«Восемь минут»

Повесть

Перевод с венгерского и вступление Ю. Гусева

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Это двустишие, завершающее знаменитую шекспировскую трагедию, знают даже те, кто и Шекспира-то, может быть, не читал. Оно запоминается не только своим благозвучием, но и парадоксально-афористическим выражением грустного и восторженного преклонения перед прекрасным феноменом великой и чистой любви, которая сильнее всего. Даже смерти.

И вот перед нами повесть, которая — печальнее «Ромео и Джульетты». Это — повесть о них же, но не умерших в юности, а благополучно доживших до… скажем прямо: до старческого маразма.

Старик и Старуха, герои повести венгерского писателя Петера Фаркаша, живут как бы по инерции. Активная стадия их жизни осталась далеко позади, интеллект давно угас, угасает память, исчезает интерес к окружающему миру, к событиям, которые в нем происходят, к обществу, даже к собственным детям. Их бытие ограничено набором самых элементарных функций и состояний: сон, еда, опорожнение, снова сон, снова еда… И все же это бытие нельзя назвать растительным. Ибо в нем сохраняется то, что сделало такой величественно прекрасной историю веронских влюбленных. Сохраняется, став частью, даже стержнем их личности, высшее, если угодно, божественное начало, освещающее их однообразные дни, — любовь. Она дает им возможность поддерживать и спасать друг друга на краю небытия, дает им ощущение полноты жизни, дает им — счастье.

Да, одна такая пара известна нам и из античной мифологии: Филемон и Бавкида, которым боги позволили совместить старость с идиллией любви. Но повесть П. Фаркаша — не миф, не сказка: он рисует двух таких супругов в контексте современной, знакомой, осязаемой жизни. Тем самым как бы обнадеживая читателя: пускай жизнь человеческая бренна и коротка, пускай ее омрачают невзгоды, беды, болезни, пускай на закате дней многим из нас придется, видимо, познакомиться с джентльменами по имени Паркинсон, Альцгеймер, да мало ли их еще. Но жизнь и тут, на краю, на излете, может быть светлой, даже одухотворенной.