«Кошачий король Гаваны»

Кошачий король Гаваны (fb2) - Кошачий король Гаваны [litres] (пер. Елена Витальевна Музыкантова) 1088K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Том Кроссхилл

Том Кроссхилл Кошачий король Гаваны

Посвящается Т.К.

Copyright © 2016 by Tom Crosshill. All rights reserved

Published by arrangement with Rights

People, London and The Van Lear Agency

© Музыкантова Е.В., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2017

Часть первая Этот кот умеет танцевать

Глава 1 Я встречаю Ану Кабреру

Через несколько страниц я встречу Ану Кабреру.

Это называется «выполнить обещание публике». Например, загружаю я видео под названием «OMG, самый очаровательный котенок в мире, делает сальто назад!». Тот, кто прочтет, наверняка захочет кликнуть. Это крючок. Нет, я не хочу поймать рыбу. Я хочу, чтобы рыба пошла и рассказала своим друзьям, как это круто – попасться на крючок. Если бы меня интересовали ретвиты и перепосты, заманил бы в клип звезду покруче Пушистера.

Я иду на шаг дальше. Вы открываете видео, ожидая кошачью акробатику. Видите котенка на батуте. Пушистер прыгает, отскакивает, перекувыркивается – только посмотрите на него! Пока все в порядке.

Потом начинает играть «Eye of the Tiger», картинка замедляется, и вы вдруг замечаете что-то позади котенка. Да, да, это брандспойт!

Котенок цепляет когтями рычаги. Вода вырывается из брандспойта. Пушистер взмывает в небо во всем блеске своей славы.

Экран темнеет. Голос Сэмюэля Л. Джексона рычит: «Я умею делать сальто назад». А потом быстро: «При создании этого фильма ни один котенок не пострадал».

Вот что я называю кошачьим видео. Миллион кликов гарантирован.

Возьмите эту книгу. Я назвал ее «Кошачий король Гаваны». Кошачьи, Куба – два убойных тега для максимального эффекта.

Я выполню то, что обещаю: проведу вас по главным улицам Гаваны, полным зажигательной сальсы, опасной романтики и кошек. Особенно забавных. Но это лишь приманка – Пушистер, что делает кувырок назад. Хотите сумасшедшего полета котенка через все небо? Читайте книгу.

Но эй, кто я вообще такой? Всего лишь Рик Гутьеррес, последний кот-гуляка. Под таким именем я известен на своем сайте кОтострофа. ком. У нас тридцать процентов всего неютубовского кошачьего видео. Мои приятели по Манхэттенскому университету называют меня «тот самый парень-кот».

Что возвращает нас обратно к Ане Кабрере.

* * *

Двое людей привели меня к встрече с Аной.

Первая – Рейчел Шоу, любительница панк-рока и моя первая и единственная девушка.

– Есть что-то глубоко экзистенциальное в том, чтобы ждать электричку в три часа утра, – было первое, что я от нее услышал.

– Ээ… мм… ага… – услышала она от меня в ответ.

Однако это Рейчел не остановило. Мы так и не сели на тот поезд, а несколько часов спустя уже целовались на Вильямсбургском мосту.

Рейчел была рыжеволосой любительницей фильмов Пабста и поэзии Гинсберга, а еще настоящим ураганом. С ней я, унылый домосед, вдруг стал парнем, который подпевает «Рамоунз», гуляет босиком по Бродвею в три часа утра и облизывает крышечку низкокалорийного йогурта. За несколько следующих месяцев дальше поцелуев у нас дело не зашло, но я и не пытался форсировать события. Просто думал, что могу провести с Рейчел всю жизнь.

А она бросила меня двадцатого января, на мое шестнадцатилетие.

Рейчел пришла ко мне с неожиданным подарком – двумя билетами на сегодняшний концерт «Эмейзболс Грув» в клубе «Бердленд».

– Это новое течение в панк-джазе, – пояснила она, примостившись на краю стола и болтая длинными босыми ногами в рваных штанинах. – Они потрясающие, крутые, и у них отличный грув. Начало через час. Пошли.

– Звучит клево, – ответил я, хотя предпочел бы остаться дома и свернуться калачиком. А сам кликнул по своему сайту. – Подожди, сейчас загружу кОтострофу месяца.

– Слушай, – начала Рейчел пятнадцать минут спустя, развлекаясь тем, что делала стойку на руках у стены. – Я понимаю, этот сайт – своего рода дань памяти твоей матери и все такое. Но не могли бы мы…

– Видео загружается.

Наверное, не стоило так Рейчел перебивать, но я не хотел обсуждать с ней маму. Да, на создание сайта меня вдохновила папка с кучей кошачьих роликов, которую я нашел на мамином рабочем столе после ее смерти. Она могла часами их смотреть и собрала целую коллекцию. Я запостил один из них на Фейсбуке, получил где-то тысячу репостов, и так родилась идея о заработке. Но с другой стороны, кОтострофа – просто площадка с кучей видео, где кошки катают по полу маленькие тележки. Как по мне, неправильно называть это данью памяти матери. Даже если ей бы это понравилось.

– Пойду займу нам места, – сказала Рейчел после долгой паузы.

– Правда? – Я рассеянно чмокнул ее в щеку. – Я почти закончил.

Пять минут спустя после ее ухода мне на Фейсбук пришло от нее сообщение. Приведу его целиком, ведь без него я бы, скорее всего, никогда не встретил Ану Кабреру:

«Дорогой Рик!

Я решила с тобой расстаться.

Мне хотелось узнать, каково это – встречаться с гиком. Увы, это не для меня. В смысле, эвоки, доктор Манхэттен, Арья Старк – они все клевые. Я люблю смешные видео с кошками не меньше любой другой девчонки. Но они занимают всю твою жизнь.

Каждый раз, как я пытаюсь вытащить тебя повеселиться, такое ощущение, будто я над тобой жестоко издеваюсь, а ты упираешься и кричишь.

Приведи свою жизнь в порядок. Меньше читай! Выключи компьютер! Подними задницу со стула! У меня больше нет сил изображать твою энергичную подружку.

Желаю удачи во всех твоих свершениях, Рейчел».

Вот так у Рика Гутьерреса и Рейчел Шоу все и закончилось.

Вы, наверное, подумаете, что это письмо вызвало у меня приступ самокопания с кульминацией на тему «гики хорошие, каждому свое, и вообще нечего указывать людям, как им жить». Если так, то вы смотрели слишком много инди-фильмов про подростков.

Я прочел письмо Рейчел и подумал, что она права.

У меня ушло несколько дней, чтобы это принять. Несколько дней сидения в комнате, игры в космический шутер и объедания шницелем по особому рецепту папы.

– Со шницелем все лучше, – только и сказал он мне, и это был самый серьезный родительский совет, который я получил со смерти мамы.

(Отец из Лейпцига, так что для них шницели – дело серьезное. Кстати говоря, вообще-то мое полное имя Ричард Хан Гутьеррес. По большому счету, мне следует представляться Риком Ханом, но с тех пор, как в школе один парень сказал, что «хан» на немецком значит «петух», я предпочитаю использовать фамилию мамы, вернее моего гаванского деда, а папину оставлять для особых случаев.)

Но все пошло наперекосяк, ядро не выдержало, да и ничто не вечно, даже космошутер. Вскоре мне пришлось посмотреть в глаза реальности. Рейчел бросила меня в мой день рождения. Не очень-то мило. Даже немного подло. Но она была права.

Я гик-отшельник, и мне это не нравится. Даже не знаю, почему я вечно сопротивлялся, когда Рейчел куда-то меня тащила. Там я веселился, как никогда в жизни.

Пора что-то менять.

Почему я вечно тихо сижу в углу и жду, пока меня выберут в последнюю очередь? Лучше уж быть тем, кто начинает игру. Тем, кто отправляется навстречу приключениям, а не читает про них. И да, тем, кто сам бросает, а не кого бросают.

И вот, что я решил: я стану таким парнем.

* * *

Знаете, что самое веселое с решениями? Вот ты принимаешь его, и кажется, что сейчас просто горы свернешь. А потом смотришь в зеркало и видишь прежнего себя. И понимаешь, что нужен план.

Что приводит нас ко второму человеку, причастному к моей встрече с Аной. Тому, кто придумал план. Моему приятелю Латуку Игореву.

Вообще-то он Владислав, но нашему местному задире Робу Кенне это не выговорить, да и Латук – это ж гораздо смешнее, он же толстый, ха-ха, ну вы поняли. Латук любит аниме и видеоигры. И играет на классической гитаре.

Нет, я не о чистой классике. А о Хоакине Родриго, Франциско Тарреге и Исааке Альбенисе (посмотрите их на ютубе). О такой вот сложной прекрасной и завораживающей музыке. Однажды Латук на школьном концерте исполнил «Приглашение к танцу» Родриго. У меня просто мурашки по коже бегали. Но дружки Кенны все выступление завывали на заднем ряду.

– Мужик, – сказал я потом другу, – это было потрясающе.

– Знаю. Если бы еще те придурки ценили качество.

Еще один плюс Латука – он такой скромный.

Мы дружим уже много лет. Оба зануды, оба изгои. А тычки задир лучше переносить в компании. Несколько недель спустя после того, как Рейчел меня бросила, Латук открыл для себя рок.

Хватило одного концерта. Одного выступления с «Синими орехами», нашей школьной группой. Латук вдруг так оторвался, играя рок-версию темы из «Розовой пантеры», он извлекал шикарные аккорды и сложные рифы, трясся всем телом, закатывал в экстазе глаза. Остальные участники группы казались рядом с ним детьми.

С того дня Латука больше никто не трогал. Его телосложение теперь воспринималось как мощь рок-звезды, высокомерие – как часть сценического образа. Кенна попытался пошутить, мол, группу надо было назвать «Радужные орехами Латука» (Латук гей), но никто не засмеялся.

После разрыва с Рейчел я обратился за советом к другу. Поведал ему свою печальную повесть, пока мы ехали из школы на электричке.

– Мне нужен план. Как изменить жизнь?

Латук задумался, затем решительно кивнул:

– Тебе надо найти свою нишу.

– В смысле?

– Что-то общественное. То, что позволит тебе встречаться с людьми. Например, устроить общество любителей кошачьего видео и собираться с ними в реальной жизни.

– Эм… – Заниматься сайтом было весело, но мне что-то не особо хотелось выяснять, кто же скрывается за никами вроде «Мохнатый мастер» и «Техасский наездник». – А что-нибудь повеселее?

– А в чем еще ты хорош? Например, я умею играть на гитаре. Только Бах и прочие – это, конечно, классно, но их я оставляю для ежедневных упражнений дома. Играть рок совсем другое дело.

– Я немного умею играть на конге, – нерешительно признался я.

– Я не об этом. – И тут друг задумался. – Может, тебе присоединиться к группе сальсы или что-то в этом роде?

– Я не особо хорошо играю.

Мама заставляла меня ходить на занятия по музыке.

– Когда Фидель умрет, мы вернемся в Гавану, – говорила она мне. – Мои старые приятели услышат тебя и скажут: «Эй! Ну конечно, это же сын Марии».

Это была ее мечта, не моя. Может, мама и заявляла, что оставила Кубу: «Не забывай, мы теперь американцы». Но у нее на столе всегда стояло фото гаванского Малекона, на прикроватной тумбе лежал томик Хосе Марти, и она никогда не переставала строить планы на будущее после Фиделя.

Будущее, до которого она не дожила.

Для меня Куба была смутной мечтой, чем-то почти мифическим. Увлекательной сказкой. Мне нравилось слушать сальсу, ее ритм пробуждал мое воображение. Я представлял, как рос бы на улицах, где некогда гуляла мама. Но я не любил сальсу до такой степени, чтобы каждый день упражняться с конгами.

После смерти мамы я вовсе прекратил играть. И вообще последние два года постарался не думать ни о чем, связанном с Кубой. Стоило кому-то упомянуть Фиделя, «Буэна Виста Сошиал Клаб», эмбарго или еще что, как перед глазами вставал образ мамы, а в ушах звучал ее голос, проклинающий «этих чертовых коммунистов». Не это я хотел о ней вспоминать.

Может, со временем пройдет.

– А тебе и не надо играть хорошо, – заявил Латук. – Просто найди других таких же дилетантов.

Я уставился на друга, долго молчал, а потом меня осенило:

– Крейгслист!

– Он самый, – ухмыльнулся Латук. – Чудный сетевой блошиный рынок.

* * *

Несколько дней спустя я нашел то, что искал.

«Мы играем кавер-версии известных хитов в стиле сальсы, – написал Патрик, лидер группы. – У нас есть конги, но барабанщик сломал руку. Приходи в среду, мы тебя послушаем».

– Вернусь домой поздно, – предупредил я папу в среду вечером. – Попробую играть в группе сальсы.

– Хорошее занятие, – ответил он, уныло переключая каналы с кулинарного шоу на сериал и обратно.

Я надеялся, что упоминание любимой маминой сальсы привлечет его внимание. Увы! Если после ее смерти я старался не думать о Кубе, то отец избегал мыслей о чем бы то ни было. Ну, или мне так иногда казалось.

Здание, в котором назначил встречу Патрик, оказалось местным клубом в Грэмерси.

Лидер группы встретил меня на четвертом этаже в приемной с низким потолком, строгим серым ковром и холодным освещением. Там сидели два белобородых барабанщика с бонго и тимбалами, две женщины – кажется, сестры – с маракасами и трубой и долговязый чернокожий парень, мой ровесник, с бас-гитарой. Сам Патрик, высокий бледный и со светлыми дредами, размахивал палочками в такт разговору.

– Это Рик, – представил он меня, – наш новый барабанщик конги.

Люди кивнули, поздоровались. Никто не горел желанием подружиться и наладить мою общественную жизнь.

– Готовься, – сказал мне Патрик, – они скоро придут.

– Стой, что? Кто?

– Мы играем для танцевальной школы, – пояснил он. Это их последняя тренировка, и они решили нанять группу.

Ощущая на себе взгляды собравшихся, я отчаянно покраснел:

– Я давно не играл…

– Они начинающие. Будем играть обычную сальсу. От тебя требуется тумбао, ничего больше.

Вот что случается, когда покидаешь пределы квартиры. Приходится что-то делать.

Потихоньку собрались танцоры. Женщины чуть за пятьдесят в черных слаксах и светлых блузах. Мужчины с тронутыми сединой волосами, серебряными пряжками поясов и в летних рубашках поло. Все неуверенно оглядывались по сторонам, словно не больше меня понимали, что тут делают.

А потом вошла Ана.

* * *

Стройная, уверенная в себе, с иссиня-черными волосами до плеч. Они обрамляли ее лицо в форме сердечка – смуглое, гладкое и почти по-детски наивное. Глубоко посаженные глаза смеялись, словно их хозяйка знала какую-то тайну и ее это забавляло.

Не поймите меня неправильно, это не была любовь с первого взгляда. В Манхэттене множество красивых девушек, и вы знаете, максимум, что вам светит, – пройти мимо такой красавицы. Кроме того, я слишком нервничал.

Ана пришла с мускулистым парнем лет тридцати, который явно следил за своим загаром.

– Привет, Грегуар, – поздоровался с ним Патрик, но сам смотрел на его спутницу. – Как поживаешь, Ана?

– Привет, – непринужденно ответила она.

Грегуар повернулся к классу:

– Так, хорошо. Давайте разогреемся.

– Раз, два, раз-два-три-четыре… – начал Патрик, отбивая счет палочками.

Первыми вступили маракасы, затем бонго.

Я поймал себя на том, что пялюсь на Ану, и поспешно застучал по конгам. Сперва вышло неровно, не в такт, но потом – уже красный от смущения – я наконец поймал ритм.

Впрочем, никто не заметил. Мы задавали базовый темп, затем труба заиграла простую веселую мелодию.

Танцоры размяли плечи, покрутили бедрами, пошагали вперед-назад и в стороны. В центре комнаты с непринужденным изяществом двигались Ана с Грегуаром. Остальные походили на толпу ржавых, побитых жизнью трансформеров. То дергались, то не успевали, то спешили, то вообще путались в собственных ногах.

Хотя мне ли их судить? Года два назад на школьной вечеринке Флавия Мартинес лишь раз глянула на мои телодвижения под «Покер Фейс», засмеялась и спросила при всех:

– Чувак, а ты точно кубинец?

С тех пор я не танцевал.

Ученики встали по парам и синхронно задвигались, как плохо сделанные марионетки. Смотреть на них было больно, поэтому я переключил внимание на Ану. На то, как она лениво выписывала плечами восьмерки. На то, как ее тело покачивалось в такт музыке. На то, как ее бедра…

Я засмотрелся и промахнулся по барабану.

– Сосредоточься, – прошипел Патрик.

Что я могу сказать в свою защиту? Видели бы вы бедра Аны.

К концу занятия я пришел к двум выводам. Первое: сальса – невнятный танец для пожилых людей. Второе: мой план провалился. Я недостоин играть в этой группе. Да и вообще в какой бы то ни было.

Мы доиграли последнее произведение, и я уже собрался вставать, как вдруг один из учеников обратился к Ане и Грегуару:

– Вы не потанцуете для нас?

Они переглянулись. Ана пожала плечами, Грегуар повернулся к Патрику:

– Дашь нам что-нибудь интересное?

Тот на миг задумался.

– Может, «Mi Cama Huele a Ti»?

Мы заиграли плавную мелодию с соло трубы, сальса-кавер песни Тито «Эль бамбино», которую я слышал на Спотифай. Дюжину тактов спустя гитарист запел красивым взрослым голосом на безупречном испанском.

Я почти его не слушал. Еле-еле ритм держал, настолько был поглощен зрелищем.

Поначалу Ана и Грегуар едва шевелились, просто покачивались из стороны в сторону. Затем стали делать базовые шаги вперед-назад, так же как ученики, вот только в этой паре чувствовалось сдержанное напряжение, скрытое пламя в каждом движении.

Грегуар изящно крутанул Ану, провел вокруг себя, зацепил локтями ее руки, привлек ближе, и они закружились в интимном объятии.

Как же я хотел оказаться на его месте.

Один из наших барабанщиков сменил бонго на альпийский колокольчик, громкий и звонкий. Гитарист завел припев о том, как кровать пахнет девушкой, которая его бросила. Музыка пошла по нарастающей.

Ана с Грегуаром тоже.

Они разошлись и вытянули руки, не касаясь друг друга. Повернулись на месте раз, другой, третий, и все в идеальных по красоте позах. Крадучись двинулись по кругу, не сводя друг с друга глаз. Затем бросились навстречу, но не столкнулись, а закружились по залу, словно Красавица и Чудовище на балу.

Их танец не описать словами. Я не могу перечислить детали, могу лишь рассказать, что чувствовал, глядя на них. Мое сердце вторило ритму сальсы, дыхание ускорилось, а по коже пробегали мурашки. Я больше не видел Ану, лишь сам танец. Растворился в нем, упивался им, не веря, что могу лицезреть такую красоту, и мучаясь тем, что не могу быть ее частью.

Когда они закончили, я не сразу осознал, что больше не играю. Все зааплодировали.

Как в тумане я встал из-за конги. Если бы мозг тогда заработал, я бы остановился, но вместо этого быстро подошел к Ане, которая как раз пила воду:

– Ты потрясающе выступила.

– А ты нет, – невозмутимо парировала она, оглядев меня с головы до ног.

– Э… ну на самом деле я не барабанщик.

– Ты тот самый парень-кот.

Я удивился.

– Ты обо мне слышала?

Чуть усмехнувшись, она указала мне на грудь.

Я опустил глаза и увидел свою футболку. На ней был изображен толстый серый котяра внутри стеклянной банки. Вот только лицо у него было мое. Вверху надпись алыми буквами гласила «Тот самый парень-кот».

Роб Кенна подарил мне эту футболку на день рождения при всем классе.

Я тут же из принципа надел ее – показать, что он меня не проймет. Заявил всем, что в восторге от подарка, да так, что даже себя самого убедить смог.

А теперь, стоя перед Аной, я наконец понял, как в нем выгляжу. Худые смуглые руки, торчащие из мешковатых рукавов.

Оставалось лишь идти ва-банк.

– А, ну да. Я главный заправила нью-йоркского кошачьего видео. Мой сайт, кОтострофа. ком, настоящая мекка для ценителей подобного контента.

– Кото-строфа?

– Помесь зоотропа и катастрофы.

– Значит, ты вроде старой девы с кучей кошек, только моложе?

– У меня вообще кошек нет, я просто на них зарабатываю. Своего рода семейный бизнес.

Почти правда, если считать мамину папку моим начальным капиталом.

– Как интересно. Мне нужно сделать сайт. Поможешь? – спросила Ана.

Я вздрогнул.

Сайт. Вот почему она все еще со мной разговаривает.

Да пусть сама делает свой чертов сайт!

Вместо этого я ответил:

– Конечно! Только скажи, что именно тебе надо. Сейчас напишу тебе свой имейл. И сотовый. Звони в любое время!

Ага, я гений маркетинга.

– Вот только денег у меня немного, – призналась Ана.

– Ну… может ты…

Я осекся и вспомнил, сколько раз меня называли неуклюжим. Вспомнил слова Флавии Мартинес. Мне никогда в жизни не стать таким танцором как Ана.

Но еще я вспомнил, что чувствовал, глядя на нее.

– Может, ты научишь меня сальсе? – выдавил я наконец.

Мир перед глазами закружился.

– А какой именно стиль тебя интересует? – спросила Ана.

– Не знаю. Тот, что ты показала.

– Значит, кубинский. Сальса касино.

– Моя мама была кубинкой, – признался я. – Хотя вряд ли она любила танцевать.

Сальса часто звучала у нас дома, но я никогда не видел, чтобы мама танцевала.

– Если ты родился испанцем, это не значит, что ты мастер пасодобля. Я пуэрториканка. Коренная, как понимаешь.

Но танцевать меня научил этот француз, – кивнула она на Грегуара. – Ты раньше танцевал?

– Нет.

– Я не даю уроки, – сказала Ана. – Но приходи потанцевать с нами. В нашу школу. Я выбью тебе скидку.

Наверное, стоило поторговаться, сказать, мол, скидки мало, чтобы оплатить новый сайт. Вот только деньги меня не интересовали.

Ана не стала смеяться над моей просьбой. Не обозвала меня идиотом. Просто пригласила потанцевать с ними.

Забавная штука, эти провалившиеся планы. В итоге они все равно срабатывают.

Глава 2 Вернуться к истокам

Небольшое наблюдение.

Вы загружаете видео, где мистер Снежок изящно перепрыгивает с мойки на кухонный стол и пьет молоко из вашей миски с хлопьями. И зарабатываете тысячу просмотров.

Или вы загружаете то же самое видео, но длиннее. Сперва Снежок прыгает и не долетает до стола. Прыгает снова, стукается о край и плюхается на пол. Затем он разбегается и наконец допрыгивает. Звучат фанфары, Снежок пьет молоко. Эта версия собирает пятнадцать тысяч просмотров.

Вывод?

Вывод делайте сами. Может, нам нравится смотреть, как другие мучаются. Может, мы любим чувствовать свое превосходство. Обе версии правдоподобны, и уверен, в каждой есть доля истины.

У меня другая теория. Глядя на чьи-то мучения, мы невольно ставим себя на его место. Когда Снежок падает на пол, мы его понимаем, ведь сами учимся методом проб и ошибок. Думаем, как бы поступили на его месте. Своего рода ментальная ролевая игра. И когда у Снежка наконец получается, мы радуемся не только за него, но и за себя.

Вот почему второе видео наберет в пятнадцать раз больше просмотров. Не потому, что приятно смотреть, как котенок бьется головой об стол. А потому, что люди ему сопереживают. Мне хотелось бы в это верить.

К чему я это все рассказываю? Да просто так.

Вот вообще без повода.

* * *

Несколько недель спустя, первого марта, Ана встретила меня у дверей Академии танца «Чевере»:

– Привет. А я-то гадала, придешь ли ты.

Я автоматически улыбнулся. Ана была в обтягивающих легинсах и спортивной майке, что изрядно отвлекало.

– Правда?

– Конечно. Идем в офис.

«Чевере» находилось в трехэтажном кирпичном здании неподалеку от Гованус-Канала в Бруклине. Зал на первом этаже был большим и вытянутым, с зеркалами на стенах. Благодаря высокому потолку звуки отдавались эхом, будто в пещере. В углу крутился огромный вентилятор, но воздух был влажным и пах освежителем и потом. Помещение украшали большие яркие фотографии кубинских улиц. Я узнал огромные дома Тринидада, маминого родного города.

Ана провела меня к стеклянному офису в дальнем углу зала. Тот самый загорелый француз, Грегуар, поднял голову от компьютера.

– Это Рик из группы Патрика, – сказала ему Ана. – Он хотел бы заниматься в твоем новом классе. Дай ему месяц бесплатно за мой счет. – А мне: – Обсудим мой сайт позже.

И ушла.

– Заполни это заявление, – сказал Грегуар.

– Хорошо, – ответил я, стараясь не слишком выказывать разочарование. – А она тоже в классе?

– Кто? Ана? – Грегуар покачал головой. – Нет, она из продвинутых, наших выступающих танцоров. Ты в группе начинающих.

– Гм… – Я покраснел. – А долго учиться до этих самых продвинутых?

Грегуар наконец внимательно посмотрел на меня, словно видя впервые:

– Ты испанец, да? Латиноамериканские корни?

Я опешил. Внешность я унаследовал от мамы, но обычно люди вот так в лоб об этом не говорили. По крайней мере, белые. Норовили задавать наводящие вопросы: «А ты откуда? В смысле, этнически. А откуда твоя семья?»

– Моя мама была кубинкой.

– Отлично. Значит, ты с детства танцуешь.

Я неловко помялся:

– Вообще-то нет.

Грегуар явно разочаровался, словно я дал неправильный ответ.

Может, так оно и было. Я всегда говорил, что я кубинец, но дома упоминание о Кубе неизменно приводило к выволочке.

– Этот чертов коммунист изуродовал нашу страну, – заявляла мама. – Я не хочу, чтобы ты тратил жизнь на пустую ненависть к нему. Теперь мы американцы.

Мама прибыла в Штаты на корабле во время Мариэльского исхода в тысяча девятьсот восьмидесятом, когда ей было восемнадцать. Прочая родня осталась на Кубе. Мама не общалась с ними и не говорила о них, даже если я спрашивал.

Я лишь знал: что-то случилось с ней в Гаване, что-то такое, что она хотела забыть. С островом ее связывали лишь коллекция музыки сальса и несколько книг: Дель Монте, Вилаверде Марти. Все дореволюционные.

Разумеется, отказ мамы обсуждать Кубу привел к тому, что я стал фанатом острова. В девятом классе смотрел все фильмы о нем, читал каждую книгу, которую только мог раздобыть. Революция Кастро, охота за нацистскими субмаринами Хемингуэя, операция в Заливе Свиней, Особый период, блоги, вроде «Поколения Y» и «Это Гавана». Но от всех этих энциклопедических знаний мало толку на танцполе.

– Так что насчет продвинутого уровня? – спросил я.

Грегуар пожал плечами:

– У большинства уходят годы, чтобы его достичь.

– Хорошо.

Пометка: если на предложение потрудиться несколько лет, ты отвечаешь «хорошо», это о многом говорит.

И дело даже не в Ане. Да, мне хотелось с ней танцевать, но не только потому, что она красивая. Мне хотелось ощутить то же, что и она, тем вечером с Грегуаром. Обрывки того танца преследовали меня во сне.

В группе начинающих было двенадцать девочек и семь парней. В основном подростки, самым старшим едва исполнилось двадцать. Все белые, кроме двух чернокожих девушек и меня.

Все пришли с друзьями и болтали меж собой. Я же стоял в стороне и разминал колени, как на физкультуре, – мой единственный вариант подготовки к любому физическому упражнению. И сколько бы я ни убеждал себя, будто выгляжу как профи, зеркало неумолимо показывало тощего подростка в слишком больших штанах.

– Добро пожаловать в «Чевере». – Грегуар прошелся перед учениками, заложив руки за спину. – Мы танцуем кубинскую сальсу, она называется «сальса касино» в честь «Касино депортиво», кубинских клубов. Все прочие в этом городе танцуют нью-йоркскую. Мы берем не количеством, а качеством. Здесь вам не покажут с порога эффектные движения и модные дорожки. Вы останетесь начинающими, пока не выучите базу. – Он встал перед нами, уперев руки в бока. – Танцор без базы – просто павиан.

Похоже, Грегуар смотрел слишком много фильмов о войне, так как явно копировал сурового сержанта.

Он включил музыку. Я узнал песню – «Malditos Celos», медленная композиция Манолито Симоне, – и невольно принялся отбивать ритм по бедрам. От желания наконец приступить к занятию дрожали колени.

– Сперва слушаем, – сказал Грегуар.

Хм!

Он нарисовал ритмическую структуру сальсы маркером на зеркале. Объяснил, где начинается фраза, где вступают ударные, где колокол, что играет бас. Заставил нас закрыть глаза и отстукивать ногой первую долю – ту, с которой мы начнем танцевать.

Лишь двадцать минут спустя я сделал свои первые шаги в сальсе. Те самые топтания вперед-назад, на которые с таким пренебрежением смотрел из-за конги.

Мы полчаса отрабатывали это движение плюс вариации из стороны в сторону.

– Переноси вес! – кричал Грегуар поверх музыки, а потом подходил и подталкивал тебя локтем. – Слушай ритм! – орал он, хлопая в ладоши прямо над ухом.

Или же кричал: «Не толкайтесь!» – и пародировал наши героические усилия.

В конце занятия мы десять минут танцевали в парах. Меня поставили с высокой блондинкой, которая двигалась странными неверными шажками, словно вот-вот упадет. Я взял ее за руку, другую положил ей на спину и попытался изобразить базовые шаги.

Получилось так же удобно, как соревнования по бегу на трех ногах. Быстрый взгляд в зеркало подтвердил, что и выглядело оно не лучше. Судя по хмурому лицу партнерши, она думала о том же и явно винила не себя.

В итоге к концу занятия я как-то приуныл.

И не я один. Другие ребята перешептывались, что больше сюда не вернутся.

– Я пришла повеселиться, а не умирать от скуки, – пробормотала блондинка.

Я же пока не собирался сдаваться – скуку можно потерпеть, если в итоге она приведет к отличному результату. Но точно ли суровый сержант Грегуар именно тот, кто мне нужен?

По пути обратно я наткнулся на Ану.

Что? Правда наткнулся. Потому что десять минут проторчал у доски объявлений, делая вид, будто читаю.

Ана сбежала вниз, тяжело дыша, вся в поту, растрепанная. Я решил пройти мимо, пока она пила из фонтанчика.

– Привет, Ана.

Она выпрямилась и вытерла рот:

– Привет, Рик. Ну что? Как первое занятие?

Я пожал плечами:

– Грегуар всерьез подходит к основам обучения.

– Знаю. Так здорово, правда?

Я старательно изобразил на лице согласие:

– Ага. Здорово.

– Вот за что я люблю это место, – призналась Ана. – Грегуару не особо нужны деньги, поэтому он не волнуется, что может потерять учеников.

– Ясно.

Как по мне, странный способ управлять школой.

– Они уходят потому, что их не учат всему и сразу. Другие школы выпускают людей, которые танцуют годами, делают всякие эффектные штучки, но все равно в целом смотрятся плохо. Как на конвейере. Здесь ты или уходишь, или становишься лучшим.

Скажи это Грегуар, я бы не впечатлился. Но Ана говорила с таким жаром, что у меня сердце забилось чаще.

Я выучу базу. И стану лучшим быстрее, чем кто бы то ни был.

– Что ж, – сказал я вместо этого, – так какой сайт ты хочешь? Танцевальный блог?

Если собираешься похвастаться, лучше держаться той темы, где уже преуспел.

– Портфолио, – пояснила Ана. – Для моих фильмов.

– Фильмов?

– Я режиссер.

Вот так просто. Не «я буду режиссером», не «я хочу стать режиссером», а «я режиссер».

– Хм, а я и не знал.

– В смысле, не нашел такой информации, когда обо мне гуглил?

– Э…

Ана рассмеялась:

– Мне точно нужен сайт.

– Точно, – ответил я и на этой позитивной ноте свернул разговор.

* * *

Папа наконец заметил мое новое хобби и не особо ему обрадовался.

Мы живем в Питер-Купер-Виллидж. Наша квартира расположена в красном кирпичном здании рядом с Первой авеню и Двенадцатой улицей Манхэттена. И позволить ее себе мы можем только благодаря ограничениям на арендную плату – папа прожил здесь все тридцать лет, что работает контролером в метро.

Звукоизоляция здесь как в спичечной коробке.

Я врубал «Charanga Habanera» и делал упражнения для торса параллельно с домашкой по математике. Отрабатывал базовые шаги в час ночи, когда не мог уснуть. Крутился на месте, пересматривая «Во все тяжкие», до тех пор, пока перед глазами все не завертелось, как у Джесси Пинкмена.

Вообще папа человек терпеливый. Его девиз – живи сам и дай жить другим (правда, со смерти мамы он не особо справлялся с первой частью). Но когда пару недель спустя я потерял равновесие и врезался в книжный шкаф, папа наконец потерял терпение.

– Тебе не кажется, что ты как-то слишком серьезно воспринимаешь эти свои танцы? – спросил он, откопав меня из-под коллекционных изданий комиксов «Из машины» и «Сендмен».

– Надо нарабатывать базу, – объяснил я. – Это кратчайший путь к успеху.

– Когда ты последний раз смотрел кино? Видел тот недавний фильм… как его там?.. Про роботов? Тебе всегда такие нравились.

– С танцами ничто не сравнится.

– А сайт обновить не надо? Последняя котифестация вышла еще в январе.

Я поморщился. Папе лучше никогда не произносить слово «котифестация», а то с его немецким акцентом оно звучит как название венерической болезни.

Хорошо, что он не заметил.

– Я и не знал, что ты следишь за моим сайтом.

– Смеешься? – спросил папа. – Да я его все время на работе смотрю, когда пассажиров нет.

– И тебе правда нравится?

Отец фыркнул:

– Кто, по-твоему, послал твоей маме первое кошачье видео? «Кот пересекает парковку на трехколесном велосипеде». Она его обожала.

– Это классика, – отозвался я.

Было до странного приятно, что папа все эти месяцы следил за сайтом. Мы о нем никогда не говорили. Хотя последнее время мы вообще мало разговаривали. После смерти мамы в квартире стояла тишина.

– Люди скоро начнут замечать, что ты не обновляешь сайт, – заметил папа.

– Я запускаю агрегатор контента. – Кот-тента, если верить моему сайту, где рядом с этим словом висит картинка кота в палатке. – Люди сами могут загружать видео без моей помощи.

Хотя отец, конечно, прав. Если не поддерживаешь сайт не загружаешь новые ролики, не устраиваешь конкурсы или холивары на форуме, – то ты покойник.

– Дело в той девушке, да? – спросил папа. – В Рейчел? У меня случился один из тех приступов онемения, которые что-то часто происходили в последнее время.

Отец принял молчание за знак согласия и уселся ко мне на кровать:

– Да, из-за девушки может голова пойти кругом.

Явно назревала дружеская беседа по душам. Я не особо обрадовался, но, с другой стороны, не мог вспомнить, когда мы с отцом вот так говорили, как два взрослых.

– Все с моей головой нормально. Да, Рейчел заставила меня кое о чем задуматься, но…

– Когда я встретил твою маму, – перебил отец, – то надолго забыл, кто я. Перестал играть в футбол. Стал читать книги. Ходил с ней на поэтические вечера. Я – на поэтические вечера! Мне казалось, я должен все это делать, раз уж встречаюсь с учительницей литературы.

– Мне правда нравится сальса. Это мое.

– У нас ушли годы, чтобы научиться оставаться собой, – продолжил отец, глядя в потолок. – Чтобы понять, что я не обязан любить ее книги, а она – мой футбол. И это нормально.

– Ты прав насчет сайта. Я снова им займусь.

– Иногда мне так ее не хватает, – признался отец.

И тут я понял, что на самом деле разговор не обо мне.

– Я тоже по ней скучаю, – сказал я.

Даже теперь, два года спустя, иногда утром я просыпался и ждал, что услышу, как мама возится на кухне. Даже теперь, увлекшись новой книгой, думал, как она понравится маме. А потом понимал…

Нам пришлось жить дальше. Вот только отец, похоже, мог думать только о том, что было.

До того, как у нее на губах появилась кровь. До предписаний врача. До бесконечных приступов кашля по ночам. До завтраков, тех ужасных завтраков, когда мы улыбались, шутили, болтали о школе, погоде, обо всем и ни о чем. До того, как в дом пришла тишина. Гулкая звенящая тишина.

Я заморгал и прогнал мысль подальше.

Папа тоже вздрогнул, будто очнулся, и подарил мне один из своих фирменных строгих взглядов, которыми пугал безбилетников:

– Так что ты все-таки поосторожнее со своей одержимостью сальсой.

Звучало не очень-то убедительно, но я ответил:

– Стиль, который я изучаю, пришел с Кубы. Может, поэтому он мне нравится. Ну знаешь, вернуться к истокам и все такое.

Это казалось мне хорошим доводом. Папа, нахмурив брови, несколько секунд переваривал услышанное. Потом его глаза вспыхнули, и он соскочил с моей кровати с невесть откуда взявшейся энергией:

– Конечно же ты должен обрести свои корни. Подожди.

– Подождать чего? – слишком поздно спросил я.

Пару минут спустя он вернулся со своим телефоном и маленькой пыльной черной книжкой. Одной рукой пролистал ее, не выпуская сотовый из другой. Я не видел его таким возбужденным с тех пор, как Германия выиграла Кубок мира.

– Это… мамина записная книжка?

– Она просила позвонить, когда ты будешь готов. – Отец наконец нашел нужную страницу и, придерживая ее большим пальцем, принялся набирать номер.

– О чем ты? И кому звонишь?

– Твоей тете Хуаните, – ответил отец. – В Гавану.

– Э… – Как-то все очень быстро закрутилось. – Не уверен, что мне есть что сказать…

– Алло? Алло? – громко заговорил отец по-английски, что ему хорошо удавалось, невзирая на немецкий акцент. Вы меня слышите? ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ? Это Рудольф Хан из Нью-Йорка. Да, НЬЮ-ЙОРКА. Могу я поговорить с Хуанитой? С ХУАНИТОЙ? – Отец отвел трубку от уха, с упреком посмотрел на нее и протянул мне: – Ничего не понятно.

Я взял телефон так, как некоторые берут образчик ленточного червя для изучения. Трогать не хочется, но отказаться грубо.

– Алло?

– Si? Quién e’? Que quiere?[1] – затараторил женский голос на испанском. – Если вам нужен Йосвани, он на улице.

Я с трудом разбирал поток слов. Со смерти мамы мой испанский подзаржавел, а она специально учила меня говорить на чистом кастеллано. В трубке трещало, слова сливались и запинались друг об друга, словно туристы на Таймс-сквер.

– Э, я Рик. Из Нью-Йорка. Сын Марии Гутьеррес Пены. На том конце повисло молчание, даже треск, кажется, притих. В какой-то момент мне показалось, что связь оборвалась.

– Рик? – наконец переспросила женщина дрожащим голосом. – Это ты, сынок? Правда?

– Тетя Хуанита? Как поживаете?

Надеюсь, прозвучало не слишком безлико. Я об этой тете Хуаните впервые слышал.

– Я уже и не думала услышать твой голос, – сказала она. – Так похож на голос Марии в молодости.

– О. – У меня девчоночий голос. Отлично.

– Погоди, я скажу Йосвани. Он не поверит, что звонил его кузен из Нью-Йорка.

Значит, у меня есть кузен.

– Я тоже рад вас слышать.

– Ты должен приехать повидаться с семьей. У нас есть для тебя комната. Горячая вода, ванная, лифт. – Похоже, последним она особенно гордилась.

– Отлично. – Вряд ли у них есть широкополосная передача.

– И цветной телевизор, – добавила она.

Точно нет.

– Свежие фрукты на завтрак: гуайява, плантано, папайя. О, а еще хлеб с сыром и ветчиной.

Картинка начала складываться довольно зловещая. Можно обойтись без яичницы, бекона и блинчиков с черникой, но когда хлеб с сыром и ветчиной указывается в качестве бонуса, пора бежать.

Вот в чем дело: в моей семье Куба была запрещенной темой, и, конечно, я всегда мечтал туда поехать. Каждый раз, как мама металась по гостиной, осыпая бранью очередной поступок Фиделя: «Ноги нашей там не будет, пока этот сукин сын жив!», – я втайне надеялся, что съезжу туда при первой же возможности. Но после смерти мамы мне эта мысль и в голову не приходила. Словно остров потерял всю свою привлекательность, раз больше некому было запрещать поездку.

Или я просто не был готов отправиться туда, где все напоминало бы о маме.

В любом случае, я пока не мог брать на себя такие обязательства. Поэтому поступил так, как всегда делал в подобных ситуациях:

– Звучит заманчиво, тетя. Я правда хотел бы приехать.

– Да? Мы были бы рады повидаться.

– Я как-нибудь постараюсь. Прости, мне пора бежать. Еще созвонимся, хорошо?

– Конечно, милый. Я так рада, что ты позвонил!

Большинство ребят, когда взрослые просят их о чем-то неприятном, отказываются, устраивают скандал, но в итоге им все равно приходится это делать. Есть иной выход. Улыбнуться, кивнуть и ничего не сделать.

То есть ну правда, дядя Отто и сам прекрасно может постричь газон, и нечего устраивать показательный урок племяннику с целью привить уважение к честному труду (особенно если упомянутый племянник уже зарабатывает на кошачьем видео).

Повесив трубку, я пошел монтировать видео месяца для сайта. Весенняя экстравагантная котофестация больше не могла ждать.

Глава 3 Танцующая машина

Я провел пять недель в начальной группе «Чевере». Хотелось бы сказать, что игра на конге, ежедневные упражнения и упорство помогли мне продвинуться быстрее, чем остальным, но четверо других парней выпустились первыми. Одержимость сальсой лишь отчасти компенсировала годы иной одержимости – не поднимать задницу с дивана. И все же было приятно впервые не оказаться в числе последних.

Я мог выполнять базовые шаги, не сбиваясь с такта, сам или с партнершей. Выучил внутренний поворот, эксибелу и сетенту – парное движение, которое с виду казалось беспорядочными махами руками, но вскоре стало второй натурой. Мы с партнершей кружили друг рядом с другом в уже более-менее внятном танце.

Пришла пора ходить по клубам.

Грегуар говорил об этом на каждом занятии:

– Вы должны выходить отсюда и танцевать! Сальсе в зале не научишься.

Своеобразное заявление от учителя, но Ана его поддержала:

– Школа учит вас движениям, но здесь девушки знают, что следует дальше, и продолжат, даже если вы облажались. В клубе партнерши понятия не имеют, о чем вы думаете. Делать все строго по правилам? Забейте и импровизируйте.

Перспектива такая же приятная, как сунуть руку в мусорный бак. Но когда Ана написала мне, мол, через пару дней все идут в «Уайт Хэмстер», я не смог остаться дома.

«Хэмстер» – самый маленький бар в Хьюстоне. Кирпичные стены, дешевая мебель и еще более дешевое пиво. Судя по тому, как вышибала на входе недоверчиво поднял бровь, глядя на мое поддельное удостоверение, пытаться ловить удачу у бара не стоит. Из динамиков неслась тимба, современная кубинская форма сальсы. Воздух был горячим и влажным. Толпа наполовину состояла из наших учеников, а наполовину из латиноамериканцев, выполняющих незнакомые мне движения.

– Кубинцев совсем немного, – пояснила Ана, когда я подошел к ее столику. – Тут в основном исполняют пуэрториканскую, венесуэльскую, колумбийскую и доминиканскую сальсу.

Не успели мы перекинуться и парой фраз, как к столу подскочил мощный темнокожий парень в ярко-красной бандане и подал Ане руку. Она улыбнулась и пошла с ним, крикнув на прощание:

– Давай, парень!

Минуту я смотрел на них. Невзирая на внушительные размеры, парень танцевал на удивление плавно и ловко. В конце концов я собрался с духом, глубоко вздохнул и отправился на поиски партнерши.

Как оказалось, не того я боялся. Девушки мне не хмурились. Они просто смотрели на меня стеклянным взглядом, кивали и ретировались, как только заканчивалась песня.

Если бы не Ана, через пару танцев я бы уже сдался. Но она почти не садилась – кажется, все парни в баре хотели с ней потанцевать. Гордость не позволила мне тихо сидеть в углу в одиночестве.

Лишь за полночь, когда танцпол начал пустеть, я наконец отважился пригласить Ану. Ноги горели. Я уже сменил рубашку, но и вторая становилась влажной. Я поймал момент, когда Ана наконец присела, и пригласил ее на танец.

– Под эту песню? – спросила она. – А что, подходящая!

Я прислушался. Адальберто Альварес, «Máquina Para Bailar», одна из маминых любимых. Веселая песенка про танцующего робота, такого неуклюжего и неповоротливого, что никто не мог с ним танцевать. Я отчаянно покраснел.

– Шучу, – ухмыльнулась Ана и пошла со мной на площадку. – Расслабься.

Все-таки ее педагогические навыки оставляли желать лучшего. Но ей об этом знать не стоит.

Мы начали с базовых шагов. Ана подмигнула мне. Тепло ее тела, запах духов, то, как она двигалась, заставило меня позабыть о…

– Как ты это делаешь? – с любопытством спросила она.

– Что?

– Ну вот… это. – Она потрясла плечами, как под током. – Занятно.

– Твои педагогические навыки оставляют желать лучшего. – Пожалуй, ей все же стоит об этом знать.

Ана фыркнула:

– Начинать всегда трудно, знаю. Pero vale la pena.

Оно того стоит.

На ближайшее время это стало моим рефреном. Я ходил в клуб минимум раз в неделю, чаще два и заставлял себя приглашать всех опытных девушек. Делал вид, будто не замечаю их колебания и тихие вздохи, и принимал их за сигнал, что надо улучшить технику.

– Спасибо за танец, – говорил я тем, кто закатывал глаза.

– Было приятно потанцевать, – тем, кто убегал.

– Очень мило, – тем, кто натянуто улыбался.

А когда некоторые девушки искренне благодарили меня и ободряюще улыбались, я говорил себе, что не вижу жалости в их глазах.

– Я привыкаю к смущению, – объяснил я Латуку однажды в воскресенье, пока мы играли в «Жернова войны» на диване у него в гостиной. – Скоро перестану заморачиваться, что люди обо мне думают.

Он тогда кивнул, будто впечатлился, а я порадовался за себя. Интересно, когда ж я наконец научусь распознавать сигналы, что посылает мне жизнь.

На следующий день в школе во время обеда Латук пригласил меня сесть с его группой.

– Нам нужен сайт, – пояснил он. – Я могу сам его сделать, но, может, ты поможешь? Встретишься со всеми.

«Всеми» оказались трое худых белых парня в рваных джинсах и черных футболках: невысокий певец Митч, светловолосый ударник Люк и басист Джо.

– Рик – настоящий кудесник, – представил меня Латук. – Он нам все сделает.

– Парень-кот, – уточнил Митч.

– Именно, – ответил я.

– У него просто нюх на кисок, – вставил Люк, барабаня куриной косточкой по тарелке.

Я выдавил улыбку, гадая, комплимент это или нет.

– Да, Рик прям магнит для девчонок, – сказал Латук. – Он танцует сальсу.

Я послал ему испепеляющий взгляд, но друг ободряюще кивнул в ответ, словно дарил мне прекрасную возможность.

Его приятели не сводили с меня глаз, поэтому мне ничего не оставалось, как сказать:

– Точно. Я каждый день танцую с горячими девчонками. – Ну да, – протянул Митч. – Это правда, – сказал Латук. – Его называют королем сальсы.

– Э-э… – промычал я.

– Ну он же мексиканец, – сказал Люк.

– Кубинец. И я не король сальсы.

– Еще бы! – заметил Митч.

– Хотя я хорош. Они зовут меня танцующей машиной.

Вряд ли они придут в «Уайт Хэмстер» проверить.

– Слушайте, у меня идея. – Джо отложил бургер и подался вперед. – Давайте он заполнит пробел.

– Точно, – сверкнул глазами Митч. – Блестяще.

– Гм…

– Мы планируем весенний концерт, – пояснил Джо. – Там будет пятиминутная пауза, пока мы меняем оборудование. Идеально для танцевального номера.

– Круто, – восхитился Латук. – Когда еще выпадет шанс показаться перед всей школой?

Точно. Я танцую перед всей школой.

– Значит, договорились, – подытожил Люк.

Вот сейчас надо было делать очевидное. Откатить назад и надеяться, что мне это простят.

Я послал Латуку свой лучший жалобный взгляд.

– Рик вообще не боится сцены, – сообщил друг. – Он сам мне так сказал. Ему плевать, что о нем думают.

– Слушай, найми Латука своим агентом, – сказал Митч. – Он даже меня почти убедил.

– Концерт через пять недель. – Люк похлопал меня по спине. – Жду с нетерпением.

– Хорошо, – кивнул я.

Я мог отказаться. Должен был. Но даже сейчас, сидя за столом и дрожа от холода, которого больше никто не чувствовал, я видел перед собой ревущую толпу, ослепительные огни и Ану, кружащуюся со мной в танце.

Глава 4 Ана говорит

Пять недель на подготовку – срок небольшой. Вот почему я несколько дней тянул, прежде чем спросить Ану, не хочет ли она со мной выступить.

Ну и еще умирал от страха.

А потом она вдруг мне написала, мол, я придумала концепцию своего сайта, не зайдешь ко мне домой?

Будто я мог отказаться.

Ана жила в Вильямсбурге с матерью и отчимом в двухкомнатной квартире анфиладой, прямо рядом со станцией электрички. Навощенные полы, стильная винтажная мебель и запах краски. Мама Аны была художницей.

– А у вас мило, – сказал я.

– Наверное, – рассеянно отозвалась Ана. Несмотря на черные джинсы и серый свитер, она обнимала себя, словно ей холодно. – В прежнем доме я спала в гардеробной.

– Правда?

– Родители тогда еще не развелись, и либо так, либо спать с кем-то из них. А это было бы катастрофой, – сказала Ана, глядя в никуда.

– Паршиво.

– Ты же знаешь, что иногда дети не принимают отчимов?

Я нерешительно кивнул.

– Моей матери всего-то и надо было сказать, что она нашла кого-то, кто не пьет.

– О! – Мгновенье спустя я прибавил: – Прости.

Ана пожала плечами:

– Мой папаша-пьяница исчез из нашей жизни, а мама теперь с тем, кто ее любит. Больше мне ничего не надо.

Даже мне показалось, что не очень убедительно звучит, но комментировать я не стал.

Ана снова сосредоточилась на мне:

– Можем поработать на мамином компьютере.

Он оказался огромным, с кучей мигающих лампочек. Его, наверное, сделали, еще когда я под стол пешком ходил. Однако Хром он тянул, а большего нам и не требовалось. Ана показала мне несколько сайтов режиссеров инди, которые ей понравились, мы обсудили плюсы и минусы шаблонного сайта и изготовленного на заказ.

– Мне нужна галерея для короткометражек и страниц для нового проекта – фильма о кубинской сальсе в Нью-Йорке.

Я попросил Ану включить один из фильмов, чтобы уловить стиль.

– На первое же Рождество отчим подарил мне камеру, сказала она. – Мы с друзьями пошли и сняли вот это.

Главным героем первого фильма Аны был огромный плюшевый медведь в цилиндре и с широкой вышитой улыбкой. Каждое утро он просыпался в квартире Аны, завтракал и ехал на электричке в город. А потом целый день стоял на Юнион-сквер, улыбаясь все той же вышитой улыбкой и держа табличку «Бесплатные обнимашки!». Вот только никто к нему не подходил. День за днем, месяц за месяцем, год за годом.

Невеселый фильм.

– Ха, – сказал я.

– Я тогда мало что умела, – пояснила Ана. – Свет отстойный, композиция тоже не очень, а уж трясущаяся камера…

– Ну да. Но вообще-то мне нравится.

– Правда?

– Я ожидал чего-то иного. Что кто-то подойдет и подбодрит его.

– Ее, – поправила Ана. – Это Анжелина.

– А… – Я потер шею. – Да, конечно.

– Я думала сделать что-то в этом роде, но потом решила, что так покажу жизнь в Нью-Йорке честнее.

Ана говорила с таким жаром, таким энтузиазмом, который редко показывала на танцполе. Что-то поднялось у меня в груди, какое-то странное оживление. Мне хотелось сказать ей, что она вдохновила меня на… на…

На что? Создание спин-офф-сайта для видео о пони?

Я сделал кОтострофу, чтобы отвлечься после смерти мамы. Теперь сайт приносил деньги, я им гордился, но все равно это же не «Война и мир», даже по кошачьим меркам.

Слушая Ану, я почти мог представить, каково это, когда что-то поглощает тебя, ведет, значит для тебя все. Сам я никогда ничего подобного не испытывал.

Разве что глядя на ее танец…

Не в силах молчать, я наконец признался:

– Ана, у меня проблема.

– А?

– Школьный концерт.

Она непонимающе уставилась на меня.

– Я… вроде как согласился станцевать сальсу перед всей школой.

Ана понимающе кивнула:

– Ты попал.

– Ага. И у меня даже нет партнерши…

Повисло молчание. Патрик Ротфусс, мой любимый писатель, назвал бы его трехчастным. Первая часть: мое самоуважение тихо сворачивается клубочком и умирает. Вторая: отчаяние стилетом вонзается мне в живот. Третья: я беззвучно умоляю Ану о помощи, глядя на нее скорбными глазами.

– Нет. Убирайся.

Я прибавил дрожащую губу. Не специально. Так получилось.

– Я слишком занята. Школа, экзамены, новый фильм.

– Можешь задействовать меня в съемках, – предложил я. – Неуклюжий новичок всегда привлекает внимание.

Судя по лицу Аны, ей такой сценарий не нравился.

– Если я это не сделаю, то я покойник.

Лицо Аны красноречиво ответило, насколько ее это волнует.

– Я тебе заплачу. Как за подработку. Сто баксов. Двести.

Ана всплеснула руками:

– Заткнись. Я не из-за денег танцую.

– Но?..

– А с чего ты взял, что будет «но»?

– Из оптимизма? От отчаяния?

– Если я соглашусь, тебе придется сделать мне самый крутой сайт в сети.

– Конечно! – Я так яростно закивал, что аж шея заболела.

– Но одно условие.

– Что угодно.

– Я не буду твоей девушкой.

Я осекся, поперхнулся, закашлялся. В общем полный набор для подобного заявления.

– Что ты… я не… в смысле… я даже не…

– Да ладно, Рик. Я же не слепая. Ты ходишь за мной по пятам, глаз с меня не сводишь, расспрашиваешь обо мне Грегуара.

Я стиснул зубы. Чертов Грегуар!

– Слушай, – продолжила Ана. – Все в порядке. Я не злюсь, ничего такого. Просто хочу избавить нас обоих от проблем. Я сейчас не ищу парня, да и все равно ты, пожалуй, не в моем вкусе. Извини…

Она казалась такой разумной. Просто до ужаса разумной.

– Ну так что? – спросила Ана. – Мы сможем быть просто друзьями?

Вот тут я могу дать вам мудрый совет. Если девушка, которая вам по-настоящему нравится, предлагает быть «просто друзьями», кивайте, улыбайтесь и валите от нее подальше. Когда вы успокоитесь, переболеете, то можно и дружить. Если уж она вам нравится настолько, чтобы мечтать о свиданиях, то и на дружбу вас хватит. А до того даже близко не подходите.

– Конечно, – ответил я. – Будем друзьями.

А сам подумал: однажды ты увидишь, как я хорош! Поймешь, какой я классный! Я, Рик Гутьеррес, невероятный парень-кот!

Пожалуй, ты не в моем вкусе, сказала она. Пожалуй.

* * *

Вбейте в поиск «обучающая последовательность».

Вы знаете, что увидите. Играет мотивирующая музыка, неловкий, но в целом симпатичный паренек усердно тренируется в танцевальной студии. Отбивает ритм по ножке стола, сидя в классе. Бежит по сибирским снегам с ботинками для сальсы на шее.

Потом кадр с часами на стене в ускоренном воспроизведении. На деревьях распускаются зеленые листья, на календаре мелькают дни – и вуаля, вы уже в конце мая.

У меня было почти так же плюс ругня Аны. Серьезно, вам бы понадобился цензор промышленных масштабов, чтобы все запикать.

Мы каждый день после урока занимались по сорок минут, одни во всем «Чевере»: не доверяли Ане ключи. Для номера выбрали «Me Dicen Cuba», приятную мелодию Александра Абреу и группы «Havana D’Primera». Похоже, она не очень-то действовала на Ану.

«Возьми фонарик и откопай из задницы свою ногу» – это было самым приятным, что я услышал. Комментарии всегда шли в комплекте с улыбкой.

Но шли недели, и начало происходить что-то странное. Ана становилась все тише и тише. Колкости пропали, но и улыбки тоже. Временами она подолгу смотрела вдаль, совсем как тогда в доме.

Уж лучше бы она и дальше ругалась.

– Что случилось? – часто спрашивал я.

– Заткнись и танцуй, – тихо отвечала она, будто на самом деле плевать хотела, что я там делаю.

– Расскажи, – попросил я однажды вечером после занятия. – Мы же друзья, помнишь?

Ана молча вытерла лицо полотенцем, потом отложила его и вздохнула.

– Это семейное дело, ясно? Отчим болеет, мама не хочет признавать очевидное, а я меж двух огней. Не хочу это обсуждать.

– Сочувствую. – Ана всегда с теплотой говорила об отчиме, но я мало о нем знал. Только что он доминиканец и стал встречаться с мамой Аны вскоре после их переезда в Уильямсбург. И что он хороший отец. – В моей семье было похожее. Если я могу чем-то помочь… ну, там выслушать, когда тебе захочется выговориться…

– Не захочется.

Я знал, каково ей, и не стал давить.

Наши вечера в «Чевере» стали мрачными и тихими. Я удивлялся, почему Ана продолжает со мной работать. И почти собрался сказать ей, чтобы не тревожилась, занималась семьей и забыла о выступлении.

Если бы не «поддержка» некоторых моих одноклассников.

– А ну покрутись, – потребовал вдруг Кенна на физкультуре.

– Я собираюсь записать твое выступление – сообщила Флавия. – Сразу попадешь в топ ютуба!

На странице группы в Фейсбуке Люк повесил баннер «При участии Рика Гутьерреса, Короля сальсы». Комментаторы соревновались меж собой, выставляя под ним нарезку из танцующих кошек с моего собственного сайта вкупе со школьным юморком. У меня кровь из глаз шла.

– Слышал, ты танцуешь на школьном концерте, – сказал однажды утром папа за день до шоу.

Я чуть не подавился хлопьями. Откуда он узнал?

– Я приду, – сообщил отец.

Вот теперь я точно подавился.

– Что? Зачем? – Папа никогда не ходил на такие мероприятия.

– Я рад за тебя, сын. Ты продвигаешь культуру своей матери. Ей было бы приятно.

– Э… – Я вздохнул. – Спасибо за поддержку, пап.

– Знаю, последние пару лет я вел себя несколько… отстраненно. Но недавно, глядя, как ты танцуешь, я кое-что понял. – Отец слегка покраснел, но продолжил: – Мама была бы рада, что ты веселишься.

– Она порадовалась бы, если бы и ты тоже повеселел.

Отец ничего не ответил, лишь кивнул, опустив глаза. После долгой паузы он сказал:

– Тебе надо когда-нибудь снова позвонить тете Хуаните. Звонок в Гавану – последнее, о чем я сейчас думал.

– Это безумно дорого.

– Это семья, – возразил отец. – О деньгах не беспокойся.

– Мама сказала бы, что мы таким образом кладем деньги в карман Фиделю. – Как будто меня правда волновало эмбарго!

– Ага, и что, помогло? Пятьдесят лет прошло, а он все равно на посту.

Я уставился на отца. При маме он бы подобного не сказал.

– Ты забыл, что и я жил при коммунизме, – заметил отец. – Закручивание гаек до предела. Верхушка, которая достаточно обворовала свой собственный народ, чтобы жить припеваючи. Вот возьмем Северную Корею…

– Хотел бы я взять Северную Корею, – перебил я, – но мне пора в школу.

– Жду завтрашнего выступления! – крикнул вслед отец.

Я поежился. Если завтра никогда не настанет, я не обижусь.

Ну если, конечно, причиной не будет нашествие кислотной жижи, которая прокатится по Нью-Йорку и сожрет нас живьем.

Надо смотреть на перспективу.

Глава 5 Король сальсы

Завтра все равно стало сегодня. Даже если ты полночи проворочался в поту, брыкаясь под голос Александра Абреу в голове. Даже если трижды переводил будильник и пропустил завтрак. Даже если послал сообщение Латуку Игореву с вопросом, не отложили ли концерт.

«Начало в шесть», – пришел от него ответ.

С другой стороны, жижа на нас не напала.

Куда бы я ни пошел, меня ожидаемо встречали бумажные пульки, подколки и пантомимы на тему «Гангнам стайл». Похоже, вся школа предвкушала мой провал. У меня лишь хватило сил запихнуть в себя ланч.

Мы с Аной договорились встретиться у школы в пять часов. Когда я пришел, она уже сидела на скамейке у бордюра. Ноги вместе, руки на коленях, и неподвижно… так неподвижно. Эта замкнутость так не вязалось с ее вызывающими ярко-красными джинсами и белой футболкой.

– Привет, Рик. – Кажется, Ана штрафу за парковку больше бы обрадовалась.

Что случилось? Я едва не задал вопрос вслух, но я уже научился не давить на нее.

– Идем. Они хотят, чтобы мы проверили звук.

В актовом зале два второкурсника продавали домашнюю выпечку, над головой от стены до стены тянулись цветные баннеры. Неплохо для места публичной казни.

Латук и остальные музыканты устраивались на сцене. Когда я поздоровался, они повернулись. На лице Митча застыла усмешка, он собрался что-то сказать, но увидел Ану и со щелчком захлопнул рот.

Врать не стану, было приятно.

– Привет, ребята, – весело сказал Латук, словно не он всю эту кашу заварил.

Я представил им Ану. Она их едва заметила.

– Когда джазмены доиграют, мы на пять минут опустим занавес, – объяснил Латук. – Вы выйдете, встанете в позицию, и диджей включит вашу песню.

Я дважды проверил пространство перед занавесом. Места предостаточно.

Я глянул на музыкантов, собрался с духом и спросил Ану:

– Ну что, прогоним номер?

Она покачала головой, глядя куда-то мимо меня:

– Где тут уборная?

– Я покажу.

Оказавшись в коридоре, вдали от всех, Ана остановилась и оперлась об оконную раму, словно под тяжестью груза:

– Давай постоим тут немного.

– Я думал, тебе надо…

– Прости.

Ана впервые за весь день посмотрела мне в глаза. И я увидел в ее взгляде неуверенность.

– За что?

– Мой отчим…

Меня пробрала дрожь.

– Мы похоронили его этим утром, – закончила Ана.

Я оцепенел.

«Ты пришла сюда с похорон?»

Я не задал этот вопрос вслух. Не потому, что такой внимательный или вежливый. А потому, что кто-то словно насыпал льда мне за шиворот.

Нахлынуло воспоминание о тусклом утре, когда я взял пригоршню влажной земли и бросил на гроб матери. Тем утром я не мог заставить себя говорить. Даже не мог плакать. Другие ребята, мамины ученики, плакали, а я стоял там и не мог выжать слезинки. Безжизненный, запертый в холодном тяжелом теле.

– Соболезную, – сказал я. – Но что ты тогда вообще тут делаешь? Выступление – это ерунда. Потанцуем в другой раз.

Ана резко повернулась ко мне:

– Нет! – Потом уже мягче: – Нет. Мне это нужно. Когда я танцую, то могу забыть.

– Хорошо.

– Давай прогоним номер, – предложила она. – Прямо тут?

Мы попытались. Ана двигалась по инерции, механически. Глядя на нее, я даже не мог вспомнить шаги.

В общем, мы облажались. А через несколько минут облажаемся перед всей моей школой.

– Уверена, что хочешь это сделать? – спросил я.

– Потанцуй со мной. Пожалуйста.

С тем же успехом она могла просто приставить мне пистолет к виску.

* * *

– Представь нас спокойно, – попросил я Латука перед началом концерта. – Делай что хочешь, но не перегибай, ладно?

Полчаса спустя джазмены ушли со сцены под вежливые аплодисменты. Занавес опустился. Из динамиков загремел голос Митча:

– Дамы и господа! Шоу, которого наша школа еще не видела! Прямиком с солнечных пляжей Кубы! Встречайте нашего Короля сальсы Рика «Кота» Гутьерреса и его партнершу Ану Кабреру!

– Король сальсы, ха, – заметила Ана.

Раздались аплодисменты. Погас свет. В темноте мы прошли на сцену и заняли исходную позицию лицом друг к другу. Тени во мраке.

У меня тряслись колени. Я ощущал себя холодным, как пингвин, и таким же грациозным.

Из зрительного зала донесся смех и крики:

– Рики! Рики! Мяу!

Вступили ударные, запело пианино. Заиграла «Havana D’Primera».

Включился свет, обжигая глаза.

Шаг, шаг, скольжение. Шаг, шаг, скольжение.

Я двигался, инстинктивно повторяя все за Аной.

Поворот в одну сторону. Поворот в другую. Выброс ноги, взмах рукой.

Затем…

А затем я увидел Ану, по-настоящему ее увидел. Не стильный наряд. Не элегантные, легкие па. Это все неудивительно.

Нет. Я увидел ее улыбку.

Она буквально лучилась радостью. Улыбалась так, словно всю жизнь мечтала со мной танцевать. Так, словно никогда не испытывала боли.

От неожиданности я опешил, споткнулся и выставил ногу в сторону, чтобы не упасть.

Ана тут же скопировала движение, тоже споткнулась, только грациозно, словно все так и задумано. Мы вместе перешли к следующему па, словно ничего не произошло.

Музыка изменилась. Мы сошлись, сцепили руки и закружились, пока Александр Абреу пел о красоте своей страны.

Поначалу я со страхом переходил от одного движения к другому. Но Ана буквально излучала уверенность, ее рука твердо лежала на моем плече. Я расслабился и отдался ритму. Страх покинул меня, и я затанцевал.

Ана придумала нам простой медленный номер. Про двух влюбленных, которые встретились, разошлись и снова встретились, не в силах противиться чувствам, хотя у них нет будущего.

Мы кружили друг вокруг друга, осторожно сближались, расходились прочь, но снова сцеплялись тело к телу. Один ритм, одно целое, движущееся под размеренный ритм сальсы.

Я пропустил пару шагов, забыл повести плечами для акцента, но музыка влекла меня дальше, как и ободряющее объятие Аны. Мне захотелось запеть вместе с Александром Абреу, однако я не стал – точно бы сбился, – но музыка все равно звучала во мне.

Песня достигла кульминации. Мы исполнили сложную дорожку поворотов и перехлестов – Ана проходит под моей рукой, я под ее. Наши тела переплелись, словно мы пытались оторваться друг от друга, но не могли.

Музыка стала затихать, и мы сдались. Я зацепил локтями локти Аны и привлек ее к себе. Так мы и покачивались из стороны в сторону под последние ноты песни.

Я улыбался ей.

Она улыбалась мне.

Мы остановились, но внутри меня танец продолжался. И это казалось таким правильным – стоять на сцене с Аной и танцевать перед всей школой.

Свет погас.

Раздались аплодисменты. Хотел бы я назвать их овацией, но они были едва ли приличные, даже усталые. Впрочем, от этой публики я и такого не ожидал.

Пока я витал в мыслях, Ана обняла меня в темноте. Прильнула своим теплым телом, прижалась лбом ко лбу. Ее дыхание обжигало мне губы.

Я замер.

Она отстранилась.

Свет зажегся.

Улыбка Аны пропала, словно ее никогда и не было.

У меня снова мороз продрал по коже. Но Ана повернулась к зрителям, и я последовал ее примеру. Мы поклонились.

Аплодисменты зазвучали громче. Кто-то засвистел. Кто-то – кажется, Флавия Мартинес – восторженно взвизгнул. Кто-то еще крикнул: «Отлично двигаешься, Рик!»

Рик. Не парень-кот.

Я невольно расправил плечи.

Когда мы ушла в гримерку, Латук дал мне «пять»:

– Отличная работа, парень.

Остальные эхом подхватили его слова и поспешили на сцену.

Я улыбался как идиот.

Вытерев шею полотенцем, Ана заметила:

– Могло быть и хуже.

О… сладкий вкус победы.

– Спасибо, что помогла. – Я стоял, обливаясь потом и понятия не имея, что сказать. – Особенно сегодня.

– Какой-то момент мы действительно танцевали, – продолжила она, словно не слыша меня.

– Хочешь, побродим где-нибудь? – предложил я. – Мне не нужно торчать здесь до самого конца.

– Оставайся. Я иду домой.

Я замялся, а потом выпалил:

– Если хочешь выговориться, я здесь и тебя поддержу.

– Я хочу увидеть, что моя мама держится, – ответила она. – А еще забраться в кровать и ни с кем не разговаривать. Хорошо?

Я кивнул.

На лице Аны что-то мелькнуло.

– Спасибо, Рик. Я понимаю, ты пытаешься помочь. Я хотела бы… Я позвоню тебе, если мне что-то понадобится.

И она ушла.

До конца вечера я думал над ее словами. «Я хотела бы…»

Чего бы она хотела?

После концерта вопрос отошел на второй план. Мне предстояло выслушать впечатления еще нескольких зрителей, пока я пробирался сквозь толпу желающих полакомиться выпечкой.

– Отлично выступил, сынок, – сказал папа.

– Не стоит так уж удивляться.

Потом подошла Флавия Мартинес:

– Тебе надо расслабить плечи, а то они у тебя совсем деревянные.

– О!

– Хотя знаешь, это и правда было похоже на танец.

– Я запомню.

Вот уж точно.

– Мы и не знали, что ты умеешь танцевать, – сказало мне достаточно много народа, по большей части девушки.

Последним ко мне подошел Роб Кенна. Я внутренне подобрался, глядя, как он подбирается боком, с глуповатым выражением на лице. Неужели наконец…

– Эй, котяра… та девушка, с которой ты танцевал. У нее есть парень?

Я уставился на Роба, переваривая вопрос.

– Да. Да, есть.

Я солгал не из вредности или ревности (кто? Я?). Просто потому, что друзья не знакомят друзей с Робом Кенной.

– Вы, ребята, меня прямо в прошлое перенесли, – заметил отец по дороге домой, пока мы стояли на светофоре. Был теплый пятничный вечер, и мы затерялись в толпе гуляющих. – Ты ведь никогда не видел, как мама танцует, да?

Я опешил:

– Мама умела танцевать?

– Еще как. Прямо как кинозвезда. Правда она редко это делала. Говорила, что танец напоминает ей о доме. – Отец искоса на меня взглянул. – Но иногда, слегка выпив, она начинала крутить бедрами…

– Не смей говорить о маме в таком тоне, – попытался отшутиться я. – Это просто ужас.

Я постарался не подать виду, но было обидно узнать, что мама, оказывается, танцевала. Если бы она меня учила, я бы сейчас выступал так же хорошо, как Ана. Но мама скрыла это от меня, как и многие прочие секреты своего прошлого.

– А как зовут ту девочку? – продолжил отец, как ни в чем не бывало. – Твою партнершу? Я видел, как ты на нее смотрел.

– Ана, – ответил я и быстро добавил: – Это только для номера.

– Приведи ее как-нибудь на ужин. Я приготовлю свой фирменный шницель.

Я послал ему взгляд, который должен вселять страх в сердца противников.

– Тебе что-то в глаз попало? – поинтересовался отец.

– Ага, один немец.

– Я просто говорю, что вы хорошо смотритесь вместе.

Словно ты и должен с ней танцевать.

– Угу.

– Может, однажды вы, ребята, будете вместе танцевать в Гаване, – сказал папа.

– Ага. Конечно.

* * *

Неделю я не видел и не слышал Ану (танцевальная школа закрылась на каникулы). А потом однажды вечером она написала мне по Фейсбуку: «Позвони мне. Если есть время».

Я кинулся к себе в комнату, закрыл дверь, схватил телефон, затем минуту посидел на кровати, успокаивая дыхание. А потом набрал ее номер.

– Алло, – безжизненно отозвалась Ана. Не сварливо, скорее устало.

– Привет, – сказал я.

На несколько секунд повисла тишина.

Я не осмеливался ее нарушить.

Наконец Ана заговорила:

– Сегодня я пришла домой и обнаружила здесь отца. Он сидел на кухне с мамой.

Я опешил. Разве Ана не похоронила… а… она о своем биологическом отце.

– Что ему надо?

– Сказал, что пришел нам помочь в тяжелое время. – Ана помолчала. – Вроде не пьяный, но все равно от него ликером пахло.

– Сожалею, Ана. Ты… – Я поискал правильные слова. – У тебя с ним проблемы?

Ана невесело хмыкнула:

– Какие уж проблемы! Он переезжает к нам.

– Что?

– Мама сказала, нам нужна помощь. Призналась мне, что ей нужна жилетка, чтобы поплакаться. Видимо, меня недостаточно.

Я закрыл глаза. Глубоко вздохнул, пытаясь представить, что чувствует Ана, и пришел в ужас.

В теории я знал, что все семьи разные и у всех разные родители. Но столкнуться с этим в реальности – совсем другое дело.

– Мне жаль, – сказал я, хотя слова казались слабыми и пустыми.

– Она никогда не умела сказать ему «нет». И ушла только потому, что однажды ночью он перешел черту и… а теперь прошло несколько лет, а он всегда так убедительно извиняется… Я не могу, Рик. Не могу жить с ним под одной крышей. Даже ради матери.

– И не надо, – заявил я увереннее, чем себя чувствовал. – Поживи пока у меня. Я договорюсь с отцом. Мы что-нибудь придумаем.

– Мама никогда не позволит. Мне в сентябре только семнадцать исполнится… Она не дура. Просто ей очень больно. Вскоре она вспомнит, что за человек мой отец. – Пауза. – Вот только я не хочу оказаться тут в этот момент. Прости, может, это эгоистично, но я правда не хочу.

– Ты и не должна.

И тут, пока я отчаянно придумывал, что же сделать, меня осенило.

Я вспомнил слова отца, его замечание по дороге домой с концерта:

«Может, однажды вы, ребята, будете вместе танцевать в Гаване».

У меня заколотилось сердце, во рту пересохло, и я сглотнул в безуспешной попытке прочистить горло. А потом сказал это:

– Давай поедем на Кубу. Проведем лето, танцуя сальсу в Гаване.

* * *

Помните Снежка, который пьет из тарелки с хлопьями? Как мы уже выяснили, вы смотрите такое видео, потому что хотите посмотреть, как он упадет. Вот что вас веселит. Постоянный успех наводит скуку.

Кроме случая со Снежком…

Котенок делает этот огромный безнадежный рывок… допрыгивает до стола и скачет по нему от радости. Он так упивается своей победой, что вы не можете его в этом упрекнуть.

Кроме того, вы знаете, что вскоре он опять будет биться головой об стену.

* * *

Разумеется, Ана ответила на мое предложение обнадеживающим:

– Что сделаем?

Я могу несколько глав описывать, как ее уговаривал. Рассказать, как уламывал наших родителей, как мы все планировали, готовились и рассчитывали. Но если я правильно помню, эта книга не называется «Логистика зарубежных поездок. Издание третье, исправленное, с добавленными главами по родительской психологии».

Лучше перечислю основные вехи. Ана прошла три стадии.

Стадия первая, ночная, на Фейсбуке.

«Да брось, парень. Нельзя просто взять и поехать на Кубу». И гифка с Боромиром в придачу.

«Конечно же нельзя, – ответил я. – Надо лететь. Сначала в Канкун, потом в Гавану. Как наполовину кубинец, я могу лететь прямо из Штатов». Но даже с учетом недавних послаблений режима ситуация у Аны была сложнее.

«Это же незаконно».

«Как и держаться за руки в школе в штате Теннесси, – ответил я, нагуглив подходящее сравнение. – Невелико преступление».

Знаю, мама была бы в ярости. Но я также припомнил слова папы об эмбарго. Пятьдесят лет прошло, а Кастро по-прежнему у власти. Все еще управляет своим народом, и неважно, как остальной мир на них давит.

«Главное – это поможет уговорить твою маму, – написал я. – Скажи, что хочешь обрести свои латиноамериканские корни. С моим отцом отлично сработало. И получишь два месяца вне дома. Как раз твои родители успеют разобраться».

«Это безумие», – написала Ана.

«А тебе никогда не хотелось спонтанно сделать какую-нибудь глупость? – нахально спросил я. – Уехать, танцевать и забыть обо всех и обо всем хоть на время?»

Долго время Ана молчала, а потом ответила: «Забыть. Было бы неплохо».

Стадия вторая, на следующий день за ланчем в ресторане. – Я ни за что не потяну два месяца в Гаване. – Ана впилась зубами в два кусочка ржаного багета, разделенных океаном мягкого сыра. – Авиабилеты еще может быть. Но отель?

– Можем остановиться у моей тети Хуаниты, – предложил я. – Остальное доберу из своего счета на колледж.

– Что? – уставилась на меня Ана.

– Совсем немного. – С помощью сайта я заработал восемнадцать тысяч долларов. Если потрачу пять, все равно останется больше, чем бывает у большинства первокурсников. – Кроме того, я могу пойти в хорошую школу на полный пансион. Там тотальный социализм. Забирают все твои сбережения и покрывают остальные расходы сами. К ним даже выгодно приходить бедным.

– Это такая глупость, что я даже не знаю, с чего начать, – возразила Ана. – Нет никакой гарантии, что тебя примут или станут за тебя платить.

– Я хочу воссоединиться с семьей, – заявил я. – Узнать ту самую Кубу, где выросла мама. Разве плохо отдать за это немного денег?

Ана посмотрела мне в глаза:

– Ты действительно поэтому туда собрался?

– Конечно. – Отчасти так оно и было. Еще мне хотелось помочь Ане, ну и стать с ней ближе, само собой, но к чему это озвучивать? – А еще я хочу научиться лучше танцевать.

Ана ухмыльнулась одним уголком рта:

– Я прямо их слышу. Рик Гутьеррес! Король гаванской сальсы!

Я поморщился:

– Звучит не очень, согласен. Но…

– Прости, – поспешно извинилась Ана. – Я нагрубила. Уверена, из тебя выйдет отличный танцор.

Я пожал плечами:

– Может, заодно снимем фильм о сальсе в Гаване.

Глаза Аны вспыхнули.

– Или объединим его с фильмом о Нью-Йорке, сделаем акцент на сравнении и контрасте, особенностях сальсы тут и там. Мы можем снимать в клубах, сделать несколько сцен на улице, взять интервью у каких-нибудь групп тимбы… – Она улыбнулась. – Я хотела бы закончить фильм в этом году. И посвятить его памяти отчима.

Стадия третья: принятие. На залитой солнцем скамейке у Ист-Ривер.

– Думаю, мы можем поехать, – сказала Ана, подтянув под себя ноги. – Только скажи мне одну вещь.

– Да?

– Ты же не устраиваешь это все, только чтобы залезть мне под юбку? – Ана посмотрела мне в глаза. – Потому что сейчас мне не до отношений. Понял?

– Конечно.

Я все еще помнил, как мы обнимались на сцене после танца. Не сейчас… это же не значит «никогда».

Я не стану давить. Мы просто поедем в Гавану вместе. Станем потягивать пинаколаду на побережье. Танцевать у прибоя. И если она передумает… что ж, я не виноват.

Часть вторая Румба в Гаване

Глава 6 Липкая лента

Где-то над Мексиканским заливом, между Канкуном и Гаваной, я запаниковал.

Не то чтобы до этого весь день я хранил спокойствие. Полет в Мехико прошел хорошо, но рейс в Гавану отложили, так что нам пришлось сидеть и ждать. И я допустил стратегическую ошибку.

Загуглил нашу авиакомпанию «Cubana de Aviacion».

Знаете, какое счастье охватывает, когда при запросе вы получаете ссылки на «авиакатастрофу», «воздушное крушение» и «трагедию»? Выброс адреналина, когда выясняется, что по критериям безопасности ваша компания стоит на последнем месте – не в последнем блоке, не хуже прочих, а вообще последняя?

– Я думала, ты знаешь, – рассеянно заметила Ана, возясь с камерой. Она навела ее на меня и включила запись. – Как же ты проверял?

– Я не успел. Нужно было подготовить двухмесячный контент для сайта. – Я посмотрел прямо в камеру. – Котострофа. ком, у нас вы найдете что угодно. Зайдите прямо сегодня!

Ана закатила глаза и опустила камеру:

– Если что-то ломается, кубинцы не могут это заменить. Просто заклеивают скотчем.

– Мы ни за что не полетим на замотанном скотчем самолете.

– Ту-204, – сказала Ана. – Классическая советская птица.

– Ты прямо словно предвкушаешь.

Ана выразительно на меня посмотрела. У нее под глазами залегли темные круги (они не проходили весь последний месяц), но губы дрогнули в улыбке.

– Ты же вроде хотел посмотреть настоящую Кубу.

– А еще я хочу выжить.

– Знаешь, что раньше Гаваной заправляла американская мафия? До революции?

– При чем тут это?

– Мы поимели их страну, – пояснила Ана. – Они не выдержали и взбунтовались, а мы наложили на них эмбарго. А ты жалуешься, что им нечем чинить самолеты?

При нормальных обстоятельствах, я скорее ответил бы на письмо нигерийского принца, чем полез бы в этот разговор. Но мне надо было отвлечься от предстоящей поездки на смертоносной машине дедушки Ленина. Так что мы провели два прекрасных часа, споря, связаны проблемы Кубы с эмбарго или коррупцией правительства Кастро либо же дело в неизбежном крахе коммунизма.

– У коммунизма есть свои минусы, – наконец сказала Ана. – Зато есть предоставление жилплощади без аренды, а еще медицина и обучение абсолютно для всех. Если вырос в Вашингтон-хайтс с работающей мамой и вечно пьяным вдрызг отцом, начинаешь смотреть на это по-иному.

Потом она затихла, и разговор прекратился.

Когда объявили посадку, вид самолета меня успокоил. Сверкающий, белый, с двумя турбинами и вполне современный.

– А неплохо, – заметил я Ане, пока мы шли к трапу, борясь с порывами теплого ветра.

Она просто кивнула на ближайшее крыло.

Там, на стабилизаторе, прямо под крылом виднелся серебристо-серый…

Скотч? Скотч.

С первых же минут на борту мое внимание привлекли обрывки разговоров.

«…si, asere, pero si que si…»

«…lo que yo meti fue candela…»

«…tiene tremenda pinta, hermano…»

Проглатываемые слоги и быстрый говор мгновенно напомнили мне тетю Хуниту.

Только половина пассажиров была кубинцами, но каждый тащил с собой столько сумок и поклажи, что мог открыть небольшой магазин в Гаване или обеспечить достаточно большую семью обувью, одеждой и кухонными принадлежностями, что скорее всего. Один парень умудрился протащить через досмотр электронную клавиатуру, все еще в упаковке, и добрых пять минут запихивал ее на багажную полку.

Вскоре я сидел скрючившись в кресле над Мексиканским заливом. Ана пыталась отвлечь меня от зловещего гула моторов рассказом, как она ездила в родную деревню в Пуэрто-Рико: о местных танцах, горах свинины и долгих часах обжиманий с унитазом. Я пытался слушать Ану, но сам не сводил глаз с окна.

Прошло где-то полчаса, но мне казалось, что полет только начался. Затем самолет сделал крен, немного развернулся, и я увидел землю.

Полоска белого песка, зелень, очень много зелени – поля, леса и снова поля. Тут и там виднелись мазки ярко-красной почвы, словно какой-то ребенок разбросал по карте кусочки пластилина.

Куба!

Тут я понял, что дрожу. И неслабо так дрожу. Руки заметно тряслись на коленях, зубы стучали.

– Ты в порядке, Рик? – спросила Ана. – Все хорошо. Знаешь, по автомагистрали в Нью-Джерси ездить гораздо опаснее.

Дело не в этом. Я не боялся разбиться.

Через двадцать минут я ступлю на землю Кубы.

На ту самую землю, которую мама покинула тридцать пять лет назад. Пройду по улицам, где она выросла. Встречусь с родней, которую она оставила, и режимом, которому предпочла изгнание.

Изгнание и молчание. Пятнадцать лет мама скрывала от меня свое прошлое. Пятнадцать лет в моей жизни была эта пустота – и не просто отсутствие Кубы, но тоска по ней. Словно орган, который должен быть, но его нет.

Не знаю, что меня больше пугало. Что со своим американским испанским, камерой на шее и в штанах хаки буду чувствовать себя туристом или что Куба покажется мне домом?

Я напряженно всматривался в зеленые поля и леса и не заметил, как мы пошли на снижение. Поля сменили бетон и приплюснутая сеть дорог и зданий. Капитан скомандовал экипажу приготовиться к посадке, и несколько минут спустя земля стала быстро приближаться.

Тень самолета пронеслась по траве. Показалась посадочная полоса.

Самолет лязгнул. Подпрыгнул. Упал обратно. Резко сбавил скорость и покатился по полосе.

Мы приземлились.

Кто-то в хвосте самолета зааплодировал, словно пассажиры там до конца не верили, что пилот справится.

Я заметил, что Ана крепко сжимает мою руку:

– Все хорошо, Ана. Нечего бояться.

Она обожгла меня взглядом:

– Кто бы говорил, герой!

Я больше не дрожал. Спокойствие накрыло меня так же внезапно, как до этого страх.

Снаружи нас встретила жара, куда более выраженная, чем в Нью-Йорке или Канкуне. Пара шагов, и я уже обливался потом. Затем мы вошли в прохладный коридор, и моя футболка прилипла к телу.

Мы прошли к офицеру иммиграционной службы и присоединились к очереди, выстроившейся перед кабинкой, где и сидел этот представитель закона в голубой форме, облеченный властью.

– Прямо как дома, – заметил я.

Здешние кабинки очень походили на иммиграционный контроль в аэропорте Кеннеди, хоть и выглядели более старыми и обшарпанными. Трое вооруженных солдата у стены тоже никого не удивили бы в американском аэропорту. Если уж на то пошло, видеть постеры на стенах – красивые пляжи, площади в колониальном стиле, всю эту аутентичную Кубу – было приятнее, чем сухие извещения нашей Администрации транспортной безопасности.

– Знаешь, сколько народа без причины заворачивают на границе США? – спросила Ана.

Мы медленно подошли к кабинке. Наш офицер был усатым, тучным и склонным к размышлениям. Делал паузы между вопросами, долгие минуты пялился на экран компьютера и демонстрировал явное презрение к нынешнему сумасшедшему ритму жизни. Наконец настала наша очередь, и мы поздоровались.

Офицер посмотрел на наши темно-синие паспорта на стойке, потом обратно на нас:

– Вы говорите по-испански?

Мы кивнули.

– Вы американцы?

Ана неловко поерзала.

– Да, – сказал я.

Офицер взял паспорта. Полистал мой. Полистал паспорт Аны. Рассмотрел наши туристические визы, которые нам поставили в Канкуне.

– Цель визита?

– Повидаться с родными, – ответил я.

– Туризм. – Испанский Аны вдруг стал неуверенным, словно был для нее не родным. – Посмотреть Кубу.

Офицер прищурился на нас, как Шерлок на расследовании:

– Что за родственники?

– Моя мать была кубинкой, – пояснил я. – Я хочу встретиться с ее семьей и увидеть ее страну. А это моя подруга.

Офицер крякнул.

– Где остановитесь? – спросил он. – Отель?

– Каса партикулар. – Так здесь называлось платное проживание у местных.

Хуанита наказала мне давать именно этот ответ, пока мы не доберемся до нее и не заполним бумаги, которые позволят нам жить у нее легально.

– Вам еще нет восемнадцати.

Мы протянули офицеру наши разрешения от родителей, переведенные на испанский и нотариально заверенные. Офицер взял их. Прочел. Повернулся к монитору, что-то набрал. Щелкнул, прокрутил. Набрал что-то еще.

Ну же! Просто поставь уже штамп.

Офицер повернулся к нам. Поджал губы. Прокашлялся.

– Мы поддерживаем революцию, – вдруг выпалила Ана.

Я опешил.

Офицер опешил.

Мы все опешили.

– Что? – переспросил он.

Ана замялась.

– Революция… Мы ее поддерживаем…

Офицер заговорил по рации:

– Васкес, подойди к десятому. Васкес, к десятому.

– Офицер, в чем… – начал я.

Он оборвал меня взмахом руки. Смотрел на нас не мигая, словно опасался отвести глаза. Я бы почувствовал себя Риком Гутьерресом, крутым нелегалом, представителем международной мафии, если бы не боялся обделаться.

Я посмотрел на Ану. Она посмотрела на меня.

У меня в голове замелькали картинки. Нас депортируют. Нас посадят. Они найдут камеру Аны и примут нас за шпионов.

Дверь за офицером распахнулась. Вошел еще один мужчина в униформе, худой и бледный. Видимо, Васкес.

– Что такое?

– Девочка говорит, что поддерживает революцию.

– Что? – Васкес повернулся к Ане. – Почему вы это сказали?

– А что? – смутилась Ана. – Батиста был диктатором.

Думаю, у Фиделя и Че было много хороших идей.

Васкес посмотрел на нее. На коллегу. Снова на нее.

– Мы просто хотели посмотреть страну, – вмешался я. – И потанцевать.

Васкес наклонился к офицеру и что-то прошептал. Не уверен что, но вроде «кажется, она серьезно».

Офицер чуть покачал головой, мол, ну и дела.

А сам сказал:

– Добро пожаловать на Кубу.

Нам поставили штампы, сфотографировали и пропустили через дверь.

Минуту спустя я стоял на выдаче багажа и пялился на ленту.

– Не понимаю, – пробормотала Ана. – Что я такого сказала?

– Ну это как если бы кто-то явился на границу Штатов и стал признаваться в любви к демократии. Ненормально.

– Неужели?

– В смысле, ты же не ожидаешь услышать: «Ой, Обама, он такой замечательный! А как эти беспилотники чудесно летают!»

– Вот как, оказывается, я себя вела.

Тон Аны наконец заставил меня поднять глаза:

– Я не к тому, что ты сумасшедшая.

– Приятно слышать.

– Просто со стороны это выглядело…

– Замолчи. Просто замолчи.

Я ухмыльнулся. Секунду спустя она тоже.

У нас получилось. Мы на Кубе.

Глава 7 Иисус любит революцию

Куча людей бродила по похожему на пещеру обветшалому залу прибытия. Они ждали кого-то, болтали, держали таблички. Целые семьи прижимались к металлическому ограждению, высматривая своих близких. В другом месте группа ребят сидела на упакованных в прозрачный пластик чемоданах и ела сэндвичи с безразличным видом.

Пока мы пробирались сквозь толпу, какой-то худой мужчина в потрепанных найковских шортах потянул меня за плечо:

– Сигары? Сигары? – Словно меня могло дернуть закурить посреди аэропорта.

– Нам ничего не надо. Спасибо.

Мужчина тут же двинулся дальше, уже высматривая следующего туриста.

– Как мы найдем твою тетю? – спросила Ана.

Я пожал плечами. Здесь было столько женщин, похожих на маму. Столько голосов, что напоминали голос Хуаниты… Она прислала по электронной почте фото, но…

– Рик!

А вот и она. Полная женщина с серебристыми волосами, округлым лицом и кожей того же оттенка, что и моя. Она радостно протолкалась к нам, не обращая внимания на других людей. На ней были потертая джинсовая куртка и джинсовые же штаны, обрезанные чуть ниже колен и открывающие мощные ноги. Невероятно, но она и правда отлично выглядела.

Я улыбнулся:

– Тетя! Я…

Хуанита сгребла меня в объятия. Она пахла парфюмом и слегка потом.

– Рик, сынок, – затараторила Хуанита на испанском. – Ты так похож на мать.

Отлично. Я похож на девчонку.

– Удивительно, как ты меня узнала.

– Конечно же я тебя узнала.

– Со второй попытки, – уточнила ее спутница, крепкая женщина лет двадцати пяти в простом белом платье. Ее улыбка казалась немного неестественной, словно она редко улыбалась. – Первый парень, к которому она кинулась, напугался до чертиков.

– Ай! – отмахнулась Хуанита. – Рик, это моя дочь Йоланда, твоя кузина. Она мозг нашей семьи.

– Рада тебя видеть, парень, – поздоровалась Йоланда. – А это кто с тобой?

Я поспешно обернулся, поняв, что совсем забыл об Ане. Она стояла чуть поодаль, сунув руки в карманы, и старательно изображала равнодушие.

– Это Ана Кабрера, моя подруга и партнерша по танцам. Ана, это мои родственники.

– Привет, – отозвалась Ана. – Рада познакомиться.

Хуанита сжала ее так же пылко, как минуту назад меня:

– Очень рада тебя видеть, милая.

– Как долетели? – спросила Йоланда.

– Хорошо, – ответил я. – Только на таможне немножко застряли.

– Что такое?

Ана предупреждающе на меня зыркнула, но я сделал вид, будто не заметил.

– Мы сказали, что поддерживаем революцию. Им это не понравилось.

– Да? – Улыбка Йоланды поблекла. – А что вы знаете о революции?

– Давайте пойдем в обменник, – весело предложила Хуанита, словно не слышала дочь.

На Кубе два вида валюты: конвертируемый песо или «кук» (курс с долларом почти один к одному) и национальный песо (курс в двадцать пять раз ниже). Хуанита наказала нам взять и те и другие и запомнить разницу между ними, чтобы не попасть впросак.

– Люди за пять «куков» пойдут на что угодно, – предупредила она.

– Мы, кубинцы, расплачиваемся национальными песо, – добавила Йоланда, – которые ни черта не стоят.

– Не ругайся, – осадила ее Хуанита. – Идем.

Она подхватила чемодан Аны и устремилась на выход так, словно нам срочно надо было уйти. Ана побежала следом и попыталась забрать багаж, но безуспешно.

Мы вышли из здания. Был ранний вечер, но по жаре и не скажешь. На улице царил хаос. Туристы тащили свои сумки, отбивались от местных торговцев и пытались поймать такси.

Вытирая пот одной рукой и держа чемодан в другой, я последовал за Хуанитой – через дорогу, по тропинке между какими-то пальмами и, наконец, на открытую парковку.

Я видел много романтических фото, где старые американские машины пробираются по улицам Гаваны, но думал, что это просто постановочные кадры. Преувеличенные, приукрашенные, наживка для туристов. А теперь оказался посреди океана музейных достопримечательностей: массивных автомобилей с длинным капотом, сияющими хромированными ручками и яркими расцветками – зелеными, красными и темно-синими.

Не все были такими. Тут и там виднелись современные «киа», «хёндай» и «фольксвагены». Но та машина, к которой подвела нас Хуанита, выглядела совсем иначе. Темного цвета, небольшая и вся угловатая, словно деталька от лего.

– А я видел такие машины, – сказал я. – В музее в Германии.

– Моя «лада». – Хуанита открыла багажник и одним могучим движением забросила туда чемодан Аны. – Старая добрая советская зверюга.

Интересно, советские машины такие же надежные, как советские самолеты? Из чувства самосохранения я поостерегся задавать этот вопрос вслух.

Я закинул свою сумку в багажник и сел рядом с Аной сзади. Внутри салона было мучительно жарко, сиденья раскалились на солнце.

Хуанита села за руль. Йоланда устроилась рядом с ней и сказала:

– Опустите стекла и пристегнитесь.

Я дернулся, отыскивая ремень, но не нашел его.

Йоланда рассмеялась:

– Приезжие вечно на это ведутся.

– Смотрите в оба, ребята. – Хуанита завела «ладу» (с третьей попытки). Мотор взревел, как у гоночной машины. – Увидеть Гавану впервые можно лишь раз.

Автомобиль неспешно тронулся с места, однако потом набрал скорость. Мы выехали с парковки и влились в оживленный поток транспорта. Мы с Аной наполовину высунулись в окна, но больше чтобы освежиться, чем полюбоваться видом. Я бы еще высунул язык, как пес, если бы это помогло.

Аэропорт располагался на окраине города. Мы миновали зеленые поля, перемежаемые лачугами или вагончиками. Если бы не приземистые пальмы на обочине и древние машины, что гремели как жестянки и плевались черным дымом, можно было бы принять это место за «ржавый пояс» Америки.

Хотя нет. Какая Америка? Здесь не было рекламных щитов.

Я заметил лишь один, с простыми белыми буквами на синем фоне: «Las Ideas Son el Arma Esencial en La Lucha de la Humanidad». «Идеи – главное оружие в войне человечества». О какой именно войне речь, уточнения не было.

По дороге Хуанита рассказывала нам о том, какой ужин приготовила, про парня Йоланды, который тоже придет, о том, что нам стоит посмотреть в Гаване.

– Мы покажем тебе все любимые места твоей мамы, – пообещала она и вздохнула: – Если бы только она вернулась домой вместе с тобой.

Чем дальше мы ехали, тем чаще нам попадались склады и заводы, а иногда и магазины. Все выглядело потрепанным – длинные полосы ржавчины на металлических дверях, облезлая краска, покосившиеся деревянные заборы, разбитые дороги, заросшие газоны.

Впереди показалась высокая башня. Заостренный пик с пятиконечной звездой пронзал небо.

– Это мемориал Хосе Марти, – пояснила Хуанита. – Знаешь, кто он?

– Конечно. – Марти был национальным героем, революционером, писателем, журналистом, философом. Жил еще до Кастро, в девятнадцатом веке. – Мама его обожала.

– Я помню. Она вечно его цитировала, когда я пыталась вытащить ее погулять. – Голос Хуаниты дрогнул. – «Un grano de poesia es suficiente para perfumar un siglo».

Я узнал интонацию, каденцию слов. Мама однажды произнесла их, незадолго до смерти, лежа в госпитале и сжимая худыми пальцами тонкий черный томик Марти.

«Крупицы поэзии достаточно, чтобы напоить благоуханием целый век».

Мой взгляд зацепился за что-то еще. Мемориал Марти был расположен на огромной площади. Со стены стоящего рядом здания на нас смотрел Че Гевара. А на соседнем виднелось другое лицо – улыбающееся, с бородой, выглядывающее из-под широкой шляпы.

– Это… – Я пытался осмыслить увиденное. – Иисус?

– Что? – переспросила Хуанита. – Где?

Йоланда обернулась, посмотрела, куда я показываю, и расхохоталась.

Ана закатила глаза:

– Революция не одобряет религию, ты разве не знаешь?

– Нет, нет, – выдавила Йоланда сквозь смех. – И правда похоже.

– Это Камило Сьенфуэгос, герой революции, – серьезно пояснила Хуанита, но в конце не удержалась и фыркнула. – Некоторые считают, что он был даже лучше Иисуса.

– Он умер молодым, – вставила Йоланда. – Сразу после революции. Не успел замараться.

Хуанита хотела что-то сказать, но промолчала. Йоланда минуту смотрела на нее, потом отвернулась к окну.

Я не стал нарушать молчание. Принять национального героя за религиозную фигуру – это может серьезно подорвать веру в себя.

– Черт, – вдруг выругалась Ана и спешно принялась копаться в сумке. Наконец она выудила камеру и оперлась локтем о дверь, чтобы снимать окрестности. – Поверить не могу, что я забыла.

Мы застряли на светофоре. Остановившийся рядом красный автомобиль с откидным верхом привлек внимание Аны. Водитель, седовласый дедушка, улыбнулся, заметив, что его снимают.

– Это потрясающе, что вы так храните дух прошлого, – сказала Ана. – Чините старые машины, вместо того чтобы каждый год покупать новые.

– Как будто у нас есть выбор, – хмыкнула Йоланда.

Снова повисло неловкое молчание. Словно кто-то облажался на званом обеде, и остальные утыкаются в тарелки, делая вид, словно ничего не произошло.

– А это Ведадо, – наконец сказала Хуанита. – Красиво, правда?

Мы выехали на широкую улицу с зеленой зоной посередине, где росли пальмы и аккуратно подстриженные кусты. Выстроившиеся вдоль нее строения выглядели относительно современными и чистыми – тут бетонное жилое здание, там дом с красной крышей, который можно было бы назвать особняком. Группы подростков и молодежи сидели на лавочках и за столиками кафе на углу.

– Да, – согласился я. – Очень красиво.

– А дальше еще лучше, – сказала Йоланда. – Наш район. Сентро Авана.

Глава 8 Сентро Авана

У меня слезы навернулись на глаза, и не от радости.

Над районом висели черные выхлопные газы. Воздух на узкой улочке, окруженной трех- и четырехэтажными зданиями, был горячим, тяжелым, неподвижным. Под стать ему мы едва катились по дороге. Однако я не обращал внимания на сплошной поток машин. Мое внимание привлекла сама улица.

Торчащие из стен обломки рухнувших балконов. Дыра в асфальте, прикрытая парой досок. Мутная беловатая лужа, украшенная сверху гнилой банановой кожурой. На углу, у дома, от которого осталась лишь внешние стены, а внутри все превратилось в груду булыжников, носились двое мальчишек в ярко-красных шортах.

Помните, как в «Фоллауте» вы выскакиваете из подземного бункера и обнаруживаете, что внешний мир лежит в руинах? Тут было не совсем так – все же большинство зданий еще сохранялось, – но ощущение то же.

И здесь жили люди. Гуляли по улицам, сновали среди машин. Вот мускулистый мужчина, прислонившийся к дверному косяку, скрестив руки, разговаривает со скрюченной старушкой. Вот конопатая девчонка выглядывает из окна третьего этажа и громко болтает с невысоким чернокожим парнем, одетым во все белое. Они перекрикиваются во весь голос, но никто и ухом не ведет.

Было тяжело не заметить контраст между людьми и тем, что их окружало. Женщина в тонких белых слаксах и фиолетовой блузке, с новенькой кожаной сумкой в руке, которая могла бы встретиться вам на Пятой авеню в Манхэттене, аккуратно обходила обломки бетонного строения на углу. Парень в рваных джинсах, черной футболке, темных очках и с золотой цепью на шее словно вышел прямиком со съемок клипа рэп-исполнителя.

Впрочем, не все так выглядели. Еще нам попались парень постарше в некогда белой рубашке с желтыми пятнами под мышками и несколько человек в очень поношенной одежде. На углу улицы стояла длинная очередь из мужчин и женщин с потрепанными сумками.

– Пришли за новым айфоном, – сказал я Ане по-английски, решив сострить.

– Они пришли за туалетной бумагой, – ответила Йоланда по-испански. – Магазины несколько недель не работали.

М-да. Паршивый из меня комик.

Мы свернули на тихую сторону улицы.

– Вот и приехали, – объявила Хуанита.

Мы вышли у семиэтажного дома. Внизу располагался магазин, сейчас он был закрыт. Желтый фасад поблек, пыльные витрины были крест-накрест заклеены полосками синей изоленты. Но здание все равно выглядело внушительно.

– Мы живем тут почти пятьдесят пять лет, – сказала Хуанита. – С тех пор, как моего отца перевели в Гавану. Твоей маме было десять.

Я осмотрел улицу. Никаких магазинов, только пыльные здания. У одного из них припарковался рикша на велосипеде.

Я попытался представить, как мама девочкой ходила здесь в школу, прыгала через скакалку. Но на ум пришел только ее образ незадолго до смерти – изможденная, с шарфом на лысой голове. Я представил, что она прислонилась к стене ближайшего дома, держа в руке незажженную сигарету. С вызовом, словно знала, что ее ждет, но плевать на это хотела.

Однако мама в конце жизни не курила, во всяком случае после того, как узнала диагноз. Она волновалась за свое здоровье. Очень волновалась, но что толку!

Ана ткнула меня в плечо:

– Ты что, уснул?

Я вздрогнул. Вот почему мне не очень хотелось лететь на Кубу. Из-за грустных воспоминаний.

Мы занесли багаж в пустой пыльный вестибюль. Посредине лестничного пролета висела древняя кованая металлическая клетка. Со страхом я опознал в ней лифт.

– Заходите, заходите. – Хуанита завела нас в тесную клетку. Йоланда задвинула за нами решетку. На потолке медленно со скрипом закрутился вентилятор. – Нашему лифту семьдесят лет.

Но лифт же не коллекционное вино. Лучше мне не знать дату его выпуска.

– Рик, сзади тебя, – кивнула Йоланда.

Я обернулся… Там не было кнопок, только вертикально торчащий из металлической пластины рычаг.

Эта штука на ручном управлении.

– Я скажу тебе, когда остановиться, – улыбнулась Хуанита.

Я глубоко вздохнул и потянул рычаг.

Сверху донесся грохот. Лифт застонал. Кабина сдвинулась, и мы принялись подниматься наверх – медленно и печально.

Толчками. Но все равно медленно.

Нижний этаж попрощался с нами каким-то лязганьем. Второй поприветствовал загадочным писком. Между четвертым и пятым этажами лифт затрясся из стороны в сторону.

– Мы с твоей мамой по пятнадцать раз подряд туда-сюда ездили, – призналась Хуанита. – Однажды отец поймал нас и устроил выволочку. После этого мы следили, чтобы не попасться ему на глаза.

Интересно, сколько мест в мире, куда можно вернуться тридцать пять лет спустя после отъезда твоей мамы и обнаружить, что там ничего не изменилось?

– А нам на какой этаж? – тоненьким голоском спросила Ана.

– На седьмой, – ответила Хуанита.

Похоже, ходить нам с Аной по лестницам, и много.

– Отпускай! – крикнула Хуанита. – Сейчас!

Я испуганно выпустил рычаг. Кабина замерла чуть выше этажа.

– Спустись немного.

Я наклонил рычаг назад, и мы плавно опустились.

Йоланда открыла решетку, и мы выбрались на площадку. Я чувствовал себя как Одиссей, когда он выбрался из Аида обратно в мир смертных. Я читал об этом.

Вход в квартиру Хуаниты закрывали железная решетка и стальная дверь. Попасть внутрь оказалось не так-то просто: надо было отпереть решетку, просунуть руку между прутьями, открыть потайную задвижку, распахнуть решетку, отпереть засов на двери, сунуть другой ключ в главный замок, взяться за ручку, одновременно повернуть ключ и потянуть. Сомневаюсь, что кто-то, кроме Гудини, смог бы воспроизвести этот ритуал с первой попытки.

Квартира оказалась светлой, просторной, с минимумом мебели, каменными полами и высокими потолками. Перед старомодным телевизором с кнопками и антенной стояли потертый уютный диван и три деревянных кресла-качалки. В углу примостился туалетный столик с высоким зеркалом, уставленный фарфоровыми свиньями, коровами и ослами, прямо как в «Веселой ферме».

Ветер из окон крутил вентилятор под потолком. А сами окна… я засмотрелся на залитое солнцем монументальное здание с куполом, возвышающееся за морем крыш.

– Прекрасный вид на Капитолий, правда? – заметила Хуанита.

Должно быть, архитектор вдохновлялся вашингтонским Капитолием в те времена, когда Куба и США еще дружили.

Хуанита показала нам ванную. Чистую, с голубой плиткой, но без пластикового сиденья на унитазе. Придется моститься на керамическом краю.

– Сиденья дорогие, – пояснила Хуанита. – Если будет нужна горячая вода, говорите заранее. Бойлер греется пятнадцать минут.

Кухня оказалась вполне современной, с холодильником, микроволновкой и духовкой. В вазе на столе лежала связка бананов.

Что ж, неплохо. Без кондиционера, компьютера тоже не видно, но вполне уютно.

– Вот, – сказала Хуанита, – а спальня здесь.

В небольшой комнате обнаружились старое пианино в углу, тяжелый резной комод и широкая кровать, накрытая зеленым покрывалом.

– А кто именно тут будет жить? – попытался выяснить я.

– Вы двое, конечно.

Повисло молчание.

В этом молчании кое-кто переглянулся, кое-кто скрестил руки на груди, а кое-кто покраснел.

– Гм… – пробормотал я.

– Ага, Рики, – ответила Ана по-английски. – Гм…

– Ана моя подруга, – уточнил я. – Не девушка.

Хуанита скрестила руки:

– Она не твоя девушка?

– Эй, я же сказал по телефону, что приеду с подругой. – Оказывается, в помещении можно взмокнуть даже сильнее, чем на солнце. – Una amiga, te acuerdas?

– В этой семье если мужчина говорит, что приедет с подругой, то имеет в виду нечто иное, – усмехнулась Хуанита. – Йоланда?

Та выглянула из-за угла:

– Что?

– Они не встречаются.

Йоланда вскинула бровь:

– Я и не думала, что она может быть его девушкой.

– Эй…

– Не в смысле, что ты некрасивый, – успокоила кузина. – Просто ты…

– Flojo, – подсказала Хуанита. – Немного нерешительный.

– Отлично. – Я попытался сделать вид, будто все это меня забавляло.

– Простите, – извинилась Ана. – Мы не хотели причинять вам неудобства…

– О, мы вам очень рады. – Хуанита посмотрела на меня. – Твой друг Рик будет спать в комнате моего сына Йосвани. Йосвани!

– Он на улице, – сообщила Йоланда.

– Идем, Рик, – позвала Хуанита. – Покажу тебе твою комнату. А подруга пусть устраивается.

Да сколько ж можно-то!

Хуанита открыла дверь дальше по коридору:

– Сюда.

Похоже, Йосвани не особенно любил стирать носки. Они во множестве валялись на подоконнике, смятой кровати и захламленном столе. Слабый запах, витавший в воздухе, подтверждал степень их выдержанности.

– Будешь спать тут, – махнула тетя на диван, едва угадывающийся под изысканной инсталляцией из футболки, джинсов, старой акустической гитары, четырех или пяти барабанных палочек, одной белой кроссовки, потрескавшегося кожаного пояса, простого холщового рюкзака и здоровенной в пятнах ржавчины гантели, которую я, наверное, смогу поднять только двумя руками. – Можешь, скинуть это все ему на кровать.

– Хорошо.

– Ужин через полчаса. Чувствуй себя как дома.

Хуанита ушла, а я подумал, что с последним будет трудновато. Я никогда ни с кем не жил в одной комнате, не говоря уже о кузене, которого и в глаза-то не видел. Не знаю, как я сам бы отреагировал, если бы однажды пришел домой и увидел, что в комнате сидит какой-то незнакомый парень, а мои вещи почему-то передвинули.

Поэтому, когда пять минут спустя Йосвани вернулся домой, я все еще стоял у дивана. Кузен лихо разобрался с замками на двери, поприветствовал Хуаниту лихим «Добрый вечер, начальница!», и вот он оказался передо мной.

Йосвани был моего роста и лишь ненамного старше. Бугрившиеся под его майкой мускулы заставляли меня ощутить собственную ничтожность, равно как и низко сидящие джинсы, из-под которых виднелись клетчатые трусы. Он был очень смуглым и скуластым и мало походил на мать и сестру.

Взгляд Йосвани пригвоздил меня к месту, как транспортный луч «Тысячелетнего сокола».

– Ты кто?

– Рик Гутьеррес. Твой кузен, – пискнул я. Затем заставил себя успокоиться. Я вдруг забыл все испанские слова. – Э… твоя мама сказала, что я могу спать у тебя на диване…

Я прямо видел, как парень прикидывает, что со мной сделать. Выкинуть в окно? Спустить с лестницы? Запереть в лифте и дождаться, пока меня удар хватит?

– Тымдрук, будешь жить со мной? – ухмыльнулся Йосвани. – Охрененно. – И он протянул мне руку.

Я чуть не споткнулся, ринувшись ее пожимать.

– Э… а что такое «тымдрук»?

– Ты. – Йосвани одним махом сгреб хлам с дивана (одинокая кроссовка плюхнулась на пол) и бросил его себе на кровать. – «Ты мой друг», усек?

Я сделал мысленную пометку проверить потом этот перевод.

– Прости за вторжение, – пробормотал я.

– Да без проблем, – отмахнулся кузен. – Повеселимся вместе? Сходим куда-нибудь?

– Конечно.

Нечасто крутые парни звали меня позависать с ними. Но я достаточно часто читал кубинские туристические форумы, чтобы догадаться: это может просто означать «ты за нас не заплатишь?». Если так, я не против. Почему бы не дать взятку, если она поможет подружиться с новым соседом по комнате?

– Так ты из Нью-Йорка? И как там? Ты, небось, ходишь на концерты? А знаменитостей на улице видел? Дерека Джетера? Марка Тейшейру? – Йосвани засыпал меня вопросами, не дожидаясь ответов. – Я думал, ты с девушкой приехал.

– Я…

– Она ему не девушка, – сообщила Хуанита, проходя мимо комнаты с грудой белья в руках.

Йосвани замер и посмотрел на меня с новообретенным интересом:

– Она красивая?

– Ну…

Видимо, кузен что-то разглядел на моем лице, потому что подошел к двери и закрыл ее.

– Понятно, – серьезно произнес он. – Ты ее хочешь.

– Ну…

– Не волнуйся. Я ее не трону.

Будь я лучше, то объяснил бы, что так дело не пойдет. Что Ана сама принимает решения и не нам ей указывать, кто может ее трогать, а кто нет.

– Хорошо, – сказал я.

В смысле, я правда так думал. Честно. Просто не мог сказать это вслух. Не в том случае, когда Йосвани мог решить поухаживать за Аной.

– Я тебе помогу, – пообещал кузен. – Вот увидишь. Я в этих делах эксперт. Скоро она станет твоей девушкой.

– Правда?

– Конечно. Я же твой кузен. И у меня есть только одно правило в жизни.

– Какое?

– Hay que chingar, друг мой. Надо трахаться.

Глава 9 Просто поцелуй ее

Иногда от скуки я начинал играть в «подбери кота». Суть этого интеллектуального занятия – найти известных котов, которые бы идеально подходили окружающим людям.

Латук, например, Большое белое облако. Он белый, большой и плывет по небу с непоколебимым чувством собственного превосходства.

Ана – Королева подушечного боя. Безмятежная, изящная, уверенная в своей привлекательности, но только троньте ее – и полетят перья.

Йосвани… Йосвани – Аль Капоне-младший. Самый крутой парень в городе, круче некуда. Когда он замечает что-то интересное – шарик, клубок или пустую бутылку, – то поначалу проходит мимо, словно его это не волнует. Но подождите немного, и он вернется. Будет ходить кругами… а только вы отвернетесь, он прыгнет.

Правда, поначалу я этого не знал.

* * *

Похоже, Йосвани воспринял наш разговор об Ане как своего рода вызов.

Дождался, когда она выйдет из комнаты и небрежно представился:

– Привет, я Йосвани.

– Я Ана, – отозвалась девушка. – Очень приятно.

Парень прошел мимо нее, а потом обернулся, словно только что вспомнил:

– Рик сказал, вы танцоры. Сегодня в «Милочо» вечеринка сальсы. Хочешь пойти?

– «Милочо»?

– Клуб «1830», – пояснил кузен. – Если хочешь потанцевать касино в Гаване, лучше места не найти.

– Отлично. А можно мне взять камеру и поснимать там?

– Конечно. Хочешь, познакомлю с тамошними танцорами?

– Да, пожалуйста. То есть если тебе не трудно.

Йосвани заверил ее, что никаких проблем.

– Так, – начал он, вернувшись к нам в комнату. – Я ее прочел.

– Что? – Я как раз рылся в чемодане. – Как? Ты же ее только что увидел.

– Большой жизненный опыт. У меня было достаточно девушек.

– Люди разные, – возразил я.

Йосвани пожал плечами:

– Ну так назови это теорией. У меня есть идея, как тебе ее завоевать.

С одной стороны, то, что Йосвани прочел Ану с одного взгляда, было как-то оскорбительно, словно он ее этим принизил. С другой стороны… завоевать Ану?

– Она одна из тех горячих цыпочек, на которых все время западают, – начал Йосвани. – Тебе нельзя поступать так же, как все. Ну там говорить, мол, ты красивая, милая, ты мне нравишься, пойдем со мной… вот это все дерьмо. Тебе надо выделиться. Ну, meterle el dedo complete.

Я в шоке уставился на него:

– В смысле, «засунуть палец полностью»?

Предупреждение: если вы впечатлительный человек, не гуглите перевод того, что говорит Йосвани.

В смысле, я, конечно, могу пригладить его выражения, но описывать речь Йосвани без ругательств – словно играть на гитаре без трех струн. Или убрать улыбку у Моны Лизы. Если попытаюсь, то буду выглядеть, говоря словами того же Йосвани, как лох.

– Не в буквальном смысле, – фыркнул Йосвани. – Пока нет. Удиви ее. Заставь почувствовать себя звездой фильма. Говори то, что никто никогда ей не говорил.

– Например?

– Возьмем Кристину, девушку, которую я встретил на прошлой неделе. Я повел ее в тот классный клуб в Мирамаре. Мы кайфовали под бачату, и я прошептал ей на ухо: «Прости за откровенность, но я еще ни с кем себя так не чувствовал. Ты самая красивая девушка и лучшая танцовщица. Не знаю, что со мной происходит».

От одной перспективы сказать такое я поежился. Но, наверное, Йосвани лучше знать.

– Повезло тебе, что нашел такую, – заметил я.

– Да я всем так говорю.

– Ты им врешь?

Йосвани разочарованно покачал головой:

– Женщинам надо врать, кузен. Чем больше лжи, тем лучше.

Мне стало противно, словно я загуглил «советы по выстраиванию отношений», а в итоге попал на порносайт. Было что-то жутко мерзкое в том, чтобы лгать девушке, которую я хочу завоевать.

Наверное, надо было громко и четко отвергнуть философию Йосвани. Но, подумав о грозящих неделях совместного проживания, я выдавил:

– Думаю, у нас разный стиль общения с девушками.

– Серьезно? – вроде как искренне заинтересовался кузен. – И какой же у тебя?

Стоять руки в карманы, пялясь на собственную обувь, пока девушке не надоест. К счастью, мне не пришлось это объяснять, потому что вошла тетя (похоже, люди в этой квартире не заморачивались тем, чтобы стучать в дверь):

– Ужин готов. Бенни пришел, так что идемте!

Ужин представлял собой толстые ломти ветчины с рисом и бобами, овощной салат и обжаренные кусочки бананов. Вряд ли это можно назвать пиром, но было вкусно. Хуанита налила нам сладкого сока папайи.

– Ешьте здесь каждый день, – наказала она. – Мы все моем как следует. Будьте осторожны – в Гаване холера.

Холера. А дела-то все лучше и лучше.

Бенни был парнем Йоланды, жилистым чернокожим мужчиной в очках, он работал в государственной фирме по доставке продуктов и провел несколько лет в Лондоне.

– Рад видеть вас обоих, – поздоровался он с нами на чистейшем английском и стал задавать вопросы о последних политических событиях в Вашингтоне.

Бенни больше нас с Аной знал о праймериз, махинациях с избирательными бюллетенями и недавней ситуации в Конгрессе.

– Он айтишник, и у него хороший доступ к Интернету, – пояснила Йоланда. – Не то что мы, простые смертные, которым приходится отстаивать очередь и выкладывать недельный заработок за возможность выйти в Сеть.

– Ну не совсем так. – Бенни неловко заерзал на стуле.

– А как? – спросила Ана.

– Рик, а ведь ты сидишь на месте своей мамы, – вмешалась в разговор Хуанита. – Она всегда там садилась. Любила смотреть в окно на Эль-Морро.

Я посмотрел в окно. Вдалеке, где заканчивался город и начиналось море, высился старый белый маяк крепости Эль-Морро. Я узнал его по тысячам фотографий и книгам о революции. Вместе со стоящей неподалеку Ла-Кабаньей Эль-Морро служил тюрьмой для политических заключенных при режиме Кастро.

– Ты уверена, что она не смотрела на север, в сторону Майами? – усмехнулась Йоланда.

– С такого ракурса трудно сказать, – засмеялся Бенни. Я почувствовал, что тему сейчас снова сменят, поэтому быстро спросил:

– А вы были близки, тетя? С мамой?

Хуанита слабо улыбнулась:

– О да! Сестры Гутьеррес. Мы вместе бегали по окрестностям. Устраивали самые лучшие проказы. Гуляли с самыми красивыми парнями. А как мы танцевали! Просто убойно.

– Вы танцевали? – спросила Ана.

– А кто ж не танцевал? Но мы как-то выделялись. Все парни нас приглашали. Если они нам не нравились, мы танцевали вдвоем, сестра с сестрой. Люди останавливались, смотрели и кричали «ого!». – Хуанита с тоской хрумкнула банановой чипсой. – Хорошее время было.

– Так почему мама уехала? – не выдержал я. – В смысле, почему она уехала, а ты осталась?

Хуанита уставилась на меня, так и не донеся очередную чипсу до рта.

Внезапно заговорила Йоланда:

– Это личное решение каждого. Каждый должен все решать сам.

Мой вопрос улетучился, словно его и не было. Я вдруг понял, что кое в чем Хуанита повторяла сестру. Обе хотели забыть прошлое.

И еще. Много рассказывая о маминой юности в Гаване, Хуанита ни разу не спросила меня о ней. Ни как она жила, ни как умерла.

– Скажи мне, – обратился Бенни к Ане, – каково это – жить в Нью-Йорке?

– Это от многого зависит. Ты сын банкира или дочь пуэрто-риканского иммигранта? Богатый и белый или бедный и черный? – Девушка пожала плечами. – В зависимости от того, кто ты, Нью-Йорк может быть очень разным.

– Прямо как в Гаване, – сказала Йоланда. – Она разная: если ты дочь партийного деятеля или бизнесмена, то одна, а если ты чернокожий подросток из трущоб, то совсем другая.

– Я думала, на Кубе это не имеет такого значения, – заметила Ана.

Йоланда выразительно на нее посмотрела.

– Бенни вырос в трущобах, и что с того? – встряла в разговор Хуанита. – Бесплатная школа, бесплатный университет, бесплатное жилье – разве в Нью-Йорке ты это получишь?

– Все мои школьные приятели по-прежнему живут в трущобах, – тихо сказал Бенни. – Боятся, что крыша рухнет им на голову, пока они будут спать.

– Это все прекрасно только на бумаге, – прибавила Йоланда. – На Кубе нет ни расизма, не сексизма и все процветают. Но сколько черных ты видел в политбюро? Сколько женщин?

– Может, не будь эмбарго… – начал Бенни.

Хуанита резко хлопнула по столу:

– Хватит! Рик с Аной приехали на Кубу не за тем, чтобы обсуждать политику.

На миг повисла тишина. Никто ни на кого не смотрел. А потом Ана заговорила:

– Но вообще-то в Нью-Йорке здорово. Как нигде. Небоскребы, Центральный парк, а если вы когда-нибудь приедете, то мы повезем вас на Кони-Айленд…

* * *

После ужина я достал подарки. Темные очки и бейсболку для Йосвани, несколько компакт-дисков и косметику (выбирала Ана) для Йоланды.

Хуаните я привез крем для рук и две книги. Она так гладила обложку последнего романа Маргарет Этвуд, будто это сокровище. Другим же подарком была «Обретая маньяну: воспоминания о кубинском Исходе» Мирты Оджито. Книга эта принадлежала маме. Когда-то ей подарил ее папа, даже сохранилась надпись: «Марии». Книга рассказывала о Мариэльском исходе, во время которого мама тоже покинула Кубу.

Я взял ее не задумываясь – решил, вдруг тете будет интересно. Но она, увидев название, кивнула и отложила том в сторону, словно он ничего не значил.

Прежде чем мы отправились в «Милочо», Йосвани нацепил бейсболку и нацепил очки на горловину майки, хотя уже стемнело. На улице он то и дело поправлял обновки и шел по центру улицы, словно хозяин. Ну или держался подальше от балконов ненадежного вида.

– Сегодня мы оторвемся, – пообещал кузен.

– А где клуб? – Ана неуверенно осмотрела пустую улицу и крепче прижала камеру к груди. – Мы возьмем такси?

– Никакого такси, – заявил Йосвани. – Это обдираловка для туристов. Поедем на maquina.

– На чем? – переспросил я.

– На «автобусе». Миндальке.

Когда мы добрались до Нептуно, главной улицы Сентро Авана, Йосвани показал нам, что имел в виду. Тут было не продохнуть, один американский драндулет сменял другой.

– Видишь машины округлые, как миндаль? – Кузен шагнул вперед и поднял руку. – Сделайте вид, что вы не приезжие.

Мы с Аной переглянулись.

– Как?

– Молчите.

Мы и замолчали.

К нам кинулась дородная женщина:

– Привет! Вы откуда? Такси не желаете? Сигары?

Йосвани отмахнулся от нее и без особой надежды попросил нас:

– Постарайтесь выглядеть не так по-американски.

Подъехала машина. Йосвани наклонился к окну:

– На пляж?

– На Двадцать третью, – буркнул водитель и рванул с места.

– Надо знать названия улиц, – пояснил Йосвани, сигналя другой машине.

Подъехавший дребезжащий тарантас – «плимут фьюри», опознал какой-то уголок моего разума, – как раз направлялся на пляж. Рядом с водителем примостилась парочка, благоухавшая, как целая фабрика «Шанель». Мы устроились сзади на длинном, плоском задубевшем сиденье. Я хлопнул ржавой дверью, и водитель хмуро зыркнул на меня:

– Suave con la puerta! Полегче!

Мотор уныло заворчал. Сначала мы долго тряслись по Нептуно, потом миновали огромную лестницу Гаванского университета и въехали в Ведадо. Справа мелькнул уродливый высоченный отель с гигантской неоновой вывеской «Habana Libre».

Машина то и дело останавливалась, чтобы кто-то мог выйти, чтобы подобрать другого пассажира. Дорога представляла собой реку огней, автомобили сновали между низкими домами, выстроившимися вдоль темных улиц. Наконец, когда впереди показался тоннель, Йосвани попросил водителя остановиться. Я полез в карман за «куками», но кузен меня опередил и протянул водителю несколько купюр. Мы вышли.

– Доехали за тридцать песо, – сообщил Йосвани, пока мы шли по тихой темной улочке. – Если бы ты начал размахивать «куками» как турист, он содрал бы в пять раз больше.

Улочка выходила на очередную оживленную трассу. Прохладный ветер трепал нашу одежду. Слева во тьме исчез второй тоннель. Но справа…

Справа раскинулась гаванская дамба – Малекон.

Она тянулась на восемь километров вдоль побережья города – бетонный парапет, разбиваясь о который волны превращались в белую пену и брызги. Даже здесь, далеко от центра, гаванцы бродили по широкой улице и любовались на воду. Кто с любимыми, кто с друзьями. Потом улица переходила в автостраду, и все побережье превращалось в сверкающий полумесяц.

За дорогой поднимался сам город, сияющий на фоне ночного неба. «Отель Насьональ» на каменистом холме, залитый ярким светом. Полускрытые в тени жилые районы. А вдалеке пульсировал маяк Эль-Морро.

Мы пересекли дорогу и подошли к огороженной территории у самой воды. Слева возвышался внушительный особняк с нарисованной на желтом фасаде ярко-красной цифрой «1830». Остальное место, насколько было видно сквозь ограду, занимало обширное, заполненное людьми патио. В динамиках гремела веселая тимба «La Boda en Bicicleta», и я нетерпеливо заерзал, сам удивляясь тому, как мне хочется потанцевать.

Йосвани обменялся рукопожатиями с мощным вышибалой у билетной кассы, указал на нас и что-то объяснил. Вышибала кивнул.

– По два «кука» с каждого, – сообщил нам Йосвани. – Мой приятель Карлос дает нам скидку.

Мы заплатили. Висящий на стене знак «Вход – три „ку-ка“» заставил меня пересмотреть свое первоначальное заключение о том, что кузен решил повеселиться за наш счет.

Сердцем «Милочо» была круглая танцплощадка под открытым небом. Сразу за ней начиналась вода, и можно было, стоя у низких перил, любоваться бухточкой, выходящей на Флоридский залив. Белые пластиковые столы окружали танцплощадку и уходили куда-то в темноту. Дальше виднелся декоративный мост, а за ним высился красивый особняк.

Площадка кипела, множество людей танцевали сальсу, и столько же за ними просто наблюдали. Примерно половина – туристы, остальные кубинцы. Местные были в стильных ярких одеждах, особенно выделялись несколько парней в обтягивающих красных джинсах, с выбритыми бровями и панковскими прическами.

Мы нашли свободный столик и сели. Йосвани украдкой мне махнул.

– Что такое? – спросила Ана.

Йосвани посмотрел на нее, потом на меня и кивнул в сторону танцпола.

О! Я повернулся к Ане:

– Потанцуем?

Она закатила глаза:

– Ребята, я вообще-то все видела.

Однако отдала камеру Йосвани и взяла меня за руку.

Я почувствовал, что Ана немного дрожит. И я тоже.

Сейчас мы будем танцевать касино на Кубе.

Заиграла новая песня, и половина зрителей отправилась на площадку. Мы примостились на краю на пятачке, где едва стоять-то можно было, нас окружало море людских тел – удушающее, жаркое. У нас на лицах выступил пот, а ведь мы еще даже двигаться не начали.

Ну и плевать. Улыбаясь как придурки, мы взялись за руки и стали исполнять базовые шаги. Бедра Аны, казалось, жили своей жизнью. Я закружил ее. Мы делали простые фигуры – сомбреро, сетента-и-дос – и все кружились, кружились, прижимаясь друг к другу. В груди разлился жар, появилась какая-то необъяснимая энергия. Мне хотелось не останавливаться, танцевать вот так с Аной целую вечность.

Но песня кончилась. Ана, улыбнувшись, обняла меня, и мы пошли обратно к столику.

Какая-то кубинка – невысокая, светлокожая, подтянутая, в ярко-зеленых слаксах и топике – уже присела к Йосвани и вела с ним задушевную беседу, наклонившись так близко, что головы молодых людей почти соприкасались.

Кузен махнул нам.

– Ребята, это Ингрид, – кивнул он на девушку. – Ингрид, это мой кузен Рик из Нью-Йорка… – Йосвани особо подчеркнул название города. – И его подруга Ана.

– Привет. – Ингрид тут же повернулась обратно к Йосвани и подалась к нему всем телом. – Ну так что скажешь, милый? Идем?

Йосвани словно ее не слышал.

– Значит, ты танцуешь, – обратился он ко мне, когда мы сели.

Я кивнул.

– Не волнуйся, мы найдем тебе хорошего учителя.

Я поперхнулся. Ана фыркнула.

Йосвани ухмыльнулся:

– Эй, для приезжего неплохо. Но твоя подруга… – он кивнул Ане, – просто звезда! – И предложил ей руку. – Идем?

М-да, паршивый из кузена помощник. Ингрид вроде тоже не очень обрадовалась.

– Ну, – начал я, когда они ушли. – Как дела?

Ингрид встала:

– Пойду поговорю с друзьями.

Да, я тот еще очаровашка.

Обмякнув на стуле, я уставился на танцпол.

Играла «El Bembe». Мало кто справлялся с миксом сальсы и румбы под сложный ритм афрокубинских ударных. Ана и Йосвани получили в свое распоряжение центр танцпола. И воспользовались им на полную катушку.

Я видел на ютубе записи румбы – кубинского уличного танца под названием «гуагуанко». Чувственная пантомима, где парень делает вид, будто пытается заняться сексом с девушкой, а она от него ускользает. Мне всегда это казалось какими-то обезьяньими плясками: два танцора, скрючившись, крутят разными частями тела…

Как я ошибался.

Йосвани напоминал хлыст – натянутый и в то же время расслабленный. Он то легко переставлял ноги, то резко выбрасывал их, то впечатывал каблук в землю. Рисунок получался настолько сложный, что и не уследишь. Полусогнутые колени казались невероятно мягкими. Кузен вращал плечами, тряс ими, то резко и быстро, то вдруг еле-еле, как в замедленной съемке в фильмах Джона Ву. А руки…

По описанию можно подумать, что кузен дергался как неуклюжая марионетка. Ничего подобного. Его плечи, руки, бедра и ноги двигались независимо друг от друга и в то же время в едином ритме. Гармония, рожденная из хаоса. Йосвани словно всем телом бросал партнерше вызов.

Даже когда Йосвани отворачивался от Аны, даже когда тряс плечами, склонившись над землей и откровенно рисуясь, каждое его движение отражало присутствие девушки, словно между ними была натянута резинка. Эта резинка все натягивалась и натягивалась, а потом Йосвани вдруг запрокинул голову, выбросил вперед ногу, резко толкнул бедрами вперед – и напряжение резко спало.

Ана делала базовые шаги из стороны в сторону, покачивая бедрами под музыку. Может, это все, что она знала о румбе. Но судя по ее улыбке на лице, Ана собиралась вскоре выяснить о ней куда больше.

Когда румба сменилась сальсой, эти двое просто зажгли танцпол. Но вторую часть я почти не видел. Мозг бесконечно проигрывал последние движения во всех красках румбы.

Меня охватила такая зависть! Нет, не то мерзкое чувство, что заставляет тебя обижаться на тех, кто в чем-то лучше. А то, которое наполняет тебя единственным желанием: я хочу стать таким же классным!

Йосвани и Ана вернулись, радостно смеясь и тяжело дыша.

– А ты был прав, – заметила Ана. – Поездка на Кубу – именно то, что мне было нужно.

– Ингрид ушла, – сообщил я Йосвани.

Кузен осмотрелся по сторонам:

– Да вон она. – Ингрид сидела в другом конце сада, в компании модных ребят, болтала и курила сигарету. – С ней приятно позависать. Ее дед из политбюро, она живет на широкую ногу. Вечеринки, концерты… Отрывается двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

– Ага, вот только похоже, она на тебя в обиде.

Йосвани фыркнул:

– Сиди и смотри.

Он небрежным шагом подошел к тому столику, не сказав Ингрид ни слова, пожал руки парням и дружески похлопал их по спинам. Секунду спустя он уже сидел с ними и оживленно болтал. Ингрид держалась в стороне и раздраженно дымила сигаретой.

– А твой кузен тот еще бабник, – заметила Ана.

Я не очень понял, осуждает она его или нет.

– Да уж!

Музыка стихла, и танцпол опустел. Диджей вышел на сцену и пригласил пары на соревнование по сальсе. Толпа стихла в ожидании, кто же осмелится выйти на площадку.

Я невольно поежился. Разве что под дулом пистолета… Ана же в открытую выглядывала Йосвани, надеялась с ним потанцевать. Но в какой-то момент кузен с Ингрид исчезли.

На меня Ана даже не смотрела.

Нет, я просто обязан поучаствовать в этом соревновании до отъезда с Кубы.

(Ага, уже передумал. Вот такой я внезапный.)

Наконец набралось пять пар, и Ана их снимала. Получалось и правда хорошо. Кубинцы отлично владели телами, а одна европейская пара перемежала сальсу хип-хопом.

Йосвани появился уже после соревнования. Ана ушла потанцевать с каким-то кубинским парнем. Кузен вышел из глубины сада, со стороны моста и особняка. Раскрасневшаяся Ингрид плелась следом. У нашего столика они разошлись, словно и не были вместе.

Йосвани с театральным вздохом плюхнулся на стул:

– Видел? Вот как дела делаются.

– Решили прогуляться?

Кузен ухмыльнулся:

– Я ее трахнул.

– Что? Уже? – Я покраснел. – В смысле, там, в особняке?

– Отличное место. Никто туда не пойдет. А еще там удобная скамейка. Слушай, у меня мысль. Своди туда Ану. Потанцуй с ней, расскажи ей, какая она особенная, что с ней как ни с кем…

– Я же сказал, у нас с тобой разный стиль.

– Ты ж не обязан непременно с ней перепихнуться. Просто поцелуй ее.

Я уже хотел рассказать ему о нашем с Аной договоре, что я не стану лезть к ней под юбку, но тут девушка вернулась к столику.

– Эй, Ана, – начал Йосвани, – Рик хочет показать тебе одно классное местечко.

Ана изучающе на меня посмотрела:

– Куда угодно, если там есть ветер.

Я облизнул губы, во рту пересохло. Я что, правда это сделаю?

А что именно я сделаю?

Мы пробрались мимо столиков в глубину сада. Прошли по едва различимой мощеной дорожке через декоративный каменный мостик, оставив позади толпу. То, что издали казалось особняком, вблизи больше походило на прибрежное укрепление. Стены в псевдовосточном стиле, дорожки и небольшая башня – что-то вроде тематического парка. Разглядев обнимающуюся наверху парочку, мы спустились вниз и пробрались в проход в стене, который вел куда-то в темноту.

Ана посветила телефоном, и мы увидели узкий коридор с округлыми стенами.

– Надеюсь, ты не маньяк с топором, – пробормотала она, перейдя на английский, ведь мы остались вдвоем.

– Извини, топор провезти не удалось. Чертова блокада.

Мы попали в небольшой грот – искусственную пещеру с неровными каменными стенами, выходящую на залив. Внизу плескалась вода. Если наклонить голову вправо, то можно было увидеть край сада «Милочо» и огни Малекона.

– Здесь и правда красиво. – Ана склонилась над водой. – Интересно, нам ничего не будет, если мы тут поплаваем?

Я посмотрел вниз. Стена внизу отвесная, но есть за что зацепиться, а справа у воды широкий выступ, где можно оставить одежду.

Я небрежно сбросил обувь и спустил одну ногу с края, нащупывая опору.

Ана только ахнула:

– Ты серьезно?

Я ничего не ответил, лишь перекинул и вторую ногу. Я тоже раз в кои веки могу быть крутым.

Нога сорвалась. Я резко вздохнул и ухватился за стену. Встал на что-то. Сполз вниз до выступа.

– У меня нехорошее предчувствие, – сказала Ана, но уверенно полезла вслед за мной.

И мы оказались в темноте. Две тени на выступе стояли и смотрели друг на друга.

Ана попробовала воду ногой:

– Неплохо.

– Я видел, как ты вздрогнула.

Ана скинула рубашку. Ее белоснежный лифчик сиял в полумраке. Она начала расстегивать джинсы, но остановилась:

– Отвернуться не хочешь?

Я покраснел, отвернулся и неловко стянул рубашку. Помедлил, затем снял и джинсы, надеясь, что темнота скроет стояк в трусах.

Я еще возился с одной штаниной, а Ана уже скользнула в воду – гибкая фигурка, почти неразличимая, если бы не сияющее в лунном свете белье. Я последовал за девушкой, цепляясь за скользкие камни.

Холодно.

И это не был приятный холодок, вода казалась какой-то маслянистой.

Ни за что не стану нырять. И я не стал, просто спустился вниз. Дно оказалось неглубоко, но камушки больно впивались в ступни.

Ана уже отплыла на несколько метров от берега и перевернулась на спину. Ее руки плавно взмывали над водой. Она изящно развернулась раз, другой, наконец поплыла обратно ко мне, но остановилась чуть поодаль:

– Давай повторим ту сцену из «Грязных танцев»?

– Попробуем, – неуверенно отозвался я.

Ана подплыла ближе. Тень скрывала ее лицо. Я расставил ноги для надежности. Она прильнула ко мне, я замялся, но потом решительно подхватил ее за талию.

Кожа… Кожа Аны, скользкая от воды.

Девушка наклонилась сильнее, я опустился на колени и поднял ее.

На секунду Ана взмыла над водой, а потом я потерял равновесие. Мы рухнули в воду, смеясь и барахтаясь. Ана оттолкнулась от моей груди.

Раздался рокот. Мы огляделись.

В нескольких сотнях метров от нас появилась моторная лодка. На ней висел яркий прожектор.

– Полиция? – тихонько спросила Ана.

Мы пригнулись. Луч прожектора гулял по волнам. Достиг нас, озарил стену за нашими спинами. Ана с силой вцепилась в мою руку.

Луч переместился дальше, не останавливаясь. Моторка промчалась мимо.

– Они нас не заметили, – облегченно вздохнула Ана.

Я выдавил смешок:

– Наверное, это вообще не полиция была.

Но дальше плавать мы не рискнули. Вскарабкались на выступ и долго сидели там, обсыхая на теплом ветерке.

– Было весело, – заметила Ана.

– Ага.

Я невольно посмотрел на нее. Невзирая на полумрак мое воображение четко дорисовывало каждый изгиб ее тела…

Может, она думает о том же, что и я?

– Надо было взять с собой твоего кузена, – сказала Ана. – Мы его вроде как бросили.

Увы, не о том же.

Позже, когда мы оделись и вернулись к Йосвани, он отвел меня в сторонку:

– Ну что? Поцеловал ее?

– Мы плавали.

– Чего? Вы что, чокнутые? В этой воде?

– Я подумал, что это ее впечатлит. Вроде как крутой поступок.

– Знаешь, что было бы круто? Поцеловать ее.

Я пробормотал что-то на тему, мол, не так все просто.

– Я даю ему простое поручение, а он лезет плавать в Малекон. – Йосвани покачал головой. – В следующий раз слушайся своего кузена.

Глава 10 Настоящий танцор

– То есть ты заходишь на страницу, а там куча кошек? – спросила Хуанита.

– Ага.

– И они выделывают всякие трюки.

– Иногда. – Я намазал маслом булочку. – А иногда просто сидят и смотрят на тебя.

– Боже правый! – Хуанита глотнула кофе. – И люди платят за это деньги?

– Рекламодатели – да. Сейчас новые времена, тетя. Все крутится вокруг зрелищности.

– Зрелищности? – удивилась Хуанита.

– Да ладно тебе, мам. – Йоланда, стоя у раковины, мыла посуду. – Я ж видела, что ты смотрела на Фейсбуке в доме Оливии. Только и делала, что кликала на смешные картинки.

– Для того Фейсбук и существует, – вступилась за мою тетю Ана.

– Надо познакомить тебя с моей подругой Мирандой, – сказала мне Йоланда. – Она ведет один из самых умных блогов на Кубе.

– Да? А о чем он?

– Об экономике. И…

– И куча всяких глупостей, – оборвала дочь Хуанита. – Пустая трата времени и сил.

Йоланда хотела ответить, но тут Йосвани сунул голову на кухню:

– Ребята, вы все? Я готов.

Ну разумеется. Он встал на два часа раньше меня, но с вечера храпел так, что я полночи не мог уснуть.

– Две минуты.

Я поспешно прикончил завтрак. Хлеб был уже черствым, но чаша с фруктами все скрасила – бананы, гуайява и самая нежная и сладкая папайя, какую я только пробовал. Здесь ее называли «фруктовая бомба», и, судя по взрыву вкуса во рту, не зря.

– Куда вы собрались? – спросила Йоланда.

– К Пабло, пусть научит их сальсе, – ответил Йосвани. – Ребята, если что, я у себя в комнате.

Я был готов отправиться в бой. Если я и правда хочу поучаствовать в том соревновании в «Милочо», предстоит много потрудиться.

– Вообще-то Йосвани и сам мог бы нас учить, – улыбнулась Ана. – Он очень хорош.

– Никого он учить не станет, – возразила Хуанита. – У него работа.

– А чем он занимается? – спросила Ана.

– Обслуживает столики и играет в группе в кафе своего дяди Элио. Копит на новую гитару.

– Тут есть частные рестораны?

– Конечно. Получаешь лицензию и работаешь.

– Если только власти не решают снова изменить закон, – уточнила Йоланда. – Тогда ты теряешь все.

– Изменение обстоятельств требует изменения законов, – парировала Хуанита.

– Очень хорошо, мама, прямо замечательно. – Йоланда выразительно посмотрела на нас. – Вот почему люди вроде Миранды так нужны. Некоторые кубинцы даже не замечают, в какой мы яме.

* * *

Жизнь кошек сложна. Пойдешь куда-то в незнакомое место, и тебе там все грозит опасностью.

Резиновый утенок? Какой ужас!

Поливалка газона? Спасайся бегством!

Пластиковый пакет? Боже, орудия к бою, тревога!

Иногда бедному коту и расслабиться некогда.

У меня на Кубе все было иначе. Конечно, повседневная гаванская жизнь была в новинку, она то и дело подкидывала сюрпризы и чему-то учила. Но я спокойно со всем справлялся.

А вот общение с новообретенной родней… Это сплошь минное поле.

Снежок бы меня понял.

Позже, на улице, Ана подняла этот вопрос с Йосвани:

– Твоя сестра сегодня утром вроде не в духе.

Кузен только отмахнулся:

– Они вечно грызутся.

– Разные взгляды на жизнь? – спросил я.

– Вроде того. Клянусь, вы можете им просто доброго утра пожелать, они и это превратят в спор.

– Наверное, они просто действительно переживают о своей стране, – предположила Ана.

Йосвани фыркнул:

– Да чушь это бесконечная, вот и все.

Утро было солнечным, безветренным, в воздухе витал легкий запах гниющей еды. Асфальт под ногами уже нагрелся, предвещая удушливый день.

– А что это за знаки? – спросила Ана, указывая на ближайшую дверь. Нарисованный на ней голубой знак чем-то напоминал якорь. – Они повсюду.

– Каса партикулар, – пояснил Йосвани. – Для туристов, которые не хотят останавливаться в отелях. Все, у кого более-менее приличное жилье, так зарабатывают.

– Я об этом читал, – встрял в разговор я. – Рауль Кастро освобождает экономику.

– О да, у нас такой свободный рынок! Можно даже купить иностранную машину. – Йосвани рассмеялся. – Например новый «пежо» за двести тысяч «куков».

– Но ведь эти деньги идут в бюджет? – поинтересовалась Ана.

– Ага, – подтвердил кузен. – В чей-нибудь конкретный. Ана нахмурилась, но ничего не сказала.

Стоило нам только войти в Старую Гавану, как к нам тут же подскочил какой-то торговец, по-местному «хинетеро»:

– Такси? Сигары? Такси?

Йосвани его отшил, но пятнадцати секунд не прошло, как другой голос закричал:

– Такси? Девочки? Сигары? – А потом: – Амиго! Привет, амиго! Привет, друг мой! Друг, ты откуда?

– Не понимаю, – сказала Ана, – мы же латиносы. Как они определяют?

Йосвани удивленно посмотрел на нее, мол, шутишь, что ли?

– По одежде. По походке. По тому, как вы оглядываетесь, – объяснил он. – Да по всему.

Из ресторанов неслась живая музыка, небольшие коллективы музыкантов играли сон, это кубинский танец, предшественник сальсы, похожий на нее, но более сдержанный. Я всегда считал сон музыкой старшего поколения.

Пройдя еще немного, я заметил:

– Они все играют песни «Буэна Виста Сошиал Клаб».

– Куба для туристов, – пояснил Йосвани. – Им нравится, вот мы это и играем дни напролет. Лучшие музыканты страны день за днем играют «Чан чан», чтобы заработать. Впрочем, многие хорошие врачи, ученые и инженеры делают то же самое.

– Это ужасно! – воскликнула Ана.

Йосвани пожал плечами:

– Учитель, к которому я вас веду, танцевал с «Конхунто фольклорико», лучшим коллективом Гаваны. Позже его пригласили преподавать в самой престижной школе для профессиональных танцоров. Но обучая кубинцев, много не заработаешь, и он ушел работать с туристами.

На следующем перекрестке мы повернули направо. Искомый дом находился в половине квартала отсюда и представлял собой трехэтажное здание с облупившейся зеленой краской. Потертая дверь была заперта. Йосвани встал на середину улицы, запрокинул голову, глядя на балконы, и во всю глотку заорал:

– Пабло! Эй, Пабло, приятель!

Долгая пауза. Йосвани набрал воздуха, чтобы снова закричать, но тут под полосатым красным навесом на третьем этаже мелькнула тень, и на нас уставился крепко сложенный мужчина.

– Привет, Пабло, – замахал ему Йосвани.

– Ловите, – крикнул мужчина и что-то нам кинул.

Я отскочил. Прямо туда, где я стоял, шлепнулся желтый пластиковый утенок, подскочил и упал на бок.

Я с любопытством его поднял. В заднице утки кто-то прорезал щель и запихнул туда ключ.

Мы вошли и поднялись наверх по темной пыльной лестнице. В затхлом воздухе висел запах жареной свинины.

Пабло – мужчина лет пятидесяти, такой же смуглый, как Йосвани – стоял в дверях своей квартиры, скрестив сильные руки на мощной груди.

Я с одного взгляда понял, что у этого человека есть стиль. Черно-белые туфли джазмена. Обрезанные темно-синие джинсы – никаких подделок. Белая майка без рукавов обтягивала внушительный живот. Венчала ансамбль зеленая бейсболка.

– Привел тебе учеников. – Йосвани пожал мужчине руку. – Это мой кузен Рик и его подруга Ана.

– Спасибо, брат, – поблагодарил Пабло. – Я это запомню.

– Вернусь вечером. – Йосвани махнул нам и понесся вниз по лестнице, крикнув на прощание: – Это лучший учитель в Гаване, ребята!

Пабло оглядел нас:

– Американцы, да? Хотите научиться сальсе? – Он говорил скорее насмешливо, чем дружелюбно. – Заходите.

Мы вошли в небольшую, но светлую гостиную, которую от балкона отделяла раздвижная стеклянная дверь. Большое зеркало на одной стене, старый телевизор с DVD-плеером – у другой. Три кресла стояли на балконе, освобождая место в комнате.

К гостиной примыкала кухня, и именно оттуда доносился запах свинины. Изящная молодая женщина, вся в белом, стояла у старой, облупившейся плиты и следила за мясом. Белый шарф на голове, белая блуза, белая расшитая юбка и белые туфли. Единственным цветным пятном было ожерелье из синих и белых мелких бусин.

Я уже видел так одетых людей в Гаване. Йосвани объяснил, что они адепты сантерии. Я мало знал об этой религии, только то, что она представляет собой верования народов йоруба, смешанные с католицизмом.

– Это моя дочь, – сказал Пабло. – Ее зовут Лилиана, но можете звать ее Иябо.

Мы представились. Лилиана без особого интереса кивнула и сказала «que bola» – гаванский эквивалент «как поживаете?».

– А это мой внук Лало.

Мальчуган лет пяти, босой и с голым торсом, вышел из спальни и побрел дальше по коридору. Его тоненькие ручки напоминали палочки, мальчишка сиял щербатой улыбкой. Кажется, Лало единственный был искренне рад нас видеть.

– Занятие стоит десять «куков» за час, – сообщил Пабло.

Йосвани наказал мне поторговаться, но, глядя на выпирающие ребра Лало, я струсил:

– Хорошо.

Как только слова сорвались с губ, я осознал, что сам-то Пабло вовсе не выглядит голодающим. Новая одежда, приличная квартира. Но было слишком поздно. Моему кошельку придется выдержать этот удар.

Я сказал Ане, что сам буду платить за наши занятия. У меня больше средств, и из-за моей неопытности ей придется продвигаться медленнее. Она согласилась, чтобы я платил две трети суммы.

– Если мне просто так дают деньги, я приму, – сказала Ана. – Но не хочу брать на душу грех разбазаривания твоих сбережений на колледж.

Пабло вставил флешку в DVD-плеер и включил телевизор. Загремела тимба, какая-то старая песня про человека, который наступил на тараканов – кукарачас.

– Посмотрим, как вы танцуете.

Было трудно танцевать под пристальным взглядом Пабло. Знаете, каково это, когда за вами следит художник? Вот и с учителем так же. Он видит все – мельчайшее движение, каждую ошибку.

Лало наблюдал за нами из-за угла, сложив ручонки в точности как дед. Лилиана смотрела на нас с кухни с безразличным видом.

Где-то на середине песни Пабло остановил музыку и посмотрел на меня:

– У тебя присутствуют неплохие движения и сложные повороты, и ты чувствуешь ритм. Это важно. Но еще у тебя грация Франкенштейна. Только он более гибкий.

– Спасибо, – улыбнулся я.

Пабло на улыбку не ответил. Вместо этого он повернулся к Ане:

– Ты танцуешь механически, слишком элегантно и классически, чересчур идеально, понимаешь? И тебе нужно больше двигать телом.

Интересно, что значит «чересчур идеально»? Ана кивнула, будто именно этих слов и ожидала.

– Над вашей сальсой мы поработаем, – пообещал Пабло. – Но начнем с румбы.

Я уставился на него:

– Румбы? – И тут же вспомнил вчерашний поход в клуб, как Йосвани танцевал с Аной, выделывая телом нечто невообразимое. – Думаете, я могу научиться румбе?

Пабло пригвоздил меня тяжелым взглядом:

– Румба поможет тебе расслабить грудную клетку и плечи.

Это не совсем «да».

– А можно мне снять занятие на камеру? – спросила Ана.

– Конечно. Тридцать «куков» в час.

Слава богу, снимать она не стала. Последнее, чего мне хотелось, это стать главным героем фильма «Невообразимый ужас-2: Рик Гутьеррес пытается научиться румбе».

Для начала Пабло заставил нас делать упражнения на разные части тела – выписывать круги торсом, двигать плечами в такт со сложным ритмом ударных.

Вроде ничего утомительного, если бы ны любимая команда Пабло:

– Еще! Еще! Еще!

Снова и снова, и так где-то миллиард раз.

Пот заливал мне глаза. Плечи ныли. Потом еще и под ребрами закололо.

– Хорошо, – сказал Пабло. – Теперь смотрите за мной.

Как только он начал танцевать, то перестал быть пожилым обрюзгшим мужиком. Энергия разлилась по его конечностям. Даже внушительный живот колыхался в такт музыке. Если румба Йосвани была энергичной и клевой, то Пабло танцевал легко и весело. То он предстал клоуном, скачущим на гигантской ноге, то согнулся и затряс плечами, держа руки за спиной, словно цыпленок-переросток. И все это легко и без каких бы то ни было усилий.

А потом Пабло сказал:

– Твоя очередь.

В румбе колени постоянно расслабленны, и вы раскачиваетесь туда-сюда, как попрыгунчик. Ладно, вам не обязательно выглядеть как попрыгунчик – это моя беда. Но принцип тот же. При каждом шаге ваши колени должны пружинить.

Но есть и другие части базовых шагов. Движения руками. Движения грудной клеткой. Движения плечами. Похоже, до них очередь так и не дойдет.

Мы все приседали и приседали. Снова и снова. Лало с Лилианой давно ушли в свои комнаты. Где-то во время второго часа занятия мальчик снова пришел к нам. Он держался за спиной деда и смотрел на наши с Аной мучения.

Его лицо расплылось в улыбке. Он указал на меня пальцем, согнулся и принялся дергаться вверх-вниз, как пьяная обезьянка. А потом рассмеялся.

Ана фыркнула.

Я замер на полушаге и покраснел.

Пабло повернулся к внуку:

– Ты что делаешь?

Лало чуть пожал плечами.

– Иди к себе. – Пабло пытался говорить строго, но я заметил его добрую улыбку.

Лало побежал прочь.

– Как будто ты можешь лучше, – пробормотал я ему в спину.

Пабло собирался что-то сказать, но осекся. А потом посмотрел на меня с убийственной серьезностью.

– Иди сюда, мальчик, – позвал он через плечо.

Лало снова пришел. Тревога стерла улыбку с его лица.

Пабло включил музыку. Загремели клаве, конги и маракасы.

– Сделай-ка несколько проходок, – попросил он внука.

Лало просиял. Он выбежал в центр комнаты и замахал руками, словно муху отгонял.

А потом вдруг резко выпятил грудь вперед, затряс плечами, как профи. Выставил ногу в сторону, присел на ней, развернулся, и все это с идеальным балансом. Пробежался по полу характерными шагами румбы, с мягкими коленями, взмахивая тонкими руками с грацией крыльев бабочки.

Затем Лало споткнулся и плюхнулся на пол, но никто из нас не засмеялся.

Пабло выключил музыку.

– Если ты выучишь это до отъезда, – сказал он мне, – я назову тебя настоящим танцором.

Помните эти фильмы о боевых искусствах, где старый суровый сенсей сначала превращает твою жизнь в кошмар, но в итоге говорит, мол, хорошо, юный падаван, – и ты понимаешь, что на самом деле он всю дорогу за тебя переживал?

Так вот, похоже, от Пабло мне второй части не дождаться.

* * *

Той ночью я лежал поверх одеяла в одних боксерах и не мог уснуть. Гаванская жара не спадала весь вечер. Окна были открыты настежь, но даже малейший ветерок не колыхал занавески. Кондиционера не было. Размеренный ритм сальсы, доносящийся из ресторанов старого города, смешивался с далеким гулом машин.

Йосвани крутился в постели, сопровождая эти движения наполовину придушенными всхрапами. Где-то в час ночи его разбудил грохот проехавшего грузовика. Кузен замер.

Он понял, что и я не сплю, и позвал:

– Эй, Рик!

– Чего?

– Все в порядке?

Конечно, хотел я сказать, в порядке, все отлично… Ну и прочий набор чисто американских уходов от ответа.

– Гавана… очень отличается от Нью-Йорка, – пробормотал я.

Йосвани фыркнул:

– Братишка, ты такой наблюдательный. Может, тебе детективом заделаться?

– А много таких, как Пабло? – спросил я. – Кто работает на туристов и ненавидит это?

– Большинство считает, что им повезло. Представь, как живут те, кто не связан с туристическим бизнесом. Мой друг оббивает плитку со стен брошенных домов и выламывает кирпичи, чтобы продать их на черном рынке. Ютится он в лачуге в Марианао. Иногда питается одним рисом или хлебом с растительным маслом и солью.

– Твоя мама не работает на туристов, – заметил я.

– Нам помогает дядя Элио. Кроме того, она…

– Что?

Я почувствовал, как Йосвани уставился на меня в темноте:

– Слушай, я тебе объясню, но только потому, что ты мой кузен. Но с мамой об этом не говори, хорошо?

– Ладно.

– Видел знак у нас на двери? С буквами КЗР?

– Ага. – Симпатичная эмблема человечка с мечом и щитом цветов кубинского флага. Я думал, это очередная коммунистическая причуда, вроде слоганов на стенах и билбордов, разбросанных по городу. – Что это значит?

– Комитет по защите революции, – ответил Йосвани. – Местная политическая ячейка. Следит за порядком и все такое, но заодно и за тем, чтобы все были правильными коммунистами. Мама – ее глава.

– О!

Это многое объясняло.

– Благодаря деду у мамы есть друзья в армии. Иногда они приходят в гости на Новый год.

– Ясно.

– Не пойми меня неправильно, – продолжил Йосвани, – мама не ярая коммунистка. Просто жизнь на Кубе легче, если у тебя есть нужные знакомства. Именно так тут все и устроено. Мама помогла Бенни получить работу в фирме по доставке продуктов, и он теперь помогает ресторану Элио. Так вся семья и крутится.

Меня осенило.

– Значит, никто из вас при людях не может плохо отзываться о правительстве?

Йосвани пожал плечами – едва уловимое движение в темноте.

– Теперь понимаешь, почему мама с Йоландой не уживаются? – усмехнулся он.

Как, наверное, Йоланде тошно, что приходится помалкивать, дабы не лишиться доставшихся благодаря связям привилегий.

– Не влезай меж двух огней, – посоветовал Йосвани. – Все это политическое дерьмо, это чушь собачья. Ни к чему хорошему это не приведет. Не знаю, как у вас в Нью-Йорке, но в Гаване лучше жить и не заморачиваться.

– Да уж наверное.

– Ладно, я посплю, – сказал Йосвани. – Утром у меня свидание с той девчонкой, понадобятся силы, если ты понимаешь, о чем я.

– Конечно.

Я уставился в потолок и попытался представить, на что была бы похожа моя жизнь, если бы я рос в этой квартире.

Глава 11 Проблема

Дни шли один за другим: утром мы занимались с Пабло, потом обедали с Хуанитой и упражнялись дома, а затем гуляли по городу. После ужина танцевали в «Милочо», или «Ла Груте» в Ведадо, или в «Отеле Флорида» в Старом городе.

Чаще всего Йосвани подрабатывал у дяди в ресторане, так что днем мы были предоставлены сами себе. После небольшого колебания мы с Аной стали говорить между собой на испанском – отчасти чтобы попрактиковаться, отчасти чтобы смешаться с местным населением. Мамин родной язык все еще казался мне чужым, но я уже начинал на нем думать. Кажется, даже приобрел кубинский акцент. Впрочем, торговцев на улице все равно было не обдурить.

Мы бродили по Пятой авеню в Мирамаре, с его помпезными зданиями посольств и богатыми деловыми кварталами. Разглядывали серую громадину российского посольства, напоминавшую какое-то имперское строение из «Звездных войн»: было время, когда Советы поддерживали экономику Кубы. Ходили плавать на Плайяс-дель-Эсте, где мягкий песок греет ноги, не обжигая. В дождливые дни, когда с океана приходили шторма, мы посещали культурные достопримечательности Гаваны: галереи, аквариум, Музей революции с яхтой «Гранма», на которой Фидель с мятежниками прибыли на остров, чтобы свергнуть режим Батисты.

Хорошие были деньки. Я с теплотой их вспоминаю, пусть даже мой план по завоеванию сердца Аны видимого прогресса не давал.

Каждый день я высматривал хоть намек на то, что ей интересен. Ничего не находил, но продолжал искать. Как в собачьих видео, где ушастый пес наблюдает за тем, как вы едите. Вы откусываете кусок за куском, ничего ему не даете, говорите, что ничего и не дадите, а он все продолжает смотреть на вас большими, влажными, полными надежды глазами.

Я слишком хорошо помнил, каково это – стоять обнявшись с Аной на темной сцене, прижавшись лбом к ее лбу…

Ну хоть обучение танцам продвигалось неплохо. Пабло так нас гонял, что мне приходилось втирать в грудь ментоловый гель, чтобы унять боль. И все же немилосердная муштра давала результат. Теперь я действительно мог вращать торсом и трясти плечами.

Но стоило потанцевать с настоящей кубинкой, и все иллюзии рассеивались. Большинство танцоров обычно просто улыбались, если ты дал маху. Другие ободряюще кивали, мол, ну разве ты не милашка! Были еще девушки, благоухающие, как парфюмерная лавка, и обожающие танцевать, прижавшись к тебе. Очень, очень близко.

И каждый норовил дать совет. Большинство кубинцев, кажется, просто физически не могли смотреть на танцующего «тыждрука» и не одарить его крупицей своей мудрости.

– Да тут все знатоки сальсы, – сделала вывод Ана. – Даже если сами не могут отличить правую ногу от левой.

Не все советы были бесполезными. А некоторые не ограничивались одними лишь танцами.

– Нельзя танцевать гуагуанко под эту музыку, – однажды днем не выдержала Йоланда. – Это коламбия.

Кузина стояла в дверях гостиной и смотрела, как мы танцуем румбу – весьма специфическую, надо сказать. Я двигался так же грациозно, как индюк с отрубленной головой, и, подозреваю, Ана справлялась не лучше.

– Я не знал, что ты умеешь танцевать румбу, – заметил я.

– Бенни вырос, танцуя, на улице. Ты же знаешь, что румба родилась именно там? Может, не такая стильная, как та, которую показывают вам учителя, но только на улице можно уловить ее суть.

– У нас отличный учитель, – попытался возразить я, но Ана сказала:

– Ты права. Нам нужно узнать больше. Я хочу увидеть Кубу. Настоящую Кубу.

Йоланда фыркнула, но не успела сказать что-нибудь еще, как раздался стук в дверь. Кузина пошла открывать.

На пороге стояла темнокожая женщина, ровесница Йоланды, тощая, почти истощенная, с запавшими глазами. Она тихо поздоровалась, и девушки обнялись.

– Это мой кузен Рик из Нью-Йорка и его подруга Ана. Я тебе рассказывала. Рик занимается кошачьим видео. – Йоланда указала на гостью: – Ребята, это моя подруга Миранда Гальвес.

Мы поздоровались.

– Вы ведете блог, да? – спросил я.

Миранда подняла бровь.

– Не знала, что я популярна в Америке.

– Эти двое общественно сознательные. – Йоланда говорила как-то странно – не совсем серьезно, не совсем шутя. – Ана только что заявила, что хочет посмотреть настоящую Кубу.

Миранда остро зыркнула на Ану:

– Настоящую Кубу? В противовес чему?

Ана замялась, словно чуя подвох, затем пожала плечами:

– Без всей этой туристической ерунды. Песен «Буэна Виста Сошиал Клаб» на каждом углу. Людей, орущих «Такси!» тебе в лицо. Магазинов, продающих изображения Фиделя и Че, и старых американских машин.

Миранда не улыбнулась:

– А ты думаешь, это не настоящая Куба? Что нельзя по десять часов торчать на улице, лишь бы получить пару долларов с туриста и купить себе поесть? Это все реальнее некуда, девочка.

– Я не это имела в виду…

– Нет, – мягко прервала Ану Йоланда. – Но прозвучало именно так.

Какое-то время Ана просто молчала и спокойно смотрела на двух женщин.

Миранда вздохнула:

– Слушайте, нас тоже тошнит от этих песен. Просто не говорите о «настоящей Кубе», если понятия не имеете, каково здесь на самом деле жить.

– Мы и не имеем, – вступился я. – Но хотели бы узнать.

Йоланда и Миранда разом повернулись ко мне, и я понял, что не просто влез в разговор, а наступил на больную мозоль.

– В этом-то и проблема, – начала Миранда. – Вы, туристы, приезжаете сюда и получаете от Кубы лучшее. Пищу, которую многие из нас никогда не попробуют, отели, которые мы и представить не можем, ночные клубы. И хорошо, ведь нам нужны ваши доллары, чтобы выжить. Но потом вы хотите сунуть нос к нам на кухни, в ванные… в нашу частную жизнь. Зачем? Чтобы увидеть, как все плохо: ой, бедненькие кубинцы! А потом поехать домой, написать пост на Фейсбуке и порадоваться за себя?

– Перестань, Миранда. – Йоланда легко коснулась плеча подруги. – Они не такие.

– Конечно. – Миранда поникла, ее голос звучал устало. – Простите.

– Миранда каждый раз рискует свободой, выставляя новый пост, – пояснила Йоланда. – Благодаря ей вы получаете иной взгляд на события. Только вчера она шла по улице и…

– Нет, – прервала Миранда подругу. – Я не хочу об этом говорить.

Повисло неловкое молчание. Я попытался найти какие-то слова и решил, что ничего нового сказать не могу. Мой опыт онлайн-активности ограничивался поиском лучших кошачьих роликов. Рядом с Мирандой я чувствовал свою ничтожность и даже представить себе не мог ее повседневную жизнь.

– Знаю, от нас толку маловато, – тихо начала Ана. – Но мы можем чем-то помочь?

Миранда поджала губы и, посмотрев на Йоланду, пожала плечами:

– Если понадобится, мы дадим знать.

– Хорошо, – сказала Ана.

– Хорошо, – сказала Йоланда.

– Хорошо, – сказал я.

– Ладно, Миранда, дай мне секунду, – продолжила Йоланда. – Мне нужно объяснить этим ребятам разницу между гуагуанко и коламбией. А то на них смотреть больно.

– А вы двое серьезно увлеклись румбой, – заметила Миранда, когда кузина закончила импровизированный урок.

– Рик хочет стать гаванским королем сальсы, – сообщила Ана.

Я послал ей убийственный взгляд, но она, похоже, не заметила.

Йоланда лишь ухмыльнулась:

– Кузен, не хочу рушить твои мечты, но, может, лучше проявить себя в том, в чем более-менее разбираешься? Стать кошачьим королем Гаваны, например?

* * *

Оглядываясь назад, я понимаю: надо было догадаться, что это прозвище ко мне приклеится.

* * *

Если оставить в стороне немилосердное отсутствие у Йоланды веры в мои силы, я начал думать, что и правда смогу когда-нибудь поучаствовать в соревновании в «Милочо». А потом возникла проблема с Пабло.

Было утро субботы.

В одиннадцать мы пришли к его дому и стали ждать, когда нам сбросят ключи. Прошло десять минут, пятнадцать. Ничего.

На нас начали пялиться любопытные соседи. Мимо протащил деревянную тележку какой-то старик, выкрикивая:

– Фрукты, овощи, мясо, тамаль, свежие цветы, жареная рыба!

То и дело к нам подходили парни и предлагали сигары.

– Давай найдем таксофон, – предложил я.

Йоланда обещала раздобыть нам местную сим-карту, но за ней приходилось записываться в очередь, и наша еще не подошла.

Ана схватила меня за локоть:

– Смотри.

По улице шел Пабло в своей зеленой кепке. Он помахал нам и принялся рыться в кармане в поисках ключей, держа в руке пластиковый стаканчик.

– Ну что, ребята, готовы потанцевать? – спросил он.

– Конечно, – ответил я.

Ана сильнее стиснула мой локоть. Я удивленно посмотрел на нее.

Покопавшись, Пабло наконец отпер дверь. Мы вошли в подъезд и вслед за ним начали подниматься по лестнице.

Вот именно, что начали. Через несколько ступенек Пабло потерял равновесие, закачался и тяжело сел на ступени.

Я кинулся ему помочь.

– Извините, – сказал он и встал.

Несколько ступенек – и он снова сел. Из стаканчика выплеснулась вода.

Нет. С отвращением я опознал запах. Это была не вода, а ром.

– Наверное, мы придем в другой день, – предложила Ана.

– Нет, нет, идемте. – Изо всех сил цепляясь за перила, Пабло встал и потащился наверх.

Остаток пути до квартиры мы дошли без приключений. Он даже сумел с одной попытки открыть замок.

Внутри царила мертвая тишина. Пустую квартиру озарял яркий утренний свет. Пабло поставил стаканчик на стол у двери, а сам пошел в гостиную. На этот раз кресла не вынесли на балкон. Пабло попытался перетащить одно, но вместо этого плюхнулся в него.

Лицо Аны превратилось в холодную маску. Я никогда ее такой не видел.

– Рик, – она кивнула на дверь, – нам здесь делать нечего.

– Нет! – Пабло привстал, но потом рухнул обратно в кресло. – Останьтесь. Мы поработаем. – Он пытался обрести тот прежний уверенный, не терпящий возражений тон.

– Вы не сможете работать, – возразила Ана. – А мы не станем тратить время на пьяницу.

Было невозможно не уловить горечь в ее голосе.

Пабло прикрыл лицо рукой:

– Моя дочь… Она ушла. И забрала с собой внука, понимаете? Я должен был выпить. Это Куба. Иногда здесь такое происходит.

Я заговорил с Аной по-английски:

– Может, придем завтра? В смысле, дерьмо случается, да?

– Нет, – отрезала Ана. – Никаких «дерьмо случается». Я таких ребят, как он, знаю. Завтра не поможет.

Но я едва ее слышал. Потому что Пабло…

Он рухнул на колени прямо на каменный пол. Зашатался и сел, умоляюще сложив дрожащие руки.

– Встаньте. – Слова вылетели изо рта прежде, чем я успел осознать, что говорю. – Встаньте, ну же!

– Прошу вас, – произнес Пабло. – Мне это нужно. У меня проблемы. Когда Йосвани сказал, что вам нужно два месяца занятий, я подумал: вдруг дела пойдут лучше? Вдруг я сумею что-то исправить с помощью денег? Пожалуйста.

– Встаньте, – повторял я. – Встаньте.

Я покраснел. Впился пальцами в ладони. Мне никогда еще не было настолько не по себе.

Этот мужчина, что сейчас умолял нас, стоя на коленях, некогда танцевал с «Конхунто фольклорико», считался одним из лучших танцоров в Гаване.

В итоге Ана положила этому конец:

– Мы вернемся завтра. Если вы не протрезвеете, то занятия окончены.

Пабло встал, шагнул к Ане и попытался взять ее за руку, но она отступила.

– Завтра, – повторил он. – Да, приходите завтра.

Мы молча спустились по лестнице. Молча пошли по улице. Даже шум Гаваны – гул машин, крики продавцов, болтовня, – казалось, стих. Словно я вышел с поля боя, оглохший после взрывов.

Я не хотел говорить о случившемся. Не хотел об этом думать. Подозреваю, что и Ана тоже. Она явно вспомнила своего отца. Мы вернулись домой, не обменявшись ни словом.

Но день на этом еще не закончился. На площадке у дверей Хуаниты нас остановила пожилая женщина, величавая, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Она сжимала палку рукой с побелевшими костяшками.

– Ты Рик? – спросила она. – Из Нью-Йорка? Сын Марии?

– Да, здравствуйте, – ответил я. – Вы знали мою маму?

– Меня зовут Рафаэла Пилар Гонзалез. Я живу по соседству уже сорок лет. Твой дед помог нам получить эту квартиру.

Мой дед…

О Леонардо Гутьерресе Ривера, мамином отце, я знал лишь, что он работал на правительство и сам вырастил маму и Хуаниту. Я видел только одно его фото: выцветший снимок худого улыбающегося мужчины с седыми волосами.

Наверное, я очень долго молчал, потому что Ана ткнула меня под ребра (да, она очень деликатна).

– Я хотел бы послушать ваши воспоминания, – сказал я. – Можно пригласить вас на чашку кофе?

Глаза Рафаэлы просияли.

– Ты уже был в Музее шоколада на Старой площади? – спросила женщина. – У них восхитительный горячий шоколад.

– Тогда идемте туда, – согласился я. – Может, через час?

– Сегодня ко мне придут туристы, но завтра днем я свободна. И зови меня Рафаэла, мальчик, que no soy una vieja.

«Я не старомодна» – вот что значила эта фраза.

– Тогда до завтра, – с радостью согласился я.

Если Хуанита не хочет обсуждать историю нашей семьи, вдруг эта леди поможет?

– Ты похож на Лео, – сказала Рафаэла. – Мой муж всегда говорил, что встреча с твоим дедом – единственное хорошее, что произошло с ним в Анголе.

Ангола… Куба посылала туда войска во время гражданской войны. Я не знал, что мой дед принимал в ней участие.

Я уже хотел об этом спросить, но из-за двери Хуаниты послышался шорох. Рафаэла вздрогнула, как от выстрела, махнула нам и поспешила прочь по коридору со впечатляющей для ее возраста скоростью.

Из нашей квартиры выскочил Йосвани в низко надвинутой на лицо бейсболке:

– Привет, ребята. А что вы тут делаете? Разве у вас не должны быть занятия?

Мы рассказали ему, что произошло.

Минуту спустя кузен сказал:

– Постойте, вы платили Пабло каждый день? Вы что, чокнутые? Стоит ему получить деньги, и его тянет покутить.

Еще минута, и Йосвани ушел к Пабло.

Час спустя он вернулся.

– Подождите до понедельника, – попросил Йосвани. – Мы держали совет в гостиной. – Я поставлю его на ноги, вот увидите.

– Мы не станем тратить время на алкоголика, – отрезала Ана.

– Платите ему раз в неделю, и все будет хорошо.

– Почему люди нянчатся с пьяницами, как с малыми детьми? – спросила девушка.

– Потому что это работает, – ответил Йосвани.

Честно, я засомневался. Может, мы просто не воспринимаем пьянчужек как взрослых людей? Не хотим думать, до чего же должен дойти мужчина, чтобы превратиться в хныкающую развалину, стоящую на коленях перед двумя подростками?

Глава 12 Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес

Раз у нас выдалось свободное утро, Йосвани пригласил нас посетить ресторан своего дяди Элио.

– К нам сегодня приезжают трое гитаристов из Камагуэйя, – сообщил он за завтраком.

Утро выдалось влажным и являлось приятной альтернативой периодам ужасной жары и дождей. Во время последних по улице неслись водные потоки вперемешку с мусором.

Мы набились в «автобус» и поехали в Ведадо, где в тени самого высокого небоскреба Кубы стоял ресторан «Трез гавьота».

Он располагался в патио двухэтажного здания и представлял собой полное воздуха пространство с бетонным полом и простыми деревянными столами, которые защищал от дождя выцветший пластиковый навес. Когда мы пришли, только один столик был занят – за ним сидела молодая немецкая пара и ковыряла салат с курицей и вялыми капустными листьями. Рядом со стеной расположились музыканты, пятеро мужчин с седеющими волосами. Увидев нас, крепкий, коренастый контрабасист заиграл.

– Привет, дядя, – поздоровался Йосвани. – Это мой кузен Рик и его подруга Ана.

– Добро пожаловать. – Элио пожал мне руку, поцеловал Ану в щеку и повернулся к Йосвани: – Начинаем в пять. Немцы хотят «Гуантанамеру».

– «Гуантанамера», понял, уже иду, – кивнул Йосвани.

– Я принесу вам что-нибудь освежиться, – пообещал Элио, прежде чем уйти вместе с племянником.

Группа заиграла требуемую песню. Дядя Йосвани пел, одновременно играя на контрабасе. Трое гитаристов исполняли замысловатые соло. Затем они весело перешли к «Комнате в Туле» и «Чан Чан». Йосвани играл на конгах, выбивая ритм легко и непринужденно.

Выслушав все попурри, Ана подошла к Йосвани:

– Очень мило. А вы не сыграете что-нибудь кроме «туристического набора»?

– Например?

– Что-нибудь из Сильвио Родригеса. «Марипозас» или «Охала»?

Йосвани посмотрел на гитаристов. Троица кивнула, но Элио пожал плечами:

– Я не знаю слов.

– Я знаю, – улыбнулся Йосвани.

Ну, разумеется.

Гитаристы завели меланхоличную мелодию.

У Йосвани оказался низкий, грубоватый, но приятный голос. Он пел о любви, о детях, убитых бомбами и напалмом, о порядочной девушке, которой приходится думать, что о ней скажут люди в церкви.

Ана тихонько вздохнула:

– Он еще и поет.

«А я могу смонтировать классный кошачий ролик, – подумал я. – И пятнадцать раз выходил в топ “Реддита”».

Но когда кузен потом подошел к нашему столику, я его похвалил. Потому что он и правда хорошо пел. И потому что страдать унынием одно дело, а быть говнюком – совсем другое.

Я посмотрел на часы:

– Через сорок минут у нас встреча с Рафаэлой. Пора идти.

– О, я не могу, – призналась Ана. – Прости! Йосвани ведет меня на вечеринку сальсы в Плайя. Никаких туристов, только местные. Говорит, я могу там поснимать.

Забавно, думал я, добираясь до Авана Вьеха на «миндальке». Я приехал в Гавану, мечтая научиться танцевать, стать крутым парнем и завоевать Ану. Но, покинув Нью-Йорк, перемудрил и теперь чувствовал себя самым большим придурком в целой стране.

Кипя от досады, я быстро дошел от Авана Вьеха до Музея шоколада.

Рафаэла Пилар Гонзалес встретила меня у кафе на улице Меркадерес, одной из шикарных отреставрированных улиц Старого города, где во всем блеске была представлена колониальная архитектура. Пожилая леди стояла у самой стены, держась подальше от потока туристов. Она надела стильное синее платье, туфли на высоких каблуках и уложила волосы в замысловатую прическу.

Я мгновенно пожалел, что вырядился в простые джинсы и футболку. Как-то не подумал, что наша встреча для этой дамы событие.

Увидев меня, Рафаэла просияла:

– Я всю ночь не спала. Тебе столько нужно узнать, милый.

Музей шоколада представлял собой смесь кафе и кондитерского магазина. Туристы выстраивались в очередь, чтобы увидеть настоящий шоколадный зоопарк: сладкие фигурки медведей, черепах и кроликов. Кафе же такой популярностью не пользовалось.

Официантка шлепнула на стол меню и удалилась, не сказав ни слова. Подобное поведение в Нью-Йорке вызвало бы бурю возмущений, но в Гаване в государственных заведениях казалось нормой. Чего церемониться с посетителями, если все равно никто тебя не уволит.

– Тут чудесное место, – сказала Рафаэла. – Горячий шоколад восхитителен.

– Так давайте его закажем. – Понимая, что она вряд ли часто куда-нибудь так выходит, я прибавил: – И прошу вас, закажите еще что-нибудь поесть. Что хотите.

– Последнее время я разочаровалась в еде. Все изменило привычный вкус. Но этот горячий шоколад… он словно возвращает меня в прошлое. Когда я девочкой жила в Ольгине, а «Фидель» было просто мужским именем.

– А…

– Там было кафе, оно называлось «Эль принчипе». Друг моей матери, большой волосатый мужчина по имени Альберто, там работал. Он угощал меня горячим шоколадом. Я сидела у окна, пила его, а мама с Альберто уходили на улицу целоваться. – Рафаэла усмехнулась. – Они думали, я ничего не знаю. Куда там! Впрочем, я не возражала. Любовалась на огни в окне, яркие неоновые буквы на вывеске. Дома у нас не было электричества.

– Правда?

– Пока Фидель не спустился с гор, в мою деревню свет не проводили. К тому времени я уже переехала в Гавану, вышла замуж. До сих пор помню письмо, что получила от младшей сестры. Как она радовалась этой светящейся груше на потолке в спальне. Несколько месяцев спустя в деревне открыли школу. Сестра пошла туда учить математику, литературу и прочие предметы. Вот почему я не жаловалась, когда мой Эдуардо решил пойти в армию. Фидель и барбудос вели Кубу к будущему.

– А теперь? – спросил я, вспомнив о Миранде Гальвес, подруге Йоланды. – Они все еще ведут Кубу к будущему?

Рафаэла моргнула, словно очнувшись, и минуту пожевала губу.

– Конечно, у нас есть проблемы. Как и в любой стране. В Штатах на улицах полиция стреляет в невинных людей, а бедняки умирают, потому что у них нет денег на доктора. – Она примиряюще пожала плечами. – Но мы здесь не за тем, чтобы обсуждать политику. Позволь рассказать тебе о твоей матери.

Официантка подошла записать заказ. Когда она ушла, я спросил:

– Какой мама была?

– Я встретила ее в день переезда, – сказала Рафаэла. – Высокая тоненькая пятнадцатилетняя девочка, одна кожа да кости. Носила красивое летнее платье на два размера больше. Помню, я еще надеялась, что когда-нибудь она до него дорастет. Мы столкнулись на лестнице, я с Эдуардо как раз заносили мебель. Она предложила помочь, хотя явно хотела бежать дальше по своим делам. Эдуардо согласился, и твоя мама несколько часов трудилась с нами. На следующий день я повела ее в «Коппелию» и угостила мороженым. Она без умолку болтала об учебе, парнях и рассказах, что сама писала.

– Парнях? – переспросил я. – Постойте, она писала рассказы? – Я был очень удивлен. Мама преподавала литературу, но никогда не говорила, что писала сама.

– О да! Захватывающие вещи с названиями вроде «В горах Сьерра-Маэстра» или «Дочь революции». Как дети сражаются с империалистами, устраивают ловушки или подрываются на гранатах, чтобы избежать плена.

Мама любила революцию? Ведь это все равно что Раш Лимбо принялся бы хвалить политику Обамы.

– Твой дед был артиллерийским полковником. И Мария его обожала. Всегда, вплоть до тысяча девятьсот восьмидесятого года.

Мое сердце забилось быстрее. Именно в том году мама эмигрировала в Штаты.

– А что произошло?

Нам принесли наш шоколад, насыщенный, темный и не такой сладкий, как я привык. Рафаэла причмокнула от удовольствия. На миг я увидел девочку, которой она некогда была.

– Одни думали, что дело в политике, – продолжила Рафаэла рассказ. – Другие – что всеми виной подростковый бунт. На самом деле твоя мама влюбилась. Для всех нас это стало сюрпризом. Вокруг Марии всегда увивались парни, но она больше думала о своих историях, чем о всяких Хосе, Оскарах и Паулито, до…

– До?..

– До Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопеса.

– А каким он был?

– Внешне ничего особенного. Пухловатый, краснолицый. Но он писал стихи. Не всякую чушь о птичках и цветочках. Он писал в стиле Хосе Марти и Саломе Урены – про любовь к родине и горячей крови, пролившейся на холодный песок.

Я опешил. Эта милая пожилая леди только что, сама того не ведая, невольно использовала гомофобное выражение.

– Что-то не так, милый?

– Э… так мама влюбилась в поэта-революционера?

– Да. Только он поддерживал не Фиделя.

– О!

– Его отец сидел в тюрьме. Плот дяди пропал где-то между Гаваной и Майами. Его уже заклеймили гусано, контрреволюционером. А он бродил повсюду и читал стихи, как ни в чем не бывало. Однажды ночью Мария встретила его на Малеконе. Следующие полгода они друг друга ненавидели. Иногда твоя мама заглядывала ко мне и возмущалась тем, что он говорил о Фиделе и армии революции. Но время шло, и Мария приходила ко мне все реже и реже. А потом я застала их на пляже целующимися. – Рафаэла улыбнулась. – Этого следовало ожидать. Мария вела уединенную жизнь и была не готова увидеть ту Кубу, которую показал ей Рикардо. Ну и да, она была девушкой, а он – парнем. А когда парня и девушку связывают сильные чувства, такая ли уж разница, любовь это или ненависть?

Думаю, мама понимала Кубу лучше, чем считала Рафаэла. Я прямо видел, как она в моем возрасте узнает, что ее родной отец работает на правительство тиранов.

– Как поступил дед? – спросил я.

– Мария была не дурой и держала свои мысли при себе. Они с Рикардо провели вместе целый счастливый год. Он дарил ей вдохновение. Она обуздывала его невоздержанность, подавляла взрывы, хранила от бед. А потом пришла весна восьмидесятого года.

– Мариэль!

Рафаэла кивнула:

– Как сейчас помню: первого апреля те чокнутые прорвались на автобусе в перуанское посольство и попросили убежища. Фидель заявил, что не станет удерживать никого, кто захочет к ним присоединиться. Уже через пару дней в саду посольства собрались тысячи людей. Видимо, Рикардо убедил Марию бежать. Она мне не говорила, но думаю, дело было именно так. Однажды ночью они договорились встретиться в парке в Мирамаре и вместе пойти в посольство.

– Но ничего у них не вышло, – догадался я.

– Когда твоя мать пришла в парк, Рикардо там не было. Она прождала час. Рикардо не пришел. Зато пришел твой дед. Сказал, что Рикардо ее предал, вступил в армию и уже покинул Гавану.

Я похолодел:

– И она поверила?

– Конечно же нет. Она думала, что отец избил Рикардо и силой вынудил того сказать правду. Однако Лео принес ей письмо, написанное рукой Рикардо. И да… тому дали выбор. Пойти в тюрьму за свои стихи или вступить в армию.

Пусть прошли десятки лет, меня все равно как под дых ударили.

– Той ночью Мария вернулась домой с Лео, – продолжила Рафаэла. – Она больше не пыталась сбежать. Оставила мысли об эмиграции. Мы все в это верили. Когда на следующий день я пришла к ней, она сидела за столом и смотрела в окно. Рикардо же она называла предателем.

– Потому что он ее оставил?

Рафаэла пожала плечами:

– Думаю, потому, что он присоединился к армии и отрекся от своих стихов. Откуда мне знать? Откуда кому-либо из нас хоть что-нибудь знать? Мы все считали, что Мария передумала бежать.

– Но она все же сбежала.

– Да. Несколько дней спустя сказала Лео, что хочет прогуляться. Он ее отпустил. Думал, что она образумилась, да и посольство уже закрылось. Но в тот день Фидель открыл гавань Мариэль и велел всем кубинцам убираться, если они того хотят. Мы так и не узнали, как Мария пробралась на борт, но она отплыла на одном из первых кораблей. – Рафаэла помолчала. – Она никогда не звонила. Никогда не писала. Вообще не давала о себе знать за все эти годы. Хуаните пришлось нелегко, а Лео поступок дочери просто сломил. Вскоре он ушел в отставку.

Я вцепился в чашку с остывшим шоколадом. Мама не просто встала и уехала с Кубы. Она сбежала из-под носа деспота-отца. Пережила любовь, предательство… Прямо как в сериале.

Ей было восемнадцать. Всего на два года больше, чем мне сейчас.

Всю мою жизнь она отказывалась говорить о своем прошлом. Только теперь до меня дошло, что на самом деле означал этот разрыв с родной землей. Насколько же глубока оказалась мамина обида.

– Но это же не все, – сказал я. – Почему Рикардо так легко от нее отказался? Почему она от него отреклась?

– У каждой истории есть подробности, – вздохнула Рафаэла. – Но я их не знаю. Лео умер. Рикардо исчез из нашей жизни, с тех пор я никогда о нем не слышала. Да и не выясняла. Я ненавидела его из-за Марии, так как думала, она ненавидит его. – Рафаэла задумчиво посмотрела на меня. – Но теперь мне интересно.

– Что?

– Мальчик по имени Рикардо приезжает из Нью-Йорка и говорит, что он сын Марии Гутьеррес Пены. – Рафаэла чуть пожала плечами.

Я уставился на нее.

Рикардо.

Как Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес.

Да нет, глупость какая-то. Меня зовут Ричард. Именно так написано у меня в паспорте. Ричард, не Рикардо.

Я отчаянно попытался вспомнить, кто выбирал мне имя. Разве папа ничего не рассказывал? Может, по справочнику детских имен подобрали? Может, бабушка из Лейпцига предложила?

– Но… почему? – спросил я.

Мама не стала бы называть меня в честь человека, который ее предал, которого она ненавидела.

Рафаэла потрепала меня по руке узловатыми пальцами:

– На Кубе нет смысла задавать такой вопрос. Сегодня девушка живет здесь, а завтра исчезает. И не остается никого, кто мог бы дать тебе ответ.

Глава 13 Мистер современность

Той ночью восторженная Ана вернулась с вечеринки Йосвани:

– Было так здорово! Один старик прыгал под сальсу так, словно на ринге боксировал. Несколько десятилеток танцевали касино лучше, чем все профи Нью-Йорка. А еще один румберо – боже, как он двигался! Все местные – это совсем другая атмосфера… люди просто веселились от души. Я там такие кадры сняла!

– Звучит здорово.

И я правда смог за нее порадоваться.

Рассказ Рафаэлы заставил меня задуматься. О бунтаре-поэте Рикардо, моей маме-писательнице и их жизни перед изгнанием. Они во что-то верили, поддерживали друг друга.

На следующее утро трезвый, аккуратно одетый Пабло встретил нас на улице у своего дома:

– Прошу прощения за инцидент на прошлой неделе.

Больше такого не повторится.

– Йосвани – хороший друг, – холодно заметила Ана.

– Да, и хороший бизнесмен, – ответил Пабло.

Я задался вопросом, не получает ли кузен процент от занятий, но потом решил, что мне все равно, лишь бы Пабло оставался трезвым.

А тот сдержал слово. И безжалостно гонял нас неделя за неделей.

Жизнь вернулась в привычную колею. Гавана начала казаться мне домом. Я больше не замечал часто встречающиеся руины и выбоины на дорогах. Тоска по бурито, пицце и бургерам постепенно сошла на нет. Я временами проверял свой сайт, чтобы убедиться – команда модераторов держит кОтострофу на плаву, но уже не скучал по широкополосной сети.

Мой испанский стал легче, слова норовили склеиться вместе, я проглатывал гласные на кубинский манер. Иногда на улицах кубинцы уже принимали меня за местного и спрашивали, как пройти куда-то.

Не успели мы опомниться, а половина отпуска уже миновала.

* * *

Одним августовским вечером мы пошли на концерт «Лос Ван Ван».

Если вы настоящий сальсеро, от этих слов у вас слюнки потекут. Для остальных же поясню: «Лос Ван Ван» – самая знаменитая кубинская группа исполнителей сальсы. Они выступают с конца шестидесятых и до сих пор держат марку. Послушайте такие песни, как «Agua», или «Tim Pop», или «Me Mantengo». Посмотрим, сможете ли вы усидеть на месте.

Поход на их концерт значит две вещи. Плату в двадцать «куков» за билет, что мало кто из кубинцев мог себе позволить, и необходимость приехать за два часа до концерта и выстоять очередь.

Я предложил заплатить за Йосвани. В кои-то веки раз он согласился.

– Мы никогда не слышали этих ребят вживую, – извиняющимся тоном произнес кузен. – Они играют для туристов и местных девушек, которые с ними зависают.

В принципе кузен был не прочь подоить приезжего. Он рассказывал мне о пятерых европейцах и о том, как он их раскрутил.

– Но семья – другое дело. Я прикрываю твою спину, а ты мою, да, братишка?

Похоже, Йовани говорил серьезно. И я почувствовал себя счастливее, чем осмеливался признаться вслух.

Накануне концерта Йосвани сказал нам:

– Вы, ребята, идите в очередь, а мне надо сбегать по одному поручению.

– В смысле «подержите мне место»? – уточнила Ана.

Йосвани ухмыльнулся:

– Какая же ты милашка! Увидимся на месте.

– Он иногда такой придурок, – сказала Ана, когда мы шли на концерт. Но вроде не обиделась.

Шоу проходило в «Каза де ла Музика Гальяно» – кинотеатре, переделанном в танцевальный зал. Гальяно-стрит, широкая череда больших старых зданий, пересекала сердце центра Гаваны. Группы молодых людей гуляли по улице и слонялись по галереям. Очередь еще не выстроилась – мы пришли рано.

– Ох уж этот Йосвани, – пробормотала Ана, когда мы встали у закрытых ворот.

Однако очередь быстро выстроилась. Через пятнадцать минут позади нас стояли десятки людей. Полчаса спустя – сотня или того больше. В основном группки туристов, болтавших по-итальянски, по-русски, по-немецки и по-английски. Прямо за нами стояли две светловолосые шведки с таким специфическим немецким, что я сперва их почти не понимал (хотя меня вряд ли назовешь докой – прошли годы с тех пор, как папа пытался обучить меня своему родному языку).

Глядя на растущую толпу, я заметил Ане:

– По крайней мере, нам достанется хороший столик.

А потом кто-то протиснулся мимо меня.

Я обернулся и увидел девушку лет восемнадцати с ярко-красными губами, в блестящем черном жакете, белой мини-юбке и на сумасшедшей высоты каблуках. Она влезла перед нами и теперь стояла, жевала жвачку и с подчеркнутым безразличием копалась в смартфоне.

Мы с Аной переглянулись. Она одними губами произнесла «хинетера». Я только открыл рот, но Ана выразительно пожала плечами.

Она была права. Затевать свару с проституткой – не самый лучший способ начать вечер.

Пять минут спустя одна из шведок ткнула меня в плечо. Я оглянулся.

К нам приближалась группа из десяти женщин. Мини-юбки, высокие каблуки, яркий макияж.

Десант проституток.

Стоявшая перед нами девушка громко их поприветствовала. Товарки закричали ей в ответ и встали перед нами, благоухая парфюмом и оттеснив назад всю очередь.

– Эй! – почти неохотно окликнул их я. – Вообще-то тут люди занимали.

Женщины меня проигнорировали. Одна девушка, почти моя ровесница, смерила меня взглядом:

– А ты симпатичный.

– Я их понимаю, – вдруг сказала одна из шведок по-немецки. – Если бы мне приходилось работать тут каждую ночь, я бы тоже не хотела стоять в очереди.

Это немного охладило мое раздражение. Я всегда воспринимал «хинетерас» как назойливых мух. В Гаване стоит посидеть одному у бара дольше трех минут, как одна из них тут же пристраивается к тебе с лукавым «привет, красавчик». Я и не задумывался, каково им зарабатывать этим на жизнь.

А теперь задался вопросом: как же стоящие впереди девушки воспринимают наши взгляды и приглушенные комментарии? Им правда все равно или они притворяются?

Вскоре после открытия появился Йосвани в компании плотного чернокожего парня с бритой головой, в стильной полосатой рубашке и обтягивающих джинсах.

– Луис – один из лучших касинеро в Гаване, – пояснил кузен.

– Привет, ребята. – Луис пожал мне руку и поцеловал Ану в щеку.

– Мы застряли на проверке документов, – пояснил Йосвани. – Уже думал, никогда не пройдем. Чертова полиция…

– Им твое личико понравилось, – неожиданно предположил Луис.

– Ну я хоть красавчик, – парировал Йосвани. – Успокой мы их, что не я, а ты гей, нас бы сразу пустили.

Луис только фыркнул:

– Я не в их лиге, и они об этом знают.

«Каза де ла Музика» была огромной холодной черной пещерой. Входишь туда, пробираешься по узкой дорожке между столами и двумя барами, спускаешься к танцполу, окруженному еще рядами столов, и наконец в самой глубине видишь сцену.

Внутри оглушительно гремел реггетон. Мы нашли столик рядом с танцполом, и я пошел заказать всем пива (тут удостоверения не проверяли). А когда вернулся, музыка уже сменилась на сальсу, и Луис повел Ану танцевать.

Мы с Йосвани наблюдали за ними. Луис и правда был хорош. Ана, кажется, пребывала в экстазе.

– Не волнуйся, – сказал Йосвани. – Луис у нас по мальчикам.

– А это вообще нормально, что ты норовишь так его назвать? – спросил я.

– Как?

– Геем.

Йосвани только посмотрел на меня и покачал головой. Я думал, он уклонился от вопроса. Но когда Луис с Аной вернулись, Йосвани чокнулся с приятелем пивом и заявил:

– Рик сейчас задал мне вопрос, а я не знаю, что ответить. Ты не против, что я зову тебя геем?

Я замер. Ана резко втянула воздух.

Луис долгое время бесстрастно смотрел на Йосвани, а потом рассмеялся, сверкнув зубами:

– Нет, ты ведь знатный засранец. – Он смотрел на друга, не мигая.

Йосвани повернулся ко мне:

– Видишь?

– Извините. – Луис встал. – Пойду поздороваюсь с другом.

– А ты и правда засранец, – сказала Йосвани Ана, когда Луис ушел.

– Что? Почему? Он же не против.

– Ага, – кивнула Ана. – Как девушки на улице не против, когда ты свистишь им вслед и говоришь им, какие они горячие.

– Именно, – озадаченно протянул Йосвани.

– Позволь просвещу, – сказала Ана. – Нам неприятно.

– Ну, может, тебе и неприятно, – возразил Йосвани. – А вот кубинки…

– Думаешь, я с ними не общаюсь? – спросила Ана.

Йосвани пожал плечами:

– Они никогда не просили меня прекратить.

– Ага, – вмешался я. Эту тему я хорошо знал. – Это же так просто попросить кого-то отвалить.

– Особенно если этот кто-то в два раза больше тебя, – поддакнула Ана.

– Я не в два раза больше Луиса, – возразил Йосвани.

– Ты же не рос, слушая, как твои друзья шутят на тему геев, и думая: «Это они про меня».

Йосвани резко встал:

– Это Куба. Тут все иначе. У меня куча одноклассников-геев, и знаете что? Я им нравлюсь. Мы как братья. Я – танцевать.

– Он… – начала Ана. – Он сейчас что?..

– Выложил козырь «мой лучший друг гей»? Да. – Я вздохнул. – Мне нравится Йосвани, но… он как из пятидесятых выпал.

– Ладно, ладно, мистер Современность. Ты вырос в Питер-купер-вилладж, а не на Кубе. Даже не в Бронксе.

– Ну да.

Ана от души глотнула пива.

– Мой отец в Сан-Хуане был таким же, – усмехнулась она. – Вечно торчал на улице, вечно крутил романы с двумя-тремя девчонками одновременно. Выходя за него, мама знала, во что ввязывается. Надеялась, что сумеет его перевоспитать.

– Получилось?

– Думаю, в итоге он уже сам этого хотел. – Ана покачала головой. – Когда мама вышла за отчима, я боялась, что он окажется таким же. То есть они даже внешне были похожи. Большой суровый доминиканец. Но они были совершенно разными. Я не раз ловила себя на мысли, как жаль, что мама не встретила его первым.

– О!

Ана словно очнулась:

– В Нью-Йорке лучше, но не настолько же! Ни на улицах, ни в школе, ни в клубах.

Музыка стихла. На сцену вышли «Лос Ван Ван». Мы выдвинулись на танцпол.

Я уже ходил на хорошие концерты. Слушал рок на Мэдисон-сквер-гарден, джаз в «Бердлэнде» и «Блю Ноут». Это было нечто иное.

Дело не только в музыке – веселых и горько-сладких песнях, бесконечных и неспешных, в истинном стиле «Ван Ван». Не только в энергетике группы. Я стоял так близко, что мог коснуться Менди Кантеро, пока тот выделывал румбу под их знаковую мелодию «Эль Апаресидо». Но и это не все.

Музыка завладевала мной, врывалась мне в уши, стучала в черепе, разливалась по конечностям и заставляла двигаться. Я чувствовал себя танцором, присутствующим на ритуале какого-то религиозного культа, которым овладели духи. Просто не мог сопротивляться. Ноги шагали из стороны в сторону в такт ритму. Плечи тряслись под треск гуиро. Руки выделывали то сальсу, то румбу, то вообще что-то немыслимое.

Ближе к концу шоу я заметил танцующую рядом девушку. Белокожая кубинка, невысокая и симпатичная, зажигательно двигалась под музыку. Я выделил ее, потому что она посматривала на меня и улыбалась.

Я повернулся к ней, и мы стали танцевать – не касались друг друга, просто подстраивали свои движения друг под друга. Когда началась медленная часть, мы перешли к сальсе. Добрых десять минут группа играла монтуно за монтуно, серию импровизаций, и от этого мелодия длилась бесконечно.

Когда все закончилось, девушка меня обняла и достаточно долго не отпускала. Я уже подумывал угостить ее пивом… как вдруг увидел Ану. Она танцевала с каким-то здоровенным белым парнем и явно прекрасно проводила время.

Я захлопнул рот.

Кубинка одарила меня долгим взглядом и растворилась в толпе. А я стоял столбом и гадал, почему же я такой идиот.

* * *

Если крутишься в кошачьем кинематографе, то начинаешь все в жизни воспринимать через призму их метафор. Занятные уроки из мира животных.

Не получается что-то с первого раза? Посмотрите на Снежка и его охоту за миской с хлопьями.

Поссорились с подружкой? Полюбуйтесь, как Сахарок и Перчинка клубком катаются по полу. Пищат, царапаются, врезаются в лоток, а потом уютно устраиваются рядом и вылизывают друг друга.

Не используйте в своем случае настоящий лоток. Это метафора.

В отличие от обнимашек или облизываний.

Не можете решить, куда поступать? Поставьте две коробки рядом и смотрите, как Печенька ляжет в одну, вылезет, ляжет в другую, снова вылезет, переберется обратно в первую, а потом с треском вылетит, потому что забыла накопить средства для оплаты обучения (подождите, мы все еще говорим о метафорах?).

Проводите лето на Кубе с любимой девушкой, которая не желает отвечать на ваши чувства?

Тяжелый случай. Придется выйти на новый уровень.

В самом начале существования сайта я мечтал о пяти тысячах просмотров в день. Казалось, что, достигнув этого уровня, я буду счастлив. Восходящая звезда в сфере незатейливых развлечений. Да я бы просто по потолку бегал!

А потом этот день настал. И знаете, что я делал? Весь день просидел, возясь с поисковой оптимизацией. Ну знаете, чтобы поскорее достичь десяти тысяч просмотров.

Да, больше просмотров значит больше кликов, а значит, больше денег. Но все же…

Когда Рейчел Шоу меня бросила, я был неуклюжим, заторможенных гиком и решил изменить свою жизнь. Полгода спустя я был… ладно, все еще гиком, и все еще неуклюжим и заторможенным, но черт, я уже умел танцевать. Ребята в школе хлопали меня по спине и называли клевым. Одна девушка дала мне свой номер телефона, другая попросила научить ее сальсе. Теперь, на Кубе, симпатичные девчонки уже вовсю меня обнимали, бросая на меня игривые взгляды.

И как я себя вел? Все еще вздыхал по Ане.

Хватит!

* * *

Я пробрался обратно к столику. За ним уже сидел Йосвани и, судя по пустым бутылкам, приканчивал четвертый бокал пива, кивая головой в такт музыке.

– Мне надо что-то решать с Аной, – сообщил я ему, как только сел. – Нельзя же ждать вечно. Мне нужно узнать наверняка.

Йосвани просиял, словно только и ждал, когда же я созрею:

– Ну наконец-то, братишка.

– Но что мне делать? – спросил я.

– Что-нибудь яркое и стильное. Произведи впечатление. Если сработает – отлично. Если нет… ну, по крайней мере, ты с ней разберешься.

– Я в вопросах стиля не эксперт, – признался я.

Йосвани хлопнул меня по плечу:

– Предоставь это мне, брат. Завтра большая ночь. Завтра мы отринем страх.

Глава 14 Хулиганы

На следующее утро я проснулся, думая об Ане. Но когда повернулся спросить Йосвани, в чем же состоит его план, обнаружил, что кузена уже и след простыл. Смятая кровать была пуста.

Сперва я испугался, что он бросил меня в ответственный момент. Потом испытал облегчение. Может, мне и не надо форсировать события. Окрыленный этой мыслью, я отправился в душ.

Нагреватель сломался. Хуанита сказала, что его можно починить. Не завтра или на следующей неделе – просто можно. В Нью-Йорке я бы в панике бегал по дому. Здесь же холодная вода спасала от удушающей жары.

К тому моменту, как я оделся, Ана уже пила кофе на кухне вместе с Йоландой. Когда я вошел, она не подняла глаз. Я на миг замер, а потом присмотрелся к кузине. Она сидела, поставив локти на стол и наклонившись вперед так, чтобы волосы закрывали лицо. Но даже так я разглядел большой лиловый синяк у нее на щеке.

– Что случилось? – выпалил я. – Это… – И осекся.

Йоланда посмотрела на меня и чуть покачала головой:

– Вчера ночью… на меня напали какие-то хулиганы.

– Ты в порядке? Может, надо…

– Она сказала, это пустяки, – вмешалась в разговор Ана. – Оставь.

И она едва заметно качнула головой.

– Правда, ребята, я в порядке. – Йоланда помолчала, собираясь с духом. – Помните, вы спросили нас с Мирандой, можете ли чем-нибудь помочь?

– Выкладывай, – потребовала Ана.

– Что угодно, – подтвердил я.

– Мне нужно, чтобы вы… – начала Йоланда, затем сглотнула. – Мать моей подруги Лисани в больнице. Ей требуются дорогие лекарства, где-то на сотню «куков».

– Это не проблема, – заверила Ана.

– Конечно, – сказал я.

Сейчас я согласился бы на что угодно.

Йоланда замялась.

– Можете пойти со мной к Лисани, – наконец проговорила она. – Хотели же посмотреть настоящую Кубу. Это ее часть. Только оставьте камеру дома.

Несколько минут спустя, когда Йоланда ушла собираться, мы с Аной тихо обсудили предстоящий поход в больницу.

– Не задавай Йоланде вопросов, – наказала она. – Не знаю, Бенни ли это…

– Ну да!

– Йосвани так решил и теперь мечтает оторвать Бенни голову, но Йоланда сказала брату, что он ничего не знает и нечего лезть не в свое дело. Так что я не знаю. А она не хочет признаваться. Не дави на нее, хорошо?

Я попытался представить Бенни в ярости – худого скромнягу Бенни в этих его очках. Получалось с трудом. Но мое слабое воображение еще не аргумент.

– Это тяжело, – сказала Ана. – Когда твой любимый человек… в смысле тебе стыдно, ты не хочешь, чтобы кто-то узнал…

Я кивнул, гадая, насколько Ане самой знакомо это чувство. Полчаса спустя мы уже были на улице. Там царила привычная жара. Йоланда надела блузку с длинным рукавом. Широкополая шляпа сидела немного нелепо, но отчасти скрывала лицо. Мы с Аной шли по обе стороны от Йоланды, словно два телохранителя.

– Мы в аптеку? – уточнила Ана.

– Давайте сперва зайдем за Лисани.

Подруга Йоланды жила в дальнем конце Старого города. На полпути молчание стало утомлять, и я попытался отвлечь Йоланду.

– Я на днях встречался с вашей соседкой Рафаэлой. Она рассказала мне, почему мама покинула Кубу.

– Как мило, – заметила кузина.

– Как наш дед пытался ее остановить.

Йоланда притихла:

– Я не знала.

– Правда?

– Хуанита события тех дней не обсуждает. – Кузина пожала плечами. – Молчит. Если захочешь получить ответы, придется надавить.

Я подумал о Хуаните, поборнице семейных ценностей и верной коммунистке. Даже не знаю, как бы я осмелился на нее надавить.

– Только реши сперва, правда ли хочешь знать, – посоветовала Ана. – Твоя родня по разные стороны баррикад. По большей части. Тебе правда станет легче, если ты узнаешь подробности?

Вряд ли легче. Здесь, на Кубе, мне казалось, будто мама снова рядом со мной. Словно я могу потянуться через пропасть в несколько десятилетий и узнать ее лучше, чем знал при жизни.

Вдруг неподалеку что-то взвыло, сверкнули синие огни. Йоланда вскрикнула и подпрыгнула.

В квартале от нас проехала полицейская «лада». Еще секунда – и она скрылась из виду.

– Простите, – повинилась кузина. – Я нервничаю, если иду с приезжими. Иногда полицейские могут принять тебя за проститутку.

Я сделал вид, будто ей поверил.

– Это здесь, за углом, – сказала Йоланда.

Мы свернули на небольшую тихую улочку на юго-востоке Старого города. В дорожных выбоинах скопилась непонятная коричневая жижа. Здания были ветхими и серыми, ни единого цветного пятна. И вдруг…

– Смотрите, парк. – Йоланда указала на пустое место у дальнего перекрестка. Там виднелись несколько клумб и скамейка. – В последнее время в Гаване все больше и больше парков.

– Правда?

– Когда обрушивается очередное здание, на его месте разбивают парк.

– Из-за блокады? – спросила Ана. – У вас нет строительных материалов?

– Посмотрите на эту страну. Как тут идут дела… Думаете, если завтра снимут блокаду, что-то изменится? – Йоланда пожала плечами. – Ну, может, что-то. Но гораздо в меньшем объеме, чем вам кажется. А пока блокада – лучший друг Кастро. Есть на что списать проблемы. – Кузина кивнула на ближайшее здание: – Сюда.

Йоланда открыла фанерную дверь, и мы вошли в темный и тесный подъезд. После рассказа кузины о рухнувших зданиях я с опаской поглядывал на потолок.

В воздухе слабо пахло какими-то химикатами.

– Дезинфекция, – пояснила Йоланда. – То и дело проводят. Во время опрыскивания приходится уходить на весь день, а потом дом все равно еще долго воняет.

Квартира ее подруги находилась на верхнем этаже. Дверь открылась только после второго стука. Нас встретила белая женщина чуть за сорок со шваброй в одной руке и зажженной сигаретой – в другой. Она энергично расцеловала Йоланду, провела ее в светлую гостиную, сняла с кузины шляпу и осмотрела синяк, понимающе цокая языком:

– Сукины дети.

Йоланда высвободилась, словно смутившись всеобщего внимания:

– Ребята, это Лисани. Лисани, это Рик и Ана.

– Приятно познакомиться, – хором сказали мы.

Половицы проседали под ногами. Некогда ярко-зеленая краска на стенах выцвела до почти неразличимых пятен. В гостиной стояли потрепанный диван и несколько стульев. Потолок поддерживали две стоящие вертикально балки.

Между ними примостилось пластиковое ведро. На моих глазах в него упала капля с мокрого пятна на потолке.

– Ребята хотели посмотреть настоящую Кубу, – сказала Йоланда.

Лисани скривилась и махнула на ведро:

– Ну так вот она! Проходите присаживайтесь.

Мы с Аной осторожно опустились на диван. Он так просел под нами, что я испугался, что провалюсь на пол. Но где-то на полпути мне в попу впилось что-то острое. Лисани примостилась на угрожающе скрипнувшем подоконнике. Йоланда прислонилась к стене – единственному прочному предмету.

– Мы разве не идем в аптеку за лекарством? – спросила Ана.

– Чуть погодя, – ответила Йоланда.

– Мне редко удается поговорить с иностранцами, – заметила Лисани. – Что вы думаете о Кубе?

Ана нахмурилась. Я почесал голову.

– Ну же. – Хозяйка затянулась сигаретой и выпустила дым в окно. – Уверена, вы уже составили свое мнение.

Ана настороженно посмотрела на Йоланду и Лисани:

– Да.

Лисани улыбнулась:

– Это хорошо. И умно.

– Я так понимаю, мы здесь не из-за лекарств, – сказал я.

– Недели две назад, когда мы обсуждали ситуацию на Кубе, вы сказали, что хотите помочь, – подала голос Йоланда. – Что вы имели в виду?

Сказала это Ана, поэтому ей я и предоставил держать ответ. Она открыла рот, но осеклась и задумалась.

– Куба сильно отличается от того, как я ее себе представляла, – наконец сказала она. – Очевидно, что система не работает. Все разваливается. Но если вы спрашиваете, против ли мы революции, то это не то…

– Нас не волнует, что вы думаете о революции, – сказала Йоланда. – Нас волнует наша подруга Миранда.

– Я не уверена… – вмешалась в разговор Лисани.

– Миранда? – переспросила Ана. – А что с ней?

Лисани и Йоланда впились друг в друга взглядами, словно споря без слов.

– Слушайте, – не выдержал я, – у вас явно паршиво со шпионскими играми выходит. Объясните уже, в чем дело.

Йоланда пожала плечами и посмотрела на подругу:

– Решать тебе.

– Вот в чем беда таких ситуаций, – вздохнула Лисани. – Вопросы ничем не помогут. Йоланда, если ты доверяешь этим ребятам, я доверяю тебе.

Йоланда кивнула. Вздохнула.

– Это должно остаться в тайне, – попросила кузина. – Не говорите никому – ни Хуаните, ни Йосвани, ни даже Бенни. Поняли?

Мы кивнули.

– Ладно, – сказала Йоланда. – Вчера Миранду похитили. Прямо на улице. Сгребли в машину у нас на глазах.

Я уставился на нее. Миранда, та изнуренная женщина с пронизывающими глазами, исчезла…

Я невольно потянулся к своей щеке, к тому месту, где у кузины багровел синяк:

– Так вот откуда…

Йоланда кивнула:

– Я пыталась ее отбить.

– Это ужасно, – сказала Ана. – Ты обращалась в полицию?

Лисани горько усмехнулась.

– Они из правительства, – объяснила Йоланда. – На них не было формы, но я узнала главного. Он из МВД.

Я осторожно втянул воздух. Даже мне было известно о знаменитом Министерстве внутренних дел. Мама рассказывала о нем страшилки.

Вот почему Йоланда так нервничала на улице, почему надела шляпу. Она пряталась от секретной полиции Кастро. Может, и нас взяла для отвода глаз.

Мне вдруг стало стыдно за то, что я плохо подумал о Бенни.

– Дело в блоге? – спросил я.

– Она выложила что-то запрещенное? – уточнила Ана. – Что-то контрреволюционное?

– Контрреволюционное, – фыркнула Лисани. – Как же! Миранда писала о правах геев, но всем было плевать, раз уж Мариэла Кастро борется за то же самое. Недавно Миранда начала обсуждать условия жизни в Гаване. Состояние больниц. Разрушенные дома по всему городу. Последний пост был о том, как она две недели пыталась купить в квартиру новую раковину. Если на это нельзя жаловаться, то пора разобраться с этой страной.

– У нее нет известности Йоани Санчес, – продолжила Йоланда. – Это дало бы ей хоть какую-то защиту. Но Миранда не успела обзавестись большим числом подписчиков. Большинство кубинцев о ней и не слышали. Она может исчезнуть, и никто даже не заметит.

Ана начала что-то говорить, но замолчала, поджав губы. Наконец она сказала:

– Это ужасно. Но что мы можем сделать?

– Когда вы уезжаете? – спросила Лисани.

– В этом-то вся проблема, – ответила Йоланда. – Только через месяц.

Лисани покачала головой:

– Слишком долго.

– Да скажите уже, – подалась вперед Ана. – Чего вы от нас хотите?

Я мог сделать вид, будто также хочу узнать правду, но на самом деле трясся как осиновый лист. По коже бегали мурашки, словно меня обволакивал арктический холод, а не кубинская жара.

– Нам нужно вывезти это из страны. – Лисани выудила из кармана небольшую серебристую флешку. – На ней запись похищения. Мир должен узнать, что Миранду похитило правительство. Но это не может ждать месяц.

– О! – выдохнула Ана.

Я уставился на флешку. Во рту пересохло.

– Я думала, может… – начала Йоланда. – То есть у меня сейчас нет в городе других знакомых иностранцев.

Лисани закусила губу:

– Можно рискнуть, найти кого-то…

– Я это сделаю, – выпалил я.

Они уставились на меня.

Ноги, помимо воли, стали выделывать польку.

– Ты не понимаешь, – сказала Лисани. – Кто знает, что станет с Мирандой через месяц.

– Я выйду в Интернет сегодня. Со своего ноутбука.

– Даже не думай, – возразила кузина. – Правительство следит за каждым твоим шагом в Сети.

– Вы забыли, с кем говорите. Я Рик Гутьеррес.

Лисани и Йоланда непонимающе на меня посмотрели.

– Кошачий король Гаваны? – переспросила Ана.

Я ухмыльнулся:

– Именно. Это дело как раз для меня.

– Не надо идти на неоправданный риск, – возразила Йоланда.

– Вряд ли у кошачьих королей есть дипломатический иммунитет, – поддакнула Ана.

– Но это же правильный поступок? – спросил ее я.

Ана долго молчала и наконец резко кивнула. Она и правда поверила в то, что я справлюсь.

Этого почти хватило, чтобы унять мои стучащие зубы.

Почти!

* * *

В шпионском фильме, по законам жанра, тем днем в Гаване разразилась бы гроза. Я бы прижимал ноутбук к телу, пряча его под черным плащом. Ана попрощалась бы со мной у двери, шепнула бы «береги себя» и чмокнула в губы.

Этот поцелуй имел бы привкус персика.

Я бы побежал по темным улицам Гаваны, борясь с порывами ветра. Взорвалась бы машина, меня бы отбросило волной назад.

Я присматривался бы к каждой двери – не шевельнется ли чья-то тень, не блеснет ли дуло пистолета? Скорбный вой пса наполнил бы мою душу тоской по тому дню в далеком будущем, когда я смогу снять с плеч тяжкий груз и вздохнуть спокойно.

Как оказалось, жизнь имела мало общего со шпионскими фильмами. Сначала мы застряли в квартире, потому что Хуанита решила нажарить банановых чипсов («Вы никуда не пойдете, пока не поедите нормально»). Ана настояла, что пойдет со мной («Удостовериться, что ты не натворишь глупостей»). Йоланда заставила меня надеть защитного цвета шорты, взять рюкзак и повесила мне на шею свою камеру («Чтобы ты выглядел настоящим туристом»).

Вот в таком облачении мы прошли по главным улицам Гаваны. По пути до «Отель Парк Централь» – ближайшего места с вай-фай – нам успели раз пятнадцать предложить такси, сигары и рестораны. Каждый раз, как я начинал волноваться о видеофайле на жестком диске, очередное жизнерадостное «Привет, друзья! Друзья, вы откуда? Шпрехен зи дойч?» напоминало, что мы гораздо больше походим на двух дойных коров, чем на секретных оперативников. На углу Нептуно и Гальяно мы прошли мимо пары полицейских, но они на нас даже не взглянули, продолжили курить и болтать.

– Теперь Гавана кажется другой, да? – спросила Ана. – Когда знаешь, что тут происходит.

– Мама говорила, тут всегда так. Жизнь в постоянном страхе. Никому нельзя доверять. Я думал, она преувеличивает.

– В какой-то степени я рада, что Йоланда пострадала от тех людей, – сказала Ана. – Знаю, звучит дико, но если бы это сделал…

– Ага. Знаю.

Одно дело, когда на тебя нападает служитель местного закона, а другое – тот, кого ты любишь.

Дома, закрывшись у Аны, мы втроем с Йоландой посмотрели запись, где трое здоровяков скручивали Миранду, пока Йоланда кидалась на них с кулаками. Из-за зернистого, трясущегося изображения ее лицо было не различить, но фигуру я узнал. В конце концов мужчины швырнули Йоланду на землю, а ее подругу затолкали в «ладу». Машина сорвалась с места. Йоланда попыталась бежать следом, но остановилась.

– Никогда не чувствовала себя такой беспомощной, – призналась она нам. – Вот только мы шли с Мирандой, и вдруг они хватают ее, а я ничего не могу сделать. Те парни словно вообще меня не заметили. Им было плевать, кто я. Иначе у нас с Хуанитой уже возникли бы проблемы.

«Отель Парк Централь» был богатым и недавно отреставрированным. Обширное фойе, открытый двор под пирамидальной стеклянной крышей. Бар, ресторан, пальмы вокруг столиков. Все новое, чистое и дорогое, от классических белых колонн во дворе до плетеных кресел и мраморного пола.

Воздух звенел от разных языков. Кубинцами были только служащие. Я невольно задумался, каково это – жить где-нибудь вроде квартиры Лисани и работать здесь, обслуживая иностранцев, которые воспринимают эту роскошь как должное.

Мы поднялись на второй этаж и сели на диване так, чтобы никто не мог нас подслушать или заглянуть через плечо. Ана пошла покупать карту на вай-фай – здесь за час Интернета ломили пять «куков». Я включил ноутбук и подготовил файл.

Сжал видео так, что минута съемки заняла всего пару мегабайт. Написал текстовый файл с инструкцией, как опубликовать видео. Потом зашифровал оба через Serpent-Twofish-AES – алгоритм, который даже в АНБ сразу не взломают.

Возможно, вы зададитесь вопросом, откуда я знаю про шифрование. Если так, то вы никогда не сталкивались с разъяренным любителем кошек. Назвать животное лопоухим вроде не такое уж оскорбление, правда? Однако это не помешало пользователю люблю_моего_лео_73 начать слать мне письма с угрозами. С тех пор я шифрую данные. Не хочу, чтобы однажды ко мне на порог заявился какой-нибудь придурок со здоровенными овечьими ножницами и улыбкой Чеширского кота.

Итак, зашифровать видео несложно. Но мне надо было переслать файл тому, кто сумеет его открыть и опубликовать. Тому, кто знает пароль так, чтобы мне не пришлось произносить его вслух.

Я тихо объяснил все это Ане, пока подключался к Сети. – Есть кто-то, кому ты можешь доверять? – спросила Ана.

– Да. Латук Игорев.

Перед тем как пойти в отель, я послал другу сообщение и велел ждать у компьютера. А теперь зашел в почту Гугла и написал ему: «Привет, чувак».

Пять секунд спустя пришел ответ: «Рииииик! Как жиииизнь???»

Я сморгнул слезы – защитная реакция организма на подобное приветствие. «Да как всегда. Солнце, песок, девчонки. Ну ты понял».

«А тут один Xbox, куриные крылышки и вазелин».

«Тебе Ана привет передает. Она тоже тут. Сидит рядом со мной».

Ана слегка пихнула меня в бок.

«Вазелин сугубо для медицинских целей», – заверил Латук.

«Это каких?»

«Эй, я тебе говорил про „Синие орехи“? Мы отправляемся в тур».

«Ана говорит, что не желает слушать про твои синие орехи».

На этот раз меня пихнули уже не слегка. А пока я пытался отдышаться, Ана забрала у меня клавиатуру: «Это Ана. Расскажи мне все про свои орехи».

«Спроси Рика, – ответил Латук. – Он глава моего фан-клуба».

«Я объединю его с кошачьим сайтом, – пригрозил я. – Поклонников у вас прибавится, но стиль придется подправить. Вам надо будет побольше мяукать».

«Только если ты мне уроки по вокалу дашь», – написал Латук.

Я подумал, что к этому моменту любой местный госслужащий, который сумел пробиться через шифровку Гугла, уже наверняка решил, что нечего переводить на нас время.

Я поднял глаза от ноутбука. Никто на нас не смотрел. Охранник стоял у перил и наблюдал за двором. Вроде все тихо.

У меня сжался желудок.

«Слушай, не сделаешь для меня кое-что?»

«Что именно?»

«Сюрприз кое для кого». Технически так и есть. «Как тогда, когда мы организовали вечеринку на день рождения Роба Кенны и пригласили всех чирлидеров, помнишь?»

Долгая пауза. «Конечно».

Хорошо. Латук не стал спрашивать, что за чушь я несу, – значит, что-то понял. «Я пошлю тебе письмо с архивом и инструкцией. Тебе понадобится пароль».

«Хорошо».

«Пароль – особое прозвище Роба Кенны».

«Что?» Секунду спустя: «А, понял».

– Кто такой Роб Кенна? – спросила Ана. – И что за особое прозвище?

– Позже расскажу. – Я выразительно огляделся.

Ана кивнула.

Вообще-то дело не только в том, что я опасался, как бы нас не подслушали. Пароль состоял из таких слов, которые не говорят любимой девушке, да и не пишут тоже. В особом прозвище Роба Кенны упоминались пудели, свиньи, а также некоторые креативные названия частей человеческого тела. Мы с Латуком очень хорошо его знали, потому что в десятом классе целый месяц играли в «Имя Кенны». Я одержал уверенную победу.

Я послал Латуку файл. Он долго грузился (спасибо неторопливому Интернету), но в итоге все же дошел.

«Получил, – подтвердил Латук. А потом пять минут спустя: – Чувак…»

«Ага».

«Нет, чувак…»

«Знаю, знаю, – написал я. – Я о многом прошу».

«Нет, чувак, это честь для меня. Все сделаю».

Тут Ана потянула меня за локоть. К нам шел крупный мужчина в темном костюме охранника отеля. У меня отчаянно забилось сердце. Я свернул окно чата и запустил Фейсбук.

Мужчина остановился в шаге от нас. Он был крепким и светлокожим. Лицо растянутую в профессиональной улыбке.

– Добрый день, – сказал он по-английски.

– Здрасьте, – дебильно-весело ответили мы оба.

Мужчина наклонился к нам. Его улыбка поблекла. Он опасливо оглядел комнату.

Ана нащупала мою руку и крепко сжала.

– Марихуану не желаете? Я могу достать. Дешево-дешево, о’кей?

Я обмяк и вздохнул. У Аны вырвался нервный смешок.

Мужчина нахмурился.

– Спасибо, не надо, – ответил я. – В смысле, настроения нет.

– Спасибо за предложение, – кивнула Ана.

– Есть сигары, – с надеждой сказал мужчина. А потом, глядя на меня: – Девочки?

– Нет.

Мужчина пожал плечами, развернулся и ушел.

– Какое милое место, – заметила Ана.

Я открыл окно чата. Там мигало сообщение от Латука: «В деле». Больше ничего.

Я удалил видео с жесткого диска и перезаписал его с рандомными характеристиками, чтобы никто не смог восстановить. Мы пошли домой по тихим живописным улицам. Прогулялись по зеленому Прадо и остановились полюбоваться уличным искусством. Настоящие туристы!

– Думаешь, получится? – спросила Ана.

Я пожал плечами. Я попросил Латука загрузить видео на ютуб с анонимного аккаунта через Тор, чтобы скрыть следы, а потом запостить ссылку на него в каждом крупном блоге, связанном с Кубой.

– Это Интернет. Один день там идут бои за правду и справедливость. На следующий какой-нибудь чувак выкладывает гифку кота с привязанным к нему куском бекона и… в общем, забудь.

– Ты с ним соревновался? – спросила Ана.

– После того как та гифка стала популярной, я запустил целую кампанию «кошки с едой». И выиграл. – Я ухмыльнулся. – Лучше подхватывать идею, а не бороться с ней.

– Знаешь, Рик, я как-то привыкла считать тебя безнадежным занудой.

– А теперь?

– Ну может, не такой уж ты и безнадежный.

Кажется, в ее голосе прозвучала нотка восхищения.

Когда мы вернулись домой, Йосвани затащил меня в комнату и закрыл дверь. Он выглядел усталым, но довольным, словно и готовил что-то грандиозное.

– Ну что? – спросил кузен. – Готов к большой ночи?

Я не сразу его понял. Долгий выдался денек.

А когда понял, то никаких сомнений не осталось. Не после того, что недавно сказала Ана.

– Готов.

Безнадежный зануда спасовал бы. Но я больше не такой.

Глава 15 До конца

– Если собираешься дойти с девушкой до конца, надо сперва ее разогреть. – Йосвани примостился на краю кровати и серьезно на меня уставился. – Невозможно засунуть палец в банку, если она запечатана, усек?

– Хватит уже про пальцы, – взмолился я. – Придумай другое сравнение.

– Чтобы выпить вина, надо сначала вытащить пробку.

В другой день, я бы и эту метафору забраковал, но мне был нужен план.

А у Йосвани он был.

* * *

– Собирайтесь, ребята, – сказал я Ане и кузену после ужина. – Сейчас мы кое-куда идем. У меня для вас сюрприз.

Ана подозрительно взглянула на меня, но Йосвани вовремя воскликнул:

– Отлично, я люблю сюрпризы!

Что пресекло ее возражения на корню.

Йосвани это предвидел.

– Если пойдем втроем, она ничего не заподозрит.

Мы собрались.

В моем случае это означало быстро натянуть помятую рубашку прямиком из чемодана и слегка причесаться. Йосвани откопал себе джинсы, которые не сидели ниже белья.

Ана вышла из своей комнаты в насыщенно-синем облегающем платье до колен, с асимметричным вырезом и рядом пуговиц.

С огромным усилием я заставил себя не пялиться на нее. Ну, или пялиться, но по минимуму.

Йосвани присвистнул:

– Черт, девушка, да я ж помру от восхищения!

Я ждал, что Ана ответит какой-нибудь колкостью, но она только улыбнулась:

– Идем.

– Повеселитесь, – сказала Хуанита нам вслед и подмигнула мне: – Удачи!

– Удачи? – переспросила Ана. – О чем это она?

– Да она в лифте вчера застряла, – ответил Йосвани. – Но вроде его уже починили.

Был приятный августовский вечер. Ветер сделал жару терпимой.

Мы поймали «автобус» до Ведадо – огромный желтый «шевроле» с двумя рядами пассажирских кресел. Мы втроем уселись позади водителя. «Миндалька» скрипнула и со стоном поехала по Нептуно, в тусклом свете фонарей, мимо голосующих кубинцев.

Я взглянул на часы: восемь сорок. Осталось двадцать минут.

Внезапно водитель подрулил к обочине и остановился. Мы никого не могли подбирать – машина была забита под завязку.

Водитель выдернул из ржавой панели новенькую сияющую магнитолу (в Гаване такие непременно стояли даже в самых раздолбанных драндулетах). В повисшей тишине сказал: «Сейчас вернусь», выскочил из машины и исчез в ближайшем здании.

Я потрясенно уставился ему вслед.

Ана спросила:

– Какого черта?

Все остальные пассажиры вели себя так, будто ничего не случилось. Кто-то тихо переговаривался. Кто-то копался в телефоне.

Я вопросительно взглянул на Йосвани, но он только руки вскинул – мол, что тут поделаешь?

Прошла минута. Две. Пять. Мотор машины низко урчал.

Я глянул на часы. Поколебался, но перегнулся через водительское кресло и нажал на гудок.

Никакой реакции.

Прошло еще пять минут.

– Давайте поймаем другую машину, – предложил я.

– Не выйдет. – Йосвани махнул на улицу. – Сегодня слишком людно, а нас трое.

– Да что он там делает? – спросила Ана.

– Спасает кому-то жизнь. Ужинает. Кувыркается с подружкой. – Йосвани пожал плечами. – Ничего необычного.

– На Кубе вечно чего-то ждать приходится, – заметила Ана.

– Пойди как-нибудь с моей мамой по магазинам и узнаешь, что такое ждать, – парировал Йосвани.

В этот момент дверь дома распахнулась, и выскочил наш водитель. Молча сел в машину и принялся подключать магнитолу обратно.

– Что ты там делал, на толчке сидел? – спросил Йосвани.

– Пришлось сбегать на пятый этаж и обратно, – ответил водитель. – Я ж не реактивный.

По крайней мере, мы поехали дальше.

С каждой минутой я все сильнее закусывал губу. К небоскребу Авана Либре удалось добраться только в пять минут десятого.

– Идемте, – позвал я, выбираясь из машины. – Мы уже опаздываем.

Тут, словно по сигналу, у Йосвани зазвонил телефон. Ну, то есть и правда по сигналу, но Ана об этом не знала.

– Да? – ответил кузен. – Серьезно? Нет! Нет, не могу. Слушай, чувак, я не… – Он замолчал, будто слушая кого-то на том конце провода.

Зная, что слушать-то было некого, я был впечатлен разыгранной Йосвани пантомимой. На его лице поочередно отразились раздражение, потом тревога и решимость.

– Хорошо, – наконец сказал Йосвани. – Ладно, хорошо. Сейчас приеду. – Он убрал телефон, посмотрел на нас и вздохнул: – Придется мне пропустить сюрприз. Извини, Рик.

– Что случилось? – спросила Ана. – Мы можем помочь?

Йосвани покачал головой:

– Наш ударник напился и вырубился. Им через полчаса играть, так что мне лучше поторопиться. А вы идите.

– Надеюсь, у них все пройдет хорошо, – сказала Ана, когда мы вошли в сияющий холл отеля. – Представить не могу, каково это – отыгрывать вечер без предупреждения.

– Уверен, он справится. – Если у меня не получилось изобразить тревогу, то только потому, что план Йосвани на вечер включал в себя вечеринку в Центро Авана, где ему и предстояло провести остаток вечера в компании школьных приятелей и оплаченной мною бутылки «Авана Клаб». – Поехали на лифте.

Мы добрались до самого верха, на двадцать пятый этаж.

– Так что ты затеял? – спросила Ана.

Я только покачал головой. Ну прямо мистер Загадочность.

Двери лифта открылись, и мы увидели тускло освещенный холл. Путь преградила невысокая женщина в униформе и с планшетом в руке. Она оглядела нас. После секундного замешательства улыбнулась и заговорила по-английски:

– Простите. На сегодня «Туркино» закрыт для туристов.

– Все в порядке, – ответил я по-испански. – Мы должны быть в списке. Рик Гутьеррес с гостем.

Женщина прищурилась:

– Это мероприятие для ответственных работников центрального…

– Пожалуйста, – перебил я. – Посмотрите в списке.

Женщина посмотрела на меня. Удивленно подняла брови. Закусила губу.

– Это не сальса и не реггетон, вы знаете?

– Знаем, – ответил я.

Женщина пожала плечами:

– Хорошо.

Ана вопросительно посмотрела на меня. Я сделал вид, что ничто не заметил. Чтобы мы попали в список, Хуаните пришлось задействовать все свои связи, но сейчас было не время это объяснять.

Мы прошли сквозь большие двойные двери в полутемный ночной клуб. Внутри располагался бар, а залитая огнями сцена – в дальнем конце. Остальное пространство занимали небольшие столики, расставленные на темном полу.

Скудное освещение здесь было сделано специально, чтобы наиболее выгодно показать раскинувшуюся внизу Гавану.

Из огромных, во всю стену, окон открывался вид на мерцающий черно-золотой ковер. Абсолютно плоский, если не считать полоски высоток вдоль берега, напоминавшей волнорез, бетонный горный хребет, защищавший Гавану от темного моря.

Кое-где виднелись темные пятна, где редкие фонари казались жемчужинами, нашитыми на черную ткань.

Как по мне, слишком много тени для большого города, но с другой стороны, я ведь привык к Нью-Йорку.

– Красиво, – сказала Ана. – Это и есть сюрприз?

Я посмотрел на пустую сцену:

– Еще нет.

Похоже, зря я волновался из-за десятиминутного опоздания. Это же Куба.

Официантка усадила нас за столик в углу. Мы заказали содовую.

Вокруг нас сидели одни кубинцы, пары лет пятидесяти – шестидесяти. Мужчины в рубашках и брюках со стрелками, женщины в изысканных платьях и туфлях на высоких каблуках. Совсем немного смуглых лиц – резкий контраст по сравнению с обычным разношерстным людом, собиравшимся на танцполе. (Кстати, одна из тем, которые Миранда освещала в блоге, это как выглядит правящая верхушка на фоне населения в целом.)

На сцену вышел мужчина с гитарой. Сел на деревянный стул, устроил инструмент на колене. Обычный мужчина средних лет, белый, с плешью на макушке, в очках. Я бы на улице такого и не заметил.

В «Туркино» воцарилась полная тишина. Кажется, зрители даже дышать перестали. Даже официанты и бармены застыли, словно по сигналу.

У меня побежали мурашки.

Ана подалась вперед.

Пальцы мужчины принялись ласкать струны. Низкие печальные ноты пронзили тишину. Грациозные арпеджио, простая мелодия, тихая и завораживающая.

– Да ладно, – прошептала Ана, узнав композицию и самого мужчину.

Сильвио Родригес запел. О прошлом и надеждах, о белых крыльях, трепещущих в темноте, о людях, что никогда не вернутся, о душах исчезнувших солдат… Его голос был сладким и ярким, грубым и темным, как и голос его гитары. Мы слушали его, и в тени вокруг нас бродил голубой единорог. Единорог, которого Сильвио потерял и по которому тосковал, и мы тосковали вместе с ним. Он пел о любви и войне, о справедливости и лжи, а мы все слушали. Я не знал, сколько времени прошло – десять минут или час, – не знал, аплодировать или нет, не знал ничего. Только то, что повисла тишина, а мгновение назад ее не было.

* * *

– Когда она растрогается, веди ее гулять, – наказал мне Йосвани. – Наговори ей комплиментов. Расскажи, какая она особенная. Пусть поверит, что в мире нет никого красивее и замечательнее, чем она.

* * *

Ана и правда расчувствовалась. Вот только и я тоже. Мы прошли вниз по Двадцать третьей улице до Малекона и едва ли перемолвились словом. Я все еще слышал переборы гитары Сильвио Родригеса. Уверен, и Ана тоже.

Мы сели на бетонной губе Малекона и долго любовались на волны.

– Я никогда не видел, чтобы кто-то так увлеченно слушал исполнителя, – признался я. – Даже в Карнеги-холле, а ты знаешь, что там за публика.

– Вообще-то не знаю, – ответила Ана. – Но ты прав. Думаю, для местных его песни значат гораздо больше, чем для нас. Вроде как если бы Боб Дилан пришел поиграть у тебя в гостиной. – Она надолго замолчала. – Мой отчим включал Сильвио поздно ночью, погасив свет. Я садилась с ним в гостиной, и мы слушали песню за песней, сидя в полной темноте. Сегодня на концерте я закрыла глаза… и почти почувствовала его рядом.

– Я вспомнил, как ты попросила поиграть песни Сильвио в ресторане дяди Йосвани, – сказал я, хотя, конечно, это вспомнил мой кузен. – Подумал, что тебе должен понравиться концерт.

– Я так любила эти песни. А теперь… то есть концерт, конечно, замечательный. Мне очень понравилось. Но я все думала – а Сильвио правда верит в то, о чем поет? Он правда предан революции? Ему нравится то, что он видит на улицах, когда ходит по Гаване? Он знает, что происходит с такими, как Миранда?

– Так ты больше не поддерживаешь революцию? – удивился я.

– Революция была необходима, – возразила Ана. – Батиста вел себя как придурок, и на Кубе творилось неизвестно что.

– Но?

Ана вздохнула:

– Я не специалист по экономике, но коммунистическая идеология явно не работает. Я знала кое-что о Советском Союзе и Камбодже, но надеялась, что на Кубе все иначе.

– Я тоже не экономист, но, как специалист по кошачьему видео, могу сказать: если ты похищаешь людей за посты в Интернете, ты конченый человек.

Ана кивнула.

Мы долго сидели в тишине.

А потом раздался гул. Из-за угла вывернул ярко-красный драндулет с откидным верхом.

За рулем сидел друг Йосвани, Луис, в облегающем белом костюме и с золотой цепью на шее. Модный, стильный, почти мачо.

– Привет, ребята, – окликнул он. – Вас подвезти?

Ана уставилась на него.

И тут я понял, что потратил десять драгоценных минут, обсуждая коммунизм с девушкой, которую должен был очаровывать.

Поздно отступать.

– А сегодня прямо сюрприз за сюрпризом, – заметил я.

Ана сощурила глаза и пристально на меня посмотрела:

– Не уверена, что выдержу еще один.

Однако в машину она села.

* * *

– Твоя главная цель – потрясти ее, – сказал мне Йосвани. – Шокируй, порази, подари ей вечер, которого у нее никогда не было. Сделаешь это – и она твоя.

* * *

Я отставал от расписания.

«Сделай ей комплимент», – думал я, пока машина неслась по Малекону. Нас обдавала невесомая дымка водных брызг. Я все искал, что бы сказать такое блестящее и красивое, но внутри все тряслось от страха.

– Мы же встречались на концерте «Ван Ван», – сказала Ана Луису, перекрикивая шум мотора. – Надо как-нибудь потанцевать снова.

Луис улыбнулся ей в зеркало заднего вида, показал большой палец и включил магнитолу.

Заиграла веселая старая песенка, не дав Ане продолжить разговор с водителем.

Луис подмигнул мне в зеркало. Он точно знал, что я затеваю.

– Ладно, теперь это становится странно, – сказала Ана, не глядя на меня.

Справа мелькнуло залитое огнями здание «Милочо», и мы въехали в туннель Мирамара.

– Э… – сказал я. – А… – Решив, что это недостаточно красноречиво, прибавил еще: – Гм…

– Что происходит? – спросила Ана. – Только не говори, что Луис случайно тут проезжал.

– Если бы не ты, я бы не приехал на Кубу. – Я сам удивился вырвавшимся словам, но продолжил. Стало легче теперь, когда темнота скрывала мое лицо. – В смысле, не этим летом. Ты меня вдохновила. Когда я увидел твой танец, как тебе это нравится… как ты выручила меня с выступлением в школе, хотя не обязана была… Я понял, что ты настоящий друг. И что мы прекрасно проведем время, если поедем вместе.

Ана затихла. Мы въехали в Мирамар. В желтом свете фонарей я увидел, как она на меня смотрит – задумчиво и немного удивленно.

– Я хотел тебя поблагодарить, – тихо сказал я, воспринимая все словно со стороны. – Показать, как ценю то, что ты рядом.

Ана улыбнулась:

– Спасибо, Рик. Я счастлива, что приехала.

В какой-то момент мы свернули с главной дороги и поехали по боковой улочке мимо небольших особнячков и непривычно аккуратных садов. И наконец подрулили к низкому зданию с кирпичными стенами, без окон и с металлической дверью. Его можно было принять за какой-нибудь захудалый бар в забытом богом уголке Бруклина.

Луис остановил машину, но не заглушил мотор и не выключил музыку. Лишь с шиком махнул в сторону здания.

Ана мгновение его рассматривала:

– Можно поинтересоваться…

Храня молчание по совету Йосвани, я вышел из машины и открыл дверь Ане. Она встала рядом со мной.

Я провел ее к простой двери. Задержал дыхание и потянул ручку.

Дверь со скрипом отворилась. Внутри царила непроглядная тьма. Я поманил Ану туда.

– Ладно, – произнесла она, – если на меня там кто-то выпрыгнет, я тебе челюсть сверну.

Однако внутрь вошла. Я последовал за ней. В воздухе витал свежий сладкий аромат.

Я прикрыл за нами дверь.

Идеальная темнота. Ни звука, только наше дыхание.

Я подавил зачатки страха и три раза громко стукнул по двери.

Зажегся свет.

Долгое время Ана просто стояла рядом и смотрела перед собой. И я тоже, так как сам не знал, чего ожидать.

Цветы. Пестрый ковер, словно ожившая картинка из фотошопа. Все было заставлено вазами – столы, стулья, полки и пол. Хватило бы укрыть целый перекресток в Нью-Йорке.

– Выбирай. – Сердце болезненно подпрыгнуло у меня в груди. – Любые. Они твои.

Ана нерешительно, медленно шагнула вперед. Прошла между металлическими столами, мимо ваз на полу, мимо орхидей, высоких роз и сотен других цветов, названий которых я бы и под дулом пистолета не вспомнил. Остановилась понюхать лилии (или нарциссы?), погладила ярко-желтый бутон в форме перевернутого колокола.

А потом отвернулась от цветов и спокойно, уверенно прошла обратно ко мне.

Я покраснел.

– Это ведь все придумал Йосвани, так? – спросила Ана. Я только рот открыл. Но не издал ни звука.

«Нужно лгать женщине, – наказывал Йосвани. – Чем больше лжи, тем лучше».

Я собрался с духом, но смог выдавить лишь:

– Откуда ты узнала?

Ана поникла, отвернулась и снова посмотрела на цветы:

– Ты же обещал. Не этим летом.

Я мог только стоять и молчать.

– Ты хоть понимаешь, каково это? – С каждым словом голос Аны набирал силу, словно что-то скрытое прорывалось на поверхность. – Каждый день ты смотрел на меня, каждый день чего-то от меня ждал. Я приехала на Кубу, чтобы сбежать ото всего, не для того чтобы разбираться с… этим.

– Я только… – Я попытался найти слова. – Я подумал, вдруг, если показать тебе, насколько я…

– Рик, ты мне друг. – Ана пристально посмотрела на меня. – В Нью-Йорке я думала… думала, что, может, между нами возникнет нечто большее. Но теперь понимаю, что не воспринимаю тебя иначе.

– О!

Из меня словно выпустили воздух. Это улетучилась последняя надежда. Получилось даже хуже, чем расставание с Рейчел, потому что у нас с Аной даже зачатков отношений не было.

– Давай забудем об этом, хорошо? – попросила она. – У нас впереди еще несколько недель на Кубе. Будем танцевать. Веселиться. Что скажешь?

Я мог сказать ей, что сейчас ощущаю. Словно в рот набили мокрого пепла.

Глава 16 Ложе из гвоздей

По дороге назад Ана рассказывала о том, как собирается доснять фильм. Кажется. Она что-то говорила, а я сидел, забившись в угол, и не слушал. Наверное, ей хотелось заполнить тишину так же сильно, как мне стать невидимкой.

Люди описывают разочарование в любви как нечто поэтическое, вот только боль в груди была вполне реальной. Словно Ана схватила меня за горло и сжимала до тех пор, пока внутри что-то не оборвалось.

Вот только ее вины в этом не было.

Виноват был я.

В том, что решил надавить, когда она сразу сказала «нет».

В том, что вообразил, будто могу заставить ее передумать.

Я нарисовал себе тысячи сценариев совместной жизни, тогда как она повода для этого не давала.

Я построил воздушный замок. Она просто позволила ему упасть.

Когда мы вернулись, Ана поехала на лифте, а я пошел пешком по лестнице. Ноги болели, но мне было плевать.

На нашем этаже я встретился с Рафаэлой, она как раз выходила из своей квартиры.

Пожилая леди поманила меня:

– Подойди на минутку.

Я едва не потребовал оставить меня в покое, но вовремя сдержался. Нечего вести себя как придурок, лучше от этого не станет.

– Привет, Рафаэла.

– У меня для тебя новости. Я нашла Рикардо.

Я непонимающе на нее уставился.

– Рикардо Эухенио. Друга твоей мамы.

– О!

Рафаэла причмокнула, видимо разочарованная моей реакцией.

– Он в Тринидаде. Родном городе Марии.

– Здорово.

– Я подумала, тебе будет интересно.

– Так и есть, – заверил я. – Спасибо.

Рафаэла кивнула:

– Если хочешь, я могу достать тебе его адрес. Не уверена, что у него есть телефон.

– Было бы замечательно. – На самом деле это казалось мне совершенно неважным.

Я попрощался с Рафаэлой и вошел в дом. Йосвани еще не вернулся. К счастью, Хуанита и Йоланда уже спали. Ана исчезла в своей комнате. Я проглотил банан и пошел спать.

Вернее, пришел в комнату Йосвани и лег на диван, глядя в потолок. Удивительно, какими интересными кажутся трещины на нем в подобной ситуации.

Где-то глубокой ночью вернулся Йосвани. От него несло ромом, но он двигался твердым шагом и вполне уверенно приземлился на кровать.

– Ну? – спросил он. – Как все прошло?

Я ему рассказал. Не с первой попытки, но стоило словам прорваться, как они полились из меня, словно вода из неисправного туалета.

– Не понимаю, где я облажался, – подытожил я.

– Мои соболезнования, брат. Но, по крайней мере, теперь ты знаешь наверняка.

Я поверить не мог, как он весело это произнес.

– Да уж наверное.

– Не переживай. – успокоил Йосвани. – Найдем тебе девчонку.

Не в этом дело, хотел я ему сказать. Мне не просто секс нужен, а та, кто стал бы для меня одной-единственной. Но я представил, что кузен меня на смех поднял бы, и промолчал.

И продолжал молчать уже после того, как Йосвани уснул. Держал в себе все то, что хотелось сказать, прокричать и прорыдать, пока не превратился в средоточие боли. С этим образом в голове я наконец уснул.

* * *

Я легко мог бы просидеть все воскресенье, упиваясь жалостью к себе. У меня на ноутбуке было несколько сезонов «В поле зрения». Именно им я лечился после разрыва с Рейчел Шоу.

Пять бессонных часов могли бы стать хорошим началом в этом деле. Но когда я вышел из комнаты поесть – уже после четырех часов дня, – то обнаружил на кухне Йоланду. Она стояла у окна и смотрела на город.

Поначалу я ее не признал. Кузина обстригла свои длинные гладкие волосы, оставив лишь стильный «ежик». Она выглядела моложе, словно подросток, увлекшийся панк-роком, да и оделась под стать. Рваные джинсы, ярко-желтая футболка.

Когда она обернулась, я невольно вздрогнул, ожидая увидеть в ее глазах понимание или даже веселье – наверняка Йоланда уже знала о вчерашней катастрофе. Однако единственной эмоцией, написанной на ее лице, была тревога.

– Ну? – спросила она. – Думаешь, они меня узнают?

– Э… кто?

– Те мужчины, – нетерпеливо махнула рукой она. – Похитители Миранды.

– Вряд ли.

– Хорошо. – Йоланда подошла к столу и стиснула деревянную спинку стула. – Хорошо. Я даже не говорила с ее семьей. Боюсь рисковать. Бедные люди, представь, каково им сейчас.

Мои проблемы показались такими незначительными.

– Я пойду проверю почту, – сказал я. – Посмотрю, вызвало ли видео какую-нибудь реакцию.

– Я с тобой, – вызвалась Йоланда.

Я был рад ее обществу. Всю дорогу до «Отель Парк Централь» мы болтали. Имя Аны даже не упоминалось. Мы устроились на том же диване и вышли онлайн.

Мне пришло письмо от Латука с темой «Зацени клевый ролик с кошками!». К нему был прикреплен запароленный архив. Я ввел особое прозвище Кенны, и на рабочем столе появилась серия скриншотов.

Снимок видео в ютубе. 4357 просмотров. Тринадцать комментариев.

Серьезный политический блог со ссылкой на ролик и краткой статьей о похищении Миранды Гальвес. Шестнадцать комментариев.

Реддит. Не главная страница, но топовый пост в разделе «Политика». Сто двадцать комментариев.

Йоланда с жадным интересом всматривалась в картинки:

– Что это значит?

– Новость распространяется. Уже тысячи людей посмотрели ролик.

– Отлично. – Йоланда сжала мою руку. – Отлично, отлично. Спасибо, кузен.

– Не стану обещать, что мы непременно чего-то добьемся, – предупредил я. – Можно запостить видео «Как правильно чистить банан» и набрать пять тысяч просмотров.

И все же радость Йоланды грела душу. Может, все-таки эта поездка была не зря.

Когда мы вернулись, Ана с Йосвани в гостиной смотрели телевизор. Я поздоровался как ни в чем не бывало.

– Что смотрите?

– Показывают старую речь Фиделя, – ответил Йосвани.

– Двадцать минут разглагольствований о притеснении бедных в мире, громкие слова, драматический накал – и ни единого внятного предложения. – Ана указала на экран, где Фидель как раз многозначительно поднял палец. – Пошли танцевать. Сегодня же вечеринка в «Милочо», да?

Танцевать сейчас хотелось так же, как спать на ложе из гвоздей.

– Конечно же пошли! – ответил я.

* * *

По дороге в клуб Ана с Йосвани болтали без умолку. Он устраивал ей интервью с некоторыми небольшими группами сальсы по всему городу.

– Это даст тебе дополнительный материал для фильма. Точку зрения музыкантов. Совсем другое дело смотреть на танцпол со сцены и видеть, как люди реагируют на твою музыку.

– Потрясающе, – обрадовалась Ана. – Правда, Рик?

– Конечно. – Я сидел в углу машины и делал вид, будто читаю что-то в телефоне. – Йосвани самый лучший.

К нашему приезду в «Милочо» уже было не протолкнуться. На сцене местная группа зажигала толпу под убойную «Чарангу Хабанеру». Тряслись плечи, качались тела, бедра. Танцпол заполонило море «тыждруков».

Йосвани провел нас мимо. За каждым столом кто-то вставал с ним поздороваться, поболтать, похлопать по спине, словно он был кинозвездой. Интересно, почему всем так хотелось с ним подружиться? Даже мне он нравился, невзирая на всю ту чушь, что нес, и взгляды, которые бросала на него Ана.

– Смотрите, это же Пабло, – сказала она.

Наш учитель с улыбкой поднялся из-за стола:

– Мои любимые ученики!

Если он держал нас за любимчиков, страшно представить, каково приходилось остальным. Только в пятницу Пабло обозвал меня танцующим кенгуру. И не шутил.

Из-за стола поднялся сосед Пабло, невысокий круглый белый мужчина лет шестидесяти:

– Я Родриго. Пожалуйста, присаживайтесь к нам.

– Родриго руководит крупной танцевальной школой для туристов в Старом городе, – пояснил Пабло. – Мы подумываем поработать вместе.

– Просто прикидываем варианты, – уточнил Родриго. – Еще рано о чем-то говорить.

Так вот откуда энтузиазм. Пабло пытался получить работу.

– Пабло лучший, – заговорил Йосвани. – Я видел его в деле, и поверьте, он умеет добиться результата. Посмотрите на моего кузена. Когда он сюда приехал, то жутко танцевал. Мне глаза хотелось себе выколоть.

– Спасибо, Йосвани, – сказал я.

– Но теперь, – продолжил кузен, – Рик танцует по-настоящему. А ведь всего месяц прошел.

– Серьезно? – Родриго с интересом посмотрел на меня. – Так ты хорош?

– Гм… – Я пожал плечами. – Пабло многому нас научил.

– Пабло замечательный, – подтвердила Ана, хотя я практически услышал невысказанное «когда трезвый».

– Стараюсь, – подчеркнуто скромно ответил Пабло.

В этот момент музыка стихла. К микрофону вышел парень с ирокезом:

– Итак, настало время сальсы! Знаменитый! Танцевальный! Конкурс! «Милочо»! Сейчас или никогда, дамы и господа! Покажите нам, на что вы способны!

– Как раз вовремя, – заметил Родриго. – Окажите старику услугу, ребята. Выступите на конкурсе. Хочу посмотреть учеников Пабло в деле.

Пабло выглядел так, словно проснулся посреди ночи и увидел над собой Чужого.

– К сожалению, Рик накануне повредил ногу, – пробормотал он.

– О, все в порядке, – ответил я, глядя ему в глаза. – Мне уже намного лучше.

Ана посмотрела на меня как на психа, но потом пожала плечами:

– Хорошо.

– Удачи, – буркнул Йосвани.

Несколько дней назад меня бы от страха колотило. А сегодня было все равно. Мне больше не хотелось произвести впечатление на Ану. Да и свою норму по стуку коленями я за прошлые сутки исчерпал.

Мы вышли на площадку. Нам вежливо похлопали.

– Превосходно! – воскликнул Ирокез. – Кто еще?

Я огляделся, но никто из толпы не двинулся.

– Ну же, ребята! – крикнул ведущий. – Победитель получит «Авана Клаб», настоящий кубинский ром!

Выскочило еще две пары. Первая – долговязый азиат и европейка. Судя по движениям, с их стороны нам ничего не грозило. Но вторая пара – кубинцы – определенно разбирались в танцах. Мускулистый черный парень с мощными ногами и белая гибкая женщина, которая не просто шла, а кружила вокруг партнера. Она была вся в белом, адептка сантерии, как дочь Пабло.

Глядя на них, я понял, что мы уже проиграли.

– Хорошо, хорошо, – сказал ведущий. – Мы готовы. Диджей, музыку, пожалуйста.

После тройного туша заиграла песня Элио Реве «Agua Pa’ Yemaya». Под это я мог танцевать. Что мы и сделали. Принялись выделывать игривые шаги румбы. Я помахивал рукой в стилизованном приветствии. Потом закружил Ану в танце и принялся раскачиваться с ней, растворившись в музыке. Несколько быстрых шагов – и началась энергичная сальса.

Мы не делали модных дорожек и махов руками. Не выдавали головокружительных вращений или продвинутых перекатов. Песня была посвящена Йемайе, одной из богинь, почитаемых сантерос. Пабло научил нас паре традиционных движений, но пихать их в танец казалось неправильным – не тогда, когда против нас выступала приверженка культа.

Вместо этого мы исполняли простое касино, перемещаясь по всей площадке и лавируя среди других пар. Невзирая на энергичный ритм, танцевали почти лениво, словно мы вообще тут одни. Мы с Аной улыбались друг другу и подпевали вокалисту.

Внезапно музыка оборвалась. Мы по инерции сделали еще пару шагов, а потом остановились.

Толпа зааплодировала. Йосвани ободряюще закричал.

Я посмотрел на сцену. Там стоял ведущий в окружении местных исполнителей.

– Великолепное шоу! – провозгласил он. – Спасибо танцорам. Давайте узнаем решение жюри. – И повернулся поговорить с другими.

Ана сжала мою руку:

– Было здорово.

– Ага, – с улыбкой сказал я.

– Итак, – провозгласил ведущий, – жюри хочет увидеть второй танец. Остается эта пара, – указал он на кубинцев, – и та молодая пара!

Мы с Аной ошеломленно переглянулись. Еще танец? Я уже немного выдохся.

– У каждой пары будет по две минуты. Музыку выбираете сами. Кто начнет?

Кубинцы вопросительно посмотрели на нас. Я махнул им, мол, вы первые. Мне надо было перевести дух.

Мгновение спустя зазвучала «La Suerte», супербыстрая композиция, помесь румбы с энергичной сальсой. Танцоры выделывали ногами нечто невероятное, вертелись со скоростью молнии. Одна сложная дорожка сменяла другую.

– М-да, туго нам придется, – заметила Ана.

В этот момент парень подхватил партнершу, прокрутил вокруг себя и подбросил вверх. Она выполнила переворот со шпагатом и эффектно приземлилась.

Толпа захлопала. Музыка стихла.

– Вот и все, – сказал я.

– Идем, – потянула меня вперед Ана. – Хоть повеселимся.

У нас не было ни единого шанса перещеголять соперников. Я заказал диджею «Plato de Segunda Mesa», песню о несчастной любви.

Я как раз мог изобразить нужные эмоции.

При первых звуках я прижал к себе Ану, и мы закружились по площадке – простая спираль из одного конца в другой, словно в вальсе. Когда вступление закончилось и запел Александр Абреу, я развернул Ану.

Мы встали бок о бок и пошли, словно летним вечером на прогулке, легко и непринужденно. Я снова развернул Ану и закрутил под музыку. Мы заскользили по полу, едва касаясь друг друга пальцами. Наши тела сходились и расходились, словно крылья бабочки.

Наконец я снова привлек ее к себе. Мы танцевали и улыбались друг другу.

Музыка стихла. Загремели аплодисменты. Тут и там раздавались одобрительные возгласы.

Мы с Аной обнялись. На миг мне стало все равно, что произошло между нами прошлой ночью.

– Спасибо, танцоры, – сказал ведущий. – Давайте послушаем жюри!

– Думаю, мы можем сесть, – сказал я Ане.

– Подожди, – возразила она. – А то будем выглядеть как лузеры.

Кубинцы присоединились к нам. Они переговаривались и смеялись.

Обсуждение заняло больше времени, чем я ожидал. Затем ведущий обернулся к нам с загадочным видом:

– Сегодня мы увидели прекрасных танцоров. Эта пара, – указал он на кубинцев, – обладает исключительной техникой. Они показали отличное шоу. – Публика захлопала. Я присоединился к ней, нацепив улыбку. – Однако! – воздел палец ведущий, прямо как Фидель, обличающий империалистов. – У нас не соревнования по акробатике. Главное в касино – это чуткость партнеров друг к другу! Музыка! Веселье! Вот почему в сегодняшнем состязании победила… эта молодая пара! – И он указал на нас.

– Серьезно? – изумленно переспросил я.

Ана рассмеялась.

Это все казалось ошибкой, шуткой. Но зрители так не думали.

Они захлопали, громко приветствуя нас. И танцоры-кубинцы тоже.

Мы с Аной обнялись. Помахали толпе, а потом пошли к сцене за призом. Я думал, ведущий проверит наши документы, но он без колебаний вручил нам внушительную бутылку рома.

Когда мы вернулись к столику, снова зазвучала музыка. Никто больше не обращал на нас внимания. Никто, кроме Йосвани, Пабло и Родриго. Они встали, похлопали меня по спине и обняли смеющуюся Ану.

– Отлично, – похвалил Родриго.

– Вижу, ты и правда чему-то научился, – заметил Пабло.

– Я знал, что у тебя получится, – улыбнулся Йосвани.

– Правда? – спросил я.

– В общем-то соперников у вас не было, – махнул кузен на кубинскую пару. – У Осмела хорошая техника, но музыку он не слышит.

– Вот как!

– Но выступил ты хорошо. Серьезно, брат, теперь ты уже не такой паршивый танцор.

– Спасибо, – хмыкнул я. – Мой кузен определенно умел сделать комплимент.

– Ана, а ты просто чудо, – продолжил Йосвани. – Еще потанцевать хочешь?

Девушка просияла:

– Конечно.

Только они ушли, как Пабло тоже встал:

– Принесу нам чего-нибудь выпить.

Я почти предложил ему свой выигрыш, но сообразил, что поить Пабло ромом не самая лучшая мысль. Поэтому промолчал и остался с Родриго.

– Это редкость, когда иностранцы хорошо танцуют, – сказал он мне.

Глядя на танцпол, я с ним согласился. Приезжие выделялись не только одеждой и сложением. Хаотичные взмахи руками, деревянные торсы, неверные шаги. Если хотите помучить кого-то в стиле «Заводного апельсина», то зафиксируйте его и заставьте час смотреть на танцующих сальсу «тыждруков».

– Это все наживное, – ответил я. – В Нью-Йорке много хороших танцоров. И не все из них латиносы.

– Конечно, – согласился Родриго. – Вот почему я так рад тебя встретить. Ты слышал о «Касинеро Мундиаль»?

Я покачал головой.

– Это телепрограмма, большое соревнование по касино. В этом году мы снимаем в крепости Ла-Кабанья, через три недели.

– Правда?

– Я организатор. Вы хотели бы поучаствовать?

Я подумал, что ослышался:

– Нас? На телевидение?

Родриго кивнул:

– Каждый год мы приглашаем несколько иностранных пар. Зрителям нравится.

Мне казалось, что я на сегодня уже распрощался со страхом, но теперь он обрушился на меня как старый друг.

– Э…

В голове зазвенел голос Йосвани: «Серьезно, брат, теперь ты уже не такой паршивый танцор».

– Конечно, – ответил я. – То есть я поговорю с Аной.

– Превосходно. – Родриго передал мне свою визитку. – Позвони на следующей неделе, обсудим детали.

Когда Пабло вернулся, я пошел искать Ану. Мне не терпелось увидеть лицо Йосвани, когда он узнает, что нас пригласили на ТВ-шоу.

Но их нигде не было. Сыграли уже четыре или пять песен, но ни ее, ни Йосвани я на танцполе не нашел. Я бродил по саду, среди столов, проталкивался сквозь толпу, искал их повсюду, но безуспешно.

Наконец я нашел тихое место у сцены и прислонился к белой каменной балюстраде с видом на море. Там я их и увидел.

Они были в глубине сада. Возвращались из фальшивого каменного замка, бок о бок, так близко, что их плечи соприкасались. Поглядывали друг на друга и изо всех сил сдерживали улыбки.

Ана остановилась, осознав, что блуза выбилась из-за пояса, огляделась и поспешно заправила ее обратно в джинсы.

Йосвани что-то сказал. Она рассмеялась и шлепнула его по руке.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

* * *

Не помню, как я ушел из «Милочо». Кажется, брел всю дорогу пешком по Малекону, ничего перед собой не видя и не обращая внимания на водные брызги. Но в какой-то момент я все же поймал машину.

Следующее, что помнил, – как барабанил в дверь Рафаэлы уже глубоко за полночь. Барабанил до тех пор, пока она наконец, не выглянула наружу и резко спросила:

– Кто там?

Потом Рафаэла увидела меня, и ее взгляд смягчился.

– Рик! Милый, что с тобой стряслось?

Пожалуй, я и правда выглядел так, будто со мной что-то стряслось.

– Простите, Рафаэла. Мне нужен адрес Рикардо, друга мамы. Где он живет?

Рафаэла долго меня разглядывала, закусив губу. Затем сказала: «Подожди» – и исчезла, так и оставив дверь прикрытой. Минуту спустя женщина вернулась и подала мне сквозь щель листок бумаги:

– Я собиралась его отдать, но мне показалось, что тебе не очень интересно.

– Мне нужно уехать. Убраться из Гаваны. Посетить родной город мамы.

Рафаэла кивнула, но не стала открывать дверь. У меня сложилось впечатление, что ей было не по себе. На миг я представил, как выгляжу со стороны, но секунду спустя эту мысль смел темный вихрь внутри меня.

– Спасибо, Рафаэла. Простите, что побеспокоил. Спокойной ночи.

– Рик, – окликнула женщина, когда я уже был на полпути к своей квартире. – Еще кое-что.

Я обернулся. Она вышла в коридор, но дверь закрывать не стала.

– Когда я последний раз его видела, с Рикардо было опасно общаться. Это Куба, не забывай, – предупредила она меня.

Часть третья Кошки за революцию

Глава 17 Хороший парень

Мой автобус в Тринидад отправлялся жарким летним днем.

Каждый вентилятор в квартире Хуаниты работал на полную мощь. Все шторы были опущены. На улице – тридцать два градуса в тени. Я все утро пролежал на холодном каменном полу с мокрым полотенцем на лице. А когда притащился на кухню за соком из холодильника, то увидел, что декоративная свеча над раковиной поникла набок как садовый шланг (честно говоря, не это сравнение пришло на ум первым).

– Не глупи, – сказала Хуанита днем, когда я выкатил чемодан в гостиную. – Подожди день или два. Пусть станет попрохладнее.

Но я не мог оставаться под одной крышей с Аной.

Мы двое суток не разговаривали.

Когда я пришел домой, Ана с Йосвани уже вернулись, но девушка легла спать. Кузен завел меня в нашу комнату и сказал в лоб:

– Слушай, ты попытался. Но ты ей не нравишься. Ей нравлюсь я.

– Ты даже день не мог подождать, – обвинил его я. – Кинулся к ней сразу, как убрал меня с пути.

Йосвани вздохнул.

– Будь мужчиной, брат. Я сказал тебе, какое у меня правило.

После этих слов перед моими глазами замелькали картинки. Они с Аной в том каменном замке, обнимаются, целуются, а потом…

Я сдержался и не ударил Йосвани. Во-первых, он мой кузен. Во-вторых, общение с Робом Кенной показало, что нет смысла ввязываться в драку, если не можешь выиграть.

Да и не мое дело, с кем там Ана решила закрутить роман. Хотя в тот момент было тяжело об этом думать.

А Йосвани все не умолкал:

– Слушай, я пообещал, что мы тебе кого-нибудь найдем. Но тебе надо изменяться. Обрести стиль.

Я смотрел на него. Вернее, сквозь него, будто Йосвани вообще нет.

– Вот как ты ходишь? – спросил кузен. – Весь такой скромненький, сгорбленный, вечно стараешься всем уступить дорогу. Выпрямись, расправь плечи, пусть тебе уступают дорогу. Если ты сам не веришь в то, что ты лучший, никто не поверит…

Я пытался продолжать смотреть сквозь него, слова кузена меня зацепили. Ничего не мог с собой поделать – обожаю советы по самосовершенствованию. Скиньте мне ссылку на ролик «Пять советов, как двигать бровями», и я весь остаток дня проведу, кривляясь перед зеркалом.

– А еще научись обращать на людей внимание, – продолжил Йосвани. – Вот я сейчас говорю с тобой, но понятия не имею, думаешь ты о сайте или еще о чем. Людям видно, когда ты их не слушаешь. Они понимают, что тебе на них плевать…

Я виновато покраснел, а потом напомнил себе, что стыдиться мне нечего.

– И последнее, – сказал Йосвани. – Когда ты распрямишься, когда станешь обращать на людей внимание, придется еще их очаровывать. Показать им, что они тебе нравятся.

Я почесал шею.

– Улыбнись, брат! – сердито заключил Йосвани. – По-настоящему, хорошо?

Ага. Вот такую нотацию прочел мне кузен после того, как перепихнулся с девушкой моей мечты. И хожу я как мышь, и внимания на людей не обращаю, и улыбаюсь слишком мало. Веселуха!

Странно, но это и правда меня развеселило. Я даже смог уснуть после того разговора.

Этому трюку меня научила мама. Если кто-то указывает тебе на недостатки, у тебя два выхода. Сесть, взяться за голову и жалеть себя или сказать: «Ха, да мне еще есть куда прокачиваться!» (Ладно, мама не совсем так выразилась, но суть та же.)

Я ничего не мог поделать с чувствами Аны к Йосвани. Улучшить себя – мог!

Однако все равно не мог заставить себя день за днем видеть их вместе. Поэтому теперь сидел в гостиной рядом с чемоданом, не шевелясь, обливался потом и следил за стрелкой часов.

Ана перехватила меня уже у двери. Сегодня она надела легкую блузку, уже потемневшую от пота, и стильные темные очки.

– Я тебя провожу.

– На улице жарко.

– Да ладно!

Снаружи я словно оказался в гигантской печи. Раскаленное солнце обжигало кожу. В отсутствие ветра даже тень не спасала.

Улица была пуста. Ни такси, ни велосипедов. Никто в такую погоду не желал сидеть за рулем.

Я глубоко вздохнул и вышел на улицу, катя за собой чемодан.

Ана пошла рядом. Долгое время мы молчали.

– Я ничего плохого не сделала, – наконец сказала она.

– Знаю, – усмехнулся я.

– У тебя нет права на меня сердиться.

– Конечно же нет. Серьезно, Ана, ты права. Я понимаю.

– Судя по твоему поведению, нет.

– Да, я не особо счастлив. Но ты же не станешь меня за это винить?

Следующие пару кварталов мы прошли в тишине. Ручка чемодана терла ладонь, пот заливал глаза.

– Что меня задело, это Йосвани, – признался я. – То есть ты выбрала именно его из всех возможных людей. Знаешь его жизненное кредо? Ему от тебя только одно надо.

– И что с того?

Я посмотрел на Ану.

– А ты что думал, я замуж за него собралась? Мы же уезжаем скоро.

– Ха!

– Все эти его заверения в любви – чушь полная, – сказала Ана. – Он думает, что самый умный, но никогда не имел дела с моим отцом.

– Но если ты это понимаешь…

– А почему мне нельзя повеселиться? С Йосвани весело. С ним я могу забыть все то дерьмо, что случилось за этот год, и просто… жить.

– Понятно.

Хоть бы этот разговор поскорее закончился.

Но Ана еще не все высказала.

– Кроме того, перестань строить из себя хорошего парня. Ты не такой.

– Вот спасибо.

– Ты пригласил меня на Кубу, чтобы закрутить роман.

Даже после того, как я сказала, что мне это неинтересно.

Тут мне нечего было возразить.

Мы подошли к Центральному парку. Обычно бурлящая туристами площадь сегодня была пуста. На углу у отеля стояла одинокая проститутка.

– Так что? – спросил я. – Мы больше не друзья?

Ана поморщилась:

– Все пошло наперекосяк, но мы по-прежнему друзья.

Как мне кажется.

– Согласен.

– Хорошо.

– Хорошо.

Мы дошли до остановки. Современный китайский автобус уже ждал у обочины. Оставалось пять минут до отправления.

Я загрузил чемодан в багажное отделение. Открытая дверь оснащенного кондиционером автобуса манила, но я решил, что должен напоследок сказать Ане еще кое-что:

– Нас пригласили танцевать на ТВ.

– Э… что?

Я рассказал девушке о разговоре с Родриго.

– Это шоу, «Касинеро Мундиаль», стало бы хорошим завершением нашей поездки. Что скажешь?

– Сомневаюсь, что мы потянем настоящее соревнование, – вздохнула Ана.

Я пожал плечами:

– Ну да, но ты хотела бы поучаствовать?

Ана фыркнула:

– Ни за что не пропущу.

– Вернусь через три дня, – сказал я, решив, что нет смысла задерживаться. – Посмотрим, вдруг я в Тринидаде подсмотрю какие-нибудь хорошие элементы.

Глава 18 Тринидад

Тринидад располагался среди холмов.

Его со всех сторон окружали зеленые возвышенности, а узкие улочки сбегались в центр к главной, на которую сейчас медленно взбирался автобус. Старые одно- или двухэтажные дома в колониальном стиле с зелеными или синими деревянными дверями. Огромные окна без стекол, забранные резными деревянными решетками.

Чистые мощеные улицы. Больше туристов, чем местных. Автобус высадил меня на краю городской площади, криво примостившейся на склоне. Минуту я просто собирался с духом. Потом выпрямился и нацепил на лицо улыбку.

Это новый город. Ана осталась позади. Можно начать все с чистого листа.

Площадь окружали красивые отреставрированные дома. В дальнем ее конце высилась впечатляющая церковь. Широкие каменные ступени вели дальше вверх по холму. На сих сидела группа музыкантов и играла медленную версию… ну конечно, «Чан Чана». Люди танцевали и сидели за столиками, потягивая дешевое пиво (кубинцы) и коктейли (туристы).

Каса партикулар, которую сняла мне Хуанита, располагалась на другом конце площади, подальше от шума. Это было одноэтажное здание с огромными зарешеченными окнами и массивной синей дверью.

Я постучал.

Спустя долгое время внутри послышалось движение. Лязгнули замки, и дверь открылась.

На пороге стояла девушка в синих джинсах – моего возраста, невысокая и пухленькая. Она обладала классической красотой: идеальное, пропорциональное лицо, гладкая, очень смуглая кожа.

Девушка с любопытством оглядела меня и заговорила на американском английском:

– Чем могу помочь?

Припомнив совет Йосвани, я ей улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ.

Я решил говорить по-английски.

– Я Рик. Хуанита из Гаваны должна была зарезервировать мне комнату?

– О, конечно. Я Таня. Добро пожаловать.

Я втащил чемодан в огромную гостиную. На каменном полу стояли старинный деревянный стол и несколько кресел-качалок. Обстановка больше подходила художественной галерее, чем жилому помещению. Высокую крышу поддерживали деревянные балки.

– А у вас мило, – сказал я, как если бы приехал в двухместный номер американского хостела.

Таня лишь улыбнулась и повела меня в глубь дома. Он казался бесконечным. За гостиной располагалась длинная столовая с резным столом, за которым могло бы усесться двадцать человек. Вдоль трех стен тянулись книжные полки, а четвертая выходила прямо на большое, вымощенное белой плиткой патио.

Интересно, не дом ли это какого-нибудь министра? Хотя мебель выглядела простой и была потертой. Много плиток в патио потрескались. А стены явно не мешало бы освежить.

Таня усадила меня за обеденный стол, сама ушла через боковую дверь, а потом вернулась вместе с тучным мужчиной лет пятидесяти. Его обветренное лицо испещряли морщины.

– Вот тот американец, – сказала Таня по-испански. – Ты вроде сказал, что он гик.

В голове возникли сразу две мысли. Первая: какого черта Хуанита им наговорила? Вторая: девушка считает, что я не похож на гика!

Тут Таня повернулась ко мне:

– Рик, это мой отец Эдуардо.

Мужчина улыбнулся мне, поздоровался и продолжил на испанском:

– Хуанита сказала, ты говоришь по-испански.

– Да.

– Я… – Таня запнулась. – Э… Ох!

– Добро пожаловать, – сказал ее отец. – Мы о вас позаботимся.

– Даже если я гик? – с улыбкой спросил я.

Таня тоже заулыбалась:

– Особенно если ты гик.

Я невольно задумался. А она симпатичная… я не млел, глядя на нее, как это было с Аной или Рейчел, но может…

Внимательный взгляд ее отца положил конец полету моей фантазии.

Таня показала мне мою комнату. Она была небольшая, но чистая, с отдельной ванной и, главное, с кондиционером. Да и в целом отведенное мне помещение выглядело лучше, чище и новее, чем остальной дом.

– Для гостей все самое лучшее, – улыбнулась Таня.

Я снова выпрямился – все время забывал совет Йосвани. – Может, прогуляемся? Покажешь мне Тринидад?

И сам себе удивился. Пару дней назад я не осмелился бы задать этот вопрос.

Таня улыбнулась.

– Конечно. Если ты расскажешь мне про Нью-Йорк. Статуя Свободы. Метро. Таймс-сквер.

– Первое, что надо знать в Нью-Йорке, – держаться от Таймс-сквер подальше.

Таня прислонилась к стене:

– Почему?

– Знаешь Обиспо в Гаване? – спросил я. – Как там людно?

– Я никогда не была в Гаване, – ответила Таня.

Я уставился на нее.

– Кубинцам не так-то легко путешествовать, – пояснила девушка.

– Ну… Таймс-сквер для нас – что для кубинцев «Чан Чан». Красиво, но жутко заболтано миллионами глупых туристов.

Таня подавила смешок:

– Про глупых туристов я знаю.

Я слегка разобрал вещи, переоделся в новую рубашку, и мы с Таней пошли гулять.

Таня увела меня из шумного центра города на тихие окраины. Мостовую заменили грязные дорожки, а красивые колониальные особняки – ветхие хибары из камня и кирпича. Ребятишки в рваной одежде пинали полусдутый мяч в тусклом свете уличного фонаря.

– Ты учила английский в школе? – спросил я Таню. – Хорошо говоришь.

– Я его учила по «Закону и порядку», «Игре престолов» и «Аббатству Даунтон».

– Я не знал, что их показывают по кубинскому телевидению.

– Я смотрю их на ноутбуке, – пояснила Таня. – Это как совершенно другой мир. Ничего подобного у нас нет.

– Берешь диски в прокате?

– Качаю на торрентах, – ответила Таня по-английски. Как-то я не ожидал услышать это слово посреди Тринидада.

– У нас же тут не девятнадцатый век, – сказала Таня, пока мимо нас по узкой грязной улочке проскакал какой-то всадник. – Те, кто работает на правительство, имеют доступ к высокоскоростному Интернету. Каждую неделю они записывают все новые шоу на переносной накопитель. Платишь им один «кук» – и копируй себе что хочешь.

– Пожалуй, это что-то вроде общественной сети, – догадался я.

Таня кивнула:

– У нас тут многие этим промышляют. Обмениваемся информацией через флешки или по телефонам с блютусом.

– А ты много об этом знаешь, – заметил я.

– Это то, чем я хочу заняться. Изучать компьютерные технологии в университете. – Таня неуверенно посмотрела на меня, словно боялась, что я подниму ее на смех.

Я только спросил:

– В Гаване?

– Там или… – Таня пожала плечами. – Да, наверное в Гаване.

Интересно, что она хотела сказать?

– Вот почему я хотела с тобой поговорить, – призналась девушка. – Папа сказал, что ты компьютерный гений.

Я покраснел. Последний раз меня называла компьютерным гением тетя Лавиния, когда попросила «установить» ей Фейсбук.

– У меня довольно популярный сайт, – уточнил я.

– Как он называется?

– Котострофа. Это агрегатор контента. Собирает смешные картинки с котами и все такое прочее.

– А… – Помолчав, Таня прибавила: – Это клево.

– Но там есть еще интересные технические конкурсы, – поспешил добавить я. – Краудсорсинг, алгоритмы распространенности, возможность хранить файлы в облаке…

– Может, взглянешь на мой сайт? – попросила Таня. – Я пишу в HTML. Это реклама нашего дома.

Я даже представить себе не мог, каково ей пришлось учиться веб-дизайну почти без доступа к Сети.

– Конечно же я помогу.

– Я работаю с лэйаут, – сообщила Таня, когда мы вернулись в центр города.

Мы сели на каменных ступенях, среди толпы. Музыканты играли старые проникновенные болеро. Мы с Таней обсуждали HTML, PHP и JavaScript.

С ней было так легко. Большинство симпатичных девушек обладали удивительной способностью вызывать у меня немоту. Таня же просто и искренне смотрела мне в глаза, и все было хорошо, пока я, говоря о наилучших способах продвижения сайта, не стал думать, мол, вот бы взять ее за руку, притянуть ближе и поцеловать…

Я осекся на полуслове. Вспомнил Ану, и в груди разлился холод.

– Что случилось? – спросила Таня.

Мне по-прежнему хотелось ее поцеловать, но я понимал, что это лишь физическое желание. Холод в груди не оставил больше места ни для чего.

«Ну и что? – услышал я голос Йосвани. – Возьми то, что есть».

Вместо этого я поднялся на ноги:

– Вспомнил кое о чем. Мне нужна твоя помощь. Один мой знакомый живет неподалеку. У меня только адрес, я не знаю, где это.

– А… – Таня тоже встала. – Что за адрес?

Я продиктовал ей сведения, полученные от Рафаэлы.

– Это в нескольких кварталах отсюда, – сказала Таня. – Я покажу.

Кажется, она не обиделась.

Рикардо жил рядом с местным Домом музыки. Но когда мы нашли нужное здание, то удивились. Никакой двери, только большие зеленые деревянные ворота. Они были заперты. Неровные белые буквы наверху гласили: «Галерея».

Таня с сомнением посмотрела на вывеску:

– Твой друг художник?

– Поэт, – ответил я.

– Постучим?

Долгую минуту я смотрел на ворота. За ними жил человек, знавший о тайном прошлом моей мамы.

– Приду снова, когда галерея откроется, – решил я.

– Ты так и не рассказал мне о Нью-Йорке, – напомнила Таня по пути домой.

– Прости. – Я вздохнул.

– Может, завтра снова прогуляемся? – улыбнулась она. – Да, – кивнул я. – Может. – И проклял себя за то, что замешкался с ответом.

Глава 19 Поэт революции

На следующее утро после завтрака я побрел к дому Рикардо. Побрел, потому что живот болел от блинчиков, меда и фруктов, потому что солнце немилосердно палило на каменную мостовую Старого города, но в основном потому, что я не знал, как встретиться с давним бойфрендом своей мамы.

То есть я, Рик Гутьеррес, поставщик кошачьих картинок, собираюсь увидеться с поэтом-бунтарем? Тем, кого некогда хотели посадить в тюрьму за его стихи. Да, он сдался, пошел в армию и бросил маму, но все же Рикардо Эухенио Эчеверрия Лопес был поэтом.

И вот я снова оказался перед зелеными воротами, на этот раз открытыми. Внутри оказалась обычная кубинская выставка. Яркие пейзажи, написанные на простых деревянных досках, были развешаны на беленых стенах.

Владельца не было видно. Дверной проем закрывала штора из бусин.

Я помялся, но потом вошел в галерею.

Внутри хаотично стояли картины и наброски. Основные темы: старые американские машины и старики с сигарами или старики с сигарами в старых американских машинах.

Типичная кубинская галерея, только без изображения «La Bodeguita del Medio», любимого бара Хемингуэя.

А… нет, вот и он – небольшой квадратный рисунок с неправильными пропорциями фасада. Кажется, художник никогда сам не видел бар.

Я закусил губу, ощущая смутное беспокойство. Не так я себе представлял жилище Рикардо.

– Да, друг? – послышался голос за спиной. – Тебе понравилось? Я сам ее нарисовал.

Из-за шторы показался мужчина. Пухлый, белый, сонный. С лысиной на голове и седой щетиной на щеках. Линялая зеленая рубашка поло обтягивала солидный пивной живот. Зато штаны были вызовом моде – ярко-красные с белой полоской посредине.

– Я просто смотрю, – сказал я по-испански.

Плечи мужчины поникли.

– Хорошо.

– Мне сказали, тут живет Рикардо Эухенио Эчеверриа. Мужчина чуть нахмурился:

– А что вам от меня надо?

Серьезно? Это он?

– Я… я слышал, вы поэт.

На мгновение повисла тишина. Рикардо уставился на меня с другого конца галереи.

А потом вдруг кинулся вперед. Один, два, три гигантских шага. Он навис надо мной. Я попытался, но Рикардо все наступал на меня, подняв руки.

Вдруг он остановился. Резко, будто налетел на невидимую стену.

– Какого черта тебе надо? – едва слышно прошептал он.

– Я Рик Гутьеррес из Нью-Йорка. Сын Марии Гутьеррес Пены.

Рикардо тяжело шагнул назад, не сводя с меня глаз:

– Мария…

– Вы ее помните?

– Я был поэтом. Однажды. – Мужчина резко отвернулся. – А теперь я рисую. Машины и всякую всячину. Это намного легче. И дает средства к существованию.

Рикардо прошел к самой большой картине – изображению молодого Фиделя с огромной сигарой и в зеленой фуражке.

Долгое время он смотрел на полотно.

– Недавно я кое-что сочинил, – наконец сказал Рикардо. – Хочешь почитать?

– Да, пожалуйста.

Меня охватила дрожь. Впервые в жизни я так предвкушал чтение стихов.

Рикардо закрыл ворота галереи. Воцарился полумрак. Рикардо задвинул засов, а потом пошел обратно за занавешенную дверь, словно размытый силуэт в темноте.

– Идем, – позвал он меня.

Мы миновали пыльную мастерскую и вышли на узкое патио под открытым небом. На выцветшей плитке стояли треснутые глиняные горшки с землей. В конце патио вместо двери висела пожелтевшая простыня. Рикардо отбросил ее и вошел в спальню.

В комнате пахло краской, табаком и плесенью. Стены были в желто-коричневых разводах. Потолочные балки потемнели от гнили.

На узкой кровати лежал матрас в цветочек – кажется, изначально синего цвета.

Я представить себе не мог, каково тут жить.

Рикардо присел у кровати и выудил из-под нее круглую металлическую банку, вроде тех, в которых продают печенье. Внутри оказалась куча всевозможных листков – тетрадные страницы, папиросная бумага, копировальная, газетная. Все исписаны вдоль и поперек.

Рикардо порылся, вытащил сложенный в несколько раз тетрадный лист и протянул мне.

Почерк был мелким, но аккуратным и разборчивым и казался чужеродным на этом смятом пожелтевшем листке. Стихотворение насчитывало всего десять строк. Я прочел их раз, потом другой, выискивая скрытый смысл.

Стихотворение было простым, хорошо сложенным, но безыскусным. В нем говорилось о вечере в Тринидаде. Усталый человек возвращается домой, идет по мощеным улицам. Закатное солнце греет его. Он слушает, как туристы спорят с водителем такси. Думает о кофе, который заварит себе дома. Чувствует аромат цветков апельсина, что напоминает о молодости, проведенной на Сосновом острове, и улыбается.

Вот и все. Никакой революции. Никакой политики вообще. Ни даже любви или страсти. Просто ностальгическая зарисовка. Сувенир для туристов, как и картины в галерее.

– Мило. – Я вернул листок Рикардо.

– Мило. – Он кивнул. – Да. Мило. – И посмотрел на меня, словно ожидая большего.

– Ну… – Я задумался, что еще сказать. – А какой была моя мама? Ну тогда, в молодости?

– Мне надо открыть галерею, – внезапно заявил Рикардо и убрал банку.

Я прошел за ним обратно. Он открыл ворота и привалился к косяку, глядя на туристов.

– Друзья, – окликнул Рикардо пожилую пару, вроде бы американцев. – Заходите. Откуда вы?

Я отвернулся от него и уже успел сделать несколько шагов по улице, когда вдруг услышал:

– Мария… Как она?

Я оглянулся. Рикардо стоял в дверях и смотрел на улицу так, словно ничего и не говорил. Будто вопрос задал кто-то невидимый.

– Мама умерла два года назад, – сказал я.

Я ждал, что Рикардо вздрогнет, отвернется, может, даже заплачет. Но ничто не дрогнуло на этом рыхлом, мягком лице. Безжизненные глаза даже не моргнули.

* * *

Днем я помог Тане с сайтом – размещение фотографий, категории номеров, карта и все прочее. Мы сидели на массивной кованой кровати, привалившись к изголовью, и работали на потрепанном ноутбуке. Дверь в гостиную оставалась открытой, но у меня покалывало кожу от близости девушки. Каждый раз, как она задевала меня локтем, я чуть язык не прикусывал.

Я уже встречал девушек-гиков, но ни одна не слушала меня так, как Таня. Кажется, она и правда верила, будто я могу сказать что-то умное. И разумеется, самая умная мысль, что я выдал за все утро, была «а может, тебе разместить на сайте какую-нибудь картинку с кошкой?».

– О, было бы мило, – улыбнулась Таня.

Ладно, вообще-то идея не такая глупая, как кажется. У Тани и правда была кошка – симпатичное серое животное, которое целые дни напролет лежало на крыше, если только не путалось под ногами у очередного туриста, что затаскивал чемодан через патио. И людям правда нравилось видеть изображения кошек на сайтах. Но это вряд ли тот вклад, которого вы ждете от компьютерного гения.

Таня вроде была не против.

– Отлично поработали, – сказала она, когда мы заскочили на кухню за папайей и жареными бананами. – На пляж хочешь?

Плайя Анкон представляла собой длинный пляж в десяти минутах езды от города, зажатый между водой и цепью отелей. Когда мы вышли из автобуса, нас встретил соленый бриз, настоящее спасение после дневной жары. Мы скинули обувь и пошли босиком по мелкому белому песку. Карибское море, чистое, синее, спокойно катило свои волны у берега.

Мы бросили вещи в тени высокой пальмы и переоделись под прикрытием полотенец. И да… Таня в купальнике…

Я поспешил к воде, чтобы охладиться. Таня пошла следом. Я старался не очень пялиться, как блестит ее мокрая кожа. Мы плескались на мелководье, брызгались и смеялись.

Потом мы лежали на солнце, мазались защитным кремом и слушали Майто Риверу на моем айподе. Ветер приятно овевал кожу, и меня охватила истома. Я мог лежать так вечно. Но в какой-то момент, почувствовав цветочный аромат, вспомнил…

– Как пахнут апельсиновые деревья?

Таня пожала плечами (я лежал с закрытыми глазами, но ощутил движение песка):

– А что?

Я рассказал ей о стихотворении Рикардо.

– Этот парень когда-то встречался с моей мамой, – добавил я. – Мне говорили, он отличный поэт, но что-то я не впечатлился.

Таня долго молчала. Так долго, что я уже подумал, не заснула ли она. Но когда открыл глаза, обнаружил, что Таня сидит с задумчивым видом.

– Знаешь, как еще называют Сосновый остров? Isla de la Juventud.

Остров молодежи… что-то знакомое.

Ой!

По коже продрал мороз. Теперь я вспомнил. Это там сидел Фидель после первой неудачной попытки переворота. А позже, придя к власти, стал ссылать туда противников революции.

– Ничего не хочу сказать, но я спросила отца о твоем друге, Рикардо, – призналась Таня. – До переезда сюда он провел двадцать лет в тюрьме.

Я нахмурился, судорожно высчитывая годы:

– Не может быть. – Если верить Рафаэле, Рикардо пошел в армию в восьмидесятом, прямо перед тем, как мама уплыла с Кубы.

Но это стихотворение… Молодость, проведенная на Сосновом острове…

Двадцать лет…

* * *

Как гуру кошачьего видео, я давно восхищался силой удачного названия. Сам ролик тоже важен, но даже самый лучший не наберет просмотров, если вы не привлечете к нему внимания.

«Забавные кошки»? Ну хорошо, несколько кликов получите.

«Кот в костюме акулы гоняется за уткой под румбу»? Это захотят посмотреть все.

Одно и то же видео, но совершенно разная отдача.

С людьми то же самое. Возьмите Рикардо.

Назовите его поэтом-неудачником, который делает паршивые копии простеньких картин. Печальная история, но вряд ли вам захочется иметь с ним дело.

А если назвать его «освобожденным узником совести, который пишет смелые стихи, маскируясь под художника»? Такой человек вас точно заинтересует.

Заставит задуматься, кого еще вы встречали в жизни и понятия не имели, чем эти люди занимаются на самом деле.

* * *

– Я хотел бы прочесть другие ваши стихи.

Рикардо вроде даже мне не удивился. Бесстрастно кивнул, когда я вошел, и кивнул еще раз в ответ на мою просьбу. На нем была та же одежда, что и вчера, и я подозревал, что завтра ничего не изменится.

Его вроде бы совершенно устраивало сидеть в невзрачной галерее среди невзрачных картин. Но теперь я мучился подозрениями.

Мы прошли в глубь дома, и Рикардо снова достал жестянку. Он не стал спрашивать, что я хотел бы прочитать, просто порылся и отобрал из общей кучи три листка.

– Когда я был моложе, то писал для других, – сказал он. – Эти я написал для себя. Но если ты сын Марии…

Стихи Рикардо были просты. Ода кофе, который пьют на крылечке. Пять строф о походе на местный рынок, где люди и помидоры одинаково красны от палящего солнца. Зарисовка о pregoneros, уличных торговцах, которые по утрам катят тележки мимо ваших окон, нараспев расхваливая свой товар.

Простые стихи, но содержали они в себе намного больше. Мужчина на крылечке видит, как за ним наблюдает соседка – та, у которой только «правильные» друзья и ни одного «неправильного», – и гадает, что же она про него рассказывает другим. На рынке, взвешивая свои скудные покупки, он видит, как туристы небрежно набивают пакеты свежими помидорами, бананами и папайей. Крики торговцев сливаются с торжественными гимнами детей из соседней школы. Пионеры воспевают подвиги Че Гевары, их голоса высоки, чисты и уверенны.

Наконец я поднял глаза от страниц. Рикардо смотрел на меня, сжимая банку. За все время он не пошевелился. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

– Вы не пошли в армию в восьмидесятом, да?

Рикардо так долго молчал, что я уже задумался, слышал ли он меня.

– Нет.

– Но вы написали маме…

– Ты хорошо ее знал?

– Она была моей матерью.

– И?

Меня охватило раздражение.

– Я определенно знал ее дольше вашего.

Рикардо спокойно кивнул:

– Как бы она поступила, если бы знала, что я в тюрьме? Уехала бы в Майами?

Я попытался представить… Мама садится на теплоход в Мариэльской гавани, зная, что ее любимый за решеткой на Сосновом острове?

– Да она даже отца одного к дантисту не отпускала, – ответил я. – Говорила, что любить – это значит быть рядом с любимым.

Лицо Рикардо исказилось. Наверное, не стоило упоминать отца.

Затем Рикардо сказал:

– Она потратила бы годы, сражаясь с отцом, правительством и всеми на свете. Могла сама попасть за решетку. Мария этого не заслуживала. Не о том она мечтала.

– Мечтала?

Рикардо сел на край кровати и уставился на стену позади меня:

– Ее отец думал, что это я убедил ее сбежать в Майами. Ничего подобного. Я хотел остаться, сочинять стихи, бороться. Она сказала, что в Майами наши голоса прозвучат громче. Она написала бы роман о Кубе, я – поэму, и мы изменили бы мир. – Рикардо грустно рассмеялся. – Мария убедила меня, что миру нужны мои стихи.

– Вы ей солгали. Заставили ее поверить, что предали.

– Она уехала, разве нет?

– Мама так и не написала тот роман. Насколько знаю, после отъезда с Кубы она не написала ни единой строчки.

Рикардо стиснул зубы и отвел взгляд.

Мне надо было что-то сделать для него. Идея пришла мгновенно.

Этот большой мужчина в неопрятной одежде и с подчеркнуто безразличным лицом не всегда был таким. Может, он и сейчас другой и просто носит маску?

– Ваши стихи прекрасны, – сказал я. – А старые у вас остались? Из тех времен?

Рикардо покачал головой.

– Не важно, – ответил я. – Давайте опубликуем эти. – И указал на страницы в своей руке.

Рикардо удивленно посмотрел на меня.

– Я найду издателя, – сказал я. – Или выложу их в Интернете. Сделаю так, что их сможет прочитать много людей. Так стихи обретут ценность.

Рикардо встал и протянул руку. Чуть поколебавшись, я отдал ему листочки.

– Мои стихи приносили только неприятности. И так было всегда. Мне они дали двадцать лет на Сосновом острове. Ценность? – Рикардо фыркнул. – Они имели ценность только для меня. Ну и для твоей матери.

– Но люди захотели бы…

– Мне хорошо здесь. В этом доме. На воле. Я не хочу это потерять.

– О! Теперь понятно.

Я действительно понял. На кону стояла жизнь Рикардо. Он провел меня обратно в галерею, но, прежде чем отпереть ворота, задержал руку на замке:

– Стихи… Тебе правда понравилось?

Я кивнул.

– Я мечтал, что однажды Мария вернется, и я покажу их ей, – признался он. – Только ей и никому больше. Наверное хорошо, что по крайней мере их увидел ты.

Я оставил его стоять среди картин. Единственных работ, по которым его запомнит мир.

Глава 20 Нечто специальное

Утро выдалось солнечным, но за двадцать минут, что я провел у Рикардо, поднялся ветер и набежали облака. Я едва успел сделать десять шагов по улице, как по мостовой забарабанили первые капли дождя.

Сперва я подумал – вот хорошо, посвежело.

Потом – ладно, становится интересно.

И наконец, черт, мне идти или плыть?

Одежда прилипла к телу, кроссовки хлюпали, мокрые волосы закрывали глаза, но было так здорово идти под этим ливнем. Я чувствовал себя крутым, будто меня ничто не может испугать.

Мне было нужно это чувство. Встреча с Рикардо заставила меня задуматься. Да, когда-то он был молодым горячим поэтом, но стал отчаявшимся мужчиной, который запер дело своей жизни в банку под кроватью. Беднягу посадили в тюрьму, сломали его и выпустили затем, чтобы он рисовал портреты Фиделя и Че на продажу туристам.

До нашей встречи я чувствовал свою полную ничтожность. Теперь просто радовался тому, что никогда не сталкивался с проблемами, как у Рикардо.

Когда Рикардо посадили, он был моего возраста. Вряд ли он думал, что за стихи получит двадцать лет.

Может, ему все казалось приключением, как мне пересылка видео о похищении Миранды. Знай Рикардо, что его ждет, стал бы он писать свои стихи?

А если это урок мне? Нечего лезть в политику. Я приехал на Кубу танцевать и веселиться.

Вернувшись, я оставил в доме цепочку грязных следов. Таня выскочила из своей комнаты и рассмеялась.

– Прости. – Я пригладил волосы. – На улице немного сыро.

Таня поиграла бровями.

– Выглядишь разгоряченным, – усмехнулась она.

– И чувствую себя так же. – Я улыбнулся. – Эй, я завтра уезжаю. Давай сегодня куда-нибудь сходим? Повеселишься с горячим парнем!

Улыбка Тани поблекла.

– Пойти с тобой? Ты о чем?

Я только хотел сказать, мол, ничего особенного, просто позависаем как друзья. Но перед глазами мелькнуло презрительное лицо Йосвани.

– Мне очень нравится с тобой общаться, – улыбнулся я. – Так хорошо, когда ты рядом. Не знаю почему. – Я помолчал и почувствовал, что краснею. – Никогда еще такого не испытывал…

Ложь с трудом срывалась с моего языка. Я не мог говорить это все con la cara dura – с невозмутимым лицом, как сказал бы Йосвани.

– Я не завожу парней-иностранцев, – заявила Таня. – Я не такая.

– Я понимаю, – ответил я полуразочарованно-полурадостно.

Таня снова улыбнулась – робко, застенчиво:

– Но сходить повеселиться мы можем. Куда бы ты хотел?

Мое сердце забилось быстрее.

– Туда, где музыка… Где можно потанцевать.

– Я не танцую.

– Ничего. – Я не мог поверить, что собираюсь это сказать, но… – Я тебя научу.

– Вряд ли у тебя получится. – Однако судя по тону, Таня не очень возражала.

Мы отправились поразвлечься после ужина, когда Танин отец ушел повидаться с друзьями. Дождь прекратился, улицы блестели. Воздух посвежел. Таня надела голубое платье, которое обтягивало ее самым завораживающим образом.

Мы шли рука об руку, и мне хотелось, чтобы все на улице это заметили. Вот бы Йосвани увидел, Ана…

Забудь о них.

Мы пришли в местный Дом музыки. Сцена располагалась в саду, над патио нависала крыша из виноградной лозы. Музыканты в углу играли сон. Вокалист, жизнерадостный старик, выдавал куплет за куплетом про шкодливого пса. Текст был очень перченым, с подтекстом, таким же изящным, как кирпич.

Я выбрал столик рядом с пустым танцполом, взял мохито Тане и буканеро себе.

– А мне начинает нравиться кубинское пиво, – заметил я, хотя на самом деле все было куда проще. Жить на Кубе предстояло еще три недели, а деньги заканчивались. Со всеми последними изменениями я не знал, будет ли работать моя американская пластиковая карта или банкомат ее заглотит и больше не отдаст.

– А еще пиво безопаснее, – поддакнула Таня. – Ты же не знаешь, что за воду используют для коктейлей. Да и моют ли стаканы?

– О.

– Это кубинский колорит. – Таня потягивала мохито, глядя на меня поверх бокала. – Вам, иностранцам, с ним не справиться.

Я задался вопросом, по-прежнему ли мы говорим о коктейлях.

Во время паузы к музыкантам подошел крупный белый мужчина средних лет. О чем-то поговорил с ними, дал денег. Минуту спустя группа заиграла какую-то торжественную песню.

– О нет, – пробормотала Таня.

Здоровяк запел, и я узнал «Hasta Siempre Comandante», оду Че и, пожалуй, самую известную революционную песню в мире. Певец обладал хорошим голосом, низким и чистым, произносил испанский текст без акцента, но на европейский манер. Он исполнял произведение с удовольствием и страстью, помогая себе широкими жестами. Музыканты позади него улыбались, но какими-то натянутыми улыбками.

Таня с болезненным выражением на лице пила коктейль.

– А ты не большая поклонница подобного, – заметил я.

– Мне кажется, это печально, – кивнула девушка в сторону сцены. – Все эти люди приезжают сюда и живут в своих фантазиях. Читают «История меня оправдает»… Покупают фуражки с красной звездой… Поют красивые песни…

– И не понимают, что такое коммунизм на самом деле?

– Им просто больше заняться нечем. Дело не только в коммунизме. К нам приезжают туристы со всего мира, задают нам вопросы приглушенными голосами. Хотят, чтобы мы им пожаловались, как все плохо, как Фидель облажался.

А я их спрашиваю: ребята, у вас что, своих проблем нет? Если выкроили две недели отпуска, лучше идите на пляж и оставьте Фиделя в покое.

– Именно, – поддакнул я.

Именно, Рик. Оставь уже Фиделя в покое. Никому не нужно, чтобы ты с ним связывался. Ни Тане. Ни Рикардо. Никому! Ты здесь, чтобы повеселиться.

Таня решительно допила коктейль. Она была такой красивой, что дух захватывало.

Здоровяк допел песню. Публика долго и громко аплодировала, и он с улыбкой покинул сцену. Музыканты заиграли медленный, неспешный мотив. Мгновенно какой-то чернокожий парень потащил танцевать белую женщину средних лет. К ним присоединилась пожилая итальянская пара. Они обнялись и продемонстрировали впечатляющую способность ни разу не попасть в такт музыке.

– Идем? – улыбнулся я.

Таня посмотрела на мою протянутую руку так, словно я ей какую-то гадость предлагал. Но когда я уже думал отстраниться, она все же приняла приглашение.

Мы поднялись на танцпол. Я обнял девушку одной рукой.

Таня посмотрела на меня. Нет, не посмотрела. Уставилась немигающим взглядом, словно, кроме меня, в мире никого не осталось.

Это немного напрягало, но я сказал себе, что девушка просто нервничает, и прошептал:

– Просто повторяй за мной.

И я начал исполнять базовые шаги сальсы. Вперед, назад. Вперед, назад. Вперед, назад.

Таня и правда совсем не умела танцевать. Спотыкалась, неловко двигалась. Я боялся, что мне придется ловить ее до конца композиции. Но потом Таня поймала ритм и задвигалась со мной – не совсем элегантно, но вполне легко. Я позволил себе добавить еще пару шагов вбок.

Получалось не очень, но чувствовал я себя превосходно.

Я, Рик Гутьеррес, учил красивую кубинку танцевать. Она крепко сжимала мое плечо и смотрела на меня доверчиво и немного испуганно.

Когда песня закончилась, Таня обняла меня, прижавшись теплым нежным телом. А обратно к столу шла уже с улыбкой на лице.

– Я не думала, что у меня получится. Наша семья не из танцующих. Надо мной все время смеются в школе, мол, единственная черная кубинка, которая не умеет танцевать… Я дала себе слово, что никогда не буду танцевать на людях, чтобы не выставлять себя на посмешище. Но сегодня с тобой… – Девушка улыбнулась шире. – Мне было все равно.

– Я рад.

– Гик-танцор из Нью-Йорка, ха! – сказала Таня. – А ты классный, Рик.

Я улыбнулся:

– Ты меня вдохновляешь. – Решил прибегнуть к одному из фирменных комплиментов Йосвани, и на этот раз мне удалось. – Танцуя с тобой, я чувствую, что могу горы свернуть.

– Слушай, у меня идея. – Таня резко встала. – Идем.

– Куда?

– Увидишь. Идем.

Таня провела меня по узкой мощеной улочке вверх на холм, откуда открывался вид на Тринидад. По пути мы все время задевали друг друга плечами. А потом в какой-то момент я осознал, что мы держимся за руки.

Я покраснел. По телу разлилось тепло, не имевшее никакого отношения к погоде.

На миг перед глазами вплыло лицо Аны, но я быстро прогнал ее образ. Все же в порядке. Мне нравится Таня.

Правда, не настолько, как я пытаюсь ее убедить…

Я украдкой взглянул на девушку. Ее загадочная улыбка ничего мне не сказала.

– Наверное, такой контраст приехать из Нью-Йорка сюда… – Таня обвела рукой грязную улицу с редкими фонарями: мы шли в тени среди низких обветшалых домов.

– Тут все иначе, – согласился я. – Очень захватывающе. Особенно если нашел хорошего проводника.

– Может, однажды ты покажешь мне Нью-Йорк, – легко предложила Таня. Так легко.

Хуанита много раз предупреждала меня:

– Кубинкам от приезжих только одно надо – билет прочь с острова.

Может, этого хотела Таня, может, нет. Я не собирался ничего ей обещать.

– Я с удовольствием повожу тебя по Нью-Йорку, если ты приедешь.

Она сжала мою руку.

Мы оставили дома позади и вышли на поросший травой холм. Сперва я решил, что Таня привела меня сюда показать панораму – ночной Тринидад, мазки света среди огромных пятен темноты. А потом заметил собравшихся под деревьями людей. Они стояли на ступенях. Лестница вела вниз, прямо в холм. Ни вывески, никакого знака, что внутри, только крепкий вышибала на входе.

– «Лас Куэвас», – пояснила Таня. – Мои друзья все время о нем говорят.

Пять минут спустя мы спустились по узкой лестнице в темные глубины пещеры. Из коридора доносились звуки сальсы. По бокам вздымались грубые каменные стены, с потолка капала вода.

– Не волнуйся, – сказала Таня. – У нас очень давно не было обвалов.

Я уставился на нее. Она фыркнула.

Мы двинулись дальше по коридору. Музыка становилась все громче, и наконец мы вошли в большую пещеру. Хорошо освещенный танцпол окружали пластиковые столы. Стойка диджея располагалась высоко на уступе. Длинный бар примостился у стены напротив. И там и за столиками сидело много людей, но никто не танцевал.

– А что, никто не любит папи? – спросил я. Играли «Que Cosas Tiene La Vida», старый, но популярный хит, полный веселья и задора.

– Большинство хороших сальсеро уехали из Тринидада, – пояснила Таня. – Мои друзья танцуют только реггетон.

– Что ж! – От перспективы выйти на сцену у меня сердце заколотилось. – Давай покажем им, как надо танцевать.

– О нет! – Таня нервно огляделась. – Для меня слишком быстро.

– Да ладно, – ухмыльнулся я. – Сама же сказала, что тебе плевать на тех, кто смотрит.

– Разве? – Таня попятилась.

– Ну да, помнишь?

– Нет. – Таня скрестила руки. – Если так хочешь потанцевать, пригласи мою подругу Лазару.

Неужели рассердилась? Может, зря я ухмылялся?

– Да ладно…

– Нет, правда, пригласи Лазару! – Таня кому-то махнула. – Лазара, иди сюда!

Из-за соседнего столика встала девочка лет тринадцати, тоненькая, как спичка, и в эффектном наряде – летящих белых брюках-клеш и стильной черной блузке.

Лазара обнялась с Таней и оглядела меня.

– Это Рик из Нью-Йорка. – С таким энтузиазмом Таня могла бы показывать подруге банку сардин. – Он хочет с тобой потанцевать.

Лазара взяла меня за руку и улыбнулась так открыто и дружелюбно, что я не мог не улыбнуться в ответ. Не знаю, что за муха укусила Таню, но Лазара в этом не виновата. Она еще ребенок. Мы просто повеселимся.

Мы вышли на танцпол. Поймав ритм, я закружил ее. Лазара двигалась легко, с идеальной позировкой. В конце спирали она выбросила ногу и затрясла плечами в стиле румбы.

Я не баловал Лазару танцем. Если на то пошло, это она баловала меня хорошим партнерством. Предугадывала каждое движение, ловила, если я терял равновесие посреди особенно сложной дорожки. Мне даже с Аной не было так легко. Лазара крутилась у меня в руках так, словно вообще ничего не весила.

Мы закончили танец элегантным поворотом, и оба удивленно посмотрели по сторонам, потому что нам зааплодировали. Только туристы, но все же.

– Было здорово, – сказал я Лазаре, пока мы шли к столику, за которым сидела Таня. – Спасибо.

– А ты отлично танцуешь для приезжего, – засмеялась девочка.

Я знал, что это комплимент.

Таня пила пиво. В тусклом свете зала я не мог рассмотреть ее лицо. Она кивнула Лазаре:

– Спасибо, милая. Еще увидимся.

– О! – Лазара перевела взгляд с нее на меня и неуверенно улыбнулась: – Хорошо. Увидимся. – И ушла.

– Это было не очень-то хорошо с твоей стороны, – заметил я, усаживаясь.

Таня посмотрела мне прямо в глаза, но заговорила спокойно:

– Хочешь еще кого-то пригласить?

– Вообще-то нет…

– Я думала, тебе нравится проводить со мной время, – тихо заметила она.

У меня участилось дыхание.

Ты уже далеко зашел. И кто знает, может, ты ей интересен только потому, что из Нью-Йорка?

Что бы сказал Йосвани?

– Я больше ни с кем и не хочу быть… – Я покраснел, но продолжил: – С самого приезда в Тринидад, с первой нашей встречи, я чувствовал, что…

Таня взяла меня за плечи, притянула ближе и поцеловала.

Ладно, Рейчел целовалась неплохо. Немного слюняво, да еще и норовила засосать мои губы до онемения, но все равно было приятно.

Таня же… Таня целовалась так, словно вкладывала в это душу. Нежно прижималась губами, гладила руками мою спину и выделывала языком такое, о чем я и понятия не имел.

Когда мы наконец отстранились друг от друга, она больше не выглядела милой молоденькой девочкой. Ее лицо изменилось, почти неуловимо, и эту перемену было трудно описать. Истома, голод, страсть.

– Я увидела, как ты танцуешь с Лазарой, как все на вас смотрят, и не выдержала, – прошептала Таня. – Больше не могла.

В клубе мы не остались, а по дороге назад часто и надолго останавливались на темных тринидадских улочках. Когда же вошли в дом, отец Тани уже спал. Интересно, он понял, что его дочь уходила вместе со мной?

Мы тихонько прошли через патио в мою комнату.

Я мог остановиться у двери. Мог сказать: «Эй, ты же понимаешь, что это все не всерьез? Завтра я уеду и больше не вернусь».

Но ничего не сказал. Так и молчал, пока мы целовались и раздевали друг друга в темноте. Молчал, пока срывал обертку с упаковки презервативов, которая пролежала в чемодане с самого Нью-Йорка.

Секс был неумелым, но приятным – по крайней мере, пока длился, хотя длился он недолго.

Потом Таня прильнула ко мне и прошептала на ухо:

– Ты ведь никогда раньше этого не делал, да?

Я замер. Это что, так очевидно?

– Все в порядке, – прошептала она. – Первый раз должен быть особенным.

Я промолчал.

* * *

Предполагается, что потеря девственности – это поворотный момент в жизни. Думаю, в моем случае так и было.

Не потому, что все вышло умопомрачительно. Ну то есть секс был отличным, но возбуждение, расслабление, спазмы – это все чистая физика. Ты занимаешься сексом, но остаешься тем же человеком и живешь той же жизнью.

Главное в потере девственности то, что больше не нужно думать о том, как бы ее потерять. Годы планов, надежд, фантазий и ожиданий рухнули перед лицом реальности. Мне больше не надо было гадать – я знал.

У меня с плеч упал груз, о котором я даже не подозревал. И все же, освободившись от него, я не испытал триумфа. Только усталость. А еще задумался, могло ли быть иначе.

* * *

Я проснулся и увидел, как Таня одевается. Было раннее утро, сквозь шторы пробивался серый свет. В этот момент весь мир показался мне серым.

– Мне лучше вернуться к себе в комнату, пока отец не встал, – сказала Таня.

Ее улыбка была милой и простой. Ни следа той Тани, которую я увидел вчера в «Лас Куэвас». Той, которая притянула меня к себе и поцеловала. Удивительно, как в одном человеке уживались две такие разные ипостаси.

Я сел, пригнувшись к изголовью:

– Я сегодня возвращаюсь в Гавану.

Улыбка Тани медленно угасла.

– Знаю.

– Я не могу поменять билет.

– Хорошо.

– Нам надо готовиться к танцевальному турниру.

Таня надела через голову рубашку и замерла. Она долго смотрела мне в глаза, спокойно и серьезно.

Я почувствовал, что она собирается с духом, и это меня напугало.

Наконец она заговорила:

– Вчера я решила, что не стану жалеть, если пересплю с тобой. Ты мой второй парень, и мне казалось, все будет иначе… а сегодня ты… но я решила, что не стану жалеть.

Я ничего не сказал.

– Мы еще встретимся, Рик Гутьеррес?

Я вздрогнул. Открыл рот, пытаясь что-то придумать в ответ. Вспомнить один из советов Йосвани. Но выдавил лишь:

– Э…

Таня медленно кивнула. Она не удивилась. В этом вся суть – она вообще не удивилась.

Долгое время Таня смотрела на меня. Потом повернулась к двери.

Мне показалось, что в уголке ее глаза что-то блеснуло.

– Если когда-нибудь приедешь в Нью-Йорк… – начал я.

Но Таня вышла и закрыла за собой дверь.

Глава 21 Сожаления

Паршиво проснуться однажды и понять, что ты придурок. Большинство людей время от времени поступает плохо.

Обычно ты находишь способ уйти от ответственности. Он первый начал, она сама виновата, у меня был тяжелый день, я не специально, это вообще не я… Но иногда ты делаешь что-то, смотришь на это и не можешь отрицать очевидное: ты придурок.

Я обманул Таню, чтобы переспать с ней.

Прошлой ночью мне следовало признаться, что я не ищу серьезных отношений, что уеду и не вернусь. Но я так хотел узнать, каково же это – переспать с девушкой, что не сказал правду. Промолчал и позволил ей поверить… надеяться…

Интересно, Йосвани хоть раз себя так чувствовал?

Все время до автобуса я просидел в комнате, чтобы не сталкиваться с Таней. А когда наконец вышел, катя чемодан, ее нигде не было. Эдуардо взял у меня деньги, справился, как мне у них понравилось, и попрощался со мной, вежливо улыбнувшись и крепко пожав руку. У меня не получилось как можно скорее исчезнуть с его глаз.

День был хмурым и относительно холодным. Я обливался потом, таща чемодан по мостовой к автобусной остановке. Я наполовину боялся, наполовину надеялся наткнуться на Таню, но она так и не появилась.

Но пришел кое-кто другой. Понятия не имею, откуда он узнал, что я уезжаю. Мешковатая желтая футболка, потрепанные, заляпанные краской джинсы. Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес во всей своей красе. Он так щурился в лучах солнца, что глаза почти исчезли на пухлом лице. В руках Рикардо держал знакомую жестянку.

Он не двинулся мне навстречу. Только смотрел, почти с надеждой. Я едва не прошел мимо. Мне не хотелось этим утром беседовать с бывшим любовником своей матери. Но это была наша последняя встреча.

Я прислонил чемодан к стене:

– Вы пришли.

Рикардо долго разглядывал свои некогда белые кроссовки.

– Я позабыл, каково это – верить, будто можешь что-то изменить, – признался он.

Я удивленно замер.

– Когда-то я был таким же, как ты, – продолжил он. – Страстным. Уверенным в себе. Хотел поступить правильно.

Ага, как раз про меня.

– Держи. – Рикардо сунул мне свою жестянку. – Опубликуй мои стихи. Пусть люди их прочитают. Скажи всем, что я их написал. Я, Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес.

Я уставился на жестянку. Мне хотелось сказать: ты пришел не к тому человеку. Я тут только для того, чтобы повеселиться. Повеселиться любой ценой.

– Это слишком опасно, – возразил я. – У вас будут неприятности.

Рикардо сфокусировал на мне взгляд, словно только сейчас наконец по-настоящему увидел.

– Я знаю об опасности больше, чем кто-либо, – твердо ответил он.

– Мы не можем рисковать…

– Не смей! – Рикардо так ткнул меня пальцем в грудь, что я отшатнулся. – Ты пришел ко мне. Предложил выход. Не смей отказываться теперь, когда я принял решение… – Он осекся и посмотрел на жестянку. – Это мой выбор.

Я взял стихотворения.

Может, это было глупо. Идиотский рисковый поступок. Решение, которое никому не поможет. Но Рикардо был прав – думать надо было до того, как я предложил ему помочь с публикацией.

Он смотрел, как я прячу жестянку в рюкзак.

Когда я застегнул молнию, Рикардо немного выпрямился и вздохнул:

– Когда опубликуешь, напиши, что они посвящаются Марии. Марии от Рикардо, с глубочайшими сожалениями.

* * *

Ана с Йосвани встретили меня на остановке в Старом городе. Они были одеты в похожие наряды – подрезанные джинсы, ослепительно-белые рубашки. Йосвани одной рукой обнимал Ану за плечи, а другой махал мне:

– Привет, братишка, с возвращением.

– Привет, Рик, – улыбнулась Ана, следя за моей реакцией.

– Привет, ребята, рад вас видеть. – Огромная ложь. С того часа как Таня вышла из моей комнаты, я словно оцепенел. И едва отметил, что Ана с Йосвани вместе. – Что нового в Гаване?

– Пабло в ярости, что ты сбежал в Тринидад, – усмехнулся Йосвани. – Хорошо, что ты его не слышал.

– Уж если он тебя впечатлил, мне уже страшно.

– Он требует, чтобы мы пришли к нему завтра же утром, – улыбнулась Ана. – Съемки через две недели.

Где-то в багажном отделении мой чемодан лишился одного из колесиков. На полпути к дому рука у меня болела так, словно я тащил мешок с картошкой по каменистой земле. Может, оно и к лучшему, так я не очень обращал внимание на Ану с Йосвани. Время от времени он утыкался ей в шею, словно пиявка, присосавшаяся к жертве. Однако, судя по собственническим взглядам, Ана жертвой себя не считала.

– Йосвани подкинул отличную идею, – сказала она мне. – Я могу сделать ТВ-шоу кульминацией своего фильма. Родриго разрешит мне использовать кое-какой официальный материал.

– У Йосвани все идеи отличные, – согласился я.

– Последние пару дней мы бродили по всей Гаване и снимали соревнования, – сообщила Ана. – Брали интервью, снимали тренировки. Познакомились с отличными танцорами.

– Наверное, весело было, – предположил я.

– По крайней мере, веселее, чем раньше, – ответил Йосвани.

Ана пихнула его в бок. Они засмеялись и поцеловались. Так и прошел весь путь домой. Когда мы приблизились к нашему зданию, Йосвани наконец выпустил Ану.

– Мне надо на репетицию группы, – пояснил он. – Хотим записать диск в стиле реггетон. Будет круто. Увидимся позже.

Я невольно задумался: неужто кузен пришел меня встретить, только чтобы заявить свои права на Ану?

В узкой клетушке лифта мы с ней умудрись не смотреть друг на друга.

– Хорошо съездил? – спросила Ана.

– Пожалуй, – ответил я, а потом, поддавшись порыву, добавил: – Да, замечательно.

– Что делал?

– Встретил одну девушку. – Слова вылетели быстрее, чем я успел их обдумать.

– Правда?

– Только не надо так удивляться.

– Нет, я рада. Какая она?

Я помолчал, не зная, хочется ли мне сейчас говорить о Тане.

Лифт со стоном остановился. Я вытащил чемодан в коридор и подкатил к железной решетке перед дверями Хуаниты.

Ана нажала звонок:

– Так что?

– Ну… она милая… – начал я.

Дверь открылась. На пороге стояла Йоланда, натянутая как струна. На сведенном судорогой лице не было и тени улыбки.

– Привет, ребята, – громко поздоровалась она, а потом наклонилась к нам и яростно прошептала: – Ничего ему не говорите.

Меня охватила дрожь. Ана тихо выругалась, использовав одно из любимых выражений Йосвани. Ни один из нас не стал задавать дурацких вопросов.

Мы вошли в дом. В гостиной никого не было, но с кухни несся сильный запах кофе.

– Проходите, – громко сказала Йоланда. – Вам надо кое с кем встретиться.

Я оставил чемодан у дверей, и мы прошли за ней на кухню. Там, во главе обеденного стола, сидел худой, лысый, светлокожий мужчина лет сорока пяти. Он был в темных слаксах, белой рубашке поло и с небольшими серебристыми часами на запястье, стильными и определенно недешевыми. Гость пил кофе из лучшего фарфора Хуаниты и внимательно смотрел на нас с неопределенно-вежливым выражение лица.

– Это мой кузен Рик из Нью-Йорка и его подруга Ана, – представила нас Йоланда. – Ребята, это Майкел Вальдес, он из правительства.

Вальдес поднял руку, словно отмахиваясь от слов Йоланды:

– Я просто человек, преданный идеям революции, как твоя мать. И как ты, разумеется.

Йоланда ничего не ответила. Вальдес кивнул, словно она согласилась. Потом повернулся к нам.

Мурашки пробежали у меня по спине. Наверное, он знает про видео.

Теперь я узнал взгляд Вальдеса. Так кот смотрит на мышь, с которой играет. Спокойно, потому что контролирует ситуацию, и внимательно, на случай, если ланч решит сбежать.

Кажется, Йоланда зря отрезала свои роскошные волосы.

– Как вам Куба? – спросил Вальдес.

Мы с Аной переглянулись. Она заговорила первой:

– Мы прекрасно провели время.

– Мы приехали потанцевать, – объяснил я. – Касино, знаете?

Вальдес чуть приподнял брови:

– А вы хорошо танцуете?

Я пожал плечами, а потом осознал, что сейчас не время для скромности.

– Вполне достойно.

– Они могут вам показать свое умение, – предложила Йоланда.

– В этом нет необходимости. – Вальдес не сводил с нас глаз. – Вы американцы.

– Моя мать была кубинкой. Я хотел познакомиться с ее родиной, – сказал я.

– А я столько слышала о революции в детстве, – вставила Ана. – Мой отец состоял в рабочей партии Пуэрто-Рико.

Ха! Она никогда об этом не говорила.

– И насколько то, что вы увидели здесь, совпало с рассказами вашего отца? – спросил Вальдес.

Ана склонила голову набок. Я впился ногтями в ладони.

– Кое-что оказалось в точности таким, как он говорил, – улыбнулась Ана. – Бесплатная медицина, школы и жилье… это чудесно. Впрочем… ну может, папа был чересчур оптимистичен.

Я уставился на девушку, но Вальдес лишь кивнул:

– Скажите, а как вы поддерживаете связь с домом? По телефону? Через эсэмэски? Электронную почту?

Надеюсь, Вальдес не заметил холодный пот, проступивший на моем лице. Гость знал о Латуке. Ну или подозревал.

– Иногда мы звоним родным или пишем электронные письма, – ответил я. – Но редко. По большей части мы очень заняты.

Вальдес задумчиво на меня посмотрел:

– Вы уезжали?

Я осознал, что так и не снял рюкзак. А потом еще кое-что.

В рюкзаке по-прежнему лежали стихи Рикардо. Если Вальдес попросит показать вещи… если прочтет…

Перед глазами проплыли образы Соснового острова. Леса на побережье, аромат апельсиновых деревьев в воздухе – и я, смотрящий на мир сквозь решетку.

– Провел несколько дней в Тринидаде, – сказал я. – Там родилась моя мама.

– Я знаю, – ответил Вальдес.

Подтекст его слов обрушился на меня, точно молот.

Вальдес поднес чашку к губам, осушил ее тремя большими глотками и встал из-за стола:

– Спасибо за помощь, Йоланда. Передавай привет маме. Она всегда была хорошим руководителем и примером для всех.

Йоланда кивнула.

– Могу лишь надеяться, что ты продолжишь эту традицию, – подытожил Вальдес.

– Конечно.

Голос кузины дрогнул совсем чуть-чуть, но я заметил. Уверен, и Вальдес тоже. Впрочем, он этого не показал.

– Рад был познакомиться, ребята. Наслаждайтесь оставшимся отпуском.

Мы проводили его до порога. Смотрели, как он садится в лифт, и слушали, как механизм опускается вниз.

Йоланда словно приросла к полу и еще долго не могла сдвинуться с места.

– Идем. – Ана взяла ее за руку. – Пошли в квартиру.

Мы сели в гостиной. Ана принесла Йоланде чашку воды. Кузина какое-то время приходила в себя, а потом заговорила:

– Кто-то видел, что в тот день с Мирандой была я. А теперь вышла та статья, и…

– Какая статья? – спросил я.

– «Гардиан», британская газета, написала статью по материалам видео, – сказала Ана. – «Блогер Миранда Гальвес похищена неизвестными представителями властных структур Кубы».

Статья в «Гардиан». Радость пробилась сквозь мой страх.

– Молодчина Латук.

– Но они не отпустили Миранду, – вздохнула Йоланда. – Вальдес заявил, что ее похитили преступники и тот, кто записал видео и обвинил правительство, теперь тоже вне закона.

– Они не знают, что это была ты. – Ана словно пыталась убедить себя. – Или с нами бы не разговаривали.

– Наверное, – кивнула Йоланда.

В голове вихрем закрутились мысли. Сбежать? Улететь первым же рейсом в Мексику?

Похоже, Ана читала меня как раскрытую книгу.

– Нам надо вести себя как ни в чем не бывало. Если сбежим, они поймут – что-то не так.

Повисла пауза. Итак. Еще две с половиной недели на Кубе. Семнадцать дней оглядываться через плечо и гадать, выберемся ли мы домой. Семнадцать ночей без сна в ожидании стука в дверь.

– Пожалуйста, не говорите моей маме. Может, она точно не узнает… – Йоланда сама себе не верила.

– Ты пыталась помочь подруге, – пыталась успокоить ее Ана.

– Подумай, что с мамой станет, – возразила Йоланда. – Она была главой местного отделения партии десять лет. Это ее жизнь. Если у меня будут проблемы… Она знает Миранду и поймет. Но это ее сломает.

Интересно, как Хуанита смогла так крепко связать себя с тем самым режимом, что посадил любимого ее сестры на двадцать лет, тем самым, от которого мама сбежала в другую страну. Как же странно раскололась наша семья.

– Хуже всего, что мы так ничего и не добились, – сказала Йоланда. – Миранда по-прежнему под замком, и бог знает, что с ней.

Ана взяла ее за руку и сжала:

– Ты сделала все, что могла. Выполнила перед подругой свой долг.

Интересно, согласился бы с ней Рикардо?

* * *

А может, и согласился бы.

Я размышлял об этом, сидя в комнате Йосвани и работая со стихами Рикардо. В жестянке оказалось сотни две бумажек. Страницы из блокнота, салфетки, несколько листов писчей бумаги, края газет, даже копия страницы романа Дэна Брауна – интересно, где он ее-то взял?

Почерк Рикардо – он исписал все свободное пространство – где-то изысканный и витиеватый, где-то мелкий и убористый. Где-то было по несколько стихотворений на страницу, где-то поэмы занимали больше одного листа – еще бы понять, что к чему относится. Я рылся в листочках со странной смесью дрожи и восторга. Интересное было бы занятие…

Если бы не приходилось заниматься этим в спальне Йосвани, когда в любой момент мог вернуться Вальдес.

Я раскладывал листки на каменном полу и аккуратно их фотографировал. Через каждые десять снимков я загружал фото на ноутбук и проверял, чтобы все читалось. Затем шифровал файлы и менял дату на камере на нули. Я не стал рисковать и пересылать картинки – лучше подождать до тех пор, пока вернусь в Нью-Йорк.

Что до оригиналов, то я порвал их в клочья и запихнул в пакет. Строго говоря, любой при желании восстановил бы испорченное, но я планировал избавиться от пакета, как только смогу сделать это, не предполагая слежки.

Вот кто я теперь. Рик Гутьеррес, хитроумный шпион и коварный интриган. Если на то пошло, владелец кошачьего сайта – весьма хорошее прикрытие.

Я все еще фотографировал стихи, когда в комнату вошел Йосвани.

Я замер с камерой в руках и полдюжиной листков на полу. Кузен посмотрел на меня, на стихи, поднял брови и пожал плечами. Прошел мимо, сел на кровать и с драматическим вздохом потянулся:

– Итак. Ана сказала, ты встретил девушку.

За последний час я уже думать забыл про Таню. Я сел на диван и отложил камеру:

– Ага.

– Ну давай, братишка. Выкладывай. Какая она?

– Ну… ее зовут Таня. Она отлично говорит по-английски, хочет изучать компьютерные технологии…

– Я тебя не про ее биографию спрашиваю. Какая она? – Йосвани очертил в воздухе округлые формы. – Ну, ты понял?

На миг мне захотелось сказать, мол, Таня была самой горячей и красивой девушкой в городе и я с ней переспал. Но только на миг.

– Она милая. Мы хорошо провели время.

– Высокая или низенькая? Худая, полная, фигуристая? Белая? – Видимо, Йосвани уловил какую-то реакцию, потому что уточнил: – Она черная?

– Какая разница?

– Смуглая, как я? Или действительно черная? С черной лучше не связываться.

Я уставился на Йосвани.

– Что? – удивился он.

– Там, откуда я родом, большинство людей назвало бы черным тебя. Черт, даже меня так именуют, когда не кличут мексиканцем. – Я поднял руку на свет. – Ты правда хочешь сравнивать уровень пигментации? То есть если человек смуглее тебя, то он черный, а если нет, все нормально?

Йосвани непонимающе на меня посмотрел:

– Что ты несешь, братишка?

– Глупо, да? Ну так если ты можешь нести бред, я могу использовать тот же аргумент против тебя. Любой может – ты сам даешь разрешение.

Йосвани пренебрежительно затряс головой:

– Ты, как Ана, полон этого американского бреда. На Кубе все иначе.

– Ага.

И чего я недавно волновался, что кузен обо мне подумает? Да, что-то меня в нем восхищало, чему-то я у него учился. Мне нравилось, что он всегда уверен в себе, что легко вступает в разговор и может без страха подойти к незнакомцу. Нравилось, как он танцует, ну и да, разумеется, как общается с девушками. Но каким бы экспертом Йосвини ни был в этих областях, он совершенно не разбирался в других людях.

С другой стороны, чего удивляться? Я перенял манеру Йосвани в общении с Таней не только потому, что отчаянно хотел ее добиться, но и потому, что мечтал почувствовать себя мужчиной, которого кузен одобрил бы. Если бы такие, как он, всю жизнь жужжали у меня над ухом…

– Тебе нужно расслабиться, братишка. – Йосвани встал с кровати. – Отложи все эти бумажки, выйди на улицу, порадуйся жизни. Как я, прямо сейчас, со своей девушкой. – Последние слова прозвучали почти мстительно.

Еще долго после ухода Йосвини я сидел на диване и думал. Выйди на улицу. Порадуйся жизни.

Читай меньше, сказала мне Рейчел. Выключи компьютер. Оторви задницу от стула.

Ее совет я принял с радостью. Жизнь стала намного интереснее. Я увидел мир, стал человеком, который даже мне самому больше нравился, хотя я не одобрял все, что сделал на пути к этому. Заходить дальше я не хотел. Не хотел бросать чтение, просмотр телевизора и управление лучшим кошачьим сайтом на просторах Интернета.

Все это мне нравилось. Более того, помогало мне развиваться. Я узнал то, что никогда не поймет Йосвани, если всю жизнь так и прошляется по улицам Гаваны.

Поэтому я остался в комнате и продолжил фотографировать стихи Рикардо. А потом, чтобы отвлечься от мыслей о Вальдесе и Ане с Йосвани, врубил «Монти Пайтона и Священный Грааль» на ноутбуке и позволил рыцарям поведать мне о ценности кустарника.

И я ни о чем не пожалел.

Глава 22 Веди и следуй

На следующее утро Ана щеголяла темными кругами под глазами. Думаю, никто из нас много не спал. Сразу после завтрака мы пошли к Пабло. Улица была пуста, только одинокий рикша протарахтел мимо. Мы тоже хранили молчание.

Пабло встретил нас с огнем в глазах:

– Вернулся?! Заходите, давайте работать!

Он отдраил квартиру. Каждая поверхность на кухне сияла. В распахнутые окна лился солнечный свет. Пабло надел новую белую футболку, баскетбольные шорты и резиновые шлепки – на удивление неформальный комплект.

– Через две недели у вас соревнования, – сообщил он. – Родриго хочет записать интервью со мной как с вашим учителем. Это значит одно.

Я почесал голову:

– Вы станете знаменитым?

– Лучше бы нам выступить достойно, – поправила его Ана.

– Будем заниматься по четыре часа в день шесть дней в неделю, – сообщил Пабло.

– Хорошо, – согласилась Ана, – если только днем я смогу отвлекаться на съемки своего фильма.

– Не уверен, что мы можем позволить себе платить за четыре часа в день, – заметил я.

– Я не возьму с вас сверх оговоренного, – успокоил Пабло. – Это огромная возможность для всех нас.

Пабло предлагает помочь бесплатно. И этот человек так нуждался в деньгах, что стоял перед нами на коленях?

На губах Пабло играла загадочная улыбка.

– Ребята, вы даже не представляете, что вас ждет. Родриго готовит настоящий сюрприз.

В свете последних событий я не знал, как относиться к сюрпризам. Но Пабло не желал вдаваться в детали.

Четыре часа спустя мы спустились вниз на нетвердых ногах и поползли по Гаване как два пенсионера на отдыхе. Но усталость была приятной. Теперь можно будет вздремнуть днем, не вспоминая о Вальдесе.

Но за несколько кварталов до дома Ана коснулась моего плеча:

– Не оглядывайся. За нами следит рикша.

Я мгновенно пришел в себя:

– Уверена?

– Утром он стоял напротив дома твоей тети, – сообщила Ана. – Я запомнила этого парня.

Я остановился, присел завязать шнурок, а сам украдкой осмотрелся и увидел рикшу, тощего подростка. Он ехал по улице, уткнувшись в телефон, словно не мог оторваться от написания эсэмэски.

Или от съемки нацеленной на нас камерой.

Что-то мне расхотелось спать.

* * *

Следующую неделю мы рикшу больше не видели. Каждый раз, выходя на улицу, я смотрел по сторонам, но никого, кроме соседей, не замечал. Иногда по дороге к Пабло мы делали крюк – трюк, с помощью которого можно узнать, не следят ли за тобой. Ничего.

– Может, совпадение, – сказал я однажды Ане.

– Может, – согласилась она, а потом оглянулась в пятнадцатый раз за утро.

Когда днем я возвращался в квартиру Хуаниты и запирал стальную дверь, меня охватывало облегчение. Вот только я знал, что вскоре снова придется выходить из дому.

Я заставлял себя есть. Вся пища словно утратила вкус, но из-за постоянных тренировок нельзя было ходить с пустым желудком. Потом я ложился на диван в комнате Йосвани и спал так долго, как только мог. Остаток дня читал книги на ноутбуке, чтобы отвлечься.

Ана каждый день уходила сразу после ланча. Писала Йосвани, просила его подсказать адрес, где еще можно взять интервью, вешала на плечо камеру и неизменно спрашивала меня, не хочу ли я присоединиться.

– Нельзя позволить им нас запугать. Мы ничего дурного не сделали.

«Скажи это моему другу Рикардо», – хотел ответить я.

Я восхищался энергией и стойкостью Аны, но совершенно не желал куда-то с ней ходить. И дело не только в страхе. Куда бы она ни отправлялась, туда же шел Йосвани. А если бы я еще раз услышал, как он называет ее своей девушкой, то сорвался бы. Кузен еще вечно норовил сделать широкий жест, мол, полюбуйтесь, какую я отхватил девчонку.

Первое время Хуанита сочувственно на меня поглядывала, а потом однажды поймала на кухне.

– Отношения – это всегда нелегко, – вздохнула она. – В молодости мне нравился один парень. Его звали Альфредо, и он…

– Прекрати, мама, – вмешалась Йоланда, стоя в дверях кухни. – Рик и без твоих советов обойдется.

Я бы поверил в ее заботу о моих чувствах, если бы она так быстро не появилась. Кузина изо всех сил старалась не оставлять меня или Ану наедине со своей матерью, словно мы могли ненароком выболтать ее секрет. Йоланда беспокойно бродила по квартире, обхватив себя руками и кусая губы. Но представляю, как она себя чувствовала.

Однажды я наткнулся в общем коридоре на Рафаэлу.

– Ты видел Рикардо? – спросила она. – Как он?

Пожилая леди явно надеялась услышать нечто особенное.

– Он теперь художник, – ответил я.

– И… – Рафаэла помолчала. – Он женился?

– Он живет один.

Она кивнула. Тяжело, но удовлетворенно, словно именно этого и ожидала.

Отношения мамы с Рикардо были для Рафаэлы не просто воспоминаниями, они были романтической историей о двух обреченных на расставание влюбленных, которых разлучила судьба и которые больше никогда не обрели счастье.

Мне хотелось сказать, что мама была счастлива в Нью-Йорке. Что они с Рикардо были детьми, безрассудного пошедшими на глупый риск. Но решил – пусть Рафаэла верит в свою сказку.

Может, мама и правда все эти годы любила Рикардо. Все-таки мы с ним оказались почти тезками.

Мне стало не по себе, словно я предаю папу. Однако совсем невероятной эта версия мне не показалась. Если уж я что и вынес из этой поездки, так это мысль, что любовь – штука сложная.

* * *

Я сказал, что всю неделю мы не видели рикшу. Так и было. Следующий раз мы встретили его восемь дней спустя, вечером, по дороге в «Ла Грута».

Тем днем Ана отправилась в Марианао – сорок минут в один конец. Танцоры, которых она собиралась снимать, не явились, Йосвани тоже. Он не брал трубку и не отвечал на эсэмэски. Ана прождала его там целый час и по пути домой попала под ливень.

Когда Ана переступила порог, мокрые волосы облепили ее голову, а одежда потеряла приличный вид. Прямо беженка с Ородруина.

– Может, что-то случилось, – предположил я, пока Ана пила горячий чай в гостиной, переодевшись в сухое.

Она зыркнула на меня, как на идиота:

– Разумеется, что-то случилось.

– Ну то есть, может, он не виноват. – Я сам не знал, почему защищаю Йосвани. – Может, нам следует начать волноваться.

– Еще чего! – Хуанита вплыла в гостиную, спокойная, как корабль в гавани. – Йосвани вечно гоняется за новой блестящей игрушкой. И надеяться на него не стоит.

Судя по стиснутой челюсти, Ану это сообщение не порадовало. Удивительно, как Хуанита не поняла, что сказала.

Или… или же она как раз знала, что говорит.

– Мы идем танцевать, – объявила Ана. – Без Йосвани. Вот так мы и оказались на Сан-Лазаро той ночью. И заметили того же рикшу, снова с телефоном.

– Вот козел, – выругалась Ана. С моего отъезда в Тринидад она успела перенять добрую часть словаря Йосвани. – Давай сделаем крюк.

Мы обогнули здание с другой стороны, не разговаривая и не оглядываясь. Но когда снова вышли на улицу, я обернулся… Рикша ехал за нами.

– Давай поймаем такси, – предложил я.

Но Ана вдруг ринулась к рикше:

– Эй! Эй ты, урод!

Тот опешил. Потом схватился за руль и проворно развернулся. Ана изо всех сил бежала к нему. Я уже думал, что она его догонит, но рикша рванул с места и с грохотом помчался прочь по пустой улице.

Ана еще немного пробежала за ним, затем остановилась, отдуваясь, развернулась и пошла ко мне.

Я так и не двинулся с места. Застыл как вкопанный.

– Хотела посмотреть, что случится, – с довольной улыбкой сообщила Ана. – Сбежал, придурок.

Пару часов спустя мы стояли у клуба и пытались поймать попутку. К обочине подрулила «тойота» с тонированными стеклами и темно-зелеными правительственными номерами. С пассажирской стороны опустилось окно, и мы увидели Майкела Вальдеса.

Глава 23 Гостеприимство

– Садитесь в машину.

Бесцветный, тихий голос Вальдеса был едва различим за шумом улицы. Маленькие, глубоко посаженные глаза спокойно смотрели на нас. На этот раз никакой вежливой улыбки, лишь холодная маска.

За рулем сидел здоровяк в линялой темной сорочке. Он смотрел строго вперед. Под рукой у него в кожаной кобуре висел небольшой черный пистолет.

Мы с Аной переглянулись. Она была готова бежать.

Но бежать куда? По ночной Двадцать третьей улице, центру Гаваны, ярко освещенной и хорошо охраняемой полицией? И эта самая полиция нам не поможет.

– Куда мы едем? – спросила Ана.

– Увидите, – рявкнул Вальдес.

– Я предупрежу кузину. – Я вытащил телефон. – Чтобы она не волновалась, если мы задержимся.

– Как угодно, – отозвался Вальдес.

Онемевшими пальцами я набрал: «Вальдес посадил нас в машину у „Ла Груты“. Не знаю, что происходит». Нашел номер Йоланды, нажал «отправить» и стал ждать подтверждения. Оно пришло не сразу – кубинский оператор связи в своем репертуаре.

Мы забрались на заднее сиденье «тойоты». Водитель завел мотор и влился в поток машин.

Машина была относительно новой – гладкие кожаные коричневые сиденья, ремни безопасности в рабочем состоянии (редкость на Кубе). Обивка пропиталась запахом сигарет, хотя никто не курил. В динамиках звучало «Радио Ребельде», одна из основных радиостанций Кубы. Диктор рассказывала о визите группы венесуэльских рабочих в провинцию Матанзас. Она говорила с таким энтузиазмом, будто вещала о победе национальной сборной в Кубке мира.

Вальдеса и водителя устраивало, что радио работает на полную катушку. Машина развернулась на сто восемьдесят градусов, какое-то время ехала по Двадцать третьей улице, а потом свернула направо, на Авенида де лос президентес. Прямо к Площади революции. Я смутно помнил, что где-то там заседает Фидель.

Но потом водитель свернул еще раз, и еще, и еще. Мы поехали по узким темным улочкам. Из мрака выступали низкие жилые здания. Лишь редкие фонари освещали куски тротуара.

Что-то холодное коснулось моего запястья. Я вздрогнул, а потом понял, что это Ана. Мы взялись за руки, и девушка до боли сжала мои пальцы.

У меня настойчиво зазвонил телефон. Я потянулся его достать.

– Нет, – отрезал Вальдес.

Мы поехали дальше. Телефон все звенел и звенел у меня в кармане, пока наконец не смолк на полузвуке.

Я буквально видел, как Йоланда сидит за кухонным столом и сжимает сотовый побелевшими пальцами. Она ничем не могла нам помочь. Мы пропали, как и ее подруга Миранда.

Машина остановилась на хорошо освещенном перекрестке. На углу было небольшое кафе с неоновым рожком мороженого в окне. Мы припарковались рядом, перед серым трехэтажным зданием.

Это здание… На каждом из его узких окон стояла надежная металлическая решетка. Дверь представляла собой стальной прямоугольник без единой таблички на нем. Такое место могло проглотить тебя и никогда не выплюнуть обратно.

– Вылезайте, – приказал Вальдес.

Ана по-прежнему держала меня за руку, и это ободряло. Вальдес встал рядом с нами, тогда как водитель остался в машине. Нам дали время прочувствовать открывшийся перед нами вид. Затем Вальдес сказал:

– Когда мы привозим сюда людей, они начинают судорожно каяться во всех грехах. Но обычно бывает уже слишком поздно.

Мы с Аной промолчали. Слова ничего не изменили бы, во всяком случае не с таким человеком, как Вальдес. Он уже знал, что тут произойдет.

– Идемте, – наконец сказал Вальдес, и я собрался с духом.

Но Вальдес отвернулся от жуткого здания и направился в кафе на углу.

После секундного замешательства, мы последовали за ним.

Четыре белых стола, холодный флуоресцентный свет, белый плиточный пол. Из проигрывателя неслась насыщенная бачата. В воздухе пахло не едой, а помоями.

В кафе находилась только официантка, скучающая женщина лет пятидесяти. Она стояла у стеклянной витрины с шестью лотками разноцветного мороженого – обычный выбор по меркам Кубы. При виде Вальдеса женщина оживилась, хотя ее глаза остались бесстрастными.

– Добрый вечер, Майкел. Что будете?

Вальдес жестом приказал нам сесть.

– Мне кофе. Девушке порцию ванильного, парню – сапотового. Правильно? – спросил он у нас без улыбки.

Мы уставились на него. Заказ был неслучайным. Именно это мы обычно брали в ресторанчике на Обиспо после тренировок.

Вальдес сел рядом с нами:

– Правила гостеприимства заставляют изучать предпочтения гостей.

– А мы ваши гости? – спросила Ана.

– Хотел бы я так сказать. Но хорошие гости не лазят по шкафам не воруют столовое серебро.

– Не знаю, о чем вы… – начал я.

– А я-то надеялся, что не придется ничего объяснять. Вы не так умны, как кажется. Мы знаем, что вы навещали Лисани Бланко вместе со своей кузиной Йоландой. И что помогли опубликовать то видео.

Мы промолчали.

– Давайте немного пофантазируем, – предложил Вальдес. – Допустим, приехал я в Нью-Йорк и снял на камеру секретную правительственную операцию. А потом решил переправить видео в Китай и добиться того, чтобы китайские газеты написали о происшедшем в ущерб американской национальной безопасности. Затем меня ловит ФБР. Как думаете, что со мной станет? – Вальдес изобразил полуулыбку. – Может, меня вышлют на Кубу? В Гуантанамо? Увижу ли я снова свою семью?

У меня взмокли ладони, и я никак не мог набрать воздуха в грудь, чтобы ответить. Но Ана скрестила руки и посмотрела Вальдесу прямо в глаза:

– В Америке не похищают людей на улицах.

Он коротко рассмеялся.

– Если ты в это веришь, милая, то ты еще наивнее, чем я думал.

– Мы уж точно никого не похищаем за независимые публикации по экономике, – возразила она.

– Да. Вы просто стреляете в людей на улицах из-за цвета кожи. Но я здесь не за тем, чтобы обсуждать политику. Суть в том, что вы у нас в гостях, но посмели нассать на ковер и наложить дерьма в супницу.

Вальдес произнес ругательства так же непринужденно и спокойно, как все остальное, ни разу не повысив голос. Однако в его глазах сверкала самая настоящая злость.

– Мы не собирались подрывать репутацию вашей страны, – наконец выдавил я. – Здесь родилась моя мать.

– Ей следовало лучше тебя воспитывать, – усмехнулся Вальдес.

У меня в груди вспыхнул гнев. Я стиснул зубы и промолчал.

Вальдес вздохнул:

– Однако остается вопрос: что мне с вами делать?

– Оставить в покое, – предложила Ана. – Вам же не нужен скандал?

Вальдес посмотрел на нее:

– Может, нет. А может, нам нужен прецедент. Предупреждение для излишне назойливых иностранцев.

– Мы американцы…

– Думаете, мы боимся янки? Вы почти шестьдесят лет пытаетесь нас уничтожить, а мы по-прежнему живы.

– Так вы хотите снова разрушить дипломатические отношения? – спросила Ана. Я поразился, насколько твердо звучал ее голос, хотя пальцы судорожно сжимали край стола. – Продемонстрировать всему миру, что на Кубе правит тиран, лишь бы посадить в тюрьму пару американских подростков?

Вальдес сделал большой глоток кофе.

– При настоящей тирании вас бы не просто посадили, при власти Батисты вы бы исчезли навсегда. Никаких скандалов. Просто пропали два подростка.

– Мы… наша кузина Йоланда знает, что мы здесь, – выдавил я.

Я не мог свободно дышать. Легкие отказывались нормально работать.

Вальдес послал мне испепеляющий взгляд:

– Вам повезло. Куба – цивилизованная страна. Мы вежливо обращаемся с гостями. Кроме того, ваша тетя Хуанита добрая знакомая моего босса. Вот как мы поступим. – Он наклонился вперед и снизил голос до шепота: – Сегодня я вас отпущу. Но если вы выкинете еще какую-нибудь глупость или попытаетесь увильнуть от моих людей, у меня не останется выбора. Если вы хоть кому-то об этом расскажете, даже после того, как уедете из страны, у меня не останется выбора. Последствия будут серьезными и для вас, и для ваших родных. Ясно?

Я тупо кивнул. Да, Вальдес нам угрожал, но я слышал лишь одно: после того, как уедете из страны.

Вальдес нас отпускал. Наступило облегчение, настолько сильное, что я затрясся.

– Все ваши телодвижения ни к чему не привели, – ухмыльнулся Вальдес, откинувшись на стул. – И вы должны это запомнить. Вот почему я вас отпускаю. Революция сильна. Поднятый вами шум ничего не значит. Вы сами ничего не значите.

Он долго смотрел на нас обоих, словно ждал ответа. Я поймал себя на том, что киваю, хотя не могу не отметить, что действие было неосознанным.

– Выкиньте из головы всю эту чушь, – сказал Вальдес. – Идите на пляж. Танцуйте касино. Летите домой. И не возвращайтесь никогда на Кубу. Это понятно?

Я бы просто снова кивнул, но тут внезапно заговорила Ана:

– Это страна Рика. Здесь его родные. Вы не можете запретить ему вернуться.

Вальдес смерил ее долгим взглядом:

– Вы ничего не знаете об этой стране.

И больше он явно ничего говорить не собирался.

Вальдес встал и, не обращая внимания на официантку с кофе и мороженым, пошел к дверям. Он остановился уже на пороге и будничным тоном произнес:

– Не ешьте здесь. Вам не захочется провести оставшиеся дни отпуска в обнимку с унитазом.

* * *

Еще долго после его ухода мы сидели в кафе, молча пялясь на вазочки с тающим мороженым. Смесь облегчения и страха оставила горький привкус во рту, обида сжимала горло. Когда кофе Вальдеса совсем остыл, мы наконец встали.

Нас остановила официантка:

– С вас пять «куков». – По безразличному голосу было неясно, слышала ли она наш разговор. И ее определенно не волновало, что мы даже не притронулись к мороженому.

Разумеется, мы отдали деньги. Это была плата за то, что какому-то козлу на государственной службе удалось нас запугать.

Машина Вальдеса давно уехала. Ни слова не говоря, мы пошли по пустынной улице в том направлении, откуда приехали. Тяжелый ночной воздух заглушал все звуки. Даже шаги казались глухими, словно тиканье далеких часов. Темные дома и сады вокруг казались безжизненными, словно зона отчуждения в Чернобыле.

Тишина оказалась уместной и соответствовала образовавшейся в голове пустоте. Не умиротворению, а именно пустоте. Разговор с Вальдесом обрушил мой мозг, как современный сайт может обрушить Internet Explorer.

– Сочувствую, – наконец сказала Ана.

– По поводу? – не понял я.

– Ну он же сказал, что нам нельзя возвращаться…

И тут до меня дошло.

Я никогда сюда не вернусь. Никогда больше не увижу Хуаниту, Йоланду и Йосвани, никогда не посещу места, где росла мама, не встречу людей, кто ее знал… никогда больше не пройду по ночному Малекону, не буду танцевать в «Милочо» и не прогуляюсь по Обиспо жарким воскресным днем.

Мне хотелось одновременно смеяться и плакать. Странное ощущение. Словно кто-то вырвал из меня что-то важное и я больше не мог нормально жить.

Не так ли чувствовала себя мама, когда решила взойти на борт корабля, идущего в Майами?

Наверное, Ана догадалась, о чем я думаю, потому что преувеличенно весело сказала:

– Вряд ли это официальный запрет. Может, он просто пытался нас запугать.

– У всего есть свои последствия. Жаль, что я не встретил Рикардо раньше. Тогда бы знал…

Мгновение Ана молчала.

– Ты бы сделал это снова? Если бы Йоланда попросила помочь подруге?

– Ты все слышала. Мы ничего не добились.

– Но сделал бы?

Вот оно. Простой вопрос, но, когда я открыл рот сказать «нет, конечно», слова застряли в горле.

Потому что, когда я подумал о Кубе, на ум пришли не только танцы, но и обветшавшие, полуразрушенные здания повсюду, проститутки на улицах Гаваны, зарабатывающие единственным известным им способом, плохо одетые люди… Я подумал о маме и Рикардо, как они гуляли по Прадо, еще не зная, что их ждет в будущем.

Если я опубликую стихи Рикардо, если напишу посвящение, о котором он просил, рано или поздно ищейки Кастро выйдут через него на меня. На мою семью. И тогда серьезные последствия неминуемы.

Я дал слово Рикардо, но еще я нес ответственность за своих родных. Посвящение появится. Я не смогу опубликовать стихи на своем сайте, придется найти другого издателя. Если Рикардо потом вызовут на беседу в МВД, надеюсь, он меня не выдаст.

– Итак, последуем совету Вальдеса, – предложила Ана. – Будем танцевать. Пойдем на пляж. Покинем страну. И предоставим Йоланде и ее друзьям бороться с режимом самим.

Осуждение, прозвучавшее в ее голосе, не могло изменить истинного положения дел.

– Так будет вполне ответственно, – сказал я.

Глава 24 Ничего не чувствовать

Последние дни перед соревнованием прошли быстро. Пабло так нас изматывал, что думать сил не оставалось. С каждым днем его нетерпение росло.

– Да что с вами, ребята? – спрашивал он. – Вы весь свой огонь растеряли.

Разумеется, мы не могли ему сказать правду. На самом деле после встречи с Вальдесом нам стало легче. Всю прошлую неделю мы подозревали, что за нами следят. Теперь мы знали это наверняка.

Не страх мучил меня последнюю неделю, а сознание, что я больше сюда не вернусь.

За завтраком Хуанита пригласила меня приехать на следующий год на день рождения Йоланды. Мол, снимем домик на пляже и шезлонг.

Я кивнул, улыбнулся.

Тетя смеялась с кем-то по телефону, пела болеро, моя посуду, а я изумлялся, как кто-то рядом со мной, дышащий тем же воздухом, может чему-то радоваться.

Что до Йосвани, так он только и говорил, что о своем диске.

Их группа сняла студию, а он уже фантазировал, как завоюет латинскую Грэмми. Ни я, ни Ана не хотели портить ему настроение.

– Он мне нравится, – сказала Ана. – В целом. Но не его политическая проницательность меня заводит, если ты понимаешь, о чем я.

Развивать тему я не стал, но все равно знал, что буду скучать по кузену.

В ночь нашего разговора с Вальдесом Йоланда чуть с ума не сошла. Мы сообразили позвонить ей, только когда оказались на Авенида де лос Президентес. К тому моменту она уже примчалась на такси к «Ла Грута» и опросила всех в радиусе пяти кварталов, видели ли люди нас. Йоланда уже собиралась идти домой и выложить все Хуаните в надежде, что та через своих друзей в правительстве сумеет помочь. Когда мы наконец встретились на Двадцать третьей улице, кузина с мрачным видом усадила нас в небольшом кафе.

– Мне очень жаль, – вздохнула она. – Я зря вас во все это втянула. Пообещайте одно: до конца отпуска больше не рискуйте. Даже по мелочам, хорошо?

Мы не стали говорить ей, что уже пришли к тому же решению.

Наутро перед соревнованием мы пришли к Пабло на последнее занятие, но остановились на лестнице, услышав голоса учителя и его дочери Лилианы.

– …дай мне шанс, дочка. Я все улажу…

– Ага, с Джимми, Дионисио и прочими… каждую ночь. Думал, я не знаю?

– Да, с Джимми и Дионисио! Мы в домино играем!

– Ха!

– Вернись и сама увидишь. Я тружусь каждый день, тренирую этих приезжих для шоу…

– Да прекрати ты…

– Это правда! Видела бы ты, как они…

– Повзрослей, папа. Мне пора.

Все это время я стоял на ступеньках, не зная, подняться мне или уйти. Но Ана решительно потащила меня наверх.

Пабло с дочерью стояли у дверей квартиры. На Лилиане было то же самое белое одеяние, только влажное от пота. Лало обнимал ее за талию и рассматривал пол между матерью и дедом.

– Вот и они! – На лице Пабло отразилось облегчение. – Доброе утро, ребята.

– Доброе, – отозвалась Ана.

Она ринулась прямо к ним, предоставив мне ее догонять.

– Здрасьте, – как обычно сверкнул красноречием я.

Лилиана натянуто нам кивнула.

– Я ухожу, папа, – сказала она. – Нам еще надо за покупками.

– Останься на минуту, – попросил Пабло. – Посмотри, как Рик с Аной танцуют.

– Не хочу мешать, – усмехнулась Лилиана.

– Все в порядке, – заверил я.

Лилиана покачала головой:

– Я только за почтой забежала. Сегодня ожидается тяжелый день.

– Что ж, тогда пообещайте, что посмотрите наше выступление по телевизору, – весело улыбнулась Ана, словно и правда ей поверила.

Лилиана подняла брови, глянула на отца и кивнула:

– Хорошо. Идем, Лало.

Мальчик оглянулся, неуверенно помахал деду. Пабло не ответил.

Когда они ушли, он не пошевелился, ничего не сказал, только стоял и смотрел туда, где только что находился Лало.

Наконец Ана коснулась его плеча:

– Идемте, Пабло. Давайте потанцуем.

– Я… – начал он, затем вроде как собрался. – Сегодня я не могу.

– Завтра соревнование, – напомнил я.

– Извините, – равнодушно ответил Пабло. – У меня дела.

Мы с Аной переглянулись. Минуту назад он был готов вести занятие. Думаю, мы оба понимали, что у него за дела возникли.

– Нужно время, Пабло, – сказала Ана. – Они научатся снова вам верить, если только вы…

– Заткнись! – рявкнул он.

Я подскочил, а вот Ана едва пошевелилась. Наверное, не ожидала.

– Мне не нужны советы от пары ребятишек, которые ничего в этой жизни не видели, – заявил Пабло.

Ана посмотрела на него спокойно и твердо.

Я понял, что ошибся. Она вообще не удивилась.

– Вы правы. Я видела немногое, – тихо заговорила Ана. – Но знаю одно. Ваша дочь хочет вам верить. Так хочет, что сердцу больно. Но ей страшно.

Я слушал ее. Где-то глубоко в груди заныло.

Пабло фыркнул, отвернулся и пошел к двери.

Боль в груди наконец сумела воплотиться в слова.

– Вы пообещали, – сказал я. – В самом начале вы дали слово, что продержитесь.

Пабло замер на полпути, но не обернулся.

– Потерпите до завтра, – продолжил я. – Придите посмотреть на наше выступление. Это вы нам должны.

Пабло вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Щелкнул замок.

Ана вздохнула.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Конечно, – отмахнулась она. – Люди сами делают свой выбор. Ничего тут не изменишь.

Я кивнул, хотя не поверил в наигранное безразличие девушки.

– Вернемся и позанимаемся сами? – спросил я ее.

– Может, позже, – улыбнулась Ана. – Сегодня утром Йосвани играет в ресторане дяди. Хочешь пойти?

Боль в груди вернулась.

– В другой раз, – ответил я.

Мы оба знали, что не будет другого раза в оставшиеся дни. А то и вообще никогда.

* * *

В одиннадцать вечера Ана с Йосвани все еще не вернулись.

Был жаркий безветренный вечер, а в доме вырубили свет. Я в одних штанах сидел в темной гостиной, надеясь поймать в распахнутые окна ветерок, и пялился на дверь, словно главный герой видео «Пес ждет хозяина». Не слишком подходящее занятие для парня-кота, но я не мог заставить себя отвернуться.

Когда Хуанита спросила, где они, я их прикрыл – соврал, мол, Йосвани повел Ану на концерт. На самом деле мы с ней собирались позаниматься.

Сотня сценариев проплыла перед моими глазами в темноте. То на них нападают хулиганы, то их задерживают и отвозят в полицейский участок, то они навсегда исчезают за серыми стенами того дома, куда подвозил нас Вальдес.

Появились и другие мысли. Вдруг эта парочка от всей души кувыркается где-нибудь в спальне? Мучаясь неведением, я сходил с ума.

В полдвенадцатого я взял телефон и в семнадцатый раз набрал номер Аны.

Гудок. Еще один.

Сброс.

Пора сказать Йоланде.

Вдруг телефон зажужжал.

Пришло сообщение от Аны. Адрес перекрестка в Мирамаре и одно слово: «Приходи».

Я поймал попутку. Конечным пунктом оказался хорошо освещенный угол в жилой части Мирамара, где располагался огромный ночной клуб.

Мои ровесники крутились снаружи, курили, пили и болтали. От музыки дрожали стекла.

Я собрался с духом, заплатил за билет и вошел.

Темные коридоры. Удушливый сигаретный дым. Ледяной воздух из здоровенного кондиционера – влажная футболка мгновенно превратилась в ледяное полотенце на теле. Ребята подпирали стены. Я всматривался в их лица, но не увидел ни Аны, ни Йосвани. Дверь из коридора вела на танцпол. Я пошел туда.

Шум громче, чем я когда-либо слышал. Музыка грохотала так, словно кто-то под ухом стрелял из пушки три раза в секунду.

От лазерных огней рябило в глазах. Зеленые лучи мелькали по угольно-черным стенам, полу и танцующим людям. Сплошные подростки, самый молодой клуб в Гаване. Они раскачивались, крутились, двигали торсом. Большинство танцевало парами. Девушки наклонялись вперед, парни прижимались пахом сзади и изображали совокупление. Тонкий изящный танец реггетон, ага.

Я попытался высмотреть Ану с Йосвани.

Бесполезно.

Я вернулся в коридор и пошел дальше. В конце оказался бар. Музыка, звучавшая здесь, – все равно громче, чем в любом нью-йоркском заведении, – видимо, казалась местным слишком тихой – тут сидело совсем мало ребят.

А в углу, за пластиковым столом с шестью пустыми банками «Буканеры», обнаружилась Ана.

Когда я приблизился, она неуверенно подняла голову:

– Привет.

У Аны потекла тушь. Она плакала.

Я сел рядом:

– Что случилось?

Ана так долго молчала, что я решил, что уже не дождусь ответа. Затем взяла банку пива, потрясла и посмотрела в сторону бара, словно прикидывая, насколько сложно ей будет встать.

– Помнишь, как у нас с Йосвани все начиналось? Как я сказала, мол, хочу просто повеселиться? Что знаю, какой он бабник?

– Ага.

– Что ж, насчет второй части я угадала.

Я обдумал услышанное.

– Сочувствую.

И не соврал. К собственному изумлению, я не чувствовал ни мстительной радости, ни желания сказать: «Я же тебе говорил».

– Я думала, мне будет все равно. – Голос Аны дрогнул. – Но это тяжело, понимаешь?

Я вспомнил, как Таня в Тринидаде стояла утром посреди моей комнаты.

– Ага.

– Наверное, для этого практика нужна, чтобы ничего не чувствовать. – Ана побарабанила пальцами по пустой банке. – Кстати, эта гадость помогает. Притупляет ощущения. Может, мой отец… Может, поэтому он…

У меня не нашлось для Аны мудрого совета, поэтому мы долго сидели молча. Ана раз задела меня плечом, словно невзначай, потом еще раз. А потом привалилась ко мне.

Йосвани назвал бы это удобным случаем. Успокоить Ану, погладить ее по спине, посмотреть, можно ли добиться чего-то еще…

Может, несколько недель назад я бы задумался.

Вдруг Ана снова заговорила:

– Я пришла в ресторан, искала Йосвани. А его дядя Элио: «Что ты здесь делаешь? Йосвани попросил ключи от дома, я и решил…» – Ана посмотрела на меня, потом отвела глаза. – Мы иногда у него зависали. Ну, чтобы…

– Да, да, – поспешно перебил я девушку. – Не надо подробностей.

– Вот только сегодня мы туда не собирались. Я сразу поняла, что происходит. Элио, судя по взгляду, тоже догадался. Я ответила, мол, ой, да, я забыла, ну что за дурочка. Выбежала оттуда и поймала такси. Ты же знаешь этих мачо, Элио наверняка сразу же кинулся звонить Йосвани, чтобы предупредить. Я летела через весь Ведадо, надеясь хотя бы поймать эту девчонку, когда она будет убегать. – Ана горько усмехнулась. – Вот только я забыла, что в постели Йосвани выключает телефон…

Я чуть отстранился от нее. Мне не хотелось знать, что кузен делает в постели.

Ана продолжила:

– Я застукала их на месте. Играла песня Кенни Джи – та самая, что якобы напоминала Йосвани обо мне. На полу валялась пустая бутылка рома, а они вдвоем зажигали на кухонном столе. Хочешь скажу, что самое замечательное? – Вообще-то я не хотел, но Ана все равно поведала: – С ним была Селия, та белая танцовщица. Йосвани познакомил нас давным-давно, я снимала ее для своего фильма. Мы неделями зависали вместе, все втроем, и все это время он ее трахал. – Она стиснула пивную банку. – Молодец твой кузен, ничего не скажешь.

– Сочувствую. – Потом я сложил вместе два и два. – Погоди, ты снимала ее для фильма? Так она?..

– Да. Она танцует на завтрашнем шоу, участвует в конкурсе.

– С Йосвани?

– Что? Нет, со своим партнером. – Ана фыркнула. – Я пригрозила Йосвани, чтобы не показывался мне на глаза, иначе я его изобью прямо на съемочной площадке.

– Ну… – Я обдумал то, что собирался предложить. – Мы не обязаны завтра танцевать. Если не хочешь…

– Ты что, смеешься? Мы придем и всех сделаем. Покажем этой швабре, кто тут главный.

– Конечно. – Ана показывала мне отснятый материал по другим парам. У нас были примерно такие же шансы выиграть, как у ямайской команды по бобслею на зимней Олимпиаде. – В порошок их сотрем.

Ана обняла меня и положила голову мне на плечо:

– Ты отличный парень, Рик. Надежный, не то что этот сукин сын. А еще красавчик.

Я невольно замер. Может, все-таки…

Нет, это не по-настоящему.

Я обхватил ее за плечи и чуть сжал:

– Нам пора домой.

– Я не пьяница, – заявила Ана, с трудом выпрямляясь. – Просто тяжелый день выдался. Ты знаешь, Рик. Ты же знаешь?

– Конечно, – подтвердил я. – Пошли домой, хорошо?

– Да, да. – У Аны немного заплетался язык. Она зазывно мне улыбнулась: – Отведи меня в постель, Рик Гутьеррес.

Что я и сделал. Ее уложил в одну, сам лег в другую.

На прощание она крепко сжала меня в объятиях и долго не отпускала. А я тоже пожалел, что не умею ничего не чувствовать.

Глава 25 «Касинеро мундиаль»

Той ночью Йосвани не вернулся домой. Утром за завтраком Ана избегала смотреть мне в глаза.

– Забудь вчерашнее, – сказал я. – Давай просто потанцуем, хорошо?

Она наконец посмотрела на меня. Улыбнулась и передала мне мед. Похоже, на этом и закончились разговоры о красавчике Рике и его шансах завоевать Ану Кабреру.

Мы прогнали несколько композиций в гостиной, потом собрались. Касино – уличный танец, не бальный. Я надел чистые синие джинсы и футболку с треугольной горловиной. А вот Ана…

Когда она вышла из гостиной, я подумал, что родственникам придется вызвать пожарную бригаду, чтобы привести меня в чувство. Ана надела обтягивающее платье до середины бедра. Языки пламени облизывали изгибы ее тела, талию перехватывал черный пояс.

Я открыл рот… и снова закрыл.

– Где ты это взяла?

– Отголоски моей бурной юности, – сообщила Йоланда с дивана.

– Выступите так, чтобы мы вами гордились, ребята, – напутствовала нас Хуанита.

– Я уже ими горжусь, – заметила Йоланда.

Мы с Аной поняли намек.

Предполагалось, что мы встретимся с Родриго в крепости Ла-Кабанья, где в одиннадцать начинались съемки «Касинеро Мундиаль». Из кухни Хуаниты открывался вид на огромное строение с длинными белыми каменными стенами, что уже много лет стояло в гаванском порту.

За ночь погода изменилась, и утро выдалось ясным и прохладным. Мы прошли на Прадо и поймали такси. Я пытался насладиться свежим бризом, но живот скрутило от волнения.

Мне предстояло танцевать на глазах у целой страны.

Когда мы вышли из такси и Ана сказала, что за нами ехала другая машина, я едва обратил на это внимание. Просто посмотрел на серый «мицубиси» в другом конце квартала – правительственные номера, тонированные стекла – и пожал плечами:

– Ребята Вальдеса.

– Трудятся без выходных, – заметила Ана.

Вот только когда мы миновали туннель и приблизились к Ла-Кабанье, нас остановили на блокпосте. Полноценном проверочном пункте с двумя зелеными армейскими джипами по бокам и вооруженными солдатами.

Один из них – молодой, стройный, чисто выбритый – стоял посреди дороги и махал нам.

Наш водитель, непрерывно курящий белый мужчина, выругался и подрулил ближе. Мы с Аной переглянулись.

– Так положено? – спросила Ана.

– Скажите, что вы мои друзья, – приказал водитель. – Мне не разрешено возить туристов.

Он остановился рядом с солдатом и опустил окно.

Военный вгляделся в нас. На таком расстоянии я увидел, что он всего на год или два старше меня.

– Сегодня Ла-Кабанья закрыта для туристов, – сообщил солдат. – Они снимают ТВ-шоу.

– Все в порядке, – ответил я. – Мы за тем и приехали. Взвизгнули тормоза.

Рядом с нами оказался серый «мицубиси». Дверь распахнулась, и оттуда выскочил Майкел Вальдес.

Солдат сжал оружие:

– Что?..

– Я ими займусь. – Вальдес дрожал, словно едва сдерживался. Он вытащил из кармана пластиковые «корочки» и сунул солдату. – Обыскать машину.

Увидев документы, военный встал по стойке «смирно»:

– Так точно. – И махнул своим напарникам, которые напряженно наблюдали за ситуацией, затем повернулся к водителю: – Открыть багажник. – И нам: – Выйти из машины.

Водитель побелел как молоко. Наверное, гадал, не перевез ли в своей «ладе» двух самых юных рекрутов ЦРУ. Он выбрался из автомобиля.

Мы с Аной переглянулись. Может, нам все-таки не придется танцевать.

Вы вышли и встали рядом с машиной, пока солдат обыскивал багажник.

– В чем дело? – спросил я Вальдеса.

Он лишь кивнул солдату и указал на нас:

– Их тоже проверить.

Охлопывание – это ерунда, АТБ с вами куда меньше церемонится. Солдат порылся у меня в сумке, обнаружил там только танцевальные туфли и покачал головой.

Вальдес мгновение его разглядывал, словно решал, можно ли доверять этому парню. Затем повернулся к нам:

– Я разве не предупреждал вас, чтобы вы вели себя прилично?

– Не понимаю, – не выдержала Ана. – Вы же сами предложили нам идти на пляж и танцевать касино. За тем мы сюда и приехали. Танцевать касино.

Вальдес медленно перевел взгляд с девушки на нее и обратно:

– Вы приехали танцевать? Сегодня в Ла-Кабанье?

– Да, – ответил я. – Для ТВ-шоу. «Касинеро Мундиаль», слышали о таком?

– Вы – на «Касинеро Мундиаль»? – Вальдес стал спокойнее.

– Именно.

– Вы приехали на соревнование? – еще раз уточнил он.

– Нас пригласили после того, как мы выиграли конкурс в «Милочо». – Я достал из кармана пропуск участника, который дал нам Пабло. – Смотрите.

Вальдес взял карточку, долгое время ее изучал.

– Если это какая-то уловка… – наконец сказал он. – Если вы собираетесь устроить сцену на телевидении или что-то в таком духе…

– Мы тут, чтобы танцевать, – заверил я.

– Кроме того, это даже не прямой эфир, – добавила Ана.

Вальдес кивнул. Покачал головой. А потом рассмеялся. По-настоящему рассмеялся и не сразу смог успокоиться.

– Хорошо. Даже замечательно, – приговаривал он. – Вы, двое, танцуете в Ла-Кабанье, причем именно сегодня.

Солдат озадаченно уставился на Вальдеса. Мы с Аной тоже.

– Идите, – сказал Вальдес. – Но я за вами присматриваю. Это ясно?

Мы кивнули.

Тут решил вмешаться наш водитель:

– Я их не знаю. Я еду домой.

Вальдес развернулся и ткнул ему в грудь костлявым пальцем:

– Ты заткнешься и отвезешь их в Ла-Кабанью.

Остаток пути водитель не разговаривал, даже не курил, только все поглядывал в зеркало заднего вида. «Мицубиси» Вальдеса следовал за нами.

Наконец мы достигли внушительных каменных ворот крепости. Через ров тянулся мост, который, как подозреваю, некогда был подъемным, чтобы можно было быстро убрать его в случае атаки. Нынешняя версия моста была статичной, вымощенной кирпичом и с декоративными деревянными перилами. Теперь Ла-Кабанья больше напоминала туристический аттракцион, чем тюрьму, где Че Гевара казнил врагов государства.

Мы вышли. Не успел я вытащить кошелек, как «лада» взвизгнула тормозами, резко развернулась и унеслась прочь.

– Бедняга, – усмехнулась Ана.

– Бессмыслица какая-то, – заметил я. – С чего Вальдес так рассвирепел, что мы выступим на ТВ?

– Может, испугался, что мы устроим что-то вроде политической протестной акции? Но зачем армию сгонять?

Ана указала на парковку у стен крепости. Человек шесть в военной форме устало слонялись вокруг четырех джипов. «Мицубиси» остановился рядом с ними. Солдаты с любопытством глянули на Вальдеса, но никто к нему не двинулся.

Долго размышлять над этой загадкой нам не дали.

– Вот вы где! – послышался знакомый голос. Из ворот выскочил Пабло в ярко-красной рубашке поло, белых слаксах и отполированных до блеска джазовых туфлях. Несмотря на опухшие глаза, его переполняло волнение. – Мы вас ждем.

Я проверил телефон:

– Я думал, у нас еще минут пятнадцать есть.

– Разве нам не надо загримироваться? – спросила Ана.

– Родриго хочет с вами поговорить, – пояснил Пабло.

Мы вошли в крепость. Ла-Кабанья представляла собой обширный комплекс из каменных бараков, разделенных мощеными дорожками. В бараках размещались различные выставки, которые мы с Аной посмотрели во время прошлого, туристического визита. Пабло спешно вел нас дальше.

– Не забывайте улыбаться во время танца, – наказал он нам. – Помните друг о друге и о музыке. Не подведите меня, хорошо?

Кажется, он и правда за нас переживал.

– Мы постараемся, – пообещала Ана.

Пабло отвел нас на широкую площадку на краю крепости. Пушки на стенах целились в сторону канала и самой Гаваны. Вернее, я знал, что они там стоят, сейчас их не было видно за рядами зрителей. Школьники в форме, взрослые в белых футболках и синих джинсах либо красных футболках и белых слаксах. Интересно, их привезли сюда на автобусах? Зрители тихо переговаривались – они вели себя очень дисциплинированно для горластой кубинской толпы.

Посреди площади установили деревянный танцпол. Вокруг расположились трое операторов со старомодными громоздкими телекамерами.

Двадцать пар толпилось у центра площадки. Перед ними топтались несколько мужчин постарше – кажется, руководство. Среди них, с микрофоном в руке и в белом летнем костюме, стоял Родриго, обливавшийся потом.

Он заметил нас и замахал, чтобы мы присоединялись.

– Вы же сказали, что он хочет с нами поговорить, – сказал я.

– Да, – ответил Пабло. – Родриго будет говорить, а вы слушать.

– Еще надо переобуться, – напомнила Ана.

Нам пришлось делать это прямо у площадки, а все на нас смотрели. У меня горело лицо. Я с трудом сумел завязать кроссовки непослушными пальцами.

Наконец мы встали за Родриго. Остальные пары подвинулись, освобождая нам место. Некоторые из танцоров были нашими ровесниками, другие – где-то лет двадцати-тридцати. Многие из них дружелюбно кивнули Ане. Одна высокая белая девушка в переливающемся зеленом платье злобно зыркнула на нас. Ана сделала вид, что не заметила.

Похоже, это и есть печально знаменитая Селия.

Родриго постучал по микрофону, посмотрел на ближайшую камеру, дождался кивка оператора и поднял руку, призывая зрителей к тишине.

– Доброе утро и добро пожаловать на пятый ежегодный конкурс «Касинеро Мундиаль». Сегодня здесь собрались участники со всей Кубы и двое гостей из Нью-Йорка, чтобы отдать дань замечательной кубинской традиции – танцу касино. Аплодисменты!

Толпа захлопала и разразилась приветственными криками. Все смотрели на нас с Аной, гадая, неужто двое «тыждруков» и правда будут для них танцевать.

– Чего-то я начинаю нервничать, – шепнул я Ане.

Танцор позади меня фыркнул:

– Не спеши, парень.

Интересно, о чем он?

А потом Родриго продолжил:

– Прежде чем мы начнем, я хотел бы произнести несколько слов. Однажды собралась группа друзей и придумала касино. Было это в… – Пятнадцать минут спустя, он все еще не замолкал: – Мне так приятно видеть этих чудесных мужчин и женщин, которые сегодня продемонстрируют нам это уникальное кубинское искусство.

Родриго прервался, чтобы набрать воздуха в грудь. В этот момент кто-то начал хлопать. Секунду спустя аплодисменты прокатились по всей площади.

Родриго опешил, потом почесал затылок и кивнул, когда овация стихла:

– Благодарю за внимание.

Снова послышались хлопки.

– А аплодисменты бывают от чувства облегчения? – спросил я Ану. – Или мне кажется?

Она посмотрела на часы:

– Мы даже еще можем начать вовремя.

Родриго, дождавшись тишины, объявил:

– Теперь я передаю слово своему коллеге по судейству, уважаемому Фернандо Ривера.

К чести публики, никто не стал возмущаться. Другой седовласый мужчина взял микрофон.

– У меня уже спина болит стоять, – пожаловался я.

– Наверное, они у Фиделя учились, – предположила Ана. Но все прошло относительно неплохо. Минут десять-пятнадцать, и речь подошла к концу. Судьи ушли с танцпола и заняли места вокруг платформы. Ассистенты кинулись к нам, чтобы прикрепить к нашим спинам белые бумажные таблички. Мы выступали под номером шестнадцать.

Я успел только прикрыть глаза и глубоко вздохнуть, как снова загремел голос Родриго:

– Участники, займите свои позиции.

Мы с Аной оказались ближе к углу сцены. Посмотрели друг на друга. Ана нервно улыбнулась. Я заставил себя растянуть губы в ответ.

А потом заметил что-то краем глаза.

– Вальдес, – тихо сказал я.

Он стоял у самой платформы, скрестив руки и не сводя с нас глаз.

– Не обращай внимания, – посоветовала Ана.

– Ага! – Я обхватил ее одной рукой за талию.

У меня стучали зубы, я не преувеличиваю. Действительно стучали, причем громко, словно у мультяшного персонажа.

И дело не в Вальдесе. Нам предстояло танцевать касино перед всеми кубинцами – людьми, которые не могли смотреть на танцующего иностранца дольше пяти секунд без того, чтобы не дать ему совет.

Но Вальдес… почему он здесь?

Вопрос настолько засел у меня в голове, что я пропустил первый такт, сопровождавшийся громким звуком труб. Ана стиснула мое плечо, и я кинулся танцевать – слишком быстро, невпопад, стараясь поймать ритм. Потом перешел к базовым движениям, пытаясь отдышаться.

Ана улыбалась за двоих. Ее глаза говорили: «Ну же, Рик! Соберись!»

Играли веселую ретропесенку «Ван Ван». Краем глаза я видел, как другие танцоры крутятся, вертятся, выполняют сложные дорожки. Надо продолжать. Но я чувствовал себя как школьник на тесте. Когда зависаешь над первым же вопросом, проходит пятнадцать минут, надо двигаться дальше, но не получается, а потом ты проваливаешься, потому что осталось полчаса, а ты даже одну задачку не решил.

Ана прокрутилась прочь от меня. Я не вел ее, она решила взять дело в свои руки. Поэтому отошла в сторону и стала выделывать сложную, эффектную дорожку.

Я стиснул зубы и принудил тело двигаться. Шаги румбы, из стороны в сторону. Подергивание плечами. Подпрыжки…

Я споткнулся. Взмахнул руками.

Мы с Аной уставились друг на друга и невольно перешли на базовые шаги. Мое лицо горело.

Я споткнулся. Перед телевизионными камерами.

Ана улыбнулась. Не фальшивой улыбкой конкурсантки, а настоящей ухмылкой во все лицо.

Я опешил, обиделся, оскорбился. А потом расхохотался сам. И меня охватило облечение.

Для нас конкурс закончен. У нас и одного шанса не было против людей, которые с детсада танцуют, но теперь все точно кончено. Осталось только повеселиться.

Мы с Аной сошлись и закружились. Потом отстранились друг от друга и выполнили импровизированный пилон – принялись расслабленно притопывать, барабаня руками по воображаемому сахарному тростнику. Потом я развернулся к Ане, закрутил ее, притянул поближе и принялся покачиваться с ней из стороны в сторону.

Простые движения, ничего интересного, однако приятно. Все позади, и можно извлечь из этого урок, как и из всей поездки на Кубу.

Постепенно музыка стихла. Раздались аплодисменты и крики. Мы замерли бок о бок, я так и обнимал Ану за талию. Танцоры улыбались друг другу, вытирали пот с лица и перешептывались.

– Было весело, – сказала Ана.

– Ага.

Я не осмелился взглянуть туда, где стоял Пабло.

Родриго поднялся на сцену, и мы с Аной напряглись.

Я сказал, что конкурс закончен? На самом деле я в это не верил. Нет, даже не так. Я верил одновременно в две вещи. Первое – что конкурс окончен, я могу перестать волноваться и просто танцевать. Второе – может, может, может…

Родриго поднес микрофон к губам. Настал момент истины.

– Помню, когда я начал учиться танцевать касино дождливым летним днем тысяча девятьсот восемьдесят второго года…

Ладно, похоже, десять минут истины.

– Жюри выбрало десять пар, которые проходят во второй раунд, – объявил Родриго несколько позже. – Пары под номером три, шесть, семь, восемь и девять, тринадцать, пятнадцать, шестнадцать, девятнадцать и двадцать.

– Шестнадцать, – повторила Ана. – Он правда сказал «шестнадцать»? – И развернула меня проверить номер на спине.

Я победно вскинул кулак и улыбнулся Ане. Она улыбнулась в ответ.

Насколько же плохо выступили все остальные?

Впрочем, мне было все равно. Теперь я мог танцевать. Мог!

– Участники, на позиции, – провозгласил Родриго.

Снова зазвучала музыка. «Bailalo Hasta Afuera» Папи – быстрая, энергичная со сложным синкопическим ритмом. Я мысленно поблагодарил Пабло за то, что он включал ее на занятиях, и с Аной в руках ринулся в бой.

Во втором туре мы выступили хорошо. Сделали много чувственных акцентов, выполнили сложные дорожки, яркие и быстрые. Может, я держался немного напряженно, излишне много думал о следующем движении, но мы выступили хорошо.

Вот только «хорошо» для победы недостаточно. В спокойные моменты, прижимая к себе Ану, я видел остальные пары. Многие выступали просто убойно. Плавные движения корпусом, идеальные акценты на каждую музыкальную паузу. Селия с партнером выделывали ногами такое, что степист гордился бы. Все выглядели профессионалами. Все, кроме нас.

Когда песня закончилась, публика хлопала долго и громко. Так долго, что мы с Аной успели обменяться впечатлениями.

– Мы выделяемся, как кетчуп на белой футболке, – усмехнулась девушка.

– Интересно, почему они пропустили нас во второй тур? – отозвался я.

В этот момент аплодисменты стихли, и Родриго вышел на сцену. Но не за тем, чтобы объявить результаты.

– Сегодня «Касинеро Мундиаль» оказана огромная честь, – провозгласил он. – Нас почтил своим присутствием совершенно особенный гость.

Публика зашевелилась. Все повернулись в одну сторону и вытянули шеи, чтобы лучше видеть.

Дюжина мужчин вышли на площадь, несколько – в зеленой форме, другие в штанах и футболках. А между ними две фигуры.

Первый, крупный мужчина в спортивных штанах «адидас», вел другого. Высокого, но худого, в серой клетчатой рубашке и с палочкой в руках.

Долговязая фигура. Белая борода. И напряженное лицо, словно его обладатель вслушивается во что-то и не может разобрать…

Я поежился.

– Товарищи, – обратился к нам Родриго. – Посмотреть финальный раунд «Касинеро Мундиаль» пришел легендарный лидер кубинской революции Фидель Кастро Рус.

Глава 26 Сальса для Фиделя

Загремели аплодисменты.

– Да ладно, – протянула Ана по-английски.

Я мог лишь молча смотреть. Фидель медленно прошел к ряду пустых стульев недалеко от нашего угла сцены. Все провожали его взглядами. Все, кроме камер. Может, операторам приказали не показывать, как тяжело движется Фидель или как много у него охраны. Только когда он сел, камеры развернулись к нему.

Фидель поднял руку и слегка махнул, ну просто-таки добрый дедушка.

Толпа обезумела.

Теперь все стало понятно. Отсюда и солдаты на дороге. Вылизанная публика, скорее всего, специально отобранная.

Происходящее казалось сном. Я стою в сотне метров от Фиделя. Страшилки из моего детства. Человека из плоти и крови, который, однако, являлся частью моей повседневной жизни не больше, чем Дарт Вейдер.

– Я думала, ему вообще не особенно нравятся танцы, – сказала Ана.

– Это демонстрация. Фиделя вывели на люди, чтобы доказать, что он все еще жив.

– Ха! Тогда я знаю, что случится дальше, – усмехнулась Ана.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Мы проходим в следующий тур, – заявила девушка.

– А теперь, в присутствии нашего почетного гостя, я назову участников финала. – Родриго слегка проглатывал слоги, словно взгляд Фиделя его подгонял. – Бороться за титул лучшего касинеро в мире будут пары три, семь, девятнадцать и двадцать. – Он перевел дух. – И конечно, наши друзья из Нью-Йорка, пара под номером шестнадцать.

Зазвучали аплодисменты, и камера повернулась к нам. Ана сжала мою руку. Я прикусил язык, почувствовал медный привкус крови и поморщился. Представил, как буду выглядеть на экранах телевизоров по всей Кубе. И может, еще в какой-нибудь темной комнате в Лэнгли, где какой-нибудь аналитик станет изучать лица двух американцев, стоящих рядом с Фиделем Кастро.

Из нас с Аной сделали сенсацию. Ребята из Нью-Йорка танцуют для Фиделя.

Перед глазами всплыло лицо мамы – перекошенное отвращением, холодное, чужое…

Я поднес руку к лицу, словно закашлялся, а сам тихо заговорил:

– Мы не можем танцевать… для него…

– Знаю. – Губы Аны едва шевелились. – Но как нам уйти? Мои глаза сами по себе принялись обшаривать толпу в поисках хоть кого-то, кто мог бы нас спасти. Сплошь незнакомцы. Люди улыбались, смеялись, кивали. Родриго слез со сцены. Другие финалисты пребывали в восторге, кроме одной пары участников, которые жарко о чем-то спорили.

Может, не мы одни были против.

Пабло явно был «за». Он стоял у края сцены, с нетерпением ожидая нашего танца.

Родриго готовит сюрприз, сказал он. И с каким удовольствием наш учитель это предвкушал.

Мне хотелось перед ним извиниться. Сказать, что мы не можем танцевать. Только не это.

А потом я увидел Вальдеса. Недалеко от того места, где на стуле скрючился Фидель. Вальдес стоял, сунув руки в карманы, и наблюдал за мной.

Наши взгляды встретились. Он едва заметно улыбнулся. Я отвернулся.

Зажужжали динамики. Электрогитары заиграли энергичное вступление – «Me Estan Llamando». Яркое сложное произведение с афрокубинскими ударными и текстом со множеством сантерийских отсылок.

Я повернулся к Ане и обнял ее. Закачался под ритм музыки.

– Мы должны танцевать, – прошептал я.

Остальные пары тоже задвигались, даже та, которая ругалась. Разумеется, у них не было выбора.

Я расслабленно повел плечами, сделав вид, будто это часть выступления.

– Мы можем устроить саботаж, – предложила Ана. – Специально завалить танец.

– Нет. – Я повел Ану в базовых шагах вперед-назад. – Танцуй, Ана. Ради Пабло. Ради Хуаниты и Йоланды. – Я коротко кивнул в сторону Вальдеса. – Ради моей семьи.

Она все поняла. Ее взгляд изменился – так неуловимо и быстро, что никто больше не заметил. Понимание, принятие, решимость.

В этот момент я влюбился в нее так сильно, что в груди заныло. Но на чувства не было времени. Ана расслабилась и улыбнулась – зловеще, с предвкушением, от уха до уха. И мы стали танцевать.

Конечно же стали. Потому что поняли, почему Вальдес рассмеялся на блокпосту. Как только мы сказали, что приехали на конкурс, он стал ждать этого момента. И пришел сюда проследить, чтобы мы не выкинули ничего неожиданного.

Иди речь только о нас двоих, возможно, мы бы рискнули. Но мы не имели права портить жизнь моим родным, только чтобы высказать свое мнение. Мнение, которое в общем-то не значило ничего.

Поэтому мы танцевали от всей души. Как двое ребят, дорвавшихся до любимого танца и не замечающих сурового старика среди зрителей. Как будто нам было все равно, что мы проиграли Вальдесу в этой политической игре.

Музыка жарко пульсировала в моей груди. Ноги двигались в такт конгам, быстро, энергично, неустанно. Духовые завораживали меня настойчивым мамбо, мотив повторялся снова и снова, пока не проник в меня, став моим вторым дыханием.

Ана слилась со мной в единое целое. Двигалась в том же ритме, чувствовала тот же дух танца, отвечала на каждый мой сигнал. Наши тела плыли по воздуху в такой гармонии, что я уже не знал, кто же ведет, я или она. Да это было и не важно.

Мы легко переходили от румбы к мамбо и мозамбику. Движения сами приходили ко мне под экзальтированные крики публики. Мы танцевали, как никогда в жизни. Я готов был ждать вечность, лишь бы еще раз это испытать.

Когда песня закончилась и загрохотали аплодисменты, мы с Аной обнялись. Было жарко, одежда пропиталась потом, и все равно я не мог ее отпустить. Она тоже отчаянно сжимала мои плечи. Мы стояли, словно герои фильма-катастрофы, выжившие после кораблекрушения, цеплялись друг за друга, не в силах заставить себя посмотреть на окружающий мир.

– Что за прекрасное выступление!

Усиленный микрофоном голос Родриго вклинился между нами и развел в стороны. Родриго снова вышел на сцену и махнул участникам, предлагая собраться вокруг. Танцоры выстроились полукругом. Ана отвела меня в дальний конец, прочь от Селии и ее партнера.

Я посмотрел на Фиделя, ожидая, что он не сводит с меня проницательных, безжалостных глаз. Только Кастро вовсе не смотрел на сцену. Он склонился набок и беседовал с каким-то седым мужчиной.

– Что за чудесный день для Гаваны! – провозгласил Родриго. – Как приятно видеть столь талантливых мужчин и женщин со всего нашего острова и из Нью-Йорка! Все они приехали сюда разделить дух добрососедства и дружбы. К сожалению, на каждом конкурсе есть победители и проигравшие, и сегодняшний – не исключение. – Родриго драматично вытащил из кармана конверт и вскрыл его толстыми пальцами. – Итак. Третье место занимает пара под номером семь, Хуан и Лили.

Аплодисменты. Я впился ногтями в ладони.

– Второе место – пара номер три, Юниер и Селия.

Ана застонала и тихо выругалась.

Мое сердце забилось быстрее. Неужели?

Не может быть.

– И первое место занимают победители «Касинеро Мундиаль»… – Родриго выдержал паузу. – Пара номер девятнадцать, Яссер и Анита.

Я покраснел. Мы даже не вошли в первую тройку. Даже не приблизились к пьедесталу.

У меня вырвался смешок.

Победители подошли к Родриго, чтобы принять поздравления и дать интервью. Остальные неловко переминались на заднем плане.

Ана улыбнулась мне:

– Мы хорошо выступили.

Она была права. Мы хорошо выступили. Настолько хорошо, что увидь это прежний Рик – не поверил бы. Но все-таки не настолько, чтобы выиграть. Во всяком случае у таких соперников.

Все-таки я не король сальсы.

Ана сжала мою руку, и я понял, что Родриго в сопровождении операторов идет к нам, сверкая ослепительной улыбкой.

– А теперь отдельно поздравим Рика и Ану, наших нью-йоркских гостей. Какой успех – выйти в финальный тур такого выдающегося конкурса! Как вы себя чувствуете? – Он ткнул в нас микрофоном.

– Гм… – промычал я.

– Ой, замечательно, – прощебетала Ана. – Для нас большая честь выступать вместе с такими прекрасными танцорами.

– И двойная честь выступать перед нашим почетным гостем, – подсказал Родриго.

Я снова посмотрел на Фиделя. Тот все еще разговаривал со своим соседом, и если и слышал Родриго, то не подал виду.

Я открыл рот, чтобы произнести какую-нибудь банальность, но не смог. В этот момент я был не в состоянии выдавить из себя ни слова. Не мог придумать, как выразиться так, чтобы и Фиделя не похвалить, и Вальдеса не спровоцировать.

– О, это такой шанс, – сладко улыбнулась Ана. – Мы прямо как пианист Ван Клиберн, когда он приехал в Москву в разгар холодной войны и принял участие в Конкурсе имени Чайковского.

Родриго открыл рот и снова закрыл. Похоже, думал о том же, что и я: Ван… кто? в каком конкурсе?

– Людям искусства важно стоять выше политических разногласий, – продолжила Ана, – способствовать дружбе между народами.

– Способствовать дружбе между народами, – повторил Родриго, радуясь тому, что вновь слышит знакомые слова. – Да, да, это хорошо. Спасибо, Рик и Ана.

Когда он с операторами ушел, я одобрительно кивнул Ане:

– А ты быстро соображаешь. Так ответила, словно мы за дружбу вообще, безотносительно Фиделя или еще кого-то.

Даже если эту запись отдадут на анализ в ЦРУ, нас не заклеймят как врагов государства.

– Я как будто тухлятины наелась, – усмехнулась Ана. – Пойдем отсюда.

Теперь, после объявления победителей, шоу сворачивалось. Камеры выключили. Публика встала и двинулась к выходу. Когда я оглянулся, Фидель с подчиненными уже ушел, равно как и Вальдес.

Участники толпились на сцене, поздравляли победителей и хлопали друг друга по спине. А потом, пара за парой, смешались с толпой.

За кулисами нас встретил Пабло. Он чуть подпрыгивал на месте, словно выиграл в лотерею. Я вспомнил, как впервые его увидел, большого серьезного мужчину, который считал унизительным нас учить. Скажи мне кто-то, что он будет так нам радоваться, я бы не поверил.

– Ну как вам сюрприз? – спросил Пабло. – Обалденно, да?

– Ага, – ответил я. – Обалденно.

Пабло вроде как не заметил моего сарказма.

– Ребята, вы выступили просто убойно, – ликовал он. – Не могу дождаться, когда моя дочь увидит это по телевизору. Я еще не видел, чтобы приезжие так танцевали.

– Спасибо, – без особого энтузиазма отозвался я.

– Без вас мы бы не справились, – механически ответила Ана.

Пабло ухмыльнулся:

– Надеюсь, вы получили не меньше удовольствия, чем я.

Он ждал ответа. Ждал, что мы разделим его радость.

Я устал, вымотался и замерз. Чувствовал себя использованным и растоптанным. Более того, я чувствовал себя трусом.

И все-таки там, на сцене, я сделал правильный выбор. И не собирался разбазаривать то, чего добился, впустую.

Я представил, как Пабло станет работать в новой танцевальной школе Родриго. Как помирится с Лилианой, вновь обнимет Лало. Мне не пришлось изображать улыбку – она сама появилась на губах.

– Вы прекрасный учитель, – сказал я.

– Рик прав, – согласилась Ана. – Только не останавливайтесь на этом, хорошо? Нам, приезжим, нужен кто-то вроде вас, чтобы указывать верный путь.

А потом мы поймали такси и отправились в Старый город. Угостили Пабло мороженым и кофе, болтали и смеялись. Я предпочел бы спрятаться в своей комнате, Ана тоже. Но в этот день мы жили не для себя.

* * *

Когда мы вернулись домой, взволнованная Йоланда встретила нас на пороге. Завела в дом, захлопнула дверь и прижалась к ней спиной:

– Она на свободе! Они ее отпустили.

– Постой, кого? – переспросил я.

– Миранду? – догадалась Ана.

Йоланда кивнула:

– Да. Мне сказала Лисани. Миранда дома.

– Отлично! – Мне полегчало. Хоть что-то хорошее за сегодня.

– Она в порядке? Можно нам с ней увидеться? – спросила Ана.

Йоланда покачала головой:

– Она потрясена и хочет залечь на дно. Но с ней все в порядке. Паршиво кормили, не давали спать, но не трогали. – Кузина подалась вперед и понизила голос: – Похоже, ее все время расспрашивали о видео. Как оно просочилось в Интернет. Про выпуск новостей BBC.

– Сюжет на BBC? – переспросила Ана. – Серьезно?

– Миранда думает, что именно поэтому ее и отпустили. Испугались огласки.

– Я так рада. – Ана обняла Йоланду.

Я последовал ее примеру.

Сработало. Но не без последствий.

Теперь Вальдес знал об Йоланде. Он станет следить за ней и всей нашей семьей. Из-за него мне в ближайшее время на Кубу уже не вернуться.

Сегодня Вальдес получил красивую картинку: я и Ана танцуем перед Фиделем. Но мы помогли Миранде освободиться. Счет 1:1. Однако игра только началась.

Впервые в жизни я почувствовал, что могу что-то изменить.

Когда Рейчел Шоу назвала меня гиком, то была права. Но в существовании гика есть и свои плюсы.

Я создам новый сайт. Отчасти анонимный блог, отчасти дискуссионный форум. С множеством веселых картинок и видео. И невеселых тоже. Я помещу там видео Миранды Гальвес и инструкцию о том, как грузить подобное с анонимного аккаунта. Сайт станет кубинским «Викиликсом», только веселее, с мемами, клипами и обалденными кошачьими гифками. Назову его «Веселые коты революции».

Пора заслужить свой титул кошачьего короля Гаваны. Даже если придется отправиться ради этого в изгнание.

Глава 27 Еще не все

В последнее утро в Гаване я пригласил Хуаниту поесть пиццы вдвоем. Кубинская пицца представляет собой ноздреватую пресную лепешку с коркой из плавленого сыра, но я нашел одно место в отеле, где готовили правильный «Манхэттен» (по нью-йоркским ценам). Хуанита оделась туда более изысканно, чем некоторые нью-йоркцы, собираясь в ресторан: длинное светлое шелковое платье, жемчужное ожерелье и красные серьги, которые выделялись на фоне ее седых волос, точно маленькие ягодки.

Потом мы пешком пошли вдоль Малекона в Старый город.

В небе сияло солнце. Ветер разбивал волны о бетон, и нас обдавало прохладными брызгами.

– Я прочла ту книгу, что ты мне привез, – сказала Хуанита.

Я не сразу вспомнил, о чем речь.

– Про Мариэль?

Тетя кивнула:

– Да. Я не собиралась… Но увидела надпись: «Марии». Почему ты мне ее подарил?

– Решил, вдруг ты захочешь узнать, каково это – покидать родину на корабле.

Хуанита кивнула:

– Удивительно, как эта книга западает в душу. Поначалу героиня тебе не нравится, но ты узнаешь ее мысли и постепенно начинаешь понимать…

Я ждал, что тетя скажет что-нибудь еще, но она замолчала. Тогда заговорил я. И задал тот единственный вопрос, который держал в себе все эти недели:

– Что на самом деле случилось в восьмидесятом?

– С кем, с мамой?

Хуанита споткнулась, но выпрямилась и продолжила молча идти. За темными очками невозможно было разглядеть глаза.

– Ты ведь и сам знаешь, – наконец заговорила тетя. – Мария наверняка тебе рассказала.

– Она мало об этом говорила.

– Тяжелое было время. Может, лучше оставить воспоминания в прошлом?

«Лучше для кого?» – хотел спросить я, но лишь сказал:

– Пожалуйста, тетя Хуанита. Я не хочу ехать домой, так и не получив ответы на свои вопросы.

Тетя долго молчала и наконец спросила:

– Что ты хочешь узнать?

– Мама влюбилась в того поэта, Рикардо. Они собирались сбежать с Кубы, попросить убежища в перуанском посольстве и уехать.

– Он был лоботрясом. Вечно витал в облаках. Понятия не имел, какому риску подвергает Марию. Да и всех нас.

Голос Хуаниты был твердым, хотя и подрагивал. Я старательно смотрел вперед. Вдруг, если повернусь, она передумает и замолчит?

– Он выступал против революции, – сказал я. – Думал, что Фидель разрушает страну.

– Ну разумеется. До революции семья этого парня была богатой и принадлежала к окружению Батисты. – Хуанита фыркнула. – Если бы Фидель не пришел к власти, Рикардо в жизни не пришлось бы работать.

Я мог бы рассказать тете о доме Рикардо в Тринидаде. О ржавых потеках на стенах. О гнилой крыше. О спальне без двери. И спросить, этого ли, по ее мнению, заслужил Рикардо. Я мог бы спросить ее, по-прежнему ли она верит в революцию. Указать, что ее собственная дочь имеет больше общего с Рикардо, чем с ней самой.

Но не стал. Эти слова причинили бы Хуаните боль. Удивительно, как она сама ни разу об этом не подумала.

– Я одного не понимаю. Дедушка посадил Рикардо прежде, чем тот успел встретиться с мамой у посольства. Но как дед узнал? Кто ему сказал?

Лишь сделав несколько шагов, я понял, что Хуанита остановилась. Я обернулся.

Тетя подошла к парапету и облокотилась на него, уставившись на море. А когда заговорила, ее голос был таким тихим, что мне пришлось подойти ближе, чтобы расслышать.

– Тридцать лет я надеялась, что Мария вернется домой. Тридцать лет мечтала увидеть ее, обнять и никогда больше не отпускать. Чтобы сестры Гутьеррес снова были вместе. – Хуанита до боли вцепилась пальцами в бетонный парапет. – Она написала шесть писем. Позвонила всего три раза: первый, когда родилась Йоланда, второй – когда Йосвани, третий – сказать о тебе. Три звонка за тридцать лет. Иногда я подумывала забеременеть еще, лишь бы услышать ее голос. Твоя мать была упрямой женщиной, Рик.

Я вспомнил, как мама садилась со мной за стол, чтобы помочь с математикой. Ничего в ней не понимала, но старалась изо всех сил.

За нашими с Хуанитой спинами проехал свадебный кортеж. Машины гудели. Из какой-то несся веселый вальс Штрауса. Пышнотелая невеста в облаке белых кружев стояла в красном автомобиле с откидным верхом и махала всему Малекону.

– Накануне вечером Мария рассказала мне о своих планах, – призналась Хуанита. – Мы были так близки, как только могут быть сестры. Она знала, что я не поеду с ней, что сердцем я за революцию, да и парень у меня тут был, но Мария хотела попрощаться. В этом-то и была ее ошибка. Она хотела попрощаться.

Я хотел промолчать. Правда. Но тихие слова сами вылетели изо рта:

– А в чем была твоя?

– Что я решила, будто могу ее удержать.

Хуанита замолчала. Я чувствовал, что она не скажет больше ни слова, даже если я надавлю на нее.

Давить я не стал. И так я услышал все, что хотел. Вместо этого я обнял Хуаниту. Так мы и стояли вместе и смотрели через море в сторону Майами.

* * *

В теории сборы домой должны были занять три минуты. Покидать вещи в чемодан и закрыть его – чего уж проще? На практике они превратились в охоту за сокровищами в джунглях. Где же моя бритва – может, под грудой футболок Йосвани? А фонарик? Где-нибудь в той изысканной инсталляции из бумаг, дисков и книг на столе? Комната кузена убедительно доказала, что лучший камуфляж для носков – гора других носков.

Пока я закончил, уже пришло время уезжать. Я как раз пытался закрыть переполненный рюкзак, когда вошел Йосвани. После инцидента с Аной и Селией я не видел кузена – он жил у дяди. Так постановила Хуанита. А теперь Иосвани явился, не постучал, не поздоровался, просто вошел, скинул майку и плюхнулся на кровать, вытянув руки над головой:

– Как же тут воняет!

– Не волнуйся, – успокоил я его. – Скоро ты снова привыкнешь к родному запаху.

Мы долго смотрели друг на друга. Я – на диване, с рюкзаком в руках. Он – лежа на кровати с таким видом, будто ему сам черт не брат, но в то же время не сводя с меня ярких глаз. Я должен был высказать ему все, что о нем думаю: какой он урод, что обидел Ану! Но я ничего бы не добился. Йосвани не из тех, кто станет слушать унылого приезжего кузена. Мы бы только поссорились.

И все-таки он моя родная кровь. После разговора с Хуанитой я не собирался об этом забывать.

И уже открыл рот сказать, что отлично провел лето, как вдруг Йосвани заговорил:

– Не повезло с Аной, а?

– Не повезло? – Родня или не родня, но всему есть предел. – А ты и правда сукин сын, Йосвани. Ты встречался с самой потрясающей девушкой, которую я только встречал, нравился ей. А потом наплевал на ее чувства.

– С девчонками и надо быть козлом, – сообщил Йосвани. – Если корчишь из себя хорошего, то играть в стерв начинают они. Поимей ты или поимеют тебя. Уж поверь, я оба варианта пробовал.

– Значит, ты всю жизнь проживешь козлом, – сказал я. – Никогда никому не будешь верить, и никто никогда не поверит тебе.

– Нельзя доверять женщине, – печально покачал головой Йосвани. – Это все знают. Один известный писатель сказал своей матери: «Я верю тебе как матери, но не как женщине».

Йосвани цитирует писателей. Что-то новенькое.

– Одинокая тебя ждет жизнь, – заметил я.

– А тебя наполненная страданиями, – немедленно парировал кузен.

Я вздохнул:

– Вот что я тебе скажу, Йосвани. Давай отложим эту беседу до следующей встречи. Может, к тому времени выясним, кто прав.

– Может, следующий раз случится уже в Нью-Йорке. – Кузен соскочил с кровати. – Пройдемся по клубам Манхэттена.

Мы ударили по рукам.

– Хорошо, – засмеялся я. – Позаботься о Йоланде и Хуаните.

– Конечно. А ты… – Йосвани отвел взгляд – Ну ты же присмотришь за Аной, да?

Его внезапное смущение меня удивило.

– Вряд ли ей нужна нянька. Но я постараюсь.

– Я пришлю тебе копию нашего нового диска, когда тот выйдет.

– Ладно.

Йосвани улыбнулся:

– Когда-нибудь ты поймешь, чему я научил тебя этим летом, братишка.

– Да уж, учитель из тебя тот еще.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Крутой, сексуальный кубинец и его тощий занудный кузен.

Этим летом я не превратился в крутого парня. Если и стал поинтереснее, чем до приезда на Кубу, то все равно вряд ли бы годился для обложки журнала для подростков. И все же наше последнее рукопожатие было увереннее, чем первое.

* * *

В аэропорт нас провожала Йоланда. Хуанита сказала, что ей надо на какое-то местное собрание, но думаю, она просто боялась расплакаться на людях. Тетя накормила нас поздним ланчем, дала по все еще горячему сэндвичу с ветчиной, а сама все болтала, словно слова могли заглушить мысли и чувства.

– Обязательно разминайтесь во время полета, – говорила она, словно мы никогда в жизни в самолет не заходили. – Вспоминайте нас добрым словом в Нью-Йорке. Передай отцу, чтобы в следующий раз приезжал с вами.

У двери Хуанита обнимала нас с Аной, а я гадал, сколько бы она держала меня в объятиях, если бы знала, что следующий раз может не наступить.

На самом деле я и сам не хотел с тетей расставаться.

Йосвани вышел в коридор, но к нам не подошел. Ана его проигнорировала, я помахал на прощание.

Йоланда уже ушла заводить машину. Мы с Аной вытащили чемоданы из квартиры и погрузили в лифт. Последний раз я дернул за рычаг. Металлическая клетка вздрогнула, заскрипела и двинулась вниз. Хуанита все смотрела нам вслед – неподвижная, как статуя, так и держась за дверную ручку.

В темноте шахты я вдруг отчаянно пожелал, чтобы лифт сломался. Но он благополучно доехал вниз.

Мы мчались по Сентро Авана в семейной «ладе» опустив стекла и вдыхая особый гаванский запах – смесь свежего карибского бриза и выхлопных газов. Йоланда вела машину одной рукой, облокотившись на дверцу. Она забрасывала нас вопросами о ТВ-шоу, о предстоящем полете, о том, как мы собираемся провести последнюю неделю каникул. После радостных новостей о Миранде кузина преобразилась – стала свободнее, раскованнее, распрямила плечи.

Мы с Аной тоже преобразились. Постоянно оглядывались, высматривали машины с правительственными номерами. В любой момент я ожидал, что мы наткнемся на блокпост, что выскочит Вальдес, как Фредди в конце «Кошмара на улице Вязов», и утащит в то серое, зарешеченное здание рядом с площадью Революции.

Вальдес не появился. Мы добрались до аэропорта, час отстояли в очереди на регистрацию, но никто и не подумал остановить нас.

Йоланда рассталась с нами перед паспортным контролем. Обняла обоих, попросила писать почаще и ни словом не обмолвилась о том, через что мы прошли этим летом. Только улыбнулась на прощание:

– Спасибо за все.

– Рад, что мы смогли помочь, – ответил я. Это была не совсем правда, если учесть, во что обошлась помощь, но и не совсем ложь.

– Не сдавайтесь, – сказала Ана. – Все наладится.

Йоланда кивнула. Не знаю, поверила ли она. Кузина повернулась и пошла прочь.

Я смотрел ей вслед. Смотрел так долго, что Ана наконец коснулась моего плеча – осторожно, словно боясь напугать:

– Идем?

В очереди на контроль желудок выделывал привычные кульбиты. Офицер в кабинке едва на нас глянул. Проверил паспорта, что-то пробормотал и пропустил.

Позже, ожидая взлета, я понял – это конец. Вальдесу и таким, как он, не нужно было стрелять в нас, мучить или сажать в тюрьму. Только запугать. Заставить бояться за себя и своих родных.

Ну, они так думали.

Когда меня вдавило в кресло, а за окном замелькали серые здания аэропорта, я закрыл глаза. Мне хотелось прочувствовать каждый толчок и кочку взлетно-посадочной полосы. Возможно, это мои последние секунды на кубинской земле на многие годы вперед.

Может, Куба со мной и покончила. Но я не покончил с ней.

Эпилог Возвращение парня-кота

Когда мы с Рейчел еще встречались, то записали клип с ее версией «Возвращения кота». Созданию клипа помогали «Creative Commons». В нем кот выживал среди всевозможных стихийных бедствий, начиная от соседских собак и заканчивая компьютерным апокалипсисом. Клип получился громким, ярким, остроумным и набрал что-то вроде семисот просмотров.

Не мечите бисер перед свиньями!

Сразу после разрыва с Рейчел я снова и снова пересматривал этот клип. Отчасти чтобы услышать ее голос, отчасти потому что восхищался героем песни. И гадал, смогу ли пережить ядерную зиму расставания с любимой девушкой так, как кот пережил все свалившиеся на него неприятности.

Что теперь? Хотел бы я посмотреть, как этот кот разобрался бы с Майкелом Вальдесом… или Аной Кабрерой, если на то пошло.

– Даже не верится, что завтра мы вернемся к прежней жизни, – заметила Ана на полпути в Канкун.

– А мы вернемся? – спросил я.

Ана долго смотрела на плотные облака в иллюминаторе.

– Отец так и не съехал, – наконец призналась она. – Мама по телефону много не говорила, но он наверняка по-прежнему пьет. – Я попытался придумать что-то ободряющее, но Ана уже собралась с духом и продолжила: – Я ведь не могу исправить их жизни. Ты любишь кого-то… но что они делают с этой любовью, от тебя уже не зависит.

Я понял, что поездка на Кубу тоже не прошла для Аны бесследно.

Тот котяра? Он ничего не смог бы нам противопоставить.

* * *

По пути домой мы с Аной говорили часами. В самолете, в аэропорте Канкуна, во время вечернего рейса в Нью-Йорк. Сперва по-испански, потом где-то над Мексиканским заливом перешли на английский. Болтали, поглощая соленые орешки, что-то выясняли, трясясь в турбулентности, пришли к пониманию, стоя в очереди в туалет. Ана и Рик, двое друзей, ни больше ни меньше.

Это не мыльная опера, так что пропускаем все эти беседы. Но давайте остановимся на последнем вопросе, что мне задала Ана.

Мы поздно ночью заходили на посадку. За окном сияли огни Нью-Йорка. Капитан по интеркому попросил всех пристегнуться. Ана поправила подушку, украдкой взглянула на меня, а потом повернулась и посмотрела прямо в глаза.

– Скажи, – попросила она, – ты жалеешь, что вообще меня встретил?

Я посмотрел на сидящую передо мной девушку. Глубоко посаженные глаза никогда не смотрели на меня со страстью. Губы никогда не произносили слов, которые я надеялся услышать. Я вспомнил бессонные ночи, когда ворочался в кровати, думая об Ане. Как днем кусок не лез в горло… как я впервые застукал их с Йосвани…

– Без тебя год прошел бы легче, – признался я.

Ана поморщилась.

– Но «легче» не всегда значит «хорошо», – уточнил я.

Ана посмотрела на меня, словно ожидала большего.

Я улыбнулся:

– Хочешь, чтобы я сказал: «Спасибо, что разбила мне сердце»? Что ж, спасибо, Ана. Это было убойно.

Она рассмеялась. Мы оба рассмеялась.

Но поблагодарил я вполне искренне.

Без Аны я никогда не танцевал бы касино, стоя так близко к Мэнди Кантеро и «Лос Ван Ван», что мог их коснуться. Никогда не встретил бы Рикардо Эухенио и не узнал бы правду о последних днях мамы на Кубе. Лишь несколько лет спустя прошелся бы по Обиспо, где на каждом углу звучит музыка, прогулялся по Малекону свежим утром и не скоро встретил Хуаниту, Йоланду и Йосвани, свою семью.

Поэтому, пока самолет спускался вниз, к огням Лонг-Айленда, я сказал Ане:

– Когда мы встретились, у меня вся жизнь шла наперекосяк. Я ничего не понимал. Мне пришлось бы тяжко, независимо от того, что бы случилось.

– Тогда хорошо, что я случилась.

– Я тоже так думаю, – совершенно честно ответил я.

Однако полтора часа спустя, пока я стоял в очереди на паспортный контроль и слушал, как Ана беседует со служащей, на плечи мне вдруг легла тяжесть. До боли знакомая, словно детская игрушка, которую годы спустя находишь в шкафу. Это была тяжесть одиночества.

Я провел два месяца в небольшой гаванской квартирке вместе с Аной и Йосвани, Хуанитой и Йоландой. Если не считать трех дней в Тринидаде, я почти не оставался один, даже если того хотел. Теперь родные остались на Кубе, а мы с Аной каждый пойдем своим путем. Да, мы по-прежнему будем танцевать, может, даже выступать, но это не то же самое.

С сегодняшнего дня я снова буду жить с отцом. Нет, я очень рад его видеть. Но жить с ним – все равно что жить одному. Двое под одной крышей, но каждый заперт в своем собственном мирке.

Неважно, заверил я себя. Мне и одному всегда было хорошо.

Но почему-то я больше не мог в это поверить.

Мы с Аной забрали багаж, миновали таможню и зал досмотра. В зале прибытия люди встречали своих друзей и родных. Нас никто не ждал. Я изогнул шею, высматривая знак поезда AirTrain, но Ана вдруг похлопала меня по плечу:

– Рик? Кажется, этому парню от тебя что-то надо.

Она указала на одного из одетых в черные костюмы водителей лимузинов, плотного мужчину в темных очках и с белой табличкой «Тот самый парень-кот».

Я замер. Снова присмотрелся к водителю.

Латук! Неудивительно, что я сразу его не признал: он похудел и отпустил небольшую бороду.

Друг неспешно и торжественно подошел ко мне:

– Ваша машина ожидает, сэр.

– О, отлично, держите мои вещи. – Я сунул ему свой чемодан и кивнул в сторону Аны: – И ее багаж тоже возьмите. Да поживее, если хотите получить чаевые.

Ана уставилась на меня широко распахнутыми, полными ужаса глазами.

– Чаевые? – переспросил Латук. – А ногой под зад на чай не хочешь?

Я рассмеялся и похлопал его по плечу. Латук ухмыльнулся и сгреб меня в объятия.

– Полегче с ребрами, – улыбнулся я, когда Латук отстранился. – А ты неплохо прокачался, мужик!

– Ты хочешь сказать, я из жирдяя превратился в пухляка, – проворчал довольный Латук. – Джо готовит нас к туру. Он поборник здорового образа жизни. Такая гадость!

– А я тебя помню, – сказала Ана. – Ты играешь в группе. Тот парень с орехами.

– С синими орехами, – уточнил Латук. – Это, кстати, получше, чем парень-кот.

– Только на Третьем общеамериканском ореховом симпозиуме, – парировал я.

Снаружи под ночным небом августовская нью-йоркская жара обдала нас смрадом, похожим на влажное вонючее дыхание огромного лабрадора. Я всегда ненавидел это ощущение, но теперь оно напомнило мне о Гаване.

По пути к парковке мы заговорили о Миранде Гальвес.

– Сработало, – сообщил я Латуку. – Благодаря твоей помощи она на свободе.

– Интернет об этом не знает, – ответил мой друг. – Сегодня вышла еще одна статья, в «Le Monde». Слышал про такую парижскую газету? На чертовом французском. – Он покачал головой.

– И мы еще не закончили, – сказал я. – По крайней мере, я – нет.

И рассказал ребятам про «Веселых котов революции». Я еще никому не говорил о своей задумке, даже Ане. Было слишком рискованно обсуждать подобное в самолете. Я сам удивился, как уверенно изложил друзьям план. С каждым словом проект казался все реальнее. Я уже почти видел новый сайт. Наверху большой баннер: пушистый персидский кот примостился на голове Фиделя, словно парик.

Эх, вот бы еще послать ссылку Тане. Она бы повеселилась. – Сайт ничего особенно не изменит, – предупредил я, – но все же.

– Я в деле, – заявила Ана. – Как только смонтирую отснятое, мы сможем рассказать историю – не только о танце, но и о Гаване в целом. Ничего сенсационного, но и не рождественскую сказку. Опубликуем фильм на сайте. – Девушка осеклась. – Конечно, если ты не против.

– Смеешься? Это же здорово!

– А я сочиню вам саундтрек, – вставил Латук. – На те моменты, где нет танцев.

– Отлично, – сказала Ана.

– Назовемся «Синими орехами Фиделя», – предложил Латук.

Мы улыбнулись.

– А вот и ваше авто, – минутой позже с широким жестом сказал друг.

Мы стояли на пятом этаже парковки. К тому моменту там осталась только одна машина. В углу примостился потрепанный белый минивэн с тонированными стеклами. На боку большим ярким пятном выделялось изображение двух синих кривых орехов арахиса. Стильная надпись ниже гласила: «Мировое турне “Синих орехов”».

– Эта крошка за лето отвезла нас до Поукипзи и обратно, – сообщил Латук.

– Так далеко? – удивилась Ана.

Латук кивнул, а потом трижды постучал по боку фургона. Дверь чуть приоткрылась, но было слишком темно, и мы различили внутри лишь магнитофон.

Что-то щелкнуло.

Загремели трубы. Загрохотали ударные. На парковке заиграла «Сальса» Юрия Буэнавентуры, энергичная, бесконечно веселая композиция.

Мы с Аной обменялись изумленными взглядами.

Дверь фургона распахнулась, и наружу посыпались люди. Ребята из группы Латука, Флавия Мартинес с выкрашенными в синий цвет волосами. И мой отец.

Он вышел последним. В синей форменной рубашке и черных слаксах папа выглядел немного неуместно среди толпы ребят. Он неуверенно улыбнулся мне, словно не знал, правда ли ему тут рады:

– Рик!

Я обнял его. Ладно, стиснул изо всех сил. На меня накатила волна облегчения. Как же я по нему скучал, даже сам не догадывался.

– А ты подкачался, – заметил папа, когда я отстранился. Кто-то потянул меня за руку. Флавия! Она кивала в такт музыке.

– Пошли, сальсерито, – улыбнулась она.

Я неуверенно взглянул на отца, но тот уже подошел к Ане и протянул ей руку:

– Можно тебя пригласить?

Я озадаченно на него уставился.

– Что? – переспросил папа. – Я кое-чему научился.

И мы стали танцевать. Я с Флавией, папа с Аной. Латук с ребятами хлопали и одобрительно кричали.

Поначалу я держался настороженно, нервно – ожидал, что Флавия станет надо мной смеяться. Но пару тактов спустя осознал одну простую вещь: Флавия хорошо двигалась, но не особенно разбиралась в сальсе. Я сделал пару поворотов, ведя ее из стороны в сторону, и это все, что Флавия могла повторить.

Я не стал на нее давить. Мы танцевали незатейливо. Краем глаза я следил за папой и Аной. Разумеется, отец путался, но попадал в такт и явно был доволен собой. Улыбался от всей души вместе с партнершей.

В самом конце я отпустил Флавию и немного поимпровизировал – потряс плечами, повращал торсом, повыделывал эффектные па ногами. Она захлопала, закричала «ого!» и засмеялась.

И в этом смехе не было ни капли издевательства.

Мне стало удивительно легко. Теперь я мог выдержать что угодно. Давайте сюда Роба Кенну, я с ним разберусь.

Заиграла новая песня – «Pasaporte», завораживающая, проникновенная вещь.

– Покажите нам, Рик! – крикнул Латук. – Ты и Ана.

Ана посмотрела мне в глаза.

– Давайте, давайте! – подбодрила нас Флавия.

Я подал Ане руку.

Кажется, мы улыбались. Точно не знаю.

– Посмотрим, чему вы научились, – улыбнулся Латук, но его слова прозвучали словно издалека.

Мы с Аной стали танцевать.

Далеко позади остались Вальдес с его угрозами, Пабло с его замечаниями. И то, что мучило нас, вся эта неловкость, надежда и отторжение… мы расстались с ними где-то над Мексиканским заливом.

На нас смотрели папа, Флавия, Латук с друзьями, но это было не важно. Мы слышали их ахи и охи и все равно танцевали так, словно остались одни на этой парковке.

Это все, что я расскажу вам о нашем танце. Может, я эгоист, но не всем надо делиться. Даже если ты кошачий король Гаваны.

От автора

Две мои страсти поспособствовали созданию «Кошачьего короля Гаваны».

Первая – любовь к Кубе и всей ее неоднозначности. Этот остров, который в один день кажется утопией, в другой – антиутопией, а в третий – чем-то средним.

В общей сложности я провел на Гаване почти год. Ездил в переполненных автобусах, выстаивал длинные очереди за предметами первой необходимости, наслаждался прогулками по Малекону… И все равно понимаю, что затронул только верхний слой кубинской жизни. Всеми своими достоинствами эта книга обязана моим кубинским друзьям и коллегам, которые здорово помогали советами. Всеми недостатками – ограниченности моего восприятия.

И все же я надеюсь пробудить в читателях желание отправиться на Кубу и оценить все самим – с уважением и признательностью.

Вторая же страсть – танец.

Ненавижу слова «это невозможно, ты не справишься». Скажите их мне, и я убью дни, месяцы и даже годы, пока не докажу вам, что вы не правы.

Именно так я выучил английский настолько, чтобы писать книги (мои одноклассники-латыши смеялись над самой возможностью подобного). Так выбрал физику своей специализацией в колледже (этот предмет вечно оставался черной меткой в моем школьном табеле). И так же научился танцевать.

Впрочем, я не всегда страдал подобной реакцией.

В начальных классах, когда я не успевал по физкультуре, родные сказали: «Все в порядке. У тебя есть друге таланты. Спорт – это не твое».

Я им поверил. После нескольких лет страданий от собственной неуклюжести, травли одноклассников и мучений в спортзале я наконец пошел в школу боевых искусств. Три месяца в классе айкидо я не мог выполнить простейший перекат назад, а ведь даже у самых неловких ребят это неплохо получалось. Но я продолжил тренироваться – час за часом, день за днем, месяц за месяцем.

Шесть тяжких лет спустя я получил черный пояс. К тому времени я уже осознал: чтобы добиться в чем-то успеха, талант не важен, можно выехать на чистом упрямстве.

Это знание пришлось очень кстати, когда, случайно попав на Кубу, я впервые попробовал танцевать сальсу. Мне безумно понравилось, и это было ужасно. Я двигался как полено на двух левых ногах и норовил врезаться в каждый предмет мебели. Мой кубинский учитель был слишком вежлив, чтобы сказать это вслух, но я и сам видел – потенциал у меня невелик.

Неважно. Я влюбился в сальсу. И не собирался останавливаться только потому, что у меня нет таланта.

Сальса захватила мою жизнь. Следующие несколько лет я танцевал по двадцать – тридцать часов в неделю, брал уроки у всех лучших преподавателей, которых только мог найти, и постоянно ездил на Кубу, чтобы научиться большему.

Теперь, четыре года спустя, я сам могу преподавать, хотя и продолжаю совершенствоваться. Я не лучший танцор в мире, ничего подобного, но делаю то, что мне нравится, и получаю удовольствие.

Работая над этой книгой, я хотел поделиться со всеми своей любовью к танцу, а заодно и упорством, если подобное возможно.

Если вам что-то нравится, не обращайте внимание на мнение окружающих. Может, вы никогда не станете самым лучшим в мире. Но, потратив на любимое дело бесконечные часы труда, сумеете добиться приличных результатов практически в чем угодно.

Том Кроссхилл

Благодарности

Я никогда не работал над книгами в одиночку, и эта не исключение. Если сложить все часы, когда друзья, коллеги и даже незнакомцы помогали мне писать «Кошачьего короля Гаваны», то их хватило бы на создание еще одного романа.

Спасибо Эмми-Джоан Пакетт за ее безграничную веру в проект. Также спасибо всей остальной команде Литературного агентства Эрин Мерфи.

Спасибо Бену Розенталю за мудрые советы и редакторскую правку. Без его вклада (и помощи остальных талантливых людей из «Кэтрин Теджен Букс») эта книга выглядела бы совсем иначе.

Спасибо Международной писательской программе Университета Айовы за предоставленную возможность по созданию этого романа. Также спасибо моим друзьям за поддержку. Если я был не самым общительным человеком, то только из-за работы над книгой.

Спасибо всем моим кубинским друзьям, учителям и знакомым, кто принимал меня на острове и разделил со мной так много всего. Я не написал бы эту книгу, если бы не Леонардо Гала Эчемендия, Мариэла Келлар Аларкон, Алина Пена АРевало, Йосс, Лигия Касабелла и многие другие.

Отдельная благодарность Ивану Салазару Камю, который научил меня танцевать и во многом изменил мою жизнь.

Спасибо Джерардо Контино из «El Abogado de la Salsa» за советы по названию книги и прочему (если вам нравится сальса, послушайте его музыку!).

Спасибо Карлосу Эрнандесу за рассказ о кубинско-американских отношениях.

Спасибо Джеку Шеферду из «Базфид» за советы по кошачьим видео.

Спасибо моим многочисленным неутомимым бета-ридерам – Кеону Парандвашу, Спигане Спектор, Дейге Мезале, Саре Бренд, Карин Норгард, Нику Чану, Стефани Йелушек и Эрику Оливу. Отдельное спасибо Е. С. Майерс и Алайе Доун Джонсон, равно как и остальным из «Altered Fluid», лучшей писательской группы на планете.

Спасибо Руте Сепетис, Мэри Робинетт Ковал, Коринн Дайис и Минди МакГиннис за советы по продвижению дебютного романа.

Спасибо Дэвиду Фарленду и Кевину Дж. Андерсону за поддержку и многолетнее наставничество.

Мои благодарности и извинения всем тем, кого я забыл включить в список.

И наконец, спасибо всем моим близким за понимание. Я восхищаюсь вашим терпением!

Примечания

1

Да? Кто это? Что вам нужно?

(обратно)

Оглавление

Часть первая Этот кот умеет танцевать

  Глава 1 Я встречаю Ану Кабреру

  Глава 2 Вернуться к истокам

  Глава 3 Танцующая машина

  Глава 4 Ана говорит

  Глава 5 Король сальсы

Часть вторая Румба в Гаване

  Глава 6 Липкая лента

  Глава 7 Иисус любит революцию

  Глава 8 Сентро Авана

  Глава 9 Просто поцелуй ее

  Глава 10 Настоящий танцор

  Глава 11 Проблема

  Глава 12 Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес

  Глава 13 Мистер современность

  Глава 14 Хулиганы

  Глава 15 До конца

  Глава 16 Ложе из гвоздей

Часть третья Кошки за революцию

  Глава 17 Хороший парень

  Глава 18 Тринидад

  Глава 19 Поэт революции

  Глава 20 Нечто специальное

  Глава 21 Сожаления

  Глава 22 Веди и следуй

  Глава 23 Гостеприимство

  Глава 24 Ничего не чувствовать

  Глава 25 «Касинеро мундиаль»

  Глава 26 Сальса для Фиделя

  Глава 27 Еще не все

Эпилог Возвращение парня-кота

От автора

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg