«Возвращение на родину»

Возвращение на родину (fb2) - Возвращение на родину 19K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Фрэнк Йерби

Фрэнк Йерби ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Поезд медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, протащился по стрелкам и пошел ровнее, набирая ход. Стальные штоки, вылетая из цилиндров, вспыхивали, словно языки пламени; огромные ведущие колеса паровоза слились в сплошные диски от быстрого вращения. Тяжело пыхтя, локомотив выбрасывал из трубы густые клубы белого дыма, дым взлетал вверх, встречный ветер подхватывал его и относил назад, обволакивая вагоны, точно покрывалом.

В вагоне для цветных, прицепленном впереди, сразу же за почтовым, Вилли Джексон открыл окно. Жаркий, густой воздух хлынул в купе, таща с собой пыль и гарь. Вилли вытер платком лицо, и платок тотчас украсился грязно-серыми пятнами.

— Фу, черт, — беззлобно выругался Вилли, глядя на опаленные солнцем поля, проносившиеся мимо. Далеко, на самом горизонте, какой-то человек бросил плуг и принялся махать рукой вслед проходящему поезду.

«Почему это мы все так делаем? — лениво подумал сержант. — Ведь никого в поезде не знает, ни единой души, и все равно машет рукой… Впрочем, ну его…»

Поезд пошел на поворот, паровоз дважды отозвался бархатисто-протяжным, тоскливым воплем. Вилли беспокойно заерзал на скамейке, провожая взглядом блокпосты с шелушащейся побелкой, затерянные в бескрайних просторах иссушенных зноем полей под бледным, желтовато-белым, без единого облачка небом, голубизна которого вылиняла на солнце.

Впереди показалась и побежала навстречу водонапорная башня. Вилли усмехнулся. Он еще мальчишкой играл возле нее. Из башни всегда сочилась тоненькими струйками вода — ее было вполне достаточно, чтобы остудить маленькое, тощее, кожа да кости, жилистое черное тело даже в знойный летний день. Чуть дальше был ручей; свежий и прозрачный, укрытый тенью склоненных ив, он весело журчал среди камней. Вилли тотчас увидел эти ивы, которые закрывали ручей от его взора: одинокая купа деревьев среди широкого раздолья голых бурых полей.

Все чаще стали попадаться дома — через каждые две-три сотни ярдов, а не миль, как раньше.

Паровоз мало-помалу сбавлял ход, устало запыхтев на повороте. Впереди, наискосок, Вилли увидел родной город, весь как на ладони, — несколько десятков зданий вокруг памятника неизвестному солдату Конфедерации, поделенные на две половины единственной мощеной улицей. Зной, точно гигантской рукою, придавил город и размазал его по рыжей земле.

Поезд, скрипнув тормозами, остановился. Вилли Джексон осторожно, перенеся всю тяжесть тела на правую ногу и стараясь не задеть левой платформу, соскочил с подножки. Больше с поезда никто не сошел.

Зной ударил ему в лицо. Солнечные лучи тут же выжали на лбу крупные капли пота, и его темное лицо заблестело. Он стоял на самом солнцепеке, солнце высветлило ряд узеньких орденских лент на его солдатском френче. Одна ленточка была пурпурная с белыми краями; вторая — желтая с тремя тонкими полосками посредине (красной, белой и голубой) и двумя (красной и белой) по краям; третья — красная с тремя белыми полосами. И хотя воротник мундира был расстегнут, да и сам мундир давно выгорел и выцвел, Вилли все еще держался прямо — грудь слегка вперед, живот подтянут.

Чуть припадая на негнущуюся левую ногу, сержант двинулся через улицу к памятнику. Белые горожане, что, как всегда, рассиживались на низких чугунных скамейках вокруг памятника, с любопытством поглядывали на него. А он упорно шагал вперед, до тех пор пока не очутился в тени высокого постамента. Он глянул вверх на статую неизвестного солдата: тот стоял с ранцем за плечами и мушкетом с небольшим трехгранным штыком в руках, готовый драться врукопашную. На цоколе была высечена надпись. Вилли медленно, по складам прочел:

Сколь чист народа порыв мятежный, Столь незапятнан тот, кто пал в бою.

Сержант Вилли Джексон не двигался с места, словно стараясь запомнить каждое слово.

Один из зевак-белых вытащил изо рта щепку и усмехнулся. Потом легонько подтолкнул локтем соседа.

— Ну и про что там говорится, мальчик? — бросил он Джексону.

Сержант глядел мимо него на пыльные немощеные улицы, тянувшиеся по обеим сторонам памятника.

— Я тебя, мальчик, спрашиваю. — Голос белого был неестественно спокоен.

— Вы это мне? — мягко спросил Вилли.

— Черт возьми, ты что, оглох? Ясно, что тебе!

— Вы сказали «мальчик», — возразил сержант. — Я не догадался, что это вы ко мне так обращаетесь.

— А к кому же еще я могу так обращаться, а, черномазый? — нагло заявил белый.

— Не знаю, — ответил Вилли. — Я не вижу вокруг никаких мальчиков.

Двое белых поднялись со скамейки.

— Ты ничего, черномазый, не забыл? — спросил один из них, шагнув к Вилли.

— Да нет, вроде ничего.

— Разве тебя никогда не учили говорить белому «сэр»?

— Верно, когда-то меня этому учили, — сказал Вилли.

— И что же?

— Да ничего, — ответил спокойно Вилли. — Просто ничего. И советую вам держаться от меня подальше, белый человек.

— Ниггер, да ты знаешь ли, где находишься?

— Конечно, знаю, — кивнул сержант. — А еще знаю, что вы способны убить меня. Но мне это все равно. Мне давно уже все равно. Так что держитесь от меня подальше, белый человек. Добром прошу.

Белые остановились в нерешительности. Вилли медленно пошел прямо на них. Вначале они стояли неподвижно, пристально глядя на него, но в последнюю минуту расступились, пропуская его. Он, хромая, пересек улицу и завернул в магазин стандартных цен.

— Зачем это я сюда зашел? — тихо проворчал он. — Мне же тут ничего не надо…

Он помедлил в замешательстве, потом решил: «Куплю-ка несколько открыток и пошлю ребятам в часты». Подойдя к витрине, он не спеша выбрал открытки одну с новым зданием почты и еще две с мемориальным мостом и памятником конфедерату.

— Прямо как настоящий город, — пробормотал он, — ежели эту вот лошадь с глаз долой убрать.

Он заковылял к прилавку, держа в одной руке открытки, а в другой двадцатипятипенсовик. Продавщица шагнула к нему с протянутой рукой, чтобы взять монету. Но тут в магазин вошла белая женщина, и продавщица, пройдя мимо Вилли, спросила ее, приветливо улыбаясь:

— Что вам угодно?

— Послушайте, барышня, — резко сказал Вилли. — Я первый пришел.

Продавщица и женщина обернулись к нему, разинув от удивления рот.

— Мои деньги такого же цвета, как и ее. — Вилли сунул открытки в карман, а затем нарочито небрежно швырнул деньги на прилавок и вышел из магазина.

— Впервые такое вижу! — выдавила из себя белая женщина.

Между тем у памятника уже собралась небольшая кучка людей. Сержант заметил, что в середине ее стояли те двое и о чем-то оживленно рассказывали. Затем они разом умолкли и глянули на него. Он не торопясь прошел, прихрамывая, квартал и свернул за угол.

На другом углу он свернул еще раз, и на следующем тоже. Потом замедлил шаг. Следом никто не шел.

Дома стали попадаться реже. Ни клочка тени кругом; деревьев здесь уже не было, и выжженная солнцем грунтовая дорога была покрыта слоем тончайшей пыли. Вилли продолжал свой путь, пот градом катился по его лицу, воротник промок. Наконец он свернул на вымощенный плитами проезд, ведущий к особняку — старинному дому, расположенному поодаль от дороги, среди сосен. Вилли поднялся на просторную веранду и позвонил.

Дверь ему открыл преклонного возраста негр. Он озадаченно взглянул на сержанта, сощурив от яркого света свои красные, с прожилками старческие глаза.

— Не узнаешь, дядюшка Бен? — спросил сержант.

— Вилли! — воскликнул старик. — Вот полковник-то обрадуется. Сейчас пойду доложу.

И старик торопливо засеменил в глубь дома. Вилли спокойно ждал.

Полковник вышел из кабинета и, протягивая руку, шагнул к сержанту.

— Вилли! Это ты, маленький проказник? Черт возьми! Да ты уж не маленький теперь, верно?

— Да, вырос я, — ответил сержант.

— Вижу! Вижу! Ну-ка пойдем на кухню, потолкуем.

Вилли двинулся следом за тощим, слегка сгорбленным стариком полковником. На кухне Марта, кухарка, взвизгнула от радости:

— Вилли! Боже мой, какой у тебя бравый вид! Садись! Полковник Боб, где вы его сыскали?

— Я свалился с луны, — пошутил Вилли.

— Сообрази ему поесть, Марта, — приказал полковник. — А я пока выведаю у него кое-какие военные новости.

Марта, сверкнув в радостной улыбке белыми зубами, мигом куда-то исчезла.

— Смотри-ка, сколько у тебя наград, Вилли! — воскликнул полковник. — За что ты их получил?

— Вот эта, пурпурная, — орден «Пурпурное сердце», — объяснил Вилли. Его мне дали за мою ногу.

— Тяжелое ранение? — спросил полковник.

— Да, ручной гранатой. Пришлось отрезать. Теперь хожу на протезе.

— Разрази меня гром! А я и не заметил.

— Сейчас хорошие протезы делают. И, прежде чем выписать из госпиталя, учат ходить.

— А другие награды за что?

— Желтая — за Тихоокеанский фронт, а красная — это медаль «За отличную службу».

— Я был уверен, что ты ее заслужишь, — сказал полковник. — Ты всегда был примерным мальчиком, Вилли.

— Благодарю вас, — ответил сержант.

Вернулась Марта, принесла кофе и пирожное.

— Обед будет чуть попозже, — сказала она.

— Так ты, Вилли, уволен по чистой? — спросил полковник.

— Да.

— Отлично. Беру тебя на старое место. Мне как раз не хватает там человека.

— Прошу прощения, полковник Боб. Я здесь не останусь. Я уезжаю на Север.

— Что? Кто ж это тебя надоумил?

— Я не могу здесь остаться, полковник Боб. Я больше не подхожу для этого города.

— Север не место для черных, Вилли. Да эти проклятые янки голодом тебя уморят. А у нас о хорошем парне вроде тебя всегда позаботятся. Тут, когда б ты ни проголодался, смело стучи с черного хода в любой дом, и тебя накормят.

— Это верно, — согласился Вилли. — Накормят. Скажут, это, мол, Вилли, слуга полковника Боба, и угостят шикарным обедом. Потому-то я и должен отсюда уехать.

— Что-то ты непонятно говоришь, Вилли.

— Да нет, полковник Боб, все понятно. Я видел, как гибнут люди. Мои друзья. Я вырос не только телом, но и душой.

— Разве это мешает тебе остаться здесь?

С подносом, уставленным дымящимися паром тарелками, подошла Марта и стала у стола, глядя на Вилли. А он задумчиво смотрел мимо нее в дверной проем на улицу, туда, где большие сосны разбили, расплескали солнечный свет.

— Я слишком многое успел забыть, — медленно начал он. — Я забыл, как стоять и чесать затылок, как расшаркиваться и улыбаться, когда вовсе не хочется этого делать.

— Вилли!.. — воскликнула Марта. — Что ты говоришь? Неужто не понимаешь, что этак говорить нельзя?

Полковник Боб жестом велел ей замолчать.

— Ты, брат, поешь с чужого голоса, — сказал он. — Кто-то подучил тебя.

— Да нет. Никто меня не учил. Просто у меня было достаточно времени для размышлений. Я сам, своим умом дошел до этого. Я воевал и не раз был на волосок от смерти, и теперь я мужчина. Я не могу больше быть мальчиком на побегушках. Ничьим. Даже вашим, полковник.

— Вилли!.. — простонала Марта.

— Я хочу быть мужчиной, человеком! Хозяином самому себе! Не желаю, чтоб мои дети сносили щелчки и подзатыльники, кидались на мостовую за жалкими грошами. Не желаю просить подаяния с черного хода. Хочу ходить парадными дверьми. Хочу сам подавать нуждающимся. А нет — так помру с голоду, но головы не склоню, полковник Боб.

Губы Марты шевелились, но совершенно беззвучно: она лишилась дара речи.

— И ты считаешь, что вправе говорить такие вещи белому человеку, любому белому, даже мне? — спросил полковник Боб спокойно.

— Не знаю. Единственное, что я знаю, — я должен уехать отсюда. Даже сказать «да, сэр» у меня и то язык не поворачивается. Каждый раз меня прямо тошнит. Я должен уехать туда, где не нужно ходить с черного хода. И когда я состарюсь, люди станут говорить мне «мистер Джексон», а не «дядюшка Вилли».

— Ты прав, Вилли! — сказал полковник Боб. — Тебе лучше уехать, и как можно скорее.

Вилли встал и надел свою заморскую фуражку.

— Спасибо, полковник Боб. Вы были чертовски добры ко мне. Теперь, думаю, мне пора идти.

Полковник не ответил. Вместо этого он встал и, распахнув двери, выпустил Вилли на улицу. На крыльце Вилли приостановился.

— Прощайте, полковник Боб, — искренне, с душой сказал он.

Старик взглянул на него, хотел что-то сказать, но передумал и крепко сжал губы.

Вилли повернулся, собираясь спуститься с крыльца, но в этот момент в дверях появился дядюшка Бен, прошмыгнувший через кухню, словно заяц.

— Полковник Боб! — закричал он. — В городе неспокойно. Какой-то человек просит вас к телефону. Говорит, им нужен какой-то цветной солдат. Боже мой!

— А-а-а… — протянул Вилли. — Наверно, это я им нужен.

— Ты останешься здесь, — рявкнул полковник Боб, — и не тронешься с места. Я сейчас вернусь. — И он торопливо скрылся в доме.

Вилли стоял совершенно безучастно и глядел в просвет между деревьями на бледно-голубое небо. Оно было высокое и пустынное. Птицы на ветках безмолвствовали. А вот и полковник Боб вернулся, лицо его побагровело, на скулах проступили желваки.

— Вилли, — сказал он, — ты говорил двоим белым, что убьешь их, если они тебя тронут?

— Не говорил, но имел в виду именно это.

— И у тебя вышла какая-то ссора с белой женщиной?

— Да, полковник Боб.

— Бог ты мой!..

— Он сумасшедший, полковник Боб, — запричитала Марта. — Он рехнулся…

— Тебе лучше не ходить сейчас в город, — сказал полковник. — Оставайся здесь до вечера, а как стемнеет, я тебя отвезу на машине.

Вилли улыбнулся.

— Мне нужно поспеть на поезд. На двухчасовой, дневной. Я должен на нем уехать.

— Тебя же убьют, — разрыдалась Марта. — Наверняка убьют! Надо бежать!

— Мы слишком часто бегали, Марта, — медленно проговорил Вилли. — Мы бегали, прятались, в конце концов нас ловили, и мы падали на колени и умоляли о пощаде. Нет, я не побегу. Я забыл, как это делается. Я не умею бегать. Не умею просить. Я умею только драться, и все, Марта.

— Господи Иисусе, совсем спятил с ума. Полковник Боб, скажите ему, что он сумасшедший!

Полковник Боб бросил на Вилли долгий, задумчивый взгляд.

— Я не могу удирать под покровом ночи, полковник Боб. Не могу ходить украдкой. Я должен шагать открыто. И пусть лучше никто меня не трогает.

Сержант повернулся и спустился с веранды.

— Прощайте, полковник Боб! — крикнул он.

— Сумасшедший!.. — горестно запричитала Марта. — Совсем рассудок потерял!

— Прекрати этот вой! — цыкнул на нее полковник. — Вилли не более сумасшедший, чем я. Скорей всего, это мир сошел с ума. Я не знаю. Думал, что знаю, но оказывается — нет.

Его голубые глаза смотрели вслед уходящему солдату.

«Триста лет оскорбленной гордости, — думал он, — триста лет униженного достоинства. А сейчас он идет открыто, с поднятой головой… Что бы случилось, если б мы им позволили?.. Нет, черт возьми, это невозможно!»

— Безумец! — сквозь слезы повторяла Марта. — Чокнутый!

— Они убьют его, — сказал полковник. — Причем самым подлым, самым гадким способом, какой только придумают. Они не посмотрят, что он без ноги, и на ордена им в высшей степени наплевать. Сумасшедший!.. Вилли, солдат республики, проливший за нее свою кровь, — и вот что его ждет. Сумасшедший… — Полковник внезапно умолк, голубые глаза его широко раскрылись. — Сумасшедший?! — загремел он. — Правильно! Надо убедить их, что он сумасшедший… Господи, только бы мне это удалось! — И он бросился к телефону.

Обогнув веранду, Вилли вышел на дорогу, над которой все так же висело знойное марево, и направился в город.

Когда он добрался до единственной мощеной улицы, жара начала мало-помалу спадать. Он шел очень медленно и, свернув со старого проселка на Ли-авеню, центральную улицу города, двинулся к станции. На улице, он заметил, толпились люди; их было больше чем обычно: весь тротуар запрудили мужчины с холодным взглядом голубых глаз и ленивой походкой. Вилли продолжал шагать спокойно, не обращая на них внимания, абсолютно прямо, не сворачивая ни вправо, ни влево, и каждый раз они расступались перед ним, но за спиной слышался звук их шагов: каждый мужчина, мимо которого он проходил, вливался в шедшую следом толпу белых, и топот их шагов гулко отдавался среди притихших домов.

Он не оглядывался. Он продолжал шагать, прихрамывая, шаркая протезом по тротуару, а за ним непоколебимо и размеренно, не отставая ни на шаг, следовала толпа белых. Улица кончилась. Станция была уже рядом. И тут Вилли молча, одними губами прошептал молитву, обернулся и встретился с ними лицом к лицу. Развернувшись широкой дугой, не ускоряя и не замедляя хода, они надвигались на него в тяжелом зловещем молчании.

Вилли открыл рот, чтобы крикнуть, осыпать их проклятиями и довести до белого каления, но, прежде чем его шершавый, пересохший, неповоротливый язык сумел произнести хоть слово, тишину расколол вой сирены. Толпа разом обернулась: прямо на нее на полной скорости мчался, подняв тучи пыли, защитного цвета грузовик.

Машина врезалась в толпу, взвизгнули тормоза, большие красные кресты на бортах полыхнули пламенем. Два солдата выпрыгнули из нее чуть не на ходу, подхватили Вилли под руки и поволокли к машине. Из кабины выскочил молодой офицер с одной серебряной полоской на фуражке, а за ним — седой старик.

— Этот человек, полковник? — спросил молодой офицер.

Полковник Боб кивнул.

— Хорошо, — сказал офицер. — Мы заберем его с собой. Этот человек контужен на фронте, он не отвечает за свои поступки!

— Но мне нужно ехать, — сказал Вилли. — Мне нужно попасть на поезд. Уехать на Север, где я буду свободен, где я буду человеком. Вы слышите, лейтенант? Мне надо ехать!

Но офицер, не слушая его, нетерпеливо кивнул на санитарную машину.

— Пустите меня! — настаивал Вилли. — Пустите!

Но солдаты уже двинулись к машине, таща за собой легкое тело; одна нога, не сгибаясь, волочилась по земле, тяжелый кованый каблук протеза оставлял на мягком от жары асфальте глубокую борозду.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg