«Банище»

— Ой, ребята, идите вдвоем, у меня к завтрашнему занятию прозаический этюд не готов! — воскликнула светловолосая студентка в цветастом сарафане, укладывая на подоконник лист бумаги и ручку.

— Ну, и напишешь его в парке, — посоветовала подруга, опираясь на плечо высокого парня, в самых дверях. — Ведь по норме там должно быть не более ста слов, какая мелочь! Что ж теперь из-за уроков вечеру пропадать.

— Ну да, — подтвердил парень. — Например, опишешь там с «чертова колеса» идиллию «Малыш и мама» или «Духовой оркестр седых ветеранов». Могу предложить «Нравы танцплощадки», с хулиганами и дружинниками…

— Нет, я остаюсь! — решительно возвестила светловолосая, засветившись одуванчиком в розоватом проеме вечернего окна. — Опишу закат. Прямо здесь, на подоконнике.

— Как оригинально! — насмешливо выдохнула подруга, состроив улыбку восхищения.

— Назови его тогда «Миллионный закат из окна старого общежития», — поддержал подругу парень, обращаясь к «одуванчику», и вдруг картинно вскинул руку: — Внимание, замри там!..

— Зачем? — удивилась светловолосая.

Парень продекламировал:

«Пряный вечер. Гаснут зори. По траве ползет туман. У плетня на косогоре забелел твой сарафан».

Подруга посмотрела на своего спутника с мягким укором, просквозила ревнивая нотка:

— А разве этюдам дают названия?..

Выстрелил — и промахнулся.

Вспорхнули, роняя перья, и забегали по двору, поднимая пыль, перепуганные куры, бестолково загоготали потревоженные гуси.

Казак-хозяин, удивленный, оборотился.

— Это ты мне в спину пальнул, что ль, ваше благородие? — и пошел на Ивана. — А дети мои?.. Хлеб мой крадешь, так еще кормильца от семьи отымаешь?

Иван отступил к воротам, оглядываясь — нет помощи, разбрелись соратники по другим дворам — и попытался еще раз, в упор…

Осечка!

Удар кулаком в лицо сбил Ивана с ног, наган отлетел в сторону. Казак — вилы наперевес — приставил блестящие жала к Ивановой груди, навис косматой гибелью.

— Жалко тебя, парень. Потому как морда юнкерская, не офицерская… Молод. Жалко! Уйдешь восвояси? Иль прискобить тебя, ирода, к земле-матушке, как немца я, бывало, пикой?..

— Уйду, отец, — сказал Иван как можно спокойней, не двигаясь.