«Татьянин день»

Антон Шутов ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

Незачем лишний раз повторять на странице её имя. Итак понятно. Любое имя станет казаться необычным, если к нему прислушаться по-иному, взглянуть на него более внимательно.

Та-тья-на. Отчество у неё было Павловна, а Г. фамилия.

На работе её никто не поздравлял. Наверное не считали нужным.

Вьюга не идёт больше по верху, оставила своим вниманием вершины, только свесилась с крыш домов белесою бородой, стелится ровным пластом по земле. Такая холодная, бессердечная вьюга, у которой собственная механическая жизнь. Были бы у вьюги глаза, то увидела бы она эту одинокую сгорбленную фигуру, спешащую по улице. Были бы у вьюги губы, она бы сказала ей: «выпрямись, не расстраивайся по пустякам, беги домой, ставь чайник, включай радио! Пусть они не поздравили, это ничего не значит, правда. Будь гордой, себя в конце-концов полюби!». А она бы оглянулась на этот холодный шёпот, внимательно посмотрела и промолчала, не найдя что сказать в ответ.

Именины, занесённые сухим снегом, забытые, словно старинная ямщицкая станция среди лесов и полей.

Цок-цок-цок по ступенькам вверх, цок-цок-цок.

Она останавливается около двери, достаёт ключи, а потом замирает, уставившись на свои руки. Пальцы покраснели от мороза, дрожат, костяшки белые, пальцы костлявые, худые, кожа сухая и морщин море невиданное. Ключи еле слышно звякнули, поторапливая её открывать дверь. А это звяканье показалось слабым плачем ей с перепугу. Ввалилась Татьяна в прихожую, притворила дверь, щёлкнула замком и прямо в одинокую темноту выдохнула первое всхлипывание.

Стена шершавая, такая же сухая и безжизненная, как её руки, но зато родная. Даже слёзы сухие. А кого жаль то, — себя жаль. Ключи не проливая слёз всплакнули ещё разок, около зеркала на тумбочке.

Она не включила свет. Забыла как будто, только тихо раздевалась, сначала повесив пальто, а только потом принявшись за сапоги. Без света, шурша ладонью по стене прямо на кухню. Да, тут чайник, тут газ, тут радио, тут клеёнка привычная, скорее только возвратиться в себя.

Чайник получил свежую порцию воды, еле кряхтит, вступая в отношения с синим газовым цветком. Клеёнка тускло блестит при свете стоватной лампочки. Татьяна в углу, прибавляет громкость радиоприёмника.

А по радио передача, праздничные поздравления. От слов сердце замирает, а потом сжимается, словно пытаясь сдержать издевательский смех. Отношения чайника и газа вот-вот достигнут апогея, пока лишь увлечённое сопение. Тоненькие полотняные занавески на окне задёрнуты и прячутся от раннего зимнего вечера.

— И сегодня у одной из наших именинниц к тому же день рождения, — тараторит ведущий на радио, — Хоть именины это родной праздник рождению человека, но в наши дни большая редкость встретить такое сочетание. От всей души…

Татьяна встаёт со стула, идёт по коридору и останавливается около зеркала, боясь опустить взгляд на холодный металл ключей. Пальцы ложатся на пластик телефонного аппарата, медленно ощупывают диск, тянут на себя трубку. Другая рука уже давно крутит прядь волос, а зрачки встретили своих двойников за тонкой стеклянной стеной зеркала.

После жужжания крутящегося телефонного диска в трубке гудок захлёбывается тишиной, та еле слышно шипит, сердясь на непокой. Потом в тишине белой полосой протягивается протяжный гудок вызова, за ним следует второй, грозясь догнать. Тут же тишина покашливает лёгким треском и превращается в невидимую девушку из пейджинговой компании.

— Оператор номер двадцать пять. Слушаю вас…

Губы проговаривают в трубку нужные слова. Зрачки, хоть их и разделяет стекло, не отпускают друг-друга, словно любовники, встретившиеся на тюремном свидании. Пальцы, пройдясь в очередной раз по холодному телефонному пластику, натыкаются на связку ключей, а те не задерживаясь, вновь издают звонкий плач. От этого Татьяна начинает говорить громче, стараясь успеть до тех пор, пока пальцы не прошлись по рычагам сброса.

На кухне опустошённый чайник иступлённо дышит белым паром, уставший от беспощадных синих лепестков горелки. На кухне окно сверху еле-еле покрылось туманной завесью, запотело. А где-то в радиоприёмнике на студийный пейджер радиостанции пришло сообщение, и бодрый голос читает поздравление на её имя. Да-да, та самая Татьяна Павловна. Да-да, её фамилия Г. Читайте же скорее все слова.

Синие лепестки вздрагивают, когда она выключает горелку, смущённо вздыхают и прячутся в чёрных отверстиях конфорки. Татьяна сидит, утирая накатившие слёзы, слушает, как за её собственным поздравлением следуют другие. День рождения в день именин, это действительно не частое сочетание, за пластиковой решёткой приёмника опять поздравляют ту женщиной с интересными цифрами паспортной графы «дата рождения». Уже второй раз, надо же.

Чайник уже утих и доволен. Из приёмника льётся музыка, а Татьяна Павловна вновь крутит телефонный диск. Зрачки опять нехотя расстаются с двойниками.

Чай заваривается только тогда хорошо, когда керамическая посуда нагрета и заварка минутки три отдыхает после того, как её обдали малой порцией кипятка.

Она опять на кухне, когда звучат слова, где, да-да, Татьяна Павловна Г., да-да, любви и счастья… От кого? От сослуживцев, мало ли, вдруг у неё появился тайный воздыхатель. Она смущённо улыбается. А ещё от…

Ключи опять звякают, она уже не слышит, потому что (оператор восьмая, слушаю вас…) Татьяна продолжает разговор со стервозной тишиной. Зрачки забыли своих двойников, а пальцы оставили в покое холодный пластик телефонного аппарата.

И ещё от мужа, пусть и нет его. И ещё от сына. Нет, не только от сына, а ещё и от дочери, которая ждёт прибавления в семействе. От дальних родственников ещё.

Татьяна Павловна заваривает чай. Праздничный концерт на радиостанции заканчивается последней музыкальной композицией. Чайник придётся ставить ещё раз, потому что вода уже остыла. Надо же, сколько поздравлений в её адрес за один концерт.

И пусть необычная другая Татьяна с оригинальной двойной датой праздника где-то смеётся довольная. Может быть и нет ничего такого. Может быть она сама сидит и отправляет на пейджер радиостанции поздравления собственной персоне, мало ли.

Лучше всё-таки открыть шторы.