«Ваш муж мертв»

Ваш муж мертв (fb2) - Ваш муж мертв [litres][The Dead Ex] (пер. Надежда Александровна Огиенко) 2015K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джейн Корри

Джейн Корри Ваш муж мертв

Моему мужу, благодаря которому я смеюсь каждый день, и моим чудесным, талантливым, любящим детям.

А также моим «деткам», озаряющим мою жизнь.

Jane Corry

THE DEAD EX

Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London

The author has asserted her moral rights

All rights reserved

© Jane Corry, 2018

© Перевод. Н. Огиенко, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

* * *

Джейн Корри – известная британская журналистка, общественный деятель и литературовед. Три года преподавала литературу в мужской тюрьме строгого режима. Этот опыт вдохновил ее на создание дебютного романа – психологического триллера «Жена моего мужа». И сенсационный успех этого романа, а также и последующего – «Кровные сестры» – быстро вознес ее из рядов начинающих писателей в плеяду ярчайших звезд современной прозы.

Пробирающий до мурашек, великолепный психологический триллер!

Никки Френч

Мало кто из современных авторов может сравниться с Джейн Корри в мастерстве создания образов сильных женщин, оказавшихся в поистине сложных обстоятельствах.

«Times» 

«ДЕЙЛИ ТЕЛЕГРАФ», 5 НОЯБРЯ 2018

На берегу Дедманс-Крик в Северном Корнуолле было обнаружено тело. По словам представителя полиции, на данный момент они не располагают какой-либо дополнительной информацией.

Часть 1

Шалфей, можжевельник, рута, тимьян красный. Люди полагают, что масла для ароматерапии абсолютно безвредны. Однако эти чудодейственные вещества могут быть чрезвычайно токсичны при неправильном использовании.

Во всяком случае, так говорят.

Не всегда легко понять, как все на самом деле.

Вот, например, та женщина, встретившаяся мне когда-то: она убила мужчину, которого любила.

Но она не хотела его убивать.

По крайней мере, так она говорила нам…

Он изменял ей, но пообещал оставить ту, другую женщину.

А потом она поймала его с телефоном.

И тогда она схватила первый предмет, попавшийся под руку – это оказалась отвертка, – и всадила ее ему в шею.

Конечно же, она хотела его убить – так подумала я тогда.

Но сейчас я в этом не уверена.

Глава 1 Вики

14 февраля 2018

Я откручиваю крышку, вдыхаю глубокий, пьянящий аромат и осторожно отмеряю три капли в стеклянный мерный кувшинчик. Чистая лаванда. Моя любимая. И, что, вероятно, еще важнее, это простое средство замечательно своим полезным для здоровья уровнем эфиров, что в моем деле принято иначе называть «целебными свойствами».

Целебными? Кого я обманываю? Ничто и никто не может меня спасти. Возможно, я выгляжу как обычная среднестатистическая женщина в возрасте за сорок. Но на самом деле я ходячая бомба замедленного действия.

Это может случиться в любую секунду. Можно ждать недели, даже месяцы. И все спокойно. А потом – раз – и это происходит, когда ты потерял бдительность. «Не думайте об этом», – посоветовали мне. Легко сказать. Иногда это напоминает слова утешения актрисе после ее выступления, хотя она ни черта не запомнила из своей роли.

Поднявшись на цыпочки, я достаю с полки вторую бутылочку и добавляю иланг-иланг, или «жасмин для бедных». Быть на втором месте тоже неплохо. Во всяком случае, так я говорю сама себе.

Но будем честны. Из моей преисподней выбраться невозможно.

А теперь петитгрейн. Я осторожно беру третий пузырек, вспоминая урок, из которого узнала, что это масло делается из листьев горького апельсина. Смешать с грейпфрутом? Возможно. Все зависит от человека.

Все мы реагируем по-разному – особенно люди, принадлежащие к нашему «клубу». Разумеется, есть предосторожности, которые можно предпринимать, чтобы минимизировать опасность, однако в конечном итоге, если что-то пойдет не так, то плата за это – смерть. С ароматическими маслами нужно обращаться с уважением, чтобы снизить возможные риски.

Я люблю ароматерапию. Ее магия помогает отвлечься от всего и расслабиться.

Но сегодня дело касается не меня, а моей новой клиентки. Хотя она не является моим товарищем по несчастью, на ее лице видны те же следы, что и у меня – легкие морщинки вокруг глаз, последствия смеха и слез, а под ними – небольшие припухлости, которые она попыталась замаскировать консилером.

Я молча восхищаюсь ее персиковой помадой. Сама я уже не утруждаю себя ничем подобным. Раньше я обычно пользовалась «Нежной бежевой», чтобы доказать свою женственность. У женщины передо мной светлые волосы, свободно собранные сзади, с одной выбивающейся прядью. Я бы многое отдала за то, чтобы иметь такой цвет. Школьное клеймо «рыжей-конопатой» до сих пор болезненно меня задевает. Но Дэвиду нравился мой цвет волос. «Мой собственный прекрасный Тициан», – любил повторять он.

На лице у моей клиентки и у меня красуются уверенные улыбки, говорящие «У меня все в порядке, правда». Но это не так, иначе она не была бы здесь. Так же, как и я.

– Мне просто нужно что-нибудь, чтобы расслабиться, – говорит женщина. – У меня сильный стресс.

Моя работа не предполагает психологического консультирования. Однако бывают случаи, когда мне хочется вступить в беседу и рассказать свою собственную историю, чтобы показать этим женщинам (клиентов-мужчин у меня никогда не было), что они не одиноки. Разумеется, такой поступок был бы весьма неразумным, потому что это могло бы отпугнуть моих клиенток. А они мне очень нужны. Не только для моего бизнеса. Но и чтобы доказать самой себе, что я на что-то гожусь.

Что случилось с той сильной, уверенной женщиной, какой я когда-то была? Той, которая умела за себя постоять. «Вики – железная женщина», – всегда говорили про меня. Но это осталось в моей прежней жизни.

Пора перейти к анамнезу моей клиентки.

– Вы не беременны?

Я обязательно должна задать этот вопрос, хотя в подписанной ею анкете указан возраст – сорок шесть лет, как и мне. Но беременность еще вполне возможна. Женщина издает короткий смешок.

– Это все уже позади. А почему вы спрашиваете?

– Некоторые масла, применяемые в ароматерапии, не подходят для беременных женщин, – объясняю я и быстро перехожу к следующему вопросу: – У вас нет высокого давления?

– Нет. Хотя, мне кажется, оно должно бы быть. А ваши вещества могут влиять и на это?

Женщина бросает подозрительный взгляд на верхние полки с выстроившимися на них пузырьками всех цветов радуги. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. На мгновение я вновь ощущаю себя девятилетней девочкой из маленького северного шахтерского городка, где я выросла, которая отвечает учителю эту заученную последовательность. Некоторые вещи никогда не забываются.

– Нет, но мне нужно иметь полную информацию. Ароматические масла – это своего рода лекарства. – Я слышу, как с моих губ слетают слова моего учителя: – Они приносят пользу только тогда, когда применяются должным образом.

Мы уточняем еще некоторые детали. Женщина написала в анкете, что не имеет никаких проблем со здоровьем. Однако все-таки что-то меня настораживает.

– Можете раздеваться, – предлагаю я. – Я выйду из комнаты на несколько минут, чтобы вам было комфортнее.

Женщина явно нервничает. Впрочем, такое бывает со многими моими клиентками, никогда прежде не проходившими подобную процедуру. Я вижу, как она бросает взгляд на мой сертификат, висящий на стене, чтобы себя успокоить.

Вики Гаудман. ЧМФА. ITEC[1] уровень 3.

Член международной федерации ароматерапевтов. Иногда я сама в это не верю. Это, конечно же, совсем не то, что я планировала.

Когда я возвращаюсь в комнату, моя клиентка (или леди, как нас учили говорить) лежит лицом вниз на кушетке, в соответствии с моей предварительной инструкцией. Ее голые плечи, с родинкой на правой лопатке, очень худые. Костлявые. Кожа у нее холодная, хотя в это время года отопление у меня включено на полную мощность.

– В последнее время у меня совсем нет аппетита, – сказала женщина. – Я сильно похудела.

Да, после психотравмы такое случается. Или, наоборот, происходит быстрый набор веса. Со мной бывало и то, и другое. Я включаю сиди-проигрыватель. Звучит мягкая ангельская музыка. Умиротворяющая. Усыпляющая.

– Ммм, – произносит женщина изменившимся голосом, в то время как я ловкими массирующими движениями втираю масло вдоль ее позвоночника. – Как здорово вы это делаете. И мне нравится запах. Что это, напомните?

Я повторяю состав. Лаванда. Иланг-иланг. Петитгрейн. Сок грейпфрута.

– А как вы знаете, что нужно использовать? – спрашивает она, и ее голос звучит приглушенно из-за положения лицом вниз.

– Ароматерапия чем-то напоминает брачный союз, – объясняю я. – Нужно найти именно то, что подходит конкретному человеку. И мы должны следовать своей интуиции.

Раздается какой-то хриплый звук. Сначала я принимаю его за смех, но потом понимаю, что женщина плачет.

– Если бы я прислушивалась к своей интуиции, – всхлипывает она, – то, может, я сохранила бы свой брак.

И вот опять оно. Искушение открыться и рассказать о себе. Ты думаешь, что делаешь это, чтобы помочь клиентке почувствовать себя более комфортно. Но на самом деле ты идешь на поводу у собственного порыва. А потом приходится об этом жалеть. Во время следующего сеанса клиентка ощущает себя неловко. И ты тоже. Так что отношения здесь могут быть только деловые. Никакой дружбы.

Поэтому я удерживаюсь от огромного соблазна рассказать клиентке, что у нас с Дэвидом через несколько месяцев была бы шестая годовщина свадьбы. Я также стараюсь не напоминать себе о том, что сегодня День святого Валентина. И что на наш первый – и единственный – день влюбленных вместе он подарил мне небольшие серьги с кристаллами, которые я больше не в силах носить. Вместо этого я жадно вдыхаю аромат лаванды и представляю, как он окутывает мое тело защитным покровом.

– Иногда, – говорю я, массируя участки мышечных зажимов, – приходится пройти через тьму, чтобы добраться до света.

Я чувствую, как моя клиентка расслабляется. Мне бы хотелось думать, что это мои слова подействовали на нее успокаивающе. Но на самом деле это магия масел. Лаванда проникает и в мою кожу. С ароматическими маслами всегда так. Они верны себе. Они постоянны.

Не то, что любовь.

– У вас есть в жизни что-то, из-за чего вы испытываете постоянный стресс? – мягко спрашиваю я.

Женщина издает смешок, означающий, вероятно, «с чего бы начать?».

– Мои дети сводят меня с ума, особенно младший. Он абсолютно несносен.

– Сколько ему?

– Почти четыре. Но выглядит на десять.

Теперь уже моя кожа делается холодной.

– У него в школе случилась неприятная история – он укусил новенького мальчика в классе, и учителя говорят, что это моя вина. Они спросили, нет ли у нас насилия в семье.

Его точно нет? Этот вопрос остается невысказанным.

Женщина слегка поеживается на кушетке.

– А у вас есть дети?

Мои руки еще сильнее принимаются за ее мышечные зажимы.

– У меня есть сын. Ему тоже четыре.

– Как его зовут?

– Патрик.

– Он хороший мальчик?

Я думаю о фотографии, лежащей в моем кармане.

– Он замечательный.

– Вам повезло. А кто присматривает за ним, когда вы работаете?

Возникает небольшая заминка.

– Он остается с моим отцом.

– Правда? В наше время все чаще бывает, что бабушки и дедушки помогают с детьми.

Мои большие пальцы начинают давить уже со всей силы.

– Знаете, вообще-то больно.

– Простите.

Я ослабляю давление, правда, с некоторой неохотой.

После этого мы продолжаем молча, под звучащую фоном ангельскую музыку. Некоторые клиентки любят болтать весь сеанс. Другие не произносят ни слова. Многие начинают личную беседу, но потом останавливаются, как женщина. Возможно, в следующий раз она расскажет больше. У меня есть ощущение, что она придет опять. Однако мне бы хотелось, чтобы этого не произошло. Эта женщина слишком любопытна.

– Спасибо, – говорит она, когда я оставляю ее одеваться. Сама я тем временем возвращаюсь к своим записям. Беру ручку с фиолетовыми чернилами и описываю всю проведенную процедуру и точки, которым нужно уделить большее внимание. Мышечные зажимы очень неподатливые. Они часто связаны с зажимами в голове. После Дэвида мои плечи были одеревеневшими целый месяц.

– Вам лучше наличными или чеком? – спрашивает женщина.

– Чеком, пожалуйста.

Выписанный чек или электронный перевод позволяют точно знать, кто и когда мне заплатил. В бизнесе все должно быть прозрачно. Это я уяснила прежде всего.

Моя клиентка надевает пальто. На улице холодно. Ветер с грохотом бьется в окна.

– У вас тут уютно, – говорит она, осматриваясь и, словно только сейчас, перед уходом, все как следует разглядев.

– Спасибо.

Мне тоже нравится мой дом. Преимущество проживания в одиночестве состоит в том, что ты можешь устроить все исключительно по своему вкусу. Дэвиду нравился модерн. Я же выбрала квартиру, обустроенную на первом этаже викторианского дома. Мой бывший муж предпочитал черно-белую гамму. А мое кресло в рабочем кабинете покрыто шерстяной нежно-бирюзовой накидкой. В комнате мягкое освещение. На низком столике, собственноручно выкрашенном мной в кремово-белый цвет, выстроены в ряд ароматические свечи (опять же лавандовые). Светло-фиолетовый коврик, переезжающий со мной всегда, вместе с другими транспортабельными вещами, маскирует пятно на ковре под ним. Лестницы нет. Входная дверь ведет прямо на улицу напротив набережной. Мой дом для меня – островок покоя и безопасности. Все сделано на мой вкус.

– Я бы тоже с удовольствием работала на дому, – говорит моя клиентка. – Мне пришлось оставить работу в банке после рождения второго ребенка.

В этом есть и свои плюсы, и минусы. Иногда, при большой занятости, не удается никуда выходить. У тебя нет офисных коллег, с которыми можно поговорить. Пошутить. Поделиться проблемами. Меня накрывает неожиданная волна одиночества.

– Можно договориться о следующем сеансе? – спрашивает клиентка.

– Конечно, – отвечаю я, давая себе слово, что в следующий раз ни за что не стану говорить на какие-либо личные темы. Никаких больше упоминаний о Патрике.

В этот момент раздается стук в дверь. Моя квартира имеет отдельный вход – для меня это было принципиально. Кроме того, с разрешения арендодателя, я отключила звонок. Резкие звуки плохо на меня действуют. Дверной молоток менее оглушителен. Но на этот раз его стук заставляет меня подпрыгнуть.

Кто это может быть в такой вечерний час? Неужели я забыла про следующего клиента? Обычно я очень внимательно все записываю, но за последнее время у меня случилась пара оплошностей.

– Вы не могли бы подождать минутку в кабинете? – прошу я клиентку.

Открыть дверь – не такое быстрое дело. На ней толстая дверная цепочка, и замок заперт, как всегда, на два оборота. Пока я пытаюсь найти ключ, в дверь снова стучат. Вот он, ключ, наконец, на пристенном столике. Я, выходит, опять забыла повесить его куда нужно – на крючок. Не очень хороший знак.

– Иду! – кричу я в ответ на очередное громыхание дверного молотка.

В открытую дверь врывается хлесткий ветер с клочками тумана.

Я внимательно смотрю перед собой. На пороге стоит женщина, демонстрирующая мне свое полицейское удостоверение. Ее лицо несет на себе явный отпечаток стресса. В моей голове сразу же щелкает переключатель, и я мысленно начинаю готовить для женщины расслабляющую смесь. Лаванда. Возможно, еще лемонграсс.

Рядом с ней стоит мужчина, облаченный в бежевый плащ. Он выглядит рассерженным. Напряженным. Жизнь научила меня хорошо разбираться в языке тела. Правда, особой пользы мне это не принесло. Мои визитеры не похожи на потенциальных клиентов.

– Чем могу вам помочь?

– Вики Гаудман?

Я киваю, пристально глядя на этого слишком напористого мужчину.

– Бывшая супруга Дэвида Гаудмана? – продолжает он.

Я вновь киваю. На этот раз уже не столь уверенно.

Теперь он тоже демонстрирует мне свое удостоверение.

– Детектив-инспектор Гэрет Вайн. Это моя коллега, сержант Сара Браун. Мы можем войти?

Мое горло распирает от недоброго предчувствия. Я провожу руками по своим волосам, которые опять начала отращивать, чтобы создать «новую себя». Струйки пота текут по моей спине. Во рту пересохло.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Детектив игнорирует мой вопрос.

– Могу я узнать, когда вы видели своего бывшего супруга в последний раз?

Этот вопрос оказывается таким неожиданным, что меня охватывает полная растерянность. Моя правая носовая пазуха, всегда частично заложенная, внезапно, от сильного потрясения, начинает пропускать воздух. Я чувствую болезненный узел на дне желудка.

– Много лет назад. А в чем дело? – произношу я, ощущая во рту горький вкус желчи.

Женщина в форме пристально смотрит на меня. Взгляд у нее цепкий. Оценивающий.

– Нынешняя миссис Гаудман заявила об исчезновении своего мужа.

Иногда мне кажется очень странным, что какая-то другая женщина может зваться так же, как я, – тем более Таня, его бывшая секретарша, или «эта шлюха», как я порой ее мысленно именую.

– А сколько уже?.. Когда?.. С ним все в порядке?

Когда с моих губ срывается последний вопрос, я осознаю всю его нелепость. Если бы с Дэвидом все было в порядке, полицейские не явились бы сюда.

На сей раз отвечает инспектор:

– Именно это мы пытаемся выяснить. – Он потирает подбородок. – Дэвид Гаудман пропал пятнадцать дней назад. Его жена утверждает, что ничего подобного с ним ранее не случалось, поэтому сейчас мы прорабатываем несколько версий.

Мое тело начинает непроизвольно подергиваться. Стресс может служить мощным триггером. Так же, как недостаток сна или некоторые музыкальные частоты. Это было одной из первых полученных мной инструкций. Да, и если что-то идет не так, я не могу обеспечить ни собственную безопасность, ни безопасность кого бы то ни было.

– Вы только что сказали, что не видели своего бывшего мужа много лет, – продолжает детектив. – Не могли бы вы ответить точнее?

– С 2013 года. – Я нервно сглатываю. – Мы развелись тогда.

– Понятно.

Он говорит это с таким видом, как будто ему ничего не понятно. Или наоборот – понятно слишком многое.

– А где вы были 31 января этого года?

Это легко. Я редко покидаю это место.

– Здесь. Дома. Или, возможно, на набережной. Я обычно гуляю там раз в день, чтобы подышать воздухом.

– Это может кто-нибудь подтвердить?

Я смотрю на него твердым взглядом.

– Нет. Я живу одна.

– Возможно, кто-то из друзей видел вас во время прогулки?

– Я пока еще не обзавелась ими здесь.

– А вы не хотите заглянуть в свой ежедневник?

– В этом нет необходимости.

Повисает недолгая тишина, во время которой я заставляю себя ничего больше не говорить, чувствуя, что все мои слова прозвучали не очень убедительно.

– Вы не возражаете, если мы осмотрим квартиру? – спрашивает женщина.

– У меня сейчас клиентка, – говорю я.

– Ах, да. Вы же массажистка, насколько я понимаю?

Она произносит это таким тоном, будто я оказываю совершенно иные услуги. Уже не в первый раз я сталкиваюсь с подобным заблуждением относительно своего рода занятий.

– На самом деле я ароматерапевт.

Детектив смотрит на меня с недоумением. Люди, незнакомые с альтернативной медициной, могут понять все совсем неправильно.

– Я делаю массаж с использованием эфирных масел.

Словно по команде, в этот момент за моей спиной раздается извиняющееся покашливание. Моей клиентке явно надоело ждать.

– Вы сейчас, кажется, заняты. – Она бросает нервный взгляд на моих визитеров. – Лучше я позвоню вам потом насчет следующего сеанса.

Женщина выскальзывает из дома в темноту. Я подозреваю, что больше не увижу ее. Хотя мне и не хотелось, чтобы она появлялась снова, меня охватывает сильная тревога. Она точно разболтает все, что услышала.

Я жестом приглашаю полицейских пройти в кабинет, лихорадочно пытаясь вспомнить, не забыла ли я закрыть люк в подвал. К счастью, не забыла.

Они подозрительно оглядывают пузырьки, стоящие на полке над моим столом.

– Вы сами готовите свои снадобья? – спрашивает женщина.

Я с трудом удерживаюсь от улыбки, услышав это слово, отдающее колдовством или черной магией.

– Это эфирные масла. Я покупаю их в интернет-магазине.

– А для чего они вообще? – спрашивает детектив.

Именно этот вопрос я задала бы в первую очередь.

– Они помогают расслабиться. Привести в порядок мысли. Восстановить силы.

Женщина берет с полки пузырек с маслом лаванды и вдыхает его аромат.

– Всегда хотела попробовать нечто подобное.

– Я могу дать вам свою визитку, если хотите.

– Спасибо, мы знаем, где вас найти.

Ну, разумеется.

– Так, значит, вы работаете на дому? – спрашивает мужчина.

– У меня все оформлено. – На этот раз мой голос звучит так, словно я в чем-то оправдываюсь.

«Осмотр» моего жилища занимает немного времени. Это небольшая одноэтажная квартирка из двух спален (одна из которых превратилась в мой рабочий кабинет), а дом расположен у самой набережной, «давая чудесную возможность постоянно наслаждаться красотами Пензанса», как рекламировали это место агенты по недвижимости.

– Чудесный вид, – произносит женщина, глядя на море из окна моей спальни.

Да, именно поэтому я здесь поселилась. Этим утром море было необыкновенным, восхитительно лазурным. Вчера – зеленым. А позавчера – черным. Плавать для меня было слишком опасно, даже если бы у меня был гидрокостюм, как у некоторых местных жителей.

– Значит, вы не скучаете по жизни в большом городе?

Они как будто нарочно отвлекают меня от цели своего визита.

– Так что с Дэвидом? – отчаянно спрашиваю я. – Где он был до того, как пропал?

Женщина быстро поворачивается ко мне.

– Мы надеялись услышать это от вас.

– Но откуда мне знать?

– Послушайте, Вики. – На этот раз говорит детектив. Его голос льется, как скользкий шелк, распространяя вокруг волны подозрения. – Миссис Гаудман сообщила нам, что видела вас возле их дома в Кингстоне накануне Рождества. – Он достает записную книжку: – «Она стояла у ворот и смотрела на наш дом» – вот дословно, что она нам сказала.

– У меня была встреча с моим консультантом, – с жаром говорю я.

Детектив прищуривает глаза.

– В Лондоне? Как-то далековато.

Я пожимаю плечами.

– В общем-то в пригороде. Это было неподалеку от моего бывшего дома, вот я и решила пройтись мимо. Просто ностальгия. Понимаете? С каждым может случиться.

Я замечаю, как по лицу женщины-сержанта скользит тень сочувствия.

– Они выкопали мои розы и вместо них сделали отвратительный рокарий[2], – добавляю я. Мне никогда не нравились рокарии. Слишком уж напоминают кладбище.

– Вы можете это доказать?

– Насчет роз?

– Насчет вашего визита к «консультанту». – Голос детектива звучит раздраженно, будто он думает, что я насмехаюсь над ним, рассказывая про розы. Но это не так. У меня и в самом деле до сих пор сердце кровью обливается при мысли о розах. Это был сорт «Пис». Невероятно красивые кремовые бутоны с потрясающим ароматом.

Я беру свою адресную книгу и выписываю оттуда имя и телефон.

– Вот. Позвоните по этому номеру.

– Непременно.

– А там гостиная, – говорю я, опасаясь, что полицейские возьмутся за слишком тщательный осмотр другой комнаты.

Мы проходим в маленькую гостиную с диваном, накрытым бирюзовой накидкой (такой же, как и на моем кресле в кабинете).

– У вас нет телевизора? – замечает женщина, окидывая взглядом комнату.

– Нет.

Она поднимает бровь, а потом протягивает мне свою визитку. Я бы с удовольствием отказалась от нее – так же, как она отказалась от моей.

– Если получите какие-то известия от вашего бывшего мужа, пожалуйста, сразу же дайте нам знать.

Я киваю. Вайн жмет мне на прощание руку, и полицейские уходят. Я закрываю замок на два оборота, накидываю дверную цепочку и бегу в спальню.

Затем хватаю свой телефон и набираю номер, прочно отпечатавшийся в моей голове.

«Это Дэвид. Вы знаете, что делать».

Голос моего бывшего мужа глубокий. Бархатный. И такой успокаивающий, несмотря ни на что, своим знакомым звучанием.

– Пожалуйста, ответь, – с трудом удается произнести мне. – Это я.

Глава 2 Скарлет

8 марта 2007

Какая умная, взрослая девочка! Так всегда говорила мама. И никто им больше не нужен. Им хорошо и вдвоем. Они настоящая команда. Особенно в том, что касалось игры.

А игра была трех типов: «качели», «качалка» и «прятки». Скарлет больше всего нравилось последнее.

– Но иногда, солнышко, нужно играть и в другие, – говорила ей мама в своей певучей манере, которую она унаследовала из места под названием Вейлз.

– А зачем?

– Ты еще слишком мала, чтобы это понять.

– Но ведь я выгляжу старше, правда? Потому что я высокая, как папа.

– Да, – бормотала мама. Потом она опускалась на колени рядом со Скарлет и крепко обнимала ее. Иногда мама заплетала ее темные волосы в аккуратные маленькие косички. Скарлет любила это больше всего. Ей так нравилось вдыхать мамин запах. Он всегда был один и тот же. Па Чу Ли. Так было написано на бутылочке маминых духов. П-А-Ч-У-Л-И.

На уроках английского Скарлет делала большие успехи. Ее навык чтения был на уровне одиннадцати, а не восьми лет. Так говорил ее учитель. «У нас дома полно книг, – гордо сказала ему Скарлет, и он удивился. – Моя любимая – “Алиса в Стране чудес”, – добавила она. – Эта книжка осталась у мамы с детства. Она читает мне ее каждый вечер».

Что-то заставило Скарлет умолчать о том, что чтение случалось только тогда, когда мама выкуривала свою волшебную сигарету и становилась очень веселой.

И вот эти «качели». Жутковатая игра! Никогда нельзя было знать, кто подойдет сзади и начнет раскачивать. Мама была в это время где-то рядом. Она всегда говорила это Скарлет. Но они не должны были видеть друг друга, потому что это испортило бы игру. Все, что требовалось от Скарлет, – это сидеть на качелях и делать вид, что человек, раскачивающий их, ей знаком. Даже если это не так.

Потом ей следовало сказать: «Вот бы чего-нибудь поесть». Она обязательно должна была произнести это громко – на тот случай, если кто-то еще стоял неподалеку и слушал.

Ответ был всегда одинаковый: «Опять?»

После этого Скарлет наконец поворачивалась и видела стоящего позади человека.

Это могла оказаться женщина. Или мужчина. Иногда от них пахло пивом, или мочой, или старым шкафом – вроде того, что был у них с мамой. Но они всегда делали одно и то же. Давали ей чипсы. Только не в обычной пачке, а в тубе с пластиковой крышкой. Тогда Скарлет переставала на время раскачиваться, открывала упаковку и, съев верхний ломтик, возвращала крышку на место. Она всегда была рада полакомиться чипсами. Если только они не были испорченными.

«А теперь верни старую упаковку», – говорил человек, и она отдавала ему пустую тубу из своей розовой сумочки, которую мама купила ей специально для игры, потому что у Скарлет все так здорово получалось.

Потом человек еще несколько раз толкал качели. И когда Скарлет оборачивалась, чтобы посмотреть, почему он перестал качать, там уже никого не было.

После этого ей следовало идти к выходу из парка, где ее ждала мама.

– Где ты была? Я так беспокоилась!

Скарлет знала, что нужно отвечать.

– Я была на качелях. Меня там покачал какой-то человек.

– Сколько раз я тебе повторяла! Не разговаривай с незнакомыми людьми!

Однако Скарлет нисколько не огорчалась, потому что все это было частью игры, выдумкой – так же, как и все эти истории в ее книжках. Мама вовсе не сердилась на нее. Она просто притворялась!

Когда они возвращались домой, мама нетерпеливо вытаскивала тубу из сумочки Скарлет. Правда, никаких чипсов там не было. Там была целая куча десятифунтовых купюр.

Затем они устраивали пир, съедая на ужин рыбу с жареной картошкой. От уксусного соуса у Скарлет щипало язык. Потом мама закуривала сигарету и открывала бутылку вина.

– Выпей глоточек, – говорила она. – Будешь лучше спать.

Ну и гадость! Но Скарлет все равно выпивала, чтобы быть хорошей девочкой.

Иногда вместо упаковок из-под чипсов они использовали пустые алюминиевые банки. Мама говорила, что так интереснее – время от времени что-то менять для разнообразия. Однако для другой игры, «качалки», тоже хорошо удававшейся Скарлет, не требовалось ни банок, ни упаковок из-под чипсов. Приятнее всего то, что в этом случае можно сразу видеть другого человека. Так что все было не так страшно, как на качелях. Тот, кто сидел на другой стороне качалки – девочка или мальчик, – начинал очень быстро раскачиваться вверх-вниз. У Скарлет от этого голова шла кругом. Но ей нужно было крепко держаться и следить за тем, чтобы маленький пакет, лежащий в кармане ее джинсов, не вывалился оттуда.

Потом она должна была упасть на землю, но очень осторожно, чтобы не ушибиться. «И обязательно плачь как можно громче, – объясняла ей мама. – А когда тот мальчик или девочка подбежит тебя поднять, тебе нужно успеть незаметно поменяться с ним пакетиками».

Эта задача была сложнее, чем с упаковкой из-под чипсов на качелях. «Только такой профи, как ты, может с этим справиться», – говорила мама.

Скарлет не совсем понимала, кто такой профи, но ей нравилось, как это звучало. Тем более что мама часто давала ей блестящую фунтовую монетку за принесенный пакет с десятифунтовыми купюрами. Иногда, закончив пересчитывать деньги, мама даже разрешала Скарлет потрогать их. Они были хрустящие, как осенние листья.

Но самой интересной игрой были «прятки». Они занимались этим в торговом центре. Скарлет это нравилось больше всего, потому что там было тепло зимой и еще потому, что там они ходили вместе с мамой. С ней она чувствовала себя в безопасности.

Сначала они устраивали нечто под названием «розыгрыш». Это означало, что они примеряли в магазине одежду, но ничего не покупали.

«А ну-ка покрутись, – говорила ей обычно мама, когда продавщица появлялась в примерочной, чтобы предложить свою помощь. – Красавица моя!»

Потом Скарлет смотрела на себя в зеркало, откидывая назад свои косички с маленькими красными бусинами и не переставая удивляться тому, что ее кожа темнее, чем у мамы. Как говорила мама, это потому, что ее папа был из страны под названием Тринни Дад.

«А где сейчас мой папа?» – иногда спрашивала Скарлет.

Но ответ оставался всегда одним и тем же: «Не знаю и знать не желаю. Нам ведь хорошо и без него, правда?»

Так вот, про игру. Однажды к ним в магазине подошла немолодая женщина, представившаяся модельным агентом: «Ваша девочка стала бы великолепной моделью». Но мама сказала, что ничего подобного им не нужно, и поспешила утащить Скарлет за собой. «Мы не должны привлекать к себе внимание», – объяснила она. Тогда это чуть не испортило им игру.

Обычно после еще нескольких примерок мама потихоньку уходила. Затем Скарлет начинала плакать. Это называлось «разыгрывать роль», как говорила мама. И Скарлет знала, что это слово пишется как «роль», а не «ролль».

Потом кто-нибудь из продавцов или покупателей спрашивал у нее, что случилось.

Именно в этот момент в магазине появлялась запыхавшаяся женщина. Скарлет должна была делать вид, что знает ее. «Ага, ты здесь, детка. Твоя мама попросила меня прийти за тобой, она сама что-то не очень хорошо себя чувствует».

Следующая часть игры требовала некоторой ловкости. Когда они шли к выходу, женщина давала ей носовой платок. Вытерев им нос, Скарлет убирала его в карман. Женщина просила отдать ей платок, чтобы его выкинуть. Однако Скарлет возвращала ей другой платок. В первом из них лежала купюра в целых 50 фунтов, которые она должна была отнести маме. А во втором – полиэтиленовый пакетик с белым порошком.

Однажды игра чуть не провалилась из-за того, что продавщица попросила женщину показать удостоверение личности.

– Да за кого вы меня принимаете? – возмущенно воскликнула та. – Я что, по-вашему, похожа на похитительницу детей? Ну же, Скарлет, детка, скажи ей!

– Это моя тетушка Джули, – произнесла Скарлет, помня, чему учила ее мама.

Продавщица покраснела и стала извиняться, говоря, что в наши дни лучше иногда проявить излишнюю бдительность.

Так что в тот раз им нужно было действовать с особой осторожностью, чтобы не попасть в поле видимости видеокамеры во время трюка с обменом платков.

А потом стряслась та среда.

Обычно среда была любимым днем Скарлет в школе. В этот день разрешалось выбрать в библиотеке любую книгу и читать ее самостоятельно в классе, в то время как учитель проверял их письменные работы и выставлял оценки. Вокруг всегда было очень шумно, потому что другие дети не слишком любили чтение и вместо этого затевали игры. Однако мама научила Скарлет не обращать внимания на шум.

В их доме без этого было никак. Их соседи то и дело колотили по стенам кулаками, кричали или включали громкую музыку. Но книга развеивала весь этот шум – особенно та, что с картинками. Однажды, когда ей попалась книжка без картинок, Скарлет сама сделала рисунок на одной из страниц. Это был единственный раз, когда учитель на нее рассердился.

Однажды они с мамой играли в прятки в универмаге «Селфриджес». Там продавалась уйма всего, и находился он в шикарном районе Лондона, далеко-далеко от Хакни. Скарлет даже чуть не забыла, что ей нужно разыграть, будто она потерялась: уж очень красивая там была одежда, из очень нежных тканей. «Когда-нибудь, – сказала мама, и глаза у нее заблестели, – мы сможем купить себе такие вещи».

Но в ту среду все пошло как-то не так: мама не захотела, чтобы Скарлет гладила ее по волосам, и не стала подпевать, как обычно, песням по радио. И еще она была очень раздосадована тем, что у них закончился хлеб.

– Ничего страшного, – сказала Скарлет, хотя в животе у нее урчало от голода. – Я подожду до ланча.

(Другие дети называли его «обедом», но мама говорила, что это неправильно.)

– Это не поможет. Сегодня ты не пойдешь в школу.

– Но у нас ведь будет библиотечный день и «Час новостей».

– Забудь об этом. Сегодня мы должны поиграть в «качели». Не смотри на меня так. Если мы быстро закончим, ты сможешь прийти в школу попозже. Просто скажешь, что была у зубного.

– Но я говорила это в прошлый раз.

– Тогда скажи, что была у врача. Поняла?

– Они спросят у меня письмо с подтверждением.

– Я напишу тебе это письмо, когда будет время. А сейчас хватит спорить, и делай, что я говорю.

Скарлет поежилась – и не только потому, что было холодно.

– Вот, надень это, – сказала мама, вручая ей большую, пушистую, желтую флисовую куртку.

– Ого! Совсем как та, которую мы видели на рынке!

Рынок был одним из самых любимых мест Скарлет. Там продавали всякую всячину.

Мама посмотрела на нее с довольным видом.

– Я купила ее для тебя, потому что ты хорошая девочка.

Потом она протянула Скарлет тубу из-под чипсов, которую следовало положить в розовую сумочку. Крышка оказалась приоткрытой.

– А почему там внутри сахар?

– Не трогай!

Мама быстро защелкнула крышку.

– Прости.

Лицо мамы снова сделалось ласковым.

– Это ты меня прости, солнышко. Просто у меня голова совсем идет кругом. Знаешь что – как насчет того, чтобы переехать куда-нибудь?

Они часто мечтали о переезде. Это тоже было частью игры.

– А куда?

– Куда-нибудь в теплые края, – глаза мамы затуманились, как бывало, когда она только что проснулась. – У нас будет дом у моря, и мы с тобой станем строить на берегу песочные замки.

– А мы сможем есть мороженое? Такое, с шоколадной крошкой, которая прямо тает во рту?

Мама подхватила Скарлет и прокрутила ее в воздухе.

Вид у нее был уже не мечтательный, а сосредоточенный и возбужденный.

– Сколько угодно.

– Ура!

– Но для этого нужно обязательно соблюдать все правила игры. Сечешь?

Скарлет торжественно кивнула:

– Секу.

Говоря это, она чувствовала себя по-настоящему взрослой.

Они вышли из квартиры и спустились по крутой лестнице мимо надписи, сделанной большими красными буквами: «Сук…». И там была еще одна буква, закрашенная. «Такие слова знать не надо», – всегда говорила мама.

– Осторожно, не наступи на собачье дерьмо. Прыгай! Молодец. Держись за мою руку, когда переходим дорогу. Тебе не холодно? И, главное, не забудь, что ты должна говорить.

Однако все это время Скарлет думала только о книге с красивыми картинками, которую могла бы сейчас читать в школе.

Капельки дождя затекали за воротник ее новой куртки.

– Немножко накрапывает, – сказала мама и поцеловала Скарлет. Как всегда, «Па Чу Ли», смешанные с запахом сигарет.

– Давай, иди. Встретимся у ворот.

Скарлет побежала к качелям. Там никого не было. Даже мамочек с малышами, которые еще не ходят в школу. Она оттолкнулась ногами от земли, чтобы раскачаться. Вперед. Назад. Ждать. Ждать.

– Тебя покачать, крошка?

Голос звучал так же мягко, как у того человека, что приходил к ним накануне вечером. Это означало, что он был с «юго-запада».

Назад. Вперед. Назад. Вперед. Не забудь, что нужно говорить.

– Я хочу есть, – сказала Скарлет.

– Хочешь чипсов?

Она остановилась. Человек дал ей тубу. Скарлет достала из своей сумочки такую же, только с сахаром. Как только она передала ее мужчине, раздался крик.

– Эй, вы, стоять! – К ним бежал какой-то человек. – Вы задержаны по подозрению в незаконном обороте запрещенных веществ…

– Нет. Нет!

Внезапно появилась мама, но к ней тотчас подбежала женщина в полицейской форме и остановила ее. Другая женщина попыталась взять Скарлет за руку.

– Пойдем, детка. Все в порядке.

– Отпустите ее!

– Мама! Вернись!

– Скарлет! Скарлет! Дайте мне поговорить с моей маленькой девочкой, вы, ублюдки! – Эти крики пронзали уши Скарлет, пока полицейские пытались утащить маму прочь.

Может, это тоже было частью игры?

– Все в порядке, детка, – произнес полицейский. – С тобой все будет хорошо. Пойдем со мной.

– Не трогайте меня!

Мужчина убрал руку, но Скарлет успела вонзить в нее свои зубы.

– А ну не кусайся, котенок.

Ее посадили в одну машину, а маму – в другую. Машина со Скарлет поехала первой.

«Пустите меня к маме!» – рыдала она, колотя кулаками по стеклу. Но ее увозили все дальше и дальше, и машина, где сидела мама, превратилась уже лишь в черную точку.

В конце концов она и вовсе пропала из виду.

* * *

Роза. Нероли. Сандаловое дерево. Иланг-иланг. Пачули. Все они, как считается, обладают свойствами афродизиаков.

Работают ли они? Можно сказать и так.

Иногда я все еще люблю его. В другие дни я его ненавижу. А сейчас я хочу, чтобы он умер. Так было бы намного проще. Тогда он не мог бы принадлежать никому другому.

Глава 3 Вики

«Это Дэвид, – говорит ровный, хрипловатый голос. – Вы знаете, что делать».

Но я не знаю. На самом деле, я уже ничего не знаю с тех пор, как все произошло. Я откладываю телефонную трубку.

Стоп. Не нужно об этом думать. Иначе стресс может подействовать как спусковой крючок. «Это» постоянно рядом с тобой, изо дня в день. У тебя возникает обманчивое ощущение, что все в порядке, но потом вдруг – раз! – и оно опять бьет тебя как обухом по голове.

Глубокий вдох. Уже лучше. Нужно все спокойно обдумать. Не попробовать ли позвонить снова? Может, на этот раз он ответит. Хотя мой бывший муж сказал, что больше не хочет меня ни видеть, ни слышать, я по нему скучаю. Поэтому иногда я звоню ему – просто чтобы услышать его голос на автоответчике. А сейчас к тому же на то есть веская причина. Так что я позволяю себе набрать номер еще раз.

«Это Дэвид…»

Глубокий, уверенный голос моего бывшего мужа возвращает меня в тот вечер, когда мы познакомились. Это был благотворительный ужин в поддержку программы социальной адаптации бывших заключенных, и начальство недвусмысленно дало мне понять, что мое присутствие там было бы «крайне желательным».

Дэвид Гаудман (как было написано на табличке) опаздывал, поэтому справа от меня место пустовало, и мне приходилось ограничиваться общением с немногословной женщиной, сидевшей слева. Когда Дэвид наконец объявился, он принялся рассыпаться в извинениях и был невероятно галантен и обаятелен. Он не захотел разговаривать о своей работе – девелопменте недвижимости: намного интереснее, как оказалось, ему было узнать обо мне.

– Расскажите мне о своей жизни, – прямо попросил Дэвид.

Он слушал, подперев щеку правой рукой, с таким видом, будто перед ним сидит единственный человек, которому он готов внимать на всем белом свете. «Интересно, сколько ему лет», – невольно подумала я. Легкие линии морщин на слегка загорелом лице указывали на возраст где-то под сорок – мой ровесник. Нос с небольшой горбинкой, как ни странно, не портил его. Возможно, это последствия спортивной травмы. По его виду можно было предположить, что он играл в регби.

– Потрясающе, – сказал Дэвид, когда я закончила свой краткий рассказ.

Его карие глаза с зеленоватым ободком внутри пристально смотрели на меня. В них было что-то очень необычное. Да, именно! Они не мигали, и это придавало особую выразительность его взгляду. Но больше всего меня поразил его глубокий голос. В нем чувствовался смех – то, чего так долго мне не хватало! Он, казалось, совсем не сочетался с его волевым, четко очерченным подбородком. Я едва удержалась от охватившего меня искушения провести пальцем по его едва заметной щетине, в то время как он продолжал говорить.

– Мне бы хотелось узнать о вас больше, Вики. Я могу вас так называть? – Он мельком взглянул на стоявшую передо мной табличку.

Дэвид пробыл на ужине до самого конца, когда все важные персоны и пресса уже разошлись.

– Не знаю, может быть, у вас найдется время, чтобы выпить со мной чего-нибудь? – спросил он. – Я живу тут неподалеку. – Дэвид поднял одну бровь: – Моя бывшая жена всегда говорила, что я неплохо управляюсь со штопором и кофемашиной. Один из моих немногих плюсов, наверное.

Бывшая жена. Я бросила взгляд на его левую руку. Кольца нет. К моему смущению, Дэвид это заметил.

– Свободен, – сказал он с восхитившей меня прямотой. – А вы?

– Тоже.

Иногда мы совершаем абсолютно несвойственные нам поступки. Это может произойти с любым из нас – я всегда говорю себе это. Или, возможно, моя смелость в тот вечер была вызвана словами, которые произнесла одна из наших девушек, увидев меня такой разодетой – в туфлях на каблуках и лаймово-зеленом костюме, казалось, сочетавшемся с моими волосами: «На свободу сегодня?»

Она явно почувствовала, насколько мне не по себе. Внешний мир действует пугающе после длительного пребывания в тюремных стенах.

Шагая к выходу, я слышала за своей спиной хихиканье и словечки вроде «лесбуха».

Видели бы они меня в тот момент!

* * *

– А ты не такая, какой показалась мне сначала, – сказал Дэвид позже.

Мы лежали лицом друг к другу в его огромной постели в просторном лофте – в здании с невероятно сложной системой безопасности на входе – с видом на «Лондонский глаз»[3]. Я знала, что у меня могут быть проблемы из-за опоздания, но предпочла проигнорировать занудный голос разума, сказав себе, что имею право провести время в свое удовольствие.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Меня всегда интересовало, что обо мне на самом деле думают другие люди. Но редко кто решается высказывать правду в лицо. Вместо этого на меня бросают странные косые взгляды. Со смесью любопытства и опасения. Может, даже страха.

– Ты более… – Он заколебался. – Я хотел сказать «женственная», но это прозвучит как-то пренебрежительно.

– Да, – согласилась я. – Именно так.

Дэвид погладил меня по лицу, словно стараясь запомнить на ощупь мою кожу или очертания моих губ.

– Хорошо, можно я попробую еще раз? Ты сильная. Тебе пришлось преодолеть столько, сколько не выпадает на долю большинства женщин – и мужчин.

Я почувствовала, что начинаю нервничать.

– Надо полагать. Последние несколько лет выдались нелегкими.

Он кивнул:

– Не сомневаюсь.

У меня давно уже ни с кем не было такого откровенного разговора. Несмотря на некоторую неловкость, я чувствовала облегчение от того, что рядом со мной находился человек, казалось, понимавший меня.

Его правая рука скользила по моей спине.

– Ты жалеешь о чем-нибудь в своей жизни?

Ощущая прикосновения Дэвида, я с трудом могла думать о чем-либо другом. Мне казалось, будто этот человек знал уже каждый изгиб моего тела, хотя мы были с ним едва знакомы.

– Да, – прошептала я. – А ты?

– Кое о чем – если я позволю себе размышлять об этом. Но я этого не делаю. – Дэвид повернулся и откинулся на спину. Без соприкосновения с его телом мне стало холодно, хотя в комнате было включено центральное отопление. – Предпочитаю, чтобы я был постоянно занят.

Теперь настал мой черед задавать ему вопросы. Физическое притяжение – это, конечно, хорошо, но для длительных отношений важно то, что лежит глубже. Я поймала себя на этой мысли. Длительных отношений? Что мне вообще лезло в голову? Я едва знала этого человека. Так же, как и он меня. Я хотела сказать ему, что я не из тех женщин, которые ложатся в постель с мужчиной на первом свидании. Но это была слишком избитая фраза. Правда в том, что мне просто нужно было это сделать. Что бы за этим ни стояло – подсознание, физиологическая потребность, одиночество или желание доказать, что у меня может быть мужчина, если я этого захочу. В любом случае, произошло то, что произошло. И теперь я хотела узнать о Дэвиде Гаудмане все. Я чувствовала, что в нем крылось намного больше, чем могло показаться на первый взгляд.

– Как ты начал свой бизнес? – спросила я.

– Всего лишь упорный труд и везение. Мой отец уговорил меня поступить на службу в армию, что я и сделал, но это оказалось не для меня. – По его лицу скользнуло странное выражение, и я подумала о том, какие ужасы ему довелось увидеть. – Я ушел из армии, как только появилась возможность, и стал работать с парнем, с которым познакомился во время службы: он к тому времени вернулся в Америку и вел там свой бизнес. Ему нужен был представитель в Великобритании, и так я занялся ленд-девелопментом. У него имелся капитал, а я обладал настоящей жилкой, чтобы устраивать выгодные сделки. В конце концов, мне удалось открыть собственный бизнес. – Дэвид развел руками. – Ну а остальное, как говорится, уже история!

Услышанное произвело на меня впечатление.

– А чем ты занимаешься помимо работы? – спросила я.

Дэвид рассмеялся:

– Я работаю практически постоянно. У меня остается не так много времени для личной жизни, но вообще я люблю активный отдых.

– Я тоже. Свежий воздух просто необходим.

Он одобрительно кивнул:

– Согласен. Ты любишь гулять?

Я вспомнила длинные коридоры и спортивную площадку с беговой дорожкой.

– Сейчас не слишком много возможностей для этого.

Глаза Дэвида сделались мечтательными, будто он перенесся в этот момент куда-то далеко.

– Я люблю Дартмур.

– Я тоже!

– Какое твое любимое место там? – Он приложил палец к моим губам. – Нет. Подожди. Давай скажем одновременно. Раз, два, три…

– Хайтор, – выпалили мы оба. Дэвид повернулся ко мне, и мы разразились удивленным смехом, прижавшись друг к другу.

– Мне нравится забираться туда и смотреть вниз, – сказал он. – Чувствуешь себя словно на вершине мира.

– Точно. Только спускаться оттуда мне приходится на попе – иначе никак.

Дэвид легонько меня шлепнул.

– Хотел бы я это увидеть.

– Что еще?

– Что еще я хотел бы увидеть?

– Нет. – Я хихикнула. Мне уже много лет не доводилось чувствовать себя такой беззаботной. – Чем еще ты занимаешься, помимо работы и прогулок?

– Раздаю свои деньги. – Дэвид засмеялся, увидев скептическое выражение моего лица: – Правда. Это доставляет мне удовольствие. Я твердо убежден, что человек должен делиться с другими, если ему самому повезло в жизни.

В моей голове мелькнуло воспоминание о бездомном продавце газет, попавшемся мне по дороге в тот вечер.

– И кому ты помогаешь?

– Я предпочитаю иметь дело со скромными проектами, не получающими большого финансирования. Один из моих самых любимых – это организация праздников для детей из бедных районов. И еще есть хоспис в Оксфордшире. Кстати, завтра я как раз еду туда, на открытие нового корпуса. – Дэвид потянулся за брошюрой, лежавшей на прикроватном столике с моей стороны, и коснулся моей груди. – Моя мама умерла от рака, когда мне было двенадцать. Мы с отцом ухаживали за ней до последних дней. Может, это было бы не так тяжело, если бы тогда был такой хоспис.

Огромный ком подступил к моему горлу.

– Мне очень жаль.

Он сделал один из жестов, говорящих «мол, все в порядке». Однако я почувствовала, что ему до сих пор больно.

– Моя мама тоже умерла от рака, – выдавила я. – Мне было восемь.

Между нами вдруг возникла особая близость. Какой не было до этого, несмотря на страстный секс.

– Я хотел бы снова увидеться с тобой, – сказал Дэвид. – Как ты думаешь, это возможно?

Я подумала обо всех правилах и ограничениях, которым должна была подчиняться моя жизнь, и ответила:

– Надеюсь, что да.

* * *

В течение нескольких следующих недель он звонил мне каждый вечер и водил на ланч в те дни, когда мне удавалось вырваться – сделать это в вечернее время было гораздо сложнее. Мы обычно ходили в сдержанно роскошные ресторанчики, прятавшиеся в тех уголках Лондона, где я прежде никогда не бывала. Кроме того, Дэвид ездил на «Порше»! Но, как я заметила, он был осторожным водителем – все время поглядывал в зеркала. Он не любил разговаривать во время вождения, предпочитая сконцентрироваться на дороге. Мне это нравилось.

Дэвид никогда не высказывал мне своего осуждения и не спрашивал, почему я совершала те или иные поступки. Напротив, он дал мне почувствовать себя особенной, чего никто никогда прежде не делал. Он раскрепостил мое тело. Так же, как и мой разум. Дэвид был хорошо начитан. Мы оба обожали рассказы Сомерсета Моэма и однажды ходили на публичное чтение одной из его пьес в Британской библиотеке. Как и я, Дэвид совершенно не умел рисовать, однако он восхищался искусством, о чем свидетельствовали огромные красочные картины современных художников на стенах его квартиры. Он был человеком, очень серьезно относившимся к своим хобби. И еще Дэвид терпеливо выслушивал меня, когда я позволяла себе плакаться из-за всего того, что приходилось выносить каждый день. «Ты самая сильная женщина из всех, кого я когда-либо знал. Ты единственная и неповторимая. Я никогда не встречал никого, похожего на тебя. И не думаю, что когда-нибудь еще встречу».

Такие мужчины, как Дэвид, имеют по нескольку любовниц. Это говорил мне здравый смысл. Но в тот момент ему нужна была именно я.

Два месяца спустя мы с Дэвидом поженились, и одним из наших свидетелей был тюремный офицер. Единственное, о чем я сожалела – что моего отца не было тогда рядом.

* * *

На этом придется закончить с воспоминаниями. Стресс действует очень плохо. Сколько раз мне об этом твердили!

Лаванда. Скорее. Спасительная лаванда. Я беру бутылочку с маслом, стоящую на столике возле дивана. Делаю три глубоких вдоха. Теперь нужно помассировать активные точки, втирая масло. В области носовых пазух. За ушами. Над бровями. На макушке. Две точки на задней части шеи. Массировать, пока не прекратится боль. Так нас учили на курсах.

Внезапно я чувствую огромное желание погрузиться в глубокую теплую ванну с маслом флердоранжа. Душ – это совсем не то. Там невозможно лечь и расслабиться. Сиди спокойно – говорю я себе. Мне с трудом удается удержаться от искушения снова набрать номер Дэвида, чтобы услышать его голос. Куда же он все-таки подевался? Впрочем, разве не было подобных его исчезновений во время нашего брака?

Память возвращает меня в то время, месяц спустя после нашей свадьбы. Именно тогда все уже начало разваливаться.

«Мне нужно было уехать по важному делу, – как ни в чем не бывало заявил он, после того как от него два дня не было ни слуху ни духу. – Я же тебе говорил. Ты разве не помнишь?»

Нет. Ничего подобного я не помнила.

«Это потому, что ты устала».

Чепуха! С моей памятью все было в полном порядке.

«Я говорил тебе об этом», – настаивал Дэвид. Однако я не могла видеть его лица, потому что этот разговор – как часто случалось – происходил по телефону. И даже если бы мы в этот момент стояли лицом к лицу, то, возможно, мне все равно не удалось бы уличить его во лжи.

В конце концов я поняла, что было проще соглашаться со всем этим, чем пытаться что-либо доказать. Возможно, сейчас, сказала я себе, он просто опять взялся за старое. Так что оставалось только пожелать удачи этой Тане, с ее глубоким декольте, тоненьким голоском и подведенными глазами. Была определенная справедливость в том, что ей предстояло пройти через все то, что пережила я.

Если только ей не было известно что-то такое, чего не знали все остальные.

* * *

15 февраля

Когда я открываю глаза следующим утром, солнечный свет уже струится через окно. Я осторожно провожу обычную проверку своего состояния. Синяков не видно. Мышцы не болят. Нет ощущения того, что «что-то не так». Что ж, уже неплохо.

Я медленно выбираюсь из кровати и, ступая по бежевому ковру, подхожу к окну. Передо мной простирается море. Сегодня его воды спокойны. А вчера оно яростно бурлило, швыряя гальку на набережную. Мне приходилось осторожно обходить эти камни, чтобы не споткнуться.

Как же я могла так долго жить вдали от моря? Одни его краски могут заставить умереть от восторга! Оно бывает то бирюзовое. То бледно-голубое. То серое. То красное, под цвет скал. Меня восхищает успокаивающая регулярность приливов и отливов, повторяющихся изо дня в день. Эмоции моря поднимаются и стихают так же, как и мои собственные. На днях оно перевернуло лодку, и из-за этого пришлось выйти спасательной шлюпке.

«Он пропал. Его никто не видел уже пятнадцать дней».

Голос полицейского снова звучит у меня в ушах. Они приходили вчера вечером – значит, сегодня уже шестнадцать дней. Несмотря на принятое накануне решение, я снова хватаюсь за телефон.

«Это Дэвид. Вы знаете, что делать…»

Хватит это слушать – говорю я себе. Выберись из дома. Подыши воздухом. Он хоть и холодный, но свежий. Это полезно! К тому же нужно купить ржаной хлеб с орехами. И забрать рецепт. Привести себя в порядок до следующего визита клиентки. Когда она должна снова прийти? Посмотрим в журнале. А, только завтра.

После Дэвида я стала разговаривать сама с собой – это вошло в привычку. Так я чувствую себя не столь одинокой. То же самое и с радио. Большинство наших девушек слушали «Радио 1», но от своего психолога я узнала про «Классик FM». «Музыка очень сильно влияет на наше эмоциональное состояние», – любил повторять он.

Я включаю эту радиостанцию, но прием довольно плохой. Радио Корнуолл ловится лучше. И звучит оно более по-домашнему. Дает мне почувствовать себя не чужой в этом месте.

«Ожидаются дальнейшие задержки поездов на Большой Западной железной дороге до Паддингтона…»

Может ли это быть причиной исчезновения Дэвида? Возможно, он приехал сюда, чтобы найти меня? Нет. Не стоит питать иллюзий.

В таком случае, может, он решил приехать сюда отдохнуть? Нет, исключено. «Трудно придумать что-либо хуже, – говорил он, – чем холодное британское побережье». И, как выяснилось, в Дартмуре он бывал всего один раз. На самом деле он был настоящим «человеком Лондона», а отдыхал где-нибудь на Карибах, совмещая отпуск со своими заграничными деловыми встречами. Таким образом, свои траты на отдых он оформлял как бизнес-расходы. Легально ли это – спросила я у него в начале наших отношений. Он рассмеялся своим глубоким, полнокровным смехом. Ну, разумеется, да.

Из-за всех этих воспоминаний – предупреждаю я себя, надевая свою ярко-красную водонепроницаемую куртку, – у меня гудит голова. Или это оттого, что я голодна? Еще довольно рано – всего половина восьмого, – но наши девушки к этому времени уже, конечно же, на ногах. Я беру бутылочку со своими таблетками, задумываюсь на секунду и принимаю одну, после чего собираю волосы в пучок. Мне советовали носить короткую стрижку, поскольку длинные волосы, как выяснилось, также могли представлять для меня потенциальную опасность. Однако мне нужно было создать «новую себя», чтобы продолжать держаться.

Однако внезапно мысль о том, что мне предстоит выйти из дома, пугает меня. Внутри я чувствую себя в большей безопасности. От старых привычек – какими бы они ни были неприятными – нелегко избавиться. Так что в итоге я весь день провожу дома, занимаясь приготовлением своих ароматических смесей. Однако к тому времени, когда уже начинает смеркаться, мне становится невыносимо сидеть в четырех стенах: я снова надеваю куртку и, открыв дверь, вздрагиваю от ударившего мне в лицо ветра.

Я иду по набережной и, для развлечения, слежу взглядом за тонкой линией между землей и морем. Наступив на треснувшую тротуарную плитку, я пошатываюсь, но мне все же удается удержать равновесие. После этого я начинаю смотреть только себе под ноги. Хорошо, что сейчас не сезон и туристов почти нет, так что можно не бояться на кого-нибудь натолкнуться.

Внезапно я застываю на месте. Мне навстречу идет ребенок с ведерком и лопаткой, несмотря на неподходящую погоду. Он того же самого возраста. У него прямо подстриженная челка. Он поднимает на меня глаза, как будто знает меня.

«Патрик», – мысленно шепчу я. Однако это имя срывается с моих губ и звучит во всеуслышание.

Женщина, идущая рядом с ребенком, хватает его за руку, бросает на меня странный взгляд и быстро проходит мимо.

Дыши глубоко. Забудь о том, что произошло. Сконцентрируйся на чем-нибудь другом – например, на морском воздухе. Можно ощущать не только его запах, но и вкус, и необыкновенную свежесть. Пока я не поселилась здесь, на юго-западе, я даже не представляла, что воздух может быть таким особенным.

Навстречу едет мужчина на вишневом скутере для инвалидов. Я делаю шаг в сторону, чтобы пропустить его. Возможно, мне стало бы легче, если бы мои проблемы со здоровьем были бы столь же заметны людям со стороны? Тогда они бы так не изумлялись, когда все это со мной происходит. Я прохожу мимо женщины в фиолетовых легинсах, которая играет на блокфлейте, полусидя на парапете. (Мне нравятся уличные артисты, обитающие в этих краях.) Музыка удивительно красивая, но нужно, чтобы было с кем разделить это удовольствие. А кто захочет делить со мной мою темную жизнь? Вот и Дэвид не захотел.

В голове снова возникает гудение. Это предупреждающая аура. Так мне объяснили врачи. Она бывает не у всех. Иногда все проходит без последствий. О, только бы обошлось. Маленькая белая собачка пробегает мимо, с любопытством принюхиваясь. У животных как будто имеется шестое чувство.

Я опять достаю из кармана лавандовое масло. Быстро втираю его в точки пульса на запястьях и, ища опору, вцепляюсь в ограждение набережной, покрытую зеленой облупившейся краской. За спиной раздается тявканье. Я оборачиваюсь. Рядом с собачкой и ее хозяином идет симпатичная молодая женщина, старательно кутающаяся от холода. На секунду наши глаза встречаются. Может, мы знакомы? Но она отворачивается и проходит.

Внезапно я чувствую запах жженой резины. Это плохой признак. По своему опыту я знаю, что теперь в моем распоряжении в лучшем случае лишь несколько секунд.

– С вами все в порядке? – долетает до меня издалека голос женщины. Мягкий. Встревоженный. Добрый. Нужно забраться в безопасное место. Скорее. Подальше от ограждения, чтобы не упасть через него на берег. Едет машина. Держаться подальше от дороги.

Скамейка. Та, что справа от меня. «Для Марджори, которая любила это место». Я видела эту надпись раньше – так же, как и на многих других скамейках на набережной. За каждой из них таится своя история. Однако сейчас мне совсем не до этого.

Я смутно осознаю, что стою уже на четвереньках.

«С вами все в порядке?» – повторяет голос.

Я чувствую, как что-то влажное касается моего лица. Собака?

Потом – ничего.

Глава 4 Скарлет

Мама! Мама!

Скарлет не переставала кричать всю дорогу от парка до полицейского участка, колотя в стекло кулаками, а потом головой. У нее саднило горло, и костяшки на руках превратились в один сплошной синяк. На улице шел дождь, и стекло в машине запотело, не позволяя ничего разглядеть снаружи. Из-за этого Скарлет кричала еще сильнее, думая: вдруг мама там и машет ей, а она ничего не видит.

– А ну прекрати! – сказала женщина-коп. – Черт, она опять меня поцарапала!

– Дикий котенок. – Это произнесла другая женщина-коп, сидевшая в машине сзади. У нее было более худое лицо. Более злое. – Какая мать, такая и дочь.

– Я хочу к маме!

– Ты увидишь ее, если будешь хорошо себя вести. Поняла?

Скарлет уже не могла больше плакать. У нее как будто совсем закончились слезы. Горло у нее так болело, что она едва могла глотать, и ее одолевала подступающая тошнота. Но хуже всего была разверзшаяся внутри нее яма страха.

– Я боюсь, вдруг я никогда больше не увижу маму, – прошептала Скарлет.

И тогда она заметила это. Взгляд.

Скарлет хорошо умела понимать значения взглядов. У нее был в этом опыт. Взгляд, который бросала на нее мама перед игрой, означал: «Будь хорошей девочкой». А тогда, в магазине, взгляд тетушки Джули с фиолетовыми волосами сказал ей: «Сделай вид, что меня знаешь». А во взгляде приходивших к ним домой дядек читалось: «А ну-ка исчезни – у меня с твоей матерью есть дело наедине».

Однако в том взгляде, которым обменялись эти женщины-копы, было что-то другое. Он означал: «Не выдавай секрет».

– Ты увидишь ее. Обещаю, – сказала более приятная женщина.

– Вы врете! – закричала Скарлет и снова принялась биться головой о стекло машины, пока ее не схватили за руки. Но она все равно продолжала вырываться. Не успокоилась она и тогда, когда ее привели в большое черное здание на одной из центральных улиц. «Легавка» – так назвал его один из маминых дядек, когда они пролетали однажды мимо на его черном мотоцикле.

– Ну, и что тут у нас? – спросил человек за стойкой дежурного. У него была блестящая голова с редкими клочками оставшихся волос. Все его лицо покрывали морщины, что напомнило Скарлет географический атлас. Учитель говорил, что эти линии показывают, насколько высоко суша находится над уровнем моря. Скарлет никогда не видела моря, но не хотела в этом признаваться, чтобы другие дети не смеялись над ней.

– Где моя мама? – Скарлет пнула стойку с такой силой, что у нее заболели пальцы на ноге. Именно так поступила мама, когда тетка в муниципалитете сообщила им, что их арендная плата теперь станет больше. Впрочем, тогда с этого вышло мало толку: маме просто сказали, что, если она не будет вести себя прилично, то не получит больше никаких субсидий.

– Ты увидишь ее, когда мы скажем, – заявил Человек-атлас. – А сейчас веди себя хорошо, мисс.

Потом он мотнул головой в сторону двери с черно-золотой надписью. Скарлет прочитала по буквам «С-Л-У-Ж-Б-А О-П-Е-К-И».

– Вам туда.

Тетка-коп со злым лицом взяла ее за плечи. «Если кто-то пытается тебя схватить, – всегда говорила мама, – сразу подгибай колени. Тогда им будет труднее тебя тащить». Однако это не помогло, потому что человек из-за стойки тоже ее схватил, и вдвоем они доволокли ее до двери с надписью. В комнате стояли стулья и стол, а на нем – тарелка с печеньем. Шоколадным. Ее любимым.

– Скарлет?

Сначала она даже подумала, что это тетушка Джули. У этой женщины были такие же взъерошенные фиолетовые волосы (мама называла это «рваной стрижкой») и черные следы от растекшейся туши под глазами. Но все же это оказалась не тетушка Джули: у нее не было в носу золотой сережки. У нее была серебряная.

– Тебя зовут Скарлет, верно?

– А вам какое дело?

Именно так научила ее говорить мама – в тех случаях, когда непонятно, следует ли вообще отвечать.

– Так написано в твоем паспорте, детка.

Паспорта нужно было хранить в каких-нибудь укромных местах, чтобы копы не могли их отыскать. Мама постоянно их перепрятывала. То за кухонной плитой. То под отклеившейся грязно-коричневой ковровой плиткой на кухне. То за треснувшей раковиной, которая протекала, потому что муниципалитет так никого и не прислал ее починить.

– Где вы его нашли? – Скарлет скрестила руки на груди – так же, как делала мама, когда кто-нибудь выводил ее из себя.

– Он был у твоей мамы, детка.

– Я хочу увидеть ее! – Скарлет с такой силой пнула стул, что он упал.

– Подними его и сядь, – прорычала женщина-коп с худым лицом.

Однако Рваная Стрижка помотала головой:

– Пусть стоит, если хочет.

Потом она присела на корточки рядом со Скарлет – так, что они стали почти одного роста. Глаза у нее были добрые.

– Меня зовут Камилла, я социальный работник. Я понимаю, что это для тебя шок, детка. И я знаю, что ты хочешь к маме. Но ты должна мне поверить – ты не можешь увидеть ее прямо сейчас. Сначала нужно решить кое-какие вопросы.

– Какие еще вопросы? – прохныкала Скарлет.

– Это взрослые дела.

Она знала, что это значит. Иди спать. У мамы с этим дядей есть важное дело. Ничего не говори, когда мама сует в сумку банку бобов в супермаркете, не собираясь платить.

– Скарлет, детка, послушай меня, – проворковала она своим тонким голоском, как птичка. – У тебя есть папа, или бабушка, или дедушка, или тетя, или кто-нибудь, кому мы можем позвонить?

Скарлет заколебалась, крутя пальцами одну из красных бусинок в своих волосах. Стоит ли сказать про дядек? Наверное, нет. Мама всегда говорила, что не доверяет никому из них.

– Нет, мы с мамой только вдвоем. Нам больше никто не нужен.

– То же самое сказала и мать, – проворчала тетка-коп со злым лицом.

– Но я могу побыть и одна! Так уже случалось, когда маме нужно было куда-нибудь уйти.

– Правда? – Камилла с рваной стрижкой начала что-то писать на лежавшем перед ней большом листе бумаги. Хотя он был не разлинован, строчки у нее выходили очень ровными. – Что ж, боюсь, так делать нельзя. Ты еще слишком маленькая.

Скарлет охватила паника.

– Но мне хорошо дома с мамой! Она вовсе не всегда уходит из дома вечером. И вообще, сейчас же еще не темно, и мне нужно в школу. – Глаза Скарлет снова начали наполняться слезами. – Сегодня мой самый любимый день. Можно выбрать любую книгу и читать, и будет Час новостей.

– Это что такое? – спросила тетка-коп.

– Это когда дети рассказывают, что нового произошло у них в семье, – медленно пояснила Рваная Стрижка.

– Интересно…

– Мама сказала, что я смогу пойти в школу попозже, после игры…

– Какой игры? – Голос тетки-копа прозвучал быстро. Резко.

Скарлет прикусила губу.

– Я не могу вам сказать. Это секрет.

– Знаешь что, Скарлет? – произнесла тетка-коп. – Твоей маме могло бы помочь, если бы ты нам все рассказала. Ты ведь хочешь этого, правда?

Скарлет кивнула.

– А иначе у твоей мамы будет еще больше проблем, чем у нее есть.

– Мне кажется, не стоит так говорить, – вмешалась Рваная Стрижка.

Тетка-полицейский пожала плечами, давая понять, что она считает иначе. Потом она налила Скарлет черносмородинового сока, и та жадно выпила его с печеньем. Вкуснятина.

– Послушай, Скарлет. Мы тут говорили про истории, которые вы рассказываете в школе. Мне они тоже очень нравятся. Вот, держи карандаш. А теперь пододвинь свой стул. Отлично. Напиши нам все про игру. Это должно быть очень интересно.

Об этом нельзя никому рассказывать – Скарлет хорошо знала. Но ведь теперь, когда это могло помочь маме, все совсем по-другому?

– А вы обещаете, что после этого я увижу маму?

– Обещаю.

Дело оказалось не быстрое.

– Просто пиши все, что помнишь.

Когда Скарлет закончила писать, у нее болела рука от усталости.

– Хорошая девочка. – Даже злая тетка-коп была ею довольна.

– А теперь мы с мамой можем пойти домой?

Рваная Стрижка снова присела на корточки рядом со Скарлет.

– Тебе придется переночевать сегодня где-нибудь в другом месте. А дальше видно будет, хорошо?

Скарлет снова захлестнуло волной паники.

– Но я же написала для вас свою историю! Вы же обещали, что я смогу тогда увидеть маму.

– Ты увидишь ее, но только после того, как мы утрясем вопрос с твоим устройством.

– Почему я не могу просто вернуться домой?

– Потому что там никого нет, детка. А тебе нельзя там оставаться одной.

– Где моя мама? Что вы с ней сделали?

Злая тетка-полицейский схватила ее за руку и потянула в коридор.

– Я не думаю, что в этом есть необходимость… – забормотала вслед Рваная Стрижка.

И тогда Скарлет увидела ее! Маму! Она заходила в другую дверь, справа. (Скарлет хорошо различала право и лево. Налево они поворачивали, когда ходили на игру в парке. А направо – в магазины.)

Мамин голос пырнул ее в грудь. Скарлет не совсем была уверена, что означало «пырнул», но понимала, что это должно быть очень больно, потому что нечто такое, как она слышала, случилось с пареньком, жившим двумя этажами ниже. И он до сих пор лежал в больнице.

– Отпустите меня! – раздался душераздирающий мамин вопль. – Я хочу поговорить со своей малышкой. Это мое долбаное право!

– Не сейчас.

Потом дверь захлопнулась, и мама исчезла.

– Почему они ее увели? – зарыдала Скарлет, катаясь по полу. – Почему? Почему?

– Бедная крошка, – услышала она над собой.

– Некоторые женщины не должны иметь детей, – произнес другой голос.

– Ладно. Посмотрим, кто у нас есть в списке для экстренного размещения. Так… Уолтерсы. Подойдет.

– Послушай, Скарлет. Я отвезу тебя домой к одной очень милой семье, они за тобой присмотрят. И будет намного лучше, если ты перестанешь пинаться и кричать. Договорились? Мы найдем тебе чистую одежду, когда туда доберемся, а с твоей школой мы свяжемся потом и все им сообщим.

– Мама… – сдавленно произнесла Скарлет. Она задыхалась, и каждое слово давалось ей с трудом: – Мне нужно сказать ей, куда я поеду.

– Все в порядке, детка. Она уже знает.

– Когда я смогу ее увидеть?

Последовал очередной вздох.

– Нам придется подождать до решения суда. Но ты не бойся. О тебе есть кому позаботиться.

* * *

Мирра. Поднимает настроение и успокаивает гнев.

Апельсин. Похожий эффект. Также может снижать тревожность.

И, конечно же, ромашка.

«Ароматическая смесь от гнева» – так называла это мой инструктор.

Но иногда бывает нужно и что-то еще.

Я начала вести дневник после того, как с нами стал работать психолог. Он сказал, что, когда все записываешь – это очень полезно, и он был прав. Это помогает снять эмоциональный груз. Мне действительно кажется, что выплескивание своих чувств на бумагу удержало меня от нанесения кому-нибудь физического вреда.

Однако некоторые могут возразить, что я все же это сделала.

Так что если эти записи вдруг попадут кому-нибудь в руки и кто-нибудь прочитает их (чего произойти не должно), мне хотелось бы отметить, что я вовсе не задумывала ничего такого.

Поверите вы или нет, но я ввязалась во все это из лучших побуждений.

Глава 5 Вики

По ощущаемой тряске я понимаю, что куда-то двигаюсь.

Надо мной наклоняется мужчина в белом. Проверяет пульс. Накладывает манжету мне на руку и накачивает ее. Только тогда до моего сознания наконец доходит. Я нахожусь в машине «Скорой помощи». Со мной это уже не в первый раз.

– Вики? Вы меня слышите? Меня зовут Адам, я фельдшер.

Голос у него настойчивый, но ровный. Он смотрит на меня так, как обычно смотрят люди, когда это со мной происходит. Как будто я какая-то неполноценная. Сумасшедшая. Будто у меня не все дома.

Если у кого-то случается сердечный приступ или кто-то ломает ногу или происходит что-либо в подобном роде, все воспринимают это нормально. Но в моем случае все не так. Люди не могут относиться к этому как к обычному заболеванию. Даже фельдшеры. Да и к тому же они немного могут сделать для меня в этот момент, помимо оценки моего общего состояния. Пульс. Уровень кислорода. Основные показатели.

– Что произошло? – спрашиваю я.

– Вас нашли под скамейкой.

Вот как? Что ж, вполне возможно. Ваша естественная инстинктивная реакция, когда вы чувствуете приближение приступа (хотя не все его чувствуют) – найти какое-нибудь безопасное место. В прошлые разы, когда со мной такое случалось, меня находили под детской горкой, столиком в кафе и кассой супермаркета. Последний случай был самый неприятный, потому что, когда я пришла в себя, меня встретили любопытные лица собравшихся, кассирша в истерике и мокрые штаны. Недержание, впрочем, бывает не всегда. К счастью, на этот раз обошлось.

– У вас есть родственники, с которыми мы можем связаться, Вики?

Отец. Если бы.

Мама. Ее давно нет.

Патрик. Нет!

Дэвид. Можно ли отнести бывшего мужа к родственникам?

– Нет, никого нет, – выдавливаю я.

Во взгляде фельдшера проскальзывает сочувствие. Потом он продолжает задавать мне вопросы, обращаясь ко мне так, будто мы лично знакомы.

– Последнее, что вы помните, Вики?

Это всегда дается с большим трудом. «Думай», – говорю я себе.

– Помню, как надеваю куртку, – в конце концов произношу я. – Иду купить хлеба, пока не закрылся магазин. Смотрю на море.

– У вас были какие-либо странные ощущения?

– В ушах у меня начало гудеть, а потом я почувствовала запах жженой резины. Обычно такое бывает перед приступом – видимо, из-за повышенной активности нейронов.

Фельдшер кивает.

– Значит, вам повезло – у вас есть определенные признаки перед приступом. Так вы, по крайней мере, как-то предупреждены.

Я немного удивлена. Вопреки моим ожиданиям, этот человек знает свое дело. Но «повезло»? Я едва удерживаюсь от смеха. Как бы то ни было, хорошо уже то, что я вообще жива и могу разгуливать на свободе. В не столь давние времена меня просто заперли бы в больнице. Так сказал мне один из врачей, словно стараясь подбодрить меня. Сейчас известно, что эпилепсия официально диагностируется у одного из 103 человек. Примерно у одного из 26 когда-либо случается припадок. Однако где-то в шестидесяти процентах случаев причина эпилепсии остается невыясненной. Поразительно много – если только об этом задуматься.

Само по себе это не смертельное заболевание, но все может плохо закончиться, если вы ударитесь головой, или будете находиться во время приступа в ванне, или наливать кипяток, или переходить дорогу, или делать что-то еще – в общем, на самом деле много опасностей. Поэтому я не плаваю, не вожу машину, не готовлю на открытом огне. Ложась спать, никогда не знаешь, проснешься ты или нет.

Единственный плюс – для некоторых из нас – состоит в том, что эта болезнь повышает активность мозга. Так что некоторые такие дети, едва начинающие ходить, знают уже таблицу умножения.

– Сколько времени длился приступ? – спрашиваю я.

– Около минуты.

Значит, как в среднем. Большинство наблюдавших меня врачей пришли к заключению, что мои припадки – по-научному называемые эпилептическими приступами – могут продолжаться от двадцати секунд до трех минут.

– Как вы себя чувствуете сейчас?

– Как после удара по голове.

Я ощущаю на своем лбу холодный компресс. У меня болят мышцы, и во рту, у правой щеки, чувствуется вкус крови – должно быть, я ее прикусила.

– Это неудивительно. Вы бились в судорогах, а под скамейкой мало места.

Внезапно откуда-то выплывает воспоминание. «Для Марджори, которая любила это место». Мне едва удается держать глаза открытыми и трудно говорить, но я должна преодолевать слабость. В голове у меня царит настоящий хаос, однако я понимаю, что это нормальная реакция.

– Откуда вы знаете, как все происходило? – Меня всегда интригует этот момент. Это так странно – погружаться в какой-то таинственный мир, а потом не помнить, что ты там делал. Например, одна девушка, о которой я читала в сети, отправила своему начальнику сообщение, предупреждая, что опоздает, и тут у нее начался приступ – а потом, конечно же, она ничего этого не помнила.

– К счастью, женщина, которая вас увидела, оказалась медсестрой и сразу поняла, что происходит.

Так бывает далеко не всегда. Часто люди принимают тебя за пьяного, сумасшедшего или думают, что у тебя сердечный приступ (один добрый самаритянин однажды пытался сделать мне искусственное дыхание рот в рот, несмотря на то, что я продолжала дышать).

– Она вызвала «Скорую помощь».

Если это была медсестра, то, вероятно, она не потеряла самообладания. Именно поэтому, должно быть, я чувствую себя сейчас относительно спокойно. Когда люди начинают паниковать, это еще сильнее усугубляет мое состояние – особенно, когда я становлюсь свидетелем всего этого, возвращаясь в сознание. В результате потом гораздо труднее приходить в норму после приступа.

Меня так клонит в сон, что лицо Адама то исчезает, то снова всплывает перед моими глазами. Я могла бы спросить его, откуда он знает мое имя, но это и так понятно – оно написано на моем серебряном медицинском браслете, содержащем все данные. (Разумеется, я всегда снимаю его, когда работаю со своими клиентами, – во избежание лишних вопросов.)

– Вас что-то расстроило, Вики? – Его голос долетает до меня сквозь туман. – Что-то, что могло спровоцировать приступ?

Они всегда задают этот вопрос. Это необходимо для создания клинической картины эпилепсии. Мои веки становятся все тяжелее. Мысли путаются.

– Не знаю, – бормочу я. Но какой-то червь гложет меня изнутри. Что-то действительно расстроило меня.

Я просто не помню – что.

* * *

В следующий раз я прихожу в себя уже в больничной постели. На мне зеленый халат. Если повернуть голову, то можно увидеть маленький деревянный столик с кувшином воды. Пространство вокруг меня закрыто сине-белыми полосатыми занавесками, но я слышу доносящийся справа приглушенный голос: «Сестра! Мне нужно в туалет. Сестра!»

Сколько сейчас времени? Еще не темно. Но уже и не слишком светло. Это еще одна особенность моего недуга. Тебе может казаться, что ты пробыл без сознания много часов, тогда как на самом деле это длилось всего несколько минут. И наоборот.

В любом случае, я всегда чувствую себя так, будто проснулась после долгого, глубокого сна. Это похоже на состояние, когда ты приходишь в себя после анестезии.

Я ненавижу больницы. Тут слишком жарко и нечем дышать. Странно, почему так сильно включено отопление, учитывая постоянное урезание расходов. С меня льется пот, хотя, как я только что поняла, под больничным халатом на мне ничего нет. Только одноразовые бумажные трусы. Куда они дели мою одежду?

Подобные места (а я видела не одно) всегда оставляют у меня во рту неприятный вкус печенки и бекона: я терпеть не могла эту еду в детстве, и эти ощущения снова завладевают мной, когда я вынуждена делать то, чего не хочу. А мое единственное желание – выбраться отсюда. Быть нормальной.

По другую сторону занавески слышен звук вкатываемой тележки. «Завтрак!» – произносит бодрый голос.

Вот и ответ на мой недавний вопрос.

– А как нам быть с той?

– К ней сначала должна зайти медсестра, – отвечает другой голос. – Нам нужно точно знать, можно ли ей есть.

Они говорят обо мне? В животе у меня нестерпимо ноет от голода. После приступа у меня обычно просыпается волчий аппетит. Я уже собираюсь подать голос, как вдруг раздается высокий, непрерывный звук, от которого волоски на моей руке встают дыбом. По крайней мере, этот звук исходит не от тех аппаратов, к которым подключена я. Хотя мне ничего не видно, но я слышу напряженные голоса и движение в палате. «В реанимацию. Быстро!»

Я искренне сочувствую этому незнакомому пациенту. Мне и самой доводилось несколько раз побывать в реанимации.

Кто-то другой – кажется, моя соседка слева – разговаривает по телефону. У нее старческий, дребезжащий голос. «Так вот, доктор говорил мне принимать эти таблетки. Он говорил – по две. Каждый день. Вот я и делала так, как он говорил. А теперь другой врач говорит, что нужно было что-то еще».

Я уже и забыла, как шумно бывает в больнице, хотя в последний раз мне довелось побывать там не больше двух месяцев назад. Это было в Девоне, до того как до моих клиентов дошли слухи о моей болезни и мне пришлось снова уехать.

– Вики?

Занавеска отодвигается в сторону. Почему больничный персонал всегда разговаривает с тобой так, будто они хорошо тебя знают? В машине «Скорой помощи» это действовало успокаивающе, но сейчас мне не очень приятно такое обращение.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо.

Я приподнимаюсь на локтях, морщась от боли. Устроившись поудобнее, я обнаруживаю на одной руке огромный синяк – должно быть, ударилась во время судорог под скамейкой.

– А где моя одежда?

– Она была вся порванная и испачканная после того, что произошло. Но вы не беспокойтесь. Мы с этим потом разберемся.

Меня охватывает паника.

– Но мне нужно что-то надеть, чтобы пойти домой.

– Боюсь, мы не можем выписать вас, если за вами некому присмотреть как минимум в течение двадцати четырех часов после приступа.

Медсестра снова поглядывает в свои записи.

– Здесь отмечено, что у вас нет никаких близких родственников. Может быть, есть соседка или подруга, которой вы можете позвонить?

И вдруг я все вспоминаю. То событие – вернее, события, которые меня так расстроили. Дэвид. Полиция. А потом та девушка на прогулке.

– Я могу побыть и одна, все будет в порядке. Я делала так раньше.

Это правда. Я лгала в других больницах, что дома у меня кто-то есть. Я запоздало понимаю, что следовало сделать так и на сей раз.

– Это может быть опасно. – Она говорит так, словно со мной все это случилось впервые. Что ж, она еще очень молода. Может, я ее первый подобный случай. – То, что с вами произошло… ведь это все очень травматично.

Я стараюсь говорить как можно увереннее:

– Для меня лучше не зацикливаться на приступе: я просто пью свои таблетки и надеюсь, что со мной это никогда больше не повторится.

Суеверие заставляет меня замолчать и постучать по дереву.

– Если вы сейчас проходите лечение, приступов не должно быть много, так что нам нужно разобраться, в чем дело. И я должна сообщить вам еще кое-что. Боюсь, к вам посетители.

Боюсь?

Она отводит глаза.

– Мы бы не согласились на их визит к вам, пока не были бы уверены, что вы уже оправились после приступа, но…

Она умолкает, не договорив фразу, и отдергивает занавески. Все в палате смотрят на меня. И не удивительно.

Передо мной опять та самая, уже знакомая мне парочка.

Медсестра отступает назад.

– Что ж, я вас пока оставлю, хорошо?

– Миссис Гаудман. Вики. – Рукопожатие детектива-инспектора Гэрета Вайна такое же беспощадное, как и в прошлый раз.

Я высвобождаю свою руку.

– Как вы узнали, что я здесь?

Он небрежно машет рукой, будто речь идет о сущей ерунде.

– Ваше имя появилось в сводке, когда вы поступили в больницу. Мне очень жаль, что у вас такие проблемы со здоровьем.

– Я стараюсь не воспринимать это как проблему, – словно обороняясь, отвечаю я. – Это просто часть меня.

Эту фразу я подцепила на одном из многочисленных сетевых форумов.

– И именно поэтому вы не упомянули про свое заболевание в прошлую нашу встречу?

Сладкое ощущение пробуждения после глубокого сна начинает улетучиваться. Вместо этого я чувствую неприятное покалывание кожи. Женщина, лежащая в кровати напротив, глазеет на меня. У нее лысая голова, и рядом с ней стоит капельница. Вероятно, рак?

– Мы можем задернуть занавески? – спрашиваю я.

– Конечно.

Мы остаемся втроем в замкнутом пространстве. Двое против одного.

Я прикладываю ладонь к глазам, чтобы защитить их от света длинной люминесцентной лампы наверху.

– От света вам становится хуже? – с любопытством спрашивает инспектор.

– Только от мерцания лампы, – уточняю я. – И от стресса. Ваш прошлый визит несколько выбил меня из колеи. Или известие об исчезновении Дэвида.

Инспектор моргает. Видно, что ему не хочется быть ответственным за еще один мой припадок. Мне удалось вывести его из зоны комфорта. Это хорошо. Женщина-сержант ничего не говорит, но все записывает. Нужно быть осторожнее.

– В таком случае, – внимательно глядя на меня, говорит инспектор, – вам следовало быть честной с нами с самого начала.

– Я и была.

Во рту у меня пересохло. Я прекрасно знаю, что он собирается сказать. Я ждала этого с тех пор, как сообщила ему, почему находилась возле его дома.

– Вы нашли моего мужа?

– Вашего бывшего мужа? Нет.

Голос инспектора звучит бесстрастно, но все это время он не сводит с меня пристального взгляда. Я чувствую мгновенную вспышку страха, но следом тотчас появляется уверенность, что все, конечно же, будет в порядке. У Дэвида всегда все в порядке. В отличие от других людей, которым не посчастливилось иметь с ним дело. Мне было известно о разных его махинациях, проворачиваемых под видом «благотворительных интересов». Он сам рассказал мне об этом, словно это было какое-то его достижение. Однако в тот момент я уже не могла ничего поделать. Я была у него на крючке.

Инспектор садится на стул возле моей кровати.

– Два дня назад вы сказали нам, что были возле дома мистера Гаудмана, поскольку вам нужно было посетить там своего старого врача.

Он называет моего мужа очень официально, и эта подчеркиваемая дистанция доставляет мне дискомфорт. Ведь это мужчина, которого я когда-то любила. Или, возможно, все еще люблю.

– Да, и я дала вам его номер.

– Верно. Это было очень полезно. Однако вы помогли бы нам еще больше, если бы сразу сказали, что у вас эпилепсия.

Вот. Ну, наконец-то кто-то решился произнести это вслух. То самое слово.

Я пожимаю плечами:

– Я думала, что это не важно.

– Не важно?

Мне кажется, или он повторяет мои слова нарочно, чтобы меня подловить?

– И вы принимаете лекарства, не так ли?

В этом он прав, конечно, но на самом деле время от времени я предпочитаю пропустить прием таблеток, помня про их побочные эффекты, среди которых – снижение умственных способностей, что, впрочем, может быть вызвано и самой болезнью. К тому же эти лекарства далеко не всегда помогают. Я одна из тех людей, кому повезло меньше всех: моя болезнь не поддается практически никакому лечению.

Обычно я не вру, но на этот раз, похоже, лучше не говорить всей правды.

– А что такое?

– Насколько я понял, и эти ваши отключки, и препараты могут воздействовать на память.

– Вообще-то мы называем их приступами. И мой врач не имел права раскрывать вам мою личную информацию.

– Вообще-то подобные медицинские сведения можно почерпнуть и из Интернета. И мы еще не наносили визит вашему доктору, хотя у нас есть все основания сделать это официальным образом.

По другую сторону занавески раздается изумленный выдох. Моей соседке сегодня наверняка не скучно.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Думаю, вы прекрасно все понимаете, Вики. – Инспектор будто прошел ту же школу, что и весь этот медицинский персонал. Та же манера – все время обращаться к человеку по имени, словно он разговаривает со своим хорошим знакомым. – В общем, картина уже более-менее ясна, – продолжает он. – Теперь мне понятно, почему у вас дома нет телевизора. Мерцающий свет может плохо на вас подействовать. У вас нет ванны. И вы носите яркую одежду – как та ваша красная куртка: это нужно для того, чтобы вас заметили, если вы попадете в опасную ситуацию. Это я тоже нашел в Гугле.

Инспектор говорит об этом почти с гордостью. И он прав. Красный цвет я ношу из практических соображений, хотя он не очень подходит к моим темно-рыжим кудрям.

– Насколько мне известно, эпилептические припадки не являются чем-то незаконным.

– Вики. – Инспектор встает и склоняется надо мной – так, что его квадратный подбородок оказывается слишком близко. Внезапно ко мне приходит осознание того, насколько я уязвима в таком положении, и практически без одежды. Возможно, именно поэтому здесь находится женщина-сержант. Для соблюдения формальностей.

«Вы запугиваете меня», – хочу произнести я. Но меня парализует страх, в ожидании того, что будет дальше.

– Вики, – повторяет инспектор, – давайте говорить напрямую. Когда мы впервые нанесли вам визит, я спросил, где вы были в тот вечер, когда вашего бывшего мужа видели в последний раз. Вы сказали, что были дома.

В носу у него растут черные завитушки волос. Почему мы обращаем внимание на всякую ерунду, когда происходит что-то намного более важное?

– Вы уверены в этом, Вики?

Он делает паузу. Сержант настораживается, приготовившись записывать. Теперь уже не отвертеться.

– Или, возможно, – мягко произносит инспектор, – из-за вашего заболевания вы просто этого не помните?

Глава 6 Скарлет

– Куда мы едем?

Из-за рыданий слова Скарлет прозвучали приглушенно.

Камилла Рваная Стрижка бросила на нее взгляд с водительского места и похлопала по руке.

– Я же тебе говорила, детка. К одной хорошей семье, которая будет присматривать за тобой, пока это дело не решится в суде.

Скарлет знала все про суды. Это там жили судьи. Те самые уроды, которые отправляли в тюрьму ни в чем не повинных людей.

– А что если они не отпустят маму домой?

Камилла на секунду заколебалась. Ее глаза потеплели – должно быть, от жалости к Скарлет.

– Давай просто подождем, а там видно будет, хорошо? А сейчас давай лучше поспи, детка. Нам долго ехать, а ты, наверное, очень устала после всего, что было сегодня.

– Но мне нужно вернуться домой, чтобы взять все для школы.

Голос Камиллы сделался еще более мягким и ласковым.

– Об этом даже не переживай сейчас.

А вдруг это была ловушка? Вдруг ее похитили? Скарлет охватила паника. Ей вообще не следовало садиться в эту машину.

– Мама говорила мне никуда ездить с незнакомцами. А вас я не знаю. Отпустите меня, я хочу домой!

– Что ты делаешь!

Машина вильнула, и они съехали на обочину под визг тормозов.

– Нельзя так хватать руль, Скарлет. Это опасно!

Из глаз у нее брызнули слезы, и лицо Камиллы смягчилось.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, детка. Правда, понимаю. Я социальный работник, как я тебе уже сказала. Вот мое удостоверение. Видишь? Единственное, чего мы хотим, – это помочь тебе.

– Если мне нельзя вернуться домой, – тихо произнесла Скарлет, – можно мне поехать к вам?

– Но ты же только что сказала, что не знаешь меня.

– Да, не знаю. – Скарлет попыталась объяснить, что она имела в виду: – Но я не хочу оставаться дома у других незнакомцев.

– Прости, детка. Но если бы я брала к себе каждого ребенка, которому стараюсь помочь, мне бы негде было их размещать. Давай, выше нос! Тебе понравятся Уолтерсы. Они уже давно берут детей под опеку, и у них есть свой сын. Кажется, ему лет пятнадцать. Или, может, шестнадцать.

– Что значит «берут под опеку»?

– Это когда кто-то берет к себе чужих детей, чтобы заботиться о них, пока они не смогут вернуться к своим маме и папе или…

Она замолчала.

– Или что?

– Ничего, это не важно, детка. Ладно, нам надо ехать. Давай, откинься на сиденье и просто смотри в окошко. Сейчас мы должны выехать из Лондона и отправиться в Кент. Там живут Уолтерсы.

– А я смогу ездить оттуда в свою школу?

– Нет. Но там есть другая, ничуть не хуже.

– Откуда вы знаете?

– Просто знаю. Давай включим музыку, чтобы она помогла тебе задремать. И еще включу обогреватель. Так лучше?

Скарлет почувствовала, что глаза у нее слипаются. Однако это был вовсе не такой глубокий сон, каким иногда спала мама, после того как курила, и наутро Скарлет никак не могла ее разбудить. Ей привиделось в сонном забытьи, будто она снова качалась на качелях, только на этот раз никакого полицейского не было. Она просто отдала тубу от чипсов незнакомому человеку, и тот вручил ей такую же взамен. А потом они с мамой полетели на самолете и оказались на пляже – точь-в-точь, как она и обещала незадолго до того, как ее схватили полицейские.

Когда Скарлет проснулась, небо было темным и повсюду возвышались здания с горящими огнями. Ей опять стало страшно.

– Где это мы?

Голос женщины из соцслужбы устало произнес:

– В Кенте.

– А мама приедет сюда?

– Я уже говорила тебе, детка. Ты не сможешь увидеться с ней некоторое время. Я понимаю, это тяжело, но вот, мы уже почти у Уолтерсов. Если нам повезет, мы успеем как раз к ужину. Ты голодна?

В животе у Скарлет урчало, как от сильного голода, но в то же время она чувствовала тошноту. Если бы она была дома, они с мамой сейчас бы ужинали.

– А что ты любишь есть, Скарлет?

– Пиццу. Бургеры. Все, что удается…

Скарлет прикусила язык, она хотела сказать «прихватить». Давным-давно мама научила ее: когда одну вещь кладешь в супермаркете в корзинку, другую тем временем незаметно засовываешь под кофту или в сумку. Но Скарлет вовремя спохватилась, вспомнив, что это тоже был их секрет.

К счастью, Рваная Стрижка была слишком занята тем, что, притормозив, разглядывала дома, и поэтому не обратила внимания на незаконченную фразу Скарлет.

– Это должно быть здесь, на углу. Ах, да. Они сделали пристройку, с тех пор как я была здесь в последний раз. Потому-то я и не узнала их дом. Все, выходим.

На улице похолодало. Джемпер на Скарлет был совсем тонкий. И он был зеленого цвета, неподходящего для школы, так что у нее могли возникнуть из-за этого проблемы.

– А какой цвет мне нужно носить в новую школу? – спросила она, вздрогнув, когда мимо прошел мужчина, громко разговаривавший сам с собой и пинавший консервную банку, как футбольный мяч.

Рваная Стрижка заботливо приобняла Скарлет за плечи и не отпускала, пока человек не скрылся за углом.

– Я не знаю, детка. Но мы скоро это выясним. А сейчас пойдем в дом, хорошо?

Ну и ну! Перед домом был настоящий садик! И там лежал на боку велосипед, колеса которого все еще крутились – видимо, с него кто-то только что слез. Скарлет всегда мечтала о велосипеде, но они были ужасно, ужасно дорогие.

А еще там был и дверной звонок с приятным перезвоном колокольчиков. (Мама сняла дверной звонок, потому что местные мальчишки-хулиганы часто в него трезвонили.) Дверь открыла женщина. У нее были глубоко посаженные, как будто закопанные на лице глаза, а губы вытянуты в тонкую розовую линию.

– Что вы так поздно?

– Простите, что так получилось, но движение было ужасное, и под конец я еще немного заблудилась. – Женщина из соцслужбы, похоже, нервничала – так же, как бывало и с мамой перед игрой. – Это Скарлет. Скарлет, это миссис Уолтерс, она будет присматривать за тобой. Она нас очень выручила, хотя мы свалились практически как снег на голову.

– Надеюсь, вы привезли деньги?

– Они будут переведены вам на счет завтра утром.

– Но мы не так договаривались!

– Понимаете, ведь все делалось в большой спешке.

– Ну, как всегда, верно? Ладно, заходите уж тогда.

Глаза Скарлет расширились от удивления. Под ногами в доме было настоящее ковровое покрытие с красным узором, а не обычные половицы! Им была застелена и вся лестница. Неужели это правда весь их дом? Было слышно, как где-то работал телевизор и кричали дети.

– Я хочу смотреть свою программу!

– Отвали, сейчас моя очередь!

Женщина с закопанными на лице глазами засмеялась, но как-то неприятно – не так, как это делала мама.

– Ох уж эти дети, – бросила она. – Вы же знаете, какие они.

– Ну, конечно. А вы сейчас собираетесь ужинать, да?

– Нет, мы уже поели. У нас сегодня был ранний ужин.

– А, вот как. Просто Скарлет сегодня почти ничего не ела. У нее выдался тяжелый день.

– Я смотрю, она высокая.

Скарлет почувствовала, что глаза женщины измеряют ее с головы до ног.

– Ну да, высокая. И, к сожалению, у Скарлет с собой ничего нет – только та одежда, которая на ней. И зубной щетки тоже нет.

– Ох, и почему я не удивлена? Ладно, так и быть. Поищем что-нибудь для нее.

– Ну тогда все, пока, детка. В следующий раз, возможно, приеду снова я или кто-нибудь из моих коллег.

Внезапно Скарлет почувствовала, что ей совсем не хочется, чтобы эта женщина из соцслужбы, Рваная Стрижка, уезжала.

– А вы скажете маме, где я?

Мама всегда была очень строга насчет этого. Скарлет никуда не должна была уходить без спросу. Даже недалеко.

– Конечно, скажу.

– Я очень переживаю за нее. – В груди у Скарлет все сжалось. – Мама иногда забывает поесть, если я ей не напомню.

– Не беспокойся, ее там обязательно накормят. А сейчас иди и тоже поешь. А завтра ты пойдешь в свою новую школу вместе с другими детьми. Она ведь сможет уже пойти в школу, миссис Уолтерс?

– Ну, днем она точно не должна сидеть дома.

В конце концов входная дверь за женщиной из соцслужбы закрылась. В животе у Скарлет громко урчало, когда миссис Уолтерс вела ее на кухню. Какая огромная духовка!

Наверное, у нее там имелся тайник, как и у мамы. Или, может быть, в этом гигантском холодильнике.

– Не трогай его! Ваш холодильник – вон тот.

– Ого, у вас два холодильника? Так, значит, вы очень богатые!

Миссис Уолтерс уставилась на Скарлет своими глубоко посаженными глазами.

– Ты издеваешься, что ли? Послушай, что я тебе скажу, Скарлет. Деньги, которые я получаю, заботясь о таких детях, как ты, – просто смешные, учитывая, сколько со всеми вами мороки. А теперь возьми себе из холодильника что-нибудь – учти, что-то одно – и иди поешь перед телевизором.

В холодильнике оказалось только одно яйцо и что-то зеленое, покрытое черными точками. Запах был тошнотворный.

– Эти маленькие негодяи, похоже, слопали все подчистую. Осталось что-то совсем несъедобное. Но готовить сейчас я уже не буду. Так что возьми вот это.

– Ого! Спасибо!

– Ты опять придуриваешься? Это же обычная лапша, а не какая-нибудь икра.

– Это мое любимое!

Опять пристальный взгляд.

– А ты забавная, детка.

На несколько мгновений Скарлет показалось, что лицо женщины смягчилось, но потом оно опять сделалось жестким.

– Ладно, давай сюда, я налью тебе кипятка в коробку. А то еще, чего доброго, обожжешься в первый же день, а мне ни к чему такие проблемы. Вот, держи ложку. А теперь иди в комнату, которая направо по коридору. Там сейчас все остальные.

Желудок у Скарлет сжался в комок.

– Но ведь я их не знаю.

Женщина издала хриплый смех.

– Вот и познакомишься.

На диване в комнате лежали четверо мальчишек. Прямо на полу – ковра здесь не было – разместилась группа девчонок. У одной из них были густо накрашены глаза, как иногда делала мама, когда выходила прогуляться. Когда это случалось, Скарлет должна была хорошо себя вести и оставаться в постели до маминого возвращения. Телевизор в комнате был включен так громко, что было больно ушам.

Скарлет неуверенно присела возле девочки с накрашенными глазами, и та бросила на нее недовольный взгляд.

– Нет, только не это! Если миссис У. собирается втиснуть к нам еще одну кровать, я точно пожалуюсь на эту корову!

– Отлично. И как ты собираешься это сделать? – спросил мальчишка с рыжими волосами. – Ты же знаешь, что тебе все равно не победить.

– А ты прекрасно знаешь, что тебе нельзя приходить в нашу комнату. Я про тебя все расскажу. Я тебе это уже говорила.

– Но ты же этого не сделаешь, Энджи? Тебе ведь самой все это нравится.

– Отвали.

– Ну, может, и отвалю – теперь ведь у нас появился кое-кто еще.

– Эта? – Девочка с подведенными глазами смерила взглядом Скарлет. – Хочешь сказать, она мне соперница?

– Ну, ты и сама мало что из себя представляла, когда мы впервые…

– Заткнись. Или получишь по морде!

– Эй, вы там! – В дверях появилась миссис Уолтерс. – Хватит орать. Все спать!

– Но всего семь часов!

– Вы знаете правила. Нам нужно время, чтобы заниматься своими делами.

– Извините, пожалуйста. – Скарлет подняла руку, как делала в школе, когда хотела задать вопрос. – Но у меня нет пижамы и зубной щетки.

– Значит, будешь спать в том, что есть.

Но разве миссис Уолтерс не обещала подыскать для нее какую-нибудь одежду?

– А в ванной стоит кружка с общими зубными щетками – можешь брать любую.

Но это было негигиенично! Мама всегда следила за тем, чтобы приходившие к ним дядьки не пользовались их розовыми щетками.

– Спать ты будешь рядом с Дон, – продолжала миссис У. – Тебе повезло. Я нашла матрас, который можно будет положить на пол. Туалет в конце коридора. А тем, что наверху по лестнице, – не пользуйся. Это только наш.

– Ну, конечно, – сквозь зубы проворчала девочка с подведенными глазами. – Один туалет для них троих. И один – для нас девятерых. А теперь вообще для десятерых.

– Ничего страшного, – сказала Скарлет. – Я здесь ненадолго. Только до тех пор, пока они не отпустят мою маму домой.

– То же самое они говорили и мне, – произнесла девочка со вздернутым носом – вид у нее был намного более дружелюбный. – А это было на Рождество.

Рождество! На Скарлет нахлынули счастливые воспоминания. В прошлом году они с мамой играли в «игру» возле грота Санта-Клауса в большом торговом центре. И потом – за то, что она была такой хорошей девочкой, – мама повела ее к Санте. Он подарил ей ожерелье с красивыми красными и голубыми бусинами. Скарлет хранила его у себя под подушкой.

Теперь они все стояли в очереди в туалет. Запах оттуда шел ужасный.

– А какая у вас школа? – спросила Скарлет свою новую подругу, оказавшуюся той самой Дон, рядом с которой ей предстояло спать. (Она была такая милая!)

Та пожала плечами:

– Ну, я не часто там бываю.

– Почему?

– Не особо мне нравится.

– Правда?

– А кому вообще это нравится?

– Мне. – Скарлет почувствовала, что краснеет. – Я люблю читать, и писать рассказы, и рисовать.

– Черт возьми! Да у нас тут появилась зубрила! – Это произнесла девочка с подведенными глазами. – Не знаю, какая там у тебя была школа, но эта точно тебе не понравится. Уж поверь мне. Так что нужно просто сказать миссис У., что у тебя заболел живот. Тогда тебя не отправят в школу на автобусе, а она сделает вид, будто собирается оставить тебя дома, чтобы на нее не настучали в социальную службу. Но как только автобус уедет, она выпихнет тебя из дома и велит не появляться до четырех. И тогда ты можешь делать все, что захочешь.

– А разве учителя не проверяют присутствующих?

– Когда как. Они не могут все время за этим следить. Если же проводят проверку, то приходится посидеть какое-то время на уроке, но потом все равно можно потихоньку слинять.

– Но я не хочу так делать.

– Ты, похоже, не совсем поняла, Скарлет. – Подведенные глаза придвинулись еще ближе к ней. – Дело не в том, хочешь ты этого или нет. Дело в том, что мы этого хотим.

– Вот-вот. – Это вклинился рыжий мальчишка с красно-желтыми прыщами на подбородке. – Если ты хочешь, чтобы у тебя с нами не было проблем, ты должна делать то, что мы скажем. Просто жди от нас команды. Мы можем дать ее завтра, или на следующей неделе, или еще через неделю. Мы должны убедиться сначала, что тебе можно доверять.

Мальчишка сделал шаг по направлению к Скарлет, как будто что-то замышляя.

Что он собирался сделать? Иногда, сильно испугавшись, она не могла сдержаться и…

– Вот это номер! – Девочка с подведенными глазами показала на нее пальцем. – Новая девчонка только что сделала лужу!

Скарлет бросило в жар, и она покраснела. Ей хотелось куда-нибудь убежать и спрятаться. Все смотрели на нее.

– Детский сад, детский сад! – завопили мальчишки.

Послышались тяжелые шаги по лестнице.

– Что здесь происходит, черт возьми? – грозно произнесла миссис У. Потом ее маленькие глазки заметили мокрое пятно на красном узорном ковре. – Да что ж это такое! Они опять прислали мне ребенка с энурезом! Нет, так дело не пойдет. Ты здесь не останешься, детка. Завтра же с утра поедешь обратно.

* * *

Иногда мне звонит какой-нибудь мужчина, желающий заказать сеанс ароматерапии для своей любимой, чтобы сделать ей сюрприз по какому-то особому случаю. Один мужчина сказал, что его жена, «к счастью для нее, очень застенчива». Для той женщины я взяла эвкалипт, придающий уверенности в себе, и (поскольку мне не понравился самоуверенный тон ее мужа) добавила еще базилик, для «повышения остроты ума и концентрации». При особенно благотворном воздействии это могло пробудить ее сознание и помочь ей наконец порвать с этим типом.

Впрочем, врач, исцели себя сам! Мне следовало самой пройти подобную терапию, когда Дэвид внезапно прервал наш медовый месяц под предлогом «важной деловой встречи». Была ли Таня тогда тоже там? Готова поспорить, что да. Эта женщина должна быть наказана. Так же, как и мой бывший муж.

Глава 7 Вики

16 февраля 2018

Они настаивают на том, чтобы оставить меня в больнице еще на сутки, потому что дома нет никого, кто мог бы за мной присмотреть.

– Что, совсем никого нет? – продолжают спрашивать у меня медсестры, хотя я уже достаточно раз повторила им. От их нежелания в это верить мне делается еще хуже. Ну, что это за женщина – дожившая до сорока с лишним лет и не имеющая ни любовника, ни лучшей подруги, ни ребенка, ни родителей – и вообще никого, кто мог бы быть рядом с ней в такой ситуации.

Патрик… Патрик…

Пустота в моей груди должна была, казалось бы, сделаться со временем не такой болезненной. Однако с каждым годом она, напротив, становится все больше и больше.

Что ж, по крайней мере, детектив-инспектор в его желто-коричневом плаще и женщина-сержант с прищуренными глазами уже ушли. Я стараюсь отогнать подальше все свои страхи. Говорю себе, что меня не могут обвинить в причастности к исчезновению моего бывшего мужа просто потому, что у меня провалы в памяти. Как бы то ни было, у меня осталось отчетливое ощущение, что полицейские еще вернутся.

Входит жизнерадостная дежурная с бейджем «волонтер». Она проворно вкатывает тележку, нечаянно ударяя ей о мою кровать. Напитки. Сладости. Газеты. Не нужно ли чего?

Я уже собираюсь отказаться. В последние годы я старалась игнорировать новости, полная решимости придерживаться жизненной стратегии «только позитив». Но потом я замечаю краешком глаза таблоид, который очень любили наши девчонки. Его заголовок кричит: «Пропавший успешный бизнесмен все еще не найден».

Фото смотрит прямо на меня. Моя кожа холодеет и покрывается мурашками. Затем меня бросает в жар – так, что щеки начинают гореть. Потом опять в холод.

«Исчезновение Дэвида Гаудмана, крупного бизнесмена в сфере недвижимости, вызывает все больше опасений. Полиция призывает всех, кто располагает какой-либо информацией, срочно выйти на связь».

Мои пальцы скользят по характерной линии его носа. Я практически ощущаю своими подушечками кожу его лица. Чувствую запах его дорогого мускусного одеколона, которым он всегда пользовался. Представляю, как его руки обнимают меня. Как его губы касаются моих. И вспоминаю его полный ужаса взгляд, после того как у меня впервые случился при нем припадок.

До этого момента я не осознавала в полной мере реальность всего происходящего, даже несмотря на визиты полиции. Люди, подобные Дэвиду, кажутся неуязвимыми. С ними никогда не может произойти ничего плохого. Однако фото и заметка в газете означают, что я не могу больше закрывать на это глаза. Мой бывший муж пропал. И неизвестно – имею я или нет к этому отношение.

* * *

Вернувшись домой на следующий день, я первым делом вытаскиваю кое-что из-под подушки и прячу это под матрас. Так, на всякий случай.

Затем включаю радио, чтобы оно составляло мне компанию, и разогреваю в микроволновке суп. Пастернак и морковь, со щепоткой имбиря и молотого карри, добавленных для пикантности. Я чувствую, что очень проголодалась. Подобное со мной часто случается после приступов, но так бывает далеко не у всех. Нет никаких определенных общих правил, потому что существует свыше сорока различных типов эпилепсии, и у всех людей реакция может быть разная. По крайней мере, так сказали, когда мне был поставлен окончательный диагноз.

Также я получила много других «важных предупреждений».

«Вы можете заметить изменения в своем характере. Это может быть вызвано скорее приемом лекарств, чем самим заболеванием». Да, раньше я была куда увереннее в себе.

«Некоторым родственникам и друзьям будет трудно принять вашу болезнь». Более чем правда.

«Людям с эпилепсией не рекомендуется жить в одиночестве». Если бы только у меня был выбор!

– У вас же есть тревожная кнопка? – спросила меня медсестра во время выписки.

– Конечно, – сказала я. Но на самом деле я не всегда ношу это приспособление. Особенно, когда работаю с клиентами.

«Что это такое у вас висит на шее?» – могут они спросить.

«Ничего, всего лишь маленькая красная кнопка, которую я должна нажать, когда почувствую приближение приступа. Если успею, конечно».

Ну и как все это будет выглядеть? Предполагается, что ароматерапевт должен помогать другим. А не сам нуждаться в помощи.

Я отгоняю от себя эти мысли и стараюсь сконцентрироваться на предстоящей работе с клиенткой, сеанс которой я перенесла на следующий день. Это пойдет мне на пользу – говорю я себе. Мне нужно вернуться в свою обычную колею. Это был еще один совет от моего врача. Не позволяйте болезни разрушить свою жизнь. Принимайте лекарства. Не переживайте из-за статистики. Многие люди имеют работу и семью, несмотря ни на что.

Но какой работодатель захочет нанять сотрудника с таким официальным диагнозом, как у меня? Единственным вариантом в моем случае была самозанятость. И я сказала себе, что это должно стать для меня началом новой жизни.

Сейчас, чтобы развеять туман в голове, я отправляюсь на прогулку по набережной. Внизу простирается берег моря. Впервые попав сюда, я была разочарована тем, что пляж оказался усыпан галькой. Но, как выяснилось, это было из-за прилива. Во время отлива берег становился песчаным. Словно это были два разных человека. Как я.

Вернувшись домой, я обрызгиваю свою подушку лавандой для спокойного сна. Однако это не помогает. Во сне Дэвид бежит за мной вдоль берега моря и кричит: «Прости меня! Прости…»

Я вздрагиваю и просыпаюсь: за окном еще совсем темно, и часы рядом показывают 4:12 утра. На мгновение кажется, что все это правда. Что он действительно жалеет о нашем расставании. Затем меня накрывает огромная серая волна сожаления и печали, потому что, если бы он был сейчас со мной, все было бы по-другому.

Теперь остается только надеяться, вопреки всему, что Дэвид все же объявится. Очень скоро.

* * *

Клиентка – одна из моих постоянных – пришла на пять минут раньше, но у меня уже все готово для нее. В комнате тепло, и играет моя обычная успокаивающая «ангельская» музыка, похожая на дуновение ветерка и плеск волн. Мне нравится эта женщина, с ее мягкими, деликатными манерами. На самом деле несколько раз я даже испытывала искушение рассказать ей все о своей ситуации. Мне казалось, она могла меня понять. Но я не решилась на такой риск.

– Как у вас дела? – спрашивает она, когда я открываю дверь. Перенося наш сеанс, я предпочла умолчать о своем пребывании в больнице. Теперь я начинаю нервничать. Ладони у меня делаются влажными. Моя клиентка живет в городе, так что кто-нибудь мог ей уже все рассказать. В моих ушах так и звучат эти воображаемые слова: «Рыжая женщина-ароматерапевт, которая живет в том доме, перестроенном под квартиры? Ее нашли под скамейкой на набережной, когда у нее был припадок, представляете?»

– Все в порядке, – кратко отвечаю я.

– А у меня продолжаются мигрени, – говорит женщина. И тогда я понимаю, что ее вопрос «Как у вас дела?» был не более чем данью вежливости.

Я тотчас переключаюсь в режим профессионала, готового оказать помощь.

– Что ж, давайте посмотрим, что мы можем с этим сделать.

Конечно же, лаванда. Цитрусовый аромат. Шалфей мускатный. Жасмин. То, что я выбрала, – это средняя нота, верхняя и базовая, как мне известно из пройденного мной курса обучения. Теперь все смешать. Женщина ложится на кушетку, и я начинаю массировать ей виски, втирая масло медленными круговыми движениями.

– Как приятно, – выдыхает она. – У вас золотые руки! А вы всегда этим занимались?

Я напрягаюсь. Эта женщина бывала у меня уже не раз, но она никогда не задавала вопросов о моем прошлом. Она принимала как само собой разумеющееся, что черно-белые сертификаты в рамках были убедительным свидетельством моей компетентности.

– Нет, не всегда, – поколебавшись, отвечаю я.

– А как вы стали ароматерапевтом?

Я проглатываю комок в горле.

– Я сама ходила к ароматерапевту, когда… когда мне нужна была такая помощь. Меня это очень успокаивало. И потом я решила тоже пройти обучение, чтобы стать ароматерапевтом.

– Потрясающе, – бормочет женщина, по-прежнему с закрытыми глазами. – А чем вы занимались раньше?

Я не могу сказать ей правду.

– Ну, на самом деле была просто домохозяйкой.

– Не принижайте себя. – В ее голосе слышится легкий укор. – Я сама тоже была «мамой на полный рабочий день», до тех пор пока мой младший не поступил в университет.

У меня возникает внезапное видение: розовые щеки и мягкая, падающая на лоб челка. Выразительный нос. Веснушки. Этот чудесный детский запах.

– А сколько лет вашим? – спрашивает она.

Мои пальцы соскальзывают.

– Ай!

– Простите, простите!

– Мой левый глаз! – Клиентка садится на кушетке. – Вы попали пальцем прямо мне в глаз. Масло щиплет ужасно!

Никогда еще со мной не случалось ничего подобного.

Женщина уходит, не договорившись о следующем сеансе. Таким образом, за последние несколько дней я потеряла уже двух клиенток. Одну – благодаря полиции. А другую – по собственной глупости.

Я стараюсь успокоить себя мыслями о том, что это вовсе не конец света. В моей записной книжке еще много других клиенток. Хотя в этом месте я не так давно, мне удалось набрать достаточно клиентуры по рекламным объявлениям и рекомендациям. Это маленький прибрежный городок. Все люди общаются друг с другом. Это и хорошо, и плохо. Что если последняя клиентка расскажет всем об этом инциденте с глазом? И сколько любопытных видели тогда «Скорую» возле скамейки?

Очень скоро мой секрет в очередной раз будет раскрыт, и мне придется уехать. Опять.

Потому что такова правда. Никто не хочет иметь дело с человеком, который ни с того ни с сего может превратиться словно в «помешанного». Вот что сказал он, когда со мной это произошло впервые.

Дэвид. Человек, которого я имею полное право ненавидеть. Человек, чью жизнь я при желании легко могла бы разрушить. И, возможно, сейчас пришло время.

Я иду через комнату к письменному столу, где у меня хранятся важные бумаги. Открываю папку с надписью «Счета». То самое все еще лежит там, спрятанное среди большой кипы различных квитанций, на тот случай, если когда-нибудь понадобится. Следовало ли мне рассказать обо всем полиции? Возможно. Однако, хотя я очень зла на Дэвида, на самом деле я считаю по-настоящему виноватой во всем Таню. Это она похитила его у меня. Я подозреваю, что она всегда была там, даже до того, как Э-болезнь стала разъедать мою жизнь.

И та бумага касается и ее тоже.

Связано ли исчезновение Дэвида со всем этим? Есть только один способ выяснить.

Мысли беспорядочно крутятся в моей голове. Обычно после приступа еще некоторое время чувствуешь себя нехорошо. Бывает трудно говорить или вообще понимать происходящее. Память подводит, и в голове стоит туман. Возвращение в «нормальное» состояние может занять несколько часов или дней. Зачастую почти все это время мы просто спим. Некоторые творческие люди, страдающие эпилепсией, считают свое заболевание даже «полезным», потому что оно дает им «измененное состояние сознания» – до, во время и сразу после приступа.

Однако на этот раз со мной все по-другому. Я чувствую непреодолимое желание что-нибудь сделать. Это означает – разобраться с женщиной, укравшей моего мужа.

Я закрываю хлопающие от ветра окна. Выключаю музыку. Складываю свои лекарства – хотя, возможно, и не буду их принимать – в небольшую дорожную сумку, вместе со сменной одеждой, приготовленной на тот случай, если у меня случится приступ с недержанием. Надеваю свою красную куртку.

Подхожу к двери. Открываю ее. И подпрыгиваю от неожиданности.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.

Детектив-инспектор Вайн бросает взгляд на мою сумку – будто бы мимоходом, но на самом деле явно оценивая обстановку.

– Собираетесь куда-то ехать?

– В гости к подруге, – с напускной уверенностью отвечаю я.

– Я должен сначала кое-что вам показать.

Он помахивает папкой, которую держит в руке. Женщина-сержант – та же самая, что и раньше, – стоит рядом с ним.

– Мы можем войти?

На самом деле это вовсе не вопрос. Я могла бы отказаться впустить их – инспектор ни слова не сказал об ордере на обыск, – но если бы я так сделала, это вызвало бы подозрения в моей виновности.

Они практически ведут меня в мою собственную кухню. Инспектор открывает свою коричневую папку и достает фотографию.

Я уставляюсь на нее. Изображение то вырисовывается, то расплывается перед моими глазами. В конце концов мне удается произнести:

– Откуда это у вас?

– От одного человека, работающего на вашего мужа. До недавнего времени она не думала, что это может быть важно.

– Важно? – повторяю я, отчасти из-за шока, отчасти для того, чтобы выиграть время.

– Дело в том, Вики, – вклинивается сержант Браун, – что эта фотография была сделана как раз незадолго до исчезновения вашего бывшего мужа. Вы сказали нам, что не виделись с ним с 2013 года. То есть уже пять лет. Но вот вы здесь вдвоем. Что вы можете сказать по этому поводу?

Глава 8 Скарлет

12 марта 2007

Тот телефонный звонок раздался на четвертый день пребывания Скарлет у Уолтерсов. Они завтракали, и рыжий мальчишка требовал отдать ему последний оставшийся тост.

– Слушай, – прошипела Дон, девочка со вздернутым носиком. – Она говорит о тебе.

Правда?

Миссис У. стояла в коридоре, неподалеку от кухонной двери. Она все время громко повторяла одно и то же:

– Ладно, я оставлю ее, в качестве исключения.

Потом она вернулась на кухню и сказала, что Скарлет может остаться у них, если будет хорошей девочкой.

Дома «быть хорошей девочкой» означало выносить мусор и делать уроки. Однако Скарлет не садилась за уроки с тех самых пор, как оказалась в этом доме номер 9 на Грин-авеню. Ее новая подруга Дон не разрешала ей ходить в школу. «Для тебя же так будет лучше. Уж поверь мне», – говорила она.

Они выходили на улицу будто бы ждать автобус, но потом удирали и слонялись в парке, курили и допивали остатки пива из бутылок, оставленных другими людьми. Все оказалось действительно так, как ей говорили остальные. Никто из учителей не обращал внимание на их отсутствие.

– Потом мы состряпаем записку, что якобы болели, – заявила Дон. – Все равно им плевать на детей из временной семьи. Ну, а теперь насчет сегодняшнего. У нас будет кое-что другое. Ты говорила, что тебе восемь, верно?

Скарлет кивнула.

– Ты выглядишь старше.

– Я знаю.

– Это здорово.

– Почему?

– Да так. Ладно, нам нужно идти.

Скарлет охватило волнение, смешанное со страхом.

– Мы будем играть в игру?

Глаза ее подруги удивленно расширились.

– Откуда ты про это знаешь?

– От мамы.

– Она этим занималась?

– Ну да. Мы делали это в парке или в торговом центре.

– И ты ходила вместе с ней? Бедный ребенок.

Они уже шагали по улице.

– А я была совсем не против. Иногда мне даже перепадали карманные деньги.

– Похоже, я подумала про что-то другое. А ты вообще-то прикольная.

Скарлет покраснела от удовольствия. Это было так здорово – что у нее теперь есть подруга.

– А ты взяла все, что надо? – спросила она Дон. – Мама обычно брала банки из-под напитков или тубу от чипсов. – В горле у Скарлет застрял ком. – А потом они ее схватили и увезли. Мне так плохо без нее теперь…

Они стояли перед каким-то торговым центром, похожим на те, куда ходили они с мамой.

– Они сказали, что я скоро смогу ее увидеть. – Из глаз у Скарлет брызнули слезы. – Но я не знаю, когда.

Дон пожала плечами:

– Твою маму отправили в тюрьму. Я слышала, как миссис У. это говорила.

– Нет, это неправда. Моя мама сейчас с судьями в суде. Так мне сказала та женщина, социальный работник.

Женщина, проходившая мимо с маленькой собачкой, кинула на них быстрый взгляд и ускорила шаг.

– Ради бога, не кричи ты так.

– Тогда перестань меня щипать и придумывать небылицы про мою маму.

– Ничего я не придумываю. Но если ты хочешь ей помочь, ты должна делать то, что я скажу. Видишь наших?

Глаза Скарлет, наполненные слезами, с трудом что-либо различали, но в конце концов она увидела Даррена и остальных мальчишек из дома. Они стояли возле магазина с заклеенной стикерами витриной.

С-У-П-Е-Р К-А-Ч-Е-С-Т-В-О.

– Там стоит большой стеллаж с дивиди. Даррен толкнет на него Киерана, как будто они дерутся. Там все полетит. И пока продавцы отвлекутся, ты должна подойти к тому другому стеллажу – видишь? Который справа. Хватай диски и сматывайся. Поняла?

– Но что если меня поймают?

– Не поймают, если сделаешь все быстро. А если поймают, то молчи. Ясно? Даже не говори «ничего не скажу», потому что тогда будет казаться, будто ты уже проделывала это раньше. Просто сделай испуганный вид и реви.

– А почему ты сама это не сделаешь?

– Потому что у меня уже было предупреждение.

– Что это такое?

– Хватит задавать глупые вопросы, Скарлет. Ты прекрасно все понимаешь, черт возьми. – Дон подтолкнула ее. – Давай, иди.

– Но я не хочу. Я боюсь.

– Ты хочешь быть моей лучшей подругой?

Скарлет кивнула.

– Тогда иди. Ты же умная. Я знаю, что ты справишься.

Скарлет, с дрожью в коленях, направилась к дверям магазина.

– Ну, наконец-то, – сказал один из мальчишек и потом, без какого-либо предупреждения, поднял сжатую в кулак руку. Один из приходивших к ним дядек однажды ударил маму, и она дала ему сдачи – то же самое принялись проделывать теперь Даррен и Киеран.

Стеллаж с дивиди с грохотом рухнул на пол.

– Эти дети опять тут! – закричал один из продавцов.

Скорее! Пальцы Скарлет так тряслись, что ей с трудом удавалось собирать диски. Один, два, три, четыре.

– Держите девчонку! – услышала она чей-то крик за своей спиной. – Ту, черненькую, с косичками.

Нет! Она уронила один диск. Поднимать уже некогда. Скарлет бросилась вон из магазина и побежала по коридору. Куда же теперь? Об этом Дон ей ничего не сказала.

И тут она увидела табличку. Т-У-А-Л-Е-Т.

«Если будет какая опасность, прячься в туалете, – всегда говорила мама. – Запирайся в кабинке и зови на помощь».

Юркнув в первую кабинку, Скарлет торопливо закрыла дверь. Весь пол там был загажен, а туалетной бумаги не было и в помине. Она присела на сиденье, задыхаясь от ужаса. Кто-то вошел!

– Эта занята, – произнес голос. – Иди в соседнюю.

Скарлет подождала, пока закончится журчание за перегородкой и стихнут удаляющиеся шаги.

Осторожно выбравшись из туалета, она торопливо направилась к выходу. Куда же идти? Может, свернуть за угол? А теперь по этой дороге к «Макдоналдсу»? Кто-то выкинул в мусор коробку с картошкой фри. Скарлет с жадностью все доела. Через дорогу был парк. С качелями. Мама могла быть сейчас там и искать ее. Может, ее уже выпустили из тюрьмы…

– Ага, вот ты где!

Это была Дон.

– Принесла диски? Молодец. Теперь нужно их толкнуть.

Скарлет не стала спрашивать, что это значит, чтобы Дон не передумала быть ее подругой.

Они очень долго шли и шли под дождем, пока не добрались до рынка на другом конце города. Он был совсем не похож на тот, где один продавец давал Скарлет овощи. Здесь никто не улыбался ей и не трепал по волосам.

– Дам пять фунтов, – сказал Дон один из типов на рынке.

– Вы издеваетесь? Это же новинки!

– Ладно, семь. И ни пенни больше. А то вообще сдам вас обеих.

– Ага, рискните. Сами же тогда попадетесь.

– Все, валите отсюда, вы обе.

– Ну-ну, подумайте хорошенько.

– Так и быть. Восемь фунтов. И хватит с вас.

Потом им пришлось проболтаться в парке еще некоторое время до четырех часов. Все должно было выглядеть так, будто они находились в школе. Скарлет уже начала привыкать к тому, чтобы не задавать своей новой подруге лишних вопросов. Никогда нельзя было предугадать, нормально она отреагирует или нет.

В ту ночь Скарлет пришлось лежать очень тихо, когда к ним в комнату пришел рыжий мальчишка. Они с Дон возились на кровати, издавая странные звуки – вроде того, что было, когда к маме приходил кто-то из дядек.

Когда мальчишка ушел, Дон тотчас уснула. Ее храп заливисто звучал в темноте. С улицы доносился визг автомобильных тормозов под дождем. Скарлет беспокойно ворочалась в постели в своей слишком большой коричневой пижаме, которую миссис У. все-таки нашла для нее. Когда она была маленькой, мама научила ее разговаривать со Вселенной.

«Ты можешь попросить о чем угодно, – говорила мама. – Иногда это помогает, иногда нет. Но, во всяком случае, всегда можно попытаться».

«Пожалуйста, Вселенная, – стала молиться Скарлет, – не могла бы ты сделать так, чтобы я увидела маму? Как можно скорее?»

Потом – ведь мама всегда учила ее быть вежливой со всеми (за исключением копов) – она добавила еще одно слово. «Спасибо».

Глава 9 Вики

Я все еще не могу оторвать взгляда от фотографии. Отрицать невозможно. Это я собственной персоной. В том же голубом свитере, что на мне сейчас. Я гневно размахиваю пальцем, что-то говоря стоящему передо мной человеку.

Дэвиду.

Позади нас проезжает красный лондонский автобус, и на заднем плане отчетливо видна набережная.

– Судя по фото, вы тут явно спорите, – говорит инспектор Вайн. Его голос звучит ровно. Уверенно. Просто удивительно, насколько подходит ему его фамилия. Вайн[4]. «Лоза». Он крепко цепляется за все, что ему попадается. У нас с моим бывшим мужем был замечательный дикий виноград, оплетавший весь балкон в нашем доме в Кингстоне. Однажды на выходных мы потратили уйму времени, закрепляя для винограда опоры на стене. Дэвид забрался на лестницу, а я стояла внизу и держала ее. Помню, тогда я подумала о том, как хорошо – работать с кем-то вместе. Интересно, сохранился ли еще виноград на тех опорах?

А я в своей жизни все так и не могу найти, за что бы можно было держаться.

– Вы видите эту газету «Ивнинг Стандарт» в углу? – продолжает инспектор. – Если увеличить картинку, то на первой странице видна дата. 30 ноября 2017 года. А вы сказали, что не видели своего бывшего мужа с 2013-го.

– Может быть, – произношу я неуверенно, – я просто забыла. Мои лекарства… они плохо влияют на память.

– Ах, да. – Его глаза делаются холодными. – Мы ведь с вами уже это обсуждали, тогда, в больнице. Все это вам очень удобно.

– Вы перегибаете палку, – из-за паники горло сдавливает спазм. – Мне нужно поговорить с моим адвокатом.

Инспектор вздыхает. От него распространяется запах мятных конфет.

– Ни один адвокат не сможет отрицать очевидность этой фотографии. – Затем его голос смягчается: – Я должен кое-что сказать вам, Вики. Я вам очень сочувствую. Действительно, очень. Даже не представляю, как я справлялся бы со всем этим на вашем месте. Не имея возможности доверять своему разуму. Не зная, когда меня свалит очередной приступ…

– Иногда я чувствую запах жженой резины, – внезапно говорю я. – Незадолго до того, как это произойдет.

Глаза инспектора загораются с интересом.

– Вот как?

– И сейчас у меня как раз это ощущение.

Я солгала, но видно, что мне удалось напугать его.

– Стресс может провоцировать приступ. – Я тяжело опускаюсь на диван.

Полицейские встревоженно переглядываются.

– Хорошо, – быстро произносит инспектор. – Позвоните своему адвокату.

Единственная, кого я знаю из адвокатов, – это женщина, занимавшаяся моим разводом. Ее зовут Лили Макдоналд. Она мне очень понравилась. Профессиональная и в то же время понимающая. Берется ли она также за уголовные дела? Это слово – «уголовные» – кажется абсурдным и в то же время слишком знакомым. Как ни странно, ее номер все еще записан в моем телефоне. Включается автоответчик. В конце концов, сегодня воскресенье. Запинаясь, я оставляю голосовое сообщение, упомянув про срочность своего дела.

– И что теперь? – спрашиваю я у полицейских. – Вы собираетесь предъявить мне обвинение?

В то же мгновение я понимаю, что зря это сказала. Глаза инспектора сужаются.

– А в чем, по-вашему, мы должны предъявить вам обвинение?

– Понятия не имею, – говорю я.

– Вы в этом уверены?

Он пытается сбить меня с толку. Я должна каким-то образом взять над ним верх. Ведь никаких доказательств против меня нет, говорю я себе. Фотография демонстрирует лишь то, что я виделась с Дэвидом за месяц до его исчезновения. Однако это вовсе не означает, что я виновна в его убийстве.

– Можно еще раз взглянуть? – говорю я.

На обратной стороне снимка обнаруживается серебристо-черная наклейка с именем. Хелен Эванс.

– Кто она? – спрашиваю я.

– Фотограф. Она была тогда с мистером Гаудманом.

– Хитро, – с досадой произношу я и замечаю, что сержанта уже нет в комнате.

– Куда вы? – спрашивает Вайн, когда я пытаюсь проскользнуть мимо него.

– За своим ежедневником.

– Вот он, – говорит сержант Браун, возвращаясь из гостиной. Она постукивает пальцем по толстой черной книге.

Когда-то психолог посоветовал мне вести дневник. «Это полезно для душевного здоровья, – сказал он, – потому что помогает высвободить эмоции, не причинив никому физического вреда».

К счастью, тот, что принесла сержант, – не мой личный дневник, а книжка для записи назначенных сеансов с клиентами.

– Что вы себе позволяете? Это мои личные вещи!

– Да ладно вам, Вики. Если вам нечего скрывать, то вы, разумеется, будете не против, если я посмотрю.

– Хорошо, – киваю я после секундного колебания. Он прав. Лучше демонстрировать готовность идти навстречу.

Инспектор переворачивает страницы.

– Согласно вашему ежедневнику, к вам приходила клиентка в восемь утра в тот день, когда была сделана фотография.

– Вот! – торжествующе восклицаю я. – Значит, я не могла быть тогда в Лондоне.

– Тогда как вы объясните присутствие на фотографии женщины, похожей на вас один в один?

– Я не могу это объяснить.

– Не можете или не хотите?

Мне хочется закричать.

– Не могу.

Инспектор барабанит пальцами по странице, словно отбивая азбуку Морзе.

– Даже если к вам и приходила эта клиентка, у вас все равно было достаточно времени, чтобы покинуть Корнуолл и добраться до той части Лондона.

– Но, за исключением визитов к врачам, я едва ли выбираюсь теперь в город, – говорю я, предпочтя умолчать о том, что как раз собиралась наведаться к Тане, когда полицейские явились ко мне домой.

– В город? – переспрашивает женщина-сержант. – Значит, вам он хорошо знаком?

– Вы же знаете, что да, – бросаю я.

– Мы должны это знать?

Разумеется, должны. В моих медицинских документах, несомненно, имелись сведения о моей прошлой жизни. Все взаимосвязано. Но почему они до сих пор не задавали мне самых трудных вопросов?

– Все ваши факты ничего не доказывают, – говорю я.

Детектив-инспектор Вайн окидывает взглядом комнату.

– Это мы решим, когда закончим с нашим осмотром. Как там ваш запах жженой резины, кстати?

Я почти забыла об этом.

– Все прошло, – неубедительно отвечаю я.

– Вот и прекрасно.

Инспектор разворачивается и направляется в мой кабинет. Я покорно следую за ним, понимая, что мне не удалось вызвать в нем сочувствия своей болезнью.

Они начинают осмотр с моего письменного стола – одной из тех немногих вещей, что принадлежат лично мне, а не хозяйке квартиры. После Дэвида я стала избегать какой-либо материальной собственности. Кроме того, когда ты постоянно переезжаешь, то намного проще, если у тебя ничего нет. Я купила письменный стол на прошлой неделе в местном антикварном магазине, в ложной надежде, что в этом месте мне удастся задержаться подольше.

Я слышу, как женщина-полицейский орудует в моей спальне. Гремит выдвижными ящиками. Открывает и закрывает дверцы шкафа.

Я снова звоню Лили Макдоналд. Однако на телефоне адвоката вновь срабатывает автоответчик. Я оставляю еще одно сообщение.

За окном небо становится розовым. Уже почти вечер. Мне безумно хочется выбраться из дома. Идти по берегу моря. Слышать мягкое шуршание волн о гальку. Вдыхать соленый воздух. Забыть обо всем, что происходит в моей жизни. Делать вид, будто я такая же, как все другие люди, проходящие мимо.

Инспектор берет мою папку с надписью «Счета». Мое сердце подпрыгивает и застревает где-то в горле. Он просматривает квитанции. В любой момент – говорю я себе – он может это увидеть. В любой момент.

С одной стороны, я хочу, чтобы он это сделал.

Но с другой – нет, потому что, черт возьми, какая-то часть меня все еще любит Дэвида, несмотря ни на что. Как будто что-то в моей голове не подчиняется логике.

Инспектор кладет папку обратно. Либо он не заметил документ, спрятанный среди других бумаг, либо не осознал его важность.

– Я могу осмотреть вашу кухню? – спрашивает он.

– Там ничего не изменилось за последние десять минут.

Инспектор игнорирует мой сарказм и разводит руками, словно извиняясь. Однако я знаю, что он вовсе не извиняется.

Я пожимаю плечами:

– Да ради бога. И я тоже пойду с вами. Мне как раз нужно принять мое лекарство.

– В самом деле?

– Да.

Я следую за полицейским на кухню и достаю баночку, которую, по совету врача, храню на верхней полке, поскольку это препарат, продающийся лишь по специальному рецепту.

Инспектор пристально за мной наблюдает.

– А вы никогда не забываете принять свое лекарство? – спрашивает он.

– Нет. – Я предпочитаю умолчать о том, что временами я сознательно отказываюсь от таблеток по уже упомянутым мною причинам. Иногда мне кажется, что я все равно обречена – и не важно, принимаю я лекарство или нет.

Я указываю на закрепленную на стене табличку «НЕ ЗАБЫТЬ», обрамленную по краю веселым узором из цветочков. Там отмечается дата каждого приема лекарства. Я делаю очередную отметку.

– Пожалуйста, – говорю я. – Можете удостовериться, что здесь отмечен тот день, когда пропал Дэвид.

Это действительно так. Мы оба видим эту отметку. Так же, как и то, что отмечены дни до и после.

– Вам, наверное, приходится нелегко, – произносит инспектор смягчившимся голосом.

– Да, это правда.

На этот раз его сочувствие кажется искренним, и мои глаза затуманиваются. Я отворачиваюсь.

– Я бы предложила вам чашку чая, – говорю я, – но у меня нет чайника, как видите.

Инспектор поднимает бровь.

– Кипяток, – поясняю я, – им можно ошпариться. Некоторые используют микроволновку для приготовления горячих напитков, но и в этом случае есть опасность обжечься.

Мне определенно удалось найти верный подход. Этому я научилась еще в своей прошлой жизни. Нужно знать, за какие струны дергать, чтобы вызвать сочувствие. Это позволяет пробить в броне первую трещину. Затем можно двигаться дальше.

Но вдруг он тоже обнаружил трещину в моей броне?

Остается только ждать – там будет видно.

Глава 10 Скарлет

13 марта 2007

На следующее утро Скарлет проснулась от того, что Дон толкала ее кулаком в бок.

– Вставай. Быстро. Миссис У. злится. Она хочет, чтобы мы выметались пораньше.

Вчерашние события начали всплывать в ее памяти. Украденные диски из магазина дивиди. Человек, которому они их продали. Рыжий мальчишка в постели Дон. Однако Скарлет с надеждой подумала о том, что ей, возможно, наконец дадут увидеться с мамой.

– Сегодня нам придется пойти в школу, – сказала Дон. – Иначе могут возникнуть проблемы. Но сначала нам нужно написать записку – якобы от миссис У. – о том, что мы болели.

– А они не будут проверять ее почерк?

– Думаешь, им больше делать нечего? Давай, сейчас ты ее напишешь. А то я пишу совсем хреново.

– А после школы ты поможешь мне увидеться с мамой?

Дон в это время натягивала свои колготки с дырками на коленках.

– Да она же в тюрьме. Ее не отпустили под залог – я слышала, как миссис У. это говорила.

– Что значит «под залог»?

Голос у Дон смягчился.

– Это когда человека отпускают домой до суда. Но они не выпустят тебя, если считают, что ты можешь сбежать или опасен.

Опасен был их сосед, избивавший своего сына. Опасны были машины, ездившие на большой скорости, – вроде той, что сбила мальчика из их дома в прошлое Рождество. Опасен был один из дядек, предложивший ей однажды, в шутку, какой-то белый порошок. Мама сказала тогда, что убьет его, если он немедленно не уберется из их дома.

– Моя мама никому бы не сделала ничего плохого.

Дон надела юбку, не прикрывшую, однако, дырки на ее колготках.

– Тогда можешь считать, что тебе повезло. Моя мамаша однажды чуть не придушила меня, когда напилась.

– Какой ужас.

– Нет, потом было еще хуже. – У Дон на лице появилось странное выражение. – Мой брат остановил ее. Вот дальше-то и началось настоящее дерьмо.

Скарлет ничего не сказала. Это она узнала от мамы. Иногда нужно подождать, чтобы человек сам все объяснил.

Однако Дон некоторое время молчала, словно во рту у нее было что-то отвратительное на вкус.

– Ну, да ладно, – произнесла она наконец. – Сейчас уже ничего не поделаешь. Кто-то его заложил, а потом пришли эти, из социальной службы, и забрали меня.

«Кто-то его заложил? Кто? И что такого сделал ее брат?» – размышляла Скарлет. Но ничего этого она предпочла не спрашивать вслух.

– Что там с запиской? Готово?

– А что мне писать? Что у нас разболелись желудки?

– А ты знаешь, как это правильно пишется? – нахмурилась Дон. – Я вот не особо уверена. А нам нужно написать правильно, иначе они догадаются, что это мы сами состряпали записку.

– Вот: «Ж-И-Л-У-Т-К-И».

– Да ты голова, Скарлет.

Потом Скарлет оделась, натянув на себя ту же одежду, что и вчера, потому что у нее не было никакой другой. Ее трусы еще не высохли, после того как она испугалась в магазине. От этого было очень некомфортно, и запах шел неприятный.

– Черт возьми, ты опять обмочила матрас! Тебе попадет от миссис У., как в тот раз. Беги скорее за туалетной бумагой, попробуй все это подсушить.

Однако дверь в туалет оказалась заперта. Там всегда было занято, потому что их слишком много. Оставалось лишь терпеть, скрестив ноги. Если только это возможно.

– Эй, вы там, если не спуститесь сейчас же, то завтракать не будете! – прорычала снизу миссис У.

– Пошли, – Дон потащила Скарлет за собой. – Хотя ловить там особо и нечего.

– Хлопьев уже нет, – проворчал рыжий Даррен.

– Значит, кто-то слопал лишнюю порцию.

– Ага, знаем мы, кто это делает, – пробормотала Дон. – Сжирает сначала свое, а потом еще и наше.

– Что ты там сказала?

Дон вызывающе вздернула подбородок.

– Ничего.

Им досталось лишь по ломтику холодного тоста. Скарлет съела свою порцию очень медленно, тщательно прожевывая каждый кусочек, как они всегда делали с мамой, когда у них было не слишком много еды. Потом она сложила руки на коленях, чтобы показать, что закончила завтрак.

– Ой, какие у нас манеры, – ухмыльнулся Даррен.

– Отвали, – сказала Дон.

– Ах, она же твоя новая лучшая подруга, да?

– Я ее учу. И я не хочу, чтобы она была расстроенной.

– А для чего ты меня учишь? – спросила Скарлет.

Дон изобразила на своем лице выражение «заткнись», потому что как раз в этот момент в комнату вернулась миссис У.

– О чем это вы тут разговариваете?

Скарлет робко подняла руку.

– Пожалуйста, миссис Уолтерс. Вы не могли бы сказать, когда мне можно будет увидеться с мамой?

– Когда сообщат из социальной службы, тогда и сможешь. А сейчас выматывайтесь отсюда. Вы все.

– Но еще много времени до автобуса.

– Ничего, подождете. А мне нужно уходить.

Стоять на автобусной остановке было очень холодно.

– Фу, от кого-то воняет, – сказал Даррен. – А! Это новая девчонка опять обоссалась.

– Скарлет-вонючка! Скарлет-вонючка!

Все загалдели, выкрикивая это снова и снова.

Никто не захотел сесть рядом с ней в автобусе. Как только они добрались до школы, Скарлет спряталась за кустами и стащила с себя трусы. Стало гораздо лучше. После этого она побежала следом за другими детьми через школьные ворота. Это оказалась большая школа – так же, как и ее прежняя, – и классы были огромные. «Учителей не хватает, поэтому мы разделены по способностям, а не по возрасту, – объяснила Скарлет ее новая подруга. – Похоже, мы с тобой в одном классе по математике. – Она потянула ее за руку: – У меня с этим вообще беда, так что давай сядем подальше. Пойдем».

Наконец-то можно было заняться чем-то интересным!

– Черт возьми, как ты быстро! – сказала Дон, когда Скарлет закончила свое задание. – А можешь сделать и мое тоже?

К счастью, в классе было так шумно, что учительница этого не услышала.

– Кто может сказать ответ в первом примере?

– Одиннадцать.

Учительница удивленно посмотрела на нее.

– Молодец, Дон. А во втором?

– Пять и… маленькая единица над двойкой.

– Отлично. Вот что значит – стараться. Ну, а теперь давай ты. – Учительница кинула взгляд в лежавший перед ней журнал. – Скарлет, верно?

– Скажи неправильно, – прошептала Дон.

– Зачем?

– Чтобы она не догадалась, что это ты подсказала мне ответ.

Но ведь шесть умножить на шесть – тридцать шесть. Это же все знали, разве не так? Ее мама была в этом очень сильна. Она собиралась изучать математику в университете, до того как у нее появилась Скарлет.

– Тридцать четыре, – послушно произнесла Скарлет.

– Нет, правильно – тридцать шесть. Но ничего страшного.

– Так нечестно, – прошептала Скарлет, когда они принялись делать задания на следующем листе.

– Все честно. Я ведь тебя опекаю, правда? Поэтому ты должна тоже что-то для меня делать.

Наконец настало время обеда. Жареная картошка с тушеной фасолью! Вкуснятина.

– Тебе придется немножко поделиться, – сказала Дон. – Отдашь мне половину.

– Но почему я не могу съесть все сама?

– Потому что я тебя защищаю, глупая. Я же должна получать от тебя какую-то благодарность за это.

– А от кого ты меня защищаешь?

Дон указала на трех девочек у окна.

– Видишь этих? Злобные твари. Запросто выцарапают тебе глаза на игровой площадке, если меня не будет рядом.

Когда Дон это говорила, одна из девочек пристально посмотрела на них своим тяжелым взглядом. У Скарлет от этого по телу пробежала холодная дрожь.

– Они живут в пригороде, не то, что мы. В Бэдлендсе.

Скарлет молча пододвинула ей свою тарелку. Дон поменяла ее на свою, пустую.

Через несколько минут раздался резкий свисток.

– Все на улицу!

– Сейчас начнется, – глухо сказала Дон. – Держись рядом со мной.

– Но разве тут не дежурят учителя? В моей прежней школе они следили за тем, чтобы никто никого не задирал.

– Никто здесь ни за кем не следит. Делать им больше нечего!

Холодный воздух пробрал Скарлет до костей, едва она оказалась на улице. Старая куртка, которую дала ей миссис У., была слишком мала, и у нее сломался замок.

– Кажется, тут кто-то замерз? – спросила одна из девочек из Бэдлендса. На ней была черная кофта с таким глубоким вырезом, что виднелся бюстгальтер.

– Нет, – сказала Скарлет, но ее голос дрожал.

– Наверное, это потому, что на тебе нет трусов.

Как она узнала?

– Одна моя подруга заметила это, когда уронила карандаш на пол. Тебе нравится сверкать голой задницей? Или ты привыкла к более жаркой погоде? Откуда ты вообще приехала?

– Я отсюда.

– А почему ты тогда черная?

– Она коричневая, – сказала Дон.

– А. Ну да. Кстати, я слышала насчет вчерашнего грабежа в торговом центре. – Ее глаза сузились. – Там была девчонка того же цвета, что и ты. И с красными бусинами в волосах.

– А вот за это можешь и получить от меня!

– Да что ты говоришь, Дони?

– Никто не смеет меня так называть.

– Дони, Дони!

Скарлет отступила назад – и как раз вовремя, чтобы избежать пролетевшего перед ее лицом кулака Дон.

– А! Она сломала мне нос!

– Что здесь происходит? – Наконец подошла учительница.

– Она сама виновата. – Дон указала на кричавшую девочку, сидевшую на земле с залитым кровью лицом. – Ну же, Скарлет. Расскажи, как все было.

Если кто-нибудь спросит, что произошло во время игры – учила ее мама, – всегда обвиняй кого-нибудь другого.

– Эта девочка, – произнесла Скарлет, указывая на ученицу с окровавленным лицом, – обидела меня, сказала, что я черная. Моя подруга просто за меня заступилась.

– Ты позволила себе расистское замечание?

– И что с того? Мой отец говорит, что их всех нужно собрать и отправить обратно на родину.

– Вставай. Ты пойдешь со мной. – Учительница кивнула Дон. – А ты присмотри за новенькой, пока я разберусь со всем этим.

– Молодец, – сказала Дон, похлопав Скарлет по спине. – Эта учительница здесь недавно, поэтому все еще думает, что может что-то изменить.

Все остальные на игровой площадке опасливо держались поодаль.

– А почему ты так рассердилась, когда она назвала тебя «Дони»?

– Не твое долбаное дело.

Скарлет почувствовала, что допустила оплошность.

– Извини, пожалуйста.

– Нет уж, простым «извини» ты не отделаешься. Тебе придется загладить свою вину.

– Как?

– У нас снова будет дело в пятницу.

– Мы будем играть в игру?

Дон издала звук, похожий на смешок.

– Ну, можешь и так это называть, если хочешь.

Скарлет почувствовала смесь страха и приятного волнения.

– Ладно. – Дон подтолкнула ее локтем. – Иди сейчас в школьный офис и скажи, что тебе нужны одноразовые трусы. Ты не можешь ехать обратно на автобусе в таком виде.

– Но если они мне откажут?

– Нет, сейчас они будут к тебе подлизываться, чтобы ты не пожаловалась на расизм. – Дон ухмыльнулась. – Отлично сработано.

* * *

Когда они вернулись в тот день домой, миссис Уолтерс уже их ждала.

– А ну наверх, – мрачно сказала она Скарлет. – Как, черт возьми, это называется? – Она указала на мокрое пятно на простыне. – Я терпеть не могу зассанцев. Я тебе уже это говорила.

– Простите меня. – Скарлет услышала свой голос у себя в голове, но язык не слушался, чтобы толком произнести эти слова.

– Что ты там бормочешь?

– Простите меня.

– Громче.

Скарлет сделала еще одну попытку:

– Простите меня.

– Я меняю постельное белье раз в месяц. И я не собираюсь зря тратить на тебя деньги только из-за того, что твоя никчемная мамаша не приучила тебя к горшку. Так что будешь спать на этих простынях до следующей смены белья. А сейчас спускайся к ужину. Вы сегодня рано пойдете спать.

На ужин каждому досталось по полторы рыбные палочки. Они с Дон сидели рядом. Скарлет уже знала, как нужно поступить. Когда миссис У. отвернулась, она быстро отдала целую палочку Дон, чтобы отблагодарить ее за дружбу. Горох был недоваренный, поэтому Дон не стала на него претендовать, и Скарлет с жадностью съела его сама.

– А что на десерт? – спросил Даррен.

– Ничего.

– Но вы должны давать нам десерт.

– А вы не должны воровать еду из нашего холодильника.

Все замерли. Этот голос исходил от стоявшего в дверях маленького толстого человека. Скарлет еще не видела его раньше, но, по рассказам Дон, догадалась, кто это. Мистер У. работал водителем грузовика. Он часто бывал в отъезде. Иногда он брал с собой и своего сына, о котором упоминала женщина из соцслужбы. Очевидно, это был стоявший рядом с ним подросток. У них обоих были огромные уши, похожие на цветную капусту и казавшиеся слишком большими для их голов.

Мистер У. оглядел стол своими черными глазами-бусинами.

– Ну, давайте. Признавайтесь. Все равно я вас рано или поздно поймаю.

В ушах у Скарлет зазвенела тишина.

– Я буду следить за всеми вами. За каждым из вас.

К ужасу Скарлет, его глаза остановились на ней.

– А это, значит, новенькая девчонка? Зассыха.

Все дети захихикали. В том числе и Дон. Скарлет почувствовала укол обиды. Ведь она была ее подругой.

– Ладно, мисс Пис-пис, у меня есть для тебя кое-какие новости. – Он помахал пальцем, и Скарлет заметила, что руки у него – так же, как и уши, – были слишком большие, по сравнению со всем остальным телом. – Сотрудница из соцслужбы повезет тебя в пятницу на встречу с твоей матерью-уголовницей.

– Спасибо, спасибо вам!

Ей хотелось прыгать от радости.

– Но если ты снова намочишь постель, мисс, то никуда не поедешь. Поняла?

Сердце Скарлет просто пело, когда они поднимались по лестнице в комнату. Оно не перестало петь даже тогда, когда Даррен и Дон снова устроили шумную возню. Скарлет крепко зажмурилась и обратилась с молитвой ко Вселенной, прося о том, чтобы мама смогла каким-нибудь образом выбраться из тюрьмы и приехала к ней. Тогда у них все опять стало бы хорошо.

Глава 11 Вики

Все происходит не так, как бывает в фильмах, не сразу. Петля кажется довольно свободной сначала, когда полиция только подступается к тебе с вопросами. Но потом она начинает затягиваться.

Во всяком случае, так описывала это одна из наших девчонок. В то время я видела в этом скорее художественный вымысел с ее стороны. Она была весьма склонна все приукрашивать. Мой собственный опыт попадания за решетку довольно сильно отличался от того, что рассказывала она. Однако теперь я начала понимать, что она имела в виду.

Женщина-полицейский держит в руках пластиковый пакет – такой, в какой складывают улики. Мне уже доводилось видеть подобные в своей жизни.

– Мы изымаем ваш рабочий ежедневник, – произносит инспектор Вайн, нарушая мои мысли.

– Хорошо, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. – Но, возможно, вам будет трудно разобрать мой почерк.

Это правда. С тех пор, как со мной все это произошло, мои руки стали подрагивать.

– Это все? – спрашиваю я. Слишком поздно до меня доходит, что мои слова звучат подозрительно, выдавая мою неуверенность: как будто я ожидала, что они заставят меня ехать с ними.

– Пока да. – Инспектор снова пристально глядит на меня. – Мы будем держать с вами связь. И я настоятельно рекомендую вам позаботиться об адвокате.

Я запираю дверь за ними на ключ. Закрываю все окна. Я в курсе, что так делать нельзя. Одно из правил, которое я узнала, получив свой диагноз, гласит, что нужно обязательно оставлять свободным доступ в жилище – на тот случай, если потребуется экстренная помощь. Однако в этот момент мне нужно полностью отгородиться от внешнего мира.

Как только полицейские уходят, я хватаю свою папку с надписью «Счета». Та самая бумага по-прежнему там. Возможно, следовало бы перепрятать ее в более надежное место.

Потом, забравшись в кровать, я делаю себе кокон из одеяла, пахнущего лавандой. Так я чувствую себя в бо́льшей безопасности. Еще не ночь, но лекарства, как всегда, оказывают свой эффект. Мои веки тяжелеют. Я не могу больше держать глаза открытыми. С большим облегчением я сдаюсь.

Должно быть, я очень крепко уснула, потому что телефон сначала звучит как эхо в моем сне. Я не всегда помню, что мне снится. Зачастую я просыпаюсь с неприятным ощущением, что мне удалось каким-то чудесным образом выбраться живой и невредимой из чего-то ужасного. Однако на этот раз я прекрасно помню свой сон. Он связан с фотографией, которую показали мне полицейские, с именем на обратной стороне. Я бегу по пляжу за женщиной по имени Хелен Эванс, хотя – как и в реальности – не имею ни малейшего понятия, кто она такая. Ее волосы развеваются на ветру, и я хочу, чтобы она обернулась, чтобы увидеть ее лицо. Однако, как только она начинает поворачивать голову, раздается телефонный звонок. Я резко сажусь на кровати и хватаю мобильный. Он скользит в моей влажной от пота руке, но мне все же удается нажать нужную кнопку для ответа.

– Вики?

Наконец-то. Это адвокат. Так поздно? Вот это да.

– Простите, что не смогла связаться с вами раньше. У меня были клиенты, и только сейчас появилась возможность перезвонить. – Ее тон становится более деловым: – Вы сказали, что у вас там какое-то следствие. Можете рассказать подробнее?

– А вы занимаетесь уголовными делами?

– Да, занимаемся. – Голос ее звучит энергично и оживленно.

По моим подмышкам струится пот, и я, запинаясь, произношу:

– Ну… в общем, ко мне пришла полиция… они начали расследование в связи с…

Я умолкаю. В связи с чем конкретно? Слово «убийство» ни разу не было упомянуто.

– В связи исчезновением моего мужа. Они считают, что я могу иметь к этому какое-то отношение.

– А вы имеете?

– Нет, не думаю, но… на самом деле все намного сложнее.

– В таком случае нам нужно как можно скорее встретиться, – решительно говорит адвокат.

Мы договариваемся о дате и времени. Я, если честно, пока пребываю в сомнениях. Если полиция не вернется, я отменю эту встречу. Если же вернется… Мне не хочется даже думать об этом.

Я бросаю взгляд на часы. Время – десять вечера. Мне следовало бы снова лечь спать, но я больше не чувствую усталости. Внезапно меня охватывает желание подышать свежим воздухом.

Я одеваюсь потеплее, чтобы не замерзнуть, и отправляюсь на прогулку по набережной в сторону дальних утесов. При дневном свете они красные, но теперь я не могу даже разглядеть их в темноте. Сама набережная залита светом уличных фонарей. Мне нравится, когда здесь никого нет, как сейчас, за исключением немногочисленных рыбаков, молчаливо стоящих у перил. У одного из них – налобный фонарь, ведро наживки у ног и длинная удочка, конец которой едва виднеется в темноте. Мы по-дружески молча киваем друг другу.

Этой ночью поднимается прилив. Волны неотступно накатывают на гальку. Брызги летят мне в лицо. Я не могу удержаться и громко смеюсь. От этого я чувствую себя будто снова ребенком. Когда жизнь была нормальной. Когда я все помнила. Когда меня не посещал запах жженой резины, а, просыпаясь, я не думала о том, не произошло ли со мной чего-то плохого. Когда я была одним человеком, а не двумя.

Я прохожу мимо той скамейки, но не гляжу на нее. Ассоциации с местом приступа также могут быть потенциальными триггерами.

Вернувшись домой, я обнаруживаю на своем автоответчике сообщение. Одна из моих клиенток отменила сеанс. Она не объяснила причину, но я почти уверена, что до нее дошли слухи об инциденте под скамейкой или о моих визитерах в форме. Мне хочется просто сбежать отсюда, но в этом случае мое поведение будет выглядеть еще более подозрительным в глазах полиции.

Будь ты проклят, Дэвид.

Не только за то, что ты сделал, но и за то, что я все еще по тебе скучаю.

Возможно, пришло уже время положить этому конец.

Глава 12 Скарлет

Скарлет не могла уснуть в ту ночь – и не только из-за звуков, доносившихся из постели Дон.

«Мама, – шептала она все время, – я приеду с тобой увидеться».

Произнесенное вслух, это становилось для нее более реальным. Однако Скарлет пугало то, что она не могла отчетливо представить себе лицо мамы. Она помнила, как назывался аромат ее духов – пачули, – но сам запах в ее памяти был совершенно неуловимым. Однако, крепко зажмурившись, она явственно ощущала прикосновение маминого лица. Такого мягкого. Теплого. Как внутренняя поверхность ее щеки.

Мистер У. сказал – в пятницу. В этот день женщина из соцслужбы повезет ее к маме. У нее будет «специальное освобождение» от школы. А где именно находится эта тюрьма? Об этом Скарлет как-то совсем забыла спросить.

«Пожалуйста, пусть у нее будет все хорошо, – шептала Скарлет в темноту. – Пусть она не забывает принимать те таблетки, которые делают ее веселой. И чистить зубы (а то она не всегда помнит об этом). И еще пусть не забывает поесть вовремя».

В этот момент она услышала хруст открываемой упаковки. Сдавленный смех. Кто-то что-то жевал.

– Хочешь? – спросила Дон.

Скарлет увидела в полумраке, что она протягивала ей крекеры. Даррен, который должен был находиться в это время в соседней комнате, вытащил себе целую горсть.

– Где вы их взяли?

– Сперли из шкафа у этой семейки, где же еще?

– Представляю, что будет, если они это обнаружат, – с набитым ртом произнесла Скарлет. Крекеры застревали у нее в горле, но она никак не могла остановиться.

– Они сами виноваты, что плохо нас кормят. Но вообще-то мы осторожны. Берем не так часто и понемногу. Прячем все под кроватью. Вот, смотри! У нас и шоколад есть!

Скарлет торопливо протянула руку. Ого, с фруктами и орехами. Один из приходивших к маме дядек приносил иногда такие шоколадки. Ее любимые.

– Только смотри не запачкай постель, – предупредил мальчишка. – А то миссис У. подумает, что ты можешь обделаться и по-большому, а не только по-маленькому.

Скарлет почувствовала, что ее щеки вспыхнули от стыда.

– Ну, не будь таким противным. – Дон стала выпихивать мальчишку из постели.

– Да успокойся ты. Разбудишь остальных.

Ну вот. Раздался звук приближающихся шагов.

– Что это тут такое?

К ужасу Скарлет, дверь отворилась, и на нее грозно уставился мистер У.

– Ничего, – прошептала Скарлет, кинув взгляд на Дон, которая в этот момент притворилась спящей. – Я просто скатилась с матраса.

– Нужно быть осторожнее. А то так ведь можно наставить себе синяков.

Голос у него был мягче, чем у его жены. Он подошел к ней, шлепая босыми ногами по полу. На нем были только пижамные штаны, из которых вываливался большой живот.

– Давай я поправлю тебе постель.

Скарлет затаила дыхание. Что если он увидит очертания еще одной фигуры, прячущейся под одеялом Дон?

Но нет. Он прясел рядом с ней и долго возился, поправляя ей одеяло.

– Вот так-то лучше, – прокряхтел он, наконец поднимаясь. – Ты должна быть у нас в полном порядке.

Он постоял над ней некоторое время, опустив голову. У Скарлет по коже поползли мурашки. Даже в темноте ей было видно, что макушка у него лысая и блестящая. Потом он как будто встряхнулся и направился к двери.

– И чтобы никакого больше шума здесь, ясно? – громко произнес он. – А то вам не поздоровится.

– Черт возьми, – выдохнула Дон, выбравшись из-под одеяла. – Чуть не спалились. А ты молодец, Скарлет, все правильно делала.

– Похоже, он положил на тебя глаз, – прошептал Даррен. – Как на Кейли…

– Заткнись, – зашипела на него Дон. – Если этот урод попробует снова подобраться к кому-нибудь из нас, то я отрежу ему яйца. Клянусь, отрежу! И тебе тоже, если будешь вести себя, как козел.

– А кто такая Кейли? – шепотом спросила Скарлет, после того как мальчишка ушел.

– Это не важно.

Однако Дон произнесла это таким тоном, каким говорила мама, когда что-то на самом деле было важно.

– Даррен сказал, что мистер У. положил на меня глаз, – что он имел в виду?

– Да ладно тебе. Ты же говорила, что знаешь про «игру». А это то же самое. Короче, он хочет залезть к тебе в трусы – вот что это значит.

– Но я все равно не понимаю.

– Ты это серьезно? – Дон, выбравшись из своей постели, на цыпочках подошла к Скарлет и устроилась на краешке ее матраса. Он был такой узкий, что на нем едва получалось уместиться. – Слушай, детка. Я не знаю, какая у тебя была жизнь до того, как ты сюда попала. Но я кое-что тебе расскажу, абсолютно бесплатно. Парням всегда хочется кое-что с тобой сделать. Иногда это хорошо – потому что ты можешь их использовать. Иногда это плохо – потому что они используют тебя. – Она издала странный горловой звук. – Этот мистер У. нехороший человек.

– Он сделал что-то плохое Кейли?

– Я этого не говорила.

Однако в тусклом свете, лившемся в комнату с улицы через щель между занавесками, Скарлет увидела болезненно искривившееся лицо подруги и поняла, что ее догадка верна.

– Мистер У. показался мне добрым. Он беспокоится о том, чтобы я не наставила себе синяков.

– Ха! – Дон закатила глаза. – Это потому, что он не хочет, чтобы у соцслужбы возникли к нему какие-нибудь вопросы. Если они заметят синяки, то может начаться разбирательство. Тогда мистер и миссис У. потеряют свои денежки.

– Какие денежки?

– О боже, Скарлет! Неужели ты думаешь, что они берут нас к себе просто так, по доброте душевной? Как бы не так! Им просто за это платят.

– Правда?

Дон тяжело вздохнула.

– Да уж, я вижу, ты – тяжелый случай. Но ладно, ты же моя подруга. И, между прочим, нам очень некстати то, что ты едешь на встречу со своей мамой в пятницу. Мы как раз собирались в этот день провернуть наше дельце. Но раз так, мы сделаем это послезавтра.

– То есть я должна буду опять вынести дивиди из магазина?

– Молодец, сечешь, – Дон похлопала ее по плечу. – Ну, теперь все, давай-ка подвинься. Я совсем задубела.

Она скользнула к Скарлет под одеяло, обняв ее за спину. Они с мамой часто так спали. Это действовало успокаивающе. Внезапно снова наступило утро.

* * *

– Ну, так вот, – сказал рыжий Даррен в четверг, когда они вышли из автобуса возле школы. – План такой. Мы отметимся на перекличке, чтобы они думали, что мы здесь, а потом нам нужно будет слинять при первой возможности. Хорошо, что мы сегодня в разных классах. Так что, если повезет, они еще долго нас не хватятся.

Скарлет была так взволнована, что с трудом могла сконцентрироваться. Завтра за ней должна приехать женщина из соцслужбы, чтобы отвезти ее на встречу с мамой в какое-то место под названием «Эйч Эм Пи».

– Сматывайтесь сразу, как только сможете, – продолжал Даррен, – и идите прямо в торговый центр. Ты, Скарлет, делаешь то же, что и в прошлый раз. Ждешь у дверей, пока мы не опрокинем стеллаж. Потом забегаешь и хватаешь, что можешь. Поняла?

– Только не слишком много, а то опять их растеряешь, – вставила Дон.

– Кто здесь дает указания – ты или я?

Дон сделала оскорбленное лицо.

– А ты не наезжай на меня, иначе не пущу тебя сегодня ночью!

– Да нужна-то ты мне!

– Эй, вы, долго еще собираетесь спорить? – вмешался в разговор Киеран. – Может, уже пойдем?

После первого урока Дон сделала ей знак, подняв большой палец. Следующим уроком была физкультура, поэтому не представляло большого труда «потеряться» по дороге на игровую площадку.

– У тебя все получится, – ободряла Скарлет ее подруга, когда они шагали по улице.

Мальчишки их уже ждали.

– Пошли.

Все произошло так быстро! Сначала Даррен опрокинул стеллаж. Потом Дон подтолкнула ее «Давай!», и Скарлет, едва удержавшись на ногах, полетела вперед. Следуя полученным инструкциям, она направилась к стеллажу с новинками. Один. Два. Три. Может быть, еще четвертый? Прижав диски к груди, Скарлет помчалась к двери. Однако выход перегораживал огромный мужчина в черных брюках. Он стоял, скрестив на груди руки и широко расставив ноги, и смотрел на нее грозным испепеляющим взглядом.

Присев, Скарлет прошмыгнула между ног у мужчины. Теперь – бежать. Скорее. Скорее. Но тут она налетела на пожилую женщину с ходунками.

– Моя нога! – закричала та.

– Простите, простите! – Скарлет подбежала обратно к ней. – Вы в порядке? Я не хотела…

В этот момент она почувствовала, как ее схватили огромные руки. Затем ее повели к центральному выходу из торгового центра. «Пустите, мне больно!» – пыталась произнести Скарлет, но от страха не могла выдавить ни слова.

Все смотрели на нее. Ни Дон, ни Даррена, ни кого-то из остальных не было видно.

Ее посадили в полицейскую машину – вроде той, на какой ее увезли тогда из парка. На заднем сиденье сидела неулыбчивая женщина в форме.

– Как тебя зовут?

Ничего им не говори, если тебя поймают. Так ее научили.

Скарлет изо всех сил сжала губы, чтобы точно ничего не сболтнуть.

– Ты только подумай о том, что ты сделала! Воровать – это плохо. Но сбивать с ног старушку – это вообще недопустимо!

Глаза Скарлет наполнились слезами. На этот раз она не смогла удержаться, чтобы не заговорить.

– Я не нарочно, честное слово. А с ней все будет в порядке?

– Как ты думаешь, с тобой все было бы в порядке, если бы ты была старушкой и тебя сбили с ног? Ну а теперь давай, выкладывай все из карманов.

Скарлет нехотя достала ластик, карандаш и свой новый учебник правописания.

Скарлет Дарлинг.

Женщина-полицейский покачала головой, прочитав ее имя на обложке.

– Хорошо, Скарлет. А как зовут твою маму?

– Зельда, – дрожащим голосом пискнула она.

– Ты помнишь номер ее мобильного?

– Она сейчас может пользоваться только телефоном-автоматом, потому что у них, в этом «Эйч Эм Пи», не разрешают мобильные.

В лице женщины-полицейского что-то изменилось.

– Понятно.

– А завтра я поеду повидаться с ней! Женщина из соцслужбы меня повезет.

– Ну, насчет этого еще надо будет решить.

У Скарлет внутри все оборвалось. Надо будет решить. Когда мама так говорила, ничего хорошего это не предвещало.

– Но я должна повидаться с мамой. Должна. Я не обнимала ее с тех пор, как они увезли ее, из-за игры.

– Из-за какой игры? – резко спросила другая женщина-полицейский.

Наверное, не стоило упоминать об этом.

– Я не помню.

– Как удобно. Ладно, но когда мы приедем в участок, может, ты вспомнишь хотя бы, что тебе велели сделать твои приятели. И не думай, что должна их прикрывать. А насчет встречи с мамой забудь. Потому что тебя саму теперь ждет суд.

* * *

Иногда я продаю масла своим клиенткам. Одно из самых популярных – масло ладана, которое я включаю в свой специальный подарочный набор «Бегство». Ведь нам всем на самом деле хочется сбежать от действительности, не так ли? В том числе и мне.

Оглядываясь назад, я не могу понять, как меня вообще угораздило попасть в такое болото. Единственное мое оправдание – то, что я была тогда такой израненной. Уязвимой. И я встретила Дэвида, который дал мне почувствовать себя особенной.

Если бы только я знала тогда то, что знаю сейчас.

Глава 13 Вики

1 марта 2018

Я жду звонка из полиции, но мой телефон молчит. Так что я отменяю назначенную встречу с Лили Макдоналд. Возможно, они забыли обо мне. Возможно, ведется следствие. В конце концов, я не могу больше выносить эту неизвестность и звоню им сама.

– У меня есть для вас информация, которую вам следует знать, – говорю я.

Меня приглашают прийти в отделение полиции. Когда я туда прихожу, Вайн деловито проводит меня внутрь. Отделение выглядит намного современнее, чем те, где мне доводилось бывать. Эргономичные столы. Большие окна. Удобные стулья.

– Недавно все поменяли, – говорит инспектор, словно прочитав эмоции на моем лице.

Внезапно в моей голове вспыхивает воспоминание – ощущение наручников на запястьях.

Известна ли им эта часть моего прошлого? Если нет, то это лишь вопрос времени.

Кроме Вайна, в кабинете никого нет, но я подозреваю, что по крайней мере еще один, а то и два человека слушают наш разговор.

– Итак, вы сказали, что у вас есть для нас какая-то важная информация.

Я стискиваю под столом руки, начиная все же сомневаться теперь в правильности своего решения.

– Дело в том, – говорю я, – что мой муж… я имею в виду, бывший муж… уже поступал так раньше.

Инспектор ждет. Молчание – сильное оружие. Я это усвоила как нельзя лучше. И я также знаю, что правильные слова играют решающую роль, когда дело доходит до защиты.

– Ему случалось пропадать и в те времена, когда мы были женаты, – продолжаю я.

Инспектор поднимает правую бровь. В ней серебрятся седые волоски. Дэвид – постоянно смотревшийся в зеркало – очень боялся преждевременно поседеть. Он проводил много времени, расчесывая свои темные волосы и отыскивая в них намеки на седину или (что было в его глазах еще хуже) залысины.

– Что конкретно вы имеете в виду?

– Мой бывший муж мог просто взять и исчезнуть – иногда даже на несколько дней. Потом, объявившись, он уверял, будто предупреждал меня, куда уезжает. Но это было неправдой.

– Понятно.

Инспектор явно мне не верит. Я подаюсь вперед в отчаянной попытке убедить его.

– Это началось вскоре после того, как мы поженились. Однажды он не пришел домой ночевать. Я подумала, что с ним что-то случилось, и даже позвонила в полицию. Вы ведь можете это проверить. Это должно быть где-то у вас зарегистрировано.

– Вы помните точную дату?

Я помню день смерти мамы. И дата Патрика навсегда отпечаталась в моем сердце. Так же, как и вечер нашего знакомства с Дэвидом. Но насчет того дня я не уверена.

– Могу сказать только день и месяц.

Инспектор криво улыбается, словно насмехаясь надо мной.

– Ну, и где же он был в тот раз?

– Он сказал, что уезжал по делам в Гонконг.

– А вы уверены, что он вас не предупреждал об этом? Может, вы просто забыли?

– Это было еще до того, как у меня проявилась… – начинаю говорить я.

Инспектор кивает. Я рада, что мне не пришлось заканчивать эту фразу. Я стараюсь как можно реже произносить вслух название своей болезни.

– И как часто это случалось?

– Несколько раз. И вообще-то я не знаю точно, было ли это связано с работой… – я с трудом проглатываю ком в горле, – или с какими-то личными делами.

Последние слова я выдавливаю с огромной горечью. Это не ускользает от его внимания.

– Почему вы не упоминали об этом раньше?

– Мне было трудно об этом говорить.

Это правда.

– Насколько мне известно, ваш бывший муж женился на своей личной помощнице вскоре после того, как вы развелись.

Я сдержанно киваю, не в состоянии ответить.

– И вы считаете, что сейчас происходит нечто подобное? То есть это рабочая поездка или что-то, так сказать, личного характера?

– Ну да, это вполне возможно, разве не так?

Инспектор пожимает плечами:

– Миссис Гаудман говорит, что она не имеет ни малейшего понятия, где сейчас может быть ее муж.

Я засмеялась:

– То же самое было и со мной!

Мне очень хочется высказать ему свои подозрения насчет того, что Таня все же должна знать, где находится Дэвид, но я удерживаюсь от этого. Инспектор может подумать, что я пытаюсь переложить свою вину на нее.

– У вас есть какие-нибудь доказательства того, что вы только что мне рассказали? – спрашивает он.

Я думаю о той бумаге, припрятанной в папке со счетами. Разве не из-за нее я здесь? Не для того, чтобы ее отдать? Однако холодность инспектора заставляет меня усомниться в том, что он мне поверит. Он может даже подумать, что я сама все сфабриковала, чтобы насолить Дэвиду. Похоже, шансов на победу у меня нет.

– Не совсем.

– Что вы имеете в виду?

– Я же не детектив, как вы. Я просто женщина, которая пытается как-то держаться после того, как ее жизнь покатилась ко всем чертям.

Я не имею привычки ругаться. Мне не свойственно выходить из себя и колотить в сердцах кулаками по столу, как сейчас. Однако в этот момент мне хочется кричать изо всех сил, чтобы заставить этого человека понять: я действительно не знаю, куда исчез мой бывший муж. И, что еще более важно, мне нужно убедить в этом саму себя.

Инспектор пододвигает ко мне коробку с бумажными носовыми платками. Они большие, мужского размера. Это напоминает мне про тот случай, когда я застала Дэвида перед телевизором, плачущим над мелодрамой о мальчике, отец которого бил его за малейшую провинность. Это был единственный раз, когда мне довелось видеть слезы Дэвида. Когда я спросила его, все ли в порядке, муж поспешно переключил канал и сказал, что не хочет об этом говорить.

Я постепенно успокаиваюсь. Единственное, чего мне хочется теперь, – это вернуться домой. Удобно устроиться на диване, закутавшись в мягкое одеяло. Втереть в виски масло лаванды. К тому же скоро ко мне должна прийти клиентка. Если только она тоже не отменила сеанс.

Детектив-инспектор Вайн постукивает указательным пальцем по своему левому запястью, словно что-то обдумывая. Потом он хмурится. В моей голове мелькает мысль – плакал ли он когда-нибудь, будучи взрослым? Подозреваю, что нет.

– И вы действительно так и не можете объяснить фотографию, на которой запечатлено, как вы спорите с вашим бывшим мужем за два месяца до его исчезновения?

Он должен мне поверить!

– Нет. Не могу. Возможно, это всего лишь подделка. Они такое запросто могут сделать.

– Они?

– Умельцы. Те, у кого на меня зуб.

– И кто бы это мог быть?

Значит, он все-таки не знает еще о моем прошлом. Если только не пытается блефовать, дожидаясь, когда я сама ему все расскажу.

– Ну, вам виднее, вы же детектив, – говорю я.

Вайн жестом показывает «что правда, то правда».

– Я вижу, вы очень подавлены. Хотите, вас отвезут домой?

Его голос звучит мягче. Однако я этому не верю. Прошло то время, когда я могла клюнуть на подобные уловки.

– А это может быть машина без опознавательных знаков? И кто-нибудь не в форме? Я не хочу, чтобы соседи это увидели.

– Хорошо, посмотрим, что можно сделать.

Меня выводят из кабинета и провожают в зал для посетителей. И там я вдруг вижу ее, сидящую на стуле. Глаза с потекшей черной подводкой. Короткая черная юбка. Черные колготки. Черные замшевые сапоги до колена, на высоком каблуке. Тяжелый запах парфюма, действующий удушающе даже издалека.

Что она делает здесь, в Корнуолле? Неужто специально приехала, чтобы свидетельствовать против меня?

– Таня, – сдавленно произношу я, но женщина не обращает на меня никакого внимания. Тогда до меня доходит, что это все-таки не она. Это другая вульгарная девица.

– С вами все в порядке? – спрашивает полицейский.

Я киваю, чувствуя себя глупее некуда. Что он может подумать обо мне, когда я вот так, ни с того ни с сего произношу имя какой-то женщины?

Что я сумасшедшая. Вот что. И, возможно, он прав.

Глава 14 Скарлет

Ее привезли к высокому серому зданию, с большими черными буквами на фасаде.

«П-О-Л-И-Ц-И-Я», – прочитала вслух Скарлет.

Лицо женщины-копа смягчилось.

– Любишь читать, да?

Скарлет кивнула.

– Мама научила меня, еще до того, как я пошла в школу.

– Вот как? – Женщина поджала губы: – А сколько тебе вообще? Одиннадцать? Двенадцать?

– Если я вам скажу, вы отпустите меня повидаться с мамой?

– Я постараюсь.

– Восемь.

Женщина нахмурилась.

– Но ты такая высокая.

– Да, я знаю. – Скарлет снова тряхнула головой, так что ее косички с вплетенными бусинками взметнулись во все стороны. – Мой папа тоже был высокий.

Это был один из немногих фактов, известных ей об отце, поэтому она всегда старалась это упоминать.

– Отлично. Просто отлично.

Неужели она опять сделала что-то не так?

Теперь они уже вошли внутрь и стояли перед большим стеклом. За ним сидел мужчина в черной форме и со шрамом на щеке. Это напомнило Скарлет о том, как она однажды порезалась кухонным ножом, когда чистила картошку на ужин, чтобы сделать маме сюрприз. Ей нужно было наложить швы – так сказала мама, когда обнаружила ее дома всю в крови. Но в результате они просто наклеили ей пластырь, потому что иначе могли возникнуть неприятности с соцслужбой.

– У нас тут кое-какая проблема, Джо, – сообщила женщина-полицейский. – Эта девочка, возможно, младше, чем выглядит. Если, конечно, она не врет. И еще она отказывается говорить, где живет, а ее имя мы прочитали только на ее учебнике. Скарлет Дарлинг. Представляешь?

Вздыхая, мужчина в черной форме взялся за телефон.

– Вызовите, пожалуйста, сотрудников из соцслужбы. У нас тут, похоже, ребенок младше возраста уголовной ответственности.

– Что это значит? – спросила Скарлет.

Женщина-полицейский сердито на нее посмотрела.

– Это значит, что тебе все-таки удастся избежать суда. Скажи мне, Скарлет, это другие дети подговорили тебя на это?

«Ничего им не говори».

– Какие другие дети?

– Вот, совсем малявка, а уже знает, как надо себя вести, – фыркнул мужчина со шрамом.

– Я не малявка, – возмутилась Скарлет. – Я не хуже любого взрослого. Так говорит моя мама. Я помогаю ей с покупками и делать уборку, когда она плохо себя чувствует. Ну, то есть помогала, пока ее не увезли в этот «Эйч Эм Пи».

– Если ты не возьмешься за ум, то окажешься в конце концов там же. Понимаешь, что я говорю?

Не совсем, но было безопаснее кивнуть. Потом они просто сидели и ждали под равномерное тиканье часов.

– Скарлет!

Это была Камилла Рваная Стрижка, женщина из соцслужбы, которая привезла ее в дом миссис Уолтерс.

– А, так вы знаете эту девочку? Она попалась на воровстве. И из-за нее пожилая женщина вывихнула лодыжку.

Камилла вздохнула. Потом она начала шепотом переговариваться с женщиной-полицейским, но Скарлет удалось все расслышать.

– Ее мать сейчас в предварительном заключении до суда, так что бедная девочка пока под временной опекой. Мы поместили ее на этот период в семью Уолтерсов.

– Что ж, в таком случае нам ничего не остается, кроме как пожурить ее и отправить обратно в эту семью.

– Мы будем подыскивать ей что-то другое, если ее мать закроют надолго.

Скарлет подняла глаза. Одного их соседа, жившего от них через три квартиры, тоже «закрыли надолго». Это означало, как объяснила ей мама, что он будет долго сидеть в тюрьме. «Ну и слава богу, черт возьми», – добавила тогда мама.

– Я хочу увидеться с ней! Вы меня отвезете?

– А ты обещаешь, что будешь теперь хорошо себя вести?

– Да. Честное слово.

Скарлет была готова на все, ради того чтобы снова оказаться в маминых объятиях. Почувствовать мягкость ее щеки. Уткнуться лицом в ее шею, и чтобы мама гладила ее по волосам и говорила, что она ее «любимая девочка».

– Если ты будешь продолжать в том же духе, когда станешь старше, то в конце концов попадешь в исправительное учреждение для несовершеннолетних.

Киеран, живший у Уолтерсов, уже успел там побывать!

– Я буду хорошо себя вести. Правда. Я не буду больше играть в эту игру.

– Это не игра, Скарлет. Это реальная жизнь. Так что если кто-то подбивает тебя сделать что-то плохое, ты должна говорить «нет». Поняла?

Она кивнула.

– Так я смогу увидеться с мамой? Я так по ней скучаю.

Женщина-полицейский вздохнула:

– Да им сколько ни говори – все бесполезно.

Камилла похлопала Скарлет по руке. У нее были длинные красные ногти. А у мамы были очень короткие, и кончики пальцев – желтоватые, как она ни пыталась их оттереть.

– Я постараюсь это решить, Скарлет. Но пожалуйста. Помни о том, о чем мы сейчас говорили. Мы ведь хотим тебе помочь. Правда.

Рваная Стрижка сдержала свое слово. На следующий день она повезла Скарлет на встречу с мамой, как обещала. «Эйч Эм Пи» оказалась огорожена высокой стеной с мотками проволоки по верху. Камилла сильнее стиснула ее руку, как будто тоже была напугана.

– А где тут окна? – спросила Скарлет, когда они прошли мимо надписи «С-В-И-Д-А-Н-И-Я».

– На другой стороне. С этой стороны их нет. В целях безопасности.

Они прошли через большие двери, где сидевший за стеклом мужчина велел им расписаться. Женщина в черной форме и с татуировкой в виде зеленого дракона на запястье попросила Скарлет поднять руки, после чего ощупала все ее тело. Было щекотно. Потом эта женщина-дракон проделала то же самое с Камиллой, и та перенесла это совершенно спокойно.

– Проходите сюда.

Дверь скрипнула, когда они открыли ее. Она вела в другую комнату, в которой была еще одна дверь, а за ней – третья. Они шли словно по очень длинному школьному коридору.

– Вы сказали, что здесь есть окна, – прошептала Скарлет.

– Есть, – сказала Камилла, стискивая ее руку. – Только не в этой части.

В конце концов они пришли в огромную комнату, где стоял запах как от давно не мывшегося человека. Там было много столов и стульев. Сердце у Скарлет подпрыгнуло, будто могло вырваться из груди от разочарования. Мамы там не было!

– Она скоро придет, – сказала Камилла, похлопав по стулу рядом с собой. – Давай просто немного посидим и подождем. Смотри, здесь есть книжки для детей – ты можешь почитать.

Они ждали, как показалось Скарлет, целую вечность, в то время как множество других людей появлялись и садились за столы. К ним приходили на встречу женщины в ярко-голубых костюмах, означавших, что они заключенные. Это объяснила ей Камилла. Длинная стрелка часов на стене прошла половину пути по циферблату, но мама так и не появилась.

– Это довольно странно. Подожди, я пойду узнаю.

Скарлет посмотрела, как она направилась к одной из надзирательниц, и покосилась на сидевшую неподалеку и наблюдавшую за ней с любопытством женщину с золотыми кольцами в ушах. В конце концов Камилла вернулась.

– У твоей мамы был сегодня, хм… небольшой инцидент утром, поэтому ей пришлось задержаться.

– Скарлет!

Это был мамин голос. Но она была не похожа на себя. Ее чудесные светлые волосы оказались острижены, а под глазом появился огромный синяк. Скарлет бросилась к ней. Запах у мамы теперь был другой, но ее теплые объятия остались такими же, как и прежде. Она была одета в голубой костюм, как и другие женщины.

– Я так по тебе скучала. – Мама стояла на коленях, и слезы текли по ее лицу. – Я говорила им, что ни в чем не виновата, но они мне не верят. А ты должна знать, что твоя мама не сделала ничего плохого. Я не могу спать по ночам без тебя. И мне кусок в горло не лезет. А женщины тут очень злые. Вот, видишь? – Она показала на свой голубовато-фиолетовый синяк. – Это они сделали.

– Шшш, – Скарлет успокаивающе погладила маму по спине, как делала тогда, когда им отключали дома горячую воду за неуплату или совсем нечего было есть. – Все будет хорошо.

– Как все может быть хорошо? – Мамины глаза вспыхнули с негодованием. – Да я дышать без тебя не могу, девочка моя! Я не знаю, как вообще выжить в этом дерьмовом месте. Моя сокамерница мочится под себя, потому что у нее недержание. Это невыносимо!

– Вы расстраиваете свою дочь, – вмешалась Камилла, все это время стоявшая рядом с ними. – Успокойтесь, пожалуйста.

– Какого черта вы учите, как мне вести себя с моим собственным ребенком? Кто вы вообще такая?

– Я социальный работник. – Камилла стояла, скрестив руки, но было видно, что она несколько нервничает. – Мы заботимся о том, чтобы у Скарлет все было в порядке. Вы знаете, что она пыталась совершить кражу из магазина? Будь она старше, у нее могли возникнуть из-за этого серьезные проблемы.

– Чушь собачья. Моя дочь не могла сделать ничего плохого. Она хорошая девочка. Как я.

– Время, – гаркнула одна из надзирательниц.

– Нет! – взвыла мама. – Я же только пришла!

– Вы сами виноваты, что опоздали.

– Но я же была в этом долбаном медпункте! Мне требовалась медицинская помощь!

Скарлет наклонилась к маме и осторожно погладила синяк:

– Все, все, уже лучше.

– Ваша дочь ведет себя так, будто ребенок – вы, а не она, – пробормотала Камилла.

– Я должна заботиться о маме, – гордо произнесла Скарлет. – Это мой долг.

Женщины в голубых костюмах уже выстраивались в очередь у двери.

– Время!

Мама с такой силой вцепилась в руку Скарлет, что ей стало больно. Одна из надзирательниц принялась ее оттаскивать.

– Скарлет! Скарлет!

– Пожалуйста, не забирайте мою маму! – закричала Скарлет.

Надзирательницы потащили маму прочь из комнаты.

– Эй ты, не кусайся, – рявкнула одна из них, – а то пойдешь в одиночку.

– Отпустите меня к моей девочке!

Дверь с шумом захлопнулась. Они забрали у нее маму. Опять.

* * *

Рецепт от чувства одиночества: две капли бергамота и три капли шалфея мускатного.

Однако сейчас мне это не помогает. Я остро ощущаю пустоту и холод в своей постели. Я пытаюсь лечь по диагонали, чтобы занять больше места, но от этого мало толку.

Мне нравилось смотреть, как спит Дэвид. Он казался маленьким мальчиком. Таким беззащитным. И в то же время неотразимым. Иногда он говорил во сне, но мне не удавалось разобрать слов.

Однажды я с ужасом поймала себя на мысли о том, как легко было бы в этот момент положить подушку на его голову. Я знала женщину, которая так поступила. Она получила пожизненное.

Самое странное, что муж тогда еще не сделал мне ничего плохого – во всяком случае ничего, о чем я бы знала.

Я любила его. Все было хорошо.

Однако я все равно не могла избавиться от мыслей о подушке. Словно у меня было предчувствие того, как все обернется в дальнейшем.

Глава 15 Вики

2 марта 2018

В тот самый момент, когда я пересаживаю в горшок розмарин (символ удачи) на подоконнике в кухне, раздается стук в дверь. Это опять детектив-инспектор Вайн, на сей раз с другим сержантом. Он не удосуживается представить ее. Я ждала этого визита. Полиция любит нагрянуть вскоре после недавнего разговора, чтобы заставить подозреваемого понервничать.

– Мы хотим проверить еще кое-что. Вы не против, если мы осмотрим здесь все еще раз?

– Это начинает входить в привычку, – замечаю я.

Они даже не улыбаются.

Я жестом приглашаю их войти.

– Дорогу вы знаете.

«Спокойно», – говорю я себе.

– Хотите чего-нибудь выпить? – спрашиваю я женщину, оставшуюся со мной. Она моложе, чем прежняя, с хитроватым лицом и двумя сережками-гвоздиками в одной мочке. Я решаю заручиться ее сочувствием. Это может сработать.

– С удовольствием бы выпила чашку чая. Молоко и два сахара.

– Только я не держу у себя чайника, чтобы не обжечься. Я уже рассказывала об этом инспектору.

– Ах, да, – с расстановкой говорит женщина. – У вас же эпилепсия, верно?

Она произносит это слово со значительной долей скептицизма. Я привыкла к такому. Пока человек не видел твоего припадка, он зачастую просто не в состоянии ничего понять. Я даже слышала, как людей, подобных мне, обвиняли в желании пользоваться «незаслуженными привилегиями». Иногда мне хочется, чтобы другие испытали все на своей шкуре – хотя бы один раз, – тогда, наверное, они смогли бы стать более понимающими. Но на самом деле больше всего меня расстраивает то, что касается детей. Истории, которые пишут на форумах родители, доводят меня до слез.

– Наверное, вам нелегко заниматься этой вашей ароматерапией, – говорит женщина-сержант, прерывая мои мысли. – Что если у вас случится припадок во время работы с клиенткой?

Мне вспоминается один из худших случаев, произошедший со мной, когда я только начинала свою работу ароматерапевтом. Очнувшись, я обнаружила, что моя клиентка – все еще в нижнем белье – набирает на телефоне 999 и, практически парализованная ужасом, невнятно бормочет в трубку: «“Скорую”. Скорее».

«Вам нехорошо?» – спросила я, плохо соображая.

Она бросила на меня взгляд, в котором читалось «Вы с ума сошли?». «Нет. Это вам было нехорошо. У вас закатились глаза, и вы начали страшно дергаться. Мне от вас тоже досталось. Вот, смотрите».

На ее руке действительно уже стал проявляться синяк.

«Вы что, ничего не помните?»

Нет, я ничего не помнила. Я честно рассказала клиентке о своей болезни. По крайней мере, попыталась. Я чувствовала сильную слабость и туман в голове, как всегда после приступа.

«В таком случае вам не следует заниматься ароматерапией, – сказала она. – Вы ведь могли нанести мне травму. И вообще, разве вам не запрещено работать?»

Нет. Человек с таким заболеванием вполне может продолжать работать. Однако, как меня предупредили, когда был поставлен диагноз, я должна проявлять «благоразумие». Избегать каких-либо рисков. Если это возможно.

Я слышу, как за стеной открываются и закрываются дверцы шкафа.

– А что бы вы делали, – спрашиваю я, – если бы у вас внезапно случился припадок?

Женщина смотрит на меня так, будто я задала какой-то совершенно нелепый вопрос.

– Понятия не имею. У меня никогда не было ничего подобного.

– У меня тоже когда-то не было, – тихо говорю я, – а потом вдруг случилось. И то, что происходит сейчас, со мной тоже впервые. Поверьте, я не имею никакого отношения к исчезновению моего бывшего мужа.

Ее взгляд становится настороженным.

– А кто может иметь отношение?

Мне вспоминается второе исчезновение Дэвида после Гонконга.

«Почему ты не сказал мне, что собираешься поехать в Париж?» – спросила я его, когда он наконец вернулся домой.

«Я говорил».

«Нет, не говорил».

«Ты была занята в тот момент. Наверное, просто не расслышала».

В тот раз я с этим согласилась. В конце концов, у меня тогда действительно было дел по горло, и я вполне могла пропустить что-то мимо ушей. Теперь-то я точно знаю. Дэвид прекрасно умеет изворачиваться в любой ситуации. Не этим ли он сейчас занимается?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть женщине прямо в лицо.

– Как я уже сказала вашему шефу, мне кажется, что он просто куда-то уехал.

– У вас есть какие-либо предположения насчет того, кто мог бы желать ему зла? – Ее голос звучит мягче, будто уже она стала заинтересована в том, чтобы расположить меня к себе.

У меня вырывается смешок, хотя тут нет ничего веселого. Лицо женщины-сержанта становится подозрительным. Я тотчас понимаю, что совершила ошибку, и пытаюсь как-то исправить ситуацию.

– Такой воротила, как Дэвид, просто обречен иметь недоброжелателей.

– А что насчет его семьи? Вот, например, жена. Что вам известно о ней?

Я не доверяла Тане с того самого момента, как Дэвид познакомил нас на корпоративе. Мы были женаты с ним тогда едва месяц. «Моя правая рука», – сказал он. Глаза Тани сверкнули, источая зависть.

– Почти ничего, – натянуто отвечаю я.

– У Дэвида есть дочь от предыдущего брака, – продолжает упорствовать женщина-полицейский. – Верно? Ей чуть за двадцать.

Похоже, они прекрасно обо всем осведомлены, хотя и предпочитают не раскрывать сразу все карты. Но в таком случае они должны знать все и о моем прошлом? Впрочем, мне неоднократно доводилось убеждаться в том, что в полиции не лучшим образом налажен обмен информацией, так что они вполне могли и не докопаться до моей подноготной. В нашей правоохранительной системе намного больше изъянов, чем люди себе представляют.

Я с трудом проглатываю вставший в горле ком.

– Да, это так.

Николь никогда не питала ко мне симпатии, хотя я не имела ни малейшего отношения к расставанию ее родителей. Они поженились очень молодыми и прожили вместе совсем немного. В раннем детстве Николь растила бабушка, чтобы ее мама смогла закончить образование. Дэвид стал интересоваться дочерью, лишь когда она подросла. Как бы то ни было, его очень взволновало известие о том, что у нас появится малыш.

Патрик…

Перед моими глазами встает детская коляска.

– Прошу прощения, я на минутку, – с трудом удается мне выдавить.

Не дожидаясь ответа, я ухожу в свою спальню и запираюсь в ванной. Там я достаю из глубины шкафчика пузырьки. Лаванда. И еще два ингредиента. Теперь уже лучше.

Затем я возвращаюсь в гостиную. Инспектор Вайн уже тоже там, и в руках у него белая коробка. Серебристая ленточка, которой она была перевязана, теперь развязана.

– Ваш свадебный альбом, я полагаю, – произносит он.

О, только не это.

Не дожидаясь моей реакции, он открывает первую страницу. Там – наше с Дэвидом фото, где он целует меня на ступеньках регистрационного офиса. Однако его лицо полностью закрашено черным фломастером. Так же, как и на всех других фотографиях.

– Ну и что? – говорю я, решив держать оборону. – Готова поспорить, что многие женщины делают то же самое со своими свадебными альбомами после развода.

– Почему бы просто не выбросить его?

Потому что тогда все это исчезнет навсегда. А я еще не готова к такому. Но в то же время я не готова и признать это, поэтому просто пожимаю плечами. В этот момент входит женщина-полицейский. В руках у нее маленький черный блокнот. У меня обрывается сердце, когда она открывает его и что-то показывает своему шефу. Его лицо мрачнеет.

Значит, ей все-таки пришло в голову заглянуть за радиатор (тот, что был выключен). А я-то думала, что это идеальный тайник.

– Виктория Гаудман, я задерживаю вас… вы имеете право… в суде. Все, что вы скажете…

Больше я ничего не слышу. Я чувствую запах жженой резины. Голова кружится. Мне нужно забраться под стол. Срочно.

Голоса то появляются, то исчезают.

– Что с ней такое?

– Она симулирует.

– Боюсь, нет, сэр.

– Держите ее, сержант.

Глава 16 Скарлет

– А ты нас точно не заложила? – спросила Дон, когда полицейские привезли ее обратно.

Скарлет приложила руку к груди.

– Да чтоб мне провалиться на этом месте!

Так принято было говорить у мамы в их «монастырской школе». Это было то немногое, что она рассказывала о своем детстве. Она не любила разговоров на эту тему, и особенно когда Скарлет спрашивала, почему у нее нет бабушки с дедушкой, как у других детей в классе. Поэтому она научилась не задавать лишних вопросов.

Но однажды Скарлет нашла в маминой сумке фотографию. На ней была маленькая девочка в красном платье в горошек, со светлыми волосами, собранными в задорный хвостик. С одной стороны от нее стоял улыбающийся мужчина, а с другой – женщина с золотистыми кудрями. Рядом с ними сидела черно-белая собака. На обратной стороне фотографии не было никакой надписи.

– Это ты? – спросила Скарлет.

– Да. – Мама ответила быстро и резко, как делала, когда хотела показать, будто что-то не имеет значения, хотя на самом деле это было не так.

– Какая милая собачка.

Голос мамы смягчился:

– Его звали Чарли. Мы везде ходили с ним вместе.

– А кто эти люди?

– Никто.

Голос ее опять стал быстрым и резким.

– Но как человек может быть никем?

– Они не имеют никакого отношения к нам с тобой. Ясно? В общем, это все не важно. Забудь.

Если это было не важно, то почему мама носила фотографию повсюду с собой в своей красной бархатной сумочке? Однако Скарлет не произнесла ничего этого вслух, ведь она была хорошей девочкой. Она всегда очень старалась.

После визита к маме в тюрьму Скарлет тоже была очень молчалива. Ей совсем не хотелось разговаривать, когда они ехали на машине обратно в дом Уолтерсов. Так что Камилла Рваная Стрижка все время говорила сама:

– Не трави себе душу из-за мамы. Да, ей сейчас нелегко, она скучает по тебе. И я понимаю, что тебе тоже нелегко. Но Уолтерсы хорошие люди. Они позаботятся о тебе.

Это неправда – едва не вырвалось у Скарлет. Она чуть не рассказала соцработнице о двух холодильниках, ругани и о том, что их выгоняли из дома рано утром, потому что миссис Уолтерс не терпелось от них избавиться. Однако она предпочла промолчать – ведь все могло сделаться еще хуже.

– Но запомни: отныне и впредь ты ни в коем случае не должна совершать ничего противозаконного, – продолжала Камилла. – Хотя тебе еще и нет десяти, но к тебе все равно могут применить определенные меры воздействия. Например, «детский комендантский час». Знаешь, что это такое?

Скарлет покачала головой.

– Тебе будет запрещено находиться в общественных местах с девяти часов вечера до шести утра без сопровождения взрослых. А если ты не будешь это соблюдать, тебя поместят под специальный надзор для малолетних правонарушителей.

Загорелся красный сигнал светофора. Почувствовав на себе взгляд соцработницы, Скарлет отвернулась и стала смотреть в окно. По улице шла женщина, державшая за руку девочку. Сердце у Скарлет так и подпрыгнуло.

– Когда же они выпустят маму из тюрьмы? – прошептала она.

– Мы не сможем узнать этого до суда, детка. Нам нужно просто набраться терпения.

* * *

В ту ночь было очень холодно. Скарлет укрылась с головой колючим серым одеялом и свернулась под ним калачиком, обняв подушку, чтобы было теплее. На следующее утро Даррен ткнул ее локтем в очереди в туалет: «Сегодня идешь с нами».

На этот раз они отправились в другой торговый центр. Они с Дон должны были зайти в небольшой магазинчик, и Скарлет следовало притвориться, будто ее тошнит. Лучше всего, если бы это получилось по-настоящему, для большей убедительности. Пока Скарлет будет разыгрывать этот «отвлекающий маневр», Дон предстояло утащить несколько джинсов. Естественно, на выходе – из-за магнитных бирок – должна была сработать сигнализация, поэтому Скарлет требовалось продолжать свой спектакль, пока ее подруга не убежит.

– Представь себе что-нибудь реально мерзкое, – посоветовала Дон.

Скарлет стала вспоминать, как плохо ей было тогда, когда копы увезли ее от мамы из парка. Однако это вызвало у нее вовсе не тошноту, а слезы.

– Что случилось, детка? – спросила торопливо приковылявшая к ней продавщица. На ней были блестящие светло-зеленые туфли на очень высоком, тоненьком каблуке.

В этот момент запищала сигнализация, и Скарлет принялась рыдать еще сильнее, как ей велели. Пока продавщица кое-как бежала к дверям на своих каблуках, Дон уже и след простыл.

– Где твоя подруга?

Тогда сама Скарлет тоже бросилась наутек. На этот раз им обеим удалось улизнуть как ни в чем не бывало. Однако дома их встретила миссис У. со скрещенными на груди руками.

– Явились наконец! А мне тут звонили из школы и спрашивали, почему вас нет на Субботнем клубе.

– Это из-за нее, – быстро сказала Дон. – Скарлет стало нехорошо, и мы ушли пораньше. Но вас еще не было дома, так что мы пошли побродить.

– Ладно, но чтобы больше такого не повторялось, а то соцслужба начнет до меня докапываться, и тогда всех вас отсюда заберут.

– Может, тогда мы попадем куда-нибудь получше, – пробормотала Дон.

– Чего-чего?

– Ничего.

– А сейчас идите к себе в комнату и сидите там, пока я вас не позову.

Выдохнув с облегчением, Скарлет побежала по лестнице следом за своей подругой.

– Мальчишки потом продадут джинсы. – Дон сделала «дай пять». – А ты теперь точно одна из нас.

Это хорошо или плохо? Как бы то ни было, Скарлет получила в качестве «награды» целую упаковку чипсов из тех запасов, что хранились под кроватью. Сыр и лук. Ее любимый вкус.

Прошла почти неделя. К огромному облегчению Скарлет, ее пока не заставляли снова играть в игру. Они должны были на некоторое время «залечь на дно», как она узнала из перешептываний, доносившихся из постели Дон по ночам.

– Звонила твоя соцработница, Скарлет, – буркнула миссис У., ставя ужин на стол. – Она повезет тебя в субботу на встречу с мамой.

Скарлет, взволнованная этой новостью, вскочила со своего места.

– А ну сядь обратно за стол. Я еще не все сказала. Твоей маме одобрили список разрешенных номеров. Так что скоро она должна тебе позвонить. – Миссис У. недовольно фыркнула. – Ровно в семь часов. Лишние неудобства из-за этого.

В это время миссис У. смотрела в гостиной свою любимую передачу по телевизору. А все дети должны были уже сидеть у себя наверху, дожидаясь выключения света на ночь. Однако в тот вечер Скарлет разрешили остаться внизу и ждать звонка в холле у телефона. Там было теплее, чем обычно, потому что, по словам Дон, Уолтерсы включали отопление сильнее, когда оставались внизу одни, отправляя приемных детей спать.

– Что-то мать Скарлет опаздывает, – проворчала миссис У. – Слушай, Реджи. Иди посиди там с ней.

«Реджи» – так на самом деле звали мистера У.

Он нахмурился:

– Это еще зачем?

– Чтобы девчонка не сболтнула чего-нибудь лишнего.

Потом они перешли на шепот.

Когда зазвонил телефон, Скарлет подскочила, хотя и ждала звонка.

– Мама?

– Скарлет!

Голос у мамы был какой-то другой. Более резкий.

– Там есть сейчас кто-то рядом с тобой?

Мистер У. тыкал в экран телефона своими толстыми пальцами.

– Да.

– Тогда ничего не говори. Просто слушай. Когда ты завтра выйдешь из школы, там у ворот тебя будет ждать человек. Может, ты его узнаешь.

– Он один из дядек?

– Я же сказала тебе молчать. Он передаст тебе кое-что. Ты должна будешь сохранить это у себя. Когда тебя повезут ко мне, завернешь это в носовой платок и спрячешь в рукаве. Они не всегда обыскивают детей. Потом, когда мы будем обниматься при встрече, я чихну. И тогда ты передашь мне платок.

– Но что в…

– Заткнись. Это новая игра. Ясно?

Скарлет украдкой покосилась на мистера У. Он по-прежнему сидел, поглощенный своим телефоном.

– Я жду не дождусь, когда мы снова увидимся, мама!

– Я тоже. Будь хорошей девочкой и сделай все так, как я сказала. Теперь давай, пошли мне поцелуй, а я его поймаю.

Это была еще одна их игра, в которую они играли с тех пор, как Скарлет себя помнила. Но посылать воздушный поцелуй по телефону было совсем не то, что лицом к лицу.

– Я люблю тебя, Скарлет. – Голос мамы был с трудом различим сквозь слезы. – Всегда помни об этом.

* * *

На следующий день у школы ее ждал мамин приятель с черными косичками, вроде тех, что были у самой Скарлет. Ей он нравился, потому что всегда улыбался и никогда не кричал.

– Это для твоей мамы, – быстро произнес он и сунул ей в руку крошечный пакетик. – Все в порядке, да?

Он потрепал Скарлет по макушке и зашагал прочь, прежде чем она успела что-то ответить.

– Кто это был? – спросила Дон.

– Никто.

– А что он тебе дал?

– Не твое дело.

Скарлет поспешно убрала пакетик в свой серый рюкзак, которым снабдила ее Камилла.

– Умеешь хранить секреты, это правильно. – В голосе Дон слышалось одобрение.

Однако внутри у Скарлет все трепетало.

* * *

– Волнуешься? – спросила Камилла, когда они шли в субботу к зданию свиданий с заключенными.

Скарлет кивнула. Она чувствовала огромную тяжесть от пакетика в рукаве, хотя он не весил почти ничего. У нее было сначала искушение вскрыть его, но он оказался тщательно заклеен коричневым скотчем.

– Складывайте все свои вещи в шкафчики, – пролаяла женщина с татуировкой-драконом.

Камилла с трудом втиснула внутрь свой большой черный портфель с блестящим серебристым замочком.

– А у тебя ведь ничего с собой нет, детка?

Скарлет покачала головой. В груди у нее глухо застучало, как будто кто-то с топотом бегал взад и вперед по ее сердцу. Другая женщина в форме ощупывала тем временем Камиллу.

Потом она кивнула в сторону Скарлет:

– Проходите.

Уф!

На этот раз мама их ждала.

– Я уж думала, что вы не придете! – набросилась она на Камиллу. – На меня уже все смотрели тут как на полную идиотку.

– На дорогах были пробки, и нам пришлось отстоять большую очередь здесь на входе, – сказала Камилла. – Правда ведь, Скарлет?

Она кивнула. Мама даже не обняла ее при встрече! А вместо этого сразу начала ругаться. Что если она больше ее не любит? Дон говорила, что такое может случиться.

– Ну, ладно, давай тогда поцелуемся наконец.

У Скарлет отлегло от сердца, и она бросилась к маме в объятия. Та чихнула.

– Будьте здоровы, – живо произнесла Камилла.

Мама снова чихнула, на этот раз сильно ущипнув Скарлет за руку.

Ах, она ведь совсем забыла!

Скарлет осторожно, как учила мама, передала ей сложенный носовой платок.

Мама вытерла нос, после чего сунула платок в свой рукав.

Скарлет с беспокойством покосилась на Камиллу. Но она в этот момент смотрела на женщину за соседним столом, ругавшуюся со своим визитером. «Но ты же обещал, – говорила она. – Ты не можешь так со мной поступить!»

Мама поднялась.

– Знаете что, мне нужно в туалет.

Двое надзирательниц направились к ней.

– Вы разве не слышали о том, что здесь видеонаблюдение? Мы все видели. Хотите из своей дочери сделать мула?

Мул – это ведь осел, верно? Какое отношение это могло иметь к ним с мамой?

– Да она просто дала мне носовой платок, черт возьми…

– Вот этот?

Одна из надзирательниц взяла платок и встряхнула его. Из него на пол упал пакетик. Камилла ахнула.

– Скарлет? – Потом она повернулась к маме: – У вашей дочери и без того уже достаточно проблем.

– Она хорошая девочка. Так же, как и я. Да отцепитесь вы от меня! Это просто ошибка.

– Опять старая песня. Все, пошли.

– Я сказала, уберите от меня свою вонючие руки!

– Мама! Прости меня. Я же старалась…

– А ты заткнись, тупая маленькая скотина!

У Скарлет из глаз брызнули слезы. Мама никогда раньше не разговаривала с ней так.

Камилла обняла ее за плечи.

– Все в порядке, Скарлет. Все в порядке.

Но это была неправда.

На следующий день в дом Уолтерсов приехала полиция. С ними была Камилла. У них имелась запись с камеры видеонаблюдения из магазина и показания девушки-продавщицы в блестящих туфлях. Они объявили, что забирают Дон.

– Я не виновата! – завопила она, указывая на рыжего Даррена. – Это была его идея!

– Тогда он тоже поедет с нами, – сказали полицейские.

Как хорошо, что Дон не обвинила и ее заодно!

– Вот эту я тоже не хочу у себя оставлять, – заявила миссис У., указывая на Скарлет. – Она, может, и выглядит овечкой, но с ней одни неприятности.

– Нам потребуется время, чтобы найти для нее другое место, – сказала Камилла. Глаза у нее были грустные. – И вообще нам нужно решить, что с ней теперь делать. – Она покачала головой: – Скарлет, ты меня очень сильно огорчила. Скажи, это остальные тебя подговорили?

– Подговорили на что?

Камилла вновь покачала головой.

– А я смогу увидеться с мамой в следующую субботу?

– Боюсь, что нет. Ей запрещены свидания на некоторое время.

В ту ночь Скарлет не могла уснуть. В спальне было совсем пусто без Дон. «Мама, – прошептала она в темноту. – Где же ты?»

В этот момент, словно по волшебству, дверь отворилась.

Вселенная услышала ее молитвы! Но тут Скарлет почувствовала запах пота.

– Будь хорошей девочкой, – прошептал мужчина. – А то расскажу жене о чипсах и шоколадках, которые вы прячете под кроватью. Думаешь, я не знаю об этом? Если я тебя выдам, загремишь в тюрьму, так же, как твоя мать. И потом никогда уже оттуда не выйдешь.

* * *

– Что с тобой такое? – спросила миссис Уолтерс, ставя на стол холодные тосты для завтрака. – Ты что – язык проглотила?

– Может, она потеряла голос, – сказал один из мальчишек, собирая остатки с блюда. – Сегодня возле туалета молчала как рыба. Просто сделала лужу на полу, пока ждала.

Все засмеялись.

– Отвратительно. Чем быстрее тебя заберут из моего дома, тем лучше. Верно, дорогой?

Скарлет подняла взгляд на мистера У. Обычно он не сидел с ними за завтраком. Однако в этот момент его блестящие черные глазки пристально смотрели на нее. Сверлили ее насквозь.

– Подставьте ей кто-нибудь тарелку! – взвизгнула миссис У. – Ее тошнит. Ну вот, прямо на пол! А ну проваливайте все. Сейчас же. В школу. И ты иди. Там приведешь себя в порядок.

* * *

Когда Скарлет вернулась из школы, на кухне у миссис У. ее ждала Камилла.

– Через несколько дней мы поселим тебя в другую семью, детка. И у тебя теперь будут некоторые ограничения. Тебе запрещено ходить в торговые центры с другими детьми. Впрочем, твоя новая приемная семья живет в центральной части страны. Там не так много магазинов. Зато чудесные поля и луга. И, конечно, тебе придется пойти там в новую школу.

А что насчет мамы? Скарлет хотела задать этот вопрос, но слова не шли у нее с языка. Она как будто онемела с того момента, когда дверь в ее спальню неожиданно отворилась. Днем в школе она даже получила «черную отметку» за отказ отвечать на уроке.

– И я должна сказать тебе еще кое-что, Скарлет. Понимаешь, твоя мама совершила очень плохой поступок. Это связано с наркотиками. Никогда не принимай их, когда станешь старше, Скарлет. Они разрушают жизни людей. Мне доводилось видеть это много-много раз.

Камилла умолкла, а когда снова заговорила, голос ее звучал как-то странно.

– Там, на новом месте, тобой будет заниматься другой социальный работник. Надеюсь, в ближайшее время все утрясется, и ты сможешь снова видеться с мамой. Но пока ей запрещены свидания, из-за того, что она заставила тебя принести наркотик. Если она снова попросит тебя об этом, ты должна сказать «нет». Поняла?

Скарлет кивнула.

– Она просила передать тебе вот это. Сказала, что она тебе всегда очень нравилась.

Это была детская фотография мамы в месте под названием Вейлз, с двумя взрослыми и маленькой собачкой. Фото, которое она всегда носила с собой в сумке.

– В тюрьме заключенным разрешают оставлять у себя некоторые личные вещи. Твоя мама получила специальное разрешение, чтобы передать тебе эту фотографию, – она подумала, что это, возможно, будет тебя хоть немного утешать.

Скарлет прижала фотографию к своей щеке, представляя, что мама находится сейчас здесь. Рядом с ней. Будто все теперь снова так, как прежде.

Глава 17 Вики

Очнувшись, я чувствую, что меня продолжает одолевать сон. Я никогда не принимала наркотики, но мне кажется, что нечто подобное происходит с людьми после того, как они примут дозу.

– Вики? С вами все в порядке?

Это кто-то в черном. Когда картинка перед моими глазами медленно проясняется, я вижу, что это та самая женщина-сержант. Она стоит на коленях, склонившись надо мной.

– Пить, – произношу я и затем, смутно опасаясь, что моя просьба может показаться недостаточно вежливой, добавляю: – Пожалуйста.

У меня ноют запястья. В этот момент я понимаю, что на них надеты наручники.

– Снимите это! – Я начинаю яростно трясти руками, и холодный металл впивается в мою кожу до костей. Мой голос переходит на отчаянный крик: – Я сказала, снимите это!

На лице женщины появляется сочувствие, которого я прежде не замечала.

– Боюсь, мы не можем этого сделать. До тех пор, пока не приедем в участок. Вы в состоянии уже ехать с нами?

Деваться некуда. Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги. Женщина-сержант поддерживает меня под руку, чтобы помочь.

– Вам могут оказать медицинскую помощь у нас, – почти извиняющимся тоном добавляет она. – Если только вы не хотите, чтобы мы вызвали «Скорую».

– Они все равно ничем не могли бы мне помочь.

– Почему? – встревает инспектор. – Потому что вы сейчас симулировали перед нами припадок?

– Да как вы смеете? А, так значит, вот почему вы до сих пор не вызвали «Скорую»?

По мелькнувшему в его глазах выражению я понимаю, что моя догадка верна.

– Я могу пожаловаться на вас за это, – добавляю я.

Видно, что инспектора явно обеспокоило мое заявление. Я полна решимости выполнить свою угрозу. Впрочем, он далеко не единственный, кто реагирует подобным образом. Дэвид тоже не проявлял достаточно понимания. Эпилепсию вряд ли можно вылечить – сказал мне один из докторов, – но с ней можно научиться жить. Однако это не всегда могут понять твои родные и близкие. Или твои враги.

Я обращаюсь к женщине-сержанту:

– Вы не могли бы еще принести мои таблетки? Они лежат в верхнем шкафчике на кухне.

Она поворачивается к инспектору, словно спрашивая у него разрешения. Он резко кивает. Затем мы отправляемся в путь.

Я так надеялась, что мне не доведется вновь оказаться в этом полицейском участке. На металлических стульях у стены сидит пара. У женщины красные от слез глаза. Она тихо плачет, комкая в руках носовой платок.

Вероятно, она только что получила плохие известия. Сын-мотоциклист? Или сбежавшая из дома дочь? Как-то раз одной женщине, моей правой руке, сообщили, что ее дочь умерла. «Которая из них? – кричала она. – У меня две дочери!» Но никто ничего не знал (зачастую неразбериха была просто ужасающая), так что женщина смогла это выяснить только на следующий день. Я до сих пор вспоминаю об этом с содроганием. И мне страшно даже представить, что было бы со мной, если бы подобное случилось с Патриком.

Я робко улыбаюсь, пытаясь выразить женщине свое сочувствие. Но она в ответ лишь отворачивается. Очевидно, это связано с тем, что по обе стороны от меня шествуют полицейские. Хорошо хоть они, по крайней мере, сняли с меня наручники. Должно быть, они больше не боятся, что я попытаюсь сбежать.

Меня приводят в боковую комнату. Там нас встречает молодая на вид медсестра. Она задает мне стандартные вопросы. Чувствовала ли я недомогание до начала приступа? Да. Я испытала стресс, потому что мне объявили о моем задержании. Не получила ли я каких-либо травм? Всего лишь синяк на правой руке, из-за падения. Ничего серьезного, взглянув, объявляет она. Давали ли мне пить? Да, стакан воды, но я хочу еще. Пожалуйста.

Я с жадностью выпиваю принесенную мне воду.

Медсестра разглядывает мои таблетки.

– Сколько вам обычно назначают после приступа? – спрашивает она.

Я объясняю, что, как правило, в этом случае дозу повышают. Однако это возможно лишь в определенных пределах, а я и так уже почти достигла верхнего порога.

– С ней сейчас можно проводить допрос? – спрашивает женщина-полицейский. Ее слегка покрасневшие щеки дают понять, что мой разговор с медсестрой заставил ее почувствовать некоторую неловкость. Возможно, теперь она будет знать, что к эпилепсии следует относиться всерьез.

Медсестра поворачивается ко мне.

– Как вы себя чувствуете?

Ужасно. Но какой смысл жаловаться? Это будет лишь попыткой оттянуть неизбежное.

Меня приводят в другую комнату – меньшего размера, чем предыдущая. Пробивающиеся сквозь пыльное стекло солнечные лучи пляшут белыми зайчиками, словно насмехаясь над тьмой внутри меня. В комнате стоит старый дубовый стол. Перед ним – два стула с жесткими спинками. Полицейский делает мне знак, чтобы я заняла место слева. Возможно, другой стул предназначен для моего адвоката, которую должны были известить по моей просьбе. «Не говори им ничего о Дэвиде, пока она не приедет», – твержу я себе. Однако от этого трудно удержаться. Мне очень хочется заставить их понять, что это все просто ужасная ошибка.

– Тут как-то не очень уютно, правда, Вики?

Инспектор разговаривает со мной так, будто он мой старый друг, а вовсе не незнакомец, вторгшийся в мою и без того нелегкую жизнь. Я задерживаю взгляд на его подбородке – плавно, без какого-либо изгиба переходящем в шею. Это служит мне утешительным напоминанием о том, что никто в этом мире не совершенен.

– В нашем распоряжении уже была ваша фотография с бывшим мужем, плюс ваш свадебный альбом. А теперь у нас есть еще и это.

Инспектор Вайн кладет передо мной небольшую черную книжку, которую обнаружила в моем доме женщина-полицейский. Мой личный дневник.

– Но я вовсе не собиралась делать ничего такого! – поспешно говорю я, забыв о своем намерении хранить молчание до появления адвоката. – Это все просто… ну, понимаете… просто мысли.

Полицейский смотрит на меня с выражением: «Вы что – держите меня за идиота?»

– Мне посоветовали все записывать.

– В терапевтических целях, не так ли? – В его голосе слышится насмешка.

В душе у меня закипает злость, и я чувствую горький привкус желчи во рту. После смерти мамы меня целыми днями мучила тошнота. Так же, как и после произошедшего с Патриком.

– Именно так.

Инспектор открывает мой дневник на одной из страниц, отмеченной ярко-желтым стикером. Разумеется, это не я его туда приклеила.

– Так, значит, когда вы пишете «Я хочу, чтобы он умер», вы на самом деле вовсе не это имеете в виду?

– Нет. Конечно же, нет. Это просто одна из тех глупых мыслей, которые время от времени могут приходить в голову. Выпуская их наружу, мы облегчаем напряжение, скопившееся внутри.

Глаза инспектора проясняются. На несколько мгновений у меня возникает ощущение, что я его убедила. Но затем его взгляд вновь становится жестким.

– В таком случае, вы признаете, что «он» в вашем дневнике – это действительно ваш бывший муж, Дэвид Гаудман?

Внезапно я понимаю, что попалась в ловушку. Ведь я могла заявить, что этот дневник не имеет ко мне никакого отношения. Что кто-то подделал мой характерный аккуратный почерк. Или что я писала там вообще о ком-то другом.

– Да… то есть нет…

В этот момент дверь распахивается, и в комнату входит высокая женщина со светлыми волосами и лебединой шеей. Ее можно было бы назвать если не безупречно красивой, то во всяком случае весьма привлекательной. На ней строгая темно-синяя юбка и элегантный кремовый жакет. Рукопожатие у нее теплое, но крепкое.

– Меня зовут Пенни Брукс. Я буду заниматься этим делом вместо Лили Макдоналд. Она сейчас очень занята и попросила меня ее подменить.

Я далеко не в восторге от того, что мной будет заниматься кто-то из «запасных». Мне нужен очень толковый адвокат, который сможет вытащить меня из этой дыры. Сколько лет этой женщине? Под пятьдесят? Возможно, меньше. Какой у нее опыт? Внезапно по моему телу пробегает холодная дрожь. Мое будущее сейчас в руках совершенно незнакомого человека. Сколько раз мне доводилось слышать это от других?

– Я могу называть вас Вики?

Я киваю.

– Одно «к», два «и».

Когда ты отличаешься от других, как я, то становишься слишком чувствительным к тому, что касается твоего имени.

– Да, я заметила это, когда изучала ваши бумаги. Однако должна сказать, что документы по вашему разводу лежат отдельно и их я не смотрела. Поскольку я не занималась тем делом, у меня нет доступа к этой документации, если только вы не дадите мне разрешение.

– В этом нет необходимости, – быстро говорю я. – Эти дела никак не связаны.

Женщина наклоняет голову, словно в знак того, что принимает мою позицию.

– Также, полагаю, вам следует знать, что вы не обязаны отвечать ни на какие вопросы, которые кажутся вам некорректными.

Что ж, возможно, она все же хорошо знает свое дело.

Адвокат достает ручку из своей сумки (коричневая кожа, красивый дизайн – одновременно «профессиональный» и «стильный») и обращается к инспектору:

– Не могли бы вы продемонстрировать мне улики, которые, по вашему мнению, доказывают причастность моей клиентки к исчезновению Дэвида Гаудмана?

У меня пересыхает во рту, пока я наблюдаю за тем, как адвокат листает мой дневник. Затем, к моему ужасу, она зачитывает оттуда вслух:

– «Я хочу, чтобы он умер. Так было бы намного проще. Тогда он не мог бы принадлежать никому другому».

– Я уже говорила им, что всего лишь изливала на бумагу свои чувства, – отчаянно пытаюсь я оправдаться. – Я никогда не совершила бы ничего подобного.

Инспектор пренебрежительно усмехается.

– А разве вы сами никогда не говорили и не писали чего-то такого, чего вовсе не собирались делать? – спрашивает мой адвокат.

Инспектор тут же совершает ответный выпад:

– Не стоит ссылаться на какой-то личный опыт, и вы это прекрасно знаете. Я уже говорил вам прежде, что это непрофессионально для адвоката – ввязываться в споры с полицией, приводя подобные аргументы.

Значит, мой адвокат – женщина, не боящаяся поступать по-своему! С одной стороны, я рада, что она готова защищать меня любыми способами. Но в то же время я очень нервничаю.

Пенни выглядит невозмутимой.

– В этом дневнике всего лишь записаны мысли моей клиентки, когда она находилась в состоянии стресса. Подобные улики, на мой взгляд, не могут служить убедительным доказательством ее причастности к исчезновению мистера Гаудмана.

Инспектор Вайн начинает раздражаться:

– Это всего лишь ваше мнение. А как насчет фотографии, на которой ваша клиентка запечатлена вместе с жертвой преступления незадолго до его исчезновения? При этом она сказала, что не видела своего бывшего мужа с 2013 года, – очевидно, совершенно не помня про ту встречу.

С жертвой преступления?

Инспектор протягивает моему адвокату коричневый конверт. Она рассматривает фотографию, как кажется, целую вечность. Потом смотрит на меня.

– Это правда, Вики?

Меня бросает в жар.

– Хорошо. – Я с трудом проглатываю: – Я действительно ездила в Лондон…

Инспектор хлопает себя по коленям.

– Так я и знал!

– Просто я… я скучала по Дэвиду. Я знаю, что он поступил плохо со мной, но… понимаете, он оставил пустоту в моем сердце. Поэтому он в некотором смысле по-прежнему имел надо мной власть…

Со стороны детектива вновь раздается насмешливое фырканье, но я стараюсь не обращать на это внимания.

– Мне захотелось побродить по некоторым местам, где мы бывали вместе, – так я и оказалась возле того ресторана, неподалеку от галереи Тейт. И там я увидела его через окно.

– И вы вошли внутрь, чтобы с ним поговорить?

– Нет. – Я горю от стыда. Жар заливает мои щеки. – Он сам вышел ко мне и сказал, чтобы я прекратила его преследовать.

– Вы с ним повздорили?

– Да. Разумеется, мы с ним повздорили.

Пенни кладет свою ладонь мне на руку, услышав, как я с раздражением повышаю голос.

Инспектор торжествующе смотрит на меня.

– Тогда почему же вы сразу не сказали мне правду, а выдумывали какие-то небылицы?

Я стараюсь говорить ровным голосом:

– Мне было стыдно и… ну, я подумала, что это может навлечь на меня подозрения.

– Еще бы.

– Как бы то ни было, это все равно не доказывает, что моя клиентка имеет какое-либо отношение к исчезновению Дэвида Гаудмана. – Голос моего адвоката звучит спокойно, но твердо. – Кроме того, насколько мне известно, Вики уже озвучивала свое предположение о том, что мистер Гаудман может просто находиться сейчас в отъезде по делам.

– Почему же тогда его жене об этом ничего не известно?

Мне не удается сдержаться:

– Я ведь вам уже говорила! Он часто уезжал вот так, без предупреждения, когда мы были женаты.

Адвокат вновь кладет ладонь на мою руку. Всего на пару секунд, словно чтобы напомнить мне о необходимости проявлять сдержанность.

– Бывший муж моей клиентки занимался, так сказать, не самыми прозрачными делами, – говорит она.

– Но это не значит, что мы должны закрыть глаза на его исчезновение.

– Разумеется, нет. Однако, возможно, разгадка кроется где-то именно в этом.

– А что насчет преследования?

– Насколько мне известно, моя клиентка уже объясняла вам, почему однажды, в конце прошлого года, она оказалась неподалеку от дома своего бывшего мужа: ей нужно было посетить врача.

– А телефонные звонки, которыми она продолжала доставать своего бывшего мужа после расставания? Вы хотите сказать, что это тоже не преследование?

– Я бы сказала, что это просто поведение женщины, очень травмированной разводом. – Голос адвоката звучит энергично и уверенно, но я чувствую в нем нотки, свидетельствующие о личном сопереживании. По какой-то причине у меня возникает ощущение, что ей тоже кто-то причинил боль. На ее левой руке нет обручального кольца, хотя в наши дни это может вовсе ничего не означать. – Итак, если вы не можете предъявить более весомых доказательств против моей клиентки, я настаиваю на том, чтобы миссис Гаудман была немедленно освобождена.

Инспектор качает головой:

– Это очень большая ошибка, Пен.

Такое неформальное обращение говорит о том, что они давно знакомы.

– Я так не думаю.

Потом я слышу, как он бормочет себе под нос нечто вроде: «Ну, конечно, как и в прошлый раз».

Отлично. Значит, мой адвокат совершала какие-то ошибки в прошлом. Как бы то ни было, в данный момент они оба упускают из виду главное.

– Где на самом деле сейчас Дэвид? – Мой голос полон тревоги, и я ничего не могу с этим поделать. – Что если он вовсе не уехал по делам? Может, на него напали? Почему полиция не может выяснить, что случилось?

Я понимаю, что все это звучит как переживания встревоженной жены, а не «бывшей». Однако правда в том, что Дэвид до сих пор мне небезразличен.

Я все еще чувствую его прикосновения. Поцелуи. Слышу его слова (которые он говорил до того, как у нас все испортилось) – о том, что я самая потрясающая и необыкновенная женщина из всех, кого он знал. Несмотря ни на что, очень трудно выкинуть это из головы. Суд может расторгнуть брак. Но невозможно сделать то же самое с любовью в сердце. В конце концов, мы пережили много хорошего.

– Не сомневаюсь, что полиция делает все возможное, – произносит мой адвокат, поднимаясь и делая мне знак, чтобы я последовала ее примеру.

Инспектор Вайн задерживает меня перед дверью.

– Уверен, что мы с вами еще увидимся, миссис Гаудман.

– Это звучит как угроза, инспектор.

– Просто хочу, чтобы моя позиция была предельно ясна.

Выйдя из полицейского участка, я с жадностью вдыхаю воздух, несмотря на выхлопы от проезжающих машин. Пенни Брукс, кажется, делает то же самое. Затем мы обмениваемся рукопожатием.

– Поезжайте сейчас домой, – говорит она. – Отдыхайте, приходите в себя. Если будет какое-то дальнейшее развитие событий – дайте мне знать.

– Сколько я вам должна?

– Нисколько. Иногда мы оказываем наши услуги бесплатно. В качестве благотворительной помощи.

Интересно, что она сказала бы, если бы узнала о моем прошлом?

– Так, значит, вы верите мне?

– Да, верю.

Я меняю свое мнение об этой женщине.

– Я могу на вас рассчитывать, если что?

– Если вы не будете совершать никаких глупостей.

– Например?

– Что ж, – медленно произносит она, – окажись я на вашем месте, я непременно захотела бы выяснить, что произошло с моим бывшим мужем. Пожалуйста, не поддавайтесь этому искушению. Это может больше навредить, чем помочь.

– Я понимаю, как все выглядит, – возражаю я. – Он изменял мне, лгал, а теперь он мертв, но…

– Почему вы думаете, что он мертв? – быстро реагирует адвокат.

– Не знаю. – Мне хочется спрятаться, забиться куда-нибудь в угол. – У меня просто плохие предчувствия. И я очень напугана.

– Вы уверены, что больше ничего не хотите мне рассказать? – спрашивает она.

Я ругаю себя за эту глупую несдержанность, которая – нельзя не признать – лишь навлекла на меня подозрения.

– Нет, – твердо отвечаю я. – Я рассказала вам все.

– Вы уверены?

Мои щеки вновь вспыхивают, как бывает всегда, когда меня в чем-то обвиняют. С самого детства.

– Абсолютно.

Если интуиция меня не обманывает, есть только один человек, который мог бы пролить свет на происходящее.

Таня. И я как раз собиралась поехать к ней, когда ко мне нагрянула полиция.

Сейчас необходимость все выяснить стала еще более несомненной. Мне нужно просто собрать в кулак все мое мужество.

Глава 18 Скарлет

1 апреля 2007

Что это за странный запах? Скарлет начала чихать. Новая соцработница, заметив это, подняла стекло машины с ее стороны.

– Это рапс, – охотно пояснила женщина. – От его запаха щекочет в носу. Здесь его много выращивают. Кстати, мы уже почти приехали. Вот увидишь, тебе понравится. Ди и Роберт просто замечательные. У них здесь есть и лошади, и коровы, и овцы. Напишешь потом об этом своей маме в письме.

Но ведь писать письма – это не то же самое, что видеть. Единственное, чего хотела сейчас Скарлет, – это почувствовать, как ее обнимают мамины руки, и прижаться к ее мягкой щеке.

Машина сделала крутой поворот, и Скарлет резко качнуло в сторону дверцы.

– Ой, извини. Тут такие узкие дороги.

Потом они снова повернули налево, затем – направо и проехали мимо указателя с надписью «С-Т-А-Н-Ц-И-Я». В двух последних ее школах многие дети не умели различать право и лево, но мама научила ее этому, когда она была совсем маленькой.

– Ну, как тебе здесь нравится?

Скарлет уставилась на дом перед ними. Он был белый, со странной коричневой крышей, казавшейся щетинистой, как щетка для волос. На стенах росли желтые цветы, а вокруг машины бегал пес, издававший ужасные ворчащие звуки.

– Что ж, давай выйдем?

«Я не могу, – мысленно прошептала Скарлет. – Он меня укусит».

– Не бойтесь, не бойтесь! Он очень дружелюбный.

К ним приближался человек в зеленых ботинках и с намотанным вокруг шеи шарфом.

– Привет! – сказал он, открывая дверцу машины. – А ты, значит, Скарлет. Лежать, Ацтек!

Скарлет завизжала – так, что у нее зазвенело в ушах.

– Не бойся, – еще раз повторил мужчина. – Он просто с тобой здоровается по-своему. Смотри, он лижет тебе руку.

– Скарлет! – сердито произнесла соцработница. – Зачем ты бьешь бедное животное?

Но ведь он собирался ее укусить!

– Роберт! – Из двери рядом с розовыми кустами выбежала женщина. – Я же говорила тебе не выпускать его. Смотри, ребенок совсем напуган!

Затем она сунула пальцы в рот и свистнула. Скарлет с удивлением увидела, как пес развернулся и убежал обратно в дом. Женщина подошла и присела рядом с ней на корточки. Волосы у нее были собраны в хвост, качавшийся из стороны в сторону, и от нее пахло розами. Однажды Скарлет взяла с кладбища букет и принесла его маме на день рождения. Разумеется, она не сказала, откуда он. Ей до сих пор стыдно за это.

– Я тоже боялась собак, когда была маленькой. Но ты скоро привыкнешь к нашему псу. Так же, как и к нам самим. – Женщина обвела рукой все вокруг: – Да и все это тебе, наверное, не очень привычно.

Скарлет кивнула, но слово «да» застряло у нее в горле.

– Знаешь что – давай пойдем в дом, и я покажу твою комнату. Кстати, меня зовут Ди, хотя, думаю, тебе это уже сказали.

Скарлет молча последовала за женщиной. К ее огромному облегчению, мужчина не пошел с ними. Дорожка под ногами была неровная, выложенная камнями.

– Булыжники, – сказала Ди. – Они очень старые. Как и сам дом.

Старый – это было плохо. Мама всегда так говорила. Их бойлер постоянно ломался, потому что был старый, а муниципальные службы никак не могли его нормально починить.

– Мы живем здесь давным-давно. Ферма принадлежала родителям моего мужа. Здесь слишком много места для нас одних, поэтому когда нам не удалось… когда так сложилось… мы решили принимать в свой дом детей, которые нуждаются в опеке.

Скарлет положила руку на перила лестницы. Они оказались очень гладкие. Там были вырезанные на дереве забавные изображения. Морда льва. Яблоко.

– Других детей у нас тут пока нет, так что ты можешь занять большую спальню. Здесь очень уютно и потрясающий вид на реку. Смотри!

Эта комната – для нее одной? Но она была больше квартиры, где они жили с мамой!

– Ладно, потом посмотришь, когда будет желание. А сейчас, если хочешь, можешь пока прилечь отдохнуть.

Ого, настоящая кровать! А не один только матрас. На такой огромной кровати поместилась бы еще и Дон, будь она здесь. Но нет, Скарлет не заслуживала ничего подобного, она это знала. После того, что она позволила сделать с собой мистеру Уолтерсу. Почему она не сопротивлялась, не попыталась остановить его? Она была плохой, очень плохой.

– Или, может, ты хочешь есть?

Женщина по имени Ди смотрела на нее с таким добрым выражением лица, что Скарлет поняла: тут крылся какой-то подвох.

– Бедная малышка, – прошептала женщина. – Тебе пришлось столько всего пережить. Неудивительно, что ты все время молчишь. А я зачем-то болтаю без умолку, будто у нас не будет еще времени наговориться.

На кровати лежала подушка. Ярко-красная, с рисунком в виде цветка. Скарлет медленно стащила ее на пол, после чего легла, положив на нее голову.

– Тебе точно так удобно?

Скарлет закрыла уши руками, чтобы ничего не слышать. И дело было не в этой женщине – та как раз оказалась довольно милой. Просто Скарлет больше так не могла. Это было выше ее сил. Мама. Дон. Полиция. Но ужаснее всего – те мягкие белые руки, заставившие ее замолчать.

Сквозь прижатые к ушам ладони все равно доносился голос женщины.

– Знаешь, на самом деле очень помогает, когда ты записываешь то, о чем не хочешь говорить. Я, например, пишу стихи. А Роберт, кстати, фотограф. Он фотографирует природу. И, между прочим, некоторые его работы были опубликованы в журналах. Может, потом, когда ты тут освоишься, то захочешь тоже ходить с ним.

Скарлет задрожала. Что если он тоже сделает с ней что-то плохое?

– Можно ходить без собаки, если ты ее так боишься.

Нет, ни за что.

– Ну, ладно, я пока оставлю тебя, Скарлет. Вижу, тебе хочется побыть одной. Но я буду внизу, если тебе тут станет скучно. Сотрудница из соцслужбы тоже сейчас там. И я сегодня утром испекла торт. Бисквит королевы Виктории![5] Он со сливовым джемом моего собственного изготовления. Может, в следующем году ты будешь помогать мне его варить.

В следующем году? Но это же так долго.

Ди, очевидно, поняла, какая мысль мелькнула у Скарлет.

– Дело в том, Скарлет, что ты, скорее всего, останешься тут на некоторое время. Мы с Робертом станем заботиться о тебе. Все будет хорошо. Обещаю. Ну, а теперь я пойду. А ты, когда захочешь, тоже спускайся.

Скарлет все это время лежала неподвижно, притворяясь спящей. Она поднялась лишь тогда, когда услышала звук удаляющихся по лестнице шагов. Затем она медленно подкралась к окну. Мужчина, Роберт, стоял у воды. Однажды мама взяла ее с собой к большой реке, протекавшей через Лондон, – Темзе. Скарлет должна была ждать на огромном мосту, чтобы к ней подошел человек и передал пакет. Потом ей нужно было перебежать на другую сторону и отдать пакет продавщице газет. За это мама дала ей тогда пять фунтов.

Ой! Мужчина повернулся и поднял голову, как будто почувствовав, что Скарлет в этот момент выглядывала в окно! Она быстро опустилась на пол и отползла по ковру – так, чтобы ее больше не было видно.

– Скарлет?

В дверь постучали.

– С тобой все в порядке? – Это был голос соцработницы.

Глаза Скарлет заметались по комнате в поисках чего-нибудь, чем можно забаррикадировать дверь. Комод слишком тяжелый, а вот стул, пожалуй, сгодится.

– Если хочешь что-то переставить – пожалуйста. – Это был уже голос Ди. – Только осторожнее, смотри не ушибись!

Снова подбежав к окну, Скарлет увидела, что мужчина шел по направлению к дому. Потом он исчез из виду. В конце концов послышался звук тяжелых шагов по лестнице.

«Если кто-то тебя напугал, просто беги» – не так ли всегда говорила мама?

Окно открылось с трудом. Уф.

Скарлет услышала, как за ее спиной зашуршал по ковру стул, когда снаружи стали открывать дверь.

– Боже мой, детка! Что ты там делаешь?

Она посмотрела вниз, и у нее закружилась голова.

