«Ключ жизни»

Ключ жизни (fb2) - Ключ жизни (пер. Олеся Юльевна Малая) 6746K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сердар Озкан

Сердар Озкан Ключ жизни

Предисловие

Дебютный роман турецкого писателя Сердара Озкана «Сердце розы» мгновенно сделал его знаменитым во всем мире. Книгу, переведенную на 29 языков в 40 странах и издаваемую миллионными тиражами, сравнивали с творчеством Сент-Экзюпери и Коэльо, проча ее автору не менее славный путь в литературе. В мае 2009 года Сердар Озкан побывал в Киеве. На встрече с украинскими поклонниками его таланта писатель признался, что, создавая свой роман, он не стремился к всемирной славе и богатству, а всего лишь хотел поделиться с другими своей историей, рассказать ее как можно большему числу людей.

Сердар Озкан в своих книгах развивает идею о взаимосвязи разных и, казалось бы, не похожих друг на друга культур, о том, что человеческая сущность едина, и это единство превыше каких бы то ни было различий — культурных, религиозных, моральных.

Если в основе книги «Сердце розы» лежит удивительный сплав языческих, христианских и мусульманских мистических течений, то «Ключ жизни» обращается к идеям неоплатонизма. Этот выбор вполне в духе Сердара Озкана, ведь неоплатонизм как философия является синтезом учений древнегреческих мудрецов Платона, Аристотеля и Пифагора, халдейской и египетской религий, а также некоторых идей индуизма, то есть представляет собой результат взаимодействия философских течений Востока и Запада.

И одновременно «Ключ жизни» — это простая и трогательная история о дружбе мальчика и дельфина. Ангелы раскрывают дельфину и ребенку великую тайну: если два таких разных существа сумеют преодолеть границы своего «я» и стать единым существом, они смогут войти в Мир Света, где ничто не умирает, где Красота, Счастье, Любовь вечны.

Человеческая любовь эгоистична, с ее помощью не преодолеть границ своего «я». Совсем другой любви учатся ребенок и дельфин друг у друга, и именно она способна изменить как весь мир, так и жизнь каждого человека, и в этом — главная тайна, ключ жизни, который вручает своим читателям Сердар Озкан.

Пролог

Ребенка, которого искал старик, не оказалось и в этом приморском селении.

В водах Эгейского моря неподалеку друг от друга раскинулись семь прекрасных островов. Деревня на побережье, из которой собрался уходить старик, была одной из тех девятнадцати, откуда открывался вид на эти острова, и шестнадцатой по счету деревней, в которой он успел побывать.

Все знамения указывали на то, что избранный ребенок жил где-то рядом с этими семью островами, и потому несколько месяцев назад старик начал ходить по улицам деревень, расположенных в виду островов, и задавать один и тот же вопрос сотням детей, окружавшим его.

В каждой деревушке, через которую проходил старик, он делал одно и то же. Прежде всего он надевал белую рубашку с нашивками из крошечных зеркал в форме сердца. Так он привлекал внимание детей. Он ходил по деревне, и лучи света играли в зеркалах. Затем старик усаживался в каком-нибудь укромном месте, доставал из сумки семь камней и аккуратно раскладывал их перед собой в одну линию. Он начинал свое представление, задавая камням один и тот же вопрос:

— О возлюбленные камни мои, рассказать ли мне вам историю о Бессмертных еще раз?

Подождав немного, он делал вид, будто услышал их ответ, говоря:

— Ну что ж, тогда начнем. Дорогие мои камни, миллионы лет назад, до того как вы стали камнями, континенты — континентами, а моря — морями, в наш мир пришли Бессмертные, жившие в Мире Света, где все было вечным. Красота, Свобода, Богатство, Власть и Разум — это лишь немногие из бесчисленных Бессмертных, пришедших в наш мир. Последним из Бессмертных было Счастье. Явившись сюда, каждый из Бессмертных взял Счастье за одну из его бесчисленных рук и начал свой счастливый путь по нашей земле. Однако через некоторое время Бессмертные встретились с Ангелом Смерти, поселившимся в нашем мире задолго до того, как сюда пришли Бессмертные. Вскоре Бессмертные обнаружили, что в нашем мире все умирает, и, испугавшись Ангела Смерти, один за другим устремились обратно в Мир Света. Поскольку они были Бессмертными, Ангел Смерти не мог забрать их жизни, но Разум посоветовал им действовать с осторожностью. Первым из Бессмертных, последовавших совету Разума и покинувших наш мир, было Счастье, и поэтому любое счастье, существующее в нашем мире, — лишь дымка, которой суждено развеяться, аромат, оставшийся в мире после того, как по нему путешествовало Счастье. Через какое-то время и другие Бессмертные, в том числе Красота, Богатство и Свобода, также покинули этот мир, оставив здесь лишь след. И поэтому в нашем мире след любого Бессмертного, любой красоты, любого разума, любого богатства, любой власти, любой свободы, любого счастья когда-нибудь рассеивается. И все же, о возлюбленные камни мои, хотя все Бессмертные и боялись Ангела Смерти, один из них полюбил этого ангела и, несмотря на все предостережения Разума, отказался покидать наш мир. А теперь послушайте внимательно то, что я скажу вам, дорогие мои камни, ибо у меня есть для вас радостные новости. Этот Бессмертный по-прежнему здесь! Он путешествует по нашему миру без остановки, и все, к чему Он прикасается, становится вечным. В мире, где все конечно, благодаря этому Бессмертному все может длиться вечно, ибо в Его руках находится тайна бессмертия. Когда вы отыщете этого Бессмертного, дорогие мои камни, сначала вода, а затем свет наполнят вас, и еще до заката дня узрите вы, что каждый из вас стал бессмертным. Итак, прекрасные камни, если вы хотите узнать, что это за Бессмертный, позвольте же мне рассказать вам историю о двух друзьях, ставших одним. Эта история живет в нашем мире, но родом она не из этого мира…

Иногда старику приходилось разговаривать с камнями в течение нескольких часов, прежде чем ему удавалось собрать вокруг себя всех детей округи. Затем он брал в ладонь большое зеркало в форме сердца, висевшее у него на шее как кулон, и поворачивал зеркало так, чтобы лучи солнца, отражаясь от амулета, падали на лица детей. В это время он внимательно наблюдал за детьми, задавая им один и тот же вопрос, ответ на который искал повсюду:

— Кто-нибудь из вас когда-нибудь говорил с дельфином?

Удивленные этим вопросом, некоторые дети начинали смеяться, другие же смотрели на старика с любопытством, кто-то задавал ему свои вопросы. Иногда случалось и так, что находился ребенок, утверждавший, что говорил с дельфином. Услышав это, старик чувствовал, как его сердце начинает биться чаще. Его глаза сияли. Он тут же задавал ребенку второй вопрос:

— И как звали этого дельфина?

К несчастью, ответ всегда разочаровывал старика. Он чувствовал уныние, не приличествовавшее человеку, удостоенному столь высокого доверия. Старик был болен. Он устал. Он знал, что жить ему осталось недолго, и потому он должен передать Книгу Надежды новому хранителю до того, как станет слишком поздно, иначе эпоха вечного покоя, которую ждали столь многие, никогда не настанет.

Смеркалось. Дети расходились по домам. Совладав с долгим приступом кашля, старик глубоко вздохнул и сложил камни обратно в сумку. Как всегда, прежде чем продолжить свой путь, старик наугад открыл страницу Книги Надежды и прочитал ее.

Старик владел Книгой Надежды уже семьдесят восемь лет. Однажды, когда ему было всего лишь девять, к нему подошел его дедушка и передал ему старинную книгу в черном кожаном переплете. Дедушка сказал ему, что умрет через несколько дней и его внуку суждено стать новым хранителем книги. Дедушка заставил внука пообещать, что тот спрячет Книгу Надежды в тайном месте и не откроет ее, пока дедушка не умрет. Кроме того, мальчику пришлось пообещать дедушке, что он никому не расскажет о том, что написано в этой книге. Дедушка не стал отвечать на бесконечные вопросы внука, сказав, что в книге написано все, о чем нужно знать.

Через несколько дней дедушка умер, и мальчик, достав книгу из тайника, открыл ее. Судя потому, что он прочитал, Книга Надежды была написана в древние времена ребенком, подружившимся с ангелами, но в книге не упоминались ни имя автора, ни время написания. Существовало по одному экземпляру книги на каждом языке мира, и лишь один человек из всех, владевших каким-либо языком, знал о том, что она есть на земле. А когда приходило время передать книгу следующему хранителю, их становилось двое.

Хранитель книги узнавал, кому и когда следует передать книгу, незадолго до своей смерти, получая какое-либо знамение или вещий сон. Иногда хранители были родственниками, но иногда и незнакомцами. Хранитель мог быть бедным или богатым, мальчиком или девочкой, но одно правило никогда не менялось: новым хранителем Книги Надежды всегда становился ребенок.

В Книге речь шла о Мире Света, о путешествии в этот мир, о Бессмертных и о мужчинах и женщинах, раскрывших тайну бессмертия. Кроме того, там говорилось о возвращении Избранного.

Избранный упоминался в этой книге несколько раз. Там было написано, что последний хранитель Книги Надежды станет Избранным, и он сумеет прочесть запечатанную часть текста в конце книги. Когда он сломает печать, весь мир наполнится светом и вступит в эпоху вечного мира.

По этой причине на хранителе книги лежала огромная ответственность: если хоть один экземпляр на каком-либо языке будет утрачен и Избранный не сумеет его найти, эпоха вечного мира, которую ждали тысячи лет, никогда не настанет. Избранному суждено собрать все экземпляры мира и превратить все языки мира в один язык, все Книги Надежды — в одну Книгу.

В то время как часть Книги Надежды касалась всего мира, другая ее часть соотносилась с человеком, бывшим ее хранителем. Все во Вселенной имело свое отражение в человеке. В нем шли бесконечные войны, находилось там место и для неизменного стремления к миру. В человеке находилось место и Избранному, и Книге, которую ему должны были передать, и печати, которую нужно было сломать.

Поэтому хранитель был не просто звеном в цепочке передачи Книги Надежды Избранному. Хранитель мог сломать печать в своей душе. На самом деле каждый человек обладает способностью сломать эту печать и достичь вечного света, ибо Книга Надежды написана в каждой душе.

И потому, несмотря на чувство покоя, царившее в его сердце оттого, что он прожил с Книгой Надежды почти всю свою жизнь, старик волновался, ведь он еще не нашел ребенка, которому должен был ее передать. Он не обращал внимания на приступы кашля, разрывавшие его легкие, и невыносимую боль в ногах, ибо знал, что вскоре ему протянет руку Ангел Смерти, чье сердце преисполнено сострадания. Ах, если бы он только мог передать вверенное ему!

Знамения указывали старику путь. Ему помогали ангелы. В действительности все делал Бог, но Бог оставлял часть задач Своим слугам, которые полагали, что выполняют их самостоятельно. Именно поэтому старику нужно было завершить начатое. Иначе что же он скажет своему Другу?

Садилось солнце. Старик с усталыми, но все равно сияющими глазами взглянул на семь островов, а затем направил стопы свои в семнадцатое селение, расположенное у подножия Холма Пустоши. Это был его следующий пункт назначения…

Часть 1

Омер. Взрослый 1

Все в этом мире проходит. Именно поэтому жизнь бессмысленна. «Поэтому завершение жизни и наделено смыслом», — подумал я. С другой стороны, откуда мне знать, что случится в тот момент, когда я буду размышлять над смыслом?

— Остановись, Омер! Не делай этого! Когда-нибудь ты все равно умрешь, — произнес голос, который, как мне сначала показалось, шел из глубины моей души.

— Но это произойдет еще не скоро, — возразил я.

— Ты этого не знаешь. Ведь человеческая жизнь коротка.

— Время в тюрьме течет медленно, — заявил я. — Даже в тюрьме без стен.

— Почему ты думаешь, что ты в тюрьме?

— Человек в тюрьме тогда, когда он не свободен.

— Ты не можешь покинуть этот мир, Омер. Не сейчас.

— Почему? Все в этом мире исчезает, и сейчас я хочу исчезнуть.

— Если ты действительно этого захочешь, сможешь сделать так, чтобы ничто не исчезало.

— Это ложь, — сказал я, протягивая руку к банке со снотворным.

Сегодня мне исполнилось тридцать, и этот короткий разговор, состоявшийся на моей лодке «Сафа», что встала на якорь у небольшого острова в Эгейском море, мог быть лишь внутренним диалогом. Мог и должен был.

Собственно говоря, в происходящем не было ничего необычного, за исключением лишь того, что завтра рыбаки обнаружат мое бездыханное тело в этой лодке. Море имело привычный цвет. Вершина Холма Пустоши была голой, как всегда. Бухта у Цветочного острова была безлюдной, как всегда. Все оставалось таким, как полагается, начиная с криков чаек и вплоть до лодок любителей порыбачить, видневшихся вдалеке у берегов семи островов.

Если бы мне только удалось заставить замолчать этот голос в моей голове, я бы умер в мире и покое. Я думал, что могу заставить его замолчать, так как этот голос звучал во мне, а я находился в лодке, значит, голос был слышен и в лодке тоже. Вот только это было не так. Или… или так?

Все это произошло в тот момент, когда я протянул руку к банке со снотворным. Внезапно прямо перед лодкой из воды вынырнула русалка. Да, русалка!

Она выглядела в точности как русалки из фильмов. Ее тело под поверхностью воды было того же цвета, что и ее изумрудные глаза, а длинные черные волосы ниспадали на изящную шею. До талии тело русалки было человеческим. Если бы она не вынырнула прямо перед лодкой, я бы принял ее за обычную женщину, вот только обычной женщине пришлось бы плыть сюда от берега несколько миль. Да, обычная женщина, одаренная поразительной красотой.

Русалка посмотрела на меня.

— Остановись, Омер! Не делай этого! Когда-нибудь ты все равно умрешь, — сказала она.

Наверное, в этой ситуации любой человек уставился бы на русалку, широко раскрыв глаза, и ничего не ответил. Со мной вышло иначе: с моих губ слетел тот же самый ответ, который я дал голосу, прозвучавшему в моей голове.

— Но это случится еще не скоро.

— Ты этого не знаешь. Ведь человеческая жизнь коротка, — повторила русалка.

Разговор, который, как я был уверен, происходил в моей душе, повторялся вновь. Я опять протянул руку к таблеткам.

— Не надо, Омер! — воскликнула русалка. — Ты не можешь умереть до того, как передашь книгу.

— Что? Какую книгу?

— Вспомни.

— Что вспомнить?!

— Вспомни, — еще раз сказала русалка.

— О чем ты говоришь? Что ты вообще такое? Кто ты?

— А ты кто? — ответила она вопросом на вопрос.

— Как ты и сказала, я Омер. А теперь предлагаю сообщить мне, кто ты такая и…

— Я не спрашивала, как тебя зовут, — перебила меня русалка. — Я спросила, кто ты такой.

Не дожидаясь ответа, она нырнула в воду и исчезла.

Ну и правильно сделала. Я все равно не знал, что ей сказать.

Не помню, как долго я смотрел на то место, где она только что была, но затем все же повернулся к своей банке со снотворным. Сидя в лодке, я поглядывал то на снотворное, то на воду. Движения казались бессмысленными. Да и зачем мне двигаться?

Омер. Ребенок 1

Подняв якорь, мы направились к Песчаному острову. Дедушка стоял у руля, а мама в каюте упаковывала еду. Ну а я? Как обычно, я, словно наездник, сидел на носу нашей лодки «Сафы». Хотя сидеть тут было неудобно, я всегда занимал это место, потому что, когда мы выходили в открытое море и лодка начинала двигаться быстрее, мне казалось, будто я лечу над морем. Мама говорила: «Омер! Ты можешь упасть, сынок! Слезай оттуда». Но я отвечал: «Я уже большой мальчик, мамочка. Я не упаду!» И она мне не мешала.

Песчаный остров — самый дальний из семи островов, вид на которые открывается из окон нашего дома. Он находится даже дальше Цветочного острова, но пляжи там самые лучшие. Когда море спокойное, как сегодня, на «Сафе» можно доплыть туда за сорок минут — по часам взрослых, я имею в виду, ведь мне-то кажется, что проходит сорок часов. И не спрашивайте у меня, сколько времени потребуется, чтобы добраться до Песчаного острова в плохую погоду. Если на море высокие волны, мы отправляемся на Ослиный остров, который намного ближе. Кстати, пусть вас не обманывает название этого острова. Я обыскал его весь, но ни одного осла так и не нашел.

Если вы спросите меня, нравится ли мне Ослиный остров, я даже не смогу вам ответить. Там много чаек и так же спокойно, как на Цветочном острове. Этим он мне нравится. Но вот дно на побережье не песчаное, как возле Песчаного острова, здесь полно камней, покрытых водорослями, и морских ежей. Поэтому, когда мы отправляемся на Ослиный остров, я всегда плаваю на глубине.

Я больше люблю плавать в глубокой воде, да и акул здесь не бывает. Если бы здесь были акулы, разве мама позволила бы мне заплывать далеко? Но если бы здесь даже водились акулы, — все равно они, как я знаю, боятся дельфинов. Впрочем, дельфинов у нас тоже нет… Но если сюда вдруг приплывут акулы, то появятся и дельфины, потому что дельфины никогда не бросают детей в беде.

Доплыв до Песчаного острова, мы встали на якорь неподалеку от берега. Мама и дедушка остались на «Сафе», а я, прыгнув в воду, поплыл на остров. Я оказался один на пляже, а значит, можно было сыграть в Королевскую Игру.

Королевская Игра очень простая — в ней всего два правила. Во-первых, нужно притворяться, что ты самый могущественный человек на свете, а во-вторых, нужно притворяться, что все принадлежит тебе.

Этой игре меня научили дети в школе. Ее придумал один из них и научил всех нас. Я сразу же понял, что это скучная игра, ведь в ней может участвовать всего один человек, и чем дольше играешь, тем сильнее чувствуешь одиночество. А если попытаться играть вдвоем, то обязательно возникнет ссора.

Другие дети все время говорили мне, что это важная и веселая игра, так что я тоже стал в нее играть, и все же она по-прежнему казалась мне скучной.

Обычно я начинаю играть в Королевскую Игру, выпячивая грудь. Я иду по берегу и громко говорю: «Весь этот остров мой! Все, что я вижу, принадлежит мне! Я король этого острова! Вскоре мои слуги (мама и дедушка) приготовят мне трапезу (бутерброд) и пригласят меня на королевский корабль («Сафу») вкусить эти дивные яства. Если я захочу, то могу отправиться на свой корабль под охраной флота (других лодок на островах), защищающего меня от пиратов».

Эта игра не только скучная, она еще и глупая, ведь долго так продолжаться не может. Мама позовет меня: «Омер, поторопись! Твой бутерброд готов, малыш!», или рядом с «Сафой», длина которой всего лишь шесть метров, бросит якорь огромная яхта. Или на берег приплывут худощавые мальчишки, совсем не похожие на телохранителей. И в такие моменты игре приходит конец.

Худшее, что может произойти, когда ты играешь в Королевскую Игру, это появление на пляже кого-то более могущественного, чем ты. Если этот человек подходит к тебе, игра сразу рушится. Поэтому я никогда не играю в Королевскую Игру, если рядом есть кто-то более могущественный, чем я. Как я уже сказал, это не очень хорошая игра. Но может быть, я просто неправильно в нее играю. Возможно, для того чтобы насладиться ею, мне нужно подождать, пока я немного вырасту.

Еще на островах я люблю строить песчаные замки. Но проблема состоит в том, что, затратив столько усилий на строительство замков, я не вижу их на берегу в следующий раз, когда приплываю на остров. Они всегда исчезают. Все мои старания оказываются напрасными, и я вновь вспоминаю, что я не настоящий король, ведь если бы этот остров действительно принадлежал мне, разве осмелился бы кто-то трогать мои замки?

Вообще-то, до того как я начал играть в песчаные замки или Королевскую Игру, я любил заниматься кое-чем другим. Я был художником. Вот только никто не понимал моих картин. Я рисовал только ангелов, но всегда без крыльев. Все они выглядели как дети, поэтому никто не понимал, что они ангелы.

Я рисовал их в облике детей, потому что, если ангелы похожи на меня, это значит, что я мог бы с ними подружиться. Возможно, когда-нибудь один из ангелов, которых я нарисовал, захочет стать моим другом. Он сойдет с рисунка и сядет рядом со мной. Мы немного поболтаем, съедим клубничного мороженого, а потом отправимся поплавать… Но вскоре я узнал, что это глупая идея, а все мои картины неправильные.

Первой о том, что мои картины неправильные, мне сказала учительница. Однажды я нарисовал ангелов, прыгавших через скакалку на берегу под голубым небом. Но учительница подумала, что я нарисовал одноклассников, и спросила меня, как их зовут. Я сказал ей, что это не дети, а ангелы. «У ангелов есть крылья», — заявила она, изобразив на моей картинке человека с крыльями.

Тогда я показал свои рисунки другим детям, надеясь, что они их поймут или, по крайней мере, скажут, что с ними все в порядке. Но дети высмеяли меня, говоря: «Что же это за ангелы?!» Затем они целую неделю дразнили меня, начиная размахивать руками, как только я появлялся. «Я рисую ангелов похожими на детей, потому что тогда я мог бы подружиться с ними», — попытался объяснить им я. Но после этого они начали смеяться еще громче, и я больше никогда не говорил с ними об ангелах.

Моей последней надеждой оставалась моя семья. Родные не смеялись над моими рисунками, но, судя по их словам, они тоже считали мои рисунки неправильными.

После этого я сказал себе: «Если все так думают, им, наверное, известно что-то, что неизвестно мне». В конце концов, другие люди знали множество вещей, которых я не знал. Думая, что другие могут оказаться правы, я прекратил рисовать неправильные картины. Но мне по-прежнему не хотелось менять старые, пририсовывая ангелам крылья. Что же мне делать с ангелами, с которыми нельзя подружиться? К тому же в мире уже достаточно картин, изображающих ангелов с крыльями.

Склад неправильных рисунков на чердаке, сотни разрушенных песчаных замков и скучная игра, от которой я устал… После всего этого я подумал, что слова Краснорукой Старушки, которую я повстречал на прошлой неделе, изменят мою жизнь. Я даже подумал, что ее слова могут изменить весь мир.

Я ошибался.

Омер. Взрослый 2

Русалка?!

Вернувшись с Цветочного острова вчера вечером, я всю ночь и весь следующий день думал об увиденном. Может быть, это была галлюцинация? Или злой дух? Ну уж точно не русалка! Прошло много лет с тех пор, как я перестал верить в сказки. Так что же я увидел?

Как раз в тот момент, когда я собирался избавиться от всех вопросов, мне пришлось столкнуться с множеством новых проблем. Я до сих пор жив, и все из-за них. Не поймите меня неправильно, я не передумал. Но даже преисполнившись решимости покончить с собой, вряд ли вы сможете немедленно начать глотать снотворное, увидев нечто подобное.

Все, что я хочу знать, — откуда исходили услышанный мной голос и видение русалки, изнутри или извне? Мне не удавалось отыскать ответ на этот вопрос в моем сознании, и потому вечером — в самое тяжелое для меня время — я решил вернуться в бухту у Цветочного острова и осмотреть там все еще раз.

Вечер когда-то был моим любимым временем дня, особенно летом. Люди, приходившие на пляж рядом с нашим домом, отправлялись домой, ветер становился мягче, а поверхность воды покрывалась серебристой дымкой.

Нам с мамой нравилось смотреть на море в это время суток. Мы даже звонили папе, который оставался в городе из-за работы, и дразнили его, рассказывая, как нам весело. Папа приезжал к нам летом лишь иногда на выходные. В прошлом году в один из таких нечастых выходных я потерял отца и мать. Вечером, около шести, они отправились в гости к нашим друзьям из соседней деревушки, и где-то в половине седьмого произошла авария.

Тем вечером меня тоже пригласили на ужин, но я отказался, потому что хотел пойти порыбачить. После того как я опознал тела моих родителей, меня начали мучить вопросы: что бы случилось, если бы я поехал с ними? Если бы из дома вышли три человека, а не два, то сыграли бы эти несколько секунд свою решающую роль? Хватило бы этих нескольких секунд для предотвращения столкновения с грузовиком, ехавшим не по своей полосе? Если мы куда-то выезжали с родителями, я всегда сидел за рулем. Если бы я отправился с ними, это бы что-то изменило?

Я истязал себя этими вопросами в течение нескольких месяцев, но вместо того чтобы найти на них ответ, я заставил себя поверить в судьбу. Я решил, что моим родителям суждено было попасть в аварию, и если бы я пошел с ними на этот проклятый ужин, ничего бы не изменилось.

Вероятно, я мог бы долго утешаться подобными рассуждениями. Я мог бы думать, что от судьбы не уйдешь и всем когда-то суждено умереть, а значит, моей вины в случившемся нет, ведь я не мог предвидеть эту аварию. Но теперь мне это надоело. Меня от этого тошнит. Меня тошнит от моих мыслей.

И дело не только в аварии. Я устал думать о смысле — вернее, о бессмысленности — моей жизни и жизни вообще. Люди часто совершают самоубийства из-за того, что чувствуют отчаяние, правда? Но у меня все по-другому. Меня толкает на этот шаг сама бессмысленность.

Поэтому мое самоубийство — это не эмоциональный шаг, а сознательный, рассчитанный и продуманный поступок. Рациональный суицид.

Иногда мои глаза по-прежнему привлекает красота мира, и, пусть на мгновение, я поддаюсь ощущению того, что эта красота вечна. Мне кажется, что на мои чувства наложены чары, заставляющие меня забыть о том, что все конечно, то есть бессмысленно.

Но сейчас я думаю, что уже стал достаточно разумным для того, чтобы больше не обманываться этой иллюзией.

Омер. Ребенок 2

В первый и последний раз я встретил Краснорукую Старушку однажды вечером, когда я вновь попытался сыграть в эту скучную Королевскую Игру. Старушка сидела на автобусной остановке. При других обстоятельствах я бы ее даже и не заметил, но, проходя мимо, я с ужасом увидел, что у нее ярко-красные руки. Красные и мокрые! Кровь? Старушка либо была ранена, либо кого-то убила!

Я не видел ее лица, потому что она сидела ко мне спиной. Набравшись храбрости, я подошел к этой раненой-или-кого-то-убившей старушке. Подняв голову, она внимательно на меня посмотрела. Может быть, она и меня захочет убить?

К счастью, оказалось, что мне ничто не угрожает. Старушка показала мне кроваво-красный гранат у нее на коленях.

— Гранат един, он только один[1]! — сказала она.

— Простите, я подумал, что вы…

— Гранат един, он только один!

— Да, я вижу, что он только один. Не волнуйтесь, госпожа, мне не нужен гранат. В любом случае, я не голоден.

Она улыбнулась, будто я не понял ее слов, а затем спросила:

— Один на рынке, тысяча дома. Что это?

Я знал ответ на эту загадку, но, не желая разочаровывать старушку, неуверенно протянул:

— Гранат?

Она вновь улыбнулась.

— Ну что ж, тогда иди сюда и садись. Давай съедим гранат вместе.

Должен сказать, что, увидев сочный ярко-красный гранат, я почувствовал, как мой рот наполняется слюной. Я уселся рядом со старушкой, и мы начали есть гранат. Воцарилась тишина.

Я удивился, что старушка не спрашивает, как меня зовут, где я живу, кто мои родители, в каком я классе, какой мой любимый урок, не задает все те скучные вопросы, которыми незнакомцы любят терзать детей. Немного помолчав, старушка задала совсем другой вопрос:

— Когда ты в последний раз говорил со своим ангелом?

Со своим ангелом? Говорил со своим ангелом? Что она имеет в виду? Не давая мне возможности что-либо уточнить, старушка повторила вопрос, и так мы начали разговор, который, как я тогда подумал, мог изменить весь мир.

— А у меня есть ангел?

— У всех есть ангел, — ответила старушка.

— Правда? И где он?

— Там же, где и ты.

— Но сейчас я здесь. Почему я его не вижу?

— Потому что он внутри тебя, — сказала она, касаясь ладонью моей груди.

— Внутри меня? Что он делает внутри меня?

— Он хочет стать твоим другом.

— Правда? Он хочет стать моим другом?! Мне всегда хотелось подружиться с ангелами, но потом… но потом кое-что случилось…

— Что случилось?

— Ну, просто все… все думают, что… ну… неважно. Скажите мне, скажите, как мне подружиться с моим ангелом?

— Позови его, и он придет.

— Правда?

— Правда.

Глядя старушке в глаза, я тихонько прошептал:

— Правда?

Она кивнула.

— Только никому не говори. Пусть это будет нашей тайной.

Как будто я мог кому-то об этом рассказать! Я уже давно усвоил урок: ни с кем нельзя говорить об ангелах.

Встав, старушка купила у мороженщика, проходившего мимо, два клубничных мороженых. Протянув одно из них мне, она сказала: «Клубника одна, только одна!»

В моей голове вертелось столько мыслей, что я даже не спросил ее, почему она все время говорила о фруктах «только один», и откуда она знала, что клубничное мороженое — мое любимое.

Теперь мы ели мороженое. Но я думал не о сладостях, а о своем ангеле. Ангеле, который хотел подружиться со мной. Мой ангел!

Но как мне его позвать? Как мне с ним поговорить? Интересно, подружилась ли старушка со своим ангелом? Я думал обо всем этом, не зная, какой вопрос задать первым. И тут старушка внезапно встала — перед нами остановился автобус.

— Приятно было поесть клубничного мороженого вместе, правда? — оглянулась она.

— Да, приятно, но…

— Оставайся со своим ангелом, друг мой. А мне пора идти.

— Но погодите! Куда же вы?

— Я живу не здесь, — улыбнувшись, сказала она.

Сев в автобус, она уехала.

Омер. Взрослый 3

Снизив скорость, я подплыл к Цветочному острову с подветренной стороны. В бухте не оказалось других лодок, и это было хорошо. Мне подумалось, что русалка не захочет показываться мне, если кто-нибудь еще будет рядом.

Встав на якорь, я прождал полчаса, но ничего не произошло. Забравшись на крышу каюты, я мог видеть воду со всех сторон вокруг лодки. Впервые в жизни меня раздражали крики чаек, ведь они могли помешать мне услышать плеск хвоста русалки в том случае, если она поднимется на поверхность.

Шли минуты, а я не видел даже рыбок, не говоря уже о русалке. Это подтверждало мою уверенность в том, что случившееся вчера было лишь игрой моего воображения. В тот момент, когда я окончательно убедил себя в этом, я вновь услышал голос в моей голове:

— Море едино, оно только одно!

— Где ты?!

— Море едино, оно только одно. Давай поплаваем вместе, а затем, если хочешь, можем поесть клубничного мороженого.

— Где ты? — крикнул я, срывая голос. — Кто ты? Что ты?

— Я хочу стать твоим другом.

Обернувшись, я осмотрел море. Сердце колотилось как бешеное, я обливался потом, несмотря на то что дул прохладный ветер. Я нигде ее не видел. Я вообще ничего не видел. Абсолютно ничего. В конце концов я упал на колени.

Ну почему? Почему я сошел с ума в тот самый день, когда решил покончить с собой? Что со мной происходит? Хотя разум говорил мне, что я обезумел, я вовсе не чувствовал себя сумасшедшим. Впрочем, должен признать, что после долгих лет изучения психологии я по-прежнему не знаю, как себя чувствует безумец. Но я не думаю, что сумасшедшие могут чувствовать себя столь нормально, как чувствовал себя в тот момент я.

Спустившись с крыши каюты, я вытащил баночку со снотворным и высыпал таблетки себе в ладонь. Взяв из холодильника бутылку воды, я запил первые две таблетки и как раз собирался принять еще несколько, когда вновь услышал голос:

— Я здесь.

Вскочив, я оглянулся, посмотрел направо и налево… Но опять ничего не увидел.

— Здесь, — сказала она.

— Что значит «здесь»?! — крикнул я.

— В глубине.

Стало тихо, а затем внезапно русалка выскочила из воды, будто дельфин. Ее темно-зеленое тело сверкало на солнце, словно воздух пронзил луч света. Потом она снова нырнула в воду.

Русалка была так близко и казалась настолько реальной, что я в очередной раз задался вопросом, являлась ли она лишь моей галлюцинацией. Интересно, сохранились ли в анналах истории психологии записи о подобных случаях? Что-нибудь вроде «предсуицидального галлюцинаторного синдрома русалки»?

Я дождался темноты, надеясь, что русалка появится здесь. Но ее не было видно. В конце концов я отправился домой, собираясь вернуться на остров утром.

Омер. Ребенок 3

Спустившись на берег, я принялся ходить по Песчаному острову, пройдя по побережью взад-вперед тринадцать раз. За это время мама дважды звала меня на «Сафу» есть бутерброды. Но я не шел. У меня были проблемы, которые не решишь, лишь наполнив желудок. Да вы посмотрите, что произошло со мной только из-за того, что мне захотелось съесть маленький гранат! Мой мир перевернулся вверх дном.

И зачем я поверил Краснорукой Старушке? Зачем? Как я мог поверить в то, что у меня есть ангел, который придет, если его позвать? Какой же я дурак! Я должен был понять, в чем дело, уже тогда, когда старушка сказала: «У всех есть ангел». Если бы каждый имел своего ангела, разве мы не слышали бы об этом от окружающих каждый день? Людям постоянно хотелось бы остаться в одиночестве, чтобы поговорить со своим ангелом, или же они разговаривали бы вслух со своими ангелами, шагая по улицам, или бежали бы к своим друзьям, чтобы поведать им о том, как они чудно провели время со своими ангелами.

На самом деле Краснорукая Старушка вовсе не была похожа на лгунью. Наверное, она просто пошутила. Но что это за шутка такая? Разве можно так шутить с ребенком, который всегда искал настоящего друга? И в особенности с ребенком, который всегда хотел подружиться с ангелами? Интересно, знает ли Краснорукая Старушка, что она натворила?

Известно ли ей, что после того как она села в автобус и оставила меня наедине с моими вопросами, сначала я даже не мог подняться на ноги, но затем спрыгнул с лавки и начал бегать кругами, как футболист, забивший гол, а потом от радости бросился в море, не раздеваясь. Знает ли Краснорукая Старушка, что, выйдя из воды, я, весь мокрый, уселся на пристани и принялся звать своего ангела, но ангел не пришел? Знает ли она, что, когда я вернулся домой, меня отругали из-за мокрой одежды и, чтобы выпутаться из неприятностей, мне пришлось солгать, сказав, что я свалился в воду случайно? Знает ли она, что после этого я немедленно переоделся в сухое и, побежав к Холму Пустоши, вновь принялся звать ангела? Знает ли она, что я провел там более часа, умоляя ангела прийти ко мне, но он все равно не пришел? Затем я звал ангела с крыши, из розовых кустов в саду, из маленькой темной комнаты под лестницей, из кедрового сундука бабушки, из тысячи других мест, но ангел по-прежнему не шел. Знает ли она, что до вчерашнего дня я звал ангела каждое утро, каждый день, каждый вечер и каждую ночь, но ангел не только не пришел, он даже не подал мне ни малейшего знака? Знает ли она, что даже сегодня, находясь на пляже, я по-прежнему думаю о своем ангеле?

И самое главное, знает ли Краснорукая Старушка, что мой ангел меня не любит?

Омер. Взрослый 4

Сегодня это случилось вновь. Я проснулся от одного из этих странных приступов. Первый приступ случился со мной где-то месяц назад, и потому я знаю, что приступы не связаны с русалкой и тем, что я, вероятно, сошел с ума.

Все начинается с легкой дрожи. Затем дрожь усиливается, распространяясь по всему телу, я не могу пошевелиться, а мое лицо будто парализует. Я не теряю сознания и ощущаю каждое мгновение припадка, который длится около минуты.

Эти приступы довольно неприятны, и потому я позвонил моему другу доктору и спросил его совета. Друг велел мне принять успокоительное и немедленно связаться с невропатологом, так как у меня, возможно, серьезные проблемы с мозгом.

Помимо припадков, я иногда ощущаю головную боль и легкое головокружение. Я так и не пошел к доктору, воспользовавшись лишь первым советом приятеля — каждый вечер, перед тем как лечь спать, я принимаю успокоительное. Впрочем, оно мне не очень-то помогает. Припадки заставляют меня просыпаться каждую третью-четвертую ночь не хуже будильника.

Но это ничего. Чем они могут мне навредить? Даже если припадки вызывает опухоль мозга или какое-то другое смертельное заболевание, вряд ли это может как-то обеспокоить человека, собирающегося покончить с собой.

Омер. Ребенок 4

Возвращаясь с Песчаного острова, я пытался отвлечься от мыслей о своем ангеле. Поговорив с дедушкой, стоявшим у руля, о рыбах, обитающих здесь, я посмотрел на мотор, пытаясь сосчитать, сколько поворотов в секунду делает цилиндр. Затем я подошел к маме, уснувшей на палубе, и, разбудив ее, сказал: «Мам, думаю, тебе стоит поспать».

Устроившись на носу лодки, я огляделся. Я смотрел на острова, менявшие форму по мере того как мы проплывали мимо, на холмы, покрытые сосновым лесом, и море, в котором не было дельфинов… Все это мне не помогало. Я просто не мог заставить замолчать два голоса, звучавшие в моей голове:

— Я должен забыть о своем ангеле.

— Как я могу говорить такое? Как я могу забыть его?

— Я должен забыть его. Он меня не любит.

— Может быть, он еще придет.

— Сколько раз я уже звал его? Он не хочет приходить.

— Может быть, он еще придет.

— Не придет! Сколько еще мне терпеть разочарования?!

— Может быть, в этот раз он придет.

— А может быть, никакого ангела и нет. Что это значит? Я смотрю вокруг, но не вижу своего ангела. Может быть, это лишь выдумка.

— Но ангел должен быть внутри меня.

— Что за глупости? Разве я не знал бы об этом, если бы ангел был во мне?

— Ну, не знаю. Он во мне, и все тут. Может быть, он еще придет. Да, нужно позвать его вновь. Даже если он не придет, все равно нужно позвать его. Пусть я его не слышу, он меня слышит. Нужно поговорить с ним и сказать: «Видишь ли, ангел мой, как обстоят дела. Я хочу повстречаться с тобой, и мне очень грустно оттого, что ты не приходишь ко мне. Я даже начал думать, что ты меня не любишь. Приходи, пожалуйста, и докажи мне, что я не прав. Пожалуйста!»

— Почему я должен умолять ангела, которому на меня наплевать?

— Он придет.

— Нет, не придет.

— А может быть, придет.

— А может быть, и ангела-то нет.

Всееееееееее! Я больше так не могу! Не могу! Необходимо принять какое-то решение. Прямо сейчас!

Ну ладно, сказал я себе. Позову ангела в последний раз. По-настоящему в последний. Если он не придет, я навсегда откажусь от этих мыслей. Да, навсегда! Как бы мне этого ни хотелось, я больше никогда не позову своего ангела. Собственно говоря, я вообще о нем забуду. Совершенно выброшу его из головы.

Чтобы дедушка и мама меня не увидели, я забрался на вершину каюты «Сафы» и уселся там, скрестив ноги. Закрыв глаза, я прошептал:

— Ангел мой, ангел мой, я знаю, что ты слышишь меня…

Омер. Взрослый 5

Три дня подряд я плавал на Цветочный остров, но русалку так и не встретил. Не сумев найти ее, я кое-что понял: жизнь в поисках русалки еще хуже, чем жизнь, лишенная смысла.

Если вы отправляетесь на поиски русалки, это означает, что внутри вас поселился самый беспощадный враг. Этот враг будет глодать вас изнутри. Худший из врагов — надежда.

И то, что люди называют «надеждой», проявляется в те моменты, когда вы находитесь во тьме. Вы во тьме, и внезапно в вас зарождается чувство или мысль, вы начинаете верить — иногда без всякой причины, — что где-то есть не только тьма, но и свет, и этот свет ждет вас. Если бы вы могли добраться до света, все стало бы идеально. Вы обрели бы счастье. И вот вы начинаете идти во тьме. Вы идете и идете, но тьма не рассеивается. Вы продолжаете идти, но ничего не меняется. Вы остаетесь во тьме.

Жизнь напоминает качели. На одной стороне качелей сидит надежда, а на другой разочарование. Когда надежда поднимается вверх, она с такой же скоростью толкает разочарование вниз, но как бы высоко вы ни взлетели с надеждой, столь же быстро вы и упадете. Надежда, разочарование, надежда, разочарование, надежда, разочарование — эта игра никогда не кончается. Пока игра продолжается, вы раз за разом падаете на землю.

Те, кому нравится кататься на качелях, пусть продолжают этим заниматься. А я ухожу.

Я решил отправиться на Цветочный остров — и этот раз должен был стать последним. Внезапно я вспомнил, что на «Сафе» почти закончилось горючее, и потому пошел на задний двор, чтобы прихватить канистру с бензином. К счастью, хоть бензина у меня было достаточно.

Открыв ворота сада, я оглянулся и в последний раз посмотрел на дом, в последний раз прислушался к шепоту ветра в ивах, в последний раз вдохнул ароматы сада.

И тут я услышал чей-то голос: «Ах, как она прекрасна!»

Повернувшись, я увидел худощавого загорелого мальчика в очках. Мальчик смотрел на сад, вцепившись в железные прутья забора.

— Как она прекрасна! — повторил малыш. — Правда, господин?

Я притворился, что не слышу его.

— Должно быть, ее посадил ангел, — прошептал он, а затем повернулся ко мне. — Можно… эм-м-м… можно попросить вас кое о чем, господин?

— Что тебе нужно? — осведомился я, сделав вид, что очень спешу.

Внезапно мальчик бросился бежать ко мне. Указывая своей ручонкой на сад, он сказал:

— Мне нужно вот это.

Он указывал на белую розу, растущую в центре сада.

— Тебе нужна роза?

— Да. Должно быть, ее посадил ангел.

— Нет, это я ее посадил.

— Тогда вы, наверное, ангел.

— Нет, я не ангел.

— Если это правда, я имею в виду, если это действительно вы посадили розу, то вы наверняка ангел. Я знаю это точно, потому что все видел.

— Что ты видел?

— Я все видел во сне. Пару дней назад мне приснился сон о том, что я играл в шарики с друзьями, и тут моего лица коснулась серебряная цепочка. Я поднял голову, пытаясь понять, кто держит цепочку, но там никого не было. Другой край цепочки уходил в небо.

— Что ж, это интересный сон, но мне нужно идти.

— Погодите, я уже почти все рассказал. Да, так о чем это я? Я взялся за цепочку, и тут меня потянуло на небо. Почувствовав, что поднимаюсь вверх, я закричал: «Цепочка порвется, и я упаду!» Но она выдержала. Я пролетел сквозь облака и очутился в месте, залитом светом. Там я увидел трон из блестящих зеленых камней. Я сел на трон, и тут ко мне подошел ангел в белых одеждах. Вот только он был не похож на тех ангелов, которых мы знаем. Его лицо источало свет, так что я не мог его разглядеть. Он протянул мне серебряный поднос, и…

— Я же сказал, мне нужно идти, — перебил я мальчугана. — Возможно, ты расскажешь мне свой сон в другой раз.

— Пожалуйста, погодите. Прошу вас, я уже почти закончил. На подносе лежала старинная книга в черном кожаном переплете, а в книге — белая роза, такая же, как роза в вашем саду. Ангел сказал мне: «Возьми ее. Ты новый хранитель книги». Я не понял, что имел в виду ангел, но протянул руку к книге. И тут мои пальцы прошли сквозь нее. Я попытался взять ее, но не сумел удержать. Ангел начал отступать от меня с подносом и вошел в сад, внезапно появившийся неподалеку от нас. Этот сад был точно таким же, как ваш. Вынув розу из книги, ангел поместил ее в центр сада. Она была такой же, как ваша роза. И тут я проснулся. Впервые я увидел вашу розу на следующий день после этого сна. Я сразу почувствовал, что влюбился в нее. Я постучался к вам в дверь, но вас не было дома. Но теперь вы дома, и я подумал… Может быть, вы могли бы… Что скажете, господин? Не могли бы вы отдать мне вашу розу?

Отдать ему мою розу? Ну… конечно. Конечно, я мог бы отдать ему розу. Почему бы и нет? Я могу отдать розу этому ребенку, и он будет прыгать от радости. Это не займет у меня много времени. Но стоит ли это делать? Действительно, стоит ли это делать? Есть ли у меня право быть столь жестоким?

Я увидел знакомый свет в огромных глазищах ребенка. Я увидел в нем его беспощадного врага — надежду. Мальчик надеется на то, что ему отдадут розу, которую он полюбил. Его сердце трепещет, словно бабочка, и в тот момент, когда я отдам ему розу, эта бабочка взлетит к небесам. Затем он, возможно, убежит и спрячет розу в тайнике, где никто не сможет ее увидеть. После этого он будет проводить целые дни рядом с этой розой…

Он будет часто вспоминать свой сон о залитом светом месте за облаками, об ангеле, о книге… Вскоре он создаст собственный тайный мир, мир, о котором никто, совсем никто не будет знать. Когда в реальности этот мальчик почувствует разочарование или боль, он сбежит в свой воображаемый мир.

Но пройдут годы, и ребенок вырастет. Рано или поздно он поймет, что выдуманный им мир — лишь плод его воображения, красивая сказка. И он будет уже взрослым, не верящим в сказки, а потому не сможет верить и в свой мир. В конце концов он, как и я, решит отправиться в маленькую бухту у Цветочного острова.

И все это произойдет с ребенком из-за одного легкомысленного человека. Легкомысленного, безрассудного человека, который поможет ему создать воображаемый мир, подарив розу, в которую этот мальчишка влюбился. Неужели он этого заслуживает?

— Прости, — нервно сглотнул я. — Я не могу отдать тебе эту розу.

Ничего не сказав, мальчик опустил голову.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я.

— Ахмед, — ответил мальчик.

— Послушай, Ахмед. То, что мы любим, рано или поздно исчезает, и тогда нам становится больно. Однажды эта роза завянет. Пусть это печальное событие произойдет здесь. Когда-нибудь ты поблагодаришь меня за то, что я уберег тебя от необходимости наблюдать за смертью этой розы.

— Но как же мой сон?

— Это был лишь сон. Он не настоящий. Всем снятся сны, но вскоре сновидения забываются. Почему бы тебе не забыть об этом сне?

Помолчав, мальчик спросил:

— А можно мне обнять вашу розу?

— Хорошо, обними ее, но не оставайся здесь слишком долго, — улыбнулся я.

Его глаза засияли от радости. Я пошел к лодке, а мальчик, раскрыв объятия, бросился к своей розе.

Омер. Ребенок 5

Мой ангел, может быть, тебе не нравится, что я тебя все время зову. Обещаю, если ты не придешь и в этот раз, я больше не позову тебя.

Возможно, сейчас я говорю с тобой в последний раз, и поэтому хочу сказать тебе кое-что, чего еще никогда не говорил. Я хочу объяснить тебе, почему я тебя зову. Мой ангел, я зову тебя, потому что Краснорукая Старушка сказала, что ты находишься во мне, и это для меня очень важно. Почему? Да ведь если кто-то находится в тебе, это означает, что он знает о тебе все. Он знает, что тебе нравится или не нравится, что делает тебя счастливым, а что заставляет грустить… Например, ты будешь знать, что дельфины — мои любимые животные, еще до того как я подумаю об этом.

Это очень важно для меня, ведь другие дети не знают о том, что находится во мне. И мои родные тоже.

Собственно говоря, они не знают о том, что есть в моей душе, даже после того как я рассказываю им об этом. К примеру, вот что произошло, когда они решили купить мне обувь… В магазине обуви сотни пар ботинок. Они выбрали две пары и велели мне примерить их. Обе пары сидели как влитые, и они спросили: «Какие ботинки тебе больше нравятся, Омер?» Я тут же взглянул на ботинки синего цвета, потому что синий — это мой любимый цвет. Это из-за того, что море синее, и если бы у меня была синяя обувь, мне бы казалось, будто я иду по морю. Небо тоже синее, так что в синих ботинках мне бы казалось, будто я иду и по небу. Я в восторге указал на синие ботинки. «Синие!» — воскликнул я. Нахмурившись, они переспросили: «Синие?», словно я сказал что-то не то. «Они быстро испачкаются. Давай купим черные». «Но это же вы выбрали синюю пару ботинок», — напомнил я. «Черные ботинки меньше пачкаются», — ответили они. «Тогда зачем вы интересовались моим мнением?» Они посмотрели на меня так, как будто я создавал им лишние проблемы, потому я решил прямо высказать им то, что чувствую: «Если мы купим синие ботинки, то, когда я надену их, мне будет казаться, что я иду по морю». Они посмотрели на меня как на глупца, а потом заявили продавцу: «Мы купим черную пару». Конечно, я уже не стал говорить им о том, что мог бы чувствовать себя так, словно я иду по небу. И после этого я стал ребенком в черных ботинках.

Они тут же забыли о том, что произошло в обувном магазине, и никогда даже не вспоминают о том, что я — ребенок без синих ботинок. Но всякий раз, надевая черные ботинки, я думаю: если даже те, кто любит меня больше всего, не знают, что происходит в моей душе… Я думаю об этом не только надевая ботинки. То же самое происходит, когда я разговариваю с ними, или с другими взрослыми, или даже с другими детьми.

Вообще-то они хорошие люди. В этом нет их вины. Они не знают о том, что происходит в моей душе, потому что их нет в моей душе.

Видишь ли, ангел мой, именно поэтому я запрыгал от радости после того, как Краснорукая Старушка сказала мне, что ты находишься во мне. Именно поэтому я звал тебя днем и ночью.

Я не говорил тебе об этом, потому что ты был во мне, а значит, уже знал об этом. Но теперь я все время спрашиваю себя: если бы ты действительно знал обо всем этом, разве ты не пришел бы ко мне? Разве ты не пришел бы ко мне, чтобы стать моим другом?

Услышав о том, что ты находишься во мне, я начал бегать кругами, словно футболист, забивший гол, ведь я подумал, что наконец-то нашел того, кого всегда искал, — друга.

Я думаю, другом может стать лишь тот, кто знает, что происходит в твоей душе. Когда два ребенка становятся единым, одним ребенком, это и есть дружба.

Поэтому у меня нет друга. Я играю, общаюсь, веселюсь со многими детьми. Но друга у меня нет. Я считаю, что друг — это тот, кого тебе всегда хочется обнять, потому что, когда два ребенка обнимаются, они становятся одним ребенком, единым ребенком.

Вот и все, мой ангел. Теперь твоя очередь. Если мы с тобой друзья, поговори со мной до завтрашнего рассвета.

А если нет — ну что ж, прощай навсегда, мой ангел…

Омер. Взрослый 6

Я поставил «Сафу» на якорь в бухте у Цветочного острова. Вытянувшись на палубе, я посмотрел на небо. Ясное синее небо со снежно-белыми облаками.

Небо настолько огромно, что оно дарит вам чувство свободы. Кажется, будто вас ждет бесконечность, которую вам суждено покорить. Но вы не можете ее покорить, потому что у вас нет крыльев. Вы словно птицы, рожденные без крыльев. Инстинкты зовут вас в полет, и вы знаете, что можете обрести счастье лишь в полете. Вот только летать вы не умеете… Кажется, будто Бог решил помучить вас, создав небо бесконечным, а вас бескрылым.

На мгновение я подумал о ребенке, влюбившемся в розу, и мне от всего сердца захотелось, чтобы этот малыш никогда не смотрел на небо, чтобы его не обманула небесная глубина. Мне хотелось, чтобы этот мальчик понял: за облаками нет залитого светом места, подобного увиденному им во сне, чтобы он понял это, пока не стало слишком поздно. Я обвел взглядом чаек, Холм Пустоши и семь островов, а затем высыпал на ладонь таблетки снотворного. Взяв бутылку с водой, я подумал: «Каково мое последнее желание?», ведь такой вопрос всегда задают приговоренным к смерти.

Когда я родился, меня, как и любое другое живое существо, приговорили к смерти, вот только дата казни была мне неизвестна. Подумав о том, что время моей казни наконец-то настало, я спросил себя:

— Каково твое последнее желание, Омер?

Я попытался придумать хоть что-то, но не смог.

Что ж, по крайней мере, я знал, что не было моим желанием. К примеру, мне не хотелось иметь настоящего друга. Друга, который по-настоящему понимал бы меня и любил без какой-либо на то причины.

Я не хотел жить в мире вечного счастья и свободы. Я не хотел никого любить. Я не хотел, чтобы меня освободили от эгоизма. Я не хотел любить себя и не хотел любить окружающих так, как мог бы любить себя.

А самое главное — я не хотел, чтобы моя жизнь была исполнена смысла.

Я не хотел всего этого. Ничего. Возможно, именно потому, что я желал этого всю жизнь, я и оказался здесь.

Внезапно я услышал шорох крыльев. Повернув голову к берегу, я увидел, как на скалу опустился лебедь. Лебедь? Здесь? Должно быть, он тоже заблудился.

«Почему бы не пригласить этого старого лебедя на «Сафу», почему бы не спросить у него, каково это — летать», — подумал я. Да, почему бы и нет? Вот оно, мое последнее желание. Я хочу позвать на свою лодку лебедя.

Протянув руки, я крикнул:

— Эй, старый лебедь! Иди сюда, иди ко мне!

Лебедь посмотрел на меня, но больше никак не отреагировал. Я звал его еще пару минут, но он так и не прилетел.

— Что ж, ты прав, — сказал я. — Если бы я был на твоем месте, я бы тоже к себе не подлетел. Ты думаешь, что я не такой, как ты, правда? Ты думаешь, что у меня нет крыльев.

Омер. Ребенок 6

Когда на следующее утро взошло солнце, день был таким же, как всегда, — для всех, только не для меня. Наш сосед, дядя Исмаил, собирался на работу, как и каждое утро. Рыбаки складывали сети, как и каждое утро. Бакалейщик дядя Билаль проехал мимо нашего дома на своем стареньком мотоцикле с корзинкой хлеба за спиной, как и каждое утро. Бездомные псы бродили по улицам, как и каждое утро… Вот только это утро не было похожим на все остальные. Этим утром ребенок в черных ботинках оставил надежду на то, что к нему придет ангел, который будет знать, что творится у этого ребенка в душе.

Но я не и не думал грустить. Вовсе нет! Я не думал плакать, ведь только дети плачут. Мне было наплевать на этого ангела. Я всегда могу найти себе другого приятеля. А если не сумею найти его здесь, я могу поискать его в другом месте, где угодно — в другом селении, в другой деревне или в другой стране… Я мог позвать друга издалека. Кем бы он ни был, где бы он ни был, я всегда мог позвать его. Главное, чтобы он знал, что творится в моей душе.

Он мог быть человеком или… кем угодно. Морской звездой, облаком, деревом, псом или дельфином… Что я сказал? Что я только что сказал? Я сказал «дельфином»? Дельфином! Да, дельфином!

Омер. Взрослый 7

Мы с лебедем продолжали смотреть друг на друга, и тут в моей голове внезапно зазвучал чей-то голос:

— Я не иду к тебе, потому что это ты должен подплыть к этой скале. И кстати, ты не прав. Я не думаю, что ты не такой, как я. Наоборот, я думаю, что ты во многом похож на меня и у тебя тоже есть крылья. Крылья шириной с небо.

Если бы эти слова были столь же отчетливыми, как тот голос, который раздавался в моей голове всякий раз, когда я видел русалку, я подумал бы, что сейчас стоит начать говорить с лебедем. Но эта речь уж точно являлась плодом моего воображения.

Вот только… почему я подумал, что у меня есть крылья?

Омер. Ребенок 7

«Дорогой дельфин!

Хотя мы еще не встречались, я знаю, что ты любишь детей. Я знаю, что в случае необходимости ты готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти ребенка от акулы. Если когда-нибудь акула захочет напасть на меня, ты тут же придешь ко мне на помощь.

И я почувствовал, что должен сказать тебе… На меня пытается напасть что-то более страшное, чем акула. Должно быть, ты подумал: «Что может быть страшнее акулы?» Ну как же мне объяснить тебе?

То, о чем я говорю, кусается, но у него нет рта. Оно намного опаснее акулы, потому что его не видно. Когда я говорю со взрослыми или другими детьми — когда я говорю с людьми, которые не знают, что происходит в моей душе, — оно начинает атаковать меня.

Я знаю, что плохо объясняю. Возможно, поэтому ты решишь, что мне вовсе не грозит опасность. Но ты должен поверить мне. Ты должен поверить, что это чувство страшнее десяти акул, вместе взятых. Ты ведь веришь мне, правда? Как только ты получишь это письмо, пожалуйста, приплыви ко мне и спаси меня. Приплыви ко мне и стань моим другом.

Омер (ребенок, который любит дельфинов)».

Свернув лист бумаги, я засунул его в бутылку. Пробку я не нашел, поэтому взял дедушкину изоленту и запечатал бутылку. Я брошу это письмо в море, когда мы в следующий раз отправимся на острова.

Омер. Взрослый 8

Продолжая глазеть на меня, старый лебедь вовсе не собирался выполнять мое последнее желание, и потому я помахал ему рукой на прощание.

Повернув лицо к солнцу, я почувствовал его слепящие лучи. Закрыв глаза, я начал глотать таблетки.

Я чувствовал лишь свет. Этот свет был таким ярким.

Таким ярким…

Омер. Ребенок 8

Часы, дни и ночи прошли с тех пор, как я бросил письмо в море, но дельфин, которого я позвал, чтобы он стал моим другом, не приплыл ко мне. Жестокие мысли истязали мой разум. Это были мысли о том, что дельфин тоже не придет, как и мой ангел (кстати, я уже давным-давно его забыл). И все же всякий раз, когда мы приплывали на острова, я ничего не мог с собой поделать. Я шел к скалам на краю острова и сидел там часами, ожидая дельфина. Мама даже начала беспокоиться.

— Я все время смачиваю голову водой, мам. Не волнуйся. У меня не будет солнечного удара.

— Ладно, малыш. Но что ты делаешь там часами? Мы ведь приезжаем на острова, чтобы ты мог поплавать.

— Я ищу разноцветные камешки.

Я знал, что лгать плохо, но у меня не было выбора. Я не мог рассказать маме, что звал дельфина для того, чтобы тот стал моим другом. Если рассказываешь такие вещи взрослым, то все всегда становится сложнее.

Например, если мама спросит: «Дельфины не разговаривают, как же вы сможете подружиться?», что я ей отвечу?

К вечеру мои глаза устали оттого, что я все искал дельфина в воде. Вдалеке красное солнце начало садиться за Холм Пустоши, а значит, нам пора было возвращаться домой.

Омер. Взрослый 9

Лучи солнца, пронзавшие мои веки, стали еще ярче. Такое необъяснимое обострение чувств заставило меня подумать, — пусть это было невозможно, — что первые таблетки сделали свое дело. Открыв глаза, чтобы посмотреть, что происходит, я заметил приближавшуюся к острову белую яхту. Яхта находилась в сотне метров от меня, и свет, падавший на мое лицо, исходил оттуда. Вероятно, кто-то светил на меня зеркальцем.

Конечно же, это был вовсе не друг, решивший героически прийти мне на помощь в последнюю минуту. Никто не знал, что я собираюсь сделать. К тому же я никогда раньше не видел эту маленькую, но элегантную яхту в наших водах.

Свет продолжал бить мне в лицо, и я понял, что это не случайный блик, а кто-то с яхты специально направляет на меня отражение солнечных лучей.

Ветра не было, но чужая яхта с огромной скоростью неслась в сторону «Сафы». Должно быть, ее мотор отключили за мгновение до того, как яхта выплыла из-за острова, но все равно я должен был услышать мотор, ведь было так тихо — даже чайки не кричали. Сунув банку с таблетками в карман, я внимательнее присмотрелся к яхте, но никого там не увидел. Тот, кто пускал солнечных зайчиков мне на лицо, видимо, спрятался в кабине.

Когда яхта подплыла поближе к «Сафе», я увидел надпись на ее борту: «Ангел».

— Эй! — крикнул я. — Капитан яхты «Ангел»! Вы врежетесь в мою лодку.

На самом деле «Сафа» меня не беспокоила, я лишь хотел выманить владельца яхты из каюты. Кто знает, может быть, на яхте была моя русалка!

Но на палубе никто так и не появился, а яхта все приближалась к «Сафе». Сейчас она была уже совсем рядом и, как мне показалось, сворачивать не собиралась. Я с изумлением смотрел, как лодка мчится ко мне по волнам. Я звал капитана вновь и вновь…

Но это ничего не дало. Яхта врезалась в нос «Сафы»!

Омер. Ребенок 9

Возвращаясь домой с Песчаного острова, я подошел к маме и, обняв ее, спросил:

— Почему люди не приходят, когда их приглашаешь, мам?

— Ах, малыш, он не смог прийти, потому что его двоюродный брат приехал из-за границы, разве ты забыл?

— Я не имею в виду Серифа.

— Тогда кого же ты имеешь в виду?

— Ну… Да нет, никого.

Отойдя от мамы, я подошел к дедушке, стоявшему у руля.

— Почему кто-то не приходит, когда его приглашаешь, дедушка?

— Не стоит волноваться, мальчик мой. В следующий раз просто не приходи к нему, когда он пригласит тебя.

— Ты не мог бы плыть помедленнее, дедушка?

Дедушка сбросил скорость, и, держась за поручни, я подошел к моему привычному месту на носу лодки.

— Вот скажи мне, синее море: почему дельфин не приплывает, когда ребенок его приглашает?

Омер. Взрослый 10

— Эй, капитан «Ангела»! Вы в своем уме?

Яхта продырявила нос «Сафы», оставив толстый след белой краски на старом деревянном корпусе.

Из каюты вышел седой человек, похожий на Энтони Куинна. На загорелом лице сияли темно-синие глаза. Незнакомец был одет в белые брюки и расстегнутую белую рубашку с короткими рукавами. На шее у него висело серебряное ожерелье с зеркальцем-кулоном в форме сердца.

— Этим зеркалом вы светили мне в лицо? — спросил я, указывая на кулон.

— Да, — спокойно ответил незнакомец.

— Зачем вы это сделали?

— Друзья — они как зеркала.

— Что?

Направив зеркало к солнцу, незнакомец вновь послал луч света мне в лицо.

— Вот вам загадка, — заявил он. — Что вы видите в зеркале?

— Нет, это у меня для вас загадка. Вернее, вопрос. Вы что, специально протаранили мою лодку?

Он улыбнулся.

— Кстати, я не владелец яхты «Ангел». Я и есть ангел. Очень приятно с вами познакомиться. — Он протянул мне руку.

— Не могу сказать, что взаимно, господин Ангел. А теперь, будьте так любезны, ответьте на мой вопрос. Вы специально протаранили мою лодку?

— Все в мире меняется. Не стоит беспокоиться о переменах.

Хотя «Сафа» была семейной реликвией, унаследованной мной от дедушки, я не беспокоился из-за нанесенного ущерба, так как через пару минут я все равно оставлю ее на произвол судьбы. Я был не очень расстроен, но это не давало незнакомцу права таранить мою лодку, а затем рассуждать об этом с беззаботным видом.

— Что?! — Я сделал вид, что рассердился.

— Все в мире меняется. Не стоит беспокоиться о переменах. — Моя имитация гнева явно не показалась ему убедительной.

Этот господин Ангел напоминал иностранца. У него были проницательный взгляд и печальная улыбка, а двигался он столь неторопливо, что его тело словно плыло в воздухе. Что-то в нем показалось мне необычным. Хоть он и выглядел как иностранец, я не мог определить, прибыл ли он в нашу страну с востока или запада. Не мог я и определить его возраст. У него было тело сорокалетнего мужчины, лицо шестидесятилетнего, а глаза… его глазам было более тысячи лет.

И мне почудилось, что эти тысячелетние глаза мне знакомы. Незнакомец опустил правую ладонь на грудь и торжественно произнес:

— Мне нужно получить твое разрешение, о друг ангелов.

— Простите, что?

— Ты дашь мне разрешение, о Дитя Надежды?

Опешив, я молча смотрел на него.

— Пожалуйста, — сказал он. — Я и так уже выхожу за рамки своих полномочий…

— Каких полномочий? Какое разрешение? О чем вы вообще говорите?

— Пожалуйста, ты дашь мне свое разрешение?

Вся эта ситуация была настолько абсурдной, что мне даже стало почти интересно. Почти. Но вся эта мирская чушь меня больше не волновала.

— Я прощаю вам тот ущерб, который вы нанесли моей лодке, господин Ангел. И я рад, что хотя бы вам приятно было со мной познакомиться. Всего доброго.

— Ты даешь мне свое разрешение?

— Что?

Омер. Ребенок 10

Еще три дня я с утра до вечера осматривал море в поисках друга. Сегодня, вместо того чтобы отправиться на Песчаный остров, мы для разнообразия поплыли к острову Ложки.

Уже был вечер, и я начал думать, что и сегодня день завершится для меня разочарованием. Но затем я внезапно увидел движение на поверхности моря. В тот же самый момент в моей голове зазвучал чей-то голос:

— Я пришел.

Омер. Взрослый 11

— Ты даешь мне разрешение?

Судя по всему, если я его не успокою, он будет повторять это, словно попугай. Получается, сидел тут один сумасшедший — я, и нас внезапно стало двое? Или он меня разыгрывал? Я этого не знал. Чтобы покончить с этим, я сказал:

— Ну ладно. На что вы хотите получить разрешение?

— На то, чтобы забрать твою жизнь.

— Простите, что?

— Я просто выполняю свою работу.

— Вот как? Вы что, наемный убийца?

— Я же тебе сказал, я ангел.

— Какой еще ангел?

— Ангел Смерти.

— Да ну?

— Итак, даешь ли ты мне свое разрешение?

— Ах, вам даже не нужно спрашивать меня об этом, — криво улыбнулся я. — Прошу вас, господин Ангел Смерти, заберите мою жизнь.

Вид у него был обеспокоенный.

— Ты действительно этого хочешь?

Я кивнул.

— Ну что ж, тогда глотай свои таблетки.

— Какие таблетки?

Он не мог знать о снотворном в моем кармане. Но этот тип смотрел мне прямо в глаза, как будто я ничего не мог от него скрыть. Мою самоуверенность как рукой сняло.

— Какие таблетки? — вновь спросил я.

— Давай, глотай их. Я помогу тебе получить то, что ты хочешь.

Мне хотелось сказать: «Уж вы не волнуйтесь, господин Ангел Смерти, я эти таблетки проглочу». Но я не мог этого сделать. Я не понимал, как этот чудак узнал о снотворном и о том, что я собирался совершить.

Омер. Ребенок 11

— Ты пришел! Ты действительно пришел, мой дельфин! Ты нашел меня!

— Что случилось, Омер? — крикнула мне мама.

— Ничего, мам, я просто пою.

— Ой, Омер, смотри, дельфин! Ты его видел?

— Нет, не видел.

— Смотри, он только что был здесь. Ты не видел его плавник?

— Дельфины тут не живут, мам. Тебе, наверное, показалось.

К счастью, мой дельфин больше не стал подниматься на поверхность. Прождав еще минуту, мама сдалась и вновь принялась читать книжку. Я с облегчением вздохнул. Мой дельфин приплыл ко мне, потому что я его позвал. Я никому не собирался об этом рассказывать. Раз он проплыл все это расстояние ради меня, я был уверен, что он сможет найти меня, когда я буду один.

Как я и ожидал, когда мы плыли домой, дельфин следовал за нами так, чтобы его никто, кроме меня, не видел.

Жизнь была прекрасна!

Омер. Взрослый 12

После долгого молчания я спросил:

— А что, если я не стану глотать таблетки?

— Тогда мне придется отложить мою работу с тобой на некоторое время, — заявил незнакомец, утверждавший, что он — Ангел Смерти.

— На некоторое время? Судя по вашим словам, жить мне осталось недолго даже в том случае, если я не стану пить снотворное.

Незнакомец опустил глаза, словно доктор, собирающийся сообщить пациенту о его смертельном диагнозе.

— Итак, скажите же мне, когда я умру, господин Ангел Смерти.

Он не ответил, но на его лице появилось сострадание. Его лицо казалось слишком добродушным для Ангела Смерти и слишком необычным для человека.

— Кто вы? — спросил я.

— Я тебе уже сказал.

— Понятно. Так вы настаиваете на том, что вы Ангел Смерти?

— Ты всегда можешь называть меня другим именем, если хочешь. Вот тебя как зовут?

— Ну, допустим, Омер.

— Тогда ты можешь и меня называть Омером.

— Омером? Почему? Вам что, не нравится ваше собственное имя?

— Как я уже сказал, друзья подобны зеркалам. К тому же Омер един, он только один.

— Что?

— Омер один.

— Ну, вскоре он будет не один, а ноль, — заявил я.

— Послушай, почему бы тебе не подняться ко мне на яхту? — предложил незнакомец. — Мы могли бы выпить вместе. Хочешь гранатового сока? Гранат един, он только один. А еще у меня есть вкусный мед, и мы можем выпить теплого молока с медом, если хочешь.

Не знаю почему, — может быть, мне было любопытно, кто он на самом деле, или я хотел увидеть, чем это все закончится, — но я принял его приглашение. Вот только мне и правда хотелось, чтобы он был Ангелом Смерти.

— Мысль о теплом молоке с медом мне нравится, — сказал я.

Протянув руку, незнакомец помог мне подняться на яхту, палуба которой была на полметра выше «Сафы». Его ладонь на ощупь казалась нежной, как бархат, а прикосновение — теплым и материнским.

На корме яхты стоял круглый низкий столик с двумя большими белыми подушками для сидения. Собственно говоря, все на лодке было белым. Я обнаружил на столе две чашки с горячим молоком, над которым поднимался пар.

— Я вижу, вы любите принимать гостей.

— Обычно я не приглашаю людей пить теплое молоко с медом.

— Так почему же мне была оказана такая честь? — поинтересовался я.

— Ты должен это помнить.

— Что ж, я не помню.

— Друг мой, именно поэтому ты здесь. Чтобы вспомнить.

Омер. Ребенок 12

Дважды в неделю по утрам дедушка ходит на рыбалку. Мне всегда хотелось пойти с ним, но родители говорили мне, что детям нужно высыпаться, чтобы нормально расти, и поэтому они никогда не будили меня в столь ранний час. Интересно, видел ли кто-нибудь когда-нибудь ребенка, который не вырос только потому, что ходил на рыбалку со своим дедушкой рано утром? Ну, не важно.

Итак, в конце концов я перестал надеяться, что утром меня разбудят. И это хорошо, ведь иначе я бы не осознал, что мне нужно самому постараться проснуться. Так я и сделал.

Проблема решилась при помощи нитки. Я взял нитку — настолько тонкую, что ее не заметила бы бабушка, но довольно прочную, чтобы она не порвалась, — и привязал один ее конец к запястью, а другой — к ручке двери дедушкиной спальни. Поэтому я просыпался, как только дедушка открывал дверь. Мне удалось уговорить дедушку не рассказывать маме и бабушке об этом моем изобретении, и, думая, что я проснулся сам, они не ругали нас после того, как мы возвращались с рыбалки.

Вставая в одно и то же время два раза в неделю, я привык к этому, и вскоре нитка мне уже не понадобилась. Я открывал глаза примерно в шесть утра вне зависимости от того, собирался дедушка на рыбалку или нет.

Этим утром дедушка не пошел на рыбалку, но я все равно встал рано. Я отправился на каменную набережную неподалеку от нашего дома, надеясь, что мой дельфин найдет меня там.

Минут пять я стоял на набережной, но не заметил в воде ни малейшего движения. Море простиралось передо мной, словно огромное синее покрывало. Я как раз хотел усесться на набережной, скрестив ноги, когда внезапно услышал мягкий плеск волны.

Да! Да! Вот и он! Эта небольшая волна в пятидесяти метрах от берега появилась из-за моего дельфина! Моего дельфина!

Его спина поднималась над поверхностью воды, а затем вновь исчезала на глубине. Я уже подумал, что он больше не вынырнет, но тут он опять появился.

Оглянувшись, я никого не увидел на набережной, и потому позвал его.

— Плыви сюда, мой дельфин! Плыви сюда!

Должно быть, он меня услышал, так как начал исполнять цирковые трюки. Стремительно, словно молния, он вылетел из воды и, сделав сальто, нырнул опять, а потом повторил это еще раз и еще.

— Ух ты! — крикнул я. — Ух ты! Ух ты!

Да, да, я был уверен, что он меня услышал. Он делал все это ради меня! Он приплыл сюда, чтобы стать моим другом!

Ах, если бы он только мог говорить…

Омер. Взрослый 13

Мы молча пили теплое молоко. Я думаю, незнакомец молчал, ожидая, что я что-то скажу, но сейчас я мог думать только о вкусе молока. Вкус был настолько необычным и интенсивным, что я почти поверил в то, что этот тип прибыл сюда из другого мира.

— Где вы взяли такой мед? — поинтересовался я.

— Мед повсюду.

— Простите, что?

— Скажи мне, друг мой, почему ты возжаждал меня?

— Эм-м-м… а я тебя возжаждал?

— Ну, я имею в виду смерть.

— Не знаю, как тебе, но мне эта игра в Ангела Смерти не кажется очень веселой.

— Почему тебе так трудно поверить в то, что я Ангел Смерти? Ты не веришь в ангелов?

— Молоко было превосходным, благодарю, — вздохнул я. — Но думаю, мне пора идти.

Встав, я внезапно почувствовал, что у меня закружилась голова, но это не было обычным головокружением, связанным с приступами, которые я время от времени испытывал, не было это и эффектом пары таблеток снотворного. Взглянув на незнакомца, словно Цезарь на Брута, я подумал: что же он добавил в мое молоко вместо меда?

— Не бойся, — сказал незнакомец. — Это скоро пройдет. Успокойся и смотри.

— О чем ты говоришь? На что смотреть? Чего не бояться?! Что ты со мной сделал?

Омер. Ребенок 13

Ну наконец-то! Наконец-то мой дельфин здесь! Наполовину высунувшись из воды, он улыбался мне своей дельфиньей улыбкой!

Чтобы подобраться к нему поближе, я уселся на край набережной, свесив ноги в воду.

— Меня зовут Омер, — сказал я, приложив ладонь к груди.

И тут произошло что-то очень странное. В моей голове прозвучал голос:

— Рад познакомиться с тобой, Омер.

Неужели это правда? Неужели мой дельфин заговорил со мной?! Или это были лишь мои мысли о том, что мог бы сказать дельфин, если бы он умел говорить?

— Это ты сказал? Ты действительно это сказал? — взволнованно спросил я у дельфина. — Это ты только что произнес: «Рад познакомиться с тобой, Омер»? Или это мне лишь почудилось?

— Да, я.

— А теперь? Это ты только что произнес: «Да, я»?

— Да, Омер, это я.

Мое сердце забилось быстрее. Неужели это правда? Неужели я и правда разговариваю с дельфином?

— Да, но разве дельфины умеют говорить? — спросил я.

— Ну конечно. Все умеют говорить.

Все умеют говорить, хм-м-м… Но что, если и этот ответ тоже выдумал я? Был только один способ это выяснить.

— Мой дельфин, — попросил я, — если все-таки ты говоришь со мной, скажи мне то, о чем я не знаю.

— Ну ладно, — мысленно ответил дельфин. — Вот чего ты не знаешь: у меня на животе шрам, смотри. — Он перевернулся на спину. — Видишь?

— Вижу! Вижу! — Я подпрыгнул на месте. — Ух ты! Ух ты! Ты умеешь говорить! Ты действительно умеешь говорить! Ты со мной разговариваешь!

Дельфин радостно покивал головой.

— Но это же… это же невероятно!

— И правда невероятно. До вчерашнего дня я даже не думал о том, что можно разговаривать с человеком.

— До вчерашнего дня? — переспросил я. — А что произошло вчера?

— Это неважно. Просто так здорово, что мы можем говорить!

— Да, и правда здорово. Ты не хочешь мне рассказать, что произошло вчера?

— Какая разница. — Он отвел глаза. — Главное, что мы можем говорить. Это так чудесно, правда?

— Да, это чудесно, невероятно, поразительно, волшебно! Скажи мне, мой дельфин, скажи мне, как тебя зовут?

— Меня зовут Омер.

— Омер? — удивился я. — Но это меня зовут Омер, а я спрашиваю, как зовут тебя.

— Как я уже сказал, меня зовут Омер.

— Но как это возможно? Почему у нас одинаковые имена?

Он посмотрел на меня так, как будто я ничего не понял, а затем, нырнув под воду, поплыл прочь.

— Остановись, мой дельфин, остановись! Ты куда?

Он не остановился.

— Пожалуйста, дельфин, пожалуйста, остановись!

Он продолжал плыть.

— Омер, пожалуйста, остановись! — крикнул я изо всех сил.

Услышав, что я назвал его своим именем, дельфин тотчас повернул обратно, улыбаясь еще шире.

— Ладно, ладно, — поспешно согласился я. — Пусть тебя тоже зовут Омер.

Дельфин довольно закивал.

— Омер, — спросил я, — кто дал тебе это имя?

— Ты.

— Я? Что ты имеешь в виду?

Он немного помолчал, будто раздумывая над ответом, а затем сказал:

— Омер, зачем ты позвал меня?

— Понимаешь… я хочу, чтобы ты стал моим другом. Я подумал, что ты будешь знать, что происходит в моей душе, и потому будешь понимать меня. Я позвал тебя, потому что на меня нападает то, что страшнее любой акулы. А если ты будешь моим другом, оно исчезнет.

— Но что произойдет, когда я уплыву из этих вод?

— Ты собираешься уплыть? — нахмурился я.

— Все когда-то кончается, — сказал он.

Едва эти слова прозвучали в моей голове, я внезапно вспомнил свои песчаные замки.

— Я знаю, — согласился я. — Песчаные замки, которые я строю, всегда исчезают. И все же ты должен остаться.

— Все когда-то исчезает. — Дельфин нырнул на глубину и скрылся из виду.

Омер. Взрослый 14

Этот район города — один из самых популярных. Стоит осень, но кажется, что вернулась весна. Ярко сияет солнце, на улицах много людей. Сейчас около трех пополудни. Уличные кафе полны посетителей — бизнесменов, деловых женщин, студентов, их приятелей… Кто-то закрыл глаза, повернув лицо к солнцу, кто-то надел солнечные очки. Некоторые болтают о том, с кем они хотели бы встречаться, влюбленные глядят в глаза друг друга, и их сердца трепещут. Между столиками снуют официанты, разнося чай, кофе и выпивку.

Неожиданно камера отъезжает назад, и создается такое впечатление, что она находится на вершине дерева. Щебетание птиц становится громче. Слышится шорох листьев под дуновением ветра.

Камера отъезжает еще дальше. Она оставляет позади улыбки влюбленных и смех над столиками. Теперь она находится в гуще людей с пакетами для покупок. Люди быстро шагают по улицам, в их глазах — восторг, а сердца преисполнены радостью. Через некоторое время камера перемещается на две улицы левее, затем на три улицы правее, проходит по одной дороге, а затем по другой, и в конце концов проникает в больничное отделение неотложной помощи. Затем она медленно опускается в подвал и внезапно останавливается перед закрытой стальной дверью. Камера застывает там, словно не решаясь попасть внутрь. Оператору хочется вернуться, продолжать снимать руки, держащие пакеты, губы друзей, увлеченных разговором, глаза влюбленных. Но он не может этого сделать. Оператор не может вернуться, как будто его руки, сжимающие камеру, парализованы. У оператора нет выбора, он может снимать лишь надпись на двери:

«Морг».

Омер. Ребенок 14

В течение четырех дней я в одно и то же время приходил на набережную в ожидании, что появится мой дельфин Омер. Но он не приплывал. Сначала я думал, что он меня дразнит. В конце концов, ведь он же приплыл ко мне. Я надеялся, что в любой момент его голова может показаться в воде и я услышу его слова: «Это была шутка, просто шутка». Но этого не произошло.

На пятый день я не пошел на набережную, но все равно проснулся в то же время. Я лежал в кровати, ворочаясь с боку на бок.

Но почему? Почему он оставил меня? Если он собирался сразу же уйти, зачем он вообще пришел ко мне? Как и мой ангел, дельфин, который, как я думал, был моим другом, не любит меня. Я тоже вряд ли люблю своего дельфина. Нет, не люблю, не люблю. Совсем не люблю!

Внезапно эти мысли прервал голос в моей голове:

— Даже если ты не любишь меня, я хочу любить тебя ради света.

— Дельфин Омер, это ты?

— Иди сюда и посмотри.

Выпрыгнув из кровати, я бросился к набережной.

Он был там! Там! Он играл в волнах в пятидесяти метрах от берега!

Я помахал ему рукой, и он в ответ махнул мне хвостом, а затем подплыл к берегу.

— Скажи мне, дельфин Омер, пожалуйста, скажи мне, почему? Почему ты должен был уплыть?

— Прости, человеческий ребенок Омер, я не хотел, чтобы ты грустил.

— Тогда почему ты уплыл?

— Я уплыл, потому что все когда-нибудь исчезает.

— Я не понимаю.

— В этом мире все исчезает, и я это ненавижу. Ты ведь тоже это ненавидишь, верно?

— Да, но я не понимаю, как это связано с…

— Ты мне нужен, ребенок Омер. Ты нужен мне, чтобы все оставалось вечным.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что вместе мы можем сделать все вечным. Вместе мы можем добиться того, чтобы вещи, которые мы хотели бы видеть вечными, никогда не исчезали.

— Правда? Ты хочешь сказать, что можно сделать так, чтобы мои песчаные замки не рушились?

— Не только они, но и все остальное тоже.

— Но как?

— Мы можем перейти в мир, где все вечно, — сказал дельфин Омер. — В Мир Света! Мир, где живут Бессмертные. Если мы попадем в этот мир, мы сможем все сделать вечным.

— Мир Света? Бессмертные?

Дельфин Омер кивнул.

— Несколько дней назад я повстречал лебедя, и он рассказал мне о Мире Света. Кроме того, он рассказал мне историю Бессмертных, историю, которая объясняет то, что в нашем мире все преходяще.

— Что это за история? Я люблю истории. Мне бы тоже хотелось ее послушать.

— Ну, история такая… Миллионы лет назад, до того как камни стали камнями, континенты — континентами, а моря — морями, в наш мир пришли Бессмертные, жившие в Мире Света, где все было вечным. Красота, Свобода, Богатство, Власть и Разум — это лишь немногие из бесчисленных Бессмертных, пришедших в наш мир. Последним из Бессмертных было Счастье. Придя сюда, каждый из Бессмертных взял Счастье за одну из его бесчисленных рук и начал свой счастливый путь по нашей земле. Однако через некоторое время Бессмертные встретились с Ангелом Смерти, поселившимся в нашем мире задолго до того, как сюда пришли Бессмертные. Вскоре Бессмертные обнаружили, что в нашем мире все умирает, и, испугавшись Ангела Смерти, один за другим устремились обратно в Мир Света. Поскольку они были Бессмертными, Ангел Смерти не мог забрать их жизни, но Разум посоветовал им действовать с осторожностью. Первым из Бессмертных, последовавших совету Разума и покинувших наш мир, было Счастье, и поэтому любое счастье, существующее в нашем мире, — лишь дымка, которой суждено развеяться, аромат, который остался в мире после того, как по нему путешествовало Счастье. Через какое-то время и другие Бессмертные, в том числе Красота, Богатство и Свобода, также покинули этот мир, оставив здесь лишь след. И поэтому, сказал мне лебедь, в нашем мире след любого Бессмертного, любой красоты, любого разума, любого богатства, любой власти, любой свободы, любого счастья когда-нибудь рассеивается.

Помолчав, дельфин Омер сказал:

— Но в Мире Света ничто не исчезает, потому что там находится не только аромат бессмертия, но и сами Бессмертные, и поэтому, переместившись в Мир Света и повстречав Бессмертных, мы можем сделать все вечным.

— История о Бессмертных очень интересная, дельфин Омер, — протянул я. — И то, что все останется вечным, тоже неплохо звучит. Но как мы можем попасть в мир, о котором ты говоришь?

— Мы сразу же окажемся в Мире Света, если сами станем светом.

— Станем светом?

— Вот именно. Поэтому я здесь, ребенок Омер. — Он взглянул на солнце, ярко сиявшее в небе. — Я здесь, чтобы предложить тебе особую дружбу, благодаря которой мы попадем в Мир Света.

— Ты знаешь, что я тоже хочу стать твоим другом, дельфин Омер, и Мир Света, судя по всему, действительно чудесное место. Но что значит «стать светом»?

— Я тебе расскажу об этом, но лучше объяснять это ночью. Сегодня в полночь проплыви на лодке сто гребков по лунной дорожке на море, и мы встретимся там, хорошо?

— Конечно, — сказал я. — Жду не дождусь.

— Ну что ж, тогда пребудь во свете, ребенок Омер.

— Пребудь во свете?

— Так со мной попрощался лебедь. Эта фраза означает и «привет» и «пока».

— Ну ладно. Тогда пребудь во свете, дельфин Омер.

Омер. Взрослый 15

Наконец-то оператор преодолевает оцепенение и открывает дверь. В комнате сотни стальных ящиков. Их ручки холодные, словно лед. Камера мягко поворачивает вправо, внезапно останавливается, а затем показывает ящики с левой стороны, опускаясь на три ряда вниз. На ящике написано: «№ 130405». Он медленно открывается… открывается… открывается…

О Господи!

Это же я! Это же я лежу в ящике!

Я пытаюсь кричать, но мои губы застыли. Я пытаюсь сесть, но моя поясница застыла. Я пытаюсь бежать, но мои ноги застыли. Мои карие глаза стали желтовато-коричневыми. Зрачки не двигаются. Я лишь кусок льда, который вот-вот опустят в могилу.

Знаете, так бывает во сне, когда ты хочешь закричать, потому что кто-то гонится за тобой, или вот-вот поймает тебя, или собирается тебя убить, но ты не можешь закричать. А даже если ты и кричишь, с твоих губ не слетает ни звука. Именно это и чувствуешь, когда смотришь на собственный труп в морге.

Омер. Ребенок 15

Незадолго до полуночи я на цыпочках выбрался из дома. К счастью, никто не проснулся. Взяв на заднем дворе весла от нашей маленькой деревянной лодки, я отправился на набережную.

Я много думал о том, что дельфин Омер сказал мне этим утром, но так ничего и не понял. В особенности мне было непонятно то, что он подразумевал под превращением в свет.

Как дельфин Омер и велел мне, я проплыл сто гребков по серебристому следу полной луны и остановился в открытом море за бухтой Холма Пустоши. И я даже не боялся плыть в темноте.

Море было спокойным. Небо усыпали звезды, и лишь вокруг луны звезд было меньше. Я как раз раздумывал над тем, почему это так, когда услышал плеск воды, которого так ждал.

А вот и он!

— Пребудь во свете, ребенок Омер!

— И ты пребудь во свете, дельфин Омер! — Я еще не совсем привык к имени моего друга. — Теперь ты расскажешь мне о том, что же такое «стать светом»? Я думал об этом весь день.

— Ну ладно, только давай я сначала расскажу тебе то, что услышал от лебедя.

— Да, да, расскажи!

— По его словам, «стать светом» означает достичь внутреннего света. Лебедь поведал мне, что все в этой Вселенной пропитано одним и тем же светом. Этот свет есть в тебе, во мне, в море, в облаках, в деревьях, в чайках — во всем! Поэтому «стать светом» означает прикоснуться к этому свету, достичь его. И когда ты достигнешь внутреннего света, ты тут же окажешься в Мире Света. Иными словами, Мир Света — это место, где ты обретаешь внутренний свет.

— Но дельфин Омер, я никогда не слышал ничего подобного. Откуда лебедь все это знает?

— Он не обычный лебедь. Этот лебедь стал светом и побывал в Мире Света.

— Ух ты, правда?!

Дельфин Омер кивнул.

— Итак, скажи же мне, где и как ты повстречал этого лебедя? Где он живет?

— На самом деле он живет далеко, но он рассказал мне, почему оказался в этих местах. Недавно голос, звучавший в его голове, направил его к водам семи островов, и потому он прилетел сюда. Он кружил над островами, пытаясь понять, что же побудило его оказаться здесь, а затем увидел меня и обратил внимание на то, как я, вздыхая, гляжу на солнце. Лебедь спустился ко мне, и так мы повстречались. Он поведал о том, что я раньше никогда не слышал.

— О чем же? Расскажи мне все с самого начала.

— Прежде всего он сказал: «Пребудь во свете». Ему показалось, что мне грустно, и он спросил у меня, что случилось. Я ответил, что недавно потерял всю свою семью и вновь осознал печальную истину — сколь бы прекрасным ни был кто-то, однажды он исчезнет. После гибели моей семьи я пытался утешиться, рассказал я лебедю. Иногда я говорил себе, что жизнь должна продолжаться, или делал вид, будто ничего не произошло. Временами я напоминал себе, что дельфины должны быть веселыми и счастливыми, и я пытался быть веселым и счастливым. Но иногда… иногда меня окутывала глубокая печаль. Мне казалось, будто я очутился в темной ловушке. В такие моменты мне хотелось стать светом, лучами солнца, чтобы я мог прорваться сквозь тьму и освободиться от нее. Я хотел бы быть свободным, свободным, как птица. Внимательно выслушав меня, лебедь произнес: «Я сожалею о твоей утрате, но хочу, чтобы ты знал: если ты действительно этого хочешь, то можешь стать светом… И если ты станешь светом, то никогда больше никого не потеряешь». Затем лебедь рассказал мне о Мире Света и Бессмертных, заметив, что одним из Бессмертных, живущих в Мире Света, была Свобода, и поэтому, став светом и войдя в Мир Света, я мог встретить Свободу и стать свободным, как птица.

— Мне очень жаль, дельфин Омер, — сказал я, когда он договорил. — Я не знал, что ты потерял всю свою семью.

— Я надеюсь обрести ее вновь в Мире Света. — Дельфин покачал головой.

— А это возможно?

— Лебедь сказал мне, что это возможно. Так как все пропитано одним и тем же светом, Мир Света — это место встречи всего сущего. Там мы можем найти кого угодно и что угодно.

— Но как попасть в этот Мир Света? — спросил я. — Я уже понял, что, став светом, мы сразу же очутимся в Мире Света. Вот только как им стать?

— Лебедь сказал, что стать светом легко, но у меня есть злобный враг, и лишь он мешает мне стать светом.

— У тебя есть враг?

— Именно об этом я и спросил лебедя, а он начал рассказывать мне очень сложные вещи. Он сказал, что мой величайший враг — это злобное чудовище, живущее внутри меня. По словам лебедя, поскольку все пропитано одним и тем же светом, а свет неделим, все на самом деле едины. Но из-за того, что внутри меня живет чудовище, я воспринимаю себя как создание, отделенное от всего окружающего.

— Так значит, твой враг — это чудовище? И оно живет внутри тебя? Я не понимаю, что это за чудовище?

— Это очень тщеславное чудовище. Так как это чудовище все время говорит «я», лебедь называет его «Чудовище Я». Оно всегда хочет быть лучше всех остальных и хочет всем владеть.

— О, значит, Чудовище Я умеет играть в Королевскую Игру!

— В Королевскую Игру?

— Да. В этой игре всего два правила: во-первых, нужно притворяться, что ты самый могущественный человек в мире, а во-вторых, притворяться, что все принадлежит тебе. Именно так и играет Чудовище Я. Я научился этой игре у детей в школе.

— Лебедь сказал, что Чудовище Я есть в каждом. Может быть, поэтому дети в школе знают эту игру.

— Вот как? Так значит, и во мне есть чудовище?

— Оно есть в каждом, но Чудовище Я у некоторых людей более необузданно, чем у других.

Я ничего не понял.

— Хм-м-м, давай я попробую объяснить это тебе так, как объяснял мне лебедь. — Дельфин Омер кивнул головой в сторону воды. — Посмотри на лунную дорожку на море.

Я взглянул на отражение луны в воде.

— Мы видим свет на воде, верно? Но это свет луны. И вновь мы видим свет луны. Но на самом деле это свет солнца, отраженный луной. Хотя свет солнца, луны и лунной дорожки на море выглядят по-разному, в действительности это один и тот же свет. Если лунная дорожка на воде признает, что она отражение солнечного света, то все в порядке. Но если она будет отрицать это, заявляя: «Я сама себе свет», значит, в ней говорит Чудовище Я.

Я посмотрел на воду, потом на луну. На воду и на луну. Мне бы хотелось взглянуть и на солнце, но была ночь, и хотя свет солнца тянулся прямо передо мной лунной дорожкой, самого солнца я не видел. Мне казалось, что это свет луны, а не солнца! «Омер, ты не должен верить всему, что видят твои глаза», — сказал я сам себе. Даже размышляя об этом тысячи лет, я никогда бы не додумался до того, что лунная дорожка на воде является светом солнца, если бы мы не учили этого в школе.

Некоторое время мы молчали. В моей душе все перемешалось. Сколько же всего было во мне — сначала ангел, а теперь чудовище. Что это Чудовище Я делало внутри нас, как оно мешало нам стать светом и войти в Мир Света?

Пока я думал обо всем этом, дельфин Омер принялся кругами плавать вокруг лодки, а затем внезапно остановился и начал повторять наше имя:

— Омер, Омер, Омер, Омер, Омер, Омер, Омер…

Он будто пытался что-то сказать мне.

Он продолжал повторять наше имя, пока я не сказал:

— Погоди! Это… поэтому у нас с тобой одинаковые имена? Из-за того, что в нас один и тот же свет?

Улыбнувшись своей дельфиньей улыбкой, он игриво покивал:

— Это потому, что мы едины, хотя этого и не понимаем.

— Но как мы можем быть единым, одним, дельфин Омер? Ты дельфин, а я ребенок. Ты — это ты, а я — это я.

— Ты прав. Мы не можем быть одним, — ответил дельфин. — Мы не сможем стать единым целым до тех пор, пока не победим Чудовище Я.

Омер. Взрослый 16

Как странно смотреть на собственное мертвое тело… Твои глаза не видят, но ты видишь. Твои уши не слышат, но ты слышишь. Пытаясь понять, что же происходит, я вспомнил известное изречение: «Не бойся смерти! Пока ты существуешь — ее нет, а когда она придет — тебя уже не будет»[2].

Не знаю, испытал ли смерть тот, кто сказал это, до того как изрек свои знаменитые слова, но в этот момент я, будучи уже мертвым, думал о том, что же я делаю здесь, в узком стальном ящике.

Омер. Ребенок 16

Поплавав вокруг лодки, дельфин Омер взглянул на меня.

— До того как улететь, лебедь сказал мне, что понял, зачем его призвали в эти воды. Его призвали сюда лишь для того, чтобы он открыл дельфину, желавшему стать светом, что это возможно. Но для того чтобы стать светом, я должен был найти друга, которого полюблю без всяких условий. Единственное, что мешает нам стать светом, — это Чудовище Я, и потому нам нужно укротить его. Лебедь сказал, что есть лишь один способ укротить это дикое чудовище, а именно — ничем не обусловленная любовь. И теперь я знаю, что друг, которого я ищу, — это ты, ребенок Омер. Итак, что скажешь? Ты поможешь мне стать светом? Все, что нам нужно, — это просто любить друг друга.

— Но я уже люблю тебя, и мне кажется, что ты меня тоже любишь, так почему же мы не можем стать светом прямо сейчас?

— Мы должны любить друг друга без всяких на то оснований.

— Что ты имеешь в виду, говоря «без всяких на то оснований»?

— Мы можем любить друг друга по многим причинам, правда? Потому что мы похожи, нам весело вместе, мы хорошо друг к другу относимся, делаем друг друга счастливыми и тому подобное… Но лебедь сказал, что такая любовь является любовью «Я». И Чудовище Я нельзя укротить такой любовью. И потому я не должен любить тебя ради себя. Я должен любить тебя только ради тебя. Ради света в тебе. Кроме того, чувство любви в нас должно расти до тех пор, пока Чудовище Я не будет укрощено. Мы должны любить друг друга все сильнее, и сильнее, и сильнее до тех пор, пока не растворимся друг в друге. Когда двое любят друг друга, они становятся одним.

Как только дельфин Омер сказал это, я подскочил от радости. Да! О да! Вот оно! Это та дружба, которую я искал! Двое детей становятся одним ребенком, или ребенок и дельфин становятся одним дельфиноребенком, какая разница?

— Можно я тебя обниму? — Я крикнул это так громко, что дельфин Омер подпрыгнул от неожиданности.

Подплыв к борту моей лодки, он приподнялся из воды, и я положил ладони на его голубовато-серое скользкое тело, а он опустил свои плавники мне на талию, и мы обнялись. Мы крепко обнялись.

— Так что скажешь, ребенок Омер? — шепнул мне дельфин Омер. — Ты согласен стать моим другом ради света?

— Ты же знаешь, как сильно я хочу быть твоим другом, дельфин Омер. Но уверен ли ты, что я смогу стать таким другом?

— Если бы ты не мог этого сделать, меня бы здесь не было.

— Но ты знаешь, что вначале я хотел подружиться с тобой, чтобы ты спас меня от того, что страшнее акулы. Я хотел, чтобы ты знал, что происходит в моей душе. А теперь ты просишь меня стать твоим другом совсем по другой причине… Я не знаю, смогу ли я стать таким другом. И я не знаю, смогу ли я укротить Чудовище Я, и не знаю…

— Я уверен, что у тебя все получится. Я уверен, что ты полюбишь меня без условий. И я сделаю то же самое. Я буду любить тебя так сильно, что мы станем одним. Когда я буду смотреть на тебя, то буду видеть себя.

— Ну, не знаю…

— Благодаря нашей особой дружбе мы сможем пережить удивительнейшие приключения. Да, у нас есть злобный враг, но наша любовь друг к другу укротит наших Чудовищ Я, и наш враг будет повержен. Как только это произойдет, мы очутимся в Мире Света. Там мы повстречаем Свободу и Счастье, мы встретим всех Бессмертных! И для того чтобы добиться этого чуда, необходимо лишь то, что слаще меда, — любовь! Что скажешь, ребенок Омер, не стоит ли попробовать?

— Если я попытаюсь это сделать, мне придется добиться успеха. Ведь если я попытаюсь, значит, я верю в то, что дружба — это прекрасно, следовательно, я обязан добиться успеха. Если у меня ничего не выйдет, то все сложится плохо. Очень плохо.

— Если ты согласен, у меня есть для тебя прекрасная новость.

— Правда? Какая?

— Ах, ты будешь счастлив услышать ее.

— Какая новость, расскажи мне!

— Мир Света — это мир ангелов, потому что ангелы созданы из света. Если мы войдем в Мир Света, мы повстречаемся с нашими ангелами!

— С нашими ангелами?!

— Да, с ангелами, которые живут внутри нас. Разве это не чудесно? Мы сможем подружиться с нашими ангелами.

Так значит, дельфин Омер знал об этом! Знал о том, что я забыл давным-давно. Знал об ангеле, который не любил меня. Но одного я все-таки не понимал. Если дельфину Омеру известно обо всем, что происходит в моей душе, разве он не должен знать о том, что мне пришлось пережить только из-за того, что я поверил Краснорукой Старушке? Разве ему не известно, что, услышав об ангеле внутри меня, я начал бегать кругами, словно футболист, только что забивший гол, а затем бросился в море в одежде, и все это было зря?! Разве дельфин Омер не знает, как долго я умолял своего ангела прийти ко мне, а он не обращал на меня внимания? И разве дельфин не знает, что, хочу я того или нет, но я больше никогда не буду думать о своем ангеле, ведь я поклялся забыть его навсегда?

— Почему ты притих, ребенок Омер? Скажи что-нибудь. Мне казалось, что тебя обрадуют эти новости.

— А я думал, ты знаешь, что происходит в моей душе!

— Мне казалось, ты будешь счастлив услышать, что можешь подружиться со своим ангелом.

— Скажи мне, разве ангелы не могут прийти в этот мир?

— Могут.

— И если мне было суждено повстречаться с моим ангелом, он пришел бы сюда, правда?

— Возможно, есть какая-то причина, по которой он не…

— Ты не понимаешь! Ты не понимаешь меня, но это неважно. Я все равно не хочу становиться светом.

— Но почему?

— Не хочу, и все.

— Но всего минуту назад, когда ты обнимал меня…

Ах, ну и настойчивый же этот дельфин! Он так просто от меня не отстанет, правда? Но ему меня не убедить. Ему меня не убедить, потому что у меня нет времени на надежду, ведь за надеждой всегда следует разочарование.

— Так, значит, ребенок Омер, ты не станешь моим другом ради света? Ты не пойдешь со мной в Мир Света?

Опустив глаза, я покачал головой.

— Не пойдешь?

Я не поднимал взгляд.

— Ну что ж… — От грусти в его голосе мне стало еще хуже. — Думаю, не пойдешь. Тогда… тогда прощай.

— Ты уходишь?

Он посмотрел на меня так, будто просил у меня прощения.

— Значит, ты уходишь. Бросаешь меня с этой тварью, которая страшнее любой акулы. Оставляешь меня без друга. Ты уходишь просто потому, что я не хочу стать тебе другом ради света. Что ж, тогда уходи! И никогда не возвращайся. Я больше не хочу с тобой дружить.

— Если бы я остался по какой-то другой причине, чем та, из-за которой я пришел, я бы обманул тебя… потому что я знаю… ты создан для того, чтобы стать светом.

Не глядя на него, я крепко зажмурился, чтобы не расплакаться. Через пару секунд я услышал плеск воды и понял, что дельфин ушел. Я чувствовал, как он отдаляется. Мое сердце различило последние слова, которые он прошептал:

— Пребудь во свете, ребенок Омер.

Омер. Взрослый 17

Через пару часов меня забрали из морга.

— Погодите, что вы делаете? Я не мертв! — кричал я, но никто этих криков не слышал.

К тому моменту, когда меня положили на металлический стол, я потерял всякую надежду быть услышанным. Служащий, совершавший омовение, не очень-то нежничал, втирая зеленое мыло в мое окоченевшее тело. Он переворачивал меня с боку на бок, и моя голова билась о стол. Чтобы намылить промежность и подмышки, он дергал мои застывшие руки и ноги из стороны в сторону, и хотя я не чувствовал боли, было неприятно слышать звуки, свидетельствовавшие о том, что от моего тела отваливаются куски.

Затем меня завернули в белую простыню и положили в гроб, от которого несло затхлостью. Меня понесли в мечеть.

На похороны пришло довольно много людей, и должен сказать, что, увидев тех, кого не ожидал увидеть, я очень обрадовался. Некоторые даже подошли к моему гробу, лежавшему на каменном постаменте, — немногие решились на это, ведь на улице стояла жара.

Десятки знакомых, с которыми я не встречался уже много лет, с тех пор как окончил школу и университет… Конечно, эти люди больше интересовались друг другом, чем мной. Они вспоминали старые добрые школьные деньки или обсуждали работу, но я все равно был благодарен им за то, что они пришли.

Я впервые обрадовался тому, что мои родители уже были мертвы, ведь у меня кошки на душе скребли от одной мысли о том, как они плакали бы здесь, обнимая мой гроб.

Много лет назад я сказал: «Хочу, чтобы меня похоронили на кладбище рядом с Холмом Пустоши», и потому после обряда в мечети мы отправились в долгое путешествие. Так как кладбище находилось далеко, большинство людей ушли, успокаивая себя тем, что они выполнили свой последний долг, посетив обряд.

Меня не обидел их ранний уход. Земля по-прежнему вращалась и продолжит вращаться. Другие не умирали из-за того, что кто-то умер. Как бы то ни было, кто я такой, чтобы обижаться? Даже тех, чьи похороны посещали сотни тысяч людей, забывали уже через пару дней.

В любом случае, увидев вырытую для меня могилу, я не мог думать о чем-либо другом. Сейчас мне было не до того, чтобы печалиться о том, что так мало людей провожали меня на кладбище. Не волновало меня и то, что окружающие по-прежнему не понимали, что я все еще жив, а также тот факт, что они стремились поскорее забросать мой гроб землей.

Я по-прежнему слышал молитвы, плач и бормотание: «Ах, он был так молод!», но уже очень скоро люди ушли. Их шаги надо мной вскоре совсем затихли. Через десять минут все звуки уступили место полной тишине…

«В могиле становишься философом». Мне потребовалось секунд тридцать, чтобы осознать эту истину. Я не страдал от клаустрофобии или чего-то подобного, но это место было тесным, а в моей голове роились сотни мыслей. Наихудшей была мысль о том, что я не знаю, что произойдет со мной в ближайшие часы. В моей голове возникали вопросы: явятся ли два ангела (или один?), о которых нам рассказывали на уроках религии? Перемещусь ли я из этого места в другое? Сколько времени потребуется на то, чтобы мое тело сгнило? Если я останусь здесь навсегда, смогу ли я выносить чудовищную вонь? Когда черви начнут заползать мне под саван? Какая часть моего тела первой пойдет им на съедение?

Как я уже сказал, в могиле становишься философом. Философом, которому приходится получать знания из внутреннего мира. На самом деле все, что я знал, по-прежнему оставалось со мной. Например, я знал, сколько будет семью восемь. Только семью восемь? Я знал цену неэтилированного бензина, знал год начала Великой французской революции, последствия глобального потепления, мой номер налогового счета, имя первого человека, ступившего на Луну, количество выигрышей моей футбольной команды, возраст, в котором принцесса Диана вышла замуж, список всех произведений Шекспира, обоснование процесса фотосинтеза, объем торгов на бирже в прошлом году, название равнин Анатолии, количество картонных эльфийских ушей, использовавшихся при создании «Властелина Колец», наименьшее простое число, определение эмоциональности, теорию Большого взрыва и миллионы других вещей. О Господи, сколько же всего я знал! Сколько я выучил за короткий срок моей жизни… Странно, но все, что я узнал, внезапно поднялось из глубин моего сознания. Моя душа пришла в полное смятение. Кроме этих бесчисленных осколков смыслов, в моей голове всплывали сотни вопросов, на которые я не знал ответа. Мысли обрушивались на мое сознание, словно газеты, падавшие с печатного станка. Впрочем, среди этих вопросов был один, ответ на который мне хотелось бы получить в первую очередь.

Из всего, что я знаю, хоть что-нибудь может мне сейчас пригодиться?

Часть 2

Омер. Ребенок 17

Прошло ровно три недели с тех пор, как уплыл дельфин Омер. Три долгие недели, и каждый день был похож на предыдущий. По утрам мне не хотелось вставать, и после завтрака я вновь отправлялся в постель, просыпаясь лишь после полудня. Днем я смотрел мультфильмы, которые видел уже раз сто, а вечером шел в парк, чтобы поиграть с собиравшимися там детьми. Когда я не говорил с ними, я помнил, что они не такие, как я, но стоило мне открыть рот, и я принимался болтать о тех же глупостях, что и они. Я рано ложился спать, но, поскольку долго спал утром, по ночам страдал от бессонницы, а на следующий день мне не хотелось вставать. Так прошло целых три недели, ночи и дни слились в монотонный поток. На двадцать второй день бабушка отправила меня к нашей соседке Бетуле Теизе с тарелкой камбалы.

Бетула Теиза попросила меня посидеть в гостиной, пока она вымоет тарелку, чтобы вернуть ее бабушке чистой. Я был не против, потому что в гостиной стояла клетка с двумя волнистыми попугайчиками, а мне всегда нравилось за ними наблюдать.

Одна из пташек была синей, а другая — желтой. Желтая птичка обычно вела себя спокойно и, казалось, была довольна своей жизнью, а вот синий попугайчик постоянно прыгал из одного угла клетки в другой. Некоторые попугайчики так развлекаются, но было очевидно, что синей птичке не нравилось ее занятие. Она всегда выглядела грустной.

Сегодня птицы были такими же, как и всегда. Наблюдая за прыжками синего попугайчика, я вспомнил о том, что дельфин Омер сказал лебедю, — как он чувствовал, будто пребывает во тьме, и как ему хотелось стать светом, стать свободным, словно птица…

Думаю, синему попугайчику именно этого и хотелось: быть свободным, словно птица… Если вдуматься, последние три недели я чувствовал себя точно так же. Как этот синий попугайчик.

Наблюдая за метаниями синего попугайчика из одного угла клетки в другой, я подумал о том, что лебедь сказал дельфину Омеру: «Став светом и войдя в Мир Света, мы можем встретить Свободу и стать свободными, как птицы».

Бетула Теиза подошла ко мне, и, вздрогнув, я сбросил с себя оцепенение. Отдав мне тарелку, Бетула поблагодарила меня.

— Это мне следует сказать тебе спасибо, Бетула Теиза. Как хорошо, что сегодня я принес тебе камбалу.

Омер. Взрослый 18

Я лежал в могиле, чувствуя неуверенность и страх, и тут внезапно в моей голове зазвучал голос:

— И как ты себя чувствуешь теперь?

— Кто это?

— Друг.

— Кто?

— Просто друг… Итак, как ты себя чувствуешь?

— Я мертв?

— А ты мертв?

— Думаю, я мертв, ведь я в могиле. Но мертв ли я на самом деле?

— Ну, это зависит от того, как ты себя чувствуешь.

— Я не чувствую себя мертвым. Впрочем, как и живым.

— Понимаю. К несчастью, так происходит со всеми, за исключением тех людей, которые сумели разгадать тайну бессмертия.

— Тайну бессмертия?

— Тайну, благодаря которой ты всегда сможешь чувствовать себя живым. Тайну, благодаря которой можно все сделать вечным.

— А такая тайна существует? Если существует, мне бы тоже хотелось ее разгадать.

— Боюсь, друг мой, сейчас уже слишком поздно. Тайну бессмертия можно разгадать лишь во время земной жизни.

— В таком случае позволь мне вернуться в мир живых.

— Разве ты не был там совсем недавно?

— Но я не знал, не знал, что все можно сделать вечным! Если бы знал, я прожил бы жизнь иначе. Позволь мне вернуться.

— Если бы ты умер по-настоящему, друг мой, это было бы невозможно. — Голос внезапно смягчился. — Теперь ты можешь открыть глаза.

Тьма перед моими глазами уступила место серому туману. Туман развеялся, став лишь дымкой, а затем я увидел человека, который называл себя Ангелом Смерти.

Омер. Ребенок 18

Вернувшись от Бетулы Теизы, я целый день думал о синем попугайчике. О дельфине Омере. О свете… Той ночью мне приснился сон.

— Пойдем, — говорит мне какой-то старик. — Пойдем, я должен тебе что-то показать.

Мы идем по узкой тропинке. На старике белая одежда. Его лица я не вижу. Он крепко держит меня за руку, и мы быстро шагаем куда-то. Мы идем, идем, идем… Через некоторое время я отпускаю его руку, но не потому, что я ему не верю. Я просто устал.

— Давай немного передохнем, — прошу я.

— Нам нужно идти вперед, — отвечает он.

— Но я устал.

— Если мы сейчас остановимся, то все пропустим.

— Что пропустим?

— Потерпи немного, мы уже почти пришли.

Его взгляд полон нежности, и потому я говорю:

— Хорошо.

Он улыбается.

Мы идем, идем, но в какой-то момент я чувствую, что больше не могу. Я настолько устал, что упал на землю. Хотя я упал сам, мне хочется обвинить в этом старика. Повернувшись к нему, я начинаю жаловаться. Погладив меня по голове, старик говорит:

— Это моя вина, прости меня, — а затем указывает вперед, — гляди, мы уже пришли.

Подняв голову, я вижу деревянное строение. Подхватив меня на руки, старик бежит в дом. Не жалея своего дряхлого тела, он поднимается по ступенькам. Вскоре у него перехватывает дыхание, но он не останавливается. Он спотыкается, но не останавливается. Ему не хватает воздуха, но он не останавливается.

— Потерпи немного, мы уже почти пришли, — шепчет он мне на ухо.

Кажется, будто он собирается показать мне самую важную в мире вещь.

— Я не хочу, чтобы ты совсем выдохся. Опусти меня на землю, — говорю я.

— Мы уже почти пришли, — отвечает он, целуя меня в лоб.

В конце концов мы поднимаемся на верхний этаж здания, и старик ставит меня на ноги. Перед нами какой-то балкон.

— Пойдем, — говорит старик. — Мы можем увидеть все только оттуда.

Мы проходим мимо стен с облупившейся краской и оказываемся на балконе. И тут… Как же мне описать это? Мы внезапно попадаем в совершенно другой мир. Я вижу холмы, возвышающиеся полумесяцем вокруг ярко-синего моря. Холмы покрыты оливковыми деревьями. На деревья падают солнечные блики. В воде резвится дельфин, а над ним летают три птицы.

— Смотри, какой дельфин! — кричу я. — Смотри, какие птицы! Они словно сделаны из золота!

— Это не птицы, — шепчет мне старик. — Это ангелы.

В это мгновение из моря вверх, словно радуга, поднимается столп света. Пораженный, я поворачиваюсь к старику и вижу, что все его тело отражает свет.

— Лишь здесь ты можешь услышать его голос, — улыбается он.

Я хочу спросить: «Чей голос?», но не успеваю. От столпа света по всему небу разносится эхо:

— Если ребенок хочет стать светом, я стану глазами, которыми он увидит, ушами, которыми он услышит, рукой, что поведет его вперед.

Хотя я не понимаю смысла этих слов, тепло голоса переполняет мою грудь. Я уже собираюсь спросить: «Что имеет в виду свет?», когда старик велит мне посмотреть на мою руку. Я вижу, что моя рука светится ярко, как солнце, и неожиданно для себя я произношу:

— По-моему, я стал светом.

Омер. Взрослый 19

Обдумывая все, о чем мы говорили с того момента, как я повстречал этого странного человека, я пытался разобраться в кошмаре, увиденном только что, в кошмаре о морге, похоронах и могиле… Все это казалось мне слишком реальным, чтобы быть сном, и слишком странным, чтобы оказаться явью. Было ли то сном или явью, но я в любом случае знал, что испытанное мной нельзя объяснить тем, что этот человек подмешал мне в молоко какой-то наркотик. Не было это и эффектом принятого мною снотворного.

Я смотрел на своего спутника с отсутствующим видом. Да и что скажешь в такой ситуации? Что спросишь? Знал ли он о пережитом мною кошмаре? Если знал, то мне придется принять тот факт, что он действительно был Ангелом Смерти, а если нет, то придется смириться с мыслью о том, что я просто сошел с ума.

— Конечно же, я все знаю, — прервал он мою мысль.

— Что знаешь?

— Знаю, где ты был.

Подойдя ко мне, он похлопал меня по спине:

— Хочешь ты верить в это или нет, но я все же добр. Я даже почувствовал жалость из-за того, что многие люди не отправились за гробом на кладбище.

Я смотрел в одну точку перед собой. Сидел без движений, без мыслей… Так прошло несколько минут.

— Ну хорошо, — согласился я в конце концов. — Ну хорошо, я верю в то, что ты Ангел Смерти. Но знаешь, я не боюсь тебя. Развлекайся своими играми с людьми, которые боятся смерти. Пугай их, если хочешь.

— Пугай? Ты думаешь, я хотел испугать тебя?

— Если ты не хотел меня испугать, тогда зачем вся эта история с моргом? С похоронами и могилой?

— Но зачем мне пугать тебя?

— Тогда какого черта ты пришел ко мне и помешал мне сделать то, что я задумал?

Его лицо омрачилось грустью. Встав, он опустил ладони на хромированные перила лодки и взглянул вдаль.

— Ты ничего не помнишь, правда? — Он перевел взгляд на меня.

Я встал.

— Думаю, мне пора идти.

— Ты ничего не помнишь, правда? — повторил он мягким голосом.

На его лице отражались сочувствие и жалость, и чтобы понять, что вызвало эти эмоции, я решил остановиться и поговорить с ним. Мне показалось, что этот человек пытается напомнить мне о самой важной вещи в моей жизни, которую я забыл. Он хотел сказать мне, что я был заблудшей душой именно поэтому. Казалось, будто я пребывал в настолько жалком состоянии, что даже он, Ангел Смерти, не мог не посочувствовать мне.

— И чего же я не помню? — поинтересовался я.

— Вспомни то лето.

— Какое лето? О чем ты говоришь?

— Я говорю о том самом лете из твоего детства, Утраченном Лете.

Внезапно десятки мыслей пронеслись в моей голове.

— Что ты знаешь о том лете? — выдавил я.

— Немного, — ответил Ангел. — Главное, что ты знаешь о том лете.

— Раз уж тебе известно о таблетках в моем кармане и моих мыслях, ты должен знать и о том, что я абсолютно ничего не помню о том лете.

— Я не знаю, что ты помнишь, а что нет. Я знаю только то, что мне сказали. Но ты должен помнить хоть что-нибудь.

— Я же сказал тебе: я ничего не помню из того лета. Не помню ни одного мгновения.

— Разум может забыть пережитое, но душа ничего не забывает.

— Не знаю, как там душа, но лично я ничего не помню.

— А кто-нибудь знает, что произошло тем летом?

— Родные рассказывали мне…

— Что они сказали?

— Они сказали, что это было обычное лето. Как всегда, период с июня по сентябрь мы провели на даче.

— Обычное лето?

— Что ж, судя по тому, что мне рассказывали, единственным отличием этих каникул от всех прочих было то, что в первой половине лета я казался очень грустным, а во второй стал счастлив.

— И что?

— Ну, это случилось в конце лета. Как-то утром я пришел домой с белым как мел лицом. Я не мог говорить.

— Что же произошло потом? Прошу тебя, Омер, расскажи мне обо всем, что ты знаешь.

— Не вижу в этом смысла, но ладно. — Я уселся на стул. — Что они только ни делали, чтобы заставить меня говорить, но у них ничего не получалось. Я застыл в неподвижности, не произнося ни слова. Затем я махнул рукой в сторону моря и, потеряв сознание, упал на пол. Родители тут же отвезли меня в больницу, и когда я пришел в себя, то уже мог разговаривать, но вскоре понял, что ничего не помню из недавнего прошлого. Я все помнил до какого-то дня в июне, а после этой даты все словно стерлось из моей памяти.

— И ты ничего не помнишь?

— Ничего. После того как я открыл глаза в больнице, у меня никогда не было проблем с памятью, но от того лета не осталось даже стертого образа. Я помню, что родители пытались вернуть мне память, обращаясь к врачам, но это не помогло. Каждый доктор ставил свой диагноз, а некоторые даже говорили, что мой случай был первым в истории медицины. Иные врачи утверждали, что это очень редкий вид амнезии, который встречается в одном случае на миллион среди людей, переживших тяжелую травму. Это все, что я знаю о тех трех месяцах, и поэтому я всегда называл этот период в моей жизни Утраченным Летом. Что ж, теперь твоя очередь. Расскажи мне, что ты знаешь об этом лете.

— Как я уже сказал, немного.

— Да ладно, я тебе не верю! Иначе ты даже не стал бы поднимать эту тему, правда?

Ангел промолчал.

Не было никакого смысла настаивать. Да и зачем мне что-то узнавать об Утраченном Лете? Я уже смирился с тем, что разговариваю сейчас с Ангелом Смерти. Смирился с тем, что могу преодолеть время и пространство, всего лишь выпив чашку теплого молока… Какая разница, узнаю ли я что-то новое о моем прошлом или нет?

Я сидел там, не испытывая никаких эмоций, сидел, не моргая и не произнося ни слова.

— Ну же, друг мой, — сказал ангел. — Соберись. Дни твоей жизни еще не сочтены.

— Ты ошибаешься, Ангел Смерти. Может быть, ты и Ангел Смерти, но я — это я, и у меня по-прежнему есть свобода воли. Я воспользуюсь своей свободой воли и умру сегодня.

— Ты прав, друг мой. У тебя по-прежнему есть свобода воли. И если ты хочешь умереть, то можешь просто проглотить эти таблетки. Мы не в силах изменить предначертанного Господом.

— Вот как? Ты говоришь, что мы не в силах изменить предначертанного Господом, и все же не отрицаешь свободы воли. Нет ли здесь противоречия?

— Твоя жизнь предначертана Господом. Если ты проглотишь таблетки, это означает, что Им была предначертана твоя смерть от отравления. Если ты дождешься естественной смерти, это означает, что Им было предначертано, что ты дождешься этого дня и умрешь по-другому. Мы не знаем этого, но Он знает.

— А ты не знаешь?

Ангел промолчал.

— Как бы то ни было, я это знаю. — Я встал, вынимая таблетки из кармана.

— Ты даешь мне разрешение забрать твою душу? — вновь прошептал он.

В этом вопросе было что-то странное. Я почувствовал, как в моем сердце что-то дрогнуло.

Омер. Ребенок 19

Не знаю, кем был старик в моем сне, ведь я не видел его лица, но на следующий день произошло нечто очень необычное. Я проходил мимо футбольного поля, находившегося неподалеку от нашего дома, и увидел толпу ребят, собравшихся вокруг какого-то старика. Мяча я не заметил, да и старик не был похож на тренера, ведь тренеры, в отличие от этого старика, не носят белые рубашки с нашитыми на них зеркальцами в форме сердца. А еще у этого странного старика на шее висело ожерелье с большим кулоном — тоже зеркальцем в форме сердца!

Я подошел к ним, желая посмотреть, что происходит.

Старик сидел в центре круга, разложив перед собой семь камней. Наклонившись к стоявшему рядом мальчишке, я шепотом спросил у него, что тут творится.

— Забавная штука, — ответил он. — Этот старик спятил. Представляешь, он разговаривает с камнями и рассказывает им какие-то истории!

Парень сказал, что старик разговаривал с камнями, но на самом деле он кашлял, и кашлял так сильно, что вообще не мог говорить. Когда приступ кашля закончился, старик со свистом втянул в себя воздух.

— Ну что ж, дорогие мои камни… Сейчас я задам моим друзьям самый важный вопрос в мире.

Затем он взял в ладонь большое зеркало в форме сердца, висевшее у него на шее как кулон, и повернул его так, чтобы лучи солнца, отражаясь от амулета, падали на наши лица… В это время он внимательно осмотрел нас и задал свой вопрос:

— Кто-нибудь из вас когда-нибудь говорил с дельфином?

Я вздрогнул. Что это за вопрос? Кто этот старик? Он что, имеет в виду дельфина Омера, или это лишь совпадение? Была ли какая-то связь между этим стариком и стариком из моего сна?

Думая об этом, я услышал смех и шепот других детей.

— Говорил с дельфином?

— И это самый важный вопрос в мире?

— Мы тут с дельфинами не разговариваем. Но наш психованный дедуля уж точно этим частенько занимается.

Пока дети шептались, я размышлял, что же мне делать. Я не собирался говорить о дельфине Омере при всех, зная: если расскажу о своем общении с дельфином, они мне не поверят. Они подумают, что я лжец или псих, и потом все время будут надо мной смеяться. Наверняка будут! Я решил подождать, пока они разойдутся, и затем поговорить со стариком наедине.

Старик еще несколько раз задал свой вопрос, но дети продолжали хихикать и шептаться. Как я и думал, никто из них дельфина Омера не видел. Немного позже старик собрал свои камни и сложил их обратно в сумку. Окинув нас печальным взглядом, он сказал:

— Простите меня, друзья мои, но мне пора идти.

Не знаю почему, но сейчас старик казался таким грустным, будто был готов расплакаться. Пройдя по узким переулкам, он тяжелой поступью направился к холму за деревней. Убедившись, что все остальные дети ушли, я последовал за стариком.

Вскоре он остановился, присев под оливковым деревом. Старик вытащил из сумки черную книгу, завернутую в зеленую ткань, поцеловал ее, открыл и начал читать. Я внимательно наблюдал за ним. Читая, он качал головой, и казалось, будто он полностью увлечен книгой. Если бы я подошел к нему тогда, он меня даже не заметил бы. Похоже, он не заметил бы даже землетрясения; создавалось впечатление, что старик находится в каком-то совершенно другом мире.

Спустя некоторое время старик, закрыв книгу, вновь поцеловал ее и, завернув в ткань, положил обратно в сумку. Когда он встал, собираясь уйти, я подбежал к нему.

— Господин! Погодите! Я говорил с дельфином!

Остановившись, он повернулся.

— Правда? Тогда скажи, как звали этого дельфина.

— Омер, — ответил я.

— Еще один вопрос. — Он поднял палец. — Как зовут тебя?

— Меня тоже зовут Омер. У нас одинаковые имена, потому что мы едины.

Внезапно глаза старика засияли. Он взглянул на небо и прошептал:

— Благодарю Тебя, о Друг.

Обняв меня за плечи, он сказал:

— Пойдем, Омер. Давай присядем под деревом и немного поговорим.

Мы медленно вернулись к оливковому дереву и сели в его тени. Старик что-то тихо бормотал. Мне показалось, он говорил о том, что ждал этого момента последние семьдесят с лишним лет, но остального я не уловил.

— Вы со мной разговариваете? — спросил я.

Старик опустил свою ладонь мне на руку.

— Друг мой, для меня большая честь наконец-то повстречать тебя. Ты подарил мне надежду. — Он улыбнулся. — Странно, не так ли? Ведь скорее это я должен подарить тебе надежду. Но так всегда бывает: друзья — словно зеркала друг для друга.

— Я подарил вам надежду? Вы подарите мне надежду?

— Да, как я уже сказал, друзья — словно зеркала друг для друга.

— Эммм… И что эта фраза означает? — удивился я.

Старик снял зеркальце в форме сердца, висевшее на его ожерелье, и протянул мне.

— Я хочу загадать тебе загадку. Что ты видишь в зеркале?

— Я вижу себя.

— Да, это действительно так. Глядя в зеркало, мы видим себя. Но как ты себя видишь?

— Я вижу, как я выгляжу. У меня спутанные волосы, а лоб и брови покрыты морской солью. Я вижу себя так же, как вы видите меня.

Старик повернул зеркало к солнцу, и его свет отразился на моем лице. Свет был настолько ярким, что мгновение я ничего, кроме него, не видел.

— А теперь? Что теперь ты видишь в зеркале?

— Я вижу свет. Только свет.

— Вот именно! — улыбнулся он. — Придет день, друг мой, когда ты, глядя на другого, увидишь лишь свет. Друзья — словно зеркала друг для друга, и свет, который ты видишь в таком зеркале, не что иное, как ты сам.

В этот момент я внезапно вспомнил о том, что дельфин Омер говорил мне: «Я буду любить тебя так сильно, что мы станем одним. Когда я буду смотреть на тебя, то буду видеть себя».

Я с восторгом придвинулся к старику и уже собирался спросить у него, знает ли он о дельфине Омере или нет, а еще я хотел задать ему множество других вопросов, но старик остановил меня:

— Не волнуйся, Омер. В будущем ты получишь ответы на все вопросы. А теперь мне пора идти. Но сначала я должен тебе кое-что отдать. Это книга. Книга Надежды.

Вытащив из сумки книгу, которую только что читал, старик протянул ее мне, сказав, что теперь я стал новым хранителем книги и должен пообещать ему, что никому никогда не расскажу о ней и не открою ее до того момента, как мне будет позволено. По его словам, мне следовало срочно спрятать книгу там, где никто ее не найдет, и не прикасаться к ней до тех пор, пока не настанет время ее открыть.

Я немедленно обрушил на старика поток вопросов. О чем эта книга? Почему он отдает ее мне? Что он имеет в виду, говоря, что я стал новым хранителем? Почему мне нужно спрятать ее и никому о ней не говорить? Кто он такой?

Я даже рассказал ему о своем сне, спросив, не был ли он тем стариком, которого я видел. Но он не ответил ни на один из моих вопросов, заявив, что я узнаю все необходимое из книги.

В конце концов я дал ему обещание, о котором он просил меня, и забрал книгу. Не знаю почему, но вид у старика внезапно стал счастливым, как у ребенка. Счастливым, как у меня, когда я впервые увидел дельфина Омера. Оттого, что старик испытал такое счастье, просто отдав мне книгу, мое любопытство стало еще сильнее.

— Я знал, что могу рассчитывать на тебя.

В его глазах отражалось глубочайшее доверие ко мне.

Прежде чем я успел попросить его ответить хотя бы на пару вопросов, старик обнял меня, словно прощаясь. Сказав, что ему нужно встретиться со своим другом, старик поцеловал меня в лоб и пошел прочь. Он по-прежнему сильно кашлял, но вся его усталость куда-то исчезла. Он торопливо шагал среди деревьев по тропинке, ведущей на вершину холма. Старик двигался так быстро, будто был не стариком, а молодым солдатом.

Должно быть, он по-настоящему соскучился по своему другу.

Омер. Взрослый 20

— Ты даешь мне разрешение забрать твою душу?

Я задумался: не потому ли он постоянно повторяет этот вопрос, что это как-то связано с моим позабытым прошлым? Этот вопрос, не вызывавший у меня ни малейших ассоциаций, ослаблял мою решимость умереть всякий раз, когда я слышал его.

Ангел Смерти просит у меня разрешения забрать мою жизнь. Но почему? Разве он не должен просто выполнять свою работу, не спрашивая позволения?

— Почему ты постоянно задаешь мне один и тот же вопрос? — поинтересовался я.

Ангел промолчал.

— Ты что, не хочешь, чтобы я умер?

— Как я могу не хотеть этого? Забирать души — моя работа. Кроме того, мы, ангелы, выполняем наши задания не из чувства долга, но лишь из любви. Впрочем, вопрос состоит в том, действительно ли ты хочешь умереть?

— Если бы я не хотел, то не сжимал бы эти таблетки в руке, правда? И тебя бы здесь не было, не так ли?

— Или таблетки, которые ты сжимаешь в руке, уже давно лежали бы у тебя в желудке, — возразил ангел.

— Ну ладно, смотри. — Я начал принимать таблетки, но так как у меня с собой не было воды, я мог глотать лишь по одной за раз.

— Ты даешь мне разрешение забрать твою душу? — прошептал ангел, когда я проглотил третью таблетку.

Мне хотелось прокричать: «ДА-А-А-А!», но почему-то у меня язык не поворачивался произнести это.

— Тебе нужно просто сказать «да», — подбодрил меня ангел.

Подойдя ко мне, он положил ладонь на мое плечо. В его жестах и мимике было столько сочувствия и искренности, что я ощутил — ангел переживает из-за меня так, как будто я был его единственным ребенком и он не мог от меня отказаться.

— Ну почему я не в состоянии этого сделать? — пробормотал я.

— Давай присядем и выпьем чаю, друг мой.

Я опустился на подушку у стола. Ангел сел возле меня. Рядом с чашками из-под молока появился чай в стаканах. Стаканы были украшены зелеными и золотистыми узорами. Казалось, в них действительно был чай, но и молоко с медом сначала показалось мне обычным молоком!

— Давай, выпей чаю.

— Ну уж нет, спасибо.

— Пей. На этот раз никаких путешествий не будет, обещаю, — рассмеялся он.

— Обещаешь?

Он кивнул.

— Раз уж зашла речь о путешествиях, мне хотелось бы спросить кое о чем. Когда я умру, все будет именно так, как ты мне показал? Люди после смерти могут наблюдать за своими мертвыми телами?

— Прости, друг мой, но я не могу разглашать какую-либо информацию на эту тему.

— Тогда зачем ты позволил мне пережить этот опыт?

— Вскоре мы наловим рыбы и ты все поймешь, но сейчас забудь об этом. Пей чай, пока он не остыл.

— Наловим рыбы?

— Я же сказал тебе, вскоре ты все поймешь. Давай пить чай.

Взяв один из стаканов, я осторожно отхлебнул.

— Хм-м-м… неплохо.

Сделав глоток, ангел придвинулся ко мне поближе.

— А можно мне тебя кое о чем спросить? Почему ты хочешь умереть?

— Почему я хочу умереть? Почему я хочу умереть? Хороший вопрос, — вздохнул я. — Не знаю. Думаю, для разнообразия.

Не обращая внимания на уклончивость моего ответа, ангел продолжал расспрашивать меня.

— Почему же ты хочешь разнообразия?

— Разнообразие — это хорошо. Очень хорошо, — продолжал я стоять на своем.

— А почему это хорошо?

— Ты никогда не сдашься, правда?

— А ты?

Покрутив в руке стакан, я показал его ангелу.

— Как ты думаешь, зачем был создан этот стакан? Чтобы люди — или, как в данном случае, ангелы — могли выпить чаю… У этого стакана есть причина для существования. И этой причины достаточно, чтобы я не уничтожил его. К несчастью, я не могу сказать того же о себе самом.

— Жаль, — опустил глаза ангел. — Видишь ли, действительно существует причина для того, чтобы этот стакан существовал…

— Ты ведь не станешь сейчас пытаться оправдать мое существование, не так ли? Не забывай, это не входит в сферу твоих обязанностей.

Ангел Смерти громко расхохотался.

На самом деле я не шутил, но все равно мне было приятно рассмешить ангела.

Через пару секунд он внезапно перестал смеяться.

— Ты думаешь, что в твоей жизни нет смысла? Но почему?

Я мог бы продолжать давать уклончивые ответы, но не хотел больше тратить время на болтовню. Думая о том, что даже смерть моя не могла стать такой, как полагается, я рассмеялся. Я всего лишь пытался проглотить снотворное, а чего со мной только не произошло! Я повстречал русалку, Ангел Смерти сломал мою лодку своей яхтой, я побывал в морге, присутствовал на собственных похоронах, меня закопали в землю, я втянулся в длинный разговор с Ангелом Смерти… А что самое ужасное — я до сих пор так и не умер.

Чем больше я думал об этом, тем громче смеялся, и чем дольше я смеялся, тем больше мне хотелось смеяться. Ангел Смерти присоединился ко мне в этом приступе смеха. Затем он начал рассказывать мне анекдоты. И эти анекдоты были просто отвратительны. Они были настолько кошмарны, что мы все сильнее заливались смехом. Я уже не мог дышать от смеха, и если бы мой спутник не был ангелом, я уверен, что он бы тоже ловил губами воздух. Не знаю, сколько времени прошло, но к тому моменту, как мы отсмеялись, наш чай уже остыл.

Во время этого бессмысленного приступа смеха из-за глупых анекдотов я почувствовал свою близость к этому ангелу. Он же был Ангелом Смерти, а это, знаете ли, серьезная работа, и ошибок тут допускать нельзя. Он не мог просто сидеть и болтать с кем-то, чью душу он собирался забрать. Но он это делал. Он делал это здесь и сейчас. Он снизошел до моего уровня и проводил время со мной. Не знаю, что Господь или другие ангелы подумали бы о его поведении, но с моей точки зрения это был благородный поступок.

Внезапно слова сами собой сорвались с моих губ.

— Можно я обниму тебя?

На его лице промелькнуло выражение счастья.

— С радостью! Но сначала расскажи мне, почему ты считаешь жизнь бессмысленной?

Я немного помолчал.

— А почему ты хочешь это знать?

— Думаю, для разнообразия, — улыбнулся ангел.

Омер. Ребенок 20

Когда старик скрылся за деревьями, я отправился домой.

По дороге я думал о том, где спрятать книгу, и в конце концов решил закопать ее на Цветочном острове. Цветочный остров был самым тихим из всех островов. Туда никто не плавая, так как там не было пляжа, и он находился дальше всего от берега материка. Однажды, возвращаясь домой с Песчаного острова, мы попали в бурю, и нам пришлось укрыться в пещере на тыльной стороне Цветочного острова. Та пещера казалась подходящим местом и для того, чтобы спрятать книгу.

Вот только возникла одна проблема. Цветочный остров был расположен слишком далеко, и я не мог доплыть туда на обычной лодке с веслами. Придется мне украсть «Сафу»… Именно это я и сделал.

Мамы и бабушки не было дома, а дедушка спал. Не увидев ни меня, ни «Сафы», взрослые поймут, что я натворил, и тогда мне здорово влетит, но к тому времени книга уже будет спрятана в безопасном месте. Имелась и еще одна причина, по которой я хотел спрятать книгу на одном из островов. Может быть, выйдя в открытое море, я увижу дельфина Омера, и тогда, возможно, он простит меня.

Все прошло по плану. Мне удалось стащить ключ зажигания из дедушкиной комнаты, не разбудив его, мотор завелся с первого раза, а поскольку дедушка иногда позволял мне управлять лодкой, я смог добраться до Цветочного острова без проблем. Обогнув остров, я встал на якорь рядом с берегом. Как я и предполагал, других лодок здесь не было.

Сойдя на берег, я завернул книгу в три пакета и, осмотрев пещеру, нашел подходящее место. Под большой скалой зияла впадина. Забравшись туда, я вырыл веткой ямку и, закопав книгу, положил сверху три камня. Все, дело сделано! Можно возвращаться домой, получить головомойку, а затем спокойно ждать того дня, когда я смогу прочитать эту книгу.

Я просто умирал от любопытства. О чем же она? Что это вообще за книга? Я даже подумал о том, чтобы нарушить обещание, данное старику, и прочитать книгу, но в его глазах было столько веры в меня, что я просто не мог на это пойти. Теперь мне оставалось только ждать. Но сколько же мне нужно ждать? Кто скажет мне, что книгу уже можно открыть? И когда это произойдет?

Ах, если бы только дельфин Омер был здесь, рядом со мной… Я пообещал никому не рассказывать о произошедшем, и потому не смог бы поделиться с дельфином своими мыслями о старике и всем случившемся, но дельфин Омер знал о том, что происходит в моей душе, а значит, я смогу разделить с ним это знание, не нарушая обещаний. Ах, если бы он только был здесь, рядом со мной…

Омер. Взрослый 21

Некоторое время мы с Ангелом Смерти сидели молча.

— Ну ладно, ладно, — в конце концов сдался я. — Мне следует говорить о бессмысленности жизни в целом или бессмысленности моей жизни?

— Как хочешь, ты же у нас специалист по этому вопросу.

— Тут не нужно быть специалистом. Достаточно посмотреть на тебя, чтобы понять: жизнь бессмысленна.

— Почему? У меня что, такой бессмысленный вид? — улыбнулся он, но, думаю, понял, что я имею в виду.

— Ты только взгляни на этот мир. Столько людей, столько жизней, столько беготни, столько эмоций, столько мыслей… Но максимум через сто двадцать лет благодаря тебе от этих жизней ничего не останется. Ничто из этого уже не будет существовать. Для того чтобы что-то имело значение, оно должно существовать, правда? Ты когда-нибудь видел черно-белые фотографии в старых выпускных альбомах? Фотографии улыбчивых активных молодых людей, у которых столько надежд… У каждого из этих людей были свои мысли, цели в жизни и мечты, имевшие для них какой-то смысл. Ну, и где все эти цели и мечты теперь? Где все эти люди? Разве они не превратились в кучу костей? И разве не такое же будущее ожидает сегодняшних молодых людей? Когда они смотрят на эти фотографии и улыбаются, сознают ли они, что их ждет то же самое? Что останется от их устремлений, целей, надежд, их мыслей, чувств и эмоций? Если что-то и останется, их уже не будет и они не смогут этого увидеть, а значит, все это лишено для них какого-либо смысла. А если и найдется человек, который сумеет увидеть, постигнуть и отыскать смысл в том, что оставил после себя, разве он тоже не умрет когда-нибудь? Он тоже превратится в горсть праха. Такая судьба ожидает каждое поколение, следующее за предыдущим. Кто же сможет увидеть какой-либо смысл? И как эта жизнь, в которой все исчезает, превращаясь в ничто, может обладать смыслом? Подумай о материнстве. Мать вынашивает свое дитя в утробе девять месяцев, в муках производит его на свет и посвящает свою жизнь его воспитанию. Она ухаживает за ребенком, пеленает его, учит ходить, бегает с ним по врачам, когда он болеет, покупает ему игрушки, отдает в школу, делает все возможное, чтобы дать ребенку хорошее образование. Мать всегда хочет самого лучшего для своего ребенка… Моя мать тоже была такой. И где она теперь? Она мертва! Неужели все было впустую? Ее искренность, тепло, добро, ее запах, ее преданность ребенку… все это было впустую? Ее мысли, слова, поступки и чувства — все впустую? Как и любая мать, моя мать всегда хотела лучшего будущего для своего ребенка. Но знала ли она, что в будущем ее сын сумеет лишь превратиться в горсть праха? И вот ее сын решает убить себя. Но если он выберет не смерть, а жизнь, что же случится? Даже если он проживет долгую жизнь, став самым счастливым человеком на земле? Через сто лет будет ли существовать хоть какая-то разница между самым счастливым и самым несчастным человеком на планете? А если никакой разницы нет, то в чем же смысл жизни?

Омер. Ребенок 21

По пути с Цветочного острова, выйдя в открытое море, я отключил мотор и встал на якорь. В каюте «Сафы» я нашел какую-то старую ручку и начал писать письмо своему другу:

«Дорогой дельфин Омер!

Я знаю, что велел тебе не возвращаться, сказал, что не хочу дружить с тобой. Прости меня… Многое произошло с тех пор, как ты уплыл. Если хочешь, возвращайся, чтобы узнать, что же случилось…

Недавно произошло кое-что действительно странное (не спрашивай меня об этом — я пообещал одному старику ничего никому не рассказывать). Но я узнал кое-что очень важное о себе и хочу рассказать тебе об этом.

Вот что я выяснил: по-моему, я синяя птица… Не пойми меня неправильно, я по-прежнему ребенок. Но я ребенок, похожий на синюю птицу.

У Бетулы Теизы живут две птички, желтая и синяя. Желтая птица сидит в клетке, много ест, спит и поет. Она выглядит счастливой. Но синяя птица всегда несчастлива. Она пытается летать в клетке, а когда у нее ничего не получается, начинает прыгать туда-сюда, пытаясь выбраться наружу.

Я хочу спросить у тебя, дельфин Омер: как ты думаешь, как лучше? Лучше быть желтой птицей или синей? Стоит ли принять тот факт, что ты не можешь вылететь из клетки и оставаться при этом счастливым, как желтая птица, или же постоянно пытаться улететь и быть несчастным, как синяя птица?

Мне не нравится быть несчастным. Я не хочу грустить. Но я все равно думаю, что быть синей птицей лучше. Если птица не летает, это уже не птица. Она может быть милой и красивой, но это не птица. Вообще-то я не верю в то, что желтая птица на самом деле счастлива. Как птица может быть счастлива в клетке? Птицы созданы для того, чтобы летать.

Перед тем как уплыть, ты сказал мне, что я был создан для того, чтобы стать светом, и поэтому я хочу попробовать. Поэтому я синяя птица.

Ты нужен мне, дельфин Омер…

Я знаю, что ты приплывешь, потому что ты приплыл, даже когда я звал тебя ради себя. На этот раз я зову тебя ради света.

Ребенок Омер».

Положив письмо в одну из бутылок, которые дедушка оставил на «Сафе», я осторожно бросил ее в воду.

Омер. Взрослый 22

Я не ждал ответа от Ангела Смерти, но я был счастлив, ведь он выслушал мои слова о бессмысленности жизни, не возражая.

— Понимаю, — сказал он.

— Несмотря на твои благие намерения, я не думаю, что ты меня понимаешь. Ты ведь ангел. Ангелы не могут понять тех, чья жизнь бессмысленна.

— Ты говоришь так, как будто очень хорошо знаешь ангелов. — Он взглянул мне в глаза.

— Не знаю, но мне кажется, что считать жизнь бессмысленной противоестественно для ангелов.

— Ты уверен в этом?

— А что, это не так?

— Ты уверен, что не знаешь ангелов?

— Ты первый ангел, с которым я столкнулся.

— Ты уверен?

— Что ты пытаешься мне сказать?

Он продолжал смотреть мне в глаза. Я уже собирался предложить ему выложить все, что он знает, как внезапно кое-что вспомнил. Русалка!

— Ты намекаешь на то, что я встречал другого ангела? Может быть, это была русалка?

— Ты веришь в то, что я действительно понимаю тебя? — улыбнулся он.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты веришь в то, что я действительно понимаю тебя? — повторил он.

— А это так важно?

— Для меня это важно. Ведь если ты считаешь, что я понимаю тебя, это означает, что между нами установилась определенная связь. Может быть, мы могли бы стать друзьями. Как ты, возможно, догадываешься, люди не хотят видеть мое лицо, но я думаю, что могу предложить человеку свою дружбу.

— Ты должен признать, что вряд ли кто-то захочет такой дружбы.

— Ты прав. Люди не знают о преимуществах.

— Каких преимуществах?

Встав, он подошел к поручням лодки.

— Время ловить рыбу. — Он нагнулся к воде.

Выпрямившись, ангел показал мне крупного окуня. Хотя он осторожно сжимал рыбу двумя пальцами, она извивалась так, словно попала в тиски, и не могла высвободиться из его хватки.

— Смотри, как мучается бедная рыбка, — сказал я. — Ей не очень-то нравится твоя дружба, правда?

— Что ж, иногда то, что сначала нам не нравится, может в конце концов оказаться предпочтительнее того, что мы любим.

— Ну хорошо. Но мне не кажется, что твои действия приносят хоть какую-то пользу этой рыбе. И я готов поспорить, что она согласилась бы со мной. Посмотри на бедняжку, как ей хочется воды.

— Вот именно, — заявил Ангел Смерти. — До того как я протянул руку дружбы этому морскому окуню, вода не казалась ему столь сладкой. И когда я отпущу его, он прочувствует воду, как еще никогда в своей жизни.

Омер. Ребенок 22

Бутылка еще не успела уйти под воду, когда я услышал слова, которые заставили меня подпрыгнуть.

— Пребудь во свете, ребенок Омер.

Дельфин Омер выскочил из воды, словно ракета.

— Ты вернулся! Ах, дельфин Омер, ты вернулся!

— Конечно, ведь ты позвал меня ради света. Как же я мог не прийти?

— Но мое письмо еще даже не опустилось под воду. Как ты узнал, о чем я написал?

— Я никогда не читал твои письма на бумаге, ребенок Омер. Прежде чем написать их ручкой, ты пишешь их своим сердцем, и потому какой-то голос читает их в моем сердце. То, что исходит из сердца, приходит в сердце.

— Прости меня, дельфин Омер. Прошу тебя, прости меня.

— Зачем мне прощать? Я ведь люблю тебя, — улыбнулся дельфин.

Я склонил голову, думая о том, как же я соскучился по дельфину Омеру, как мне было плохо без него и сколько всего мне нужно ему рассказать.

Мне очень хотелось рассказать ему о старике и книге и спросить, не знаком ли он с этим стариком. Но мне ни в коем случае нельзя было этого делать. Старик доверял мне. Но зато я могу рассказать дельфину Омеру о моем сне.

— Знаешь ли, дельфин Омер, — начал я, — мне приснился один сон. Я был с каким-то стариком, который отвел меня к морю. В море я увидел дельфина и трех золотых ангелов, похожих на птиц. Из воды бил свет, а затем я взглянул на свою руку и увидел, что она испускает лучи, словно солнце. Я увидел, что я стал светом, дельфин Омер!

— Ах, какой это прекрасный сон, ребенок Омер! Надеюсь, скоро он сбудется и ты станешь светом. Ты знал, что Сон и Реальность — это Бессмертные, близнецы, живущие в Мире Света? Иногда они так скучают друг по другу, что крепко обнимаются, и в эти мгновения в нашем мире мечты сбываются, а сны становятся явью.

— Надеюсь, вскоре они обнимутся, потому что я действительно хочу стать светом… Ты сказал, что в Мире Света мы сможем повстречаться с нашими ангелами, не так ли? Я ведь смогу подружиться со своим ангелом?

— Конечно. Когда мы станем светом, мы уподобимся ангелам, ведь ангелы созданы из того же света. Так ангел внутри нас и все остальные ангелы станут нашими друзьями.

— Что ж, тогда чего же мы ждем? Давай станем светом!

— Давай! — согласился дельфин Омер. — Давай начнем укрощать наших Чудовищ Я.

— Э-э-э-э… дельфин Омер. — Я опустил голову. — Честно говоря, я до сих пор не понимаю, что это за чудовища.

— Может быть, мы можем представить это так? — Он сильно ударил хвостом по воде, чуть не забрызгав меня. — Посмотри на брызги воды в воздухе. Каждая из брызг считает себя отдельно взятой сущностью. Это Чудовище Я заставляет их думать так. Но если они укротят свое Чудовище Я и откажутся от того, чтобы быть отдельными каплями воды, то, даже находясь в воздухе, они по-прежнему могут быть морем.

— Давай начнем! — воскликнул я. — Давай поспешим и укротим наших Чудовищ Я.

— Но прежде давай принесем друг другу клятву.

Я кивнул.

— Во имя света, — произнес дельфин Омер. — Я клянусь любить. Я клянусь любить моего друга не для себя самого, но лишь ради света в нем. Я обещаю любить его без каких-либо условий. Я обещаю любить его все сильнее и сильнее до тех пор, пока мое Чудовище Я не окажется полностью укрощено, пока я не стану светом и не войду в Мир Света.

— Во имя света я клянусь любить… — начал я, повторив слово в слово то, что сказал мой друг.

Подплыв к «Сафе», дельфин Омер выставил спину из воды.

— Давай, прыгай мне на спину. У меня для тебя сюрприз!

Сюрприз? Я люблю сюрпризы. Прыгнув ему на спину, я крепко ухватился за его плавник, и прежде чем я успел понять, что же мы собираемся делать, мой друг рванулся вперед. Затем он внезапно нырнул, и мое лицо оказалось под водой. Несколько мгновений я не мог открыть глаза, а затем увидел, что мы несемся к горизонту.

Омер. Взрослый 23

— Почему ты это делаешь? — спросил я у Ангела Смерти. — Почему ты не хочешь, чтобы я умер? Пожалуйста, скажи мне! Почему ты так хочешь, чтобы я жил?

Не ответив, он вновь взглянул мне в глаза, и я заметил тень печали, мелькнувшую на его лице. Казалось, было столько всего, о чем он хотел мне рассказать, но по какой-то причине не мог.

— Возможно, ты и понимаешь меня, — сказал я. — Прости, но я не могу сказать, что понимаю тебя. Разве это не является необходимым условием для того, чтобы между нами установилась связь?

— Я с тобой полностью согласен.

— Ну что ж, тогда я слушаю тебя. Расскажи мне о себе.

— А ты поймешь меня? — спросил Ангел Смерти.

— Я буду стараться изо всех сил.

— Ну что ж, хорошо. — Он выпрямился. — Давай выпьем еще чаю.

Я с изумлением увидел, как стаканы сами собой наполняются чаем.

— Мне бы очень хотелось, чтобы люди понимали меня и я смог наладить с ними хорошие отношения. Но большинство людей не хотят даже думать обо мне. И так как они не желают меня видеть, я прихожу к ним лишь в последние минуты их жизни. Жаль, что у меня нет возможности проводить больше времени с ними, пока они еще живы. Жаль, что у меня нет возможности помочь им.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне очень грустно оттого, как чувствуют себя люди в то время, когда приближается момент нашей встречи. Я вижу в их сердцах мечту «ах, если бы только…», но если бы люди жили, хоть немного ощущая мое присутствие, им было бы намного легче различать, что важно, а что нет.

— Да ладно тебе, разве есть что-нибудь действительно важное в жизни? А ведь ты говоришь, что понимаешь меня!

— Важно все, что не исчезает уже через секунду.

— Например?

— Жил-был когда-то юный принц. — Глаза ангела на мгновение потускнели. — Он правил богатой страной и жил в великолепном замке с видом на Индийский океан. Этот принц был богат, красив и умен, он получил самое лучшее образование, изучив как естественные, так и гуманитарные науки у наставников, приезжавших к нему со всего света. Он был художником и поэтом, отличным спортсменом и очень здоровым человеком. Утром 17 мая в 10 часов 22 минуты и 43 секунды я пришел к нему, чтобы забрать его душу. Тромб перекрыл одну из артерий в его сердце. Лучшие врачи мира были к его услугам, но крошечный тромб заставил его умереть. В 10 часов 22 минуты 42 секунды любой в стране мечтал бы оказаться на месте принца, но на сорок третьей секунде никто бы этого не захотел. Все изменилось лишь за одну секунду. Вот что я имею в виду, Омер. Все, что не теряет значения в последнее мгновение жизни человека, важно.

— Об этом-то я и толкую. — Я вскочил. — В это мгновение все теряет значение, а значит, ничто в жизни не может быть важно.

Сказав это, я внезапно вспомнил слова знаменитого промышленника о смерти, сказанные им уже в пожилом возрасте.

— Знаешь, не один я так думаю, — заявил я Ангелу Смерти. — Хочешь, расскажу историю о тебе?

— Пожалуйста.

— Один очень успешный человек уже на закате жизни заметил вот что. Он сказал, что, приходя в этот мир, каждый человек получает один балл. А затем, в зависимости от трудностей, которые он преодолевает, и его достижений, к этому баллу добавляются нули. Ты учишься ходить, и вот у тебя уже 10 баллов. Ты учишься говорить, и получаешь 100 баллов. Учишься читать и писать — 1000. Становишься выпускником хорошего вуза — 10000. Находишь хорошую работу — 100000. Удачно вступаешь в брак — 1000000. Основываешь отличный бизнес — 10000000. Твой бизнес становится самым крупным в стране — 100000000. Тебя все уважают, любят, хвалят, восторгаются тобой, а иногда даже возносят тебя на пьедестал — ты получаешь 1000000000. Но затем приходит смерть и забирает ту единицу, которую ты получил, придя в этот мир. Так что, как видишь, мой дорогой Ангел Смерти, благодаря тебе жизнь любого человека приравнивается к нулю — 000000000.

— Ну-у-у, — протянул Ангел Смерти. — А что, если есть вещи, которые не исчезают в это мгновение?

— Если бы это было так, то существовала бы жизнь после смерти, и эта жизнь была бы как-то связана с жизнью в этом мире. — Я покачал головой. — И хотя ты поместил меня в мою будущую могилу, я не думаю, что жизнь после смерти возможна.

Ангел рассмеялся.

— Что такое? Я сказал что-то смешное?

— Нет-нет. Когда ты сказал о связи земной и загробной жизни, я просто кое о чем вспомнил, и меня это насмешило.

— И что же смешного?

— Да ничего. Знаешь, просто некоторые люди говорят мне всякие смешные вещи, когда я прихожу, чтобы забрать их душу.

— Смешные вещи?

— Ну, например, один владелец казино когда-то попытался дать мне взятку за то, чтобы я вернулся за ним на следующий день, а не забрал его душу сразу. Надо сказать, взятка была довольно крупной. Он предложил мне пятьсот девяносто девять миллионов долларов, притом, что его состояние составляло шестьсот миллионов долларов. Он сказал, что оставшийся миллион нужен ему для того, чтобы прожить последний день.

— Что ж, по крайней мере, это смешнее твоих шуток, — улыбнулся я.

Его лицо вновь стало серьезным.

— Не обращай внимания на мой смех. Мне просто хотелось бы, чтобы люди понимали: в другом мире все устроено вовсе не так, как в этом.

— А что, есть другой мир? — с сомнением переспросил я.

— На этот вопрос ты должен ответить сам, Омер.

— Как я уже сказал, не думаю, что это возможно. Но сам понимаешь, после того как я повстречал тебя, я уже ни в чем не уверен.

— Как ты думаешь, ты справедливый человек?

— А это еще что за вопрос?

— Ну, ты защищаешь справедливость и пытаешься действовать справедливо при любых обстоятельствах?

— Люди говорят, что я справедлив.

— А ты веришь в Бога?

— Не могу сказать, чтобы между нами установились особенно хорошие отношения, но я признаю Его существование.

— Тогда скажи мне, как по-твоему: чья справедливость больше, твоя или Божья?

— Я об этом никогда не задумывался.

— А что, это требует длительных раздумий? — удивился ангел. — Если человек может быть справедлив, не должен ли тот, кто создал его, быть более справедливым? Откуда вообще взялось человеческое чувство справедливости? Кто источник справедливости?

— Ладно, допустим, что справедливость Бога больше. Но к чему ты клонишь?

— Ты видишь несправедливость в этом мире? Ты видишь, как люди воруют, клевещут, угнетают и убивают? Ты видишь людей, которым все это сходит с рук и их не привлекают за это к ответственности?

— Постоянно.

— Ты видишь, как честных, добрых, хороших людей унижают и используют?

— Да.

— Если ты, будучи справедливым человеком, обладал бы абсолютной властью, разве ты закрыл бы на это глаза?

— Конечно же, нет.

— В таком случае, друг мой, скажи мне, если бы не было жизни после смерти, не было бы времени, когда людей призывали бы к ответственности, позволил бы всемогущий Бог, которого ты считаешь более справедливым, чем ты сам, свершиться всей этой несправедливости?

Я ничего не сказал, но ангел, казалось, и не ждал ответа.

Мы допили свой чай. Я подумал обо всем, что ангел рассказал мне, и о том, что впервые с тех пор, как я его повстречал, он перестал вести себя так беспечно, перестал пытаться успокоить меня. Если бы все это рассказал мне кто-то другой, я бы не стал слушать, но сейчас было важно не то, что говорилось, а то, кто это говорил. А говорил мне это ангел. Он рассказывал мне лишь то, что знал. Более того, этот ангел заботился обо мне и желал мне только добра. И не только мне. Я чувствовал, что он заботился обо всех. Ангел Смерти беспокоился о нас, людях, беспокоился о людях, забывших о нем и уже не способных по-настоящему ощущать жизнь из-за того, что они позабыли о смерти, людях, не ощущавших жизнь и не знавших, как умереть…

— А я думал, что ангелам беспокоиться не о чем, — вздохнул я. — Почему ты не попросишь Бога дать тебе менее хлопотную работу?

— Я не выбирал свою работу, — улыбнулся он. — Я не мог этого сделать, ты сам знаешь. Но если бы мне было дано право выбирать, то я все равно хотел бы стать Ангелом Смерти.

— А ты и вправду кровожаден, дружище, — улыбнулся я.

— Я люблю свою работу. Что бы там люди обо мне ни думали, я все равно считаю, что делаю доброе дело. Если бы меня не было, только представь себе эпидемию эгоизма, которая охватила бы весь мир. Эгоизм и так силен, а так он вознесся бы до небес, увеличив число богов от одного до шести миллиардов. — Помолчав, он взглянул мне в глаза: — Вот скажи мне, Омер, если бы эпидемия эгоизма захватила весь мир, как бы люди стали светом?

Омер. Ребенок 23

Мне казалось, будто я сплю. Не знаю, каким был Мир Света, но в этом мире лучше всего было находиться на спине у дельфина. Когда Счастье пришло в этот мир, оно, должно быть, большую часть времени провело, катаясь на спине у дельфина. Аромат Счастья на спине дельфина Омера был настолько силен, что я даже не задумывался о том, куда мы плывем, пока мы не подобрались к Ослиному острову.

— Ну, вот мы и на месте. — Дельфин Омер подплыл к берегу. — Перед тем как я получил твое письмо, я видел здесь лебедя. Я хотел с ним поговорить, но тут услышал твои слова и тут же поплыл к тебе. Давай посмотрим, может быть, он еще здесь?

— Что ты говоришь? Ты имеешь в виду лебедя, который побывал в Мире Света? Он здесь?!

Дельфин Омер кивнул, и я скатился с его спины в воду. Поднявшись на поверхность, я посмотрел на остров. Я осмотрел сушу, воздух и воду вокруг острова, но так и не увидел лебедя.

— Его здесь нет, — протянул я. — Должно быть, он уже улетел.

— Гляди, вон он!

Дельфин Омер мотнул головой в сторону, и я увидел лебедя. При этом я ощутил некоторое разочарование. Это был совершенно обычный лебедь. До этого я видел пару лебедей в зоопарке, а эта птица даже не произвела на меня особого впечатления.

— И это лебедь, ставший светом? — удивился я. — Никакого света в нем я не вижу.

— Ты не видишь в нем света, потому что мы еще не стали светом. Давай позовем его!

— Как же мы его позовем? Разве он услышит нас?

— Мы позовем его так же, как ты позвал меня. Своим сердцем. Мы создадим для него послание.

Закрыв глаза, мы начали в сердцах своих писать послание лебедю. Не знаю, о чем подумал дельфин Омер, но мое послание было таким:

«Дорогой лебедь!

Во-первых, мне хотелось бы извиниться за то, что я не посчитал тебя лебедем, ставшим светом. Честно говоря, я ожидал увидеть сияющего лебедя. Но раз дельфин Омер говорит, что ты стал светом, тогда это, наверное, правда, потому что я верю всему, что говорит дельфин Омер. Я верю ему, потому что его слова идут из сердца в сердце. Я надеюсь, что мои слова также будут услышаны сердцем твоим, и ты прилетишь к нам, потому что мы хотим стать светом, как и ты. Дорогой лебедь! Пожалуйста, прилетай, прилетай к нам и расскажи нам о том, как стать светом».

Как только я закончил свое послание, лебедь пробежал по земле и взлетел в воздух, направившись к нам. Размах его крыльев был настолько велик, что любой, кто рисовал ангелов с крыльями, подумал бы, что это ангел летит по небу.

Через пару секунд он приземлился прямо перед нами.

— Пребудь во свете, Омер, — сказал лебедь.

— И ты пребудь во свете, дорогой лебедь!

Наклонившись к дельфину Омеру, я спросил его, не рассказывал ли он обо мне лебедю.

— Конечно же, он рассказывал мне о тебе, — вмешался лебедь.

— Знаешь ли, дорогой лебедь, — произнес дельфин Омер, — недавно ребенок Омер и я пообещали друг другу стать светом.

Лебедь ничего не сказал, но, судя по его виду, он был очень рад это слышать.

— Так ответь же нам, дорогой лебедь! — воскликнул дельфин Омер. — Мы хотим узнать все, целиком и полностью. Расскажи нам о том, что ты видел в Мире Света. О Бессмертных, с которыми ты встречался, о том времени, что ты провел с ангелами… Какой он, это Мир Света? И как ты одолел свое Чудовище Я? Мы хотим все это знать.

Лебедь наклонил голову, как будто ему было нечего сказать.

— Да, пожалуйста, расскажи нам, — встрял я. — Мы, Омеры, хотим стать одним Омером, единым. Дельфин Омер хочет видеть себя, когда смотрит на ребенка Омера, а ребенок Омер хочет видеть себя, когда он смотрит на дельфина Омера. Мы хотим укротить наших Чудовищ Я и обрести свет, что скрывается в глубинах наших душ. Мы хотим войти в Мир Света и повстречать там Счастье и Свободу. Мы хотим разговаривать с ангелами и пить с ними теплое молоко с медом. Мы хотим плавать вместе. Ах, интересно, есть ли море в Мире Света?

— Я уверен, что есть. Правда, дорогой лебедь? — спросил дельфин Омер. — Пожалуйста, скажи нам, как там все устроено?

— Дорогой Омер…

Я почувствовал, как мое сердце задрожало от восторга.

— …надеюсь, ваше прекрасное желание стать светом скоро исполнится.

Больше лебедь ничего не сказал.

— Разве ты не расскажешь нам о Мире Света? — не удержался я.

— Простите меня, — ответил лебедь. — Я уже рассказал дельфину Омеру все необходимое и знаю, что он поделился своими знаниями с ребенком Омером. Больше мне сказать нечего.

— Как это возможно? — изумился я. — Как это — больше сказать нечего? Мы же ничего не знаем. У нас так много вопросов…

— Вы знаете все, что нужно, — возразил лебедь. — Нужно просто любить. Любить все сильнее, сильнее и сильнее. Ваша любовь без условий подарит вам ответы на все вопросы.

— Но лебедь…

— Извините, сейчас мне пора идти. Но знайте, что вы всегда пребудете в сердце моем.

— Благодарю тебя, дорогой лебедь, — сказал дельфин Омер. — Благодарю тебя за все.

Дельфин покосился на меня, и я понял, что настаивать больше не следует, и потому тоже поблагодарил лебедя.

— Эм-м-м… еще кое-что. Ты не назовешь нам свое имя? — поинтересовался дельфин Омер.

— Вы его уже знаете, — ответил лебедь.

Правда? Мы действительно знали его имя?

Расправив свои огромные крылья, лебедь сказал:

— Пребудьте во свете.

И прежде чем мы успели спросить, откуда мы знаем его имя, он взмыл в небеса, а затем вновь спустился к поверхности воды, покружил вокруг нас немного и полетел к солнцу. Глядя на него, я вдруг услышал его голос в своем сердце.

Судя по тому, как вздрогнул дельфин Омер, внезапно повернувшись ко мне, я понял, что он услышал то же самое. Лебедь сказал:

— Меня зовут Омер.

Омер. Взрослый 24

— Если бы эпидемия эгоизма захватила весь мир, как бы люди стали светом?

Я не понял почему, но Ангел Смерти достучался до моего сердца этими словами. Смогут ли люди стать светом?

Как слова, которых я никогда раньше не слышал и значения которых не понимал, могли казаться такими знакомыми? Могли задевать струны в глубине моей души?

— Что это означает? — спросил я. — Стать светом?

— Ну, знаешь, люди… становятся светом…

— Нет, к сожалению, не знаю.

— Я говорю о людях, которые обрели свет, покоившийся в глубине их души. Ты о них слышал?

— Нет.

Повернувшись, ангел взглянул на Холм Пустоши.

— Итак, ты мне о них расскажешь? — поинтересовался я.

— О котором из них ты хочешь услышать?

— Неважно, о ком угодно, просто рассказывай.

— Тут рассказами не поможешь. Тебе нужно самому увидеть. — Ангел помолчал немного. — Может, поплаваем вместе?

Ну и ну! Поплавать на яхте с Ангелом Смерти! Да уж, моя жизнь становилась все интереснее и интереснее. Может, мне даже захочется ненадолго отложить свою смерть, чтобы написать мемуары. Такая книга точно станет бестселлером!

— И куда же мы направимся? — спросил я, чувствуя себя преисполненным восторга юнгой.

— Ты ведь спрашивал меня о тех, кто стал светом. Если хочешь, мы можем навестить одного из них.

— И мы поплывем туда на яхте? Но, капитан, ветра-то нет!

— Воли к тому, чтобы отправиться туда, будет вполне достаточно. Воля сильнее ветра. Она поведет лодку.

— Ну, как скажешь, — пожал я плечами. — Поплыли!

Слова едва успели слететь с моих губ, как яхта внезапно сдвинулась с места и поплыла к Холму Пустоши. Море было совершенно спокойным, ни один куст на острове не шелохнулся, белый флаг на мачте не трепетал на ветру, но из-за скорости, с которой мы двигались, казалось, будто мы попали в шторм.

Омер. Ребенок 24

— Нужно просто любить. Любить все сильнее, сильнее и сильнее, — сказал тогда нам лебедь Омер.

С тех пор как он произнес эти слова, прошел уже месяц, и все это время мы с дельфином Омером пытались делать именно это: любить друг друга.

Первые пару дней мы были слегка сбиты с толку. Вернее, это я был сбит с толку. После слов лебедя Омера дельфин Омер тут же начал любить меня. Конечно же, он любил меня больше, чем я его. Я скорее пытался понять, почему же лебедь Омер нам ничего не рассказал, раз уж так много всего знал. В конце концов, он ведь побывал в мире, где нас не было, а нам нужна была помощь того, кто побывал в том мире. Кроме того, преградой нам было чудовище, которое следовало победить, — и в такой ситуации лебедь Омер лишь велел нам любить друг друга!

Для того чтобы сказать это, не нужно становиться светом. «Любите друг друга». Я много раз слышал эти слова от кого угодно: от мамы, папы, дедушки и бабушки, дяди и тети, учителей и даже от детей в школе. Я читал эти слова в книгах и слышал их в мультфильмах. Все говорили о том, что нужно «любить друг друга». Именно поэтому я не видел ничего необычного в словах лебедя Омера.

Но впоследствии то, что я пережил с дельфином Омером, заставило меня понять, что «любовь» — это не просто слово. Я видел любовь собственными глазами. Она была живой. Она жила в глазах дельфина Омера.

Увидев любовь, я понял, что до встречи с дельфином Омером я никого по-настоящему не любил. Раньше я любил лишь тех, кто хорошо относился ко мне, с кем я ладил, с кем мне было весело. В особенности я любил тех, кто любил меня. Но любил не я, любило мое Чудовище Я. Теперь я понял, что любовь Чудовища Я не похожа на ту любовь, которая живет в глазах дельфина Омера. Не похожа на любовь, о которой говорил лебедь Омер.

За этот месяц любовь из глаз дельфина Омера ни разу не перешла в мои глаза. Я уверен в этом, ведь иначе я ощутил бы ее. Я действительно хотел этой любви, но не ощущал ее. Тем временем произошло кое-что еще. Так как я все время проводил с дельфином Омером, понемногу аромат любви перешел и на меня.

Любовь пахла розами. Странно, но ее аромат никогда не исчезал, он не растворялся в воздухе. Когда я впервые встретил дельфина Омера, он сказал: «В этом мире все исчезает». Но этот аромат не развеивался. Что бы ни случилось, он не исчезал.

— Ты сказал: «В этом мире все исчезает». Но смотри — аромат любви не развеивается, — сказал я дельфину Омеру.

— Помнишь историю о Бессмертных? — улыбнулся он. — Красота, Свобода, Счастье и другие Бессмертные, увидевшие, что в нашем мире все исчезает, оставляли здесь лишь свой аромат. Видишь ли, Любовь была единственной Бессмертной, которая не испугалась смерти и осталась в нашем мире, и поэтому ее аромат никогда не рассеивается.

Так прошел месяц… Месяц Любви. Может быть, мы и не стали светом, но в остальном все было прекрасно. Ведь путешествие навстречу свету, рука об руку — или плавник о плавник? — с моим другом было столь же восхитительным, как и свет.

Омер. Взрослый 25

Яхта Ангела Смерти плыла вперед. Солнце село, и вскоре стало темно. Взошла луна, звезды засияли ярче. И все это произошло за каких-то десять минут. Но больше всего меня удивило то, что я увидел на берегу. Вернее, то, чего я не увидел. Там не было ни огней электричества, ни машин, ни санаториев, ни кафе на набережных. На месте оставался лишь Холм Пустоши. На берегу раскинулись каменные и кирпичные домики. В некоторых из них горели факелы. Судя по тому, что я увидел в темноте, мы должны были преодолеть расстояние по меньшей мере в двести лет. И все же я не смог удержаться и, повернувшись к Ангелу Смерти, с глупым видом спросил у него:

— Мы совершили путешествие во времени, правда?

Видимо, он решил не отвечать. Вместо этого он указал на небольшую бухту у подножия холма. На берегу стоял маленький домик. Лодка подплыла к берегу и вскоре, дрогнув, села на мель.

— Какой это год? — спросил я.

— Смотри, вон она, — невпопад ответил ангел.

Повернув голову, я увидел женщину в белой ночной рубашке, вышедшую из домика. Женщина была очень красива. У нее были белая кожа и длинные черные волосы, переброшенные через одно плечо. Находясь всего в нескольких метрах, она не видела ни нас, ни лодки. Женщина пошла по пляжу.

Прежде чем мне представилась возможность спросить у Ангела Смерти, кто она такая, он повернулся ко мне и шепнул:

— Она обо всем знает. Знает о том, что сейчас в последний раз ее ноги ступают по песку, в последний раз ее глаза смотрят на луну, это последняя ночь, когда она будет просить своего Друга прийти. Но она не грустит. Гляди, ее тело дрожит от счастья.

Женщина, не раздеваясь, вошла в воду по колено и, сложив руки на груди, сказала:

— Твое желание — закон для меня, Друг мой. Прекрасно исчезновение миров, деление теней, прекрасно быть разрезанной на части. Благодарю Тебя, Друг, за то, что призвал меня. Благодарю Тебя за каждое мгновение моей жизни. Ты дарил мне испытания, чтобы я могла утешиться в Тебе, Ты посылал мне безжалостных врагов, чтобы могла я укрыться в милости Твоей, и сейчас Ты убьешь меня, чтобы я вечно жила в Тебе. Благодарю Тебя, о Друг! Ты оставил меня во тьме, чтобы могла я возжаждать света Твоего. Настал день, когда я утолю свою жажду этим светом. Настал день, когда я стала светом, настал день, когда свет влился в Свет. Возлюбленный мой, я совершала ошибки в любви, но Твоя любовь перечеркнет мои ошибки этой ночью. Ах, эта ночь, источник радости моей! Ночь покрыла землю тьмой, словно неутолимой жаждой. Эта прекрасная ночь, священная ночь, исполненная сострадания, скроет от глаз людских то, чему суждено свершиться. Она скроет убийство, чтобы никто не успел спасти меня и остановить моих убийц от кровопролития.

Омер. Ребенок 25

Рождался ли еще когда-либо в мире ребенок, принимавший каждую волну в море за своего дельфина? Голодный ребенок, чей голод насыщался одним лишь видом его друга дельфина? Ребенок, верящий в то, что солнце встает лишь для того, чтобы он мог повстречаться со своим дельфином, а ночью полнолуние наступает лишь для того, чтобы он мог лучше разглядеть своего дельфина?

Ребенок, чьи мысли, мечты, дни и ночи исполнены его дельфином, ребенок, который дышит своим дельфином, ребенок, который не может жить без своего дельфина?

Я знаю, что такой ребенок есть. И его имя — Омер. Но я не знаю, ребенок ли он или дельфин, потому что за последние несколько недель с каждым днем дельфин Омер и ребенок Омер все больше сливались в один образ, и когда один из Омеров о чем-то думал, второй произносил это вслух. Когда один из Омеров царапал спину о камни, боль чувствовал другой, а когда один радовался, второй улыбался. И еще много, много подобного…

Когда один Омер смотрит на другого, он еще не может увидеть себя, но в эти дни, когда близится конец лета, на лицо дельфина Омера падают лучи света, и я знаю: очень скоро я пойму, что мой друг стал светом!

Омер. Взрослый 26

Выйдя из воды, женщина села на линии прибоя. Склонив голову и закрыв глаза, она принялась напевать песню. Мелодия была такой тихой, что лишь она могла услышать ее.

— Кто это? — спросил я.

— Та, что любит без условий. Святая. Она жила одна в этом домике много лет.

— Почему она все это сказала? Она говорила так, как будто вот-вот умрет. Пожалуйста, объясни мне, что происходит.

— Она рано вышла замуж и уже через год потеряла своего супруга. После смерти мужа многие мужчины предлагали ей руку и сердце. Одним из них был человек, обладавший властью в этом городе. Однако она ответила отказом на его предложение. В этот момент и начались ее неприятности. О ней злословили, ее оскорбляли, люди были к ней несправедливы. Первое время, зная ее святость, жители города не верили слухам. Но вскоре человек, чье сердце было отмечено злобой, нашел себе приспешников, которые не могли смириться с тем, что какая-то женщина пыталась достичь высокого духовного уровня. Они же о таком духовном уровне не могли и помыслить, ведь в их сердцах не было любви. Вместе все эти люди начали создавать более правдоподобные слухи о ней. Сначала они заявили, что она считает себя пророком. Затем они пошли дальше, утверждая, что она возомнила себя богом, предоставив в качестве доказательства ее стихи, написанные в опьянении от Божественной Любви. Зная о ее мистических устремлениях, но не представляя себе, что творится в ее сердце, люди поверили в эту ложь. В конце концов ей приказали покинуть город, но она отказалась оставить землю, где родилась, выросла, а самое главное — встретила свою любовь. Прошло время, и губернатор, веривший в ее невиновность, издал указ о том, что эта женщина может оставаться в городе до самой смерти и никто не имеет права заставлять ее уехать. После этого указа у людей, чьи глаза были исполнены ненависти, не оставалось другого выбора, кроме как убить ее.

Когда Ангел Смерти говорил, я чувствовал напряжение в его голосе, голосе верного последователя. Когда он описывал святую, его огромные голубые глаза сияли, но при упоминании ее врагов его глаза сужались. Пока я размышлял над его словами, из-за домика внезапно выбежали двое мужчин с кинжалами и спрятались за камнем неподалеку от святой. Она не видела убийц, но, прекратив напевать мелодию, вдруг посмотрела на нас.

— Добро пожаловать, о сострадательный ангел! — воскликнула она. — Я ждала тебя.

— Откуда ты знала, что я приду? — спросил Ангел Смерти.

Не ответив, святая улыбнулась.

Ангел подошел к ней.

— О друг ангелов, даешь ли ты мне разрешение забрать твою душу?

— Какой странный вопрос, о щедрый ангел, — вновь улыбнулась святая. — Разве кто-то спрашивает разрешения на то, чтобы вручить подарок?

Протянув руки к Ангелу Смерти, святая начала декламировать:

Иди же сюда, не медли, О преисполненный сострадания ангел! Опусти же ладонь свою на сердце мое, И вырви его из груди. Не знаешь ли ты, что в этом радость моя? Так приближусь я к Другу своему, Приближусь к нему с каждой каплей      крови моей, что прольется на землю. Я ждала тебя так долго, Знаешь ли ты, о ангел милосердия, Что давным-давно тебя полюбила Любовь. Знаешь ли ты, о ангел жизни, Что тот, кто не возжаждал тебя,                                    не познал любви?

Как только святая произнесла последние слова, — «тот, кто не возжаждал тебя, не познал любви», — все потемнело. Я ничего не видел, совершенно ничего. Ни святую, ни Ангела Смерти, ни что-либо еще…

— Что происходит? — завопил я. — Что происходит?!

Куда все исчезло?

Омер. Ребенок 26

В пол шестого утра я отправился к бухте у Холма Пустоши, чтобы встретиться с дельфином Омером. Придя туда, я услышал его голос:

— Пребудь во свете, Омер.

— Пребудь во свете, дельфин Омер.

Когда дельфин Омер подплыл, я заметил, что любовь в его глазах стала еще живее, но прежде чем я успел сказать ему об этом, он произнес:

— Нам нужно поговорить, Омер. У меня для тебя две хорошие новости. Одна из них точно тебя обрадует, но вот другая, возможно, заставит тебя грустить.

— Грустить? Из-за хороших новостей?

Кивнув, дельфин посмотрел на Холм Пустоши, острова вдалеке и облака.

— Расскажи же мне, что случилось?

— Я расскажу тебе обе эти новости, но сначала мне нужно открыть тебе кое-что еще. Кое-что, о чем я тебе еще никогда не говорил.

— Что же?

— Помнишь, я рассказывал тебе, как впервые повстречал лебедя Омера?

— Да…

— На следующий день после того, как я встретил лебедя Омера, кое-что произошло. И это касается тебя.

— Что же произошло? Расскажи мне!

— В тот день я плавал неподалеку от Песчаного острова и внезапно заметил на берегу что-то необычное. На пляже, вытянув ноги, сидела какая-то женщина. И это было странно, потому что у берега не было лодки, которая могла привезти ее туда, а самое главное, у этой женщины были ярко-красные руки.

— Ярко-красные?!

— Да, ярко-красные. Подплыв к берегу, я увидел, что она ела гранат. Подняв голову, она посмотрела на меня и сказала: «Гранат един, он только один. Ты тоже станешь единым».

Она ела гранат? И сказала: «Гранат един, он только один»? Правильно ли я расслышал слова дельфина Омера?

— Это была старушка, и она ела гранат? И она сказала, что гранат только один? Но я тоже видел эту старушку! Это Краснорукая Старушка! Но она…

— Я знаю, она сказала мне, что встретила тебя. И то, что мы с тобой общаемся каждый день, стало возможным лишь благодаря этой старушке.

— Благодаря ей?

— Когда я встретил ее, у меня еще не было имени. Я был просто дельфином. Старушка спросила, как меня зовут. Так как я тебя еще не встретил, то очень удивился тому, что она может говорить со мной, потому что вообще-то дельфины не могут общаться с людьми. Но я понимал ее слова, а она понимала мои. Я сказал ей, что у меня нет имени. «Что ж, тогда я назову тебя Омером, — сказала она, а потом громко крикнула: — Омер един, он только один!» После этого она рассказала мне о тебе и о вашей встрече. Она рассказала мне, что ты звал своего ангела днем и ночью и решил, что твой ангел так никогда и не придет.

— Но…

— На самом деле это неправда. Твой ангел действительно приходил всякий раз, когда ты звал его. Он просто не показывался тебе, потому что хотел, чтобы ты вошел в Мир Света и повстречал его там. Если ты сможешь войти в Мир Света, ваша дружба станет вечной.

Я смотрел на дельфина Омера, не отрывая взгляда, и слушал его, затаив дыхание. Мне казалось, что если я вздохну, то не услышу его слов и никогда не смогу услышать их вновь.

— Для того чтобы войти в Мир Света, тебе нужно было найти друга, которого ты полюбишь без всяких условий. Старушка сказала, что этим другом стану я. Она знала, что я тоже ищу такого друга. Так как я уже поговорил с лебедем, слова старушки о Мире Света и о том, что меня зовут Омер, не показались мне странными. Но я все же спросил ее, откуда она все это знает. «Я ангел, — ответила она. — Ангел, посланный ребенку, который хочет подружиться с ангелами, и дельфину, который хочет стать светом». После этих слов я засыпал ангела вопросами. Я спросил у старушки, как мне найти тебя и почему мы должны любить друг друга, почему бы тебе не полюбить другого ребенка, а мне — другого дельфина. А еще — как мы будем говорить друг с другом? Старушка сказала, что мы с тобой уже встречались до начала времен, миллиарды лет назад в Мире Света, а тем, кто встретился и полюбил друг друга там, суждено встретиться и полюбить друг друга и в этом мире. Именно так мы и отыскали друг друга, ребенок Омер, ведь мы любили еще до того, как узнали об этом. После этого она прочитала мне письмо, в котором ты звал меня, и вызвалась привести меня к тебе.

— Так это она была тем голосом, который читал тебе мои письма?

— Вот именно… Как видишь, ребенок Омер, ангелы помогли нам сойтись. Один ангел привлек меня в эти воды, другой подсказал тебе позвать дельфина, третий пригласил лебедя, чтобы тот прилетел сюда издалека, четвертый ангел сделал так, чтобы ребенок и дельфин смогли общаться. Так мы встретились, ребенок Омер… Рассказав мне все это, старушка предложила: «Теперь я проведу тебя до острова, где Омер ждет тебя, хорошо?» Когда я радостно кивнул, старушка опустилась в воду и внезапно превратилась в прекрасную русалку с длинными черными волосами, загорелой кожей и зелеными глазами. Мы поплыли к острову, где был в это время ты. По дороге она велела мне не рассказывать тебе об этом, потому что тебе нужно было сосредоточиться на любви ради света, а не на встрече со своим ангелом. Именно поэтому, когда ты был расстроен из-за своего ангела, я сказал тебе, что он не пришел по какой-то очень важной причине. Я просто не мог сказать тебе больше… Вот такая история, ребенок Омер. Все остальное ты знаешь.

— Но… Но почему ты рассказываешь мне все это сейчас?

— Потому что это связано с хорошими новостями, которые я принес тебе. — Он немного помолчал. — Ну…

— Что «ну»? — нетерпеливо переспросил я.

— Понимаешь, Омер… Первая хорошая новость заключается в том, что я уже стал светом.

— Что? Когда это произошло? Как это произошло? — подпрыгнул я.

— Три дня назад.

— Три дня назад?! Почему же ты ничего не сказал мне? Ты стал светом и ничего мне не сказал?

— Вообще-то я не собирался говорить тебе это до тех пор, пока ты тоже не станешь светом, но теперь мне приходится это делать.

— Приходится? Как ты понял, что стал светом, расскажи мне! Расскажи мне, что произошло!

— Во-первых, около недели назад неподалеку от бухты у Холма Пустоши я увидел огромную акулу.

— Акулу? Здесь?

— Да, они всегда жили здесь. Но чтобы ты не волновался, я не стал тебе ничего говорить.

— И что же случилось?

— Повинуясь инстинктам, я должен был бы испугаться акулы, но не смог. Я попытался нахмуриться, но не смог сделать и этого. Более того, угадай, что я сказал? «Пребудь во свете!» Представляешь, Омер, я поздоровался с акулой. И в этот момент я вдруг увидел свет в глазах акулы! Чистый свет! После этого я понял, что вскоре стану светом, и не ошибся. Три ночи назад я увидел свет, бивший с неба. Сначала я подумал, что это падающая звезда. Но сгусток света несся ко мне. Приблизившись, он вошел в меня, и затем…

— Скажи мне, что же случилось затем?

— Свет заговорил со мной. «Я искал твой свет», — сказал он. Я как раз собирался ответить: «Это я искал свет», когда внезапно, благодаря тому свету, что вошел в меня, я смог заглянуть в собственную душу. Внутри меня было два дельфина. Один из них был иссиня-черным и казался диким, другой же был сделан из света. Дельфин из света обнял черного дельфина, и в этот момент они стали одним дельфином. Из этого дельфина ударили лучи света, и вся моя душа оказалась залита им. Собственно, все было залито светом, потому что в этот миг моя душа стала всем.

— Ух ты! Ух ты!!!

— Так это и произошло, ребенок Омер. Я собирался подождать и лишь затем поделиться с тобой, но у меня не осталось выбора, поэтому я рассказываю тебе это сейчас.

— А почему тебе приходится рассказывать мне это прямо сейчас?

— Это связано со второй новостью, которую я должен открыть тебе. — Он опустил голову, а затем взглянул мне в глаза. — Омер, я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не будешь грустить из-за этой новости, хорошо? Пообещай мне, что не станешь грустить и не откажешься от того, чтобы стать светом.

— Что ты пытаешься сказать, дельфин Омер? Почему ты так говоришь?

— Прошлой ночью я кое-кого встретил. Он был очень хороший. Если бы ты его знал, он бы тебе тоже понравился. Мы с ним немного поговорили… и… после он поведал мне один секрет.

Дельфин Омер замолчал. Казалось, ему трудно подбирать слова.

— Ну же, расскажи мне! Какой секрет?

— А ты не будешь грустить?

— Не буду. Рассказывай!

— Он сказал, что меня призвали. И поэтому… поэтому сегодня утром мне нужно повиноваться зову и уходить…

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Мое тело уйдет, вот и все.

— Что? Что ты говоришь, дельфин Омер? Ты не мог бы выражаться яснее?

— Улыбнись, Омер, так тебе больше идет. У тебя лицо покраснело.

— Пожалуйста, пожалуйста, расскажи мне все до конца!

— Ну… я покину этот мир, вот и все.

— Что?!

— Я умру. Но ты не грусти, ведь моя жизнь на этом не закончится.

— Что происходит, дельфин Омер? Пожалуйста, объясни мне, что происходит?

— Тот, с кем я говорил прошлой ночью, сказал мне, что это случится сегодня утром… Сегодня утром, когда солнце взойдет над Холмом Пустоши, я увижу луч света в глубине моря, и тогда мне нужно будет плыть на юг, за этим лучом. Свет приведет меня в рыболовную сеть, и меня поймают рыбаки. Мои плавники запутаются в сетях, и так как я не смогу подняться на поверхность, то начну задыхаться. Но тут два молодых рыбака втащат меня в лодку. Один из рыбаков крикнет: «Проклятое животное! Оно уничтожило наши сети!» — и выхватит перочинный нож. Он попытается выместить свою злость из-за порванной сети на моем теле, а второй рыбак будет пытаться прожечь сигаретой мою кожу. Делая все это, они примут рефлексы моего тела за агонию боли и рассмеются. Тот, кого я повстречал, велел мне не пугать их до тех пор, пока они не завершат свою задачу. Поэтому мне нельзя будет проявить мою благодарность к ним за то, что они отправят меня к Источнику Света. В особенности мне следует следить за тем, чтобы не улыбнуться им, ведь иначе они испугаются и выбросят меня обратно в море до того, как выполнят свой долг.

— Что ты говоришь, дельфин Омер? Что все это значит? Откуда человек, с которым ты говорил, знает обо всем этом?

— Кому об этом знать лучше, чем Ангелу Смерти?

— Ангелу Смерти?

— Да. Он очень добрый. Он даже попросил у меня разрешения забрать мою душу. Я очень удивился, но он сказал мне, что не имеет права без разрешения забирать душу того, кто собрался стать светом.

— И что ты ему сказал? Ты не дал ему такого разрешения, правда? Ты ведь сказал ему, что не можешь уйти, правда? Ты сказал ему, что любишь в этом мире ребенка и не готов уходить, оставить этого ребенка одного, правда? Скажи мне, дельфин Омер, скажи мне, что ты не дал ему разрешения.

Молчание дельфина Омера было для меня достаточно ясным ответом.

Омер. Взрослый 27

— Да, тут не помешает немного света, — сказал Ангел Смерти.

Точно так же, как и в тот раз, когда я восстал из могилы, непроглядная тьма сменилась серым туманом. Туман развеялся, оставив лишь дымку, и я увидел Ангела Смерти. Подняв голову, я огляделся. Яхта стояла на якоре у Цветочного острова, в том самом месте, где мы и находились до того, как отправились в плавание. На небе ярко сияло солнце.

— Что случилось со святой? — пробормотал я, поворачиваясь к Ангелу Смерти.

— Она обрела то, чего жаждала, после семнадцати ударов кинжалом. Отсутствие сопротивления с ее стороны и молчание в то время, когда ее тело кромсали кинжалами, вселили страх в сердца убийц, страх, какого они еще не ведали в своей жизни. Каждый удар кинжалом разжигал новую искру радости в ее глазах. Если бы убийцы поняли, что слезы, льющиеся из ее глаз, были слезами радости, а не слезами боли, они впали бы в панику и убежали, не исполнив свой долг. Но они завершили свое задание, что вселило еще большую тьму в их сердца, а затем бросили ее тело в море, которое она всегда так любила.

— Ну все. — Я выпрямился. — Пора тебе ответить на мои вопросы.

— Какие вопросы?

— Пора уже все мне объяснить. Я сделал, что мог. Ты пригласил меня на свою лодку, и я пришел. Ты угостил меня теплым молоком, и я его выпил. Ты отправил меня в морг, поместил в гроб, показал мне мои похороны и даже запер в могиле! Ты говорил, а я слушал. Ты хотел, чтобы я доверился тебе, и я так и сделал. Ты говорил что-то странное, но я не переспрашивал, что же ты имеешь в виду. Сейчас ты чуть было не заставил меня смотреть, как убивают святую. С меня хватит. Думаю, я заслужил объяснений.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Все. То, на что ты намекал, но не пояснял свою мысль. Почему ты пришел ко мне, почему не позволил мне умереть, почему заговорил об Утраченном Лете и всем том, о чем я должен был вспомнить? Почему некоторые твои слова производили на меня такое впечатление, почему они звучали столь знакомо, но я не понимал, где уже слышал их? Когда я умру, если не стану пить таблетки сейчас? Я хочу знать все. Но самое главное, я хочу выяснить… почему я? Почему? Кто я такой, что Ангел Смерти спрашивает разрешения на то, чтобы забрать мою душу, как он спрашивал святую? Кто я такой, что Ангел Смерти делает все возможное для того, чтобы я не умер?

Я внимательно смотрел на его лицо, пытаясь увидеть его реакцию. Если сейчас ангел вновь уйдет от ответа, то, несмотря на все мои добрые чувства к нему, уважение, а может быть, и любовь, я стану презирать его.

— Я знаю, что происходит в твоей душе. — Он заглянул мне в глаза, а затем сел рядом со мной, опустив ладони мне на плечи. — Если ты не против, то начнем с твоего последнего вопроса. Почему именно ты?

Я благодарно кивнул.

— Почему ты? Почему ты… На самом деле ты сам можешь ответить на этот вопрос, Омер. Ответ достаточно прост.

— Прошу тебя. Мы ведь договорились.

— Ну ладно. Ты испытываешь все это из-за того, что так хочет Господь. Вот видишь, я же сказал, что ответ прост.

— Прошу тебя, в чем же причина? — не соглашался я. — Я хочу знать причину.

— Я уже назвал тебе причину. Этого хочет Господь. Разве может быть причина лучше?

— Не может. Но почему Господь этого хочет?

— А почему бы нет?

— А почему да? Чем я отличаюсь от всех остальных? Если уж мы говорим о той святой или любом другом святом, то я еще могу понять. Но я? Какое отношение я вообще имею к Господу? Я всего лишь эгоист. Безнадежный пессимист. Человек, исполненный горечи… Какое дело Богу до такого, как я?

— Это уже пусть Господь решает.

— Так что же это, Богу больше заняться нечем, как беспокоиться обо мне? Думать о том, проглочу или не проглочу я горсть таблеток? Присылать ко мне Ангела Смерти? Не смеши меня!

— Ты думаешь, что если Бог заботится о каждом из нас в каждый момент нашей жизни, то это каким-то образом бросает тень на его величие? Наоборот, величие этого и требует.

— Ладно, об этом говорить бессмысленно. Давай перейдем к другим ответам.

— Ну что ж, — сказал Ангел Смерти, — тогда перейдем к вопросу о времени твоей смерти. Если ты не проглотишь эти таблетки, то умрешь 1 ноября в 17:53.

— 1 ноября? 1 ноября этого года? Через полтора месяца?

Ангел кивнул.

— Но почему? Как? Каким образом?

— Этот твой недуг… припадки…

Я уже собирался выяснять, откуда он об этом знает, но затем решил перейти к более актуальному вопросу.

— У меня что, опухоль мозга?

— Я не врач, Омер. Как я уже сказал, я знаю лишь то, о чем мне сообщили. А сообщили мне о том, что ты умрешь 1 ноября в 17:53.

Узнав о точном дне и даже минуте моей смерти, я ощутил нечто странное. У меня опустились руки, и я опять почувствовал себя в западне. Смерть — это вообще странно, подумал я. Знать, что ты приговорен к смерти, и не иметь никакой возможности что-либо поделать с этим. А самое ужасное — то, что я оказался в этой ситуации из-за Бога, который известен своим бесконечным милосердием… Сначала он поражает тебя смертельным заболеванием в то время, когда ты еще молод, затем мешает тебе покончить жизнь самоубийством и, словно в насмешку, делает все это при помощи Ангела Смерти. Он вновь пробуждает в тебе желание жить, найти хоть какой-то смысл в жизни, и когда ты только отказался от идеи о самоубийстве, он сообщает, что через полтора месяца ты все равно умрешь. Вот такое оно, Божье милосердие!

Встав, я протянул Ангелу Смерти руку.

— Спасибо за все, друг мой. Было приятно с тобой познакомиться. Я говорю это искренне, поверь мне. Может, я и ошибаюсь, но мне действительно показалось, что ты меня полюбил. Я благодарю тебя и за это. Но сейчас я должен умереть.

— Это твое решение, Омер, — ответил Ангел Смерти. — Но не стоит забывать, что у тебя есть и другой выбор. Ты можешь выбрать не смерть, а вечную жизнь. Ты по-прежнему можешь разгадать тайну вечности.

— Вечная жизнь, вот оно что… — усмехнулся я. — Тайна бессмертия, о которой ты говорил, когда уложил меня в могилу. Ты это имеешь в виду?

Он кивнул.

— Ты сказал, что разгадать эту тайну можно лишь во время жизни на земле. И ты говоришь, что я умираю…

— Бессмертие можно получить лишь от Бессмертного, живущего в этом мире. Если ты найдешь этого Бессмертного, то тут же раскроешь эту тайну.

— Вот как?

— Ты помнишь историю Бессмертных? — помолчав, спросил ангел.

— Нет.

— Вспомни, миллионы лет назад в наш мир пришли Бессмертные, жившие в Мире Света, где все было вечным. Придя сюда, они начали путешествовать по нашей земле. Вскоре Бессмертные обнаружили, что в нашем мире все умирает, и потому они бежали обратно в Мир Света… Все Бессмертные покинули этот мир, кроме одного. И этот Бессмертный по-прежнему здесь. Он все время странствует по нашему миру, и все, к чему он прикасается, сохраняет свое существование навсегда. В мире, где все исчезает, благодаря этому Бессмертному можно все сделать вечным. Тайна бессмертия находится в этом Бессмертном, Омер, и ты уже встречал его, когда был ребенком.

— Я никого не встречал и никогда не слышал эту историю, — заявил я. — Прости, но я должен идти. Кстати, пожалуйста, выполни свою работу должным образом, когда я приму мои таблетки.

— Ты уйдешь, так и не услышав об Утраченном Лете?

— Какое это теперь имеет значение?

— Разве тебе не интересно, почему я здесь?

— Уже нет.

— Разве тебе не интересно, почему ты здесь?

— Мне нужно идти.

— Разве тебе не интересно, что написано в Книге Надежды? Книге, хранителем которой ты стал? В книге, которую ты должен передать дальше?

Я уже собирался сказать: «У меня нет никакой книги», когда внезапно вспомнил слова русалки о том, что я не могу умереть прежде, чем передам книгу.

В это мгновение все случившееся с того момента, когда я увидел русалку, пронеслось в моей голове: как она сказала, что мне нельзя умирать, как Ангел Смерти задавал мне один и тот же вопрос о моей душе, как они оба говорили о книге, как они оба советовали мне «вспомнить», как они хотели со мной подружиться и как они оба говорили о том, что можно все сделать вечным… Как Ангел Смерти назвал меня «Дитя Надежды», когда мы впервые встретились, и как он упомянул Книгу Надежды… Я устало взглянул на Ангела Смерти.

— Но почему я, почему? Чем я отличаюсь от всех остальных?

— Ты ничем не отличаешься, Омер, но у тебя была мечта, к которой ты стремился. К которой ты так упорно стремился.

— Какая мечта? Чего я хотел?

Он ничего не сказал.

— Ответы на эти вопросы были утрачены вместе с тем летом, не так ли? — пробормотал я. — Все тайны скрыты в Утраченном Лете, правда?

— Правда, — кивнул ангел. — Сейчас ты сжимаешь таблетки в руке только потому, что тем летом ты утратил связь с Бессмертным.

— Слушаю тебя. — Я сел за стол. — Расскажи мне об Утраченном Лете.

Омер. Ребенок 27

— Нет, это невозможно! — крикнул я. — Ты не мог дать разрешение Ангелу Смерти!

— Прошу тебя, Омер, не расстраивай меня своей грустью. Мы оба знали, что в этом мире все конечно, кроме любви. Теперь моему телу суждено умереть.

— Но я не хочу, чтобы ты умирал, не хочу!

— Омер, взгляни мне в глаза и ответь, любишь ли ты меня ради света?

Я кивнул.

— Тогда будь счастлив. Будь счастлив. Если ты сохранишь эту любовь и усилишь ее, вскоре ты достигнешь внутреннего света и мы встретимся, встретимся в Мире Света.

— Вскоре? Будет слишком поздно! Я хочу, чтобы ты был рядом со мной сегодня. Я не хочу терять тебя! Даже на секунду! — Я вздохнул. — Я хочу быть с тобой всегда и готов заплатить за это цену!

— Что ты имеешь в виду, Омер?

— Я убью себя. Вот что я сделаю. Мы уйдем отсюда вместе и никогда не расстанемся.

— Как ты можешь такое говорить?

— Я не хочу жить без тебя, дельфин Омер, разве ты не понимаешь?

— Не говори этого. Пока ты любишь меня, я буду с тобой, потому что Любовь все делает вечным.

— Но она не делает вечным тебя, — возразил я. — Она не позволит тебе остаться в живых!

— Умирает лишь плоть, Омер. И почему ты думаешь, что мы будем вместе, если ты убьешь себя?

— А почему нет?

— В Мир Света не войдешь, убив себя. Ты ведь знаешь, как туда можно попасть.

Я промолчал.

— Скажи мне, скажи, что не убьешь себя! — настаивал дельфин Омер. — Если ты будешь жить и любить, мы вскоре встретимся.

— Это правда? — спросил я.

— Без сомнения.

— И мы точно будем вместе?

Дельфин Омер радостно покивал головой, улыбаясь по-дельфиньи.

— Обещаешь?

— Обещаю, — ответил он. — Однажды мы наверняка встретимся вновь и с этого момента станем неразлучными. Мы будем жить на острове света и с этого острова будем видеть бесчисленные лики Любви. Любви, источника света. — Он взглянул мне в глаза. — Пообещай же мне. Пообещай, что ты не убьешь себя.

— Обещаю, — кивнул я. — Не убью.

— Теперь мое тело может умереть в мире, — прошептал дельфин Омер. — Пришло время сказать «пребудь во свете».

Он запрыгнул ко мне в лодку и погладил мое лицо плавником, нагнувшись вперед, чтобы обнять меня. Крепко сжав его в объятиях, я молчал.

Если вы хотите знать, как я чувствовал себя в это мгновение, представьте себе, что вы целое лето провели с дельфином, путешествовали с ним навстречу свету, полюбили его, и в тот момент, когда вы уже готовы были увидеть в нем себя, вы узнаете, что этого дельфина убьют.

— Я должен сказать тебе еще кое-что, — продолжал дельфин Омер. — Пришло время открыть книгу. Ангел Смерти сказал мне, что сегодня ночью заберет душу старика, и попросил передать тебе, что завтра ты сможешь открыть книгу, которую спрятал на Цветочном острове.

Я промолчал. Теперь книга стала мне безразлична.

— Пожалуйста, — дельфин Омер посмотрел на меня, — пожалуйста, открой ее. Это Книга Надежды. Книга, написанная ребенком, который подружился с ангелами. Когда я стал светом, мой ангел пришел и прочитал мне ее. История, описанная в этой книге, напоминает нашу. Она произошла в этом мире, но сама не из этого мира.

— Так значит, эта история заканчивается разлукой. — Я пытался не расплакаться.

— Там, где есть любовь, там нет разлуки, — ответил дельфин Омер. — Мы чудесно провели время вместе, Омер. Но на самом деле все это было пережито в твоей душе. Краснорукая Старушка, лебедь Омер и я — мы все жили внутри тебя и всегда будем там жить, так что наша история никогда не закончится.

— Но когда ты уйдешь, как же я смогу стать светом и найти тебя?

— Люби, Омер. Просто люби. Но люби без условий. Люби свою семью, детей в школе, учителей, море, чаек, ветер, скалы, землю, дождь… Люби даже тех рыбаков, которые отнимут у тебя мое тело, люби их не за то, кто они, но за свет, что живет в их душе… Неважно, кого или что ты будешь любить. Просто люби. Пытайся любить все так, как любишь меня. Тебе не нужны чудеса для того, чтобы обрести внутренний свет. До тех пор пока Любовь жива в твоем сердце, тебе не нужны говорящие дельфины, лебеди из света, не нужны ангелы, которые едят гранаты, и русалки, плавающие вокруг семи островов. Величайшее чудо — это любовь, когда любящий не ожидает получить что-то взамен. Если ты сможешь совершить это чудо, то другие чудеса тебе не понадобятся. Господь возжелает того, чтобы мы встретились вновь. Потому что Бог есть любовь.

— Я люблю тебя, — всхлипнул я. — И для того чтобы быть с тобой, я попытаюсь любить все так, как я люблю тебя.

Дельфин Омер улыбнулся, и я увидел счастье в его глазах. В этот момент я понял, что это счастье было не просто ароматом, который Бессмертный оставил после себя. Нет, это было само Счастье. Мои же глаза наполнились слезами.

— Уже поздно, — сказал дельфин Омер. — Моему телу пора покинуть этот мир. Но знай, что моя душа всегда будет здесь и на пути к свету ты никогда не останешься один.

Я опустил голову.

— Пребудь во свете, Омер, — сказал он.

— Пребудь во свете, Омер, — ответил я.

И тогда он нырнул под воду…

Омер. Взрослый 28

— Прежде всего мне хотелось бы извиниться перед тобой, Омер, — вздохнул Ангел Смерти, — это из-за меня ты утратил то лето.

— Из-за тебя? Но как это произошло?

— Я разлучил тебя с твоим единственным другом.

— Другом? О чем ты говоришь?

— Слушай меня внимательно. Представь себе, что сейчас раннее сентябрьское утро. Следуя совету своего друга, ты садишься в «Сафу» и плывешь к острову, где ты спрятал книгу. Ты не хочешь верить в то, о чем услышал день назад, и потому внимательно ищешь своего друга в волнах. Ты ждешь, что он внезапно выскочит из воды и начнет размахивать хвостом, как всегда делал раньше. Но ты ничего не видишь, кроме волн, и ничего не слышишь, кроме ветра. Если ты заплачешь, может быть, все будет по-другому, но ты не можешь плакать. Ты не можешь плакать, потому что потерял самого себя. Ты выходишь в открытое море и там, среди волн, видишь тело дельфина Омера. Оно красное, изорванное в клочья. Ты не можешь закричать, не можешь броситься в море, чтобы обнять его. У тебя начинает кружиться голова. Тебе едва хватает сил на то, чтобы повернуть руль и на полной скорости помчаться к берегу. Едва ступив на землю, ты бросаешься бежать. Ты мчишься бесцельно, просто чтобы бежать. Ты хочешь покинуть этот мир, и тебе кажется, что если ты будешь бежать достаточно быстро и достигнешь скорости, ранее никому не доступной, воздух расступится перед тобой, и ты попадешь в мир, где вновь повстречаешь своего друга. Ты бежишь и бежишь, но это ничего не дает. В конце концов ты оказываешься дома, среди членов своей семьи. Твое лицо белое как мел. Ты указываешь на открытое море и падаешь на землю. Вот твоя история, Омер. Все остальное ты знаешь…

Бывает так, что ты думаешь о множестве вещей, но уже через мгновение забываешь о них. Или ты испытываешь невероятно интенсивные эмоции, но затем не знаешь, что же чувствовал… Казалось, что время остановилось, будто на подушке за столом сидело лишь тело по имени Омер, а тот Омер, что дарил жизнь телу, смотрел на него изнутри. Омер на подушке пытался вспомнить пережитое им тем Утраченным Летом, пытался соединить разрозненные осколки, а Омер, что смотрел на него изнутри, никогда и не забывал о том, что было пережито.

Ангел Смерти открыл объятия. Я не шевельнулся, но мне очень хотелось, чтобы он обнял меня. И он так и сделал. Он крепко обнял меня. И в этот самый момент…

Я стал ребенком. Ребенком, который любил дельфинов. Я повстречал Краснорукую Старушку, съел с ней гранат, звал ангела, написал письмо дельфину, дельфин ответил на мой зов, мне рассказали историю Бессмертных, мне предложили стать светом, я прогнал дельфина, почувствовал себя синей птицей, встретил старика, говорившего с камнями, взглянул в зеркало в форме сердца, отражавшее свет, получил старую книгу в черном переплете, украл «Сафу» и зарыл книгу на Цветочном острове, еще раз призвал своего дельфина, заключил с ним особую дружбу, обещал любить, летел над морем на спине дельфина, общался с лебедем, который стал светом, рука об руку и плавник о плавник шел с моим дельфином к свету и, что самое главное, повстречал Бессмертного, жившего в глазах моего дельфина. Повстречал Любовь.

Когда я пережил Утраченное Лето, вокруг вновь стало темно… Затем я внезапно почувствовал, как ослепительный свет падает мне на лицо. Мне пришлось закрыть глаза.

Я не чувствовал ничего, кроме слепящего света.

И этот свет был таким ярким.

Таким ярким…

Омер. Ребенок 28

Через несколько мгновений дельфин Омер в последний раз поднял голову над водой.

— Мой ангел только что сказал мне, — улыбнулся он, — если ребенок хочет достичь внутреннего света, до тех пор пока этого не произошло, даже Ангел Смерти будет бороться за то, чтобы этот ребенок жил.

Это были последние слова дельфина Омера.

Он вновь скрылся под водой и уплыл.

Не знаю, сколько я смотрел на то место в воде, где исчез дельфин Омер. Я просто стоял в лодке и смотрел на море.

В конце концов я поплыл домой.

Я смотрел на синее море, и в сердце своем писал письмо другу: «Да, когда-нибудь мы обязательно встретимся! Мы будем жить на острове света, и с этого острова сможем любоваться бесчисленными ликами Любви. Любви, источника света. И когда жизнь наполнится светом, мы больше уже никогда не расстанемся…»

Омер. Взрослый 29

Я чувствовал лишь ослепительный свет. Я открыл глаза, чтобы посмотреть, является ли этот свет отражением зеркала в форме сердца. Но вместо этого я обнаружил, что мне на лицо падают лучи света, проходя сквозь мои веки. Я находился на «Сафе», стоявшей на якоре в небольшой бухте рядом с Цветочным островом. В руке я сжимал таблетки. Я осмотрелся, пытаясь найти белую яхту, но ее там не было.

Перегнувшись через поручни, я взглянул, нет ли дыры в носу моей лодки, но там не было ни признаков столкновения, ни следов белой краски.

Выбросив таблетки в море, я посмотрел на большую скалу на берегу и вновь услышал голос в моей голове:

— Я не иду к тебе, потому что ты должен подойти к этой скале.

Я взглянул в глаза старому лебедю, сидевшему на камне, и некоторое время мы смотрели друг на друга. Так смотрят двое друзей, которые давно не виделись, но все равно ничего не забыли.

— Пребудь во свете, лебедь Омер, — прошептал я.

Он расправил крылья, приветствуя меня.

— И ты пребудь во свете, ребенок Омер.

Подплыв к берегу, я направился к лебедю. В его глазах я увидел улыбку. Он моргал, пытаясь показать мне, насколько он счастлив, и я заметил лучики света в его глазах.

Кивнув мне, лебедь Омер расправил свои огромные крылья и, поднявшись в воздух, полетел по направлению к солнцу.

Когда лебедь скрылся вдалеке, я нашел небольшое углубление под скалой и, отодвинув в сторону три камня, которые положил там более двадцати лет назад, начал рыть яму веткой, лежавшей неподалеку. Вскоре я нашел Книгу Надежды.

Выбравшись из пещеры, я почувствовал, как быстро бьется мое сердце. Опустив книгу на колени, я развернул ее и, открыв первую страницу, начал читать вступление, где речь шла о традициях, связанных с Книгой Надежды.

Книга Надежды была написана в древние времена ребенком, подружившимся с ангелами. Существовало по одному экземпляру книги на каждом языке мира, и лишь один человек из всех, владевших каким-либо языком, знал о существовании этой книги. Хранитель книги узнавал о новом хранителе и о времени передачи книги незадолго до своей смерти, получая какое-либо знамение или вещий сон. Но одно правило никогда не менялось: новым хранителем Книги Надежды всегда становился ребенок.

Вступление заканчивалось следующими словами:

«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»[3].

Я продолжил читать книгу, но уже вскоре остановился и закрыл глаза, наткнувшись на следующие слова:

«Бог есть любовь»[4].

Я зажмурился, вспомнив, как дельфин Омер сказал мне то же самое: «Люби, Омер. Просто люби. Но люби без условий. Люби свою семью, детей в школе, учителей, море, чаек, ветер, скалы, землю, дождь… Люби даже тех рыбаков, которые отнимут у тебя мое тело, люби их не за то, кто они, но за свет, что живет в их душе… Неважно, кого или что ты будешь любить. Просто люби. Пытайся любить все так, как ты любишь меня, и тогда Господь возжелает того, чтобы мы встретились вновь. Потому что Бог есть любовь».

Итак, я вспомнил свою семью, детей в школе, учителей, море, чаек, ветер, скалы, землю, дождь и даже двух рыбаков… и…

…и когда я открыл глаза, то почувствовал, как Бессмертный входит в них…

Завернув книгу в ткань, я поднял ее над водой и медленно поплыл к «Сафе».

Подняв якорь, я направился домой.

Надеюсь, что ребенок, поверивший в то, что белую розу в моем саду посадил ангел, до сих пор ждет меня или же вскоре придет для того, чтобы обнять свою розу, — до первого ноября. Я думаю, что ему понравится книга, написанная ребенком, подружившимся с ангелами. Черная книга, под обложкой которой скрывалась белая роза. Все было так, как он увидел это во сне. Я уверен, что он станет хорошим хранителем книги…

Повернув руль, я подошел к носу «Сафы» и уселся там. Мягкий бриз ласкал мое лицо. Я любовался гладью синего моря, а в сердце своем писал письмо другу: «Да, очень скоро мы вновь встретимся! Мы будем жить на острове света, и с этого острова сможем любоваться бесчисленными ликами Любви. Любви, источника света. И когда жизнь наполнится светом, мы больше уже никогда не расстанемся…»

«И сказал Господь: да будет свет. И стал свет»

Тора (Быт. 1:3)

«Бог есть свет небес и земли»

Коран (24:35)

«Бог есть любовь»

Новый Завет (1 Ин. 4:8)

Первый роман Сердара Озкана «Сердце розы» сделал создателя одним из самых известных писателей в истории турецкой литературы.

Критики прозвали Озкана «вторым Коэльо» — ведь герои его книг также совершают путешествие по древним мистическим учениям и находят то, что приносит им счастье.

Неважно, кого или что ты будешь любить. Просто люби. Пытайся любить все так, как любишь меня. Тебе не нужны чудеса для того, чтобы обрести внутренний свет… Величайшее чудо — это любовь, когда любящий не ожидает получить что-то взамен. Если ты сможешь совершить это чудо, то другие чудеса тебе не понадобятся.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Автор строит свое повествование в рамках философии неоплатонизма и, соответственно, использует центральное понятие неоплатонизма — Единое. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Знаменитый афоризм Эпикура.

(обратно)

3

Мф. 18:3.

(обратно)

4

1 Ин. 4:8.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Пролог

Часть 1

  Омер. Взрослый 1

  Омер. Ребенок 1

  Омер. Взрослый 2

  Омер. Ребенок 2

  Омер. Взрослый 3

  Омер. Ребенок 3

  Омер. Взрослый 4

  Омер. Ребенок 4

  Омер. Взрослый 5

  Омер. Ребенок 5

  Омер. Взрослый 6

  Омер. Ребенок 6

  Омер. Взрослый 7

  Омер. Ребенок 7

  Омер. Взрослый 8

  Омер. Ребенок 8

  Омер. Взрослый 9

  Омер. Ребенок 9

  Омер. Взрослый 10

  Омер. Ребенок 10

  Омер. Взрослый 11

  Омер. Ребенок 11

  Омер. Взрослый 12

  Омер. Ребенок 12

  Омер. Взрослый 13

  Омер. Ребенок 13

  Омер. Взрослый 14

  Омер. Ребенок 14

  Омер. Взрослый 15

  Омер. Ребенок 15

  Омер. Взрослый 16

  Омер. Ребенок 16

  Омер. Взрослый 17

Часть 2

  Омер. Ребенок 17

  Омер. Взрослый 18

  Омер. Ребенок 18

  Омер. Взрослый 19

  Омер. Ребенок 19

  Омер. Взрослый 20

  Омер. Ребенок 20

  Омер. Взрослый 21

  Омер. Ребенок 21

  Омер. Взрослый 22

  Омер. Ребенок 22

  Омер. Взрослый 23

  Омер. Ребенок 23

  Омер. Взрослый 24

  Омер. Ребенок 24

  Омер. Взрослый 25

  Омер. Ребенок 25

  Омер. Взрослый 26

  Омер. Ребенок 26

  Омер. Взрослый 27

  Омер. Ребенок 27

  Омер. Взрослый 28

  Омер. Ребенок 28

  Омер. Взрослый 29 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg