«Олеся и Арлекин»

ВСТУПЛЕНИЕ

Он был обыкновенным человеком с необыкновенной фантазией. До того, как он влип в череду необыкновенных историй, он совершенно ничем не выделялся, никуда не высовывался, а просто жил в обыкновенном, незаметном городе. Его жизнь прокисла как трехлетнее молоко, и в один прекрасный день он все бросил и уехал на край света. Он купил билет на самый дальний поезд и сел в самый необыкновенный вагон. После этого в обыкновенном городе его не видели, да, честно говоря, и не искали.

Поскольку он не ожидал от себя такого необыкновенного поступка, сидя в купе, он потрясено размышлял о необыкновенных возможностях обыкновенного человека.

Собственно жизнь началась для него с появлением в купе необыкновенной девочки. Открыв дверь, она посмотрела на свободный топчан и спросила:

- Вы свободны?

- Мы свободны! - радостно воскликнула вагонная койка.

"Необыкновенный ребенок!" - понял обыкновенный человек.

Поезд тронул. Девочка села напротив и объявила:

- Я еду с тобой.

- Куда? - спросил он.

Она молча показала вперед.

- Но там же край света! - ужаснулся он. - Это безумие!

Она кивнула.

- Пока не поздно, - предостерег он. - Не правильнее было бы тебе вернуться в надежные руки обычных родителей?

- У меня нет обычных родителей, - улыбнулась незнакомка, - я необычная девочка.

- А имя у тебя есть?

- Олеся.

- Довольно распространенное имя.

- А у тебя?

- А у меня нет.

- Что, вообще?!

- Есть, но не такое распространенное, как у тебя, - ответил обыкновенный человек.

- Интересно...

- Ничего интересного. Я... - он неожиданно замялся. - Вообще... Знаешь, бывают на свете такие необыкновенные имена... Сам-то я простой, обычный человек. Ты будешь смеяться, но родители когда-то назвали меня так, что потом...

- Короче, есть у тебя имя или нет?

- Я Арлекин, - смущенно представился обыкновенный человек.

- Не смешно, - сказала девочка.

- Мне тоже. Тем не менее, Арлекин это я.

- Но Арлекинов не бывает!

- Откуда ты знаешь?

Олеся пожала плечами:

- Нас учили.

- Интересно, где это учат, что Арлекинов не бывает? - завелся Арлекин.

- Везде, - ответила Олеся. - В обычной школе.

- Но ты-то необычная девочка, - сообразил Арлекин: - Как ты попала в обычную школу? А? Что ты натворила?

Теперь смутилась Олеся:

- Ну, я... Как бы это объяснить? Нет-нет, ты не поверишь. А если поверишь, то расхочешь со мной дружить.

- Может, хватит кокетничать?

- Я, в общем... Мне пришлось... – залепетала Олеся. - Нет, из меня... Вернее, со мной... А вообще я хожу в обычную школу, живу в таком незаметном городишке, так что ты не думай, пожалуйста... Все дело в том, что... - Сильно покраснев, Олеся призналась: - Я хулиганка.

Арлекин разочарованно молчал. Что тут ответить? Кто в наше время заводит дружбу с хулиганками?

- А ты похож на Пьеро, - сказала Олеся. - И вовсе не похож на Арлекина.

- Ну, знаешь, ты тоже не похожа на хулиганку, - проворчал Арлекин, отвернувшись к окну.

- Что делать, - вздохнула девочка: - Я хулиганка.

- А я Арлекин.

- Так и будем сидеть?

- Как?

- Ну, обычно. - Олеся пожала, плечами. - Незаметно.

- А есть другие идеи?

- Похулиганим, - предложила Олеся. - Как ты к этому относишься?

- Да ты с ума сошла!

- Не бойся!

Арлекин и пискнуть не успел, как Олеся вынула из кармана красный маркер и во все оконное стекло написала: СВОБОДА АНАРХИСТАМ И ХУЛИГАНАМ!

- Боже! - пропыхтел Арлекин, отодвигаясь от окна: - Настоящая хулиганка!

- Классно? - спросила Олеся. - Это не смывается.

- А если войдет проводник?

- Ты же не скажешь ему, что это сделала я? - Олеся строго посмотрела в глаза Арлекина.

- Не скажу, черт с тобой, - ответил Арлекин. - Лучше я опущу окно, чтобы не было видно надписи.

- Неужели не прикольно? – обиделась Олеся, спрятав маркер в кармане. – Больше ничего писать не буду.

- Сделай милость.

Арлекин опустили окно. В купе ворвался ветер. Это был необыкновенный ветер, он ударил в лицо Арлекина, перехватил дыхание и вытряхнул из головы все обычные мысли. На пустом месте его прокисшей жизни вырастало нечто необыкновенное. Серый осенний вечер расцветал и наполнялся красками, на деревья вернулась молодая листва, а небо освободилось от туч и забросило в купе Олеси и Арлекина первую каплю солнца. Олеся взяла ее в ладони, подняла над головой, и огромная солнечная капля рассыпалась на сотню маленьких и легких, которые обрызгали ее лицо золотыми веснушками!

- Вот это да! - сказал Арлекин. - Вот это да!

- Теперь нравится? - спросила Олеся.

- Еще бы!

- Это тоже не смывается.

«В самом деле», - понял Арлекин.

- В таком случае, ложись быстренько в кровать! – скомандовал он. - Если ты действительно собираешься отправиться на край света, надо выспаться. Дети должны рано ложиться на койку, я знаю.

- Но я необыкновенный ребенок!

- Меня это не касается. На горшок и спать!

- Хорошо, хорошо. - Олеся послушно отправилась на боковую.

- Постой, а ты почистила зубы? - спросил Арлекин.

- Мне не надо, - ответила Олеся, засыпая.

- Как не надо? Все дети должны чистить зубы, особенно девочки. Если их не чистить, они выпадут, и ты никогда не выйдешь за муж.

- Ах, Арлекин! Они у меня давно выпали.

- Да что ты?

- Правда. Молочные выпали, а коренных до сих пор нет.

- Олеся, давай договоримся: ты никогда не будешь меня обманывать.

- Давай.

- А теперь скажи: какие у тебя сейчас зубы: молочные или настоящие? Я же вижу, что у тебя не вставная челюсть.

- Настоящие, Арлекин, - призналась Олеся.

- Вот так. И больше меня не обманывай. Теперь ответь, почему ты не чистила зубы перед сном?

- Я целый день в рот ничего не брала. Арлекин, вот почему.

- Это совсем другое дело, - успокоился он: - Ладно, можешь спать.

БИЗНЕС-СТОРИ

Стояла непроглядная ночь. Олеся проснулась от голода и решила разбудить Арлекина. Тот охнул и открыл глаза.

- Спишь? - спросила Олеся.

- А ты как думала? Куда мы едем?

- Куда б мы ни ехали, я хочу есть.

- Я-то тут причем? - Проворчал Арлекин. – Я не хочу есть. Я хочу спать.

- Мне нужны деньги, - сказала Олеся. – Я не собираюсь умирать с голода.

- У меня нет денег.

- Значит, тебе надо найти работу, - прицепилась Олеся.

- Мне надо выспаться, - ответил Арлекин и отвернулся к стене.

Поезд остановился. Олеся прилипла к окну: тьма неописуемая. А через пять минут к ним постучали.

- Арлекин! – Олеся растормошила задремавшего Арлекина. – Кто-то стучит. Просыпайся, Арлекин! Вдруг тебе предложат работу?

- Мне?! В гробу я видел работу.

- Не юродствуй, Арлекин. Работа - это деньги.

- Время - деньги! – Громко произнес тот, кто находился за дверью. – Мы теряем деньги, господин Арлекин, теряем время. Через тридцать две минуты вы встречаетесь с Генеральным директором…

Олеся открыла дверь. На пороге стоял гладко выбритый человек в плаще, деловом костюме и галстуке, затянутом туже висяличной петли. Его шикарные штиблеты блестели даже ночью, при тусклом свете вагонных фонарей.

- Здравствуйте! - улыбнулась Олеся.

- Доброе утро. - Человек посмотрел на Арлекина. - Вы Омар-Хайам-Гафиз-Виьям-Гомер-Шекспир-Доде?

- Ну и что, даже если это так? - неохотно ответил Арлекин.

- Время - деньги!

- Какие, к дьяволу, деньги?! – возмутился Арлекин - Какое утро?! Три часа ночи!

- Доброе утро, - упрямо повторил человек. - Время - деньги.

- Что за тип! - Арлекин нехотя поднялся. - Вы меня разбудили своими глупостями.

- Мы потеряли шесть минут. - Человек в плаще тупо уставился на циферблат золотых часов. - Генеральный будет нервничать. Уповайте на его бесконечную милость и великодушие, чтобы это не отразилось на вашем окладе.

- О каком окладе идет речь? Что за Генеральный? Кто вы такой?

- Меня зовут Али-Альберт-Эммануил-Вахтанг-Гайдар-Марсель. Или попросту Саид.

Распахнув дипломат, Саид извлек глянцевую папку и протянул Арлекину:

- Вот копия договора между господином Омар-Хайам-Гафиз-Вильям-Гомер-Шекспир-Доде и компанией "Время - деньги" в лице Генерального директора Дамир-Вахтанг-Арсен-Ренан или попросту Гегель, - сказал Саид.

Олеся радостно захлопала в ладоши:

- Время-деньги! Время-деньги! Время-деньги!

Арлекин настороженно листал документы.

- Что не ясно? - спросил Саид.

- Условия договора, в общем, понятны... – Лицо Арлекина кисло сморщилось.

- В таком случае, что не нравится?!

- Где... где указано, чем я буду заниматься?

- Вы будете участвовать в деле! И вы еще не довольны?! - вскипел Саид. - При настоящей нехватке рабочих мест подписать договор с такой быстрорастущей компанией как "Время - деньги" - это, знаете ли, тоже деньги! - мажорно воскликнул он.

Олеся мгновенно остепенилась. С полминуты длилась благоговейная тишина. Как после хорошей песни, в которой, кажется, сказано все, и лучше уже не скажешь.

- Послушайте, Саид... - Арлекин образумился. - А с чего вы взяли, что я не доволен?

- Лучше молчи, - посоветовала Олеся.

- Так вы довольны? - спросил Саид.

- Да, да, да.

- В таком случае, машина ждет нас, Олеся и Арлекин. Подписывайте бумаги, не будем терять ни минуты. Все остальное объяснит господин Генеральный директор.

Арлекин подписался в договоре как Омар-Хайам-Гафиз-Виьям-Гомер-Шекспир-Доде, и они сошли с поезда.

На улице ждал шикарный лимузин. Олеся и Арлекин сели в машину, которая очень быстро доставила их к черному небоскребу. От этого необычного небоскреба во все стороны света распространялась голая земля. Не было на ней ни души, не говоря уже о домиках или лачужках.

Олесю и Арлекина проводили до лифта и отправили на семьдесят седьмой этаж. Дорога предстояла дальняя, они приземлились на откидные стулья и как-то оба загрустили.

- Ты заметила, Олеся, - сказал Арлекин, - там было совсем пусто...

- Да, - вздохнула девочка.

- Послушай, я никогда в жизни не занимался делом, - признался Арлекин. - Кто меня дернул за язык? Зачем я сказал Саиду, что меня зовут Омар-Хайам-Гафиз-Вильям-Гомер-Шекспир-Доде?

- Нам нужны деньги, - напомнила Олеся.

- Ты права, - кивнул Арлекин. - Деньги нам не помешают.

На семьдесят седьмом этаже двери лифта распахнулись. Олеся с Арлекином увидели молоденькую блондинку. Она улыбалась в кабину лифта, и это было очень трогательно, хотя обоим почудилось, что девушка вовсе их не видит, а лишь каким-то профессиональным чувством догадывается о прибытии новых сотрудников. Левую грудь девушки украшала ослепительный бейджик:

Компания "Время - деньги" Ангелика-Диана-Генриетта-Жизетта-Натэла Самая старшая секретарша. Оклад 1.250 жарней/месяц

Может быть, от этой маленькой бирочки левая грудь девушки развилась значительно более пышно и свободно, чем правая, а правая совсем зачахла под гнетом обиды, комплексов и затаенной зависти к левой, с утра до вечера щеголявшей бирочкой.

- По-простому, меня зовут Ирен, - представилась самая старшая секретарша. - Можете называть меня Ирен, Олеся и Арлекин. Вы опоздали на шесть минут.

- Нам жаль, но…

- А где Саид? - радостно перебила Ирен, глядя между Олесей и Арлекином. - Он контролировал ваше прибытие?

- Контролировал, - подтвердил Арлекин. - Саид любезно проводил нас до лифта, но потом его поглотили дела, он стал ими заниматься и...

- Саид очень умный сотрудник, - продолжала некстати вклинивать Ирен. Было ясно, что бедняжка их не только не видит, но и не слышит. - Господин Гегель страшно дорожит Саидом.

- Еще бы, - сказал Арлекин. - Время - деньги! - внезапно добавил он в надежде найти общий язык с симпатичной Ирен.

- Время - деньги! - охотно подтвердила та. - Следуйте за мной.

Они направились вглубь длинного коридора. На каждом шагу им попадались быстрые, ловкие люди, которые, выбегая из одной двери, успевали своевременно попасть в другую, точно такую же, на ходу переговорить по телефону и сделать отметки в деловых бумагах. Все это казалось невероятным Олесе и Арлекину.

Преддверием в кабинет Генерального служила просторная приемная. Сохраняя чугунную улыбку на губах, Ирен попросила новых сотрудников подождать, скользнула взглядом по их макушкам и исчезла во владениях Гегеля.

Наконец, Олесю и Арлекина пригласили. Они стояли лицом к лицу с самим Генеральным, верней с его бейджем. Это было что-то! На левой груди Гегеля сверкал бейджик, точь-в-точь как у Ирен, только, конечно, вместо "Самая старшая секретарша" золотом было написано: "Самый главный Генеральный директор", а сумма оклада составляла ни много, ни мало 5.100 жарней/месяц. Цифра 5.100 была обведена нежным светоносным овалом, из которого брали начало магические и теплые лучи по всей бирочке. Поэтому-то она так загадочно переливалась, поэтому никто из плоти и крови, едва приметив бейджик Генерального, ну, глаз не мог оторвать! Арлекин даже толком не разглядел господина Гегеля, так привлекало к себе его украшение. Бирка Ирен выглядела раза в четыре менее привлекательно. Во-первых, в ней не проглядывал этот чудесный, завораживающий нимб вокруг суммы, во-вторых, можно было рассмотреть лицо и грациозную фигурку Ирен, чему завораживающий бейджик, если и всячески препятствовал, то не воспрещал урывками подглядывать; тогда как ни лица, ни фигурки Гегеля Арлекин с Олесей не видели, было не до пустяков: сумма 5.100 жарней в месяц ошеломляла и крепко приклеивала к себе взгляд.

- Ого! - вырвалось у Арлекина.

Тем временем Генеральный важно извлек из ящика стола две новенькие бирки. Первую он повесил на сердце Арлекина:

Компания "Время - деньги"

Омар-Хайам-Гафиэ-Вильям-Гомер-Шекспир-Доде

Специалист по выходу из запора.

Оклад: 2.050 жарней/месяц

...Вторую приколол на платьице Олеси, тоже слева:

Компания "Время - деньги"

Изольда-Джульетта-Эдит-Маргарита-Констанция

Иждивенка

Пособие: 120 жарней/месяц

- Поздравляю, - сказал Гегель, на ощупь погладив голову Олеси и пожав руку Арлекина. - Ваш высокий оклад позволит справиться со многими неразрешимыми проблемами. Конечно, вы обязуетесь при этом вывести компанию “Время-деньги” из запора, в котором она неожиданно оказалась в силу негативных обстоятельств... - Глаза Генерального озарила искра печали, он на долю секунды задумался, но тут же как-то слишком неистово и неестественно прогнулся, выпрямился и закричал: - Время - деньги!!!

- Время деньги! - с жаром подхватил Арлекин.

- Время - деньги! - не отставала Олеся.

- В эпоху процветания компания добилась многого, - оправившись после потрясения, сообщил Гегель. - Наша продукция по праву стала неотъемлемой частью миллиардов. Налажена торговля со всевозможными странами, открыто производство невообразимой массы продуктов питания и неисчислимого количества наименований промышленных товаров на зависть злобствующим конкурентам с двадцать второго этажа... Однако в последнее время фирма испытывает острый дефицит полезных идей, я бы сказал, их вообще нет, этих проклятых идей, которые приносят реальный доход. Фирма в настоящем запоре, господа. У нас есть деньги, есть время, есть дела, но нет идеи. Сотрудники уже забыли, чем занимаются! Мы пригласили вас, Арлекин, чтобы вы определили круг приоритетных стратегических направлений деятельности компании “Время-деньги” и вернули фирму в привычный режим процветания.

- Пригласили меня одного?! - испугался Арлекин.

- Вас и Олесю, - кивнул Гегель.

- Но с чего вы взяли, что мы с этим справимся?

- Я вам доверяю. У меня нюх на талантливых людей. Хотите убедиться? - Генеральный принюхался. - Прошу вас!

Продолжая принюхиваться, Гегель вывел Олесю и Арлекина в коридор и, миновав в нем метров пятьдесят, открыл своим ключом одну из дверей.

- Смотрите! - сказал Генеральный директор, кивнув в просторный зал, где за столами, локоть в локоть, трудилась пара сотен человек. - Чтобы исследовать и сдвинуть с мертвой точки негативный процесс, я пригласил к сотрудничеству многих выдающихся психологов, экономистов, политологов, дерматологов, историков, философов, ЛОРов, физиков, биологов, почвоведов и даже астрологов...

- Ну, и как успехи? - спросил Арлекин, не сводя взгляда с бирки Генерального.

- Пока никак, вся надежда на вас.

Попросив Олесю и Арлекина выйти из зала обратно в коридор, Гегель запер снаружи замок и, чтобы убедиться в надежности, подергал за ручку.

Они вернулись в приемную, где сидела Ирен. Секретарша смотрела уже не поверх макушек Олеси и Арлекина, но осознанно любовалась их новенькими бейджами. Затем она перевела взгляд на бейдж Генерального, а Генеральный - на ее бейдж. Их взгляды таким образом встретились.

- Время - деньги! - отрапортовала Ирен.

- Время - деньги! - кивнул Гегель.

- Время - деньги! - не сплоховали Олеся и Арлекин.

Войдя в кабинет, Гегель тут же направился в сейфу.

- Я даю вам аванс, - сказал он. - Сейчас же приступайте к работе, нельзя терять ни минуты. Конкуренция, господин Арлекин. Только за последний месяц на вашем окладе побывало шестнадцать человек. Не упустите свой шанс.

- Где же сейчас эти шестнадцать человек? - поинтересовался Арлекин.

- В тюрьме, - ответил Гегель.

Олеся и Арлекин было перепугались, но потом Генеральный открыл бронированный сейф, извлек жарни, и страхи разом испарились. В голове Арлекина больше не было ни одной мысли, которая не имела бы отношения к работе, в голове Олеси подавно.

- Вот вам, - сказал Гегель, протягивая одну бумажку Олесе и несколько, перетянутых изящной резинкой, Арлекину.

Быстро спрятав жарни в карман, Арлекин стоял как монумент, завороженно и преданно глядя в бирку Гегеля, не смея пошевелить мозгами и другими частями тела. От переполнившего ее счастья Олеся неожиданно пошла в пляс и удивительно нежным голосом запела:

В руки денежку возьму -

Не зарою и не спрячу -

Сразу в дело положу!

Надо б платьице купить,

Надо б туфельки чинить -

Дудки - в дело положу!

Что бы мне не говорили,

Не просили, не скулили -

Деньги в дело положу!

Я на зависть всем ребятам

Стану страшно как богата!

Если столько! Если сразу!

Только денежку возьму -

Мигом в дело положу!

- Время - деньги!!! - заорал Гегель, хотя и был в высшей степени умилен детской непосредственностью.

- Время - деньги! - хором отчеканили Олеся и Арлекин.

- Девять часов - ноль три минуты, а вы все еще не на рабочем месте!! - гневно, если не сказать больше, заявил Гегель.

- Олеся, а ну-ка, побежали на рабочее место! - Арлекин воодушевлено схватил девочку за руку, и они выбежали из кабинета Генерального директора заниматься делами.

Рабочее место Омар-Хайам-Гафиз-Вильям-Гомер-Шекспир-Доде было великолепно оснащено телефонами и пейджерами, принтерами ксероксами, факсами и телефаксами, дисплеями и новейшими компьютерными программами, наконец, там нашлось два стула, которые сразу же заняли Олеся и Арлекин, чтобы почувствовать под собой клочок земли в океане дел.

- Сколько он дал тебе жарней? - хозяйственно спросила Олеся.

Арлекин пересчитал аванс и небрежно бросил:

- А, тысячу с чем-то.

- Везет, - вздохнула Олеся. - А у меня только пятьдесят... Интересно, что можно купить на пятьдесят жарней?

Зазвонил телефон. Забыв об Олесе, Арлекин нырнул в дела.

- Да, я слушаю.

- Примите телефакс, - сказали на проводе.

- Принимаю! Что делать дальше?

- Подотрись, дурачок, - ответили и положили трубку.

Арлекину страшно не хотелось выглядеть дурачком в глазах Олеси, чье пособие было значительно ниже его оклада. Благо, девочка ни на что не обращала внимания, кроме своих пятидесяти жарней и бирочки Арлекина.

“Видимо, все так и должно быть в процветающей компании: конкуренция, борьба на выживание, накал страстей”. - Догадался Арлекин, возвращаясь к делам. Ему требовалось время на акклиматизацию. Деньги у него уже были.

На послании была изображена необыкновенно глубокая яма с подписью "скважина”, а чуть ниже даны координаты с именем: “Звони 4-35-22 (Реран-Жан-Линь-Ван-Лох)”.

Арлекин набирал указанный номер.

- Вася, - сказали на проводе.

- Ренан-Жан-Линь...

- Ну, это я.

- Я Омар-...

- Через три с половиной минуты, - перебили, - я освобожусь минут на семь с небольшим. Буду в кабинете Жюли-Мари-Зара-Хот-Дог.

- А я освобожусь через пять минут, и тоже с небольшим, - не спасовал Арлекин. – И буду свободен... сколько вам будет угодно, Ренан-Жан...

- Вася.

- А кто это... Жюли-...3ара-...

- Жюли-Мари-Зара, - поправили его. – Твой аудитор.

- У меня есть аудитор?

- Естественно.

Вася кинул трубку. Арлекин растерянно посмотрел на Олесю. А Олеся, как ни парадоксально, посмотрела в лицо Арлекина, словно минуя блестящий бейджик на его груди.

- Я ничего не умею, - неожиданно признался Арлекин. - Если так будет продолжаться, Генеральный лишит меня оклада... Что мы будем делать? Твоего пособия на двоих не хватит!

- Ты должен бороться, - сказала Олеся. - Без борьбы не выудишь и жарня из воды.

И снова телефон.

- Арлекин слушает.

- Я по поводу летающей урны. Как нам лучше встретиться?

- Через три минуты с небольшим я иду на встречу по поводу скважины...

- Вас больше беспокоят скважины?!! - взорвался собеседник. - А на летающие урны вы закрываете глаза?!

- Почему же? Это интересно, заманчиво, - послушно произнес Арлекин, вытаращив глаза от страха. - Но, к сожалению, я уже назначил встречу через три с небольшим минуты.

- Когда вы освободитесь?

- Сейчас прикинем... Вася будет в моем распоряжении минут семь с небольшим с аудитором... Две минуты назад я ему сказал, что освобожусь через пять с небольшим… Две уже прошло, три осталось, а Вася хотел освободиться через три с половиной минуты две с половиной минуты назад. А поскольку, пока мы тут говорим, время идет, до его освобождения останется полминуты. Это в лучшем случае. Прибавьте еще мне полминуты, чтобы я смог найти кабинет своего аудитора... Впрочем, мне можно прибавить две минуты, потому что я предупредил Васю, что освобожусь не раньше чем через пять минут с небольшим... Я сказал ему, что свободен практически весь день, - я ещё не знал, что мы с вами будем договариваться... Но он сам вряд ли сможет уделить мне больше семи минут с небольшим. Правда, пока не известны планы этой Жюли-Зара-ля-ля-Хот-Дог, то есть, мы не можем сейчас точно сказать, как она располагает своими минутами, следовательно, мне сложно обещать вам что-либо определенное.

Спокойная, конкретная речь Арлекина успокоила собеседника. По крайней мере, так казалось на проводе тон больше не повышали.

- Вы будете иметь дело с летающими урнами или нет?! - спросил упавший голос.

Арлекин вдруг понял, что от него домогаются ответственного решения. По поводу чего оно будет, он понятия не имел, только чувствовал, что платят ему именно за это. Чувство ответственности сузило кости и черепную коробку Арлекина до болезненного минимума. Он с надеждой посмотрел на Олесю. Чтобы подбодрить друга, она уверенно кивнула.

- Да, я буду иметь дело с летающими урнами, - заявил вдруг Арлекин.

- Когда же, наконец? Вы из меня все жилы вытянули...

- Скоро, очень скоро, - сказал Арлекин. - Потерпите немножко.

- Сколько вы даете на проект?

- Много, очень много, - продолжал уверенно вешать лапшу на ухо собеседника Арлекин, но взглянув на часы, вспомнил: уже прошло четыре с половиной минуты с тех пор, как он заверил Васю, что освободится через пять с небольшим! - Хотя, подождите, меня ждут дела... - попросил Арлекин, бросив трубку на стол.

Перед тем как убежать по делам, Арлекин строго посмотрел на бейджик Олеси.

- Если меня будут спрашивать, я на деловой встрече по поводу скважин. Обещай, что не будешь здесь ничего трогать и ломать!

- Обещай не делать глупостей, - попросила 0леся.

- Хулиганка! - сказал Арлекин, на ходу погрозив пальцем.

Оставшись в одиночестве, Олеся взяла телефонную трубку:

- Алло! Алло! Куда все пропало? – услышала она.

- А что вы хотели?

- Алло? Алло! Кто это говорит? Где Арлекин!

- Это не Арлекин. Меня зовут Изольда-Джульетта-Эдит-Маргарита-Констанция. Я иждивенка.

- Девочка, перестань баловаться! Немедленно позови взрослых! Где Арлекин?

- Все взрослые занимаются делами, зарабатывают жарни. Немедленно прекратите держать Арлекина за дурочка. Он специалист и получает неслабый оклад. В общем, дорогой мой, я советую оставить его в покое и кому-нибудь другому засорять голову своими дурацкими идеями. У Арлекина и без вас забот по горло.

Положив трубку на аппарат, Олеся покинула рабочий кабинет. В коридоре между бесчисленными дверьми царило приподнятое оживление. Люди в серых костюмах и белых рубашках перелетали туда-сюда как пчелки. Работа кипела, дела продвигались.

Выудив из обшей массы самого продвинутого делового человека, Олеся ухватила его за рукав:

- Привет, Саид!

- Я очень тороплюсь, - признался Саид и хотел было исчезнуть за дверью, но Олеся взяла вверх:

- Время - деньги! - торжественно сказала она.

- Время - деньги! - согласился Саид и остановился как вкопанный.

- Саид, - попросила Олеся, - скажи мне одну вещь. Что можно купить на пятьдесят жарней?

"Вот, бестолковый ребенок!" - подумал Саид и вкрадчиво спросил:

- Девочка, разве, тебя папа с мамой не учили, куда следует вкладывать денежки, чтобы они не только сохранились, но и значительно увеличились?

- Нет, Саид, - ответила Олеся. - У меня нет ни папы, ни мамы.

- Подумай-ка: если ты что-нибудь купишь на... на... жарни, - когда Саид произнес это слово, его глаза благочестиво посмотрели в потолок, - то куда они денутся?

- Чего? - не поняла Олеся.

- Тебе надо в школу, девочка, у меня нет времени пересказывать азбуку. - Саид вновь сделал попытку уйти за дверь.

- Время - деньги! - скомандовала Олеся.

- Время - деньги! - воскликнул Саид.

- Ты хочешь сказать, Саид, что на жарни...

- И первое, чему тебя научат в школе, - перебил Саид, - не упоминать некоторые слова всуе, деточка.

- Слушай, Саид, у меня есть деньги. Я хочу купить конфет и бутылку лимонада.

Саид глубоко заглянула бирку Олеси, и хотя ни разу еще не свел с нее взгляда, теперь это получилось особенно проницательно.

- Ты действительно готова променять... жарни за бутылку лимонада, девочка?

- А что тут такого?

Саид не находил слов. Перед ним стояла маленькая, глупая иждивенка с пособием в сто двадцать жарней. У Саида тоже рос сын, тоже пока иждивенец, но зато какой славный мальчик! В два года сын Саида уже умел умножать жарни на однозначные числа, а в три - вкладывал их в различные дела!

"Если сегодня эта иждивенка готова обменять на жарни лимонад, - подумал Саид, - значит, вчера она променяла на лимонад родную мать, а позавчера - Генерального директора!”

- Время - деньги! - окликнула Олеся.

- Время-деньги! - опомнился Саид, перестал думать и мгновенно улизнул за нужную дверь.

Решив больше не напрягать предпринимателей, Олеся самостоятельно отправилась на розыски буфета или чего-нибудь в этом роде. Она б не отказалась съесть котлету-другую и выпить бутылку лимонада, будь он проклят. Вероятно, Арлекину еще больше хотелось есть, ведь, он постоянно был занят крупными делами и сделками.

"Ладно, если у них не принято пить лимонад, мы выпьем молоко. Должны же мы пить, в конце концов!"

Кончилось тем, что Олеся заблудилась. Побывав на нескольких этажах и осмотрев уйму одинаковых дверей, она ничего не нашла и, что хуже всего, позабыла, откуда вышла. Забыла до такой степени, что уже не хотелось ни есть, ни пить. Она готова была разреветься, как вдруг заметила бейджик самой старшей секретарши.

- Ирен!! - закричала Олеся. - Помоги мне найти Арлекина! Я обещаю хорошо учиться, не упоминать некоторые слова всуе и не искать лимонад в рабочее время! Время - деньги!!

- Время - деньги! - радостно ответила Ирен и проводила Олесю до рабочего места Арлекина.

Тем временем Арлекин успешно провел переговоры по поводу скважин, был вдохновлен и вытворял на рабочем месте невообразимое. Это был карнавал человеческой работоспособности! К обеим ушным раковинам он прижал телефонные трубки, его пальцы, поистине пальцы органиста, летели то к клавишам компьютера, то за клавиши, то нежно перебирали цифры на телефонах, то заносили в блокнот числа, суммы, ассигнации, инвестиции, облигаций! Олеся непроизвольно открыла рот от изумления. Ее рот всегда открывался, когда глаза видели что-то необыкновенное.

- В десять часов ноль три минуты, - голосил Арлекин в одну трубку. - Мы делаем пять скважин глубиной сто сорок метров, - кричал он в другую, - и пять вышек, высотой тридцать метров... А в десять часов ноль пять минут я встречаюсь с мадам Улан-Наждак-Топор-Инцест насчет дотаций публичным домам.. . Сейчас же необходимо приступись к широкой рекламной компании, чтобы вышки и скважины само финансировались. Сделаем упор не столько на скважины, сколько, на вышки. Скважины уже неплохо финансируются. Генеральный доволен. Ориентируйтесь, что каждая вышка обойдется в пятьсот тысяч, а скважина – триста пятьдесят. Соответственно, местожительство... Записываете? Местожительство на вышке от трех до семи тысяч на человека, в зависимости от этажности, а в скважине - всего шестьсот жарней на человека. Да, скважины пока без этажности, пока все идет как первый этаж. Через восемь суток планируем забросить в скважину первые семьи. По мере укомплектования скважин начнем повышать цены на этажность... Господин Арнольд-Сильвестр-Ван-Дал-Лю-Ли? Вы получили мой факс? Вам нравится наша глубокая идея?... Что ж, не откажите в милости... Что?... Хи, хи!... Ай-ай-ай! Нам надо два миллиона жарней на этот проект. Как раскрутим - вы получаете полмиллиона ежегодно... Ну, хорошо, миллион, и не жарнем больше... Что?! Полтора ежегодно?! Ай-ай-ай! Да еще даете только полтора?! Скажите прямо, вам не нравится идея трансатлантического транса?... Тогда что?... Нет, нет. Мы говорим на разных языках, господин Арнольд-Сильвестр-Ван-Дал-Лю-Ли... Послушайте, что вы сейчас сказали: вы даете миллион жарней кредита и требуете, чтобы мы каждый год выплачивали вам по три миллиона... Мне не послышалось? Га! Га! Га! Ищите дурака!

- Арлекин! - сказала Олеся. - Арлекин!! - повторила она громко, но тот все равно не слышал.

Олесе пришлось щелкнуть его по уху.

- Это ты, детка? – опомнился Арлекин. - Привет!

- Послушай меня...

- Представляешь?! - с восторгом выпалил Арлекин. - Только что звонил Генеральный, он повышает мой оклад до трех тысяч жарней! А твое пособие - до двухсот десяти! Что ты делаешь, дурочка?! Не мешай мне! Я же просил, чтобы ты ничего здесь не ломала! Перестань, тебе говорят!

Но Олеся уже сорвала всю телефонную проводку, а потом опрокинула компьютер, факс и другую оргтехнику. Деловое воодушевление Арлекина упало до нуля.

- Что ты наделала? - прошептал он, оглядываясь.

- Ах ты, глупый Арлекин! - сказала Олеся. - Скважины? Вышки? Ну-ка расскажи, чем ты собрался забивать свои скважины? Может, сам туда полезешь?

- Ах, ты, глупая Олеся! - Арлекин погрозил пальцем. - Не суй нос в денежные дела, иждивенка!

- Я тебя спрашиваю, какой дурак полезет в твои скважины? Где ты видел публичные дома? Под землей? Здесь ничего нет, Арлекин! Здесь нет даже бутылки лимонада, осел!

- Прежде всякого лимонада, Олеся, - дело, - ответил Арлекин, но какая-то игла, сходная с чувством сомнением, больно кольнула его. - Уйди! Уйди! Ты отвлекаешь меня, - попросил он. - Из-за тебя мои дела никогда не сдвинутся.

- Твои дела никогда не двигались, Арлекин! Пошевели мозгами, специалист по запорам!

- Ты спрашиваешь, кем будут забиваться скважины? Для начала тебе следует усвоить, что очень мало людей имеют такие доходы, какие имеем мы. Есть масса семей с небольшим достатком, люди третьего сорта, они никому не нужны, они хотят жить в скважинах, поскольку стесняются сегмента, имеющего средний достаток и выше. Компания вложила три миллиона жарней в бурение специальных скважин и еще полтора миллиона в рекламную компанию... - Арлекин установил компьютер на место: - Теперь понятно? Не бывает такого, чтобы рекламные деньги не окупались... А что касается публичных домов мадам Улан-Наждак-Топор-Инцест, коль скоро они тебя заинтересовали, хе, хе... - Арлекин пощелкал клавишами. - Вот они!

- Какой придурок! - вздохнула Олеся. - Я хочу есть.

- Уже? - ехидно заметил Арлекин, восстанавливая телефонную проводку.

Олеся села на стул и надулась. Сразу зазвонил телефон.

- Арлекин у аппарата.

- Это Гегель.

- Слушаю, господин Гегель, - расправил плечи Арлекин.

- Кажется, профессору Агафангел-Дион-Гемелл-Виссарион пришла в голову сильная идея. Я думаю, вас это заинтересует. Я отопру ученый совет через три с половиной минуты. - Генеральный повесил трубку.

- Есть! - Арлекин азартно потер руки. - Кажется, профессору Агафангел-Дион-Гемелл-Виссарион пришла в голову сильная идея! - сообщил он Олесе.

- 0! - застонала девочка, схватившись за живот в надежде разжалобить Арлекина. - Как хочется есть!

- Тебе вечно хочется есть, - заметил Арлекин. – Лучше займись делом – голод как рукой снимет. Время - деньги!

- Да катись ты со своими деньгами!

- А!! - вскипел Арлекин. - Кто бы говорил! Иждивенка! Сто двадцать жарней! Вспомни, из-за кого ты получила прибавку к своему пособию! Как ты вообще осмелилась открыть рот, имея всего две сотни жарней в месяц?! Кто тебя взялся содержать, неблагодарная?! Посмотри на других детей! Они так и сидят со своими ста двадцатью жарнями в месяц. «Катись»! Это единственная благодарность, которая пришла тебе на ум? Спасибо! У меня нет времени с тобой заниматься. Время – деньги! Через две минуты Генеральный отпирает ученый совет. Я пошел.

- Зачем тебе эти жарни, Арлекин?

- Чтобы вкладывать в самые прибыльные дела и получать выгоду, крошка.

- Ну и как ты собрался ее получать?

- Я тороплюсь. Генеральный уже вышел из кабинета.

- Нет, ты сначала ответь. А то я... А то я поломаю всю эту дребедень.

- Ну-ну! Сиди и не балуйся. Можешь поиграть в компьютерную игру. Я скоро вернусь.

Пропустив все угрозы мимо ушей, Арлекин удалился.

Олеся подошла к экрану, пощелкала кнопками и неожиданно влезла в раздел "Перечень сотрудников ассоциации предпринимателей "Время - деньги".

На экране поползли строчки:

5.100 ж/м Дамир-Вахтанг-Арсен-Ренан Самый Главный Генеральный директор.

4.050 ж/м Альберт-Теймур-Рауль-Абрам Первый заместитель Генерального директора.

3.900 ж/м Евгений-Данилович-Устинов Второй заместитель Генерального директора.

Олеся подняла список и отыскала строчку:

2.050 ж/м Омар-Хайам-Гафиз-Вильям-Гомер-Шекспир-Доде. Специалист по выходу из запора...

В тот же момент Гегель открыл ученый совет, пригласил Арлекина в зал, и они направились в гущу ученых. В зале, действительно, происходило нечто замечательное и необыкновенное. Толпа известных и неизвестных психологов, экономистов, политологов, дерматологов, историков, философов, лоров, физиков, биологов, почвоведов и даже астрологов образовала почти трехэтажную кучу, окружив щупленького профессора Агафангел-Дион-Гемелл-Виссарион, который сам едва верил в собственное открытие и тихо плакал.

- За это изобретение Гегель даст не меньше двух лимонов! - прошептал один известный ученый за спиной изобретателя.

- Подумать только! Такому дураку, и такая идея! - говорил другой.

- Что будешь делать с деньгами, Степан? - кричал третий.

- Полученные от моего скромного изобретения деньги я решил вложить в самое выгодное дело, - поделился Степан с коллегами, смахивая нечаянные слезы.

- А ну-ка! А ну-ка! - подал голос Гегель, и неразбериха моментально упорядочилась в стройные ряды ученого совета.

Корифеи науки дружно обратили взоры в сторону бейджа Генерального. Казалось, они готовы были сделать все, что бы он не потребовал, лишь бы задача не превышала возможностей, указанных в бейджиках. А Гегель, положив руку на плечо Арлекина как на лицо ответственное и наделенное чрезвычайным доверием, произнес несколько кратких, но точных слов в пользу науки...

Обнаружив, как управиться с компьютером, Олеся удалила с экрана слова Омар, Хайам, Гафиз, Вильям, Гомер, Шекспир, Доде и, шутки ради, вписала вместо них слово "Арлекин". В общем, всем знакомая и приевшаяся строчка после ее глумливых, хотя и не лишенных веселости операций, приняла необычный вид:

Арлекин. Коммерческое чучело. Без оклада.

... И ученый совет, ахнув в едином порыве, как-то осел, приземлился, затих. Рука Генерального сползла сплеча Арлекина. Арлекин вдруг увидел лицо Гегеля и отшатнулся. А тот как слепой стал шарить руками в воздухе, пытаясь поймать человека без оклада.

- Где он?!! - заорал Гегель. - Взять его! Слышали, что я вам сказал, остолопы?! Взять его, книжные черви!!

- Пропал!

- Совсем пропал! - послышались робкие возгласы из зала.

- Но это невозможно! Закон сохранения материи...

- Уйдет! - хрипел Гегель. - Уйдет, собака! Кто отпустил его с оклада?!! Взять его, полоумки! Всем, участвовавшим в заговоре, вдвое снижу оклады! Втрое! Впятеро!! Дайте мне его!

Арлекин только сейчас заметил, что значилось на бейджике:

Арлекин.

Коммерческое чучело.

Без оклада.

Арлекин выхватил из руки Генерального ключи.

- А!!! - взревел Гегель. - Ключи! Он здесь! Держите его!

Затем Арлекин овладел блестящим бейджем Гегеля и повесил себе на грудь.

- Господа, прошу сохранять спокойствие и трезвость, - обратился он к ученым.

Деятели науки, глубоко потрясенные такими превращениями, сконфужено и оскорблено таращились на главную бирку компании.

- Ничего не произошло, - заверил Генеральный директор. - Оклады остаются прежними.

Вздох облегчения вырвался у ученого совета. Все стали украдкой подмигивать соседу и улыбаться. Лишь Гегель отрешенно сидел на полу со сбитыми в точку глазами. Без бейджа он был бесполезнее пустого места.

- Я скоро вернусь. А вы, профессор, - обратился Арлекин к Степану, - скоро получите три миллиона жарней на свой проект. Он представляется мне в высшей степени необычным и выгодным. Занимайтесь, господа.

Профессор густо покраснел. Самые смелые мечты Степана не превышали суммы двух с половиной миллионов жарней, а тут, на тебе!

Арлекин степенно покинул зал, запер в два оборота замок, подергал за ручку дверь и направился в кабинет, встречая по пути восторженные взгляды коллег.

Едва увидев его сияющий бейджик, Ирен расцвела и взволнованно поиграла левой грудью. Арлекин поцеловал бирочку Ирен и вошел в кабинет Генерального.

Не успев дойти до высокого кресла, он схватил с телефонную трубку:

- Мавр-Венедим-Майор-Орцест? - Его голос не предвещал собеседнику ничего хорошего.

- К вашим услугам, господин директор.

- Направьте телеграмму Джон-Донн-Бодлер, что мы больше не собираемся ждать их химерические...

Перед тем, как отправиться на поиски Арлекина, Олеся додумалась снять свой бейджик, так что теперь работники компании “Время-деньги” ее не замечали и даже безболезненно проходили насквозь.

Обнаружив, что зал ученого совета закрыт на ключ, Олеся сообразила:

«Запереться изнутри они не имеют права. Значит, либо Гегель запер Арлекина вместе со всеми, либо...» - У нее мурашки побежали по спине.

Оставалось воспользоваться преимуществом невидимки и проскользнуть в кабинет Генерального. В приемной Олесю встретил отсутствующий взгляд секретарши.

- Ирен! – окликнула она.

Ноль внимания. Самая старшая секретарша глядела в одну точку и улыбалась. Миновав Ирен, Олеся проникла в кабинет Гегеля. Так и есть! В высоком гегелевском кресле с телефонной трубкой возле уха сидел Арлекин!

- Вам и карты в руки, - говорил он. - Когда наполним бассейн ртутью, это выльется в сто пятьдесят шесть миллионов жарней.

Олеся подошла вплотную к Арлекину и помахала рукой перед его глазами.

- Котлован будет готов завтра к двум часам ночи, - продолжал говорить тот. - Сроки поджимают. Пора заключать договор с поставщиками ртути...

- Арлекин!

- Перевозка ртути займет семнадцать часов. Мы обязаны уложиться.

- Ах! - вздохнула Олеся и опустила рычаг телефона.

- Алло!! - закричал Арлекин, побагровев, ибо от разговора зависело многое. - Почему разъединили?!

Вошла Ирен:

- Господин Генеральный директор?

- Почему прервана связь?!

- Я этим займусь, господин директор. Что-нибудь еще?

- Нет! Немедленно выясните, в чем дело!

Сидя вне бизнеса почти двадцать секунд, Генеральный помрачнел как туча. И, казалось, когда внутренняя боль и весь этот кошмар бездействия достигли апогея, черты его лица вдруг чудесно прояснились. Глаза Арлекина благодарно обратились к небу, а пальцы рук соединились у лица. Он благоговейно поднялся с кресла и открыл сейф, чтобы лишний раз полюбоваться деньгами...

Однако едва благотворный бальзам начал согревать душу, хмель внезапно растаял. В руках Арлекина были не жарни, великие и прекрасные жарни, сообщавшие конторе столько тепла и очарования, а груда разноцветных бумаг!

- Олеся, - очнулся Арлекин, заметив необыкновенную девочку. - Что ты тут делаешь?

- А ты?

- А я… понятия не имею. - Арлекин увидел на полу растоптанную бирку Генерального, которая едва не превратила его в Гегеля.

Олеся схватила Арлекина за руку, и они выбежали из кабинета, даже не прикрыв дверцу сейфа.

Профессиональные качества сотрудников компании “Время-деньги” проявились во всем блеске: уже через три минуты было установлено изъятие из текущих дел Генерального директора, а через четыре минуты с небольшим во главе ассоциации сидел Альберт-Теймур-Рауль-Абрам, оклад которого автоматически поднялся с 4.050 жарней в месяц до 5.300. Расположившись в Гегелевском кресле, Альберт-Теймур-Рауль-Абрам или попросту Майкл в течение, грубо говоря, часа наверстал упущенное время, сделал из него деньги, и бизнес вошел в привычную колею.

А Олеся и Арлекин, благо, без бирок на них никто даже не взглянул, спустились в лифте с семьдесят седьмого этажа на первый, угнали лимузин Саида и помчались искать место, где можно было бы перекусить: буфет, котлетную, кафе, - им было безразлично, они очень проголодались.

В ЛАПАХ ГАДА И СКОТА

Так получилось, что первым злачным местом, повстречавшимся на пути Олеси и Арлекина, оказался дорогой ресторан. Цены там были нереальные, поэтому Арлекину пришлось назваться миллионером, а Олесю объявить своей единственной наследницей. Только так их могли накормить, не потребовав наличные. Роскошный лимузин Саида вскружил голову работникам общепита, и Арлекину поверили.

Он заказал жареного поросенка, Бордо 67-го года и множество деликатесов. Он бы не пошел на этот трюк, если б жарни, продолжавшие отягощать пустые карманы Олеси и Арлекина, за пределами таинственного небоскреба не стоили дешевле бумажной тарелки в придорожной закусочной.

- Расходы переведете на счет миллионера Арлекина в Швейцарском банке, - попросил Арлекин официанта.

Утвердительно опустив голову, официант с почтением удалился выполнять заказ.

Личность миллионера вызвала в зале неподдельный интерес. Арлекина забросали разнообразными вопросами: чем отличаются миллионеры от обыкновенных людей, приятно ли купаться в деньгах, собственном бассейне, содержать личного кутюрье? И так далее.

- В нас нет ничего особенного. - Арлекин терпеливо объяснял обычным людям свою точку зрения на частный капитал. - Миллионеры - такие же люди, как вы. Просто, мы лучше одеваемся, питаемся и корчим из себя бог невесть что. А так, в общем-то, из того же теста. Не надо думать, что мы скоты, там, свиньи. Наоборот…

- Позвольте спросить, - донеслось из глубины ресторана. - Вы стали миллионером законным путем или не законным?

- А почему вас это интересует? - Арлекин вытянул шею, чтобы увидеть крикнувшую даму.

- Мой сын всю жизнь хотел стать миллионером, - сказала она. - Но у него пока ничего не получается.

- Одного желания маловато. - К дискуссии неожиданно подключился представительный мужчина в центре, зала с яичницей.

- Почему же? - обиделась дама. - Он читал много книжек.

- А книжки бесполезно читать. Вот здесь надо иметь. - Мужчина пощелкал пальцем по голове и отправил в рот очередной ломоть с тарелки.

- Так, если сюда не положишь, - пощелкала уже по своей голове амбициозная дама, - откуда здесь возьмется?

- Если человек дурак, это надолго, - подытожил представительный господин в центре зала.

Тут началось самое интересное. Сын мамочки, который всю жизнь хотел стать миллионеров, поднялся, подошел к оппоненту и размазал остатки яичницы по его голове, чем вызвал страшный переполох в ресторане.

- Гаси лохов! – выкрикнул кто-то.

Народ разделился на две примерно равные по силе группировки: первые отстаивали тезис мамаши, что нельзя стать миллионером без взяток и связей, вторые защищали побиваемого господина с яичницей, которому влетело более всех. Арлекин бросился в гущу событий, надеясь за счет авторитета миллионера умиротворить обе стороны, и тогда...

Воспользовавшись сумятицей, две державшиеся в тени особы, схватили Олесю и скрылись в неизвестном направлении.

Исчезновение девочки Арлекин обнаружил очень поздно, только когда драка угасла, и обстановка позволяла вернуться за стол. Вместо Олеси он нашел записку странного содержания (она валялась между ножом и вилкой):

"Пляшивый казёл, денежный сапог, фраер! Если завтра в полдень не пренесеш на загарадную вилу милион, девчёнка сдохнет! Жди звонка. Альфред Гад и Джимми Скотт. Спасибо за тачку!"

«Что за прикол?» - не понял Арлекин.

Он вышел на улицу и вдруг мгновенно осознал драматизм положения. Олеси не было ни в ресторане, ни за его пределами. Лимузина Арлекин тоже не увидел. Капкан, который он расставил в надежде получить нахаляву сытный обед, захлопнулся самым неудачным образом: в него угодил не жареный поросенок, а малышка Олеся. Арлекин влип по уши. Он чувствовал, как его костюм пропитывается холодным потом.

- ... Свежий выпуск «Счастливого времени». Газета «Счастливые времена»! Не проходите мимо! - Навстречу Арлекину шел мальчик с пачкой газет. - Побег знаменитых гангстеров из тюрьмы! – кричал он всем. – Передовая статья Елен Фишер! Альфред Гад и Джимми Скотт снова на свободе!

- Дай-ка сюда, - попросил Арлекин.

С передовицы «Счастливых времен» в лицо благонравных читателей смотрела огромная цветная фотография: две наглые жирные физиономии стоят в обнимку на фешенебельном пляже, их окружают проститутки, продажные женщины и мужчины. Судя по всему, уголовники поднимали тост за очередное грязное дельце. Заголовок гласил: АЛЬФРЕД ГАД И ДЖИММИ СКОТТ СНОВА НА СВОБОДЕ!

“Вчера, под покровом темной ночи, до смерти избив дюжину охранников, изрешетив и проткнув двадцатисемисантиметровой заточкой начальника тюрьмы, сбежали знаменитые преступники Альфред Гад и Джимми Скотт”, - прочитал Арлекин.

И далее:

“В уголовном мире Альфред Гад по праву признан гангстером номер один. Напоминаем, что его карьера началась пятнадцать лет назад, когда он, будучи в нежном отроческом возрасте (четырнадцати лет), хладнокровно отравил директора ювелирного магазина Юджина Томпсона. Тогда, забрав все имеющиеся ювелирные изделия, а так же выручку Юджина Томпсона (которая Томпсону, справедливости ради, была уже не нужна), он впервые скрылся в неизвестном направлении. О нравственной деградации юного правонарушителя свидетельствовал хотя бы тот факт, что Юджин Томпсон приходился Альфреду Гаду родным дядей по матери.

Почувствовав себя безнаказанным, Альфред становится автором бесчисленных разбоев, убийств и правонарушений, остановить которые удалось лишь двадцатилетним тюремным заключением.

По мнению прессы, именно во время первого заключения он сходится с начинающим, но подающим большие надежды Джимми Скоттом (напомним, тогда Скотт был приговорен к пятнадцати годам лишения свободы). Уголовный обозреватель Реги Смитт справедливо считает основной причиной этого союза совокупность личных амбиций и комплексов Альфреда и Джимми, их "необузданную жажду подточить законы цивилизованного мира, посеять в нем зерна террора, насилия, кровопролития".

Естественно, ни Альфред Гад, ни Джимми Скотт не усидели в тюрьме и месяца (следует заметить, что даже этот небольшой срок они не соблаговолили максимально использовать для исправления своих опасных привычек, а, напротив, лишь подтачивали тюремную дисциплину и подначивали авторитет вышестоящих начальников).

Итак, вот уже шесть лет преступники творят произвол, шесть лет уголовная историография ведет черную летопись так называемой эпохи Гада-Скотта, отмеченной зверскими расправами и грабежами, разбойными нападениями и террористическими актами.

По сути, все убийства, ограбления, увечья, совершенные Гадом-Скоттом до своей эпохи “в розницу” представляются теперь лишь маленькими цветочками на фоне зрелых и сочных ягод минувших шести лет, урожай которых до сих пор не собран терпеливой полицией. Напомню основные вехи, события, факты, еще недавно будоражившие умы наших читателей.

Ограбление банка «Богатырь».

На рассвете, часов в пять по местному времени, неутомимый Альфред Гад разбудил своего приятеля Джимми Скотта такими словами:

- Подумал я, Джимми, пора нам браться за банк "Богатырь".

- Что ж, конкретная идея, Альфред, черт бы тебя побрал! С удовольствием составлю тебе компанию, - ответил преступнику Скотт, хотя, конечно, знал, что Альфред не имеет в виду ничего законного, нравственного, социально полезного, а, скорее, наоборот, вновь замышляет нечто противозаконное.

Во избежание лишних свидетелей, преступники задолго до открытия банка подошли к неприступным, как тогда многим казалось, воротам. Под мышками Альфреда Гада и Ждимми Скотта торчала пара пустых саквояжей для денег, пальцы гангстеров хладнокровно сжимали в карманах огнестрельное оружие. Свободной рукой Гад постучал в ворота банка «Богатырь».

- Кто там? - спросил ночной сторож.

- Это я, Александр Блох, директор банка, - солгал Гад.

- А кто это второй, ну, с вами? - насторожился охранник.

- А, это-то? Это мой двоюродный брат, Шон Степлтон. - И "Блох", не выпуская саквояж, «по-братски» положил руку на плечо "Шона Степлтона".

Поверив обману, сторож открыл ворота.

- Я всех спрашиваю, - сказал он преступникам. - А то, кто вас знает? Всякие ходят. На прошлой неделе... Помните? Самолет угнали! Кто знает? Я только поэтому всех спрашиваю. Ведь, никто не знает. Сами же потом отругаете, не спроси вас. Я всех спрашиваю...

Получив пулю в затылок, сторож погиб. Мы больше никогда не встретим его на улице, в магазине или общественном транспорте. Погибли и другие сотрудники банка. Украдено свыше трех миллионов. "Богатырь" исчез с лица земли, и мы уже никогда не положим в него денег. А директор банка, настоящий Александр Блох схватил инфаркт, но не об этом речь. Речь о другом. До каких это, интересно, пор, - спрашиваем мы, - будет продолжаться данный беспредел?! До каких это, любопытно, пор мы будем дрожать под дулами пистолетов Альфреда Гада и Джимми Скотта?! Сколько будет длиться этот кошмар?! Год? Два? Три? Может быть, десятилетия, пока не постареют и не остепенятся наши шаловливые преступники?

Мы обращаемся к совести (если она еще осталась у Гада и Скотта!) гангстеров: "Уважаемые Альфред и Ждимми! Остановитесь! Опомнитесь! На вас смотрит вся цивилизация! Вы нагнали на людей столько страху, сколько не нагонял ни один президент! Подумайте, лучше, о том, что у каждой вашей жертвы есть мама (которая ждет свою жертву). У каждой вашей жертвы есть папа. Да и у вас, наверняка, есть папа. Правда? Почему ж вы так бесчеловечны, Гад и Скотт? На худой конец, у каждой вашей жертвы есть жена (или муж, - в зависимости от пола жертвы), у многих рождаются дети. Кто, по вашему мнению, должен их кормить и воспитывать? Ведь, не вы же будете этим заниматься, Гад и Скотт!!

Нападение на ресторан «Жемчужный»

Ничто не предвещало трагедии. Был вечер. Тихая музыка опьянила зал чарующей, меланхолической гармонией. Оркестр играл, посетители с аппетитом ели, говорили о своем, пили и покуривали. Если бы мы нечаянно склонились к любому столику и украдкой подслушали такие слова как:: «Любимый!», «Любимая!», «Тебе здесь хорошо?», «Да, мне здесь очень нравится», «И мне здесь очень хорошо», - то вполне бы проникли в изящную атмосферу уютного ресторана "Жемчужный", чья кухня славится изысканностью, а публика едва уловимыми приятными манерами.

Но что же?! Вот, какая-то тень скользнула в одном окне, какая-то - в другом... Еще ничего не случилось, а мы уже чувствуем в этом благообразном мире зловещее дыхание черного призрака! Запах смерти за маской уюта!! Капли крови в блюдцах с деликатесами!!!

Наконец, разбиваются окна, гремят крупнокалиберные очереди. Смятенней хаос! Страх и трепет! Кто это?!

А?

Конечно!

Конечно, вы догадались!

Это Альфред Гад и Джимми Скотт! Неразлучные друзья, неукротимые гангстеры!! Кажется, они без конца будут сеять здесь килограммы свинца из черных отверстий своих пулеметов!

И совсем свежий случай. Похищение маленькой Олеси.

Наследница миллионов Арлекина похищена! Известие, которое бьет похлеще пулеметов и гранатометов. Кто не знает миллионера Арлекина? Кто не слышал о его неисчислимых богатствах и владениях? Поистине, это кумир женщин и всех, кто делает неуклюжие попытки разбогатеть. Кто, в конце концов, не посочувствует Арлекину и в скорби своей не протянет ему руку помощи? Ведь, каждый из нас может попасть в положение миллионера Арлекина, достигни он этого положения!

И вот, любимый ребенок миллионера Арлекина похищен! Кто из нас, соотечественники и соотечественницы, не пожалел бы своего капитала, чтобы выкупить из рук озверевших бандитов родное дитя? Кровинку! С миллионера Арлекина требуют целый миллион для удовлетворения ненасытных и пагубных вожделений в обмен на жизнь маленькой Олеси.

- Кто это?!!! - спросите вы. – Неужели, Альфред Гад и Джимми Скотт, грозная братва, неуловимая банда?!

- Yes! Это могли сделать только "черные рыцари кровавых дел", "черные ангелы", "кровавый смерч", как их любит называть пресса.

Что ж, мы затаим дыхание и станем следить за развитием этого замечательного дела, за поведением Арлекина и полиции. Кто быстрее? Состоятельнее? Умнее? Сноровистее? Напомним, гангстеры дают Арлекину всего один день на размышление: Олеся или миллион? Мы так же с нетерпением ждем, что новенького принесет нам следующая эпоха: станет ли она снова эпохой Гада-Скотта? Приговоренные к высшей мере наказания, приятели совершили успешный побег, сделав тем самым серьезную заявку на сохранение за собой первых двух строчек в традиционном рейтинге уголовников. С нетерпением ждем от них новых преступлений, событий, фактов!»

Уголовный корреспондент Елен Фишер.

Вот что узнал Арлекин из передовицы "Счастливых времен", украшенной прекрасной фотографией подонков, собирающихся пить виски.

- Что вы сейчас испытываете? – услышал Арлекин.

- Где собираетесь брать миллион?

- Сколько лет вашей наследнице?

- Вы уже познакомились с Альфредом Гадом и Джимми Скоттом?

- Почему молчите? Скажите хоть что-нибудь.

- Собираетесь ли обращаться в полицию?

Арлекин оторвал глаза от газеты. Три десятка журналистов облепили его со всех сторон, не давая вздохнуть. Щелкали затворы фотоаппаратов, видеокамеры прослеживали каждый его жест.

- Господа! - сказал Арлекин громко и сурово.

Все замолчали.

- Ну, всё, всё, хватит, – гораздо тише попросил он. - Дайте мне пройти...

Пройти ему не дали: галдеж возобновился с такой силой, что можно было оглохнуть.

- Газета "Новые хохмочки". Достаточно ли у вас мужества, чтобы победить врагов?

- На счет мужества не знаю - денег хватит наверняка, - решительно ответил Арлекин.

- "Кухня. Факты. Время"...

- Журнал "Экстремальный спорт". В какие игры любила играть Олеся?

- Я видел, как она играла деньгами.

- Можно подробнее?

- Давайте деньги, я покажу.

- "Правда". Вы честный человек?

- Жу-жу-жу! Нет, конечно. Где вы видели честных миллионеров?

- "Экстремальный спорт". Верните деньги!

- "Экономика и небытие". Как вам удалось прославиться?

- В день по копеечке... - Арлекин помахал денежной купюрой. - В неделю по рублю. В месяц - по сто. Это мое кредо.

- Газета "Страшные будни". Вам страшно?

- "Моды палата". Как вам удается сохранять оригинальный стиль? Кто ваш имиджмейкер?

- Несомненно.

- "Долговой вестник". Предполагаете ли в ближайшее время влезать в долги?

- Журнал "Экстремальный спорт"! Отдайте деньги! Сейчас же верните деньги! Он взял мои деньги! Куда он запропастился?

- Ежеквартальник "Хорошего понемножку"...

- Господа журналисты! Коллеги! ... Да прекратите шуметь! Где Арлекин?

Толпа загудела:

- Где Арлекин?

- Кто видел Арлекина?

- Журнал "Экстремальный спорт"! Кто мне вернет деньги?!

- Куда пропал миллионер?

- Кто может вспомнить, кому ответил Арлекин перед тем, как исчезнуть?

Тишина.

- Мне!

- Какой вопрос вы задали?

- Не помню.

- А что он сказал?

- “Несомненно”.

- Я спросил, честный ли он человек?

- А он?

- Ответил "несомненно".

- Простите, он мне ответил "несомненно", у меня всё записано на диктофон.

- А у меня на камеру. Я спросила, грозит ли ему самому похищение?

- Неужели, и его похитили?

- А кого ещё похитили? Прошу прощения, я опоздал...

- “Несомненно!” Это факт!

- Да! Да!

- Нет! Нет!

- Он смылся с моими деньгами!

- Внимание! Господа! Дамы! Прийдется голосовать. Минутку внимания! Будем голосовать. Терпение! У всех работа. Всех ждут. Всем надо писать. Итак, кто считает, что миллионера Арлекина похитили?

... Альфред Гад и Джимми Скотт, две личности, которых мы договоримся считать гадкими, немилосердными, бесчувственными, нежели подбирать к ним иные, пускай даже более отвратительные ярлыки, всячески издевались и злобствовали над маленькой, беззащитной Олесей. Они привязали ее к детскому стульчику, а сами, мерзопакостно развалившись напротив в общипанные крысами кресла, стащили с полуобезьяних ног вонючие носки, положили их возле себя и поиграли вспотевшими пальцами. Нескольких секунд было достаточно, чтобы помещение наполнилось тошнотворным запахом, от которого голова Олеси пошла кругом. Альфред Гад, согнувшись, как следует поскреб свои грязные лапти ногтями и сказал:

- Дружище Джимми, а не похавать ли нам бананами и ананасами, грушами и сливами, персиками и виноградом?

На этой реплике, после всего увиденного, пленницу едва не стошнило.

- Отличная идея, Альфред! Черт бы тебя побрал! - согласился Скотт, не менее, если не более омерзительный тип этой кошмарной истории.

Гангстер достал бананы и ананасы, груши и сливы, персики и виноград. Фрукты оказались такими же грязными и почерневшими, какими были все дела этих двух приятелей. И они принялись жевать, чавкая и хрюкая как последние животные. Причем, Альфред Гад так и не бросил своей дурацкой привычки скоблить ногтями жирные ноги, а совмещал ее со столь же мощной привычкой жевать все, что попадалось в руки.

В течение бурной трапезы друзья не сводили равнодушного взгляда с маленькой Олеси, похлопывали ресницами, но ни слова не обронили. Они как будто приценивались: выкатит им миллионер Арлекин за эту козявку миллион или она того не стоит?

- Что, Джимми, - рыгнув, спросил Гад, - реальный у нас виноград?

- Попробуй сливы, Альфред, - посоветовал Скотт, крякнув, сплюнув и прочистив дырку между зубами, где не хватало двух штук, мизинцем. - Конкретные сливы, Альфред...

- Сейчас, - сказал Альфред Гад, начесывая большой палец левой ноги. - Я сейчас... - И Гад налег на сливы, не заметив, как пленница потеряла сознание.

Наевшись винограду, Джимми Скотт увидел, что девочка неуклюже сползла со стульчика, хотя собственноручно была им привязана.

- Гляди-ка, - сказал он Альфреду Гаду и локтем двинул приятеля вбок, да так неудачно, что у того изо рта вывалились пережеванные сливы. - Померла никак?

- Ну?! - рыгнул Альфред Гад, временно бросив чесать ноги, чтобы обратно завалить вытекшие ягоды. - Как же этак?

Происходило всё на Загородной вилле.

Обретая сознание, Олеся сначала почувствовала, а потом увидела, как Джимми Скотт поливает ее голову из чайника, а жующая башка Альфреда Гада виснет в каких-то пятнадцати сантиметрах от ее лица, изучая его. Вода была ледяная.

- Не померла, - сказал Альфред Гад, и его голова ушла вверх, он выпрямился. - Протянет.

Поставив пустой чайник, Джимми взял гнилой ананас и протянул девочке. Олеся закричала. Пожав плечами, Джимми Скотт сам приложился к ананасу. Причем, умял его достаточно быстро, за пару минут.

Наконец, Альфред Гад взялся за телефон, набрал номер и мрачно произнес в трубку:

- Привет, плешивый дурак, денежный сапог и фраер...

Джимми Скотт, только что проглотивший гнилой ананас, раскачивался на носках и счастливо щерился от удовольствия. Он понимал, что Альфред начал конкретно базарить с миллионером Арлекином и уже предвкушал долю от миллиона в своем бумажнике.

- Дело к вечеру, - продолжал Альфред в трубку.

- Кто это?! - переполошился Арлекин. - Где вы находитесь?

- Уже настучал легавым, фраер? - сипло спросил Альфред Гад, вырыгнув.

- Никому я не стучал.

- И не настучишь. - Альфред говорил всё серьезнее.

Джимми тоже прекратил светить кошмарными дырками в зубах. Его ужасная физиономия становилась умной и ответственной, он по-братски обнимал коллегу и утвердительно кивал при каждом слове Альфреда.

- А теперь слушай сюда! – Альфред Гад подошел к самому главному: - Ты оставишь завтра деньги в урне на Загородной вилле. Понял?

- Понял. - Арлекин не прекословил. - Где она? – спросил он, имея в виду урну.

Альфред не врубился.

- Она здесь. С ней все в порядке. Пока. - Гад впихнул трубку в ротик Олеси. - На! Скажи-ка своему батьке пару ласковых!

- Арлекин! - заплакала Олеся. - Кто эти люди?!

- Олеся!!!

- Что им от нас надо, Арлекин?! Я здесь не выдержу! Забери меня отсюда! Арлекин! Я люблю тебя!

- Я тоже люблю тебя! Алло!!

- Член в пальто, - ответил Альфред – Мне насрать, любишь ты меня или нет, понял, денежный сапог?

Прикрыв ладошкой стоматологический изъян, Джимми сдержанно прыснул от смеха.

- Конечно, - ответил Арлекин.

- Мне нужна не твоя любовь, а твои бабки. В полдень. Ровно миллион. Притащишь хоть на десять баксов меньше, сучка сдохнет. Нам плевать, где ты будешь искать миллион. Понял?

- Понял.

- Девчонка у нас. Понял?

- Понял.

- Ищи деньги, фраер. Понял?

- Понял.

- Или она сдохнет.

- Ты это уже говорил.

- Что ты не понял?

- Э, мудила, я всё понял, кроме одного: где твоя загородная урна?

- В Пиз… - рассердился Альфред: - Я те не мудила, фраер.

- Ты дашь мне свой адрес или нет?

- Чтобы ты сдал меня фараонам? Перебьешься

- Но как я без адреса найду твою урну?! - обалдел Арлекин. - Где я оставлю миллион?

- Это твои проблемы.

Арлекин услышал короткие гудки.

«Дегенераты! - с ужасом понял он. – Какая урна? Какая вилла? Что за бред?»

Для оказания достойного сопротивления таким людям как Гад и Скотт требовалось оружие. В борьбе с подонками еще никто не брезгал средствами. Отыскав пистолет, Арлекин первым делом навестил Елен Фишер, уголовную корреспондентки влиятельной газеты "Счастливые времена" с тем, чтобы выжать из нее максимальный объем информации.

В редакции «Счастливых времен» Елен Фишер пользовалась заслуженным уважением и репутацией самого дальновидного корреспондента. Она, действительно, умела частенько предвидеть такие бомбы криминального мира, которые не снились ее менее удачливым коллегам. Елен готовила очередную сенсацию, когда к ней в гости пожаловал сам миллионер Арлекин.

- Вы и есть Арлекин, о котором трубят газеты? - спросила журналистка. - Собрали свой миллион?

- Почти, - Арлекин смущенно расшаркался.

- Когда же вы раскачаетесь? - улыбнулась Елен, женским инстинктом уловив, что гость заинтересовался ею.

- Сколько денег вы зарабатываете? – спросил Арлекин.

- Мне кажется, ваш вопрос некорректен. – Елен покраснела.

- Мне кажется, ваши вопросы тоже не идеальны.

- Ах, простите... Приходится целыми днями копаться в дерьме. Чертова работа, иногда увлекаешься, сама не замечаешь, что несешь.

- Прощаю и предлагаю отдохнуть от работы, - сказал Арлекин. - Мы вымоем руки, сядем в ресторане, перекусим и поболтаем... Но всё это при одном условии.

- Каком?

- Мы ни разу не сунем нос в карман друг друга, - предложил Арлекин. - Я плачу. Как вы на это смотрите?

Повисла пауза. Элен сомневалась.

- Елен, поужинаете со мной, Христа ради, - взмолился Арлекин. - Мне так одиноко в этом городе!

Лед тронулся. На скорую руку доработав материал, Елен Фишер посадила миллионера Арлекина в свой автомобиль, и они отправились, как полагала корреспондентка "Счастливых времен", в ресторан. Однако у Арлекина были другие планы. Вынув заранее приготовленный пистолет, он направил его в ухо Елен Фишер с просьбой изменить маршрут.

Некто Спаниель Глюк, персонаж в прямом смысле слова возвышенный, заслуженно претендующий на роль антитезы неотесанному бревну в лице Альфреда Гада и Джимми Скотта, стоя на веранде, подкармливал рыбок в аквариуме. Окончив сей благотворительный ритуал, Спаниель Глюк подошел к бассейну, скинул халат, обнажил тонкое, почти прозрачное тело, и смело нырнул в воду. Несмотря на восемьдесят прожитых лет, Спаниель отлично плавал вперед и назад, причем, вода вокруг казалась спокойной-спокойной, будто в ней никого не было.

Когда вошел белокурый мальчик-паж с приятными юными телодвижениями и губами, налитыми как июльские вишни, Спаниель Глюк восторженно воскликнул:

- 0, мой ласковый! Неужели, мне суждено услышать от тебя иную радостную весть, способную приободрить немолодые косточки дедушки?! Или весть не столь радостную, но столь полезную, что я вкушал бы ее с твоих губ с не меньшим наслаждением, чем весть благоприятную? Быть может, тебя привело лишь мимолетное желание сказать старику несколько слов любви и признательности? Я готов слушать тебя вечно, мое совершенство, ты же знаешь это!

С готовностью проглотив прелюдию, паж сообщил:

- В третий раз звонил Альфред, Спаниель. Опять спрашивает, что им делать, если миллиона не будет к двенадцати часам?

- Альфред своеобразный человек, мой ласковый мальчик, - отвечал Спаниель Глюк, уплывая на спине. – Кто бы знал, как он мне надоел! Кто бы меня пожалел? Может быть, это сделаешь ты, моя певчая птичка?

- Как тебе будет угодно. Спаниель.

- 0, моя сладость! - И Спаниель Глюк поплыл обратно. - Не сменить ли нам с тобой декорации? Не убрать ли со сцены этих болванов? Как ты думаешь?

- Я думаю, все, что ты говоришь, разумно, ясно и правильно.

- Ах-ах! - растаял Спаниель Глюк. - К чему это? Или ты еще не усвоил, моя ягодка, как я ценю твою головку? Она прекрасна не только красотой Эрота, Нарцисса и Маленького Принца, но и своими первыми, как весенний цветок, мыслями и суждениями... Скажи же этой корове, ландыш мой, что надо бы развивать в себе хотя бы память. Ведь, память - сокровище любого создания, даже если ты целыми днями пережевываешь травку, как тучный телец на злачных пажитях. Скажи ему, что негоже забывать слова того, кто выводит тебя каждый божий день сытно пастись на сочные травы, но записывать надобно их. И не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца. А как сказано было поступить с агнцем, так и надлежит поступить, дабы не уподобиться тельцу, принесенному во всесожжение, - промолвил Спаниель Глюк и бесшумно поплыл на спине своей от мальчика-пажа, закрыв глаза и скрестив руки на впалом животе.

А Мальчик-паж тихо ушел переводить услышанное на язык Альфреда Гада и Джимми Скотта.

Всю ночь напролет Альфред Гад и Джимми Скотт издевались и глумились над маленькой Олесей. Для этого им достаточно было просто сидеть перед девочкой, более изощренной пытки трудно было придумать.

Джимми Скотт, выудив из-под вороха тряпок будильник, до отказа завел его и поднес к уху.

- Идет! - сообщил он Альфреду Гаду. - Ать-Ать-Ать-...

- Дай, дай! - протянул обе руки Альфред Гад.

Джимми Скотт поднес будильник к голове приятеля.

На бесформенной, казалось бы, роже Альфреда Гада, чье спокойствие ритуально нарушалось лишь однажды, ближе к вечеру, в тот особый момент, упоминать о котором было бы не деликатно с нашей стороны, появилась улыбка.

- Гх...кх...кх кх кх кххххх, - сказал он и синхронно с часовым механизмом стал повторять :-Чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-чк-...

Джимми Скотт, пытливо заглядывая то в глаза Альфреда Гада, то в часы, давился, чтобы не захохотать, так все обоим было забавно и занимательно. Олеся, не отрываясь, следила за гангстерским шоу и пыталась угадать, чем оно кончится. Тихий кошмар разливался по ее телу.

Наигравшись, Альфред и Джимми поставили стрелку на полдень и положили будильник на колени недоуменной девочки.

- Дружище Альфред, - осенило вдруг Джимми Скотта. - А не похавать ли нам барашком и телятиной, свининой и козлятиной, курятиной и гусыней?

- Что ж, отличная идея..., - ответил было гангстер.

- Нет!!! - неожиданно перебила Олеся. Выкрик ее был так истошен, что она чуть не сорвала голос.

Приятели переглянулись и пожали плечами. Тут зазвонил телефон. Альфред Гад без лишней суеты снял трубку:

- Гуд монинг... Да, да... До двенадцати еще три часа... Мы тут решили с Джимми пока перекусить... Да, вери вел, если что: чик-чирик, и баста...

Тем временем Скотт, потирая руки, решительными кивками головы приветствовал каждое слово Гада. Он как никто понимал, что такое "чик-чирик, и баста"...

Арлекин полулежал на берегу озера с веревкой в руке. Дивный пейзаж открывался вокруг: Густые деревья окаймляли аккуратное водохранилище, щебетали утренние птички, в тумане едва проступали далекие горы. Первые солнечные лучи еще не грели, но уже обещали теплый безоблачный день. Не смотря на это, в душе Арлекина было далеко не безоблачно. Ведь необходимость требовала спасать Олесю, которая находилась в беде. До полудня осталось всего ничего, а миллиона, чтобы выкупить девочку, Арлекин так и не нашел. Более того, за несколько часов ему не удалось выжать из журналистки Елен Фишер даже адреса Загородной виллы. Он знал: миллионы на дороге не валяются, с неба не падают, на кустах не растут, поэтому охотно отдал бы теперь за ребенка всю свою обыкновенную жизнь. Только, кому она нужна? Ведь это не жизнь министра или популярного актера, это простая, незамысловатая жизнь Арлекина, со всеми ее кошмарами, радостями и мыльными пузырями, которая не стоит и двух копеек, не говоря уже о мистических миллионах, неизвестно еще в чьих деньгах.

... Арлекин опомнился и что есть силы дернул за веревку.

- Елен! Ты в порядке? – крикнул он.

Из воды показались сначала руки, потом плюющаяся водорослями голова Елен, наконец, ее грудь, живот, ноги и подвязанный к ногам камень. Блочная конструкция позволяла Арлекину опускать даму в воду, а затем поднимать ее, находясь на берегу, что составляло определенные удобства.

Избавившись от воды в носоглотке, Елен стала дико ругаться и поносить Арлекина отвратительными словами, которые мы, разумеется, вырезали из текста, о чем абсолютно не жалеем.

- Простите, Елен, я задумался, ты совершенно вылетела у меня из головы, – извинился Арлекин. – Рад, что мы не захлебнулись.

- Что тебе надо, скотина? - спросила журналистка, сопровождая вопрос площадной бранью.

- Ты всю ночь напролет задавала мне этот вопрос. Сколько можно?

- Какого… было называть себя миллионером, урод?

- Мне нужен адрес загородной виллы, Елен, а не твоя любознательность!

- Единственное, на что ты способен, трусливый опарыш, ........., это мучить связанную женщину...

В общем, Елен вновь погрузилась в озерные водоросли, и пейзаж вполне восстановился. Заголосили птички, кузнечики и так далее. Минуту спустя Арлекин предоставил Элен Фишер очередную возможность глотнуть воздуха, но она ее опять не использовала для себя и общего дела.

- Что тебе надо, гад?!...........!! – взревела Елен.

- ........! - парировал Арлекин.

- .................! - хрипло выкрикнула бедняжка и пошла на дно.

- Чудесно! Пьянительно! Волшебно! - молвил Спаниель Глюк, покидая бассейн и вылезая на балкон освежить легкие глубоким вздохом. - Ты знаешь, мой мальчик, - продолжал Глюк, кладя тонкую, как ветка березы, руку на вишневого пажа. - Порой кажется, весь этот мир был создан добрым-добрым сказочником во имя красоты и редких кристаллов прекрасного. Что значат наши жизни, голубка моя, в сравнении с этой красотой? - Дед окинул взором божественный вид, открывающийся с балкона. - И что значит даже твоя жизнь перед твоей красотой?

- Но чтобы была красота, нужна жизнь. - Мальчик поежился.

- Ты моя радость! Ты мой свет и отрада в долготе дней моих! Как освежают эти светлые, простые мысли среди утреннего волшебства! ... Посмотри, это роса! Возьми-ка ее своим пальчиком! Положи-ка на свои молодые губы! Не правда ли, сей вкус пьянительней любого вина?

- Правда, Спаниель.

- Расскажи-ка мне, моя молодость, о чем это пищали утречком наши желтенькие газеточки? Наши маленькие, глупенькие курочки?

- Спаниель, мне кажется, это огорчит тебя...

- Ничего, моя любовь, ничего, говори, говори! Не так уж я слаб, птенчик мой, чтобы не вынести даже саму весть о смерти.

- Спаниель, "Счастливые времена" вышла без статьи Елен Фишер.

- Ах, проказница! Ах, бездельница! Ах, молочница! И это во время похищения любимой наследницы миллионера Арлекина! Ах, негодница! - закудахтал старик.

- Это не всё, Спаниель.

- А ты говори всё, родной мой, всё говори! - Голова Спаниеля беспокойно затряслась. - До главного, до сути. Старику всё интересно. Любопытный он, лютик мой!

- Елен вчера пропала, Спаниель. Кажется, ее похитили...

Прекратив мотать головой, старик прищурился, заглянул в глаза мальчика и прошептал:

- Никто не обставит Саниеля Глюка! Лети как птица, ягодка, звони Гарри, скажи, пусть, бросает дела, мчится со своими молодцами на виллу, да кончает всех троих. Настал срок воздать обильные жертвы.

Мальчик-паж сорвался и побежал, а Спаниель еще подышал на балконе, прежде чем вернуться в дом.

- Адрес загородной виллы! - вопил Арлекин, выкручивая руку Элен так, что та страшно трещала.

Сквозь отчаянные крики бедной журналистки Арлекин поймал: - ...Загородные бугры, 49...

Забросив Елен в атомобиль, Арлекин стал выжимать из двигателя не меньше, чем выжал из Елен Фишер, уголовной корреспондентки одной влиятельной газеты.

Похавав телятины, Альфред Гад, этот демон домохозяек и степенных отцов семейства, регулярно читающих газеты, удостоил вниманием козлятину, а Джимми Скотт перешел к сему часу с курятины на барашка.

Если бы не пустой живот, Олесю б, конечно, стошнило. Но она третий день не притрагивалась к продуктам. Голова кружилась, очертания суровых гангстеров расплывались. Бедняжка тихо стонала.

- А что, дружище Альфред, - сказал Джимми во время паузы, покуда оценивал косточку барашка. – Может, все-таки позвонить Арлекину и сообщить адрес?

- Отсоси, - посоветовал Гад, кивнув на аппетитную баранью косточку.

Забыв про Арлекина, Джимми жадно присосался к барашку, самые сочные места которого уже стали ему досконально известны.

- Ну что, Скотт, конкретный баран? – благодушно улыбнулся Гад, радуясь за друга.

Скотт был глух и нем.

- Заценю козленка, - сказал Альфред Гад. – Конкретный козел!

Не прошло и четверти часа, как Альфред Гад разделался с удивительно жирным и питательным козленком, тряпкой размазал жир по лицу, нащупал под собой свиную грудинку и так славно закусил, что Олеся во второй раз лишилась и без того слабого рассудка.

Операция под условным названием "Загородные бугры - 49" началась ровно в одиннадцать часов по местному времени. Конечно, ни Арлекин, ни пресса не могли знать об этой жуткой акции. Руководил ей некий полковник Чарльтон.

Когда два микроавтобуса с автоматчиками и гранатометчиком на борту покинули полицейское управление, автомобиль Елен, рискуя в любую минуту взорваться, с визгом полузарезанной свиньи, уже катился в сторону населенного пункта Загородные бугры.

Чистая случайность позволили Арлекину на несколько минут опередить полицию.

Оставив связанную труженицу пера в машине, Арлекин подкрался к окну Загородной виллы-49. Здесь-то и творился произвол.

Воспользовавшись тем, что одно окно было открыто (его распахнул Скотт, пока еще был в состоянии держаться на ногах), Арлекин стрелой перелетел подоконник, ворвался в самое логово рецидивистов и правым голеностопом зарядил великолепный шлепок в ухо Джимми Скотта, в то время как ребро левой ладони Арлекина со свистом влетело в шею Альфреда Гада и глубоко провалилось между пятым и шестым подбородками бандита. Столь молниеносно о себе заявив, Арлекин стал от души прикладываться к роже Джимми, не забывая при этом поглядывать в сторону Альфреда, чтобы не схлопотать удара сзади. Раз двадцать кулаки Арлекина бесстрашно крушили со всех сторон нос, губы, щеки и уши Скотта, однако тщетно: выражение лица Джимми Скотта не изменилось. То же самое можно было сказать о друге его, Альфреде Гаде, получившим на свою голову аж тридцать затрещин. Приятели жевали, глядя то ли на подоконник, с которого свалился нежданный гость, то ли в окно, и словно не замечали кары Господней, постигшей их на месте преступления. Слава богу, они были сыты, и любое телодвижение с их стороны выглядело бы непоследовательным и неправдоподобным.

- Где свинина, Гад? - спросил вдруг Скотт, зашевелившись.

У Арлекина, воевавшего с котелком Альфреда Гада как с боксерской грушей, опустились руки.

- Где свинина, Гад? - разочарованно повторил Скотт. - Ты что, сожрал всю свинину, Гад?

Альфред не признавался. Может, не расслышал, а может, действительно сожрал всю свинину, это было уже не важно.

"Боже! - подумал Арлекин. - Бесчувственные, бездушные твари!"

Подхватив на руки Олесю (дитя так и не пришло в себя после очередного обморока), Арлекин вынес ее из этого тошнотворного места. Добиться от преступников раскаяния оказалось делом неблагодарным и суетным.

Когда полковник Чарльтон со своей бригадой прибыл к сорок девятой загородной вилле, автомобиль журналистки с Елен, Олесей и Арлекином был уже в пути.

- Где она? - спросил полковник у Альфреда Гада и Джимми Скотта.

Преступники не обронили ни слова.

- Где она?!! - повторил он, а один из парней-автоматчиков наотмашь замочил прикладом морду Альфреда Гада.

Свинина, которую прожевывал и заглатывал Альфред, посыпалась на пол и смешалась с уже обработанными костями и еще не тронутыми тушками барашка и телятины, свинины и козлятины, курятины и гусыни. Альфред Гад замычал, как если бы был чем-то встревожен.

- Я в последний раз спрашиваю… - произнес Чарльтон без малейшей надежды в голосе. Ему подали телефон.

- Говорит Гари Чарльтон. Девчонки нет. Оба ублюдка совершенно не соображают. Следа Елен пока не нашли.

Полковник опустил трубку и две минуты ждал ответа.

- ... Гари, это все тревожит Спаниеля, - услышал он голос мальчика-пажа.

Полицейский мужественно поиграл желваками, в то время как сердце его заколотилось в два раза чаще обычного.

- Сделаю все, что в моих силах, - заверил он.

- Спаниель до сих пор не знает, кто есть этот Арлекин на самом деле. Надо узнать. Гари. Спаниель не любит тайн.

- Да, я понял.

- Тельцов заклать. Елен во что бы то ни стало найти, уподобить ангелам, Гари.

- Ясно.

- Желаю удачи!

Полковник отдал телефон и, зачем-то посмотрев на Джимми Скотта, снова поиграл желваками.

Так закончилась шестилетняя эпоха Гада-Скотта, державшая в напряжении души мирных народов, безобидных владельцев казино, банков и ресторанов. В связи с этим газеты писали:

"Где же теперь эти "черные ангелы", эти "черные рыцари кровавых дел", этот "кровавый смерч? Исчезли? Остепенились? Нет! Они законно получили свое. Они кончили такой же скотской смертью, какой скотской была вся жизнь Альфреда Гада и Джимми Скотта".

"Рейтинг уголовников, таким образом, изменился. По мнению аналитиков крупнейших изданий, это связано не столько с колебанием сил в первой десятке гангстеров, сколько с уходом с ведущих позиций таких безусловных величин как Альфред Гад и Джимми Скотт. Отдадим должное: эти ребята знали свое дело. Их великая (хотя, безусловно, отрицательная) миссия разрушения снискала Гаду-Скотту заслуженную славу и обеспеченность".

"Со смертью таких профессионалов как Гад и его талантливого сотоварища по "черным делам" Скотта, мы вынуждены констатировать не облегчение криминогенной ситуации, а, напротив, ее резкое обострение. С чем это связано? Ослабление сил полиции или усиление позиций преступного мира? Не то, и не другое. Причина проста: ниша лидеров уголовного мира, долгое время являвшаяся монополией Гада и Скота, внезапно оказалась вакантной. Естественно, что конкуренция за право занять первую строчку в рейтинге популярности предельно обостряется. СВ полагает, что в эту борьбу уже вступили как бывалые уголовники с известными именами ( Атаман, Шаман, Вьетнамец), так и молодые, не раскрученные правонарушители (например, Андерс Падл, убийца-одиночка, "красный клещ", только-только заявивший о себе в полный голос)", - проницательно писал начинающий и подающий большие надежды Джорж Райт, новый криминальный обозреватель "Счастливых времен", писал как раз тогда, когда полковник Бронсон отдал телефон и, зачем-то посмотрев на Джимми Скотта, поиграл желваками.

Мальчик-паж подбежал к бассейну, в котором покачивался Спаниель Глюк.

- Спаниель! Спаниель! - запел мальчик своими вишневыми губами. - Мы знаем, кто такие эти Олеся и Арлекин!

- Чудесно, мой сладкий! - пропел в ответ Глюк. - Твоя радость в бездонных как море глазах и твоя улыбка на неповторимых устах уже рассказали мне, что Арлекин больше не потревожит священный покой Спаниеля Глюка. Не правда ли?

- Правда, Спаниель!

- Ну, иди же, мое солнышко, принеси своему Спаниелю легкий халат, чтобы он мог завернуть свое бренное тело!

Когда мальчик справился с поручением, Спаниель Глюк вылез из воды, окутал легкое тело мягким халатом и опустился в удобное кресло, положив ноги на кушетку. Встав на колено, мальчик начал ловко массировать молодыми пальцами ступни дедушки Глюка. Старик вытянулся от удовольствия, положил худые руки на живот, закрыл глаза и ушел в приятную дрему.

МАГАЗИН-ОПЕРА

Автомобиль Елен оставил позади опасную зону и помчался по ровной, прямой дороге. Олеся очнулась и была невероятно счастлива, когда увидела вместо тупых физиономий ненасытных уголовников Арлекина и Элен.

- Ну вот, - сказала бывшая журналистка. - Теперь я без машины, без работы, без будущего.

- Я отдам тебе машину, как только выберемся в безопасное место, - пообещал Арлекин. - Найдешь себе другую работу, будет у тебя будущее, не волнуйся.

- Моя карьера погибла, - обречено вздохнула Елен. – Лучше застрели меня. Арлекин. Я устала от собственной лжи.

- Не застрелю.

- Умоляю!

- Бесполезно.

- Если это не сделаешь ты, это сделают они.

- Кто они?

- Негодяи, подонки, мафия!

- Не думай о людях плохо, они тебя и пальцем не тронут.

- Ты уверен?

- Гарантирую.

- Я так не умею. Единственный человек, о котором я могу думать хорошо, это...

- Кто?

- Ты, Арлекин!

- Этого еще не хватало... - вздохнул Арлекин.

- Да! Не хочешь убить, возьми меня с собой, - попросила журналистка.

- Но мы едем на край света, вряд ли нам по пути, Елен.

- Арлекин, возьми ее! - вмешалась Олеся с заднего кресла. - Ты же не бросишь даму посреди дороги?

- Или вышиби мне мозги, - продолжала твердить Елен.

- Ты уже очнулась, дитя моё? - Арлекин радостно оглянулся.

- Привет, Арлекин!

- Привет, Олеся! Ну, хорошо, - сдался Арлекин, поглядев на Элен. - Поедешь с нами. Только, чур, не пакостничать в дороге!

- Даю слово, - пообещала Елен. - Слово криминального репортера.

Они колесили по шоссе целый день, а к вечеру остановились в гостинице. Едва добравшись до кровати, Олеся свернулась в клубок и уснула. Сон ее был как никогда крепок и сладок, ибо в последнее время бедняжке приходилось то проводить время в обмороках, то наблюдать за жирными мордами Гада и Скотта.

Чтобы не разбудить ребенка, Арлекин с Елен вышли на балкон.

- Всё началось с вашей великолепной статьи, Элен. Благодаря счастливому стечению обстоятельств я стал обладателем свежего выпуска "Счастливых времен". – Вспомнил Арлекин. - Я внимательно прочитал то, что вы сочинили, и спешу воспользоваться возможностью, чтобы поблагодарить за удовольствие, которое доставило мне знакомство с вашим необыкновенным материалом...

- Ну, что вы! Что вы! - зарделась Елен. - Какая мелочь!

- Отнюдь. В наше время хороший слог, лаконичный стиль, легкая рука - большая редкость.

Журналистка потупилась, как школьница, разглядывая ногти на руках.

- Вам следует развивать свай дар, не дать ему погибнуть в зачатке, - подливал Арлекин. - У каждого, кто взялся за перо, существует одно великое негласное правило, правило свободы и откровения. И оно вам прекрасно известно, Елен. Вы словно с рождения чувствуете то, что другим не дается даже через преодоление груды учебников и кипы макулатуры. Вам дан талант увлекать на кончике пера тысячи и тысячи благодарных читателей, которые видят в вас не только своего друга, но и учителя, не только искрометного собеседника, но и разящее молниями божество! Храните же свой талант, взращивайте как малое дитя, берегите пуще ока! О, не дайте заглохнуть этому фейерверку фантазии, правды и любви!! - закончил Арлекин, взмахнув руками.

- Спасибо, Арлекин, - польщено растаяла труженица пера. - Ха-ха-ха, даже не ожидала... Огромное спасибо.

- Спасибо вам, Елен.

- А я не Елен, - внезапно призналась журналистка, и её смех стал несолько натянутым.

- Кто же вы?

- Полина.

- А Елен...

- Мой псевдоним.

- Так вы...

- Что это мы опять на вы?

- Вы плачете?

- Правда?

- Правда, - подтвердил Арлекин.

- Заметно?

- Очень. Вам со мной плохо?

- Нет, Арлекин, не в этом дело. Просто я... я устала. Устала постоянно врать. Эта вечная борьба, нервотрепка, эти руки, с утра до вечера мешающие дерьмо в ступке, они меня достали. Сегодня я Елен, завтра Полина, а потом - обыкновенная затычка в задни…

- Ах, не умаляйте себя! - перебил Арлекин. - Вы, безусловно, достойны большего, чем просто быть затычкой в зад...

- Я женщина, - пребила Элен.

- Да, да! Только не плачьте!

- Женщина может себе позволить немного поплакать.

- Ну, разве что совсем чуть-чуть.

- Я больше не хочу драться и врать, я хочу уюта и спокойствия. Имею я, как женщина, право на уют и спокойствие?

- Конечно! Какие могут быть вопросы? Все устроится! Вы обязательно выйдете за муж, Елен, будет вам уют и спокойствие, потерпите!

- Я не Елен.

- Какая разница?

- Я Полина.

- Черт с ним! За муж вы всё равно выйдете.

- Когда? - задумчиво спросила Полина.

- Скоро, я это чувствую.

- За кого?

Арлекин пожал плечами и вдруг предложил:

- Хочешь за меня?

- А твое сердце свободно, Арлекин?

- Естественно! Мое сердце всегда свободно!

- Как же мне рассчитывать на место в твоем свободном сердце?

- Не надо ни на что рассчитывать. Я просто люблю тебя.

- Скажи это громко, - потребовала Полина.

- Люблю! Люблю!!! Люблю!!!!! - громко прокричал Арлекин. - Выходи за меня за муж!

- Мне надо подумать, - ответила Полина и задумалась.

- Разумеется, - согласился Арлекин. - Подумай.

Он оставил Полину на балконе, вернулся в номер и прилег на двуспальную кровать.

Полина стояла на улице. Ей потребовалось очень много времени, чтобы серьезно обдумать предложение Арлекина, взвесить все за и против. Полтора часа. Наконец, до нее дошло, что выборора в её положении не существует в принципе, и она отправилась дать Арлекину окончательный ответ:

- Я подумала, - объявила Полина.

Развалившись на кровати, Арлекин беспечно сопел. Полине пришлось дернуть жениха за ногу, чтобы он продрал глаза.

- А?! - проснулся Арлекин.

- Не кричи, - попросила Полина.

- Елен? Что случилось?

- Ничего. - Полина усмехнулась. - Я не Елен. Теперь я вижу, как ты меня любишь!

Она хотела было развернуться, чтобы навеки уйти из жизни этого безответственного клоуна, но Арлекин успел схватить ее за руку. Горячо обняв Полину, он увлек даму на теплое ложе. Результат обдумывания Полины, ее окончательный ответ не требовал комментариев. Она была великолепна в постели, от которой вскоре стал подниматься пар. Да и Арлекин не сплоховал. Если число семь нам о чем-то говорит, то мы быстро сообразим, что произошло между молодыми той ночью в гостинице.

На утро первой проснулась Олеся. Она вышла на балкон и увидела яркое солнце, людей и дома. Она, конечно, догадалась о любви Полины и Арлекина, поэтому чувствовала себя лишней и ненужной. Чтобы не мешать молодым, она тихо оделась и ушла.

В городе, где Полина и Арлекин приняли решение свить семейное гнёздышко, было множество великолепных магазинов и всевозможных магазинчиков. Практически в любом доме первые три этажа занимали магазины. Кроме того, здесь красовались крупные как стадионы гастрономы и ослепительные как морские лайнеры супермаркеты, предлагающие товары на любой вкус.

Двое суток Полина и Арлекин слонялись из магазина в магазин, прежде чем оказаться дома и рухнуть, едва миновав порог, от усталости. Достаточно сказать, что рубашка Арлекина была, хоть выжимай, а лифчик Полины был не лучше. Они отстояли, наверно, три десятка очередей, осмотрели полторы сотни прилавков, но так ничего и не подобрали. Ведь, они были совсем молодыми, и работы у них пока не было. Таковы оказались первые трудности семейной жизни.

Но постепенно всё втало на свои места.

Время спустя...

Полина стирала белье, а ее муж, покуривая дешевую сигарету, лежал на старинном диване и позвоночником чувствовал ржавую пружину, которая, прорвав черный от бесконечного употребления гобелен, вонзилась в спину.

Мучительная судорога пробежала по лицу Арлекина. Заученным движением он ткнул окурком в липкий подлокотник и, стараясь не делать резких движений, стал поднимать спину с дивана.

Пружина преследовала его как дуло пистолета в руках убийцы-невидимки. Наконец, Арлекину удалось сесть прямо и освободиться от пружины.

- Полина! - крикнул он. - Полина, диван сломался!

- Ах, ты дрянь! - Бросив стирку, жена влетела в комнату, увидела как муженек играет с выскочившей на полметра пружиной и хватила его мокрым сарафаном. - Кто теперь новый диван купит? - загалдела она. - Может быть, ты?! На какие, хотелось бы знать, пиши?! Грузчик поганый! Он, видите ли, мясо грузит! Зарплату получает! Да кто ж это домой не постыдится зарплату тащить?! А?! Что рожи корчишь?! Хоть бы раз кусок мяса принес, собака! Вон, у Людки Володька в комиссионном работает! Уж он-то ее и одевает, и куртку-то принес такую, и туфли такие! И кормит, и поит, и детей, вон, сколько растит! А ты все с этой вшивой зарплатой! Ха! Ха! Ха! Ха! Посмотрела бы я на Людку, если б Володька хоть раз зарплату свою показал! Ха! Ха! Ха! Да она б, она б его не следующий день сгноила как пса шелудивого! Это я одна, дура такая, все терплю! Все надеюсь, сука такая, что хоть сегодня-то он кусок мяса без приключений принесет! За что ж так, Господи?! За что такая напасть?! У других люди как люди, а этот что? Сидит себе знает, курит! Скоро, поди, пить начнет, последнюю нитку с души обдерет! Ты скажи мне, собака, было ли хоть раз, чтобы я с работы без молока пришла, быдла ты поганая?! Я и молочка-то принесу, и сметанку принесу, и сыр, и творог, и кефир! А этот только жрет! Что лыбишься? Думаешь, у жены железное терпение? Что рожи корчишь? Посмотри, на что похожа эта квартира!! Здесь старый диван, там старый диван, а там плита и вонючий холодильник! Что мы приобрели за это время? Чего достигли?! Одни убытки с этим остолопом!! О, Господи, слышишь ли меня?! Такого душегуба мужем мне поставил! Чем я прегрешила? Я больше не могу...

Потом Арлекин ушел грузить мясо, а Полина отправилась в молочный магазин, где она работала (и работала успешно) продавщицей и где ей прочили большое будущие. Несмотря на то, что молодоженам было трудно найти работу в местных магазинах, они ее нашли, и, вероятно, все пошло бы гладко, если б Арлекин не встал на тормоза. Ну, так говорят.

Когда, например, его друзья по жизни и по работе отбирали себе крупные куски мяса, клали их на быстрые тележки и везли по домам, Арлекин вечно не успевал или попадал в сомнительные истории: то вынесет мясо и увидит, что товарищи по ошибке увезли его тележку, то приготовит тележку, да мяса не хватит. Было и такое, что Арлекин, казалось, все приготовил, и мясо, и тележку, благополучно погрузился и побежал к Полине. Но что же? На следующий день оказалось, что магазин не закрыли на ночь, в результате чего он был начисто вычищен от мяса, и все стрелки сошлись в сторону Арлекина. Нагрянули с обыском, нашли сто килограмм говядины, и хотя это количество не представляло собой чего-то криминального, решили, что остальные четыре тонны Арлекин спрятал. Где не спросили, только все конфисковали, пока не отдаст. Остался лишь холодильник, который никому не приглянулся, ибо устарел, вот и все. Ну, еще, шутки ради, завезли два дивана, тоже очень старых.

Арлекин выносливо принимал каждый шлепок судьбы. Он по-настоящему любил Полину, и любовь сделала его терпимым. И конечно же, он верил, что однажды на его улице наступит праздник, грянет ослепительным салютом, расцветет долгожданными бутонами роз, шипы которых он терпеливо лелеял.

Придя в магазин после взбучки Полины, Арлекин выглядел вяло. Его друзьям показалось даже, что коллега не вполне готов к работе. Но Арлекин скоро развеял их тревогу. Ибо к работе, и работе самой трудной, он был готов всегда, что бы не случилось. Он задолжал своим друзьям кругленькую сумму, постоянно вспоминать о которой было просто больно, но и не вернуть которую Арлекин, человек слова и чести, тоже не мог. Поэтому он лишь работал, работал и работал...

- Что грустишь? - спросил Ашот.

- Да вот, от жены влетело, - Арлекин почесал затылок.

- Не горюй! - весело подмигнул Таир. - Что с бабы возьмешь? - И потрепал свиную тушку на крючке.

Друзья Арлекина были из веселых, не давали попусту тосковать. Это очень помогало Арлекину, склонному к меланхолии, в трудные минуты: на одном месте он никогда не засиживался.

- Машина с говядиной! - преобразился Ашот, увидев грузовик.

И три товарища принялись за работу.

Работали по цепочке: Ашот с машины опускает тушу на спину Арлекина, Арлекин вносит ее в магазин, шугая покупателей криками "разойдись!” минует демонстрационный зал, проходит скользкий коридор с одной тусклой лампой и, достигнув склада, где его уже поджидает Таир, передает ему груз, а тот, насвистывая по обыкновению, ловко прикалывает тушку на крючок.

- ... Не горюй! - снова подмигнул Таир. - Что с бабы возьмешь? - И похлопал Арлекина по спине.

Арлекин работал неистово. В этот день друзья разгрузили четыре машины. Иногда Таир менялся в цепочке с Ашотом, потому что поднимать туши на крюк - занятие более сложное, чем сбрасывать их с грузовика. Конечно, Арлекин изо всех сил помогал, но всё ж к концу дня так выдыхался, что встречавшему его на складе приходилось поднимать тяжеленные глыбы мяса практически в одиночку.

Разбросав четвертую машину, они встретили пятую, и она вновь была полна обезглавленными коровами. С их мяса только стащили кожу, поэтому кровь лилась дождем. Арлекин подошел с горящими как уголь глазами и протянул к кузову дрожащие как листва пальцы... Арлекин знал, что это последняя машина, что едва они раскидают два десятка телок, рабочий день кончится, и он снова отправится к Полине с пустыми руками... А ведь, он сделал сегодня Полине больно, довел ее до крика, привел в негодность диван...

Ашот погрузил на коллегу тушку, и тот пошел...

- Эй, ты куда?... - удивился Ашот.

Арлекин шел с коровой на спине вдоль магазина, за магазин, к какой-то дороге, которая бы смогла вывести его, которая приткнула бы его к ней, к Полине...

- Арлекин! - услышал он окрик обеспокоенного Ашота.

- Сейчас... - хрипло выдавил Арлекин. - Сейчас...

Он шел, петляя, быть может, совсем не туда, куда шел секунду назад. Он шел, обливаясь кровавым потом. Правда, кровь была не его, телячья, можно сказать, бутафорская, тем не менее, она текла по лицу и телу Арлекина, и многие зеваки, решившие ради любопытства поглядеть на Арлекина с телкой, даже падали в обморок. Впрочем, и он сам, не дойдя какого-то метра до своей дороги (была ли она?), грохнулся, придавленный откормленной тушей, на асфальт, посредине кровавой лужи...

Его привели в себя Ашот и Таир.

- Ты что? - спросил Ашот, улыбнувшись. - Забыл, где магазин?

- Я что-то задумался... - сказал Арлекин.- Я что-то совсем... - Он покрутил пальцем у виска.

- Ерунда! С кем не бывает? - подбодрил Таир.

Друзья поставили коллегу на ноги, помогли взвалить телку на спину, и Арлекин, покачиваясь, потащил ее обратно к магазину.

- Ничего, сдюжим, - сказал Таир Ашоту. - Парень крэпкий.

Не знаю, право, стоило ли упоминать об этом необычном эпизоде в жизни Арлекина? Тем более, что подобные проколы в работе он допускал не так уж и часто. Они, скорее, были исключением, чем правилом. В основном же, ни Ашот, ни Таир, более старшие и опытные друзья Арлекина, не имели к коллеге значительных претензий.

Да, невесело складывалась семейная жизнь Арлекина. Но ведь есть-то что-то надо было молодым Арлекину и Полине.

Чтобы хоть как-то скрасить серые трудовые будни, молодожены посетили оперу. И на людей хотелось посмотреть, и себя показать. Не в пример мужу, Полина выглядела эффектно в тот изумительный вечер. Ее черное, с блесками, платье радовалось вместе с телом, которое чем-то напомнило Арлекину очарование первых дней знакомства. Полина заметно помолодела и похорошела. Ну, что еще сказать?

- Великолепно! - прошептал Арлекин, ряженый во фрак со строгими короткими рукавами, узость которых немного стесняла движения (однако цена куцего фрака была раз в шесть практичнее той, которая обеспечила бы ему безукоризненную одёжку).

Попробовав застегнуть пуговицу, Арлекин совсем ее оторвал, махнул рукой, взял жену под руку, и они отправились в "Магазин-онера", где должна была состояться премьера нашумевшей оперы "Заведующий" с гениальным баритоном Яшей Брешкиным в роли Канио.

- С вас червонец, - сказал кассир.

- Даю шесть, - ответил Арлекин.

Полина тем временем вытягивала шею, чтобы как можно лучше рассмотреть цвет общества, ценителей и завсегдатаев "Магазин-опера".

- Червонец. - Кассир был неумолим.

- Ладно, даю семь...

- Червонец.

- Восемь! - решительно заявил Арлекин, демонстративно отвернувшись. - Если нет, мы уходим.

- Девять, - струхнул кассир, протягивая руку за деньгами.

- Сначала билеты, - попросил Арлекин.

- Билеты пусть побудут у меня. Сначала деньги - потом о билетах можно будет разговаривать.

- Деньги пока побудут у меня, - возразил Арлекин. - Покажете билеты - поговорим о деньгах.

Кассир осторожно извлек из стола два билета, навалился на них локтями и, ухмыльнувшись, спросил:

- Видели свои билеты?

- Да что вы так волнуетесь? – Арлекин неестественно улыбнулся.

- По-моему, это вы, вы волнуетесь. – Парировал кассир с серьезной миной.

Сделка произошла в долю секунды: Арлекин молниеносно овладел билетами, а кассир, громоподобно, - деньгами.

- Ты, все-таки, дал девять? - спросила потом Полина с укоризной.

- Пришлось, - вздохнул Арлекин.

- Мешок! - фыркнула Полина.

За их спинами шептались:

- А, это тот Арлекин, грузчик мяса с женой.

- Полина прекрасно выглядит!

- Посмотри! Вон, продавщица нашего магазина! Вон, вон! Помнишь? Ну, как же! Шикарный молочный магазин! Удивительная продавщица! Только кто там с ней, в коротких рукавах?

- Некто Арлекин, грузчик мяса.

- Вот как? Ничего пока о нем не слышал. Вот, Ашот. Видишь Ашота? Вот, это грузчик мяса! А из такого дохляка какой же грузчик мяса?... Как его?

- Арлекин.

- Он же переломится от куска сахара, хе-хе! Ему бы на кассе сидеть, хе-хе!

- Ах, кто это? - тихо вырвалось у Полина.

- А? - не расслышал Арлекин.

К ним подошел огромный красавец в образцовом фраке, с фиолетовой бабочкой на шее. Его черные, короткие волосы окаймляли аккуратный, тонкий лоб и едва не сливались с бровями, из которых сразу же вырастал величиной с пивную бутылку нос, гармонично переходящий в губы, столь же аппетитные и увесистые, сколь аппетитными и увесистыми бывают лишь два свежих баклажана. Венчал этот грандиозный портрет выдающийся и мягкий как боксерская перчатка подбородок.

- Ашот, - представился он сам Полине и потряс руку коллеги.

- Моя жена, Полина, - представил Ашоту Арлекин.

Они молча стояли пять минут. Полина заворожено смотрела на Ашота, Ашот жадно пожирал глазами Полину, а Арлекин потеряно топтался сбоку. Возникла дурацкая заминка.

"Что же он пялится?! - опомнилась Полина. – Даже неудобно…"

- Я могу помочь с мясом, - весьма кстати заговорил Ашот.

- Сколько? - покраснев, спросила Полина.

- Триста килограмм, - вырвалось у Ашота (право, Полина была неотразима!). - Кроме того, есть связи, - разоткровенничался прекрасный принц, - в лучших магазинах: одежда, обувь, рыба, водка, аппаратура, сантехника...

- Хватит, хватит! - шепнула Полина, словно торопясь куда-то. - Нас могут услышать! И незаметно сунула записку в ладонь Ашота.

Когда Арлекин с женой заняли места, Ашот удалился в сортир, сделал вид, что наклоняется к писуару, и скрытно прочитал:

«Любовь моя! Если б ты знал, как рвется к тебе мое сердце! Но видишь, я несчастная пренница жалкого шута! Приходи после первого действия за кулисы, утешь меня! Твоя Полина».

Ашот удовлетворенно дернул ручку писсуара. Хлынула вода. Он чувствовал невероятную силу, страшное обаяние и необычайную легкость.

Решительные и звучные аккорды с последующим взлетом гаммообразных пассажей возвестили о начале интродукции.

В прологе исполнитель роли продавца Тадео от имени автора обратился к зрителям, ждавшим от оперы легкого развлечения, с нижайшей просьбой не рассчитывать на многое:

- Мы, - пропел лицедей, - решили вам рассказать о неподдельных страданиях. В нашем представлении вы не увидите никакой фантазий, никакой выдумки. Мы будем петь лишь о правде, суровой правде жизни и мелочности трудовых будней. Только правдой вдохновлялся автор, только правдой вдохновлялись мы, и только правду мы предлагаем вам, дорогие потребители!

Занавес распахнут. Перед зрителями открываются декорации, восстанавливающие знаменитую Площадь Торговли эпохи дефолта. Повсеместно ощущается острый дефицит продуктов питания. Чтобы предотвратить ажиотаж, Правительство вводит карточки на хлеб, водку и сигареты. Место действия - одна из горячих точек, реализующая хлебобулочные изделия.

Действующие лица:

Канио - заведующий Хлебобулочной № 78.

Коломбина - кассир Хлебобулочной №78, жена Канио.

Тадео - продавец Хлебобулочной № 78, влюбленный в кассу Коломбины.

Сильвио - покупатель, влюбленный в Коломбину.

Покупатели, собутыльники Канио.

Солнечное утро. Булочная еще не открыта, а возле ее дверей уже толпится множество покупателей. С гиканьем и свистом бегут занимать очередь ловкие мальчишки и неторопливые бабушки, ворчливые дедушки и серьезные взрослые.

- Эй, спешите сюда!

- Скоро откроется магазин!

- Браво!

- Браво!

- Скоро начнут продавать формовой хлеб и батоны!

- Печенье и соломку!

- Сухари и пряники!

Народ в нетерпении: когда же откроется магазин? Наконец, двери открыты, выходит заведующий Хлебобулочной Канио и с поклоном приглашает всех отовариться. Но предупреждает: ровно в восемь вечера Хлебобулочная закрывается.

За кассой работает жена Канио, Коломбина. Все спорится у Коломбины, ею не может нахвалиться Канио, да и покупатели никогда не предъявляли к девушке никаких претензий.

Но вот, касса заела... Продавец Тадео тут как тут. Он пытается услужливо помочь Коломбине, но получает увесистую пощечину от заведующего. Покупатели смеются и издеваются над незадачливым взломщиком.

- Ну, погоди же, ворюга! - ворчит продавец и клянется при случае расквитаться с обидчиком. Уж ему-то известно, как насолить заведующему: Канио подозрителен, а у Коломбины среди покупателей есть молодой человек, Сильвио, вместе с которым она, по наблюдениям Тадео, кутит на не донесенную выручку с кассы.

Во время обеденного перерыва группа нетрезвых покупателей приглашает заведующего и весь персонал Хлебобулочной сходить в рюмочную. Канио, любитель этого дела, с радостью соглашается. Продавец Тадео придумывает дурацкий предлог, чтобы остаться в магазине.

Из толпы доносятся глумливые шутки:

- Смотри-ка, Канио! Продавец Тадео опять остается, чтобы заняться кассой Коломбины!

Радостный хохот Канио стихает. Задетый за живое, заведующий становится предельно серьезным. В певучей арии: "О, со мной, поверьте мне, игрой такой, опасно вам забавляться", - он говорит о своем безграничном доверии к Коломбине.

Магазин закрывается на обед. Дружным хором напевая: "Динь-дон... динь-дон..." - толпа вместе с заведующим направляется в кабачок. Заведующий уже принял сто грамм, забыл о проблемах, его настроение идеально.

Коломбина остается в зале одна. Подозрительный муж внушает ей тревогу, она исполняет арию "Как страшно он смотрел!". Но постепенно девушка успокаивается и начинает мечтать:

- Ах, если б касса в два раза больше стала!

Появление в зале продавца Тадео возвращает ее к действительности (сцена и дуэт "Зачем ты с ними не пошел?"). Тадео неожиданно обращается к Коломбине с пылкими признаниями в любви, но в ответ слышит лишь иронический смех (ария Коломбины “Тебе нужна не плоть моя, но касса”). Когда же неудачливый продавец пытается дотронуться до кассы, Коломбина угощает его ударами бича. Угрожая местью, Тадео скрывается. В оркестре звучит мрачный лейтмотив.

Вдруг появляется Сильвио, один из покупателей...

Заметив любовника Коломбины, Тадео, предчувствует паленое и спешит в рюмочную за заведующим.

Тем временем Коломбина хочет передать часть выручки Сильвио, но тот умоляет подругу покинуть нелюбимого мужа, оставить магазин и бежать из булочной в его компании. Долго не поддается Коломбина искушению (ария "А как же булка, хлеб, и как мы проживем без кассы?"). Но Сильвио так настойчив! Пуская в ход хитрое притворство, дутые софизмы и грязную ложь (ария "Не хлебом единым жив человек"), ему все-таки удается вскружить голову слабой девушке. Она соглашается (дуэт "Только с тобой!").

Едва Сильвио, простившись с Коломбиной, уходит из Хлебобулочной с черного хода, как в магазин врывается разъяренный заведующий Канио с ножом в руке. Следом семенит довольный продавец Тадео. Канио едва владеет собой. Размахивая ножом, он требует открыть кассу. Коломбина безропотно открывает и клянется, что вся выручка на месте (ария с хором "Мы продали не так уж много…"). Канио не верит ни единому слову жены. Он пытается пересчитать выручку, но его руки от выпивки и гнева так трясутся, что деньги просыпаются на пол, едва он за них берется. Канио осознаёт свое бессилие.

Продавец Тадео напоминает, что уже три часа: время впускать покупателей и торговать.

- Торговать?!! Когда точно в бреду я?... - восклицает заведующий и в порыве отчаяния разбивает о стену дорогостящий калькулятор.

Печалью и тоской, иронией и гневом, душевной скорбью и страданием проникнуто заключительное ариозо первого акта: - Смейся, заведующий! ("О, кому бы мне хоть чуточку довериться?" - психологическая и музыкальная кульминация оперы.

Вспыхнул свет, кончилось первое действие. Арлекин посмотрел на соседнее кресло: Полины на месте не было…

- Это не муж, а дьявол, - пожаловалась Полина Ашоту за кулисами.

- Полно, Полина, - шептал Ашот, сжимая ее руки в своих потрясающих воображение ладонях. - У нас не так много времени, чтобы обсуждать этого шута.

- Но и не так мало... - подмигнула Полина.

Он заключил ее в объятия и начал что-то ласково говорить ей в ухо про мясо, колготки и новый автомобиль, что-то, чего уже не различала Полина, целиком подчиненная влиянию и проникновению этого мужчины. Она вдруг неизвестно от чего, разрыдалась. Полина поняла одну простую вещь: счастье есть, его не может не быть, - и решила не возвращаться к Арлекину.

Второе действие Арлекин досматривал в одиночестве.

На сцене слегка протрезвевший заведующий Канио вовсю готовится к закрытию магазина: тщательно подсчитывает выручку, несколько раз пересчитывает, но все равно остается не удовлетворен. Цифры каждый раз получаются разными: то очень большими, когда в глазах заведующего двоится, то очень маленькими, когда ему удается взять себя в руки и сосредоточиться.

Продавец Тадео выходит на улицу и зазывает последних покупателей (ария "Скоро восемь! Скоро закрываем! Поспешим отовариться! Булки еще есть!")

Заведующий появляется в зале. Он мрачен, сегодня был не самый удачный день. За его поясом поблескивает длинный нож для резки хлебобулочных изделий.

Среди последних покупателей он видит Сильвио, но ещё не догадывается, что тот собирался ждать Коломбину после закрытия магазина.

Женская перебранка из-за последнего батона. Заведующий разрешает конфликт, вынув тесак и разрезав батон пополам. Затем он делает вид, что уходит, а на самом деле, прячется, чтобы тайно следить за кассой Коломбины.

Вот, к кассе подходит продавец Тадео... Продавец протягивает руки - Коломбина бьет по его клешням счетами. Пока заведующий доволен.

Но что это? Снова возвращается нетерпеливый Сильвио. Канио уже видел его пять минут назад. Что ему еще надо?

Неуверенно оглядываясь по сторонам, Сильвио приближается к кассе (ария "Мне половинку черного хлеба"). Коломбина в волнении! Она тоже предчувствует не доброе и, растерявшись, не справляется с кассой!!

Вовремя покинувший укрытие заведующий, выхватывает из рук жены чек и, обнаружив, что сумма, указанная в нем, не соответствует положению дел, хлебным тесаком поражает Коломбину в сердце!

Затем очередь доходит и до Сильвио, пытавшегося помочь Коломбине!

Канио торжествует - истина установленна, на сцене валяются два бездыханных трупа, теперь можно расслабиться в кабачке с друзьями...

Зал взорвался овациями. На сцену летели цветы, женщины толпами штурмовали оркестровую яму, протягивая руки к баритону всех времен и народов Яше Брешкину, с блеском исполнившему арию заведующего.

Казалось, зрители как дети не способны были отличить вымысел от реальности и, увидев героя Яши Брешкина победителем, долго не могли успокоиться.

Разгребая на пути восторженную публику, Арлекин поспешил на выход. Ему было не по себе. Если первое действие заставило его сострадать, пожалуй, даже больше замученному, нарочито невзрачному Сильвио, чем этому любимчику, эффектному заведующему хлебобулочной Канио, то второе произвело опустошительный эффект.

"Неужели, нельзя было просто уволить кассиршу Коломбину? - не мог успокоиться Арлекин. - Стоило ли сразу, прямо в сердце?!"

Он понимал, что таков закон жанра, такова жизнь, но все равно не мог победить проклятую меланхолию. Он брел по городу, разглядывая витрины, опустив руки в пустые карманы, пиная камешки на земле... Пусто стало не только в карманах, пусто стало на душе.

Вернувшись домой, он увидел, что Полины до сих пор нет. И стало не только пусто, но и холодно. Этот дом, с дырявым диваном и вонючим холодильником, казался неодушевленным без Полины.

Арлекин приземлился на скользкую поверхность дивана, и почувствовал, как его фрак в нескольких местах прилип к гобелену, положил руки на колени и стал смотреть на стену. Нет, Арлекин не догадывался об измене любимой жены, как, впрочем, не допускал ни одной мысли о предательстве друзей, о собственной бездарности или неполадках в общем мироустройстве. Ведь, если бы он все это впустил в свое сердце, оно бы просто-напросто разорвалось. Поэтому Арлекин смотрел на стену. Куда ему было еще смотреть?

Спустя шесть часов. Арлекин убрал руки с колен, перевел взгляд со стены на пол, поднялся. До работы оставалось два часа. За окном было темно. В комнате было темно. Везде было темно. Он решил немного прогуляться перед работой.

"Раз уж, ночь получилась бессонной, надо взбодриться, - решил Арлекин. - Сегодня будет трудный, ответственный день..."

О трудном и ответственном дне он думал каждое утро, уходя на работу, прощаясь с Полиной. А теперь не с кем было даже попрощаться.

Арлекин вышел на безлюдные улицы города. Город спал. Только несколько ночных магазинов продолжали работать. Чтобы поднять настроение, он заглянул в одну, затем другую торговую точку, и везде его осматривали с ног до головы как-то не добро, не приветливо, напряженно, незаметно закрывая кассу, как только он входил. А Арлекин, любуясь на красивые товары, которые еще долго будут им с Полиной не доступны из-за его досадных оплошностей, не замечал и улыбался.

Но вот, начало светать. Арлекин брел дальше, и становилось все светлее и светлее. И чем светлее было вокруг, тем темнее было внутри почему-то.

"Может, Полине стало плохо, может, ее увезли в больницу, и теперь идет сложная операция? – размышлял он. - Придется снова просить в долг у Ашота. Конечно, Ашот даст. Куда он денется? Но эти проклятые проценты... А может, ее похитили? Зачем? Кому нужна Полина? Да-да, ее определенно похитили! А почему? Потому что это уже было. Но всё было совсем не так... Как-то всё было иначе..."

Арлекин судорожно схватился за галстук, сорвал его и вдруг задышал громко и хрипло. Его начинало трясти. То ли от бешенства, то ли от слабости.

Что это?

“Ведь, так я не смогу работать. Работать, работать… “ - думал он.

Он стоял, покачиваясь, в центре огромной площади, сжимая в руке свой галстук, и вдруг рухнул, распластался как кукла из папье-маше маленькой точкой на асфальтовом ковре.

- Странно, - Арлекин глупо улыбнулся. - Уже и ноги не держат...

Он попробовал подняться, но это удалось лишь наполовину: тело снова тряхнуло, и оно осело на мокрые камни. Будто огромная туша прижимала его к земле.

И тут он увидел Ашота, потом Таира: они сидели на высокой вышке и сбрасывали эти ужасные, откормленные туши на его плечи... Когда свалилась очередная, и невозможно было приподнять с асфальта голову, Арлекин, еле ворочая языком, простонал:

- Слушайте, мне ведь столько не поднять... Не донесу же... Не смогу. Может, по одной? Давайте, по одной?

И когда сознание почти отключилось, и, наконец, стало гораздо легче, и еще легче, и еще, он услышал разорванный на миллионы осколков детский крик :

- Арлекин!!! - И пара легких ног застучала по камням. - Арлекин!!! - И кто-то уже прибежал к месту, где он валялся, и схватил его голову. - Арлекин! Прости меня! - теребил кто-то за волосы. - Умоляю, прости меня!

- Я совсем сдал, - сказал Арлекин, чувствуя, как сознание возвращается на место. - Я ничего не могу. Это вы должны простить меня. Я, наверно, всех страшно подвел. - Он открыл глаза. - Олеся? Что с тобой? Дети не должны плакать.

- А кто же тогда будет плакать? – Олеся шмыгнула носом.

- Ну, не знаю… - зашевелился Арлекин. – Обыкновенные люди. Дети должны смеяться, дети так классно смеются!

Перестав на какое-то время дышать, они замерли, и вдруг разом как чокнутые захохотали, да так громко, что люди в окрестных домах, просыпаясь от грохота стекол на окнах, видели, что нет и шести, с ужасом пихали вату в ушные раковины, дабы выспаться перед началом нового рабочего дня или паломничеством в магазин.

А Олеся и Арлекин, отчаянно сжимая животы, катались по огромной, как вселенная, площади, чтобы наполнить каждый ее клочок невесть откуда взявшимся воздухом. И день потеснил ночь, и радость смеялась над болью, потому что в груди Олеси и Арлекина был воздух, тот прозрачный, как кристалл, и вкусный, как дождевая, вода воздух любви.

ОСТРОВ СВЯТОГО ИОСИФА

Встречу отпраздновали в портовом кабаке.

- Рад тебя видеть, - сказал Арлекин Олесе. - Но ангел мой, я по уши в долгах. Я должен Ашоту, должен Таиру. Это мои друзья, и я не должен их подводить.

- У тебя появились друзья. Арлекин? - удивилась Олеся.

- Должен же я был с кем-то познакомиться.

- Что-то ты много должен.

- Кроме того, я женат.

Олеся улыбнулась:

- Ты и жене должен?

- А как же? - Арлекин развел руками. - Чтобы со всеми расплатиться, я должен, по крайней мере, найти клад с драгоценностями.

- Какой пустяк! – засмеялась Олеся. - Нет ничего проще.

- Тебе все просто, все возможно! Но я видел реальную жизнь, детка: от меня ушла жена, я задолжал Ашоту, задолжал Таиру...

- Тише! - попросила Олеся. - Ты меня запарил своими долгами. Лучше послушай, о чем болтают те два парня!

- Вон те, убогие?

- Это пираты.

- Какие пираты в наше время? Спустись на землю!

- Три тысячи чертей! - громко произнес одноглазый мужик. - Бармен! Нам еще по маленькой!

- Действительно, пираты, - прошептал Арлекин.

- Что я тебе говорила!

Олеся с Арлекином обратились в слух.

- А может, по большой, а, Фадей? - предложил одноногий пират одноглазому.

- Сначала дело, Влас, - возразил Фадей, обозревая окрестность единственным, но зорким как орлиное око зрачком. – А потом можно и по большой.

- Соображаешь, перец! - похвалил Влас, загородившись костылем. Ему казалось, что так его не видно.

- Чаво наблюдает твой острый глаз, Фадей? Не смотрит ли кто сюда? Не прислушивается ли к нашей негромкой беседе?

- Наблюдаю плюгавую крысу с девчонкой, - доложил Фрол.

- Крыса не опасна?

- Крыса чуть жива.

- А кого там метелят? – спросил Влас, не потрудившись обернуться. - Слышу, вроде как, стебло идет… Если я оторву свою сраку, то кому-то не поздоровится.

- Никого не метелят - это крыса подавилась, а девчонка колотит его по спине, - объяснил Фадей.

- Обстановка спокойная?

- Ничаво подозрительного не наблюдаю.

- Тогда полный вперед! - Влас перекрестился. - Самое время глянуть на карту, Фрол.

- Вот она! - Одноглазый разложил карту во весь стол. - Смотри! Остров Святого Иосифа...

- Ага. А где пещера, в которой лежат драгоценные камни?

- А вот пещера, в которой лежат драгоценные камни, - Фрол любовно погладил карту.

- Большая!

- Не маленькая.

- Трудно достать-то драгоценные камни, ну, из пещеры?

- Пустяк. Надо только знать, Влас, в котором месте они зарыты.

- А в котором… котором месте они зарыты? – сгорая от волнения, Влас оперся на костыль и высоко приподнялся, позабыв о конспирации.

- Надо отсчитать от входа в пещеру семнадцать шагов, - совсем тихо сказал Фадей, - потом сделать три шага влево, взять в руки лопату и копать, пока...

- Тсс!

- Тсс!!

- Я вкурил.

- Тогда по маленькой?

Пираты выпили по маленькой, еще раз по маленькой и в третий раз по маленькой, после чего перестали считать и пили большими.

Вскоре Влас, уронив костыль, уткнулся носом в остров Святого Иосифа, навеки запечатлев на нем жирное пятно, а Фадей, более луженый пират, еще минут десять не сводил с лица Арлекина мутного глаза, как вдруг, не опуская единственного века, громко захрапел.

- Это тот шанс, о котором я тебе говорила, - сказала Олеся, толкнув Арлекина. - Что уставился?! Бери карту, и проваливаем!

- Да он смотрит на меня! – прошептал Арлекин, имея в виду одноглазого.

- Да на фиг ты ему сдался! Он спит!

- Ты уверена? - Арлекин мешкал.

- Долги, Арлекин! Ну-ка, вспомни свои долги!

Олеся сама вытащила карту из-под носа пьяного пирата, воткнула за пояс, и они смылось из портового кабака без малого с сокровищами в кармане.

Прикупив бочонок самого дешевого коньяка, Олеся и Арлекин отыскали парусник под названием «Офелия». Эта замечательная лодочка предназначалась для рыбной ловли, но со временем устарела, хотя и продолжала держаться на поверхности воды. Преимущество «Офелии» заключалось в небольшом экипаже - всего четыре человека, - стало быть, делить сокровища предстояло на шесть частей. Всем бы хватило драгоценностей, но при условии, что клад окажется настоящим пиратским кладом, а не подставной лажей. Вот, пожалуй, всё. Больше у "Офелии" преимуществ не было. В прочих отношениях судно существенно уступало любой посудине, находившейся в акватории порта. Старый как дуб и синий как море капитан Матвей пил тем больше, чем меньше оставалось шансов совершить кругосветное плавание. Он уже давно не понимал, в каком порту и какой стране находится, не выходил из каюты годами и страшно ругался, словно имел дело с дюжиной строптивых баб. Едва дело пахло коньяком, Матвей подписывался на любую авантюру, в связи с чем администрация порта его терпеть не могла. Десять лет портовые власти ломали голову, придумывая всевозможные уловки, чтобы вытравить «Офелию» за пределы акватории: в Матвея стреляли, кидали огромные камни, его топили в море, закапывали в землю, подвешивали на канате, - но все было тщетно - пьяному море по колено. В общем, однажды на Матвея просто махнули рукой и оставили в покое.

Прихватив двадцатилитровый бочонок коньяка, Олеся с Арлекином залезли на «Офелию» и постучали в капитанскую каюту.

- Ты опять со своими бумагами, дерьмо?!! - заревел внутри Матвей. - Подоткни ими поплотнее задницу и проваливай с борта! Я пятьдесят лет здесь стоял и стоять буду, вонючка ты бумажная! Что тебе не ясно?

Арлекину было всё ясно: Матвей, принял их за портовое начальство.

- Эй ты, синий хрен! Чума недоношенная! Старый болван! Открывай! - прокричал Арлекин, теряя самообладание. - Посмотри, кто пришел, рыжий понос!

- А!!! Ха! Ха!!! Ха!!! Ха!!! - завопил в каюте капитан. - Три тысячи свинячьих рыл!! Клянусь своей сракой, это ты, старый пердун!!! Ха! Ха! Ха! Ха!!!!

- Да, это я, пропахшая жопа! - подтвердил Арлекин. - Что же ты не ползешь открывать, гнилой шакал?! Прирос к половицам?!! Ха! ха! ха! ха!

- Ха! Ха! Ха! Ха!

Дверь распахнулась словно пробка на бутылке трехлетней выдержки. В нос ударило старым добрым перегаром. Насквозь проспиртованный Матвей, как будто только вышел из мавзолея, сцепился в объятьях с Арлекином. Трогательно мусоля друг друга, они приговаривали:

- Где ж ты был, козел?

- Где тебя носило, моржовый хрен!

- Сколько лет, ах, ты, свинья!

- И ты ни разу не зашел к своей вонючей кочерге!

С загоревшимся взглядом Матвей принял драгоценный дар: двадцать литров дешевого коньяка.

- Твоя пацанка? - спросил капитан, показав на Олесю.

- Пацан, - соврал Арлекин.

- Тем лучше. Притащишь на пьянку бабу - придушу вот этими руками!

- Ты больше не любишь женщин? – удивился Арлекин.

- Я стал педерастом, - признался Матвей, - От баб одни вонючие проблемы. – Он тяжело опохмелился новым коньяком и вдруг заорал: - Пять тысяч свинячьих истуканов, твою мать! Где ты слил эту мочу?!

- Это коньяк, - возразил Арлекин.

- Я еще могу поверить, что твой смазливый педик – не баба, - Матвей кивнул на Олесю. – Но ни одна срань не убедит Матвея, что эта моча называется коньяком! Не мог найти бухла подороже, сраный жмот?!

- Тяжелые времена... - Виновато опустив голову, Арлекин развел руками. - Я по горло в долгах.

- Думаешь, у меня нет долгов?! Я всю жизнь сижу в долги как в параше. Ни одна срань, понял меня, не заставит Матвея вылезти из долгов! – гордо продекламировал капитан, забыв, о чем шел разговор.

- Есть возможность разбогатеть, - дальновидно прищурившись, предложил Арлекин.

- Не мог сразу сказать, засранец?! – оживился капитан. - Куда плывем?

- Остров святого Иосифа, слышал?

- Не слышал. Разберемся по ходу дела. Плыть, так плыть, - решил Матвей. - Экипаж, подъем!!! – заорал он, оглядываясь. - Подъем, сонные морды! Где все попрятались, тунеядцы?!!

На палубе один за другим появились бородатый боцман, тормознутый штурман и худющий кок. Матвей обошел команду, подергал каждому амуницию и сказал:

- Дело есть, парни, на миллион... Доплывем - разбогатеем как еврей Рожальд, водку жрать будем регулярно, песни петь, баб щипать, все дела. Не доплывем - скотами будем, ясно? Что не ясно? Кому не ясно? Всем ясно? Тогда по местам!!! – взорвался капитан. - Отдать вонючие концы! Поставить херов грот! Куда, говоришь, держим курс, Арлекин?!

- Остров Святого Иосифа, - напомнил тот.

- Курс - остров Святого Иосифа, черт возьми!!! Провалиться мне сквозь палубу, если мы не плывем!! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! Плывем!!! Плывешь, старая кочерга! Плывешь, сволочь! Боцман!

- Да, капитан?

- Поставить стаксель!

- Ставлю стаксель!

- Поставить спинакер!

- Зачем нам спинакер? - удивился боцман. - У нас никогда не было спинакера, мы же не спортивная яхта.

- А кто мы, по-твоему, скотина? - обиделся капитан.

- Мы просто искатели сокровищ.

- Тогда плевать я хотел на спинакер!! Вот так! - Матвей что есть мочи сплюнул за борт. - Полный перед!! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Остров Святого Иосифа!! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Штурман, не тормози: остров Святого Иосифа! Хе-хе-...

- Ясно, капитан.

Погоготав и покомандовав, Матвей пригласил Арлекина с Олесей в каюту. Надо было срочно разобраться, что такое остров Святого Иосифа, и где его искать. Капитанская каюта издревле напоминало музей пустых бочек, всевозможных бутылок, старых желтых книг, тряпок и одежды, перемешанных в последовательности, известной одному морскому дьяволу.

Не выпуская из рук коньячной бочки (с которой Матвей чудесно поладил, как только перестал обращать внимание на качества продукта), капитан открыл книгу, обложка которой давно сгорела, углы обтесались, а листья сворачивались как папирус, нашел нужную страницу и долго водил пальцем от слова к слову. Увы, безграмотность была пусть не главным, но все-таки серьезным недостатком Матвея. Ему не осталось иного, как сдаться и попросить Арлекина читать вслух.

- "Остров Святого Иосифа" – Арлекин взялся за книгу: - Святой Иосиф родился в зажиточной и хорошо обеспеченной семье. В детстве Иосифа не любили. Одиннадцать товарищей его, с которыми юный Иосиф водил светские игры и ходил в школу, просто ненавидели св. Иосифа и при каждой возможности побивали камнями, потому что св. Иосиф явно превосходил своих товарищей благородством, красотой, совершенством ума и глубокими познаниями. Однажды товарищи устроили заговор и сбросили св. Иосифа в отхожую яму, где св. Иосифу пришлось провести три дня в приуготовлениях к худшему. Несмотря на непростые бытовые условия, тело отрока благоухало ладаном, от чего отхожая яма вскоре наполнилась чудесным ароматом. Жизнь св. Иосифа была спасена благодаря благочестивой внимательности двух монахов, пришедшим к той же яме по нужде. Узрев св. Иосифа в весьма безнадежном положении, и найдя отхожую яму весьма благоухающей, монахи посчитали это знамением, извлекли св. Иосифа на свет и привели в монастырь. В монастыре отрока тщательно отмыли и дали чистые одежды. Юность и зрелость св. Иосифа прошли в монастыре. Трудолюбиво изучая св. Писание, благочестивый инок прозорливо узрел сходство своей судьбы и судьбы Ветхозаветного Иосифа. Он принимает решение взять себе имя Иосифа Прекрасного и дает обет посвятить себя одному Богу и молитве. Тогда как одиннадцать его товарищей стали очень богатыми и зажиточными людьми. У них было много драгоценностей, но они не любили Бога, уповая на преходящее как на вечное. Однажды во время молитвы к тридцатилетнему Иосифу явился ангел Господень, говоря: "Иди, Иосиф, возьми сокровища своих товарищей и увези их на остров, который Я укажу тебе. И наречется острову имя твое, ибо Господь с тобой!" Не смея ослушаться, св. Иосиф безукоризненно исполнил поручение ангела Господня: покинув монастырь, он взял драгоценности у одиннадцати богатых товарищей, отправился на остров, который Господь указал ему, и принес обильные жертвы Богу. Все одиннадцать товарищей св. Иосифа умерли в величайшей нужде и голоде, проклиная Господа и св. Иосифа. А св. Иосиф так и живет на острове в молитве и благочестии. Множество попыток с целью овладеть несметными сокровищами острова Святого Иосифа было предпринято алчными пиратами и любопытными туристами, злостными рецидивистами и порядочными государственно-общественными организациями, но никто не возвращался после таких попыток...” - Арлекин запнулся.

Капитан с досадой покачал головой.

- “Более того, - продолжал Арлекин, - их следов не найдено, не говоря уже о невероятных сокровищах острова св. Иосифа...”

- Да, - проворчал капитан. - Втянули старого мудака!

- Что ты об этом скажешь? - закрыв книгу, спросил Арлекин.

- У нас есть карта острова Святого Иосифа, - подключилась Олеся. - Мы знаем, где находится пещера и сколько шагов надо сделать, чтобы выкопать клад.

- А как море забирает на дно такое глупое говно как ты, этого тебе не известно, милюзга? - обратился Матвей к Олесе. - Обычно, сначала учатся подтирать жопу, а уже потом плывут искать клад!

- Да ты просто обосралась со страху, мохнатая задница! - Арлекин вскочил и потряс над головой капитана потрепанными листами. - Сколько лет этой книге, чурка ты плавающая?! Сто?! Двести?! Тысяча?! Кто знает, что теперь на этом острове?! Пятьдесят лет ты не видел, как дует ветер в паруса, пятьдесят лет ты сосал бутылку за бутылкой и высовывал нос лишь за тем, чтобы помочиться! Когда же я вытащил твою херовину из вонючего порта, ты увидел глубокое место и сразу же пропоносил, засранец!!

- Заткни пасть, выблюдок преисподней, если не хочешь, чтобы эта бочка заняла место твоего гнусавого черепа!! Какая-такая свинья осмеливается заявить, что у капитана Матвея понос, береговая крыса?!!

- Черт бы тебя побрал, у Матвея нет поноса?!!! - радостно воскликнул Арлекин, раскрывая объятия.

- 0, дьявол! У Матвея не бывает поноса!! Заруби это раз и навсегда на носу!

- Матвей!

- Арлекин!

- Вот теперь я узнаю Матвея! Грязный, небритый пердун! - Арлекин набросился на капитана, и оба игриво забарабанили кулаками по спинам друг друга.

Единомыслие было восстановлено.

На второй день пути штурман, державший курс на остров Святого Иосифа, увидел пиратский корабль и позеленел.

- Справа по борту пираты, капитан, - доложил боцман.

Прихватив коньяк, на палубу вывалился Матвей, следом показались Олеся и Арлекин. Всем хотелось посмотреть на пиратов.

- Боцман!!

- Да, капитан!

- Приготовить кормовую пушку! Сколько у нас снарядов, боцман?!

- Ни одного, капитан.

- Черт бы тебя побрал, боцман! А где же пушка, бородатый осел?!!

- Какая пушка? У нас никогда не было пушки, капитан.

- Что же у нас было, проходимец?! - взревел Матвей. - Чем мы до сих пор крыли негодяев, собака?!!

- Матом, капитан.

- 0, падаль! Они уже близко! Это, никак, сами Фадей и Влас пожаловали?!

Мощное двухмоторное судно одноглазого Фадея и одноногого Власа, покачиваясь, поравнялось с парусником. Шансы оторваться от преследователей растаяли. Опираясь на костыль и плечо Фадея, Влас взялся за рупор и громко объявил:

- Дайте нам карту, и мы вам дадим жизнь!

- Господин Протез Одна Нога, - заголосил Матвей. - Известно ли тебе, змееныш, что такая скотина как ты, если останется без последней ноги, пойдет на дно как связка кирпичей?!!! А?!! Ха-ха-ха-ха-ха!!

- Засунь себе в пасть кусок вонючей парусины! – неуклюже сострил пират.

- Поберечь бы тебе вторую ляжку, кусок дерьма!!! А?!! Га! Га! Га! Га! Га! - стоял на своем Матвей.

За рупор взялся одноглазый Фадей:

- Дайте нам карту, и мы вам дадим жизнь!

- Клянусь, тебе вспороли глаз, потому что ты до хрена вонял, жеребец! - ответил капитан. - Если не заткнешься, мне придется звать повара. Видел моего кока? Уж он-то сделает из твоего глаза и ноги этого урода паштет, приправленный морской капустой! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! 0-о-о-о! Ха! Ха! Ха! Ха!

Рупор вновь оказался в руке Власа, но Матвей вошел в такой раж, что не дал ему даже слова сказать:

- Я обблюю вашу херовую посудину! Она никогда не вылезет из тошнотной гавани, где вас пожрут маленькие клопы и большие крысы! Тысячи червей станут глодать ваши вороньи кости, когда вы отправитесь в преисполню, уроды!! Эй ты, одноглазый! Тебе бы уединиться со своим глазом на незаметном острове, как святой Иосиф, да замаливать грешки, придурок корявый, уповая на Господа, чтобы сохранил твой последний глаз, пропахшая жопа!!! А тебе, костыль, сделать бы что-нибудь в том же роде, чтобы не сыграть раньше времени в ящик. Твоя рожа так и просится в неотесанный ящик, негодяй! - Капитан, громко заржав, приложился к бочонку.

Влас в сердцах швырнул рупор в сторону "Офелии" и поскакал к каюте. Фадей, не оглядываясь, последовал туда же.

- Забирай свои манатки и отправляйся ловить пискарей, козел!! - продолжал хохотать Матвей, швыряя в пиратов какими-то гайками, железками, досками, которые находил на палубе и которые ему подавали боцман, Олеся и Арлекин. - Я угандошу вас, запомните, свиньи!!! Вы станете таким же мокрым местом, каким бывает зеленый помет, хреновы разбойники!!

Отбив внезапное нападение морских пиратов, капитан пригласил всех отпраздновать победу.

Разгар гуляний пришелся на ночь. Пятеро охмелевших мужиков от души барабанили кулаками по палубе, аккомпанируя Олесе, ловко извивавшейся в экзотическом танце при свете нескольких факелов. В общем, всем понравилось, как она это делала.

Когда Олеся устала, капитан поманил к себе кока:

- А ведь, хорошо готовит, подлец! А?! Ха! ха! ха! ха! Иди-ка сюда, милок! Одно мне не понятно в тебе, милок: куда ты, стервец, прячешь все, что сожрал?! А?! Ха! ха! ха! ха! ха!

На шутки Матвея Арлекин отзывался первым. Бывало, тот еще и фразы не закончит, как он орет:

- Ой, не могу, не могу! - Посвистит, откашляется и снова: - Ой, ой, ой... Умора!... Га! Га! Га! Га! Га! Га!

- Педик! - позвал вдруг капитан.

- Что? - опустила глаза Олеся, единственная трезвая душа во всей компании.

- Сюда иди! - закричал красный от счастья Матвей. – А то как девочка! Ты пацан или нет?!

- Пацан! - кивнула Олеся, но близко подойти не решилась.

- Больно хорош ты для пацана, пацан, слишком смазливая у тебя мордаха. Что ты там в сторонке ныкаешься? Что не пьешь? Хочешь быть на мужика похож? Хочешь не быть смазливой бабой? Вот, пей, говорю!! Быстрее человеком станешь. Из капитанской кружки пей, сказал!!

Олеся отрицательно покрутила головой.

- Эй, старый пень! - окликнул Арлекин. - Оставь ее!

- Что?!!! - Капитана Матвея с командой пробрал новый приступ. - Ее?!!!! Он сказал, ее?!! А?!!! Ха! Ха!! Ха!!!

Дальнейшее произошло неожиданно и быстро. "Офелия" дала страшный крен, мачта затрещала, заскрипела, шхуну повлекло все быстрее и быстрее, но не прямо, а все вправо и вправо, зарывая нос в воду, в темноту, в неизвестность... Откуда ни возьмись пошла волна. И какая! На прибалдевших моряков сначала упали первые брызги, потом и ведра соленой воды. Наконец, капитан Матвей выпрямился, врос в палубу как мачта и захрипел:

- По местам!!! Штурман! Поставить судно против ветра! Боцман!! Убрать стаксель! Опустить грот на половину! Арлекин!! Смотри за своей чертовой бабой, чтоб не смыло! Уцелеем - придушу обоих! Какого гандона ты взял ее на борт?!! От баб одни проблемы!!

- Капитан!! - завопил штурман, выкручивая штурвал. - Тут сам дьявол!!! Я не могу встать против ветра!!

- Я тебе кости переломаю, собака! "Не могу"!! - Матвей забрался на мостик и, отпихнув штурмана, стал бешено вращать колесо штурвала в поисках спасительного места, чтобы обезветрить трещавшие по швам паруса. - Боцман, мать твою! Боцман!!

- Я здесь, капитан!

- Держись, сука!!! - Матвей двинул коленкой штурмана в направлении боцмана: - Что вылупился?! Иди, помоги ему, усатый тормоз! Кок!!! Арлекин, вытащи мне этот скелет, скотина!!

- Кок!!! - закричал Арлекин.

Дверь камбуза нехотя открылась. Показался бледный-бледный кок.

- Чем блевать в наши тарелки, ступай в трюм и поищи спасательные жилеты, обжора!!

Кок, покачиваясь и сжимая горло, скрылся под палубой.

- Да где же ты?!!! - орал капитан, оглядываясь. - Дьявол ты или срань, - мне плевать на тебя!! Не бывает, чтобы ветер был с четырех сторон, образина!!! Если ты решит скормить акулам старого Матвея - валяй! Но ветер не бывает с четырех второй, паскуда!! И я тебе это докажу, недоносок!!! Ты еще не знаешь старого Матвея, остолопина!... Боцман!

- Мы ничего не можем сделать! - закричал боцман. - Канаты как приклеенные!

- Руби их, сука! Руби стаксель, я сказал!!

Боцман взялся за топор...

- Боцман!!! - заверещала Олеся.

Огромная волна накрыла подветренный борт, на котором пытались устоять боцман со штурманом, и ушла, оставив одного штурмана. Боцмана уже не было.

- Боцман!!!- взревел капитан, направив глаза в небо: - Ты взял у меня бородатого друга, выблюдок чертей! А я возьму у тебя надежду засрать старого Матвея!!!

Из люка показался сначала спасательный круг, затем совсем сдавший кок.

- Где жилеты, змея?!!

- Их нет. Вот все, что я нашел.

- Гнида!! Отдай круг Арлекину, пусть спасает свою проклятую бабу, когда мы все передохнем как котята! Тащи свой столовый тесак, обжора! Быстрее!!! Штурман! К штурвалу!!

Убедившись, что «Офелию» невозможно поставить против ветра, капитан Матвей бросил штурвал, выхватил у кока тесак и стал подбираться к шкоту стакселя, убрав который, они бы сдвинулись с мертвой точки, где "Офелию" крутило как детскую лодочку.

- Капитан!! - вновь заверещала Олеся.

Огромная волна во второй раз обрушилась на подветренный борт.

- Закрой рот своей потаскухе, идиот!! - закричал Матвей, когда лавина, не одолев его, сползла обратно. - Я тебе покажу, как драться со старым Матвеем! – Добравшись до шкота стакселя, капитан стал что есть мочи пилить веревку. - Когда ты точил свой нож, охотничья сосиска?!! - полетело по адресу кока.

Арлекин понял, что это конец. Ветер уже клал паруса на воду. И хотя капитан еще на что-то надеялся, задувало сильнее и сильнее. Ветер играл ими и кружил, как хотел.

- Арлекин, чтоб тебя размазало!!! - услышал он последнее распоряжение Матвея: - Прыгай, шакал!! Надевайте круг и прыгайте!! Главное, не отпускай ее от себя! Прыгай, засранец!!!

Третья волна, полностью захлестнув палубу, смыла Олесю с Арлекином за борт.

На дивном острове Святого Иосифа никто и слыхом не слыхивал о ночной буре. Здесь было тепло и безоблачно. К полудню температура воздуха дошла до двадцати семи градусов и предусмотрительно остановилась. Короче, все было идеально на острове Святого Иосифа, где очутились в одном кольце спасательного круга Олеся и Арлекин. Удача продолжала им сопутствовать. В противном случае, как бы они сами нашли то, что требовалось? А именно - остров Святого Иосифа?

Знаменательно, что благочестивый Иосиф, чье благолепие соперничало с боголюбием, благотерпение с благомыслием, а богопослушность с благопокорностью, благовольно прогуливаясь по просторам богоизбранного острова, своевременно узрел неподвижные тела Олеси и Арлекина, без чувств лежавшие на песке. Освятив их благострадания крестным знамением, святой Иосиф освободил обоих от тяжких оков спасательного круга и благоточиво благословил заблудших овечек. Затем, опустившись на колени, он обратился к Господу с благомолитвенным ходатайством за души малых сих, уповая единственно на благомилостивость Создателя и упирая в обращении на то, что негоже Ему, Верховному и Незримому до срока отправлять к праотцам эту очаровательную девочку и этого безвинного шута.

- А откуда тебе известны их сроки? - грозно спросили у святого Иосифа. - А если сроки приближаются?

- Э, нет, - благоискренне возразил святой Иосиф. - Ведь, если б сроки приближались, не дал бы Ты им столько претерпеть! Ты б уж прибрал их благобыстро и благонезаметно.

- Как всегда лезешь не в свое дело, Иосиф.

- Прости, Всемилостивый, но они оказались на моем острове, а значит, пополнили моё благословенное малое стадо. Я-то уж их в обиду не дам! И это должно быть тебе отлично известно. К чему тратить благоценное время на благобесполезную дискуссию? Не лезь в бутылку, Благоумный Создатель! - попросил святой Иосиф, продолжая стоять на коленях в благочестивой молитве.

- Ты же знаешь, как я тебя люблю, Иосиф... - сказали после паузы.

- Благоблагодарен, - кивнул святой, однако не забыл, с чего начал: - Что же Ты медлишь, Благозвучный? Когда же откроешь глаза двум своим созданиям? Сдается мне, это не самые худшие Твои овечки, и Ты Сам бы не прочь поскорее увидеть их в здравии и благополучии.

- Да будет тебе по вере твоей, Иосиф! – решил голос.

Так Олеся и Арлекин, можно сказать, родились заново. Страшное кораблекрушение, участниками которого они только что были, не причинило им (хвала Господу!) большого вреда. И Олеся, и Арлекин по очереди открывали глаза и не могли поверить им, ибо высоко-высоко в небе, величаво расправив крылья, покачивался золотой орел, красавец из красавцев, о котором можно услышать лишь из древних сказок. Орел был столь же ясен и чист, сколь ясно было солнце над их головами. Налетавшись, он сбавил высоту и, сверкнув несколькими ослепительными лучами, исчез за единственной скалой, окруженной высокими деревьями. Восторженное оцепенение Олеси и Арлекина длилось несколько минут, затем Арлекин заметил святого Иосифа, чья благочестивая молитва способствовала необыкновенному воскрешению и произнес:

- Кто бы ты ни был, мы счастливы встретить на своем пути незнакомца, чье лицо источает неземную благодать и добросердечие. Сдается, ты воплотил в себе всю божественную красоту, не оставив грешному миру ничего, кроме нескольких ее осколков, по которым весьма затруднительно судить о подлинном благе.

- И я, надо сказать, - ответил святой Иосиф, - не менее счастлив приветствовать в своей богоохраняемой обители достойных ее великолепия гостей. Пусть стопы ваши отдыхают на сей благодатной земле, ибо она назначена в удел рабу божьему Иосифу, вашему покорному слуге, во благо всем живым созданиям.

- Так, ты и есть тот самый святой Иосиф?! - обрадовалась Олеся.

Иосиф благорасположенно поклонился. Гости благоподражательно повторили поклон вслед за хозяином и благонамеренно огласили свои имена. Поведав о тернистом пути, что совершила "Офелия", Арлекин первым делом справился о самочувствии капитана Матвея и команды, с которой им пришлось внезапно расстаться.

- Ох... - вздохнул святой Иосиф. - Сии богомятежные мальчики попали, к сожалению, не в самые теплые места иного мира.

- Господи! - воскликнула Олеся, и ее сердце приостановилось. - Значит, мы тоже в ином мире?! Только там, где потеплее?

Иосиф улыбнулся:

- Да.

Глаза Олеси округлились до величины пятака. Она не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть.

- Неужели мы никогда больше не вернемся к обычной благообывательской жизни? – с ужасом спросил Арлекин. – К маленьким, жалким, но таким привычным удовольствиям? Неужели, мы действительно… умерли?

- Вы не можете умереть, потому что Господь наш бессмертен. – Иосиф продолжал благоискренне улыбаться. – Когда придет срок, вы покинете благословенный остров и последуете туда, куда поведет вас Господь. Нет никого, кто бы отсюда не возвращался к суетной жизни.

Олеся перевела дыхание.

- Слава Богу! - сказал Арлекин.

- Вот именно, - согласился Иосиф.

Увлеченные и напичканные новыми впечатлениями, гости не заметили, как к их беседе присоединилось малое стадо святого Иосифа: лев с гривой огненной и незабываемой и вол, чей богоозаренный взгляд был исполнен кротостью и нежностью. Весьма скоро эти благолюбивые звери так поладили с Олесей и Арлекином, что благомилостиво предоставляли им свои спины, дабы дивно покачиваясь на оных, друзья благостепенно ознакомились с боговдохновенными особенностями острова, благорассмотрели всякую боговозлюбленную пядь его и с избытком вкусили от сочных плодов, кои клонились сами к устам незнакомцев, почитая за благо стать достоянием их благословенного живота.

Короче, не прошло и нескольких минут, как Олеся и Арлекин решили, что остров Святого Иосифа - лучшее место в мире, чем не мало растрогали богопоставленного хозяина.

В ином мире они провели чуть менее пятидесяти чудесных дней и столько же сказочных ночей, пролетевших со скоростью пятидесяти минут в пересчете на земное время, как вдруг Олеся вспомнила о цели морского приключения, подошла к святому Иосифу и сказала:

- Благочестивый Иосиф, нам не стоило бы лезть к твоей возвышенной и кроткой душе со своими суетными просьбами...

- Почему же, Олеся? - спросил Иосиф. - Я готов выслушать любую просьбу. Если она будет посильна, я ее с радостью выполню. Но Иосиф так мал! Единственное, что он может, это молить Создателя во исполнение всеблагого провидения.

- Иосиф, мы же искали остров не просто так. Прости нас. Как это тебе объяснить? У Арлекина долги...

- Понимаю, - кротко улыбнулся святой. - Как я и говорил, нет никого, кто бы не возвращался отсюда к суетной жизни.

- Я была неосторожна и отпустила Арлекина одного, - объяснила Олеся. - Без меня его чуть не убили. Какие-то Ашот и Таир обобрали Арлекина как последнего дурочка и убедили, что он по горло в долгах. Говорят, у тебя на острове несметные сокровища. Если можно, дай немножко нам, - попросила Олеся, потупившись.

- Дитя мое, - благонеподдельно удивился Иосиф. - Какие сокровища? О чем ты говоришь? Вот все, что у меня есть: вол, лев и прекрасный орел, что рассказывает мне о происходящем в мире. Да и те не принадлежат мне, ибо всё принадлежит лишь Богу.

- А пещера, Иосиф? Семнадцать шагов прямо, три - налево! - Олеся развернула карту. - Здесь должны лежать сокровища твоих друзей.

Святой Иосиф поморщился:

- У меня никогда не было друзей, Олеся. Мне больно вас огорчать, но, по-моему, вы ошиблись.

- И у тебя совсем нет пещеры?! - воскликнула Олеся.

- Есть тут одна пещера, - припомнил Иосиф.

- Иосиф! Идем! Идем, Иосиф!! Там же несметные сокровища!

Святой удивленно смотрел на девочку. Ему не хотелось ее расстраивать, поэтому он послушно поднялся, и они отправились туда, куда вела дорожка на карте.

По пути им повстречался Арлекин, игравший в догонялки с ласковым, неповоротливым волом.

- Куда это вы идете? - спросил он.

- Откапывать сокровища! – радостно ответила Олеся.

Иосиф лишь пожал плечами и развел руками.

- Погодите, я с вами! - закричал Арлекин, припустившись следом.

Вол отчаянно замычал.

- Он говорит, лучше бы нам этого не делать, - объяснил Иосиф.

Однако золотая лихорадка началась. Олеся и Арлекин не прислушались к благоразумному совету. Иосиф тяжело вздохнул. Наконец, у самого входа в пещеру они остановились. Лев, деликатность которого стала для гостей непреложным правилом, преграждая им путь, уселся возле темной дыры. Царь зверей казался недовольным и хмурым.

- И этот советует остановиться, - сказал Иосиф.

- Благоуважаемый царь, - рискнула заговорить Олеся. - Красота вашей великолепной гривы так затмевает все вокруг, что, кажется, нет более трудного занятия, как упрекнуть вас в чем бы то ни было. И все-таки, я осмеливаюсь просить об одном одолжении. Не сердитесь на нас. Представьте только, что мы никогда в жизни не видели настоящих сокровищ, и никогда, вероятнее всего, не увидим. А что может быть обиднее того, как стоять в двадцати шагах от ослепительных камней, и даже на них не взглянуть? Говорю вам как женщина: ничего! Посмотрите, в какое глупое положение мы попали!

Олеся говорила долго: умоляла, плакала, требовала и ругала, целовала грозного стража в нос, обнимала, падала на колени, пока вконец его не запутала. Огнегривый вдруг почувствовал себя виноватым и смущенно отошел в сторону. Теперь черную пасть загадочной пещеры и кладоискателей разделял всего один шаг...

Как только Арлекин сделал этот шаг, внутри пещеры посыпались камни. Едва он сделал второй шаг, в пещере случился целый обвал, лишивший Олесю и святого Иосифа дара речи. Наконец, после третьего шага из пещеры вылетел светозарный орел, ослепил увлеченного Арлекина, схватил когтями за грудь и отбросил на тридцать шагов назад, в траву... И тут же стены пещеры рухнули, осыпались, превратились в груду камней.

Такова была расплата.

Закрыв глаза, Святой Иосиф безмолвно упал на колени творить молитву.

Потрясенные Олеся и Арлекин пялились на хозяина и потихоньку сгорали от стыда.

- По-моему, мы что-то сделали не правильно, - предположил Арлекин, ощупывая кости.

- В любом случае, ты был великолепен, - шепнула Олеся.

Отряхнув запылившегося друга, она на цыпочках обошла вокруг святого Иосифа.

- Святой Иосиф! - окликнула Олеся.

- Ты с ума сошла?! - одернул Арлекин.

- А что с ним?

- Не мешай! Если уж натворили ему погром, дай как следует помолиться. Он, ведь, за тебя молится.

- Правда? Святой Иосиф! - вновь позвала Олеся. - Прекрасный Иосиф! Гм… Если тебе, конечно, не трудно, попроси, пожалуйста, своего друга отправить нас назад, в порт. Или куда-нибудь подальше. Ну, мы не достойны больше находиться в твоем обществе. Нам больше не нужны драгоценности. И смотреть на них уже не хочется! Вообще-то, мы оба просим у тебя прощения, хорошо? Я думаю, Ашот и Таир перебьются без Арлекина. Мы хотели бы уплыть, святой Иосиф! Простите нас, а? Ну, пожалуйста!

- Помолчи, а? - попросил Арлекин.

“Как мне понимать Тебя, Создатель? - благоизумленно спрашивал Иосиф, и никто не слышал его, кроме Бога. - Вот, Ты прислал мне людей и сказал, что это дети Твои, и пусть они станут моим стадом. "Благословение у них", - сказал Ты, и я благословил их... Теперь же Ты разрушил часть Твоего Храма во гневе Своем. Как мне понимать Тебя, Создатель?” - И, погрузившись глубоко под землю, душа святого Иосифа была вознесена высоко на небо, чтобы выслушать благомудрый ответ создавшего ее.

- Арлекин! Это продолжается больше часа! - заметила Олеся о молитве святого Иосифа. - Давно можно было попросить всё, что нужно, и получить всё, что можно!

Арлекин пожал плечами.

- Святой Иосиф! - сказала Олеся. - Если ты не хочешь со мной разговаривать, я уплыву прямо сейчас.

- Куда, глупая? - проворчал Арлекин.

- Куда захочу, туда уплыву! Не беспокойся, плавать я умею. Мне так стыдно, что я не собираюсь здесь оставаться.

Вдруг святой зашевелился и посмотрел на провинившихся гостей.

- Ну и что?! – подбежала Олеся. - Что тебе сказали?!

- Скоро сюда причалит кораблик. И вы уплывете.

- Ура!!! Ты просто чудо, Иосиф! Ужас, как неудобно перед тобой! Мы проявили себя ужасно алчно. Представляю, как ты будешь рад, когда от нас избавишься!

- Это вряд ли. Бог забирает вас от меня не потому, что вы алчные, а потому что таково Его всемилостивое провидение, - благомудро промолвил святой Иосиф и надолго замолчал.

- Всемилостивое провидение! Класс! А чего ты такой грустный? Тебя отругали?

- Нет... Просто, мне будет одиноко без вас.

- А как же тебе было до сих пор? Жил совсем, один! Наверно, умирал со скуки! Я бы и дня не протянула на необитаемом острове.

- Но здесь гуляет огнегривый лев и серый вол, исполненный очей, с ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый… - святой продолжал благоискренне грустить.

- Иосиф, я сейчас заплачу, - сказала Олеся.

- Можно жить в огромном городе и не чувствовать себя одиноким, пока не полюбишь... Ладно, не мне, малому Иосифу, спорить с волей Господней, - спохватился святой, и тот час же благожелательная улыбка вернулась на его прекрасное лицо. – Я буду любить вас, в каком бы мире вы не находились, Олеся и Арлекин, буду молиться за вас и благословлять. В одном я должен вас разочаровать: вы покинете остров с пустыми руками, здесь нет сокровищ. Мне жаль, что вы проделали такой опасный путь, а в резульате…

- Слушай! - запротестовала девочка. – Конечно, мы не отказались бы от драгоценных камней, но не до такой же степени, чтобы ты чувствовал себя не в своей тарелке!

- Единственное, что мне удалось узнать, - продолжал Иосиф, - что твои друзья, Арлекин...

- Да, что с ними?

- Господь прибрал их. Видит небо, они совсем не мучились. Ашота и Таира больше нет. Забудь о своих долгах Арлекин, живи свободно.

- Да здравствует Господь!!! - воскликнула Олеся, подпрыгнув, словно сидела на пружине.

- Олеся! - закричал Арлекин, опасаясь, что святой подвергнет анафеме такую развязанность.

- Пускай, пускай, - улыбался Иосиф. - Посмотри, как Бог радуется вместе с ней!

Скоро к берегу причалило знакомое судно двух морских чертиков, Фадея и Власа. Фадей помог Власу спуститься и вставить под мышку костыль, неизменный атрибут пиратов.

Трудно вообразить степень удивления и некоторого остолбенения морских разбойников, своими глазами увидевших самого святого Иосифа, шедшего к ним легкой поступью с распростертыми объятьями. Ведь все знали, что святой Иосиф предал душу Господу много веков назад!

Тепло поприветствовав и обняв озадаченных пиратов, благолюбивый Иосиф слукавил:

- Вы не за кладом, ребята?

- Ага! - ответил Фадей.

- Точно! - подтвердил Влас.

- Прошу вас!

И так получилось, что знавшие огонь и лед товарищи, съевшие, что называется, собаку по части хитрости, как привязанные поковыляли за святым Иосифом в заросли острова.

Тем временем Олеся и Арлекин благополучно забрались в пиратский катер и отдали концы.

- Фадей! – спохватился вдруг Влас, оглянувшись.

- Чаво? - Фадей посмотрел в сторону моря, его глаз покраснел от обиды.

- Они угнали наш катер!! - заорал Влас.

- Они обложили нас, курвы! - отчаянно выкрикнул Фадей и чуть не схлопотал за грубость по последнему глазу.

То был золотой орел, не на шутку встревоженный нравственной атмосферой острова.

- Теперь-то Иосиф займется их манерами! - захохотала Олеся. - Полный перед, бродяга Арлекин!!

- Есть полный перед!! - заголосил Арлекин, почувствовав себя капитаном дальнего плавания. - Куда держим курс, маленький черт?!

- Курс - обратный, безмозглый Арлекин! Мы возвращаемся!

- Есть курс обратный, трусливая дуреха! Возвращаемся, три тысячи трахнутых истуканов!!!

Как следует обзывая друг друга, Олеся и Арлекин весело скоротали дорогу. Ибо в пути их вело благословение самого святого Иосифа.

КУЛЬТОВОЕ КИНО

Катер с Олесей и Арлекином причалил к обыкновенному пляжу, где маялись от безделья четыре необыкновенных человека, члены съемочной группы "Элит-фильм": оператор Лобанов, художница Дарья, администратор Асклепия и ассистент Тряпушкин. Все они изысканно курили, закатывали глазки и лениво потягивались.

- Конфигурально благодарен за навязчивость своей как бы адекватной особы. Какова же цель небанального вторжения как бы элитарного импульса? - спросил Арлекин, пританцовывая на песке.

На что лысый оператор Лобанов ответил такими словами:

- Судя по параллельной синусоиде, развивающей как бы образные постижения чувственного мира посредством неконтекстуального времяпровождения в благоприятной среде, мы, как бы смачно пикируя в плоскости декаданса, обретаем беспоследственную пользу проникновенно-осязательной кульминации в пределах как бы плохопроверенного акта.

Арлекин пожал протянутую руку оператора Лобанова.

Легко понять (тем, кто еще не понял), что Олесю с Арлекином приняли в элитарную тусовку, элитарность которой могла быть поставлена под сомнение, ну, разве что, совсем не элитарными товарищами; что эта тусовка собралась снять авангардный фильм с шампанским, голыми бабами, утонченными манерами и шиком во всем, что попадает в кадр; что этот пляж - натура, а Арлекин – культовый режиссер, «которого ждали» и которому для начала предназначено написать «параллельный» сценарий, которого нет.

Они быстро и принужденно разговорились. Так быстро, что совершенно не понимали, о чем идет речь.

- Вы как всегда гениальны, - похвалила Арлекина администратор Асклепия. На лице несчастной женщины, казалось, не осталось ни одного уголка, не отравленного модной косметикой.

- Любовь нетленна, - мечтательно заявила художница Дарья и, оттопырив мизинец с безымянным, глубоко затянулась тонкой сигаретой.

- Фу! - Олеся отмахнулась. - Как накурено!

- Она очаровательна, - продолжала художница, выпуская изо рта огромные клубы табачного дыма.

- Стоп! - воскликнул Лобанов. - Я вижу гения на тучке никотина!

- Лобанов, - улыбнулась Асклепия, не сводя томного профессионального взгляда с Олеси. - Ты взял пленку? Говорю же, она очаровательна! Ты должен ее снять. Где ты нашел такого необыкновенного ребенка, Арлекин?

Арлекин встал на цыпочки и изысканно прошелся по кругу.

- Да ладно, ладно! - засмеялась Дарья, лукаво переводя взгляд с Олеси на Арлекина. - Мы же всё понимаем.

- Мы без предрассудков, - метко попала в тему Асклепия, прищурившись.

- Любопытный ракурс! - углубленно заметил оператор Лобанов, тут же ухватив двумя пальцами лицо Асклепии под неуловимым углом зрения, под которым ее случайно развернуло. - Что-то непонятное, зыбкое, но надо будет запомнить. Обязательно запомню, это из нашей истории.

- Готов ли сценарий. Арлекин? - подал голос ассистент Тряпушкин.

- Вы так молоды, - ответил Арлекин. - Я сам начинал в вашем возрасте. - Режиссер добродушно потрепал ухо ассистента Тряпушкина.

- Ты выучила роль, девочка? - улыбнулась Асклепия, закурив третью сигарету подряд.

- Размалеванная пепельница, - сказала Олеся.

Совершенно неожиданно компания засмеялась.

- Счастливое дитя. Совсем как я, - тонко и ранимо сострила Дарья, нечаянно уронив пепел с манерно подрагивающей сигареты.

- Мы будем снимать кино или не будем снимать кино? - спросил кто-то.

Любой в этой необычной компании мог в первых же словах сказать столько, что дальше можно было не слушать. Собственно, большего не требовалось, поэтому мы прерываем необычный разговор киношников с тем, чтобы продолжить его, когда у героев прорежутся самые первые признаки общего языка, и они с удивлением начнут, ну, хоть что-то понимать друг в друге. Случится это в мастерской художницы Дарьи, в нее Олеся и Арлекин заглянут, чтобы ознакомиться с набросками предстоящего фильма.

Признаться, мастерская художницы Дарьи Арлекина разочаровала. Но вида он, разумеется, не подал. Он мужественно блуждал от одной бессмысленной картины к другой, что-то глухо бубнил под нос и мучительно придумывал хотя бы несколько слов для комплимента, которого требовало от него элементарные эстетские формальности.

Ревниво наблюдая за реакцией режиссера, Дарья с печалью заметила:

- Да, гениальных художников становится всё меньше. Нас легко ранить, легко убить. Ван Гога свели в могилу. Бетховен глух как стена. Генрих фон Клейст как бы застрелился. Микельанжелло… Антониони… Вы не слышали, что с Микельанджелло Антониони? Арлекин, послушно разглядывавший полотно "Уединенное свыше…" цвета армейского бронетранспортера, вздрогнул:

- Нет. Я ничего не знаю. Что-нибудь серьезное?

- Он очень стар, - нервно произнесла Дарья. - Он плохо себя чувствует!

Арлекин беспомощно развел руками:

- Я как бы сожалею. Но чем я могу помочь Микельанджелло Антониони?

- Вы?! - Художница издевательски усмехнулась, ее передернуло. - Вы слишком бездарны, чтобы даже упоминать себя рядом с Микельанджелло Антониони!

Болезненным движением потушив сигарету о батарею, Дарья кинула окурок на пол, охватила плечи сухими пальцами, отвернулась и опустила ресницы на глубоко печальные глаза.

Вот вам и ранимость элитных художников.

Арлекин подавлено молчал. Он чувствовал себя тяжеловесным бараном в курятнике и не представлял, чем утешить ранимую рисовальщицу.

- Может, ты должен извиниться? – предположила Олеся.

- А что я такого сказал? – Арлекин пожал плечами.

- Может она… - Олеся покрутила пальцем у виска.

- Гм… Послушайте, Дарья! – Арлекин хлопнул ладонями. – Не берите в голову. Поправится ваш Микельанджелло.

- Микельанджелло-то, может, поправится, - ядовито заметила Дарья. – А вот на счет вас я не уверена.

- Ладно, если это кого-то утешит, я соглашаюсь с тем, что бездарен. Я как бы стадо баранов, Дарья, вы совершенно правы. Я не богемен, не элитарен, не эстетичен, не раним… Господи, Дарья, что происходит?!

В руках художницы появился изящный пистолет.

Олеся спряталась за мольбертом, Арлекин в момент заткнулся.

- Сколько раз... - сдавленно сказала Дарья, - я пыталась сделать это... как бы с собой. А теперь я, наконец, понимаю, почему у меня как бы не хватало на это решимости.

- Почему-почему? - выпалил Арлекин.

- Потому что эта пуля принадлежит вам! - Дарья серьезно разошлась и прицелилась в левый глаз режиссера. - Потому что я должна это сделать с вами!

- Нет-нет! Вы что-то перепутали! - попытался возразить Арлекин перед смертью. Аргументов катастрофически не хватало. - Я как бы не тот, за кого...

- Это вы все перепутали! - усмехнулась Дарья, сжимая двумя руками пистолет. - Вы бездарный, плохой! Сами признались, что вы как стадо баранов, Арлекин! Почему вместо вас должен умереть кто-то талантливый, кто-то, кто... Вы не чувствуете в этом несправедливости?

- Арлекин - гений, - сказала вдруг Олеся за мольбертом.

Дуло пистолета дрогнуло.

Минуты две в ранимой душе Дарьи шла жуткая борьба. Что-то в ней сопротивлялось, а что-то поддакивало… Наконец, она опустила пистолет, закурила очередную тонкую сигарету и загадочно шепнула:

- А говорят, не бывает двух гениев под одной крышей...

- Кто ж это сказал?! Какая нелепость! Клевета! И вы этому верите?! Господи, Дарьюшка! Да что ж это, в самом деле?! - затараторил воскресший Арлекин. - У элиты всё бывает. У богемы свои причуды. Я, вот, тоже сначала думал: не бывает, думал, двух гениев под крышей! Ни при каких обстоятельствах! Не бывает, и все! А потом - бац! - Режиссер стукнул левой рукой по лбу, а правой ухватился за дуло пистолета. - И уже обратно, бывало, думаю: сидят два гения – представьте себе! - как бы абсолютно под одной крышей, сидят, лясы точат, тусуются... - Арлекин овладел оружием. - Так приятно, хорошо. От чего бы им не потусоваться под одной крышей? Мы с вами не боги, дорогая. Мы люди. Все жить хотим. А вы сразу за пушку! Разве так можно? Ну, Дарьюшка! Кто бы подумал!

- Вы знаете… - разрыдавшись, сказала художница. – Мне так трудно… Я так страдаю, так мучаюсь, а… Вы должны знать, Арлекин… А этот наглец Тряпушкин, ваш ассистент... Я готова была убить его!

- 0, небо! - воскликнул Арлекин, спрятав пистолет. - Мой ассистент Тряпушкин наглец?! А как я ошибался! А как я ему доверял! Я был как бы слеп, но теперь как бы прозрел! Вы как бы сняли пелену с моих глаз. Теперь мне известно всё, что должен знать режиссер-постановщик культового фильма, огромное спасибо!

- Нет, не всё.

- А что ещё?

- Он сказал, - всхлипывая, продолжала Дарья, - что гений и женщина - две вещи несовместимые, понимаете, Арлекин?! Как… как у него только язык повернулся?

- Где ассистент Тряпушкин?! - яростно воскликнул Арлекин. - Дайте мне ассистента Тряпушкина!

В мастерскую постучали. Вошел никто иной, как горячо обсуждаемый ассистент Тряпушкин.

- Тряпушкин! - сразу же набросился Арлекин. - Это ты сказал художнику-постановщику, что гений и женщина - две вещи несовместимые?!

- Я, - не успев переступить через порог, сознался ассистент.

- Разве ты не знаешь, что наш художник-постановщик - женщина?

- Знаю. - Ассистент опустил глаза и надул щеки.

- Как ты мог такое сказать, ах ты, Тряпушкин?!

- Не знаю, - пожал плечами молодой человек. – Сорвалось.

- "Сорвалось"!! - Режиссер зарядил подзатыльник ассистенту Тряпушкину. - Тебе сколько лет, "не знаю"?

- Двадцать три.

- Арлекин! Отдайте мне пистолет! - взмолилась Дарья. - Я должна застрелить его!

- Только через мой труп, - объявил Арлекин. - А вам сколько лет, Дарьюшка? Впрочем, это не важно. Как бы там ни было, Тряпушкин, неужели не видно, что ты, зараза, в два раза моложе художника-постановщика?!

- Видно, - согласился ассистент, краснея.

- Она тебе в матери годится, а ты ей такое говоришь!

- Годится, - кивнул ассистент.

- "Годится"! - передразнил Арлекин. - Ой, Тряпушкин... И кто тебя только этому учит?

- Оператор Лобанов, - раскололся ассистент.

- Арлекин! - с новой силой воскликнула. Дарья. - Отдайте пистолет! Я убью оператора Лобанова!

- Да у вас крыша едет, Дарья! Что за мания, чуть что просить пистолет?! Помилуйте, гениальная моя: если вы убьете оператора Лобанова, кто нам снимет кино?

Тут как ни в чем не бывало появляется оператор Лобанов и говорит:

- Шел, видел как бы странную сцену, пейзаж, люди как бы не наши, непонятные люди, люди как бы другого мира... Ходят странно, говорят не понятно. И там же видел кусок пейзажа как из другого как бы ощущения, совсем непонятного и... Вот, просто, мои ощущения. Надо обязательно запомнить... Запомним. Все это очень странно, непонятно как бы… от ощущения, от озарения, минутного как бы озарения... Но обязательно запомним!

- Оператор Лобанов! - вывел его из углубленного состояния Арлекин. - Это вы подучиваете молодое поколение подставлять художника-постановщика?! Это ваших рук дело, что мой ассистент Тряпушкин доводит до слез ранимую и чувственную Дарью, не дает ей рисовать свободные от ущербности картины, которые она наверняка бы рисовала, если б не вы?! - Сняв со стены произведение "Исповедь", где на белом полотне красовался косо приклеенный кусок шпона, Арлекин с размаху ткнул им в лицо оператора Лобанова в качестве вещественного подтверждения групповой травли. - Каковы теперь ваши ощущения?! - строго спросил он.

- Непонятно, странно, зыбко... - признался Лобанов, потирая нос.

- Я хочу вас попросить, - сказал Арлекин. - Нет, пожалуй, я не буду ни о чем просить, а стразу вынесу вам официальное предупреждение, Лобанов: если еще раз в группе будет замечено нетоварищеское отношение, гнильца как бы или ощущение зыбкости, подставленности, перевода как бы стрелочек в сторону художника-постановщика, я вас сам подставлю, оператор-подстановщик, я вас так подставлю, что вы крепко узнаете свое место под солнцем и никуда с него не двинитесь как бы!

Наконец, в мастерские появилась главный администратор картины, Асклепия с неизменной сигаретой в зубах:

- Пришли первые денежки, - щелкнула она пальцами. - Завтра можно снимать кино.

Члены съемочной группы, забыв о мелких передрягах, с тихим воодушевлением окружили главную администраторшу и с затаенной радостью подхватили ее на руки. Что началось! Асклепия кричала то от страха, то от удовольствия, брыкалась, взлетала и камнем падала вниз! И снова ее подбрасывали до самого потолка!

- Завтра снимаем кино! - улыбнулась Олеся, задернув красный занавес.

- На чисто интуитивном уровне, - сказал режиссер Арлекин оператору Лобанову, в руках которого вовсю работала камера, - я могу понять всю нелепость этого пейзажа, но пейзаж, что ни говори, необходим любой картине как воздух как бы задыхающемуся и как вода как бы утопающему...

Оператор остановил камеру и спросил:

- Так, мы снимаем эту свалку или нет?

- Простите, кажется, кто-то, если как бы не послышалось, - взяла слово Дарья, - называет это изумительное место свалкой?

- Давайте, что-нибудь быстрее снимать, пока не стемнело, - взмолилась Асклепия.

- Стоп! Стоп! - скомандовал Арлекин. - Как это: быстро что-нибудь снимать?! Вы спятили? У нас не ути-ути как бы, а серьезный авторский фильм с параллельной концепцией.

- Вы хотите сказать, - тонко ухмыльнулась Дарья, - что автор как бы в единственном числе? - И издевательски закатила глаза. - Не много на себя берете?

- Вот что, гениальная моя, я вас на эту свалку не тащил, вы нас как бы сами сюда притащили. Чего вам не хватает? Вы обещали мистическую среду, а нашли шикарную помойку. Спасибо. Мы благодарны. Целуем ваши руки. Только дайте теперь как бы и нам с Лобановым поработать, чтобы как бы снять все эти шины, раковины, майки и газовые плиты хотя бы в мистической параллели, раз уж никакой другой здесь не видать. Время не резиновое, Дарьюшка. Искать более изумительные места нет никакой возможности.

- Дайте мне пистолет! - потребовала художница.

- Олеся, дай тете шоколадку, а то она опять разрыдается. - Арлекин направился к оператору, который задумчиво разглядывал самый крупный объект пейзажа, бывалую пошкрябанную газовую плиту.

- Мне кажется, - признался Лобанов, - что вот эта, левая конфорка рождает какие-то непонятные ощущения... Можно попробовать оттолкнуться от нее... Как ты думаешь? Потом дать крупный план всей плиты и отъезд на общий вид... А?

Тут, откуда ни возьмись, Асклепия:

- Гениально, Лобанов! Я всегда говорила: Лобастик - светлая голова. Только снимай быстрее!

- Не плачь, Дарья! - попросила Олеся, догнав во всем разочарованную художницу.

Словно спеша куда-то, Дарья спотыкалась и глотала на ходу соленые слезы.

- Всех великих художников не понимали, - добавила Олеся. - Над ними всегда смеялись и издевались. А с тобой, по-моему, даже не плохо обращаются.

Дарья остановилась и посмотрела в сторону съемочной пощадки. Боль переполняла ее глаза.

- Тебя скоро признают, вот увидишь! - продолжала Олеся. - Люди будут толпами валить на твои выставки и плакать. Они увидят в самых хороших картинах твои слезы и по-настоящему поверят тебе. А если не будет слез, то уж точно никто не полюбит твоих картин, тогда и надеяться не на что.

Разделив шоколадку, Олеся протянула половину Дарье. Художница проглотила шоколадный ломоть, не глядя. Все ее мысли были там, где…

Оператор Лобанов, изгибаясь возле газовой плиты, улавливал пиротехнические эффекты вечнокурящей Асклепии, сквозь которые непонятно как, странно, в мистической недосказанности двигалась старая, дырявая шина как бы сама по себе, а на самом деле, самоотверженными усилиями ассистента Тряпушкина.

Шел третий день съемок, а продвинутого сценария все не появилось. Группа косо посматривала в сторону режиссера, видимо, ожидая, что сценарий вот-вот родится. И правда, какой-нибудь печатный текст пошел бы заметно не пользу будущему фильму. А то как бы странно складывался кинопроцесс: вместо шикарного пляжа сняли свалку, вместо шампанского - сточную воду (имевшую, однако, очаровавший Лобанова «непонятный» бурый оттенок, но ведь, как ни крутись, - не шампанское) вместо модных голых женщин, ровно как изысканных манер вообще ничего не сняли и снимать не хотели. Все ворчали, ждали шикарный сценарий и курили.

В этот критический момент Тряпушкин, не знамо из каких побуждений, принес три густо исписанных листа. Это был литературный дебют ассистента, поэтому Арлекин отнесся к инициативе корректно. Юноша волновался, переживал, мял странички как туалетную бумагу, но все же осмелился вынести свой опус на суд публики.

- Стояла жара, - сказал Тряпушкин и стушевался.

- Ну, что же ты, Тряпушкин? - подбодрил Арлекин. - Пока не плохо...

- Две голые женщины, выпив бутылку шампанского, пошли к морю купаться. - Тряпушкин трагически замолчал. Больше его никто не подбадривал, тем не менее он нашел в себе мужество и заявил: - Не дойдя десяти метров до воды, Венуста пылко обняла Евдоксию, Евдоксия властно захватила промежность Венусты, и обе грохнулись на землю.

Тряпушкин притих. Неизвестно, чего он ожидал после долгой паузы шокированных коллег: пылкого как объятия Венусты одобрения или властного осуждения.

Первые аккорды сценария произвели сильное впечатление: сигарета Асклепии, сгорев до тла, исчезла в губах; оператор Лобанов, начинавший слушать в позе мыслителя, кончил какой-то странной и непонятной позой, просто не описать; Олеся уставилась на ассистента, открыв рот; Дарья мстительно улыбалась, а режиссер Арлекин почему-то покраснел как перец.

- Все, кто только был на пляже, - откашлявшись, сказал Тряпушкин. - Загорающие, купающиеся, играющие в карты, смотрящие, показывающиеся и показывающие...

- Слушай, Тряпушкин, - неожиданно перебил Арлекин. - Это действительно ты написал?

- Конечно, - кивнул Тряпушкин.

- Что-то не верится, - почесал затылок Арлекин.

- Я, - подтвердил ассистент.

- И где... где ты это всё... видел? - спросил Арлекин, растерянно пожимая плечами.

- Я придумал, - признался ассистент.

- То есть, это чисто игра фантазии? - Арлекин поиграл рукой в воздухе. - Ты к этому не имеешь никакого отношения?

Тряпушкин утвердительно опустил голову.

- Скажи, Тряпушкин, тебе очень дороги эти... образы? - попросил режиссер.

- А что?

- Ну, мы... Мы, в общем, нам, конечно, понравилось: смело, искренне, честно... Все это есть, да. Но, это, понимаешь…

- Не наша история, - помог режиссеру Лобанов.

- Да! - подтвердил Арлекин. - Мы вряд ли сможем это осуществить. Это слишком... честно, понимаешь?

Асклепия, дама утонченных моральных принципов, сплюнула остатки сигареты, закурила- следующую, решительно поднялась, показала пальцем на дверь и объявила Тряпушкину: - Вон!

Тряпушкин, свернув сценарий в трубочку, попятился к двери. Парень вышел с чувством полной катастрофы.

- Асклепия, - встрепенулся Арлекин. - Я тебя не понимаю. Зачем ты выгнала моего ассистента? Ты что, хочешь поработать вместо Тряпушкина?

Олеся незаметно ускользнула.

Асклепия дымила как паровоз. С одной стороны, ее чувства с готовностью разделил бы любой нравственно обусловленный администратор, а с другой стороны, добросовестного, пускай, недалекого, но искреннего ассистента Тряпушкина, этой черной лошадки в элитной группе, ей вряд ли удалось бы полноценно заменить. Кто-то должен был, в конце концов, ползать в грязи, мистически передвигая дырявые шины, кто-то должен был носить многочисленные тряпочки, чистить нечистоты и первым входить в плохопроветриваемые помещения...

Спустившись в прокуренный буфет киностудии, где на изысканную трапезу собирались самые пенки честного народа, труженики всевозможных муз, Олеся бросилась в плотную дымовую завесу.

- Вы не видели Тряпушкина? - спрашивала она. - Где Тряпушкин? Тряпушкин, ты где?

Юный ассистент не окликался.

Он сидел за столом, в окружении золотой молодежи и двадцати бутылок, смолил косяк, запивал пивом и в упор не замечал Олесю.

- Слушай, Тряпушкин, пошли отсюда! - Олеся, недоверчиво оглядела его собутыльников, взяла ассистента под руку и потянула за собой.

Тот послушно поплелся следом. Они вышли на воздух.

- Тряпушкин! - сказала Олеся, прислонив тело ассистента к стенке. - Ты слышишь меня?

- Почему бы мне не слышать тебя, ангелочек?

- Тебе самому нравится то, что ты написал?

- Да мне пофиг.

- Когда ты успел нахлестаться?

- Я не пьян.

- Ну, конечно!

- Я огорчен.

- Тебе, правда, хочется увидеть двух голых женщин на пляже?

- Да мне пофиг, - повторил Тряпушкин.

- Идем! Арлекин тебя ждет.

- Не хочу.

- Ну, Тряпушкин! – Олеся за руку потащила ассистента к группе. – Асклепия попросит прощения, она немного тронутая, ты не должен обращать внимание на всякую ерунду.

- На фиг мне ее прощение?

- Ты должен бороться. Если хочешь когда-нибудь снять свой фильм, надо пройти много испытаний, Тряпушкин. Не я это придумала. Будешь тряпкой, тебе точно никто не даст денег на кино, тогда будет вовсе не на что надеяться.

Олеся привела ассистента к группе. Тусовка во главе с режиссером Арлекином встретила юношу распростертыми объятьями, однако все опускали глаза, не решаясь вспомнить недоразумение со сценарием и ранить чувствительного Тряпушкина. Олеся всех выручила:

- А Тряпушкин сознался! – объявила она. – Он знает, что его сценарий – непробиваемая галиматья. Он просто хотел приколоться.

- Олеся! - шикнула Асклепия.

- Это правда, Тряпушкин? – спросил Арлекин.

- Ну, - кивнул тот.

- Молодец! - Арлекин обнял ассистента. – Так остроумно, что я даже не догадался.

- А я сразу понял, - фыркнул витающий в параллельных мирах Лобанов. – Типичная хохма.

- Не ты один, Лобанов. – Дарья наградила оператора тонкой ухмылкой. – Не корчи из себя бог знает что.

- Тряпушкин, - сказала Асклепия, зеленея от безграничного курения. – Мы тут как бы посоветовались, подумали, приняли решение… Я хочу сказать, все, что ты делаешь для фильма, Тряпушкин, это круто. Это здорово. А мы как бы перед тобой виноваты. Я как бы приношу свои извинения. И как бы вопрос закрывается, если ты как бы против нас ничего не имеешь.

Таким образом, смута, охватившая группу, была преодолена, тем не менее, сценария по-прежнему не было.

- Мы будем снимать пляж или не будем снимать пляж?! - воскликнула доведенная до безумия Асклепия спустя еще три дня, минувшие как три месяца, под знаком нерентабельного простоя, густого кофе и губительного никотина. - Тряпушкин!! Где тебя черти носят?! Ты приготовил зонтик от солнца?

- Приготовил.

- Где он?

- Под диваном, вместе с пленкой.

Асклепия опустилась на колени, просунула тело под диван и пошарила руками по полу.

- Зонтик вижу, - сказала она, - а пленку нет... Лобанов, куда ты дел пленку?

- Отдал картине "Тихие оргии", - честно ответил оператор. - Все равно мы ничего не снимаем.

- Что ты себе позволяешь, Лобанов?! - отряхиваясь, завелась Асклепия. - Иди и немедленно верни пленку на место!

- А мы, разве, что-то снимаем?

- А как же, Лобанов?! - Асклепия постучала по его голове. - Ты оператор-постановщик или оператор-подстановщик?!

- Подстановщик, - ответила за оператора Дарья.

- Ну, пожалуйста... - Лобанов, усмехнувшись, вышел.

Впрочем, он отсутствовал не более минуты. Оператор вернулся с той же усмешкой, с пустыми руками и уселся чистить ногти.

- Послушайте, а где Арлекин? - спросила вдруг художница Дарья. - Олеся, где он может пропадать целых три дня?

Олеся пожала плечами. Все молчали. Да, правда. Арлекин словно испарился. Его не было третий день. Деньги поступали, нервы сдавали, сценария не появлялось, а теперь еще пропал режиссер. Ну и дела!

Но что это?

Распахивается дверь, на пороге стоит Арлекин в пальто, шляпе на затылке и белоснежной рубахе! Все ахнули: Арлекин улыбался!

- Кажется, я знаю, что мы будем снимать, - сказал он, подтолкнув сзади шляпу. Шляпа почти закрыла самодовольные глаза. – Асклепия!

- Что?

- Хотите сниматься в кино?

Асклепия растерялась. Конечно, она мечтала сниматься в кино, но это было в далекие застойные времена, когда она под стол ходила и носила пионерский галстук. Увы, до сего дня мечте не дано было осуществиться.

- Фи! - спрыснула Дарья. - До чего мы докатились!

- А вы, гениальная моя? - Арлекин чмокнул губами кисть озадаченной художницы. – Не против сыграть роль?

- Мы что, будем сами сниматься в собственном кино? - заинтересовался амбициозный ассистент Тряпушкин.

- Да! - подтвердил Арлекин.

- Но это уже как бы было у сеньора Федерико, - как бы очнулся и бросил чесать ногти оператор Лобанов.

- Это было у всех мало-мальски элитных сеньоров, мой друг, – согласился Арлекин. Мы не оригинальны. Это есть и будет, пока мы не вылезем из лужи собственных испражнений. Ибо это вечно. Это гнусно. Но это так.

Все затихли. Арлекин в задвинутой на глаза шляпе, сунув руки в карманы, продолжал расхаживать между изумленными коллегами.

- Сегодня мы едем на пляж!!! – воскликнул вдруг он, запустив шляпой в сторону двери.

И съемочная группа ринулась наперегонки занимать места в микроавтобусе.

Посреди шикарного пляжа стоял дуб. Ему было лет двести, не меньше. Кругом никогда ничего на росло, кроме него и четырех ядовито-голубых кабинок для переодевания. В общем, космодром. А дубок, между тем, слегка покачивался, один-одинешенек, как парадокс, как нечто странное и необъяснимое.

- Ну, как же! Не бывает деревьев на пляже! Там песок! Не бывает, чтобы дуб раскачивался! – восклицает как бы будущий кинозритель.

Искусство требует жертв, - как бы отвечает ему культовый режиссер Арлекин и приглашает, не зацикливаясь на деревьях, поближе познакомиться с другими элементами натуры.

Кабинки для переодевания, выполненные по эскизам Дарьи, ни чуть не соответствовали эскизам, ни художественным, ни финансовым. Как и всякий даровитый мастер, Дарья ни минуты не останавливалась на достигнутом. Скажем, если на эскизе (пускай, непонятном, дымчатом, бесформенном, но все ж...) речь могла идти только об одном этаже, то в результате оказалось два: для мужчин (второй) и женщин (первый). Кабинки имели ракетообразную конструкцию, устремленную в буквальном смысле как бы вверх, в космос, в потустороннее, которым день и ночь грезила Дарья. Сказать художнице, что места для смены плавок на трусы, равно как трусов на плавки не предназначены для проникновения в высшие сферы реальности, означало смертельно оскорбить Дарью. Чтобы она не вспоминала про пистолет, Арлекин никак не прокомментировал работу художника-постановщика.

В принципе, главного группа добилась: во-первых, на пляж с синими космическими ракетами никто загорать не приходил, а следовательно, не надо было отгонять глазеющих, во-вторых, натура была готова к съемкам вовремя, вопреки длительному простою.

Имело место, правда, одно противоречие, сразу же посеявшее зерно раздора во внешне благополучном коллективе: художница Дарья демонстративно игнорировала старинный дубок, инициатором которого выступал оператор Лобанов (он его нашел, он его оценил, он же его и пересадил). Дуб Лобанова поставили в центре мистического квадрата - космодрома Дарьи. С тех пор художник-постановщик точила зуб на оператора-постановщика, ибо Дарья культивировала мировоззрение, жестко связанное с числом «4», в пределах которого “непонятная” концепция "одиночества в пустыне" оператора Лобанова приживалась скверно. “Четверка” Дарьи символизировала не только четыре стороны света, но и количество недель в лунном месяце, времена года, суток, число зодиакальных стихий и, вообще, некое постоянство, основательность, целостность, что шло откровенно наперекор зыбкой философии «старого дуба в песках». Однако Лобанов с упрямством осла стоял на своем. На интуитивном уровне ощущений оператор предугадывал в дубе символ грядущего и всеобъемлющего, не сиюминутного, но вечного, в результате чего начисто отметал образы художницы Дарьи. Группе, имевшей две параллельные авторские концепции на несуществующую историю, работать (если это можно назвать работой) было не просто. Всем известно, что параллельные линии не пересекаются.

Параллельно двум параллельным концепциям художника и оператора существовала третья, собственно режиссерская идея фильма. Но Арлекин обнародовал ее лишь тогда, когда маразм достиг кульминации, и Лобанов включил камеру.

Режиссер отправил Дарью в одну из готовых кабинок и велел закрыться изнутри, потом подошел к Лобанову, заявил, что всё снимет сам, отнял камеру и предложил оператору отдохнуть от одиночества в песках на дереве.

Администраторше Асклепии было рекомендовано полностью раздеться, открыть шикарный пляжный зонтик и закурить сигарету. В тайне она того желала, поэтому выглядела очень счастливой.

Арлекин уставился в глазок кинокамеры.

- Внимание! – сказал он. – Мотор!

Олеся щелкнула хлопушкой:

- Кадр пятый, дубль первый!

На горизонте появился ассистент Тряпушкин. Как бы ниоткуда, как бы внезапно. Добрые десяток минут он неторопливо продвигался в направлении ансамбля дубок-кабинки, превращаясь из незаметного клопа в настоящего, большого ассистента с непочатой бутылкой шампанского в руках. Наконец, он добрался, куда хотел режиссер.

- Теперь остановись, - сказал Арлекин, помахивая над головой свободной от камеры пятерней. - Посмотри налево... Потом направо. Сначала налево, Тряпушкин! Дорогу никогда не переходил? Вот... вот... Хорошо. Сядь. Садись, садись, Тряпушкин. Можешь прямо на песок. - Ладонь Арлекина продолжала загадочно витать в воздухе. - Открой шампанское. Открывай, открывай. Не спеши, пленки достаточно… Оп! Теперь делаешь глоток. Еще... Еще... Хорошо... Сладкое шампанское, Тряпушкин? Ну, пей, пей...

- Вся бутылку, что ли? - удивился ассистент.

- Да, - важно протянул Арлекин, играя пальцами свободной руки. - У меня ничего не спрашивай. Пей и все. Понял, Тряпушкин?

Тот кивнул.

- И не кивай, пожалуйста!

Тряпушкин опять кивнул в знак согласия.

- Ох, Тряпушкин!

- Что? Плохо?

- Замолчи. Сколько шампанского осталось?

- Грамм сто, - доложил ассистент, икнув газом.

- Ладно, хватит. Оставь на черный день. Теперь засовываешь бутылку в карман. Не лезет? Ты сначала встань. Развалился! Загорать пришел или работать? Конечно, тебе ничего не лезет. Осторожно поднимайся. Не падай. Хорошо стоишь?

- Ну, - подтвердил Тряпушкин.

- Что будем делать?

Ассистент пожал плечами.

- А что бы ты хотел?

- Если честно?

- Естественно.

- Голую женщину, - искренне ответил ассистент.

- Асклепия, твой выход! – скомандовал режиссер

Из-за дерева появилась абсолютно голая женщина с сигаретой в зубах. Покрутив зонтиком над головой, Асклепия застенчиво отвела взор от поддавшего Тряпушкина.

- Нормально? - спросил Арлекин.

- Да это главный администратор! – кисло сморщился Тряпушкин.

- Не ори, я вижу, что не Джулия Робертс. Послушай, мальчик, если хочешь сняться в кино, тебе лучше забыть, что она твой администратор. У нас нет денег на голливудскую звезду. Радуйся тому, что есть. Забудь о неравенстве, об иерархии, забудь, что она опытнее тебя, старше... Ты играешь роль, ты не помнишь ничего, кроме того, что хочешь голую женщину, договорились?

Не ожидавший такой подставыТряпушкин сконфузился и покраснел.

- Что же ты, Тряпушкин? Прыгай на нее! Или Асклепии властно стиснуть твою промежность? Ладно, садь на песок, Тряпушкин. Сиди, отдыхай. Хреновый из тебя актер. Свой шанс ты не использовал. Лобанов!

- Я здесь! - донеслось сверху.

- Тебе не одиноко?

- Скорее неудобно, чем одиноко.

- Хочешь потусоваться?

- А можно?

- Видишь Асклепию?

- Еще бы!

- Прыгай!

Как ньютоновское яблоко свалился оператор Лобанов в ноги Асклепии.

- Поднимайся, - попросил Арлекин. - Асклепия, неужели, всё скурила? Как тебя только ноги держат? Попроси-ка новую сигарету у господина Лобанова. Элитно, Асклепия. Ну, чтоб он понял, с кем имеет дело. Он должен сразу расчухать, что попал не к простым плебеям, а... Ну, сама знаешь куда...

- У вас не найдется закурить? – манерно поинтересовалась Асклепия.

- А у вас? - парировал Лобанов.

- Что, простите? Ах, да! Нет, нет... – администраторшу сбили с толку.

Оператор отряхнулся и спросил:

- Могу я отсюда выйти к космодрому или не могу?

- Отлично, Лобанов! - подбодрил Арлекин.

- Как бы да, - растерялась Асклепия. - Это как бы там... - она показала на одну из кабинок.

Лобанов поспешно засеменил прочь.

- Куда же вы?! - встрепенулась Асклепия. - Так быстро? Так скоро?

- А вы можете что-нибудь предложить? - Лобанов приостановился.

- У вас не найдется закурить?

- Не курю.

- Арлекин! Лобанов врет! Почему он зажал сигарету?

- Послушайте вы, Асклепия! - вспылил Арлекин. - Откуда вам известно, что это Лобанов? Это скорее падший ангел, а никакой не Лобанов.

- Даст мне кто-нибудь сигарету или не даст?! – психанула администраторша.

- Только, вот, не надо истерик, не надо! - взмолился Арлекин.

- Арлекин! Асклепия! - Из космического корабля донесся голос Дарьи. - Вы уже снимаете?

- Сиди, сиди, не высовывайся, - приказал режиссер. - Слышь, Лобанов, дай ты ей сигарету, чтобы она о ней не думала!

- Это очень дорогие сигареты. Арлекин, - предупредил оператор-постановщик, но пачку вынул и предложил Асклепии.

- Можно, я возьму несколько штук? - спросила администраторша, после того, как вытащила четыре сигареты.

- Хорошо! - закричал Арлекин.

- Что хорошего? - криво усмехнулся Лобанов.

- Я заплачу, - приврал режиссер. - Асклепия, возьми в рот все четыре сигареты.

- Зачем? - опешила та.

- Такого еще не было. Это будет продвинутый кадр.

- Кхе, - снова скривило оператора. - Почему я должен снабжать сигаретами группу, когда есть ассистент Тряпушкин?

- Тряпушкин! Пора! Поднимайся!! - призвал Арлекин. – У тебя есть последний шанс. Бери бутылку и разбей ее о голову оператора Лобанова!... Догоняй его! Ты должен его догнать!... Только не бросай бутылку! Промахнешься – я тебя уволю.

Перепуганный Лобанов побежал от бухого ассистента, дернул дверь первого первого корабля и...

- Скотство!!! - вскрикнул он. - Кто запер дверь?!!

- Это ты, что ли, Лобанов? - спросила Дарья, благо находилась внутри.

- Я! Я!! Открой немедленно!

- Зачем это? - удивилась Дарья. - Хочешь переодеться?

- Нет! За мной гонится ассистент Тряпушкин с бутылкой в руке! Если не откроешь, он убьет меня!!

- Я не поняла, это угроза? - Дарья едко захихикала…

- Арлекин, я правильно все сделала? - спросила Асклепия, во рту которой уже торчали четыре дорогие сигареты.

- Поджигай! - сказал Арлекин.

- Секунду! – Кинув зонтик, Асклепия улетела за спичками.

- ... Не откроешь - он разобьет о мою голову бутылку из-под шампанского! - ревел Лобанов.

- Ну и пусть бьет. Жалко что ли? - отвечала довольно холодно Дарья. - Я бы и покруче сделала. Зачем ты притащил сюда это дурацкое дерево?

Вооруженный ассистент режиссера тем временем стремительно сокращал расстояние, отделявшее его от головы Лобанова.

- Ну, ты и нашла время обсуждать мое дерево! - вспотел оператор. - Послушай, Дарья, хотя тебе и не понравилось дерево...

- А ты думал, оно мне могло как бы понравиться? - злопыхательно усмехнулась художница. – Ну-ну!

- Так вот, хотя оно тебе и не понравилось, твои кабинки, эти ракетницы, ну, они произвели на меня очень приятное впечатление.

- Почему-то ты решил признаться в этом только сейчас, когда за тобой гонится ассистент Тряпушкин с бутылкой из-под шампанского!

- Я не мог признаться раньше! – драматично воскликнул Лобанов. - Поверь!

- Что же тебе мешало?

- Я был как бы поглощен этим проклятым деревом, не замечал вокруг себя ничего! Каждый, кто говорил что-нибудь плохое об этом дубе, как бы сразу становился моим врагом. Поэтому я не мог объективно посмотреть на твое творчество, творчество Арлекина, Асклепии или этого сумасшедшего алкоголика Тряпушкина.

Если бы оператор Лобанов мог сейчас видеть лицо Дарьи, он, конечно, понял бы, что она плачет.

- Открой, Дарья! - после паузы жалобно попросил Лобанов.

- ... Арлекин, я готова, - сообщила Асклепия, дымя за четверых.

- Подойди к кабинке для переодевания, - сказал режиссер. - Да, да, к той, которую колотит ассистент Тряпушкин.

Не сложно догадаться, что Дарья в последний момент все-таки впустила оператора и, тем самым, спасла его от бутылки разъяренного Тряпушкина.

Асклепия подкралась к юному ассистенту, который тщетно пытался взломать восьмимиллиметровую сталь кабинки для переодевания, и закрыла его глаза ладонями.- Арлекин? - попытался угадать Тряпушкин.

- Нет.

- Асклепия?

- Да! - подтвердила администраторша, открыв глаза молодого человека.

... В космическом корабле, сделанном прочно и основательно, нижний отсек, символизирующий как бы женское начало и землю-прародительницу, занимала художник-постановщик Дарья, а все небесное, мужское пространство сверху - оператор-постановщик Лобанов.

- Теперь ты, наконец, понял, зачем были нужны космические корабли? - спросила Дарья.

- Да, - согласился сосед с верхнего отсека.

- Куда бы ты, интересно, делся, если б стены были из картона или дешевой фанеры, как хотела вся группа?

- Ты как бы спасла мне жизнь, благодарю, - признал Лобанов.

- На дереве-то так не упрячешься, - подразнила Дарья.

- Ну, Дарья, дубок тоже имеет свои достоинства. Хотя, несомненно, основная нагрузка легла на кабинки. Здесь ты превзошла, Дарья.

- Честно говоря, я зря сердилась на тебя за это дерево, - положив руку на сердце, призналась художница. - Оно... такое, понимаешь, беззащитное, нелепое... Есть как бы вещи, которые начинаешь ценить не сразу. Сначала они производят отвращение, потом ты, вроде бы, находишь, что в этом как бы что-то есть, а потом, Лобанов, потом... Если хочешь знать, я преклоняюсь перед твоим дубом!! – внезапно прорвало Дарью.

- Ну, уж! – смутился оператор. - Я тоже, ведь, не сразу понял, сколько очарования, как бы пользы и смысла в обычных на первый взгляд интимных кабинках. Это же как бы не просто снять трусы, лифчик, одеть купальник, плавки, нет... Я вдруг понял как бы больше. Некоторые ощущения... Странные, непонятные мне раньше ощущения... Как бы и совсем бредовые, но и как бы иные совсем миры.

- ... Арлекин, что нам делать? - спросила Асклепия за себя и Тряпушкина.

- Раздевай Тряпушкина! - ответил он. - Будете плебеями.

Когда ассистент был раздет, режиссер дал последнюю команду, и голые как невоспитанные, чуждые цивилизации, плохо образованные вандалы, Асклепия с Тряпушкиным приступили к осаде культурно-элитарных ценностей, представленных в картине космической раздевалкой художника-постановщика.

- ... Наша раздевалка - как бы символ утонченной эпохи, - поэтически сформулировала Дарья. - Как бы ностальгия по невозвратимому.

- Мне страшно, - признался Лобанов. Право, он чувствовал себя как бы в трубе, по которой колотят несколько молотков.

- Не бойся, стены толстые, - попыталась успокоить Дарья. - Зато это единственное живое место в пустынном мире. Ты понимаешь меня, Лобанов?

А оператор всё чесался, мешкал...

- Лобанов, - ранимо простонала Дарья.

И оператор, глубоко вздохнув, наконец, спустился на первый этаж для участия в эротической сцене.

Минут двадцать спустя Лобанов поднялся, открыл иллюминатор, посмотрел сперва вниз, на утративших человеческий облик плебеев, потом в сторону, где крутилась пленка в кинокамере, просунул голову в окно иллюминатора и закурил.

- Лобанов, ты бесподобен, - захохотал Арлекин.

- Арлекин! - сказала Олеся.

Режиссер оторвался от глазка камеры.

- Мне скучно, - призналось Олеся.

Арлекин развел руками, забросил бутафорское пальто на плечи, посадил шляпу на затылок Олеси, и они куда-то отправились по песчаному пляжу.

- Арлекин! - крикнула Асклепия. - Что нам делать?

Арлекин, не обернувшись, взмахнул руками.

- Арлекин! - в иллюминаторе появилась голова Дарьи. – Хочешь снять двух гениев под одной крышей?

Он проделал на песке пару тактов вальса.

- Арлекин! – позвал Лобанов. - Ты выключил камеру? Можно нам выходить из этого танка? - И тут же схлопотал пощечину от художника-постановщика.

Арлекин подпрыгнул.

- Арлекин! - раздался оклик ассистента Тряпушкина. – Можно одеваться?

Раскрутив пальто в воздухе, Арлекин кинул его в сторону съемочной группы, а потом...

Потом они уже были так далеко, что не могли уловить в отдельных выкриках особого смысла и болтали совершенно о других вещах.

- Мне больше нравятся мелодрамы, - сказала Олеся.

- Мексиканские?

- Бразильские. В Бразилии все так просто.

- Хотела бы в Бразилию?

- А можно?

- А почему нет?

- Я хочу найти свою маму.

- Отличная идея, давно пора.

- В Бразилии мамы либо рожают, либо ищут ребенка, - сказала Олеся. - Кто-нибудь меня обязательно найдет.

- Значит, в Бразилию?

- В Бразилию!

МЫЛЬНАЯ ОПЕРА

Прилетев в Бразилию, Олеся и Арлекин облюбовали шикарный дом на берегу моря с массой балконов и видной парадной лестницей. Им захотелось здесь остановиться.

- Как ты думаешь, нас впустят? - спросила Олеся.

- Куда они денутся! - уверенно усмехнулся Арлекин, поднимаясь по великолепной лестнице.

Его встретила Фернандина. Она только что вышла подышать морским воздухом.

- Фернандина, тебе не кажется, что нам пора о многом поговорить? - спросил Арлекин.

- Извини, но я вычеркнула тебя из личной жизни, - ледяным голосом парировала женщина, проходя мимо.

- Но я прилетел черт знает откуда, чтобы сделать тебе предложение! - взволнованно произнес Арлекин.

- Это меня не касается.

- А наш ребенок? Это тебя тоже не касается?

Фернандина застряла в замешательстве:

- У нас есть ребенок? - На ее лице, озлобленном горечью невосполнимых утрат, появились признаки жизни.

- Мамочка! - подала голос Олеся.

- Доченька! - всхлипнула Фернандина, заметив ребенка.

- Я уверен, вы поладите, - удовлетворенно сказал Арлекин, входя в дом.

На террасе он увидел Луизиану, младшую сестру Фернандины. Луизиана всегда отличалась необычайной плодовитостью и пристрастием к крепкому испанскому вину. Она как раз вынимала пробку на очередной бутылке красненького и (до того, вот, ей не терпелось осушить бокальчик, что…) едва не прозевала Арлекина.

- Тебе не кажется, что нам пора о многом поговорить? - хлебнув винца, спросила Луизиана.

Арлекину страшно не хотелось разбираться в отношениях с младшей сестрой, так как он решил все карты поставить на старшую, тем не менее, это пришлось сделать.

- Нет, - ответил Арлекин, пожав плечами.

- А мне кажется, что настало время разобраться в наших отношениях. - Луизиана предприняла очередную попытку хлебнуть из бокала, но стекло предательски зазвенело, подпрыгивая на нижних зубах. Было ясно, что она под градусом.

Арлекин безжалостно усмехнулся:

- Ты помнишь о наших отношениях?

- Я не в силах перечеркнуть всего, что между нами было!

- Тем не менее, тебе придется это сделать, Луизиана.

- Между нами все кончено? - с дрожью в голосе спросила отвергнутая женщина.

- Пятнадцать лет назад, - кивнул Арлекин.

- Как это понимать? - простонала Луизиана.

- Как тебе будет угодно.

- А наш ребенок?!

- Какой ребенок?

- Неужели ты вот так взял и выкинул из жизни все, что нас связывало: кровать, ребенка, совместные завтраки, прогулки на катерах, невинные...

- Я не понимаю, о каком ребенке идет речь, - решительно перебил Арлекин. - Если мы говорим о...

Вдруг появился Хулио, здоровый мужчина удивительной красоты и животной энергии. Арлекин замолчал. Женщины обожали Хулио. Мужественность, сексапильность и необузданная страсть во всем, за что только ни брался Хулио, сводила их с ума. Хулио держал за руку Олесю. Арлекин пытался понять, что он собирается с ней делать.

- Хулио, - я должна с тобой о многом поговорить, - сказала Луизиана.

- Нет, это я должен с тобой о многом поговорить, Луизиана! - обнажив окаймленный жемчугом безупречных зубов рот, возразил Хулио. - Чей это ребенок?!

- Если ты явился, чтобы искалечить мою жизнь, - с вызовом выкрикнула Луизиана, - что ж, давай поговорим! Но если ты не хочешь, Хулио, испортить всего, что между нами было, пожалуйста, отложим этот разговор!

- А! Вечно озабоченный Хулио! - наконец, засмеялся Арлекин, - И ты здесь!

- Где же мне еще быть, язва Арлекин? - ответил Хулио, взмахнув указательным пальцем у носа соперника. - Ни для кого не секрет, что я люблю Луизиану!

- Хулио!! - отчаянно закричала Луизиана.

- Да! Я люблю тебя, и не собираюсь скрывать свои намерения.

- Ты пришел погубить меня? - бессильно процедила Луизиана, раздавив в руке хрупкий бокал. – Я так и знала...

- Нет, - возразил Хулио. - И тебе прекрасно известно, что я люблю тебя! Почему мы должны таиться как десятилетние дети? - прибавил он, сально чмокнув губами.

- Помилуй! - взмолилась Луизиана. - Здесь ребенок!

- А!!! - неистово закричал Хулио, вспомнив об Олесе. - Ребенок! Разумеется! И откуда только они у тебя берутся?! Чей это ребенок, Луизиана? Я в последний раз спрашиваю! Если это твой ребенок, я буду любить его так же страстно, как люблю тебя! А как я люблю тебя, ты прекрасно знаешь! Но если это его ребенок, - палец Хулио уткнулся в нос Арлекина. – Я контужу этого ребенка!

- Хулио, - простонала Луизиана, пригубив из горла бутылки. - Тебе придется выбирать.

- Ничего, ничего! - запальчиво выкрикнул тот.

- Это не только его ребенок, но и мой, - предостерегла она.

- Ничего, ничего! - Хулио нервно путешествовал по комнате. - Ничего, ничего!

- Присмотрись, - сказала Луизиана. - У этой девочки мой нос и мои уши. А глаза и губы - Арлекина.

- Значит, я только выколю ей глаза и оторву уши! - Хулио злодейски схватил Олесю за уши.

Арлекин захохотал.

- Идиот! - прокричала в беспамятстве Луизиана. - Уши мои! Не смей отрывать уши, болван!

- Ах, так?! - Хулио отпустил Олесю. – Болван? – Теперь он сомневался: любит его Луизиана или все-таки в их отношениях существуют определенные неясности, понять которые ему не по силам... От этого взгляд Хулио выражал столько хитрости, сколько хватало. - Ты сказала болван? Ну-ка повтори!

- Я не смогу этого повторить, - вздохнула Луизиана после паузы.

- Интересно, почему? - Хулио сощурился.

- Я оговорилась. Если ты меня любишь, то простишь. Я была неискренна в тот момент, когда сказала...

- Интересно, почему? - уперся Хулио.

- Оставим эту тему, - предложила Луизиана.

- А зачем? Теперь я вижу, за кого меня держат в этом доме! За болвана! Га! Га! Га! За недоношенного тупого слугу, у которого нет ничего, кроме красного ху...

- Хулио, опомнись! - воскликнула Луизиана, теряя сознание.

- Акушерку!! - заорал Хулио. - Скорее акушерку! Вы что, не знаете, ей и минуты нельзя оставаться без акушерки!

Отключаясь, Луизиана успела нащупать диван, поэтому ее падение выглядело не слишком эффектно.

- Она беременна? - строго спросил Арлекин.

- Да, - подтвердил Хулио.

- Олеся, будь так добра, сходи за акушеркой, - попросил Арлекин. - Сейчас появится ребенок.

- Бегу! - девочка скрылась за дверью.

- От кого? - спросил Арлекин.

- От меня, - независимо объявил Хулио.

- Как давно это продолжается?

- Девять месяцев.

- Так долго?

- Долго?!! - вновь вспылил Хулио. - Хотел бы я знать, как бы ты запел на моем месте! Для него девять месяцев долго! Святоша!

Хулио взял Арлекина, который сильно его раздражал, за грудки, собираясь раз и навсегда покончить с проходимцем, но тот хладнокровно щелкнул по ушам Хулио, поэтому последнему пришлось отступить.

- Долго!! - зло прохрипел Хулио, прочищая уши ногтями. - Конечно, долго, если по минутам считать дни великого воздержания. Да знал ли ты когда-нибудь, что значит воздерживаться?! - воскликнул он патетично.

- Разве тебе не известно, что Луизиана за мужем за Хуаном? - ледяным голосом спросила появившаяся Фернандина.

- Луизиана??!! - Хулио разочарованно покраснел. - За мужем?!!! - Его помутившийся от страсти взгляд уставился на несчастную женщину.

О том, что Луизиана имеет мужа, Хулио, конечно, догадывался. Не был же он, действительно, безмозглым самцом, не способным отдать себе отчет даже в этом. Да, да, несколько раз ему приходилось подмечать в Луизиане такие штучки, которые были вовсе не свойственны неопытной девочке, впервые познающей любовь. Наконец, эти наряды и украшения Луизианы, шикарный особняк на берегу моря, - все говорило о присутствии в доме состоятельного человека, некоего "третьего лишнего", которого не замечал или старался не замечать отупевший от постоянного секса Хулио.

- Что, снова рожает? - Фернандина ехидно кивнула на младшую сестру.

- А! - громко произнесла Луизиана. - Аааааааааа!! Ааааааааааааааакушерку!!!

- Сейчас придет, дорогая, - сказал Хулио. - Потерпи.

Легка на помине, влетела акушерка и извлекла на свет прехорошенького мальчугана. Луизиана пришла в себя и с нежностью посмотрела на малыша. Хулио поднес матери бокал вина.

- Мальчика назовем Арлекином, - предложила Луизиана, выпив.

Все, кроме Хулио, согласились.

Начался праздник. Растроганный Арлекин поднял тост за новую жизнь. Якобы новое, сметая закоснелую в тупости и разврате старую жизнь, приносит надежду на нечто светлое и необычное.

Навеселившись до упаду, разошлись по комнатам.

В районе четырех ночи Арлекину приспичило отлить. Он накинул халат и отправился в туалет.

- Тебе не кажется, что пришло время разобраться в наших отношениях? - услышал он за спиной голос Фернандины.

Она все еще была по-праздничному напомажена и разодета в вечернее платье; ее длинную, тонкую шею венчало изумрудное колье, аккуратные уши были украшены алмазными сережками, руки - браслетами, а на ноги Фернандина одела туфли с высоким, как пишущая авторучка, каблуком. Она грациозно покачивалась, распространяя в мужском туалете экзотический аромат дорогих духов.

- Пришло время? - удивился Арлекин. – В четыре часа ночи? Конечно, нам давно следовало о многом поговорить, разобраться отношениях. Но, если помнишь, мы ни о чем толком не договорились, ни в чем не разобрались. Сейчас же мы пытаемся вернуть то, что надо было сделать тогда, а тогда мы думали, что можно сделать то, что мы делаем теперь...

- Ты сам не понимаешь, что несешь.

- Я-то понимаю: днем надо делать дневные дела, а ночью - ночные.

- Ты должен оставить меня. Арлекин, - категорично заявила Фернандина.

- Серьезно? - опешил Арлекин.

- Ну, да. Думал, я шутить сюда пришла?

- Но почему я должен идти против своих чувств?!

- Потому что между нами все кончено.

- Всем известно, что я приперся за тридевять земель только с тем, чтобы сделать тебе предложение!

- Считай, ты его сделал.

- И ты, конечно, ответила согласием?

- Конечно, нет. Арлекин. Разве ты не понимаешь? Я не могу ответить согласием.

- Тебя что-то связывает?

- Ничего.

- По-моему, это какой-то дурацкий сон.

- Это не сон, Арлекин. Ты уже проснулся, чтобы сходить в туалет. А я зашла сюда попрощаться.

- Но почему сюда?

- А куда?

- Фернандина, неужели, все, что нас связывало, утрачено?!

- Между нами все кончено!

- Как ты можешь это говорить?!

- Совершенно спокойно.

- Подожди, подожди...

- Все кончено!

- 0, боже! Но почему?!

- Нас больше ничего на связывает.

- Что с тобой? Почему не связывет?

- Между нами все кончено!

- Тебе что-то угрожает? Погоди, Фернандина!

- Все кончено. Прощай, - горько сказала женщина, решительно удаляясь.

- Твою мать! – произнес Арлекин, когда дверь за Фернандиной закрылась.

“Ведь, не могла она забыть всего, что было, - сливая воду, размышлял он - Нет, нет, еe что-то держит, сковывает в чувствах. У нее отличная память. Кто-кто, а уж она-то помнит все, что между нами было".

Впрочем, в этом еще следовало разобраться.

На следующий день Арлекин сидел перед родителями Фернандины и выпытывал из стариков вразумительные ответы на мучившие его вопросы.

- Когда я впервые переспал с Фернандиной, - напомнил он, - вы по праву стали не только ее родителями, но и моими. Вы заменили мне мать, а вы - отца. С кем я могу еще об этом поговорить? Приехав, я начал замечать, что Фернандина становится все более равнодушна ко мне...

- Мы люди не богатые, - перебила вдруг мать.

- Если дело только в деньгах…

- Может, у тебя маленький? - предположил отец.

- Двадцать два сантиметра! Если этого мало, я даже не знаю, что еще предложить Фернандине.

Мать с уважением взглянула на чресла Арлекина.

- Я тоже не знаю, - сказала она.

- И я не знаю, - вздохнул отец.

Последовала тяжелая пауза.

- Может она пока не уверена в твоем чувстве?

- Что?!! – подскочил Арлекин, бессильно сотрясая воздух руками. - Она не уверена в моем чувстве?! !! И это после пятнадцати лет отношений?!! В своем ли вы уме, мамаша?! Значит, у нее ни разу не было случая проверить мои чувства?! Всем прекрасно известно, что из-за Фернандины я бросил учебу в Сорбонне, Гавре и Оксфорде. Только из-за Фернандины я перестал писать свои непритязательные песенки. Только из-за Фернандины я обрюзг, растолстел, стал опускаться и собирать капитальчик, надеясь сделать ей предложение! И что же? Десять лет спустя я возвращаюсь и не узнаю прежней Фернандины! Давайте уж на чистоту. У нее кто-нибудь есть?

- Конечно, - опустив глаза, сказал отец.

- Ах, так? ... Ну, и кто он?

Отец застонал:

- Мы долго сопротивлялись этой связи.

- Семь лет! – уточнила мать.

- Это произошло помимо нашей воли, дорогой Арлекин. Природа взяла свое.

- Не проходило и дня, когда бы я не напоминала Фернандине о слове, которое она тебе дала перед разлукой.

- Не проходило и дня, когда бы я не твердил ей: «Не засматривайся на внешность, доченька, она обманчива. Мужчина, которого ты называешь своим мужем, - прохиндей, не имеющий за душой ни цента! Он никогда не сможет любить тебя так, как любил я…» - Закрыв лицо руками, отец зарыдал.

- Она что, вообще... - Арлекин был белее бумаги, - за мужем?

- Ага, - подтвердила мать. - За Хулио.

- Не стоит отчаиваться, дорогой Арлекин. - Отец продолжал горько всхлипывать. - Жизнь на этом не кончается. Я ведь как-то живу...

Теперь все стало предельно ясно.

Счастливый Хуан, муж Луизианы, часами носился по своему особняку с малюткой на руках, позволяя уставшей, но счастливой матери отдыхать в кресле с бокалом старого вина. Что касается Фернандины, то она сгорала от неподдельной зависти и вынашивала план кровной мести. Уличив момент, когда Хуан предоставил новорожденного ласкам матери, Фернандина вошла в комнату Луизианы, заперла дверь изнутри и выбросила ключ в форточку!

- Луизиана, - коварно объявила Фернандина. - Пришло время о многом поговорить.

- Что ты собираешься предпринять? - встревожилась Луизиана, прижимая Арлекина к груди. - Зачем ты заперла дверь и выбросила ключ?! Хочешь, чтобы мы никогда отсюда не вышли?!! Нет!! Не прикасайся к Арлекину! Только не это! На помощь!

Грубо овладев мальчиком, Фернандина оставила законную мать с носом и нахально заявила:

- Это мой ребенок.

- По какому праву? - еще надеясь на справедливость и правосудие возмутилась Луизиана.

- По старшинству. Сама посуди: кого Арлекин любит больше?

- Он еще ничего не понимает! Он маленький.

- Нет, мегера, уж он-то все понимает. Он приехал ко мне, а не к тебе.

- Но я люблю Арлекина!

- А я ненавижу. Поэтому он любит меня. Правда, Арлекин?

Фернандина пальцами схватила малыша за редкие волосики и раскрутила так, что бедную сестру пробрал озноб.

- Полюбуйся! Я могу крутить им, как мне нравится! - бессовестно торжествовала злодейка. - И вправо могу, и влево!

- Отдай мне моего законного ребенка! - настаивала Луизиана.

- Ни за что! - отвечала незаконная.

Раздались настойчивые стуки в дверь.

- Стучат! Не претворяйся, что не слышишь! - сказала младшая.

- Наверно, это Хуан, - предположила старшая, без устали играя с новорожденным. - Расскажи-ка ему, чей отпрыск будет уминать его харчи! Ха! Ха! Ха! Это мой ребенок! Баста!

- Подумай, что ты говоришь! - попыталась переубедить Луизиана. - Ты утверждаешь, что это твой ребенок, но забываешь, что рожала и мучилась я одна!

- А ты полагаешь, я не мучилась, пузатая, от того, что не рожала?! Да, тебе же не известно, что родить - это в десять раз лучше, чем не родить! У тебя по жизни всё гладко, рожаешь двадцать четыре раза в сутки. А мне что? Пелёнки за тобой подбирать? Короче, я пострадала в десять раз больше, поэтому Арлекин мой.

- Нет, мой! - не отступала Луизиана. - Ты это прекрасно знаешь. Все твои слова - сплошное притворство и ложь! Ты хочешь погубить меня! Привести к. очередным схваткам...

Бедная Луизиана, которая была строго-настрого предупреждена врачами, насколько опасно в ее положении оставаться без акушерки, положила руку на живот и с тревогой прислушалась.

- Что, опять? - с завистью спросила Фернандина, останавливая крутившееся дитя. - И снова твой?!

- Что происходит? Что происходит? - За дверью раздались выкрики обеспокоенного Хуана. - Луизиана! Луизиана!

- Рожает твоя Луизиана, успокойся! - крикнула Фернандина.

- Хуан! На помощь!

- Луизиана! Иду! - Хуан взломал дверь. - Что происходит?

- Хуан! - Луизиана простерла руки к супругу. – Чей это ребенок?

- Как это, чей? - Хуан похлопал длинными ресницами. – Мой.

- Обломись! - раздалось в дверях.

Все дружно обернулись и увидели обаятельного красавца Хулио, покорителя сердец, белозубого завсегдатая притонов, казино и аттракционов.

- Кто это, любимая? - Хуан требовательно посмотрел на супругу.

- Я… я не знаю, - приврала Луизиана. - Впервые вижу.

- Луизиана! - воскликнул Хулио. - Ты что, забыла все, что между нами было?! Все, что нас связывало десять лет?! Мне кажется, нам пора разобраться в наших отношениях.

- Хулио! - воскликнула Фернандина. - Ты десять лет изменял мне с Луизианой?!

- Что всё это значит, любимая? – Хуан совершенно обалдел.

Заметив жену, Хулио набросился на нее:

- Да как ты могла такое подумать?! Фернандина! Моя жена! Вера! Надежда! Любовь! Ты что-нибудь об этом слышала? Да чтобы я изменил тебе с этой потаскухой!

- Простите... Позвольте... - мычал Хуан, но его никто не слушал. - О какой потаскухе идет речь?

- Тогда чей это ребенок? - Фернандина показала на малыша.

- Наш. - Хулио уверенно взял жену под руку.

- Я так и знала. - Фернандина облегченно вздохнула.

- Я ничего не понимаю. - Хуан продолжал неуклюже моргать. - Ни-че-го.

- Верните мне моего законного сына! - твердила Луизиана, упрямо уткнувшись глазами в пол. - И налейте вина, если не хотите, чтобы я... - Положив руку на живот, она перестала дышать.

- Да-да, любимая. - Хуан вооружился штопором.

- Сейчас родит, - усмехнулась Фернандина. - Ей нужна акушерка, а не штопор. - Она отвела мужа в сторону. - Хулио, ты реально готов доказать, что это наш ребенок?

- Нет проблем, - улыбнулся Хулио роскошной улыбкой.

- Другими словами, если ты официально сдашь все анализы, Арлекин...

- Будет наш.

- 0 чем это они, интересно, шепчутся?! - отчаянно воскликнула Луизиана.

Хуан подал ей полный бокал доброго вина, но это не могло ее успокоить.

- Не о тебе, лахудра! - ответила Фернандина.

- Если мне сейчас же не вернут законного ребенка... - Вдруг страшно выпучив глаза, Луизиана выронила бокал и обеими руками схватилась за живот. - А! Ааа!!! Аааа...

- ... аааакушерку? - спросил растерявшийся Хуан.

- Даааааааааааааа!!!

- Немедленно акушерку! - взвыл муж. - В что, не знаете, ей и минуты нельзя оставаться без акушерки!

- Я позову. - Хулио умчался за акушеркой так же энергично, как энергичны были все его действия.

Спустя считанные минуты Луизиана разрешилась мальчиком. Поздравить счастливую маму пришли родители, родственники, Олеся и Арлекин.

Арлекин вытер пот с лица Луизианы.

- Никогда не называйте ребенка Арлекином, - посоветовал он.

- Почему?

- Чтобы его не раскручивали вправо и влево.

- Мне больно, Арлекин.

- Конечно.

- Ты смеешься?

- Когда начнешь смеяться ты, я буду далеко.

- А когда я начну смеяться? - спросила Фернандина.

- Никогда.

- Но я же страдаю не меньше, чем она!

- Но она любила Арлекина.

- Шут гороховый! - обиделась Фернандина.

Арлекин прихватил Олесю и тихо вышел.

Тем временем все столпились вокруг новорожденного. Мальчик оказался точь-в-точь в папу. Его приветствовали шампанским и арбузами, решив раз и навсегда назвать по имени отца.

- А где этот шут гороховый? - хватилась вдруг Фернандина. - Где Арлекин?

- Какой: большой или маленький?

- Можно подумать, их тут несколько!

- Нет. Совсем ни одного нет.

- Кто видел Арлекина?

- Наверно тот, кто в последний раз держал его в руках.

- С ним была еще девочка.

- Что за девочка?

- Ну, небольшая, маленькая девочка.

- Не знаю, не знаю…

- Вот что, предлагаю, перед тем как сесть за стол, проверить свои карманы...

ЖИТИЕ

Долго-долго бродили Олеся и Арлекин по песчаной пустыне. Не было в пустыне ни людей, ни животных, ни растений. Их скудную трапезу составляла пресная манная каша и вода из обыкновенной фляжки. Как священную драгоценность берегли они каждую каплю, но однажды фляжка опустела. И вот, только они сели передохнуть, откуда ни возьмись появился Ангел и сел третьим. Красив, ну не описать, все на Олесю поглядывает, так она ему приглянулась.

- Слушай, Арлекин, - сказал Ангел. - Чем так сидеть, брал бы Олесю и шел проповедовать Новое Слово.

- О, нет! - ответил тот. – Сам проповедуй Новое Слово. Ты Ангел, это твое дело. А мы что? Мы люди обычные, неприметные.

- Ты уже и Ангела не слушаешь? - обалдел крылатый.

- Слушаю, слушаю, только смысла не нахожу. Чем это мы тебе понравились? Денег у нас нет, храм строить не на что. Говорить мы серьезно не умеем. Тут, ведь, как? Тут, ведь, серьезная морда нужна, чтобы Новое Слово сказать! Ой, серьезная! А у нас, Ангел, весело на душе. 0х, весело! Так что лети на здоровье, найдешь себе что-нибудь посерьезнее.

- Ты, Арлекин, не горячись, - отвечал Ангел. - Вот, лучше, тебе бутерброд. И тебе, Олеся, бутерброд. Ибо вы голодны.

- Бутерброда я твоего не возьму, - сказал Арлекин, хотя в пузе так и урчало, так и урчало. - Не хочу быть обязанным, пойми меня правильно.

Ангел похвалил Олесю и поставил ее в пример Арлекину, ибо она с аппетитом проглотила свою порцию и потребовала добавку.

- Возьми, Олеся! - Ангел отдал ей бутерброд гордого Арлекина.

- Это тоже мне? - спросила Олеся.

- Теперь это твоя собственность, - подтвердил посланец небес.

- Значит, если Арлекин съест бутерброд, он будет обязан мне, а не тебе?

- Ты так говоришь, - кивнул Ангел.

Услышав такие слова, Арлекин единым махом умял бутерброд с колбасой.

- Сам посуди, - сказал он потом Ангелу. - Что мы можем сказать нового? Куда ни глянь - везде одно старое, обычное. Это всё до нас было и после нас будет. Нет, Ангел, зла не держи, а Нового Слова мы не скажем.

- А я говорю, скажете!

- Уговаривать бесполезно.

- Правда, Ангел! - вмешалась Олеся. - Арлекин такой не серьезный, такой легкомысленно-незначительный. Не связывайся с Арлекином. Как начнет гоготать над этим Новым Словом! Ты же его и убьешь со злости. Знаешь, как он любит издеваться над попиками и проповедниками? Обхохочешься!

- Чтобы я, Ангел, - вспылил посланец, - сидел и уговаривал какого-то Арлекина!! Да прилети я к кому другому, он бы меня разом слопал от счастья! Где ж это видано?! О, неслыханно! Полный отстой!!

И тут он набросился на Арлекина. Завязалась драка. Десять минут Олеся пыталась разнять Ангела и Арлекина, но безрезультатно.

- Сдаюсь, - наконец, сказал обескровленный Арлекин. - Хорошо, мы будем проповедовать Новое Слово. Но кто нас станет слушать? Кому это надо?

- Если Ангелы появляются, значит, это кому-то надо, - был ответ.

Несколько недовольный, посланец улетел.

- Ах, куда же он?! - удивилась Олеся.

- Посмотрите на него! - крикнул вдогонку Арлекин. - Улетел! Ничего толком не объяснил и улетел! Ну, и гусь!

Олеся и Арлекин снова побрели по бескрайней пустыне. Они были растеряны и опечалены. Право, не хорошо получилось. Ведь, Ангел все-таки.

"Наверно, мы разочаровали его", - думали оба и пристыженно молчали.

Очень скоро жители некоего городка, расположенного меж небом и землей, столкнулись с необычным явлением. То были пророк Арлекин и народная целительница Олеся, которые бросили смелый вызов непроходимой глупости заезжих миссионеров, поборам народных целителей и Священной Апатии Храма Господня. Эта отчаянная акция, не имевшая под собой ни единого источника финансирования, показалась многим легкомысленной, забавной и заведомо обреченной на провал.

В частности, знаменитый проповедник Джонатан Смайл специально посвятил серию боговдохновенных обращений к гражданам актуальной теме самозванства Олеси и Арлекина:

- Меня часто спрашивают, - популярно объяснял Смайл, - почему Господь наш, Иисус Христос даровал мне столько духовных и материальных благ? Откуда? За что? Для каких целей? Братья и сестры! Я ли не отвечал вам на этот вопрос? Я ли не указывал вам путей Господних? Я ли не выводил заблудшие души из мрака неведения и темноты?

- Ты, Джонатан Смайл! - радостно кричала публика в едином порыве.

- А теперь уместен другой вопрос: почему Господь наш, Иисус Христос, свидетелем которого являюсь я, Джонатан Смайл, не даровал ни духовных, ни материальных благ некоторым псевдокликушам, так называемым Олесе и Арлекину? Где, спрашивается, их райские кущи в мире нечистот? Где их храмы, пляжи, пальмы, божественные яхты? Где зримые плоды якобы службы Господу Богу нашему, Иисусу Христу? Свидетельства благословения? Результатов и свидетельств нет!! - победоносно восклицал Джонатан Смайл, не теряя обворожительной улыбки. - И результатов не будет!!! - добавил он, потрясая микрофоном на манер библейских пророков.

Многотысячный стадион свидетелей проповеди Джонатана Смайла ликовал. Происходило это, правда, в самом начале поприща Олеси и Арлекина, когда никто толком не ведал, какая опасность для Джонатана Смайла и других свидетелей Господа нашего Иисуса Христа таится в нелепом появлении пророка Арлекина и народной целительницы Олеси.

- Вот, не далее как неделю тому назад, ко мне в очередной раз явился Господь Бог наш Иисус Христос, - признался Джонатан Смайл. - Это был обычный, плановый визит, поэтому я не удивился: "Иисус, рад тебя видеть, хорошо выглядишь”, - сказал я. “Ты тоже неплохо”, - ответил Иисус. “Могу ли я задать один вопрос? Тут пришли проповедовать Олеся и Арлекин. Кто они?" - спросил я. "Это самозванцы и дегенераты!!!" - закричал Смайл словами Иисуса Христа и чуть было не повалил трибуну на возмущенную толпу.

Выждав, пока волнение в публике уляжется, он продолжал:

- "Джонатан, - сказал тогда Иисус. - Если б ты знал, как я их ненавижу, Джонатан!!! Разве, свидетельствует что-нибудь в этих оборванцах о дарах Господних?! Разве, давал я им в изобилии благ своих?!" - спросил меня Господь Бог наш Иисус Христос. - "Нет! " - твердо ответил Джонатан Смайл и, улыбаясь, выслушал овацию зрителей. - "Джонатан, - не унимался Иисус, - хочешь, я дам тебе сто сорок тысяч ангелов?! Они покроют язвами не только тела Олеси и Арлекина, но и всех, кто отступил от Меня и прислушался к их слову?!"

Стадион в страхе загудел.

- "Они нагонят тучи саранчи, чтобы пожрать их проклятые члены! Они станут жрать и не насытятся! Отступники изведутся в муках адских, но не умрут!!!" - возликовал Джонатан Смайл, сжимая кулаки.

Публика замерла. С полминуты длилась эта страшная пауза.

- "Иисус, - промолвил я в великом испуге, - Дай им последний шанс!" – Джонатан Смайл кротко взглянул на небо. - "Ладно уж, - сказал Иисус. - Но это будет точно последний шанс, Джонатан. Я выношу им предупреждение. Пусть, одумаются и прекратят творить гадости среди овец Моих!" - закончил оратор, блестяще подражая мимикой и всеми жестами Господу нашему Иисусу Христу.

Между тем, не смотря на сотни последних предупреждений, заклинаний, уведомлений, Олеся и Арлекин продолжали творить свои сомнительные дела. Арлекин с успехом исповедовал, наставлял, советовал, а Олеся с блеском лечила, смягчала и исцеляла. Причем, дело закрутилось так быстро, что после трех месяцев их деятельности к Новому Слову (честно говоря, ничего нового там так и не было) стало тянуться большинство местных жителей. В основном, конечно, клевали на благотворительность мероприятия, хотя появлялись и такие, на которых самое время было бы натравить сто сорок тысяч ангелов Джонатана Смайла. Но с ангелами что-то медлили, Арлекин с Олесей не на шутку развернулись, и, наконец, настал момент, когда без решительных мер было не обойтись.

Тучи над миссионерской деятельностью Олеси и Арлекина появились вместе о фактом их появления. Само же дело Олеси и Арлекина окончательно сфабриковали месяца три спустя. До них стало много дела не только медикам, проповедникам и кудесникам, ими вплотную заинтересовались следственные органы, власти, а так же всевозможные научно-общественные организации.

- Они уже забронировали себе места на девятом этаже преисподней!!! - предвкушал в своих проповедях неутомимый Джонатан Смайл. - Я вижу, как их кости плавятся в адском пламени рядом с костями Иуды Искариота! Ибо глухи они к слову Господа нашего Иисуса Христа! Имеющий уши, да услышит!!! Сие испытание ниспослал нам сам Господь в дьявольском образе искушения в нечестии!!

"...В ЦЕЛЯХ ПОВЫШЕНИЯ БЛАГОНРАВИЯ ГРАЖДАН, - звучал тот знаменитый указ, - А ТАКЖЕ ПОДДЕРЖАНИЯ БЛАГОПОЛУЧИЯ ТРУДЯЩИХСЯ МАСС И УВЕЛИЧЕНИЯ СПОКОЙСТВИЯ НА ДУШУ НАСЕЛЕНИЯ, НАДЛЕЖИТ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО УПРЯТАТЬ ОЛЕСЮ И АРЛЕКИНА В ПСИХИАТРИЧЕСКУЮ ЛЕЧЕБНИЦУ № 883!"

Несколько слов о профессоре Блоцком, видном психиатре и дюжем молодце, неизменно стоявшем у руля клиники № 883, в которой Олесе и Арлекину было суждено провести существенную часть своих приключений. Кроме блестящей научной карьеры, этот необыкновенный профессор был личностью ренессансного склада: отлично боксировал, став некогда многократным чемпионом в своем весе, любил поохотиться на фазана, медведя, а то и на волка (благо, рядом с клиникой находился превосходный густой лес, где так удивительно дышалось и так приятно было погонять иного косолапого проходимца).

На первый же вопрос изумленного Арлекина, зачем это их с Олесей затащили в клинику № 883 и чего от них хотят, профессор Блоцкий ответил сочным ударом справа, отправив любознательного пациента в нокдаун.

Все новое, передовое в науке, все, чего достигли к этому времени психиатрия, психология, психоанализ, с успехом бралось в оборот лечебницей Блоцкого. Здесь процветали гипноз, внушение, электрошок, коррекция памяти, комплексное расширение сознания безнадежных идиотов и другие уникальные методы воздействия, один из которых и был с успехом продемонстрирован профессором.

- Вы ненормальны, Арлекин! - поставил диагноз Блоцкий, когда тот пришел в себя и дал Олесе утереть кровь с пошатнувшегося носа. - Или вы придерживаетесь иного мнения?

- Нет, нет!... Конечно, ненормальны! Тут и вопросов быть не может, - согласился Арлекин.

- Мы вас вылечим, - заверил Блоцкий уверенно. - Но вы должны нам помочь.

- Вам?! – удивился Арлекин. – Я?! Каким образом?

Профессор зарядил в ухо непонятливого клиента. Олеся закричала и прижалась к Арлекину.

- Вопросы задаю я. Лечу здесь тоже я. Потому что это моя клиника, а не ваша.

Арлекин не возражал.

- Чем больше мы получим от вас поддержки, старания, - продолжал лекарь, - желания выздороветь и стать обыкновенными людьми, тем безболезненнее пройдет курс лечения.

- Мы будем стараться, - пообещал Арлекин.

Ему почему-то показалось, что уха больше нет на голове. Это были необыкновенные последствия удара: в пальцах оно (ухо), вроде как, было, а в самом себе его как будто не находилось... Являлось ли это результатом самовнушения? Или то было воздействие магнетического поля профессора Блоцкого? Арлекин потерял охоту логически мыслить и связывать события в цепочку. Какая цепочка, если все произошло так внезапно? Скажем, откуда взялись и закружились зайчики в глазах? От перемены обстановки или от удара медика? Впрочем, это дело вполне обычное.

Их разместили на разных этажах. Олесю - с четырьмя женщинами, Арлекина - с тремя мужчинами, и они не видели друг друга долго-долго.

Сожительницы Олеси делились на двух старых, обожавших поболтать про любовь, и двух не совсем старых, одна из которых по причине невменяемости пользовалась смирительной рубашкой, а другая... Впрочем, о ней позже. То была женщина по имени Фамарь, некогда известная и влиятельная особа.

Что касается старух, то наблюдение за ними доставляло персоналу больницы ни с чем не сравнимое удовольствие. Первая, по иронии судьбы, оказалась тезкой Олеси, вторая носила помпезное, хотя, согласимся, прелестное имя Цаклилия. Две одногодки, спятившие чудесным образом в одном и том же году, без умолку рассказывали друг другу одни и те же истории, чье фривольное содержание окупалось невинной формой изложения и целомудренным самозабвением. Когда велись такие беседы, для бабушек переставал существовать не только внешний мир, но и телевизор, который по полчаса разрешал смотреть каждый вечер профессор Блоцкий. И чудилось, что они выше политики, выше жизни, выше всего, что не затрагивало их воображаемого прошлого.

- И ты знаешь, Олеся, именно тогда в его глазах я все и прочитала!

- Та бох с тофой! - хваталась за щеки Олеся-старшая.

- Да, да, да! Именно тогда, Олеся, именно тогда...

Олеся-младшая вздрагивала, едва упоминалось ее имя. И хотя Фамарь научилась успокаивать ребенка, став настоящей матерью, идиллические диалоги стариков нагнетали ужас.

- Хохта я была ф Пахифе, - рассказывала Олеся-старшая, имея ввиду знаменитый город Париж, столицу Франции, где действительно была Олеся-старшая. - В мя беф умя фьюпифя Хэм! Хэм! Хэм!

- Хэм!!

- Хэм! Похеришь?

- Сам Хэм?! - воскликнула Цаклилия, позабыв, что ей рассказала Олеся-старшая десяток минут назад.

Нет ничего необычного в том, что две бабки, подчистую утратив все координаты и обстоятельства жизни, сохранили в себе единственное имя: Хэм. Было ли оно связано с писателем Хемингуэем или нет, останется загадкой, впрочем, и не такой уж занимательной, чтобы ломать над ней здоровую голову. Хэм - это тот островок, который еще поддерживал обеих на поверхности жизни.

- Хэм! Хэм! - подтверждала Олеся-старшая. - У....yyyyy, хахой это фылюнофа! Хахие фнахи фехманя...

- Эээээ….ээээээээээээ. ......

- Фолюфила фас сексем, но вхетлофения фпинять не соху!

- Ххуууууу…Хээээээээ……Ууууууууууууу! ! ! - чему-то радовалась Цаклилия, размахивая руками словно крыльями.

Компания Арлекина была не менее занимательна. Тут тоже был один буйный в спецодежде, проклявший всех и вся, проповедовавший конец света "через два дня" ежедневно. Два других оказались робкими, не буйными, говорили мало и сдержанно, охотно пускались в философские беседы, едва стихал многоречивый товарищ в рубашке. Не в пример скептически настроенному Арлекину ребята ожидали конца света со дня на день, от этого выглядели бледными и сильно струхнувшими.

Что до персонала больницы, то он, по подобию Блоцкого отличался решительностью и физической подготовкой, что всегда помогало совладать с турками (так называли пациентов клиники). Случалось, убежит турок, и сразу в лесу норовит спрятаться. Ищи его! Охрана больницы велась способом патрулирования и менялась через каждые два часа. В постоянной готовности находился небольшой охотничий вертолет, купленный под тем же предлогом: ловить турок, но частенько использовавшийся Блоцким в охоте на волка или оленя.

Профессор Блоцкий знал толк в охоте! В его кабинете были развешаны ружья, пожалуй, всех эпох. Висела даже одностволка восемнадцатого века тульских мастеров, подаренная самим Охраповым, - бесценное сокровище психиатрической лечебницы № 883. Однако мы ушли в сторону. Хотя факты все, на наш взгляд, любопытные и примечательные.

Однажды дверь палаты, где жила Олеся, распахнулась, вошел Блоцкий и две медсестры.

- Олеся, вы сегодня непередаваемо прекрасны, - польстил Блоцкий Олесе-старшей. - А вы подобны бархатному гладиолусу, Цаклилия. Меня радует ваш стул, девочки: всё у нас стабильно и чисто пятнадцать лет.

Старухи растаяли.

- Хэм, это фы?! - зарделась Олеся.

- Это я, - кивнул Блоцкий, переходя к буйной. - Сколько вы даете ей? - спросил он у медсестры.

- Пять грамм.

- Дать семь - протянет ноги. Давать пять - разорвет рубашку. Оставьте как есть.

- Хорошо.

- Фамарь, как ты себя чувствуешь?

- Намного лучше.

- Намного лучше чего? - удивился профессор.

- Всего.

- Приятно это слышать. Олеся, идем со мной, - обратился он к младшей.

- Куда?

- Куда надо. Вопросы здесь задаю я.

Олеся последовала за Блоцким. Они прошли коридор, спустилась по лестнице на четыре этажа и оказалась в кабинете, стены которого были увешаны прекрасным оружием.

- Я нашел твоих родителей, Олеся, - сообщил Блоцкий. - Даже несмотря на то, что ты таишься, не веришь нам. Нам известно все, девочка. Завтра здесь будут твои мама с папой. Ты что, не рада?

Олеся молча пожала плечами.

- Ляг на кушеточку, Олеся, - попросил Блоцкий.

Олеся легла.

- Всё хорошо, - заверил профессор. - Хочешь яблочко, Олеся?

- Сам ешь свои яблочки. Где Арлекин?

Яблоко в руке профессора медленно закружилось над лицом Олеси.

- Посмотри, какое яблочко! Ай, какое красивое яблочко! Какое вкусное яблочко! Ты хочешь яблочко, ты хочешь спать. Ты уже спишь... Руки тяжелеют, ноги тяжелые... Веки опущены... Тебе хорошо и спокойно... Ты спишь... Крепко-крепко спишь...

Увидев, что гипноз сработал, профессор отложил яблоко в сторону.

- Ты ненормальна, Олеся, - сказал он. - Ты же хочешь стать, как все нормальные дети?

Олеся отрицательно замотала головой.

- Почему? - с любопытством спросил Блоцкий.

Олеся пожала плечами.

- Знаешь, в чем разница между тобой и нормальным ребенком? Нормальный ребенок просто читает сказки, а ненормальный в них верит. Как зовут твоего папу, Олеся?

- Степан Разин.

- А маму?

- Боярыня Морозова.

- Где ты живешь?

- Далеко.

- Точнее?

- Если идти всё прямо да прямо...

- Так...

- Планетка называется астероид Б - шестьсот двенадцать. Астероид был замечен лишь один раз, в 1909 году, одним турецким астрономом. Астроном доложил тогда о своем замечательном открытии на Международном астрономическом конгрессе. Но ему никто не поверил, а все потому, что он был одет по-турецки. Такой уж народ эти взрослые!

- Экзюпери, “Маленький Принц”, - недовольно проворчал профессор. - А где ты встретила Арлекина?

- В поезде. Мы оба ехали на край света.

- Запомни, Олеся: края света не существует, астероида тоже, это фантазии спятивших сказочников. Детям нельзя убегать из обычного города, тем более, на край света. Поезда тоже не было.

- Но я же сама написала на окне...

- Не было никакого поезда. И окна не было. Ты спишь.

- Я сплю. Мне хорошо.

- И вообще, ты никого не лечила, никого не спасала, ты слишком мала, чтобы это делать. Все это тебе сниться. Фантастический, неподтвержденный, асоциальный сон. Вот, подрастешь, обязательно станешь доктором. Получишь диплом, будешь лечить больных, превращать ненормальных людей в нормальных, необычных делать обычными, а пока…

- Я буду спасать людей?

- Да. Но для этого надо много знать, много учиться.

- Арлекин меня многому научил.

- Бред!

- Он не знает, как спасать людей, он их спасал.

- Арлекина не существует. Ты спишь. Это тебе сниться.

- Я люблю Арлекина.

- Не понял?

- Арлекин, я тебя люблю, - повторила Олеся.

Профессор гневно фыркнул.

- ... Ты спишь, тебе хорошо, - гипнотизировал в то же время доктор Коржинский Арлекина. - Твои руки наполнились тяжестью, ноги устали, ты крепко-накрепко заснул... Можешь закрыть глаза… Тяжелые веки опускаются…

Арлекин, на свою голову, не сдержался и захохотал. За что сразу получил по губам. Вот такая наука: не хочешь по-хорошему - жизнь заставит по-плохому.

- ...А этот Арлекин, чем он занимался, пока не стал проповедником Нового Слова? - пытался докопаться Блоцкий.

- Всем и ничем, - сказала Олеся.

- Я так и думал. Мм... А как вам пришла в голову такая идея?

- Какая идея?

- Проповедовать, исцелять... Не знаю, что там еще?

- Ангел нам велел.

- Ах, вот оно что! И как же выглядел этот ангел?

- Он очень красивый.

- И у него, это, крылья есть, да?

- Зачем ему крылья? Он же не курица. Он и так хорошо летает.

- А давно к вам ангелы прилетают?

- Я хочу увидеть Арлекина. Дайте мне увидеть Арлекина! - Глаза Олеси внезапно открылись.

Профессор вновь призвал на помощь яблоко, оно закружилось возле носа пациентки:

- Ты спишь. Твой папа Степан Разин, твоя мама боярыня Морозова...

- Что вы делаете с Арлекином?!

Морду ему набили, вот что. Доктор Коржинский, полагая себя образцовым гипнотизером к досаде своей на Арлекина дал маху. Ну, мы помним: этот идиот нагло ржал, то есть, сам же дал повод Коржинскому разрядиться на себе. Да! Хорошо его уделали! Вы бы видели этого пророка, утешителя и пастыря душ человеческих после сеанса доктора Коржинского! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Верхняя губа как у зайца, нижняя - вообще не знамо где и незнамо как. Нос уж вовсе обеспредметился (вспомним хлесткий и точный удар профессора Блоцкого при знакомстве). Уши - смешно сказать! - одно больше другого, как спелая сирень; глаза - в кровище, волосы слиплись, шея не поворачивается! Описывать дальше - умрешь со смеху.

- Ты спишь, Олеся, спишь, - продолжал настаивать профессор Блоцкий.

- Если вы что-нибудь сделаете с Арлекином, я…

- Ну, что ты, глупенькая! Что мы с ним сделаем? Ты же крепко-крепко спишь. Что ты против нас сможешь, дурочка? Спи, спи... Твои веки прижимают тебя к подушке... Тебе хорошо, спокойно... Дыхание ровно..., руки замерли..., тебе спокойно... Спишь... Скажи, Олеся, а этот Арлекин, ты его, правда, любишь?

- Конечно.

- А как?

- Сильно.

- Он тебя ничему такому не учил?

- Какому? Я не понимаю, не помню, я же сплю.

- Знаешь, некоторые взрослые дяди иногда… делают маленьким детям... очень приятно…

Олеся почувствовала, как липкая рука Блоцкого опустилась на ее обнаженную ногу.

- Да пошел ты к черту, грязная задница! - заорала она, вытаращив глаза.

Олеся подпрыгнула с кушетки и, не оглядываясь, побежала к двери.

Она не плакала, но внимательная Фамарь угадала, что с Олесей не все в порядке. Фамарь обняла ее и стала укачивать.

- А Хэм пхифоднес ме фухе иса алых хос... – слышалось где-то рядом.

- Вам надо решиться на побег, - сказала Фамарь. - Рано или поздно. Лучше рано, чем поздно.

- Ты знаешь, как нам бежать? - Олеся воспрянула духом.

- Я знаю здесь всё.

- Yes!

- Не говори Yes, пока не перепрыгнешь.

- Кто ты?

- Женщина именем Фамарь.

- Никогда не встречала…

- Хотят люди или нет, всегда есть женщина именем Фамарь.

- Фа-ма-рь, - сказала Олеся.

Олеся покачивалась на груди Фамарь. Это была теплая и мягкая грудь.

- Ты тоже ненормальная? - спросила Олеся.

- Неужели, Блоцкий тебе внушил, что вы с Арлекином - сумасшедшие турки?

- Он пытался меня убедить, что Арлекина не существует… Кто такие турки?

Фамарь кивнула на старух:

- Те, кого больше не существует.

- Знаешь, он сказал мне, что завтра приедут мои родители. Но у меня никогда не было родителей, Фамарь. У меня есть только Арлекин. Родители меня бросили, когда я была совсем маленькая и глупая.

Они вдруг перестали раскачиваться.

- Ну, что же ты? - не поняла Олеся. Я почти заснула.

- Он сказал, завтра?

- Да! Представляешь, он думал, что я сплю, постоянно пытался до чего-то докопаться. Но я ему ничего не сказала. А потом вдруг стал трогать мою ногу!

- Гнида.

- Я так испугалась!

- Чует мое сердце, ты здесь долго не задержишься. Он тебя продаст.

- Кому?

- За кордон.

- Я никуда не уеду без Арлекина.

- Сомневаюсь, что для этого потребуется твое согласие. Куда вы отправитесь, если я помогу вам отсюда выбраться?

- Может, в пустыню. – Олеся пожала плечами. – Может, на поезд. Я не знаю.

- Это хороший знак, что ты не знаешь. Всех, кто знал, давно поймали и превратили в турок. Тем, кто не знал, удавалось вырваться. Вы должны бежать в лес, это единственное убежище.

- А потом?

- Потом решит судьба.

- А если нас приведут обратно?

Фамарь посмотрела в глаза Олеси:

- Вас не приведут обратно. Ты должна быть в этом уверена, только тогда я смогу вам помочь.

- Я уверена, - кивнула Олеся.

- Те, кого приводят обратно, больше не убегают. Зачем бежать этим старухам или бешенной? Останешься здесь хотя бы на год - превратишься в одну из таких уродин. Шанс обрести свободу дается только один раз.

- А как же ты?

- Я женщина именем Фамарь. Здесь мой дом.

- В психушке?!

- Да.

У Олеси мурашки поползли по спине. А что, если и Фамарь такая же помешанная как эта, в смирительной рубашке. Только не буйно, а тихо помешанная? Что тогда будет! "Я женщина с именем Фамарь!"

"Господи, куда я попала? - думала Олеся. - Где Арлекин? Есть тут хотя бы одна нормальная, обычная душа? Милый, Арлекин! Где ты?"

- Здесь я, - сказал бы Арлекин, если, б услышал ее. - Здесь, вот, видишь, у раковины. Привожу табло в порядок. Что-то глаза совсем заплыли, что-то рот еле ворочается... Здесь я! - добавил бы Арлекин, пусть и не легко ему это давалось.

- Не бойся, - сказала Фамарь, прочитав испуг в глазах ребенка. - Всё в порядке.

- Чем ты тут занимаешься?

- Спасаю людей.

- Ты всю жизнь провела в этом дурдоме, чтобы...

Фамарь скромно кивнула

- Блин! - Олеся восхищенно посмотрела в ее лицо. - У тебя никогда не было семьи, любимого человека, ты сидишь тут как дурочка... Ну, ты даешь!

- Когда ты окажешься на свободе, я буду самой счастливой женщиной в мире. Женщиной именем Фамарь. Поверь, это стоит нескольких вагонов человеческого счастья. Только ангелам дано познать такое.

- Ты видела Ангела?!

- Естественно.

- Кто ты? - снова спросила Олеся, с доверием возвращаясь на мягкую грудь.

- Я путеводная нить. Я указываю дорогу.

- О! Олеся! Олеся! Олеся! Пфесумная Осешя! - схасал Хэм, - голос старшей полоснул лезвием по спине младшей.

Олеся засопела:

- Только без Арлекина я не побегу!

- Без Арлекина я бы тебе этого не предложила. Без Арлекина мы бы никогда встретились. Нечего тебе здесь делать без Арлекина. Зачем исцелять, проповедовать, встречать ангелов, если нет Арлекина? Не плачь. Все в твоих руках.

- Да, да, я знаю. Я знаю просто, но я тоже знаю.

- Существует особый вид бактерий, - объяснял профессор Блоцкий доктору Коржинскому, - которые нельзя зафиксировать никакими микроскопами. Я называю это психическим вирусом. К сожалению, опасность психического, невидимого вируса ничуть не меньше, а порой даже больше, чем вируса биологической природы. Особенно падки на него дети. В случае с Олесей мы имеем наглядный образец проникновения психической проказы в организм и стойкого воздействия на ум ребенка. Галлюцинации Арлекина путем внушения легко внедрились в лоно восприимчивой девочки, зафиксировались в подсознании, и теперь устранить их представляется делом достаточно сложным. Надеюсь, в клинике профессора Штуцхе Олесей займутся вплотную. Мы же параллельно продолжим исследование феномена Арлекина. Случай весьма примечательный, замечу вам, необычный случай, потому как очаги заражения их проповеднической, - Блоцкий обнажил зубы, улыбаясь, - деятельности весьма и весьма обширны. Если б нам не удалось в последний момент их погасить, неизвестно, чем бы все кончилось. Помедли мы еще месяц! Страшно предположить! Для меня остается единственной загадкой: как им удалось охватить столь обширные пространства, практически не пользуясь догмами? Как они сумели сыграть на подсознательной сфере местных жителей, игнорируя материально-сексуальные инстинкты?! Это, просто, байронизм какой-то! Вы, доктор, конечно, помните случай Алмаза Серебрянного. У всех достаточно свежо сохранился в памяти его знаменитый толстый кошелек, набитый газетой. Там было все кристально просто! Сотни болванов, которых он сумел упрятать в психиатрические лечебницы, не стали ни для кого неожиданностью. А помните, доктор, помните, что он вытворял, оказавшись у нас?! Хи-хи-хи-хи-хи! Ведь, этот кошелек с газетой было силком не оторвать от пациента Серебрянного! А как он подозревал всю клинику в воровстве! Кожется, Алмаз даже собирался заняться инвестициями, вложить газету в расширение банных помещений, и только недоверие к нашим работникам помешало ему как следует развернуться. – Блоцкий осклабился. - А этот - как его? - с идеей сексуальной революции...

- Маньяшечкин, - подсказал Коржинский

- Ага, Маньяшечкин! Ну, что, казалось бы, проще? А тут, видите ли! К Олесе и Арлекину явился сам Ангел! Это уже, понимаешь, нечто... возвышенное. Нечто совсем уж бредовое. И еще один вопрос: почему свихнулась девочка? Ее бы не соблазнил ни Серебрянный, ни Маньяшечкин, между прочим. Улавливаете? Местные жители были на грани помешательства! Эх! Все хотят чего-нибудь загогулистого, чего-нибудь необыкновенного после работы.

- Говорят, она ставила на ноги паралитиков и делала слепых зрячими.

- Вы сами это видели, доктор Коржинский?

- Нет, профессор, но...

- Какого же хера вы лезете, куда не просят?

- Я только...

- Мы не имеем права верить слухам, доктор. Во что мы выродимся, если станем всему верить? Тем более, ни Арлекин, ни Олеся еще и словом не обмолвились о своих чудесах. Мне почему-то кажется, что Арлекин, в конце концов, осознает свои ошибки, и скажет нам большое спасибо. У него остается один выход: прозреть. В противном случае, ему придется окончательно ослепнуть. Как, кстати, прошел гипноз, доктор?

- Неплохо, профессор. Не всё получилось идеально, Арлекин упал лицом, но в целом, результат позитивный.

- Видите, как вам фортит? Ваш Арлекин может упасть лицом. Ему не ехать к профессору Штуцхе. Пусть падает на здоровье! Моя же пациентка обязана крепко стоять на ногах.

- Профессор, неужели, ничего нельзя противопоставить психическому вирусу? – мучительно соображал Коржинский.

- Как нельзя?! А наше терпение, доктор? Терпение, терпение и снова терпение! Сумасшедший, в отличие от больного сифилисом, раком, СПИДом или лейкемией, не в состоянии отдать себе отчет в болезни. Тем он и занимателен. Наша задача - как можно скорее убедить его в наличии вируса, открыть угрозу прогрессирования психической болезни. Пока пациент сам этого не осознает, пока его розовые иллюзии не будут развеяны, мы бессильны. Остается лишь ждать и терпеть. Мы демиурги, доктор. Мы возвращаем мир, какой он есть, в головы таких, казалось бы, безнадежных, прочно ассимилировавших в себе ложные внушения, людей, как Олеся и Арлекин. Наша миссия гуманна, но сложна. Она требует настойчивости, доктор. Она не терпит, когда врач опускает руки или распускает нюни.

- Вы меня в чем-то подозреваете, профессор?

- Ну, что вы, голубчик! Это лишь профилактика. Мы вынуждены, делать людям больно сегодня, чтобы завтра они радовались каждой минуте, проведенной в нашей больнице. Не правда ли, каждая минута в клинике есть своего рода счастье, доктор Коржинский?

- Еще бы, профессор!

- Когда-нибудь, помяните мое слово, мы принесем счастье во весь род человеческий. Мы станем освободителями невинных душ из оболочки плоти! Незримыми королями! Верьте мне, доктор, ставьте карту на меня, и вы не ошибетесь! Вам нравится в лесу, коллега?

- Безусловно, профессор.

- Этот лес - не есть ли образец гармонии, смирения и полного удовлетворения немногочисленных потребностей?

- Не очень понимаю...

- Дерево, куст, медведь, который готов по полгода валяться в берлоге с лапой во рту - вот где гармония! Истинное умиротворение! Не так ли прекрасны наши лучшие пациенты? - И Блоцкий перечислил своих любимых пасынков, которые, пройдя начальную стадию разума и промежуточную стадию буйства, прочно обосновались на вершине всех стадий, стадии счастья и гармонии. Среди любимчиков были отмечены Олеся-старшая, Цаклилия и многие другие закоренелые турки. - К сожалению, - продолжал профессор, - у людей короткая память. Достигнув счастья, они забывают своих благодетелей. Но их глаза, доктор! Их поступки и невинные мысли - не есть ли это лучшая благодарность за терпение, труд и...

- Профессор!! - дверь без стука распахнулась. Перед психиатрами стояла запыхавшаяся медсестра. - Олеся исчезла!

- Я вас накажу, - спокойно произнес Блоцкий. - Доктор, запускайте вертолет.

Коржинский поспешно удалился.

- Профессор! - появился молодой санитар. - Арлекин пропал!

- Что вы пялитесь?! - рявкнул Блоцкий. - Обыщите каждый закоулок! Ступайте!

Он снял со стены винтовку. Это была новейшая модель, оборудованная оптическим прицелом, который позволял стрелять в ноги турок издалека. Не думал же Блоцкий в самом деле убивать Арлекина или Олесю, которую ждали в клинике Штуцхе!

С винтовкой наперевес он отправился в женское отделение, саданул ногой дверь, за которой жила Олеся, и схватил Фамарь за волосы.

- Хэм! – восхищенно воскликнула Олеся-старшая, - Фы тах муфесшенны с этим охуфием!

- Ты их вывела, гнида? - спросил профессор у Фамарь.

- Всегда есть женщина именем Фамарь, - ответила та.

- Ты турка костлявая, а не Фамарь. – Блоцкий впечатал коленом в лицо гордой женщины. - Где они?!

- Далеко. Тебе их не взять.

- Я накрою их, поняла? Я разобьюсь в лепешку, но ткну тебя шнобелем в результат твоего подвига, чтобы ты никогда больше этим не занималась!

Пять раз с замаха приложив колено к носу Фамарь, Блоцкий вышел.

... Чтобы попасть из больницы в лес, следовало преодолеть широкую равнину. Этот плацдарм был специально предусмотрен инженерами при постройке клиники. На нем, как правило, хватали беглых турок.

На борту вертолета имелась охотничья сеть, поэтому процесс задержания не представлял трудности, если, конечно, турок не успевал спрятаться в лесу. Там-то гораздо сложнее было его достать, и часто приходилось стрелять, чтобы не упустить в заросли. Честно говоря, и профессор, и доктор были рады возможности размяться. Давно уже из клиники никто не бегал, а охота на зверя, что ни говори, есть охота на зверя, пускай занятная, но лишенная неуловимой искорки, знакомой лишь тому, кто накрывал сетью человека.

К моменту, когда вертолет взлетел. Арлекин уже умудрился упасть в гущу колючей проводки и в кровь разодрать ладони. Видок у него был не завидный. Даже страшный. На славу потрудился доктор Коржинский.

Фамарь вывела Олесю и Арлекина замысловатым, только ей известным ходом, и они побежали к лесу. Единственное, о чем забыла предупредить Фамарь - это бояться вертолета как огня. Может, она посчитала, что они и сами знают? А они не знали.

Олеся и Арлекин были уже недалеко от леса, когда увидели вертолет. Они остановились и стали ждать. Наверно, они решили, что это хороший вертолет, говоря простым языком, и люди в нем добрые, хорошие. Странно звучит, правда? Олеся и Арлекин стояли и чему-то улыбались. В самом деле, они так устали, что и в динозавре увидели бы доброго ангела.

- Снижаемся, доктор! - сказал Блоцкий сидевшему на ручке управления Коржинскому.

Вертолет застыл над Олесей и Арлекином.

- Что же вы, доктор?!

- Не знаю... Что-то ручку заклинило.

И правда, с высоты, на которой они находились, практически невозможно было метко выпустить сеть.

- Вы в своем уме?!! - закипел Блоцкий, не поверив бреду Коржинского. – Что у вас заклинило? Снижайтесь, вам говорят!

- Не могу, профессор!! – Доктор выпучил глаза от напряжения и страха.

- Прекратите паясничать!

Однако подергав рукоять штурвала, Блоцкий с досадой убедился в ее роковой неподвижности.

- Что случалось?!

- Не знаю!

- Я выпускай сеть! - решил профессор. - Надо попробовать хоть так...

Из вертолета выскочила сетка.

Мимо!

Сообразив, что добра от летчиков ждать нелепо, Арлекин, схватил Олесю за руку и беглецы бросились к лесу.

Доктор Коржинский, что есть мочи, продолжал дергать заклинившую ручку управления. Олеся и Арлекин на глазах увеличивали дистанцию от вертолета и сокращали расстояние до леса.

- Кончайте Арлекина, профессор! Кончайте, пока не поздно! - взмолился Коржинский. – Он конченый человек . Без Арлекина она вернется, ей некуда идти.

- Помолчите, доктор Коржинский! - Блоцкий и без того уже взял на прицел конченного Арлекина.

И тут случилось непоправимое. Когда доктору Коржинскому, наконец, удалось сдвинуть штурвал с мертвой точки и рвануть на себя, машину так тряхнуло, что профессор выстрелил не глядя, и пуля, предназначенная Арлекину, влетела в спину Олеси.

Тот час же вертолет взмыл вверх и, к ужасу медиков, стал стремительно набирать высоту. Ручку штурвала снова заклинило!

- Что вы вытворяете?!! - орал Блоцкий. - Немедленно опускайтесь!!

- Не могу, профессор! Ничего не могу… понять!

Они оба навалились на бедный штурвал, который мгновенно сломаться, ибо не был рассчитан на титанические перегрузки.

- Вы, кажется, убили ее, а не его, - заметил Коржинский.

- Кажется - не кажется! Может, обсудим это в более подходящей обстановке? – рявкнул Блоцкий. – Нашли о чем болтать!

Олеся лежала на траве лицом вниз. Арлекин увидел кровь на ее спине. Сначала это было маленькое пятнышко, потом все больше и больше. Кровь на глазах превращалась в огромный цветок. Арлекин долго ходил вокруг него кругами, пока не понял, что кровь надо остановить. Его руки, разодранные до крови, легли на рану, надеясь ее закрыть, и теперь их кровь была вместе, и цветок был общий, но это не помогло. Цветок расцветал и расцветал. Цветок распускался сам по себе, ни у кого не спрашивая разрешения. Арлекин выпрямился. Развернув красные пятерни, он неуклюже протянул руки к небу и показал цветок взметнувшемуся вертолету. Потом он поднял Олесю и пошел к лесу. Потом он повернулся и сделал четырнадцать шагов вправо. Потом он остановился и долго стоял с ней на руках, пока не пошел обратно, кажется, в сторону клиники. Впрочем, он скоро опять остановился и пошел налево. А в конце концов, он упал и вдруг перестал чувствовать боль. Он больше не чувствовал ничего.

- Что, мужики, штурвал заело? - услышали медики, чьи надежды, казалось, таяли на глазах. Оба глотали последние капли воздуха, оба бессмысленно таращились на штурвал, победить который им так и не удалось.

Ангел подмигнул доктору и хрустнул сочным яблоком перед носом Блоцкого:

- Хочешь яблочко, профессор?

Вертолет продолжал набирать немыслимую высоту.

- Далековато вас занесло, - заметил Ангел.

- Ты кто? - прошипел Блоцкий.

- Психический вирус.

Профессор присмотрелся к необыкновенному мальчику внимательнее и вдруг с ужасом прошептал:

- Не может быть…

- Что не может? - Ангел продолжал аппетитно разделываться с яблоком.

- Ангелов не бывает.

- Да?

- Это доказано, - кивнул профессор.

- Ну, не бывает, так не бывает. - Ангел покрутил яблоком возле носа Блоцкого: - Надеюсь, яблоки бывают? Ай, какое вкусное яблочко! Ай, какое красивое яблочко!

- Если ты добрый ангел, - нашелся профессор, - опусти нас на землю!

- А кто тебе сказал, что я добрый?

- Олеся.

- Олеся такого не говорила.

- Ты опустишь нас? – едва слышно пропел задыхающийся Коржинский.

- Опустить вас, парни, пара пустяков. Не летать же вам вечно в облаках.

- У нас клиника, пациенты... - из последних сил объяснил Коржинский.

- Душновато?

- Клиника... - повторил доктор.

- Гармония, счастье, да?

- Да! - это был уже Блоцкий.

- Какие-то вы скукоженные оба, - заметил Ангел. - Не весело с вами.

- Так… Мы...

- Что?

- Можем... - продолжал профессор.

- Ну-ну?

- Договориться.

- Неплохая идея, - согласился Ангел.

- Там... моя... коллекция.

- Да?

- Ружья...

- Ну?

- Восемнадцатый век… Семнадцатый… Девятнадца… - Блоцкий жадно втянул воздух.

- А пятнадцатый есть?

- Дха!

Парни были на грани. Ангелу пора было закругляться.

- Врешь, гнида! Откуда у тебя пятнадцатый век? Даже здесь врешь, ты что, спятил?

- Я не хотел ее... - попытался сформулировать профессор, но не смог.

- Промазал, да? Метил в Арлекина, а попал в девчонку?

- Прости нас по...

- ...Почему?

- Пожалуйста...

- Ах, пожалуйста! Ну, пожалуйста, я прощаю. Больше от меня ничего не требуется?

Покончив с яблоком, Ангел запихнул массивный огрызок в широко открытый рот профессора Блоцкого, перевел ручку управления из крайнего положения «вверх» в крайнее положение «вниз» и упорхнул из кабины.

А профессор Блоцкий и доктор Коржинский стремительно вернулись на землю, разбились в лепешку и сгорели, - все это заняло не более тридцати секунд обыкновенного земного времени.

Сколько Арлекин пробыл в забытьи? День? Два? А может, год или несколько часов? Стоило ли ему возвращаться, чтобы, открыв глаза, обнаружить мир без Олеси. Большой мир без небольшой Олеси. Зачем он ему? Ведь, гораздо лучше… Впрочем, кто знает, что лучше? Профессор Блоцкий? От него не осталось даже пуговицы. Ангел? Так, он, хитрец, ничего толком не скажет. Олеся? Вот уж кто менее всех умел выбирать себе «все самое лучшее».

Арлекин лежал на подозрительно знакомой поверхности. Его слегка покачивало, а равномерный стук колес, который он все яснее осознавал, напомнил поезд, с которого все началось и приводил в сознание.

Вместе с сознанием возвращалась страшная боль. Но она не была похожа на обыкновенную физическую боль, поэтому её невозможно было вынести обычному человеку. И Арлекин понял, что не вернется в мир без Олеси. Просто не хватит сил.

Но вдруг…

- Хочешь бутерброд? - услышал Арлекин.

И мгновенно открыл глаза.

Напротив полулежала Олеся и разглядывала его отекшую физиономию. Она ела бутерброд, точь-в-точь такой, какой им дал когда-то Ангел. На столе лежал ещё один.

- Вот этот мне? – Арлекин посмотрел на второй бутерброд.

Олеся кивнула.

- Ты больше не голодаешь? – Спросил он (Олеся показалась ему необычайно толстой).

Она отогнула край рубашки, и он увидел белый панцирь из бинта, которым ее кто-то перевязал после ранения.

- Ого! – сказал Арлекин, вкусив подарок неба. – Обалденный бутерброд... Только один раз в жизни пробовал нечто подобное. - Он весело выглянул в открытое окно. - А куда мы направляемся?

- Это так важно?

- Просто интересно...

- Ты когда-нибудь повзрослеешь? – спросила Олеся.

- Никогда.

- Значит, мы вечно будем болтаться в этом поезде.

- Тебе здесь плохого? Смотри! - Арлекин вдруг подпрыгнул, увидев вдалеке оленя с роскошными рогами. - Смотри быстрее! Видишь?!

Оба прилипли к окну и замахали руками оленю, проводившему поезд своими оленьими глазами, и помчались дальше, и понятия не имели о том, что их ждет впереди.

SDJ

Оглавление

ВСТУПЛЕНИЕ

БИЗНЕС-СТОРИ

В ЛАПАХ ГАДА И СКОТА

МАГАЗИН-ОПЕРА

ОСТРОВ СВЯТОГО ИОСИФА

КУЛЬТОВОЕ КИНО

МЫЛЬНАЯ ОПЕРА

ЖИТИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg