«Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец»

249

Описание

Продолжение историй, знакомых читателю по первой части, а также несколько совершенно новых. Герои – молодые петербуржцы, живущие полной, напряжённой, отчасти карнавальной жизнью в постоянно меняющемся мире. Во многом разные, но объединённые главной чертой: все они ищут и этим, в первую очередь, интересны. Они ещё не нашли и не успокоились, – а некоторым, судя по их поступкам и словам, такая печальная участь и вовсе не грозит.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец (fb2) - Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец 1438K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Борисович Семёнов

Александр Юрьевич Семёнов Опус номер девять ля мажор Часть 2 Жизнь как музыка и танец

Глава первая Гостья

1

Ксения Смирнова ехала в гости туда, где ещё год назад чувствовала себя хозяйкой. Пансионат «Лесной» на берегу Финского залива, когда-то огромный, полный загадок, притаившихся за каменными углами, а теперь знакомый до последней щёлки в паркете тренировочного зала. До последней розовой бегонии на подоконнике столовой. До последней тропинки в бору, отделяющем пляж от двухэтажных корпусов… И уж конечно, среди работников пансионата, не менявшихся из года в год, у Ксении были друзья и любимцы. Летние сборы танцевальной студии «Фонтан». Девять лет жизни связано с этой студией, девять прекрасных лет!

Давным-давно, увидев на экране соревнования по бальным танцам, Ксюша нацелила пальчик на нарядные пары и сказала маме: «Я тоже хочу, как они». То мгновение стало первым её воспоминанием: пары кружатся, кружатся, развеваются яркие платья, поднимая ветер… Она почувствовала этот ветер, стоя перед телевизором, – и ведь окно в комнате было закрыто! И потом целый день кружилась голова, а вокруг летали стены, двери, кусты на улице, и закончилось это большим синяком на попе. «Хочу, как они!..»

Через полгода Ксения уже занималась в клубе спортивного танца у тренеров Алины Александровны и Владимира Викторовича – тридцатилетних, ещё выступавших на конкурсах. Через год с небольшим она сама выиграла настоящий конкурс! Потом их было так много, что первый забылся, но полученная в тот день медаль на трёхцветной ленте до сих пор казалась ярче и дороже остальных. Она и тяжелее была, точно вправду сделана из золота.

В тренировочный лагерь Ксения впервые приехала в семь лет, а теперь ей было четырнадцать. За последний год она сама и всё вокруг неё изменилось. Родители встречали её после тренировок, снимали на плёнку соревнования, шили костюмы, оплачивали дорогие индивидуальные уроки, во многом отказывали себе, видя старания и успехи… но родителей больше нет: осенью они разбились на машине. Всегда ездили на дачу электричкой, а в тот день друзья вызвались подбросить, было по пути. И лишь волей случая: немного простыла, кашляла, – с ними не оказалось самой Ксении.

Первые месяцы после аварии напрочь выпали из жизни. Ксения не помнила, да и не хотела вспоминать, куда ходила всё это время, с кем говорила, о чём думала и думала ли вообще. Все дни и ночи были одинаково похожи на чёрный сон.

Проснувшись, она обнаружила, что живёт теперь у бабушки, на другом конце города, и учится в другой школе. У неё есть паспорт, с фотографии которого глядит незнакомое, худое, с плаксивым выражением лицо. К тому же она поняла, что растёт, как бамбуковый стебелёк. Она росла весь год: по последним июньским данным, вытянулась уже до ста восьмидесяти двух сантиметров, а стрелка весов не хотела прощаться с цифрой пятьдесят семь. Ещё пять килограмм Ксения себе накидывала в разговорах, но всё равно этого было мало.

Только в начале апреля она ощутила, что возвращается к полной жизни. Выйдя на улицу, впервые заметила, что новый район, который прежде казался дырой, по-своему красив. Он просторный: много деревьев, дворы с футбольное поле, девятиэтажные дома-корабли стоят на рейде геометрически строго… Зимой картина и вправду была унылой – но когда сойдёт снег и распустятся листья, здесь будет приятно жить! И весна не обманула, Авангардная улица стала цветной, запах сирени и шиповника долетел до пятого этажа. Ксения прогулялась по аллее, вдоль которой, как рассказывала бабушка, растёт девятьсот берёз – по числу блокадных дней. Когда-то в этом месте проходила линия Блокады. Ксения попробовала сосчитать их и сбилась: игравшие на траве мальчишки упустили ей под ноги футбольный мяч. Она ударила его носком, и вратарь, подставив ладони, ойкнул от изумления: надо же, как сильно! Ну, так и ноги длинные, есть чем размахнуться.

В мае одноклассница пригласила её на день рождения, и Ксения заново познакомилась с уже привычными ребятами. Да и прежние, оставшиеся на правом берегу Невы, не забывали, звонили хотя бы раз в месяц… Вот только ни старые, ни новые друзья, ни даже бабушка – никто не мог повернуть время назад. Чтобы не было того несчастного сентября. Чтобы не просыпаться ночами, не плакать от страха, жалости, одиночества… и даже непонятно, отчего ещё.

О танцах Ксения запрещала себе и думать: одно расстройство от этих мыслей. Во-первых, очень далеко ездить в родной клуб – а другие были ей не нужны; а вовторых, для серьёзных нагрузок не хватало здоровья. Она пробовала дома делать несложные движения: год назад они были разминкой, а теперь от них ныла спина, дрожали колени, и сердце билось мелко и часто у самого горла. Олег, единственный за все годы партнёр, обещал вырасти и вернуться по первому звонку – но он с начала сезона занимался в другой студии, с неизвестной Ксении девочкой. Ребята из «Фонтана» поначалу звали назад, но, поняв её состояние, оставили в покое. А у неё до сих пор учащалось дыхание и по-особому блестели глаза – зеркало не соврёт, – когда подходило время тренировки.

2

Чем ближе к лету, тем хуже получалось не думать о танцах. Воспоминания просачивались – по капле, по какой-нибудь маленькой подробности – и так преломлялись воображением, что любой эпизод из прошлого становился сказочным.

Были сказочные занятия. Четыре вечера в неделю (а пятый – во Дворце Творчества Юных) ребята из клуба «Фонтан» собирались возле актового зала средней школы, одной из многих на Ржевке. В тесном, полутёмном коридоре разувались, на цыпочках проходили в зал с зеркалами, паркетом, громадным двухкассетным «Шарпом» на столе. Крались вдоль завешенных окон, держа в руках кроссовки и сапоги. Тренер, Владимир Викторович Бауэр, взглядом отвечал на приветствия, на ощупь выбирая из коробки нужную музыку.

Ребята поднимались на сцену – там были места для переодевания, разделённые складчатой портьерой. Каждого можно было узнать не глядя, по шороху отодвигаемого занавеса. В зале уже звучали первые аккорды, и протяжный, чуть носовой голос тренера объявлял: «Профессионалы разминаются сами. Начинаем с медленного вальса», – а затем слово брал мистер Энди Уильямс:

When we played our charade, We were like children posing…

Ксения тихо подпевала, спускаясь в зал, и Олег, настоящий рыцарь, протягивал ей руку. Через десять минут они, конечно, поссорятся из-за ерунды, – но Владимир Викторович подойдёт, помирит, объяснит непонятное, и завтра всё повторится: музыка, ступеньки, пробор в тёмных волосах партнёра – до того аккуратных, что так и хочется растрепать. И синхронные движения всех ребят в зеркале – настройка, придуманная тренером: «два, три, ча-чараз!» – повернулись! замерли! И кто-то загорелый с яркими глазами, острыми коленями, в новеньком оранжевом платье: да, это я, будем знакомы…

За время тренировки проходили все десять танцев; под конец уставали, и внимание рассеивалось. Однажды, двигаясь вперёд спиной, Ксения наступила тонким латинским каблуком в ботинок Серёже Галееву – точнёхонько между ногой и кожаной стенкой обуви – и даже не заметила. Они пошли дальше, едва не упали, а потом, расцепившись, потеряли в хохоте остаток мелодии, и Вика, Серёжкина партнёрша, стоя возле сцены, глядела на них косо и нетерпеливо.

После занятия вновь переодевались, и за портьерой у мальчиков кто-то шёпотом повторял вариацию: «спин, пол-левого, телемарк», – другие обсуждали машины, работу, но в общем было тихо; зато у девчонок стоял топот, смех, и Виктория Кирсанова, маленькая бандитка, не успевавшая за тренировку выпустить лишнюю энергию, дёргала и теребила Машу Третьякову, которой тех же двух с половиной часов не хватало, чтобы толком проснуться.

По выходным были сказочные конкурсы – они начинались задолго до того мгновения, как зазвучит музыка и пары выйдут на паркет. Сначала надо было сделать причёску. Макияжем Ксения почти не пользовалась: и по годам рано, и мама советовала не портить красоту. Подвести глаза, тронуть блеском щёки – достаточно; но волосы, тяжёлые, шелковистые, не замечали шпилек и заколок, всё норовили рассыпаться по плечам. Приходилось договариваться с ними, заключать хитроумные союзы – работа на всё утро. «Только повыше сделай, не надо на самом затылке», – просила Ксения. «Не дёргайся… не верти головой! можешь хоть минуту посидеть спокойно!» – отвечала мама или бабушка. Ксения рада была бы не вертеть, но в голове уже звучало танго, и мысленно она повторяла новую связку поз, разученную к новому турниру. Это будет в углу возле сцены, как раз на глазах жюри: «slow… slow… дыхание затаили, ждём до последнего… and quickquick!!» «Ну, не тряси головой! – восклицала мама, что-то поправляла, пшикала из баллончика лаком, и через минуту: – А теперь тряхни! Сильнее, не бойся. Держится? Ну, и ладно. В случае чего, гвоздиком прибьём».

Потом было путешествие в зал на троллейбусе и метро; на плече висел широкий портплед с костюмами, и любой встречный мог сразу понять, куда едет эта нарядная, с сияющим взглядом девочка. Ксения чувствовала неловкость, будто она прозрачная в непроницаемом мире, но в последний год решила: «ну, и ладно, что мне до них!» – и перестала стесняться, глядела даже с вызовом.

Были автобусы, поезда, и гостиницы в Москве, Казани, Тюмени, Петрозаводске, даже в Хельсинки. И центром каждого города становился для неё Дворец спорта, и все пути во дворце вели в танцевальный зал.

В зале, за полтора часа до начала – разминка, регистрация. Олег, выждав очередь, приносил матерчатый номер (нечётный – счастливая примета), а потом стоял в раздевалке, растопырив локти, и Ксения прикалывала номер ему к жилетке, засунув под неё ладонь, чтобы не прихватить рубашку или спину. Иной раз колола собственный палец – и не показывала вида. Рубашка Олега была сухая, но во что она превратится после первого же тура! Словно купался в одежде! А вокруг все суетились, нервничали, и рядом ворчливая мама переодевала недоросля с басом и рыжими усиками, ставя его к себе то боком, то спиной.

«Васька мышей не ловит», – говорила о нём Олегова мама, Александра Васильевна…

Последние секунды ожидания, сейчас объявят заход… Двинулись! Аплодисменты, улыбки… не споткнуться бы у всех на глазах! Сидела бы сейчас дома, смотрела мультики… Но всё – она в зале, ладонь в руке партнёра, бежать некуда. Испугавшись этой мысли, вмиг пропадало волнение, становилось легко; а затем – раз, другой, сотый раз повторялось её первое воспоминание, но теперь Ксения была среди кружащихся пар, на неё смотрели, ей хотели подражать… И она понимала, что это не главное. Главными были те минуты, когда она забывала, где находится, – да просто исчезала на время, сама становилась музыкой, летящей над паркетом. Музыка стихала, и так странно было возвращаться, стряхивать напряжение с ног, видеть знакомые лица… «Ну, Ксюха, вы были в ударе, – говорила потом Алина Александровна Черкасова, второй тренер «Фонтана», и, понизив голос, добавляла: – Ты особенно».

…Да, она была в ударе. А теперь – нет. И, наверное, не будет никогда. То, что случилось, – это просто ужасно!.. Всякий раз эта мысль обрывала сказку. Какая-то подлая мысль: прячется, чтобы о ней забыли, а потом раз! – на полном ходу ставит подножку. Лучше и не думать о прошлом, смотреть вперёд. А что там впереди? Пока туман, ещё три года надо ходить в школу…

И всё-таки она поддавалась воспоминаниям, весной стала включать дома танцевальную музыку, летом открыла фотоальбомы, которых накопился не один десяток. Последние снимки были сделаны в сентябре у портнихи: Ксения мерила новые платья. Теперь они – готовые, но так и не повидавшие ни одного конкурса, – висели у неё в шкафу. Вынула, приложила к себе перед зеркалом: уже не годятся, короткие. А вот туфли – как были, впору.

В ящике стола отыскала свой дневник, четыре толстые тетради. Ксения вела дневник с девяти лет, почти каждый день что-то в нём отмечая. Первые записи были скромны: «занимались 8-ю танцами. Всё нормально, только с Олегом поругались», – а назавтра забыли о ссоре. Потом она записывала всё подробнее: разученные движения, забавные случаи, происходившие на занятиях, – среди них и та история с каблуком в Серёжином ботинке. И как однажды влюбилась в парня из другого клуба – на целый сезон, с осени до весны, но никто об этом так и не узнал…

Из тетради выпал исписанный лист – шуточка, ходившая из рук в руки на сборах, в «Лесном» пансионате. Ксения вчиталась, улыбаясь:

Симптомы заболевания «СБТ»:[1]

Идя по городу, ты разгибаешь колени.

На работе, отдавая документы на подпись, передвигаешься лок-степами. Это уже не удивляет ни коллег, ни начальство.

Встречая симпатичного молодого человека, сперва оцениваешь, каким он может стать партнёром, а потом уже смотришь на всё остальное.

При звуках любой музыки ты считаешь и пытаешься определить, какой из десяти танцев под неё можно танцевать.

Коллеги и друзья не удивляются, когда ты рассказываешь им про загадочные органы тела: внутренние и внешние ноги, передние и задние руки, полупальцы, а также некую ОСЬ.

Во сне называешь мужа именем партнёра. И искренне удивляешься, почему тебя ревнуют. Это же просто партнёр!

Выбирая между свиданием и тренировкой, долго не раздумываешь. На тренировке ты получишь гарантированное удовольствие!

Знаешь все фильмы с бальными танцами, причем сюжет тебя не интересует…

И так далее. Ксения переписывала этот листок вместе с Викой Кирсановой; обе смеялись, подталкивая друг дружку: «Смотри, как точно! Это и правда о нас!..» Сколько им было лет? Кажется, двенадцать. Особенно их веселили фразы о работе, свиданиях и мужьях.

Позвонить Вике? Несколько раз Ксения брала телефон, крутила первые цифры номера… но дальше что-то мешало. Придётся рассказывать о себе, к чему она пока не готова – это раз. Но что-то и ещё, непонятное чувство… Не зависть, нет – другое. А так хотелось поговорить!

В августе, когда клуб «Фонтан» выезжает на сборы, Ксения поняла, что не может больше терпеть. Она так соскучилась по друзьям, тренерам, соперникам – по всем сразу, – что не стала звонить кому-то отдельно.

В пятницу после обеда она сбежала из дома, оставив бабушке записку, что ушла навестить подругу и вечером вернётся. Но Ксения рассчитывала задержаться в «Лесном» до воскресенья. В её спортивной сумке уместилось много смен белья, купальник, полотенце, зубная щётка – специально купила новую, чтобы бабушка дольше ни о чём не догадалась, – тренировочный костюм, туфли и, на всякий случай, несколько бутербродов.

Взяла билет на Финляндском вокзале, села в электричку, тронулась… Удивительная свобода! Куда она: за город? Или, может быть, в Африку, или вокруг света за два дня? Если бы отпрашивалась, договаривалась, готовилась заранее – не было бы этого чувства. А вдруг тренерам надоело одно и то же место, и они решили сменить обстановку? И она не увидит в «Лесном» знакомых ребят… Что делать? Тогда вернётся и позвонит на мобильный телефон Владимиру Викторовичу, номер-то помнит наизусть. А вдруг… Да слишком много этих вдругов, обо всём думать – никакой головы не хватит! Так ритмично стучат колёса: квикстеп или самба? Можно так и так. Форточка впереди открыта, тёплый ветер обдувает лицо. Вон коробейник в синей жилетке пошёл по вагону: куплю-ка мороженое в награду себе за смелость…

3

Дорогу в пансионат «Лесной» Ксения знала наизусть. Электричкой до станции Ушково, затем пятнадцать минут на автобусе и немного пешком, на выбор: по извилистой, «пьяной», как её называли, дороге или по тропе. Тропа – напрямик от остановки автобуса до ворот «Лесного» – была почти вдвое короче, но времени экономила немного. Папа говорил, что это из-за неровного рельефа: дорога проложена между холмами на одной высоте, а тропа всё время куда-то карабкается и падает. Ксения выбрала дорогу: по ней можно идти, ни на что не отвлекаясь, и мысленно быть уже там, в лагере. Расстегнуть молнию, снять ветровку, громко пропеть строку из песни – эхо повторит слова, унесёт за поворот. Впереди ещё три поворота, и у каждого новое эхо. Ветер, запах нагретой хвои… Сетчатые тени на дороге… Гул редких машин за спиной… Как будто ничего с ней и не происходило.

Она ступила на землю, где всё было родным: стриженые кусты шиповника у ворот, полосатая будка сторожа, вдали над ней зеленоватые окна единственного трёхэтажного здания – там наверху столовая… Заглядевшись по сторонам, налетела на Михаила Леонидовича, шеф-повара, с которым всегда дружила. Ксения подумала, что это хороший знак – первым встретить именно шефа, – и, не тратя время на приветствия, спросила:

– Наши здесь?

Михаил Леонидович, загорелый, худой и подвижный, прищурился, глядя снизу вверх:

– Здравствуй, для начала. Ваши – здесь, на том же месте. А я смотрю, ты теперь королева красоты!

– Не смешно, – сказала Ксения, порываясь уйти.

– А кто смеётся? Я смеюсь? Девушка, вы ещё сами не представляете, что из вас получилось. А пока – с меня порция. Идёт?

Он произнёс это так, что Ксения взаправду ощутила себя если не королевой красоты, то уж по крайней мере принцессой, законной наследницей лесного королевства. Она не удержалась и поцеловала Михаила в жёсткую, чуть колючую щёку, затем быстро отвернулась и пошла в корпус. А в груди трепетал холодок: какими-то получатся новые встречи? Ведь всё будет не так, как раньше, не так, не так…

Ксения потянула деревянную дверь, вошла в просторный, всегда темноватый после яркого солнца холл и сразу же увидела Анатолия из танцевальной студии. Он с грохотом засадил в лузу бильярдный шар, выпрямился и отсалютовал ей кием. Напарник Толи по игре, незнакомый темноволосый парень, замер у стола. Ксения приветственно махнула рукой и смутилась, на мгновение опустила взгляд. Не ждала от себя такой радости.

– Привет! ну ты, Ксюха, даёшь! – сказал Толя. – Меня догнала. Какие витамины ела?

– Под дождиком гуляла.

Она знала, как отвечать на самые разные шутки: на такую, например, что дождик был слегка радиоактивный. Но незнакомый парень промолчал – только улыбнулся, показав белые зубы.

– Ксения, наша главная звезда. Рома, будущий чемпион… как минимум, города, – представил их Толя.

– А ты с кем танцуешь? – спросила Ксения. Она помнила нескольких Толиных партнёрш, и каждая новая была лучше предыдущей.

– С Дашей Ворониной. Знакомы? С хвостом такая, красивая.

– Ой, конечно! Видела у Алины Александровны в школе. Неужели она так выросла?

– За два года – с нуля до «С» класса. Огромный талант. Правда, Ромка?

– Что? – спохватился Рома и забавно моргнул: обоими глазами, а затем, вдогонку, одним.

– Немедленно одень девушку, вот что, – приказал Толя.

– Да ну, это старый прикол…

Глаза привыкали к малому свету, и Ксения уже могла разглядеть, что Рома примерно её лет, чуть скуластый, с открытым, не без хитринки, взглядом, – симпатичный, даже очень… Но если встанет рядом, едва дотянется макушкой до подбородка.

Анатолий склонился над столом, примерился и так влупил по шару, что он перепрыгнул борт, гулко ударился о дощатый пол и покатился Ксении под ноги.

– Тьфу, отвлёк меня, понимаешь!

Она подняла тяжёлый, прохладный шар и замерла: какие у них правила? Вернуть на стол, или что упало, то пропало?

– Спасибо! – Рома подскочил к ней, подставил ладонь и, принимая трофей, коснулся пальцев Ксении. – Штраф! Бью с руки! – продолжал он, обегая стол.

Шар вернулся на пыльное сукно, Рома взял непомерно длинный для него жёлтый кий…

– Как ты держишь, – сказал Толя. – Сколько раз показывал. Кисть расслабь. Весь удар – от кисти.

– Я в угол хочу забить, – невпопад ответил Рома.

– Ксюху попроси, она тебе покажет и в угол, и в середину от двух бортов.

Рома вскинул на неё взгляд: глаза, похоже, карие, – и вновь так же моргнул: двумя и одним.

Ксения в самом деле хорошо играла: здесь, в «Лесном» научилась, никто из девочек рядом не стоял, и многие ребята. Но зачем расстраивать мальчишку? Да и майка на ней такая, что если наклониться – он будет глядеть не на стол и не на кий. И ещё, только заметила, двое каких-то парней сидят у дальней стены…

Она покачала головой:

– Не сейчас, хорошо? Я к девчонкам пойду, ужасно соскучилась. Так хочу всех увидеть! Ещё поговорим.

– Ловлю на слове! – сказал осмелевший Рома, ударил в угол и промазал.

Ксения пошла наверх, и странное томление в груди не стихало. На самом деле – всё иначе. Когда она, вот так запросто, болтала с Толей? Да они прежде едва здоровались. Ведь они давно знакомы: пришли в студию чуть ли не в один год. Толе уже лет тридцать, даже, наверное, больше. Занимался он, на Ксюшиной памяти, не часто – раза два в неделю, когда позволяла работа, какие-то ремонты, – но удивительным образом многое знал и умел. Подтянутый, широкоплечий, всегда выбритый, отутюженный и этим похожий на тренера, Владимира Викторовича, – он был приветлив с ней, а Ксения задирала нос, давая понять, что Толя ей безразличен. Никакого внимания ей, мелкой девчонке, он, конечно, не оказывал, но ведь надо же кому-то дать понять, что он тебе безразличен! Ей были безразличны его добродушие и простота в общении, так непохожие на напускную важность более молодых ребят. Он никогда не пытался выпендриться, показаться умней и красивей, чем на самом деле, и это было ей очень безразлично. Но безразличнее всего Ксении было то, что, глядя на Анатолия, слушая его, она решительно ни к чему не могла придраться.

Теперь, идя пустым коридором второго этажа, мимо шахматно чередующихся дверей слева и окон справа, она подумала, что хорошо бы ей такого старшего брата…

Вот и её номер – эту комнату Ксения четыре года называла своей. Она постояла, успокаивая дыхание, осторожно стукнула костяшками в дверь и, не услышав возражений, взялась за деревянную ручку…

4

Окно в комнате было нараспашку: выветривался запах лака. На леске, протянутой из угла в угол, сушились майки и трусики. Появилась новая кровать, теперь их было две пары, разделённые двумя тумбочками. На ближней к двери кровати, уткнувшись в примятую подушку, лежала Маша Третьякова в спортивном костюме и носках; глядя на неё, Ксения всегда удивлялась, сколько можно спать.

На кровати, которую она сама занимала последние четыре года, сидела Даша Воронина, новая партнёрша Толи. Она красила в розовый цвет ногти на ногах, рядом стояли три девчушки лет девяти из младшей группы «Фонтана» и разве что не дули на её пальчики. Гостью они едва заметили: вот так проходит слава, уже успели забыть. У девчонок был новый кумир – настоящий, взрослый. Светло-серые глаза, белокурые русалочьи волосы; голубые бриджи, белая футболка с маком на груди: очень красивый кумир.

– Привет! – сказала Ксения, разуваясь.

– Привет, – отозвалась Даша. – Ну, ты и выросла, молодец! Надолго к нам?

Ксения, улыбаясь, пожала плечами:

– Не знаю… Пока только в гости. Так захотела всех увидеть!

– Я тоже очень рада тебя видеть.

Ксения села на табурет – боком к столу, заставленному чашками, пачками печенья, коробками сока. Локтем отодвинула от края высокий чайник – а то, гляди, упадёт…

Даша закрыла пузырёк с лаком и, потянувшись, убрала в тумбочку. Самая смышлёная из девочек забралась к ней на кровать, запустила гребень в пышные Дашины волосы и победно глядела на остальных: теперь она при деле, её не попросят выйти. Другая, глазастая и смуглая, зашла с фронта, держа наготове помаду, но Даша закачала головой:

– Нет, Руслана, не надо… Лучше дай мне пилку, вон она лежит.

Смуглая Руслана метнулась к тумбочке, вместе с ней – рыжая кудрявая девчушка. Они ухватились за пилку с двух концов, смахнули на пол фотоальбом и, поднимая, едва не растерзали его.

– …Ой, Даша, где это ты? – воскликнула Руслана, показав страницу.

– Во Франции. Видишь: Версальский дворец.

– Здорово! А это кто с тобой? Жених?

– Это папа.

– Какой молодой!

– И красивый, – добавила рыженькая. – Похож на этого, как его?… артиста…

– На Сидихина?

– Точно! Обожаю Сидихина.

Катя, смышлёная подружка за Дашиной спиной, лишилась покоя: и хочется взглянуть на снимки, и страшно потерять насиженное место. Даша всё сильнее морщилась при каждом резком движении гребня.

– Стоп! Дальше не смотреть! – велела она девчонкам.

– Не смотреть! Что, не слышали?! – повторила Катя из-за её плеча.

– Почему? Ты там не одетая? – спросила рыженькая.

– Нет. Просто не хочу.

– Мы осторожно, – пообещала Руслана.

– …Эй, сколько можно шуметь, куклы? – буркнула Маша Третьякова, повернулась на бок и открыла глаза. – Спать не даёте… Ксеня, здорово!..

– Привет.

– Хватит спать, соня! – ещё громче загалдели куклы. – Ещё ужин будет!

– А что, ужина не было, да?

– А что, был?!

Ксения улыбалась, глядя на этот бедлам. Чувство было такое, будто растянулась на столе, и массажист поколачивает ладонями, поднимаясь к плечам: первые минуты бодрит, но ещё немного – и разомлеешь, лениво закроешь глаза… Но тут в коридоре прошелестели быстрые шаги, и Виктория Кирсанова, не утруждая себя стуком, распахнула дверь, сморщила нос, оглядела комнату и в тот же миг бросилась Ксении на шею:

– Фантастика! Ксюха, неужели это ты?! Ну, даёшь!

А ты мне недавно приснилась!

– И что я делала в твоём сне?

– Побеждала меня на конкурсе. Чего ещё от тебя можно ждать!

– Это вряд ли, ты уже далеко упрыгала…

Вика, на полгода младше Ксении, была её главным противником с первых шагов на паркете. Они вместе проходили все ступени танцевальной пирамиды, поднимаясь в возрасте и мастерстве. Гибкая, хлёсткая в движениях, с красиво выступающими мускулами на тонких руках, ногах и спине, Ксения считалась более способной и, по тренерским подслушанным словам, «фактурной»; невысокая крепенькая Вика была старательной трудягой. С детского «E» класса, выходя на паркет в стайке малышей с одинаковыми испуганными глазами, они обращали на себя внимание зала и судей. Потом были школьные годы и более жёсткое соперничество в «D» классе – они прошли его и победно двинулись вперёд. Дальше Вика притормозила, и «B» класс Ксения получила на три месяца раньше. Виктория не завидовала, не ревновала – только стала работать вдвое упорнее и догнала её… А потом случилось то, что случилось.

Раньше девочки общались вне паркета, перезванивались, ходили в гости на дни рождения друг к дружке и к ребятам из клуба. Они легко перенимали привычки: то Вика притащит откуда-то словечко «ж-жесть!» для выражения сильных эмоций, а через пару дней Ксения заметит, что и партнёрша в слишком открытом платье – это жесть, и низко летящий над городом самолёт – снова жесть; и тем же вечером подглядит у Вики свою манеру на разминке подёргивать себя из-за спины за мочку уха… И в газетных гороскопах Ксения первым делом проглядывала статьи «Весы» и «Овен» – а, всё-таки, не могла сказать, что они с Викой дружили. Мешал азарт, не дававший расслабиться, с ним любая тренировка превращалась в маленькое сражение – за взгляд тренера, за подсказку, за внимание ребят. Летом Ксения поняла, что этого не хватало ей весь минувший год. Наверное, и Вике тоже не хватало? Она ведь не умеет притворяться.

– Так, выйдите отсюда! – приказала Виктория «куклам» – так однажды назвала младших девочек Алина Александровна, и слово прижилось.

– А чего? – возмутилась смышлёная Катя, выставив перед собой гребень, словно для защиты.

– Я сказала, – объяснила Вика с нажимом на глагол. Девчушки со вздохами потянулись к двери.

– Дашенька, идём с нами, – обернулась Руслана.

– Я к вам ещё подойду, – мягко, точно извиняясь за поведение соседки, сказала Даша и легла на покрывало, распушив густые волосы по груди. – Вика, ну что ты их обижаешь? – спросила она, когда куклы вышли.

– А чего они, как дома? Я к ним не хожу. Пускай у себя шумят.

– Но они же маленькие.

– Я тоже была маленькая. И так не наглела.

– Но ведь можно попросить.

– Нет уж. Пускай они тебя просят, – и Вика, склонив голову и как бы снизу заглянув Даше в глаза, пропищала: – Дашенька, расскажи мне сказку!..

– Да ну, не смешно.

– А я тебе и не Задорнов, – Виктория села на краешек её кровати и, одним движением подвернув подол белой футболки Даши, поставила кулак ей на голый, тут же напрягшийся живот. – Вообще никуда не пойдёшь до ужина.

– Захочу – и пойду. Ты что, хозяйка здесь?

– Девчонки, не ссорьтесь, пожалуйста, – попросила Ксения и двинулась к ним вместе с табуреткой. – Вик, а ты помнишь, как нас Владимир заставлял работать?

– Конечно, такое не забудешь!

– Смотри, Ксения, – передразнивая Владимира Викторовича, чуть носовым голосом произнесла Ксюша. – Будешь лениться – сделаю Вику чемпионкой раз и навсегда. Мне ничего не стоит: сказал два слова судьям на любом турнире, а им всё равно, кого из вас двигать, и ты уже вечно вторая. Хочешь? Нет? Тогда старайся, всё зависит от тебя.

– Ага. А потом то же самое говорил мне. Но не сделал так ни разу. Мы дрались честно и с переменным успехом.

– И никогда не обижались, – добавила Ксения, отводя взгляд, чтобы не замечать ритмичных нажиманий кулака Виктории на Дашин пресс, от вида которых вдруг стали пересыхать губы.

– Ещё бы, – вставила Даша. – Да Вичка… подожди, дай сказать. Он ведь тренирует всего десять лет. В своём кругу считается молодым. Вы – первое поколение его серьёзных учеников. Не только он вас учит, но и вы ему делаете имя. Ему пока невыгодно обижать нас и всерьёз сталкивать, а когда чего-нибудь добьёмся… Ой, мало не покажется! Не узнаем нашего Володеньку, чувствую в нём такие замашки.

– Даша, я не думала, что ты пессимистка, – сказала Ксения и прыснула: какое странное слово, прежде не замечала. Пис-си-мистка…

– Вот увидишь.

– Не надо во всём видеть плохое, – поддержала Ксению Вика и вновь стала давить кулаком. – Слушай, Ксюха, мы в мае получили «А» класс, прикинь! Перешли в «Юниоры-2», Серёга уже сшил фрак. Такой деловой в нём, вообще не узнать.

– Начнёте со стандарта?

– Наверное, с латины, она у меня лучше идёт. Но будем и стандарт, и десятку. Всё будем.

– Молодцы, поздравляю. А я, наверное, так и останусь с «B» классом. Хотя когда-то думала, что способна на большее…

– Хоть я и пессимистка, – сдавленно произнесла Даша, – да Вика, перестань! я уже в туалет хочу… Хоть и пессимистка, но всё же уверена, что ты, Ксения, найдёшь партнёра и будешь заниматься, как прежде. Кто, если не ты?

– Спасибо. – Ксения прикоснулась к её волосам: – Классные такие, завидую!..

– У тебя свои хороши.

– Да, я очень хочу заниматься, выступать, – продолжала Ксения. – Даже проигрывать, всё равно хочу. Раньше и не думала, что главное – просто выйти на паркет! Не пройду в финал, всё равно буду рада.

– Это ты сейчас так говоришь, – улыбнулась Даша. – А стоит выйти – захочешь большего.

– Может быть. Знаешь, я весь год… не знаю, будто просидела в колодце, а теперь вылезаю наверх. Не хватит денег – заработаю. Хоть окна буду мыть в машинах. Не могу больше ждать, время уходит.

– Окна мыть незачем, лучше учись, – сказала Даша. – Времени полно, а деньги – вещь наживная. Тебе ещё так мало лет. Пятнадцать?

– В октябре будет.

– Видишь, даже нет пятнадцати, а ты уже очень много умеешь. А я начала в девятнадцать, и то хочу достичь высот.

– И она достигнет, – зловеще сказала Вика. – Она всех нас отымеет такими темпами. Слушай, Ксюха! Давай её замучаем, пока Третьякова спит! Потом скажем, что так и было.

– Я не сплю и всё слышу, – отозвалась Маша с кровати.

– Значит, и тебя тоже!

– Нет уж, спасибо. Я ещё хочу мир посмотреть. – Даша поднялась и нашарила под кроватью босоножки. – Обещала кое к кому зайти перед ужином… Ой, чёрт! они альбом стянули. А я там дальше одной гривой завешена, и без этого! – и, рассмеявшись, она крест-накрест прикрылась. – Пойду ругаться.

– Подожди, подожди, Даш! – Вика следом за ней вышла в коридор и, о чём-то переговорив, вернулась. – Ксюха, можешь оставаться здесь, – сказала она. – Даша будет ночевать у Толи. Он на выходные приехал, снял комнату для гостей.

«Ого, у них, кажется, всё серьёзно…» – подумала Ксения.

– Хорошо, спасибо вам, – она поднялась, потянулась, раскинув руки… И не сразу поняла, что стало с глазами Виктории. По десять рублей – это мягко сказано.

– Ксюха!.. – ахнула та снизу. – Ну-ка, дай-ка я рядом встану! Обалдеть… А я и не заметила сразу, представляешь! Я-то в глаза смотрела!

Она обошла Ксению, встала спина к спине и ладонью отметила свой рост – меньше почти на голову.

– И сколько ты теперь? – спросила Вика, и Ксения назвала число, в которое сама до сих пор не могла поверить.

– Может, с июня ещё и повыше стала, – добавила она.

– И как себя чувствуешь?

– Знаешь… с одной стороны, больше не кажется, что я в ластах. – Ксения вновь опустилась на табурет, вытянула ноги в сине-зелёных клетчатых носках и пошевелила пальцами. – Так переживала, помню… У тебя тридцать седьмой размер?

– Ага, восьмой. Больше, чем у Дашки, лапа.

– А у меня сороковой. И год назад был сороковой. Выросла на четырнадцать сантиметров и, наконец, догнала свои руки и ноги. Но с другой стороны… я теперь дохлый дрищ.

– Надо тебя кормить, кормить, и будет порядок. Кстати, скоро ужин…

Тут в комнату влетела оса; не замечая девчонок, деловито прожужжала к столу, села на коробку яблочного сока, поползла… Ксения, дотянувшись, быстро накрыла её чашкой, встала, в два шага подошла к распахнутому окну и, высунувшись до пояса, отпустила на волю.

– Как тебе всё удобно теперь… – покачав головой, сказала Вика.

Глава вторая Способные и старательные

1

Вот когда это было? Если смотреть на календарь – года полтора назад… а если так вспомнить? Неделя прошла или десять жизней: непонятно, так перепуталось время. Однажды после зимних каникул отменился конкурс, и Ксения, чтобы не терять ритма, поехала в школу танцев – позаниматься с ребятами из старшей группы, которые ходили туда не первый год. Школа танцев «Фонтан» была филиалом главного клуба, Алина Александровна по воскресеньям вела занятия в одном из Дворцов Культуры. Ксения расклеивала её рекламу в мамином институте и всякий раз видела, что кто-то её уже опередил: у Алины было много помощников. Каждую осень в школу записывалось человек двести – в основном студенты, но были и очень взрослые люди, некоторые намного старше тренера. В тот день Ксения приехала раньше минут на сорок, тихонько вошла в зал, где гремела самба и пахло дезодорантами вперемешку с новой кожаной обувью. Стоя за колонной, наблюдала за начинающими: надо же, когда-то я была такой, только поменьше… Но глазастая Алина Александровна заметила гостью и, пока новички двигались под бразильский ритм, подошла, поздоровалась и взглядом указала на тонкую девушку с золотистыми, удивительно пышными волосами, закрывающими всю спину:

– Даша – это просто чудо, видела такое? Как быстро всё понимает, да с каким удовольствием… А музыку чувствует… Не налюбуюсь! – и, в восхищении покачав головой, побежала ставить новый диск.

Теперь Ксения знала, на кого смотреть. Довольно высокая Даша в тёмной юбке до колен и белоснежном топике танцевала самбу, как любой новичок, – словно переступая на каждом шаге через невидимую преграду. Почти у всех новичков, судя по взглядам и осанке, под ногами были ухабы и камни, а у Даши – звонкий прозрачный ручей. И сама она была такая лёгкая, чуть прохладная, так гордо поворачивала голову, чтобы увидеть себя в зеркало, так чётко отмеряла ритм маленькими босоножками, что Ксения залюбовалась и не обратила внимания на её партнёра; а когда по просьбе Алины Александровны все поменялись на одну мелодию, Даша сама стала партнёром и закружила под рукой какую-то солидную даму.

В раздевалке оказалось, что у Даши длинноватый нос и крупные верхние зубы с брэкетами – и это тоже ей шло, иначе бы выглядела кукольно. Ксения наговорила ей комплиментов, показала одно движение, другое, увлеклась… а потом они вышли в фойе и работали там все два часа, пока старшая группа тренировалась в зале.

– Спасибо, – сказала Даша по пути в раздевалку, – теперь я понимаю, что такое индивидуальный урок. Столько нового узнала, сохранить бы в голове!..

– Сохранишь, у тебя талант, – ответила Ксения.

– Кстати, сколько это стоит? – Даша приоткрыла сумочку.

– Нисколько! – ответила Ксения, придержав её руку. – Мне самой было интересно. Ты приходи к нам в студию, быстро всех догонишь. Придёшь?

– В этом году нет, по вечерам курсы английского. Да и чайник я пока. А там поглядим.

…И вот она пришла, всех мигом в себя влюбила. Немудрено, что Вика ревнует, это сразу понятно. Вроде бы осталась единственной королевой джунглей… и вот тебе сюрприз! Ксения подумала, ревновала бы сама на её месте? Год назад, наверное, да. А теперь – нет, ни капельки. Ерунда это всё.

– Вика, у тебя есть труба? – спросила она, поднеся ладонь к уху.

– Да, подарили весной, на день рождения.

– Можно, я звякну домой? Быстро, только скажу, что всё в порядке.

– Да говори, сколько хочешь. Держи.

Ксения осторожно, проверяя каждую цифру, нажала непривычные кнопки. Бабушка мгновенно сняла трубку, и Ксения сказала, что задержится на день в гостях у Вики. Да, ужасно соскучилась, не виделись целый год. Какая ты смешная, бабушка, никто меня не украдёт, кому я нужна! Да, да, я точно у Вики, вот она рядом стоит, поговори с ней.

– Здравствуйте, Вероника Сергеевна! – улыбаясь, сказала Виктория. – Да, это я… Тоже очень рада вас слышать… Хорошо, буду следить, заботиться, ухаживать… ага, никуда она не пропадёт. До свидания.

Она выключила телефон и с той же улыбкой посмотрела Ксении в глаза. Ксения не отвела взгляда и не моргнула. Гляделки, гляделки! – совсем, как раньше, никто не хочет уступать!.. Вскоре они, подталкивая друг дружку, с хохотом раскачивались на Дашиной кровати.

– А кто здесь живёт? – Ксения, успокоившись, кивнула на свободное место рядом с Машей.

– Лена, партнёрша Ромы. Новенькие ребята, пришли из разных клубов. Зимой встали в пару.

– Рому я уже видела внизу…

«Симпатичный, правда?» – взглядом спросила Вика.

«Да», – взглядом ответила Ксения, и они вновь рассмеялись.

– А Ленке двенадцать лет, – продолжала Вика, – ей пока с куклами интереснее. И за Дашей бегает хвостиком…

Ксения вновь ощутила её ревность как свою, мысленно скомкала и выбросила в окно. Не надо, зачем…

– Третьякова, подъём! – крикнула Виктория и бросила в Машу подушкой. – Хорош валяться!

Подушка тут же прилетела назад, и Маша со вздохом села на кровати.

– Ох, ножки мои, ножки, – простонала она, взявшись за длинные тонкие ступни, – всё болит! Разве можно так мучить людей?

– Надо всегда быть в форме, а не от раза к разу, – назидательно сказала Вика. – Тогда и болеть ничего не будет.

– Да уже достало, сколько можно…

Маша вынула из тумбочки алый топик, встряхнула, поглядела и, сложив, сунула обратно: наверное, последний остался… Она никогда ничего не стирала – просто отдавала бельё маме, приезжавшей по выходным, а взамен получала пакет с новым на всю неделю.

Маше Третьяковой было шестнадцать лет, но и Ксения, и Вика с кукольного возраста привыкли считать её младшей. Она так и не повзрослела: по-прежнему растрёпанная, небрежно одетая, вещи раскидывает по комнате… И, всё-таки, трудно отвести взгляд. Каждая черта по отдельности – вроде, неправильна, а всё вместе очень мило: тонкое смуглое лицо, чёрные волосы; большие, тёмные, всегда немного грустные глаза, большой рот, острый нос; все пропорции фигуры утончённые и вытянутые. И контрастом – тяжёлая, едва умещающаяся на узком теле грудь.

Глядя на Машу, Ксения всякий раз представляла кадры из фильма: опушка леса, дом с черепичной крышей, весь пятнистый от лучей, пронзивших кроны… Родник бьёт изпод камня, наполняя прозрачное озерцо… Босая, в платье до колен, черноволосая девушка глядит на своё отражение, черпает горсть воды, выпрямляется… Всадник с ружьём за спиной, наклонившись, протягивает руки… Мгновение – и девушка в седле. Придерживая её, свободной рукой охотник встряхивает поводья: ржание, резкий поворот – и вот удаляется топот копыт по влажной земле… Видела она где-то этот фильм или сама придумала – Ксения не могла сказать. Знала наверняка, что он французский.

Маша танцевала лет семь и не скрывала, что все эти тренировки, конкурсы, сборы ей до чёртиков надоели – бросить бы хоть сегодня! – но родители уговаривают потерпеть до конца школы. Не для титулов и славы: просто боятся, что иначе она пристанет к дурной компании. «Гоняйте её сильнее, чтобы уползала с тренировок», – не раз просили они Владимира Викторовича и даже приплачивали лишнего.

Маша с партнёром Ваней долго сидели в «D» классе, не добираясь на конкурсах до финалов. Призовых мест и редких побед ребята дождались года полтора назад, и не, потому что очень выросли: просто сильные пары ушли наверх, и соперничать стало не с кем. В их возрасте осталось только семь или восемь пар «D» класса на весь город, и половина из них напрочь не слышала ритма.

Вот зевнула, стала протирать глаза… Так ведь и протрёшь, и прозеваешь охотника – а будет ли он ждать?…

– Машка, да проснись же, наконец! – крикнула Ксения и запустила в неё сразу двумя подушками…

2

Высокая темноглазая девушка мелькнула, озарила студенистый холл, ушла – и Рома, проводив её взглядом, не мог отделаться от чувства, будто он что-то потерял. Но что?… Всё было на месте: крестик на цепочке, мелочь в кармане брюк; кроссовки с ног тоже никто не украл… Потерял он разве что власть над бильярдными шарами. Её и прежде было немного, но две-три удачи за партию всё же случались, а теперь – ни одной. И всё время хотелось оглянуться на лестницу.

– Ну что, пора на деньги? – спросил Толя после четвёртой сухой победы.

– У меня нет денег, – быстро ответил Рома.

– Не бойся, я тебе сначала проиграю, как положено. Рискнём?

Рома молчал, вспоминая, как легко она присела, поднимая сбежавший шар, каким стройным движением распрямилась… Он слышал о ней, видел фотографии в клубных альбомах, но разве по ним можно что-то понять? Сотней фоток не заменишь одного живого взгляда. И там она совсем другая…

– Ладно, вижу, что надоело, – сказал Толя. – Идём наверх, зови Лену. Покажу вам танго, как обещал.

– Сейчас! – и Рома вперёд старшего кинулся на второй этаж.

Добежав до комнаты девочек, он замер на мгновение: из-за двери донёсся смех, визг. Подушками, что ли, кидаются? Значит, он вовремя, сейчас и ему что-нибудь прилетит. Рома уже поднял руку, чтобы стучать, но кто-то сзади тронул его за плечо. Он вздрогнул и обернулся: это была Даша, вблизи которой он всегда робел, однажды весной уронил её от робости на паркет, разучивая поддержку в румбе. Хватило бы сил удержать – но он впервые оказался в паре с Толиной партнёршей и подумать не мог, что она, взрослая и недоступная, так ему доверится. Испугался, кинулся поднимать… Она встала, не ворча и не жалуясь, с улыбкой повторила всё движение. И во второй раз, и в третий Рома был надёжен, но всё же ему казалось, что Даша считает его маленьким, потому и не сердится.

Она и Вику, наверное, считает маленькой – вот и терпит её шлепки, колкие словечки, брошенные как бы в шутку, болевые приёмчики исподтишка…

– Лену хочешь? – спросила Даша. Рома кивнул, глядя в её прохладно-серые глаза.

– Она у мелких. Сейчас позову, подожди, – и, шагами румбы дойдя до комнаты младших девочек, Даша постучалась каким-то условным сигналом.

Держа молчаливую партнёршу за маленькую тёплую руку, Рома вышел в вестибюль второго этажа. Здесь было светлее, чем внизу; на полу – линолеум с мраморным рисунком, вдоль стен – жёсткие, искусственной кожей обитые диваны. На тумбочке в углу стоял телевизор: после ужина Владимир Викторович подключал к нему видеомагнитофон, и весь клуб собирался на теорию. Смотрели записи чемпионатов мира, Блэкпульских фестивалей, других замечательных турниров; обсуждали, спорили, ругали судей; вдруг понимали, что великий Мирко Гоццоли может сделать очевидную, школьную ошибку – и что это значит? Только одно: путь к совершенству бесконечен.

Рома встал, чуть смягчив колени, опустил плечи, подал вес вперёд. Лена подошла, заранее отвернув голову влево, но Анатолий не позволил им встать в пару: рано, давайте сначала по одному.

– Простые шаги по дуге. Следим за ведущей стороной и, простите за ругательное слово, противодвижением. Двинулись: slow, slow, quick-quck!.. Стоп, Лена, готовь шаг на опорной ноге. Колено чуть внутрь, вот так, – Толя, наклонившись, рукой покачал её колено. – Чувствуешь, как отзывается корпус? Вот теперь у тебя правая нога пойдёт под левое плечо… Ещё раз: slow… Стоп, Рома. Почему с носка? Не крадись, шагай вперёд с каблука. Весомо и прочно. Ещё раз: slow, slow… Лена, не вырастай. Всё на одной высоте. Представь, что ты наверху лёгкая, как… скажем, фигурка в настольном хоккее, а вес твой – под полом. Оттуда ты собой управляешь. Ещё раз…

Лена, от старания прикусив губу, двигалась чуть впереди Ромы. Рыжеватая прядь выбилась из гладкой причёски, упала на лоб; Лена дунула на неё, а потом отвела рукой. Светлые ресницы, веснушки, тоненькая шея… Кто выдумал, что девочки взрослеют раньше? Если так, Рома должен чувствовать себя на равных с партнёршей – но как это понять, когда она всё время молчит? Иногда за всю тренировку скажет раза четыре «да», а вместо «нет» – робко так покачает головой. Хоть бы поругаться иногда, как Серёга с Викой, для настроения! Вот если бы сестра, Маринка, захотела вернуться… А ещё лучше – вырасти и встать в пару с Ксенией. Если она будет не против.

Думая так, Рома слушал Анатолия, не забывал о ведущей стороне, осанке и распределении веса. Он старался и видел свои движения всё более ясно, словно полгода назад они были мутными, расплывчатыми фотографиями, а теперь с каждым днём становились контрастнее, резче. Хотя и далеки пока, очень далеки от того многосерийного кино, которое глядят Сергей с Викой.

Стоило вспомнить – и мимо прошёл Серёга вместе с приятелем из банды диких лыжников с первого этажа. Оглянулся, подмигнул Лене, а Роме показал оттопыренный большой палец… А в дверях на лестницу, прислонившись плечом к косяку, стоял Владимир Викторович Бауэр и, наверное, давно уже за ними наблюдал.

Наконец, и Толя его заметил.

– Мы только самое основное, – смущённо пояснил он. – Колени там, стопы, вперёд с каблука…

– Да занимайтесь, хорошо получается, – ответил тренер. – Работайте до ужина, через пятнадцать минут идём в столовую. Сергей, тебе работа! Пройдись, напомни всем, чтобы не опаздывали.

Владимир Викторович развернулся и бесшумно побежал вниз по лестнице. Рома вернулся к танго, но уже не мог сосредоточиться на шагах, всё время заглядывал в коридор, в шахматную перспективу коричневых дверей и светлых окон. Скоро, скоро, возвышаясь над подругами, оттуда выйдет Ксения; он посмотрит на неё и скажет чтонибудь остроумное и блестящее… И вот она вышла – и сразу все слова разлетелись, остались одни взгляды, и вовсе не такие, как он хотел, глупые какие-то. Ксения не замечала их, увлечённая разговором с Викой. Хоть бы Ленка поревновала… эх, да от неё, пожалуй, дождёшься!..

3

Маша Третьякова от ужина отказалась:

– Устала, не хочу, лучше я почитаю. У меня тут бананы, сок… а ты, Ксюха, ешь мою тарелку, если хочешь.

– Спасибо. А это тебе, – Ксения вынула из сумки два своих бутерброда с ветчиной и сыром, в последний раз огрела Машу подушкой, бросила её на кровать и вышла в коридор.

– Ага, шкурки от бананов мне убирать, сто пудов, – шепнула, закрыв дверь, Виктория. – Вика добрая, за всех постарается.

Ксения, стоя справа, вытянула за её спиной руку и хлопнула Вику по левому плечу. Та живо обернулась туда, сюда, заглянула назад и, разгадав манёвр, погрозила пальцем.

– Слушай, а кто сейчас чемпионы по латине? – спросила Ксения. – Всё так же, Уотсон и Кармен?

– Да, они вечные, – ответила Виктория, парными шагами: та-там, та-там, левой-правой – вприпрыжку сбегая по лестнице. Ксения бегала иначе – мягко и плавно, разгоняясь почти до скорости свободного падения; она отпустила Вику на треть пролёта и внизу настигла.

Возле корпуса собралась едва ли половина больших ребят из «Фонтана», но так было всегда: кто-то играет в настольный теннис, другие пошли к соседям или на спортивную площадку – там из земли растут турники разной высоты, брусья и ужасно длинный, извилистый и холмистый рукоход. При воспоминании о нём зачесались подушечки на ладонях: сколько мозолей натёрла Ксения стальными перекладинами, прежде чем одолела их от начала до конца.

Где бы ребята ни гуляли, голод пригонит в столовую. У Ксении тоже забурчало в животе, – а ведь дома не было такого аппетита, часто ужинала для того только, чтобы не огорчать бабушку. Ксения удивилась и обрадовалась, как много на сборах детей: значит, клуб процветает. Сколько их: восемнадцать? двадцать?… Трудно посчитать, слишком непоседливые; куклы только поодиночке, а вместе – маленькие бомбы со взведёнными детонаторами. Один крикнул – и все кричат вразнобой, один подпрыгнул – и все поскакали. Детей, ещё не закончивших какую-то буйную игру с хватанием друг друга за уши и воротники, строила парами воспитательница Ирина Сергеевна, мама одного из мальчиков и заодно подруга тренера. Ира – рукодельница, обожавшая бисерные, кожаные, вышитые, вязаные украшения; сегодня на ней были белые шорты и майка в блёстках, а сверху – плетёная на коклюшках жилетка с серебряным узором и прозрачный платок вместо юбки. Иришка – весь её авторитет, как гроздь на лозе, держался на сверхъестественной гибкости. Четыре года назад она появилась в «Лесном», смуглая, тихая, с каштановым хвостиком на голове, пришла на занятие по растяжке и, стоя на руках, заплела ноги вокруг шеи, а затем повисла в шпагате над пропастью между скамейками, и всё это так легко, с улыбкой!.. Что она ещё умеет? – подумала Ксения, – вдруг, летать? И как её, такую, не слушаться?…

Вот нынешние дети были куда более толстокожи, шумели, толкались. Ира даже прикрикнула – всё без толку, – и ей помог Владимир Викторович, щеголявший в ковбойской шляпе и стильно разодранных джинсах. У него был короткий разговор: под мышку – и в строй. «Они поженились в феврале, – переведя взгляд с него на Ирину, прошептала Виктория. – Летали на месяц в Аргентину, представляешь!» Ксения пригляделась и заметила на безымянном пальце тренера кольцо. И тут же подумала о разговоре, которого не избежать, – но не с робостью, как прежде, а с самым настоящим страхом. Даже спина похолодела…

– Ксения, здравствуй, – пожав ей руку, сказал Бауэр. – Мы очень рады тебя видеть, но ты помнишь, сколько тебе лет? Одна приехала?

– Да, – кивнула она, глядя мимо, но видя острые голубые глаза, морщинки в уголках, тонкий нос. – Здравствуйте. Я тоже очень рада, соскучилась…

– Тебя кто-то отпустил? Знают, что ты здесь?

– Бабушка, – и, взглядом указав на Вику, Ксения добавила: – Можно позвонить, проверить.

– Надолго? Кто за тобой приедет?

Она пожала плечами, моргнула и переступила с ноги на ногу. Владимир Викторович словно и не заметил её пантомимы, не изменил строгого выражения лица, и Ксения уже приготовилась услышать: «Марш домой!» Но тренер молчал, и было непонятно, о чём он думает; на мгновение даже показалось, что он растерян и сбит с толку.

– Ну, авантюристка… – вздохнул он, наконец. – Ноги растут быстрее мозгов. Ладно. Ночуешь здесь, завтра поговорим, – он снова надел шляпу и обернулся к ребятам: – Все готовы? Тогда идём.

Но не тут-то было. Едва они тронулись, как раздался звук мотора, из-за угла вынырнула красная «Хонда», развернулась и замерла у крыльца рядом с синим «БМВ» Анатолия. «Алина Александровна приехала!» – крикнула смышлёная Катя, и дети, загалдев, бросились к машине, окружили выходящую из неё медноволосую Алину Черкасову, самые шустрые ухватились за её джемпер и брюки. Все знали, что в понедельник она сменит Бауэра, который собирался в Германию на тренерский семинар, и останется в лагере главной.

Проведя вдали от дома неделю, ребята нуждались в разнообразии, хотя бы в малой смене впечатлений. Приезд Алины не обещал им лёгкой жизни: в работе она была столь же требовательна, как Владимир, и поблажек никому не давала. Но, всё же, её профессиональная улыбчивость была наполнена куда большей, истинно женской теплотой. Потому-то, не выпуская её из кольца, дети наперебой рассказывали обо всём, что с ними произошло за эту неделю, чему они научились и с каким нетерпением её ждали. Всё это сливалось в один сплошной писк. Алина Александровна терпеливо слушала и гладила взъерошенные головы.

– Ну, идите, идите, а то голодными останетесь. Дайте хоть поздороваться с большими…

За девять лет, что прошли на глазах Ксении, тренеры не изменились в главном – всё такие же лёгкие, запросто могли бы пролететь в венском вальсе по экватору, и океаны с песками не помеха. Старожилы «Фонтана» помнили, как Владимир и Алина выступали на конкурсах и долго не могли выбрать: соревноваться дальше или только преподавать? Но учеников становилось всё больше, и, в конце концов, они перевесили.

Владимир и Алина временами спорили, подначивали друг друга, но всерьёз не ругались, не обижались, не фыркали – может быть, оттого что никогда не были семейной парой. Сын Алины Александровны учился в Академии Лесгафта, муж, очень далёкий от танцев, лет двадцать дружил с Бауэром. Владимир Викторович находился в вечном поиске, Ира была… кажется, его третьей женой. «И других вам не надо!» – взглянув на тренера, мысленно приказала Ксения.

4

На ужин был чудесный гуляш, великолепный варёный рис и божественный соус, рецепт которого Михаил Леонидович держал в секрете. Ира уверяла, что он кладёт туда особенный африканский перец, Алина Александровна – что высокогорный чабрец. Ксения, придвинув к себе тарелку Маши Третьяковой, старалась потянуть удовольствие; очень просто было бы умять всё в минуту.

– Чего задумалась? – подтолкнула её коленом Виктория.

– Смотрю. Понимаю, как соскучилась…

Наконец-то, она могла наглядеться на старых друзей. Напротив сидел заметно выросший за год Серёжа Галеев, партнёр Вики. Увидев Ксению, весь просиял – и она, наверное, тоже. Им всегда было интересно разговаривать, они удивительно совпадали. Начнёт Сергей рассказывать, как в одиннадцать лет ходил с папой на футбол, – и Ксения тут же вспомнит, что именно эту игру смотрела по телевизору и знает, кто забивал голы, и как судья зайцем бегал по полю, уворачиваясь от злого болельщика. «А как они кувыркались по траве, помнишь? Двое таких медвежат!». – «Ага, классно придумали!»[2]

Кроме танцев, Серёжа увлекался кораблями, делал замечательные модели как по журнальным чертежам, так и по собственной фантазии; мог долго, с сияющими глазами, рассказывать о яхтенных кругосветных путешествиях – но не каждому, далеко не каждому. Большинство ребят и девочек из клуба, как и партнёрша Виктория, считало Сергея серьёзной и положительной танцевальной машинкой, которая живёт по-настоящему только на паркете, а всё остальное время готовится, обдумывает разные движения, слушает звуки в голове… Иногда, в самое неподходящее мгновение, где-нибудь в метро, Серёжкина спина распрямлялась, глаза туманились, лицо принимало уморительно мечтательное выражение, и весь он начинал раскачиваться в такт воображаемой музыке. Вика тут же пихала его в бок: очнись, а то подумают, псих какой! Ксения – та хорошо его понимала, потому что сама была такая же.

Вот и Ваня, партнёр Маши Третьяковой. Он тоже подрос – и, хотя был меньше Ксении, умудрился взглянуть на неё свысока. Интересно, как у него получается – глядеть прямо и в то же время свысока? Раньше Ксении нравился его надменный вид, казался признаком какого-то душевного величия… даже смешно. Теперь она подумала, что дело, наверное, в строении глаз: тяжёлые веки, привычка всё время чуть закидывать голову, на паркете не лишняя… Ваня занимался в клубе пять лет и, в отличие от равнодушной к танцам партнёрши, был честолюбив, обижался на судей, занимая низкие места, бурчал: «купите очки, уроды!». Но работать не любил, считал, что всё должно прийти само.

Вот Егор – Ванин приятель и оруженосец. Глаза у него другие – круглые, пуговичные, – но держит голову и глядит точно так же. Кивнуть, и то не удосужился. Ни одна партнёрша на Ксюшиной памяти не могла выдержать его дольше полугода. Вика уже рассказала, что на сборах, когда не было Толи, Владимир Викторович ставил Егора в пару с Дашей, но она сбежала от него, потому что он курит перед занятиями и поливается дезодорантами, забывая принять душ. А Егору не нравилось, что Даша наступает ему на ноги в фокстроте – хотя виноват именно тот, кому наступают…

Даши в столовой не было. И Толи не было. Наверное, целуются в комнате для гостей… «До или после ужина? – Вместо ужина!» – вспомнился рассказанный кем-то анекдот. Даша закрыла глаза, часто дышит… а Толя уже снял её белую футболку… Ксения взглянула на подол своей голубой майки, обругала себя испорченной девицей и, чтобы отогнать непрошеные фантазии, вмиг доела остывший рис. Услышав смех за соседним столом, испуганно покосилась… – нет, они не умеют читать мысли, говорят о своём. Там, как и год назад, ужинали семейные пары: Петр Павлович с Надеждой, Дима с Катей и Костя с Ниной. А рядом с Серёжей Галеевым сидел новый знакомый, этот смешно моргающий белозубый Рома, и вскидывал на неё взгляд, когда думал, что она не видит. «Ну и пускай, – решила Ксения. – Смотри на здоровье, мне не жалко».

Вдруг пустая тарелка на столе сменилась полной. «Как и обещал», – сказал за спиной Михаил Леонидович. Ксения обернулась, с улыбкой кивнула ему и подтолкнула в бок Вику: давай пополам. Виктория тут же ответила, они стали пихаться локтями, всё громче смеяться, и тренер даже прикрикнул. Так бывало и раньше. А когда они вернулись домой, всем клубом собрались в вестибюле второго этажа – тесно, тепло, поскрипывает жёсткий диван, – и Владимир Викторович запустил кассету с открытым чемпионатом Германии, Ксении показалось, что никуда она отсюда не уезжала, только недавно сидела на руках взрослой ученицы, а теперь сама держит на одном колене смешливую, всё время оглядывающуюся девочку восьми лет, а на другом – её невесомого партнёра.

Перед отбоем на полтора часа включили горячую воду, и народ с полотенцами, губками и мылом потянулся к душевым – по две на этаж. Ксения и Вика, войдя в свою комнату, увидели, что Маша Третьякова спит, по-кошачьи извернувшись, не понять, на боку или спине, лицо её хранит изумлённое выражение, и одеяло съехало с полуобнажённой груди.

– Прикройся, милое дитя! – проворчала Вика и подтянула одеяло вверх. – Ксюха, не смотри, тебе вредно…

– Не вреднее, чем тебе.

Небольшая твёрдая книга, сразу не замеченная, упала на пол и закрылась. Ксения подняла и прочитала на обложке: «Машенька. Владимир Набоков».

– Смотри-ка, в тему название.

– Что? А-а, книжка… Второй раз читает, в конце даже плакала. Я тоже прочитала, прикольно.

– И кто она такая, эта Машенька?…

– Не скажу, чтобы тебе было интереснее. Ну, всё, байбай, бэби. Я пошла на урок.

5

Жизнь в «Лесном» не затихала после отбоя, но становилась невидимой. Стены цвета топлёного молока таяли в сумерках, из открытого окна звучала приторная турецкая самба: инкубаторные скрипки, барабаны из пробирок, ужасно слащавый голос… Вика терпеть не могла этого мутанта, так бы и захлопнула! Но ничего, сейчас будет настоящая латинская музыка. Аллеи опустели, за углом звякнула гитара, девичьи голоса нестройно пропели: «Намажем лыжи, и станет ближе нам горизонт!» – и расхохотались, забыв продолжение: наверное, оттого что летом лыжная орда мазала только пятки скипидаром.

Четыре пары с видом заговорщиков незадолго до полуночи вошли в тренировочный зал – отдельно стоящий корпус в полтора этажа. Одной из этих пар были тренеры, другой – Сергей Галеев и Вика Кирсанова, их урок длился шестьдесят минут. Толя с Дашей и Костя с Ниной могли бы это время погулять, но они тоже пришли в зал и, шёпотом считая ритм, по углам отрабатывали основные движения. Сергей и Вика учили вариацию румбы для будущих конкурсов. Она была непохожа на всё, что они танцевали раньше. Румба – печальная история любви, минорный лад, скрытая трагедия:

Quisiera contarte: Que tengo abierta una herida. Que todo el tiempo y la vida Nunca lograron cerrarme…

Не хватит всей жизни, чтобы затянулась моя рана… Наивные, может быть, слова, но сколько в них боли, и какая сквозь неё звучит надежда! Всё это, конечно, не выразят дети, для них главное – показать ритмичные шаги, пластику, чистые линии. Но дети выросли, и Владимир Викторович придумал для них стройную, выверенную по законам жизни цепочку: была в ней завязка, когда партнёры словно впервые замечают друг друга, и развитие, и небывалый прежде чувственный накал в конце первой минуты. Вращение в близкой позиции, бедро коснётся бедра – и Виктория откинется назад, полностью доверит своё равновесие партнёру. Он будет долго, бережно поднимать её – и зрители, не замечая других пар на паркете, не дыша проживут эти два с половиной такта. А потом она забудет о нём; он тронет за руку – Вика уберёт её, сделает два шага прочь. Обернётся, бросит прощальную улыбку… а там и конец мелодии, аплодисменты и время вспомнить, что всё это было игрой.

Ещё два года назад, глядя на Сергея с Викой, многие думали, что они брат и сестра, – но, взрослея, ребята становились всё более разными в жизни и танце. Вика была быстра, что хорошо для латины. Она умела молниеносно, без видимых усилий переносить вес на ногу и замечательно вращалась, точно растворяясь на миг в луче софита и выходя из него в другом, неожиданном для всех месте зала. Ей, на взгляд тренера, не мешало бы добавить в пластике, а Сергею, который сильно вытянулся за год, – в остроте и чёткости. Зато у него было потрясающее, лёгкое и мощное непрерывное движение.

«Quisiera decir, quisiera decir, quisiera decir tu nombre», – напевал Владимир Викторович, сочиняя румбу. Нелегко подчеркнуть в одной композиции столь разные достоинства партнёров, но он решил головоломку и теперь даже гордился, показывая находки повзрослевшим ученикам. Запоминали движения по одному, без музыки повторяя за тренерами. Выучив первые восемь тактов, ребята сделали их в паре – Сергей с Алиной Александровной, Вика с Бауэром, – а затем и друг с другом. У Сергея горели глаза: он мгновенно увлекался новыми идеями, нырял в них с головой – с каждым разом всё глубже, глубже; каждая новая вариация была интереснее прежней. Вика выглядела сдержанной и, как всегда, состроила несколько недовольных гримас. Она больше доверяла разуму – и, пока не осознала новое, так жалко было расставаться с привычными шагами, уютными поддержками… Понятно, что они устарели, а всё равно жаль. Недовольство её обычно таяло под конец первого урока… но сегодня, кажется, остались какие-то осколки. Уже танцуют под музыку, в движениях виден характер, а Вика то пожмёт плечами, то буркнет что-то под нос. «Всё в порядке? Нравится?» – спросил тренер. «Ага, – кивнула Виктория, – вообще классно, спасибо». Ну, и хорошо, – решил Бауэр, – если что-то не пойдёт, в сентябре заменим.

6

Сергей с Викой отошли к зеркальной стене и стали повторять разученные движения, тихо переговариваясь. Тренеры занялись другими парами: Владимир Викторович работал с Костей и Ниной, а с Толей и Дашей – Алина Александровна. Она любила эту пару. Талантливые ребята всегда нравились Алине больше старательных, а если соединить талант и старание – как раз получится Даша. Сейчас и не верилось, что она пришла в школу танцев меньше двух лет назад. Пышные волосы, внимательный взгляд, лёгкость, с которой она запоминала сложные для новичков движения, – удивительно, как без этого раньше обходился клуб «Фонтан»… «Нет, танцами никогда не занималась, – улыбнувшись, покачала головой Даша. – Музыкой занималась, на виолончели. В училище Римского-Корсакова не поступила, тогда окончила школу, пошла в институт. Прочитала объявление, думаю: дай-ка схожу, вдруг получится… А что, правда не так ужасно?…» – и, услышав, что не ужасно, а вовсе наоборот, хлопнула в ладоши и подпрыгнула. Отзанимавшись два месяца, она ещё не знала, получается у неё или нет; и когда её такой же неопытный партнёр вдруг терялся посреди мелодии, Даша не пыталась вести, не отворачивалась, показывая взглядом: «вот же балбес, но я не такая, вы не думайте!..» Она спокойно ждала, пока он вспомнит, и если подсказывала, то с удивительным тактом, не обижая. А уж ребята на танцах самолюбивы!..

– Так, выучили вольты по кругу, молодцы, – приглушив музыку, говорила в микрофон Алина и продолжала, как бы раздумывая: – Кто бы нам их показал…

– Да уж понятно, кто! – отвечали начинающие и расступались, освобождая Даше место. Первое время она смущалась, пряталась за спины мальчиков, но потом вошла во вкус и сама держалась ближе к центру зала.

Алина повидала многих способных ребят, и довольно часто бывало так, что новичок, выделявшийся год-полтора, затем тускнел, другие догоняли его, а вперёд выходили те, на кого поначалу трудно было подумать. Даша не потускнеет, она чистое золото – это было сразу понятно. Не зазналась бы, посчитав раньше времени, что всё умеет… Но и эта беда её миновала; зимой появились какие-то замашки высокомерия, но быстро прошли. Сумеет ли она, со своим мягким характером, передать настроение латиноамериканских танцев, где нужна агрессия, порой даже стервозность? Оказалось – ещё как сумеет. Пускай у неё нет этих черт… хотя, кто знает?… может, близкие друзья думают иначе, – сыграть их Даша могла на загляденье. И за год она прошла путь, на который у других может не хватить и всей жизни.

Осенью Алина позвала её в студию, где главными звёздами остались Вика и Сергей. «Освободился опытный партнёр, хватай скорее!» Партнёром был Анатолий, который за семь лет тренировок ни разу не выходил на конкурс: говорил, что хочет всё понимать, а классы и награды ему не нужны. Он и вправду многое понимал, даже мог объяснить и показать начинающим, но сам танцевал чуть небрежно, будто стесняясь профессиональной отточенности движений. «Зачем мне, я же для себя…» Но, встав с Дашей в пару, вмиг подтянулся, стал чаще тренироваться, сшил костюмы. В ноябре они вышли на турниры – сразу по «Д» классу – да как стали всех побеждать! «Кто такие? Откуда взялись? – спрашивали другие тренеры. – А девушка – просто песня! Неужели занимается второй год?» – и кое-кто уже пытался переманить её за спиной Алины с Владимиром. Когда Бауэр узнал об этом, он подловил хитреца на одном из турниров, возле накрытой поляны в судейской комнате, и без затей сунул к носу кулак. А Толя с Дашей к весне набрали все нужные баллы на «С» класс и поняли, что ближе им, всё-таки, европейская программа.

И Косте с Ниной она ближе, но история у них другая. Они – очень старательная пара. Пришли в «Фонтан» шесть лет назад, чтобы выучить свадебный вальс, и выучили удивительно быстро и неуклюже – как и положено; чем смешнее молодожёны, тем больше умиляется, глядя на них, публика. Но им не понравилось быть смешными, и они стали появляться в студии каждый вечер; кроме общих занятий, брали у Бауэра три частных урока в неделю; ездили на летние сборы. По воскресеньям ходили на конкурсы, как на работу, занимали последние места. Соперники глядели на них снисходительно и не заметили, как однажды последние места сменились предпоследними, затем – третьими с конца, а там и до призов было недалеко. И вот им осталось выиграть два конкурса – и здравствуй, «B» класс. Теперь Костя и Нина – вышколенная, причёсанная… – Алина усмехнулась про себя, – скорее даже, прилизанная пара. Но где искусство? Почему Даша, едва придя в школу танцев, радовала взгляд, а на этих ребят скучно смотреть, и чем больше они работают – тем скучнее?

Вот две пары, оказавшись рядом, синхронно сделали одно движение – правый спин, поворотный лок-степ, выход в променад… Два такта – но какие разные. Сделали их, именно сделали Костя с Ниной, а Толя с Дашей – прожили. И видно это в мелочах: чуть дольше задержались вверху, сильнее разогнались на снижении, обыграли поворот другим движением корпуса, чуть выше направили взгляд – один взгляд на двоих… Как этому научить? Это ведь не ремесло, это либо дано, либо нет.

– Хорошо, ребята. Теперь повторим, – сказала Алина Александровна, остановив пару взмахом ладони. – Даша, не спеши поворачивать голову вправо. Голова же не сама по себе, она отвечает движению корпуса. Вот у вас наверху контрбаланс, неустойчивое равновесие… Партнёр уже двинулся вперёд, ты продолжаешь назад… И как оно нарушается, ты готова идти за партнёром – в этот миг голова сама повернётся вправо. Поняла? Давайте ещё раз.

Они повторили движение, и Даша сделала всё даже лучше, чем представляла себе Алина Александровна, – точнее, музыкальнее… Откуда это у неё? Загадка.

Ещё лет пять назад Алина Черкасова судила конкурсы – и всегда отдавала лучшие места способным ребятам.

«Зря так делаешь, – говорил иной тренер, – они вообще лентяи, всё от природы умеют. А те, кого ты задвинула, столько сил положили, чтобы научиться хоть так…» Алина пожимала плечами, чувствуя себя виноватой. Да, затраченные силы… и деньги, разумеется… – это серьёзно. И она бросила судить, осталась только преподавателем.

И ещё эта дурная политика, сколько из-за неё ушло талантливых ребят. Даже Владимир, порядочный во всём остальном, занимается мелочными политическими играми. Будет он в октябре проводить конкурс, выйдут на один паркет Толя с Дашей и Костя с Ниной… Конечно, тренер сделает так, чтобы победили те, кто дольше занимается, к кому он ходит в гости. А через неделю пойдёт судить конкурс в другой клуб – и отсудит так, как попросит организатор, пусть даже просьба окажется нелепой…

Хорошо, Анатолий взрослый, не принимает эту кухню всерьёз. А вот Даша? Она честолюбива: выиграв первый раз, тут же сказала Алине, что хочет стать, как минимум, чемпионкой города. В минувшем году ей было не на что обижаться, настолько сильнее всех они с Толей выглядели. Теперь придётся не так легко. Надо быть лучше остальных не на голову, а уже на две.

7

– …Ну, как тебе живётся? – спросил Толя. – Не обижают?…

– Нет, – покачав головой, Даша взяла расчёску – свою любимую, деревянную, уже без нескольких зубьев. – А почему меня должны обижать?

– Не знаю… Просто так спросил. Первый раз в лагере, девчонки боевые…

Присев, Толя вынул из сумки хлеб, положил его на стол, где уже грелся чайник и стояли две глиняные кружки.

…Да уж, боевее некуда! К тому времени как закончился урок, горячую воду отключили, и девушек встретила сырая, пронизанная сквозняками душевая. Даша медлила, накручивая на волосы полотенце, а Нина – та вовсе хотела побрызгать на себя лапкой и вытереться. Но Виктория пустила ледяной водопад и шагнула под него с таким удовольствием, даже замурлыкала. Старшим пришлось не отставать.

После душа стало тепло, но ненадолго. Придя в комнату для гостей, Даша мигом разделась, сложила всё в тумбочку, с ногами забралась на кровать и закуталась в одеяло. Не заболеть бы теперь…

Комната была крохотная: два шага от стола к тумбочке с маленьким телевизором, три шага – от раковины до окна, завешенного тюлем, а оттуда рукой подать до кровати. Анатолий, голый по пояс, поджарый, широкоплечий, умудрялся ходить туда-сюда, как маятник. Тихо скрипели половицы.

– Да сядь уже, в глазах рябит, – сказала Даша, и Толя примостился на подоконнике.

– Закипает, – кивнул он на чайник. – Есть будешь?

Бутерброды, печенье, яйцо крутейшее из крутых…

– Нет. Хочу, но поздно уже.

– Завидую твоей силе воли.

– Да какая сила воли. Зубы ещё раз чистить. Лень… Ладно, уговорил, – поколебавшись, сказала Даша, – только немного и чай без сахара.

– Сделаем, шеф, – козырнул Толя и стал хлопотать, то и дело взглядывая на неё. Даша расчёсывалась, потихоньку согреваясь.

– Жаль, не могу остаться, много работы. В воскресенье назад. Слушай, может, в Грецию слетаем на недельку? После сборов. Отдохнём…

– Да какая Греция, – ответила Даша, – надо за учёбу платить.

– А, может… – но тут закипел чайник, и Толя полез в сумку за пакетиками. Заварив чай, он подвинул к кровати табурет, поставил дымящиеся чашки, бутерброды с сыром, вилки, нарезанные кружочками помидор, огурец…

– Положи, пожалуйста, на тумбочку, – Даша протянула расчёску. Выполнив просьбу, Толя сел рядом, обнял Дашу поверх одеяла.

– Как тебе занятие? – спросил он. – Не очень сложно? Биг-топ ведь раньше не делала?

– Не сложно. С тобой вообще всё мигом понимаю.

– Горжусь.

– Кем?

– Всеми сразу. – Толя поцеловал её в висок. – Тобой больше всех.

– У меня Ксюха не выходит из головы, – тихо сказала Даша. – Бедная девчонка, так жалко её, вообще… Видел сегодня?

– Да, очень повзрослела. И дело не в росте…

– Ага, дело во взгляде. Она, вроде, и смеётся, и говорит весёлое, а глаза при этом… ох, – Даша протяжно вздохнула, – врагу не пожелаешь так повзрослеть. И что я могу сделать? Ничего. Только не показывать вида, что всё понимаю.

– Больше нечего… Да она сильная, переживёт. И гибкая. Помню, у Вики что-то не получалось на занятиях, так она губы сожмёт и десять раз повторяет, двадцать, пока не сделает. А Ксения спокойно займётся другим, а потом попробует ещё раз: оп, и само получилось. Ещё вот такие были, – Толя, не вставая, поднял руку вровень с плечом, – или чуть побольше.

– Переживёт. И всё равно тяжело.

Даша поднесла к губам кружку и дунула, чтобы чай немного остыл…

8

Ксения проснулась и с минуту лежала неподвижно, соображая, где она? Отчего постель не похожа на домашний диван? Ни мягче, ни твёрже – просто другая… И подушка пахнет духами. Нежно, едва уловимо; таких духов у неё никогда не было. Чужая подушка?… Да это ведь Дашина кровать! Точно: Даша в комнате для гостей… а Ксения – в «Лесном»! От этого открытия она широко улыбнулась. Не спеша, продлевая удовольствие, вспомнила день, свой побег из дома, разговоры, и ужин, и особенное настроение, когда кажется, что пешком можно дойти до Луны. Легко, за два дня туда и обратно. И как здорово, что она встретила ребят: с кем сегодня виделась? Ксения стала писать большим пальцем ноги на спинке кровати первые буквы имён: начала со своего, затем начертила «В» – это Вика; вот она, рядом. И Владимир Викторович… не рядом, но тоже на эту букву. Даша… Рома – новенький знакомый… Толя… Надо же, получается слово «квадрат»! Две буквы «А» – это Алина Александровна…

– Ты чего там шепчешь? – спросила с соседней кровати Виктория. Ксения рассказала о загадочном квадрате: как ты думаешь, это неспроста? Вика ответила, что вряд ли, просто совпадение.

– Ксюха, – вдруг добавила она. – Слушай, ты такой молодец, что приехала! Знаешь, как мы скучали?

– Я тоже скучала, – ответила Ксения. – Очень рада, что здесь.

– Я не знала, можно ли тебя беспокоить. Позвонила бы осенью, сто пудов. Сказала бы: возвращайся!..

Вика отыскала под одеялом ладонь Ксении, положила её себе на плечо и прижала щекой. И Ксения поняла, что с этой минуты они стали подругами навсегда, больше, чем сёстрами. Между ними никогда не будет зависти, соперничества – даже если они снова выйдут на паркет в одном заходе. Даже если им понравится один и тот же парень…

Она молчала, пытаясь удержать слёзы. Вика, не выпуская её руки, повернулась на бок.

– Знаешь, где я была летом! – сказала она. – Ездила на Ладогу дикарём, прикинь. Две недели жила в палатке на берегу. Кашу варила на костре. Загорала, и в шторм попала. На катамаране ходила!..

– В шторм?

– Нет, меня бы тогда унесло. В шторм – только по берегу, босиком, – Вика хихикнула, что-то вспомнив, и продолжала: – Черники наелась на весь год. Баню делали… А какие там люди интересные, не представляешь. Давай с нами в следующий раз!

– Бабушка, – грустно произнесла Ксения. – Сердце её беспокоит в последнее время. Куда я уеду надолго? Сейчас и то волнуюсь.

– Ты утром ей позвони. Если всё в порядке, оставайся ещё на день.

– Да, ужасно хочу остаться. Сходить на тренировку. И ещё… мне кажется, что здесь со мной что-то произойдёт.

– Что?! Ты меня не пугай…

– Да нет, что-то хорошее. Не зря же я так рванула… Слушай! – оживилась Ксения, – а парни у вас там были, на Ладоге?

– Не поверишь, целая секция рукопашного боя. На сборах, как и мы здесь. Только дикие сборы, с палатками.

– Глаза разбежались?

– Не очень… А ты Ромке понравилась, заметила?

– Слепой бы заметил.

– А он тебе? Мелкий, да? Ксения пожала плечами:

– Вырастет ещё. Не знаю, надо хотя бы поговорить…

– А в новой школе у вас есть интересные парни?

– Мало тебе своих… Приходи как-нибудь, посмотришь.

– Договорились. А ты приходи на конкурс… О, слушай, Ксюха! Мы выучили румбу, классную такую. Сейчас я покажу: понравится? Смотри, – и Виктория, лёжа в постели, стала повторять разученные движения. – Делаю шаг, пауза на весь такт, выходим из равновесия… четыре, раз… а потом резко вправо: два – и три – и стоп! И поворот. Нормально?

– Мне нравится, – Ксении даже не пришлось сильно фантазировать, чтобы перенести румбу из кровати на паркет: она перепрыгнула сама. – Что-то похожее делали Тимохин с Безиковой, да?

– Да, но у нас по-своему. Мы их не копируем. А вот поддержка не очень как-то… не знаю, может, привыкну. Вот держи меня здесь, ты партнёр, а я должна так прогнуться и руку положить сюда. А потом…

– Стоп, Вика, хватит, – рассмеялась Ксения. – Прекрати эти соблазнительные движения! У вас всё классно. Мне не веришь, покажи Даше.

– Не-е, ты что… Дашку я стесняюсь.

– Да не ночью, днём покажи.

– Днём она сама увидит…

Глава третья С другой планеты

1

Утром Вика тронула её за плечо: вставай, если хочешь, идём бегать! Ксения потянулась, ответила, что сейчас, ещё минутку, даже меньше… двадцать секунд… и вновь открыла глаза, когда в комнате никого, кроме неё, не было. Взглянула на часы: завтрак не скоро, спешить неохота. Не торопясь, почистила зубы, умылась, надела синие бриджи и белую майку с револьвером на груди – купила весной, очень понравился рисунок, но в город её надевать не решалась. Причесалась, собрала волосы в хвост и осталась довольна, подмигнула своему отражению в зеркале над раковиной. Худющая, конечно, от этого плечи кажутся слишком широкими, и линии скул такие, что можно о них порезаться, – но румяная, глаза блестят, и осанка не пропала, вот что здорово! В её новом классе только одна девочка была почти такого же роста, как Ксения, – всё равно чуть меньше, но другие-то меньше намного. Поневоле будешь сутулиться, и дома не отвязаться от дурной привычки. А тут за вечер и ночь распрямилась, будто в «Лесном» волшебные кровати. Только ради них стоило приехать, не говоря уж об остальном.

Она вышла из корпуса, направилась к футбольному полю. По «малому кругу» – беговой дорожке стадиона – с топотом и гиканьем, слышным издалека, носились дикие лыжники. Они могут час, два так бегать, им не скучно; скоро бросят дурачиться, запыхтят, но темп не сбавят ни не мгновение.

Ребята из «Фонтана» бегали по большому кругу, который проходил мимо столовой, тренировочного зала, площадки с турниками, одичавших зарослей сирени и краешком забирался в лес. Ксения остановилась на опушке; холодок бодрил, от смолистого воздуха приятно кружилась голова. Мимо пробежали Сергей Галеев, Пётр Павлович, Ирина Сергеевна со стайкой детей… Вот и Вика – наверное, догоняет их на круг. Виктория сбегала с горки большими прыжками, не частила, не глядела под ноги. Заметив Ксению, махнула рукой. Ксения рванула, пристроилась рядом и поняла, что, как и прежде, может не отставать. Почти круг они бежали молча, обогнали младших, но на подъёме у Ксении закололо в боку, и она пошла, переводя дыхание. В сирени, на том же месте, где и год, и два назад, прятались Маша Третьякова с Ваней. Ксения, как всегда, сделала вид, что не замечает. Сейчас дети покажутся за спиной, и надо вновь бежать.

Но вместо детей её настиг Рома, вчерашний знакомый.

Поравнялся, осторожно заглянул в лицо:

– Привет! Устала?

– Нет, всё в порядке, – Ксения помотала головой и вновь перешла на бег. – Отвыкла немного.

– А ты мне сегодня приснилась! – выпалил Рома.

– Да? И что я делала в твоём сне?

– Ничего, – Рома чуть смутился, – это самое… снилась, короче, вот.

Они бежали плечо к плечу, и возле тренировочного зала впереди мелькнула тёмно-каштановая голова Виктории, чёрная футболка и синие спортивные брюки. Переглянувшись, Ксения и Рома поддали ходу и настигли Вику под конец большого круга.

До завтрака Ксения поговорила с Владимиром Викторовичем, вновь заверила, что бабушка не волнуется, и попросила разрешения сходить на тренировку.

– Вот, держите, – протянула она свой неприкосновенный запас – сто рублей.

– Занимайся, конечно, мы тоже рады, что ты возвращаешься.

Проводив её глазами, тренер подозвал Викторию, отдал деньги. Смышлёная Вика взяла бумажку, нахмурилась на мгновение и вопросительно глянула: «я вас правильно понимаю?» «Да, – кивнул Бауэр, – совершенно правильно». Ксения, коленями раздвигая влажную крапиву, пробиралась к автомату, висящему на тыльной стене полосатой будки сторожа. Чем больше мобильников покупают себе люди, тем сильнее зарастает тропа к бесплатному и безотказному инвалиду. Стекло, укрывавшее телефон от дождя, давно растрескалось, он был в ржавых пятнах и, на первый взгляд, сломанный, но всё равно живой. Подносишь к уху трубку – нет гудка. С натугой крутишь диск – он не отзывается привычными щелчками. Набрал номер – вызов не слышен, и кажется, что никогда и ни с кем этот телефон тебя не соединит. Но вот в тишине что-то двинулось, открылся тайный люк – значит, сняли трубку… «Алло? Да, я слушаю, кто это?…»

Бабушка волновалась, забрасывала вопросами: всё у тебя хорошо, не голодная, не обидел ли кто? «Ну, что ты меня, как маленькую, контролируешь? – через минуту спрашивала Ксения, забыв, что она сама звонит. – Лекарства не забудь принять. Верапамил помнишь? Ну, замечательно… Всё, пока, я завтра точно приеду». «Приезжай, буду за тебя Бога молить…»

Бабушка в последние месяцы часто вспоминала о Боге. «Где был твой Бог, когда папа с мамой ехали на эту дачу?!» – крикнула однажды Ксения, топнула ногой и расплакалась. Бабушка промолчала, ушла к себе, и Ксении стало стыдно. Потом она думала об этом и, в конце концов, решила, что не стоит обижаться на Бога, если он, конечно, есть. Может быть, в ту минуту он был занят другим, спасал людей от землетрясения или урагана… там тысячи людей, на всех не хватило внимания. Теперь он, конечно, сам не рад, что так получилось. Не напоминать же всякий раз: наверное, тогда он совсем расстроится и ничего хорошего больше сделать не сможет.

Ксения, крещённая в полгода, росла атеисткой, о вере никогда не задумывалась, но всё-таки знала, что после жизни что-то есть. Не могут же просто так взять и исчезнуть её танцы, и одноклассники, и Солнечный берег, куда летала два лета подряд с мамой и папой, и ещё много чего! А если всё-таки могут?… Зачем они тогда нужны? И сама она что здесь делает? В прошлом такие мысли приходили к ней довольно редко – утром, например, когда случалось проснуться до будильника. Нагретое одеяло, фонарь за окном, тишина… Вот хоть бы так всё осталось, чтобы можно было вспоминать! Но неужели и память исчезнет? И уже подступали слёзы, и вместо дыхания получалось одно шмыганье… Здесь надо было встрепенуться, подумать о весёлом, и Ксения держала наготове целую коллекцию настоящих и придуманных историй, разгонявших темноту. Вот если представить, что она может по желанию становиться мальчиком?… Все удивятся: что за партнёр такой, откуда взялся? никто его раньше не видел, а он выиграл конкурс и пропал. На тебя похож, Ксюха; может, это твой брат? Нет, – скажет она, – у меня ведь братьев никогда не было. А сама подметит, кто из девчонок будет сильнее других по нему вздыхать. Маша Третьякова… и ещё Надежда, где-то забыла Петра Павловича… Попались! Вечером подумаю, что с вами делать, а сейчас пора вставать, собираться в школу…

В последний год она забросила фантазии: хрупкими они оказались, раскололись от одного удара настоящей жизни. Но весной, чем длиннее становились дни, тем отчётливее Ксения понимала, без аргументов и споров – просто понимала, и всё, что родители где-то живут, видят и слышат её. Только она их пока не слышит, и поэтому должна теперь больше думать сама. Насколько им хорошо там, зависит и от неё – в этом она не сомневалась, и жить хотела так, чтобы стыдно за неё не было.

2

А до тренировки оставалось полтора часа. Владимир Викторович перекроил субботнее, облегчённое расписание: раньше в десять утра была тренировка, потом свободное время до обеда, а теперь они поменялись местами, чтобы разделить занятия старшей группы и многочисленных этим летом малышей.

Ксения вспомнила, что ещё не успела побывать на своём холме. Три года назад она открыла это место недалеко от берега залива. Поросший брусникой холм в лесу, и дело даже не в бруснике, а в том, что небо над этим холмом всегда оставалось ясным. Она забрела туда в ненастный день, когда с самого утра намечался дождь. Её потянуло забраться на холм и быстро сбежать вниз, или даже скатиться кувырком… А, поднявшись, она забыла обо всём и едва не опоздала на тренировку. В разрывах облаков над ней открылось окно: облака летели плотным строем и, долетая до этого окна, расступались, обходили его стороной. Ксения глядела в синий колодец, пока не закружилась голова, – и с тех пор почти каждый день, проведённый в «Лесном», выкраивала минут пятнадцать, чтобы подняться на вершину, полежать на траве, слушая птиц, глядя в ясное небо. И никто в эти минуты ей не был нужен. Один только раз она позвала с собой Вику, и та мигом поймала в густой траве ёжика, выяснила, что он самец, хотела принести его в комнату и показать девчонкам, а потом взять домой, – но, размыслив, отпустила у подножия, на том месте, где и взяла.

И теперь Ксения хотела побыть одна. Но едва растянулась на мягком склоне и закинула руки за голову, как невдалеке раздались шаги, частое дыхание… Насторожилась, посмотрела вбок: ну, конечно, из-за морщинистой сосны выглянул Рома. Выражение его лица было виноватое, умоляющее и всё равно хитрое. Ксения думала прогнать его, но загляделась на такую комбинацию, а он уже подошёл, присел рядом.

– Не помешал? Извини, я уйду, если что…

– Да сиди уж, – разрешила она и тоже села, – ты ведь просто мимо проходил?

– Не совсем. Я видел, как ты сюда идёшь… случайно.

А вообще хотел купаться. Идём вместе?

– Так купальник у меня в комнате.

– Можно взять, это ведь недалеко. Если хочешь, конечно. Если нет, извини… – и, взглядом спросив разрешения, он осторожно взял Ксению за руку. Ладонь у Ромы была меньше Ксюшиной, тёплая; ногти круглые, розовые и, кажется, подгрызенные по краям…

Он вновь моргнул, как вчера, – и Ксения поняла, что ошиблась: глаза у него не карие, а тёмно-серые, с зеленоватыми точками возле зрачков.

– Ладно, идём, – согласилась она и встала. – Что такого интересного нашёл?

Рома глядел ей на грудь, это было очень удобно с его ростом. Он сделал грозное лицо, сдвинул брови и, вытянув руку в сторону залива, изобразил выстрел:

– Пах! Классный рисунок. Если бы я сразу заметил, то испугался бы…

– А, ты об этом, – Ксения покосилась вниз. – Да он холостыми заряжен. Или вообще никакими.

Она повела плечом, вытянула из-под лямки застрявшую веточку, щелчком запустила в полёт.

– Я посмотрю, вдруг ещё есть? – Рома проворно забежал ей за спину, – тут всякие травинки, листики, честно. Я отряхну?

– Давай, спасибо, – и, пока его быстрые пальцы снимали мусор, Ксения вспомнила: – Что тебе приснилось-то сегодня, расскажи?…

3

Под утро Роме приснился он сам посреди школьного спортзала. Вокруг никого нет, и всё очень высокое: до перекладины, притянутой к полу стальными тросами, не допрыгнешь; баскетбольное кольцо ещё в два раза выше, и канат, свисающий с крюка в потолке, можно перебросить с берега на берег Невы. Рома ничему не удивился, и когда в дверь стали входить незнакомые люди, глядел на них с любопытством. Первым из вошедших Рома оказался по плечо: ничего странного, сам-то пока метр шестьдесят четыре. Появилась новая компания: мужчины, женщины, все очень тонкие, и Рома им по грудь. Следующим – по пояс… Они ходили по залу, разговаривали, смеялись; женщина в чёрном взяла в углу баскетбольный мяч и, не прыгая, положила в корзину. Роме стало жутко, но почему-то и очень приятно, и не понять, какое чувство сильнее. Он оглянулся и увидел новых гостей: прежние рядом с ними – просто карлики!.. Побежал, чтобы спрятаться, налетел на ногу одной из девушек и вдруг узнал: это же Ксения, она приехала вчера! Мгновенно пропал страх, и Рома понял, что не отдаст её никому из этих верзил. Он крепче обхватил её, прижался лицом… Внезапно всё тонкое тело девушки задрожало, она молча опустилась на пол, и Рома изумлённо заметил, что она очень лёгкая, можно поднять на руки. А можно и убрать руки, она всё равно держится… только вот на чём?…

Рома не успел понять, на чём. В дверь постучал Владимир Викторович и напомнил, что через двадцать минут ждёт всех на площадке. Ребята в комнате зашевелились: Серёга поднял ноги к потолку и подвигал ими, словно вращая педали, Ваня встал и, протирая глаза, шагнул к раковине, и Егор заворочался, скрипя пружинами. Рома хотел полежать ещё минут десять, чтобы прокрутить в голове удивительный сон, и докрутился, чёрт побери!.. Пришлось, не вылезая изпод одеяла, тянуться к тумбочке и искать там свежие трусы.

…Обо всём этом он, конечно, не говорил Ксении. По дороге в корпус Рома Никитин рассказывал о своей семье: у него были мама, папа, две сестры, брат, по двое бабушек и дедушек, и осенью, с переездом в новую квартиру, появилась немецкая овчарка Альма.

– Я сразу подумала, что ты из большой семьи, – сказала Ксения.

– Почему?

– Даже не знаю… Показалось, что очень легко сходишься с людьми… Значит, есть опыт.

Рома заулыбался: опыта и впрямь хватало. Ира и Марина, когда вместе, кого угодно заставят с ними сойтись, хоть бегемота из зоопарка. У них семейная банда стрельцов: Ира старше брата на два года, Марина – на год, а младшему, Илье, четыре года, и он уже сейчас вылитый папа.

Папа работает инженером на «Электросиле», дежурит сутки через трое, но на самом деле чаще, потому что надо много зарабатывать. И ещё он делает электрическую проводку в домах, за это хорошо платят.

– Когда же он дома бывает? – спросила Ксения.

– Редко, но зато с ним интересно. Он всё на свете знает. А мама – учительница русского и литературы. Тоже даёт уроки после школы. Ира перешла в одиннадцатый класс, хочет поступать в Герцена, она способна к языкам. Маринка поступила в художественное училище, на дизайнера. Она раньше занималась волейболом, потом бальными танцами, а когда перестала, тут же я захотел.

– Получилось, как эстафета?

– Да, похоже. Я надеюсь, что она вернётся. Мы в паре всех порвём.

– А ты кем хочешь стать?

– Да так… не знаю пока… Ближе к делу подумаю. У меня талантов нет. Может, появятся ещё, а может… – Рома пожал плечами.

– …А может, уже и есть, – закончила Ксения.

– Ты приходи к нам в гости, хорошо? У нас весело, со всеми подружишься.

– Спасибо… Пока не обещаю, но и не отказываюсь сразу.

За разговором они дошли до корпуса, Рома остался ждать внизу. Когда Ксения вернулась с полотенцем в руке, круглые чашечки купальника обрисовывались под голубой майкой, и он отвёл взгляд: теперь уж не отговориться револьвером, нет его…

– Машка спит опять, прикинь, – сказала Ксения, – я с неё поражаюсь.

– А другие?

– Вика что-то пишет с очень таинственным видом.

Потом погляжу. Идём, час до занятия.

Дорога на берег вела мимо открытого бассейна, гордости пансионата «Лесной». В бассейне была небесно-синяя, проточная, не пахнущая хлоркой вода, шесть дорожек, удобные стартовые тумбочки, с которых можно крутить сальто, осыпая кафельный бортик брызгами, – вот только купаться в нём ребята из клуба «Фонтан» могли в строго отведённый час, ближе к ужину. Владимир Викторович, Толя, Сергей легко проплывали всю дорожку под водой, и Рома, глядя на них, научился, хотя потом было жутковато поворачивать: казалось, что до бортика, откуда нырнул, не двадцать пять метров, а целая сотня.

– Я тоже умею, – сказала Ксения. – Мне легко, я же в ластах.

– Привозила с собой?

– Ну, почти.

– Жаль, я не догадался. Но через год привезу, – серьёзно сказал Рома, и Ксения, не удержавшись, фыркнула.

– Ты чего?

– Нет, нет… не над тобой. Кажется, комар в нос влетел, – и для убедительности она дважды чихнула, закрывшись ладонью. – Вот, теперь всё в порядке.

В бассейне работали пловцы – ещё одни, кроме танцоров и лыжников, жители пансионата. Длинноволосая девушка-тренер в шортах и купальном лифе звонко скомандовала с бортика: «Ещё двадцать пять на ногах! – и оглушительно свистнула. – Следующие – готовимся!». И новые загорелые фигуры шагнули на стартовые тумбы, солдатиками прыгнули вниз.

– Раньше они сюда ездили, а три года назад перестали, – сказала Ксения. – Теперь, значит, снова…

– Да, вот здесь живут, – Рома взглядом указал на чистенький, с колоннами у крыльца и блестящей покатой крышей кирпичный дом.

– Его ремонтировали, забор стоял, – вспомнила Ксения. – Нам туда лазать запрещали. Точно, а я смотрю: что-то не так. Ха, я ведь даже скучала по ним, пока их не было.

– Почему? – спросил Рома, ощутив что-то, похожее на ревность. О нём, наверное, не будет скучать…

Ксения пожала плечами:

– Даже не знаю. Просто… ну, чего-то не хватало без них. – Замедлив шаг, она ещё раз оглянулась на голоса и брызги. – Плавали целыми днями, в столовой сидели своей компанией… Два раза в неделю куда-то уезжали на «Икарусе», таком огромном, набивались как селёдки. Возвращались поздно. А в свободное время гуляли, в бильярд играли так лениво, – она медленно отвела локоть, изображая сонный удар. – Знаешь, все друг на друга похожи, вот что удивительно. Все такие высокие, с плечами, лица тонкие. Как на подбор.

– Инопланетяне, – ввернул Рома и загордился собой, потому что Ксения улыбнулась.

Извилистой тропинкой они дошли до Финского залива, искупались в тёплой и почти пресной воде. Ксения всё знала в этой бухте. «Вон там не вздумай нырять, – кивнула она вперёд и направо, – камни под водой. А здесь можно», – и нырнула первая. Рома с удовольствием подержал бы её на волнах, но она сама плавала не хуже ребят из бассейна. И как была хороша в тёмно-синем купальнике – длинноногая, гибкая, с такими смелыми движениями; сколько жизни в одном взмахе её руки! А как блестит вода на гладкой коже!.. Интересно, он-то ей нравится хоть немного? Рома не хотел, чтобы она подумала: «вот позёр», – и всё-таки поворачивался к ней лицом и чуть разводил локти. Пускай он небольшой – но складный, с кубиками пресса и настоящей мужской фигурой, похожей на перевёрнутый конус. От папы достались такие широчайшие мышцы, этим Рома особенно гордился.

4

Рома чуть прибеднялся, говоря Ксении, что у него нет никаких талантов. Об одном своём таланте он догадывался, хоть и не всегда был ему рад. Да, Марина рисует, Ира учит испанский язык, для неё уже третий; Илья в четыре года так обращается с футбольным мячом, как иным взрослым не снилось. А Рома, лет с двенадцати или даже раньше, – настоящий магнит для девчонок. Знакомятся, шлют записки, просят телефон, и все почему-то старше на год-два и крупнее. Мама, Евгения Васильевна, тихо гордясь, показывала коллегам-учителям фотографию из электросиловского лагеря: Рома, стоя чуть позади, обнимает за талии двух старшеклассниц в топиках, девичьи плечи заслонили его, только два хитрых глаза виднеются из-за прекрасной, смуглой стены. И по лицам девушек понятно: скажет им Рома танцевать – станцуют, скажет ходить на руках – даже не задумаются. Но Рома ничего такого не говорил. Зря вредная Маринка дразнила его донжуаном и альфа-самцом, на самом деле он был скромным, порядочным, и лишнего никому не обещал. Погулять, посмеяться, даже зайти в гости – пожалуйста… а что потом? Рома знал, что бывает потом, и мечтал об этом, но только в одиночестве. Наедине с девчонкой даже подумать не решался. Прошлым летом, когда была сделана та фотография, он, наконец, встретил девочку, рядом с которой можно было помечтать, как они вернутся в город, сходят на дневной сеанс в кино, а потом Лена пригласит Рому домой, где не будет родителей… Да, её звали Лена; она была, как водится, старше на полтора года и с первого взгляда мало отличима от большинства девчонок из лагеря. Кроссовки, шорты, голый живот, лицо без косметики, – только волосы длиннее и гуще, чем у остальных, и голос необычайно глубокий, и руки нежные, даже слишком… «Помоги, пожалуйста, – незнакомая девочка на причале водной станции протянула Роме бутылку кваса. – Тугая, как не знаю что… не могу открыть». Рома взял бутылку и небрежно, тремя пальцами свернул пластиковую голову. «Ого, ну ты даёшь! – воскликнула незнакомка. – Теперь буду знать, к кому обращаться». Рома, отдавая бутылку, случайно коснулся прохладной ладони девочки. А у причала покачивалась двухместная лодка, и вёсла, готовые к работе, лежали на воде вдоль бортов.

«Надо же, какой ты сильный, – сказала Лена, когда Рома, причалив к другому берегу, снял её с носовой банки и поставил рядом с собой. – Если что, сможешь меня защитить?» Рома кивнул, надувшись от гордости, и потом долго удивлялся: как его самого не побил кто-нибудь из старших ребят, её ровесников?

До конца смены они почти не расставались. Забредали вдвоём в самые дальние уголки леса, купались, рассказывали о себе. Рома, подняв Лену на руки, кружил её, пока она не говорила, смеясь: «Хватит!». Тогда он впервые в жизни поцеловался и сперва не понял, что в этом особенного, – но, увидев, как закрылись глаза Лены и участилось её дыхание, понял, что сделать ей приятно – это и есть самое главное.

Рома уже год танцевал, но показывать умение стеснялся: не было никакого умения, ритм он чувствовал средне, движения запоминал немногим лучше. Лена занималась в театральной студии, хотела стать актрисой, и уж она-то не боялась очень серьёзно, с выражением читать наизусть монологи и стихи. Раньше, если кто-то при нём даже бубнящей скороговоркой читал стихи, Роме становилось неловко, хотелось поскорее уйти, – но Лену он был готов слушать и слушать. Она просила: «Повтори. Только змеи сбрасывают кожу, чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями несхожи, мы меняем души, не тела…» Рома повторил две строки, смутился, покраснел и решил, что актёром никогда не станет.

Вернувшись домой, он звонил Лене. Она говорила, что рада, но голос звучал суше, чем в те августовские дни. Наверное, виноват был телефон… Они договорились встретиться, погулять в Парке Победы, но когда Рома подходил к метро, Лена прислала эсэмэску: «Извини, не могу прийти, давай в другой раз». Причину так и не объяснила. А потом многодетная Ромина семья переехала из коммуналки в отдельную, просторную квартиру. Энергичная мама уже три года хлопотала о ней, писала письма, ходила на приёмы и так понравилась одному депутату Законодательного собрания, что он пригласил её в помощники. В новой квартире была громадная кухня, четыре большие комнаты, а в прихожей Илья играл в футбол, обводя поставленные в ряд ботинки. Довольней всех были сёстры: они давно хотели купить щенка, даже знали, у кого, – и очень скоро принесли домой пушистую крошку Альму.

Когда Рома, уже в конце октября, звонил Лене в последний раз, она сказала: «Извини. Мне было очень хорошо… но, кажется, у нас ничего серьёзного не получится. Слишком рано. А просто дружить с тобой я не могу, и ты, наверное, тоже». Он расстроился, передал эти слова Марине. «Увижу – прибью артистку долбаную! – обещала сестра, ударив кулаком по столу, и в ответ громко залаяла Альма. – А ты не ной, – продолжала Марина, – другую найдёшь, нормальную. Идём лучше гулять со зверем».

Рома сильнее налёг на танцы, месяц ездил в прежнюю студию, но теперь она была далеко, и тренер надоел – парень двадцати лет с вечно блестящими чёрными волосами; он мог половину занятия крутиться перед зеркалом, забыв об учениках. «Артур Василенко, что ли? – услышав о нём, спросила Ксения. – Как догадалась? Да видела на конкурсах миллион раз. Странный он какой-то». Из интернета Рома узнал, что ближе всех к его дому находится клуб «Фонтан», позвонил, пришёл. Ему очень понравились Владимир Викторович с Алиной Александровной; он увидел, как много и вдумчиво тренируются ребята, и сам потянулся за ними. Быть последним он не любил. На девочек из клуба Ромин магнетизм не действовал, а в новой школе всё было по-старому: знакомства, телефонные сюрпризы.

«Алло, привет. Хочешь узнать, кто звонит? Нет, ты мне не говорил номер, я случайно узнала. Так хочешь или боишься?…» Рома не боялся, он не мог забыть Лену: мягкие губы, такую близкую грудь, к которой он прикасался через майку, но завернуть её выше так и не посмел. И ещё – как в последний лагерный вечер Лена сама расстегнула джинсы и повела под них его ладонь, но тут же передумала. «Нет, давай в другой раз, – вздрогнув, прошептала она, – я ещё не готова…» И как от неё отделаться?

Вчера он почувствовал, как её образ, живой и объёмный, раскололся на цветные диски: на одном глаза, на другом голос, на третьем – всё то, что Рома сам придумал, – и, размахнувшись, он веером запустил их с балкона. Они закружились и не упали, а блестящими точками растаяли вдалеке. Если бы только Ксения поглядела на него так, как Лена год назад! Или как эти девушки, присылавшие записки.

А вдруг?…

– Ты придёшь к нам в гости? – спросил он ещё раз. – Тебе понравится, точно говорю.

– Посмотрим, посмотрим, – улыбнулась она. – Вообще, ты меня заинтриговал…

5

Ксения отметила для себя другую черту Ромы – неукротимый дух противоречия. Как только он почувствовал себя с ней на короткой ноге, тут же стал возражать в ответ на любые слова.

– Смотри, сколько толокнянки, – кивнула Ксения на горку, всю сверкавшую серебристо-зелёными листьями. – Почему я раньше не замечала?… Надо бабушке немного собрать, чтобы она в аптеке не покупала.

– Это брусника, – ответил Рома.

– Да нет же. Смотри, какая форма: медвежьи уши.

– Нет, брусника, – упрямо повторил он.

Что тут скажешь? Ксения отыскала красную, приплюснутую с полюсов ягоду, дала попробовать. Рома раскусил, сморщился и выплюнул, но взглядом сказал:

«всё равно не верю». А до тренировки оставалось пятнадцать минут, и они поспешили в корпус. Ксения опасалась: хватит ли у неё с непривычки сил? Хватило, пускай даже танцевать ей пришлось в паре с Егором, от которого пахло застарелым куревом и потом. Только иногда она присаживалась на скамейку, и тут же с вопросом подскакивал Рома.

Учили медленный фокстрот.

– Начинаем длинную сторону: перо в направлении ДЦ, – сказал Владимир Викторович.

– Что такое ДЦ? – спросил её Рома.

– Диагональ к центру.

– Точно диагональ? Ты уверена?

– Зачем тогда спрашивать, если не веришь?

– Ну, ладно, что ты сразу обижаешься…

– Даже и не думала обижаться.

Для того чтобы обижаться, Ксения слишком устала. Придя в номер после обеда, она рухнула на кровать и проспала почти до самой дискотеки.

6

Дискотеки в «Лесном» были всегда, даже в то время, когда Ксения не ездила на сборы. В семь, восемь, девять лет, оставаясь в комнате субботним вечером, она не могла уснуть, думая о том, чем сейчас заняты старшие. Они слушают музыку, двигаются, как хотят… они вообще где-то на другой планете! Из окна виднелся угол другой планеты – длинного корпуса в полтора этажа, где днём был тренировочный зал. Ксения поглядывала на него: вдруг кто-то выйдет?… – и, когда рядом оказывалась Вика, чувствовала, что и её одолели такие же мысли. Но признаться, что завидуешь? Ни за что. И они, задёрнув занавески, расходились по кроватям. Не больно и хотелось.

Когда в лагере появилась Ирина Сергеевна, девочки, забыв гордость, уговорили взять их с собой, посмотреть хотя бы одним глазом. Пришли впятером, постояли в дверях, выглядывая в полутьме знакомые силуэты, затем тихо просочились в зал и собрались у зеркальной стены. Звучала песня группы «Ниагара», в которой легко узнавался ритм ча-ча-ча. Девчонки переглянулись, встали двумя шахматными рядами и начали танцевать настройку, которую делали перед каждым занятием по латине. Эту длинную цепочку придумал Владимир Викторович, исполнялась она синхронно, по одному. Повороты, шаги, движения бёдрами – днём всё это было упражнением на технику, но вдруг ожило, засверкало. С тех пор девочки выросли, настройка стала сложнее, «Любовь на пляже» мог сменить «Таксист Джо», а в последнее время хриплый рёв Шнура: «Вэвэвэ Ленинград!» – и всё равно каждая дискотека начиналась у них одинаково.

Ксения с удовольствием повторила цепочку – не сбилась, не потеряла дыхания, – а потом отошла, затаилась возле колонны, чтобы оглядеть зал. Сегодня было много ребят: из «Фонтана», из другого танцевального клуба, который давно ездил в «Лесной», были лыжники и, конечно, пловцы. Владимир Викторович, отвечавший за паркет, пускал на дискотеку только тех, у кого была сменная обувь на чистой кожаной подошве. Пловцы, не знавшие об этом заранее, танцевали босиком. И здесь, как и в столовой, они держались отдельно. Интересно, если бы тот высокий, выше Ксении, коротко стриженный блондин в чёрной водолазке подошёл к фонтанным девочкам – наверное бы загляделись?… Очень хорош, такие мощные плечи, а сама фигура лёгкая. Ксения заметила его ещё днём, у бассейна. Пригласил бы на медленный танец – она бы не отказала… но ведь не пригласит, нечего и думать.

Среди своей компании она заметила Рому и поняла, что он-то видит её давно: наверное, с той минуты, как вошла в зал. Глядит, как стрелка компаса на север… Рома взмахнул рукой: давай к нам! – и Ксения поспешила в круг.

Вот интересно, что думают о них лыжные и водные ребята? Наверное, то же, что и Валя, одноклассница из бывшей школы. «Вы только в парах выступаете и занимаетесь тоже, да? – спросила она деловито, уточняя то, что и так знала, а потом покачала головой: – Ну, у вас там, наверное, и развра-ат…» Даже глаза прикрыла, размечталась… Ксения, едва удержав смех, сказала: «Приходи к нам, сама увидишь». «Нет уж, я лучше по телевизору…» Наивная: как раз оттого что ребята и девочки занимаются в парах, они растут благородными. Обидеть партнёра? Если чтото не идёт на тренировке, можно ляпнуть сгоряча: «Что встал, как баран!» – и через минуту извиниться. Но чтобы с умыслом, расчётливо – никогда такого не было. И мальчики деликатные: вот сегодня, когда танцевали джайв, Рома взял её за руку твёрдо, а на брусничном холме – едва касаясь, будто впервые близко увидел девушку.

Самый главный разврат у них в лагере был такой: ктото из ребят, чаще других Олег или Серёжа Галеев, после отбоя ломился в девичью комнату: «Пустите меня! У-у-у, я вас хочу!» Девчонки визжали в притворном страхе, пока не надоедало, тогда Ксения или Вика распахивали дверь:

«Ну, заходи, чего стоишь! Долго будем ждать?» Парень, однако, не заходил, мялся на пороге и быстренько исчезал.

Ксения была уверена, что соседи, которые делают всё поодиночке, в свободное время заходят дальше, намного дальше безобидного стука в дверь. В их обособленности, в диковатых голосах, в немузыкальной ломовой работе, после которой вряд ли остаётся желание читать «Машеньку» и любоваться брусничными холмами, чудились какието угрюмые, но и жутко притягательные глубины. Заглянуть бы хоть на полчаса… Вот если тот высокий блондин постучит в комнату, и Ксения будет там одна… рискнёт ли открыть?

А дискотека набирала ход, ребята в своих кругах двигались раскованнее, громко сквозь музыку переговариваясь. Опыт шептал Ксении, что через две-три мелодии будет первая остановка, медленный танец… и пригласит её, наверное, Рома. Круги стали шире, их границы размылись, и рядом появилась гостья из водных глубин, такая же лёгкая и сильная, как этот стриженый парень. Она повернулась, обдав Ксению мандариновым запахом, и встала рядом: пониже ростом, со светлыми, вьющимися волосами до плеч; судя по лицу, ровесница или чуть старше… Почувствовав на себе взгляд, послала ответный. «Что надо»? – прочитала в нём Ксения и отвернулась. Тут заиграла медленная мелодия, и девушка, шагнув к Роме, протянула ему обе руки. Ксения отошла к колоннам, присела на краешек стула, под которым лежал пакет с её кроссовками.

Девушка была хороша: босая, в клетчатой юбке выше колен и белой кофте с полностью открытой, широкой и всё-таки нежной, мягко обрисованной спиной. Рома в танцевальных ботинках не выглядел рядом с пловчихой очень уж маленьким. Он выглядел растерянным: всё не мог найти место рукам, сдвигал их выше, ниже и, наконец, остановил на талии, едва касаясь её кончиками пальцев. Девушка, закрыв глаза, обняв его за плечи, медленно переступала по кругу, а потом зацепилась левой ногой за ногу Ромы, поднялась на пальцы правой и стала гнуться назад. Наверное, подглядела движение у танцоров – но делала его так уверенно, будто знала всегда. И в партнёре была уверена, иначе бы вряд ли рискнула. Рома, держа её на весу, приседал всё глубже, пока девушка не замкнулась в кольцо, достав головой стопу. «Красиво, – подумала Ксения, – но волосами паркет незачем подметать, на это есть уборщицы».

В это мгновение Рома заметил её, покачнулся и едва не выпустил девушку из рук. Справился, поднял и остаток мелодии растерянно выглядывал из-за крепкого плеча, глазами объясняя, что он ни при чём, она сама пригласила.

«Да успокойся, мне-то какое дело», – взглядом отвечала Ксения, чувствуя, что всё-таки задета – немного, самую каплю. И когда вновь пошли заводные песни, она поглядывала на пловчиху и всё больше любовалась ею. Тягаться с танцевальными девушками в быстроте и сложности движений та не могла, но брала своё пластикой и удивительным чувством равновесия – так морской львёнок умеет вращаться, держа на носу мяч. Вот закружилась, подняв тонкие руки, и клетчатая юбка разлетелась, показав тёмные стринги, – это для Ромы, он на неё посмотрел…

На второй медленный танец Рома пригласил Ксению и повёл уверенно, хоть и не всегда в такт. Пела Мэрайя Керри, которую Ксения не любила: сиплым, мутным казался ей голос Мэрайи, с каким-то нездоровым надрывом. Чтобы отвлечься от неприятных звуков, она взглянула поверх Роминой головы: увидела серьёзных Вику и Сергея, для которых дискотека была продолжением тренировки, и высокого блондина в паре с черноволосой девушкой-тренером, и кудрявую пловчиху – она танцевала с Ваней, партнёром Маши Третьяковой… Вряд ли Ваня догадывался, что его используют как укрытие, крепостной вал, чтобы метать изза него злые взгляды. «Да уступлю я тебе Ромку в следующий раз, не переживай», – мысленно пообещала Ксения. Рома, словно почувствовав, осторожно погладил её спину. Ксения дунула ему на макушку, и, когда он поднял голову, сделала невинные глаза: не знаю… наверное, сквозняк.

Следующий медляк был румбой, и Рома вновь пригласил Ксению. Она помогла ему вступить в нужную долю, но так хитро, что он не заметил, – этой уловке научилась от Алины Александровны, великой мастерицы и обманщицы. Рома осмелился на поддержку, несложную, но очень красивую. Он отправил Ксению в поворот на каблуках, подхватил её движение, оказался бок к боку и сделал глубокий выпад, увлекая за собой. Она качнулась назад, испугалась на миг, но вот уже зависла над полом, опираясь на бок партнёра. «Молодец, никого моей головой не сбил…» А со стороны казалось, что он держит её одной только рукой под лопатки – вот секрет этой позы. И, конечно, поднимая, он излишне крепко прижал её к себе… Потом Ксения танцевала, уже не глядя вокруг, ни о чём не думая, полностью отдавшись музыке, – пролетела песня, другая… – и в самом её конце рядом возникла красивая пловчиха, взяла за руку повыше локтя и сказала, кивнув на дверь: «Выйдем, поговорим». Ксения освободилась, шагнула прочь, но девушка дёрнула её к себе и прошипела: «Глухая, что ли? Идём, я говорю». И Ксения пошла за ней.

– Ты куда, Лидка? – спросила на крыльце другая пловчиха.

– Сейчас вернусь, – недовольно ответила девушка, сходя по ступеням.

Она была в той же юбочке и кофте, но в кроссовках, и шагала впереди размашисто и бесшумно. Ксения, глядя на её загорелую спину, старалась не отставать в неудобных на земле латинских босоножках. Неужели эта Лида будет драться? Лишь теперь Ксения так подумала – и сразу ослабли ноги, что-то ёкнуло и похолодело внутри… Она никогда прежде не дралась. «И не страшно ничего. Всё в порядке», – внушала она себе, больно закусив губу. «А, может, и вправду поговорим. Словами…» Вслед за Лидой она свернула за угол, где кусты шиповника отгораживали курительный пятачок. Сквозь неплотно прикрытое окно послышались отголоски музыки, игравшей в зале. Ксения вновь ощутила запах духов – мандарин, смешанный с чемто горьковатым… Лида резко повернулась, надвинулась на неё, прижала спиной к шершавой берёзе.

– Ну, ты всё поняла?

– Нет. – Ксения поняла лишь одно: она не может ни сказать «да», ни отвести взгляд. И хотела бы, да не может… Лида, наверное, тоже это почувствовала и влажной рукой взяла её за лицо:

– Тупая, что ли, блин? – и добавила грязное слово.

Ксения в первый миг не поняла, кого так назвали, хотела оглянуться: кто тут ещё? И вдруг до неё дошло. Она вздрогнула от омерзения, и руки сами взлетели, оттолкнули Лиду подальше. Та отшатнулась, но тут же вновь оказалась рядом и занесла колено, целясь в живот. Ксения подставила локоть, но колено было ложным манёвром. Краем глаза она увидела приближающийся кулак и успела заслониться плечом. Да что же я ей сделала?! Едва не плача, шагнула вперёд, сама взяла её за лицо, как Лида парой секунд раньше, и толкнула, царапнув щёку. Лида зашипела, размахнулась, и Ксения подняла обе руки к голове, как видела по телевизору. Приняла на запястья довольно чувствительный удар и, закрыв глаза, махнула кулаком – угодила во что-то твёрдое, ещё раз махнула – снова твёрдое, и ещё раз – мимо. Взглянула налево, направо – никого…

Лида, прижав к лицу ладони, лежала на спине. Ксения ощутила запоздалую злость, желание добавить как следует ногой: никогда с ней такого не было! Где-то в глубине она понимала, что это неправильно, потом будет жалеть… ну и пускай жалеть! из-за этой дуры чуть не умерла от страха, сейчас получишь у меня!.. Наклонившись, она дёрнула ремешок босоножки, он выскользнул из пальцев. Лида села, не отнимая рук от лица, и Ксения за плечи вновь швырнула её наземь и замахнулась. Тут послышались голоса, шаги, из-за угла выбежали Вика, Рома, девушка, стоявшая на крыльце, высокий пловец и, кажется, ещё кто-то… Лида, свернувшись клубком, тоненько всхлипывала. Высокий парень склонился над ней, тронул за плечо. Ксению трясло, Вика поддержала её, помогла сесть на скамейку.

– Что у вас такое? – Вика посмотрела ей в глаза, перевела взгляд на Лиду и спросила изумлённым шёпотом: – Это ты её, да? Ксюха, может, тебе боксом заняться?

– Боксёры глаз не закрывают, – приходя в себя, ответила Ксения.

Рома стоял между ней и Лидой, не зная, к кому податься. Наконец, шагнул к скамейке.

– Иди к ней помоги, – кивнула Виктория. – У нас всё нормально.

Рома вместе с высоким парнем подняли на ноги Лиду.

– Что случилось? – низким голосом спросил пловец.

– Зуб… сломала, – выдавила она, утирая кровь с разбитой губы.

– Что у вас случилось? – эхом прозвучал голос Владимира Викторовича. Тренер, сегодня одетый в зелёные ирландские тона, подошёл незаметно и, не дожидаясь ответов, заглянул Лиде в лицо:

– Ого. Как это вышло?

Ксения ни капли не боялась, что Лида укажет на неё, – вероятно, сожгла весь страх на год вперёд. Но Лида только громче всхлипнула и отвернулась, показав налипшие на спину песчинки, листья, окурок под лопаткой… Бауэр сбил его щелчком и вопросительно поглядел на стриженого пловца. Тот пожал плечами:

– Упала, наверное… Сейчас отведём домой.

– Ну, ведите, раз упала. – Последнее слово Владимир Викторович произнёс очень выразительно, давая знать, что догадывается, какое это было падение, но сказанного не вернёшь. – А вы, ребята, не разбегайтесь по лагерю, – обернулся он к своим. – Либо в зале, либо у себя в кроватях, договорились?

– Хорошо, – ответила Вика.

Пловцы увели с собой Лиду, Бауэр проводил их до угла тренировочного зала и свернул в другую сторону.

– Извини, Ксюш, – заговорил Рома, часто моргая, – я тормоз, не догадался, что она может такое сделать. Если бы был умнее, смотрел бы за вами всё время. Она меня достала. Не отвязаться, всю неделю встречаю здесь, там, везде… Будто я ей что-то должен…

– Да ладно, расслабься. Иди танцуй, – отослала его Виктория. – Мы прогуляемся, хорошо, Ксюха?

– Да, – кивнула она, – проветримся немного. Не скучай.

Рома шагнул было прочь, но тут же вернулся и склонился к её уху:

– Слушай, а я тебя не достал? А то, может, думаешь обо мне так же. Если что, скажи, я отстану…

Так напряжённо звучал его шёпот, что Ксения улыбнулась.

– Нет, нет, всё в порядке. Совсем не так.

– Точно?

– Врать не люблю. Кто сразу не верит, тот меня обижает.

– Всё-всё, больше не буду! Вы идёте туда? – Рома кивнул на тёмное окно зала.

– Только переобуться. А потом… наверное, сходим на берег, посидим у костра.

– Я тоже тебя хотела туда позвать, – сказала Виктория.

7

У костра на берегу залива сидели «старики» танцевального клуба. Владимир Викторович и Анатолий, сменяя друг друга, ходили к залу поглядеть, всё ли в порядке. Ксения и Вика встретили Толю на полпути.

– Что у вас случилось? – спросил он.

– Не знаем, – переглянувшись, ответили они. – А что такое?

– Да показалось по телефону, голос у Владимира какой-то встревоженный. Ладно, может, и ерунда…

Пиликнул телефон Виктории, висящий на шее под бирюзовой футболкой. Вика достала его, улыбнулась, прочитав сообщение, и принялась на ходу писать длинный ответ. Вдруг замешкалась и стёрла набранное слово.

– Ксюха, ты грамотей. Как правильно: экстремальный или экстримальный?

– Тре.

– Почему? Проверочное ведь – экстрим?…

– Нет, это жаргонное слово, не годится. Всё равно как ты, – Ксения задумалась на секунду, – проверишь «положить» словом «лажа», вот.

– Убедительно, – и Вика вновь стала нажимать кнопки, шевеля губами и по памяти переступая сосновые корни. На руке, держащей телефон, покачивался пакет с босоножками.

– Ты прямо вся такая загадочная, – протянула Ксения, щекой придавила к плечу комара, собрала с куста пригоршню спелых брусничин, догнала Вику и отсыпала ей половину.

– Спасибо. Как ты их видишь? Темнеет уже…

– А я нюхом. Вон там, на кочке, много.

– Ксюха, мы так до берега не доберёмся, – сказала Вика, отправив, наконец, загадочное послание.

Но между сосен уже блестел залив, огромной серебряной каплей вдававшийся в берег, и чем ближе подруги подходили, тем было светлее. За день вода собрала столько света, что ночь обходила пляж стороной – лесными тропами, аллеями, комнатами, в которых спали младшие девочки… или, может, не спали, с завистью глядели на угол тренировочного зала… А здесь даже ветер с залива дул серебристый, и тёмными казались фигурки, сидящие в кружок впереди и чуть левее того места, на которое вышли Ксения и Вика.

– Вон они, голубчики… Шашлык, что ли, жарят?

– Не знаю, – Ксения повела носом, ловя аппетитный дымок, – с чесноком?… вряд ли. Наверное, охотничьи сосиски.

Она хлопнула себя по животу: хватит бурчать, потерпи. Ну, пропустила ужин, подумаешь… Михаил Леонидович добрый, но надо и совесть иметь.

Костёр был небольшим и совсем бледным в сиянии залива. Подруги подошли, осторожно ступая, чтобы не начерпать кроссовками песка, и остановились за спинами Петра Павловича и Надежды. Это был талисман клуба, взрослая пара, занимавшаяся в нём со дня основания. Танцевали они для удовольствия, не желая ни с кем соревноваться, и оттого не обросли колючками, как уже стала обрастать Даша… а про Вику нечего и говорить, она всегда была ежистой. И Ксения была, но за год как-то отмякла и теперь не может понять: хочется ли ей прежней брони, или всего, что было, – но без неё?…

За все годы, что Ксения знала Петра Павловича с Надеждой, они, так же как и тренеры, почти не изменились. Он – высокий, угловатый, лопоухий, уже сорокалетний, но до сих пор хулиганистее пацана. Это Пётр Павлович два года назад, перепугав девчонок, взорвал под окнами петарду в день рождения жены, а прошлым летом он подговорил ребят нарядиться папуасами, раздобыл им краску для лиц, пятнистую одежду будто бы из шкур ягуара… Потрясая деревянными копьями, распевая вздор на мотив «Happy Birthday», эта банда заявилась на ужин, и Пётр был главным дикарём. Что-то выдумает на этот раз?…

У них есть сын Вася, но он не танцует, занимается выездкой. Ксения однажды гостила у него в конюшне, кормила лошадей морковкой и каталась по вольеру на старом, смирном пони. Теперь ей нужен высокий конь, иначе ноги будут шаркать по земле…

Виктория, которая всегда была с Петром Павловичем запанибрата, стукнула кулаками ему по плечам, стала их мять, щипать и поколачивать.

– Осторожнее, не сломай, – сказала Надежда.

– Солнце, если даже тебе это до сих пор не удалось, чего ты ждёшь от ребёнка? – ответил Пётр Павлович.

– Да где же ты видишь ребёнка? Детки выросли давно, а ты проспал!

Они часто так разговаривали, словно перебраниваясь не всерьёз…

– Не ругайтесь, вот и вам, чтобы не завидовали! – и Ксения надавила длинными пальцами на плечи Надежды.

– Ой, Ксюха, ну у тебя и клещи! Смотри синяков не наставь.

– Извините, – она рассмеялась, – буду осторожнее.

Ксения поняла, что ещё переживает историю в курилке и так стискивает пальцы, будто перед ней сидит эта дурная Лида. Но злости уже не было, и, заглаживая вину, Ксения прикоснулась к плечам легче вечернего бриза.

– О, вот так здорово… Сейчас усну, понесёте меня домой, – Надежда расслабленно запрокинула голову, перекатила с плеча на плечо… Виктория ладошками закрыла глаза Петру Павловичу.

Кроме Петра и Надежды, на коротком бревне, на пеньках, на перевёрнутых ящиках вокруг костра сидели Костя с Ниной, Дима с Катей, Ирина Сергеевна и незнакомые Ксении двое мужчин и женщина лет тридцати. Вдавленные донышками в песок, стояли бутылки с пивом и вином, чуть в стороне дымился низенький мангал, и дымно-чесночный запах то окутывал компанию, то отлетал к каменистому мысу.

Вика поздоровалась с незнакомыми, представила им Ксению, и она вновь, как и в школе, на секунду захотела стать меньше ростом. Опустила взгляд и отдёрнула, увидев грудь с маленьким коричневым соском в вырезе Надеждиной кофты… Всё не слава богу… только бы не покраснеть! А эти трое не сводили глаз… Отвлёк от них Владимир Викторович: он подошёл, с кем-то недовольно говоря по телефону, склонился над мангалом и повернул шампуры. Распрямился, бросил в трубку: «Ну, всё, не грузи меня. Я отдыхаю, пока», – убрал в карман, сел рядом с Ириной Сергеевной и обнял её за талию. Ирина взглянула на него, вопросительно подняв тёмные брови, он что-то шепнул на ухо: она фыркнула в ладошку и, покачав головой, сказала:

«Вот же дятел…» Словно в ответ, из леса донеслась долгая пулемётная дробь. «Он согласен!» – шёпотом воскликнула Ира и залилась тихим смехом, откинувшись на плечо Владимира.

В костре выстрелило полено, брызнуло искрами, задымило, заставив Костю с Ниной поморщиться и взмахнуть руками, а потом огонь вновь разгорелся, такой же ровный и бледный. «Садитесь, девчонки», – сказал Пётр Павлович и, хрустнув коленом, поднялся с высокого ящика. Ксения с Викой вдвоём примостились на нём, поёрзали, чуть потолкались – вроде, удобно…

Ксения давно уже понимала, что у Владимира Викторовича есть своя жизнь, закрытая для посторонних, и что все ребята из клуба – кроме, может быть, Кости с Ниной, – становятся для него посторонними, как только заканчивается работа. Наверное, это правильно, таким и должен быть тренер. Но Ирина… Он и её забрал с собой – всю, целиком?… или хоть каплю оставил? Спросить бы её, как они летели… какая там столица… Буэнос-Айрес? Это ведь часов двадцать в воздухе, не меньше! Самолёт парит над невидимым в темноте океаном; Ирина, опустив ресницы, вяжет крючком что-то невесомое, Владимир глядит на неё и, отодвинув штору, на луну за иллюминатором… Вдруг она уходит вверх, пропадает из виду, и лишь так можно понять, что самолёт поворачивает. Вокруг чужие люди, тихие разговоры на испанском – и они вдвоём, касаясь друг друга плечами, только что перенеслись из зимы в лето…

– Слушай, а кто она теперь? – одними губами спросила Ксения. – Ирина Сергеевна Бауэр?

– Не-ет, – почти беззвучно протянула Вика, – Ермакова, как и была.

– Спой что-нибудь, Димка, – попросила девушка из незнакомой компании. – У тебя классно выходит.

Дима, сидящий напротив Ксении, – худенький, с больших очках с чёрной оправой – достал откуда-то гитару, взял несколько аккордов, липнущих один к другому, как магниты, кашлянул, гулко дёрнул басовую струну и заговорил нараспев:

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок, С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…

«Венский вальс, – отметила про себя Ксения, – только бы надо помедленнее…».

К низкому, хрипловатому голосу Димы прибавились другие: резкий и чуть носовой – Бауэра, звонкий – Ирины Сергеевны, едва различимые, тише ветра – Кости с Ниной… И голоса этих незнакомых; имена их, названные Викой, вылетели из памяти. Один из них сфальшивил раз, другой и замолчал. Пётр Павлович, стоя возле мангала, удивительно точно подсвистывал. «И так денег нет», – ворчливо сказала Надежда… Ксения впервые слышала эту песню, но быстро уловила мелодию и подтянула сперва без слов, а потом стала, не ошибаясь, угадывать окончания строк.

Зачеркнуть бы всю жизнь, да сначала начать, Полететь к ненаглядной певунье своей. Да вот только узнает ли Родина-мать Одного из пропащих своих сыновей?…

Что-то было в этих словах, отчего мурашки побежали по спине, затылку, рукам, и не оставили Ксению до последнего аккорда.

– Хорошо Дима поёт, правда? – шепнула она Вике. Та пожала плечами:

– Да, вроде, ничего… Помнишь, я тебе говорила, что ездила на Ладогу? Вот там были парень с девушкой, они так играли и пели!.. О-бал-деть. Димке и не снилось, – и, помедлив секунду, Вика добавила: – Они, наверное, поженятся.

«Потому что играли и пели?» – хотела спросить Ксения, но раздумала.

– А ещё я нашла новую ученицу Алине Александровне, – продолжала Вика. – Осенью придёт в школу танцев.

– Ты время зря не теряла…

– Приходи ко мне, покажу фотографии. Ага?

Ксения быстро покивала, не сводя взгляда с её переносицы. Там уже было пятнышко сажи, хотя Вика, вроде, не лазала в костёр.

– Сиди смирно, – попросила Ксения и аккуратно стёрла сажу пальцем.

– Дим, давай теперь что-нибудь весёлое, – заказала Надежда. – Помнишь самбу, тику-тику? Петя, идём плясать.

– Да не хочу, лень, – отозвался Пётр Павлович, взял бутылку пива, отряхнул от песка и монетой сковырнул крышку.

– Ну, ещё не хватало! Чтобы ты этим на меня дышал?

– Я два глотка.

– Ай, делай, что хочешь. Ксюха, идём с тобой зажжём.

– Я?… Нет, не сегодня… В другой раз.

Ксения могла бы, наверное, согласиться, если бы не эти трое у костра. Опыт зажигания был. Надежда работала учителем музыки в той школе, где вечерами занимался клуб «Фонтан», и после второй смены часто дожидалась тренировок возле актового зала. И Ксения обычно приезжала минут за сорок – разогреться, вспомнить движения партнёра: чтобы лучше понимать Олега, она всегда учила его партию. Она знала, в какой день на втором этаже встретит Надежду и вместе с ней разомнётся, помашет ногами. Как-то осенью, почти два года назад, они станцевали в паре джайв. «Ну ты даёшь, – сказала Надежда, – ведёшь лучше Петьки. Давай-ка ещё раз, а?…» Начали заново, Ксения вновь за партнёра. Тут их увидели школьники, уходившие домой, стали преувеличенно громко хлопать.

«Ну, что вы смотрите! – совсем по-девчоночьи, протяжно воскликнула Надежда. – Приходите лучше к нам заниматься!» – и двое вправду пришли в начинающую группу, летом поехали в «Лесной». А Ксения с тех пор сама предлагала: «Давайте попробуем», – и лишь однажды, только дневнику призналась, что её волнует эта необычная роль, возможность быть главной, чувствовать сопротивление и податливую тяжесть, когда они добрались до более трудных связок. Ещё и потому волнует, что Надежда лет на десять моложе Петра Павловича, рыжеволосая, с тёмно-серыми глазами и такой женственной фигурой, похожей на песочные часы, какую редко теперь можно увидеть…

Дима заиграл «Тику-тику», прыгая левой рукой по грифу и в такт ей шевеля подбородком. Лицо его было сумрачным на фоне серебряной воды. Надежда встала, сняла кофту, крутанула над головой и кинула на бревно. Ого! у неё, кажется, животик, – заметила Ксения, – надо будет поздравить. Уже танцуя, босиком, в джинсах и синем топе, Надежда отошла на восемь шагов к заливу, повернулась лицом к костру, поманила высокого, с квадратными плечами мужчину – того, кто фальшивил в песне. Он и в танце оказался неумелым, споткнулся, едва не упал на колени…

– Готово! – объявил Петр Павлович и раздал зрителям шампуры с дымящимися сардельками. – Держите, девчонки! – протянул и Ксении с Викой.

Ксения снова вдохнула запах, зажмурилась на секунду, а потом откусила сразу половину. Другая половина сорвалась вниз, ударилась о руку, ловившую на лету, и прыгнула на песок… Как лягушка!.. Ксения согнулась, положила голову на колени и то ли засмеялась, то ли заплакала. Слишком много всего пережила за вечер, и вот – такая разрядка. Теперь её можно взять, упаковать в посылку и отправить домой, и ящик будет трястись по дороге, пока не развалится…

Наверное, она всё-таки смеялась, хоть и пришлось вытирать глаза подолом майки.

– Больше не роняй, – протянул ей Пётр Павлович упавшую половину. Ксения укусила и сморщилась:

– Фу!.. вы что её, пивом мыли?

– Да больше нечем, Ксюха. Не чаем же сладким?

– Горечь такая. Как вы это пьёте?

– С удовольствием, – подмигнул он и отставил бутылку. – Но тебе не предлагаю, рано. И Надька прибьёт обоих.

– Да я и сама не хочу.

Сардельку она, притерпевшись к горечи, доела. Вернулась запыхавшаяся Надежда, села Петру Павловичу на колени. Дима передал гитару незнакомцу – другому, не фальшивому, – и тот, вместо того чтобы играть, стал занудно её перестраивать.

Из-под футболки Виктории вновь подал голос телефон. Ответив на сообщение, она подтолкнула Ксению локтем и прошептала:

– Помнишь, я говорила про ребят на Ладоге? Секция рукопашного боя…

– Ага. Это кто-то из них тебе пишет?

Вика покивала, точно как Ксения минутами раньше.

– Нравится?

– Не знаю… Вроде, неплохой парень. Пишет, да, уже всю память забил. В общем… – Виктория хитро улыбнулась, – поглядим, что дальше будет.

А вокруг уже пели новую песню:

Ваше благородие, госпожа удача, Для кого ты добрая, а кому иначе…

…и ветер стал прохладнее, и волны залива тихонько поворачивали от берега.

Глава четвёртая Когда-нибудь

1

Ксения вновь ехала в электричке. На полу вагона горел костёр, вокруг на пеньках и ящиках сидели знакомые люди – точнее, она знала их когда-то, где-то, теперь не помнила имён, да и не важны они были. Люди пили чай из кружек, смеялись дружно и вразнобой, вагон качался, двери в тамбур мерно разъезжались и захлопывались. Ксения смотрела в окно, за которым, не отставая от поезда, плыли снежные горы. Она чувствовала себя неуязвимой и всемогущей. Захочу – высуну голову, загляну вперёд и не буду жмуриться от ветра. Захочу – и вагон полетит по воздуху!..

Потом возле неё появились незнакомые. Они что-то с напором доказывали и хотели, чтобы она согласилась. Слов Ксения не понимала, но они казались страшной неправдой, и она отвечала: нет. Тогда один из людей взял её выше локтя и повел к двери. Ксения пошла, усмехаясь про себя: глупые, они ведь не знают, что я всё могу.

Они вышли в тамбур, где стук колёс звучал как гром, и на оконном стекле виднелись трафаретные буквы, подтёртые каким-то умником: «НЕ…СЛОН…Я». Слон, слон, кто же ещё. Человек этим заниматься не будет.

Ксения вдруг оказалась прижатой к стене и почувствовала, что не может ни повернуть голову, ни даже скосить глаза. Ноги прилипли к полу, руки повисли, как водоросли в штиль. Колёса застучали глухо, словно издалека, воздух стал как вода – невозможно крикнуть, трудно дышать. Перед глазами вспыхнул огонь, и на губах появился странный вкус – не то медный, не то лимонный…

Она глубоко, в несколько приёмов, вдохнула и открыла глаза. Огонь был солнечным лучом, прыгнувшим на лицо сквозь дыру в шторах. Тяжесть на груди – рукой спящей соседки, Виктории. Ксения отодвинула руку, повернулась на бок и натянула одеяло на голову. Но страх не исчез. Похожее чувство было у неё однажды, полгода назад. Она переходила Проспект Ветеранов, за спиной было две трети пути, когда зелёный человечек на дисплее светофора замигал. Машины, выстроившиеся у перекрёстка в три колонны, нетерпеливо зарычали, и одна маршрутка тронулась с места чуть раньше остальных. Ксения видела это краем глаза: она ускорила шаг и ступила на тротуар в тот же миг, что загорелся зелёный свет для автомобилей.

До ночи Ксения не вспоминала о наглом шоферюге. Но в темноте, закрывая глаза, вновь и вновь видела несущийся на неё автобус с перекошенными в гримасе фарами. Она стояла на середине проспекта и не могла сделать ни шагу. В последний миг её отодвигала в сторону чья-то невидимая рука, чудище проносилось мимо, но за ним летело другое, точно такое же. И снова то же самое, снова…

Были бы дома родители, она бросилась бы к ним за утешением, наплевав на то, что ей уже четырнадцать лет. Но она была одна. Бабушка, спящая в соседней комнате, не в счёт – только разволнуется. Ксения подумала, что рука, сдвигавшая её с дороги, – мамина или папина, – и заплакала. Уснуть она смогла только на освещённой кухне, положив голову и руки на стол, а под утро проснулась от затёкшей ноги, доковыляла до комнаты и забралась в постель. И до сегодняшнего утра это чувство бессилия не возвращалось.

Но что же случилось вчера?… В памяти всплыл вечер на берегу залива. Разогретая на углях сарделька, песня хором: «Письмецо в конверте погоди, не рви…» Холодно. Вика, загадочно улыбаясь, строчит послание на мобильном телефоне… Случайный взгляд в вырез кофты, грудь Надежды с белоснежным следом купальника… Теплее, но не намного. Из-за этого взгляда стало неловко, и не более, а бояться-то чего? Что-то раньше стряслось.

А раньше – дискотека в тренировочном зале, Рома приглашает Ксению на медленный танец. Ещё теплее: Рома безобидный, но рядом кто-то стоит, бросает злые взгляды. Вот Ксения идёт по аллее, впереди шагает девушка – длинноногая, в клетчатой юбке и белой кофте с открытой спиной. Бёдра покачиваются, кожа на талии, то справа, то слева, собирается в тонкие морщинки. Здесь, кажется, горячо.

И затем – чёрный миг страха. Ксения поднимает руки к лицу, закрывает глаза…

«Я её ударила! – отчётливо вспомнила Ксения. – Зуб сломала. А потом ещё толкнула». Её мысли с разбега проскочили вчерашнюю станцию «сама виновата, дура» и замерли у платформы «жалко». И стыдно – не за удар, а за этот толчок, когда Лида уже не могла ответить. Да, её зовут Лида. Как она сейчас? Надо бы сходить к пловцам, найти её, извиниться.

«Ещё чего! – Ксения повернулась на живот, засунула руки под подушку и прижалась к ней щекой. – Никуда не пойду. Воскресенье, буду спать». Но стоило так решить – и тут же матрас ощетинился тысячей мелких иголок. И на боку не уснуть, и на спине… и, как ни вертись, неудобно: всё же она не йог. Значит, надо идти.

2

В воскресенье клуб «Фонтан» отдыхал. Не было подъёма, зарядки, обязательных тренировок, и в столовую организованно ходили только дети с Ириной Сергеевной, а остальные – по желанию. Ксения неслышно закрыла дверь комнаты, на цыпочках прокралась по пустому коридору. Хотелось быть осторожной, словно преступление какое задумала… Она поймала себя на этой мысли возле телевизора в вестибюле, усмехнулась и сбежала по лестнице, нарочно стуча подошвами. Остановилась у бильярдного стола, взяла с подоконника кий, прицелилась и врезала по воображаемому шару. Кажется, рука дрогнула. А ещё раз? Вот теперь не дрожит. Оставив кий на столе, вышла на тенистую аллею: солнце заглянет сюда ближе к обеду. И примерно в это же время в гости к ребятам потянутся родители…

Пловцы жили на другом конце «Лесного», в ближнем к бассейну двухэтажном корпусе. Последние годы он был в ремонте, но теперь леса сняли, разобрали дощатый забор, увезли мусор, и дом со своими колоннами и узорчатыми кирпичными стенами оказался самым красивым во всём пансионате. Скорее, даже не дом, а маленький дворец.

Ксения прошла мимо танцевального зала, не удержалась и заглянула в курилку, встала спиной к той самой берёзе. «Вот здесь была я, здесь она, оттуда они выскочили» – настоящая жесть… Но вокруг было безлюдно, светло, и не с кем оказалось разделить острые воспоминания. Да и чёрт с ними, пускай выветриваются! Ксения миновала аллею, свернула на стадион: здесь тоже никого не было. А ведь прежде она не выходила в воскресенье так рано, никогда не видела лагерь таким пустым и свежим. Даже голова закружилась от новизны.

Ксения разулась, до середины тугих икр закатала джинсы и, держа в руках кроссовки, ступила на футбольное поле. Сначала ёжилась в компании со своей длинной тенью, поджимала пальцы на холодной мокрой траве, но шагов через десять привыкла, пошла свободно и широко.

Она пересекала поле наискосок, оставляя за собой тёмную полосу, по дуге обогнула центр с вытоптанной коричневой плешью. На другом краю вытерла стопы носками, надела кроссовки на босу ногу. Носки вывернула наизнанку и спрятала в карманы ветровки.

Вот и бассейн, и тот самый корпус-дворец. Несколько раз прошла вдоль фасада, присела на скамейку возле крыльца, стала ждать. Вряд ли первой выйдет эта Лида, но хоть кто-нибудь из ребят, кого можно спросить.

Что-то щёлкнуло над головой: на втором этаже открылось окно. Послышалась музыка и тут же стихла. Ксения встала и вновь опустилась на скамейку. Совсем разнервничалась… Если через минуту никто не появится – надо уходить. Минута, ещё одна… Вот они: трое ребят и две девушки, примерно Ксюшиных лет – все были вчера на дискотеке, – и среди них этот коротко стриженный блондин. Странно: утром не вспоминала его, а увидела – и чтото дрогнуло внутри. Не его ли, на самом-то деле, хотела встретить, прикрываясь мыслями о Лиде?

Прошли мимо, ни о чём не успела спросить. Надо возвращаться. Пловцы расслабленно затрусили по аллее, направляясь к стадиону. Ксения встала…

– Ребята! – крикнула она и быстрым шагом пустилась вдогонку. Они остановились, обернулись.

– Слушайте, я это… хотела узнать, как там она? – спросила Ксения, глядя парню в лицо: ты ведь понимаешь, о ком?

– Да нормально, – сипловатым голосом отозвалась черноволосая девушка в спортивных брючках и топике, с пухлыми детскими щеками и большим, до дна видным пупком на плоском животе. – Чего ты переживаешь, она давно напрашивалась. Наглая, как… блин, не знаю, кто. Правда, Гера?

– Всё в порядке, – кивнул блондин. – Поплакала ещё минут двадцать, наверное, потом уснула.

– Спит ещё, – подтвердила девушка, – мы не будили.

– А что с зубом?

– Так, – Гера чуть взмахнул рукой, – маленький кусочек отломился.

– Ну, вы скажите, что я извиняюсь, ладно? Я не хотела, честно. От страха так получилось.

– Хорошо, не волнуйся. Как вернёмся, тут же и скажем.

– Спасибо!

Пловцы побежали дальше. Ксения поглядела вслед, улыбнулась и пошла к себе в корпус. Как они, всё-таки, не похожи на привычных для неё ребят и девочек; и дело даже не в росте и плечах. Танцоры цепко, словно мухи за потолок, держатся за землю, а пловцы на земле – словно не в своей стихии. Как будто они тратят слишком много сил на то, чтобы просто держать равновесие, и даже самые высокие и могучие из них вблизи кажутся немного беспомощными. Даже такие, как этот светловолосый Гера. Герман, наверное. Или, может быть, Георгий?…

– Ксюха! – окликнул чей-то голос. Ксения вздрогнула, оглянулась.

– Да здесь я, ау! – из-за кустов шиповника, обрамлявших площадку с брусьями и турниками, вышел Серёжа Галеев – партнёр Виктории, – голый по пояс и сияющий улыбкой.

– Привет! – крикнула Ксения и поспешила к нему.

– Не узнала, что ли? – Серёга навесил брови на глаза, выставил перед собой скрюченные пальцы и ужасно прорычал: – Сейчас прольётся чья-то крро-овь!..

– Кошмар! Что с твоим голосом?

– Поломался, наконец-то! – Серёжка, вытянув шею, слегка ущипнул себя за горло. – Я уж думал, всегда будет первый дискант. Но как-то зимой проснулся, чувствую: что-то не то… Когда просто говорю, ещё мало заметно.

– А ты подтягиваешься? – спросила Ксения, войдя на площадку.

– Уже закончил. Три по пятнадцать.

– Монстр. Я раньше могла три по десять, а теперь, наверное, раза не смогу…

– А ты попробуй. Подсадить?

– Да не надо. Сама.

Ксения подпрыгнула, схватилась за самую высокую перекладину и дотянулась до неё подбородком: четыре раза на удивление легко, пятый и шестой – в два рывка, дрыгнув ногами, а потом дожала ещё один.

– Теперь, наверное, всё будет болеть. – Она спрыгнула, качнулась, но удержала баланс. – Руки, спина… Да и ладно, пройдёт.

– Молодец, – похвалил Сергей, – как ты рьяно взялась…

«Рьяно»… Ксения на миг отвернулась, чтобы скрыть улыбку. У Серёги порой слетали с языка такие книжные слова, которые от взрослых не всегда услышишь. Два года назад ребята из клуба, собравшись в кружок, обсуждали, не сбегать ли к бассейну – искупаться в неурочное время. Приводили разные доводы: за, против, и уже почти решили идти… «А он не прогневается?» – спросил Серёжа, кивнув на окно комнаты, где жил Владимир Викторович. Ксения до сих пор не могла понять, почему их так разобрало от этого вопроса. Пр-ро…гне-вается, надо же!.. Вика упала на колени, по слогам выталкивая из себя невероятное слово; другие, уже глядя на неё, схватились за животы, и вместе с ними – ничуть не обиженный Сергей. Ни в какой бассейн они, конечно, не пошли, а то могли бы и потонуть от хохота.

– Слушай, Серёга, ты меня извини, так и не успела с тобой поговорить, – сказала она. – Приехала и закрутилась, а сегодня уже домой.

– Да ладно, поговорить всегда успеем, – ответил он своим новым, ломким голосом и прибавил очень серьёзно: – Зато с Ромкой познакомилась.

Ксения взглянула на него: неужели ревнуешь? Но через секунду они уже смеялись, держась за одну металлическую стойку турника. Рука Ксении была чуть выше. Всё-таки хорошо, что есть Серёга. С ним что думаешь, то и пишешь, ничего не надо держать в уме, да и если захочешь – всё равно не удержишь. Отсмеявшись, она рассказала ему обо всём, что с ней случилось, как прожила год, о чём вспоминала вечерами, как решила всё бросить и махнуть сюда хотя бы на день… Сергей выслушал молча, и лишь в конце легко пожал её руку.

– Но ты обязательно продолжай танцевать. У тебя знаешь какой талант!

– Мне кажется, много таких талантливых. Но я тебе верю, спасибо.

– Хочешь, покажу новую румбу? Мы в пятницу выучили. Твою партию знаю, вот сейчас как раз повторял.

– Давай, мне уже Вика немного показала. Ночью, в кровати.

– Правда, что ли? – сказал он со смехом. – Она может. Хотел бы я на вас посмотреть! В общем, так, Ксюха, иди сюда, стой здесь. Ноги вместе. А я вот здесь, – поставив её в центре площадки, Сергей отошёл метра на три. – Мы друг друга ещё не видим, – продолжал он, – первый такт вступления: два, три, четыре… раз! Я поворачиваю голову, а ты медленно протягиваешь руку… И бёдрами… такие рисуешь восьмёрки, одну вниз, поглубже, другую – вверх… Ну, ты гений! Всё помнишь. Я к тебе подхожу с поворотами, и два такта – «скользящие дверцы». Поняла?

– Да, – кивнула Ксения. – Давай ещё раз повторим и пойдём дальше. Интересно, что там Владимир навыдумывал…

3

Владимир, в бессчётный уже раз, удивил её своими выдумками, и к бесплатному телефону Ксения шла, мысленно повторяя разученную вариацию. Но при всей неожиданности движений запомнились они легко, словно шёлковая нить с первого такта попала Ксении в руки и без ошибки вела по лабиринтам тренерской фантазии. Куда ни свернёшь – везде одна мысль, одно чувство, одна история… И уже представлялась музыка, зрители и всё праздничное конкурсное сумасшествие, от которого она никогда, никогда не отвыкнет.

Возле полосатой будки сторожа Ксения встретила Дашу Воронину и впервые подумала о том, какой жаркий поднимается день. Даша, умница, была во всём белом – кепке, изпод которой, закрывая спину, вились пышные волосы, майке, бриджах и чешках. Оказалось, она тоже идёт к автомату.

– Звони первая – сказала она Ксении.

– Нет, только после вас!

Они посмеялись, ещё немного поспорили, даже потолкались плечами, и в тот самый миг, когда Ксения была готова уступить, Даша сказала: «Ну, ладно, уговорила», – и сняла трубку с заржавленного рычага. Ксения отошла в сторону и демонстративно закрыла ладонями уши. Даша разговаривала минут десять: сперва о чём-то весёлом – даже сквозь ладони слышался её смех; один раз она выронила трубку, согнулась и хлопнула себя по коленям… А потом вдруг погрустнела, стала задумчивой. Жестом показав, что телефон свободен, пошла было назад, но остановилась на краю поляны и не тронулась с места, пока Ксения уверяла бабушку, что всё в порядке и сегодня она приедет.

– Тебе ещё надо звонить? – спросила Ксения, поговорив. – Ты бы сразу.

– Нет, кажется, больше не надо. – Даша покачала головой. – Просто не знаю, куда идти. В корпусе скучно, а гулять?… Оделась неподходяще, вся запачкаюсь.

– Так переоденься. И пойдём купаться, всех наших позовём.

– Ладно, с тобой уже не скучно.

Они выбрались на аллею. Даша сняла кепку и, подняв волосы, подставила затылок ветерку.

– Ох, ну и пекло. В такую погоду я всегда думаю, не подстричься ли.

– Не надо! – воскликнула Ксения. – Зачем такую красоту срезать? Ну, хочешь, я подую?

Даша покачала головой, но Ксения всё же отобрала у неё кепку и, идя позади, раскрутила, как вентилятор.

– Спасибо. Вроде, полегче, – сказала Даша. – У меня из-за погоды, наверное, вчера голова болела. Я и вечером никуда не пошла, отпустила Ирку погулять, сама посидела с мелкими. С ними развеселилась, потом ещё Толя угостил коньяком, пятьдесят грамм…

– А меня чуть пивом не угостили, – вспомнила Ксения. – Пётр Павлович. Горечь, фу!

– Я тоже не люблю.

– Хочешь, расскажу, что случилось на дискотеке?

Только никому ни слова, договорились?

– Никому, – кивнула Даша. И Ксения рассказала ей о вчерашнем происшествии – но уже спокойно, так, будто не сама пережила, а увидела в кино или прочитала. Даша, кажется, больше неё разволновалась.

– Я бы, наверное, там умерла, – сказала она. – И до двери бы не дошла.

– Почему?

– Трусиха. На словах буду спорить до последнего, буду ругаться, убегать, но стоит крепко взять за руку – и я уже никакая. Почему? – Даша пожала плечами, – не знаю, с детства так. Поэтому я всегда избегала таких мест, где могут взять за руку. Вика это чувствует, иногда пользуется. Но в шутку, конечно, я на неё не обижаюсь…

Разговаривая, они дошли до корпуса, поднялись на второй этаж. Там в вестибюле смотрели «Ну, погоди!» младшие девочки. Лена, партнёрша Ромы, вместе с Катей – той, что в пятницу расчёсывала Даше волосы, – что-то писали за журнальным столиком.

– Мы уже заканчиваем, Даша! – наперебой заговорили они. – Сейчас, ещё две минуты, хорошо?

На экране двухметровый заяц поднялся над шахматной доской, взял волка за шиворот и закинул в баскетбольную корзину. Девчонки засмеялись, зааплодировали, а смышлёная Катя покосилась на гостью: «Ты ведь не будешь так кидаться, правда?» – и тут же отдёрнула взгляд. Затем она встала и подошла к Даше со сложенным пополам тетрадным листком.

– Можно посмотреть? – Ксения протянула руку. – Не бойся, я тебя не съем.

– Она добрая, – подтвердила Даша. – И умная.

Насторожённо глядя снизу вверх, девчушка отдала Ксении листок, исписанный крупным детским почерком:

Новый психотропный наркотик, кодовое название – «СБТ»

Точный состав: Находится на стадии исследования. Основные компоненты: музыка, паркет, куча дорогих тряпок.

Привыкаемость: В детском возрасте 50 %, во взрослом 80 %.

Способ приёма: Только с партнёром, от трёх до семи раз в неделю по 2–8 часов.

Распространители: Наркоторговцы. Цинично именуют себя «тренерами», «преподами», «чемпионами» и т. д.

Место производства: Великобританский головной кортель. Есть практически независимые подпольные фабрики во многих странах.

Губительные последствия регулярного применения:

1. В случае привыкания – полная зависимость.

2. Полный финансовый крах.

3. Психические сдвиги: комплекс неполноценности, звёздная болезнь, боязнь «попасть не в музыку», в особо тяжелых случаях – паркетофилия.

4. Полный отрыв больного от социума. Сознательное ограничение себя обществом других больных.

5. Идиотское подёргивание мускулатуры при звуках музыки в размере 2/4, 4/4, 3/4.

6. Необъяснимая страсть к яркой открытой одежде, которую они используют всего пару месяцев, а потом меняют на другую, точно такую же.

Способы лечения:

1. Гражданский брак (часто бесполезен, т. к. заключаеться с партнёром по приёму СБТ).

2. Перевод больного на более слабые средства («клубная латина», «хастл» и другие).

Какой-то новенький шедевр, раньше его не видела. Ха!.. Знают ли Владимир Викторович с Алиной Александровной, что попали в «наркоторговцы»?

– А что такое «картель»? – спросила Ксения. Девчушка молчала. – У вас ошибка, там через «а» пишется, – продолжала Ксения. – И «заключается» без мягкого знака. Третье лицо, что делает. А что такое «социум»?

Катя вновь не ответила.

– Слушай, дай мне её, пожалуйста! – Ксения присела, чтобы быть с ней вровень, и взяла за руки. – Я бы сама переписала, да уже времени нет, скоро уезжаю. А вы тут ещё долго будете, напишете сто раз. Хорошо? – и чуть встряхнула её. – Ну, ведь не жалко? Подумаешь, один листок…

– Да бери, конечно, – сказала Катя и впервые улыбнулась.

4

Они втроём стояли у ворот «Лесного» – Ксения, Вика, Рома. Времени оставалось в обрез: кто хочет успеть на автобус, тому пора выходить. Ксения, держась тени забора, то и дело утирала платком лицо и шею. Небо на севере темнело, клубилось, и не видна была граница тучи: синева плавно переходила в сизые, лиловые, почти чёрные тона.

– Ффух, ну и духота, – сказала Вика. – Гроза будет, сто пудов.

– Ничего, успею проскочить.

– Ксюха, может, не поедешь сейчас? Ко мне скоро мама с папой приедут. Будут тебе очень рады. Привезут яблок, ещё мама пирог испекла с черникой. Помнишь, тебе всегда нравилось? Потом сфоткаемся на память. А потом отвезут тебя домой на машине.

Ксения покачала головой:

– Нет, я боюсь на машине, извини. Да и обещала быть пораньше. А маме с папой привет. Я их помню.

Со всеми остальными, кого успела встретить, она простилась возле корпуса. Расцеловалась с Алиной Александровной и Дашей, обнялась с другими девочками, помахала рукой малышне. Серёжа Галеев, по-рыцарски склонившись, поднёс к губам Ксюшину ладонь. Ваня едва заметно подмигнул. Анатолий предложил подвезти: он уезжал в город вместе с Владимиром Викторовичем. Ксения обошла машину, заглянула в лобовое стекло и вздрогнула. И зажмурилась на миг: такой недоброй, угрожающей показалась ей морда синего Толиного «BMW».

– Нет, Толя, – сказала Ксения. – Поеду сама. Ты извини, дело не в тебе. Просто… я теперь, наверное, очень долго не сяду в машину.

Вместе с Викой они пошли к выходу, их догнал выскочивший из корпуса Рома. Он отобрал сумку, донёс до ворот. Прощаясь, приобнял за талию и в ответ получил такой недоумённый взгляд, что отдёрнул руку, словно от утюга.

Ксения рассмеялась и подставила ему щёку для поцелуя.

– Я буду звонить, Ксюха, – сказала Виктория. – И ты не пропадай, слышишь?

– Больше не пропаду, обещаю. Ну, всё… Чао!

До первого изгиба раскалённой дороги Ксения оглядывалась и видела у ворот две фигурки: они уменьшались, становились похожими друг на друга и, наконец, исчезли за поворотом.

В автобусе, держась за поручень, она подставляла лицо под ветер из форточки – тугой, но горячий, горячий… В Зеленогорске было совсем жарко, липко, пыльно, туча заволокла почти треть неба, и то и дело звучал пока ещё отдалённый гром – прокатится, скользнёт наземь во дворах, и кто-нибудь его подберёт и кинет обратно… А над вокзальной площадью палило солнце, люди прятались под навесами, козырьками, и до электрички оставалось двадцать пять минут. Вот кафе, хорошо бы выпить холодного кваса и заодно поесть, с этими сборами опять не дошла до столовой. Но денег у неё – только на билет до Финляндского вокзала и на маршрутку от метро до дома. Всё рассчитала, но забыла, какой в дороге бывает аппетит.

Ксения машинально погладила карманы джинсов, сунула два пальца и в задний, которому не доверяла: о нём всё время забываешь, и мало ли кто в толпе может туда залезть… Но именно в этом кармане она нащупала жёсткий бумажный листок, вынула и, развернув, увидела сто рублей. Вот сюрприз! но откуда?… Неужели спрятала так давно, что сама не помнит? Да это всё равно что на дороге найти! На радостях она поспешила в кафе, и в дверях её застиг первый серьёзный удар грома – близкий, похожий на кашель великана. Так и представились нахмуренные брови, съехавшие на нос очки. Что-то сейчас начнётся!.. Но окно глядело в другую сторону, и за ним была всё та же глубокая, чуть запылённая синева, солнечные блики окон, тени высоченных берёз и елей, а дальше – за городом, за лесом и вечно пьяной дорогой, на берегу залива стоял пансионат «Лесной» – её второй и, наверное, главный дом. Он не забыл её, он ждёт.

Когда-нибудь… она вернётся туда по-настоящему!

Глава пятая Ожидание

1

Лето катилось под гору и потихоньку, одного за другим, утаскивало с собой обитателей ладожского берега. В городе ждали дела, а здесь, на озере, волны одевались пенными барашками, в небе пересвистывались невидимые соколы, учившие птенцов летать. Стареющая луна не разгоняла, а лишь подчёркивала своим соседством кромешную ночную мглу, по утрам всё прохладнее становилось выбираться из палатки, и дым костра, даже в ясные дни, всё ниже стелился над черничными холмами. После того как Андрей остался один на поляне, он больше не разводил огонь. Два дня, до отъезда Ольги и Светланы, Андрей подкармливался у девушек, носил им воду и вместе с Олей собирал ягоды, похожие на драконьи головы: они словно и не убывали в лесу, а на месте каждой сорванной вырастало две.

Никите, впридачу к деревянному пистолету, Андрей выстругал шпагу, и малыш с кличем «Один за всех!» заколол чурбан для колки дров. Но чурбан – это всего лишь чурбан… Никита недоумевал: почему он не встретил на Ладоге ни одного злого дядьку? Где они?

– Всех злых дядек съели медведи и ушли на Онежское озеро, – объяснил Андрей. – Там дядьки ещё остались.

– Мы туда пойдём?

– Обязательно, – серьёзно сказал Андрей. – Только на будущий год, когда ты вырастешь. Когда сможешь сделать вот так, тогда и пойдём! – тут он подхватил на руки стоявшую рядом Олю, подбросил её в воздух и мягко поймал, спружинив почти до седеющего мха.

– А маму поднимешь? – пытливо глядя на них, спросил Никита.

– Нет! – отрезала Оля. – Маму поднимет кто-нибудь другой.

Наедине с ней Андрей был вовсе не так смел. Оставаясь вдвоём, они подолгу разговаривали и за два дня узнали друг о друге много больше, чем за три года знакомства. Оказывается, у них было похожее детство: Оля тоже училась в музыкальной школе, окончила три класса по фортепиано.

– И ведь были способности, – рассказывала она, между слов сдувая слепня, норовящего сесть на лицо, – представляешь, всё быстро запоминала, диктанты писала без ошибок. Не помню, чтобы я это очень любила, но давалось легко…

– Как и всё, наверное? – спросил Андрей, обходя бывшую гарь – теперь её густо заселили, выгнав на окраину поредевший иван-чай, сосенки в человеческий рост и чуть больше.

– Не сказала бы. В математике пень пнём. Ой, смотри, как их много! – кивнула Оля на деревца. – Раньше не обращала внимания.

– Это всё мы: ходим, шишками бросаемся.

– Значит, есть и от нас польза… Постой-ка! – Оля присела и, раздвинув вересковый ковёр, показала семейство маслят: влажные бежевые шляпки, усыпанные лиственной трухой. – Ну, вот, – продолжала она чуть капризно, – мало, мало, а как выйдешь без корзины, так на тебя и смотрят! Ладно, понесу в подоле, – и усмехнулась, поняв двусмысленность.

Андрей, улыбаясь, глядел на проворные движения её рук, слушал новые для себя интонации. Может быть, она и раньше так говорила, просто он тоже не на всё обращал внимание?

Они всё дальше уходили от берега, уже Ладога исчезла за мохнатым холмом, впереди другой, в солнечных пятнах. Андрей искал приметы: вчера в ложбине он видел мёртвую сосну – не толстую, крепкую, без коры. Вот муравейник, встанем рядом, глядим на берёзу, раздвоенную от корня: в развилке наша сосна. Оля тоже её заметила и кивнула:

– Эту, да? А валить удобнее к берегу, по наклону…

Андрей стукнул обухом по голому стволу, прислушался к басовому гулу, а потом несколькими ударами вырубил со стороны берега клин на две трети толщины. Как легко работается, как точны движения, когда она смотрит, и ведь само так получается! Дерево даже не качнулось, и Андрей стал осторожно подпиливать его навстречу клину: поводит ножовкой, толкнёт – не падает, добавим ещё, – пока не услышал треск рвущихся волокон. Ствол подался, рухнул; Андрей вмиг обрубил лишние сучья и распилил его пополам.

– Этого нам хватит до конца, – сказала Оля, – ещё и останется. Спасибо.

Андрей, связав ремнём два бревна, поднял их на плечо, взял в свободную руку инструменты. Оля, поддерживая концы, шла сзади и в завёрнутой футболке несла грибы – кроме маслят, был там и белый, и несколько желтоголовых сыроежек, и подберёзовик, который она, сорвав, лизнула снизу шляпки, чтобы проверить, не ложный ли.

– Я знаешь, какая была в детстве? – продолжала она. – Роста маленького, и одинаковая в высоту и ширину, такая крепышка.

– Не верится.

– Но вот была, фотографии покажу. На физкультуре могла весь урок бегать, не уставая. Все ноют: хватит, давайте посидим, одна Оля: нет! хочу ещё! Однажды к нам пришёл тренер по лёгкой атлетике, посмотрел и позвал меня заниматься. Так и закончилась музыка, я дома сказала: хочу бегать, бегать!.. И сначала моя дистанция была восемьсот метров, но там все сходятся на одну дорожку, а я была мелкая, злая, толкалась, ноги давила… Девчонки от меня плакали.

– И в это не могу поверить.

– Была-была, есть живые свидетели. И тогда меня перевели на четыреста, ни на что особо не надеясь. А я вдруг выросла… сто шестьдесят девять – это ведь не мало, да? и настоящая скорость появилась.

– Скорость – это врождённое, вроде голоса у певца?

– Наверное… Знаешь, очень похоже. Странно, что мне это в голову не приходило. И я доросла до камээса, чисто, без допингов. Могла и до мастера без них, нормативы уже делала, а дальше… не знаю. Вряд ли это возможно.

– Потому и не пошла дальше?

– Не только. Подруга моя Настя, тоже четыреста бегала, но с барьерами; мы жили с ней в одной комнате на соревнованиях и на сборах… Она у меня на глазах упала, зацепилась ногой за барьер. Ужас… Поставила мировой рекорд по прыжкам головой вперёд, и сотрясение мозга, и связки порвала в колене. И сразу стала никому не нужна, кроме семьи… ну, и меня. Тренер передавал приветы, подбадривал, но уже просто как знакомый. Обратно её никто не ждал. И вот тогда я задумалась: чем дальше заниматься? В конце десятого класса…

За разговором они дошли до костра, двуручной пилой распилили сосну на чурбаны; Андрей расколол их и сложил поленья под тентом, а три самых ровных отнёс к себе в палатку.

– Для Славы Брындина, – сказал он. – Друг у меня гитарный мастер. Может, ему сгодится на пружины.

– Что это такое?

– Ну, это тонкие рейки, – объяснил Андрей, глядя в её внимательные зелёные глаза. – Приклеиваются к деке изнутри. Если просунуть руку, нащупаешь.

– Для жёсткости?

– Да, и ещё делят деку на части, они резонируют по-своему и вместе создают обертона. У каждого мастера своя система, кто-то клеит веером, – Андрей выложил на костровище узор из щепочек, – вот так примерно; кто-то звездой, – он переменил рисунок.

– Надо же, целая наука. А так? – Оля соорудила из щепок улыбающуюся рожицу с угольками вместо глаз.

– Не видел, это твоё открытие, – сказал Андрей, чувствуя, что и его лицо принимает похожее выражение. А ладонь Оли, розовая, с испачканными пальцами и свежей царапиной у запястья, была совсем близко, протяни руку – и накроешь, но он чувствовал, что не время, между ними ещё остаётся стена, которую не сломать. Она сама растает: от разговоров на берегу, от будущего двухнедельного расставания, а пока не надо спешить.

– А ты пробовал делать гитары?

– Сам не делал, а Славе помогал. И понял, что мне лучше играть. – Андрей помедлил, ожидая, что она спросит, почему лучше играть, но не дождался и продолжил: – Когда вижу этот набор досок, уже хочу через пять минут натянуть струны и играть, а надо ещё строгать, клеить… Лишняя трата времени.

Оля кивнула с тихим смешком: «понимаю, сама такая же», – и спросила:

– А девушки делают гитары? У нас-то, как правило, всё в порядке с терпением.

– Одна училась у Матвеева, это их гуру, но, кажется, так и не доучилась. А больше не видел.

– Симпатичная? Андрей пожал плечами:

– Хиппи. Вся в фенечках, в индейской бахроме…

– А ты бы хотел быть хиппи? Андрей пожал плечами.

– Я бы хотела попробовать.

Оля составила щепки шалашом, поднесла полоску бересты, чиркнула зажигалкой. Огонь схватился, побежал вверх. Андрей подкормил его более крупными ветками и вспомнил: Оля всегда говорила, что костёр любит одни руки, никому не давала себе помогать и сама не вмешивалась даже советом, когда разжигал кто-то другой.

С берега пришла Светлана, мывшая там котёл, и рядом – Никита с перемазанным сажей лицом. Значит, тоже работал. Света сказала, что сама займётся обедом, и отправила Олю с Андреем на пляж. И там, по плечи заходя в озеро или сидя рядом на песке, они продолжали разговор – с того дня как на пороге шестнадцати лет Оля задумалась о будущем. После десятого класса она впервые поехала с мамой и папой на Ладогу – не в эту бухту, в соседнюю, где теперь собираются астрологи. Вечером, у костра, всё обговорили и решили. У неё способности к языкам, по английскому одни пятёрки, хоть до сих пор не было времени серьёзно заниматься. А если найти время? Здоровье она уже заработала, если продолжать так же гоняться – будет его только терять. И Оля взялась за учёбу с той же энергией, с какой прежде ходила на тренировки. Она записалась на курсы, скачала из интернета большой словарь в добавление к маленьким, уже бывшим дома; постепенно смогла читать в оригинале Гарри Тертлдава – жутко плодовитого писателя, нашла в сети шестьдесят полновесных романов. Конечно, за год не догнала ребят из английских классов, но сумела поступить в педагогический университет на итальянское отделение, куда был самый лёгкий конкурс.

– И, знаешь, не пожалела ни разу! Уже на втором курсе полетела по обмену во Флоренцию и постепенно объездила весь сапожок…

Андрей слушал её с радостью и каким-то неясным смятением. Что-то стабильное пропало из жизни, рассыпалось на тысячу двадцать четыре осколка. К вечеру он понял: исчез прежний образ Оли, хранившийся в душе, и что его сменит? Пока неясно. Ещё вчера он представлял Олю такой, как впервые увидел три года назад. Он помнил то утро: вот подошёл к обрыву, поглядел в просвет между соснами на туман, едва пронизанный рассветными лучами, потянулся, вздохнул поглубже, да и спрыгнул на песок. И ещё в полёте увидел, как из-за сосны выходит светловолосая девушка в бордовом купальнике и с двумя вёдрами воды в руках. Удивительно легко она их несла – в левой руке десять литров, в правой двенадцать, – и что-то напевала едва слышно. Он вызвался помочь и с того дня старался избавить её от мужской работы, когда случалось вместе быть на Ладоге; но всё равно – втайне даже гордился: вот, у него есть знакомая, которая запросто делает то, что ни одна другая девушка в мире сделать не может. Разве что когда-то, в русских селеньях… но это было так давно, что и не считается.

Сегодня он понял, что, глядя на Олю, больше не вспоминает эти вёдра. И купальник на ней другой – ярко-зелёный, завязанный на бантики; Андрей то и дело мысленно хлопал себя по руке, чтобы не дёрнуть за какой-нибудь. И она ни мгновения не стояла спокойно – забегала вперёд, оглядывалась на крики у костра рукопашных бойцов и хмурила брови, изображая, как ребята готовятся к бою; касалась пальцами волос; изогнувшись, заглядывала за спину: кажется, укусил комар… Раньше Андрей не замечал за ней такого множества изящных движений. Наверное, они были, да он не так смотрел.

– Можно я? – спросил он, протянув руку к свежему укусу.

– Только осторожно, а то знаю тебя.

Андрей ногтем нарисовал крестик чуть ниже её лопатки, и Оля, вздрогнув, засмеялась: щекотно!..

И на лице её сменяли друг друга сотни выражений, когда Оля рассказывала о студенческих годах, заново их переживая. После сурового детства с режимом, нагрузками и ограничениями, после выматывающей подготовки к экзаменам – вдруг наступила свобода. Да ещё в группе оказались интересные ребята, музыканты-самоучки, выступавшие по квартирам и дешёвым задымлённым клубам. Какие песни сочиняли: будешь слушать – и не заметишь, как пролетит за окнами долгая зимняя ночь. Это сейчас Оля понимала, что весёлые однокурсники лишь подражали Фёдору Чистякову, парням из «Юго-запада» и ещё много кому; тогда для неё всё было в новинку. Сама собой легла на колени гитара, и пальцы так уверенно встали на лады, будто вернулись домой, где всё знакомо на слух и на ощупь. И неприличные слова в песнях не смущали, потому что были к месту. Три мушкетёра: громоздкий, круглолицый Серёга Бурый, вечно терявший в творческой рассеянности ключи, деньги, а то и саму голову; Антон Грек – красавец эллинского типа с тонкими пальцами и ранней лысиной; маленький Олег Ж. с бездонной цистерной внутри – такая у них была компания. Был и четвёртый, бородатый здоровяк по прозвищу Констанция, но куда-то исчез: говорили, что чуть ли не завербовался во французский Иностранный легион. Остальные вылетели из университета кто на третьем курсе, кто на четвёртом, но до сих пор дружили с Олей. Теперь они её не узнавали: какая-то пай-девочка, не пьёт, ночует дома – ты ли это вообще? «Я, конечно!» – отвечала Оля и, чтобы до конца убедить их, пела что-нибудь старенькое, про энтомолога, который опарышами закусывал пиво,[3] – совсем как четыре года назад. Но она и в пивные времена не теряла головы и держалась за своё место. Поздно вечером доводила мушкетёров до квартиры Бурого, где они творили, репетировали, спали, мастерили электрогитары, там укладывала на матрасы, спешила в душ, а потом, позвонив родителям, что всё нормально, садилась за уроки: затерянная в ночи девчонка с книгой, свет настольной лампы, чайный пакетик в стакане, гул машин за чёрным окном… Хорошее было время. Ещё она успевала играть в сборной университета по гандболу и два года увлекалась йогой. От йоги талия стала меньше на восемь сантиметров. «Смотри, – Оля повернулась в профиль, – я ничего не втягиваю, такая и есть. Когда закончила активно бегать, были по фигуре мужские джинсы, а сейчас того же размера, но женские. Можешь потрогать». «Не дразнись!» – мысленно взмолился Андрей, но всё-таки протянул руку. «Алёнка не такая, да? – спросила Оля и вдруг топнула ногой: – Блин, кто меня тянет за язык!» Андрей на мгновение напрягся, вспоминая, кто это, Алёнка: а, бывшая девушка, уехала вчера, – и честно ответил, что у него и мысли не было сравнивать.

– Алёна такая аккуратная, ей ничего и не надо уменьшать, – всё-таки сказала Оля.

Вечером они вновь сидели рядом. Андрей достал из палатки походную гитару, обшарпанную с виду, но звучную: Слава Брындин поставил на неё настоящую верхнюю деку с пружинами ёлочкой и взамен фабричного грифа, прикрученного болтом, намертво вклеил новый. Оля хотела покатать в ладонях сорванные на просеке длинные листья кипрея, но заслушалась и замерла, прикусив стебелёк. Андрей играл гаммы, этюды, затем уж пьесы. Сегодня тянуло на виртуозное: «Чардаш» Монти, «Собор», «Варшавский дождь», который Андрей сам подбирал, слушая диск «Весёлых ребят».

– А ведь правда, такое впечатление будто дождь, – прикрыв глаза, сказала Оля. – Ливень по воде…

– Очень ленивый ливень. В оригинале это играется на клавишах и раза в два быстрее. Примерно вот так. – Андрей показал и сморщился, промахнувшись мимо октавного скачка: – А-а, позор мне, позор!

– Попробуй ещё раз, – смеясь, посоветовала Оля, – я в тебя верю. Видишь, всё получилось. Слушай!.. А с какой песней я у тебя ассоциируюсь, если не секрет?

– Ещё не успел об этом подумать. Скорее всего, их много. Хотел бы сказать «Аревик», но как-то ты не очень восточная. Вот, может быть, «Отель Калифорния»… Не оригинально, да?

– А ты знаешь содержание? Не самая радостная песня.

– Знаю, да и ладно. Мне музыка важнее.

– Мне, наверное, тоже. Сыграешь?

Андрей кивнул и с ходу переключился на знакомое вступление.

– Обалдеть! – сказала Оля, дослушав до конца. Один за всех «иглов». Тоже сам подобрал?

– Это подвиг небольшой. Достаточно один раз услышать. Вот своё что-нибудь сочинить, хотя бы равноценное… – Андрей чуть виновато пожал плечами, – я даже не представляю, как это.

– Ну, может быть, всё ещё впереди?…

Они ещё долго сидели, пока Оля не заметила, что стемнело, пора идти спать. Андрей проводил её к палатке, на прощание задержал в руке горячую ладонь. «До завтра», – Оля освободилась, коснулась головой его плеча, забралась домой и с тихим треском закрыла молнию. «Спокойной ночи», – донеслось изнутри.

2

В среду, поздним утром, Оля и Светлана уезжали в город. Папа Оли на машине должен был забрать их возле автобусной остановки; и хотя он, в отличие от автобуса, мог и подождать, по привычке девушки всё равно спешили. Торопливо домывали посуду, собирали одежду, сворачивали палатки, почти бежали по лесу: Оля и Света с рюкзаками, Андрей нёс на плечах Никиту. Малыш размахивал можжевеловой шпагой и требовал не держать его за ноги.

«На это я пойтить не могу», – машинально отвечал Андрей. Не было времени остановиться, подумать о том, как он проживёт две недели без неё.

Вышли на шоссе. «Через пятнадцать минут подъедет», – сказала Оля, прочитав сообщение на телефоне, и спрятала его в карман джинсовой жилетки. Сняла рюкзак, поставила на скамейку и придержала, чтобы не падал. Некрашеная деревянная скамья под открытым небом, рядом такой же столб, к нему прибита табличка с расписанием – вот и вся остановка, знакомая, но теперь какая-то совсем другая. Андрей спустил наземь Никиту и понял, что волнуется, ожидая встречи с Олиным родителем. Одичал, наверное, с пятницы… Ну и ладно, от волнения он всегда становился решительней и бодрее.

С утра было влажно и почти безветренно, на севере густели тучи, над пятнистой дорогой пахло бензином и таволгой. «Хочешь побрызгать?» – спросила Света Никиту.

«Да», – кивнул он. Мама повела его за кусты дикой малины на обочине и с головой утонула в кудрявых зарослях. «Ягоды не ешь, пыльные!» – донеслось из глубины. Из-за поворота выскочил КамАЗ, гружённый горой песка, с рёвом пронёсся мимо, спугнул воробьёв, сидящих на проводах. Андрей отвернулся, протёр глаза и увидел, что Оля совсем рядом.

– Ну, что, Дюха, давай прощаться, – сказала она. – Две недели… Буду по тебе скучать… и развлекаться изо всех сил, чтобы быстрее прошли.

– Хорошая идея. Развлекись и за меня, – ответил он и шагнул вперёд. Крепкие руки легли ему на плечи, мягкие губы коснулись губ, и сколько времени прошло…

– Приехал, – шепнула Оля, поцеловала его в последний раз и отстранилась. Глаза её чуть потемнели и совершенно перестали косить. – Всё, пусти, – и она выскользнула.

Возле остановки развернулась и затормозила вишнёвая «Шкода». Вышел водитель – коренастый, черноглазый, черноволосый с проседью, в джинсах и белой футболке. Зная, кто он такой, Андрей в первый миг как-то это не почувствовал и решил, что Оля совсем не похожа на отца. Но, отойдя чуть назад, тут же заметил, каким быстрым взглядом приехавший окинул рябину в алых гроздьях у поворота на лесную дорогу – знакомую, ведь уже был здесь, – как бесшумно подпрыгнул, разминаясь после долгого пути за рулём… Нет, очень похожи, почти двойники! Оля говорила, что её отцу пятьдесят лет, но выглядел он намного моложе. И ростом был выше дочери на какую-то пару сантиметров. И черты лица – такие же скульптурные, но чуть резче и острее…

– Олька! – воскликнул он и шагнул к ней, отставив руку для шлепка. – Ты опять чёрная, как обезьяна!

– Сам такой! – Оля одним прыжком отскочила за багажник. – Что я могу сделать! Под дождём и то чернею.

– А крем на что?

– Толку нет от него, пробовала.

– А одеваться не пробовала?

– Иногда…

– Ладно, иди сюда, поздороваемся.

И Оля с разбега бросилась ему на шею.

– Скучал по тебе. Ай, послезавтра опять улетишь… А ты похудела немножко, – папа слегка хлопнул её по спине. – Хотя, вроде, и некуда было… Ну, познакомь с парнем. Это и есть Андрей?

– Откуда ты знаешь? – отпустив его, спросила Оля. – Я говорила-то один раз.

– А то я не знаю, о ком ты думаешь, да? Кто тебя растил?

– Вы с мамой.

– Ну, так и не задавай глупых вопросов. Захар, – он протянул Андрею руку. Пожатие было коротким и твёрдым. Андрей назвался, кивнув с улыбкой: угадали. Как и на сцене, едва взяв первые ноты, он забыл о волнении.

Захар поцеловал руку Светлане и очень серьёзно пожал лапку Никиты.

– Пора ехать, босс?

– Да! – ответил Никита и сунул шпагу за пояс, так, что конец её вылез снизу из шорт.

Вот и уехала. Начал накрапывать дождь, перестал и вновь собрался. Андрей вернулся на берег, перенёс свою и шумиловскую палатки к костру Наташи Синицыной и с ведром ушёл в лес. Он бродил там до сумерек. Спелые ягоды глядели со всех сторон, красили пальцы лиловым. Где-то далеко, невидимый за соснами, ворочался гром. То слева, то справа, то за спиной мерно шумела Ладога…

3

Однажды вечером Оля позвонила из Милана и рассказала, как проводит время.

– Представляешь, вожу старых и новых друзей по городу, показываю, какие тут у них красоты. Хорошо нас учили в универе! – рассмеялась она в трубку. – Сегодня доехали до Чертозы ди Павиа. А ты всё гуляешь по лесам?

– Да, вот только вернулся, завтра опять еду. Ты очень вовремя.

– Я же знаю, когда позвонить. Откуда?… не знаю, просто чувствую. Андрей, я чуть дольше задержусь, чем собиралась, ладно? Карина с мужем берут меня в поездку по Пиренеям на машине. Всегда мечтала отметить день рождения на океане. Уже начала учить испанский, слушай, – и произнесла несколько слов, которые Андрей понял и без перевода.

Назавтра, перед тем как ехать на Ладогу, он купил самоучитель испанского и словарь – хоть запоздалый, но всё-таки подарок.

А в лесу каждый день какая-нибудь новая примета говорила о близкой осени. Первые клинья журавлей пролетали на юг. Паутина затягивала паузы между деревьями; сами деревья казались Андрею нотами разной длительности и высоты. Среди ясного дня вдруг похолодало, над бухтой из ниоткуда выросла чёрная туча, пошёл крупный, рыхлый град, и настоящие августовские сугробы до ночи белели среди пригнувшихся в изумлении голубичных кустов. Да, Оля, на Пиренеях летом не поиграешь в снежки!.. Но ладожская вода держала тепло, и солнце, выглядывая из-за облаков, припекало ещё по-летнему. Жизнь на берегу затихала, немногие оставшиеся дикари сосредоточенно готовили себя к городскому плену. У костра Наташи Синицыной, кроме самой хозяйки и Андрея, стояли астрологи Котов и Аня, Лёня Часов с Женькой, да ещё дети Надя с Денисом, дожидавшиеся приезда мамы. Она уже в минувшее воскресенье должна была забрать их, но по телефону предупредила, что задержится. «Маринка упала в загул, сто пудов, – проворчала Наташа, размахивая пенкой перед костром. – Андрюха, пива мне привёз? Давай выкладывай». От могучих дуновений огонь заревел, на мгновение сжался, обнажив раскалённые угли, а потом одним махом поглотил сложенные колодцем поленья, багровыми языками захлестнул котёл. Андрей, отвернувшись от пламени, хмыкнул про себя: знаем эти загулы. Прошлым летом, с Наташиной подачи, он обкладывал плиткой ванную в квартире Марины. Понятия тогда не имел, что у этой девочки, так легко развязавшей узел клетчатой рубашки под крохотной грудью, есть двое детей и муж, с которым она не живёт, но и не разводится…

Почему-то, сегодня воспоминания о Марине взволновали его больше, чем она сама год назад. И другие – например, Яна, виолончелистка, за которой ухаживал после армии, ни на что не надеясь, как вдруг… Или Роза: перед ней прикинулся чайником, попросил научить его играть на гитаре и очень старательно переставлял по ладам непослушные пальцы. И Алёнка… Балбес, зачем они тебе! Скоро вернётся лучшая девушка, всех отодвинувшая одним движением испачканной в чернике ладони. Но вот захотелось, и хоть тресни, – чтобы не Оля, а кто-то из них оказался здесь и, приоткрыв полог, юркнул к нему в палатку, тонкими руками обнял за шею… В последний раз, а там уж всё будет по-новому. Как лечиться от этих мыслей? Только растворить их в музыке. Андрей принёс к костру гитару, подтянул ослабшую струну.

– Давай что-нибудь совсем ненашенское, – заказала Наташа, прежде чем высыпать гречку в котёл. – Как будто мы не здесь, всё вокруг другое и ещё целое лето впереди.

Угадала его настроение. «Road trippin'», – объявил Андрей и заиграл, вкладывая в движения пальцев что-то текущее издалека, большее, чем просто мысли… Не каждый день так получалось.

Road trippin' with my two favorite allies Fully loaded we got snacks and supplies It's time to leave this town, it's time to steal away Let's go get lost anywhere in the U.S.A. Let's go get lost, let's go get lost…

Наташа и компания тихо подпевали. Андрею было тесно в готовых рамках, он стал импровизировать, уплывая от начальной темы, но держа её на виду сквозь излучины мелодии, внезапные рифы джазовых аккордов, басовые шторма. Чем она дальше, тем ближе. Думали, заблудился? Нет, просто сделал круг и вернулся с другой стороны. Как? Честно говоря, сам не знаю, наугад…

– Андрон, ты сохраняешь для потомков эти свои?… – Котов зашевелил бровями и, не найдя нужного слова, махнул рукой: – Ну, ты меня понимаешь?

– Будет надо, ещё придумаю, – ответил Андрей.

– Не, это не дело. – Серёга, повернувшись и мимоходом обрушив какой-то гремучий мешок, достал из-за спины видеокамеру, навёл на руки Андрея. Аня поднесла ему к губам косяк, но Андрей помотал головой: спасибо, не хочу.

– Ты сдурела, конопляная девочка! – на всю бухту загудела Наташа и покосилась на Котова, отчаянно прижавшего палец к усам. – Не порти мне ребёнка, ему и так хорошо, – добавила она тише.

И опять угадала. Назавтра Андрей вылез из палатки с чувством, похожим на похмелье: от музыки ли, от воспоминаний – не понять. Но свежим утром оно развеялось, и стало чуть неловко вспоминать вечерние мысли. И вновь Оля засияла в его памяти – такая, как была при расставании, те же руки, губы, глаза. Сейчас, наверное, спит в отеле на берегу Атлантики, а то и просто в машине; там ещё ночь… От северного мыса долетели крики парней из рукопашной секции: они давно проснулись. Там занималась вторая смена под началом неизменного Валерия Саныча и Виктора – лохматого тридцатилетнего раздолбая. Недавно он до полуночи засиделся у Наташиного костра и, не дойдя домой, уснул на пляже под шелест волн. На рассвете его нашли ребята, позвали Саныча. «Виктор Николаевич проверяет возможности организма, – воздев к небу палец, объяснял шеф, – но, по своей гуманности, на себе, а не на вас». Подростки, очевидно, верили. А Витёк потом сказал, что навсегда запомнит вертикально стоящий перед глазами горизонт – первое, что увидел поутру. Есть в этой картине что-то жуткое, неизъяснимое.

Андрей допоздна собирал чернику, рассыпал её на простыне под тентом палатки и вновь уходил в лес. Решив, что на сегодня хватит, купался, подсаживался к костру и играл в мафию – мудрёную детскую игру, правила которой начал понимать лишь теперь, на четвёртое лето своих поездок. Гитара, ужин, снова гитара – так проходили вечера. Накопленные за несколько дней ягоды Андрей отвозил маме с бабушкой и вновь ехал на Ладогу. Однажды он не застал у костра Дениса и Надю: Марина забрала их, пока он был в городе. Значит, больше её здесь не ждать. Ну, и хорошо, одним искушением меньше. В другой раз на берег явился Георгий Шумилов, угрюмо молчал целый вечер, а утром покидал вещи в рюкзак, сложил палатку, пожал всем руки и был таков.

– Светка, что ли, не даёт? – сказала ему вслед Наташа. – Да ну и бог с ней. Она, конечно, девка классная, но сама не знает, чего ей надо.

– Зато она знает, что ребёнку надо, – возразила Женя Часова, погладив ещё сильнее выросший живот.

– Ну, значит, Юра поспешил родиться лет на двадцать пять. Или опоздал? Нет. Правильно, поспешил. С чем его и поздравляю.

Во второй половине августа Наташа собралась домой. Сворачивать её лагерь прикатили Витамин и Володя Кирсанов. Была прощальная ночь с пловом и фейерверком на пляже. Утром поработали, вывезли на свалку мусор, загрузили тентами, котлами, собаками две машины, придирчиво оглядели берег… Словно и не было тут никого целое лето. Андрею не хватило места в машине, и он поехал домой электричкой, с гитарой, рюкзаком и последним ведром ягод в руке.

Заказов на ремонты ждать не стоило: они пойдут ближе к октябрю. Мама задарила черничным вареньем всех подруг из хора современной музыки, и всё равно оставшиеся дома банки не умещались в кладовой. Рассыпчатые, как горох, ягоды заполнили целую камеру в морозилке; на кухне в двух бутылях пузырилось домашнее вино. До возвращения Оли оставалось дней семь или восемь: неделя спящих часов, медленных, как под водой, движений… Растолкав стоячую воду, Андрей позвонил Марку Ефимовичу – старому преподавателю гитары, у которого брал уроки, ещё служа в армии, и каждый год после. Летом много и хорошо играл и был уверен, что не потерял умения, но надо и развиваться, надо двигаться вперёд.

Глава шестая Рабочий слон

1

Стали объявляться друзья, ладожские и не только. Первым позвонил Артём, вернувшийся с Вуоксы. «Готовы фотографии, привози диск», – пробасил он в трубку, и назавтра, после занятия с Марком Ефимовичем, Андрей поехал на Серебристый бульвар. В чудесном названии улицы заключалась половина притягательной силы Артёмова жилья, а другая половина – в его холостяцкой манере стоять кверху дном. В двухкомнатной берлоге Артёма было так просторно и гулко, что и Андрей, и сам хозяин могли разговаривать там только вполголоса. Все вещи, которые Артём относил к средствам своего архитекторского производства, были у него с иголочки; но гениально быстрый компьютер стоял на вековом ободранном столе со свёрнутым газетным листом под ножкой, а другая половина той же газеты держала дверцу рассохшегося шкафа, где висели сшитые на заказ костюмы. Время от времени Артём вспоминал юность, когда все хотели стать Брюсами Ли, принимался махать нунчаками и разбивал плафон. Осколки сметались в угол, и, до покупки нового стекла, голая лампочка освещала диван, покрытый зелёным спальным мешком, и походные фотографии вперемешку с постерами «Формулы-1», скотчем приклеенные к обоям. Грязные тарелки, чайные пакетики, коробки из-под сока и другой мусор на кухне копился неделями… Когда становилось невмочь, Артём приглашал друзей, и они, за отменную выпивку и угощение, аврально наводили у него дома красоту.

Сегодня у Артёма творился меньший, чем всегда, и какой-то удивительно изысканный беспорядок. Секрет его Андрей разгадал, заметив на спинке стула белую кружевную кофточку.

– Это Кристины, – проследив за его взглядом, объяснил Артём. – Она в магазине, скоро придёт.

– Навсегда переехала?

– Нет, отпуск догуливает. Через три дня уезжает в Москву.

В гостях у него был смуглый белозубый Джимми. За два дня в ладожской бухте Андрей так и не услышал его голоса; но, видимо, путешествуя на байдарке, отшельник разговорился и даже начал жестикулировать. И теперь, сидя за компьютером, он так размахивал ладонями, будто в мыслях до сих пор не сменил весло на клавиатуру.

Андрей быстро вник в их разговор. Артём распекал Джимми за то, что он, столько лет гуляя по интернету, до сих пор не задумался, как извлекать оттуда прибыль.

– Да и я об этом как-то не думал, – признался Андрей. – Мне кажется, для денег есть оффлайн.

– А сеть для чего? – спросил Артём.

– Для переписки с теми, кто далеко. Для всякого дружеского общения.

– Пусти-ка. Вот, смотри. – Артём двумя кликами открыл на компьютере страницу, адрес которой хранился в закладках. Это был интернет-магазин разнообразной электроники. – Это мой магазин, – объяснил Артём.

– И что, много покупателей? – спросил Джимми.

– Не очень. Но это не главное. Главное – то, что я могу сам у себя купить всё, что надо. Телефон там купил, счёт пополняю, стиральную машину, тостер… Всё там.

– А смысл?

– А комиссия мне как продавцу? Ну, сойди на землю. Фактически я имею скидку на всё, что захочу. Просто, да? Подожди, это ещё не всё.

– И много сэкономил? – всё так же недоверчиво спросил Джимми.

– Вот на эту игрушку хватило. – Артём достал из сумки, стоящей в углу, огромный фотоаппарат, уже знакомый по Ладоге.

– И его там же купил? – спросил Андрей.

– Нет, его из Германии привёз. Да, кстати, – спохватился Артём, – ты ведь за снимками пришёл. Смотри, выбирай.

На первой фотографии Андрей увидел Светлану: она, держась обеими руками за ветку, босиком стоила на Олиной спине.

– Это у них массаж? Артём кивнул:

– Смотреть было жутковато, но все довольны.

Этим летом он сделал как никогда много снимков Оли: она смеялась, приложив ухо к животу Женьки Часовой, и кружила, подняв над головой, зажмурившегося Никиту, и пилила ножовкой бревно, и, пачкая сажей нос, кусала печёную картофелину, и с очень серьёзным видом шагала по пляжу на руках, а за щиколотки её держал сам Артём.

– А это кто снимал? – спросил Андрей.

– Это? Крис. Пускай тоже делом занимается.

– И это она рисовала, – указал Джимми на очень талантливый карандашный портрет, пришпиленный к обоям над монитором. Артём был изображён в тельняшке, с трубкой в зубах, окладистой бородой и необыкновенно суровым выражением лица. Андрей едва задержал на нём взгляд и вернулся к фотографиям. На новом снимке Оля, совсем обнажённая, присела на песок у воды. Опустив глаза, она выкладывала возле колена узор из разноцветных камней, и рассветные лучи, смягчённые тонкими облаками, золотили её волосы.

– Офигеть! – с выражением сказал Джимми.

– Да, это лучшая, – кивнул Артём. – Сам удивился, когда увидел. Вообще, что-то в ней есть, – продолжал он таким тоном, словно оценивал призовую лошадь. – Лицо, конечно, не классическое, но кожа чистейшая, зубы идеальные, глаза даже править не надо. Хорошо бы их с подругой затащить в студию, они обещали подумать… Так тебе какие? Эту в первую очередь?

– Давай все, – ответил Андрей, – сколько влезет. Что останется, потом ещё зайду.

– Сделаю, – сказал Артём.

2

Позвонили в дверь. Артём выскользнул в коридор, открыл. «Вы к кому, женщина?» – послышался его голос, а следом звуки возни, лёгкие удары и приглушённые возгласы: «Вот тебе, вот! получай!» «Ну, если так, то проходи», – разрешил Артём, и в комнату вошла, сияя улыбкой и рыжими кудрями, Кристина в синем платьице выше колен. Она взвизгнула, расцеловала Андрея в обе щеки, потрепала за уши, стукнула кулачком в грудь…

– Ой, какой ты здоровый! Так и жду, что зарычишь. Обожаю. Нет, Тёмка тоже не слабенький, в спортзал ходит, все дела… Но когда тебя тискаю, совсем другие впечатления. Почему ты такой здоровый?

– Не говорил? В детстве играл с отцом на отжимания.

– В шахматы?

– В шахматы, шашки, карты, домино, кроссворды, города и угадай симфонию. Догадайся, кто всегда проигрывал.

– Ясно. Ну, давай рассказывай, как жизнь.

– Жизнь как жизнь, похожа на спячку… Но, чувствую, это ненадолго. А ты здесь смотришься. Хочешь остаться?

Кристина пожала плечами:

– В качестве кого?

– Кристина, – сказал вошедший следом Артём, – мы же сто раз обсуждали…

– Ага, – перебила Кристина, – знаешь, что он предлагает? Пока я здесь, пойти быстренько расписаться, а потом я поеду к себе и буду искать работу в Питере, а Тёма будет искать в Москве.

– Кто первый найдёт, тот и переедет, – добавил Артём.

– Хорошая идея, – сказал Андрей. – Так и сделайте.

– Ага, спасибо! – отозвалась Кристина. – Старовата я для таких идей. Двадцать восемь будет на днях. И не факт, что восемь лет назад бы согласилась. Расписаться, а потом чего-то искать по отдельности…

– Ну, давай сначала найдём, потом займёмся формальностями, – предложил Артём.

– А ты будешь искать?

– Я буду.

– Я тоже буду. Договорились.

Но, хоть на словах они и договорились, Андрей слышал по интонациям, что этот спор повторяется у Артёма с Кристиной не в первый раз, что прежде он, возможно, был шуточным, а теперь начинает их потихоньку злить, и что оба они, разъехавшись, вряд ли будут действовать, потому что каждый, привыкнув к устоявшейся жизни, понадеется на другого. Даже сама готовность вынести разговор на публику оставила невесёлое впечатление, и Андрей подумал, что надо бы расчехлить гитару и сыграть что-нибудь примиряющее.

Но тут дописался диск, у Артёма зазвонил телефон, и Кристина увела Андрея с Джимми на кухню пить чай. Андрей взял гитару с собой. За спиной Артёма о нём не говорили; Кристина рассказывала о походе, из которого недавно вернулись.

– Кстати, если бы не Света, подруга твоей Оли, – сказала Кристина между прочим, – я не знаю, что бы делала в походе. Так обгорела накануне, дорвалась до солнышка! Она меня чем-то волшебным намазала, кожа всё равно слезла, но безболезненно.

– Ты уж поосторожнее с солнцем. А почему ты решила, что Оля моя? – спросил Андрей, подкрепив слова длинным запилом на гитаре, в котором так и звучало недоумение. Кристина и Джимми засмеялись.

– Так просто сказала. Ну, не твоя так не твоя, как знаешь…

– Нет уж, слово не воробей. Ничто на свете не воробей, кроме воробья. – Не глядя на струны, Андрей выдал новое соло, убедительное, как стук топора в штормовую погоду. – Вот.

– Завтра пойду к Свете писать её портрет, – сказала Кристина. – Уже договорились. Она так и просится в рамку и в Эрмитаж, правда?

Андрей немедленно воспроизвёл её реплику на гитаре – так, что послышалось даже дыхание и особая интонация Кристины, когда при вопросе не только голос, но и брови, плечи – всё стремится вверх.

– А что ты ещё можешь? – сдерживая хохот, спросила она. – Шестиструнный попугай.

– Могу то же самое задом наперёд, – сказал Андрей и тут же повторил от последней ноты к первой. – Знаешь анекдот? Студент факультета композиции мучается, не может сочинить дипломную работу. Приятель ему говорит: «Да что ты паришься! Возьми произведения своего учителя и перепиши наоборот». «Пробовал, вальсы Шуберта получаются».

Когда отсмеялись, он спросил:

– А что было на Вуоксе интересного?

– Рыбы немерено, – сказал Джимми. – Вот таких сигов ловили, – добавил он с жестом, судя по которому, добыча не уместилась бы на кухонном столе.

– Ну, насчёт немерено я бы не спешила, – возразила Кристина. – Это ты раньше не бывал, а в этом году так, средненько. Может, уже приелась Вуокса, надо выбираться куда-нибудь на Алтай. Пойдёшь с нами, Андрей?

– Хорошо бы. Надеюсь, получится.

– Уже не терпится, скорее бы! – продолжала Кристина. – Кому-то замуж, а психам в поход. А Джим… кстати, его Женя зовут, будьте знакомы, для него всё было в новинку, так что не удивляйся восторгам. Научился отличать окуня от щуки, ёлку от сосны. Кристину от Инны, да. Очень хорошо научился. А уж какими глазами на Инку смотрел, ты бы видел.

– Да ладно тебе, – пробурчал Джимми. – Один раз и посмотрел всего.

– Зато как!

– Догадываюсь, примерно так. – Андрей выдал новое соло, полное восхищения и чувственной страсти.

– Нет, всё-таки не так круто, – сказала Кристина. – Но похоже.

В этом году Андрей не встречал Инну на Ладоге. Значит, подъехала к ним позже… Она была миниатюрной, гибкой как змейка, самой тихой и на первый взгляд неприметной девушкой среди походников. Высокой Кристине едва доходила до подбородка. Но, вероятно, каждый мужчина из компании Лёни Часова хоть раз, да видел изнутри палатку Инны – уютную, пахнущую восточными благовониями, с разноцветными фонариками под сводом. Может быть, и сам Лёня видел, да и Артём. И Джимми туда же?…

– Молодец! – и Андрей сыграл туш за целый духовой оркестр.

– А кстати, как твоя Алёнка? – спросила Кристина.

– Ты уж разберись, кто из них моя, – ответил Андрей. – Алёнка точно не моя, своя собственная. Пока не звонит. Думаю, у неё и так всё в порядке. А вот и хозяин.

– Голый чай, что ли, пьёте без рома? – спросил вошедший на кухню Артём и поставил на стол бутылку вина. – Давайте её приговорим. Кстати, мне Юрка Шумилов звонил, он судится по делам нашей конторы.

– Я уже давно поняла, – ответила Кристина.

– Представляешь, ему предложили работу в Москве. Такую, что трудно отказаться. Так что, скоро ждите у себя. Бутылка закончилась, в ход пошла другая, и вскоре Андрей забыл тягостное ощущение от первого разговора Кристины и Артёма. Вернувшись домой, он первым делом переписал на компьютер те фотографии, которые можно показывать всем. Позвал маму взглянуть. К его громадному удивлению, Оля маме решительно не понравилась.

– Хищная девица, – сказала мама. – Такая ради своей прихоти кому угодно поломает жизнь.

Андрей удивился, но спорить не стал. Зачем? ведь для себя он давно всё решил.

3

Утром, едва Андрей открыл глаза, раздался ещё один звонок.

– Здравствуй дорогой, – прозвучал в трубке голос Георгия Вахтанговича. – Не разбудил?

– Нет, я уже давно на ногах.

– Работа есть на завтра. Как ты, согласен?

– Конечно! Хоть сегодня.

– Сегодня нет ничего, а вот на субботу послушай…

Георгий Вахтангович Пирвели, один из немногих людей искусства, с кем Андрей до сих пор поддерживал связь, был великим мастером устраивать свадьбы, концерты, банкеты и всевозможные праздники. Хотя бы два-три раза в месяц он приглашал Андрея выступать и только летом сделал перерыв. Работать с Вахтанговичем было одно удовольствие: он хорошо платил артистам и любил их без тени покровительства, как мудрый отец, а кому-то и дедушка.

В субботу он руководил банкетом кораблестроителей, отмечавших спуск на воду нового миноносца. Задачей Андрея было провести вечер и спеть несколько морских, суровых и мужественных, песен. Андрей знал множество таких песен, были среди них две его собственного сочинения, но он стеснялся в этом признаться, считал их подражательными и потому объявлял народными. Услышал когда-то во дворе и запомнил. Все ему верили.

Андрей примерил концертный смокинг: вроде, не жмёт и не болтается, – порепетировал дома и назавтра во всём блеске выступил перед корабелами, среди которых оказалось на удивление много смуглых черноволосых индийцев. Даже хорошо, что он нечасто занимается этой работой: она не становится рутиной, не успевает приесться. Песни приняли на ура – и, конечно, была среди них первая, которую он спел вдвоём со смущавшейся, неуверенной в себе Олей в первый вечер знакомства:

Жили-были на море, Это значит, плавали, Курс держали правильный, слушались руля…

«Чёрт побери, – подумал он, – если бы ещё дольше тормозил, она бы стала пророческой. А Олька всё поняла уже тогда…»

– Всё ясно с тобой, – внимательно посмотрев на него, сказал Георгий Вахтангович. – Влюбился. Поспешил, дорогой, у меня для тебя есть такие невесты, каких ты ещё и не видел.

В невесты Вахтангович определял, главным образом, стриптизёрш. На этом строгом празднике их не было, но Андрей часто работал с ними в сборных концертах. Гримёрка для артистов почти всегда была общей, и Андрей удивлялся: до чего деловито и бестрепетно переодеваются девушки в паузах между номерами, не обращая внимания на то, что рядом сидят печальный клоун, пьяный конферансье и дрессировщик с испуганной собачкой, умеющей считать. А в жизни они часто были милыми, скромными девчонками, с некоторыми из них Андрей знакомился очень близко и тепло. Но теперь всё это не про него, и не жаль ни капли.

А когда до возвращения Оли оставалось меньше недели, телефон Андрея вновь запел. И по мелодии звонка, и по номеру на дисплее было ясно, что на связи кто-то новый.

– Здравствуйте. Анатолий Страхов, директор ремонтно-реставрационной фирмы «Алмаз», – представился незнакомый голос.

4

Анатолий вместе с отцом – когда-то маляры, отложившие на полку высшее образование, а теперь владельцы собственной фирмы – весной раздобыли заказ на ремонт квартиры в новом доме. Точнее, квартиры на восьмом этаже и двух – на девятом, которые надо было соединить в одну. Хозяин хотел индивидуальную, ни на что не похожую планировку: для этого рабочим пришлось сломать и вывезти на свалку всё, оставив несущие стены с колоннами, перекрытия и окна. Разбили даже бетонную стяжку на полу, сделанную строителями, – для того, чтобы залить новую, замуровав туда пластиковые трубы для подогрева. Как всегда, начало работы было сплошной суетой и неразберихой. Архитектор запаздывал с проектом, смета не хотела утверждаться. Суммы выходили почти астрономические. Анатолий с Александром Николаевичем целыми днями не отрывались от телефонов: кого-то подгоняли, кого-то придерживали, кто-то торопил или успокаивал их самих. Толе пришлось забыть о поездке на Средиземное море, куда он собирался в августе. Летом он лишь дважды смог вырваться к побережью Финского залива, на сборы танцевального клуба, в котором занимался десятый год.

Наконец, проект был готов, перечислены деньги на все нужные счета. Рабочие, которых полтора месяца кормили обещаниями, повеселели и прорубили квадратный люк в перекрытии между этажами. Пока к нему подставили деревянную стремянку. Время было заливать пол. Утром со строительной базы пришли два грузовика: «Газель» привезла смотанные в барабан гибкие трубы, арматурную решётку и пробку для теплоизоляции, бортовой «ЗИЛ» – партию цемента и песка. Рабочие разгрузили машины и за день подняли по лестнице всё, кроме песка. На базе напутали – прислали его четыре тонны, но не восемьдесят мешков по пятьдесят килограмм, как было оговорено, а наоборот: пятьдесят – по восемьдесят. Носить на себе пятипудовые мешки рабочие оказались наотрез.

– Ну его на фиг, трясущимися руками потом работать, – так выразил общее настроение бригадир дядя Фёдор, когда Анатолий ближе к вечеру приехал на объект.

– А если рассыпать? – предложил Толя, глядя на небольшую с виду горку мешков под лестницей. – Один напополам?

– Целый день на это уйдёт.

– Надо позвать специальных людей, – предложил Мага, – а уж они будут рассыпать или так понесут, это их дело.

– Да, это, наверное, лучше всего, – согласился Анатолий. – Много будет материалов, мы задолбаемся и носить, и делать…

– Я в прошлом году работал с одним парнем, – вспомнил Герыч. – Плитку клали. Так он настоящий слон. Для него этот мешок – что подушка пуховая.

– У меня есть такие знакомые, – сказал Анатолий. – Силачи, блин, но все с приветом. Один… помнишь, Мага! – здесь Толя расхохотался и продолжал с трудом: – От зеркал шарахался. Мы уж стали их завешивать, от греха подальше. Ещё один был, как-то захотел больше денег. Я говорю: заплатил же, как условились… Накинул бы ему процентов двадцать, работа тяжёлая. Но он вдруг заплакал, как в детском саду. Лицо в цементе, сопли размазывает кулачищами!.. Я впечатлился и накинул двадцать пять.

– Нет, этот нормальный, – заверил Герыч. – Спокойный такой, ненапряжный совсем. Музыкант по образованию. У меня есть телефон, звони. Вдруг он свободен?

– Хорошо, скажи номер. Я со своего, – ответил Анатолий.

5

Андрей обрадовался нежданному предложению и в тот же вечер дозвонился до Володи, изнывавшего без дела приятеля по ремонтам. Назавтра в девять утра, в рабочих костюмах, перчатках с обрезиненными ладонями и пиратских косынках, они разглядывали кучу мешков под лестницей. Вроде, небольшая. Но оба знали, что это обманчивое впечатление. Нельзя поддаваться ему и рвать с места в карьер. Они вдвоём поставили мешок на подоконник, другой мешок – снова вдвоём – подняли Володе на плечи. Андрей взял груз с подоконника, напарники перекинули через головы пустые хвостики мешков и неторопливо, чуть разворачивая стопы, зашагали наверх.

– Ну, как ощущения? – спросил Андрей после четвёртого рейса.

– Придавливает, – ответил жилистый Володя, сам весивший не больше мешка. – Но пока вниз добежал, успел отдохнуть.

– И хорошо. До обеда справимся. Сто шестьдесят нормально будет? Чёрный Саня как-то просил двести, но это, по-моему, наглость.

– Думаю, нормально сто шестьдесят.

Среди рабочих, делавших ремонт, прежде Андрей знал одного Герыча, мастера на все руки. Утром, пока переодевались, и в перерывах между ходками, успел познакомиться с другими и заглянуть в чертежи, лежащие на столе. Несчётное множество комнат, лепные потолки, зимний сад, кинотеатр, тренажёрный зал с сауной… Сколько же здесь работы! Пока что мастера промеряли отвесами вертикальность голых стен и только присвистывали: в одном месте восемь сантиметров кривизны, в другом – целых одиннадцать.

– Это ещё не самое худшее, – сказал Мага, флегматичный аварец лет тридцати. – Тут мы сделаем картину с выставки.

Он развязал и высыпал на пол первые принесённые мешки. В бумажных упаковках цемента вырезал окна для лопаты и стал загружать маленькую бетономешалку: одну лопату цемента на три песка. Рабочие застелили пол в будущей спальне тонкими пробковыми листами, сверху положили решётку, волнисто растянули белые гофрированные трубы и, как только изготовилась первая партия раствора, принялись толстым слоем укладывать его на пол.

Анатолий, нагруженный коробками сока, пиццей и сигаретами, поднялся в квартиру, когда внизу остался последний десяток мешков.

– Отдохните пока, давайте посчитаемся, – отозвал он в сторону Андрея. – Сколько берёте?

– Мы подумали… сто шестьдесят рублей за тонну на этаж – нормально? – спросил Андрей, готовый в случае торга скинуть двадцатку.

– В самый раз, – ответил Анатолий.

– Тогда, – Андрей быстро проверил в уме свои подсчёты, – сто шестьдесят на четыре тонны: шестьсот сорок, на восемь этажей: пять сто двадцать. Но мешки нестандартные, уж больно давят… – он чуть замялся.

– Понятно. Значит, шесть, – сказал Анатолий и достал из папки ведомость. – Как вас обозвать для бухгалтерии? ООО «Рубин» подойдёт?

– Можно сразу «Зенит», – ответил Андрей.

– Слишком бросается в глаза. Ладно, будете «Атлант», – решил Толя. – Значит, шесть тысяч. Так и напишем.

Но в ведомость Анатолий занёс восемь тысяч и, когда Андрей расписался, отсчитал ему семь. Шесть из них Андрей разделил с Володей, не сказав о последней, но и не взяв себе организаторские десять процентов. Оставшиеся пять рейсов напарники завершили как раз к обеду. Рабочие, умывшись, накрыли стол клеёнкой, заставили кружками и тарелками, вынули из холодильника помидоры, хлеб, сосиски в контейнерах для микроволновой печи. Радиоприёмник прокашлялся и сипловато запел: «Водила, трогай, погнали, забудь свои заботы и печали…» Андрей с Володей вымылись тщательнее рабочих и сменили пропотевшее бельё на свежее.

Анатолий достал из сумки альбом с фотографиями, передал дяде Фёдору. Вокруг тут же собрались любопытные.

– Иди сюда! – позвал Герыч Андрея, который, стоя на газете, натягивал джинсы на могучие, резко утолщающиеся выше и ниже колен ноги. – Посмотри, как шеф танцует польку-бабочку.

Толя протянул руки, чтобы отвесить ему шпалу. Герыч поставил блок, но попался на обманное движение и был схвачен за нос.

– Осторожнее, да? – укоризненно сказал Мага, приподняв банку с кипятильником над закачавшимся столом.

– Это в апреле, наш клуб после конкурса, – объяснил Толя. – Мы там победили в своём классе. Только сейчас напечатал.

Андрей склонился над снимком, сделанным в светлом зале на фоне высокой сцены. Человек двадцать девочек и ребят: в основном школьных лет, но кто-то и старше. Девочки с алыми губами и огромными ресницами, парни с необыкновенно ровными проборами в блестящих волосах, но все уже в повседневных брюках, рубашках, свитерах, все с улыбками радости и облегчения на лицах.

– Надо же, я её знаю! – сказал Андрей.

Виктория Кирсанова, его знакомая с ладожского берега, стояла во втором ряду справа. Ни капли не похожа на себя летнюю; Андрей узнал её по дерзкому взгляду и приподнятому, округлому подбородку. Справа от неё был прямой как струна мужчина в смокинге: вероятно, тренер.

Слева – хрупкая, ростом повыше Вики блондинка с выбившимися из бальной причёски кудрями. Вика обнимала её за талию. У ног девушки присел Анатолий, её рука с вишнёвыми ноготками лежала у него на плече.

– Кого ты знаешь? Откуда? – спросил Толя.

– Значит, Питер не такой большой, – ответил Андрей и указал на Викторию: – С Викой познакомились в июле на Ладоге. Мы отдыхаем там дикарями каждое лето, и она была с родителями.

– Она рано или поздно будет чемпионкой мира. Молодец девчонка, трудяга, пашет, как мало кто.

6

Анатолий отозвал Андрея и Володю в сторону.

– Есть разговор, – сказал он. – Как вы посмотрите на то, чтобы всё время поднимать материалы? Двух человек мало, нужна бригада: четыре, пять, сколько сами решите. Готовы?

– Я готов, – ответил Андрей.

– Я тоже, – добавил Володя.

– Только мы ведь немало берём, – сказал Андрей.

– Ай! – Толя махнул рукой, – с деньгами проблем пока нет. Бюджет большой, надо осваивать. А работы будет до хрена. Три-четыре раза в неделю обязательно. Смотрите, вот два этажа: здесь сто пятьдесят квадратов и сверху двести пятьдесят. Одной сыпучки на пол уйдёт тонн сто шестьдесят – раз. Потом разные плитониты, шпаклёвки – два. Гипсокартон – три. Блоки пенобетонные, гипсолитовые, кирпич… Потом сантехника, плитка, ё… – Анатолий замысловато выругался. – Двери. Можете вообразить, сколько здесь будет дверей! И лебёдку во дворе не поставить, и лифта в ближайший год не предвидится. Всё пердячим паром. Возьмётесь?

– Возьмёмся, пожалуй, – сказал Андрей.

– Тогда послезавтра начнём. Приезжайте к десяти утра, вчетвером, наверное. Работы здесь на полтора года точно.

Делаем умный дом, будет компьютер всем управлять. Можно заказать температуру, влажность, свет, всё сделает к нужному времени. Даже еду сам приготовит. Видишь, на пол что кладём для теплоизоляции? Натуральная итальянская пробка. На неё смотреть, и то денег стоит, а мы целые рулоны заливаем бетоном. Хозяин квартиры так хочет. Он сын владельца компании, которая строила этот дом. Двадцать четыре года. В ремонте, как ни странно, ничего не понимает.

– Уже обои купил! – вставил Мага. От хохота рабочих со стен слетела пыль.

– Это не шутка, – сказал Анатолий. – Обои заказал в интернете, особые, какие-то экологически чистые. В России таких нет, привезли из Дании, лежат на складе. Сорок тысяч евро стоят – обои! – а ты боишься, он на вас разорится. Жаль, вас не было, когда выносили мусор.

– Да, пригодились бы… – задумчиво произнёс Андрей, глядя в окно, за которым полил дождь.

– Как твоя музыка поживает? – спросил его Герыч.

– В порядке, потихоньку расту.

– А на чём играешь? – спросил Толя.

– Лучше всего на гитаре.

– И руки не дрожат после такой работы?

– Привык.

– В детстве я мечтал делать гитары, скрипки, – сказал Анатолий. – Интересно, что не играть, а именно делать. И такие, чтобы лучшие музыканты за ними стояли в очередь. Сделаю рано или поздно хоть одну. У тебя есть знакомые мастера?

– Знакомых много, с одним дружим лет десять. Думаю, он бы взялся научить.

– Отлично, вот только буду посвободнее. Тогда познакомишь нас?

– Запросто. Если не лягу смертью храбрых под мешками.

Андрей не лёг, и работа через день далась ему даже легче. А вечером, когда он играл на гитаре «Verano Porteno» в аранжировке Бенитеса, наконец-то позвонила Оля.

– Привет! Я возвращаюсь послезавтра, – сказала она, как послышалось Андрею, с лёгким акцентом. – Папа нас встретит в аэропорту и привезёт домой. И я бегом к телефону, договорились?

Глава седьмая Это было бы слишком

1

Надо было проститься с Ладогой и внезапно приехать снова, чтобы ощутить перемену. Лес потемнел, дорога насытилась дождями и была вся в лужах, свежий ягодный запах сменился удушливым и тревожным грибным. Весь путь от автобуса до бухты Оля и Андрей прошли молча, держась за руки и осторожно пробуя на вкус отяжелевший воздух.

Это Оля придумала в тот же вечер, как вернулась домой, – съездить туда, где познакомились, вместе побыть на родном берегу. Андрей только удивился, почему сам не мог догадаться. Они быстро договорились о деталях: палатку и спальный мешок возьмёт Оля, котелки – Андрей, хоть Олины, небольшие, были бы удобнее для двоих. Но ведь должен и он что-то взять.

Ранним утром в субботу они встретились на Финляндском вокзале.

– Ты ещё больше загорела, – сказал Андрей, поцеловав её сухие, отзывчивые губы. Обнять бы прямо здесь, средь шумного бала… если бы не чёртовы рюкзаки. Андрей взял её за талию, чувствуя жар сквозь рубашку, Оля положила руки ему на плечи.

– Ещё больше загорела, – повторил он, открыв, наконец, глаза.

– Ничего для этого не делала, – улыбаясь, ответила Оля. – Ходила в соломенной шляпе вот с такими полями, держалась тени. Да там на солнце и не погуляешь. Идём, уже поезд объявили.

В электричке, закинув вещи на багажную сетку, они сели рядом, и Оля принялась рассказывать о поездке. Дуомо, Санта-Мария-делле-Грацие, Ла Скала, целый рой других заманчивых названий слетал у неё с языка, и Андрей думал, что слушать её – то же самое, что там побывать, а может быть, даже и лучше.

– Хорошо бы нам вдвоём туда съездить, – сказал он где-то возле Сосново.

– Обязательно, я тоже об этом думала, – ответила Оля. – Что-то жёстко сидеть на деревяшке, можно к тебе на колени?…

Она пересела спиной ко всему вагону и, в такт болтая ногами, стала тихонько петь уличную песню, записанную в Италии на диктофон. Тут же переводила – текст был солёный, не похожий на прилизанную неаполитанщину, – и, положив руку Андрею на плечи, вздрагивала от смеха…

Но всё это было в электричке. Едва ступив в лес, они взялись за руки и замолчали.

2

Остаться наедине было куда труднее, чем казалось утром. Оля и Андрей забыли о секции рукопашного боя, а у ребят из второй смены сегодня был экзамен и финальный костёр. На это событие из города слетелись родители – в основном, отцы, – и молодой тренер Миша приехал помогать Валерию Санычу и Виктору. Не подойти, не поздороваться, не посидеть хоть немного у костра было бы невежливо.

Оля неожиданно встретила среди ребят ученика, с которым в городе занималась английским. Парень удивился не меньше и запрыгал вокруг неё:

– Ольга Захарьевна! Да я ради вас тут всех порву!..

– Отставить индейские пляски! – строго произнёс Саныч. – Одичал совсем. Привет, вы вовремя, – сказал он Оле с Андреем. – Сейчас побегут. Мы в этот раз их разбили на четыре команды. Две бегут по лесу с компасом, собирают вопросы. Кто быстрее вернётся и ответит, тем пирожок. Один на всех. Две другие дерутся на берегу. А потом победители гасят друг друга до последнего выжившего.

– Это, кажется, надолго? – спросил Андрей. Саныч пожал плечами:

– Не знаю. Сами в первый раз так делаем.

Ребята, уже готовые стартовать, шумно переговаривались, сбившись двумя стаями; слышались возгласы: «Только не отставай смотри!» – «Что? Сам ты тормоз!» – «Вот сейчас как дам!»

Высокий темноволосый мужчина, так похожий на Олиного ученика, что с первого взгляда можно было признать в нём отца, о чём-то поговорил с Олей.

– Иван, – представился он, пожав Андрею руку. – Знаете, я бы хотел попросить вашу девушку пробежать по лесу вот с этим, – он показал небольшую видеокамеру. – Заснять для истории. Я бы и сам, да, боюсь, колено уже не то. Вы когда уезжаете домой, завтра? Довезу в любое место, куда скажете. Даже если Ольга Захарьевна и не побежит.

– Да я не против, – с улыбкой ответила Оля.

– Я против, – вмешался Валерий Саныч. – Пойми, Оля, в тебе я не сомневаюсь, ты любой маршрут проскачешь на одной ноге. Но вот эти орлы… орлята, которые месяц сидели в лесу, будут отвлекаться, если с ними побежит живая девушка в таких шортах. Они уже сейчас сами не свои. А ну, не расслабляться, думаем о трассе!

– На себя посмотри, – проворчала одна из немногочисленных мам. – Разошёлся, прямо тетерев на току.

– Не слушаем! – скомандовал Саныч. – Старт через минуту!

– Давайте я пробегу, – предложил Андрей.

– Вот это другое дело, – ответил Саныч. – Добро. Только ничего не подсказывай, будь сторонним наблюдателем. Понял?

– Так точно.

– Ну, тогда все приготовились!.. Внимание!.. Марш!

Две команды по пять человек сорвались и умчались в лес. Андрей держался чуть позади своих, успевая глядеть под ноги и на экранчик цифровой камеры. Первый ориентир, пластиковую бутылку из-под пива, ребята нашли под корнями вывороченной сосны. Разрезали, достали координаты следующей контрольной точки и принялись бурно обсуждать, горячиться и спорить. Но договорились быстро: Валерий Саныч и Виктор работали не зря. В бутылке было и задание по теории: «Тактика круговой обороны в условиях плохой видимости». А вот вопрос, найдённый на втором участке, оказался странным: «Сколько иголок у здорового ежа на третьем году жизни?» Андрей, стоя чуть в стороне, старательно обводил камерой хохочущих орлят.

3

Оля тем временем наблюдала за рукопашными схватками на пляже. Ребята в песчаном круге сходились один на один, а затем – парами и тройками: одни боролись, другие использовали удары, третьи сражались на деревянных ножах; проигравший выбывал, победитель шёл на помощь к своим.

– Как тебе? – спросил тренер Виктор.

– Классно, мне нравится, – ответила Оля. – Только на Пифагора из прошлой смены, по-моему, никто не тянет.

– Это не удивительно, даже на половину Пифагора никто не тянет. Но стараются, растут. Молодцы.

– А в прошлую смену была эстафета, – рассказал подсевший к ним Миша. – Вместо палочки – вот такое бревно. Что они только с ним не вытворяли! По воде его толкали, бежали по лабиринту, прыгали через колья, дрались за него… Надеюсь, оно до сих пор им снится.

Оля первая услышала голоса и оглянулась на лес.

– Кажется, прибежали, – сказала она.

И точно: команда, с которой бежал Андрей, прежде соперников выскочила на пляж. Финальную бутылку, к большому изумлению ребята нашли почти под ногами у Валерия Саныча. Это был общий ориентир для двух команд: кто раньше отыскал – тот и победитель.

Ученик Оли, которого тоже звали Андреем, вслух прочитал последний вопрос:

– Виктор Николаевич: этапы жизни. Детство, отрочество, зрелость.

Родители засмеялись.

– Зрелость ещё не наступила, – громко сказал Иван, и смех обратился в хохот.

Большой Андрей, утирая лоб, обернулся к тренерам:

– Снимаю перед вами шляпу. Такие трассы подготовить, это как надо было постараться!

– Это что, – ответил Виктор Николаевич. – Ты представь, сколько нектара надо было употребить, чтобы сделать ориентиры!

Собранные в лесу бутылки ребята принесли с собой и теперь, всё так же шумя и переругиваясь, бросали их в чёрный мусорный пакет.

4

Команда младшего Андрея, в конце концов, и выиграла турнир. На шеи ребятам повесили медали – деревянные, размером с хорошее блюдце, расписанные красно-золотыми жар-птицами под Хохлому. Вещи были уже собраны, сложены почти все палатки. Тренеры, бойцы и родители подтянулись к костру, задымился котёл с пловом, загремели миски и кружки. Даже сдержанный Валерий Саныч разговорился.

– Главной бедой в этой смене была повариха, – объяснял он родителям. – Неудачная повариха, ничем не вышла. Она уехала, поэтому смело говорю, не боюсь, что отравит. Первая была хороша, а эта… Блин, гречку варила так, что есть было невозможно! Это как надо умудриться, чтобы гречку испортить? Огурцы в салат резала кубиками. На следующий год будем первую уговаривать на две смены.

– Нас с Виктором ваша Наталья подкармливала, пока не уехала, – сказал он Оле. – Подхожу к костру: «Мама, – говорю, – осталось что-нибудь? Веришь, это невозможно!» Она наливает суп, я только обрадовался, вижу: Николаич крадётся, тоже с миской…

Виктор Николаевич, облепленный учениками, в лицах изображал сцены из армейской жизни. Заставший в армии времена последнего узбекского призыва,[4] он вовсю распекал сослуживца, в роли которого перед ним стоял один из парней:

– Слушай, воин. Ты совсем ох’ёль, что ли, да? Лопата брал, печка уголь кидай. Быстро, быстро! Зачем ты меня всегда заебал? Если ты меня ещё раз заебал, ты вообще – умираешь!

Прежде чем произнести последнее слово, он вытягивал шею и наискосок проводил по ней ладонью, приседал, отставляя зад, и страшно пучил глаза. Подростки надрывались от хохота, и больше всех – сам распекаемый.

– Замолчи свой рот! – крикнул вконец осмелевший маленький Андрей. В ответ Виктор выдал горячую тираду на восточном языке, в которую непонятным образом впутались русские слова «залупа» и «грузовик».

Почти все родители были давно знакомы друг с другом и с тренерами, почти все умели петь удалые и протяжные казачьи песни. Один из отцов высоким хрипловатым голосом завел печальную думу, её подхватило несколько женщин. Мелодия с каждым словом набирала силу, росла, заполняла собой все впадины, укрывала холмы берегового рельефа. Аккомпанировал Валерий Саныч, но с первыми звуками новой, быстрой песни он пустился в пляс и оставил гитару Оле: она легко подбирала аккорды на ходу. Андрей же взял двуручную пилу, упёр одной ручкой в бревно, нажал ладонью на другую и, постукивая по полотну деревянной ложкой, быстро нашёл верный тон:

Эх, молодцы, донцы – ребята Всё на кониках плывут! Всё по Висле, по Дунаю Да на кониках плывут!..

Звенела гитара, серебряным голосом радовалась жизни впервые запевшая пила, веяло временами Суворова, Потёмкина, взятия Измаила и Варшавы… И окончания строк звучали очень по-казачьи: «плэвот».

– Слушай, круто у тебя выходит! – сказал Виктор Николаевич. – А я ещё видел, как смычком играют на пиле.

– Можно будет попробовать, – отозвался Андрей.

– Сам что-нибудь спой.

– Я казачью песню знаю только одну, и та не настоящая.

– А ты спой, тогда скажем, настоящая или нет.

– Ладно, – согласился Андрей и, взяв у Оли гитару, запел:

По берлинской мостовой Кони шли на водопой, Шли, потряхивая гривой, кони-дончаки!..

Песню знали все и подхватили, не дожидаясь припева, а припев грянул с такой силой, что весь берег загудел, как корпус огромной гитары:

Казаки, казаки! Едут, едут по Берлину наши казаки!

– Как тебе эта компания? – тихо спросила Оля, дождавшись последнего аккорда.

– Замечательно, – сказал Андрей. – А тебе?

– Тоже. А наша, синицынская.

– Знаешь, – подумав, сказал Андрей, – там я, всё-таки, дома, а здесь в гостях. А ты?

Оля улыбнулась и пожала плечами.

Пели ещё долго, с каждой минутой громче и веселее. Пригодилась и песня, записанная Олей в Италии. Спиртного почти никто не пил: многие приехали на машинах. Только один из отцов, на вид самый интеллигентный, похожий на какого-нибудь научного сотрудника из прошлого века, вдруг скинул рубаху и стал вызывать охотников на молодецкий поединок. Он подскочил к костру, попытался выдернуть топор, надёжно вбитый в бревно, и едва не кувырнулся в догорающий огонь. Тренеры оттащили берсерка в сторону, уложили на моховую перину и накрыли спальным мешком.

5

Оля и Андрей незаметно отделились от компании, спустились на пляж и медленно пошли в сторону своей палатки.

– Знаешь, наверное, ты прав, – сказала Оля.

– Ты о чём?

– О том, что мы здесь в гостях, а там дома. Здесь, может, душа и шире разворачивается, но у нас как-то теплее. Ближе и роднее… хоть мы с тобой, в отличие от Синицыных, и не хиппи.

– Да, – печально сказал Андрей и остановился. – Мы не хиппи.

– Мы не хиппи, – повторила Оля, глядя на него чуть исподлобья.

– Нет, – Андрей покачал головой. – Абсолютно.

Они нахмурились, закусили губы, но через мгновение не выдержали и расхохотались. Оля обеими руками обхватила его шею:

– Сто пудов!!!

…Это было осенью, чуть меньше года назад. Наташа и Виталий Синицыны позвали Андрея на квартирный концерт одной московской девочки, сочиняющей песни. Там они встретили Олю, знакомую с девочкой со студенческих лет.

Небогатая квартира набилась битком, почти вся публика состояла из друзей певицы, похожих на неё свободой и неприкаянностью. На вид ей было лет тридцать, хотя, на самом деле, меньше. Негромкий и неуверенный голос, дешёвая гитара… Многие её песни Андрей слышал у костра в Олином исполнении, куда более гладком, звучном и с абсолютно неслышными вдохами, будто на одном запасе воздуха от начала до конца. «Ты как подводная лодка», – выразилась однажды Наташа Синицына. У этой девочки всё было не так, но она лучше всех, кого Андрею доводилось слышать, могла увести за собой. Большинство её песен были грустными, и когда она их пела, казалось, что иных песен и быть не может. Но вдруг она заводила что-то отчаянно весёлое, и Андрей начинал думать, что все песни на свете всегда были весёлыми. Он был благодарен ей за вечер, с тех пор интересовался её судьбой и недавно передал ей через Наташу сто долларов на запись диска.

На том квартирнике Наташа объяснила ему и Оле, чем хиппи отличается от не-хиппи:

– Вы за вход платили? – прямо спросила она. Оля кивнула.

– Конечно, – ответил Андрей. – Девочка ведь хочет есть.

– Значит, вы не хиппи. А мы с Синицыным не платили, нам важно слушать песни бесплатно. Денег мы так дадим, от души, и больше, чем надо за вход. Мы всегда так делаем.

Андрей был рад оказаться кем угодно, лишь бы вместе с Олей. Было необыкновенно приятно сидеть рядом с ней на диване, чувствовать прикосновение крепкого плеча и переглядываться, узнавая аккорды и слова из летних вечеров. Почему тогда, без малого год назад, он не догадался уйти после концерта с ней вдвоём? Наверное, потому что Оля заранее сказала: она останется, чтобы помочь хозяевам навести в квартире порядок. А там было, что наводить…

Теперь Андрей всё быстрее кружился, Оля держалась за его шею и болтала ногами, взлетевшими вровень с головой. Оба они, не переставая, смеялись и вскоре упали на песок. Через минуту Оля просунула указательный палец между своими и Андрея губами.

– Тс-с… – прошептала она. – Слышишь?

– Что? Гудит что-то на Ладоге… Кажется, мотор. Лодка?

– Ага. Это наш друг рыболов, – оглянувшись, сказала Оля. – Не вовремя его несёт.

– Чует клиентов. Идём.

Они встали, отряхнулись и пошли к воде – встречать знакомого пожилого рыбака на моторной лодке, у которого каждое лето недорого покупали добычу. Он жил в ближайшем к бухте прибрежном посёлке. Отказывать было не принято: плохая примета. В этот раз Андрей купил двух серебряных хариусов, похожего на них, но более короткого сига и скользкого усатого налима.

– Пойду убирать сети, – сказал рыбак напоследок. – А то порвёт к чертовой матери. Шторм будет.

– Почему шторм? – спросила Оля. Вечер был почти ясным, озеро дышало безмятежным бризом.

– Я здесь родился, мне погода как жена. Всё о ней знаю. Видите, дует с востока?

– Да, – кивнула Оля.

– Так вот, ветер стал поворачивать к северному, примерно час назад. А северный ветер – это всегда шторм. Облака темнеют. Рыбы мало. И ноги гудят. Всё сразу.

– Точно, вон и остров Глюк, – сказал Андрей, кивнув на горизонт, где на фоне туманных облачков виднелось длинное тёмно-синее пятно. Остров Глюк, на картах носивший имя Вартасаари, находился на таком расстоянии от бухты, что разглядеть его, по всем здравым представлениям, было никак невозможно. Он и не был виден в погожие дни, но перед сильным дождём или ветром то ли повышенная влажность, то ли другие воздушные явления вдруг приближали его к берегу и поднимали из воды. Сегодня он являл себя даже отчётливее, чем перед обычным штормом, словно паря над озером.

– Значит, сами всё видите, – сказал рыбак. – Укрепляйте палатки большими кольями, вот, что я вам скажу, ребята. Чтобы вместе с вами не унесло.

Осмотрев палатку, Оля с Андреем решили, что колья и так хороши. Рыбу почистили, засолили в котелке и подвесили к высокой ветке сосны. Оля понюхала руки, поморщилась и осторожно вынула из рюкзака свою вечную зелёную мыльницу с нарисованной на крышке черепахой.

– У тебя дегтярное, как всегда? – спросила она Андрея.

– Ага, всегда в походах.

– Только не это!.. Поделюсь с тобой пчелиным бальзамом.

6

– Андрей, знаешь, чего я больше всего боялась? – тихо спросила Оля.

– Нет, – так же ответил он, – скажи.

Чуть больше часа назад Оля ничего не боялась. Они долго плавали в темнеющей воде, осыпали друг друга брызгами; затем Андрей стоял на дне, а Оля, обхватив его ногами, откидывалась спиной назад. На несколько мгновений вся уходила под воду, затем появлялась, вытягивала руки. Андрей, взявшись за её запястья, привлекал Олю к себе; она замирала, обняв его за шею, а потом вновь отпускала руки и падала.

Глубина была Андрею по грудь, но вскоре он заметил, что с каждой новой волной всё выше поднимается на цыпочки. Волны стали круче, заблестели пенными гребнями, зашумели, разбиваясь о песок. «Замёрзла, – сказала, наконец, Оля, – идём на берег».

Но и тогда она тоже ничего не боялась. Андрей на руках отнёс её к палатке и держал на весу, пока Оля расстёгивала молнию входного клапана. Пальцы не слушались, то и дело соскальзывали, Оля отогрела их дыханием и всё-таки справилась. Андрей на вытянутых руках опустил ёе под тент и полотенцем смахнул песчинки с ног, оставшихся снаружи. Внутри палатки загорелся фонарик: Андрей увидел, как Оля надевает необъятную футболку, которая ему самому была бы велика. Подошвы её ног были розовыми, светлее загорелых щиколоток и икр. Андрей, не утерпев, коснулся их губами.

– Ай, щекотно! – сказала Оля. – Заползай скорей, комаров напустишь…

Теперь Андрей лежал на спине, закинув руку за голову. Оля, голая до пояса, в тонких шерстяных брюках, тёплая и расслабленная, поставив подбородок Андрею на грудь, смотрела ему в глаза.

– Не знаешь, чего боялась? – прошептала она и тихо вздохнула. – Вот я получила, наконец, тебя. Получила то, о чём три года только и думала… а вдруг мне это будет уже не надо? Вдруг всё внутри перегорело? Вот чего я боялась больше всего. Что тогда делать? Даже не знаю…

– Но боялась напрасно? Это тебе надо?

– Да! – шёпотом воскликнула Оля и прижалась к его груди щекой. – Моё. Никому не отдам.

– Я тоже боялся, – признался Андрей.

– Ты-то чего?

– Слишком сильно хотел. Никогда такого не было. А когда слишком сильно хочешь… ну короче, понятно, что может произойти.

– А что, уже так бывало?

– Да у всех время от времени…

– Ну, и ничего страшного, в другой бы раз получилось. Да мне и не надо много. Ты за плечо трогаешь, я уже почти готова.

Андрей с удовольствием проверил и убедился, что она права.

– Вот видишь, – сказала Оля. – Но это только если ты. Не знаю, будет ли так всегда… Я бы хотела. У Алёнки так не было?

– Не обращал внимания, – тут же ответил Андрей.

– Да и ладно. Непонятно, с чего вдруг я её вспомнила… Андрей молча погладил её по горячей спине.

– Всё-таки хорошо, что вышло именно так, – задумчиво сказала Оля. – Вот если бы раньше всё получилось… тоже хорошо. Но эта ночь была бы уже в прошлом, мы бы о ней только вспоминали…

– Было бы много других, – отозвался Андрей.

– Других да, но этой уже нет. Поэтому давай как можно дольше не спать. Всё запомним. Слушай, я поняла, почему вспомнила про Алёну. Я только одну её и видела из твоих девушек. А вообще… наверное, их было много, да? Не бойся, я не ревную. Просто весело, хочу похулиганить, вот и лезу с глупыми вопросами.

– Не так уж и много, – ответил Андрей. – Смотря с кем сравнить.

– Ну, если со мной… У меня была только одна. Или я у неё, скорее.

– Света, что ли?

– Нет, ты что! – Оля рассмеялась, – давно, в спортивном лагере. Она была ровесница, но очень ранняя… Блин, зачем я это говорю! Всё равно бы рассказала рано или поздно, но сейчас…

– Да забей. Мало ли что когда-то было.

– Сейчас вижу: ничего особенного. Невинные шалости, по сравнению с тем, чем многие другие у нас занимались. Но она за мной ходила, на дискотеках приглашала танцевать, всё время хотела потрогать… И мне стало интересно, что бывает дальше. Чистое любопытство. А Света, кстати, очень строгих нравов. Я с ней на такие темы даже не говорила никогда. О девушках и о парнях… Ну, там-то и говорить особо не о чем.

– Почему?

– Один когда-то на первом курсе, опять любопытство с моей стороны. Другой надоел как раз перед той Ладогой, когда увидела тебя. Я бы его и так бросила, всё равно. А третий… его завела с практической целью, меньше думать кое о ком. И он хороший был, такой добрый, спокойный, я уже потихоньку привыкала. Когда была с ним, о ком-то почти не вспоминала… Пока мы не встретились на квартирнике Ленки Максимовой. Помнишь, в октябре?

– Конечно. Отличный был концерт.

– И здорово, что я туда пошла одна. Как чувствовала. Увидела… и поняла, что всё это фигня и самообман, чем я занимаюсь. И рассталась на следующий день. Жалко было, конечно, очень огорчился, но что поделать… И знаешь, что ещё?

– Что?

– Только не смейся, ладно? Я долго переживала, что не вышла размером. – Оля приподнялась на руках. – Видишь? Хочу верить, что первый, но скорее всё-таки нулевой…

– Немного вижу. Немного, потому что темно, а не то, что ты надумала.

– Отмазался, да? Самый хитрый? – сказала Оля, передвигаясь так, чтобы её смуглая грудь с нежными, чуть затвердевшими сосками коснулась его лица.

– Классная, прямо античная, – продолжал он. – Мечта Фидия и Аполлона. И знаешь… Твоя подруга из спортивной школы была куда умнее меня.

– Я думала, вдруг тебе нравится что-то более монументальное? Немного успокоилась, когда увидела Алёну на пляже и в бане. У неё, по-моему, столько же…

Последние слова Оля прошептала, лёжа на спине и выгибаясь навстречу его губам, скользившим от груди всё ниже. Когда он добрался до выступающих подвздошных косточек и потянул вниз резинку шерстяных брюк, она застонала, прикусила угол спального мешка, но тут же отпустила и вскрикнула не сдерживаясь. Всё равно никого нет вблизи, да и ветер… Спустя какое-то время оба выскочили наружу, сбежали к Ладоге вновь окунуться и задержались на берегу, глядя на чернильные волны, с шумом налетающие на песок.

– Прав был Робинзон, – сказала Оля, подняв руки, пока Андрей оборачивал её полотенцем. – Это ещё начало, завтра будет круче. Кажется, я хочу спать…

7

Когда они одновременно проснулись, было совсем темно. Чудовищный ветер гудел в вершинах сосен, трепал тент палатки. С берега доносился глухой, могучий рёв.

Оля вынула из-под спальника голую руку, включила мобильный телефон, взглянула на загоревшийся зелёным дисплей.

– Половина пятого, однако. Время… как звёзды сердца зажигать, – пропела она и потянулась. – Счастье сверяем по звёздному времени…

– Земная судьба – родных провожать и встречать, – продолжили они на два голоса и рассмеялись.

– Слушай, откуда ты знаешь такие песни? – спросил Андрей. – Я-то ладно, я всё знаю. Но вот ты?

– От мамы, у неё абсолютный слух и память. Знает наизусть все песни трио «Меридиан» и очень много других. Мы пели вдвоём, когда я была маленькая. От друзей хулиганщина, от мамы всё остальное.

– Хорошо вам было… А дует-то как, Оль! – сказал Андрей, подняв руку под купол небольшой палатки. Даже здесь чувствую.

– Ага. Но у нас тепло… Слушай, давай весь день не вылезать наружу?

– Так ведь надо ехать домой.

– Блин, точно. Я и забыла. Ну, давай как можно дольше не вылезать. Кофе сварим прямо здесь, в предбаннике. У меня плиточка есть.

– Газовая?

– Да, купила в Милане. Понравилась, такая беленькая, аккуратная, две конфорки. Самое время обновить.

– Газовая плиточка, – серьёзно сказал Андрей. – А я однажды куплю бензопилу, потом на машине сюда приедем… И обленимся, в конце концов.

– Ну, мы-то уж с тобой не обленимся, – отозвалась Оля и потянулась к его губам. – Правда?

– Абсолютная, – согласился Андрей.

8

В следующий раз Оля проснулась одна. Сквозь стены палатки проникал утренний свет – неяркий, размытый… Значит, небо в облаках. Шторм, кажется, затих… Но, прислушавшись, она поняла, что он звучит даже сильнее прежнего, только очень ровно, не распадаясь на звуки отдельных волн. И к гулу ветра добавился треск ломающихся в вышине сосновых веток.

Оля отбросила спальный мешок и села. Вроде, всё замечательно… но что-то не так. Она почти мгновенно сообразила, что было не так. Кто тянул тебя за язык? Дурёха дикая, лесная. Обрадовалась. Зачем было рассказывать о бывших, да ещё о Динке из лагеря, перед которой долго чувствовала вину: поддалась любопытству, а у Дины-то всё было всерьёз… Если уж понесло, говорила бы хоть о цветах. А теперь что Андрей подумает?

Андрей спал. Оля склонилась над ним, поцеловала.

Может, и ничего плохого не подумает. Хорошо бы…

Она полностью разделась, выскользнула наружу, закрыла входной клапан и лишь теперь вспомнила, что хотела весь день не выходить. Но коль уж вылезла, надо захватить полотенце и спуститься к Ладоге.

Острая прохлада ветра приятно обжигала кожу, не вызывая озноба. Оля шагнула на пляж и поняла, отчего штормовой гул звучал в палатке так слитно. Тёмно-серые, лохматые, пятнистые волны шли к берегу под углом, не обрушиваясь на него сразу всей громадой. Каждый гребень, постепенно разбиваясь, проходил вдоль бухты, от мыса до мыса, за ним – другой, третий… Сколько их шло одновременно – не сосчитать. А какая сила! Брызги летят на десятки метров, долетают до неё.

Ладога была, словно огромный чёрный и седой зверь в клетке: издали смотри, а подходить бойся и руку сквозь прутья не тяни. Но Оля подошла и протянула руку. Вода была теплее, чем в иной жаркий июльский день.

Оля шагнула вперёд, держась пальцами за уползающий песок и глядя в лицо летящей навстречу волне. Чтобы волна не захлестнула с головой, надо было подпрыгнуть. Волна сорвала её с ног, но Оля ловко развернулась в гребне и упала на руки. Это было не страшно.

Теперь она заходила в воду, поворачиваясь к волнам боком и упираясь. Вскоре она смогла оторвать ноги от дна и поплыть. Снизу валы казались почти океанскими, высотой чуть ли не до третьего этажа. Оля понимала, что на самом деле они от силы метра полтора, но всё равно было жутковато и весело, да ещё этот ветер, низкие облака… «Ура!» – мысленно воскликнула она, сумев подняться вместе с волной и, на миг расслабившись, обтечь её своим телом. Эти волны можно покорять! Оля повторяла движение вновь и вновь, с каждым разом всё увереннее. Она легко держалась на воде и, увлекаясь, не замечала, что скользит вниз по склонам очень быстро и стремительно удаляется от берега…

Она оглянулась назад с очередной вершины и где-то далеко увидела пену прибоя и вырастающий над ней туманный лес. Съехала вниз – и берег пропал. Ничего не стало видно, кроме клочковатого неба и двух длинных чёрных стен по бокам. Оля набрала в лёгкие воздуха и ушла под воду – проверить глубину. И дна не было.

«Спокойно, без паники, – сказала она себе, вынырнув и повернув назад. – Ничего страшного, доплывём».

Назад надо было плыть, учитывая, что волны несутся быстрее: подниматься и опускаться вместе с ними, использовать их силу для ускорения. Можно и подныривать, пропуская их над собой, но для этого Оле не хватало опыта, она боялась не рассчитать единственно верный миг для всплытия. Несколько волн обогнали её; они летели так быстро, а она ползла, как улитка, берег почти не становился ближе… Пытаясь плыть скорей, Оля забыла, что её настигает волна. Её ударило по затылку, перевернуло вверх ногами и закрутило в огромном котле.

Прежде чем её накрыло, Оля успела глотнуть воздух. Пока лёгкие полны, – подумала она, – всё под контролем, а лёгкие у неё, слава Богу, больше пяти литров. Это не так и мало, даже по сравнению с объёмом всей Ладоги.

Оля не сразу поняла, где верх, где низ, и пока разбиралась – запас воздуха стал кончаться. Она принялась грести руками, ногами, даже головой, вынырнула, схватила новую порцию, и следующая равнодушная волна обрушилась на её плечи. Так повторилось раз, другой… Насколько эти волны тяжелее, чем в Адриатике!..

«Всё в порядке, – убеждала себя Оля. – Берег ближе, ближе… Уже совсем близко».

Она упрямо продвигалась вперёд. Один раз даже показалось, что плечом задела дно. Да и лицом проехать по песку было бы счастье! Только бы не попался камень… Оля стала вновь попадать в ритм прибоя, почти оседлала волну. Но вода оказалась хитрее: дождавшись очередного вдоха, она вспухла в неожиданном месте и с силой залепила Оле рот, нос и глаза.

Пока в груди был воздух, пока он тянул её вверх, Оля чувствовала себя на равных со штормом и даже чуть сильнее. Теперь, одним движением, вода лишила её этой иллюзии. Раньше Оля не понимала, как ей хочется жить, и что такое – жизнь. Теперь вся жизнь для неё приняла образ одного глотка воздуха. Этот глоток представился ей огромным синим небом без облаков, и она стала пробиваться к нему из узкой чёрной воронки.

На сколько её хватит? Секунд на двадцать. И за эти секунды надо успеть так много! надо всё успеть. Мысли отключились, следом за ними пропало время. Осталось только небо, к которому надо успеть. Воронка засасывала, сжималась, крепче сдавливала рёбра…

Оля изо всех оставшихся сил рванулась вверх, попала головой в волну и кожей почувствовала, что надо обождать, пока она пройдёт. Волна прошла. Оля открыла глаза, выдула из лёгких струю воды и несколько раз вздохнула: сперва осторожно, затем всё глубже, глубже…

Она сделала последний вдох секундой раньше, чем самая большая волна этого утра швырнула её на берег и покатила по песку и камням. Это было важно. Если бы Оля не смогла вдохнуть, это купание долгие годы являлось бы ей кошмаром. Она долго не могла бы радоваться, чувствуя, что всё в жизни получает несправедливо. Не сделав вдоха, она должна была утонуть. Ей повезло, а могло бы и не повезти. От неё ничего не зависело: окажись берег десятью метрами дальше, волны бросили бы на камни её безжизненное тело.

А так – всё иначе. Оля начала приходить в себя. Она боролась до конца, и победила, и заслуженно будет жить. Ещё десять, двадцать, даже сто метров могла одолеть. Могла, без сомнения!.. Она лежала и всё не могла отдышаться. Потом её начал бить жуткий, надрывный кашель, от него содрогалось всё тело и лёгкие выстреливали остатки воды. Всё новые волны накатывали на берег и, отступая, вымывали из-под неё песок, тянули обратно. Если бы она уцелела случайно, то не спешила бы, наверное, вставать… А так – надо.

Оля с трудом поднялась на четвереньки, отогнала желание вновь растянуться на песке и, стараясь больше не кашлять, поползла вверх по пляжу, ставшему вдруг очень узким и крутым… Никогда прежде, даже после самых убойных тренировок, она не чувствовала себя такой измотанной, не могла и представить, что так бывает. Как эта вода вытягивает силы! И ещё интересно, кто убрал с пути все большие валуны?…

Оказавшись вне досягаемости волн, Оля встала на ноги, пошатнулась и села обратно, опёрлась рукой о песок. Её тошнило, она с трудом сдерживала мучительные позывы. Сейчас проснётся Андрей, – подумала она. – Да, только ради него стоило бороться. Не испугать бы своим видом…

Но было поздно. Она повернулась к обрыву, вновь попробовала встать – а Андрей уже сбегал на пляж по сосновым корням. У Оли не было сил даже улыбнуться. Завидев её, Андрей изменился в лице, потом осторожно взял её на руки и, не говоря ни слова, понёс к палатке.

9

…Оля почувствовала тёплое на щеке, поняла, что это вода из уха, и осторожно пошевелилась, чтобы из другого тоже вытекло. Чуть не застонала от боли и открыла глаза. Она была насухо вытерта и укрыта спальником. Андрей поддерживал ладонью её голову.

– Проснулась? – спросил он. – Как себя чувствуешь?

– Нормально… – едва шевеля языком, ответила она. – Сколько времени?

– Минут десять прошло. Ну, ты каскадёр.

– Искупаться хотела…

– Только повторять не надо. Обещаешь, Олечка? – спросил он, заглянув ей в глаза. – Верю, верю.

Он коснулся её лица губами и сказал:

– Замёрзла. Внутрь не предлагаю, но растереть надо. – Откуда-то из своих вещей он вынул большую плоскую флягу и продолжал: – Но вот не знаю, как быть с царапинами?…

– Потерплю, – ответила Оля, – спасибо.

Андрей откинул спальник, бережно повернул её на живот, плеснул жидкости из фляги и стал, едва прикасаясь, растирать. Ссадины пощипывало, но, в общем, было терпимо. Стало даже приятно, когда Оля сообразила, чьи руки к ней прикасаются.

– Что это у тебя? – принюхавшись, спросила Оля.

– Это граппа. Попросту говоря, виноградная самогонка.

– А я думаю, настойка на изюме, что ли?…

– За твоё здоровье сегодня выпью. Можно?

– Да пожалуйста, – ответила она, улыбнувшись.

– И ещё надо тебя расчесать…

10

Когда Оля уснула, Андрей выбрался из палатки, но не стал отходить далеко. Вот балбес! – выругал он себя, – почему раньше не проснулся! – и, чтобы отогнать мысли о худшем, залпом выдул остатки граппы. Это было всё равно что радио послушать, как говорили в армии. Он достал из тайного кармана рюкзака непочатую бутылочку пятидесятиградусного бальзама на степных травах, подаренную весной на концерте. Добавляйте в чай не больше столовой ложки, – сказал даритель. Андрей усмехнулся, вспомнив тот совет, вытряхнул убойное зелье в кружку, долил оставшуюся треть ладожской водой из ведра, размешал и немедленно…

Через несколько минут в голове зашумело, ускорился пульс, и зрение так обострилось, что с десяти метров можно было различить каждую брусничину на низеньких кустах. По-прежнему не удаляясь от палатки, он собрал три литра спелых ягод, потом вспомнил о засоленной вечером рыбе. Сбегал к соседям-рукопашникам, притащил несколько охапок дров. Большую часть их выложил стеной, заслонив костёр от ветра, затем развёл огонь и принялся готовить.

Несмотря на лекарство, Андрей то и дело хватался за голову. «Блин, ну ты, Оля, даёшь! – восклицал он про себя, вновь и вновь холодея при мысли о том, что могло произойти. – Теперь никуда одну не отпущу». Потом с облегчением думал, что всё самое худшее с ними уже произошло, теперь будет только лучше. Но через минуту опять вздрагивал и жалел, что больше не осталось бальзама.

Ветер дул всё с той же бешеной силой. Очень кстати подошли вчерашние знакомцы: Иван с маленьким Андреем.

– Мы собираемся уезжать часа через три-четыре, – сказал Иван. – Вы с нами?

– Да, – ответил Андрей, – Надеюсь, Оля проснётся к тому времени. Она вчера устала.

– Мы больше сюда не приедем на сборы, – сообщил маленький Андрей.

– Почему? – спросил Андрей большой. – Не понравилось?

– Нет, здесь хорошо. Просто мы каждый год ездим на новое место. Валерий Саныч говорил, на Онежское озеро поедем, до Петрозаводска на поезде, а там пешком.

– Да вам же и лучше, – сказал Иван. – Никто шуметь не будет под носом, весь сухостой на дрова не вырубит, машин в лес не нагонит.

– Кажется, готово, – сказал большой Андрей, попробовав рыбу. – Будете?

– Я не против, спасибо, – ответил Иван. – Там в лесу огромную древнюю сосну завалило поперёк дороги, и мы пока распилили, убрали – проголодались будь здоров.

– Тогда готовьте миски, – сказал Андрей.

Вскоре проснулась Оля, вышла из палатки в камуфляжных брюках и тонком бордовом свитере. Выглядела она так свежо, будто и вправду, как собиралась, отдыхала с самого вечера. Она ещё морщилась от резких движений, но уже вовсю напевала:

Правая нога – хрясь пополам! Левая нога – хрясь пополам! Эй, мальчики! Как я нравлюсь вам — Без ноги?[5]

А ветер не утихал. Он разогнал тучи, и впервые с самого утра над бухтой показалось ясное синее небо. Но это была уже холодная, не летняя синева.

Оля с аппетитом съела целого хариуса, не нашла на пляже своё полотенце и, махнув рукой, сказала: «Ай, всё равно было старое». Андрей, обещав не повторять её подвиги, ушёл мыть посуду и купаться. Оля с берега следила за каждым движением, понимая, что слово он сдержит, – но всё равно было чуть не по себе. Она помогла ему собрать вещи, палатку, уложить их в багажник. В половине пятого тронулись в путь. На развилке в селе, километрах в трёх от леса, машину подрезал КрАЗ, гружённый берёзовыми кряжами. Оля молча схватилась за руку Андрея. Иван бешено матюгнулся, резко вывернул руль вправо, затем влево, ударил по тормозам. Джип вылетел на обочину, где седобородый дед продавал собранные в лесу грибы, опрокинул корзину, едва не задев её хозяина, развернулся и замер в метре от бетонного столба.

Первые секунды все четверо не двигались. Потом маленький Андрей, сидевший впереди, громко вдохнул и закричал вслед давно исчезнувшему лесовозу: «Уррод!» Иван, попросив у Оли прощения за ругань, купил у испуганного селянина обвалянные в пыли подберёзовики и боровики.

– Нет, это было бы уже слишком, – сказала Оля и легла головой на колени Андрею. Он погладил её по щеке и осторожно запустил руку под свитер…

Дальнейшая дорога прошла без приключений. Когда джип проезжал по автомобильному мосту в Лосево, младший Андрей вытянул руку в сторону параллельного железнодорожного моста.

– Папа, смотри! – почти крикнул он. – Мы ездили отсюда прыгать. Я три раза прыгал в жилете.

– А на резиновой тёте не сплавлялся? – спросил Иван.

– Не, только прыгал… В спасательном жилете.

– Я тоже прыгал, – сказал большой Андрей. – Только не в жилете, а в прошлом году.

– Там же поезд на дне? – спросила Оля. Она настолько пришла в себя, что слова о прыжке в воду не вызвали у неё дрожи.

– И ты слышала… Вряд ли там что-то есть, – объяснил Андрей. – Это старая лосевская хохма: там на дне паровоз, и когда ныряешь, можно попасть в трубу. У меня ни разу не получилось.

Иван, сделав большой крюк, довёз их до самого дома Андрея в Петергофе. К утру Андрей и Оля решили жить вдвоём. Олина бабушка уже не первый год обещала оставить внучке свою двухкомнатную квартиру на Юго-западе Питера, как только Оля выйдет замуж. О свадьбе речи пока не шло, но Оля надеялась, что бабушка и так согласится на временный обмен: поймёт, что надо сначала попробовать.

Глава восьмая Одна

1

Танцевальный клуб «Фонтан», взяв лишь одну неделю на отдых от летнего лагеря, в первый понедельник сентября вновь собрался в актовом зале средней школы на Ржевке. Ребята и неделю бездействия вытерпели с трудом, уже через день-другой стали перезваниваться, делиться впечатлениями и планами, показывать друг другу фотографии. Вика Кирсанова успела съездить в гости к партнёру Сергею и к соседкам по номеру в «Лесном». Только до Ксении пока не добралась: слишком далеко друг от дружки они теперь жили.

Все уже знали, что первый конкурс нового сезона пройдёт шестнадцатого октября и организатором будет не кто-нибудь, а клуб «Фонтан». Знали и то, что Владимир Викторович, будучи главным судьёй, не даёт в обиду своих учеников, но вечно грозится забыть на время конкурса, кто его ученик, если не увидит старания на тренировках. До сих пор, конечно, не забывал, но кто знает, когда это случится в первый раз?

Всё было так же знакомо, отработано и привычно, как несколько месяцев назад. Как и в прошлом учебном году, ребята поднимались на второй этаж и разувались у дверей актового зала. Держа в руках кроссовки и босоножки, на цыпочках крались вдоль окон к сцене, где занавес отгораживал места для переодевания. С конца весны там даже стулья остались на прежних местах. А тренер, Владимир Викторович Бауэр, был уже в зале – как всегда, с иголочки одетый, выбритый, причёсанный. Ему внимали запыхавшиеся и взмокшие Вика Кирсанова и Сергей Галеев: индивидуальное занятие по джайву подходило к концу. Вариацию они разучили в «Лесном», а теперь бессчётное множество раз повторяли её, отрабатывали, оттачивали движения под тренерским взглядом.

Все шишки от тренера сегодня доставались партнёру. Вика была рождена для джайва, а Сергей никак не мог поймать идеально чёткий ритм. Владимир Викторович то и дело останавливал музыку и заставлял Сергея, мастера «А» класса, будто какого-то новичка, вновь и вновь повторять основное движение: звено и два шассе. А с ним заодно – и партнёршу.

Бауэр придерживал Сергея за руки, помогая концентрировать энергию перед каждым чётным ударом.

– Раз – ДВА! Три – и ЧЕТЫРЕ! Три – и ЧЕТЫРЕ! – повторял Владимир Викторович. – Раз – ДВА! Три – и ЧЕТЫРЕ! Три – и ЧЕТЫРЕ! Чувствуешь, как должно быть?

– Чувствую, – отозвался Сергей. Теперь бы самому так сделать…

– Пробуй. Последняя мелодия, и начинаем практику! – объявил тренер громко, для всех собравшихся. – Профессионалы разминаются сами!

Вика стала напротив партнёра, и они под музыку принялись танцевать свои зеркальные партии. Мелодия попалась смешная – песня про Буратино в бальной аранжировке, – но Вика и Сергей не улыбались. В зале было жарко, и с них обоих, забрызгивая паркет, стекали ручейки пота.

– Кажется, лучше стало. Острее ритм, – выдохнула Виктория, когда мелодия закончилась.

– А то, – сказал тренер. – Ещё каких-нибудь двести часов, и можно в Блэкпул.[6]

И Вика, за много лет изучившая тренера, по его взгляду и голосу поняла, что он на самом деле доволен.

– А хотелось бы в Блэкпул, – мечтательно сказала она. Поедем, Серёга?

– Обязательно, – серьёзно ответил партнёр. – Завтра же покупаю велосипед.

Владимир Викторович, взглянув на часы, вышел к сцене и скомандовал:

– Время! Начинаем занятие.

Ученики вмиг закончили гулять по залу, махать руками, тянуться и чистить подошвы проволочными щётками. Все встали к тренеру лицом и синхронно поклонились. Поклон был сигналом к тому, чтобы на два с половиной часа забыть обо всём, что не касается тренировки. После него даже самые рассеянные и ленивые, вроде Маши Третьяковой, подобрались и выпрямили спины; взгляды стали сосредоточенными.

– Начнём, я думаю, с джайва, – предложил тренер. – Как вы на это смотрите?

– Нормально! – послышались голоса. – Хорошо!.. Пойдёт…

– Тогда прогоняем латину в обратном порядке. Закончим самбой. Первые три мелодии учебный темп, затем конкурсный, сто семьдесят два удара.

Владимир Викторович сменил диск в проигрывателе, стоявшем теперь на месте заслуженного двухкассетного «Шарпа». Зазвучал медленный джайв, пары стали танцевать. Бауэр обвёл их взглядом и подошёл к Косте с Ниной, которым не удавалось двойное вращение. За ними тут же выстроилась очередь желающих получить совет.

2

Вика и Сергей, захватив с собой всё сухое, пошли в туалет умываться. Проходя по длинному затемнённому коридору, Сергей раскинул руки и коснулся обеих стен.

– Ну, ты даёшь! – восхитилась Виктория и тоже попробовала достать обе стены. – Блин, сантиметров двадцать не хватает…

Она оглянулась на шаги за спиной и воскликнула:

– Дашка, привет! Почему опаздываешь?

– Уж как отпустили, – ответила, догоняя их, Даша. – Привет, ребята. Много было пар.

– Не трогай, не трогай меня! – предупредила Вика. – Я вся мокрая! Вот так можно, – и, спрятав руки за спину, легко тронула губами Дашину щёку. – Серж, покажи, как ты умеешь. Даша, сможешь так?

Даша попробовала и тоже не коснулась двух стен.

– Ну, если и ты не можешь, – протянула Виктория, – значит, может только Ксюха.

– А она сегодня придёт? – спросила Даша.

– Сегодня нет, – отозвалась Виктория, – я звонила. Очень хочет, но пока нет партнёра и куча других проблем. Но обещала прийти на конкурс.

Разговаривая, они прошли коридор и свернули: Сергей налево, девушки направо. В туалете Даша вымыла руки, перетянула резинкой пышные волосы и ушла в зал тренироваться. Вика разделась, прополоскала под краном мокрые вещи, отжала и сложила в пакет. Стоя на другом, большом пакете, она с головы до ног обтёрлась влажным полотенцем, брызнула на себя дезодорантом и стала одеваться в сухое.

– Войдите, – сказала Виктория, услышав стук в дверь.

– Здравствуйте, – вежливо произнесла невысокая девушка Викиных лет или чуть старше. – Скажите, пожалуйста, вы из клуба «Фонтан»?

– Да, – ответила Вика.

– И занимаетесь там, в зале? Виктория кивнула.

– Я буду заниматься у вас. Я Марина, сестра Ромы Никитина.

– А я смотрю: на кого-то вы похожи?… Теперь понятно. Я Вика. Рома говорил, что хочет танцевать с сестрой… Будем на ты?

– Конечно. Он уговорил меня вернуться. Да я и сама хотела. О тебе тоже рассказывал. Познакомишь меня с вашим грозным тренером?

– Он только на первый взгляд грозный, а так ничего. Даже добрый, – успокоила Вика. – А ты ведь сильнее Ромы танцуешь?

– Да как сказать… Был «Д» класс, потом перерыв два года. Наверное, он меня ещё не догнал, но приближается. Но я всё быстро вспомню.

– Тогда идём, – сказала Виктория.

– Сейчас, только расчешусь, ага? Так спешила, вся запуталась. А я смотрю, вас тут сильно гоняют?…

Когда девушки, оживлённо разговаривая, вошли в зал, джайв уже сменился пасодоблем. Сергей Галеев, дожидаясь партнёршу, перед зеркалом репетировал шаги тореадора. Пока не доросший до пасодобля Рома старательно пытался их повторить. С другой площадки, где занималась с детьми, приехала Алина Александровна и теперь вместе с Бауэром объясняла, показывала, отвечала на вопросы.

– Можно, я буду танцевать с сестрой? – спросил Владимира Викторовича Рома.

– Что значит «можно»? – ответил Бауэр. – Вы же не дети, чтобы мы вас ставили в пары. С кем считаешь нужным, с тем и танцуй. Твоя бывшая партнёрша сегодня занималась в младшей группе. Она и то не спрашивает, с кем ей можно.

– А это Марина, – представил сестру Рома. – Но у неё «Д».

– Наверное, будет неинтересно идти с понижением класса? – спросил Марину тренер. – Нельзя, конечно, понижать, но обойти правило можно, было бы желание. Желания нет?

Марина помотала головой.

– И это правильно. Ты у кого занималась?

– У Озеровых, – ответила Марина.

– А… ну, они сильные. Что дали, не забудешь. Рома не выступал по «Д», но венский вальс и румбу немного умеет. Вариации летом учил, не сбивается.

– И я быстро выучу, – сказала Марина.

– Давайте, конкурс шестнадцатого октября. Учите, готовьтесь. Брошу вас на разведку боем, а там поглядим.

Занятие продолжалось, пары работали, ссорились, мирились. Семейные Костя и Нина, споткнувшись на самбе, разошлись по углам. Костя мрачно глядел в пол, а Нина танцевала одна и всем видом показывала, что партнёр ей и не нужен. Они отдохнули друг от друга пару мелодий и воссоединились, и тут же бурно заспорили почти семейные Дима с Катей. Катя оттолкнула партнёра и в слезах убежала за занавес. Дима побрёл следом, вернулся ни с чем, и призвал на помощь Владимира Викторовича. Бауэр вывел со сцены партнёршу: приобняв за плечи, он чтото говорил ей на ухо, и хорошенькая, большеглазая Катя улыбалась сквозь невысохшие слёзы… Вика и Сергей работали увлечённо и самозабвенно, им было не до разборок. Не вздорили Даша с Толей: Даша принимала деликатные подсказки партнёра молча, поправляя волосы и не меняя бесстрастного и чуть усталого выражения лица. Марина во время танго вспылила и накричала на Рому за то, что от него пахнет потом. Помирила их Алина Александровна, посоветовав Роме брать на занятия несколько сменных футболок.

– Всё супер, но очень не хватает Ксении, – сказала Вика, переодеваясь после тренировки. – Буду звонить, передам от всех привет.

3

Ребята из клуба «Фонтан» закончили вторую неделю тренировок, а Ксения так и не появилась в школе на Ржевке. Слишком далеко, придётся возвращаться одной, поздно, через весь город. Она уже не маленькая, но бабушка разволнуется, вдруг опять заболит сердце… Впрочем, иногда можно вернуться одной. Но танцевать без партнёра? Олег весной куда-то пропал. Грустно, но и это небольшая беда: можно встать у зеркала, повторить свои движения. Ей ведь не хватало сил на полноценную тренировку? Теперь хватит: после авантюры с поездкой в «Лесной» Ксения чувствовала, что крепнет с каждым днём. У неё появился аппетит, какого раньше не бывало, и к себе на пятый этаж она уже взбегает без одышки и боли в коленях. Все разумные доводы были за то, чтобы съездить. Ксения несколько раз укладывала в сумку тренировочные костюмы, туфли, подкрашивала перед зеркалом ресницы, и без того чёрные и густые… и, в конце концов, оставалась дома. Что-то мешало – что-то, более сильное, чем голос разума. В поисках ответа она открыла свой дневник, который вела с девяти лет. За последний год там прибавилась запись, датированная весенним днём: «Я одна». И всё. Продолжать Ксения не смогла. Но теперь она не одна, теперь есть Вика, ставшая лучшей подругой, есть Сергей, с которым всегда было легко разговаривать. Они звонят ей, и Рома, новый знакомый из «Лесного», тоже звонит, приглашает в гости. Ксения была очень благодарна им, но даже слова друзей не могли ничего изменить. Пока не могли. Или вообще… Этого она не знала.

Она листала дневник от конца к началу, пока не встретила историю своей первой, до сих пор единственной, любви. Он был старше на четыре года. Его звали Миша. Миша Федченко. Неподходящее имя для бального танцора: представляешь какого-то увальня, похожего на Винни-Пуха. Но Миша не отличался от большинства ребят, которых Ксения видела только на конкурсах: всегда в чёрном, высокий, худой, загорелый, с белыми зубами и ровным пробором в блестящих тёмно-каштановых волосах. Почему она обратила на него внимание? В двенадцать лет Ксения не пыталась объяснить это разумно. Но она и теперь помнила, что Миша приветливее других здоровался с ней, несколько раз очень вежливо посторонился, пропуская в дверь. Когда во время конкурсов на стену вешали распечатанные результаты предварительных туров, рядом вмиг собиралась толпа: каждый хотел узнать, прошёл ли он дальше, в полуфинал или финал. Если на конкурсе был Миша, Ксения не боялась идти в толпу, зная, что он расчистит дорогу и проследит, чтобы в давке не наступили на платье. Вот и придумала, что нравится ему и непременно будет с ним танцевать. А вскоре уже ни о чём другом думать не могла.

Ведь разница в возрасте у них невелика. Пока танцоры не стали взрослыми, один из партнёров может быть старше другого максимум на пять лет. А Миша старше всего на четыре. Помеха куда серьёзнее – то, что он занимался в другом клубе. Ксения решила, что попробует переманить его к себе в «Фонтан», а если не выйдет?… Что ж, тогда уйдёт от Владимира Викторовича с Алиной Александровной. Они поймут… наверное.

Мечты и надежды гасли, когда Ксения вспоминала, что у Миши есть партнёрша. Света, очень милая, улыбчивая, с прелестными ямочками на щеках. Лучше была бы страшненькой, стервозной, а когда такая, как есть… Ксения никак не могла пожелать ей плохого, даже мысленно разлучить с партнёром. Разве что Света сама бросит танцы, поступив в институт? Так делают многие: другая жизнь, новые заботы. Или найдёт партнёра за границей, хотя бы в Германии? Самого лучшего, конечно, второго после Миши. Но здесь от Ксении ничего не зависело, поэтому о Свете лучше было не думать.

Однажды перед Новым Годом, готовясь проводить конкурс, Владимир Викторович объявил своим ребятам, что победители будут награждать призёров молодёжного турнира. Это был шанс! Ксения до сих пор считала тот свой выход лучшим за всю жизнь. Они с Олегом летали над паркетом, без ошибки прокладывая путь среди других, будто остановившихся, пар; им аплодировали даже родители соперников. Они в мелкие клочья разорвали Вику с Сергеем, не отдав им ни одного первого места. И Миша чуть погодя не подвёл: стал вторым по молодёжи.

Вся дрожа, едва не плача, под взглядами огромного зала она стояла возле сцены. Миша подошёл, чуть склонился, и Ксения надела ему на шею медаль. Надела неправильно, лицевой стороной к груди, хотела снять и перевернуть, но он, улыбнувшись, сказал: спасибо, и так хорошо. Взял у неё грамоту и приз – тяжёлый, пока ещё пустой, запечатанный в полиэтиленовую шкурку фотоальбом. Кажется, хотел поцеловать её… но не решился, замер на мгновение и очень бережно пожал руку.

Затем к ней подошла Света – тоже с наградами, вручёнными Олегом. И уж она не церемонилась: обняла Ксению и от души расцеловала в обе щеки, обдав запахом лака для волос и теплом чистого, разгорячённого тела. И хотела бы Ксения разозлиться на неё, да не могла.

Разозлилась, в конце концов, на партнёра: просто за то, что он не Миша. Любое движение Олега, любое слово или взгляд раздражали её, и очень скоро Ксения стала ворчать, цепляться, передразнивать. Олег не понимал, что с ней происходит, первое время терпел, потом стал огрызаться и однажды, когда Ксения особенно его допекла, брякнул что-то про критические дни. Она вспыхнула, отошла к зеркалу, думая: «Всё! хватит! Лучше одна, чем с ним». Помирила их Алина Александровна, обойдясь без обычных для неё шуток и улыбок. Просто поставила друг напротив друга и скомандовала: «Вперёд». И словно переключила внутри Ксении какой-то рычажок.

«Конечно, я буду танцевать с Мишей, – решила она тогда. – Но он сам меня выберет, потому что я буду лучше всех. И лучше Светки, и нечего за неё переживать».

А чтобы стать лучше всех, надо было работать – здесь, сейчас, в паре с Олегом. И она стала работать, как никогда прежде – собранно, серьёзно, вдумчиво. И случилось удивительное: работа отвлекла её от всех других мыслей, даже от тех, которыми владел Миша. Не сразу, конечно. Но с тех пор, встречая его на конкурсах, Ксения удивлялась: неужели она с каждым разом меньше о нём думает? И почти не волнуется? И ей всё труднее представить себя на месте Светы… В апреле и мае, на последних турнирах сезона, она уже спокойно глядела ему в глаза, разговаривала, смеялась и не хотела узнать телефон.

Теперь, вспомнив ту историю, Ксения загрустила. Может быть, и зря так получилось? Может, всё было бы иначе, добейся она Мишиного внимания. Может, и мама с папой тогда не поехали бы на эту чёртову дачу…

Но есть Олег. Пусть он давно не объявлялся, она может позвонить сама. И Ксения решилась набрать номер.

Трубку сняла мама Олега, Александра Васильевна. За имя-отчество и за командирский голос Ксюшин папа называл её Суворовым в юбке. Сколько раз она задавала сыну взбучку прямо на пороге зала, разглядев ничтожные признаки лени: смятые от сидения стрелки на брюках или недостаточно усталое лицо!..

– Здравствуй, Ксюшенька! – прогудела Александра Васильевна. – Прости, что не звоню, я просто не знала, стоит ли тебя беспокоить. Как твои дела?

– Да хорошо, спасибо. Я бы хотела узнать, как там Олег?

– А Олег в Москве, там теперь учится и танцует.

– Как в Москве? – изумилась Ксения.

– Да я сама не могу привыкнуть! Представляешь, в марте мы там выступали, и после конкурса вдруг подошли родители местной девочки. Похвалили, расспросили, где живём, у кого занимаемся. Попросили Олежку с ней сфотографироваться на память… Кстати, красиво получилось, хоть на календарь.

– И что? – спросила Ксения.

– Ну, мы-то глупые, думали, это ни к чему нас не обяжет. Но вернулись домой – и тут началось! Ой, началось! Ксения поморщилась от раскатов её голоса и отодвинула трубку подальше. Сильно переживает, если до сих пор так кипятится…

– Настырные! Одним словом, москвичи, – продолжала Александра Васильевна. – Отпустите да отпустите! Идеальный партнёр для нашей девочки. Только раз бывает в жизни встреча! Тренерам Олежкиным звонили. Наш домашний телефон где-то разузнали. И обещали! Золотые горы, алмазные реки. Лучшие преподаватели! Международные турниры! Деньги у них есть, почти все расходы берут на себя. И любой институт, куда захочет, после школы на выбор.

– Ясно… – упавшим голосом произнесла Ксения.

– Ксюшенька, неужели ты расстроилась? – гораздо тише спросила Александра Васильевна. – Ну, не переживай, не переживай, пожалуйста! Я же интересовалась, как ты живёшь. Мне сказали, очень выросла. Ты сейчас метр восемьдесят?

– Восемьдесят три, – ответила Ксения. – В сентябре измерилась.

– Ну, вот видишь. Олежка у нас метр семьдесят три, и мы с папой небольшие, он уже нас перерос. Куда тебе такой клоп-таракан? Не расстраивайся, найдёшь кого-нибудь и получше.

– Да я не расстраиваюсь, – уже почти спокойно произнесла Ксения. – Спасибо. Ещё обязательно встретимся. Как у него дела?

– Ой, сначала не хотел ехать. Даже слушать ничего не хотел. Но в апреле его партнёрша собралась заканчивать с танцами. Устала за восемь-то лет, бедненькая. Да она несерьёзная девочка, тебе, Ксюша, не чета. Нам очень тебя не хватало. Ну, а тогда мы с Олегом и папой подумали и решили, почему бы и нет? Не съедят же его, в конце концов. Не понравится, так вернётся. И он уже почти полгода там. Живёт в семье партнёрши, в отдельной комнате. Учится, занимается. Дома у нас бывает, и я к нему езжу довольно часто. Девочку зовут Надя. Вежливая, воспитанная, даже слишком. Первое время говорила ему вы. Потом привыкла, даже понравилась Олегу, это по голосу слышно.

– Ну, хорошо, что так, – ответила Ксения. – Передавайте привет.

– И тебе привет, дорогая. Не грусти, заходи в гости.

4

Ксения пообещала зайти к Александре Васильевне, но точно сказать, когда зайдёт, пока не могла. Слишком много забот появилось. Прежнюю квартиру, где жила с мамой и папой, Ксения с бабушкой теперь сдавали молодой семье: родителям с девятилетней дочкой. Все переговоры с ними вела Ксения, она же в конце месяца ездила за деньгами. Это было тяжело – каждый раз вспоминать, как сама тут жила, как всё было замечательно и в один миг исчезло. За несколько дней до поездки она мрачнела и старалась ни о чём не думать: любая мысль вызывала цепочку ассоциаций, приводивших в одну и ту же пропасть. Но разве можно не думать?… А бабушке было семьдесят лет. Прежде моложавая и крепкая, теперь она жаловалась на сердце и порой забывала принять лекарства. Следила за этим Ксения, и она же каждый день мерила бабушке давление и пульс. С конца весны она чаще бабушки ходила в магазины, иногда сама готовила обед и почти всегда – убиралась дома: кроме своей новой комнаты, ещё и в кухне, прихожей, туалете. Она выбрала и купила стиральную машину, сама вызвала рабочих подключить её к водопроводу и научилась с ней управляться. Она искала по всему городу красивую одежду взамен старой, из которой безнадёжно выросла. И учиться Ксения привыкла хорошо. Куда более способная к гуманитарным наукам, абсолютно грамотная, писавшая лучшие в классе сочинения, она и нелюбимую алгебру не запускала, рассчитывая как минимум на серебряную медаль.

Переезд к бабушке Ксения помнила смутно. Весной оказалось, что они забрали с собой немногие вещи: родительскую кровать, шкаф с одеждой, письменный стол Ксении, компьютер, проигрыватель с дисками, фотографии, медали, книги… Бабушка хотела взять кота Матвея, но он сбежал и больше не появился ни там, ни здесь. И куда-то пропал новенький мобильный телефон, недавний подарок мамы.

В бабушкиной квартире нашлись удивительные предметы. Интереснее всего были два зеркала: в Ксюшиной комнате и ванной. Раньше, приезжая к бабушке в гости, Ксения не обращала на них внимания, а теперь пригляделась и поняла, что они отражают двух разных девушек. Ещё удивительнее было то, что обе они, каждая по-своему, нравились ей.

Совсем недавно Ксения как можно быстрее проходила мимо зеркал, но, вернувшись из «Лесного», вдруг подружилась с ними. Причина была в ней самой: расцветала день ото дня, догоняла своё убежавшее вперёд тело. Ей больше не приходилось врать, что она весит шестьдесят два килограмма, – говорила чистую правду, шестьдесят три. Глядясь в зеркало, висящее на стене в комнате, Ксения видела себя гибкой, сильной, стремительной, с высокой шеей, гордым разворотом плеч, даже с рельефными мускулами пресса. Сразу и не верилось, что она и эта девушка – один человек. Чтобы убедиться, Ксения прыгала, доставая ладонями потолок, приседала на одной ноге, вытягивая другую пистолетом, с удовольствием отжималась и, радуясь неутомимости, без конца повторяла самые быстрые танцевальные шаги.

Иное зеркало было в ванной. Оно отражало кого-то воздушного, невыразимо хрупкого. Нежный овал лица – куда только делись недавние резкие скулы, – талию почти можно обхватить пальцами, и тонкие руки, и небольшая, идеально округлая, глядящая чуть в стороны и вверх грудь… К ней так и хотелось прикоснуться, и Ксения прикасалась, закрывая глаза, вздыхала и представляла в эти минуты… чаще всего, коротко стриженного светловолосого пловца из «Лесного», Германа или Георгия. Вряд ли она увидит его вновь… Может быть, летом, если он опять приедет в пансионат? Или вовсе никогда.

5

Настойчивее других ей звонил Рома и всё приглашал, приглашал в гости. И однажды в воскресенье она собралась и поехала. Они договорились встретиться на «Ладожской» в два часа. Ксения опоздала не больше, чем на пять минут, и, поднявшись по эскалатору, заметила Рому возле газетного киоска. Не спеша прошла мимо; Рома поднял взгляд, скользнул по идущим людям, и опять о чёмто задумался. Ксения остановилась рядом, тронула его за руку. Он встрепенулся и с улыбкой сказал:

– Привет! Откуда ты? С улицы?

– Нет, только что прошла мимо тебя.

– А где я был? Почему не видел? Она пожала плечами:

– Наверное, сильно изменилась.

– Да. Ты ещё лучше стала. Идём, нам пять остановок на трамвае…

Если бы Ксения узнала, о чём он задумался, то, возможно, сразу отошла бы в сторону. Или съездила в гости, потом отошла. Приехав к метро минут за двадцать до условленного времени, Рома стоял в вестибюле, волнуясь, представляя, как она поднимется, такая же волшебная, как была летом, он увидит её, поспешит навстречу… И сигнал телефона о том, что пришло сообщение, Рому почти не отвлёк. Он прочитал на дисплее:

Privet! Kak dela? Otvet’ 4to nibud’ pls. Lida

…и удивился: «Как она узнала мой номер?» Вспоминать, кто такая Лида, не пришлось, хоть он ни минуты не думал о ней, вернувшись с летних сборов. Стереть сообщение почему-то не решился и вскоре получил новое:

O4en’ wdu otveta. Lida is Lesnovo

Его уже стёр, решив, что хватит одного. Рома не собирался отвечать, но всё равно вспомнил её, и не просто как одну из многих случайных знакомых. Он представил её рядом – такую, как видел в последний раз. Это было во время дискотеки, на которую он так и не вернулся. Испуганная, дрожащая, в слезах, с разбитой губой, Лида вставала на ноги, опираясь на его плечо. Совсем беззащитная, а недавно была уверенной в себе, дерзкой, нахальной…

6

В гостях Ксению ждали. Навстречу ей, держа за ошейник пушистую овчарку, в прихожую вышла симпатичная девушка в джинсах с бахромой, просторной футболке и с русыми волосами, заплетёнными в две косички, как у Пеппи.

– Марина, – назвалась она. – Ты Ксения? Очень приятно, я тебя такой и представляла. А я старшая сестра этого обормота.

Рома едва слышно хмыкнул, но промолчал.

– Я уже занимаюсь у вас в клубе, – продолжала Марина, пока Ксения разувалась. – Тебя все помнят и ждут. Да и Ромка все уши прожужжал…

– Не так уж и много говорил, – не выдержал Рома.

– А это Альма, – будто не замечая, сказала Марина. – Альма, свои!

Предупреждать Альму было ни к чему, она и так подняла в прихожей ветер, размахивая упругим хвостом.

– Красавица. А что за порода? – спросила Ксения и, присев на корточки, погладила зажмурившуюся собаку. – Морда, как у немецкой, но шерсть…

– Длинношёрстная немецкая, – объяснила Марина. – Самая лучшая, да, Альма? Сядь. Вот так, молодец. Дай лапу. Лапу, говорю! Ай, умница какая!..

Наконец, из комнаты вышел глазастый малыш с более тёмными, чем у брата с сестрой, волосами.

– Это Илья, – сказал Рома. – А это Ксюша. Илья, скажи: Ксюша.

Илья поглядел на неё, собираясь с духом, потом выпалил:

– Тюта, – и, отвернувшись, убежал обратно.

– Засмущался, – объяснила Марина. – Давай пойдём к нам, а он, когда захочет, сам придёт.

Но первым делом Ксения вымыла руки, заглянула на кухню, познакомилась с мамой, Евгенией Васильевной, и выпила чашку чая. Потом пришла самая старшая сестра, Ира, – очень похожая на Марину, но повыше ростом, с чуть более тонким лицом и в очках. Сёстры увели гостью в девичью комнату, усадили на кровать и стали показывать альбомы с карандашными рисунками; а затем, постучав, к ним вошли Рома с Ильёй.

– Сколько тебе лет? – спросила Илью Марина, распустившая русые косички и перед зеркалом сооружавшая на голове какой-то замок с башнями и стеной.

– Уже четыре, – ответил малыш, смущаясь гораздо меньше, чем вначале.

– В июне исполнилось, – пояснила Марина.

– А раньше говорил, что ему семь лет, – вспомнила Ира. – Он тогда знал две цифры: один и семь. Просишь что-нибудь сосчитать, Илья считает: один, семь, один, семь, один, семь… На чём остановился, столько и есть.

Илья совсем осмелел, пожал Ксюшину руку и стал расспрашивать:

– Ты дома купаешься?

– Конечно, – ответила она. – Разве не заметно?

– Я тоже купаюсь. А ты дома спишь?

– Да, – сказала она. – Только дома, больше нигде.

– Я тоже, с мячом, – продолжал Илья. – Будешь со мной спать?

Брат и сёстры засмеялись и стали объяснить ему, что думать об этом ещё рано. Илья убежал, как будто вновь от смущения, но тут же вернулся с футбольным мячом и позвал гостью играть.

Они вышли в прихожую, Ксения встала на ворота, обозначенные тумбочкой для обуви и дверью в комнату мальчиков. Илья поставил мяч, разбежался, ударил – и Ксения нарочно пропустила его между длинных ног.

– Я гол забил! – закричал Илья. – Клёво!

– Это что за слово! – выглянув к ним, с притворной строгостью сказала Евгения Васильевна. – Чтобы я больше не слышала!

Илья тоже нахмурился, надул губы, склонил к плечу голову, и чуть подумав, произнёс:

– Мамочка, я больше не буду.

Но Марина, не оставила его в покое:

– Скажи ещё раз. Ну, скажи!..

Илья не выдержал, сказал и тут же помчался к маме:

– А Марина мне сказала говорить «клёво»!..

– Давайте обедать, – позвала Евгения Васильевна. – Сегодня задержались, но это и хорошо получилось. Ксюша, присоединяйся!..

После обеда они вновь разговаривали, гуляя из комнаты в комнату, смотрели картины на стенах, почти все написанные Мариной. В основном это были чёрно-белые, графичные пейзажи: и морские, как обязывало имя художницы, и какой-то фантастический лес, где в переплетении ветвей, в игре света и тени прятались таинственные силуэты. Рома с сестрой принялись танцевать, и Ксения подсказывала, исправляла ошибки. Илья, глядя на них, тоже стал прыгать, кружиться, затем ходить колесом, и кончилось веселье тем, что он споткнулся, упал и мгновенно, без хныканья и жалоб, разревелся.

Ксения будто проснулась.

– Спасибо, мне пора, наверное, – сказала она.

– Ксюша, он просто устал, – объясняли сёстры. – Это не из-за тебя, он и сам так может… Успокойся, Илья. Не ушибся, всё хорошо, посиди немного!..

Но Илья, никого не слушая, заливался всё громче.

– Я понимаю… Но на самом деле пора, – говорила Ксения. – Бабушка волнуется, когда меня долго нет.

– С папой познакомим, он скоро придёт, – сказал Рома, но всё равно не смог её удержать.

– Ты не расстроилась? – спросил он, провожая гостью до «Ладожской». – Ты ещё придёшь, да?

– Приду, как будет время, конечно, – улыбнулась она. – У вас замечательно.

Но где-то в глубине Ксения чувствовала, что, как бы ни было тут здорово, приехать вновь ей будет очень нелегко.

– Давайте вы ко мне через неделю, – сказала она.

И Рома с Мариной приехали, обрадовали бабушку, которая давно расстраивалась, что Ксюша всё одна, одна, друзья не заходят… Ксения боялась разочаровать гостей. Что у неё может быть интересного? Ни братьев, ни сестёр, ни семейного тепла, ни весёлого сумасшествия. Разве что фотографии конкурсов и городов, где успела побывать? Но оказалось, что больше ничего и не надо: Рома с Мариной, открыв первый альбом, не оторвались от снимков до конца последнего, где Ксения у портной мерила так и не пригодившиеся платья.

Глава девятая Лучший друг и остальные

1

Андрей возвращался домой, насвистывая песню про золотые сундуки. Она была как нельзя более в тему, потому что пятница, сделан ударный аккорд, на объект приезжал Анатолий и обрадовал всех даже больше, чем рассчитывали. И до ночи далеко, можно будет вдоволь наиграться на гитаре… И надо что-нибудь купить на вечер, ведь сегодня месяц, как они с Олей живут вдвоём. Месяц, который уже не вернуть, а жаль… Андрей без раздумий отдал бы за это любой минувший год. Месяц – одна воскресная пробежка по светлеющей день ото дня берёзовой аллее, один проливной дождь за окном, один день, полный ожидания, и короткая, почти бессонная ночь… Да какой там год! Одно движение Олиных рук, обнимающих его за шею, стоит целой жизни и, может быть, не одной.

Но если не машину времени, что тогда купить? Шампанское отпадает, Оля непьющая. И сладкого не любит… Ай, ладно! – Андрей махнул рукой и зашёл в универсам, надеясь на вдохновение.

…И первым делом увидел Васю, за месяц уже в пятый или шестой раз. Длинный, под метр девяносто, худой, но с брюшком, чуть сутулый, лысеющий, в свитере с растянутым воротом, Вася стоял возле стопки корзин и, щурясь, читал список на альбомном листе.

– Здорово! – Андрей протянул руку. Вася пожал её, глядя чуть свысока.

– За покупками? Дай-ка посмотрю. – Андрей пробежался по списку. – А, тут немного. Давай для скорости: ты берёшь то, что напечатано, я – что написано от руки.

– А запомнил? – скептически спросил Вася.

– Ну, а что тут запоминать? Чай, не Аранхуэзский концерт. Ну, ладно, ладно… – Андрей, видя недоверие в Васиных глазах, забрал лист, сложил, пригладил по сгибу ногтем, разорвал и вернул напечатанную половину. – Встречаемся прямо на хате.

Он захватил корзину и двинулся к полкам, напевая про себя. Вася и прежде не портил ему настроения, а сегодня Андрей даже обрадовался. Во-первых, народная примета гласит: если в гостях Вася – значит, никого больше вечером не ждать. Вообще-то, Андрей любил гостей и, мечтая о жизни вдвоём, заодно думал, как будет здорово, когда его друзья подружатся с Олиными друзьями, станут заходить по одному и компаниями. Так и получалось, и гораздо быстрее, чем он только мог предположить. Не всегда эти визиты были к месту, и однажды Оля с Андреем сбежали на два дня в квартиру Олиных родителей, в бывшую комнату Оли, где ничего не изменилось с тех пор, как она здесь жила, даже книги остались на прежних местах…

Но Вася каким-то небывалым чутьём угадывал дни, когда никто больше не заявится, – это во-первых. А вовторых, он не докучал Оле с Андреем, заставая их вдвоём: недолго сидел на кухне, пил чай, слушал блюз на двух гитарах, потом уходил и через пару часов отзванивался, что доехал домой невредимым, пусть не волнуются. Засиживался он, когда Оля была дома одна; иной раз, как сегодня, даже бегал по её просьбе в магазин.

С Андреем Вася установил приятельские отношения, но с лёгким оттенком превосходства, будто он посвящён в некую тайну, Андрею, как и всем прочим, неведомую. «Что это за чудо в перьях?» – думал Андрей первые недели, но не решался спросить, ждал, что Оля сама расскажет. И она рассказала.

– Понимаешь, – сказала Оля, присев к нему на колени, – мне три года назад надо было Васю отшить. Но как это сделать, чтобы не обидеть, я не знала…

– А что тут обидного? Не судьба, да и всё.

– Да ясно, что ничего, – вздохнула Оля. – Это мой дурацкий деликатный характер. Сейчас бы, может, и сказала прямо, а тогда думала, думала… И, в конце концов, меня осенило. Давай, – сказала я Васе, – ты будешь моим лучшим другом. Ну, что такое – парень? – Оля пренебрежительно сморщила нос. – Сегодня один, завтра другой, о первом вчера забыла…

– Да? – Андрей уже всё понял и, стараясь не расхохотаться, напустил на себя обиженный вид. Наверное, даже более обиженный, чем хотел…

– Ну, что ты не понимаешь! – воскликнула Оля и поцеловала его в лоб. – Это я ему так сказала. Это не значит, что я так думаю!

– Верю, верю. А дальше?

– А друг – он один. И навсегда, – сказала я Васе. И с тех пор он считает себя лучшим другом, главным человеком в моей жизни. Раньше, когда я там жила, даже ездил с работы через мою станцию метро, делал крюк, чтобы случайно встретиться… Иногда встречал, раз в два или три месяца. Радовался, как ребёнок.

– Но всё-таки… – сказал Андрей, приняв растерянный вид, – мне казалось, что я для тебя и друг тоже…

– Так и есть, – серьёзно ответила Оля, – друг, конечно. А с ним что делать… – она пожала плечами, – ну, я не знаю. Может быть, сам догадается…

2

Весь этот месяц Андрей, то с удивлением, то восхищаясь, открывал в Оле её собственный мир, сложившийся и цельный. И чувствовал, что ему не так и легко будет понять этот мир. Раньше, когда он видел её издалека, Оля казалась настолько реальной, что даже мысли не возникало найти её следы в интернете. Теперь Андрей, погружаясь все глубже во времени, гулял по её странице в живом журнале, где были уроки английского, впечатления о книгах, фильмах, концертах, средиземноморские путевые заметки. Были и фотографии с Ладоги, в основном нейтральные, пейзажные: лес, волны, камни на берегу. А всё остальное…

– Это, наверное, личное, – сказала Оля. – Как-то не хотелось делиться. Несколько раз пробовала и… Может быть, теперь что-то напишу. Я эту страницу завела для учеников. Начала преподавать с третьего курса, думала: будут какие-то вопросы, а меня под рукой нет, пусть заглядывают сюда. Но как-то пока не очень. Незнакомые читают, комментируют, а мои…

– Лентяи?

Оля, кивнув, продолжала:

– Хоть свои фотографии в купальнике ставь: тогда, может, соизволят заметить. Я теперь, когда знакомлюсь с учеником, сразу копирую ему на рабочий стол папку с материалом примерно на месяц. Как бы, так удобнее. А на самом деле это тест на любознательность. Хоть бы один оболтус заглянул в неё, пока меня нет!

Но, как бы она ни ворчала и ни хмурилась, Андрей понимал, что своими лентяями и лоботрясами она чаще бывает довольна. Увидел он и её учительскую фотографию: Оля, в строгих чёрных брюках и сине-голубой полосатой рубашке, с мелом в руке стояла у доски, на которой знакомым чётким почерком было написано:

Amare
amo
ami
ama

– Из-под парты щёлкнули, злодеи, – сказала Оля. – Это я уже опытная, в коротких платьях на уроки не хожу… Под фотографией был и комментарий: «А уж как я тебя aaaamo! Ты просто супер детка!» – подписанный «running girl». Судя по имени, это была подруга из тех лет, когда девчонки вместе кружили по тартановым дорожкам Зимнего стадиона.

«Спасибо, заинька! Я тебя тоже», – так выглядел Олин ответ.

«Ты мой лучик света! Скоро увидимся», – писала бегущая девушка.

И, пока, Андрей соображал, что к чему, Оля на его глазах ответила ещё раз: «Целую, мой сладкий!»

– Это что, та самая? – спросил он?

– Какая?

– Ну, которая из лагеря. Ты говорила: ходила за тобой, приглашала танцевать…

– Нет, что ты. То Дина, я уже лет пять о ней не слышала. Она столько раз уже после лагеря грозилась, что из-за меня отравится, порежет вены, прыгнет из окна, и я, хоть не верила, всё равно летела успокаивать… Чувствовала себя в ответе. Надеюсь, вообще обо мне забыла, для неё же лучше. Но я ещё раньше говорила о Насте. Помнишь, зацепилась за барьер и упала? Вот это мы с ней переписываемся. Но ты почему-то сразу подумал не в ту сторону. У вас одно на уме, да?

– Я ещё и виноват, – вздохнул он. – Вот так всегда.

– А как иначе? Разумеется, виноват. Кто же, как не ты? – сказала Оля, очень старательно хмурясь.

– Исправлюсь. Торжественно искуплю. Сделаю всё, что вы пожелаете…

Искупив вину, Андрей подумал, что и сам был бы рад никогда не встречать эту Дину, а вот Настю с удовольствием пригласил бы в гости, как и Свету, с которой познакомился на Ладоге. Света пока заехала только раз, непривычно хмурая и будничная. Ушла от мужа, сказала она, надоел. А так как жили они на съёмной квартире, то оставаться там смысла нет, и Света с сыном Никитой вернулись к её родителям.

– Ничего, какие твои годы, – сказала Оля, забралась на диван и, стоя позади на коленях, стала разминать её плечи. – Найдёшь классного парня, тебе-то вообще легко. Вот Юра Шумилов. Ведь хорош?

– Хорош, мозгами понимаю, – ответила Светлана. – И с Никитой подружился. Но он ведь уехал в Москву? Что теперь гадать… А у тебя здорово получается.

– Так чья школа. Хочешь, ложись, я займусь серьёзно.

Не всё же тебе работать, можно и мне иногда…

Света, подумав, согласилась, и они управились за час, пока Андрей играл в большой комнате. Потом уснула на диване и не слышала, как Оля, укрыв её махровой простынёй и взбив подушку, пошла встречать других гостей – трёх мушкетёров, бывших однокурсников Серёгу, Антона и Олега. Эти ребята дальше кухни не заходили, но уж её занимали плотно, основательно, на несколько часов. И, не в пример многим другим, они предупреждали о визите за день или два. Оля, знакомая с их вкусами, выставляла на стол огромную сковороду жаренной на сале картошки, банку томатной пасты, заваривала чудовищно крепкий чай, и парни уминали всё, так что Андрей только диву давался.

В самый первый раз, набив до барабанного состояния животы, мушкетёры достали мобильный телефон и принялись вручную набирать мелодию из популярного фильма про бандитов, чтобы сделать её звонком. Ничего не выходило, и тогда Андрей, попросив телефон, решил задачу за пять минут. Куда труднее было освоиться с незнакомой моделью аппарата, чем подобрать саму песенку. После этого мушкетёры глядели на него, как на гуру, сто лет проведшего в затерянном среди гор монастыре, в посте, молитве и бесконечном подборе бандитских песен.

Гуру, кстати, парням бы пригодился, не столько даже в музыке, сколько вообще. Когда-то они считали себя музыкантами, но сейчас почти уже в это не верили. Всё кому-то подражали, до сих пор не нашли себя, и ничто в жизни не обещало, что это рано или поздно произойдёт. Из универа давно вылетели; Оля, правда, заставила Антона Грека восстановиться на заочное отделение и время от времени подкидывала учеников. Серёга Бурый охранял какую-то стройку, а Олег не занимался ничем и, кажется, сильнее других был удручён тем, что музыка повернулась спиной. Или, может быть, лучше других это понимал. Или просто был талантливее.

Андрей принёс на кухню гитару и попросил ребят расслабиться, выкинуть лишние мысли, если они есть, и стать собой. «Ну-ка, спойте», – сказал он, заиграв нейтральнейшую песню из репертуара Хампердинка. У Олега оказался очень мягкий лирический тенор, что удивило всех, и больше всех – самого певца.

– Вот попробуйте так, – сказал Андрей, – вдруг получится? И ноты бы не мешало выучить.

Парни считали ноты буржуйским предрассудком, но из почтения обещали всё-таки с ними познакомиться.

3

Друзья Андрея тоже заходили, но их пока было меньше, чем Олиных. Чаще других бывал гитарный мастер Слава Брындин – щуплый, кудлатый, бородатый, в джинсовой жилетке со множеством карманов, говоривший порой на удивительном языке. «Можно, я руки взмою?» – спрашивал он. «Давайте взопьём чаю». «Вспоёмте, друзья», – и, услышав такое, Оля подумала, что если бы Андрей перенимал эти словесные выкрутасы, она бы долго не вытерпела. Через месяц бы захотела сбежать, а то и раньше… Но Андрей держался стойко, а Слава каждый раз выдумывал что-нибудь новое. То он разговаривал как бы с немецким акцентом, причём все неправильности были исключительно скабрёзными. То принёс толстенную самиздатовскую книгу поэта и мыслителя по имени Ананий Александроченков и добрый час толковал её на свой, брындинский манер… В общем, за месяц Оля привыкла.

Кроме этого, Слава рассказывал о конкурсах гитарных мастеров. Один из них должен будет пройти вот-вот, в начале октября, в Пролетарском дворце культуры. Специально для конкурса Слава заканчивал необыкновенную гитару: отобрал лучший материал, вложил душу в каждое движение рубанка, – и теперь боялся, что вдруг все старания пропадут, инструмент получится самым обыкновенным, каких навалом в каждом магазине?

– Да хорошо всё будет, – заверяла Оля. – Я чувствую, что хорошо, а у меня знаешь, какая интуиция!

– Я принесу вам, как сделаю. Разыграешь её перед конкурсом, Андрон. Вдруг порву Матвеева! Вот будет номер. Эх, если б я имел коня, это был бы номер!..

– Порвёшь, конечно. Станешь призёром, я сыграю на гала-концерте, – сказал Андрей.

– Это даже не обсуждается. Что будешь играть?

– «Verano Porteno» пойдёт?

– Ещё бы! Только смотри, блин, осторожнее с ним. Я слышал, как… тс-с-с… – и Слава, сделав круглые глаза, шёпотом назвал известного гитариста, записавшего сотню дисков, – короче, он так налажал в этом Porteno… Не говоря о том, что это была не музыка, блин, а лотерея: попади в нужную ноту!

– С этим всё в порядке, а над музыкой работаю, – заверил Андрей. – Кстати, хочу позвать на конкурс одного товарища, он мечтает сделать гитару. Взрослый и небедный, если что. Познакомлю, вдруг будет толк?

– Это давай, это всегда можно.

И Оля, сидя с ними в большой комнате, ловила себя на мысли, что хорошо бы вмиг заработать кучу денег и построить дом для Андрея и всех его друзей, поселить их рядом, самое большое в полуминуте ходьбы. Они вдохновляют его; каждый раз после встреч он берёт гитару и играет так, что дыхание замирает и останавливается время… Но потом всё равно приходит утро, и Андрей, совсем другой, молчаливый, экономящий каждое движение, уходит на свою работу, которую Оля заранее не любила. Очень не любила.

4

Анатолий, мечтавший сделать гитару, навалил на Андрея столько работы, что он бросил свои прежние ремонтные дела и старую бригаду. Ему до сих пор звонили с просьбами выровнять стены, постелить ламинат, что-нибудь сломать и вынести. Андрей пересылал заказы ребятам и брал только десять процентов от суммы. Но он понимал, что скорее рано, чем поздно, они и без него научатся искать клиентов.

Сам он, собрав новую бригаду – четверо работают, один готов прийти на помощь, если без него не управиться, – поднимал на восьмой и девятый этажи цемент с песком. Как ни странно, эта работа нравилось ему гораздо больше. Во-первых, она была отчасти артистической: приехал, как на гастроли, выступил, сорвал аплодисменты, получил расчёт и был таков. Куда веселее кропотливой ремонтной возни в гипсе и цементной пыли, с утра до вечера с неизбежным разочарованием, когда видишь, что отклюнул едва заметный камешек от Эвереста. Во-вторых, денег выходило примерно столько же, а времени – гораздо меньше и не каждый день. В-третьих, и мысли эта работа загружала далеко не так, оставляя их свежими для музыки.

Андрей даже радовался, что вся обычная для больших ремонтов бестолковщина достаётся другим. Недавно в парадную зашла высокая худая блондинка в потёртых джинсах, встретила Андрея на лестнице, поздоровалась и поговорила с ним очень приветливо – так генерал, командир дивизии, разговаривает с рядовыми, приберегая все шишки для полкового начальства. Она поднялась в квартиру, долго рассматривала вместе с Анатолием схему будущих комнат и карандашом отмечала места, где надо будет поставить динамики. «Дизайнер, наверное», – решил Андрей, невольно подслушав их разговор. Но какой-то странный: до динамиков минимум год работы, пока вся квартира – голые стены с колоннами.

– Это хозяйка, – сказал, проводив девушку, Анатолий. – Просто они с хозяином любят музыку. А другие, помню, все мозги съели видеокамерами, заставили натыкать в каждый угол, когда ещё половину работы не сделали. А третьи… да, короче, у всех свои тараканы, но если найти подход, это не такая уж беда.

«Хорошо, что не мне искать эти подходы», – подумал Андрей. А дядя Фёдор, Герыч, Мага и другие, видимо, готовы были мириться с бестолковостью, лишь бы не таскать на себе чудовищный для нормальных людей груз.

5

Тридцатого сентября была необычная поставка: кроме цемента и песка, ещё две упаковки финского гипсокартона, куча металлических профилей для его установки, ветонит в бумажных мешках и на закуску – рулоны изоляционной ваты. Обо всём этом Андрей знал накануне и хотел работать впятером, но один парень из бригады заболел. Жека, студент Лесотехнической академии, который работал в учебное время и большую часть денег тратил на то, чтобы не вылететь и не пойти в армию, предложил найти кого-нибудь на замену, а лучше двоих. Но Андрей и двое других, Володя и Саня, решили, что и так справятся.

Когда утром, одну за другой, они разгрузили три машины, Андрей взглянул на получившуюся гору и сказал только:

– Ни хрена себе!

Он предложил начать, пока есть силы, с сыпучки и, разделавшись с ней, взяться за неудобный, но куда более воздушный гипрок. Но трое решили наоборот: гипрок хрупкий и, устав на тяжестях, потеряем внимание, можем побить углы. Сперва казалось, что они правы: сотня трёхметровых листов была поднята без сильного напряжения и передышек. Андрей уже был готов признать ошибку, но отложил покаянные слова до первого мешка цемента… И этот мешок едва его не раздавил.

То же чувствовали все и не могли понять: отчего? Может, ещё раз попробуем, втянемся?…

Ещё раз. Ещё. Перекур… Гора внизу не стала ни на каплю меньше. Андрей взглянул на неё с ненавистью. Ещё один рейс. Чудовищная, адская, невыносимая усталость, не в ногах и других отдельно взятых членах, а общая, от которой весь дрожишь и мечтаешь упасть на бетон, на землю, на гвозди, куда угодно, и остаться там до конца; когда страшно голоден, но при одной мысли о еде тошнит, когда уже подкрадываются судороги…

– Блядь! – цепляясь рукой за перила, выдохнул двухметровый Жека. – Что ж я маленький не сдох… Андрон, ты был прав.

– А ты вчера был прав, – чуть слышно ответил Андрей.

Поднять мешок на восьмой этаж не было никаких сил. Ребята поставили на половине дороги деревянный столик: двое складывали на него мешки, принесённые снизу, двое брали их и несли до конца. Но это было ненамного легче.

Приехал Анатолий, подсчитал зарплату, но даже небывало высокая сумма никого не взбодрила.

– Что ж, давайте завтра доделайте, – предложил Толя. Андрей, подумав, ответил:

– Нет, завтра меня сюда никаким бульдозером не затолкаешь.

Все согласились. Решили всё-таки позвонить Жекиным знакомым, но один был занят, у другого выключен телефон. Надо было думать заранее.

Саню, как самого измочаленного, послали в магазин за минеральной водой. Шестилитровую бутыль выхлебали в несколько минут, но легче не стало. Попробовали вместо перекура носить рулоны ваты, но даже под ватой всех шатало. Из подвального окна торчал кран с голым четырёхгранным штырём. Андрей, которого ещё слушались пальцы, отвернул его с помощью двух монет и сунул шею под холодную струю. Не то: упасть бы сейчас в море с такой водой. В Ладогу…

Позвонила Оля: как дела, когда придёшь? Она уже вернулась домой, отзанимавшись английским с двумя учениками. Андрей, стараясь придать голосу всю возможную бодрость, сказал, что придёт чуть позже обычного, но довольно скоро. С бодростью не получилось: это он понял через полчаса, когда Оля с большой сумкой приехала на объект. Конечно: Андрей ведь не скрывал от неё ни характера своей работы, ни адреса.

Взглянув на измотанных парней, Оля присвистнула. Вынув из сумки, раздала бутерброды, надела походную штормовку с капюшоном, рабочие перчатки, взвалила на плечи двадцать пять килограмм ветонита и потащила наверх.

– Сумасшедшая! – вяло возмутился Андрей. – Тебе ещё детей рожать… Поставь на место!..

Но она так припустила по лестнице, шагая через ступеньку, что остановить не было никакой возможности. На восьмом этаже Оля встретила Анатолия, как раз уходившего.

– Вы кто? – удивился он.

– Я добрая фея. Да снимите это с меня!

Анатолий был так ошеломлён, что, сняв мешок, стал оправдываться:

– Я не заставлял их носить вчетвером, понимаете? Меня вообще не касается, сколько будет человек, хоть десять…

– Да всё в порядке, – ответила Оля. – Не рассчитали силы, бывает. Приехала помочь.

Не менее потрясённый Жека внизу спросил Андрея:

– Это кто? Твоя девчонка? Андрей кивнул.

– Бля-а-а-а!.. – От полноты чувств Жека даже схватился за голову. – Такая классная! Охуенная, вообще… А ты даже не понимаешь, как тебе повезло. Вот почему одним так везёт, а другим?… Ты, балбес, привык и не замечаешь.

– Да не успел привыкнуть, – сказал Андрей. – Она чуть больше месяца моя девчонка.

– Ты с ней в жизни не пропадёшь. Слушай, а сестры у неё случайно нет?

– Случайно есть. Старше тебя лет на пять.

– Да пофиг, это немного.

– Совсем на неё не похожа, – продолжал Андрей. – Волосы тёмные, кожа не бледная, но гораздо светлее, чем у Ольги. И глаза такие удлинённые, персидские.

– Да чёрт с ними, с глазами. Познакомь!

– Она замужем за итальянцем, – выдал Андрей последний довод. – Живёт в Милане.

– Пиздец. Макаронникам тоже везёт…

– Я спрошу, может, кто из подруг есть свободный, – обещал Андрей. – Оля их выбирала по себе. Только ты это, с народной речью поосторожнее.

– Да всё, отвыкаю. Это у меня только от сильных потрясений.

Оля, спустившись, взяла новый груз, затем ещё один, и ребята потянулись за ней. После бутербродов работать стало полегче – или, может быть, просто взыграла гордость. Взяли. Ещё взяли. Осталось чуть-чуть… Сделали. Кажется, живы.

Когда все вымылись, переоделись и разделили деньги, Оля спросила Андрея, кивнув на мешок ветонита:

– И сколько ты сегодня поднял, в пересчёте на такие?

Хотя бы приблизительно.

– Около ста семидесяти, – ответил Андрей, заранее всё подсчитавший. – Но мы уже на половине сдохли почему-то. Может, буря на солнце…

– Или вы психи, что вероятнее, – заключила Оля. – Идём скорее домой. Сейчас поймаю машину.

6

– Ну, и зачем тебе это всё надо, скажи? – спросила Оля. – Не хотела об этом говорить, но раз такой повод… Ты сам-то понимаешь? Зачем?

– Я работаю, – ответил Андрей. Он был дома, но ещё не понял до конца, что кошмара больше нет. Стоило закрыть глаза – и перед ними возникала гора мешков, и на миг охватывало отчаяние: столько надо сделать… Он собирал силы, чтобы встать, но тут вспоминал, что уже сорок минут как дома, чистый после душа, напившийся гранатового сока, лежит на диване, и Оля, сидя верхом, разминает нежными пальцами его шею и плечи.

– Работаешь? – переспросила Оля.

– Да, как и все. Что в этом удивительного?

– А музыка – разве не работа?

– Музыка для души, – сказал Андрей.

– Это у меня музыка для души. Или у мушкетёров… Но у тебя? Ты для неё рождён, а чем занимаешься?

– Я играю. Для нас с тобой, для друзей.

– И сегодня будешь играть, после такого?

– Буду. Уже прихожу в себя.

– А завтра не идёшь? – спросила Оля.

– Нет. И завтра буду играть.

– А я закрою холодильник на висячий замок. Потому что знаю, что будет завтра.

– На опыте?

– Ага, я же серьёзно бегала. Тренировки были жёсткие, я в таком состоянии приползала домой не раз. А на следующий день… Хватит жрать, иди учиться – это про меня!

Они посмеялись, а потом Оля спросила:

– Но ведь ты не всегда сможешь заниматься тем и тем.

Что будет через десять лет? А через двадцать?

– Не знаю, это так не скоро…

– Ну, ладно, а сейчас тебе этого хватает? Играть для меня и для друзей?

– Хватает. Для тебя одной бы хватило.

– Спасибо, конечно, – Оля, наклонившись, поцеловала его в затылок, – но я не верю, Андрей. И не хочу, чтобы было для меня одной. Для меня есть ты. А музыка пусть будет для всех. Иначе ты и сам не сможешь.

– Значит, надо расширять круг друзей, – сказал Андрей.

– Это, по-моему, не выход. Все не поместятся у нас дома.

– Знаешь, Оль… Ещё в училище, лет десять назад, я играл попурри на тему пуччиниевской «Богемы». Я тогда изучил всю оперу, чтобы лучше понимать, что играю. И слушал в Мариинском, и либретто читал, и в конце концов добрался до первоисточника. «Жизнь Латинского квартала» какого-то француза. И представь, такого омерзения, как эти романтические герои, никто и никогда у меня не вызывал. Сидят в говне, мнят себя непризнанными гениями. Когда у него подруга заболела, он предпочёл с ней расстаться, потому что всё равно не может помочь, а смотреть, как она гибнет, – это выше его утончённых сил. Козёл. Нет, чтобы выкинуть свои стихи, пойти колоть дрова, заработать хотя бы на хорошую еду.

– Ну, не принимай так близко, – улыбнулась Оля. – Это же сказки. Литература…

– Сейчас не принимаю. А тогда мне сколько было? Пятнадцать, шестнадцать… Всё в новинку. Я решил, что никогда не стану таким, как они, но однажды… Случилось так, что понял: становлюсь. Ещё немного, и точно стану. Вот тебе и сказки. И через пару дней устроился в ремонтную бригаду. Я же выступал. Правда, в ресторанах, но выступал. Не скажу, чтобы это приносило радость и я чувствовал себя художником. Конечно, не та музыка, не та публика. Но всё же.

– А найти ту музыку и публику? Или пробиться к ним, если уже знаешь, куда? Хотя бы попробовать? Но не мешки.

– Мешки приносят деньги. Пробивание отнимает деньги, а где их брать?

– Мы бы вместе подумали. А пока… Ты мог бы, например, давать уроки? Хорошее, творческое занятие.

– Думал об этом. Нет, не лежит душа. И знаешь, Оля? Может быть, я не такой уж и особенный музыкант. Приходят такие мысли довольно часто.

– Ну, не скажи! Ты потрясающий музыкант, фантастический. Это не лесть, это правда.

– Я тебе верю, спасибо. Но всё равно чего-то не хватает. Во мне самом для меня не хватает. Пока не могу внятно объяснить, чего именно. Но дело во мне.

– Ты давно это понял?

– Только сейчас, благодаря тебе. Но чувствовал давно.

– А если бы хватало?

– Думаю, тогда бы пробивался, шёл вперёд.

– А если просто пойти? А по дороге найдёшь то, чего тебе не хватает.

– Надо выбрать, куда.

– И даже я не могу помочь? – спросила Оля.

– Ты помогаешь, каждую минуту. Я думаю, что с тобой быстрее всё пойму. Честно.

– И будешь играть для всех?

– Наверное. Или, может, поступлю в строительный институт, пока не поздно. Если ты меня за это не бросишь.

– Не дождёшься. – Оля щёлкнула его по уху, поднялась и, придерживаясь за стену, встала обеими ногами ниже спины. – Так не больно?

– Нет, здорово.

– Будет грустно, конечно, но не брошу, – сказала она, мелкими шагами двигаясь к плечам. – Я с тобой навсегда, хочешь ты этого или нет.

7

Оля, помогая ребятам, сама устала куда сильнее, чем казалось вначале, и была не против поваляться на диване, даже вздремнуть час-другой. Но она с минуты на минуту ждала новых учеников – не кого-нибудь, Алёну и Алексея Шумилова. Они где-то пропадали, с конца июля не давали о себе знать, но три дня назад позвонили, попросились на урок. Оля куда охотнее видела бы их просто гостями. Ей всегда было неудобно иметь с друзьями дела, брать с них деньги… Страшно неудобно. Она успокоила себя тем, что Алёна с Лёшей хотят разговорной практики – значит, будут заниматься вдвоём, а платить за одного.

Они пришли вовремя, как договаривались. Лёша с июля не изменился, такой же высоченный, угловатый, чуть застенчивый. Алёна подстриглась в каре, надела тёмные очки, и, когда она сняла ветровку, Оля разглядела у неё в пупке, между поясом джинсов и обрезом коротенького свитера, затейливый блестящий камень.

– Hi! How do you do!.. – они поцеловались, будто и впрямь были давними подругами.

– Какая ты загорелая! – восхитилась Алёна. – И волосы отрастают…

– In English, please, – погрозила пальцем Оля. Прежде чем она повела учеников к себе в кабинет, который ночью становился спальней, в прихожую вышел Андрей, сказал: «Buonasera! Benvenuto!» – и вернулся в большую комнату к гитаре. Всё время, пока длился урок, Андрей играл, и Оля по долетавшим сквозь стену звукам угадывала его состояние. Ещё не верит, что пришёл в себя, выбрал нарочно самое виртуозное и играет – будто пьяный идёт слишком твёрдой походкой. Вот и споткнулся… «Relax, you're all right!» – мысленно сказала она, и Андрей не сразу, но послушался. Затем позвонили в дверь, Андрей открыл и, судя по голосам, впустил Славу Брындина with unknown girl. Оля, Алёна и Алексей, рассевшись привольно, как возле костра на ладожском берегу, обсуждали путешествия, города и покупки. Разговор то и дело перебивался смехом, жесты заменяли спрятавшиеся слова, но дело двигалось, и на русский язык ученики не перешли ни разу. Оля нагружала их примерно поровну, хотя знаний у Алёны было гораздо больше; но и Лёша старался, соображал, не отмалчивался и не пытался гадать.

Глядя на Алёну, Оля по-английски, чтобы не сбиться с настроя, думала, что вряд ли узнала бы её, встретив на улице. Совсем не та, какой была у костра чуть больше двух месяцев назад, и дело не причёске и даже не в новой, чуть более напористой манере говорить… Просто другая. И Оля не могла сказать, которая из Алён нравится ей больше.

8

После урока, отослав Алексея в большую комнату, девушки остались в кабинете поговорить – наконец-то, на родном языке. Оля, ругая себя за неукротимое любопытство, после нейтрального вопроса: «Ну, как живёшь?» – и ответа: «Да пока не жалуюсь», – выдала, наконец, то, что давно жгло ей язык:

– Хоть немного по Андрею скучаешь?

– Не-а! – весело ответила Алёна, и лишь теперь, сквозь все внешние перемены, Оля узнала её прежнюю. – Нет… ну, я, конечно, помню, что есть такой человек, – рассудительно продолжала Алёна, – что он мне сделал очень много хорошего, замечательный музыкант, я рада его видеть… Но это и всё. Что-то более личное, голос, руки, взгляд… – Алёна пожала плечами, – не знаю, куда-то делось, причём сразу, ещё тогда, в июле. – Помолчав, она добавила: – Вот предыдущего недавно вспоминала, который был… ну, короче, первого питерского. Он такой, знаешь… Я иногда рядом с ним чувствовала себя брутальным парнем. Нет, стопроцентный гетерос, но… как бы сказать-то за спиной, чтобы не стыдно было, сплетничаю… – она пощёлкала пальцами, на секунду нахмурилась и отыскала нужные слова: – В общем, не из тех, кто берёт судьбу за рога. Ему нужна богатая тётенька, чтобы ни о чём приземлённом не заботился, украшал ей жизнь, потому что добрый, порядочный, умный, а как спинку выгибал… Я так не умею.

– Но тебе этого мало? – спросила Оля.

– Конечно.

– Наверное, он потому с тобой и был, что ты такая шустрая, энергичная, и его заряжала?

– Может быть, – сказала Алёна, – нас, неместных, жизнь вынуждает. Хотя всё чаще кажется, что я здесь родилась… Помню, надоело его вечное детство, тут как раз познакомилась с Лёшей и думаю: вот. Ушла бы к нему, если бы было можно. В конце концов, так и получилось, не прошло и двух лет, и я довольна, но как-то встретила того в универе, он теперь аспирант, и думаю: пристать бы где-нибудь в тихом уголке… Понятно, что не сделаю так никогда, но помечтать-то можно?

Оля, промолчав, пожала плечами.

– А вид хитрющий у тебя, – продолжала Алёна. – Сама, наверное, любишь… Не улыбайся, я, бывает, так нафантазирую, что потом вернусь в реальность и не сразу понимаю, что было на самом деле, что сочинила. Но об Андрее не думаю абсолютно, вообще. Тебе это не обидно, Оль? – спохватилась она.

– Нет. Почему мне должно быть обидно? Я боялась тебя обидеть, когда спрашивала.

– Ну, а меня-то что? – и обе рассмеялись. – Я чувствовала, что так должно произойти, – продолжала Алёна. – Не веришь – спроси Андрея. Я ещё и не знала ничего о вашей компании, но когда он мне в первый раз показывал фотографии и дошёл до тебя, тут же устроила допрос со скандалом. Кто такая? Зачем тебе я, когда есть она?

– Почему?

– Не знаю. Какое-то даже не шестое чувство, а восьмое или двенадцатое. И я ужасно не хотела ехать на Ладогу и видеть тебя. Боялась тебя и всех… но решила всё-таки съездить, чтобы прояснить.

– Правильно сделала, – сказала Оля. – Теперь видишь, что я не страшная?

– Ты классная.

– И ты тоже. Я рада, что не боишься и не скучаешь.

– А вы как живёте? – спросила Алёна.

– Прекрасно. Как большие и самостоятельные. Представляешь, никто из нас до сих пор не платил за квартиру, за газ, свет. Ни разу. Вот теперь узнали, что это такое. Я научилась гладить рубашки, у Андрея терпения нет абсолютно…

– Хотя я по нему не скучаю, – помедлив, произнесла Алёна, – и мне хорошо, но всё-таки я задета. Немножко. Почему мне, такой замечательной, предпочли кого-то другого? Чем ты лучше?

– Не знаю, – пожала плечами Оля. – Разве можно быть лучше вообще? Одному да, другому нет, а почему?…

Она встала, потянулась, ладонями вверх подняв сцеплённые руки. Алёна пробежала по ней взглядом, от крепких запястий до босых ног с удлинёнными, в прозрачном лаке, ногтями. Чего-то не хватает… Ах, да, белых грибов, как на снимке. Зато есть белая майка, обтянувшая торс, и под ней выступают острые соски, и мускулы на животе, сближаясь книзу, уходят под резинку серых трикотажных брюк… А если попробовать? Ай, будь, что будет, голову вряд ли оторвёт.

– И я давно хотела тебя немножко побить и помучить, – сказала Алёна невинным, как она умела, детским голоском. Или, скорее, кто-то другой сказал за неё, пока она думала… И, не давая опомниться, он продолжал: – Даже мечтала об этом. И один раз видела во сне…

– Что же ты видела?

Кто-то вытянул руку Алёны так, что она уловила исходящее от Оли тепло. Оля словно не заметила, и тогда кто-то пробежался по её рёбрам пальцами Алёны.

– Ай! – шёпотом воскликнув, поёжилась Оля. – Что ты делаешь?

Алёна, шагнув к ней вплотную, повторила – ещё раз, ещё… Оля, смеясь, присела, и Алёна опустилась на колени за её спиной. Удивлённая тем, как легко всё получается, она боялась только перестараться и забыть, кто у кого в гостях. Заиграешься с хозяйкой – можешь больше сюда и не прийти… Оля, закрывшись крест-накрест, вывернулась из рук, снова попалась и, пытаясь отодвинуться, чувствительно упёрлась плечом Алёне в грудь. Алёна, прошептав «Тс-с-с!», прижала к её губам указательный палец, но тут в дверь постучали, она приоткрылась на ширину ладони, и голос Андрея произнёс:

– Девчонки, вы как наговоритесь, давайте к нам, хорошо?

– Ладно, – ответила Алёна, распрямившись. – Мы уже скоро, ждите!

Глубоко вздохнув, она зажмурилась на мгновение и тряхнула головой. И ничего странного. Она сидела за письменным столом, выстукивая пальцами какой-то сбивчивый ритм: танго – не танго, и на фламенко не очень похоже. Всё это время сидела, пока мыслями была чёрт знает где. И времени прошло немного, судя по тому, что Оля так и стояла посреди комнаты. Нет, если здраво посмотреть, Алёна бы не решилась на такое. Не с первого раза. Может, как-нибудь потом, если подружатся ближе…

Оля, закинув руки за голову, упала спиной на диван, покачалась на затихающих волнах.

– Ни на что больше не гожусь, – сказала она. – Такой был денёк…

– Занятие вела бодро, – ответила Алёна.

– А теперь батарейка села. Да сейчас встану, пойдём к ребятам. Только… Алён, я тебя хочу кое о чём спросить. Сядь сюда, ладно? – Оля взглядом указала на место рядом с собой.

– Извини, – сказала Алёна, пересев на диван, – я не задета ничуть, просто так ляпнула.

– Что ляпнула?

– Ну, что я не понимаю, чем ты лучше меня.

– Не помню, – ответила Оля. – Наверное, прослушала.

– Или мне показалось… Не боишься? – и Алёна легче, чем мимолётным взглядом, коснулась ногтем её шёлковой подмышки.

– Когда как. Сейчас, вроде, не очень… Слушай, Алён, ты ведь у Андрея какое-то время жила?

– Да, – кивнула Алёна, – месяца три. А что?

– Как у тебя было с его родителями? Какие отношения?

– Ой, прекрасные. Чувствовала себя, как родная. Кстати, надо бы им позвонить… А что? У вас какие-то проблемы?

– Да не знаю насчёт проблем, я их один раз видела, – ответила Оля. – Но мне показалось, мама очень косо на меня смотрела. Причём я видела, что она добрый человек. Но только не ко мне. И если звонит Андрею, а я поднимаю трубку… Разговаривает, конечно, но таким тоном… Мне даже не изобразить. Вот так примерно: «Здравствуйте. Будьте любезны, позовите, пожалуйста…»

– Ха, голос похож. Но я такого тона от неё не слышала, – сказала Алёна, в задумчивости так и водя пальцами вверх-вниз по её руке. – Даже представить не могла. А что Андрей?

– Говорит, давай съездим ещё. Живём-то рядом, двадцать минут на электричке от Лигово до Петергофа. Будем общаться, они привыкнут. Но что-то меня удерживает.

– А как твои родители к Андрею?

– Ну, они замечательно. В гости зазывают, постоянно хотят накормить. Говорят, Олька у нас одну походную еду готовит на костре, а дома у плиты вообще ничего не умеет, – засмеялась Оля.

– Это правда?

– Нет, конечно. Не очень люблю, это да. Времени жалко. Да мы и в кафе можем сходить, когда лень готовить. Но к ним ездим с удовольствием. А вот к Андрею…

Алёна, взяв Олю за плечи, заглянула ей в глаза и серьёзно произнесла:

– Знаешь, что я думаю? Они хорошо отнеслись ко мне, потому что я Андрея никуда не могла от них забрать. Кто я такая? Приезжая девочка без кола и двора, как говорится. Я могла бы остаться с ними, это их не напрягало. А ты заберёшь Андрея себе. Они это сразу поняли.

– Он не похож на маменькиного сынка, – сказала Оля.

– Нет, конечно. Но я знаю, что они очень переживают из-за его халтуры. Этой, с ремонтами. Они даже готовы какое-то время его содержать, хоть десять лет, чтобы ни о чём не думал, занимался только гитарой и пробивался. Ясно, что он на это не пойдёт…

– Не пойдёт, – повторила Оля.

– Но пока он был на глазах, они надеялись хоть как-то повлиять, чтобы вернуть его к музыке. А ты его забрала, и что теперь? Вдруг тебя всё устраивает?

– Наверное, ты права. Спасибо, Алёнка, открываешь мне глаза. Эх… знали бы они, как это меня не устраивает! И на самом деле я с ними заодно. Но как объяснить?…

– Может, я попробую? Не знаю, как, но подумаю.

– Не хочу тебя впрягать, но если ты сама… Тогда огромное спасибо, – сказала Оля.

– Я попытаюсь. Идём к ребятам?

– Идём. Только свитер надену, а то как-то замёрзла…

9

В большой комнате, всю мебель которой составляли надувная кровать, пара стульев, кресло, журнальный столик, домашний кинотеатр, шкаф с верхней одеждой и этажерка с книгами, сидели Андрей, Лёша, Слава Брындин и худенькая, но широкобёдрая девушка в расклёшенных джинсах и с бисером, вплетённым в длинные волосы такого благородного тёмного оттенка, что Слава то и дело прикасался к ним, напевая:

Александра, Александра, Голова из палисандра…

И Александра, оборачиваясь, хлопала его по руке.

– Помнишь, я говорил про девушку, которая училась у Матвеева? – спросил Андрей. – Вот она и есть, прошу любить и жаловать.

Но главной звездой вечера была не Саша. Андрей играл шопеновский вальс на новой гитаре, и Оля, взглянув на неё, сразу поняла, что это тот самый инструмент, сделанный Славой для конкурса. Недавно натянутые струны ещё не держали строй, и Андрей то и дело подкручивал колки, но звук уже был летящим и с той особой вибрацией, которая только и отличает божественное от просто очень красивого.

– Поживёт немного у нас, – сказал Андрей. – Неделю до конкурса буду играть только на ней.

По просьбе девушек Слава повторил всё, что успел рассказать об этой гитаре, – да его и не надо было просить, он сам мог говорить о ней без конца. Вскоре раздался ещё один звонок: в гости заехал Артём. И, познакомившись с ним, Слава двинул на третий круг.

– У всех моих гитар была общая бздынь, – рассказывал он. – Басы такие классные, мощные, прямо рычат. А верх… ну, хиленький, тусклый. Даже приятно звучит, но слабо. Я уж и так, и так старался, весь избзделся от забот. Разные схемы пробовал, двигал пружины туда-сюда. Даже занялся вокалом, чтобы лучше понять, что это за бздовина такая – верхние ноты. И вот, кажется, первый раз получилось…

– Ты прямо Пигмалион какой-то, – сказал Артём. – Влюбился в собственную гитару? А рядом живая девчонка.

– Мы просто друзья, – быстро объяснила Александра. – Мы вместе не спим.

– Оля спит, – вдруг заметил Андрей, взглянув на кровать. – Блин, я долбоёб.

У него самого слипались глаза, но тут весь сон вылетел. Передав гитару мастеру, Андрей на руках отнёс Олю в спальню, уложил на диван, вгляделся в лицо, даже нащупал пульс – ровный, не слишком частый… И правда, спит; но раньше такого не было. Андрей осторожно стянул с неё брюки и свитер, укрыл одеялом и ненадолго выгнал себя обратно к гостям.

– Знаешь, вы очень друг другу подходите, – сказала ему на ухо Алёна. – Оля хороша. И сексуальна на все сто. Андрей удивленно посмотрел на неё, встретил ответный, очень серьёзный взгляд синих глаз. Скрывают ли они что-нибудь иное, кроме серьёзности, – не понял… как и раньше не понимал.

– Это просто видно, – продолжала Алёна. – По движениям, по голосу. На Ладоге я была не в том настроении, чтобы заметить, а сейчас поняла. В общем, береги, на неё многие должны смотреть, а она твоя. Поздравляю.

– И я вас поздравляю. Вы молодцы. Учитесь?

– Да, Лёша на первом курсе, я на четвёртом. Работаю там же, куда ты устроил, на радио. Ну, мы будем к вам заглядывать на уроки, не потеряемся.

– Оля уже не выйдет? – спросил Артём. – А я хотел договориться о фотографии. Не успел, видишь… Студия в воскресенье свободна.

– Так завтра позвони. Оля не против, я знаю.

– А ты как на это смотришь?

– Я тоже не против, – сказал Андрей. – Да если бы и был против, что с того? Она сама взрослая.

– Алёна, ты тоже присоединяйся, – обернулся к ней Артём. Алёна, смеясь, ответила:

– Я подумаю, – и так взглянула на Алексея, что стало ясно: его мнение, каким бы оно ни было, уж точно ничего не решит.

Андрей снова, а потом ещё раз наведался к Оле: она спала всё так же, только повернулась на бок, лицом к стене, и положила руку под голову. Идиот, надо было оставить работу на завтра!..

Артём вскоре уехал, забрав с собой Алёну и Лёшу. Александра и Слава заночевали в большой комнате, на надувной кровати. Беспокоясь, спеша, но не показывая вида, Андрей выдал им простыню, спальный мешок в пододеяльнике и одну на двоих подушку. Друзья, не друзья – до лампочки.

Глава десятая Лето в порту

1

Слава Брындин, скрывая волнение за горячей и чуть сбивчивой речью, объяснял, как проходят конкурсы гитарных мастеров.

– …жюри. Всё оценивает жюри: тембр, силу звука, полётность. Сидят по всему залу. Известные музыканты, в том числе из Европы.

– Это уже серьёзно, – сказал Анатолий. – Но они могут подсудить знакомым мастерам?

– Исключено, – отрезал Слава. – Тройная защита. Во-первых, регистрация за сутки. Все гитары под номерами хранятся в запечатанной комнате. Номера знают только два человека, секретарь и помощник. Они с судьями не общаются, запрещено.

– И гитары под номерами выносят на сцену?

– Не так просто. Перед каждым туром кидают жребий, это вторая степень защиты. Вчера был первый тур, полифония. Сегодня второй, гитарная классика. Гитары выносятся в порядке жребия. Какая очередь соответствует какому номеру по регистрации, знают опять же эти два человека. Они собирают оценки и записывают.

– Ещё серьёзнее. А третья степень?

– Играет один и тот же музыкант, одну и ту же программу. За ширмой, так что из зала его не видно.

– А это зачем?

– У каждого мастера есть свои фирменные внешние знаки. Форма, отделка, головка грифа и ещё много всякой ерунды. Опытный судья может вычислить, если увидит.

– Да, я об этом не подумал, – сказал Анатолий. – Получается куда честнее, чем танцевальные конкурсы…

Как никогда занятый работой, он смог выбраться на второй тур. Андрей и Оля были на первом, в пятницу, хотя всю неделю сомневались, пойдут ли. Оля чувствовала себя неважно, выходные просидела дома, отказала в съёмке Артёму, приехавшему в субботу сфотографировать Славину гитару:

– Хотела бы, но не то состояние. Извини, давай в другой раз… Нет, нет, не поэтому, – улыбнулась она, перехватив его выразительно-вопросительный взгляд. – Поэтому ещё рано. Просто что-то не то…

В будни она ездила на свои курсы и уроки, но, возвращаясь домой, шла в душ и сразу ложилась в постель. Андрей понимал, отчего это, и уговаривал её поесть – через раз успешно, – и старался не будить, не беспокоить слишком громкой игрой, и деликатно спроваживал гостей, объясняя, что Оля болеет гриппом. Пустил к ней только Васю на полчаса.

– Может, позовём врача? – спросил Андрей вечером в среду, а потом сообразил, что это не так просто: надо везти Олю к её родителям, звать врача там. Оля, не открывая глаз, отрицательно помотала головой и тихо сказала, что всё хорошо, она ничего себе не сорвала, просто надо отдохнуть. Проснувшись утром, она потянулась, встала на мостик, опрокинулась на бок и почти бодрым голосом объявила, что чувствует себя лучше. Андрей поцеловал её на радостях, но тут же отстранился и взглядом спросил: точно?

– Точно, – ответила Оля. – И не переживай, это только моя дурость. Больше так не буду. И тебе не советую. Да правда лучше! – воскликнула она. – Иди сюда, сейчас тебе докажу! Я соскучилась, честно…

– Я тоже, – сказал Андрей, но чуть погодя всё-таки уговорил её приберечь главные доказательства до завтра. Тогда и поверил окончательно, и перестал себя ругать.

2

В пятницу вечером они вместе с Брындиным и Сашей сидели на десятом ряду в концертном зале Пролетарского дворца культуры. Один музыкант сорок два раза, по числу инструментов, играл за ширмой одну и ту же программу.

– Блин! – одними губами произнёс Слава, едва услышав звуки первой гитары, и ткнул большим пальцем в собственную грудь.

Андрей, у которого родились те же подозрения, кивнул с выражением «очень может быть». Слава нарисовал в воздухе нечто вроде блина, разделённого пополам вертикальной чертой, и Александра пихнула его локтем.

– Why? – беззвучно спросила Оля, приподняв брови. Вышло очень похоже на поцелуй, но Слава догадался и кивком дал понять, что ответит чуть погодя. Когда за ширмой меняли гитару, он шёпотом объяснил:

– Да первым всегда занижают оценки. Кто же знает, что будет дальше? Вот и перестраховываются на всякий случай. Жопа и есть. Блин, натуральная, в собственном соку. Минус десять мест, и это ещё хорошо, если десять.

– Во втором туре наверстаешь, – подбодрил Андрей.

– Мне бы твою печаль, – сказала Александра. – Я буду рада, если стану не последняя.

Зазвучал новый инструмент – чуть надтреснуто, как-то по-цыгански, что не очень вязалось с прелюдией Баха в чётком, даже суховатом исполнении невидимого музыканта. В зале, то здесь, то там, послышались смешки.

– Ну, этого ты всяко сделаешь, – сказал Андрей, дождавшись новой смены. – У него струны цепляют порожки на третьем, четвёртом и пятом ладу.

– И, кажется, это не я, – добавила Александра.

– А кто играет? – спросила Оля, кивнув на ширму, из-за которой доносился шёпот и звук осторожных шагов. – Ты его знаешь, Андрей?

– Сегодня Фрол. Володя Фролов. Учился двумя курсами старше меня.

– Ты лучше, – укоризненно сказала Оля.

– Не знаю, может быть… У себя дома каждый Сеговия, вот услышишь на сцене и сравнишь.

В пятницу зал был почти пуст: восемь членов жюри, человек тридцать мастеров и столько же гостей. Оля никого не знала и, когда в перерыве её стали знакомить со всеми подряд, выделила самых приметных и внушительных. Первым делом – конечно, Сергея Анатольевича Матвеева, великана лет шестидесяти с огромными ладонями и удивительно густыми, седыми волосами и бровями. Почти все мастера когда-то учились у него, все без исключения угощались на его даче шашлыками; он сделал не одну сотню гитар, звучащих теперь по всему миру, выиграл десятки конкурсов и, хоть в последние годы чаще занимал вторые-третьи места, всё равно оставался главарём этой симпатичной банды.

В субботу, на второй тур, народу собралось гораздо больше: добавилось гостей, подтянулись будущие покупатели. Матвеев, проходя мимо Оли, потрепал её по плечу, как добрую знакомую. Слава ёрзал, чертыхался, перебранивался с Александрой, но в целом остался доволен, не услышав своей гитары ни вначале, когда судьи жадничают, ни ближе к концу, когда они, вместе с музыкантом, устают.

– Я, кажется, уловил разницу, – выйдя в фойе, сказал Анатолий. – Думал, все будут на один голос. Но нет… одна, вроде, красиво звучит, но всё там и остаётся, на сцене. До нас еле долетает. А вторая – будто рядом, в метре от меня.

– Это и есть самое ценное качество, – объяснил Слава. – Но от чего зависит и как его стабильно добиваться… Эх, если бы я знал, был бы уже Брындин-Страдивари.

– А кто-нибудь знает? – поинтересовалась Оля.

– Может быть. Но мне он незнаком.

– Так это всё, конкурс окончен? – спросил Анатолий. – А что завтра?

– Завтра подведение итогов, раздача подзатыльников, концерт и всеобщая пьянка. Короче, танцуют все.

– Я тогда позову Дашу, – сказал Толя, – партнёршу.

Ей будет интересно.

3

В воскресенье зал ломился от публики, многие стояли в проходах, сидели на стульях по углам сцены, чуть ли не свисали с балкона. Было жарко. Маленькая девушка в строгом костюме, секретарь жюри, объявляла в микрофон результаты: от пятнадцатого места вверх. Названный ею мастер вставал, раскланивался, поднимался на сцену, где его поздравлял Марко – главный судья, рослый голландец со светлым, почти детским взглядом. Мастер принимал от него гитару, глядя на неё чуть изумлённо, будто не узнавая в первый миг, затем показывал залу: вот он, блудный ребёнок, ставший кинозвездой. Под овации, щёлканье фотоаппаратов и просьбы назвать телефон на сцену пробирался музыкант, садился, брал гитару – и все стихали, слушали. Потом хлопали вновь, обоим сразу, и часто требовали повторить на бис.

Один мастер, выставивший на конкурс две гитары, принимал поздравления уже дважды: с тринадцатым местом и восьмым. А Славу всё не вызывали.

Александра, внешне почти равнодушная, снимала происходящее на видеокамеру. Оля и Даша, успевшие подружиться, наперебой успокаивали Славу: назовут тебя, не волнуйся! Чем выше забрались, тем меньше ждать. Андрей молчал, но внушал уверенность своим видом: не зря же надел концертный смокинг с бабочкой; теперь, хочешь или нет, а играть придётся. Оля была нарядна, с подкрашенными губами и ресницами, в бирюзовом шёлковом платье с открытыми плечами и своих единственных, давних, но ещё далеко не стоптанных босоножках на маленьком каблуке. Даша, в чёрных брюках и бордовой кофте с кружевными манжетами, притягивала взгляды осанкой и светлыми волосами, пышной волной укрывающими спину. Все были хороши.

4

Наконец, маленькая девушка объявила:

– Четвёртое место заняла гитара… мастера… Святослава Брындина!

– Фффух! – с облегчением выдохнул Слава. Вообще-то, он метил в призёры, но и самая обидная награда, в шаге от пьедестала, была куда лучше невыносимого ожидания.

Овации затянулись, даже зал от них стал тихо раскачиваться и кружиться, подмигивая вспышками…

– Ты в порядке, Оль? – испуганно спросила Даша, тронув её за плечо. Оля встряхнула головой:

– Да, а что?

Слава богу, всё на местах. И Андрей уже поднимается на сцену.

– Держи. – Даша положила ей в ладонь мятную конфету. – Мне самой душно, но уже скоро закончится, да?

– Спасибо, – улыбнулась Оля, – уже всё в порядке.

Нет, ещё не до конца пришла в себя. Обычно ведь не замечает ни духоты, ни нервотрёпки…

Андрей уже держал гитару на коленях, привычными движениями проверял чистоту октав. Оля впервые видела его на сцене… и, честно говоря, боялась: вдруг слишком много навыдумывала? Вдруг волшебство, что окружает его на ладожском берегу и дома, здесь улетит, и Андрей окажется одним из многих бывших студентов, вышколенных и в целом неотличимых друг от друга? Из которых не все, понятное дело, находят место в профессии…

Едва она успела устыдиться и сказать себе: «Неважно. Пусть будет кем угодно, всё равно это он», – как Андрей заиграл. Нет, ничего не выдумала!.. Оля представляла, какая сложная вещь «Verano Porteno»: сама пару недель назад одолела первые такты басового вступления, а потом запуталась, увязла, потеряла все следы. Она видела, как Андрей готовился, повторял всё целиком, частями, отдельными партиями, собирал воедино и каждый раз был чем-то недоволен. Даже сегодня утром хмурился, выкраивая лишние минуты, чтобы ещё раз пробежаться по струнам. Теперь эта работа была незаметна, и Андрей – из тех счастливцев, которым волнение только придаёт сил, – играл так, будто это ничего ему не стоило. Вначале Оля посылала через головы передних рядов мысленные сигналы: только не сбейся, – ведь слышала, как спотыкаются опытные и признанные… Но потом забыла обо всём, да и зал притих. Кажется, он и не дышал.

Андрею долго аплодировали, заставили повторить, начиная с медленной части, и вновь бурно рукоплескали. Вернувшись на место, он сказал:

– Ну, кажется, не опозорился.

Анатолий пожал ему руку, Слава гулко хлопнул по спине, и Оля, впервые не стесняясь на людях, обняла и расцеловала. Понимаю, Дашка, я так же смотрела, когда впервые услышала… Но фигушки всем. Моё.

Девушка тем временем объявила третьего призёра – незнакомого Оле мастера, которого не было в прошлые дни. Вторым стал Сергей Анатольевич; на его гитаре, о чём-то с ним переговорив, сел играть сам Марко. И снова все потрясённо молчали, хотя произведение было современное, атональное, с обилием больших и малых секунд.

– Тараканья музыка, – шепнул Слава Брындин. – Но классно, блин!

– Ты и он, – сказала Оля. – Примерно одинаковы, остальные рядом с вами не звучат. Андрей, ты очень хорош на сцене. Не потому что это ты, а вообще. Ты чувствуешь фразу, она у тебя поёт. И звук такой наполненный…

– Спасибо, Оль, я тебе верю. Со стороны виднее. Но ведь можно так объяснить: чувствую фразу, оттого что больше видел в жизни. Оттого что моя жизнь – не только музыка.

– Ага. Ещё цемент и лестницы.

– И Ладога. И ещё…

– Тс-с-с, победителя объявляют! – обернулась к ним Александра.

И победитель, невзрачный, лысоватый, в сереньком костюме, взошёл на сцену и сам заиграл на своей великолепной гитаре вариации на тему народной песни «Ивушка».

– А я до конца надеялась, что выиграешь ты, – сказала Оля Александре. – Вот был бы номер.

– Нет, что ты. Так только в сказках бывает. Это моя третья гитара. Я вообще не хотела сюда заявляться, Брындин уговорил. Мне бы стать не последней…

Секретарь жюри снова взяла микрофон.

– Понимаю, что все мы устали и хотим погулять, но прошу ещё минуту внимания, – сказала она и впервые улыбнулась. – Наверное, не все знают, что в нашем конкурсе участвовала одна прекрасная девушка и ей совсем немного не хватило, чтобы стать дипломантом. Давайте попросим её выйти на сцену и пожелаем дальнейших успехов.

– Что за сексизм! – вполголоса возмутилась Александра. – Не надо меня выделять, я такая же, как все.

Но уже встала, придирчиво оглядела свои джинсы с кожаными коленями, одёрнула кардиган с индейским узором… Махнула рукой, отдала Оле замшевую сумку, Славе – видеокамеру, и пошла, всё быстрее, всё распрямляя спину, сопровождаемая аплодисментами и одобрительными взглядами. Потом Андрей сыграл на её гитаре «Tango en skai», и торжественная часть была объявлена закрытой.

5

Мастера, музыканты и гости, уставшие после трёх дней напряжённой охоты за звуками, высыпали в просторное фойе Дворца Культуры. Все столпились у стены, куда всё та же неутомимая девушка-секретарь повесила рассекреченные результаты. Слава, отдав гитару Андрею, ринулся в самую гущу и вернулся с крайне удручённым видом.

– Так и есть, блин. В пятницу мы шли первыми, как я и думал. И нам оценки зажопили. Восьмое место в первом туре. А вчера – второе, вот так. После самого, – он на миг воздел глаза к потолку. – Вот и представьте, какими могли бы стать.

– Станете ещё, – говорили девушки, но Слава не унимался:

– Блин!.. Кто этот жребий кидал? Я бы ему руки-то пооборвал бы…

Никто не принимал его жалобы всерьёз. Повод ворчать был у каждого мастера: и у «самого» Матвеева, который опять не победил, и даже у чемпиона, чьё первое место, нарушив правила математики, сложилось из второго и третьего. Довольной осталась разве что Александра: девятнадцатая из сорока двух – об этом она даже мечтать не смела. Её гитару купили на пороге зала, а чуть погодя и Слава сторговался с известным в городе челноком, перепродающим инструменты за границей. Тот расплатился на месте и очень щедро.

– Вот такая порнография, – сказал Слава, выстрелив губным звуком. – А ваш Артемон говорит: влюбился, блин!.. Нам, кабанам, влюбляться опасно. Всё! больше могу и не увидеть. Хорошо хоть сфотографировал и записал звук. Пойдёт в мою порноколлекцию.

– Надо тебе сделать сайт, – предложила Оля. – Только не порно. Хочешь, займусь?

– А ты умеешь?

– Немного. Для статистики учеников создаю странички на локальном сервере.

– Попробуй, спасибо. Идея хорошая…

Фойе заполнял невообразимый гул. С одной стороны летели обрывки серенады, с другой звучало каприччио, за спиной рассказывали анекдот про басиста и барабанщика, которые, даже вместе прыгнув из окна, не сумели шлёпнуться в такт; перед носом бурно, размахивая руками, спорили, и кто-то за колонной нежно пел Высоцкого, аккомпанируя себе на призовом инструменте. Из буфета вышел раскрасневшийся Марко в расстёгнутом пиджаке и лицом к лицу встретил Андрея с компанией.

– Очень хорошо. Молодец, – сказал Марко по-русски, пожав Андрею руку. Затем обернулся к Оле, выделив её из всех:

– Could we take a shot together? – вынул из сумки миниатюрную мыльницу и, отдав её Андрею, сделал приглашающий жест. Оля с Дашей встали по бокам, и Марко с довольнейшей улыбкой обнял обеих за талии; а потом Слава, с помощью девушек, всё же вытолкнул к нему смущённую, упиравшуюся Александру.

– Весёлый товарищ, – шепнула Оля. – И он тебя хорошо знает?

– Я был у него на мастер-классе два года назад, – ответил Андрей. – Такой же примерно зал, зрители, Марко на сцене. Там он был очень деловым. Заставил меня вообразить себя оркестром «Мелодия» и играть все партии отдельно. Басы – так, будто я группа контрабасов оркестра «Мелодия», гармонию – будто я духовые… И так далее. А потом собрать всё вместе, будто я целый оркестр. И, знаешь, многое стало проясняться в голове, именно что касается чувства фразы. А играл я «Джона Грэя»…

Марко похвалил и Славу, сказав, что его гитара понравилась больше остальных. Спросил координаты для связи, и Слава, порывшись в карманах клетчатого пиджака, сменившего на сегодня привычную жилетку, вытащил старый театральный билет и написал на нём телефон.

– Несолидно, – покачала головой Оля. – Такой мастер должен иметь визитки.

– Да хотел уже заказать, блин. Но мне везёт по жизни. Как представлю визитку со своей порнофамилией, так и ржу, аки конь. Брындин, дрындин… Так и не сделал.

– Не нравится, так возьми псевдоним.

– Нет, это как отказаться от себя. Да и мне их столько уже предлагали, пока не надоело издеваться. Вот, хотя бы, Андрон… Но так ничего внятного и не придумали.

– А такой был? – и Оля, чуть помедлив, бархатным голосом произнесла: – «Лауреат межпланетного конкурса… мастер… Святослав Рындин». Звучит? И ты остался собой, только без одной буквы.

– Такого нет. Надо подумать… Эй, все идём в буфет!

Я проставляюсь!

6

Угощение было скромным, ведь не ради еды сюда пришли. Куриные грудки, салат, чай с небольшим тортом – пожалуй, и всё. Себе Слава взял ещё бокал пива, Даше и Александре – красного вина, Оле – ананасового сока. Анатолий обошёлся без градусов, потому что был за рулём, а Андрей – за компанию с непьющей подругой.

Андрей и Оля молчали, сплетя под столом пальцы, касаясь друг друга коленями. Слава, расчистив место перед собой, выразительными жестами показывал Анатолию, как надо строгать, циклевать, гнуть обечайки. Даша и Александра, познакомившись с мастером Германом, похожим на первопечатника Ивана Фёдорова в джинсах и толстовке, разглядывали красочный буклет его мастерской. На фотографии, занимавшей большую часть обложки, мастер стоял с рубанком в руках и подвязанными тесьмой волосами, чуть склонясь над верстаком, но глядел не на работу, а, повернув голову, прямо в объектив.

– «Мы используем средневековые технологии обработки и отделки древесины, проверенные временем», – прочитала Даша и посоветовала Герману заменить их на «технологии эпохи Возрождения», поскольку она связана в сознании людей с подъёмом и расцветом, а Средневековье – с мраком, чумой и кострами, пожирающими красоту. Герман задумался, сказав, что такая связь ему в голову не приходила, но Александра неожиданно горячо вступилась за Средние века и стала доказывать, что именно там был расцвет. Как пример она приводила Боккаччо, который совершил обратный путь: начав «Декамероном», пришёл в зрелые годы к средневековой теологии. А он-то знал, куда надо идти.

– Но помнят же именно «Декамерон»! – возражала Даша. – Я вот о поздних работах и не слышала…

Для Александры такого аргумента, как «помнят», не существовало вовсе, так что их разговор, оттолкнувшись от Германа с его буклетом, вскоре перешёл к смыслу искусства: есть ли оно чистое послание в вечность, или всё же о людях, живущих вдоль дороги, не надо забывать… Герман послушал, купил им ещё по бокалу вина и незаметно исчез.

– Архитектор Камерон прочитал «Декамерон», – сходив за новым пивом, произнёс Слава. – И построил…

– Галерею, – подсказала Оля и под столом толкнула Андрея ногой.

– Крытую со всех сторон, – закончил Андрей. А Даша с Александрой, рассуждая, погрузились уже в гомеровские времена.

Когда все вышли на улицу, было темно.

– Нет, Оля, извини… Не пойдёт мне твой псевдоним, – сказал Слава, пока Анатолий заводил мотор. – Я с таким псевдонимом рано или поздно стану колокольных дел мастером. А хочу всё-таки делать гитары. Закажу визитки с одним именем, это ещё круче.

– Попробуй, – сказала Оля. – И в конце обязательно твёрдый знак.

– Блин, ещё и ты издеваешься… Нет, я вам всем припомню! – обещал мастер, садясь в машину, и, даже когда она тронулась, всё ещё грозил кулаком сквозь стекло.

Оля с Андреем, оставшись вдвоём, направились к Ивановской улице, чтобы сесть на маршрутку, идущую через южные районы города почти к самому дому. В безлюдном углу парка Бабушкина остановились под звуки итальянской песни, летящей с площадки аттракционов, поглядели друг на друга.

– Я в детстве удивлялся, почему нет парка Дедушкина. Что за несправедливость? – сказал Андрей. – Ты какая-то грустная, Оль? Или мне кажется?

– Кажется, – ответила она, погладив его по щеке.

– Я подумал: вдруг кого-то встретила, кто больше понравился… Может быть, здесь, на конкурсе. Нет?

– Нет. Я бы тебе сразу сказала. Но уверена, что не встречу. Никогда.

– И я тоже никогда.

– Нет… Пожалуй, всё-таки не скажу, – продолжала Оля. – Полюбуюсь молча, как на красивую статую, и пойду обратно.

– Да уж, я на статую не тяну… Кстати, Алёна сказала, что мне повезло и чтобы я над тобой дрожал, потому что ты хороша, сексуальна на все сто и на тебя многие должны смотреть.

– Алёна?! Когда?…

– Когда ты уснула и я тебя отнёс на диван. Вернулся, тут она мне по секрету и шепнула. На Ладоге была не в том настроении, чтобы заметить, а сейчас поняла.

– О господи! – воскликнула Оля и, обняв его, со смехом продолжала: – Я не знаю, с чего она это взяла! Понятия не имею!.. Но приятно.

– Вот, уже лучше. Ты грустила, потому что хороший день заканчивается? Так будут другие.

Будут, конечно… Оля, вздохнув, поцеловала его. Сегодня? Пожалуй, сегодня был сон, каких до сих пор в её жизни не случалось. Он ещё длится. Но завтра будет день, и Андрей, молчаливый, заранее экономящий каждое движение, с утра пойдёт на работу: тонна цемента, три песка или, может, и больше. При одной мысли об этом Оля чувствовала на плечах тяжесть, несравнимую с каким-то жалким мешком. И пока не знала, как её скинуть… Но ладно, об этом можно подумать завтра, а пока звучит музыка.

Глава одиннадцатая Гуманоиды

1

В своих разъездах по городу Андрей довольно часто видел афиши больших танцевальных конкурсов. Растянутые высоко над улицей или украшающие стенды у театральных касс, все они были похожи одна на другую. Звёздные вспышки софитов на тёмно-синем фоне; задний план – слабо освещённая, размытая, уходящая за край трибуна Ледового дворца или Юбилейного; в верхнем углу – дата, а внизу – яркими буквами название турнира, какой-нибудь Кубок Губернатора или Чемпионат стран Содружества. В центре же, на паркете, в ослепительном световом пятне – всегда две фигуры: парень в облегающем костюме, вставший на цыпочки, со вскинутой рукой и вдохновенным оскалом, и напротив – девушка в открытом платье, босоножках, с гладкой причёской и обведёнными жирной чернотой глазами, хищно подсевшая и снизу насадившая партнёра на взгляд, как на копьё. Андрея эти афиши не трогали: слишком наигранны эмоции, искусственны позы, пронзительно коричневы от тонального крема лица, даже у партнёра.

Совсем другое приглашение они с Олей разглядывали сейчас – камерное, скромное, для своих. Всего лишь отпечатанная на принтере таблица с двумя графами: категория участников и время. Напротив группы «Студенты C класс» рукой Анатолия было написано: «Мы», напротив группы «Юниоры-2» было написано: «Вика». Проходил конкурс на улице Восстания, в зале одной из питерских гимназий.

Оля с Андреем, подъехав минут за двадцать до начала, поднялись на третий этаж и замерли, пропуская толпу детей, с топотом и криком мчавшихся наперерез.

– Кажется, ни на кого не наступили, – сказала Оля, поглядев им вслед. – Как в муравейнике.

– В день народного муравьиного праздника, – добавил Андрей.

Коридор расширялся, образуя перед входом в зал прямоугольное фойе. Оно было заполнено разными людьми: от совсем маленьких, ростом не выше пояса, до взрослых, на вид куда старше Андрея. Танцоры ходили взад и вперёд, разминались по одному и в парах. У всех были похожие взгляды, выражавшие смесь волнения и глубокой сосредоточенности. И костюмы были похожи: мужчины – кто полностью в чёрном, кто в чёрных брюках и белой рубашке; девушки – в цветных платьях довольно разного покроя и длины, но объединённых настроением праздника, заметным в деталях: блестящих камнях на груди, глубоком вырезе, обнажавшем нежную спину, свободно разлетавшейся в поворотах юбке… Платья мелькали всё быстрее, голоса сливались в дрожащий гул, и на его фоне то здесь, то там вспыхивали огоньки разборчивой речи: счёт, заменявший кому-то музыку, названия танцевальных фигур или просто слова поддержки: «не волнуйся, мы всех порвём». От запаха косметики пощипывало в носу. Половина фойе была отгорожена стеной ширм с узким проходом; оттуда вдруг выглянула девчонка лет пятнадцати в одних трусиках, прижимающая к груди цветной лоскут. «Ромка, иди сюда!» – крикнула она, и невысокий парень, вынырнув из-за чьей-то массивной фигуры, поспешил на зов.

– А мне сперва показалось, что это Вика, – заметила Оля. – Или они тут все друг на друга похожи?…

Вику они встретили неожиданно. Одна из неразличимых со спины девочек обернулась, и оба вмиг узнали знакомый, отважный и дерзкий карий взгляд.

– Привет! – воскликнула Виктория, шагнув навстречу. – Рада вас видеть.

Она поцеловала Олю и осторожно стёрла с её щеки помаду.

– Красивая какая, Оль! – сказала Вика. – Даже лучше, чем летом. Не стригись, ладно, пусть ещё отрастут.

– Не буду. Да и ты необычная, – ответила Оля. – Очень идёт такое платье.

– Спасибо, это латина. А это Сергей, – представила Вика молчаливого партнёра. – А это Оля и Андрей, мои друзья. Вас мама пригласила? А почему мне не сказала ничего?

– Нет, нас Толя и Даша, – объяснил Андрей. – Мы с ними познакомились случайно и в другом месте.

– А-а, понятно. Они там, наверное, переодеваются, – кивнула Вика на стену ширм, – я их уже видела. Ну, мы будем готовиться. Вообще-то, Серёга прав, что такой хмурый. Мы должны настроиться и хоть немного поволноваться. Как сезон начнёшь, так и дальше пойдёт. Вы идите в зал и сразу сворачивайте направо. Там возле окон, где-то в середине длинной стороны, сидит моя мама. А мы потом поговорим.

2

Лену Кирсанову они отыскали быстро и сели рядом; справа от Андрея осталось ещё одно свободное место. Пока не начался конкурс, немного вспомнили ладожские вечера, посмеялись, услышали новость: у Жени и Лёни Часовых неделю назад родилась двойня, мальчик и девочка. Оля и Андрей передали привет от Алёны, которая в пятницу была у них одна. Английская беседа девушек то и дело прерывалась такими взрывами хохота, что Андрей слышал их в большой комнате сквозь звуки своей гитары… Потом разговор перешёл к танцам, и Лена рассказала, что турниры, подобные этому, теперь двинутся сплошным потоком, каждые выходные, до самого конца весны. По её словам, обстановка здесь почти семейная, большинство зрителей в зале – родные и друзья участников – давно уже все перезнакомились и подружились. Главные соперники Виктории росли у Лены на глазах, они ей самой уже почти как дети. Она знает их не только в лицо, но и помнит наизусть вариации, и ещё до начала может более или менее точно предсказать результат. Сегодня Вику не обидят, это понимают все, но вот через неделю, когда в этом же зале пройдёт конкурс, организованный другим клубом… Там почти наверняка победит кто-то из своих, а нам бы за медали зацепиться. Хотя Вика, конечно, сильнее.

– А в больших конкурсах участвуете? – спросил Андрей. – Которые в Ледовом и так далее?

– Бываем и там. Только в финал ни разу не выходили, всё где-то на подступах. Есть более древние клубы, заслуженные тренеры, между ними лучшие места уже поделены. Но весной ездили в Хельсинки, там все были равны, и Вика с Серёжей этих блатных разбили на тысячу осколков.

– Как у вас всё мрачно, – сказала Оля. – Снаружи красиво, но если влезть… Стоит ли заниматься, когда так хорошо знаешь закулисные дела?

– Так мы же не ради наград, – ответила Лена. – Танец сам по себе стоит того, чтобы заниматься. Я раньше переживала, что ты думаешь… А сейчас понимаю, что это образ жизни, вот и всё. Даже не представляю, как это можно пропустить конкурс. Вика растёт; может быть, ей надоест… ну, так мы к тому времени ещё кого-нибудь заведём, годы позволяют… Всё, слышите? Фанфары. Сейчас начнётся.

До этого мгновения в зале звучала тихая музыка и пары в последний раз повторяли вариации, двигаясь в своём ритме, не обращая ни на кого внимания, не привлекая его к себе… Но с первыми аккордами фанфар паркет опустел; танцоры собрались возле входа, за спинами публики.

– Здравствуйте, дорогие участники и гости! – произнесла со сцены молодая женщина в длинном вишнёвом платье.

– Привет, Ирочка. Всё цветёшь, – отозвалась Лена шёпотом и пояснила: – На сборы с ними ездит, воспитательница младших детей. Четыре года назад уже я собралась ехать, но мама заболела. К счастью, несерьёзно. Но хоть помирились, а то она меня выгоняла из дома, когда я в одиннадцатом классе решила рожать… Ну, а тогда в последний день нашлась Ирина Сергеевна, а теперь вот за тренера вышла замуж.

– Но ты бы не вышла? – спросила Оля.

– Я бы нет, куда мне двое. А Ира с Владимиром друг другу подходят.

Ирина Сергеевна, закончив недолгую вступительную речь, объявила торжественный парад. И под звуки бравурного испанского марша пары двинулись по залу. Они шли одна за другой по самой оси, на равном удалении от зрителей, сидящих по длинным сторонам. Доходя до сцены, вдоль которой стояли грозные судьи – они же тренеры клубов, чьи воспитанники сегодня соревновались, – пары по очереди сворачивали налево и направо и вдоль зрительских рядов возвращались назад. Там, подождав, пока вся колонна, чёрно-белая с одной стороны и пестрящая яркими платьями с другой, вытянется на паркет, передние пары сошлись, взялись за руки и по две пристроились ей в хвост. Вновь дошли до сцены, свернули каждая в свою сторону и остановились по периметру зала.

– Это наши, – взглядом указывая то на одну пару, то на другую, говорила Лена, – и это наши, и это… Я ещё по ходу дела буду их называть, сразу всех не запомнишь.

Викторию с её высоким неразговорчивым партнёром Андрей заметил сам. Оля разглядела Дашу с Анатолием, приветственно взмахнула рукой…

– Извините, у вас не занято? – прозвучал откуда-то сверху звонкий голос.

– Свободно, садитесь, – обернувшись, сказал Андрей. Высокая, темноволосая, совсем юная девушка в джинсах и клетчатой рубашке с капюшоном осторожно пробралась к ним на второй ряд и села возле Андрея, достав коленями впереди стоящее кресло.

– Здравствуйте, Елена Владимировна! – радостно сказала она, оглядевшись. Оля и Андрей откинулись назад так далеко, как только позволяли жёсткие спинки, чтобы не мешать разговору девушки с Леной.

– Ксюша! Здравствуй, дорогая! – воскликнула Лена. – Какая ты красавица. Решила посмотреть?

– Да… пока сама не танцую, так хоть погляжу. Уф!.. Боялась опоздать… Но, кажется, вовремя…

Девушка ещё не отдышалась, и эти паузы в речи, и взволнованный тон, и капельки, выступившие на лбу, – всё в ней было очень мило и непосредственно. А глаза так и сияли. Большие, очень тёмные, умные и, кажется, не по годам взрослые глаза.

3

Бегом летя на конкурс, Ксения забыла, что самое интересное здесь происходит не в первый час. Шли предварительные туры у взрослых начинающих, смотреть пока было не на кого. Она бы выглянула в фойе, нашла Вику, Дашу, Сергея, Рому с Мариной, поговорила бы так, как невозможно по телефону… Но что-то не давало ей просто так подняться и выйти, и очень скоро она поняла: соседи, незнакомые парень и девушка. Ксения то и дело оборачивалась к ним. Они были молоды: ему, наверное, чуть за двадцать, а ей даже нет двадцати или где-то около. Лицом парень напоминал какого-то артиста или, может быть, спортсмена. Боксёра?… Ксения попыталась извлечь из памяти имя, но не смогла и решила, что рано или поздно само выскочит. А от девушки было просто не отвести глаз. Такая живая, солнечная! Взгляд немного хулиганистый и очень добрый, это сразу понятно. Все жесты выразительны, энергичны. Нравилось то, что на ней не было никаких украшений, даже серёжек. Девушка в них и не нуждалась. И ресницы такие, что если бы она танцевала, накладные были бы ни к чему. Свои чуть гуще накрасить – и будут видны даже от сцены. И чем дольше смотришь, тем сильнее кажется, что где-то уже видела это лицо. Может быть, во сне…

Ксения могла уверенно сказать, что соседи – пара семейная, если не сейчас, то непременно в будущем. Откуда взялась уверенность – непонятно. Колец у них на пальцах не было, девушка не клонила голову парню на плечо, он не брал её за руку. И всё равно между ними чувствовалась связь, незримая и прочная. И ещё Ксения понимала, что может заговорить с ними, она не помешает. Заговорить очень хотелось, но не хватало смелости.

Взрослые новички ушли с паркета, начался полуфинал у «С» класса. Это было куда увлекательнее, и, к тому же, три пары из одиннадцати представляли клуб «Фонтан». Соседи тоже оживились, стали аплодировать и несколько раз очень громко, заглушив целый ряд, крикнули «Браво!» И, наконец, между заходами танго и венского вальса она отважилась.

– Вы, наверное, друзья Толи с Дашей? – спросила Ксения.

– Да, – ответила девушка. – А почему вы так решили?

– Я вас вижу впервые и их на конкурсе вижу впервые. Вы за них болеете. Вот и подумала.

– Прямо Шерлок Холмс, – улыбнулась девушка. – Я тоже про вас кое-что скажу. Вас зовут Ксения, верно?

– Да. А откуда вы знаете?

– Я тоже Шерлок Холмс. Лена вас так назвала.

– А-а, точно! Я и забыла…

– А нас зовут Андрей и Оля, – сказала девушка.

И Ксения на целую минуту, если не больше, отвернулась, чтобы справиться с собой и не заплакать. Она ведь так и знала, что услышит это имя! Никакого другого и быть не могло… Но откуда взялось это знание – не объяснить даже себе самой. И в Шерлока не поиграть. И не сказать об этом никому, если не хочешь, чтобы с первых минут тебя посчитали какой-то странной…

Она сделала вид, что очень внимательно следит за парами, кружащимися на паркете, а когда вновь смогла ровно дышать, обернулась к соседям.

– Молодцы Толя с Дашей, – сказала Оля. – Я немного завидую, что так не умею.

– Даша всего два года занимается, – ответила Ксения, – из них только один год серьёзно. И вы научитесь.

– Не знаю, найду ли время. И есть ли способности…

А давайте будем на ты, без церемоний? Ксения с удовольствием согласилась.

– Но сегодня вот эта пара победит, – уверенно сказала она. – Тоже наши, Костя с Ниной.

– Почему? – спросил Андрей, и его низкий голос пробудил такие же смутные воспоминания, как и лицо. – Я, конечно, в тонкостях не разбираюсь, – продолжал он, – но Толя с Дашей просто живут на паркете. А эти ребята, по сравнению с ними… ну, как пятиклассники, зубрилки. Старательно отвечают урок.

– Да это все так говорят! – горячо подхватила Ксения. – И тренер видит лучше всех. Но всё равно их двигает. Они давно занимаются, дружат с ним, кучу денег ему принесли… Им всего две победы осталась до «В» класса. Сегодня будет первая.

– Как-то не верится, – покачал головой Андрей. – Была бы разница небольшая, тогда можно понять. Но если даже чайники, вроде меня, всё видят…

– Вот увидите, – сказала Ксения. И пожалела, что сама уйдёт домой раньше объявления результатов.

Потом были другие заходы, и она, войдя в роль нострадамуса, расставляла всех по местам.

– Вот они победят, – кивнула на Машу Третьякову с Ваней.

– Может быть, – согласилась Оля. – Только… им, помоему, это всё надоело. Ходят, как одолжение делают.

И вновь Ксения поразилась настолько точной догадке.

– И вот они тоже, наверное, – сказала она чуть погодя, кивнув на Рому с Мариной.

– Эти могут, – сказала Оля, – чувствуется азарт, молодцы. И явно девочка лидер, – добавила она, ещё поглядев. – С характером такая, на зуб ей не попадайся.

– Старшая сестра, – объяснила Ксения.

– Тогда понятно…

4

Когда очередь дошла до полуфинала вторых юниоров, Лена достала из сумки видеокамеру, а Ксения, сказав, что сейчас вернётся, поднялась и выбежала в фойе. Она хорошо знала особенность Виктории: абсолютно не волнуясь за неделю, за день, за полчаса до выхода на паркет, в последние минуты Вика могла удариться в панику из-за любой ерунды: складочки на талии, которой не было вчера и не окажется завтра, или тусклого света в зале… Вику не надо было встряхивать и приводить в себя – просто немного отвлечь, занять каким-нибудь посторонним разговором. Заслышав музыку, сделав первый танцевальный шаг, она сама выкинет из головы всё лишнее.

Так получилось и теперь. Ксения, держа Вику за плечи, довела её до паркета, выпустила, как птицу в небо, и вернулась на своё место во втором ряду.

– Небольшое дружеское напутствие, – объяснила она соседям. – Как вам эти ребята? Нравятся?

– Совсем другая скорость, – поглядев, ответил Андрей. – Вроде музыка та же, движения похожие, но всё в два раза резче.

– Вживую очень круто, – сказала Оля. – Я весной смотрела, кажется, по НТВ чемпионат мира среди профессионалов. Эти ребята в зале выглядят, как чемпионы мира по телевизору. Интересно, как чемпионы выглядят в зале?

– Я видела, – похвасталась Ксения. – Чемпионов с трибуны, а финалистов примерно вот так же, рядом. У некоторых даже брала уроки. В первую минуту чувствуешь полное уныние: а-а-а, я так никогда не смогу!.. Но потом шок проходит, начинаешь приглядываться, думать, прикидывать на себя… И видишь, что всё не так и печально.

Тяжело дышащие Вика с Сергеем подошли к ним, закончив полуфинал. Виктория только поморщилась в ответ на похвалы.

– Джайв опять завалили, – сказала она. – Вообще чуть не забыли, куда идти.

– Так не забыли же, – сказала мама, а Ксения добавила:

– Вы просто умерли на джайве. Надо больше бегать.

– Кто умер! – возмутилась Вика. – Да мы ещё десять туров можем пройти!..

– Верю, верю. Теперь ты похожа на себя, – ответила Ксения. – Идите готовьтесь, победы вам.

И, когда ребята вышли, с грустью произнесла:

– А я, наверное, поеду домой.

– Куда так рано? – спросила Оля. – Ещё же финалы будут?

– Далеко ехать.

– Куда?

– До Проспекта Ветеранов на метро, там ещё на троллейбусе или маршрутке…

– Улица-то какая? – не отступалась Оля.

– Авангардная.

– Так мы рядом живём, наша следующая. Оставайся, проводим в лучшем виде.

– Дома волнуются. И я тоже…

– Позвони, скажи, что всё в порядке, – и Оля протянула телефон.

– Спасибо, – сказала Ксения, набирая номер. А и правда, – подумала она, – почему бы не остаться до конца?… Ведь хочется!

И она осталась, увидела все финалы, заключительный парад, награждение и, к большой радости, признала правоту Андрея: Толя с Дашей действительно выиграли в своём классе, далеко обойдя любимчиков тренера. И впервые за целый год у неё получилось такое возвращение домой, какие бывали прежде. Возвращение, когда не мечтаешь уснуть и открыть глаза на конечной остановке, лишь бы время летело быстрее. Когда не тянет заслониться книгой, а ничего подходящего в сумке, как назло, нет. Когда не вычёркиваешь этот час из жизни, а наоборот, потому что есть старшие попутчики, которых она знает один вечер, но кажется, что уже очень давно. И разговор о том, что интересно. И возможность расслабиться, не обращать внимания на посторонние взгляды. И чувство, пусть временное, пусть обманчивое, но хоть так, – что теперь она, наконец-то, не одна.

5

Андрей ничуть не удивился, когда в среду, вернувшись с работы, Оля сказала, что вечером ждёт новую ученицу.

– Ты не слишком устал? Перетерпишь наши занятия?

– Я вам ещё и чай принесу, – пообещал Андрей. – С брусничным вареньем. А кто она такая? Я, кажется, догадываюсь.

– И, кажется, правильно, – в тон ответила Оля, садясь к нему на колени. – Часа через два зайдёт…

Прежде чем пришла ученица, Андрей заглянул в электронную почту и обрадовался письму от Марко с вложенными фотографиями.

– Добавь к себе в журнал, – сказал он Оле, – вы замечательно получились!

– Ничего удивительного, кто снимал-то. Обязательно добавлю, только сначала – наши с тобой совместные. А для этого надо их сделать.

– Я всегда стеснялся фотографироваться. С детства не любил, потому что выхожу на фотографиях толстым. Но попробую. Надо, так надо, – сказал Андрей с видом покорности судьбе, в то время как Оля, обнимая его сзади одной рукой, другой тормошила и щекотала под футболкой.

Вскоре явился Слава Брындин, полный рассказами о новой гитаре, которая пока лежала у него на верстаке в виде палисандровых и еловых дощечек, но в воображении была готова и так хороша, что прежняя, чуть не победившая на конкурсе, в её тени уже померкла.

– А почему один? – спросила Оля. – Где Александру потерял?

– Эх, у Сашки, блин, очередной период самокопания и самобичевания. Беда с ней. Я бездарность, я посредственность, я обечайку сломала, и никогда ничего настоящего не сделаю, так и останусь вечной ученицей… Сидит, понимаешь, дома и страдает. Я к ней сейчас и еду, заниматься воспитанием, так сказать. К вам заскочил по пути. А ты, Андрон, я вижу, эстраду совсем забросил? – спросил Слава, глядя, как Андрей уверенно выбирает из двух гитар классическую.

– Иногда играю, чтобы не забыть, – ответил Андрей. – Но да, с тех пор как здесь живем, примерно девять десятых времени занимаюсь классикой.

– Так это хорошо. Сделал окончательный выбор – и держись.

– Да понимаешь, я недавно подумал… Вот взять Марко. Он и старше меня почти на двадцать лет… сорок пять ему, кажется, и уже мэтр, всеми признан. Мог бы успокоиться и жить достигнутым. Но нет же, он чего-то ищет, идёт вперёд, играет современные вещи, молодых авторов открывает. А я застрял на том, что миллион раз сыграно до меня. А вроде, пока ещё не стар.

– Важно не что играть, а как, ты же знаешь, – изрёк Слава.

– Знаю. Но далеко не всегда этой мысли хватает.

– Ай, блин, и здесь самокопание! Кругом разлагающаяся интеллигенция. Вы ещё, блин, о тяжкой народной доле начните размышлять! Ладно, я пошёл, куда хотел, а до вас ещё доберусь. Ждите, голубчики!

– Ну, вот и я попала под раздачу, – сказала Оля, спеша впустить нового гостя. Ксения встретила Славу в прихожей, рассеянно поздоровалась и не обратила внимания на изумлённый взгляд снизу вверх. Она выглядела смущённой, даже чересчур, и Оля, чтобы хоть немного её расшевелить, сама расстегнула и стащила с неё куртку, придвинула тапки, взяла её под руку и, не давая опомниться, потянула в ванную, затем в кабинет. Минут через двадцать Андрей постучался, принёс обещанный чай с вареньем. Девушки сидели за столом, глядя в книгу любимого Олиного Гарри Тертлдава, и, судя по тому, как весело ученица взглянула на Андрея, не прерывая чтения вслух, он понял, что со смущением покончено. Он вернулся к гитаре, стал разбирать современные пьесы. Поиграл одну, другую, третью… Выучить было несложно, да вот не лежала к ним душа, как Андрей ни пытался её уговорить. В конце концов он решил, что мог бы сам насочинять километры такого добра, но раз не сочинил – значит, ему это было не надо. Попробовал импровизировать, как летом на ладожском берегу, но тоже не больно-то удачно. Наверное, оттого что некому было слушать его в пустой комнате. Или, может, он стал более чутко замечать в собственных музыкальных путешествиях чужие маршруты, нанесённые на чужие карты, столетней давности пристани, сигналы всем известных маяков…

– Дюха, проводишь ребёнка домой, ладно? – спросила Оля, войдя в большую комнату. Ребёнок стоял чуть позади, опустив хитрющий взгляд и то ли держась обеими руками за Олины плечи, то ли её придерживая, чтобы не убежала.

– Конечно. Минута, и буду готов, – сказал Андрей.

6

По пути домой Ксения без умолку разговаривала.

– Почему Дюха? – спросила она первым делом.

– У вас в классе есть Андрей?

– В этом нет, в старом был. И сейчас есть.

– И вы его Дюхой не звали? Ксения покачала головой.

– Значит, мода прошла. А мы её застали, такие вот динозаврики.

– Ой, да прямо, – сказала Ксения и, помолчав секунду, продолжала: – Но вы… ты играешь супер, вообще! Я даже не представляла, что так можно… А я, наконец, поняла, кто вы такие.

– И кто же? – спросил Андрей. – Пришельцы с Полярной звезды?

– Нет, я в августе приезжала в гости к Вике в тренировочный лагерь. Она рассказала, что была на Ладоге и там познакомилась с парнем и девушкой, которые обалденно играли и пели. А это, оказывается, были вы. Я об этом подумала ещё на конкурсе. У вас обоих на левой руке ногти короткие, а на правой длиннее, вот я и решила, что играете на гитаре. И Елену Владимировну знаете… ну, Викину маму.

– Да ты же великий сыщик, – вспомнил Андрей уже возле Ксюшиной парадной. За разговором дорога пролетела незаметно, и они не встретили ничего такого, что помешало бы Ксении дойти одной. Об этом Андрей хотел сказать Оле, но она заговорила первая, как только он вернулся.

– Давно собиралась найти одного бесплатного ученика, – сказала она, улыбаясь, – чтобы делать людям добро. Вот, наконец, нашла… Что-то не так, Андрей?

– Да всё в порядке. Просто…

– Ну, говори. Что тебе мешает?

– Я, конечно, понимаю, что не Ален Делон. И девчонки при виде меня головы не теряют… Мы с тобой другое дело, мы друг для друга созданы. Но вообще всякое может быть…

– Давай ближе к делу, – попросила Оля и сама закончила мысль: – Ты боишься, что если Ксюха будет приходить и видеть тебя… то может влюбиться, что ли? Я правильно поняла?

– Правильнее некуда, – кивнул Андрей. – Я в этом не уверен, но допускаю. Кто знает, что у девчонок на уме… Будет переживать, а оно ей надо? И так уже досталось.

– Обалдеть, – сказала Оля, обняв его. – Ты такой чуткий, Андрей. Всё больше поражаюсь, с каким человеком меня свела жизнь. Ты о таких вещах думаешь, которые мне и в голову не пришли. Но что делать-то будем? Не заниматься? В крайнем случае, могла бы я приходить, но она хочет сама. И я, кажется, её понимаю…

– Почему не заниматься? Я могу погулять в определённое время, а ты ей скажешь, что работаю, если вдруг спросит. А как уйдёт, звякнешь мне или скинешь сообщение: всё в порядке, мин нет. Ну, а там посмотрим: может, я вообще зря паникую. Может, у неё есть сердечный друг.

– Пока нет, – сказала Оля. – Одному парню она очень нравится, но сама пока не знает, что к нему чувствует. Так она сказала. Кстати, по-английски. Уровень очень неплохой. И да, – продолжала она, отстранившись, – как минимум ещё один раз вам увидеться придётся. Мы с тобой приглашены на день рождения.

– А когда у неё?

– Был вчера, пятнадцать лет. А праздновать будет в субботу. У тебя никаких дел на вечер?

– Пока, вроде, нет.

– Ну, если твой Вахтангович позовёт, то, конечно, иди. А если нет, заглянем к ней? Очень просила. Готовится что-то грандиозное, как можно было понять по туманным намёкам…

7

Срочных дел до субботы не появилось, и ранним вечером, взбежав на пятый этаж, Оля с Андреем позвонили в дверь новорождённой. Ксения, в красно-жёлтом сарафане до колен, с обнажёнными, длинными и нежными руками, с тёмными волосами, убранными в два хвоста, в золотистых босоножках без задников, едва позволив гостям разуться и повесить в прихожей верхнюю одежду, повела их на кухню.

– А у вас тепло, – заметила Оля.

– Да! – экспрессивно отозвалась Ксения. – Позавчера затопили. А то я уж замучилась, хожу дома в свитере, сплю под двумя одеялами, что ни постираю – не сохнет!.. А теперь хорошо. Это моя бабушка, Вероника Сергеевна. Это гости, но ещё не все. Будут и другие… Внимание, все знакомимся! – объявила она громогласно. – Это мои самые новые друзья, кто будет обижать – получит в лоб!

На просторной кухне за столом сидели Рома с сестрой Мариной, две девочки из нового класса Ксении и одна из прежнего. Они церемонно ели испечённый Ксенией торт, запивая чаем. Оля подумала, что девочки выглядят чуть робкими, оттого что не успели со всеми познакомиться. На самом деле смущала их Вероника Сергеевна, которая никак не уходила с кухни и говорила, говорила без передышки. Она вмиг усадила Олю с Андреем за стол, поставила перед ними тарелки, чашки, наполнила… Девочки из нового класса перемигивались. Когда Вероника Сергеевна вышла, Ксения мгновенно скинула босоножки, а одна из девочек – маленькая, чернявая, с большим и даже на вид вредным носом – выхватила из рюкзака, стоящего под столом, высокую и толстую бутыль очень тёмного вина.

– Ну, Мужева, ты даёшь! – зашумели все. – Фантастика!

Все, кроме Оли с Андреем, тут же вылили чай в раковину.

– У меня штопора нет! – спохватилась Ксения. – Во всём доме ни одного…

Андрей, сказав, что это не беда, взял бутыль и мизинцем выдавил пробку внутрь. Гости застонали от восторга и подставили чашки; Андрей разлил густое, тягучее вино и себе на пробу капнул в стакан величиной чуть больше крышки от аптечного пузырька.

– Мне кажется, я вас уже где-то видела, – сказала ему сероглазая, светло-русая Валя из прежнего Ксюшиного класса.

– Тост! – провозгласила Ксения. – Кто скажет тост?

– А ты не хочешь? – спросила Оля.

– Я не умею…

– Тогда кто же, как не я, самая старшая из присутствующих здесь дам… – начала Оля, но Мужева, которую все так и звали – по фамилии, – сипловатым голосом перебила:

– У вас чай, так нечестно.

– Бабушка идёт! – громким шёпотом прервала её Валя. – Садимся, морды кирпичами!

Бутылку мигом задвинули под стол и под разговоры Вероники Сергеевны стали пить вино, делая вид, что это чай, только чашки пустели намного, намного быстрее. Андрей пригубил свой напёрсток и шепнул Оле на ухо:

– Ну и сладкая гадость. Куплю им нормального полусухого?

– Попробуй. Только немного, ладно?

Андрей кивнул и, дождавшись, пока бабушка вновь уйдёт, поднялся.

– Господа студенты! – объявил он. – Точно говорю, что один глоток этого… нектара равен двум ударам по печени. Давайте я схожу за чем-нибудь получше.

Молодёжь охотно согласилась, но всё же разлила по чашкам и выпила остатки. Пока Андрея не было, Оля отдала Ксении подарок, о котором в первые минуты забыла, – мобильный телефон в кожаном чехле, со шнурком, чтобы вешать на шею, подключенный и готовый к работе.

– Это мне?! – восхитилась Ксения. – Супер! Спасибо!..

Она расцеловала Олю, затем стала нажимать клавиши, интересуясь первым делом играми.

– Экран цветной! – восхищалась она. – И маленький. Как здорово, что маленький! – От полноты чувств Ксения поцеловала и телефон. – А то они думают, я люблю всё такое большо-ое! Смотри, что они мне подарили! Из новой школы…

Она показала Оле запястье, на котором красовались часы размером с небольшой будильник, засмеялась и заплакала.

– Гуманоиду больше не наливать, – простуженным голосом сказала Мужева.

– Сама гуманоид! – ответила Ксения, смеясь и плача.

8

Андрей, купив пять бутылок вина и бананов с апельсинами на закуску, заскочил домой за походной гитарой и складным ножом, среди множества лезвий которого затерялся маленький штопор. Уже возле самого Ксюшиного дома встретил новых гостей: Вику с Сергеем. Поднимаясь на пятый этаж, они все вместе догнали ещё двух одноклассников из нынешней школы.

– Натали, – представилась девочка, почти такая же высокая, как и Ксения.

– Пётр, – назвался её спутник.

Дверь им открыла улыбающаяся Валя. Были новые знакомства и рукопожатия. Рома, завидев Петра, насторожился, но быстро понял, что тот ему не соперник и пришёл скорее за компанию с Натали. Андрей, войдя на кухню, глазами искал, куда бы поставить бутылки.

– Можете не прятать, – сказала Мужева, – она уже спит.

– Кто спит? – спросил Андрей, глядя на Ксению, лежащую головой и руками на столе.

– Бабушка спит, – ответила Ксения, подняв голову, – а я уже проснулась. Наливай гуманоидам!

И Андрей энергично ввинтил штопор в пробку.

– Ты уверен? – прошептала Оля. – Не переборщил?

– Я думаю, они от этого мирно уснут и головы завтра не будут болеть, – так же тихо ответил Андрей.

– Надеюсь… – Оля потянулась к его губам, но молодёжь, оказывается, всё видела.

– Горь-ко! Горь-ко! – закричали вокруг.

– Так, я не поняла! – сказала Оля. – У кого праздник?

Кого поздравляем?

– Её, – указала Мужева на Ксению.

– Так чего ждём? Вперёд, не отвлекаемся!

Ксению облепили со всех сторон, стали наперебой тормошить и выкрикивать лучшие пожелания. Она сидела, совершенно разомлев.

– Что, Вика, здесь не Ладога? – сказал Андрей, подливая вина ей и партнёру. – Мамы с папой нет, можно отрываться?

– Папа за нами заедет, – ответила Виктория. – Нам чуть-чуть, у нас завтра конкурс.

– У нас тоже завтра! – крикнул Рома и вскочил. Марина сзади дёрнула его за рубашку, он упал на табурет, но тут же вновь поднялся и, слишком твёрдо ступая, вышел в коридор. Натали, как бы невзначай, двинула следом.

– Расскажите что-нибудь, – попросила старших Марина. – Вы же, как бы, взрослые и умные?

– Вообще-то, я очень плохо знаю современную молодёжь, – начал Андрей. – Наверное, оттого что не смотрю телевизор. А слышу чаще всего одно. Современная молодёжь – это банда голодных тигров. Спасайся всё живое, разорвут и не поморщатся. Вот примерно то же самое года три назад мне говорила знакомая учительница литературы, Наталья Павловна. Просто знакомая, Оль, ничего личного. И я уже года полтора её не видел. Пугала она меня, пугала своими шестиклассниками, но в то же время звала в гости, провести урок внеклассного чтения. Тема была: Джек Лондон, рассказы о боксёрах. «Кусок мяса» и «Мексиканец». И ей был нужен суровый мужской голос, чтобы их прочитать. В общем, завела меня в логово, а сама куда-то исчезла по своим делам. Я стою у доски и думаю: что-то не так… Где обещанные монстры? Все тихо стоят, смотрят на меня. Думаю: заманивают, сейчас начнётся… Говорю: здравствуйте, садитесь. Садятся. Читаю рассказы: молчат, слушают, заиньки. Так до самого звонка и не пикнули. Я потом долго не мог сообразить: то ли Наташка наврала, то ли я на вид такой свирепый…

– Так это были вы? – спросила Валя, вся просветлев. – О-бал-деть восемь раз!.. Ксю! – она подтолкнула хозяйку в плечо, – ты слышишь? Я ведь тебе сразу сказала, он на кого-то похож! И вы нас совсем не помните, да? – вновь обернулась она к Андрею. – Ну, вот я сейчас так же посмотрю…

– Кажется, вспоминаю, – сказал не менее изумлённый Андрей. – Если бы вы так не выросли, сразу бы узнал. Вы сидели на третьей парте и были самые красивые.

– И совсем не на третьей, а на второй, – вмешалась Ксения, внезапно устремив на него почти осмысленный взгляд. – И не самые красивые… во всяком случае, я. И нам было очень интересно, вот и молчали…

– И потом ещё ждали вас… можно на ты?… – подхватила Валя. – А Наташка взяла и уволилась. И больше тебя не видели.

Тут на кухню вернулся Рома, и сестра насмешливо сказала ему:

– Пропустил самое интересное. Мы только что узнали, что донья Хуанита Мария Флорес – на самом деле дочь сеньора Хуана Марио Флореса, который двадцать лет назад пропал без вести, а сегодня вдруг воскрес. Вот так.

Вслед за Ромой в дверях появилась и Натали, не сводившая с него глаз.

– Извините… можно вашу гитару? – попросил Петя, до этой минуты молчавший.

– Да пожалуйста. – Андрей вынул гитару из чехла, протянул ему, и парень довольно верным и приятным голосом запел не что иное, как «Whiskey in the Jar» с неожиданно мягкими, вовсе не хулиганскими, какие больше подошли бы этой мелодии, русскими словами. Впрочем, узнать, что там случилось после первого куплета, когда герой принёс девушке букет неведомой травы, не удалось. Пётр только его и помнил; повторил раз, другой, сбился и начал снова…

– Да хватит уже, – прервала его Мужева. – Не можешь срать – не мучай жопу.

– Му-ужева… – укоризненно простонала Ксения.

– Enfant terrible, – покачала головой Оля, и enfant мигом обернулся к ней:

– При детях матом прошу не выражаться!

9

– А идёмте танцевать! – предложила Лиза, одноклассница из новой школы, рыженькая, с острым подбородком, похожая на сказочную лису. – Давайте в комнату!

– Да! – подхватила Валя. – Давно пора. Ксю, помнишь, как ты у нас на дискотеках зажигала! Я так тебе завидовала. Я так хотела стать тобой!..

– Будь собой. Будь водой, – ответила Ксения и, запрокинув голову, расхохоталась.

– Гуманоид, – проворчала Мужева, беря её под руку, в то время как Вика тянула вверх за другую, а Рома уносил в комнату остатки вина, по пути наливая себе, Марине и Сергею.

Ксения не сумела внятно объяснить, где у неё ключ от ящика стола и где сам ящик, в котором лежат диски; да в них и не было нужды. Музыкой вызвался быть Андрей и, не ломая заданное Петром настроение, налёг на весёлую ирландщину. Между делом он пристроил в этот ряд и тарантеллу из гаврилинской «Анюты», на свой вкус изукрасив её зелёным трилистником. Вволю наскакавшись по комнате, молодёжь запросила передышки. Маленькая Мужева и высокая Натали пошли на кухню покурить. Пётр двинулся было за ними, но Лиза, решительно удержав его за руку, заказала что-нибудь медленное. Андрей переглянулся с Олей, от тарантеллы даже не запыхавшейся, и заиграл «Отель Калифорнию». Пока все разбирались по парам, закончилось вступление, и Андрей, секунду помедлив, начал вновь с первого такта. Лиза чинно танцевала с Петром; Рома, глядя снизу вверх, поддерживал на ногах смеющуюся Ксению; Сергей, стараясь ни на кого не натыкаться, учил Валю шагам несложного фокстрота. Марина хотела пригласить Вику, но та отказалась и ушла в коридор говорить по телефону с папой. И тогда Марина без раздумий подошла к Оле и протянула руку.

– Н-ну давай, – согласилась Оля, – только я не умею.

– А тут уметь ничего не надо, – сказала Марина, взяв её за талию. – Слушайся и всё.

Оля слушалась так внимательно, что очень скоро оказалась прижата к ней вплотную, обеими руками обняла за плечи и закрыла глаза. Всю мелодию Андрей только на девушек и смотрел. По паркету, изредка сталкиваясь, переступали две пары ног: Олины тридцать восьмого размера, с высоким подъёмом и длинными пальцами, в почти прозрачных кремовых носках, и другие, едва ли тридцать пятого, – в бело-синих полосатых. Марина, ростом меньше чуть не на полголовы, вела очень уверенно, то на несколько шагов ускоряясь, но не выходя из ритма, то импровизируя какие-то восточные покачивания бёдрами, которые Оля чутко перенимала, – а ближе к концу что-то шепнула ей на ухо, немного отпустила и в замысловатом повороте вдруг изогнула мостиком, наполовину обнажив загорелый Олин живот с продолговатым пупком над белым поясом трусиков. Андрей на мгновение замер, почувствовал, что вот-вот покраснеет, но справился с собой и, дотянувшись, провёл вдоль пояса кончиками пальцев. Оля рассмеялась и, не меняя позы, поймала их в горячую ладонь и довольно крепко сжала. А музыка чудесным образом не прерывалась, пока её не заглушили аплодисменты: это вернулись курильщицы и с ними Вика, закончившая разговор.

– Так, что это за разврат без нас! – прозвучал сиплый голосок Мужевой. Андрей сделал паузу, давая молодёжи прийти в себя и, если кто хочет, обменяться партнёрами.

– Ты не приревновал? – шёпотом спросила Оля, сев к нему на диван. – Я тебя немного подразнила…

Андрей, покачав головой, так же тихо ответил:

– Тебе идут кружевные.

– Это только пояс… А что, видно было? Докуда?

– Дома покажу.

– Сыграй что-нибудь ещё, – попросила она, грудью коснувшись его спины. – La storia?

Под новую песню Сергей пригласил Вику, Валя под шумок цапнула себе Петра, Марина двинулась было к Андрею, но помедлила, вероятно, размышляя, кто же тогда будет играть, а Рома даже и не подумал отпустить Ксению. И, пока Натали разочарованно глядела на них, Мужева схватила её в объятия и принялась не в такт кружиться и раскачиваться.

– Эй, хватит, – сказала Натали. – Что ты делаешь?

Мужева, дёргаясь всё энергичнее, что-то бубнила ей в грудь.

– Дура, что ли! – воскликнула Натали, пытаясь оттолкнуть её. Они медленно дрейфовали в угол, и Натали уже не ёрзала, а отчаянно барабанила по мужевской спине ладонями.

Уходя на кухню, Мужева выглядела едва ли не трезвее всех юных гостей, но вернулась абсолютно не в себе. Оля первая это поняла и, соскочив с дивана, спокойно и с виду легко взяла её за плечо. Мужева вскрикнула, обернулась и, взглянув Оле в глаза, разом сникла и безропотно вышла вместе с ней из комнаты.

– Петя! – сказала Натали, поправляя под кофтой бюстгальтер. – Я не понимаю. Меня тут чуть не изнасиловали, а ты стоишь, как…

– Валенок, – подсказала Виктория, отвернувшись от партнёра, и Сергей ладонью растрепал ей волосы.

Позвонил Викин отец, Володя Кирсанов, подъехавший к дому.

– Передавай привет, – сказал Андрей. Вика кивнула, поцеловала хозяйку, пожала руки остальным и, захватив с собой партнёра, ушла. Андрей сыграл ещё несколько песен, поглядывая на дверь: когда же вернутся Оля с Мужевой. А их что-то долго не было. Отложив гитару, он вышел проведать, и вовремя: как раз в эту минуту Оля вытаскивала мелкую забияку из ванной, перекинув через плечо.

– Ольча! – воскликнул Андрей, поспешив навстречу. – Я понимаю, что ты можешь. Но мало тебе было мешков?

– Ой, не напоминай, – вздохнула Оля, отдавая ношу. – Что-то её резко срубило… Но к мешкам я очень лично отнеслась, – объясняла она, идя рядом, – возненавидела их, понимаешь? Слишком много эмоций выплеснула.

– Нет, ну правда идут, – сказал Андрей, глядя в очень определённом направлении.

– Стрелочник, – ответила она, подтягивая джинсы. – Что-то велики стали… Всё равно ненавижу твои мешки. А эта обезьянка очень милая.

Андрей внёс мартышку в комнату, усадил в кресло.

Оля погладила её по голове и взяла гитару.

Дай-ка поиграю, – сказала она. – Вспомнила один рок-н-ролл…

Но молодёжь устала. Валя, Лиза и Натали, едва дождавшись конца песни, повалились кто на диван, кто на пол, и сказали, что будут здесь ночевать. Пётр остался с ними. Рому с Мариной обещала приютить до утра Оля.

Ксения, провожая гостей, висела на плечах Оли с Ромой и горячо шептала:

– Спасибо вам! Это было обалденно! Лучший день в моей жизни. Никогда не забуду. Вы просто супер!..

Рома сиял. Оля же, слыхавшая не одно признание, умеющая красиво отказать, с каждым днём всё более проницательная Оля, – она понимала, что Ксения не говорит, да и вряд ли когда-нибудь скажет те единственные слова, которые должны его по-настоящему обрадовать.

Глава двенадцатая Розенкранц и Крузенштерн

1

– Оль… а можно немного заняться итальянским? – спросила Ксения, когда урок английского перевалил за середину. – Интересно… Чуть-чуть, только познакомиться.

– Да можно и не только, – ответила Оля. – Тебе нравится итальянский?

– Очень.

– Мне в нём больше всего нравится отсутствие редукции гласных. То есть, ослабления в безударном положении, как у нас. Когда они превращаются незнамо во что. У итальянцев чётко: o – всегда o, e – всегда e, где бы ни стояли. Colonna. Telefono, – произнесла Оля, даже чуть утрируя. – Более так упруго и энергично.

– Colonna. Telefono, – повторила Ксения и засмеялась: – Здорово, даже перевод не нужен! Divano. Mascino. Peremeno!

– Ну, не всё так просто и не всегда. Но у тебя получается, произношение схватила мгновенно. Давай для начала займёмся алфавитом и какими-нибудь простыми словами. Ксения с удовольствием взялась за новое дело. Да и Оля куда больше любила преподавать итальянский, будь на него лучше спрос – только им бы и занималась. Они сидели на диване, плечом к плечу, и были дома вдвоём: Андрей, как и собирался, вышел погулять незадолго до визита ученицы. Когда закончили с алфавитом, Оля незаметно взглянула на telefono: время истекло, Андрей гуляет, выпроваживать Ксюху совсем не хочется… Да и, кажется, зря он боялся.

– Я бы тоже тебя хотела чему-то научить, – сказала Ксения. – Хотя бы танцам. Руки чешутся кого-нибудь научить. Но поняла, что тебя не могу.

– Почему? Ты умеешь, я нет. Или ты не любишь с нуля, нужен какой-то начальный уровень?

Ксения покачала головой:

– Нет, не важен уровень. Не могу именно тебя, потому что… это…

– Ну, что замялась? – ласково спросила Оля. – Говори до конца.

– Короче, не могу, и всё. Не спрашивай, почему. У тебя могу только учиться. И ещё вот так хочу. – Ксения, подобрав ноги, легла на бок и удобно пристроила голову Оле на колени. – Можно? Я недолго…

– Да сколько хочешь, – сказала Оля, погладив её по щеке.

– Мур-р… Ну, и как я могу тебя чему-то учить? Так здорово…

Вздохнув, Ксения замолчала. Оля, взяв со стола телефон, написала сообщение:

Ребёнок завис надолго. Приходи, всё хорошо:*)

Но отправить не успела, потому что Ксения заговорила лениво, почти сонно:

– Я в субботу на дне рождения неприлично нарезалась…

– Да всё было очень культурно, – мягко возразила Оля.

– Ага, конечно. Первый раз в жизни была такая культурная. И последний, – продолжала Ксения почти на одной ноте. – Но я помню, у тебя очень хорошо получалось танцевать, так что меня не обманешь.

– Мы же там валяли дурака, это легко. Это всегда можно. А вот серьёзно, по науке, как вы умеете…

– И я бы не смогла так с тобой, как Марина. Она смелая, вообще… Я даже на минуту протрезвела.

– Ну, а что здесь такого? – сказала Оля. – Хочешь, попробуй сейчас. Никого нет…

– Не, не, не!.. Я увидела, и то жарко стало. Боялась, Ромка заметит. Он тебя, кстати, хвалил…

– Что он говорил? – спросила Оля с лёгкой тревогой.

– Говорил: способная.

– Это он из вежливости. Знает, что мы дружим, вот и не хотел тебя сердить.

– Думаешь, он такой хитрый?!

– Не знаю, – ответила Оля, – но, по-моему, для этого никакой хитрости не надо.

– А, по-моему, он вообще весь открыт. Что думает, то и скажет. Или это только со мной?… – задумчиво сказала Ксения. – В общем, я тоже не знаю. Но я бы хотела быть на тебя похожа.

– Да во мне ведь ничего особенного нет.

– Ага, конечно. А в ком тогда есть?

– Посмотри внимательнее в зеркало, – сказала Оля, подув на обращённое к ней покрасневшее ухо. – Может, кого-то и найдёшь. Даже скорее всего найдёшь. Это во-первых. А во-вторых…

В этот миг она вспомнила о телефоне, который так и держала в руке, и отправила, наконец, сообщение.

– Ты Андрею? – спросила Ксения.

– Да, узнать, когда вернётся. Скоро уже должен.

– Я вам помешаю. Пойду, наверное?

– Да успокойся, Ксюха, как ты можешь помешать? – сказала Оля, удержав её. – О чём я говорила?…

– О том, что во-первых посмотри в зеркало…

– Точно. А во-вторых, если хочешь быть похожей на меня, то надо, наверное, пройти все этапы, которые я прошла. А зачем оно тебе? Знаешь, какая я была в ранние студенческие годы? То есть, чуть старше, чем ты сейчас. Вот решили мы с друзьями покататься на машине. У одного в гараже стояла копейка. А ключ от гаража он, как всегда, потерял. От машины тоже, к счастью для нас, но это мы тогда не учли. И вот висячий замок, на высоте пояса примерно. Решили сбить ногами. Парни били, били, только пятки отбили. Оля говорит: р-разойдитесь! дайте мне! И с первого удара бедный замок отлетел метров на пять по частям.

– Ух ты, здорово как! – засмеялась Ксения.

– И ребята в восторге: Олька мужик!

– Правда, что ли? Не похожа! Совершенно.

– Платье надеваю несколько раз в год, почти никогда не крашусь. Всё равно не похожа?

– Нет.

– Это сейчас. А тогда носила трофейные немецкие говнодавы, одни и те же чёрные штаны летом и зимой. Пиво из горла – только так. Манеры были соответствующие… Но однажды это мне надоело, и я захотела измениться. Прежде всего, внутри.

– У тебя получилось. А когда захотела? Когда встретила Андрея?

– Да пораньше, наверное. Но ненамного. Повезло, что встретила его на Ладоге, там ходила иногда в купальнике, иногда без, и было гораздо легче понять, что я не мужик. А со дня встречи и до того дня, когда мы решили жить вдвоём, прошло три года, так что у меня было время поработать над собой. Теперь ещё вылезают пацанские замашки, но лишь в экстремальных случаях. А ты думаешь…

Но тут её телефон просигналил о полученном ответе.

Прочитав, Оля сказала:

– Минут через десять будет.

– Так я пойду? – спросила Ксения, поднявшись.

– Погоди ещё, Ксюш. Ты когда-нибудь играла в «Цезарь три»?

– Нет. А интересно?

– Сейчас запущу на ноуте, попробуй. Я уже всего прошла. Создадим для тебя нового правителя… минутку… Вот, готово. Строй римский город. Начни с дорог, домов. Придут люди, ты следи за порядком, храмы ставь поровну всем богам, а то обидятся. Ревнивые, заразы. Обязательно префектуры, а то всё сгорит. В следующих уровнях будешь развивать промышленность, выращивать еду, торговать. Потом воевать… Развлечения им нужны, театры, школы, бани… Давай, а я пойду разогрею ужин.

– Ты Андрею не скажешь, о чём я тебе говорила?

– Если не хочешь, то не скажу.

– Не надо пока, ладно, – попросила Ксения, и Оля кивнула: будет сделано. Точнее, не будет.

2

Интересно, о чём мог поведать Рома. В субботу, вернувшись со дня рождения, они долго не могли успокоиться. Спать не хотелось; Оля ещё не вышла из транса, вызванного музыкой Андрея, и была готова на всё, лишь бы слушать, слушать, слушать… Он, конечно, никогда и ничего взамен не просил, но она мечтала как-нибудь особенно его отблагодарить. Андрей в большой комнате играл – очень тихо, потому что была ночь, – все подряд румбы, которые помнил или мог на месте выдумать. И как бывает, что тихая речь доходит до сознания лучше крика, так и эти едва слышные звуки окончательно её заворожили. Сидя на подлокотнике кресла, Оля глядела то на руки Андрея, то на танцующих Марину с Ромой, и мысленно уговаривала: не прекращайте, пусть ещё играет!.. Потом они вздумали издеваться над ней, принялись учить латинским движениям: Рома за партнёра, а Марина, стоя рядом, нажимала на колени, бёдра, плечи, показывая, как они должны работать. Ученица была не бездарна, в нужные стороны гнулась, только не могла сосредоточиться, а ребята хотели от неё слишком многого и сразу. Будто она и не старше почти на век, будто уже давно им знакома… Урок то и дело прерывался смехом. Роме скоро надоело с ней возиться, он умылся, лёг на надувную кровать и затих, отвернувшись к стене. А девушки не могли остановиться ещё довольно долго и даже выучили поддержку. «Делай вот так, – сказала Марина, – не бойся, не уроню. У нас нельзя отрывать обе ноги партнёрши от пола». «Отрывать обе ноги партнёрши, – повторила Оля и чуть не села на пол. – Ну, спасибо!..» Успокоившись, она, как показал учитель, махнула ногой под потолок; Марина с третьей попытки поймала ногу на лету и не оторвала, а куда-то себе закинула; в следующий миг Оля увидела комнату вверх тормашками, чуть не выскользнула, и побежала в кабинет надеть что-нибудь взамен спортивной майки, и, второпях не найдя ничего более подходящего, вернулась в лифе от бикини величиной с два розовых лепестка. Через минуту она шёпотом ойкнула и закрылась руками: эти лоскуты, хоть и испытанные пляжным волейболом, для танцев оказались едва ли пригоднее, чем костюм сказочного короля. Вроде бы Андрей, встретившись глазами с Мариной, чуть заметно покачал головой. Позже, как Оля ни допрашивала, он всё отрицал, – но, было так или нет, заново переодеться её не отпустили, из-за спины Андрея, где хотела спрятаться, вытянули вновь на его ясные очи и, на ходу завязав злосчастные тесёмки, продолжили занятие. Да она всерьёз и не упиралась, больше дурачилась, разыгрывая немое кино. Музыка звучала такая, что оторваться от неё даже на мгновение было невозможно. О Роме совершенно забыла: спит же, не видит ничего лишнего. А если не так уж и спал? Да ладно, что теперь изменишь…

– Ксюха, давай ещё чаю навернём, – позвала Оля, войдя в кабинет. – Как там Цезарь поживает?

– Ай, всё сгорело, разрушилось! – ответила Ксения. – Восемь раз подряд. Люди как приходят, так и уходят. Не хотят такого тупого правителя, как я.

– Не паникуй, это дело опыта. Давай я сейчас первые два уровня пройду за двадцать минут, ты посмотришь, потом мы съедим что-нибудь вкусное, а потом ты возьмёшь диск домой и в свободную минуту попробуешь. Ладно?

– Хорошо, – ответила Ксения, – спасибо.

– Тогда смотри, поехали заново. Во-первых, дома ставим не где попало в художественном беспорядке, а строим для них кварталы. С этого начинаем, после того как расчистили землю…

Они управились даже быстрее, чем за двадцать минут. Поздно вечером, как и неделю назад, Андрей проводил Ксению домой, а ещё через неделю Оля сказала, что нашла ей ученицу.

– Моя подруга, Света. Она хочет прийти в вашу школу для новичков. Но начало сезона пропустила по семейным делам. Пойдёт в декабре или после Нового года. Но там ведь уже народ чему-то научится к этому времени?

– Немножко научится.

– И она не хочет приходить уж совсем неумехой. Ты можешь дать ей какие-нибудь начальные познания? Урока четыре-пять? Вот и отлично. Она танцами не занималась, но у неё второй разряд по художественной гимнастике. Я скажу телефон, с ней уже обо всём договоритесь. Она согласна на бартер: ты ей урок, она тебе массаж. Очень хорошая массажистка, моя спина подтвердит.

– Здорово! Люблю массаж.

– Тогда звони. Можешь прямо сейчас, от меня.

3

Когда будущая ученица произнесла в трубку: «Алло», – Ксения невольно обернулась: ей показалось, что говорит сама Оля. Но Оля была здесь… и там тоже, на связи?

– Не удивляйся, нас многие путают. Очень похожи голоса и все интонации, – сказала Оля. – Не буду мешать, договаривайтесь…

А внешне Светлана была совсем другая – это Ксения увидела при встрече в субботу. Очень красивая, да, об этом Оля предупреждала. Вытаращенные глаза и упавшие подбородки давно на неё не действуют, так что ты, Ксюха, держи себя в руках… Ксения посчитала эти слова шуткой, но теперь, едва ступив на порог, поняла, что без них бы и сама не удержалась от изумлённой гримасы. Перед ней стояла девушка со старинной картины или, скорее даже, гравюры – вся будто выведенная тонкой иглой по серебру. Тонкое лицо, тонкие руки, тонкие вьющиеся волосы, тоже какие-то серебристые; но при этом – современная юбка выше колен, майка, опоясанная фотографией звёздного неба, и кулон на груди – миниатюрный серебряный замок в форме сердечка, с ручкой и даже едва заметным ключом в скважине.

Удивительно, как они, такие разные, подружились. Рядом с Олей мгновенно становится горячо – это Ксения почувствовала ещё в первый вечер, на конкурсе. А Света не тепла и не холодна: нейтральна, как-то закрыта в себе, – это тоже было сразу понятно. И ещё понятно, отчего Андрей, увидев их вдвоём на ладожском берегу, выбрал Олю. Сама на его месте поступила бы так же.

И, всё-таки, голос… Невероятно похож.

– Оля мне говорила, что вы прелестны, – сказала Светлана, – так и есть. Идёмте, всё готово.

Они прошли в комнату, где возле окна было достаточно свободного места для первых занятий. Ксения вставила в проигрыватель диск, на котором были мелодии всех танцев понемногу. И для начала – попробовали считать под ритм, хлопать в ладоши, отличать один танец от другого. То, с чего начинают взрослые новички. Всё это Светлана проделала с лёгкостью. Помогут ли ей давние занятия художественной гимнастикой, спросила она, и Ксения задумалась.

– Не знаю насчёт гимнастики, – призналась она, – но бывших балетных ребят я в школе видела. На первых порах это очень помогает, потому что все начальные задания для них ерунда. А вот потом, когда дело доходит до техники, им надо переучиваться. И не всем удаётся. Такая латина у них выходит, немного лягушачья, коленями врозь. А надо наоборот, держать их ближе друг к другу. Да мы этим займёмся, все получится.

– Мне, наверное, больше подойдут европейские танцы? – предположила Света. – Они спокойнее?

– Там есть танго. И квикстеп. А вообще, в первый год всем нравится латина. Просто потому, что там дальше друг от друга стоишь, коленями не сталкиваешься. А где-то под конец второго года начинают по-настоящему разбираться, кому что ближе. Я была абсолютно универсальной, – похвасталась Ксения, – всё получалось, но теперь, когда так вымахала, наверное, ближе будет стандарт.

– Да я тоже не маленькая, – улыбнулась Света, – метр семьдесят четыре. Хотя рядом с вами как-то теряюсь…

Они перешли к основным шагам ча-ча-ча и тут выяснили, что Светлана, какая бы спокойная ни была, очень даже способна убегать от ритма. Когда Ксения считала вслух или становилась партнёром, держа Свету левой рукой за руку, а правой под лопатку, – тогда всё было хорошо. Но стоило отпустить и дать ей немного свободы, как через пару тактов…

– Стоп, опять спешите, – говорила Ксения.

– Ай, я бестолочь! Давайте ещё раз попробуем…

В следующий раз её хватило на четыре такта, потом – на шесть, и под конец урока они дошли, ни разу не сбившись, до десяти.

– Это очень хорошо для первого занятия, – сказала Ксения.

– Тогда я рада, – ответила Светлана, – спасибо. Идём ко мне в комнату, сделаем массаж. У нас ещё пятьдесят минут.

Она уже перешла на ты, а Ксения так и не могла решиться. Первое, на что она обратила внимание в комнате Светланы, был её большой карандашный портрет над письменным столом, и рядом – фотография мальчика лет четырёх.

– Это сын, Никита, – сказала Светлана, – он сейчас с бабушкой и дедушкой гуляет. С моими родителями.

– Похож на вас.

– А меня знакомая девочка изобразила. Так, давай к делу. Раздевайся до трусов, ложись на стол. Я выйду, а ты через две минуты будь готова.

Растянувшись на массажном столе, Ксения вновь повернула голову к портрету. Было очень забавно представлять, что это нарисованная девушка сошла и всё энергичнее гладит и разминает её спину. А руки были совсем не нарисованные – сильные, живые, горячие. Даже удивительно, откуда они взялись у хрупкой, чуть отстранённой Светланы. Как будто Оля их одолжила на время.

– Вы и художнице делали массаж? – спросила Ксения, когда Света работала над её ногами. Она очень верно определила чувствительные места на щиколотках, с внешней стороны, чуть выше и ниже косточки, и нажимала пальцами так, что в первую секунду было даже больно, но очень приятной болью. А если её перетерпеть – чувство было такое, словно взлетаешь над столом.

– А как же, – ответила Светлана. – Это моя твёрдая валюта.

– И не трудно?

– Тебе легко, ей легко. Ольге тяжелее, но терпимо. А вот если дяде или тёте килограмм на сто, тогда могу замучиться. Мне бы хоть половину Олиного здоровья, я бы горя не знала.

– А у неё много? – улыбаясь, спросила Ксения.

– Ещё бы. Термоядерный реактор. С ней хорошо ночевать в палатке, никакая печка не нужна. Или вот был случай весной. Мы сидели на скамейке недалеко от детской площадки, там Никита играл с другими мелкими. Мы болтали, и тут какой-то урод на машине стал разворачиваться и въехал жопой на площадку. У меня в голове щёлкнуло, всё потемнело, и я опомнилась в метре от того места, где была машина. Ольга держит меня в охапку, в руке у меня половина кирпича, и такое чувство, что это я его и сломала. Оказалось, нет, просто схватила и понеслась наводить порядок.

– Как-то с трудом верится…

– Будут свои дети – поймёшь. Так вот Оля умудрилась меня поймать и обезвредить в последнюю секунду. Ну, и водиле выдала всё, что о нём думает, на чистом народном языке.

– И что он? Уехал?

– Улетел вперёд собственного визга. А она потом издевалась: ну, мать, ты даёшь! За тобой глаз да глаз… Кто-нибудь другой на её месте и не догнал бы ни в жизнь.

– А как вы познакомились?

– На йоге. Я пришла восстанавливать фигуру после родов, Оле просто было интересно. Так вот с первой встречи разговорились и до сих пор не остановиться. Потом ещё я её маме делала массаж… А я думаю менять работу, вот к чему вела. Учусь на клинического психолога. Самая близкая область; массажист – он ведь тоже психолог. И выслушает, и поговорит, и настроение между делом поднимет. Поднялось у тебя настроение? – спросила она, легонько шлёпнув Ксению по бедру.

– Конечно.

Тогда полежи минут пять, не двигайся. Я накрою простынёй, не замёрзнешь. А сама скоро приду.

Оставшись в одиночестве, Ксения стала потихоньку задрёмывать и, открыв глаза, не сразу поняла, сколько прошло времени. Должно быть, немного, потому что она по-прежнему была в комнате одна, не считая портретов. А разбудили, кажется, голоса в прихожей… Вскоре дверь приоткрылась, и вместо Светы вошёл тот самый мальчик с фотографии на стене: он был примерно ровесником Ильи, брата Ромы с Мариной, но гораздо выше, крупнее и глядел исподлобья.

– Привет, – сказала Ксения. Мальчик, не отвечая, вытянул руку, в которой держал большой чёрный пистолет. Ксения машинально заслонилась ладонью, и этот же миг пистолет выплюнул струю холодной воды.

– Никита! Что ты делаешь! – ворвалась в комнату Светлана, переодевшаяся в тёмно-синие спортивные брюки и белую футболку.

– Я играю, – хмуро ответил Никита.

– Я вот тебе сейчас покажу «играю»! – пригрозила мама, отобрав пистолет. – Прости, Ксюша, не углядела. Полежи ещё две минуты, мы сейчас вернёмся.

Выражение её красивого лица было таким грозным, что Ксения не сомневалась: сейчас за дверью послышится рёв и шлепки – и заранее чувствовала себя виноватой. Без неё бы ничего не случилось… Но было тихо. А потом – и, наверное, раньше двух минут, – мама с сыном появились вновь.

– Извините, я больше так не буду, – произнёс Никита.

– Что не будешь? – спросила Света.

– Стрелять…

– А входить без спроса?

– Не буду.

– Вот и молодец. Оружие отдам завтра, чтобы ещё подумал над своим поведением. Иди к бабушке.

И, закрыв за сыном дверь, Светлана сказала:

– Давай, Ксюш, одевайся. Ещё раз спасибо за занятие.

Чаю попьёшь?

– Не, спасибо, – ответила Ксения. – Мне уже пора.

Через неделю в то же время, да?

– Приходи, буду ждать.

4

На улице было довольно тепло для начала ноября, третьи сутки без перерыва лил дождь, ветер с матросским свистом раскачивал почти облетевшие тополя и каштаны.

Вся юго-западная окраина пропахла морем, мокрой землёй и прелыми листьями. Подняв воротник болоньевой куртки, так низко держа зонт, что спицы касались головы, Ксения наизусть обходила пенящиеся лужи. Дорога от троллейбусной остановки домой была привычна и давно не требовала внимания. Ноги сами несли её, спина ещё чувствовала тепло недавнего массажа, и даже выстрел в упор из водяного пистолета теперь, посреди этого потопа, вспоминался как забавное недоразумение. А ведь лёжа на столе чуть не заплакала от неожиданности и обиды…

Дом новых друзей притягивал её сильнее магнита. Так и хотелось свернуть во дворы и, срезав дорогу, вынырнуть из сырого лабиринта панельных кораблей, гаражей и торговых павильонов – сразу напротив знакомой парадной. Минут сорок назад Ксения позвонила Оле, чтобы рассказать, как прошло занятие, – но, если честно, это был лишь предлог, на самом деле она просто хотела поговорить. А Оля вдруг сказала, что сегодня дома одна, и если есть желание – приезжай хоть до утра, там всё и расскажешь.

Первым делом Ксения всё-таки зашла к себе, протёрла влажной тряпкой сапоги, поставила их на газету возле батареи, вымыла руки.

– Не надо убираться на кухне, я завтра приду и сама всё сделаю, – сказала она бабушке. – Если что, звони, я буду здесь, в двух шагах. У этих взрослых ребят: помнишь, они приходили на день рождения? Вот у них. Они хорошие, не бойся. Я от них позвоню.

Бабушка приготовила ужин. Чтобы не огорчать её, Ксения быстро съела что-то, не заметив вкуса, насыпала растворимого кофе в кружку со своим именем, подаренную Ромой на день рождения, залила кипятком и, пока он остывал, бросила в сумку зубную щётку, домашние брюки с рубашкой, бельё и новенькую пижаму в жёлтых и розовых цветах. Вряд ли придётся её надевать, но хоть можно показать, посмеяться… Кофе не допила, вновь накинула куртку, прыгнула в сухие ботинки и без зонтика выскочила за дверь. Вся дорога занимала от силы пять минут, а если с перебежками, то ещё меньше.

5

Оля встретила её в коротеньком синем халате, полностью обнажающем плечи и снизу доходящем лишь до середины джинсовых шорт.

– Как здорово! – восхитилась Ксения, обошла её кругом, разглядела, даже потрогала и поняла, что это вовсе не халат, а рубашка громадного размера, застёгнутая над грудью и перепоясанная рукавами.

– Сама придумала, как носить, – сказала Оля. – Хочешь, покажу? На себе, конечно.

– Спасибо, я уже поняла. Как-нибудь примерю, если будет что. А этого я раньше не видела, – Ксения, едва касаясь, погладила львёнка над Олиной лопаткой. – Красивый. Я на солнышке лежу-у!.. – очень верно пропела она. – А ещё другое что-нибудь есть?

– Другого нет, увы. Ни картинок, ни пирсингов, и даже локаторы не проколоты. И пока не хочу ничего делать.

– И никакие не локаторы, – возразила Ксения. – Замечательные уши, музыкальные.

Оля повела её для начала на кухню, усадила за обеденный стол. Она скучала, хоть Андрей уехал всего на одни сутки. Но Ксению позвала не от скуки. От скуки сварила пять литров солянки по рецепту из журнала и лишь недавно закончила мыть ножи, ложки, дощечки. Горячая кастрюля на плите распространяла такой аппетитный запах, что куда ни сядь – нос поворачивался к ней, как флюгер по ветру.

– Если бы ты раньше пришла, я бы тебя припахала что-нибудь порезать, картошку там почистить… – сказала Оля.

– Я бы с удовольствием.

– А так управилась одна, – продолжала Оля. – Варила почти голышом, только перед твоим приходом оделась.

И каждый, так сказать, ингредиент добавляла со злодейским смехом.

– Представляю, – сказала Ксения, прыснув в ладонь. – Жаль, я не видела.

– Теперь остаётся только пробовать. Будешь подопытной Ксюхой?

– Буду, спасибо, – ответила Ксения. – Ого! так она полная?

– Почти полная. Я сама удивляюсь. На костре привыкла по многу готовить, но дома так в первый раз.

– На целую неделю, наверное, хватит?

– Двоим бы, может, и хватило, а так… Зависит от количества и аппетита гостей, – ответила Оля, поставив перед ней дымящуюся тарелку.

– А сегодня ещё кто-нибудь придёт?

– А ты хочешь? Не знаю, – сказала Оля, пожав смуглыми плечами. – Вроде, никто не предупреждал. Могут, конечно, и без объявления войны… но, думаю, вряд ли. У всех свои вечерние и ночные дела.

Говоря так, она продолжала хозяйничать. На плите появился чайник с отфильтрованной водой, а на столе перед Ксенией – ещё одна глубокая тарелка с нарезанными дольками помидоров и пластинками огурцов, блюдце с ломтями серого хлеба, солонка, перечница и ведёрко сметаны, чтобы гостья сама заправила салат по вкусу. Оля предложила ещё луковицу, но Ксения отказалась: когда одна, может съесть и лук, и даже немного чеснока, но сейчас не надо. Себя Оля оставила без ужина. Вчера была в гостях у родителей Андрея, – объяснила она, – а от них голодным ещё никто не уходил. А сегодня утром потянула на пятьдесят девять килограмм, давно такого не было…

– Меньше меня, – сказала Ксения, – на целых четыре.

– Что не удивительно. Но для меня это много, надо разгрузиться и как следует побегать, если будет, наконец, посуше.

– Родители Андрея тебя, наверное, любят, – сказала Ксения.

– Да если бы, – ответила Оля, не собираясь вдаваться в подробности, но Ксения так изумлённо распахнула глаза: «Разве тебя можно не любить?!» – что пришлось-таки объяснять:

– Ещё как можно. Увела же от них ребёнка, вот и злятся. Насчёт папы, впрочем, не уверена, он по жизни весельчак, а мама точно. Я переживала, не могла забыть об этом и не думать, как ни пыталась. К счастью, Алёна, бывшая девушка Андрея, она с ними ладит, обещала похлопотать. И что-то ей удалось, лёд тронулся. Вчера она была у нас, занималась английским, а потом мы все вместе сели в электричку и поехали в Петергоф налаживать отношения. Вроде, душевно посидели.

– Это хорошо. А вы не ревнуете? – спросила Ксения. – В смысле, общаетесь с бывшей девушкой, как подруги? Никаких косых взглядов?

– Всерьёз нет. Но пошутить на эту тему мы с Алёнкой можем, дело святое.

– Как пошутить?

– Да по-разному. Но никому не обидно.

Вчера, сразу после урока отослав Алексея в мужскую компанию, они пошутили от души. Они вообще быстро сошлись: уже на втором занятии Оля могла за невнимание стукнуть Алёну по голове свёрнутым листом бумаги, а Алёна в ответ скорчить такую гримасу, что в самой забористой комедии масок ей не нашлось бы имени. А вчера она принесла на флешке видеоролик с танцевальным номером: под песню Саманты Браун в небольшом зале что-то изысканно-акробатическое репетировали высокие, тонкие парень в чёрном трико и девушка в телесного цвета, не с первого взгляда заметном купальнике. Парень без напряжения держал её на весу, но всё равно рядом с Андреем он выглядел бы совсем дохленьким. И ни одной волосины на груди. Короче, не в Олином вкусе. А вот она…

«Моя бывшая соседка по общаге, – сказала Алёна, – теперь если кто плохо скажет про общагу, я его носом в эту запись: тебе хоть снится такая соседка? В твоём пятиэтажном особняке? Вот и молчи». «Познакомишь?» – спросила Оля. «Сейчас редко бывает в Питере, мне бы самой её поймать…» Танцоры мягко откатились друг от друга по полу и вскочили. «Мы спорили обо всём поначалу, – продолжала Алёна. – Знаешь, так бывает, по любому вопросу разные мнения, а через десять минут уже забыли, с чего начали. Спор ради спора». Музыка стихла, крупным планом мелькнули полуоткрытые губы девушки, одним прыжком взлетевшей партнёру на плечи. «Я бы, наверное, не могла с ней спорить, – с чувством сказала Оля, – говорила бы: да, да, ты права. Только танцуй, а я буду смотреть, смотреть…» – и, не додержав интригующей паузы, рассмеялась. Уже в следующий миг она поняла, что сегодня боится щекотки, да ещё как, почти до слёз. Первые секунды терпела, хохотала беззвучно, ожидая, что Алёне надоест, а, не дождавшись, извернулась и стиснула её руками: не в полную силу, но достаточно для того, чтобы Алёна запросила пощады. Стоило её отпустить, она вновь напрыгнула и теперь была осторожнее, держась подальше от рук, но совершенно напрасно забыла, что с этой стороны бывают ноги… «Извини, пожалуйста, – сказала Оля, погладив её по спине. – Я не рассчитала, наверное… Не больно?» «Живая… – выдохнула Алёна, с трудом распрямившись. – Но реально страшно. В кузнечный пресс попала птица…* Больше не буду с тобой связываться», – но Оля не поверила, догадываясь, что кузнечный приём, с её же разрешения, ещё испытают на ней самой…

– А где Андрей? – спросила Ксения. – Я сначала подумала, вдруг вы поссорились, даже испугалась. Но увидела, как ты одета, и поняла, что нет. Верно?

– Он в Великом Новгороде, Шерлок, – ответила Оля и перевела вопросительный взгляд с её пустеющей тарелки на кастрюлю и обратно. Ксения покачала головой, и Оля, насыпая в фарфоровый чайник кипрейную заварку, продолжала: – Позвали играть на свадьбе, какой-то пышной, с кучей гостей.

* Строка из песни А. Лаэртского.

– Играть, как у меня на дне рождения?

– Ну, ты сравнила. У тебя играл от души, всем было интересно. А на такие праздники, как сегодня, музыкантов зовут для формальности, чтобы были. Чтобы гости потом могли похвастаться, кто их развлекал и в каких позах. Если вспомнят. Выступать перед жующими рожами, которым до тебя нет дела… Андрей очень это не любит, да и я бы не любила.

– А зачем едет? Из-за денег?

– Отчасти из-за денег. По нашим меркам там хорошо платят. За один вечер столько, сколько я зарабатываю за неделю, а то и за две, со всеми своими курсами и учениками. А отчасти – потому что Георгий Вахтангович зовёт. Интересный дядька, тридцать лет живёт в Питере, но при этом – настоящий грузинский грузин из фильма «Мимино». Я его один раз видела и, знаешь, остерегалась при нём что-то хвалить. Сейчас возьмёт и подарит, такое было чувство. Он умеет как-то приподнимать артистов в их собственных глазах. Даже на таких мероприятиях.

Оля налила чаю, достала из холодильника эклер и бисквитное пирожное:

– Выбирай.

– А ты не будешь? Не, я только с тобой.

– Тогда вот так, – решила Оля и разрезала каждое пополам. – Давай возьмём это в обитель зла…

– Куда?!

– Ну, в комнату. Ты расскажешь, как позанималась со Светой, а потом мы посмотрим какой-нибудь фильм. «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» пойдёт? На английском, с русскими субтитрами. Интересно и познавательно.

– Давай посмотрим. Не слышала о таком. И я ещё бабушке позвоню, что всё хорошо…

И в этот миг у неё самой зазвонил телефон, висевший на шнурке под рубашкой.

– Алло, – сказала Ксения, – да, привет. Не знаю… может быть, немножко. Ой, я сейчас не дома. Ага, угадал, – улыбнулась она, – тут и есть. Не знаю, сейчас спрошу. – И, спрятав трубку под стол, прошептала с круглыми глазами: – Ромка…

– Ну, пусть зайдёт, если хочет тебя увидеть, – разрешила Оля. – Скажи, что можно.

– Только ненадолго. На час. А потом мы посмотрим фильм. – Снова подняв телефон, Ксения сказала: – Заходи. Помнишь адрес? Когда тебя ждать? Через полчаса, хорошо… – и, нажав отбой, рассмеялась: – «Обитель зла»…

6

Ожидая гостя, Оля переоделась в тёмно-серый спортивный костюм, не оставляющий на виду ни капли голого тела ниже ключиц и выше запястий со щиколотками. Правда, трикотажные брючки с чёрными лампасами так плотно обхватили её ноги, так рельефно выявили каждый мускул, что Ксения только покачала головой: ещё неизвестно, что соблазнительнее. Сама она, разложив на диване принесённую из дома одежду, поколебалась и выбрала пижаму – как знак того, что пришла надолго, не в пример остальным, кто ещё заявится. Она, как и собиралась, позвонила бабушке, а Оля тем временем вымыла тарелки и обменялась несколькими сообщениями с Андреем. Он писал, что спел уже четыре еврейские песни, а публика всё ела и пила, приклеенная к стульям, и только на «Красавице» худо-бедно расплясалась. Оля, не способная высидеть на месте даже одного еврейского куплета в исполнении Андрея, удивилась такой выдержке и вошла в кабинет-спальню, насвистывая: «Моя красавица мне очень нравится, с походкой лёгкою, как у слона…»

Оказалось, что Ксения откуда-то знает эту песню, и про школу бальных танцев Соломона Пляра, и ещё одну: «Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя в чулочках, что тебе я подарил…»

– Нет, вот такое на свадьбах не поётся, – сказала Оля. – А то могут неправильно понять. Хотя… какие-нибудь приколисты могут и заказать.

– Не приколисты, а извращенцы.

– Суровая девушка. Давай мы лучше бахнем что-нибудь итальянское, – предложила Оля. – Любишь?

– Люблю, но мало знаю.

– Я терпеть не могу их эстраду от восьмидесятых и до наших дней. Как и многие знакомые итальянцы, кстати. Попсятина. Что-то интересное надо выкапывать в интернете, в исполнении любителей, которые сочиняют и поют для души. Или слушать простой народ. В общем, всё как у нас. А вот среди более раннего есть что выбрать. Давай одну такую песенку выучим, поймём и споём.

Оля взяла походную гитару Андрея – больше подошла бы эстрадная, но он увёз её с собой, – улыбнулась, как всегда, уловив слабый запах дыма летних костров, и, без ногтя проведя большим пальцем от шестой струны к первой, произнесла речитативом:

Signori, vi prego, ascoltatemi Anche se la mia una povera canzone da due soldi…[7]

– Давай разберём, – сказала она, ладонью приглушив затихающий звон.

Ксении так нравилось, так её околдовывало само звучание итальянской речи, что над смыслом не надо было думать, он приходил сам – непонятно откуда, но именно такой, каким ему надлежало быть. Не раз и не два она угадывала, что означают слова, ничуть не похожие на свои русские отражения. Она немного стеснялась петь, но слух у неё был хороший, натренированный на танцевальных занятиях, голос – не очень большой, но звонкий и чистый, да и Оля не давила своим мощным меццо-сопрано, подтягивала негромко, иногда в унисон, иногда на терцию ниже, если была уверена, что ученица не собьётся:

Nelle vecchie strade del quartiere più affollato, Verso mezzogiorno, oppure al tramontar…

Ксения уже могла без ошибки спеть две первые строки, уже научилась, не глотая окончаний, бросать два слога на одну ноту, когда раздался звонок в домофон. Рома явился минут через сорок после телефонного разговора, мокрый, тяжело дышащий и довольный. Встречался с бывшим одноклассником возле метро «Проспект Ветеранов», – объяснил он, – привёз ему сборник сочинений. Ну, а раз оказался недалеко, то и спросил разрешения зайти.

– Что за сборник? – тут же заинтересовалась Ксения.

– Так… по русской классике, – ответил Рома, не сводя глаз с её пижамной куртки в нежных цветах акации, вишни и ещё каких-то белых, совсем невесомых. Кажется, он понял, что Ксения хотела сказать своим нарядом… От Оли не ускользнуло разочарование, мелькнувшее в Ромином взгляде вопреки улыбке и чуть нарочитой суетливости движений. Ну, что же. На то она и хозяйка, чтобы сглаживать углы. Пусть поговорят без неё.

Оля ушла на кухню подогревать чайник, между делом ещё обменялась сообщениями с Андреем, а когда вернулась в кабинет, поняла, что разговор не клеится. Ксения сидела на диване, подвернув под себя ногу, Рома – на стуле, боком к столу, на котором спал так и не включенный этим вечером компьютер.

– Давайте поиграем, – сказала Оля. – Рома, как у тебя с английским?

– Not a bad, – ответил Рома, – в общем, так себе.

И Оля уже по-английски объяснила, что на курсах часто делает так: показывает ученику картинку с каким-либо предметом, ученик его описывает, не прибегая к русским словам, а все остальные стараются определить, что же изображено на таинственной картинке. Рома и Ксения понимающе кивнули. Не теряя времени, Оля вынула из ящика стола десяток фотографий, наклеенных на листы картона, и отдала верхний лист Роме. Тот посмотрел и старательно, чуть путанно, но в целом верно сказал, что это ездит по железной дороге из города в город.

– A train! – радостно отозвалась Ксения.

Тут из кухни раздался нетерпеливый свист, и Оля, захватив оставшиеся картонки, убежала заваривать новый чай. Вернувшись, отдала Ксении фотографию пышных, круто загнутых вверх усов. Ксения вгляделась, убрала свободную руку за спину, чтобы даже невольным жестом не выдать секрет, и произнесла:

– They grow on the face of men only.

– It grows, – поправила Оля. Правда, так можно было подумать и на бороду… Но внимательный Рома учёл Ксюшину оговорку, на мгновение скосил глаза к носу, под которым рос едва заметный светлый пух, призадумался, вспоминая слово, и, наконец, произнёс:

– Mushrooms.

Девушки, заранее уверенные в правильности ответа, кивнули и лишь через несколько секунд переглянулись и уставились на его лицо. Оля улыбнулась, а Ксения, схватившись за живот, рухнула там, где сидела.

– M…mushrooms… – выдавила она и долго больше не могла произнести ни слова.

– Mustache, mustache! Я имел в виду mustache, – исправился Рома, но она не слышала. Ксения хохотала не громко, всеми силами показывая, как ей смешно, – она задыхалась на диване, честно пытаясь унять себя, издавала какой-то писк, едва слышное мяуканье, ненадолго затихала и вздрагивала молча, но смех распирал её, надувал щёки и, наконец, прорывался наружу совсем уже неразборчивыми всхлипами. Такой смех был не обиден или почти не обиден, и Рома сам глядел на неё всё веселее. Ксения немного успокоилась, села, утирая рукавом глаза, но, стоило завидеть Рому, как она вновь обрушилась на диван.

– Уймись, милое дитя, – сказала Оля, сама едва сдерживаясь. Ксения только сильнее затряслась. Оля провела пальцами по её боку – Ксения громче всхлипнула и дёрнула локтем. Оля провела ещё раз и взглядом разрешила сделать то же самое Роме: пользуйся случаем, всё равно она не поймёт, кто это. Рома тронул вначале робко, затем чуть смелее, но всё равно лишь одной рукой, готовый в любой миг отдёрнуть её, точно Ксения могла здесь же, на диване, обернуться драконом. Оля не знала, к чему это всё приведёт: сблизит ли ребят или, наоборот, усилит отчуждение. Оказалось, не привело ни к чему. Ксения вновь села, ещё раз прыснула, сказав: «Не будешь умываться – вырастут», – и стала прежней, для Ромы чуть насмешливой и прохладной. Оля принесла чай, затем они ещё поговорили о чём-то малозначащем, и Рома засобирался домой, сказав, что завтра у него конкурс.

– Придёшь посмотреть, Ксюш? – спросил он.

– Приду, когда «Фонтан» будет проводить, – обещала Ксения, – а вам желаю победы.

7

– Всё-таки нехорошо вышло, – сказала она, оставшись с Олей вдвоём. – Обиделся, наверное. Но что я могу поделать… Эти грибы меня чуть не убили. – Ксения с трудом удержала новый приступ смеха. – Как представлю рожицу в подберёзовиках. Или опятах…

– Ты действительно эти грибы вообразила? – спросила Оля. – О неиспорченная душа. Но продолжать не буду, а то не знаю, какие идеи тебе подам.

– А ты пробовала такие грибы?

– Нет, такие никогда, – ответила Оля.

– А что-нибудь курила?

– Пробовала один раз, не понравилось. И однажды оказалась в компании, где варили коноплю в молоке. Мерзкая зелёная жижа.

– Смешная?

– Ты сегодня угорала круче. Давай наконец посмотрим Розенкранца.

Они посмотрели фильм: Оля, наверное, в десятый раз, но с не меньшим интересом, чем впервые, несколько лет назад. И Ксения увлеклась, особенно узнав в одном из актёров того самого, что играл в «Пятом элементе», только здесь он был моложе и гораздо интереснее. Она даже вынула из кошелька монету, подбросила: действительно орёл. И ещё раз орёл! И ещё… Решка.

– Не вышло из меня Крузенштерна, – сказала она, вздохнув.

Фильм закончился глубокой ночью, но Ксения всё не хотела спать.

– Мы в четверг с Наташкой, Лизой, ты их видела на дне рождения, и ещё одной девочкой вздумали помериться силой, – вспомнила она. – Маленький турнир по армрестлингу на перемене. И что-то я их всех завалила, как детей, даже не напряглась. Только удивилась. А потом ещё одного парня, а Петя со мной бороться не стал. Оль… – сказала она, взглядом выражая и робость, и вместе с ней готовность прыгнуть в самый глубокий омут, – я хочу узнать, чего на самом деле стою. Давай с тобой попробуем! Только не поддавайся, ладно?

– Да я легко могу поддаться, – улыбнулась Оля. – Я в этом отношении абсолютно не гордая. Ещё в школе объелась соревнованиями, очень редко хочу кого-то победить.

– Захоти сейчас, Оль! Вот ни малейшей уступки, давай в полную силу. Пожалуйста…

– Ладно, – согласилась Оля, – давай.

Они легли голова к голове на пол, застеленный бежевым ковром с изображением разбросанных книг и журналов, установили руки в позицию для борьбы прямо на «Войне и мире».

– А лапка у тебя длиннее, – сказала Оля, – сантиметра на три, пожалуй… Считай до трёх. На счёт три сразу дави.

– Мы в школе так же делали. Раз… Два… Три! И всё закончилось не более чем за полсекунды.

– Ой, что это было! – сказала Ксения. – Я ничего не успела понять. Это ты в полную силу?

– Где-то в половину, – ответила Оля, подмигнув. – Чтобы всю приложить, маловато было сопротивления. Не травмировала тебя, зайка?

– Нет, всё хорошо. Но ведь я больше тебя и тяжелее… Можно ещё раз? Теперь я соберусь по-настоящему. И ты считай.

Ксения собралась, как и обещала, всю свою волю сконцентрировала в маленькой, раскалённой плоскости, где соединились ладони, и во второй раз продержалась чуть дольше секунды, а потом ещё с минуту приходила в себя и успокаивала дыхание.

– А левыми? – спросила она, наконец. – У меня руки одинаковые. Я могу левой писать и мяч бросаю не хуже.

– Я могу перекинуть снежок через девятиэтажный дом, – сказала Оля, – но только правой. Левой еле-еле забрасываю на верхний балкон.

– Ого, мне бы такое еле-еле! Всё, я готова.

Они попробовали левыми. Ксения, решив использовать превосходство в длине, расслабила кисть и по счёту три сделала резкое, подминающее под себя движение. Ей даже удалось поколебать Олину руку, сдвинуть сантиметров на пять, но не хватило времени испугаться и почувствовать, что победа возможна. Оля выдержала натиск и спокойно, всё с тем же домашним выражением лица, в третий раз припечатала её к ковру.

– Поднимайся, – встав, она протянула Ксении обе руки. – Ты молодец, заставила меня включить полную силу. Всю до последней капли.

Но, включив полную силу, она лишь едва порозовела, а у Ксении взмокла спина и дрожали не только руки, но и вся она, от затылка до колен.

– Ничего, – сказала Оля, – лет через пять я постарею, ты ещё окрепнешь. Тогда снова попробуем.

– Нет уж, ты, пожалуйста, не старей. Ещё лет… много.

– Да вообще не собираюсь, не волнуйся. Давай готовиться спать, – продолжала Оля. – Пока умоемся, примем душ… Чтобы, как захочется, сразу лечь.

– А я где? В большой комнате?

– А здесь чем не нравится? Нет, конечно, если хочешь…

– Хочу здесь, если можно, – поспешно сказала Ксения. – В обители этого… А когда Андрей придёт?

– Часа в два, три… К тому времени встанем, не переживай. Давай иди первая, сейчас дам полотенце. Я ещё в планочке постою.

8

– Оля, а ты раньше ела допинг? – спросила Ксения. Она сидела ближе к краю, подложив подушку за спину и накрыв одеялом длинные, голые ноги. Глаза её в мягком свете настольной лампы блестели, всё такие же ясные, без капли сна.

– Нет, – ответила Оля и легла рядом с нею на бок, опустив голову на руку. – И не колола, сразу скажу.

– А что ела?

– Гречневую кашу. И витаминки, разрешённые и безобидные.

– А до больших высот, как твои, можно дойти на витаминках?…

– Можно и выше. Если есть…

– Талант?

– Ну, какой талант – бегать? – сказала Оля. – Так, некоторая природная склонность.

– Не скромничай. Или уж скромничай до конца. Вот так. – Ксения осторожно поправила майку на Олином плече, но, чуть помедлив, двинула её обратно: – Или не скромничай… – и притормозила, лишь обнажив нежнорозовый ореол.

– Ой, извини, пожалуйста. Перестаралась.

– Да ничего страшного.

– Ты красивая такая, вообще…

– Это ты красивая, а я на любителя, – ответила Оля. – Плечи заметно шире бёдер…

– Ну и что, у меня тоже.

– Ноги слишком накачанные.

– Обалденные! Кожа такая гладкая. – Ксения пробежала пальцами от её колена вверх и засмеялась: – Мурашки. Да как много!.. Почему?

– Не знаю.

– А что знаешь? Оля пожала плечом.

– Совсем ничего? Может, у тебя есть другие картинки, кроме лёвы, а ты не знаешь?

– Нет…

– А если найду? – спросила Ксения, покружив над ней ладонью. – Что тогда будет, тоже не знаешь?… Ладно, шучу. Хотела бы я посмотреть на того, кто будет искать!..

Чуть слышно отсчитывая ритм, она двумя пальцами протанцевала на Олином боку ча-ча-ча, потом задумалась и стала очень серьёзной.

– Знаешь, что мне приснилось недавно, Оль? Даже не знаю, говорить или нет.

– Скажи, – шёпотом посоветовала Оля, – всё равно ведь скажешь.

– Мне приснилось… В общем, что вы с Андреем меня усыновили. Вот.

– Но ты же девочка, – напомнила Оля.

– Ну, не придирайся к словам… Ты ведь понимаешь, о чем я.

Оля кивнула.

– Я сначала очень расстроилась, когда проснулась, – продолжала Ксения, – даже чуть не заревела. Как будто я отказалась от своих родителей. Но потом подумала и решила, что нет. Я их помню, они всегда со мной. А вы их заменили… как бы сказать… здесь, короче, на Земле. И, знаешь, мою маму звали так же, как и тебя. Тоже Оля. И вы с ней чем-то похожи…

Ксения фыркнула и, перевернувшись, уткнулась лицом в подушку. Оля осторожно погладила её по спине.

– И ты хочешь, чтобы так было на самом деле?

– Я не знаю, – глухо сказала Ксения и, обернувшись к ней, промокнула глаза пододеяльником. – Наверное, это будет хорошо. Да, это будет прекрасно. Но я не прошу ни о чём…

– Ксюш, так мы сами ещё дети, – сказала Оля. – Как мы можем кого-то удочерить?

– Тебе двадцать три, мне пятнадцать. В восемь лет можно стать мамой. Я недавно видела в журнале заголовок: девятилетняя девочка родила. А где девять, там и восемь. Разницы нет.

– Я бы и в девять не могла, и даже в двенадцать – сомнительно. Это, наверное, из-за спорта… И, надеюсь, ты бы мне не пожелала такой судьбы, – улыбнулась Оля.

– Нет, конечно. Я теоретически, что можно. Оля, задумавшись, вздохнула.

– Я совсем не юрист. Даже не знаю, как это делается. Но, по-моему, для этого мы с Андреем как минимум должны быть женаты.

– А вы об этом думаете?

– Я пока нет. Он тоже, наверное. И так хорошо, а все эти формальности… – Оля улыбнулась каким-то своим видениям и продолжала: – Знаешь, я никогда не мечтала о белом платье, ресторане, толпе гостей. Скучно. Мечтала поехать в Италию, лазать вместе по горам, заглядывать в траттории, смотреть культурные древности. И сейчас хочу. Может, как-нибудь пойдём и скромно распишемся. А может, и нет.

– Может, ты думаешь, я стану у вас что-то требовать? – спросила Ксения. – Нет, не стану. У меня всё есть, деньги тоже. Мы с бабушкой квартиру сдаём, дачный участок продали. Пенсии получаем. И ещё другие бабушка с дедушкой помогают, мамины родители. Они в Курске живут. И я, наверное, не пойду в десятый класс. Поступлю хотя бы в медицинский колледж, начну работать. В общем, я ничего не буду у вас просить. И жить буду у себя, где сейчас живу. Просто вот так приходить иногда, разговаривать… Мне больше ничего не надо.

– Так разве ты сейчас не можешь приходить и разговаривать, Ксюха? Зачем всё усложнять?

– Я не знаю. С одной стороны, да. С другой… Хочется, как бы, большей надёжности. Вдруг вы куда-нибудь уедете навсегда? А меня забудете.

– Не собираемся уезжать и не забудем. Не переживай. – Оля легко пожала её руку. – Ты мне как младшая сестрёнка. А иногда не такая уж и младшая.

– Почему?

– Не знаю. Так кажется. Я бы тебя усестрила с удовольствием, но к большей ответственности… вряд ли готова.

– Так это можно сделать. Если твои родители меня удочерят, я буду тебе сестрой. Но я их не знаю совсем, а они меня. И это им вовсе не надо. И я им, может, и не понравлюсь. И я хочу, чтобы это были вы, а не кто-то другой.

Оля промолчала, не выпуская её ладони.

– Ладно, слишком многого хочу, – сказала Ксения. – Извини, что заговорила об этом. Понимаю, что глупо. Буду спать, спокойной ночи.

Она повернулась к Оле спиной и просунула руку под подушку.

– Андрею… можешь сказать, о чём мы сегодня говорили, – прошептала она уже сонно. – Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня друг от друга секреты. Только не смейтесь надо мной, хорошо?

– Что ты, малыш, – Оля, притянув её к себе, поцеловала в плечо. – В голову такое не придёт. Спи, у тебя всё будет замечательно.

Глава тринадцатая Ромео

1

Не успел Рома сбежать по лестнице, как его телефон просигналил о сообщении. Оно было от Лиды и не содержало ничего нового:

Otvet’ 4to-nibud’, 4to tebe stoit…

Но Рома остановился на площадке возле почтовых ящиков. С первого дня, когда он ждал Ксению в метро, и до сих пор Лида не звонила ему, но сообщения присылала довольно часто и всякий раз поражала интуицией, напоминая о себе лишь когда он был один или, по крайней мере, никому из окружающих не было до него дела. Вот и теперь: ни минутой раньше, когда он ещё не ушёл из гостей, и ни минутой позже, когда он уже выскочил бы в темень и дождь. Как она угадала?

Читая сообщения Лиды, он испытывал лёгкое подобие тщеславия, но тут же напоминал себе, что это плохое чувство, и всё стирал. Рассказал о ней и о стычке на дискотеке в «Лесном» – под большим секретом – только Марине, с которой всё детство непрестанно дрался, но в последние года два стал очень дружен. «Да, Ксюха может, – задумчиво протянула сестра, – есть у неё что-то серьёзное в глазах…» И однажды в разговоре с Ксенией, вспоминая медленный танец, Рома едва коснулся Лиды. Ксения сказала, что совершенно не запомнила её лицо: наверное, от испуга. Встретит на улице – пройдёт мимо. Другое дело – спина: вот её легко узнает из миллиона самых разных спин. И ни намёка на ревность, ни малейшего беспокойства в голосе. А Рома, честно говоря, хотел бы беспокойства…

«А ведь Ксюха могла бы мне звонить», – вдруг отчётливо понял Рома. Но она позвонила только один раз, и то по конкретному поводу: пригласить на день рождения. А просто так, оттого что хочется поговорить, услышать голос – никогда. Только он ей звонил. И, начиная с прошлого воскресенья, прислал уже три десятка сообщений – в среднем по два в день, – на которые она далеко не всегда отвечала. И сегодня была ему не рада. И так смеялась над его ошибкой… Наверное, до сих пор не успокоилась вместе со своей Олей. Да он ей просто до лампочки!

Рома хотел думать, что они смеются, но чувствовал, что это не так. Они наверняка обсуждают какие-то важные вопросы, в которые не хотят его посвящать. И никогда не захотят. Это, на самом деле, было куда обиднее смеха.

А где-то есть девушка, которая ждёт любой вести от него. Как он мог столько времени ей не отвечать?…

И Рома, прежде чем выйти на улицу, отправил ей одно-единственное слово:

Привет!

Лида ответила очень быстро:

Ti doma? Ya o4en’ rada!!!

Сидя в маршрутке, он написал, что пока не дома, но скоро будет. В ответном сообщении Лида просила его позвонить на домашний номер, как вернётся. Рома мгновенно выучил номер наизусть и всю дорогу вспоминал: субботний вечер в «Лесном», полумрак танцевального зала, теснота, скромная цветомузыка, всего-то по два красных, зелёных и синих огня – и, вспыхивая, они рисуют над головами номер, от первой цифры к середине растущий, а затем идущий на спад… Вот Лида рядом с ним, её руки на плечах, лёгкие волосы касаются лица; губы, где-то совсем близко, сквозь звуки медленного танца, шепчут те же самые цифры… Вот он отвлёкся на минуту, а когда снова обернулся в зал, Лиды там уже нет, а цифры остались – следами босых ног на полу…

2

Дома у него все были в сборе, и подобраться к телефону оказалось не так легко. Его плотно заняла самая старшая сестра Ира, забравшая радиотрубку в девичью комнату. Марина, чтобы ей не мешать и самой не отвлекаться, рисовала карандашом в альбоме, сидя на кухне за обеденным столом.

– Овалы? – спросил Рома, угадав по движению руки.

– Они самые, трижды долбанные, – ответила сестра. – Никто не умеет их рисовать, а я хуже всех. Как бы из-за них не отчислили…

– Не отчислят, – сказала вошедшая на кухню мама, вынула из холодильника и поставила на плиту сковородку с макаронами по-флотски.

– Мам, спасибо, я не хочу, – отказался Рома.

– Уже где-то накормили? Ладно, моё дело предложить.

Не хочешь, так убери обратно.

– Хорошо, – ответил Рома, но, когда мама ушла к себе, всё-таки решил, что ужин не помешает, и зажёг под сковородкой маленький огонь. На соседнюю конфорку поставил чайник…

– Что с тобой, Ромео? – подняв голову от альбома, спросила сестра. – На тебе, как бы, лица нет. У Ксюхи был? Поругались?

– Не совсем у неё. Хотел зайти, а она была у Ольги.

– И ты зашёл к Ольге и оказался некстати. У них были свои секреты, да? А меня Димон угощал японской кухней, – сказала Марина. – В первый раз попробовала. Вкусно, необычно так… Научилась держать палочки. До сих пор при слове «ролл» представляла только самбу… и рок-н-ролл… – добавила она и, прикрывшись ладонью, зевнула.

Дима Седов был её друг, взрослый двадцатилетний студент-программист, с которым Марина ходила на художественные выставки, концерты и в кино уже год. Мама с папой знали его, и Рома считал хорошим приятелем. Возвращение Марины на танцы не понравилось Диме, так как видеться стало почти некогда, но, позлившись, он смирился и пошёл учиться в автошколу, чтобы отвозить подругу с довеском в виде братца домой после вечерних тренировок и конкурсов.

– Хорошо вам, – меланхолично сказал Рома.

– Так что, вы правда поругались? – спросила сестра. – Ну, колись, не держи в себе. Я могила.

– Да не поругались. Просто… ей плевать на меня, – решившись, выпалил Рома. – Вот и всё.

– С чего ты взял? – спросила Марина, отложив альбом. – Сейчас у тебя сгорит… Может, ей просто некогда? Мы же у неё были два раза. Она, как большая, ведёт хозяйство, весь дом на ней. А ты хочешь, чтобы ещё и тобой занималась?

– Не хочу, чтобы занималась. Но могла бы хоть смотреть по-другому. И разговаривать.

– Ты так говоришь, будто она тебе что-то должна.

– Не должна. Наоборот, я бы рад помочь, а ей не надо. Да… Марин, ты могла бы узнать, когда Ира освободит телефон?

– Эх ты, альфа ромео. При первой трудности решил назло Ксюхе замутить с кем-то другим?

– Не назло, – упрямо сказал Рома, понимая, и с каждым ударом сердца всё отчётливее, что она права.

– Тебе виднее, конечно, но я бы на твоём месте за неё держалась. Она настоящая. Впрочем, – Марина пожала плечами, – сейчас узнаю. И мне, слышь, бро, последнюю ложку не оставляй, – добавила она, кивнув на плиту.

Марина заглянула в девичью комнату и, вернувшись, сказала, что надо подождать ещё пять минут. А где пять, там у Иры были все пятнадцать, а где пятнадцать… За это время Рома успел поужинать и вымыть сковороду, а сестра, поманив его пальцем, открыла свой альбом на более ранней странице, чем сегодняшние, сплошь покрытые овалами.

– Узнаёшь? – спросила она, показав набросок обнажённой девушки с ещё не прорисованным лицом, застигнутой в верхней точке прыжка. Воображение Ромы мигом зажгло под её ногами костёр, как в старые века на каком-то празднике.

– Нет, – сказал Рома, потом вгляделся внимательнее. Это была точно не Ира, которую Марина рисовала с натуры чаще всего. Ира нежное создание, не ровня Маринке в подвижных забавах, её в таком полёте не вообразишь… Кто-то из танцевального клуба? Вряд ли, у них много девушек со стройными мускулистыми ногами, но такой мощи, как у этой, из альбома, не чувствуется ни в одной. Настоящая амазонка; но каким трогательным жестом она подняла руку к груди, закрыв её от любопытных взглядов…

– Не узнаю, – повторил Рома, чувствуя теплоту в животе и приятное шевеление ниже. Только бы Марина не поняла… А для этого – не дёргайся, не делай вид, что тебя вдруг заинтересовало что-то постороннее, вроде грохота дождя по подоконнику. Или что ты ждёшь не дождёшься, когда же освободится телефон…

– Это потому что ты пьянь, – сказала сестра. – А она… Может, я, конечно, многое навоображала. Разберёмся. Вон Ирка идёт с трубой.

3

Рисунок Марины перепутал все мысли, и на пороге своей комнаты Рома был уверен, что идёт звонить этой девушке из альбома… а как её зовут? Маринка, вредина, не сказала. И лишь войдя и закрыв за собой дверь, он вспомнил, что звонка ждёт Лида, никакого отношения к нарисованной девушке не имеющая. А, может, уже и не ждёт? Может быть, трубку поднимет мама и скажет, что Лида спит? Хорошо бы вышло так, а уж в другой раз он не поддастся слабости.

Илья спал, не выпуская из рук футбольный мяч, но Рома не боялся их разбудить. Технология была отработана: не включая свет, встать на колени возле своей кровати, засунуть голову под одеяло, оставив небольшой тоннель для воздуха, на ощупь набрать номер и говорить в четверть голоса. Рома ещё раз представил Ксению, какой видел её сегодня, в смешной пижаме… Да и пусть живёт как хочет! Больше он не будет унижаться и навязывать свою компанию.

Он зарылся головой под одеяло и не с первого раза, но всё-таки набрал запомнившиеся цифры. Трубку сняли мгновенно, не дожидаясь, пока оборвётся первый гудок. Рома узнал низкий, чуть протяжный голос, но для верности сказал:

– Здравствуйте. Будьте добры, позовите, пожалуйста, Лиду.

– А это я, – ответили ему. – Привет, очень рада, что ты позвонил. Я уже собираюсь спать, а трубка рядом…

И, как ни готовился Рома к разговору, как ни настраивал себя – оказалось, что первую фразу, которая задала бы тон всему, он так и не выдумал. Замялся на секунду-две, но ничего более толкового, чем «как дела?», тем более не родил. А Лида не отделалась простым ответом «хорошо» или «в порядке»: она стала рассказывать о себе, и подробно – судя по тому, что, вернувшись на кухню с трубой, Рома уже не застал Марину, и лишь под дверью девичьей комнаты лежала полоска приглушённого света. Зато проснулась Альма, потягиваясь и тихо щёлкая по полу когтями, вышла навстречу, и Рома задержался в коридоре, чтобы её погладить. О чём говорил сам, он более-менее помнил: о том, что продолжает танцевать, даже выходит на конкурсы, что-то ещё… А вот слова Лиды растворились в звучании её голоса. Ощущение было такое, будто утром знаешь: видел сон, – но все подробности скрыты, и как ни закидывай память, ничего из тумана не выудишь. Отвлёкся, занялся будничными делами – и вот тогда постепенно выплывают ночные картины, даже складываются порой во что-то связное. Может, и у него бы так получилось, будь сейчас и правда утро. Но был уже поздний вечер, Рома больше всего на свете хотел спать и уснул довольно быстро, и в самом деле увидел сон, который поутру вспоминался фрагментами, зато сразу и на удивление чётко. Книжная ярмарка в доме культуры Крупской – Рома действительно был там три недели назад, приехал выбрать учебник, а увёз роман о космических десантниках, – широченная лестница, занимающая чуть ли не половину здания, и она продолжается куда-то вниз, в подвалы, и он ищет там единственное помещение, ведущее в подземный ход, по которому можно дойти до Главного Штаба. Во сне Рома помнил, что уже ходил этим путём, и раз нашёл тогда – найдёт и сейчас. Наверное, он куда-то выбрался, потому что в следующем отрывке, держа за руку Лиду, плутал во дворах, похожих не на колодцы, а скорее на фигурки тетриса. Их было множество, из одного входишь в другой – и не знаешь заранее, сквозной он или тупик. Рома вновь ориентировался по смутным воспоминаниям и вышел из очередной арки на тёмную, мокрую улицу, в конце которой высилось что-то громадное… Он уже понял, что это сон, но проснулся не до конца и хотел узнать, чем закончится путешествие, когда Илья, бодрый и радостный, сказал над ухом: «Не шуми! Папа спит!» – и стал вытаскивать из-под головы подушку.

– Отстань, пожалуйста, – отмахнулся Рома, всё ещё не покидая тёмную улицу. Лида рядом с ним начала таять, но он пока мог удержать её напряжением воли. Илья, отчаявшись завладеть подушкой, взял свою и, приговаривая:

«Не шуми! Не шуми!» – принялся колошматить ею старшего брата. На шум пришла Марина, подхватила мелкого на руки и понесла в девичью. Илья заревел так громко, что папа наверняка проснулся. Рома – тот в одно мгновение весь перенёсся в комнату и открыл глаза.

Мама уже готовила завтрак: геркулесовую кашу, бутерброды с копчёной форелью, кофе в честь воскресенья, – и, вскоре после того как Рома умылся, позвала всех к столу. Дежурила по кухне сегодня Марина, и после завтрака Рома, как всегда в её дни, добровольно помогал мыть посуду: вдвоём не скучно и найдётся о чём поговорить. Он опасался, что она будет расспрашивать, с кем и на какие темы он беседовал вчера, – но она не напомнила об этом ни словом, так что Рома засомневался, был ли вовсе тот разговор. С Мариной они обсуждали вещи самые обыкновенные. Во-первых, сегодня конкурс, и Владимир Викторович будет судить, но неизвестно, поможет ли им хотя бы выйти в финал. Во-вторых, ещё до конкурса надо многое сделать. Наведя на кухне порядок, они, как водится, немного побесились, пофехтовали дубинками из твёрдого пенопласта и, отбросив их, сошлись врукопашную. Когда-то Марина легко побеждала, потом они сравнялись, а в последние годы Рома был явно сильнее, но, в память о детстве, поддавался. Он и теперь позволил сестре опрокинуть его на спину и для вида чуть подёргался. Альма в это время прыгала рядом, рычала и размахивала хвостом, и забывший утренние обиды Илья норовил восстановить справедливость, бросая футбольный мяч в того, кто в данную секунду брал верх. Потом они все вместе пошли гулять и как сумасшедшие носились по лужам. Вернулись – и Марина, приняв душ, вместе с Ирой закрылась в девичьей комнате колдовать над причёской. Рома со своим ёжиком не нуждался в наведении красоты, поэтому вымылся не торопясь, внимательнее обычного поглядел в зеркало: нет, брить mushrooms ещё рано. Затем, под шум воды, сквозь закрытую дверь к нему вошла девушка, и он узнал в ней вчерашнюю амазонку, нарисованную Мариной. Вновь ощутил волнение, но теперь не пытался успокоить себя и даже помог руками. Он внезапно увидел её лицо и понял, кто она такая, – чуть погодя, когда, чистый и высохший, покупал в универсаме хлеб. Едва удержался от смеха, вспомнив бабушкину присказку «не по Сеньке шапка», и решил больше не звать её даже в самых потаённых мечтах.

– Правильно понял, – сказала по пути на конкурс Марина. – Значит, не такая уж и пьянь?

Интересным было то, что о Ксении в такие минуты, как сегодня в ванной, он никогда не вспоминал. Как будто даже в мыслях берёг её для иного. Настоящего… хоть и неизвестно, придёт ли оно. После её дня рождения, когда субботний вечер так много обещал, но куда-то бесследно утёк, Рома стал терять надежду. Только потому, что вначале он слишком её раздул, теперь ещё хоть что-то оставалось.

Может быть, Лида подойдёт на роль воображаемой девушки? Он подумал об этом и забыл – до самого конкурса, когда неожиданно увидел её в зале. «Хорошо, Ксюхи нет, – была первая мысль, – а то бы встретились». А вторая: «Значит, я вчера больше наболтал, чем помню…» Лида вошла, когда Рома с Мариной танцевали полуфинал, где-то между ча-ча-ча и румбой, и села недалеко от Иры и Димы Седова. В перерыве между заходами Рома познакомил её с сестрами. Марина едва взглянула на Лиду, но он-то знал, что ей незачем пристально глядеть: художница; всё, что надо, уже заметила. И вид сохранила самый непроницаемый – неизвестно, каких разговоров ждать на обратном пути и дома. И ждать ли…

– А вы молодцы! – сказала Лида. – Даже не представляла, что это так красиво.

– Сама бы хотела заняться? – спросил Рома, чтобы хоть что-то сказать.

– Может быть… Если найду время. Я вот еду из школы моделей, попросила маму закинуть меня сюда. Где-нибудь на час, потом она заберёт.

– А как плавание? – спросил Рома.

– Так я больше не плаваю. Вчера говорила. Ты, наверное, спал уже, не помнишь, да? – она тихо засмеялась. – Теперь только для удовольствия хожу в бассейн, два раза в неделю…

Тут Марина за руку потянула его на паркет: настало время джайва. Отпрыгав под бешеный ритм и поклонившись зрителям и судьям, убежали переодеваться для европейских танцев, а потом вернулись к персональным болельщикам.

– Надеюсь, выйдем в финал, – сказал Рома. Он был в этом почти уверен. Сезон набирал ход, на конкурс в их категории заявилось аж девятнадцать пар; начали с одной четвёртой, и Рома с Мариной прошли её со вторым результатом. Владимир Викторович говорил, что так бывает: когда судьи тянут свои пары и топят конкурентов, вперёд могут проскочить те, кого заранее не принимали всерьёз. Но даже если опомнятся и в полуфинале сбросят места на четыре – всё равно с шестого должны проходить.

– Выйдете, конечно, – сказала Лида. – И победите, я не сомневаюсь. Вы лучше всех.

– Да уж конечно, – отозвалась Марина. – Нам бы вариации не забыть.

– Серьёзно лучше! Мне со стороны виднее…

Лида улыбалась и едва заметно пританцовывала под музыку, сидя в жёстком кресле. Серые глаза, чуть отливающие зеленым, глядели весело и восторженно. В «Лесном» Рома не видел её с таким выражением лица. Да он вообще, по правде говоря, не видел её – и, может быть, зря? Кажется, с тех пор немного похудела; под узорчатой водолазкой угадывался абсолютно плоский живот, широкий кожаный ремень джинсов чуть угловато огибал косточки на бёдрах, создавая впечатление хрупкости. В лагере она казалась какой угодно, только не хрупкой. И грудь… интересно, поместится ли в руке? По неопытности Рома не мог понять, надето ли у неё что-нибудь ещё под водолазкой.

Вдруг Рома почувствовал, как ему надоело фантазировать и мечтать. Сколько можно! Жизнь проходит. Пора наяву прикоснуться, обнять, скинуть одежду, а там будь, что будет!.. Лучше бы, конечно, это была Ксюха. Но если она не хочет, Лида тоже хороша. И она вовсе не против, она сама о нём думает. И не боится ни капли, и не засмеётся, если он с первого раза что-то сделает не так. За те полтора часа, что Лида находилась в зале, Рома отчётливо это понял.

Лида посмотрела финал, куда они вошли с третьего места. На заключительный парад и награждение не осталась, но прислала сообщение с вопросом: какими стали в итоге? «Четвёртые», – ответил Рома. «Вы довольны?» – спросила она. «Конечно!!!» – написал он. «Тогда я тоже довольна, молодцы!» Они в это время двумя парами возвращались домой: Рома шёл, укрывая зонтом Иру и себя, а Марина оживлённо беседовала с Димой и не обратила внимания на переписку. Только дома она спросила:

– Это та самая, из лагеря? Я правильно поняла? Рома кивнул.

– Интересные глаза… Такой рисунок, будто подсолнух расцветает. А с Ксюхой что? Всё, завяли помидоры?

– Не знаю, – ответил Рома, – от неё зависит. Если ей не надо, я переживу.

– Ладно. Жираф, конечно, большой… Только, знаешь, я бы всё равно хотела с ней дружить. Или, по крайней мере, быть в хороших отношениях. И нарисовать, но это чуть позже, когда дорасту. Я подумаю, как это сделать, чтобы тебя не подставить. Может, ещё вернёшься.

4

Труднее всего, что он до сих пор делал в жизни, оказалось купить презервативы. Рома доехал на трамвае до случайной улицы, где прежде не бывал и вряд ли в ближайший год окажется, прошёл сотню метров, глядя по сторонам, пока не заметил вывеску аптеки. Что может быть проще, – повторял он в мыслях, – нырнул, вынырнул, никто тебя не знает и больше не встретит… И всё равно не мог представить, как выговорит у окошка это слово. Не слишком угловатое, язык не поломаешь – а вот поди скажи, когда вокруг сплошные глаза и уши. В конце концов, Рома обманул себя, убедил, что собирается ехать на болото за клюквой и покупка нужна для безопасности на случай провала в трясину, а не то, о чём вы думаете. Он представил, как, обвязанный вокруг пояса гирляндой шариков, осторожно ступает резиновыми сапогами с кочки на кочку, приседает, чтобы собрать спелый урожай, как постепенно тяжелеет в руке ведро… С этими мыслями он зашёл внутрь, выстоял недлинную очередь, отчётливо произнёс мучительное слово, не дав аптекарше возможности переспросить, расплатился, спрятал почти невесомую коробочку в сумку, вышел с достоинством, дошагал до остановки, забрался в маршрутку и, лишь захлопнув за собой дверь, свободно вздохнул. Ещё немного – и опоздал бы на тренировку.

Он не был уверен, что покупка пригодится хоть для чего-нибудь, – просто решил, что с ней надёжнее, даже если она всё время будет лежать в сумке наподобие талисмана. А там кто знает… В понедельник Лида пригласила Рому к себе домой. Свободные часы, чтобы встретиться, у обоих выпадали на субботний вечер. Почти неделя – достаточно времени для того, чтобы миллион раз представить будущий визит, засомневаться, решить сделать назло, вновь передумать и поверить в то, что скоро он проснётся и всё пойдёт по-старому. И при этом надо было учиться, внимательно писать контрольные, ходить на занятия в «Фонтан», общаться с разными людьми, держа себя так, чтобы никто не прочёл на его лице надежды и сомнения. Марина, конечно, догадывалась обо всём, – Рома это чувствовал, хоть она и не подавала вида. Временами он был ей благодарен за то, что не лезет в душу, но порой чуть ли не злился. Сказала бы твёрдо, как умеет: «Не ходи», – он бы послушался с радостью, что не надо думать и решать самому. Но… Старшая, мудрая, часто не в меру ядовитая сестра вела себя так, будто ничего особенного в его жизни не происходило. С Лидой Рома перекидывался сообщениями, но не звонил, опасаясь, что расскажет всё о себе заранее, а в субботу придётся сидеть и молчать. С Ксенией он вовсе не поддерживал связь, и чем дальше, тем это было труднее. Конечно, он поспешил; а вдруг, если позвонит сейчас, она встретит его иначе?… Или не сейчас, через месяц, два. Неужели не мог подождать! Но уже договорился с Лидой, надо идти. Чёрт, лучше бы на самом деле за клюквой…

В четверг или пятницу Рома пришёл к мысли, что одна встреча ни к чему его не обяжет. Надо будет сделать так, чтобы Лида поняла: он не такой, как она придумала, – чтобы разочаровалась и сама больше не захотела его видеть. Для начала – поглупее одеться. У него был маскарадный костюм: широченные, коротковатые штаны с ширинкой почти до колен, лохматая куртка с рэпперскими надписями, зелёная, с громадным козырьком, бейсболка. Рома представил, как во всём этом будет выглядеть: нормально, сойдёт за клоуна. Если добавить купленные на вырост ботинки с подошвой, как тракторный протектор, – Марина, пиная их в сторону обувной полки, очень метко, хоть и непонятно почему, называла «прогарами», – выйдет самое то.

Он воображал себя в таком наряде до последней минуты; но, когда пришла пора идти, вдруг оделся по-человечески: чёрные брюки, рубашка в тонкую синюю полоску и вязанный бабушкой строгий серый свитер без рукавов.

Лида жила на Тамбовской улице, недалеко от Обводного, – если сравнить с теми крюками, которые Рома выписывал, добираясь до Ксении, это было почти рядом. Он приехал на двадцать минут раньше условленного и бродил вокруг дома, поглядывая на телефон. Время еле плелось. Мимо почти без звука пролетел заляпанный грязью «Лансер», чуть не задев по руке зеркалом. Рома мысленно показал ему вслед fuck. Под окном собралась целая стая кошек, и бабуля с первого этажа, ласково приговаривая, бросала им куриные потроха. Звери заглатывали их молча, со страшной быстротой и ненасытностью. Ещё четыре минуты прошло. Спина взмокла… Выглянуло солнце, осветило черноглазую девчонку на вид не старше Ромы, катившую по тротуару коляску с малышом в голубой шапочке. Вряд ли мама, наверное сестра. Вновь туча… Осталось минуты две. Проверил сумку: коробка, с такими страданиями купленная в аптеке, лежит на месте. Рядом – шоколадка для… как её зовут?! Несколько секунд Рома думал, что его ждёт эта девочка с маленьким братом, а она ведь не представилась, только взглянула с улыбкой… Но он быстро вспомнил, зачем здесь, и пошёл звонить в домофон.

– Кто там? – мелодично спросил женский голос.

– Алло… А Лида дома?

– Это Рома, наверное? Заходите, Рома, поднимайтесь на третий этаж.

5

Никак Рома не ожидал, что угодит на званый вечер! Сел за стол, накрытый белоснежной скатертью, не пытаясь скрыть робость, – всё равно не удастся. Лида и её мама, Екатерина Павловна, ухаживали за ним наперебой, но друг дружке не мешали: одна подкладывает такое красивое угощение, что жалко есть, в кудрявой зелени и цветной мозаике овощей, от родной моркови до чего-то экзотического, насыщенно лилового; другая наливает в бокал фруктовый коктейль, по одному запаху которого сразу ясно, что всё натуральное, никакой химии; третья двигает фигурную дощечку с нарезанным хлебом… Стоп, откуда третья? У него и вправду голова пошла кругом… Здесь было всего две хозяйки, очень похожие друг на дружку. Лида – совершенно не такая, как в воскресенье и, тем более, летом в «Лесном». Настоящая юная леди в кремовом платье с открытыми плечами, в вишнёвых туфлях на каблучке, с золотым кулоном – виноградной гроздью на тонкой цепочке, с красивой причёской, чуть небрежной на вид, но Рома, с детства глядя на сестёр, знал, как нелегко достичь этой верно отмеренной небрежности, будто случайно выбившихся на высокий лоб и гибкую шею локонов. А ещё у неё был неброский, естественный макияж; и, проходя мимо Ромы, она задевала его рукой, и он не мог понять, что легче: эти прикосновения или цветочный аромат духов, заметный только вблизи; в двух шагах он уже не чувствовался. Екатерина Павловна была чуть меньше ростом, такая же стройная, без единой морщинки на лице, и Роме не верилось, что она по возрасту годится Лиде в мамы. Она держалась скромнее, была проще одета и всем видом давала понять, что не главная здесь, на празднике дочери. И это, на взгляд Ромы, было очень странно. Чтобы его ровесники, школьники, устраивали такой приём? Только если родители захотят и будут настаивать, – тогда можно подчиниться, вытерпеть час-другой, прежде чем устроить привычное головохождение. А здесь именно Лида была душой всего и получала настоящее удовольствие. Вот подошла к музыкальному центру, выбрала диск – а на полке их стояло не меньше сотни, – присела, быстро нажала несколько кнопок, загрузила выехавший привод и, отправив его на место, распрямилась, взглянула Роме в глаза, вся засияла улыбкой. Из колонок по углам комнаты, не мешая разговаривать, зазвучала песня – кажется, та самая, под которую они танцевали на дискотеке, или очень похожая… А Екатерина Павловна, забрав опустевший графин, тихо вышла и принесла из кухни блюдо с невероятно аппетитным салатом…

Что ещё почти мгновенно понял Рома – здесь живут люди совсем иного достатка, нежели тот, который он всегда видел вокруг: у себя, у всех друзей, у Ксении тоже… удивительно, что она сейчас вспомнилась. Достаток этот не кричал о себе, но был заметен хотя бы в том, что все вещи, к которым Рома тут прикасался, выглядели новенькими, точно купленными специально к его приходу. Раньше в представлении Ромы такая обстановка была связана с холодом, чопорностью, скукой, с боязнью лишний раз повернуться, чтобы что-нибудь не разбить, – но здесь этого не было в помине. Конечно, всё зависит от людей, а не от вещей. Пережив минуты растерянности, Рома почувствовал себя легко; а хорош бы он был, явившись сюда в рэпперском прикиде!

Екатерина Павловна расспрашивала его о танцах и между делом призналась, что сама хотела бы заниматься.

– Ещё, наверное, не поздно начать?

– Тебе? Конечно, не поздно, – уверенно сказала дочь. Екатерина Павловна, достав из книжного шкафа альбом с фотографиями, раскрыла его перед гостем.

– И ты, Лида, взгляни сюда, – позвала она. – Не забыла себя четыре года назад?

– Да всё помню, – ответила Лида, глядя в альбом.

– А почему щуришься?

– Линзы не хочу вставлять. А очки сломала, села на них.

– Опять? Ну, что с ней будешь делать, – сказала Екатерина Павловна. – Носит очки только дома, и на тебе: три пары в год.

– Это можно исправить, – ответил Рома. – Моя сестра Ира делает так. Во-первых, если потерял очки, надо сразу осмотреть всё, на что можешь сесть. Диван, кресла, стулья, пол, если есть привычка сидеть на полу… И, пока не нашёл, не садиться. А во-вторых, отучить себя оставлять там очки. Чтобы это было на автомате.

– Слышишь, Лида, что умные люди советуют? А сколько лет сестре, Рома?

– Шестнадцать. Через две недели будет семнадцать, как раз в субботу.

– Да это хорошо, когда ты знаешь, что потерял, – отозвалась Лида. – А я вспоминаю, что потеряла, когда они уже хрустят подо мной!

Они посмеялись, досмотрели альбом с фотографиями из бассейна, а потом Екатерина Павловна сказала:

– Ну, всё, ребята, больше вас не утомляю, поговорите вдвоём.

– Идём, – шепнула Лида и, показывая дорогу, вышла в коридор. Она привела Рому в свою комнату, уютную при всей дорогой и качественной простоте обстановки, усадила на кровать.

– Подожди немного, я скоро приду, – сказала Лида, – сейчас кино поставлю, чтобы не скучал, – и, включив домашний кинотеатр, добавила: – А оно уже здесь стоит!..

Она приоткрыла шкаф, что-то в нём выбрала, заслонив от Ромы спиной, и, обмахнув его подолом платья, вышла. Рома, оставшись в одиночестве, смотрел фильм «За бортом», постепенно увлекался, вместе с Куртом Расселом летел в воду и посылал проклятия стервозной блондинке, удаляющейся на яхте…

6

– Ну, вот, – сказала вернувшаяся Лида, – впечатление на тебя произвела, теперь можно быть проще.

Она успела смыть макияж, распустила волосы, переоделась в свободные белые брюки, солнечно-жёлтую футболку и того же цвета пушистые тапки.

– Смотрел раньше? – спросила она, кивнув на телевизор.

Рома покачал головой.

– А интересно? По-моему, он чем-то на тебя похож?

– Может быть…

– А ты знаешь, что они в жизни муж и жена?…

– Нет. Правда, что ли?

– Абсолютная. Возьми домой, вместе посмотрите большой командой.

– Спасибо. Наверное, по очереди посмотрим, – ответил Рома. – Вместе мы не так часто собираемся.

– А я пока выключу, ладно? Лучше поговорим, а то уже поздно…

Рома убрал в сумку диск. Лида вдруг покачнулась, взмахнула руками и сделала несколько неуверенных шагов к кровати. Рома успел подхватить Лиду и помог сесть: почти к себе на колени, но, скользнув по ним, она всё-таки оказалась рядом, тесно прижатая к его боку.

– Спасибо, – сказала Лида, открыв глаза, – всё… уже проходит. Со мной так бывает… Когда сильно волнуюсь, голова кружится.

– Точно всё в порядке?

– Да. Вот смотри. – Она встала и походкой манекенщицы прошлась по комнате, от двери до окна и обратно. – Видишь, уже хорошо. Я говорила, что занимаюсь в школе моделей, да? Учат нас ходить и вообще хорошим манерам. Ты спрашивал про танцы, помнишь? Я думала, стоит ли заняться… но я ведь буду смешная рядом с вашими девочками? А научусь – стану такая же, как они. Не буду ничем отличаться. Может, когда-нибудь попробую, позже…

– А почему не плаваешь?

– Ну, тому несколько причин, – ответила Лида, скинула тапки и с ногами забралась на кровать. – Во-первых, вижу свои перспективы. Если бы я уже сейчас была призёром по России, тогда бы имело смысл заниматься дальше. А я даже не финалистка. Мой потолок – третья… ну, максимум, конец второй мировой десятки.

– Мне бы во вторую десятку! – сказал Рома, – я буду прыгать до потолка.

– Да ты недавно начал, у тебя желания полно. И ты обязательно попадёшь, не сомневайся, – сказала Лида, тронув его за плечо. – А я так давно плаваю, хочу другую жизнь посмотреть. А вторая причина: стала плохо переносить нагрузки. Быстро уставала, все мышцы болели. И головокружения… Если долго сижу, читаю, например, а потом резко встаю, могу вообще упасть обратно. Врачи говорили: возрастное. Но только я это возрастное уже должна была перерасти. А после лагеря меня посмотрел хороший доктор и сразу сказал: пониженный гемоглобин. Даже раньше анализов. Как остальные не видели? Не знаю… Так что я сейчас… не то, что лечусь, а сижу на такой диете, чтобы его поднять. Уже гораздо лучше себя чувствую. И учиться надо, вот третья причина. Хочу быть спортивным врачом, поступить в университет Павлова. Известный всему миру под названием Первый Мед. А ты думаешь, куда идти после школы? Или ещё не решил?

– Решаю, но что-то медленно, – признался Рома. – Вот в последний год интересно программирование. Дима, друг Марины, моей сестры, которая партнёрша, он об этом рассказывает.

– Ты, наверное, хорошо разбираешься в компьютерах, – сказала Лида.

– У нас дома их два, для мальчиков и для девочек, но я девочек пускаю вперёд, да и им нужнее, они старше. А Илью пускаю, потому что маленький, тоже хочет играть, машинки гоняет. Так что редко могу посидеть, больше книгу читаю. Пока самую простую, по html.

– Эх, как вам здорово!.. – мечтательно сказала Лида, прикрыв глаза. – Я так завидую тем, у кого большая семья. Когда ребёнок один, он растёт избалованным эгоистом. Что так смотришь?! Да, я тоже эгоистка и вредина. Была, была ещё недавно! А сейчас – ну просто золото. Идеальная девочка! Мама не нарадуется. Вот с начала осени.

Говоря так, Лида медленно придвигалась, но, коснувшись Ромы коленом, отстранилась и продолжала всё живее, с выразительной мимикой, жестами, то повышая тон, то спадая почти до шёпота:

– Знаешь, какая я была? Вот у меня есть папа, он с нами не живёт уже больше трёх лет. Он обо мне заботится, очень любит, и я его тоже, мы видимся, когда хотим… но с мамой они почему-то разошлись. Общаются, но так по-деловому, только ради меня. И у меня это было главным оружием. Чуть что не по мне, сразу говорю: не надо меня воспитывать, лучше сделай так, чтобы от тебя муж не уходил… Ой, это действительно была я! Как вспомню, так стыдно, кошмар… Ну, и ещё много неприятного говорила. Ужасной была дочкой. Но это раньше. Сейчас, вот с этой осени, я другая. Ни разу такого не сказала и не буду. А знаешь, почему? – спросила Лида, глядя ему в глаза. – Тсс-с… Вот мама уверена, что это благодаря тебе. Я рассказывала о лагере, что познакомилась с новыми ребятами… ну, и упомянула, что был такой парень Рома. И она как-то в мыслях соединила тебя и мой новый характер. Так что ты заранее стал её лучшим другом… Наверное, сам понял, да? А на самом деле я такая не из-за тебя. Знаешь, из-за кого?

– Нет, – ответил Рома.

– Даже не догадываешься? Тогда скажу. Из-за Ксении. Эта высокая тёмненькая девочка, да? Я запомнила имя. Она хорошая. Нравится тебе?

– Мы просто друзья, – сказал Рома и удивился: стены качнулись, но устояли, в глазах потемнело, но лишь на миг, и даже краснеть он не начал.

– А что ты мне так долго не писал? – спросила Лида и сама же ответила: – Наверное, занят был, школа, семья, танцы ваши… Ладно. Но она красивая, я бы сама на неё обратила внимание, если бы была парнем. А ты когда-нибудь хотел, чтобы вы стали не только друзьями?… А, впрочем, неважно, забей. Я очень рада, что ты пришёл. Я там, в «Лесном», конечно, глупо себя вела. Привыкла, что всё, чего хочу, должно быть сразу моим. И ты от меня просто бегал, бедняжка… Она мне вставила мозги на место.

– Я не знал, что она умеет драться, – сказал Рома.

– Не умеет, у неё просто руки длиннее. Если бы у меня были такие руки, я бы, может, и не бросила плавать. Но ведь и я не умела! Вот у меня спортивный уголок, груша, видишь? Я её колотила под настроение руками, ногами, воображала себя Чаком Норрисом, но ничего не умела. Привыкла, что всем хватает грозного вида. А ей не хватило. Но не в этом дело, а в том, что мне дали отпор. А я растерялась. Понимаешь? И вот теперь, когда хочу сказать гадость, как раньше… я себе говорю: стоп, Лида! Ты очень хорошо умеешь обижать людей, которые тебя любят и всё простят. Так нечестно! Что же ты тогда была, как ягнёнок? И всё в один миг проходит. А в последнее время уже и не хочу никого обижать. И мне это нравится, вот так… А ещё я боялась, что приду к вам на конкурс и её увижу. Не того, что опять подерёмся, – улыбнулась Лида, – конечно, нет! Я тогда сама начала, а сейчас и мыслей таких нет. Просто… как-то неловко было бы встретиться. А потом решила: что здесь страшного? Может, и поговорим, и подружимся. А если она с тобой, то сяду тихо в уголке, посмотрю, всё пойму. И больше не приду… Ты её, наверное, видишь каждый день на тренировках?

– Нет, она занималась, когда я ходил в другой клуб. А теперь не занимается.

– Ясно… Ой, слушай! – спохватилась Лида, – ну, я и наболтала! У тебя, наверное, уши болят!..

– Нет, – ответил Рома, и оба засмеялись.

– Ты бы сказал: хватит, больше не могу! Со мной редко, но бывает: как понесёт, понесёт, и не остановиться… Сколько времени? Без двадцати девять, о-бал-деть!.. Всё, я от своей болтовни уже никакая!

И, подтверждая сказанное, Лида в изнеможении откинулась на спину. Но тут же подняла руки, пошевелила пальцами, и Рома, сообразив, что она хочет, обхватил её запястья, потянул к себе. Лида была вся расслабленная; она будто вытекала из рук и вновь падала, падала на кровать, смеясь над его усилиями. А потом сама вскочила и обняла его за шею.

– Я очень рада, что ты пришёл, – прошептала она и затихла. И Рома обнял её, неуверенно, затем крепче, почувствовал дыхание, стук сердца, прикосновение упругой груди. Впервые за всё время, что был здесь, он вспомнил о своей коробке и вздохнул с облегчением: ещё рано. Сегодня его звали не для этого…

– Ты не волнуйся, – сказала на ухо Лида. – Мама тебя отвезёт домой.

– Да не надо, я сам…

– Ещё не хватало! Я тебя позвала, и я выкину на улицу? Да она сама предложила, не грузись. Пробок нет, мосты не разводят. А мы всё равно хотели вечером покататься. Так что заодно и подбросим. А завтра у вас будет конкурс? – спросила она, чуть отодвинувшись. – Можно, я так же загляну?

– Будет, – сказал Рома, – конечно, заходи. Тоже вечером, но в другом зале, на Новочеркасской. Высшие офицерские классы, я там ещё не был. Адрес тебе скажу, у меня записан.

– Отлично! И вы уж точно победите. Даже не спорь!

Она поцеловала его в щёку, снова в щёку, потом в губы, и Рома ответил, закрыв глаза. Его ладонь вдруг оказалась у неё под футболкой, там было тепло, очень нежно, и Лида сверху прижала её рукой, не давая двигаться.

– Нравится? – спросила она.

– Ага…

– Мне тоже, – сказала она и, освободившись, добавила: – Но и хватит пока, не всё сразу… А то тебе больше нечего будет хотеть.

7

Марина время от времени писала картины для знакомых семьи, для бывших одноклассников. У Иры было две ученицы по английскому. Рома, в отличие от сестёр, не находил у себя талантов, которые мог бы немедленно продать. Просить деньги у родителей не позволяла совесть: они и так взяли на себя его танцы. Взяли не возражая, даже с удовольствием, но всё равно: тренировки, костюмы, стартовые взносы за конкурсы – в сумме набегало довольно много. Иногда что-то дарили бабушка с дедушкой, но последнюю тысячу из этого клада Рома недавно спустил на компьютерные мелочи. Да и неловко было бы тратить такие деньги на глазах Лиды.

Но ведь он может заработать. Папа всё время что-то делает, то проводку, то даже сантехнику. Если возьмёт с собой – хотя бы прибраться, вынести мусор? В пятницу, вернувшись с тренировки, Рома спросил.

– Да работа найдётся, – ответил папа, – только ты когда хочешь? Вместо школы? А потом вырастешь балбесом, и мама будет нас с тобой ругать. Вот что, – сказал он, подумав, – пусть это будет аванс, отработаешь на каникулах. – И, открыв кошелёк, отсчитал десять пятисотрублёвок. – Дня за четыре вполне.

– А на каких каникулах? – спросил Рома.

– Да хоть на зимних. Посмотрю, что будет в январе.

– Спасибо! – сказал Рома и ушёл к себе в комнату, полный желания работать так, чтобы папа Карло, попади он хоть на лесоповал, устыдился бы собственной лени.

В воскресенье Лида была на конкурсе и досмотрела его до конца. Рома не подвёл, занял третье место и, по её словам, был однозначно лучше всех. Никто и в километре не стоял. Потом они дважды гуляли на неделе перед его танцевальными занятиями. Вторник выдался довольно тёплым, можно было полтора часа ходить по улицам без шапки. Рома расстегнул куртку, и Лида тут же забеспокоилась: не простудишься? Он покачал головой, но не стал возражать, когда минут через десять она, сняв перчатки, застегнула его и внимательно поправила воротник. Она глядела не так, чтобы очень сверху. Рома знал, что подрос, уже метр шестьдесят восемь, но дело было ещё и в сапожках Лиды на совершенно плоской подошве. Для других случаев у неё найдутся каблуки, далеко не одна пара, – понимал он. Его не смущала разница: будь девушка выше хоть на две головы – ничего страшного; но само проявление такта было очень мило. Так же деликатна она была и в пятницу – сырую, ветреную, с мелким дождём, который то переставал, то вновь начинал сеять отовсюду, даже снизу, так что никакой зонт бы не спас. Они проходили мимо вывесок: слева суши, справа пиццерия, впереди кондитерская с таким ароматным шлейфом из окна, что перебивает даже запах бензина и мокрого асфальта. Лида будто не замечала этих соблазнов, а ведь хотела, конечно, хотела зайти. Рома сам замёрз, что уж говорить о ней. Он прикидывал в уме, что может себе позволить, и наконец пригласил её в кафе с тремя столиками, пластиковыми стаканами, бумажными тарелками. Заказал два зелёных чая с лимоном, спросил у Лиды, какой пирожок она бы предпочла.

– Бери, какой сам хочешь, – сказала она. – И я за себя заплачу.

Во вторник и в пятницу больше говорил Рома. Он рассказывал о жизни в многодетной семье, дежурствах по кухне, подушечных боях, об игре в футбол с младшим братом, о забавных словах, которые тот выдумывает, и ещё много о чём. Даже удивительно, сколько накопилось историй. Эх, если бы Ксения слушала с таким интересом! – время от времени думал он в течение дня, – если бы так же смотрела… Но забывал о ней, дожидаясь Лиду в условленном месте.

После прогулки они вместе спускались в метро и разъезжались в разные стороны. Роме надо было спешить на тренировку. Лида говорила, чтобы он не беспокоился о ней: мама на машине встретит возле «Лиговского проспекта», привезёт домой. И оба раза присылала сообщение, что всё в порядке.

В субботу он снова был у неё в гостях. Поздоровался с приветливой, улыбчивой Екатериной Павловной и почти сразу оказался в комнате Лиды. Она ставила свою любимую музыку, мелодии были Роме незнакомы, и услышь он их, например, два дня назад по радио – скорее всего, переключил бы канал. Сам он предпочитал что-нибудь более жёсткое, или более заводное, или хотя бы более живое, с настоящими гитарами и барабанами. Но теперь эти сладкие ритмы, и голоса, ценой сглаживания естественного тембра обработанные до какой-то небывалой глубины, и взгляд Лиды, разом внимательный и восторженный – всё действовало магически. Коробка из аптеки, как и неделю назад, была при нём, но уже без одного кольца: на днях Рома достал его, чтобы на практике узнать, как пользоваться, и в общем разобрался. Но сегодня этот навык опять не пригодится: Лида сказала, что не хочет вот так, вечерком, по-быстрому, да ещё когда мама за стеной. До Нового года ничего не будет, но это и правильно, есть время лучше узнать друг друга. Рома кивал, каждое слово казалось ему неоспоримой мудростью. В начале января, сказала Лида, они с мамой проведут две недели на Кубе, а когда вернутся, мама на несколько дней уедет к подруге в Тверь. Лида останется за хозяйку, и вот тогда… Тут она, прервавшись, открыла шкаф, достала с полки прозрачный пакет и высыпала на кровать десятка два цветных камешков необычной формы: один, как морская звезда, другой – бутылка, третий – просто фантастически причудливый…

– Это из Хайфы, в Израиле, мы летали весной. Собрала на пляже. Какой больше всех нравится?

– Все, – сказал Рома.

– Тогда держи вот эти, – она протянула ему фантастический камень, ещё один, похожий на машину с кузовом седан, и третий – круглый, с замечательно красивыми дымчатыми прожилками.

– Спасибо. – Рома убрал их в сумку и вспомнил: – А я на каникулах буду работать с папой. Он берёт меня помогать.

– Здорово! Ты молодец.

– Ну, и немножко заработаю на карманные расходы, – продолжал он со скромнейшим видом, на какой только был способен.

Хоть Лида велела подождать с самым главным, целоваться она была не против и сейчас. Рома исследовал её мягкие губы, пока она не перестала отвечать, прерывисто дыша и запрокидывая голову. Тогда он принялся за подбородок и шею. Лида, тонко застонав, совсем расслабилась и выскользнула из рук. Она была в топике, и Рома отважился коснуться губами загорелого живота.

– Ай, щекотно! – прошептала она, вздрогнув. Рома не остановился. Лида, хихикая, ёжилась и уворачивалась, а потом обеими руками отодвинула его голову: – Хватит, пожалуйста, – и перевернулась кверху спиной.

– Ты не обиделась? – шепнул он на ухо, отодвинув светло-каштановые кудри.

– Нет. Я только подумала, вдруг ты сейчас представляешь эту девушку?

– Какую? – спросил он, отлично поняв, кого она имеет в виду.

– Даже не помнишь?… Тогда всё хорошо, иди сюда, – и, повернувшись на бок, протянула руки. – Давай успокоимся, просто полежим…

8

В воскресенье Рома между делом поинтересовался у Марины, как обращаться с японскими блюдами. Просто так, что-то стало любопытно. Сестра очень подробно всё объяснила, показала разные способы держать палочки и, пока он с двумя карандашами упражнялся на кусочках хлеба, предупредила:

– Чтобы рыбой на меня дышать не вздумал. Плейбой. А он как-то и забыл, что хитрить с ней бесполезно. Лучше сегодня же перед конкурсом, пока есть время, купить мятные пластинки.

Смущало то, что Марина, которая столько раз в их спорах оказывалась права, относится к его встречам с Лидой уж больно снисходительно, будто к детской прихоти, которая рано или поздно пройдёт. Рома же всё больше думал о Лиде и вспоминал её наравне с Ксенией, оставаясь ночью в темноте. Зачем только Лида сама её вспомнила? Ревнует, что ли? А он чувствует какую-то смутную вину, оттого что был не до конца искренним.

Порой он даже сравнивал их – а мог ли ещё месяц назад представить, что сравнит кого-то с Ксенией?… Она выше и, наверное, потоньше, если смотреть в анфас. У неё почти чёрные, почти прямые блестящие волосы – для Ромы так просто чёрные, это сестра углядела на свету тёмно-бронзовый оттенок, – и невероятно густые ресницы, и такие тёмные глаза, что, лишь приглядевшись, можно отличить зрачок от радужки. Её ладони больше и твёрже, пальцы длиннее. Она никогда не была такой податливой в его руках. Даже на дне рождения, увлёкшись праздничными тостами, до последнего пыталась держаться сама. «Она настоящая», – сказала сестра. Это слово первым звучало в голове, как только Рома вспоминал Ксению.

Если бы я ревновал её к другим парням, – подумал Рома, – мог бы убиться о стену ещё в сентябре. Но то ли не ревнивый… то ли увидел, что нет повода. Все ребята вокруг – для неё, в лучшем случае, друзья. И сам, кажется, тоже. А Лида разве не настоящая? Она совсем другая. По зодиаку Рыба: значит, склонна доверять чувствам. И всё больше и больше ему нравится. Когда он впервые оказался у неё в комнате – где-то в глубине было ощущение случайности, какой-то неправильности происходящего. Будто он занял место, предназначенное совсем не для него. Он осознал это, уже вернувшись домой. Ощущение запомнилось, но во второй раз, кажется, не пришло.

Ещё она левша. Это не очень важно, но интересно.

А важен её взгляд, в который мгновенно уходишь с головой. И закрытые глаза, едва ли не выразительнее взгляда. И губы, тающие под его губами, и прерывистые вздохи. И ожидание январской ночи, когда они останутся вдвоём – всё это с каждой минутой перевешивало, перетягивало. Скорее бы!..

Рома размышлял, показать ли Марине израильские камни. С одной стороны, вновь скажет что-нибудь ехидное. С другой… всё-таки, художник, любит такие находки. Если победим на конкурсе, покажу, – решил он и, когда они стали вторыми вслед за парой из клуба-организатора, счёл это победой. Но, вернувшись домой, нашёл в ящике стола только два камня. Фантастического не было. И на книжной полке не было. И под кроватью тоже. Забыл вынуть из сумки? Поглядел, но и там не заметил. И дырок нет, значит, не вывалился.

В понедельник, забирая из садика Илью, по дороге спросил, не видел ли он дома такой красивый камешек.

– Нет, – покачал головой брат и добавил главную клятву: – Честное барселонское!

Длинное слово было ему пока не по силам, и малыш упрощал его на свой лад, так что кто-нибудь посторонний мог бы не понять. Но свои понимали отлично, особенно Рома, который эту клятву и выдумал.

«Загадка, – подумал Рома. – А если бы их Ксения подарила, потерял бы хоть один? Как же…»

9

Что Лида бывает другая, с совсем иным взглядом, Рома испытал на себе во вторник. Погода была как в конце прошлой недели, бары и кафе всё так же тянули к себе. Японская наука сестры оказалась очень кстати. Заказав две порции роллов, рекомендованных Мариной, Рома расправлялся со своими так непринуждённо, что сам не мог понять: он ли это или какой-нибудь гонщик Тояма Токанава? Лида, сидя напротив, зеркально держала палочки в левой руке. Она разрумянилась в тепле. Она не любила васаби и отдала ему свою долю. Рома с удовольствием взял бы ещё пять, если б было можно.

Заказали новые порции, теперь выбирала Лида. Из её сумочки подал голос телефон.

– Да, папа, – сказала она с улыбкой. – Хорошо, давай так сделаем. Где?… сейчас скажу, – и, прикрыв трубку ладонью, шепнула: – Посмотри, пожалуйста, адрес.

Рома, не накидывая куртки, выскочил наружу, нашёл табличку на стене, вернулся, назвал улицу и дом. Лида повторила их в трубку и, выслушав ответ, закончила: «Хорошо, буду ждать. Пока».

– Сегодня папа заберёт, – сказала она. – Прямо сюда подъедет, ему так удобнее.

– А мама? – спросил Рома.

– Мама будет поздно. У неё поклонник, она ушла на свидание.

– Правда, что ли? – изумился Рома. Тут он и узнал, что у Лиды есть другой взгляд. Не удивлённый, не гневный – скорее надменно-брезгливый. Такой, будто она даже не хочет разбирать, что там под ногами: скунс или крыса.

– А что, – ледяным тоном сказала Лида, – ты считаешь, у неё жизнь закончилась и она должна только прыгать вокруг меня?

– Нет, почему, – растерянно ответил он.

– Мама молодая и красивая. Да и не в этом дело. Почему она не может жить, как хочет сама?

– Может, конечно…

Её взгляд немного смягчился, и Рома почувствовал себя величиной с небольшую собачку.

– И я так думаю, – сказала Лида. – Пусть будет счастлива. – Улыбнулась, стала прежней. – И, знаешь, я бы не отказалась от маленького брата, – продолжала она мечтательно. – Буду его воспитывать, плавать научу…

– А сестру? – с облегчением спросил Рома.

– Тоже неплохо. Но брат интереснее, я думаю. Ты опытный, что скажешь?

– Все хороши, – честно ответил Рома. Не хотел бы он ещё раз увидеть такую Лиду, какой она была минуту назад… И пока удавалось не видеть. Когда он в начале декабря был у неё дома, Лида учила его делать массаж на её собственной, нежной, сильной и тёплой спине. Рома вначале осторожно, затем всё сильнее мял её пальцами, больше всего мечтая коснуться губами, и думал: перевернётся или нет? Перевернулась, но перед этим велела смотреть в угол. Когда вновь разрешила взглянуть на неё, была уже в майке. Рома взял в руки её стопу и, увлёкшись поглаживанием и растиранием, так близко склонился к ней, что Лида надавила ему большим пальцем на нос.

– Извини, не удержалась. Такой серьёзный, прямо Гарри Поттер на Луне.

Им было уже не до массажей. Оба вскочили, стали прыгать, бить кулаками боксёрский мешок в спортивном уголке, потом в шутку бороться, и Рома уступил, как дома сестре. Хотя Марину он никогда не прижимал к себе так тесно, и ощущение, понятно, было совсем другим.

– Нет, давай по-настоящему, – сказала Лида, отпустив его шею, – я же вижу, что поддаёшься. Я сама поддаюсь, когда мы с мамой так бесимся. Понимаю, что уже сильнее, но не могу это показать.

– С мамой? – удивился Рома, представив спокойную Екатерину Павловну, и осёкся: вдруг опять задел не ту струну?

– Да-а, что ты думал! – сказала Лида. – Она бывает как девчонка. Ну, иди сюда, хватит болтать!..

Но они слишком смеялись, чтобы что-то получилось всерьёз, потом стали целоваться, вновь хохотали, пока не пришло время ехать домой. Возвращаясь, Рома больше всего на свете хотел не попасться на глаза сестре, но, конечно, попался и явил свой одуревший вид в полном великолепии. Марина только покачала головой.

10

Разговаривали они назавтра, обсуждая предстоящие дни рождения. У Марины восьмого декабря, у Ромы – семнадцатого. Когда-то давно мама с папой делали общий праздник для троих детей в ближайшую субботу после Роминого дня. Но дети росли, у каждого появлялись свои интересы, друзья, и становилось затруднительно принять всю толпу в один вечер. Первой откололась Ира, и прежде недовольная таким порядком: с её дня рождения до заветной субботы проходил без малого месяц, и чувство праздника успевало выветриться. Два года назад разделились и Марина с Ромой.

– Ты Лидку пригласишь? – спросила Марина. Рома кивнул:

– Уже пригласил. Говорили об этом.

– А я хочу Ксению, – твёрдо сказала сестра. – Она звала, и я позову.

– Она звала только потому, что сама была у нас, – хмуро ответил Рома.

– Думаешь? А мы у неё были два раза. Ладно, первый раз она звала, потому что была у нас. А второй? Просто от души. А я её даже не знала, пока она не пришла. Значит, меня два раза звала от души.

Рома молчал, понимая, что она вновь права.

– Не хочешь её видеть? – продолжала Марина. – Будешь чувствовать себя виноватым, да? Нет, я могла бы сводить её в кафе. Но она же звала домой. Я могу сказать, что у нас ремонт и всё вверх дном. Или сказать, что ты нахватал троек и тебе запретили праздники. Но не буду. Противно врать.

Они помолчали.

– Свалил бы ты куда-нибудь, – задумчиво сказала Марина.

– В смысле?

– Ну, когда я её позову. Чтобы я могла сказать, что ты уехал. К бабушке с дедушкой. Или к Димке, спрошу у него. К нему ещё лучше. Скажу, что уехал изучать компьютер.

– А как же ты без меня?

– Переживу. И так вижу каждый день. Нет, я балда, – сказала она, подумав. – К Димке не получится, он же будет у меня. Значит, к бабушке. Уважительную причину выдумай сам, время есть. Даже для тормозов.

– А ты не уйдёшь, когда я Лиду позову? – спросил Рома.

– Не уйду. Я же не чувствую себя виноватой, что брат бегает за каждой юбкой.

И здесь не обошлась без колкостей. Но Рома давно не обижался на неё и сейчас тем более не находил повода для обид. Во-первых, благодарность была сильнее. Во-вторых, время для него словно перевернулось. Ближайшие события – день рождения и Новый Год – виделись далёкими и маленькими, он пролетал их в мыслях, не задерживаясь. А вот январь, когда он сначала пойдёт работать с папой, а потом, в середине месяца, вернётся Лида и останется дома за хозяйку… Это была совсем другая песня.

Глава четырнадцатая Все аргентинцы похожи на Че

1

Во второй половине осени на всех навалились дела. Бывало так, что Оля с Андреем по три-четыре дня не встречали гостей, и даже Вася Городов, лучший Олин друг, всё чаще где-то пропадал. Один Слава заходил как прежде, но последние несколько раз – без Александры.

– Влюбилась, – объяснил он. – Сидит, понимаешь, дома и страдает.

– В кого? – спросила Оля.

– Да я откуда знаю. В какого-то хрена с бугра. Нет, чтобы делом заняться, гриф построгать.

– Не переживай, – утешила Оля, – скоро поймёт, что никого лучше тебя нет и не будет. Не сейчас, так завтра.

– Ха, я ещё сто раз подумаю, даже если поймёт. Двое чокнутых вместе – это перебор. Это, блин, не жизнь, а оперный театр. Хоть один должен быть нормальным.

– А как же мы?

– Ну, вы особенные, одни на миллион. Или, может, не такие уж чокнутые, только притворяетесь. Но, блин, притворяетесь талантливо.

В свободные минуты Оля занималась его будущим сайтом. Работа шла медленно: во-первых, оттого что знаний не хватало на что-то более серьёзное, чем страничка на локальном сервере. Когда обещала, думала, что всё будет гораздо проще. Отказываться не позволяла гордость. Оля восполняла пробелы на лету, отыскивая в сети решение новых и новых вопросов, которым не видно было края. Дело тормозилось ещё и потому, что Слава был непривередлив и заранее согласен со всеми Олиными идеями, а их рождалось много, порой друг с другом несовместимых. Изначально она задумала дизайн в стиле пышного елизаветинского барокко, но как-то попробовала сделать строгий классический вариант – и тоже вышло неплохо, а главное – без риска перестараться и впасть в дурной вкус. Сама выбрать не могла, и Слава тут был не помощник. Андрей стоял за барокко, но подчёркивал, что его голосу не надо придавать значения. Решили спросить Артёма, знатного архитектора, но он как назло уехал в командировку по городам Золотого Кольца.

Пропала Ксения, это было печальнее всего. Она приходила заниматься ещё дважды после той ночи с субботы на воскресенье, когда рассказала свой сон, – но что-то между ней и Олей надломилось. Не было ни разговоров после урока, ни песен, ни прежнего душевного тепла, и даже голос теперь звучал иначе, более отстранённо, что ли… Ксения превратилась в обыкновенную ученицу. «Расстроилась, бедняга, – думала Оля, – но что я могла сделать?… Сейчас бы ответила ещё мягче, но ведь и тогда не отказала. Сама хотела подумать… Да ладно, со временем успокоится, всё будет как раньше». Но накануне третьего занятия Ксения позвонила и сказала, что не может прийти. Бабушка лежит в больнице.

– А что с ней? – спросила Оля.

– Да вроде не страшно. Два дня жаловалась на сердце, аритмия была, я говорила: давай вызовем неотложку. Она: не надо, не надо… Но я всё-таки вызвала. Приехали и увезли.

– Может, помочь чем-нибудь?

– Да не надо, спасибо, Оль. Справлюсь. Больница здесь, на Авангардной, я через день хожу. Еду приносить бабушка запретила, там кормят. Я позвоню, как буду готова.

– Хорошо, я жду. Передай, пусть выздоравливает, – сказала Оля, решив, что позвонит сама, если Ксения не даст о себе знать в ближайшие две недели.

Главной радостью этих дней было то, что родители Андрея наконец оттаяли и теперь Оля с Андреем могли приезжать к ним вдвоём. В первый такой визит Андрей подошёл к маленькому роялю в гостиной, с ужасно хитрым видом раскрыл клавир оперы Мусоргского «Женитьба» и произнёс:

– Давненько не брал я в руки…

Оля села рядом, чтобы перелистывать ноты. Андрей продолжал:

– Когда-то я пел Подколёсина в студенческом спектакле. На вокальном был только один подходящий голос, и он не мог это выучить. Но я лишь пел, аккомпанировала девочка с пианофорте. Мне за ней не угнаться… но попробую всё сразу.

Когда он раньше говорил, что может извлечь из рояля только гаммы да «Чижика-Пыжика» одним пальцем, Оля не очень-то верила. И потому не удивилась, когда Андрей, примерившись и без звука наметив несколько аккордов, бодро заиграл что-то неимоверно комическое. Было совершенно непонятно: вроде ноты как ноты, но, соединённые вместе, дают такое настроение, что улыбка сама разъезжается шире клавиатуры. Покончив со вступлением, Андрей запел сразу за двух героев. Партию Агафьи Тихоновны, не дожидаясь конца первой страницы, Оля взяла на себя. Читать мелодию с листа она не умела, но на слух ловила всё с первого раза и не отпускала. Кто там не мог выучить?… Агафья у неё выходила немного с джазовым уклоном, но так было даже веселее. Вернувшись домой, Оля ещё с неделю забавляла гостей речитативами на оригинальный гоголевский текст: «Вы, сударыня, любите кататься?» «Как кататься?» «На даче очень приятно летом кататься в лодке…» – теперь уже сама распевая за двоих. А Алёну, в знак особой благодарности, даже заставила переводить их на английский.

Не будь Алёны, вряд ли всё разрешилось бы так скоро. Как ей удалось? Алёна только пожимала плечами, загадочно улыбаясь. На следующее занятие она попросилась прийти вдвоём с подругой и привела миниатюрную гостью в джинсовом комбинезоне, с большим животом, тихим голосом и скромно опущенными ресницами.

– Олеся, – представила её Алёна, – из Вологды. Познакомились в поезде прошлым летом.

– Хочу переехать в Питер, – освоившись и осмелев, рассказала Олеся за чаем, – но вообще я сумасшедшая. Через три месяца рожать, а меня носит по свету.

– Других не держим, – заверила Оля и, вслед за ней осторожно приложив ладонь к круглому животу, воскликнула: – Ого! Пинается!

– Так ещё бы. Наш человек.

– Олеська твоя коллега по несчастью, – сказала Алёна, изобразив движения рук бегуна, – но меньше двадцати километров ей не интересно. А предпочитает марафоны.

– Я бы хотела попробовать марафон, – вслух подумала Оля, – испытать себя, так сказать. Но не уверена, все-таки бывший спринтер.

– Нетипичный спринтер, такая тоненькая… Я почему-то верю, что сможешь, – успокоила Олеся. – Не только пробежать, а замахнуться на три часа. Конечно, не с первого раза. Тренируйся, время есть. Весной начни с половинок, а я восстановлю форму к «Белым ночам». Уже три раза их бегала. Попробуем вместе, а потом доберёмся до «Великой Китайской стены» или даже «Четырёх пустынь». Может, «Iron Man» попробуем…

– Соблазнительница, искусительница, – сказала Алёна, обняв её за плечи. – Я вот думала из Питера уезжать, а поговорила с ней – и осталась. Теперь твоя очередь.

И Оля вправду стала тренироваться почти каждый день, до или после занятий. Наматывала круги по аллеям Полежаевского парка, а если было слишком темно или сыро – по тротуарам юго-западных улиц. Бегала по часу и больше, ускорялась и замедлялась, глядя на пульсометр, и отчёт о каждой тренировке заносила в специальную веб-страничку, созданную на локальном сервере. Андрей за пульсом не следил и статистики не вёл, просто гонял себя за компанию, если чувствовал силы после рабочего дня. Он никогда не считал себя хорошим бегуном на дистанции длиннее ста метров, но, подражая Оле, быстро уловил её технику, стал двигаться мягче, ровнее дышать, больше не втыкался в землю пятками и время от времени чувствовал то, что иногда снилось: невесомость, отсутствие усилий, когда ты сам летишь и только по привычке, которую давно пора забыть, подставляешь под себя ноги. Но так бывало не часто, а в основном – нормальный, крейсерский темп, в котором Андрей мог одолеть километров пятнадцать, как раз совпадал с Олиным замедлением. Недолго он чувствовал себя на равных, но затем Оля нажимала потайную кнопку, бесшумной ракетой уносилась вперёд и с невозмутимым видом догоняла его на круг, прежде чем Андрей успевал этот круг закончить.

– Всё-таки я продержусь с тобой этот марафон, – говорил Андрей.

– Десятку сможешь, я уверена. И для начала хватит.

– Ладно, полумарафон, – сказал Андрей после очередного испытания, но уже через двадцать минут, намыливая Оле спину под душем, принялся за старое:

– Нет, только целый. Я уже сейчас его сделаю, веришь? – и обнял её, бросив губку на дно ванны. Оля, закинув руку назад, погладила его по голове.

– Я буду спокойнее, если ты встретишь нас на половине с питьём и закуской. Но ладно, это я маму попрошу.

От такого ритма они исхудали, об этом говорили друзья, и родители всё чаще порывались накормить обоих пирогами и блинами. От девяноста восьми килограммов Андрея, с которыми он пришёл в совместную жизнь, осталось девяносто два, все брюки стали велики в поясе и не смотрелись с ремнём; Андрей не обращал на это внимания, и Оля купила ему широченные, могучие подтяжки, наводящие на мысль о диком Западе, кольтах и мустангах. Сама она весила пятьдесят семь и превратилась в сплошной слиток мускулов. На животе проступили такие чёткие квадратики, что Андрей однажды расставил там шашки и, если бы она не сбросила их от смеха, непременно разыграл бы этюд в Чапаева.

– Что-то и Алёнка меня сегодня не мучила, – сказала Оля, сев на диване. – Мы болтали после занятия, она смотрела, смотрела, но к решительным действиям так и не перешла.

– Знаешь, теперь бы и я трижды подумал, – ответил Андрей. – И ещё раз подумал… И всё-таки попробовал! – и, схватив её за плечи, опрокинул на покрывало. Оля сопротивлялась отчаянно и с такой энергией, что, будь на месте Андрея Алёна, её бы сдуло, как пух одуванчика. Но тут весовые категории были слишком неравны. Вырываясь, Оля заехала ему ладонью по зубам, остановилась, принялась извиняться, но Андрей махнул рукой: всё в порядке, всё цело, продолжаем! Дождавшись, пока она смирится и затихнет, он вытянулся в полный рост, уложил её, разгорячённую, часто дышащую, сверху и, закрыв глаза, прошептал:

– Сдаюсь.

2

Неожиданно позвонила Марина, с которой познакомились на Ксюшином дне рождения, – бойкая сестра симпатичного, невезучего в сердечной взаимности Ромы.

– Оля, ты, наверное, знаешь?… Я учусь в художественном, – сказала Марина.

– Да, ты говорила. Я всегда завидовала тем, кто умеет похоже нарисовать лицо. Сама никогда не могла.

– У меня такое предложение, только не падай. В общем… ты бы хотела стать моей натурщицей? Обнажённой, – добавила Марина после небольшой паузы. – За шоколадку и за рисунок. Можно будет отсканировать.

– Я подумаю, – ответила Оля и представила, как стоит на возвышении, девушка рассматривает её, увлечённо водит карандашом по листу, вновь поднимает взгляд… А почему бы нет, только время, время…

– Очень редко такие, как ты, встречаются, – сказала Марина. – Потрясающее тело, готовый шедевр. Надо лишь не испортить куриной лапой.

– Давай попробуем, мне самой интересно, – решилась Оля. – Спасибо за комплимент.

– Это правда!

– Но только с тобой, – продолжала Оля. – Стоять обнажённой перед всем вашим курсом, к такому экстриму я не готова.

– Да мы ещё до этого не дошли. Я для себя, потренироваться. И вообще я тебя оставлю в тайне. Если найду клад, тоже не буду всем раздавать.

– Но я не умею позировать, сразу говорю.

– Не волнуйся, я поставлю, как придумала, а ты будешь застывать. Надолго, но можно размяться, подвигаться, если устанешь. И обратно в позу.

Они договорились на вечернюю половину субботы. Ехать к Марине в училище, искать свободный кабинет Оля отказалась: полдня уйдёт на одну дорогу, два часа туда, два обратно. Зато Марина согласилась поработать у Оли дома – в той самой комнате, где ночевала с братом после Ксюшиного дня рождения. Как раз один товарищ получил права, он довезёт.

Марина привезла десять готовых рисунков Оли, сделанных по памяти и воображению. Пока девушки работали в большой комнате, Андрей, восхищаясь талантом художницы, сканировал листы, затем играл на гитаре, и беспризорные гости бродили между кабинетом, где слушали музыку, и кухней, где сами вели разговоры и заваривали чай. Гостей собралось много, как давно уже не было: кого-то звали, кто-то явился сам. Безбородый, похожий на школьника Слава Брындин вновь с Александрой, непривычно коротко подстриженной; лёгкая, длинноногая, смешливая бегунья Настя, подруга Олиных детских лет; Жека из погрузочной бригады, ростом превосходящий даже братьев Шумиловых; вернувшийся из Ярославля Артём; а вскоре после того, как Андрей вышел на кухню, прибавился новый человек: Дима, доставивший сюда Марину. Молодой, слегка небритый, в очках с серебристой оправой, он сам напоминал художника, ещё не вкусившего богемной жизни. Дима выгрузил на стол коробки с пиццей, и Настя поставила её в духовку. Когда Оля с Мариной закончили труд, на кухне стало чересчур тесно, и все переместились в большую комнату.

– Как успехи? – спросил Андрей.

– Хорошо. Но я всё-таки нетерпеливая, – ответила Марина, ничуть не смущённая таким количеством едва знакомых взрослых людей. – Положено двенадцать часов на один рисунок, а мы за пять часов – два. Но Ольга просто супер! – добавила она. – За всё время не шелохнулась. Точно не устала?

– Нет, нет, – сказала Оля, – могла бы ещё. Я про себя песни пела, повторяла задания для курсов…

– Можно показать, что получилось?

– Конечно, – разрешила Оля.

Работы были встречены восторгом, Андрей вместо туша сыграл на гитаре мексиканский гимн, Марина покраснела от удовольствия. Один из рисунков, где она, вполоборота со спины, подняв руки и чуть запрокинув лицо, будто кружилась под медленную музыку, Оля через несколько дней напечатала в фотоателье и оформила в рамку с паспарту, а Андрей повесил на стену в большой комнате. Он хотел в спальне, чтобы видеть на ночь и с утра, но Оля сказала, что там бывают ученики, они будут спрашивать, отвлекаться. Там более уместно что-нибудь нейтральное, а на ночь тебе достаточно оригинала.

3

– Художникам позируешь, давай наконец и мне, – сказал в тот вечер Артём. Оля согласилась и с трудом, но всё же вытянула в фотостудию Андрея.

– Больше отговорок нет. Даже кровный враг назовёт тебя каким угодно, но не толстым. Смотри, какие скулы рельефные, – для полной убедительности Оля провела по ним губами, – прямо что-то латиноамериканское. И вообще ты очень красивый.

– Откровенная, явная и неприкрытая лесть. Я русский мужик, возможно с лёгким татарским уклоном.

– Ну, Андрей… Вот представь, выпустишь диск. Обложка нужна? Будешь выступать, на афиши фотография нужна? Пожалуйста, ради меня… Вот и молодец!

Студия располагалась в квартире на верхнем этаже старого, с высоченными потолками, дома. Владел ею, на паях с двумя другими мастерами, сам Артём. Поздно вечером, когда Оля с Андреем приехали на место, он встретил их и проводил в гримёрку, затем в большой зал. Гости с любопытством разглядывали длинное помещение, световые приборы на штативах, солидные и как будто одушевлённые на вид. Чтобы познакомиться ближе, в распоряжении была целая ночь. Начали с Андрея, играющего на гитаре, и с ним пришлось повозиться. «Ты же миллион раз выходил на сцену, – со смехом внушала Оля. – И там не зажимался, не позировал, тебе вообще было до лампочки, как выглядишь. Вот и здесь давай так же». Дело сдвинулось, когда она села на диван у противоположной стены, изображая публику. Андрей постепенно раскрепостился и всё меньше обращал внимание на вспышки импульсного света, на мельтешение Артёма, который после каждой серии кадров двигал источники, что-то поправлял, бормоча под нос, и без конца экспериментировал. В свитере стало жарко, Андрей сменил его на клетчатую рубашку и, пока он переодевался, Артём пролистал на дисплее фотоаппарата получившиеся снимки. Как ни удивительно, они понравились. Очень кстати был и почти чёрный фон, и боковой свет, при котором половина лица резко выступала из тени, и контуры теневой стороны, выхваченные из темноты контровым лучом. Всё это придавало Андрею неожиданно загадочный вид, по-своему романтичный, но без малейшей слащавости, которой он боялся больше всего. Особенно поработал Артём над гитарой: она была то вся освещена, то угадывалась по янтарному блику на полированной деке; где-то узким световым пучком маэстро подчеркнул гриф с блестящими порожками или сделал акцент на левой руке, выразительно смазанной в движении. Андрей воодушевился, и следующие заходы – в рубашке и футболке с черепом и костями – уже не казались ему пыткой.

– Это живые снимки с концерта, – сказала Оля, увидев результат. – Круто, потрясающе! – и, поцеловав Артёма в щёку, ушла в гримёрку варить кофе.

Андрей фотографировался на светлом фоне вместе с Олей, надевшей короткое летнее платье, и всё-таки пытался спрятаться за ней. Но и так вышло неплохо. Затем тщательно побрился и сделал парадные кадры в смокинге с бабочкой, а дальше превратился в ассистента. Он быстро запомнил все приборы, где рефлектор, где октобокс, и переставлял их по указаниям мастера, но тонкую доводку – сдвинуть на миллиметр, повернуть на долю градуса – Артём до последнего делал сам. Оля сменила платье, сама поиграла на гитаре, потом оделась в шорты с майкой и не меньше ста раз подпрыгнула по сигналу Артёма, ловившего её в кадр. Взлетала она высоко, приземлялась так мягко и бесшумно, что если этажом ниже кто-то жил, он вряд ли видел во сне скачущий табун. Потом Оля осталась вовсе без одежды, а Артём свернул бумажный фон, открыв неотделанную кирпичную стену, и вместе с Андреем притащил из соседнего зала несколько фанерных кубов и каких-то абстрактных фигур. «Выдержат, не бойся, – заверил он, нажав ладонью на самую большую. – Занозу не посадишь, всё отполировано».

Готовые фотографии он небольшими партиями слал через интернет. Самые удачные показал коллегам в своём архитектурном бюро, туда по делу заглянул один скульптор, тоже поглядел, и вечером Артём говорил Оле по телефону:

– Это уже серьёзно, понимаешь? С хорошей оплатой…

– Тёмыч! – отвечала Оля. – Эдак мне надо бросать преподавание, окончательно переходить… в мандели. А я свою работу люблю и ни на что не променяю.

– Это весной планируется. Да при желании найдёте время. Или боишься? Если что, мужик очень порядочный. Хорошо за полтинник. Only business, я ручаюсь. В общем, моё дело сказать, а решай сама. Но он говорит: идеальна, таких давно не видел. Спросил, какого роста. Я говорю, где-то метр семьдесят.

– Почти угадал, на сантиметр меньше. Хотя последний раз измерялась года четыре назад. Может быть, с тех пор и подросла. Однако за время пути…

– Он хочет, чтобы ты украшала какой-то парадный вход, – продолжал Артём. – Представь: мраморная, в натуральную величину.

– Играешь на тщеславии? А думаешь, оно у меня есть?… В общем, есть немного, но оно в другом выражается, в учениках. Who has taught you English so fine? Olya has taught… Ладно, скажи ему телефон. Только я читала «Таис Афинскую», там великий скульптор говорит, что для полного совершенства женщина должна родить, и желательно дважды. Как быть с этим?

– Так то женщина, – ответил Артём, – а ему нужна дева.

– И, наверное, с веслом?

– Нет. С лирой или с книгой… Или с кошкой. В общем, подробнее сам объяснит.

– Ладно. А про Андрея он что-нибудь сказал? – поинтересовалась Оля.

– Сказал, что похож на Че Гевару, как все аргентинцы.

Оля, улыбнувшись, вспомнила: и правда что-то есть, особенно на чёрно-белых снимках.

4

И полной неожиданностью стал в первую зимнюю субботу звонок Анатолия.

– Оля, ты бы хотела со мной танцевать? – спросил он.

Ни больше и ни меньше.

– Так это… я ведь не умею, – изумившись до полной растерянности, сказала Оля.

– Да все когда-то не умели. Это не беда, было бы желание. Но если нет, то нет…

– А как же Даша? – спросила Оля. – Расстались?

– Даша идёт вверх, моя миссия закончена, – ответил он с комической торжественностью. Оля ещё не понимала, огорчён ли он и хочет это скрыть, или вправду настроен философски.

– Жаль, – осторожно сказала она. – А почему? ты не хочешь вверх?

– Да в том дело, что я люблю танцы. Ещё бы не любил, столько лет занимаюсь. Но не переношу весь этот околотанцевальный антураж, конкурсную возню. Видеть не могу партнёров, измазанных автозагаром, и прочую такую хрень. Серьёзное противоречие. Я уже давно решил, что хочу всё понимать, это моя цель, но официально выше «C» класса не идти. А Дашка хочет выше. По-моему, рановато, ещё сезон в паре со мной не помешал бы. Но её позвал настоящий партнёр, не буду же я держать. Пусть идёт, догоняет.

– Настоящий – это как? – спросила Оля.

– Занимается с детства, выступал по «А», потом у него был перерыв два года, теперь возвращается. Отдохнул, проголодался. И они по возрасту примерно одинаковы.

– И ты не расстроен?

– Нет, я рад за неё. Честно. Мне не впервые вставать с начинающей партнёршей, даже нравится. Вижу, как она растёт на глазах, в какой-то момент начинает думать, что уже всё умеет, сама принимается меня учить… Это забавно. Да, Оля, сразу скажу. Если ты думаешь, что танцевать в паре – значит обязательно иметь какие-то личные отношения, то нет. Наши тренеры двадцать пять лет знакомы, работают, дружат и всё. Можешь не бояться, я предлагаю только танец.

– Спасибо, я в тебе и так уверена. Да ничего другого бы и не вышло. Я фаталистка в том, что касается отношений. Если судьба, сразу чувствую.

– С Андреем чувствовала?

– Ну, там что-то в голове взорвалось, – засмеялась Оля. – И до сих пор… Кстати, он был бы не против, я знаю. Но некогда катастрофически. Когда у вас тренировки?

– Завтра. И все воскресенья по утрам. Группа начинающих у Алины.

– Вот, единственное время, когда я могу хоть немного заняться собой… Слушай! – вдруг воскликнула она, хлопнув себя ниже спины. – Толя, я балбес! Как раньше не вспомнила?… У меня же есть для тебя партнёрша!

– Серьёзно?

– Да! Начинающая, но уж всяко лучше меня, это правда. Давай я сейчас ей позвоню? Если завтра пойдёт, спрошу разрешения дать тебе её телефон. И тут же перезвоню, договорились?

– Хорошо, спасибо. Буду ждать. Ты, Оля, настоящая фея.

5

Ближе к вечеру Оля занималась ужином и, прижимая трубку плечом, темпераментно, чуть ли не на повышенных тонах, говорила с папой. Он купил всеволожский «Фокус», а хорошо послужившую «Шкоду» отремонтировал и оставил дочери. Оля умела водить: ещё лет десять назад, когда у них был сорок первый «Москвич», папа сажал её за руль на безлюдных участках загородных дорог. Карина, старшая сестра, в то время боялась даже смотреть на водительское место, а Оля ждала этих поездок, как Нового года или дня рождения. «Шкода» после «Москвича» и вовсе показалась игрушкой. Папа сначала контролировал, давал советы, а потом лишь одобрительно кивал, хотя расслабиться, сидя рядом, конечно, не мог. И с тех пор она каждое лето хоть немного, да рулила, даже когда ушла новизна и острота ощущений, но о правах не задумывалась. Об этом и шёл разговор. Оля доказывала, что ничего не будет с машиной, если она ещё постоит в гараже, сейчас идти в автошколу некогда, можно отложить до посленовогоднего времени, до апреля, до июля… Папа резонно возражал, что некогда будет в любое время года и летом тем более: укатишь на Ладогу, потом в Милан, а школу перенесёшь на вчера, потому что оно железно не наступит. Поспорив, сошлись на весне, когда высохнут дороги. У Оли была ещё одна задумка на весну, только вот непонятно, как всё успеть. Она хотела прыгнуть с парашютом; пока никому об этом не говорила, даже Андрею. Ему-то можно, он пойдёт и прыгнет заодно, – но этого Оля и боялась. Подвергать человека риску из-за собственной прихоти… Ладно, это будет ещё не завтра.

…Но и не очень долго осталось ждать. Подумать только: недавно купались в Ладоге, а уже зима. Она пробовала силы последние недели: по утрам звонко подмораживало, воздух становился суше, заряжал бодростью, легче дышалось на бегу. Понемногу выпадал снег и таял, но не весь; каждый раз его оставалось чуть больше, пока газоны не побелели сплошь, без чёрных проплешин. Ночь приходила всё раньше, но была светлее от этой белизны и от звёзд, которые будто опомнились и сбежались в таком множестве, какого и летом не бывало. Вот когда можно радоваться, что живёшь на окраине: в центре темно, пахнет сыростью, а здесь утоптанная аллея приятно хрустит под ногами, и в следующие выходные надо не забыть перевезти от родителей лыжи. Декабрь и за окном, не только на календаре.

Оля, проверив, не горит ли мясо в духовке, убавила огонь и села с ноутбуком за обеденный стол готовить английские тесты. Все ученики в её группе были примерно равны по силам; кто-то остался с прошлого года, другие добавились недавно. Один из новеньких влюбился в неё, причём парень именно такой, на которого можно смотреть, как на красивую скульптуру. В прошлом году Оля не задумывалась, какое впечатление производит, шла на курсы и к частным ученикам так же, как в магазин, в гости к подругам и в любое другое место. И всё было спокойно. Теперь, зная, что похорошела и совсем по-другому блестят глаза, она старательно изображала мышку… но, кажется, это не удалось. Красивой Оля себя никогда не считала, но сознавала, что выглядит ярко, даже экзотически: зеленоглазая, с волосами светлее ореховой кожи. Только сейчас, к декабрю, они более или менее сравнялись по тону. Да ещё стремительность и точность движений, да ещё волосы, отрастая, завивались – чем длиннее, тем больше. Прежде Оля терпеть не могла свои кудряшки, зимой норовила распрямить, на лето стриглась, но сейчас, глядя в зеркало, думала, что они ей, пожалуй, идут. Вот и не получилась мышка. Бедный ученик ни в чём не признавался, но так умилительно краснел, отвечая на вопросы, с такой дрожью в руках давал на проверку тетрадь, что над ним тихо потешалась вся группа. Смешки были добродушными, но Оля не сомневалась, что некоторые старожилы уже поспорили, ждёт ли парня взаимность. Оля была не против: пусть развлекаются, лишь бы на английском, для пользы дела. Но того, кто ставил на счастливый для героя исход, ждёт большой облом. И парня – даже удивительно – ей почти не жаль. Бессердечная стала; рассказала Андрею – он и то посочувствовал…

6

Андрей пришёл минут через двадцать после того, как Оля выключила плиту. Он встречался с Викой Кирсановой и её партнёром у метро «Новочеркасская». Они хотели сделать танцевальные номера под гитару для новогоднего вечера в клубе «Фонтан». Вечер намечался на двадцать третье декабря. Рановато для новогодних праздников, но и хорошо: вряд ли Георгий Вахтангович куда-нибудь позовёт.

– А если всё-таки позовёт? – спросила Оля.

– Скажу, что занят, обещался за полгода. И это правда, мы ещё на Ладоге задумали.

Сегодня они посмотрели зал, ребята подвигались, Андрей поиграл на сцене. О том, как всё прошло, он рассказывал за ужином и после, когда они с Олей перебрались в кабинет.

– Зал там ещё больше, чем на Восстания, где мы были, – сказал Андрей.

– И будет заполнен? – спросила Оля, обняв его сзади.

– Говорят, яблоку не упасть. Вот такому, райскому. Сушёному. Эти вечера знамениты, со всех клубов приходит народ.

– Кто в такой толпе услышит гитару… Будешь в микрофон?

– Прикинул так и сяк. Думаю, лучше всего взять полуакустику. Попрошу Славяна, достанет. Но мне кажется, одна гитара – это бедновато. Если бы сольное выступление, тогда хорошо, а как сопровождение жиденько. Там все привыкли к оркестрам. Я подумал, если бы ты согласилась подыграть…

– Я?! – воскликнула Оля и поцеловала его в макушку. – Со своими тремя аккордами? Будет один смех.

– Да классный у тебя уровень.

– Ну, четырьмя. Я вообще никогда не играла на сцене.

Но погоди… Во сколько вы будете выступать?

– В полдевятого – девять…

– А вечер начинается в шесть, – сказала Оля. – Значит, три часа, пока все будут отдыхать, и я в том числе, ты будешь волноваться и ждать выхода… Так и правда нечестно, – сказала она с улыбкой. – Вы уже точно решили, что играть?

– Для начала «Hijo de la luna», потом «Michelle», дальше эту:

Roll out those lazy, hazy, crazy days of summer Those days of soda and pretzels and beer…

– Так, может, я спою? – предложила Оля. – Мне это проще и интереснее.

– А это мысль! И нас обоих бесплатно пустят. Мне тогда по-другому надо будет играть, один аккомпанемент. Это даже лучше, можно больше наворотить всяких фишек. Ну, и потом две латинских: «You’re my everithing»…

– Я могу по-испански, даже несколько вариантов:

Eres todo en mi Y lluevo entre mis labios todo tu sabor…

Этот мне больше нравится. Но можно и так:

Cuando pienso en ti Tu cuerpo en mi cuerpo vuelvo yo a sentir…

– Здорово, мне тоже больше первый. Испанский румбе идёт. И напоследок «Long Tall Sally». Не полностью, каждую песню минута сорок, а то они замучаются плясать.

– Вы ещё встретитесь до вечера?

– Договорились через неделю.

– Тогда и попробуем все вместе, ага? – сказала Оля и потянулась за эстрадной гитарой. – А пока давай с тобой. Тихонько, чтобы соседей на уши не поставить…

Они по разу сыграли и спели всё, когда в прихожей переливчато запищал домофон.

– Мушкетёры, – сказала Оля, – ещё вчера напрашивались.

– Вот и зрители, – отозвался Андрей и пошёл открывать.

7

В воскресенье, проводив гостей, они музицировали с перерывами то на обед, то на пробежку, и уже к вечеру готовы были выступать. Музыка продолжалась и назавтра: перед курсами Оля ездила знакомиться с оперной певицей, в январе улетающей на стажировку в Америку. С первых же минут поняла, что английским Тоня владеет основательно, знает много слов, но в разговоре долго думает, листает в уме словарь, бесконечно проверяет, сомневается и строит фразы на скверный русский манер, нагромождая целые товарные составы из существительных в родительном падеже. За месяц можно раскачать, – решила Оля, – надо больше общения. И весь урок Тоня повторяла за ней разговорные темы, училась болтать легко, без напряжения, привыкала к строю и звучанию живой речи. Мимоходом коснулись песен, выяснили, что вкусы во многом схожи, и под конец на два голоса исполнили «Road Trippin'». «В вас пропадает обалденная певица!» – сказала Тоня, провожая учительницу. «She wakes up from time to time, – ответила Оля. – Repeat, please».

Домой она возвращалась поздно, и Андрей, как почти всегда после курсов, ждал её на «Балтийской».

– Всё, сегодня у нас был на объекте последний день, – сказал он по пути к электричкам и, не дожидаясь вопросов, объяснил: – Прикрыли весёлую жизнь. То ли комиссия по охране труда, то ли по технике безопасности… В общем, запретила использовать наши услуги. Толя сказал, но мне было лень вникать в эти бюрократические названия. Интересно, что они будут делать? – добавил он, помолчав. – Ставить подъёмник? Так это дороже, чем наши услуги. Или на гастеров комиссия закроет глаза?…

– Что-нибудь придумают. А вы что собираетесь делать? – спросила Оля и, на миг остановив его, поцеловала в щёку.

– Жека и Володя дали объявления в строительные журналы. Я, может, тоже дам, посмотрю по настроению. Если Толе запретили, это не значит, что всем… Ну, не расстраивайся, Ольча! – сказал он, легонько встряхнув её за плечи. – Знаю, ты эту работу не любишь. Мягко сказано, да?… Наверное, завяжу, сегодня был знак, что пора. Подумаю до Нового года. Зато я новые петли бабахнул в кухонный шкаф. И привёз тебе костюм; если надо, успеем подогнать по размеру.

– Спасибо! – сказала Оля, – костюм – это супер. И знаешь, Новый год уже чувствуется. Прошлась по центру: гирлянды, ёлки стоят в витринах… Немного, но есть. Даже видела одну Снегурочку.

– И, может, она от Вахтанговича. Набирает заказы… Гатчина, – прочитал Андрей верхнюю строку расписания. – Ха, представляешь, до сих пор не привык, что гатчинские тоже подходят. Идём.

Они сели в электричку и заговорили о близящемся празднике. Оля всё расспрашивала, выясняя мельчайшие подробности новогодней работы. Андрей рассказывал с необычайным удовольствием. Он уже и не помнил, когда в последний раз встречал Новый год дома. Кажется, ещё до армейской службы, – а после эти день и ночь были у него самыми трудовыми. Георгий Вахтангович, зная нелюбовь Андрея к пьяным кабакам, во многом сам её разделяя, нашёл ему особенное занятие: ездить по квартирам в образе Деда Мороза, поздравлять детей. «Вообще, интересно попробовать, – сказала Оля, услышав об этом впервые, – но я не слишком загорелая?» «В самый раз, – ответил Андрей, – моя первая Снегурочка была узбечкой. Чёрненькая, глазастая, живая тысяча и одна ночь. Дети от неё балдели». «Там, я слышала, наливают в каждом доме?» – спросила Оля чуть погодя. «Ну, это разве что в анекдотах, – успокоил Андрей, – а так в прошлом году один мальчик пяти лет хотел угостить соком. Снимай, – говорит, – дедушка, бороду! Пей! Причём он свято верил, что я настоящий. Но вот положена настоящему Деду Морозу съёмная борода!» «И как выкрутился?» – заинтересовалась Оля. «Мама сообразила, быстро дала мне трубочку. Через неё выпил, не снимая». Представив эту сцену, от хохота Оля повалилась на диван и только к вечеру вспомнила, что ещё хотела сказать. Можно бы завернуть к Свете, если будем проезжать недалеко от её дома, порадовать Никиту. Но потом раздумала: он слишком хорошо её знает. Как ни наряжайся, вмиг раскусит, что это Оля и никто другой. «А кто с тобой ездил год назад? – спросила она далеко за полночь, повернувшись к Андрею спиной. – Алёна?» «Нет, – уже засыпая, прошептал он на ухо, – Алёнка встречала на хате у бывшего однокурсника, в своей компании. Со мной ездила Таня. Вообще-то стриптизёрша, но с ооочень невинным взглядом».

Платье Снегурочки оказалось великовато, и во вторник они отвезли его маме Андрея, умевшей замечательно шить. О том, что прекратилась грузоподъёмная работа, пока умолчали – и были правы, потому что в этот же вечер позвонил Жека. На его объявление в строительном журнале отозвался клиент – не такой, как Толя, мельче, но дня на четыре его объёма должно было хватить. Не отдохнув и пары суток, бригада собиралась вновь, теперь с другим командором.

– Ну, ты понимаешь, Оль… Не могу же я их бросить, – извиняющимся тоном сказал Андрей. – Кого они найдут под Новый год? А мы уже сработались…

– Конечно, понимаю, – ответила Оля. – На твоём месте сама бы поехала. Даже если бы не хотела.

Она думала, что он поработает ещё раз-другой, но оказалось, что декабрь – самое авральное время. За первым заказом прилетел второй, затем новый, новый… И всё закрутилось почти так же, как прежде. Отличия были только в худшую сторону. Раньше дорога на работу занимала у Андрея минут двадцать на маршрутке; теперь он мотался, куда позовут, даже на другой конец города. Раньше, у Анатолия, всё было отлажено, машины со стройбазы прибывали минута в минуту; теперь их приходилось ждать, сидя без дела иной раз по два часа. Оля только удивлялась, как при всём этом Андрей ухитряется больше прежнего играть на гитаре, не забрасывать бег, готовить ужин и пылесосить в комнатах, когда первым возвращается домой, и неизменно быть в добром расположении духа.

8

Под конец года в Питер зачастили гитаристы, как известные, так и теневые герои, ценимые в избранном кругу. Прилетал и Марко, одинаково свой в обеих компаниях. Концерты шли в разных залах, от Капеллы и Консерватории до клубных, размером чуть больше комнаты, и Андрей старался побывать везде. Оля, когда была свободна от занятий, ходила вместе с ним, но кого бы ни видела – всё ей казалось, что Андрей на этой сцене звучал бы и выглядел лучше. А он таскает мешки… Даже Марко, сказавший ей комплимент по-русски, стал как-то раздражать своим благополучием и спокойной уверенностью, хотя здесь Оля понимала, что неправа, и старалась отогнать это чувство.

На одном из концертов они встретили Валеру – клавишника, с которым Андрей когда-то играл в ресторане.

Оля с первого взгляда решила, что Валере лет шестьдесят, и страшно удивилась, когда Андрей сказал, что чуть за сорок. Её папа выглядел куда моложе. Встреча была весёлой, по пути к метро бывшие напарники вспоминали разные случаи на работе. Такой, например: когда пьяненький посетитель хотел непременно сам исполнить песню, ему давали неподключенный микрофон; Валера играл, посетитель надрывался, но звучал-то в зале голос Андрея, невидимого за дверью. «За два года так никто и не въехал, – сказал Валера перед тем как расстаться. – Кстати, петь его как следует я научил. Методом живительного удара в солнце при малейшей попытке напыжиться». Распрощавшись, Оля ещё посмеялась по инерции, а потом одним движением нарисовала его в памяти: душевный товарищ, деликатный, болезненно худой, морщинистый, порой не в меру суетливый, с длинным тощим хвостиком на затылке, а спереди почти лысый, курит одну сигарету за другой… Только посмотрела на него – и уже отчего-то жалеешь. Может, и хорошо, что Андрей соскочил, – подумала она ближе к ночи, – а то поработал бы ещё несколько лет – и неизвестно, что бы стало.

Утром её разбудил звонок мамы, зазывавшей на большую распродажу летней одежды. Оля не хотела ехать, но всё же послушалась и, глядя на себя в зеркалах примерочных кабинок и веселясь от мысли как-нибудь спрятаться тут вдвоём, неожиданно увлеклась и накупила футболок, топиков, шорт, брюк и кед на несколько лет вперёд. К платьям по-прежнему не тянуло: лишь одно, шёлковое, брусничного цвета, чуть ниже колен, подарила мама, и, прогулявшись в нём по залу, Оля мимоходом ускользнула от двоих желавших познакомиться мужчин и одной девушки. Очень вовремя вспомнив, что с лета не была в Эрмитаже, она уговорила двух учениц и ученика, с которыми должна была встретиться в тот день, провести выездное занятие. Тихо разговаривая по-английски, они бродили по выставкам лиможской эмали и севрского фарфора, а потом – просто так, без цели и направления, – по всем залам, пока ученики не стали жаловаться на ноги. Да и сама Оля, вернувшись домой, чувствовала приятную усталость и даже обошлась без пробежки.

Следующим вечером, по пути с уроков, она поймала в вагоне метро изумлённый взгляд и, присмотревшись к лицу под чёрным капюшоном, узнала Дину – бывшую подругу из спортивного лагеря. «С ней всё в порядке», «хорошо выглядит» и другие радостные мысли пришли в голову чуть погодя, а первым желанием было выскочить на ближайшей остановке. Совсем не вписывалась Дина в теперешнюю жизнь, даже как случайная встречная. Наверное, она сама это почувствовала и, приняв равнодушный вид, достала из рюкзака книгу. «Да нет, смотри, – устыдившись своего порыва, мысленно сказала Оля, – можешь подойти, поговорим…» Несколько раз Дина взглядывала на неё поверх страниц и, кажется, сделала движение навстречу, но тут они доехали до «Балтийской», и Оля, взмахнув на прощание рукой, вышла на платформу.

Выждав, как и собиралась, две недели, она позвонила на мобильный номер Ксении. Электронная девушка ответила, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. «Деньги закончились», – подумала Оля и хотела подкинуть сотни две, но вспомнила, что сама очень не любит такую непрошеную заботу. И кто позаботился – на месте Ксюхи, без сомнения, поняла бы. Сначала надо позвонить домой.

Трубку сняла бабушка.

– Здравствуйте, Вероника Сергеевна, – сказала Оля. – А Ксюша дома?

– Нет её, Оленька, где-то гуляет. Вечером должна быть.

– Как ваше самочувствие? Лучше?

– Лучше, спасибо. Да если бы было плохо, она бы не ушла никуда. А так подлечили в больнице, не жалуюсь.

– Ну, я рада за вас…

– А Ксюше я передам, что ты звонила, когда вернётся.

Она позвонит.

– Спасибо, – сказала Оля. – Всего вам наилучшего.

С наступающим!

И, подумав, положила на Ксюшин номер триста рублей, но звонить не стала.

9

Двадцать третьего декабря Жека звал выносить откуда-то мусор: не очень много, двоим на пару часов, – но уж здесь Андрей отказался. И Оля, заранее договорившись с учениками, раскидала занятия по другим дням. С самого утра, ни на что постороннее не отвлекаясь, они готовились к выступлению. Зал на Новочеркасской опробовали ещё две недели назад, и тогда почти всё было по-настоящему: полуакустическая гитара, звукорежиссёр за пультом, танцующие Вика с Сергеем и тренер Алина Александровна, глядящая на них почти с материнской гордостью. Репетицию провели на таком подъёме, так отладили звук, что решили замахнуться на все десять танцев, а не на половину, как думали вначале. Не хватало в тот день только зрителей – а их, по уверениям ребят, соберётся столько, что на паркете не протолкнёшься. В пустом зале Оля не волновалась, только спросила с удивлением: зачем нужен микрофон? Петь в него – всё равно, что бегать на костылях. Она и без подпорок может выдать такую ноту, что стены дрожат. «Это сейчас, – ответили ребята, – а как будет толпа, сама себя не услышишь». Оля не больно-то поверила и была спокойна всё время, оставшееся до праздника. И ночью накануне её не тревожили кошмары, и, проснувшись раньше обыкновенного, она посмотрела на тёмное окно, представила за ним тысячеглазое чудище, жадно ловящее фальшивые ноты и забытые слова, мысленно щёлкнула его по носу и повернулась на другой бок.

– Неужели ты совсем не боишься? – спросил Андрей, когда они днём в последний раз прогоняли всю программу. – Вот ни капли?

– А чего тут бояться, – ответила Оля. – Здесь могу, на Ладоге могу, а чем отличается зал?

Но всё-таки её потряхивало от волнения – уже, наверное, час или полтора. Не настолько сильно, чтобы это нельзя было скрыть… от кого угодно, даже от себя самой, но не от Андрея. Он, конечно, понял, что она в действительности чувствует, но сделал вид, будто не понимает. И Оля, взглянув ему в глаза, поняла, что он всё понимает, но делает вид, и сама прикинулась блондинкой из анекдотов. И он, разумеется, понял, что она всё понимает, но прикидывается… Через пару минут, устав от собственной проницательности, они расхохотались, а когда успокоились – что далось нелегко, – Андрей включил на компьютере воспроизведение.

– Вот послушай, всё замечательно, – сказал он.

Оказывается, он тайком записал все номера. Вышло и правда хорошо, теперь надо перенести это состояние в зал. Они пришли в зал к пяти, когда гости ещё не собрались. Только десяток ребят из «Фонтана» под командой Алины Александровны шустро вытаскивали из кладовой, в два ряда расставляли вдоль стен длинные полированные столы и разной масти, белые и чёрные банкетки. Случайно или нет, парни ставили их через одну, придавая окраинам зала сходство с шахматной доской. В углу левее сцены стояла высоченная ёлка, сверкающая украшениями, и девочки, кто снизу, кто со стремянки, вешали на неё последние шары, гирлянды, серебряные дождики. Только подойдя вплотную и пощупав хвою, Оля поняла, что ёлка искусственная.

А наверху работала, конечно, Виктория.

– Привет! – весело сказала она, помахав рукой. – Идите вон туда: видите, стол с табличкой. Это наши места, мы их всегда занимаем.

Оставив гитару на сцене, где уже хозяйничал звукорежиссёр, Оля с Андреем подошли к столу. Там оказалось даже два стола, состыкованные торцами. Располагались они ближе к выходу, на той стороне зала, где были окна, сейчас завешенные тёмными шторами. К шторам кое-где были приколоты ёлочные игрушки; на банкетках лежали сумки; на столах, кроме таблички с названием клуба, стояли бутылки шампанского, коробки шоколадных конфет, вазы с фруктами. Андрей переложил в одну из них принесённые с собой мандарины и яблоки.

Зал постепенно заполнялся, но гостей пока не хватало на то, чтобы занять все приготовленные места. Всеобщая элегантность – лёгкие платья девушек, рубашки и галстуки мужчин – напоминала о конкурсе, но настроение было куда более расслабленным. Удивительным выглядело то, что все или почти все гости были между собой знакомы. Оля и Андрей узнавали кое-кого из тех, кто присаживался к ним за стол. Ребята из «Фонтана» закончили убирать зал и тоже подошли. Были здесь Рома, и Сергей – высокий партнёр Виктории, и другие, кого видели в октябре. Появились Марина с другом Димой и Даша – ни с кем конкретно, сама по себе, но её тут же окружили младшие девчонки. Звукорежиссёр включил музыку, и вдруг оказалось, что огромный зал уже переполнен и желающие танцевать могут двигаться по паркету только очень маленькими шагами.

Алина Александровна, взяв микрофон, объявила начало. Почти сразу к столу подошли Анатолий, Светлана в длинном аквамариновом платье, переливающемся в свете люстры с миллионом рожков, и подросший с лета Никита в бело-рыжем плюшевом комбинезоне с очень симпатичным хвостом, пришитым к брюкам. Алина вскоре пригласила на паркет начинающих, и Света, оставив сына на Олино попечение, ушла танцевать с Анатолием незатейливый фокстрот. Никита, впридачу к комбинезону, надел маску в виде добродушной собачьей морды.

– И как тебя зовут? – спросила Оля.

– Р-рекс! – ответил он, очень правдоподобно подавая лапу всем сидящим за столом.

Потом всё перемешалось. Небольшой блок дискотеки: полутьма, цветные лучи скользят над головами. Вновь зажглась люстра. Опытные танцоры в два захода исполнили европейскую программу. Оля тихо спросила, скоро ли выступать. «Где-то через час», – ответил Андрей. Маскарадное шествие под аплодисменты и одобрительный рёв. Много разноцветных собак, робот, привидение. Джентльмен в котелке и с тростью. Восточная красавица: голый живот, блестящие ожерелья, подведённые к вискам глаза. Негр – настоящий, не маскарадный – в пышной белой чалме. На фланге процессии были Света, надевшая серебристую полумаску, и Никита в костюме юного сенбернара. За ними кто-то шёл на голове. Стены разошлись и сблизились. Замыкающая пара левитировала, многоцветно дымясь. И вновь дискотека.

– Идём, – сказал Андрей, тронув Олю за плечо, – они уже переодеваются.

Никем не замеченные, оба в тёмном, поднялись на сцену. С самого начала они договорились не привлекать к себе большого внимания. Алина Александровна даже объявить их должна была не сразу, а после двух номеров. Платье Оли сливалось с чёрным задником, Андрей наполовину спрятался за барьер, на котором стоял операторский пульт. Протрубили фанфары, все гости разбежались по местам. Вика в длинном оранжевом платье и Сергей во фраке прошли в центр зала. Алина, отметив, что ребята в представлении не нуждаются, всё же представила их и объявила медленный вальс. «Charade». Андрей сыграл четыре такта вступления. Оля, на миг задержав дыхание, мысленно сказала: «Эх, была – не была!» – и запела вовремя. Никто в зале, кажется, не понял, что музыка живая.

«Tango Italiano». Андрей так чётко держал ритм, будто внутри него щёлкал метроном. Где-то внизу, то далеко, то под самыми глазами, летало оранжевое облако. Зрители аплодировали – пока лишь облаку и его высокой чёрной тени. Но вот Алина обратила внимание на музыкантов. Прожектор озарил сцену и отвернулся: в зале было интереснее. Поклонились. Сели, дождались тишины. Ещё три номера – каждый по минуте сорок.

Сергей и Вика убежали переодеваться. Заполняя паузу, Алина объявила небольшое землетрясение. Решили переждать его на сцене и задержались на час или два. Андрей, подмигнув Оле, показал оттопыренный большой палец. Она глядела очень внимательно, то ли сквозь него, то ли вглубь себя. Наконец, вернулись ребята, одетые по-бразильски. Андрей вопросительно приподнял бровь. Оля кивнула: готова. И ещё пять номеров. А, может быть, двести пять.

– Всё уже закончилось? – спросила Оля, когда они, сойдя со сцены, пробирались к своим местам.

– Абсолютно! – ответил Андрей, приблизив губы к её уху. – Ты молодец!

– Я ничего не помню, – сказала Оля. – Нет, правда всё?

Андрей, усадив её за стол, поцеловал в макушку, налил стакан тоника, очистил мандарин.

– Я ничего не помню, – сказала Оля, когда её стали поздравлять соседи. – Я ничего не помню! – повторила она, когда чуть позже к ним присоединились Вика и Сергей.

Андрей, слетав к звукорежиссёру, заказал медленный танец и пригласил Олю раньше, чем услышал первый аккорд.

– Я, наверное, всё перепутала? – спросила она. – Слова забыла, да?

– Всё было прекрасно. Лучше, чем когда-либо вообще. И ты прекрасна.

– Посмейся надо мной. Думала, это легко…

– Дело привычки, – ответил Андрей. Оля молча обняла его за шею.

– Если бы я не бросила три с половиной года назад, – сказала она, вернувшись за стол, где заметно прибавилось шампанского и прочих вин, – я бы сейчас так присосалась!..

– Вот этого не надо.

– Не бойся, я бросаю раз и навсегда. Нет, в самом деле не опозорилась? Эх, придётся верить…

Вечер близился к концу. Оля постепенно отходила от шока. Но и по пути домой, и назавтра, и через несколько дней, когда посмотрела запись и решила, что опыт ей в общем понравился, она гораздо ярче собственного выступления вспоминала маскарад и Никиту в костюме Рекса, очень выразительно, пока мама не видит, поднимающего заднюю лапу возле ножки стола.

Глава пятнадцатая Что за комиссия!

1

Такого предновогоднего дня у Оли ещё не было! Счёт времени она давно потеряла, но, глядя на дисплей телефона, оживлённый цветными бликами летящих за окном реклам, видела, что мотается по городу десятый час. Впереди ещё примерно столько же. А началась одиссея в девять утра, когда с костюмами, дедморозовским посохом, пышной мочальной бородой и валенками в мешке для подарков, таком огромном, что в нём могла бы уместиться сама Оля, они с Андреем приехали домой к Георгию Вахтанговичу. Там, кроме хозяина, их встретила ещё одна сказочная пара и три водителя. Водители изучали путевые листы, составленные так, чтобы тратить на дорогу от адреса к адресу как можно меньше времени.

В ожидании последней пары сели пить кофе.

– Они мастера, знают, что делать, – сказал Георгий Вахтангович. – Ты новенькая, – обернулся он к Оле, – но приятель всё рассказал, показал в лицах, верно?

Оля кивнула, прикусив губу, чтобы не улыбнуться.

«Приятель…»

– Значит, не пропадёшь, – заключил Георгий Вахтангович. – А вы оба в первый раз, так что давайте немного подготовимся. Вот вам сценарий, – он протянул ребятам отпечатанный на принтере лист, – изучайте быстро, запоминайте. Но это только схема, в реальном бою надо всегда думать головой, не бояться неожиданностей. А они бывают…

Допили кофе, стали репетировать. Жена, невестка и внуки хозяина отдыхали, сын работал – танцевал где-то с народным ансамблем, поэтому Оле с Андреем выпало быть детьми. Одного из водителей Георгий Вахтангович назначил папой:

– Ты только сиди, щёки надувай, больше ничего не надо. А я буду мама и бабушка. В одном стакане.

– Мама, а почему у вас такие большие усы? – тоненьким голосом спросила осмелевшая Оля.

– Это, дорогая, чтобы женихов пугать! – ответил Георгий Вахтангович с акцентом, который в обыкновенной речи был у него почти не слышен.

К тому времени как приехали мастера, все уже успокоились, хоть животы после такой репетиции немного болели. Новоприбывшие оказались профессиональными артистами уже в возрасте: для Деда Мороза не изъян, а вот для Снегурочки… Впрочем, когда она переоделась и несколькими отточенными движениями поправила макияж, Оля не поверила глазам: ведь девчонка! Только школу окончила, и ни капли наигранности, фальши.

А другая Снегурочка, миниатюрная, голубоглазая, была настоящей девчонкой, на вид младше своих девятнадцати, и, как и Оля, не пользовалась гримом.

Оля с Андреем уехали первыми, в одиннадцать часов. Им достался водитель-папа с просторной «Короллой», звали его Дмитрий. Они разговорились и, ещё не добравшись до первой квартиры, узнали, что он работает инструктором в автошколе.

– В апреле буду у вас учиться водить, хорошо? – сказала Оля и быстро добавила, сняв голубую шапочку, расшитую снежинками: – Не пугайтесь, я натуральная, но не типичная.

– Да я уже понял, – сказал водитель и затормозил, свернув с Каменноостровского на Большую Монетную. – Ну, первый пошёл!

И понеслось. Через несколько часов Оля уже не могла твёрдо сказать, в каких районах они были, сколько семей поздравили, сколько раз спели бессмертную песню о ёлочке, родившейся в лесу. Дмитрий знал город, как свою комнату, если не лучше. Очень редко где их встречал один ребёнок: в основном было трое, четверо, да и родителей больше стандартного числа. «Родственники или соседи делают общий заказ, – объяснил Андрей, – так им веселее и дешевле. И дети друг друга заводят, а когда один, может растеряться». Всё шло примерно одинаково: минут за десять до визита – контрольный звонок, затем остановка, пробежка по морозцу от машины до парадной. Оля первая поднималась на этаж и звонила в дверь, пока Андрей скрывался на площадке ниже. Оля уводила детей вглубь квартиры и занимала сказочными разговорами, а потом спохватывалась: где же дедушка-то? Наверное, заблудился, давайте его позовём. Тем временем родители на лестнице складывали в мешок подарки. Звать Деда Мороза полагалось трижды: наконец, он входил, солидно топая валенками, оставлял мешок в прихожей и, усевшись на стул, требовал, чтобы дети рассказали ему стихотворение, спели, станцевали или как-то ещё удивили. Удивлялся он очень естественно; отдохнув с дороги, звал всех водить хоровод вокруг ёлки, а потом начинал прощаться.

– Постой, дедушка, – удивлённо говорила Оля, – ты ничего не забыл?

– Да, кажется, нет, – отвечал он.

– Давайте подскажем дедушке, что он забыл, – говорила Оля.

– Подарки! – кричали дети. Дедушка хватался за голову:

– Ай-ай-ай, память дырявая!.. Где же они?

– Давайте поможем найти подарки! – предлагала Оля. Дети бежали обыскивать квартиру и вскоре радостно приносили мешок.

Лучше запомнились эпизоды, раздвинувшие границы сценария. Один мальчик вместо стихотворения решил показать, как умеет забираться вверх по дверному косяку, – и, конечно, упал из-под самой притолоки. Оля, чуявшая неладное, успела поймать его, но альпинист всё равно разревелся от испуга. В другой квартире девочка не стала искать подарки, уверенно заявив, что дедушка забыл их в лесу, и принесла телефон. Андрей, потыкав варежкой кнопки, очень серьёзно расспрашивал зайца и белку, не попадался ли им мешок под старой ёлкой у большого камня.

– Надо медведя спросить, – подсказала мама.

– Так мишка в берлоге спит, лапу сосёт, – деловитым басом ответил дедушка, и Оля потрясённо уставилась на него: как сообразил?! Сама бы в этом карнавале точно заговорила с топтыгиным…

Вечером, когда в расписании был часовой перерыв, они по наводке Андрея причалили к баварскому ресторану и, оставив костюмы в машине, зашли на огонёк. Народу было полно, в углу переливалась цветным серпантином искусственная ёлка, громыхала немецкая речь, и собственные Дед Мороз со Снегурочкой гуляли между столами, фотографируясь с краснорожими, нетвёрдыми на ногах туристами. Но очереди в туалеты двигались довольно скоро, и в зале для некурящих нашёлся свободный стол возле окна, с видом на расцвеченную праздничными огнями улицу.

– Наконец-то! – сказала Оля, пододвинув к себе блюдо с дымящимися сардельками. – Это ты хорошо догадался, приятель. Какие-нибудь жалкие суши меня бы сейчас не устроили…

Поужинав, двинулись дальше. Вскоре позвонил Георгий Вахтангович с просьбой заехать по дороге в ночной клуб, где внезапно заболел певец. Работы немного: три песни, по тысяче за каждую. Идёт?

– Хорошо, – согласился Андрей и, пожелав компаньонам не скучать, выпрыгнул из машины возле клуба, стоявшего от них в нескольких шагах. Его уже ждали, накинули пиджак, не сходящийся на груди, поднесли хлебного вина, но Андрей отказался:

– Ещё не хватало и мне заболеть. Какие нужны песни?

Песни требовались знакомые, снежные и морозные. Андрей спел их под живой ансамбль, борясь с хулиганским позывом выдать школьные переделки, когда потолок кровяной, дверь шатается, а за колючей стеной труп валяется. Всё-таки удержался и, получив расчёт, вернулся в машину, где Снегурочка с водителем коротали время, споря о шансах Алонсо и Шумахера на победу в грядущем сезоне «Формулы-1». Подоспел как раз вовремя, чтобы разбить руки в заключённом пари. Оля была за испанца.

Новый год они встретили в квартире. Георгий Вахтангович настаивал, чтобы этот адрес они посетили точно по графику, несмотря на задержку с ночным клубом, и сам договорился с более ранними клиентами о переносе. В квартире была одна семья с одним мальчиком лет пяти. Очень худенький, очень коротко стриженный, бледный до синевы, он не умел ходить и весь праздник сидел на коленях у мамы, и произнести мог лишь несколько едва разборчивых слов, – но большие, умные глаза сияли такой радостью, и прозрачные руки так тянулись к подаркам, и родители так благодарили гостей, делая снимки на память, что, доиграв роль, Оля не выдержала и в машине расплакалась.

– Редко так бывает, – сказала она, утирая глаза, пока Андрей молча обнимал её за плечи и касался губами волос. – Не знаю, что нашло. Бедняжка… – и ненадолго затихла. – Всё, я готова, приятель, – сообщила она через пару минут, фыркнув напоследок. – Поехали.

Вернулись к Георгию Вахтанговичу они в четыре утра. Оставаться до открытия метро, как он предлагал, не стали: Олины родители жили минутах в двадцати пешком. Кое-как добрели до них, вымылись, рухнули на кровать в бывшей комнате Карины и проснулись, когда за окном уже было светло.

2

Немного посидев за столом с родителями и бабушкой, они поехали к себе. Андрей больше суток не прикасался к гитаре и чувствовал что-то похожее на ломку, а Оля нашла в телефоне кучу сообщений с вопросами, когда же вы будете дома. Деликатные, намекающие вопросы…

По пути Андрей сказал, что начинает новую жизнь. Быть приятелем учительницы иностранных языков и не воспользоваться этим – просто глупо. Он тоже хочет у неё заниматься. Подумав, они решили, что теперь, оставаясь наедине, каждый понедельник будут разговаривать только по-английски, а каждую пятницу – по-итальянски. Если же кое-кому (не будем указывать пальцем) первое время не хватит познаний в языке Данте, он заделает пробелы камнями, украденными на родине Диккенса.

Начали прямо со следующего дня. Это приятно, чёрт побери, – думала Оля под конец новогодних каникул, – очень мило и прямо хочется растаять, когда тебя называют то darling, то mio amore…

Каникул они почти не заметили. Уже третьего числа позвонил Жека с предложением носить грузы для какой-то нетерпеливой ремонтной бригады. Андрей подумал, поколебался и пошёл. Оля не осталась без учеников: кроме двух никуда не улетевших детей, была ещё певица Тоня. Она сделала успехи, стала говорить свободнее, раскованнее и даже с ходу понимать английские шутки. Перед вылетом в Нью-Йорк она устроила вечеринку для коллег и однокурсников, пригласив на неё и Олю.

После морозных и малоснежных новогодних дней чуть потеплело, повалили большие мягкие хлопья, берёзовая аллея стала похожа на серебристую гравюру, и застоявшиеся под окнами машины превратились в огромные белые подушки, каждое утро как новенькие. Начался лыжный сезон. Дождавшись конца призрачных каникул, Оля и Андрей поехали в свои районные поликлиники – добывать медицинские справки, разрешающие бежать марафон.

Первая дистанция, знаменитая «Дорога Жизни», намечалась на последнее воскресенье января.

Из очередной командировки вернулся Артём и сразу позвал Олю к себе в студию фотографироваться. Теперь не для забавы, – объяснил он, – для каталога одежды. И даже за денежку. Нужны были три модели; двумя другими стали, разумеется, Алёна и Света. Одежда отзывалась чем-то матросским: чуть расклёшенные брюки, топ в виде тельняшки с короткими рукавами и очень широкими, бледными полосками, тёмно-синие юбки и даже один купальник из бескозырочных лент, по жребию доставшийся Оле. Всё очень мило, женственно, в меру кокетливо. Снимки получились красивыми, хоть и более стандартными, без творческой изюминки, если сравнить с первым разом, – что объяснялось их коммерческим характером. Гораздо интереснее была метаморфоза, произошедшая в студии с Алёной. Когда все нужные кадры были сделаны, а время ещё оставалось, она выпросила у Артёма фотоаппарат, вцепилась в него намертво, сама принялась снимать подруг, командуя, как повернуться, и взгляд у неё был… точно как у пьяницы, дорвавшегося до бутылки.

– Пропала девочка, это не лечится, – сказал Артём на кухне у Оли с Андреем. – Проще… нет, не застрелить, конечно, но…

Они помолчали, обдумывая мысль, постучавшуюся разом в три головы.

– И ведь хорошо получилось, – продолжал Артём, – не скажешь, что в первый раз. Я, когда увлекаюсь, горизонт валю только в путь, а у неё как гироскопчик внутри. И свет чувствует.

Ещё помолчали. Радио запело голосом Конни Френсис:

«Tango italiano, un dolce tango…» – и Оля, вспомнив, как недавно всё забыла, звучно рассмеялась.

– Такой зверюга, как у меня, ей для начала не нужен, – снова вступил Артём, когда она смолкла и утёрла глаза. – Что-нибудь попроще… Вот один знакомый продаёт триста пятьдесят Д, полгода юзал…

– Почему продаёт? – спросила Оля.

– На плёнку переходит, маньяк. Да нет, состояние отличное, новый, ещё на гарантии. Я держал в руках.

– У Алёнки день рождения девятнадцатого, – вспомнил Андрей.

– А у меня, кстати, двадцатого, – сказал Артём. – Тридцать лет, приглашаю. Так что? сделаем от нашего стола?

– Скинемся, Лёху подключим.

– Да-да, – вмешалась Оля, – Лёха и будет главным потерпевшим. Он нам скажет спасибо.

– Он в безопасности, у них кот есть, – успокоил Андрей.

Когда оконные стёкла перестали звенеть, а люстра качаться, Артём заключил:

– Ну, стало быть, я беру, а там сочтёмся.

3

Январь надо было пережить. Праздников на него выпало многовато, и было бы ещё больше, не доведись Алёне и Артёму родиться с промежутком в день, – точнее, в восемь лет без одного дня, но он сейчас был важнее. Отмечали оба дня рождения разом, в ближайшие выходные. Арендой коттеджа на лесной турбазе занимался сам Артём с помощью коллег-архитекторов, в эти вопросы Андрей и Оля даже не встревали. А вот что ему подарить? Коллеги наверняка что-нибудь придумают: отыскать их, связаться, внести материальный вклад? Нет, эта затея отдавала малодушием. Надо что-то от себя. Фотоальбом «Шедевры мирового зодчества?» Вряд ли есть шедевр, которого Артём не видел. Бритву, одеколон? Неинтересно. Графический планшет? Лыжные очки? Походную газовую плитку, сестру той, что Оля купила в Милане? На ней, в конце концов, остановились и попали в точку, потому что планшет – такой, что дилетанту и не найти – подарили архитекторы.

На базу, с походной гитарой, подарком, лыжами, запасами одежды и провизии, приехали субботним утром. На Финляндском вокзале встретились с Алёной и бывшей её однокурсницей и соседкой в общежитии, уютной кареглазой Наташей. Андрей несколько раз видел её прошлой зимой, Оля познакомилась здесь, в очереди за билетами, и мгновенно разговорилась. Они уже были немного наслышаны друг о дружке от Алёны. Алексей Шумилов, к сожалению, работал и, как ни старался, не мог ни с кем поменяться. Впрочем, Алёна всю дорогу переписывалась с ним и не выглядела расстроенной.

Первым, кто выбежал им навстречу из двухэтажного краснокирпичного дома, была простоволосая, в расстёгнутой дублёнке и нарядных белых сапожках, Кристина. Рыжие кудри, веснушки, звонкий смех, порывистые движения – всё было при ней, и даже, как показалось, чуть больше, нежели всё. Чувство безоблачного счастья окружало её светящимся нимбом. За двадцать шагов по не примятому ещё снегу она успела сообщить, что приехала на два месяца. Представьте, как круто! Целых два месяца.

– Мне кажется, они вырастут, – сказал Андрей и лыжной палкой нарисовал на снегу бесконечность.

– Ой, не сглазь, – вздохнула Кристина и расхохоталась, топая вверх по ступенькам.

Артём познакомил гостей с родителями – моложавыми, очень спортивными, в лыжных костюмах. Собрались его коллеги: восемь девушек и семь мужчин. Были и дети: Аня шести лет, очень любопытная и звонкая, серьёзный Вася постарше и Яна с Родионом – тринадцатилетние двойняшки, которые всем видом показывали, что им ближе взрослое общество. А с появлением Оли оно действительно стало ближе. Андрей, глядя, как ребята подались к ней с двух сторон и наперебой заговорили, уже не удивлялся и не думал, что они, может быть, с кем-то её спутали. Ладожскую компанию представляли Георгий Шумилов, приехавший из Москвы одним поездом с Кристиной, Лёня Часов, Наташа и Виталий Синицыны, двое байдарочников и Женя-Джимми, такой же, как и летом, загадочно молчаливый. Все они были гостями и Артёма, и Алёны, не желавшей даже на секунду отложить подаренный фотоаппарат. Но, изучая меню, она в то же время знакомилась, разговаривала, видела всё вокруг. Заметив, что Наташа Петрова, робеющая на людях, хочет забиться в уголок, Алёна вытянула её оттуда, усадила рядом с Джимми, заняла их беседой и, отойдя, то и дело взглядывала поверх экрана: как дела?

Никто на дела не жаловался. Единственный минус: комнаты в большом коттедже, вместившем такую компанию, были просторными, на четверых и на шестерых. «Это не беда, – сказал Артём, – не уединяться приехали».

– Не уелдиняться, как сказал бы Брындин, – тихо добавил Андрей.

Несколько человек остались жарить на углях таблетки от голода, все прочие надели лыжи и умчались в лес. Лыжня там когда-то была, но за пару снежных недель покрылась очень толстой периной, и даже просека для гуляний угадывалась едва-едва. Все растянулись долгой вереницей, перекрикиваясь и смеясь, и две параллельные лыжни торили бежавшие впереди Оля и Андрей. Алёна умудрялась обгонять их по обочине и, занимая позицию меж вековых сосен, расстреливала лыжников меткими фотозалпами. Потом, когда все проносились мимо, натягивала перчатки и вновь догоняла.

– Ты, перед тем как войти в тепло, выключи его и минут сорок не трогай, – посоветовал Артём.

– Понял, спасибо! – весело сказала Алёна и вновь прицелилась.

4

Вернулись, победили голод, выпили кто чаю, кто вина. Родители Артёма попрощались и уехали, растолкав с помощью добровольцев чёрный «Туарег». С железнодорожной станции пришли ещё две пары архитекторов: между собой Оля и Андрей так называли всех, кого здесь видели впервые. Выглянуло солнце, вновь поманило во двор. Оля, побегав вокруг дома за детьми и очень старательно никого не поймав, наклонилась и стала катать снежный ком, Андрей помог ей, затем подоспели Лёня Часов с Георгием. Вчетвером, ухнув и крякнув, закатили тяжеленный шар на горку невдалеке от бани; соорудили ещё один, поменьше; Оля и Андрей сразу взялись за третий, но, завершив его, обнаружили, что о третьем уже кто-то позаботился.

– Четыре – самое то! – сказал Андрей. Вдвоём с Георгием, побагровев от натуги, они водрузили первое снежное туловище на подножие, второе туловище на первое и увенчали их снежной головой. Андрей вставил глаза из двух остывших угольков, подумал и добавил посередине третий, самый большой. Оля с двойняшками тем временем слепили руки: одну она приладила к верхнему полутулову, другую – Яна к нижнему. Взглянув, пожали плечами и попытались добиться симметрии, но попытка была одновременной, так что теперь рука девочки оказалась выше. Махнули собственными руками: ладно, и так сойдёт! Андрей, обойдя творение кругом, воткнул ему в макушку антенну из сосновой ветки.

– Соловьёвы, как всегда, гиперактивны, – сказал Виталий Синицын.

– Кто здесь Соловьёвы! – воскликнула Оля и легко, чтобы ненароком не ушибить, запустила в него снежком. Виталий перехватил его и сам швырнул, целясь в голову снежного мутанта. Оля подставила руку, и снаряд разбился об неё, брызнув искрящимися осколками.

– Нет, я не могу это видеть! – грудным контральто произнесла самая крупная девушка-архитектор, громче всех смеявшаяся на лыжне, и подступила к мутанту, размахиваясь для сокрушительного удара. Оля вмиг развернула её спиной и аккуратно, почти нежно усадила к его подножию. Другая архитекторша поспешила на выручку и с изумлённым ахом растянулась на месте первой; та успела отползти в сторону и, стоя на колене, лепила заряд.

– Самоубийцы, – тихо сказала на крыльце Кристина. Когда Андрей, не найдя морковки для классического носа, вышел из дома с бананом, на горке разгоралось побоище. Оля, прыгая взад и вперёд, защищала мутанта примерно от восьми человек. Она была везде. Девушки нападали, грозно визжа и мешая друг дружке, но отшатывались, едва Оля делала выпад в их сторону. Мужчины, по правде говоря, с Олей не воевали: они норовили увернуться и, пробегая мимо снеговика, пнуть его куда попало, – но удавалось это не всем; некоторые уже не по одному разу скатились вниз, на ногах или кубарем. Дети, помогая Оле, с безопасного расстояния кидали снежки, но почти всё мимо.

Артём, по-капитански прочно расставив ноги, невозмутимо фотографировал битву. Алёна рядом занималась тем же, но даже по спине было видно, как тянет её в гущу событий. Несмотря на Олины старания, мутант уже потерял верхнюю руку и половину башки. Андрей, очистив не пригодившийся банан, поднёс его Алёне, как розу. Алёна съела половину, с наказом «снимай!» повесила на Андрея фотоаппарат и кинулась прикрывать снеговиковый тыл.

Андрей снимал, честно пытаясь сделать Алёну центром сюжета, но поневоле уводил прицел всё дальше, туда, где Оля хватала за шиворот очередного снегоубийцу. Никто не знает, какая она на самом деле! – эта мысль удивительно будоражила. Никто не догадывается, как она, чёрт побери, хороша. Для всех – обыкновенная, не очень высокая, особенно рядом с контральтовой девицей; в зелёной вискозной куртке с капюшоном, тёмно-серых зимних штанах и ботинках; без шапки, перчаток, – ведь довольно тепло, от силы минус три. Ничего больше Андрей не мог разглядеть, лишь иногда мелькали яркие глаза и зубы, – потому что Оля ни на мгновение не останавливалась. Но он знал, какая она под одеждой, и сейчас видел будто бы сквозь неё. И тонкий, облегающий бордовый свитер под зелёной курткой: как же не видеть, когда утром сам надевал его на поднявшую руки, ещё сонную Олю, касаясь губами то ниже свитера, то выше. И жёлтую футболку с коротким рукавом, и под ней абсолютно никаких лишних деталей. И синие, спортивного покроя трусики, и белые шерстяные носки… Никто этого не знал, а он, нажимая кнопку, мысленно стягивал с неё предмет за предметом; и, подойдя чуть ближе, почувствовал, что Оле должно стать жарко, – и точно, именно в этот миг она до половины распустила молнию куртки и, зацепив пальцами ворот свитера, несколько раз его оттянула. Андрей не заметил, как доел банан. Некстати запотел окуляр, и, протирая стекло рукавом водолазки, Андрей подумал, что его чувство, наверное, обретёт новый оттенок, если Оля хоть на секунду, пока он не добежал, лишится ореола непобедимости, по-настоящему предстанет хрупкой и, может быть, беззащитной. Что-то подобное проглядывалось, как он помнил, на рисунках одной художницы… Да он и спешить не будет, здесь же весело. Но если так случится, – понял Андрей, вскидывая камеру, – то уж всяко не сегодня.

От ужасного снеговика осталось чуть больше половины и нельзя было понять, как он выглядел пятнадцать минут назад, когда один из Артёмовых коллег исхитрился, зашёл со спины и, приподняв Олю, оттащил на несколько шагов. Она тут же вывернулась и побежала обратно, но было поздно: на недавнего мутанта обрушилась дюжина рук и ног. Кто-то упал, через него посыпались остальные, и вот уже на снежных руинах с хохотом и визгом копошилась куча-мала, и где-то в её глубине была погребена несчастная Алёнка.

Оля стала раскапывать её: откатила одного, другого, поскользнулась и сама шлёпнулась на расчищенное место, и поверх неё вытянулась чья-то нога. Андрей, выключив камеру, подошёл и достал девушек из кучи. Оля стояла перед ним, Алёна справа, и, честное слово, такими довольными он их никогда прежде не видел! Он поцеловал Олю в губы, в нос, опять в губы, сунул руку ей под свитер и накрыл грудь…

– Mamma mia! – сказал он. – Марш переодеваться! И повёл их в дом. В прихожей разулись, сняли куртки; оставляя мокрые следы, побежали по деревянной лестнице на второй этаж. В их шестиместной спальне у окна, разговаривая и поглядывая на поле недавней битвы, сидели Наташа Петрова и Джимми.

– А мы вас ждали! – сказала Наташа. – Ну, вы даёте, вообще как эти, коммандос!

Андрей наяву, гораздо быстрее, чем только что в мыслях, раздел Олю. Полностью, не оставил ничего: на ней сухой нитки не было.

– Спасибо, приятель, – сказала она, – всё хорошо. Я уже лет десять не простужаюсь и сейчас не замёрзла, – и постучала костяшками пальцев по лакированной спинке кровати.

Андрей взял из рюкзака махровое полотенце, принялся до красноты растирать крепкую Олину спину, знакомого львёнка над лопаткой, не желающего взрослеть. Алёна разделась сама, с полотенцем к ней подоспела Наташа.

– Фотоаппарат! – вдруг хватилась Алёна.

– Вот он, всё в порядке, – показал Андрей на свою тумбочку. Алёна вздохнула с таким облегчением, будто ей вернули потерянную душу, в наигранном бессилии опустилась на кровать и тут же вскочила.

Стук в дверь. Не дожидаясь ответа, её приотворили, заглянула Нина – самая старшая Артёмова коллега – и, воскликнув: «Ой, извините!» – исчезла.

– Да заходите! – в один голос крикнули девушки, и Оля добавила: – Все свои!

Нина вошла почему-то на цыпочках, будто здесь не переодевались, а спали. Очень старательно показывая, что никого не видит, она добралась до своей сумки, вынула из неё просторный мешок с какой-то снедью и всё же не выдержала:

– Вот так фигурки! Где такие дают, я тоже хочу! – а потом обратилась к Оле: – Я вас, кажется, узнала. Артём фотографировал, точно?

– Было дело, – кивнула Оля, выбирая, что надеть из разложенного на кровати белья.

– Я сразу подумала, кто-то знакомый. Но где встречала, не пойму… А сейчас увидела и сразу вспомнила.

Через час они все были на ты. Накрыли стол в гостиной, расселись, и ладожские гости узнали, что сегодня, кроме Артёма, рождение празднуют ещё два человека из бюро. Этим и объяснялся размах торжества. Воин, оттащивший Олю от снеговика, оказался, ни больше ни меньше, директором. Он говорил длинный и запутанный тост, поздравляя своих, а в честь Алёны выступил Андрей. Он вспомнил их первую встречу: ноябрьский вечер, дождь, оба едва живые и по этому признаку углядевшие духовное родство, в дальнейшем испытанное и скреплённое Ладогой. Родных братьев и сестёр у него нет, так уж сложилось, но Алёну он считает лучшей сестрёнкой на свете. Ему оглушительно хлопали, и Алёна, едва не прослезившись, расцеловала от всей души. Наполнили бокалы, Оля на миг поднесла свой к губам и отдала Андрею: не мучайся из-за меня. Он не больно-то мучился, но выпил её бокал, свой, ещё один свой и остановился.

Мужчины, встав из-за стола, пошли нагребать снег к крыльцу бани. Топить её оказалось не нужно: печка электрическая. Но веники были настоящие, и пар клубился не хуже, чем на Ладоге, и распаренные гости, архитекторы и не очень, выскакивая на воздух, с воплями кидались в сугробы. Вернулись в дом, достали гитары. Пролетела ночь, по ходу которой Оля с Андреем как-то и забыли, что в этом доме полно закоулков, где можно было бы уединиться – если это, конечно, правильное слово: уединиться вдвоём. Утром, когда приехал Лёша Шумилов, все позавтракали и вновь надели лыжи. Только снеговиков уже не лепили, одной такой забавы хватит на целый год.

Через неделю, когда ещё не улеглись впечатления, отметили день рождения Андрея. Всё было тихо и скромно: собрались дома, посидели, поговорили, вечером разошлись. Хозяева были не против, чтобы кто-нибудь остался, но уходить ему пришлось бы очень рано. Утром в воскресенье они поехали на вокзал и, взяв билеты до станции с говорящим названием Проба, сели в электричку. Январь, улетая в прошлое за стёклами вагона, дарил напоследок полумарафонский забег.

5

Февраль подарил будни. Вернулись все Олины ученики, частные и на курсах. Андрей всё так же, четыре-пять раз в неделю, ездил поднимать грузы и каждый день играл. Ненадолго им завладела хандра: так уже бывало, в последний раз года два с половиной назад. Он не чувствовал желания играть, но волевым усилием сажал себя за гитару и механически гонял давно знакомые произведения. О том, чтобы в таком настроении выучить новое, тем более сымпровизировать, не было и речи. Можно было только без конца вычёсывать мелких блошек, в основном рождённых собственной мнительностью, из пьес, известных со времён училища. Не выдержал, пожаловался Оле. Сижу, бренчу… как на телевизоре бессмысленно щёлкаю каналы.

– Может, это от твоей работы? – предположила Оля с какими-то новыми, будто бы сердитыми нотками, но тут же вернулась к обычной интонации: – Не переживай, пройдёт. У меня тоже так бывает.

Он подождал несколько дней – и правда стало отпускать. Сердитый Олин тон промелькнул ещё раз, когда в понедельник Андрей по-английски сказал, что Жека, наверное, покинет их грузовую бригаду. Настин отец, не последний человек в одной строительной компании, хочет дать ему работу серьёзнее. Оля на том же языке ответила, что Настя в жизненных вопросах куда решительнее и полезнее некоторых.

Но то были планы на март, а пока продолжались грузы. Немного примиряло Олю с этой работой то, что Андрей был таким же аккуратистом, как и её отец. Вещи в комнате мог бросать где попало, но все чистые, собирать и класть на место было одно удовольствие. И ни разу, каким бы тяжёлым ни выдался день, Андрей не принёс домой запахов цемента, гипса, пота и других спутников бытовой неустроенности. Приходил уже наскоро умытый, сразу шёл в ванную и завершал дело с мочалкой и хвойным мылом, руками стирал бельё, сам кидал робу в машину. Олю к своей трудовой одежде он даже не подпускал.

6

Утром в четверг Андрей поехал на новый объект. Вернулся домой рано и в непривычно хмуром настроении.

– В общем, этого стоило ждать, – сказал он. – Хотя бы по теории вероятности.

– Что такое? – спросила Оля.

– Да встретили придурка. Даже удивительно, что так поздно. По телефону казался нормальным, Жека говорит. Цену одобрил, всё в порядке. Мы подъехали, его на объекте нет, рабочие уже шевелятся, что-то делают. Позвонили, он сказал: начинайте, буду к одиннадцати. Мы без всякой задней мысли переоделись, дождались машин, разгрузили и начали поднимать.

– А он не приехал?

– Приехал даже чуть раньше. Стали окончательно всё считать, он говорит: у нас шестой этаж, но плачу за пять, потому что на первый не надо подниматься. Он правда чуть выше земли, три ступеньки.

– Хитрый, обалдеть! – сказала Оля. – А если надо на первый, он бы хотел вообще бесплатно?

– Жека то же самое сказал. И ещё ведь разгрузили, тоже работа. Мы обычно за разгрузку не берём, но если вы хитрожопые, мы тоже будем. Он сказал: хорошо, мне нужно посоветоваться с шефом. И ушёл. Но мы уже чувствуем неладное, сидим ждём. Он приходит, говорит: «Всё отлично, я согласен, но у меня сейчас только половина денег. Другую отдам через несколько дней». И глаза такие честные-честные…

– Я бы не поверила, – сказала Оля. – Мне такие ученики не попадались, но если бы попался, я бы с ним не продолжала.

– И мы не поверили. И не продолжали. Взяли всё, что успели поднять, снесли аккуратно вниз и сложили в парадной, як було. Потом оделись и ушли. Так что я сегодня пустой.

– Да и не страшно, – сказала Оля, поцеловав его. – С голоду не умираем. А он не будет выяснять отношения?

– Пусть попробует. Телефон знает только Жекин. А он специально для объявлений, куплен где-то в переходе. На крайний случай можно взять другую симку, да и всё.

Вымывшись и пообедав, Андрей сел за гитару. Оля поехала к ученику: сегодняшний жил в районе Автово. Вернулась она часа через три, – Андрей всё играл, разучивал что-то, но когда она появилась в комнате, перешёл на «Tri Martolod» в собственной аранжировке. Тревожная мелодия; заслышав её, Оля всегда хотела обернуться, не стоит ли кто-нибудь за спиной? Никого там, конечно, не было, да и Андрей, судя по взгляду и по оттенкам звука, мыслями ещё не вернулся с неудачной работы.

Перед тем как уйти на курсы, оставалось время побегать. Оля вынула из шкафа спортивный костюм, стала переодеваться очень медленно, в такт музыке, но всё с тем же неизменным желанием оглянуться. Оно стихло лишь после того, как Андрей убрал гитару в кофр.

– Э, нет. Сперва дело, гонки потом! – сказал он, поднявшись, и в одно мгновение уложил её на диван. Оля улыбнулась, не давая так быстро стянуть с неё майку. Вот теперь полностью здесь!..

– Я тут подумал… В общем, всё, заканчиваю с подъёмами, – сказал Андрей вечером, когда они вернулись домой, и, чуть помедлив, добавил: – Уже самому надоело. Если бы эта комиссия по правам человека не запретила наши услуги, мы бы доделали Толин объект и завязали красиво. А так придётся раньше времени.

– Это не комиссия запретила, – ответила Оля, сев напротив. – Комиссии больше делать нечего, как смотреть за каждым ремонтом.

– А кто?

– Я, – сказала Оля и, не моргнув, выдержала его взгляд.

– То есть?…

– Помнишь, я рассказывала, что Толя звал меня в партнёрши? А я познакомила его со Светой.

– Помню.

– Вот тогда я решила, что другого случая может не быть. И выдала всё, что думаю. «Ты понимаешь, какой человек у тебя носит мешки?» Он говорит: «Не только понимаю, я охуеваю». Вот так, прямым текстом. «И тебя это устраивает?» «Как работает – да… но вообще мог бы найти занятие получше». И мы договорились, что он скажет тебе об этой комиссии. Ты не сердишься, Андрей?

Он ответил не сразу:

– Нет, конечно. Как я могу на тебя сердиться? Только вместе со мной вы и ребят оставили без работы.

– Ну, извини. Мы не придумали, как можно запретить одному тебе. Сейчас думаю, может, и зря так сделала?… Чувствую себя виноватой.

– Да ладно, проехали, – сказал Андрей. – Я знаю, что ты права.

За ужином, наливая чай, он вдруг спросил:

– Слушай, а этого сегодняшнего не ты нам, случайно, подсунула?

– Этого нет, – ответила Оля, – честное слово, сами нашли.

Они посмеялись и до ночи забыли этот разговор. Только погасив свет и забравшись в постель, Оля сказала:

– Мне кажется, у тебя осталось неприятное чувство. Да?

– Немного есть, – ответил Андрей. – Видишь, я с тобой честен. Говорю всё, что думаю.

– А почему? – спросила она, приподнявшись на локте. – Потому что влезла не в своё дело?

– Нет, какое же оно не твоё? Моё дело – оно и твоё автоматом. Но ты когда говорила с Толей?

– Третьего декабря. Я помню.

– А сейчас… Больше двух месяцев прошло. И всё это время ты от меня что-то скрывала. Говорила одно, а держала в голове другое. Вот что на самом деле нехорошо.

– Андрей. Знаешь, как я хотела тебе сказать! Всё это время. Вот сижу рядом, и меня так и толкает: скажи, скажи!.. И я уже открываю рот, но в последний миг боюсь. Думаю, рассердишься: полезла не в своё дело. А потом всё заново. До сегодняшнего дня.

– Ну, тогда все вопросы снимаются, – ответил он, притянув её к себе. – Бедняжка, тебе было тяжелее, чем некоторым. Молодец, что всё-таки решилась.

– Я вижу, что ты ещё не до конца меня простил.

– Да нет, всё забыл, всё в порядке. И зря ты говорила, что кто-то там решительнее тебя. Questo è impossibile.

– Я вижу, что ещё не всё в порядке. Но ладно, я постараюсь сделать так, чтобы и правда было всё.

7

Андрея никогда не тянуло преподавать гитару. Почему – он давно понял и растолковал всем, кого это нежелание удивляло. Преподавание бывает разным, – вслух размышлял он. Можно объяснять азы новичкам: учить держать инструмент, ставить руки, вместе играть первые гаммы. Это, по правде говоря, скучно. С этим справится и кто-нибудь попроще. Можно взять более умелых ребят и заниматься тонкой настройкой, как Марко на своих мастер-классах или Марк Ефимович. Это куда интереснее, но Андрей, во-первых, не был уверен, что сможет воспитывать неповторимый талант учеников, а не производить собственные маленькие копии. А во-вторых, он просто не чувствовал за собой морального права на такую работу. Для неё надо быть хотя бы профессором.

– А если стать профессором? – спросила Оля.

– Самый молодой, которого знаю, годится мне в папы, – ответил Андрей.

– А в наши годы они чем занимаются? Андрей пожал плечами:

– Наверное, прожигают молодость. И зарабатывают моральное право.

Но всё же ему пришлось искать учеников, не разбирая, новички они или кое-что умеют. Для начала появился бы хоть кто-нибудь. Хоть один.

И появилось двое. Первый, двенадцатилетний Саша, был братом единственной Олиной ученицы-итальяночки. Папа или мама дважды в неделю привозили её к Оле домой и забирали после урока, а теперь стали возить обоих детей. Занимались одновременно: Оля с Ариной в кабинете, Андрей с Сашей в большой комнате, – удобнее ничего нельзя было и придумать. Саша увлёкся гитарой три месяца назад, выучил ноты и несколько этюдов по школе Эмилио Пухоля и до сих пор удивлялся как чуду, когда сухие печатные знаки нехотя, скрипя и сопротивляясь, превращались под неловкими ещё пальцами в гармоничные созвучия.

– Скоро будешь смотреть на лист и уже всё в голове слышать, – уверенно сказал Андрей на третьем занятии. Саша оказался более чем способным, и даже те первые шаги, которые сделал сам, удались ему на редкость правильно.

Второго ученика, пятнадцатилетнего Игоря, привёл Слава Брындин. Игорь был его то ли семи-, то ли восьмиюродным племянником, – с этой веткой своей родни, самой близкой по духу, Слава общался больше, чем со всеми другими. Долговязый, с оформившимся звучным баритоном, Игорь принадлежал к старомодному доброму типу лохматых обаятельных раздолбаев, девичьих любимцев, которых трудно вообразить без гитары и дежурного набора хулиганских и лирических песен. Всё это у него было, он уже несколько лет умел аккомпанировать себе пятью аккордами, но захотел большего, когда Слава показал ему видеозапись, сделанную на одной из квартирных посиделок. Тогда вспоминали недавний концерт Ольги Арефьевой; Оля, большая поклонница своей тёзки, одну за другой пела её песни, и Андрей стал импровизировать на второй гитаре сольные партии, то перекликаясь с Олиным голосом, то уходя вдаль по извилистой дороге ассоциаций и тайных смыслов. Эти его прогулки больше всего потрясли Игоря, а вместе с ними то, что две гитары звучали, как целый оркестр. Научиться играть так же – эта мечта была слишком смелой, чтобы её высказать. Игорь хотел просто узнать, может ли у него что-нибудь выйти. Андрей, с помощью внушений и примеров из собственной жизни, говорящих о том, что все когда-то начинали, за два урока отучил его от взгляда снизу вверх. Затем проверил на способность к импровизации – пока голосом, пробовать что-то на гитаре было рано.

– Всё в порядке, – заверил он, – сможешь, а пока давай продолжим заниматься классикой.

Ещё через урок Игорь так осмелел, что показал песню своего сочинения – что-то минорное о свободе, дыме костра и дальнем грохоте ночных поездов. Песня была недурна, хоть и отзывалась чужими голосами, от незатейливых бардов советской поры до современных ролевых менестрелей. Игорь сам это чувствовал, но Андрей сказал ему, что стыдиться нечего. Твой голос тоже слышен, а подражания?… Да кто из нас был абсолютно самостоятельным с первых шагов? Пушкин – и тот не был. И Моцарт не был. И любой, на кого ни посмотри.

8

Это был удивительный концерт. В огромном зале, до отказа переполненном, где зрители сидели в креслах, на полу и на самой сцене; где вокруг не было знакомых лиц и свет люстры терялся на полпути к высоким, будто крепостные, стенам, неизвестный гитарист играл пьесу Ролана Диенса. Он был едва виден, но музыка звучала словно бы над самым ухом. Андрей слышал её впервые, но фантастическим образом узнавал. На что она была похожа? Скорее всего… на идеальное произведение, которое он бы мог сочинить, если бы только умел.

Эта догадка встряхнула его. Он поднялся и, несмотря на тесноту, легко, будто во сне, прошёл на сцену, сменил музыканта, как в армии часового. Тот не возражал. Теперь Андрей сам играл, не глядя в ноты; музыка текла сквозь него, неведомо откуда, непонятно куда. И одновременно росла досада: почему не я? Почему он это написал? Сколько раз я пытался выдумать свою оригинальную пьесу? Столько же раз бросал после первых тактов. Все места заняты, пути исхожены, земли открыты. И ничего нового сказать нельзя.

Но, оказывается, можно! Если бы он только умел!.. Вот она, свежая мелодия, непохожая на всё, что он до сих пор слышал. И необычные, довольно рискованные гармонические ходы, и выразительный бас, и ни одного «тараканьего», как кто-то говорит, интервала. И всё это так просто, всё состоит из тех же самых нот. Всё лежало на поверхности. Чтобы увидеть, надо было только взглянуть немного иначе, под другим углом. Но почему это сделал не он? Кто подарил этот взгляд не ему, а другому?…

Не прекращая играть, он почти дошёл до отчаяния, но в этот миг зал как-то сместился, разъехался, и зрители оказались так далеко, что почти растаяли в сумраке. Интересно, – мелькнула мысль, – неужели это сон? Нет, вряд ли, как можно узнать во сне новую вещь?…

И всё же Андрей просыпался – медленно, неотвратимо. Зал окончательно исчез. Конечно, это был сон, – подумал Андрей, не открывая глаз, – а музыка?… Да никакой это не Диенс, это же я! – вдруг понял он. – Вот так номер!.. Так и раньше бывало: снилась какая-то интересная фраза, он ленился её записать, думая, что без труда запомнит, если она так ясно звучит в голове, и вновь засыпал, и наутро не мог вытряхнуть из памяти ни крошки. Но впервые он услышал целую пьесу, и теперь надеяться на память будет великой глупостью. Надо встать и сохранить, пока не поздно.

Оля спала, повернувшись к нему лицом. Андрей поцеловал её в плечо, едва не спустился ниже, но почувствовал, что тогда не сможет остановиться. Нет, надо себя заставить! Он стал выбираться из постели, а руки, как назло, были свинцовые, ноги каменные, и чугунный зад якорем тянул обратно. Потребовалось жуткое напряжение воли, чтобы раскачаться, выползти из-под одеяла, добраться до стола. Нотная тетрадь на нём лежала, а инструмент был не нужен, чтобы записать произведение, которое Андрей так хорошо представлял.

Он включил настольную лампу, спрятав её от Оли за чёрным телом компьютера, перенёс на бумагу первый такт, – но вся следующая за ним мелодия стала распадаться, терять внутренние связи, на глазах превращаться в бестолковую кучу нот с торчащими в разные стороны флажками. И что он в ней нашёл? Почему решил, что это интересно и ново? Фигня какая-то, – думал Андрей, но, едва помня композицию, из чистого упрямства продолжал вылавливать и запихивать в тетрадь бессмысленные знаки. Нет, хватит, – сдался он через несколько минут, – ничего не вышло, надо идти спать…

И в это мгновение он окончательно проснулся и открыл глаза. Оля пошевелилась и затихла, дыша ровно и неслышно. Андрей поцеловал её в плечо и замер на миг. Музыка текла сквозь него так же мощно, как в приснившемся зале, и так же была не похожа ни на что, слышанное ранее. Андрей соскочил на пол, в одну секунду натянул трусы, схватил карандаш, тетрадь, гитару и бесшумно умчался на кухню.

Он не взглянул на часы и потому не мог сказать, когда начал работу. Когда же вернулся в спальню и положил на стол тетрадь с пятью исписанными листами, было без десяти шесть. Андрей забрался под одеяло. Теперь, даже если забудется, ничего страшного. Можно спать.

Но сон не шёл. Сердце билось, как на полумарафоне, где Оля последние километры бежала почти трусцой, развлекая беседой девочку, резво начавшую, но не рассчитавшую сил, и всё равно опередила его на девятнадцать минут. Очень скоро в голове зазвучало продолжение темы. То была первая часть, это лучшее начало для второй. Он вновь поднялся, записал её прямо здесь, за столом. А если действительно пришло то, о чём он всегда мечтал, хоть и осознал это не так давно, – мечтал, но уже почти не надеялся? Если вся жизнь теперь изменится? И больше не надо будет брать учеников… Но в любом случае Саню с Игорем он не бросит, ребята хорошие.

Он взглянул на спящую Олю. Надо, надо поделиться!

Держать в себе нет никакой возможности, разорвёт.

– Оля, – прошептал он, тронув её за плечо. – Оль, проснись на минутку. Ничего, что разбудил?

– Ой, да на здоровье, – сказала она, открыв глаза, и потянулась. – Это же классно, когда ты меня будишь…

– Послушай, пожалуйста, как по-твоему? Что-то интересное или ерунда?

– Давай, это я всегда рада, – ответила Оля и села, прикрыв одеялом колени.

Эпилог

1

– Да я уже в конце ноября хотела тебе звонить! – сказала Ксения. – Надо было только придумать, о чём говорить, потому что у меня всё было по-старому, скучно, ничего интересного…

Они сидели на диване в Олином кабинете, не сводя друг с дружки глаз. Ксения позвонила сегодня – наконец-то, больше трёх месяцев прошло после разговора Оли с бабушкой. «Всё в порядке, живы и здоровы», – сразу же успокоила Ксения, и по её тону было ясно, что она прежняя. Такая же, как была на танцевальном конкурсе, когда отважилась заговорить с незнакомцами, и на дне рождения, и на первых англо-итальянских уроках… «Зайдёшь?» – спросила Оля. «Не вопрос!» – и минут через двадцать Ксения звонила в домофон.

– Скучала по вам! А я ещё на полсантиметра выросла, – сказала она первым делом, – и, кажется, остановилась. Всё, хватит уже, хватит!..

– Похудела точно, – заметила Оля, погладив её бок, – одни рёбрышки. Идём-ка, мы тебя накормим.

– Спасибо. Не откажусь…

После обеда Оля, сев за компьютер и усадив гостью к себе на колено, стала показывать фотографии.

– Супер, ты ещё лучше стала! – сказала Ксения. – Я тоже так хочу, вот только дождусь восемнадцати. Эх, ещё долго…

– Да не спеши. В одежде мы раньше устроим, хоть в этом месяце, – обещала Оля.

А когда снимки закончились, Андрей взял гитару, заиграл что-то необычайное. Ксения, закрыв глаза, не могла понять, сколько звучит инструментов: вроде помнила, что один, но слышалось два, три, иногда больше. При всей красоте эта музыка была так энергична, что порой бросалась Ксенией, заставляя взмывать от басов наверх и кубарем скатываться обратно, даже до чувства некоторой опасности, – но опасности не страшной, а как во сне, когда можешь легко шагнуть с крыши или подняться на гребень волны, зная, что неуязвим. Музыка стихла, но Ксения поняла это лишь через несколько секунд и тогда же смогла вздохнуть.

– Обалдеть! – сказала она. – Потрясающе. А как называется?

– Правда хорошо? Оля назвала «Шторм на Ладоге». А я человек простой, для меня – опус номер девять ля мажор.

– Так это ты сочинил?!

Андрей кивнул и рассказал чуть смущённо, с отголоском удивления:

– Что-то меня пробило. Уже на полтора часа насочинял и продолжаю. Первые сами пришли, только записывал, очень редко исправлял на свой вкус. Теперь напрягаюсь, выдумываю, но раньше и так не получалось. Кое-что послал одному большому голландскому другу, он хвалит, в мае будет играть на концерте. Зовёт на премьеру.

– Молодцы, поздравляю!

– Говорит, всегда видел, что во мне живёт кто-то больший, чем просто исполнитель.

– Так прямо и живёт, как в домике?

– Наверное. Только он долго спал. Я решил записать его на диск в хорошей студии. Как раз сегодня первый заход.

– Удачи! – пожелала Ксения и подняла кулак испанским жестом, костяшками к себе.

2

Андрей ушёл, взяв с собой гитару в толстом кофре. Оля с Ксенией, оставшись вдвоём, расположились на диване.

– Вытяни ножки, – сказала Оля. – Поместишься, не бойся. Положи вот сюда, – она похлопала себя по коленям. – Видишь, порядок.

– Ты же меня разбалуешь.

– Сегодня можно. Праздник, возвращение…

– Блудного попугая, – торжественно закончила Ксения. – Нет. Блудной вороны!

– Давай продолжай, на чём остановились? Всё было по-старому, скучно, ничего интересного…

И Ксения продолжала:

– Да, так и есть. Вообще ничего. Я думала, прочитаю какую-нибудь книгу для взрослых, позвоню, и мы её обсудим. В субботу зашла в «Буквоед», купила себе «Лолиту». Читала?

– Читала по-русски и по-английски. Лет десять назад нашла у родителей на книжной полке в таком месте, что сразу было ясно: прячут от нас с сестрой. Вот мы обрадовались!..

– Весело вам было, – сказала Ксения. – Так вот я купила, выхожу на улицу – и вдруг встречаю Дашку. Совершенно случайно. А я уже так давно никого из наших не видела! Очень обрадовалась, и она тоже. И у неё было свободное время, и мы пошли в «Чайную ложку».

– В ложную чашку.

– Ой, ну я так никогда не расскажу! – смеясь, воскликнула Ксения. – Сейчас, минуту… – и, успокоившись, она продолжала: – Взяли по кофе, я спрашиваю, как дела на танцах. И Даша говорит: «Всё хорошо, но я хочу уйти от Толи. Пока не могу решиться ему сказать. Очень благодарна за всё, но я свободная, не его девушка. Танцую и сплю иногда, но так, чисто по дружбе». Ей предложил встать в пару очень сильный партнёр, от таких не отказываются. А Толя не хочет идти наверх, ему интереснее быть серым кардиналом, опять же по Дашиным словам. Но она всё равно боится его огорчить…

– Зря боялась, – сказала Оля, – он легко пережил.

– А ты знаешь? Он тебе говорил?

– Не только говорил. Предлагал стать его партнёршей.

Всему научит, всё покажет…

– Надо же, какой деловой. И что ты ответила? Не захотела?

– Я ему рекомендовала твою ученицу. Вроде, оба довольны.

– Ну, ты даёшь… Оля, ты гений! Я бы ни за что не догадалась.

– Да и меня стукнуло внезапно, – призналась Оля, – когда я уже думала, что всё, поговорили.

– Ясно. Она мне звонила, сказала большое спасибо за уроки, всё получается. Но я не спрашивала, кто партнёр. Думала, новичок, всё равно не знаю… А это Толя. Рада за них. Но я о Дашке говорила, да? Стоит такая вся в сомнениях, и я чувствую, она по-настоящему рада, что меня встретила, не из вежливости. Моё слово для неё важно. Говорю: конечно, хватай сильного партнёра! Тем более она сказала, что заниматься будут в нашем клубе, в «Фонтане». У партнёра был два года перерыв, и в свой бывший клуб он не вернётся. Там новые тренеры, а его прежние уехали в Германию. И я спросила: «А кто он такой? Если я в одно время с ним занималась, может, видела и знаю?» Она говорит: «Зовут Миша». И меня вдруг бах! как мешком по голове. Спрашиваю: «А фамилия? Случайно не Федченко?» Даша говорит: «Случайно Федченко». Обалдеть! Вот так бывает… Она спрашивает: «Ты его знаешь?» А я не только знаю, я три года назад была в него дико влюблена!.. Вот, за что я тебя люблю, Оля! – сказала Ксения, отсмеявшись, – ты не спрашиваешь с умным видом: «И не рано тебе было?»

– Я просто знаю, что не рано, – ответила Оля. – И что дальше?

– А Дашка спросила… Но не в этом дело. Я и правда думала только о нём, и больше всего на свете хотела с ним танцевать, и партнёра изводила страшно. Как он всё перенёс?… И это длилось почти весь сезон. Но, выходит, не судьба. Долго о нём ничего не слышала и даже не знала, что он на два года бросал. Мы с Дашкой посмеялись, выпили ещё по чайной ложке… А потом я загрустила. Подумала, что вся эта история неспроста. Что-то в ней есть такое… как бы сказать…

– Символическое? – предположила Оля.

– Да, точно. Если так произошло, значит, я уже точно закончила с танцами. А Даша – это как бы моё новое воплощение. Я её заметила в группе начинающих два года назад, кое-что подсказала и отдала свою танцевальную душу. Теперь запускаю в небо, а сама остаюсь внизу, в скучном сером мире. И для этого нужен какой-нибудь символический жест. Я вспомнила, что у меня есть платья. Совсем новые, я их ни разу не носила, только мерила у портной. И я была с Дашей почти одного роста, когда их шили. Говорю: «Поехали посмотрим!» Дашка: «Не знаю, не знаю…» – но я вижу, что ей интересно. Хватаю под руку – и в метро. Вовремя, потому что уже начали клеиться всякие… Затащила к себе, вынула из шкафа платья: «Меряй, я выйду. Позовёшь, когда можно будет смотреть». Она говорит: «Ещё не хватало, я тебя выгоню из твоей же комнаты? Все свои, не парься», – и спокойно переодевается. Померила стандарт, латину… Знаешь, на мне так не сидело. Мне чашки делали с запасом, на вырост… правда, мало что выросло, – а у Даши тут побольше, ей в самый раз. Она ещё подвигалась, босиком, потому что в моих туфлях утонет, но всё равно здорово. Вдвоём потанцевали, Даша говорит: «Жаль, что ты не партнёр, я бы тебя схватила и никому не отдала». Я вспомнила, зачем её пригласила: «Забирай платья, дарю». Дашка: «Нет, слушай, я взять не могу. Я бы, может, купила, но сейчас денег нет». И продолжает: «Если хочешь, давай я помогу тебе их продать, поспрашиваю знакомых?» Я так и завяла. Всё, вообще никто меня не понимает! Никому не нужны мои красивые жесты… Но постаралась виду не подать, говорю: «Спасибо, не надо, пусть остаются у меня на память. А передумаешь, так бери». Но уже ясно, что не передумает. И, чтобы она не напрасно заходила, я поставила чайник, открыла свои альбомы с фотографиями. Сели мы смотреть, а это надолго. Не заметишь, как весь день пройдёт.

– Но она от тебя благополучно уехала? – спросила Оля.

– Не всё так просто. Не успели досмотреть альбомы, ко мне вломились одноклассницы. Знали, что я дома одна. Бабушка ещё в больнице, я у неё была вчера, буду завтра, а в субботу свободна. И они жутко рады, что есть где оторваться. Там Наташа, Лиза, ещё несколько, и Мужева… Помнишь её, Оль? Ха, её без смеха не вспомнишь!.. Вообще-то, её зовут Надя, но когда такая фамилия, кому интересно имя? Мужева – и точка. Да она не обижается, привыкла. На самом деле, я её очень люблю. Когда я только пришла в эту школу, ходила вся убитая, ничего не видела вокруг, она первая со мной так хорошо, душевно поговорила. И теперь, когда загуливает и отстаёт, я ей помогаю с уроками, даже с физикой. Хотя тут бы мне кто помог… Она смутно помнит, как ты её умывала у меня в ванной, представляешь! «Я такая: не надо, не надо, сама дойду!.. Она: спокойно! – и поднимает, как тряпочку. А потом открываю глаза: сижу в кресле, утро…» Так она рассказывает. Вот она была, и её сестра, тоже кадр. На два года младше, ростом ещё меньше, а по характеру – Мужева в квадрате. Вообще электровеник! Они вместе колобродят, ищут приключений на одно место, и давно уже не девушки. Ну, старшая-то понятно, в наши годы… Но чтобы в тринадцать, как младшая, если не врёт, – по-моему, чересчур. Хотя я прочитала «Лолиту»…

– Я тоже думаю, рано, – сказала Оля. – Да и тебе некуда спешить. Так рано начинают те, кому нечего делать. А у тебя и твоих друзей есть мощный жизнеобразующий интерес. Это важнее, точно говорю.

– А ты когда в первый раз? Если не секрет.

– В восемнадцать лет. Можно не поверить, но это правда.

– А до этого что-то было?

– Обнимались, целовались, всякие зажимания по углам… Этого хватало, особенно в спортивном лагере. Не с каждым подряд, ты обо мне плохо не думай. Были взаимные симпатии, две-три за все годы.

– А если кто-то хотел большего?

– После носа, разбитого о собственное колено, уже вряд ли хотел, знал границу. Я конкретно озверела, когда раз говорю спокойно, два – и как в стену. Потом даже жалко стало, и я пустила к самой-самой границе. Но перейти не позволила. Какая-то часть сознания оставалась при мне и всё контролировала.

– А мне бы не стало жалко, – уверенно сказала Ксения, – я бы ещё добавила.

– Гораздо позже сообразила, какой была жуткой эгоисткой. Могла получить всё нужное удовольствие без крайних мер, а мог ли другой человек или нет, меня абсолютно не волновало.

– Так, мы отошли от темы, – сказала Ксения. – Я слишком всё представляю, лучше не надо… На чём мы остановились?

– Пришли одноклассницы… – напомнила Оля.

– Да, пришли ко мне, мы смотрим фотографии, пьём чай с ватрушкой, такие приличные обе… Даша говорит: «Спасибо за компанию, Ксюш, я пойду». Но куда там! Эти её тут же облепили со всех сторон: волосы! Какие волосы! Можно потрогать?… Точно как наши дети в лагере. Ну, знаешь: кто впервые Дашу видит, у того шок от её гривы. Теребят её, тут же закидали вопросами: а что ты делаешь? как за ними ухаживаешь? Она говорит: «Никак, иногда ровняю концы, и всё». «Ай, да врёшь ты, давай колись!» И смотрю, Дашка расслабилась, уже не хочет идти. Сначала, конечно, боялась: такая толпа дурных малолеток, что у них на уме… Сели мы разговаривать. Они пришли не пустые, что-то булькает. Но быстро закончилось, хотим добавки, а мы же мелкие. И тут Мужева так запросто говорит: «Даша, сгоняешь за пивом?» Я уже готовлю кулак ей показать: не наглей. А Даша: «Да легко. Сколько надо?» Мы скинулись у кого сколько было, она взяла одну девочку и пошла в магазин. Притащили две сумки, и мы сели продолжать.

– И ты тоже?

– Выпила две бутылки. Место ещё есть, – Ксения щёлкнула себя по впалому животу, – но уже невкусно, одна горечь. Но чуть окосела, много не надо. Мужевы ещё дунули на кухне, стали ржать как чокнутые. Мы тоже, на них глядя. Только под утро заснули. Ближе к обеду ожили, все разбежались, я кое-как собралась в кучу, залезла под холодный душ. Потом пошла к бабушке вместе с Дашей. А то бабушка переживает, что ко мне мало ходят друзья. Так вот покажу, что ходят, такие взрослые, положительные. И на волосы полюбуется. Она себя чувствует лучше, выглядит хорошо, я очень рада. Вернулись домой, пообедали, ещё потанцевали, и Даша уехала. А я снова встретилась с девчонками, но уже никто не хотел сидеть дома. Всех тянуло на подвиги. И мы поехали на Казакова, там у Мужевых знакомые. Встретили эту компанию, там были парни… – и, дойдя до парней, Ксения остановилась перевести дух.

– Ты влюбилась, что ли? – спросила Оля.

– Может быть, всё к этому шло, – серьёзно ответила Ксения.

Тут позвонил Андрей: уже добрался до студии, скоро начнёт запись. Оля, пожелав удачи, предложила гостье перейти на кухню:

– Рассказывай, а я закончу дела. Хозяйка, ёлы-палы.

3

На кухне Оля запустила стиральную машину, потом стала разделывать курицу.

– Скоро будет готово, – сказала она, – у меня быстро получается. Всегда удивлялась, как сестра умудряется из простой яичницы сделать драму в семи частях с прологом…

Она хлопотала, а Ксения, угощаясь чаем с мороженым, рассказывала, что их девичья компания подружилась с новыми знакомыми и скоро они сами стали приезжать в гости. С парнями ей было легко, но они словно побаивались её, держались на расстоянии. Это заметили и одноклассницы. «Не переживай, – успокоила Мужева, – ты слишком красивая, вот и думают заранее, что нечего ловить». Так было до середины декабря, пока не появился Глеб. Он был старше на год, не меньше ростом, симпатичен, умён, по-хорошему прост, всегда с карманными деньгами, и он не испугался. Они вдвоём стали отделяться от компании, вместе гулять, разговаривать, перезваниваться. Когда он впервые подарил цветы – честное слово, смущался и не знал, чего ждать. Конечно, ей понравилось. Потом они поцеловались.

– Ты в первый раз? – спросила Оля.

– Да как сказать… Я столько раз в мыслях это делала с Мишей, что, наверное, потянет на один настоящий. И теорией интересовалась. И ещё однажды мне проспорили… Нет, слушай. Не знаю, что обо мне подумаешь.

– И не говори, – сказала Оля. – Не надо, у всех могут быть секреты.

– И у тебя?

– И у меня.

– Даже от Андрея?

– Секрет, – с улыбкой ответила Оля.

– Тогда не скажу, ладно. Может, потом. А Глеб, мы же о нём… Он не спросил, в первый раз или нет. Значит, всё в порядке. А потом, тридцатого декабря, видишь, я даже запомнила, позвал меня к себе домой. Мы были вдвоём… – тут она чуть замялась.

– И что-то вышло не так? – спросила Оля.

– Сначала всё было так. Сидели, слушали музыку. Поговорили. Потом как-то резко стало не о чем говорить. Подвёл меня к кровати, расстегнул пуговицу на рубашке, другую… С таким видом: я, мол, показал, что делать, дальше сама. Но я была совершенно не готова. Попробовал сам раздеть, сперва как бы в шутку, потом увлёкся, завалил на кровать. Я отбивалась как могла. И он остановился.

– Вот так заманить домой и напасть? Рёбра за это поломать, – сказала Оля.

– Ой, я боюсь, когда ты так смотришь. Нет, я много об этом думала. Мне кажется, он не заманивал. Он был всерьёз уверен, что сделал всё, что надо, и я, так сказать, по схеме должна ответить.

– Как е-два – е-четыре?

– Наверное, да. Дурень, короче, как и я. Тоже учился на книгах и на фильмах. На чужих примерах, и те выдуманные… – Ксения вздохнула. – Знаешь, – продолжала она, – если бы он заранее сказал, чего хочет и что мы будем одни… Сейчас кажется, я бы могла согласиться. А он не сказал. Думал, я сама понимаю. А для меня это была огромная неожиданность. И я его обломала. Он ужасно обиделся, наговорил кучу гадостей. Что я с ним играла, сука такая, увлекла, теперь смеюсь. Со мной обязательно кто-нибудь так же поступит, вот тогда я вспомню… и так далее. Я собралась уходить, он опомнился, стал извиняться. Но после таких слов уже всё, финиш. Меня просто колотило, не знаю, как дошла до остановки. Он бежал за мной, потом звонил, писал. Месяц, наверное, каждый день. Но я с ним больше не общалась. Мне это всё испортило настроение до конца зимы. И Новый Год просидела дома, и потом редко выглядывала. В школу – назад. Вот потому так долго и не звонила.

– Бедняга, – сказала Оля. – Да и я бы могла позвонить. В двух шагах была всё это время.

– Спасибо, Оль. Но, честно… я не думаю, что кто-то помог бы. Сочувствовать, жалеть?… Нет, я должна была сама выбраться. И не из такого вылезали. И потихоньку начала. Но ещё неизвестно, как было бы сейчас. Случилось кое-что другое, и я стала как новенькая!

– Что случилось? – спросила Оля, укладывая нарезанные куски на противень.

– Догадайся с трёх раз. Ладно, не буду мучить. – Вопреки этим словам, Ксения затянула паузу до предела. – Я возвращаюсь на танцы! – наконец, объявила она. – Ес, ес, ес, ес, ес!!! Могла бы с этого начать, верно?

– Молодец! – Оля поцеловала её, убрав назад мокрые руки. – А когда возвращаешься?

– Послезавтра иду. Эх… Снова платья шить, учить вариации… Супер! В этом сезоне вряд ли успеем на конкурсы. В следующем. Придёшь за нас болеть?

– Спрашиваешь! Буду громче всех. А кто партнёр?

– Это ещё одна новость. Вика хочет сделать перерыв, а мне отдаёт своего Серёгу. В наследство, – добавила Ксения с улыбкой. – Они ездили в Москву, – продолжала она, – и там их так задвинули, вообще. Не пустили в полуфинал, а те, кого они всегда разрывали, оказались впереди. Нас, бывало, засуживали, но чтобы так нагло – никогда. Она расстроилась, говорит: нафиг это нужно, лучше бы я бегала или в какой-нибудь теннис играла, там от судей ничего не зависит. Да я думаю, она бы и так ушла. Когда занимаешься с детства, может надоесть. Вот Миша тот же. Взял паузу, поступил в институт… А потом посмотрел, скучаешь по танцам или нет. Если да, нужно возвращаться. Или уже не серьёзно заниматься, для себя. А если не тянет, то и не надо. Я ужасно скучала! Пусть даже засудят, чёрт с ним. Буду таким монстром, что никто не посмеет. А Вика, думаю, вернётся. Но им всё равно было в паре неудобно, Серёжка уже метр восемьдесят семь. И он по секрету сказал, что всегда мечтал танцевать со мной. Лет с восьми.

– Чужое бывает заманчивей, – сказала Оля. – Вот теперь посмотрит, что такое сбывшаяся мечта. Так, сейчас я вымою руки, поставлю будильник, чтобы напомнил, когда проверить. И пойдём в комнату. У тебя ведь ещё не всё, да?

– Не всё, – подтвердила Ксения в комнате. – Ещё один сюрпрайз. Мне Ромка звонит.

– А он что, переставал?

– Ты не знаешь, точно… Он после того вечера – помнишь, когда грибы на моське? – пропал и вообще не появлялся. А я сначала закрутилась, потом эта история. Не до него было. К Марине приходила на день рождения, но Ромку не застала. Думала, вдруг тебя увижу…

– Меня приглашали, но я не смогла. Предновогоднее безумие, уроки до позднего вечера.

– Ясно. В общем, обоих не видела. И тут – здрасте. Три дня назад позвонил: извини, что молчал, так и так, пытался тебя забыть, раз не нужен, но не могу. Он с этой девочкой стал встречаться из «Лесного», пловчихой. Говорит, она хорошая и к нему замечательно относится, но всё равно не то. Как далеко они зашли, не знаю.

– А надо знать?

– Думаю, скажет, если спрошу. Но почему-то не хочется.

– И правильно, по-моему, – сказала Оля. – Но если дошли до чего-то серьёзного, тебе же лучше. Не чайнику в руки попадёшь.

– А с чего ты взяла, что попаду?! – вскинула взгляд Ксения.

Оля пожала плечами:

– Может, и нет. Сами решите. А он сказал этой девочке, что она – не то?

– Тоже не спрашивала. Но думаю, нет. Ждёт, что я отвечу. Бедная, жалко мне её… Да и его, если честно.

– Ладно, сколько вам лет, – сказала Оля, встряхнув её за плечи жестом, позаимствованным у Андрея. – Не переживай, Ксюха. Может, ещё и не одна такая история будет, пока не найдёте своё.

– А сейчас-то жалко. Не знаю, что делать. Ромка хороший друг. И вообще хороший. Ну, допустим, дам ему надежду… Но я ведь не знаю, что будет дальше. Когда мне кто-то нравится, я на него не так смотрю, уже поняла. И на Глеба не так смотрела, и вообще. В лагере был один парень… Если ещё такого встречу, куда мне Ромку девать? Ладно, будем видеться на тренировках, разберёмся. Он ещё не знает, что я возвращаюсь.

Олин телефон запел, но не мелодию будильника. Звонил Андрей: записал семь произведений, сейчас поеду домой.

– А как у вас дела? – спросила Ксения, – а то мы всё обо мне да обо мне. Как вам нравятся мои новые… нет, я не то хотела спросить. Поедете в Голландию на концерт?

– В какую Голландию?

– Он говорил, послал музыку голландскому другу.

– А, это. Друг голландский, концерт будет в Гамбурге. Я-то не поеду, куда мне. Самое горячее время, экзамены. Андрей без меня тоже не хочет, но я говорю: поезжай, поезжай, вместе мы и летом куда-нибудь рванём. В Венецию, например. Или в Рим…

– Договоритесь, – сказала Ксения.

– Это верно. – Оля, подмигнув ей, встала и выключила заигравший будильник. – Непременно договоримся. Обо всём, что будет, и даже о том, что пока не можем предположить.

……………………………………………………

…на этой фразе я отпускаю героев в свободное плавание, но до сих пор, краем глаза, продолжаю следить за их судьбой.

Примечания

1

Спортивные бальные танцы.

(обратно)

2

Речь идёт об игре «Зенит» – «Спартак» 30 июня 2001 года. Ребята были тогда совсем маленькими, но хорошо запомнили и быстрого судью, и оригинальное празднование первого гола в карьере Александра Кержакова.

(обратно)

3

«Ковыряет он лепёшки свежей щепочкой сосновой, Там опарышей находит, отрывает им головки И бросает тушки в банку из-под окуня в томате: Лучше нету, б…, закуски, для очаковского пива».

Как видите, из этой крайне неприличной песни, написанной явно в подражание Лаэртскому, до конца не ясно, что является лучшей закуской к пиву: безголовые опарыши или окунь в томате. Так ребята и задумывали.

(обратно)

4

Кажется, весна 199… какого-то года.

(обратно)

5

Песня Умки (Анны Герасимовой).

(обратно)

6

Блэкпул – английский город, место проведения крупнейшего и самого знаменитого танцевального турнира.

(обратно)

7

«Canzone Da Due Soldi», музыка Carlo Donida, слова Giuseppe Perotti.

(обратно)

Оглавление

  • Глава первая Гостья
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  • Глава вторая Способные и старательные
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  • Глава третья С другой планеты
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  • Глава четвёртая Когда-нибудь
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  • Глава пятая Ожидание
  •   1
  •   2
  •   3
  • Глава шестая Рабочий слон
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  • Глава седьмая Это было бы слишком
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  • Глава восьмая Одна
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  • Глава девятая Лучший друг и остальные
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  • Глава десятая Лето в порту
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  • Глава одиннадцатая Гуманоиды
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  • Глава двенадцатая Розенкранц и Крузенштерн
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  • Глава тринадцатая Ромео
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  • Глава четырнадцатая Все аргентинцы похожи на Че
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  • Глава пятнадцатая Что за комиссия!
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  • Эпилог
  •   1
  •   2
  •   3 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец», Александр Борисович Семёнов

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства