В стеклянной колыбели мелкого омута рюмки мерещится гроб-стручок с бугорками усохших суставов, измученных работой девять десятков лет. Глаза остались без теплой старушечьей доброты, часто сердито не смотрели, или бросали взгляд гневный и быстрый, как укол. «Буся» (от ба-буся) назвал в детстве этот стебель, на котором я — третий побег.
Люди томятся на узлах, чемоданах, газетках — радиоголос задерживает и отменяет рейсы. К окну администратора тянутся кулаки с голубыми «молниями» похоронок. Толпа под балконом буфета набухает пассажирами, нарастает недовольный гул.
Женщина, похожа на девочку, перед недопитым кофе, опустила веки, и тонко улыбается. Может, вспоминает материю, что ускользнула, но осталась ей в ощущение? Понял, что ошибся, едва поднялась — материя аккуратно вылепила невеликий шар под ее платьем.
Горстка пепла из крематория, загадочная улыбка женщины, похожей на девочку, где начало, где конец…
Долго молчавший радиоголос пригласил к регистрации, — выдохнули, зашумели, задвигались.
На борту задраили дверь… чтобы пятиться? Кто-то та щит самолет за хвост, может, толкает впереди — так мертвого муравья двигают его собратья, припомнилось.
Поднялись, и пропала земля с автобукашками в плетеной «авоське» дорог и улиц, с вагонами-улитками, сигаретами дымящих труб.
Кромешно белая мгла твердо колотит лайнер, бросает по сторонам; а над останками древней старухи молоток бьет последний гвоздь, я опоздал… Гроб, наверное, приняли веревками, качнули над могилой. Посыпалась галька, зашуршала по стенам рукотворной бездны. Невеселым крепким мужикам она ничего не значит. Скорее тянут сырые доски дешевой домовины, небрежно, на гвоздях, забран праздничным кумачом Первомая.
После часа лету отверзлась пропасть в двенадцать верст. По ее дну неспешно катит огромный солнечный зайчик, похожий на шаровую молнию. Которая вдруг беззвучно взрывается болотами, речками, озерами на тысячи зеркальных осколков, чтобы водными пространствами весеннего разлива рек снова собраться, и ослепительно вспыхнуть невыносимым огнем, заставляя прятать глаза.
А пустыня северной тайги Сибири без признаков жизни на гигантском анатомическом театре — припорошены снегом мышцы гор, остекленели вены рек, сосуды речек…
Комментарии к книге «Три рассказа», Леонтий Ронин
Всего 0 комментариев