«Религии мира»

Дуглас Хардинг Религии мира

Введение

Исследователь, прилетевший на нашу планету из космоса, мог бы сделать вывод, что мы страдаем от непристойной и очень загадочной болезни с удивительно большим спектром симптомов. Одних она заставляет безжалостно жечь, резать или бомбить своих собратьев в огромном количестве, без видимых на то причин. Других она вынуждает мучить и калечить собственные тела — держать поднятой руку, пока она не отсохнет и станет бесполезной, морить себя голодом практически до смерти, сидеть на вершине самой высокой колонны, какую только можно найти. И так далее. Список симптомов, от безвредных до ужасающих, бесконечен. И болезнь эта имеет очень глубокие корни, она очень застарелая, она так же стара, как и само человечество. Время идет, но нет и намека на ремиссию или исцеление. Скорее, наоборот. Название этой болезни — Религия. Одна из причин, по которой эта бактерия, этот вирус столь опасен — в том, что он, видоизменяясь, принимает прямо противоположные формы, которые воюют друг с другом. Несчастный пациент — а именно человечество — и есть то поле брани, на котором разворачивается эта давняя борьба. Из различных предложенных средств лечении выделяются три. Назовем их Сомнение, Обращение в свою веру и Интеграция.

1. Под понятием «Сомнение» я подразумеваю бескомпромиссный и атеистический скептицизм, который стремится вырезать вирус во всех его формах при помощи скальпеля разума. Каков же результат?

Хотя его активно применяют уже по крайней мере 3000 лет, нет никаких признаков успеха этого средства. И даже если он окажется успешным, стало бы от этого человечеству лучше? Или только хуже? Проблема в том, что с болезнью неразрывно связан своего рода гормон под названием Смысл, без которого пациент просто лег бы и умер. Уж лучше жить, мучаясь болезнью Религии — по крайней мере, это состояние, наполненное смыслом, — чем бесцельно существовать, что и жизнью-то не назовешь.

2. Второе потенциальное средство — Обращение в свою веру. Хотя оно всегда было распространенным, у него еще меньше шансов быть эффективным, чем у первого средства. Здесь вся слабая надежда на то, что одна из форм вируса — конечно же, наша собственная религия! — при помощи убеждения или силы или каким-либо их сочетанием победит все остальные. Но и здесь есть загвоздка. Даже если восторжествует какая-то одна религия, мира не последует. Ее секты непременно продолжат войну. На самом деле конфликты между сектами одной религии всегда были такими же непримиримыми, как и конфликты между разными религиями.

3. Третье средство я называю Интеграцией. Именно его я и предлагаю в этой книге. Идея в том, что мы можем, так сказать, по мановению волшебной палочки — превратить это патологическое состояние в удивительно здоровое. Враждующие формы вируса заключают мир, в который каждый привносит свои уникальные таланты, и то, что было проклятием человечества, становится его благословением. Моя цель: показать, что каждая из великих религий мира — необходимый Орган Религии как единого целого, живого и неделимого организма. И далее, что наше четкое осознание этого факта создает атмосферу убеждений, в которой единственный способ создать гармонию из той сумятицы звуков, которые издают великие религии, — это внимательно слушать то, что же каждая из них говорит на самом деле. Я считаю, что когда мы будем так поступать, то услышим музыку, которая поистине божественна.

Трудная задача, скажете вы. Каковы же шансы того, что это третье «средство» подействует?

Я отвечу, что важно то, чтобы оно подействовало в вас и для вас, мой читатель, — и для меня. Дело в том, что мы являемся большим, чем кажемся на первый взгляд. Когда излечиваешься от этой болезни, то не в качестве индивидуального пациента. Когда вы видите, Кто вы есть на самом деле, и понимаете, что Интегральная Религия рассказывает об этой истинной и супериндивидуальной Личности, то именно Тот, Кто вы есть, видит от имени всех нас. Вы никак не сможете помешать вашему видению разлиться по всему миру.

Но все это еще впереди. Считайте эту книгу приглашением в величайшее приключение вашей жизни, и вы увидите — вы станете — тем, в чем состоит ее смысл, и тем, о чем я говорю.

Дуглас Хардинг, Саффолк, Англия Апрель 1995 г.

РЕЛИГИИ МИРА: КРАТКИЙ ОБЗОР

На карте (см. фото) изображена та часть света, на которой великие религии мира появлялись и приобретали завершенность. Заштрихованные области указывают на ту религию, которая там преобладает в данный момент, однако в некоторых странах две или более религий соперничают за право доминировать. В некоторых странах (например, (бывшем. — Прим. пер.) СССР и Китае) все традиционные религии притеснялись или частично упразднены.

На схеме, которая вводит временное измерение, приблизительно показаны отношения великих религий друг с другом: это их генеалогическое древо, на котором есть несколько ветвей, не освещенных в этой книге. Слева направо — протестантские направления христианства (на самом деле их сотни), породивший их католицизм, и Восточная, или Православная, церковь Греции и России, которая откололась от Западной, или Римской, церкви около 1000 г. н. э. Иудаизм — источник не только христианства, но и, в меньшей степени, ислама. Сикхизм, религия бородатых сикхов Северной Индии, — довольно недавнее ответвление ислама и индуизма. Джайнизм — древняя ветвь индуизма, во многом похожая на буддизм и возникшая в тот же период. Чань (дзэн) — ответвление буддизма махаяны, а также даосизма. А в Китае буддизм, даосизм и конфуцианство до недавнего времени процветали бок о бок.

Его Священное Величество Король почитает людей всех вероисповеданий, будь они аскетами или домохозяинами, одаряя их и оказывая им различные знаки почтения… Верования других людей все заслуживают почтения по той или иной причине… Тот, кто оказывает почтение собственной вере, одновременно унижая достоинство верований других только из-за привязанности к своему собственному, с целью усилить величие собственной веры, подобным поведением на самом деле наносит собственной вере огромнейший вред Таким образом, согласие достойно одобрения, а именно — прислушивайся, и прислушивайся охотно, к Закону Благочестия, — так, как его принимают другие.

Ашока, император Индии (270–250 гг. до н. э.)

1. ЗАЧЕМ ИЗУЧАТЬ РЕЛИГИИ?

Цель этой книги

Цель этой книги — ознакомить читателя с основными мировыми религиями. Это небольшая книга, поэтому придется ограничиться семью или восьмью величайшими религиями и не включать другие (некоторые из которых, тем не менее, очень интересны и важны). Также придется ограничиться самыми основополагающими учениями каждой великой религии и игнорировать большинство второстепенных верований и живописных практик и суеверий, которыми она обросла на протяжении веков. Иными словами, мы не будем уделять много внимания популярной религии, а попытаемся проникнуть в «наивысшие», или самые фундаментальные, понятия, на которых она основана. Это должно больше помочь нам в нашей повседневной жизни и оказаться более, по-настоящему интересным (хотя, быть может, менее развлекательным), чем любая попытка описать идеи и привычки среднестатистических верующих по всему миру. Вместе с тем мы не должны забывать, что наша картина — упрощенная. Религия связана со всеми сторонами жизни; а базовые понятия поистине очень запутанны. И уж точно самая возвышенная форма религии никогда не бывает самой распространенной.

Что такое религия

Прежде чем мы рассмотрим какую-либо конкретную религию, давайте ненадолго задумаемся о том, чем религия является, а чем — нет. Несомненно, мы сможем лучше ответить на эти вопросы к концу книги, однако стоит попробовать и сейчас.

Когда мы говорим, что Джек по-настоящему религиозен, а Мэри — нет, что мы имеем в виду? Я думаю, мы имеем в виду, что у Джека есть идея — хотя скорее это больше чувство, нежели идея — о существовании Силы или Разума, который бесконечно больше, чем человек, и который требует его верности, его смирения, его поклонения, и, быть может, его любви. Джеку недостаточно вырасти приятным молодым человеком, иметь приятную семью, хорошо делать свою работу, наслаждаться своим досугом и вести себя как положено: нет, ему нужно поместить все эти прекрасные понятия в рамки тотального и универсального смысла. Ему нужно соотнести каждую частичку своей маленькой человеческой жизни с некоей безбрежной сверхчеловеческой Жизнью, ощутить себя частью некоего великого или всеобъемлющего Целого, или даже каким-то образом стать единым с этим Целым. Поэтому он делает все, что в его силах (это может быть много или мало), чтобы сохранять связь с этим Нечто или Некто, и это обычно включает в себя выполнение определенных ритуалов поклонения, посредством которых (по его заверению) к нему приходят покой и силы, и его связь с Божественным обновляется.

Вот, более или менее, что мы имеем в виду, когда говорим, что Джек по-настоящему религиозен. А когда мы говорим, что Мэри не религиозна, мы хотим сказать, что все это ей по большому счету безразлично: она не разделяет чувств Джека. Быть может, она смутно верит в существование некоего сверхчеловеческого Существа, но не настолько, чтобы попытаться установить с ним связь, и уж точно не настолько, чтобы сделать Его тайным Центром своей жизни.

Быть может, вы уже отождествляете себя с Джеком, который религиозен, или с Мэри, которая не религиозна, или, весьма вероятно, считаете себя нечто средним. Но не спешите определяться: некоторые разновидности истинной религии вовсе ни на что подобное не похожи, а некоторые разновидности неверия, безбожия — практически атеизма — кажутся замечательно религиозными, даже самому верующему. На самом деле требуется много честного самопознания, чтобы понять, насколько же вы на самом деле религиозны — или не религиозны. Данная книга может в этом помочь.

Религия — это не значит быть хорошим

Давайте же проясним, чем религия не является. Во-первых, это не мораль. Это не значит, что нужно быть хорошим или творить добро. Многие атеисты были исключительно добродетельными людьми, и многие действительно религиозные люди были исключительно нечестивыми. Это не значит, что религию не волнует наше поведение. Безусловно, волнует: более того, она прибавляет собственные более строгие наказания к тем, которые природа и общество назначают провинившемуся. Что еще более серьезно, плохое поведение — даже обычное, вполне уважаемое своекорыстие — нарушает отношения религиозного человека с Божественным, и он может остаться слабым, одиноким и несчастным. Однако религия — это не вопрос нашего внешнего поведения, а скорее внутреннее отношение, которое и порождает это поведение. Например, Джек и Мэри могут совершить одно и то же действие одним и тем же способом (скажем, пожертвовать жизнью ради спасения тонущего человека), однако их внутренние побуждения будут совершенно разными. Мэри действует из чувства социального долга или человеческого сострадания, а Джека побуждает действовать причина, которая для Мэри ничего не значит, — любовь к Богу, которая обязательно включает в себя любовь ко всем Божиим созданиям, или даже отождествление себя с ними. Джек чувствует, что он и есть тот тонущий человек.

Религия — это не значит верить в Бога

Слово «Бог» приводит нас ко второму распространенному заблуждению — а именно, что религия непременно подразумевает веру в личное божество или вообще в какого бы то ни было Бога. Для миллионов преданных буддистов, например, это не так. На самом деле везде есть глубоко религиозные люди, которые не признают Бога, похожего на христианского Царя Небесного. Мы должны быть готовы обнаружить, что представления других людей о Божественном так сильно отличаются от наших, что мы часто отвергаем их как язычников, хотя их вера может быть такой же глубокой, как наша или еще глубже. Если мы станем изучать религии с убеждением, что мы Бога знаем, а люди с другим цветом кожи и странными религиозными обычаями — нет, мы впустую потратим время.

На самом деле, одно из самых универсальных религиозных качеств — острое ощущение нашего незнания Божественного; ощущение полной загадочности существования; убежденность в том, что высшая Реальность или Источник, должно быть, абсолютно непознаваемы; и что о нем на самом деле ничего нельзя сказать или помыслить: таким образом, вместо того, чтобы тщетно пытаться заключить Загадку в какую-либо аккуратненькую теологическую формулу, мы должны смиренно довольствоваться тем, что можем изумляться и обожать. Если вы тоже это чувствуете, если вы считаете собственное существование и, по сути, существование всего на свете, чудом, которое было практически невозможным, однако каким-то образом свершилось, и которое удивительнее, чем можно описать словами, — тогда вы находитесь совсем рядом с сердцем религиозного опыта, хотя и можете ощущать, что не в состоянии оставаться приверженцем лишь одной религиозной традиции. Как говорят мудрецы, великие духовные учителя, высшая точка религиозного опыта — это не когда что-то или кого-то знаешь, а когда оставил знание о чем бы то ни было — это состояние изумления, открытости и ясности, которое человеку несведущему может показаться просто пустотой.

Религия — это не значит ходить в церковь

В-третьих, религия вовсе не обязательно подразумевает, что нужно регулярно ходить в церковь, или в мечеть или храм, или принадлежать какой-либо организации, или выполнять какой-либо ритуал. Это верно, что большинство религиозных людей все это делают, но это также делают и многие, кто не религиозен, а просто традиционен. Они внешне придерживаются определенных обычаев, но их внутреннее состояние, состояние их ума вовсе не религиозно.

Ведь религия в своей основе — это религиозный опыт, живое осознание Чего-то, что больше, чем человекам Что является единственным Источником и Судьбой нашей жизни, не позволяя ей быть той тривиальной и временной штукой, какой она иногда кажется. Если вы испытываете это чувство, то сразу поймете, о чем я говорю, хотя мы оба не можем его внятно описать; а если нет, то никакие мои слова не смогут его в вас вызвать: оно должно прийти в свое время и своим способом, изнутри вас. Быть может, эта книга побудит вас увидеть эту сторону самих себя. Я лично не верю, что разумный человек может быть полностью лишен религиозного чувства, хотя, конечно, большинство из нас, современных западных людей, почти постоянно им пренебрегают или полностью его подавляют.

Религия и наука

Одна из причин этого нынешнего безразличия, особенно в Европе и Америке — в том, что современная наука (которая в некоторых отношениях стала чем-то вроде популярной религии), по-видимому, противоречит большинству вероучений христианства. Получается, что нам нужно выбирать: быть в своем мировоззрении нерелигиозными и современными или религиозными и устаревшими на несколько веков; и для многих разумных людей первый вариант кажется единственно честным. Они находят, что наука и христианство несовместимы, и выбирают науку — нередко с сожалением, ностальгически вспоминая простую веру своего детства. Отвергая христианство ради науки (вернее, их представление о христианстве ради их идеи науки), большинство из них практически отвергают и религию как таковую. В этом нет ни логики, ни необходимости. Ведь христианство — не единственная великая религия: есть более древние и столь же испытанные верования, которые предлагают нам их рассмотреть и опробовать, и самое поразительное — что они очень хорошо сочетаются с современной научной мыслью. И не потому, что в них нет фантастических мифов или небылиц — скорее наоборот, — но потому что они не возводят их в ранг основополагающих истин; на самом деле эти восточные религии требуют от нас не принимать никаких истин на веру. Всю истину нужно искать внутри.

Нахождение «своей» религии

Поэтому вполне может быть, что разница между «религиозным» Джеком и «нерелигиозной» Мэри вовсе не так и велика, и что Мэри возражает не против самой религии, а только против одной из ее форм — христианства, в том виде, в котором она его знала до сих пор. Возможно, она нашла бы то, что ей нужно, в другой религии, например в буддизме или индуизме: быть может, для нее их учения будут звучать правдоподобно, не требуя от нее верить во что-то, что она считает неистинным или неправдоподобным.

Ведь сегодня уже вовсе не очевидно, что если человек родился в Англии или Америке, то он должен быть христианином — по факту или по названию. На протяжении последнего столетия люди все чаще понимали, что они прирожденные буддисты или индуисты и что восточные религии для них гораздо привлекательнее, чем своя собственная (это неправда, что человек не может выйти за рамки своего общества или культурной среды: некоторые рождаются с особым даром или потребностью это сделать и даже возвыситься над всеми традициями). А некоторые, найдя, таким образом, свой духовный дом так далеко от своей фактической родины, вернулись в христианство с совершенно новым пониманием его и с совершенно новой способностью видеть, что же в нем существенного.

На самом деле те, кто искренне изучал другие религии — изнутри, с настоящей симпатией, — в целом обнаружили, что на самом высоком уровне, по своей самой глубинной сути, все эти религии учат одному и тому же — хотя, так сказать, разными интонациями. Наша задача в каждой главе этой книги — рассмотреть этот сущностный момент под определенным углом, чтобы в конце концов его, по крайней мере, обнаружить и, быть может, прочувствовать. Тем временем, если бы мы попытались сделать почти невозможное и выразить это универсальное, основополагающее, наивысшее учение в одном или двух предложениях, получилось бы что-то вроде: «Существует Реальность, которая Неделима, Едина, Единственна, Источник и Бытие всего; это не вещь, даже не ум, а чистый Дух, или ясное Сознание; и мы есть То и ничто иное, так как То и есть наша истинная Природа; и единственный способ найти Его — неотрывно смотреть вовнутрь, где мы найдем совершенный покой, нескончаемую радость и вечную жизнь».

Это верно, что каждая религия собрала такое огромное разнообразие всяких историй, учений и практик, некоторые из которых популярны, а некоторые — священны, что это центральное ядро прямого религиозного переживания очень легко теряется из виду, а иногда и вовсе отрицается. Разумеется, именно здесь, на периферии религии, на этих низших уровнях ее становления, великие религии действительно очень сильно друг от друга отличаются. Некоторые критики даже заявляют, что они противоречат друг другу до такой степени, что сами сводят себя на нет, превращая в бессмыслицу сам религиозный инстинкт. Но таких критиков не интересует сердце религии; если бы это было так, они бы обнаружили, что добраться до сердцевины любой из них — значит добраться до сердцевины их всех.

Для большинства из нас, скорее всего, есть одна религия, которая для нас — самый простой и прямой подход, наш естественный путь для обнаружения нашей истинной Природы. Скорее всего, мы обнаружим, что одна конкретная традиция содержит ключ к загадке нашего существования, привносит в наш мир смысл и показывает, как жить в свете этого смысла. Читая о мировых религиях без предубеждений и с щедрой душой, мы получим какой-нибудь намек на то, где же пролегает наш собственный Путь. Тогда мы не только будем принимать участие в лучших установлениях величайших святых и мудрецов мира: мы также — что еще важнее — окажемся на пути к познанию нашего истинного «я»; или, быть может (как говорят) нашего одного-единственного истинного «Я». И даже если в конце концов мы решим, что из всех религий нам подходит лишь наша традиционная, по крайней мере, мы будем иметь о ней более четкое представление.

Необходимость изучения других религий

«Что знают об Англии те, кто знает одну лишь Англию?» — вопрошал поэт. Точно так же мы могли бы спросить: «Что знают о христианстве те, кто знает лишь христианство?» Ответ: очень мало. Если вы — убежденный христианин и уверены, что им и останетесь, тогда эта книга должна вам помочь, сравнив вашу веру с другими, так что вы сможете ее больше ценить и относиться к ней более серьезно. Безусловно, осмелившись заглянуть так глубоко, вы идете на некоторый риск. Возможно, вы увидите в каком-нибудь «варварском вероисповедании» черты христианства, на которые вы не обращали внимания или подавляли. Вы даже вообще можете перестать называть себя христианином. (Тем не менее сам основатель христианства обещал, что именно истина освободит нас, и. безусловно, вера, которая не выдерживает исследования и сравнения с другими, едва ли стоит того, чтобы ей придерживались.) Серьезнее то, что, отказавшись от религии своего детства, вы рискуете отказаться вообще от всех религий. Но если подобный отказ означает, что вы перестанете притворяться христианином и наконец честно признаетесь в своем неверии (не закрывая при этом свой ум от дальнейших открытий), тогда я, например, вас поздравляю. Многие из нас должны пережить антирелигиозный период, прежде чем мы сможем поменять веру, которую мы просто унаследовали, на веру, которая по-настоящему наша. Что касается убежденного атеиста, при условии, что он искренен и все еще открыт различным точкам зрения (а не просто антирелигиозен из принципа, и такой же суеверный, как и любой религиозный фанатик), то, несомненно, он гораздо ближе к духу истинной религии, чем ханжа, который радостно читает молитвы и распевает псалмы, при этом не веря ни в одно их слово и не собираясь действовать в соответствии с их учением. На самом деле духовную религию в своей самой лучшей форме можно описать как самую бескомпромиссную и постоянно поддерживаемую честность о самых «высоких» понятиях, и в частности о самих себе. Точно так же, формальная религия в своей худшей форме (на самом деле это антирелигия, переодетая в религиозные одеяния) — это полная нечестность в подобных вопросах. И одно из лучших подспорий, помогающих отличить нечестное и ненастоящее от правдивого и истинного, — наше сравнительное изучение религий. Оно может подтвердить самое лучшее в них — и выявить худшее.

Но именно вы сами должны прийти к собственным, полученным из первых рук, выводам, подходя к этому вопросу бесстрашно, с ищущим духом, с единственной целью — обнаруживать факты, даже если они окажутся неприятными. Моя задача — описать, как можно более прямо и понятно, основные учения великих священных писаний и религиозный опыт, который они свидетельствуют и поддерживают. И ваша задача — решить, насколько они имеют силу лично для вас. Нет смысла исходить из того, что говорю я, или ваши друзья, или ваш священник, т. к. другие люди из другого круга скажут вам абсолютно другое. В этом вопросе знатоки расходятся в мнениях так же сильно, как непрофессионалы. (На самом деле единственные настоящие знатоки — просветленные мистики, святые и мудрецы всех религий, а они, как мы вскоре увидим, удивительным образом согласны друг с другом — в такой мере, в какой то, с чем они согласны, может быть описано.)

Религия и самопознание

Вам придется самим решать. Вначале может быть нелегко делать какие-либо заключения или даже толком понять всю эту загадочную историю. Но если вы не глупы, и в вас есть жизнь и предприимчивость, тогда вы наверняка захотите знать, что же вы есть на самом деле, откуда вы пришли и куда направляетесь и что ваша жизнь может для вас значить. Если вас не удовлетворяет повседневное, бездумное, почти животное существование и у вас есть мужество заглянуть в удивительную загадку самих себя, пока вы еще живы и в состоянии это сделать, — ну, в таком случае вы просто не можете потерпеть неудачу! Просто один раз задать себе, со всей серьезностью, этот жизненно важный вопрос «Кто Я?» — значит существенно изменить свою жизнь, и быть может, положить начало духовному процессу, который ее полностью революционизирует. Сначала такое вопрошание может быть странным и даже пугающим, но вскоре оно овладеет вами и может даже стать второй природой. И именно в этом религия может очень помочь — или помешать. На ваш выбор есть два вида религии: первый вид препятствует самоисследованию и просто дает какую-нибудь религиозную формулу, а второй ведет вас дальше, к бесконечному самоисследованию и экспериментированию. Вы можете выбирать то, что вам больше нравится.

Необходимость выбора

В любом случае, понять, что такое для нас настоящая религия и что такое ложная, бессмысленная или фальшивая, — самое важное, что мы можем сделать в жизни. Тем более странно, что, выбирая новую шляпу или новый галстук, мы прилагаем довольно много усилий — нам бы не пришло в голову купить первое попавшееся; однако когда дело касается принципов веры, которые управляют всей нашей жизнью, религиозных убеждений, которые и отличают жизнь со смыслом от жизни без него, мы берем первое, что предлагают, а все остальное не удостаиваем и взгляда. До сих пор почти все и повсюду безусловно принимают и перелают дальше верования своих родителей и дедов. В прошлом это было вполне естественно: не было возможности сравнивать свою религию с другими, а зачастую даже и не знали об их существовании. Но сегодня благодаря ученым, которые перевели все важные священные тексты мира на наш язык, и благодаря обзорам религий, подобным этому, у нас есть выбор, и будет очень обидно, если мы им не воспользуемся.

Способность (можно даже назвать ее ответственностью) выбирать из столь широкой области — одно из величайших преимуществ жизни в наше время, когда впервые за всю историю человек может по-настоящему стать гражданином мира, найти свою духовную семью и соседей практически в любом угодном ему месте и времени.

И истинное величие этой новой возможности не в том, что она обещает еще больше знаний о человеческой природе во всем ее разнообразии, или о том прекрасном мире, в котором мы живем, но что-то гораздо более интимное и весомое. Как мы обнаружим в следующих главах, религиозное открытие — всего лишь другое название для открытия самого себя, при помощи величайших духовных учителей мира. Конечно, такое мероприятие не может быть простым или лишенным риска. И быть может, понадобится прочитать некоторые части этой книги несколько раз, прежде чем вы их поймете. Но вовсе не нужно быть очень умными. (На самом деле, если разум, безусловно, помогает, «умничанье» может стать огромным препятствием: этот путь не для умных или знающих, а для более простых, по-детски неискушенных людей.) Если у нас есть даже немного непредвзятости, искренности и мужества, мы обнаружим, что это очень стоящее мероприятие, и награды будут пропорциональны нашим усилиям.

Некоторые никогда не слышали об этом «Я», а некоторые слышали, но не могут Его найти. Тот, кто Его находит, — удивителен, тот, кто Его объясняет, — удивителен; тот, кто узнает Его благодаря своему Учителю, — удивителен.

Мудрецы, которые медитируют на Боге, концентрируют свои мысли; обнаруживают в пещере, глубоко в пещере, это «Я», это древнее «Я», которое трудно представить и еще труднее понять, — такие мудрецы выходят за пределы радости и печали.

Выше проявленной природы находится непроявленное семя, выше непроявленного семени — бог. Бог есть цель, выше его нет ничего. Бог не заявляет о Себе, Он — всеобщая тайна. Тот, кто познал беззвучную, лишенную запаха и вкуса, неосязаемую, бесформенную, бессмертную, сверхъестественную, нетленную, не имеющую начала и конца, неизменную Реальность, освобождается от челюстей смерти. Бог заставил чувства обращаться вовне. Поэтому взор человека обращен на внешний мир, а не вовнутрь. Время от времени смелая душа, желающая бессмертия, обращается вспять и находит свое истинное «Я».

Скажите уму, что существует лишь Единое. Тот, кто видит различия в Едином, переходит от смерти к смерти. Он — Единый, Властитель, «Я» всего. Создатель многообразия из единства. Тот, кто осмелится обнаружить Его внутри себя, радуется; кто еще может радоваться? Он — вечный среди недолговечного. Жизнь всей жизни, Он, хотя и является единым, удовлетворяет желания веек людей Тот, кто осмелится обнаружить Его внутри себя, познает покой; кто еще может познать покой?

Его нельзя увидеть глазами, у пего нет лица, которое можно увидеть, однако через медитацию и дисциплину Его можно найти в Сердце Тот, кто Его находит, входит в вечную жизнь.

Из «Катха Упанишады» (700 лет до н. э.)

2. ИНДУИЗМ, РЕЛИГИЯ ИНДИИ

Индия перед арийским нашествием

История великих религий начинается в Индии на заре истории, около двух тысяч лет до рождества Христова. Этот огромный, жаркий полуостров, более похожий на субконтинент, чем на страну, протянувшийся от заснеженных вершин Гималаев на севере до тропического острова Шри-Ланка на юге, был населен огромным разнообразием невысоких темнокожих людей. Некоторые из них были весьма примитивны, другие — жили в крупных городах и были вполне цивилизованны, а большинство вело размеренную жизнь крестьян где-то посередине этих двух культурных крайностей.

Об их религии мы знаем немного. Вероятно, она была похожа на религию примитивных племен, которые сегодня еще остались в наиболее диких частях планеты. То есть она включала в себя множество разных правил и ограничений, обрядов и церемоний, рассчитанных на ублажение очень коварных сил — бесчисленных богов, божков, духов и демонов, — которые отвечали за все, что происходило, и в особенности за болезни, несчастные случаи и бедствия, рождение и смерть, плодородность почвы и скота. Например, могла возникнуть необходимость умиротворить духа вашего дедушки, регулярно предлагая ему немного вкусной еды под определенным деревом; иначе он мог бы наслать на вас нарывы или жар. Или могла возникнуть необходимость постоянно напоминать богам дождя об их работе, окропляя землю водой или даже пожертвовав в их честь одну из ваших лучших коз.

Не то, чтобы таким довольно жалким «страховочным» видом религии все и заканчивалось. Он соседствовал с настоящим поклонением более достойным и более универсальным богам, которые вызывали чувства благодарности и любви, чье загадочное присутствие ощущалось в особенно святых местах например священной горе или реке, и в особенных случаях — во время празднований и всеобщего веселья. К тому же наверняка, хотя бы изредка, присутствовало еще нечто — ощущение благоговейного страха и трепета перед лицом полнейшей Загадки: это не благоразумная покорность мелким тиранам, от которых нужно было откупаться подарками или которым нужно было периодически отстегивать деньги, чтобы вас не трогали; это даже не поклонение великим богам, которых вы знаете и перед которыми преклоняетесь, а благоговейный трепет перед Неизвестным, который вводит вас в состояние полного смирения и незнания. Мне кажется, что с тех пор, как появилась человеческая речь, всегда были мужчины и женщины — и дети, — ощущающие это Присутствие, которое невозможно описать словами.

Арии и их боги

Итак, около 2000 лет до н. э. на Индию было совершено нашествие. В эту частично цивилизованную страну джунглей, пустынь и огромных рек Инд и Ганга с северо-запада — оттуда, где сейчас Иран и Афганистан, — накатились волны более высоких, светлолицых, энергичных, одаренных, но не особенно цивилизованных людей, которые называли себя ариями, или «благородными». Их язык, который стал известен как санскрит, тесно связан с нашим. На самом деле мы с ними родственники и принадлежим одной человеческой семье. Помня об этом, нам, быть может, будет легче симпатизировать их удивительным идеям и чувствам. Они, несомненно, были гениальны в том, что касается религиозного опыта и религиозной мысли.

Безусловно, по большей части их религиозная деятельность была старого «страховочного» типа, нацеленная на ублажение невидимых сил, которые за кулисами деспотично контролировали все события. Однако эти светлолицые завоеватели (которых стали называть индусами, когда они обосновались в Индии) также поклонялись великим космическим богам — таким, как Агни, бог Огня, Варуна, бог Неба (эти санскритские имена связаны с нашими ignite («воспламенять». — Прим. пер.) и планетой Уран), Брахма — Созидатель, Индра, бог Дождя и Грома, Рудра, бог Грозы, а также богам Солнца, Луны, Зари, Воздуха, Воды и так далее.

Они по-прежнему считали необходимым угождать этим невероятно могущественным Существам, должным образом совершая жертвоприношения вокруг огня на открытом воздухе, и отдельная профессия, или каста — брамины, — посвящала себя этому делу. Дабы обеспечить регулярный восход солнца, и своевременное выпадение ежегодных дождей, и изобилие урожая риса, и множество телят и ягнят, и рождение здоровых сыновей для продолжения рода, небесным Управителям Вселенной нужно было льстить, поощрять их, подкупать ароматом зажженных в их честь благовоний и сладким звуком гимнов хвалы и благодарности. Какими на удивление «человеческими» они были, эти верховные боги, в их желании подарков и внимания и в их губительном гневе, в случае если они их не получали.

Веды

Вместе с тем это была не просто религия страха и благоразумия — в ней было нечто гораздо большее. Она породила Веды, великолепное собрание религиозной поэзии, состоящей из гимнов и молитв, адресованных верховным богам. Кроме обычного набожного моления, большая часть этой поэзии — искренняя хвала и восхищение; радость и удивление простого человека, который обнаружил, что он живет во Вселенной, которая в целом приветливая и разумная и, конечно, очень красивая, безбрежная, великолепная и загадочная.

Конечно, вы вполне можете отвергнуть этих космических богов как всего лишь плод поэтического воображения. Однако я считаю, что есть несомненные преимущества в таком видении Вселенной — как место, наполненное смыслом, жизнью и разумом. Хотя в своих мельчайших подробностях она и фантастична, однако общая идея стоит того, чтобы ее приняли во внимание. В каждой своей точке она объединяет человека — нас с вами — с Вселенной. Мы, современные люди Запада, привыкли считать себя отдельными предметами, которых в этом мире мотает из стороны в сторону, которых откуда-то извне швырнуло во Вселенную, — глупую, мертвую и безразличную (практически враждебную) ко всему, что нам дорого. Мы не чувствуем себя здесь как дома, не ощущаем, что мы в окружении друзей, в месте, которое является нашим, которое на нашей стороне и в своей основе на нас похоже. Это больше похоже на то, как если бы мы по ошибке очутились в какой-то черствой и идиотской Машине. Каковы доказательства, чем мы обосновываем такую точку зрения, в чем истинная причина, по которой мы так себя ощущаем? Почему мы не видим все так, как индуисты: что Вселенная, и человек, и его ум, и его религиозное чувство — все является единым, одним органичным целым, наподобие того, как ваше собственное тело — одно органичное целое?

Индуизм — не политеизм

По мере того как это ощущение космического Единства росло, возникла идея Всеобъемлющего Единого: некоторые боги, слившись с Ним, стали лишь аспектами его божественной природы; другие практически исчезли. К 500 г. до н. э. индуизм в своей основе стал монотеистической религией, религией ЕДИНОГО Бога.

Это заявление требует пояснения, так как большинство считает индуизм типично политеистическим — религией с бесчисленными богами и божками. И действительно, правда, что большинство индуистов, даже сегодня, населяют мир божественными и полубожественными существами и поклоняются их изображениям. Но на практике их вера во множество богов так же совместима с верой в одного Бога, как вера христиан в ангелов, дьяволов и ипостаси Троицы сочетается с верой в того же самого единого Бога. На самом деле, Индия — родина, и скорее всего истинная родина идеи Абсолютного Единства; Бога, который настолько хозяин мира, что на самом деле и является миром и всем, что в нем есть, включая всех богов, и дьяволов, и людей, и животных, и все прочее.

Он есть Все. Все, что существует, существует только в Нем или в качестве Его аспекта, а сам он Одинок.

Индуизм — не пантеизм

Это не значит, что индуизм — своего рода пантеизм, религия, в которой говорится, что Бог является каждой мельчайшей частичкой Вселенной по отдельности, так что этот лист бумаги такой же божественный, как мы с вами и Сам Господь. Нет, Он — не отдельные части, а то, во что они все складываются: или, вернее, чем являются в своем неразделенном единстве. Вы не являетесь пальцами своей ноги, или своей рукой, или ступней, или головой; вы — то Единство, которое они, вместе с остальными вашими органами, образуют: вы превосходите все части себя, вы несравненно их выше, однако ни без одной из них вы не можете обойтись, и вы на самом деле и есть все они. Точно так же, Бог индуистов находится высоко над всеми существами и вещами, которые живут и двигаются и берут свое существование в Нем и в Нем одном. Этот мир (как объяснили бы некоторые индуисты) — Его Тело, а мы с вами в некотором смысле его члены, а в другом, более истинном смысле — Он Сам. Это нечто гораздо большее, нежели просто метафора, живописный намек на правду. Для индуизма в своем самом лучшем выражении Есть лишь один Бог, лишь Одна реальность, хотя когда из-за слепоты или невежества Он теряется из виду, начинает казаться, что он распадается на многочисленные не связанные друг с другом части, включая нас с вами.

Кстати, интересно, как такое представление о Боге как о Единстве Вселенной контрастирует с нашим типично западным представлением о Боге как о Создателе Вселенной. Большинство из нас на Западе — если мы вообще верим в Бога — считает его неким блестящим конструктором и управляющим Вселенной, который стоит снаружи своей Машины. Мы представляем себе Бога плюс мир, который Он создал. Индуисты верят, что нет ничего, кроме Бога. К чему сводится эта вера и во что она выливается на практике, мы вскоре узнаем.

Безличный Брахман

Имя этого Бога — того Единого, кто и есть Множество, кто есть все — Брахман (не путать с Брахмой, ведическим богом-Созидателем). На самом деле, называть его Богом, или Им, или любой Личностью — значит вводить в заблуждение. «Оно» — тоже не многим лучше, так как это безличное местоимение указывает, вместо Сверхчеловека, на Сверхмашину, на бездумную Вещь. Прочие названия, типа Бесконечность, или Абсолют, или Реальность, или Все, или Верховный Господь, помогают пониманию, если их перечислять все вместе, но каждое по отдельности несовершенно. Неопределяемому нельзя дать определение, и очевидно, что Целое не может быть адекватно представлено ни одной своей частью. И так же очевидно, что с этой трудностью мы не сталкиваемся здесь на Западе, где мы считаем Бога воплощением Любви или Добродетели, своим Создателем, или Отцом, или Другом, или Утешителем: здесь ключ к Божественному предоставляют совершенные человеческие добродетели, так как Бога считают совершенной Личностью, сродни всему самому лучшему в нас.

Верховный Брахман индуизма вовсе не таков, это не личностный Бог, и человеческого в нем не больше, чем животного или ангельского. Брахман, являющийся Всем, включающий и упраздняющий подчеловеческое и сверхчеловеческое вместе с человеческим, зло вместе с добром, так же не похож на все это, как и вы не похожи на какие-либо части или частицы себя. Или скорее, еще больше не похож. Он полностью, полностью находится превыше всего и за его пределами: нет ничего даже отдаленно на него похожего. Может показаться, что это значительный недостаток индуизма по сравнению с христианством, чей Бог достаточно на нас похож, чтобы сделать возможным контакт — при помощи молитвы, восхваления, любви и смирения — и он не только возможен, но и естествен. Как можно наладить контакт с Богом, который совершенно непостижим, невообразимо загадочен и в полном смысле этого слова «ничто» — т. е. является абсолютным «ничем»?

Атман есть Брахман

Однако праведный индуист уверяет, что ему это удается. Он утверждает, что Брахман — безличный, нечеловечный, невообразимый. Но он также утверждает, что вся цель нашей жизни — установить с Брахманом как можно более тесный контакт. Как это возможно?

На самом деле, он не говорит, что нам нужно установить контакт с Брахманом, а стать Брахманом, или, скорее, осознать, что мы уже являемся Брахманом. Он видит себя не столько частью Брахмана, сколько всем Целым. Так как Верховный Брахман не только обитает повсюду в этом мире в виде Единства, он также завершен и целостен в каждой его части, включая, конечно, нас с вами, где Его называют Атманом. Отсюда и знаменитое изречение Упанишад «Ты есть То», что на простом языке означает: «Ты, читающий эту книгу, являешься самим Богом, и не просто его малой частичкой (хотя и в менее истинном смысле это тоже верно), а Единой Божественной Сущностью».

Это изречение из трех слов, «Ты есть То», для большинства из нас на Западе — головоломка, камень преткновения, чушь, и мы в целом более склонны отмахнуться от него как от типично восточного преувеличения или обычного богохульства, чем попытаться понять его. Но в этом и есть основная идея, великое интуитивное знание индуизма и других восточных религий, которые мы будем изучать. В этом и ключ к пониманию этой книги, и если вы держите этот главный ключ в руке, все их двери откроются вам.

Звучит так запутанно! Как человек может быть Богом? Разве сама идея — не вопиющее противоречие — разве это не то же самое, что утверждать, будто дверная ручка — это дом или клетка мозга — человек?

На самом деле эта идея совершенно естественна, проста и легка в понимании, если отбросить свои предрассудки и посмотреть на нее непредвзятым взглядом. Вновь подумайте о своем теле, отметьте, как вся ваша сущность находится в каждой его части, и что когда ваша рука дотрагивается до страницы, это вы до нее дотрагиваетесь, и когда ваш глаз видит эту страницу, это вы ее видите, и когда ваш язык произносит «Я согласен», он говорит от вашего лица и за вас — вас, от кончика ног до макушки головы. Вы в каждой частя вашего тела, поэтому то, что оно чувствует, то и вы чувствуете, и что оно делает, то и вы делаете, и вы отвечаете за каждую его часть. Однако — и в этом странность, парадокс — ни ваша рука, ни ваш глаз, ни ваш язык, ни ваши ноги, ни ваши волосы не являются вами: различие между ними и вами ни на секунду не стирается. Вы все об этом знаете, т. к. вы этим живете, не задумываясь об этом; вы просто такими являетесь. По мнению индуистов, с Богом все обстоит точно так же: Вы с Богом так устроены, так что как можно этого не понять?

У Бога есть два аспекта — внешний Круг, всеобъемлющий, который является всем сущим, и внутренний, исключающий все Центр, который и есть вы, ваше истинное «Я». Весь Он находится в вас в качестве вашего истинного Бытия, вашей Сущности. При этом вас и Бога никак нельзя друг с другом спутать; Бога и человека разделяет огромное расстояние, и так будет всегда.

Возможно, что эта идея, эта индуистская доктрина о тождественности Бога и «Я», покажется наиболее абсурдной и оскорбительной убежденным христианам. Но на самом деле вся проблема в языке — в том, как идея описывается словами: само понятие очень знакомо. Разве Святой Дух (который является не частью Бога, а самим Богом) не обитает в верующем? В самом деле, разве Свет не освещает каждого человека, который приходит в этот мир? Как говорил апостол Павел, «не я живу, но Христос живет во мне». Все духовные учения везде и во все времена отвергали, что человек — всего лишь человек, и считали осознание Бога внутри своей основной задачей. Отличаются лишь выражения, акценты, стиль. Индуистский мудрец говорит то же, что и христианский мудрец, только он говорит это гораздо чаще и, быть может, более бескомпромиссно, более прямо. Но на практике, по крайней мере, на самой лучшей практике, все они друг с другом согласны.

Освобождение

Для индуиста эта идея о Боге внутри нас — не просто идея, а сама цель жизни. Конечно, вначале для него, как и для нас, это скорее всего не более чем интересный, но довольно непонятный стимул. Но если он серьезно относится к своей религии, то его цель — осознать истину всем своим умом и сердцем. То есть он хочет не просто знать умом, что его истинная природа каким-то образом божественна, а чувствовать сердцем то же, что и Бог; быть уверенным в том, что он и есть Бог, и постоянно жить в качестве этого божественного внутреннего «Я», а не в качестве того старого человеческого «я», которое Его вмещает. Когда он этого достигает, про него говорят, что он достиг Освобождения — что значит, что он всегда счастлив, свободен от плохого настроения, забот и волнений, ни от чего и ни от кого не зависит и убежден в своем бессмертии. Он является всем этим и гораздо большим, так как наконец знает и видит, Кто он есть на самом деле: он четко видит и ощущает, что хотя внешне он Джон или Мэри (или Сародж, или Индира), внутри все обстоит иначе, и его внутреннее Бытие — Атман, который есть Брахман, Единый.

Для этого он и родился, для этого все мы родились, в этом цель нашей жизни — рассмотреть эту космическую шутку, развенчать этот миф о том, что мы с вами — два отдельных человека, среди миллионов других, две крошечные частицы мира; и вместо этого увидеть, что мы абсолютно едины друг с другом и со всеми существами, так как каждый, в реальности, является Всем. Короче, мы родились, чтобы достичь Освобождения.

Освободиться от человечности в пользу Божественности — как благочестивый индуист осуществляет эту высокую цель? Это нелегко, это не что-то, что можно сочетать с несколькими другими интересами, и на это может понадобиться вся жизнь. Во-первых (и уже это достаточно трудно), он должен найти достойного Учителя, Гуру, который сам достиг Освобождения, и умолять его позволить ему стать его смиренным и послушным учеником. Он должен быть готов оставить из своей собственности лишь набедренную повязку и пару горшков и часто страдать от голода и холода. Он должен благоговейно слушать, чему учит Мастер. Он должен впитывать милость своего Мастера, это тонкое и заразительное сияние или атмосферу, в которой могут созреть и его собственные духовные способности. Прежде всего он должен, сидя в позе лотоса, медитировать в святом присутствии Мастера, без выходных или отгулов, пока не достигнет Цели (поза лотоса, с прямой спиной, ногами, сложенными под прямым углом к телу, и ладонями на коленях для индусов естественнее и дается легче, чем нам).

Медитация, средство для освобождения

На что же ученик медитирует, час за часом, год за годом, сидя под деревом в лесу или в гималайской пещере, вместе со своим обожаемым Гуру? На разные глубокие и прекрасные понятия? Вовсе нет! Если он серьезен и успешен в этом деле, то он перестает думать и вообще ни о чем не думает! Вернее, думает о Ничем, о не-вещи. Он переводит свое внимание со всех постижимых внешних вещей на самого себя, на то непостижимое Единство, который переживает все эти вещи в своем Центре. Он обращает взор вовнутрь на себя, смотрит, чтобы увидеть то, что никто другой не может за него увидеть — а именно, каково это на самом деле — быть Тем, кто смотрит. И то, что он видит, — это Никто, не тело, не ум, не мысли, не слова и, безусловно, не человеческое «я», а его истинное «Я», Атман, который и есть Высший Брахман.

Я бы удивился, если бы вы полностью одобрили подобное занятие. Если, направляя взор вовнутрь, он видит «Ничто» и думает о «Ничто», разве это не ужасно скучное и бессмысленное, и к тому же бесполезное и эгоистичное занятие — в мире, где нужно сделать так много? Разве он не просто набожный бездельник? Он бы ответил: «Меня интересует истина о том, Кто я такой и Что находится в этом месте, которое я занимаю, природа этого „Я“;- и когда я смотрю вовнутрь, то вижу не тело, а лишь (так сказать) абсолютно чистое Зеркало, в котором отражается весь мир. Это Зеркало можно назвать истинным „Я“, или Духом, или чистым Субъектом, или Внутренним Светом, или Сознанием, или Атманом, или Пустотой, или Ничто, или чем еще угодно. Но вот что странно — хотя когда я смотрю на Это, я и вижу „Ничто“, при этом вся скука и бесцельность — а также вся бесполезность и эгоистичность мира исчезают, и наконец я бесконечно счастлив. Это умение ясно видеть свое „Я“ и есть Освобождение. И единственный способ помогать другим — в том числе и в духовном плане (а не просто оказывать материальную или психологическую помощь, когда она часто оборачивается настоящим препятствием) — значит также помогать им достичь Освобождения; а единственный способ это сделать — сначала самому достичь Освобождения. Тогда я буду помогать им автоматически, по-настоящему (а не просто сделаю их жизнь более комфортной) — просто тем, что буду видеть, Кто я есть, и быть Тем, кем являюсь».

Ну вот он и доказал свою правоту — или мы все еще его осуждаем? Мы не осуждаем искреннего художника, который посвящает свою жизнь открытию красоты внешнего мира, даже если то, что он нашел, кажется нам ужасным; не осуждаем мы и искреннего ученого, который посвящает свою жизнь открытию истины, базовой структуры этого мира, даже когда результат его открытий — страшное оружие разрушения. Почему же тогда мы должны осуждать искреннего мистика, ученика, который посвящает свою жизнь открытию красоты и правды внутреннего мира, самого Сознания, Загадки, лежащей в основе самого художника и самого ученого, не говоря уже об их мире? Действительно ли это так достойно восхищения — видеть все, кроме самого смотрящего? Это вопросы, которые вполне мог бы задать нам ученик-индуист. Что бы мы ответили?

Быть может, нам все еще кажется, что это занятие какое-то неестественное или нездоровое. Почему ученику обычно требуется так много времени, почему это так трудно — направить свое внимание вовнутрь, от мира внешностей к реальности, в которой они отражаются? Почему этот Атман, этот загадочный внутренний Бог, или Внутренний Свет, обнаруживается только после преодоления огромных трудностей, после столь долгих поисков? Я думаю, он бы пояснил, что наоборот — Атман вовсе не странен и трудноразличим, а совершенно естествен и очевиден и что Его от нас скрывает всего-навсего Желание. Наше внимание так приковано к внешним вещам, которые мы любим и ненавидим, которых хотим избежать или удержать при себе, что у нас нет времени на то, что сейчас здесь присутствует; мы дальнозорки и не замечаем ее; нас интересует не то, Что мы есть, а только то, что есть у нас. Факты, и особенно Главный факт существования этого «Я», нас не интересуют: мы просто хотим их изменить, и наши мысли и ментальная болтовня — наши инструменты. Поэтому первое, что должен сделать ученик-индуист, — перестать думать, оставить все слова и вместе с ними и желание что-либо изменить, и не отрываясь смотреть вовнутрь на то, что есть. И там, по его утверждению, он видит Бога так легко и с такой ясностью, что непонятно, как он раньше мог Его не замечать. Он видит Внутренний Мир гораздо, гораздо более ясно, чем когда-либо видел внешний: это внешняя картинка спутана, нереальна и невнятна по сравнению с той внутренней Ясностью, которая содержит ее в себе.

Майя

Если настойчиво спрашивать у индуиста, что же конкретно он подразумевает под словом «Реальность», и почему мир внутри Реален, а внешний мир относительно нереален или иллюзорен, он мог бы ответить следующим образом: «Я, или Чистое Сознание, — очевидный Источник всех внешних вещей, и все эти вещи, очевидно, лишь видимость — разноцветные поверхности, запахи, вкусы, звуки, удовольствия, боли — которые постоянно меняются, лишены сущности, или собственной независимой реальности, и мгновенно исчезли бы, не будь Ума, который их осознает. Они — развлечение, продукт игры Ума, элементы необычайно длинного и хорошо выстроенного сна. Иными словами, они — Майя. Все является Майей, или иллюзией, если рассматривается как отдельное и самостоятельное; вместе с тем все реальное, если рассматривается как неотделимое от Единой Реальности, которая воздает все это. Итак, по сути нет разницы между „реальными“ серыми крысами, которые человек видит, когда трезв, и „воображаемыми“ розовыми крысами, которые он видит, когда пьян: и то, и другое — Майя, реальные как создания Ума и нереальные как вещи в себе. И наша задача в жизни — осознавать Майю как Майю там, вовне, и ее Источник как Источник здесь, внутри, и никогда их не путать».

Социальные последствия

Вам эта философия майи может показаться неприятной, но она определенно не глупая и не абсурдная. На самом деле, многие западные мыслители приходили к тем же самым заключениям, более или менее независимо от восточной философии — в теории. Разница между ними и индийским философом-мудрецом в том, что он принимает свою доктрину настолько всерьез, что согласно ей и живет, а им это и в голову бы не пришло.

И каковы, спросите вы, будут социальные последствия веры в то, что мир, как мир, есть майя, сон, от которого нам нужно пробудиться?

В двух словах: плачевными! Посмотрите, какой Индия была на протяжении последних двух тысяч лет — страной, где страшная нищета и колоссальное богатство всегда существовали бок о бок, где религия терпела, и даже поощряла, кастовую систему жесткого классового расслоения, со всеми ее несправедливостями и несуразностями, где практически никогда не было эффективного и честного правительства, где серьезный материальный прогресс и крупные социальные реформы лишь недавно стали считаться респектабельными целями. И, безусловно, правда, что традиционное безразличие Индии к внешнему миру полностью связано с ее традиционным интересом к миру внутреннему. Если о религии судят по ее плодам — по ее крупномасштабным последствиям — тогда индуизм вовсе не здоровое дерево!

Сегодня многие образованные индусы — образованные в западном понимании — согласились бы с такой оценкой, и даже могут дойти до того, что захотят срубить все дерево. Они считают, что традиционный индуизм, направляющий внимание человека с плачевного состояния его окружения на себя, свидетеля, стал одной из причин такого положения дел. Они утверждают, что индуизм — религия, отрицающая мир, — и посмотрите, какой мир в результате мы получили!

Несомненно, в такой точке зрения есть доля правды. Но давайте будем справедливы к индуизму. Во-первых, это самая мягкая и терпимая из всех религий. Он не только не преследовал другие религии, он с ними весьма удачно мирно сосуществовал и обычно перенимал многие их черты (на самом деле, он впитал столько грубых, примитивных, доарийских культов, что они часто заслоняют его основной характер — а иногда и противоречат ему). Он был вдохновителем пацифистских движений и ненасилия в целом, и большинство праведных индуистов — вегетарианцы, которые осуждают убийство животных. Его уникальный религиозный гений и традиция породили огромное число святых и мудрецов — по-настоящему Освобожденных Мастеров (некоторые из которых, кстати, были женщинами) — и принес утешение бесчисленным миллионам обычных людей. Это правда, что эти обычные люди все еще недоедают, неграмотны и живут в плохих условиях, но являются ли они менее зрелыми и счастливыми, чем, например, жители Нью-Йорка, где уровни преступности, разводов и самоубийств говорят сами за себя? Несомненно, идеалом является духовная жизнь, прожитая на фоне материального благополучия. Быть может, когда-нибудь, в какой-нибудь счастливой стране, будет и то, и другое. Тем временем, любые чувства превосходства с нашей стороны абсурдны. Мы не лучше Индии, мы просто лучше материально обеспечены — что вовсе не то же самое, что быть более цивилизованными.

Карма и перерождение

Еще один момент: по мнению ортодоксального индуиста, чрезмерная озабоченность этой жизнью — признак узости мышления. Он считает, что наша общая Цель — Освобождение, обнаружение нашего абсолютного Единства, и что каждому из нас нужно много, много жизней, чтобы это осуществить. Поэтому мы продолжаем перерождаться — в более высокой, быть может, богоподобной форме жизни, если мы добродетельны, и в более низкой, быть может, животной форме, если мы нечестивы, пока в конце концов не поймем, что это всего лишь игра, и мы на самом деле не отдельные личности, а Единое «Я» всего сущего. Например, если в этой жизни вы полуголодный крестьянин, который честно пытается выполнять свой долг, в следующий раз вы можете родиться в семье богатого торговца, с множеством возможностей следовать духовному пути, не отягощенным мирскими заботами. Все зависит от того запаса заслуг, или хорошей кармы, который вы накапливали с незапамятных времен каждой добродетельной мыслью и поступком и вновь уменьшали каждой нечестивой мыслью и поступком. Невозможно избежать последствий самого незначительного поступка — если не в этой жизни, то в другой. «Что посеешь, то и пожнешь» — в Индии это христианское предупреждение довели до его логической крайности. Наверняка его практический эффект на поведение людей был, в целом, весьма хорошим.

В любом случае, считаете ли вы эту индуистскую доктрину перерождения и кармы (которые можно назвать своего рода моральной бухгалтерией) истинной или просто выдуманной, она, безусловно, смелая и интересная попытка объяснить сбивающее с толку неравенство и кажущуюся несправедливость нашего человеческого состояния. Она также предоставляет достойный стимул для моральных и духовных стремлений — и не важно, откуда мы начнем. Она как минимум на 2–3 тысячи лет опередила нашу знаменитую теорию эволюции. Действительно, трудно понять, как она работает, во всех мельчайших подробностях, но, по крайней мере, она подчеркивает четыре ключевых момента: единство всех живых существ; зависимость нашего будущего от того, что мы делаем в настоящем; универсальную Цель Освобождения; и множественность путей к этой Цели.

Три пути

Множество этих путей традиционно сводятся к трем: путь Кармы, или Благих Дел, путь Бхакти, или Преданности, и путь Джняны, или Знания.

Первый путь состоит в том, чтобы просто выполнять свой долг, в чем бы он ни заключался, совершенно бесстрастно, без желания или ожидания вознаграждения или цепляния за результаты. Конечно, такое отстраненное отношение очень трудно поддерживать, но оно может очень сильно нас продвинуть на пути потери своего «я» и духовного просветления. Тем не менее это практичный путь, который подходит подавляющему большинству из нас, которым нужно зарабатывать себе на жизнь и кто не может или не хочет посвящать всю свою жизнь поклонению или медитации.

Второй путь состоит в преданности какому-либо божеству или аватару, что тоже ведет к потере своего «я» и полному самоотдаванию (аватар — это редкое и особенное воплощение Бога в человеческой форме. Все мы — божественные воплощения, но в аватаре эта божественность гораздо более выражена. Кришна и Рама — самые популярные аватары для индуиста, и он также может относить к их числу Будду или Иисуса). В данном случае объект поклонения — Бог или Брахман, проявленный в конкретном человеке или форме, или проявляющий определенный аспект. Например, Шива — неарийское божество, включенное в индуистский пантеон, и который иногда выступает в форме Разрушителя, иногда в виде бога Плодородия (его символ, известный по всей Индии, — стилизованный мужской половой орган), а временами как любящий и нежный бог; он объект поклонения во многих культах. В типично индийской манере, его преданные используют образы, а также молитвы, музыку, гимны, благовония и подношения из цветов и риса. Для стороннего наблюдателя все это может показаться примитивным (или даже непристойным) идолопоклонничеством, но на самом деле это действенный путь к Освобождению. И опять же, это путь для масс. В Индии гораздо более развит этот вид религии, путь преданности, где Божество (временно) отличается от поклоняющегося, чем тот, о котором в основном шла речь в этой главе, где цель — превзойти это различие и осознать абсолютное Единство.

Осознание неделимого Единого — третий путь, путь Знания, когда смотришь вовнутрь, чтобы увидеть, Кто Ты на самом деле. Это наивысший путь, к которому должны вести все другие, прежде чем они приведут к Цели полного Освобождения.

Христиане могут сравнить путь Кармы с протестантским идеалом любящего служения человеку, а путь Бхакти — с католическими культами «Священное Сердце Христа» или «Пресвятой Девы Марии». Что касается пути Джняны, или Знания, его также — как мы вскоре увидим — можно найти в христианстве и во всех великих религиях — это само их сердце, хотя этот путь очень легко упустить из виду и ему очень редко следуют до конца.

Четыре стадии жизни

И, должен сказать, очень хорошо, что это случается так редко. Что было бы, если бы все стали следовать этому третьему пути, сидеть у стоп своего обожаемого гуру, пока не наступит самореализация? Кто бы их кормил? Как бы выжила страна, да и весь род человеческий?

На самом деле это то же самое, как спрашивать, что бы произошло, если бы мы все были мусорщиками или королями. Ситуация неправдоподобна. Все мы не собираемся всю жизнь следовать путем Джняны — и вряд ли когда-нибудь захотим это делать. Очень немногие, даже в религиозной Индии, обладают таким чувством собственного призвания, необходимым мужеством и неослабевающим упорством. И с древних времен в Индии всегда понимали, что хотя духовная жизнь — это то, что действительно важно, ей нужна материальная основа, и жизнь должна продолжаться. Издревле традиционный идеал был в том, что человек должен только последние годы своей жизни полностью посвящать поиску самопознания.

Выделяются четыре стадии. Первая — детство и юность, когда важны дисциплина и образование; вторая — зрелость, когда важнейший долг каждого — зарабатывать на жизнь и воспитывать детей; третий — старость, после появления первого внука, когда человек все оставляет, уходит из дома и семьи и ищет общество своего духовного Учителя, оставаясь с ним, пока не найдет свое «Я»; и, наконец, жизнь бродячего аскета, или санньясина, не имеющего никакой собственности кроме набедренной повязки (а иногда обходящегося и без нее), миски для еды и горшка для воды, — и неописуемая радость Освобождения. Это идеальная модель жизни индуиста, и серьезные попытки следовать ей делают и сегодня. И даже если последние две стадии ему не под силу, истинный индуист в глубине души все же верит, что лишь это является успехом в жизни — намеренно умереть бездомным, нагим, одиноким, безвестным нищим, так как, когда вы наконец увидели, Кто вы на самом деле, все во Вселенной становится вашим, и вы становитесь неизмеримо богаче, чем все ее миллионеры вместе взятые.

И даже хотя этот идеал очень, очень редко реализуется, он придает благородство и смысл жизням бесчисленных индусов, которые в противном случае были бы довольно бессмысленными и безнадежными. Это уже что-то, это уже очень-очень много — знать, куда ты идешь, даже если движешься очень медленно, со многими остановками, иногда поворачивая назад; и более того, знать, что когда-нибудь, быть может, к концу жизни, скорее к концу еще нескольких сот жизней, обязательно дойдешь до цели.

А еще лучше (добавил бы Джняни, или осознавший Себя) — осознать, что на самом деле вы уже в данный момент там и находитесь, просто этого раньше не замечали. Так как Освобождение — не достижение чего-либо, а осознание того, что все уже достигнуто. Не нужно становиться лучшим человеком, нужно просто увидеть, что на месте того, кого вы считали человеком, — есть лишь Совершенство.

Все, чем мы являемся, — результат наших мыслей: все основано на наших мыслях и состоит из наших мыслей. Если человек говорит или действует со злым помыслом, тогда страдание следует за ним, как колесо следует за копытом животного, везущего повозку.

Все, чем мы являемся, — результат наших мыслей: все основано на наших мыслях и состоит из наших мыслей. Если человек говорит или действует с добрым помыслом, счастье следует за ним, как тень, которая никогда его не покидает.

Ненависть не прекращается ненавистью/ ненависть может прекратить только любовь. Это извечный закон.

Внимательность — путь к бессмертию, а беспечность — путь к смерти. Внимательные не умирают, а беспечные уже подобны мертвецам.

Как лучник направляет стрелу, так и мудрый направляет свой нестабильный ум, который так трудно контролировать. Строители каналов направляют воду, лучники направляют стрелы, плотники придают форму дереву, мудрецы придают форму самим себе.

Тот, кто понимает нереальность всего и не делает запасов, — не оставляет следов, как птица в небе. Король смерти не может прикоснуться к тому, кто смотрит на этот мир как на мираж.

Посмотрите на этот пестрый мир, подобный царской колеснице; глупцы поглощены им, а мудрые не цепляются за него. Вы сами должны сделать усилие, Будда лишь указывает направление. Те, кто встал на путь и кто медитирует, освободятся от иллюзии.

Человек достигает нирваны, не сидя верхом на каком-либо животном, а только путем тренировки самого себя

Из «Дхаммапады» (V-Л/ вв. до н. з.)

3. БУДДИЗМ, РЕЛИГИЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Буддизм, ответвление индуизма

Буддизм, одна из величайших религий мира, берет свое начало в Древней Индии как ответвление индуизма. Все базовые понятия индуизма в той или иной форме принимаются буддистами как должное, и цель освобождения — буддисты называют ее просветлением — одинакова в обеих религиях. Если нам нравится индуизм, то буддизм покажется таким же близким по духу. И если вершины индуистской метафизики и духовности нам кажутся слишком заумными, тогда мы обнаружим, что буддизм — хотя в конце концов он взлетает так же высоко — исключительно практичная религия, большую часть которой мы все способны понять и получать от нее пользу в нашей повседневной жизни. Нам не нужно начинать менять собственную религию, чтобы поучиться у этой.

Однако буддизм — далеко не просто ветвь индуизма. По своему общему стилю, ощущению, а также по разнообразным деталям он представляет собой контраст своему родителю. Это историческая религия, с конкретным началом и основателем в человеческой форме — им был Гаутама Будда, индийский принц VI в. до н. э. — в то время как индуизм медленно формировался из опыта многих поколений и не был вдохновлен каким-то одним духовным гением. К тому же буддизм — универсальная, или мировая религия, миссионерская религия, которая распространилась — причем мирно — по большей части Дальнего Востока, тогда как индуизм остался очень «индийской» религией, всячески связанной с теми древними обычаями индийского общества, которые явно не для экспорта. Так, Будда был противником кастовой системы — жесткого социального расслоения на классы, не делал различий между людьми разной расы или социального положения и признавал, что женщины (на которых индусы в духовном плане смотрели свысока) точно так же способны достичь просветления. Также буддизм — умеренная религия, следующая срединным путем, пролегающим между аскетизмом (или нанесенными самому себе телесными страданиями) и чувственностью, тогда как индуизм имеет обыкновение впадать в обе эти крайности.

Прежде всего, буддизм — относительно недогматическая, эмпирическая, почти научная религия, которая обращается к нашему здравому смыслу и критическим способностям. Вместо того чтобы просто говорить нам во что верить, как это свойственно индуизму и другим религиям, он требует от нас почти ничего не принимать на веру. Мы должны не полагаться на какой-либо внешний авторитет, а подвергать испытанию все на своем пути. Сам Будда советует нам быть светочем самому себе и не искать убежища вовне. По этой причине, как и по ряду других, буддизм поразительно современен, хотя ему уже 2500 лет. Из всех великих религий именно он лучше всего сочетается со скептичным, агностическим духом современной науки.

Гаутама Будда

Принца Гаутаму воспитывали как индуиста. Его отец был правителем небольшой страны, находящейся там, где сейчас Непал, у подножия великих Гималаев. В шестнадцать лет он женился, и у него родился сын. Молодой принц вел необычайно защищенную жизнь — он жил в роскоши, в своем дворце — и, по-видимому, не осознавал существование трагической стороны жизни. Когда ему было двадцать девять лет, он столкнулся с ней, и это было для него шоком.

Рассказывают, как однажды он поехал кататься на своей колеснице и увидел старика, затем больного человека, а потом труп. Он спросил о них своего колесничего. «Это происходит со всеми нами», — ответил тот. Затем он увидел человека с бритой головой, в потертой желтой робе. Колесничий объяснил, что это был бездомный духовный искатель.

Потрясенный тем, что он увидел, Гаутама вернулся во дворец. В ту ночь, пока его наложницы спали вокруг него, он отрекся от чувственности и принял решение спасти себя и всех людей от этого ужасного цикла страданий. Попрощавшись со своей спящей женой и малюткой сыном, он прокрался из дворца, разбудил своего колесничего и поехал с ним до края леса. Там он вышел, отрезал мечом свои длинные черные волосы, отослал их назад во дворец вместо послания и обменял свою красивую одежду на тряпье бедняка. Один и без гроша он пошел дальше, с твердой решимостью найти причину страданий — и способ от нее избавиться.

Нам, чья реакция на человеческие страдания была бы другой — мы стали бы собирать средства на больницы, организовывать благотворительные проекты и исследования, — поведение Гаутамы кажется типично восточным и непрактичным. Ему же было очевидно, что проблема появилась в нем самом, и ее решение нужно искать в том же месте. Его поиск — внутренний, духовный по своей сути. Странствуя по городам и деревням равнины Ганги, он разыскивал знаменитых индуистских учителей и слушал их наставления. Шесть лет он странствовал, слушал, сидел в глубокой медитации, почти без еды, и выносил самую суровую аскезу, пока почти совсем не угас. Он победил страх и гордыню, гнев и похоть, научился контролировать свой капризный ум, но все же не мог достичь просветления. Наконец; уже почти умирая, он решил вдоволь поесть и совершить омовение. Затем он уселся под деревом, с твердым намерением не вставать, пока не станет полностью просветленным. Ему тогда было тридцать пять лет.

Гаутама провел ночь, изучая свои прошлые жизни, причину рождения и перерождения в этом несчастном мире; корни человеческого страдания, как оно возникает и как его превзойти. Он переходил на все более и более глубокие ступени медитации. И когда занималась заря, он достиг цели. Теперь он был Буддой, полностью освобожденным, пробужденным, просветленным.

Все оставшиеся годы своей жизни он провел, путешествуя по северо-восточной Индии и рассказывая всем, кто слушал, о пути Будды, который и есть избавление от страданий. Он основал сангху, общину монахов, полностью преданных религиозной жизни И распространению учения, и таким образом заложил фундамент мирового буддизма. Он умер в возрасте 80 лет. Его последними словами собравшимся последователям были: «Стремитесь неустанно к своему освобождению».

Причина страданий

Как же нам стремиться неустанно к своему освобождению? Что же такого Будда обнаружил о страдании? В чем состоял его способ избавления от него, и как мы тоже можем от него избавиться и стать просветленными?

Его учения запоминались и передавались из уст в уста, но были записаны лишь через несколько веков после его смерти. Они дошли до нас в многочисленных писаниях, также содержащих много разных набожных украшательств и ученых комментариев. Чему конкретно учил сам Будда, неясно, но его основная мысль ясна. И только это нам и интересно.

Учение построено вокруг идеи дуккхи, что означает боль и несчастье, неудовлетворенность и несовершенство всех видов. Эта дуккха, говорит Будда, окрашивает весь наш опыт, всю человеческую жизнь, все существование в этом мире пространства и времени. Ничто не постоянно. Даже наши радости — дуккха, так как они преходящи, и мы это знаем. Поэтому первое, что надо сделать, — быть честными, перестать притворяться, что все в жизни хорошо, и признаться, что это не так, что никогда таковым не было и никогда не будет.

Следующий шаг — увидеть, что причина дуккхи, или страданий, это желание — пристрастие, жажда, алчность. Очевидно, что наше желание не в наших обстоятельствах, а в нас самих, в нашем отношении к этим обстоятельствам. Поэтому мы должны изменить свое отношение и избавиться от желания, которое порождает страдание. Полное разрушение желания — нирвана, которая и есть состояние просветления, которое Будда испытал под деревом бодхи.

Средство от страданий

Будда был необычайно основательным. Он во всех подробностях описал путь к нирване, восьмеричный путь, которым мы должны следовать. Во-первых, это правильное понимание, которое включает принятие факта страдания, его универсальности и причины возникновения. Во-вторых, это правильное устремление, которое включает доброжелательность и сострадание ко всем живым существам. В-третьих, это правильная речь, которая включает и умение молчать, когда нам нечего сказать. В-четвертых, это правильное действие, которое включает большинство того, что мы бы назвали образом жизни хорошего христианина плюс воздержание от одурманивающих веществ: такое праведное поведение пополняет запас добродетели, или хорошей кармы, без которой наш духовный прогресс невозможен. В-пятых, это правильный образ жизни, что означает заниматься такой работой, на которой можно всегда практиковать правильное действие. В-шестых, это правильное усилие, что означает неустанно практиковать наши моральные, ментальные и духовные упражнения и никогда не падать духом. В-седьмых, это правильная мысль, что означает развивать свое внимание и концентрацию до тех пор, пока мятежный ум не будет полностью под контролем. И, наконец, восьмое — это правильная концентрация, что означает тренировку ума, доведенную до ее предела и завершившуюся просветлением.

Вот вкратце восемь шагов на пути к просветлению и к окончанию страдания. Их последовательность важна: первые создают прочный моральный фундамент, на котором величественное здание буддийской духовности может быть безопасно воздвигнуто.

Буддийская тренировка ума

Первые ступени восьмеричного пути, которые в основном связаны с формированием характера и порядочным поведением, так похожи на христианскую этику, что не нуждаются в дальнейшем комментарии. А о восьмой, или окончательной ступени к просветлению, можно сказать немного: только те, кто на ней находится, знают, каково там на самом деле, и они не находят для описания этого подходящих слов. Именно седьмая ступень, правильное направление мысли, или буддийская тренировка ума, — важнейший шаг на пути — требует объяснения. Какое отношение тренировка ума имеет к религии и какой от нее вообще толк?

Обычно мы вообще не думаем о тренировке ума: мы надеемся, что все как-нибудь само образуется. Мы считаем, что дисциплина, необходимая для выполнения своего долга в жизни, включает всю необходимую тренировку. В результате такого отношения большинство из нас сильно страдает. Мы жертвы наших страхов и ненависти, наших тревог и презрения, наших настроений всех видов. И мы неспособны долго чем-либо заниматься, неспособны по-настоящему концентрироваться на том, что делаем. Зрелые и по-настоящему успешные мужчины и женщины — те, у которых врожденный талант укрощать неспокойный ум. Даже им специальная тренировка принесла бы пользу. Остальные же из нас остро в ней нуждаются.

Давайте проведем небольшой эксперимент. Закройте глаза и наблюдайте за дыханием, считая вдохи и выдохи, не думая вообще ни о чем, не позволяя уму блуждать ни на секунду. До скольких вы можете сосчитать, пока посторонние мысли не начнут прорываться? Если вы можете отсчитать десять вдохов-выдохов без всякого блуждания ума, то вы поистине одаренный человек! Или понаблюдайте за большим пальцем левой руки, которая держит эту книгу, и проверьте, как долго вы можете это делать, пока какой-нибудь посторонний образ или идея не затмит то, что вы видите. Не правда ли, что ваше внимание вышло из-под контроля, что вы раб, а не хозяин своего ума, заполоненного желаниями? Буддисты говорят, что в этом причина всех наших страданий, всей нашей дуккхи.

Наш ум можно приручить. Мы, на Западе, не ожидаем, что за это дело возьмется религия. Большинство христиан, за исключением обитателей некоторых монастырей, не только не одобрили бы специальные упражнения, а отмахнулись бы от них, посчитав их эгоистичными или просто пустой тратой времени. Как же все обстоит иначе на Востоке, где серьезная религия и есть тренировка ума! И из всех восточных религий буддизм больше всех на ней настаивает и разработал в мельчайших подробностях, как это надо делать.

Важность внимания, или осознанности

Сердце буддизма — медитация, а сердце буддийской медитации — осознанность. Осознанность значит ясное и намеренное понимание того, что мы видим, слышим или чувствуем здесь и сейчас, без всяких посторонних мыслей, воспоминаний о прошлом или планов на будущее. Когда вы таким образом смотрите на цветок, вы по-настоящему видите цветок, а не ваши идеи или чувства о нем: вы видите его как он есть — четко, во всей его красочной яркости и всей его красивой форме, не называя его, не сравнивая с чем-либо, без желания сорвать его или поговорить о нем. В результате вы обнаружите свежесть, остроту, красоту, которую, быть может, не замечали с раннего детства.

Плоды осознанности появляются мгновенно: врата восприятия открываются, и вы начинаете жить в ярком и захватывающем мире форм и звуков и цветов, вкусов и запахов и фактур, о которых, быть может, уже и забыли, что они существуют. Но для буддизма это просто дополнительный плюс. Основная цель осознанности — превратить ум в по-настоящему эффективный инструмент и применить этот инструмент на себе, на своем центре. Иными словами, наивысшая форма осознанности — это осознанность самого ума, осознание своего осознания. Доведенное до своего предела, это и есть просветление.

На пути к этой цели были разработаны упражнения, от простых до самых сложных, начиная с концентрации на своих движениях, постепенно перемещаясь вовнутрь к нашим мыслям и ощущениям и эмоциям, пока мы полностью не осознаем все, что сейчас происходит. Мы больше не упускаем из виду смотрящего.

Например, излюбленное упражнение — наблюдение за дыханием. Мы только что его делали — на протяжении где-то около минуты. Буддийский монах или серьезно настроенный мирянин может его выполнять много часов в день или даже несколько дней подряд. Еще одно — осознанная ходьба, когда человек тренирует себя полностью осознавать каждое ощущение при движении своих ног и остальных частей тела. И так далее, со всем, что мы делаем: цель в том, чтобы полностью осознавать то, что происходит здесь, в эту минуту, и ничего более.

Ту же технику следует применять и к нашим эмоциям. Это особенно ценно, когда речь идет об отрицательных эмоциях, таких, как гнев, страх или ненависть. Мы должны думать не о внешнем объекте, который нас разозлил, а просто наблюдать за чувством гнева, которое здесь и сейчас, не осуждая и не одобряя его. Когда мы так поступаем, мы не просто становимся более осознанными и, таким образом, немного более зрелыми. Происходит нечто драматичное: мы тут же перестаем сердиться. Попробуйте сами, советуют буддисты. В следующий раз, когда кто-нибудь скажет вам что-нибудь обидное, замечайте только свои реакции. Не пытаясь избавиться от своего чувства гнева, просто исследуйте его как ученый, не спеша, чтобы и в следующий раз его узнать. По мере того как вы будете продвигаться в этом исследовании, вы обнаружите, что нечего исследовать! Ваш гнев исчез, потому что вы по-настоящему на него посмотрели. Это был всего-навсего мираж, что-то, что исчезает при ближайшем рассмотрении.

Обнаружение своего «не-я»

Но даже этот замечательный момент — успокоить свой ум, пока он не освободится от всех отрицательных эмоций, всех плохих настроений, всей нестабильности, всех желаний, всех препятствий на пути к просветлению — не является конечной целью буддийской осознанности. Ее цель — само просветление, когда не просто нет никаких желаний, но также когда ты ясно видишь, что и тебя нет, и не осталось никого, кто мог бы что-то желать — ни эго, ни «я», вообще ничего. Так же, как тусклая звезда исчезает, если долго смотреть прямо на нее, так же исчезает и ваше разгневанное «я». Ваше тело, ваш ум, ваше «я» — все это, и все остальное, что вы называете собой и своим, исчезнет подобно миражу, как только вы окажетесь с ними в непосредственной близости, лицом к лицу. Посмотрите сами и убедитесь, что это так. На самом деле ваш гнев — частица вашего представления о себе: избавьтесь от этого представления, и вы избавитесь от всех его предполагаемых качеств. Истинная проблема — в вашей иллюзии самости.

Это центральное буддийское понятие не-«я» можно проследить в нескольких религиозных традициях и философских системах, как восточных, так и западных. Нечто похожее часто встречается в современной психологии и философии. Взять хотя бы знаменитый случай Дэвида Хьюма, шотландского философа XVIII в., который, начав исследовать себя, нашел там лишь клубок мыслей, взглядов и ощущений — и никакого эго или «я», которые бы этот клубок связывали. Он предпочел забыть об этом открытии, играя в нарды и выпивая с приятелями. И это действительно страшно, даже для буддиста — заглянуть вовнутрь и обнаружить, что тебя там нет! Неуютно осознавать, что дома никогда никого и не было. Но, по словам буддистов, этот страх — всего-навсего прелюдия к радости свободы. Избавиться от этого «я» — значит наконец избавиться от всех страданий, всех невзгод.

Сравнение «не-я» и Атмана

В предыдущей главе мы рассмотрели, как последователь индуизма, переводя свое внимание от внешних вещей, находит божественный Атман внутри — тот Атман, чей другой аспект — Брахман, или сам Господь.

А во времена Будды многие индуисты считали Атман чем-то — даже, в крайних случаях, чем-то в буквальном смысле размером с большой палец руки, что находится у человека в груди. Конечно, это роковая ошибка: Атман-Брахман, или Абсолютная Реальность, хотя и является источником всего существования и всех качеств, находится полностью за их пределами: это не вещь, не ум, не «я», оно полностью свободно от всех подобных ограничений. Все, что вы о Нем скажете, не будет в состоянии его описать. Даже название «Атман» на самом деле не подходит, т. к. оно ограничивает неограниченное.

Потому Будда настаивал на том, что нет ни Атмана, ни Брахмана, ни индивидуального, ни универсального «Я». Однако так как он был практичным учителем, а не метафизиком, он добавил, что все обсуждения высоких материй, все предположения на эту тему бесполезны. Что единственно разумно — следовать восьмеричному пути, пока мы не сможем сами увидеть, к Чему он ведет, вместо того чтобы теряться в догадках.

v В результате этого учения про буддизм часто говорят, что это религия без Бога и без души и что, таким образом, он вообще религией не является. Это обманчиво. Он не отвергает Источник всех вещей, Реальность за ними, но учит, что Его основное качество — отсутствие всех качеств! Источник абсолютно уникален, абсолютно свободен от наших идей о Нем, абсолютно «Пуст». Просветленные перестали приписывать любые качества или имена Тому, в отношении чего они просветлены.

Тхеравада, или южный буддизм

Буддизм, который мы до сих пор обсуждали, вполне может показаться скучным и хладнокровным, и вовсе не похожим на религию, привлекательную для миллионов. Можно сказать, что он больше похож на прикладную психологию, чем на веру, которая затрагивает само сердце. Тем более что тренировка так изнурительна, что только небольшое число настойчивых последователей, каждый из которых действует в одиночку и только для себя самого, может надеяться завершить его в этой жизни. Что же тогда обычный житель буддийской страны может получить от буддизма?

На самом деле, если мы посетим буддийские страны Дальнего Востока, мы обнаружим, что люди в целом более религиозные и, наверное, более радостные и обаятельные, чем мы ожидали. Очевидно, буддизм, столь суровый и мрачный в теории, на практике есть нечто прямо противоположное.

Этот парадокс частично объясняется тем, что существуют две очень сильно отличающиеся друг от друга разновидности буддизма, две великие школы — школа тхеравады, буддизм которой того более сурового вида, который мы описывали, и несколько более поздняя школа махаяны, буддизм которой абсолютно противоположного типа. Сегодня буддийский мир поделен на страны школы тхеравады на юге — в том числе это Шри-Ланка, Бирма и Таиланд — и страны школы махаяны на севере, включая Тибет, Китай (где буддизм уже долгое время находится в упадке), Корею и Японию. В самой Индии, на родине Будды, буддизм практически сошел на нет к 1000 г. н. э., и ощущается лишь его стойкое влияние на породивший его индуизм.

Как же так получается, что большинство людей в южных странах тхеравады, где буддизм делает так мало официальных уступок популярным вкусам, до сих пор такие религиозные, причем с таким энтузиазмом и так радостно? Ответ в том, что очень значительны неофициальные уступки. Как и в случае с индуизмом и восточными религиями в целом, здесь терпимо относятся к многим древним верованиям (в том числе к разного рода практикам «страховочного» типа, описанным в главе 2). Получившаяся популярная религия включает в себя безграничное почитание Будды, который практически является богом; большое уважение к сангхе (общине буддийских монахов в желтых одеяниях); весьма поверхностное знакомство с дхаммой, или учением, — и множество фантастических верований и суеверных обычаев, которые даже и буддизмом не назовешь.

Так вот что неизбежно происходит, когда религия слишком изысканная и сложная: ее популярная форма остается очень низкого качества? В любом случае, религия стран тхеравады, хоть и представляет собой смесь таких несовместимых элементов, до сих пор очень хорошо работала. По крайней мере, она является стабильной структурой, в рамках которой миллионы людей могут проживать относительно удовлетворительную жизнь. Может ли она выжить в современном мире, в форме массовой религии — уже другой вопрос.

Махаяна, или северный буддизм

В странах махаяны также пошли на большие уступки, только они имели место в рамках самого официального учения, и не просто на его более популярных «задворках». Учение махаяны стало во многом полной противоположностью школы тхеравады, сторонники которой заявляют, что она сохранила первоначальное учение Будды в его неизмененном виде.

Контраст разителен. Идеал в тхераваде — архат, Просветленный, который, ясно узрев, что нигде нет ни постоянства, ни «я», и превзойдя всякое желание, входит в состояние нирваны, чтобы никогда больше не возвращаться в этот мир страданий. Идеал в махаяне — бодхисаттва, просветленный, который, отказавшись сделать этот последний шаг, возвращается вновь и вновь, из сострадания ко всем существам, пока последний из них также не станет просветленным. Таким образом, буддийские художники часто изображают архата морщинистым угрюмым стариком, а бодхисаттву — улыбающимся, благожелательным и упитанным, с большими мешками подарков — прямо своего рода Дед Мороз без бороды.

Говорят, что ключевое понятие тхеравады — мудрость, а махаяны — сострадание. Архата интересует собственное просветление, бодхисаттву — просветление всех, кроме себя. На самом деле контраст не такой абсолютный, как кажется. В обеих школах учат, что просветление не может быть просто личным или эгоистичным достижением. Скорее, наоборот: просветление — осознание того, что не существует ни отдельного человека, ни отдельного «я», и уж точно никаких многочисленных «я», которых нужно вести к просветлению.

Однако бодхисаттва, возвышенно нелогичный, который жертвует своим блаженством в нирване и соглашается на бесчисленные годы страданий, до тех пор пока не будет обеспечено блаженство всем, — наверняка один из самых возвышенных и привлекательных созданий религиозной мысли. Христиане могут справедливо заметить, что он не настоящий Добрый Пастырь, а идеал, миф. Несмотря на это, идеал бодхисаттвы идеально выражает настроение махаяны. Это живой идеал, который работает. В отношении бодхисаттвы нет ничего мифического.

Буддизм махаяны — сострадательная религия. Это также отчасти религия спасения путем веры, благодати, а не действий. Например, существует школа «Чистой Земли» (основана еще в IV в. н. э.), Спаситель в которой — бодхисаттва Амида. Преданный поклоняется и полностью покоряется Амиде, уповает на него, а тот передает свой огромный запас накопленной добродетели всем, кто возлагает на него свои надежды на спасение. В частности, преданный полагается на клятву Амиды — которая гласит, что если любое живое существо призовет к нему тщетно, то Амида поплатится за это собственным просветлением. В награду за эту веру в эффективность клятвы Амиды, преданный после смерти перерождается в Чистой Земле Амиды, Западном раю, где его ждет просветление. Даже сегодня миллионы людей в Японии и других странах махаяны взывают к Амиде и надеются на него. И постольку, поскольку они действительно «растворяются» в нем с полной самоотдачей, они приближаются к просветлению. На самом деле, это бхакти, индуистский путь преданности, который мы обсуждали в предыдущей главе. И это не просто очень хороший путь, а тот, по которому идет больше всего народу: он достаточно широк и прост, чтобы вместить любое число путешественников.

Преданное совершение джапы

Повторение имени Амиды, или Амитабхи, — важнейшая часть этого верования. Эта любопытная практика есть во всех великих религиях. Индусы называют ее джапой — практика повторения какого-нибудь священного имени или фразы. Преданный повторяет его вслух или просто про себя иногда несколько часов подряд каждый день, пока это не становится привычкой, почти такой же автоматической, как дыхание. В пример можно привести известную тибетскую мантру «Ом мани падме хум» («сокровище в сердцевине лотоса») и православную «Иисусову молитву» («Господи Иисусе Христе, помилуй мя»). Нередко это слова на незнакомом языке и до конца не понятны, или это просто заклинание, вообще лишенное смысла. Такого рода религиозная бессмыслица все еще эффективна — что могут подтвердить на собственном опыте бесчисленные преданные последователи махаяны.

Почему? Объяснение простое. Вообще перестать думать, прекратить всю ментальную болтовню и построение образов, оставаясь при этом до конца осознанным, — значит стать пробужденным, просветленным. Но остановить поток внутренней болтовни даже на минуту очень трудно (в чем мы сами убедились). Остановить поток навсегда было бы невозможным — без какого-нибудь инструмента типа джапы. Этот инструмент восстанавливает слова против самих себя и делает ум пустым, лишив всякого смысла те слова, которые он повторяет.

Имя Амиды, произнесенное в миллионный раз, становится просто словом (а то и того меньше), но оно может вытеснить из сознания слова, которые изобилуют смыслом. Оно может очистить ум для просветления.

Назад к индуизму?

Критики последователей махаяны имеют все основания упрекать последних в возвращении к индуизму и в изменении на прямо противоположное многое из первоначального учения Будды. Вместо того чтобы быть светочем самому себе и стремиться к собственному освобождению, можно спокойно понадеяться на Другого, который за вас это сделает. Вместо того чтобы проверять на собственном опыте все, что вам говорят, можно повторять какую-нибудь священную фразу. Вместо того чтобы уважать Гаутаму Будду как человека, мудрого учителя, получается, что нужно обожать его практически как бога, как сверхчеловека безграничного великолепия и силы, в пантеоне, который так же велик, как пантеон индуистов, и гораздо более фантастичный. Вместо того чтобы практиковать самую простую из религий, состоящую из лаконичных лекций и бесконечных ментальных упражнений, неразбавленных поклонением, ритуалами или храмами, можно применять любые вспомогательные средства, которое только может изобрести искусство, чтобы поддерживать религиозную атмосферу и чувство; и все это дополняется эффектным разнообразием видов рая и ада, а также Вселенной, непревзойденной по обширности и воображаемому великолепию. Вмешались даже в закон кармы: бодхисаттва — это тот, кто передает свои добродетели другим! Несомненно, эта модификация делает честь сердечности махаяны, но сводит на нет закон Будды, гласивший, что мы посеем то, что пожнем. Наконец, махаяна тихо опускает учение Будды о дуккхе и универсальности страдания, а также о его восьмеричном пути, ведущему к прекращению страдания: их не отрицают, но отчасти просто принимают как должное, а отчасти и вовсе игнорируют.

Не выходит ли, что у нас здесь не две школы одной религии, а две религии, полностью противоречащие друг другу?

Единство буддизма: мудрость, сострадание, практичность

Странно, что, несмотря на эти огромные различия, буддизм сохраняет свое единство. Он сохраняет свой отличительный стиль во всех своих многих разновидностях (которых мы лишь слегка коснулись) и на протяжении всей своей долгой истории. Не только сторонние наблюдатели, но и сами буддисты ощущают это единство. Например, монахи из стран тхеравады иногда какое-то время живут в монастырях последователей махаяны, и наоборот, с радостью принимая участие в медитациях. Честно говоря, тхеравада и махаяна не столько противостоят Друг другу, сколько друг друга дополняют. Без одной из этих частей буддизм был бы лишь наполовину самим собой.

Кроме того, есть одна идея, один базовый опыт, который одинаков для обеих школ, хотя и имеет много разных названий. Можно назвать его Пустотой. Тхеравада учит, что за переменами нет ничего, что бы изменялось; что есть страдание, но нет того, кто страдает. Махаяна гласит, что все есть пустота. Когда мы проникаем сквозь кольцо внешности объекта и добираемся до самой вещи в середине, мы находим там лишь Пустоту; и этот опыт нужно постоянно воспроизводить, заглядывая вовнутрь на Пустоту, которой являетесь. Подобное видение — не нигилизм и не просто разрушение, а подготовка к Неописуемому. Это и есть основная буддийская мудрость.

Однако любовь и сострадание так же необходимы духовной религии, как мудрость и понимание: осознание этой истины, этот необходимый баланс и есть особенность махаяны. В буддизме тхеравады также об этом знают и рекомендуют детально разработанные упражнения для развития чувств щедрости. Но своя рубашка ближе к телу, поэтому первое, что нужно сделать, — это научиться любить самих себя (это вовсе не просто и не бессмысленно. Как и большая часть буддийской психологии, эта мысль глубока: эгоистичные люди неосознанно себя ненавидят). Затем, двигаясь вовне, в свою очередь распространяйте свою любовь на своих самых дорогих и близких, на более широкий круг друзей и знакомых, на общество и так далее, пока не проникнетесь состраданием к каждому созданию во Вселенной.

Действительно ли возможно «включить» теплые чувства, как теплую воду в кране? В обеих школах буддизма говорят, что при достаточной практике это возможно. Так как это — методическая религия. Она не заставляет вас сомневаться в том, что нужно делать и какими будут результаты ваших усилий.

Короче, можно сказать, что мудрость, сострадание и практичность — черты буддизма в целом.

Буддизм на Западе

В основном именно этот деловой подход и стал причиной того интереса, который буддизм вызывает здесь среди людей, которые серьезно относятся к религии. Монахов в желтых робах можно увидеть в наших городах, часто проводятся лекции, серьезно практикуют разные виды медитаций. Мы начинаем понимать то, что Восток знал всегда — успех в духовной сфере похож на успех в любой другой: как правило, это плод методических усилий.

Два вида буддийской медитации особенно популярны в Европе и Америке — практика осознанности из тхеравады и дзэн. Мы рассмотрим дзэн, это совершенно удивительное китайско-японское образование махаяны, в следующей главе.

Дойдя до предельной пустоты,

пребывай в покое подлинности.

Все вещи совместно фунционируют-взаимосоздаются.

Я созерцаю их возвращение.

Они возникают в великом разнообразии

и все возвращаются к своему корню.

Возвращение к корню зовется покоем.

О покое говорится — таковосгь.

Таковость — это неизменное постоянство.

Знание неизменного постоянства зовется просветленностью.

Не знание — помраченностью.

От помраченности все беды.

Знающий неизменное постоянство всеобъемлющ.

Всеобъемлющий беспристрастен.

Беспристрастность — качество истинного правителя.

Истинный правитель един с Небом.

Небо едино с Дао.

Быть самим Дао значит быть вечно, избавившись от «себя», не зная смерти.

(Дао-дэ цзин, чжан 16, пер. К. Кравчука)

4. РЕЛИГИИ КИТАЯ: КОНФУЦИАНСТВО, ДАОСИЗМ, ЧАНЬ (ДЗЭН)

Китай в сравнении с Индией

Индия и Китай — две великие азиатские державы. Хотя сопоставимые по огромному размеру своих территорий и по еще более огромной численности населения, а также по древности и великолепию своих цивилизаций, они, тем не менее, поразительно разные. Отчасти это можно объяснить географией: в Китае климат похож на тот, что в США, в Индии же климат тропический. Отчасти это может быть из-за расовых особенностей: большинство китайцев — монголоиды, с землистой кожей и узкими глазами, а индусы, как и мы, принадлежат к нордическому типу, смешавшемуся с более темнолицыми народами. В любом случае, по сравнению с индусами китайцы вовсе не идеалистичный, философский или религиозный народ, а практичный, выносливый, трудолюбивый, изобретательный, с чувством юмора и с огромным талантом во всех видах искусств, в том числе прикладных. Кстати, это может объяснить, почему практичный англичанин скорее найдет общий язык с китайцами, чем с большинством других азиатов.

Однако китайская религиозная история чрезвычайно интересна и богата открытиями. В данной главе мы рассмотрим четыре периода этой истории: до-конфуцианский (закончился около 5000 лет до н. э.), конфуцианство (500 лет до н. э. и далее), даосизм (около 400 лет до н. э. и далее) и чань (дзэн) — буддизм (600 лет н. э. и далее). Мы увидим, как эти религии, с их кажущимся противоречием, на самом деле представляют собой непрерывный процесс развития, подобно тому как человек растет, переходя от несознательного младенчества к духовной зрелости взрослого.

Доконфуцианский период

Древняя религия Китая была очень похожа на религию Индии и всего Древнего мира в целом — она была религией множества богов, демонов и духов всех уровней, с которыми нужно было сохранять хорошие отношения — как мы уже поняли, дело весьма непростое. Самыми главными из них были духи отцов клана, во главе с изначальным предком, которые обитали на Небе и управляли оттуда делами на Земле. Таким образом, важнее всего было — путем правильного поведения, преданности и жертвоприношений — завоевать милость предков, которые сообщали о своих желаниях, довольстве или недовольстве при помощи знамений. Искусство гадания, или толкования этих божественных знаков, было делом первостепенной важности, так как прежде чем сделать какой-либо серьезный шаг, нужно было быть уверенным, что сейчас удачное для этого время. Волю богов и предков узнавали, рассмотрев текущее расположение планет или наблюдая за поведением птиц или за тем, как образовывались трещины в панцире черепахи, когда ее нагревали (мы это делаем более удобным способом, гадая на чаинках в чашке, и наверняка китайцы тоже так делали). Если знаки были неблагоприятными, то начинание откладывалось до более благоприятного времени. Если они были благоприятны, то принимались за дело с ощущением божественного одобрения, уверенности и силы, которую китайцы называют дэ.

Однако с древних времен у китайцев было некое представление о верховном Божестве. Тянь, или Небо, было не только местом обитания предков, но также своего рода Провидением, или Безличным Богом. Основной обязанностью императора, которого называли Сыном Неба, было обеспечение безопасности и процветания страны, для чего он и совершал тщательно продуманные жертвоприношения Небу на огромном алтаре на открытом воздухе. В самом центре Пекина до сих пор стоит самый главный из этих алтарей, который использовали еще всего век назад.

До появления морали и чувства «я»

Несмотря на то что у этой ранней религии и были такие сложные правила и такая требовательность к выполнению своих обязанностей, отношение к миру у нее было довольно простое. Нужно было просто, по мере возможностей, делать то же, что и все, чтобы заслужить милость и силу Неба, и не мучиться сомнениями или беспокоиться об объяснениях, идеях о добре и зле, совести и долге. Праведность означала делать то, что надо; моральность означала соблюдение обычаев. Все остальное было не то чтобы злом, сколько немыслимым. Человек не был полностью моральным созданием, настоящим индивидом, ощущающим себя отдельным от других индивидов. У человека практически не было души, которую он мог бы назвать своей, поэтому вопрос о том, была ли эта душа в хорошем или плохом состоянии, потерянной или спасенной, никогда не возникал.

На самом деле, идея того, что у человека было его личное «я», его личная душа или ум, такая очевидная для нас сегодня, в Древнем мире была вовсе не очевидной. Даже сегодня человек первобытной культуры не скажет, что это он боится темной пещеры, а скорее скажет, что там живет ужасное привидение. Он не любит или ненавидит что-либо, а скорее чувствует, что все заряжено благоприятными или зловещими силами. Если про него и можно сказать, что у него вообще есть «ум», то он не в его «голове», а в окружающем его мире: его мысли и чувства проецируются на объекты. Вернее, они никогда не были с ними разделены. Иными словами, он распространился по всему своему миру, слился с природой.

Как же тогда возникла идея о «я»? С одной стороны, были невидимые духи, привидения и демоны всех видов; а с другой — были мужчины и женщины, видимые и достаточно осязаемые, явно не духи и не «духовные». Но также были шаманы и медиумы, странные люди, которые время от времени становились «одержимыми» духами, и потому могли связаться с миром духов от чьего-либо имени. Возможно, вид такой «одержимости» навел древних китайцев на мысль о том, что тело каждого человека — дом невидимого привидения или духа, души или «я». В любом случае, ощущение отдельного «я» (что было скорее чувством, нежели идеей, и несомненно имело несколько источников) становилось все более и более распространенным в тысячелетия до Христа. И вместе с личным «я» и умом человек, конечно, постепенно приобретал личные чувства и мысли, совесть, чувство долга, характер, целую личность. Вернув свои проекции из внешнего мира и поместив их «в свою голову», он стал полностью моральным созданием. Старое унитарное существование теперь было резко разделено на «я» и то, что было не-«я».

В библейской терминологии, он вкусил плод Древа Знания о Добре и Зле, познал грех и стал отделенным от Небес. Он пал из Рая. Став полностью самосознающим, он потерял свою детскую невинность и удовлетворенность, но его Падение было неизбежным, чтобы достичь зрелости.

Конфуций, моралист

Несомненно, это взросление началось на заре китайских доисторических времен, задолго до рождения Конфуция в 551 г. до н. э., примерно в одно время с Гаутамой Буддой. Но именно Конфуций подтвердил и отпраздновал совершеннолетие Китая, сделав это новое отношение, этот новый вид сознания, более определенным.

В чем-то Конфуций походил на своего великого индийского современника. Как и Будда, он был занятым человеком, путешественником, организатором последователей, практичным, не заинтересованным в философии как таковой. Но на этом сходство заканчивается. Конфуций был страстным консерватором и вовсе не хотел менять принятые в то время религиозные идеи и практики. Принятое в старину естественное, бездумное следование обычаям уходило в прошлое, и нужно было, чтобы на его место пришла более сознательная этика, которая сохранила бы социальный порядок. Таким образом, Конфуций хотел учить людей правильному поведению, на благо себе и обществу, в согласии с законами Неба. Короче говоря, он был моралистом. Его интересовали не только поступки людей, но и то, что побуждало их так поступать, их ум. На самом деле, теперь, когда у человека появился собственный ум, пришло время, чтобы кто-то его изучил.

Лучше всего обобщить учение Конфуция нам удастся, если рассмотреть его Совершенного Человека, его идею о том, какими мы должны быть. Такой человек мудрый и великодушный, человек чести и хорошего воспитания, который щедр к менее удачливым, благочестив при проведении ритуалов, уважителен к древним, непредвзятый, справедливый, не эгоистичный, не унылый, мужественный, открытый, преданный, без жалости к себе, умеренный и не впадающий в крайности, которому стыдно, если его слова не соответствуют действиям. «Человек чести требует с себя: человек бесчестный требует с других». «Когда воспитанный человек встречает что-то, что не понимает, он винит самого себя» — и так далее. Трудная задача! И странным образом знакомая. Мы и вправду все это уже где-то встречали. Не это ли является (недостижимым) идеалом английского джентльмена, даже его неофициальной религией — вне зависимости от того, насколько искренне он восхищается, с безопасного расстояния, совсем иным Совершенным Человеком из Нагорной проповеди.

Мо-цзы о братской любви

Нет, Совершенный Человек Конфуция вовсе не кроткий и малодушный, но он знает, что же вновь объединит людей и приведет их к процветанию. Один из основных преемников Конфуция, Мо-цзы, учил, что мы можем узнать Бога и должны в своем поведении основываться на Его моральном качестве. Его воля — любовь, универсальная и не знающая различения: война противоречит Его природе, и ничто, кроме любви, не может быть эффективным. «Благородный Воин в Великом Обществе должен относиться к телу своего друга как к своему собственному», — говорил Мо-цзы. «В результате, когда он увидит, что его друг голоден и ему холодно, он его накормит и оденет». И сам Учитель, Конфуций, сказал: «Не делай другому того, чего не хочешь себе». Это было за четыре или пять веков до Иисуса из Назарета.

И согласно Конфуцию, эти идеалы вовсе не малоэффективны. Ум по своей природе содержит четыре принципа — доброжелательность, справедливость, выполнение норм поведения и морали и мудрость. Эти качества составляют священный закон, обитающий в сердце человека. Вместе с душой в человеке вместились и Небеса, став Внутренними Небесами, его собственным владением. Великое движение вовнутрь шло полным ходом, это было собиранием вовнутрь окружающего мира к Наблюдателю в его центре.

Сравнение даосизма и конфуцианства

Вторая стадия этого центростремительного движения представлена даосизмом, религией Дао, глубин под поверхностью ума, самого Ядра нашего существа. Конфуцианство интересовал ум, который является источником нашего поведения. А даосизм интересовала Изначальная Простота, которая и есть источник нашего ума — и всего остального.

В отличие от конфуцианства, у даосизма нет исторического основателя. Первый и величайший даосский мудрец, о котором у нас есть точные сведения, Чжуан-цзы, родился около 150 лет после смерти Конфуция; и самое известное даосское писание (не имеющее равных по глубине и очарованию), «Дао-дэ цзин», скорее всего, было написано не ранее чем через сто лет после этого. Но хотя даосизм появился позже, чем конфуцианство, и даже бросал вызов его преобладающей ортодоксальности, его истоки, несомненно, нужно искать в Китае периода до морали и самосознания, когда человек и Вселенная жили (более или менее) в гармонии.

Безусловно, даосизм — попытка, нет, не вернуться к этой утраченной невинности, но культивировать нечто, на нее похожее. Поэтому он во всем расходится со своим соперником. Даосизм пассивен, тогда как конфуцианство активно; спонтанен, тогда как конфуцианство хорошо продумано; не возвышает себя, тогда как конфуцианство возвышенно (и иногда и немного высокомерно); нейтрален, тогда как конфуцианство активно проповедует мораль; легок и обладает чувством юмора, тогда как конфуцианство серьезно; податлив, тогда как конфуцианство уповает на силу. Ключевое слово конфуцианства — долг, даосизма — недеяние. Можно сказать, что они являются полными противоположностями. Или, что лучше, можно сказать, что они отлично сбалансированы и дополняют друг друга, две половинки одной религии, которая притворяется двумя, развивающимися бок о бок. Вместе они идеально выражают китайский гений.

Путь мудреца

Как у многих китайских слов, у «дао» есть огромное множество значений. В их числе: путь, способ, учение; То, как работает Вселенная, ее Единство и Источник и, наконец, что-то типа Сам Безличный Господь, Абсолютная Реальность (в переводе китайских протестантов Евангелия от Иоанна, Logos — Слово, ставшее плотью, — переведено как «дао»). На самом деле, Дао — не что иное, как Брахман-Атман индуизма и Пустота буддизма, облаченные в китайские одежды. Пустота — излюбленный синоним Дао, которое похоже на пустоту в сосуде, без которой он был бы бесполезным, и на неподвижную ступицу, без которой колесо не могло бы вращаться. Даосы также называют его Пустотой, Долиной; неисчерпаемым, бездонным и бесформенным Началом всех вещей, Естественностью, Постоянством, Изначальной Простотой, Покоем, Сокровеннее сокровенного, Важнее всего; Этим, а не Тем. Иными словами, оно прямо здесь. Это то, Что мы есть на самом деле, наша Истинная Природа, а также и Природа Всего.

Даосский мудрец ясно Это понимает и действует из Этого, и именно это и делает его мудрым. И как же он отличается от конфуцианского джентльмена! Он не имеет желаний, т. к. именно направленное вовне желание отвлекает внимание от Дао здесь, в Центре: заметьте, как он полностью согласен с Буддой, чье просветление, или нирвана, — полное избавление от желаний. У него нет мнений, т. к. он пребывает в Дао, которое, как источник любого мнения, абсолютно беспристрастно. Он праздный, т. к. любая намеренная активность испортит совершенное, спонтанное, естественное течение Дао: все, что ему нужно, это не стоять на пути у Дао. Он податлив, смиренен, не возвышает себя, подобно воде, и как вода, его Дао мягко стачивает сопротивление самых трудных препятствий. Он подобен ребенку, даже глупцу, т. к. человеческий разум — своего рода заговор против собственной основы, против Дао, который усложняет и искажает его совершенную Простоту. Его мудрость, его уравновешенность, его покой и мощь, его сила, которую можно принять за слабость, — все они исходят прямо из этой Пустоты в его Центре, не будучи испорченным человеческим вмешательством на выходе. Поэтому в конце концов они неотразимы.

Великий мудрец Чжуан-цзы, который был столь же остроумен, сколь и мудр, приводит этот пример:

Предположим, лодка пересекает реку, и с ней вот-вот столкнется пустая лодка. Даже раздражительный человек не рассердился бы. Но предположим, что во второй лодке кто-то есть. Тогда находящийся в первой лодке закричал бы, чтобы тот сохранял дистанцию. И если бы находящийся во второй лодке не услышал ни в первый раз, ни когда ему это прокричали три раза, со стороны находящегося в первой неизбежно последовала бы брань. В первом случае не было гнева, во втором он был; так как в первом случае лодка была пуста, а во второму занята. Так же и с человеком. Если бы он только мог идти по жизни пустым, мог бы кто-нибудь причинить ему вред?

Это пассивная, негативная сторона даосизма, искусство быть пустым. Его активная, позитивная сторона, искусство позволять Пустоте действовать за себя, прекрасно проиллюстрировано тем же Чжуан-цзы в его притче о поваре царя Вэнь-хоя:

Повар на кухне разделывал бычьи туши для царя Вэнь-хоя. Взмахнет рукой, навалится плечом, подопрет коленом, притопнет ногой, и вот: ежик! бах! Блестящий нож словно пляшет в воздухе — то в такт мелодии «Тутовая роща», то в ритме песнопений Цзиншоу.

«Прекрасно! — воскликнул царь Вэнь-хой. — Сколь высоко твое искусство, повар!»

Отложив нож, повар сказал в ответ:

«Ваш слуга любит Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года — и я уже не видел их перед собою! Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию.

Вверяясь Небесному устройству, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях.

Хороший повар меняет свой нож каждый год — потому что он режет. Обычный повар меняет свой нож каждый месяц — потому что он рубит. Л я пользуюсь своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им несколько тысяч туш, а нож все еще выглядит таким, словно только что сошел с точильного камня. Ведь в сочленениях туши всегда есть зазор, а лезвие моего ножа не имеет толщины. Когда же то, что не имеет толщины, вводишь в пустоту, ножу всегда найдется предостаточно места, где погулять. Вот почему даже спустя девятнадцать лет мой нож выглядит так, словно только что сошел с точильного камня. Однако же всякий раз, когда я подхожу к трудному месту, я вижу, где мне придется нелегко, и собираю воедино мое внимание. Пристально вглядываясь в это место, я не делаю быстрых и резких движений, веду нож старательно, и вдруг туша распадается, словно ком земли рушится на землю. Тогда я поднимаю вверх руку, с довольным видом оглядываюсь по сторонам, а потом вытираю нож и кладу его на место».

«Превосходно! — воскликнул царь Вэнь-хой. — Послушав своего повара, я понял, как нужно вскармливать жизнь!»

(Пер. В. Малявина)

Упадок даосизма

Даосизм Дао-дэ цзин и Чжуан-цзы истинно «китайский» по ощущению, замечательно цивилизованный и обладает такой же глубиной, как любая из великих мировых религий. Тогда как же так получилось, что даосизм оказал очень небольшое влияние на мир за пределами Китая; а в самом Китае неуклонно приходил в упадок, и сегодня то, что от него осталось, — даосизм лишь по названию? И как так получилось, что конфуцианство, особо ничем не примечательная религия, сохранила свое воздействие на китайцев и даже сегодня продолжает оказывать влияние на их жизнь?

Объяснение достаточно очевидное. С одной стороны, конфуцианство не ставит себе слишком высоких целей. Его идеал Истинного Джентльмена понятен даже самому простому человеку. Это достаточно разумная, здравомыслящая религия. Настолько, что она формировалась больше как кодекс поведения, нежели как религия, хотя скоро она и стала полноправной верой, а сам Конфуций стал почти богом. Даосизм, с другой стороны, метит очень высоко, так что он никогда не мог бы стать популярной религией, не потеряв при этом полностью свой характер. Но даже в его эзотерической, или чистой форме, в виде религии для избранных, даосизм сегодня практически мертв. Причина в том, что он остался таким же, как и в самом его начале, — поэтичным и «импрессионистским», довольно туманным и неопределенным, религией, о которой одно удовольствие почитать, и иногда, когда получается, применить на практике, но совершенно не практичной — кроме как для тех, кто уже является мудрецом. Это не та дисциплина, которая может совершить переворот в нашей жизни и сделать из нас мудрецов. Он очень авторитетно, с несравненным очарованием, рассуждает о просветлении, но при этом нам это никак не помогает. Действительно, основывались даосские монастыри и разрабатывались даосские техники медитации, но что-то не получилось: не было дисциплины и настойчивости. Именно тут и появился чань (дзэн).

Чань (дзэн), ответвление китайского даосизма и индийского буддизма

Буддизм проник в Китай из Индии во время первых веков христианской эпохи и прочно утвердился в шестом веке, через тысячу лет после смерти Гаутамы Будды. Он появился в форме махаяны — детально продуманной формы, которая, как кажется, так отличается от первоначального учения Будды. В Китае, став популярным, буддизм был еще более модифицирован китайским подходом к жизни — практичным подходом, которому были вовсе не свойственны высокие полеты религиозного воображения. Взяв суть махаяны (ее мудрость, особенно учение о пустоте; ее сострадание, и прежде всего ее техники медитации) и соединив ее с сутью даосизма (его спонтанностью, простотой и тактичностью), китайский гений создал чань (дзэн).

Официально он называется чань (дзэн) — буддизм, а не чань (дзэн) — даосизм. И это несмотря на то что по «ощущению» чань (дзэн) гораздо больше похож на Чжуан-цзы и его замечательного мясника, чем на что-то, базирующееся на индийской традиции махаяны. Однако буддизм обеспечил его методикой и правильной организацией. Чань (дзэн) не исключает серьезных мирян, но это всегда была в основном религия для очень дисциплинированных монахов, коллективным предприятием. В чань (дзэн) нет ничего вялого. Это самый жесткий вид тренировки в мире. Дзэнский монах — коммандос на поле духовной религиозной традиции.

Жизнь в дзэнском монастыре

Давайте рассмотрим типичный дзэнский монастырь. Основное здание — зал для медитации, где монахи сидят со скрещенными ногами на двух длинных низких платформах, лицом друг к другу. Здесь они медитируют несколько часов в день, в абсолютной тишине и неподвижности, с полузакрытыми глазами. В одном конце зала, на возвышении, место настоятеля. По центральному проходу взад и вперед ходит монах с палкой, и если кто-то начинает засыпать, то он получает удар этой палкой. Каждый день каждый монах должен посещать настоятеля, которого он чрезвычайно уважает и боится, в его личной комнате, для получения духовного совета. И каждый день каждый монах должен какое-то время выполнять тяжелую работу — в поле, на кухне, в туалетах или в доме для гостей. У него нет времени для пустой болтовни, отдыха или даже занятий, вообще нет свободного времени. Его основное занятие, сама причина существования этого монастыря — дзэн-медитация (само слово «дзэн», кстати, означает «медитация»), которая ведет к сатори, или внезапному просветлению.

Коан и его решение

На чем же медитирует ученик? Это зависит оттого, к какой школе дзэн он принадлежит (их несколько), и уровня его духовного развития. Вероятно, настоятель дал ему для решения коан. Коан — это своего рода бредовая головоломка, полное решение которой означает просветление. В этой бредовости и состоит ее суть. Это не интеллектуальная загадка, типа «В чем смысл жизни?». Наоборот, ее цель — ошеломить интеллект, остановить неспокойный ум, дойти до его бессознательного Источника. Это первая причина бредовости коана: его дело — подорвать процесс мышления. Вторая причина — он должен довести ученика до полного отчаяния. Вновь и вновь Мастер, иногда с ударами и видимостью страшного гнева, отсылает ученика обратно заниматься медитацией, с уничтожающим заявлением, что он ничуть не продвинулся в решении коана. Такое беспощадное обращение продолжается месяцами или годами. Он может так никогда и не достичь сатори, или просветления — в этой жизни. Но все же упорствует.

Третья причина, по которой коан — бредовый, в том, что на самом деле он вовсе не бредовый — это ученик в бреду. Давайте я попробую это проиллюстрировать. Самый известный из всех коанов — ключ к ним всем — это коан Истинного, или Изначального, Лица. В переложении на современный язык он звучал бы приблизительно так: «Перестань желать что-либо, перестань думать, расслабься, забудь все, что ты воображаешь, что знаешь о себе (в том числе и то, что видишь в зеркале), посмотри сюда, на то место, где ты находишься сейчас, и увидь, на что похоже твое лицо сейчас — Лицо, которое у тебя было до твоего рождения». Заметьте, что ученику нужно увидеть: нет смысла просто понимать, что его Истинное Лицо — всего лишь еще одно название для Пустоты буддизма махаяны и даосизма и Атмана-Брахмана индуизма. Он должен увидеть свое настоящее, не человеческое Лицо, и увидеть его даже более отчетливо, чем видит то другое, человеческое, лицо на расстоянии трех или четырех футов от него, в зеркале — человеческое лицо, которое никогда не было его.

Мы не должны удивляться, если для нас это ничего не значит. Для ученика это тоже ничего не значит. Или значит слишком много, а весь смысл — в видении, а не в смысле. Но однажды у ученика наконец заканчиваются силы, и он сдается, он больше не может думать и просто смотрит: и тут же видит свое Истинное Лицо и становится просветленным. Обливаясь потом, дрожа, плача и смеясь от радости, он бежит к Учителю. А Учитель, вся суровость которого исчезла, нежно гладит коленопреклоненного ученика по голове. Объяснения не нужны, да и невозможны.

«Наконец, — мягко говорит Учитель, — наконец ты видишь!»

«Как я мог упускать столь очевидное?» — шепчет ученик.

«Оно слишком явно, — отвечает Учитель, — потому его и так трудно увидеть. Люди терпеть не могут простоту: они любят, чтобы все было трудным и сложным. Проблема в том, что это слишком просто!»

Просветление

Обычно просветление находится в конце очень долгой и трудной практики. Но бывали случаи, когда оно наступало очень быстро и легко. Буддисты объясняют это тем, что необходимые усилия были предприняты в прежних жизнях, и их плоды человек сейчас и пожинает. В любом случае никто заранее не знает, как долго ему придется идти к просветлению: это может произойти в следующие пять минут или после пятидесяти лет усилий на пути духовности. Предположим, что вы, которые внимательно читали это описание дзэн, в эту же секунду увидите свое Истинное, или Первоначальное, Лицо — тогда вы станете таким же просветленным, как ученик, который годами стремился к этому состоянию! Это стал бы одним из тех редких случаев пробуждения без усилий. И ваш возраст, вероисповедание (или его отсутствие), моральные устои, образование, пол, даже ваш разум, не имели бы к этому никакого отношения! Объясняется это (согласно буддистам) вашей хорошей кармой, или можно назвать это Милостью.

Гораздо более вероятно, что у вас серьезные сомнения относительно всего этого. Как можно быть уверенным в том, что просветление — дзэнское или любое другое — когда-нибудь на самом деле происходило? Конечно, в книгах пишут, что это так, но насколько им можно верить? Почти все описания, которыми мы располагаем, очень странно сформулированы. Они были впервые записаны сотни лет назад, на китайском или каком-нибудь другом сложном языке, и в текст наверняка вкрались всякого рода ошибки — принятие желаемого за действительное, религиозные изобретения, ошибки перевода. Есть ли вообще какие-нибудь недавние, надежные, доступные сведения? И если есть, то нет ли, быть может, каких-то других, более научных или психологических объяснений всему этому? Опять же, пройдет ли просветление испытание жизнью, как мы узнаем и проверим его? И, наконец, действительно ли такое было, чтобы просветление наступало спонтанно и без усилий?

Ну, есть огромный духовный опыт Востока, от которого не так-то легко отмахнуться. Каждый из нас должен сам оценивать доказательства. Сам же я предлагаю собрать все вопросы вместе и ответить разом на них все, заявив, что я лично, изо дня в день, наблюдал несколько случаев настоящего пробуждения, или просветления. Краткое описание одного из них приводится в Приложении.

Дзэн сегодня

Я попытался дать какое-то представление об опыте дзэн, так как для нашего исследования важно, что дзэн без сатори — почти как «Гамлет» без самого принца. О длинной и очень разнообразной истории различных школ дзэн, появившихся сначала в Китае и Корее, а затем и в Японии (где они все еще существуют), нет необходимости что-либо говорить. Заметим лишь, что благодаря своей дисциплине и действенности дзэн (по крайней мере, по сравнению с даосизмом) сохранил свои стандарты и эффективность как духовная религия. И сегодня, как и на протяжении последних 1400 лет, существуют несколько по-настоящему просветленных последователей дзэн, и значительное число очень серьезных последователей дзэн, некоторые из которых монахи, а некоторые — миряне.

Дзэн также находит свое изысканное выражение в таких потрясающих японских видах искусств, как дзюдо, икебана, стрельба из лука, искусство меча, живопись и театр. В своей лучшей форме, практика каждого из этих видов искусств у квалифицированного Учителя — настоящий Путь, хотя и очень длинный и трудный; это настоящая медитация, или курс духовных упражнений, которые могут привести к просветлению-в-действии. Когда ученик исчезает и Оно берет дело в свои руки, тогда, отпуская стрелу или бросая своего оппонента, он становится Тем, чем является на самом деле. Его действие идет прямо из Центра, из самого Источника, оно полностью осознанное, но без примеси человеческого вмешательства.

Четыре этапа религии Китая

Мы многое обсудили в этой главе. Давайте пробежимся по ней. Сначала был доконфуцианский период, или период до морали, когда человек был подобен ребенку, который еще не сознает себя, еще не отделен от Природы вообще, еще не имеет собственной природы или ума. Затем мы рассмотрели этап конфуцианства, или морали, когда человек болезненно взрослеет и становится самоосознающим, отдельным от природы и других людей, приобретает не только ум, но и разного рода ментальные функции. В-третьих, мы рассмотрели даосский, или «постморальный», этап, когда человек, войдя в состояние духовной зрелости, проникает все глубже в собственную сущность, оставляя позади оболочки тела и ума и обнаруживая Ядро Пустоты. И, наконец — дзэн, когда это движение вовнутрь намеренно и точно, когда оно подтверждено и завершено. Пустота видится четко и постоянно — Она видит Себя — и действует беспрепятственно.

Колесо совершило полный оборот, и последний из наших четырех этапов возвращает нас к первому. У человека примитивной культуры, как и у младенца, нет «я», как нет его и у просветленного человека. Поэтому его часто называют ребенком, младенцем или даже идиотом. Но в отличие от просветленного он не замечает, что у него нет «я», что он Пуст, чист телом и умом: его внимание направлено на внешний мир.

Внимание просветленного направлено на внутренний мир, на Это, на пустоту здесь, и он видит То, внешний мир, только как отражение Этого. Короче говоря, не осознавать себя (как младенец и первобытный человек) — совершенно не то же самое, как осознавать отсутствие себя (как даос и последователь дзэн). Если бы это было одно и то же, то все маленькие дети и люди примитивных культур — не говоря уже о животных — были бы просветленными созданиями! Так же, как любой, кто временно «потеряет себя» в своих мыслях, работе или развлечении. Просветление — полная противоположность рассеянности. Это значит Быть Присутствующим. Это полное Присутствие «Ума» — там, где «Ум» Сам Себя видит.

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн.

Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о

Свете, дабы все уверовали чрез него.

Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о

Свете.

Был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир.

В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими,

Которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.

И слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.

Евангелие от Иоанна (100 г.)

5. ИУДАИЗМ И ХРИСТИАНСТВО, РЕЛИГИИ ЗАПАДА

Возвращение домой

Религия Ветхого и Нового Заветов — наконец-то мы дома! Одно из достоинств отпуска, проведенного в осмотре достопримечательностей в незнакомых и дальних странах, — радость оттого что мы наконец вернулись домой, в то место и к тем людям, которых мы знаем и с которыми нам комфортно. Еще одно достоинство — в том, что первый час или два после возвращения мы совершенно по-новому видим свой родной дом. Если бы мы никогда не уезжали за границу, то никогда не увидели бы, как же выглядит наш дом или даже какой он по ощущению.

Для тех из нас, кто воспитывался в христианской традиции, в христианстве всегда будет нечто особенное, неописуемая притягательность, уникальная глубина. Пусть даже мы это замечаем лишь когда вспоминаем о нем на Рождество. Ежегодная служба с распеванием гимнов в Королевском колледже в Кембридже начинается (как вы помните) с того, что процессия медленно идет по храму, в то время как юный певчий поет, высоким дискантом и без аккомпанемента, «Однажды в городе царя Давида». Это один из тех моментов, когда мы понимаем, что христианство у нас в крови. «Господь пасет меня», который поет весь хор на мелодию Crimond — безусловно, еще один. Или, например, песнопение в огромном готическом соборе, которое доносится до нас, пропитанное великолепием и благоговением, накопленным за тысячу лет христианского поклонения: на самом деле, оно доносится из самого сердца всего, и одна лишь концовка этого простого песнопения говорит об этом сердце больше, чем вся теология вместе взятая.

Евреи и их Бог

Конечно, 23-й псалом (в православном псалтыре — 22-й. — Прим. пер.) был заимствован из другой религии. Христианство так многим обязано иудаизму, религии евреев, или иудеев, — сначала это было еврейское вероисповедание, — что мы должны сначала изучить эту древнюю веру. Она представляет собой самый полный контраст тем религиям, которые мы рассматривали до сих пор. Мы завершили последнюю главу, и первую половину этой книги, религией дзэн — крайним случаем восточного мистицизма. Теперь мы начинаем вторую половину книги с крайнего случая западной этической религии, или с религии в ее наименее мистической форме.

Древние евреи были очень похожи на своих соседей на Ближнем Востоке: народность — семитская, религия — полидемонистичная. То есть они поклонялись разного рода духам и богам, наподобие того, как это делали древние китайцы и индусы. Главным среди этих богов было их племенное или национальное божество по имени Яхве, их собственный божественный защитник и бог войны. (Если бы британцы так же серьезно относились к Британии и считали ее настоящей и божественной Личностью, она была бы их Яхве.) Со временем авторитет Яхве рос, пока он не стал главнее всех других богов и наконец стал Богом Небес и Земли, Единым Истинным Богом, который, тем не менее, сохранил свой особый интерес к евреям. Они оставались его Избранным Народом, посредством которого он осуществлял свои исторические цели.

Пророки и священники

Этот Единый Бог разговаривал с еврейским народом через Моисея, великого законодателя, и пророков — необычных людей, которые, как и шаманы на более низком культурном уровне, время от времени становились «одержимыми» Его духом. Через них он общался со своим народом, предупреждал, критиковал, приказывал, провозглашая свои желания относительно конкретики проживания их жизней. Самые важные из его посланий им были, во-первых, в том, что он был единственным истинным Богом, Единственным, кому следовало поклоняться; и, во-вторых, что возобновляющаяся тенденция возвращаться к древнему поклонению духам была худшим из грехов и основной причиной Его божественного гнева и их страданий как нации. Ветхий Завет — в основном история о том, как монотеизм пророков постепенно победил политеизм народа, q

В Ветхом Завете также описывается совершенно другой вид религиозного функционера — священник, эксперт по публичному поклонению. Его роль дополняла роль пророка. Так же, как пророк действовал сверху вниз, от Бога к людям, так и священник действовал снизу вверх, от человека к Богу, поддерживая, таким образом, двустороннее движение между Небом и Землей. Пророки разъясняли Бога человеку, а священники примиряли человека с Богом, предлагая от его лица необходимые молитвы и жертвоприношения. Такие жертвоприношения, и особенно ритуальное убийство животных — характерное для большинства ранних религий — должны были служить расплатой за грехи и предотвращать божественный гнев, а также служить знаком благодарности за прошлую благосклонность и обеспечивать будущие. Вид льющейся на алтарь крови (для людей примитивных культур кровь обладала огромной магической силой) и запах сгорающей плоти должны были утихомирить божество. В некоторых религиях их рассматривали как его пищу, без которой он ослабеет, и все в Природе выйдет из строя.

По мере того как под воздействием пророков религия евреев становилась более утонченной, на смену животным жертвоприношениям пришла жертва «сердца сокрушенного и смиренного», что радовало Господа больше, чем любое сожженное подношение. На самом деле, моральное развитие евреев зеркально отражается в моральном развитии их Бога, который из деспотичного, раздражительного и мелочного восточного властелина превратился сначала в справедливого и милостивого Бога, а в конце концов и в Любящего Отца — даже для неевреев. Но Он всегда полностью отделен от Своих детей. Его святое Слово записывают, Его Дух нисходит на пророков, Его Закон живет в сердцах праведных; но Он остается вечно отдаленным, трансцендентным, неописуемо священным. Иудаизм не учит, что Бог внутри нас: он не мистичен. Его совершенный человек — тот, кто следует букве и духу закона, цитируя Писание и смиренно идя вместе со своим Богом. Они идут рядом, и нет никакой возможности их слияния.

Забавно, что народ и вера, так твердо настроенные на то, чтобы удерживать Бога и людей отделенными друг от друга, породили Иисуса из Назарета, которого сегодня сотни миллионов почитают как Бога.

Иисус из Назарета

Нет сомнений в том, что Иисус был реальным историческим персонажем, история жизни и смерти которого, описанная в Евангелиях от Матфея и Марка, в общих чертах правдива. Детали — в том числе свидетельства о Рождении Христа от Девы, Вознесении и более впечатляющих чудесах — другое дело. Знатоки христианства будут спорить, просматривать все доказательства и по-своему трактовать эту историю на протяжении еще многих веков. Тем временем простые христиане принимают Евангелие более или менее на веру, не озадачиваясь его противоречиями и неправдоподобиями.

«Что вы думаете о Христе?» — вот основной вопрос, на который нам надо ответить самим себе. Пока мы этого не сделаем, мы не можем по-настоящему знать, христиане мы или нет. Давайте рассмотрим здесь две точки зрения, две оценки Иисуса, из огромного числа имеющихся. Первую можно назвать «либеральной», или «неортодоксальной», точкой зрения, вторую — «консервативной», или «ортодоксальной». Или, как назвали бы их некоторые христиане, внешний, или нехристианский взгляд, и внутренний, или христианский взгляд на Христа.

«Неортодоксальный» взгляд на Христа

Иисус был последним — или предпоследним — и величайшим из иудейских пророков. Как и все они, он заявил о своей «одержимости» Господом: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать…» И как столь многие из них, он проповедовал тем, кто его не слышал. Он был отвергнут, опозорен и казнен как преступник.

Его послание заключалось в том, что Сила, которая стоит за всем во Вселенной, — самоотверженная Любовь и что мы должны любить друг друга как можно сильнее, как любит нас Господь. В этом нет ничего уникального — другие иудейские пророки, так же как другие религии (как мы уже видели), говорят что-то в этом роде. Но энергия, интенсивность, благородство подачи, неотделимое от трогательной истории жизни и необыкновенной личности Христа, — вот что действительно уникально, и воздействие на его последователей явно было огромным.

Но Иисус был больше чем пророк, движимый Духом Господа, больше чем человеческий сосуд или временный рупор этого духа. Великий религиозный гений, почти наверняка не имеющий гуру и не принадлежащий к мистической традиции, способной взрастить его огромный талант, он переключался от человеческого сосуда к божественному Содержанию: он отождествлял себя с обитающим внутри Духом. Он знал, что является Единым с Отцом, уже не просто сельским плотником, а Самим Богом. Если бы этот переворот в сознании произошел в Индии того времени (или даже сегодняшнего), ни Христа, ни его последователей вовсе не сочли бы уникальными. Там это считается основополагающим опытом просветления, который испытывает каждый мудрец и аватар, — это Освобождение от «бытия человеком» в «бытие Богом». На самом деле, именно подобный опыт и есть сознательная цель бесчисленных серьезных духовных искателей на Востоке и конечная судьба всех. Но в немистической еврейской традиции о подобном опыте не могло быть и речи: если такое и происходило, об этом непременно нужно было молчать. Любой, кто публично заявлял, что он — Сын Бога, или един с Богом, или и есть Сам Бог, совершал ужасное богохульство — или, в противном случае, он действительно был уникальным Сыном Божиим! Так что Иисус был более или менее вынужден приписать своей божественности уникальность, или, в крайнем случае, это должны были сделать за него другие.

Мы не можем быть уверены в том, до какой степени исторический Иисус считал себя Богом в такой степени, в какой никто никогда бы не мог стать, кроме него. У его последователей не было его мистического гения, но они ощущали его магнетизм и авторитетность, и потому, что вполне естественно в этой немистической стране, они стали считать его абсолютно уникальным. Сначала они приписали ему роль обещанного национального спасителя, мессии, героя-посланника небес, который освободит евреев от политической зависимости и морального упадка: и, по-видимому, он принял на себя эту роль, не вовлекаясь при этом в политику. И со временем они стали приписывать ему более возвышенную роль уникального посредника, сочетающего в себе идеального пророка (который разъясняет Бога человеку) и идеального священника (который примиряет человека с Богом), так как сам он в некотором смысле был одновременно и Богом, и человеком.

Сначала казалось, что его распятие положило конец всем надеждам его учеников и означало полный провал его миссии. Но вскоре в их глазах оно и стало самой целью и кульминацией этой миссии. Его роль была еще более расширена: теперь он был не только пророком и священником, Богом и человеком, а окончательной и идеальной жертвой, которая примирила и объединила Бога и человека. Его ужасная смерть рассматривалась как осуществление, внутренний смысл многих тысячелетий животных жертвоприношений. Сам Господь, в лице Его любимого Сына ставший совершенным человеком, теперь стал жертвой, чья пролитая кровь искупила грехи человечества раз и навсегда. Таким образом, Бог остается идеально справедливым и при этом идеально любящим, и человек спасен — при условии, что он всем сердцем верит в Уникального божественного сына и действенность его жертвы.

Короче, Иисус Христос стал для своих ранних еврейских последователей полным осуществлением иудаизма как религии, вобрав в себя все его разрозненные значения и завершив его трагическую историю. Таким образом, не удивительно, что при изложении его жизненного пути в Евангелии их благоговение и любовь к нему вдохновили их на поэтическое, а не научное повествование. Нельзя ожидать, чтобы набожные биографы, будь они учениками Гаутамы Будды, Конфуция или Иисуса Христа, писали исторические очерки.

Но по духу Евангелия правдивы. Они описывают — так, как не под силу никакому бесстрастному изложению, — живой опыт учеников и то влияние, которое на них оказывал их Учитель. Попав под очарование его просветления, его пробуждения к Богоподобию, они сделали что могли, чтобы все мы тоже попали под это очарование. И как им это удалось! Кто может сравниться с ним — в истории религии, в истории всего мира?

«Ортодоксальный» взгляд на Христа

Это одна точка зрения, пример множества разных мнений, которые возникали у людей относительно Христа. Назвать ли это христианской точкой зрения или нет, решать вам. Наш следующий пример очень сильно отличается от предыдущего.

Он гласит, что Евангелия — точный отчет (кроме тех мест, где они явно друг с другом расходятся) о событиях в Иудее, происходивших почти 2000 лет назад. Вся эта история — включая Благовещение, рождение Христа от Девы, волхвы и звезда на востоке, Воскрешение Лазаря, кормление пяти тысяч людей, Воскрешение и Вознесение — все это сказано не образно, а буквальная правда. Если Христос и есть Тот, за кого он себя выдает, уникальный Сын Божий, если он не самозванец, тогда вряд ли Бог его подведет, вряд ли потерпит искаженное описание Своего великого плана для спасения мира. Или вы принимаете собственное мнение Христа о самом себе, в таком случае вы принимаете и все Евангелие, которое заявляет о нем, или вы отвергаете их обоих. В этом и состоит вызов Христа, тот выбор, который он принуждает нас делать, и этого не избежать.

Таким образом, Библия, и в особенности Новый Завет, — Божье Послание человеку, и она так же уникальна среди священных писаний мира, как Иисус — среди людей. И послание его вот в чем: Иисус — единственный Спаситель, единственный Посредник между Богом и людьми, и его смерть на кресте — одновременно окончательное искупление наших грехов и окончательное раскрытие Природы Бога, которая есть совершенная любовь. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Все уже сделано. Наши собственные усилия не будут иметь результата. Нам нужно лишь положиться на его совершенную работу по спасению, броситься к его ногам в полной самоотдаче и спастись. Господь не станет нас специально наказывать, если мы отвергнем Его Сына: но это непринятие и наша последующая отделенность от Бога и есть Ад, вечное проклятие.

Это второй вариант ответа на вопрос «Кто такой Иисус?». Оставив на минуту вопрос о его истинности, давайте признаем его эффективность: оно оказалось действенным в бесчисленных случаях. Мужчины и женщины были избавлены от страданий, греха, эгоизма и бессмысленности их жизней. В своей лучшей форме такого рода религия порождает настоящих святых. Так же как, должен добавить, и религия «Чистой земли» Китая и Японии, в которой (как мы видели) преданный полностью предается любви Амиды, надеется исключительно на добродетели Амиды и его клятву спасти всех, кто воззовет к нему.

Конечно, существует еще много разных мнений о Христе, много других разновидностей христианской религии — большинство из которых находятся где-то между тех двух крайностей, которые мы рассмотрели.

Каждый из нас должен сам решить, в чем правда. Но давайте честно. Разве мы воздерживаемся от суждений, пока рассматриваем все альтернативы, пробуя многочисленные христианские и нехристианские верования, чтобы понять, какое из них «истинное»? Разве мы сначала собираем и рассматриваем сведения, а потом уже приходим к какому-то выводу? Нет, большинство из нас подходит к вопросу, уже более или менее определившись. Но, сравнив наше представление о христианстве с высочайшими религиозными откровениями Востока, у нас, по крайней мере, появляется более четкое представление о том, во что же мы верим. Результат такого сравнения может не только многое прояснить, но и оказаться весьма удивительным.

Христианское сообщество

Например, мы склонны считать великие западные религии — иудаизм, христианство и ислам — сторонниками Божьего Единства, Его неделимого Единения, в отличие от «языческого» Востока, с его множеством странных богов. На самом деле все наоборот. Восток монистический, сторонник Единого, тогда как Запад плюралистический, сторонник Множества. Таким образом, Западный Бог создает бесчисленные «я», даруя нам свободу воли и достаточно независимости, чтобы сделать нас навсегда отделенными от Него. С другой стороны, Восточный Бог — Единое и Единственное «Я» (или Не-я), и наше отдельное существование и есть великая иллюзия, в этом и есть наша проблема, препятствие на пути к нашему просветлению. Опять же, мы на Западе считаем Бога добрым (хотя и допускающим зло), духовным (хотя и создавшим материю), обладающим одними качествами, а не другими: короче, Он находится на какой-то одной стороне. На Востоке, наоборот, Он нейтральный и является не более добрым и духовным, чем злым или материальным. Или скорее, включая в Себя все противоположности, Он не имеет характеристик. Он возвышается над всякой двойственностью, всяким разделением. На самом деле, на Востоке идут еще дальше, заявляя, что Реальность, которая вне всех описаний и чисел, даже не Одно: она превосходит даже Единство.

Христианство унаследовало от иудаизма свой индивидуализм, свой интерес к личному, его упор на отдельное «я» каждого верующего. Оно также унаследовало и Единство, но это единство группы — Церкви, христианского сообщества, прихода. Это единство братства, которое объединяет взаимная любовь и служение, сообщество, которое развивает отдельную индивидуальность ее членов, а не стирает ее. «Верую в Духа Святого, в единую святую христианскую Церковь, в общину Святых», — гласит «Символ веры». Эта община — священное товарищество во Христе, который был «первородным между многими братия ми» — глубокое откровение Запада, откуда и пошло многое из того, что в христианской цивилизации и христианском характере достойно восхищения: честность, общественный дух, хорошая организация, сотрудничество, взаимное уважение, служение. Безусловно, у христианства есть своя внутренняя и уединенная сторона, но, по сравнению с Востоком, это в основном общественное предприятие. Оно основано на Множественности, тогда как религии Востока основаны на Едином.

Христианство, религия для всех уровней

Еще одна распространенная ошибка — считать, что христианство — очень рафинированная и цивилизованная религия, по сравнению с более грубыми религиями Востока. Это вовсе не так. Иудаизм передал христианству много примитивных понятий, в частности, очень личностного и «человеческого» Бога — на которого можно повлиять нашими молитвами, который может сердиться на нас и который требует, чтобы наше неповиновение искупалось кровью жертвы. Некоторые христианские секты до сих пор одержимы чувством вины и греха, жертвой, болью и кровью; и все христианство построено вокруг инструмента пыток — его собственного символа, Креста. Сравните все это, например, с дзэн, и затем уже скажите, какая же из этих религий наиболее грубая и примитивная!

Но в этой приземленности и состоит великая сила христианства. Все дело в том, что в отличие от дзэн (который доступен лишь для высокоодаренных), христианство в своей основе — великая религия для масс. Назовем его «для среднего человека». Ведь в его основе лежит не божественный духовный опыт, не Путь для высокоодаренных, и даже не вероисповедание для многих, а личность и жизнь Христа, которую все мы можем понять, любить и стремиться копировать. Этот божественный, но очень реальный человек, и пронзительная история его жизни и смерти — общий фактор в христианстве всех христиан, будь они на духовном уровне сицилийского крестьянина или Фомы Аквинского. Как результат, христианство — замечательно объединенная и объединяющая религия, способная возноситься высоко и включать в себя очень возвышенную духовность, и опускаться вниз, поддерживая самые грубые популярные культы — не теряя при этом своего основополагающего характера. Оно достаточно примитивное, чтобы быть привлекательным для примитивных людей и примитивного во всех нас; достаточно прозаичное, чтобы быть понятным очень молодым и очень простым людям; и достаточно здравомыслящее и нефилософское — в своем учении о Боге, человеке и личности — чтобы не требовать от человека огромных интеллектуальных усилий и, конечно, каких-либо изменений в состоянии сознания. Это достаточно наивная и материалистичная религия. Однако она же и глубоко духовная.

Как сильно она отличается от некоторых восточных религий для высокоодаренных, которые мы рассматривали, чьи учения — вызов здравому смыслу, кажутся простому человеку бессмыслицей (и это не случайно, а намеренно, и в этом их суть)! В результате религия простого человека остается весьма приземленной. Запад избежал этого раскола — на благо всем нам, всей западной цивилизации.

Святой Запада и мудрец Востока

Великую религию «для среднего человека», христианство, интересует мораль, внешнее поведение, а не внутренний духовный опыт. Его идеал — Иисус Христос, а после него — похожий на Христа святой, чья жизнь наполнена бескорыстным служением человечеству. Сравните его с восточным идеалом мудреца или архата, самореализованного, пребывающего в своем истинном «Я». Наша беда, согласно мудрецу — неведение относительно своей истинной природы; согласно святому — в грехе против Бога. Мудрец говорит: подвергай все сомнению. Святой говорит: просто имей веру. Мудрец говорит: будь мудр. Святой говорит: будь добр. К сожалению, мудрость мудреца для большинства людей слишком «заумная» в отличие от доброты святого. Мудрец говорит: медитируй. Святой говорит: молись, так как молитва легче, чем медитация, и, быть может, немного безопаснее! Мудрец заявляет, что мир — это мираж, и отдельные «я» — иллюзия. Святой говорит: нет, это создание Божие, реальное место, где реальная работа остро нуждается в том, чтобы ее выполнили на благо реальных людей. Мудрец говорит, что время — видимость, прошлое и будущее не существуют, и только Сейчас реально. Святой говорит, что время реально, и история — отработка Божьего замысла для человечества. Мудрец наслаждается просветлением, которое состоит в созерцании Пустоты. Святой наслаждается Спасением, которое состоит в безраздельной преданности Человеку, который есть Бог.

Христианский мистицизм

Христианство явно не мистическая религия. Согласно терминологии главы 2, это путь Действий (или Кармы), и путь Преданности (или Бхакти), и никак не путь Знаний (Джняны, или Гнозиса). Последний путь остается более или менее уделом Востока. И существует также дальнейшее разделение: в целом, католические латинские народы Южной Европы и Южной Америки предпочитают путь Преданности, а протестантские нордические народы Северной Европы и Северной Америки предпочитают путь Действий. Безусловно, подобная духовная география — весьма приблизительный показатель; и в любом случае никто не может очень далеко продвинуться по одному из путей, не начав идти по двум другим.

И на самом деле, и здесь на Западе существует великая мистическая традиция, длинная череда истинно пробужденных христианских учителей, чье просветление точно такое же, какое оно было во все времена и во всех религиях. Только, безусловно, его описание всегда было как можно более «христианским», сформулированным на библейском языке. Это было неизбежно и предусмотрительно. В средневековом христианском мире (почти так же, как в еврейской традиции времен Христа) мистик, прямо заявлявший о своей тождественности Богу, напрашивался на отлучение от церкви, или еще что похуже. Он должен был оправдывать, смягчать и затаивать свой опыт, и стараться не нарваться на неприятности, храня свою правоту внутри. Это было помехой.

Первым христианским мистиком был сам Иисус Христос. Царство Божие внутри нас, учил он: «…Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло». Или, как бы это выразил последователь дзэн: «Если вы посмотрите вовнутрь, то найдете свое Истинное, или Изначальное, Лицо, в котором ваши два глаза, ваша голова и все ваше тело сольются с абсолютной Ясностью и исчезнут. Постоянно это видеть — значит быть просветленным». Существует множество изречений, приписываемых Христу в ранней христианской и гностической литературе, в которых он говорит о людях Света — людях, которые заметили, что они не непрозрачные и плотные, что их тела — Пустота.

А все остальные из нас похожи на убеленные гробницы, полные плоти и костей мертвецов — или, скорее, мы считаем их такими, не замечая, что склеп пуст и труп исчез.

По мере того как религия Христа становилась огромным массовым движением, мистический элемент в его учении неизбежно упускался из виду. И редкого мистика неизбежно ждали неприятности. Любой, кто заявляет, что может обойтись без Церкви и ее таинств, что он может общаться с Богом напрямую, угрожает авторитету и даже самому существованию этого учреждения.

Удивительно не то, что христианских мистиков часто преследовали, отлучали от церкви и иногда убивали: но то, что им вообще позволили дать о себе знать. Потому что те изречения, что лежат под поверхностью тончайшего библейского налета, могли бы принадлежать любому восточному мудрецу. Нет никакой существенной разницы. Хватит одного примера. Св. Иоанн Рейсбрук (1293–1381) говорит следующее:

«Понять Бога, поднявшись над множеством ему подобных, так, как Он есть Сам в Себе, — значит быть Богом вместе с Богом, без посредников и без чего-либо другого, что может стать помехой или посредником».

«Тот, кто хочет это понять, должен умереть для самого себя, и должен жить в Боге, и должен обратить свой взор к вечному свету в своей душе, где Утаенная Истина проявляет сама себя».

«В этом Свете человек становится видящим; и этот Божественный Свет дается простому взору души, где дух принимает то сияние, что есть Сам Господь, превыше всех даров и любого вида деятельности, в бездействующей Пустоте, в которой душа потеряла себя в плодоносящей любви, и где она получает напрямую сияние Господа, и она без промедления преображается в то сияние, которое получает. Смотри, это загадочное сияние, при котором человек видит все, что может пожелать согласно пустоте его духа; это сияние так велико, что любящий созерцатель, там, где он находится, не видит и не слышит ничего, кроме непостижимого Света; и посредством этой простой Наготы, которая охватывает все, он обнаруживает, что является — и ощущает себя — этим самым Светом, благодаря которому видит, и ничем другим».

Трудности христианского мистика

Достигнув своей цели, истинно пробужденный, на самом деле, уже вовсе не христианин в привычном смысле этого слова. Он оторвался от своей родной традиции и стал универсальным, вне любых различий. Но на пути к этому он сталкивался с множеством трудностей. Нелегкое это дело — примирить это прямое видение с унаследованной им верой. Его осознание Единого, его растущее отождествление с Единым, его ясное видение Его в виде внутреннего Света или Пустоты, его свобода от всех желаний и эмоций и даже от любви к Богу или человеку, его неспособность медитировать положенным образом (например, визуализировать страсти Господни), или молиться, или взращивать благие мысли, или вообще думать — эти явные признаки его просветления должны были сначала показаться ему серьезными духовными изъянами. Для его духовных наставников они могли даже показаться греховными. И ему несказанно повезет, он будет почти уникален, если сможет, после долгой и трудной борьбы с самим собой, следовать тому, что он видит, вместо того, что ему говорят.

Потому так и получилось, что типичный христианский мистик так разрывается на части, так склонен к взлетам и падениям, так склонен поочередно впадать в состояния рвения и сухости, в «темную ночь души» — и там и оставаться.

Вместе с тем именно его прямой опыт, его изначальный контакт с Реальностью — который игнорируется большинством и осуждается ортодоксами — и есть сердце этой религии, как и всех других религий. Это то, что делает христианство истинным. Он добирается до Корня, сам становится этим питающим Корнем, и также становится всем древом, со всеми его листьями и плодами. В конечном счете, у реализованного христианина нет предпочтений, нет личного мнения. Он не выбирает между бессчетных сект и учений христианства. Он покоится в их общем Источнике. И потому он свободен от всего этого, и все это хорошо весьма. И нельзя поступиться ни малейшей частичкой этого нечто неимоверно важного, этого замечательного откровения, которым является христианство.

Поистине, Аллах — силен, велик!

Аллах избирает посланников из ангелов и из людей. Поистине, Аллах — слышащий, видящий!

Он знает то, что было до них и что будет после них, и к Аллаху возвращаются дела.

О вы, которые уверовали! Кланяйтесь и падайте ниц, поклоняйтесь вашему Господу и творите добро, — может быть, вы будете счастливы!

И усердствуйте об Аллахе достойным его усердием! Он избрал вас и не устроил для вас в религии никакой тяготы, как и в общине отца вашего, Пбрахима. Он назвал вас мусульманами… раньше и в это (время), чтобы посланник был свидетелем для вас, а вы были свидетелями для людей. Выполняйте же молитву, давайте очищение и держитесь за Аллаха! Он — ваш покровитель. И прекрасен покровитель, и прекрасен помощник!

Коран

6. ИСЛАМ, РЕЛИГИЯ ЮГО-ЗАПАДНОЙ АЗИИ И СЕВЕРНОЙ АФРИКИ

Экваториальный монотеизм

Вот мы и подошли к исламу, религии пророка Мухаммеда и его мусульманских последователей. Это самая последняя и одна из самых «успешных» великих религий мира. Она распространилась от места своего зарождения в Аравии по северной половине Африки, большей части Ближнего Востока, Центральной Азии, Индии (особенно по регионам, которые сегодня составляют Пакистан) и Ост-Индии. Таким образом, это в основном экваториальная религия, и люди из мест с холодным или умеренным климатом не испытывают к ней интереса. В настоящее время число ее последователей насчитывает около 200 миллионов; но многие из них, хотя и называют себя мусульманами, исповедуют древнюю веру в демонов, больших и малых, и их можно скорее называть анимистами.

По своему основополагающему настрою ислам принадлежит к западной группе религий — иудаизму и христианству, — хотя во время его распространения на восток и юг он естественно много что заимствовал у Востока. На самом деле он зарождался — вполне в духе ветхозаветных пророков — как еще один протест против господствующего политеизма. Он учит, что есть Один Бог, Аллах Всемогущий: мусульмане даже заявляют, что их религия более строго монотеистическая, чем христианство. Сам Мухаммед обвинил христиан в том, что они тритеисты, поклоняющиеся трем Богам: Богу-Отцу, Иисусу и Деве Марии.

Жизнь пророка

Мухаммед был арабом, а арабы — семитский народ, состоящий в родстве с евреями. В его время — он родился около 570 г. н. э. — в Аравии были поселения евреев и христиан, но большинство арабов все еще были политеистами. Среди многих духов, которым они поклонялись, были те главные, чьи жилища представляли собой большие камни, или мегалиты, наподобие тех, что есть в Стоунхендже или Эйвебери.

Члены собственного племени Мухаммеда были наследственными охранниками священных мегалитов в национальном святилище Мекке. Сам Мухаммед жил в Мекке и был простым торговцем, время от время выезжая по делам в соседние страны, где он познакомился и с христианами, и с евреями. Он женился, и у него родилось трое детей, все из которых умерли в раннем возрасте. Когда ему было около сорока лет, его поведение резко изменилось. Он осунулся, стал беспокойным, перестал регулярно питаться и стал бесцельно бродить в лохмотьях. По внешности и поведению он, по-видимому, стал очень похож на некоторых ветхозаветных пророков, в тот период, когда через них стал говорить Господь.

Затем начались видения Мухаммеда, сначала в пещере, а затем в пустыне рядом с Меккой: он слышал голоса и увидел огненные буквы на расстеленной ткани. Последовала длинная череда откровений, которые, по его словам, были изречениями Господа, и не принадлежали Мухаммеду, человеку. Их записали и позже составили из них большую книгу, священный Коран, Библию ислама. Многие из поздних «откровений», по-видимому, результат его сознательной мысли, но ранние из них явно таковыми не являлись: их ему «диктовали», это были пророчества, «Слово Божие», которое Он произносил при помощи своего глашатая, пророка. Его состояние во время этих откровений свыше было типичным: он был сам не свой и переносил своего рода припадок или транс, сильно дрожал и обливался потом. Посещения Духа, с ветхозаветных времен до времен ранних квакеров в Англии и шейкеров и секты святого Роллера в Америке, часто сопровождаются такого рода физическими недугами. Иногда они довольно сильные.

Истина, открытая Мухаммеду в пустыне, состояла в Абсолютной Суверенности и Единстве Бога. Соответственно, он стал привлекать сторонников этой точки зрения, нападая на политеистические культы Мекки с их идолами-мегалитами. Он встретил яростное сопротивление и со временем удалился в Медину, близлежащий город, населенный в основном евреями и христианами. Он надеялся, что в их среде его монотеистические идеи поддержат, но они посчитали его политическим авантюристом, у которого не было для них никакого ценного религиозного послания. Он вернулся к своему народу.

До сих пор это могла бы быть история любого пророка, одержимого Богом, но на этом месте она принимает новый оборот. В Медине у него появилось много арабских последователей, и со временем он установил власть над городом. Затем следует запутанная история о нападениях на караваны, битвах, насильственном обращении в веру — или убийстве — евреев и не очень честной дипломатии. Все закончилось захватом пророком Мекки и разрушением ее идолов. К моменту его смерти в возрасте 62 лет, в 632 г. н. э., он был хозяином всей Аравии и собирался распространить свою священную войну еще дальше. Ислам становился, частично путем убеждения, частично благодаря применению вооруженной силы, той великой мировой религией, которой является сейчас.

Характер пророка

Можно ли найти двух более непохожих людей, чем кроткий основатель христианства и воинственный основатель ислама? Хотя они и схожи по происхождению и, возможно, по внешности, кажется, что у них вообще нет ничего общего. Даже благочестивые мусульмане не притворяются, что у их пророка был ангельский характер, и, конечно, они никогда не приписывали ему божественность. Они относятся к нему так, как он сам к себе относился — как к последнему и самому великому из пророков (Иисуса он также признавал таковым), но, тем не менее, таким же человеком, как и все остальные. Он не заявлял, что может творить чудеса. Говорят, что он жил очень аскетической и простой жизнью. Это не мешало ему иметь несколько жен — согласно одному из «откровений», ему было положено четырнадцать, или даже больше. Одну из них он заполучил благодаря «откровению», которое требовало, чтобы его друг Зайд развелся со своей женой, чтобы она могла выйти замуж за пророка!

Мы не должны судить о Мухаммеде только по нашим критериям. Несомненно, он считал себя лишь инструментом Всемогущего, чьи пути неисповедимы и неподвластны нашим мелким человеческим правилам: то, что приказывает Аллах, не может быть грешным. К тому же пламенная искренность Мухаммеда привлекала и удерживала многих преданных друзей и последователей. Его магнетизм и авторитетность были неотразимы, и было бы глупо приписывать его успех только его силе и хитрости.

Послание пророка

Ключ к его истинному характеру находится в его послании, а не в его жизни. Иисус провозглашал любовь Бога; Мухаммед провозглашал Абсолютное Величие Бога, Его трансцендентность, Его неисповедимую власть (которая нам часто кажется деспотической), Его Всемогущество. Бог Иисуса — наш Небесный Отец, а мы — Его дети, которых Он любит и о которых заботится. Бог Мухаммеда — Аллах Могучий, и мусульмане — Его смиренные рабы. «Ислам»-означает «покорность», и «мусульманин» — «тот, кто покоряется». Вот и вся суть, выраженная в двух словах: покорность Богу. Это правда, что у Аллаха не менее 99 имен, основные из которых «Милосердный» и «Милостивый», но они не могут смягчить Его природу, или затмить его отчужденность, или устранить огромное расстояние между Ним и человеком. Аллах даже приблизительно не такой же «личностный», или «человечный», как Бог христианства: Он слишком велик, чтобы поместиться в ту маленькую нишу, что мы для Него приготовили. Так что совершенно неуместно беспокоить его нашими мелкими заботами или молить Его о любого рода знаках внимания: мы можем лишь смиренно молить о милости, прощении и руководстве. Для мусульманина молитва по своей сути — акт повиновения и покорности. Наверное, ему кажется, что большинство христианских молитв похожи на то, как если бы Богу вежливо напоминали о Его обязанностях и даже советовали, как лучше их выполнять. И, безусловно, некоторые христиане, особенно если они принадлежат к определенным протестантским сектам, привыкли разговаривать с Богом очень откровенно, чувствуя себя непринужденно, как человек с человеком. Когда страх, трепет и благоговение перед Тем, кого мы еле смеем назвать, уходят из религии, является ли это еще религией? Истинного мусульманина можно простить за то, что он в этом сомневается.

Божественное Величие, а также зло идолопоклонства — основные темы Корана. В этой большой и хаотичной книге остается не так уж много того, что бы побудило нас на ней задержаться. Многое в ней взято из Ветхого Завета, и многое — из христианских источников. Регулярность в молитве, посте и посещении публичной службы; раздача подаяния, воздержание от дачи взяток, азартных игр, ростовщичества, поедания свинины, употребления алкоголя; практика таких общепринятых добродетелей, как честность, трудолюбие и доброта, совершение паломничества в Мекку — таковы обязанности мусульманина. Его религиозная обязанность — вести священную войну с иноверцами, в том числе с евреями и христианами; и дружба с иноверцами запрещена. Добродетельный мусульманин похож на христианского пуританина, за исключением того, что он не возражает против секса. Постоянно встречаются предупреждения о Божьем Гневе, Судном дне и об Огне ада, который ждет неправедных — и особенно иноверца, который отвергает ислам. Также в ярких красках описываются те удовольствия (многие из них — чувственные, хотя их можно трактовать и с духовной точки зрения), которые ожидают преданных в Раю.

Здесь для нас есть загадка. В чем была необходимость ислама? В чем его уникальное послание, секрет его невероятного успеха и привлекательности? Кажется, будто ислам очень мало чем дополнил иудаизм и христианство, из которых он так много всего заимствовал. Что такого было в экстатических изречениях этого вовсе не выдающегося торговца из Мекки и в основанной им религии, что объясняет то влияние, которое она оказывает даже сегодня на миллионы людей многих национальностей по всему миру? В чем источник хорошо известного рвения, иногда выливающегося в фанатизм, которые выказывают мусульмане по всему миру? И, прежде всего, что в этой религии есть для нас?

Мусульманские молитвы

Большей частью своего успеха ислам обязан своей религиозной технике, системе поклонения и молитвы. В нем нет священников, нет профессиональных посредников между человеком и Богом, хотя имам — человек, известный своей ученостью и набожностью — и руководит богослужением в мечети. По пятницам мусульманину положено посещать мечеть, где форма службы во многом напоминает христианскую, с проповедью и установленным набором положений тела и молитв, с респонсориями и ектениями.

В дополнение к пятничному богослужению, мусульманин обязан молиться пять раз в день: на рассвете, в полдень, после обеда, на закате и на ночь. Где бы он ни был, он расстилает свой молитвенный коврик, встает лицом к священному городу Мекка и совершает по крайней мере один ракат. Ракат состоит из восьми различных частей, каждый со своей молитвой и определенным положением тела. Молитвы состоят из череды признаний Божественного Величия, заканчиваясь мольбой о милости и молитвами за пророка и всех преданных. Положения тела включают стояние с поднятыми руками, стояние с опущенными руками, поклоны, коленопреклонения и падение ниц.

Таким образом, благочестивый мусульманин проводит столько времени в молитве, что Аллах никогда надолго не покидает его мыслей. Цель в том, чтобы основательно овладеть зикром — поминанием Бога. Метод — пятикратная молитва — напоминает семь канонических часов, отведенных для молитвы в христианском монастыре — утреня, первый, третий, шестой и девятый часы, вечерня и подвечерие, — монахи которого полностью посвящают себя созерцательной жизни, и вспоминание Бога — их основное занятие. Ислам устанавливает очень высокую планку для рядового мусульманина.

Однако любому человеку, любой веры, очень трудно удерживать ум на чем-либо дольше чем на несколько секунд (в чем мы убедились ранее). Произносить слова молитвы с блуждающим умом — и не молитва вовсе, и точно не вспоминание Бога. Ислам противостоит этой огромной трудности, связывая каждый акт поклонения, каждую короткую молитву со специальным положением тела, чтобы все тело было постоянно задействовано. Его заставляют молиться! Конечно, это не предотвращает блуждание ума, однако помогает его контролировать, вновь и вновь возвращая его к молитве. Христианская церковная служба в некоторой мере использует это вспомогательное средство в концентрации, с ее чередование! стояния, сидения и стояния на коленях, но ислам развил его еще больше и сделал важной частью повседневной жизни. В качестве прикладной психологии ему нет равных.

И на этом психология не заканчивается. Сами положения тела и есть медитация. Говорят, что мать любит своего ребенка потому, что его ласкает, а ласкает его потому, что любит. То же самое можно сказать и о мусульманине: он ощущает себя рабом Аллахами прикасаясь лбом к земле, он ведет себя как раб. На самом деле, положение тела, молитва и ощущение уничижения неотделимы друг от друга, они составляют единое целое. Насколько же этот способ более полный, насколько это лучшая духовная тренировка, чем когда просто удобно сидишь на стуле и испытываешь к Богу смиренные чувства.

И мы должны помнить, что подобное поклонение не является, как медитации дзэн, упражнениями для нескольких духовно избранных: оно для всех мусульман. Слова простые, легко запоминаются и полностью понятны, положения тела могут принять все: нужно только приобрести опыт ежедневной молитвы и поддерживать его. Удивительному числу мусульман это удается.

Мусульманское братство

Как христианство и иудаизм, и в отличие от большинства восточных религий, ислам — общественная религия: общая молитва — важная его часть. Общие молитвы проводят в мечети по пятницам и в дни поста в течение всего года. Мужчины стоят длинными рядами плечом к плечу и выполняют свои тщательно разработанные молитвы-упражнения в унисон, с руководителем, который, как и все, стоит лицом к Мекке.

И вновь это великолепно с точки зрения психологии. Нельзя было придумать лучшего способа для создания и поддержания искреннего духа братства, дисциплинированного сообщества равных. Все рабы Божий, и богатый и бедный, принц и крестьянин, все исполняют роль рабов вместе. «0 люди, послушайте меня!», воскликнул пророк в конце своей жизни: «Мусульманин — брат мусульманину. Все вы равны между собой».

Эти общие молитвы-упражнения чем-то напоминают строевую подготовку, только без сержанта-инструктора по строю. Хорошо известно, что несколько недель на площадке превращает всякий сброд в команду, с настоящим командным духом. Строевая подготовка может интегрировать робких, эгоистичных и тупых личностей в структуру с совершенно иным характером, который оставляет свой отпечаток на каждом из них. Похожим образом ислам, особенно в форме общей молитвы, выходит за границы индивидуальности и помогает человеку переступить пределы самого себя. И когда пророк проповедует о джихаде, или священной войне с иноверцами, с обещаниями прекрасного роскошного рая всем мусульманам, которые падут в бою, не удивительно, что все эти бои выигрываются.

Ислам: покорность Богу

Таким образом, выяснилось, что у ислама есть несколько практических преимуществ перед соперничающими с ним религиями, как бы он ни был неполным в своем учении. Благодаря какому-то удачному «инстинкту» он знал с самого начала, что же «сработает» с психологической точки зрения.

И также то, что «сработает» и с духовной точки зрения. Ведь ислам, несмотря на его весьма малообещающее начало, скоро превратился в одну из великих мировых религий, с собственным уникальным гением. В чем был его особый дар? Что такого мог предложить ислам — не просто в качестве пути к поминанию Бога, а в качестве пути к полному Богоосознанию — чего не было у других великих религий или чем, по крайней мере, в них пренебрегали?

Само слово «ислам», что значит «повиновение», содержит ответ на этот вопрос. Для многих из тех, кто не является мусульманами, например для христианина-протестанта, который находится с Богом сравнительно «на короткой ноге», такая абсолютная покорность может показаться преувеличенным, слишком самоуничижительным и подобострастным, и вовсе не необходимым для духовной жизни. Это серьезная ошибка. Все религии на своем самом высшем уровне настаивают на той покорности, на которой ислам настаивает на всех уровнях.

Например, мы уже рассмотрели, как Освобождение последователя индуизма есть полное повиновение его маленького, или ложного, «я» своему истинному «Я», Богу в лице его гуру. Опять же, сатори дзэнского монаха — его окончательное поражение и самозабвение, конец всего его сопротивления. Спасение христианина наступает, когда он истощает все свои силы и безоговорочно предается Христу. Все духовные религии настаивают на том, что момент, когда сдаешься, наконец отпускаешь, полностью повинуешься — и есть момент освобождения и просветления. Но в исламе покорность — центральная тема. Это и есть главное в исламе, так же, как главное в христианстве — любовь, а в буддизме — мудрость. Ислам — и есть весь долг человека, говорит его пророк, и это касается не только духовно одаренных.

Конечно, вид и степень покорности зависят от духовного состояния человека. Простое повиновение Богу — пассивное состояние: когда у человека нет собственной воли, и он с готовностью смиряется со своей судьбой. Полное повиновение Богу идет гораздо дальше. Это значит активно желать все, что с нами происходит — «плохое» так же, как и «хорошее», — так как это воля Божия, и собственная воля человека теперь настолько соответствует Его воле, что между ними нет разницы.

Это так же трудно, как и редко. Но те, кто пробовал, говорят, что это полностью преобразовало их жизнь. Они говорят, что наши беды — не в наших обстоятельствах, а в том, как мы к ним относимся; и если мы сможем перестать с ними бороться и пойдем дальше и примем их, они сразу изменятся в лучшую сторону. Если мы пойдем еще дальше и поприветствуем их, они изменятся еше больше. И если мы сможем желать их, они станут совершенными — как и наше счастье. «Да исполнится воля Аллаха» — эта постоянно повторяемая мусульманами фраза может со временем привести к высочайшему мистическому опыту. Это настоящий путь, который вполне можно добавить к трем индуистским: Путь Деятельности, или бескорыстного служения, Путь Преданности какой-либо инкарнации Бога, и Путь Знаний, или самоисследования, а теперь еще Путь ислама, или полной покорности Богу. В любом случае, этот четвертый путь содержится в других, и без него ни один из них не может привести нас очень далеко.

Бог трансцендентный и бог Имманентный

Мистицизм — религия имманентности, или Бога, который находится внутри. Ислам, даже больше чем иудаизм, — религия трансцендентности, или Бога, который находится бесконечно выше Человека. Таким образом, логично было бы ожидать, что ислам окажется по крайней мере таким же немистическим, как иудаизм. И это правда, что в Коране очень мало проблесков мистицизма — даже меньше, чем в Ветхом Завете. И, безусловно, первые два века ислама не породили никаких известных нам просветленных святых.

Но что удивительно — если достаточно сильно продвигать любое настоящее религиозное откровение, оно превратится в мистический опыт самого высшего толка. Все дороги ведут Домой. Мистики заявляют (хотя те, кто не является мистиками, вряд ли согласятся), что немистическая религия — на самом деле религия, которая не осознает своего собственного подтекста, который просто не развит. Так и ислам, религия трансцендентного Бога, когда ей следуешь со всей серьезностью и когда она встает во весь свой рост, неизбежно делает кувырок и становится религией имманентного Бога. Потому что если я полностью покорюсь Богу, от меня ничего не останется, будет только Он. Мое «Я» — теперь стало Его «Я», иными словами, «Я есть Он». И это, безусловно, и есть великий мистический опыт.

На протяжении длинной истории духовной религии эти две фазы, эти противоречивые тенденции всегда чередовались: покорность Божественному там, вовне, и покорность Божественному здесь, внутри себя. В случае с исламом потребовалось около 200 лет для того, чтобы мистическая фаза вышла из немистической. Но когда это произошло, результатом стало самое оригинальное, глубокое и прекрасное духовное движение всех времен; и оно все еще живо и сегодня. Это суфизм.

Суфизм, исламский мистицизм

Опять же, его тема — покорность Богу. Не неохотная капитуляция, не просто когда позволяешь, чтобы тебя сбила и переехала неумолимая машина под названием Судьба, а радостная покорность любящего Возлюбленному, экстатическое блаженство переполненности, слияния с Ним, до полной потери себя. Для великих суфиев XII в. и позже, так же, как и для многих христианских мистиков того же периода, эта аналогия — поразительное сходство между человеческой любовью и растворением в Боге — больше, нежели просто аналогия. Она окрашивает всю духовную жизнь суфиев, и благодаря ей появилась лучшая в мире мистическая поэзия — особенно в лице Руми, великого персидского мистика. Язык суфизма эротичный, образный, обтекаемый и заставляет задуматься, как и подобает поэзии, а также полон сильного чувства. В этом он резко контрастирует с прямыми и прозаичными высказываниями буддизма. В нем есть особый незабываемый трепет и страстность, опьянение (любимое слово суфиев), присущая лишь ему радость.

Скольким суфизм обязан мистикам других великих религий, сказать трудно, но в своей основе он говорит то же, что и они. Вот несколько примеров:

Аттар (персидский поэт-мистик XII в.):

Когда мы видим, что только его Сущность существует, становится ясно, что нет ничего, кроме Него… Бог — это все, и вещи имеют только номинальную ценность; мир видимый и мир невидимый есть только Он Сам… Увидев Его лишь мельком, вы бы потеряли рассудок, а увидев Его полностью, вы бы потеряли себя.

Думаете, легко прийти к духовному знанию? Это значит, что нужно, ни много ни мало, умереть для всего остального.

Будь щедрым — отдай свою жизнь.

Если стремитесь к совершенству, ищите Единое, выбирайте Единое, будьте Единым.

Пока мы не умерли для самих себя, пока мы отождествляем себя с кем-то или чем-то, мы никогда не будем свободными.

На пути к самосовершенствованию человек не должен медлить ни секунды. Если он на мгновение перестанет работать над собой, он откатится назад.

Пребывайте внутри себя.

И Руми (персидский поэт-мистик XIII в.):

Когда я смотрел на себя, я больше себя не видел.

Отдайте вашу сладкую жизнь; что же вы можете поделать? У вас нет щита.

Я посмотрел в свое сердце. Там я увидел Его. Где еще Он мог бы быть?

Во мне есть Другой, благодаря которому эти глаза сияют.

Покиньте жизнь и мир, дабы увидеть Жизнь мира.

Когда телесная оболочка устранена, тот, кто стал свободным, воспринимает без всякого экрана, подобно Моисею, свет Луны, исходящий из собственной груди.

Здесь не существует ничто, кроме молниеносной вспышки Луны Аллаха. Это далеко за пределами всех концепций и воображения. Это Свет света света света света.

Все ваше тело станет подобно зеркалу: оно станет единым глазом и духовной субстанцией. Я не могу отличить себя от Света.

Суфизм, кульминация ислама

Это послание Упанишад, дзэн-буддизма и (хотя с большей осторожностью) Иоанна Рейсбрука; это опыт всех великих мистиков. Однако суфизм принадлежит исламу, естественным образом произрастает из него и сохраняет много из своего первоначального характера. Он ссылается на Коран и авторитет пророка: «Бог ближе к человеку, чем его шейная артерия». В его основе лежит мусульманская практика зикра, или поминания Бога. И его намеренное применение физических вспомогательных средств для поминания — которое ведет к духовному экстазу и иногда к трансу — типично для ислама и уникально среди религий.

Чтение вслух стихов, игра на музыкальных инструментах (знаменитое «Болеро» Равеля заимствовано у суфиев), пение, танец — это не столько полезные аксессуары, сколько радостное выражение жизни суфия, наполненной присутствием Бога. Это особенно относится к священным танцам, в которых участники встают в круг и начинают вращаться, увеличивая скорость, склоняясь или подпрыгивая, повторяя имя Аллаха; или в которых каждый участник вращается как юла.

Нам это кажется очень странной религиозной практикой. Но опять же, как и многое из того, что является отличительной чертой ислама, она работает. Суфизм, полностью непохожий на дзэн по стилю и настроению, по-своему такая же эффективная дисциплина. Обе нам дали многих истинно просветленных людей, некоторые из которых жили и в наше время. Вот что говорит один из них, алжирский шейх аль-Алави, который умер в 1934 г.:

Вы подобны миражу в пустыне, который человек, испытывающий жажду, принимает за воду; но когда он к ней подходит, то понимает, что она — ничто. И там, где он думал, что видит воду, он находит Бога. Точно так же, если вы изучите себя, то поймете, что вы — ничто, и вместо этого найдете Бога. То есть вместо себя вы найдете Бога, и от вас не останется ничего, кроме имени без формы.

Так как это истинный ислам, наивысшая степень покорности, это также, в двух словах, и является посланием всех пробужденных.

Когда человек обращается к великолепному сооружению физических наук и видит, как оно было возведено; сколько тысяч бескорыстных и моральных человеческих жизней похоронены в одном лишь его фундаменте; какое терпение и подчинение, какое подавление собственных предпочтений, какая покорность ледяным законам внешним фактам заложены в его камнях и строительном растворе; каким совершенно беспристрастным оно стоит в своем безбрежном величии, — то каким же ослепленным и презренным кажется ему каждый мелкий сентименталист, который своевольно выдувает кольца дыма и притворяется, что все решает на основе своих личных мечтаний! Стоит ли удивляться, что те, кто воспитывался в строгой школе науки, хотят выплюнуть подобного рода субъективизм?.. Клиффорд пишет:

«Веру оскорбляют, когда ее отдают недоказанным и не подвергнутым сомнениям заявлениям, для утешения и личного удовольствия того, кто в них верит… Если верование принято на основании недостаточных доказательств, такое удовольствие — украденное… Оно грешно, так как украдено вопреки нашему долгу перед человечеством, ^гот долг — в том, чтобы защищать себя от таких верований как от чумы, которая вскоре может завладеть нашим собственным телом, а затем и распространиться на весь город… Этоо неправильно всегда, везде и для всех — верить во что-либо, имея на то недостаточно доказательств».

Уильям Джеймс (1842–1910)

7. РЕЛИГИЯ И НАУКА

Религия и общество

Мы завершили наш обзор великих религий мира — великих верований, возникших в этот замечательный период приблизительно с 800 г. до н. э. до 600 г. н. э. Какое это было великолепное цветение человеческого духа! Какой сильный, красочный, энергичный рост представляли собой эти религии в целом! И они и есть живое целое: только наша близость к той или иной из них скрывает их основополагающее единство.

И скольким мы им обязаны! Даже их враги признают, что история цивилизации — это история религии. Историки показали, что у наших искусств и науки до удивительной степени религиозное происхождение. Например, ранняя поэзия, музыка, танцы и живопись были священными, а не мирскими занятиями. На самом деле, вначале не было явного разграничения религии и повседневной жизни. И религия всегда была великим покровителем всех искусств, его главным покупателем. Важнее всего (как мы увидели) то, что она предоставила объединяющие идеалы, моральные санкции, правила, которые помогали сплачивать общество после того, как исчезло древнее инстинктивное единение. Даже сегодня, если мы называем себя атеистами или людьми антирелигиозными, все свои силы мы черпаем из нашего древнего, постоянно пополняющегося социального наследия, которое чем старше — тем религиознее. Нравится нам это или нет, религия является частью нас всех. В глубине души все мы религиозны.

Конечно, этот большой долг перед религией вовсе не должен мешать нам думать, что свою роль она выполнила и что теперь мы должны избавиться от ее разлагающихся останков — от донаучных, устаревших верований и отношений. Современный дух действительно против традиционных религий. Все они находятся под обстрелом, и многие из них отступают. Это не значит, что с ними покончено. Наверняка они еще вернутся, и не раз.

Можно часто услышать, что люди в Европе и Америке, и даже на Востоке, сегодня менее религиозны, чем когда-либо за всю историю человечества. Не знаю, как можно это проверить; и настолько, насколько я понимаю, что это значит, я сомневаюсь, что это правда. Несомненно, что на Западе — за последние несколько веков, и на Востоке — с более недавнего времени, религиозные идеи и чувства людей претерпели радикальные изменения. Идет великая религиозная революция. Так как процесс все еще идет, трудно его как-то конкретно назвать. Можно было бы его назвать Научным Гуманизмом, но у этого выражения есть и другие значения. Быть может, мы слишком вовлечены в процесс, чтобы четко его видеть, однако давайте в этой главе посмотрим в его направлении.

Для начала давайте рассмотрим некоторые причины этой великой революции — политические, научные и психологические.

Религия и политика

Вряд ли религия когда-нибудь была вне политики. И дело не в том, что она связалась с дурной компанией. Нет, первоначально религия и политика были одним и тем же, и политическая история — рассказ об их медленном размежевании. Иногда король также был главным жрецом или даже богом, но в любом случае его персона и должность были священны. Все его законы были божественного, а не человеческого происхождения. Вся социальная структура — в том числе правила порядочного поведения, наказания за их нарушения и такие установления, как рабство, каста и зависимое положение женщин, — все было определено свыше. Подвергать что-либо из этого сомнению — означало подвергать сомнению саму религию. Таким образом, не удивительно, что религия по всему миру и на протяжении всей истории (с некоторыми достойными уважения исключениями, как мы увидим) оказывала исключительно консервативное влияние. Она почти всегда была на стороне правящих кругов и против реформ. Даже сегодня, например, Англиканская Церковь — часть государства, и в целом должна быть за сохранение существующего политического, социального и экономического порядка. А в военное время она всегда, в качестве официальной структуры, призывала Бога на сторону англичан. Так удивительно ли, что сегодня столько умных и морально чувствительных людей не хотят называть себя христианами и вообще не заявляют о своей принадлежности к какой-либо религии?

Карла Маркса, который умер в 1883 г., называли последним из великих еврейских пророков. С давним яростным моральным негодованием он осудил религию как «опиум для народа». Он не хотел сказать, что, например, феодал из средневековой Англии поддерживал Церковь просто потому, что она надлежащим образом воспитывала его несчастных крепостных, втолковывая им, что их хозяин был назначен самим Богом. Это было бы слишком просто и расчетливо. Именно сама религия рассматривалась как коррумпированная и коррумпирующая, а не те, кто ее использовал: они были просто вовлечены в процесс. Но в любом случае, бунт против притеснения естественно включал бунт против религии, которая стала одним из основных инструментов этого притеснения.

Конечно, еврейские пророки слишком «одержимы», чтобы быть справедливыми. Маркс не осознавал, сколько его моральных доводов пришло с другой стороны. Равенство всех людей перед Всемогущим Богом, который беспристрастен, и призыв любить своего соседа как себя — это постоянное осуждение всей социальной несправедливости и тирании. И именно перманентные религиозные установления типа этого вдохновляют на череду революций против плохого старого социального порядка и плохой религии, которая его поддерживает.

Выявляются три момента. Во-первых, религия на практике и моральная, и аморальная; она находится как на стороне справедливости и сострадания, так и выступает против них. Во-вторых, иногда бывает необходимым самым решительным образом осудить религию. И, в-третьих, это осуждение, этот антирелигиозный протест сам по себе — в своей наилучшей форме — движение за мораль и воздействие, обладающее чисто религиозными качествами. Конечно, в своей наихудшей форме он представляет собой нечто совсем другое, но это уже другая история.

Религия и астрономия

Как и в политике, в науке религия также выступает против перемен. Традиционная религия не просто поддерживает существующий общественный порядок — каким бы он ни был несправедливым — против наступления нового порядка, но также существующее видение мира или космологию — какой бы она ни была неистинной — против новых идей, которые ей угрожают. История науки на протяжении последних 500 лет — это история целеустремленного сопротивления религии каждому большому шагу вперед. И каждый раз ее вынуждали уступать.

Но опять же, такой экстремальный консерватизм вполне естествен. Он уходит корнями в самое начало цивилизации, в те времена, когда вся космология была религиозной и вся религия была космологичной: они практически составляли одно целое. Если существовали какие-либо ясные представления об источнике и устройстве мира, они были неотделимы от идей о его Создателе и Господе и от божественной драмы, сценой для которой являлся мир.

Например, традиционное христианство, как и другие религии, точкой отсчета считало Землю. Оно рассматривало Землю как имеющее первостепенное значение ядро физической вселенной, центр, вокруг которого Солнце и звезды ежедневно вращались. И конечно, это было единственное возможное обстоятельство для великого Божьего Плана Спасения, в том числе для рождения его Единородного Сына в образе Младенца в Вифлееме, для его распятия на Голгофе и его вознесения сквозь облака на Небеса.

Не удивительно, что Церковь не приветствовала ни открытие того, что Земля — не центр нашей Вселенной; ни более позднего открытия, что ни наше Солнце, ни наша галактика не могут претендовать на такое уникальное право. У Вселенной вообще нет никакого физического центра: каждое из его миллионов миллионов миллионов небесных тел является, с его личной точки зрения, ступицей колеса Природы. Что касается духовного центра Вселенной, согласно астрономам, наверное, вполне в порядке вещей, что у звезд есть планеты: в таком случае, несомненно, сегодня существуют бесчисленные миллионы таких планет, как Земля, способных поддерживать жизнь. А биохимик добавит, что где появляются все условия для жизни, там непременно появится и сама жизнь. И было бы очень странно, если бы эта космическая жизнь не опережала (в духовном плане и во всех прочих) нашу.

Некоторые христиане искренне пытаются примириться с этой новой картиной мира, но насколько они могут преуспеть, не огорчив христианство? Другие христиане находят, что гораздо легче и безопаснее — временно — не лезть в науку. Но прежде чем мы обвиним кого-либо в нечестности, в том, что он хранит свои религиозные воззрения в «идеенепроницаемом» ящичке, хорошо изолированными от его научных воззрений, давайте посмотрим, насколько мы сами честны. Насколько мы усвоили этот урок смирения — что мы находимся на периферии, незначительны, фактически являемся ничем во Вселенной, которая ставит в тупик и превосходит воображение? Даже если мы не христиане, и вообще не религиозны, не находим ли мы, что гораздо удобнее оставаться религиозно донаучными — большими рыбами в нашем очень маленьком прудике?

Религия и биология

Задача примирения традиционной религии и современной науки становится еще более трудной, если мы обратимся к источнику происхождения самой жизни и самого человека. Несомненно, большинство образованных христиан и евреев с долей недоверия относятся к истории об Эдемском саде — не как к буквальному факту, а как к мудрой притче или мифу. Однако остается смутная уверенность в том, что человек — каким-то образом особенное создание, сотворенный по образу и подобию Бога, и вовсе не всего-навсего очень умное животное. Это не удивительно, если мы вспомним, что решающим доказательствам против всех таких мифов о сотворении мира (а их много) еще не исполнилось двух веков.

Но, наконец, камни рассказали свою историю, и нашу тоже: историю о потеплении Земли, о постепенном наращивании ее поверхностных материалов, о появлении живых форм из неживого вещества, их эволюции в более и более высокие виды и со временем в самого человека. И эту нашу наследственную историю на Земле — наше медленное превращение из желеобразных сгустков или пластов живого вещества в червеобразные существа, рыбы, амфибии, обезьянообразных млекопитающих и «недолюдей» — всю эту наследственную историю каждый из нас полностью подтверждает и суммирует в своей собственной личной истории до своего рождения, в материнской утробе. Здесь, за какие-то девять месяцев, мы стремительно проходим все эти стадии жизни, начиная с низших. Дело в том, что чтобы быть человеком, нужно быть каждым видом существа. Нет исключительно человеческого состояния, нет такого существа, который был бы только человеком.

Религия, преданная довольно лестной вере в то, что Бог создал человека специально и мгновенно, по своему образу и подобию, непременно будет сопротивляться открытию того, что человек — животное. И каждый из нас, религиозный или нет, непременно будет сопротивляться дальнейшему открытию того, что он в течение своей собственной жизни был по своему развитию ниже мухи, ползающей по окну. Конечно, все мы знаем об эмбриологии, но осознание — совсем другое дело. Нужны необыкновенная честность и необыкновенное смирение, чтобы почувствовать себя братом этой мухи, и еще больше, чтобы уважать ее как какого-либо бога или ангела, по сравнению с собой пятнадцать или двадцать лет назад! Если бы вместо того, чтобы развиваться в виде эмбрионов в утробе у матери, мы бы росли на виду у всех в качестве личинок — в пробирках, на оконных рамах, в аквариумах и зоопарках — мы были бы вынуждены посмотреть правде о себе в лицо! А так мы умудряемся держаться за наши удобные, религиозные, донаучные иллюзии, на самом деле не веря в то, что геолог и эмбриолог — врут.

Это касается как нашего прошлого, так и нашего настоящего состояния: даже наименее религиозному человеку редко приходит в голову воспринимать науку всерьез. Биолог говорит, что по сути каждый из нас — некий Ходячий Город, огромное Сообщество" на-ножках, обитатели которого — смиренные клетки мышц, печени, мозга и пр. — проживают свою собственную маленькую жизнь и умирают своей собственной маленькой смертью. Как так получается, что Существо, которое проявляет себя как король этого замечательного Города (или, быть может как его командный дух?) никогда не задумывается о своих жителях иди о том, что бы он без них делал? Опять же, безопаснее не думать об этих вещах — безопаснее для нашей гордыни и для религии, которая ее не подрывает.

Религия и физика

Конечно, ученый не останавливается на том, что разбирает нас на клетки. Разрушение — его работа. Он разбивает наши клетки на молекулы, наши молекула на атомы, наши атомы на простейшие частицы типа электронов и протонов, а их на — ну, уж точно не на что-либо вещественное. Физик говорит, что мое тело, которое кажется таким плотным, если его внимательно рассмотреть, окажется всего лишь наполненным энергией пространством, пустым как небо. На близком расстоянии я исчезаю. Только если на меня смотреть с расстояния, например, шести футов, я кажусь человеком; или с расстояния, скажем, одной шестой дюйма, я кажусь набором клеток; или с еще меньших расстояний я кажусь какими-нибудь частицами или энергиями. Там, вовне, тому, кто меня наблюдает, кажется, что я имею этот возвышенный — человеческий, животный, материальный или субматериальный — статус. Но прямо здесь я вовсе не являюсь чем-либо столь значительным.

Так как если я сейчас рассмотрю то конкретное место, которое занимаю, этот источник всех моих областных видимостей, этот кусочек мира, который никто, кроме меня, не в положении изучить, тогда я обнаружу, что я действительно не человек, не животное, не материя, не даже своего рода дымка или облако. Дымка рассеялась. Рассматривая себя прямо здесь, в той точке, к которой ученый подходит, но не может до конца добраться, без какого-либо расстояния между нами, я нахожу то, что мистики мне говорят, я найду — Пустоту, при условии, что я достаточно внимательный и смиренный, чтобы просто смотреть. Так как это величайшее уничижение — раствориться в воздухе. Быть полностью разрушенным неприятно, поэтому мы и не воспринимаем ученого всерьез и не смотрим вовнутрь, чтобы проверить и завершить его повествование. Опять же, гораздо удобнее руководствоваться здравым смыслом и той здравомыслящей религией, которая гласит, что мы являемся чем-то и кем-то. Если бы мы позволили нашей физике и нашей религии встретиться, результаты были бы более чем беспокоящими. Они обладали бы взрывной силой.

Религия и психология

Новая астрономия, новая геология, новая биология — на самом деле, все физические науки дружно выступают против традиционного религиозного видения человека и мира. Есть ли сомнения относительно того, кто выиграет?

Еще более неравной эту битву делает то, что общественные науки и психология напирают все сильнее. Теперь мы можем проследить развитие религиозных идей от их самых грубых начал до их недавних и возвышенных усовершенствований и увидеть, что весь процесс определяется климатом, экономическими условиями и социальным напряжением. Мы можем делать то, что и делали в этой книге, — сравнивать собственную религию с другими — и не всегда в ее пользу. Мы можем путешествовать до тех пор, пока не начнем рассматривать каждую религию как своего рода местный колорит, живописное составляющее окружающей обстановки, и истинной только в том смысле, в котором истинны исторические здания и картины.

Мы можем поделить человечество на психофизические типы — толстых и веселых людей, поджарых и голодных и т. п. — и предсказать их религиозное отношение на основе их строения и веса. Мы можем связать весь религиозный опыт с психическими и физическими заболеваниями и показать, как иногда он является явной патологией. Мы можем проанализировать свои самые глубокие религиозные убеждения и показать, как они происходят от ранних проблем с родителями или от подавленного сексуального влечения.

Еще хуже для нашей религии, если и вовсе не фатальным, оказывается тот путающий факт, что наши верования определяются химией. Содержимое пробирки А, вколотое мне в руку, через несколько минут вызовет великолепные мистические видения Рая и, быть может, религиозный опыт по-настоящему высокого уровня. Содержимое пробирки Б вызовет обратный эффект и пошлет меня прямиком в Ад. Не правда ли, что все это превращает нашу заветную духовность в абсурд? Если все, что мы думаем и чувствуем, определено вдвойне — сначала нашими внешними обстоятельствами, а затем, менее явно, нашими собственными составляющими, тогда мы не более вольны выбирать свою религию, чем компьютер.

Как религия может смотреть в лицо таким фактам и при этом выжить? И как она может отказаться встать к ним лицом к лицу и при этом заявлять о своей заинтересованности истиной — уж не говоря о том, чтобы претендовать на то, чтобы рассказывать нам о Ней?

Религиозная основа науки

Не удивительно, что так много честных людей хотят поскорее похоронить религию и покончить со всем этим. Тем не менее на похоронах принято говорить об усопшем только хорошо, особенно если усопший — ваша родная мать! Христианство — родитель западной науки.

Как мы увидели, первобытный человек рассматривал мир как игровую площадку бесчисленных демонов или духов, чье поведение было непредсказуемым и случайным. Мир был не Королевством, а анархией, очень опасным и уж точно слишком рискованным для того, чтобы им занималась какая-либо наука. Мы также видели, что человек Востока рассматривал мир как майю, сон или мираж, и недостаточно реальный, чтобы заслуживать серьезного исследования: на самом деле, он и является тем, что скрывает от нас Реальность. Только западный человек стал рассматривать мир как полностью реальный, рациональный и заслуживающий восхищения — так как это дело рук самого Господа.

Идея одного мира, единой, универсальной системы естественных законов, управляющих поведением всего и везде и всегда, — по своей сути не естественная идея. Это поразительное и довольно изощренное понятие, которое могло никогда и не возникнуть, кроме как в форме понятия о Личностном Боге, Трансцендентном Творце, который находится за пределами своего творения так же, как часовщик находится за пределами своих часов. Вселенная — Его великое творение, воплощение Его мысли. Таким образом, она является чем-то одним — а не многими отдельными вещами — полностью законопослушным, добрым в своей основе, абсолютно реальным и очевидным. Таким образом, наука — привилегия и даже долг человека, который таким образом открывает природу и цель Бога, выраженные посредством места и времени. Иными словами, у первобытного человека не было мужества исследовать мир; у человека Востока не было к этому интереса; а у западного человека было и то, и другое — благодаря его идее Творца.

Но самое важное из открытий западного человека, из его проникновений в ум Бога как он выражен в Его Вселенной — в том, что Вселенная вполне может справляться и без Бога! Сначала Природой управляла всемогущая Воля Божья, затем — Его безличный Закон, а затем просто Закон. А сегодня отбросили даже и идею Естественного Закона: все просто течет само собой, как хочется — хотя, к счастью, хочется точно того же, что хотелось и вчера! Современная наука открывает закономерности в поведении всех вещей. И ни правитель, ни правила не признаются.

Позитивизм

Философия, которая водворяет науку на место религии, называется позитивизмом. Она презрительно указывает на конфликтующее множество теологических идей, рассуждений о Боге, душе, жизни грядущей, свободной воле и на тысячи других малопонятных тем; на вдохновенные догадки, мифы и легенды всех сортов и на явную чепуху — все то, чем образованные люди занимались в донаучную эпоху. Многие из аргументов были блестящими, многие идеи — смелыми и воодушевляющими, но они никуда не привели. Всегда появлялись столь же блестящие аргументы и столь же воодушевляющие идеи, которые им противоречили. Не было никакого прогресса, никакого накопления знаний.

Причиной этого был неправильный метод. Позитивист считает, что единственный способ узнать правду о мире — перестать о нем думать и терпеливо его наблюдать, выискивая закономерности, формулируя гипотетические «законы» (по возможности в математических терминах), а затем проверять эти законы путем эксперимента. Таким образом, осторожно нащупывая путь и, по ходу, все проверяя, вы обнаружите, что определенные законы природы объединяются в еще более общие законы — с двумя результатами. Во-первых, мы сможем все чаще и чаще предсказывать, что же произойдет в природе. Во-вторых, мы сможем все больше и больше применять свои новые знания для контроля природы. Этот контроль и подтверждает наш метод* Современный мир — один большой монумент позитивистской науке. Тридцать веков глубоких размышлений и тонких и обширных дискуссий так ни к чему и не привели: в нас меньше мудрости в конце пути, чем было в его начале. Они лишь наслаивают замешательство на замешательство. И от них человечеству было меньше практической пользы, чем от тридцати минут, проведенных в лаборатории за изучением капельки крови.

Безусловно, научные открытия вовсе не такие глубокие и воодушевляющие, как открытия религии и философии. Их устраивает быть очень ограниченными и даже поверхностными, устраивает не открывать ничего очень глубокого о жизни и человеке — пока. Достаточно, что открытия позитивистской науки в какой-то мере истинны: что означает, что их можно конкретно сформулировать, они могут быть кем угодно опробованы, их можно согласовать друг с другом, и, быть может, рано или поздно поставить на службу человечеству.

Конечно, это правда, что этими открытиями злоупотребляли и благодаря им даже создали оружие, способное уничтожить все человечество. Позитивист так же этим напуган, как и все мы, но находит основания для надежды. Быть может, эта угроза разрушительной силы науки насильно объединит человечество так, как не удалось религии и философии. И в любом случае, разве религией и философией также не очень сильно злоупотребляли, разве они не ответственны за такое количество ненависти, войн, жестокости, фанатизма, притеснений и ханжества, до которых науке далеко?

Моральность науки

Согласно позитивисту, важнее всего то, что дух науки морально превосходит дух религии. Он честен. Религия всегда гонится за какой-то выгодой: она жадная до спасения, до мира, до счастья, до жизни после смерти. Естественно, она поверит во все, что угодно, чтобы получить такую выгоду. Как следствие, она представляет собой плохую моральную тренировку, плохую интеллектуальную тренировку, плохую практическую тренировку: ее воздействие на характер может быть плачевным. Чистая наука, с другой стороны, хочет лишь добраться до правды, даже если эта правда не приносит никакой выгоды, даже если она ужасна! По иронии, именно эта незаинтересованность, это благородное безразличие к наградам, и делает науку столь стоящей. Своим невероятным успехом она обязана не жадности, как утверждают ее враги, а ее отсутствию!

Позитивист мог бы так это сформулировать. Подход религии алчный, заносчивый и нетерпеливый, тогда как научный подход — отстраненный, смиренный и очень терпеливый. Ученый смиряется перед фактами: он покоряется данности, не пытаясь ее улучшить; он позволяет проявиться ее собственному рисунку, он смотрит и слушает. А человек религии предвзятый: он всему навязывает свои собственные чувства, озарения и идеи. Хуже того, он налагает на данность всякого рода вторичные чувства, озарения и идеи, которые даже не являются его собственными. У него нет благоговения перед реальным, перед тем, что есть сейчас. У него нет естественного благочестия.

Поэтому (по мнению позитивиста) ничего удивительного, что религии мира имеют резкие разногласия, что это куча воюющих систем и несовместимых идей, причина резкого разделения людей. С другой стороны, наука абсолютно одинаковая везде и для всех: ее законы, методы, дух, ее разнообразные способы применения и даже большая часть ее языка идентичны в каждой части света, без оглядки на национальность, темперамент или традицию. Не удивительно, что наука обещает объединить человечество так, как это никогда не удавалось религии. Она по своему характеру интернациональная, даже межпланетная, универсальная.

И науку уже начинают применять — с размахом и щедростью, о которых раньше и не могли мечтать — для облегчения бремени человеческих страданий по всем миру. Есть нечто, что скрыто в самом духе науки, — сочувствие к человечеству в целом, практическое, а не сентиментальное сострадание, которое преодолевает все барьеры. Конечно, религия очень увлечена благотворительностью, однако помощь всем людям, без цели обратить их в свою веру, и независимо от их веры — действительно редкость для религии.

Даже наш позитивист согласился бы, что его представление о науке несколько идеализировано. Когда дело доходит до того, чтобы жить согласно своим принципам, отдельно взятый ученый, наверное, не многим лучше отдельно взятого верующего. На практике в науке также много нечестности и высокомерия, и новаторам часто бывает нелегко. Конечно! Это в человеческой природе. Но истинное доказательство преобладания и хорошего качества научного духа — и особенно его морального аспекта — сама наука, так, как это доказывает и отражает каждая деталь современной жизни. Без больших и замечательно согласованных усилий по объективности и самоуничижению ничего этого не удалось бы достичь.

Религиозность науки

При этом дух науки не является всего-навсего чем-то терпеливым, медлительным и скучным. В своей наилучшей форме, в по-настоящему творческом ученом — в таком, как Дарвин и Эйнштейн, — он проявляет впечатляющую мощь, энтузиазм, напористость, интеллектуальную страсть. Он преданный. До какой-то степени он интегрирует личность, возвышая человека над его посредственностью и слабостью. В целом, наука может представлять собой образ жизни, достойный восхищения.

И это требует веры — хорошо проверенной и хорошо вознагражденной веры в единообразие природы и в глубокую связь между человеческим умом и тем материалом, который он изучает. А в так называемом диалектическом материализме Маркса (который является официальной философией коммунизма) присутствует также и более «религиозный» символ веры. Безусловно, это не вера в личностного Бога, а полное доверие чему-то, что очень похоже на благодетельное, безличное Провидение, под малообещающим названием Диалектический Процесс. Этот добрый Процесс создает улучшения в любой сфере и в конце концов неизбежно приведет всех нас к обществу, в котором каждый делает по возможностям, а получает по потребностям: общество, которое наконец будет практиковать христианство!

Вопреки самому себе, марксизм — самая настоящая религия! У него есть собственное Провидение, собственный пророк, собственные апостолы, собственные священные Писания («Капитал» — самое основное), собственная страсть, собственная ожесточенная нетерпимость, собственный колоссальный идеализм, собственная колоссальная неспособность соответствовать своим же идеалам. Действительно, он порвал с Богом, но не более основательно, чем Гаутама Будда. Ему ни к чему культ, церкви или храмы, молитвы, теология (по крайней мере, старого типа) — но и Будде все это тоже было не нужно. Лет через пятьдесят или сто будет ли кто-то сомневаться в том, что это такая же религия, как и буддизм тхе-равады?

Конечно, остаются огромные различия. С самого начала буддизм рассматривал себя как религиозное движение, тогда как позитивизм — и особенно марксизм — считают себя антирелигиозными (не является ли его вера еще глубже благодаря тому, что она бессознательна?). Является ли он марксизмом или нет, позитивизм принадлежит к нашей западной группе верований: как и иудаизм и христианство, из которых он вышел, он видит Реальность вовне. Это наука Наблюдаемого, тогда как буддизм — наука Наблюдателя — Наблюдателя, который смотрит сам на себя. Позитивистская наука не мистическая.

Мистицизм науки

По крайней мере, это в самом начале она не мистическая, представляя собой здравый смысл, просто немного приведенный в порядок. Но в прошлой главе мы увидели, что любая по-настоящему религиозная деятельность, если ее достаточно упорно продвигать, заканчивается мистицизмом. И наука — не исключение. Давайте я поясню.

Традиционная религия отсылает все вещи и события вверх, к Единому Целому, к Богу, который есть Венец и Единство своего мира. Наука делает почти то же самое, только наоборот. Она отсылает все вещи и события вниз, вниз, вниз — через молекулярный, атомный и субатомный уровни до самого физического субстрата. Например, мы видели, как наука говорит, что наши тела «на самом деле» являются клетками, а клетки «на самом деле» — молекулы, и так далее, пока мы не сокращаемся до облака из непостижимых частиц, до заполненного энергией пространства, до Непознаваемого.

Все, что происходит в мире, — любовь, боль, музыка, цвет, спорт, религия, наука, люди, звезды, деревья, животные, вы, читающий эту книгу, — все каким-то образом содержится в этом бесконечно загадочном субстрате или, по крайней мере, каким-то образом возникает из него. Из этой основополагающей «Пустоты» и происходят эти слова о Ней Самой! Чудо из чудес, по сравнению с которым чудеса традиционной религии кажутся неубедительными и рациональными!

Конечно, мистицизм науки не может признать себя таковым: ученому (как ученому) подобные разговоры должны показаться бессмыслицей. Его мистицизм — действенный, практичный, лишенный набожных слов, но, тем не менее, доказанный и проверенный. Это мистицизм не Единого Целого, а его мельчайших частиц, не Бога — Венца и Единства мира, а основы мира, той «Пустоты», на которой он базируется. То, что он неимоверно мистический и — как истинный мистицизм — «абсурдный», достаточно ясно. Возможно, мы можем представить себе как Бог, который охватывает все, который является целостностью мира, может быть Источником всего, и как все может проистекать из Его внутреннего богатства. Но этот бесплодный и пустой субстрат, это Нечто, с которого все методично содрали, слой за слоем — как, во имя Бога, он может вообще что-либо создать?

Что тогда, это миф, удобная выдумка? Конечно же, нет. Это работает — и как! Важнее всего то, что мы можем завершить этот процесс сдирания и проверить, что же осталось, обратив внимание на то, что наше тело выглядит и ощущается не плотным, а вполне пустым.

И если мы думаем, что весь этот подход слишком современный, научный, и имеет мало отношения ко всему тому, что религиозно и свято, мы можем вернуться на 2500 лет к «Чхандогья Упанишаде»:

Удалака попросил своего сына принести плод дерева баньян.

«Вот он, Учитель», — сказал Светакету.

«Разбей его».

«Я разбил его, Учитель».

«Что ты там видишь?»

«Почти невидимые семена».

«Расколи одно из них».

«Оно расколото, Учитель».

«Что ты там видишь?»

«Ничего, Учитель».

Удалака сказал: «Сын мой! Та тонкая сущность, которую ты не можешь там видеть, из этой самой сути вырастает это большое дерево баньяна. Поверь мне, сын мой! Эта тонкая суть находится во всем, что существует. Это и есть Истинное. Это и есть „Я“. А ты, Светакету, есть То!»

Неизученная жизнь не стоит того, чтобы ее проживать.

Платон

Знающий других обладает знанием. Знающий себя просветлен.

Лао-Цзы

Наше знание самих себя — это наша красота: пребывая в невежестве о самих себе, мы уродливы.

Плотин

Вы знаете цену всего — кроме самих себя!

Жизненно важная задача — обнаружить, являетесь ли вы

грешником или всегда чисты.

Руми

Невероятная слепота — жить, не исследуя самих себя.

Паскаль

Вся христианская религия в этом и состоит: научиться познавать себя; то, откуда мы пришли и кто мы есть.

Бом

Очень комично — понимать все, кроме самих себя.

Кьеркегор

Я увижу есть ли смысл в моем существовании, в то время как у домов и кораблей он есть.

Уитмен

Кто есть тот, кто повторяет имя Будды? Мы должны попытаться узнать, откуда этот "Некто" пришел и как он выглядит.

Сюй-Юнь

Забвение своего "Я" — источник всех страданий.

Рамана Махарши

8. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Делайте собственные заключения

Собственно говоря, я закончил свою работу. В качестве вашего гида я сделал то, что обещал, и ознакомил вас с великими религиями. Теперь ваше дело — оценить их и завести среди них собственных друзей. Настоящее заключение этой книги должно быть вашим, а не моим.

Но прежде чем вы примете слишком твердое решение, позвольте мне вас предостеречь. В каждой книге о религии есть свой собственный подход, свой собственный уклон. Некоторые написаны с психологической точки зрения; другие делают акцент на морали или социальном аспекте; некоторые написаны преданными христианами, которые рассматривают все религии с точки зрения христианства; другие против религии. Надеюсь, вы заметили, что я очень даже «за» все великие религии: я склоняюсь не в пользу какой-либо одной из них, а в пользу одного аспекта, который есть в каждой, — мистического аспекта. Мне он кажется наиважнейшим. Большинство других авторов с этим не согласны. Нужно упомянуть еще одну особенность этой книги: хотя многие авторы книг о религии согласны, что мы должны примириться с наукой, мало кто (в отличие от меня) находит в ней колоссальное религиозное вдохновение. То, что наука мне рассказывает обо мне самом — о теле и уме, и со всех других уровней наблюдения, — я считаю религиозным откровением. Другие авторы более успешно разделяют науку и религию. Это некоторые из причин, по которым нужно еще много что прочитать на эту тему, прежде чем принять решение.

Конечно, чтение — это только начало. Цель нашего исследования — в первую очередь познакомить нас с самими собой, а не с чьими-то идеями и верованиями. Когда мы читаем, слушаем других людей и реагируем на них, то начинаем понимать, что мы чувствуем, что мы думаем и, прежде всего, кем мы являемся — они заставляют нас заглянуть в собственные умы и сердца. И это самое главное, окончательное испытание. Мы возвращаемся к себе, к глубоким озарениям, которые приходят, когда мы перестаем читать, и даже в конце концов перестаем думать и терпеливо ждем, пока истина — наши собственные самые глубокие убеждения — не проявится.

Далее в этой главе я хотел бы рассказать вам, что проявилось в моем собственном случае. Для меня написание этой книги стало очень захватывающим опытом, но также большим вызовом: оно заставило меня определить собственную позицию. Оно требует, чтобы я заявил, в самых ясных выражениях, о том заключении, к которому пришел лично я. Его я теперь вам и предлагаю — в качестве пищи для размышления, а не руководства. Это совершенно личная точка зрения — я не претендую ни на какой авторитет — так что вы вполне вольны со мной не согласиться.

Чем я являюсь?

Чего я хочу от жизни? Для чего я сюда пришел? Я хочу понять, чем я являюсь, вот и все. Это слишком хорошая возможность, чтобы ее упустить. Родиться человеком, вообще просто существовать и не интересоваться этим — как было бы расточительно! Вот он я, свой собственный экземпляр: исследователь и исследуемое, в одной удобной упаковке. Вот он я, полная загадка для самого себя и удобный образец этой полнейшей Загадки, Вселенной. Задача этого образца — заглянуть в самого себя, стать самоосознающим.

Чтобы это сделать, я считаю, необходимы лишь две вещи: настойчивость и честность.

Есть еще три дополнительные вещи, которые, хотя не являются необходимыми, очень помогают. Во-первых, для поддержки — друг, который уже сам себя осознал. Во-вторых, для техник и вдохновения, религия — великие религии мира. В-третьих, для устранения всех препятствий — наука.

Что касается первого из этих пунктов — друга — согласно восточной традиции, он появится, когда придет время. Мне повезло.

Что касается второго — великих религий — эта книга показывает, насколько полезными я нахожу их все без исключения. Тот факт, что их несколько и что они конфликтуют, является гарантией. Я смотрю, как они доводят борьбу до конца, и отмечаю, что же осталось. Чтобы обнаружить, что в религии я нахожу основным, я сравниваю ее с другими: и то, на чем они сходятся в мнениях, — для меня. Я называю это базовым мистицизмом. Это та нить, которая пронизывает каждую главу этой книги и переплетает ее. Без нее все бы развалилось.

Что касается третьего вспомогательного средства для самосознания — науки, — я в прошлой главе показал, как радикально она завершает процесс обстругивания религии. После того как великие религии уравновесили мифы, легенды, догмы и домыслы друг друга, приходит наука и завершает работу по их очищению. То, что остается, — самый базовый мистицизм. Только это может выдержать все испытания, только это является вполне честным и истинным.

Чем я являюсь, в выражениях традиционной религии?

Согласно древней восточной традиции, я являюсь — образно выражаясь — луковицей. Внешний слой луковицы — это тело, его внутренние слои — ум и чувства, а его сердцевина — Ничто, Ничто кроме Сознания. Я есть эта сердцевина: а луковица — это то, что я имею. Я есть не то, что я осознаю, а то, что осознает. Моя задача — очистить луковицу, слой за слоем, пока не обнажится эта сердцевина Осознания. Только это и есть «Я». Только это лишено качеств, неизменно, свободно, ничем не затронуто, нерушимо, реально. Видеть это — значит быть просветленным.

Чем я являюсь, в выражениях современной науки?

Я есть то, чем меня видит наблюдающий, а это зависит от того, на каком расстоянии от меня он находится. С расстояния десяти футов я кажусь ему человеком. Подходя все ближе и ближе, вооруженный разнообразными инструментами, он обнаруживает, что я на самом деле являюсь набором органов, а органы на самом деле — это ткани, а ткани на самом деле — это клетки… И так далее, пока в точке контакта не останется ничего — ни цвета, ни формы, ни содержания, ни плотности, вообще никаких качеств. Таким образом, он заявляет, что я являюсь скоплением самых разнообразных внешностей, по крайней мере, двадцать футов в диаметре, в центре которого — ничего, или «Ничто». Однако это загадочное «Ничто» и есть источник всего того, чем я ему кажусь.

Чем я являюсь, согласно своему собственному опыту?

Я не являюсь этим крошечным человечком (белые волосы, очки, синий галстук, темные глаза пристально смотрят на меня), который сидит за столом вон там, в зеркале, на расстоянии десяти футов. Я не являюсь этой серой столешницей или этим наполовину исписанным листом бумаги. Я не являюсь этими двумя руками, левая из которых придерживает бумагу, а правая держит перьевую ручку цвета каштана, которая пишет эти слова. Я не являюсь этими туманными рукавами, исчезающими из вида в районе локтей, из которых торчат эти руки. Я не являюсь этим пространством белого переда рубашки, с синим пятном посередине. Я не являюсь этой расплывчатой овальной каймой (я называю ее своими очками, но она вовсе на них не похожа), которая обрамляет открывающийся вид. Нет, я ничем этим не являюсь. Они находятся по ту сторону овальной рамки. А я есть то, что на этой стороне. И я вижу, что это Ничто, абсолютное Ничто.

Но я замечаю, что, так как это Ничто, так как оно является пустым Вместилищем, в нем есть место и для этих рук и рукавов, и для этой бумаги, и для этой столешницы, и для ковра, стульев, уставившегося крошечного человечка и — за ним — окна, голубого неба, солнца. Я не могу видеть, что я являюсь Ничем, не видя при этом, что Я также являюсь и Всем!

Вот это и есть я

Наука исключает всякую религию — кроме самой высокой. Она — непримиримый враг всего, что скрывает суть. Она может быть по-настоящему просветляющей, настоящим путем для современного человека — Путем Честности. Если наука может что-то уничтожить в религии, то это и должно быть уничтожено, и туда ему и дорога! Наука снимает с луковицы ее высохшие слои, оставляя в целостности только питательную Сердцевину. Когда она показывает, что все во мне обусловлено, что все мои чувства и мысли искажены, что мои заветные мнения и высокие религиозные (или антирелигиозные!) убеждения являются продуктом химических процессов моего организма, отношений моих родителей ко мне и друг к другу; моего возраста, уровня доходов, образования и национальности, и невесть чего еще, — тогда я сдаюсь! Это последняя капля, предел, конец всем моим притязаниям. Это последний и самый трудный урок, окончательная правда о себе — и еще какая горькая правда. Ни на что в себе я не могу положиться. Все меня подводит, абсолютно все! Все, от этих рук и того крошечного человечка там, в зеркале, до Солнца, неба и самой Вселенной, со всеми содержащимися в ней мыслями, чувствами и качествами — все меняется, зависит от многих факторов, мною не контролируется; оно сомнительно, искажено, не истинно, обречено. Все, что вокруг меня и во мне, меня подводит.

Положиться можно лишь на то, что не во мне и не вокруг меня, а что и есть я. Только то, что здесь, никогда меня не подведет. Только это постоянно, свободно, вечно, неизменно. Это Ничто, Пустота, простая Ясность. Да, но у этого Ничто есть одна особенность — это Ничто, которое осознает себя как Ничто, а также как Все! Вот это и есть Я!

ПРИЛОЖЕНИЕ Случай просветления

Моя знакомая была (как мне казалось) милой, обычной, веселой, умной, способной женщиной возрастом немногим более тридцати лет, не интеллектуальной или особо религиозной. Затем, чуть более года назад, она стала интересоваться мистической религией, задавать вопросы и читать о ней книги. Она всегда была склонна к одиночеству, а сейчас стала уединяться еще больше. После нескольких недель размышлений и внутреннего поиска, который со временем становился все интенсивнее, Г. заявила, что она «увидела, что все это значит; все стало совершенно ясным». Я цитирую ее собственные слова, адресованные мне: «Я совершенно ясно вижу, что мое тело вон там, где я его отчетливо вижу в зеркале, тогда как мое истинное „Я“ — совершенно Пустое — здесь».

Результаты этого открытия были мгновенными. До этого Г. довольно сносно играла в теннис: теперь же ее игра вдруг стала великолепной. Ей всегда снилось много снов: теперь они внезапно прекратились. Вначале она вообще почти не спала: «Я слишком счастлива и расслаблена, чтобы хотеть спать, и в любом случае мне достаточно спать совсем мало, так как когда я все же сплю, мой сон очень глубокий и крепкий». Однажды в море Г. обожгла большая медуза, и ей не удавалось доплыть до берега из-за сильного подводного течения: при этом она вообще не чувствовала никакого страха и каким-то образом добралась до берега «без всяких усилий и всякого намерения».

Она рассказала, как увидела, что ее окружает новый и удивительно красивый мир. Не только дети, цветы, деревья, облака и другие «красивые» вещи, но также и «уродливые» вещи, в том числе всякого рода мусор и хлам — все приобрело невероятное великолепие. Краски светились необычайной яркостью; что касается светофоров и их отражений на автомобилях — она не понимала, как раньше не замечала подобных чудес. Все обычные вещи и повседневные действия превратились в радость: больше не было ничего скучного. Работа, которую Г. всегда делала хорошо, она теперь делала еще лучше, и где-то раза в три быстрее. «Она просто сама делается», — объясняла она. Ее настроение выровнялось: теперь она стала постоянно счастливой. Люди стали это замечать и начали спрашивать, что случилось, в чем ее секрет. Ей они теперь казались совсем другими: она гораздо более отчетливо видела их слабости, а также и достоинства — «Видишь людей такими, какие они есть».

Эгоистичным склонностям Г. — ее гневу, гордости и презрению — был нанесен огромный удар. Ее «эго» все еще может дать о себе знать, но теперь уже редко, и когда это происходит, она сразу это замечает. Я обнаружил, что практически внезапно она стала чувствовать себя как дома в трудной теме духовной религии: она понимала самые сложные мистические книги, которые я ей одалживал, мгновенно отделяя то, что было в них важного, от того, что второстепенно. Одним из результатов этой приобретенной мудрости было то, что она не могла выбрать ни одной из великих религий: все они, в своей основе, были для нее истинны. И, прежде всего, она стала однонаправленной, лишенной всяких других желаний или интересов: для нее существовало лишь это одно, которое, тем не менее, включает все. И эта концентрация, вместо того чтобы сойти на нет, наоборот, со временем лишь увеличивалась.

В течение трех лет до вышеизложенных событий я работал вместе с Г. Последний год мы в среднем проводили вместе час-полтора ежедневно. В это время она мне подробно рассказывала о том, что происходило в ее жизни. Я показал ей это описание того, что с ней произошло, и она подтвердила его подлинность. Я также попросил ее рассказать, в одном или двух предложениях, о том, в чем, по ее мнению, истинное объяснение произошедшей с ней перемены, о том, каково это. Вот что она написала: «С осознанием того, что ты есть на самом деле, приходит свобода и способность жить естественно и полно, наслаждаясь тем, что тебе дано здесь и сейчас, в эту минуту. Существует только настоящее, нет ни прошлого, ни будущего».

Один последний момент. Безусловно, это не случай сатори, или просветления в стиле дзэн. Здесь не наблюдалось внезапного всепоглощающего кризиса сатори, возникающего из дзэнского метода наращивания напряжения более или менее искусственным способом: процесс был более мягким и занял несколько недель. Он был необычайно естественным. И теперь можно сказать, что Г. более по-настоящему обыкновенная, чем когда-либо. Во всей этой ситуации не было ничего эффектного или странного. И даже настолько, что тот, у кого жесткие и предвзятые представления о просветлении, мог бы усомниться в том, имело ли оно место. На самом деле нет никакой стандартной схемы. Просветление абсолютно одинаково для всех, но способы его наступления бесконечно разнообразны.

Только полностью осознав его значимость и практикуя его, пока оно не станет привычкой, ваше просветление станет полностью действенным. Однако «видение» подобно плаванию: сделав это один раз, вы сможете сделать и второй, и однажды это может вам отчаянно понадобиться. Чтобы получить первоначальный опыт, не нужна ни моральная зрелость, ни давний интерес к религии, и даже сильно запутавшиеся молодые люди смогли увидеть и найти исцеление в своей внутренней Ясности. В этом также кроется и конструктивная альтернатива наркотикам: все положительные результаты (настоящие или желаемые) — повышенное восприятие, расслабленность, открытость, любовь, а также многое другое — можно получить путем «видения», легально и безопасно. Однако эти результаты не предназначены для того, чтобы их культивировали: только само «видение» (которое, являясь просто осознанием собственного Отсутствия, довольно скучное и немистическое) можно получить по желанию. Мистические плоды созревают в свое время и в своей форме. Обычно, как в случае с Г., вначале получаешь красочный урожай, за которым следует бесплодный период зимы. В это время нелегко приобрести пристрастие к голой правде, к собственной полнейшей Нищете, только из одной которой и проявятся, когда придет время, безграничные богатства.

Оглавление

Введение

РЕЛИГИИ МИРА: КРАТКИЙ ОБЗОР

1. ЗАЧЕМ ИЗУЧАТЬ РЕЛИГИИ?

  Цель этой книги

  Что такое религия

  Религия — это не значит быть хорошим

  Религия — это не значит верить в Бога

  Религия — это не значит ходить в церковь

  Религия и наука

  Нахождение «своей» религии

  Необходимость изучения других религий

  Религия и самопознание

  Необходимость выбора

2. ИНДУИЗМ, РЕЛИГИЯ ИНДИИ

  Индия перед арийским нашествием

  Арии и их боги

  Веды

  Индуизм — не политеизм

  Индуизм — не пантеизм

  Безличный Брахман

  Атман есть Брахман

  Освобождение

  Медитация, средство для освобождения

  Майя

  Социальные последствия

  Карма и перерождение

  Три пути

  Четыре стадии жизни

3. БУДДИЗМ, РЕЛИГИЯ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

  Буддизм, ответвление индуизма

  Гаутама Будда

  Причина страданий

  Средство от страданий

  Буддийская тренировка ума

  Важность внимания, или осознанности

  Обнаружение своего «не-я»

  Сравнение «не-я» и Атмана

  Тхеравада, или южный буддизм

  Махаяна, или северный буддизм

  Преданное совершение джапы

  Назад к индуизму?

  Единство буддизма: мудрость, сострадание, практичность

  Буддизм на Западе

4. РЕЛИГИИ КИТАЯ: КОНФУЦИАНСТВО, ДАОСИЗМ, ЧАНЬ (ДЗЭН)

  Китай в сравнении с Индией

  Доконфуцианский период

  До появления морали и чувства «я»

  Конфуций, моралист

  Мо-цзы о братской любви

  Сравнение даосизма и конфуцианства

  Путь мудреца

  Упадок даосизма

  Чань (дзэн), ответвление китайского даосизма и индийского буддизма

  Жизнь в дзэнском монастыре

  Коан и его решение

  Просветление

  Дзэн сегодня

  Четыре этапа религии Китая

5. ИУДАИЗМ И ХРИСТИАНСТВО, РЕЛИГИИ ЗАПАДА

  Возвращение домой

  Евреи и их Бог

  Пророки и священники

  Иисус из Назарета

  «Неортодоксальный» взгляд на Христа

  «Ортодоксальный» взгляд на Христа

  Христианское сообщество

  Христианство, религия для всех уровней

  Святой Запада и мудрец Востока

  Христианский мистицизм

  Трудности христианского мистика

6. ИСЛАМ, РЕЛИГИЯ ЮГО-ЗАПАДНОЙ АЗИИ И СЕВЕРНОЙ АФРИКИ

  Экваториальный монотеизм

  Жизнь пророка

  Характер пророка

  Послание пророка

  Мусульманские молитвы

  Мусульманское братство

  Ислам: покорность Богу

  Бог трансцендентный и бог Имманентный

  Суфизм, исламский мистицизм

  Суфизм, кульминация ислама

7. РЕЛИГИЯ И НАУКА

  Религия и общество

  Религия и политика

  Религия и астрономия

  Религия и биология

  Религия и физика

  Религия и психология

  Религиозная основа науки

  Позитивизм

  Моральность науки

  Религиозность науки

  Мистицизм науки

8. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  Делайте собственные заключения

  Чем я являюсь?

  Чем я являюсь, в выражениях традиционной религии?

  Чем я являюсь, в выражениях современной науки?

  Чем я являюсь, согласно своему собственному опыту?

  Вот это и есть я

ПРИЛОЖЕНИЕ Случай просветления X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?