«Менестрели в пальто макси»

Другая Жизнь, пичужка, она совсем не здесь. Не всяк ее углядит, а попасть туда почти нет никакой возможности. На нашем небосклоне одни лишь отсветы этой самой Другой Жизни, лишь гирлянды георгинов - быстро вянущих да с печальным запахом. А светлые пионы - те вообще. Точно рыбья кровь, как бледные рыбьи внутренности; ты спрашиваешь, пионы - из Другой Жизни? Нет, малышка, покамест из этой. К Другой Жизни, вообрази, надо готовиться загодя, скрипя зубами и стегая себя крапивой, - многие так советуют, хотя и понимают, что попросту учат готовиться к смерти.

Есть она, есть Другая Жизнь! Только никогда мы с тобой ее не увидим, не учуем, не приляжем под деревом в Другой Жизни. Никогда я там не стану рыгать пивом, а из твоей, голубка, пасти не полыхнет жаркое пламя. Пора с этим примириться. Однако же, сама видишь, все ищут иллюзий, даже коммунисты, эти бесстрашные люди в одинаковых костюмах и с потными ладонями. Спрашиваешь: так что же делать? Я опускаю очи долу, я грызу былинку, я запускаю в турчливого козодоя небольшим осколком полевого шпата - турчание прекратилось! — а ты все не отстаешь.

Ладно, слушай, цыпленок! Смутно чуять Другую Жизнь удается разве тем, кто думает, будто у него есть в запасе время, нечто вроде отсрочки приговора. Они приобретают его как индульгенцию за здоровый образ жизни - например, за купание в ледяном море или за опрятные ногти, незамутненную душу. Умеренность в еде и питье... и так до обалдения! Уповать на Другую Жизнь может разве тот, кто не оскорбил женщины, не обидел дитяти, не отдавил ног куму или куме, кто не орет во дворе похабных песен, изо всех сил старается не ругаться, одинаково любит как воробьев, так и кошек. Тот, чья текущая совесть чиста, как девственный холст, — даже не по себе делается, когда такой человек на смертном одре изливает душу: его чистейшая совесть вспыхивает, точно ореол, и в тот же миг, никому не нужная, разлетается мириадами сверкающих корпускул, - красиво сказано!