– Только не прыгай!

Скарлет заколебалась. У нее мелькнула мысль, не вернуться ли в комнату. И в следующее мгновение она упала.

* * *

Каждая клиентка для меня как чистый лист. Чего же они все хотят? Больше счастья. Меньше стресса. Сильнее либидо. Крепче сон.

Мне нравится подбирать в каждом случае индивидуальный состав ароматической смеси.

Однако главное – это повторные визиты. Для меня важно знать, подействовало ли мое средство. Смогу ли я помочь человеку обновиться и стать другим?

В некотором смысле, это подобно ведению дневника. Ты можешь начать с новой страницы, когда захочешь. Ты можешь сам выбирать, чем его заполнить.

И ты можешь вообще начать все заново. Сейчас, когда полиция забрала мной дневник, я просто завела новый. От старых привычек трудно избавляться. Мне нужно каким-то образом выпускать наружу свои эмоции.

Если бы только можно было так же легко переворачивать страницы и в жизни.

Я столько всего изменила бы.

И я столько всего не могу изменить.

Глава 19 Вики

21 марта 2018

Прошел почти месяц с того момента, когда я решила нанести визит Тане. Я слишком долго это обдумывала. Все время откладывала. Ждала, что полиция снова придет меня арестовывать. Но они так и не появились. По крайней мере, пока. Меня много лет терзало желание высказать Тане все, что я думаю о ней, укравшей моего мужа. Однако по какой-то необъяснимой причине – так же, как и многие другие бывшие жены, судя по различным форумам в Интернете, – я на самом деле боюсь встретиться лицом к лицу с той, которая заняла мое место.

Почему? Как написала одна из женщин, «это окончательное доказательство того, что у бывшего теперь новая жизнь. Невозможно больше питать иллюзии». Под этим комментарием было несколько «лайков», в том числе и мой.

В конце концов я принимаю решение. Завтра – говорю я себе. На девять утра у меня записана новая клиентка, и я отправляю ей сообщение о том, что вынуждена отменить сеанс «по личным причинам». Внезапно я понимаю, что завтра первое апреля – День дурака, – и едва не передумываю ехать. Путешествие на поезде из Корнуолла в Лондон – настоящее испытание, учитывая, что в любой момент у меня может случиться приступ. И предстоящая встреча с женой моего бывшего мужа, конечно же, нервирует. Как бы то ни было, я должна это сделать, чтобы попытаться хоть что-нибудь выяснить.

«Что поделаешь – работа», – говорил мне муж, когда я спрашивала, почему он все время задерживается допоздна. И я верила ему. И даже беспокоилась из-за того, что он так много работает. Ну, разве не глупо?

Эти мысли крутятся в моей голове, когда я утром следующего дня собираюсь в дорогу. Все это еще сильнее выводит меня из равновесия. Я помассировала запястья с лавандовым маслом, но это не помогает. Поэтому я делаю несколько глубоких вдохов и твердо говорю себе, что просто должна сейчас запереть дом, дойти по главной улице до станции, сесть в поезд и ехать шесть часов, стараясь контролировать себя, чтобы избежать приступа. Потом мне нужно добраться через Лондон до моего дома, где теперь живут они.

Это все не так уж и сложно. Я проделывала это и раньше, о чем напомнила мне полиция.

Однако это было даже до того, как они обнаружили мой личный дневник и свадебный альбом. Что еще они могут раскопать, если начнут рыть глубже?

Тем временем в голове у меня звенит предупреждение адвоката. «Окажись я на вашем месте, я непременно захотела бы выяснить, что произошло с моим бывшим мужем. Пожалуйста, не поддавайтесь этому искушению. Это может больше навредить, чем помочь».

Это все, конечно, разумно, но я не могу избавиться от подозрения, что Таня явно что-то знает. Эта женщина – монстр. Она украла моего мужа. На что еще она способна?

* * *

Поезд набит битком. Но я заранее забронировала себе билет. Мое место – возле прохода, чтобы было легче добраться до туалета. Правда, это может помочь только в том случае, если я заранее почувствую приближение приступа. Однако я не всегда ощущаю запах жженой резины, и гудение в ушах перед припадком почему-то приходит теперь редко.

Я бросаю взгляд на мужчину, сидящего рядом со мной у окна. Как он поведет себя, если я вдруг повалюсь на пол и начну биться в судорогах? Станет ли он паниковать, как бывает со многими? Дернет ли стоп-кран? У меня никогда еще не бывало припадка в поезде, но все когда-нибудь случается в первый раз.

Когда это впервые произошло со мной перед Дэвидом, он впал в истерику. Мне это известно, потому что, когда я пришла в себя, он отчаянно кричал. Из-за этого я тоже стала кричать. Мы находились на кухне, рядом с телефоном, но Дэвиду не хватило присутствия духа даже для того, чтобы просто набрать 999. Мне пришлось сделать это самой. Я не знала, что со мной произошло, и описала свои симптомы по сбивчивому рассказу Дэвида. Я упала на пол. Глаза закатились. Все тело начало трястись.

– Возможно, это единичный эпизод. – Так сказал мне молодой дежурный доктор в больнице. – Поезжайте домой, отдыхайте. Если подобное повторится, обязательно обращайтесь к врачу.

Эти мысли – и многие другие – занимают мою голову, в то время как поезд, постукивая колесами, движется в сторону Паддингтона. Сунув руку в сумку, я нащупываю там баночку со своими таблетками. Сколько я приняла сегодня утром – одну, две или вообще ни одной? Чем больше я об этом думаю, тем меньше у меня уверенности.

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Кто-то тихонько толкает меня в плечо. Это пожилая женщина. Лицо у нее тревожно нахмурено. Значит, это опять со мной произошло – сразу же понимаю я. Все остальные сиденья вокруг меня пусты. Люди всегда стараются убраться подальше при виде эпилептического припадка.

– Извините меня, – заикаясь, бормочу я.

– Да за что тут извиняться, – произносит она. – Со мной такое постоянно случается.

Вот как?

– В поездах так легко засыпаешь. Во всяком случае, могу сказать это про себя. Хорошо, что мне удалось вас разбудить. Вы так крепко спали.

Я вздыхаю с огромным облегчением.

– Так, значит, я просто спала?

– Ну, конечно, а что же еще, милая? В общем, мы уже приехали.

– Спасибо, – говорю я. Но женщина уже спешит к выходу, бодро шагая со своей палочкой. Я торопливо снимаю свою сумку с полки для багажа, выхожу на перрон и направляюсь в сторону метро. «Старайтесь по возможности избегать многолюдного общественного транспорта, – советовал мне врач. – Вы можете упасть на рельсы или с эскалатора, если у вас случится припадок».

Однако я не знаю автобусных маршрутов, а если вызвать такси, то останется свидетельство о том, что я приезжала в это место.

Разумеется, это не имеет особого значения. Ведь я не собираюсь сделать Тане ничего плохого. Просто хочу задать ей несколько вопросов. Как бы то ни было, чем меньше свидетелей, тем лучше. Да и когда Таня увидит то, что лежит у меня в сумочке, думаю, ей тоже не захочется, чтобы кто-либо узнал о моем визите.

Вдруг я напрягаюсь. У турникетов стоит широкоплечая женщина-полицейский, разговаривающая со служащим метро в оранжевой форме. Она бросает быстрый взгляд на меня. У меня пересыхает во рту. В моих действиях нет ничего противозаконного, но я чувствую себя так, будто сбежала из тюрьмы. Женщина-полицейский возвращается к своему разговору. Я вставляю транспортную карточку, оплаченную наличными вместе с билетом на поезд, и прохожу через турникет. Мне кажется, что сейчас меня похлопают сзади по плечу, требуя остановиться. Однако этого не происходит.

Я задерживаюсь наверху возле эскалатора. Высота пугает меня. Чтобы справиться с этим, мне нужно не видеть того, что внизу. Однако впереди меня никого нет. Поэтому приходится подождать, когда кто-нибудь подойдет.

Когда появляются люди, я с облегчением спешу на эскалатор за ними. Однако они начинают спускаться пешком слева. Пустое пространство передо мной простирается далеко вниз. Я изо всех сил вцепляюсь в поручень. Мне становится страшно: я вот-вот упаду.

И в этот момент я вижу его.

На соседнем эскалаторе, движущемся наверх.

Высокий мужчина. Нос с небольшой горбинкой. Телосложение игрока в регби. Элегантное серое пальто.

– Дэвид!

Люди начинают оглядываться на меня, после того как я выкрикиваю это имя. Однако сам мужчина смотрит прямо перед собой. Он не слышал моего крика. Или сделал вид, что не слышал.

Мой страх упасть теперь сменился страхом вновь потерять Дэвида.

Я бегу вниз по эскалатору, забыв обо всем, и моя болтающаяся сумка колотит меня по бедру. Наконец-то последние ступеньки. Затем – наверх по другому эскалатору. Скорее. Не смотри вниз. Задыхаясь, я выбираюсь наконец наверх. Женщина-полицейский все еще разговаривает со служащим метро.

Дэвида нигде не видно.

Мне хочется повалиться на пол и зарыдать от облегчения, потому что мой муж (а я всегда буду считать его своим мужем) все-таки жив. Но в то же время это и слезы отчаяния оттого, что я не могу сейчас обнять его и сказать, что я вовсе никогда на самом деле не желала ему смерти. Это были всего лишь слова, произнесенные в гневе. А сейчас я бы сказала ему, что мне очень его не хватает и я понимаю его ошибку с Таней. Конечно же, я готова вернуть все, как было раньше. Единственное, что ему нужно сделать, – это принять мою болезнь, так же, как это сделала я. Было бы намного легче, если бы мы смогли противостоять ей вдвоем.

– Извините!

Мое сердце замирает, когда я слышу этот глубокий голос.

– У меня проблема с транспортной картой. Я положил на нее двадцать фунтов, но баланс этого не показывает.

Это тот самый высокий мужчина. Нос с горбинкой. Телосложение игрока в регби. Серое пальто. Он подошел к служащему метро.

Теперь я вижу его намного лучше.

Это не Дэвид.

Глава 20 Скарлет

Ей повезло. Если бы окно находилось выше и под ним не было высокой мягкой травы, все могло закончиться намного хуже. И хорошо еще, что она сломала левую руку, а не правую, – так что все-таки сможет писать, когда пойдет на следующий день в школу.

Ей там непременно понравится. В классе уже все знают, что к ним придет новенькая. Школа находится совсем недалеко – нужно лишь спуститься вниз по дорожке. В первый раз мы тебя проводим, а обратно ты, наверное, уже захочешь пойти с кем-нибудь из новых друзей. А потом можешь написать письмо маме про свой первый день в школе.

Вот что они ей сказали. Они говорили оба, но, конечно, не одновременно, а по очереди. Скарлет слушала, что говорила Ди, но старалась выключать голос Роберта. Это оказалось нелегко. Голос у него был низкий, как и у мистера Уолтерса. При одной мысли об этом Скарлет бросало в дрожь и тошнило, хотя руки у Роберта были худые и загорелые, а не белые и рыхлые.

«Как ты думаешь, почему она отказывается говорить?» – подслушала она их разговор, когда они вернулись из больницы. К этому времени уже совсем стемнело. Скарлет должна была лежать в постели, но она вместо этого снова перебралась на пол. Однако ей все равно не удавалось уснуть. Кругом все скрипело. Половицы под ковром, когда она ворочалась, чтобы устроиться поудобнее. Потолок, как будто там, наверху, кто-то ходил. Напуганная, Скарлет потихоньку выбралась из комнаты и уселась на лестнице, прислушиваясь к доносившимся из кухни голосам.

– Бедный ребенок, у нее психологическая травма. Представь, если бы тебе пришлось пережить со своей мамой что-то подобное. Мне самой потребовались годы, чтобы справиться с проблемами – да и то не факт, что до конца. Тебе повезло, Роберт. У тебя было золотое детство.

Голос Ди звучал сердито:

– Я знаю, любимая. Прости. Но я всего лишь хочу разобраться во всем, для ее же блага.

– Она боится тебя.

– Правда?

– Я поняла это по ее глазам. Со мной и с сотрудницей из соцслужбы она чувствует себя нормально. Если ты хочешь знать мое мнение, я думаю, что ее обидел какой-то мужчина. Может, ее даже…

– Тебе не кажется, что ты слишком преувеличиваешь, дорогая?

– Нет! – Раздался какой-то тяжелый стук. Удар кулаком по столу? – Ты ничего не понимаешь.

Потом Ди заплакала. Скарлет захотелось броситься к ней и обхватить руками, как она всегда делала с мамой, когда та плакала. Но тогда ей пришлось бы выдать свое присутствие.

– Все хорошо, все хорошо. Теперь тебе нечего бояться. Я никому не позволю тебя обидеть.

Это был голос Роберта. Внутри у Скарлет что-то вспыхнуло. Не только страх (ведь этому человеку нельзя доверять – он мог оказаться таким же, как мистер Уолтерс), но и зависть. У Ди был кто-то, кто мог о ней позаботиться. А у них с мамой… у них не было никого.

Скарлет на цыпочках пробралась обратно в комнату и улеглась на пол, накрыв голову своей подушкой в голубую и желтую крапинку, чтобы приглушить доносившиеся отовсюду звуки. Когда ей удалось наконец задремать, Ди вдруг постучала в дверь и мягким голосом сообщила, что пора вставать.

* * *

Это и есть школа?

Скарлет с изумлением смотрела на красивый красный дом в конце дороги. Площадка перед ним была покрыта травой, а не асфальтом, и там стояли качели, как в настоящем парке. Однако тут же ее ужаснула пришедшая в голову мысль. Что если здесь ее тоже заставят играть в игру, и она опять попадет в полицию?

– Это маленькая начальная школа при церкви, – сказала Ди, положив руку ей на плечо. – Здесь ты будешь чувствовать себя как дома. Я понимаю, сейчас для тебя тут все непривычно, но, поверь, все будет хорошо. Обещаю.

Она произнесла это таким же голосом, каким говорила мама, когда просто хотела ее успокоить, но на самом деле ничего хорошего не предвиделось.

«Скарлет все еще не говорит, – услышала она, как Ди сообщала учительнице. – Мы не хотим ее заставлять. Пусть заговорит, когда сама захочет».

Но захочет ли она? Намного проще все время молчать. И никогда никому не рассказывать, что произошло в ту ночь, когда мистер Уолтерс открыл дверь в ее комнату.

Все смотрели на Скарлет, когда учительница показывала ей, куда она может сесть. Это была не сдвоенная, а одноместная парта с откидывающейся крышкой. У девочки за соседней партой на внутренней стороне такой крышки была наклеена картинка – черный пони с длинной свисающей челкой. Однажды мама рассказывала ей, что на поле возле дома, где она жила в Вейлзе, паслась лошадь. Как же это было здорово! Скарлет достала из кармана свою драгоценную фотографию и приклеила ее к крышке парты на кусочки имевшейся там липучки.

– Кто это? – спросила девочка с пони.

«Моя мама и какие-то люди», – хотела ответить Скарлет, но слова снова застряли у нее в горле.

– Ты что – язык проглотила?

– Мы слышали, что ты живешь в доме у тех чудаков. – Это сказал мальчик, сидевший за партой слева от нее. – У тех, которые берут к себе детей-сирот.

Это неправда! Она вовсе не сирота – у нее есть мама, хотя и в тюрьме. Внезапно ее ошеломила ужасная мысль. Что если мама умерла, а они ей не сказали?

Учительница в этот момент показывала что-то на карте, но Скарлет было слишком плохо, чтобы она могла слушать. Когда урок закончился и их отправили на игровую площадку на перемену, она уже знала, что делать.

* * *

– Что-то случилось в школе? – допытывалась у нее Ди несколько часов спустя, после того, как они забрали ее с железнодорожной станции. – Тебя кто-то обидел?

Скарлет молча смотрела в окно машины. Поля, поля и опять поля. Желтые, и зеленые, и снова желтые. Она все еще чувствовала тошноту, но в то же время и голод. После завтрака прошло уже много времени.

– Почему ты убежала? Если бы дежурный на станции не позвонил нам, ты отправилась бы бог знает куда на поезде, и с тобой могло бы произойти все что угодно.

«Я просто хотела повидать маму, – мысленно произнесла Скарлет. – Убедиться, что с ней все в порядке».

– Ты должна сказать нам что-нибудь, детка, иначе как мы сможем тебе помочь?

Это произнес Роберт.

«Не называйте меня “детка”!» – хотелось закричать Скарлет. Так называл ее мистер У. И еще многими другими словами. Она должна была его остановить. Но тогда она могла попасть еще в какую-нибудь беду.

– Может, ты это напишешь?

Нет. То, что написано, становилось для нее еще более реальным.

– Может быть, другие дети дразнили тебя из-за твоего цвета кожи?

Скарлет собиралась кивнуть, но тут опять заговорил Роберт:

– Ну что за глупости, Ди. Учительница бы непременно это остановила.

– Я знаю, что тебе очень хочется повидаться с мамой. – Голос Ди стал еще мягче. – Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я тоже не могла жить со своими родителями. Не думай, что она не хочет тебя видеть. Просто сейчас ей это не разрешают, по многим причинам. Но с ней все в порядке. Поверь мне.

Откуда Скарлет знать – правду она говорит или нет?

– Кстати, она прислала тебе сюрприз. Это сиди-диск, мы послушаем его, когда приедем домой. Она записала на нем сообщение для тебя.

Правда?

Роберт, который был за рулем, недовольно покашлял.

– Знаешь, я не уверен, что это хорошая идея. Это может расстроить ее еще сильнее.

– Предоставь это мне, хорошо? А ты занимайся пока своими замечательными фотографиями.

После этого они ехали молча до самого дома. Когда они спросили ее, хочет ли она есть, Скарлет отрицательно покачала головой, но Ди все равно поставила перед ней тарелку пасты с томатно-сырным соусом.

– А теперь давай послушаем диск от твоей мамы?

Они поднялись в комнату Скарлет, и Ди включила сиди-проигрыватель.

«Однажды жила-была на свете маленькая девочка по имени Скарлет».

Ди не обманула. Это и вправду был мамин голос!

– Она записала это специально для тебя. Здорово, правда? Там, в тюрьме, ей помогли это сделать.

«Скарлет жила в красивом доме далеко от своей мамы. Но мама все равно ее очень сильно любила».

– Вот видишь? – Ди ласково обняла Скарлет. – Я же говорила тебе, что с ней все в порядке.

Они прослушали историю до самого конца. Когда она закончилась, Скарлет хотела, чтобы Ди включила ее сначала, но ей не удалось выдавить из себя ни слова. Ди пожелала ей спокойной ночи.

– И почему бы тебе не лечь на этот раз в кровать? Наверное, твоя мама сказала бы тебе то же самое.

Скарлет так и сделала, но всю ночь лежала, притаившись под одеялом и прислушиваясь – на тот случай, если вдруг дверь откроется и войдет Роберт.

* * *

На следующий день ее опять отправили в школу.

– Тебе это пойдет на пользу, – говорила Ди, когда они шли вместе по дорожке. – Ой, осторожно, лужа!

Слишком поздно. Сколько же тут грязи! Скарлет забрызгала зеленые колготки, которые Ди купила ей к школьной форме. Блейзер у нее был не новый. Ди сказала об этом, словно извиняясь. Но Скарлет он понравился, хотя и был немного колючий и на этикетке у него было написано чье-то имя. Ди вывела там черной ручкой «Скарлет Дарлинг», однако под этими буквами все равно виднелась старая надпись.

– Тебе было бы проще адаптироваться, если бы ты могла разговаривать, – произнесла Ди, когда они приблизились к школе. – Твой социальный работник считает, что тебе нужно сходить к школьному психологу.

Это еще кто? Но и на этот раз слова так и не решились вырваться наружу.

Когда Скарлет вошла в класс, все опять на нее уставились.

– Я слышала, ты пыталась сбежать, – сказала ее соседка – девочка с пони.

Скарлет ничего не ответила. Вместо этого она подняла крышку своей парты, чтобы поздороваться с мамой.

«Прости, что оставила тебя здесь, – мысленно произнесла она. – Но я просто хотела поехать тебя искать».

Мама улыбнулась ей в ответ. Но что-то было не так. Над верхней губой у мамы было что-то черное. Усы. Как у того дядьки с мотоциклом.

– Это не я нарисовала, – поспешила сказать девочка. – Это он.

Она указала пальцем на мальчишку слева.

– Да я просто пошутил. Отцепись от меня! Ай, больно!

Царапайся. Мама говорила, что именно так нужно поступать, когда хочешь сделать кому-то как можно больнее. И еще – давить пальцами в глаза. Тогда будет время убежать, потому что человек ничего не сможет увидеть.

– Что ты делаешь? – Это уже вмешалась учительница, пытавшаяся оттащить Скарлет. – Не надо пинаться!

Потом подоспела другая учительница, и ей удалось остановить Скарлет, заломив ей здоровую руку за спину. Первая учительница стояла перед ней.

– Почему ты это сделала, Скарлет?

– Он изуродовал маму.

Слова вырвались у нее прежде, чем она успела это осознать.

– Ну, наконец-то ты заговорила. И что ты имеешь в виду?

Слезы потекли по лицу Скарлет. Слова снова застыли у нее внутри.

– Кевин нарисовал усы на той фотографии. – Девочка показала пальцем на парту Скарлет. – А она из-за этого расстроилась.

– Это была просто шутка! А на той фотографии не может быть ее мама, ведь она светлая, а не черненькая.

Черненькая? Однажды какой-то тип назвал ее так на улице, и мама из-за этого очень разозлилась. Она плюнула в него и сказала, что это не его собачье дело.

– Кевин! Ты же знаешь, что нехорошо произносить расистские слова и портить чужие вещи. Но драться, Скарлет, тоже нельзя. Мне придется поговорить с твоими приемными родителями.

– Верните мне маму! – Скарлет потянулась за фотографией. – Отдайте!

– Только после того, как ты попросишь прощения, – сказала учительница. – Извинись перед Кевином.

Перед мальчишкой, который изуродовал маму? Ни за что.

– Тогда ты не получишь назад фотографию. И не нужно так плакать. Мы не потерпим у нас никаких драк. А сейчас – марш ко мне в кабинет. Живо.

Роберт, как казалось, выражал к ней такое же участие, что и Ди. «Ну, конечно, – подумала Скарлет. – Он притворяется, чтобы мне понравиться».

– Я могу исправить это в фотошопе, – сказал он, когда директор отдала Скарлет фотографию, после того как Роберт поговорил с ней.

– Как это?

– Есть специальные средства для обработки фотографий – с их помощью можно сделать так, чтобы усы исчезли. Очень здорово, что ты теперь говоришь. Наверное, это оттого, что ты очень расстроилась – вот слова и прорвались наружу. – Он добродушно похлопал ее по плечу, и Скарлет резко отпрянула.

Ди заметила это и взяла ее за руку. Ладонь у нее была мягкая, но ее прикосновение было приятным. Не то что у мистера У.

– Тебе не нужно бояться Роберта или меня, – ласково сказала она. – Мы очень хотим тебе помочь. Тот мальчик тоже получит выговор. Но тебе придется написать ему письмо с извинениями. Это несложно. Я тебе помогу.

– А я могу показать тебе, как стереть усы на фотографии, – предложил Роберт. – Если хочешь, можешь пойти со мной – у меня есть специальная темная комната в подвале, где я работаю.

Скарлет задрожала. Что если он полезет к ней?

– Я тоже пойду, – сказала Ди. – Вот увидишь, детка, это настоящее волшебство.

Да, это оказалось правдой! Скарлет с изумлением наблюдала, как Роберт положил мамину фотографию в специальное устройство, а потом она стала как новая.

– А это все ваши камеры? – невольно вырвалось у Скарлет.

– О, да! – произнесла Ди, закатив глаза, будто ей все это ужасно надоело, однако голос ее звучал весело.

– Знаешь что? – Роберт достал один из фотоаппаратов с верхней полки. – Возьми себе этот. И я могу научить тебя фотографировать.

Ди одобрительно кивнула:

– Хобби – это всегда замечательно.

– А вы будете тоже ходить с нами? – Скарлет снова взяла ее за руку.

– Ну, вообще-то этим всем занимается Роберт. Он тебя всему научит.

– Я лучше буду фотографировать сама по себе.

– Но тебе нужно сначала научиться. Роберт хороший учитель, поверь мне. Что ж, как насчет того, чтобы лечь спать пораньше? У тебя сегодня был нелегкий день. А перед сном можешь снова послушать запись своей мамы.

«Однажды жила-была на свете маленькая девочка по имени Скарлет. Скарлет жила в красивом доме далеко от своей мамы. Но мама все равно ее очень сильно любила».

Скарлет закрыла глаза. Самое удивительное, что, когда она слышала мамин голос, ей больше не было страшно.

Она чувствовала себя сильной. И ей нужно быть сильной, если она действительно хочет помочь маме сбежать из тюрьмы.

* * *

Я люблю и ненавижу его.

Как такое возможно?

Я хочу, чтобы они нашли его тело.

Но в то же время меня это ужасает.

Взять на заметку: ветивер. Можно добавлять к римской ромашке и шалфею мускатному для повышения чувства расслабленности и покоя. Предупреждение: собственный аромат ветивера слишком сильный. Его нужно хорошо разводить или смешивать с другими маслами.

Глава 21 Вики

Мне хочется упасть на пол, рядом с валяющимися вокруг выброшенными билетами. Колотить по полу кулаками. Свернуться клубком от стыда. Ну, разумеется, этот мужчина с глубоким голосом вовсе не Дэвид – так же, как та женщина в полицейском участке была вовсе не Таней. Я просто схожу с ума. Каким образом мой бывший муж мог подниматься на эскалаторе вверх именно в тот момент, когда я ехала вниз? Конечно, удивительные совпадения случаются. Но только не со мной. Во всяком случае, не сегодня.

Хуже всего то, что местонахождение Дэвида по-прежнему неизвестно. Где он может быть, черт побери? И почему все, кто был мне когда-либо дорог, в конце концов покидают меня?

На меня никто уже не обращает внимания. Сумасшедшая женщина, выкрикивавшая на эскалаторе мужское имя? Кому до нее какое дело? Мало ли в метро психов!

Но я не могу оставить все как есть. Мне нужно узнать, что произошло с человеком, которому я некогда доверяла. Таким образом, приходится вернуться к плану А.

Я еду на метро до ближайшей к Кингстону станции. Таня что-то знает. Я в этом уверена.

Моя старая дорога – где на углу все еще стоит телефонная будка – буквально кричит о том, что здесь живут нувориши. Это был не тот дом, о каком я мечтала, но Дэвид уговаривал меня, а я просто хотела видеть его счастливым. Дом был слишком современный для меня. Претенциозный стиль. Оконные рамы с многочисленными перемычками в виде ромбов – и это еще ничего, если бы дизайнеры не настояли на коричневых подоконниках. Гараж на три машины. Широкая подъездная дорожка. У соседей был большой автомобиль с полным приводом. У Тани – маленькая желтая «Ауди Кабриолет».

Я тоже когда-то ездила на машине с откидным верхом. Мы с Дэвидом однажды занимались в ней любовью, на заре наших отношений. Со мной никогда прежде не случалось ничего подобного. Я чувствовала себя «плохой девчонкой», и меня это забавляло. Кто бы мог подумать такое, взглянув на меня сейчас? Мне ведь не разрешено теперь даже водить машину.

Я дважды прохожу мимо дома. А потом еще и в третий раз. Отчасти – потому что нервничаю, отчасти – чтобы понаблюдать за собой. Не случится ли у меня припадок? Меньше всего мне хочется позвонить в дверь и тут же повалиться на землю, закатив глаза и содрогаясь в конвульсиях.

На четвертом заходе я говорю себе, что пора заканчивать – мое поведение начинает выглядеть подозрительно. Это маленькая тупиковая улица, на которой всего восемь домов, практически одинаковых на первый взгляд. Их можно отличить друг от друга, лишь внимательно присмотревшись. Как в тех журнальных задачках, где даются две похожие картинки и нужно найти сколько-то отличий – например, обвести в кружок три окна вместо четырех.

Я делаю глубокий вдох и шагаю по подъездной дорожке к дому. Возле «нашей» входной двери имеется встроенная железная конструкция для чистки обуви. Теперь она сверкает чистотой. Похоже, женщина, занявшая мое место, вовсе не любительница пеших прогулок. На двери также имеется объявление: «Коммивояжерам не беспокоить». Моего латунного дверного молотка в виде льва больше нет. Вместо него теперь обычный звонок: он издает мелодичный звук, когда я на него нажимаю.

Интересно, это был ее выбор или Дэвида? И вообще что представляет собой эта женщина, живущая на моем месте? Я с ней практически не общалась – иногда при встрече обменивались лишь парой фраз. Только после того как между нами с Дэвидом все оказалось разрушено, я стала настойчиво выпытывать у него подробности. Когда именно начались их отношения? Дата. Время. Где? В нашем доме? Или в лондонской квартире? Какая она в постели?

В ответ он скармливал мне тысячи мелодраматических фраз, не дававших ответа ни на один из этих вопросов. Я слишком изменилась. Он стал бояться того человека, каким я стала из-за припадков. (Какое удобное оправдание!) Но я ни в чем не виновата, это его вина. (Как банально!) Ему очень жаль, но он полюбил другую. (Как будто это произошло против его воли!) Да, так бывает. И все в том же духе.

Если ты любишь человека, ты будешь с ним, несмотря ни на что. А Дэвид просто хотел найти оправдание тому, чтобы уйти от меня к своей молодой красотке. Что ж, все поступки имеют свои последствия. И происходящее теперь – это одно из них.

Дверь никто не открывает, и я решаю обойти дом. Стоит прекрасная погода – даже слишком теплая для апреля. Первое, что попадается мне на глаза, – это прудик для рыбы. Во дворе стоит пара полосатых зеленых качелей с навесами и прямоугольный деревянный стол с газовой горелкой-обогревателем в центре. Распахнутые настежь раздвижные двери ведут на стеклянную террасу.

Там стоит шезлонг. А на нем я вижу Таню!

Черт возьми. Внезапно мне хочется чихнуть. Она открывает глаза.

– Какого черта…

Я проскальзываю на террасу, прежде чем Таня успевает закрыть двери. Внутри нестерпимо жарко. Настоящее пекло.

– Где он? – спрашиваю я, схватив ее за плечи.

Она вырывается.

– Да если бы я только знала, где он, уж я бы ему устроила за такие фокусы. А теперь убирайтесь из моего дома!

– Когда вы в последний раз видели Дэвида? В каком он был настроении?

Мой муж – человек настроения, хотя поначалу ему удавалось это скрывать.

Таня сверлит меня своими черными глазами, источающими ненависть.

– А вы вообще кем себя возомнили? – скалит она свои мелкие белые зубки – вылитая крыса. – Полицией?

Ее писклявый манерный голосок ужасно меня раздражает. Сомневаюсь, что он у нее от природы. Думаю, она специально его вырабатывала, чтобы ловить в свои сети подходящих мужчин.

– Я просто хочу снять с себя все подозрения, – говорю я, стараясь не поддаваться эмоциям. – Полиция подозревает меня. Мне нужно доказать, что я не имею никакого отношения к его исчезновению.

Что она делает, черт возьми? Таня взяла что-то с красивого плетеного комода. Я тотчас узнаю этот предмет. Это деревянная резная ложка, которую папа подарил маме во время их медового месяца в Уэльсе. После смерти папы я забрала эту ложку себе, вместе с немногими памятными вещами, оставшимися от мамы. Во время развода эта ложка, должно быть, затерялась где-то у Дэвида. Я искала ее потом целую вечность. Как он мог так поступить? Ведь это не какой-то пустяк. Он не мог не знать, как она мне дорога. Возможно, дело было именно в этом. И вот теперь Таня размахивает передо мной этой ложкой, как будто намереваясь выколоть мне глаза. Лицо и руки у нее покрыты красными пятнами.

Нужно отвлечь ее! Это мне всегда хорошо удавалось. Я достаю из сумки бумаги, которые так долго хранила. Это моя страховка, говорила я себе. Гарантия безопасности. Однажды она может мне понадобиться. И вот этот день наступил.

– Вы знаете, что наш муж занимался отмыванием денег? – вкрадчиво произношу я.

– «Наш» муж? – усмехается Таня, откладывая ложку. – Не нужно себя обманывать, Вики. Его жена теперь я.

Бывших жен не бывает. Интересно, первая жена Дэвида – мать Николь – испытывала то же самое по отношению ко мне?

– Смотрите. Он покупал дома за наличные.

Я демонстрирую ей страницу из тех документов, на которые случайно наткнулась в кабинете Дэвида вскоре после того, как он объявил о нашем разрыве. Несмотря на свой ум, мой муж мог совершать удивительные глупости. Что мешало ему спрятать эти бумаги получше?

– Во всех этих документах вы значитесь совладельцем.

Лицо Тани становится жестким.

– Это ничего не доказывает. Это просто бизнес.

– Со всеми этими домами? У меня есть документальное подтверждение, что их по меньшей мере одиннадцать – и каждый стоимостью в несколько миллионов. Зачем они могли понадобиться вашей компании?

Ее глаза яростно вспыхивают.

– Это инвестиции.

– Почему бы тогда не положить деньги на банковский счет? Дэвид говорил мне, что у него совсем нет наличных, незадолго до нашего развода.

– Это было пять лет назад. Все могло измениться.

Возможно. Но я ей не верю. Умение лгать – это искусство. Уж я-то знаю.

– Мне кое-что известно об отмывании денег, Таня.

– Ха! И откуда же?

Я вспоминаю одну из женщин, встречавшихся мне в тюрьме. Она сидела за мошенничество и часто хвасталась, что у нее припрятана заначка, дожидавшаяся ее возвращения.

– Вы удивитесь. Но мне прекрасно известно, что люди зачастую покупают недвижимость за наличные, чтобы избавиться от большого количества грязных денег. Откуда у Дэвида оказались такие суммы? Чем он занимался?

Таня, как кажется, собирается что-то сказать, но потом сжимает губы. Ее лицо краснеет еще сильнее, и заметно, что ее самообладание пошатнулось. Похоже, мне удалось дернуть за нужную струну.

– Возможно, – говорю я, – разумнее всего будет передать все бумаги полиции.

– Почему же вы до сих пор этого не сделали? – Затем она, вероятно, замечает промелькнувшее на моем лице выражение: – А, не можете решиться сдать его своими руками?

Я игнорирую этот вопрос, потому что, сказав правду, я буду выглядеть как одна из тех жалких разведенных женщин, которые никак не могут забыть своего бывшего. Хотя, в общем-то, я такая и есть.

– Может, он прячется сейчас где-то, чтобы его не поймали. Хватит это скрывать, Таня, – я же знаю, что дело здесь нечисто.

Таня шагает в мою сторону, лицо ее выражает настоящую ненависть.

– Не делайте глупостей, – мягко говорю я, – иначе у вас будет еще больше проблем.

– Это мы еще посмотрим, – шипит она мне прямо в лицо. По моему телу пробегает дрожь, мне становится страшно. На несколько мгновений даже кажется, что сейчас случится очередной приступ. Таня выхватывает из моих рук документы и рвет их в клочья. Кусочки бумаги, порхая, падают на пол.

– У меня есть еще копии, – задыхаясь, произношу я.

Таня толкает меня. Я отлетаю на пианино, но мне удается удержаться.

Ее пальцы стискивают мои запястья – так же, как незадолго до этого я вцеплялась в ее плечи. Она пытается выкручивать мне руки, как разъяренная школьница. Что ж, посмотрим, чья возьмет. Я пускаю в ход ногти.

– Ай! – вопит она. – Тварь!

Таня бросается на меня. Я отступаю в сторону, отталкивая ее. Она падает, с ужасающим грохотом ударяясь головой о стол.

На несколько секунд меня охватывает паника. Но потом мой заклятый враг встает сначала на четвереньки и в конце концов, пошатываясь, поднимается на ноги.

– Убирайся вон! – кричит она с багровым от злости лицом. – Слышишь меня? Я с тобой еще разберусь, Вики! Вот увидишь.

Глава 22 Скарлет

Январь 2013

– Ну, что ты об этом думаешь? – с беспокойством спросила Скарлет.

Роберт поднял снимок к свету.

– Хорошая игра светотени. Отличный ракурс. Оригинально. Приходится посмотреть дважды, прежде чем поймешь, что это такое.

Уф. Одобрение Роберта дорогого стоит. Он был настоящим экспертом.

– А что это такое? – спросила Ди, заглянув через их плечи.

– Лист, – ответили они в унисон.

– Правда? Ух ты. Теперь понятно. Ну и ну, Скарлет! Это так здорово!

Внутри у нее разлилось радостное тепло. Роберт столько всего помог ей узнать за эти годы! Как выбирать объект для фотосъемки. Какую выдержку использовать. Как выстроить композицию. Черно-белая фотография. Участие в конкурсах. Грамота, полученная в прошлом году за второе место среди подростков-фотографов, теперь висела в холле, прямо возле входной двери.

На этом настояла Ди.

– Это настоящее достижение, – сказала она, раскрасневшись, как будто она сама завоевала награду. – Я так тобой горжусь!

Скарлет тепло обняла ее в ответ, но ей стало от этого грустно, как и всегда. Ведь она должна была обнимать сейчас свою маму. Это мама должна была развешивать на стенах ее грамоты. Это мама должна была помогать ей вплетать в косички красные бусинки. Это с мамой она должна была жить. С мамой они должны были отмечать Рождество и дни рождения (а ей этим летом исполнится пятнадцать!).

– Как ты думаешь, это фото подойдет?

– На конкурс в этом году? – Роберт слегка похлопал ее по плечу.

Скарлет вздрогнула.

«А этот мужчина, – иногда спрашивала мама, – он никогда не пытается что-нибудь такое сделать с тобой?» «Конечно, нет», – отвечала Скарлет, нервно поглядывая на сотрудницу из соцслужбы, всегда находившуюся вместе с ними. Ее первоначальные страхи, что Роберт может войти к ней в комнату – так же, как мистер Уолтерс, – оказались безосновательными. Как бы то ни было, потребовалось немало времени для того, чтобы Скарлет начала ему доверять, и даже теперь она все еще невольно вздрагивала при любом – даже самом незначительном – физическом контакте.

С Ди все было иначе. Скарлет нравилось, когда та ее обнимала. Ее объятия были теплыми. Приятными. И, закрыв глаза, можно представить, что это действительно ее мама…

Иногда Скарлет казалось, что ее сердце в буквальном смысле разорвется, – особенно когда мама звонила ей по телефону (для этого маме требовалось специальное разрешение, и на ее телефонной карточке были только «одобренные» номера). «Это ты, моя малышка?» – спрашивала она, и Скарлет слышала в ее голосе слезы, но ничем не могла ей помочь, потому что мама находилась за решеткой, а сама она вынуждена была жить с Ди и Робертом. Как бы добры они ни были, это совсем не то. В школе она единственная жила в приемной семье. Конечно, по сравнению с тем ужасным временем, которое она провела у Уолтерсов, все было по-другому. К тому же с тех пор как она начала участвовать в конкурсах со своими фотографиями, одноклассники стали относиться к ней с уважением и даже с некоторым восхищением. Лучшей подруги у нее по-прежнему не было, но Скарлет в этом и не нуждалась. Ей нужно было только одно – чтобы с ней жила мама.

Первый год оказался самым тяжелым. Маму тогда отправили на реабилитацию. Скарлет не могла видеться с ней часто, потому что какая-то «сука», тюремная начальница, ограничила маме посещения. Однако во время их редких встреч мама не спрашивала у нее ни про школу, ни про Ди с Робертом. Единственное, что ее интересовало, – не принесла ли Скарлет ей немного «травки». «Почему нет, маленькая тупица?»

Потом мама начинала истерично кричать, и надзирательницы уводили ее, оставляя Скарлет в слезах. Когда сотрудница из соцслужбы привозила ее домой, Ди утешала ее как могла. Она усаживала Скарлет себе на колени, хотя та была большой девятилетней девочкой. Рассказывала о том, что ее родители тоже принимали наркотики и эта гадость может очень сильно отравлять мозг. «Твоя мама любит тебя, – вздыхала она. – Ей просто нужно время, чтобы от всего этого избавиться».

Приемная мать Скарлет оказалась права. В последние пару лет маму перевели на более мягкий режим. Это означало, что Скарлет было разрешено навещать ее чаще. Мама перестала требовать от нее наркотики. Она по-прежнему была очень худая, и ее некогда чудесные светлые волосы свисали сальными прядями. И запах у нее теперь был совсем другой. Трудно сказать, какой именно. Но точно не пачули. Мама засмеялась, когда Скарлет спросила, почему она больше не пользуется теми духами. «Их нет в списке разрешенных вещей, детка».

Скарлет спросила, что это значит, и мама объяснила, что в тюрьме можно покупать только те вещи, которые входят в специальный перечень, – например, шампунь и зубную пасту. Но для этого, конечно, нужны деньги. У ее сокамерницы было полно денег, потому что ей посылали родственники. А у мамы имелись только какие-то жалкие гроши, которые она получала за выполнение разной тюремной работы, вроде уборки или глажки белья.

В то время Скарлет как раз начала подавать свои работы на конкурсы через ежемесячные журналы по фотографии, которые выписывал Роберт. Так она впервые выиграла пятьдесят фунтов.

– Ты уверена, что хочешь отдать их своей маме? – спросила Ди.

Ну, конечно, еще бы!

– Но я не знаю, разрешено ли это, детка.

Скарлет спросила об этом сотрудницу из соцслужбы, та «навела справки» и узнала, что можно было перевести деньги на специальный счет, откуда потом их выдадут маме, чтобы она могла потратить их на покупки в тюремном магазине. Во время следующего их свидания мама первым делом спросила, не выиграла ли Скарлет еще какого-нибудь конкурса.

– Пока нет, но Роберт говорит, что у меня есть перспективы…

Мамины глаза сузились.

– Но я же не могу покупать себе сигареты за перспективы. Так что давай, щелкай побольше. Ты ведь хочешь мне помочь, правда?

Тюрьма будто превращала маму практически в другого человека, подумала тогда Скарлет. Такого жесткого и даже иногда эгоистичного. Однако временами, особенно на Рождество и дни рождения, мама вдруг вновь становилась прежней – она плакала по телефону и бесконечно сокрушалась о том, что не может послать Скарлет кучу красивых подарков вместо той жалкой фиолетовой сумочки из фетра, которую она сшила на рукоделии в тюрьме.

– Мне не нужны никакие подарки, – говорила Скарлет. – Мне нужна только ты.

И тогда они обе начинали плакать еще сильнее.

В школе Скарлет старалась «не вешать нос», как учила ее мама. Когда другие дети хвастались, как они провели рождественские каникулы и как ездили навещать бабушку с дедушкой, она просто молчала. Вернувшись домой, она поднималась к себе в комнату и разговаривала с маминой фотографией – той самой, которую когда-то восстановил Роберт (теперь Скарлет держала ее в более надежном месте – рядом с кроватью).

– Когда-нибудь все будет по-другому, – говорила она. И маленькая девочка в платье в горошек, казалось, была с этим согласна.

Через какое-то время мама вдруг стала более жизнерадостной.

– Недолго уже осталось, если удастся освободиться условно-досрочно. – Она потерла глаза руками. – Я могла бы и раньше выйти из этого чертова места, если бы снова не начала принимать.

– Принимать что?

– Да так, забудь. Прости меня, детка. Мне очень-очень жаль.

Скарлет подумала – не связано ли это как-то с той крупной женщиной с татуировками в виде красных сердечек на шее: она всегда сидела рядом с ними в комнате для свиданий и ждала своих родственников, которые ни разу так и не появились. Однажды та женщина запустила в них свой стаканчик с кофе и едва не попала.

– Сука! – закричала мама. – Только попробуй обидеть мою малышку, я тебя порву!

Тотчас подбежали две надзирательницы: они схватили за руки маму и ту женщину, швырнувшую кофе.

– Оставьте меня с моей доченькой! – кричала мама, отбиваясь и пиная надзирательниц, когда они пытались выволочь ее из комнаты. В ярости она плюнула в одну из них.

– Да что вы творите из-за какой-то шлюхи? Что же это такое – разлучать мать с дочерью? Как же мне жить без моей доченьки?

Сотрудница из соцслужбы, которая привезла Скарлет в тот день со свидания с мамой и осталась по приглашению Ди на чашку чая, качала головой:

– Шокирующий случай. Никогда еще не видела ничего подобного.

Скарлет была так расстроена произошедшим, что ее вновь начали мучить старые ночные кошмары.

– Шшш, – успокаивала ее Ди, которая приходила к ней в комнату, когда это случалось, и обнимала Скарлет, поглаживая по спине. Это действовало успокаивающе. – Я всегда хотела иметь такую дочку, как ты, – шептала Ди.

Закрыв глаза, Скарлет чувствовала себя снова маленькой девочкой, и ей почти казалось, что это сама мама держит ее в объятиях. Однако наутро Скарлет каждый раз испытывала из-за этого чувство вины. Никто другой не мог быть для нее мамой, кроме ее настоящей Мамы. Тогда она замыкалась в себе и совершенно не желала разговаривать с Ди.

– Хочешь, я поеду с тобой на свидание в тюрьму в следующий раз? – однажды предложила Ди, в те дни, когда все у них было хорошо. – Может, твоей маме будет спокойнее, если она увидит, что ты сейчас с надежными людьми. И я могла бы рассказать ей о твоей жизни у нас.

Тогда это показалось хорошей идеей. Однако когда они появились вместе в тюремном зале для свиданий, лицо у мамы напряженно вытянулось. Хуже всего было то, что Ди к тому же держала руку на плече Скарлет, как делала иногда, чтобы ее подбодрить. Скарлет поспешила отстраниться, но слишком поздно. Мама успела заметить.

– Здравствуйте! – Ди придала своему лицу выражение, которое Роберт называл «ангельским». – Мне так приятно познакомиться с вами. Я подумала, что вам станет спокойнее, если вы будете знать, с кем живет сейчас ваша дочь. Ей очень хорошо у нас. Правда, детка?

Скарлет съежилась. Это было ужасно. Конечно, Ди всего лишь старалась вести себя мило, но это только усугубляло ситуацию. «Не переживай, мама, – хотелось сказать Скарлет. – Мне всегда было бы лучше с тобой. Ты же знаешь».

Но это прозвучало бы грубо по отношению к Ди!

– Я понимаю, вам приходится нелегко в тюрьме, – продолжала та.

Хватит! Лицо у мамы делалось все мрачнее. Ди говорила прямо как школьная учительница.

– И я обещаю вам, что как приемная мать вашей дочери…

– Заткнись! – Лицо мамы покрылось красными пятнами, а ее глаза засверкали от ярости. – Не смей произносить это слово – «мать». Это я ее мать. Слышишь? Я! И никто другой. Тоже мне нашлась благодетельница!

– Да, да, хорошо. – Голос Ди звучал очень тихо. Мягко. Как тогда, когда она объясняла Скарлет домашнее задание по математике. – Я понимаю ваши чувства. Это нормально, что вы сейчас сердитесь. Но… Ай!

Скарлет громко ахнула. Мама расцарапала Ди правую щеку.

– Ой, больно!

– А как же я? – кричала мама, когда надзирательницы тащили ее прочь. – Тебе наплевать на свою собственную мать? Предательница!

– Я не предательница! – крикнула ей вслед Скарлет. Но было слишком поздно. Надзирательницы уже утащили маму.

– Все в порядке, детка, – сказала Ди, взяв ее за руку. Но Скарлет оттолкнула ее. Как она могла позволить себе так сблизиться с Ди и Робертом и даже иногда представлять, будто они ее настоящие родители? Мама была права. Она предательница. С тех пор Скарлет больше не хотела, чтобы Ди приходила успокаивать ее после ночных кошмаров.

– Я понимаю, что тебе приходится разрываться в своих чувствах, – говорила Ди. На щеке у нее все еще оставались следы от маминых ногтей. Скарлет старалась не смотреть. – Я тебя очень понимаю. Ведь я сама в детстве жила в приемной семье – помнишь, я тебе рассказывала?

Но, может, это была неправда, и Ди говорила так только для того, чтобы Скарлет снова ее полюбила?

После того случая тюремная начальница-сука не давала маме разрешения на свидания из-за ее поведения. Но ведь это было наказанием и для Скарлет – неужели они этого не понимали? Когда им наконец снова разрешили встречи, сотрудница из соцслужбы пошла вместе с ней. На этот раз мама казалась намного спокойнее.

– Прости за то, что произошло тогда, – прошептала Скарлет. – Ты же знаешь, я люблю только тебя.

– Хотелось бы верить, – прошептала в ответ мама. – Клянешься?

– Да чтоб мне провалиться! – отозвалась Скарлет, чтобы уж точно развеять все сомнения.

– Я так по тебе скучаю, девочка моя. Не знаю, как смогу продержаться без тебя еще сколько-то.

Но скоро все должно было измениться.

* * *

– Я получила условно-досрочное! – кричала мама в телефонную трубку.

Сначала Скарлет подумала, что она плачет, но потом поняла, что это смех.

– Подожди, я не поняла. Что это значит?

– Меня выпускают! Это же здорово! Мы сможем снова жить вместе.

Сердце у Скарлет тревожно заколотилось. Но почему? Ведь она должна была радоваться.

– А где мы будем жить?

– Я не знаю, где, но разве это важно? Главное, что мы снова будем вместе. – На этот раз мама заплакала. – Мне так плохо без тебя, я вся просто извелась. Все время думаю только о своей маленькой девочке и о том, что они украли у меня твое детство. Никогда не смогу это пережить. Но я не виновата, что так получилось, детка. Ты должна мне верить.

Ну, конечно же, Скарлет это знала. Мама много раз ей об этом говорила. Как бы то ни было, она не могла избавиться от беспокойства.

– Мы вернемся в нашу старую квартиру? – спросила Скарлет.

– Нет, вообще не вариант. Нас должны поселить куда-нибудь в другое место.

– Может, ты приехала бы сюда, и мы жили бы вместе у Ди и Роберта?

– С какой стати, черт возьми, мне это делать? Ты что – совсем не любишь меня, доченька?

– Ну, конечно же, люблю, мама!

– Да отвали ты!

– Что?

– Это я не тебе, детка. Тут одна коза стоит за мной и капает на мозги – типа я слишком долго уже разговариваю по телефону. А вот хрен тебе!

– Что?

– Это я ей. Не тебе. Не тебе, девочка моя.

Потом мама снова начала заливаться слезами, но, прежде чем Скарлет успела ее успокоить, связь прервалась.

Ди была на кухне, когда Скарлет пришла к ней после этого телефонного разговора.

– Все в порядке?

Ди поставила чайник на плиту АГА[6] (или «А-Гыэ», как думала Скарлет сначала, когда впервые услышала это слово). Она была ярко-красная. Как кровь. Но когда ты прижимался к ней, становилось так тепло и уютно.

– Вроде того.

Скарлет рассказала Ди о том, что маму должны скоро выпустить, что она была очень рада этому, но в то же время очень боялась.

– Я буду скучать по тебе, – внезапно вырвалось у Скарлет.

У Ди на глазах выступили слезы.

– Я тоже буду скучать по тебе, детка. Но мы же будем продолжать общаться.

– Обещаешь?

– Обещаю.

* * *

Спустя несколько дней к ним в дом приехала женщина из соцслужбы.

– Что случилось? – спросила Скарлет, и по ее коже побежали мурашки от нехорошего предчувствия.

Все они сидели за столом на кухне – Ди, Роберт и соцработница, но не та, которая обычно приезжала за ней, чтобы отвезти на встречу с мамой. Они объяснили, что это был «разговор по чрезвычайному вопросу». Обычно каждую неделю у них бывали «семейные совещания» (как называла их Ди), чтобы обсудить такие дела, как домашнее задание, уборка комнаты и «другие насущные проблемы». Лучше всего, что в этот день к столу подавался домашний шоколад или бисквит королевы Виктории, с вытекающим из него теплым джемом.

Однако на этот раз не было ничего, кроме обычного печенья и витавшего в воздухе тревожного ощущения, от которого у Скарлет перехватывало дыхание.

– Боюсь, твоя мама совершила что-то недопустимое, – ответила сотрудница из соцслужбы.

Скарлет почувствовала, что ее буквально пронзило холодом, хотя в кухне на самом деле было очень тепло.

– Что она совершила?

– Я не имею права этого говорить.

– Но вы знаете.

– Да…

Скарлет беспокойно поерзала на своем кухонном стуле, на спинке у которого было написано ее имя. Вскоре после того как она поселилась здесь, Ди сделала надпись голубой краской с помощью трафарета, и хотя теперь это выглядело немного по-детски, Скарлет все равно нравилось.

– Но почему вы не можете мне сказать?

– Так будет лучше для тебя. – Это уже произнес Роберт.

– А вам-то откуда знать, что для меня лучше? Вы не мои настоящие родители!

– Но мы твои приемные родители, и мы уже давно тебя знаем. Так что послушай, Скарлет…

– Роберт! Не повышай на нее голос. Ты делаешь только хуже.

– Я просто пытаюсь добиться хоть какого-то порядка.

– Дело в том, Скарлет, – продолжала сотрудница из соцслужбы, – что теперь твою маму выпустят не раньше, чем через пять лет – и то только в том случае, если она будет хорошо себя вести.

– Но ведь она обещала мне, – прошептала Скарлет. – Нам найдут какое-нибудь жилье, и мы сможем тогда снова жить вместе.

– Она опять совершила кое-что плохое в тюрьме, Скарлет. Мне очень жаль. Но такова правда.

Это была ее вина! Это все потому, что она так разволновалась из-за маминого освобождения. Она все испортила.

– Если ты переживаешь, что теперь будет с тобой, детка, то не волнуйся. – Ди взяла ее за руку. – Ты можешь по-прежнему жить с нами.

Раздался грохот. Скарлет не собиралась опрокидывать свой стул. Но вот он уже лежал на полу со сломанной ножкой. Казалось, это сделал кто-то другой, а вовсе не она.

– Я не хочу больше жить с вами. Мне нужна только мама!

– Мы должны думать прежде всего о твоих интересах. – Голос сотрудницы из соцслужбы звучал четко и отрывисто.

– Вот именно! – услышала Скарлет собственный крик. – Именно поэтому мы с мамой должны быть вместе. Когда я смогу увидеться с ней?

Все взрослые, сидевшие за столом, странно переглянулись.

– Боюсь, это будет возможно только через некоторое время, – сказал Роберт.

Скарлет почувствовала сильный укол страха.

– Почему?

– Ее перевели в другую тюрьму, детка, – на этот раз ответила Ди. – Это далеко отсюда.

– Почему?

Ди и Роберт посмотрели на сотрудницу из соцслужбы.

– Потому что там есть отделение особого режима, – медленно произнесла она, будто тщательно подбирая слова. – Как я уже сказала, твоя мама совершила очень плохой поступок.

– Я вам не верю. Моя мама хорошая! А вы все мне врете. Я знаю, что врете!

– Зачем нам тебе врать?

Бах! Это полетело блюдо с печеньем. Скарлет посмотрела на осколки бело-голубого фарфора на керамической плитке. Неужели она только что это сделала?

– Что ты себе позволяешь?

– Роберт! – вмешалась Ди. – Прекрати кричать! Смотри. Она вся дрожит.

– Но мы должны что-то сделать! Это становится невыносимо. То она запирается у себя в комнате, то швыряет вещи. Что дальше?

– Ей ведь пришлось столько пережить.

Ди попыталась обнять Скарлет, но та ее оттолкнула.

– Ай!

– Не смей толкать мою жену!

– Ну все, этого уже более чем достаточно. – Это подала голос сотрудница из соцслужбы. – Немедленно все успокойтесь, или мне придется подыскивать для Скарлет другую семью.

На лице Ди появилось испуганное выражение.

– Мне очень жаль, детка. Роберт вовсе не хотел тебя обижать.

Вскоре после этого соцработница ушла, но ее слова зародили одну мысль в голове Скарлет. Мама по-прежнему ревновала ее к Ди – все время спрашивала во время их встреч насчет «той приемной женщины». И хотя Скарлет заверяла ее, что никто не может занять место мамы в ее сердце, на самом деле она все-таки привязалась к своим приемным родителям. В конце концов, Ди была так добра к ней, а Роберт научил ее фотографировать. Однако теперь известие о том, что маме предстояло еще пять лет провести в тюрьме, все изменило.

Скарлет вспомнила ту ужасную сцену в тюремном зале свиданий, когда мама расцарапала щеку Ди. Но ведь Ди тоже была тогда виновата – ей не следовало класть руку на плечо Скарлет. Конечно же, мама из-за этого приревновала. И Ди не должна была все время твердить о том, как хорошо Скарлет жилось с ними. Возможно – ей только сейчас это пришло в голову, – Ди сделала так специально, чтобы мама расстроилась и совершила какие-то очень «нехорошие поступки», а Скарлет в результате никуда бы от них не уехала. Вот оно что! А они с мамой попались в ловушку. Нет, теперь она ни за что не останется в этом доме.

– Все в порядке, детка, – говорила Ди, собирая осколки фарфора. – Мы тебя понимаем. Правда, Роберт? Осторожно, не порежься. Давай я тебе помогу.

Однако чем больше старалась Ди, тем сильнее злилась Скарлет. Каждая минута, проведенная в их доме, казалась ей предательством по отношению к маме.

– Я бы лучше жила где-нибудь в другом месте, – сказала она сотруднице из соцслужбы во время ее следующего визита.

Женщина встревоженно на нее посмотрела.

– Почему? С тобой плохо тут обращаются?

– Нет, но…

– В таком случае тебе придется остаться. Мы организуем перевод в другое место только в том случае, если приемные родители или сами дети совершают какой-то нехороший поступок.

Сердце у Скарлет радостно подпрыгнуло. Ди и Роберт, конечно же, никогда бы не сделали ничего плохого.

Зато она сама могла.

* * *

Пожар начался ночью. Когда Скарлет выглянула из окна, там был настоящий огненный шар с поднимающимися к небу языками пламени. Это было совсем как в Ночь костров[7], хотя и в неподходящее время года.

– Пожар! – завопила она, бросившись прочь из комнаты. – Горим!

Роберт, спотыкаясь, выбежал из своей спальни, с дикими от ужаса глазами.

– Где?

– В твоей мастерской! – прокричала Скарлет.

– Мне нужно вытащить мое оборудование! – взревел он.

– Нет!

Они с Ди помчались следом за Робертом и едва успели схватить его, за несколько секунд до того, как обрушилась крыша. Огонь неистовствовал, обдавая их яростным жаром. Скарлет никогда прежде не видела ничего подобного. Куски горящего дерева, как гигантские спички, с треском разлетались в разные стороны.

– Осторожнее! – умоляла Ди. – Роберт, держись подальше. Нам нужно отвести Скарлет обратно в дом. Будь благоразумен.

Потом они стояли втроем у окна на кухне и, шокированные, молча наблюдали за тем, как огонь пожирал последние остатки мастерской, когда наконец послышалась сирена мчавшейся по дороге пожарной машины.

Лишь тогда, когда приехала полиция и всех начали опрашивать, у Скарлет была обнаружена под кроватью небольшая канистра бензина и коробка спичек.

– Как ты могла? – плакала Ди. – После всего, что мы для тебя сделали! Ведь я любила тебя, как родную дочь.

Роберт вообще отказался с ней разговаривать. В некотором смысле, это было даже хуже.

– Что теперь со мной будет? – тихо спросила Скарлет, когда ее уводили из дома в наручниках.

– Суд по делам несовершеннолетних, – бросила женщина-полицейский. – Потом, если справедливость восторжествует – в исправительное учреждение для подростков. Если повезет, то пробудешь там какое-то время, прежде чем тебя выпустят.

Глава 23 Вики

Поезд из Паддингтона в Пензанс так же переполнен, как и тот, на котором я ехала утром. Когда я пробираюсь к своему месту, кто-то задевает мое травмированное запястье, и я морщусь от боли. Возможно, мне следовало бы обратиться к врачу, но тогда в моей медицинской карте останется запись. Я не уверена, что мне стоит так рисковать.

Пока мы выезжаем из Лондона, я прокручиваю в голове все, что происходило со мной в последние несколько часов. Это кажется чем-то нереальным.

Тогда, в доме Тани, я на несколько мгновений действительно испугалась, что она может причинить мне серьезный вред, когда она с такой яростью на меня набросилась. Если бы не курс самообороны, который мне довелось когда-то пройти, Таня вполне могла бы одержать надо мной верх. Однако вместо этого именно она оказалась на полу.

Меня до сих пор трясет при воспоминании об этом. К счастью, я наконец возвращаюсь домой.

По другую сторону от прохода сидит семейство, обсуждающее предстоящую им паромную переправу на острова Силли[8]. Я пыталась уговорить Дэвида съездить туда, после того как мы поженились, но потом я забеременела, и он сказал, что мне нужно больше покоя.

Патрик.

На сиденье рядом со мной лежит табличка с надписью «Эксетер». Мне вспоминается то время, когда я жила там, до того как переехала в деревню под Тотнесом, в надежде, что смогу начать все с начала. Потом был переезд в Корнуолл.

Теперь, похоже, мне придется опять искать новое место. Это очень обидно. Так хочется уже где-то пустить корни. Однако даже когда Дэвид наконец-то объявится (пусть он все же объявится), я не могу оставаться там, где в мой дом на глазах у соседей то и дело приезжала полиция и где люди видели, как я билась в припадке под скамейкой на набережной.

При одном воспоминании об этом меня едва не охватывает паника. Я начинаю массировать свое запястье и опять тяжело выдыхаю от боли. Человек, сидящий рядом со мной с другой стороны, смотрит на меня с любопытством.

Я отворачиваюсь и начинаю смотреть на проносящийся за окном пейзаж. Вот пересохшая река. Вдали вырисовывается ферма, быстро пролетающая мимо. Отличное место для того, чтобы спрятать труп. Дрожь пробегает по моему телу. Сама мысль о том, что Дэвид может лежать сейчас где-то мертвым, кажется мне чудовищной.

– Сколько еще ехать? – кричит один из детей, прижав свой курносый нос к стеклу.

В мою грудь вонзается острие «того-что-могло-бы-быть». Решено. Как только доберусь домой, позвоню инспектору Вайну. На этот раз я покажу ему все улики, которые у меня есть. А если он спросит, почему я не сделала этого раньше, попытаюсь объяснить ему, что, когда любишь человека – даже если он растоптал твои чувства, – не всегда легко его предать.

Поверит ли мне инспектор? Кто знает. Иногда я сама себе не верю. Это все из-за эпилепсии. Она заставляет тебя задумываться о том, кто ты на самом деле. Тот человек, каким тебя видят другие, когда ты бьешься в судорогах? Или тот, кто смотрит на тебя из зеркала?

Мы уже в Девоне. В моей памяти начинает вырисовываться Дартмур. Холмы, бесконечные холмы. Однажды, еще в моей старой жизни, мне довелось взобраться на Хайтор.

Должно быть, я задремала на некоторое время, потому что, открыв глаза, обнаруживаю, что поезд сбавляет ход. Мужчина, сидящий рядом со мной, смотрит на меня с некоторым беспокойством – как та пожилая женщина по пути в Лондон. Меня бросает сначала в жар, потом в холод от страха. Что если на этот раз у меня действительно случился приступ?

– Я думал, будить ли вас, – говорит мужчина. – Следующая остановка Пензанс. Мы почти приехали.

Все еще немного напуганная, я благодарю его и беру свое пальто. В окно уже видно море, поблескивающее в темноте. Я чувствую, как мое тело расслабляется, несмотря на то что меня ужасает предстоящее дело – выдать полиции «улики» против бывшего мужа. Возможно, прежде чем сделать это, я схожу на ночную прогулку по берегу моря. Как раз будет время отлива. Я сниму свои туфли, хотя еще довольно прохладно, и буду бродить, чувствуя, как мои ноги погружаются в песок. Соберу на берегу несколько ракушек. Помню, папа говорил: «Приложи их к уху – и услышишь шум волн».

Это были счастливые дни поездок на побережье – накрапывающий дождик, вареные вкрутую яйца, хрустевшие на зубах вместе с песком, и ощущение полной безопасности, бывающее только в раннем детстве.

– Я вижу море! – кричит один из детей в вагоне.

Я вздрагиваю. Патрик.

Внутри у меня все сжимается с такой силой, что я с трудом могу заставить себя встать и направиться к выходу. На стене висит коробочка с тревожной кнопкой. Меня охватывает безумное желание разбить ее. Интересно, другим подобное тоже приходит в голову?

Нужно успокоиться, говорю я себе. Вернувшись с прогулки по побережью, я приготовлю специальную ароматическую смесь для душа, которая поможет мне побороть стресс и демонов в моей голове. Лаванда, роза и бергамот. Мы, ароматерапевты, именно так лечим себя. Еще один способ – пропитать ароматической смесью носовой платок и сунуть его под лямку бюстгальтера, чтобы можно было вдыхать аромат, делающий голову более ясной, а мироощущение – более позитивным.

Мне нужно просто добраться до дома.

К выходу из поезда тянется целая очередь. Мой попутчик, разбудивший меня, делает мне знак, чтобы я проходила вперед него.

Как любезно с его стороны.

На выходе из вагона возникает заминка. Наружные двери открываются не так просто – я это знаю, пробовала однажды справиться с этим механизмом. В конце концов цепочка выходящих людей начинает медленно продвигаться.

И тут я вижу их. Светоотражающие желтые жилеты. Трое мужчин. Одна женщина. Ждут. Наблюдают. Всматриваются в лица каждого из выходящих пассажиров. По моей спине начинает струиться пот. Что-то случилось. Это точно. Они нашли Дэвида? Неужели он…

Я поворачиваюсь назад, сама не знаю почему. Стоящий за мной мужчина – тот самый «добрый самаритянин» – кладет руку мне на плечо.

– Не делайте глупостей, – мягко говорит он. – Просто спокойно выходите.

Семья с детьми с изумлением наблюдает, как этот человек крепко стискивает мою руку повыше локтя. Мать притягивает к себе своего маленького курносого мальчика, будто боясь, что я могу причинить ему вред. Я чувствую, что ноги у меня становятся ватными.

Мне едва удается спуститься по ступенькам из поезда, не упав.

– Виктория Гаудман, – произносит один из желтых жилетов. – Я задерживаю вас по подозрению в убийстве Тани Гаудман…

Часть 2

Глава 24 Хелен

10 ноября 2017

Я никогда еще не бывала на столь большом мероприятии раньше. Но я должна сделать все правильно. Слишком многое зависит от этого вечера.

Какую сделать прическу – уложить волосы наверх или распустить? Я экспериментирую с обоими вариантами. Уложенные наверх волосы смотрятся более изысканно. Это совсем не мой стиль, но в этом-то все и дело.

Теперь – что с одеждой? Я стою перед своим треснувшим зеркалом, пытаясь рассмотреть себя с разных сторон. Кружевной кремовый топ хорошо смотрится с черными кожаными брюками – превосходное приобретение в благотворительном магазине – и с фиолетовым бархатным пиджаком. Но достаточно ли этого для того, чтобы произвести впечатление на такого мужчину, как Дэвид Гаудман?

– Самый верный способ в наши дни получить работу – это стажировка, – сказал нам наш руководитель в начале семестра. – Будьте готовы к тому, чтобы какое-то время работать бесплатно. Самое главное для вас сейчас – создать портфолио. – Он посмотрел прямо на меня: – Я посоветовал бы вам попытаться наладить контакт с компаниями по недвижимости, мисс Эванс.

Я написала письмо по электронной почте в «Гаудман Корпорейшн», приложив несколько своих работ. Ответа я не получила.

– Боюсь, в наше время так случается довольно часто, – заверил меня мой руководитель. – Просто продолжайте рассылать резюме. Расширяйте свои контакты. Ищите в Интернете небольшие фирмы и пробуйте заинтересовать их.

Мне ответили из двух других компаний. Обе предлагали недельную стажировку. Однако я отказалась. По-настоящему меня интересовал только один работодатель. И я продолжала следить за ним.

В конце концов удача мне улыбнулась. Я прочитала в «Твиттере», что Дэвид Гаудман получил награду за строительство огромного стеклянного офисного здания в Бау. В связи с этим должно было состояться его торжественное открытие. Не теряя времени, я связалась с пресс-службой компании (тоже идея моего руководителя) и спросила, могу ли я прийти на мероприятие, поскольку это необходимо для моего портфолио. К моему удивлению, мне прислали приглашение.

Все оказалось так просто, что даже не верилось. И вот я уже готовлюсь к тому, чтобы познакомиться наконец с этим человеком.

* * *

Мне не свойственно самодовольство – во всяком случае, мне так кажется, – однако должна сказать, что многие головы поворачиваются в мою сторону, когда я вхожу. Потом все снова возвращаются к своим разговорам. Ко мне никто не подходит, чтобы поболтать. Я стою одна, чувствуя себя не в своей тарелке, и судорожно сжимаю ножку бокала, едва не выскальзывающую из моих влажных от волнения пальцев. Осмотрись хорошенько, яростно твержу я себе. Нужно его найти.

Кругом столько народу, что, кажется, решительно невозможно кого-либо отыскать в толпе. Однако в конце концов раздается чей-то громкий голос, требующий тишины и представляющий «Дэвида Гаудмана, одного из ведущих девелоперов нашего времени».

Его лицо меня зачаровывает. Не то чтобы он был слишком красив, в традиционном смысле. Далеко нет. Однако есть нечто особенное в этой мощной линии подбородка, легкой неправильности носа с горбинкой, статном телосложении – нечто такое, что делает его облик по-настоящему выдающимся.

Интуитивно я чувствую, что этот человек – из тех, кто четко знает, чего хочет. Мне нужно просто сделать так, чтобы он захотел меня.

Пока Дэвид Гаудман произносит свою речь – много красивых слов про «ответственность» и «заботу об общественных интересах», – я размышляю о том, знают ли окружающие, что он за человек на самом деле. Стоит иметь в виду, что таким парням, как он, ничего не стоит убить человека и выйти сухим из воды.

Когда он заканчивает речь, все собираются вокруг него, как пчелы, борясь за его внимание. Я тоже пытаюсь подойти поближе, но это оказывается совсем не просто. Официант, сжалившись надо мной, предлагает долить мне шампанского. Однако я выбираю просто газировку и нечто вроде пирожка с рыбой, после чего возобновляю свои попытки подобраться поближе. В конце концов мне удается занять место на расстоянии буквально вытянутой руки от Дэвида Гаудмана. Человек с бейджем «Пресса» берет у него интервью, но в разговоре вдруг возникает небольшая заминка. Я понимаю, что если ничего не скажу сейчас, то, скорее всего, у меня уже никогда не будет такой возможности.

– Простите за беспокойство, мистер Гаудман, я студентка-фотограф, и я писала вам недавно по электронной почте насчет стажировки. Но вы ничего не ответили.

– Вот как? – бойко ухватился за это журналист. – Но, Дэвид, вы же только что говорили о том, как важно поддерживать молодых людей в начале их карьеры.

Дэвид Гаудман поворачивается ко мне. Странная дрожь пробегает по моему позвоночнику. Теперь, находясь совсем близко, я вижу, что этот человек выглядит не так, как издалека. На самом деле он кажется мне почти уродливым – с этими выступающими скулами и черными бровями. Но потом Дэвид Гаудман улыбается мне. И вдруг начинает казаться самым привлекательным мужчиной, которого я когда-либо встречала! Его глаза – похоже, совсем не мигающие – смотрят на меня так, будто я единственная, кого он видит во всем этом зале. Его глубокий голос – с нотками южнолондонского акцента – обращается только ко мне. Этот человек буквально источает обаяние. Мне нужно быть очень осторожной. Не говоря уже о том, чтобы не терять головы.

Внезапно Дэвид Гаудман перестает улыбаться. Именно так. Как будто кто-то щелкнул выключатель.

– Конечно же, это важно, – живо говорит он, разглядывая мой фиолетовый пиджак. – Но я предпочитаю оказывать поддержку тем, кому приходится бороться со сложными жизненными обстоятельствами.

– Мне это известно, – тотчас откликаюсь я. – Мои родители верят, что можно всего добиться своим трудом. Я живу в муниципальной квартире и прохожу курс фотографии за счет государственной стипендии. Это считается борьбой со сложными жизненными обстоятельствами?

Журналист неистово строчит в своем блокноте.

– Напишите мне еще раз. – Дэвид кладет правую руку в карман своего пиджака. Отличная ткань. Серая в полоску. Дорого выглядит.

Он достает визитку и вручает ее мне, задержав свою руку дольше, чем было необходимо.

– Это мой личный адрес. Я обязательно вам отвечу. Обещаю.

Журналист поднимает голову от блокнота.

– Знаете, что? Из этого мог бы получиться неплохой материал. Неделя из жизни студентки, проходящей стажировку в «Гаудман Корпорейшн». – Он поворачивается ко мне: – Вы согласны?

– Конечно! – с воодушевлением отвечаю я. Это означает, что Дэвиду теперь так просто от меня не отвязаться. По выражению его лица я понимаю, что в голове у него промелькнула та же мысль.

– Я подумаю над этим, – говорит он.

Ублюдок.

Он заставляет меня промучиться целых десять дней. И потом, когда у меня уже почти не остается надежды, я получаю письмо.

Да! Меня берут на недельную стажировку, начиная с понедельника.

Я это сделала!

Глава 25 Вики

Таня мертва? Это кажется невероятным. Но иначе я не была бы здесь. В этой камере, где я, подозреваемая в убийстве, должна дожидаться приезда своего адвоката. Удивительно, что она вообще ответила на мой звонок. В конце концов, сегодня воскресенье. Впрочем, она ведь звонила мне в выходные. К счастью для меня, она, похоже, трудоголик.

Бог знает, сколько времени я тут уже провела. Часов нет. Камера совсем крошечная – большую ее часть занимает лежащий у стены матрас, покрытый клеенкой. В углу стоит унитаз без сиденья, загаженный предыдущими обитателями камеры. Духота просто невыносимая. Из-за жары, бывает, может случиться приступ. Я чувствую тошноту и головокружение, сознание начинает затуманиваться. Все это тревожные признаки.

– Мои таблетки! – выпаливаю я, как только дверь камеры открывается и появляется Пенни. – Они у меня в сумке. Я много раз говорила им об этом, и они обещали принести, но так и не принесли.

Пенни хмурится:

– Сейчас разберемся.

Она громко колотит кулаком в дверь. Я опускаюсь на пол, сжав голову руками, но до моего слуха долетают некоторые слова. Права человека… медицинская помощь…

В конце концов я держу в руках пластиковую бутылку с водой.

– Сколько таблеток? – спрашивает мой адвокат.

Голос у нее мягкий. Почти по-матерински заботливый, хотя она едва ли намного старше меня. Разве что лет на десять?

– Три, – говорю я.

– Вы уверены?

– Передозировка мне ни к чему, – быстро отвечаю я.

Мои слова, кажется, убеждают Пенни, хотя они не совсем правдивы. Три таблетки вызовут у меня повышенную сонливость, но это именно то, что мне сейчас надо. Мне хочется просто забиться куда-нибудь в угол и исчезнуть.

– Перейду сразу к делу. Мне сказали, что на теле Тани была обнаружена ваша ДНК. – Она садится рядом со мной на комковатый матрас. – И один из соседей видел вас выходящей из того дома.

– Я не убивала ее, – шепчу я.

Раздается вздох.

– Хотелось бы верить, что вы говорите правду. Но вы ведь утаивали от меня информацию, не так ли, Вики? Например, о том, чем вы занимались до того, как стали ароматерапевтом. Почему вы не рассказали о том, что работали в тюрьме?

Вот мой секрет и выплыл наружу.

* * *

Началось все с семьи Прасад. Когда я училась на первом курсе университета, мне попалось на глаза объявление, приглашавшее студентов-волонтеров для преподавания английского языка местным иммигрантам. Папа всегда учил меня, что нужно помогать людям. Меня закрепили за миссис Прасад, недавно перебравшейся сюда со своей семьей в поисках новой жизни.

– Моя жена нашла работу на фабрике абажуров, – сообщил мне ее муж, когда я впервые пришла в их маленький дом блокированной застройки – там с ними жил ребенок, маленькая девочка, ходившая туда-сюда с соской во рту, и тихий мальчик-подросток, их племянник. – Вот только она совсем не понимает язык, не знает, что ей говорят – круглое или квадратное, розовое или голубое. Я все время занят, работаю на стройке. У меня нет времени, чтобы ее научить.

После этого я каждую среду ездила на велосипеде к миссис Прасад на другой конец города, чтобы помочь ей разобраться в сложных и иногда необъяснимых хитросплетениях английского языка.

– Мой босс меня он повысил, – сказала мне моя ученица несколько месяцев спустя. – Это тебе говорить спасибо.

Она схватила меня за руку и настояла на том, чтобы я осталась у них на ужин. В тот день я ушла с таким теплым чувством в сердце, какого у меня давно не было.

Потом, в конце третьего курса, незадолго до выпускных экзаменов я приехала, как всегда, в среду, давать свой урок и стала свидетелем того, как полицейские выводили из дома племянника в наручниках.

Миссис Прасад была вся в слезах.

– Он хороший мальчик! Это какая-то ошибка!

Как выяснилось, племянника обвиняли в краже денег на работе. Ему было отказано в освобождении под залог, ввиду того, что он «мог скрыться», и его оставили под стражей до суда. В те времена я мало знала о тюремной системе, но мне казалось крайне несправедливым, чтобы человека держали за решеткой до того, как будет доказана его виновность.

– Пожалуйста! – взмолилась миссис Прасад несколько дней спустя. – Съезди со мной на свидание с ним. Мой муж сейчас в отъезде. А одна я очень боюсь ехать на поезде.

Раньше я не имела ни малейшего представления о том, как выглядит тюрьма, однако красно-серое викторианское здание, неприступно возвышавшееся перед нами, произвело на меня сильное впечатление, вызвав в душе чувство смятения и тревоги.

Миссис Прасад дрожала от страха, когда мы направлялись, следуя указателям, к зданию для посещений. Я наивно полагала, что тоже смогу пройти вместе с ней, но сидевшая за стеклом дежурная резко бросила, что меня нет «в списке».

Я сказала, что буду ждать на стуле у входа, а у миссис Прасад тем временем проверили удостоверение личности, и она прошла в дверь, бросив на меня полный ужаса взгляд, умолявший о помощи.

Бедняжка! Если бы только я могла пойти с ней! Но в то же время меня очень занимало и то, что происходило вокруг.

Другие посетители, стоявшие в очереди на проверку, оказались вовсе не такими, как я ожидала увидеть в подобном месте. У кого-то из них был даже настоящий аристократический акцент, как у матери одной из моих университетских подруг. Служащие тоже были не такими, какими я их представляла. Только что прошедшая мимо меня женщина в униформе, со стильной стрижкой «каскад», что-то увлеченно рассказывала своей коллеге о «психологии заключенных». Почему-то я ожидала, что тюремные сотрудники окажутся менее культурными.

В конце концов я встала, чтобы размять ноги, и подошла к доске объявлений.

«Ищете увлекательную работу? Хотите помогать другим? В тюрьме не бывает двух одинаковых дней. Вы никогда не будете скучать».

Работа в тюрьме? Не слишком ли безумная идея? Я была без пяти минут бакалавром истории, и меня ждал, вполне вероятно, диплом с отличием. Как бы то ни было, у меня не имелось пока четкого представления, что делать дальше. «Как насчет преподавания?» – высказал предположение отец. Но эта профессия не слишком меня привлекала.

Я снова подошла к сидевшей за стеклом дежурной.

– Я же вам уже сказала, – произнесла женщина. – Вы не можете пройти. У вас нет разрешения.

– Да нет… – сказала я, неожиданно для самой себя, – я просто хотела попросить анкету соискателя.

* * *

– Вы точно больше ничего не хотите мне рассказать, Вики? – спрашивает мой адвокат, поднимаясь.

Я отвечаю на это сдавленным всхлипом.

– Конечно же, вам сейчас нелегко, – говорит она. – На вашем месте я тоже была бы очень подавлена.

Я прекрасно понимаю, какую она выбрала линию поведения. Подобраться поближе. Проявить сочувствие. Сделать уязвимой. А потом действовать. Да что эта женщина о себе думает? Она явно привыкла к тому, чтобы все плясали под ее дудку.

– А что вы сами бы чувствовали, если бы ваш бывший муж внезапно исчез? – спрашиваю я. – Что если бы вы подозревали, что кто-то может знать, где он находится?

В глазах моего адвоката вспыхивает интерес. Надеюсь, мне удастся до нее достучаться.

– И что если бы вас начали одолевать мысли о том, что ваш бывший муж, по-прежнему не чужой для вас человек, хотя он и причинил вам много боли, – вдруг он на самом деле мертв, и вы, возможно, имеете к этому какое-то отношение?

Она смотрит на меня с изумлением, словно я дала ей пощечину.

– А вы имеете к этому отношение?

– Надеюсь, что нет. Но нужно иметь в виду мои лекарства и приступы. Иногда я не могу вспомнить, что со мной происходило.

Взгляд Пенни делается суровым.

– Или это просто удобное оправдание для лжи – как с той фотографией, на которой видно, что вы с Дэвидом спорите.

– Нет. Просто, как я вам уже говорила, я была тогда в замешательстве и очень напугана. Но есть и еще кое-что, о чем я должна была вам рассказать.

Пенни молчит. Я чувствую, что она начинает терять ко мне доверие.

– Я рассказала полиции, что Дэвид на самом деле занимался махинациями.

– Да, это мне известно.

– Но я не сказала им, что у меня есть доказательства того, что он, очевидно, отмывал деньги.

Пенни пристально на меня смотрит.

– Какие доказательства?

– Несколько документов, подтверждающих, что он покупал дома за наличные. Некоторые из них – стоимостью в несколько миллионов. Как известно, это распространенный способ отмывания денег, полученных незаконным путем.

– Вы в этом разбираетесь?

– Кое-что понимаю.

– А вы не могли бы объяснить, почему молчали об этом раньше?

Этот вопрос я задавала себе много раз, отчаянно пытаясь найти хоть какой-то ответ, кроме одного.

– Потому что я все еще люблю его, – выпаливаю я. – Безумие, не правда ли? Этот человек причинил мне больше боли, чем кто-либо другой, но он по-прежнему не чужой для меня.

К моему удивлению, я вижу в ее глазах вспышку сочувствия.

– А где сейчас эти документы?

– Спрятаны в надежном месте. Я приехала к Тане, чтобы продемонстрировать ей один из них, в котором фигурировала и ее фамилия. Просто у меня было ощущение, что она знает об исчезновении Дэвида намного больше, чем говорит. Если бы она призналась в том, что ей известно, где сейчас Дэвид, я могла бы больше не бояться полиции. Однако Таня упорно это отрицала. А потом она еще и набросилась на меня. Из-за этого у меня травмировано запястье. Я защищалась, и так получилось, что она упала.

Внезапно я вздрагиваю от пришедшей мысли. Ведь Таня, падая, ударилась головой о стол. Она была в сознании, когда я ушла. Но что если ей стало плохо потом? Вдруг у нее случилось кровоизлияние в мозг? О Боже!

– Вы ее душили?

– Что?

– Судмедэксперт считает, что ее задушили с помощью толстой металлической цепочки. Вроде тех, на каких тюремный персонал носит ключи, пристегивая их к поясу.

Меня бросает в пот.

– Но вы же не думаете, что…

Глаза Пенни смотрят холодно.

– Я должна спросить у вас, Вики. Не было ли у вас подобной цепочки дома?

– Нет. Разумеется, нет! – Мне не удается сдержать свое негодование. – Пусть проверят, там нет моих отпечатков. Я в этом уверена.

– В том-то и дело, что там нет никаких отпечатков.

– То есть они считают, что я просто их стерла? – взрываюсь я.

Пенни кивает. Потом ее губы напряженно сжимаются.

– Почему-то вы не задали мне один очень важный вопрос, Вики. Если честно, я нахожу это очень странным.

Так, значит, она наконец все узнала. В любом случае, это был всего лишь вопрос времени. Я стараюсь взять себя в руки.

– Вы не хотите узнать, кто обнаружил тело Тани?

Это не тот вопрос, который я ожидала.

– Да, – бормочу я. – Конечно.

– Дочь вашего бывшего мужа.

– Николь?

– Она пришла к Тане на обед, насколько я понимаю.

Бедная девочка. Не то чтобы я очень за нее переживаю, но обнаружить труп – действительно настоящий шок. Я это хорошо знаю.

– Вы можете рассказать о ваших отношениях с Николь?

– Отношения, конечно, никогда не были слишком теплыми. Она всегда меня недолюбливала, но, думаю, причиной тому была ревность. Она родилась, когда Дэвид был очень молод. В то время он не принимал свои родительские обязанности всерьез, но потом вдруг решил вспомнить, что он отец.

– Чувствуется, что в вас тоже говорит ревность.

– Возможно. Дэвид стал больше времени проводить с дочерью, чем со мной, после того как мы поженились. Я понимаю, что он пытался наверстать упущенное, но Николь не хотела со мной общаться. Поэтому мне приходилось оставаться одной.

– А потом он нашел себе другую. – Пенни внимательно на меня смотрит. – Это, очевидно, стало для вас большим ударом.

– Но не настолько, чтобы убивать Таню, если вы об этом.

– А как насчет вашего бывшего мужа?

– Конечно же, нет! Послушайте, на чьей вы вообще стороне?

Мой адвокат задумчиво склоняет голову набок, словно спрашивая себя о том же.

– Я просто задаю те вопросы, которые потом вам будет задавать в суде сторона обвинения.

В суде? Я была задержана, но пока мне еще не предъявили обвинение. Происходящее принимало совсем скверный оборот.

– Поймите, – устало произношу я, – дело в том, что я не всегда все помню. Я вам уже говорила. Лекарства. Приступы. Все это сказывается на моей памяти.

– Даже если я буду вам верить – а мне очень этого хочется, – суду ваши доводы могут показаться неубедительными.

Пенни смотрит на меня тяжелым пристальным взглядом.

– Но есть еще одна деталь в этом пазле, не так ли, Вики?

У меня перехватывает дыхание.

– Итак, как выяснилось, вы работали в тюрьме. Но это еще не вся история, верно?

Меня бросает в холод. Потом в жар. Потом снова в холод.

– Послушайте, Вики. Неужели вы думали, что полиция до этого не докопается? Хотя я даже удивлена, что это заняло у них так много времени. И должна сказать, – продолжает адвокат, – что сегодня я была в весьма неприятном положении, когда они сообщили об этом и мне пришлось объяснять, что моя клиентка и от меня утаила столь существенную информацию. Все это только усугубляет ситуацию.

Пенни встряхнула головой.

– Я смогу помочь вам только в том случае, если вы будете предельно откровенны со мной. Итак, скажите наконец. Я хочу услышать это от вас лично. Вы же не были просто тюремным надзирателем, верно?

– Ну, хорошо. – Я чувствую ужасное замешательство, и мне хочется просто свернуться в клубок. Куда уж ниже падать? – Я была, – медленно произношу я, – начальницей тюрьмы.

Глава 26 Хелен

27 ноября 2017

Настал мой первый день в офисе. Это огромное белое современное здание с охраной на входе. Меня переполняет страх и в то же время радостное волнение! Насколько мне известно, Таня тоже начинала с самой низшей должности.

Кстати, у меня сложилось впечатление, что Пердита, личная помощница Дэвида – девица, злоупотребляющая блеском для губ, – явно метит на ее место. Ее щеки вспыхивают каждый раз при упоминании имени босса. Как, например, сейчас.

– Ты не должна ни в коем случае мешать мистеру Гаудману. Твоя работа состоит в том, чтобы следовать за мной и делать фотографии – если, конечно, мы не сталкиваемся с чем-то секретным. Ты все поняла, Хелен?

Она делает ударение на моем имени, как будто я невнимательно слушаю. Однако это не так. Я слушаю очень внимательно. Мне очень долго пришлось добиваться того, чтобы попасть сюда, и я намерена получить с этого максимум. В том числе и самого босса. Роскошная Пердита, возможно, пока не догадывается, что у нее появилась соперница.

Мы идем по широкому коридору с чистыми стенами с обеих сторон. Такого невозможно даже представить в моем муниципальном доме в Детфорде. Любое, даже самое маленькое пространство там незамедлительно покрывается яркими граффити.

– Честно говоря, – бормочет Пердита, встряхивая своими огненно-рыжими волосами, – я вообще не понимаю, зачем тебя сюда взяли. Но что поделаешь, Дэвид очень гордится своими общественно значимыми проектами.

Последнюю фразу она произносит ироничным тоном. Конечно же, мой новый босс не рассказал ей, как так получилось, что его «подловил» журналист и он не смог отвертеться от приглашения меня на стажировку.

– А когда я смогу встретиться с мистером Гаудманом? – спрашиваю я, после того как мы в очередной раз поворачиваем в коридоре.

Пердита бросает на меня холодный взгляд.

– А, ты об этом. Боюсь, у него вообще не будет времени встретиться с тобой лично. Он очень занят всю неделю.

– Но он обещал уделить мне немного своего времени, чтобы дать наставления по поводу карьеры! И к тому же «Стэндард» собирается делать репортаж о моей стажировке.

Пенни заглядывает в свой айпад.

– Журналист придет брать у тебя интервью в пятницу. А мистер Гаудман пообщается с ним по электронной почте. – Она открывает дверь: – Здесь у нас отдел дизайна. Можешь пофотографировать, если хочешь.

Да уж, новости не очень хорошие. В любом случае нужно как-то устроить, чтобы я лично встретилась с человеком, за которым так долго гонялась. Должен же он когда-то тут появляться. Между тем нужно делать вид, что меня интересует только работа.

Женщина за столом работает над эскизом. Судя по всему – дизайн дома.

– Это Хелен, – представляет меня Пердита, снова встряхнув волосами. – Она студентка, проходит у нас стажировку.

Она произносит это с таким сарказмом, словно я какая-то самозванка.

– Вы не возражаете, если я вас сфотографирую? – немного волнуясь, спрашиваю я.

– Пожалуйста, фотографируйте.

Я направляю объектив фотоаппарата на ее правую руку, очень бережно и искусно держащую карандаш. Мой руководитель на курсе всегда говорил, что у меня наметанный глаз.

– А что вы будете делать с этими фотографиями? – спрашивает женщина.

– Они нужны мне для портфолио. Но их можно развесить тут в коридоре, на стенах.

Личная помощница Дэвида издает смешок, явно означающий «размечталась».

– Впервые об этом слышу.

Дэвид тоже об этом еще не слышал. Я собиралась озвучить ему это предложение при встрече, надеясь, что он оценит инициативу с моей стороны. Но если он так занят, что не может со мной встретиться, как же я тогда все это проверну?

* * *

На третий день своей стажировки я начинаю уже немного паниковать. Дэвида по-прежнему нигде не видно. Я даже не знаю, где находится его кабинет. У меня остается все меньше времени. И что хуже всего – Пердита постоянно за мной следит, как ястреб. То ли она мне не доверяет, то ли ей есть что скрывать.

Я изъявила желание сделать фотографии в недавно организованном Дэвидом «буфете здорового питания», и мы направляемся туда по коридору, когда у Пердиты звонит телефон. Она произносит несколько фраз и заканчивает разговор, весьма раздраженная.

– Слушай, мне нужно кое с чем разобраться. Подожди тут минутку, ладно?

Пердита показывает мне одну из комнат. Там тоже белые голые стены. Абсолютный минимализм. В углу стоит кулер. Я сижу в комнате некоторое время и изучаю сделанные снимки, удаляя неудачные и редактируя подходящие. В конце концов мне надоедает сидеть. Я встаю и начинаю прохаживаться по комнате. Выглядываю в окно. Делаю несколько снимков улицы и парочки, идущей под руку. Потом отправляюсь бродить по коридору.

Если что – всегда можно сказать, что я просто искала дамскую комнату.

И вдруг я вижу то, что мне нужно. Дверь с табличкой «Дэвид Гаудман». По коже у меня от волнения начинают бегать мурашки.

Изнутри доносятся голоса.

– Нет, это все не так. Говорю же тебе.

Это тот самый глубокий голос, который я слышала на том торжественном мероприятии.

– Не надо морочить мне голову, Дэвид. Ты же обещал, что этот вечер мы проведем вместе. – А это уже явно была Пердита!

Послышался вздох.

– Я сам тоже очень ждал нашей встречи. Но Таня хочет, чтобы мы пошли на ужин с нашими друзьями.

– Почему ты не можешь придумать какую-нибудь отговорку?

– Потому что моя жена знает все подобные трюки, и для наших дальнейших отношений будет только хуже, если у нее появятся подозрения. Послушай, любимая, будь я свободен, то, конечно, ни минуты не раздумывал бы над тем, чтобы быть вместе с тобой. Ты же это прекрасно знаешь. Но сейчас мы должны просто чуть-чуть подождать.

– А что я, по-твоему, делала все это время? Прошел уже почти целый год!

– Любовь моя, есть вещи, сто́ящие того, чтобы их ждать. Как ты думаешь?

– Я уже не знаю, что думать, Дэвид. Вот это могу сказать тебе точно.

– Иди ко мне, забудь про все эти глупости.

После минутной тишины раздался вздох.

– Ты просто восхитительна, но, увы, надо работать. Ты избавила меня от личной встречи с той девушкой-стажеркой?

– Да, я сказала ей, что ты занят.

– Хорошо.

– Так когда мы с тобой снова увидимся?

– Как только будет возможность, любовь моя. Предоставь это мне. Ну, не смотри на меня так. Я обязательно что-нибудь придумаю. Обещаю.

– Но…

Из-за угла в этот момент внезапно появляется секретарша, и с ней – длинноволосая блондинка с загорелой кожей, выдающей в ней частую посетительницу солярия.

– Не нужно меня никуда провожать, – раздраженно говорит женщина. – Я и сама прекрасно могу найти кабинет своего мужа. Вы же знаете, что я здесь работала.

Таня! Я тотчас делаю вид, будто копаюсь в своем телефоне, а потом возвращаюсь в комнату с кулером.

Через некоторое время там появляется и Пердита, но теперь она уже не выглядит столь высокомерной и самоуверенной. Глаза у нее покраснели, а бледная веснушчатая кожа покрылась пятнами.

– Знаете что? – вдруг выпаливает она. – Я постараюсь устроить вам личную встречу с мистером Гаудманом. Как насчет завтра в половине шестого вечера?

Глава 27 Вики

Пенни откидывается назад, скрестив на груди руки.

– Если мы с вами будем сотрудничать, Вики, мне нужна от вас абсолютная честность. Никакого утаивания чего бы то ни было. Вы понимаете?

– Мне очень жаль, что так получилось.

Мои таблетки начинают действовать. Меня все сильнее клонит ко сну. К тому же это был очень долгий день.

– Вы должны приготовиться к тому, что все будет очень непросто. Бывшая начальница тюрьмы, обвиненная в убийстве, – громкое дело. В ближайшее время вам предъявят обвинение. А потом вас, скорее всего, переведут в следственный изолятор.

Я содрогаюсь при одном воспоминании об этом ужасном месте. Постоянный, ни на секунду не прекращающийся шум. Крики. Объявления по громкоговорителю. Сигналы тревоги. Хлопанье дверей. Щелканье электронных замков.

Но в те дни, по крайней мере, это я стояла на страже закона.

А теперь мне предстояло оказаться по другую сторону решетки.

– Но меня же там разорвут в клочья, – шепчу я. – Вы должны мне помочь.

– Я приложу для этого все усилия.

Пенни уходит, оставляя меня наедине с моими воспоминаниями.

– Ты хочешь сказать, что получила свой диплом для того, чтобы охранять за решеткой типов вроде Билли Джонса? – вот что сказал мне отец, когда я сообщила, чем собираюсь заниматься после университета.

Билли был из моей школы, учился на три года старше: его приговорили к пожизненному заключению за то, что он, будучи под героином, зарезал невинного человека, отца четверых детей.

– Это нормальная карьера, папа. Они проводят сначала специальный обучающий курс для выпускников. И я не буду работать надзирательницей всю жизнь. Это должность, с которой можно начать. А потом, со временем, можно подняться по карьерной лестнице.

– До кого? До чертовой начальницы тюрьмы?

Отец хрипло засмеялся над своей шуткой и сделал глоток уже из третьей за этот вечер бутылки стаута.

– Я так гордился тобой, дочка. Диплом с отличием по истории! Я же, черт возьми, раструбил об этом всей нашей улице! Что я теперь им скажу?

Мне стало обидно.

– Но ты же сам всегда говорил, что я должна уметь преодолевать трудности. И не бояться идти против мнения других людей.

Отец резко поставил бутылку на стол – так, что пена полилась из горлышка на его толстые, грубые руки.

– Ты слишком молода, дочка, и не можешь помнить забастовки. Полицейские тогда вели себя как ублюдки. И тюремщики тоже гнобили тех бедных ребят, которых упекли за решетку. Мы все это слишком хорошо помним. Как я могу одобрить, чтобы ты стала одной из них? Да тебя же линчуют люди, которые тут живут, – так же, как и меня самого!

После той гневной вспышки отца я почти решила отказаться от своей затеи. Однако неделю спустя все равно отправилась на собеседование. Почему-то мне казалось, что его должны были устроить в тюрьме, но на самом деле все проходило в большом государственном учреждении в центре Лондона. «Будьте готовы принять участие в ролевой игре и выполнить письменное задание по английскому и математике», – было сказано в информационном письме.

– Я слышала, что они приглашают сюда специальных актеров, – сказала одна из девушек, пришедших на собеседование, когда мы все сидели в коридоре, дожидаясь своей очереди. – Один мой знакомый устраивался сюда в прошлом году, и он рассказывал, что запаниковал, когда на него набросился с кулаками такой вот актер.

– У нас в школе, – не смогла удержаться я, – приходилось учиться давать отпор.

Все посмотрели на меня.

– А я больше всего боюсь письменных заданий, – сказала другая девушка. – В последний раз решала математику на выпускных экзаменах в школе.

– Между прочим, нас и не возьмут сразу на работу надзирателями. Сначала нужно пройти шестимесячное обучение. Мы должны…

– Вики Смит.

Я подскочила со своего места, едва женщина с папкой-планшетом назвала мое имя, и проследовала за ней в комнату для собеседования. По одну сторону стола сидели трое мужчин. Женщина присоединилась к ним.

Интересно, кто из них актер? Или часть с актерами будет позже? И что там насчет письменного теста?

Один из мужчин подался вперед.

– Расскажите нам о себе, Вики.

– Что именно нужно рассказать? – растерянно спросила я.

– Что вы за человек? Как вы можете охарактеризовать свою личность?

Если сомневаешься – говори правду. Так всегда повторял отец.

– Что ж, я не глупа.

– Почему вы так считаете?

– Я получила диплом с отличием по истории.

– Вы полагаете, это может служить показателем интеллекта?

– В определенной степени, да.

– Хорошо, продолжайте.

– Я хочу помогать людям.

Мне показалось, или кто-то из них в этот момент действительно закатил глаза?

– Я помогала женщине-иммигрантке учить английский и еще… я ездила с ней в тюрьму, когда арестовали ее племянника.

Женщина, сидевшая за столом, с интересом на меня посмотрела.

– А зачем?

– Ей тогда очень нужна была помощь.

– Вам удалось ей помочь?

Я вспомнила бедную миссис Прасад, которая была безутешна после суда.

– Не то чтобы удалось.

– В таком случае нельзя сказать, что вы принесли много пользы людям?

– Возможно. Но это лучше, чем вообще не пытаться.

– Какое ваше самое большое достижение, Вики? – это опять заговорил первый мужчина. – Разумеется, помимо вашего диплома с отличием. – Последние слова он произнес весьма саркастическим тоном.

– Арест Билли Джонса.

Зачем, черт возьми, я это сказала?

– А кто такой этот Билли Джонс? – спросила женщина.

– Это один парень из нашей школы, который стал наркоманом и убил человека. Полиция опубликовала его фоторобот. Но никто из наших не захотел его сдавать. А я сообщила о нем в полицию – но только так, чтобы они потом не раскрывали меня.

– Это был довольно смелый поступок, – заметил один из мужчин.

– Я никому об этом не рассказывала. – Я чувствую, что у меня начинает кружиться голова. – В тех местах, откуда я родом, для людей очень важно держаться друг друга. Мой отец, как и все остальные, знал, что совершил этот парень. Но все считали, что если его выдадут, это будет позором для города.

– Но почему тогда вы это сделали?

– Потому что я считала это правильным.

– Вы не боялись, что о вашем поступке станет известно?

– Конечно же, боялась! Если бы его приятели об этом узнали, они бы меня убили. Но я просто не могла тогда остаться в стороне и жалеть потом об этом всю жизнь. Ведь тот, убитый человек… у него остались жена и четверо детей.

Первый мужчина – из тех, что сидели за столом, – откинулся на спинку стула и посмотрел на меня.

– Вы привлекательная девушка. Как вам кажется, не будет ли это проблемой при работе в мужской тюрьме?

Я вспыхнула от возмущения.

– Мой отец – член профсоюза. Моя мама умерла, когда я была маленькой, и я привыкла к тому, что нужно уметь постоять за себя. И вообще мне кажется, что подобные вопросы в наше время задавать некорректно. Это сексизм.

– Что ж, спасибо. – Женщина что-то яростно строчила в своем блокноте. – Думаю, этого достаточно.

Спустя полтора месяца, вернувшись домой из «Макдоналдса», где мне приходилось временно подрабатывать, чтобы оплачивать съемную комнату, я обнаружила в почтовом ящике официальный конверт.

Моя кандидатура была одобрена для работы в исправительных учреждениях.

Наступил день распорядительного заседания по моему делу.

В первые годы моей работы тюремным надзирателем мне часто доводилось сопровождать подсудимых в суд. Каждый раз меня поражало то, как быстро все происходило. Стороны обвинения и защиты излагают свои доводы, и судья принимает решение – одобрить или отклонить освобождение под залог, причем делается это с такой легкостью, будто речь идет о выборе сэндвича – с сыром и маринованным огурчиком или с ветчиной и горчицей.

Судья на этом заседании – женщина. Отправит ли она меня в следственный изолятор или отпустит домой на определенных условиях? Судья с интересом смотрит на меня, когда я произношу заявление о своей невиновности.

О Боже. Неужели это все происходит со мной? В отчаянии я пытаюсь смотреть только на своего адвоката, которую Пенни назначила представлять меня в суде: она выглядит очень уверенно в своем темно-синем костюме и с элегантной стрижкой.

– Подсудимая была в прошлом начальницей тюрьмы.

Судья смотрит на меня с еще большим интересом.

– Вот как?

Мои щеки вспыхивают от стыда. Прежде я уже почувствовала скрытое злорадство, исходившее от сопровождавших меня надзирателей, – очевидно, им было приятно осознавать, что кто-то из их начальства оказался в такой ситуации. В моей прежней профессии очень много зависти – особенно в том, что касается карьерного продвижения.

– Если миссис Гаудман будет помещена в следственный изолятор, – продолжает мой адвокат, – это может создать угрозу для ее жизни, ввиду ее прежней должности. Не исключено, что ей могут встретиться преступники, когда-то сидевшие там, где она работала.

Судью, кажется, нисколько это не трогает.

– Если подсудимая будет осуждена, это произойдет в любом случае.

Такова печальная правда. И остается лишь смотреть ей в лицо. Этот мир невероятно тесен. Люди попадают в тюрьму, выходят, потом опять оказываются за решеткой. Тюремный персонал переходит с места на место. Люди, встречавшиеся тебе на пути десять лет назад, вдруг опять возникают в твоей жизни. Из этого замкнутого круга невозможно вырваться – ни заключенным, ни сотрудникам тюрьмы. Поэтому в этом мире лучше не наживать себе врагов. Здесь нигде, ни от кого невозможно скрыться.

– Кроме того, моя клиентка страдает эпилепсией, и эта болезнь может обостриться в результате стресса. Ей будет намного безопаснее находиться дома.

Я чувствую, что краснею, а глаза судьи вспыхивают с новым интересом.

– Значит, эпилепсия? Но, должно быть, подсудимая принимает соответствующие препараты?

– Конечно. Но это не дает никаких гарантий.

Иногда я пропускаю прием лекарств, но об этом, разумеется, не стоит упоминать.

– Что вы имеете в виду?

– У моей клиентки может в любой момент случиться приступ. К тому же из-за болезни у нее начались проблемы с памятью, и иногда она не помнит, что с ней происходило.

Судья хмурится.

– В таком случае я выношу решение отказать в освобождении под залог. Следственный изолятор станет для подсудимой более надежным местом – там ей будет обеспечено постоянное медицинское наблюдение.

Мои худшие опасения оправдались. Меня бросают на растерзание! Многие подсудимые боятся заключения, потому что не знают, что их там ждет. Однако я знаю это слишком хорошо. Меня там просто съедят живьем. Заключенным очень нравится, когда у кого-то есть слабое место. Мне известно много подобных случаев. У одного мужчины, например, было сильное заикание, и он стал объектом постоянных издевательств. В тюрьме всплывает на поверхность все самое низкое. Скорее всего, агрессорами тоже в какой-то степени руководит страх, и они пытаются скрыть его, унижая других. Бывшая начальница тюрьмы – для них по-настоящему лакомый кусок. Мою жизнь там превратят в кошмар.

Я также хорошо знаю всю процедуру, которая мне предстоит в дальнейшем. Сейчас меня отведут в камеру под залом суда, где можно будет быстро переговорить с адвокатом, после чего меня сопроводят в фургон для перевозки заключенных. Мне предстоит отправиться в следственный изолятор со строгим надзором, где меня продержат до суда. Судья не назвала конкретную дату, но по своему опыту я знаю, что все это будет продолжаться как минимум три месяца, если никто не станет торопить события. Адвокат тем временем начнет готовить защиту. Я получу разрешение на свидания после того, как будут выполнены все формальности.

Неожиданно мой адвокат сообщает, что со мной хочет увидеться женщина.

Для меня это неожиданно, хотя я и знаю, что подсудимые, которым было отказано в освобождении под залог, или те, кому только что вынесли приговор, зачастую получают разрешение увидеться с близким родственником до этапирования к месту заключения.

Однако у меня нет никого из близких. Теперь совсем никого.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Николь Гаудман.

Дочь Дэвида?

– Ну, хорошо.

Пенни колеблется.

– Вы уверены?

Я киваю.

Ее пронзительный голос становится слышен еще до того, как она появляется перед моими глазами. Избалованная, своенравная девчонка. Таково было мое первое впечатление, когда Дэвид меня с ней познакомил. Сейчас ее голос звучит истерично. Я собираю остатки мужества.

– Что ты сделала с моим отцом, ты, бессердечная тварь?

Я в очередной раз поражаюсь ее сходству с Дэвидом. Те же темные волосы. Те же карие глаза. Те же высокие скулы. Такое же умение очаровывать (когда есть интерес) и безграничное высокомерие (когда интереса нет). Нетрудно догадаться, в каком из этих двух состояний Николь находится в данный момент.

– Ты убила его! Так же, как убила мою мачеху!

– Нет, – говорю я. – Я этого не делала. Не делала!

– Я тебе не верю. – По ее лицу текут слезы. – Ты на нем помешалась. Постоянно ему названивала. Преследовала. Папа мне все рассказал. Он сказал, что ты совсем свихнулась. Я все время говорила полиции, что ты опасна. Отвечай, где мой отец!

Она набрасывается на меня, размахивая руками. Пару секунд я бездействую, помня, что произошло, когда я дала отпор Тане. Однако затем срабатывает инстинкт самосохранения. Я хватаю Николь за правую руку и заламываю ее за спину, чтобы она не могла наносить мне удары.

– Помогите!

Со всех сторон ко мне подлетают надзиратели. Теперь уже мои руки оказываются заломленными за спину. Затем на меня надевают наручники и уводят, в то время как Николь продолжает истошно кричать мне вслед. В камере грубый бетонный пол, матрас в пятнах и нет окна.

– Фургон скоро будет, – говорит мне один из надзирателей. – Так что можете не устраиваться тут с особым комфортом.

Я сажусь на корточки в углу. Каким-то образом я должна выжить.

Мне вспоминаются те ранние дни, когда я проходила обучение, чтобы стать надзирателем. Тогда нас действительно учили выживанию. Мои мысли снова улетают далеко в прошлое.

* * *

Нападения на сотрудников тюрьмы, очевидно, не являлись чем-то неслыханным. Именно поэтому курс самообороны был включен в наше обучение.

– Отличная работа, Смит, – заметил один из наших инструкторов, когда я заломила своему напарнику руку за спину. Я была удивлена тем, насколько это было приятно, несмотря на то что моя «жертва» кричала от боли. В любом случае это означало, что я могла себя защитить.

А потом наступила неделя выживания в Дартмуре, во время которой нас, как выразился инструктор, должны были проверить на прочность. Нас отправили туда с минимумом необходимого снаряжения (фонари, палатки, термобелье), чтобы мы продемонстрировали способность выживать в трудных условиях. Меня выбрали лидером группы, и я должна была убеждать всех не сдаваться, даже тогда, когда мы шли целых два дня, не находя места, обозначенного на карте. У нас заканчивались продукты, а дождь лил не переставая. Мы сделали привал возле Хайтора. Потом, когда нам наконец удалось добраться до пункта назначения, одна из девушек заявила, что с нее хватит – это все не для нее. Я ничего не сказала, но в глубине души, в какой-то степени, чувствовала то же самое.

Нас также учили и многому другому – и как надевать наручники, и как вести себя, будучи взятым в заложники. (Сохраняйте спокойствие. Попытайтесь договориться с захватчиком. Не делайте ничего, что может угрожать вашей безопасности.) Другим важным пунктом было «научиться ставить себя на место заключенного». Мне довелось провести ночь в камере на жесткой узкой кровати, под которой стоял горшок.

К окончанию обучения из нашей группы в пятьдесят человек осталось всего двенадцать. Я была так счастлива и горда этим своим достижением – даже больше, чем окончанием университета. Однако от отца я напрасно ждала поздравлений.

– Значит, ты так и не оставила свою затею? – хрипло проворчал он по телефону. – Я надеялся, что ты все-таки одумаешься. И как ты вообще собираешься найти в таких местах приличного человека, чтобы выйти замуж?

Я предпочла не рассказывать отцу, какое предупреждение мы все получили. «Уровень разводов в семьях сотрудников очень высок – тут и стресс, и ночные дежурства», – сказал нам один из инструкторов.

Ну, так что ж? Брак был серьезным обязательством, о котором, как казалось, рано еще думать. На тот момент мне хотелось в жизни какого-то приключения.

– А где ты вообще собираешься жить – на улице? – продолжал отец. – В каком-нибудь вагончике?

– На территории тюрьмы есть современное комфортабельное здание для размещения сотрудников, – заверила я его. – Все будет в порядке. Вот увидишь.

– Уверен, ты пожалеешь о том дне, когда твоя нога ступила туда, – прорычал отец. – Помяни мои слова.

Хорошо, по крайней мере, что он не мог видеть сейчас, до какой степени оказался прав.

Глава 28 Хелен

30 ноября 2017

– Поднимите подбородок и поверните его еще немного вправо, – даю я указания. – Нет. Не так сильно. Вот, теперь лучше. И взгляд должен быть направлен выше.

Неужели передо мной сейчас сам Дэвид Гаудман? И я разговариваю с ним как с равным, а вовсе не как со своим боссом? Когда роскошная Пердита сказала, что устроит мне встречу с ним, я не слишком поверила ей. Как бы то ни было, она выполнила свое обещание. И вот мы здесь. В его кабинете. Только Дэвид и я.

– Подумайте о чем-нибудь приятном, – продолжаю я. – Чем вы любите заниматься в свободное время?

Он одаривает меня одним из своих взглядов. Я уже знаю, что в его арсенале их немало. На этот раз взгляд очень многозначительный. Определенно, я интересна Дэвиду, и это не может не радовать. Разумеется, не стоит питать особых иллюзий. До моих ушей в офисе уже долетали фразы, по которым можно было понять, что Дэвид Гаудман не пропускает ни одной юбки. В то же время его взгляд говорит мне держаться от него подальше. Это человек, полный противоречий. Он мог бы сожрать меня, если бы узнал истинную цель моего пребывания здесь. Или, возможно, похвалил бы меня за инициативу.

– Не слишком ли вы любопытны?

Я пожимаю плечами:

– Это часть работы фотографа – постараться узнать, что за человек перед тобой.

Затем я специально перевожу взгляд на фотографию на его столе. Там запечатлена красивая молодая женщина с длинными темными волосами, которая стоит, прислонившись к дверному косяку, всем видом демонстрируя абсолютную уверенность в себе.

– Это ваша жена? – спрашиваю я, хотя знаю, что это не так.

– Ну и предположение! – Дэвид поворачивает ко мне свое внимательное, настороженное лицо. – Вообще-то это моя дочь.

Я задерживаю дыхание.

– От вашей прежней жены?

В следующую же секунду мне становится ясно, что я зашла слишком далеко. Его губы напряженно сжимаются. Взгляд становится жестким.

– Я думал, что вы фотограф. А не журналист.

– Ну, конечно, фотограф, – быстро отвечаю я. – Но наш преподаватель говорит, что нужно понимать человека, которого фотографируешь, чтобы суметь отразить его душу.

Дэвид склоняет голову набок, словно обдумывая услышанное.

– Какая интересная концепция.

Я щелкаю кнопкой фотоаппарата. Это именно то выражение лица, которое я искала.

– Дайте мне посмотреть, – требует он.

– Мой преподаватель говорит, что это не всегда хорошая идея…

– К черту вашего преподавателя.

Дэвид протягивает руку. У меня возникает отчетливое ощущение, что если я не отдам фотоаппарат добровольно, он вырвет его из моих рук.

– Нажимайте на эту кнопку, – объясняю я. – Потом можете листать фотографии.

Мы стоим так близко друг к другу, что я чувствую его запах – лимон и какой-то более сильный аромат. Интригующая смесь – так же, как и сочетание надетых на нем вещей: твидового пиджака с джинсами и сверкающими элегантными брогами.

Его рука касается моей. Он явно делает это намеренно.

– Вы весьма профессиональны, несмотря на вашу молодость, – медленно произносит Дэвид. – Думаю, ваши фотографии могли бы даже подойти для нашего следующего проспекта.

– Что ж, я готова продать их вам. И, кроме того, они неплохо смотрелись бы на пустых стенах вашего офиса.

Он бросает на меня тяжелый взгляд. Я уже собираюсь извиниться и сказать, что, конечно же, согласна предоставить свои работы бесплатно. Однако Дэвид успевает заговорить первым:

– У вас большие амбиции, как я вижу?

– А что в этом плохого?

В этот момент в душе у Дэвида что-то происходит. Что-то едва уловимое. Не видное и не слышное. Нечто такое, что мог заметить только тот, кого жизнь, как меня, научила «читать» людей.

– Знаете, – говорит он, сосредоточенно потирая подбородок, как будто его вдруг одолел нестерпимый зуд, – мне бы хотелось узнать о вас побольше, Хелен. Как насчет того, чтобы поужинать вместе сегодня вечером?

– Нет, спасибо.

Но в душе я просто прыгаю от ликования. Разве это не то самое, чего я хотела?

– Вот как? – Дэвид склоняет голову набок, словно флиртуя. – И вы даже не придумаете какую-нибудь отговорку, вроде того, что у вас уже запланирована встреча или вам непременно нужно помыть голову?

– Нет. – Я забираю свой фотоаппарат.

– Вам наплевать на мою компанию.

– Это неправда. – Я бросаю быстрый взгляд на фотографию его дочери. – Просто… мне кажется, что это как-то не вписывается в деловые отношения.

– В таком случае, если угодно, можете считать это частью вашей стажировки. В общем, встречаемся здесь в фойе, допустим, в семь. Договорились?

– Посмотрим.

* * *

Я специально прихожу на двадцать минут позже. Обращайся с ними похуже. Держи на крючке. Такой совет я получила однажды много лет назад.

И это того стоит. Видно, что Дэвид вздыхает с облегчением – хотя и несколько раздраженно, – когда я наконец появляюсь.

– Прошу прощения, – как ни в чем не бывало говорю я. – Просто я решила съездить домой переодеться.

Дэвид оглядывает мою короткую черную юбку и свободную джинсовую куртку. В его взгляде чувствуется одобрение.

– Где вы живете?

– В Детфорде.

Он склоняет голову набок, словно знает это, как сказали бы политики, «место культурного разнообразия», но не произносит ни слова.

– Машина ждет, – наконец говорит Дэвид, слегка касаясь моего локтя. Грязный старик. Неужели его нисколько не смущает, что я как минимум на двадцать пять лет моложе его?

Я ожидала увидеть автомобиль с водителем, но Дэвид подвел меня к двухместной спортивной красной машине, которая была припаркована за углом.

– Никогда еще не ездила на таких, – замечаю я. – Ого, какие низкие сиденья!

Его, кажется, это смешит.

– То же самое подумал и я, когда впервые купил такую машину.

Это человек, несомненно, очень богат. Но мне нужны вовсе не его деньги. Дэвид ведет автомобиль очень осторожно, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида, будто проверяя, не следит ли кто-то за ним. Я вспоминаю, что в офисе компании полно охранников. Возможно, Дэвид чего-то боится?

Я пытаюсь завести с ним разговор, но он меня обрывает:

– Я не люблю отвлекаться во время вождения.

Мы проезжаем мимо станции метро «Пимлико», а затем – мимо галереи Тейт Британ. Вдоль нашего пути протекает река. Она кажется еще красивее в темноте, при ночном освещении. В Лондоне я обычно хожу пешком или езжу на автобусах, но Дэвид ведет везде машину с такой уверенностью, какую может дать только огромный опыт. Этот человек явно привык все контролировать в своей жизни. Это, с одной стороны, внушает уважение, но в то же время пугает.

Мы останавливаемся на углу какого-то здания. Нас ждет человек в униформе. Дэвид открывает для меня дверцу машины (как галантно!) и бросает ему ключи.

Потом он слегка касается моей руки, указывая на красное кирпичное здание, которое, когда мы подходим ближе, оказывается рестораном, хотя на нем нет никакой сверкающей вывески.

– Вы любите стейки?

Я качаю головой:

– Я не ем мясо, но ничего не имею против рыбы.

– Все в порядке. В этом ресторане очень разнообразное меню на самый изысканный вкус. Мы обычно ходили сюда с…

Дэвид умолкает. Я чувствую, что он собирался сказать «с женой». Однако фраза так и повисает в воздухе, незавершенная, и интуиция советует мне ни о чем не спрашивать.

«Спокойно, спокойно», – говорю я себе, в то время как мы входим в ресторан и кто-то забирает мое пальто. Я так долго этого ждала. Я не могу позволить себе сейчас никаких неверных шагов.

Глава 29 Вики

4 апреля 2018

Мне удается узнать у конвойного в фургоне, в какую тюрьму меня везут, лишь спустя час после того, как мы выехали. Непрекращающийся все это время шквал звонков говорит о том, что для размещения моей персоны тюремной администрации пришлось немало напрячься. Как бывшая начальница тюрьмы, я не могу быть помещена туда, где прежде работала и где могут оказаться знакомые заключенные. Они могут проявить ко мне агрессию. И даже попытаться убить меня.

В конце концов сообщают, что меня отвезут в новую тюрьму, совсем недавно открытую в Уэст-Кантри. Какая ирония – я возвращаюсь в те же края, которые только что покинула.

Когда мы наконец приезжаем на место и нас высаживают из фургона, я чувствую, что у меня затекло все тело. К счастью, мне удается немного размять ноги, пока мы идем через широкий двор к зданию тюрьмы. Потом меня приводят в современного вида комнату, стены которой увешаны плакатами по правилам безопасности. После тщательного досмотра мне разрешают вновь облачиться в свою одежду. Только в том случае, если я буду осуждена, мне придется носить тюремную форму.

Эта тюрьма состоит из так называемых домов, будто это какая-то элитная школа. Мне доводилось уже несколько раз видеть подобные сооружения. В центре здания находится большой «хаб», от которого, как спицы колеса, расходятся во все стороны коридоры. Посередине «хаба» располагается стеклянный офис, или, как его называют, наблюдательный пункт, откуда надзиратели могут следить за происходящим.

Обычно в тюрьме очень шумно из-за непрекращающихся криков. Однако в этот момент стоит тишина. Все смотрят на меня. Надзиратели и заключенные. Я вижу все на их лицах. Шок. Изумление. Злорадство. Нехорошие замыслы. Хотя я никогда не работала в этом месте, тюремный мир очень тесен. Весть о моем прибытии, несомненно, уже докатилась досюда. А начальница тюрьмы – настоящая или бывшая – это все равно что враг.

Затем – словно в пьесе, когда актер вдруг вспоминает свои слова, – шум возобновляется с прежней силой. Очень бледная женщина в зеленом тюремном костюме (означающем, что она работает в саду) кричит на другую женщину, катящую кухонную тележку: «Отойди с дороги, черт возьми! Смотри вообще, куда прешь!»

Кто-то начинает спорить с надзирателем по поводу посещений. Молодая женщина, с собранными на затылке волосами и усталым лицом, принимается подметать пол прямо у моих ног, словно меня тут вообще нет. Меня ведут к двойным решетчатым дверям, за которыми находится вход в один из домов. Я заглядываю внутрь через металлические вертикальные прутья. Там стоит стол, за которым обедают женщины. Чувствуется запах уксуса. Все оценивающе смотрят на меня. Одна из женщин жует, не закрывая рта. Другая держит нож и вилку очень изысканно, словно говоря: «Хоть я и здесь, но все равно я не такая, как все остальные». Мы с ней на секунду встречаемся глазами, но она тотчас презрительно отводит взгляд. Несомненно, я попадаю для нее в категорию «всех остальных».

Затем меня ведут наверх по лестнице, но мне приходится остановиться на полпути.

– Двигайтесь! – рявкает надзиратель.

– Не могу. – Я вцепляюсь рукой в перила. – У меня кружится голова.

– Тоже мне отговорки! – произносит другой.

Они что – проверяют меня? Разве они не знают, что со мной случилось в прошлый раз?

Моя камера находится рядом с лестницей справа. Зарешеченное окно выходит на блок для матерей с детьми. Они устроили это намеренно? Кто знает. Я стараюсь, чтобы мое лицо оставалось невозмутимым. Однако внутри меня всю трясет.

В углу находится душ и унитаз. Вдоль одной стены располагается узкая кровать, а вдоль другой – длинная полка, служащая, должно быть, и письменным столом, и туалетным столиком. На полу – линолеум, а не голый бетон. По некоторым тюремным стандартам, это можно было бы считать настоящим дворцом.

– А вы попали как раз вовремя, к чаю, – говорит один из надзирателей. В его голосе чувствуется насмешка, будто я зашла сюда в гости, нанести визит вежливости.

Я сажусь на кровать, оказавшуюся очень жесткой.

– Я не голодна, – отвечаю я.

Он пожимает плечами:

– Как знаете. – Его глаза становятся еще более холодными: – А это правда, что вы были начальницей тюрьмы?

Я игнорирую этот вопрос и вместо ответа напоминаю ему, что мне скоро потребуются мои лекарства.

– Вы получите их, когда будут делать обход.

«Старайтесь избегать каких-либо конфликтов, – предупредила меня Пенни. – Все это может сказаться на суде». Поэтому я просто киваю и, достав фотографию, которую мне разрешили оставить, аккуратно ставлю ее на стол. Потом я стараюсь выровнять свое дыхание. Мне не позволили – что неудивительно – взять с собой лавандовую эссенцию или какие-либо другие масла, которые можно было бы использовать в качестве успокаивающего средства. Все это пришлось оставить дома. Так же, как и мое оборудование, служащее для приготовления специальных ароматических смесей.

По громкоговорителю объявляют, что скоро будут заперты двери. Следом за этим раздается щелчок, говорящий о том, что сработала система электронного замка.

И тогда я наконец позволяю себе заплакать. Я плачу о Дэвиде – ведь, несмотря ни на что, я вовсе не хочу, чтобы он был мертв. Я плачу о Тане, пусть даже какая-то часть меня продолжает ее ненавидеть. И лишь об одном человеке я не могу плакать. Потому что это слишком больно.

Глава 30 Хелен

Ну и пафосное же заведение! Некоторые женщины красуются в длинных платьях с вырезами на спине, и на их фоне моя короткая юбка смотрится как жалкая тряпочка. Мужчины, как и Дэвид, – в рубашках в полоску и брюках-чинос. Официанты суетятся вокруг нас с услужливыми поклонами. Но самое замечательное – открывающийся из окна вид на здания вдоль набережной.

Мне очень хочется сделать фото, но вместо этого я вынуждена из вежливости изучать меню.

– Когда я называю себя вегетарианкой, – говорю я, – это означает, что обычно я ем на ужин запеченную фасоль.

– В моей жизни тоже было такое.

– Правда?

– Почему вас это удивляет?

– Потому что вы кажетесь человеком, который привык жить в роскоши всю свою жизнь.

Дэвид издает смешок:

– На самом деле я из очень скромной семьи. Мой отец был рабочим, до того как стал служить в армии. Сам я тоже некоторое время провел на военной службе, но стрелять в людей – это не мое. Так что потом я вернулся к гражданской жизни. Ну что ж, расскажите и вы о себе. Сколько вам лет, например?

Я почти уверена, что он только делает вид, будто не знает этого.

– Разве вы не читали мое резюме?

– Нет. Ни первое, ни второе. Вы меня очень хорошо подловили перед тем журналистом, когда сказали, что я проигнорировал ваше письмо.

– Что ж, по крайней мере вы честны.

– Лишь иногда. – Его глаза вновь становятся жесткими. – И я подозреваю, что вы тоже, Хелен.

Я не знаю, что на это ответить. К счастью, в этот момент подходит официант, чтобы принять заказ.

Дэвид замечает мою неуверенность.

– Надеюсь, вы не обидитесь, если я возьму на себя смелость сделать заказ за вас? Не понимаю, зачем они пишут здесь такие замысловатые названия. Никто на самом деле не знает, что все это означает, – все только прикидываются.

В другой ситуации я бы на такое обиделась. Однако Дэвид действует столь галантно, обвиняя во всем меню, а не мое невежество, что я соглашаюсь.

Пока мы ждем, он заводит со мной непринужденную беседу. На сей раз это совсем не похоже на тот натянутый разговор в офисе, когда я спросила его о стоящей на столе фотографии.

– Ну, так почему вы все-таки увлеклись фотографией? – спрашивает Дэвид, наполняя мой бокал.

О, это легко.

– Это благодаря моей школьной учительнице изобразительного искусства. – Я улыбаюсь при воспоминании о ней. – Я была безнадежна по остальным предметам, так что для меня оставался только класс искусства. С рисованием у меня, правда, тоже дела обстояли не очень, но потом у нас в школе появилась мисс Хьюз. Ее работы даже публиковались в журнале. Я была от нее в восторге.

Дэвид улыбается, как будто действительно все понимает.

– Потом я обнаружила, что фотографирование открывает для меня совершенно другой мир.

Дэвид кивает:

– И, возможно, помогает еще и замаскировать вашу застенчивость?

– А прежде вы говорили, что я задаю слишком много вопросов.

– Это тоже признак застенчивости. Вы окутываете себя защитной оболочкой, чтобы скрыть то, что считаете недостатками. Это нормально, Хелен. Я это понимаю. Многие люди так поступают. Не вижу тут ничего плохого. – Дэвид отпивает глоток из своего бокала. – А теперь, пожалуй, задам вам тот же вопрос, что и вы мне уже задавали. Чем вам нравится заниматься в свободное время?

– Гулять. Я очень люблю Лондон. Здесь столько всего, что стоит увидеть и сфотографировать.

– Вы выросли здесь?

– Нет. Мое детство прошло в сельской местности, но…

Нам приносят сырное суфле с восхитительным соусом – оно просто тает у меня во рту, несмотря на то, что нервозность немного притупила мой аппетит. Дэвид выбрал для себя то же самое. Может быть, для того, чтобы я чувствовала себя комфортнее, размышляю я. Что это – игра с его стороны, или Дэвид Гаудман на самом деле более милый человек, чем я привыкла его считать?

В этот момент звонит его телефон. Дэвид делает извиняющийся жест и отворачивается в сторону. Его голос звучит очень жестко. «Ты должен решить эту проблему, ясно?»

Потом он снова поворачивается ко мне.

– Извините, пожалуйста.

Нет, я была только что не права. Не стоит недооценивать этого человека. Он настоящий профессионал. И к тому же я более чем уверена, что он что-то подозревает насчет меня. Остается надеяться, что он просто считает меня охотницей за его деньгами.

– Вы рассказывали о том, что росли в сельской местности. Вам было скучно там?

– Вовсе нет. – Я закрываю глаза. В моей памяти всплывают зеленые поля и…

– Черт возьми! – внезапно произносит Дэвид.

– С вами все в порядке?

Он смотрит в окно. Там, на улице, стоит женщина. Среднего роста. Среднего телосложения. Единственное, что в ней действительно замечательно, – это копна кудрявых рыжих волос. Ее взгляд направлен на Дэвида.

Несомненно, они знают друг друга.

Он подскакивает со своего места.

– Я на минуту.

Я наблюдаю за ними через стекло. Внезапно Дэвид хватает женщину за руку, но она вырывается и размахивает перед ним пальцем. Похоже, она сильно его ненавидит. Поспешно, трясущимися руками я достаю из сумочки свой телефон.

Дэвид возвращается очень раздраженный. Не извинившись за отсутствие, он садится за стол и принимается вертеть в руках еще не использованные столовые приборы. Кто была эта женщина, он также не объясняет. Нам приносят основное блюдо, и мы оба нехотя ковыряемся в своих тарелках.

– Я вижу, у вас тоже пропал аппетит, – сухо замечает Дэвид.

Я киваю, не упоминая о том, что аппетита у меня и так не было.

– Извините меня.

– Вам не за что извиняться. – Стараясь сохранять невозмутимость, я окидываю взглядом зал ресторана, с белоснежными скатертями на столах и изысканно уложенными салфетками. – Это замечательный опыт. Мне никогда еще не доводилось бывать в подобном месте. А, возможно, никогда больше и не доведется.

– Я сильно в этом сомневаюсь. – Дэвид опять бросает на меня взгляд – на этот раз не пристальный и подозрительный, а другой, более добрый. – Как насчет кофе? Я готовлю отличный капучино.

Вот же скотина. Мне уже попадались мужчины, подобные Дэвиду. Они никогда не могут довольствоваться тем, что имеют. Им постоянно нужно самоутверждаться, пополняя свою коллекцию все более роскошными или, как в моем случае, более молодыми женщинами. Я отпиваю глоток из бокала.

– А разве вам не нужно сейчас возвращаться домой к жене?

– Она сегодня ночует в нашем доме в Кингстоне. У меня есть еще квартира неподалеку от офиса – для тех случаев, когда я задерживаюсь на работе допоздна. Мы могли бы продолжить наш разговор там.

Это предложение, от которого нельзя отказаться.

Глава 31 Вики

5 апреля 2018

Мои размышления прерывает щелчок открывающегося замка. Сердце у меня подпрыгивает. Однако, увидев появившуюся в дверях женщину, я выдыхаю с облегчением.

Это мой адвокат. Столь скорый визит означает, что произошло нечто важное. Когда я была начальницей тюрьмы, одну женщину выпустили, прежде чем она успела даже провести ночь в камере. Всплыли новые обстоятельства, доказывавшие ее невиновность.

– Присядьте, – говорит Пенни. Лицо у нее очень серьезное. – Похоже, объявился еще один свидетель, услышавший об этом деле в новостях.

Ее глаза пристально смотрят на меня, словно сканируя рентгеновскими лучами, – как тот аппарат, с помощью которого меня досматривали, чтобы убедиться, что я не пронесла в тюрьму наркотики.

– Эта женщина выгуливала свою собаку в том тупике, где находится дом Дэвида и Тани. Вы пробежали мимо нее, неся что-то в руке. Она предположила, что это могло быть нечто вроде цепочки.

Черт возьми! Не помню, чтобы видела там кого-то.

– Это была не цепочка.

– А что тогда?

Во рту у меня пересыхает. Внезапно я чувствую всю глупость ситуации.

– Если вы хотите знать, это была валлийская резная ложка, которую мой папа подарил маме. Дэвид почему-то решил присвоить ее после нашего развода. Но она никогда ему не принадлежала. Поэтому я просто забрала ее с собой.

На лице Пенни написано недоверие.

– В том взвинченном состоянии вы могли еще думать о ложке?

– А почему я должна была оставлять ее им?

– И где же она теперь?

– Полиция изъяла ее у меня при задержании. Так что она должна находиться с остальными моими вещами.

Пенни вздыхает:

– Что ж, даже если мы все это докажем, у нас есть и другая проблема. Как выяснилось, во время вашей работы начальницей тюрьмы у вас произошел ряд краж. Были похищены различные вещи персонала. Свистки, форменные куртки, ножи для перерезки ремней и тому подобное.

– Да. Это одна из причин, по которой я была непопулярна у некоторых сотрудников. Я объявила им строгий выговор за эти кражи.

– Ваша цепочка для ключей тоже тогда пропала.

– Совершенно верно. И я доложила об этом.

– Но почему вы умолчали обо всем этом раньше, во время нашего разговора?

– Мне как-то не пришло это в голову.

«Серьезно?» – Пенни не произносит этого вслух, но выражение лица у нее именно такое.

– Вы же расписывались за получение этой цепочки в тот день, насколько я понимаю?

– Да, я положила ее в шкафчик, когда пошла принимать душ, а, вернувшись, обнаружила, что она исчезла. Ключей на ней тогда не было – я их сдала. Там осталась одна лишь цепочка с поясом.

– Понятно… – протягивает мой адвокат. – Однако проблема в том, что полиция провела повторный обыск в вашей квартире. Они все там буквально прошерстили. И знаете что? Они обнаружили тюремный пояс. С длинной металлической цепочкой.

– Что? – Я холодею.

– Это все было завернуто в вашу старую униформу и лежало в коробке у вас в подвале, вместе с другими вещами с вашей бывшей работы – в том числе и мобильным телефоном, который вы вообще-то должны были сдать. И вы не упомянули о наличии подвала в доме, когда к вам приходила полиция.

Честно говоря, я вообще удивлена, что они не обнаружили его раньше. Люк в подвал находится под ковриком в моем кабинете. Иногда я забываю закрывать его. Это, конечно, для меня очень опасно. Однажды я о него споткнулась.

– Я понятия не имела, что там была цепочка. Или телефон. Честное слово.

Пенни бросает на меня недоверчивый взгляд.

– Разве только, – неуверенно произношу я, – все это могло случайно попасть вместе с моей формой, когда я уходила с работы. Я была тогда просто в ужасном состоянии. И я ни разу с тех пор не открывала ту коробку. – По моему телу пробегает дрожь. – У меня не было для этого моральных сил, после того, что там произошло.

Мой адвокат вздыхает:

– Даже если присяжных убедят все эти доводы, против вас точно будет играть ваше нападение на Таню, которое вы признали.

– Я ведь вам уже говорила. Она набросилась на меня первая. Я всего лишь защищалась.

– Это известно только с ваших слов.

Как могла я – бывший столб системы правосудия – оказаться в такой западне? Я удрученно опускаю голову, когда Пенни покидает мою камеру. В моей памяти отчетливо вырисовывается лицо Тани. Ну, конечно же, я не могла не дать ей отпор. Ведь я была обучена именно этому…

* * *

Тогда я была совсем новичком.

– Ты сегодня дежуришь во внутреннем блоке. – Надзиратель произнес это, словно бросая вызов. – Знаешь, что это такое?

Разумеется. Внутренний блок – это место, где находятся камеры. Иногда там располагается еще общая комната отдыха. Посетителей туда не пускают. А ведь это мой первый рабочий день, и меня не должны были направлять на участки повышенной опасности.

– Твоя задача – чтобы все они сидели по своим камерам. Не обращай внимания, если кто-то завопит, что ему якобы нужно в медпункт.

– А кто мой напарник?

– Он на больничном. Так что ты сегодня одна.

Надзиратель ухмылялся. Они решили меня проверить. Отец оказался прав, предупреждая, что они будут так делать.

Мне ничего не оставалось, как отправиться наверх. Лестница была большая и современная, с широкими проемами, позволявшими видеть то, что находилось внизу. Наверху, вдоль прохода, тянулись длинные ряды дверей, как в дешевой гостинице. Изнутри по ним колотили заключенные.

– Дайте мне мои таблетки, мать вашу! – вопил кто-то.

Жуткое зрелище.

– Слава Богу, на сегодня у меня все, – произнес надзиратель, спускавшийся мимо меня по лестнице. – Дежурил всю ночь, а они так и не угомонились. Да и чего еще ждать от этих извращенцев.

В животе у меня что-то оборвалось от страха.

– Что вы имеете в виду?

– Они разве тебе не сказали, детка? Это же сектор для сексуальных преступников.

Что? Я в ужасе уставилась на надзирателя. Это, должно быть, какая-то ошибка. Никто меня ни о чем не предупредил. Однако затем мне вспомнилось, что, когда я отправлялась на дежурство, все как-то странно переглядывались и подмигивали. Кто-то решил меня подставить. Или, может, меня просто проверяли на прочность.

– Что, в первый раз в таком месте, Смит? Ну, удачи!

К половине двенадцатого дня моя голова уже просто раскалывалась от непрекращающихся криков, требований и угроз.

– Дежурный, мне надо в сортир, но здесь нет гребаной туалетной бумаги!

– Выпустите меня отсюда, я сейчас проблююсь!

– Эй, вы, как насчет соблюдения моих прав? Мой адвокат еще разберется с вами, ублюдки!

Это, конечно, все была неправда.

– Мисс, сделайте что-нибудь. Пожалуйста.

Это началось после того, как я допустила ошибку и ответила через закрытую дверь одному из заключенных. Они сразу же поняли, что на дежурстве женщина.

Хуже всего, что мне тоже требовалось в туалет, но у меня не было напарника, который мог бы подменить меня на это время. Несомненно, это было нарушением трудового законодательства.

В конце концов раздался громкий звонок, а следом за ним – металлический щелчок. Все двери открылись в один момент. Как можно справиться со всей этой толпой?

– Соблюдайте порядок! – крикнула я, в то время как они, толкаясь, бросились вниз по лестнице. Разумеется, все это было бесполезно.

– Отвалите, мисс, – бросил мне мужчина с наголо бритой головой. – Я до ужаса хочу жрать. А у вас должно быть больше персонала. Я пожалуюсь на это комиссии, точно пожалуюсь.

Независимая наблюдательная комиссия – это волонтерская общественная организация, которая посещает тюрьмы, следя за тем, чтобы там обеспечивались должные условия содержания. Заключенные, например, могут пожаловаться на температуру в камерах или на слишком маленькие порции в столовой. Затем комиссия передает такие запросы в вышестоящие инстанции. На мой взгляд, это правильная система. И тот мужчина с бритой головой был прав. Как я начала уже понимать, нехватка персонала создавала большие проблемы для всех нас.

Наверху осталось всего два человека. Один брел, сгорбившись, и на его шее виднелась татуировка в виде красного дракона. А другой маячил в дверях своей камеры, будто не собирался ее покидать, хотя до этого вел себя очень буйно.

– Я должен кое-что вам показать, мисс, – мягким голосом произнес он.

Заключенные-мужчины часто называли надзирательниц «мисс», независимо от их семейного положения. Это нам рассказывали еще во время обучения.

– Взгляните на это.

Он сделал мне знак, чтобы я вошла.

«Никогда не заходите в камеру, если никто из коллег не знает о вашем местонахождении» – так было сказано в нашем учебном пособии.

Колеблясь, я просунула голову в дверь.

– Вот, смотрите, что с моим чертовым унитазом. Он же совсем засорился.

Я подошла, чтобы посмотреть. И в этот момент почувствовала его руку на своем затылке: заключенный схватил меня за волосы и попытался нагнуть к унитазу, переполненному фекалиями.

В моих ушах зазвенели слова отца: «Они сожрут там тебя живьем».

Черта с два!

– Руки убрал от меня!

Раздался жуткий глухой удар, когда он, отлетев, стукнулся головой о батарею. О Боже! Я убила его!

Однако заключенный поднялся и снова бросился на меня.

Я быстро заломила ему руку за спину и, удерживая его в таком положении, стала звать на помощь. «Кричите как можно громче, – наставлял нас инструктор по самообороне. – Тогда вас смогут быстрее обнаружить».

– Что случилось? – с этим воплем двое надзирателей ворвались в камеру.

– Она на меня напала!

– Все в порядке, – тяжело дыша, произнесла я, вытирая с лица пот. – Все под контролем.

Если бы только я могла сказать то же самое сейчас, много лет спустя. Однако ясно одно. Если присяжные услышат, что я проходила курс самообороны, то, скорее всего, каждому из этих двенадцати придет в голову, что я вполне способна причинить человеку тяжелый физический вред. И, в общем-то, они будут правы.

Глава 32 Хелен

Мне доводилось видеть подобные роскошные лофты в журналах. На этом открытом пространстве поместилось бы пять квартир, плюс моя, и еще бы осталось место. Тут есть даже белый кожаный L-образный диван, стоящий перед огромными окнами с переплетом, откуда открывается вид на город с седьмого этажа. Система безопасности на первом этаже – это нечто! Дэвиду нужно было ввести код на панели сигнализации, прежде чем мы смогли попасть в лифт. Ну просто Форт-Нокс![9]

Огромная кровать со множеством подушек стоит в другом конце комнаты, у стены, украшенной черно-белым панно с изображением знаменитых лондонских силуэтов – Биг-Бена и Букингемского дворца. Никаких перегородок на всем этом пространстве не наблюдается, и, лишь отправившись в туалет, я обнаруживаю его за единственной имеющейся дверью. Там автоматическое освещение и сенсорный кран. Неплохо.

Когда я выхожу, Дэвид откупоривает бутылку. Пробка, похоже, поддается с трудом. Но в конце концов ему удается ее вытащить.

– Моя первая жена всегда говорила, что я неплохо управляюсь со штопором и кофемашиной. Один из моих немногих плюсов, наверное!

Эти слова Дэвид произносит с некоторой горечью.

– Ну, и как вам моя квартира? – спрашивает он, протягивая мне бокал.

– Весьма просторная, – сдержанно отвечаю я, не желая высказывать особого восхищения его апартаментами. Думаю, этих восторгов ему и так хватает.

Дэвид кивает:

– У меня фобия – я не могу находиться в тесном пространстве.

– Почему?

Он отворачивается.

– Напоминает мне про армию.

– Там, наверное, было ужасно, – осторожно произношу я – на тот случай, если ему вдруг захочется рассказать что-то большее.

Дэвид снова обращает на меня свой тяжелый взгляд.

– Теперь это уже не важно.

– А что для вас важно? – внезапно вырывается у меня.

– Вы точно фотограф, а не журналист?

Я издаю легкий смешок.

– Абсолютно.

– Что ж… знаете, вам стоило бы съездить в Дартмур. Вы могли бы сделать там потрясающие снимки. Никогда не доводилось там бывать?

– А где это?

– На юго-западе. Там есть один замечательный крутой холм, а на его вершине – огромные каменные глыбы. Я обожаю забираться туда, на самый верх, и смотреть на окрестности. Такое ощущение, что смотришь с вершины мира.

– Звучит восхитительно. – Это, конечно, неправда. Сельская местность меня вовсе не вдохновляет.

Я окидываю взглядом висящие на стенах фотографии в рамках. На большинстве из них – та же девушка, что и на фото в офисе, дочь Дэвида. Однако на одном снимке запечатлен пожилой лысый мужчина с тонкой, едва заметной верхней губой и пристальным взглядом.

– А это кто?

– Нет, вы все-таки писака.

Я стараюсь отшутиться:

– Ну, я ведь уже говорила вам, что фотограф должен быть любопытным.

Дэвид слегка склоняет голову набок, словно принимая мой довод.

– В общем, это мой отец. – Его лицо делается жестким. – И, надо сказать, кое-чему он меня научил.

– Например?

– А вы все не отстаете! Ну… он научил меня твердо стоять на ногах.

– У меня то же самое, – говорю я. – Мои родители начинали без чьей-либо помощи и всего в этой жизни добились сами. Они говорят, что и мы должны делать так же.

– Мы?

– У меня есть брат и сестра.

– Вы близки?

Я задумываюсь.

– Более или менее.

Взгляд Дэвида на мгновение становится печальным.

– А я был единственным ребенком в семье. Это очень грустно, на самом деле.

Его рука начинает осторожно поглаживать мое плечо.

– Моя мама умерла от рака, когда мне было двенадцать. Именно поэтому я поддерживаю сейчас тот хоспис в Оксфордшире. Кстати, через несколько недель я поеду туда на открытие нового корпуса.

Это действительно очень трогательно. Но теперь уже пора заканчивать разговоры и переходить к делу. Я сочувственно вздыхаю, после чего, прильнув к Дэвиду, начинаю покусывать его правую мочку. Он издает низкий горловой звук; похоже, я правильно угадала его чувствительное место. Затем я прижимаюсь губами к его рту и начинаю целовать взасос, стараясь не обращать внимания на исходящий от него запах сырного суфле. Дэвид, как кажется, выжидает, не желая брать инициативу на себя. Это хороший или плохой знак?

Я провожу пальцами по внутренней поверхности его бедра и вижу, что там у него твердеет. Тогда я сажусь на него верхом, позволив ему засунуть руку под мой бюстгальтер и стискивать сосок. Мне больно, но я не хочу, чтобы он останавливался. Его дыхание учащается. Потом Дэвид внезапно стаскивает мой топ и опрокидывает меня на спину – так, что теперь он оказывается сверху.

Дэвид кусает мою шею, и я начинаю прерывисто дышать. Глаза у него закрыты, будто он находится где-то в другом мире. Я чувствую, как его руки скользят по моему телу, чтобы стянуть с меня трусики.

Даже не верится, что все оказалось так легко.

Глава 33 Вики

9 мая 2018

Я только что была в душевой. Слив там забит использованными тампонами. Я уже жаловалась на это раньше дежурной, и та сказала, что «разберется». Однако никто ничего так и не сделал, чтобы устранить засор.

На часах восемь вечера. Время, когда запираются двери камер. В тюрьме очень ранний отбой. Хотя я здесь уже месяц, никак не могу к этому привыкнуть. Когда я была начальницей тюрьмы, я использовала это тихое время, чтобы заняться накопившимися административными делами. У некоторых заключенных имеется в камерах телевизор. Однако я решила отказаться от такой возможности, потому что мерцание экрана иногда может спровоцировать приступ.

Я просто сижу и пытаюсь читать, хотя мне трудно сосредоточиться – теперь, меня перевели из одиночной камеры (для моей же собственной безопасности) в двухместную, в связи с переполненностью тюрьмы. Тут у меня есть сокамерница. Она все время только и делает, что ходит взад и вперед или плачет.

– У тебя есть дети? – свирепо спрашивает она меня.

Я отрицательно качаю головой.

– Тогда тебе точно не понять.

Патрик…

– А мои трое сейчас с моей свекровью, – продолжает она.

Трое? Она едва выглядела на такой возраст, в котором можно иметь столько детей.

– Эта тварь всегда меня ненавидела. Бог знает, что она им сейчас обо мне рассказывает. Мой адвокат говорит, что мне дадут десять лет. Так что, когда я выйду, они меня уже и помнить не будут, – всхлипывает женщина.

– Они смогут навещать тебя в тюрьме, – говорю я, пытаясь ее утешить.

– Думаешь, я хочу, чтобы они приходили сюда и видели все это? – огрызается она. – И вообще, мне очень стыдно. Я поступила очень плохо. Я не должна была этого делать.

Подозреваю, ее преступление связано с наркотиками. На ее голых жилистых руках видны следы от уколов. Она напоминает мне другую женщину. Ту, которую мне довелось встретить в блоке матерей с детьми много лет назад…

* * *

Это был сентябрь 2008-го. Я проделала уже большой путь после того инцидента в блоке сексуальных преступников. На работе у меня не было особых проблем: мне удалось поставить себя так, чтобы меня уважали. «Эта Вики Смит, – подслушала я однажды, как говорил один из надзирателей в столовой, – она крепкий орешек, хотя так сразу и не скажешь. С ней лучше поосторожнее. Карабкается наверх. Вот увидите».

Он оказался прав. За этим последовало несколько повышений, и в конце концов я получила назначение на место начальника в женской тюрьме (существует целая градация руководящих должностей на пути к самой высокой – главному тюремному губернатору). Когда я позвонила отцу, чтобы сообщить эту новость, он принялся увлеченно рассказывать о нашей соседке, которая училась на четыре года младше меня в школе, а теперь недавно родила третьего ребенка.

– Не откладывай это надолго, дочка. Я хочу уже наконец стать дедом.

Честно говоря, я никогда не чувствовала в себе слишком сильного материнского инстинкта. Однако там, в новой тюрьме, я обнаружила блок для матерей с детьми.

Разумеется, мы затрагивали и эту тему во время нашего обучения. Женщинам-заключенным разрешали оставлять при себе детей до полутора лет. После этого их следовало передать родственникам, под опеку или на усыновление – таковы неумолимые строки из учебного пособия, которые было совсем не сложно воспроизвести на экзамене.

Однако теперь реальность оказалась прямо передо мной, так же, как и эти рисунки – Белоснежка и семь гномов – в голубых и розовых тонах на стенах в коридоре. В дальнем его конце находилась «игровая комната», где сидели около двадцати женщин в обычных джинсах и мешковатых кофтах, а дети возились на полу с игрушками. Некоторые мамы сидели обнявшись. Я заметила, что в тюрьме женщины больше склонны к тактильному контакту друг с другом, чем на воле. Но в тот момент две из них, сцепившиеся из-за игрушечного поезда, похоже, готовы были друг друга убить.

– Это игрушка Джимми! – вопила одна. Руки у нее были тонкие и покрытые татуировками, на одной – синяя птица, а на другой – сердце.

– Он отобрал ее у Элис! – шипела другая женщина с бритой головой.

– Ничего подобного.

– Что здесь происходит? – Это вмешался надзиратель, которому поручили сопровождать меня во время моего первого знакомства с тюрьмой.

Женщина с бритой головой показала пальцем на другую.

– Это она забирает из шкафа все лучшие игрушки. Потому что у нее остается меньше времени с ее ребенком, чем у меня с моей Элис, и она хочет, чтобы у него было сейчас все самое лучшее.

– Сука!

Татуированные руки сделали резкий взмах. Через несколько секунд обе женщины оказались на полу.

– Ай, она царапается! Уберите ее!

Мы с надзирателем бросились их разнимать. Мне в руки попалась девушка с татуировками.

– В камеру их обеих!

– Вообще-то, – возразила я, – мне бы хотелось поговорить с этой девушкой лично.

Надзиратель посмотрел на меня холодным, суровым взглядом. В любом случае, я была его начальницей.

– Как вас зовут? – спросила я девушку с татуировками.

– Сэм.

– Что ж, Сэм. Давайте возьмем Джимми и пойдем к вам в камеру, чтобы поговорить.

Камера была очень тесная – там умещалась лишь койка у одной стены и детская кроватка у другой. Детские вещи были разбросаны по полу. Упаковки подгузников. Пакетики сухарей, многие из которых – недоеденные. Маленький джинсовый комбинезон. И игрушки. Множество игрушек.

– Это все ваше?

Девушка кивнула, тиская в руках своего крохотного ребенка. Он чихнул, выпустив из носа огромное количество слизи, которую Сэм заботливо утерла рукавом.

– Насколько мне известно, в камере разрешено иметь лишь определенное количество личных вещей, не так ли?

– Ну, кое-что я позаимствовала.

– Значит, вы только что солгали, когда сказали, будто все это ваше?

Девушка пожала плечами.

Ребенок, высвободившись из объятий матери, нетвердыми шажками направился ко мне. Боже мой, ему вздумалось вскарабкаться ко мне на колени!

Что, если я его уроню?

– У меня нет никого из родственников, кто мог бы взять его к себе. – В голосе девушки послышались слезы. – Только моя сестра, но у нее судимость, и ей не разрешат взять ребенка. Поэтому его отдадут под опеку или даже на усыновление. Он будет расти без меня!

Малыш тем временем играл пуговицами на моем жакете. Я чувствовала его запах – смесь печенья и молока.

– Сколько вам сидеть?

– Десять лет.

Значит, что-то серьезное. Спрашивать о совершенном преступлении было не принято, но этот вопрос повис в воздухе.

– Я убила того урода.

– Кого?

Девушка опустила глаза.

– Моего дядю. Он сказал, что моя мама опозорила нашу семью, связавшись с тем мужчиной, с которым не должна была связываться. За это он перерезал ей горло.

Она произнесла это таким будничным тоном, что я с трудом могла поверить своим ушам.

– Какой ужас.

Девушка опять пожала плечами:

– Поэтому я его убила. Такие уроды не должны жить.

Возможно. Но, как бы то ни было, нельзя брать правосудие в свои руки, иначе в мире воцарится еще бо́льшая анархия, чем теперь.

– Вас могут выпустить досрочно, за хорошее поведение.

В ответ раздалось фырканье.

– У меня уже были тут нарушения дисциплины.

Джимми оставил в покое мои пуговицы и теперь играл ключами.

– Я была беременна, когда оказалась здесь. Если бы не мой ребенок, не знаю, как бы я тут держалась. И вот теперь они собираются забрать его у меня.

Слезы потекли по ее лицу. Почувствовав состояние своей матери, Джимми тоже заплакал.

– Когда? – тихо спросила я.

– В следующем месяце.

Девушка подалась ко мне и стиснула мои руки.

– Вы же здесь большая шишка, правда? Сделайте что-нибудь. Пожалуйста. И ведь вы ему так понравились!

Ребенок смотрел на меня своими полными слез глазами. Какие темные длинные ресницы!

– Я подумаю, что можно сделать, – сказала я, передавая малыша обратно матери. – Но я не в силах изменить правила. У вас есть кто-нибудь, кто мог бы дать вам юридическую консультацию?

– Только другие наши девушки. Но у всех у них та же самая ситуация. Мы тут как будто забытый остров. Так некоторые из нас называют наш «блок матери и ребенка».

– Я сделаю все, что в моих силах, – натянуто произнесла я, стараясь скрыть переполнявшие меня чувства.

Лишь добравшись до служебного туалета и заперев за собой дверь, я позволила себе заплакать. Мама. В детстве мне тоже пришлось пережить расставание с мамой, когда она попала в больницу, а потом – ее смерть. Но я знала тогда, что должна держаться, ради своего отца. Поэтому я очень хорошо понимала, через что вынуждены были проходить эти мамы со своими малышами. Если бы я смогла помочь хоть одной из них, это было бы уже что-то.

Однако когда я обратилась по этому вопросу к руководству, мне ответили, что в данном случае ничего поделать нельзя. Долгосрочная опека – это лучшее, что можно было предложить, но и усыновление нельзя исключать. Все зависело от конкретных кандидатов и решения комиссии. В любом случае действовать нужно, прежде всего, «в интересах ребенка».

Я решила лично сообщить обо всем Сэм. Это было единственное, что я могла для нее сделать. Однако, зайдя к ним в блок, я не застала Сэм, потому что она была на прогулке с Джимми.

Тем временем приходилось решать и другие дела, обрушившиеся на меня на новой должности. Одну заключенную, пойманную за использованием мобильного телефона, нужно было в срочном порядке перевести в другую тюрьму. Другая женщина объявила голодовку из-за того, что, по ее словам, ей не разрешили поехать на похороны матери. Это показалось мне крайне несправедливым, но потом Джеки, одна из старших надзирателей, очень помогавшая мне в первые дни после моего прибытия, рассказала, что на самом деле мать этой женщины умерла пять лет назад, а на сей раз были похороны какой-то внучатой племянницы.

– Заключенные любят похороны, потому что получают возможность выйти хотя бы на день, – объяснила мне Джеки. – Но вы молодец, что не идете у них на поводу. Знаете, что о вас тут говорят? Что у вас есть и сиськи, и яйца.

– Надеюсь, это комплимент, – сказала я, усмехнувшись.

Она по-дружески прикоснулась к моей руке.

– Разумеется. Кстати, у нас тут наметился турнир по сквошу[10] в новом спортзале. Не хотите присоединиться?

Замечательно. Это было именно то, что нужно. Ничто так не помогало снять груз от нашей работы, как физическая активность. После спортзала мы с Джеки иногда пили вместе кофе. Моя новая подруга оказалась серьезной и ответственной, как и я, но в то же время с ней было весело. К тому же она умела за себя постоять. «Отвали, – отшивала она очередного подкатывавшего к ней женатого надзирателя. – А то расскажу все твоей жене в следующей раз на вечеринке».

На самом деле я удивлялась, почему она никого себе не нашла. Джеки – «Блондиночка», как ее называли некоторые надзиратели, – была из тех женщин, которые остаются красивыми даже тогда, когда им приходится собирать волосы в хвост на работе. Как подруга она стала для меня глотком свежего воздуха. Яркая. Умная. Со своеобразным чувством юмора. Однажды Джеки поведала мне, что в той тюрьме, где работала прежде, она рассталась со своим женихом, тоже надзирателем. Он настоял на том, чтобы она оставила кольцо себе, и Джеки, продав его, отправилась одна в Таиланд, чтобы развеяться после расставания.

«Очень мило с его стороны, правда? Он всегда был очень щедрым. Мне в голову даже ненадолго закрались сомнения – не зря ли я его бросила, но потом у меня случился просто безумный уик-энд с одним австралийцем в Бангкоке, и это заставило меня напрочь забыть про моего бывшего. – Джеки пожала плечами, и я впервые заметила в ней уязвимое место. – Я надеялась встретить потом кого-то другого. Но мне никто так и не встретился. Шансов здесь практически никаких. Те, кто тут есть неженатый, совсем для меня не годятся».

Позиция Джеки показалась мне ограниченной и глуповатой. Сама я по-прежнему была сосредоточена на карьере и считала, что рано или поздно подходящий мужчина непременно появится на моем пути. Это совершенно точно не было для меня приоритетом на тот момент. Однако я, как могла, ободряла Джеки и даже несколько раз сходила с ней на вечеринки знакомств. Я была очень рада, что у меня наконец-то стали появляться друзья. Я занималась любимой работой, а теперь удалось найти и круг общения – людей, которые меня понимали.

Потом, около трех месяцев спустя, среди ночи меня разбудил телефонный звонок. В тюрьме случилось «чрезвычайное происшествие». Подробностей не сообщили, но сказали, что срочно требуется мое присутствие.

Мой дом, предоставленный мне вместе с назначением на новую должность, находился на территории, где жили наши сотрудники, неподалеку от тюрьмы. Моя форма была заранее приготовлена, чтобы надеть ее утром.

У Главных ворот (так мы называли место на территории тюрьмы, где сотрудники и посетители должны были отмечаться, чтобы пройти внутрь) оказалось тихо; плохой знак, учитывая, сколько там народу. Трое надзирателей. Врач. Председатель Независимой наблюдательной комиссии. Сердце у меня оборвалось. Человека из комиссии могли позвать среди ночи только в том случае, если произошло что-то очень плохое и требовался независимый свидетель. Подъехала «Скорая помощь». Без сирены.

– Что здесь произошло?

– Саманта Тэйлор, – сообщил один из надзирателей, сделав шаг вперед.

Пару секунд я прокручивала в голове это имя, и в конце концов у меня всплыло воспоминание. Саманта с татуировкой синей птицы и маленьким Джимми.

В полном оцепенении я последовала за надзирателем. Почему мы направлялись не в блок матери и ребенка? Ах, ну, конечно. Малыша же должны были уже забрать под опеку или на усыновление. А, значит, Сэм перевели в обычную камеру.

Заключенные колотили изнутри в двери своих камер. Яростно, требовательно, без остановки.

– Эй, что там случилось? – вопила одна из женщин.

– Скажите нам! – кричала другая.

Дверь одной из камер была открыта. Снаружи стоял надзиратель с совершенно обезумевшим видом.

– Это я ее обнаружил. Она была сама не своя с самого начала, как ее сюда перевели. Но сегодня вечером она вела себя очень тихо. Я решил проверить, все ли в порядке, а когда вошел, то увидел…

Надзиратель замолчал. Однако все было уже и так понятно. В камере стоял стул, а на полу лежало тело, все еще с синей веревкой на шее.

– Я снял ее. Но было уже поздно. – Глаза у надзирателя были красные. – Такого же возраста, как и моя дочь. Не смогла жить без своего ребенка, вот так-то. А знаете, как она это сделала?

Я оцепенело покачала головой.

– Она оставила у себя детские поводки. Он ведь как раз научился ходить, до того как его забрали. – Надзиратель потер глаза. – Наверное, тоже думаете сейчас – и зачем мы все это делаем?

Глава 34 Хелен

1 декабря 2017

Когда я просыпаюсь утром, Дэвида уже нет. Его сторона постели практически не помята, как будто он вовсе и не спал там. Кухонная зона выглядит абсолютно безупречно. Бокалы из-под вина исчезли. И вообще, нет ни единого намека на то, что происходило здесь прошлым вечером. Если бы я сама не находилась в квартире, то могла бы подумать, что все это мне приснилось.

Во рту у меня совсем пересохло, и я достаю апельсиновый сок из холодильника, занимающего половину стены. Снаружи на нем имеется диспенсер для льда, и я несколько минут развлекаюсь с ним, просто для интереса.

Потом я замечаю записку, лежащую на кухонном острове. Забавно: я никогда еще раньше не видела почерк Дэвида, за исключением его подписи. Там несколько строчек, написанных одними заглавными буквами – выглядит как-то по-детски, словно человек никогда не учился писать прописью.

«Ты замечательная девушка, с прекрасной карьерой впереди. Уверен, что ты понимаешь необходимость вести себя благоразумно. Уходя, просто закрой за собой дверь. Система безопасности сработает сама».

Что ж, конечно же, он хочет быть осторожным. Но в любом случае он не сможет забыть эту ночь. Я не дам ему забыть. Мне вспоминается та рассерженная рыжеволосая женщина, стоявшая вчера у окна ресторана. Может, и ей когда-то Дэвид оставил подобную записку.

* * *

Полчаса спустя я покидаю квартиру и направляюсь в офис. Там до моего слуха сразу же доносится разговор на повышенных тонах.

– Просто найди их. – Слышен такой узнаваемый глубокий голос Дэвида. – Они хотят их увидеть. Будет выглядеть подозрительно, если мы не сможем представить документацию.

– Да я уже пыталась их найти! – визгливо протестует роскошная Пердита.

– Они должны быть где-то в архиве.

– А вы не могли забрать их домой?

– Может быть. Я посмотрю. А теперь иди отвяжись от того борзописца в приемной.

– Вы уверены? Он ведь пришел как раз для того, чтобы взять интервью у вас и той надоедливой стажерки…

– Она просто амбициозная. В этом нет ничего плохого.

Дверь кабинета Дэвида внезапно открывается. Мне удается сделать вид, что я всего лишь проходила мимо.

– А, вот и вы, Хелен. – Глубокий голос Дэвида звучит непринужденно и по-деловому. Его лицо дружелюбно, но не фамильярно. Ничто не выдает в нем того, что он полночи занимался со мной любовью. – Готовы к интервью, как я вижу?

Потом его глаза останавливаются на надетой на мне кофте. Она попалась мне в гардеробе, возле безупречного ряда висевших костюмов: я сразу поняла, что она принадлежала дочери Дэвида, узнав ее по фотографии с его письменного стола. Бирюзовая с красивыми жемчужными пуговицами. Такая мягкая на ощупь и пахнущая чем-то дорогим.

Я одариваю его взглядом «сама невинность», который прежде немало тренировала.

– Конечно. Пойдемте.

* * *

– Что ж, расскажите, что вам удалось почерпнуть из вашей недельной стажировки, мисс Эванс.

Я искоса смотрю на своего шефа, а затем перевожу взгляд на серьезного молодого человека в очках в черепаховой оправе.

– Нужно быть очень инициативным и находчивым, если вы хотите работать в такой компании.

Дэвид начинает заметно нервничать. Журналист принимается строчить в блокноте.

– Нельзя ли поподробнее?

– Что ж, нужно максимально использовать все возможности, которые вам подворачиваются, – с удовольствием произношу я. – Мне в результате удалось сделать много великолепных снимков, которые, я уверена, украсят мое портфолио.

Мой шеф улыбается, похоже, немного расслабившись.

– Правда, тут есть одна проблема.

Они оба смотрят на меня. Взгляд у Дэвида настороженный. У журналиста – пристальный.

– Какая? – спрашивают они в один голос.

– Недельный опыт работы – это, конечно, хорошо. Но, к сожалению, пока у меня не получилось договориться тут насчет оплачиваемой стажировки. А мы обязательно должны пройти такую стажировку в этом семестре. Это входит в программу нашего обучения, а если у меня ничего с этим не выйдет, то, боюсь, я могу остаться без диплома.

– Может быть, стоит пойти навстречу девушке, мистер Гаудман?

По лицу моего шефа скользнула тень раздражения.

– Ну, это все ведь не так-то просто.

– Почему? – Я начинаю крутить пуговицу на своей кофте. – Я могла бы сделать для вас что-нибудь полезное, мистер Гаудман. Например, фотографии одной из ваших квартир, если хотите. Я слышала, у вас есть замечательный лофт, с роскошным душем, играющим музыку.

Дэвид потирает подбородок. Не с расслабленным видом, как было во время ужина. А очень резко. Сердито. Не слишком ли далеко я зашла?

– Я подумаю над этим.

– Это означает «да»? – не отстает журналист.

Я расстегиваю одну из жемчужных пуговиц и потом снова застегиваю ее, делая вид, будто нервничаю.

– Как я уже сказал, я подумаю.

Журналист продолжает строчить в блокноте.

– Это будет замечательная история о том, как компания помогает молодым людям со стартом в карьере. Большое вам спасибо.

* * *

Дэвид находит меня в конце дня. Я специально задержалась для этого в офисе.

– Что ты вообще сегодня устроила, черт возьми?

На его лбу выступили маленькие капельки пота. Это дает мне такое приятное ощущение власти.

– Я подумала, что ты будешь рад, если я задержусь здесь подольше, – парирую я.

– Я не люблю, когда меня загоняют в угол.

Произнося эти слова, он начинает делать со мной именно это. Я чувствую, как моя спина прижимается к холодной жесткой стене. Его лицо – кажущееся в этот момент уродливым – придвигается слишком близко.

– На самом деле я как раз думал о том, чтобы предложить тебе работу, Хелен.

– Прости, – тихо произношу я. – Мне так хотелось работать здесь, что я, наверное, перегнула палку. Конечно, я не должна была ставить тебя в такое положение перед журналистом.

– Вот именно. Не должна была.

Дэвид задирает мою юбку.

– Здесь? – шепчу я. – Ты же писал, что нужно вести себя благоразумно.

– Дверь заперта, – хрипло отвечает он и прижимает свои губы к моим.

Я чувствую, как его тело напрягается. Меня пронзает ощущение власти и возбуждение. Подозреваю, что Дэвид испытывает то же самое. Что ж, пусть наслаждается. В любом случае я не питаю иллюзий, что это продлится долго.

– О’кей, – произносит он, натягивая брюки после.

– Надеюсь, все-таки лучше, чем о’кей? – замечаю я, притворяясь обиженной.

Дэвид смеется – на этот раз смех виден и в его глазах.

– О, это было великолепно! – Он награждает меня быстрым поцелуем. – «О’кей» относилось к твоей просьбе о работе. Я готов взять тебя на полгода. А дальше посмотрим.

Да! Это тоже оказалось не слишком сложно.

– Спасибо! – Я радостно подпрыгиваю и обвиваю руками его шею.

Дэвид на секунду как будто застывает в оцепенении, но потом тоже обнимает меня.

– Иди скажи это моей помощнице. Пусть она оформит все документы.

Похоже, роскошную Пердиту ждет настоящий шок.

Глава 35 Вики

17 мая 2018

У меня появилась новая сокамерница. Прежняя – женщина, рассказывавшая про своих детей, оставшихся со свекровью, – попросила перевести ее в другую камеру, когда узнала, что сидит с «убийцей», хотя я еще даже не была осуждена. Вот тебе и принцип – «невиновен, пока вина не доказана»!

Новая сокамерница охотно рассказала мне, что сидит за мошенничество, хотя ничего подобного не совершала. «Они» обвинили ее в том, что она растратила несколько тысяч со счетов компании, и доказать свою невиновность оказалось весьма затруднительно. Она проводит многие часы в тюремной библиотеке, изучая юридические справочники. «Я не могу позволить себе нанять адвоката, – говорит она. – Так что придется защищать себя самой».

Это не может не вызывать у меня уважение. В то же время меня удивляет и то, что мой адвокат все еще со мной. Ведь она предупреждала, что будет представлять мои интересы только в том случае, если я не стану ничего от нее скрывать. Возможно, мне следовало быть с ней откровенной с самого начала, однако даже тогда – я почти уверена – никто бы мне не поверил.

Сейчас у нас обед. Обедаем мы не в камерах, а за большим столом в общей комнате. Это ничем не примечательное помещение с автоматами по продаже напитков в углу. Обстановка тут могла бы показаться необычной человеку, привыкшему видеть тюремные столовые. Здесь все совсем не так. Однако, если я буду осуждена, меня отправят в тюрьму строгого режима, где нет подобных привилегий.

Мой сырный рулет весьма вкусен. Это очень странно, что можно продолжать наслаждаться подобными вещами даже в такой ситуации. Я почти доедаю свой обед, когда появляется один из надзирателей: «Адвокат к Гаудман».

Пенни должна была прийти лишь через полчаса. Мое сердце начинает бешено колотиться.

– Ты съела весь чатни[11], – говорит одна из девушек, когда я поднимаюсь.

Я пожимаю плечами.

– Простите.

– Что нам с твоего «простите»?

– Заткнись, – это вмешивается моя бывшая сокамерница. – Не связывайся с этой. Она вообще отбитая на всю голову.

«Это ваши фантазии», – хочу я сказать ей, когда иду следом за надзирателем. Но потом передумываю: зачем мне перед ними оправдываться?

Пенни Брукс уже сидит в комнате для встреч за столом, дожидаясь меня. Могло бы показаться, что это обычный рабочий кабинет, если бы на стенах не висели постеры, сообщавшие о «нулевой толерантности к любым проявлениям насилия».

– Как у вас дела?

Несмотря на эту сдержанную вежливость, я чувствую в ее тоне нечто, предвещающее дурные новости. Как будто их и так недостаточно.

– У меня есть большие опасения, что присяжные окажутся настроены против вас, когда новая свидетельница расскажет, что видела вас выходящей из дома Тани с каким-то предметом в руках.

– Это была не цепочка, – напоминаю я.

– Но мы не можем этого доказать. Даже если они найдут вашу валлийскую ложку, этого будет недостаточно. Нам нужен свидетель, который мог бы охарактеризовать вас с положительной стороны. Как насчет Патрика М…

– Нет! – Я резко подскакиваю со своего места.

Мой адвокат вздрагивает. Впервые с момента нашего знакомства я вижу на ее лице страх.

– Простите, – быстро произношу я, усаживаясь обратно. – Но этого человека я ни за что не хотела бы вовлекать.

* * *

Я познакомилась с Патриком Майлсом в декабре 2008 года.

– Вас могут перевести на работу в другую женскую тюрьму, – сказал мне один из помощников губернатора. Он сделал паузу, словно собирался что-то добавить, но передумал. – Как вы знаете, их у нас не очень много. В том месте нужен именно такой начальник, как вы, чтобы навести порядок. Там были, так скажем, некоторые проблемы с управлением, о которых в конце концов стало известно общественности. Если вам удастся справиться с этой работой, Вики, вас ждет серьезное карьерное продвижение.

Сердце у меня забилось от радостного волнения. Разве не этого я всегда хотела? Возможно, когда-нибудь я смогу стать помощником губернатора или даже самим губернатором? Вот тогда-то отец и все соседи увидели бы, чего я стою.

– А какие там проблемы? – спросила я.

– Те же, что и всегда. Переполненность камер. Бунты. Голодовки. Расистские конфликты. Поджоги. Ну и так далее. – Он посмотрел мне прямо в глаза: – Вы готовы взяться за это, Вики? Я знаю, что вы не боитесь трудностей.

– Там есть блок матери и ребенка?

– Нет.

– Хорошо. – Я вздохнула с некоторым облегчением.

– Но он там должен быть. И отчасти именно поэтому мы выбрали вашу кандидатуру для этого назначения, Вики. Этот блок там нужно создать.

Я похолодела. Перед моими глазами слишком ясно всплыла та картина – тело Сэм Тэйлор, лежащее на полу камеры.

Мы тут как будто забытый остров.

– И вот еще что, Вики. – От моего шефа, конечно же, не ускользнуло мое замешательство. – В правительстве очень обеспокоены мятежами заключенных. Поэтому выделяется дополнительное финансирование – при условии, что будет поставлен компетентный человек, который сможет правильно этим распорядиться.

– В той тюрьме есть психолог?

– Ну, там обычный штат медицинского персонала. Дежурный врач. Медсестры.

– Мне нужно, чтобы там был психолог. – Я услышала, что мой голос прозвучал холодно и отчетливо. – Специалист по семейной психологии.

– Хорошо, посмотрим, что можно сделать.

– Нет. – Мне самой с трудом верилось, что это все говорила я. – Я соглашусь на это предложение только в том случае, если вы однозначно скажете «да».

Мой шеф был явно раздражен этим напором.

– А что если нам не удастся найти психолога?

– Тогда мне придется задуматься о возможности моей работы в тюрьме.

Конечно, я пошла ва-банк. Но это того стоило.

* * *

Блок матери и ребенка был открыт с большими фанфарами в прессе. Один журналист опубликовал обо мне статью в крупном таблоиде, назвав меня настоящей «движущей силой». Он написал, что я «не боялась работать на совесть» – отстранила от службы надзирателя, пользовавшегося мобильным телефоном, следила за тем, чтобы курящих и некурящих заключенных не помещали вместе в камеру, и возобновила регулярные тесты на наркотики, которые до этого проводились нечасто из-за нехватки персонала. Из-за этого всем сотрудникам (в том числе и мне) приходилось перерабатывать, однако таким образом удалось снизить в тюрьме количество нарушений.

Когда по внутренней почте мне однажды прислали карикатуру на меня, я приколола ее на доску объявлений для персонала, сделав вид, будто мне вовсе не обидно, – хотя я была изображена там раза в три толще, чем на самом деле, и с волосами на подбородке.

– Я бы не стала так делать на твоем месте, – сказала мне Джеки.

Когда я переводилась на работу в новую тюрьму, то позвала ее с собой, как и еще одну из старших надзирательниц, Фрэнсис, которой я доверяла.

– Нет смысла что-либо скрывать, – отозвалась я. – Пусть лучше они будут этим обескуражены, чем я стану делать вид, будто ничего не произошло.

К тому же я поступила на эту должность не для того, чтобы быть популярной. Я сделала это, чтобы честно выполнять свою работу. Слишком часто мне доводилось видеть, как сотрудники тюрьмы пренебрегали своими обязанностями или даже злоупотребляли властью. Это был стадный менталитет: хватало нескольких дурных примеров, чтобы все остальные тоже последовали им. Именно поэтому я инициировала служебную проверку в отношении двух надзирателей, избивших заключенного – как они утверждали – в порядке самообороны, тогда как – по показаниям его сокамерника – они потребовали у него отдать сигареты, а он отказался.

Однако самым большим моим достижением в установлении нового порядка в этой тюрьме был прием в штат Патрика Майлса, психолога.

Он выделялся среди остальных кандидатов не только своей квалификацией, но и необыкновенной эмпатией.

– Связь между матерью и ребенком сильнее, чем какая-либо другая, – сказал он мне на собеседовании. – Это бесчеловечно – разрывать ее и ожидать, что все пройдет без особых последствий для обоих.

– А мать может как-то справиться с этим? – спросила я.

– Да, если ей оказывать правильную психологическую поддержку.

Потом, к некоторому моему смущению, психолог бросил взгляд на мою левую руку.

– У меня у самой нет детей, – быстро сказала я, заглянув в его резюме. Семейное положение: не женат. Я глубоко вздохнула: – Одна заключенная, которую я знала, повесилась из-за того, что не смогла пережить расставания со своим малышом.

Психолог кивнул:

– Да, я читал об этом. Это было на вашем прежнем месте работы, верно? Саманта Тэйлор?

Оказывается, он хорошо подготовился.

– Ей совсем не с кем было поговорить? – спросил Патрик.

– Разве что с другими женщинами.

Он покачал головой. У него было доброе лицо с небольшими морщинками возле темно-карих глаз – очевидно, от привычки смеяться или грустить. Потом он с горечью провел рукой по своим коротким, черным, вьющимся волосам.

– Это может навредить еще сильнее. Там, где я работал раньше, мне довелось наблюдать, что женщины, которым предстоит скорое расставание со своим ребенком, проявляют огромную зависть к тем, у кого есть еще впереди несколько месяцев. Так что мы должны быть с этим очень осторожны.

– Вы говорите так, будто уже получили эту работу.

– Прошу меня извинить. – Патрик развел руками. Ногти у него, как я заметила, были аккуратно подстрижены. – Я, как всегда, забываю обо всем, поддавшись энтузиазму.

Как выяснилось впоследствии, он умел заражать энтузиазмом и всех остальных.

Глава 36 Хелен

5 января 2018

Я редко виделась с Дэвидом в прошлом месяце, потому что сначала у него была деловая поездка в Штаты, а потом он отправился с женой на Мальдивы на Рождество. Сама я в это время была занята семейными делами. Один парень из айти-отдела компании пригласил меня на новогоднюю вечеринку, но я сказала, что уже договорилась отмечать в другом месте. На самом деле мне просто требовалось все обдумать.

Отсутствие Дэвида заставляло меня нервничать. Я должна была еще столько всего сделать. Это походило на ситуацию, когда скользкая рыба срывается с крючка и остается лишь надеяться, что она снова клюнет и удастся завершить начатое.

После своего возвращения, несколько дней назад, он был очень холоден со мной – сказал, что я должна, помимо «этого всякого фотографирования», выполнять также административную работу в офисе, чтобы как-то оправдывать свое пребывание здесь.

Я надеялась, что Дэвид сказал так для маскировки – особенно учитывая, что он повторил все это в присутствии роскошной Пердиты. Но что если он действительно потерял ко мне интерес? Что если Тане удалось снова разжечь в нем страсть?

Однако утром мне довелось подслушать в туалете разговор кого-то из девушек. «Шеф в плохом настроении. Похоже, у них с женой опять случился скандал, судя по тому, как он разговаривал с ней по телефону. Мне нужно было зайти к нему в кабинет по одному делу, и я как раз услышала конец их разговора».

Сердце у меня радостно подпрыгнуло.

Так что для меня не стало полной неожиданностью, когда вскоре после этого Дэвид появился в кабинете, где я работала, делая подписи к своим фотографиям.

– Вот, решил посмотреть, как у вас дела, – громко произнес он, прежде чем закрыть за собой дверь.

Я продолжала свою работу. Через несколько секунд я почувствовала, как его пальцы начали массировать мою спину над лопатками. Я поднялась и открыла дверь.

– Не возражаете, если оставим дверь открытой? А то здесь слишком жарко.

Разочарование, отразившееся на его лице, меня очень порадовало.

– Я просто соблюдаю осторожность, – прошептала я. – Ты же сам говорил об этом.

Я видела, как он разглядывал мои ноги под короткой черной юбкой и фигуру под облегающим джемпером в рубчик. Мне очень не хватало той красивой кофты, принадлежавшей его дочери. Но чтобы купить такую же, мне пришлось бы два месяца не покупать продукты.

– Приходи ко мне сегодня вечером, – прошептал в ответ Дэвид. – В восемь. Не опаздывай.

* * *

Обращайся с ними похуже. Держи на крючке. Я подхожу к тому роскошному дому с видом на «Лондонский глаз» около девяти часов.

– Ты опять опоздала, – доносится из домофона, когда я нажимаю на панели кнопку с надписью «ДГ».

– Я заблудилась.

Это вполне могло быть и правдой. В конце концов, прежде я приходила сюда всего один раз.

Когда я вхожу в квартиру Дэвида, он протягивает мне бокал шампанского.

– Ты вовремя, – бросает он, явно раздраженный моим опозданием. – Морской черт мог бы уже испортиться.

– Ты приготовил ужин? – Что ж, возможно, в этом человеке были еще неизвестные мне глубины.

– Не совсем. Я его заказал. Но сделал это сам.

Дэвид жестом показывает на красиво накрытый стол с розовыми бокалами и позолоченными столовыми приборами.

Я почти растрогана:

– Это так мило. Никому еще не приходило в голову так побеспокоиться ради меня.

Его раздражение, как кажется, начинает улетучиваться.

– Почему нет?

Мы оказались на опасной для меня территории.

– Ну, вот так.

Мне нужно отвлечь его от этого разговора, поэтому я расстегиваю молнию на своем платье сзади. Оно соскальзывает на пол. Дэвид подходит ко мне со спины и сжимает ладонями мою грудь, после чего его руки начинают скользить ниже. Затем он увлекает меня в сторону кровати.

– А как насчет морского черта? – бормочу я.

– Плевать на него.

– А твоя жена?

– В прошлый раз тебя это не беспокоило.

Последнее, что приходит мне в голову, прежде чем он бросает меня на кровать: с Дэвидом Гаудманом все время находишься как на вулкане. В этом и состоит, в некотором роде, его шарм. Однако, если все сложится как надо, это и должно его погубить.

* * *

Как и в прошлый раз, я просыпаюсь одна. Дэвид явно не из любителей понежиться в кровати по утрам.

«Мне нужно в офис. Хорошего дня. Уборщица придет в девять утра. Надеюсь, ты успеешь уйти до этого времени».

Меня вовсе не удивило, что он отправился в офис, несмотря на субботу. Дэвид – настоящий трудоголик. На часах половина девятого. Так что в моем распоряжении ровно полчаса.

Пооткрывав несколько шкафов, я в конце концов обнаруживаю посудомойку, замаскированную в кухонном острове, и ставлю туда свою тарелку, после чего мою руки стоящим у раковины дорогим мылом с маслом ши.

Затем я наконец принимаюсь за дело. Если я не сделаю это сейчас, другого шанса у меня может не быть. Дэвиду уже явно становится скучно.

Я снова осматриваю гардероб: только одежда. Потом – современного вида письменный стол из светлого дерева, стоящий в углу возле дивана. Я ожидаю, что ящик в нем будет заперт, но он легко открывается. Там обнаруживается несколько счетов с пометкой «оплачено», но ничего больше. Я присаживаюсь на бежевое кресло с откидывающейся спинкой и верчу попавшийся в руки пульт. Неожиданно кресло начинает массировать мне спину. Как приятно. Если бы мне не нужно было спешить, я непременно насладилась бы этим подольше. Затем я пролистываю несколько тяжелых книг, стоящих на стеклянных полках, – на всякий случай, чтобы проверить, не спрятано ли там что-нибудь. Это не те книги, которые мне захотелось бы прочитать. Похоже, они выставлены тут исключительно для красоты. На обложке одной из них красуется название «Пятьдесят лучших отелей мира». Книга до сих пор запакована в пленку. На другой стороне комнаты стоит дизайнерский столик-тумбочка с двенадцатью разноцветными выдвижными ящиками. Ни в одном из них ничего нет.

Возможно, Дэвид на самом деле умнее, чем я предполагала.

Глава 37 Вики

11 июня 2018

Время в тюрьме тянется медленно. Разумеется, для заключенных. Когда я работала в подобном месте, в сутках было недостаточно минут для того, чтобы все успеть. Теперь же я стараюсь не смотреть на часы, потому что, видя, как ползут секунды, я, возможно, стану биться в отчаянии о стены. Мне остается лишь сидеть и вспоминать. Мне делается страшно от всех этих мыслей. И еще я боюсь, что кто-то из заключенных может напасть на меня из-за того, что я когда-то была «по другую сторону».

Каждый день, когда отпирают наши камеры, мы должны спуститься вниз по лестнице в столовую. Я изо всех сил вцепляюсь в перила, с бешено колотящимся сердцем и мокрыми от пота ладонями. Однажды я допустила ошибку, посмотрев вниз, и в результате споткнулась на ступеньке. Одна из женщин подхватила меня, и на секунду показалась, что она собирается столкнуть меня с лестницы.

– Убери руки! – закричала я.

Тотчас подбежала одна из надзирательниц.

– Я просто хотела помочь, – запротестовала женщина.

– С какой стати ей помогать? – прошипела другая. – Эта падла была начальницей тюрьмы.

– Черт возьми. Ты шутишь, что ли?

Надзирательница тем временем помогла мне подняться.

– С вами все в порядке? – спросила она более доброжелательным тоном, чем я ожидала. – У вас лицо совсем белое.

Неудивительно. Когда приходит время подниматься назад в наши камеры, путь наверх по лестнице пугает меня еще сильнее.

Мне очень не хватает ароматерапии – единственного моего спасения. Я многое отдала бы сейчас за пузырек с лавандовым маслом. Я скучаю по своему общению с клиентками, по работе, помогающей отвлекаться от проблем в жизни, по тому теплому чувству, которое возникает, когда помогаешь другим.

На этой неделе я дежурю на кухне, и моя обязанность – чистить картошку. Руки у меня красные от воды, покрытые многочисленными мелкими порезами от овощечистки. По санитарным правилам, мне следовало бы в таком случае обратиться в медпункт, но медсестра в последнюю неделю была на больничном из-за стресса, и ей до сих пор так и не нашли замену. Разумеется, подобное положение дел абсолютно недопустимо. Будь я начальницей тюрьмы, сделала бы все возможное, чтобы решить эту проблему. Но я здесь вовсе не начальница.

На самом деле мне вполне нравится чистить картошку. Эта размеренная механическая работа действует успокаивающе. К тому же она помогает мне отвлечься от мыслей о предстоящем суде. Он должен состояться через месяц, а от моего адвоката вот уже несколько дней нет никаких известий. Я знаю, что она сердится на меня за отказ вызвать Патрика в качестве свидетеля.

Но я просто не могу пройти через этот позор. Я не смогу видеть его лицо, полное жалости. Это выше моих сил. Я задумываюсь о том, знает ли Патрик, что я в тюрьме. Подозреваю, что знает, – слухи здесь распространяются очень быстро. Как бы то ни было, он не пришел меня навестить – и это еще одна причина, по которой я не хочу просить его стать моим свидетелем.

Ой! Я опускаю взгляд на свою картошку, внезапно вернувшись к реальности. Я снова порезалась. На этот раз гораздо сильнее, чем раньше. Однако физическая боль даже приносит некоторое облегчение.

* * *

– Результаты вашей работы впечатляют, – сказал мне губернатор в том далеком 2009 году, после того как моя тюрьма получила награду за лучший блок матери и ребенка. – Вы хорошо поработали.

– Это не только моя заслуга, – поспешила уточнить я. – Но и Патрика тоже.

Мы работали вместе на тот момент почти год. Губернатор кивнул.

– Именно поэтому мы бы хотели, чтобы вы сделали то же самое в тюрьме «Лонгуэйт». Вместе, как одна команда.

Опять переезд? Но мне нравилось жить здесь. Эта тюрьма находилась неподалеку от Лондона, и я могла по выходным посещать музеи и картинные галереи.

– Это очень поможет вам в вашей карьере, – добавил мой шеф.

Соблазнительно. Но…

– Я в общем-то согласна, – медленно произнесла я. – Но не уверена, что Патрик будет в восторге от этого предложения.

– Будет. – Губернатор многозначительно на меня посмотрел. – Все зависит от вас.

– Мы с ним просто коллеги, – резко парировала я.

– И у вас хорошо получается работать вместе.

К моему удивлению – и радости – Патрик согласился. Конечно же, в этом что-то было на самом деле – я не могла не признать этого, оставаясь честной сама с собой. Никогда еще мне не доводилось встречать такого мужчину, как он. Патрик был умным, добрым и привлекательным. Он был не похож на других. Не только потому, что вырос в нищете в Уганде (мне даже думать не хотелось о том, что сказал бы мой отец о его этническом происхождении). Тут крылось нечто большее: он был просто самим собой. Хорошим и честным человеком, не боявшимся бороться за то, во что он верил.

Зачастую Патрик предлагал именно ту стратегию работы с заключенными, которую обдумывала и я сама. Однажды, после нападения одной женщины из крыла С на надзирателя он предложил провести для нее курс управления гневом, вместо того чтобы отправлять ее в карцер.

– Вы согласны? – спросил он меня.

– Абсолютно. Пребывание в одиночестве не поможет ей изменить свое поведение. Мы должны помочь ей научиться неагрессивному взаимодействию с людьми.

Однако, каким бы восхитительным ни был Патрик, он, казалось, не обращал на меня внимания как на женщину. В тех редких случаях, когда мы уходили с работы одновременно, он никогда не предлагал мне поужинать вместе или сходить в бар.

Вместо этого мы просто расходились по своим комнатам. «Мне уже тридцать шесть», – напоминала я себе. Как получилось, что все эти годы пролетели так быстро?

– Тебе нужно больше куда-нибудь ходить, детка, – сказал отец, когда я приехала повидать его во время своего отпуска. – Разве у вас не бывает вечеринок и чего-нибудь в этом роде там, где ты работаешь?

– Бывает. Барные викторины. Дартс. Вечеринки для одиноких сотрудников.

Я могла бы еще добавить, что мне, с моей высокой должностью, следовало проявлять большую осторожность. Для меня было проблематично миловаться с кем-то на вечеринке, а потом на следующий день работать с этим человеком. Возможно, именно поэтому Патрик и не решался сделать первый шаг…

В ту ночь мне позвонили. Одна из матерей, живших в блоке, пропала вместе с ребенком. «В прессе поднимется черт знает что, если до них это дойдет», – сказал мой начальник, словно это было единственное, из-за чего следовало переживать в такой ситуации.

К тому времени, когда я вернулась в тюрьму из дома отца, мать с ребенком уже нашлись.

– Это моя вина.

Я никогда прежде не видела Патрика плачущим.

– У нас было назначена консультация, но мне пришлось ее отменить из-за собрания по этим чертовым финансовым вопросам.

И я никогда раньше не слышала, чтобы он сквернословил.

– Вам не за что себя винить.

– Мне следовало проявить больше настойчивости, когда они отказались перенести собрание.

Мы сидели у Патрика в комнате. В отличие от моего жилища, где доминировали спокойные бежевые тона, в его интерьере преобладали более яркие краски – красно-синее покрывало на кровати, такие же подушки и желтый коврик на полу. В углу стояло удобное глубокое кресло, в котором я и расположилась.

– Но ведь все обошлось в конце концов.

Патрик потер глаза.

– Да, слава Богу, мать с ребенком сейчас в порядке. Но, по сути, это ничего не меняет, не так ли? Любому родителю невыносимо жить после того, как его лишили ребенка. Я это прекрасно знаю.

Я не ослышалась?

– Вы же говорили, что у вас не было семьи.

– Я солгал. Так было проще. – Он отвернулся. – Простите. У меня были жена и сын в Уганде. Ему было два месяца, когда их убили.

– Как…

– Я не хочу больше говорить об этом. Да, знаю, я чертов психолог, но это не значит, что у меня всегда получается то, чему я учу других. Когда моя жена и ребенок погибли, меня не было рядом и я не смог их защитить. Теперь у меня новая жизнь, и я делаю вид, будто их никогда не существовало, чтобы избегать вопросов. Это все, что вам нужно знать. И все, что нужно забыть.

Я пыталась подобрать правильные слова, но они не приходили в голову. Патрик поднялся.

– Простите. Это был очень длинный день.

Вернувшись к себе в комнату, я просидела всю ночь, шокированная его рассказом. Как это возможно – пережить такую трагедию? В то же время я чувствовала себя польщенной. Ведь Патрик доверился мне.

– Я вам очень сочувствую, – сказала я ему на следующий день, когда мы случайно столкнулись на выходе из нашего служебного корпуса и направились на работу. – Мне страшно представить, сколько боли вам пришлось пережить.

Патрик покачал головой:

– Это не мне пришлось пережить много боли, Вики. А моей жене и ребенку.

Что я могла сделать, чтобы помочь ему?

– В субботу у нас будут танцы, – услышала я свой голос. – Может, сходим вместе?

Повисло короткое, ужасное молчание. Вдруг он подумал, что я имею на него какие-то виды?

– Конечно же, просто как друзья, – поспешила добавить я. – Вы сделаете мне большое одолжение, а то я редко вообще куда-то выбираюсь.

Его лицо прояснилось.

– Почему бы и нет? Это очень полезно – делать что-нибудь новое. – На лице Патрика появилось насмешливо-горькое выражение. – Именно такой совет я обычно даю своим пациентам. Так что, возможно, пришло время и самому последовать ему.

Мы великолепно провели время. Патрик оказался прирожденным танцором, с прекрасным чувством ритма, и с ним мои ноги сделались словно воздушными – особенно, когда он учил меня танцевать джайв. Это было настоящее веселье!

– Нет, не правая рука, а нога! – инструктировал меня Патрик. – А теперь поворот. Отлично! – запыхавшись, произнес он, приблизив свое лицо вплотную к моему. – У вас замечательно получается!

Потом Патрик проводил меня до двери моей комнаты и, к моему удивлению, крепко обнял на прощание. В ту ночь я не могла уснуть. «Просто как друзья», – сказала я ему в тот раз. Но почему же все это вызывало во мне такое волнение?

В течение следующих нескольких месяцев мы проводили все больше времени вместе. Каждый раз повторялось одно и то же. Мы наслаждались компанией друг друга. Мы крепко обнимались на прощание. Но на этом все и заканчивалось. Между тем я все сильнее влюблялась в Патрика. Наконец-то я узнала, что это такое. Внутреннее трепетание, когда он был рядом. Глубочайшее разочарование, если наши смены не совпадали. Паника при мысли о том, что он не чувствовал то же самое. Прокручивание в голове наших разговоров в попытках убедить себя в том, что мои чувства взаимны. Иначе зачем бы он стал проводить со мной так много свободного времени?

– Встретимся сегодня вечером? – спросила я у него после нашего собрания на работе. – Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

– Мне тоже. Как насчет того итальянского ресторанчика?

«Вот оно», – подумала я тогда. Я была так взволнована, что, собираясь на встречу, никак не могла нормально нанести макияж, и несколько раз приходилось начинать все заново.

– Ну, так что? – спросил Патрик, посмотрев на меня своими теплыми глазами с другой стороны стола. – Что именно ты хотела обсудить со мной?

Во рту у меня пересохло.

– Ты первый, – сказала я.

– Хорошо. – Он тяжело вздохнул. – Я подал заявление о переводе.

У меня возникло такое ощущение, будто меня проткнули булавкой и я сдулась, как шарик.

– Почему? – дрожащим голосом произнесла я.

– Если говорить откровенно, то для меня оказалось слишком тяжело работать с мамами и детьми. Я думал, что смогу справиться. Но не смог.

– А куда ты переводишься? – выпалила я.

Патрик назвал мужскую тюрьму на севере Англии.

– Думаю, там будет достаточно трудностей. Это именно то, что мне сейчас нужно. – Протянув руку, он положил ее на мою. – Так о чем ты хотела со мной поговорить?

Быстрее, сказала я себе, придумай что-нибудь.

– Есть одна женщина, недавно поступившая в блок Д. Она ведет себя очень замкнуто, я за нее беспокоюсь.

– Эйлин? Завтра утром я первым делом поговорю с ней. – Патрик поднялся. – Тебе не о чем беспокоиться.

Если бы.

* * *

– Я очень удивилась, когда услышала, что Патрик от нас переводится, – сказала мне одна из коллег на его прощальной вечеринке. – Я думала, что у вас с ним… ну, вы понимаете.

– Ничего подобного, – поспешила возразить я. – Мы с ним просто друзья. И ничего больше.

Лишь тогда я заметила, что Патрик стоял как раз за моей спиной.

Когда мы прощались с ним в тот вечер, он ограничился официальным рукопожатием. Никаких объятий.

– Я очень рад, что мне довелось работать с вами, Вики, – сказал он. – Всего вам доброго.

Глава 38 Хелен

8 января 2018

В понедельник утром я пришла на работу крайне раздосадованной. Было очень обидно, что все мои поиски в квартире Дэвида не увенчались успехом. Возможно, я что-то упустила. Где-то должна быть подсказка. Какая-нибудь маленькая деталь. Не могу же я, забравшись так далеко, уйти с пустыми руками.

Остается только одно. Мне придется проникнуть в само логово льва. Личный кабинет Дэвида.

Но когда? В выходные офис закрыт (в эти дни туда приходит лишь сам Дэвид). Конечно, его часто не бывает и в течение рабочей недели, когда он уезжает на какие-нибудь встречи или в командировки. Однако я все равно не могу воспользоваться его отсутствием в этом случае, потому что роскошная Пердита все время маячит там с видом «Я личный помощник шефа и могу делать все, что хочу».

Мне нужно улучить момент, когда в офисе никого не будет. Для сотрудников Дэвида не редкость задерживаться на работе до восьми или девяти вечера. И даже в более поздний час там, бывает, засиживается какой-нибудь трудоголик, жаждущий заработать очки своим рвением.

Лучший вариант для меня – последовать этим вечером их примеру и дождаться, пока в офисе не останется никого, кроме меня. Тогда я смогу свободно подобраться к компьютеру Дэвида. Все сотрудники должны менять пароли каждую последнюю пятницу месяца, и я совершенно точно знаю, что роскошная Пердита записывает пароль Дэвида в своем настольном блокноте – на тот случай, если ей нужно будет отправить за него письмо по электронной почте. Я видела, как она это делает.

Так что сегодня я пришла, заранее приготовившись, в том числе и положив в свою сумку кое-что на экстренный случай. Все шло по плану, за исключением того, что парень из айти-отдела, приглашавший меня на новогоднюю вечеринку, тоже задержался допоздна, работая в соседней комнате. Потом он заглянул ко мне:

– Наконец-то разделался со своей работой. Может, сходим куда-нибудь поедим?

Я приняла расстроенный вид.

– Извини, Найджел. Я бы с удовольствием, но у меня еще работы невпроворот со всем этим. – Я показала на фотоаппарат, лежавший передо мной на столе.

– Как здорово. Мне бы хотелось узнать побольше о твоей работе.

Я пожимаю плечами:

– Я просто делаю фотографии, и если они окажутся достаточно годными, Дэвид возьмет их для своей новой брошюры, вот и все.

Во всяком случае, он это обещал – добавляю про себя я. А сдержит он свое слово или нет – это уже другая история.

– Дэвид? – Парень удивленно поднимает бровь.

– Мистер Гаудман, – поспешно поправляюсь я. Даже роскошная Пердита называет его при других официально.

– Ну, ладно. – Парень, похоже, все еще колеблется. – Не засиживайся тут слишком долго. Работа, как говорится, никуда не убежит.

Потом он все же уходит. Наконец-то! Я быстро заглядываю во все остальные комнаты. Никого уже нет. Мне нужно торопиться, пока не пришли охранники закрывать двери на ночь. В кабинете Пердиты тоже пусто. На ее столе лежит блокнот. Его страницы исписаны рядами каких-то значков. Во всяком случае, так могло бы показаться кому-нибудь другому. Тилайн-стенография![12] Это был один из тех предметов, которые я изучала в колледже шестого класса, когда подумывала стать журналистом. Я не делала тогда в этом особых успехов, но разобрать кое-что мне вполне по силам.

Мое сердце подпрыгивает. Это список покупок.

Купить сыр. Молоко. Т… что-то там. А, ну, конечно же! Тушь.

Нет, это совсем не то. Я перелистываю блокнот на предыдущую страницу.

Вот оно!

У меня были некоторые опасения, что кабинет Дэвида может оказаться заперт, но он открыт. Внутри все очень аккуратно. Так же, как и в его квартире. Я торопливо ввожу пароль на клавиатуре компьютера. Nicole84. Очень трогательно. Затем я изучаю содержимое почты. Все письма связаны с различными сделками по недвижимости.

Черт. Звук шагов заставляет меня замереть на месте. Я в ужасе пригибаюсь – будто таким образом меня могут не обнаружить, – но, к счастью, шаги удаляются. Я не думала, что в офисе еще кто-то остался. Придется пока отложить эту рискованную затею.

Потом мой взгляд замечает кое-что на рабочем столе компьютера. Файлы в корзине. Да, вот оно. Трясущимися руками я торопливо записываю слова. Снова раздаются шаги. Скорее. Закрыть все файлы. Выключить компьютер.

Шаги слышны сейчас совсем близко. Вот они уже возле двери.

– Хелен? Что ты здесь делаешь?

Это Дэвид. Глаза у него жесткие и прищуренные.

Я пытаюсь издать какой-то смешок:

– Ну, хорошо, я попалась. Сдаюсь.

В его голосе начинают звучать стальные нотки:

– Что?

Я качаю головой:

– Извини. Я просто хотела сделать сюрприз.

– Какой еще сюрприз?

– Вот этот.

Я указываю на один из ящиков его стола, оставшийся открытым после моего обыска, и демонстрирую Дэвиду маленький сверток, который только что достала из своей сумки. Как хорошо, что я оказалась столь предусмотрительна.

– Я хотела оставить для тебя небольшой подарок на день рождения, чтобы сделать сюрприз. Ну, в общем-то, ничего особенного. Всего лишь…

– Как ты, черт возьми, узнала, когда у меня день рождения?

Я не могу признаться в том, что мне пришлось провести целое расследование в Интернете, чтобы это выяснить. Это будет выглядеть слишком подозрительно.

– Я слышала, как кто-то из сотрудниц говорил об этом.

– Но никто из них не знает, когда у меня день рождения.

Дэвид подходит ко мне еще ближе. Его лицо выражает крайнее подозрение. Внезапно мне становится страшно при воспоминании о том, что он рассказывал о своей службе в армии. Дэвид вполне мог бы свернуть мне шею. Представить все так, будто это был несчастный случай. Здесь никого нет. Со мной может случиться что угодно, и никто не узнает.

– Наверное, кто-то им рассказал, – высказываю я предположение, изо всех сил стараясь сдерживать дрожь. – Может быть, Пердита? Она ведь мастер все разнюхивать, не так ли? Так что, возможно, это она все узнала.

Я вижу все сомнения, отражающиеся на лице у Дэвида, когда он пытается понять – правду я говорю или нет.

– Возьмешь его сейчас? – спрашиваю я, протягивая ему сверток.

– Нет, спасибо. Моя жена ждет сейчас в машине. Я зашел, только чтобы забрать кое-какие бумаги.

Он разглядывает меня так, как тогда, когда мы были с ним в постели. Только на этот раз, будучи полностью одетой, я сильнее, чем когда-либо, ощущаю свою наготу.

Голос у Дэвида все еще суровый, но уже менее раздраженный.

– Ладно, тебе лучше сейчас уйти.

Когда я прохожу мимо него, он хватает меня за руку.

– Я хочу увидеть тебя. Завтра. У меня дома.

Это распоряжение или приглашение на свидание?

– Но это же твой день рождения. Разве ты не будешь отмечать его с женой?

– Нет.

Я подхожу к Дэвиду вплотную и поглаживаю мочку его левого уха.

– Почему нет?

Его рот странно изгибается, как бывает, когда Дэвид приходит в возбуждение. Я подаюсь к нему, подставляя губы для поцелуя. Однако он отстраняется.

– Потому что подобные даты не имеют никакого значения. Важно лишь то, как ты распоряжаешься каждым днем своей жизни.

Я думаю обо всей этой дорогущей недвижимости, на которую я нашла документы.

– Ты имеешь в виду, нужно делать деньги?

– В точку! – Дэвид постукивает меня пальцем по подбородку. Его злое лицо вновь становится очаровательным. – Знаешь, что мне в тебе нравится, Хелен? То, что ты амбициозна, как и я. Ты любишь идти на риск.

Я затаиваю дыхание.

– Вспомнить только, как ты подловила меня перед журналистом, чтобы получить эту работу.

Я расслабляюсь.

Потом его глаза снова становятся жесткими.

– Только не пытайся еще когда-либо проворачивать свои штучки со мной, Хелен. Терпеть этого не могу. Увидимся завтра в восемь вечера. И на этот раз не опаздывай.

Глава 39 Вики

20 июня 2018

– Мне нужно задать вам несколько личных вопросов о вашем браке, – говорит Пенни.

Мы находимся в специальной комнате, предназначенной для встреч с адвокатом. Она холодная и пустая, с металлическими стульями. Атмосфера здесь не располагает к душевным излияниям.

– Как именно вы познакомились с вашим мужем?

Внезапно я чувствую головокружение. Тошноту. Перед глазами все плывет.

– Разве это имеет значение? – запинаясь, произношу я.

– Пока не знаю. Может, и нет. Но вы же понимаете, что вам следует рассказать мне как можно больше, чтобы я могла хорошо проинструктировать адвоката, который будет защищать вас в суде. Малейшие детали могут оказаться важными.

Я смотрю на свою левую руку, на которой уже давно не осталось даже белой полоски кожи на месте кольца. Нет больше никакого напоминания о том, что мы с Дэвидом были когда-то мужем и женой, – за исключением свидетельства о разводе и моего разбитого сердца.

– Это было на банкете, – начинаю я…

* * *

Мой сороковой день рождения прошел незаметно для всех остальных. Потом я совершенно неожиданно получила приглашение в Лондон на благотворительный ужин. Там должны были присутствовать несколько филантропов, и мое начальство решило, что мне тоже следует непременно туда отправиться, чтобы быть в курсе происходящего.

По иронии судьбы, это был день рождения отца. Вот только его самого к тому времени уже не было в живых. Три года назад, когда я разбиралась с одной заключенной, прятавшей «травку» в своей библиотечной книге, мне позвонил дядя и сообщил, что отец скоропостижно скончался от инсульта. Следующие месяцы я жила как будто в оцепенении, придавленная горем, чувством вины и сожалениями. Конечно, из-за своей работы у меня не было возможности видеться с отцом часто. Но я могла по крайней мере постараться навещать его не только на Рождество и день рождения. Я должна была чаще звонить ему. Увы, я едва помнила, о чем был последний наш разговор.

– Все еще состоите в тюремщиках? – спросил один из товарищей отца по профсоюзу, когда они проходили мимо меня на похоронах, выражая соболезнования.

– Ну, сейчас уже в управлении.

Его лицо сделалось хмурым.

– Это ваша работа свела отца в могилу.

Кровь у меня застыла в жилах.

– У него случился инсульт.

– Да, но это все из-за стресса. Ему тут приходилось постоянно отбиваться от нападок. Люди у нас не очень жалуют тюремщиков и полицию.

Потом, перебирая вещи отца, я нашла поблекшую газетную вырезку об аресте Билли Джонса. К ней был приклеен желтый стикер с надписью, сделанной характерным витиеватым почерком отца.

«Я знаю насчет Билли Джонса. По крайней мере, всегда об этом подозревал. Ты все правильно сделала, дочка».

Почему я никогда не говорила с ним об этом? Столько всего осталось между нами невысказанного…

Совершенно опустошенная, я уехала первым поездом. Я зарылась с головой в газету, чтобы скрыть от посторонних глаз свое горе. Мой взгляд упал на свадебные объявления, и я заметила знакомое имя. Это был мой университетский бойфренд, ставший теперь известным ученым.

На ее месте могла быть я – мелькнула у меня мысль, когда я посмотрела на имя его жены, тоже профессора. Почему я не могла жить нормальной жизнью? С тех пор, как началась моя работа в тюрьме, свидания для меня стали редкостью, и дальше третьей встречи никогда ничего не заходило.

Потом у меня было еще немало трудных эпизодов в жизни – в том числе и разоблачение группы тюремных надзирателей, поставлявших наркотики заключенным. Еще больше сердечной боли от разлучения матерей с их детьми. Правда, были и достижения – например, награда за тюремный «салон красоты и релаксации», где женщины могли приобрести специальные навыки, которые позволили бы им найти работу после освобождения. Благодаря всему этому я получила следующее повышение. Заместитель губернатора!

Кое-кто из других сотрудников был вовсе не рад этому – особенно те, кого я подозревала в злоупотреблении полномочиями и плохом обращении с заключенными. Я дала им четко понять, что подобные дела не сойдут им с рук. Большинство моих «друзей» отстранились от меня, когда я поднялась по карьерной лестнице, – и не только потому, что я не желала делать им каких-либо поблажек, но и просто из зависти к моим успехам. Даже с хорошими друзьями отношения постепенно сошли на нет, потому что у меня не оставалось времени на социальную жизнь. Я начала чувствовать, что из этого замкнутого круга уже не выбраться.

Меньше всего мне хотелось тогда идти на какой-то роскошный банкет и через силу улыбаться. Однако это было, в конце концов, распоряжение начальства, и к тому же стоило воспользоваться этим случаем, чтобы прозондировать почву насчет финансирования, которое требовалось для расширения нашего блока матери и ребенка. Так что я постаралась привести себя в порядок и сделала более элегантную укладку. Вместо брюк я надела дорогой лаймово-зеленый костюм, замечательно подчеркивавший мою фигуру и цвет волос, как сказала моя помощница (хотя по пути к выходу из крыла С мне довелось услышать и насмешливые комментарии некоторых заключенных). В довершение всего – впервые за много лет – я надела туфли на высоком каблуке!

Когда высокий мужчина с обаятельной улыбкой и выразительным, резко очерченным лицом наконец-то занял место рядом со мной за столом, я обрадовалась, что теперь по крайней мере есть с кем поговорить. «Расскажите мне о своей жизни», – попросил Дэвид, хотя, как выяснилось в течение вечера, он и без того хорошо подготовился: ему было известно абсолютно все о моей карьере и моих инициативах по поводу создания блоков матери и ребенка. Он задавал правильные вопросы. Его восхищенные взгляды намекали на то, что я казалась ему привлекательной. Впервые со времени отъезда Патрика и смерти отца я почувствовала легкость в сердце.

Поэтому, когда Дэвид слегка коснулся моей руки (что он делал неоднократно во время ужина) и предложил поехать к нему, чтобы выпить еще по бокалу, я согласилась – и в результате оказалась в его постели. Ну а почему нет? Если не в сорок я могла попытать счастья с красивым, едва знакомым мужчиной, то когда?

Дэвид был совершенно не похож на Патрика, но он научил меня наслаждаться жизнью. После суровых тюремных будней общение с ним оказалось настоящим глотком свежего воздуха. В мои свободные дни он возил меня обедать в чудесные рестораны и покупал мне красивую одежду в магазинах Найтсбриджа, которую раньше я видела лишь на витринах, проходя мимо. Однажды мы с ним даже отправились в джаз-клуб Ронни Скотта, где я всегда хотела побывать, но прежде все как-то не удавалось.

Я никогда не считала себя такой женщиной, которую все это могло бы заинтересовать. В любом случае, оказалось так приятно быть избалованной! Однако больше всего я была под впечатлением от самого Дэвида. Какой ум и обаяние! Впечатляющий кругозор. Для такого человека, как я – много времени прожившего практически в изоляции от внешнего мира, – Дэвид казался настоящим интеллектуалом. И, конечно же, вся та благотворительность, которой он занимался, заставляла поверить в то, что у него доброе сердце.

Практически каждая женщина, мимо которой мы проходили на улице, смотрела на Дэвида с восхищением. Потом они переводили взгляд на меня, и я чувствовала их недоумение – что вообще такая женщина делала рядом с ним? Нечто подобное происходило и на различных ужинах и вечеринках. Дэвид умел увлечь любую женщину беседой и заставить ее почувствовать, что она единственная, с кем он хотел разговаривать. Потом, когда во мне начинала закипать ревность, он поглаживал меня по ноге под столом или сжимал мою руку.

– Что ты во мне нашел? – спрашивала я его – чаще, чем могла бы себе позволить любая уважающая себя женщина.

Прежде чем ответить, Дэвид проводил рукой по моей груди и покусывал мое ухо, заставляя меня извиваться от удовольствия.

– Ты не похожа на других, Вики. Ты самый сильный человек из тех, кого я когда-либо знал. Тебе приходилось преодолевать столько, что другим сложно представить. Ты не притворяешься тем, кем не являешься, и не пытаешься льстить мне, как остальные. Ты… это просто ты.

Я жила тогда словно в другой Вселенной – настолько далекой от тюрьмы, насколько можно было вообразить. Иногда я испытывала из-за этого чувство вины. Иногда – облегчение.

Потом было небольшое путешествие на выходные и «случайное» посещение антикварного магазинчика, где Дэвид надел мне на палец кольцо с изумрудом. Мне не пришлось думать дважды, чтобы ответить «да».

– Вас можно поздравить? – спросил председатель попечительского комитета тюрьмы, заметив кольцо на моей руке несколько дней спустя.

Я кивнула, одновременно смущенная и польщенная.

– Но, я надеюсь, это не означает, что вы откажетесь от нашего предложения, – продолжал председатель.

Во рту у меня пересохло. Неужели он имел в виду…

– Вы много сделали на своей должности – в том, что касается программ социальной реабилитации заключенных и развития блоков матери и ребенка. Вы разоблачили преступную группу, занимавшуюся поставкой наркотиков, – это действительно впечатляет. Поэтому мы подумали, что вы могли бы попробовать свои силы на более высоком посту. Как вам известно, нынешний тюремный губернатор уходит с должности из-за проблем со здоровьем. Мы предлагаем назначить вас исполняющей обязанности губернатора. С перспективой получения этой должности в качестве постоянной.

Дэвид откупорил бутылку шампанского, когда я сообщила ему эту новость во время следующей нашей встречи.

– Это потрясающее повышение! Моя будущая жена – главный тюремный губернатор!

Женщины-губернаторы – довольно большая редкость. Поэтому мое назначение привлекло ко мне внимание общественности. Редактор из «Дейли телеграф» позвонила мне с просьбой об интервью. Результатом стала целая страница о «привлекательной женщине», стоящей во главе управления тюрьмой строгого режима и недавно помолвленной с красивым бизнесменом-девелопером. Журналистка восторгалась моими «радикальными идеями по реформированию тюремного устройства» и сообщала, что «счастливая пара» недавно приобрела дом в Кингстоне, возле реки, чтобы наслаждаться там выходными «вдали от суеты».

«Рядом с вами Дэвид стал выглядеть более респектабельно», – сказал мне кто-то на одном из тех многочисленных деловых ужинов, которые я теперь посещала.

– Как ты думаешь, что он имел в виду? – спросила я потом у Дэвида в постели.

– Он просто завидует. – Мой жених притянул меня к себе. – Только и всего.

Я прежняя, вероятно, стала бы допытываться дальше. Однако я уже не была прежней.

Глава 40 Хелен

9 января 2018

«В восемь часов, – сказал Дэвид. – Не опаздывай». Я и не опоздала. На самом деле я пришла даже на пять минут раньше. Я нажимаю кнопку «ДГ» на домофоне и жду.

Тишина.

Он вообще дома? Я так надеялась, что моя уловка с подарком сработала. Это была всего лишь дешевая копия дизайнерской ручки, но выглядела она весьма неплохо.

На этот раз я принесла кое-что посущественней. Это фотография в рамке – снимок его офиса, сделанный с необычного ракурса, для чего мне пришлось проделать довольно рискованные гимнастические упражнения, высунувшись из окна своего кабинета. Я очень горда тем, что у меня получилось.

Но если он не откроет сейчас эту чертову дверь, то я просто не смогу вручить ему свой презент.

Я делаю еще одну попытку. Опять никто не отвечает. Я начинаю нервничать. И к тому же замерзать. В такой холодный зимний вечер мне следовало надеть что-нибудь потеплее короткой юбки. Но я знаю, что Дэвиду нравятся мои ноги. И мне нужно делать все, чтобы он был доволен.

Домофон продолжает молчать и ровно в восемь. Где же он, черт побери? Я снова звоню.

– Да? – отвечает голос в домофоне. Ну, наконец-то!

– Это я, Хелен.

– Поднимайся.

Дэвид встречает меня наверху у раскрывшихся дверей лифта. Затем следует долгий и страстный поцелуй.

– Я звонила в домофон целую вечность, – говорю я, в конце концов отстраняясь.

– Правда? – Он смотрит на часы. – Но я думал, мы договорились на восемь.

– Я пришла чуть пораньше.

Дэвид смотрит на меня искоса.

– Это тоже не лучше, чем опоздание. Мой отец имел обыкновение запирать нас в подвале, если мы не приходили вовремя.

Что ж, теперь понятно, почему он боится тесных замкнутых пространств. Я уверена, что Дэвид нарочно заставил меня ждать, но если я стану упрекать его в этом, то можно вообще все испортить. Поэтому я молча следую за ним. В квартире стоит полумрак.

– Пожалуйста, располагайся. Шампанского?

Я отпиваю небольшой глоток. Вкус у него более острый, чем в прошлый раз.

– Я могу и привыкнуть к этому, – пытаюсь я пошутить, чтобы разрядить обстановку.

– Полагаю, можешь и привыкнуть.

Никакого намека на еду нет. В желудке у меня ощущается неприятная пустота.

Дэвид снова пристально на меня смотрит.

– Что ты делаешь в следующие выходные, Хелен?

– Встречаюсь с друзьями, – небрежно произношу я. – А ты?

– Работаю.

Я жду, что Дэвид предложит мне встретиться, но он молчит.

– Ну и телевизор! – говорю я, бросая взгляд на огромный экран на стене. Это один из модных дизайнов – картина на экране, представляющая собой нечто самостоятельное, пока телевизор выключен. Я видела рекламу подобных моделей в глянцевых журналах. Здесь картина изображает пляж с длинным рядом пальм и зонтиков.

Дэвид, похоже, наконец-то развеселился.

– Тебе нравится?

– Конечно.

– Я люблю жаркие места, – произносит он, словно разговаривая сам с собой. – Особенно, когда они где-нибудь очень далеко и никто не может тебя там достать.

Что ж, бывает. Я все еще не свожу глаз с телевизора.

– Может, посмотрим какой-нибудь фильм?

– Как чинная пара, ты имеешь в виду?

– Ну, это было бы здорово.

– Но мы же с тобой не чинная пара, верно? Не валяй дурака, Хелен. Я же знаю, что ты здесь только ради одного.

В горле у меня пересыхает от ужаса. Ему все-таки удалось каким-то образом меня раскусить.

Дэвид кладет руку на спинку дивана за моей спиной и целует меня с такой силой, что мне становится больно.

– Эй, – говорю я, пытаясь его оттолкнуть. Дэвид даже не думает извиниться. Чуть отстранившись, он смотрит на меня изучающим взглядом.

– Ты ведь была в моем кабинете вовсе не для того, чтобы спрятать для меня подарок на день рождения, – ты тогда соврала, верно?

– Нет! – Страх делает мое негодование весьма правдоподобным. – Ладно. Я знаю, что та ручка – всего лишь подделка. Но это все, что я могла себе позволить. Поэтому я приготовила для тебя кое-что еще. Конечно, ничего особенного, но…

Я протягиваю ему сверток.

– Извини, у меня не было упаковочной бумаги.

Дэвид разворачивает пакет из супермаркета и, достав из него фотографию, внимательно ее рассматривает.

– У тебя замечательная способность – запечатлевать обычные вещи под непривычным углом.

Затем все происходит так быстро, что я едва успеваю это осознать. Вот мы вместе смотрим на мою фотографию, а в следующую секунду я вдруг оказываюсь лицом к стене. Мои руки машинально упираются в нее – ладони отчаянно прижимаются к холодной поверхности, как в фильме, когда героиня знает, что в нее вот-вот должны выстрелить. Однако позади меня сейчас разгоряченное тело Дэвида. Он стаскивает с меня трусики и еще сильнее прижимает к стене.

– Мне больно, – задыхаясь, произношу я, но Дэвид зажимает мне рот рукой. Должно быть, он это делает, чтобы нас никто не услышал, но на несколько мгновений, кажущихся бесконечными, меня охватывает настоящий страх. Эти резкие движения и животное хрипение совсем не вяжутся с тем образом Дэвида, который я видела в последние несколько недель. Тот, что со мной сейчас, – совершенно безудержный. Опасный. К моему стыду, меня захлестывает волна такого удовольствия, какого я никогда прежде не знала.

Все обрывается так же быстро, как и началось. Я обессиленно опускаюсь на пол, стараясь прийти в себя. Когда я поднимаю глаза, Дэвида уже нет.

Глава 41 Вики

26 июня 2018

Сегодня я дежурю в бригаде по уборке. Это может означать что угодно – от надраивания полов до оттирания экскрементов со стен в туалете, чем я сейчас и занимаюсь. Если бы только воспоминания тоже можно было так просто стереть. Прошло уже пять месяцев с тех пор, как пропал Дэвид. Я слишком хорошо помню его слова, сказанные в последнюю нашу встречу. Разумеется, мне не следовало тогда туда идти. Но я ничего не могла с собой поделать.

Я с остервенением тру засохшее коричневое пятно, пытаясь избавиться от преследующих меня мыслей. От этого на моих резиновых перчатках вскоре образуется дырка. Они очень дешевые, тонкие. Можно было бы, конечно, пожаловаться, но вряд ли из этого выйдет какой-то толк. Меня все тут ненавидят.

Персонал пользуется любой возможностью, чтобы меня уколоть.

– Что, не нравится здешняя еда? – спросила на прошлой неделе одна из надзирательниц, увидев, как я ковыряюсь в «вегетарианской пасте», напоминавшей по вкусу политый кетчупом картон. – А, ну, конечно, тюремный губернатор ведь предпочитает более изысканные блюда.

– Вообще-то, – вырывается у меня, – я всегда ела в обычном кафе для персонала, как и все остальные.

– Надо же, как демократично с вашей стороны.

Женщины-заключенные в нашем крыле относятся ко мне со смесью презрения и интереса.

– Я слышала, ты убила своего бывшего мужа, – говорит мне моя новая сокамерница.

– На самом деле… – начинаю я.

Но она продолжает, прежде чем я успеваю возразить:

– Спорим, они устроят тебе показательный суд, из-за того, что ты была тюремным губернатором?

Да, я уже задумывалась об этом. Однако сейчас меня больше страшит другое. Мне дали указание отправляться со своей тележкой на уборку в блок матери и ребенка. Нет, только не это! Мне будет слишком тяжело снова увидеть этих бедных матерей, для которых идет обратный отсчет до расставания с их малышами.

– А можно мне пойти куда-нибудь в другое место? – спрашиваю я.

Надзирательница бросает на меня свирепый взгляд.

– Вам здесь что – отель «Ритц», где можно выбирать, что хочу, что не хочу? Пойдете туда, куда я сказала.

Сердце у меня бешено колотится, когда я нажимаю на кнопку возле таблички с надписью «Блок матери и ребенка». Меня впускает одна из надзирательниц и тщательно проверяет содержимое моей тележки. Бывали случаи, когда таким образом уборщики проносили наркотики.

– Можете начать с детской комнаты, – говорит она мне.

Я иду по коридору с художественным оформлением на стенах в виде домашних животных и улыбающегося солнышка. Судя по всему, это работа самих заключенных. В своей прежней жизни мне иногда доводилось посещать конкурс Кестлера – присуждение премии за художественное или литературное творчество в тюрьме.

Из комнаты справа доносится тоненький голосок:

– Мама, мама!

Внутри у меня что-то обрывается и становится невыносимой тяжестью, тянущей вниз.

Затем раздается дикий вопль:

– Мое! Мое!

Я вкатываю внутрь свою тележку. Там стоят две женщины, спорящие из-за игрушки-каталки: каждая из них яростно сжимает в руках своего ребенка, как щит.

– Мой сын первый это взял! – рычит одна.

– Значит, пора научиться делиться! – шипит другая.

В прежние времена, когда я находилась по другую сторону решетки, я вмешалась бы и предложила им пользоваться игрушкой по очереди. Однако теперь я просто стояла и смотрела, словно в оцепенении. Воспоминания перенесли меня назад в тот день, когда Зельда Дарлинг снова появилась в моей жизни…

* * *

– Кстати, поздравляю с помолвкой, – сказал мне Патрик, когда мы шли вместе с ним к блоку матери и ребенка в тот день 2012 года.

Я испытывала некоторое чувство вины из-за того, что позвала его снова работать со мной в новой тюрьме, но сказала себе, что прежние чувства уже давно мертвы. В то же время очень хорошо, что он будет рядом.

В любом случае у меня все-таки кольнуло сердце, когда он упомянул мою помолвку.

– Значит, и до тебя уже дошли разговоры?

На лице Патрика появилась мягкая улыбка.

– Я не люблю сплетен, Вики. Ты же знаешь. Я просто рад, что ты счастлива. Мы ведь с тобой прошли долгий путь вместе.

Что-то дрогнуло в этот момент у меня в груди. Нет, яростно сказала я себе, это все должно оставаться в прошлом. Нужно сосредоточиться на работе. И я принялась говорить о тех нововведениях, которые планировала реализовать в блоке матери и ребенка. Пока мы занимались нашим общим делом, все было так, будто ничего между нами не изменилось.

Как бы сильно я ни любила Дэвида, он никогда не понимал мою работу – впрочем, как и я не понимала того, чем он занимался. В то же время мир Патрика был сконцентрирован вокруг тюремной жизни, и, что не менее важно, ему это нравилось. Он понимал «соль» этого всего – ужаса и преодоления, ответственности и опасности, приходящих вместе с властью. В прошлом месяце одна женщина угрожала облить другую кипятком во время дежурства на кухне. В тот момент я оказалась неподалеку, и мне удалось убедить ее не делать этого.

Спустя некоторое время я поймала одного надзирателя на том, что он издевался над заключенной, которая не получала писем со времени своего поступления в тюрьму:

– Что, детки совсем о тебе забыли? Ну и неудивительно – после всего того, что ты натворила.

Не в первый раз этот надзиратель позволял себе издевательские замечания в отношении заключенных. Я немедленно его уволила. К счастью, было много других сотрудников, выполнявших работу на совесть, – таких, как мои давние подруги Джеки и Фрэнсис, которые как-то раз спасли одну из заключенных, перерезав веревку на ее шее. И, конечно же, тут был Патрик.

Мой друг все понимал, тогда как Дэвид – казалось бы, восхищавшийся моей работой, – зачастую раздражался, когда мой график не вписывался в нашу социальную жизнь.

– А ты не можешь это просто отменить? – спросил Дэвид, когда я объяснила, что не смогу пойти с ним на встречу с его дочерью Николь во вторник из-за назначенного на этот день совещания. Он был очень недоволен, когда я ответила, что нет, это невозможно.

Когда Дэвид наконец познакомил меня со своей дочерью, я увидела избалованную надутую девчонку, которая с грубой бесцеремонностью высказывала претензии по поводу «Мини», подаренной ей отцом на восемнадцатилетие.

– Я хотела серебристую, – надула она губы. – А не черную.

– Ты мне говорила наоборот, – заметил Дэвид, словно его все это лишь забавляло.

– Я передумала.

За все время ужина Николь не удостоила меня даже взглядом.

– Она просто ревнует, – невозмутимо сказал мне потом Дэвид, будто это было в порядке вещей. – Это отцовско-дочерние отношения. Ей никогда не нравились мои подруги.

Очевидно, как и личной помощнице Дэвида, Тане, которая всегда разговаривала со мной ледяным тоном, когда я звонила. Может, она, как и все остальные, недоумевала, что он нашел во мне – рыжей начальнице тюрьмы, далеко не такой стильной красотке, как прежние девушки Дэвида. Я помнила шикарное кремовое льняное платье, которое обнаружила к глубине шкафа Дэвида, когда переехала к нему в лондонскую квартиру. Очевидно, его оставила там кто-то из его бывших.

Мы с Патриком должны были посетить новую «сложную» заключенную. Я знала ее еще с 2008 года. Это она дралась когда-то из-за игрушки с Сэм Тэйлор – девушкой, которую мне никогда не удастся забыть. Как и у бедной Сэм, у нее тоже забрали ребенка несколько месяцев спустя, и она обвиняла в этом меня, хотя это были всего лишь правила, которые мне приходилось выполнять. Я пыталась помочь ей, убеждая походить к психологу, но она отказывалась и выплескивала наружу свою душевную боль, то и дело набрасываясь на всех вокруг и обвиняя меня в том, что я решила ее гнобить. Это была, конечно, неправда, но мне пришлось отправить ее в одиночную камеру за нападение на другую женщину. Мне не хотелось этого делать, однако на такой работе прежде всего необходимо следовать справедливости.

Теперь она вернулась – и не менее озлобленной, чем прежде. В довершение всего, недавно она проникла в блок матери и ребенка под видом назначенной на дежурство уборщицы.

– Я просто хотела побаюкать детишек! – заявила она обнаружившим ее надзирателям, а потом укусила одного из них, когда те попытались вывести ее оттуда.

В наказание за это ее перевели в одиночную камеру, и ей были временно запрещены посещения.

– Только представь, каково это – никогда больше не увидеть своего ребенка, – сказала я Патрику, когда мы вместе шли на встречу с этой женщиной. Потом я осеклась и в смятении посмотрела на него, поняв, какую ужасную оплошность допустила.

– Все в порядке. – Патрик прикусил губу. – Я уже начинаю с этим смиряться – в большей степени, чем тогда, когда мы раньше работали вместе. Время лечит. Конечно, ничто не забывается, но можно в конце концов научиться жить с этим.

Мы подошли к пропускному пункту в крыло А, и разговор пришлось прекратить. Дежуривший на входе охранник серьезно на нас посмотрел.

– Вам стоило бы взять с собой кого-нибудь из надзирателей. Она сегодня весь день буянила.

– Думаю, мы сами справимся, – уверенно ответила я. Что обо мне будут говорить подчиненные, если узнают, что я не способна решать проблемы без грубой силы?

Когда мы с Патриком шли к камере, в коридорах было множество женщин. Некоторые из них обращались ко мне с просьбами:

– Губернатор! Мне нужно с вами поговорить. Моего ребенка хотят усыновить приемные родители, хотя моя мама говорит, что готова взять его к себе. Вы можете мне помочь?

– Губернатор! Моим детям не разрешают навещать меня, потому что я якобы опасная. Да если так пойдет, они ведь, черт возьми, уже и не узнают меня, когда я выйду.

– Губернатор…

Мы постучали в дверь камеры – скорее просто из вежливости, чем из каких-то других соображений. Потом я отперла замок. Зельда сидела на узкой кровати, ее длинные волосы были грязными и спутанными. А ее руки оказались исцарапанными – вероятно, ею самой.

– Ты! – подскочив, зарычала она. – Ты отняла у меня мою дочь!

– Постойте, – начал Патрик, но я подняла руку, жестом говоря «я сама».

– Это было сделано не по моей личной инициативе, – твердо произнесла я. – И вы это прекрасно знаете. Существует определенное правило. Детей старше полутора лет не разрешают оставлять в тюрьме с матерью. Для них находят приемную семью или усыновителей, или кто-то из родственников оформляет над ними опеку. Я понимаю, как вам тяжело. Правда, понимаю.

– У вас вообще есть дети? – Ее глаза яростно сверкали, как у дикого зверя.

– Нет, но…

– Тогда вы понятия не имеете, что значит потерять своего ребенка. Как это – не чувствовать больше прикосновения его нежных щечек или маленьких ручек. Я знаю, что совершила плохой поступок, но почему за это нужно наказывать и ребенка? Что это за закон, который разлучает матерей с их детьми? Вы говорите, что это не ваша вина, но в ваших руках сосредоточена власть. Сделайте с этим что-нибудь!

– Мне очень жаль. Но это невозможно. Таков закон.

– Тогда заставьте их изменить его.

Глаза у нее были красные. Воспаленные. Злые. Я не смотрела на Патрика, который все это время хранил молчание. Мне вдруг вспомнилось, что он однажды говорил: иногда нужно просто слушать. Меня захлестнула волна горечи при воспоминании о несчастной Саманте Тэйлор.

– Что, даже сказать мне нечего? Самодовольная сука!

И тут внезапно Зельда бросилась на меня.

К счастью, благодаря моей подготовке мне удалось вовремя среагировать. Прежде чем она успела ударить меня, я перехватила ее руку и завела за спину.

– Охрана! – закричал Патрик.

Все закончилось через несколько секунд.

– Ты в порядке? – слегка тронув меня за плечо, с беспокойством спросил мой друг, когда мы шли обратно.

Я кивнула, с трудом преодолевая внутреннюю дрожь. Если бы я знала тогда, чем это обернется, я бы все бросила и убежала. Как можно дальше от этого места.

Глава 42 Хелен

31 января 2018

Я прихожу в офис пораньше, зная, что Дэвид часто так делает. У меня к нему разговор, не предназначенный для чужих ушей.

– Привет, – говорит он из-за своего стола, поднимая голову. – А ты что – не получила мое сообщение, где я предлагал тебе встретиться прошлым вечером?

– Извини. Я вчера долго говорила с родителями.

Пальцы у меня влажные и холодные, и во рту – странный вкус.

– Ну, в общем, я с ними советовалась. Хотя на самом деле мне нужно было поговорить с тобой.

– Выкладывай. – Дэвид выглядит польщенным.

– Я беременна.

Он подскакивает со своего места с перекошенным от злости лицом.

– Ты, маленькая глупая девчонка! Если думаешь, что тебе удастся поймать меня вот так, то ты ошибаешься. Да и вообще – мы же всегда предохранялись.

– За исключением последнего раза, – тихо уточняю я.

– Это было всего несколько недель назад.

– Да, знаю, но я стала чувствовать себя как-то странно и сделала тест. Несколько тестов. Поверь, я и сама не хотела, чтобы так получилось.

– Ну, конечно.

Кулаки у Дэвида сжаты. Я хочу отступить назад, но мои ноги не слушаются от страха. Потом он, должно быть, берет себя в руки и отворачивается.

– У меня нет денег, чтобы от тебя откупаться.

– Конечно же, есть! У тебя огромная компания. Послушай, Дэвид. Это правда, что я сказала, – у меня действительно не было ни малейшего желания беременеть. Но ты же не думаешь, что я могу в такой ситуации справиться одна.

– А твои родители?

– Конечно, они меня не оставят. Но почему они должны решать мои проблемы, если вообще-то это ты мне все устроил? Во всяком случае, так сказал папа. Может быть, ты хочешь поговорить с ним об этом? – Я протягиваю ему свой мобильный.

Дэвид отталкивает мою руку.

– Почему бы тебе просто не избавиться от ребенка?

Нельзя сказать, что это не приходило мне в голову.

– Ты меня не переубедишь, Дэвид. Если ты не пообещаешь помочь мне, то я всем о нас расскажу – в том числе и твоей жене. И Пердите тоже.

Дэвид хмурится:

– Откуда знаешь, что ребенок вообще от меня?

– Когда он родится, мы можем сделать ДНК-тест, чтобы ты убедился. – Я яростно выплевываю эти слова. – Уверяю тебя, я ни с кем больше не спала за это время.

– Даже с тем парнем из айти-отдела, который хвастается, что затащил тебя в койку?

– Найджел? Этот придурок? Он делает это просто потому, что я его игнорирую.

Рот Дэвида кривится в такую гримасу, какую я еще не видела на его лице.

– Ты думаешь, я во все это поверю? Хватит, убирайся отсюда! Слышишь?

Я не могу сдержаться.

– Да как ты смеешь! – Он отшатывается от меня, потирая щеку, по которой я его ударила.

Я никогда раньше никому не давала пощечин. Но если кто их и заслужил, то это Дэвид. На самом деле он заслуживает намного большего.

Вскоре после нашего разговора я слышу, как он уходит из офиса, объявив, что уезжает на встречу.

На следующий день Пердита приходит ко мне в кабинет. Она выглядит ужасно без косметики. Я даже не подозревала, насколько ей необходим консилер для зоны под глазами.

– Ты не видела мистера Гаудмана?

– Со вчерашнего дня.

– Точно?

Что-то явно произошло. Пердита не просто ужасно выглядит. Она очень напугана, нервно ломает руки и переплетает пальцы, словно играя в невидимую «кошкину колыбель».[13]

– Вчера вечером он не пришел на важную встречу. Это на него совсем не похоже.

Она смотрит на меня, словно сканируя рентгеновскими лучами.

– Извини, – небрежно бросаю я. – Понятия не имею, где он.

Глава 43 Вики

27 июня 2018

Пенни по-прежнему хочет узнать как можно больше о моих отношениях с бывшим мужем. Она считает, что это может помочь на суде. Поэтому я посвящаю ее в перипетии наших недолгих отношений, сначала вскруживших мне голову, а потом разбивших сердце.

– Судя по всему, Дэвид – это своего рода Джекил и Хайд, – задумчиво произносит Пенни, выслушав мой рассказ.

Я горестно пожимаю плечами:

– Да, это так. Но я не понимала этого сначала.

Лицо моего адвоката делается задумчивым.

– Вот только как узнать, какой человек на самом деле?

Ее слова заставляют меня нервничать. Не меня ли она имеет в виду? Мне вспоминается, какой я была, когда вышла замуж за Дэвида.

– Когда мне было тридцать, у меня была подруга, которая очень боялась не найти своего мужчину. Я в те времена считала все это глупостями. Когда я встретила Дэвида, мне стукнуло уже сорок, и я начинала чувствовать то же самое.

– Да уж, – Пенни кивает, словно это ей хорошо знакомо. – Пресловутые «тикающие часики»! Вот только брак часто оказывается браком в другом смысле.

– От слова «бракованный»?

– Именно.

Ее слова звучат так, словно ей тоже довелось пережить разочарование. Однако следующий ее вопрос оказывается для меня совершенно неожиданным:

– Дэвид никогда вас не бил?

– Нет. – Внутри у меня все напрягается. – Но были случаи, когда он вел себя весьма агрессивно. Он всегда стремился гнуть свою линию, даже в таких мелочах, как, например, куда отправиться вечером. Иногда он сам выбирал для меня что-нибудь из меню, а потом обижался, если я не соглашалась. Также он мог заявить, что мы остаемся дома, когда я предлагала куда-нибудь сходить. Но, раз уж у нас не было возможности много времени проводить вместе, как у других супругов, обычно я не возражала против спокойного отдыха.

– Выходит, ваш муж не очень хорошо с вами обращался?

Мне становится еще больше не по себе.

– Тогда я не видела это в таком свете. Возможно, я считала, что он просто стремится все контролировать. Иногда я пыталась отстаивать свое мнение, и ему это очень не нравилось.

Пенни записывает все, что я говорю.

– Значит, ваш брак оказался не таким, как вы ожидали?

– Нет, – медленно отвечаю я. – Не таким.

* * *

Наша свадьба, намеченная на конец июля, планировалась намного многолюднее, чем мне хотелось. Дэвиду требовалось пригласить несколько важных деловых знакомых, которые, по его словам, были «гораздо ближе, чем какие-либо кровные родственники». Последних у него – так же, как и у меня, – было негусто: лишь одна сестра, жившая в Штатах, с которой он много лет как потерял связь. Их отца уже давно не было в живых.

Хотя я не из тех, кто посещает каждую воскресную службу, я всегда полагала, что у меня будет венчание в церкви. Однако мой жених оказался против.

– Прости, дорогая, но это совсем не для меня. Да и вообще, разве имеет значение, где заключен брак, – главное, что мы будем вместе!

Когда наступил тот самый день, я была вся на нервах, с трудом преодолевая волнение.

– Ты просто великолепна! – сказал мне Дэвид, встретив меня возле регистрационного офиса на Кингз-роуд.

– Правда?

Я пригладила свое кремовое сатиновое платье длиной до колена – 14-го размера[14], в который мне едва удалось себя втиснуть. Что же он все-таки во мне нашел? Очевидно, некоторые из гостей задавались тем же вопросом – судя по их перешептываниям и взглядам. Но это все было не важно. Дэвид меня любил, и только это имело значение.

– Давай возьмемся за нашу семью прямо сейчас, – предложил он во время нашего медового месяца в Дорчестере. Ему не нужно было меня убеждать. Я и сама хотела ребенка. Мне хотелось сделать в жизни что-то еще, что не являлось бы частью карьеры.

У меня имелись сомнения, возможно ли это из-за моего возраста, но всего два месяца спустя я уже забеременела.

– У некоторых женщин, – сказал мой доктор, – наблюдается последний всплеск фертильности в вашем возрасте.

Я держала эту новость при себе, не желая сообщать ее Дэвиду по телефону и дожидаясь, когда наши рабочие расписания позволят нам провести ночь вместе в его лондонской квартире. В то время он уже начал бывать дома меньше, чем раньше.

Ожидание того стоило – чтобы увидеть его лицо.

– Ты уверена? – Дэвид подхватил меня на руки и осторожно покружил по комнате. – Это же потрясающе!

На следующей неделе он неожиданно объявился в моем служебном доме на территории тюрьмы с двумя пакетами. В одном был устрично-белый пеньюар для беременных. А в другом – маленькая вязаная кукла в яркой желтой шляпе.

– Я не смог удержаться, чтобы не купить это в дизайнерском магазине в Челси.

Было видно, что Дэвид радовался, как ребенок.

– Поздравляю, – сказал Патрик, когда я сообщила ему эту новость, предупредив, что пока об этом не следовало знать никому другому. – Твой муж сейчас, наверное, на седьмом небе от счастья.

Я уже замечала раньше, что Патрик избегал называть Дэвида по имени.

– Да, он очень счастлив.

Мой муж даже выкроил время, чтобы отправиться со мной на УЗИ на третьем месяце.

– Не могу же я пропустить такое событие, дорогая! Если бы потребовалось, я бы горы свернул, чтобы быть в этот день с тобой.

Мы въехали на парковку перед клиникой. Когда Дэвид двигался задним ходом, пристраивая машину на свободное место, его телефон зазвонил.

– Не трогай! – рявкнул он мне.

– Я просто хотела помочь.

– Не надо этого делать.

Шокированная, я положила телефон обратно в держатель на приборной панели.

Потом мы молча направились в клинику. Этот момент, который должен был стать для нас особенным, оказался безнадежно испорчен. Однако через какое-то время мы оба с изумлением смотрели на экран.

– Вот голова, – сказала врач, делавшая УЗИ. – Видите?

– Наш ребенок, – выдохнул Дэвид. – Это какое-то волшебство.

Потом он наклонился и поцеловал меня прямо перед врачом:

– Я так тебя люблю!

Наш недавний инцидент был забыт. Как будто его не случалось вовсе.

Нам сделали два распечатка УЗИ.

– Я тоже хочу иметь один при себе, – заявил Дэвид, засунув его в карман и похлопав по нему.

Когда мы возвращались к машине, он обнял меня за плечи.

– Мы будем прекрасной семьей. Наш ребенок ни чем не будет нуждаться. Я так горжусь тобой, любимая. Ты же это знаешь?

К тому времени моя беременность стала уже заметна. Не сильно. Лишь небольшой животик. Но этого было достаточно.

Сотрудники начали перешептываться. Заключенные с любопытством меня разглядывали.

– Так, значит, она и не лесбиянка, – услышала я разговор.

– Это ничего не значит. Она могла и сама шприцом все сделать.

– Но она вышла замуж.

– Мало ли что она говорит.

Между тем обстановка в тюрьме была не очень спокойная. Вечера становились темнее. Приближалось Рождество. С отоплением возникали перебои. Кроме того, возникли проблемы с женщинами, работавшими в прачечной. Одна из заключенных обнаружила, что выданные ей «чистые» простыни оказались испачканы фекалиями. Никто из женщин не взял на себя ответственность, поэтому я решила наказать их всех, лишив разрешения на телефонные звонки или посещения тренажерного зала дважды в неделю. Естественно, это не прибавило мне популярности.

Потом одна молодая женщина из блока матери и ребенка попыталась сбежать со своим годовалым малышом, когда их отвезли в больницу для плановой иммунизации. Обычно подобные процедуры проводились в тюрьме, но тот ребенок не прошел вакцинацию вместе со всеми, потому что ему нездоровилось.

– Недалеко успела уйти, – сообщил мне надзиратель.

Я распорядилась, чтобы женщину наказали запретом на посещения, а это означало, что она будет лишена возможности видеться со своим старшим сыном, жившим с ее родителями. Мне было очень тяжело – однако оставлять такое нарушение без наказания не следовало, иначе и другие женщины могли взять с нее пример. Я чувствовала себя словно в западне. Сколько еще все это будет продолжаться?

– Сука, – бросила в мой адрес Зельда, проходя мимо меня по коридору. Я велела, чтобы ей также запретили посещения, как и той женщине, что пыталась сбежать. Я понимала, что это еще сильнее разозлит ее, но мне требовалось поддерживать порядок в тюрьме.

Зельда Дарлинг была проблемной заключенной. Чуть что было не так, она всегда первой бросалась жаловаться в Независимую наблюдательную комиссию. И при этом я отмечала про себя, что мой отец наверняка восхищался бы ею. При других жизненных обстоятельствах она вполне могла бы стать замечательной профсоюзной активисткой. Между тем Зельда очень сильно озлобилась против меня лично.

Если бы я только знала, насколько далеко все это зайдет.

Глава 44 Хелен

– Ты точно не видела Дэвида? – снова спрашивает Пердита незадолго до обеденного перерыва.

– А что такое?

Я произношу это резким и независимым тоном, но внутри у меня загорается беспокойство. Вдруг она знает, что между нами что-то есть? Может, кто-то подслушал наш разговор в офисе?

– Он пропустил еще одну очень важную встречу сегодня. Это совсем не в его стиле.

Ха! Она явно не слишком хорошо его знает. Несмотря на наше столь непродолжительное знакомство, даже я могу сказать, что Дэвид не тот человек, который играет по правилам. Так же, как и я сама.

– Я просто ничего не понимаю. – Пердита взъерошивает руками свои волосы, безнадежно портя укладку. Мне становится почти жаль ее.

– А ты звонила его жене? – интересуюсь я.

Пердита делает гримасу.

– Она говорит – думала, что Дэвид остался в лондонской квартире. Но когда она заехала туда, там никого не оказалось. Он не отвечает даже по своему личному мобильному.

А я и не знала, что у него такой был. Хотя, если подумать, то все логично. У него вполне могло иметься два или три телефона.

Мимо проходит один из сотрудников отдела персонала.

– А ты не видел Дэвида? – спрашивает его Пердита.

– В последнее время – нет. – Он хмурит брови. – Мне нужно кое-что у него подписать.

Ко второй половине дня по офису начинают разлетаться самые разнообразные слухи. Дэвид Гаудман попал в аварию. Он сбежал от своей жены. Компания скоро обанкротится. Последний «факт» озвучила девушка из бухгалтерии. Должно быть, дела в последнее время шли не столь хорошо.

– Вот же ублюдок, – говорит молодой человек из отдела дизайна. – Как я стану выплачивать свою ипотеку, если здесь все накроется?

– И что теперь будет? – спрашиваю я Пердиту.

– Ну, когда все перестанут лезть с этим вопросом ко мне, только потому, что я его чертов личный помощник!

– А в полицию уже сообщили?

– Таня сообщила. Они сказали ей «немного подождать» – возможно, он сам объявится.

– И сколько нужно ждать?

– Они не сказали. Может, до понедельника. Кто их знает?

Пердита обессиленно опускается на свой стул. Я никогда еще не видела ее в таком смятении.

– На самом деле – как бы глупо это ни звучало – я не могу избавиться от мысли: вдруг с ним что-то случилось?

– Что, например? – осторожно спрашиваю я.

– Да что угодно. У Дэвида были – вернее, есть – кое-какие враги. – Потом она спохватывается: – И зачем только я тебе все это рассказываю? Иди лучше занимайся своим делом.

Но никто в офисе не может сконцентрироваться на работе. Как сказала одна из секретарш, в этом нет смысла, пока все остается таким неопределенным. Впрочем, меня это не касается. Я уже получила все, ради чего сюда приходила.

Глава 45 Вики

Во рту у меня пересохло после столь длительного рассказа. Я отпиваю из пластикового стаканчика на столе и бросаю взгляд на часы. Странно, что никто из надзирателей не постучал до сих пор в дверь, чтобы сообщить, что пора на обед. Если я опоздаю, у меня могут быть неприятности. Однако мой адвокат не спешит заканчивать разговор.

– Должна сказать, я и не знала, что вы были беременны. – Пенни смотрит на меня с задумчивым выражением. – А что случилось?..

Ее вопрос повисает в воздухе.

– Я не готова сейчас говорить об этом, – шепчу я.

Она вздыхает:

– Вы все усложняете для меня. Как я уже говорила, мне нужно знать как можно больше о вас. Но нет так нет. Вернемся к этому разговору, когда вы будете в состоянии. А сейчас давайте поговорим о вашем предположении, что Дэвид занимался отмыванием денег. Когда у вас впервые появились такие подозрения?

* * *

Я приехала в наш дом в Кингстоне в свои редкие выходные. На тот момент у меня было уже почти три месяца беременности. Я чувствовала тянущую боль внизу живота, что, в общем-то, было нормально для этого срока. Эта неделя выдалась для меня тяжелой. Одна женщина в крыле B швырнула краску в другую заключенную во время урока рисования. Это оказались материалы самой учительницы (что запрещалось, но ей удалось как-то пронести их через охрану), и масляная краска вызвала у пострадавшей раздражение глаз. Никакого особого вреда она не получила, но ее родственники написали из-за этого жалобу. В результате мне пришлось уволить учительницу, что очень печально, потому что она была ценным сотрудником.

Из-за всего этого я была очень напряжена. Так же, как и мой муж. Вместо того чтобы поинтересоваться, как я доехала и как себя чувствовала, он объявил, что я должна срочно подписать какие-то важные документы.

– Что за документы? – спросила я.

– Касающиеся нашего инвестирования.

Мы с Дэвидом сразу после свадьбы решили, что будем иметь раздельные банковские счета. Поэтому его упоминание о «нашем» инвестировании оказалось для меня полной неожиданностью.

– А я и не знала, что у нас есть что-то такое, – сказала я, усаживаясь за стол в гостиной, чтобы прочитать документы, которые Дэвид положил передо мной.

– Я хочу обеспечить будущее нашего ребенка. – С этими словами он принялся массировать мне плечи сзади. Ммм.

– А эти бумаги не могут подождать до завтрашнего утра? – спросила я, прижавшись щекой к его руке.

– Нет, это нужно сделать срочно. – Его руки остановились, и голос зазвучал резко. – Документы надо отослать сегодня же вечером. Ты же хочешь позаботиться о будущем нашего ребенка?

– Разумеется, хочу, – примирительно произнесла я и добавила: – Очень хорошо, что ты об этом подумал.

– Вот, просто подпиши здесь.

– Но я еще ничего не прочитала.

– В этом нет необходимости.

– Послушай, Дэвид. Кто же подписывает документы, не прочитав их сначала?

– Я бы подписал, если бы ты меня попросила. А ты разве мне не доверяешь?

– Ну, конечно же, доверяю.

Я успела пробежать глазами первые несколько абзацев, пока мы разговаривали.

– Ты покупаешь дом в Штатах почти за три с половиной миллиона долларов? – Я была просто ошеломлена. – Даже не подозревала, что у нас есть такие деньги.

– Я провел ряд очень выгодных сделок. И, между прочим, я покупаю этот дом не один, а вместе с тобой. Моя компания не имеет к этому никакого отношения.

Так вот почему ему понадобилась моя подпись.

– Но я даже не видела этот дом.

– У тебя едва выдается время, чтобы побывать дома, – когда бы ты успела поехать в Штаты? Да и я ведь уже сказал тебе, что это инвестиция.

Я тем временем продолжала читать.

– Ты собираешься расплатиться наличными?

Дэвид пожал плечами:

– Ничего необычного.

В душе у меня зашевелилось неприятное тревожное ощущение. Одна из женщин в моей бывшей тюрьме была осуждена за отмывание денег: она покупала недвижимость за наличные, полученные от торговли наркотиками.

– Эти сделки, которые ты провел… – медленно произнесла я, – с ними вообще все законно?

Лицо Дэвида потемнело.

– Ну, конечно, законно. За кого ты меня принимаешь?

– Тогда почему ты не положишь деньги в банк, чтобы сделать перевод?

– Потому что продавец будет завтра в Лондоне и хочет получить все наличными.

– Не нужно на меня так рычать.

– А тебе не нужно задавать столько вопросов. – Он ткнул пальцем в место для подписи покупателя. – Просто распишись здесь и все, ладно?

– Почему ты не можешь купить этот дом на себя одного?

Дэвид снова принялся массировать мои плечи, но на этот раз мне было уже не так приятно.

– Чтобы – если со мной что-то случится – у тебя и ребенка имелась бы доля, которую можно было бы продать.

Это нравилось мне все меньше и меньше.

– Прости, дорогой, но все это как-то не очень правильно – особенно учитывая, где я работаю. Мне нужно держаться строго в рамках закона и…

– Я же тебе уже сказал. Это абсолютно законно. Просто подпиши.

Ребенок пошевелился внутри меня, будто ему тоже все это не нравилось.

– Только после того, как это посмотрит мой адвокат.

Дэвид тотчас выхватил у меня документы.

– Ну, раз так – ладно, забудь. Вот только как мы сможем стать хорошими родителями, если не доверяем друг другу?

– Ты куда? – испуганно спросила я.

– Пойду прогуляюсь. Можешь меня не дожидаться – не стоит беспокойства. Я лягу в комнате для гостей.

* * *

Я умолкаю на несколько мгновений. Эти воспоминания причиняют мне настоящую боль.

– И что было потом? – тихо спрашивает мой адвокат.

– Когда я проснулась на следующее утро, Дэвид стоял рядом с моей постелью с чашкой чая в руке. – Я встряхиваю головой, смеясь сквозь слезы. – «Вот, – сказал он, – я подумал, что тебе понравится». О документе он в тот раз больше не упоминал – и я тоже молчала.

– Вы не хотели с ним ссориться, – мягко замечает Пенни.

– Именно.

– И вы полагаете, что он покупал дома за наличные, полученные каким-то незаконным путем?

– Ну, это логично предположить, не так ли? Потом Дэвид еще раз обращался ко мне с той же просьбой, но я отказала. А вот Таня, как оказалось, не слишком боялась подобных сомнительных дел.

Раздается стук в дверь. Это одна из надзирательниц.

– Время обеда, – объявляет она.

Я спасена. На какое-то время.

Глава 46 Хелен

14 февраля 2018

Дэвид по-прежнему так и не объявился. В офисе все в настоящей панике. Телефон постоянно звонит – журналисты желают знать, нет ли новостей. Я стараюсь все это время не высовываться. Но вообще-то у меня еще осталось важное дело. Почему же я никак не могу за него взяться? Я и так уже достаточно ждала. Как ни странно, но сейчас, когда вся необходимая информация раздобыта, мне просто страшно.

* * *

Сегодняшняя дата заставляет меня наконец решиться. День святого Валентина. Внутри у меня все закипает. Почему некоторым не достается ни сострадания, ни любви? Кто-то должен отомстить за все случившееся. Но как? В конце концов я решаю, что пора действовать. На следующий день я звоню в офис и сообщаю, что заболела. Никому нет до этого дела. По испуганному голосу Пердиты и болтовне на заднем фоне мне становится ясно, что всех их сейчас интересует только Дэвид.

– Все еще никаких новостей? – спрашиваю я.

– Нет, – коротко бросает она.

Затем я еду в Паддингтон, чтобы купить билет на первый поезд, отправляющийся после часа пик, и, вытаскивая свою кредитку, отчаянно надеюсь, что на ней еще не превышен лимит.

Отчасти меня удивляет, почему у Дэвида ее адрес был записан первым. Может, у него до сих пор остались чувства к ней?

Я вновь вспоминаю ту рыжеволосую женщину, которую видела ругающейся с Дэвидом перед рестораном, когда я только пришла в «Гаудман Корпорейшн». Она показалась мне человеком, привыкшим, чтобы с ним считались.

Дорога тянется не один час. За окном видны согнувшиеся после урагана деревья. Поезд трясет, отчего меня немного укачивает. Вокруг одни унылые поля! Миля за милей – все одно и то же. По вагону провозят тележку с едой, но там все слишком дорого. Мне приходится довольствоваться предусмотрительно захваченной бутылкой воды из-под крана и стараться не обращать внимания на урчание в животе.

К середине дня мы наконец добираемся до пункта назначения. «Добро пожаловать в Пензанс» – гласит надпись на станции. Мое сердце начинает бешено колотиться. Кажется нереальным то, что цель уже так близка, после стольких лет ожидания.

Возле станции стоят выстроившиеся в ряд такси.

– Вы не подскажете, где находится эта улица? – спрашиваю я одного таксиста, показывая ему бумажку с адресом, раздобытым у Дэвида в офисе.

– Десять минут ходьбы, детка. Садись, довезу.

Я принимаю извиняющийся вид:

– Простите, но у меня совсем нет денег.

Лондонский таксист в ответ на это просто уехал бы прочь, но этот, добрая душа, подробно объясняет мне, как пройти. Я иду вдоль набережной, мимо большой зоны для купания на открытом воздухе. Передо мной на дорожку приземляется птица и начинает клевать оставленную кем-то булочку. Я сворачиваю на боковую улицу и ненадолго задерживаюсь перед художественной галереей. «Фотовыставка. Вход свободный». В любой другой момент я бы непременно зашла. Но сейчас мне не до этого. Затем я оказываюсь в восхитительном парке с пальмовыми деревьями и другими экзотическими растениями. Людей там совсем немного – некоторые сидят на скамейках, другие просто прогуливаются. Я вглядываюсь в их лица. Никто из них не похож на фото, лежащее в моем кармане (правда, я взяла его из Интернета, и оно уже достаточно давнее). Вот я прохожу мимо библиотеки, которая вполне могла бы быть музеем. Судя по карте на моем телефоне, я уже почти на месте.

Однако в ногах у меня чувствуется какая-то слабость. Старые сомнения возвращаются. Что именно я буду делать, когда окажусь там? Я столько времени шла к этой цели, что как-то не подумала о том, чтобы разработать план. Поэтому я возвращаюсь обратно в город, нахожу там уютную кофейню на углу главной улицы и, заказав мятный чай, принимаюсь думать.

Как бы то ни было, даже когда уже начинает смеркаться, в голове у меня не проясняется. Я остаюсь последним посетителем в кофейне. Официантка недовольно прохаживается рядом. Что ж, пора уходить. Я снова проделываю тот же путь, что и раньше, но на этот раз заставляю себя дойти до конца, повернув сначала налево, а потом – направо. В результате я оказываюсь перед большим домом с двускатной крышей. Оглядевшись по сторонам – никто, кажется, за мной не наблюдает, – я подхожу по дорожке к входной двери. На ней имеется ряд табличек с именами, а значит, в этом доме несколько квартир с отдельными входами по периметру дома. У меня перехватывает дыхание, когда я читаю первую из них. «Вики Гаудман. Ароматерапевт».

Наконец-то.

Глава 47 Вики

4 июля 2018

Всю оставшуюся неделю я думаю только о Патрике. Сейчас меня назначили в бригаду, занимающуюся садовыми работами. Мы собираем посаженную ранее морковь. Во многих тюрьмах занимаются выращиванием собственных продуктов, которыми могут питаться заключенные. Когда я была начальницей тюрьмы, я поощряла такую практику. Меня всегда восхищало, что из каких-то крошечных семян может вырасти столько всего хорошего. Достаточно создать для этого соответствующие условия и обеспечивать определенный уход.

К тому времени, когда мой адвокат снова появляется у меня на следующей неделе, я уже готова.

– Хорошо, – говорю я. – Я расскажу вам о моем ребенке.

* * *

Начало 2013 года выдалось дождливым и ветреным. Я была уже на четвертом месяце беременности. Это было очень волнующе и одновременно пугающе – из-за непредсказуемого поведения Дэвида. Возможно, в глубине души его страшило то, что ему предстояло стать отцом.

Между тем Рождество принесло женщинам в тюрьме лишь острое ощущение несправедливости. Что бы они ни совершили – разве они не заслуживали того, чтобы провести этот день со своими семьями? Мне было их очень жаль. Но ведь, напоминала я себе, каждая из них некогда причинила зло какому-то человеку, а у их жертв тоже были семьи.

Как ни странно, встречи с родными лишь усугубляли ситуацию.

– Мои дети только и рассказывают, как здорово они провели время и какие подарки им принес мой чертов бывший, – сказала одна из женщин. – А по мне они будто вовсе и не скучают.

Патрик проводил дополнительные сеансы психологической помощи под названием «Двигаемся вперед». Однако, несмотря ни на что, недовольство и ропот в тюрьме становились все громче.

– Мы вам что – курицы в клетке? – кричала одна из женщин из своей камеры. Это был голос Зельды.

– А что она хочет? – небезосновательно заметила Джеки. – Это же тюрьма.

Но я понимала и то, как чувствовали себя все эти женщины. Это было ужасно – не иметь возможности подышать воздухом на свободе. Поэтому неудивительно, что ежедневная часовая прогулка являлась для них единственной отдушиной. Однако в последнее время у нас возникла нехватка сотрудников из-за разгулявшегося вируса гриппа, поэтому было принято решение перенести дневную прогулку на пять часов, когда приходила вечерняя смена.

– В это время уже темно, – возразил Патрик на утреннем совещании, когда об этом было объявлено. – А без солнца может возникнуть дефицит витамина Д.

– Тогда давайте им эти чертовы таблетки, – проворчал один из надзирателей.

Губы Патрика напряженно сжались.

– Это не то же самое, и к тому же мы не можем позволить себе дополнительных трат, насколько я знаю.

Он повернулся ко мне за поддержкой, но что я могла сделать?

– Это вопрос безопасности, – ответила я. Недовольство этой ситуацией заставило меня быть резкой. Так же, как и мой гормональный фон во время беременности, из-за которого мне хотелось то плакать, то смеяться. Ко всему этому добавлялись переживания из-за Дэвида. Он не отвечал на мои звонки вот уже шесть дней. По словам Тани, Дэвид все еще был в деловой поездке в Штатах, хотя он собирался туда совсем ненадолго.

Время от времени я чувствовала в животе эти необычные ощущения – шевеления ребенка. Я должна была делиться всем этим со своим мужем, вместо того чтобы находиться здесь.

– Сколько дополнительных сотрудников нам потребуется, если мы перенесем время прогулки на три часа? – спросила я.

– Двое.

– Отлично. В таком случае я могу сама взяться за это.

Мой заместитель бросил на меня взгляд, говоривший «вы что – с ума сошли?».

– Но вы же губернатор тюрьмы!

– Я тоже могу помочь, – предложил Патрик.

Мой заместитель неуверенно на нас посмотрел.

– Ну, я бы сделал то же самое, но Шэрон…

Он остановился. Мы все знали, что его жене предстояло начать со следующего дня химиотерапию, и ему в связи с этим был предоставлен отпуск.

– Все в порядке, – быстро сказала я. – Мы справимся.

Конечно, это была хорошая идея – пойти навстречу заключенным в решении вопроса с прогулками, однако, как верно заметил мой заместитель, руководству тюрьмы не следовало подвергать себя опасности, работая «на передовой». В случае попадания в заложники это могло вызвать очень серьезные проблемы.

Когда я вернулась в свой кабинет, на автоответчике меня ждало сообщение. Дэвид! «Извини. Поездка затянулась дольше, чем я предполагал. А ты сейчас, наверное, на очередном совещании или разбираешься с каким-нибудь срочным делом. Люблю тебя».

Я тотчас перезвонила Дэвиду, но на его телефоне включился автоответчик. Какое разочарование! У меня было дел по горло до конца дня и вечером тоже. Оставалось надеяться, что на следующий день нам повезет больше.

Между тем по тюрьме уже прошел слух о том, что прогулки перенесут на более позднее время и выводить всех будут поочередно группами на полчаса, а не на час, как раньше. Так что, несмотря на усилия, приложенные мной для сохранения прогулок в светлое время, заключенные все равно оказались недовольны.

Зельда была крайне разозлена тем, что ее определили в последнюю группу.

– Это несправедливо, черт возьми! – вопила она, когда ее вместе с другими женщинами из крыла вели на прогулку в тюремный двор, миновав целый ряд запертых двойных дверей.

– Хватит жаловаться! – рявкнула Джеки, тоже вызвавшаяся на дополнительное дежурство. – Если бы не наша начальница, вас бы вообще никуда не водили.

– Да пусть бы она только попробовала нас не выпустить. Это нарушение прав человека – держать нас весь день взаперти!

Ох!

– Все в порядке? – спросила Фрэнсис, тоже находившаяся рядом. Я положила руку на живот. Опять толчок.

– Все хорошо, спасибо.

– Когда рожать, начальница? – выкрикнула одна из женщин.

– В начале лета, – ответила я. Не было особого смысла это скрывать. О моей беременности и так уже почти все знали.

– У вас, по крайней мере, ребенка не отберут, как у нас, – зло бросила Зельда.

Ну вот, опять! Я всегда старалась относиться к ней с пониманием, но теперь чаша моего терпения была переполнена. Что-то внутри меня взорвалось.

– Послушайте, – сказала я, подойдя к Зельде и глядя ей прямо в лицо. – Мне очень жаль, что вы не можете быть с вашей дочерью. Но все поступки имеют последствия. Вы совершили преступление и должны ответить за это. Наверное, вам самой следовало чуть больше подумать о своем ребенке, прежде чем нарушать закон.

– Ты еще пожалеешь об этих словах, – прошипела Зельда, сверля меня тяжелым взглядом. – Я уже предупреждала тебя раньше, но сейчас я точно не шучу.

– Как вы смеете мне угрожать? – Я была вне себя от ярости. – Отправляйтесь сейчас же обратно в корпус.

Зельда расхохоталась.

– Ну, давай, заставь меня. Что, подкрепления не хватает?

По моей спине пробежал холодок. Я огляделась, ища глазами Патрика, но он оказался далеко. На улице было холодно, и быстро смеркалось.

Несколько мгновений Зельда молча смотрела на меня в упор. У меня перехватило дыхание. Потом она развернулась и побежала в сторону корпуса.

– Двигаться только шагом! – проревел один из надзирателей.

Мимо меня прошли последние отстающие.

– Все, возвращаемся! – крикнула Джеки, находившаяся впереди строя.

– Как это все? – услышала я возмущенный вопль Зельды. – Мы последняя группа – значит, нас можно и обделить?

– А и хорошо, что возвращаемся, – поежилась стоявшая передо мной женщина. – Холодновато сегодня.

Действительно было очень холодно. Я сильнее затянула пояс своей форменной куртки и последовала за всеми.

Когда мы вошли в корпус, свет начал мигать.

– Опять электричество барахлит, – пробормотал один из надзирателей. Такое часто случалось в плохую погоду. Электрики должны были уже все наладить. Я мысленно сделала для себя пометку разобраться с ними.

Теперь мне следовало сосредоточиться на том, чтобы провести всю эту толпу через двери в жилую зону, а затем – наверх по лестнице. Джеки пробежала мимо, проверяя, все ли в порядке.

– Когда все будут в своих камерах, приведите Зельду Дарлинг в мой кабинет, – крикнула я ей.

– Хорошо. Что-то случилось?

– Потом расскажу.

– Проходим, не задерживаемся, – выкрикивала Фрэнсис. Патрик тоже был где-то неподалеку, но я не могла его видеть из-за мерцающего света.

– Не толпитесь! – рявкнул другой надзиратель. В его голосе прозвучали какие-то тревожные нотки. Внезапно весь коридор погрузился во тьму. Черт возьми.

Я подождала, надеясь, что свет опять загорится, но этого не произошло.

– Все по своим камерам!

Фонари надзирателей загорелись тут и там, как светлячки. Я тоже достала свой, но батарейка в нем едва работала. Как же я это не проверила?

– А что – весело! – воскликнула какая-то женщина.

Кто-то радостно присвистнул.

Волны страха и возбуждения отчетливо ощущались в воздухе. Женщины вели себя, словно школьницы, внезапно вырвавшиеся на свободу. Потом внезапно всех охватила паника.

– Где перила? Я сейчас упаду, – прохныкал чей-то голос.

– Разве это справедливо? У меня отняли ребенка, а у нее останется.

Шаги. Беготня.

Встречай нападающего лицом к лицу. Так нас инструктировали по самообороне на курсах повышения квалификации.

Однако было так темно, что ничего нельзя было разглядеть.

Внезапная боль от удара по голове оглушила меня.

Я протянула руку, чтобы схватиться за перила, но не смогла их найти. И потом я упала.

* * *

– Вики, Вики! Ты в порядке?

Голос Дэвида, казалось, доносился откуда-то издалека.

Боль внизу живота – как во время очень болезненных месячных – не давала собраться с мыслями.

– Ты здесь, – пробормотала я, пытаясь открыть глаза.

Я находилась в больнице – судя по капельнице в моей руке и белым халатам вокруг.

– Ты в порядке?

Голова у меня раскалывалась. Я с трудом могла говорить.

– Что произошло?

– На тебя напали. Одна из женщин тебя ударила.

Картина произошедшего начала постепенно восстанавливаться. Прогулка в тюремном дворе. Лестница. Страшная, разрывающая голову боль.

– Ребенок… – всхлипнул Дэвид. – Ты потеряла нашего ребенка.

– Нет! – закричала я.

Медсестра взяла меня за руку. Дэвид поднялся и отошел от моей кровати, словно желая дистанцироваться от меня. Внезапно я заметила, что в палате находился еще и полицейский. Он неуклюже приблизился.

– К сожалению, миссис Гаудман, из-за неполадок с электричеством отключилось не только освещение, но и камеры видеонаблюдения. Но мы обнаружили в камере одной из заключенных бильярдный шар в носке. Он как раз соответствует вашей ране на голове.

Я медленно осознавала услышанное. Размещение бильярдного стола в комнате отдыха было моей идеей. Они есть во многих тюрьмах – так говорила я, когда один из надзирателей высказал опасение, что шары могут быть «использованы не по назначению».

Сделав над собой огромное усилие, я сумела сесть в кровати.

– У кого из заключенных? – прошептала я.

– Да какое это имеет значение? – сквозь слезы воскликнул Дэвид. – Мы потеряли нашего сына!

– Это был мальчик?

Тогда, на УЗИ, мы решили не узнавать пол ребенка. Я принялась колотить кулаками по кровати, и слезы потекли по моему лицу.

– Мы дали вам наркоз во время операции, – сказала медсестра. – У вас было сильное кровотечение и…

– Я хочу увидеть своего сына!

Медсестра кинула взгляд на Дэвида.

– Ваш муж решил, что будет лучше, если его унесут…

– Как ты мог?

– Как ты могла? – зарычал он. Глаза у него были красные. Яростные. – Если бы ты перевелась в менее опасную тюрьму, как я предлагал, то ничего этого не случилось бы!

– Это неправда. Ты ничего подобного не предлагал.

– Нет, предлагал.

Это уже не в первый раз Дэвид уверял меня, будто сказал то, чего никогда не говорил.

– Так у кого в камере вы нашли бильярдный шар? – настойчиво повторила я свой вопрос.

Повисла тишина.

– Скажите мне! – крикнула я.

– У Зельды Дарлинг, – тихо ответил полицейский. – Она сейчас арестована.

* * *

Пенни держит меня за руку, как будто она моя подруга, а не адвокат.

– Почему вы не рассказали мне об этом раньше?

Я убираю свою руку.

– Потому что мне слишком больно говорить об этом.

– Я понимаю.

Может, она сама тоже потеряла ребенка, размышляю я. На самом деле это так странно, что я почти ничего не знаю о жизни женщины, которая пытается спасти меня от пожизненного заключения.

– Вы знаете, где сейчас Зельда? – спрашивает Пенни.

– Должно быть, все еще в тюрьме – ей добавили срок за нападение на меня.

Пенни что-то записывает в своем блокноте.

– Вы думаете, это может иметь значение?

– Не знаю. – Она продолжает писать. – В этом нужно разобраться.

Глава 48 Хелен

Я собираюсь постучать, когда вдруг слышу приближающиеся к двери шаги изнутри квартиры. Все задумывалось совсем не так. Это я должна была застать Вики Гаудман врасплох, свалившись ей как снег на голову, а не она – обнаружить меня на пороге своего дома. Конечно – по большому счету – разница невелика, однако это сбивает мой настрой. Поэтому я торопливо ретируюсь и перебегаю на другую сторону дороги. Там я усаживаюсь на невысокий каменный заборчик и делаю вид, будто вожусь со шнурками на ботинках. Потом, подняв голову, я вижу, что Вики направляется на набережную. Я следую за ней на безопасном расстоянии. По дороге еще попадаются люди, поэтому мое преследование остается незамеченным.

Вики, похоже, неважно себя чувствует. Дважды она останавливается, вцепившись в перила, словно боясь упасть. Каждый раз мне тоже приходится останавливаться и топтаться на месте. Волны бьются о берег с бо́льшим ожесточением, чем несколько минут назад, когда я проходила мимо, – словно они каким-то неведомым образом чувствуют напряженность момента.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я могла бы даже убить эту женщину.

Она в очередной раз останавливается, держась за перила. Я опять делаю то же самое, но вдруг кто-то налетает на меня сзади. Это женщина с маленькой белой собачкой.

– Простите, простите! – говорит она, хотя это я виновата, что так резко остановилась.

– Все в порядке, – тихо отвечаю я.

Однако собака начинает лаять, словно возмущаясь из-за нарушенной прогулки. Вики Гаудман, услышав лай, оборачивается. Ее глаза встречаются с моими.

Она не может знать, кто я такая. Как бы то ни было, я чувствую, что она задумывается, не видела ли меня раньше. Я вижу, как она разглядывает мое лицо. Что-то в нем кажется ей знакомым.

Я пытаюсь заговорить, но слова застывают у меня на губах.

Потом Вики вдруг падает на землю. Ее руки и ноги начинают изгибаться, будто она пытается плыть по суше. Изо рта у нее идет пена. Что происходит?

– Боже мой! – вскрикивает женщина, и собака тянет ее к распростертому на земле телу. – У бедняжки припадок. Быстрее. Вызовите «Скорую».

Однако если я это сделаю, полиция может выследить меня. Я не совершила ничего противозаконного. Пока. Но в любом случае лучше, чтобы меня не было здесь, когда приедут копы.

– Извините, – лгу я. – У меня разрядился телефон.

– Успокойся.

На секунду я замираю, думая, что она говорит это мне, но потом понимаю, что это слово адресовано собаке. Женщина достает свой телефон: «“Скорая!” Набережная. Возле Лидо».

Я бросаю быстрый взгляд на Вики Гаудман, корчащуюся на земле под скамейкой. Какая-то часть меня считает, что это меньшее, чего она заслуживает. Однако в глубине души мне становится ее жаль. Потом я убегаю.

Глава 49 Вики

11 июля 2018

– Адвокат к Вики Гаудман, – объявляет надзиратель.

– Опять? Твой адвокат к тебе неровно дышит, что ли? – фыркает моя сокамерница.

– Она готовит мою защиту, – отвечаю я. – Суд уже завтра.

– А моей вообще на меня наплевать. Она уверена в моей виновности.

Пенни уже ждет меня в комнате для встреч с адвокатом. На этот раз с ней какой-то мужчина.

– Это Жиль Ромер, – с энтузиазмом сообщает она. – Он будет вашим защитником в суде.

– Ваш адвокат рассказала мне о нападении на вас, Вики. – Он говорит так, будто мы давно знакомы. – Я очень сочувствую вашей потере.

Я отворачиваюсь. Мне совсем не хочется обсуждать все это с незнакомцем. Даже разговор с Пенни дался мне очень тяжело.

– Мы должны знать больше, Вики, – мягко произносит она.

– Я уже достаточно рассказала.

– Так вы себе не поможете. Поймите, история о вашем ребенке может пролить новый свет на ваше дело.

Патрик…

* * *

Потеряв своего сына, я едва не сошла с ума от горя. Вот, только что я была беременна, и внутри у меня шевелился ребенок. А теперь там пустота. Как можно было пережить это? Я надеялась на утешение от мужа, но Дэвид практически не разговаривал со мной. Я знала, что он винил меня. Поэтому так получилось, что я стала делиться переживаниями со старым другом Патриком.

– Иногда в таком случае, – сказал он во время доверительной беседы в моем кабинете, – можно дать своему ребенку имя – так станет легче. Думай о нем как о реальном человеке.

«Твое имя», – инстинктивно подумала я. Хорошее, крепкое, надежное имя. И, как ни странно, это действительно помогло. Какой-нибудь психолог мог бы объяснить мой выбор тем, что у меня все еще остались чувства к Патрику. В любом случае, это имя было моей личной тайной.

Меня так поглотила тоска о неродившемся ребенке, что мне совершенно не было дела до своего физического состояния, – а у меня, между тем, была сломана рука и разбита голова. Кроме того, мне пришлось перенести тяжелую процедуру выскабливания, без которой нельзя было обойтись после выкидыша – тем более, на таком сроке.

– Нужно провести чистку матки, чтобы там ничего не осталось, – сказала мне медсестра. – А потом сможете снова подумать о беременности.

Однако даже мысль о другом ребенке казалась мне предательством по отношению к маленькому Патрику. Кроме того, учитывая враждебность Дэвида ко мне в последнее время, возможность новой беременности была крайне сомнительна. Он продолжал утверждать, что предлагал мне перевестись в «менее опасную тюрьму». Дэвид был в этом так непреклонен, что я почти поверила ему. Может, подумала я, удар по голове сказался на моей памяти. Я даже забыла про День святого Валентина, а Дэвид – вероятно, в качестве извинения за свое поведение – подарил мне красивые сережки с кристаллами. Впрочем, это потепление с его стороны продлилось недолго, и вскоре он снова стал вести себя со мной раздражительно.

Возможно, этому не следовало удивляться. Я сама была на себя не похожа: сделалась очень тревожной и подскакивала от любого резкого звука. Посттравматическое расстройство – сказал доктор, выписав мне успокоительные. Я к тому же грубо обошлась с бедными Джеки и Фрэнсис, которые пришли меня навестить с шоколадными конфетами и цветами.

– Вот увидишь, пройдет время, и тебе станет легче, – неловко произнесла Фрэнсис.

– Откуда тебе знать? – вспылила я. – Вы обе не были матерями. Вы понятия не имеете, что это такое – быть беременной и потерять ребенка.

По их лицам стало понятно, что мои слова очень больно задели их.

– Простите меня, – сказала я, отворачиваясь, и горячие, безмолвные слезы потекли на мою подушку.

Джеки стиснула мою руку, пытаясь меня утешить. Это было больше, чем я заслуживала.

А потом у меня случился первый приступ. Последним, что я помнила, был спор с Дэвидом в нашем доме в Кингстоне, после чего я очнулась на ковре в гостиной, чувствуя себя словно после глубокого сна. В то же время в голове у меня был странный сумбур. Я попыталась встать, опираясь на стул, но снова упала.

– Да что с тобой такое? – недовольно фыркнул Дэвид. – Возьми себя в руки, Вики.

– О чем ты говоришь?

– Я всего лишь сказал, что мне снова нужно уехать по делам, – вовсе не обязательно из-за этого устраивать такой спектакль.

– Какой еще спектакль? Когда? – произнесла я, потирая руки и ноги. Мышцы почему-то сильно болели. Лишь впоследствии я узнала, что такое бывает при моем заболевании. – Наверное, мне нужно сходить к врачу.

– Вероятнее всего – к психиатру.

Как он мог быть таким жестоким?

Врач отправил меня на МРТ, и было установлено, что у меня случился эпилептический приступ.

– Такое бывает после травмы головы. Это вполне может быть единичный случай, но вам теперь следует наблюдаться какое-то время. Приходите ко мне на прием через месяц.

Однако прежде чем наступил назначенный срок, у меня произошел еще один приступ – на этот раз в тюремной комнате для персонала. Патрик сразу же отвез меня в больницу.

– Проверьте подозрение на эпилепсию, – сказал он дежурному врачу.

– С чего ты это взял? – спросила я его.

– Мне доводилось видеть подобное раньше, – спокойно ответил он.

Впоследствии я узнала, что такое развитие заболевания было весьма обычным. Первый эпилептический приступ мог произойти спустя несколько недель или даже месяцев после травмы. Постановка диагноза происходила гораздо позже. Мне его подтвердили лишь после множества различных обследований, включая ЭЭГ (электроэнцефалограмму), измерявшую электрическую активность мозга, депривацию сна и МРТ, которые позволяли обнаружить повреждение или какую-либо аномалию в ткани мозга – потенциальную причину приступов. Алкоголь, как мне сказали, также мог провоцировать припадки. Я продолжала проходить обследования. Ко времени получения результатов у меня произошло еще два «эпизода». Хуже всего было то, что один случился во время собрания сотрудников, которое я решила провести для обсуждения проблемы с новой заключенной, склонной к самоповреждению.

Однако, если бы не свидетели, я могла бы поклясться, что никакого приступа у меня не было.

– Я ничего такого не помню, – сказала я доктору. – Единственное – я почувствовала нечто вроде запаха жженой резины, а потом – ничего. А в последний раз мне очень хотелось пить.

Он посмотрел на меня так, словно я сказала ему нечто замечательное.

– Это могут быть предвестники приближающегося приступа, вызванные повышенной активностью мозга. Не у каждого человека, страдающего эпилепсией, бывает подобное, но это, в общем-то, хорошо, потому что таким образом вы будете предупреждены о припадке и сможете приготовиться. Всегда старайтесь находиться в безопасном месте. Также лучше не спать в одиночестве.

Я подумала о частых отсутствиях Дэвида и моем собственном напряженном графике, из-за которого я проводила шесть ночей в неделю в своей служебной квартире на территории тюрьмы.

– Летальные исходы, – добавил доктор, – чаще всего бывают следствием несчастных случаев – можно упасть и удариться головой или утонуть. Также возможна так называемая «внезапная необъяснимая смерть при эпилепсии».

– Летальные исходы? – повторила я, шокированная. – Я не знала, что все настолько серьезно.

– Старайтесь не думать об этом. Как правило, заболевание удается контролировать правильно подобранными медикаментами и дозировкой.

Мне довелось перенести еще три приступа, прежде чем врач наконец подобрал лекарство, помогавшее лучше других. Однако среди его недостатков – как меня предупредили – было то, что оно могло негативно сказываться на памяти. Другие побочные эффекты, о которых я прочитала в Интернете, оказались не менее пугающими – особенно несколько «личных историй» о возможной дегенерации мозга.

– Не обращай на это внимания, – решительно сказал Патрик.

Однако хуже всего было то, что теперь под сомнением оказалась моя трудоспособность.

– Все в порядке, – настаивала я, когда председатель совета предложил мне провести еще некоторое время в отпуске. Потом, несмотря на прием лекарств, у меня повторился приступ – на этот раз в блоке матери и ребенка: дети, должно быть, перепугались и кричали, но я ничего этого не помнила.

Врач увеличил дозу лекарства. Женщины-заключенные старались держаться от меня подальше, когда проходили мимо по тюремному коридору. Сотрудники смотрели на меня с подозрением. Спустя месяц у меня случился припадок во время визита в тюрьму проверяющего из министерства. Это стало последней каплей.

– Мы должны реально смотреть на вещи, – сказал председатель совета, когда меня вызвали на заседание. – Вы будете получать хорошую пенсию. Мне очень жаль, но мы обязаны думать, прежде всего, о благополучии заключенных. Что если вы причините кому-нибудь вред во время своего приступа?

– Но у меня-то эти приступы начались как раз из-за нападения одной из заключенных!

Зельда была признана виновной, и ей добавили срок к уже имевшемуся. Однако ее наказание не могло вернуть моего ребенка. В моем кармане по-прежнему лежал снимок УЗИ, сделанный на третьем месяце беременности, – я до сих пор носила его с собой, вместе со своим горем.

* * *

– То, что я стала называть своего ребенка Патриком, как живого, наверное, может показаться вам сумасшествием, – говорю я адвокату. – Но это действительно помогло – с годами мне стало легче.

Ее увлажнившиеся глаза смотрят на меня с сочувствием.

– Наверное, я бы сделала то же самое.

Мужчина-адвокат продолжает сосредоточенно писать.

– Если вы повторите перед присяжными эту историю, которую только что нам рассказали, Вики, – говорит он, поднимая на меня взгляд, – думаю, никто не сможет остаться равнодушным. А как произошел ваш разрыв с Дэвидом?

Я прокручивала это в голове бесчисленное множество раз.

– Однажды мой муж пришел домой – в наш дом в Кингстоне – очень поздно. Он был пьян. А потом он…

Я останавливаюсь, пытаясь сдержать слезы.

Мой судебный адвокат ждет. Так же, как и Пенни. Деваться некуда.

– Он сказал, что влюбился в Таню, – мой голос повышается от гнева. – Не увлекся ею, а именно влюбился.

Я до сих помню состояние шока, охватившее меня после этих слов.

– Я никогда не любил тебя на самом деле, – прорычал Дэвид. – И вообще, ты мне больше не нужна.

– Я не понимаю тебя.

Он приблизил ко мне вплотную свое лицо. В некоторые моменты оно казалось совершенно уродливым, а не красивым.

– Знаешь, почему я сделал тебе предложение? – бросил он. – Потому что мне хотелось быть с женщиной, обладающей властью. Имеющей определенный статус. Ребенок запечатал бы наши отношения. Сделал бы нас настоящей семьей, на которую все смотрели бы с уважением. Но теперь это все рухнуло – так же, как и наш брак.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь! – взвыла я.

– Очень хорошо понимаю, поверь мне.

Потом Дэвид собрал чемодан и ушел из дома, хлопнув дверью. Несмотря ни на что, я все же надеялась, что его жестокие слова были произнесены скорее под влиянием алкоголя и от горя по нерожденному ребенку. Возможно, именно это бросило его и в объятия Тани – думала я. Вопреки всякой логике, я винила ее больше, чем его. Однако Дэвид так и не вернулся ко мне.

– Он заявил, что у него нет денег, когда мы обсуждали с ним условия развода. Мою долю выкупила у меня Таня. – Я морщусь от этого унизительного воспоминания. – Таким образом они и остались в нашем доме в Кингстоне. Должно быть, он ей очень нравился.

Да еще и такая возможность уязвить меня – едва не добавила я.

– Кроме того, я получила выходное пособие при увольнении. Для начала я сняла квартиру в Лондоне, чтобы подумать, что делать дальше. Однако жизнь без работы мне быстро наскучила. Для меня было невыносимо весь день сидеть дома в ожидании – случится или не случится приступ. Я привыкла много работать.

Пенни кивает, словно все это ей хорошо знакомо.

– Тогда мне пришла в голову идея. Работа по найму была, скорее всего, не для меня, поскольку работодатель мог счесть мое заболевание большой проблемой. Но я подумала, что могу работать на себя.

Оба адвоката внимательно меня слушали.

– Когда-то я занималась организацией «салона красоты и релаксации» в одной из своих тюрем. Женщины проходили там обучение и практику, что давало им шанс после освобождения устроиться на работу. Больше всего меня тогда впечатлила ароматерапия: она действительно помогала мне успокоиться. Именно в этом я больше всего нуждалась на тот момент, и вдобавок таким образом я могла помогать и другим людям. Так что я прошла соответствующие курсы, а потом переехала в Дорсет.

– Но вы там не задержались, – замечает мой судебный адвокат, справляясь со своими записями.

– Нет. Мне приходится постоянно переезжать, потому что каждый раз, когда у меня случается приступ, я теряю клиентов.

Он кивает:

– Думаю, это тоже должно хорошо подействовать на присяжных. Они проникнутся к вам сочувствием.

– Вы поддерживали все это время какой-либо контакт с Дэвидом? – спрашивает Пенни.

Я могла бы солгать. Но я уже и так достаточно это делала. Да и в любом случае меня постоянно, похоже, выводят на чистую воду. Я делаю глубокий вдох.

– Я оставляла сообщения на автоответчике Дэвида, чтобы дать ему знать мой новый адрес – на тот случай, если он захочет увидеться со мной. Я продолжала надеяться… несмотря ни на что.

– Вот это не очень хорошо, – бормочет судебный адвокат. – Может создаться впечатление, что вы преследовали своего бывшего мужа.

Потом его лицо меняется.

– Кстати, у нас есть для вас кое-какая информация.

Он бросает взгляд на Пенни. Та, кажется, нервничает. Все это мне совсем не нравится.

– Дело в том, что мы провели небольшое расследование. – Он издает короткий смешок. – Нам, адвокатам, приходится иногда быть и немного детективами.

– Что вы имеете в виду?

– В прошлый раз вы сказали Пенни, что Зельда Дарлинг все еще сидит в тюрьме. Но на самом деле, как нам удалось выяснить, она освободилась вскоре после этого Рождества.

Я холодею, сопоставив даты.

– Так, значит…

– Именно так, – подтверждает Пенни. – Это произошло незадолго до исчезновения вашего бывшего мужа – ее выпустили досрочно. – Она усмехается. – За хорошее поведение.

Часть 3

Глава 50 Хелен

Прошло много времени. Но Вики Гаудман должна за все заплатить.

Я медленно бреду от метро на нашу квартиру. Что скажет мама, когда узнает, что я наконец нашла ее заклятого врага?

Я до сих пор помню тот ужасный день, когда надзиратели уволокли маму с нашей встречи, после того как другая заключенная запустила в меня стакан с кофе. Мама тогда была ни в чем не виновата. У нее постоянно возникали проблемы – сказала она мне, – потому что начальница тюрьмы имела на нее зуб. Вики Гаудман. Властолюбивая сука, гнобившая каждого, кто пытался пойти против нее.

А потом произошла та злополучная история. Маме увеличили срок, и мы смогли снова увидеться с ней лишь много месяцев спустя. Все это время я не имела ни малейшего понятия о том, что произошло и почему мне нельзя навещать ее. Я едва узнала маму во время нашей встречи. Она оказалась совершенно раздавлена. В ужасном состоянии. Волосы у нее были спутанные, глаза какие-то стеклянные, и говорить ей удавалось с большим трудом. Однако первые ее слова были о Вики.

– Я пальцем не тронула эту суку. Я вообще ни при чем. Меня просто подставили – кто-то подбросил в мою камеру бильярдный шар в носке. Ведь у меня было много врагов. А, может, начальница и сама все подстроила, чтобы меня перевели в другую тюрьму. Она всегда меня ненавидела.

– Зачем бы ей все это подстраивать?

Мама пожала плечами:

– Возможно, у нее что-то пошло не так. Я не знаю. Но, если бы на меня это не повесили, я смогла бы освободиться на много лет раньше. Она еще заплатит за все. И ты должна мне помочь.

Я вспоминаю тот день, когда я забирала маму из тюрьмы, вскоре после Рождества. Она выглядела слабой и беспомощной, когда вышла оттуда, сжимая в руке пластиковый пакет с одеждой, которая была на ней в день задержания в парке, много лет назад.

– Глазам больно от солнца, – пожаловалась она, когда я вела ее к автобусной остановке. – Совсем отвыкла от этого.

На каждом шагу мама останавливалась, принимаясь разглядывать что-нибудь – то дерево, то ребенка с мобильным телефоном, словно все это ей было в диковинку.

– Тебе повезло, что ты могла наслаждаться всем этим на свободе.

То, что я год провела в исправительном учреждении для подростков, после совершенного мной поджога у Ди и Роберта (ужасный поступок, который хотелось бы вычеркнуть из памяти), а потом кочевала из одной приемной семьи в другую, – это, похоже, ничуть маму не волновало. Сначала я жила у престарелой пары: они сами едва ходили и хотели, чтобы я о них заботилась, а не наоборот. Потом меня передали женщине, которая просто оставляла для меня еду на столе и говорила: захочешь – поешь. Однажды она уехала на две недели во Флориду. Я, собственно, была вовсе не против – мне нравилось, что я предоставлена сама себе. Однако соцслужба обнаружила это во время проверки, и меня поселили в молодежный хостел, где воняло мочой, а стены были измазаны экскрементами. Другие подростки издевались над моим именем. «Эй, Дарлинг! Скарлет «горячая штучка»! Сделай нам что-нибудь горяченькое!

– Да, и правда, дурацкое имя, – сказала мама, когда я пожаловалась ей при встрече. – Слишком заметное. Тебе нужно сменить его. Иначе тебя будут связывать со мной, а это совсем ни к чему – особенно, когда ты будешь искать ту суку, из-за которой мне добавили срок.

Так я выбрала имя Хелен Эванс. Оно казалось таким нормальным. Законопослушным. Надежным. Потом я придумала себе семью. Родителей, желавших, чтобы я всего в жизни добивалась сама. И брата с сестрой.

Однако Вики Гаудман обнаружить не удавалось – в Интернете к ней не вели никакие следы, за исключением единственной фотографии. В газетах – тоже ничего. Она как будто бесследно исчезла.

Потом однажды мне пришла в голову идея. Если я не могла отыскать Вики, стоило найти ее мужа. Через него можно выйти и на нее.

Дальше все было просто. Я провела расследование и нашла Дэвида Гаудмана. Оказалось, что он развелся со своей начальницей тюрьмы. В любом случае, сказала мама, он все равно мог знать, где находится Вики, поэтому не следовало бросать эту ниточку. Это был человек, «сделавший себя сам», и я при встрече рассказала ему свою историю, которая, как мне казалось, должна вызвать его расположение. Я получила работу в его компании. Соблазнила его.

Обращайся с ними похуже. Держи на крючке. Мама повторила свой неизменный совет, когда я сообщила, что нашла его. «Именно так я должна была вести себя с твоим отцом». Потом она замолчала.

Я затаила дыхание. Всякий раз, когда я спрашивала маму об отце, она отвечала, что все произошло давным-давно и ей не хотелось об этом говорить.

– Что произошло, мама?

Она вздохнула:

– Это не важно.

– Нет, важно. Я уже взрослая женщина. Ты должна мне это сказать.

В лице мамы что-то дрогнуло.

– Я и сама об этом давно уже думаю. Наверное, ты права. – Она закрыла глаза. – Впервые я увидела твоего отца на пляже в Тринидаде – я поехала туда незадолго до начала учебы в университете. Потом мы случайно столкнулись с ним в одном баре. Вот так все просто. Мы даже не спросили друг у друга имен. И только спустя пару месяцев, когда мы с друзьями переехали в другое место, я поняла, что беременна. Такая наивность с моей стороны. – Мама засмеялась. – Девочка из маленькой уэльской деревни, никогда не задумывавшаяся о контрацепции. Я подумывала вернуться и попытаться найти того парня, но я даже не знала его имени. Если бы я была дома, в Великобритании, то, наверное, сделала бы аборт – прости, детка. Но потом стало уже поздно, и у меня не было денег. Когда я обратилась за помощью к родителям, они просто сошли с ума. Как только они меня не называли! Шлюхой, подстилкой… Это было ужасно. Они сказали, чтобы я сама расхлебывала последствия своей глупости. К тому времени я уже стала чувствовать, что ты – моя часть, с которой я не могу расстаться. Так что я сняла комнату в лондонском хостеле. Потом родила в местной больнице. Я пыталась жить на пособия, но их не хватало, и тогда я стала приторговывать наркотиками. Нам нужны были деньги, детка. Даже муниципальные квартиры обходятся недешево.

Я, потрясенная, обдумывала услышанное.

– Это были твои родители на той фотографии, которую ты мне дала?

Мама кивнула. В ее глазах промелькнула горечь. Значит, ей не все равно.

– И где они теперь?

– Понятия не имею. Какое мне дело до них? С какой стати? Они не оказали мне никакой помощи. Мы были с тобой только вдвоем, детка, – ты и я. Помнишь, что я всегда говорила? Мы с тобой отличная команда. Продолжай игру. Ладно?

И я продолжала. Сначала мне казалось диким прикидываться какой-то Хелен с выдуманной большой семьей. Но потом, как ни странно, моя новая личность приросла ко мне. Мне было легче спать с Дэвидом, воображая себя кем-то другим. Кроме того, это помогало прогонять воспоминания о мистере Уолтерсе. Во всяком случае, на сей раз я делала все по своей воле. А потом я повторила ошибку моей мамы. Я забеременела. К кому я могла обратиться за помощью? Угрожая позвонить «отцу» во время спора с Дэвидом, я сама почти верила в свои выдумки.

– Безмозглая идиотка! – кричала мама, когда я обо всем ей рассказала. – Ты испортишь себе жизнь – так же, как когда-то я.

– Не говори так.

– Ну, ничего, он нам за все заплатит. И она тоже. Продолжай искать. Найди эту суку.

И, не зная, что еще предпринять, я сделала именно это.

* * *

Войдя в квартиру, я обнаруживаю маму в весьма неприглядном, неряшливом виде. От нее пахнет виски, и под ногтями у нее грязь.

– Я ее нашла!

Глаза у мамы загораются.

– Рассказывай! Что произошло?

– У нее случился припадок.

Мама закатывает глаза:

– Отлично.

– Я вижу, ты не удивлена.

– Конечно, нет. У нее начались припадки после того случая.

Что?

– Почему ты никогда об этом не упоминала?

Она пожимает плечами:

– Считала это неважным.

Я задумываюсь: что еще казалось ей «неважным»? Возможно, есть что-то еще, о чем она предпочитала умолчать? Потом мне в голову приходит ужасная мысль. Мама была в ярости, когда я рассказала ей о том, как Дэвид отреагировал на мою беременность. Что если…

Нет. Она не способна на такое. Какой бы ни была мама, она всегда желала мне только добра. Мы же с ней одна команда.

Глава 51 Вики

12 июля 2018

И вот наступил этот день. День суда. Двенадцать незнакомцев и судья должны решить мое будущее.

Другие женщины-заключенные наблюдают за тем, как меня уводят из моей камеры. Их молчание пугает намного больше, чем их обычные крики и ругань. Я не питаю иллюзий насчет того, что они испытывают ко мне какое-то сочувствие. Их подавленность вызвана осознанием того, что одной из них скоро предстоит стать следующей.

Меня выводят в наручниках в тюремный двор и сажают в фургон. После недолгой поездки по ухабам, а затем по более ровной дороге – очевидно, трассе с двусторонним движением или автомагистрали – мы останавливаемся. Дверь фургона открывается. Солнечный свет ослепляет меня, и я слегка пошатываюсь, окидывая взглядом высокие грязно-белые стены вокруг. Это здание суда кажется мне незнакомым. Во всяком случае, с этого ракурса.

– С вами все в порядке? – спрашивает женщина-конвоир. Вероятно, ее предупредили о моем заболевании.

– Да, просто ноги немного не слушаются с дороги, – отвечаю я.

У меня продолжают дрожать от волнения колени, когда мы входим в здание суда, и меня ведут дальше по лабиринту коридоров.

– Вам нужно в туалет? – спрашивают меня.

Я киваю. Женщина-конвоир расстегивает мои наручники и ждет снаружи кабинки. Когда я возвращаюсь, она облегченно вздыхает. Опять коридоры. Потом вверх по лестнице – дрожа, я стараюсь не смотреть вниз. Вот зал суда. И наконец – стеклянный бокс на возвышении. Какая ирония.

Все глаза обращены на меня. Я окидываю взглядом публику, сидящую в зале, и замечаю несколько знакомых лиц из своей прежней жизни. Они пришли, чтобы поддержать меня, или просто из любопытства? Здесь Фрэнсис. Джеки. Дальше, справа – Николь. Я пытаюсь поймать ее взгляд.

Пенни сидит позади моего судебного адвоката. Она поворачивается и улыбается мне – очевидно, желая подбодрить. Но, конечно, я прекрасно все понимаю. Против меня слишком много улик.

Много лет назад, когда я работала простым надзирателем, мне тоже доводилось конвоировать обвиняемых в суд. В настоящее время этим занимаются в основном частные охранные фирмы. Иногда мы даже устраивали пари, кто из подсудимых будет оправдан, а кто – осужден. Сейчас я не рискнула бы хоть сколько-нибудь на себя поставить.

– Виктория Гаудман, – произносит секретарь суда, – вы обвиняетесь в убийстве Тани Гаудман. Вы признаете себя виновной или заявляете о невиновности?

– Заявляю о невиновности, – шепчу я.

– Не могли бы вы говорить громче, пожалуйста?

– Заявляю о своей невиновности.

Я сажусь на скамейку. Зал суда плывет перед глазами. Однако, судя по моему опыту, это головокружение не является предвестником приступа. Я просто сильно напугана. Что ж, по крайней мере, они не обвиняют меня в убийстве Дэвида. Пенни предупредила, что при имеющихся против меня уликах они вполне могли бы это сделать, даже несмотря на отсутствие тела. Как бы то ни было, они решили воздержаться от этого.

Представительница стороны обвинения начинает излагать суть дела. Из-за охватившего меня страха ее слова беспорядочно крутятся в моей голове, не выстраиваясь в осмысленные предложения.

Некоторые фразы, однако, доходят до моего сознания.

– Вам будут представлены свидетельства о том, что у подсудимой был обнаружен дневник, в котором она признавалась в ненависти к своему бывшему мужу Дэвиду Гаудману и желании убить его, чтобы он – цитирую – «не мог принадлежать никому другому».

Публика в зале изумленно выдыхает.

– Присяжные также будут ознакомлены со свидетельствами о том, что Таня Гаудман была задушена толстой цепочкой, похожей на ту, какие используют для ношения ключей в тюрьмах. Подсудимая некогда работала тюремным губернатором, и подобная цепочка была обнаружена у нее дома после убийства.

Еще один изумленный выдох.

Один из присяжных качает головой с таким видом, словно все уже для себя решил.

– Кроме того, подсудимая была сфотографирована во время разговора со своим бывшим мужем на улице незадолго до его исчезновения. Сначала она отрицала факт этой встречи, но впоследствии признала, что говорила неправду.

Теперь уже все присяжные бросают на меня взгляды, полные подозрения.

– Леди и джентльмены, вам также будет представлена информация о том, что, согласно заявлению Виктории Гаудман, она сама, без какого-либо разрешения, проникла через заднюю дверь в дом Тани Гаудман. Также она признает, что между ней и погибшей произошла «потасовка», возникшая в пылу ссоры. Данное заявление подтверждается тем, что ДНК подсудимой была обнаружена на теле жертвы.

Мне хочется закрыть уши руками.

– Вам также будет рассказано о склонности подсудимой к агрессивному поведению.

Что?

– Защита будет утверждать, что их клиентка находится не в самом лучшем состоянии здоровья, но на самом деле Вики Гаудман – далеко не хрупкое создание. У нас есть свидетельства того, что у нее сложилась репутация весьма жесткого и даже агрессивного человека. Очевидно, она переносила это и в свои личные взаимоотношения.

По лицам присяжных я вижу, что в их глазах я уже виновна.

Глава 52 Хелен

16 июля 2018

Я прошу маму остаться дома и не ходить со мной в суд. Сначала она соглашается. Однако потом, после выходных, закатывает настоящую истерику. «Я должна быть там! Я хочу увидеть, как эта сука получит по заслугам!»

Мы договариваемся, что встретимся в кофейне за углом сразу же после суда.

Когда я втискиваюсь на место в первом ряду зрительской галереи (живот у меня уже начинает округляться), мне становится как-то не по себе, и я уже почти жалею, что пришла на этот суд. По моему телу пробегает дрожь. Сколько людей сидело здесь когда-то, наблюдая за тем, как их мать или отца отправляли в тюрьму? Или, может, их собственных детей. На самом деле на скамье подсудимых вполне могла оказаться и я.

Мне вспоминается тот случай, когда я попалась на краже, на которую меня подбили дети из дома Уолтерсов. Однако затем в моей голове вспыхивает другое воспоминание – белые рыхлые руки и тяжелые шаги, направляющиеся в мою комнату. Я прикусываю костяшки пальцев, чтобы сдержать приступ рвоты.

В зале суда начинается волнение. Вот она! Вики Гаудман! Ее сопровождает здоровенная женщина-конвоир. Вики идет, опустив голову, и жидкие пряди волос падают ей на лицо – по ней никак не скажешь, что это та самая начальница, которая гнобила маму в тюрьме. Что ж, наконец-то она получит по заслугам!

Бывшая начальница тюрьмы сделала свое заявление, и теперь барристер[15] обвинения задает ей вопросы.

– Миссис Гаудман, – говорит она, – не могли бы вы описать ваши отношения с Таней Гаудман?

– Она вышла замуж за моего бывшего мужа.

– Нам это известно. Она нравилась вам?

– Может ли женщине нравиться та, которая разрушила ее брак?

По залу проносится волна смеха.

– Значит, вы ее ненавидели?

– Я этого не говорила.

– А что бы вы могли сказать о погибшей?

– Она хотела заполучить Дэвида. Я поняла это с самого начала. Но я имела глупость полностью доверять своему мужу.

Ее адвокат выглядит не очень довольным. Интересно, насколько довольна сама Вики Гаудман? Ведь ей все-таки удалось отомстить. По лицам женщин-присяжных видно, что она не единственная, кому довелось пережить измену. Но вообще она заслужила все это. Разве не так?

– Согласно вашему собственному признанию, вы находились в доме погибшей в тот день, когда она была убита.

– Да.

– Громче, пожалуйста.

– Да.

– Зачем?

– Я хотела выяснить, знает ли Таня, где находится Дэвид.

– И она знала?

– По ее словам – нет.

– И тогда вы на нее напали?

– Нет! Это она набросилась на меня.

– Вы защищались?

– Да. Но я не убивала ее.

– Как вы можете это знать?

– Потому что она была жива и кричала на меня, когда я уходила.

– Понятно. Прежде уже бывали случаи нападения на вас, не так ли? – Барристер делает вид, будто справляется со своими записями. – Насколько я понимаю, на вас напала одна из заключенных, когда вы работали губернатором тюрьмы.

Зачем они вытащили эту историю?

– Да. – Вики Гаудман говорит так тихо, что я едва ее слышу.

– Не могли бы вы рассказать, что произошло потом?

– Я была беременна. – Ее голос звучит совершенно безучастно, словно она уже сдалась. – После того нападения я потеряла ребенка.

Что? Шок пронзает меня, буквально парализуя. Мама ничего подобного мне не рассказывала.

– Почему вы не упоминали об этом, когда вас допрашивали ранее?

– Это очень болезненная для меня тема. Я не хотела говорить об этом даже со своим адвокатом.

– Какие еще последствия имело случившееся?

– Из-за травмы головы у меня развилась эпилепсия. Для моего мужа это было нечто ужасное. Он сказал, что я стала другим человеком и ему очень неприятно, когда у меня случаются приступы, особенно в общественном месте.

Барристер прищуривает глаза.

– А сейчас у вас продолжаются эти припадки?

– Строго говоря, их принято называть приступами.

– Прошу прощения. Но все же ответьте на вопрос.

– Да. Болезнь продолжается. Я обычно принимаю довольно сильное лекарство, которое уменьшает количество приступов, но оно не может полностью избавить от них.

– Обычно принимаете?

Она кивает.

– Пожалуйста, говорите, миссис Гаудман.

– Да, я обычно принимаю свое лекарство.

– Следует ли нам сделать вывод, что бывают случаи, когда вы его не принимаете?

– Да.

– Почему?

– Я могу забыть или…

– Пожалуйста, продолжайте.

– Мне не нравятся его побочные эффекты.

– В чем они заключаются?

– Лекарство может сказываться на моей памяти.

– Каким образом?

– Я могу что-то забывать – например, что включила плиту. Именно поэтому дома я пользуюсь микроволновкой.

– Вы можете также забыть, например, что кого-то ударили?

– Вероятно.

– Вы первоначально говорили полиции, что не видели своего бывшего мужа несколько лет. Однако в суде уже была представлена фотография, на которой запечатлено, как вы спорите с ним возле ресторана тридцатого ноября прошлого года, всего за несколько недель до его исчезновения. Как вы можете это объяснить?

Меня охватывает волнение. Это была чистая случайность, которой мне посчастливилось воспользоваться. Мы ужинали с Дэвидом, когда за окном ресторана вдруг показалась Вики. Я знала, как она выглядит, по фотографии из старого тюремного профиля в Интернете. Мне удалось быстро сфотографировать их с Дэвидом на свой телефон. Мама пришла в дикий восторг, когда я рассказала ей об этом. «Прибереги это фото. Никогда не знаешь, когда тебе что-то пригодится».

После исчезновения Дэвида я просто передала эту фотографию полиции, сообщив, что сделала ее во время делового ужина, для своего «портфолио». Явно агрессивный язык тела на снимке служил прекрасным «доказательством» того, что бывшая жена настроена весьма враждебно. Как сказала мама, это было частью плана, благодаря которому «начальница должна заплатить за все, что она нам сделала».

– Я иногда ходила в те места, где бывал Дэвид, – говорит Вики. – Я не могла выбросить его из головы. Но я боялась рассказывать полиции о той нашей встрече из опасений, что они могут расценить это как доказательство моей виновности.

Слишком поздно оправдываться. На лицах у присяжных такое выражение, будто они уже приняли решение по этому вопросу.

«Но зачем вообще все это?» – шепчет вдруг голос внутри меня. Вики уже и так достаточно страдала. Она потеряла ребенка. Я осторожно кладу руку на свой живот.

Однако затем я отгоняю от себя эти сомнения. Ведь я на маминой стороне. К тому же я знаю, что произошло в тот день с Таней. Вики Гаудман заслуживает наказания.

Глава 53 Вики

16 июля 2018

Суд тянется бесконечно, напоминая мне собаку, грызущую кость. Меня. Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Конечно, я сама совершила ошибку – мне не следовало так открыто выражать свои эмоции, говоря о Тане. Однако я не смогла сдержаться. Мне хотелось, чтобы все узнали, что это была за женщина. Теперь же я жалею о том, что оказалась недостаточно сдержанна.

– Вы можете назвать себя агрессивным человеком?

– Нет.

– Это правда, что вы напали на заключенного в первую неделю своей работы надзирателем?

Барристер имеет в виду человека, заманившего меня в свою камеру с засорившимся унитазом?

– Я защищалась. Он схватил меня за волосы и пытался окунуть головой в унитаз.

– Вы хотите добавить что-нибудь еще?

– Нет.

Барристер взмахивает в воздухе каким-то листком.

– А в этом медицинском отчете сказано, что вы сломали ему ключицу.

Меня еще сильнее бросает в пот.

– Как я уже сказала, я защищалась.

– Понятно.

Некоторые присяжные начинают смотреть на меня с еще большим сомнением.

– Насколько я понимаю, вам пришлось оставить работу в тюрьме по причине вашей болезни?

– Да.

– Потом распался ваш брак. Была какая-то окончательная причина вашего разрыва?

Мои ногти впиваются в ладони.

– Да.

– Вы можете сообщить, что это было?

– Вернее сказать – «кто». – Я поднимаю лицо, чувствуя, что оно горит от гнева. – Таня. Я вам уже говорила. Она украла у меня мужа.

– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Несмотря на мои недавние мысли о том, что следует быть осторожнее, моя давняя злость оказывается сильнее.

– Я всегда подозревала, что между ними может возникнуть что-то такое, и вот однажды, поздно вечером, Дэвид пришел домой пьяный. Я спросила его, где он был, и он ответил мне прямо в лоб, что влюбился в Таню.

– Это та женщина, которую вы упоминаете в своем дневнике, я полагаю?

Я киваю.

– И которую, как вы пишете, вы «с радостью бы убили»?

Во рту у меня совсем пересыхает.

– Да, но я ничего подобного не собиралась делать.

– Почему вы тогда так написали?

– Потому что мне было больно. Я была зла. Раздавлена.

– Настолько, чтобы убить ее?

– Нет! Я ведь уже говорила, что я этого не делала. – Я пытаюсь произнести это сдержанно, но язвительная манера барристера слишком меня взвинтила, и мои слова звучат так громко, что судью передергивает.

– Не могли бы вы рассказать, как восприняли слова вашего бывшего мужа о том, что он влюбился в Таню, свою помощницу?

Она произносит это как будто даже с сочувствием, хотя барристер обвинения, разумеется, не может быть на моей стороне. В результате я рассказываю суду то, в чем не смогла признаться даже в беседе со своими адвокатами.

– Он сказал, что влюбился в нее. Если бы это была просто интрижка, но нет. Я умоляла его остаться, но Дэвид не желал ничего слышать. Он собрал чемодан и ушел, сказав… сказав, что я ему больше не нужна.

Присяжные смотрят на меня с пристальным интересом.

– Что он имел в виду?

– Я задала ему тот же вопрос. – Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. – Он сказал, что мой статус тюремного губернатора был нужен ему для репутации. Теперь же я никто. Еще он сказал, что… что ребенок «запечатал» бы наши отношения. Но я потеряла нашего малыша, и поэтому между нами все кончено.

Некоторые из присяжных качают головами.

– Вы чувствовали себя преданной?

– Да. Но я продолжала надеяться, – добавляю я, – что горе от потери нашего ребенка – то, что заставляло его так себя вести. Я по-прежнему любила его. Я не могла поверить, что Дэвид уходит от меня. И я оставила свою дверь открытой. – Слезы застилают мне глаза. – Поэтому продолжала звонить ему. Я всегда сообщала ему свой новый адрес при переезде.

В голосе барристера вдруг начинают звучать стальные нотки.

– Вы когда-нибудь угрожали убить его?

– Нет! Конечно, нет.

– Как мы уже слышали, во время вашего брака мистер Гаудман просил вас подписать документ, согласно которому вы приобретали дом в Штатах стоимостью три целых четыре десятых миллиона долларов. Вы отказались, потому что «даже не видели этот дом и совершение покупки предполагалось за наличные».

Я киваю.

– Кроме того, по вашим словам, вам казалось, что он хотел использовать ваш статус «в качестве прикрытия для каких-то сомнительных дел». Но, как вы говорили, у вас были «заключенные, занимавшиеся отмыванием денег», и вы знали, что «один из способов избавления от грязных денег – покупка на них недвижимости».

– Совершенно верно.

– Таким образом, поведение вашего мужа могло поставить под удар вашу карьеру. А ваша злость на него вполне могла перейти на его жену.

– Нет. Это не так.

Но я вижу, что зерно сомнения все же посеяно в головах присяжных.

Я отпиваю глоток воды. В коленях у меня такая слабость, что я не знаю, сколько еще смогу выдержать. И вдруг я вижу его.

Нет, это невозможно. Наверное, мне опять кажется – как тогда, когда я приняла мужчину, поднимавшегося по эскалатору, за Дэвида. Это всего лишь игра моего воображения. Человек, как две капли воды похожий на моего бывшего мужа, подходит к скамье стороны обвинения и о чем-то с ними шепчется. Один из них передает записку барристеру, которая задает мне вопросы. Ее лицо напрягается.

– Миссис Гаудман, вы узнаете человека, который только что вошел?

Меня охватывает непреодолимая дрожь.

– Кажется, это мой бывший муж.

– Говорите громче, пожалуйста. И назовите имя.

– Дэвид Гаудман. Мой бывший муж.

Когда я это произношу, он устремляет на меня свой взгляд. Теперь не остается никаких сомнений. Где же, черт возьми, он был все это время?

Присяжные приходят в волнение.

– Почему вы так удивлены и шокированы?

Меня переполняет смешанное чувство гнева и облегчения, и я не могу сдержаться:

– Потому что он наконец объявился – почему же еще?

– А мне кажется, настоящая причина в том, что вы вынуждены сейчас лицом к лицу встретиться с человеком, которого преследовали многие месяцы.

– Это неправда.

– И, насколько я понимаю, вы надеялись его вернуть. Это так?

– Иногда – да, – шепчу я, – иногда – нет.

– И Таня Гаудман была человеком, стоявшим на вашем пути. Поэтому вы ее и убили.

– Нет!

В зале суда поднимается шум. Судья просит присяжных удалиться, а барристеров обвинения и защиты подойти к нему.

Дэвид смотрит на меня с беспокойным и в то же время самодовольным видом. Он опять вышел победителем.

Глава 54 Хелен

Дэвид объявился? Я не знаю – то ли злиться, то ли вздохнуть с облегчением. Он выглядит старше. Похудевшим. Далеко не таким привлекательным, как раньше. Я стараюсь прийти в себя во время перерыва.

Кто-то рядом со мной громко произносит, что адвокаты должны о чем-то поговорить с судьей. (Я ничего не понимаю во всех этих судебных делах.) В конце концов присяжных снова вызывают в зал заседания. По словам сидящей рядом со мной женщины – очевидно, разбирающейся в происходящем, – сторона обвинения должна получить от судьи разрешение вызвать Дэвида в качестве свидетеля.

– Не могли бы вы рассказать суду, где находились с конца января? – спрашивает барристер обвинения.

Дэвид потирает подбородок – как он делал тогда, когда я впервые его увидела.

– Мне нужно было побыть одному.

– Вы отдавали себе отчет в том, что многие люди считали вас пропавшим и, возможно, погибшим?

– Мне очень жаль, что так получилось. – Дэвид говорит, обращаясь исключительно к присяжным. Он опять решил пустить в ход свое обаяние, благодаря которому ему всегда все сходило с рук. – Я могу быть с вами откровенен?

– Я очень на это надеюсь, – замечает судья. – Вы дали клятву перед судом.

Дэвид делает жест «ну, разумеется».

– Я уехал за границу, подальше отсюда, потому что у меня был сложный период в личной жизни. Я отправился в тихий санаторий. Мне требовалось вновь обрести самого себя и мир в своей душе.

Как странно слышать это от человека, отказавшего мне в поддержке, когда она была мне так необходима.

Потом Дэвид опускает голову. Из его груди вырывается рыдание.

– Я даже представить не мог, что мою бедную жену могут убить, пока меня не будет дома. Я любил ее больше жизни!

Вот ублюдок! Мне вспоминается наша последняя с ним встреча. Утро того дня, когда он «исчез». После того, как я сказала, что беременна. Какой у него тогда был испуганный вид. А сейчас он строит из себя настоящего душку. Что ж, по крайней мере теперь я знаю, что мама не имеет никакого отношения к его исчезновению. Даже от одной мысли об этом мне становилось не по себе. Но что же все-таки будет дальше?

Глава 55 Вики

Дэвид. Жив-здоров. Что же получается?

Мне вспоминается тот вечер, 31 января. Я была дома, как и сообщила полиции. Я закончила сеанс с последней клиенткой и, уютно устроившись на диване перед телевизором, смотрела старый фильм с Мег Райан. Там уже дошло до момента, когда ей наконец удалось воссоединиться с мужчиной, которого она всегда любила, и вдруг я почувствовала в душе пугающую холодную пустоту. Дэвид ужасно поступил со мной, но я все равно по какой-то необъяснимой причине продолжала скучать по нему. Я не могла перестать воображать другое будущее, где мы с ним по-прежнему были бы счастливо женаты и имели детей. Поэтому я сделала это снова. Я позвонила ему на мобильный, чтобы услышать его голос на автоответчике. Я знала, что мой номер высветится у него на экране и он не возьмет трубку. В первый раз он действительно не взял. Но я набрала номер еще раз, спустя несколько секунд. И на этот раз он ответил.

– Пожалуйста, Вики. – Его голос звучал устало и глухо. На заднем фоне был слышен шум, словно Дэвид находился в каком-то людном месте. – Просто оставь меня в покое, ладно?

– Я не могу, – запинаясь, пробормотала я.

– Что ж, в любом случае с сегодняшнего вечера ты больше не сможешь до меня добраться. Так что тебе лучше забыть обо мне раз и навсегда.

Что он имел в виду? Я едва удержалась тогда, чтобы не обратиться в полицию. У меня даже мелькнула мысль – не позвонить ли Тане? Однако Дэвид был не тем человеком, который мог бы себя убить. Он был слишком амбициозным. Слишком уверенным в себе. В конце концов я решила, что он просто напустил мелодраматизма, чтобы избавиться от меня.

А потом он исчез. Тогда мне вспомнился последний наш разговор по телефону, с шумом в трубке. Возможно, он находился в тот момент на вокзале или в аэропорту? Очевидно, исчезновение Дэвида связано с его сомнительными делами, убеждала я себя.

Как бы то ни было, я выбросила свой старый телефон и купила другой. Так, на всякий случай. И хорошо, что я это сделала, потому что иначе полиция отследила бы мои звонки. Я панически боялась говорить им правду – ведь это могло дать им возможность обвинить меня в исчезновении Дэвида. Потом, когда он не появился и по прошествии месяцев, меня стали терзать мысли о том, что, возможно, он и в самом деле покончил с собой.

Однако теперь ясно, что моя первоначальная интуитивная версия оказалась верной. Он просто захотел сбежать, наплевав на всех. Я слушаю своего бывшего мужа со смесью ненависти и восхищения. Ему всегда удавалось быть весьма убедительным.

Что ж, по крайней мере полиция больше не будет подозревать меня в его убийстве. Внезапно меня поражает ужасная мысль. Что если Дэвид имеет какое-то отношение к смерти Тани?

Барристер обвинения все еще задает ему вопросы:

– Почему вы не объявились раньше? Разве вы не знали об убийстве вашей жены?

Дэвид потирает подбородок. В его голосе звучит горечь.

– Я узнал об этом совсем недавно, когда вернулся из санатория.

– Вашей жене Тане было известно, где вы находитесь?

– Нет, я никому не говорил об этом. Даже своей дочери. Я испытывал огромный стресс в личной жизни, как вам уже сказал. Когда я почувствовал себя лучше и вернулся в Великобританию, то узнал о процессе из газетных заголовков в аэропорту. Именно поэтому я здесь.

По моей коже пробегает холодок, когда Дэвид поднимает взгляд и смотрит прямо на меня, сидящую в стеклянном боксе.

– Я думаю, моя бывшая жена вполне могла убить Таню.

– Это не так! – кричу я.

Барристер защиты подскакивает, протестуя против комментария Дэвида. Судья принимает протест, призвав присяжных игнорировать сказанное. Также он указывает адвокату на необходимость следить за тем, чтобы его клиентка не вмешивалась в опрос свидетеля.

Дэвид продолжает с невозмутимым видом:

– Моя бывшая жена имела склонность к агрессии.

– Неправда!

– Я выношу вам последнее предупреждение, миссис Гаудман, – произносит судья.

Мой адвокат опять поднимается, чтобы выразить протест против обвинения меня в агрессии.

– Нет, – говорит судья. – Это следует выслушать.

Дэвид явно доволен.

– Во время наших споров Вики нередко набрасывалась на меня с кулаками. Это стало одной из причин, по которым наш брак распался.

«Он лжет!» – хочется закричать мне.

– То есть дело было не в том, что вы завели роман с Таней, своей помощницей?

Дэвид пожимает плечами:

– Так получилось только потому, что жизнь с моей женой оказалась невыносимой. Я вовсе не горжусь своей неверностью, но так сложились обстоятельства. Однако Вики не хотела с этим смириться. Она продолжала звонить мне, говоря, что скучает по моему голосу. Она позвонила мне даже в тот вечер, когда я находился в аэропорту перед отъездом в санаторий. Я могу доказать это записью на своем телефоне.

Я обхватываю голову руками. Вот это, конечно, невозможно отрицать.

– Каждый раз при переезде она сообщала мне свой новый адрес. Я записывал его – на тот случай, если мне придется обратиться в полицию. Это было в некотором роде страховкой, если она совершит на меня нападение. Тогда, по крайней мере, ее можно было бы найти. Вики постоянно меня преследовала. – Дэвид трет глаза. – Это очень расстраивало мою бедную Таню.

В зале суда царит напряженное молчание.

Барристер обвинения передает Дэвиду фотографию.

– Вам знаком этот снимок?

– Да. Его сделала фотограф, с которой у меня проходила в тот вечер деловая встреча. Эту женщину зовут Хелен Эванс, она была стажером в нашей компании.

Видно, что Дэвид испытывает некоторую неловкость. Вероятно, с ней у него тоже случилась интрижка? Мне слишком хорошо известно, что обычно означали все эти «деловые встречи».

– Вы можете сообщить суду, кто эта женщина на фото?

Дэвид хмурится.

– Это Вики. Что лишь подтверждает мое заявление о преследованиях с ее стороны. – Он поворачивается лицом к присяжным: – Именно поэтому я поспешил сюда, как только увидел тот заголовок в газете. Моя бывшая жена убила Таню из ревности. И она должна понести за это наказание…

– Недоказанные предположения здесь неуместны, – обрывает его судья.

Однако я не могу избавиться от ощущения, что все уже настроены против меня.

Глава 56 Хелен

Судья объявляет небольшой перерыв.

Я выхожу наружу, чтобы подышать воздухом, стараясь не поднимать головы, – на тот случай, если тут окажется кто-то из офиса. Я не ожидала, что мое имя, Хелен Эванс, будет упомянуто на суде. К счастью, неподалеку на улице продают шляпы. Я покупаю себе самую дешевую, тускло-черного цвета, не привлекающего внимания, и надеваю ее, надвинув по самые брови. Впрочем, я ведь не совершила ничего плохого.

Если не считать того, что я скрыла факт своего присутствия на месте преступления. Конечно, я могла дать в суде показания, что это Вики убила Таню. Но таким образом мне пришлось бы признаться в том, что мы с мамой тоже побывали в доме Гаудман.

Вообще, все получилось не так, как было задумано.

В конце марта мама объявила, что у нее появилась «блестящая идея».

– Ты должна позвонить Вики Гаудман и записаться к ней на сеанс. Скажешь ей, что тебе нужна ароматерапия для… ну, не знаю… для того, чтобы лучше спать или что-нибудь вроде этого. Я пойду с тобой.

– А что дальше?

Мама пожала плечами:

– Будем действовать по обстоятельствам.

Да, сказала Вики Гаудман, когда я ей позвонила. Она будет рада принять меня. У нее имелось свободное время в 9 часов утра первого апреля.

День дурака.

Вся эта затея была не очень мне по душе.

– Кстати, я беременна, – предупредила я. – В этом случае нет противопоказаний для ароматерапии?

– Нужно будет исключить использование определенных масел, но мы можем обсудить это с вами перед сеансом. Как вас зовут?

– Хелен Эванс.

Мне было очень неспокойно. Мама была такой непредсказуемой.

– Ты же ничего ей не сделаешь, правда? – шепотом спросила я.

– Конечно, нет. – Мама посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. – За кого ты меня принимаешь? Я просто хочу сказать ей все, что о ней думаю.

Мама вырядилась так, будто мы собирались с ней на чайную вечеринку – цветастая юбка из секонд-хенда «Сью Райдер» и бархатная, расшитая блестками сумочка на плече. Я купила ее на рынке с уценкой, потому что она была немного порвана, но мама гордо щеголяла с ней везде, как ребенок в своем праздничном наряде на день рождения. Правда, это вполне можно было понять – после того, как ей пришлось столько лет носить тюремную одежду.

Мы сели в Паддингтоне на «Ривьера Экспресс» до Корнуолла накануне вечером и дремали всю дорогу на сидячих местах, потому что не могли позволить себе билеты в спальном вагоне. Когда мы проснулись, у мамы на лице была странная ухмылка.

– Скорей бы уже – жду не дождусь, – то и дело повторяла она, возбужденно потирая руки. Другие пассажиры бросали на нас подозрительные взгляды. Когда мы доехали до Пензанса, я проверила свой телефон. Там оказалось сообщение от Вики. Оно было отправлено еще прошлым вечером, но я его не заметила.

«Мне очень жаль, но я вынуждена отменить наш сеанс по личным обстоятельствам. Свяжусь с Вами в ближайшее время, чтобы договориться о встрече».

– Черт возьми! – громко выругалась мама, когда я показала ей это сообщение. Сидевшая напротив женщина неодобрительно на нас покосилась. – Выходит, мы зря ехали в такую даль!

Между тем, отчасти я вздохнула с облегчением. Ведь можно было придумать какой-нибудь другой способ отомстить Вики – так, чтобы избежать ее встречи с мамой. Это было слишком опасно, учитывая непредсказуемое мамино состояние. Однако, когда мы вышли из поезда в Пензансе, мама вдруг ткнула меня локтем в бок.

– Смотри. Это она стоит там, на платформе. Нам сегодня везет. Скорее. Идем за ней!

Черт. Мама уже мчалась вперед и запрыгнула в поезд, следовавший в обратную сторону. На каждой станции мы следили за тем, не вышла ли Вики. Но она оставалась в поезде. Таким образом мы проделали весь путь обратно до Паддингтона.

– Держись рядом со мной, – велела мне мама. – Мы не должны ее упустить.

Когда Вики Гаудман села в метро на ветку до Уимблдона, а потом сделала пересадку, мне стало ясно, куда она направляется.

– Кингстон, – прошептала я. – Дэвид упоминал это место. У них там дом с Таней, помимо квартиры в центре Лондона.

Мама оказалась мастером вести слежку. Мы держались достаточно близко, чтобы не упустить свою жертву, но в то же время довольно далеко, чтобы не быть замеченными. В конце концов, Вики свернула на уютную боковую дорогу с растущими вдоль нее деревьями, а затем направилась к дому, возвышавшемуся справа за высоким забором.

– Черт возьми! – выдохнула мама, когда мы заглянули во двор. Я тоже была впечатлена. Дэвид и Таня жили в самом роскошном месте, которое мне когда-либо доводилось видеть. Перед тройным гаражом был припаркован спортивный автомобиль. На фасаде красовались окна с ромбовидными перемычками и коробка охранной сигнализации. Вики прошла через боковую калитку, которая, судя по всему, вела в сад за домом.

– Как ты думаешь, что она там делает? – спросила я.

– Мы этого не узнаем, если останемся здесь, верно?

– Но они нас увидят!

– Ты что – не понимаешь? Это же настоящая удача! Мы можем пойти сейчас и рассказать этой Тане, что ее муженек сделал тебе ребенка. Может, хоть с нее удастся получить какие-то деньги.

– Но что насчет Вики…

Слишком поздно. Мама уже бросилась вперед.

С задней стороны дома находилась большая застекленная терраса – двери туда были открыты. Я успела заметить там Вики и Таню, а также восхитительный шезлонг для загорания. Затем мы быстро спрятались за кустом.

– Если что-то пойдет не так, беги туда, – прошептала мама, показывая на деревянную калитку в глубине сада.

– Давай лучше уйдем прямо сейчас. Пожалуйста.

Но мама продолжала наблюдать за тем, что происходило на террасе. Я последовала ее примеру.

Женщины ожесточенно спорили. Я слышала злость в их голосах, хотя не могла разобрать слов. Потом они внезапно набросились друг на друга.

О Боже! Вики и Таня дрались. Затем послышался глухой стук, когда Таня, падая, ударилась головой о стол.

– Беги! – толкнула меня мама. – Живо!

Скорее, через калитку. Мимо телефонной будки. Назад, на главную дорогу. Сердце бешено колотится. Завернуть за угол. Спрятаться за мусорным баком. Лишь тогда я наконец осмелилась обернуться. Где же мама? На несколько мгновений меня охватил ужас – вдруг ее поймали? В конце концов она появилась, тяжело отдуваясь.

– Черт возьми. Не бегала тысячу лет, – усмехнулась мама. – Пришлось несколько раз останавливаться, чтобы отдышаться. Ты не поверишь, что там произошло. Похоже, эта тюремщица Гаудман не такая уж паинька.

Глава 57 Вики

Мне предстоит снова отвечать перед судом, и я собираюсь с духом. Пенни предупредила меня, что она рассказала стороне обвинения историю про моего потерянного ребенка, Патрика, хотя я просила ее этого не делать.

– Это было необходимо, Вики. Нам нужно сделать все возможное, чтобы завоевать сочувствие присяжных.

Я могла бы высказать ей свое возмущение, но удержалась: возможно, она все же права.

Я также могла попросить сделать более длительный перерыв или даже провести повторное слушание дела, в связи с появлением Дэвида, но мне хотелось уже, чтобы все поскорее закончилось.

В результате я ответила сначала на вопросы своего адвоката, а затем слово вновь взяла барристер обвинения, ввиду новых обстоятельств, открывшихся благодаря свидетельству моего бывшего мужа.

– Соседка видела, как вы выходили из дома Тани в день ее убийства, – говорит она. – Кроме того, другая соседка, не назвавшая себя, позвонила в полицию из телефона-автомата. Вы признаете, что действительно были там?

Голова у меня начинает кружиться. В ушах раздается гудение – это плохой признак. О нет, только бы не случился приступ. Я должна во что бы то ни стало продержаться, пока не закончится этот суд.

– Я просто хотела спросить у нее – знает ли она, где находится Дэвид.

– Если бы она знала, почему бы она стала скрывать это от всех?

– Я подумала, что она может прикрывать его. Когда после разрыва с Дэвидом мы занимались разделом имущества, я обнаружила в его кабинете несколько документов, на которых стояла и подпись Тани: это были договоры на покупку недвижимости стоимостью в несколько миллионов – на подобное мой муж пытался уговорить меня незадолго до нашего расставания. На основании этого я пришла к выводу, что Таня тоже принимала участие в отмывании денег и ей было прекрасно известно, что Дэвид далеко не безупречен в ведении своего бизнеса. Однако когда я затронула эту тему в разговоре с ней, она набросилась на меня.

– Понятно. И как вы отреагировали?

– Полагаю, я включила свои навыки самозащиты.

– Полагаете?

Головокружение становится еще сильнее.

– Я не очень хорошо это помню. Как я вам уже говорила, мои лекарства могут сказываться на памяти.

– Какая удобная отговорка.

– Протестую, Ваша честь.

Судья наклоняет голову – очевидно, в знак согласия.

– Прошу вас воздерживаться от сарказма во время судебного заседания.

Барристер извиняется.

– Что именно вы имели в виду, когда сказали, что включили навыки самозащиты?

Я знаю, что это прозвучит невыгодно для меня. Однако такова правда.

– Нас обучали самообороне, когда я проходила обучение для работы надзирателем.

– Вы нанесли ей какие-либо травмы?

– Напрямую – нет.

– Пожалуйста, поясните.

– Ну… она ударилась головой о стол, когда я ее оттолкнула.

Я чувствую себя слишком виноватой, чтобы взглянуть на Пенни. Мне следовало рассказать ей об этом раньше. Но я надеялась, что удастся как-то избежать этих объяснений.

– Так же, как когда-то вы сломали одному заключенному ключицу, а другому повредили шею?

– Возможно, – шепчу я.

– Громче, пожалуйста.

– Возможно. Но я не думаю, что Таня получила тогда какую-то серьезную травму.

– Откуда вы можете это знать?

– Она вполне могла после этого разговаривать. Велела мне убираться. Именно так я и поступила.

– Вы помните, как душили ее цепочкой?

– Нет.

– Но, может, вы забыли об этом под действием вашего лекарства?

– Нет, я так не думаю.

– Однако вы недавно говорили, что вам случается забывать происходящее. Поэтому как вы можете быть уверены?

– Я не убийца.

– Полагаю, это должны решить присяжные. Что вы сделали с цепочкой?

– У меня не было никакой цепочки.

Барристер тяжело вздыхает.

– По словам соседки, она видела, как вы несли что-то в руке, а потом, убегая, спрятали это в сумку.

– Да. Это так.

Весь зал затаивает дыхание. Я чувствую, что попала в дурацкое положение. То, что я сделала, кажется мне теперь настоящей глупостью, хотя тогда я была уверена, что поступаю правильно.

– Оказавшись в доме Тани и Дэвида, я заметила кое-что, принадлежавшее мне. И я это забрала.

– Вы что-то украли?

– Нет. Я же сказала, что это принадлежало мне. Оно, видимо, затерялось среди вещей Дэвида, когда мы делили наше имущество после развода.

– Что это было?

– Деревянная резная ложка, принадлежавшая моей маме, которая умерла, когда я была ребенком. Это очень памятная и дорогая для меня вещь. Когда я пришла, Таня принялась вертеть ее в руках, и мне показалось, что она хотела меня ею ударить. Потом, уходя, я захватила ложку с собой. Мне не хотелось, чтобы она оставалась у этой женщины. Дэвид прекрасно знал, что значит для меня эта вещь. Он должен был вернуть ее мне.

– У «этой женщины»? – повторяет мои слова барристер. – Вам определенно она не нравилась.

– Разумеется, нет. Она украла моего мужа.

– А где сейчас эта так называемая резная ложка?

– Ее забрала у меня полиция, вместе с остальными вещами, когда я была задержана. Но потом, когда я рассказала об этом своему адвокату и она стала выяснять, в полиции заявили, что ложки у них нет.

– Вот как? В таком случае я могу утверждать, что вы все же несли в руках цепочку. Вроде той, которая была найдена у вас в подвале в коробке, вместе с вашей старой униформой, – когда полиция обыскала ваш дом вскоре после убийства Тани. Цепочка оказалась хорошо протертой, без каких-либо следов.

Присяжные изумленно выдыхают.

Я стараюсь как можно тщательнее подбирать слова.

– Я уже заявляла, что не имею ни малейшего понятия, как эта цепочка туда попала. Кроме того, полиция задержала меня прямо на станции, прежде чем я успела добраться до дома, – так что в любом случае это не может быть та самая цепочка.

– Вы могли попросить кого-нибудь другого отнести ее к вам домой. Например, какую-нибудь сотрудницу мистера Гаудмана, тоже имеющую с ним счеты.

– Я ничего такого не делала.

– Как вы можете быть в этом уверены, миссис Гаудман? Мы ведь уже выяснили, что при вашем заболевании и принимаемых таблетках память вполне может вас подводить.

Я думаю о том, в чем именно меня подводила память. Я могла забыть налить воду в чайник, прежде чем его включить. Мне обязательно нужно было записывать каждую назначенную встречу в журнал. Иногда я не помнила, куда положила ключи от входной двери.

– Я уверена, насколько это возможно в моей ситуации, – запинаясь, произношу я. Потом меня вдруг охватывает прилив гнева: – Но вообще, если вы так уверены в своей правоте, то где ваши доказательства? И зачем моя так называемая сообщница стала бы возвращать цепочку ко мне домой, вместо того чтобы просто избавиться от нее?

– Вы должны отвечать на вопросы, миссис Гаудман, а не задавать их.

Вмешивается судья:

– Мы возвращаемся к уже обсужденным вопросам. Вам и так было предоставлено достаточно времени, ввиду необычности сложившейся ситуации. Остались ли у вас еще какие-либо вопросы, основанные на свидетельстве мистера Гаудмана?

Вопросов больше нет.

Что ж, надеюсь, мне все же удалось заставить их задуматься.

* * *

Совещание присяжных длится недолго. Несмотря на мои последние гневные слова, я тоже вряд ли бы стала слишком сомневаться, если бы была одной из двенадцати.

– Считаете ли вы, что подсудимая виновна или невиновна?

– Виновна.

Зал суда взрывается криками одобрения, люди галдят и машут руками.

Я поднимаю взгляд на зрительскую галерею. Оттуда на меня грустно смотрит Джеки. Рядом с ней сидит Патрик.

Вновь раздается голос судьи. Мне выносится пожизненный приговор с минимальным сроком в двадцать лет.

Однако самое большое наказание для меня – то, что мне теперь с этим жить. Таня, конечно, украла моего мужа. Но она не заслуживала того, чтобы ее убили.

Тем более, чтобы ее убийцей была я.

Глава 58 Хелен

Двадцать лет! Это меньшее, что заслужила Вики Гаудман, – говорю я себе, пробираясь через галерею и вниз по ступенькам суда, мимо толпы журналистов, которые, как гудящий рой пчел, сгрудились вокруг адвокатов в их развевающихся черных мантиях.

– Без комментариев, – слышу я слова одного из них.

Ха! Если бы они спросили меня, я могла бы многое рассказать. Для этой женщины любой срок был бы слишком коротким.

Я прибегаю в кофейню, где до этого оставила маму. Черт. Ее там нет.

Где она? Я пытаюсь представить, куда она могла бы пойти. Ну, конечно же! Готова поспорить, что она отправилась к зданию суда, горя нетерпением услышать приговор. Я опять бросаюсь бежать, едва не сбив прохожего, и направляюсь обратно к большому бетонному зданию с красивыми греческими колоннами. Там по-прежнему много людей – в том числе и съемочная группа с телевидения. Ничего удивительного. Низверженный публичный человек. Пропавший муж. Из всего этого можно сделать хорошую историю. Внезапно до моего слуха доносится знакомый голос.

– Эта змея, Вики Гаудман, разлучила меня с моей маленькой девочкой. – Мама разговаривает с одним из журналистов. Судя по всему, она пьяна. – Эта женщина жаждала только власти. В ней не было ни грамма сострадания…

– Все, хватит. – Я твердо беру маму за локоть. – Нам нужно идти.

– Но я как раз рассказываю этому приятному молодому человеку…

Вдруг она еще проболтается, что мы были в доме Гаудман?

– Я же говорю, что нам пора.

– Ладно, но я не собираюсь возвращаться в эту чертову кофейню. Мы должны выпить, чтобы отметить такое событие.

Когда мама бывает в таком настроении, переубедить ее невозможно. К тому же я опасаюсь, что если начну спорить с ней, мы только привлечем к себе еще больше внимания.

– Но только один бокал. Ты же знаешь условия испытательного срока. Если ты напьешься и устроишь дебош, тебя могут отправить обратно в тюрьму.

Мама поджимает губы.

– Не будь такой занудой. Сегодня великий день! Справедливость наконец восторжествовала.

Мы заходим в ближайший паб. Там множество столов, разделенных перегородками, и, к счастью, нам удается найти свободный двухместный. Я беру по бокалу белого вина.

– За успех! – неуверенно произношу я.

Мама тотчас опрокидывает в себя содержимое бокала. Потом ее лицо кривится.

– Предыдущие были лучше.

– Ты о чем?

Она ухмыляется:

– Пока ты была у стойки, я угостилась из пары бокалов, которые оставили на том столе.

В былые времена трех бокалов было бы недостаточно, чтобы мама так сильно опьянела. Но у нее уже нет прежней устойчивости к алкоголю.

– Двадцать лет! – Мама потрясает кулаками в воздухе и вопит так, будто она только что сорвала куш в одном из стоящих сзади игровых автоматов. – Разве это не здорово?

– Ш-ш-ш, – я нервно оглядываюсь, опасаясь, не затесался ли в бар кто-то из журналистов, жаждущих узнать «обратную сторону истории». – Хватит. Пойдем домой.

– Можешь идти, если хочешь. Я останусь здесь.

Мне нужно чем-то ее отвлечь. И я должна спросить ее кое о чем, прежде чем мое терпение закончится.

– Мама, когда мы убежали из дома Тани, ты присоединилась ко мне только через пару минут. Что ты делала в это время?

«Ну же, – мысленно прошу я. – Скажи мне то же, что и раньше, – что просто запыхалась и переводила дух».

– Это не важно.

– Нет, важно. – Я подаюсь вперед над столом и беру мамину холодную худую руку. – Мы же с тобой команда, правда? Мы должны доверять друг другу. Но это невозможно, если между нами не будет абсолютной честности. Давай, расскажи мне все.

Мама сжимает в ответ мою руку.

– Я не могу.

– Можешь, – говорю я.

– Тогда ты не будешь больше меня любить.

В груди у меня возникает тяжелое чувство.

– Конечно же, буду.

– Я сделала это только ради тебя, детка. Ее нужно было обязательно наказать.

– Мама. Что ты сделала?

– Я… ну, в общем, была у меня эта цепочка для ключей. Я стащила ее, когда сидела в тюрьме. Исключительно для самозащиты – на тот случай, если кто-то из женщин на меня нападет.

– Но как ты вынесла ее, когда тебя отпустили?

– Я оказала услугу одному надзирателю. – Она подмигивает мне. – Славный такой парень.

Во рту у меня пересыхает.

– Пожалуйста, скажи, что ты не брала эту цепочку с собой, когда мы следили за Вики.

– Я взяла ее просто для самозащиты. – Мама опускает глаза. – Кто знает, что взбрело бы в голову этой тюремщице, если бы она нас увидела?

– Но она ведь нас не увидела… правда?

– Нет. – Она вновь поднимает голову, и теперь ее глаза смотрят с вызовом. – Вики пробежала мимо меня, и я собиралась уже последовать за ней, но тут меня заметила Таня. Дверь на террасу была открыта, и я вошла. Я была в панике и поэтому… в общем, достала цепочку.

Ребенок толкается внутри меня, как будто ему стало страшно.

– Я просто хотела напугать ее. Но она начала кричать, и мне нужно было как-то ее заткнуть.

– Но ты же не…

– Я же сказала тебе, детка. Это все ради тебя. Я подумала… ну, если она умрет, а Дэвид пропал и, вероятно, тоже мертв, то все деньги могут достаться тебе, когда ты докажешь, что это его ребенок.

– И тебе все это пришло в голову вот так, спонтанно? Ты так легко смогла отправить в тюрьму невинную женщину – за преступление, которое она не совершала?

– А как насчет справедливости? Она заслужила все это за то, что сделала мне. – Голос мамы делается крикливым, как у избалованного ребенка. – Я знала, что на теле жены Дэвида – после их драки – будет обнаружена ДНК Вики. В тюрьме ведь набираешься всяких знаний. В общем, я набрала 999 из телефона-автомата и сообщила им, изменив голос и назвавшись соседкой, что услышала шум и увидела, как бывшая жена Дэвида выбегала из дома. И еще я сказала им, что она вроде бы живет в Пензансе. Это чтобы полиция караулила ее еще на станции и эта сука не смогла отвертеться от обвинения в убийстве.

– Ты обманула меня. А еще говорила, что мы с тобой команда! Как ты могла натворить такое?

Слезы текут по моему лицу.

– Заткнись.

– Нет. Это ты заткнись. Единственное, чего я всегда хотела – чтобы ты вышла из тюрьмы, и вот теперь ты опять наворотила дел…

– Зельда, не так ли? Зельда Дарлинг. Я узнал вас по голосу.

Я вижу перед собой широкоплечего мужчину в костюме, появившегося из-за соседнего столика за перегородкой.

– А вы кто такой?

– Меня зовут Патрик Майлс. Я знал твою маму, когда она сидела в тюрьме.

Нет. Мамино лицо становится совершенно белым.

Мужчина подходит ближе.

– «Чтобы эта сука не смогла отвертеться от обвинения в убийстве» – так вы сказали? Вы случайно не Вики Гаудман имели в виду?

О Боже!

– Думаю, нам стоит поговорить с полицией, не так ли?

– Отвали!

Вдруг мелькает что-то блестящее. В маминой руке появляется нож.

– Не надо!

– Полиция! – кричит мужчина, хватая ее за запястье. Нож падает на землю.

– Скарлет! – вопит мама. – Помоги мне!

Но на этот раз я уже ничего не могу поделать.

Глава 59 Вики

Мне хорошо известно, что со мной будет дальше. Меня вернут в тюрьму, где я находилась в предварительном заключении, и там я буду дожидаться, когда приговор вступит в силу. Потом, спустя несколько дней или, возможно, недель меня переведут в другую тюрьму – предназначенную для пожизненно осужденных.

Жизнь на свободе. Как много это значит. Если вы никогда не были в тюрьме, вы воспринимаете все как само собой разумеющееся. Возможность дышать свежим воздухом. Прогуляться по улице. Зайти в магазин. Выпить чего-нибудь. Почитать книгу в приятной тишине. Заниматься любовью…

Однако мой приговор означает, что у меня никогда больше не будет ничего этого – по крайней мере, очень долгое время. У меня не будет шанса встретить своего мужчину, если такой человек где-то существует. У меня уже не будет нормальной жизни. Впрочем, с моей эпилепсией это и так было очень проблематично. И хуже всего то, что мне придется всегда нести это бремя – осознание того, что я забрала чужую жизнь.

Чем больше я об этом думаю, тем меньше у меня остается уверенности в том, что именно произошло после того, как я оттолкнула Таню и она упала.

– Распишитесь здесь, пожалуйста, – говорит мне надзиратель.

Мы находимся в так называемом приемнике, через который должны проходить все заключенные, когда их увозят или привозят. Меня обыскивают – на случай, если мне вдруг удалось каким-то фантастическим образом спрятать опасное оружие или запрещенное вещество во время пребывания в суде или по дороге обратно.

Потом меня приводят в камеру. Другую – не ту, где я обитала раньше.

– Ваша сокамерница не захотела сидеть вместе с пожизненно осужденной – тем более, бывшей начальницей тюрьмы, – сквозь зубы произносит надзирательница. – И никто не захотел. Так что вы теперь в одиночке.

Одиночная камера – настоящая роскошь при нынешней переполненности тюрьмы. Однако это кажется мне скорее наказанием. В камере едва хватает места для одной узкой кровати. Свет практически не пробивается через крошечное окно, выходящее на бетонную стену.

– Здесь нет туалета? – спрашиваю я.

– Вам нужно нажать кнопку звонка, если вы рискнете отправиться в общую уборную.

То, что она имеет в виду, предельно ясно. Нападения на пожизненно осужденных – особенно на бывших сотрудников тюрьмы – вовсе не редкость. Излюбленное место для этого – туалеты и душевые. Там, где ты наиболее уязвим.

– Если что – есть еще горшок под кроватью.

Надзирательница с грохотом закрывает за собой дверь. Я остаюсь одна наедине со своими мыслями. Моей библиотечной книги в этой камере нет. И я вдруг осознаю, что здесь нет и моих таблеток, которые мне скоро пора принимать. Я колочу кулаками в дверь. Тишина. У меня не случалось припадков вот уже несколько месяцев – на самом деле последний раз был тогда, в Пензансе. От своего врача я знала, что между приступами могут быть длительные перерывы. Но что если это произойдет сейчас и никто не придет мне на помощь? Я могу проглотить язык. Или удариться головой, упав на пол…

Меня начинает душить паника. Я оказываюсь как будто под невидимым одеялом, которое окутывает с головы до ног, не давая дышать.

– Помогите! – кричу я. – Помогите!

Проходит два часа. Я слежу за каждой минутой, отмеряемой часами, висящими на стене рядом с табличкой «Не трогать». Два часа десять минут. Два часа двадцать. Кто-то же должен все-таки прийти – хотя бы для того, чтобы накормить меня.

Раздаются шаги. Наконец-то!

Это уже другая надзирательница.

– Мои таблетки, – бормочу я. – Мне нужно их принять.

– Какие таблетки?

– Это же указано в моей карточке. У меня эпилепсия.

Выражение ее лица меняется.

– Хорошо. Мы разберемся с этим. А сейчас я должна доставить вас к губернатору.

– К губернатору? – повторяю я. – Но зачем?

Надзирательница странно на меня смотрит.

– Звонила ваш адвокат. Она хочет поговорить с вами. Срочно.

Глава 60 Хелен

4 сентября 2018

– Зельда Дарлинг. Вы обвиняетесь в убийстве Тани Гаудман, препятствии правосудию и попытке причинения тяжкого вреда здоровью в отношении Патрика Майлса. Считаете ли вы себя виновной или невиновной по первому пункту обвинения?

Я затаиваю дыхание. С тех пор как маму арестовали, она постоянно меняла свои показания по поводу убийства. Кто знает, что там мог услышать Патрик в шуме паба? Однако отрицать свою виновность по второму и третьему пунктам было не так легко. Оказалось слишком много свидетелей ее нападения на Патрика.

Они пытались привлечь и меня в качестве свидетеля, но у меня стали возникать кровотечения, и мой врач дал заключение, что стресс от участия в судебном процессе может нанести вред моей беременности. Слава Богу, что удалось этого избежать. Потому что я не знаю, смогла ли бы я снова лгать ради мамы.

По крайней мере мне удалось найти для нее адвоката, оказывающего благотворительную юридическую помощь, – то есть мы не должны ничего платить за его услуги. Это серьезный молодой человек, постоянно сверяющийся со своими записями.

– Будет лучше, – сказал он мне до суда, – если ваша мама честно расскажет все, что произошло в тот день, когда она была в доме у Тани.

Он говорил так, будто я могла как-то контролировать маму, которой – совершенно предсказуемо – отказали в освобождении под залог.

Осталось ли у мамы еще какое-нибудь понятие о честности?

Есть кое-что еще, что действительно пугает меня, когда я снова сижу на зрительской галерее с толкающимся внутри меня ребенком. Если мама убила Таню, значит, она вполне могла совершить и нападение на Вики Гаудман на лестнице в тюрьме много лет назад.

– Не виновна! – с вызовом звенит голос мамы в воздухе судебного зала.

* * *

Начинается суд. Обвинения и вопросы следуют один за другим. Оказывается, на Патрика вышла адвокат Вики. Узнав, что мама освободилась досрочно, они стали подозревать ее. У них не было никаких доказательств, но, когда начался суд, Патрик решил приглядывать за ней. Именно поэтому он последовал за нами в паб.

Мамин адвокат возражает (и, на мой взгляд, весьма убедительно), что свидетельство Патрика едва ли можно считать надежным, поскольку оно основано лишь на подслушанном пьяном «признании».

Мама все отрицает. Однако полиция обнаружила цепочку от ключей под ее кроватью в нашей квартире – причем не только с мамиными отпечатками пальцев, но и со следами крови Тани.

– Я заявляю, что это было преднамеренное убийство, – произносит барристер обвинения. – Вы спрятали цепочку в порванном подкладе вашей сумки. Там также была обнаружена ДНК Тани Гаудман.

В той самой сумке, которую я купила для мамы и которой она так гордилась.

– Я носила с собой нож и цепочку, чтобы защищаться, если что! – выкрикивает мама. – В тюрьме привыкаешь к такому. Все время надо быть начеку!

Не только в тюрьме так бывает – хочется мне сказать. Кто-то носит для самозащиты незаконное оружие, а кто-то – персональную сигнализацию.

Однако по лицам присяжных видно, что они маме не верят.

Следующий вопрос заставляет меня запаниковать.

– Был ли с вами кто-то еще в тот день в доме Тани?

В ушах у меня начинает шуметь. Что если мама все же проговорится?

– Естественно, нет. – Она вскидывает голову. – Я что – должна была прихватить с собой своего инспектора по надзору?

Один из присяжных усмехается.

– Убийство – это не повод для шуток, – гневно произносит судья. – Еще одна подобная выходка – и вам будет предъявлено обвинение в неуважении к суду.

Меня бросает в дрожь от маминых слов: ведь я прекрасно знаю, что она солгала. «Если я расскажу им правду, то тебя тоже будут судить, как соучастницу, – сказала мне мама во время одного из моих визитов к ней в тюрьму. – И если тебя посадят, у тебя потом отберут ребенка, когда ему исполнится полтора года. Ты этого хочешь?»

Я согласилась тогда с мамой. Однако теперь какая-то часть моей души протестует и велит мне подняться в суде, чтобы во всем признаться – даже если из-за этого придется потом потерять своего ребенка. Да и я ведь еще не уверена, что стану растить его сама. В некоторые моменты мне кажется, что ему будет лучше в другой семье.

Я начинаю уже подниматься, приготовившись рассказать правду. Но потом вспоминаю мистера Уолтерса. Интернат для малолетних преступников. Своих приемных родителей. В результате я сажусь обратно, сцепив перед собой руки.

* * *

Присяжные возвращаются из совещательной комнаты.

– Считаете ли вы, что подсудимая виновна или невиновна в убийстве?

В ушах у меня начинает пульсировать кровь.

– Виновна.

Мама всхлипывает.

Меня охватывает желание подбежать к ней и обнять – так же, как я делала в детстве, когда мама из-за чего-то расстраивалась.

Но в то же время мне хочется завопить: если бы она не играла тогда в те незаконные игры, у нас была бы нормальная жизнь – как у других мам с дочерьми.

Между тем все повторяется: мама опять за решеткой, как в тот первый раз. С одной существенной разницей.

Теперь я уже не ребенок.

И скоро у меня появится свой малыш, за которого мне предстоит нести ответственность.

Глава 61 Вики

16 сентября 2018

Всего минуту назад все, что я вижу перед собой, – это пожизненный приговор. А потом – когда я уже нахожусь в кабинете у губернатора тюрьмы – мне вдруг звонит мой адвокат и сообщает, что Зельда задержана по обвинению в убийстве Тани и нападении на Патрика. Слава Богу, с моим старым другом все в порядке.

Даже когда Зельду признали виновной, меня не могли сразу же выпустить. Формально я была убийцей – согласно приговору суда. Соблюдение всех формальностей – дело не быстрое. Для отмены приговора нужно подать апелляцию. Впоследствии, по словам моего адвоката, можно было бы еще и подать иск с требованием компенсации. Но я не собираюсь этого делать. Возможность ошибки при вынесении приговора действительно существует. Работая в тюрьме, я знала, что среди заключенных есть и те, кто сидит за преступления, которых не совершали.

Между тем рассмотрение ходатайства о моем освобождении под залог прошло без моего присутствия. Наконец меня выпускают! Надзиратель отдает мне пластиковый пакет со всеми вещами, с которыми я поступила в тюрьму. И надо же, какая удача – «нашлась» валлийская ложка, папин подарок маме! Я вытаскиваю ее и провожу пальцем по ее ручке в форме сердца, как, наверное, делала раньше мама. Это успокаивает меня – так же, как и снимок УЗИ с моим маленьким Патриком – единственное подтверждение того, что он действительно когда-то существовал.

Я выхожу из тюремных ворот, жадно вдыхая свежий воздух, и направляюсь к стоянке такси. Такие, как я, должно быть, выгодные клиенты для местных водителей.

Навстречу мне шагает высокая фигура. Идет дождь, поэтому разглядеть лицо удается не сразу. Сердце на мгновение подпрыгивает у меня в груди. Но нет, конечно, это не он. Это мой адвокат. Я стараюсь не показывать своего разочарования.

– Спасибо, что встретили меня, – говорю я. – А я собиралась взять такси.

– Я на машине. – Пенни машет на пыльный темно-синий «Универсал», стоящий неподалеку. – Я подумала, что нам следует поговорить. Мне нужно вам кое-что рассказать. О вашем бывшем муже.

Во рту у меня пересыхает.

– С ним все в порядке?

Я ненавижу себя за этот вопрос. Какое мне до него может быть дело – особенно после того, что он говорил на суде?

Пенни поджимает губы.

– Такие люди, как Дэвид, всегда в порядке.

Мы садимся в ее машину, но она не заводит двигатель. Вместо этого Пенни начинает говорить:

– Дело в том, что у меня есть пара хороших друзей в полиции. Адвокату без этого не обойтись.

Следует недолгая пауза. Я собираюсь заговорить, но что-то меня останавливает.

– Мне удалось кое-что разузнать. Вы были правы. Дэвид действительно был замешан в незаконных делах. Торговля оружием. Очевидно, он ввязался в это еще тогда, когда служил в армии и подружился с одним американским военным в Афганистане. Ваш бывший муж и его американский товарищ хорошо развернулись, используя свои связи. Дела у них шли отлично. Я в этом не эксперт, должна признаться. Но, насколько могу судить, бизнес в сфере недвижимости – прекрасное прикрытие. Эти люди всегда прячутся за ширмой респектабельности.

Пенни замолчала на несколько секунд, чтобы дать мне осмыслить услышанное.

– Однако им нужно было прятать следы. Вы были опять же правы, когда решили, что Дэвид занимался отмыванием денег, покупая дома. Это один из наиболее распространенных способов.

Я чувствую выброс адреналина, и в то же время на меня накатывает гнев и печаль.

– И полиция все это знала?

– Только Интерпол. Они следили за ним много месяцев, но все делалось очень осторожно. Дэвид говорил на суде, что был в санатории, – это правда. Он решил отсидеться там некоторое время, после того как ему стал угрожать один из клиентов – покупателей оружия. А тут еще и дочь Зельды сообщила Дэвиду о своей беременности, что стало для него еще одной причиной уехать из страны.

Она от него забеременела? Это известие для меня словно удар в живот.

– Интерпол выманил его из санатория и предложил сделку, – продолжает мой адвокат. – Если он раскроет им все подробности своих незаконных сделок по продаже оружия, ему позволят потом беспрепятственно уехать и обеспечат защиту. Он захотел съездить домой повидать дочь. Однако местная полиция, узнав, что Интерпол все это время был в курсе местонахождения Дэвида, стала выражать недовольство. В полиции не сомневались в вашей виновности в убийстве Тани, но им все же требовались дополнительные свидетели. Поэтому в качестве «подсластителя» Интерпол велел Дэвиду дать на суде показания против вас.

– И солгать насчет того, что я имела склонность к агрессии?

Пенни пожала плечами:

– Я не знаю, что именно ему велели сказать.

– А где он сейчас?

– Вместе со своей дочерью под защитой полиции.

– Значит, он на свободе?

Я слышу вздох.

– Мне очень жаль. Я понимаю, что это несправедливо, учитывая всю его ложь на суде. Но я решила, что будет лучше, если вы узнаете это от меня. Конечно, вы можете обратиться к журналистам, но – если хотите моего совета – я бы оставила все как есть. Сейчас вы можете просто начать жизнь с чистого листа.

Глава 62 Хелен

12 октября 2018

И вот все началось снова. Эта тюрьма отличается от той, прежней. Она более современная. Более теплая. Я протягиваю свои документы и прикладываю правый указательный палец к идентификатору. Потом надзиратель отводит меня в сторону и велит поднять руки в стороны, чтобы меня обыскать.

Как мне это знакомо.

Вся эта процедура заставляет меня почувствовать себя так, будто я сама совершила какое-то преступление. Что ж, может, так и есть. Ведь я тоже была тогда с мамой в доме Тани. И если бы я не устроилась к Дэвиду работать, я бы не забеременела. А значит, мама не пошла бы тогда в тот дом и Таня осталась бы жива.

Наконец я встаю в очередь, чтобы попасть в зал для встреч. Там стоит маленькая девочка, держащая за руку свою маму. Инстинктивно мне хочется утешить ее и сказать, что однажды все будет хорошо. Но я не могу найти нужных слов. К тому же это может оказаться и неправдой. Эта маленькая девочка может повторить и мою судьбу.

Мама уже сидит за пластиковым столом – так же, как и дюжина других заключенных. Она выглядит бледной. У нее болезненный вид. Руки стали тонкие, как спички. Если бы на встречах не был запрещен физический контакт, я бы бросилась ей на шею. Хоть она и убила человека, она все равно осталась моей мамой.

– Спасибо, что не рассказала им про меня, – шепотом произношу я, чтобы никто не услышал.

Мамины глаза смотрят испуганно.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Все она прекрасно понимает. Однако ее слова звучат уж очень убедительно. Она настоящий мастер врать.

– Знаешь, мама, – медленно говорю я, – я люблю тебя всем сердцем. Но иногда я не могу понять, правду ты говоришь или нет. А ведь мы с тобой команда, ты это помнишь? Значит, мы должны всегда поддерживать друг друга. Но это невозможно без полной откровенности. Так что, может, ты все-таки хочешь что-то мне рассказать?

В маминых глазах мелькает выражение, говорящее о том, что я задела ее за живое. Правда, в прошлый раз мне тоже это удалось – и вот что из этого вышло!

– Нет, – колеблясь, отвечает она.

– А мне кажется, ты хочешь сказать что-то другое.

Мама обхватывает голову руками. Я замираю в тяжелом предчувствии.

Потом она поднимает голову. Лицо у нее искажено от боли.

– Я думала, об этом кто-нибудь расскажет на суде Вики Гаудман, но ничего подобного не произошло. – Мама вытирает глаза.

– Расскажи мне сейчас. Пожалуйста.

– Я не могла сделать этого раньше, потому что сначала ты была слишком маленькой, а потом все не находилось подходящего момента.

Мне вдруг становится очень страшно.

Мама вздыхает.

– Когда полиция разлучила нас с тобой в парке, я была беременна.

Что?

– Отцом был один из моих приятелей.

Я вспоминаю всех тех «дядек», бывавших у нас дома и приносивших мне шоколад с фруктово-ореховой начинкой или катавших на мотоцикле.

– Который из них?

– Не важно. Но он и слышать ничего не желал о ребенке. – Мама громко засопела. – Ты и моя деточка – это единственное, что помогало мне держаться, когда я оказалась в тюрьме. Мы жили в блоке матери и ребенка, но моя малышка могла быть со мной только до полутора лет.

Мне не разрешали навещать маму некоторое время после того, как ей увеличили срок из-за ее поведения, но у меня остались смутные воспоминания о том, что до этого она ходила в каком-то мешковатом платье. Тогда я не придала этому особого значения. А сейчас понимаю, что она, очевидно, была беременна.

– Малышка? – не веря своим ушам, повторяю я. – У меня есть сестра?

Мама смотрит на меня полными слез глазами.

– Тюремное начальство заставило меня отдать ее на усыновление. Я умоляла их, в том числе Вики Гаудман, рассмотреть возможность того, чтобы мою дочку просто передали в приемную семью. Тогда я смогла бы потом общаться с ней. Но мне сказали, что, учитывая мою плохую характеристику и поведение, усыновление было «оптимальным вариантом в интересах ребенка». – Мама тихонько всхлипывает. – Они хотели отдать на усыновление и тебя, но поскольку ты уже жила в приемных семьях и была старше, они решили оставить все так. Если бы тебя усыновили, у тебя появилась бы другая мама вместо меня.

В голове у меня настоящий вихрь.

– А где теперь моя сестра?

– В том-то и дело, детка. Я не имею права этого знать. Так же, как и ты. Ей сейчас около десяти. Нам остается только надеяться, что, когда ей исполнится восемнадцать, она попытается нас найти.

– Как ты ее назвала?

– Алиса. – Слезы текут по маминому лицу. – В честь Алисы в Стране чудес. Ты помнишь – это была твоя любимая книжка?

Чувства во мне бьют через край. Сестра? Интересно, как она выглядит? Может, я когда-нибудь проходила мимо нее на улице? А что если она не захочет найти нас с мамой, когда станет взрослой? Что если мамы к тому моменту уже не будет?

И тогда я вдруг принимаю решение. Сначала, после исчезновения Дэвида, мне казалось, что эта незапланированная беременность – катастрофа для меня и нужно что-то делать. Однако потом мое тело изменилось. У еды появился металлический привкус. Грудь начала болеть. Каждое утро тошнило. Каким образом крошечное нечто могло делать со мной все это? Когда я увидела наконец это «нечто», сосущее палец на снимке УЗИ в три месяца, то поняла, что не смогу сделать аборт. Пусть будет усыновление, решила я, мой ребенок должен иметь шанс на лучшую жизнь. Однако, если честно, у меня начали появляться сомнения с того момента, когда я почувствовала первый толчок. И вот теперь – когда я узнала, что маме пришлось отказаться от моей сестры и это было очень тяжело для нее, – я наконец все решила.

– Я буду сама растить ребенка, – выпаливаю я.

Мамины глаза в мгновение проясняются.

– Как я рада! Внук будет давать мне сил жить дальше!

Я чувствую одновременно облегчение и страх. Мне предстоит родить в ближайшее время. Как я буду справляться с ребенком?

– Тебе нужно сделать ДНК-тест, сразу же, как родишь, чтобы ты могла подать на алименты, – добавляет мама, прищурив глаза.

Я решительно качаю головой:

– Я не собираюсь этого делать.

– Почему нет, черт побери?

– Не хочу ничего у него выпрашивать. А если когда-то дойдет до наследства – мне не нужны его грязные деньги. Я сама справлюсь.

Мне хотелось бы сказать – так же, как мы с тобой, но это была бы неправда. Мы не справились.

Вместо этого я мысленно клянусь себе, что у меня все будет по-другому.

«ДЕЙЛИ ТЕЛЕГРАФ», 7 НОЯБРЯ 2018

Тело, найденное на берегу Дедманс-Крик в Северном Корнуолле, было опознано: погибшей оказалась 49-летняя Джеки Вуд, бывший тюремный надзиратель.

По свидетельству очевидца, женщина стояла некоторое время на вершине скалы, прежде чем броситься вниз. Впоследствии в доме погибшей была обнаружена предсмертная записка. Полиция сообщает, что расследование по этому делу завершено.

Глава 63 Вики

15 ноября 2018

Я последовала совету своего адвоката и осталась в Пензансе. Несмотря на мои страхи, что я стану объектом любопытства, жалости или насмешек (или всего одновременно), люди здесь, напротив, как будто заботились обо мне.

– Какой-то журналист пытался тут вчера что-то вынюхивать, – сообщает мне одна из соседок. – Послала его подальше. Кстати, благодаря вашим сеансам я стала намного лучше спать. Вот ведь странно. Никогда раньше не приходило в голову пойти на ароматерапию, пока вы тут у нас не появились.

Это греет душу. Еще я записалась на йогу, но мне, конечно же, пришлось потихоньку предупредить инструктора, что у меня эпилепсия.

– Правда, у меня давно уже не было приступов, – добавляю я, скрестив пальцы, чтобы не сглазить.

– Не беспокойтесь, – заверяет она. – У моей племянницы то же самое. Я знаю, как действовать, если что. Это встречается чаще, чем может показаться.

Это точно.

В свободное время я прогуливаюсь по побережью. Свежий воздух дает мне безграничное ощущение свободы. Я читаю. Но только не новости.

Однако я не могу избавиться от навязчивого ощущения, что все же что-то не так. Это связано не только с тем, что Патрик так и не объявился. Я думала, его слежка за Зельдой означала, что я все еще была ему в какой-то степени небезразлична. Но, очевидно, я ошиблась.

А потом приходит коричневый конверт от моего адвоката. Я получаю его однажды утром, когда сижу у окна в эркере, выходящем на море. На горизонте качается белый парусник. Я открываю конверт, ожидая увидеть счет. Однако с изумлением обнаруживаю там нечто другое. Прочитав это, я принимаюсь за приложенное письмо. Это фотокопия. Почерк аккуратный. Ровный. Четкий.

Просьба к тому, кто это обнаружит. Пожалуйста, перешлите это письмо Вики Гаудман. Надеюсь на понимание.

Вики!

Ты, должно быть, видела меня на своем суде. Наверное, ты подумала, что я пришла тебя поддержать. Я знаю, что у тебя нет семьи, как и у меня. Мы с тобой разговаривали об этом, помнишь? Но ты имела преимущество. У тебя был сильный характер и внешность, заставлявшая мужчин оборачиваться. Ты просто не осознавала этого. Должна признаться, я тебе завидовала.

Никто не понимает, насколько тяжела работа в тюрьме, не так ли? Ответственность. Стресс. В случае чего – все шишки валятся на сотрудников. Невозможность расслабиться – помнишь, как об этом мы тоже с тобой говорили? Молодым надзирательницам еще можно было держаться более-менее свободно, но мы-то уже не могли себе это позволить. Ни с кем даже не пофлиртуешь на вечеринках. А зарплата? Жалкие крохи. И я к тому же получала меньше тебя – но ты об этом совершенно не помнила, когда была моя очередь платить за выпивку в баре. Мне пришлось искать дополнительный источник заработка.

Постепенно я начала смелеть. Помнишь, как у одного заключенного был найден мобильный? Он сказал, что это я дала ему телефон, но ты настолько мне доверяла, что не поверила ему. В результате его перевели в другую тюрьму. А наркотики у женщины из крыла С? Это тоже было моих рук дело. Но ты опять не подумала на меня. Мне требовались деньги, чтобы платить за свою привычку. Да, именно так. Я тоже принимала наркотики. Многие из нас это делали. Это был единственный способ справиться со стрессом. Но только не для тебя. О, нет. Ты была слишком правильной для этого.

Потом ты влюбилась и получила повышение на должность губернатора – о таком мне оставалось только мечтать. Конечно, я всегда знала, что ты далеко пойдешь. Именно поэтому я старалась дружить с тобой. Я надеялась, что и мне тогда что-нибудь перепадет и ты возьмешь меня с собой на другую работу, – так оно и получилось. Но вот чему я по-настоящему завидовала – так это твоим отношениям с Дэвидом. Ты возвращалась такой сияющей после дней, проведенных с ним. Такой преображенной. Я тоже хотела частичку этого счастья. Кто этот мужчина – гадала я.

Когда ты наконец нас познакомила, меня словно ударило током. Он был такой красавец. И к тому же очень умный и интересный. Я не могла поверить, когда ты попросила меня стать подружкой невесты. Такая честь! Но в то же время в душе у меня все кипело. Почему у меня не могло быть такого мужчины, как Дэвид?

Однако на самом деле меня привлекала в нем сущность «плохого парня», скрывавшаяся под его обаянием. Та сущность, которую ты никогда не замечала. Как тебе удалось заполучить такого мужчину? И вдруг я поняла. Ты была ему нужна только из-за твоего положения. Впоследствии он и сам признался мне в этом. Его работа была «сложной». На грани легального. Женившись на тюремном губернаторе, он стал бы вызывать меньше подозрений.

Он не был влюблен в тебя. Он сам мне об этом сказал. Он влюбился в меня. Я поняла это в тот момент, когда он взял меня за руку во время танца на твоей свадьбе. Я просто растаяла, почувствовав, как его большой палец поглаживает мою кожу. Когда мы уходили после танца, он положил мне руку на поясницу. Со стороны должно было показаться, что он просто ведет меня через толпу других гостей. Но я-то знала, что он сделал это со смыслом.

Он позвонил мне вскоре после вашего медового месяца. Мы начали тайком встречаться. Испытывала ли я чувство вины? Вероятно, должна была. Но я просто хотела то, что имелось у тебя. Когда ты забеременела, мне с трудом удавалось скрывать свою неприязнь.

Но наконец-то настал мой час. Дэвид был в ярости из-за того, что ты не захотела подписать те документы. «Какой смысл жениться на тюремном губернаторе, если от нее нет никакого толку? – не раз повторял он. – Если она будет и дальше так себя вести, она мне будет не нужна».

Потом он начал говорить о том, что хочет оставить тебя ради меня. Я была польщена и взволнована. Это была любовь. Я всегда успокаивала его, когда он приходил ко мне взвинченный из-за «проблем на работе». Он говорил, что я единственная, кто его понимает.

«Вики действует мне на нервы, – сказал он в одну из наших ночей, проведенных украдкой в мотеле на полдороги между тюрьмой и его лондонской квартирой. – Я думал, что беременность сделает ее более сговорчивой, но как бы не так – она стала еще сильнее помешана на своей законопослушности. Мне следовало жениться на тебе, а не на ней. Иногда мне даже хочется, чтобы она умерла».

Меня охватила дрожь – от страха и возбуждения. Тюрьма – опасное место. И все мы об этом знали. Эта опасность – как наркотик, от которого не можешь уже избавиться. Что если с тобой произошел бы несчастный случай?

Это было, конечно, неправильно. Я знаю. Но тебе принадлежал мужчина, о котором я мечтала. И ты ждала от него ребенка. Когда ты сказала, что выйдешь в тот день дежурить на прогулке вместе с надзирателями, я решила, что это мой шанс. Мне всегда казалось безумием то, что в комнате отдыха поставили бильярдный стол, но ты не хотела слушать. Помнишь? Ты сказала, что заключенным нужно как-то развлекаться в свободное время и что ты им доверяешь.

Понадобилось лишь несколько десятков фунтов, чтобы уговорить одного моего приятеля выключить в нужный момент свет. Все прочее тоже было не так уж сложно – взять в темноте бильярдный шар, сунуть его в тюремный носок и ударить тебя по голове.

Затем оставалось лишь помчаться наверх и оставить улики в камере одной из самых частых нарушительниц порядка. На Зельду Дарлинг подозрения должны были пасть в первую очередь: твоя беременность не могла не вызывать у нее зависть – после того, как у нее забрали собственного ребенка. То, что у вас случился конфликт незадолго до того «отключения электричества», было дополнительным основанием подозревать именно ее. Потом я украла тюремную цепочку для ключей из твоего ящика и сунула ее, вместе с мобильником, в твою коробку с вещами, когда ты увольнялась с работы, – я надеялась, что это создаст тебе впоследствии какие-нибудь проблемы. Я была очень зла, потому что Дэвид по-прежнему оставался с тобой. Как же я смеялась, когда через столько лет эта вещь помогла привязать тебя к убийству Тани! Судьба была на моей стороне.

Но тогда все пошло не так. Я думала, Дэвид будет доволен, когда узнает, что это я ударила тебя на лестнице. Разве он не говорил, что хочет, чтобы ты умерла? Ведь он сам подтолкнул меня к этому. Однако Дэвид отрицал это и обвинял меня в том, что я убила его сыночка. Он сказал, что мы не должны рисковать и нам придется не видеться некоторое время, пока все не уляжется. Потом он сделал то, о чем я всегда мечтала. Он оставил тебя. Вот только не ради меня, а ради Тани.

Я не могла в это поверить. Но Дэвид очень быстро понял свою ошибку. Вскоре после своей женитьбы он позвонил и сказал, что очень скучает по мне. Секс с женой, по его словам, был скучным. Он снова хотел свою «плохую девчонку Джеки». Поэтому мы вернулись к тому, что у нас было раньше, – встречаться время от времени, когда нам обоим удавалось вырваться.

На этот раз я не приставала к нему с разговорами о браке. Я просто решила дожидаться своего часа. Я могла бы ждать долгие годы, если бы потребовалось.

А потом он пропал. Я была в ужасе, опасаясь, что полиция узнает про нашу связь и явится ко мне. И, конечно, я боялась, что с Дэвидом произошло что-то страшное.

Когда он вдруг объявился на суде, я вздохнула с облегчением. Потом, когда все закончилось, я подбежала к нему у выхода и бросилась ему на шею. Но Дэвид оттолкнул меня, заявив, что знать меня не желает. Он сказал, что изменился и хочет начать новую жизнь.

Я вернулась в свою квартиру с разбитым сердцем. Приближался мой пятидесятый день рождения, а у меня по-прежнему никого не было. Одна лишь тюрьма, ставшая моей жизнью. И бывший мужчина, которого я не могла выкинуть из головы.

Я много раз пыталась дозвониться Дэвиду. Но он никогда не брал трубку. Теперь я понимаю. Он хотел быть со мной только тогда, когда я была ему для чего-то нужна.

Так что это моя последняя месть. Это не извинение. Я хочу, чтобы этот человек оказался за решеткой. И я знаю, что ты можешь упрятать его туда. Прощай.

Я читаю все это снова и снова – и никак не могу оправиться от шока. Моя подруга и коллега. Любовница Дэвида. Убийца моего ребенка.

Затем я перечитываю первое письмо – от моего адвоката. В нем она сообщает о том, что Дэвид арестован.

Глава 64 Хелен

2 января 2019

– Вы здесь работаете? – спрашивает испуганная девочка с рваным коричневым рюкзаком за спиной.

– Да.

Именно так – мысленно продолжаю я. Я работаю в хостеле, где когда-то отскребала дерьмо со стен. Впрочем, сейчас здесь несколько чище. Новое руководство. Сюда требовались сотрудники, и меня не отфутболили на собеседовании, когда я сказала, что являюсь матерью-одиночкой. Это самое замечательное, что со мной когда-либо происходило! Теперь я работаю с детьми – такими, как эта девочка, стоящая сейчас передо мной.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашиваю я вслух.

Девочка нервно переминается с ноги на ногу, поглядывая на ребенка у меня на руках. (Я только что ее покормила. У моей дочери прекрасный аппетит – она просто ненасытна.)

– Мне нужно где-то пожить. Соцслужба отправила меня сюда.

– Ты в первый раз осталась без дома? – осторожно спрашиваю я.

Девочка качает головой:

– Всю жизнь в приемных семьях. Моя мама в тюрьме. Последняя приемная семья была нормальная, но они переехали. – Девочка окидывает взглядом ярко окрашенные стены и броскую доску объявлений, оформлением которой я как раз занимаюсь. – Здесь есть настольный теннис?

– Верно. Тебе здесь понравится. Просто никого не задирай и не делай никаких глупостей.

– Нет, я ничего такого не делаю. – Она снова смотрит на доску объявлений. – Классные фото.

– Это я сама фотографировала. – Я стараюсь говорить как ни в чем не бывало. – На самом деле я даже победила в нескольких конкурсах.

– Ого! Я всегда хотела научиться фотографировать.

В моей памяти вспыхивает внезапное воспоминание: Роберт, мой приемный отец, дарит мне свой старый фотоаппарат и показывает, как он работает. Фотографирование каким-то чудесным образом стало успокаивать меня, разгоняя все страхи. Несколько месяцев назад я написала своим бывшим приемным родителям, чтобы попросить у них за все прощения. Ди ответила, что они меня простили, но Роберт недавно тяжело болел и лучше не волновать его встречей в ближайшее время. Что ж, может, сейчас – это мой шанс попытаться искупить вину за тот свой ужасный поступок.

– Я могу научить тебя, если хочешь, – говорю я девочке, стоящей передо мной.

– Вау! Спасибо.

И впервые за долгое время я начинаю верить в то, что в этой жизни действительно можно найти свой правильный путь.

* * *

Через некоторое время ко мне в кабинет стучится один из ребят. Я сижу, по уши заваленная бумажной работой.

– К вам тут пришли.

Сердце у меня тихонько подпрыгивает. Мне всегда хотелось узнать, где мои бабушка с дедушкой и живы ли они вообще. Вскоре после того как мне удалось устроиться на эту работу, я выделила немного денег на то, чтобы дать несколько объявлений в разделе «Поиск людей» в местной газете (мама в конце концов раскрыла мне название той уэльской деревни, где она выросла). Никакого ответа я не получила. Как бы то ни было, в моей душе каждый раз мелькает проблеск надежды, когда кто-то объявляется и спрашивает меня.

– Она говорит, что ее зовут Вики Гаудман.

Черт возьми. Каким образом она меня разыскала?

– Скажи ей, что я занята, – резко говорю я, снова зарываясь в свои бумаги.

– Пожалуйста. Я не отниму у вас много времени.

Это она! Стоит у меня в дверях. Теперь никуда от нее не деться.

– Я долго вас искала. – Вики внимательно изучает мое лицо. – В тот день, на набережной в Пензансе, вы показались мне знакомой. Наверное, я узнала в вас вашу маму. – Вики качает головой, будто разговаривая сама с собой. – Я знала, что что-то тогда меня расстроило. Я просто не могла вспомнить, что именно.

Сердце у меня дрогнуло.

– Ладно, входите.

В следующую секунду я сожалею о своем решении, но все же любопытство оказывается сильнее.

– Чего вы хотите? Как вы меня нашли?

Вики игнорирует первый вопрос и сразу же отвечает на второй:

– Ну, в общем, по Интернету. Ваше имя было указано в информации об этом хостеле. Заместитель директора, насколько я понимаю.

Я не могу сдержать нотки гордости в своем голосе:

– Меня недавно повысили.

Когда я это говорю, внезапно раздается пронзительный крик. А я-то надеялась, что Вики не заметит ребенка. Однако сейчас она во все глаза смотрит на кроватку-корзинку, стоящую на полу возле моего стола. Я беру дочь на руки и прижимаю ее к груди, нежно похлопывая.

Мама была права. Несмотря на то что я так боялась не справиться и ненавидела отца моей малышки, любовь к ней пришла сама собой.

– Как вы его назвали? – спрашивает Вики с некоторым удивлением в голосе.

– Это девочка, – поправляю я ее. – Я назвала ее Хоуп[16]. – У меня вырывается тихий смешок. – Это имя показалось мне подходящим.

Эта женщина, старый враг моей мамы, смотрит на меня со слезами на глазах.

– У нас это имя тоже было в списке для нашего малыша. – Несколько секунд она молчит – очевидно, стараясь взять себя в руки. – Вы берете ее с собой на работу?

– Я хочу, чтобы моя дочь была рядом со мной, и в любом случае я не могу позволить себе няню.

– На самом деле именно поэтому я и хочу с вами поговорить. – Ее пальцы перекрещиваются и переплетаются, словно она нервничает. – Да, я действительно была уверена в том, что ваша мама виновна в нападении на меня – и не только потому, что в ее камере обнаружили бильярдный шар, но и из-за ее прежнего поведения. Я признаю, что была неправа.

Я вспоминаю свой визит в тюрьму на прошлой неделе. Мы с Хоуп ходим навещать маму каждое воскресенье. Это меньшее, что я могу для нее сделать.

– Ладно. Но зачем, черт возьми, вы пришли сюда?

– Мой бывший муж предложил вам помощь?

– Это не ваше дело, – огрызаюсь я.

Она кивает:

– Вы правы. Но так уж получилось, что все мы совершали поступки, которые не должны были совершать. Именно поэтому я хотела бы предложить вам помощь – месячное содержание или сразу за год, если вам так удобнее.

Что?

– Вы думаете, что можете откупиться от меня, чтобы успокоить свою совесть? – Я поднимаюсь и встаю перед Вики, лицом к лицу. – Мне не нужны ваши деньги. И я не собираюсь выпрашивать их у Дэвида, потому что не хочу, чтобы он присутствовал в нашей жизни. У меня есть постоянная работа с жильем. Мы с моей дочкой справимся. Мы с ней команда!

На несколько секунд я задумываюсь о той старой маминой фотографии и своих объявлениях в разделе «Поиск людей». Было бы здорово найти моих бабушку с дедушкой. Но, вероятно, стоит смириться с тем, что подобный счастливый финал случается лишь в сказках. В любом случае, у меня есть Хоуп, и это самое главное.

– Понятно. – Щеки Вики Гаудман вспыхивают. – Конечно. Я… я просто решила предложить. Простите, если обидела вас.

К моему облегчению, она наконец поворачивается, чтобы уйти. Но у дверей она останавливается.

– Счастья вам с ребенком. Я чувствую, что вы будете прекрасной мамой.

В конце концов Вики уходит, оставив после себя в комнате легкий аромат лаванды.

Глава 65 Вики

24 января 2019

Дэвид находится в Дартмурской тюрьме. Это место похоже на призрак. Чтобы попасть туда, нужно пройти несколько миль по пустоши, мимо диких пони и каменистых холмов. Внезапно перед вами появляется это пугающее, похожее на замок здание с надписью на арке у входа «Parcere Subjectis». Что в переводе с латинского означает «Щадить ниспроверженных». То есть, иными словами, быть милосердными к заключенным. «Заслуживает ли этого Дэвид?» – думаю я.

Я следую за надзирателем по каменным ступеням и чувствую, как кровь у меня холодеет. Везде тут ощущается словно присутствие призраков – всех тех людей, которых привозили сюда еще с наполеоновских времен.

И теперь мой бывший муж был одним из них. Присяжные признали его виновным в причастности к попытке моего убийства. Возможно, он напрямую и не давал Джеки указания этого делать, но он сказал ей, что хотел бы, чтобы я умерла, – и ему пришлось в конце концов это признать.

Зал для посетителей на удивление уютный, с современными столами и стульями. Честно говоря, я удивилась, что мой бывший муж согласился увидеться со мной. Но вот он появляется, собственной персоной, в сопровождении надзирателя. Дэвид, как всегда, излучает очарование. Каким-то образом ему удается хорошо выглядеть даже в тюремном саржевом костюме.

– Вики, – говорит он, протягивая мне руку, будто мы старые друзья.

Я с изумлением смотрю на него. Никакого намека на раскаяние с его стороны. Никакого чувства вины. Он ведет себя так, словно мы с ним хорошие знакомые, встретившиеся на коктейльной вечеринке.

– Касаться запрещено! – рявкает надзиратель. Слишком поздно. От прикосновения бывшего мужа внутри меня все переворачивается от отвращения. Я моментально отстраняюсь.

– Просто стараюсь оставаться цивилизованным человеком, – говорит Дэвид. Он бросает взгляд на других заключенных, и я замечаю в его глазах страх. – Предпочитаю сохранять достоинство даже в таком месте, как это.

Если он надеется, что я стану поддерживать с ним светскую беседу, то ему лучше забыть об этом.

– Ты знаешь, почему я здесь?

Дэвид разводит руками с видом «ну, расскажи мне».

Мои глаза наполняются слезами.

– Я хочу спросить тебя, как ты мог погубить нашего ребенка? Ведь ты его любил. Ты хотел стать отцом!

Я хочу посмотреть ему в глаза. Этому человеку, отнявшему у меня сына. Нашего сына.

Дэвид подается ко мне через стол. Его лицо теперь невероятно серьезно.

– Я действительно очень хотел стать отцом, веришь ты этому или нет.

– Потому что считал, что это добавит тебе респектабельности?

– Нет. Не только поэтому.

В его глазах появляется какое-то странное выражение.

– Я думал, что это мой шанс начать все сначала. Выбрать другой, правильный путь. Начать с чистого листа. Я вовсе не говорил Джеки нападать на тебя.

– Хватит! – Я слышу, что мой голос повышается, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы сдержаться – иначе меня могут попросить на выход. – Джеки поступила ужасно, но ведь это ты ей сказал, что хочешь, чтобы я умерла.

– Послушай, Вики. – От очарования Дэвида теперь не осталось и следа. Его глаза сделались колючими. Голос звучит жестко: – Ты сама виновата – ты была плохой женой. Если бы ты помогла мне решить тот финансовый вопрос, ничего этого и не случилось бы.

– Ты действительно так считаешь? – Слезы текут по моему лицу. – Какой же ты негодяй, Дэвид. Ты не просто безнравственный. Ты настоящий эгоист. Посмотри, что ты сделал со мной!

– А ты посмотри, что ты сделала с Зельдой Дарлинг! Ты была заранее так уверена в ее виновности, что тебе даже не приходило в голову усомниться в этом и попробовать разобраться.

Дэвид прав. Человек невиновен, пока его вина не доказана. Разве не на этом принципе основана наша система правосудия? А я позволила себе выдвигать обвинения, имея лишь косвенные улики.

Разумеется, мне нет оправдания.

Мой маленький Патрик всегда будет жить в моем сердце – думаю я, выходя из ворот тюрьмы. А страница с Дэвидом окончательно перевернута. Теперь я наконец свободна.

Глава 66 Вики

Три года спустя

– Они приехали, – говорит Патрик, и мы, обнявшись, отправляемся их встречать.

Мне не верится, что это наконец свершилось! Мы так долго ждали этого дня.

Все уже готово к ее приезду. Спальня наверху, тщательно убранная и украшенная. Письменный стол – чтобы делать уроки. Школьная форма, которая, я надеюсь, будет ей впору.

Когда Патрик впервые предложил стать приемными родителями, я решила, что это едва ли возможно из-за моей эпилепсии. Однако новое лекарство стало помогать мне намного лучше, чем что-либо прежде.

Патрик разыскал меня вскоре после моей последней встречи с Дэвидом, и на следующий год мы поженились. Как он сказал, мы и так потеряли уже достаточно времени. Патрик, как и я, влюбился в Пензанс, и мы с ним купили дом на окраине города, чтобы я могла продолжать работу ароматерапевтом. Он нашел себе место психолога в больнице неподалеку. И вот теперь наша жизнь должна вновь измениться.

– Все будет хорошо, – говорит Патрик, почувствовав, что я нервничаю.

Я прижимаюсь к его плечу и вдыхаю его запах.

– Что если я не справлюсь?

– Ты справишься. Все, что ей нужно, – это любящая семья и нормальный жизненный уклад. Мы можем ей это дать.

Мы с Патриком идем вместе к машине. Сотрудница соцслужбы – уже знакомая нам – выбирается из-за руля. Однако маленькая девочка с темными косичками, похоже, вовсе не желает выходить. Бедный ребенок. Она, должно быть, всего боится после того, что ей довелось пережить.

– Привет! – говорю я, присев возле открытого окошка. – Меня зовут Вики. А тебя Рианнон, верно?

Она кивает, глядя на меня большими карими глазами, полными ужаса.

– У нас там живут куры на заднем дворе, – продолжаю я. – Хочешь помочь мне их покормить? Можем набрать еще и яиц к ужину.

И тогда она медленно, очень медленно открывает дверцу, выбирается из машины и подает мне свою маленькую теплую ручку.

Постскриптум

Есть кое-что еще. Мне нужно высказать это, иначе я взорвусь. Это будет последняя запись в моем дневнике. Потом я его сожгу, чтобы никто не смог этого прочитать. Я уже знаю, что может случиться, если доверять бумаге свои секреты.

Лаванда всасывается через кожу и попадает в кровоток. Так же, как и другие эфирные масла. Попав в организм, они начинают оказывать свое действие, которое может быть очень серьезным. Мой инструктор постоянно твердила об этом.

Я обожаю ароматерапию. Это настоящее волшебство: она одновременно успокаивает и придает сил. Однако при неправильном использовании эффект может оказаться катастрофическим. Мой инструктор много говорила о вопросах безопасности и возможных рисках. Она учила нас, какие масла могут усугублять определенные проблемы со здоровьем. И это касается не только эпилепсии (мне, кстати, приходится избегать фенхеля, который, как я знаю, может провоцировать приступы).

До своего визита к Тане, в день ее гибели, я хорошенько натерла руки эфирным маслом. Это очень полезно для ногтей и кожи. Однако вовсе не об этом я думала в тот момент. Жена Дэвида очень любила загорать, устроившись в шезлонге на террасе моего бывшего дома. Я знала об этом из ее хвастливых постов в Фейсбуке. Приготовленная мной специальная цитрусовая смесь, которой я намазала руки, прежде чем отправиться к Тане, могла вызывать аллергическую реакцию при взаимодействии с ультрафиолетом. В результате кожа могла покрыться волдырями и пятнами. Также существовал риск получить ожог. Особенно, если масло было неразведенным.

Я не желала причинить ей вреда. Ну, во всяком случае, слишком серьезного. Я просто хотела чем-то досадить Тане – хоть на какое-то время подпортить ей внешность. Да у меня и не было никакой уверенности в том, что это сработает, потому что реакция должна происходить на свету, во время солнечных ванн. Мне просто повезло, что Таня как раз загорала в тот момент, когда я появилась! К тому же выдался теплый солнечный день, нетипичный для этого времени года. Я специально схватила ее за плечи, когда пришла. Это сработало быстрее, чем я предполагала. Через несколько минут ее кожа покрылась пятнами. Вероятно, это было еще и болезненно. Возможно ли, что из-за этого она не смогла защищаться, когда Зельда на нее напала?

В заключении о причинах смерти ничего подобного не упоминалось. Полагаю, аллергическая реакция не имеет никакого значения, если человек был задушен. Но что если однажды это каким-либо образом выплывет наружу? Я пыталась убедить себя в том, что это просто угрызения совести и я ни в чем не виновата. Однако правда состоит в том, что на самом деле я не знаю.

Все это время я держала язык за зубами, но не могла избавиться от мысли, что однажды полиция вновь постучит в мою дверь, как в тот холодный ветреный вечер в феврале, – и обвинит меня в соучастии в убийстве.

Однако этого так и не произошло.

Пока что.

От автора

За каждым писателем всегда стоит команда поддержки. Я хотела бы выразить свою признательность следующим людям:

Кейт Хордерн, моему потрясающему агенту.

Кэти Лофтус, моему удивительно талантливому редактору в «Penguin», всегда «схватывающему» моих персонажей и замечательно улавливающему структуру сюжета.

Ее ассистенту Розанне Форте, за глубокий вклад.

Всем в «Penguin», кто помогал в создании моей книги «Ваш муж мертв».

Роуз Пул и Ханне Ладбрук, за их неутомимую кампанию, удивительную энергию и идеи. Также Саре Скарлет и ее команде, за невероятную работу по всему миру, и моему литературному редактору Тревору Хорвуду.

Команде «DeadGood» – за их веру в мои книги с самого начала.

Команде «Pageturners» за помощь в том, чтобы мои книги достигли новой аудитории.

Невероятной армии блогеров, друзей из Фейсбука, Твиттера и Инстаграма. Вы присылали мне вдохновляющие сообщения, делавшие мои дни радостнее. Прошу прощения, если иногда я нажимаю не на те кнопки. Я все еще не до конца постигла все тонкости соцсетей!

Авторам, любезно предоставлявшим мне консультации.

Гейл Лоуи, клиническому ароматерапевту и преподавателю в Девонской академии комплементарной терапии . Ее мастерство ароматерапевта послужило мне вдохновением для сюжета. Я благодарна за полученную возможность пообщаться на эту увлекательную тему. Если в тексте присутствуют какие-либо ошибки, они допущены (ненамеренно) по моей вине.

Нескольким сотрудникам тюрьмы, с которыми мне довелось беседовать, – в том числе Сью Уидон и ее напарнику Бобу, а также Грегу.

Деборе Паллен, директору по связям с общественностью Центра исследования эпилепсии ().

Нескольким мужчинам и женщинам, любезно согласившимся поделиться своим опытом эпилепсии.

Колину Гранту, автору книги «Запах гари: воспоминания об эпилепсии», опубликованной издательством «Vintage».

Ричарду Гибсону, бывшему судье, благосклонно уделившему мне время, чтобы проконсультировать по процедуре суда. Некоторые допущенные мной вольности в этом аспекте были продиктованы необходимостями сюжета.

Вики Робинсон, заместителю начальника тюрьмы Бронзфилд, щедро уделившей мне время.

Всем приемным родителям, взрослым, жившим в детстве в приемных семьях, и социальным работникам, согласившимся побеседовать со мной. А также Тиму Мак-Ардлу (директору службы отбора и размещения в «UK Fostering», ), Ами Мак-Ардл и писателю Киту де Ваалу.

Королевскому литературному фонду, чьим почетным членом я являюсь. Благодарю за долгие годы дружбы.

Моей семье, за их поддержку.

За исключением некоторых указанных пунктов, я стремилась соблюдать в своей книге максимальную правдивость. Любые имеющиеся ошибки допущены ненамеренно, по моей вине.

Упомянутые в книге тюрьмы и другие учреждения являются вымышленными, любые совпадения с реальными людьми, живущими или умершими, полностью случайны.

Примечания

1

Международная сертификация по косметологии и спа-терапии. – Здесь и далее: примеч. ред.

(обратно)

2

Рокарий – небольшой по размеру каменистый сад, в котором камни составляют главный элемент композиции, а растения лишь дополняют ее.

(обратно)

3

Колесо обозрения в Лондоне.

(обратно)

4

От англ. vine – лоза.

(обратно)

5

Бисквит, обмазанный джемом. Любимый десерт королевы Виктории.

(обратно)

6

Плиты AGA – традиционные английские плиты из литого чугуна, которые выпускаются с 20-х годов ХХ века. Считаются символом Англии.

(обратно)

7

Ночь костров (или Ночь Гая Фокса) – ежегодное празднование в честь провала Порохового заговора, когда группа католиков-заговорщиков попыталась взорвать Парламент в Лондоне в ночь на 5 ноября 1605 года.

(обратно)

8

Острова Силли – небольшой архипелаг в 45 км к юго-западу от графства Корнуолл.

(обратно)

9

Форт-Нокс – военная база США в штате Кентукки.

(обратно)

10

Сквош – игровой вид спорта с мячом и ракеткой в закрытом помещении.

(обратно)

11

Чатни – индийский соус.

(обратно)

12

Этот вид стенографии разработан в 1968 году Джеймсом Хиллом как упрощенный вариант традиционной скорописи. Он основан не на звуках, а на буквах, и символы по виду напоминают латиницу.

(обратно)

13

Выражение «кошкина колыбель» (англ. Cat’s cradle) означает плетение с помощью нитки или бечевки, надетой на пальцы, которая складывается в различные узоры.

(обратно)

14

Соответствует 48-му российскому.

(обратно)

15

Барристер – адвокат высшего ранга в Великобритании.

(обратно)

16

От англ. hope – надежда.

(обратно)

Оглавление

Часть 1

  Глава 1 Вики

  Глава 2 Скарлет

  Глава 3 Вики

  Глава 4 Скарлет

  Глава 5 Вики

  Глава 6 Скарлет

  Глава 7 Вики

  Глава 8 Скарлет

  Глава 9 Вики

  Глава 10 Скарлет

  Глава 11 Вики

  Глава 12 Скарлет

  Глава 13 Вики

  Глава 14 Скарлет

  Глава 15 Вики

  Глава 16 Скарлет

  Глава 17 Вики

  Глава 18 Скарлет

  Глава 19 Вики

  Глава 20 Скарлет

  Глава 21 Вики

  Глава 22 Скарлет

  Глава 23 Вики

Часть 2

  Глава 24 Хелен

  Глава 25 Вики

  Глава 26 Хелен

  Глава 27 Вики

  Глава 28 Хелен

  Глава 29 Вики

  Глава 30 Хелен

  Глава 31 Вики

  Глава 32 Хелен

  Глава 33 Вики

  Глава 34 Хелен

  Глава 35 Вики

  Глава 36 Хелен

  Глава 37 Вики

  Глава 38 Хелен

  Глава 39 Вики

  Глава 40 Хелен

  Глава 41 Вики

  Глава 42 Хелен

  Глава 43 Вики

  Глава 44 Хелен

  Глава 45 Вики

  Глава 46 Хелен

  Глава 47 Вики

  Глава 48 Хелен

  Глава 49 Вики

Часть 3

  Глава 50 Хелен

  Глава 51 Вики

  Глава 52 Хелен

  Глава 53 Вики

  Глава 54 Хелен

  Глава 55 Вики

  Глава 56 Хелен

  Глава 57 Вики

  Глава 58 Хелен

  Глава 59 Вики

  Глава 60 Хелен

  Глава 61 Вики

  Глава 62 Хелен

  Глава 63 Вики

  Глава 64 Хелен

  Глава 65 Вики

  Глава 66 Вики

  Постскриптум

  От автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg