«100 великих заговоров и переворотов»

На дворцовой площади уже собралось сотни две персов, привлеченных шумом сражения. Заговорщики велели созвать ко дворцу всех персов, проживавших в Сузах.

Через час дворцовая площадь была заполнена народом. Дарий, Гобрий, Отан и Гидарн (раненые Аспафин, Интафрен и Мегабиз остались на попечении слуг) поднялись на башню и показали собравшимся головы магов. Персы пришли в восторг и, когда Дарий призвал уничтожить в столице всех мидийских магов, бросились исполнять приказ, а заодно уничтожать и остальных мидян.

Погромы мидийских домов продолжались весь день и закончились только с наступлением ночи. Были убиты сотни мидян. Всех магов, которых удалось найти, казнили. Впоследствии персы ежегодно отмечали этот день, называя его днем «избиения магов».

В сентябре 522 года до Р.Х. персидским царем стал Дарий.

На Бехистунской скале Дарий увековечил события начала своего царствования. Здесь, на большой высоте, клинописным слоговым письмом была вырезана большая надпись в 400 строк на древнеперсидском языке и ее переводы на эламский и аккадский языки. Над надписями изваян рельеф с изображением Дария, торжествующего над связанным магом Гауматой и восемью вождями мятежных областей.

Греция, Афины. 514 год до Р.Х.

После смерти в 527 году до Р.Х. легендарного тирана Писистрата наследниками трона в Афинах стали его сыновья – старший Гиппий, средний Гиппарх и младший Фессал. Согласно преданию Фессал оставался в тени своих старших братьев, отказался от тирании и тем, что желал равенства граждан, снискал их уважение. Гиппарх был привержен безобидной, хотя и расточительной страсти к любви и поэзии; именно по его приглашению в Афины прибыли Анакреонт и Симонид. И только Гиппий обещал быть мудрым правителем – в течение тринадцати лет продолжал политику отца.

Эти тираны, сообщает Фукидид, проявляли усердие и благоразумие, они требовали лишь двадцатую часть доходов, содержали свой полис в порядке, доводили войны до конца и жертвовали в храмы. Гиппий поддерживал в своих войсках дисциплину, и хотя он вызывал страх у граждан, но, с другой стороны, обратиться к нему мог каждый. Аристотель даже называет его разумным от природы государственным мужем.