Я нахожусь в полусне и поэтому не вижу, как исчезает со ступенек моя сестра. А она бежит в милицию, что находится поблизости. И вот она возвращается с выпускником школы милиции. Это задание — его дипломная работа. Он волнуется — не завалить бы.
— Держи освещение. — Протягивает он моей сестре фонарик дрожащей рукой. — Ты внезапно заходишь вперед меня и светишь во все стороны. Я следую за тобой с пистолетом в руке. Идея понятна?
— Понятна. — Кивает моя сестра.
Пробуждаясь, я жмурюсь от яркого света и слышу испуганный голос:
— Руки вгору!
Горы у нас в квартире нет. Но я понимаю, что от меня хочет этот парень, который так и не решился войти в комнату, и поднимаю руки.
— Зина! — звенит на следующее утра знакомый голос.
— Что, мадам Гойхман? — поднимает мама глаза в потолок.
— Вашу Эллу вчера привел милиционер под пистолетом?
— Боже сохрани. Эта моя Элла вчера привела милиционера под фонариком.
— А что, у вас были воры?
— Цыпун вам на язык, мадам Гойхман. Ей сдавалось, шо нас зарезали.
Двери нашей квартиры похожи на морскую раковину. Приложи ее к уху, и ты услышишь, как шумит море или шипят примуса. А когда они смолкают, оживают голоса всей улицы. И какие только голоса не гостили в нашей квартире с удобствами во всех соседних домах. Два года в ней звучала немецкая речь, когда возвращались с работы пленные немцы в хибарки, пристроенные к стенам развалки довоенного Дома Красной Армии. Господи, сколько всего было напротив! И все это говорило, пело, смеялось, плакало. Уехала в Германию немецкая речь. Осталась русская, еврейская и украинская. Часто вперемешку.
— Азохенвей — и танки наши швыдки! — говорил Лева, прочитав очередную статью в газете «Правда».
— Тухес на плечах трэба иметь. — Поучал кого-то из жильцов дворник.
Разве все припомнишь, что запомнили эти стены.
Потом появилась молдавская речь. Мимо нашего дома катился бесконечный поток печальных людей.
— В Бессарабии голод. — Сказала моя мама.
Комментарии к книге «Поговорим за Одессу», Рудольф Александрович Ольшевский
Всего 0 комментариев