– …и давать жить другим, – бодро подхватил мистер Потт. Ему понравилась эта фраза: надо при случае ещё где-нибудь её вставить.

– Но они вовсе не мешают жить другим, – возразила мисс Мэнсис. – Они никогда не берут ничего существенного. Правда, я не совсем уверена насчёт пальто начальника станции… Но если подумать, ему оно нужно только для вида, а не для тепла, ведь он сделан из воска. Да оно ему и не принадлежит – сшила-то его я. И уж если об этом зашла речь, самого начальника тоже сделала я. Так что пальто это вообще-то моё, но меня оно не согреет.

– Не согреет, – рассеянно согласился мистер Потт.

– А вот добывайкам ещё как нужно тепло, а ещё топливо, и крыша над головой, и вода, но больше всего – люди, хотя им-то они и не доверяют. И правильно делают, по-моему. Стоит только почитать газеты. Но это грустно, правда? То, что они нам не доверяют, хочу я сказать. Что было бы приятней для человека – вроде меня например, – чем приютить их под своим кровом? Не то чтобы мне было одиноко, дело не в этом. – Глаза мисс Мэнсис подозрительно заблестели, слова стали обгонять друг друга. – Мои дни слишком заполнены, чтобы я томилась от одиночества. У меня столько разных увлечений, я не отстаю от жизни. И у меня есть мой старый пёс и две птички. Но всё равно это было бы так мило… Я знаю теперь их имена: Под, Хомили и маленькая Арриэтта. Эти создания умеют говорить. Вы только представьте, – она неожиданно рассмеялась, – я буду теперь шить для них с утра до ночи! Смастерю им разные вещи. Куплю что надо. Я… но мне не надо вам объяснять…

– Не надо, – сказал мистер Потт. – Я вас понимаю…

По правде говоря, ничего он не понимал. Ему казалось невежливым, хотя высказать это словами он бы не смог, что мисс Мэнсис называет семью своих новых друзей «создания». Тем более если они попали в беду… Но, с другой стороны, она всегда выбирает такие странные слова и выражения…

– Наверно, девочка потому и заговорила со мной, – продолжала между тем мисс Мэнсис, – что чувствовала себя в безопасности. Они всегда…

– …знают, – услужливо закончил мистер Потт.

– Да. Как звери, и дети, и птицы, и… эльфы.

– Ну, за эльфов я бы не поручился, – сказал мистер Потт. «И если уж на то пошло, то и за зверей».

Мистер Потт подумал о барсуке, которому спас жизнь: если бы он знал, то не лишился бы ноги.

– Чего только они не натерпелись, бедняжки! – Глаза мисс Мэнсис скользнули вниз и остановились у подножия холма: группки миниатюрных домиков, дымящие трубы, церковь, кузница, поблёскивающие рельсы – всё дышало миром и покоем. – Для них было чудом, сказала мне Арриэтта, попасть в наш городок.

Мистер Потт кивнул, продвинулся вперёд на два шага и переставил жестянку со смолой. Мисс Мэнсис, поглощённая своим рассказом, казалось, ничего не заметила. Обхватив колени, полузакрыв глаза, она продолжала нараспев, словно читала стихи:

– Стояла полная луна, говорит Арриэтта, когда они сюда прибыли. Вы можете это себе нарисовать? Яркий свет, резкие тени. Им надо было занести на берег кучу всяких вещей, а легко, думаете, пробраться через камыш, что растёт у воды!.. Спиллер – так зовут дикого добывайку – провёл Арриэтту по всему городку. Они зашли на вокзал, и она увидела все эти фигуры, которые я слепила: женщину с корзинкой, и старика, и девочку, – все они сидели в ряд на скамье тихо и неподвижно, а перед ними – солдат с ранцем. Пёстрые от лунного света, падавшего на них сквозь деревянную резьбу на вокзальной крыше, они были совсем как живые, говорит Арриэтта, но казалось, что они околдованы или слушают музыку, которая им со Спиллером была не слышна. Арриэтта тоже стояла тихо, глядя во все глаза на их бледные лица, освещённые луной, но тут внезапно раздался шорох и прямо по неподвижным фигурам пробежал большой чёрный жук. Арриэтта увидела, что они неживые. Вообще-то она не боится жуков, даже любит их, но здесь завизжала что есть мочи… Она говорит, в кассе растут поганки, а когда они вышли из вокзала, по Главной улице туда-сюда шныряли мыши. А на ступенях церкви стоял священник в чёрной сутане – безмолвный, неподвижный. И всюду лунный свет…

Хомили сразу приглянулся Виноградный домик. И её можно понять: он и правда радует глаз, – но дверь не открывалась – видимо, разбухла от дождей. А когда они распахнули окно, то увидели, что внутри что-то есть и пахнет сыростью. Спиллер сунул в окно руку, и знаете, что оказалось? Комната заросла травой до самого потолка. Белой, как шампиньоны, ведь росла она в темноте. Так что первую ночь добывайкам пришлось провести под открытым небом.

Но следующий день, говорит Арриэтта, был чудесным. Яркое солнце, весенние запахи и первая пчела. Понимаете, добывайкам всё так хорошо видно – каждый волосок на бархатной спинке пчелы, прожилки и переливы красок на крыльях.

Мужчины – ну а как иначе их назвать? – очистили дом от сорняков, выкосив их кусочком бритвы и половинкой ножниц. Потом привели в порядок крышу. Спиллер нашёл кокон бабочки и подарил Арриэтте. Она держала его у себя до прошлой недели. Оказалось, что это «красный адмирал».

Арриэтта наблюдала, как бабочка вылезает из кокона, но когда появились концы крыльев и все поняли, каких она размеров, поднялась паника. В самый последний момент им удалось вытолкнуть бабочку наружу через парадную дверь. Если бы она расправила крылья, то заняла бы всю комнату от стены до стены. Представьте, что в вашей комнате оказалась огромная, величиной со слона, бабочка и нет никакой возможности выпустить её! Фантастика! Даже подумать об этом страш…

– …но, – добавил мистер Потт.

– Неделю спустя они обнаружили вашу кучу песка и занялись полом: углубили, засыпали песком и утрамбовали. Прыгали и топали, колотили и хлопали. Целое утро отплясывали как сумасшедшие. Ну и весело было, говорит Арриэтта. А три недели назад они добыли у вас кирпичное тесто. Вы как раз смешали клей с кирпичной пылью – помните? – для последней партии кирпичей. Они наложили его поверх песка, ну и ещё кое-что сделали, и теперь, говорит Арриэтта, пол стал ровный и гладкий. Они подметают его головками чертополоха. Но он ещё не расцвёл, лепестки стиснуты слишком тесно, – чуть позже будет удобнее…

Наконец до мистера Потта дошёл смысл её слов, и он медленно проговорил, оборачиваясь:

– Моя куча песка?

– Да, – рассмеялась мисс Мэнсис, – и ваше кирпичное тесто.

– Моё кирпичное тесто? – повторил мистер Потт и замолчал, словно обдумывая то, что она сказала.

– Да, но они берут такую малость… самую крошку.

– Моё кирпичное тесто, – повторил мистер Потт, а когда обернулся к мисс Мэнсис, лицо его было суровым, даже гневным. – Где эти люди?

– Но я же вам говорила! – воскликнула мисс Мэнсис и, поскольку он всё ещё сердился, взяла его мозолистую руку в свои, словно хотела помочь ему подняться. – Пойдёмте, я вам их покажу. Только не шумите.

Глава шестая

Когда Под впервые заметил мисс Мэнсис, сидевшую на корточках за кустом чертополоха, он шепнул Арриэтте: – Главное – не двигаться. Они не ожидают нас увидеть, и если не шевелиться, то не увидят. И никогда не смотри на них прямо, только искоса. Понимаешь?

– Ещё бы не понимать… Я слышала это сто раз: «Не двигайся, не шевелись… тихо, спокойно… ползком, тишком…» Что толку тогда жить?

– Ш-ш-ш, – сказал Под и положил руку на плечо дочери.

Последнее время Арриэтта была сама не своя, словно у неё камень на сердце, – но не грубила. Под решил не обращать внимания на её слова: переходный возраст скорее всего.

Они стояли в жёсткой траве, доходившей до плеч, так что видны были только головы.

– Понимаешь, – прошептал едва слышно Под, – мы ей кажемся то ли цветками, то ли какими-то другими растениями. Возможно, бутонами…

– А если ей вздумается нас сорвать? – раздражённо сказала Арриэтта.

У неё ныли ноги, и страшно хотелось сесть на землю; десять минут переросли в пятнадцать, но по-прежнему никто из них не мог шевельнуться.

На травинку рядом с Арриэттой взобрался муравей, пошевелил усиками и поспешил вниз; под листом подорожника спал слизень и время от времени ворочался с боку на бок, когда лист колыхался. «Ему, наверно, что-то снится, – подумала Арриэтта, любуясь бликами на глянцевитой, серой с красным отливом коже. – Если бы отец не был таким старомодным, я рассказала бы ему про мисс Мэнсис, и мы могли бы уйти. Но, на их с мамой взгляд, если нас увидят, это позор, чуть не трагедия: надо бросать свой дом, переселяться в чужие края и там начинать всё сначала. Легко ли это для них! По их понятиям, с той минуты, как о твоём существовании узнали, жизнь твоя в опасности, и добывайка, которого увидели, должен немедленно скрыться».

При всём том за её короткую жизнь Арриэтту видели четыре раза. Что за непонятное чувство, спрашивала она себя, так страстно влечёт её к человекам? А в этот – четвёртый – раз она даже заговорила с мисс Мэнсис. Без сомнения, это опрометчивый и глупый поступок, но какой трепет восторга и ужаса её охватил, когда ей ответило это огромное создание, когда глаза великанши засияли радостью, а огромные губы раздвинула ласковая улыбка. Стоило однажды заговорить с человеком без всяких дурных последствий, и трудно было устоять от соблазна сделать это ещё раз. Арриэтта дошла до того, что сама подстерегала мисс Мэнсис: возможно, потому, что её истории вызывали у великанши восхищение, а ей – когда Спиллер их покидал – часто бывало одиноко.

Ах, с каким удовольствием она вспоминала о первых днях в игрушечном городке! Как замечательно было кататься со Спиллером в поезде! Они забирались потихоньку в полупустой вагон, а когда поезд трогался, сидели так тихо и неподвижно, будто, как и прочие пассажиры, вылеплены из воска. Они ездили по кругу, десятки раз минуя Виноградный домик, а на обратном пути пересекая по мостику ручей. Над ними склонялись лица человеков, они видели перед чёрным ходом дома мистера Потта ряды туфель и сапог, видели ноги: толстые, тощие, в чулках, босые, – слышали смех и удивлённые возгласы человеков. Это было страшно и упоительно, но почему-то рядом со Спиллером Арриэтта чувствовала себя в безопасности. За поездом стелился хвост дыма. Такой же дым валил из труб всех домиков – для этого в трубу засовывали пучок промоченной нитратом верёвки и прикрепляли его шпилькой-невидимкой. «Вы видели мои шпильки-невидимки?» – как-то спросила мисс Мэнсис мистера Потта (на редкость несуразный вопрос!), однако в Виноградном домике Под вытащил крючком тлеющую верёвку и зажёг вместо этого настоящий огонь, который Хомили подкармливала кусочками сальных свечей, угольной крошкой и смолистыми крупинками шлака.

Не кто иной, как Спиллер, дикарь Спиллер, помог Арриэтте разбить садик и найти для него белый первоцвет, маленькие голубые цветочки незабудки, похожую на папоротник кудрявую травку и заячью капусту с крошечными светло-розовыми лепестками. С помощью Спиллера она засыпала щебнем дорожку и сделала лужайку из мха.

Мисс Мэнсис с восторгом наблюдала за этим из своей засады. Арриэтту она видела ясно, но Спиллера, этого добывайку-исчезайку, разглядеть не могла. То стремительный, то недвижный, нюхом чующий, где укрыться от чужих глаз, он в любой момент мог слиться с окружающим фоном и исчезнуть из поля зрения.

Вместе со Спиллером Арриэтта обследовала все остальные дома Литл-Фордэма, удила рыбу и купалась под прикрытием камышей.

«Настоящий мальчишка! – ворчала Хомили, которой не нравилось влияние Спиллера на дочь, и жаловалась Поду: – Он совсем другой породы, не такой, как мы!»

Стоя рядом с отцом в траве и думая обо всём этом, Арриэтта вдруг почувствовала, каким бременем легла на неё её тайна, и осознала с тревогой, что, обыщи родители хоть весь белый свет, лучшего места для жизни не найдут – целый городок, подогнанный под их рост, где благодаря посетителям была на редкость богатая добыча. Арриэтта уже не помнила, когда мать, хлопоча по хозяйству, последний раз напевала, как это было сейчас, а отец, что-то беззвучно насвистывая, расхаживал по улицам городка.

«Укрытий» в Литл-Фордэме было хоть отбавляй, но добывайки в них не нуждались. Между ними и восковыми фигурками почти не было разницы, и по вечерам, после закрытия, Под мог гулять сколько вздумается, если не боялся замёрзнуть. А сколько он приносил тряпиц на одежду! У Хомили наконец снова появилась шляпка, и она никогда не выходила без неё из дому. С каким волнением и радостью она произносила это магическое слово – «шляпка»! «Погодите, я ещё не надела шляпку». Нет, выселять их отсюда нельзя, это было бы жестоко. Под даже приделал к парадной двери замок… с ключом. Это был замок от карманного футлярчика для бус, принадлежавшего мисс Мэнсис. Он и не догадывался, кому обязан этой находкой, ведь мисс Мэнсис нарочно бросила футлярчик возле куста чертополоха, чтобы его легче было увидеть. Арриэтта не могла даже намекнуть на это отцу. Стоило ему узнать правду, и всё начнётся сначала: страх, тревога, отчаяние, взаимные упрёки и, в конце концов, очередное переселение. Они уже не раз проходили через это.

– О боже, боже, – печально вздохнула Арриэтта, – как же быть?

Под искоса взглянул на неё и шепнул, чуть подтолкнув:

– Опускайся. Опускайся в траву… медленнее… медленнее…

Арриэтта с радостью подчинилась. Головы и плечи добываек понемногу скрылись из виду, и, прислушавшись к тишине, они пробрались между стеблями травы, укрылись на миг за стеной церкви и скоро оказались в безопасности, проскользнув через чёрный ход в свой собственный дом.

Глава седьмая

Настал день, когда мисс Мэнсис сама принялась говорить. Сперва она молчала – от изумления – и ограничивалась наводящими вопросами, чтобы вызвать Арриэтту на разговор. Для мисс Мэнсис это положение вещей было в новинку и не могло тянуться долго. К концу лета она знала мельчайшие подробности короткой жизни Арриэтты и много чего ещё. Среди прочего – о добытой Подом библиотеке из книжек-малюток писателей-викторианцев, по которым Арриэтта научилась читать и частично познакомилась с миром. Мисс Мэнсис расширила это знакомство. Как всегда торопливо, не переводя дыхания, она принялась весело рассказывать Арриэтте о своём детстве, родителях и родном доме, который она неизменно называла «милый Гэдстон», описывать лондонские балы, которые были ей ненавистны, и молодого человека по имени Обри – самого близкого и дорогого её сердцу друга.

«Мой кузен, понимаешь? Мы росли вместе, можно сказать – с самого детства. Он всегда приезжал в милый Гэдстон на каникулы». Они с мисс Мэнсис вместе ездили верхом, беседовали, читали стихи. Узнав от мисс Мэнсис о лошадях, Арриэтта подумала, нет ли такой зверушки, на которой она могла бы кататься. Можно приручить мышь (как её двоюродная сестра Эглтина), но мышь слишком маленькая и суматошливая, на ней далеко не уедешь. Крысу? Нет, об этом не может быть и речи. Арриэтта не была уверена, что даже у Спиллера хватит смелости дрессировать крысу. Сражаться с ней – да. Вооружённый старой шляпной булавкой Пода, Спиллер мог бы вступить с ней в бой, но укротить и выездить её – вряд ли. А как замечательно было бы скакать во весь дух рядом со Спиллером, как скакала мисс Мэнсис со своим Обри.

– Он женился на девушке по имени Мэри Чамли-Гор, – сказала мисс Мэнсис. – У неё были очень толстые ноги.

– Ах! – воскликнула Арриэтта.

– Почему ты сказала «ах» таким тоном?

– Я думала, он женится на вас.

Мисс Мэнсис улыбнулась и, опустив взгляд на свои руки, призналась:

– Я тоже так думала. – И добавила, вздохнув: – Наверно, он слишком хорошо меня знал. Как сестру.

Некоторое время она в задумчивости сидела молча, затем весело сказала:

– Однако они были счастливы, насколько я знаю. Жили где-то неподалёку от Бата и вырастили пятерых детей.

Ещё до того, как Арриэтта объяснила, мисс Мэнсис сама поняла, что значит для добывайки, если его увидят, и успокоила девочку:

– Можешь не волноваться за родителей. Я бы никогда, даже если бы ты не заговорила об этом, не стала смотреть на них в упор. Что касается нас – за мистера Потта я ручаюсь, – они могут спокойно жить здесь до конца своих дней. Я бы даже на тебя не посмотрела прямо, если бы ты сама не заговорила со мной. Но ещё до того, как я увидела вас, мне кое-что стало казаться странным… Понимаешь, из вашей трубы шёл дым в самое неподходящее время: ведь я зажигаю верёвку только тогда, когда приходят посетители, и её не хватает надолго.

– И вы не станете поднимать никого из нас? Я имею в виду – брать в руки?

Мисс Мэнсис усмехнулась и обиженно заметила:

– Мне бы это и в голову не пришло.

Мисс Мэнсис также поняла, что, когда Спиллер ненадолго появляется в Литл-Фордэме со своей добычей: орехами, зёрнами пшеницы, сваренными вкрутую ласточкиными яйцами и другими деликатесами, – Арриэтта приходит к ней реже, но стоило ему опять уйти, она с удовольствием слушала рассказы об их приключениях.

В общем и целом это было для них всех чудесное, счастливое лето.

Правда, несколько раз у добываек возникал переполох. Как-то перед рассветом они услышали шаги: кто-то пытался открыть их дверь – и это не был мистер Потт со своей деревяшкой. А однажды лунной ночью в городок наведалась лиса: бесшумно кралась по улице, отбрасывая огромную тень и оставляя за собой резкий запах. Постоянным источником опасности была и обитавшая на дубе сова, но, как и большинство сов, она охотилась далеко в полях, и когда её огромная тень пропадала за рекой и оттуда, с дальнего края долины, раздавалось её уханье, они знали: можно спокойно отправляться по своим делам.

За добычей ходили чаще всего ночью, до того как на объедки, которые роняли посетители, набрасывались полевые мыши. На первых порах Хомили воротила нос, когда, скажем, ей приносили недоеденный бутерброд с ветчиной. Под уговорил её смотреть на вещи практичней: свежий хлеб, натуральное масло, чистый бумажный мешок. Что хорошо для человеков, должно быть хорошо и для них. Чем плохи, спрашивал он её, последние три виноградины на ощипанной грозди? Их же можно вымыть в ручье, снять кожицу. А что плохого в карамельке, завёрнутой в прозрачный фантик? Наполовину съеденные булочки с изюмом и глазурью труднее обработать – тут он согласен, – но ведь можно выковырнуть изюм, не так ли? А сахарную глазурь соскрести и крупинки высушить.

Вскоре у них установился определённый порядок сбора добычи, сортировки, обработки и заготовки впрок. Кладовой им служила лавка мисс Мэнсис с её полного – чего не знали Хомили и Под – согласия. Обставляя в своё время лавку (с тех пор прошло несколько лет), она немного схитрила – съездила в соседний город и купила игрушечный бакалейный магазин с полным комплектом всего, что положено: весами, бутылками, жестянками, бочонками и стеклянными банками. При их помощи мисс Мэнсис искусно убрала прилавок и украсила витрину. Лавка эта, в точности такая же, как у них в городке – полукруглый «фонарь», тростниковая крыша и всё прочее, – особенно привлекала посетителей. Внутри, за прилавком, стояла точная копия старой миссис Пербоди (немного постройнее, чтобы ей польстить). Мисс Мэнсис даже связала для неё такую же красную шерстяную шаль, как та, что и зимой и летом красовалась на плечах миссис Пербоди, почти целиком прикрывая накрахмаленный белый передник. Разбирая продукты в задней комнате лавки, Хомили брала на время этот передник, но всегда вовремя, перед приходом посетителей, возвращала. Иногда она его стирала и каждое утро – точно, как часы, – подметала лавку и вытирала там пыль.

Целый день поезда громыхали по шпалам, но добывайки привыкли к шуму – даже, сказать по правде, были ему рады.

Когда слышался грохот колёс, а над трубами появлялся дымок, добывайки знали: пора уходить – сейчас придут посетители. Хомили успевала снять фартук, выйти из лавки, пересечь улицу и очутиться у себя. И пока поезда не останавливались и не наступала тишина и покой, она занималась приятными домашними делами. Сад безмятежно дремал в мирных лучах вечернего солнца, а мистер Потт заходил в дом выпить чаю.

Глава восьмая

В отчаянии миссис Платтер в пятый раз за час повторяла: Должен же быть какой-то выход! Ведь сколько денег мы угробили!

– «Угробили» – самое подходящее слово, точнее не скажешь, – буркнул мистер Платтер. – И что меня больше всего бесит – у этого Эйбла Потта, похоже, всё получается само собой, он из кожи вон не лезет. Похоже, ему всё равно, приходят к нему люди или нет. «Игрушечный город с живыми обитателями» – вот что будет скоро написано у него на дверях, и тогда нам конец. Раз и навсегда. Лучше признать своё поражение, поверь мне, и сбыть с рук дело, пока оно на ходу.

– Должен же быть какой-то выход… – упрямо повторила миссис Платтер.

Они сидели, как обычно, за зелёным столиком на своей чисто прибранной лужайке. В этот воскресный вечер она была ещё чище, чем всегда: всего пять человек остановились у них, чтобы выпить чаю на берегу реки. Перед этим два воскресенья подряд с утра до ночи лил дождь, а в следующее – то, о котором идёт речь, – все отправились смотреть на, как называли это местные жители, «воздушное плавание»: подъём воздушного шара с ярмарочной площади, где в палатках продавались чай, мороженое и сахарная вата, а для желающих была карусель.

В субботу народ отправился смотреть сам воздушный шар (шесть пенсов за право один раз пройти мимо канатного ограждения), а сегодня, в воскресенье, сотни людей устремились в Фордэм, чтобы увидеть, как он взлетит.

Мимо Беллихоггина двигался поток экипажей и автомобилей, но никто не обращал никакого внимания на вывеску «Чай на берегу реки». Грустное это было зрелище для мистера и миссис Платтер. Их настроение не стало лучше, когда часа в три пополудни этот злосчастный воздушный шар проплыл прямо над их головами, чуть не задев дерево, которое росло перед домом. Им даже был виден сам «воздушный плаватель», смотревший – с насмешкой, как им казалось, – прямо в пылавшие яростью глаза мистера Платтера.

– Что толку повторять: «Должен же быть какой-то выход»! – воскликнул мистер Платтер. – День и ночь я ломаю себе голову, да и ты тоже. Когда все помешались на воздухоплавании, а Эйбл Потт преподнёс такой сюрприз, нам с ними не тягаться. Всё. Конец. Неужели не ясно? Нам ничего не осталось… разве что выкрасть их.

– Почему бы и нет? – сказала миссис Платтер.

– Что – нет?

– Почему бы нам их и не выкрасть? – повторила миссис Платтер.

Мистер Платтер вытаращил на неё глаза, открыл было рот, но снова закрыл, а потом всё же выдавил:

– Но это невозможно.

– Почему? – удивилась миссис Платтер. – Он их ещё никому не показывал, так что никто про них ничего не знает.

– Но это же будет… я хочу сказать – это уголовное преступление.

– Ну и пусть, – прервала его миссис Платтер. – Мы пойдём на него.

– О, Мейбл! Хорошенькие вещи ты говоришь! – ловя ртом воздух, произнёс мистер Платтер, но страх на его лице постепенно уступал место восхищению.

– Другие вон и не такое совершают, – твёрдо сказала миссис Платтер, нежась в лучах негласного одобрения мужа. – Чем мы хуже?

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, – проговорил мистер Платтер, хотя всё ещё не мог прийти в себя.

– Всё когда-нибудь приходится делать впервые, – философски изрекла миссис Платтер.

– Но… – Мистер Платтер нервно сглотнул. – Но преступников сажают в тюрьму. Я не против того, чтобы выложить лишние деньги, на такое я готов, душенька, всегда был готов, сама знаешь, но это… О, Мейбл, такое могло прийти в голову только тебе!

– Не спорю, я говорила, что должен быть какой-то выход, – скромно признала миссис Платтер. – Но чтобы выкрасть их, потребуется здравый смысл. Мы просто не можем сидеть сложа руки.

– Ты права, – согласился мистер Платтер, – у нас нет другого выхода. Ни одна живая душа не станет винить нас за это.

– Ни одна живая душа, – торжественно подтвердила миссис Платтер, и голос её звучал горячо и убеждённо.

Мистер Платтер перегнулся через столик и потрепал жену по руке.

– Я снимаю перед тобой шляпу, Мейбл, за твоё бесстрашие и находчивость. Ты замечательная женщина.

– Спасибо, душенька, – скромно хихикнула миссис Платтер, прикрыв рот ладошкой.

– Ну а теперь подумаем, как нам это сделать… – перешёл на деловой тон мистер Платтер, в задумчивости протирая очки. – Орудия труда, транспорт, время суток…

– Нет ничего проще, – прервала мужа миссис Платтер. – Ты берёшь лодку…

– Это само собой, – снисходительно отмахнулся мистер Платтер, водрузив на нос очки, и, спрятав платок в карман, откинулся на спинку стула и принялся барабанить пальцами по столу… – Разреши мне немного подумать…

– Ну разумеется, Сидни, – сказала миссис Платтер и сложила руки на коленях.

Прошло несколько минут. Наконец мистер Платтер откашлялся и, взглянув на жену, проговорил:

– Тебе придётся пойти со мной, душенька.

Миссис Платтер испуганно вздрогнула; её спокойствие рассеялось как дым.

– Ой, Сидни, я не могу. Ты же знаешь, как я боюсь воды. Возьми кого-нибудь из работников.

– Невозможно. Они станут болтать.

– А как насчёт Агнес Мерси?

– Ей тоже нельзя доверять: и недели не пройдёт, как об этом узнает всё графство. Нет, душенька, кроме тебя – некому.

– Я бы с радостью, Сидни… – с запинкой произнесла миссис Платтер, – если бы мы пошли по дороге, вкруговую. В эту лодку мне не влезть.

– К нему в сад с дороги не попадёшь, разве что через дом. А по бокам густая изгородь из остролиста, и ни калитки, ни другого какого прохода. Нет, душенька, я всё продумал: подобраться туда можно только по воде, перед самым рассветом, когда все будут спать, включая Эйбла Потта. Нам понадобится крепкая картонка, сачок для ловли креветок и фонарь. У нас есть запасные фитили?

– Да, полно. Лежат в мансарде.

– Там мы и будем их держать… этих… кто они там…

– В мансарде?

– Да. Я всё взвесил, Мейбл. Это единственное место, которое всегда под замком, ведь мы храним там все летние принадлежности. Надо, чтобы им… этим… было тепло и сухо: они будут жить там целую зиму, пока я не построю для них дом. Собственно говоря, они тоже войдут в число принадлежностей. Я поставлю на дверь две задвижки и ещё один замок и прибью железную полоску внизу. Пусть попробуют выбраться оттуда! Понимаешь, чтобы сделать для них подходящий дом, нужно время. Это скорее должна быть клетка, но по виду – дом. Надо, чтобы они были видны снаружи и в то же время не могли вылезти. Тут ещё придётся поломать голову и потрудиться.

– Ты справишься, душенька, – подбодрила мужа миссис Платтер. – Но что будет, если Потт придёт сюда и узнает их? Каждый ведь может купить билет.

– Не придёт. Он так занят своими поделками, что скорей всего и не слышал о нас или Беллихоггине, а возможно, и об Уэнт-ле-Крейсе. Но даже если и увидит их – что с того? Как он докажет, что они принадлежат ему? Он хранил их в тайне, верно? Никто их не видел… иначе об этом говорили бы по всему графству. И в газетах бы написали, надо думать. Людей в Фордэм понаехало бы без счёта. Нет, душенька, на слово ему не поверят. Пойди докажи, кто из нас прав. Но действовать надо быстро, Мейбл, и ты должна мне помочь. До конца сезона осталось две недели; может, он решил придержать их и выставить на обозрение только будущей весной, а может, и сразу покажет… Тогда мы пропали… Понимаешь, что я имею в виду? Ничего не известно…

– Да, – кивнула миссис Платтер. – Ладно. Что я должна делать?

– Ничего особенного: главное – не терять головы. Я возьму фонарь и картонку, а ты понесёшь сачок. Выйдешь за мной на берег и будешь идти сзади след в след, куда – увидишь, у нас же будет фонарь. Я покажу тебе их домик, и единственное, что от тебя требуется, – накинуть сачок на его крышу и заднюю стену и прижать как можно плотней. Затем я подниму шум у их парадной двери – они запирают её на ночь, я узнал. И запомни: как только услышат шум, они кинутся бежать через чёрный ход. И попадут прямиком в сачок. Понимаешь? Ты только прижимай его покрепче к стене дома. А у меня к тому времени уже будет наготове картонка и крышка. По моей команде ты взмахнёшь сачком в воздухе и быстро опустишь их в картонку. Я закрою её крышкой, и дело с концом.

– Понятно… – не очень уверенно проговорила миссис Платтер и, немного помолчав, спросила: – А они не кусаются?

– Не знаю. Видел их только издалека. Но если и укусят, то несильно.

– А если кто выпадет из сачка или ещё что-нибудь случится?

– Постарайся, чтобы не случилось, Мейбл. Я хочу сказать, их всего-навсего три или четыре. Мы не можем допустить, чтобы хоть один пропал…

– Ах, Сидни, лучше бы ты взял кого-нибудь из мужчин. Я даже грести не умею.

– А тебе и не надо. Грести буду я. Единственное, что от тебя требуется, Мейбл, это вовремя опустить и поднять сачок. Всё будет кончено в два счёта. Ты и ахнуть не успеешь, как мы уже снова будем в лодке.

– А собака у него есть?

– У Эйбла Потта? Нет, душенька, он не держит собак. Всё будет хорошо. Положись на меня и делай как я скажу. Хочешь, пойдём сейчас на остров и попрактикуемся на одном из наших домиков? Сбегай в мансарду и возьми сачок, а я захвачу вёсла. Придётся тебе поднапрячься. – Мистер Платтер почувствовал раздражение из-за колебаний жены. – Каждый из нас должен внести свою долю в общее дело. Честь по чести.

Глава девятая

На следующий день полил дождь и шёл с короткими перерывами целых десять дней. Даже у мистера Потта сократился поток посетителей. Нельзя сказать, чтобы это его огорчало: у них с мисс Мэнсис было достаточно работы в доме.

Сидя за длинным кухонным столом, они чинили, перешивали, перекрашивали, промасливали, лепили и что надо делали заново. Лампа бросала на них мягкий свет. Перекрывая шум дождя, в котелке на плите булькал клей, рядом с ним пел песенку чайник. Наконец наступило первое октября – последний день сезона.

– Мистер Потт, – сказала мисс Мэнсис после короткой паузы, когда слышалось только её дыхание (она простёгивала пуховое одеяло для двуспальной кровати Хомили – занятие не из лёгких). – Я очень беспокоюсь.

– О! – коротко кивнул мистер Потт, не отрываясь от своего занятия – изготовления ограды из спичек, которые осторожно приклеивал друг к другу с помощью пинцета и тонкой колонковой кисточки.

– Говоря по правде, – продолжила мисс Мэнсис, – я просто места себе не нахожу. Вы можете меня выслушать?

Эта прямая атака застала мистера Потта врасплох.

– Что-то случилось, беда?

– Боюсь, что да. Я уже три дня не вижу Арриэтту. А вы?

– Пожалуй, тоже нет.

– И никого из них?

Мистер Потт помолчал, перебирая в памяти события последних дней, наконец сказал:

– Нет, не припомню… Думаю, что нет.

– Мы с ней сговорились встретиться в понедельник у ручья, но она не появилась. Тогда я не встревожилась: шёл дождь, а возможно, подумала я, приплыл Спиллер – но его не было здесь. Я знаю теперь, где он ставит барку, – там пусто. А затем, когда проходила мимо их домика, я увидела, что задняя дверь раскрыта. Это на них не похоже, но я подумала, что они не поступили бы так легкомысленно, если бы не собрались все внутри, и это меня успокоило. Но когда я снова проходила там по пути домой, дверь оставалась распахнутой. И весь день вчера, и сегодня утром… Это немного…

– …чудно, – согласился мистер Потт.

– …странно, – сказала мисс Мэнсис (и то и другое было сказано одновременно). – Мистер Потт, миленький, после того как я показала их вам… помните, мы так старались быть осторожными, чтобы они нас не заметили… вы не ходили на них смотреть… я хочу сказать – в упор? Вы не напугали их?

– Нет, – твёрдо сказал мистер Потт. – Мне хватало дел и здесь: мы же закрываемся на зиму. Я не спорю: мне нравится на них смотреть, но я просто был занят.

– А из трубы не идёт дым, – добавила мисс Мэнсис, – вот уже три дня. Я хочу сказать, это вызывает…

– …тревогу, – заключил мистер Потт.

– …опасения, – сказала мисс Мэнсис, положив работу на стол. – Вы всё ещё слушаете меня?

Едва дыша, мистер Потт намазал кончик спички клеем и сказал:

– Да, но я думаю.

– Мне не хотелось бы заглядывать прямо внутрь, – объяснила мисс Мэнсис. – Во-первых, спереди не заглянешь, потому что Главная улица слишком узкая, там негде присесть, а если встать на колени позади дома, испортишь их сад. А во-вторых, вдруг они всё же там – я имею в виду Пода и Хомили… Тогда я выдам себя с головой. Помните, я объясняла вам, как они боятся, что их увидят? Даже если они ещё не ушли оттуда, то тут же уйдут… из-за меня. И мы попадём из огня да в полымя…

Мистер Потт лишь кивал: для него добывайки были ещё внове, и все сведения о них он получал от мисс Мэнсис. Изучая их месяц за месяцем, только она могла оценить их по достоинству, знала в них толк.

– Вы пересчитали наш народец? – спросил мистер Потт.

– Наших человечков? Да, я тоже подумала об этом: дважды пересчитала всех по головам. Сто семь и эти два, что тут у нас в починке. Вроде не ошиблась. Я тщательно осмотрела их одного за другим, проверила каждый вагон, каждую щёлочку. Нет, добывайки или спрятались в доме, или ушли совсем. Вы уверены, что не напугали их? Может, случайно.

– Я вам уже сказал: уверен.

Мистер Потт взглянул на неё, положил на стол кисточку и спички и открыл ящик стола.

– Что вы намерены делать? – спросила мисс Мэнсис, не сомневаясь, что у него уже созрел план.

– Хочу найти отвёртку. Крыша Виноградного домика снимается целиком, поэтому мы и смогли надстроить второй этаж, помните?

– Ой, что вы, это невозможно… Если они там, внутри… это всё погубит!

– Придётся рискнуть, – возразил мистер Потт. – Наденьте пальто и возьмите зонтик.

Мисс Мэнсис вдруг почувствовала внезапно облегчение, переложив ответственность на мистера Потта. Точно так же наверняка поступил бы её отец, ну и, само собой, Обри.

Мисс Мэнсис послушно вышла следом за мистером Поттом под дождь, и пока он работал, держала зонтик. Мистер Потт осторожно стал на Главной улице, а мисс Мэнсис (неуклюже расставив ноги, чтобы не причинить вреда) возвышалась над Церковным переулком и Арриэттиным садом. Оба тревожно склонились над Виноградным домиком.

Несколько ловких поворотов отвёртки, сопровождаемых громким ворчанием, и мокрая крыша целиком снялась с дома.

– Внутри сухая как порох, – заметил мистер Потт, отложив её в сторону.

Они увидели спальню Пода и Хомили – она казалась довольно пустой, несмотря на кукольную мебель, которую купила и подбросила им мисс Мэнсис. Постель с простынями из носовых платков была смята, словно её покинули в спешке. Аккуратно сложенная рабочая одежда Пода лежала на стуле, а парадный костюм висел на плечиках, сделанных из английской булавки. Платья Хомили висели в ряд на вешалке, стоявшей в изголовье кровати.

Никаких признаков жизни – ни единого звука, кроме шума дождя, барабанившего по намокшему зонту.

На мисс Мэнсис было страшно смотреть.

– Какой ужас: они даже одеться не успели! Что могло произойти?

– Внутри ничего нет, – с отверткой в руках, глядя вниз, сказал мистер Потт. – Ни звериных следов, ни признаков потасовки… Что ж, посмотрим, что там, внизу. Если память мне не изменяет, верхний этаж тоже снимается вместе с лестницей целиком. Лучше взять коробку для обстановки.

«Обстановка», – подумала мисс Мэнсис, шлёпая по лужам обратно в дом, пробираясь, как Гулливер, между улицами и переулками, перешагивая через стены и рельсы. Возле кладбища она поскользнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за колокольню, но та, добротно построенная, даже не покачнулась, хотя внутри раздался чуть слышный звон колокола – тихий, печальный, призрачный протест.

Нет, подумала мисс Мэнсис, «обстановка» – слишком громкое слово для того, что они увидели в комнатёнке. Если бы она могла себе это представить, то купила бы для них много других вещей, подкинула бы где-нибудь неподалёку, чтобы Под их «добыл». Она знала, какие добывайки искусные мастера, какие изобретательные, но только теперь поняла, сколько времени требуется, чтобы меблировать целый дом, используя всякий хлам… Мисс Мэнсис нашла коробку и побрела назад.

Мистер Потт уже снял второй этаж вместе с лестницей и теперь рассматривал комнату на первом этаже.

Аккуратно, но тоже пустовато, снова подумала мисс Мэнсис: комод из спичечных коробков, деревянный брусок в качестве стола, кастрюли из крышечек от пузырьков возле очага, а в углу Арриэттина кровать, сделанная из нижней половины обитого бархатом футляра, в котором некогда хранился мундштук для сигарет. Интересно, где они его нашли? Возможно, его принёс Спиллер. Здесь тоже постель была смята, одеяло скинуто на пол, а одежда Арриэтты, аккуратно сложенная, лежала на коробочке из-под пилюль в изножье кровати.

– Не могу этого вынести, – сказала мисс Мэнсис сдавленным голосом, шаря в кармане в поисках носового платка. – Не обращайте внимания: я сейчас перестану. Но что же нам делать? В полицию идти бесполезно: над нами лишь посмеются – разумеется, не в глаза – и подумают, что мы сумасшедшие. Так именно и было, когда я увидела эльфа. В лицо-то они ничего не скажут, люди вежливые, но за спиной…

– Насчёт эльфов не знаю, – сказал мистер Потт, мрачно глядя на опустевший дом, – но этих я видел собственными глазами.

– Я так рада и благодарна вам за то, что вы их видели! – горячо воскликнула мисс Мэнсис. – Это для меня большое утешение.

В кои-то веки у них с мистером Поттом шёл нормальный разговор.

– Что ж, давайте заберём вещи, – сказал мистер Потт, сопровождая свои слова делом. – И поставим на место крышу. Не то здесь всё намокнет.

– Да, – откликнулась мисс Мэнсис, – хоть это. Вдруг они…

Голос её задрожал, дрожали и пальцы, когда она поднимала с пола платяной шкаф. Она заметила, что внутри нет крючочков – игрушки никогда не доделывают до конца, – поэтому положила его в коробку плашмя, как сундук, и упаковала в него платья. Осколок зеркала в дверце вдруг вспыхнул под бледным лучом солнца, и только сейчас мисс Мэнсис увидела, что дождь перестал.

– Правильно ли мы делаем? – спросила она неожиданно. – Я хочу сказать, может быть, лучше оставить здесь всё как есть? Вдруг они вернутся?

Мистер Потт задумался.

– Право, не знаю… Просто я подумал: раз уж мы тут всё разворошили, я кое-что изменю.

Перестав сражаться с защёлкой на старом зонтике мистера Потта, мисс Мэнсис подняла на него глаза.

– Вы хотите сказать… благоустроите?

– Вот-вот, – кивнул мистер Потт. – Переиначу тут… сделаю настоящую плиту, проведу воду…

– Проведёте воду? Неужели это возможно?

– Нет ничего проще.

Зонтик закрылся со щелчком, оросив их крупными каплями, но мисс Мэнсис даже не заметила, воскликнув:

– А я смогу всё здесь обставить! Коврики, кровати, кресла – всё-всё…

– Да, вам нужно какое-нибудь занятие, – сказал мистер Потт, глядя на её мокрое от слёз лицо, – чтобы отвлечься от грустных мыслей.

– Вы правы, – согласилась мисс Мэнсис.

– Но вы не очень-то надейтесь, что они вернутся: нам надо быть готовыми к худшему. Скажем, они чего-то испугались и убежали по собственному почину. Это одно дело. Как только успокоятся, они скорее всего вернутся. Ну а если их забрали? Это совсем другое дело. Тот, кто их взял – кто бы это ни был, – явно не намерен с ними расставаться. Понимаете, о чём я толкую?

– Но кто бы это мог быть? – в недоумении проговорила мисс Мэнсис.

– Видите? – сказал мистер Потт, отодвигая свою деревяшку и указывая отвёрткой на наполненное водой неровное пятно на мостовой Главной улицы. – Это след ноги, человеческой ноги, но не мой и не ваш; мостовая разломана, мост провалился, точно на нём кто-то стоял. Ни вы, ни я этого не сделали бы, не так ли?

– Да, – еле слышно шепнула мисс Мэнсис и, озадаченная, продолжила: – Никто, кроме нас с вами, не знал об их существовании.

– Мы так думали, – с сомнением произнёс мистер Потт.

– Понятно. – Мисс Мэнсис помолчала, затем медленно добавила: – А уж теперь, пусть они там смеются сколько хотят, я всё же заявлю о пропаже в полицию. Предъявлю наши права, на случай если добывайки объявятся где-нибудь в другом месте.

Мистер Потт немного подумал и сказал:

– В этом есть смысл.

Глава десятая

Сперва они неподвижно лежали в углу картонки, приходя в себя от потрясения. Когда сняли крышку, в неизмеримой высоте над ними стал виден белый покатый потолок. Через два слуховых оконца в косых стенах сочился холодный свет. Пол заслоняли бока картонки.

Арриэтте казалось, что у неё переломаны все кости. Она взглянула на мать: Хомили лежала как мёртвая, в своей длинной ночной сорочке, упрямо зажмурив глаза, – и поняла, что та сложила оружие. До поры до времени. Арриэтта посмотрела на отца: Под сидел, наклонившись вперёд, погружённый в свои мысли, единственный, кто успел схватить одежду – залатанные рабочие штаны – и натянуть поверх ночной рубашки.

Поёживаясь от холода в батистовой ночной сорочке, Арриэтта подползла и прильнула к нему, положив голову на грудь. Под ничего не сказал, но его рука мягко обхватила плечи дочери, и он рассеянно, но нежно погладил её.

– Кто они такие, папа? – хрипло шепнула Арриэтта. – Что случилось?

– Я ещё толком не знаю.

– Всё произошло так быстро… как землетрясение…

– Да уж…

– Мама не хочет разговаривать.

– И я её не виню.

– Но она не ушиблась, по-моему, – продолжила Арриэтта, – это всё нервы…

– Давай всё-таки взглянем на неё.

Они подползли к Хомили на коленях по вылинявшему одеялу, положенному на дно картонки, почему-то – возможно, как всегда, стремясь укрыться, – не решаясь встать во весь рост.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил Под.

– Полумёртвой, – пробормотала Хомили, едва шевеля губами.

Она лежала так ровно, так неподвижно – на неё было страшно смотреть – и Под встревожился не на шутку.

– Может, ты что-то повредила?

– Всё, – раздалось в ответ.

Но когда он попытался ощупать её похожие на палочки руки и торчащие из-под сорочки тощие ноги, она внезапно села и сердито воскликнула:

– Не тронь меня, Под! – Затем откинулась назад и прошептала: – Где я? – Слова сопровождались трагическими жестами: взмах руки, прикрытые глаза.

– Ну, мы все можем задать себе тот же вопрос, – вздохнул Под. – Мы в какой-то комнате, в каком-то человечьем доме, а судя по окнам под потолком, в мансарде. Посмотри сама…

– Не могу, – сказала Хомили и задрожала.

– И мы здесь одни, – добавил Под.

– Ну, это ненадолго. У меня мурашки по всему телу.

– Верно. – Арриэтта схватила отца за плечо. – Слышишь?

Подняв кверху лица, они замерли в уголке картонки, сжавшись в комок, сердца их лихорадочно бились – внизу, на лестнице, раздавались шаги.

Арриэтта в панике вскочила, но отец схватил её за руку:

– Спокойно, девонька. Куда ты?

– В укрытие, – выдохнула Арриэтта, а тем временем шаги стали громче. – Неужели тут негде спрятаться? Бежим! Скорей…

– Что толку, – сказал Под, – им известно, что мы здесь. Нас начнут искать, тыкать повсюду палкой, потом вытащат наружу… Мать этого не перенесёт. Нет, лучше оставаться на месте и не впадать в панику.

– Но мы же не знаем, что нас ждёт. – Арриэтта чуть не плакала. – Не можем же мы просто сидеть тут сложа руки – надо спасаться.

Внезапно Хомили села и, обняв Арриэтту, шепнула:

– Тихо, девочка, тихо. – Как ни странно, голос её неожиданно стал спокойным. – Отец прав: мы ничего не можем сделать.

Шаги приближались, становились всё громче, скрипели голые деревянные ступени. Добывайки тесней прижались друг к другу. Под, подняв лицо, превратился в слух.

– Отлично, – шепнул он Арриэтте на ухо. – Всегда будем знать заранее, что они идут… Не застанут нас врасплох.

Арриэтта, всё ещё тихонько всхлипывая, прильнула к матери: никогда в жизни ей ещё не было так страшно.

– Полно, дочка, полно, – то и дело повторяла Хомили.

Шаги звучали уже на площадке. За дверью слышалось тяжёлое дыхание, звяканье ключей, бренчание посуды. Раздался глухой стук отодвигаемой задвижки, затем второй, ключ со скрипом повернулся в замке.

– Осторожней, – услышали добывайки голос. – Прольёшь.

Затрещали, затряслись половицы – две пары ног подходили всё ближе к ним. Внезапно над их головами нависла огромная тарелка, позади неё маячило лицо. Добывайки никогда ещё не видели таких лиц: розовое, напудренное, с башней жёлтых волос на голове; с двух сторон, чуть не задевая их, болтались агатовые серьги. Лицо опускалось… ближе, ближе… Добывайки уже могли разглядеть каждую жилку на напудренных багровых щеках, каждую светлую ресничинку вокруг водянисто-голубых глаз, которые неотрывно смотрели в картонку… Тарелка опустилась на пол. Рядом с первым лицом появилось и нависло над ними второе: более жёсткое и бледное, в очках без оправы – свет отблёскивал от них, глаз не было видно. Над картонкой взлетело блюдце и опустилось рядом с тарелкой.

Внезапно розовые губы на первом лице раскрылись, и вместе с тёплым дыханием, которое, словно порыв ветра, взъерошило волосы на голове Хомили, оттуда донеслись слова:

– Ты думаешь, душенька, у них всё в порядке?

Очки вдруг исчезли со второго лица, затем снова там появились – владелец их протирал. Как Под ни был напуган, всё же подумал: «А они бы мне на что-нибудь сгодились, и этот шёлковый носовой платок тоже».

– Немного не в форме, – ответили более тонкие губы, – ты их растрясла, когда несла в картонке.

– Может, добавить в молоко капельку коньяка, душенька? – предложили розовые губы. – У тебя с собой фляжка?

Очки удалились, исчезли на миг, послышалось звяканье металла по фарфору. Под крепче сжал руку Хомили, словно хотел что-то сообщить. Она в ответ изо всех сил стиснула его плечо. Первый голос сказал:

– Хватит, Сидни, не переборщи.

Над ними снова показались огромные лица, огромные глаза уставились на них…

– Погляди на их личики… на эти ручки, волосики, ножки и всё другое. Что они такое, как ты думаешь, Сидни?

– Для нас они находка, вот что они такое для нас! Золотое дно! Пошли, душенька, они не будут есть при нас.

– Можно, я выну кого-нибудь из них?

– Нет, Мейбл, лучше их руками не трогать.

(Под снова сжал ладонь Хомили.)

– Но почему?

– Неужели не ясно? Мы взяли их не для того, чтобы приручать. Оставь их в покое, Мейбл: пусть они здесь устроятся. Можем прийти попоздней.

Глава одиннадцатая

Когда шаги замерли вдали, спокойствие духа неожиданно вернулось к Арриэтте, и она сказала:

– Мейбл и Сидни.

– Ну и что из этого? – спросил Под.

– Это их клички, – небрежно сказала Арриэтта. – Ты разве не слышал, что они говорили?

– Почему ж? Я слышал, как он сказал, что нас нельзя брать в руки и что надо налить капельку коньяка в молоко.

– Молоко! Словно мы кошки, – пробормотала Хомили.

Однако у всех троих гора упала с плеч: страшный момент – встреча с их тюремщиками – остался позади.

– Если вы хотите знать моё мнение – они не очень-то сообразительные. Может быть, они и не глупы, даже умны по-своему, но сообразительными их не назовёшь.

– Кто – Мейбл и Сидни, да? – спросила Арриэтта и, внезапно рассмеявшись, подошла к стенке картонки.

Под улыбнулся, поняв по её тону, что дочь успокоилась.

– Да, они самые.

– Еда, – объявила Арриэтта, заглядывая за край картонки. – Я ужасно проголодалась, а вы?

– Я и пальцем ни к чему не притронусь, – заявила Хомили, но тут же, по-видимому, передумала и слабым голосом спросила: – А что там есть?

– Мне отсюда плохо видно, – ответила Арриэтта, перевешиваясь через край.

– Погодите-ка, – сказал Под, – у меня сейчас мелькнула одна мысль, очень важная мысль, можно сказать – осенило. Вернись сюда, Арриэтта, сядь возле матери – еда не убежит.

Когда обе они уселись, выжидающе глядя на него, Под откашлялся, чтобы прочистить горло, и начал:

– Мы должны реально смотреть на вещи. Я всё обдумал, и пусть мне не хочется вас пугать, должен признать, что положение наше тяжёлое – хуже некуда.

Он приостановился, и Хомили, взяв в свои ладони руку Арриэтты, успокаивающе погладила её.

– Ни один добывайка, – продолжил Под, переводя взгляд с одного испуганного лица на другое, – во всяком случае из тех, кого я знаю, не находился в полной власти у человеков. Добываек видели (нас самих видели), добываек вымаривали голодом или выгоняли из дома другим путём, но чтобы брали в плен – о таком я никогда не слышал… ни разу в жизни. А ты, Хомили?

Хомили облизнула сухие губы и прошептала:

– Нет.

У Арриэтты был очень мрачный вид.

– Так вот, если мы не найдём способа отсюда убежать, это с нами и произойдёт – мы до самой смерти будем в полной власти у человеков… Полной власти, – медленно повторил Под, словно хотел, чтобы слова эти отпечатались у них в уме.

Наступила зловещая тишина; наконец Под снова заговорил:

– Кто будет капитаном на нашем корабле?

– Ты, Под, – хрипло сказала Хомили.

– Верно, я. И вам обеим придётся меня слушаться. Я намерен установить правила… не все сразу, смотря по тому, что нам будет нужно. Понятно, первое правило – послушание…

– Само собой, – кивнула Хомили, стискивая руку Арриэтты.

– …А второе – то самое, что пришло мне сейчас в голову, – мы все как один должны набрать в рот воды…

– Право, Под… – резонно начала Хомили, зная, что всему есть предел.

Арриэтта сразу поняла, что имел в виду отец.

– Папа хочет сказать, что мы не должны разговаривать с Мейбл и Сидни.

Под снова улыбнулся, хотя улыбка и получилась вымученной.

– Да, именно. Они даже знать не должны, что мы умеем говорить. Пусть думают, что если мы не умеем говорить, то ничего не понимаем. Как животные. А если они будут думать, что мы ничего не понимаем, то сами станут говорить при нас без стеснения. Ясно, куда я клоню?

Хомили, гордая за мужа, несколько раз быстро кивнула.

– Ну что ж, – продолжил Под более спокойно и неторопливо, – давайте посмотрим, что они там едят, а потом начнём обход нашего нового жилья: исследуем все трещины и щели от пола до потолка. Займёт это у нас несколько дней.

Арриэтта помогла матери подняться с пола. Под, подойдя к стенке картонки, перекинул через край ногу и легко соскочил вниз, затем помог спуститься Хомили.

Арриэтта спрыгнула следом и тут же бросилась к тарелке.

– Холодный рисовый пудинг, немного рубленого мяса, капуста, хлеб и, – она дотронулась пальцем до чего-то чёрного и лизнула палец, – маринованный грецкий орех.

– Осторожней, Арриэтта, – предупредила Хомили, – он может быть отравленным.

– Вряд ли, – возразил Под. – Похоже, они предпочитают видеть нас живыми, и я хотел бы знать почему.

– Но как, они думают, мы станем пить молоко? – простонала Хомили.

– Зачерпни руками.

Хомили опустилась на колени и, сложив ладони лодочкой, погрузила их в блюдце. Скоро всё лицо у неё было в молоке, но по жилам разлилось живительное тепло, и чем дольше она пила, тем больше поднималось у неё настроение.

– Коньяк… Дома, в Фэрбанксе, его держали в гостиной, и эти Надкаминные часто…

– Право, Хомили, – пожурил жену Под, – сейчас не время для сплетен. И там был не коньяк, а виски.

– Неважно что напивались-то они в дым, а сами говорили всякий раз, что в дом приходил управляющий имением, чтобы представить счета. Как мясо, дочка?

– Вкусное, – ответила Арриэтта, облизывая пальцы.

Глава двенадцатая

После того как покончили с едой, Под заявил:

– Ну а теперь пора браться за комнату.

Он посмотрел наверх. В обеих наклонных стенах было по слуховому оконцу, расположенному на головокружительной высоте; створки запирались между собой на задвижку, снизу на каждой был вертикальный шпингалет. Над окнами висел голый металлический прут для занавесок с ржавыми кольцами. В одно из окон Под увидел ветку дуба, которую раскачивал ветер.

– Странно, – заметила Арриэтта, – начали мы под полом, добрались до чердака.

– А добывайкам не следует забираться высоко, – вставила Хомили. – Это к добру не приведёт. Вспомните хоть Надкаминных, там, в Фэрбанксе. Уж так много о себе понимали, а всё потому, что жили высоко. Хоть бы раз «добрый день» сказали, когда ты был на полу. Вроде бы вовсе тебя не видели… С этих окон проку не будет. Сомневаюсь, что сами человеки могут до них достать. Интересно, как они их моют?

– Забираются на стул, – сказал Под.

– А как насчёт газовой плиты? – спросила Хомили.

– Безнадёжно, – ответил Под. – Она наглухо соединена с камином.

Это была небольшая газовая плита с одной горелкой, на конфорке в ведёрке стояла помятая жестянка с клеем.

– А если попробовать дверь? – предложила Арриэтта. – Вырежем внизу дыру…

– Чем? – уточнил Под, всё ещё рассматривая топку камина.

– Может, найдём тут что-нибудь подходящее.

В комнате было полно разных предметов. Возле камина стоял на трёх изогнутых ножках с колёсиками портновский манекен, обтянутый тёмно-зелёным репсом и формой напоминавший песочные часы. Вместо головы у него была шишечка, а пышные бёдра заканчивались чем-то вроде решётчатой нижней юбки из металлических полос – для прилаживания настоящих юбок. Тёмно-зелёная грудь была утыкана булавками, а на одном плече торчали в ряд три иголки с нитками.

У Арриэтты возникла странная мысль: неужели, если снять с человеков одежду, они похожи на эту штуку? Может, в отличие от добываек, они сделаны вовсе не из плоти и крови? Ей припомнилось, что, когда Мейбл ставила на пол тарелку, раздался какой-то скрип. Что ж, ничего удивительного: чтобы удержать стоймя такую массу, надо спрятать под платьем какие-нибудь подставки или подпорки.

Над каминной доской, по обе её стороны, висели медные газовые рожки на шарнирах, позеленевшие от времени. На кронштейне одного из них болталась мерная лента с делениями. На самой полке Арриэтта увидела край треснувшего блюдца, лезвия огромных, видимо портновских, ножниц и большую железную подкову, поставленную на попа.

Под прямым углом к камину, отодвинутая от наклонной стены, стояла ножная швейная машина, точь-в-точь как та, вспомнила Арриэтта, что была в Фэрбанксе. Над ней свисала с гвоздя резиновая велосипедная камера и мочалка из рафии. На полу стояли два сундука, лежали кипы старых журналов и сломанные садовые стулья. Между сундуками был прислонён к стене сачок, с помощью которого их захватили. Хомили взглянула на бамбуковую ручку и, содрогнувшись, отвела глаза.

С другой стороны комнаты возвышался большой кухонный стол, рядом – кресло с высокой плетёной спинкой. Стол был уставлен аккуратными стопками тарелок и блюдец разного размера и другими вещами, которые снизу не разглядишь.

На полу возле кресла, под самым окном, они увидели массивный ящик орехового дерева, инкрустированный потемневшей от времени бронзой. Полировка растрескалась, местами совсем сошла.

– Похоже на дорожный несессер, – сказал Под (видел нечто подобное в Фэрбанксе), – для гребёнки, мыла и одеколона. Или на одну из этих складных коробок для письменных принадлежностей. Хотя нет – тут сбоку ручка.

– Это музыкальная шкатулка, – сказала Арриэтта.

В первый момент им показалось, что ручку заело, но вскоре она пошла совсем легко. Добывайки поворачивали её, словно рукоятку старомодного катка для белья. Трудно было лишь на самом верху оборота, однако, будучи немного выше Пода, Хомили своими длинными руками и пальцами умудрилась дотянуться и туда. Послышался скрип и шорох, затем раздалась мелодия, прелестная, как перезвон колокольчиков, под который эльфы водят хороводы, но почему-то немного печальная, и вдруг кончилась так же внезапно, как началась.

– Сыграй ещё раз! – воскликнула Арриэтта.

– Хватит, у нас много дел, – сказал Под и принялся внимательно рассматривать стол.

– Ну хоть один разочек! – не отставала Арриэтта, и он сдался:

– Хорошо, но поторопись: уже не так рано…

Пока шкатулка исполняла «на бис» свою песенку, Под стоял посреди комнаты, не сводя глаз со столешницы, а когда Арриэтта и Хомили присоединились к нему, сказал:

– Туда, наверх, есть смысл забраться.

– Не представляю, как ты это сделаешь, – усомнилась Хомили.

– Погоди минутку, я, кажется, придумал…

Обе послушно молчали, наблюдая за Подом, в то время как он переводил глаза с предмета на предмет: вот измерил высоту кресла с плетёной спинкой: вот, отвернувшись от него, взглянул на мочалку, прикинул, где вколоты в манекен булавки, и снова посмотрел на стол. Хомили и Арриэтта ждали, затаив дыхание, и Под наконец с улыбкой сказал:

– Легче лёгкого, детская игра! – И добавил, потирая руки, как всегда, когда удавалось успешно решить какую-нибудь профессиональную задачу: – Не удивлюсь, если там, наверху, полно всякого добра.

– Но нам-то что с этого толку? – вздохнула Хомили. – Раз отсюда всё равно не уйти?

– Почём знать… – возразил Под и бодро добавил: – Но, так или иначе, не станем вешать нос.

Глава тринадцатая

Вскоре у них установился определённый распорядок. Утром, часов около девяти, в мансарде появлялся кто-нибудь из Платтеров – или оба вместе – и приносил еду. Затем проветривали комнату, убирали грязную посуду и вообще устраивали добываек на день. Миссис Платтер – к ярости Хомили – упорно продолжала смотреть на них как на кошек и, помимо блюдца молока и миски с водой, ежедневно ставила на чистом листе газеты не только еду, но и противень с золой.

Под вечер, между шестью и семью часами, всё повторялось, и называлось это у Платтеров «укладывать их спать». К тому времени темнело, нередко добывайки уже дремали, и чирканье спички, яркое пламя и рёв газового рожка пробуждали их ото сна. Согласно одному из правил Пода, как бы активны ни были добывайки между приходами своих тюремщиков, те не должны были видеть их нигде, кроме как в картонке. Времени забраться туда было предостаточно, так как шаги на лестнице загодя предупреждали о скором появлении Платтеров.

«Они не должны знать, что мы много чего умеем», – не уставал повторять Под.

Завтрак состоял из остатков того, что сами Платтеры ели утром, ужин – более разнообразный и вкусный – из того, что на обед. Если добывайки оставляли что-нибудь на тарелке нетронутым, это никогда больше не приносилось. «В конце концов, – сказал как-то мистер Платтер, – книг о них нет. Как нам выяснить, чем они питаются? Только путём проб и ошибок. Дадим немножко того, немножко этого – вот и увидим, что им по вкусу».

За редкими исключениями – когда мистер или миссис Платтер поднимались наверх что-нибудь починить или убрать на зиму чайную посуду, ножи и ложки, – часы между завтраком и ужином были в полном распоряжении добываек.

Это было очень деятельное время. В первый день Под с помощью согнутой булавки и длинного, завязанного узлами мотка ниток умудрился забраться на стол, а когда убедился, что путь этот не представляет опасности, показал Арриэтте, как к нему подняться. Позднее они сделают из рафии верёвочную лестницу.

С трудом пробираясь между картонными стенками, они осмотрели все коробки, стоявшие на столе: в одних были ложки и ножи, в других – бумажные мельнички, в третьих – игрушечные воздушные шары. Были там коробочки с гвоздями и различными винтиками и даже небольшая жестянка из-под печенья без крышки, полная всевозможных ключей. Они увидели высокую груду плетёных корзинок из-под клубники в красных пятнах, грозившую рухнуть, и множество мешков из вощанки, в которых были аккуратно запакованы вставленные один в другой вафельные стаканчики для мороженого.

В столе было два ящика, и один оказался приоткрытым. Под и Арриэтта протиснулись внутрь и разглядели в полумраке, что там полно инструментов. У Пода застряла нога между гаечным ключом и отвёрткой, а когда он её вытаскивал, отвёртка откатилась в сторону и ударила Арриэтту. Хоть ушибы и были несерьёзные, они всё же решили, что этот ящик – опасное место и розыскам надо поставить здесь предел.

К концу четвёртого дня вся операция была закончена: добывайки знали, где находится и для чего скорее всего применяется каждый предмет в комнате, даже умудрились поднять крышку музыкальной шкатулки, надеясь заменить мелодию, но ничего не получалось. Крышка легко поднялась вверх на медных шарнирах и, щёлкнув, закрепилась в пазу. Закрылась она так же просто и даже ещё быстрей – стоило нажать на кнопку. Однако это всё, что им удалось: медный цилиндр, украшенный странным узором из стальных штырьков, был добывайкам не под силу, и про новую песенку пришлось забыть. Оставалось лишь жадно смотреть на пять таких же тяжёлых цилиндров, стоявших в ряд у задней стенки шкатулки, в которых прятались неведомые им мелодии.

С каждой новой находкой, с каждым новым открытием – вроде того, что низ двери обит листовым железом, а слуховые оконца находятся на такой высоте, что даже у Пода, когда смотрит на них, кружится голова, – надежды добываек на побег становились всё слабее: способа выбраться отсюда они пока не видели.

Под всё больше времени проводил в раздумьях. Арриэтта, когда ей надоела музыкальная шкатулка, раскопала среди журналов несколько старых и рваных экземпляров «Иллюстрированных лондонских новостей». Она вытаскивала их – один журнал за раз – и, разложив под столом, апатично бродила по огромным, как паруса, страницам, рассматривая картинки, а иногда даже читала вслух.

– Понимаешь, никто не знает, где мы! – порой восклицал Под, нарушая унылое молчание. – Даже Спиллер.

«Даже мисс Мэнсис…» – думала Арриэтта, грустно глядя на диаграмму в полстраницы, где была схема плотины, которую собирались строить в низовьях Нила.

Когда по утрам стало прохладнее, Хомили оторвала несколько полосок от изношенного одеяла, и они с Арриэттой обёртывали их вокруг бёдер наподобие саронга и накидывали на плечи вместо шали.

Увидев это, Платтеры решили зажечь газовую плиту и оставить, прикрутив горелку, чему добывайки были очень рады: хоть в комнате порой делалось душновато, зато теперь они могли подсушивать остатки даже самых невкусных блюд, и трапезы стали для них привлекательнее.

Однажды миссис Платтер поднялась торопливо по лестнице и с очень решительным видом направилась к столу. Добывайки увидели, что она выдвигает второй, закрытый, ящик и вытаскивает оттуда лоскуты и свёртки из кусочков старой материи, аккуратно перевязанные тесьмой. Развернув свёрток пожелтевшей фланели, миссис Платтер взяла портновские ножницы и, подойдя к картонке, стала пристально, прищурив глаза, разглядывать Пода, Хомили и Арриэтту.

Добывайки испуганно смотрели, как над их головой мелькают лезвия ножниц: «Щёлк». «Щёлк…» Неужели она хочет подровнять их по росту? Но нет… Кряхтя и пыхтя, миссис Платтер опустилась на колени, сложила фланель вдвое и, расстелив её перед собой на полу, вырезала три цельнокроеных комбинезона. Потом она поднялась и уселась за швейную машину, досадливо охая всякий раз, как застревало колесо или рвалась нитка. Когда у неё упал напёрсток и закатился под ножку машины, добывайки отметили, куда именно: наконец-то у них будет чашка!

Пыхтя и отдуваясь, миссис Платтер при помощи крючка для вязания тамбуром вывернула свои изделия на лицевую сторону и кинула в картонку:

– Получайте!

Комбинезоны стали колом, как безголовые куклы, и никто из добываек даже не шевельнулся.

– Ну, одеться-то вы можете сами, не так ли? – сказала, помолчав, миссис Платтер.

Добывайки смотрели на неё широко раскрытыми немигающими глазами, поэтому, подождав немного, миссис Платтер повернулась и вышла.

Одеяния были ужасные: бесформенные, жёсткие, негнущиеся – и сидели тоже ужасно, но зато грели. А кроме того, Хомили могла теперь наконец выполоскать их собственную одежду в миске с питьевой водой и повесить над газом сушиться.

– Слава богу, я себя не вижу, – заметила она мрачно, с ужасом взирая на Пода.

– Слава богу, – согласился тот, улыбаясь, и поспешил отвернуться.

Глава четырнадцатая

Время шло, и постепенно добывайки узнали, по какой причине их взяли в плен и с какой целью. Узнали они и о постройке на острове дома-клетки, и о том, что одна его сторона будет сделана из зеркального стекла, чтобы выставить напоказ их домашнюю жизнь.

Уверенные, что уж теперь-то они станут грести деньги лопатой, мистер и миссис Платтер решили даже поставить вместо ворот на подъездной дороге турникет.

– Стекло обязательно должно быть тяжёлым и крепким, – делился мистер Платтер с женой своими планами, – чтобы они не могли его разбить, и ходить по бокам в пазах, чтобы можно было его поднимать и чистить клетку. Мебель надо намертво приделать к полу и так расположить, чтобы спрятаться за ней было нельзя. Ты помнишь клетки в зоопарке, где животные спят за стенкой в глубине? Стоишь там часами и ждёшь, когда оно выйдет, и всё зря. Нам это не подойдёт. Мы не можем допустить, чтобы люди требовали свои деньги назад.

Миссис Платтер во всём соглашалась с мужем и считала мистера Платтера на редкость умным и дальновидным.

– Клетку, или дом, или как там это можно назвать, надо поставить на бетонный фундамент: нам ни к чему, чтобы они прорыли нору, – продолжал мистер Платтер с серьёзным видом.

– Конечно, – поддакивала миссис Платтер.

Пока мистер Платтер занимался устройством их жилья, миссис Платтер, как выяснили добывайки, договорилась с портнихой полностью обновить их гардероб. Чтобы одежда подошла по размеру, миссис Платтер взяла в качестве образца их ночные сорочки. Хомили с большим интересом слушала, как миссис Платтер описывает мужу зелёное платье: «с небольшим турнюром… как моё лиловое в полоску, помнишь?».

– Вот бы хоть одним глазком взглянуть на её лиловое в полоску, – озабоченно повторяла Хомили не раз и не два, – чтобы иметь по крайней мере какое-то представление.

Но Пода заботили куда более серьёзные вопросы. Каждый подслушанный разговор всё больше укреплял его уверенность в их ужасной судьбе: прожить остаток своих дней на глазах у человеков, под их постоянным неусыпным взглядом. «Ни одно живое существо не выдержит такого, – думал Под. – Мы просто зачахнем под этими взглядами – вот что с нами будет, захиреем и умрём. А человеки станут на нас пялиться, даже когда мы окажемся на смертном одре: смотреть, вытягивая шеи и отталкивая друг друга, как Под гладит по голове умирающую Хомили или Хомили – умирающего Пода. Нет, с сегодняшнего дня вся наша жизнь, все мысли должны быть посвящены одному: как убежать, и поскорее, пока мы ещё здесь, в мансарде, пока не наступила весна. Только бы не попасть живьём в эту клетку со стеклянной стенкой. Чего бы это ни стоило, надо бежать. Любой ценой!»

Зима подходила к концу, и Пода всё больше раздражало, что Хомили нервничает по пустякам вроде противня с золой, а Арриэтта не обращает ни на что внимания и интересуется только «Иллюстрированными лондонскими новостями».

Глава пятнадцатая

За это время (с середины ноября по декабрь) добывайки составили несколько планов и попытались претворить их в жизнь. Под ухитрился вытащить четыре гвоздя, которыми была прибита деревянная заплата на полу под кухонным столом, объяснив жене и дочке: «Они тут не ходят, а под столом тень».

Эти четыре крепких гвоздя он заменил более тонкими, взятыми из коробочки. Их было куда легче выдернуть, а втроём они могли сдвинуть в сторону деревянную планку. Под ней обнаружились уже знакомые им брусья и поперечные балки; всё было покрыто толстым слоем пыли – по колено добывайкам – между их полом и потолком нижней комнаты. («В точности как тогда, когда мы переехали под кухню в Фэрбанксе, – сказала Хомили. – Порой я думала, что привести там всё в порядок просто невозможно, но всё же нам это удалось».)

Но Под вовсе не ставил себе целью поселить там своё семейство, а искал способ добраться до оштукатуренных стен комнаты, которая была под мансардой. Если бы это удалось, думал Под, они смогли бы спуститься по дранке до самого низа дома – пробираются же таким путём мыши и крысы, – и хоть это утомительно и даже опасно, они и сами не раз проделывали такой путь.

– Мы были тогда моложе, Под, – с некоторой опаской напомнила ему Хомили, но при всём том попытаться, видимо, была не прочь.

Однако у них ничего не вышло: мансарда находилась под крышей, а между крышей и кирпичной коробкой дома, на которую она опиралась, было сплошное бетонное перекрытие, так что вниз, к дранке, никак не попасть.

Следующая идея Пода заключалась в том, чтобы проделать дырочку в потолке комнаты под ними и спуститься туда с помощью верёвочной лестницы.

– По крайней мере, – сказал Под, – мы окажемся на один этаж ниже, и окна будут не так высоко от земли, и дверь не заперта.

Для начала он решил взять сапожную иглу в ящике с инструментами и пробуравить в штукатурке «глазок». Это тоже было опасно: по потолку могли пойти трещины, и, само собой, немного штукатурки просыплется на пол, – но всё же они решили рискнуть. У добываек такое острое зрение, что даже в самую маленькую дырочку они могут всё разглядеть.

Когда наконец отверстие просверлили, их изумлённым взорам предстала нижняя комната, оказавшаяся спальней мистера и миссис Платтер. Они увидели большую кровать с медными шишечками, ярко-розовое атласное одеяло, турецкий ковёр, стоячий умывальник с двумя наборами фарфоровых кружек в цветочек, туалетный столик с зеркалом и корзинку для кошки. Но встревожило их другое: в комнате была сама миссис Платтер – отдыхала после обеда. Так странно было видеть её пышные формы под столь непривычным углом! Она полулежала, прислонившись спиной к подушкам, и с мирным и беззаботным видом читала журнал по домоводству: лениво переворачивала страницы и жевала ириски, которые брала из круглой жестянки. У неё в ногах развалилась кошка, а на одеяле возле кошки виднелись белые на розовом небольшие пятнышки – штукатурка. Под с облегчением подумал, что миссис Платтер сама, когда встанет, стряхнет белые крупинки на пол.

Дрожа и не говоря ни слова, добывайки попятились от «глазка», бесшумно пробрались через облако пыли до выхода из-под пола, потом молча положили деревянную планку на место и осторожно засунули гвозди в дырки.

– Ну и ну!.. – сказал Под, когда они добрели до стоявшей в углу картонки, и, забравшись внутрь, вытер лоб рукавом. – Вот уж чего никак не ожидал увидеть.

Он явно был потрясён.

– Я тоже, – отозвалась Хомили и задумалась. – Но, может, это пойдёт нам на пользу.

– Может быть, – неуверенно согласился Под.

Следующая попытка была связана с окном, из которого была видна ветка дуба, их единственная связь с внешним миром. «Восточный ветер», – случалось, говорила миссис Платтер, открывая окно, чтобы проветрить комнату (для этого ей приходилось вставать на стул), и по тому, в какую сторону отдувало листья, добывайки могли приблизительно предсказать погоду. Восточный ветер означал снег.

Они с удовольствием смотрели, как пляшут резвые снежинки, как нарастает на подоконнике снежная гора, и радовались, что у них тепло. Было начало января: не самая подходящая погода, чтобы открывать окно, – но они не могли терять время.

Всё же Хомили попыталась отговорить Пода.

– Ну ладно, откроем мы окно, и где окажемся? На крыше. А какая она крутая – видно по нашим стенам и потолку. Я хочу сказать, нам лучше здесь, внутри, чем снаружи. Я готова на многое, но если думаешь, что у меня получится прыгнуть с крыши на эту ветку, то ошибаешься.

– Никто от тебя этого и не ждёт, – терпеливо проговорил Под, – до неё слишком далеко. И, что важнее, она в постоянном движении. Нет, я думаю не о ветке, совсем о другом…

– О чём же тогда?

– О том, где мы находимся, вот что я хотел бы узнать. С крыши можно что-нибудь увидеть. Ты слышала, что они говорили о Литл-Фордэме и прочем? И о реке. Я просто хочу знать, где мы.

– Что толку, – буркнула Хомили, – если нам всё равно отсюда не уйти?

Под обернулся и посмотрел на неё.

– Мы не должны опускать руки.

– Да, понимаю, – быстро проговорила Хомили и кинула взгляд под стол, где, как всегда, поглощённая «Иллюстрированными лондонскими новостями», лежала на полу Арриэтта. – И мы обе хотим тебе помочь. Мы ведь сделали из рафии лестницу, верно? Ты только скажи, что надо.

– Сделать вы можете не так-то много, во всяком случае сейчас. Видишь, какая тут хитрость с этим окном: чтобы открыть задвижку, надо повернуть её рукоятку вверх. Понимаешь, что я имею в виду? То же самое со шпингалетом: чтобы выдернуть его из гнезда, дёргать надо вверх. Если бы, чтобы открыть окно, можно было повернуть рукоятку вниз, это оказалось бы проще простого. Мы бы накинули на неё кусок верёвки, повисли все трое на другом конце, и под нашей тяжестью рукоятка бы опустилась, а задвижка поднялась.

– Да, – задумчиво сказала Хомили, сосредоточенно глядя на окно. – Да, теперь понятно.

Несколько минут оба молчали в глубоком раздумье, потом Хомили предложила:

– А если попробовать прут для занавесок?

– Прут для занавесок? Я не совсем тебя по…

– Он крепко прикреплён к стене?

Под скосил глаза.

– Вполне. Он медный и с этими кронштейнами…

– А за прут ты можешь закинуть верёвку?

– За прут для занавесок?

– Ну да, и использовать его как ворот или блок.

У Пода просветлело лицо.

– Хомили, это как раз то, что нам надо! Подумать только, я неделю за неделей ломал себе голову… а ты с первого раза попала в самую точку.

– Ерунда, – улыбнулась Хомили, очень довольная собой.

Под объяснил, кому что делать, и они сразу же принялись за работу: отнесли на верхнюю коробку, из тех, что стояли на столе – самое близкое место к окну, – небольшой ключик, привязанный к концу верёвки, скинули с каминной доски подкову и оттащили за музыкальную шкатулку под окно. Потом, забравшись на пирамиду из коробок, Под принялся терпеливо раз за разом кидать ключик на стену над медным прутом, висевшим на двух кронштейнах. Наконец раздался долгожданный звон металла по стеклу, и в то время как Арриэтта разматывала понемногу клубок, отпуская верёвку, ключик опустился – мимо окна, мимо подоконника – на пол, прямо к ногам Хомили, стоявшей рядом с подковой. Та отцепила ключ и вместо него прикрепила к верёвке лестницу из рафии, а Арриэтта смотала клубок обратно, так что верхняя ступенька оказалась под медным прутом; Хомили привязала низ качающейся лестницы к подкове, Арриэтта туго натянула верёвку и обмотала её вокруг ножки стола. И тут Под спустился со стола на пол.

Это было настоящее чудо. Лестница, накрепко соединённая с верёвкой, перекинутой через медный прут, поднималась от подковы вдоль стыка створок, тугая как струна.

Сопровождаемый взглядами Хомили и Арриэтты, Под стал забираться по ней и, оказавшись на одном уровне с задвижкой, перебросил первую перекладину через медный прут и освободил верёвку – очень важный момент. Арриэтта в это время, стоя у ножки стола, размотала с мотка несколько дюймов, давая Поду возможность обвязать конец верёвки вокруг рукоятки задвижки. Затем он спустился по ножке стола на пол, перенёс моток под окно и сказал:

– Пока всё хорошо. Теперь будем тянуть все вместе. Арриэтта берётся первая, ты, Хомили, за ней, а я буду замыкать.

Они послушно выполнили его указания: намотав верёвку на кулаки, откинулись назад, упёрлись в пол пятками и напрягли мускулы. Медленно-медленно рукоятка задвижки поднялась вверх, похожая на молоток головка плавно опустилась, описав дугу, и одна из створок окна оказалась свободна.

– Наша взяла! – воскликнул Под. – Можете отпустить верёвку. Но это ещё полдела.

Добывайки тяжело дышали, потирали дрожащие от напряжения руки, но чувствовали себя счастливыми.

– Берёмся за шпингалет, – скомандовал Под.

И всё повторилось с самого начала, но на этот раз более умело и быстро. Язычок шпингалета, легко ходивший в вертикальном желобке, свободно поднялся и повис над пазом.

– Окно открыто! – воскликнул Под. – Его держит только снег на подоконнике.

– Нам ничего не стоит скинуть его, если залезть на лестницу, – сказала Хомили. – И мне так хочется посмотреть, какой отсюда вид.

– Вид – пожалуйста, через минуту, но вот снег трогать нельзя: ни к чему Мейбл и Сидни знать, куда мы забрались. Во всяком случае сейчас… Что нам надо – это закрыть окно. Да побыстрей. Как ты, Хомили? Хочешь немного отдохнуть?

– Нет, я ещё не устала!

– Тогда за дело!

Глава шестнадцатая

Под руководством Пода всё было проделано в обратном порядке, и хотя Хомили и Арриэтта раза два кое-что напутали, задвижка и шпингалет были прочно закреплены. Но перед тем – как и обещал им Под – все трое торжественно поднялись друг за другом по верёвочной лестнице и, вытерев запотевшее стекло, в первый раз посмотрели на расстилавшийся перед ними ландшафт. Далеко-далеко внизу – у них даже дух захватило – добывайки увидели на склоне лужайку Платтеров и чёрную змейку реки, терявшейся вдали; увидели покрытые снегом крыши Фордэма, а за излучиной ручья – три высоких тополя, стоявших, как они знали, на границе Литл-Фордэма. «Не ближний свет, – подумала Хомили, – даже напрямик».

Добывайки не обсуждали то, что увидели: расстояние, высота и белизна внушили им благоговейный страх, – а по приказанию Пода спрятали всё снаряжение под половицу, где оно было в безопасности и вместе с тем под рукой.

– Завтра ещё попрактикуемся, – сказал Под, – и так каждый день.

Пока они закрывали окно, снова поднялся ветер и листья дуба заметались, серые снизу, как небо. К вечеру пошёл снег. Смеркалось. Положив на место планку и засунув обратно гвозди, добывайки сели поближе к газовой плите и задумались. Выхода из их тюрьмы, по-видимому, не было.

– Мы слишком высоко, – раз за разом повторяла Хомили. – Никогда добывайкам это не шло впрок и никогда не пойдёт.

Наконец шаги миссис Платтер на лестнице загнали их обратно в картонку. Когда чиркнула спичка и вспыхнуло пламя над газовым рожком, добывайки снова увидели комнату и чёрные провалы окон с горами снега на подоконниках снаружи; увидели, как падают снежинки, как растёт снежный бордюр.

– Жуткая погода, – пробормотала вполголоса миссис Платтер, опуская на пол тарелку и блюдце.

Заметив, что добывайки лежат вповалку, прежде чем уйти, она открутила побольше газ на плите, затем погасила рожок и вышла, а те, как всегда, поужинали в темноте.

Глава семнадцатая

Холодная снежная погода держалась до начала февраля, но вот однажды, проснувшись утром, добывайки увидели, что по стёклам барабанит дождь, а по небу несутся лёгкие облака. Листья на ветке дуба – блестящие, словно покрытые глазурью – казались чёрными на светлом фоне, их серебристая изнанка была больше не видна.

– Южный ветер, – довольно объявил Под, как опытный предсказатель погоды. – Похоже, начинается оттепель.

За прошедшие недели добывайки не теряли время зря: несмотря на тяжёлый снег на подоконнике, каждый день практиковались раскрывать окно и в конце концов довели эту процедуру до автоматизма. Они узнали, что строительство дома-клетки немного задерживается, зато новая одежда уже прибыла и лежит сейчас между листами папиросной бумаги в картонной коробке здесь, в мансарде. Для них не составило труда поднять крышку и не только осторожно осмотреть все туалеты, но даже потихоньку примерить. У портнихи оказались куда более ловкие пальцы, чем у миссис Платтер, и ткань была намного лучше. В коробке лежал серый костюм для Пода (правда, рубашку заменяло нечто вроде манишки с воротником и нарисованным галстуком), платьице с плиссированной юбкой для Арриэтты и два передничка, чтобы его не запачкать, и зелёное платье «с небольшим турнюром» для Хомили, которое очень пришлось ей по вкусу, хотя угодить ей обычно было нелегко. Случалось, она красовалась в нём до тех пор, пока на лестнице не раздавался сигнал тревоги – шаги миссис Платтер.

Поду всё это казалось детскими забавами. Неужели они забыли, какая опасность им грозит и какая участь их ожидает? Сейчас, когда погода наладилась, мистер Платтер снова взялся за постройку «дома» для них, однако Под не стал напоминать об этом жене и дочери: пусть потешатся наперекор злой судьбе.

Жену и дочь Под старался поддерживать, но сам совсем пал духом и погрузился в такое уныние, что часами сидел, уставившись невидящим взглядом в одну точку.

Хомили и Арриэтта так перепугались, что перестали наряжаться и даже поговорить друг с другом уходили в уголок. Они пытались развеселить его шутками и смешными историями, подкладывали ему самые лакомые кусочки, которые изредка им перепадали, но Под, по-видимому, потерял аппетит. Даже когда они напоминали ему, что в воздухе пахнет весной и скоро наступит март, «а в марте с нами всегда что-нибудь случается», он не выказывал интереса.

– Что-нибудь, и верно, с нами случится, – сказал он и снова погрузился в молчание.

Однажды, в то время как он сидел печально в углу картонки, к нему подбежала Арриэтта и взяла за руку.

– Мне пришла в голову интересная мысль.

Под попытался улыбнуться и ласково пожал ей ладошку.

– Нам ничто не поможет, дочка: надо смотреть правде в глаза.

– Нет, поможет! Просто послушай меня, папа. Я, кажется, нашла то, что нам нужно.

– Да, и что же это? – сказал ласково Под и, грустно улыбнувшись, убрал волосы у неё со щеки.

– Мы можем сделать воздушный шар, – заявила Арриэтта.

– Что?! – воскликнул Под, да так резко, что напугал Хомили, которая поджаривала на газовой горелке ломтик бекона.

– Нам даже не надо его делать. – Арриэтта так торопилась всё объяснить, что слова обгоняли друг друга. – Здесь, в коробках, куча шаров, а там – гора корзинок из-под клубники, и у нас есть чертежи и схемы с комментариями… Пойди сам посмотри… я нашла это в одном из номеров «Иллюстрированных лондонских новостей».

В журнале на развороте в две страницы была подробная, написанная специалистом и снабжённая чертежами и фотографиями статья, посвящённая свободному воздухоплаванию, интерес к которому в то время вновь сильно возрос.

Под мог считать и складывать, но читать не умел, поэтому Арриэтта, переходя со строчки на строчку, прочитала ему статью вслух.

Отец внимательно слушал, стараясь получше вникнуть в смысл, и время от времени говорил, хмуря брови от усилия всё понять: «Ну-ка ещё разок, девонька».

– Так… мама, подвинься, пожалуйста, – попросила Арриэтта, потому что Хомили, утомившись стоять, плюхнулась прямо на страницу. – Ты сидишь как раз на том месте, где говорится о скорости ветра…

Когда до сознания Хомили дошло, что задумали Под и Арриэтта, она принялась бормотать:

– О боже… о боже милостивый…

Видно было, что у неё натянуты нервы, что она ни жива ни мертва от страха, но, памятуя о том, какая участь их ждёт здесь, смирилась с меньшим злом.

– Тут всё ясно, – сказал наконец Под, после того как Арриэтта несколько раз перечитала параграф о чём-то, что автор статьи называл то покровом, то оболочкой. – Теперь давай разберёмся в той части, где говорится о клапанной верёвке и подвесном обруче. Это вверху второго столбца.

И снова Арриэтта шли по странице к её верхнему краю и терпеливо, отчетливо, хоть и спотыкаясь порой на длинных словах, перечитывала вслух то, что просил отец.

В доступном теперь ящике с инструментами они нашли огрызок карандаша. Под вытащил из него грифель и заточил кончик, чтобы Арриэтте было чем подчёркивать самые важные места и делать выписки.

Наконец на третий день углублённой подготовительной работы Под объявил:

– Вник!

Под за это время совершенно преобразился: то, что вначале казалось плодом фантазии Арриэтты, могло стать реальным фактом, и он был достаточно практичен, чтобы это понять.

Первым делом требовалось разобрать на части сачок. От этого зависел успех всей их затеи. Хомили должна была кусочком лобзика, позаимствованным в ящике с инструментами, разрезать верёвку, которой сетка крепилась к ободу, а Под намеревался распилить обод на части и снять бамбуковую рукоятку.

– Сачок должен исчезнуть, словно его и не было: нельзя допустить, чтобы они увидели обод без сетки. А когда мы его распилим, ничего не стоит упрятать куски под пол.

На это понадобилось меньше времени, чем они ожидали, и, когда положили на место планку и засунули гвозди в отверстия, Под, который редко пускался в рассуждения, вдруг сказал:

– Ну не странно ли, если подумать, что этот старый сачок, которым нас поймали, окажется орудием нашего спасения?

Когда в ту ночь добывайки легли спать, мышцы у них ныли от усталости, но на сердце было легко. Под некоторое время лежал без сна, обдумывая важную задачу, которую им предстояло решить утром. Удастся ли наполнить воздушный шарик газом из газового рожка? У него было неспокойно на душе: иметь дело с газом опасно, даже со взрослыми человеками бывали несчастные случаи, не говоря уж о непослушных детях. Ещё когда они жили в Фэрбанксе, он предупреждал Арриэтту насчёт газа, и она, хорошая девочка, не пропускала его слова мимо ушей, всегда помнила, что с газом шутки плохи. Конечно, будут приняты все меры предосторожности: они распахнут окно, закроют кран в газовой плите и подождут, пока горелка остынет. Давление в газовом рожке хорошее: сегодня вечером, когда миссис Платтер его зажгла, газ с рёвом вырвался наружу, ей, как всегда, пришлось немного прикрутить горелку. На каминную доску можно забраться по манекену. Что толку тревожиться, решил Под наконец, надо, чего бы это ни стоило, попробовать, а затем поступать в зависимости от результатов. Утекло немало времени – для Пода оно вообще остановилось, – пока ему удалось уснуть.

Глава восемнадцатая

Операция прошла успешно. Натянутый горлышком на носик газового рожка и привязанный верёвкой к уложенной на полу подкове шарик сперва вяло повис на горелке, но затем – к их несказанной радости – внезапно встал торчком и начал раздуваться. Он делался больше и больше, пока не превратился в огромную тугую полупрозрачную сферу сочного багряного цвета.

Под, удобно усевшись на аляповатых завитках кронштейна, наклонился вперёд и закрыл кран газового рожка, затем, словно накладывая жгут, затянул горлышко шара выше носика рожка и снял с него шар. Тот подскочил в воздух, но тут же резко остановился: не позволила взлететь верёвка, закреплённая на подкове.

Арриэтта и Хомили, глядя на шар, только ахали и охали. Девочка подбежала к верёвке и, повиснув на ней всем телом, стала качаться взад-вперёд, так что шар стукался о потолок.

– Осторожней! – крикнул Под с груди манекена, медленно спускаясь вниз.

Ноги он ставил на специально воткнутые для этого булавки, а когда добрался до круглой клетки ниже бёдер, спуск сделался быстрей – можно было перескакивать с одного проволочного обруча на другой, расположенный ниже.

Подбежав к ним, он тоже схватил верёвку и крикнул:

– Держите изо всех сил! Перехватывайте повыше. Одна за другой, одна за другой.

Перехватывая верёвку руками, они тянули, дёргали, качали, и постепенно шар опустился вниз. Верёвку быстро продели в дырку для гвоздя в подкове, завязали двойным узлом, и – пожалуйста! – он на привязи, покачиваясь, вращается то в одну, то в другую сторону.

Под вытер рукавом потный лоб.

– Слишком маленький.

– Слишком маленький? – воскликнула Хомили, чувствовавшая себя пылинкой рядом с этой танцующей тёмно-красной громадиной, внушавшей ей благоговейный страх, и вместе с тем наслаждавшаяся своим могуществом: стоило щёлкнуть пальцами, и шар подскакивал и крутился вокруг своей оси.

– Конечно, слишком маленький, – сказал Под озабоченно. – Иначе нам не удалось бы так легко опустить его вниз. Шар такой величины может выдержать только одну Арриэтту, но нас троих – нет. Да ещё сетка и корзина. К тому же мы должны взять балласт.

– Как же нам быть? – в смятении воскликнула Хомили.

– Мне надо подумать.

– Что, если нам сесть на диету и похудеть? – предложила Хомили.

– Бесполезно. А ты и так худая как щепка. – Под, казалось, встревожился не на шутку. – Нет, мне надо подумать.

– А тут есть и большой шар, – сказала Арриэтта. – Лежит в отдельной коробке. Больше этого. Во всяком случае, мне так показалось.

– Что ж, давайте посмотрим, – согласился Под без особой надежды.

Новый воздушный шар действительно казался больше, а на сморщенной резине имелись какие-то белые знаки.

– Я думаю, это надпись, – сказала Арриэтта, переворачивая крышку коробки. – Да, тут сказано: «Напечатано согласно вашей инструкции». Что бы это могло означать?

– Мне всё равно, что это значит! – воскликнул Под. – Меня интересует только его размер. Да, он больше, гораздо больше и тяжелее. Этот шар подойдёт по всем статьям. Почему бы нам его не испробовать, раз уж огонь потушен, а окно открыто.

– А что делать с этим? – спросила Хомили с пола и так резко ударила по шару, что он задрожал и стал крутиться.

– Лучше его проткнуть, а остатки спрятать, – ответил Под и стал спускаться на пол, перебравшись со стола на верёвочную лестницу, свисавшую с согнутых булавок на спинке кресла. – Что ещё остаётся?

И Под проколол шар булавкой. Раздался оглушительный взрыв. Шар, быстро съёживаясь, бешено запрыгал по комнате, и Хомили с визгом кинулась под манекен. В комнате сильно запахло газом.

– Вот уж не думал, что он лопнет с таким грохотом, – сказал Под, испуганно глядя на булавку. – Ну ладно. А запах скоро уйдёт – окно-то открыто.

Новый воздушный шар оказался более громоздким, и забираться с ним на каминную полку было нелегко, так что, прежде чем надевать его на газовый рожок, Поду пришлось немного отдохнуть.

– Можно, я поднимусь и помогу тебе, папа? – спросила Арриэтта с пола.

– Нет-нет, ещё минутка, и всё будет нормально: просто немного запыхался…

Более тяжёлый, чем первый, шар дольше оставался обвислым, но наконец, поскрипывая и постанывая от усилий, начал понемногу наполняться.

– О, – восхищённо шепнула Арриэтта, – какой красивый…

Шар был густо-розового цвета, но с каждым мгновением, раздуваясь, делался всё светлей. Постепенно на нём стали проступать буквы.

Первое слово было «стоп!» (с восклицательным знаком). Арриэтта произнесла его вслух, понадеявшись, что это не будет дурным предзнаменованием. Под ним появилось слово «Беллихоггин», а ещё ниже было написано помельче: «Всемирно известный игрушечный городок и чай на берегу реки».

Шар становился всё больше и больше, и Хомили встревожилась:

– Осторожней, Под! Смотри, как бы он не лопнул.

– Ничего. Ещё немного он выдержит.

Хомили и Арриэтта не сводили с шара обеспокоенных глаз. Но вот наконец, розовый в свете качающегося над его головой чудовища, Под, откинувшись к стене, выключил газ и сказал:

– Пожалуй, хватит.

По пути вниз Под взял измерительную ленту, висевшую на кронштейне, и измерил букву «й» в слове «чай».

– Ровно три дюйма. Будет по чему проверять объём, когда станем надувать шар в следующий раз.

Под теперь частенько употреблял термины, принятые в воздухоплавании, и приобрел порядочный запас слов, касающихся балласта, строп, канатов, крюков и якорей.

На этот раз, взлетев к потолку, шар приподнял подкову и потащил по полу. Хомили, не растерявшись, села на подкову верхом, а Арриэтта подпрыгнула и вцепилась в верёвку.

– Вот это уже лучше, – сказал Под, слезая вниз знакомым путём – по груди манекена.

Он так спешил, что оступился на булавке, но, наклонившись, тут же загнал её по самую шляпку, чтобы на неё можно было безопасно ставить ногу. Дальше стал спускаться медленнее, сдерживая своё нетерпение. Когда же достиг пола, то был растрёпанный и красный, несмотря на холодный воздух из открытого окна.

– Поддаётся? – спросил Под Арриэтту, не успев перевести дыхание.

– Нет, – с трудом выговорила она.

Добывайки все вместе ухватились за верёвку и попытались стащить шар вниз, но он только крутился под потолком, словно притянутый туда магнитом.

– Хватит, – сказал Под, после того как они все вместе поджали ноги и немного покачались, держась за верёвку, что никак не отразилось на шаре. – Отпускайте. Мне надо подумать ещё.

Хомили и Арриэтта сидели, не открывая рта, и тревожно смотрели, как, сосредоточенно наморщив лоб, Под меряет шагами комнату. Вот он отвязал шар от подковы и с верёвкой в руках провёл его взад-вперёд по потолку. Шар легонько подпрыгивал, но послушно двигался следом за Подом.

– Время не ждёт, – сказала наконец Хомили.

– Я знаю, – ответил Под.

– Но как мы его спустим? – с беспокойством спросила Хомили. – Это надо сделать до ужина, пока не пришли Мейбл и Сидни.

Под пересёк комнату и остановился у стола.

– Нам требуется что-нибудь вроде лебёдки… вроде ворота с червяком и червячным колесом.

Он поднял глаза на круглую ручку ящика с инструментами, а Хомили в недоумении переспросила:

– Червяком и червячным колесом?.. Червяком?

Арриэтта к этому времени уже поднаторевшая во всём, что касалось воздухоплавания, и знакомая с различными лебёдками, громко рассмеялась и объяснила:

– Это такая штука, которая помогает поднимать тяжесть… Ну, например, ты поворачиваешь ручку…

Она вдруг резко остановилась, словно ей что-то внезапно пришла в голову, и взволнованно обратилась к отцу:

– Папа, а как насчёт музыкальной шкатулки?

– Музыкальной шкатулки? – тупо повторил Под.

Арриэтта кивнула. И тут до него дошло, о чём она говорит. Лицо его просияло.

– То, что нам нужно! – воскликнул он. – Ты попала в самую точку. Это нам и вал, и рукоятка, и червяк, и червячное колесо, и всё остальное!

Глава девятнадцатая

Не прошло и минуты, как они открыли музыкальную шкатулку, и Под, забравшись на поставленный на попа спичечный коробок, внимательно осмотрел механизм.

– Тут есть одна трудность, – сказал он Хомили и Арриэтте, когда они тоже влезли на коробок. – Я справлюсь, но мне нужен подходящий инструмент. Речь вот об этих язычках.

Заглянув внутрь шкатулки, они увидели, что он имеет в виду ряд узких металлических пластинок, свисающих со стержня. Это были молоточки, которые, задевая вращающийся цилиндр, извлекали из каждого штырька на его поверхности одну звонкую нотку.

– Эти язычки надо снять, не то запутается балластная верёвка. Если они сварены со стержнем, тут придётся попотеть, но мне кажется, они все держатся на шурупах.

– Мне тоже так кажется, – сказала Арриэтта, наклоняясь вперёд, чтобы было лучше видно.

– Ну, с шурупами мы быстро управимся, – сказал Под.

Пока он копался в ящике, Хомили и Арриэтта решили в последний раз послушать единственную песенку.

– Как жаль, что не удалось послушать остальные, – сказала Арриэтта. – А теперь уж и вовсе не получится.

– Если мы выберемся отсюда живыми, – возразила Хомили, – я согласна до конца своих дней не видеть и не слышать никаких музыкальных шкатулок.

– Ну, живой-то ты точно выберешься, – решительно заявил Под, с трудом удерживая в обеих руках самую маленькую отвёртку, какую смог найти, но и та была величиной с него самого.

Забравшись на стержень, он пошире расставил ноги для лучшего упора, крепко обхватил отвёртку, сунул остриё в канавку винта и стал вращать рукоятку. Первые обороты дались с трудом, но затем отвёртка пошла как по маслу.

– Точёные… как в часах, – заметил Под, отвинчивая остальные шурупы. – Тонкая работа эта шкатулка.

Вскоре они смогли снять со стержня все пластинки и обвязать вокруг цилиндра нижний конец балластной верёвки. Теперь она свободно свисала вниз, слегка качаясь, в то время как шар плавал под потолком.

– Ну, – сказал Под, – делаю первый оборот; посмотрим, что из этого выйдет.

Затаив дыхание, Хомили и Арриэтта наблюдали, как Под, вцепившись в ручку шкатулки, тащит её вниз. Верёвка натянулась как струна. Под напряг силы, и шар медленно, но верно стал опускаться. Задрав голову так, что стала болеть шея, они не сводили с него тревожных глаз, пока наконец, качаясь и подёргивая верёвку, шар не очутился прямо перед ними.

– Неплохо, да? – сказал Под, явно довольный, хотя и выглядел очень бледным и усталым.

– Что нам делать теперь? – спросила Хомили.

– Вернуть шар в прежнее состояние, – сказал Под.

– Выпустить газ, – пояснила Арриэтта, поскольку мать явно пребывала в недоумении.

– Нам надо сделать что-то вроде платформы, – добавил Под, – и перекинуть её через шкатулку – что-нибудь такое, по чему можно будет ходить…

Он посмотрел по сторонам и под горелкой газовой плиты, на которой стояла жестянка с клеем, увидел покоробленный от жара овальный кусок жести, положенный, чтобы уберечь пол.

– Это нам подойдёт.

Добывайки уже очень устали, но всё же смогли дотащить жестяную крышку до шкатулки и взгромоздить наверх. Отсюда Поду было удобнее развязывать верёвку, стягивающую горло шара.

– Я бы на вашем месте, – сказал он Хомили, – отошёл подальше. Спрячьтесь лучше под стол. Кто знает, как поведет себя этот шар.

Когда горло шара полностью освободилось, он поднялся по кривой в воздух, а затем, снова спустившись, несколько раз ударился о пол. С каждым его прыжком запах газа становился всё сильнее. Наблюдавшей из-под стола за происходящим Арриэтте казалось, что шар умирает в конвульсиях. Наконец весь газ вышел, и шар, съёжившись, остался неподвижно лежать на полу.

– Ну и денёк! – всплеснула руками Хомили. – А нам ещё надо закрыть окно…

– Что ж, мы зря время не теряли, – сказал Под.

К тому моменту как закрыли окно – сложный и утомительный процесс – и спрятали все следы своего опыта под полом, добывайки были совершенно разбиты и еле держались на ногах, поэтому, хоть ещё не совсем стемнело, заползли в картонку и устало растянулись под одеялом.

Когда мистер и миссис Платтер принесли им ужин, все трое, потеряв всякую связь с окружающим миром, спали глубоким сном, поэтому не слышали, как вскрикнула миссис Платтер, увидев, что газ на плите погас. Не слышали они и как, втягивая носом воздух и оглядывая комнату, мистер Платтер недовольно заметил:

– Надо быть поаккуратнее с газом, Мейбл, здесь ужасно пахнет.

Миссис Платтер негодующе заявила, что её винить не в чем.

– Ведь сегодня утром газ зажигал ты сам, Сидни.

– Нет, то было вчера, – возразил тот.

И так как оба знали, что другому (если припереть в стене) ничего не стоит солгать, они не поверили друг другу и не пришли ни к какому заключению.

– Так или иначе, – подвёл наконец черту мистер Платтер, – погода сейчас тёплая и газ уже не нужен…

И больше горелка не зажигалась.

Глава двадцатая

Следующие десять дней были посвящены серьёзному эксперименту под контролем и руководством Пода.

– Медлить нам нельзя, – объяснил Хомили и Арриэтте Под, – но и горячку пороть тоже не годится. Надо составить план работы и выполнять всё в своё время, а не за один раз. Мы поставили перед собой большую задачу, поэтому не стоит ничего делать наспех. Тише едешь – дальше будешь.

– А когда они открываются?

– «Чай на берегу реки»? Первого апреля, если дом-клетка будет закончен.

– Спорю, он уже готов. А сейчас середина марта.

– Ты ошибаешься, Хомили. Им ещё не прислали зеркальное стекло и ручку, которая должна его поднимать. И у них что-то случилось со стоком воды. Их затопило, помнишь? Ты что – не слушаешь, когда они говорят?

– Нет, если они говорят об этой клетке, не слушаю и слушать не хочу: у меня сразу начинаются мурашки, и я тут же лезу под одеяло.

За эти десять напряжённых дней Под и Арриэтта столько ходили по страницам «Иллюстрированных лондонских новостей», что почти стёрли ногами буквы. Им пришлось отказаться от мысли управлять клапаном для выпуска газа при помощи верёвки, протянутой в корзину сквозь шар, потому что, как объяснил Под, этому мешает характер оболочки.

– Когда оболочка сделана из шёлка, как здесь, – дотронувшись ногой до чертежа, сказал Под, – можно пропустить клапанную верёвку сквозь горло шара, но резина эластична, выжимает из себя газ… Если мы оставим горло шара открытым, как показано на рисунке, через десять минут нас не будет в живых.

Пода очень огорчало это обстоятельство, поскольку он уже придумал, как установить клапан туда, где он и должен быть – на верхушку оболочки, – и практиковался в этом на меньших шарах, которых в мансарде имелось великое множество.

А пока, в то время как Хомили, вооружившись наточенной Подом иглой, придавала сетке от сачка нужную форму, сам он вместе с Арриэттой изучал параграф «Равновесие и уменьшение силы тяжести». В балластной верёвке был сделан целый ряд петель, к которым, наполнив шар газом, они прицепляли самые разные предметы (корзинку из-под клубники, не доделанную ещё сетку, один-два ключа, полое кольцо для подвешивания занавесок, рулон отрывных билетов по полтора шиллинга за вход в Беллихоггин) и за которые цеплялись сами.

Наконец наступил день, когда они добились устойчивого равновесия. Стоило Арриэтте оторвать один за другим полдюжины полуторашиллинговых входных билетов, и шар поднимался на два фута, а стоило Поду зацепить за петлю ключик от чемодана, и шар со стуком шмякался на пол.

Однако добывайки всё ещё не нашли способа контролировать количество газа в шаре, а значит, подняться могли, но спуститься – нет. Развязывать сторожевой узел на горле шара, даже хотя бы немного расслаблять, думал Под, всё же рискованно: может произойти взрыв (они видели это уже не раз), и всё сооружение – воздушный шар, корзина, балласт – вместе с воздухоплавателями камнем упадёт на землю.

– Мы не можем искушать судьбу. Нижний клапан с рычагом управления – вот что нам нужно, – сказал Под Арриэтте и в десятый раз за день полез в ящик с инструментами.

Арриэтта решила помочь матери, сидевшей в уголке возле картонки. Сетка уже приобрела нужную форму.

Хомили по указанию Пода и Арриэтты прошила её посредине более толстой и прочной ниткой, а поскольку она разделила шар ровно пополам, её вполне уместно назвали «экватор». Сейчас Хомили прикрепляла к сетке подвесной обруч – полое кольцо с прута для занавесок (благо уже было известно и не раз проверено, какой у него вес). Когда сетку наденут на шар, он опояшет горло, и они повесят на него на стропах корзину.

– Мама, сетка просто прелесть! Ты настоящая мастерица!..

– Это совсем не трудно, не труднее, чем плести кружева, – скромно сказала Хомили. – Стоит только понять, в чём тут секрет.

– Ты придала ей такую красивую форму…

– Ну, твой отец всё для меня рассчитал…

– Нашёл! – раздался крик Пода из ящика с инструментами.

В течение долгого времени его не было ни видно, ни слышно, и вот теперь наконец он появился с каким-то цилиндрическим предметом больше его самого в руках.

– Во всяком случае, я так думаю.

Под бережно положил предмет на стол и вылез наружу. В руке у него был кусочек лобзика.

Арриэтта со всех ног бросилась бежать через комнату и вскарабкалась к нему на стол.

Длинный предмет оказался самопишущей ручкой без колпачка; один зубец выпачканного чернилами золотого пера был сломан. Под уже разобрал свою находку на части, и теперь золотое перо лежало на столе вместе с прикреплённой к нему резиновой трубкой, а пустой корпус – отдельно, рядом.

– Я распилю корпус вот здесь, чуть ниже рычага для заправки ручки чернилами, затем отрежу самый кончик резиновой трубки – так, чтобы она выступала за край корпуса дюйма на полтора, – затем мы снова свинчиваем всё вместе – и что имеем? Мы имеем самопишущую ручку без колпачка с отпиленной задней частью корпуса, из которого торчит кусок резиновой трубки. Тебе всё понятно?

– Пока – да, – сказала Арриэтта.

Его объяснения и правда были настолько подробными, словно он читал наставление (из раздела «Сделай сам», подумала Арриэтта, вспомнив «Советы домашним хозяйкам» в своём календаре).

– Затем, – продолжил Под, – мы отвинчиваем золотое перо…

– А ты сможешь?

– Конечно: тут же сменные перья. Я тебе покажу.

Усевшись на корпус верхом, Под сжал его коленями, быстро отвинтил золотое перо и отложил его в сторону.

– Видишь, теперь там, где оно было, у нас круглое отверстие – оно же вход в резиновую трубку. Посмотри…

Арриэтта заглянула внутрь корпуса и убедилась, что так оно и есть.

– Вот и всё, – закончил Под.

«Всё? Что – всё?» – подумала Арриэтта, но выразила она свою мысль более вежливо:

– Боюсь, я не совсем…

– Ну что тебе не ясно? – нетерпеливо воскликнул Под, огорчённый её непонятливостью. – Мы вставляем передний конец ручки в горло шара – после того как его надуем, конечно, – чуть пониже сторожевого узла и крепко обматываем верёвкой. Я берусь за заправочный рычаг как за рукоятку и тяну его, пока он не встанет под прямым углом к корпусу. Это рабочее положение, когда газ надёжно перекрыт. Затем мы развязываем сторожевой узел, и дело сделано. Не забывай: корпус ручки и резиновая трубка свисают задним концом в корзину. Ты следишь за моей мыслью? Ну, неважно, скоро всё поймёшь. Так вот: стоя в корзине, я протягиваю руку к рычагу, медленно подвожу его к корпусу… и газ выходит через резиновую трубку! Попробуй сама – рычаг двигается легко.

Наступив одной ногой на корпус пера, Под несколько раз поднял и опустил рукоятку. Арриэтта тоже попробовала: изношенный долгим употреблением заправочный рычаг скользил в пазу свободно.

– А затем, – продолжил Под, – я снова ставлю рычаг так, чтобы отходил от корпуса под прямым углом, и газ заперт. Неплохой клапан, да?

– Поразительно! – согласилась Арриэтта, но тут ей внезапно кое-что пришло в голову. – А как же быть с газом – ведь он пойдёт прямо в корзину?

– Он останется позади нас! – воскликнул Под. – Неужели ты не понимаешь, дочка? – Газ всё время поднимается, и поднимается быстрее, чем опускается шар. Я это обдумал, поэтому и хотел, чтобы резиновая трубка была длиннее корпуса: тогда мы можем этот её конец повернуть куда захотим, но куда бы мы его ни повернули, газ будет рваться кверху, а мы – опускаться вниз. Понимаешь? Мы даже можем с самого начала приподнять конец кверху и прикрепить к корпусу. Почему бы и нет?

Несколько минут Под молчал, обдумывая эту мысль.

– Да и газа будет не так много… стоит мне приноровиться. Надо только выпускать его постепенно.

В последующие дни, полные волнующих событий, Арриэтта не раз вспоминала Спиллера. Как бы ловко он приладил сетку – дело Хомили и Арриэтты, – когда шар стал наполняться газом из рожка! В то время как Под регулировал подачу газа, они голыми руками или при помощи костяного крючка для вязания подтягивали ячейки – очень утомительное занятие. Заключённая в сеть оболочка росла, раздувалась, пока буква «й» в надписи «Чай на берегу реки» не приобрела нужных размеров.

– «Экватор», – сказал им Под, – должен делить шар ровно пополам, чтобы подвесной обруч висел прямо и корзина не кренилась.

Как бы Арриэтте хотелось, чтобы Спиллер был вместе с ними, когда они в первый раз подвешивали корзину к обручу стропами из рафии! Для этого они встали на платформу, перекинутую через открытую музыкальную шкатулку, а чтобы удержать корзинку, в неё для веса положили ключи.

А в тот раз, когда они впервые поднялись под потолок и Под, осторожно орудуя рычагом клапана, мягко посадил их на землю! Уж Спиллер не дал бы Хомили выпрыгнуть из корзины, как только она коснулась пола. Это была роковая ошибка: с ужасающей скоростью шар снова взмыл вверх и ударился о потолок с такой силой, что Под и Арриэтта чуть не вылетели из корзины прямо на голову Хомили, в то время как та, заливаясь слезами, в отчаянии металась внизу. Прошло немало времени, пока им удалось спуститься, хотя они полностью открыли клапан.

Всё это совершенно вывело Пода из равновесия, и, пока снова привязанный к музыкальной шкатулке шар медленно съёживался, освобождаясь от газа, он хмуро проговорил:

– Ты должна помнить, Хомили, что весишь столько же, сколько два ключа от кожаного саквояжа и полтора рулона входных билетов. Ни один пассажир не должен выходить, а тем более выскакивать из корзины до тех пор, пока шар не сожмётся до конца.

У Пода был очень серьёзный тон.

– Хорошо, что тут есть потолок. А случись такое на открытом воздухе… Знаешь, что произошло бы?

– Нет, – хрипло прошептала Хомили, вытирая щёки тыльной стороной ладони и в последний раз всхлипывая.

– Мы с Арриэттой взлетели бы на двадцать тысяч футов, и нам был бы каюк.

– О господи!

– На такой огромной высоте, – продолжил Под, укоризненно глядя на жену, – газ стал бы расширяться так быстро, что разорвал бы оболочку. Разве что у нас хватило бы присутствия духа открыть клапан и держать его открытым во время подъёма. Но в этом случае спуск мог оказаться слишком быстрым и нам пришлось бы выбросить за борт весь балласт – снаряжение, одежду, продовольствие, возможно даже, одного из пассажиров…

– О нет, нет! – прошептала Хомили в ужасе.

– И несмотря на всё это, – завершил свою лекцию Под, – мы, вероятно, всё равно потерпели бы крушение.

Хомили молчала, и, внимательно вглядевшись ей в лицо, Под добавил уже мягче:

– Это не увеселительная прогулка, дорогая.

– Да я знаю! – горячо воскликнула Хомили и опять разрыдалась.

Глава двадцать первая

Момент отлёта наступил неожиданно, поскольку зависел от погоды и ветра и предсказать его было трудно. Вечером накануне они легли спать, как обычно, а утром, ещё до того как Мейбл и Сидни принесли завтрак, Под, внимательно посмотрев на ветку дуба за окном, объявил, что знаменательный день настал. В последний раз они распахнули окно 28 марта и, оставив открытым, медленно поплыли на воздушных волнах навстречу бледному весеннему солнцу.

Арриэтте это показалось настоящей увеселительной прогулкой.

Они летели совершенно бесшумно, словно во сне… Только что были в комнате, пропитанной удушливым запахом заточения, а в следующий миг – лёгкие как пушинка – уже парили над необъятными просторами, над окутанными светло-зелёным покровом лугами и холмами, терявшимися вдали. Пахло влажной землёй…

На мгновение этот свежий аромат уступил место чаду из кухни миссис Платтер, затем вдруг послышался голос самой миссис Платтер, стоявшей у окна:

– Надень пальто, душенька, если собираешься пробыть там долго…

Посмотрев вниз, на гравийную дорожку, добывайки увидели мистера Платтера, который, прихватив сумку с инструментами, направлялся на островок. Сверху он выглядел очень странно – голова казалась ниже плеч, а прямо из-под них мелькали ноги.

– Пошёл достраивать клетку, – сказала Хомили.

Отовсюду доносилось множество негромких звуков: звяканье велосипедного звонка, топот лошадиных копыт и ворчливый мужской бас «но, милая…».

Игрушечный городок мистера Платтера казался с высоты географической картой с изображённой на ней рекой, которая, змеясь, уходила к трём тополям, или, как называл их Под, «ПЗ»[1].

За последние несколько дней он пристрастился к сокращениям воздухоплавательных терминов: называл музыкальную шкатулку, например, «ВП»[2] или «ТО»[3]. Сейчас, поднявшись над поблёскивающей шиферной крышей дома, они осторожно выясняли, какова их ОВ[4].

После многократных пробных подъёмов к потолку и спусков на пол добывайки привыкли к корзине, поэтому чувствовали себя в ней как дома. Арриэтта, будучи ответственной за балласт, взглянула на родителей. Под стоял, положив руку на рычаг самопишущей ручки, другими словами – на рукоятку клапана, со спокойным и сосредоточенным видом. Хомили, хоть и бледная, деловито перекладывала на другое место моток якорного каната, так как один зубец якоря просунулся через дно корзины.

– Может за что-нибудь зацепиться.

Якорь представлял собой две открытые английские булавки, прочно примотанные проволокой одна к другой. Под, много дней подряд при помощи листьев дуба изучавший направление ветра, заметил, в то время как плавно, словно вальсируя, они кружили над крышей:

– Ветер попутный, но слишком слабый. Два билета, Арриэтта. Немного подождём: посмотрим, что это даст.

Арриэтта оторвала от рулона два билета и кинула за борт. Листочки, кружась, опустились на шифер крыши, скользнули вниз и замерли.

– Ещё два, – сказал Под, но тут же, глядя, как неотвратимо надвигается на них дерево, добавил: – Лучше три.

– Я бросила уже на шесть шиллингов, – запротестовала Арриэтта.

– Ладно, пока хватит, – согласился Под, заметив, что шар идёт вверх.

– Но я уже кинула, – сказала Арриэтта.

Они пролетели над дубом на безопасном расстоянии, но шар продолжал подниматься, земля уходила вниз.

Хомили посмотрела за борт и воскликнула испуганно:

– Осторожней, Под!

– Всё в порядке, – успокоил её муж, – сейчас я его спущу.

Несмотря на то что конец резиновой трубки был поднят, они почувствовали слабый запах газа.

Даже на такой высоте все звуки были отчётливо слышны. До них доносился стук молотка – это мистер Платтер сколачивал для них клетку – и, хотя казалось, что железная дорога далеко, громыхание колёс на стрелках. В то время как они снижались – быстрее, чем ожидал Под, – их увлекло воздушным течением за пределы сада и понесло по нисходящей спирали над шоссе, широкая, освещённая солнцем лента которого, извиваясь, терялась вдали. С одного бока лента эта казалась обтрёпанной – из-за тени, падавшей от живой изгороди и хилых придорожных деревьев. По шоссе медленно ползла крестьянская повозка: спереди с поводьями в руках сидела женщина, а сзади спал мужчина.

– Мы удаляемся от нашей «пэзэ», – сказал Под. – Пожалуй, брось вниз ещё три билета – здесь ветер слабее, чем наверху…

Поднимаясь, они пролетели над одним из построенных мистером Платтером домиков, едва не оглохнув от потока металлических звуков – кто-то упражнялся в игре на пианино – и собачьего лая.

Подъём – благодаря трём законным билетам и четвёртому, брошенному Арриэттой им вдогонку, – ускорился. Она сделала это, поддавшись внезапному порыву, и сразу поняла, что совершила ошибку. Они должны подчиняться пилоту, от этого зависит всё, даже их жизнь, а как он может управлять воздушным судном, если она не будет выполнять команды точно? Шар продолжал подниматься, а Арриэтту всё сильней мучила совесть. Они летели над большим лугом, где паслись коровы, которые с каждой секундой становились всё меньше. Тут дрожащее «му-у» прорезало спокойный воздух и достигло их ушей. Арриэтта услышала песню жаворонка, а когда они пролетали над вишнёвым садом, почувствовала клейкий аромат нагретых солнцем почек и распустившихся цветов и подумала: «Больше похоже на середину апреля, чем на конец марта».

– Спиллеру бы очень понравилось, – сказала Арриэтта громко.

– Возможно, – довольно сухо отозвалась Хомили.

– Когда вырасту, я, наверно, выйду за него замуж.

– За Спиллера? – удивлённо воскликнула Хомили.

– А чем он плох? – спросила Арриэтта.

– Ну, я не говорю, что он чем-то особенно плох, – нехотя признала Хомили, – особенно если его отмыть и привести в приличный вид… Но где, ты думаешь, вы будете жить? Ведь он не сидит на месте.

– Я буду ездить вместе с ним.

Хомили уставилась на неё.

– Интересно, что ты ещё скажешь? И где – на воздушном шаре! Выйти замуж за Спиллера! Ты слышал, Под?

– Да, слышал.

Они всё ещё поднимались, и Под не особенно вникал в их разговор.

– Ему нравится жить на природе, – сказала Арриэтта, – и мне тоже.

«Выйти за Спиллера!» – подумала Хомили, не в силах переварить услышанное.

– И если мы всё время будем ездить с места на место, нам станет проще видеться с вами.

– Значит, уже дошло до «мы»? – перебила дочь Хомили.

– …А если бы я вышла замуж в семью, которая постоянно живёт в Бедфордшире, это было бы сложным.

– Но тебе всего шестнадцать! – воскликнула Хомили.

– Семнадцать… почти, – поправила Арриэтта и, немного помолчав, добавила: – Думаю, мне следует ему об этом сказать…

– Под! – воскликнула Хомили. – Ты слышишь? Может быть, на неё подействовала высота или ещё что-нибудь: у девочки ум зашёл за разум.

– Я пытаюсь поймать ветер, – невпопад сказал Под, не отрывая взгляда от лёгкого, прозрачного облачка, которое медленно плыло к солнцу.

– Понимаешь, – спокойно продолжила Арриэтта, вспомнив свои беседы с мисс Мэнсис и её голубые глаза, полные слёз, – он такой стеснительный и так много разъезжает, что может сам и не додуматься меня спросить. А потом ему надоест жить в одиночестве и он женится на какой-нибудь… на какой-нибудь милой добывайке с толстыми ногами.

– Где ты видела добываек с толстыми ногами? – воскликнула Хомили. – Таких днём с огнём не найдёшь… разве что твоя тётя Люпи, хотя лично я её ноги никогда не видела… Но что за глупости приходят тебе в голову! Начиталась в этом своём журнале всякой ерунды. Да вы со Спиллером словно брат с сестрой!

Только Арриэтта хотела сказать, но не сразу смогла найти подходящие слова, что детская дружба – неплохая проверка для будущего союза, как что-то заслонило от них солнце и в корзине стало вдруг холодно и сыро. Верхушка оболочки скрылась в тумане, земля внизу стала не видна.

Добывайки уставились друг на друга. Всё исчезло, существовала лишь корзина в красных клубничных пятнах, окружённая белой стеной, и они трое, напуганные до полусмерти.

– Ничего страшного, – выдавил наконец Под, – мы попали в облако. Я немного выпущу газ.

Они молча уставились на его твёрдую руку на клапанном рычаге: казалось, что она вовсе не движется.

– Самую малость, – объяснил спокойно Под. – Сетка намокла и стала тяжелее. Это нам поможет. И, кажется, мы поймали ветер.

Глава двадцать вторая

Внезапно они снова очутились под безоблачным небом: лёгкий ветерок нёс их ко всё ещё далекой ПЗ.

– Не удивлюсь, – весело воскликнул Под, – если мы наконец достигли своей «овэ»!

Хомили поёжилась:

– Мне это вовсе не понравилось.

– И мне, – согласилась с матерью Арриэтта.

В корзине ветер совсем не чувствовался, и она повернула лицо к солнцу, с благодарностью нежась в его вернувшихся вдруг лучах.

Они пролетели над группой домов, расположенных вокруг небольшой приземистой церкви. Возле лавки что-то бурно обсуждала троица с корзинами в руках, и до добываек донёсся взрыв их смеха. В саду за домом женщина – они видели её со спины – развешивала на верёвке бельё, и оно совершенно не колыхалось.

– Там, внизу, почти нет ветра, – заметил Под.

– Да и здесь не больно много, – отозвалась Хомили.

Несколько минут они молча смотрели вниз, на землю.

– Не понимаю, почему никто из них не взглянет вверх, на небо! – неожиданно воскликнула Арриэтта.

– Человеки редко смотрят вверх: слишком заняты собственными делами, – сказал Под и добавил: – Разве что услышат внезапный грохот, или увидят яркую вспышку, или что-нибудь в этом роде. Им не надо всё время быть начеку, как добывайкам.

– Или птицам, – сказала Арриэтта, – или мышам…

– И всем тем, на кого охотятся, – продолжил Под.

– А на человеков кто-нибудь охотится? – вдруг спросила Арриэтта.

– Насколько мне известно – нет. А зря: им пошло бы на пользу, побывали бы в нашей шкуре, попробовали бы хоть раз в жизни, каково это. – Под помолчал, потом добавил: – Говорят, они охотятся друг на друга…

– Быть того не может! – возмущённо воскликнула Хомили (для неё, воспитанной согласно строгому кодексу добываек, где первое правило «Один за всех, и все за одного», слова Пода были равносильны обвинению всей человеческой расы в людоедстве). – Нехорошо так говорить! Ни одно живое существо не может упасть так низко.

– Но я слышал это своими ушами, – не пожелал уступать ей Под. – Иногда в одиночку, а иногда скопом – куча на кучу.

– Человеки на человеков?! – не поверила Хомили: у неё не укладывалось это в голове.

Под кивнул:

– Да, человеки на человеков.

Поражённая его словами, Хомили устремила взгляд вниз, на велосипедиста, точно даже представить себе не могла натуру, столь испорченную.

Велосипедист выглядел самым обыкновенным человеком, а на таком расстоянии был даже похож на добывайку, и ехал себе, сворачивая то влево, то вправо, по нижнему склону холма, пока не скрылся в воротах кладбища.

Внезапно до них донёсся запах тушёной баранины с луком, затем – аромат кофе.

– Дело, видно, к полудню, – сказал Под, и, словно в подтверждение его слов, часы на церкви пробили двенадцать раз.

Некоторое время спустя, когда шар снова пошёл по спирали вниз, оставив реку сбоку, Под встревоженно заметил: – Меня беспокоят эти вихри. Они как-то связаны с тем, что земля нагревается от солнца.

– Может, перекусим? – внезапно предложила Хомили.

Они прихватили с собой пару тонких ломтиков ветчины, кусочек сыра, несколько зёрнышек варёного риса из пудинга и большую дольку апельсина, чтобы утолить жажду.

– Лучше ещё подождём, – сказал Под, не поднимая руки с рычага клапана.

Шар шёл вниз.

– Почему? – удивилась Хомили. – Полдень уж миновал.

– Знаю, но лучше ещё немного повременить… если выдержим. Может, нам придётся выбросить груз… при угрозе аварии… а как выбросишь то, что съедено?

– Не пойму, о чём ты толкуешь, – проворчала Хомили.

– О том, чтобы кинуть еду за борт, – объяснила Арриэтта, по приказу отца оторвав ещё два билета.

– Понимаешь, – сказал Под, – тут то одно, то другое, вот я и выпустил слишком много газа…

Хомили ничего не ответила, и несколько минут прошло в молчании, потом сказала:

– Мне не нравится, как мы крутимся. Сперва церковь была справа, теперь – слева. Трудно, знаешь ли, определить, где ты, когда каждую минуту видишь что-нибудь другое.

– Всё будет в порядке: главное – поймать ветер, – успокоил жену Под и сказал Арриэтте: – Оторви ещё парочку.

Этого оказалось достаточно: они плавно поднялись вверх и, подхваченные воздушным потоком, медленно поплыли к реке.

– Если мы не потеряем этот ветер, нам ничто не грозит. – Под пристально смотрел вперёд, туда, откуда, испещрённые солнечными бликами, к ним приближались, становились всё более отчётливо видными, три высоких тополя. – Сейчас мы летим прекрасно.

– Ты думаешь, мы можем попасть в Литл-Фордэм?

– Вполне вероятно, – сказал Под.

– Если хочешь знать моё мнение, – заметила Хомили, прищурившись от яркого полуденного солнца, – тут всё дело случая: попал или промазал.

– Не совсем. – Под выпустил немного газа. – Мы станем снижаться медленно, постепенно. Когда окажемся близко к земле, скинем балластную верёвку: она действует вроде тормоза – и как только я отдам приказ, Арриэтта сбросит якорь.

Как ни убедительно звучали слова Пода, Хомили не могла не волноваться и не отрываясь смотрела вперёд. Река, змеясь и петляя, плыла им навстречу, пока наконец не оказалась прямо под ними. Лёгкий ветерок колыхал ветви и шелестел листьями трёх тополей, и казалось, что деревья кивают, манят к себе. Шар приближался к тополям, словно его тянули на канате, и Под, выпустив ещё немного газа, сказал Арриэтте:

– Пожалуй, размотай балластную верёвку.

– Уже?

– Да, надо быть наготове.

Земля, слегка поворачиваясь, всё надвигалась. Вот кроны деревьев отодвинулись в сторону, и добывайки увидели впереди, под углом к горизонту, долгожданный Литл-Фордэм.

– Не верю своим глазам! – прошептала Хомили, когда, вне себя от радости, они смотрели вниз, прямо в сад мистера Потта.

Им были видны рельсы, поблёскивающие на солнце, флюгер, сверкающий на верхушке колокольни, неровные крыши домов вдоль узкой Главной улицы и печная труба их собственного, милого сердцу Виноградного домика. Им был виден палисадник перед домом мистера Потта и – за тёмной зеленью изгороди из боярышника – солнечный кусок улицы, по которой большими шагами, свободно, молодо шла фигура в костюме из твида. Добывайки знали, что это мисс Мэнсис, которая направляется домой пить чай. «А мистер Потт, – подумала Арриэтта, – уже успел уйти».

Воздушный шар спускался всё быстрей, и Хомили взмолилась:

– Осторожней, Под, а то опустишь нас прямо в реку.

И тут в дальнем конце сада возникло что-то похожее на полупрозрачную ленту. Опустившись ещё ниже, они увидели, что это крепкая проволочная сетка, протянутая вдоль берега реки. Мистер Потт принял меры предосторожности и надёжно оградил свои сокровища.

– Давно пора, – мрачно сказала Хомили и вдруг, отчаянно вскрикнув, прижалась к стенке корзины: река стремительно вздымалась им навстречу.

– Приготовь якорь! – крикнул Под.

В этот самый момент корзина ударилась о воду и накренилась набок, и в тучах брызг их потащило вперёд. Все трое потеряли равновесие и, по колено в бурлящей воде, вцепились в стропы, потому что шар буквально плясал на волнах. Поду удалось закрыть клапан, а Арриэтта, держась одной рукой, другой пыталась освободить якорь. Но Хомили, прежде чем ей успели помешать, в панике кинула за борт кусок сыра. Под её вопли шар резко подпрыгнул вверх, а затем так же резко остановился. Рулон билетов пролетел между добывайками и, упав в реку, поплыл по течению. Если бы они не держались за стропы, то последовали бы за рулоном, а так их подбросило в воздух, затем они свалились друг на друга обратно в корзину. Английские булавки, из которых был сделан якорь, застряли в проволочной сетке. Ограда так тряслась, скрипела и гнулась, будто её вот-вот выдернет из земли, а когда, уцепившись за рычаг клапана, Под посмотрел вниз, то увидел, что остриё одной английской булавки отходит в сторону, и подумал: «Одна лапа скоро соскочит».

Корзина чуть не перевернулась в воздухе. Казалось, её рвут на части: сверху – освободившийся от балласта шар, снизу – тормозивший его движение якорь. Газ выходил слишком медленно. Это была гонка на время.

Добываек не переставая заливало водой. Белые как мел, они стояли, прижавшись спинами к бывшему полу, упершись ногами в боковую стенку, и в ужасе смотрели вниз. Угол между раскрытой булавкой и её остриём делался всё больше.

Внезапно Под принял решение и сказал Арриэтте:

– Передай балластную верёвку: она мне понадобится. Я спущусь на берег по якорному канату.

– Ой, Под! – жалобно воскликнула Хомили. – А если мы вдруг взлетим без тебя?

Но Под, будто не слышал, крикнул Арриэтте:

– Быстрей!

И когда дочь подтащила к нему мокрую верёвку, Под взял в руки её свободный конец и, перепрыгнув через борт корзины, стал на якорный канат. Они видели, как он скользит вниз, к земле, зажав балластную верёвку под мышкой, как становится поустойчивее наверху ограды, как спускается на две ячейки вниз, как быстро, орудуя одной рукой, продевает конец верёвки сквозь ячейку и крепко завязывает её двойным узлом.

Затем Под поднялся к ним и крикнул:

– Крепче держитесь за стропы, сейчас немного дёрнет!

Он передвинулся на несколько ячеек в сторону, чтобы удобнее было следить за булавкой. Она выскочила из сетки с резким металлическим щелчком быстрее, чем они ожидали, и взмыла по дрожащей кривой, как хлыстом перерезав воздух. Шар сделал безумный прыжок вверх, но был остановлен привязанной к ограде верёвкой. Казалось, он напрягает последние силы, стремясь освободиться, но всё было тщетно. Хомили и Арриэтта прильнули друг к другу и в приступе безудержной радости то смеялись, то плакали. Под успел поставить их на мёртвый якорь в самый последний момент, потом весело крикнул:

– Ну, теперь вам ничто не угрожает! Осталось только ждать.

В задумчивости осмотревшись, он полез по сетке на землю, чем страшно испугал Хомили.

– Ты куда, Под?

Он приостановился и снова поднял лицо кверху.

– Подумал, не заглянуть ли мне домой – из нашей трубы идёт дым: похоже, там кто-то есть.

– А мы как же? – крикнула Хомили.

– Вы постепенно опуститесь: ведь газ будет всё время выходить – и переберётесь через ограду. Но я скоро вернусь.

– Где это видано! – воскликнула Хомили. – Уйти и оставить нас одних!

– Ну а что ты хочешь: чтобы я стоял тут, внизу, и любовался на вас? Я не задержусь там, и если, скажем, это Спиллер, то он нам, конечно, поможет. У вас всё в порядке. Когда шар спустится на воду, подтащите к себе балластную верёвку – и сможете подтянуться к самому берегу.

– Где это видано! – повторила Хомили, словно не веря своим глазам, в то время как Под лез по ограде вниз.

Глава двадцать третья

Дверь Виноградного домика была не заперта, и Под распахнул её. В очаге горел огонь, а на полу спал Спиллер, но когда услышал, как кто-то вошёл, вскочил на ноги. Они уставились друг на друга. Узкое лицо Спиллера выглядело усталым, глаза запали.

Под медленно улыбнулся.

– Привет!

Спиллер что-то буркнул в ответ и с тем же непроницаемым видом нагнулся, поднял с пола несколько ореховых скорлупок и бросил в огонь. Всё в домике было новым, как заметил Под, даже пол из дерева медового цвета; перед очагом лежал вязаный коврик.

– Давненько не виделись, – бросил Спиллер, глядя в огонь.

Под заметил, что в очаг была вделана небольшая железная плита.

– Да, – подтвердил Под. – Мы всю зиму прожили в мансарде – это такая комната наверху дома человеков.

Спиллер кивнул и отшвырнул обломок упавшей из очага скорлупы за решётку, и та с весёлым треском ярко вспыхнула.

– Не могли оттуда выбраться, – сказал Под.

– А-а, – неопределённо протянул Спиллер.

– Пришлось сделать воздушный шар, – добавил Под, – и вылететь через окно.

Спиллер затаил дыхание и бросил на него выжидательный взгляд.

– Арриэтта и Хомили сейчас там, в корзине. Шар зацепился за проволочную сетку.

Глаза Спиллера метнулись было к окну, но отсюда проволочную сетку не увидеть, и он снова уставился в пол, а потом, помолчав, спросил:

– Наподобие лодки?

– В некотором роде, – улыбнулся Под. – Хочешь посмотреть?

Что-то промелькнуло на лице Спиллера – искра? – но тут же погасло.

– Почему бы и нет?

– Это довольно интересно, – сказал Под с ноткой гордости в голосе и снова обвёл глазами комнату. – Я вижу, тут всё переделано.

Спиллер кивнул:

– Проточная вода и всё прочее…

– Проточная вода! – воскликнул Под.

– Угу, – сказал Спиллер, двигаясь потихоньку к дверям.

Под посмотрел на трубы над раковиной, но не тронулся с места, чтобы открыть кран. На столах и полу валялась в беспорядке добыча Спиллера: ласточкины яйца, пустые скорлупки, орехи, зёрна и шесть копчёных пескариков на листке одуванчика.

– Жил здесь всё это время? – спросил Под.

– Случалось, – ответил Спиллер, переминаясь с ноги на ногу у самого порога.

И снова глаза Пода обвели комнату. Несмотря на хаос, устроенный Спиллером, общий её характер всё равно был виден: простые, удобные стулья, столы с деревянной столешницей, которые можно мыть щёткой, деревянный кухонный шкаф с полками для посуды, половики ручной вязки – всё в народном стиле, и всё очень практичное.

– Пахнет человеками, – заметил Под.

– Пожалуй, – согласился Спиллер.

– Может, немного приберём? – предложил Под. – Не займёт много времени. – И словно в оправдание добавил: – Для неё главное – первое впечатление, если ты понимаешь, что я имею в виду. Уж такая она. И…

Внезапно тишину распорол резкий звук.

– Что это? – спросил Спиллер.

– Воздушный шар! – воскликнул Под и, вдруг побелев, посмотрел в окно. – Он лопнул!

Оттолкнув в сторону Спиллера, Под кинулся к выходу.

Хомили и Арриэтта, напуганные, но невредимые, стояли, изо всех сил вцепившись в проволочную ограду. Пустая корзина свободно болталась на сетке шара, похожей сейчас на птичье гнездо; клочья лопнувшей оболочки переплелись со стропами и даже, казалось, с проволокой.

– Мы так славно его спустили, – услышал Под какой-то придушенный голос Хомили, когда они со Спиллером поднимались наверх по ячейкам ограды.

– Не двигайтесь с места! – крикнул Под.

– Прямо как во сне, Под, – продолжила Хомили, – как птичка…

– Очень хорошо. Только сейчас стойте спокойно, не сходите с места.

– А потом ветер переменился, – сквозь слёзы выкрикнула Хомили, – и закружил нас… и бросил прямо на эту колючую сетку… Но шар так чудесно спускался, лёгкий как пушинка. Правда, дочка?

Арриэтте гордость не позволяла принять чью-либо помощь, поэтому она уже была далеко внизу. Спиллер во весь дух карабкался ей навстречу, и в ячейке сетки они столкнулись.

– Ты лезешь не по той стороне, – заметил Спиллер.

– Я знаю. Скоро перейду.

На глазах её были слёзы, щёки пылали, косы расплелись, и волосы рассыпались по плечам.

– Помочь?

– Спасибо, не надо. Справлюсь сама. – И, стараясь не встретиться с его любопытным взглядом, Арриэтта поспешила вниз.

Она чуть не плакала: всё должно было быть совсем иначе. Спиллер никогда не поймёт, что такое воздушный шар, раз не видел его надутым; одними словами не передать, что им пришлось пережить, через что пройти, чтобы его сделать, и какого головокружительного успеха достичь. Что они могли теперь показать? Старую корзинку из-под клубники в красных пятнах, несколько лоскутков съёжившейся резины и клубок спутанных верёвок.

Всего несколько минут назад они с матерью так ловко, так красиво спускали шар на землю. Оправившись от панического страха и овладев собой, Хомили, как это часто с ней бывало, вдруг успокоилась: возможно, поняла, что снова дома, увидела, как их городок, такой же, как раньше, мирно нежится под полуденным солнцем, а из трубы Виноградного домика неожиданно струится в небо дымок – трепещущий на ветру приветственный вымпел, свидетельствующий о том, что дом обитаем. Огонь явно только что разожжён, и вовсе не мисс Мэнсис, которая уже давно скрылась из виду, и не Подом, который ещё не успел подойти к дому. Кем же тогда, если не Спиллером?

Арриэтта и Хомили почувствовали себя среди друзей и, гордые успешно завершённой операцией, жаждали показать своё мастерство. Аккуратно свернув верёвки и канаты, они сложили снаряжение и прибрали в корзине, потом выжали мокрые платья, а Хомили даже причесалась, и только тогда методично и спокойно взялись за дело, как и наказывал Под.

– Ужасно! – воскликнула Арриэтта, взглянув наверх, когда добралась до последней ячейки сетки.

Она увидела, как отец показывает матери, куда поставить ногу, увидела Спиллера, который залез на самый верх ограды – а как же иначе? – и деловито изучает последствия крушения. Арриэтта сошла с сетки на землю, сорвала лист подорожника и, бросившись навзничь на это пружинистое ложе и заложив руки за голову, уставилась в небо.

Когда Хомили при помощи Пода спустилась наконец вниз, у неё тоже был расстроенный вид.

– Это не мы: мы всё делали правильно, – просто ветер переменился.

– Я знаю, знаю, – стал утешать её Под. – Забудь об этом… Шар сослужил свою службу, а дома тебя ждёт сюрприз. Вы с Арриэттой идите вперёд, пока мы со Спиллером соберём здесь что можно.

Едва войдя в дом и увидев все новшества, Хомили сразу преобразилась до неузнаваемости. «Как будто, – подумала Арриэтта, глядя на мать, – в рай попала». Сначала, не веря своим глазам, она застыла на месте, затем, дав волю радости и волнению, забегала как безумная по комнатам, рассматривая одно, трогая другое, переставляя третье и сопровождая свои действия восторженными восклицаниями.

– Они разделили верхнее помещение, и теперь там есть комнатка для тебя, Арриэтта. Ты только взгляни на раковину! Вода из крана, и всё что надо! А что это за штука на потолке?

– Лампочка от ручного фонарика, – сказала Арриэтта, успев как следует её разглядеть.

А когда за чёрным ходом под навесом они нашли большую квадратную батарейку, Хомили прошептала с благоговейным страхом:

– Значит, у нас теперь есть электричество. Лучше здесь ничего не трогать, пока не придёт отец. И помоги мне собрать барахло, которое разбросал здесь Спиллер. Да, мне жаль то несчастное создание, которому придётся вести хозяйство в его доме…

Глаза её сияли. Она повесила своё новое платье перед огнём сушиться и, радуясь, что снова видит старые вещи, переоделась в них. Арриэтта – всё ещё почему-то в плохом настроении – обнаружила, что старое платье ей мало, недовольно сказала, пытаясь одёрнуть вязаный жакет:

– У меня в этом одеянии дурацкий вид.

– Да кто тебя здесь увидит, – возразила мать, – кроме отца и Спиллера?

Всё это время, не жалея сил и не покладая рук, Хомили чистила, мыла, перекладывала, переставляла. Скоро ни одна вещь не стояла на прежнем месте и комната приняла довольно странный вид.

– Да, трудно что-нибудь сделать, когда и кухня, и столовая, и гостиная – всё вместе, – с трудом переводя дыхание, заметила Хомили, обозревая плоды своего труда. – И я всё ещё не уверена насчёт этого шкафчика.

– А что с ним не так? – буркнула Арриэтта, мечтая лишь об одном – сесть и отдохнуть.

– Пожалуй, когда он стоял на старом месте, было лучше.

– Неужели нельзя оставить всё это мужчинам? – недовольно заметила Арриэтта. – Они же к ужину вернутся…

– В том-то и дело, – сказала Хомили. – Если двигать, то двигать сейчас, пока я не принялась за стряпню… На этом месте он выглядит ужасно: портит всю комнату. Ну-ка, Арриэтта, берись… на это уйдёт всего пара минут.

Как только кухонный шкафчик занял своё прежнее место, сделалось видно, что вся остальная мебель стоит вкривь и вкось.

– Стол хорошо уместится вон там, – сказала Хомили, – если мы немного подвинем комод, так что берись за тот конец…

Потом они сделали ещё несколько перестановок, пока наконец Хомили, довольная результатом, не воскликнула, обводя глазами комнату:

– Хлопотно, конечно, но вполне оправдывает себя. Сейчас здесь куда уютней, правда, Арриэтта? Чувствуешь, что всё стоит как надо.

– Да, – сухо проговорила та, – потому что всё вернулось на свои места.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Хомили.

– Что всё теперь находится там, где было с самого начала.

– Глупости! – сердито буркнула Хомили, но когда повнимательнее осмотрелась, в её взгляде не было уверенности. – Ну, пожалуй, табурет и правда стоял под окном. Ну да нам некогда тратить время на споры: мужчины вот-вот вернутся, а я ещё не бралась за ужин. Будь хорошей девочкой, сбегай к ручью и принеси несколько листочков кресс-салата.

Глава двадцать четвёртая

Позднее, когда, поужинав и вымыв посуду, они все четверо собрались у очага, Арриэтта почувствовала, что Спиллер начинает действовать ей на нервы. Он просто помешался на этом воздушном шаре, иначе не скажешь. Прошло каких-то несколько часов, а он уже никого не видит, никого не слышит, ни о ком и ни о чём не думает, кроме этих дурацких лоскутов сморщенной резины, надёжно спрятанных в задней комнате бакалейной лавки вместе с остальными воздухоплавательными принадлежностями. Конечно, когда, чтобы привлечь внимание Спиллера, Арриэтта рассказывала за ужином об их приключениях, он слушал, но стоило ей на миг замолчать, блестящие чёрные глаза тут же обращались к Поду, и он, как всегда сухо и немногословно, засыпал его вопросами: «Промасленный шёлк вместо резины для оболочки в следующий раз? Шёлк добыть не трудно, а масло найдётся у мистера Потта…» Его интересовало всё: скорость ветра, балластные верёвки, швартовка, якоря, как наполнить оболочку газом… Вопросам не было конца, и задавались они по какой-то непонятной ей причине только Поду. Самый скромный вклад в разговор с её стороны Спиллер, казалось, пропускал мимо ушей. «А я знаю обо всём этом не меньше папы, – сердито говорила себе Арриэтта, сжавшись в комочек в тёмном уголке. – Даже больше, если уж на то пошло. Кто его всему научил? Я». Она уныло обвела взглядом освещённую комнату: задёрнутые занавески, поблёскивающая посуда на кухонном столике – покой, комфорт. Даже этим всем они были в некотором смысле обязаны ей: ведь именно она набралась смелости заговорить с мисс Мэнсис, подружиться с ней, рассказать о привычках и потребностях добываек. Сидят тут уютненько у очага, довольные собой. Им-то хорошо, у них ничего нет на душе. И, наклонившись вдруг к самому огню, Арриэтта спросила:

– Папа, ты можешь меня выслушать?

– Само собой, – улыбнулся Под, глядя на её разрумянившееся от пламени лицо.

– Я должна вам кое-что сказать… Раньше не могла, но теперь могу…

Сердце Арриэтты учащённо забилось, когда все взоры – даже Спиллера – обратились на неё.

– Это про наш дом, про то, почему они так здесь всё устроили, про то, откуда узнали, что именно нам нужно…

– Что нам нужно?.. – повторил Под.

– Да, иначе почему они всё это сделали?

Под не торопился с ответом, потом наконец сказал:

– Я не знаю почему, так же как не знаю, зачем они построили церковь или железную дорогу. Возможно, меняют обстановку во всех домах по очереди…

– Нет! – воскликнула Арриэтта, и голос её задрожал. – Ты ошибаешься, папа! Они обставили заново только один дом – этот, наш, потому что всё про нас знают, и любят нас, и хотят, чтобы мы тут остались!

Наступило короткое напряжённое молчание. Затем Хомили пробормотала еле слышно:

– О господи, боже мой!

Спиллер, неподвижный как статуя, уставился на Арриэтту немигающими глазами.

Наконец Под медленно проговорил:

– Объясни, дочка, откуда они о нас узнали…

– Это я ей рассказала.

– Ей? – повторил Под, растягивая «е», как всегда, когда волновался. – Кому?

– Мисс Мэнсис, той, высокой, с длинными пальцами, которая пряталась за чертополохом.

– О боже мой… – снова прошептала Хомили.

– Но ведь не случилось ничего плохого, мама, – стала успокаивать её Арриэтта. – Нам нечего бояться. Ты здесь в безопасности… в гораздо большей, чем где бы то ни было ещё. Они станут о нас заботиться, защищать, никому не дадут в обиду, обеспечат всем необходимым… И так будет всегда, всю жизнь, до конца наших дней. Она мне обещала.

Хомили, хотя её по-прежнему била дрожь, казалось, немного успокоилась и еле слышно спросила, посмотрев на мужа:

– Что об этом думает твой отец?

Арриэтта тоже повернулась к нему.

– Не говори ничего, папа, подожди, прошу тебя. Пожалуйста. Дай мне рассказать всё, чтобы ты мог… ну, всё увидеть своими глазами.

– Что увидеть? – не понял Под.

– Что всё в порядке.

– Ладно, продолжай.

Торопливо, словно оправдываясь, Арриэтта принялась рассказывать о своей дружбе с мисс Мэнсис с самых первых дней и начала с того, какая та добрая, талантливая, храбрая, заботливая. Не забыла упомянуть и о «дорогом Гэдстоне», и об Обри, «лучшем друге» мисс Мэнсис. (В этом месте Хомили покачала головой и, прищёлкнув языком, задумчиво сказала: «Печально, когда случаются такие вещи. История вроде этой произошла с моей сестрой Миллигрэм; Милли тоже так и не вышла замуж. Стала собирать крылья дохлых мух, делать из них веера и всякое такое. Красивые они были при ярком свете, так и переливались всеми цветами радуги…») Поведала Арриэтта и о мистере Потте: какой он добрый, по словам мисс Мэнсис, деликатный и какой искусный изобретатель и мастер.

– Он как мы, – внезапно прервал её Спиллер, причём сказал это с таким чувством, что у Арриэтты возникло в уме какое-то смутное воспоминание.

– Так это он тот добывайка, о котором ты нам как-то рассказывал? – спросила она, взглянув на Спиллера. – Тот, который живёт один?

Спиллер, лукаво улыбнувшись, подтвердил:

– Точно. Я и сам много чему от него научился… Да любому добывайке не повредило бы…

– А зачем, если живёшь на всём готовом? – удивился Под. – Не к чему и руки приложить… Продолжай, Арриэтта.

– Да всё уже… Во всяком случае, сейчас больше ничего не приходит в голову.

– Что ж, вполне достаточно и этого. – Под пристально посмотрел на дочь, сложив на груди руки, и с серьёзным, даже мрачным, выражением медленно произнёс: – Ты не должна была так поступать. И неважно, что мы от этого приобретём.

– Послушай, Под, – быстро вставила Хомили, – должна, не должна, она это сделала, а сделанного не воротишь, сколько бы ты её ни бранил. Я хочу сказать… – Хомили обвела взглядом комнату, посмотрела на сияющую посуду на кухонном столике, на кран над раковиной, на незажжённую лампочку под потолком и закончила: – Мы многим ей обязаны.

– Здесь всё пахнет человеками, – заметил Под.

– Запах выветрится, – возразила Хомили.

– Ты уверена?

Потеряв терпение, Арриэтта внезапно вскочила с табурета перед огнём и в негодовании воскликнула:

– Ну что вам ещё надо?! Я думала, вы будете довольны… будете гордиться мной… Мама всегда мечтала о таком доме, как этот!

И, нащупав задвижку, она распахнула дверь и выбежала в лунную ночь, а в комнате повисла тишина. Все молчали, но вот раздался тихий скрип стула – это встал Спиллер.

– Куда ты? – небрежно спросил Под.

– Посмотрю, как там на причале.

– Но ты же вернёшься сюда? – всполошилась Хомили: вновь обретённый уютный дом просто обязывал к гостеприимству.

– Постараюсь, – ответил Спиллер.

– Я с тобой, – сказал Под.

– Ваше дело.

– Хочу подышать свежим воздухом, – добавил Под, обернувшись к Хомили.

Стоя в тени дома, Арриэтта видела, как они прошли, освещённые луной, а когда уже скрылись в темноте, услышала, как отец сказал: «…Зависит от того, как на это смотреть», – и спросила себя: «На что – на это?» Неожиданно Арриэтта почувствовала себя очень неуютно: у отца с матерью есть дом, у Спиллера – барка, у мисс Мэнсис – мистер Потт и игрушечный городок, у мистера Потта – мисс Мэнсис и игрушечная железная дорога, а у неё – никого и ничего. Протянув руку, она схватилась за стебель одуванчика высотой с фонарный столб, который вытянулся до окна её спальни, и, поддавшись внезапному порыву, сломала его пополам. Серебряные парашютики разлетелись во все стороны, а сок залил ей руки. С минуту она смотрела, как светящиеся копья, распрямившись, плывут в темноту, а затем, почувствовав, что озябла, направилась в дом.

Хомили по-прежнему сидела у огня, там, где они оставили её, и мечтала. Перед очагом было уже тщательно подметено, а на столе стояла зажжённая свеча. Она явно чувствовала себя счастливой в своём новом доме. Сердце Арриэтты внезапно пронзила острая боль, и она, подвигая к огню табурет, спросила:

– Ты бы хотела всегда здесь жить?

– Да, – сказала Хомили, – тут теперь так уютно… Но почему ты об этом спрашиваешь? А ты разве не хотела бы?

– Не знаю, – пожала плечами Арриэтта. – Все эти человеки летом… Вся эта пыль… Весь этот шум…

– Да, – согласилась Хомили, – убирать придётся часто. Но нет худа без добра – зато теперь у нас проточная вода и кран.

– Придётся сидеть взаперти, пока не уйдут посетители…

– Ничего не имею против: работы в доме невпроворот, а взаперти я сидела почти всю свою жизнь. Уж такова наша доля, коли родились добывайками.

С минуту Арриэтта молчала, потом заметила:

– У Спиллера же другая доля…

– Сроду ничего не знала об этих диких добывайках! – воскликнула Хомили. – Особая раса, как говорил мой отец, а может, одичавшие домашние добывайки.

– Куда они подевались?

– Разбрелись кто куда, наверно. Попрятались в кроличьих норах и кустах.

– Я имею в виду – отец и Спиллер.

– А… Спустились к ручью посмотреть на причал. И на твоём месте, Арриэтта, я бы легла спать до того, как вернётся отец. Постель уже приготовлена: новые простыни, всё прочее и даже шёлковое пуховое одеяло под покрывалом! – Хомили едва не задохнулась от гордости.

– Они уже идут, – сказала Арриэтта, – я их слышу.

– Скажи им «спокойной ночи» и беги наверх. – Услышав, как щёлкнула задвижка, Хомили понизила голос до шёпота: – Боюсь, ты немного расстроила отца этим своим рассказом о мисс… мисс…

– …Мэнсис, – закончила Арриэтта.

Глава двадцать пятая

Когда Под вместе со Спиллером вошёл в комнату, его лицо как-то странно светилось, и причиной тому были не ночные ароматы листьев и трав и холодная, как луна, вода в ручье. «В нём чувствуется сила и спокойствие, – подумала Арриэтта, подойдя к отцу, чтобы поцеловать на ночь, – но он где-то очень далеко от нас». Ничего не сказав, Под механически клюнул дочь в ухо, но когда она повернулась, чтобы уйти, позвал обратно.

– Минутку, Арриэтта. Садись, Спиллер.

Он подтащил к себе стул, и они опять сели у очага.

– В чём дело, Под? – встревожилась Хомили и, протянув дрожащую руку, привлекла Арриэтту к себе. – Ты что-то там увидел?

– Нет, только луну, воду, двух летучих мышей да предательский дым из нашей трубы.

– Тогда пусть ребёнок ложится спать: у нас был долгий трудный день…

– Я всё это время думал…

– …такой долгий, что кажется, будто прошло целых два, – продолжала Хомили, будто не слышала его. – Я хочу сказать, если оглянуться назад.

Неужели они действительно ещё только сегодня утром проснулись узниками, а сейчас здесь, у себя дома, сидят все вместе у очага?! Этому трудно было поверить. И очаг не такой, как прежде, а куда лучше, а уж о доме таком, как этот, можно только мечтать.

– Возьми свечку, – сказала она Арриэтте, – и иди к себе. Спиллер может спать здесь, внизу. Если хочешь умыться, захвати с собой воду: её здесь теперь хоть отбавляй.

– Это нам не подходит, – внезапно заявил Под.

Все обернулись и посмотрели на него.

– Что именно? – испуганно спросила Хомили.

Под жестом обвёл комнату.

– Всё это. Ничего нам здесь не подходит. Ровным счётом ничего. И Спиллер со мной согласен.

Арриэтта кинула взгляд на Спиллера. И хотя по его лицу было трудно что-то прочесть, заметила упрямый огонёк в глазах и короткий, без улыбки кивок.

– Что ты имеешь в виду, Под? – Хомили облизала вмиг пересохшие губы. – Неужели наш дом?

– Да, именно его.

– Но ведь ты его даже по-настоящему не видел, – возмутилась Хомили. – Ты не пробовал зажигать свет, не включал воду, а наверх даже не поднимался. Ты бы только посмотрел, что они сделали на лестничной площадке, какой там вход к Арриэтте в спальню…

– Это ничего бы не изменило, – упрямо заявил Под.

– Но тебе же здесь нравилось, – напомнила мужу Хомили, – раньше, до того как эта парочка похитила нас. Ты даже свистел и напевал во время работы, как в старые времена в Фэрбанксе. Правда, Арриэтта?

– Тогда мне было неизвестно, – возразил Под, – что эти человеки про нас знали.

– Понимаю… – удручённо проговорила Хомили и уставилась на огонь. Плечи её вмиг сгорбились, кисти вяло повисли.

– Но они не такие, как все, – принялась Арриэтта уговаривать отца. – Не такие, как Мейбл и Сидни. Понимаешь, они ручные: я сама приручила мисс Мэнсис.

– Их нельзя приручить, – не отступал Под. – Рано или поздно они всё равно отбиваются от рук, и, как правило, тогда, когда меньше всего этого ждёшь.

– Только не мисс Мэнсис! – воскликнула Арриэтта.

Под наклонился к дочери и пояснил:

– Это происходит независимо от их желания. Они не виноваты. Здесь они ничем не отличаются от нас: мы тоже никому не хотим причинять зла, однако делаем это.

– Ты никогда никому зла не делал, Под! – запротестовала Хомили.

– Сознательно – нет, – согласился он и посмотрел на дочь. – Арриэтта тоже не хотела причинить нам вред, когда разговаривала с этой мисс, но тем не менее причинала, причём путём обмана. В своём неведении мы строили планы на будущее, трудились, не жалея сил, а Арриэтта всё знала, но скрыла правду. И это не принесло ей радости. Ведь так, девочка?

– Да, – призналась Арриэтта, – но всё равно…

– Ладно-ладно, – прервал её Под спокойно, без укоризны. – Я понимаю, как всё это вышло.

– И она увидела нас раньше, чем мы её.

– Я увидел её сразу, – сказал Под, вздохнув, и посмотрел на свои ладони.

– Но ты не знал, что она видит тебя.

– Ты могла бы мне об этом сказать.

Отец говорил так ласково, что глаза Арриэтты наполнились слезами и она прошептала:

– Прости меня…

Несколько секунд Под молчал, затем сказал:

– Видишь ли, у меня были бы тогда другие планы.

– Мисс Мэнсис не виновата, что Мейбл и Сидни похитили нас.

– Не спорю. Но знай я правду, всё было бы иначе. К тому времени, как они тут появились, нас бы и след простыл. Давно были бы в хорошем, укромном местечке.

– И где же оно? – спросила Хомили.

– Ну, таких мест – пруд пруди, – ответил Под. – Спиллер знает мельницу недалеко отсюда – да, Спиллер? – где живёт всего один человек: старый, к тому же близорукий. У него никого не бывает – ни живой души, – кроме возниц, что приезжают с зерном на помол. Это для нас куда более подходящее место.

Хомили молчала, и видно было, что она усиленно думает: руки, лежавшие на коленях, крепко сжимали одна другую, плечи снова напряглись.

– Она нас любит, папа, – попыталась уговорить отца Арриэтта. – Мисс Мэнсис по-настоящему любит нас.

Под вздохнул.

– Не пойму – за что и почему. Но, возможно, это и так. Любят же они своих домашних животных: кошек, и собак, и птиц, и кого там ещё… Как твоя двоюродная сестра Эглтина любила свою мышку – кормила из рук, учила всяким штукам, протирала ей шкурку бархатной тряпочкой. А чем кончилось? Мышка убежала от неё к сородичам. Или вот ещё: у среднего сына дяди Хендрири жил таракан-прусак. Держал он его в клетке из чайного ситечка. Ну и разжирел он! А всё равно, как говорила твоя мама, вряд ли был счастлив. Ни разу за всю свою жизнь не голодал таракан этот, но из ситечка выбраться всё равно не мог.

– Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать, – неуверенно проговорила Арриэтта.

– Уж кто точно понимает, так это Спиллер, – сказал Под.

Арриэтта взглянула на Спиллера: узкое лицо оставалось непроницаемым, но глаза горели неукротимым огнём, причём таким, что ей пришлось быстро отвести взгляд в сторону.

– Ты можешь представить себе Спиллера в этом вот доме, – продолжил Под, – где можно жить на всём готовом, а всякие леди будут заглядывать в окна?

– Она не заглядывала! – встала на защиту мисс Мэнсис Арриэтта. – И никогда не будет!

– Кто знает, – усомнился Под. – А уж если одному из человеков станет известно, где и когда нас можно увидеть, рано или поздно об этом прослышат все. Кому-нибудь шепнут на ушко по секрету, а тот расскажет всем остальным. А эти Мейбл и Сидни… Куда они кинутся, когда увидят, что мы убежали? Сюда, конечно. И скажу почему: меряя всех на свой аршин, они подумают, что здешние человеки нас украли.

– Но у нас теперь есть проволочная сетка, – напомнила Арриэтта.

– Да, – согласился Под, – на этот раз они посадили нас в крепкую клетку, как кур в курятнике. Но что ещё хуже, нас в любой момент может поймать кто-нибудь из посетителей. Это только вопрос времени. Каждый день их наезжает сюда великое множество, и всюду их глаза. Нет, всем этим кранам и выключателям грош цена, как, впрочем, и кухонным столикам, и пуховым одеялам. За праздную жизнь приходится платить втридорога, как мы узнали, когда жили у Люпи. Важно всегда идти своим путём и чтобы на душе было легко. Здесь же у меня на душе не будет легко никогда.

В наступившей тишине Хомили ржавым гвоздём, который Спиллер приспособил под кочергу, поворошила угли, и они вспыхнули неожиданно весело и ярко, осветив стены, потолок и кружок задумчивых лиц.

– Так что же нам делать? – спросила наконец Хомили.

– Уходить отсюда, – сказал Под.

– Когда?

Под обернулся к Спиллеру:

– У тебя на барке только балласт?

Тот кивнул.

– Значит, как только нагрузим барку.

– Но куда же мы отправимся? – в полном отчаянии воскликнула Хомили, подумав, сколько раз ей приходилось задавать этот вопрос.

– Туда, где нам место, – ответил ей муж.

– А где нам место?

– Ты знаешь это не хуже меня: там, где тихо и спокойно, в каком-нибудь укромном уголке, который человекам не найти.

– Ты имеешь в виду ту мельницу?

– Да. Думаю, она нам подойдёт, – сказал Под. – Там есть доски, вода, мешки, зерно и продукты, из которых мельник готовит себе еду. Там можно устроиться в доме и гулять под открытым небом. А если Спиллер будет держать свою барку наготове, что помешает нам приплывать сюда иногда вечерком за добычей? Ты согласен со мной?

Спиллер кивнул, и снова наступила тишина.

– Но ведь не сегодня же мы уйдём? – с мольбой в голосе спросила Хомили.

Под покачал головой.

– И не завтра. Нам понадобится несколько дней, чтобы нагрузить барку, и мы не станем спешить. Если будем осторожны и погасим огонь, им и в голову не придёт, что здесь кто-то есть. Погода стоит хорошая, и делается всё теплей. Нет нужды пороть горячку. Я сначала хорошенько там всё осмотрю, прикину, что нам будет нужно…

Под тяжело поднялся на ноги и потянулся, с трудом сдерживая зевоту:

– А сейчас главное – поспать. Часов двенадцать, не меньше.

Подойдя к шкафчику, он взял с полки тарелку и медленно, методично стал собирать золу, чтобы засыпать тлеющий уголь. В комнате стало темнее, и Хомили спросила:

– А может, включить свет?

– Ты имеешь в виду – электрический?

– Ну хоть на минутку.

– Почему бы и нет, – поразмыслив, сказал Под и подошёл к выключателю у двери.

Хомили задула свечу, и тут же вспыхнул такой пронзительно-яркий свет, что ей пришлось закрыть глаза ладонями. Арриэтта, часто моргая, с интересом огляделась: белая, лишённая теней комната вмиг стала неуютной, даже враждебной, – и воскликнула:

– Ой нет, мне это не нравится!

– Мне тоже, – согласилась с ней Хомили.

– Но что ни говори, – обратилась Арриэтта к отцу, словно всё ещё надеялась на признание своих заслуг, – а сами мы никогда бы этого не сделали. Понимаешь, о чём я?

– Я – да, а вот ты поймёшь, только когда станешь постарше.

– При чём тут возраст?

Под кинул взгляд на Спиллера, затем на Арриэтту. Вид у него был серьёзный, сосредоточенный – казалось, он старательно подбирает слова.

– Видишь ли, тут такое дело… Постарайся взять в толк. Скажем, когда-нибудь у тебя будет свой дом и, может быть, семья, если повезёт встретить хорошего добывайку. Думаешь, тебе по-прежнему захочется водиться с человеками? Да ни за что! И я скажу почему: ты не захочешь ставить под удар свою семью. И своего добывайку. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Да… – Арриэтта так смутилась, что не знала, куда деть глаза и руки, и была рада, что стоит лицом к отцу, а не к Спиллеру.

– Когда-нибудь нас не станет, – продолжил Под, – некому будет за тобой присматривать, поэтому я говорю тебе сейчас: никогда разговоры с человеками не приводят добываек к добру. Неважно, какими эти человеки кажутся, о чём толкуют, что обещают. За всё приходится платить слишком дорогой ценой. Нельзя играть с огнём.

Арриэтта молчала.

– И Спиллер со мной согласен.

Со своего уголка у очага Хомили заметила, как глаза Арриэтты наполняются слезами, как она старается проглотить комок в горле, и быстро сказала:

– Хватит на сегодня. Давайте погасим свет и разойдёмся по постелям.

– Нет, пусть она сначала даст нам обещание, – возразил Под, – сейчас, при электрическом свете, что никогда больше не заговорит с человеками.

– К чему это, Под? Она и так всё понимает… Как в детстве с газом. Давайте лучше поскорее ляжем спать.

– Я обещаю, – сказала вдруг Арриэтта, громко и внятно, и тут же разрыдалась.

– Вот уж это ни к чему, дочка! – Под быстро подошёл к ней и обнял, поднялась со своего места и Хомили. – Не стоит плакать: я говорил это для твоей же пользы.

– Да, я понимаю, – прикрыв лицо руками, кивнула Арриэтта.

– Тогда в чём дело? Ну скажи нам. Из-за мельницы?

– Нет-нет… Я думала о мисс Мэнсис…

– А что с ней? – удивилась Хомили.

– Раз я обещала ни с кем не говорить, то кто ей теперь всё расскажет? Она так и не узнает, что нас похитили Мейбл и Сидни и что мы убежали из тюрьмы, не узнает о воздушном шаре… Никогда ни о чём не узнает и всю жизнь будет ломать голову над тем, что с нами случилось; будет лежать ночью без сна и думать, думать…

Под и Хомили обменялись взглядами поверх поникшей головы Арриэтты: ни один, по-видимому, не знал, как быть.

– Я не обещал, – внезапно сказал Спиллер хрипло.

Все обернулись и посмотрели на него. Арриэтта отняла руки от лица и удивлённо воскликнула:

– Ты?

Спиллер, потирая рукавом ухо, не отводил от неё глаз.

– Ты хочешь сказать, что вернёшься сюда и всё ей расскажешь? Ты, кого никто ни разу не видел? Ты, кто всегда в тени? Ты, от кого обычно не услышишь ни слова?

Спиллер коротко кивнул, по-прежнему глядя ей прямо в глаза, настороженно, но твёрдо.

– Он это сделает ради тебя, дочка, – тихо сказала Хомили и вдруг, непонятно почему, рассердилась на саму себя. «Надо постараться полюбить его! Ничего другого мне не остаётся».

Заметив, как недоверие на лице Арриэтты сменилось радостным изумлением, Хомили обернулась к мужу и раздражённо сказала:

– Да погаси ты этот свет, ради всего святого! И все спать: завтра рано вставать.

Примечания

1

Посадочная зона. – Здесь и далее прим. ред.

(обратно)

2

Взлётная площадка.

(обратно)

3

Точка отрыва.

(обратно)

4

Оптимальная высота.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвёртая

Глава двадцать пятая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg