«Спустя десять счастливых лет»

Спустя десять счастливых лет (fb2) - Спустя десять счастливых лет (пер. Ксения Глебовна Гусакова) 1025K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элис Петерсон

Элис Петерсон Спустя десять счастливых лет

Роберту Кроссу (1925—2011)

Его голос до сих пор побуждает меня творить.

© Гусакова К., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Пролог

Канун Нового года Винчестер

– Десять, девять, восемь!.. – громко считаем мы в гостиной Китти, моей подруги еще со школьных времен. – Три, два, оди-и-ин!..

Из телевизора доносится звон Биг-Бена.

– Люблю тебя, Бекка! – Олли подхватывает меня на руки.

– И я тебя! – счастливо отвечаю я.

Вместо телевизора включают музыку. В гостиной начинаются танцы. Все поют. Где-то взлетают к небу фейерверки. Замечаю, как с другого конца комнаты за мной и Олли наблюдает Джо, и зову его к нам. Он улыбается, но его тут же утягивает прочь восторженная подруга Китти.

На часах уже три, когда Олли, Джо и я, пошатываясь, возвращаемся в дом моих родителей. Мы срезаем дорогу через заливные луга. Гладь реки блестит в свете луны. Я распеваю «Happy New Year», а Олли зажимает мне рот ладонью, говоря, что нас арестуют.

– А вдруг это будет весело? – отпихиваю его я. – Джо, скажи, с кем это ты провел весь вечер?

Олли за руку оттаскивает меня от края берега.

– Ага, я тоже заметил. Отхватил себе милашку, Лоусон.

– Как ее зовут? Или не помнишь? – Я икаю.

– Ее зовут Джульетта.

Олли поворачивается к Джо.

– Так почему ты не с ней, Ромео?

Китти уговаривала остаться у нее на ночь, но у нас с Олли были другие планы: мои родители уехали, а сестра, Пиппа, ушла, поэтому дом оказался в нашем полном распоряжении.

– Ромео, Ромео… – Я неуклюже пытаюсь изобразить сцену на балконе.

– Не захотел, – пожимает плечами Джо. – Хотя номерок все же взял.

– Ромео, где ты?..

– Бекка, заткнись. – сердится Джо.

– Где же ты, Ромео? – заканчиваю я, прокручиваясь вокруг фонарного столба.

– Господи, ну и зараза, – смеется Олли.

– Давай сделаем вид, что мы ее не знаем, – предлагает Джо.

Попав наконец-то домой, мы решаем еще немного посидеть: покурить и выпить чего-нибудь под шоколадное печенье. Мы втроем теснимся на скамейке в вымощенной камнем части родительского сада. Я сижу посередине.

– За нас, – говорит Олли, когда мы поднимаем бокалы.

– За нас, – повторяем мы с Джо.

Олли, Джо и я живем в одной квартире в районе Бристоля под названием Клифтон. Учимся в университете, на втором курсе. Джо пошел в медицину, а наша с Олли специализация – английский. Встречаемся мы, кстати, уже почти год. По-настоящему я обратила внимание на Олли только во время второго семестра, после концерта его группы «Стэнли» в баре студенческого профсоюза. Олли играл на клавишных. Высокий, стройный, в мешковатых джинсах и темно-синей кофте, которая почему-то смотрелась на нем очень даже круто. Светло-каштановые волосы ниспадали мягкими прядями на лоб. Играя, Олли поворачивался к ослепительно-рыжей вокалистке в коротеньком черном платье и ажурных колготках, временами улыбаясь ей с хитринкой в глазах. И мне вдруг захотелось оказаться на ее месте. Я должна была привлечь его внимание, поэтому решила действовать. На следующий день перед семинаром по английскому я вымыла и уложила длинные густые волосы, нанесла на лицо тональный крем, основу, румяна, подкрасила ресницы тушью… надела замшевую мини-юбку, бюстгальтер от «Вондербра», кофточку с глубоким вырезом и ковбойские сапоги. Люблю их – каждый раз выручают. Конечно же, из-за столь тщательных приготовлений я не уследила за временем – влетела в полную аудиторию вместе с еще одним опоздавшим и увидела свободное место… как раз рядом с Олли. Это была сама судьба! Рванув к парте, я швырнула на нее книги и уселась…

– Скоро обратно в Бристоль, – неуверенно произносит Джо.

– Ой, давайте не будем сейчас об этом, – отзываюсь я. – Работа. Тьфу. – Я делаю глоток воды.

– Ты не работаешь, – как всегда, прохладно и четко замечает Джо. Пьяным он выглядит редко.

– Работаю, – упорствую я.

– Ну, не очень-то и много, – поддерживает его Олли.

Они надо мной смеются, но я пропускаю подколки мимо ушей.

– Что было самое лучшее в прошлом году? – пихаю я Олли в плечо. – Ты первый.

– Несколько выступлений, отношения с тобой.

– Ах, – вздыхаю я и целую его. – У меня тоже.

– Господи, – Джо тушит недокуренную сигарету, – пойду-ка я, пожалуй.

Он тоже живет в Винчестере, правда, ни я, ни Олли на рождественских каникулах так и не побывали у него дома. Джо говорит, что там уютно, как в кабинете у зубного.

– Прости, Джо, мы больше не будем, – обещает Олли, усаживая его обратно на скамейку. – Оставайся с ночевкой.

– А ты что скажешь, Джо? Что самое классное произошло у тебя в прошлом году? – спрашиваю я.

Он пробегает пальцами по густым темным волосам.

– Встреча с Олли.

– Хороший был вечерок, – улыбается тот.

Олли познакомился с Джо в начале второго курса.

– Переезд в вашу квартиру, – продолжает Джо. Он искал жилье, а у нас была свободная комната. – Осознание, что я познакомился с мировым парнем.

– Я, пожалуй, оставлю вас наедине, а то чувствую себя лишней.

– И с мировой девчонкой, – тут же добавляет Джо.

– Обнимашки? – предлагаю я, обхватывая их обоих руками.

Некоторое время мы так и сидим, счастливо глядя на звезды.

– Как думаете, что с нами будет через десять лет? – наконец нарушаю тишину я.

– Через десять лет? – переспрашивает Олли, будто это так нескоро, что даже вообразить сложно.

– Время пролетит незаметно, точно вам говорю. Опомниться не успеем, как нам по пятьдесят стукнет! – Я восклицаю так, словно это уже пора вставных челюстей и немощи.

– Не могу представить, себя в возрасте пятидесяти, – качает головой Джо.

– Хм, через десять лет… – задумывается Олли. – Ну, буду жить в лондонской лачуге с видом на реку, стану известным писателем. А может, новым Миком Джаггером или Бобом Диланом…

– Будешь ширяться и громить номера в отелях, – весело добавляет Джо.

– А я буду далеко-далеко, – предсказываю я, вспоминая, как еще полненькой малышкой с косичками все каникулы напролет рисовала, сидя на верхнем этаже родительского дома. – Хочу путешествовать по миру, побывать в Индии, Китае, Мексике…

– О-о, все, мы ее потеряли, – закатывает глаза Олли.

– Перееду во Флоренцию или Венецию, буду говорить на итальяно, – изображаю итальянский акцент. – Выучу сотню языков и нарисую кучу картин, которые продадут за миллионы! А ты, Джо? – легонько пихаю его локтем.

Мы с Олли ждем. Джо может заняться чем угодно. Как и моя сестра, он талантливый спортсмен – отлично играет в регби, и мышцы у него что надо. Эдакий брутальный красавчик. Темные волосы, щетина, меланхоличные серые глаза. Женщины от него с ума сходят, ведь понятия не имеют, что он о них думает. В один момент ты будешь чувствовать себя единственной, а в следующий миг станешь для него ничем и никем. Господи, не хотела бы я в него влюбиться, это точно. Иначе есть бы перестала, размышляю я, уплетая печенюшку. За время нашего недолгого знакомства он уже успел разбить несколько сердец. Например, сегодняшняя Джульетта. Бедняжка целый день просидит у телефона, ожидая звонка.

– Джо, десять лет. Чем будешь тогда заниматься? – повторяю я свой вопрос.

– Править миром, – смеется Джо и закуривает новую сигарету. – Мне не нравится этот вопрос, Бекка.

– Ты просто зануда.

Олли в конце концов соглашается с Джо.

– Сами посудите, – поддерживает друга Олли. – Никто не знает, что будет завтра, а тут десять лет!..

1

Десять лет спустя

– Его душа навсегда останется с нами, – со слезами на глазах произносит Китти и возвращается к своему месту.

Я сижу между матерью Олли, Кэролин, и моим отцом. Смотрю вперед невидящим взглядом. Этого не может быть. Хочется вскочить и заорать всем, родственникам и друзьям, чтобы уходили. Что произошла ужасная ошибка.

– Миссис Салливан? – обратился ко мне полицейский, появившийся на нашем пороге в тот злополучный вечер. Было поздно, около восьми, и я гадала, где же Олли, который обещал вернуться домой к половине седьмого. «Прихвачу бутылочку вина по пути», – говорил он в сообщении на голосовой почте.

– Позволите?.. – спросил полицейский. – Ваш муж попал в автокатастрофу. Соболезную.

Кэролин касается моей руки – пора встать для очередного псалма, «Господи, отец человечества». Мать Олли кажется очень хрупкой. Тонкие каштановые волосы зачесаны назад, в голубых глазах стоят слезы. Кожа – белая как мел. На середине строфы Кэролин хватает мою ладонь, словно в знак того, что вместе мы справимся. Но мне все еще кажется, что вот сейчас я проснусь и почувствую лишь то, что меня обнимает Олли. Расскажу, насколько яркий мне приснился сон, как в церкви было не протолкнуться – столько собралось друзей и родственников. Каким грустным выглядел его отец, Виктор, в костюме и очках. Он будто стал меньше ростом, поседел и скрючился от скорби, а в глазах застыло глубочайшее сожаление – он уже никогда не сможет узнать собственного сына поближе. Вот чем он заплатил за то, что выбрал работу, а не семью.

– Описала так, будто это все правда, аж жуть, – скажет Олли.

Мы посмеемся, а потом начнем целоваться и проваляемся в постели еще часик. Затем погуляем в парке, не спеша пообедаем, и я в жизни больше ничего не стану принимать как должное.

В реальность меня возвращает звук шагов по каменному полу. Саймон, старший брат Олли, выходит вперед, сжимая записи. Он крупнее Олли, и волосы у него темнее. Саймон оставил службу в полиции и переехал с женой и двумя детьми в Нортумберленд, поближе к Кэролин и Виктору. – Он всегда очень деятельный и любит командовать, – рассказывал Олли.

Мне нравится Саймон. Он храбрый. Я бы не смогла сегодня вот так стоять перед всеми.

– Олли был у нас в семье музыкально одаренным, – начинает Саймон. – Играл на пианино с шести лет. Пока я развлекался войнушками и строил шалаши в саду, Олли учил Шопена и сочинял музыку… Другой его страстью было писательство.

Закрываю глаза и пытаюсь слушать речь, но раз за разом меня терзают воспоминания об утре, когда Олли еще был жив.

– Сюрприз! – воскликнула я, когда Олли взял рогалик со словами: «Вот это да!» Мы редко завтракали вместе перед работой, я всегда спешила.

– Кстати, там штука с занавеской для ванной отвалилась, починю потом, – сказал он.

– Правда? Ну и ладно, – отмахнулась я, наливая кофе.

– Бекка? Не вину ли ты там прячешь? Ты что, замутила с Глитцем? — поинтересовался Олли.

Патрик ван Глитцен, или Глитц, как я его называю, – мой шестидесятипятилетний начальник. Когда ему было уже глубоко за пятьдесят, он открыл галерею современного британского искусства на Нью-Бонд-стрит. Теперь эта галерея считается одной из самых успешных в стране.

– Черт, неужели так заметно? – Я наклонилась и поцеловала Олли. – У меня отличные новости.

– Нам не придется ехать на выходных к твоим родителям?

– Хитрец. Ты же знаешь про Нормана Грэхэма?

– Он вроде рисует разноцветные квадраты.

– Которые продают за тысячи фунтов. Вчера я продала серию из шести. Шести, Олли!

– Классно. То есть тебе перепали приличные комиссионные?

– Ага, только это не все. Глитц пересмотрит мою зарплату и выдаст небольшую премию в конце лета!

– Потрясающе, – улыбнулся Олли.

– Так вот, я подумала…

– Ой-е, запахло жареным. – Он подлил себе еще кофе.

– Я подумала, что пора бы нам переехать отсюда…

– Не начинай опять, а?

– Олли! Это нечестно!

– Просто ты твердишь одно и то же.

– А мне надоело жить в каморке!

– Знаю, – отозвался он с уязвленным самолюбием в голосе. Олли всегда было неудобно говорить о деньгах. Ему казалось, что именно он должен зарабатывать больше, однако преподавание музыки и написание романа в надежде, что его издадут, в жизни не помогло бы нам перебраться в лучший дом. Поэтому я бросила иллюстрировать на дому и пошла на работу к Глитцу. Олли винил себя, что мне, а не ему, пришлось отставить в сторону свои мечты. Я с самого детства страстно любила рисовать и изучала искусствоведение во Флоренции. Олли все обещал загладить вину. Что закончит рукопись и заключит договор с издательством.

– По свидетельству очевидцев, – сообщил тогда полицейский, – ваш муж вылетел из-за угла…

– Нет, – пораженно отозвалась я. – Он не мог! Олли всегда осторожен, он обещал быть осторожным…

Полицейский вежливо кивнул, но все равно продолжил:

– Он не видел встречную машину до последнего момента. Водитель ничего не сумел бы сделать.

– Олли притягивал людей, – голос Саймона дрожит, – неотразимым задором и очарованием.

Я касаюсь фотографии на обратной стороне программки, где Олли улыбается и смотрит с теплом. Снимок сделали в тот вечер, когда мы въехали в нашу однокомнатную квартирку. Четыре года назад это казалось важным и взрослым событием. Мы заказали еды и распили у камина дешевое шампанское…

– Несложно понять, почему здесь собралось столько его друзей. – Саймон обводит рукой полную церковь.

Но я знаю, кого здесь нет. Джо Лоусона. Он должен быть тут. Джо был лучшим другом Олли. Мы всегда тусовались втроем.

А потом я все испортила.

– Оливер был добрым, – говорит мне десятилетний Барнаби, сжимая руку матери. Олли давал частные уроки фортепиано, и мальчик был одним из его лучших учеников.

Китти вместо меня благодарит Барнаби за прекрасно сыгранного Шопена: Олли гордился бы им.

Иду к выходу мимо людей, которые пьют чай и поедают пироги. Меня догоняет мама, одетая в простой серый наряд.

– Вот ты где, милая.

К нам подходит Пиппа. Она держит на руках одного из своих двойняшек, Оскара. Ему три года, рот перемазан шоколадом. Пиппа не знает, что сказать. Мама тоже. Никто не знает. Откуда им?.. Я вымучиваю улыбку.

– Хочу подышать свежим воздухом. Вернусь через минутку.

Уходя, я чувствую на себе их беспомощные взгляды.

Снаружи я прислоняюсь к стене и делаю глубокий вдох. Перед глазами вновь возникает полицейский, замерший возле нашего камина. «Он не видел встречную машину до последнего момента… слишком поздно…» Почему Олли поступил так безрассудно? О чем думал? Я злюсь, а в те моменты, когда злость уходит, мне становится настолько грустно, что кажется, если я упаду, то непременно разобьюсь на тысячу крошечных осколков. С каждым ударом сердца я все сильнее желаю отмотать время назад, вернуться в тот день. Может, если бы я подождала до вечера с разговором о переезде, Олли остался бы жив.

– Давай снимем квартиру поближе к центру. – Я показала ему два предложения, которые обвела в брошюрке прошлым вечером, пока Олли играл в покер с друзьями. – Думаю, зарабатываем мы достаточно, плюс используем сбережения, так что выйдет как раз.

Олли глянул на квартиры, но промолчал и надел куртку.

– Что скажешь? – настаивала я, пытаясь скрыть досаду. – Обе недалеко от реки, да и твоя работа там близко.

Олли работал в музыкальном отделении школы района Чизик.

– И мы сможем лишних полчасика валяться в постели. – Мой последний аргумент, чтобы добиться хоть какого-то согласия.

– Потом поговорим.

– Все хорошо? – уже с тревогой поинтересовалась я.

– Да. Слушай, мне пора. – Олли подхватил с дивана мотоциклетный шлем. Заметив мое разочарование, он подошел и прижался своим лбом к моему. – Я устал. И с похмелья. Сам виноват, конечно.

Я погладила его по затылку.

– Ты точно хочешь переехать, да?

– Больше всего на свете. – Он смахнул крошку с уголка моего рта и поцеловал меня. – Я очень тобой горжусь.

Я вытираю глаза рукавом кофты.

– А я тебя ищу, – подходит Китти.

– Он что-то от меня скрывал.

Олли оставил мне сообщение тем утром, пока я была на совещании: «Слушай, нам надо поговорить».

– Бекка, прекрати, – просит Китти, прислоняясь к стене рядом.

– Что прекрати?

– Снова и снова вспоминать. Никому от этого не легче, а тебе уж тем более.

– Но он сказал, что нам нужно поговорить.

– Это не значит, что он что-то скрывал, – пытается успокоить меня подруга.

– Он был расстроен, взволнован. – Я кусаю ноготь.

– Бекка, давай не сегодня, не сейчас. – Китти обнимает меня за плечи. – Пойдем внутрь. Твой отец хочет сказать пару слов.

– А может, мне поговорить с Кэролин? Вдруг Олли с ней поделился…

– Нет! Хватит над собой издеваться. Просто забудь, – умоляет Китти.

– Не могу!

Китти встряхивает меня и заглядывает в глаза.

– Олли настолько тебя любил, что никогда бы не стал ничего скрывать, ты ведь знаешь.

Слезы вот-вот сорвутся.

– Знаю? Я уже ничего не знаю…

«Все случилось быстро, – как наяву слышу голос полицейского, который пытался меня утешить. – Ему не было больно».

Хочется кричать. Хочется умереть.

Китти прижимает меня к себе.

– Я не могу без него жить, не могу, – рыдаю я. – Ох, Китти, что же мне делать?

– Тш-ш. Я здесь, я с тобой. Мы справимся, Бекка, обещаю. Справимся вместе.

2

– Вот и все, к завтрашнему дню мы готовы. – Я окидываю галерею взглядом.

На стенах висят абстрактные лондонские пейзажи кисти Пола Ламонта, со свеженькими белыми ценниками, которые только и ждут красных наклеек «продано».

Наблюдаю, как Глитц ослабляет галстук и, выскользнув из туфель, вытягивает ноги под столом. Я, выжатая как лимон, сижу напротив. Внешность у Глитца незаурядная. Серебристые волосы, продолговатое лицо, крупный нос и проницательные голубые глаза, что даже иголку в стоге сена заметят. Если бы Глитц не работал в сфере современного искусства, то стал бы классным детективом. Так и вижу его в стильном пальто и при бинокле.

– Отличная работа, Ребекка. Рамы хорошо смотрятся.

– У вас дырка в носке, – улыбаюсь я, глядя на торчащий большой палец.

Глитц тоже смотрит на свои ноги.

– Вот как.

Я поигрываю ручкой.

– Не думала, что вы из тех, кто носит дырявые носки.

Он отвечает не сразу.

– Жизнь полна неожиданностей. – Глитц задерживает взгляд на мне, и я отворачиваюсь, заранее зная страшный вопрос. – Как ты?

– В порядке. Мне кажется или здесь жарко?

– Честно в порядке или ты под столом пальцы скрестила?

Я показываю руки – никаких скрещенных пальцев. После похорон Олли, шесть недель назад, Глитц решил дать мне отдохнуть от работы, но я не могла вынести и мысли о том, что останусь одна в нашей квартире. Я так и не починила штангу для душа.

– Видите? Честно, – притворяюсь я.

– Тогда как насчет пойти выпить?

За последние три года мы с Глитцем стали хорошими друзьями и временами ходим в бар или ресторанчик после работы.

– Господи! – восклицаю, вчитываясь в записку, которую забыла передать ему днем. – Звонила Марти! У вас сегодня вечеринка… Том… – пытаюсь разобрать собственный почерк. – Том Бейли?

– Вот черт!

Марти – жена Глитца. Она пухленькая и милая. Любит носить бледно-желтые свитера и золотые украшения. Она позвонила мне чуть ранее со словами: «Как там его величество, в настроении?» Я ответила «да», и Марти быстренько рассказала о вечернем мероприятии, подчеркнув, что Глитцу не отвертеться.

Однако он и бровью не повел.

– На этих вечеринках и слова не разобрать.

– Может, пора приобрести слуховой аппарат?

– Ох, и ты туда же? Мне вторая жена не нужна.

– У моего папы такой есть. – Я умалчиваю, что отец этот аппарат никогда не носит.

– Что? – криво усмехается Глитц. Я снимаю свою куртку со спинки стула, и тут меня слегка качает. – Позвони Марти и скажи, что меня ограбили на улице.

– Нет. Сами звоните и говорите, что вас ограбили.

– Не могу. Эти негодяи отобрали у меня телефон.

Смеюсь.

– Я отдам тебе картину Ламонта, которую ты так любишь, – торгуется Глитц.

– А-а, заманчиво… – Я присаживаюсь. Кружится голова.

– Ребекка? С тобой точно все в порядке?

– Нет. – Тру глаза. – Наверное, надо пойти домой, прилечь.

– Я вызову такси.

Я пытаюсь встать, но снова теряю равновесие и хватаюсь за край стола.

– Ребекка!

Перед глазами снуют, как головастики, черные точки.

– Сядь, сейчас же!

– Странное чувство… сейчас в обморок упаду…

Он мигом оказывается рядом, пробует лоб рукой. По мне градом катится пот. Глитц вдруг рывком опускает мою голову вниз, между колен. Я отзываюсь стоном. Мне плохо.

– Не помогает? – Теперь Глитц хватает меня под руки и тянет вниз.

– Что вы делаете? – возмущаюсь я, падая на пол.

– Особое положение. Поднимай ноги!

Как только я их поднимаю, Глитц подскакивает со словами, что сейчас принесет воды.

– Мне дурно… – бормочу я. Перед глазами туман.

– Держись, – настаивает Глитц.

Вернулся ли он, я уже не помню.

Окончательно пришла в себя я только в больнице. Молодая темноволосая девушка-врач, на вид в два раза меня младше, измеряет мое давление. Нас скрывает задернутая желтая штора в цветочек.

Смущенный Глитц сидит у моей кровати на пластиковом стуле, рядом с держателем бумажных полотенец. В такси по дороге сюда он рассказал, что я пробыла без сознания по меньшей мере минуту, и мне немедленно нужен врач. По-моему, Глитц слишком драматизирует, но он и слушать ничего не желал, даже когда мне более-менее полегчало.

– Я обещал Марти за тобой присмотреть. Она говорила, что тебе не стоит так скоро возвращаться к работе.

– А может, вы просто хитрите, чтобы не пойти на вечеринку?

– Самую малость.

– Давление в норме, – прерывает нашу беседу врач, записывая что-то на листе, прикрепленном к серому планшету.

– Значит, мне можно домой?

Она кивает.

– Да, мы уже вас полностью осмотрели.

– Замечательно. Спасибо.

– И вы, и ребенок в порядке.

– Чудненько. Прекрасно. Постойте… и кто?

Глитц врезается плечом в держатель полотенец.

– Ребенок в порядке, – повторяет девушка, с любопытством поглядывая на тихонько ругающегося Глитца.

– Я беременна? – Она не знает про Олли. Это невозможно. У меня не может быть ребенка!

Врач кивает.

– Простите, наверное произошла ошибка.

Да она шутит!.. Однако врач качает головой и поворачивается к Глитцу в надежде увидеть адекватную реакцию. Тот как воды в рот набрал.

– Ну, поздравляю вас… обоих… – произносит она.

3

Три недели спустя мы с Китти переносим ящики и коробки в арендованный фургон для перевозки мебели.

Доктор предположила, что я беременна уже девять недель.

– Уезжай из Лондона, Ребекка, – сказал Глитц, стоя на моей кухне тем же вечером.

Он обвел рукой беспорядок, стопки нераспечатанных писем, забытый на столе вчерашний ужин…

Он прав. Жить здесь слишком больно. Меня повсюду преследует тень Олли, а теперь появилась новая забота – будущий малыш. Только куда мне податься?

– Ребекка, тебе нужно побыть с семьей. Оставайся там сколько захочешь.

– Сейчас мне всего-то нужно выпить чаю, – покачала я головой.

Глитц выдернул вилку из розетки и внимательно на меня уставился. Утром, перед работой, я гладила платье, но была уверена, что все выключила…

Мы проезжаем мимо здания фирмы «Дейри Крест» на трассе А316. «Смотри, там на крыше коровки», – однажды заметил Олли.

Сегодня я не могу поднять на них взгляд, поэтому смотрю на Китти, которая с мрачным видом сидит за рулем, огненно-рыжие волосы собраны в хвост. Когда мы впервые встретились у школьных ворот, меня сразу притянули ее янтарные глаза. Никогда раньше таких не видела. Как и я, Китти выросла в Винчестере. Правда, ее родители много лет назад переехали в Кент, поближе к сыну и внукам.

Я смотрю в окно, понимая, что буду безумно по ней скучать.

– Я буду скучать, – произносит Китти, словно прочитав мои мысли. – Кому же теперь звонить после очередного кошмарного свидания?

– Ты по-прежнему можешь звонить мне.

– Это уже не то… Ох, черт, не хочу, чтобы ты уезжала.

– И я не хочу.

А ведь я никогда не ценила те вечера, когда мы встречались после работы, смотрели фильмы, ели, смеялись и обсуждали всякие веселые происшествия. В пятницу вечером Олли, пара его друзей, Китти и я ходили по клубам. В субботу утром мы неторопливо завтракали. На выходных я часто уговаривала Олли пойти на художественную выставку, а по вечерам он водил меня на концерты. Утро воскресенья мы обычно проводили в постели, но потом все же тащились на долгую прогулку и обедали с друзьями в пабе. Олли обожал традиционное воскресное жаркое.

Жизнь была такой простой…

– Если станет совсем тяжко, я куплю надувной матрац, и ты сможешь жить у меня. Идет?

– Идет, – с улыбкой одобряет идею подруга.

Мне будет не хватать моих друзей, а особенно – Китти и старых университетских товарищей, Сильви и Джейми. Сильви работает в компании, которая занимается креативным маркетингом, и между делом играет с огнем, встречаясь с начальником. Джейми открыл собственный бизнес – его фирма снимает на видео крещения и свадьбы. От него так и веет теплом. Когда он появляется, будто солнышко выходит из-за туч.

Сильви, Джейми и Китти помогли мне освободить квартиру. Я боялась касаться вещей Олли. Бумаги, разбросанные по столу, рукопись книги, наша фотография с корнуоллского пляжа в рамке… все, как он оставил.

Сборами руководила Китти. Она работает на Пикадилли, в консультационной фирме по вопросам карьеры и образования, специализируется на трудных подростках. Однако ее истинные способности – организаторские. Мы с Олли всегда смеялись над тем, как она себя ведет в супермаркете. Не успевали мы еще до него доехать, как она уже прикидывала содержимое рядов с товарами: «Я возьму яйца, хлеб, молоко, ты возьми фрукты, овощи, сыр…»

– Все жду, что она вот-вот достанет секундомер и дунет в свисток, – шутил Олли.

В нашей квартире она принимала твердые решения, но в то же время была чуткой и не торопила меня, особенно когда дело дошло до части шкафа, где лежали вещи Олли.

Каждый раз, открывая ящик или сервант, я тонула в ворохе воспоминаний. Все, чего я касалась, имело свою историю. Радость в глазах Олли, когда я в прошлом году подарила ему винтажный проигрыватель; мы его увидели на ярмарке старья в Брайтоне, а когда он отвернулся, я взяла у продавца визитку. Олли включал пластинки, когда садился за книгу. Больше всего он любил Make You Feel My Love Боба Дилана. Олли сыграл ее на пианино во время нашей свадьбы.

Его неизменные старые кроссовки напомнили об отпуске в Испании. За нашим домиком располагались два корта, но во время сборов Олли забыл положить в чемодан кроссовки. И мы, вознамерившись продемонстрировать наши умения (которых не было) другим постояльцам, отправились на поиски местного спортивного магазина, где и купили эту пару.

Пена для бритья в ванной заставила вспомнить, как я его дразнила: «Двадцать первый век на дворе!»

Стол у окна напомнил, как я поздно возвращалась с работы, а Олли все писал книгу, забыв про невымытые после завтрака тарелки и кружки. В плохом настроении я могла с грохотом швырнуть их в раковину и поинтересоваться, когда наконец он свою книгу закончит. В хорошем же я целовала его в щеку и уговаривала дать мне прочесть кусочек. Олли обещал, что обязательно даст – когда закончит. И я прикусывала язык, чтобы не начать расспрашивать, когда же это случится.

В нижнем ящике его стола я, потрясенная, обнаружила пару небольших снимков из фотобудки, где Олли и Джо корчат рожи. А еще старую фотографию – мы втроем на новогодней вечеринке у Китти, лет десять назад. Я посередине, обнимаю их обоих. Может, Олли сохранил снимки в надежде, что когда-нибудь их дружба с Джо воскреснет?..

Потом мы с Китти, Сильви и Джейми гадали, что делать с пианино, однако к тому времени я уже ничего не соображала. Целый день сдерживала слезы, прятала их как могла, а теперь, когда мы закончили, квартира стала такой пустой, что заставила меня с головой окунуться в реальность.

В конце концов пианино решили пожертвовать местному общественному центру. Олли понравилось бы.

Интересно, что бы он сказал обо всем этом. Он часто говорил, что способен пережить Рождество в кругу семьи только при наличии бутылки виски, в компании которой и проведет большую часть времени у себя в комнате.

Я не видела его родителей с похорон. Вспоминаю притихшего Виктора, как он медленно вышел из церкви, как я обнимала Кэролин утром, прежде чем они вернулись в Нортумберленд. Мы обе словно цеплялись за некую частичку Олли и не желали ее отпускать. Когда я позвонила, чтобы сообщить о беременности, Кэролин долго молчала. Я уж было подумала, что нас рассоединило.

– У вас с Олли, – все-таки произнесла она, – будет ребенок?

Он будто стал ниточкой, спасительной веткой, за которую можно ухватиться во время бури.

– Сама поверить не могу, но это правда, Кэролин. У нас будет ребенок.

Вот и дорожный знак – граница графства Хэмпшир. Я уехала из дома в восемнадцать. Как мне теперь ужиться с мамой и папой под одной крышей? Что я делаю?..

Я не могу больше находиться в старой квартире, но и домой возвращаться не хочу. Да я что, сумасшедшая?! Надо поворачивать обратно. Это дом родителей, их территория, мне там больше нет места…

– Стой.

– А?

– Тормози.

– Не могу!

– Тормози! – взвизгиваю я, заметив заправку.

Китти круто сворачивает с трассы на парковку. Я отстегиваю ремень безопасности, опускаю стекло. Меня тошнит от ощущения, что я отпускаю свою прежнюю жизнь.

Ну и меня на самом деле выворачивает наизнанку.

– Бурная ночка выдалась, а, девчонки? – интересуется проходящий мимо мужчина.

Машина стоит у газона с пожухлой травой. Моросит дождь. Мы молча наблюдаем, как мужчина выгуливает бульдога. Когда тот задирает лапу возле мусорки, мужчина тушит бычок сигареты о траву и тянет пса дальше.

– Как ты? – спрашивает Китти, протягивая мне очередную бутылку воды.

Я пялюсь в лобовое стекло.

– Китти, я беременная, дома у меня нет, Олли тоже больше нет… Как я со всем справлюсь?

Она отводит взгляд. Не знает, что ответить.

– Я на самом дне, – повторяю одну из любимых фраз Олли.

Китти наконец поворачивается. На ее губах беспомощная улыбка.

– Значит, любой путь поведет наверх.

И впервые за долгие недели мы смеемся.

Китти поворачивает на Винчестер. Мои родители переехали в район Сент-Кросс, когда мне был год, а мама была беременна Пиппой. Она теперь живет с мужем и близнецами в двадцати минутах от родительского дома. Сент-Кросс – на самом краю города, у заливных лугов, где прогуливался и создавал «Оду к осени» Китс. В Винчестерском соборе похоронена Джейн Остин. Город буквально дышит историей.

Мы с Китти ходили в одну и ту же школу. Вспоминаем, как вместе с Анни, еще одной нашей подругой, выгуливали Берти, мопса директрисы. Смеемся, заговаривая о том, как все втроем были влюблены в голубоглазого блондина Ника Паркера. Он исполнял роль Робина Гуда в школьной пьесе, и я ужасно завидовала Анни. Она была девицей Мариан и могла его поцеловать. А я играла братца Тука. Режиссером стала Китти, которая командовала всем из-за кулис.

Когда мы сворачиваем к родительскому дому, я вновь начинаю нервничать.

– Просто помни, что это не навсегда, – говорит Китти.

Мама открывает калитку. В бежевых штанах, легкой блузке и перепачканных в земле перчатках она все равно выглядит элегантно. Русые волосы скрыты под косынкой в темно-синий горошек. Одри, миниатюрная жесткошерстная такса, заливается лаем, затем понимает, что это я, и начинает радостно скакать возле моих ног.

– Здравствуй, Одри Хепберн, – улыбаюсь, поглаживая ее.

– Заходи, заходи! – Мама зовет папу. – Потом все разгрузим. Я тебя устрою в твоей старой комнате, хорошо, Ребекка?

Киваю.

– А Китти переночует в спальне Пиппы. Ну, с приездом. Как дорога? – Мама обнимает меня, но не прижимается, словно боится испачкать.

Китти отвечает, что доехали мы хорошо, трасса М3 была совсем пустая. На столике в коридоре мигает красный огонек автоответчика.

– Дорогой, глянь, кто там звонил? – просит мама, когда из гостиной выходит отец, одетый в льняные брюки и шерстяную кофту неожиданного розового цвета.

Седой и растрепанный, он крепко меня обнимает и лишь потом направляется к телефону, бормоча, что совершенно не слышит звонков.

– А все потому, что ты упорно отказываешься носить слуховой аппарат! – восклицает мама. Я вспоминаю про Глитца.

– У вас одно новое сообщение, – оживляется автоответчик.

Мы с Китти проходим на кухню вслед за мамой, которая все жалуется, что мой отец – упрямый старый осел.

– Привет, мам, это я, – раздается голос. Узнаю Пиппу. – Получила твое сообщение. Я попозже зайду, конечно! Понятное дело, ты нервничаешь. Ее приезд – это так тяжко, да.

Я замираю.

Мама оборачивается, сверлит телефон взглядом, словно может заставить Пиппу замолчать. Но та продолжает:

– Я тоже этого боюсь, но помни, что я рядом и, если что, буду вам с папой помогать. Вместе мы справимся. Ну, до скорого. Люблю тебя.

– Кхм… ну что? – Покрасневшая мама сдергивает с рук садовые перчатки. – Выпьем чаю?

За ужином я едва могу связать пару слов. Семга невкусная. Все думаю про то сообщение. Мы с Пиппой никогда не были близки. В детстве я мало с ней общалась, потому что с десяти лет она занималась профессиональным теннисом. На выходных и на летних каникулах мама возила ее по всей стране на соревнования.

– Я такая худая, потому что постоянно ношусь туда-сюда, – говорит Пиппа Китти. – Оскар и Тео – те еще сорванцы!

А папа тоже так считает? Он тоже боится проблем из-за моего приезда?

«Люблю тебя», – сказала Пиппа в конце сообщения, и прозвучало это так легко, как простое «пока». Не помню, когда я в последний раз говорила маме «я тебя люблю». В детстве я это часто повторяла, особенно получая вторую порцию десерта, однако потом перестала. Почему?.. Олли говорил, что думать тут нечего. Мама уделяла больше времени Пиппе, и мы отдалились.

– Еще вина? – спрашивает отец у Китти.

– Да, пожалуй. Оно восхитительно.

– Чилийское.

– Не корми собаку со стола, Ребекка. – Мама отгоняет Одри к ее корзинке.

Пиппа накрывает бокал ладонью.

– Кстати, о винах. Знаешь, кто вернулся в Винчестер, Бекка? Джо Лоусон.

Я роняю нож.

– Кто?

– Джо Лоусон.

– И что он? – Нервно поигрываю кольцом для салфетки. Помню его с детства, на нем выгравированы мои инициалы.

– Открыл новый винный бар на Площади… ну, не такой уж новый теперь.

Кольцо катится на другой конец стола.

– Тодд на днях водил туда клиентов, был очень даже доволен.

Китти успевает поймать кольцо на самом краю.

– А кто такой Джо Лоусон? – спрашивает мама, убирая мою едва тронутую тарелку. Почти вижу, как двадцать лет назад мать возвышалась надо мной со словами: «Ешь горох, Ребекка, или никакого мороженого, ясно тебе?»

Отец предлагает выпить по чашечке кофе.

– После полудня принимать кофеин не рекомендуется, – замечает Пиппа и на мгновение становится копией мамы, разве что без серебристых ниточек в светлых волосах.

– Брр! – фыркает папа. – А Джо, часом, не из твоих университетских друзей, Ребекка?

– Гм… – Я кусаю ноготь.

– Оказывается, в этом местечке, «Мезо Джо», можно арендовать подвал, – восторгается Пиппа. – Тодд хочет отметить там годовщину нашей свадьбы.

За столом воцаряется тишина.

– Простите. – Я со скрипом отодвигаю стул.

– Умница, – уходя, слышу, как Китти упрекает Пиппу.

Китти в полосатой пижаме сидит на краю моей кровати.

– Ты так и не рассказала Олли про Джо, да?

Качаю головой. Внутри просыпается странное, неприятное чувство.

– Встретишься с ним?

– Не знаю. Наверное, надо бы. – Понятия не имею, почему мы шепчемся. Мама с папой этажом ниже. – Интересно, почему он вернулся?

– Тут же вроде его семья жила?

– Да, но он совершенно не ладил с отцом.

– Тебе придется рассказать ему про Олли, – с сочувствием смотрит на меня подруга.

Меня переполняет вина. Китти права. Единственной ясной мыслью в моей голове во время похорон было, что место Джо здесь, среди друзей Олли.

Китти подтягивает колени к груди и обхватывает их руками.

– Вся эта фигня случилась давным-давно.

– Ага, – слабо киваю я.

– Постарайся не волноваться, Бекка. – Китти встает, говоря, что пора ложиться, но перед тем, как уйти, спрашивает: – Что думаешь насчет завтра?

– Завтра?

– Ты же на УЗИ идешь.

– Никак не привыкну, что внутри меня ребенок, – сознаюсь я, и мне стыдно, что совсем забыла про УЗИ. Все кажется нереальным. Я по-прежнему хочу верить, что вот-вот проснусь и увижу Олли рядом. Почувствую его руку на талии, и он меня поцелует, а потом скажет, что я всю ночь болтала во сне, наверное, мне снился кошмар.

Я так ворочаюсь, что едва не бьюсь головой о стенку и не падаю с узкой кровати. Из всех людей, которые могли вдруг оказаться тут, в Винчестере, почему вернулся именно Джо? Как я ему расскажу?.. Боже, Олли, как же я на тебя зла! Это ты всегда мог подобрать правильные слова. По щекам текут слезы. Мне плохо. Я скучаю. Боже, я так по тебе скучаю…

– Буду дома к половине седьмого, – написал он в последнем сообщении. – Прихвачу бутылочку вина по пути. Слушай, нам надо поговорить.

О квартирах, которые я ему показывала, или его терзала какая-то другая мысль? Знаю, что пообещала Китти забыть про это, но чем больше думаю про странный тон Олли, тем сильнее убеждаюсь, что дело нечисто.

Я делаю глубокий вдох.

Может, мне еще полгодика обходить «Мезо Джо» десятой дорогой? Вино мне все равно теперь нельзя, вот и отличный повод. Джо даже не узнает. Сейчас середина июня. Получится ли залечь на дно до тех пор, пока я не рожу под Рождество?

Встаю с постели и иду в ванную в другой конец коридора. Умываюсь холодной водой.

Джо Лоусон. Я не видела его больше десяти лет.

М-да уж, безнадега. И как тут спать?..

4

Бристольский университет, одиннадцать лет назад

Роняю библиотечные книги на кровать и сбрасываю туфли. Снизу доносится музыка. Похоже на Oasis. Кто там застрял в душе? Бросаю взгляд на прикроватную тумбочку – будильник показывает четыре часа дня. Сто процентов, там Джейми, чертов ленивец.

Ложусь на постель, уставшая после вчерашнего. Мы с Олли пошли гулять и перекусить, а в итоге плясали до трех утра в ночном клубе «Лизард лондж».

Мы встречаемся уже почти десять месяцев. Вспоминаю день, когда я села рядом с ним за парту. Я надела мини-юбку и ковбойские сапоги; чистые волосы блестели и струились по плечам. Дело было зимой, во время второго семестра.

– Видела, как вы вчера играли, – сказала я, пытаясь отдышаться после рывка к заветному месту. – Вы как «Роллинг Стоунс», только круче.

– Ребекка, вы хотите с нами чем-то поделиться? – поинтересовался наш преподаватель, мистер Симпсон.

– Нет, простите, – буркнула я.

Но потом заметила, что Олли поглядывает на мои ножки. Все-таки с мини-юбкой я не прогадала, пусть и чуть не отморозила пятую точку. Олли вскинул бровь, а потом что-то нацарапал на листке бумаги и подвинул записку ко мне. «И тебе не холодно? P.S. Хочешь выпить вечерком?»

Мое сердце екнуло. Я была готова вставить этот клочок бумаги в рамочку и сохранить навечно.

На первом свидании Олли рассказал, что намерен стать журналистом, поп-звездой, джазовым или классическим пианистом, а может, романистом. Или всем понемногу, рассмеялся он. Я говорила, что не представляю, чем заняться после университета. Надеюсь сообразить в процессе.

Потом Олли проводил меня в общежитие. С ним было так легко, словно мы годами знакомы. Мы поговорили, каково это – впервые уехать из дома. Я рассказывала, что счастлива, что наслаждаюсь свободой и независимостью. Что всегда чувствовала себя белой вороной в семье, где мама и сестра предпочитали спорт, а я была приверженцем искусства. Поделилась воспоминанием, как мама подарила мне на восьмилетие ракетку фирмы «Слезинджер» – в надежде, что я покорю головокружительные высоты Уимблдона.

– Она записала меня на занятие с клубным тренером, Кенни. Олли, ты бы меня видел… Я не к мячу бежала, а от него.

Олли улыбнулся, а потом сказал:

– Мой отец – жуколюб.

– Кто?.. — удивленно переспросила я.

– Жуколюб. Энтомолог. Можешь начинать смеяться.

– Прости, я не понимаю, о чем ты.

– Стыдоба! Мой отец работает исследователем жуков. Ты разве не знала, что существует миллион с третью известных науке видов и что насекомые составляют более двух третей всех известных организмов…

– Не знала, прости. – Я шлепнула себя по бедру. – Ох, и чем я всю жизнь занималась?

– И они появились на планете около четырехсот миллионов лет назад.

– Ого.

Олли глянул на меня.

– Мой папа ученый, так что с ним не поболтаешь просто так. Он живет в своем крошечном мирке. Его не интересует моя музыка, чем я занимаюсь в Бристоле. Только среда обитания долгоносиков. Да вообще, – произнес Олли, словно до него только что дошло, – он, черт возьми, понятия не имеет, кто я такой!

Олли смеялся, но я все равно видела, что такое отношение отца его глубоко ранит. Именно тогда я и почувствовала – между нами что-то произойдет.

– Я так хорошо провел время, – сказал Олли в конце свидания, приблизив свое лицо к моему. – И почему мы раньше не додумались?..

– Ох, и чем ты всю жизнь занимался? – рассмешила я его.

Мы поцеловались у общежития. И этот поцелуй был настолько многообещающим, что перед сном я позвонила Китти со словами, что встретила мужчину своей мечты.

Жить вместе мы с Олли решили на втором курсе. Поэтому мы и трое наших сожителей, Сильви, Джейми и Дэн, нашли домик в районе Клифтон, на площади Виктории, с высокими потолками, дешевыми люстрами, ветхими коврами и единственной, очень сырой ванной. Комнаты мы поделили следующим путем – вытаскивали бумажки из шляпы. Сильви вытянула самую просторную. Она изучает экономику производства. Сильви у нас любит панковский стиль: яркие футболки, узкие джинсы, выкрашенные хной длинные волосы, черная подводка и тяжелые черные ботинки. Вдохновившись ее примером, я покрасилась в черный, но вымыла краску, когда Олли спросил, что я с собой сотворила. Волосы у меня насыщенного каштанового цвета, длинные и густые, а еще от природы вьются.

– Именно на них я и обратил внимание первым делом, Бекка. Ну и на ножки, конечно.

Мне досталась спальня с видом на зеленый парк. Комната Джейми – напротив. В университете он изучает историю. Дэн с нами больше не живет – слинял на прошлой неделе, не заплатив свою долю, и теперь мы в поиске нового соседа.

Ох, и долго кто-то плещется в душе… Иду разведать обстановку. Только собираюсь постучать и поторопить этого «кого-то», как дверь распахивается, и из ванной выходит высокий парень с влажной темной шевелюрой и пушистым розовым полотенцем вокруг бедер.

– Приветик, – говорит он. В серых глазах мелькает улыбка. – Я Джо. Джо Лоусон. Приятно познакомиться. Мне Олли ключи дал.

Приятно познакомиться? Ты вообще кто?

– На тебе мое полотенце, – возмущаюсь я, стараясь не глазеть на его обнаженный торс.

– Ох, прости. – Он тут же стягивает полотенце и протягивает его мне. – Я еще вещи не распаковывал.

Раскрыв рот и сжав в руке злополучное полотенце, наблюдаю, как он уходит. «Великолепное тело», – проносится мысль, прежде чем я, опомнившись, выкрикиваю ему вслед:

– Прости, но ты кто такой?

– Знаешь, Олли, мог бы и предупредить, – говорю я на нашем соседском собрании в местном пабе тем же вечером.

Олли скрещивает руки на груди.

– Ой, ну хватит, Бекка, какая проблема?

– Проблема в том, что мы, – обвожу рукой Сильви и Джейми, – его не знаем! Не стоило ли сперва спросить нас?

– Нам срочно нужен был сосед, – парирует Олли.

– Да, но мы все имеем право высказать мнение.

Я жду поддержки со стороны Сильви, однако она молчит.

– Джо не нравилась его старая берлога, – продолжает Олли, – поэтому я решил оказать нам всем услугу и пригласить его.

– Слушай, Бекка, – вступает в разговор Джейми, – я успел перекинуться парой слов с Джо, и он кажется вполне нормальным.

– Вы в курсе, что он мое полотенце брал?

– О нет! Какой ужас!.. Мне он тоже кажется вполне нормальным, – присоединяется Сильви, а потом уходит к бару со словами, что нам всем надо еще выпить. – И вообще, он горяч! – восклицает она, обернувшись.

– Именно. Вот Сильви не жалуется, – подытоживает Олли. – А ты всем доволен, Джейми?

– Да поздно уже его спрашивать!

Спор уже касается не Джо, а скорее того, что Олли иногда не понимает, почему я злюсь.

– Он так и будет девчонок притягивать, – размышляет Джейми, стараясь разрядить обстановку. Джейми носит очки. Лицо у него круглое, как шар для боулинга, а живот напоминает надувной батут. Да, быть тощим – это не его. Девушки видят в нем плюшевого медвежонка, а не такого мачо, как Джо Лоусон.

– Он в регби играл, вроде за сборную графства, – соглашаясь с Джейми, добавляет Олли.

– Заметно, что парень качается. – Вернулась Сильви с выпивкой. Я хватаю пиво, злая, что остальные так легко повелись. – Ну хватит, Бекка, нам надо платить за дом, и я уверена, что мы с радостью узнаем Джо поближе, – продолжает Сильви, доставая из заднего кармана джинсов мятую пачку «Мальборо».

– Да ты всего-то хочешь к нему в постель попасть. Вот весело будет. Отличная атмосфера в доме.

– Вы с Олли вместе, – она пожимает плечами, – и я не жалуюсь.

Черт, а ведь она права. Я откидываюсь на спинку, понимая, что своего не добьюсь. Да и вообще, этот Джо уже въехал; что теперь – выкинуть его чемодан из окна и сменить замки? Ну ладно… может, стоит дать ему шанс.

Мы с Олли возвращаемся домой через площадь.

– Он был голый.

– Бекка, да брось ты это полотенце.

Я смеюсь.

– Вот Джо именно так и сделал. Ты бы видел его мышцы.

– У меня они тоже есть, – сгибает руку Олли.

– Ты их хорошо прячешь… Осторожно, Олли, у тебя появился соперник!

Он хватает меня за руку, разворачивает к себе лицом.

– Бекка, ты права. Я сперва должен был спросить.

– Ой, слушай, я тоже погорячилась. Знаю, что иногда завожусь из-за ерунды.

– Правда? – Он, смеясь, обнимает меня. – Как загладить вину?

– Хм… Дай-ка подумать… Хочу массаж ног и крем-брюле в постель…

– Как насчет пораньше лечь?

Мы целуемся.

– Пожалуй. Мне надо бы выспаться.

Олли вскидывает бровь.

– А кто говорит про сон?

– Еще раз, какой у Джо профиль? – спрашиваю я, пока Олли открывает входную дверь.

– Медицина, – отвечает за него Джо, одетый в джинсы и белую рубашку. – Простите, подслушал… Комната отличная. Спасибо, что пригласил, Олли.

– Без проблем, все норм.

– Ребекка? – Джо упирается ладонью в дверной косяк. Есть в этом парне нечто высокомерное, так и тянет отпустить ему пощечину.

Я снимаю куртку.

– Да?

– Ты не против, что я здесь?

Улыбаюсь как можно шире.

– Никаких проблем.

– Здорово.

– Собрался в какое-нибудь клевое местечко? – спрашивает Олли, словно обеспокоенный папаша.

– Погуляю, – следует туманный ответ. – Встречусь с парой друзей. Увидимся завтра… если вы оба, конечно, не захотите присоединиться.

– Нет, спасибо, – произношу я прежде, чем успеваю заметить сомнение в глазах Олли.

– А где Олли? – интересуется Сильви, заходя на кухню, где я в одиночестве гадаю, что же случилось с планами лечь пораньше и сделать мне массаж ног.

– Ушел. С нашим новым соседом.

– Так что, теперь тебя не возмущает его присутствие? – удивляется она.

– Да, нормально. – Я потягиваюсь. – Ладно, спать пора.

– Бекка? Что случилось? – Подруга все же замечает мое недовольство.

– Ничего.

– Бекка?

– Просто Олли…

– А что с ним?

– Ты заметила, что он, в общем-то, почти все время делает именно то, что ему заблагорассудится?

– Ага! – смеется Сильви. – А ты нет? Думаю, это потому, что он милый, забавный и играет в группе. Вот и уверен, что ему такое право даровано свыше или как-то так, и это правда. – Она открывает один из шкафчиков над раковиной, достает буханку нарезанного хлеба. – Тостик?

Качаю головой.

– Олли иногда поступает не думая, вот и все. Как большинство парней… по крайней мере, тех, с которыми я встречалась. Прости, что промолчала тогда, ну, про Джо. Был бы он прыщавым гиком или ботаном в огромных очках…

– То ты бы меня поддержала, да. У него действительно отличное тело, – признаю я с улыбкой.

Сильви отодвигает стул.

– Именно. Не каждый день в нашу жизнь входит такой лакомый кусочек. Дэн-то был не шедевр, да и еще у меня чипсы таскал.

Смеясь, рассказываю, что он тырил у меня «сникерсы».

– Олли тебя любит, ты же знаешь.

– Наверное.

– Никаких «наверное».

– Спасибо, Сильви.

Целую ее на ночь, а потом иду наверх. Прохожу мимо бывшей спальни Дэна. Дверь закрыта. На мгновение меня охватывает соблазн ее открыть, посмотреть, как выглядит комната. Почему у меня зарождается смутное подозрение, что приезд Джо вот-вот перевернет жизнь в нашем доме с ног на голову?..

5

Светит солнце. Чудный теплый летний денек, но я уже скучаю по Китти.

– В Лондоне, Бекка, ничего не меняется, – заверяла она, пока мы со слезами на глазах прощались. – Когда ты вернешься, я все еще буду жить около Эрлс-Корт и рассказывать проблемным подросткам, что им делать дальше, хотя сама понятия не имею, что делать мне. Джейми точно так же будет встречаться со своей ужасной Амандой, а Сильви по-прежнему будет спать с начальником… или уже нет… В общем, она у нас единственный слегка непредсказуемый элемент, но можешь быть уверена – я все еще буду ходить на кошмарные свиданки.

Китти рассказала мне о последней, с Ричардом, которого мы кратко называли Дики. Мало того что у него было три волосины, так последней каплей стали его слова о том, что лучшим фильмом всех времен и народов он считает «Сестричка, действуй».

– Все у тебя будет в порядке, правда, – сказала Китти, обнимая меня.

– Спасибо, — прижала я ее к себе, – огромное спасибо.

Мама записала меня на УЗИ в родильном отделении местной больницы на полдень. А я даже не могу взяться за разборку вещей. Так и смотрю на все коробки и чемоданы. Это странно – снова вернуться в старую комнату. Напротив меня на стене висит рисунок в рамке – холм Святой Екатерины, который я нарисовала в восьмилетнем возрасте. Словно наяву вижу свой мольберт возле коробки с карнавальными костюмами и как я в красной кофточке смешиваю акриловые краски. Касаюсь шкафа и представляю, что в нем до сих пор висит лаймовое с красным платье в стиле «фламенко». В этом платье я поцеловалась со своим первым парнем, Хавьером, на празднике в честь десятилетия Китти. Хавьер был испанцем и не видел на один глаз – еще маленьким въехал на велосипеде в куст с шипами. Пиппа говорила, что он не считается за парня, потому что не может меня рассмотреть.

Раньше на стенах были пастельные обои «Лаура Эшли». Я выбрала те, что со светлыми бутонами роз и каймой в тон, однако сейчас стены выкрашены светло-зеленым, а односпальную кровать украшает вышитое стеганое одеяло. На тумбочке – глянцевые журналы про сельскую жизнь и садоводство и бутылочка минеральной воды. Как будто в комнате для гостей.

Я вдруг понимаю, что направляюсь в спальню Пиппы, где вчера ночевала Китти. Когда мы с Олли на редких выходных выбирались к моим родителям, то тоже располагались там, ведь у Пиппы достаточно места для двуспальной кровати. А еще у Пиппы стоит раковина – изначально ее комната была кухней. Я завидовала каждый раз, как слышала, что сестра чистит зубы, а потом сразу прыгает в постель. Мне же приходилось тащиться в другой конец коридора, в холодную ванную, где тусовались длинноногие пауки. Возвращаясь обратно, я мельком видела блестящие медали и кубки сестры, стоящие на книжной полке рядом с кроватью, и плакаты с Андре Агасси[1] на стене. Пиппе и правда надо больше места, рассуждала я. Когда я однажды осмелилась пожаловаться, что моя комната меньше, мама начала спорить: мол, зато у меня окно выходит на сад (у Пиппы – на шумную магистраль), а еще вдалеке видно прекрасный холм Святой Екатерины. Я выглянула в окно и решила, что вид и правда особенный. Думаю, именно это и вдохновило меня рисовать пейзажи. На самом деле на тесноту мне было плевать, а вот раковина…

Начинаю распаковывать чемоданы и коробки, но так и не касаюсь единственной коробки. Там внутри – те вещи, которые я складывала отдельно, пока мы освобождали квартиру. Те, что я хотела держать рядом. Рукопись Олли. «Осталось написать краткое содержание, проработать кульминацию и решить, кому отправить текст», – воодушевленно сказал он, когда я спросила (в хорошем настроении), как у него дела.

Я не готова прочесть эту рукопись, но однажды обязательно за нее возьмусь. Еще оставила темно-синий джемпер, который он всегда носил дома, программку службы с речью Саймона, что мне распечатали, диск Шуберта, подборку фотографий, включая мой любимый свадебный снимок в антикварной серебряной рамке – на нем мы танцуем. Я заталкиваю коробку под кровать и ставлю на тумбочку другую фотографию, где мы во Флоренции, во время медового месяца.

Когда мы с мамой входим в клинику, оттуда как раз выходит пара. Держатся за руки. Представляю, как они возвращаются домой и прикрепляют снимок к холодильнику. Слышу, что они обсуждают, стоит ли в следующий раз узнать пол ребенка.

– О, нас! – восклицает пара, сидящая рядом с нами, когда приглашают следующего.

Бросаю взгляд на маму. Она надела модное платье в красный горошек и кожаный пояс с застежкой из двух маленьких сов. Могу поклясться, что этот пояс у нее с моего рождения. Напротив усаживается запыхавшийся молодой человек. Он снимает солнцезащитные очки и сообщает жене или девушке, что оплатил парковку на пару часов.

Здесь должен был быть Олли.

Я зажмуриваюсь и словно наяву вижу нас с ним на отдыхе в Испании, два года назад. Мы загораем на песчаном пляже, глядим, как детишки в полосатых купальниках и шортах цепляются за руки отцов. На мне бирюзовый бикини; на Олли – плавки с тропическим рисунком. Рядом с нами на покрывале в красно-белую клетку сидят отец и сын, вокруг них разложены остатки пикника. Мальчику, наверное, лет пять. У него пухленькие щечки и ослепительно-светлые волосы, как у отца.

– Папочка, – спрашивает он, выстраивая замок из песка, – а сколько в море волн?

Отец садится прямо, смотрит на океан.

– В нем бесконечно много волн, – отвечает он, – и так будет всегда, Фредди, даже когда нас уже давным-давно не станет.

Мы с Олли глазеем на отца, а потом поворачиваемся друг к другу. Я знаю, что мы думаем об одном и том же.

– Я хотел бы однажды завести семью, – говорит он, откладывая газету.

– И я, – укладываю руку Олли себе на талию.

– Я хотел бы мальчика.

– Я хотела бы девочку.

– Тогда нам лучше завести двоих или троих детишек.

– Ну… – перекатываюсь на живот и вручаю Олли тюбик крема для загара. – Тогда скоро пора начинать.

– Хм, – смеется Олли и, расстегнув мой купальник, принимается втирать крем в спину. – Что мы здесь делаем, а? – шепчет он мне на ушко. – Почему бы нам не… ты поняла…

Вскоре мы, похватав книжки и полотенца, бежим по пляжу к нашему домику.

Слышу имя. Но вызывают не меня.

Мама ерзает. Явно хочет что-то сказать.

– Ребекка, насчет вчерашнего сообщения Пиппы…

– Все нормально. – Я тянусь к столику за потрепанным номером журнала «Отдохни».

– Дело в том, что… – Мама делает глубокий вдох. – Будет сложно, и мы с твоим отцом, ну, мы действительно переживаем, ведь мы стареем, и…

– Мам, все нормально, я понимаю. Спасибо, что вообще меня приняли.

Мамин телефон вибрирует. Тодд купил ей «Блэкберри». Срочная эсэмэска от Пиппы о том, что случилась трагедия: протекла стиральная машина, может ли мама забрать детей из сада?

– У нас мобильные телефоны запрещены, – с каменным лицом сообщает женщина из регистратуры.

Мама шепчет, что выйдет на улицу. Позвонит Пиппе, просто скажет, где находится.

– Я на минутку, – заверяет она.

Я ложусь на кушетку. Мне очень хочется в туалет.

– Вы сегодня одни? – интересуется медсестра, представившаяся Сандрой.

На вид она примерно моего возраста. Темные волосы собраны в практичный хвостик. Аккуратную талию стягивает эластичный пояс.

– Вот что замечательно в нынешних технологиях, – продолжает Сандра, подготавливая инструменты. – Вы получите снимок, так что сможете показать ему потом. Так, – смазывает она мой живот гелем, – может быть немного холодно.

Если бы Олли был здесь, я рассказывала бы ему, как холодно. Аж до костей продирает. Но его здесь нет.

– Процедура всегда заставляет понервничать, – говорит Сандра, чувствуя мой страх. – Одновременно и захватывающе, и волнительно. Естественно.

Сжимаю кулаки, чтобы сдержать слезы.

– Теперь можно посмотреть на экран.

Сандра указывает на нечто крошечное в окружении воронки. Да нет, это не может быть ребенок. Я даже не вижу, что там. Закрываю глаза, не в силах слушать дальше.

Вдруг это девочка? Олли хотел мальчика. Но если родится мальчик, он может быть совершенно не похож на Олли. Что, если так и получится? Я все время буду искать в нем черты Олли, пытаться разглядеть в карих глазах тепло, родинку на левой щеке, что я так любила, улыбку, которая могла растопить самое черствое сердце. Я отдала бы этого ребенка за возможность вернуть прежнюю жизнь. Отдала бы все, чтобы снова увидеть Олли. Знаю, наш брак не был идеальным, но как только кто-то уходит…

Поднимаю взгляд на потолок, начинаю считать на нем точки. Этот ребенок изо дня в день будет напоминать о случившемся. Возможно, я буду на него кричать. Злиться, что он не Олли. Возможно, не смогу о нем заботиться. Любить. Я буду плохой матерью. А как иначе?..

Внутри что-то взрывается. Кто-нибудь, остановите это все! Пожалуйста!

Я закрываю уши ладонями.

Вижу гроб у алтаря.

Слышу слова полицейского.

Мой ребенок – наш – не будет знать собственного отца. Слышу крики. Дверь распахивается. Кто-то хватает мою ладонь, кто-то удерживает мои руки. Кто-то укачивает меня, как дитя.

– Олли! – кричу я.

Открываю глаза и вижу маму, которая отчаянно пытается не заплакать. Она отстраняется, однако по-прежнему сжимает мою ладонь. Стоящий рядом доктор велит мне дышать, дышать глубоко. Только тогда я осознаю – все крики исходят от меня.

– Вот ножки, – говорит Сандра.

Смотрю на экран, где она показывает ручки, шейку, изгиб спины. Странно, теперь мне спокойно. Представляю, как Олли надевает очки, щурится на монитор. Слышу, как он говорит, что ничегошеньки не видит, только пятнышки.

– Смотрите, а вот сердце, – указывает Сандра на экран.

Внутри меня живет крошечный мальчик или девочка с бьющимся сердцем, частичка Олли; сражается за возможность быть желанным и любимым.

– Он идеален, – вздыхаю я.

– О, вы думаете, у вас мальчик? – спрашивает Сандра с мягкой улыбкой.

– Интуиция. – Я со слезами на глазах поворачиваюсь к маме. – Кажется, пора тебе начинать вязать что-нибудь голубенькое.

6

Начало июля, две недели спустя после УЗИ, я завтракаю с родителями на кухне.

– Ты же наденешь очки, когда сядешь за руль, правда? – обращается к папе мама, оптимистично одетая в одежду для тенниса.

– Ой, не нуди, – отвечает отец, не отрываясь от спортивной странички газеты. Он ярый фанат Уимблдона и просматривает расписание игр.

Сегодня отец едет в Брайтон, на встречу со своим перекупщиком фарфора, мистером Пулленом. Уйдя на пенсию, отец страстно полюбил фарфор девятнадцатого века. Мама как-то поделилась со мной радостью, что коллекционерство его отвлекает от каждодневных вопросов об обеде. На прошлой неделе папа репетировал передо мной речь для «Содружества старших жен». Очевидно, он произвел впечатление, особенно рассказом о раннем Милтоне с поддельными Севрскими метками и круглыми ручками, которые он так обожает. Однако во время презентации разыгралась целая сцена: пожилая леди свалилась со стула. Приехала «Скорая», но, к счастью, все обошлось.

– Наверное, ты ее слишком разволновал, – предположила я, стараясь не рассмеяться. – Одна из твоих чашечек с блюдцами довела ее до восторженного обморока.

После завтрака убираю посуду в посудомойку. Отец отчитывает меня за то, что я туда сунула ножи с деревянными рукоятками.

– Ничего страшного, – возражает мама. – Они уже старые.

– И кофейные кружки туда совать не надо. – Отец выхватывает ее у меня из рук. – Они от этого тускнеют, понимаешь! – взмахивает он кружкой. – И портятся. О, и бога ради, никогда не ставь туда хрусталь!

– О'кей, хорошо, – бормочу я.

Сообщив напоследок, что вернется как раз к матчу Федерера, папа берет пустой потрепанный чемоданчик и в приподнятом настроении уезжает. А мы с мамой, словно два заговорщика, загружаем кружки и ножи обратно.

– А вот насчет хрусталя он прав, – говорит мама. – Свадебный подарок…

Затем она вручает мне список, говоря, что я окажу ей огромную услугу, если сумею купить продукты для ее званого ужина сегодня вечером, куда я тоже, кстати, приглашена. После клиники лед между нами тронулся, однако про Олли мы так и не поговорили. Мама и папа спрашивают, как я себя чувствую, как мне спалось, какие планы на день, но никто не может заставить себя упомянуть его имя. Еще я заметила, как наши с Олли фотографии исчезли или оказались в других местах. Свадебный снимок, где мы режем торт и смеемся, переехал с каминной полки на подоконник и теперь наполовину прячется за шторой. Фото с нашей помолвки, сделанное на «Лондонском глазе»[2], теперь скрыто за снимком Тодда с близнецами в небольшой лодочке.

– Бекка?

– Да? – отзываюсь я рассеянно.

Мама берет ракетку и жестяную банку со старыми мячиками.

– Мне пора. Занесешь белье в дом, если начнется дождь, ладно?

– Ага, конечно.

Она по-прежнему на меня смотрит.

– Увидимся, – произношу я, наливая очередную чашку чая, а потом сажусь за стол и беру в руки папину газету.

– Осторожно с кружкой, – замечает мама. – Останутся следы на деревянном столе.

Когда за ней закрывается входная дверь, я с облегчением выдыхаю. Наконец-то я одна, и никто меня не отчитывает. Звонит мобильный. Отвечать не хочется, но это Глитц.

– Ну, пока что никто никого не убил, – сообщаю я, когда он спрашивает, как дела. – Как там с Марти?

– Дело идет к разводу. Из-за нее сработала сигнализация. Знаешь, полиция приехала просто невероятно быстро.

Сходив за покупками в супермаркет «Сэинсбериз», где я в основном пряталась между рядами, чтобы не наткнуться на родительских знакомых, я иду в сторону «Мезо Джо». Он располагается на площади, неподалеку от собора. Встречусь с Джо сегодня, покончу с этой необходимостью. Он имеет право знать про Олли.

Я не видела его больше десяти лет. Почему он уехал из Бристоля и ничего не сказал? «Друзья так просто не исчезают, – с болью поделился со мной Олли. – Наверняка что-то случилось».

Почему Джо вернулся сюда? Как он теперь выглядит? Представляю его густые темные волосы, цепляющие серые глаза. Олли был спокойным и разговорчивым; Джо заговаривал только тогда, когда считал нужным, и мог заткнуть одним лишь взглядом. Улыбался он редко, зато тогда выражение его лица менялось настолько, что всех будто озаряло светом.

Чем ближе Площадь, тем становится страшнее. Лет пять назад Джо позвонил. Мне было двадцать шесть, я работала на дому иллюстратором. Как раз выбежала в магазин за молоком, а когда вернулась, увидела красный огонек автоответчика. Сообщение Джо записал странное. Говорил, что нашел нас, оставил несколько своих номеров. Он работал в Лондоне в каком-то винном магазине. Я очень сильно удивилась – и удалила сообщение. Решение далось мне нелегко. Я весь день думала, но в конце концов поступила как трусиха. Боялась, что Джо вернется в нашу жизнь, что это будет напоминать мне о прошлом. Чувствовала себя ужасно виноватой, что не рассказала Олли про звонок Джо, но мы только год как поженились и жили счастливо; я эгоистично хотела избавиться от малейших угроз этому счастью.

У перекрестка Баттер-Кросс вижу группу разодетых в шорты и сарафаны туристов, которые фотографируют все вокруг.

– Был возведен в пятнадцатом веке… – вещает пухлая и кудрявая женщина-экскурсовод. – Как видите, он установлен на постаменте, состоящем из пяти восьмиугольных ступеней…

Чем ближе «Мезо Джо», тем сильнее мне хочется убежать прочь, однако что-то побуждает двигаться вперед.

Часть улицы у банка «Ллойдс» отгорожена.

– Выше нос, милая! Может, все и обойдется! – машет мне одетый в ярко-желтый жилет и такую же каску строитель, перекрикивая шум, а потом подмигивает.

«А может, и нет, – произносит голос в моей голове, ясный как божий день. – Может, я только что свалился в выгребную яму или обнаружил, что застрял рядом с тобой во время двадцатичетырехчасового перелета, недоумок».

Я замираю как вкопанная. Из всех моих знакомых только Олли использовал слово «недоумок». Осторожно свернув за угол, я прохожу мимо парня с дворнягой, которые расположились у булочной. Прибавляю шаг.

«Поговори с ним, Бекка. Он же не прокаженный. Бедняга умирает от голода».

Мимо меня спешат люди. Конечно, мне все это кажется. Господи, ну я и дура.

«Ничего тебе не кажется. Иди и поговори с ним», – настаивает знакомый голос.

Я мешкаю, проверяю в сумочке кошелек. Нервно оглядываюсь.

Бездомный парень сидит на спальном мешке. Грязные волосы, небритое лицо, развязанные шнурки…

«Он нормальный, Бекка, ему просто нужна ванна, – продолжает голос, – хорошенько отмыться».

Олли действительно так сказал бы. Мне страшно. Я схожу с ума. Так и стою, оцепеневшая, посреди тротуара, мешаю прохожим.

Невозможно. Это не Олли.

И вдруг я понимаю, что иду обратно к бродяге с собакой. Опасливо на него поглядываю. Под грязью скрывается красивый голубоглазый парень, наверное, ровесник.

– Все норм? – говорит он. – Доброго дня.

Денег не просит.

Я интересуюсь, как зовут собаку. Парень поднимает на меня потеплевший взгляд.

– Нудл. Его можно погладить. Он не кусается.

Я глажу Нудла. Не знаю, что еще сказать.

– Вы голодны?

– Убил бы за бифштекс.

Смотрю на него, отчаянно желая узнать, как он оказался на улице. Говорю, что сейчас вернусь.

– Вот, – протягиваю ему пару корнуоллских пирогов с мясом, которые купила в булочной. – Не бифштекс, конечно, но я попросила девушку их подогреть.

Парень с благодарностью принимает угощение и первым делом дает кусочек Нудлу. Сдачу с пятифунтовой банкноты я кладу в его пластиковый стаканчик.

– Он сказал, что вы ангел, мировая девчонка.

Наверное, мне послышалось.

– Простите? Кто сказал?

– Как грубо, я же не представился. Джеймс. Вы можете звать меня Джим, – добавляет он, словно это огромный комплимент. – Не бойтесь. Вы недавно кого-то потеряли, так?

Взгляд Джима меня пугает.

– Откуда вы з-наете? – заикаюсь я.

– Потому что он сидит рядом со мной.

– Он хочет с вами поговорить, – произносит Джим, когда я возвращаюсь.

Я минут пять бродила туда-сюда по главной улице и уговаривала себя убраться подальше. Да я же первая доказываю, что призраков не бывает. И ангелов-хранителей тоже. Конечно, приятнее думать, что за нами кто-то приглядывает, но это неправда. Бред. И все же… вот она я, топчусь на месте.

– Он спрашивает, почему вы не верите, что он здесь.

Это странно. Уходи, Бекка.

– Потому что он умер! Он мертв…

Парня эта «мелочь» будто бы и не волнует.

– Он в порядке. С ним все хорошо. Он скучает.

Я заливаюсь слезами.

Присаживаюсь на корточки рядом с Нудлом, а Джим продолжает:

– Он говорит что-то про ребенка. Что извиняется, и что вам необходимо беречь себя… Вы понимаете, о чем он?

Я кусаю ноготь. В груди гулко колотится сердце. Джим наверняка просто видит, что я беременная.

– Мне пора, – бросаю я, не желая больше слушать.

Парень смотрит на меня с усмешкой.

– Что смешного?

– Олли говорит, что вы всегда кусаете ногти, когда нервничаете.

– Пока.

Собираю пакеты с покупками, твердо намеренная уйти и уже не возвращаться. Это же полное безумие. Я на такое не поведусь. А потом вдруг замираю. Откуда он узнал имя Олли?

– Он просит вас купить себе новое платье или типа того, – крикнул мне Джим. – Не то джинсы скоро лопнут.

Опускаю взгляд. Пуговица вот-вот отлетит.

– Он сказал, что вы мне не поверите, решите, что это все бред.

Губ касается слабая улыбка. Я размашисто шагаю обратно.

– Не надо мне морочить голову.

– Я не морочу, клянусь.

– Все это очень странно.

– Добро пожаловать в мой мир, – улыбается Джим. – Я не просил о способности слышать голоса, никогда не верил в подобную фигню и, если хотите знать правду, вполне бы без этого обошелся. Но такова жизнь. – Он смиренно пожимает плечами, словно судьба ему досталась не из легких. – Никогда не был в этом городе. Нам с Нудлом захотелось сменить обстановку, да, старичок? – Джим вгрызается во второй пирог. – Теперь ясно: вы – причина, по которой я здесь.

– Скажите ему, что я его люблю, – шепчу я. – И скучаю.

– Не-а, никак, – говорит Джим, проглотив кусок.

– Почему? Почему нет?

– Скажите ему сами.

В полушоковом состоянии я тупо гляжу на тарелку с банановым сплитом. Словно зачарованная, оглядываю кафе. Как я сюда попала?.. Не помню, что заказывала этот сплит. Мне же даже бананы не нравятся.

– Простите, – произносит официантка, как только я направляюсь к выходу. – Вы не заплатили.

– Ох, точно. – Иду к кассе и выуживаю мелочь дрожащей рукой. – Извините. Сколько?

– Четыре девяносто пять.

«Обдираловка», – произносит голос у меня в голове.

Только собираюсь уйти, как меня вновь окликает официантка.

– Ваши покупки?.. – Она обводит рукой пакеты возле столика.

Надо вернуться домой, обдумать, что произошло этим утром. Сегодня мне явно нельзя видеться с Джо.

Прохожу мимо булочной. Джима со спальным мешком и Нудлом там уже нет. Исчезли.

Может, я их выдумала? Я схожу с ума?..

7

На следующий день я, как и советовал Олли, примеряю зеленый сарафан для беременных. С Джо увижусь после.

Вчера, так и не съев банановый сплит, понеслась домой. А там взлетела по лестнице и уселась на кровать с ноутбуком. Я погуглила слово «медиум», просмотрела тонну информации про парапсихологические явления и людей, которые могут общаться и передавать сообщения покойных их живым родственникам. Еще я увидела предупреждения, что в этой сфере есть куча мошенников, поэтому надо быть начеку. Когда мама постучала в дверь, я рывком захлопнула ноут.

– Все в порядке? – спросила она.

– Да, просто чудесно, – ответила я, раздосадованная, что чуть было не поверила Джиму. Представляю реакцию родителей, расскажи я им про эту загадочную встречу. Мама назвала бы меня сумасшедшей. Впрочем, я сама уже начинаю так думать.

Смотрю на свое отражение в зеркале; колеблюсь, не зная, спросить его или нет… Кусаю губу, грызу ногти.

– Олли, как тебе это платье? – шепчу я.

«Великолепно», – произносит голос в моей голове.

Упираюсь ладонью в стену примерочной, чтобы не упасть.

«Цвет тебе к лицу», – продолжает он.

По спине пробегает холодок. Я оглядываю кабинку, даже под стулом проверяю. Отдергиваю шторку. На меня изумленно смотрит продавщица. Снова задергиваю шторку и глубоко вдыхаю.

– Вам помочь? – спрашивает девушка.

Я зажимаю рот ладонью. Наверное, она меня слышала.

«Милое платье, – говорит снова голос. – Ты красотка».

В исступлении сдергиваю с себя сарафан, а потом натягиваю обратно, не зная, чему верить.

– Сколько он стоит? – спрашиваю я хозяйку магазина. У нее безумно кудрявые светлые волосы, и вообще она кажется знакомой.

– Ребекка?

– Анни?

Мы смеется, словно подтверждая, что узнали друг друга с минут пять назад, но на всякий случай не подавали виду.

– Ребекка Харт! – Она бросается меня обнимать.

Это красавица Анни Стоунер, моя школьная подруга, гений математики и великолепная гимнастка. Она могла пролететь над синими матами, выполнив серию сальто и кувырков, от которых у меня на глаза наворачивались слезы. Анни ушла из нашей школы в тринадцать лет, когда ее отца-военного отправили за границу.

– Твое заведение? – интересуюсь я.

Стильный магазин одежды для беременных, с деревянным полом и белыми полочками, где можно найти туники и футболки любых цветов. Посреди зала стоит витрина островного типа с круглой вазой розовых лилий.

– Ага. Открыла пару лет назад, вот-вот разорюсь. – Анни обводит рукой пустынный магазин. – Ты беременна? Хотя глупый вопрос, – добавляет она, закатив глаза. – На котором месяце?

– Чуть меньше четвертого.

– Первый раз? – Она ныряет в примерочную и возвращается с подушкой. – Попробуй вот с этим. Ну, давай, – подталкивает она меня, заметив сомнения.

Я приподнимаю платье, засовываю под него подушку, а потом поворачиваюсь боком. Напоминает, как я в двенадцать лет запихивала в лифчик носки.

– Поверить не могу, что стану такой огромной, – изучаю я свой профиль.

– О да, и если повезет, получишь прочие бонусы вроде варикоза, – хрипло смеется Анни.

– А у тебя сколько детей?

– Двое. Эми и Белла. Шесть лет и четыре года. Рановато я начала! И о чем только думала! – Она корчит недовольную рожицу. – А ты? Совсем не изменилась!

«Ой, неправда, – произносит голос. – Я видел старые школьные фотки, ты там с двумя косами и похожа на поросенка».

Я вдруг впервые улыбаюсь.

– Бекка?

– Да?

– Ты как, погостить заехала? – спрашивает Анни с блеском в голубых глазах.

– Э-э… долгая история.

Она выжидает, понимая или, по крайней мере, надеясь, что рассказ будет интересный.

В магазин входит молодая женщина в леггинсах, шлепках и цветастой кофте. В руке – стаканчик кофе.

– Слушай, у тебя покупатель, – замечаю я, с облегчением скрываясь в примерочной и роняя подушку.

– Покупатель? Не говори глупостей. Это Люси, она тут работает, – восклицает Анни.

– А, точно!

Задергиваю штору и с трудом пытаюсь влезть обратно в джинсы.

– Найдется время на чашку кофе или быстрый перекус? – спрашивает Анни после того, как я, вся красная, вышла из примерочной и сообщила, что возьму платье. – На площади есть такой замечательный винный бар…

– «Мезо Джо»? – уточняю я.

– Знаешь его?

– Я знаю Джо.

– Счастливица, – впечатляется Анни. – Половина Винчестера мечтает за него замуж выскочить, – доверительно сообщает она. – А я бы с ним горячую ночку провела.

«Ну вот, опять начинается», – сердится голос в моей голове.

– Откуда ты его знаешь? – интересуется Анни.

– По универу… но мы перестали общаться, – добавляю я.

– Почему? В смысле, как же так?! – возмущается Анни, словно я выбросила выигрышный лотерейный билетик.

– Знаешь, как бывает…

– Люси, тут глухо как в танке, но если вдруг каким-то чудом будет оживление, позвони мне, я тут же рвану обратно, – говорит Анни, подхватывая сумочку. – Ну что, пойдем?

Мы проходим через площадь, мимо моей любимой старой художественной лавки и пары кафешек, новой парикмахерской и бутика. Еще издалека я вижу «Мезо Джо» – красивое здание с тентом глубокого винного цвета. Вдоль тротуара расставлены столики с полосатыми зонтами – сегодня многие предпочитают перекусить на свежем воздухе.

Анни болтает о пустяках: работа в этой части Винчестера опасна для кредитки, «Кадоган» – лучший магазин мужской и женской одежды, и даже ее муж Риччи не против там одеваться…

– Бекка?

– М-м?

– Отличное местечко, а?

Впереди открывается вид на собор и мощеную аллею, обрамленную липами. Около черных оградок стоят велосипеды.

– Здесь мило, – отзываюсь я, наблюдая, как студенты и туристы отдыхают на залитой солнцем траве.

Мужчина в соломенной шляпе продает мороженое; из городского музея высыпает шумная толпа школьников; мальчишка, смеясь, наклоняется погладить проходящего мимо спаниеля. Особенно меня трогает пожилая парочка на скамейке – они держатся за руки, рядом в коробочках лежит готовый ланч.

Мы входим в винный бар. Там очень просторно, куда больше места, чем я представляла, и есть лестница на подвальный этаж. Что-то теперь у меня поубавилось смелости. Как же рассказать про Олли? Мне следовало пригласить Джо на похороны. Только сейчас я понимаю, что не просто ошиблась. Такое не прощается. Я могу оправдываться невменяемым состоянием, скорбью, однако глубоко внутри знаю правду: я была… да я и сейчас трусиха. Хотела связаться с Джо, но так ничего и не сделала. Что он обо мне подумает? Вдруг возненавидит меня? Что ж, имеет полное право…

Впрочем, Джо нигде не видно. В баре шумно и полно народу. Из кухни доносится звон посуды, жужжит кофейный аппарат. Узнаю играющую музыку – Volare группы Gypsy Kings. Мы с Олли включали эту песню на отдыхе в Испании, танцевали, смеялись, валяли дурака… Ребекка, не плачь. Ты должна рассказать Джо.

«Расслабься. Глубоко вдохни, – говорит внутренний голос, – а когда увидишь этого гада, влепи ему пощечину».

Мимо проносится молодой официант с тремя полными тарелками.

– Умираю от голода, – жалуется Анни.

А вот я не сумею проглотить ни крошки.

Анни знакомит меня с Эдоардо, который стоит за барной стойкой. Копной темных волнистых волос он напоминает мне певца из программы «Вершина популярности» восьмидесятых годов. А еще он аккуратно заправляет рубашку в узкие штаны. Перед ним на стойке краник с просекко на разлив, деревянные полки за спиной заставлены крепким алкоголем и десертными винами.

– Коктейли делает – закачаешься, – сообщает Анни, усаживаясь на оббитый кожей стул. – Правда, при беременности от этого ни горячо, ни холодно… Эдоардо, а где Джо?

– Внизу, на занятии, – произносит тот с заметным итальянским акцентом, продолжая обслуживать посетителей. – У него дневная дегустация вин из Эльзаса.

– Может, сходишь вниз, поздороваешься? – предлагает Анни.

– Потом, наверное.

Хватаю меню и постукиваю им по стойке. Анни замечает мое волнение.

– Ребекка? Ты нервничаешь, что ли?

– Ни капли! – вырывается писк.

Повернувшись на стуле, Анни внимательно изучает мое лицо, заглядывает в глаза.

– Ребекка Харт! Это из-за Джо? Почему вы перестали общаться? Говори правду!

Я делаю вид, что рассматриваю список фирменных блюд на доске.

– Ой, Анни, там все так сложно…

– Он твой бывший? В смысле, если он бывший…

– Нет. Не бывший, то есть…

– …Господи, тогда, конечно, будет странно, если вы с ним встретитесь! Я вот не поддерживаю связь ни с кем из бывших. Фу!

– Не был он моим парнем, и близко ничего такого. Жили в одном доме во время учебы в универе, и все.

– Ага, а потом что стряслось? Ты сказала, что все сложно.

Я замечаю, что Эдоардо прислушивается, и прошу Анни перебраться за столик. Тогда я смогу рассказать всю историю. Ну, или хотя бы ее часть.

Мы располагаемся в углу ресторанчика, заказываем по куску пирога с беконом и шпинатом, а также по овощному салату.

Во время рассказа про Олли и как я оказалась у родителей Анни не произносит ни звука. Не думаю, что она часто вот так затыкается.

– Жесть, – наконец выдает она, отодвигая тарелку, хотя съела лишь половину порции. – Даже не знаю, что сказать, Бекка. – Она берет меня за руку. – Ты как? Держишься?

– Мне повезло, – отвечаю я, твердо намеренная сдержать слезы. – Родители меня поддерживают, и сестра живет неподалеку, так что хоть поближе познакомлюсь с ее близнецами и…

– Но сама-то ты как? – снова спрашивает Анни, замечая слезы в моих глазах.

Вспоминаю про УЗИ, голос Олли, вчерашний день. Никто мне не поверит.

– Одиноко.

– Познакомились мы в университете. Потом он стал учителем музыки. Он был такой талантливый, легко находил общий язык с детьми.

Я сохранила письма от учеников Олли. Барнаби, лучший из них, который играл на похоронах, нарисовал слоника, а вдоль хобота написал: «Я никогда не зобуду Олли. Он был очень асобеным».

– Хотя настоящей страстью Олли стало писательство.

– Он что-нибудь издал?

Представляю Олли за его рабочим столом, тихую музыку. Эта рукопись станет прорывом, говорил он. «Ты снова сможешь писать картины, Бекка, и мы съедем из этой конуры. Гарантирую», – уговаривал он меня поверить в него.

– Как раз собирался отправить…

Я замираю, заметив Джо. Он пересекает ресторан, направляясь к бару все той же уверенной походкой.

– Бекка? – окликает меня Анни.

Джо бросает взгляд на наш столик, на меня. Я улыбаюсь, и на мгновение мне кажется, что он узнал меня. Сейчас, вот-вот подойдет… Но его лицо вновь каменеет, и он уходит. Анни разворачивается, пытаясь понять, что меня отвлекло.

– Он тебя увидел? – спрашивает она.

Я уверена, что увидел, но Анни возражает: нет, мол, он слишком погружен в свои мысли, и «Давай признаем, Бекка, уж тебя-то он никак не ожидает увидеть здесь спустя десять лет. Он может вообще тебя не узнать».

Но ведь сама Анни меня узнала. За прошедшие десять лет я почти не изменилась. Я все еще пять футов семь дюймов ростом[3], каштановые волосы остались практически прежними, только стали чуть короче – немного ниже плеч. Кожа светлая, глаза синие, рот широкий, зубы почти ровные, спасибо жестокому ортодонту, даже ямочка на правой щеке до сих пор есть. Раньше их было две, а теперь только одна. Отец говорил, что я пожадничала и мне надо поделиться ямочками с другими красивыми девочками.

Я думаю, Джо все-таки меня увидел. И прошел мимо.

Звонит телефон.

– Прости, Анни, наверное… сестра.

Пиппа интересуется, не смогу ли я вечером посидеть с детьми. Тодд рано прилетает из Нью-Йорка и хочет сводить ее на ужин. Когда я заканчиваю разговор, Анни спрашивает, все ли у меня в порядке:

– Ты волнуешься, как сказать Джо про Олли?

Да. Он меня проигнорировал!

– Я так облажалась…

Нижняя губа начинает дрожать. Я думаю про Джо, про нашу размолвку и как я вела себя по отношению к нему. Про Бристоль, как мы все были юны, как нас всех ждало радужное будущее. Вспоминаю полуночный разговор после новогодней вечеринки у Китти о том, что мы будем делать через десять лет…

– Иногда я дико злюсь на Олли, Анни. Я умоляла его продать этот байк. Почему я его не остановила?..

– Слушай, ты не виновата.

Я обхватываю голову ладонями.

– Мне тридцать один год, а у меня ничего нет. Ни шиша! Не знаю, почему я здесь, что делаю… – Замолкаю, не уверенная, продолжать ли, но внутри что-то срывается. – Чувствую себя бесполезной и в ужасе, что буду с ребенком одна. А еще я злюсь, да я буквально в ярости, что Олли довел меня до этого… Зачем он рисковал? Почему в тот день был таким рассеянным?.. И я скучаю, господи, я так скучаю без него! Все так…

– Чертовски нечестно?

– Чертовски нечестно, – соглашаюсь я с облегчением.

– Ты, наверное, думаешь, что у меня-то жизнь сказочная, – говорит Анни, когда мы обсудили, почему у некоторых людей все получается без сучка без задоринки.

«Как у моей сестры», – заявила я, стараясь не выдать зависть.

– И наверняка ты думаешь, что я любимица судьбы, – продолжает Анни. – Такая красивая и талантливая…

– Ну, так и есть.

Напоминаю, как Анни повезло сыграть девицу Мариан в школьной постановке, потому что именно ей достался поцелуй Ника Паркера, который был Робином Гудом.

– А теперь не торопись. Я тебе все по полочкам разложу. Готова? – Анни решительно устраивает локти на столе. – Для начала, я замужем за стоматологом…

Не знаю почему, но мне смешно.

– Ой.

– Именно. В постели он меня спрашивает, использовала ли я зубную нить после того, как почистила зубы. Ничего более увлекательного у нас в постели обычно не происходит. А когда Риччи поиграет в футбол, вонь от его носков, наверное, аж в Австралии можно почуять.

Я улыбаюсь. Почему-то мне не верится, что Анни несчастлива с Риччи, но мне все равно охота послушать дальше.

– Мой прекрасный магазинчик вот-вот вылетит в трубу. Постоянно чувствую себя виноватой, что не провожу достаточно времени с детьми, что я работающая мать, поэтому я, по ходу, и там, и тут облажалась! Иногда мне хочется просто убежать с криками в закат.

– Неплохо, Анни, но со мной ты по-прежнему не сравнишься, – замечаю я.

– У меня даже редко выдается свободная минутка, чтобы расчесаться. И кстати о волосах, мои, наверно, самые капризные в этом чертовом мире, – указывает она на светлые кудри, которые явно живут своей жизнью.

Мы смеемся.

– Все равно не сравнишься, – говорю я уже со слезами на глазах.

– Ладно, хотя бы попыталась, а? – Анни протягивает мне носовой платочек. – Слушай, Бекка, все наладится. Ты справишься, ты… Да, это все ужасно, но надо что-то делать. У тебя ребенок. Ребенок Олли.

Эдоардо с парой официантов протирают столы. После обеденного времени ресторан кажется тихим. Анни пришлось уйти; мы договорились поддерживать связь. Я пролистываю брошюру о вине, бросаю взгляд на фотографию Джо на первой страничке.

– Он уехал, Бекка, – сказал Олли, когда вернулся в Бристоль из Флоренции, где три недели пробыл у меня. Я оставила универ и отправилась на год в Италию изучать искусство. – Я знал, что он переживает, что он боится учиться еще курс, когда мы все уже свалим, но не думал, что он вот так уедет из страны и ничего мне не скажет! – В его голосе звучала боль. – У меня нет номера его родителей, а у тебя? Кажется, у него мать болеет… Он тебе не звонил?

– Нет, – ответила я, сбитая с толку. – Я месяцами с ним не разговаривала.

Снова разглядываю фотографию. Джо заметно округлился за эти годы. Скулы уже не такие подчеркнутые, да и в темных волосах виднеются седые прядки. А глаза все те же, цвета стали. Читаю брошюру: «После вводного дегустационного курса в «Мезо Джо» вы сможете поразить друзей своими знаниями основных сортов винограда…»

Бросаю взгляд на ступеньки, и стоит мне подумать, что ученики Джо там уже часами упиваются, как эти самые ученики начинают по одному подниматься из подвальчика. Причем некоторые шагают ровнее, чем другие.

Во рту пересыхает.

– Может, еще мятного чаю? – спрашивает Эдоардо, вытирая соседний столик.

Но вот чего я реально хочу, так это чистого джина.

Джо идет к барной стойке. Он явно взволнован, куда-то спешит. Может, он и правда не увидел меня раньше.

– Я пошел, – говорит Джо.

Эдоардо кивает.

– Как ваш отец?

– Не очень. Звонила Мэвис, сказала, что он пытался в гостиной в гольф играть.

«Бекка, подойди, – оживляется голос в моей голове. – Узнай, почему он исчез…»

– Боится, что он разобьет окно, – продолжает Джо, подходя к двери.

Давай, Бекка. Шевелись. Все это похоже на страшный аукцион, где я должна делать ставки, а я лишь сжимаю табличку, застыв на месте.

Джо уже у двери. И вряд ли повернется.

– Скоро буду…

«Бекка, заговори уже!» – не унимается голос внутри меня.

– Джо? – зову я за мгновение до стука молоточка.

Сердце колотится как бешеное. Я шагаю к Джо, по-прежнему не уверенная, узнал ли он меня. Машинально поправляю волосы. Наверное, он думает, что я тоже поправилась.

– Ребекка?

Джо, не отрываясь, смотрит мне в глаза. Он просто в шоке – или так и не понимает, кто я такая?

– Ты как? – В голосе ни капли теплоты, во взгляде почти нет узнавания.

– В порядке. – Улыбаюсь, стараясь выглядеть увереннее.

Джо поглядывает на часы.

– Тебе пора? – нервно спрашиваю я.

– Две минуты, – предлагает он резким тоном.

Мы возвращаемся к барной стойке. Эдоардо наверняка чувствует напряженную атмосферу, однако не подает виду – напевает что-то под нос, вытирая бокалы.

Две минуты…

– Я обедала с Анни… думаю, ты ее знаешь? Ты проходил мимо, но, наверное, был занят, не увидел меня.

Я говорю все не то, и остается лишь одна минута.

– У тебя здесь очень приятно, – продолжаю, желая провалиться сквозь землю. Схватив винную карту, делаю вид, что читаю, комментируя впечатляющий вид и…

– Вверх ногами держишь.

Краснею и поспешно переворачиваю карту, смеясь над собой.

Господи…

Отмечаю, какой красивый у ресторанчика антураж.

«Антураж? Кто вообще использует слово «антураж»? – возмущается внутренний голос. – Да что с тобой?»

Джо молча на меня смотрит.

– Да уж, не ожидал тебя снова когда-нибудь встретить, – наконец выдает он.

Когда я осмеливаюсь поднять на него взгляд, то вижу давно знакомого Джо, который много лет назад прислонился к двери, когда только переехал в наш дом в Бристоле. Вижу нас на кухне, мы смеемся, и он учит меня готовить. Вижу нас в маскарадных костюмах, позже тем вечером: мы сидим на скамейке и болтаем. Вспоминаю выражение глаз Джо, когда я спросила, чего он хочет.

Звонит телефон. Эдоардо говорит, что это Пита, а потом берет тряпочку и возвращается к столам.

– Скажи ей, что я перезвоню. Мне пора. Рад был повидаться, – произносит Джо так, словно больше дел со мной иметь не желает.

– Джо, погоди, еще секунду, – теперь уже настойчиво прошу его я. – Почему я пришла… Я должна тебе кое-что рассказать. Про Олли.

– Как он? Он здесь?

– Джо, скажи что-нибудь.

Эдоардо сочувственно на нас поглядывает.

– Мне очень жаль, Ребекка. – Джо сжимает руку в кулак. – Он был моим ближайшим другом. И я не смог попрощаться.

– Я должна была тебе сказать. Но я ничего не соображала, столько всего надо было сделать для похорон и…

– Ничего, – перебивает он меня. – Мы перестали общаться много лет назад. И виноват в этом я.

– Не только ты.

– Ребекка, я уехал из Бристоля не из-за тебя. – Его голос становится жестче. – Я уехал из города и разорвал связь с Олли, потому что облажался.

Я делаю глоток воды.

– Ага.

– Ты здесь надолго? – интересуется Джо.

Отвечаю, что не знаю. Все сложно.

– Понимаешь, я беременна. Ребенок Олли.

Джо молчит. Затем я говорю, что Олли умер до того, как узнал, что станет отцом…

– Мне очень жаль, Ребекка, – произносит Джо, и его взгляд смягчается, потому что я плачу.

Джо обхватывает голову руками, не зная, что сказать.

– Я хочу написать родителям Олли. У тебя есть адрес? – говорит он мне перед уходом, и я понятия не имею, увижу ли его вновь.

8

Я еду к Пиппе за рулем маминой машины и отчасти чувствую некое облегчение, что увиделась с Джо, что он теперь знает про Олли. И в то же время мне не по себе от его отстраненности. Впрочем, чего я ожидала после того, что случилось в Бристоле? Не обнимать же он меня должен был броситься?!

Как хорошо, что сестра попросила остаться с детьми, мне как раз надо отвлечься. Пиппа живет примерно в пяти милях от Винчестера, в небольшой деревушке Нортфилдс. Через деревушку пролегает разбитая дорога в форме подковы, которая выходит обратно на трассу. Пиппа замужем за Тоддом – американцем и успешным бизнесменом. Они с Тоддом купили клочок земли с ветхим амбаром, который превратили в большой и красивый дом. Пиппа однажды отчитала Олли за то, что он назвал ее дом «бунгало». «В целом, это ведь и есть бунгало», – сказал Олли мне тем же вечером.

Пиппа и Тодд познакомились в Лондоне лет девять назад. Сестра тогда как раз вернулась из Америки. Она была отличной теннисисткой, занимала пятьсот сорок пятое место в мировом рейтинге, но все равно не дотягивала до Уимблдона и других турниров Большого шлема. А еще она как-то призналась, что утратила желание побеждать: «Я устала, Бекка. Я хочу нормальной жизни».

Так что наступила пора искать работу. Пиппа стала секретаршей в непритязательном спортивном агентстве, которое порой обращалось к Тодду как к консультанту. Как-то раз он размашисто шагнул в серый и безликий офис Пиппы, они встретились взглядами, и грянул гром. Тодд был на тринадцать лет старше двадцатидвухлетней Пиппы и казался опытным и галантным. А еще он был богат. Каждый день Пиппа купалась в цветах и подарках, однако предложения выйти замуж все не поступало.

– Ну и чего он ждет? – как-то спросила она меня.

– А куда спешить? В наше время люди рано не женятся, – попыталась утешить я сестру.

– Вы с Олли почти, – возразила она, почти подразумевая, что в этой гонке я пока впереди.

Олли сделал предложение в день, когда мне исполнилось двадцать четыре. Он отвел меня в местную закусочную, где знакомый официант сделал шоколадную надпись «Ты выйдешь за меня?» на моей тарелке с пудингом. Идеально. Тодд сделал предложение Пиппе на следующей неделе во время их отдыха на Карибах. Когда они были на пляже, высоко в небе пролетел небольшой самолет с транспарантом «ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ!».

– Всегда знала, что влюблюсь в мужчину значительно старше себя, – сообщила Пиппа, помахав перед нами изумительным кольцом с бриллиантами и сапфирами. – Покажи-ка свое, Бекка.

До сих пор помню, как она покосилась на него и сказала:

– Ой, ну не прелесть ли!

Олли так и не простил их за то, что они затмили нашу помолвку.

Став миссис Картер, Пиппа проработала в спортивном агентстве еще пару лет, пока в двадцать шесть не забеременела. После рождения близнецов они переехали в Винчестер, поближе к маме с папой. Пиппе никогда не нравился Лондон, в отличие от меня. У нее не было много друзей, она не тусовалась в пабах и не ходила по ночным клубам, а так как Тодд постоянно уезжал в командировки, ей не хотелось одиноко бродить по улицам с коляской.

Останавливаю машину на покрытой гравием дорожке перед домом, рядом с кабриолетом «БМВ» Тодда. Замечаю, что они огородили часть сада, где теперь батут, детский городок и некое подобие кроличьей клетки.

– Привет! – восклицаю я, войдя в дом через заднюю дверь.

Меня встречает Тодд в костюме с галстуком. Дизайнерские солнцезащитные очки на лбу придерживают блестящие каштановые волосы с серебристой проседью. Зубы белые, как снег.

Тодд провожает меня на кухню – дорогие туфли стучат по плиткам пола – и открывает холодильник высотой с входную дверь, а затем предлагает мне ассортимент напитков, от всевозможных соков до шампанского.

– Или могу приготовить кофе, – указывает Тодд на серебристую кофе-машину на кухонном столе.

Я выбираю воду.

– Лед и лимончик? – Тодд нажимает кнопку, и в стакан, как по волшебству, падают кубики льда.

Интересуюсь его последней командировкой. По правде говоря, я понятия не имею, чем он занимается. Мама с папой тоже, но они считают, что спрашивать уже поздно. Мы все знаем, что он помогает компаниям, поправляет их финансовое положение, однако я не могу представить его повседневную жизнь. «Великая тайна», – иронизировал папа.

– Великолепно, – отвечает Тодд и замолкает. Тайна остается нераскрытой.

– Опа, – усмехается Тодд, когда из коридора доносятся звуки приближающегося землетрясения. – А вот и беда!.. Учти, Ребекка, мы их не пускаем в гостиную, а отбой… – он опускает взгляд на золотые часы, – примерно через двадцать минут.

Пиппа целует меня на прощание, обдав ароматом своих духов с ноткой жимолости. Сестра великолепно выглядит в нежно-розовом вечернем платье. Она вообще невероятно красивая – голубые глаза, пухлые щечки, натуральные светлые волосы и губки бантиком, вылитая мама. Она и ребенком была настоящим ангелочком с белокурыми локонами, я видела на старых фотографиях в семейных альбомах. Я вот больше похожа на отца, с острыми скулами и бледной кожей.

– Повеселитесь там! – восклицаю я.

– Мы не допоздна, – бросает Пиппа через плечо. – Перед сном мальчики могут поиграть еще полчасика…

– Двадцать минут, – поправляет Тодд.

– И я обещала, что они получат фруктовые кебабы из детского сада, – не обращая внимания на мужа, добавляет сестра.

– О'кей!

– Если вдруг что-то случится, звони.

– Ничего у нас не случится, верно? – говорю я, оборачиваясь.

Я ожидала увидеть двух совершенно невинных мальчишек в пушистых тапочках и в пижамках с Суперменом и Спайдерменом. Минуту назад близнецы были у меня за спиной, но…

Оскар успел залезть в гоночную машинку с британским флагом на антенне. Он яростно крутит педали, нарезая круги вокруг кухонного стола, кричит, смеется, гудит клаксоном. Пухленький Тео вразвалочку пытается его догнать.

– Эй, мальчики, а почему бы нам не съесть эти ваши фруктовые… э-э… кебабы? – предлагаю я, стараясь перекричать шум.

На меня не обращают ни капли внимания, и я открываю холодильник, чтобы вообще найти эти штуки. Вот же они – тарелка на нижней полке. Нанизанные на палочки кусочки клубники, ананаса и… фу… помидоры черри.

Роняю один на пол, услышав голос у себя в голове: «М-м, вкусняшка! Оставь мне штучку». Я медленно поднимаю кебаб и, оттряхнув, снова кладу на тарелку, сбитая с толку.

«Верно-верно. Мальчики не заметят, – продолжает голос. – Чуть-чуть грязи еще никому не повредило, а?»

– Олли? – спрашиваю я. – Это правда ты?

«Ты спросила Джо, почему он перестал мне звонить?» – не унимается голос.

– Нет. Я…

Раздается визг. Я поворачиваюсь. Оскар оставил машинку и скачет вокруг кухонного стола на ярко-голубой резиновой корове. Тео воет, что теперь его очередь, что это его игрушка.

«Бекка, осторожно! Вниз!» – командует голос.

В мою сторону летит игрушечная машинка, а расстроенный Тео вот-вот разревется.

– Так, а ну хватит!

Мальчишкам хоть бы хны, и в этот момент я понимаю, как плохо знаю своих племянников. Когда мы с Олли поженились, мы стали редко ездить к родителям и к Пиппе с мальчиками. Нам и так было хорошо, а еще мне казалось, что Олли там не по себе.

– Уверен, твоя мама жалеет, что ты не вышла за надежного юриста вроде твоего отца или за еще одного Тодда, – говорил Олли.

Я просила его не нести чушь, но глубоко внутри тоже это чувствовала. Поэтому выдумывала тысячи отмазок, чтобы не приезжать на выходные, и чаще всего рассказывала, как Олли нужно время на книгу. Думаю, мама считала, что Олли большую часть времени витает в облаках, что это писательство может быть обычным хобби, и ее неодобрение заставляло меня защищать мужа. Теперь я смотрю на мальчиков и понимаю, что совершенно их не знаю. Вот она, цена за отдаление от семьи.

– Так, скоро пора спать, поэтому давайте покушаем, а потом я почитаю вам сказку, идет? – предлагаю я и опускаюсь на колени, чтобы вручить мальчишкам по кебабу. – Как вкусно выглядит!

Тео сует мне палочку, предлагая попробовать, и помятая клубничка зависает в опасной близости от моих губ.

– Нет-нет, это все вам! Вы их сами в детском саду приготовили, да? Ну не молодцы ли!

– А я еще сделал кушь-кушь, – говорит Тео и вгрызается в клубничку. Кусочек падает на пол.

– Кускус, – хихикаю я, радуясь, как проходит вечер.

Гены все-таки берут свое, у Пиппы и Тодда получились красивые мальчики. У них широкие лбы, как у Тодда, круглые голубые глаза и ангельские локоны. Оскар чуть стройнее, волосы слегка отливают рыжим, почти как мои. Тео – круглолицый, с такой же, как у меня, ямочкой на щеке, но светловолосый, как Пиппа.

– Какую историю хотите послушать?

Оскар задумчиво глядит на свой кебаб. Я не успеваю опомниться, как он замахивается в сторону окна кухни. Шмяк! По стеклу стекают остатки помидора.

– Эй! – Я возмущенно хватаю тряпку. – Зачем ты это сделал?

Шмяк! Под хохот Тео в окно прилетает и клубничка – он решил повторить за братом.

– Хватит! Стоп!

Взрыв хохота! Да им плевать!

Звонит телефон, но на нем столько кнопок, что я боюсь его касаться. Это кабинет Тодда, мобильный Тодда и прочее Тодда.

«Они и дома перезваниваются?» – снова звучит голос у меня в голове.

Наконец я слышу Пиппу на автоответчике.

– Привет, Бекка, надеюсь, все в порядке?

Шмяк.

– Хватит переживать, – слышу бормотание Тодда на фоне, лихорадочно пытаясь оттереть стекло.

– Кстати, мы оставили тебе в холодильнике еды из «Уэйтроуз», бери, что хочешь, увидимся позже. И я искренне надеюсь, что наши мартышки ведут себя хорошо.

И снова – шмяк.

Тео и Оскар, умытые, наконец лежат по кроватям. Я успела прочитать им историю про синего кенгуру, а еще мы поиграли – мальчишки прятались от меня под одеялами.

– Наверное, Оскар уехал на Барбадос, – делаю я вид, что ищу его. Тео совершенно трогательно веселится.

Я просматриваю полку с дивидишками в гостиной. Неудивительно, что мальчишкам сюда нельзя. Здесь ничего лишнего, ни пятнышка – никаких игрушек и хлама. Это место – храм для Тодда и Пиппы. Стены увешаны современными картинами (дорогими, но не в моем вкусе), стоят диванчики кремового цвета, посреди комнаты располагается антикварный кофейный столик, а рядом со мной – стеклянный светильник с абажуром в стиле ар-деко. Господи боже, у меня же через несколько месяцев тоже появится вот такой Оскар или Тео. Моя жизнь перевернется с ног на голову. Мы с Олли, бывало, заговаривали о полноценной семье, однако хотели сперва упрочить свое финансовое положение. «У нас еще уйма времени», – говорил он.

– Уйма времени, – повторяю я в порыве чувств и опускаюсь на колени перед дивиди-проигрывателем, намереваясь поставить диск с «Красоткой».

«Ой, да ладно, Бекка. Ты этот фильм уже сотню раз смотрела, – произносит голос Олли у меня в голове. – Оторвись. Глянь «Аватара».

Я резко просыпаюсь. Где мобильный?.. Кто звонит посреди ночи? Может, Пиппа? Я ведь даже не проверила близнецов… Я рыщу в поисках телефона, наконец нахожу его между диванными подушками.

– Да, – отзываюсь я, вставая. Мельком вижу себя в зеркале. Лицо помятое, волосы стоят так, будто я сунула палец в розетку.

– Ребекка? Это Джо.

Джо. Господи. Проснись, это Джо.

– Чувствую себя ужасно, – признается он. – Тогда понятия не имел, что сказать…

– Ничего страшного. Я понимаю.

– Слушай, может, встретимся? Я столько всего не спросил.

Долгое время я молчу.

– Ребекка? Ты тут? – спрашивает Джо.

– Тут, – наконец выдаю я и почти чувствую его облегчение. – Хорошая мысль. Когда?

После звонка я приоткрываю дверь в спальню мальчишек. Они крепко спят, свернувшись в крошечные калачики под супергеройскими одеялами. Я целую спящих близнецов в макушки.

– Жизнь становится сложнее, когда вырастаешь, поэтому веселитесь, пока можете, солнышки, – шепчу я, присев на краешек кровати Тео, и мягко ерошу его волосы. – Разве что не швыряйте больше кебабы в окно и всегда любите свою старую тетушку, но веселитесь, смейтесь и будьте счастливы…

«Потому что назад дороги нет. Господи, как я хочу отмотать время, вернуться в тот день, – продолжает голос в моей голове. – Прости, Бекка, мою беспечность. Я решил срезать в знакомом месте, там обычно тихая дорога…»

Я выбегаю из комнаты, закрываю за собой дверь. Принимаюсь мерить шагами коридор, вспоминая про Джима и его пса, Нудла.

«Поговори со мной, Бекка. Ты же знаешь, что это я. Я здесь», – снова слышу я Олли.

Я пялюсь в пустоту.

– Что значит, – ты здесь? Тебя нет. Нет!

«Не в этом смысле, но…»

– У меня будет твой ребенок. Все должно было произойти не так.

«Ты будешь отличной матерью, – тихо говорит он. – Я в тебя верю».

– Ох, Олли. Я по тебе скучаю…

Я разворачиваюсь и замираю.

Не знаю, как долго Пиппа и Тодд тут стоят. Тодд с беспокойством поглядывает на мою сестру.

– Я слышу его голос, – сознаюсь я. – И мне страшно. Очень страшно.

9

Бристольский университет одиннадцать лет назад

После переезда Джо в наш дом дверной звонок звучит каждые пять минут: студентки медицинского факультета в коротеньких платьях и вызывающих кофточках выстраиваются в очередь, чтобы посмотреть на нашего нового соседа. Когда ко мне приходят друзья, они выглядывают поверх моего плеча, вдруг он где-то рядом, или делают вид, что им надо в ванную уже который раз, в надежде «случайно» встретить его на этаже.

Сильви хочет с ним переспать. Она взмахивает перед Джо темными волосами, не застегивает верхние пуговицы кофт, чтобы было видно сексуальное белье. Весь дом насквозь пропах духами. Я зачарованно наблюдаю, как Сильви соблазнительно наклоняется за маслом на нижней полке холодильника и светит тонкими трусиками. Джейми одобряет. Олли не может не обратить внимания. А Джо пофигу. Может, он гей? Глубоко внутри я, конечно, в это не верю, поэтому советую Сильви применить другую тактику – игнор. И все равно Джо не заинтересован. Я узнаю об этом только потому, что в понедельник вечером Олли с Джо обычно ходят в паб после тренировки.

– И о чем вы разговариваете? – спрашиваю я, ведь Джо далеко не из болтливых.

– Ой, да обо всем, – отвечает Олли. – Он мировой парень. Кстати, я попробовал убедить его, что Сильви клевая. Мол, она в постели огонь.

– Олли!

Он смеется и рассказывает, что Джо уже все равно нашел, с кем спать, что ее зовут Зоуи и они проходят один и тот же курс по анатомии. Джо считает, что секс с соседкой по дому может вызвать кучу проблем.

– Фух. Значит, я в безопасности, – улыбаюсь я.

Воскресное утро. В духовке запекается курица с картофелем. А я принимаюсь за десерт.

– Пять крупных яиц – есть. Сахарная пудра – есть… – Я все выкладываю на кухонный стол.

Олли еще в постели, а я готовлю воскресный обед. «Стэнли» вчера отыграли концерт, причем выступали последними, когда зрители уже надрались в хлам. Плюс накрылся усилитель, и какой-то придурок швырнул в Олли пивную бутылку с криком «Лузер!». Джо, стоявший рядом со мной, пошел разбираться.

– Не будь уродом. Извинись, пожалуйста.

– Извиниться?! Ты, мля, кто такой? Папаша его?

– Его друг, а ты хренов кретин.

Потом этот придурок попытался ударить Джо, но так нажрался, что рухнул на стол. Весь паб аплодировал и болел за Джо, особенно женская половина.

Я думаю, Олли все-таки надо хорошенько подбодрить. А единственное, что заставляет его скучать по дому, – это воскресный обед.

– Кукурузная мука… есть. – Я подпрыгиваю на месте, словно разогреваюсь перед очередным упражнением. – Олли точно обалдеет от моих кулинарных навыков, – говорю я себе. – Белый винный уксус…

– Есть? – интересуется Джо.

Я оборачиваюсь. Как долго он простоял в дверях?

Он входит на кухню, спрашивает, что я делаю. Джо одет в форму для регби, на бедре засохла грязь.

– Готовлю.

Джо вскидывает бровь.

– Ты же никогда не готовишь.

– Это для Олли. Спасибо, что вступился за него вчера.

– Олли сделал бы для меня то же самое. – Джо бросает взгляд на книгу рецептов. – Малиновый рулет с безе. Дерзко.

– Легкотня.

– Как два пальца, и вся фигня? – вдруг рифмует он.

Удивленно на него гляжу.

– А для меня что-нибудь останется? – Джо лезет в холодильник за упаковкой апельсинового сока.

– Если закончишь за меня домашку, – вспоминаю я о непрочитанных книгах в комнате наверху. – И сходишь в душ. – Разбиваю в миску первое яйцо.

– Смешно… Стоп! Ты что делаешь?

– Яйца разбиваю.

– Их же надо разделить.

– Разделить? Зачем это?

Джо смотрит на меня скептически.

– Ты что, никогда не делала безе?

Я хватаю книгу.

– Вот тут сказано, взбить яйца…

– Яичные белки.

Джо подходит к столу и, забрав миску, ставит ее в раковину, а потом достает с полки две чистых.

– Смотри и учись, Ребекка Харт, – говорит он с высокомерной улыбочкой.

Я наблюдаю, как он разбивает яйцо о край миски.

– Разделяешь яйцо по двум половинкам скорлупы, – комментирует Джо, – и перемещаешь желток туда-сюда…

– Да я просто в восторге.

– Смотри. – Он выливает белок в одну миску, затем опускает желток во вторую. – Видишь? Разделил.

– Ага. Я тоже так могу.

Достаю из коробочки яйцо, ударяю им о край миски. Джо слишком близко, и я боюсь напортачить. Белок капает в миску, стекает по моей руке. Желток бултыхается из одной половинки скорлупы в другую.

– Вот, – подпрыгиваю я от гордости.

Джо хватает меня за руку, выше локтя.

– Ты не увлекайся, – говорит он, вручая мне очередное яйцо, – осталось три.

– Как ты научился так классно готовить? – спрашиваю я.

В нашем доме только Джо пользуется пароваркой и кастрюлями.

– От мамы. В детстве она всегда объясняла, как приготовила курицу в сидре или с тархуном, или как она замариновала ягненка, а потом папа рассказывал нам, почему выбрал то или иное вино. Звучит нудно, однако я проникся готовкой и научился разбираться в еде.

– Вы с мамой близки?

– Очень. Бекка, осторожно!

– М-м?

Желток успевает шлепнуться в миску с белками.

– Черт! О нет… – Я отступаю на шаг назад. – Придется начинать все сначала, да?

– Посмотрим. – Джо стоит рядом, и наши руки на мгновение касаются, пока он кропотливо вылавливает злополучный желток скорлупкой. – Это удар, но не нокаут, Бекка.

Я взбиваю белки, болтая с Джо о родительских домах и как мы редко их навещаем, хотя до Винчестера всего полтора часа езды по трассе М4.

– Я люблю маму, но меня там все слишком напрягает, – признается Джо. – Только и слышу, что тиканье напольных часов. Не могу поваляться на диване или посмотреть телек. Папа считает телек пустой тратой времени.

Наши родители живут в пяти минутах друг от друга, однако никогда не пересекались. Наверное, потому, что его мама и папа порядком старше моих. Когда Джо родился, его отцу, Фрэнсису, было уже сорок шесть. Он работал в Винчестерском колледже и хотел, чтобы сын пошел по его стопам, поэтому едва ли не сразу внес Джо в списки на поступление. Он надеялся, что сын окажется достаточно умным, чтобы получить грант на обучение.

– Я сдавал экзамен в тринадцать, – рассказывает Джо, – но ничего не получил.

– Зато взгляни на себя сейчас, – я, в фартуке, принимаю важную позу, – ты среди элитных студентов Бристоля!

Джо смотрит на меня с сомнением.

– Я достаточно взбила яйца?

– Переверни миску вверх ногами.

– Чего?!

– Переверни вверх ногами.

– Нет.

– Вот так. – Джо отбирает у меня миску, мы смеемся. – Отлично, – говорит он. – Видишь? Ничего не случилось. Белки на месте.

– Знаешь, а тебе везет, – обращаюсь я к Джо, выкладывая смесь для безе в приготовленную форму.

– Везет? Почему?

– Я про медицину. У вас ведь все четко, верно? Как с правоведением. Если изучаешь право или медицину, то станешь судебным адвокатом, юристом, врачом, не важно. Наверное, классно знать, что ты хочешь делать и…

– Я не хочу быть врачом. Ненавижу медицину.

– Что? Тогда почему ты ее учишь?

– Мой отец – хирург.

– Я знаю.

– Он бог. Что ему только не дарят пациенты. Отдых на Карибах, ящик бургундского… видела бы ты его винный погреб. Он не способен ошибаться, – в голосе Джо закипает злость, – и сын во что бы то ни стало последует по его великим стопам.

– Но тебе ведь не обязательно. – Я заталкиваю противень в духовку. – В смысле, если ты хочешь заняться чем-то другим…

– Ты не знаешь моего отца. – На долю секунды я замечаю в серых глазах Джо уязвимость. – Я единственный сын, Бекка, для этих целей у него есть только я.

– А как же мама?

– У них странные отношения. Наверняка отец ходит налево. Он постоянно ездит по конференциям. Мама на все закрывает глаза. Никто не смеет ему перечить.

– Джо, ты можешь заняться чем угодно. Ты умный, талантливый…

– Я обычный, – резко обрывает он.

– Несомненно, если ты с ним поговоришь, если ты…

– Ты не понимаешь.

Повисает пауза. С Олли мы полностью счастливы и в тишине, но с Джо я просто не могу ее не заполнить.

– У меня было то же самое, – говорю я ему. – В детстве я мечтала стать художницей, жить в красивой квартире в Италии, где солнце будет лучиться сквозь окна. А я рисовала бы оливы и виноградники или сидела бы в кафешке, делая наброски, как местные играют в карты и пьют. Устраивала бы выставки своих картин на рыночной площади. Однако потом решила прислушаться к советам родителей, бросить искусство и получить нормальное образование. Вот такая я независимая.

– Мне нравится картина, которая у тебя в комнате, – замечает Джо. – С лимонным деревом.

– Спасибо. – Внутри я вся сияю от похвалы. – Слушай, если ты ненавидишь медицину, тогда чем же хочешь заняться? – Я подтягиваю стул и усаживаюсь рядом с Джо.

– Чем хочу заняться? В смысле, прямо сейчас? – переспрашивает он.

Мне кажется, он вот-вот меня поцелует, и на краткий безумный миг я этого даже желаю.

– Привет, ребята, – произносит Олли, проходя к нам. На нем синий халат. Мягкие волосы взъерошены. Олли целует меня в макушку, говорит, что на кухне восхитительно пахнет. – Как дела? Чего такие серьезные?

– Бекка достает меня вопросом о том, что я хочу сделать со своей жизнью.

– Да? И? – Олли включает чайник.

– Ни фига не знаю. – Джо поворачивается ко мне с улыбкой. На этот раз – настоящей, и тут я понимаю, почему Джо всем так нравится. Редкие случаи, когда он перестает щетиниться, – это чудо из чудес.

– Ты можешь делать что угодно, Джо, что только пожелаешь, – говорит Олли, прежде чем поблагодарить меня за готовку. – Умираю с голоду. Какой же я везунчик, моя девушка – самая лучшая в мире, – притягивает он меня к себе.

Я выбираюсь из его объятий, поясняя, что надо проверить, как там курица.

– Страшный везунчик, – соглашается Джо, уходя из кухни.

– Бекка? – зовет меня Олли, когда мы остаемся наедине.

– Да?

– Прости за вчерашнее, я был не в настроении.

– Ничего, я понимаю.

– Я думал, что, наверное, оставлю «Стэнли».

– Серьезно?

Олли кивает.

– Ой, да ладно тебе… ты хорошо играешь и будешь скучать по группе. Ты ведь не станешь бросать все из-за одного идиота.

– Бекка?

– М-м?

– Ты считаешь Джо привлекательным?

Я изображаю бурную деятельность.

– Тебе нравится хлебный соус? Что за вопросы ты задаешь! Я могла бы…

– Стоп. Посмотри на меня.

– Олли, к чему это все?

– Не знаю. Просто… – Он умолкает. – Ну, все мои знакомые девчонки так считают и…

– Он красивый… – Ставлю в раковину большую миску. – Но не в моем вкусе.

– Честное слово?

Я подхожу к Олли.

– Честное слово. Клянусь.

– Хорошо, – отвечает он после поцелуя. – Потому что я ему сказал, если он к тебе подкатит, я его убью, – произносит Олли с улыбкой, но я отчетливо понимаю, что он ни капли не шутит.

10

Я нахожу папу в его домике на краю сада. Когда папа оставил работу юриста, мама боялась, что они друг друга достанут, если все время будут дома. Поэтому они решили построить ему сарайчик, где он сможет держать растущую коллекцию фарфора и заниматься своими делами, а также повесить в рамочке распечатанную фотографию его любимой Одри Хепберн. В честь Хепберн и назвали собаку. Обычно, когда я туда заглядываю, папа спит в кресле с открытой книгой о боевых операциях или об Октябрьской революции, но сегодня он сияет, любуясь купленным у мистера Пуллена фарфором.

– О, пап, и сколько ты потратил на этот раз?

– Тш-ш, – шикает он. – Разве не божественно?

Он приподнимает маленькую фигурку в бриджах, горчичного цвета чулках и туфлях с пряжками. В руках фигурки какой-то духовой инструмент.

– Валторна, – сообщает папа.

«Сексуальный парниша», – комментирует голос Олли в моей голове, вызывая у меня улыбку.

– Очаровательный, правда? Стаффордшир. Девятнадцатый век. – Папа достает из коробки парную фигурку – девочку с бубном.

«Модная шляпка, тебе бы пошла», – продолжает Олли.

Я стараюсь не рассмеяться. Папа спрашивает о моих планах на сегодня.

– Хочу заскочить к Джанет. – Это наша пожилая соседка. – А потом собираюсь пообедать с Джо. Джо Лоусоном.

– А, Джо, который владеет чудным винным баром? Надо бы сводить туда твою матушку. Колбрукдейл. – Папа достает декоративную корзинку, украшенную цветами и листвой. – Битая, но я все равно не устоял.

Олли смеется.

«Мистер Пуллен явно не мог поверить своей удаче! Эту штукенцию он годами сбыть пытался».

Папа спрашивает, что такого смешного. Я мнусь. Как же ему объяснить про голос Олли у меня в голове?

Вчера Пиппа сказала Тодду, что я просто вымоталась, на эмоциях, по-прежнему скорблю, да еще и беременная – ядерная смесь. Немудрено, что воображение расшалилось. Я думаю, она неправа. Я не схожу с ума, но согласится ли с этим папа?

– Пап?

– М-м.

– Недавно… ну да, недавно я начала слышать…

– Турецкий, – заявляет папа, радостно держа сине-зеленый кувшин. – Изник.

Выходя из дома, замечаю рамку, что выглядывает из-за синей ситцевой шторы, Олли произносит: «Пожалуйста, поставь фотографию на место». На ней мы вдвоем на пляже в Бамбурге, Нортумберленд, недалеко от дома родителей Олли. Он обнимает меня за талию. Ветер треплет мои волосы. Мы смеемся. Я помню те выходные. Тогда я впервые встретилась с его родителями. Мне было двадцать четыре, я жутко нервничала, не зная, чего ожидать. Виктор дремал в своем кабинете, одетый в твидовый пиджак, очки-полумесяцы и коротковатые штаны. У него были тонкие волосы, едва тронутые сединой, однако первым делом я обратила внимание на карие глаза – точно такие же, как у его сына. Виктор показался мне очаровательным, пусть и чудаковатым. Он продемонстрировал огромную коллекцию долгоносиков в деревянных шкафчиках, которую собирал годами. И каждый раз я поражалась тому, как он крошечным почерком подписывал дату и небольшое описание найденного вида. Кэролин, мама Олли, в их семье нормальная, как объяснил Олли. Она любит заниматься садом и выращивать овощи. Когда мы порой приезжали на выходные, всегда видели Кэролин в плисовых штанах, дырявых свитерах и резиновых сапогах. Мода обошла ее стороной, или, может, дело в том, что Виктор все равно ее не заметит, даже если она натянет мусорный пакет вместо одежды. Кэролин, как и ее сын, музыкально одаренная. Она давала уроки вокала и даже сейчас продолжает преподавать. Я недавно с ней связывалась, рассказывала о первом УЗИ. Кэролин спрашивала, буду ли я в следующий раз узнавать пол ребенка.

– Не знаю, какого цвета взять шерсть для кофточки, Бекка, – уже не таким слабым голосом произнесла она. Они с Виктором пообещали помогать нам с малышом деньгами, насколько будут способны.

«Не плачь, Бекка. Положа руку на сердце, я того не стою», – говорит Олли, когда я гордо возвращаю нашу фотографию обратно на каминную полку, на прежнее место рядом с часами.

– Бекка? – Я не заметила, как в гостиной появился папа.

Разворачиваюсь к нему. Он бросает взгляд на фотографию. Кажется, ему стыдно, и он не знает, что сказать. Только позвякивает мелочью в кармане брюк.

– Мы с твоей матерью… сомневались, что ты захочешь видеть эти фотографии по всему дому, мы не знали…

– Он же существовал, – говорю я. – Мое свадебное платье висело в шкафу у Пиппы. Сейчас его там нет.

Папа кивает.

– Мы отнесли его на чердак.

– Меня не надо беречь, папа. Олли больше нет, но я хочу сохранить память о нем.

– Понимаю. Конечно. Мы поступили неправильно. Прости, пожалуйста, Ребекка.

Когда мы с Одри отправляемся к Джанет с мясной запеканкой, которую приготовила мама, я чувствую себя Эммой из романа Джейн Остин, что относит еду бедным и нуждающимся.

«Только у вашей семьи может быть собака, которая не любит гулять», – говорит Олли, когда Одри останавливается посреди тротуара и отказывается двигаться с места.

Олли любил эту псину, но стоило ей оказаться чуть ближе, он отступал назад со словами, что ни у кого во всей Англии не воняет из пасти столь жутко. А я, посмеиваясь, спрашивала почему только в Англии.

– Ну давай, милая, – уговариваю я Одри и тяну за поводок. Она неохотно трогается с места.

Джанет живет в паре минут ходьбы от моих родителей, в небольшом домике у извилистой и узкой дороги под названием Уайтшут-лейн. Когда я была маленькая, Джанет часто приходила к нам на Рождество. Семьи у нее здесь нет – муж умер, а сестра живет за границей. Наверное, Джанет было лет шестьдесят, когда она впервые пошла с нами в церковь петь рождественские песни. На ней было красивое пальто, меховая шаль и шляпа с изящным пером. Пиппа считала, что Джанет лишняя на нашем семейном празднике. Помню, как однажды расстроилась сестра, что в пудинге именно Джанет попалась очередная серебряная монетка, завернутая в фольгу. А мне вот нравилось, когда она у нас гостила. В комнате становилось светлее, когда Джанет прибывала с подарками и коробками печенья. Она дарила мне альбомы для рисования с красками и всегда хотела посмотреть на мои работы.

– У тебя дар, Ребекка, – говорила она.

Джанет разводила собак, поэтому я часто приходила к ней, когда рождались щенки. Пиппа же предпочитала кошек.

Мама говорит, что у Джанет началась макулодистрофия, что с где-то семидесяти лет она начала терять зрение. Сейчас ей восемьдесят четыре.

Стучу в дверь. Тут же лает собака. Я жду. И жду…

– Разрази меня гром! – восклицает Джанет.

Она одета в красно-желтую твидовую юбку чуть ниже колен и длинную голубую кофту с глубокими карманами поверх кремовой шелковой блузы. Однако я уверена, что Тринни и Сюзанна найдут что сказать про ее коричневые тапочки из овчины, которые довершают образ.

– Проходи, проходи!

К Одри, размахивая хвостом, подбегает цвергшнауцер, но тут же нарывается на рычание.

– Одри! Веди себя прилично!

«Одри-Вонючка позорит всю семью!» – снова смешит меня Олли.

Джанет ведет меня по коридору мимо развешанных по стенам наград, собачьих медалей и портретов собак. Фоном гремит «Реквием» Моцарта.

– Таким был Джексминс Клаудиус Максимус. – Джанет указывает белой тростью на картину над камином, где изображен ризеншнауцер. Из-за бородки и обвисших усов он больше похож на аристократа, чем на пса.

Джанет на ощупь касается кнопки проигрывателя и выключает Моцарта. Рядом лежит страничка из газеты.

– О! Ты наверняка знаешь! – вдруг восклицает Джанет, просматривая кроссворд при помощи увеличительного стекла. – Исполнительница песен «Покер фейс» и «Папарацци», два слова по четыре буквы, первая «эл».

– Леди Гага.

– Хм-м-м? – Джанет вскидывает подбородок.

– Гага. Г-а-г-а. Ну, как гуси-гуси, га-га-га. Сумасшедшая, – корчу я рожицу.

– Леди Гага… – Джанет аккуратно вписывает буквы в клеточки. – Какое чудесное имя! Вот бы с ней познакомиться.

Сунув запеканку в холодильник, я следую за Джанет в гостиную. Здесь все больше похоже на музей. На резном столике стоит телефон с крупными цифрами, рядом с фотографией в рамочке, где пара вышла из церкви и идет дальше. Присмотревшись, я различаю лицо девушки в длинном белом платье с отороченными мехом рукавами и откинутой вуалью. Это Джанет. Темные волосы едва достают до плеч. Она неотразима. Ее спутник намного старше.

– Грегори, – говорит она, понимая, которую фотографию я изучаю. – Были женаты двенадцать лет.

– Каким он был? – спрашиваю я, вдруг осознав, как мало знаю про Джанет и ее прошлое.

– Святым, – смеется она. – Ведь ему приходилось терпеть меня. Во время Второй мировой он служил в Колдстримской гвардии. Хотя никогда мне об этом не рассказывал. Храбрый был человек. Мы жили в Кембридже, когда поженились. Он преподавал историю, больше всего на свете любил читать. А еще он писал очаровательные письма. Наверное, в гробу там вертится из-за всех этих фейсбуков и тветтеров.

– Твиттеров, – поправляю я с улыбкой.

Джанет переводит взгляд на меня.

– Так, а теперь расскажи-ка, как сама поживаешь.

Ну почему, когда этот вопрос задают с таким сожалением в голосе, мне хочется плакать?

Она крутит сапфировое кольцо на костлявом пальце, изуродованном артритом, и терпеливо ждет, понимая, что я пытаюсь сдержаться. Обходится без «время все лечит».

«Мы не плачем и не ноем, а собираемся с силами и продолжаем», – как наяву слышу ответ мамы, когда я в детстве спрашивала, почему на летних каникулах она всегда с Пиппой.

– Тяжело, да? – выручает меня Джанет. – Тому, кто остался.

За чашечкой чая я вдруг начинаю рассказывать Джанет про решение вернуться домой.

– В Лондоне я не могла поверить в его смерть. Хотела ходить на работу, держать мысли в узде, не вспоминать про Олли. Рассчитывала, что на работе мне будет куда лучше, чем погрязнуть в жалости к самой себе дома, но дело в том, что… – Я колеблюсь, не зная, как выразиться.

– Скорбь все равно берет свое.

Киваю, вспоминая, как Глитц говорил, что мне надо ехать к родителям.

– Я ни с чем не справлялась, а когда узнала про ребенка… можете представить себе потрясение. О, Джанет, я должна быть сильной. Это дар свыше. Раз уж я беременна, то не имею права сдаваться. Я хочу быть хорошей матерью.

– Ты смелая девочка, – произносит Джанет, вытирая глаза платком. – Все у вас с ребеночком будет хорошо.

После второй чашки она делится со мной рассказом об их с Грегори жизни в Кембридже. Показывает фотографии, письма, которые он писал своей сестре во время Второй мировой войны. Я прошу напомнить про брошь – серебряную звезду с красным крестом посередине, которую Джанет прикалывала к кофте. Никогда в детстве не видела ее без этой броши. Джанет говорит, что это Колдстримская звезда.

– Всегда ее ношу, так я чувствую себя к нему ближе. «Honi soit qui mal y pense», – постукивает она по выгравированным буквам. – «Позор тому, кто мыслит зло».

Напольные часы бьют двенадцать раз. Мне пора. Через полчаса встреча с Джо.

– Идешь в уютное местечко на обед? – спрашивает Джанет.

Упоминаю «Мезо Джо» и школу дегустации.

– О, люблю вино! – восклицает Джанет, провожая меня к выходу. Одри трусит следом. – Хотя ничего о нем не знаю. Вино всегда было по твоей части, верно, Грегори?

Я изумленно замираю.

– Джанет, вы с ним разговариваете?

– Да-да, часто, – взмахивает она рукой, как будто речь идет о чем-то совершенно естественном.

– А Грегори… отвечает? Вы слышите его голос?

– Боже, нет. Жаль, конечно. – Она внимательно меня изучает. – Но я знаю несколько людей, которые действительно слышат голоса, так что бояться тут нечего. А я все равно люблю поболтать. Иногда чувствую, как Грегори меня отчитывает, если я на целый день включаю отопление. Тот еще был Скрудж.

Я хочу порасспрашивать ее дальше, но поздно, надо бежать. Уже в дверях…

– Джанет, простите меня! – Я касаюсь ее руки.

– За что же?

– Когда вы приходили к нам на Рождество… Я не понимала, как тяжело потерять близкого.

– Ты была маленькая.

– И, кажется, я вам каждый год дарила коробку ирисок собственного приготовления, верно?

– Не каждый. Иногда были трюфели.

– Наверное, тоже отвратительные, – смеюсь я. – В кулинарии я не сильна.

– А ну хватит, Ребекка. Мне всегда нравилось с тобой общаться, рассматривать твои чудные картины. Прошу, заходи еще, – говорит Джанет, – и поскорее.

11

Джо ведет меня в подвальчик – помещение с длинными дубовыми столами и деревянными скамеечками, на полках вдоль стен выставлены бутылки вина.

– Поверить не мог в такую удачу, когда увидел, что это место сдается, – говорит он. – У меня в жизни не вышло бы устроить курсы дегустации без такого шикарного пространства.

На дальней стене висит экран с изображением разных регионов и сортов вина, на котором там специализируются.

– Это все людям в новинку, – продолжает Джо. – Учитывая экономическую ситуацию, я боялся, что никто не запишется, но, к счастью, переживал зря. Стой, давай помогу.

– Спасибо. – Я снимаю и протягиваю ему свою куртку.

Усевшись за стол, с восхищением разглядываю поданный обед: мясное ассорти и салаты.

– Неудивительно, что люди хотят разбираться в вине. Это ужасно – отказывать себе в лучших в мире вещах.

– Так вот… – хором произносим мы.

– Прости, давай ты первый, – говорю я.

– Я написал родителям Олли.

– Им будет приятно.

Воцаряется тишина, лишь доносится шум сверху, из ресторана.

– Как твои родители? – нейтральным тоном спрашивает Джо.

– Хорошо, спасибо.

– А твоя сестра разве не здесь живет? По-моему, я знаком с ее мужем. Он американец.

– Да, так и есть. Пиппа. У нее два мальчика. Двойняшки, Оскар и Тео. Они милые… ну, мелкие сорванцы, на самом деле.

Рассказываю Джо про летавшие туда-сюда кебабы и тут же об этом жалею. Взгляд Джо стекленеет.

– Чем Олли занимался? – мудро переводит он тему.

Рассказываю, что Олли был учителем музыки.

– Помню «Стэнли»… и как классно он играл на клавишах.

– Он часто играл Шопена или Шуберта, пока я была в ванной. Мы жили в квартирке размером, наверное, с вот эту хлебницу, – я поднимаю корзинку и ставлю на место, – поэтому я очень хорошо все слышала. – Молчу о том, как это временами сводило с ума и как отчаянно я хотела куда-нибудь переехать. – Иногда он играл, пока я готовила.

– Готовила? – Джо вскидывает бровь. – Помню, однажды застал, как ты вываливала консервированную фасоль в макароны.

– Я спешила. В паб, – добавляю я. – И я как-то приготовила для Олли воскресный обед.

– А я научил тебя отделять белки от желтков. Неплохой у нас десерт получился.

– Вот видишь, не так уж я бесполезна в плане готовки.

Теперь Джо думает о чем-то другом.

– Та парочка в индийском ресторане? Когда мы втроем были.

– После вечеринки, – сразу понимаю, о чем он.

Мы с Джо и Олли ушли с вечеринки рано. Умирали от голода, поэтому по пути домой заглянули в наш любимый индийский ресторанчик. За соседним столиком молча сидела пара среднего возраста.

– Твои родичи? – подколола я тогда Джо.

– Я заговариваю, когда есть что интересного сказать.

– Эй вы двое, остыньте, остыньте, – одернул нас Олли.

– Да я и не горячусь ни капли, Олли, – возразила я, уставившись в меню, хотя всегда в итоге заказывала одну и ту же курицу тикка масала.

Потом мы втроем затеяли пьяный спор о том, как долго те двое женаты. Когда им стало не о чем поговорить? Ведут ли они себя так же дома и с друзьями или только наедине не могут найти слов?

– День, когда я не смогу придумать, о чем поговорить, станет днем моей смерти, – заявил Олли и полез к соседнему столику. Джо попытался его удержать, однако если уж Олли загорелся идеей…

– Знаю, что подслушивать нехорошо, – сказал Олли, – но как занимательно, очень занимательно…

– Нам пришлось его вытаскивать, – вспоминаю я, – пока нас не выкинули из ресторанчика.

– Помнишь, когда ты забыла захватить туфли на вечеринку с дресс-кодом?

– Я говорила Олли, что не могу пойти, что все будут пялиться на мои кроссовки.

– Поэтому он пронес тебя через весь сад на руках прямо ко входу.

– Я танцевала босиком.

Вновь тишина.

– Может, ты не знаешь, – снова начинает Джо, – ты тогда была во Флоренции. В общем, отец приехал в Клифтон на мой день рождения и решил отвести нас всех в самый шикарный ресторан города.

– Хотела бы я там оказаться.

– Нет, не хотела бы. Нам было бы куда уютнее в пабе. Джейми назвал моего отца по имени. Полный провал. А когда отец поднял бокал и произнес, что с нетерпением ждет моих успехов на хирургическом поприще, знаешь, что заявил Олли?

Качаю головой.

– Мистер Лоусон, а почему бы Джо самому не решить, чем ему заниматься? Может, он не захочет людей резать ради денег.

Смеюсь, гордая за Олли.

– Многие боятся слово лишнее сказать, – я думаю про то, как мама с папой спрятали фотографию и свадебное платье, – и только Олли всегда прямо высказывал свое мнение.

Джо отодвигает тарелку, наливает нам обоим еще по стакану воды.

– Я видел его испуганным только один раз – когда ты уехала.

– В смысле?

– Он хотел, чтобы ты отправилась во Флоренцию, но был в ужасе от мысли, что там ты встретишь высокого темноволосого оперного певца-итальянца, а о нем позабудешь.

Я киваю, собираясь с силами для следующего вопроса.

– Джо, почему ты исчез? Уехал из Бристоля, тайком?

«Ну наконец-то», – слышу я голос Олли у себя в голове.

– Мама умерла.

– Ох. Мне так жаль.

– У нее был рак поджелудочной. Слишком поздно обнаружили. Даже лучшее лечение не помогло.

– Почему ты нам не сказал? Особенно Олли?

– Вы оба были во Флоренции. А перед этим вновь начали встречаться.

Снова киваю. Олли прилетел – устроил сюрприз в последнюю минуту – во время пасхальных каникул. Я не видела его больше шести месяцев, и в это время мы оба встречались с другими. Моим парнем стал Лука, повар. Он был красив, однако не заставлял меня смеяться, как Олли; вряд ли все зашло бы далеко, слишком мало у нас было общего. А когда я встретила Олли у собора Санта-Мария-дель-Фьоре, меня охватили былые чувства: мы по-прежнему любили друг друга. Олли прожил у меня три недели, а потом вернулся в Бристоль к началу летнего семестра и экзаменам. Джо уже исчез.

– Не хотел омрачать вашу радость…

– Олли был твоим лучшим другом. Он поддержал бы тебя. Как и я.

– Да ладно! Кажется, ты говорила, что не хочешь меня больше видеть.

Я сжимаю кончик салфетки, чувствуя, как внутри все пылает от осознания вины.

– Помог отцу с похоронами, а потом слетел с катушек. Натворил всякого… чем не горжусь. Единственное, что я знал твердо – я больше не намерен изучать медицину. Дико злился на отца, винил его в смерти мамы. Вице-президент того, председатель этого… и даже не помог своей жене! Я хотел бросить универ и плевать на его надежды…

– Но почему ты не поговорил с Олли? Почему игнорировал его сообщения?

– Я плохой друг. – Джо смотрит мне в лицо. – Ты знаешь это как никто другой. Когда он позвонил мне и рассказал, что вы снова вместе, я хотел порадоваться, правда, но… – Джо умолкает. – Но просто не мог быть за вас счастлив. Я лез на стенку, слишком на себе зациклился. Олли заслуживал лучшего. Он не нуждался во мне. У него была ты и музыка. У него было столько друзей…

– Он по тебе скучал. Поверить не могу, что мы не знали о смерти твоей матери, что ты один все это пережил.

– Я сорвался с места, улетел в Австралию к дяде, – продолжает Джо, словно не хочет думать о боли, которую причинил Олли своим исчезновением. – Я должен был убраться. Просто знал, что должен прочистить мозги и начать все заново. В итоге я прожил у дяди Тома три года, работал у него на винограднике и учился премудростям виноделия.

– А как там Толстик? – спрашивает Джо, когда наш обед подходит к концу. Толстик – это прозвище, которое Олли дал нашему соседу, Джейми.

– Встречается с некой Амандой. Ужасная девица, – признаюсь я. – Зовет Джейми «дорогим», командует им направо и налево, почти как с ребенком обращается.

– У меня тоже когда-то была девушка по имени Аманда; отношения закончились ровно тогда, когда она заявила, что настало время моего купания.

Я улыбаюсь, скорее из-за невозмутимого вида, с которым Джо это произнес.

– А Сильви?

– Работает в сфере маркетинга. Встречается с начальником. – Складываю салфетку пополам, потом еще раз.

– Ты раньше так же делала с пакетами из-под чипсов.

Я поднимаю взгляд. Щеки горят.

– А ты, Джо? Женат?

В голову приходят слова Анни: самый завидный холостяк в городе.

– У меня есть девушка. Пита. – Его взгляд теплеет. – Она актриса.

– Как вы познакомились?

– Здесь. Она милая. Мы не так давно знаем друг друга, но она мне нравится, очень даже. – Джо пробегает пальцами по волосам. – Если тебе слишком тяжело, я пойму… Все же как это случилось? Автокатастрофа?

Рассказываю, что Олли ехал на мотоцикле.

– Решил срезать, думал, что сможет объехать… – Глубоко вдыхаю, вспоминая, как ждала его возвращения и поняла, что произошло неладное, только когда раздался громкий стук в дверь.

Прижимаю ладонь ко лбу.

– Что самое ужасное – этого было не избежать.

– Все мы, бывает, рискуем по-глупому, – кивает Джо. – Срезаем, перебегаем дорогу на красный, когда спешим. Не задумываемся, что такое может случиться и с нами.

Я киваю.

– А потом ты узнала, что беременна?

– Да.

Джо явно неловко.

– Жаль, что я с ним не увиделся. Я пытался звонить какое-то время тому назад. Разыскал вас, оставлял сообщения. Ответа так и не получил, думал, что вы все еще не хотите меня знать.

– Мы все совершаем ошибки, о которых жалеем, – говорю я. – В том числе и я.

Я еду домой на велосипеде.

– Олли, о чем ты хотел со мной поговорить в тот день?

Да, я обещала себе не возвращаться к одному и тому же вопросу, обещала Китти не мучить себя больше, однако разговор с Джо вновь пробудил эти мысли.

– Ты был очень тихим за завтраком… Что тебя беспокоило? Почему ты был таким рассеянным?

«Он звонил? – спрашивает голос Олли. – Когда? Бекка, почему ты мне не сказала?»

Я налегаю на педали, ныряю в арку у типографии, проношусь мимо паба «Уайкхем-Армс».

– Олли, ты не ответил на мой вопрос. Мне нужно знать.

«А ты не ответила на мой. Почему ты возненавидела Джо? Что между вами стряслось?»

12

Бристольский университет десять лет назад

Я одна у себя в спальне, вскрываю конверт. Письмо от директора флорентийской академии искусств. Я читаю, а потом перечитываю текст, просто на всякий случай.

«Мы рады вам сообщить…»

Пританцовывая от счастья, я бегу вниз, к телефону, чтобы рассказать все Китти. Она меня поздравляет и тут же с грохотом обрушивает с небес на землю.

– Теперь придется рассказать родителям.

Я кручу телефонный провод.

– И Олли будет по тебе скучать. – Пауза. – Он в курсе?

– Погоди ты, я сама только что узнала.

– Да, но он в курсе, что ты подавала заявление?

Китти правильно истолковывает мое молчание.

Олли будет за меня счастлив, уговариваю я себя со страхом в сердце и направляюсь в библиотеку – вдруг найду его там за повторением материала, ведь впереди маячат летние экзамены. Он поймет, что это великолепная возможность. Я хочу следовать своей мечте и стать художником.

Мысленно возвращаюсь в тот день, когда отец показал мне старые альбомы, принадлежавшие его тетушке Сесили.

– Это твоя двоюродная бабушка, Бекка, – сказал он, осторожно вынимая из коробки кожаные альбомы.

Тем воскресным утром мы были в его кабинете вдвоем, потому что мама повезла Пиппу на шестичасовой тренерский семинар по теннису в Слау. Альбомы, несмотря на потрепанные уголки и тонкую бумагу, пахли приключениями. Под каждой работой Сесили аккуратно подписывала карандашом место и время. В тот день бабушка Сесили провела меня по кафе Барселоны, пляжам Корнуолла, коровьим пастбищам Сомерсета, пустыням Египта. Помню, как меня зачаровали картины дикой природы Африки.

– Сесили любила архитектуру, – говорил папа, показывая мне изящные рисунки тушью с изображениями коринфских колонн, арок и церквей.

Там даже была западная сторона Винчестерского собора. Папа объяснял, что так он впервые узнал про этот город, – здесь жила Сесили. Я любила ее рисунки Винчестера, на них были знакомые места. Однако больше всего мне нравилась картина флорентийской базилики Сан-Миниато-аль-Монте. Папа говорил, что это великолепная церковь в романском стиле, которая примыкает к Оливетанскому монастырю. Когда папа показал мне мозаику с изображением Христа на троне между Девой Марией и святым Миниасом, я воскликнула: «Ого-о!», так красиво это смотрелось в золоте. Обычно старых бабушек считают пропахшими нафталином кошелками, но Сесили была исследовательницей.

– Тогда ей было двадцать восемь, – пояснил папа, рассказывая про ее отъезд во Флоренцию в 1917 году.

Я поклялась, что тоже однажды отправлюсь в Италию и увижу этот город своими глазами, с собственным альбомом для рисования в руках.

Прохожу мимо библиотечного кафе, направляюсь к лестнице…

В отгороженных кабинках работают студенты, однако Олли нет. Значит, он может быть только в одном месте.

– Тебе повезло, Бекка, что ты тоже любишь рисование, – сказал папа. – Это замечательное хобби.

– Хобби? – позже возмутился Олли. Мы лежали в постели, слушая группу Supergrass; я устроила голову на сгибе его локтя. Нам было по девятнадцать, почти двадцать, и мы встречались уже около полугода. Я пригласила Олли в Винчестер на выходные. – Как-то снисходительно, а?

Я рассказала, как теннис моей сестры не считается хобби, что родители, особенно мама, лелеют мечты о том, как Пиппа будет играть на Уимблдоне. А вот мое искусство – это просто развлечение, никто не может жить за счет рисования.

– А как же Энди Уорхол? – заспорил Оли.

– Он умер.

– Предварительно сколотив целое состояние. А Дэвил Хокни? Он продолжает богатеть! – не унимался Олли.

Олли провел ладонью по моим длинным волосам, накрутил прядь на палец.

– Я не видел твои картины, Бекка. Можно посмотреть?

Я достала с верхушки шкафа черную папку с подборкой работ, и Олли бережно их просмотрел. Я показала свою любимую: стилизованный вид на кафе. Этот рисунок занял первое место в колледже.

– А что это? – спросил Олли, зацепив мою ступню своей.

– Боже… — Сразу ожили воспоминания. – Был такой конкурс, для детей от пяти до девяти лет… – Олли отвлекал меня щекотными прикосновениями. – Велели нарисовать стихийное бедствие.

На рисунке был изображен красный дом с выпадающими кирпичами, на фоне гор и бурлящей лавы. Фигурка на переднем плане заставила нас улыбнуться – настолько странные у нее оказались ноги. Я пыталась показать, что этот человек изо всех сил убегает от катастрофы, но не смогла правильно передать движения. Получилось, будто он сидит на шпагате. Я дикий крик подняла от разочарования. «А, всего-то», – отмахнулась примчавшаяся мама. На рисунок она даже не взглянула.

– Я так разозлилась, что скомкала его и выкинула в мусорку, – закончила я рассказ. – Поэтому он такой мятый.

– Скучаешь по рисованию? – поинтересовался Олли.

Я кивнула.

– Но родители правы. Этим на жизнь не заработаешь.

Я принялась собирать рисунки, однако Олли схватил меня за запястье.

– Бекка, я хочу быть писателем, и никто не посмеет сказать, что не выйдет. Пусть идут к черту. Не слушай родителей! – Он положил папку на пол и пинком закрыл дверь в мою спальню. – Делай то, что тебя радует. Живи своей жизнью. Иди ко мне.

Вскоре мы вовсю целовались. Я подняла руки; Олли стянул с меня футболку и мастерски расстегнул лифчик. К тому времени Олли порядком наловчился это делать.

– Ты потрясающая и талантливая, – пробормотал он, когда я избавила его от джемпера и потянулась к пряжке ремня.

– Ребекка, ужин! – позвала нас мама.

Мы замерли, по-прежнему прижимаясь губами друг к другу. И через мгновение продолжили сдирать остатки одежды.

– У тебя есть?.. Придется быстро…

– Не вопрос, – спрыгнув с постели, Олли полез в задний карман джинсов.

Я бегу по коридору под звуки музыки. Где же он? Должен быть здесь…

Нахожу Олли в последнем помещении. Тихонько открываю дверь, замираю в углу. Олли ко мне спиной. Двигается в такт, наклоняет голову то к одному плечу, то к другому, а его пальцы пробегают по клавишам все быстрее и быстрее.

К глазам подкатывают слезы. Как же сильно я его люблю! Готова ли я от него отказаться, уехать?

Когда произведение подходит к концу, Олли встает и кланяется, словно он выступает в Альберт-холле.

– Бис! – восклицаю я, хлопая в ладоши и присвистывая.

Олли поворачивается. Его щеки пылают.

– Бекка! Давно тут стоишь?

– Достаточно. Ты великолепен! – Присаживаюсь на краешек стула. – Такая красивая музыка, что это ты играл?

Олли садится рядом.

– Шуберт.

Он начинает другое произведение, наслаждаясь вниманием. Бросаю взгляд на ноты: Экспромт соль-бемоль мажор Шуберта.

– Когда ты играешь, то кого представляешь своим слушателем?

– Кэмерон Диаз.

– Эй! – Пихаю его локтем и ударяю по клавишам.

– Голую, – добавляет Олли.

– Ты всегда кусаешь ногти, когда что-то не так, – говорит Олли по пути домой.

– Как ты отнесешься к тому, что я буду учиться в колледже искусств?

– В смысле? Когда?

– Меня приняли на курс.

– Какой курс?

– Основы черчения, рисования и скульптуры. Там такие вдохновляющие преподаватели. Многие их студенты стали профессионалами и…

– Бекка, притормози! Идея отличная, но…

– Этой осенью.

Замерев, Олли выпускает мою руку.

– Ты уедешь из Бристоля?

Мы переходим дорогу.

– М-м.

– Так. Разве ты не можешь сперва закончить универ, а потом уехать?

– Не хочу, Олли, это не мое. Если бы не ты… Все равно, если подам заявку на следующий год, то могу не пройти.

– И где этот колледж?

Вопрос, которого я так боюсь.

– Во Флоренции.

Олли, не смотри так на меня.

– И долго тебя не будет?

– Год… но ты можешь приезжать, когда захочешь.

Олли ускоряет шаг. Сует руку в карман, ищет ключи от дома.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Не рассчитывала, что меня примут. Думала, что если всем расскажу…

– Я не все, Бекка. Я твой парень.

– Боялась сглазить. Как было с экзаменом по вождению. Никому не сказала, чтобы не пришлось объясняться, если провалюсь. И ведь провалилась же – вместо тормоза нажала на газ.

Обычно Олли над этим смеялся.

– Ты говорила с нашими кураторами?

– Пока нет.

– С родителями?

Открыв входную дверь, он бросает учебники на столик рядом с батареей пустых винных бутылок, которые собрались за последние несколько дней.

– Оценки у меня не очень, – оправдываю я желание бросить учебу. – Рисунки на полях уже не помогают.

В школе я компенсировала средненькие сочинения тем, что рисовала рядом викингов в боевых шлемах.

– Тебе обязательно ехать за границу? – прерывает Олли мой рассказ об этих шлемах. – Разве тут нет колледжей? Даже в Винчестере есть, так?

– Да, но это мой единственный шанс сделать что-то другое, новое. – Прохожу следом за ним на кухню. – Хочу проработать все лето, подкопить денег и…

Олли поворачивается.

– Поверить не могу, Бекка. Ты всегда на меня наезжаешь: мол, я творю, что заблагорассудится, и с тобой не советуюсь, – а тут вдруг заявляешь, что вот-вот переедешь в другую страну! Могла бы хоть сказать, когда подала заявку.

Он уходит. Слышу, как громко хлопает входная дверь, и закрываю глаза.

– Что случилось? – спрашивает Джо.

Не знаю, сколько я так просидела за столом на кухне, думая о словах Олли. Наверное, долго. За окном уже темно.

– Я бросаю универ.

Джо идет к раковине, наливает себе стакан воды. Я рассказываю про курс. Как скрывала, пока не узнала, что принята.

– Ясно. Олли злится? – Джо садится рядом, подтянув стул поближе.

– В ярости. Наверное, надо попытаться его найти, сказать, что мне очень жаль. Зря я ему не рассказала.

Джо касается моего плеча.

– Олли не станет долго злиться. Поговоришь с ним, когда он успокоится.

Воцаряется долгая тишина.

– А ты? – все-таки нарушаю ее я. – Что ты думаешь? Я поступаю правильно?

– Только ты можешь ответить на этот вопрос.

Я очень хочу прочесть его мысли. С того момента, когда мне показалось, что он меня вот-вот поцелует, мы почти не оставались наедине. Наверное, я подсознательно его избегала.

– Может, мне не стоит ехать.

– Курс этот… ты реально туда хочешь?

Я медленно киваю.

– Ну что ж, – пожимает плечами Джо. – В смысле, если бы ты сейчас мне рассказывала, что хочешь бросить универ, чтобы разводить свиней в Новой Зеландии, я сказал бы, что вашим отношениям конец, но… если вам с Олли суждено быть вместе, то вы найдете способ.

Я сжимаю его руку.

– Спасибо. – Поддержка Джо греет сердце. – То, что мне надо было услышать.

– Ладно. – Он высвобождает свою руку и встает. – Пора собираться. Иду на свидание с Лиз.

Это его новая девушка.

– Удачи тебе.

– Олли угомонится. Он бесится, потому что любит тебя и будет скучать.

– Знаю.

– Да, Бекка, еще кое-что…

Поднимаю взгляд на Джо, стоящего в дверях.

– Звонила твоя мама. Они купили щенка, вроде карликовую таксу, и твой отец хочет назвать ее Одри.

С улыбкой рассказываю Джо, что папа всегда любил Одри Хепберн.

– Вполне вижу тебя в эдакой итальянской квартире-студии, – наконец выдает Джо. – Ты рисуешь кипарисы, а в окна лучится солнечный свет.

– Прости меня, – говорит Олли, вернувшись под ночь.

– И ты меня прости, – со слезами на глазах отзываюсь я.

Мы тут же оказываемся в объятиях друг друга.

– Это же ты меня вдохновил, что я должна слушать свое сердце.

– Вот черт. И кто меня за язык тянул? – Он гладит меня по волосам, убирает прядку за ухо. – Ох, Бекка, если бы кто-то другой… но нет же. – Олли снова прижимает меня к себе. – Ты права. Конечно, ты должна ехать. Это великолепная возможность…

В его голосе звучит некое «но».

– Но что же будет с нами?

13

– Она здесь уже месяц, – шепчет мама на кухне, – но только и делает, что запирается у себя в комнате.

Я стою снаружи, прислушиваясь.

– Что? Говори громче, – отзывается папа.

В чашку льется кофе, из тостера выпрыгивают готовые тосты. Папа с шелестом переворачивает страницу газеты.

– Ей нужен повод, чтобы вставать по утрам, – говорит мама, выключая громкость у телевизора, где идет программа «Сегодня» с Джоном Хамфрисом. – Она до сих пор в постели, Харви. Как будто снова в доме подросток. Может, ей обратиться к психологу?

– М-м-м?

– Да почему ты не носишь слуховой аппарат?!

– Он жутко шумит. Передай джем, пожалуйста.

– Я слышала, как она наверху сама с собой разговаривает. Харви, я волнуюсь.

– Оставь ее в покое, – вздыхает папа. – Что ты хочешь? Она скорбит.

– Знаю.

– Я говорил, что в «Сэинсбериз» столкнулся с Джереми?

Это старинный друг семьи.

– Элинор сломала лодыжку, – продолжает папа. – Теперь в больнице.

– Ужас какой. Надо отправить ей открытку или цветы. В которой больнице?

– Не знаю. Джереми не говорил.

– Как долго она там пробудет?

– Не знаю.

– Наверное, сложный перелом, если пришлось лечь в больницу.

– Он не говорил.

– Ну а ты спросил бы!.. Позвоню ему. Я очень переживаю за Бекки, – добавляет мама.

– Это все будет долго и трудно.

– Она сама с собой разговаривает. О чем, я не расслышала, но…

– Я тоже сам с собой говорю в своем домике.

Мама смеется.

– Не тот случай. Ты-то старик. Кстати, Марджори спрашивала, не захочет ли Бекка ей помочь.

Мои плечи каменеют. Марджори – одна из маминых подруг по теннису, которая занимается онлайн-бизнесом под названием «Сельские штучки». Папа зовет их «сельскими тряпками». А я стараюсь не попадаться Марджори на глаза.

– Я, пожалуй, ей позвоню…

НЕТ!

Пищит микроволновка – приготовилось вареное яйцо для папы.

– Нет, – возражает он. – Не надо торопить Бекку. Пока что мы просто должны быть рядом.

14

Середина августа, утро, приходит время для УЗИ на двадцатой неделе. Я уже два месяца как дома. Мама, папа и я влились в ритм обычной жизни. Я выгуливаю Одри, часто в компании Джанет и Вуди. Иногда ко мне присоединяется мама с близнецами, что превращает обычную прогулку в целое событие.

Мальчишки вечно спорят, кто из них откроет маленькую белую калитку, которая ведет к заливным лугам. Случаются скандалы. Обычно именно Оскар в итоге отказывается идти дальше и усаживается – плюх! – прямо в коровий навоз в только что постиранных и выглаженных штанишках цвета хаки. Тео тут же повторяет за братом. Не знаю, как мама их выдерживает, пока Пиппа работает в теннисном клубе. К концу дня она становится раздражительной и прикладывается к бутылке водки на час раньше, безо всякого чаю.

Ежедневно болтаю с друзьями. Джейми точно так же, как я, поразился, что Джо живет в Винчестере. Сильви хочет с ним повидаться, хотя в Бристоле они не были близки. Она не знает, что случилось между мной и Джо. Никто не знает, кроме Китти. Еще я регулярно общаюсь с Кэролин. Она рассказывает про овощи и травы, которые выращивает сама, как обожает сажать их долгими летними вечерами. Похоже, сад для нее – священное место.

Помогаю маме готовить, правда, даже это не так просто, как кажется на первый взгляд.

– Ох, любопытненько, – выдала она, когда я добавила апельсиновый сок в маринад для курицы. – Клэр Фрэнсис говорит, что лучше добавлять лимон, причем вместе с цедрой.

Клэр Фрэнсис – это мамина подруга и гуру кулинарии.

Я разговариваю с Олли. Иногда я слышу его голос в голове, иногда нет. Он все так же утверждает, что тем утром его ничего не волновало. Жаль, что ни мама, ни папа, ни я никак не наберемся смелости, чтобы упомянуть его имя за ужином.

– Нет, Пиппа, прости, не могу, – прислушиваюсь к маминому разговору по телефону, закончив читать и-мейл от Глитца.

На сердце становится легче от строк: «Рассчитал тебе добавку плюс декретные, а потом, когда ты родишь, мы все пересмотрим. Скоро вышлю чек».

Милый Глитц… каким заботливым начальником и другом он стал. Эти деньги придадут мне уверенности в завтрашнем дне. Позвоню Глитцу после клиники, поблагодарю.

«Мы с Марти часто о тебе вспоминаем, – заканчивает он письмо. – Удачи на УЗИ. С любовью, Глитц».

– Знаю, что еще каникулы, но сегодня у Бекки УЗИ, – снова слышу маму.

Через пару минут она кладет трубку.

– Давай, Ребекка, потом прочитаешь, – командует мама. На мгновение мне будто снова десять, и если я не пошевелюсь, то опоздаю в школу.

Все-таки хорошо, что мама идет со мной.

– А что Пиппа хотела?

– Просила присмотреть за мальчиками. Знаю, что ей сложно, однако…

– Мам, я могу пойти сама.

– Нет. Я не намерена бросаться к ней по первому требованию.

Почему бы им не приглашать нянечку? Этот вопрос интересует меня уже давно, но я его не задаю. Не хочу нарушать хрупкое равновесие, когда мы вот-вот должны отправиться в клинику.

Мы с мамой вглядываемся в монитор и на этот раз различаем очертания ребенка. Я внимательно слежу за выражением лица медсестры, которая рассматривает изображение. Теперь я понимаю, насколько хочу ребенка, – ведь мне жутко страшно, что она заметит неладное. Однако пока что медсестра говорит, что размеры головы, окружности живота и бедренной кости соответствуют норме.

– Хотите узнать пол? – спрашивает она.

Мама предлагала не узнавать, чтобы был сюрприз, но судя по тому, что она перестала вязать, даже ей немножечко любопытно.

– Это мальчик, правда? – говорю я.

– Мальчик, – кивает медсестра.

Мы с мамой переглядываемся со слезами на глазах. Я тянусь к ее руке… и отдергиваю ладонь.

– Мам! Он толкнулся!

Такой легкий удар, словно внутри меня воздушный пузырь. Малыш снова пинается.

– Он здоровается, – улыбается мама.

– Я сегодня приготовлю ужин, – заявляю я маме. – А ты иди отдохни.

Она смотрит на меня так, будто я предложила ей спрыгнуть с парашютом.

– Сделаю спагетти, если у нас есть фарш.

Курица с лимоном и спагетти болоньезе – чуть ли не единственные блюда, на которые я способна.

Открываю холодильник. Замечаю упаковку говяжьего фарша за миской с половинкой куриного филе, несколько сморщенных стручков зеленой фасоли и парочку вымокших в подливке морковок – вчерашние остатки.

– Можем съесть на обед, – возражает мама в ответ на мое предложение все это выкинуть. – Или угостим Одри.

Я чищу луковицу, срезаю ростки и корешки, начинаю резать. Мама возвращается на кухню через несколько минут. Бросаю взгляд на часы – ровно половина седьмого. Мама идет прямиком к бутылке водки…

– Ой, – вдруг выдает она и нависает надо мной, словно орел.

У меня мгновенно напрягаются плечи, даже волоски на коже встают дыбом.

– Ты всегда так делаешь?

– Что? – шмыгаю я носом, вытирая слезы с глаз.

Отпихнув меня, мама чистит и делит пополам вторую луковицу.

– Режу горизонтально к корню, чтобы получилось четыре части, – комментирует она и, ловко перевернув луковицу, начинает считать вслух: – Раз, два, три, четыре, пять, шесть, сверху вниз, вуаля. – Мама снова переворачивает луковицу, крепко сжимая ее большим и указательным пальцами. – А потом, – говорит она, словно это нечто шедевральное, – снова режешь сверху вниз, и смотри! Ровненькие кубики, и никаких слез. Клэр Фрэнсис нас учит, что…

– Ой, да хватит грузить про Клэр Фрэнсис, – возмущаюсь я. – Она чуть ли не мессия!

Мама смеется.

– Прости. Сходишь со мной на следующее занятие?

После ужина папа берет пульт от телевизора и издает громкий стон, когда тот не реагирует на нажатую кнопку. Мы с мамой тайком переглядываемся. Папа страстно хочет посмотреть программу о тяжкой участи тигров и о том, что мы изо всех сил должны стараться уберечь их от вымирания.

Я тихонько выхожу из комнаты, чтобы позвонить.

– Можно мне взять машину? – спрашиваю маму, вернувшись. К этому времени папа крепко спит.

– Куда-то собралась? – удивляется мама.

– К Анни.

Уже было выхожу из комнаты, как замечаю, что мама до сих пор вяжет. На меня вдруг накатывает любовь к ней; стена между нами потихоньку ломается.

– Спасибо, мам.

– За что?

– Что пошла со мной сегодня. Для меня это было важно, и я знаю, что Олли был бы рад.

Вот. Я произнесла его имя вслух, и стало так хорошо. Свободно.

– Для меня это тоже было важно.

– Скоро отправимся за покупками. – Я вспоминаю про чек, который пообещал прислать Глитц. – Пора уже думать про коляски, кроватки и…

– С удовольствием. – Со слезами на глазах мама приподнимает недовязанную распашонку. – Едва могу поверить, что он будет таким крошечным.

15

Анни живет возле Сент-Кросс, на маленькой улочке, что прячется за Сент-Фейт-роуд, неподалеку от нашей старой школы и заливных лугов. Она открывает дверь, одетая в ярко-голубое, как экзотическая птица, платье.

– Проходи, – говорит она и ведет меня по узкому коридору.

Мы оказываемся на просторной кухне, посреди которой стоит огромный стол. На другом конце кухни, напротив двойных дверей в сад, располагается маленький столик.

– Я сегодня одна, Риччи отправился на какую-то конференцию по пародонтиту. – Анни закатывает глаза. – Так что очень обрадовалась твоему звонку. – Она приподнимает чайник. – Чайку, милая?

Я с удовольствием заново знакомлюсь с Анни. Она успела пожить в Ислингтоне, поработать в сфере подбора кадров, однако всегда хотела открыть собственный бизнес. Девственность она потеряла в свой двадцать первый день рождения, с одним изменщиком по имени Кристиан.

– Да, поздновато, – рассмеялась она, – но не волнуйся, с тех пор я успела наверстать упущенное.

Анни прожила с дантистом Риччи целый год, прежде чем поняла, что влюбилась.

Она устраивает мне быструю экскурсию по дому.

– Винчестер оказался единственным местом, которое нравится нам обоим, – говорит она, проходя в уютную гостиную с кремовыми диванчиками и гитарой на подставочке.

– Ты умеешь играть? – изумляюсь я.

– Самую малость. В Лондоне я какое-то время была в группе… – Как Олли… – Мечтала стать знаменитой и выйти замуж за рок-звезду. А в итоге работаю в магазине, и мой муж – стоматолог.

– Ну, я мечтала стать художником, а в итоге стала продавать чужие картины!

Олли мечтал стать писателем.

– Может, нам вообще не стоит мечтать? – спрашиваю я у Анни.

Она качает головой.

– Если нет мечтаний, то не будет и надежд.

За чашкой чая мы вспоминаем школьные деньки. Анни вылетает из комнаты и возвращается с фотографией.

– Божечки!

Это наша школьная пьеса. Вот Анни в красном средневековом платье, слишком большом для нее, с головным убором в тон. Я стою сзади – братец Тук, облаченный в коричневую рясу с капюшоном и импровизированным веревочным поясом вокруг моей внушительной талии.

– Ясно, почему мне досталась эта роль. Я похожа на беременную! – охаю я.

– А помнишь музыкальный конкурс, как пели Хор Лягушек?

– Все-е мы вста-а-анем вместе-е, – запеваем мы, и я впервые за столько времени смеюсь от души.

Анни говорит, что ужасно хочет снова увидеть Китти. Что помнит ее любимицей учителей, зубрилой, которая вечно сидела за первой партой и размахивала рукой, сгорая от желания ответить на все вопросы. Учителям даже приходилось уговаривать Китти дать возможность и другим ученикам. Я рассказываю, что теперь Китти работает в ведущей консультационной фирме на Пикадилли.

– Одна? Замужем?

– Одна. Ей не очень везет с мужчинами.

Последним парнем, с которым Китти познакомилась в Интернете, был некий Фил. – У него голова размером с орех, – сокрушалась она, – и злобные маленькие глазки. А еще он не заплатил за мой напиток.

Анни спрашивает про УЗИ.

– Мальчик, – делюсь я.

– Мальчик, – вздыхает Анни. – Первенец – это так волнующе. Если хочешь, я составлю тебе список всего, что может понадобиться.

Рассказываю, что Пиппа уже так и сделала, хотя в ее исполнении этот список оказался кошмарно длинным, как марафон.

– Я где-то на середине, – делаю вид, что задыхаюсь, – и не знаю, доберусь ли до конца.

Поэтому я принимаю щедрое предложение Анни. Кроме того, всегда интересно сравнить.

– И если вдруг я еще чем-то могу помочь…

Делаю глоток чая. Ну давай же, спроси, Анни не кусается.

– Ну… наверное.

– М-м?

– Я немного заскучала.

«Слабо сказано», – вдруг оживляется голос Олли в моей голове.

– Мне нечем заняться.

– Господи, мне бы твои проблемы, – ляпает Анни и тут же извиняется. – Ох черт, я не хотела…

– Анни, не переживай, – успокаиваю ее с улыбкой. – Со мной не обязательно осторожничать. Мне этого и дома хватает.

– Я никогда не была тактичной. Так. Чем бы тебе заняться?.. – Анни барабанит пальцами по столу. – Вступи в какое-нибудь сообщество?

Я корчу гримасу.

– Выучи французский?

– Не уверена, – отзываюсь я, зная, что языки учить точно не хочу.

– Японский? – Анни наклоняет ко мне голову.

Я запрокидываю голову.

– Нет!

– Суахили?

– И так достаточно знаю.

– Запишись на пение? – Анни рассказывает, что по соседству с ней живет оперный певец, и она просыпается под звуки «Женитьбы Фигаро». – Вступи в хор. Сейчас это самый писк моды!

– Мне медведь на ухо наступил, – смеюсь я. Одно время я играла на пианино, но учитель вскоре сказал маме, что это пустая трата денег.

– Вяжи чехольчики для чайников и продавай на рынке?.. О, знаю! Ты просто обязана вступить в мой клуб книгочеев!.. Хотя там ты с ног не собьешься, мы часто даже не читаем книги на обсуждении… А как насчет уроков сальсы? Хотя погоди… не самое лучшее занятие при беременности.

Я просто должна это сказать.

– Анни, интересно, тебе не нужен помощник в магазине?

– А-а, ясно, – тянет она, пожевывая губу. – Ох, Бекка, ты сама видела, что там пусто, как в морге. Господи. Прости, пожалуйста! – Она прикрывает рот ладонью.

В конце концов мы обе беспомощно хохочем.

– Там настолько пусто, что мне самой скоро придется искать новую работу, – заявляет Анни. – Если бы я могла кого-то нанять, то первым делом обратилась бы к тебе, но…

– Плохая идея, да. Извини.

– Нет. Не извиняйся.

– И мне жаль, что у тебя такой застой. Наверное, ты нервничаешь.

– В худшем случае я всегда смогу торговать телом на улице. Или нет. – Она вытягивает длинные бледные ноги. – Посмотри на эти варикозные вены. И клянусь, у меня есть купальники, которые я больше никогда не достану из шкафа. Так, чем же ты можешь заняться? – вновь задумывается она.

Я признаюсь, что теперь назубок знаю все дневные телевизионные программы.

– Моя любимая – «Поужинай со мной». А на днях я посмотрела «Наличка на чердаке» и могу пересказать все, что творится на Рэмси-стрит.

– «Соседи» все еще выходят? – задает Анни типичный для занятой женщины вопрос.

– О да, дважды в день.

– Слушай, я спрошу у друзей, и Риччи тоже порасспрашивает. Точно! Сделаю и-мейл-рассылку, напишу на Фейсбуке и даже твитну, и все дела. Погрязну в соцсетях, – сжимает она кулак. – Найду тебе работу во что бы то ни стало.

– Спасибо. Я возьмусь за что угодно. Заполнять полки, печатать письма, запечатывать конверты, подносить кофе, мне все равно.

На лице Анни медленно проступает улыбка.

– Я кое-что вспомнила.

– Что?

– Недавно я была в «Мезо Джо» и услышала, как Эдоардо рассказывал про девчонку, которая не смогла помочь Джо с занятиями. Да, точно. Следующий курс у него начинается через пару недель, и у них никого нет на замену, а Луис и Эдоардо жаловались, что они и так слишком загружены.

– Даже не знаю.

– Погоди, – говорит Анни, когда ее вдруг зовет детский голос. – Сейчас, пару секунд.

Она выходит из комнаты, а я все думаю об этой идее. Что мне терять? Но работать на Джо?.. Неужели я настолько отчаянно хочу чем-то себя занять? Хотя это может быть весело, и мне действительно надо отвлечься. Я на пятом месяце беременности, я не могу сидеть сложа руки до самого рождения ребенка, а журналы и книги про детей не бесконечны.

В конце нашей встречи мы с Джо договорились оставить все в прошлом. «Заглядывай ко мне еще», – сказал он, когда мы стояли у ресторанчика, и я уже собиралась уходить. Я не знала, обнять его или пожать ему руку. В итоге мы ничего подобного не сделали, но я уверена, что увидела в его глазах тепло. Однако так и не позвонила, и не зашла.

– Бекка? – Анни тыкает меня в руку. – Ты где-то витаешь.

– Извини, задумалась.

– О Джо? Про работу?

– Даже не знаю, – повторяю я. – Вряд ли.

– «Мезо Джо» – идеальное место. И занятия всего дважды в неделю, так что сильно напрягать не будет.

«Хватит грызть ногти, – одергивает меня Олли. – Почему ты не хочешь на него работать?»

– Бекка, заткни меня, если это не мое дело, но что именно произошло между тобой и Джо, а?

«Вот видишь. Пора уже рассказать об этом и мне», – встревает Олли.

16

Бристоль, десять лет назад

Я подслушиваю, прислонившись к двери.

– Нет, я не могу заболеть, только не сегодня! – стонет Олли.

Они с Джо решили устроить мне прощальную вечеринку.

– Выпей, сейчас же! – Джо достает пару таблеток из блистера.

– Доктор, доктор… – Олли мешком валится на постель. – Я, кажется, печенька.

– Олли, это не шутки. У тебя температура.

– А ты сушка!

Джо невольно смеется, затем стягивает с лежащего Олли ботинки и бросает их на пол.

– Где Бекка?

– Собирается, – отвечает Джо. – Знаешь ведь, как долго женщины возятся.

Я вот-вот готова вломиться и заорать, что вообще-то уже давным-давно готова, но потом понимаю, что послушать все-таки интереснее.

– Лекарство, – повторяет Джо.

Сквозь щель в двери видно, как он протягивает Олли стакан воды.

– Я не могу пропустить ее вечеринку.

– Не думаю, что Бекка будет против. Честно говоря, компания из тебя сейчас никудышная.

– Честно говоря?! Я, конечно, тебя люблю, Джо, но иногда ты дико занудствуешь.

– И я тебя люблю, но иногда ты тот еще гемор.

– В последнее время мы часто ссоримся, – продолжает Олли. – Не из-за Италии, а вообще. Бекка права, я эгоистичный идиот.

– Перед экзаменами все психуют.

– Она назвала меня лицемером, сказала, что если бы удалось поступить в музыкальную академию или типа того, я бы уже завтра прыгнул в самолет, но… ты ведь знаешь, как я не хочу, чтобы она уезжала?

– Знаю, Олли. Никто не хочет.

– Упрямый больной, правда? – шепчу я, поцеловав Олли на ночь.

– Он и полумертвый, скорее всего, на любую вечеринку побежит. – Выражение лица Джо смягчается. – Но жаль, что ему приходится пропустить твою.

Киваю.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Грипп.

В преддверии экзаменов в конце второго курса Олли все сильнее нервничал и действительно заболел. Официально бросив универ, я нашла работу официанткой в баре, чтобы продолжать платить за жилье и поддерживать Олли. Да, мы часто ссоримся, но Джо прав. Дело в нервотрепке из-за экзаменов, и хоть я с нетерпением жду учебы во Флоренции, все-таки переживаю из-за перемен и отъезда. Мы с Олли так и не поговорили про «нас», наше будущее. Не знаю, захотим ли мы попробовать отношения на расстоянии, но неизвестность зависла над нами темной тучей.

Джо изучает взглядом мой шнурованный корсет и узкие черные джинсы. На голове у меня зачесанный светлый парик, на который ушла целая банка лака. Олли и Джо устроили вечер восьмидесятых, и я пытаюсь закосить под Мадонну. Хочу услышать от Джо, что выгляжу круто. Вместо этого он говорит, что мне пора собираться. Скоро приедут гости.

Дверной звонок. В дом вваливаются друзья, разодетые под Duran Duran, Боя Джорджа, Майкла Джексона и Blondie. В гостиной гремит музыка, все потихоньку шастают на кухню за выпивкой. Мы с Сильви стоим у холодильника, уже опрокинув пару шотов водки. Входит и Джо в кожаной куртке, футболке и драных джинсах. Я смеюсь, глядя на его уложенные, как у Джорджа Майкла, волосы.

Ближе к полуночи я вновь заглядываю к Олли. Несмотря на шум, он наконец-то заснул. С кружащейся от водки головой я пробираюсь вниз по лестнице, лавируя в толпе народа, и возвращаюсь на кухню, теперь окутанную сигаретным дымом. Джо открывает бутылку вина. На фоне играет Wake Me Up Before You Go-Go Джорджа Майкла.

– Джордж, – улыбаюсь я, подходя ближе.

– Мадди, – Джо протягивает мне бокал. – Значит, улетаешь…

– Ага, лечу-лечу! – Размахиваю руками, будто крыльями, и замираю, понимая, что я пьяная. Очень пьяная. Я задумываюсь, а потом прихожу к замечательному выводу: да плевать. Моя вечеринка. Могу пить сколько влезет.

К нам присоединяются Сильви и Джейми. Сильви, одетая под Тину Тернер, с безумной прической, сидит на подоконнике. Джейми открывает очередную банку пива и спрашивает, о чем разговор. На нем подозрительно облегающая футболка с надписью «Фрэнки говорит «расслабься».

– Ни о чем, – отвечает Джо. Мне кажется, он хочет, чтобы они ушли.

– О том, что я буду по всем вам скучать, – вздыхаю я. – Люблю вас.

– Ох черт, это сколько она уже выпила? – спрашивает Сильви у Джо, а потом вручает мне свою наполовину скуренную сигарету и утягивает Джейми прочь.

На кухню снова вваливается толпа. Один парень одет в мундир и кожаные штаны.

– Я не знаю, кто все эти люди, – шепчу я.

– Я тоже, – отзывается Джо.

Ко мне проталкивается косящий под Адама Анта парень.

– Горяченькая, – выдает он, пожирая меня глазами.

Я успеваю шагнуть поближе к Джо, как тут же раздается крик:

– Сволочь!

На джинсах Адама Анта теперь красуется очень неудачное мокрое пятно.

– Ой. Случайно вышло. – Джо держит пустой бокал из-под вина. Затем хватает меня за руку. – Пойдем отсюда.

– Прости, что сначала у нас не заладилось, – говорит Джо, когда мы направляемся на небольшую площадку за нашим домом. Хотя он тоже пил, Джо, как всегда, адекватен.

– В смысле, что ты стащил мое полотенце?

Он ведет меня прямо.

– Я думал, это полотенце Олли.

– Оно же розовое.

– Я думал, это полотенце Олли.

Я смеюсь.

– А я думала, что ты самый высокомернейший парень на земле.

– Бекка, надо говорить «самый высокомерный».

– Вот видишь. Поэтому я и бросила английскую филологию. – Я поворачиваюсь к нему. – Ты всегда должен быть прав, верно?

– Всегда.

– Джо, ты меня с ума сводишь.

– Хорошо.

Мы идем дальше.

– Надеюсь, ты будешь счастлива.

– И ты будь счастлив, Джо.

Выражение его лица говорит о том, что такое никогда не случится.

– Не понимаю я тебя, – падаю я на скамейку. Он садится рядом. – Ты же столько всего можешь. Если не хочешь учить медицину, займись чем-нибудь другим. Помнишь тот разговор, когда мы сидели втроем с тобой и Олли? Про то, что будет с нами через десять лет?

– Не люблю загадывать.

– А надо бы. Если ты не видишь себя врачом, то хватит тратить время впустую… – Я тыкаю его в руку. – Делай, что тебе нравится, мы живем только раз.

– Вот это лекция, – аплодирует Джо. – Пятерка.

Я гневно скрещиваю руки на груди.

– Вечно выделываешься, мол, такой крутой, а по сути ты просто трус.

– Простите, что?

– Ты расслышал. Джо Лоусон, ты трус, – улыбаюсь я, словно теперь все встало на свои места. – Несчастлив – измени что-то. – Алкоголь явно развязал мне язык. – Чего ты боишься?

Джо лезет в карман за сигаретами.

– Мои родители не очень-то в восторге по поводу отъезда, но, по крайней мере, решение приняла я сама. Думаю, ты страшно боишься разочаровать отца, так боишься облажаться, что делаешь вид, будто тебе плевать.

– Бекка… – предупреждающе произносит Джо.

– Встречаешься с кучей разных девчонок… Фиона, Зоуи… А Лиз куда делась? Никто из них не задерживается, – потому что ты не хочешь настоящих чувств. Ведь так легче, да? Продолжать притворяться…

Джо закрывает мне рот ладонью.

– Хватит! Хватит, – повторяет он, всматриваясь в мои глаза.

Я уже видела подобный взгляд. Я смотрю в ответ, зная, что попала. Перешла черту. Что мы здесь делаем, наедине? Вспоминаю про Олли, который спит дома, и отстраняюсь от Джо.

– Пойдем обратно, – тихо говорю я.

Спать я ложусь уже в четыре утра. Стягиваю туфли, швыряю светлый парик на туалетный столик. Вытаскиваю заколки из своих длинных волос, которые тут же падают на обнаженные плечи. Стираю алую помаду. В дверь стучат. Когда входит Сильви, меня охватывает разочарование.

– Ох, и похмелье будет завтра, – говорит она, поцеловав меня на ночь. – Жаль, что Олли заболел.

Я сажусь на постель, сбитая с толку. Я встречаюсь с Олли. Я люблю Олли, верно? Скоро уеду. Почему бы просто не забыть про Джо?

Вспоминаю, как мы танцевали ранним утром. Выражение его глаз, его лицо так близко, его рука на моей спине…

Стоп! Это Джо. Джо Лоусон. Друг Олли. У меня нет к нему никаких чувств. Он нахальный, высокомерный и считает, что всегда прав. Однако у него есть и хорошая сторона. Джо меня удивляет, говорит трогательные вещи. Как ни странно, именно он больше всех поддержал меня с Флоренцией. Впрочем, это потому, что Олли меня любит и хочет, чтобы я пошла в колледж искусств в нашей стране. Олли, по крайней мере, это честно признает. А вот что на самом деле происходит в голове Джо? И главное – он лучший друг Олли. О чем я вообще думаю? Я ведь буду просто очередным именем в списке его побед. Он хочет меня заполучить только потому, что это невозможно. Он начал какую-то игру? Что ж, я не приму в ней участия.

Пытаюсь развязать бант на спине корсета. Ужасно хочу избавиться от этой тесной штуковины и влезть в пижаму, но у меня совершенно не выходит расстегнуть пуговицы из-за идиотских накладных ногтей. Мысли сворачивают к теме Джо. Может, он самую малость меня и привлекает. Уверена, Олли тоже фантазирует о других женщинах. Но что будет, когда я уеду в Италию? Сможем ли мы оба хранить друг другу верность?

– Да ладно, – бормочу я, подпрыгивая от досады, и вдруг снова слышу стук. Замираю. – Кто там?

– Джо.

Кровь тут же закипает от адреналина. Я осторожно приближаюсь к двери.

– Я очень устала. – Прислоняюсь к косяку, закрыв глаза.

– Впусти меня, – тихо говорит Джо.

Поворачивается дверная ручка. Входит Джо, босиком. На нем джинсы и свободная футболка, волосы влажные.

– Что такое? – спрашиваю я. Сердце бешено колотится.

– Ты знаешь, зачем я пришел.

– Слушай, я правда… – я поворачиваюсь к нему спиной, стараясь скрыть эмоции.

– Устала? Я тоже.

Джо подходит ближе. Целует шею сзади, расстегивает корсет, который затем падает на пол.

– Я устал притворяться, – продолжает Джо.

Он разворачивает меня к себе лицом, и я оказываюсь перед ним практически обнаженная. Прогони его, уговариваю я себя, а Джо наклоняется слишком близко. Я закрываю глаза.

И отталкиваю его как раз вовремя.

– Что ты делаешь?

– Прости. Думал, у тебя другие чувства. Ошибся.

Его спокойствие меня раздражает.

– Что значит «другие чувства»? Я встречаюсь с Олли!

Глаза Джо вспыхивают гневом.

– Думаешь, я не знаю?

– Пойду проверю, как он.

Хватаю и натягиваю халат, плотно завязываю поясок на талии. Открываю дверь – Джо захлопывает ее обратно. Пытаюсь протолкнуться мимо него, но он не дает пройти, вжимает меня в стенку.

– Бекка, не смей притворяться. Ты знаешь, между нами что-то есть.

Хоть я и в ловушке, все равно не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

– Олли – хороший друг, – начинает Джо, – и я в жизни не хотел бы причинить ему боль, но я больше не могу притворяться. Не могу делать вид, что я, черт возьми, бесчувственный. Как думаешь, почему у меня ни с кем нет прочной связи?

Он крепко держит мое лицо в ладонях, вынуждая смотреть.

– Почему, Бекка? Ты знаешь ответ.

– Джо, мы не можем.

Он меня отпускает.

– Ты права. Забудь. Я виноват.

Джо уходит прочь, шагает по коридору.

– Джо! – зову его я.

Он оборачивается, и мы бежим друг к другу. Он снова обхватывает мое лицо ладонями, но теперь уже торопливо меня целует, и я отвечаю. Мы оказываемся в комнате, захлопываем дверь. Стягиваю с него футболку, он расстегивает ремень моих джинсов, и я стараюсь побыстрее из них выпутаться. Рука Джо проскальзывает в мои красные шелковые трусики, дразнит, однако вскоре и они летят прочь, а мы перебираемся на кровать. Обнаженные, мы целуемся и ласкаем друг друга.

– Я так давно тебя хотел, – говорит Джо, заставляя меня обхватить его ногами.

Мы засыпаем, не разрывая объятий. Одежда разбросана по полу. В окно пробираются первые солнечные лучи.

17

Я лежу в постели, и меня переполняет облегчение, потому что я рассказала Анни правду.

Прошло столько времени, и все же, стоит мне закрыть глаза, я сразу ярко вижу события следующего утра. Я проснулась от того, что меня зовет Олли. Прошлая ночь пронеслась в голове, и я тут же бросилась трясти Джо.

– Бекка! – простонал Олли.

Я расслышала приближающиеся шаги. Голова пульсировала. Я натянула халат и, закрыв за собой дверь, встретила Олли возле ванной.

– Мне так плохо, – сказал он.

– Возвращайся в кровать. – Я проводила его обратно в комнату. – Сейчас принесу тебе чаю.

Меня тошнило, голова грозилась вот-вот треснуть.

– И что бы я без тебя делал? – пробормотал Олли, когда я устроила его на подушках.

– Тебе было бы куда лучше, – отзываюсь я, изо всех сил стараясь не заплакать.

– Мне снился странный сон. Что ты с кем-то.

– Что? – По спине пробежал холодок.

– Во Флоренции. Ты влюбилась в Луиджи. Или его звали Джузеппе?

– Олли, отдыхай. – успокоила его я.

– Он тебе серенады пел в своей гондоле.

– Это Венеция, – слабо улыбнулась я.

– Прости, что я был ужасным…

– Не был, – уверила Олли я.

– Я не очень-то тебя поддерживал, верно? Между нами все пошло не так… – все равно продолжил он.

– Неважно.

– Мы до сих пор не поговорили о том, что будет, когда ты уедешь. Думаешь, мы выдержим проверку расстоянием?

– Надо сперва попробовать, тогда и узнаем, – ответила я, сгорая от вины. – Давай не сейчас.

– Я тебя люблю, Бекка, – пробормотал Олли и закрыл глаза.

Когда я вернулась в комнату, Джо уже сидел, но по-прежнему был обнажен. Я хотела, чтобы он убрался, исчез. Я даже смотреть на него не могла.

– Тебе пора, – тихо сказала я, боясь разбудить остальных.

– Бекка, нам надо поговорить.

– Нет. Не надо. Просто уходи. Прошлая ночь была ошибкой, Джо.

– Нет, не была.

Как он ухитряется оставаться таким спокойным? Так держать себя в руках? Разве он не чувствовал себя виноватым?

Собрав его одежду с пола, я скрутила ее в ком и швырнула в сторону Джо.

– Между нами ничего не произошло, – произнесла я, дрожа. – Это все было ужасно, ужасно.

Джо натянул джинсы.

– Чем же Олли заслужил таких друзей? – спросила я, исполненная отвращения к самой себе. – Я была пьяная! Не понимала, что творю…

Джо встал и подошел ко мне.

– Не говори так. Не буду утверждать, что мы поступили правильно… – Он глубоко вздохнул. – Но я знаю, что делал, и думаю, ты тоже.

– Нет! – вспыхнула я и двинула его кулаком в грудь. – Зачем ты ко мне пришел! Это все… это все ты виноват!

– Так нечестно.

– Ненавижу тебя!

Джо меня обнял, и я замерла на мгновение.

– Ты не ненавидишь меня, Ребекка.

Я его оттолкнула.

– Я уйду, – спокойно произнес Джо. – Но позже мы поговорим…

– Не о чем здесь разговаривать!

– Бекка? – снова позвал меня Олли, и мы с Джо оцепенели.

Повисла болезненная тишина. Я расслышала, как открылась дверь Сильви… и удаляющиеся в сторону ванной шаги.

– Уходи. Прошу, – умоляю я его со слезами на глазах. – Нам нельзя больше видеться.

Джо ушел из моей комнаты и из моей жизни. Больше мы с ним не виделись… до встречи в «Мезо Джо» через десять лет.

– Мне очень жаль, Олли. Я должна была тебе рассказать, – шепчу я, – но я тогда так запуталась, мне было так страшно… Я трусиха. Я не любила Джо. Всего лишь одна ночь, случайность. Мы друг другу нравились, не буду врать. Но он не был тобой. Знаю, что от этого не легче, и это меня никак не оправдывает. Я люблю тебя.

Ответа нет. Я убеждаю себя, что не слышу его голос на самом деле. Я его выдумываю. Такие странные вещи бывают от большого горя. И все же глубоко внутри понимаю, что не слышу Олли сейчас потому, что его молчание достаточно красноречиво.

На следующее утро меня ломит от одиночества. Сердце сжимается в ожидании очередного пустого дня. Как я могла подумать о работе у Джо?.. Заставляю себя встать с постели. Мне станет лучше, когда приму душ.

«Позвони ему». – слышу я внезапный голос Олли.

– Олли?

«Тебе нельзя больше смотреть «Поужинай со мной».

– Ты не злишься?

«Злюсь. Конечно же, злюсь. Вы замутили у меня за спиной».

– Да, – соглашаюсь я. – Мне стыдно.

«Я доверял вам обоим. – Он умолкает. – Узнал бы я тогда, вы разбили бы мне сердце. Но сейчас уже ничего не поделать, верно?»

Я снова пускаюсь в извинения. Олли меня перебивает.

«Наверное, я всегда отчасти боялся, что ты в него влюбишься».

– Олли, я в него не влюблялась. Я не вышла бы за тебя, если бы любила Джо. Но прости, что не сказала тебе, что это разрушило вашу дружбу. Я не могу не думать, что…»

«Стой, Бекка! Пора уже понять, что жизнь слишком коротка. Хватит бед. Помирись с Джо. Тебе сейчас нельзя отмахиваться от друзей».

По лицу катятся слезы.

– Почему ты такой великодушный?

«Я делал много чего, чем не горжусь».

– Например?

Тишина.

18

Я захожу в переполненный банк. Заполняю платежку, занимаю очередь.

Сжимая чек Глитца, прикидываю, что этих денег хватает на самые необходимые для ребенка вещи, да еще останется для аренды жилья в Лондоне и оплаты первого месяца. Плюс декретные и наши сбережения… должно хватить где-то на полгода. А потом… кто знает.

Очередь продвигается вперед. Я следующая.

Размышления о деньгах и работе заставляют вспомнить, что я так ничего и не решила. Что делать с предложением Анни про «Мезо Джо»? Может, заглянуть туда по пути домой? С Анни мы виделись два дня назад, и она говорила, что новый курс начинается совсем скоро. Если я хочу получить работу, то пора шевелиться.

– Окно номер пять, – произносит записанный голос таким тоном, будто я выиграла ценный приз. Да, машина мне не помешала бы. Или дом… Нет. Все, чего я хочу – это вернуть Олли.

– Добрый день, – здоровается сотрудница банка в кремовой блузке и темно-синем пиджачке. На пухлых губах розовый блеск. – Как мы поживаем?

– Прекрасно.

– Чем могу помочь?

Я передаю ей чек под стеклянной перегородкой.

– Пожалуйста, переведите эти деньги на мой сберегательный счет.

– Конечно. У вас есть реквизиты?

Девушка вбивает на клавиатуре номер счета. По запястью туда-сюда скользит изящный золотой браслет. Затем она засовывает чек в специальную машинку.

– А когда вам уже пора? – все-таки не выдерживает она.

– В декабре.

– Должно быть, вам не терпится.

Киваю.

– Советую съездить в отпуск, погулять хорошенько, потом развлечениям можно помахать ручкой… но оно того стоит, – добавляет девушка с улыбкой, чтобы закончить на позитивной ноте. Клац-клац-клац. – Так, деньги на счету. Что-нибудь еще?

– Могу я посмотреть баланс?

– Нет проблем.

Она разворачивает ко мне монитор. Я изумленно гляжу на цифры. Число выходит чуть меньшим, чем я помню. Затем смотрю на список транзакций, совершенных за шесть недель до смерти Олли. Вывод тысячи фунтов. Зачем Олли понадобилась целая штука? Почему он мне не сказал? Мы договорились не трогать сбережения, кроме случаев крайней необходимости.

В щеках не остается ни кровинки. У него был кто-то на стороне? Что же такого он купил?

– Я могу вам еще чем-нибудь помочь? – спрашивает сотрудница банка.

– Нет. Ничем.

– Скажи мне, Олли, – бормочу я себе под нос, стараясь как можно быстрее добежать до дома. – Зачем тебе понадобилось столько денег?

«Я забил на работу». – Ответ приходит мгновенно.

– Ты… что?

«Ушел. Бросил».

Я перехожу дорогу. Наверное, мне послышалось.

– В смысле, ты потерял работу?

Он молчит.

– Ты уволился! – вспыхиваю я.

Случайный прохожий шарахается, но сейчас плевать, если меня посчитают сумасшедшей.

«Я чувствовал себя несчастным. Устал учить. Отчаянно хотел закончить роман. Быть писателем. Мне казалось, что это мой последний шанс».

Открываю калитку, клокоча от ярости. Дрожащей рукой сую ключ в замок входной двери.

– А я хотела рисовать, Олли, но иногда нам, знаешь ли, нужно вырасти, стать ответственными и работать, чтобы платить за жилье!

«Бекка, я чувствовал себя ужасно».

– То есть я должна была содержать нас обоих, пока ты не закончил бы свою рукопись?

Он не отвечает. Я сажусь за кухонный стол, пытаясь понять, что к чему. «С моей премией и нашими небольшими сбережениями, – сказала я ему в то последнее утро, – мы могли бы съехать отсюда, снять квартиру поближе к центру. Смотри, Олли! Вот эта – идеальная!»

– Я все распиналась про квартиру поближе к твоей школе, – говорю я, – а ты уже там не работал. – Качаю головой. – Ничего не понимала… Какая же я идиотка!

«Нет. Это я идиот. Я должен был тебе рассказать».

– А что, если бы ты получил очередной отказ? Что тогда?

Я грызу ноготь, вспоминая, как боялась вида его рукописей, которые возвращались в коричневых пакетах с марками. «Я не сдамся», – обычно убеждал он меня, чувствуя мои сомнения.

«Не знаю, – тихо отвечает он. – Я тебя подвел».

Я роняю лицо в ладони.

– Поэтому ты и был таким рассеянным по пути домой? Ты боялся мне рассказать?

Тишина.

– Ох, Олли, это всего лишь работа. – Гнев сходит на нет. – Всего лишь квартира. – К глазам подступают слезы. – Я простила бы. Ничего не стоит жизни. Ничего.

Вечером я умираю от желания рассказать все Китти, но тогда мне придется объяснять, что я слышу голос Олли, а я не могу. Пока не могу. Я решаю сохранить все в тайне. Не хочу, чтобы и родители узнали обо всем. Олли всегда любил мечтать, именно за это я его и полюбила. Вспоминаю наше первое свидание, когда он сказал, что хочет стать поп-звездой или писателем. По-моему, мама с папой считали, что Олли слишком много мечтает.

Глубоко внутри я тоже начала так думать.

19

– Хочешь эту работу? – спрашивает Джо по телефону на следующий день.

– Если ты не нашел другую кандидатуру, – отвечаю я, зная, что мама только притворяется, а не на самом деле читает бизнес-раздел газеты.

Джо молчит. Наверное, думает о том же, что и я: а не будет ли нам чертовски неловко? Однако теперь я знаю: я должна получить эту работу. Больше не могу сидеть дома. Мне надо занять себя, чтобы не сойти с ума.

– Я не смогу много заплатить, – наконец говорит Джо. – Бюджет на курсы очень жесткий.

– Ничего. Дело не в деньгах.

Джо рассказывает, что занятия начнутся не раньше сентября. То есть через две недели. Продолжается курс восемь недель.

– У тебя получится проработать до конца октября?

– Да.

– И за баром всегда свободные руки пригодятся.

– Хорошо. Я могу работать как минимум пару дней в неделю. Если хочешь, начну завтра.

– Тогда Луис введет тебя в курс дела.

– Ну что он сказал? – оживляется мама, как только я заканчиваю разговор.

Луис наполовину испанец, лет двадцати пяти. У него короткие темные волосы, глаза цвета кофейных зерен и оливковая кожа. Он тут же помогает мне успокоиться, показывает кухню, знакомит с поварами Бруно и Люком – такими юными, что едва ли не в сыновья мне годятся. Я готовлю пробный капучино, однако делаю что-то не то с кнопкой для пенки и все заливаю молоком.

– Как ни странно, когда-то я уже была официанткой.

– Удивительно, – смеется Луис.

Улыбаюсь, рассказывая ему, что недолго проработала в ресторане в Чизике и как раз там познакомилась с моим начальником, Глитцем. Мне тогда едва исполнилось двадцать семь.

– Подала ему мокко вместо эспрессо, а он замахал на меня салфеткой – тут, дескать, большого ума не надо.

– О да, – кивает Луис. – У нас такие тоже бывают.

– Не люблю избалованных, – добавляет Бруно, – вопят на все заведение.

– А что случилось дальше? – любопытствует Луис, трогательно заинтересовавшись этим мелким скандалом.

– Я сказала, что это грубо. Он ответил, что он в отвратительном настроении, ведь от него ушел уже третий помощник подряд. Я призналась, что тоже в плохом настроении: мол, я художник, но с этой работой не сложилось, поэтому придется думать о совершенно иной карьере. И он предложил мне работу.

– Вот просто так? – щелкает пальцами Луис.

– Ну, не совсем. Он спросил, что я знаю о современном британском искусстве. А я ответила, что больше разбираюсь в эпохе Возрождения, потому что училась во Флоренции.

А еще он выяснил, кто мой любимый художник. Я сказала, что люблю пейзажи Сезанна и картины Антуана Ватто, где он изображал музыкантов и времена Галантного Века. Что обожаю Марка Ротко, потому что всякий раз, как смотрю на его работы, мне становится спокойно.

– Встреча с Глитцем оказалась чистой удачей, потому что работа в его галерее, по крайней мере, связана с искусством. А ты, Луис? Как ты здесь очутился?

Он говорит, что изучал в Барселоне инженерное дело, но вскоре стало понятно, что это ему не по душе.

– Мне было семнадцать! Кто в таком возрасте знает, что хочет делать! – восклицает Луис с сильным испанским акцентом. – Все равно что жребий тащить – повезет или не повезет. Подумаешь, диплом! Клочок бумаги!.. Поэтому, наверное, Джо меня и нанял. Он любит давать людям шанс. Я обожаю вино. А Джо плевать на формальное образование.

– Он мировой мужик, – говорит Бруно. – Когда моей маме стало плохо, он дал мне время, сказал, я должен быть с ней рядом.

– Откуда ты знаешь Джо? – спрашивает Луис, но в дверях как раз появляется посетитель.

– Длинная история, – шепчу я, собирая волосы в хвостик и поправляя фартук в синюю полоску.

– Чего желаете? – улыбаюсь я, а про себя молюсь – лишь бы не капучино!

Занятие начинается только через полчаса, но ученики уже здесь. С приглушенным светом подвальчик выглядит достаточно романтично. Я как раз расставила тарелки с сырным печеньем, чипсами и орешками, а также дегустационные бокалы по длинным дубовым столам.

От двух красиво одетых женщин лет сорока буквально разит парфюмом. Я записываю их имена и забираю верхнюю одежду, воображая, как их мужья сидят дома, и им поручено поставить пирог с курицей в духовку на сто восемьдесят градусов, пока жены развеются и повеселятся. Зовут женщин Фелисити и Диана. Они берут по бокалу шампанского и, пошатываясь на каблуках, отправляются на поиски двух соседних мест.

Я записываю Скотта, симпатичного молодого австралийца с татуировками на обеих руках. Следующим подходит бизнесмен с газетой под мышкой. Спотыкаясь, словно уже пьяный, по лестнице спускается очередной ученик. Ему лет шестьдесят, и всклокоченные седые волосы придают ему вид безумного ученого. Зовут его Генри.

– Браво, – произносит он, когда я забираю его твидовый пиджак и вручаю фирменную синюю папочку с материалами для каждого занятия и списком вин, которые подаются в ресторанчике.

Затем Генри шаркающей походкой удаляется к столу, где садится рядом с Моникой, необычного вида светловолосой итальянкой в костюме в тонкую полоску и дизайнерских очках. Моника бросает на Генри взгляд, и на ее лице отражается острое разочарование. Я не могу сдержать улыбки, слыша комментарий Олли, что мечты Моники о соседе в лице высокого темноволосого холостяка вдребезги разбились.

Я так увлеченно наблюдаю за Моникой, которая норовит подальше отодвинуться от Генри, что совсем не замечаю, как прибывает последний ученик.

– Здравствуйте. – Он увлеченно пожимает мне руку. – Я Адам.

На Адаме ярко-желтый галстук с коалами и синяя, наполовину заправленная в джинсы рубашка.

– Кстати, – предупредил меня Джо на прошлой неделе, – на занятия будет ходить один парень, Адам. Это сын Мэвис.

– Сын Мэвис?

– Она ухаживает за моим отцом. Адаму двадцать два, работы как таковой нет. Мэвис говорит, что он увлекается едой и вином, поэтому я пообещал найти для него местечко.

Адам сияет улыбкой.

– Вы похожи на Джулию Робертс, только симпатичней.

Я заливаюсь краской, а потом хвалю его галстук.

– А у вас есть парень?

Проходящий мимо Джо отправляет Адама за стол.

– Он тот еще ловелас. Ты с ним поосторожнее.

– Кто из вас считает, что не способен распробовать и описать вкус вина? – начинает занятие Джо.

Многие поднимают руки.

– Что ж, хочу сообщить вам хорошие новости – вы способны. У нас у всех для этого одни и те же средства.

Адам поворачивается и машет мне рукой. Я отвечаю тем же.

– Чтобы научиться различать вкус вина, надо просто этим заняться. И, честно говоря, я могу назвать множество куда худших занятий.

«Все еще занудствует», – комментирует Олли речь Джо.

– Верно, это не походы в спортзал! – восклицает Генри, надувая грудь колесом и игриво пихая Монику в ребра.

– Именно, – соглашается Джо. – Даже врачи советуют выпивать в день по бокалу красного вина, полезно для сердца. Итак, на протяжении следующих восьми недель вы узнаете, какое вино вам нравится и почему. Почему – самое главное. Вам не обязательно полюбится именно дорогое вино. Если повезет, придутся по душе и более дешевые…

– Да-да! – опять оживляется Генри.

– Как вы видите, моя помощница Ребекка, – Джо кивает в мою сторону, – поставила перед вами дегустационные бокалы, бутылочку воды и немного легких закусок. Рядом располагается плевальница. Вы можете либо сплюнуть вино, либо проглотить, как пожелаете. Думаю, здесь играет роль то, как вы сюда добрались – за рулем или на автобусе.

Адам показывает Монике большие пальцы, говоря, что приехал на автобусе.

– Но прежде чем я начну рассказывать о сортах винограда, которые мы изучим сегодня, Ребекка нальет всем по стаканчику чилийского мерло.

Я обхожу столы, наливая понемногу каждому ученику.

– Подождите, – останавливает Джо Генри, уже готового выпить. – Теперь представьте. Вы заказали вино, и официант интересуется, не желаете ли вы его продегустировать. Многие люди смущаются и пропускают этот шаг, но главная его цель – оценить состояние вина.

– Состояние? – переспрашивает красавчик Скотт. Он загорелый, с выбеленными солнцем прядями светло-каштановых волос.

– Да, стоит убедиться, что вино не отдает пробкой. Кто знает, что это значит?

– Тухлятина, – выкрикивает Адам, показательно зажимая нос.

Я неожиданно для себя смеюсь.

– Да, Адам, ты прав, – кивает Джо. – Вино пахнет затхлым. Происходит это из-за грязной пробки, поэтому появляется запах сырого погреба или влажного картона. Если на протяжении этих восьми недель нам с Ребеккой попадется такая бутылка, мы обязательно ее сохраним и вам всем продемонстрируем. Итак, – хлопает он в ладоши, – первым делом надо оценить запах вина.

Ученики принюхиваются.

– Затем поболтайте вино в бокале. Дело не в пафосе, это необходимо для раскрытия букета…

Моника поднимает на Джо зачарованный взгляд.

Через полтора часа, когда подвальчик опустел, я принимаюсь мыть бокалы.

– Адам – тот еще кадр, – говорю я.

После занятия он рассказал мне, что работал в местной библиотеке и помогал в приюте для бездомных, разливал по тарелкам томатный суп.

Джо выключает ноутбук, на котором показывал фильм о сборе винограда в Эльзасе.

– Мэвис за него беспокоится. Такому, как Адам, сложно найти свое место в мире.

Я перемываю бокалы, а Джо рассказывает, как в нем зародилась страсть к винному делу.

– После смерти моего деда дядя Том бросил работу в сфере страхования и уехал из Англии путешествовать. В конце концов он вложил свое наследство в ферму в Западной Австралии. Когда он прилетел на мамины похороны, он уговорил меня отправиться с ним. Тогда его бизнес уже процветал, и дядя знал, что медицина – не мое. Папа, конечно, был в ярости. Заявил, что я всю свою жизнь отправлю коту под хвост. И перестал общаться с Томом, мол, брат его предал.

– А потом что было?

– Через три года я вернулся в Лондон, нашел работу в винном магазине, одновременно учился, сдал экзамен…

– А отец?

– Мы особо не общались. Без мамы все пошло наперекосяк. У него, думаю, было полно любовниц, но она ведь всегда ждала дома с обедом на столе. Отцу этого не хватало, и он никак не мог меня простить, что я бросил медицину. Воспринимать меня всерьез он начал только тогда, когда я нашел приличную работу в сфере виноделия.

– Почему ты вернулся в Винчестер?

– Из-за здоровья отца.

– Ох, сочувствую. Что-то серьезное?

– Деменция.

– Боже.

Джо берет полотенце.

– Мне нужны работники, которым я могу доверять. Луис и Эдоардо понимают, почему я порой срываюсь с места, и не задают вопросов.

– Он с тобой живет?

– Нет. Он в доме, который давно принадлежит нашей семье, но с ним проживает прислуга. Мэвис – моя любимица. Она отлично ухаживает за отцом. Может, деньги и не гарантируют счастья, зато они дают возможность выбора.

Джо убирает чистые бокалы в коробки. Поясняет, что лучшие бокалы для дегустации производит «Ридель» – они выдерживают постоянное мытье.

– Я думал отправить отца в дом для престарелых, учитывая, что мы с годами все отдалялись, но… не знаю… – Он умолкает.

– Джо?

– Наверное, странно… ты решишь, что я с ума сошел…

– Говори.

– Я будто слышал, как мама просит меня его простить и позаботиться о нем. А потом мне подвернулось это место. Я как раз хотел начать собственный бизнес. Просто невероятное совпадение.

Я не произношу ни слова.

– Джо! – зовет Луис из ресторанчика. – Ты нам нужен!

– Поверить не могу, что рассказал. Об этом никто не знает, даже дядя Том. Я тебя напугал. Теперь подумаешь, что я псих… – останавливается Джо на лестнице.

– Нет. Я ни капельки так не думаю, – отвечаю я, а сама снова возвращаюсь мыслями к Олли.

– Ты была великолепна, – говорит Джо, когда вечером мы остаемся в баре одни. С тех пор как я здесь работаю, мы впервые улучили время, чтобы нормально пообщаться, и я наслаждаюсь нашей беседой. – Особенно как справлялась с подкатами Адама.

– Он считает, что я симпатичнее Джулии Робертс. Пожалуй, для такой беременной неряхи, как я, день удался.

– Садись, – подталкивает меня Джо. – Сейчас тебе что-нибудь принесу. Ты так трудишься… Кстати, Луис и Эдоардо говорят, что у тебя настоящий талант.

Только я собираюсь сказать, что наконец-то освоила машину для капучино, как прижимаю ладонь к животу.

– Он толкнулся!

Какое облегчение! Последние несколько дней он вел себя очень тихо. Мама говорила, что это вполне естественно, однако я боюсь потерять ребенка…

– Он? Ты уже знаешь пол?

Я говорю, что да: мальчик.

«Каково это?» – слышу голос Олли.

К глазам подкатывают слезы. Я не могу долго злиться на Олли, ведь он отец малыша и упускает все это…

– Олли был бы отличным отцом, – произносит Джо, будто прочитав мои мысли, и сжимает ладонь в кулак. – Так жалею, что не увиделся с ним. Я его подвел. Ты не ответила на мое сообщение, и я выбрал легкий путь. Притворился, что сделал все возможное, и решил жить дальше. Нельзя было сдаваться.

– Ты не виноват, – отзываюсь я. – Если бы я осмелилась рассказать Олли о той ночи… Я напортачила и все между нами разрушила.

– Хотел бы я с ним сейчас поговорить, извиниться, что я такой хреновый друг.

Я должна рассказать.

– Мне надо с тобой кое-чем поделиться… – тереблю я ручку сумочки.

Джо молчит.

– Когда ты сказал про маму, будто она с тобой говорила…

– Да?

– Я слышу его голос в своей голове. По крайней мере, мне так кажется.

– Чей голос?

– Олли.

– Ребекка…

– Знаю, это странно! – поспешно оправдываюсь я, глядя на изумленное лицо Джо. – Поэтому я никому не рассказывала, ни Китти, ни родителям. Но когда ты сказал про маму…

– Что он говорит?

Я слабо улыбаюсь, прислушиваясь.

– Ты поправился, – передаю я слова Олли.

– Вот гад.

– Слишком много орешков за баром точишь?

Джо смотрит на меня недоверчиво, но я знаю, о чем он думает: Олли именно так бы и выразился.

Однако Джо подозревает, что я это все воображаю. Сам он не слышал мамин голос, просто чувствовал ее присутствие, а удачная аренда этого места могла быть просто совпадением. В ответ я рассказываю про Джима и Нудла. Больше я их не видела. Словно они передали послание и исчезли.

– Наверное, есть вещи, которые мы не в состоянии объяснить. – Я вдруг осознаю, что мне очень хочется, чтобы кто-нибудь поверил. – Вдруг эта жизнь куда более загадочная, чем мы себе представляем?

Еще час мы проводим, общаясь сидя за стойкой бара. Вся неловкость между нами исчезла, стоило мне доверить Джо свою тайну. Только с ним я буду этим делиться. Не хочу, чтобы во мне сомневались или доказывали, что это из-за скорби и переживаний, что так бывает… Уж насколько я люблю Китти, но и она временами чересчур категорична. Джо обещает, что никому меня не выдаст.

Мы болтаем о прошедших десяти годах. Я рассказываю про Флоренцию. Изостудия находилась в старой церкви. Я жила в ветхой квартирке в центре города, неподалеку от моста Понте-Веккьо. Заводила новые знакомства, с удовольствием бродила по ночам от одной площади к другой. Сидела в винных барах, где часы пролетали как минуты. Спрашиваю Джо, занимается ли он до сих пор регби. Он отвечает, что с переездом в Винчестер на это нет времени. Потом мы переходим к личной жизни.

– Я встретил кое-кого в Австралии, – признается Джо. – Дочь одного из друзей дяди Тома, Камилла. Красивая и клевая. Мы пробыли вместе пару лет в Лондоне, однако в итоге она не захотела здесь жить, а я – снова переезжать на другой конец света. Наверное, надо очень сильно любить человека, чтобы отказаться от прежней жизни, – размышляет Джо. – Мы не настолько любили друг друга, хотя расставаться было больно. – Он умолкает. – В общем, теперь я с Питой. Еще рано что-то утверждать, но пока я счастлив.

Мы говорим и о его отце. Он все время норовил поехать в Винчестер, но забывал зачем и не мог найти дорогу домой. Друзья отца могли позвонить со словами, что нашли его в магазине «Маркс и Спенсер», сжимавшего пару цветастых носков, пока кассир терпеливо объяснял, что либо за них придется заплатить, либо вернуть на место. Еще он стал опасен за рулем – мог поехать не в ту сторону на круговой развязке.

– К старости отец размяк. Как ни странно, теперь мы ладим куда лучше. Наверное, он просто забыл все свои обиды на меня. – Джо признается, что отец вложил деньги в его новый бизнес. – Я не собирался тут оставаться, но, как уже сказал, все произошло само по себе.

Я тоже признаюсь, что возвращение в Винчестер для меня одновременно и хорошо, и плохо. Когда я брожу по лугам, мимо Сент-Кросса, я словно наяву вижу день нашей свадьбы с Олли. Я, в платье цвета слоновой кости, с кружевными рукавами, приближаюсь к алтарю. Олли поворачивается ко мне с гордостью в глазах. Прием гостей устроили в Винчестерском колледже. Моя любимая часть – когда Олли сыграл Make You Feel My Love Боба Дилана на рояле. Одни воспоминания дают мне возможность почувствовать Олли рядом, а другие – заставляют желать того, чтобы оказаться как можно дальше отсюда.

Раздается звонок. Джо отвечает.

– Это Пита, – поясняет он, пряча телефон. – Скоро будет.

– Отлично. Хочу с ней познакомиться.

– Надеюсь, ты не против, что я рассказал ей про Олли?

– Это хорошо. Иногда проще, когда мне не приходится объяснять самой.

К бару подходит высокая стройная женщина со стильной кожаной «почтальонкой» на плече. Джо встает и заключает ее в объятия.

– Привет, дорогая.

Они целуются, а потом он нас знакомит. Я почти не встречала таких впечатляющих женщин. Черные волосы стянуты в хвост леопардовой лентой. Узкие укороченные брюки и туфли на шпильках. И я откровенно любуюсь ее глазами – они глубокого синего цвета, как сапфиры.

– Ну, как успехи? Как Джо в качестве начальника? – спрашивает Пита, усаживаясь на высокий барный стул.

Джо смеется.

– Мрачный и требовательный, – улыбаюсь я.

– Вы уволены! – Пита тыкает в меня пальцем, изображая сэра Алана из шоу «Подмастерье».

– Пита обожает сэра Алана, – с нежностью поясняет Джо.

– Так вы жили в одном доме в Бристоле, да? Джо говорил, что вы какое-то время не виделись.

– Верно.

– Нам надо многое наверстать. – Джо пристально на меня смотрит. – Целых десять лет.

20

Китти приехала ко мне на выходные, и вечером мы должны встретиться с Питой, Анни и ее мужем Риччи, с которым я еще не знакома, в «Мезо Джо».

Однако прежде мы решили отправиться на штурм торгового центра «Джон Льюис» в Саутгемптоне. Я уже заходила в «Мазекея» на прошлой неделе, но сразу же запаниковала и, потерянная, ушла ни с чем.

Я за рулем. Китти читает список, который составила Анни, так, словно он написан на иностранном языке.

– Бюстгальтеры с легким… чем? Погоди… кажется, доступом. Зимние одеяльца, непромокаемые простыни, бутылочки, слюнявчики, детские что?..

– Влажные салфетки.

– Набор для стерилизации, матрасик для пеленания, кроватка, в скобках – можешь взять мою, она на чердаке; автокресло для ребенка и самое клевое… – Китти переводит дыхание. Кажется, она вот-вот скомкает и выкинет этот список в окно. – Ох, пожалуйста, не покупай масло для сосков!

Я смеюсь.

– Это все бешеных денег стоит! – поворачивается ко мне Китти. – Тебе нужна премиальная облигация.

– У меня ее нет.

– Эх. Тогда лотерейный билет.

– Не покупаю их.

– Ладно. Тогда надо ограбить чертов банк.

В торговом центре полно народа. Мы с Китти, мечтая сбежать в ближайшую кафешку и съесть по кусочку шоколадного торта, изучаем очередную модель столика для пеленания.

– Здесь можно складывать полотенца и пеленки, – комментирует продавщица, крашеная блондинка средних лет, – а сюда, – она вытягивает плетеный ящичек, – можете положить все предметы первой необходимости, например, подгузники и ватные тампончики для подмывания.

– Подмывания? – переспрашивает Китти, подавляя зевок.

– У вас первый?

Киваю.

– Почти двадцать пятая неделя.

– Не волнуйтесь, – заверяет продавщица. – Понимаю, что столько всего надо усвоить, но вы быстро втянетесь. Честно, здесь нет ничего сложного. У меня трое таких маленьких сорванцов.

Я улыбаюсь и прошу рассказать подробнее про ватные тампоны. Продавщица начинает объяснять, однако замолкает, когда Китти фыркает от смеха. Я прошу у продавщицы прощения.

– Позволите продолжить? – холодно интересуется она.

Утаскиваю Китти прочь, и мы идем обедать. Китти заказывает самый большой бокал вина.

– Расскажи мне еще про ресторанчик Джо, – просит Китти.

Я проработала уже три недели, по вторникам и четвергам. Скоро очередное занятие по дегустации.

– Там весело. Чего ты так смотришь?

– Никак в голове не уложится. Вам не бывает неловко?

Стираю с уголка рта каплю майонеза.

– Поначалу только, сейчас все нормально.

– Хм-м…

– Что? Говори уже.

– У тебя нет к нему никаких чувств? Прости, – тут же выпаливает она, заметив выражение моего лица. – Глупо и бестактно брякнула.

Отодвигаю тарелку в сторону, не могу уже есть этот сытный сэндвич.

– Я никак не ожидала, что когда-нибудь снова встречусь с Джо. Знаешь, странно, но я рада, что могу говорить с ним про Олли, как с тобой. Мне легче.

– Прости, – повторяет Китти, сдвигаясь вместе со стулом, чтобы пропустить пару толстяков с полными слоек подносами. – Ладно, продолжим со списком. Давай сосредоточимся на чем-то одном.

– Это невозможно!

– Я, конечно, здесь далеко не эксперт, – говорит Китти, – но не думаю, что тебе нужны все пункты из списка Анни. Твоему ребенку, Бекка, нужна ты и твоя любовь. А остальное – приятное дополнение.

Первым делом нам показывают детское автокресло для малышей от нуля до пятнадцатимесячного возраста.

– Здесь самое важное – вес и рост, – подчеркивает продавщица, – а не возраст. Как только малыш вырастет, вам будет необходимо приобрести новую модель.

Эта женщина постарше, ей где-то под шестьдесят. Пухленькая, с каштановыми волосами. На шее у нее висят очки на украшенном бусинами шнурке.

– Как видите, оно устанавливается против движения. Детские автокресла специально так разработаны, чтобы в случае аварии, не приведи господи, – добавляет она, коснувшись моей руки, – удар пришелся на самую крепкую часть тела ребенка, то есть на спинку. – Продавщица глубоко вздыхает. – У меня есть два золотых правила касательно путешествий с детьми. Убедитесь, что купили верную модель – а с этой вы не прогадаете, – и убедитесь, что ваш муж не ездит слишком быстро!

Китти сжимает мою ладонь.

Пока мы с подругой стоим в очереди, чтобы оплатить автокресло, я разглядываю парочку у кассы. Женщина, кажется, на том же сроке, что и я. Мужчина забирает у нее более тяжелую сумку, целует в щеку. Затем они вместе выходят из магазина.

– Бекка?

Поворачиваюсь к Китти.

– Я рассказывала, что недавно выдала моя мать, когда я спросила, почему этим летом она не поехала отдыхать?

– Прости?

Китти повторяет вопрос.

– И что она?

– «Не могу позволить себе отдых, Кэтрин, я откладываю деньги на твою свадьбу». А я ей: «Господи, мама, ты еще долго так прождать можешь». А она: «Ну, если не выйдешь замуж, пустишь эти деньги на мои похороны».

Неожиданно для себя смеюсь, и мы подходим к свободной кассе. Может, Олли больше нет, но мне повезло, что у меня есть Китти.

Дома мы застаем папу за чтением газеты в гостиной, а маму – на кухне с Оскаром и Тео. Родители присматривают за близнецами, пока Пиппа в теннисном клубе тренирует «Тигрят», группу детишек от семи до десяти лет. Обычно, если Пиппа работает в субботу, с мальчиками сидит Тодд, но он уехал. Снова.

– Люди могут подумать, что у него есть другая семья на стороне, – не раз говорил мне папа.

Я напоминаю Оскару и Тео, кто такая Китти, однако их куда больше интересуют рыбные палочки и тушеные бобы.

Пока Китти болтает с мальчишками, а я показываю маме автокресло, на пороге появляется Пиппа в спортивных штанах и белой облегающей футболке, которая открывает ее подтянутые руки. И тут начинается: Оскар и Тео, вылетев из-за стола, несутся к Пиппе, обнимают ее за ноги.

– Здравствуйте, мои пирожочки! Хорошо себя вели у бабушки?

Она ерошит их волосы. Оскар отстраняется – он такое не любит.

– А завтра выходной, мамочка? – беспокоится Тео.

– Да, потому что сегодня суббота, верно? А какой день завтра, пирожочек?

– Веселенье, воскресенье! – радостно выкрикивает он.

Мама рассказывает, что они выгуляли Одри до детской площадки, а потом мальчишки пошли на качели и горки.

– О, вы пошли на качели и горки! – умиляется Пиппа.

Оскар тянет ее за одежду, спрашивает, можно ли ему посмотреть телек. Пиппа разрешает. Мама говорит, что они еще не доели рыбные палочки… Поздно! Мальчишек и след простыл. Мама идет за ними с полотенцем, чтобы вытереть им лица и руки.

– Ну как «Тигрята»? – спрашиваю я.

Пиппа тренирует не только на летних каникулах, но и осенью, по выходным.

– Отлично! Думаю, один из них, Дигби, весьма перспективен. – Пиппа показывает нам, какой у него удар справа, потом замирает, заметив пакеты. – М-м? Ездили за покупками? – Она советовала другое автокресло.

– Ты бы видела список Анни.

– Список Анни?

– Я и твой использовала, – заверяю я сестру.

– Миссис Харт, ей нужна ваша помощь, – рассеянно продолжает Китти, когда мама входит на кухню. – Мы даже не знали, для чего там ватные тампончики!

– Помогу с удовольствием, – отзывается мама.

– Хотела спросить, свободна ли ты в следующую пятницу, – обращаюсь я к маме.

– Пятница… – Она подходит к еженедельнику, который лежит у телефона. – Думаю, да.

– Погоди-ка, – говорит Пиппа. – Ты разве не поведешь мальчишек в зоопарк?

– Ой, да. Точно.

Повисает неловкая тишина.

– Слушай, поезжай лучше с Беккой, – предлагает Пиппа.

Китти молчит.

– Давай в другой раз. – Вижу, что мама явно разрывается. – Когда у меня не рабочий день.

– Нет, Бекка, – встревает Пиппа. – Правильно, мама должна тебя поддержать в такое тяжелое время. – В ее словах ни капли искренности. – Мальчики, конечно, расстроятся…

– Ничего страшного, честно, – настаиваю я, пытаясь скрыть раздражение.

– Почему бы тебе все-таки не найти кого-то еще? – неожиданно для нас спрашивает мама Пиппу. – А если не сможешь…

– Ладно. – Пиппа подхватывает сумку с ракетками и забирает ключи от машины со стола.

На мгновение я вдруг вижу, как на этом столе, много лет назад, лежал рисунок. Я нарисовала сидящих на ступеньках у Баттер-Кросс людей с мороженым в руках и оставила сушиться. А потом, когда Пиппа с мамой вернулись домой, она шлепнула свою яркую сумку с ракетками прямо на мой рисунок и испортила его. Еще и спросила, почему я его там оставила. У меня по щекам покатились горячие слезы. Я так хотела, чтобы мама сказала, что я не виновата. А мама промолчала.

Пиппа шлет нам всем воздушный поцелуй и уходит – ей пора домой, укладывать мальчишек.

Маму она не поблагодарила. Слишком многое считает данностью. Внутри меня снова разгорается обида.

Или она вообще не исчезала.

21

– Ого! Какая прелесть, – восклицает Китти.

Сегодня, когда мне не приходится иметь дело со своенравной машиной для капучино, я могу рассмотреть, насколько красиво Джо обустроил свое заведение. Простое декорирование, деревянные полы и темные столы. В одном из углов – диванчик и полка с журналами «Декантер» и книгами о вине. Справа от бара, до самого окна, выходящего на площадь, тянутся полки с вином на продажу. Представлены самые разные страны, хотя Джо специализируется в основном на французских и австралийских.

– Красавица Ребекка! – оживляется Эдоардо.

Он приветствует нас, и я знакомлю его с Китти. Эдоардо наливает мне имбирной шипучки, бросает в стакан кубики льда.

– Милашка, – шепчет Китти.

– Гей.

– Жаль.

– Работал в киноиндустрии. Визажист. Сменил работу, когда надоело ютиться в трейлерах.

Я окидываю взглядом полный зал и замечаю за угловым столиком Питу, которая что-то набирает на ноутбуке.

– Симпатичная, – отзывается Китти.

– Красивая.

– Сучка. Заранее ее ненавижу, – смеется подруга.

– Привет! – сияет Пита и наклоняется, чтобы чмокнуть Китти в щеку.

Познакомившись с Питой пару недель назад, я успела еще разок с ней пообедать. Оказывается, она в Винчестере на съемках документального фильма о Джейн Остин. С Джо она познакомилась в самом начале, когда актеры со съемочной командой однажды вечерком зашли расслабиться в «Мезо Джо».

– Должно быть, ты Кейт!

– Китти.

– Приятно познакомиться, Кейт.

Переглянувшись, мы с Китти садимся за столик.

– Вы, наверное, подумаете, что я ужасно невежливая, но мне просто надо закончить этот проклятый и-мейл моему агенту, Дереку. Он хочет, чтобы я пошла на прослушивание для какого-то телесериала…

– Бекка говорила, ты актриса? – произносит Китти и берет меню.

– В наказание за мои грехи.

– Слышала, ты играешь Кассандру, – продолжает Китти. – Сестру Джейн.

– Именно. Бедняжка Кассандра! Мой жених умрет в Карибском море от желтой лихорадки, поэтому я останусь старой девой. – Пита сверкает в нашу сторону белозубой улыбкой.

«О, у Тодда появилась конкуренция в сфере зубов», – оживляется голос Олли.

– А ты не снималась в рекламе шампуня? – спрашивает Китти.

– Да! – Похоже, Пите очень нравится, когда ее узнают. – Там был органический шампунь с абрикосами.

– Видимо, он хорош, – киваю на блестящие волосы Питы.

– Ох, нет! Ни разу им не пользовалась!

– Никогда не общалась с настоящей актрисой. – Как бы Китти не попросила автограф. – Это настолько же классно, как кажется со стороны?

Пита качает головой.

– Убивает личную жизнь. Сколько раз я вот-вот была готова отправиться на прогулку вечерком, как звонил телефон, и Дерек сообщал, что в девять утра я должна приехать в Кларкенуэлл на прослушивание, поэтому ночью придется учить роль. Или вот еще, только я собралась уехать на отдых, как мне сказали, что меня подчеркнули на съемки в рекламе…

– Подчеркнули? – переспрашиваю я.

– Ну, в списке. Почти гарантированно дают роль.

– А-а.

– Да, реклама спортивного авто в Лос-Анджелесе… Отдых я отменила, и, поверьте, мой тогдашний парень был далеко не в восторге; пришлось нам расстаться. А когда я уже собралась в Лос-Анджелес, звонит Дерек и говорит, что с работой облом.

– Вот гады! – восклицает Китти.

Пита пожимает плечами.

– Не можешь принять отказ – вылезай из клетки с тигром.

Мы с Китти продолжаем расспрашивать Питу про ее карьеру.

– Чаще всего дают крошечный трейлер, телек в нем не работает, да еще и чертовски холодно, так что сидишь чуть ли не на обогревателе.

Пита рассказывает, что не хочет заканчивать работу над нынешним фильмом, и кивает на Джо, который стоит с Луисом за барной стойкой.

– К счастью, съемки тянутся гораздо дольше, чем запланировано, потому что на площадке вечно какие-то задержки. А где-то на середине процесса вообще пришлось прервать съемки. Длинная история, не буду вдаваться в подробности. Просто скажу, что мне здесь понравилось. – Она смотрит на Джо. – Жаль, что он не переедет в Лондон. Сегодня опять с его отцом было происшествие. Я реально считаю, что ему надо в дом для престарелых, с профессиональным уходом. Это все выматывает Джо.

– А что случилось?

– Старик удрал. Далеко он не ушел, конечно… Джо нашел его лежащим возле автобусной остановки, все бормотал, что его ждут в больнице.

– Он был прекрасным хирургом, – говорю я.

– Знаю. Так печально, – вздыхает Пита, прижимая ладонь к груди. – О, смотрите, вот и Анни! Давайте закажем еще напитков!

– Помните, как мы в школе пели Богемную рапсодию? – спрашивает Анни нас с Китти позже тем же вечером.

– Наш класс получил худшую оценку, – сообщаю я Риччи.

Он оказался совершенно не таким, как я представляла. Впрочем, тут я могла отталкиваться только от внешности моего собственного дантиста, Клиффа. А он низкий, лысеющий, напевает себе под нос, пока сверлит зубы, и помешан на танках. Риччи высокий и худой, с мягкими темными волосами, которые выглядят только что вымытыми и взъерошенными.

Китти смеется.

– Мы не могли понять, как так вышло, а потом услышали запись.

Пита просит Луиса принести ей еще просекко.

– Наверное, тебе с нами скучно, – обращаюсь я к ней с виноватым видом.

– Как долго вы с Джо встречаетесь? – спрашивает Китти.

– Уже больше трех месяцев. – Пита скрещивает тонкие пальцы.

– Расскажи нам еще что-нибудь, – подталкивает ее Анни.

– Да, как вы познакомились? – настаивает Китти. – В наше время сложно найти свободного и приличного мужчину.

– Ну, это был конец долгого съемочного дня, и по-хорошему мы должны были вернуться в гостиницу, повторять сценарий, но наша банда решила зайти сюда и расслабиться. – Пита подмигивает Риччи. – Джо только взглянул на меня, а я на него и… бум! Фейерверк! – Она запрокидывает голову вверх, будто ей только что вкололи дозу адреналина. – В общем, мы проболтали до четырех утра. Я поверить не могла в свою удачу. Я только что пережила расставание после долгих отношений и даже не собиралась ни с кем встречаться. Милый, – обращается она к подошедшему Джо. Они целуются. – Как твой отец?

– Пока нормально. – Джо поглаживает руку Питы. Мне странно видеть эту его открытую, ласковую сторону.

– Я волнуюсь за тебя, сладкий.

– Сочувствую, Джо, – говорю я.

– Ничего нового на самом деле, – заверяет он нас, а потом приветствует всех остальных, особенно – Китти, которую не видел с той новогодней вечеринки десять лет назад.

– А я вот только рассказала, как мы познакомились, милый. – Пита стирает отпечаток помады с его щеки.

Джо собирает пустые бокалы.

– Риччи, если разговоры станут слишком девчачьими, присоединяйся к нам, – произносит он, кивая на барную стойку.

– А почему вы с Джо перестали общаться? – вдруг спрашивает Пита.

– Так случилось. Он переехал в Австралию, я отправилась в Италию…

– Я вот, – перебивает меня Пита, – по работе мотаюсь туда-сюда. То я в Шанхае, то в Лос-Анджелесе…

– То в «Мезо Джо», – заканчиваю я.

– Уезжал бы ты почаще, – говорит Анни сидящему через стол Риччи, хотя очевидно, что они счастливы вместе и что Риччи шутит, обещая это устроить.

– А когда заканчиваются съемки? – спрашиваю я.

– Ну, должны где-то через неделю, если все пройдет без очередных происшествий. – Пита наблюдает, как Джо общается с посетителями у барной стойки. – Он не такой, как все, правда? Других мужчин, – она игриво касается плеча Риччи, – я могу читать как открытую книгу, а вот Джо… Не понимаю, что происходит в его голове.

Хочу сказать, что единственным, кто действительно знал Джо, был Олли.

– Он всегда был замкнутым, – поддерживаю я.

– И не говори. Я его дразню, спрашиваю, не слушается ли он на роль мистера Дарси.

22

Джанет несется по парку Стокбридж-Даунс, сжимая свою белую трость, словно рвется в бой. Мне все время приходится ее догонять.

Пока мы выгуливаем собак, Джанет рассказывает истории об этой местности. Например, что Вулбери-Ринг – это древняя крепость, откуда во Второй мировой высматривали вражескую авиацию. Джанет поясняет, что узнала это все от Грегори. Уже будучи женатыми, они навещали ее родителей, живших около Солсбери, и часто бродили по здешним холмам. Джанет говорит, что здесь растет более двухсот видов можжевельника, а самое редкое насекомое, что может встретиться, – это шершневидный ктырь черно-золотого цвета. Я вспоминаю об отце Олли, Викторе. Я не видела ни его, ни Кэролин с похорон, но мы регулярно созваниваемся, и я благодарна им за поддержку.

– С радостью, – ответила Кэролин, когда я попросила помочь с некоторыми вещами, нужными для ребенка.

Мы доходим до вершины холма. Над нами пролетает самолет.

– Вы никогда не задумывались, куда они уходят? – поворачиваюсь я к Джанет.

Похоже, она меня не слышит.

– Того, кого я любила и потеряла, – произносит она, – уже нет там, где он прежде был. Он навсегда там, где я.

По пути домой я рассказываю Джанет, что листва каштанов, растущих вдоль дороги, только-только начинает менять цвет. Джанет говорит, что обожает осень, что ей подходит более прохладная погода, хотя лето сейчас зачастую тоже не особо жаркое.

– Как прошла дегустация? – спрашивает Джанет.

– Было интересно. Я понятия не имела, что есть столько разных сортов винограда.

– Этим у нас в доме заведовал Грегори, я тоже о вине знаю только то, что оно вкусное. Ха! Будь я миллионершей, каждое утро запивала бы омлет шампанским.

– В шелковом кимоно?

Она смеется. Мне в голову приходит мысль.

– А что вы делаете во вторник вечером?

– Скорее всего, буду плевать в потолок. А что?

– У нас появилось свободное место. Кто-то отказался от курса.

– Ох, Ребекка, не знаю, могу ли я себе такое позволить.

– Вам не придется платить.

– У Джо бизнес, а не благотворительность для слепых стариков.

– Я с ним договорюсь. Хотите прийти? Вы пропустили первые два занятия, но, думаю, это поправимо.

– Разрази меня гром! Я – и на курсах дегустации!

– Вам понравится. И люди приходят интересные. Есть, правда, несколько э-э… как бы сказать… – Я пытаюсь объяснить ей про Адама и Генри, но Джанет фыркает.

– Я обсужу твое предложение с моим диваном и отвечу, – смеется Джанет.

В конце дня я по телефону спрашиваю Джо, можно ли Джанет присоединиться к нам на занятиях.

– Почему бы и нет, – отвечает он. – Как раз хотел тебе позвонить. Ты свободна завтра вечером?

– Завтра вечером?

– Устраиваю небольшую вечеринку для Питы, прежде чем она вернется в Лондон.

Первая мысль – отказать. Джо чувствует мое сомнение.

– Там будет несколько ее друзей-актеров. Они веселые.

– Я обсужу твое предложение со своим диваном и отвечу, – повторяю я слова Джанет.

– Думаю, диван проживет ночку без тебя.

23

Квартира Джо находится в центре города.

– О, ты первая!

Пита провожает меня в старомодную гостиную с тяжелыми шторами и викторианским камином. Джо говорил, что безумно хочет побыстрее купить собственную квартиру. Я поздравляю Питу с окончанием съемок документалки про Джейн Остин.

– Спасибо. Теперь, как всегда, начнется нервотрепка, потому что никто из нас не знает, что будет дальше.

Она сообщает, что Джо выскочил в магазин за баночкой хрена, так как собирается приготовить соус для острых крабовых оладий.

– Он дьявольски хорош на кухне.

– Знаю. Однажды он помог мне приготовить десерт. Для Олли.

– Олли. Бедняжка… – быстро говорит Пита. – И он дьявольски хорош в постели, – продолжает она. – Ауч! Слишком много подробностей?

«Джо явно думает нижним мозгом, а не верхним», – замечает Олли.

Пита забирает мою куртку и отступает на шаг.

– Вау, потрясно выглядишь. Тебе идет беременность. А какие у тебя волосы! Почаще их поднимай. Так, а это наша спальня.

Дверь совсем рядом с гостиной, квартирка маленькая. Пита кладет мою куртку на край двуспальной кровати и мельком отмечает, что из-за бархатных штор бутылочного цвета здесь слишком темно.

– Говорю тебе, Ребекка, он такой холостяк, рад себе жить в норе! – Она закатывает глаза. – А я хочу, чтобы мы вместе нашли местечко в Лондоне. Он мог бы открыть «Мезо Джо» и там. Знаю, еще слишком рано, но мы-то не молодеем. Мне тридцать три, а ты знаешь, какие мужчины… отношенияфобы!

В замке поворачивается ключ.

– Привет, Бекка! – В спальню входит Джо. Он внимательно изучает меня, будто что-то изменилось. – Мило выглядишь.

Я вспыхиваю.

– Спасибо. – Опускаю взгляд на красное платье, которое купила в магазине Анни, и машинально касаюсь заколки в волосах.

– Иди-ка лучше займись оладьями, – говорит Пита, проталкиваясь мимо Джо.

Вскоре в квартире собирается полно народу. В гостиной будто проходит корпоратив.

Я общаюсь с парочкой молодых актрис, которые повторяют слова Питы о том, как ужасно заканчивать один проект, когда дальше ничего не запланировано.

– Впрочем, я была рада помахать вслед автобусу с поварами, – говорит одна, и другая соглашается: – Они вечно совали в салаты зеленый лук и чеснок.

– Надеюсь, вам не приходилось снимать сцены с поцелуями, – отзываюсь я.

– На экране – нет, но за кадром действия было предостаточно, – заявляет одна из них, кивая на высокого мужчину с длинными каштановыми волосами и пронзительными голубыми глазами, что стоит у окна и болтает с парой женщин. – Это Руперт, наш режиссер, – шепчет она. – Мы тайком зовем его мистер Уикхем. В его присутствии все в зоне риска.

– Спасибо за предупреждение, – киваю я и пробираюсь к Анни, которая угощается уже вторым бокалом вина.

– Честное слово, к концу дня я задыхаюсь, – говорит она. Мы наблюдаем, как Пита знакомит Джо и Руперта. – Ох, он горяч.

– Кто?

– Тот мужик! Ну, Джо тоже, мы и так это знаем, поэтому я про другого.

– Ходят слухи, что он бабник, – сообщаю я подруге.

– Джо – специалист по вину, – доносятся слова Питы. – Джо, это мой режиссер, Руперт Чемберс.

– У меня была такая подруга. «Это Майк, он психотерапевт. Это Ричард, он дантист». Все, что мне надо знать, так это сволочи они или нет.

– Тш-ш, – предупреждаю я.

– Привет, Анни!

Подошедшая Пита делает вид, что чмокает Анни в щеку, а потом предлагает нам тарелку блинчиков с копченым лососем. Пита одета в короткую юбку с полусапожками и изумрудную кофточку, которая подчеркивает ее черные волосы и подведенные глаза.

Говорю, что она потрясающе выглядит, а я на ее фоне чувствую себя огромным жирным колобком. Пита возмущается.

– Нет, ни капельки! Все-таки милая, – она кивает на мой живот, – с этим ничего не поделаешь.

Мы с Анни стараемся не рассмеяться.

– Так, когда я вернусь в Лондон, вы обещаете, что будете присматривать за Джо? – Пита пристально смотрит, как он общается с Рупертом. – Особенно ты, Ребекка.

– Почему я? – чуть ли не давлюсь блинчиком.

– Ну, ты, наверное, лучше всех его знаешь, – заявляет она и уходит открывать дверь, в которую только что позвонили.

– Красавица, – хвалит Питу пришедший мужчина.

– Я немногих людей считаю красивыми, – поворачивается ко мне Анни.

– Одри Хепберн, – вспоминаю я.

– Кристин Скотт Томас.

– Восхитительная, – соглашаюсь я, – особенно в «Английском пациенте». А как тебе Кейт Бланшетт?

– А что она? – подходит к нам Джо.

– По-моему, она красивая, – отвечаю я.

– Я предпочитаю Гвинет Пэлтроу, – с улыбкой сообщает Джо.

– Нет! – хором восклицаем мы с Анни.

– Она симпатичная, – настаиваю я.

– И фотогеничная, – добавляет Анни.

– Анджелина Джоли? – спрашивает Джо.

– О нет! – Мы единогласны.

– И на этой радостной ноте мне пора. – Анни целует нас обоих на прощание.

– Ты ведь еще не уходишь? – спрашивает меня Джо.

Напоминаю, что я вообще первой приехала. Рассказываю, что Олли, как и мой отец, стал дотошен и пунктуален. К сожалению, это отразилось и на мне. Если надо на самолет, свадьбу или вечеринку, Олли просчитывал все, что могло бы вдруг пойти не так.

– Помню, однажды мы ехали в аэропорт в нашей фиолетовой крохе…

– В чем?

– В крохе. Наш «Пежо», – объясняю я. – Мы приехали в Гэтвик в девять утра, а самолет в час. Олли хотел прибыть с запасом – вдруг по дороге попадем в пробку или проколем колесо.

Джо смеется.

– А что случилось с крохой?

– В конце концов отправилась на помойку. Боже, как я любила эту машину! Но нам было слегка стыдно парковать ее рядом с кабриолетом Пиппы и Тодда.

– И над чем вы тут вдвоем смеетесь? – присоединяется к нам Пита.

Я рассказываю ей про машину и понимаю, что здесь Пита себя чувствует лишней.

– Джо, – говорит она, – надо открыть еще парочку бутылок.

– Через минуту, милая. А что Олли…

– Сейчас, дорогой! – перебивает его Пита. – У людей пустые бокалы.

Джо встает и целует ее.

– Не волнуйся. Гости отлично проводят время, – утешает Питу Джо.

– Надеюсь, вы пока не уходите, – говорит Руперт, поймавший меня неподалеку от ванной, – я еще не имел удовольствия с вами пообщаться.

«Ловко», – ворчит Олли.

– Привет. Я Ребекка.

– Руперт. – Он улыбается. – Ваше лицо кажется знакомым… Вы актриса?

– Нет, – усмехаюсь я.

– Не понимаю, что тут смешного, – произносит он, напряженно глядя на меня.

– Единственная роль, которую я исполнила за всю жизнь, – это братец Тук.

– Быть того не может! Вам никто не говорил, что у вас прекрасные глаза?

Я не выдерживаю и смеюсь.

– Ох, что вы! – Замечаю, как с другого конца комнаты за нами наблюдает Джо. – Прежде чем выдать очередную дежурную фразу, учтите, я вам не подхожу.

– И почему же? – удивляется он.

– Ну, знаю, что платье удачно скрывает, но я на шестом месяце беременности.

– Вы замужем?

– Да. Нет… то есть… была. Мой муж, он… он умер.

Улыбка мигом исчезает.

– Мне очень жаль, – произносит Руперт с искренним теплом.

Внутри меня поднимается волна скорби.

– Разбился на мотоцикле.

– Мне очень жаль, – повторяет Руперт. – Если бы я знал…

Я хочу его успокоить.

– Ничего страшного. Вы не могли знать.

– Даже не представляю, каково это.

К нам подходит Пита, и на его лице отражается облегчение.

– О, отлично, вы уже познакомились, – говорит она.

Руперт мнется.

– Ребекка рассказывала о муже.

– Знаю. Бедняжка. Так печально, да? – Пита гладит меня по спине. – И все же, Ребекка, ты по-прежнему молода и можешь еще кого-нибудь себе найти.

Руперт извиняется и отходит, явно чувствуя себя неловко. А мне пора домой.

Открываю дверь спальни Джо дрожащими руками и оцепенело гляжу на заваленную куртками и сумками кровать. Моя же в самом низу! Может, уйти без нее?

– Бекка? – в комнату входит Джо. – Уходишь? Что случилось?

Меня трясет.

– Ничего.

Я отбрасываю в сторону чужую куртку, потом еще одну…

– Стой. Давай я найду.

Отхожу в сторону, и Джо принимается за поиски.

– Вот она, – говорю я, когда он докапывается до низа сваленной кучи.

Моя черная куртка теперь похожа на мертвую летучую мышь. Джо накидывает ее мне на плечи.

– Что случилось? – снова спрашивает он, на этот раз мягче.

– Просто… – Я с трудом сглатываю. – Мне кое-что сказали.

– Что именно? Это Руперт? Видел, что вы разговаривали.

– Наверное, я еще не готова к вечеринкам. – Не могу же я сказать, что это Пита. – Слишком рано.

– Что случилось? Что сказал Руперт? – настаивает Джо, обхватив меня за плечи рукой.

– Это была я, – произносит стоящая в дверях Пита.

Она проходит и садится на кровать, вклиниваясь между мной и Джо.

– Прости меня, Ребекка, если я тебя обидела. – Она берет меня за руку. – Мне правда очень жаль. Я не подумала. Я совершенно не хотела тебя обидеть.

– Ничего страшного.

– Может, вы друг друга не так поняли? – предполагает Джо.

Я киваю.

– Может.

«Забудь, что она сказала, Бекка», – уговаривает меня Олли, когда я еду домой.

Сильнее давлю на педаль газа и опускаю стекло. Отчаянно хочется вдохнуть свежего воздуха.

– Олли, я по тебе скучаю.

«Знаю. И не знаю, что сказать».

– Небывалое дело.

Слышу его мягкий смех и…

«Помедленнее», – предупреждает Олли.

– Поверить не могу, ты все еще командуешь с пассажирского сиденья.

Жду подколки в ответ, но ничего не слышу.

– Олли?

«Прости, задумался. Беспокоюсь за Джо. Ему надо кончать с этими отношениями, пока она не впилась в него когтями».

24

Принюхиваюсь к молоку, проверяю срок годности.

– Где мои чертовы очки? – доносится с верхнего этажа голос папы, как будто кто-то намеренно их спрятал. Сегодня он собрался на ярмарку антиквариата в Гилдхолле.

– Карманы проверил? – уточняет мама.

– Да!

Выливаю молоко в раковину и, раз уж взялась, достаю из холодильника и другие сомнительные продукты. Творог – испорчен. Хумус – уже две недели стоит. В мусор. Крайне подозрительный на вид соус тартар – определенно в мусор. Вскоре, вытащив все содержимое холодильника, я внимательно изучаю этикетки.

Мама спускается вниз как раз, когда я уже готова выбросить ветчину.

– Что ты делаешь? – выхватывает она у меня упаковку. – Все с ней в полном порядке. Близнецы на обед съедят с тушеными бобами.

– Три дня как срок годности вышел.

– Они не заметят.

– О'кей, – взрываюсь я.

– Что случилось?

– Ничего.

Наверху раздается вой, как будто папа только что наступил в нечто гадкое. Мама глубоко вздыхает.

– Как прошла вечеринка? – спрашивает она, глядя на папины куртку с шарфом, висящие на перилах. Мама проверяет один из карманов. – Да вот же они, старый ты дурак!

Звонит телефон. Мама отвечает.

– Нет, не нужна мне новая кухня, – швыряет она трубку обратно.

– Я пойду, – проталкиваюсь мимо мамы.

– А не хочешь сперва с уборкой помочь? – настаивает она.

Спустившийся по лестнице папа робко берет свою куртку и сообщает, что ярмарка закончится в четыре, а он надеется продать чернильницу «Дэвенпорт».

Мама продолжает ругаться, не обращая внимания на папу.

– И спусти вниз вещи для стирки, ясно? Я через минуту загружаю черное в машинку.

Папа, одетый в красивые брюки, рубашку и розовую вязаную кофту, уходит.

– Мне столько всего надо переделать! – Мама сгружает в раковину кружки и миски из-под овсянки. – Пиппа будет с минуты на минуту, а куда ни глянь – беспорядок!

– И почему тогда она, черт возьми, не наймет нормальную няньку? Мам, это же смешно! С деньгами Тодда…

– Дело в другом, – холодно отвечает мама. – Мне нравится.

– Да ладно? Они переходят все границы. Мальчики здесь постоянно. Я люблю их, но…

– Тодд помешан на контроле. Ему вообще не нравится, что Пиппа работает, что говорить о том, если за их детьми будет следить чужой человек.

– Ну, его проблемы.

– Ребекка!

– Ты ухаживала за мной и Пиппой. Зачем тебе это снова? – не сдерживаюсь я.

Выглядываю из окна кухни. К дому подъезжает «Вольво» Пиппы. Она открывает пассажирскую дверь, расстегивает ремни безопасности. Первым выпрыгивает одетый в костюм Бэтмена Тео, размахивая резиновой коровой. Знаю, что должна остаться. Убрать в доме, отнести белье в стирку, предложить маме помочь с близнецами. Вспоминаю вчерашнюю вечеринку, слова Питы…

Мне надо прогуляться. Куда угодно.

Я иду к задней двери.

Я брожу по заливным лугам. Вид на реку, лебеди вдалеке и красота церкви Сент-Кросс обычно меня успокаивают, но мысли по-прежнему роятся в голове. Я решаю подняться на холм Святой Екатерины. Добравшись до вершины, я изо всех сил кричу. А потом разворачиваюсь и иду обратно.

К моему возвращению постиранное белье аккуратно висит во дворе, мои панталоны для беременных рядом с папиными старомодными трусами. Открываю дверь и захожу на кухню, где Оскар и Тео угощаются тушеными бобами, сыром и просроченной на три дня ветчиной, да еще и успевают корчить друг другу рожицы. Я показываю им язык и приставляю к голове пальцы, изображая зайчика. Мальчишки хихикают. Тео тайком скармливает Одри кусок ветчины.

– Я волновалась, – говорит мама, когда я протягиваю ей цветы, которые купила на рынке. – Где ты была?

– Гуляла. Прости, мам.

Пытаюсь объясниться, но она кивает на Оскара с Тео.

– Не сейчас.

Вижу, что она ужасно устала, на грани слез.

Оскар, соскользнув со стула, бежит к двери.

– Так, а ну сядь и доешь! – командует мама и тянет его обратно. – Сядь, говорю! Обед еще не закончился. Я приготовила клубничное желе.

– Стой, мам, давай я.

Забираю у нее полотенце и вытираю липкие от томатного соуса толстенькие пальчики Оскара, рассказывая ему, что он не должен расстраивать бабушку.

После обеда я прошу маму отдохнуть. Я сама займусь мальчишками. Она благодарно говорит, что и в самом деле не откажется часик побыть на верхнем этаже.

Мы с Оскаром и Тео в саду, играем в «Море волнуется раз». Я всегда вожу. Мальчики смеются, когда я поворачиваюсь спиной и виляю задницей. Слышу шаги. Поворачиваюсь…

– Ты пошевелился, Тео! Давай назад!

После двадцатого раза я ложусь на траву, а мальчишки падают рядом. Тео касается моего живота.

– А когда оно уже будет готово? – спрашивает он, словно ребенок выскочит из меня, как блюдо из духовки.

– Ну, сейчас сентябрь, а случится это в конце декабря.

– А это сколько раз надо лечь спать? – интересуется Оскар.

– Вот что я вам скажу: он будет готов под Рождество.

– Ого. Его спустит в камин Санта-Клаус? – распахивает глаза Тео.

– Не совсем, – смеюсь я.

– Оно настоящее? – продолжает Оскар.

– Очень. Это мальчик.

– А Олли вернется к нему на Рождество?

Отвожу взгляд.

– Нет.

– Почему нет? Если он настоящий, Олли захочет его увидеть.

– Мама говорит, что дяди Олли больше нет, а где он есть?

Замечаю, что в дверях стоит мама.

– Почему бы нам не посмотреть фильм, пока ваша мамочка не приехала? – предлагает она.

Оставшись на кухне одна, мама ставит цветы в вазу. На светлых волосах всего лишь пара заколок, что подчеркивает ее голубые глаза. Одета мама в джинсы и мягкий кремовый джемпер.

– Прости за сегодня, – говорю я. – Я правда очень благодарна вам с папой за все, что вы для меня делаете, и обещаю… клянусь, что никогда не буду принимать это как должное. Только посмотри, как ты стараешься ради Пиппы и меня, и этих счастливых мальчишек.

– Может, ты и права. – Мама признается, что близнецы настолько вошли в их с папой повседневную жизнь, что изменить что-то будет непросто. – Твой отец тоже так думает. Мне действительно нравится с ними возиться, но я устала. Поговорю с Пиппой.

Радуясь, что атмосфера разрядилась, мы заключаем друг друга в объятия.

– Интересно, как там дела у папы? – любопытствую я, представляя его, преисполненного надежд, за прилавочком.

– Он звонил, пока вы были в саду, – сообщает мама с искорками в глазах. – На ярмарку явились откуда-то японские коллекционеры с пачкой налички и выкупили практически весь его запас. Он на седьмом небе от радости, пообещал сводить нас сегодня в город.

– Ой, мам, я же работаю, – произношу я с облегчением. – Вам не помешает прогуляться с папой вдвоем. Когда вы вообще последний раз на свидание-то ходили?

– Ребекка, мы уже слишком старые для свиданий.

– Мам, жизнь у нас только одна. Надень то серебристое платье, которое мне нравится, – советую я.

25

Первым приезжает Адам в ярко-фиолетовом свитшоте и джинсах. Сразу за ним появляется и Джанет под руку со своим сегодняшним шофером, Мишелем. Ему лет семьдесят, он многие годы работал на отца Джо. На Джанет шерстяное платье глубокого синего цвета и жемчуг. Чистые волосы приподняты и уложены, как перья у павлина. На груди – неизменная брошь. Мишель говорит Джанет, что машина будет ждать ровно в десять.

– Какой очаровательный мужчина, – вздыхает она, провожая его взглядом. Я целую ее в щеку, пахнущую ландышами. – И крайне интересный. Он из Сирии, но прожил там всего три недели.

Я провожаю Джанет к столу, где уже сидит Адам, и знакомлю их.

– Ого, вы похожи на королеву, – говорит он.

Следующим входит Генри. Сегодня на нем твидовый пиджак с антикварной серебряной цепочкой для часов, которая свисает из нагрудного кармана. Указываю Генри на место рядом с Джанет. Надеюсь, она не заметит волосы в его носу.

Последней прибывает Моника. Тихонько пробравшись, она усаживается рядом с красивым австралийцем, Скоттом.

– Шардоне всегда неверно оценивают, – объясняет Джо.

Я раздаю ученикам бокалы со стручками ванили, кусочками масла, медом или дыней, главными отличительными чертами этого вина. Ученики принюхиваются, потом передают бокалы соседям по столу. Упражнение должно помочь им различить эти ароматы в вине.

Вдохнув запах меда, Джанет испускает блаженный вздох.

– Напоминает о детстве.

Кто-то улыбается.

– Отличная идея, Джанет, – говорит Джо, и я ему очень благодарна. – Вино способно пробуждать воспоминания, например, о детстве. Кто из присутствующих любит шардоне?

– Нет, я вряд ли, – будничным тоном отзывается Джанет.

– Не все виды шардоне, – отвечает Адам. – Их надо выбирать с осторожностью.

– Верно, Адам, их действительно очень много. Так, сейчас Ребекка раздаст копченого лосося. Возьмите два кусочка. – Джо кивает в сторону Генри.

– О, восхитительно! – восклицает Джанет.

– Ранее мы уже обсуждали, что блюда с повышенной кислотностью и множеством специй, как в тайской кухне, хорошо сочетаются с винами совиньон-блан. Теперь я хочу, чтобы вы мне сказали, что лучше подойдет к копченому лососю: совиньон или шардоне? Одно из них дополнит вкус рыбы, однако не смешается с ним и освежит. Так, возьмите бокал номер три.

– Бокал номер три, – повторяет Джанет.

Джо собирается подойти, чтобы помочь ей, но Адам и Генри его опережают.

– Дело в том, что я слепая, – извиняется она.

– Какая разница, – пожимает плечами Адам. – Моя мама Мэвис говорит, что я не такой, как все, но и это не важно.

– Вот, – произносит Генри, бережно вручая ей нужный бокал. Есть у него волосы в носу или нет, Генри добрый человек.

– А теперь попробуем вслепую, – хлопает в ладони Джо, чтобы ученики прекратили разговоры. – Возьмите бокал номер десять.

– Так, а это который, – бормочет Джанет под аккомпанемент звякающих бокалов.

Генри тоже в растерянности. Адам ловко выручает их обоих.

– Это все так весело! – Джанет держит бокал вверх ногами. Ох, мамочки, она же не пользуется плевательницей.

– Хорошо, а теперь представьте, что вы в ресторане, и в меню значится некое «Пюйи-Фюме». Что бы это могло быть? – в конце занятия спрашивает Джо.

– Совиньон-блан! – уверенно выкрикивает Адам.

– А где находится его так называемая духовная родина?

– Долина Луары! – хором отвечают Адам и Генри. Скотт и Моника перешептываются.

– Ла-лу-лу-Луары, – выдает Джанет, которая уже час методично напивается.

К концу вечера она с блаженной улыбкой успевает заснуть на широком плече Генри, опустошив все бокалы.

Раскрасневшаяся после выпитого, Джанет еще раз благодарит нас с Джо.

– Давненько у моих вкусовых рецепторов не было такого раздолья.

Она, пошатываясь, поднимается вверх по лестнице под руку с Мишелем.

– Позаботьтесь о ней, Мишель! – прошу я вдогонку. – Это ценный груз!

Потом Джо провожает меня домой. Машину забрал папа, который хотел погулять с мамой в городе – на радостях, что японцы скупили его фарфор. Джо находит это увлечение забавным; его отец страстно любил рыбалку.

Стоит прохладный вечер, и я думаю о Джанет, которая совсем одна в темном доме. Меня восхищает то, как она все эти годы справлялась без зрения и без Грегори. Надеюсь, она быстро заснет и увидит во сне виноградники юга Франции.

– Джанет понравился Мишель, – говорю я. – Кажется, у нее появился новый друг.

– Он замечательный. «Все для моих клиентов, – изображает его Джо. – Ложусь спать с телефоном, и если клиент позвонил посреди ночи, я приеду. Дин-дон. Двадцать четыре на семь, к вашим услугам».

Я улыбаюсь. Мне непривычно видеть Джо беспечным и веселым. Мы проходим мимо группки веселящихся подростков.

– Невольно чувствуешь себя старьем, да? – спрашивает Джо.

– И жирдяйкой. Смешно: их вечер только начинается, а мы уже идем домой спать.

– Вовсе не смешно. – Джо качает головой. – Это трагедия. У меня завтра выходной. Сейчас я, по идее, должен закатить гулянку.

– А как насчет хорошей чашечки травяного чая у меня в гостях? – предлагаю я.

– Идеально.

Мы идем дальше в приятной тишине.

– Как ты сегодня? После той вечеринки, – вдруг спрашивает Джо.

– Нормально. Честно. Спасибо, что спросил.

Подходим к дому моих родителей.

– Бекка, – в голосе Джо звучит беспокойство, – Пита рассказала мне, что она тебе выдала. Иногда она ляпает, не подумав. Она импульсивная, но не обязательно… Ох, слушай, я не пытаюсь ее оправдать, только вряд ли она намеренно хотела тебя обидеть.

Открываю входную дверь, кладу ключи на столик.

– Знаю. Просто я никого себе не найду. Не хочу искать.

Мы идем на кухню.

– Понимаю. – Джо смотрит, как я ставлю чайник.

– Иногда люди думают, что можно вот так легко переключиться и жить дальше.

– Она не это имела в виду.

– Я не только про Питу.

– Пита никого не теряла. Сложно такое понять, пока гром не грянет. Но она очень сожалеет.

– Спасибо, Джо. И, честно, все в порядке, – говорю я, не желая, чтобы он переживал.

– Слушай… а не могла бы ты ей сказать это сама? Позвонить?

– О'кей, – киваю я. – Конечно.

Однако я знаю, что сделаю это скорее ради него, чем ради нее.

– Спасибо. – Джо колеблется. – Хоть сейчас ты и не думаешь, что способна кого-нибудь встретить, но через несколько лет…

– Нет, Джо, – возражаю я и беру пару кружек. – Никого я не встречу. Исключено.

26

Еще раз жму на кнопку звонка и уже собираюсь возвращаться домой, думая, что плохая это была идея, как…

– Да, – оживляется домофон.

– Джо, это Бекка.

Он открывает дверь в пижаме.

– Ой, черт, я тебя разбудила? Надо было позвонить заранее.

– Мой косяк. – Джо бросает взгляд на часы. Сейчас десять. – Заснул на диване, – поясняет он, разминая шею, и приглашает меня войти. Ему явно любопытно, зачем я пришла.

– Я купила нам круассанов и… – начинаю я, стоя возле камина, и заглядываю во второй бумажный пакет, – кексов с черникой. Они очень вкусные, если разогреть. О, и кофе тоже взяла. – Сую Джо одноразовую подставку со стаканчиками капучино. – Подумала, раз у тебя сегодня выходной, то я могла бы угостить тебя завтраком.

Удивленный Джо говорит, что сперва быстро примет душ и переоденется.

– Наверное, надо почаще устраивать себе выходные, – бросает он через плечо.

Джо возвращается на кухню умытым и с влажными волосами. На шее висит полотенце.

– Умираю с голоду, – признается он. – Это ты в честь чего?

– В благодарность.

– За что?

– За то, что ты дал мне работу. Что ты хороший друг. – Пробираюсь к стулу рядом с ним и макаю круассан в кофе. – Позвонила Пите утром, – откусываю немного, – мы все уладили.

– Отлично, спасибо. – В голосе Джо слышится облегчение.

Подношу ко рту второй круассан, однако замираю, заметив взгляд Джо.

– Что?

– Вот это аппетит.

– Их надо брать по два, Джо. Обязательно. Одного всегда мало.

– Что еще обязательного в этой жизни?

– Понятия не имею. Солнечный свет. Праздники. Сон. Красивые картины.

– Шампанское после тяжелого дня. Холодное пиво летом.

– Друзья. Смех.

– Смотреть страху в глаза. Делать то, что любишь. Ни о чем не жалеть.

– Олли сказал бы о писательстве. Писательство и веселье.

Джо задумывается.

– А почему бы нам не прогуляться?

Он убирает тарелки в раковину.

– Сейчас?

– Почему бы нет? Я редко беру выходные, поэтому совершенно не желаю сегодня возиться со счетами или навещать отца. И вообще, потом мне бы пригодилась твоя помощь, хочу посмотреть пару квартир. Ты свободна?

Нам с Джо показывают квартиру в центре Винчестера. По бумагам здесь должна красоваться современная кухня, но на деле поклеены обои с плющом, а когда Джо открывает шкафчик, его дверца повисает на одной петле.

Мы переходим в крошечную хозяйскую спальню.

– Сюда легко поместится кроватка, – заявляет Шейн, агент по продаже недвижимости. У него жирные волосы.

Переглядываемся с Джо и решаем не комментировать.

Квартиры номер два и три не лучше, поэтому мы с Джо перестаем тратить время и направляемся в ближайшее кафе. Заказываем на обед по сэндвичу с беконом и тарелку соленой жареной картошки на двоих. Пока мы ждем, я разглядываю девочек-подростков за соседним столиком. Одна похожа на испанку или итальянку, а у другой каштановые волосы, как у меня, и бледные веснушки на коже.

– Так, сейчас мы запишем то, что будем делать через десять лет, – говорит более светленькая, вручая подруге листок бумаги. – Знаешь, типа, где будем работать, за кого выйдем замуж, сколько заведем детей…

– Ты, наверное, выйдешь за кого-нибудь творческого, – задумывается темноволосая. – За художника, например.

– О, мне нравится! А ты будешь с доктором, – уверенно заявляет первая. – Работать я буду в сфере моды.

Джо тоже за ними наблюдает. Олли говорил, что станет известным писателем.

– Я собирался править миром, – бормочет Джо.

– Мои работы должны были продавать с молотка в «Сотбис»[4] за миллионы, но я годами не брала кисть в руки.

– Я открыл винный бар. Теперь я обречен стать алкоголиком. – Джо касается своим стаканом моего и корчит рожицу.

– Выйду замуж в двадцать семь, – продолжает та, что посветлее, – как моя мама. Детей у меня будет, наверное, трое. Два мальчика и девочка, в таком порядке.

Я наклоняюсь через стол. Не могу больше слушать.

– Простите. Я очень извиняюсь, но должна кое-что сказать…

Ручки зависают над бумагой. Девчонки смотрят на меня, как на сумасшедшую.

– Перестаньте писать, потому что ничего, абсолютно ничего не выйдет так, как вы задумываете.

– О чем вы? – покраснев, спрашивает та, что светлее.

– Наслаждайтесь сегодняшним днем, – убедительно говорит им Джо. – Нам не дано узнать, что будет завтра, не то что через десять лет.

– Сами мы явно не живем сегодняшним днем, правда? – обращаюсь я к Джо, когда мы выходим из кафе. – Зря я влезла. Наверное, перепугала бедняжек! А дальше что? Подсядем к той паре на скамейке? – киваю я на пожилую чету у банка. – Посоветуем прыгать с банджи, пока они достаточно молоды и зубы еще свои?

Джо витает где-то в своих мыслях.

– Бекка, я не был на похоронах Олли.

– Знаю. Если бы я тогда смогла поступить иначе, я бы…

– Так вот, у меня есть идея. Хочу с ним попрощаться, но по-своему. Ты мне поможешь?

Мы с Джо любуемся видом с края холма Святой Екатерины.

– Олли обожал здесь гулять, – рассказываю я. – Мы поднимались сюда на Рождество, когда хотели сбежать от Пиппы с Тоддом, близнецов, настольных игр, пропахшего индейкой дома. Стояли здесь, кричали во все горло, танцевали.

– Олли любил танцевать. И меня все время вытаскивал, помнишь? Он называл меня занудой, – с улыбкой говорит Джо.

– До сих пор называет.

Джо поворачивается, и на его губах играет та самая улыбка, от которой становится теплее. Я одновременно поражаюсь и чувствую облегчение от того, как спокойно он воспринимает эти голоса.

– У него было здесь какое-нибудь любимое местечко?

Я веду Джо к лабиринту на вершине холма, темным линиям, вырезанным в земле.

– Олли обожал легенду, что лабиринт – дело рук ученика Винчестерского колледжа, которого наказали за какую-то провинность. Никто не знает, за какую; достаточно серьезную, раз его оставили в колледже на каникулах. Говорят, он бродил по холму и сходил с ума от скуки, поэтому придумал и вырезал этот лабиринт. Кажется, папа упоминал, что вырезано ложкой.

– Здесь, – решает Джо, держа за ниточки три голубых шара, которые мы после обеда купили в магазине игрушек. – Олли, – начинает он, – я буду краток. Прости, что я тебя подвел, что мы так и не увиделись. Прости, что причинил тебе боль.

Он отпускает первый шарик, и я гадаю, где же окончится его полет.

– Я здесь с Беккой и хочу, чтобы ты знал: я буду изо всех сил помогать ей и твоему сыну. Твоя душа, конечно, останется с ними и будет их направлять, но, если ты того пожелаешь, я буду поощрять твоего сына заниматься музыкой, писательством, любить регби и футбол, а не только долгоносиков. Если мне повезет, я тоже попинаю с ним мячик и расскажу обо всех приключениях, что случались с нами в Бристоле.

Второй шарик улетает в небо.

– Ты, как солнце, освещал жизнь окружающих. Да, ты не был идеален, – добавляет Джо с улыбкой, – но что я в тебе больше всего любил, так это умение веселиться. Пусть временами я зануда, – ты раскрывал мои лучшие стороны, и я тебя никогда не забуду.

Он отпускает третий, последний шарик.

– А здесь мы с Китти и Анни играли в «Лягушку-лягушку», – рассказываю я Джо.

Мы стоим на краю лабиринта, собираясь уходить. Вдруг меня осеняет.

– Подожди тут. – Я перехожу на другую сторону и поворачиваюсь к Джо лицом, размышляя о его словах про Олли и умение веселиться. – А теперь говори!

– Говорить что?

– Мистер Лягушка, могу я перейти твою золотую реку?

– Мистер Лягушка… – Джо умолкает, оглядывается.

– Да нет здесь никого!

Он вздыхает.

– Мистер Лягушка, могу я перейти твою золотую реку?

– Только если на тебе есть что-то голубое!

Джо смотрит на свою одежду. Джемпер на нем серый.

– Нет голубого, теперь что?

– Тебе придется перейти реку так, чтобы я тебя не поймала!.. Поверить не могу, что ты никогда в это не играл.

Джо прыгает с одной части лабиринта на другую, берет влево, потом несется вперед. Я пытаюсь его догнать, но он благополучно достигает цели.

– Давай еще, на этот раз я тебя поймаю, – предупреждаю я, и он снова спрашивает, можно ли ему перейти мою золотую реку.

– Только если на тебе есть что-то красное!

Он снова бежит вперед, а я к нему.

– Давай, толстушка!.. Стой! – Он замирает как вкопанный. – У меня ж трусы красные.

– Не считается! Я-то их не вижу.

Не успеваю опомниться, как он стягивает джинсы. Вскоре мы оба задыхаемся от смеха, но вдруг понимаем, что больше не одни. С опаской повернувшись, мы обнаруживаем школьников в серых блейзерах и бутылочного цвета штанах. Дети хихикают и тычут в нас учебниками, а учительница велит им шевелиться быстрее.

Мы снова в квартире Джо, пьем чай. На обратном пути мы попали под ливень, поэтому Джо разжег камин.

– Тебе здесь нравится? – спрашиваю я, сжимая кружку обеими руками.

– Да. Никогда не думал, что вернусь в родной город. Надо ведь открывать что-то новое для себя, а не возвращаться туда, где жили твои родители.

Именно это мы с Олли думали о Пиппе.

– Но здесь я чувствую себя естественно, как будто вернулся к истокам. Горжусь, что здесь мой дом. Мне нравится заниматься собственным бизнесом, и, по иронии судьбы, теперь у меня хорошие отношения с отцом. Завел друзей. Так что получилось вполне себе новое место… Конечно, я скучаю по Лондону. По ритму жизни.

– Если мы с Олли уезжали на выходные, например, к его родителям в Нортумберленд, у меня внутри всегда все замирало от волнения, когда поезд подъезжал к вокзалу. Время начинало нестись вперед, стоило шагнуть на платформу.

– Лондон. Мне нравилось жить в сердце Англии.

– Винчестер раньше тоже был столицей.

– Верно. Я скучаю по кофе-барам, – продолжает Джо, – по пабам и Вест-Энду.

– И парки там красивые. Мы с Олли любили по воскресеньям ходить в галерею «Серпентайн».

– Гайд-парк ранним утром, когда там ни души, разве что редкие люди бегают трусцой или выгуливают собак… А больше всего я скучаю по возможности раствориться в толпе, – признается Джо. – Такое возможно только в больших городах. Здесь я чувствую себя как в аквариуме, потому что все, абсолютно все знают моего отца.

– Но ты ведь стал счастливее, так?

– Намного.

– Ты уже не сын великого доктора. Ты Джо, мастер своего дела.

– Спасибо, – улыбается он.

– А что насчет Питы?

– А что она? – переспрашивает Джо.

– Как с ней дела?

– Ну, – уклончиво произносит Джо. – У нее скоро кастинг на шестисерийный триллер. Она метит на главную роль. Будет прорыв.

– Надеюсь, она получит роль.

– Думаю, получит. А если нет, то найдет что-нибудь еще. Она целеустремленная. С двухлетнего возраста хотела стать актрисой, выдала это матери, когда та чистила картофель у раковины на кухне. Сама заплатила за обучение в актерской школе. Это достойно.

– Будешь скучать по ней?

Плечи Джо напрягаются.

– Да, думаю, буду. Я хорошо провел последние месяцы, мне с ней нравится. Она отвлекает от проблем с отцом. В одиночку вечно погружаешься в мысли. А ты?

– Я?

– Расскажи еще про вашу с Олли жизнь.

– Мы были счастливы, хотя случались и тяжкие времена. Олли мог быть душой вечеринки… ты помнишь, каким он был…

Джо кивает.

– Но за закрытыми дверями у него случались приступы плохого настроения. Он переставал играть на пианино, не хотел видеть друзей, разговаривать…

– Помню, что он бывал и угрюмым, когда хотел сделать все по-своему.

Рассказываю про его писательство и отказы.

– А что он писал?

– Сперва исторические романы. Постоянно копался в книгах, библиотека ему стала вторым домом. Потом переключился на комедии. Хотел писать что-то современное.

Сознаюсь, что Олли с неохотой пошел преподавать, но не говорю, что он бросил работу без моего ведома. Это кажется нечестным по отношению к нему.

– Он всегда был веселым, теплым и милым, – когда не пытался свести меня с ума, – добавляю я с улыбкой.

– А ты? Все еще рисуешь? Мне нравилось твое лимонное дерево. У тебя над камином в Бристоле висело.

Так трогательно, что он помнит. Я отпиваю из кружки.

– Бросила фрилансовую работу иллюстратором ради Глитца. Олли чувствовал себя виноватым, и я сама на него обижалась какое-то время, но одному из нас действительно надо было сменить карьеру. Надо было больше зарабатывать, мы ведь собирались завести детей и купить дом.

– Бекка, а ты не хочешь остаться здесь? – спрашивает Джо, будто его только что осенило.

– Не знаю. – Раньше я об этом даже не задумывалась.

Режу помидоры, а Джо добавляет разные ингредиенты в бурлящее на огне мясо.

– Щепотка паприки, – комментирует он, – капля вустерского соуса и бальзамического уксуса…

– Уксус в фарш? – С ужасом понимаю, что говорю точь-в-точь как мать. Черт.

– Бальзамический. Подчеркивает вкус. Чего улыбаешься?

– Просто. – Вспоминаю школьников, глазевших на его красные боксеры.

– Говори уже.

– Поверить не могу, что ты стянул штаны.

– Все для победы.

– Хотя ничего удивительного. В день нашего знакомства ты просто-напросто полотенце с себя снял.

Джо проскальзывает мимо меня к терке для сыра, слегка зацепив меня рукой.

– Спасибо.

– За что?

– За завтрак. За то, что сходила со мной на холм… Для меня это было важно.

Вспоминаю, как Джо отпускал воздушные шарики, что при этом говорил.

– Ты хорошо высказался, и я знаю, что для Олли это тоже было бы очень важно.

27

Начало октября, шестая неделя дегустационного курса. Сегодня Джо ведет занятие о сортах рислинг, гевюрцтраминер и шенен-блан.

– Рислинг пахнет как бензин, цитрусовые и пчелиный воск! – восклицает Джо.

Адам поднимает руку, прежде чем заговорить, чему как раз здесь и научился.

– Разве это не любимый сорт королевы Виктории?

– В точку. В Хоххайме есть небольшой виноградник, который называется «Кенигин Викториаберг», что переводится как холм Королевы Виктории. Она посещала это место с принцем Альбертом, и потом его назвали в честь самой королевы и ее любви к местному вину.

Я присаживаюсь, вымотанная. Ноги опухшие, как пышки. Мама беспокоится, что я слишком много работаю. Завтра у меня снова УЗИ, а усталость все накапливается. Я заверила ее, что через две недели занятия закончатся, и я всецело сосредоточусь на ребенке и будущих дородовых курсах. Я попросила Китти пойти на них со мной в качестве партнера.

– Отлично, если только мне не придется смотреть, – сказала она.

– Хорошо, правила вы знаете, – объявляет Джо. – Всем встать. Начнем соревнование! Данное вино – шардоне или совиньон? Сядьте, если считаете, что шардоне.

Раздается бормотание, но Джо это пресекает. Садятся все, кроме Генри.

– Молодцы. Генри, вам не повезло, вы выходите из игры. Это все-таки шардоне.

Я продолжаю наблюдать за Джо. Мы сблизились после прогулки к вершине холма Святой Екатерины. И пусть это эгоистично, но я рада, что Пита получила роль в триллере и теперь постоянно торчит в Лондоне.

Джо стал много говорить со мной об отце. Когда он только переехал в Винчестер, отец еще был в состоянии научить его премудростям рыбалки, и они много времени проводили на реке.

«Он рассказывал про маму, и как повел ее на «Лебединое озеро» в день их первого свидания. Впервые, Бекка, он спросил меня про мой отъезд в Австралию с дядей Томом. Отец жалел, что они перестали общаться, мол, он поступил как старый дурак. Еще рассказывал про свое детство, как он много бывал за границей, потому что его отец был послом. Я этого даже не знал! Некоторые его воспоминания о Второй мировой вообще невероятные, – продолжал Джо, и я осознала, насколько для него важно общение с отцом. – Его семье пришлось бежать из Франции, которая к тому времени уже оказалась под властью Германии. Они попали на последний корабль из Бордо, рассчитанный на двести человек, а в Англию на нем отправилось тысяча семьсот. Папа тогда был совсем маленьким».

– Следующий вопрос: это вино Нового или Старого Света? Не переговариваться! – предупреждает Джо.

Иногда после работы мы с Джо теперь идем к нему домой и едим горячие бутерброды. Джо делает мне чашку горячего шоколада. Смотрим телек или болтаем про Олли и былые времена. Когда я задумываюсь о будущем, у меня захватывает дух. Но и страшно становится. Джо меня слушает, обходится без шаблонных фраз, не уговаривает, что все будет хорошо, потому что на самом деле кто знает, как оно будет?

Джо окидывает помещение взглядом.

– Итак, в игре осталось только трое.

Это Джанет, Скотт и Адам.

Внимательный Генри в который раз помогает уставшей и захмелевшей Джанет подняться.

– Последний вопрос: и он сложный… Это вино сделано в Северном или в Южном полушарии? Сядьте, если в Южном.

Ну же, Джанет!

Она падает на свое место. Скотт и Адам остаются стоять.

Джо изображает барабанную дробь.

– И ответ – в Южном. У нас есть победитель!

– Разрази меня гром, в жизни ничего не выигрывала!

Адам и Скотт ей аплодируют.

– Спасибо. А что я выиграла? – спрашивает она.

– Я вообще и понятия не имела, – шепчет мне Джанет после занятия, – просто колено подвело.

– Красивое, – киваю я на ее красное пальто.

– Купила в благотворительном магазине. Ох, смотри, Мишель уже здесь.

Мне кажется или она вся светится? Мы с Джо наблюдаем, как Джанет уходит под руку с Мишелем. Они болтают как подростки – Джанет рассказывает, что выиграла бутылочку хорошего вина, которую выпьет с мясными пирогами на Рождество, когда приедет ее сестра.

– Они, часом, не влюбились друг в друга?

Недоверчиво поворачиваюсь к Джо.

– Ей же восемьдесят четыре.

Я жду какой-нибудь забавной фразы от Олли, но он уже некоторое время не отзывается.

– И что? Ему семьдесят шесть. Да и что такое цифры? – продолжает Джо. – Мишель ее до самой луны довез бы, если бы мог.

Джанет поворачивается в мою сторону и на прощание машет тростью. С пылающими щеками она просто олицетворяет собой счастье. Или, может, дело просто в вине.

28

Еще двенадцать недель. Я сижу в приемной, жду акушерку, которая измерит температуру, давление и прочие необходимые данные, а также возьмет кровь на анализы.

Я стала плохо спать. Чем ближе рождение ребенка, тем больше я думаю про Олли. Наверное, мне страшно возвращаться в Лондон. Я уже четыре месяца живу с родителями, а когда родится малыш, придется заниматься нашим будущим. Еще я размышляю о Глитце и о том, хочу ли я обратно на старую работу. Могу ли я себе позволить не работать? Во многом мне придется начинать сначала.

Олли, скажи, что мне делать, поговори со мной.

Я закрываю глаза, пытаюсь призвать его, жажду услышать его голос. Может, он перестал со мной общаться, потому что я теперь больше занята в «Мезо Джо» и стала счастливее за прошедшие недели? Или потому, что я чаще вижусь с Джо?

Ты ревнуешь? Тебе не к чему ревновать, честное слово.

– Ребекка Салливан.

Открываю глаза.

– Ребекка Салливан! – повторяет акушерка. – Как вы себя сегодня чувствуете? – спрашивает она, провожая меня к себе в кабинет.

Вернувшись домой, я оставляю ключи на столике в коридоре. Оскар и Тео лежат на полу в гостиной, смотрят мультик. Целую обоих мальчишек в мягкие щечки. Умиляюсь, когда Оскар трогательно меня обнимает, пусть потом он и отпихивает меня в сторону от экрана.

– Ты же знаешь Тодда, – слышу голос Пиппы и замираю за закрытой дверью. – Он терпеть не может саму мысль, что за мальчиками будет присматривать чужой человек.

– Знаю, но мне кажется, что уже пора, – говорит мама. – Милая, я не молодею.

– Тебе Бекка что-то сказала?

– Конечно, нет. Так, я приготовила им к чаю куриные ножки.

– Она говорила с тобой и папой о том, что будет делать дальше?

– Нет.

– Мам, ты очень устала. Это ведь слишком, да? Ее присутствие.

Я задерживаю дыхание, придвигаюсь ближе к двери.

– А что остается? – повышает голос мама. – У нас нет выбора. Мы не можем выгнать ее на улицу. Она наша дочь. Окажись на ее месте ты, мы делали бы для тебя то же самое.

– Знаю, – раздраженно соглашается Пиппа, – но у нас с Тоддом такое впечатление, будто Бекка считает, что может оставаться тут вечно.

– Все сложно…

– Ей сложно, да, а как же вы с папой?

– Я многое делаю для вас с мальчиками, – замечает мама. – И сейчас я нужна Ребекке.

– Давай смотреть на ситуацию трезво. Папа уж никак не сможет месяцами выдерживать орущего младенца…

В груди закипает злость. Хочу закричать ей в лицо: «А Оскара и Тео он, значит, в любое время выдержать может?!»

– Думаю, тебе надо высказать ей свою позицию. Иначе она решит, что может жить здесь вечно.

Открываются ящики.

– У нее нет такого Тодда. – Звякают ножи и вилки. – Она недавно потеряла мужа…

– Да, но…

– Скажу честно, с ней не всегда легко, ситуация далеко не идеальная, однако…

– Ну тогда скажи ей, чтобы уезжала!

Я толкаю дверь.

– Прости, я не имела в виду… – быстро извиняется бледнеющая Пиппа. – У меня был тяжелый день и… Правда, я не имела в виду… – повторяет она, приближаясь ко мне.

Отшатываюсь и выставляю руки вперед. Мама переводит взгляд с Пиппы на меня и обратно.

– Я лишь говорила маме…

– Я все слышала. – Голос дрожит от злости. – С самого моего возвращения ты ревновала.

– Ревновала?

– Ты всю жизнь была испорченной, Пиппа, – срываюсь на крик я.

– Неправда!

Мама делает к нам шаг.

– Пожалуйста, успокойтесь обе. Давайте поговорим о…

– Ты знаешь, каково это – потерять близкого? Каждую ночь ложиться в постель и засыпать в слезах?

– Я представляю…

– Нет. Ничего ты не представляешь. Я больше никогда не увижу Олли, у моего ребенка не будет отца, а тебя волнует только одно: как ситуация скажется на тебе!

Мама захлопывает кухонную дверь.

– Хватит. Мальчики услышат.

Разворачиваюсь к маме с твердым намерением задать вопрос, который терзал меня большую часть детства.

– Почему ты никогда, никогда за меня не заступаешься? Когда Пиппа испортила мой рисунок, ты сказала, что я сама виновата, раз оставила его на кухне!

– Это было так давно… – Мама поражена, что я так долго держала в себе эту обиду.

– Я всегда чувствовала, что я недостаточно хороша.

– Ох, Ребекка, – вздыхает мама, пытаясь подобрать слова. – Послушай, мы все устали…

– Я не устала! – Я собираюсь с духом. – Хотя ты права, ситуация не идеальная. Я уеду. Вернусь в Лондон.

– Ребекка, – умоляет мама. – Я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Ну, это уже перебор, – заявляет Пиппа, когда я открываю дверь. – Я не говорила про сейчас, я только пыталась донести, что тебе нужно планировать будущее, что нужно…

– Пиппа! – поворачиваюсь я к ней. – Помалкивай, пока я не сказала то, о чем потом буду искренне жалеть.

Поднимаясь по лестнице, я слышу, как мама говорит с Пиппой, и, к моему изумлению, кажется, она ее хорошенечко отчитывает.

29

Водитель такси сворачивает в респектабельный район Ноттинг-Хилл и останавливается у стильного белого здания с крутыми ступеньками, что ведут к двери.

– Я могу принять ваше предложение погостить? – спросила я Глитца, позвонив ему с винчестерского вокзала.

Когда я ушла, в доме началось черт-те что. Мама была в слезах; Пиппа собирала Оскара и Тео, которые хором возмущались, ведь мультфильм еще не закончился.

– Я хочу свободы, – доказывала я отцу, который вернулся из поездки за фарфором с мистером Пулленом.

– Куда же ты поедешь? – возражал папа. – Тебе нужно себя беречь. Останься, пожалуйста. Мы все уладим.

Но я не могла не убраться.

– Ты вернешься, правда? – спросила мама со страхом в глазах.

– Ну и ну, Ребекка, ты к нам на всю жизнь, что ли? – кряхтит Глитц, поднимая мой багаж вверх по каменной лестнице.

Отвечаю, что так спешила, что просто побросала все, что попалось под руку.

В моей комнате стоят цветы. Есть телевизор с подборкой дивиди-дисков. На прикроватном столике стопка журналов. В примыкающей ванной выставлены лавандовые масла и гели для душа с ароматами розы и герани. Говорю Глитцу, что могу переехать и навсегда. Он вскидывает брови, а потом сообщает, что Марти уехала навестить семью в Америке, поэтому в доме только мы.

– Замечательно, – отзываюсь я, изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Так ты расскажешь, что случилось? – Глитц присаживается рядом со мной на край постели. – Марти всегда говорит, что мы, британцы, слишком замкнутые; а на самом деле надо давать себе волю.

– Когда я злюсь, я поднимаюсь на вершину холма Святой Екатерины и ору. Мы с Олли так раньше делали.

Смотрю в окно спальни, затем поворачиваюсь к Глитцу и вижу выставленную подушку.

– Вперед, – говорит он.

Я неуверенно бью в нее кулаком.

– Посредственно, – пожимает плечами Глитц.

Бью сильнее.

– Уже лучше.

Луплю что есть сил.

Представляю лицо Олли тем утром, когда он умер. «Я очень тобой горжусь», – сказал он. Я по-прежнему не слышу его голос. Поговори со мной, Олли. Пожалуйста, вернись.

Я колочу подушку, пока, наконец, не выдыхаюсь.

Вечером, распаковав вещи и приняв ванну, я подхожу к Глитцу на кухне. Он слушает оперу и готовит пасту с чесноком и травами.

– Простите, что вывалила на вас… Вы мой начальник, а тут я со своими драмами.

– Мы друзья. Надеюсь, ты голодная. Должно быть, сегодня много калорий сожгла.

– Ага, кому нужен тот спортзал?

Глитц смеется, сливая пасту в дуршлаг. Мне на колени запрыгивает черный кот. Глитц говорит, что его зовут Бонд.

– Бонд, Джеймс Бонд, – глажу я его.

Беседуем про дела галереи и семью Марти. Довольное урчание Бонда действует крайне успокаивающе.

– Глитц, это не навсегда так, правда? – спрашиваю я за ужином.

– Нет. Ты научишься справляться лучше.

– Справляться лучше?

Он откладывает вилку.

– Забыть такое невозможно, просто привыкаешь.

– Вы кого-то потеряли.

Теперь он отодвигает тарелку.

– Роуз. Мою дочь.

– Простите. Я даже не подозревала, – сочувственно говорю я.

Глитц вновь наливает себе белого вина.

– А откуда тебе это было знать. Я винил себя годами. Роуз была глубоко несчастна в браке. Однажды вечером она позвонила, попросила меня приехать. Я тогда уже успел напиться джина, никак не мог сесть за руль, поэтому ответил, что приеду с утра. А Диане, тогдашней жене, сказал, что все в порядке. Роуз умерла от передозировки. По сей день не знаю, сделала она это намеренно или случайно.

Глитц снимает очки в черной оправе и трет глаза.

– Диана от меня ушла, я потерял работу в Сити. Хотелось только страдать и винить себя.

– Вы не виноваты. Правда. – Я наконец поднимаю на него взгляд, думая, что другой человек не раскроется по-настоящему, пока мы сами не покажем ему свою уязвимую сторону.

– Я должен был понять по ее голосу, что случилась беда, и прыгнуть в такси.

– Ох, Глитц… И как вы это пережили?

– Марти. Тогда просто добрая знакомая. Она вынесла дверь моей квартиры – запущенной до невозможности – и заявила, что забирает меня, плевать, хочу я того или нет. Смелая девчонка… или глупая, – добавляет он с кривой усмешкой.

Сворачиваю салфетку пополам, потом еще раз.

– Даже не знаю, что сказать.

Глитц меня не слышит. Он снова с Роуз.

– Она все еще мне снится. На качелях, я подталкиваю ее, а она просит «Папочка! Выше!». В детстве она любила надевать свои цветастые трусики на голову, делала вид, что это шарфы, как у ее матери. – Мы смеемся. – И украшения любила. Наряжалась в жемчуга Дианы, надевала туфли и шла выгуливать собаку. Мой лучик солнца… Ты многим ее мне напоминаешь.

Тем же вечером я звоню домой. Папа отвечает после первого гудка.

– Я в порядке, – заверяю его.

– Это Бекка? – слышу на фоне мамин голос. – Прости меня, – берет она трубку.

– И ты меня, – отзываюсь я со слезами на глазах.

– Думала о твоих словах, – говорит мама.

– Я просто разозлилась.

– Понимаю, почему я занималась Пиппой. В детстве я обожала спорт, но мои родители не могли платить за тренировки…

– Мам, ничего страшного.

– Нет. Я хотела, чтобы у Пиппы появились возможности, которых не было у меня, однако мне следовало поощрять и твои увлечения, особенно искусство. Я не должна была тебя заставлять. Прости меня, пожалуйста. Ты сейчас где?

Говорю, что я у Глитца. Что все в порядке. Я не натворю глупостей и не причиню ребенку вреда.

– Что за день, – шепчу я и рассказываю Олли про маму и Пиппу. – Ты всегда говорил, что между нами слишком много недосказанного. Ну, теперь все раскрылось, как в «Шоу Джерри Спрингера».

Я так и не слышу его голос. Если вернусь в Винчестер, то обязательно отыщу Джима с Нудлом и узнаю, почему Олли перестал со мной разговаривать.

30

– А почему бы тебе не пожить здесь, пока я в Америке? – интересуется Глитц за утренним омлетом. – Будешь поливать цветы, кормить Бонда. Отпугивать грабителей. Я поговорил с Марти, она рада. Пригласи на недельку подругу. Не сиди одна. Повеселись.

– Боже мой!

Китти радостно скачет по комнатам, восклицая, что вся ее квартирка может вместиться в одну Глитцеву столовую. В гостиной есть рояль и барная стойка! А яркий натюрморт кисти некоего Альберто Моррокко!.. На кухне холодильник, способный составить конкуренцию тому, что стоит у Пиппы и Тодда. Правда, их был забит жутковатыми фруктовыми кебабами, а у Глитца с Марти холодильник полон райской пищи – там есть копченый лосось, крем-брюле, запеканка с маракуей и бельгийский шоколад.

Мы с Китти поднимаемся по лестнице, распевая песню Who Wants to Be a Millionaire? Заходим в просторную спальню Глитца и Марти, выкрашенную в мягкий желтый цвет. На окнах – белые деревянные жалюзи. Китти распахивает дверцы шкафа, заглядывает внутрь.

– Перестань! – оттаскиваю ее я, но все же не сдерживаюсь. – Увидела что-то интересное?

– Чтоб меня, да тут же есть игровая комната! – радостно кричит Китти, хватая ракетку для пинг-понга.

Я хлопаю в ладоши.

– И это все наше!

Тем же вечером, угостившись напитками из бара (я выпила крошечный бокальчик шампанского, а потом неохотно перешла на безалкогольное), мы пытаемся решить, как нам лучше провести эту неделю. Когда я рассказала Китти про Пиппу и маму, она тут же взяла отгул.

Я позвонила в «Мезо Джо». Самого Джо не было, поэтому я попросила Эдоардо передать ему, что кое-что произошло, поэтому мне пришлось уехать. Еще я позвонила Джанет. Объяснила, почему меня не будет на следующем занятии по дегустации, и заверила, что скоро вернусь.

Моя лучшая подруга в своей стихии – организации процесса.

– Не хочу забивать всю неделю до отказа, но думаю, что завтра нам надо бы сходить в современную галерею Тейт, а потом мы просто обязаны где-нибудь выпить чаю и… О, точно! Хорошо бы нам просадить кучу денег и сделать очистку лица или что-то подобное. – Китти тянется за бокалом шампанского. – Это куда веселее, чем любой отпуск. Неделя безудержного удовольствия, и не надо никуда ехать или лететь! Будем как туристы в собственном городе.

– И никаких упоминаний о доме, Пиппе, маме… – говорю я.

– Согласна. Самое оно.

За следующую неделю мы с Китти прошлись по всем крупным галереям и явно перебрали с искусством. Поэтому нам приходится переключать внимание на более важные дела – всяческий уход за собой и еду. Мы идем в кафешку в Блумсбери, где наслаждаемся розовыми и желтыми кексиками, а также пирожными с топлеными сливками. Потом делаем педикюр в модном салоне в Ноттинг-Хилле. Я выбираю ярко-красный лак, а Китти – серебристый.

Чтобы компенсировать съеденные кексы и сливки, мы долго гуляем в Ричмонд-парке, где попадаем под дождь. Штурмуем торговый центр «Уэстфилд» (я там никогда не была) и покупаем одежду. В основном для Китти, ведь я на шестом месяце беременности, но все же и я не могу устоять перед парой ботинок из коричневой кожи. В субботу мы гуляем по рынку Боро-маркет и обедаем хот-догами, посыпанными жареным луком. Как-то вечером решаем поваляться в кровати и, поедая крем-брюле, смотрим «Безумцев», серию за серией. Больше всего мне нравится бродить по улицам среди незнакомцев, когда не приходится вечно прятаться от маминых друзей. «Хорошо, что здесь можно затеряться в толпе», – говорил Джо. Как я, оказывается, скучала по шуму Лондона, по разношерстной массе людей! В метро напротив нас с Китти сидит парень и начинает нам петь в стиле регги: «Хэй, прекрасная лэ-э-эди, чудная встреча в пути. Как тебе идейка, на ночь ко мне зайти?» Он радостно смеется и желает нам «приятного дня», а мы выходим из вагона.

– Это он мне пел, – говорит Китти, когда мы поднимаемся на поверхность.

– Нет, по-моему, он смотрел на меня, – не соглашаюсь я.

Однажды к нашему походу в кино присоединяется Сильви. Мы выбираем новую романтическую комедию. «Они слишком все приукрашивают», – часто жаловался Олли. И все-таки… иногда это то, что нужно.

В последний вечер мы встречаемся с Сильви и Джейми в итальянском ресторане, который находится как раз за углом от дома Глитца. Это место во многом напоминает мне «Мезо Джо». Деревянные полы, современные картины на стенах, вино в графинах и фоновый джаз. Здесь людно. Туда-сюда снуют официанты.

– Ну что, какой он сейчас? – спрашивает Сильви про Джо.

Когда я уехала во Флоренцию, она, уже будучи на третьем курсе, перебралась в новый дом. Она продолжала общаться с Олли и Джейми, но не с ним.

– Покрупнее стал, да? – говорит Китти. – В щеках прибавил.

– Что, растолстел? – с ужасом произносит Сильви.

– Нет, просто немного поправился, – уточняю я.

– Он такой же жирный, как Джейми?

– Иди ты, – отзывается тот с добродушной улыбкой.

– Он все еще красавчик, – замечает Китти. – Закажу-ка я жареного кальмара, а потом карбонару…

– Видимо, на этой неделе ты мало ела, – шучу я.

– А с кем он сейчас встречается? – Сильви макает гренку в оливковое масло.

– Пита. Актриса, о которой я упоминала.

– До сих пор? Ого, прям мировой рекорд.

– Он повзрослел, Сильви!

Рассказываю про его длительные отношения с австралийкой.

– Пита красивая, но слегка переигрывает, – говорит Китти. – Обожает болтать про себя любимую.

– Это потому, что ты ее вопросами засыпала, – вступаюсь я за Питу. – Хотя да, есть такое.

– Джо был горяч, такой а-ля Хитклифф, – продолжает Сильви. – Забавно, из всех парней я только его не смогла добиться.

– Забавнее некуда, – бормочет Джейми.

– Даже если бы я голая к нему в постель бросилась, он бы не повелся.

– Серьезно? – Джейми вскидывает бровь.

– Никак не могла подобрать к нему ключик, – вздыхает Сильви, обводя край бокала кончиком пальца. – Наверное, поэтому он так манил. Но я не ожидала, что он вот так уедет из Бристоля и никому не скажет, особенно Олли.

Напоминаю им про смерть его матери и что Джо уехал в Австралию к дяде.

– Он был в ужасном состоянии, – завершаю я.

– Почему он Олли-то ничего не сказал? – настаивает Сильви, будто считает причины недостаточными.

– Скорбь заставляет нас делать странные вещи, – отвечаю я.

– Он совершенно не хотел становиться врачом, – защищает его и Джейми. – Знаешь, когда ты, Бекка, уехала во Флоренцию, Джо как никто другой поддерживал Олли. Сам Олли пробовал с кем-нибудь замутить, ты в курсе, – продолжает он, – но было очевидно, что ничего не выйдет, ведь он по-прежнему слишком тебя любил. Он страшно боялся, что ты останешься с тем поваром. Да я с таким облегчением вздохнул, когда Джо избавил его от мучений и забронировал билет на самолет!

– Джо?

– Ага. Вручил Олли билет, даже отвез потом в аэропорт. Сказал, мол, хорош киснуть, давай делай что-нибудь. Я думал, ты знаешь.

Качаю головой. Я понятия не имела. Возникший рядом официант интересуется, готовы ли мы сделать заказ.

К концу ужина все становятся серьезными.

– Какие планы? – Джейми задает мне вопрос, который мы постоянно откладывали на потом.

– Домой вернусь.

Объясняю, что придется рожать там. Я стою на учете в больнице Винчестера. Поэтому не могу найти квартиру, переехать и начать новую жизнь, пока не родится ребенок.

– И мне нужна помощь мамы.

Остальные соглашаются.

– Перееду обратно после Рождества.

– Жаль, что я не богач, – говорит Джейми. – Дом бы тебе нашел хороший, няньку.

– Ох, Джейми. – Мое сердце сейчас растает. – Мне бы еще личного повара.

– И шофера? – смеется он.

Вспоминаю преданного своему делу Мишеля.

– Идеально. Такого, чтобы был похож на Джорджа Клуни.

Сильви просит счет.

– А ты никуда не отправляла рукопись Олли?

Отвечаю, что нет.

– Терять-то нечего, – замечает Джейми.

Разве что Олли получит последний отказ. Наверное, я действительно перестала в него верить.

– А что насчет Пиппы? – наконец упоминает мою сестру Китти.

Хотя на неделе мы придерживались обещания не говорить о ней, конечно, я о ней не забывала. Об Оскаре и Тео тоже, но в хорошем смысле. Удивительно, как я соскучилась по дому: по разговорам с папой в его домишке, по готовке ужина с мамой, даже по ее фразам в духе «О, ты правда так делаешь?».

Мне нравится гулять с Джанет, Вуди и Одри. Поразительно, как я успела соскучиться и по «Мезо Джо» с его владельцем.

– Переживаешь перед встречей с ней? – спрашивает Сильви.

Киваю, но по-прежнему думаю о Джо.

– Я бы тоже нервничала, – продолжает Сильви. – Она перегнула палку. Пнуть бы ее под зад хорошенько.

– Бекка? – Китти легонько подталкивает меня локтем. – Тебя явно беспокоит что-то еще. Дело в маме?

– В Джо.

Удивляюсь, что от него не было никакой весточки.

– То ли работой занят, – размышляет Китти, – то ли с отцом что-то.

– Ты права. Может быть что угодно.

– Просто признайте, девчонки, что с вами лучше не болтать по телефону, – заключает Джейми, когда мы уходим из ресторанчика.

31

Звонок Пиппа не слышит, но дверь открыта, поэтому я вхожу сама.

Пиппа в гостиной. По ковру разбросаны игрушки, фломастеры и вагончики маленького поезда.

– Я же просила вас здесь не играть. – Она вот-вот расплачется. – Что за беспорядок вы тут устроили!

– Тетя Бекка! – мчится ко мне Тео.

– ВОН! – кричит Пиппа на мальчишек и отпихивает их в сторону. – Сидите в кухне, и чтобы ни шагу оттуда, пока я не скажу.

– Давай помогу. – Касаюсь ее плеча и медленно принимаюсь собирать игрушки с пола.

– Они разрисовали диван. – Пиппа кивает на красный фломастер. Она так и не смотрит мне в глаза. – Господи, как же я устала.

– Или потом уберем? – предлагаю я. – Сводим мальчишек на какую-нибудь закрытую детскую площадку…

– Как будто они заслужили.

– По крайней мере, им будет куда девать энергию, а мы посидим, поедим тортиков.

– Убила бы за кусок торта. Пойду переоденусь, – говорит сестра.

Сейчас на Пиппе серый спортивный костюм и белая футболка в пятнах клубничного джема.

– А потом нам надо поговорить, – нервно добавляет она и уходит из комнаты.

– Как Лондон? – спрашивает Пиппа.

Близнецы радостно носятся по игровой площадке, скачут на батутах и спускаются с горок с армией других верещащих детишек.

– Мамочка! Тетя Бекка! – машет нам Оскар, готовый вот-вот нырнуть в бассейн с пластиковыми шариками.

Делаю глоток чая и обжигаюсь.

– Отлично.

Рассказываю про Джейми, Сильви, Китти и дом Глитца, но не перестаю задаваться одним вопросом – а когда же мы друг перед другом извинимся?

– Слушай, – начинаю я, – насчет прошлой недели…

– Мамочка! – Тео скатывается с горки, падает, тут же вскакивает на ноги и несется обратно.

Пиппа краснеет.

– Лучше сперва я. Я наговорила того, о чем жалею. Я вообще не должна была обсуждать тебя с мамой. Прости.

Вижу, чего ей стоило такое признание, и неожиданно смягчаюсь.

– Ты была права. Мне действительно надо планировать будущее. Знаю, что не могу остаться здесь навсегда. Я и не хочу. Уверена, что мама с папой тоже.

Пиппа кивает.

– Но мне пока сложно найти правильный путь. Мне страшно, – сознаюсь я, желая, чтобы она меня поняла.

– Я избалованная и всегда тебе завидовала.

– Мне? – изумляюсь я.

– О, Бекка, ты думаешь, у меня все есть? Дом, шикарная машина, богатый муж… На самом деле Тодд вечно в разъездах, а когда приезжает, то злится на детей. Мы месяцами не занимаемся сексом… Прости, это лишнее, – спохватившись, бормочет Пиппа.

– Ничего, нормально.

– В тот день, перед разговором с мамой, я обвинила его в измене. Только ей не говори.

– Серьезно? – охаю я.

– Я была в отвратительном настроении, потому что он как раз сообщил, что снова уедет в командировку, а потом мама сказала, что больше не сможет постоянно помогать с близнецами, и это стало последней каплей. Это не оправдывает мои слова, конечно, – быстро добавляет она.

– Вернемся к Тодду, – настаиваю я.

– Обвинила его, что он ставит работу превыше детей и меня. А потом спросила, нашел ли он себе женщину на стороне. Ты бы видела его лицо, Бекка, прямо в шоке. Доказательств, правда, никаких, помады на рубашке не было. «Все, что я делаю, это для тебя, для нашей семьи». Бла-бла-бла.

– А толку, если вы его практически не видите, – говорю я.

– Именно. У него отношения с золотой картой клуба «Бритиш Эйрвейз», а не со мной. – Пиппа отворачивается, ищет взглядом Оскара и Тео.

– Вот они, – киваю я на горку.

– Вряд ли он и в самом деле мне изменяет. Даже уверена. Что не изменяет. Но все равно он постоянно работает, а я сижу одна. У меня нет близких друзей, как у тебя. Даже в детстве ты была куда популярнее. Я все время тренировалась, какое тут общение. Я не жалуюсь, мне нравилось, но… – Она пробегает пальцами по волосам. – Если бы не работа в теннисном клубе, я бы рехнулась. Они хотят, чтобы я тренировала больше, а Тодд говорит, что не надо было заводить детей, если я не готова с ними возиться.

– Это смешно и старомодно, – поддерживаю сестру.

Пиппа машет Оскару, который что-то кричит ей через сетку.

– Ты права. Семья Тодда в Америке, поэтому я слишком завишу от мамы, и она имеет право занять твердую позицию. А когда у тебя тоже родится маленький, ей придется помогать и тебе. Очень жаль, что так вышло с Олли. – Пиппа беспомощно пожимает плечами. – Мне нет оправданий. То, что ты переживаешь, я бы и худшему врагу не пожелала… а ты отлично держишься. Ты всегда была сильной, Бекка. А я – эмоционально зависимой, нуждающейся в одобрении. Я одна, Бекка. Мне одиноко, очень одиноко. Не так, как тебе, конечно, просто иногда… – Она роется в сумочке, ищет салфетку.

Такого я не ожидала.

– Я нашла кое-кого для близнецов, на неполный день. Ее зовут Мэй. Она мягкая. Иногда даже чересчур, ты же знаешь, каким бывает Оскар.

Я все-таки рассказываю, что случилось с фруктовыми кебабами. Пиппа находит это забавным, и мы впервые за долгие годы смеемся над чем-то вместе.

– Жду не дождусь, когда она приступит на следующей неделе. Тодду придется смириться. Почему это я не должна работать?

– Я есть пещерный человек, ты есть женщина! – Стучу себя в грудь. Мы снова смеемся. – Пиппа, слушай, – не могу не спросить я, – ты все еще любишь Тодда?

Она кивает.

– Но если мы хотим сохранить брак, надо что-то менять. Ты открыла мне глаза.

– Смотри, мамочка! – восклицает Оскар, собираясь взобраться по «паутинке».

– Они тебя обожают, – замечаю я.

– Хорошая мать, плохая сестра, – произносит Пиппа.

– Я тоже в этой области не преуспела. До переезда сюда я и не представляла, что растить близнецов настолько сложно. Я не отдавала тебе должное, не поддерживала. Мы с Олли стали редко приезжать к вам после рождения мальчишек, о чем я очень жалею. Я не задумывалась, как чудесно и страшно растить таких двух, – указываю на свой растущий живот. – Прежде я совсем не знала Оскара и Тео. Ты замечательная мать, Пиппа.

– Несмотря на раскрашенный диван.

– Прикрой подушкой, – предлагаю я, а потом беру ее за руку. – Поговори с Тоддом, не откладывай. Расскажи о своих чувствах. Не позволяй секретам и недомолвкам встать между вами.

Пиппа снова кивает.

– Да. Я с ним поговорю.

– Может, нам пора начать друг друга поддерживать, а не соревноваться?

– С радостью.

32

Я нахожу Джима у булочной. Рядом свернулся Нудл. Я не сомневалась, что сегодня он здесь будет. Джим отрастил бороду. На нем потрепанное пальто. Он улыбается, словно тоже меня ждал.

– Я вас искала.

– А мы с Нудлом то тут, то там… правда, мальчик? Было куда отправиться, кого повидать.

Я присаживаюсь на корточки.

– Сегодня день рождения Олли.

– Знаю.

– Он перестал со мной разговаривать. А сейчас он мне нужен как никогда.

– Почему?

– Почему? – изумленно переспрашиваю я. – Мне не хватает его голоса, шуток. Я по нему скучаю.

В глазах стоят слезы.

– Олли не может остаться с тобой навсегда, – мягко произносит Джим.

– Но…

– На его похоронах ты была не готова попрощаться, верно?

Качаю головой.

– Он тоже.

– Я все еще не готова.

Боюсь того, что Джим вот-вот скажет.

– Тебе надо двигаться дальше, как и Олли.

Делаю глубокий вдох.

– Могу я с тобой посидеть, хотя бы минутку?

Джим кивает. Я глажу Нудла.

– Спасибо, Джим.

– Ну, спасибо и тебе за сэндвичи с кофе. – Он кивает на еду, которую я захватила с собой. – Я рад, что оказался здесь. Он всегда говорил, что ты мировая девчонка.

– До свидания. – Я целую Джима в щеку. – Пока, Нудл.

Последнее занятие дегустационного курса. Джо демонстрирует ученикам винную карту. Я набрала и распечатала ее заранее.

– Итак, вы желаете произвести впечатление на своего привлекательного спутника.

Скотт и Моника сидят позади всех. Могу поспорить, под столом они держатся за руки. Не сомневаюсь, что они начали встречаться. А вот остальные…

– Я слишком стара для спутников, тем более привлекательных, – хихикает Джанет.

– А я никогда не был на свидании, – говорит Адам, одетый в темно-бордовую рубашку и сливовую шерстяную кофту.

– Мой муж не водит меня на свидания, – отзывается Фелисити, сидящая рядом со своей подругой Дианой.

Джо бросает взгляд на Генри, у которого волосы торчат во все стороны.

– Ладно, у вас не романтическое свидание, вы с друзьями, но все равно хотите произвести впечатление. Это ваш шанс завязать разговор с сомелье. Если повезет, он может поддержать беседу. Так вот, вы видите шабли премьер крю, фуршом, шато бессан. Что вы подумаете?

– Шардоне, – выкрикивает Генри.

– Хорошо. А шабли? Давайте. Где шабли?

– Бургундия, – говорит Скотт.

– Северная, – добавляет Джо. – Вы бы заказали шабли к копченой пикше?

– Да! – хором отвечают ученики.

– Маслянистое, с высокой кислотностью, – читает свои записи Генри.

– Отлично. Понимаете ли вы, что даже когда перед вами еще не стоит бокал вина, вы уже начинаете ощущать его вкус? Пино-нуар?

– Дива! – восклицает Джанет.

– Верно, – соглашается Джо. – Пино-нуар – без сомнения, дива винограда, потому что данный сорт темпераментный, упрямый и требует постоянного ухода. Он может расти только в определенных местах…

– Если виноград замерзнет, он начнет болеть, – говорит Адам, – а если будет слишком жарко, то он теряет букет.

– Думаю, мне больше нечему вас учить, – заключает Джо и, скомкав винную карту, выбрасывает ее в мусорку.

– Уверена, что с тобой все хорошо? – снова спрашивает Джо, помогая мне собрать осколки бокала. Сегодня я разбила уже второй. Джо заставляет меня сесть. – Что случилось?

– Сегодня день рождения Олли.

Я сижу в квартире Джо, пока он сам на кухне готовит чай, и вспоминаю этот день в прошлом году. Мы с Олли хотели снять номер в модном лондонском отеле. Мы просматривали сайт и мечтали заказать еду прямо в постель, обсуждая, что десять лет назад и не подумали бы о еде перед сексом. Потом мы посмотрели на цены и решили продолжать откладывать деньги на покупку дома.

– Мне тридцать один, – сказал Олли. – Это фигня. Вот когда мне будет тридцать пять, тогда закатим огромную вечеринку или, если подкопим достаточно, махнем в Америку.

Мы всегда хотели отправиться в шестинедельный тур по Штатам. Поехать в Мексику. Почему мы этого не сделали? Спустили бы всю наличку и осуществили мечту. Начали бы жить, а не копить на жизнь.

Звонит телефон Джо.

– Прости, Пита. Я собирался позвонить. Долгий день был.

Я встаю, собираясь потянуться, но ударяюсь ногой о журнальный столик.

– Черт! Ай-яй… – Я прыгаю с одной ноги на другую.

– Это Бекка. Она у меня.

Пауза.

– Милая, тебе не о чем беспокоиться, – произносит Джо как всегда спокойным тоном. – Сегодня день рождения Олли, и она, понятное дело, расстроена.

Джо протягивает мне кружку чая.

– Надеюсь, я ничему не помешала, – говорю я. Пожалуй, мы слишком много времени проводим вдвоем.

– Ничего. Я объяснил, – отвечает Джо, явно желая на этом закрыть тему.

– Не хочу, чтобы Пита решила…

– Бекка, Олли был моим другом. Я хотел бы вспомнить его с тобой.

– Не скорби, что его больше нет, радуйся, что он жил. Вот что чаще всего пытались сказать в открытках и письмах, – рассказываю я, свернувшись в углу дивана. – Такое можно говорить о ком-то старом, но не про Олли. Конечно, я буду скорбеть.

Джо спрашивает про Лондон. Уехала ли я потому, что приближался день рождения Олли?

– Первая годовщина смерти мамы далась мне очень тяжело, – говорит он. – Я не справился бы без дяди Тома.

Неожиданно для самой себя рассказываю про ссору с Пиппой и мамой. Джо молчит, даже не удивляется. Раньше мне казалось, что ему скучно или просто наплевать; теперь я знаю: он слушает и действительно переживает.

Опять же неожиданно рассказываю про работу Олли. Как-то само собой вырвалось. Когда Джо замечает, что Олли не должен был от меня скрывать, я перебиваю:

– И что? Ну, уволился! Это всего лишь работа.

Дело в том, что Олли был прав. Однако это теперь я так думаю, открыв для себя совершенно новый взгляд на вещи, а раньше я почувствовала бы себя совершенно иначе. В Лондоне царит такая конкуренция. Все хотят еще и еще, и я не исключение. Просторнее дом, роскошнее машину, больше денег, последнюю техническую новинку. Еще, еще и еще.

– Если бы мы только поговорили, мы бы во всем разобрались. Мы были командой. Вот оно, Джо. Я больше не часть команды. – Признаюсь, что перестала слышать голос Олли. – Понимаю, он просит меня жить дальше. Знать бы только, как.

– Когда умерла мама, я совсем растерялся. Если бы не дядя Том, наверное, продолжил бы учиться в Бристоле, стал бы доктором… понятное дело, хреновым. Дядя Джо дал мне главный совет – чтобы стать счастливым, надо найти себя.

– Найти себя?

Джо слышит в моем голосе нотки цинизма.

– Я ему сказал, что в его исполнении это звучит очень просто. Будто можно отправиться в бюро находок, взять там себя и отнести домой. Но дядя имел в виду, что не надо жить так, как ждут или хотят другие. Надо найти что-то такое, что осчастливит именно тебя.

Я кручу на пальце обручальное кольцо.

– Чего ты хочешь, Ребекка?

Смотрю в полоток.

– В этом-то и проблема. Я больше не знаю.

Джо зажигает свечу и ставит ее на стеклянный журнальный столик.

– Я делаю так каждый год на мамин день рождения. Вот, возьми.

Он сует мне белую чайную свечку и коробок спичек. Зажигаю крошечный фитилек и ставлю рядом с уже горящей свечой.

– Я временами думаю о рае, существует он или нет. А ты?

– Иногда. Чаще с тех пор, как умерла мама, – признает Джо. – Надеюсь, ее окружают цветы. Она любила Королевские ботанические сады.

– Мы с Олли раньше играли в такую игру. Кем бы ты хотел быть, если не собой. После Шопена и Боба Дилана Олли назвал Гогена.

– Интересно, почему, – тихо смеется Джо.

– Может, Олли сейчас лежит на пляже в окружении экзотических женщин?

– Вряд ли.

– Тогда где он? – спрашиваю зачем-то я.

Джо пожимает плечами.

– Таити – это, конечно, хорошо. Я бы сам не отказался туда махнуть, но мне кажется… – Джо умолкает, глядя на меня.

– Что?

– Он с тобой.

Голова падает на подушку. Когда Джо снимает с меня туфли, я чувствую, как тяжесть мира перестает давить, ускользает песком сквозь пальцы. Джо сидит на краю постели, поглаживает меня по волосам. Очень приятно. Он выключает ночник. Слышу шаги, тихонько закрывается дверь.

33

Раздается стук. Мне кажется, что это сон, но стучат настойчиво, и я наконец просыпаюсь. Слышу, как что-то ездит по подносу.

– Открыто!

На ощупь ищу выключатель ночника на тумбочке. В комнату входит Джо с завтраком наперевес.

– Доставка еды в номер: ле кофе и ле круассаны, – произносит он с французским акцентом и продолжает уже нормально: – Надеюсь, тебе понравится этот весьма аппетитный на вид, – он берет баночку и изучает этикетку, – абрикосовый джем фирмы «Бонн Маман», к которому весьма неравнодушен мой отец.

Я усаживаюсь на постели.

– Подожди. – Взяв подушку, Джо кладет ее мне под спину. Он такой заботливый. Наверное, из него получился бы великолепный врач. – Хорошо спалось?

Джо устраивает поднос на свободной половине кровати и смеется, что мой живот вполне можно использовать как столик.

К моему изумлению, спалось действительно хорошо.

– Еще чего-нибудь желаете?

– Чтобы вы, месье, уселись. – Хлопаю по постели и беру теплый круассан. – Возьми штучку.

Он берет пару.

– Ты разве не говорила, что их надо есть по два?

– Куда сегодня собираешься? – спрашивает Джо, устроившийся на свободной половине кровати.

– Думаю, с мамой по магазинам.

Бывшая комната Пиппы теперь похожа на детский отдел, но мне еще надо купить легкую коляску.

– Божечки, – охаю я с полным ртом. – Мама же, наверное, с ума сходит! Решила, что я съехала в кювет или…

– Спокойно. Я с ней уже поговорил. Вчера, когда ты заснула, она позвонила тебе на мобильный. Я и сказал, что ты тут.

Я с облегчением его благодарю.

– Бекка?

– Что?

– У тебя… – Он кивает на уголок рта и, кажется, вот-вот коснется моего лица, но я успеваю быстро вытереть капельку джема.

– А ты разве сегодня не работаешь?

Джо качает головой.

– Помогаю отцу. Пока ты была в Лондоне, он очень нехорошо упал.

– Ох, черт. Что случилось?

– Неудачно упал с кровати. Его нашла Мэвис. Сейчас отца уже выписали, и он дома, но ей сегодня надо кое-куда отлучиться.

– Почему ты раньше ничего не сказал? Позвонил бы мне.

– Ты уехала, Бекка. В любом случае он в порядке. Просто ушибы.

– Жаль, что ты не позвонил.

– Я хотел… – Джо пробегает пальцами по волосам. – Эдоардо сказал, что у тебя был взволнованный голос. К чему тебе еще мои россказни про местные драмы.

– Мы друзья. В следующий раз звони. Обещаешь?

Он кивает. Я ставлю чашку с кофе на тумбочку.

– Так, мне уже надо бежать. Спасибо тебе большое за вчера, за…

– Подожди…

– Что?

– Может, проведешь день со мной? Познакомишься с отцом?

– Познакомлюсь?.. – тупо переспрашиваю я.

– А почему бы и нет? Он тот еще старый плут, но если ты не боишься…

34

Когда Джо представляет меня своему отцу, сидящему в кресле с прямой спинкой, я стараюсь скрыть шок. Меня пугает не огромный синяк на лбу и не бледное лицо. А худоба. Свитер буквально спадает, брюки вытянуты на коленках.

– Все утро порывается идти в какой-то «Лобстер-Пот», – сетует Мэвис. – Так, Джо, в холодильнике лазанья, а простыни я постелила чистые, так что все в ажуре.

Маме Адама, пышногрудой женщине обильной комплекции, лет шестьдесят, но все равно видно, что она исполнительная и веселая. Я моментально проникаюсь к ней симпатией и понимаю, почему Джо готов ее на руках носить.

– Мэвис, это Ребекка.

– Та самая Ребекка? – сияет она и касается моего плеча пухлой веснушчатой рукой. – Адам мне столько про тебя рассказывал. Говорит, красавица, принцесса, и это на самом деле так.

– Он думает, что у нее волосы, как у Джулии Робертс, – добавляет Джо.

Я краснею.

– Я так зазнаюсь… Продолжайте! – смеюсь я.

– Винный курс для него был очень важен, Джо, – говорит Мэвис.

– Адам стал лучшим учеником, – замечаю я.

– Он талантливый, на лету схватывает, – подтверждает Джо.

– И отличный повар! – В голосе Мэвис звучит гордость.

– Простите, я здесь, – напоминает о себе отец Джо.

Мэвис и Джо просят его податься вперед, а потом подхватывают под руки и помогают пересесть в кресло-коляску. Несмотря на хрупкий внешний вид, я понимаю, как его сложно передвигать.

– Отлично, мистер Лоусон! – хлопает в ладоши Мэвис.

По пути сюда Джо рассказал, что она отказывается называть его по имени, Фрэнсисом. «Вот такая старомодная», – заключил он.

– Да, не слишком тепло, зато хоть дождя нет, – радостно болтает Мэвис, на пару с Джо помогая надеть на мистера Лоусона пальто, а потом накрывает его колени пледом. – Мистер Лоусон, пожалуйста, сидите смирно.

Взглянув на меня, она интересуется, когда должен родиться ребенок.

– Сразу после Рождества. Еще недель десять.

Рассказываю, что скоро начнутся курсы для будущих матерей.

– Мы поедем в «Лобстер-Пот»? – спрашивает Фрэнсис, разглядывая меня.

– Пап, это в Лондоне. Он туда нас с мамой водил, – объясняет Джо. – Милый французский ресторанчик.

– Почему мы не можем поехать? – настаивает Фрэнсис, пытаясь выбраться из кресла. – Кто взял мой шарф?

Мэвис крепко берет его за плечо, усаживает, уговаривая успокоиться, вот же он, шарф, никто его не брал.

– О. – Фрэнсис впервые замечает меня. – Джо, кто это? Твоя жена?

– Нет, пап.

– Я подруга, – неуверенно отзываюсь я.

– Папа, это Ребекка, моя университетская подруга.

Взгляд водянисто-серых глаз старика на мгновение встречается с моим.

– Ладненько. Ну что, погнали? – Мэвис снимает кресло со стояночных тормозов. – Так, Джо, не забудь про викторину на выходных, хорошо?

Она рассказывает мистеру Лоусону, что «Черный пес» устраивает благотворительный вечер, чтобы собрать деньги для больных синдромом Паркинсона.

– И ваш сын любезно занял там столик.

– Ребекка тоже идет, – напоминает мне Джо.

– Чудненько. Адам будет в восторге.

Фрэнсис вновь нетерпеливо ударяет по подлокотникам.

– Мы едем в «Лобстер-Пот»?

Джо гадает, стоит ли снова объяснять.

– Увидишь, – отвечает он, словно ему в голову только что пришла хорошая мысль.

Джо катит отца в кресле вдоль Колледж-стрит, мимо книжного магазина. Наблюдаем, как некую парочку фотографируют у двери небольшого георгианского особняка. Сейчас особняк похож на дом с призраками – в окнах лишь темнота.

– Здесь прожила последние дни и умерла восемнадцатого июня 1817 года Джейн Остин, – читаю я надпись на табличке.

– В сорок один год, – неожиданно говорит Фрэнсис. – Похоронена в Винчестерском соборе, без единого упоминания на надгробии, что она была писательницей.

Мы идем дальше, пока Фрэнсис не велит нам остановиться.

– Красиво, – произносит он, подняв взгляд на изящную статую Девы Марии.

Мне стыдно. Не могу сказать Фрэнсису, что столько раз проходила мимо и никогда ее не замечала.

– Ее каким-то чудом не уничтожили, – размышляет Джо. – Пап, верно же, что много средневековых работ в Винчестере разгромили ублюдки Кромвеля? Западное окно собора вынесли, разбили все статуи у алтаря…

– Надеюсь, Кромвель там, – указываю я вниз, – а не наверху, – киваю я на ясное голубое небо.

– Так мы идем в «Лобстер-Пот»?

Джо останавливает коляску у домика привратника и спрашивает дежурного, можно ли отцу снова посетить внутренний двор и показать нам земли Винчестерского колледжа.

– Он живет в прошлом, – шепчет Джо седому мужчине. – Думаю, старые любимые места его порадуют.

– Расскажи Ребекке, как учился здесь, – предлагает Джо, когда мы проходим по мощеной дорожке.

– Кто такая Ребекка?

Джо переводит на меня беспомощный взгляд.

– Я! – отзываюсь с ласковой улыбкой. – Я подруга Джо!

Мы стоим во внутреннем дворе, вокруг которого располагаются помещения, где обитают студенты.

– Я здесь жил, в шестой комнате, – говорит Фрэнсис.

Мы с Джо вглядываемся в темное, затхлое пространство за узким и покрытым паутиной окошком.

– В мое время тут было четыреста семьдесят мальчишек. Десять домов, сорок семь учеников в каждом. Родители платили за мое обучение сто пять фунтов в год.

Я наконец понимаю, под каким давлением находился Джо, чтобы тоже стать выпускником этого места.

– И он не может вспомнить, что утром ел на завтрак, – жалуется мне Джо, но я все равно вижу, что он доволен прогулкой. – Именно здесь принимали самых важных гостей. Папе приходилось участвовать в церемониях.

– Однажды приезжал Георг Шестой, – вспоминает Фрэнсис.

Впереди – местная часовня.

– Ее перекрасили снаружи, да, пап?

– Не нравится.

– Да, неподходящий цвет, – соглашаюсь я. – Похоже на сыр «уэнслидейл».

– Бекка – художник, – говорит Джо отцу.

Развернувшись в кресле, Фрэнсис оторопело смотрит на меня серыми глазами-бусинами.

– А ты кто?

Мы с Джо невольно смеемся.

Пообедав в пабе «Уайкхем-Армс», мы бредем через заливные луга. Вот она, особенность Винчестера, которую я не ценила в детстве. Можно прогуляться по лугам, порыбачить на реке Итчен, покататься на лодке, понаблюдать за птицами (если интересно). А с другой стороны, вот собор, кафешки, винные бары, художественные галереи, бутики и типичная для центра города суета.

Мы зависаем, когда приближаемся к белой деревянной калитке, которую так любят Оскар и Тео, неподалеку от церкви Сент-Кросс. Как же нам пройти? Калитка слишком узкая для кресла Фрэнсиса.

Наконец Джо решает перенести хрупкого отца на руках. Слава богу, пара прохожих, пожалев нас, помогает переправить и коляску.

Уже дома я наблюдаю, как Джо снова устраивает отца в гостиной. Худшего дома для Фрэнсиса и не придумаешь – здесь столько этажей. Чтобы добраться до кухни, надо спуститься по ступенькам, а до гостиной – подняться. К счастью, в спальню он может попасть на подъемнике.

Щеки Фрэнсиса порозовели, в глазах появился блеск; он продолжает рассказывать о своем учебном заведении.

– Винчестерский колледж выпускает ученых, адвокатов, докторов, политиков, в основном лейбористов. Из солдат самым известным, наверное, был Уэйвелл.

Джо опускается перед ним на колени.

– Так, пап, хочешь чаю? Или что-нибудь покрепче? Бренди? Шерри?

С нежностью замечаю, как Джо улыбается отцу.

– А кто был самым знаменитым? Энтони Троллоп, писатель, вот он учился в Винчестере. А бизнесменов выпускается мало.

– Погодите, – подаю я голос, – не забывайте, мистер Лоусон, что там учился и великий знаток вина.

Джо встает, говоря, что пойдет ставить чайник.

– Джо! – зовет сына Фрэнсис.

– Кажется, Мэвис приготовила тебе кекс с цукатами.

– Ты прекрасный человек. Я тобой горжусь.

– Ох, пап, – произносит Джо, стоя в дверях, как застенчивый мальчишка.

– Я им горжусь, Ребекка.

Когда Фрэнсис засыпает перед телевизором, мы с Джо уходим на кухню. Я хвалю его идею сводить отца в колледж, где тот учился. Мне понравилось слушать рассказы, как в столовой он ел щуку и яичный порошок и как ужасно играл в футбол. Фрэнсис фыркал от смеха, вспоминая, как пропустил восемь голов за двадцать минут в матче против Саутгемптона.

– Завтра он об этом забудет, – печально улыбается Джо.

– Да. Зато сегодня он был счастлив.

– Скоро придется думать о доме для престарелых. Не знаю, сколько еще мы сможем справляться сами, здесь.

Джо убирает тарелки и кружки.

– Ты прекрасно о нем заботишься.

– Он мой отец, – просто отвечает он. – Что мне еще остается? Бросить его гнить в приюте?

Сразу вспоминаю недавние слова Питы.

– Нет, конечно же, нет. Я не об этом.

– Без него у меня не было бы «Мезо Джо».

– Я все равно думаю, что…

– Мне помогают, – перебивает он. – Сильно помогают.

Я опускаю свою кружку.

– Почему ты не можешь принять похвалу?

– Будет классно снова встретиться с Джейми на викторине. И Пита приедет. Я говорил, что съемки сериала, над которым она работает, приостановили? Исполнитель главной мужской роли слег с тонзиллитом…

– Джо, заткнись! Ты…

– Что?

– Ты не даешь мне закончить предложение.

Наконец он с улыбкой смотрит мне в глаза.

– Великий знаток вина.

– Да.

– Спасибо.

– Он тобой гордится.

– Он впервые это мне сказал. – Джо глубоко вздыхает. – Здесь мы с отцом весьма похожи, нам сложно высказывать чувства.

Он вновь смотрит на меня, и на краткий миг я вижу нас с ним десять лет назад, в Бристоле. Как он накрывает мой рот ладонью и говорит: «Ты знаешь, что у меня есть чувства, что мне не все равно, Ребекка». Вижу нас в моей комнате и помню его ласки на моей коже.

35

Сегодня «Черный пес» устраивает викторину в поддержку больных Паркинсоном. Им болеет брат Мэвис. В пабе уютно. Горит дровяной камин, кругом лежат цветные коврики. Пока Джо и Джейми заказывают напитки у барной стойки, Китти, Анни, Пита и я занимаем один из угловых столиков. Пита сочувственно интересуется, как у меня дела. Я не видела ее с той вечеринки у Джо дома.

– Знаю, что ты была расстроена из-за дня рождения Олли, – продолжает она.

– Кто это? – интересуется Китти, заметив, как мне кто-то машет. – Еще одна веселая подруга-пенсионер?

Сегодня днем мы уже заходили на чай к Джанет и Вуди. Я улыбаюсь.

– Это Мэвис. Она ухаживает за отцом Джо.

– А это кто? – спрашивает Пита, когда Адам показывает мне большие пальцы. На нем кепка и коричневая кожаная куртка.

– Сын Мэвис, Адам.

– Что за чокнутый…

Я хочу ответить, но к нам подходит одетая в шерстяную юбку и блузу с рюшем Мэвис.

– Ребекка, ты понравилась мистеру Лоусону. Он замечательно провел время с тобой и Джо, это сразу видно.

– Ты виделась с его отцом? – оживляется Пита, как только Мэвис спешно возвращается за столик к своей команде.

– На днях, совершенно случайно.

– И что думаешь? Я поверить не могла, что он в таком состоянии. Когда мы его выкатили на прогулку, – Пита говорит о Фрэнсисе, как о мешке с картошкой, – он за обедом заснул прямо над тарелкой.

– Пита, он стар и болен.

– Не переношу больных. В болезни и здравии? Я бы тут же вещички паковать бросилась! – смеется она. Да уж, надо отдать должное ее честности, раз больше нечему.

Джо и Джейми несут напитки к нашему столику.

– Бекка рассказала, что познакомилась с твоим отцом, – обращается Пита к Джо, когда он протягивает ей бокал вина. – Дорогой, как он там?

– Да не слишком.

– Я так волнуюсь, Бекка, он замечательный. Но честно, Джо, тебе надо подумать насчет дома для престарелых, – произносит Пита, поглаживая его по спине.

Какая же она двуличная!

– Давай сейчас не будем, – отвечает Джо, и нам как раз подают ужин. – Сегодня у меня выходной.

После лазаньи и щедрого куска чизкейка, к которому Пита не притронулась, потихоньку начинается действо – организатор, Джекки, которой где-то под шестьдесят лет, вручает каждой команде листы с вопросами, распределенными по разным категориям.

Взяв микрофон, она благодарит всех за присутствие и сообщает, что собрали уже более трехсот фунтов. Народ аплодирует и радуется, особенно Адам, который снова машет мне из другого конца паба.

– У вас тридцать минут, и не забудьте, пожалуйста, указать вверху листа название команды.

Записывать ответы поручили Джо. Первая категория – общие знания. Вот тут мне нужен мой отец.

– Хосе Луис Родригес Сапатеро, – шепчет Джейми.

– Он, точно, – соглашаюсь я.

– Только без ошибок пиши, – взвизгивает Китти. – Иначе очки снимут!

– Господи, она совсем не изменилась, да? – закатывает глаза Анни.

Когда дело доходит до мыльных опер и сплетен, оживляюсь и я. Джо говорит, что мне должно быть стыдно.

– Я месяцами сидела в четырех стенах, – напоминаю ему. – Приятно знать, что я не совсем зря время тратила.

Джо чувствует себя как рыба в воде в вопросах об алкоголе.

– Федерер выиграл Уимблдон четыре раза. – Я уверена, что папа упоминал рекорд Федерера, когда смотрел теннис прошлым летом. – Или пять?

– Это окончательный ответ? – уточняет Джо?

– Хотите взять «звонок другу»? – смеется Анни.

– Пиши четыре, – выбираю я.

Пита ерзает.

– Федерер? Ответ – шесть. Кит любит теннис. Она неправа, – говорит Пита.

– Кто такой Кит? – спрашивает Анни.

– Мой отец.

– Моя сестра тоже любит теннис, – отзываюсь я чересчур резко.

– Давайте придем к компромиссу? – предлагает Джейми. – Остановимся на пяти.

Пита мгновенно отмахивается. Хорошо, что они не встречаются, она бы его заживо съела.

Вот если бы Пиппа была с нами…

– Это нечестно!

Джо старается не дать мне тайком отправить эсэмэску. Я крепче сжимаю телефон.

– Перестань, – напряженно говорит Джо, по-прежнему удерживая мое запястье.

– Ответ – шесть, – смотрит на нас Пита.

– Пиши шесть, – настаивают все, включая меня.

– Это всего лишь викторина, – пытается разрядить атмосферу Джейми.

Джо поступает или смело, или глупо – говорит, что запишет «четыре».

Раздается звонок. Время вышло. Надо поменяться листами с соседними столиками. Мы оцениваем команду «Дуралеи». Их капитан с седыми волосами улыбается мне. У него не хватает переднего зуба.

– Это у нас есть, – кивает Китти, когда объявляют, что премьер-министр Испании – Сапатеро.

– «Поужинай со мной»!

– «Зеленая юность».

Анни отмечает, что знала этот ответ.

– «Ботичелли».

– «Божоле».

– «Шерил Коул».

– «Чери Блэр».

Джекки вот-вот должна сказать, сколько раз Роджер Федерер выиграл Уимблдон. Мое сердце громко колотится в груди. Пита замирает. Китти, Анни, Джо и Джейми ждут, затаив дыхание.

– Шесть раз.

Черт.

– Пита, прости, – сдаюсь я.

– Я знала, что права. – Она обмахивается листком с вопросами.

Джекки зачитывает результаты. Наша команда, «Малыши-глупыши», занимает второе место.

– Всего лишь на одно очко, – говорит Джекки.

Мы с Анни радостно даем друг другу «пять». Пита поворачивается к Джо.

– А вот если бы ты послушал меня, мы бы разделили первое место.

Джо выглядит напряженным.

– Ладно. Прости меня, это всего лишь игра, для благотворительности.

Он идет к Джекки, чтобы поблагодарить ее за вечер, а к нам подходит Адам и знакомится со всеми.

– Мы третьи! – объявляет он. – Первые – горелые, вторые – золотые, третьи – умытые, золотом покрытые!

Говорю, что в кожаной куртке он похож на Тома Круза в «Лучшем стрелке».

– Ох, бога ради, – бормочет Пита себе под нос, наблюдая, как Джо беседует с Джекки.

Адам показывает большие пальцы.

– Пора бежать! Мама зовет.

– Чокнутый. Что с ним вообще? – спрашивает Пита, когда Адам отходит достаточно далеко.

– Адам милый, – говорю я.

– Он идиот или как? – не унимается Пита.

– Он не идиот, – защищаю я Адама. – Вообще-то, он был среди лучших учеников у Джо на занятиях.

– Он занимался у Джо?!

– Адам смешной и великодушный, – с чувством произношу я. – Может, в жизни у него все вышло не так, как он надеялся, но он не заслужил такого пренебрежения.

– Ну что, мы готовы?.. – начинает вернувшийся Джо и осекается, уловив в воздухе напряжение. – Все в порядке?

– В полном, – улыбается Пита. – Я только что познакомилась с Адамом. Милый мальчик.

Да уж, актриса она хоть куда. Я хочу рассказать Джо о том, что она только что выдала, но заставляю себя помалкивать.

– Извини, что я сорвалась по поводу Федерера, просто не очень хорошо себя чувствую. Голова кружится, подташнивает. – Пита снова принимается обмахиваться листочком. – Может, я тоже беременна! Вот было бы забавно, а?

Повисает тишина. Замечаю, как посерело лицо Джо.

– Пойдем домой, милый? – спрашивает Пита.

36

Я на чердаке. Сюда меня занесло из-за кое-каких слов Джо. Ищу на полках свой старый деревянный набор красок и наконец вижу его рядом с ящиком, полным медалей и кубков Пиппы. Набор покрыт пылью.

Вспоминаю, как Джо отвел меня в подвал дома его отца. Это было в тот день, когда мы ходили в Винчестерский колледж.

– Позволишь кое-что тебе показать? – спросил он после того, как мы выпили чаю.

– Конечно.

Я взяла его за руку, и он помог мне спуститься по ступенькам.

– Помнишь, я говорил про то, что надо найти себя? И что когда мама умерла, я почувствовал, что должен начать все сначала?

– Да.

– Меня всегда интересовало вино, наверное, лет с десяти. Меня увлекали и очаровывали разные названия на бутылках, я пытался понять, что они означают… Осторожно. Твоя матушка меня в жизни не простит, если ты упадешь.

Открывая и заглядывая в деревянную коробку, я будто воссоединяюсь со старым другом. Беру тюбик красной масляной краски. Когда я была маленькой, папа по выходным водил меня в мою любимую художественную лавку, где я тратила все карманные деньги на вот такие тюбики. Откручиваю колпачок, пытаюсь выдавить немного краски на палец. Увы, краска давно высохла.

Мои мысли снова возвращаются к нам с Джо и к винному погребу. Посреди этого темного помещения стоял деревянный стол с парой винных бокалов и высокий графин. Вдоль стен высились полки с бутылками вина, расставленными согласно возрасту и региону.

– Раньше все время тут сидел, – сказал Джо.

– Пил? – удивленно спрашиваю я.

– Нет. Меня бы за это казнили с особой жестокостью! Отец берег свое вино, это было капиталовложение. Я просто читал этикетки. – Джо вытащил бутылку красного. – 1982-й, шато Линч-Баж, Пойяк. Класс гран-крю.

– Такое не пьют под спагетти болоньезе, да? – спросила я, впечатленная.

– Такое вообще не пьют.

Я покачала головой.

– Твой отец должен выпить его с тобой, пока еще может.

Ищу свое портфолио для аттестата. Оно прячется на нижней полке, под старыми книгами по искусству. Вытаскиваю папку, осторожно присаживаюсь, потом развязываю веревочки. Пролистывая работы, я натыкаюсь на угольный рисунок Сан-Миниато-аль-Монте, церкви, которую изображала моя двоюродная бабушка Сесили. Это место, расположенное неподалеку от центра Флоренции, стало моим убежищем, куда я приходила, когда хотела побыть одна, подальше от дома. Однажды я отвела туда Олли, когда он навещал меня. Потом мы снова туда вернулись во время медового месяца. Мы пообещали друг другу, что приедем еще раз, наверное, на нашу десятую годовщину.

– Где она? – спрашивает мама у папы.

Они замечают лестницу.

– Все в порядке, милая? – зовет папа. – Что ты там наверху ищешь? Сказала бы, я бы нашел.

Я с трудом поднимаюсь на ноги.

– Пап, тебе уже за семьдесят!

– А ты беременная!

– Что происходит? – злится мама. – Бога ради, Ребекка, почему ты просто не могла нас подождать?

«Ты страстно любила искусство, – сказал Джо, – с самого детства. Вернись к началу, Бекка».

– Я осторожно, – заверяю я родителей, передавая портфолио папе. – Я хочу снова начать рисовать.

– Осторожно, сейчас же спускайся, – командует мама. – Дорогой, помоги ей. Я подержу лестницу.

37

Следующим утром я принимаюсь за скетч Вуди, срисовываю его с фотографии. Когда закончу – подарю Джанет на ее восемьдесят пятый день рождения. Пока я работаю, она расспрашивает меня про Флоренцию.

– Я прожила там год, познакомилась с замечательными людьми.

Рассказываю про свою экстравагантную преподавательницу из Америки, Вивиан Роджерс. И про короткий роман с Лукой.

– А как же Олли? – спрашивает Джанет, выпятив челюсть.

Олли проводил меня в аэропорт. Мы пылко попрощались. В то время я мучилась виной из-за Джо, но вслух об этом не упоминаю. Сперва мы слали друг другу открытки и постоянно созванивались. Спустя пару месяцев наше общение стало сходить на нет, как затухающий огонь. Я начинала заводить новых друзей, вдобавок меня затягивала учеба, походы по винным барам, вечеринкам, бессонные ночи и чудные прогулки с Лукой, поваром, с которым я познакомилась в клубе. Потом узнала, что он работает в моем любимом ресторане неподалеку от моста Понте-Веккьо, невероятно! Лука был красив, с типично итальянской внешностью. Помню, как мы гоняли на его скутере бутылочного цвета, как я прижималась к его спине на слишком крутых поворотах. Когда я набралась храбрости и рассказала Олли, он тоже признался, что кое с кем переспал. Мы поняли, что сохранить отношения на расстоянии невозможно. Нам обоим было больно, мы не хотели просто так обрывать все ниточки. Мне как никогда не хватало его дружбы.

– Джанет, первый раз он приехал только через полгода.

Мы договорились встретиться в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Когда я увидела Олли, мое сердце забилось чаще. Он стоял ко мне спиной, одетый в старую вельветовую куртку и джинсы. Обняв меня, робко предложил выпить кофе. По пути к ближайшей кафешке мы, чтобы не молчать, говорили о погоде. Когда мы заказали напитки, Олли все же спросил меня об учебе, а я хотела узнать, как там дела в Бристоле, и как он сам, учитывая, что близятся выпускные экзамены. Разговор был неловким, излишне вежливым. Я все гадала, скажет ли он, что встретил другую.

Наконец он произнес:

– Я прилетел сюда не для того, чтобы болтать про твою учебу или свои экзамены. Я очень старался тебя забыть, Бекка, но никто другой мне просто не нужен.

– Ох, Олли, – с огромным облегчением я взяла его за руку.

– Я не могу петь тебе серенады в гондоле, не во Флоренции же…

Мы оба улыбнулись. Напряжение исчезло.

– И повар из меня не очень хороший, – признал Олли, – но я тебя люблю. Я хочу вернуть прежние отношения. Конечно, сперва тебе надо доучиться. Я понимаю. Но прилечу снова после экзаменов. В смысле, ты только оглянись! Кто не захочет тут оставаться? Я так тобой горжусь, Бекка.

Тем же вечером я позвонила Луке и порвала с ним. Вскоре он нашел новую девушку. Я ранила его гордость, но не разбила ему сердце.

Олли пробыл у меня три недели. Думаю, Джанет не стоит знать, что первые десять дней мы почти не выходили из спальни.

– Он действительно приехал снова, после экзамена, и домой мы вернулись уже вместе и навсегда, когда закончился мой курс. Стали жить в одной квартире с Китти и Джейми, в районе Бэлхэм.

– Я помню вашу свадьбу, – вздыхает Джанет. – Олли пел и играл на рояле. И столько танцев было. А как твой отец задал буги-вуги на танцполе!

Ее слова вызывают у меня улыбку.

– Вскоре после этого мы сняли квартиру в Илинге, и я начала работать иллюстратором.

– О, чудненько, – отзывается Джанет и ставит чайник на плиту. – Слушай, а я ведь помню, твоя матушка как-то рассказывала.

– Сперва дела шли хорошо, – продолжаю я, не отрываясь от рисования. – Я выполняла заказы для журналов, ресторанов, туристических компаний. Сотрудничала с писателем для создания книг по садоводству. Увы, такой доход слишком ненадежен, и мне не хватало времени на собственное творчество. Я начинала нервничать, если у меня не было новых заказов. Не спала по ночам.

– Ох, милая, ужас-то какой. Чаю?

– Да, спасибо.

– Крепкий, ничего?

– Отлично.

Джанет дрожащей рукой тянется за кружкой. Я хочу помочь, но она разозлится, если я попытаюсь слишком многое за нее делать.

Наконец, сжимая трость в одной руке, а чай – в другой, Джанет ставит кружку передо мной на стол. А потом косится на рисунок и говорит, что я удивительно точно передала глаза Вуди, хотя вроде бы она ничего не видит.

– Наверное, ты очень скучала по рисованию, когда работала на этого Глитца́.

Я смеюсь.

– Глитц мне нравится. И работать на него приятно, но вы правы, рисования мне не хватало. Я хочу снова им заняться, – признаюсь я. – Даже если просто как хобби. Это мое.

Джанет с пониманием кивает.

– Грегори был астматиком, поэтому мы не могли завести собаку. Я всегда твердила себе, что когда останусь одна, у меня будет пес. Стала приглядывать за чужими животными в отсутствие хозяев. Помнишь всех этих собак?

– О да.

– Понимаешь, тогда мне было еще шестьдесят, надо было искать способ зарабатывать на кусок хлеба. Животные заменили детей, которых у меня никогда не было. Когда Грегори умер, мне пришлось заново найти себя, девочку, которую вырастили родители, которая любила животных и мечтала стать ветеринаром. Поэтому я вернулась в Винчестер, поближе к дому детства.

– Я не знала, что здесь жила ваша семья.

– За чертой города, в сторону Стокбриджа, неподалеку от Пиппы. Хотелось вернуться к истокам. Знаешь, оно помогает, когда думаешь о том, по чему бы ты точно не скучала в человеке.

Она, должно быть, чувствует, насколько я поражена, и продолжает:

– Люди способны сотворить из умерших возлюбленных неких идолов. Я не очень хорошо знала твоего Олли. Конечно, он мне нравился, такой очаровательный и забавный, но ведь непременно в нем было что-то, по чему ты не стала бы скучать.

Я стискиваю карандаш, вспоминая, как он выливал кофейную гущу в раковину. Как по выходным зависал в компьютерных играх, когда я хотела с ним пообщаться.

– О, такого много, – говорю я. – Олли мало звонил родителям, приходилось напоминать. И мне жаль, что мы перестали общаться с моей семьей, и я ненавижу его за то, что он не рассказал про свою работу, что у него были от меня секреты. И на себя я ужасно злюсь. Надо было отправить его мотоцикл в местную автомастерскую и продать. Он непременно разбушевался бы, но это мелочи по сравнению с тем, что он, нафиг, умер!.. Ох, Джанет, простите.

– Ничего. Я слышала это слово много раз. Может, даже использовала.

– Джанет, я вас обожаю. – На меня накатывает волна нежности.

– И я тебя люблю, девочка моя, словно ты мне родная.

Позже тем же утром я рассказываю Джанет про прогулку с отцом Джо. Ей приходится по душе история про «Лобстер-Пот».

– Он ранимый, твой мальчишка.

– Ранимый? Джо?

Джанет крутит обручальное кольцо на тонком пальце.

– Я чего-то не знаю. Может, я и слепая, но слышу нечто в его голосе. Мишель тоже это упоминал. Он верен их семье и болтать о проблемах не станет, однако я чувствую, что их немало. Я, наверное, ошибаюсь…

– Нет, вы не ошибаетесь. Джанет, вы видите больше, чем кто бы то ни было.

– Ты ему нравишься, Ребекка, очень нравишься. Вот что я знаю наверняка. Кажется, вы сумели оставить прошлое позади.

На одной из прогулок я рассказала Джанет, что мы перестали общаться еще в Бристоле. Джо причинил боль Олли. В этом есть и моя вина. Я не вдавалась в красочные подробности, а Джанет понимала, что меня не стоит подталкивать. Я только сказала, что мы не виделись более десяти лет. Беседуя с Джанет сейчас, я понимаю, сколько всего между нами уже улеглось, исцелилось.

– Мне он тоже нравится, – говорю я. – Он снова стал моим хорошим другом.

В дверь звонят.

– О! Мишель пришел, – радуется Джанет.

Я помню, как долго она открывала, когда я первый раз пришла в гости с мясной запеканкой. А теперь она бодро несется вперед. Входит Мишель. На нем красивое пальто. Волосы расчесаны. Туфли блестят. В руках – букет. И еще я улавливаю острый запах лосьона после бритья.

Джанет принюхивается к цветам и испускает глубокий вздох, словно хочет их съесть.

– Как восхитительно, благодарю.

– Здравствуйте, Ребекка, – Мишель пожимает мне руку.

Я говорю Джанет, что поставлю букет в вазу.

– А куда вы пойдете? – спрашиваю я уже из кухни.

– Я веду Джанет во французский ресторанчик. Подумал, что мы сможем воспользоваться ее новыми знаниями о вине.

– Скучаю по занятиям, – снова вздыхает Джанет. – Совершенно не знаю, что делать по четвергам. Слава богу, у меня есть ты, Мишель!

Уходя, я случайно замечаю черную коробочку с украшением на переднем сиденье машины Мишеля. Может, Джо был прав? Они влюбились друг в друга?

38

Сейчас начало ноября. Уже холодно. Мама сказала, что ночью ударили заморозки. По пути в «Мезо Джо», где мы с Анни договорились пообедать, у меня оживает телефон. Это Китти. Чувствую – что-то не так, она никогда не звонит мне в это время. Сегодня вечером она должна приехать сюда на выходные. Я на тридцать второй неделе беременности, и завтра у меня первое занятие для молодых мам. Как-то не хочется появляться без партнера.

– Я этого урода чуть не убила, – говорит она. Когда двери открылись, ее кто-то толкнул сзади, и она вылетела из автобуса. – Бекка, я просто лицом вниз на асфальте лежала!

– Боже, кошмар. Наверное, больно было.

– Прости меня, пожалуйста, – продолжает она, и я боюсь услышать то, что она вот-вот скажет. – Но я не смогу приехать на выходные. Растянула лодыжку и не в состоянии сесть за руль. Ужасно стыдно, что я тебя подвожу…

– Я понимаю, – стараюсь скрыть разочарование. – Очень сочувствую, что так вышло, Китти.

Она рассказывает, что остальные пассажиры, выходившие на Грин-парке, попросту обходили ее, как мелкую преграду на их пути в офис.

– Кроме одного парня, его зовут Стивен.

Я отхожу с пути женщины, которая толкает огроменную коляску с близнецами. Мы понимающе киваем друг другу.

– Он пригласил меня на свидание. Стивен доктор, анестезиолог.

– Ого, круто! – восклицаю я, хотя все думаю о том, как не хочу идти на первое занятие в одиночку. Первая неделя разработана как раз для пар.

Китти, должно быть, чувствует мое беспокойство.

– Мне очень жаль, что я не могу приехать. Ужасно себя чувствую…

– Ничего страшного. Ты не виновата, – заверяю ее я, уже почти на пороге «Мезо Джо». На самом деле мне ужасно хочется оказаться на вершине холма Святой Екатерины. Не помешало бы хорошенько проораться.

За обедом я кратко пересказываю Анни ситуацию, хотя знаю, что Пита подслушивает, сидя за баром. После ссоры из-за Адама и вопроса о теннисе я поняла, что не хочу ее больше видеть. И лучше бы Джо с ней расстался. Она его не стоит.

– Я уезжаю на выходные, – вздыхает Анни, – с родней мужа. Ох, Бекка, мне искренне жаль, что я не могу помочь.

Я дую на свой горяченный тыквенный суп.

– Слушай, ты сильная, – продолжает Анни. – Ты справишься и одна. Преподавательница знает про Олли, верно?

Киваю.

– Я с тобой схожу, – отзывается Пита, к моему изумлению.

Она подтягивает стул и садится к нашему столику.

– Ты не можешь идти одна, Бекка, если занятие для пар. Я тебе не позволю.

– Ой, да не волнуйся! – восклицаю я с притворным весельем. – Очень мило с твоей стороны, но все в порядке. Я уже большая девочка, прости за невольный каламбур.

Джо смеется, стоя за барной стойкой.

– Мне несложно. Джо все выходные работает.

– Не все, – поправляет он.

Пита закатывает глаза.

– Практически все, а мне нечем заняться. – Она спрашивает, где и во сколько будет занятие. – Так, сейчас мне надо бежать, заедешь за мной завтра?

Я перевожу взгляд на Анни, не в силах скрыть то, как мне неприятно.

– Спасибо, – говорю я, когда Пита уже собирается уходить, – хотя тебе совсем не обязательно мне помогать, – вдруг добавляю я, поймав взгляд Джо.

Пита посылает нам с Анни воздушный поцелуй.

– А для чего еще нужны друзья?

39

Курсы для молодых мам «Маленькие ангелы» проходят в частном доме в Чандлерс-Форде, неподалеку от Винчестера. Мы с Питой входим в переполненное помещение, где повсюду лежат оранжевые и розовые мячи для родов. Пита в светло-сером платье, облегающем фигуру, и высоких сапогах выделяется среди беременных женщин. Мы находим места рядом с одной из пар, и я с ними знакомлюсь. Кейша и Пол тоже ждут первенца. Оказывается, Кейша из Ямайки. У нее красивая темная кожа и темно-карие глаза. Пол – белокожий, с веснушками. Замечаю, как он то и дело поглядывает на часы, а потом смутно припоминаю слова папы про матч по регби после обеда.

Затем мы очень быстро знакомимся и с остальными. Я случайно подслушиваю разговор про молокоотсасыватель, бесконечную усталость и раздувшиеся, как шары, лодыжки.

Кейша работает в «Бритиш Эйрвейз» и познакомилась с Полом во время перелета в Нью-Йорк. Она уже пять лет как стюардесса, но после рождения ребенка хочет на год уйти в декрет. Она бросает взгляд на Питу и спрашивает, есть ли у меня пара. Как бы я ни готовилась к этому вопросу, он застает меня врасплох.

– Неужели ухитрился отмазаться? – говорит Пол, подмигивая жене. – Изобразил головную боль, чтобы посмотреть игру?

– Он умер.

После этих слов любая беседа подходит к концу. Правда, я хотела произнести их помягче, объяснить про аварию.

– Добро пожаловать! – В центр круга шагает наша учительница.

Кейша все смотрит на меня, потеряв дар речи, однако в ее глазах я замечаю сочувствие. А вот Пол если и не хотел сюда приходить, то сейчас у него уж тем более желания поубавилось.

Преподавателя зовут Августа Рейд. На ней тянущийся алый топ с огромным вырезом и слишком много макияжа.

– Ну что, мы собрались! – Она хлопает в ладони. – И ждем появления малыша! Беременность у всех протекает по-разному, и моя обязанность на протяжении шести недель рассказать вам обо всех подходах к деторождению. Кто здесь считает, что выбор просто огромен?

Все начинают согласно бормотать.

– В кафе ведь нельзя просто заказать кофе с молоком, верно? Вам предложат целый список. С родами происходит практически то же самое. – Августа поворачивается к белой доске и берет цветной маркер. – Рожать дома или в больнице? Какие есть варианты обезболивания? – Она записывает их на доске. – Выбираем естественный способ или медикаменты против боли?..

Августа просит каждого назвать свою профессию, чтобы познакомиться поближе. У нас есть электрик, учитель, клинический психолог, молодая женщина, которая уже третий раз замужем, но рожает впервые, и одинокая девушка Хлоя, которая пришла с лучшей подругой. Я улыбаюсь Хлое, хочу дать ей понять, что не только она здесь без пары.

Кейша говорит, что у нее будет девочка.

– А я пришла поддержать Ребекку, – самой последней обращается к группе Пита. – Она потеряла мужа в ужасной аварии…

Вот черт! Лучше бы я пришла с мамой. Она ведь намекала, что ничем не занята. Наверное, мама даже была бы тронута. И если задуматься, то почему я не попросила Пиппу? Мы общаемся все лучше и лучше. Тодд на этих выходных дома…

– …в такое время нам как раз нужны друзья. – Пита поглаживает мою руку. – О, и кстати, я актриса. Может, кто-нибудь меня узнал? Со мной вот-вот выйдет документальный фильм о Джейн Остин, в воскресенье, в девять вечера.

В качестве первого упражнения Августа просит написать три вещи, которые нас волнуют в предстоящих родах.

– Постарайтесь не совещаться с партнером. Это должны быть пункты, которые заботят именно вас…

– Так, а что ты пишешь? – наклоняется ко мне Пита. – О да, боль. Некоторые просто выплевывают детишек, пуф и все, а другие мучаются двадцать четыре часа, а потом все равно приходится делать чертово кесарево.

Я соглашаюсь. Анни сделали кесарево после тридцати часов схваток.

– Вот я бы сразу на него записалась, – продолжает Пита.

Второй беспокоящий меня пункт – а что, если я не смогу кормить грудью? Мама не могла. Краем глаза замечаю, как Пита хватается за живот.

– Я бы о фигуре еще беспокоилась, – говорит Пита.

У меня не получается сосредоточиться.

– Это моя работа – выглядеть хорошо. Меня бы уволили, и каюк мне. – Она делает вид, что отпиливает себе голову. – Тебе-то повезло, тебе все равно.

Я вправе себя запустить. Грудь обвиснет до земли. Буду весить тонну и кататься по улицам, как огромный колобок из холодца. Никто даже и не заметит, всем плевать. Новый образ вызывает у меня улыбку.

Пита снова наклоняется.

– Преждевременные роды?

– У Пиппы так было с близнецами.

– Я бы и глазом не моргнула, – прямолинейно заявляет она. – В больнице привыкли разбираться со всякими случаями. Я бы волновалась кое о чем другом. О сексе.

– Мне переживать об этом смысла нет, – резко отвечаю я, но до Питы будто не доходит.

– Как там у вас дела? – громко интересуется Августа, обходя учеников по кругу.

– А мне надо что-нибудь писать? – спрашивает Пита, когда преподаватель приближается к нам.

И почему я не пришла одна? Что в этом такого страшного? Пора уже перестать быть неуверенной особой, которая не рискует открыть дверь ресторана первой, а предпочитает спрятаться за чужой спиной. Надо стать той, кто может спокойно взглянуть официанту в глаза и уверенно попросить столик на одного, а потом с той же уверенностью выпить вина. Бросаю взгляд на Питу, которая снова ощупывает живот, словно представляя, что там ребенок. Ясно, что поддерживать она меня не собирается. Вот только не могу понять, что заставило ее угробить субботний день.

После занятия предлагаю подбросить Питу до «Мезо Джо». В машине мы смеемся над страхами, которые перечисляли мужчины: деньги на парковку, где можно купить китайскую еду на вынос, как менять подгузники, не будут ли они чувствовать себя лишними, можно ли принести вино или шампанское в больницу, чтобы отпраздновать?

– Я хочу забеременеть до тридцати пяти, – размышляет Пита. – Не хочу быть старой мамой среди молодняка у ворот школы.

– Сейчас многие женщины рожают еще позже. В смысле, вспомни занятие. В тридцать один меня считают молодой матерью. А сколько тебе лет?

– Тридцать три с половиной, так что Джо лучше поторопиться! – Ее смех резко обрывается. – Он же ничего тебе не говорил?

– О чем?

– Обо мне? О его чувствах?

– Нет, ничего, – говорю я.

– Серьезно? Ты в последнее время часто с ним видишься, верно?

– Нечасто, – отвечаю я, стараясь не бояться ее обвиняющего тона.

– Джо такой закрытый. – Пита глядит в окно. – Сложно сказать, что вообще, черт возьми, творится в его голове. Думала, хоть с тобой он разоткровенничается. – Она снова смотрит на меня. – Вы вроде как близки.

– Мы старые друзья, но о таком он со мной не разговаривает.

– Печально. Джо здесь, я в Лондоне. Какие могут быть серьезные отношения, когда я вижусь с ним на выходных, и то не на всех. Да и он постоянно работает, а если нет, то сидит с отцом. Чувствую, что я и близко не вхожу в список важных для него вещей. Ох, как же я хочу, чтобы его папаша наконец откинулся…

– Пита! – удивленно смотрю на нее я.

– Ну, Бекка, он едва собственное имя вспоминает. Джо с ним очень тяжело.

Потрясенная, я останавливаю машину возле «Мезо Джо». Двигатель продолжает работать.

– Пита, такое говорить нельзя, это ужасно. Да, Джо тяжело, однако он все равно любит отца.

Она пожимает плечами.

– Терпеть не могу быть обузой для семьи, я бы такого не допустила.

– Мне пора ехать, – говорю я, замечая, как к машине приближается инспектор дорожного движения. – Спасибо, что сходила со мной на занятие.

Пита даже не пытается расстегнуть ремень безопасности.

– Вы встречались? – неожиданно спрашивает она.

– Встречались?

– Ну, интрижка, отношения, называй, как хочешь.

Инспектор все ближе, а Пита продолжает:

– Ты наверняка считаешь его привлекательным. Верно?

Начинаю нервничать из-за инспектора.

– Пита, выходи! – киваю на мужчину в форме, который пока занят «Хондой» сзади нас и кружит вокруг нее, словно акула, выстукивая что-то на своем аппарате.

– Ты не ответила…

– Пита, ты стремишься понять его к тебе отношение. Но спрашивать об этом надо не меня. Если Джо не хочет…

Она разворачивается ко мне, в глазах пламя.

– Так он тебе что-то сказал, да?!

– Нет! Ни слова он не говорил. Ни единого. А теперь выходи!

На меня накатывает волна облегчения, когда Пита наконец убирается, а я поскорее уезжаю от перспективы получить штраф за парковку в неположенном месте.

Теперь ясно, почему она решила потратить на меня субботу. Хотела устроить допрос.

И почему Джо не видит, кто она на самом деле?

40

Открываю шкаф. Что же сегодня надеть? Выбора маловато – на восьмом с половиной месяце беременности. Годится разве что мешковатый спортивный костюм, но сегодня мы с Анни и Пиппой идем ужинать в «Мезо Джо».

Пиппа шикарно выглядит в облегающем черном платье и собранными в простой хвост длинными светлыми волосами. Кудри Анни удерживает заколка-крабик, а на ее ногах красуются розовые замшевые туфли, которые она купила в благотворительном магазине. Со смехом говорю, что мое темно-синее платье напоминает палатку. И только посмотрите на мои мягкие туфли, широкие и безо всякого каблука, идеально подходящие для больных хроническим бурситом. Анни тоже смеется и заявляет, что я преувеличиваю. Однако, присмотревшись еще раз, добавляет: «Наверное».

Джо провожает нас к столику. Позже, если посетителей станет поменьше, он к нам присоединится. Пиппа не в силах оторвать от него взгляд.

– Ты не говорила, что он такой красавчик, – заявляет сестра.

– Самый желанный холостяк нашего города! – вставляет Анни. – Пита, его девушка, счастливица.

Когда Луис отходит, приняв у нас заказ, Пиппа поражается, что никогда здесь не бывала.

– Проходила, конечно, мимо… Понимаете, я редко куда-то выбираюсь. В последнее время я не очень общительная.

– И я, – соглашается Анни. – Но сейчас мы собрались по важному поводу. Надо поужинать с Беккой – в последний раз до рождения ребенка.

Они обе спрашивают, как я себя чувствую. Вспоминаю бессонные ночи.

– Только я начинаю дремать, вся в подушках, как у меня…

– Ногу сводит судорогой? – подсказывает Пиппа. – И тебе приходится вставать…

– И тут подушки летят во все стороны? – заканчивает Анни.

– Именно. – Я понимаю, что говорю с настоящими знатоками.

– Ничего, недолго осталось, – утешает Анни.

– Близнецы в восторге, – говорит ей Пиппа. – Честно, они только об этом и болтают.

– А ты, Бекка? Как настрой? – спрашивает Анни.

– Хотите честный ответ?

– Выкладывай. – Анни откидывается на спинку стула.

– Как новичок, которому вот-вот придется спуститься на лыжах с самой крутой горки.

– Ты не одна такая. – Пиппа касается моей руки. – Споткнешься на паре кочек, но все будет в порядке.

За ужином я рассказываю про курсы для молодых матерей. В целом они полезные. Неделя два и три были только для женщин, и я подружилась с Кейшей.

– Теперь я на отлично знаю все и о мужских, и о женских гениталиях, – хвастаюсь я сестре и Анни. – Можете меня проверить. Расскажу все и даже больше.

– Нет, спасибо, – корчит рожицу Анни. – Я забила на эти курсы, когда вынашивала второго ребенка. Как думаешь, Пиппа, у тебя еще дети будут?

– Нет! – выдает та со скоростью света.

– Те, кто говорит, что рожать не больно, просто бредят, – продолжает Анни. – Прости, Бекка, я не стану притворяться.

Заверяю их, что я ни капли не заблуждаюсь насчет этого. Мы уже смотрели видео с родами. Ох, ад. Из нашей группы первой родила Кейша. Маленькая Фрейя появилась на свет с отличным весом в семь фунтов две унции.

– Когда на последнем занятии Кейша рассказывала о родах, мы выспрашивали все подробности, и как это было больно по шкале от одного до десяти. Она воскликнула «Десять!!!» – Я нервно смеюсь.

– Не надо совершать подвигов, прими обезболивающее – все, что тебе предложат, – советует Пиппа и объясняет, что хотела попробовать без них, но к черту такое.

Помню, что я тогда как раз была на каникулах и позвонила домой, чтобы узнать, как там дела. Мама сказала, что роды у Пиппы прошли тяжело, однако ни я, ни Олли в то время не смогли оценить это по достоинству. Сейчас я понимаю, как мы отдалились от своих семей. Олли точно так же редко видел своих родителей, брата, племянников.

– Ты уже решила, что будешь делать после рождения ребенка? – спрашивает Анни. – Может, тут останешься?

Я говорю, что хочу вернуться в Лондон, и она корчит скорбную физиономию. Я собираюсь подыскать себе съемную квартиру – уже разобралась со своими финансами, плюс мне помогают родители Олли, Виктор и Кэролин.

– Мама волнуется, что ты останешься одна, – признается Пиппа, когда я рассказываю, что уже беседовала с риелторами.

В глубине души я переживаю, что чем дольше остаюсь дома, тем сложнее мне будет уехать. Ведь по всем буду скучать. По маме, папе, Пиппе, Оскару и Тео, Анни, Джанет…

– О, и по Джо, – говорю я, когда он приближается.

– Ты о чем? – спрашивает он, расслышав все предельно четко.

Он подтягивает себе стул, и я знакомлю их с Пиппой.

– Джо, помоги уговорить Бекку остаться в Винчестере, – просит Анни.

– Оставайся. В Лондоне грязно и нет приличных винных баров.

Я смеюсь, а потом меняю тему – рассказываю Джо про Мишеля. Он не стал делать Джанет предложение, ей бы это показалось смешным. «Я уже готовлюсь на выход, Ребекка!» Мишель подарил ей серебряный браслет, внутри которого выгравированы ее инициалы.

– Как Пита? – спрашивает Анни.

Улыбка Джо меркнет.

– Что? – допытывается она. – Что-то не так?

Я сворачиваю салфетку пополам.

– Джо! – зовет Эдоардо.

– Простите, мне надо вернуться за барную стойку, – произносит Джо.

41

На следующий день мама отправляет меня в город с парой поручений. Главная улица Винчестера украшена к Рождеству. Согласно маминому списку, мне надо купить банку собачьего корма, пинту густых сливок, зеленый горошек, оберточную бумагу для подарков и сладкую начинку для пирогов. В супермаркете я натыкаюсь на очередных друзей моих родителей, однако теперь уже не пытаюсь скрыться в отделе с замороженными продуктами.

– О, наверное, совсем вот-вот! – восклицает мамина подруга по теннису, Марджори. – Удачи, моя дорогая! И одевайся теплее!

– Всего десять дней, и мы с тобой познакомимся, – говорю я своему мальчику, когда мы выходим из «Сэинсбериз». – Если, конечно, ты будешь вести себя хорошо и согласно плану, – улыбаюсь я, гадая, что сказал бы Олли.

Олли? В глубине души я знаю, что он ушел навсегда. Я скучаю по нашим разговорам. Я все время о тебе вспоминаю.

– Мы справимся, правда? – тихо говорю я своему мальчику, продолжая идти. – Может, все будет не идеально, но весело и интересно.

По пути домой я прохожу мимо Баттер-Кросс. Моих друзей, Джима и Нудла, тоже нет. Интересно, где они сейчас? Передает ли Джим кому-нибудь такое же послание, как и мне?

Пересекаю Площадь, украшенную яркими гирляндами. Решаю подойти к собору, посмотреть, как неподалеку катаются на коньках. Приблизившись к «Мезо Джо», я останавливаюсь, заглядываю в окно. Джо сидит за стойкой один.

– Джо? – зову его я, проходя в помещение.

– Не сейчас, – произносит он одними губами.

– Что?

– Уходи, – подгоняет он меня.

Слышу, как кто-то спускается по лестнице. Наконец до меня доходит, и я отступаю к двери.

– О, только посмотрите, кто тут! – презрительно выплевывает Пита.

Она подходит ближе. Я пячусь.

– Что, узнала последние новости?

– Новости? Какие? – непонимающе смотрю я на Питу.

– Собиралась спросить Джо, как все прошло, да?

– Прости?

– Утешить Джо и подать ему руку помощи? – продолжает Пита.

– Я не понимаю…

– Пита, хватит. Тебе пора, – произносит Джо своим спокойным, но настойчивым тоном.

– Почему? Тут становится интересно. Ты со мной порвал, а потом – вуаля, Бекка! Она всегда здесь, Джо, всегда мешается под ногами.

– Прости, Пита. Я мимо проходила… За покупками, – киваю на пакеты. – Я понятия не имела…

– Ты просил ее зайти? – поворачивается она к Джо.

– Перестань. – Он протягивает Пите ее пальто. – Ты просто расстроена.

– Что между вами происходит?

– Да ничего! – восклицаю я. – Совершенно ничего!

– Наш разрыв не имеет ничего общего с Беккой, – подтверждает мои слова Джо. – Это касается только нас с тобой.

– Я-то думала, он тебя жалеет, потому что ты потеряла как-его-там-зовут, – говорит Пита. – Но теперь…

Джо хватает ее за руку и тащит на выход.

– Не смей так разговаривать с Беккой. Уходи. С меня хватит!

Пита вырывает свою руку.

– Не беспокойся! – визжит она. – Ухожу! – Но сперва она поворачивается ко мне. – Меня еще никто не бросал. Со мной еще никогда, никогда так не обращались, и все из-за тебя!

42

Вернувшись домой, я никак не могу сосредоточиться на рисовании и впервые не хочу есть. Мама куда-то ушла. Папа в своем домике, что-то пишет за столом. Падаю на диванчик, рядом с полкой фарфора.

У отца подрагивают уголки рта.

– Меня достали проблемы с доступом в Интернет, вот пишу очередную жалобу.

Я сижу в углу, полыхая от гнева. Да как Пита посмела обвинить меня в интрижке! И она даже не смогла вспомнить имя Олли!

Запечатав конверт, папа поворачивается ко мне.

– Что замышляешь?

– Ничего.

– Ничего всегда означает, что дело нечисто. Ребекка, что случилось?

Я рассказываю ему все с начала.

– Кто эта дрянная девчонка? – с оскорбленным видом произносит папа. – Я с ней разберусь.

Решимость на лице папы вызывает у меня улыбку.

– Получилась сцена из сериала «Династия», – признаюсь я.

После скандала, который устроила Пита, я тут же ушла. Мне надо было домой. Как-его-там-зовут?.. Мне надо было побыть одной.

– Если Джо и сомневался, стоит ли разрывать эти отношения, то сейчас он точно уверен, что поступил верно, – говорит папа.

Ранним вечером я оставляю очередное сообщение на автоответчике Китти со словами, что дело срочное, добавив: «Не волнуйся, еще не рожаю».

Потом, лежа в ванне, я прокручиваю в голове разговор с Питой. Разумеется, я не имею никакого отношения к их разрыву, так почему же я чувствую себя виноватой?

Завернувшись в полотенце, бросаю взгляд на свои наручные часы. Семь.

– Она всегда мешается под ногами… – передразниваю я Питу. – Тьфу! Ох, Олли, видел бы ты ее. – Достаю из-под подушки мягкую пижамку и, облегченно вздохнув, надеваю на толстые ноги мягкие тапочки. – Все, хватит с меня клубной жизни, окончательно и бесповоротно. Теперь только пижама и тапочки, до самых родов.

Спускаясь по лестнице, я гадаю, есть ли что-то интересное по телеку. Мама с папой ушли на ужин и игру в бридж. Мама предложила мне украсить елку, которую папа сегодня привез из садоводческого центра. Надеюсь, она заранее вытащила шары и мишуру. На полпути вниз звонит мобильный. Я ковыляю обратно в свою комнату.

– Это я, – говорит Китти. – Прости, я пропустила твой стотысячный звонок. Что там?

Я выкладываю все на одном дыхании.

– Спокойнее.

Я наконец вдыхаю.

– Может, вы с Джо действительно слишком часто видитесь? – осмеливается предположить Китти, тут же заверяя, что она ни в коем случае не защищает Питу.

– Как она могла подумать, что отношения у них разладились из-за меня? Мы же просто друзья.

– Ты об этом знаешь, я знаю, а она не уверена. Ей нужно было на кого-то повесить вину, а ты вовремя подвернулась.

– Надеюсь, Джо в норме. Может, позвонить ему?

– Нет. Тебе сейчас надо расслабиться, нельзя переживать.

Я снова глубоко вдыхаю.

– Господи, хоть бы ребенок уже поскорее родился.

– Включи дивидишку, съешь что-нибудь остренькое, со специями. Забудь про Питу и постарайся выспаться. Поговорим завтра.

Я кое-как начинаю украшать елку, а потом засыпаю под «Завтрак у Тифани». Будит меня стук в заднюю дверь.

На улице темень, льет дождь. На Джо нет пальто, с волос стекает вода. Я втягиваю его в дом.

– Ты уже ложилась? – спрашивает Джо, увидев мою пижаму и пушистые с полосками, как у зебры, тапочки, которые мне подарил Олли на прошлое Рождество.

– Я хотел узнать, как ты. – Джо усаживается за кухонный стол. – Прости, пожалуйста. Я и не думал, что она настолько плохо отреагирует.

– Я в норме.

– Она привыкла всегда добиваться своего, – объясняет Джо.

Он тянется к сахарнице, стоящей посреди стола, и принимается то набирать сахар ложкой, то высыпать обратно.

– Если кто и виноват, то я. Первые несколько месяцев были отличными. В основном из-за похоти. Меня покорила ее внешность. Да, я поверхностный! Такие дела. – Он виновато поднимает руки.

– Была бы я мужчиной, мне бы она тоже понравилась.

– В общем, я знал, что придется со всем этим покончить. Когда она позвала меня знакомиться с родителями, я не захотел. Понял, что у меня нет к ней глубоких чувств и никогда не будет. Попытался сегодня мягко ее к этому подвести. Не по телефону же.

Я касаюсь его руки, чтобы он перестал мусолить сахар.

– Прости, что она забыла имя Олли, – говорит Джо, – и за ее тон.

– Не волнуйся. Я большая девочка. Особенно сейчас. – Складываю руки на животе.

Джо не улыбается.

– Лучше бы она сорвалась на меня. После всего, что ты пережила, я совершенно не хотел, чтобы так произошло.

Я уговорила Джо остаться и помочь мне с елкой. Он выбирает симпатичную веточку и вешает на нее улыбчивого Санту.

– Больше ни слова о Пите. Ты-то как?

Рассказываю, что у меня во рту появилась язвочка из-за того, что я объелась ананасов.

– Зачем ты ешь ананасы?

Вешаю над Сантой ярко-красное стеклянное сердечко и задеваю рукой Джо. Говорю, что ананас, по идее, должен помочь быстрее родить.

Джо, смеясь, наклоняется с блестящим золотистым шаром к нижней ветке и замечает обернутый лентой конверт.

– Подарок родителям, – поясняю я. – Купила им билеты в Сиену на весну.

Хочу их отблагодарить за все, что они для меня сделали.

– И для тебя кое-что есть. – Поднимаю плоскую коробку, обернутую коричневой бумагой и перетянутую красной бархатной ленточкой.

– Для меня? Ого.

– Открывай.

– А у меня для тебя ничего нет.

– И хорошо. Ты не обязан. Открывай давай, – настаиваю я.

Внутри лежит масляная картина с изображением лимонного дерева, прямо как та, что нравилась Джо в Бристоле. Он смотрит на меня с теплотой в глазах.

– Спасибо, Джо. Это ты вдохновил меня снова взяться за рисование.

– Мне очень нравится, – улыбается он.

– Ее не продашь в Сотбис, но…

– Для меня она бесценна.

Мы продолжаем украшать елку. Я разворачиваю второго шоколадного оленя и, жуя, смеюсь, что это для ребенка, который оказался очень даже сладкоежкой.

– Весьма удобно. Сколько еще дней осталось?

– Десять.

– Черт.

– Спасибо. – Устанавливаю на верхушке серебристую фигурку ангелочка. – Теперь мне явно полегчало.

Мы едим яйца с тостами. Джо спрашивает о моих планах после рождения ребенка.

– Перееду в Лондон, как только смогу.

– И не будешь скучать по семье?

– До Лондона всего полтора часа.

– Ты хочешь вернуться?

Замечаю, что Джо почти не притронулся к еде.

– И да, и нет.

– А ты не думала остаться здесь? Навсегда? Сможешь начать новую жизнь.

– Джо, мне и тебя будет не хватать.

– Я рассуждаю, исходя из практических… – Он осекается. – И мне тебя будет не хватать, Бекка.

Я улыбаюсь.

– Последние полгода были сложные, но мне очень помогла поддержка семьи, встречи с Анни, ребенок… – Опускаю взгляд на свой огромный живот. – И работа в «Мезо Джо». Ну, не только. Еще ты.

– Я?

– Я рада, что ты вернулся в мою жизнь, и я так рада, что мы смогли оставить прошлое позади. Олли бы этого хотел, несмотря ни на что. Я не забуду время, которое мы провели вместе.

– И я не забуду. Но мы ведь продолжим общаться? А то ты так говоришь, будто мы еще на десять лет пропадем!

Мы начинаем вспоминать дегустационный курс. Как Адам с гордостью получил сертификат, который он собирался повесить в рамочке. Как Джанет задорно хохотала и пьянела, как Моника избегала вечно растрепанного Генри, а потом влюбилась в симпатичного Скотта. Как Джо помогал мне пережить день рождения Олли и как мы гуляли с его отцом, Фрэнсисом.

– Ну, когда в «Лобстер-Пот»? – спрашиваю я, и мы начинаем смеяться.

– Если бы мы так не веселились, я бы заплакал, – добавляет Джо.

Потом мы сидим и слушаем шум дождя.

– Ты мне тоже помогала, Бекка, – наконец нарушает тишину Джо. – Всегда чувствовал какую-то пустоту после того, как потерял связь с тобой и Олли.

– Погоди-ка…

– Бекка? Что ты делаешь?

Поднявшись в комнату, я достаю из-под кровати коробку с вещами Олли. Возвращаюсь уже с конвертом.

Джо его открывает. Внутри лежат их фотографии, которые Олли хранил в нижнем ящике стола. У Джо на глазах выступают слезы.

– О, тот день. Нам было скучно, поэтому мы пошли в город. Ты тогда училась во Флоренции.

– Ну, без меня там точно было скучно, – шучу я.

Джо берет вторую фотографию.

– А это с новогодней вечеринки у Китти, да? Отличный снимок. Ох, какие мы тут еще молодые! Я правда могу оставить их себе?

Киваю, тронутая тем, сколько эти фотографии для него значат.

Мы продолжаем вспоминать. Как поднялись на холм Святой Екатерины, и Джо, прощаясь с Олли, отпускал воздушные шарики. Как мы играли в «Мистера Лягушку» в лабиринте, и школьники смеялись над Джо в красных трусах.

– После такого дня мне бы не помешало как следует проораться. Пойдем? – предлагает он.

– Кажется, я и шага в гору не смогу сделать.

– Я тебя отнесу.

– И спину себе сломаешь?

– Еще десять дней, – рассуждает Джо вслух, – и все изменится.

– Знаю. Мне повезло, что я тут на подушках прохлаждаюсь. Двигаться дальше страшно, но я, кажется, нашла подходящую съемную квартиру…

– Я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Ты можешь у нас гостить, плюс я буду постоянно сюда возвращаться. Даже не заметишь, что я живу в другом месте.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Джо?

Он делает глубокий вдох.

– Пита не зря ревновала.

– Что?

– Боже, поверить не могу, что сейчас это скажу. – Встав, он принимается мерить комнату шагами. – Понимаешь, Бекка, она была права. Частично мы расстались, потому что… ну, я ее не любил.

Я тоже поднимаюсь, ставлю кружку в раковину.

– Бекка, посмотри на меня.

Он стоит рядом. Берет меня за руку, поворачивает к себе.

– Я полюбил тебя еще в Бристоле, ты знаешь. Мы провели вместе одну ночь, но ты не могла стать моей. Ты встречалась с моим лучшим другом. Представляешь, каково мне было? Ты стала для меня всем, и это до сих пор так, и мысль о том, что я тебя больше не увижу, что тебя не будет рядом, разбивает мне сердце и…

Я отстраняюсь.

– Джо! Перестань. Не говори так.

– Я ничего не могу поделать со своими чувствами.

– Джо, прошу…

– Я тебя люблю.

– Нет! Это неправильно, все это неправильно.

– Бекка…

– Ты не сможешь заменить Олли. Никто не сможет!

– Да. Хорошо, я понимаю.

Он уходит из кухни. Хлопает задняя дверь. Я зажмуриваюсь, стараясь отвлечься от боли. Слышу шаги по дорожке. Что же делать? Что я натворила?

– Джо! Прости! – кричу я и бегу к двери.

Распахнув ее, я оказываюсь под ливнем. Мчусь обратно на кухню и хватаю телефон. Хочу позвонить, попросить его вернуться, однако по животу расползается тупая боль. А потом отходят воды. Я вытираю ноги кухонными полотенцами и, стискивая живот руками, снова добираюсь до двери. Джо уже слишком далеко.

– Джо! – зову я. Он не слышит. – Джо!

Он ушел.

Набираю его номер.

– Вы дозвонились Джо Лоусону…

Пробую еще раз, яростно нажимая кнопки. Боль возвращается, теперь уже сильнее.

43

Западный Лондон восемнадцать месяцев спустя

– Хватит! – Забираю у сына пачку имбирного печенья. Личико малыша тут же морщится, как чернослив, поэтому я быстренько веду его за руку к нашим любимым красным качелям. – Будешь как Супермен, – говорю я, пообещав раскачать его посильнее, – а Супермен никогда не плачет, правда? Он же супергерой!

Только я усаживаю его на качели, начинает моросить дождь.

– Вот почему мы живем в Лондоне, а? Вечно тут идет дождь, кап-кап-кап, даже летом.

– Ляп-ляп-ляп, – повторяет сын, ерзая на месте.

– Ну что, кроха? Готов полетать?

Он хихикает, нетерпеливо стучит ладошками по качелям, благополучно позабыв про печенье. Толкаю его вперед, и он снова смеется. Люблю его смех, потому что он напоминает мне об Олли. У малыша точно так же светятся большие карие глаза.

Алфи появился в моей жизни достаточно болезненно. Роды продолжались больше двадцати часов, и я до сих пор помню, как Китти упала в обморок, увидев красную лужицу. Рождение ребенка – волшебный процесс. И в то же время кровавый, грязный и тяжелый. Когда у меня отошли воды, мама с папой бросились домой. Я позвонила и Китти, которая пообещала немедленно прыгнуть в машину.

Отец кряхтел, как старик, и делано прихрамывал.

– Ну и чего ты так ходишь? – сорвалась мама, вытирая после меня кухонный пол. Какой там ручеек… скорее, будто прорвало трубу. – Иди за сумкой!

– Сумкой?

Папа нервничал. Одри лаяла и гонялась за своим хвостом.

– Которую мы собрали для больницы! В комнате у Бекки. Давай быстрее.

Папа, хромая, вышел из кухни.

– Чего он так ходит? – повторила мама, яростно оттирая пол шваброй.

– Мам, у меня просто было несколько схваток, пожалуйста, успокойся.

– Я так жду не дождусь, – сказала она, стискивая мои ладони.

А я снова начала думать о Джо. Чувствовала я себя ужасно виноватой. Он так меня поддерживал, был таким хорошим другом… а я не смогла спокойно отреагировать на его слова.

Ближе к часу ночи мы вчетвером приехали в больницу. В темноте папа старался вести машину осторожнее, а мама расстраивалась, что мы едем слишком медленно.

– Харви, на дороге никого нет!

Бедный папа.

– На борту ценный груз, – спорил он. – Хватит меня доставать.

Чтобы разрядить обстановку, папа пожаловался, что я позвонила как раз, когда к нему пришли великолепные карты.

– Вот-вот получился бы «большой шлем».

Китти стискивала мою руку и твердила, чтобы я сосредоточилась на дыхательных упражнениях. Позже, когда схватки участились, я помню, что кричала имя Олли.

– Еще, мама! – требует Алфи.

– Высоко-высоко летим, до самого неба! – произношу, оживившись.

Главного акушера звали Вилли.

– Только тебе могло так повезти, акушерка по имени Вилли, – шепнула мне Китти, и я, несмотря ни на что, рассмеялась.

Вспоминаю первые минуты, когда держала ребенка на руках, прижимала теплое крошечное тельце к груди. Мне нравилось, как он хватал меня за пальцы. Я гладила его по волосам, вдыхала его запах. Он дарил мне ощущение, что Олли рядом.

Все мои друзья присылали нам открытки, шоколадки, детскую одежду. Моя комната превратилась в магазин подарков. Когда в палату вошли Пиппа, Тодд и близнецы, мне и вовсе показалось, что они принесли с собой весь отдел игрушек.

Китти присела на край моей постели.

– Кажется, я убедилась на твоем примере, что ни за что не захочу рожать, – призналась она, – но ты молодец, ты справилась.

Я взяла ее за руку.

– Мы справились. Ты станешь его опекуном, если со мной что-нибудь случится?

– Ничего с тобой не случится, – попыталась успокоить меня Китти и сказала, что я просто переутомилась.

– Я хочу знать, – никак не хотела успокаиваться я.

– И тогда ты перестанешь волноваться?

Я кивнула.

– Мои родители уже старые, для них это чересчур. У Пиппы – близнецы. А ты – моя лучшая подруга.

Китти улыбнулась, тронутая.

– Я обещаю, что позабочусь о нем. – Мы обнялись. – Придумала имя?

Я опустила на малыша взгляд.

– Альфред Оливер Салливан. Алфи, если кратко.

Больше всего мне врезалось в память то, что мама сказала, как она мной гордится. Я сразу вспомнила про Олли и Джо. Мы жаждали, в какой-то степени, именно этого: одобрения в глазах наших родителей.

– Я тебя люблю и очень тобой горжусь, – сказала мама, укачивая Алфи.

Мы идем домой из парка, и я думаю про маму с папой. Ужасно по ним скучаю. После рождения Алфи я провела дома еще месяц. Мама научила меня всему, что надо для ухода за Алфи, в частности, как пеленать его в старую вязаную шаль, в которую когда-то кутала меня.

Каждый день мне приходили голубые поздравительные открытки от друзей, но от Джо по-прежнему не было ни слова. Справедливо. Я предельно ясно дала понять, что думаю о его словах. Мы не смогли бы просто забыть это и вновь стать обычными друзьями, притвориться, что ничего не произошло.

Уехав из дома, мы с Алфи начали новую жизнь на западе Лондона. Я не стала возвращаться на работу к Глитцу. Алфи для меня – кусочек Олли. Может, моя привязанность к нему немного нездоровая, однако пока что я и представить не могу, как оставить его на попечение незнакомому человеку. Я уже говорила об этом с Виктором и Кэролин.

– Мы бы хотели тебя поддерживать, – настаивала Кэролин, – чтобы ты могла оставаться дома и не очень беспокоиться о деньгах.

Я почувствовала себя виноватой, когда она рассказала, что пришлось продать пару картин.

– Пожалуйста, возьми, – произнесла она, протягивая мне чек. – Мы хотим помочь.

– Я должен был больше поддерживать Оливера, пока он был жив, – добавил Виктор. – Позволь мне поддерживать тебя и Алфи. Ему нужна мать. А самое главное, позволь мне поддерживать вас ради Олли.

Есть еще одна причина, почему я не вернулась к Глитцу, – я снова начала рисовать. И это так замечательно, будто вернулась частичка меня. Конечно, у меня нет времени всерьез заняться творчеством, но я общаюсь с местным арт-дилером, которая устраивает частные выставки в центре Лондона. Ей понравились мои итальянские пейзажи, и она пообещала что-нибудь мне заказать. Когда Алфи пойдет в детский сад, а потом в школу, я приложу все усилия и попробую снова обеспечить нам жизнь искусством. С тех пор, как Олли умер, я все же получила один урок – не надо мучительно размышлять над тем, что делать, надо принимать каждый новый день таким, какой он есть. Сейчас я хочу побыть матерью Алфи. Матери-одиночке всегда тяжело, и теперь я понимаю, каково было Пиппе с близнецами и мужем, который вечно пропадает за границей. Жаль, что в детстве мы не были близки. Я поддерживала бы ее. Еще я поняла, почему ей так была нужна помощь мамы.

Алфи любит навещать бабушку с дедушкой. Когда мы приезжаем в Винчестер, то гуляем с Кейшей с курсов для молодых матерей или заходим в магазин к Анни, который по-прежнему на грани закрытия. Оскар и Тео обожают своего маленького кузена, хотя временами мне приходится следить, чтобы они не щипали его или не проверяли, проснется ли он, если ткнуть его вилкой. В Лондоне к нам часто приходит крестная Китти. Иногда она приводит с собой Стивена. Он низенький и круглолицый, но веселый, и у него умные голубые глаза. А еще Стивен более чем идеальная пара для Китти. Уж он не позволит ей им командовать. Они любят рассказывать Алфи историю, как большой монстр вытолкнул Китти из двухэтажного автобуса, а отважный супергерой Стивен бросился на помощь. Китти и Стивен всегда разыгрывают эту сцену с таким чувством, что Алфи смеется. Иногда Китти узнает искорки в его глазах, когда он хихикает.

– Так на Олли похож, – говорит она, отдышавшись.

Джейми тоже часто заходит в гости на пару с Сильви, которая явно не интересуется детьми или разговорами на эту тему, хотя изо всех сил старается не подать виду.

Часто приезжают Виктор с Кэролин. Они останавливаются в небольшой гостинице неподалеку от моей квартиры. Я рассказала им про рукопись Олли. Я наконец ее прочитала, жалея, что так долго откладывала. Может, мое мнение предвзято, но я не могла оторваться от чтения.

– Это комедия, – рассказала я Виктору и Кэролин. – Иногда я прямо вслух смеялась, однако есть и трогательные моменты. Там два персонажа, которые должны быть вместе…

– Не рассказывай, – прервала меня Кэролин. – Я тоже хочу почитать.

Смерть сына не могла не сказаться на них, они сильно постарели, и только Алфи помогает им заполнить пустоту. Виктор обещает Алфи, что когда тот подрастет, он сможет погостить у них в Нортумберленде. У них чудесный сад с овощными грядками. Виктор с нетерпением ждет возможности показать Алфи, как гусеницы превращаются в бабочек.

Время от времени мы с Алфи пьем горячий шоколад в компании Глитца в нашем любимом кафе рядом с Нью-Бонд-стрит. Но чаще всего моего мальчика навещает Джанет. Сын любит видеться с ней и играть с Вуди. Когда Алфи слышит гудок машины, то тут же радостно несется к окну. Мишель привозит Джанет раз в месяц, а сам тайком уходит в кино или на выставку. Я начала замечать, что Джанет все тяжелее опирается на его руку и гораздо медленнее ходит.

– Что-то слабовато сердечко стало, – шутит она, хотя я знаю, что дело наверняка обстоит куда серьезнее.

Во время ее недавнего приезда я все-таки набралась смелости, чтобы поговорить с ней о Джо. Кто как не Джанет может знать о нем самые важные новости, благодаря вхожему в семью Мишелю.

– Как там отец Джо? – задала я направляющий вопрос.

– В доме для престарелых под названием «Вишневое дерево». Ох, господи, хоть бы тоже там не оказаться. Но Джо решил, что так будет лучше. Ему становилось слишком тяжело.

– Ясно. А сам Джо? – Я предложила ей печенье к чаю. – Как он?

– Мишель говорит, что «Мезо Джо» процветает! Такой яркий этот парень. – Джанет ощупала печенюшку.

– С ванильным кремом, ваше любимое.

– О, чудненько. – Джанет откусила приличный кусок, но уронила часть на пол. Вуди очень повезло. – Я уверена, что Джо тебе обрадуется, – сказала Джанет, тщательно подбирая слова. Она знала, почему мы не общаемся с тех пор, как родился Алфи.

– Я очень по нему скучаю, – призналась я давным-давно, – но у нас ничего не получится, Джанет.

Я напомнила ей, какую боль ему причинила.

– А он пытался заменить Олли? – спросила Джанет.

– Нет, – буркнула я, не желая думать о том, что наговорила. – Я ему писала, когда Алфи было где-то шесть месяцев. Пригласила в гости, выслала фотографии. Он так и не ответил. – Я помолчала. – Я часто о нем думаю. Все равно…

– Ты его любишь?

– Джанет!

– Простой вопрос.

– Люблю ли я шоколад – вот простой вопрос.

– Ладно, но если ты не хочешь говорить со старой ворчуньей, то с кем еще?

Я опустила плечи.

– С тех пор, как мы с Алфи наладили новую жизнь и у меня появилось больше свободного времени, да, я начала скучать по Джо, но разве это значит, что я его люблю?

– А смогла бы полюбить? – спросила Джанет теперь уже более мягко.

– Я виновата, – отвела я в сторону глаза.

– Виновата?

– Он был лучшим другом Олли.

Тогда я решилась рассказать Джанет всю историю с самого начала, с университетских деньков. Джанет слушала, как зачарованная, даже не притрагивалась к печенью. Кое о чем я все-таки умолчала, однако общий смысл Джанет поняла.

– Наверное, он все равно уже кого-то себе нашел. — Я сунула в рот печенюшку. – Ох, Джанет, я так боюсь снова влюбиться. Одной быть намного проще. И я ведь не одна, у меня есть Алфи. Вот мой мужчина.

– В детстве, Ребекка, я совсем не хотела заводить собаку. — Я заметила, как дрожат пальцы Джанет – чашка слегка звенела о блюдце. – Зачем, если она умрет? Поэтому я спросила маму, можем ли мы вместо этого обучать собак-поводырей. Так они будут покидать нас молодыми. Я очень боялась смерти.

Я кивнула, желая услышать, к чему же этот рассказ.

– И началось. Сперва был лабрадор Билли, потом мы его отдали и взяли золотистого ретривера Мэйси, и так далее… пока мама не уговорила меня завести собственную собаку. Ею стал Пеппер, серо-белый цвергшнауцер. Он умер спустя десять лет, когда мне было двадцать два. Я рыдала целыми днями. Днями, Ребекка! Так я впервые столкнулась со скорбью, но извлекла ценный урок. Чтобы полюбить, необходимо потерять. Скорбь – это цена за любовь.

Мне захотелось плакать.

– Жизнь сама по себе прекрасна, Ребекка, но ты, как и я, знаешь, что она может врезать под дых тогда, когда ты совсем не готов. Столько людей выступают против несправедливости и топчутся на месте. В этой жизни мы не имеем никаких прав, мы не контролируем ситуацию, как того хотели бы, и все же у нас есть выбор. Что я хочу сказать – постарайся сделать самый лучший выбор и не чувствуй себя виноватой. Это трата времени. Ты не выбираешь, в кого влюбляться, и Олли не хотел бы видеть тебя несчастной.

Повернув за угол, я вижу у нашего дома Китти. Сегодня они со Стивеном сидят с Алфи. Китти помогает мне завести сына и занести вещи в квартиру, а потом принимается расспрашивать, что я надену на свидание.

– Только не говори, что забыла!

Китти все уговаривала меня снова вспомнить эту сторону жизни.

– Может, сходишь на несколько свиданий, – предлагала она. – Ничего серьезного, просто посмотреть, как дело пойдет.

Все остальные друзья подталкивали к тому же шагу. Даже мама спрашивала, не познакомилась ли я с кем-нибудь. По ее тону было ясно, что она имеет в виду не других мамаш в яслях.

– Не забыла, – заверяю ее я. – Давай, Алфи, найдем тебе что-нибудь на ужин.

– Ты в порядке?

– Нервничаю. Я уже забыла, каково разговаривать с мужчинами, какой там флирт.

– Все будет хорошо. – Китти проходит за мной на кухню.

– У тебя раньше были кошмарные свидания. Помнишь того, с крошечной головой, и фаната фильма «Сестричка, действуй»?

Китти смеется.

– Этого парня очень советует Стивен. Они с Эндрю хорошие друзья. Тренировались вместе. И я обещаю, что его любимый фильм уж точно не «Сестричка» или «Миссис Даутфайр».

– А мне нравится «Миссис Даутфайр», – говорю я.

– У меня хорошее предчувствие насчет сегодня.

– Мы не можем вдвоем встречаться с анестезиологами.

– А почему нет? Будет весело, честно.

– Посмотрим.

44

На свидание я опаздываю, и он, судя по всему, тоже. Занимаю последний свободный столик в углу переполненного бара. Усевшись, проверяю в сумочке телефон – вдруг Китти что-то понадобится. Компания за соседним столиком веселится и распивает коктейли. Смотрю в окно, откуда отрывается великолепный вид на Биг-Бен. Уговариваю себя, что сегодняшний вечер мне понравится.

Через пять минут я делаю вид, что увлеченно изучаю напитки в меню, а потом снова бросаю взгляд на барную стойку. Расслабься, Бекка. Это свидание, а не экзамен.

Телефон вибрирует – пришло сообщение. Секунду надеюсь, что вечер отменяется, что я могу сбросить шпильки и влезть в мягкий свитер с джинсами… Увы, это Китти: «Алфи спит. Помни, ты горяча! Удачи!»

Итак, ближе к вечеру я открыла шкаф. Алфи играл с деревянными игрушечными кирпичиками, однако рожок для обуви, найденный на полу шкафа, заинтересовал его куда больше.

Китти вытащила красное платье – повседневное, но сексуальное, как она его охарактеризовала.

– Помню, ты его на премьеру фильма как-то надела.

– Сто лет назад. Я не могу его надеть сейчас, это слишком.

– Нет! – Она тут же отобрала джинсы с нейтральной черной кофточкой и сунула мне в руки это платье.

– Я в него не влезу, – возразила я, кивая на свой дряблый живот, а потом вдруг споткнулась о кирпичик и выругалась. В последнее время я стараюсь не ругаться грубо, однако получается пока не очень.

Смотрю на часы. Семь пятнадцать. Мы же договорились на семь?..

И чего я так переживаю? Наверное, потому что мое последнее свидание было с Лукой, больше десяти лет назад. С тех пор, как Олли умер, мне не хотелось ни с кем встречаться. Я только недавно начала переосмысливать свою жизнь, особенно после слов Джанет. Когда я увидела, как Китти и Стивен целовались у меня на диване (про невольного зрителя они не знали, я как раз спускалась вниз, уложив Алфи спать), то впервые ощутила мимолетное желание испытать те же чувства.

– Эндрю Мэттьюс, – представляется мужчина, подошедший к моему столику, и снимает пиджак. – Вы, должно быть, Ребекка. Простите, пожалуйста, что опоздал.

– О, не волнуйтесь. Я только приехала, – вру я.

Стивен говорил, что год назад Эндрю развелся. Думаю, ему под пятьдесят. Рукопожатие у него крепкое – хороший знак. Однако мой взгляд упирается в его тонкие волосы.

– Ну что… – начинаем мы хором.

– Желаете выпить? – спрашивает Эндрю.

– Вы анестезиолог, как Стивен? – произношу я одновременно с его вопросом.

– Да, – снова стройно выдаем мы и смеемся. Эндрю тоже нервничает.

За выпивкой он рассказывает про свою работу, а мои мысли возвращаются к Олли. Вспоминаю, как много лет назад мы купили это красное платье. Олли назвал его «премиальным».

– Сколько оно стоит? – спросил тогда Олли.

– Не надо! – Я даже зажмурилась, посмотрев на ценник. – Ужас.

– Насколько ужас? Легкое ранение для кредитки или…

– Реанимация. Остановка сердца. Карта может никогда не оправиться, – пошутила я.

– Ох, да померяй его уже, – подтолкнул меня Олли.

В примерочной я сдернула с себя свитер.

– Новый лифчик? – Олли скользнул пальцем под бретельку.

– Не здесь, – рассмеялась я и задернула шторку плотнее.

– Распусти волосы, – попросил Олли, когда я наконец влезла в платье.

Я так и поступила.

– Бекка, ты прекрасна, – улыбнулся он.

– Ах ты старый романтик, Олли.

– Почти такая же клевая, как новый айпод, – произнес он с хитрой улыбкой, которую унаследовал Алфи.

Я так хочу снова увидеть его лицо. Что угодно бы отдала, чтобы поцеловать его, ощутить его касание, объятия. У нас были и взлеты, и падения, но мы действительно любили друг друга. Я бы отдала что угодно за возможность отвести Алфи в парк вместе с Олли, держа нашего малыша за ручки. Я скучаю даже по нашим ссорам из-за пустяков. Мне страшно, что я постепенно забываю его голос. Даже не представляла, что буду встречаться с кем-то еще, ведь верила, что мы вместе доживем до самой старости. Мы болтали о том, как будем жить в доме для престарелых у моря, играть в карты, бродить по пляжу, любуясь волнами…

Эндрю все продолжает. Я пытаюсь слушать, однако на самом деле размышляю, кому отправить рукопись Олли. Она хороша. Даже если ее не примут, мне жаль, что я не смогу сказать Олли, как им горжусь. Вспоминаю, как он работал над рукописью за столом, включив музыку. Я, подкравшись, заглядывала в экран, и Олли тут же захлопывал ноутбук.

– Олли, ну можно мне хоть чу-у-уточку прочитать? – клянчила я.

– Когда закончу.

– Я постареть успею.

Он усадил меня к себе на колени.

– Так, барышня, за это вас надо отшлепать!

И мы, смеясь, целовались. Олли забирался ладонью мне под юбку, я расстегивала его рубашку, сбрасывала туфли…

Я вдруг начинаю злиться. Почему я не могу получить удовольствие от сегодняшнего вечера? Я что, все время буду цепляться за прошлое? Разве это не так же бесполезно, как хранить старые туфли, которые давно тебе не подходят?

Официант приносит нам бутылку вина. Я даже не заметила, что Эндрю ее заказал. Официант демонстрирует бутылку, умело наливает немного в бокал Эндрю.

– Можно? – неожиданно произношу я.

Эндрю протягивает мне бокал. Я принюхиваюсь, слегка его болтаю, потом делаю небольшой глоток. Ударное вино, как сказал бы Джо. Оно терпкое, с нотками липы или, наверное, крыжовника. Наверное, совиньон.

– Хорошее вино, спасибо, – говорю я, и официант наполняет мой бокал.

Мы с Эндрю продолжаем болтать о повседневной жизни, а я словно наяву вижу уверенного в себе Джо, когда он стоит перед учениками. Уязвимого, когда он говорит об отце. Доброго, когда мы показывали Фрэнсису Винчестерский колледж.

– А он пытался заменить Олли? – спрашивала Джанет.

– Кажется, я тебя усыпил, – говорит Эндрю. – Ребекка?

– Прости, пожалуйста, – произношу я, охнув. Я совершенно не слышала, что он рассказывал.

– Тебе со мной скучно. Я какое-то время не ходил по свиданиям, – продолжает Эндрю. – Хотя кого я обманываю? Никогда не был хорош в этом отношении, – признает он с самоиронией.

– Дело не в тебе, Эндрю, честно. У меня маленький сын, Алфи, и я неделями не высыпаюсь. Так что буду только рада, если ты меня действительно усыпишь.

Мы смеемся.

– Я не была на свиданиях месяцами, даже годами, – признаюсь я.

– Стивен упоминал про смерть твоего мужа. Соболезную.

– Спасибо, – благодарю его я, тронутая. Ну и пусть у него такие жиденькие волосы. Дай ему шанс, Бекка.

Мы беседуем о моем рисовании, снова о его работе, потом о его первом браке (совсем немного) и о моем сыне (и того меньше).

У Эндрю детей нет. Хотя мы продолжаем разговаривать, Джо невольно портит мне свидание.

– Я полюбил тебя еще в Бристоле, ты знаешь. Мы провели вместе одну ночь, но ты не могла стать моей.

Буквально вчера я проснулась от кошмара, где видела его с другой. Он был влюблен в другую женщину. Я не могла дышать. Снова накатило то самое ощущение потери.

– Ты стала для меня всем, и это до сих пор так.

Как же я хочу снова его увидеть! Мне нужно его увидеть. Не хочу потом вспоминать и жалеть.

Звонит телефон. У меня по спине пробегает дрожь. Почему я надеюсь, что это Джо?

– Пожалуйста, – кивает Эндрю.

– Прости, – снова извиняюсь я.

Бросаю взгляд на экран… и меня охватывает разочарование. Мама знает, что я на свидании. Я тут же думаю о папе. Неужели что-то случилось?

На Сент-Джеймс-стрит Эндрю останавливает для меня такси. Бормочет что-то водителю, а потом открывает пассажирскую дверь. Я усаживаюсь в машину.

Эндрю машет мне на прощание, и я, обернувшись, смотрю, как он уходит – одинокая фигурка с кожаным портфелем на людной улице. Направляется в свой пустой дом. В мире слишком много одиночества.

Такси едет вперед, а я смотрю в окно, прокручивая в голове разговор с мамой. В глазах стоят слезы.

45

Церковь Сент-Кросс Винчестер

– Ох, разрази меня гром, – начинает священник. Со стороны паствы доносится смех. – Джанет поразилась бы тому, сколько сегодня собралось людей.

А я нет. Обернувшись, смотрю на тех, кто стоит сзади. Замечаю Генри с занятий по дегустации. На нем костюм с той самой антикварной цепочкой. Генри робко машет мне рукой. Джо по-прежнему нигде не видно. Я позвонила ему, чтобы рассказать про случившееся, даже уговаривала себя постараться не расчувствоваться, когда услышу его голос. Но он не ответил, и я испытала одновременно облегчение и разочарование. Наверняка Джо уже в курсе благодаря Мишелю, но я все равно оставила сообщение на голосовой почте – с датой и временем службы. В конце я сказала, что надеюсь, у него все хорошо. Хотела еще признаться, как соскучилась, как хочу снова его увидеть и как смерть Джанет заставила меня на многое посмотреть со стороны, но невозможно просто взять и высказать, что на душе. «Надеюсь, у тебя все хорошо» – слишком избитая и жалкая фраза.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память Джанет Грейс Моррис и поблагодарить Бога за то, что он ей дал долгую и насыщенную жизнь, – продолжает священник. – Мы пришли выразить почтение удивительной женщине, невероятно смелой и безропотной. Вплоть до своих последних дней она неустанно интересовалась жизнью и людьми…

Думаю о том, что видела Джанет лишь две недели назад. Как она терпеливо слушала мои рассказы про Джо, хотя наверняка чувствовала себя плохо. Впрочем, с тремя большими печенюшками она справилась.

Принимаюсь разглядывать программку. На ней фотография молодой Джанет с мужем Грегори на фоне реки. Под снимком напечатана уже знакомая мне надпись. Помню, как Джанет процитировала ее мне, когда мы гуляли в парке Стокбридж-Даунс:

Того, кого я любил и потерял, уже нет там, где он прежде был. Он навсегда там, где я.

Смерть Джанет наступила внезапно. Что утешает – рядом с ней был Мишель. Джанет упомянула, что чувствует себя неважно. Огромный шаг для нее – она ведь ненавидела жаловаться или говорить о своем здоровье. Джанет не захотела идти в ресторан или на прогулку. Мишель вышел из гостиной, чтобы налить ей бокал шерри и приготовить им обоим по сэндвичу с сыром и солеными огурцами, а когда вернулся, Джанет уже спала мирным сном. Она ушла тихо.

Я нахожу Мишеля взглядом. На его лице застыла боль. Можно сколько угодно повторять, что человек уже был стар или прожил долгую жизнь. Джанет стала нам замечательным другом, и мы будем по ней скучать.

– Мы с теплотой помним о преданной любви Грегори и Джанет, – произносит священник, и мне снова приходится сдерживать слезы.

Чувствую, как Джанет велит мне не делать такое грустное лицо.

«Какой чудесный день для ухода в иной мир, Ребекка! Мне не пришлось годами страдать в доме для престарелых, – как наяву слышу ее веселый смех. – Я буду по тебе скучать, но теперь я с Грегори».

– Многие из вас не знают о Джанет всего, – говорит священник на середине обращения к пастве. – Во время Второй мировой войны она служила в женской вспомогательной службе ВМФ и выполняла секретные задания по расчету движения конвоев и вражеских субмарин.

Понятия не имела. Теперь жалею, что не расспрашивала больше о ее жизни.

– Там ее научили никогда не упоминать и не обсуждать свою деятельность, и, думаю, все присутствующие согласятся, что Джанет всегда держала слово. Она пережила многое. На войне она потеряла жениха, офицера флота. Тогда Джанет была совсем юной. Через многие годы она встретила своего возлюбленного Грегори, который тоже воевал, в составе Колдстримской гвардии. Они познакомились, когда обоим перевалило за сорок. К сожалению, детей у них не было.

Я тянусь к маме, сжимаю ее руку. С другой стороны от меня сидит Пиппа. Она не стала приводить Оскара и Тео. Сегодня, после школы, они зашли на чай к друзьям. С Алфи сидит мамина подруга по теннису, Марджори. После обеда она приведет его обратно к моим родителям домой.

– В последние годы, – продолжает священник, – Джанет нашла утешение и счастье в своей дружбе с Мишелем.

Слышу сзади чьи-то шаги по каменному полу. Я оборачиваюсь и, увидев знакомое лицо, роняю сумочку.

После службы мама с папой решили устроить дома чаепитие с пирогами. На выходе из церкви Джо хватает меня за руку и оттаскивает от толпы. Без лишних мыслей мы тут же стискиваем друг друга в объятиях, вынуждая людей обходить нас. Джо достает из кармана платок и протягивает его мне. Я плачу из-за Джанет, Олли и теперь из-за Джо.

– Как ты? – одновременно произносим мы и так же хором отвечаем: – Хорошо, – и расплываемся в улыбках.

С чего же начать, когда рассказать надо столько всего?

– Ребекка? – ищет меня мама.

– Зайдешь на чай? – спрашиваю я у Джо.

– Алфи, поздоровайся с моим другом, – зову я сына.

Мама с папой унаследовали Вуди, который играет с Алфи в надежде получить печенье. Стоит теплый летний день. Небо над головой – пастельно-голубого цвета. Алфи бежит ко мне, и я подхватываю его на руки.

– Здравствуй, Алфи, – ерошит его волосы Джо и хвалит футболочку с крокодилом.

Потом сын убегает к бабушке и тарелке песочного печенья.

– У него твои волосы, – замечает Джо.

Бросаю на сына взгляд – он как раз хватает печенюшку пухлыми ручками. Волосы у него каштановые, с легкой рыжиной, густые и кудрявые, как у ангелочка.

– А глаза Олли, – тихо добавляет Джо.

– Как ты?

Он ослабляет галстук.

– Хорошо. Рад тебя видеть.

Я беру его за руку, но теряю самообладание и тут же отпускаю. Однако Джо вновь обхватывает мою ладонь своей.

– Сожалею о Джанет. – Он сжимает мою руку крепче. – Знаю, что вы близко общались. Они с Мишелем временами заходили к нам в бар, и снизу доносился ее смех. Она была особенной. Старая мудрая сова.

С улыбкой соглашаюсь, что она действительно была именно такой.

– Алфи ее тоже любил. Как ему сказать, что он больше никогда ее не увидит?

Мы умолкаем, делая вид, что внимательно наблюдаем, как Алфи играет с Вуди.

– Как твой отец? – спрашиваю я.

– Как тебе новая жизнь в Лондоне? – одновременно задает вопрос Джо. – Не особо, зато новое место ему нравится. Правда, теперь он почти не понимает, кто я такой.

– Ох, Джо. Мне так жаль.

Между нашими словами словно повисают кусочки хрупкого стекла – мы оба боимся вспоминать события нашей последней встречи.

– Как Мэвис? И Адам?

– Бекка, прости…

– Нет, это ты меня прости. – Краем глаза замечаю, как Алфи бежит к калитке. – Погоди, Джо. Не двигайся с места.

Когда я возвращаюсь, Джо уже нет. Ищу его в доме. Может, пошел в уборную? Или в гостиную? И там нет. Влетаю на кухню, где Мишель общается с сестрой Джанет. Тут тоже нет Джо.

– Ребекка? – зовет меня Мишель, видя, что я в панике.

– Вы видели Джо?

– По-моему, он ушел. Все в порядке?

Не ответив, я бегу в мамину оранжерею, чтобы позвонить ему по мобильному. К счастью, не приходится – Джо стоит возле шкафчика. Он поворачивается, и меня охватывает облегчение, как будто я ухитрилась поймать нечто ценное, что вот-вот ускользнет сквозь пальцы. Теперь вижу, как он красив в белой рубашке и черном галстуке, с зачесанными назад густыми темными волосами. В нем не осталось ни капли высокомерия, и я вижу друга, которого мне так не хватало.

– Может, Джо просто слишком поспешил после Олли, — предположила Китти, когда я набралась смелости и рассказала ей о своих чувствах – уже после свидания с Эндрю и смерти Джанет. – На самом деле ты же какое-то время отрицала, что вообще что-то к нему чувствуешь. Ты боялась признаться самой себе, переживала, что снова предашь Олли.

– Я думала, ты ушел, – говорю я.

– Надо было ответить на звонок. Алфи в порядке?

– О да, с ним все хорошо. Он с Пиппой. Так, о чем это мы?..

Повтори, Ребекка. Повтори, как тебе жаль, скажи, что вам надо стать друзьями. Может, даже чем-то большим. Скажи уже что-нибудь!

– Мама!

Пиппа держит малыша за руку. Из разбитой коленки течет кровь.

– С качелей упал, ничего страшного. Мне пора бежать за мальчишками. – Пиппа улавливает напряженную атмосферу. – Прости. Я тебе позже позвоню.

– Мама-а! – снова воет Алфи.

– Жутко выглядит, – обращается к нему Джо, – но ты ведь сможешь быть храбрым ради своей мамы? – пытается подбодрить Джо Алфи.

– Мамочка, больно…

– Знаю, милый.

– Мне пора, – говорит Джо и быстро целует меня в щеку на прощание.

Я беру Алфи на руки.

– Подожди! – кричу я ему вслед. Джо оборачивается. – Я скучала по тебе, Джо.

– И я по тебе скучал.

Джо уходит. Ко мне приближается Мишель.

– Он особенный, этот Джо. Но слишком много работает. Долгий отпуск пойдет ему на пользу.

– Долгий отпуск?

– Он разве не сказал? Джо уезжает, – говорит Мишель так, будто Джо вот-вот вообще исчезнет с лица земли.

Вспоминаю, как Джо стоял передо мной сегодня, обнимал и говорил, что жалеет о смерти Джанет. Я не просто скучаю по нему. Я его люблю. Какая же я дура.

– Уезжает? Куда, Мишель? Куда?

46

Ранний вечер: мы с Алфи в ванной играем в акул и крокодилов.

– Он плывет за тобой! Он сейчас тебя всего проглотит! – говорю я, держа крокодила над головой Алфи.

Мишель сказал, что Джо переехал больше года назад, и дал мне новый адрес. Однако Джо собирается в Австралию, навестить дядюшку Тома, которому уже далеко за восемьдесят.

– Больше я ничего не знаю, Ребекка.

Боюсь, что если сегодня не скажу Джо, что люблю его, то никогда этого не сделаю. Надо рискнуть.

Я вытаскиваю Алфи из ванны и одеваю в его любимую пижаму с акулами. Олли был бы в восторге, что его сын до сих пор не заинтересовался божьими коровками и жуками, а любит акул, крокодилов и змей.

Спускаюсь на кухню, к маме и папе. На часах – шесть тридцать. Отец как раз взялся за бутылку.

– Можешь почитать Алфи на ночь? – Я хватаю ключи от машины. – Я кое-куда съезжу.

– Съездишь? – переспрашивает мама со стопкой водки в руке, как будто я сказала, что хочу взобраться на Эверест. – Куда? Что-то случилось?

– Некогда объяснять, – произношу я уже в дверях. – Ничего не случилось. Честно, я еще никогда ни в чем не была так уверена.

– Что она говорит? – слышу голос папы.

– Харви, почему бы тебе не надеть слуховой аппарат, а? – снова ругается мама.

Я ударяю ногой по педали газа, но мой ветхий «Форд Фокус» (сменивший трех или даже четырех хозяев) протестующе ворчит.

А что, если Джо меня больше не любит? Что, если я поздно спохватилась? Что, если он отправится в Австралию с другой? Может, у него новая девушка. Я не видела его восемнадцать месяцев, что угодно могло произойти… Не важно. Я должна ему все сказать.

Долго стою за автобусом. Пассажиры так медленно выходят и заходят, будто весь мир никуда не спешит.

Новая квартира Джо находится в районе парка Орамс-Арбор, неподалеку от железнодорожной станции.

Квартира 5Б.

Делаю глубокий вдох и жму на кнопку звонка.

Нет ответа.

Звоню снова. Может, он в душе?

Снова нет ответа.

Может, он в «Мезо Джо»?

И почему я сразу об этом не подумала?

Эдоардо тепло меня приветствует и жаждет узнать все новости.

– Прости, не сейчас, – отзываюсь я. – Мне надо найти Джо.

Потом на лестнице появляется Адам, одетый в красивые брюки и галстук в горошек.

– А я здесь работаю, Ребекка, – гордо говорит он. – Помогаю Джо с занятиями. – Он показывает большие пальцы.

– О, Адам, великолепно, – произношу я слишком быстро и тут же мысленно ругаю себя за это. – Вы знаете, где Джо? – спрашиваю я их обоих. – Простите, дело срочное.

– Наверное, собирается, – пожимает плечами Эдоардо. – Рано утром он улетает в Австралию. Может, позвонишь ему?

На улице я набираю номер Джо. Сердце бешено колотится.

– Эдоардо, думай. Ты правда не знаешь, где Джо? – спрашиваю я, вернувшись к бару. – Он не берет трубку.

К нам подходит Луис. В руках у него пара пустых бокалов, за ухом – ручка.

– Джо? Кажется, в ресторан пошел. Сказал, что нет настроения готовить.

– Куда именно?

Я несусь по главной улице, поворачиваю в сторону библиотеки и принимаюсь распахивать двери в каждый бар и ресторан на моем пути. Внимательно оглядываю столики. Джо нигде не видно.

Уже почти десять. Я сижу на ступеньках у дома Джо. Прохожие возвращаются после веселого вечера в компании друзей, еды и вина. Группки студентов распевают песни и зигзагами бредут по дороге. У меня потихоньку сдают нервы. Я не смогу. Признав поражение, сажусь обратно в машину и завожу двигатель. Я уже готова тронуться с места, как что-то подсказывает мне включить радио.

В машине начинает играть Боб Дилан, Make You Feel My Love.

Случайность? А по-моему, знак, что стоит остаться. Я выключаю двигатель.

47

– Бекка?

Кто-то трясет меня за плечо. Открываю глаза и вижу Джо рядом с высокой темноволосой женщиной. Я смущенно поднимаюсь. Наверное, задремала на пару минут, не больше.

– Бекка, – повторяет Джо, – ты что здесь делаешь?

– М-м, проходила мимо…

– Уже почти одиннадцать.

– Вы наверняка замерзли, – с беспокойством говорит женщина.

– Сколько ты прождала? – спрашивает удивленный Джо.

– Недолго! – сонно отвечаю я.

Джо знакомит меня с Хелен. Она сообщает, что много обо мне слышала и рада наконец встретиться. Хелен ни капли не похожа на Питу. Я чувствую, что они с Джо подходят друг другу. Она целует Джо в щеку и говорит, что оставит нас наедине.

– Я тебе потом позвоню, – обещает Джо.

Джо открывает дверь квартиры.

– Давай, тебе надо согреться, – говорит он, проходя в гостиную.

Первое, что бросается в глаза в новой квартире Джо – это рамка с фотографией Хелен на камине. Однако выше, на стене, висит моя картина с лимонным деревом. Джо настойчиво предлагает сделать чашку чая. Я спрашиваю, могу ли воспользоваться ванной. У раковины вижу косметичку. На двери на крючке висит шелковый халат с узором из цветов.

Джо вручает мне кружку чая, и мы садимся на диван рядом друг с другом.

– Почему ты пришла, Ребекка?

– Прости, – начинаю я. – Прости меня, пожалуйста, за то, что я тебе тогда наговорила.

– Ничего. Я не должен был…

– Погоди. Дай закончить, хорошо? Когда я сказала, что ты не сможешь заменить Олли, это, ну… такое не прощается, просто все случилось так скоро и…

– Я понял, что слишком скоро, и ненавижу себя за это. О чем я только думал? – Джо встает и принимается мерить гостиную шагами. – Бестактно, глупо, опрометчиво.

– Джо, сядь. Пожалуйста, сядь.

Он снова падает рядом со мной. Я поворачиваюсь, неловко сложив руки на коленях, хотя на самом деле безумно хочу его обнять.

– Я по тебе скучала. Давным-давно хотела поговорить…

– И я.

– И что мешало? – хором произносим мы.

– Я писала тебе. Отправляла фотографии.

– Бекка, я их не получал! Ни одного письма, иначе, конечно же, ответил бы. Ты, наверное, отправляла их на старый адрес…

Мы снова заговариваем одновременно.

– Ты первая, учитывая, что весь вечер просидела у меня под дверью.

Я смотрю на Джо, зная, что больше нет смысла притворяться.

– За последний год я осмелилась представлять свою жизнь без Олли. Я не хочу и дальше терять время. Мы с тобой и так слишком много его провели порознь… Но я опоздала, да?

Я теряюсь в словах и не могу поднять взгляд. Сейчас Джо скажет, что он оставил прошлое позади.

– Бекка, посмотри на меня.

Я боюсь до смерти услышать правду.

– Когда я сказала, что ты не сможешь заменить Олли, то выдала такую глупость, потому что не хочу, чтобы ты его заменял. Никто не сможет это сделать. Я хочу именно тебя, Джо Лоусон. Ты особенный, уникальный. Впрочем, как я вижу, ты уже нашел себе кое-кого, – улыбаюсь я. – Я должна была все это сказать, иначе всю жизнь винила бы себя в трусости, что слишком боялась влюбиться снова. Потому что я действительно тебя люблю, Джо. – Поглаживаю его щеку, заглядывая ему в глаза. – Ну вот, сказала. Теперь мне пора.

Пытаюсь встать, но Джо хватает меня за руку.

– Бекка. Никого я не нашел. Хелен – моя сводная сестра.

– Сводная сестра?

– Моя семья увеличилась за последние полтора года. Она дочь одной из любовниц отца, но об этом потом. Длинная история.

– Она твоя сводная сестра, – повторяю я, не в силах скрыть облегчение.

Джо кивает.

– Она живет здесь, когда я уезжаю, присматривает за домом и работает в баре. Хелен тебе понравится. И у нее такое сувство, что она уже тебя знает, потому что… – он пробегает пальцами по волосам, – …потому что я только о тебе и болтаю. И сегодня, пока мы гуляли, тоже говорил о тебе. Просил совета, ведь не знал, что делать. – Он подвигается ближе, смахивает с моего лица прядь волос. – Когда я увидел тебя сегодня, в церкви, чувства снова ожили. Не думаю, что они вообще умирали, но тогда я не знал, что с ними делать.

Наши лица оказываются совсем близко.

– И что она тебе посоветовала?

– Снова признаться тебе. Я никого не встретил. Ты же меня знаешь. Я заблудшая душа, которая ни к кому не привязывается. – Он обхватывает мое лицо ладонями. – Как бы я мог, если все еще люблю тебя?

48

Сан-Миниато-аль-Монте, Флоренция. Год спустя

Алфи поднимается вверх по ступенькам, Джо следует за ним. Я прохожу мимо художников в широкополых шляпах, любителей позагорать и фотографов, которые ловят отличные виды на город.

Я уже говорила с Китти по поводу Флоренции. Не странно ли вернуться сюда снова? Что-то подсказывало мне, что я должна вновь посетить наше особое место. Что мне пора полностью распрощаться с Олли.

Мы приближаемся к вершине, и я как наяву вижу нас с Олли много лет назад, когда он прилетел ко мне после выпускных экзаменов. Нам, таким беспечным, было всего по двадцать одному году.

– Об этом месте я тебе и рассказывала, – крикнула я ему через плечо, взбегая по ступенькам. – Где рисовала моя двоюродная бабушка Сесили. Смотри, как тут прекрасно!

– Подожди! – взмолился запыхавшийся Олли.

– Давай-давай, пенсионеришка! — подстегнула его я.

Потом мы с Олли сидели в церкви и слушали музыку.

– Мне здесь очень нравится. Сюда я прихожу подумать, – шепнула я, стискивая его руку.

– Бекка, я на тебе женюсь.

– Знаю.

– И мы будем счастливы.

– Заведем детей, купим большой красивый дом, — добавила я.

– Будем закатывать безумные вечеринки с богемными друзьями-эстетами…

– И жарить свинину на шампурах.

– Улитка! – кричит Алфи далеко впереди, рывком возвращая меня в реальность.

Я достаю бутылку воды. Ну и жара. Наблюдаю, как Джо играет с моим сыном. Год так быстро пролетел, что иногда мне хотелось попросту нажать на паузу, ведь я была так счастлива.

Мы с Джо живем раздельно. Большую часть недели я провожу в Лондоне, рисую для своего нового агента, который устраивает выставки. По утрам Алфи ходит в детский сад, что находится за углом от нашего дома и называется «Маленькие божьи коровки». Выходные мы проводим у Джо. Постепенно я оставила свой след в его квартире, поэтому теперь тоже чувствую там себя как дома, а не просто в гостях.

– Главное, не переусердствуй с розовым, – шутил Джо. – А в остальном – делай что хочешь.

Последние ступеньки Джо преодолевает с Алфи на спине. Они оба смеются.

Джо тоже счастлив. Да и встреча со сводной сестрой открыла в его жизни новую главу. Мать Хелен внезапно рассказала, что отец ей не родной. Что она встретила кое-кого на конференции в Ницце. Его звали Фрэнсис Лоусон, он был блестящим хирургом, специализировавшимся на раке груди. Хелен уже не успела познакомиться со своим настоящим отцом, ведь его болезнь слишком прогрессировала. Ближе к концу он почти перестал узнавать Джо. Но Хелен и Джо сблизились, особенно когда год назад поддерживали друг друга после похорон Фрэнсиса.

Опускаю взгляд на руку. Сегодня я надела аквамариновое кольцо Джанет, которое она мне оставила в завещании.

– Олли бы не хотел, чтобы ты вечно скорбела, — сказала она во время нашей последней встречи. – Я любила своего жениха, но он умер на войне, Бекка. После Грегори я снова влюбилась, но иначе, в Мишеля. Наступил час, когда я уже не жалела о смерти Грегори, а радовалась, что знала его.

Интересно, что Олли сказал бы обо мне и Джо. Я спрашивала его множество раз, однако с тех пор, как я слышала его голос, прошло уже четыре года. Могу лишь надеяться, что он нас благословляет.

«Я хочу, чтобы кто-то играл с Алфи в футбол. У тебя всегда было плохо с координацией», – неожиданно слышу голос Олли у себя в голове.

Я замираю как вкопанная.

– Олли?

«Из Джо вышел хороший отец, Бекка».

– Олли, – повторяю я, давясь слезами.

«Не заставляй Алфи играть на пианино. Вообще не заставляй его, пусть будет самим собой».

– Не стану. – С гордостью смотрю на сына. – Он сам себе маленький господин.

«Горжусь тобой. Знал, что ты справишься».

– Я всегда буду тебя любить, Олли.

«Хоть я и не сказал тебе про свою работу и…»

– Не важно. Мне все равно. Мы оба делали то, о чем сожалеем.

«Не хочу, чтобы ты думала, что я тебя подвел».

– Ни в коем случае. Я тебя люблю. Это все не…

«Знаю. Я тоже тебя люблю. А теперь скажи-ка Джо, чтобы он получше о тебе заботился. И еще, пожалуйста, скажи Алфи, что я его люблю».

Я стою на месте. Не могу шагнуть вперед. Что-то в его голосе дает мне понять – на этот раз он прощается со мной навсегда.

«Догоняй их, Бекка. Жизнь продолжатся».

Джо стоит на вершине холма, показывает Алфи вид на Флоренцию.

– Подождите! Я иду! – кричу я и бегу изо всех сил.

Солнце светит в лицо, и я едва не спотыкаюсь на последней ступеньке, а потом заключаю их в объятия.

– Куда мамочка так спешит? – спрашивает Алфи у Джо.

– Хочу сказать кое-что вам обоим. – Отдышавшись, я становлюсь между Алфи и Джо и беру их за руки. – Алфи, отсюда началось наше с твоим отцом приключение, задолго до твоего рождения. Мы приехали сюда во время медового месяца.

– Мамочка, пить, – говорит Алфи.

Мы с Джо переглядываемся, улыбаясь.

– Ты еще слишком маленький, но потом мы снова сюда вернемся, – я наклоняюсь к сыну, – и я расскажу все о твоем замечательном папочке, обещаю. – Протягиваю сыну пакетик яблочного сока с соломинкой.

Поднявшись, оттряхиваю пыль с колен.

– Погоди, Джо, у меня к тебе вопрос.

Он стягивает солнцезащитные очки и с любопытством глядит на меня. Сунув руку в карман, я достаю маленькую коробочку с золотым обручальным кольцом внутри.

– Ты пустишься со мной в новое приключение?

49

Шесть месяцев спустя

– Это Ребекка Лоусон? – произносит сдержанный голос.

– Слушаю, – отвечаю я.

Я в «Мезо Джо». Мы с моими родителями, родителями Олли, Алфи (которому уже три), Джо, Китти, Анни и Пиппой собрались на небольшой обед в честь дня рождения. А вечером мы большой толпой, с мужьями (даже с Тоддом!) собираемся поужинать и потанцевать. Кэролин и Виктор остановились на выходные у мамы с папой. Я сказала Джо, что тридцать пять – важная дата, и мы просто обязаны танцевать.

– Вам звонит Натали Джексон.

Натали Джексон… Кто такая Натали Джексон?

– Вы отправили мне рукопись. Я литературный агент, – напоминает она, когда становится совершенно ясно, что ее имя я не помню.

– Ох, да, конечно. Простите.

Встаю из-за стола и направляюсь к бару. Честно говоря, у меня совсем уже опустились руки. Я отправляла роман Олли разным издателям, и за год мы получили десять отказов, поэтому я решила найти агента, но и тут мне не особо везло.

– Ну, это было давно. – Шуршат бумаги. – Да, вы отправили рукопись много месяцев назад, но так как она пришла самотеком, то попала в самый конец списка текучки. Я уже была готова ее выбросить, однако, должна заметить, сопроводительное письмо меня тронуло.

Сердце колотится в груди. Ей понравилось? Почему она звонит? Она возьмется?.. Я стараюсь держать себя в руках.

– В общем, думаю, что у рукописи Оливера есть потенциал. Текст смешной и достаточно приятный. На самом деле, я не могла от него оторваться.

Какое тут спокойствие?!

– И я не могла! Божечки! – радуюсь как ребенок.

Родственники и друзья умолкают. Замечаю взгляд Джо.

– Мне выпала возможность показать рукопись выпускающему редактору издательства «Оук Три», и ей понравилось. Она сказала, что концепт произведения крайне необычен.

– Божечки! – повторяю я.

Мне хочется запрыгнуть на стол и там станцевать.

– Пока ничего не обещаю, хотелось бы встретиться…

Когда я кладу трубку, ко мне подходит Джо.

– Кто это? – Я отвечаю, и он тут же расплывается в улыбке. – Это замечательно! – Джо притягивает меня к себе и целует. – Олли бы так тобой гордился, Бекка, ведь ты никогда не сдаешься. И я тобой горжусь.

Я беру его за руку, и мы вместе возвращаемся к столу.

Повисает тишина, все ждут… кроме Алфи, который бросается ко мне и обхватывает за ноги, как будто мы не виделись целый год.

– Ну, вы двое, – подталкивает нас Китти. – Что там?

– Рукопись Олли. – Рассказываю, как хранила его последний роман под кроватью, целую вечность не могла взять его в руки, а потом… – Издатель заинтересовался. На следующей неделе я встречусь с агентом!

– Невероятно, правда? – говорит Джо и поворачивается ко мне. – На самом деле, лучших новостей мы и не могли получить на твой день рождения, дорогая.

Я обнимаю Виктора и Кэролин, которая заливается слезами.

– Алфи, – говорю я, – твой папочка такой умный! И Олли, если ты меня слышишь, твоя мечта еще может осуществиться.

Мои друзья снова шумно радуются. Мама, папа, Виктор и Кэролин хлопают в ладоши. Убежав к бару, Алфи пытается залезть на высокий стул. Адам выносит шоколадный торт с тридцатью пятью свечками и уговаривает Алфи помочь ему.

– Давай, мартышка, – говорит Адам. – Пора резать торт.

Луис и Эдоардо ставят на стол шампанское. Все поют «С днем рождения». Когда я задуваю свечи, все кричат, что я должна загадать желание.

Позже, танцуя, Джо шепчет:

– Загадала?

Качаю головой.

– М-м?

– Мне не надо. Оно уже сбылось.

Благодарности

Во-первых, я крайне признательна Найку и Гилли из Винчестерского центра помощи лицам, понесшим утрату близкого. Они вселили в меня уверенность, что мне необходимо написать о скорби, деликатной и сложной теме. Еще я хотела бы поблагодарить Джуди Симмонс, которая поделилась со мной личным опытом потери.

Множество благодарностей менеджеру школы вина Berrys, Ребекке Ламонт из компании Berry Bros & Rudd. Я поучаствовала в одном из ее дегустационных курсов, который и вдохновил меня использовать эту тему. Курс оказался великолепным, а Ребекка – замечательный учитель.

В написании романа мне также очень помогали друзья, от описаний занятий для молодых мам до рассказа о том, каково это – вернуться в дом детства. Огромная благодарность Кэролайн Тайри, Саре-Джейн Петерик, Ванессе и Нику Моррисам, Софи Гилбарт-Денхэм, Клэр Камачо (Гриз), Джульет Хоуланд и Джульет Геддес.

Маме и папе, как всегда, за то, что они во всем меня поддерживают.

Диане Бомонт. Спасибо за прочтение рукописи на поздней стадии и вдохновение на новые идеи, а также за советы и продолжительную дружбу.

Шарлотте Робертсон, самому лучшему агенту.

И наконец, книга «Спустя десять счастливых лет» не стала бы такой без помощи Джейн Вуд из издательства Quercus. Ее умелая редакторская работа бесценна. Спасибо тебе и всей команде Quercus за вашу усердную работу.

Примечания

1

Андре Агасси – американский профессиональный теннисист.

(обратно)

2

«Лондонский глаз» – одно из крупнейших колес обозрения в Европе.

(обратно)

3

Приблизительно 170 см.

(обратно)

4

«Сотбис» – один из старейших в мире аукционных домов.

(обратно)

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg