Юстейн Гордер Замок в Пиренеях
> I
>>>
Стейн, это я. Какое же это чудо — вновь с тобой увидеться! И к тому же здесь! Ты ведь и сам был так потрясен, что едва удержался на ногах! Нет-нет, это не «случайная встреча»… здесь замешаны мистические силы. Целых четыре часа мы были предоставлены сами себе. Как это прекрасно! Нильса Петера не очень-то все это обрадовало. Он и слова не произнес, пока мы не оказались в Фёрде[1].
Мы с тобой хотели одного — попасть в долину. И через полчаса вновь оказались возле березовой рощи…
Мы оба не произнесли за всю поездку ни единого слова. Я имею в виду об этом. Обо всем остальном мы говорили, но только не об этом. Как тогда…
Мы не в силах были заговорить о том, что случилось. Нас как будто под корень подкосили… Мы даже не пожелали друг другу спокойной ночи! Помню… в ту последнюю ночь я спала на диване. И помню запах табака, доносившийся из комнаты, где ты курил. Мне казалось, сквозь стену и закрытую дверь я вижу твой склоненный затылок. Ты сидел за письменным столом и курил. На следующий день я уехала из гостиницы, а потом мы больше тридцати лет не видели друг друга. В это невозможно поверить! И вот, будто оборвался долгий сон Спящей красавицы, мы внезапно, словно от звука волшебного будильника, пробуждаемся!.. И оба снова устремляемся туда, совершенно независимо друг от друга. В один и тот же день, Стейн, в новое столетие, в абсолютно новый мир… Привет! Так же как тогда, тридцать с лишним лет назад!
Только не говори, что это случайно! Не говори, что ни воли судьбы, ни провидения не существует!
Самое невероятное, что хозяйка гостиницы — та, что тогда была совсем юной, внезапно вышла на балкон. Для нее тоже прошло тридцать с лишним лет… Наверняка ей показалось, что это дежавю. Помнишь, что она сказала? «Как приятно видеть, что вы по-прежнему вместе!» Вот что она сказала… Жгучей болью, терзаниями веяло от этих слов! Но была в них и своя ирония — ведь мы не виделись с тех самых пор, как одним далеким утром в середине семидесятых годов присматривали за тремя ее маленькими девочками. Мы делали это в благодарность за то, что брали у хозяйки велосипеды и транзистор.
Меня уже зовут… Видишь ли, здесь, на свежем воздухе, на берегу пролива, мы собираемся устроить праздник в честь летних каникул. На гриле уже томится форель, а ко мне идет Нильс Петер со стопкой водки. Он дает мне пару минут, чтобы закончить письмо, а это мне просто необходимо, так как я хочу попросить тебя о чем-то очень-очень важном…
Давай договоримся, что будем стирать имейлы, которые посылаем друг другу, сразу как только прочитаем? Каждое письмо… Повторяю: сразу же, в ту же самую минуту, — так мы сможем избежать даже малейшей возможности, что эти письма смогут распечатать. Наше новое общение видится мне как стремительный поток обмена мыслями двух человеческих душ… Это гораздо больше, чем обычные письма, которые мы словно бы все время писали друг другу. Мы можем позволить себе писать обо всем.
К тому же есть ведь наши супруги и наши дети… Мне неприятно думать о том, что самое сокровенное мы доверим компьютеру.
Неизвестно, когда наша переписка прервется, но однажды мы покинем этот карнавал, снимем маски, сыграв свои роли, и лишь кое-что из бутафории останется после нас, но и это исчезнет вскоре с лица земли…
Мы уйдем… прочь из нашего времени, прочь из того, что мы называем «действительностью».
Годы ли тому виной, но я очень боюсь, что некогда произошедшее с нами может возникнуть снова. Порой кажется, что кто-то следует за мной по пятам, дышит мне в затылок…
Я не забываю «мигалки» в Лейкангере[2] и по-прежнему вздрагиваю, когда сзади появляется полицейская машина. Как-то, несколько лет тому назад, в нашу дверь позвонил полицейский. Кажется, он заметил, как я вздрогнула. Но он всего-навсего хотел узнать адрес по соседству.
Ты, наверное, думаешь, что напрасно я беспокоюсь, ведь у всякого преступления есть свой срок давности…
Но позор не устаревает…
Обещай мне, что будешь стирать все письма… не откажи мне в этой просьбе!..
Это произошло, когда мы уселись наверху возле полуразвалившейся деревянной хижины на сеттере[3], когда ты стал рассказывать… Ты пытался осознать, что сделал за эти тридцать лет, и посвятил меня в глобальный климатический проект, над которым работаешь. А после успел сказать несколько слов об одном сне, что приснился тебе накануне нашей встречи на балконе. «Космический сон», — так ты его назвал… Но больше ничего сказать не удалось, на лугу вдруг появилось стада телок, и нам пришлось спуститься с вершины вниз — на самое дно долины. Об этом сне ты больше ничего не говорил.
Тебе снятся космические сны… вот тебе и карты в руки… Тебе нагадали это на картах, когда раскладывали пасьянс… Помнишь, мы пытались хоть немного поспать. Но были, само собой, слишком возбуждены. И вместо сна шептались, лежа с закрытыми глазами. Шептались о звездах, галактиках и прочих высоких материях… О таком великом и далеком, о том, что возвышается над нами…
Трогательно думать об этом сегодня. Это было еще до того, как я чему-то поверила. Но это было так.
Меня снова зовут. Последний комментарий, прежде чем отослать письмо. То горное озеро называлось Эльдреваттнет[4]. Подходящее название для горных вод, что текут далеко-далеко от людей и животных. Было ли что-то еще древнее — там, наверху, меж голой скалой и округлой горной вершиной?
Когда мы как-то раз поехали туда с Нильсом Петером, я лишь сидела, неотрывно заглядывая в карту. Я не бывала там с тех самых времен и не в силах была смотреть вверх и даже находиться возле озера. Через несколько минут мы миновали еще одно место, то самое — на повороте у обрыва… Оставалась только самая болезненная, самая уязвимая точка…
Я не отрывала глаз от карты, пока мы поднимались из долины. Так я запомнила названия многих мест, которые зачитывала вслух Нильсу Петеру. Что-то же надо было делать! Я боялась, что не выдержу и ненароком поведаю ему абсолютно всё!
Потом мы добрались до новых туннелей. Я непременно хотела проехать по туннелю, а не мимо, и спуститься вниз по старой тропе вдоль реки. Я даже привела кое-какие доводы — мол, уже поздно и времени у нас мало.
Итак, Эльдреваттнет, «древние воды».
Женщина-Брусничница была еще древнее. Во всяком случае так нам тогда показалось. «Пожилая женщина», — сказали мы. Пожилая женщина с шалью брусничного цвета на плечах. Нам необходимо было убедить себя в том, что мы видели ту же самую женщину, что и тогда. Она появилась, когда мы разговаривали друг с другом.
А правда заключалась в том, что ей было столько же лет, сколько мне сегодня. Так сказать, «женщина средних лет».
Ты вышел тогда на веранду, а я словно бы встретила в дверях саму себя. С тех пор как мы виделись в последний раз, прошло больше тридцати лет. Но и это не все. Мне казалось, будто я отчетливо вижу саму себя, извне, со стороны, под твоим углом зрения, твоим взглядом… Одно мгновение — и это уже я была женщиной с брусничной шалью на плечах. Такое вот тревожное предчувствие.
Меня снова зовут, уже в третий раз, так что я отправляю письмо и тут же его стираю.
Теплые слова от Сольрун.
Я едва удержалась, чтобы не написать: «Твоя Сольрун», ведь у нас никакого разрыва не было. Я взяла кое-что из моих вещей и в тот же день ушла. Но не вернулась. Только через год я написала из Бергена и попросила тебя собрать и отослать то немногое, что после меня осталось. И даже тогда не считала это разрывом. Просто так было практичнее, ведь я так долго пребывала по другую сторону гор. Прошло несколько лет, прежде чем я встретила Нильса Петера. И, стало быть, прошло десять лет, прежде чем ты и Берит нашли друг друга.
Ты был терпелив, да, терпелив! Ты не хотел признавать все это безнадежным! Даже мне порой казалось, что у меня два мужа.
Я никогда не забуду того, что случилось на горном перевале. Порой мне кажется, что и часа не проходит без мысли об этом…
Но потом кое-что изменилось, и это, собственно говоря, было удивительно и сулило нечто новое. Нынче я понимаю, что это дар.
Подумать только, мы сумели принять этот дар вместе! Но при этом насмерть перепугались! Сначала упал ты, пришлось тебя защищать. Потом ты внезапно поднялся и постарался убежать от этого…
Через несколько дней каждый из нас увидел свой путь. Мы утратили способность смотреть друг другу в глаза.
Мы оба, Стейн! В это невозможно было поверить!
>>>
Сольрун, Сольрун! Ты была прекрасна! Ты была великолепна, когда стояла на веранде в алом платье спиной к фьорду и роще, у белого парапета!
Я узнал тебя сразу, конечно же узнал! Или мне привиделось? Нет, это была ты, но словно появившаяся из совсем другой эпохи!
Поверь мне на слово: у меня не было никаких ассоциаций с Женщиной в алом, вернее, брусничного цвета платье, с Женщиной-Брусничницей!
Подумать только, ты пишешь мне! Я жил эти недели с надеждой, что ты это сделаешь! Ведь предложение обмениваться друг с другом имейлами исходило от меня! Но в самом конце — именно ты сказала, что при случае не против связаться со мной. И тем самым отобрала инициативу у меня.
Просто ошеломляющее ощущение от того, что нам суждено было снова встретиться в том же самом месте, что и в прошлый раз! Казалось, мы выполняли древний как мир договор воссоединиться именно там и именно тогда. Но ведь никакого договора не было! Была лишь невероятная случайная встреча!
Я вышел из ресторана с чашкой кофе в руках: в растерянности расплескав немного кофе, я обжег запястье. Ты права, написав, что это случилось оттого, что я еле-еле удержался на ногах; мне надо было спасать чашку, не дать ей упасть на пол.
Я поздоровался с твоим мужем, который внезапно заторопился — что-то забрать в автомобиле. Мы — ты и я — успели обменяться незначительными словами… и тут вышла хозяйка гостиницы, вероятно, она видела, как я проходил мимо стойки; по сути, она знала меня уже целых тридцать лет, с тех пор как гостиницей управляла еще ее матушка.
И вот мы стоим tête-à-tête[5], а хозяйка явно приняла нас за супружескую пару, которая когда-то, в незапамятные времена влюбленности, совершила путешествие к фьорду… Пару, что целую жизнь прожила вместе… Я попытался представить себе, увидеть все это… ведь мы оба, в приступе острой ностальгии, оказались среди декораций нашего юношеского приключения. Мы, само собой, не могли после завтрака не выйти на веранду; как люди, подвластные веяниям времени, мы оба бросили курить, так что только курева не хватало… Но посмотреть на пунцовый бук, на фьорд и горы было необходимо. Ведь в те времена мы этого не избегали…
В гостинице были новая стойка регистрации и новое кафе. Но деревья, фьорд и горы оставались прежними. Мебель в комнате с камином, картины на стенах, и даже бильярдный стол стоял точь-в-точь как раньше, и старое пианино вряд ли кто-нибудь настраивал. Ты играла на нем пьесы Дебюсси и ноктюрны Шопена. Никогда не забуду, как постояльцы гостиницы собирались вокруг пианино и щедро одаривали тебя аплодисментами.
Тридцать лет миновало, но время словно остановилось…
Теперь я стараюсь забыть то единственное, что действительно изменилось. Новыми были туннели! Мы въехали туда на лодке и на лодке оттуда выплыли. Другого выхода из туннеля не было.
Помнишь, как успокоило нас известие о том, что пришел последний паром? Так что поездка в поселок оказалась возможной, в нашем распоряжении были остаток вечера, ночь и следующее утро! Пока в полдень не выйдет из фьорда в море паром с новыми пассажирами. «Беспощадное время!» — говорили мы. Будь это сегодня, мы, пожалуй, весь вечер сидели бы на веранде и разглядывали выезжающие из туннеля автомобили. Все ли они покатят дальше, на запад, или один из них свернет у музея и подъедет к гостинице, чтобы забрать нас… чтобы забрать нас на хранение…
Вообще-то я забыл, как мы присматривали за дочками хозяйки, я помню не все, что было.
Я согласен удалять письма сразу же по прочтении — хотя бы потому, что на диске слишком много всего скапливается. Время от времени полезно освобождаться от мыслей и ассоциаций. В наши дни слишком много слов хранится в Интернете, в электронной памяти, на дисках. Итак, я стер посланное тобой письмо и сел поудобнее, чтобы ответить. Впрочем, у этого решения есть свои недостатки — я лишился возможности перечитывать твои письма. Придется вспоминать.
Ты намекаешь на то, что за нашей поразительной встречей на балконе стоят некие сверхъестественные силы. Когда речь идет о подобных вопросах, я надеюсь на твою особую чуткость — я собираюсь высказаться так же откровенно, как в тот раз. Для меня такого рода встречи — случайные происшествия, за которыми не скрывается ни чей-либо умысел, ни воля провидения. Это всего лишь случайность, тут нет ничего знаменательного. Вспомни все те дни, когда мы ничего подобного не переживаем.
Я понимаю, что лью воду на мельницу твоей склонности к сверхъестественному, и все-таки кое-что тебе доверю. Когда я вышел из автобуса, на котором приехал по туннелю, и оказался на округлой вершине Бергсховден, фьорд был весь в тумане, я ничего под собой не видел. Вершины-то я еще различал, а вот фьорд и долины были будто стерты с лица земли. Правда, был еще туннель, и, выйдя из него, я очутился под завесой туч.
Я подумал вдруг: «А она здесь? Она тоже явится?»
И ты явилась; наутро ты стояла на балконе, в почти девичьем платье, когда я, неловко балансируя, вышел из ресторана с полной до краев чашкой кофе.
Ощущение было такое, будто это я создал тебя, будто это я сочинил тебя, снова поселив в старинной деревянной гостинице[6]. Как будто бы ты воплотилась там, на веранде, из моих воспоминаний, из моих горестных утрат.
Но вряд ли стоит удивляться, что ты завладела моими мыслями тогда, когда я снова вернулся в края, которые мы называли когда-то любовным захолустьем. Хотя мы и появились одновременно, это, конечно же, было чистым совпадением.
Я завтракал и, попивая апельсиновый сок и разбивая яйцо, думал о тебе. Я был целиком захвачен мыслями о тебе. Так что, взяв с собой чашку кофе, я вышел на веранду. И вдруг…. там стоишь ты!
Мне было жаль твоего мужа. Я очень сочувствовал ему, когда мы через час у него на глазах удрали вдвоем в горы.
Сам этот наш уход и то, как мы начали болтать друг с другом, казалось забавной имитацией того, что происходило в прошлый раз, когда мы были здесь — совсем юные. Долина была та же, и я сказал тебе: «Ты выглядишь такой молодой!»
Однако я не верю в судьбу, Сольрун! Я в самом деле в это не верю!
Ты упоминаешь Женщину-Брусничницу и невольно касаешься того необычайного, что я пережил. Ведь я не забыл ее, да и вообще ее не отрицаю. Но подожди чуть-чуть! Кое-чему я оказался свидетелем по пути домой.
Когда вы уехали, я остался, так как назавтра открывался новый Центр по изучению климата. Я рассказывал тебе, что должен в связи с этим произнести на ланче небольшую речь. В пятницу утром я срочно выехал из Балестранна во Флом, через несколько часов отправился поездом в Мюрдаль, а оттуда по Бергенской железной дороге в Осло.
Как раз перед тем как прибыть в Мюрдаль, поезд остановился у могучего водопада, который называется Кьосфоссен. Туристы высыпали из вагонов. Всем хотелось сфотографировать водопад или хотя бы бросить взгляд на его белый как мел поток. Пока мы стояли на перроне, на склоне, справа от водопада, вдруг появилась хюльдер[7]. Эта обольстительница явилась в один миг, словно ниоткуда. И так же внезапно, буквально в мгновение ока, исчезла. Какая-то доля секунды — и она появилась в пятидесяти метрах оттуда! И так повторилось несколько раз! Что ты скажешь! Этот народец, обитающий в горах и на холмах, кажется, не подчиняется законам природы?
Но на стоит делать слишком поспешных выводов. Не было ли это обманом зрения или видением? Там находилось несколько сотен человек, видевших то же самое, что и я. Но оказались ли мы свидетелями чего-то сверхъестественного — духа природы, привидения? Нет, нет! Все просто подстроено для туристов, и единственное, чего я не смог выяснить, — сколько платят этой девочке… Не упустил ли я чего-нибудь? Да, она с быстротой молнии перепрыгивала с одного места на другое. Но это был трюк, обман! Сколько таких обольстительниц было у водопада, даже не знаю. Наверное, две или три.
Я пришел к выводу, что, возможно, это было нечто, о чем мы в тот раз не подумали, но что не поздно еще обсудить сейчас. Ведь и Брусничница наверняка появилась не просто так. Она играла какую-то роль, хотела разыграть нас, и я не уверен, что мы были ее единственными жертвами. Повсюду имеются такие местные оригиналы…
Все ли я вспомнил? Ну да… Ведь она явилась словно из ниоткуда, из ничего. А потом, сыграв свою роль, словно сквозь землю провалилась! Именно так и было! Возможно, эта шутница спрыгнула в старую охотничью яму или спряталась за кучей мусора, откуда нам знать? Мы ведь с тобой тогда не задумались об этом толком, а сломя голову понеслись из долины вверх, словно сам леший гнался за нами по пятам.
Иногда мы говорим: «Поверю, если сам увижу!» Но не так уж обязательно вообще во что-то верить. Надо протереть как следует глаза, прежде чем произнести приговор. Мы должны спросить себя, как нас сумели обвести вокруг пальца. В тот раз мы этого не сделали. Мы были насмерть перепуганы!
Только не думай, что я пытаюсь от всего этого отгородиться. Я был рад снова тебя увидеть. Я часто брожу и улыбаюсь. Ты наверняка меня понимаешь. Подобные моменты захватывают целиком и накладывают свой отпечаток… Кроме того, они могут стать толчком к будущим событиям.
Из всех мест на земле это единственное, где нам суждено было вновь соединиться. Мы вновь поднялись на высокогорный сеттер! Кто бы мог подумать, что это когда-нибудь повторится?
Четырехчасовая прогулка длится недолго, если тебя обычно кто-то сопровождает в этих походах, скажем, раз или два в год… Но поскольку после нашей последней встречи прошли десятилетия, четыре часа казались бесконечными. Между ними — той первой встречей и ошеломляющей второй — огромная разница.
>>>
Все в порядке, Стейн! Так приятно тебя услышать! Хотя я ведь только и размышляю о том, почему мы с тобой расстались! Причина в том, что мы и тогда, и теперь слишком по-разному истолковываем пережитые нами события. Еще одна причина — ты слишком снисходителен к моим толкованиям…
И все же очень приятно тебя услышать! Мне так тебя не хватает! Дай мне немного времени, и я, когда буду в хорошем настроении, отвечу тебе.
>>>
Я думаю, ты преувеличиваешь, говоря о моей снисходительности, но я уже не помню точно, что говорил и писал в прошлый раз. Разве я не писал, что брожу по дому и тихонько смеюсь от радости, что мы снова встретились?
Вообще-то я еще очень многое должен тебе рассказать. Мы выплыли из фьорда с тем же названием, что и его рукав. Сперва причалили у Хеллы, где оставили на время взятую напрокат старую машину… Но прежде чем повернуть и зайти в гавань Балестранн, пересекли Согне-фьорд по направлению к Вангснесу. Я ходил взад-вперед у гостиницы в ожидании парохода до Бергена. Он пришел, задержавшись на полчаса, и когда я поднялся на борт, то обнаружил, что называется он «Солуннир».
Я вздрогнул. Естественно, я подумал о тебе. С тех пор как два дня назад мы помахали друг другу на прощание со старой пристани, я не мог думать ни о ком, кроме тебя. Но тут меня захватили мысли о том лете, когда мы были на островах в Солунне[8] и навестили твою бабушку. Кажется, ее звали Ранни? Ранни Йённевог?
Меня не просто захватили эти мысли, я бы назвал это состоянием аффекта… На меня вдруг нахлынула волна воспоминаний. Ожившие картины и впечатления той поры, когда мы были здесь, в устье фьорда… Парочка двадцатилетних. Будто эпизоды из фильма, который я не припоминаю, чтобы снимал. Этот фильм не был немым — казалось, я слышу твой голос, твой смех, твой разговор со мной. Я слышал слабый шелест ветра, крики птиц и словно бы вдыхал запах твоих длинных темных волос. То был запах моря и морских водорослей. Это не было причудой ума, это обрушилось, словно гейзер, нахлынуло как вспышка, как яркий кадр из прошлого, некогда принадлежавшего нам.
Сначала я встречаю тебя в старинной деревянной гостинице через тридцать с лишним лет после того, как мы были здесь в последний раз. Потом уплываю отсюда на корабле, названном по имени маленького озерного поселка Солунн, откуда родом твоя мать! Разве ты не говорила в тот раз, что тебя именно поэтому назвали Сольрун? Вообще-то мы чаще говорили о Ютре-Сола — так назывался самый крайний остров, где жила твоя бабушка. Но Сольрун и Солуннир… Было от чего вздрогнуть!
И все-таки не надо впадать в искушение и делать поспешные выводы из этих случайных совпадений. Название корабля просто заимствовано у одной из местных береговых общин. Я успокоился, но еще долго стоял на палубе и улыбался.
А что думаешь ты?
>>>
Я уже не в Солунне. Сижу в старом доме и смотрю на скалы и шхеры. Единственное, что слегка загораживает вид, — это пара мужских ног. Нильс Петер стоит снаружи на металлической стремянке и красит оконные рамы на втором этаже.
Когда ты и я спустились в ту среду с высокогорного пастбища, оказалось, что планы у мужа немного изменились, он хотел как можно скорее уехать домой, в Берген, до выпуска вечерних новостей.
Мы проехали долину Бёйадаль и туннель у ледника; было около трех часов, когда мы выехали из туннеля и увидели, что туман рассеялся — пока мы двигались вдоль вод уезда Иёльстер, сквозь облака пробилось солнце. Это событие было единственным, что прокомментировал Нильс Петер прежде, чем мы миновали Фёрде. «Проясняется!» — сказал он. Это случилось, когда мы проезжали Скей. Я попыталась его разговорить, но большего выжать не удалось, тут мне пришло в голову, что единственная реплика, которую он подал, относилась вовсе не к погоде, а, пожалуй, была отражением его настроения. Когда мы отъехали к югу от Фёрде, он, повернувшись ко мне, сказал: «Слишком много спусков и подъемов за один день, давай переночуем в доме твоей матери». Мы называем его летним домом. Поначалу Нильс Петер хотел ехать прямо к нам домой, у него были кое-какие планы на завтрашний день, и это его предложение означало шаг к примирению. Отчасти из-за того, что он был так упрям и строптив, когда я настаивала на том, что отправлюсь с тобой на прогулку… через тридцать с лишним лет, Стейн! А еще из-за того, что потом он так долго молчал в автомобиле. Так мы и сделали. Мы переправились через фьорд из залива Рюсидаль в долину Рутледаль, а оттуда к островам в Солунне. И пока ты открывал свой новый Климатический центр, мы провели изумительный день в устье фьорда! Все ясно… я посылала тебе свои мысли… Вернее, воспоминания и картины тех мгновений, которые мы вместе в тот раз пережили. Я продолжала это делать и в последующие дни: то были яркие воспоминания, некоторые из них, стало быть, дошли до тебя, словно кадры фильмов, которые ты никогда не снимал.
До вечера четверга мы оставались в Бергене, а утром в пятницу я отправилась на набережную Страннкайен, чтобы увидеть, как отчаливает паром «Солуннир». Он отходит из Бергена в восемь часов утра. Я знала, что ты должен покинуть Балестранн до полудня; ты ведь рассказывал… А так как я с раннего утра была на ногах, я совершила утреннюю прогулку от Скансена[9] через Фискеторьет к Страннкайен, чтобы пожелать тебе счастливого пути, Стейн, чтобы проститься снова. Вряд ли это было разумно, но я поняла, что очень этого хочу. Мне показалось забавным, что ты поплывешь на «Солуннире», и я подумала, что ты, наверное, вспоминаешь меня и наши летние приключения в здешних краях.
Паром назван не в мою честь, ты прав, он получил свое название от островной общины близ устья Согне-фьорда, где я провела почти целый день и где сейчас пишу, глядя на море.
«Солуннир», строго говоря, древненорвежская форма множественного числа от «Солунн» (Solund), так здесь называются сотни островов. Sol означает — растение, a -und — «снабженный», «обеспеченный». На островах в Солунне множество растений. Довольно точное описание здешнего ландшафта.
Ты наверняка помнишь, как мы бегали и играли в прятки среди причудливых каменных отростков и горных пород. И, конечно, не забыл, как часами бродили, собирая камни… Ты мрамор, я какие-то красные плитки. Они по-прежнему здесь, и твои, и мои. Я украшаю ими клумбы.
Бабушку мою, конечно же, зовут Ранни, ты не мог этого забыть, вы оба так понравились друг другу! Помню, как ты сказал однажды, что бабушка — самый добрый и самый прекрасный человек из всех, кого ты знал. И она все время ходила по садику и напевала себе под нос: «Ах, Стейн!» Было что-то особенное в этом: «Ах, Стейн!» Такого видного парня бабушка еще не встречала.
Мама тоже выросла в здешних краях, ты ведь знаешь… сейчас здесь самое западное поселение в Норвегии. Ее девичья фамилия была Йённевог, ты и это помнишь…
Мы уже снова дома, все четверо, впереди учеба, через несколько дней будни вступят в свои права! Моя дочь Ингрид стала студенткой. Здесь, в устье фьорда, царит полное безветрие. Вчера — единственный раз — мы сидели в садике и готовили ужин на гриле.
Стейн, мир вовсе не мозаика, не сплетение случайностей! Все в нем взаимосвязано!
>>>
Как приятно, что ты отвечаешь! К счастью, понадобилось совсем немного времени, чтобы у тебя изменилось настроение.
Подумать только, ты сейчас там! В таком случае и я тоже, ведь мы посылаем друг другу электронные письма. Кажется, я впервые понял, что два человека могут быть близки, даже если расстояние между ними огромно. С этой точки зрения я согласен, что все в мире взаимосвязано. Как трогательно, что ты спустилась вниз на Страннкайен, чтобы послать мне с паромом привет. Я вижу, как ты бежишь из Скансена вниз по ступенькам, и это зрелище вызывает в памяти один испанский фильм. Могу засвидетельствовать, что если не тогда, то сейчас твой привет до меня дошел.
Как-то по пути в горы через долину Мундаль ты сказал, что отвергаешь все так называемые сверхъестественные феномены, и уточнил, что не веришь ни в телепатию, ни в ясновидение, ни в чтение мыслей. В ответ я привела тебе несколько убедительных примеров таких происшествий. С твоей стороны речь, пожалуй, идет о том, что ты не используешь присущее тебе чутье и порой принимаешь в штыки свои собственные мысли и озарения.
Стейн, в этом ты не одинок. Наше время — это время духовной слепоты и нищеты.
Сама я иной раз, по наивности, тоже готова счесть простой случайностью то, что нам суждено было оказаться вместе на веранде гостиницы. А ведь наверняка эта сцена была отрежиссирована. Только не спрашивай — кто и как это сделал, я и вправду не знаю. Но одно дело не знать и совсем другое — закрывать на это глаза. Царь Эдип не ведал, какие нити судьбы переплелись вокруг него, а когда это открылось ему, почувствовал себя опозоренным за то, что все время был слеп.
>>>
У нас с тобой получается что-то похожее на игру в пинг-понг: давай обменяемся письмами после полудня? Я вернусь к Солунну, в тот летний день. Ладно?
>>>
Хорошо, только пара слов. У меня пока каникулы, а в нашем доме существует неписаное правило в выходной день делать все «по своему желанию». Единственное ограничение — общая трапеза, не считая завтрака: каждый завтракает сам в зависимости от того, когда встает. Недавно закончился ланч, теперь до обеда вечером[10] у меня нет никаких обязательств. Если не будет ветра, сегодня мы снова будем готовить на гриле.
А что у тебя? Я напишу тебе в полдень.
>>>
Я сижу в скучной университетской конторе в Блиндерне[11] и останусь здесь до встречи с Берит в семь часов вечера. Мы поедем в Бэрум[12] — навестить ее старого отца, он интеллектуал и человек высокой нравственности. Если поторопимся, то проведем с ним несколько часов.
>>>
Не забывай, что я целых пять лет, когда была студенткой, прожила в Блиндерне! Эти годы, Стейн… сплошной праздник… Иногда я мечтаю снова туда вернуться.
То, что тебе предстояло стать профессором в Осло, — ты на этот счет не обманывался. Ты ведь стремился к научной работе?
>>>
Когда ты уехала, у меня появилось слишком много свободного времени, я занял его докторской диссертацией, а потом научно-исследовательской работой. Но давай не будем пока говорить о «тех днях». Мне любопытно узнать: кто ты сейчас!
>>>
Я стала преподавателем и не раскаиваюсь в этом. Я восприняла это как привилегию — каждый день общаться с молодежью и с коллегами по профессии, которой я увлечена. Поверь мне, это не просто клише: «Учат до тех пор, пока есть ученики». В каждом классе, где я преподавала, всегда находился светловолосый кудрявый паренек, пробуждавший воспоминания о тебе и о нас обоих… А один был и впрямь похож на тебя; даже голос у него был твой.
Но сейчас слово предоставляется тебе. A-то я ненароком опять напишу о том, что вовсе не считаю случайной встречей то, что мы оказались вместе на той веранде…
>>>
Да, мы с тобой там оказались. Но такие слова, как «встреча» или даже «случайная встреча», подразумевают нечто правдоподобное, ожидаемое. Я однажды подсчитал, что вероятность того, что при игре в кости выпадет двенадцать шестерок подряд — не больше одного случая из двух миллиардов. Это, безусловно, не означает, что такого никогда не случится. Кто-то, исключительно по воле случая, может выбросить двенадцать шестерок подряд, но это простая случайность — ведь на земле обитает несколько миллиардов человек и повсюду играют в кости. Это ловушка, выпадет — не выпадет, чет — нечет, случайность в астрономических масштабах, этакая «бомба случайности». В таких ситуациях остается только истерически засмеяться, потому что можно бросать игральные кости тысячу лет подряд, чтобы получить шанс выбросить серию из двенадцати шестерок, а можно — в течение нескольких секунд. Разве не абсурдно думать иначе?
Во всяком случае столкнуться с тобой на балконе — это была настоящая бомба. Невероятно! Я готов назвать эту встречу счастливой. Но сверхъестественной она не была.
>>>
Ты в этом уверен?
>>>
Почти абсолютно! Таковы мои чувства… К тому же я убежден, что не существует никакой судьбы, никакой воли или психической силы, которая в состоянии воздействовать на исход, к примеру, игры в кости. Можно халтурить и жульничать, можно, конечно, ошибаться, делать неправильные выводы, но реальные события фактически не подчиняются ни судьбе, ни божественному промыслу, ни так называемому «психокинезу».
Ты когда-нибудь слышала о человеке, который выиграл в рулетку несметное богатство благодаря тому, что мог силой мысли управлять шариком или точно предсказывать, в каком секторе он окажется? Ведь если обладать способностью что-либо предвидеть, то в одну секунду можно обеспечить себя миллионным состоянием. Но людей, обладающих подобными способностями, не существует! Их нет! Поэтому, вероятно, на зданиях казино и нет объявлений, где предупреждали бы, что ясновидящим туда доступа нет.
Когда речь идет об азартных играх или банальных жизненных ситуациях, в их банальности нам следует учитывать самые разные обстоятельства. Ошеломляющая случайная встреча становится со временем воспоминанием, частью нашей душевной биографии и очередным анекдотом о невероятных событиях. И неопытный взгляд охотно это принимает, полагая, что мир вокруг пронизан некими «силами», которые то и дело вмешиваются в нашу жизнь.
Таков, по моему мнению, этот механизм. Сама ситуация выигрыша в азартной игре и то, что победителем становится далеко не каждый, наводит на мысль о дарвиновском естественном отборе. Разница только в том, что в нашем случае имеет место выбор не естественный, а искусственный. Таким образом, к сожалению, легко возникают искусственные представления.
Осознанно или нет мы соединяем обстоятельства, не имеющие между собой ничего общего. Это, как мне кажется, свойство, присущее человеку. В отличие от животного, мы часто ищем скрытые за этими обстоятельствами причины — судьбу, рок или предначертание даже там, где найти ничего подобного невозможно.
Итак, я полагаю, что в тот летний день мы встретились друг с другом абсолютно случайно. Вероятность того, что это случится, была ничтожной — никто из нас с тех пор ни разу в тех местах не был, но если вероятность события ничтожна, это вовсе не значит, что оно не может произойти.
Если мы решим свести воедино все самые удивительные примеры случайных выигрышей в какой-нибудь толстой книге, нам придется освободить место для многих тысяч миллиардов томов, поскольку надо будет учитывать и все, без исключения, проигрыши в игре. Но для такого количества книг на Земле просто не найдется деревьев!
И кстати, еще один момент, о проигрыше, я хочу тебя спросить: читала ли ты когда-нибудь интервью с тем, кто никогда не выигрывал в лотерею?
>>>
Стейн, ты совершенно не изменился!
И это прекрасно. В твоих суждениях есть что-то свежее и мальчишеское.
А возможно, ты просто слеп. Возможно, твои взгляды мелочны и ограниченны.
Помнишь ли ты картину Магритта[13], где изображена каменная глыба, парящая в вольном полете над ландшафтом? С маленьким замком на вершине? Эту картину забыть невозможно.
Но если бы ты оказался свидетелем чего-то похожего, ты наверняка постарался бы это опровергнуть. Сказал бы, что это тебе померещилось. Что глыба пустая или наполнена гелием. Или держится наверху благодаря хитроумному приспособлению, сплетению невидимых бечевок.
Моя душа гораздо проще. Я, пожалуй, лишь простерла бы руки к скалистой глыбе и спела «аллилуйю».
В своем первом письме ты пишешь: «Иногда мы говорим: поверю, если сам увижу! Но не так уж обязательно вообще во что-то верить…»
Должна признаться, что это высказывание заставляет меня задуматься. Для меня оно звучит вовсе не эмпирически, это какая-то казуистика в духе Средних веков.
Если чувства поведали нам нечто, не соответствующее Аристотелю, это были ошибочные чувства. Когда наблюдения за движениями небесных светил не совпали с геоцентрической картиной мира, придумали такой фокус-покус, который нарекли «эпициклом»[14], чтобы объяснить фактически видимое. Служители церкви и инквизиции практиковали к тому же самоцензуру и отказывались смотреть на небесные тела в телескоп Галилея, как и верить его открытиям. Они утверждали, что это иллюзия или наваждение. Но тебе и без меня это известно.
Ты думал следующее: мы оба видели нечто подобное этой каменной глыбе, вольно парящей над мхом и вереском. Чудо! Верно? Чудо над этим миром! Позволь только добавить: мы видели одно и то же, в этом мы были абсолютно едины.
Именно так. Но возвращаясь к нашей встрече: мы можем оставить в стороне все неизбежное и необъяснимое…
>>>
Так что ты об этом думаешь?
>>>
Возможно, наша «случайная встреча» обязана столь банальному явлению, как телепатия. Хотя это ничего для тебя не значит — ни за, ни против, поскольку ты уже решил, что не веришь в передачу мыслей на расстоянии.
Ты веришь в силу тяжести. А сможешь объяснить что это такое?
Быть может, ты дашь мне шанс посмотреть в телескоп Галилея?
>>>
Что такое сила тяжести, я объяснить не могу. Она существует — и всё. Само собой, я одолжу тебе свой глаз, чтобы посмотреть в телескоп. Если бы у тебя была целая дюжина телескопов, я смотрел бы во все разом. Для начала заглянем хотя бы в один!
>>>
Для нас с Нильсом Петером это была непростая поездка, и я точно помню: это я предложила заехать на один день во Фьёре, чтобы посетить книжную лавку и Музей ледников.
Собственно, мы возвращались из Эстланна[15] в Берген, и тут я подумала: прошло уже столько лет, почему бы не прогуляться там снова, даже если это наверняка причинит мне боль. Это было как внезапное озарение. Честное слово. Совершенно неожиданно оно возникло во мне.
Что касается тебя, то у тебя планов было куда больше, так что отправителем наверняка был ты, а получателем — я. Это не стоило бы внимания, если бы ты впервые с тех пор, как мы жили вдвоем в этой старой деревянной гостинице, не послал мне мысленно идею снова побывать здесь. Загвоздка только в том, что не знаешь, что нужно делать, дабы послать мысль, и что — чтобы ее принять. Ты ведь ничего не ощущаешь у себя в голове, когда думаешь… Ты можешь думать о чем-то трагическом, горьком или печальном, но при этом не чувствуешь, как в голове твоей потрескивает, звенит или поскрипывает. Ведь мысли чаще всего не имеют ничего общего с телом и с физическими процессами в нем.
Итак, самое простое объяснение того, что нам суждено было появиться в одно и то же время в этих краях, некогда бывших прекраснейшим и горчайшим местом нашей жизни, с моей точки зрения — телепатия. Твои объяснения или попытки оправдания более сложны и напоминают мне утомительные статистические выкладки. Исходя из расчета математической вероятности наше повторное свидание на старой веранде было таким-то… Словно каждый из нас стоял на своем берегу фьорда и посылал другому ружейную пулю, которые, столкнувшись посреди фьорда, пошли, как два физических тела, ко дну. Возможно, именно это было сверхъестественным! Во всяком случае куда легче понять, что две некогда близкие души способны сообщаться между собой по глубоко значимым для обоих вопросам. Ты послал мне сигнал, что тебе снова необходимо попасть сюда, я этот сигнал приняла и тоже приехала!
Стало быть, телепатия! Это хорошо известное явление я предлагаю как здравое, вполне вероятное объяснение того, что ты с презрением отвергаешь как «невероятную случайную встречу» и что многие люди экспериментально исследовали во многих университетах мира. Среди пионеров — супружеская пара Рине из университета Дьюка в Северной Каролине, которая занималась этим уже в тридцатые годы ХIX века. Если хочешь, я пришлю тебе несколько ссылок, в моем распоряжении целая библиография.
Разве это не похоже на то, что показала нам квантовая механика? Что всё в мире, во Вселенной, включая самую крошечную элементарную частицу, взаимосвязано?
В последнее время благодаря коллегам я много читала по квантовой физике. Здесь, в школе, у нас целый год проходил довольно любопытный семинар. Здешний клуб мы называем «In vino veritas»[16], и эти слова, возможно, наводят на мысль о богеме, но, проведя несколько вечеров с физиками и естествоиспытателями, я убедилась в том, что современная физика не сделала мир менее таинственным, чем это было в эпоху Платона. Стейн, пожалуйста, поправь меня, ты ведь знаешь это лучше, чем я.
Если две частицы, например два фотона, рождаются вместе и затем с огромной скоростью разлетаются, то они продолжают вести себя как единое целое.
Они летят каждая в своем направлении, расстояние между ними измеряется световыми годами, и тем не менее они остаются связанными. Каждая из частиц обладает информацией о свойствах другой, и на каждую из «частиц-близнецов» распространяется то, что совершается с другой. Само собой разумеется, речь идет не о коммуникации, а о взаимосвязи или о так называемом «нелокальном взаимодействии». На уровне квантовой механики мир не локален. Это удивительно и, возможно, так же непонятно, как сила тяжести, и Эйнштейн оспаривал это свойство, считая его абсурдным; однако после Эйнштейна оно было подтверждено экспериментально.
Мы говорим сейчас не о телепатии, а о телефизике. Духовный контакт на огромных расстояниях, по-моему, гораздо важнее, чем квантовая механика. Откровенно говоря, это мы представляем на Земле разум. Взгляни на звезды, на галактики. Посмотри на странствующие кометы и астероиды и позволь себе посмеяться. Могучим небесным телам вопреки — являемся мы — живущие в этом мире души. Что могут кометы и астероиды? Что они в состоянии воспринять из всего сущего? Каким самосознанием они обладают?
Можно ли слепо поверить в то, что фотоны обладают сознанием и что они способны общаться, передавая мысли на очень далекие расстояния? Я в это не верю. Я верю в то, что мы — люди — находимся в особом положении. Мы — ум, интеллект в театре под названием Вселенная!
Стейн! Пока ты читаешь это письмо, несколько миллиардов нейтрино пролетают сквозь твой мозг и твое тело, они исходят от поверхности Солнца, от других звезд Млечного Пути, из других галактик. Они также по-своему осуществляют «нелокальное взаимодействие».
Другой парадокс — квантовые частицы ведут себя то как волны, то как частицы. Эксперименты показали, что электрон, эта мельчайшая частица, способен одновременно пройти через разные щели. Это так же невероятно, как мысль о том, что теннисный мяч может одновременно пробить две разные дыры в ограде теннисного корта.
Ты можешь понять или объяснить мне, как нечто может быть сразу волной и частицей, то одним, то другим? Прошу тебя об одном: склонись перед этой Вселенной, перед тем, как она устроена. Если физические законы кажутся нам загадочными, пусть они такими и остаются. Можно, конечно, пожалеть о том, что мы не в силах объяснить всё между небом и землей; для поэтов это могло бы послужить хорошей утренней разминкой… Я имею в виду элегическое покачивание головой и размышления о том, сколь мало мы понимаем в этой таинственной Вселенной, в которой обитаем; а ведь это то, перед чем мы должны склониться.
То, что ты можешь послать мне мысль, которую я способна уловить, вполне возможно. Даже если мы не в состоянии дать этому математическое или физическое объяснение…
Разве не так?
Английский астроном Джеймс Джинс[17] сказал однажды: «Вселенная становится больше похожей на великую мысль, чем на огромную машину».
>>>
Я получил новую сводку прогнозов, она еще тревожнее, чем ожидалось, и должен встретиться с несколькими журналистами, которые кровь из носу жаждут получить от меня комментарии. Это часть истерии, созданной СМИ вокруг всех этих вопросов. Поэтому я вынужден ненадолго оторваться от нашей беседы, но в полдень уже вернусь обратно. Смею заверить тебя в том, что испытываю уважение к твоим взглядам и убеждениям… К каким бы «-измам» мы с тобой ни примыкали, я чрезвычайно высоко ценю тебя как человека. Позволь же и мне в свою очередь не верить в так называемые сверхъестественные явления.
>>>
Хорошо, хорошо! Но в тебе множество самых разных настроений, мальчик мой… Некогда я знала тебя… а теперь я напишу несколько слов о Женщине-Брусничнице. Чувствую, как ты сопротивляешься, как будто вижу тебя сквозь дверь и стены, как в ту ночь, когда ты сидел и курил… Но сейчас ты должен меня выслушать.
В тот раз ты плакал, всхлипывал, как ребенок, и мне пришлось тебя успокаивать. А что случилось через тридцать лет, когда мы снова оказались наверху?
Ты пишешь, что не веришь в неведомые силы, вторгающиеся в нашу жизнь. Но там, наверху, ты весь дрожал, когда мы остановились у березовой рощи.
А ведь тело не лжет… Когда мы подошли туда, ты внезапно взял меня за руку.
В те далекие времена мы часто ходили рука в руке. Но то, что ты снова взял меня за руку, было почти невероятно! Хотя я понимала, что это должно было случиться, потому что мы снова оказались у этой рощи и ты нуждался в моей поддержке. Ты боялся! Там, на поросшем березами склоне, ты вовсе не был могучим парнем! Ты испытывал страх перед тем, что принадлежит не этому миру.
Рука у тебя сильная, Стейн! Но она дрожала!
Серьезность того часа захватила и меня. Но я была осмотрительнее, чем ты, чувствовала себя увереннее — возможно, потому, что у меня уже давно сложился свой взгляд на потустороннее… Для меня «аномальное» — нормально. Я была готова к тому, что тот феномен может снова «материализоваться». Хотя «материализоваться» — вводящее в заблуждение обозначение, потому что то, что мы некогда видели, вовсе не было материально. Возможно, это никогда нельзя было как-то зафиксировать, сфотографировать. Это была так называемая «видимость». История полна сообщений о подобных явлениях — рассказов о человеке, который представал перед душой другого человека, хотя в реальном мире они находились на расстоянии многих миль друг от друга.
И литература богата рассказами о людях, которые получали весть от того, кто недавно… кто не мертв, но восстал из мертвых. Самый известный пример, разумеется, Иисус. Между тем нас окружает материалистическая культура, почти полностью закрытая для контакта с духовным миром, не говоря уже о сверхъестественном. Но… почитай Шекспира, почитай исландские саги, снова открой Библию и Гомера, послушай, что в различных культурах рассказывают о шаманах и предках.
По-моему, случившееся в тот раз могло бы послужить для нас утешением. Потому как есть нечто в том, что ты называешь его словом «скетч», «представление», о чем я думала потом бесчисленное множество раз. Женщина-Брусничница смотрела на нас не с упреком или ненавистью. Она смотрела с нежностью, она улыбалась. Потом ее улыбка исчезла, но ненависти не было. Там, где не замешаны материальные интересы, нет и ненависти…
В тот раз тем не менее мы оба пережили потрясение, я тоже; мы были насмерть перепуганы, но это творилось с нами уже целую неделю. Появись она снова, я приняла бы ее с распростертыми объятьями.
Но больше она не появилась…
Никакой смерти нет, Стейн! И мертвых нет.
> II
Ну вот, я вернулся. Ты по-прежнему сидишь за компьютером?
>>>
Брожу вокруг него! Что поведала новая сводка прогнозов о состоянии климата?
>>>
Она вселяет тревогу и наводит на мысль о том, что на климатическом фронте ООН уже долгие годы проводила слишком консервативную политику. В недостаточной степени обращалось внимание на так называемые механизмы обратной связи. В виде резюме сводка сообщает о том, что чем теплее становится, тем становится теплее. Когда снег и лед в Арктике тают, солнечные лучи отражаются меньше и Земля в целом согревается гораздо сильнее. Это приводит к тому, что при таянии вечной мерзлоты высвобождаются газы, в том числе метан, которые влияют на климат. Существует и множество других подобного рода самоусиливающихся механизмов. Возможно, мы приближаемся к фатальной точке неустойчивого равновесия. После него обратного пути от глобальной катастрофы нет. Еще недавно мы полагали, что, несмотря на все, пройдет не менее полувека, прежде чем морской лед в Арктике будет весь таять летом, а сейчас видим, что этот процесс протекает гораздо быстрее. Похоже, речь идет всего о двух десятилетиях! Исчезновение льда на севере способствует таянию ледников в горах Азии, Африки и Южной Америки, а с уменьшением этих водонапорных башен русла многих рек на большую часть года будут пересыхать. Из-за этих процессов с недостатком питьевой воды столкнутся миллионы людей. И не только людей. Кризис затронет почти половину земных растений и животных. Что мы творим с нашей планетой? У нас она одна, и мы обязаны делить ее с теми, кто придет после нас!
А теперь наша беседа. Мне продолжать?
>>>
Продолжай! Я пойду в комнату и приведу в порядок кое-какие газеты и журналы, но сразу же вернусь, как только компьютер сообщит о твоем новом письме.
>>>
У меня свежо воспоминание о Магритте. Репродукция его картины висит у нас в спальне, а теперь я нашел ее в Интернете. Картина называется «Le Château de Pyrénées»[18], на ней изображен мир, парящий в вольном полете. Во всяком случае мы с тобой так ее толковали. Мы были агностиками. Мы охотно принимали рассуждение древних о том, что у мира должна быть первопричина, то есть должен существовать «Бог», который его создал. Мы спорили о некоей творческой инстанции, породившей Вселенную, но не верили в какую-либо форму «откровения» высших сил. Вместо этого мы не переставали изумляться существованию мира и нас самих.
Сольрун, я сейчас воспринимаю мир примерно так же и не перестаю удивляться тому, что он существует. То, что произошло в березовой роще, для меня гораздо меньшее чудо… Никаким цирковым трюкам, никакому театру варьете не удастся заворожить меня с такой силой, как это удается степям и тропическим лесам, миллиардам космических галактик и миллиардам световых лет между ними.
Как и ты, я скорее занят тем, что мир — это загадка, чем тем, что я — одна из его загадок. Я больше занят природой, чем своей собственной «сверхъестественностью». И меня куда больше удивляет наш непостижимый мозг, нежели все пустые рассказы о «сверхъестественном» и «сверхчувственном».
Я вообще не думаю, что допустимо переносить парадоксы физики на такие феномены, как обмен мыслей между высокоразвитыми млекопитающими. Но то, что существуют высокоразвитые млекопитающие и что я нахожусь среди них, это меня завораживает. Тебе долго пришлось бы искать человека, который был бы так озадачен собственным существованием, как я. Рискованное утверждение, но я осмеливаюсь это заявить. Поэтому-то меня и не задело обвинение в том, что я прагматичен.
Но что стало с тобой? К чему пришла ты?
Ты пишешь, что убеждена теперь в существовании потустороннего мира и в том, что смерти нет. Надеюсь, ты сохранила при этом свою способность радоваться каждой секунде жизни здесь и сейчас? Или твоя склонность к потустороннему постепенно вытеснит земное?
Способна ли ты по-прежнему испытывать «безграничное горе» из-за того, что жизнь «так коротка, так коротка»? Это твои слова. Выступают ли еще у тебя слезы на глазах при мысли о таких словах, как «старость» и «срок жизни»? Случается ли тебе прослезиться на закате солнца? Можешь ли ты вдруг сделать огромные глаза и произнести ужасные слова: «Стейн, однажды мы исчезнем!» или: «Когда-нибудь нас не будет!».
Двадцатилетние не способны представить себе свое несуществование, во всяком случае не так ярко, как когда-то представляла его ты. Но мы жили с этим как с повседневной данностью. Не потому ли, что постоянно бросались в самые дерзкие авантюры? После каждой из них мне не нужно было спрашивать, почему ты ударялась в слезы. Я знал почему, а ты знала, что я знал. Тогда я предлагал отправиться в лес или в горы. Таких успокаивающих прогулок на природу было множество. Ты любила их. Свою любовь к этому ты не один раз называла «всеобщей природой», и это чувство каким-то образом напоминало несчастную влюбленность, потому что ты знала: однажды ты изменишь всему тому, что так страстно любила, и в конце концов предашь саму себя.
Ты постоянно металась между смехом и слезами и под тонким слоем наигранной радости, как и я, носила горечь. Мы были вдвоем. Но думаю, что твоя горечь была глубже моей. Твое воодушевление, восхищение, восторг — тоже!
Но Брусничница! Я не буду уклоняться от разговора о ней и признаюсь, что в тот раз я и впрямь приуныл. Совпадение было поразительным! Не понимаю, как ее угораздило явиться снова?
Но когда моя рука дрожала, то была сама дрожащая, трепещущая жизнь. Прошло тридцать лет, и теперь, когда мы вдвоем вновь там оказались, предо мной так живо предстало… какими мы были неподдельно юными и как все это произошло с нами. Там на вершине, на поросшем березами склоне, случилось нечто такое, из-за чего мы вскоре оторвались друг от друга.
Возможно, потому, что я позволил себе вольность и взял твою руку в знак того, что мы вновь минуем эту березовую рощу. Я вспомнил, какое потрясение вызвало это у нас тридцать лет тому назад, какой страх нас охватил. Я этого не отрицал, потому что и теперь ощутил холодное дыхание чего-то жуткого. Но этот страх не был вызван тем, что нам вновь может явиться это видение. К тому же человек может бояться, как бы его не захватило собственное безумие. Или безумие ближнего. Страх бывает заразительным. Безумие — тоже.
Случившееся в тот раз лишило тебя самообладания. В последующие за этим недели я боялся находиться с тобой в одной комнате. Затаив дыхание, я надеялся, что ты вернешься… Этого не случилось. Я тосковал по тебе еще много лет спустя. Надеялся, что когда-нибудь ты позвонишь в дверь. По ночам я думал, что ты сама откроешь дверь и войдешь ночью в квартиру, ведь у тебя остался ключ… Я лежал в широкой двуспальной кровати, мне не хватало тебя, но в то же самое время я страшился твоего возвращения, ведь, вернувшись, ты стала бы той Сольрун, которую я знал… Через несколько лет я поменял замок.
Я по-прежнему живу с мыслью о Женщине-Брусничнице как о самом загадочном явлении моей жизни. Но тогда мы были такими юными! Кроме того, с тех пор минуло уже больше тридцати лет, и я не знаю…
>>>
Да, Стейн.
>>>
Что думаешь ты?
>>>
Он снова здесь! Я не могу сосредоточиться. Я не в силах вернуться мысленно на тридцать лет назад, пока он стоит на лесенке и окунает кисть в ведро с зеленой краской. Неужели нельзя пропустить один день, чтобы первый слой краски высох?
>>>
Займись чем-нибудь другим, хорошо? Я посижу еще немного.
>>>
Я принесла себе стакан яблочного сока со льдом. Наконец-то и лесенка, и его ноги исчезли, он вряд ли будет еще сегодня красить.
А ты и вправду агностик! Мы называли себя живыми куклами! Помнишь? Все время несли в себе магическое ощущение жизни… оно было присуще только нам. Мы были аутсайдерами, соорудили себе волшебный аванпост, позволявший на все бросать косые взгляды. Мы как бы основали свою собственную религию, так об этом и говорили.
Мы были заняты не только друг другом, какое-то время мы даже занимались почти миссионерской деятельностью. Ты ведь помнишь те субботы, когда мы бегали по городу с мешком, набитым листовками, которые раздавали горожанам. А вечерами печатали небольшие сообщения на старой пgишущей машинке. «ВАЖНОЕ ИЗВЕСТИЕ ВСЕМ ГРАЖДАНАМ ГОРОДА. Вы живете в этом мире!» Несколько тысяч раз мы печатали одно и то же, потом резали листы, складывали бумажки в мешок и ехали на трамвае к Национальному театру. А там вставали или в Студенческой роще, или в Холменколлене[19] и раздавали зернышки нашей мысли, пытаясь пробудить горожан от того, что мы считали духовной спячкой. Это была забава! Шутка! Нас встречали дружескими улыбками, а нередко и раздраженными выкриками. Некоторые люди были оскорблены тем, что им напомнили: они существуют.
Начало 70-х годов не отличалось политкорректным отношением к чувству спокойного удивления по поводу нашего земного существования. Левые даже называли контрреволюционерами тех, кто напоминал, что Вселенная — это загадка. Важно было не понять мир, а изменить его.
Идея с листовками родилась из дурацких шуток с миндальными пирожными. Помнится мне, что первоначальным планом было приготовить специальные пирожные и раздавать их на студенческом празднике. Помнишь? А еще мы хотели устроить альтернативную демонстрацию, например 2 Мая. Но ограничились тем, что придумали кое-какие лозунги, хотя здесь у нас были предшественники. Во время студенческих беспорядков в Париже[20] студенты писали лозунги: «Вся власть фантазии!», «Смерть — контрреволюционна!», «Запрещать запрещается» на стенах Сорбонны. Нам мерещилась целая демонстрация с такими вот лозунгами! Ты был так изобретателен, Стейн!
У нас вошло в обыкновение ходить по картинным галереям и концертам… в первую очередь для того, чтобы воспринимать искусство и музыку, но еще и для того, чтобы разглядывать всех этих живых кукол; мы называли это: сыграть в «фантастическом театре». Это было после того, как мы прочли «Степного волка» Германа Гессе. Мы могли сидеть в кафе и часами читать книги. Каждая из них была словно маленький мир! Кажется, мы называли это «миром души»? Но и те, кого мы рассматривали, не были механическими куклами, они были куклами живыми. Помнишь, как мы, сидя за столиком кафе, сочиняли рассказы о горожанах? Мы давали им имена и придумывали о них целые истории, возводили целые постройки вымышленных характеристик и описаний. Важной частью нашей религии было это почти безудержное почитание человека.
Потом мы повесили репродукцию Магритта на стене в спальне, если не ошибаюсь, мы купили ее в Художественном центре Хени-Унстад в Осло…
Кстати, о спальне. Иногда мы ложились посреди дня, прихватывая на столик у кровати бутылку шампанского и стаканы. Мы сидели часами и читали друг другу вслух. Мы читали книги Стейна Мерена[21] и Улафа Булля[22], мы позволяли себе это, хотя так называемая «магистральная лирика» была тогда попросту проклята. Мы читали Яна Эрика Волла[23], абсолютно всё, что он написал. А вспомни Раскольникова, «Волшебную гору» Манна. Все эти романы мы подбирали специально для кровати и шампанского. Наше «шампанское» называлось «Golden Power»[24]. Оно было сладким на вкус и дешевым, но нам нравилось его название.
Нам нравилось быть телами из плоти и крови. Чудесно было быть мужчиной и женщиной, мы пользовались этим. Увы, в нашем телесном счастье таилось напоминание о том, что мы — смертны. «Осень начинается весной», — говорили мы. Нам было меньше тридцати, но уже казалось, что мы начинаем стареть.
Жизнь была чудом, и всегда находилось что-то такое, что стоило бы отпраздновать. Это могла быть внезапная прогулка в лес летней ночью или неожиданная поездка на машине. Как-то ты сказал: «Мы едем в Сконе»[25], и через пять минут мы уже сидели в автомобиле. Ни ты, ни я никогда в Сконе не были и не знали, где там можно остановиться.
Помнишь, как мы подъехали к пансиону «Девицы Лундгрен»? Мы не спали всю ночь и без конца смеялись, а заснули не в пансионе, а прямо в траве. Разбудила нас корова, если бы не она, нас наверняка бы сожрали муравьи. Мы вскочили как сумасшедшие и принялись стряхивать с себя этих злющих букашек, но они уже были не только на одежде, но и под ней. Ты так разозлился, что прозвал их шведскими муравьями. Их нашествие ты воспринял как личное оскорбление.
Идея отправиться на лыжах к леднику Юстедаль[26] была из числа таких эскапад, ты назвал ее настоящим трюком. Это случилось в майский день больше тридцати лет тому назад. Где-то около полудня ты вдруг сообщил, что мы пойдем на лыжах по леднику Юстедальсбре, это было равносильно приказу — тогда у нас существовал негласный договор; к подобного рода причудам присоединяться беспрекословно. Несколько минут на сборы, и мы уже в пути. Переночевать можно было где-нибудь в горах или в Лердале[27] или же спать в машине. Мы немного повздорили и были раздражены. Когда мы в таком состоянии подъехали к фьорду, мы решили подняться прямо на ледник с лыжами на плечах. Говорили, что там стоит сложенная из камня хижина, где можно переночевать. Карты ледника у нас не было; вот до чего мы были тогда безответственны. Но из этой прогулки ровно ничего не вышло. В первый раз что-то сорвалось, ты знаешь, о чем я думаю, и мы целую неделю провели в гостинице, прежде чем — удрученные и пристыженные — отправились ни с чем восвояси. Пребывание там обошлось нам недешево — студенческой скидки у нас не было. Зато было нечто другое, позволившее избежать жестокой экономии, чековая книжка.
Я пишу эти строки, чтобы ты понял: у меня и сегодня точно такое же чарующее ощущение жизни. «Надеюсь, ты сохранила свою способность радоваться каждой секунде жизни здесь и сейчас?» — спрашиваешь ты, и я отвечаю: «Да!»
Многое все-таки изменилось, потому что прибавилось нечто особенное, появились совершенно иные измерения, иные ценности. Ты спрашиваешь: способна ли я по-прежнему испытывать «безграничное горе» из-за того, что жизнь «так коротка, так коротка»?.. Выступают ли еще у меня слезы на глазах при мысли о таких словах, как «старость» и «срок жизни»?.. На это я могу сегодня решительно ответить «Нет!». Я больше не плачу. По отношению к тому, что меня ожидает, я живу в состоянии… покоя.
Сегодня меня, как и прежде, радует мое физическое существование, хотя и не в такой степени, как тогда. Но теперь я живу так, словно тело мое — всего-навсего футляр, оболочка и, стало быть, нечто внешнее, наружное, незначительное… Мне нет нужды с ним считаться. Сегодня я убеждена в том, что мое «я» переживет смерть моего тела. Мое тело является мной ничуть не более, чем мои старые платья в шкафу. Я не возьму их с собой. И стиральную машину тоже. И автомобиль, и банковский счет.
Об этом я рассказываю охотно, даже более чем охотно. Сейчас я много читаю Библию, то есть интересуюсь не только парапсихологией. Для меня одно не исключает другое, и это, возможно, рифмуется с тем, что ты-то исключаешь и то, и другое?
Так вот: теперь я спрашиваю тебя: во что ты веришь сегодня? Я знаю, почему ты появился, а ты — не открылось ли и тебе нечто новое?
Спасибо за твое последнее письмо. В нем ты не так дерзок и бесстрашен, как в предыдущих. Теперь, Стейн, что ни говори, ты протягиваешь мне руки… Но они — пусты! Мне так хочется вложить в них нечто чудесное, попытаться доказать тебе, что смерти нет! Но подожди! В один прекрасный день я это сделаю! Пока же я благодарна тебе за то, что ты, во всяком случае, готов открыться мне куда больше, чем тридцать лет назад.
Больно читать, что ты боялся меня. Ты никогда мне этого не говорил… Я полагала, что ты всего лишь ушел в себя и что я докучаю тебе своими новыми представлениями.
Несмотря на это, нам обоим надо крепко держаться за то, что мы вместе пережили, прежде чем, ну… ты знаешь, что произошло, и ты стал считать, будто я сошла с ума. С ума я не сходила, но случившееся было довольно трагичным. Особенно наш разрыв, ведь в мире, который я потеряла, нас было всего двое… Я переходила от одного мировоззрения к другому.
Ты помнишь все остальное? Помнишь наши эскапады? Или только то, что тебе хочется?..
>>>
Конечно помню, я часто мысленно возвращался в те годы, что мы прожили вместе, эти пять лет были стержнем, сердцевиной моей жизни.
…Мы решили ехать в Тронхейм, вот и отправились туда, чтобы поплыть к озеру Мьёса[28]. И поплыли. Мы побывали в Доме искусств, и тут нам взбрела в голову новая фантазия — ехать на велосипедах в Стокгольм. Тогда мы вернулись домой и проспали несколько часов. А потом отправились на велосипедах в Стокгольм.
Самое невероятное, что мы придумали, это все-таки путешествие на плоскогорье Хардангервидда[29]. Нам пришла в голову безумная идея: проживем несколько недель как люди каменного века! Поезд привез нас в горы, и мы нашли себе приют в пещере на горном склоне. Мы взяли с собой теплую одежду, шерстяные одеяла и два больших пакета со всякой снедью, так что едой на первое время, пока разбивали лагерь, мы были обеспечены. А еще захватили два пакета с хрустящими хлебцами и галетами — запасной провиант на всякий случай, для уверенности. У нас были котелок, рыболовные лески с крючками, охотничий нож и два коробка спичек. И всё. Кроме того — и это был единственный анахронизм, — ты взяла коробочку с противозачаточными таблетками. Коробочка служила нам календарем, другого счета дней у нас не было. Первый день мы жили в основном на ягодах — вороника, морошка и черника, и подкреплялись можжевеловым чаем. На следующий день мы начали ловить форель, которую жарили на камне. Мы надеялись поймать зайца или куропатку, но зайцы слишком быстро бегают, а куропатки успевали взлететь в тот самый миг, когда мы бросались на них. Мы изголодались без мяса и, заприметив стадо диких оленей, сдвинули с места какой-то камень и вырыли западню, прикрыв ее карликовой березкой, лишайником и мхом. Оленей мы больше не видели, но в западню попал ягненок, которого мы без малейшей жалости закололи, ободрали и питались им несколько дней. Это была жизнь! Из его костей я сделал украшение, которое повесил тебе на шею. А еще у нас была теперь шкура ягненка. Она очень пригодилась: дни стали короче, а как-то утром горный склон покрылся инеем! Только тогда мы снялись с места, и это был наш триумф! В твоей коробочке осталось всего четыре пилюли, значит, мы прожили в пещере семнадцать дней. Неплохо мы спрятались: за все эти дни нам не встретилось ни одной живой души. Мы доказали друг другу, что в состоянии преодолеть трудности не хуже, чем люди каменного века. Как замечательно было вернуться домой, где были душ, двуспальная кровать и бутылка «Golden Power». Мы с трудом поднялись с кровати, проспав не меньше полусуток. Наши мышцы одеревенели. Казалось, мы путешествовали тысячу лет!
>>>
Приятно вернуться мыслями в прошлое, они стали стержнем в моей жизни, те семнадцать дней, что мы прожили вдали от всего мира и были вместе на горной вершине, под самым небом, только ты и я… Но о чем думаешь ты сегодня? Во что веришь?
Этот вопрос не совсем ясен, так что давай чуточку поиграем. Ты сидишь в университетском кабинете, откинувшись назад в кресле, и скучаешь, а я твоя студентка, я стучу в дверь, и мне разрешают войти… ты доволен… к тебе пришли, и тогда я говорю: «Мы слушаем всё, чему вы учите нас, профессор!» Все твои лекции, без сомнения, превосходны, но что ты думаешь о тех вещах, которых не знаешь? Ты польщен столь прямым и чрезвычайно личным вопросом своей любимицы и читаешь маленький доклад, которого я теперь жду. Пожалуйста, Стейн! (Только не слишком его затягивай, ладно? Сегодня мы снова будем жарить на гриле, а значит, мне нужно приготовить салат.)
>>>
Как преодолеть это искушение?
>>>
Разве что поддавшись ему.
>>>
В таком случае я продолжу с того места, где остановился. По-видимому, мы ведем свое происхождение от людей каменного века: они прекрасно обходились без противозачаточных пилюль. В отличие от них мы принадлежим к виду Homo sapiens[30], прямые потомки Homo habilis[31], а до них — Australopithehus africanus[32].
Мы — приматы, Сольрун, помнишь? Если вернуться на несколько миллионов лет назад, у нас обнаружатся те же самые особенности, что у шимпанзе и горилл. Но ты знаешь, мы об этом говорили, это скрытые инстинкты, которые стоят за нашим интенсивным ощущением жизни, за ощущением естественности. В следующий период мы — млекопитающие, сходство с зайцами и оленями мы обнаружили на Хардангервидде, эти позвоночные развивались несколько сотен миллионов лет из рода так называемых беспозвоночных.
Но к чему оглядываться назад? Это все равно что плыть против течения. Не лучше ли перенестись в самое начало и поучаствовать в этой рискованной гонке? Я довольствуюсь самым поверхностным обзором. Нашей загадочной Вселенной, согласно последним расчетам, 13,7 миллиардов лет. Именно столько лет назад произошло событие, получившее название Большого Взрыва. Как? Почему? Меня об этом не спрашивай! Других тоже. Никто этого не знает! Но в долю секунды материализовался колоссальный разряд энергии и разлетелся на протоны и нейтроны, на электроны и так называемые лептоны! После того как Вселенная остыла, появились атомы, а со временем — звезды и планеты. Нашей Солнечной системе и нашей планете — 4,6 миллиарда лет, она в три раза моложе Вселенной.
Первая примитивная жизнь или возникла на Земле три-четыре миллиарда лет тому назад, или же зародилась с самого ее основания. Кирпичики жизни, этот пребиотический материал, появился здесь благодаря падению на нашу планету комет и астероидов. Если оглянуться так далеко, возникает уверенность в том, что атмосфера Земли не имела еще ни кислорода, ни защитного слоя озона. Оба эти обстоятельства имели огромное значение для возникновения макромолекул жизни, и здесь мы сталкиваемся с интересным парадоксом. Те условия, которые необходимы для продолжения жизни (атмосфера и кислород, защитный слой озона), должны при ее возникновении отсутствовать. По этой причине первые живые клетки предположительно появились в море, на большой глубине. Освобожденный кислород и слой озона — следствие фотосинтеза, то есть самой жизни, и непременная предпосылка того, что высшие организмы смогут здесь жить. Но новая жизнь не может возникнуть заново. Вся жизнь на Земле, уверен, точь-в-точь подобна старой.
Только тогда, когда в первобытную эпоху Земли, в то время, которое мы называем докембрийским периодом, возникли фотосинтезирующие организмы, были заложены предпосылки для создания таких высших организмов, как растения и животные. В кембрийский период (543–510 миллионов лет тому назад) возникли мягкотелые моллюски и членистоногие, а в ордовикский (510–440 миллионов лет тому назад) — позвоночные животные. Появление внутреннего костяка придало жизни новые возможности. Это были представители боковой линии той группы животных, которые через полмиллиарда лет заполонят всю планету.
В силурский период (440–409 миллионов лет тому назад) возникли первые земные растения и животные — представители членистоногих, точнее класс ракообразных, которые первыми выбрались на сушу. Но уже в конце девонского периода (409–354 миллиона лет тому назад) на землю выползли амфибии, точнее говоря беспозвоночные, которые ведут свое происхождение от одной из так называемых кистеперых рыб. В карбонский период (354–290 миллионов лет тому назад) очень быстро развивался класс земных членистоногих. Возникло богато разветвленное семейство амфибий, затем беспозвоночных, продолжавших свое развитие и в пермский период (290–245 миллионов лет тому назад). В это время некоторые беспозвоночные приспособились к более сухому климату, и тогда же возникли первые пресмыкающиеся, отряд беспозвоночных, из которого произошли все млекопитающие.
В триасовый период (245–206 миллионов лет тому назад) возникли первые млекопитающие и первые динозавры. Динозавры преобладали с конца триасового периода и весь юрский период (206–144 миллиона лет тому назад) вплоть до постигшей их глобальной катастрофы. Скорее всего, это было падение метеорита у Юкатана в Мексиканском заливе, стершего с лица Земли последних динозавров в конце мелового периода (144-65 миллионов лет тому назад). Тем не менее динозавры вымерли не вполне: всё свидетельствует о том, что куропатки, которых мы с тобой безуспешно пытались поймать на плато Хардангервидда, да и другие птицы — прямые потомки динозавров. Нынешние палеонтологи охотно соглашаются с тем, что птицы — это динозавры.
А мы, как и все прочие приматы, ведем происхождение от неких насекомоядных, напоминающих землероек, которые отважились на авантюру и стали разгуливать по земле, когда 65 миллионов лет тому назад завершилась тирания динозавров-мясоедов. Вспомни, как мы шутили по поводу того, что мы — землеройки!
В третичный период (с 65 по 1,8 миллиона лет тому назад) отряд млекопитающих находился в постоянном развитии, и наш прапрадед Australopithecus, о котором я уже упоминал, появляется на рубеже четвертичного периода (1,8 миллиона лет тому назад), нашего геологического периода.
Этому я верю. Я верю в данные космологии и астрофизики, верю в то, что биология и палеонтология способны рассказать нам о развитии жизни на Земле. Я безоговорочно верю в естественно-научную картину мира. Она постоянно пересматривается, наука делает шаг вперед и шаг в сторону или шаг вперед и два в сторону, но тем не менее я верю в законы природы или, иначе говоря, в законы физики и математики.
Я верю в то, что существует. Я верю в факты. У нас нет еще объяснения всех феноменов, но вовсе не потому, что нам не хватает разума — он у нас в избытке. Мы оба знаем и понимаем гораздо больше, чем наши предки. Разве не удивляет тебя, как много знаний мы приобрели за последние столетия? Взять хотя бы XX век, начавшийся в 1905 году с теории относительности Эйнштейна. За уравнением E=mc2 скрывается глубочайшее проникновение в природу Вселенной. Энергия может преобразоваться в массу, а масса — в энергию. В 1920 году Хаббл[33] открыл красное смещение и установил, что галактики удаляются друг от друга со скоростью, пропорциональной расстоянию. Это можно считать великим прорывом XX века, позволившим понять, что Вселенная расширяется и что ее началом был Большой Взрыв. Эта теория была неоднократно подтверждена изучением космического фонового излучения. Установлено, что Вселенная по-прежнему сохраняет тепло после колоссального взрыва 13,7 миллионов лет тому назад. В 1990 году на орбиту вокруг Земли был запущен названный в честь Хаббла космический телескоп, с помощью которого были получены сведения о существовании Вселенной в мировом пространстве за многие миллиарды световых лет. Заглянуть во Вселенную — все равно что заглянуть в прошлое. Самая малость отделяет нас от того, чтобы основательно заглянуть в истоки Вселенной, хотя далее чем 300 000 лет после Большого Взрыва ничего увидеть невозможно. Кроме того, XX век ознаменован беспримерным развитием биохимии и научного понимания того, что такое жизнь. Кульминационным пунктом было описание Криком и Уотсоном[34] в 1953 году модели строения ДНК — я имею в виду двойную спираль. Другим великим достижением было описание генома человека, примерно трех миллиардов его базовых пар, которое было сделано в конце столетия. Следующей вехой в понимании того, что такое Вселенная и материя, был крупнейший эксперимент в области физики в Европейском центре ядерных исследований в 2008 году, когда должен был войти в эксплуатацию новый ускоритель заряженных частиц. Это позволило выяснить, из каких элементарных частиц состояла Вселенная спустя миллиардную долю секунды после Большого Взрыва. У нас, кажется, нет причины сетовать по поводу того, что мы недостаточно знаем о том дне. Мы знаем, что произошло в истории Вселенной в безмерно далекие времена в микроскопическую долю секунды.
Раньше существовало мнение, согласно которому дискутировать о началах мира и о сокровенной природе жизни так же нелепо, как обсуждать вопрос об обратной стороне Луны, ведь она всегда повернута к нам одним и тем же боком. Сегодня это утверждение звучит наивно и неубедительно — в любом книжном магазине можно купить детальные фотографии обратной стороны Луны.
>>>
Удивляют ли меня эти знания? Нет, вызывают иронию!
Ты напоминаешь мне маленького мальчика, который, не сумев ответить на заданный ему вопрос, начинает говорить о чем-то совсем другом.
Я спросила тебя, что ты думаешь о чуде существования мира, а не о том, что ты и все остальное человечество якобы о нем знает…
Неужели ты думаешь, что ради этого к тебе в кабинет явилась та милая студентка? Вряд ли она собиралась использовать тебя как ходячую энциклопедию.
У меня нет ни малейшей потребности отгородиться от твоих астрономических, палеонтологических и научно-исторических изложений. Ради бога! Но ты лишь мимоходом пробегаешь по материалу и не объясняешь ни одно явление. У тебя нет теорий о том, как и почему все это случилось, ты всего лишь описываешь мир в таком виде, в каком он всем нам является.
Ни единым словом не упоминаешь ты самое загадочное и самое главное, а именно то, что мы, помимо всего прочего, — это сияющие, лучезарные души. Всякий из нас — одна из душ этой Вселенной. Разве не их видели мы тогда в «куклах»?
Представь себе ребенка, который приходит к матери и спрашивает: «Кто я такой?», «Что такое человек?». А мать в ответ достает нож и принимается резать ему тело, чтобы нагляднее и полнее ответить на его вопрос.
Одно место я все-таки перечитала несколько раз. Ты пишешь: «Нашей загадочной Вселенной, согласно последним расчетам, 13,7 миллиардов лет. Именно столько лет назад произошло событие, получившее название Большого Взрыва. Как? Почему? Меня об этом не спрашивай! Других тоже… Никто этого не знает!»
…Это было в том светлом дальнем краю, где мы тогда поселились. Мы с каким-то упоением предались агностицизму по поводу «глубоко загадочного». Возможно, благодаря этому экстазу мы сумели семнадцать дней прожить как пещерные жители. У нас кружилась голова от восторга, нам необходимо было исследовать абсолютно всё. Но вопрос, как жили люди каменного века, был первостепенной важности.
Впрочем, дистанция между нами не так и велика. Разница, возможно, лишь в том, что ты называешь Большим Взрывом. Я называю это мигом Творения, о котором в книге Бытия сказано: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет»[35].
То, что ты обозначаешь как «разряд энергии», для меня — акт творения. Для меня это все равно что в священный момент, под барабанную дробь, приблизиться, насколько это возможно, на миллиардную долю секунды, к мигу созидания рукой Божьей, но не пережить при этом и малейшего ощущения Божественного присутствия. В таком случае, по моему мнению, ты не особенно чуток.
Но сейчас у тебя есть возможность исправиться. Что ты все-таки думаешь? Я имею в виду: о таких вещах, которые мы не знаем.
>>>
Ты стерла?
>>>
Не поняла.
>>>
Ты не забываешь стирать мои письма?
>>>
Да!
>>>
Ты на удивление точно запоминаешь мои слова и выражения. Как этот отрывок, на который ты только что сослалась. Ты взяла его в кавычки и, насколько могу судить, процитировала дословно!
>>>
Ты очень любезен! У меня всегда была блестящая память. Я обладаю некоторыми способностями…
>>>
Прекрасно!
>>>
Юнас и Нильс Петер начали жарить мясо на гриле, а мне пора готовить салат. Я только что обнаружила, что мальчик стал выше ростом, чем его отец. Увы, остаток этого вечера я занята…
Давай завтра?
>>>
У меня будет достаточно времени. Желаю тебе приятно провести вечер в семейном кругу!
> III
>>>
Привет! Ты где?
>>>
Полчаса назад получил твое письмо. Сейчас сижу перед монитором онлайн.
>>>
Погода здесь изумительная! Полное затишье и уже тnепло. Одно удовольствие! Вышла с ноутбуком на солнце и сижу за столом в садике, а рядом возится с цветами и что-то напевает бабушка. «Ах, Стейн!» Это ее старая песенка!
Вот что значит быть жителем Вестланна. Мы не откажемся от теплого летнего дня! В честь солнца и окружающего меня мира я — в своем ничтожестве — надела летнее желтое платье с крупными аппликациями в виде вишен, а на столе, возле ноутбука, стоит миска с черешней, которую я купила внизу, в сельской лавке Эйде Ланнханнель, рядом с пристанью.
А ты?
>>>
Кажется, я уже рассказывал, что мы живем в Нурберге, недалеко от того места, где жили мы с тобой. Припоминаю, что мы пару раз прогуливались мимо этого дома. На самом верху улицы Конглевейен, но ты, конечно, забыла названия улиц по соседству с нами, куда твоя нога наверняка не ступала уже более тридцати лет.
Я сижу на веранде и смотрю на сад, расположенный с южной стороны. Я распахнул два окна, и время от времени на веранду залетает шмель, но тут же вылетает обратно. Берит хотела всю веранду заставить цветами, но я решил, что цветов и в саду достаточно. Взамен пришлось смириться с тем, что все зимнее полугодие веранда ломится от растений, но в это время шмели и осы сюда не залетают.
Берит сразу после отпуска вышла на работу. Я, возможно, говорил, что она работает глазным врачом в Уллевольской больнице. Ине и Норунн, как обычно, бегают на воле, они такие же безудержные и веселые, как само лето. Сейчас я один.
>>>
Я хорошо помню Конглевейен и то, как мы с тобой там гуляли. Мы шли к станции Берг и иногда спускались вниз к Блиндерну. И вовсе не пару раз, а чаще! Кроме того, всякий раз, когда я бывала в Осло, я ездила в Крингшё[36]. Не забывай, что я прожила наверху пять лет, и годы эти были для меня очень важны. Я чувствую себя там как дома и по сей день, оказавшись в тех краях, раз или два обхожу Согнсванн. Надеюсь, это не «запретный ареал»?
>>>
Конечно, нет. Приятно слышать, что ты бывала здесь с тех пор.
>>>
Но тебя я никогда не встречала. Я имею в виду возле Сонгнсванна.
>>>
Ты вполне можешь увидеть меня там.
>>>
Каким образом?
>>>
Случайная встреча. Только она почему-то не происходит.
>>>
Должно быть, великое свидание откладывается до тех пор, пока мы не вернемся на старую веранду.
>>>
Забавная ты! А когда ты ходишь вокруг озера Согнсванн, ты ходишь по солнцу или против?
>>>
Всегда против, Стейн! Как мы с тобой…
>>>
Я так же консервативен, как и ты. Боюсь, я за тобой не поспею. Но я начал заниматься йогой, так что в следующий раз тебя догоню!
>>>
Сейчас я пытаюсь представить себе, как ты сидишь перед компьютером на веранде в Нурберге. Особенно меня тронул шмель, который запал тебе в душу, спасибо за него! Но мне нужно гораздо больше подробностей, чтобы забыть о том, что в действительности между нами поездка на двух паромах и 600 километров пути по проселочным дорогам!
>>>
Хорошо! На мне белая футболка и шорты цвета хаки, я сижу босиком. На маленьком столике передо мной помещается лишь ноутбук формата А4, а на подоконник я поставил чашку двойного эспрессо и стакан минеральной воды. Сижу на высоком табурете, который не помню уж как от стойки бара перекочевал в наш дом. На улице почти 25 градусов, в саду, обрамленном живой изгородью, видно старое грушевое дерево со старомодными грушами «бере»… И два сливовых дерева с сине-фиолетовыми сливами. Кажется, сорт «хэрманн»… Вокруг солнечных часов целая клумба желтых цветов вербейника. Они цветут все лето. А вдоль длинных дорожек, усыпанных галькой, гроздья белых и красных ягод смородины. Созревают они поздно, но долго еще красуются маленькими соблазнительными гроздьями…
Послужит ли это описание компенсацией за поездку на двух паромах и за 600 километров пути?
>>>
Да, вполне, теперь я так и вижу тебя. Но шорты! Прежде ты никогда их не носил. Обычно ты ходил в теннисных вельветовых брюках, иногда — в коричневых, бежевых, иногда в ярко-красных. Стало быть, кое-что изменилось…
Можешь поговорить со мной, Стейн?
>>>
Поговорить с тобой?
>>>
Тебе ведь нужен шанс, чтобы рассказать о таких вещах, объяснить которые невозможно.
>>>
Вот именно. Вероятно, в глубине души ты задаешь себе тот же самый вопрос, а мне не вспомнить, что я писал! Но когда в эту среду вы уехали, я долго бродил в саду и размышлял о том, почему мы расстались… Ведь речь шла о таких непростых вещах, как вера. Поскольку мы заговорили о Брусничнице, я попытался вспомнить все наши беседы на подобные темы, после чего наступало тяжелое молчание…
По этой причине я страшусь начать все сначала. Ты права: я сидел в спальне и курил весь последний вечер и последнюю ночь, я был в отчаянии… Мы не могли больше говорить друг с другом, не могли оставаться в одной комнате. Один раз — под самое утро — я прилег, хорошо помню, что в пачке оставалась всего одна сигарета, час спустя я снова поднялся и закурил ее, сидя на краю кровати. Выкурив сигарету наполовину, я погасил ее и вышел в соседнюю комнату, а там — на краю дивана — сидела ты и тоже курила.
«Стейн!» — только и сказала ты, но в твоем взгляде было что-то такое, что я кивнул…
Я понял, что сегодня ты уедешь. А ты поняла, что я понял… Я не пытался тебя удержать.
И вот ты появляешься спустя тридцать лет и спрашиваешь, во что я верю! Вероятно, мои слова тебя разочаруют, но я не знаю, есть ли у меня какая-то личная вера… Мне гораздо проще определить, во что я не верю.
>>>
Кажется, ты немного запутался. Что значит — во что ты не веришь?
>>>
Это можно выразить одним словом. Я не верю ни в какую форму откровения. Вообще-то этому можно только удивляться, ведь на свете так много всего, чего мы не знаем. Неохватный перечень того, во что можно верить и в чем сомневаться.
>>>
Да?
>>>
Мы употребляем слово «вера» в самых разных случаях. Например, можно верить, что «Манчестер Юнайтед» победит «Ливерпуль» или что завтра будет хорошая погода. Этим мы просто даем понять, что такой исход события для нас более вероятен, чем другой. Вероятнее всего «Манчестер Юнайтед» выиграет в воскресенье футбольный матч, и очень многое предсказывает нам, что завтра будет хорошая погода. Но ведь это совсем не то, что мы с тобой обсуждаем.
Существует и другая вера, которую лучше не затрагивать; здесь в первую очередь я думаю об уже сказанном тобой, а именно: произошел ли Большой Взрыв сам по себе или он явился результатом божественного созидательного акта. На этот вопрос никто из нас не может дать исчерпывающий ответ. Стало быть, это типичный вопрос веры, и я с глубоким уважением отношусь к представлению о том, что Большой Взрыв явился чудом Божьим, хотя, на мой взгляд, слово «Бог» слишком полно человеческих предрассудков, и я не хотел бы его употреблять. К той же области относится и другой важный для тебя вопрос, а именно: есть ли в нас что-то такое — душа или дух — что переживает нас после смерти? Сам я не считаю это вероятным, но вовсе не потому, что подобная точка зрения не является научной, хотя и находится, так сказать, в приграничной с ней области. Тем не менее я вовсе не желаю отвергать веру в загробное существование — то есть лишать ее тебя на основании известных естественно-научных доводов.
>>>
Это прекрасно. Но?..
>>>
Но я вовсе не считаю, что существуют сверхъестественные силы, которые то и дело вторгаются в жизнь человека и «открываются» ему. Я мог бы яснее высказываться по этому поводу в тот раз, ведь дело было вовсе не в твоей внезапной уверенности в жизнь после смерти… Но твоя уверенность основывалась на том, что Брусничница была «откровением» потустороннего мира. И к тому же ты считала, что мы должны были пережить это «откровение» вместе. Даже если бы я согласился на это, я не смог бы поверить, что она умерла там, а теперь явилась нам из мира иного.
>>>
Я понимаю. Но продолжай, Стейн, продолжай! Мне очень хочется понять тебя. А когда наступит мой черед, я позабочусь о том, чтобы ты понял меня.
>>>
В таком случае слушай: я не верю, будто в истории человечества случалось, что боги или ангелы, духи или предки, домовые или привидения являлись или открывались человеку или целому народу, и причина этого — самая простая: таких существ нет.
>>>
Я съела пять черешен. Косточки на столе, так что легко сосчитать!
Здесь ходят слухи, что лавка Эйде Ланнханнель скоро закроется, а ведь это семейство торговало в ней с 1883 года. Правда, есть еще лавки в Нуре и Ютрёйгренне, да и на всем острове всего человек двести постоянных жителей, но мне так жалко, если торговля на здешнем мысу прекратится. Само собой, можно съездить на машине или велосипеде в Нуру, но когда такое крохотное поселение, как Кольгрув, теряет лавку, община начинает распадаться. Во всяком случае в зимнее время, когда здесь нет дачников.
Помнишь наши велосипедные прогулки? Каждый вечер мы отправлялись на Сённре-Хьённевог, чтобы посмотреть на море и солнечный закат и выкупаться по дороге домой в лесном озере.
Стейн! Продолжай писать! Я не такая чувствительная, как ты думаешь. Ты пишешь, что не веришь в сверхъестественные силы…
>>>
Это ведь ты спрашиваешь, так что вот тебе «телескоп Галилея». Попробуй взглянуть на все идеи о сверхъестественных явлениях как на чисто человеческие представления, порожденные ничем иным, кроме как самим человеком. Полагаю, что решающими здесь являются три фактора: избыточность человеческой фантазии, свойственное человеку стремление обнаружить скрытые причины даже там, где их нет, и, наконец, наше врожденное страстное желание иного существования после земного, то есть жизни после смерти.
Этот коктейль, составленный человеком, невероятно продуктивен. Во все времена, во всех обществах и во всех культурах у людей имелись определенные представления о сверхъестественных существах — о духах природы, предках, богах, ангелах и демонах…
>>>
Черт возьми, какой ты все-таки самоуверенный!..
>>>
Прежде всего обрати внимание на нашу кипучую фантазию. Все люди мечтают, и потому никто не в состоянии полностью защитить себя от галлюцинаций, которые могут порой случиться и в состоянии бодрствования. Нам кажется, что мы чувственно воспринимаем феномены, у которых нет ни малейшей опоры в действительности. Кто не задавал себе вопрос на эту тему, кто не ловил себя на воспоминании о чем-то пережитом, рассказанном ему или передуманном, приснившемся или представившемся в воображении. Я знал людей, утверждавших, что они видели настоящих гномов. Наши головы битком набиты чувственными впечатлениями, так что нечего удивляться, если вдруг возникнут мелкие нарушения, которые мы называем «обманом чувств» или «зародышем фантазии».
Переход от такого рода вполне естественных приступов рассеянного внимания к состоянию, которое мы именуем «истинной верой», происходит в том случае, когда мы воспринимаем то, что внушили себе сами или то, что внушил нам другой человек как объективно существующее. Все это хорошо известно, начиная от духов и мифологических существ в древних религиях до более высоких и развитых представлений основных мировых религий, включая представление о всемогущем Боге, который открылся людям на Земле, то есть на одной из планет Млечного Пути.
Хочу обратить твое внимание на один важный момент. Во всех религиях имеется свод этических правил, своего рода сокровищница человеческого опыта, что само по себе представляет колоссальную ценность. И на эту «жизнь веры» я хочу бросить тень. Для меня граница проходит там, где люди в своих речах или научных трудах ссылаются на то, что всемогущий Бог обращался к ним с неким посланием, пред которым все другие должны склониться. Миллионы людей на Земле полагают, что Бог обращается лично ним и лично их поучает. Кроме того, миллионы людей убеждены в том, что всемогущий Бог правит каждым мельчайшим событием, происходящим на Земле, будь то цунами, атомная война или укус комара.
>>>
Кажется, у меня разрядился аккумулятор. Надо что-то придумать. Только продолжай писать! Мне очень хочется продолжить эту дискуссию. Но в такую хорошую погоду я в наступление не перехожу!
>>>
Мне продолжать?
>>>
Конечно! Моя очередь — за тобой; надеюсь, ты к этому готов. Я попробую слегка покопаться в том, что мы тогда пережили. Не знаю, что из наших переживаний ты вспоминаешь. Продолжай!
>>>
Не уверен, что меня обрадуют эти воспоминания, но поскольку мы стираем текст, я принимаю твои условия и в свою очередь продолжаю.
Мы широко рассматриваем то, что называется религиозным чувством. Но природа человека не меняется, и тебе известно: я никогда не питал веры в паранормальные и сверхчувственные явления. Я имею в виду вовсе не викторианские салоны и всевозможные способы вызывания и заклинания духов. Как раз такие попытки выйти за границы действительности говорят о смелости духа. Я имею в виду телепатию и ясновидение, психокинез и веру в призраков. Древние представления об ангелах и «помощниках» расцвели в последние годы пышным цветом. Люди верят, что можно вступить в контакт с трансцендентными или сверхъестественными силами. Не так давно были опубликованы интересные данные, согласно которым 38 процентов норвежцев признались в том, что думают, будто люди могут общаться с ангелами.
К псевдофеноменам я отношу также все виды гадания, ведь в этом случае исходят из того, что судьба заранее предопределена, и это может открыться с помощью ухищрений высокооплачиваемых гадалок. Речь идет о целой индустрии, которая по ценам может помериться силами с секс-индустрией. Порнография и оккультизм оказываются в чем-то схожими, хотя первая вращается вокруг радикально-естественного, а второй — вокруг сверхъестественного.
Так называемая парапсихология дает нам карту местности, которой не существует, иными словами, карту воображаемой местности. Это вовсе не означает, что литература по парапсихологии лишена какой-либо ценности. Как свидетельство того, какие представления бытуют в глубине народа, эта литература наряду с историей религии и фольклористикой — интереснейшее чтение. Нам вовсе не кажется, что народные сказки не представляют ценности, и мы, само собой, отдаем должное тому, что Снорри[37] собрал древние мифы прежде, чем они попали в книгу забвения.
У меня на душе гораздо больше того, что я успел сказать, но я охотно прочту твои комментарии и поэтому, прежде чем у тебя разрядится батарея, посылаю тебе мои рассуждения.
* * *
От тебя нет ответа! Наверное, села батарея. Пока ты не можешь прислать мне ответ, я продолжу свое письмо…
Когда я отвергаю все представления о сверхъестественных или сверхчувственных явлениях, я настолько же скептически отношусь ко всем подобным представлениям из области религии. Это, с моей точки зрения, две стороны одного целого. Спрашивается, целесообразно ли проводить принципиальную границу между религиозным откровением, с одной стороны, и более хаотическими и недогматическими представлениями о «сверхъестественных явлениях» — с другой. В отличие от дикорастущей флоры анекдотов о «сверхъестественных» происшествиях в парапсихологии, рассказы о вмешательстве божественных сил в крупнейших мировых религиях покоятся на прочных основах истинной веры.
Так как же обнаружить разницу между «верой» и «суеверием»? Вера одного человека — суеверие для другого, и vise versa[38]. У весов правосудия две чаши.
Я не вижу особой разницы между выкрикиванием бессмысленных слов в состоянии религиозного экстаза и фамильярным отношением к духам у спиритов. Разве такой крикун также не «медиум»? Я не вижу разницы между религиозными пророчествами и искусством предсказания. Феномены «чуда» и психокинеза, «вознесения» (Христа и Марии) и левитации[39] для меня едины, поскольку во всех случаях речь идет о запутанных, сложных законах природы.
Сами представления о «сверхъестественном» в известном смысле могут стать для нас откровением. Народное поверье, суеверие, парапсихология и мировые религии имеют между собой нечто общее в противоположность натуралистической или научной картине мира. Ты употребляешь слово «видение», а это означает почти то же самое, что «откровение».
Существенным основанием для исследований в области парапсихологии, о которых ты упоминаешь, была как раз попытка создать фундамент для веры в жизнь после смерти; об этом задумывались все чаще, по мере того как дарвинизм и свободомыслие начали угрожать традиционным религиям. Ты упоминаешь супружескую пару Рине, об этом мне известно. Мощнейшим стимулом и для них, и для других пионеров в области экспериментальной парапсихологии было желание подтвердить бессмертие души. Если бы им удалось доказать существование телепатии, было бы гораздо легче защищать веру в то, что человек обладает душой бессмертной и «свободной», которая лишь временно гостит в его теле, не являясь неразрывно с ним связанной. Но неоспоримое доказательство этого так до сегодняшнего дня и не появилось.
Посылаю письмо. Ты его получила?
>>>
Jes, sir![40] Я нашла в сарае старый удлинитель и с его помощью подключила ноутбук в розетку в доме. Благодаря этому длинному красному шнуру, который тянется за мной, я связана с домом и окружающим миром — физически, но не неразрывно.
Здесь, в этом доме, мы ко всему прочему установили вай-фай, и сеть покрывает весь сад. Без всяких контактов и проводов я могу, сидя здесь, общаться со всем миром.
Попробуй представить себе, что не только человек способен создать нечто подобное беспроводной связи…
>>>
Ты думаешь о телепатии и, вероятно, о контакте с душами умерших?
>>>
Меня обуревают самые разные мысли. Насколько я понимаю, ты впервые получил повод высказаться, а у меня появилась возможность понять тебя. Сначала ты представляешь свои соображения, а я пробую разобраться в них и заодно задаю вопросы. Затем мой черед высказать все, что у меня есть.
>>>
Хорошо. Только бы не забыть последних тезисов, потому что мне тоже хочется понять тебя.
>>>
Кроме того, я постараюсь подробно пересказать то, что мы пережили тогда, потому что я не в состоянии отличить прежнее переживание от того, что и сейчас является сутью моей веры. Вероятно, ты кое-что забыл; я имею в виду некие важные моменты, о которых я упоминала. У меня самой прекрасная память.
>>>
Неужели мы все-таки к этому вернемся? Ты в самом деле сделаешь это? Мы это сделаем? Ведь мы обещали тогда друг другу, что никогда больше не станем в этом копаться…
>>>
Поживем — увидим.
Когда я нашла удлинитель и протянула его за собой в сад, Ингрид возвела глаза к небу: «А я-то решила, что у тебя каникулы!» Она думает, что я сижу с учебными планами или готовлю к следующему учебному году уроки французского. В этом году у меня будет еще и несколько часов итальянского. До начала учебы осталась всего неделя. Только что пришли с рыбалки Нильс Петер и Юнас. Нильс Петер бросил огорченный взгляд на меня и на удлинитель, потом взял немного черешни, похлопал меня по затылку и ушел. Он позволил себе демонстративно посмотреть на экран, но при таком ярком солнечном свете на нем не так просто что-либо прочитать. Кажется, он догадывается, что я с кем-то переписываюсь, допустим — с тобой. Я со своей стороны ни слова ему про переписку не говорю, а сам он спросить не осмеливается.
Что нового в Нурберге? Ты еще на веранде, чем занимаешься? Боюсь потерять тебя из виду.
>>>
Я почти все время возле компьютера — писал, ожидал ответа, читал. Ведь у тебя привычка отвечать на письмо немедленно. Впрочем, если честно, быстро сходил за угол и побаловал себя бокалом кальвадоса. В кофе маловато темперамента.
>>>
Стейн, не ходи больше за угол! Лучше продолжай! Ты писал о парапсихологии и сверхъестественном…
>>>
Да, так оно и было!
Известный американский фокусник Рэнди Джеймс учредил премию в миллион долларов тому, кто действительно сможет продемонстрировать какие-либо сверхъестественные или паранормальные способности при условии их проверки и исследования. Эта премия называется «One Million Dollar Paranormal Challenge»[41]. Первоначально, году в 1964-м, Рэнди предложил тысячу долларов из собственного кармана тому, кто продемонстрировал бы ему нечто сверхъестественное. Вскоре многие узнали об этой премии, сумма возросла до миллиона долларов, но до сих пор никто ее не получил.
Ты, естественно, можешь возразить, что те, кого считают ясновидящими или кто обладает сверхъестественными способностями, вовсе не обязаны быть людьми алчными. Но даже среди тысяч шарлатанов, о которых пишут в газетах и которых показывают на телеэкранах, не отыскалось никого, кто заявил бы о себе и унес с собой деньги Рэнди. А почему? Ответ очень прост: потому что людей, обладающих сверхъестественными способностями, попросту нет.
Большинство возможных претендентов на учрежденный Рэнди приз — это профессиональные лицедеи и фокусники. Они предпочли бы бежать от Рэнди как черт от ладана, ведь он грозил стереть с лица земли целую индустрию. (Впрочем, ему это, конечно же, не удалось бы, потому что человечество жаждет быть обманутым!)
Несколько лет тому назад одна известная ясновидящая из США, Сильвия Браун, встретилась с Рэнди в программе Ларри Кинга. Рэнди потребовал тогда, чтобы она доказала свои способности под контролем, Браун обещала, что позволит во время передачи любые проверки. С тех пор прошло уже много лет, но она у Рэнди так и не объявилась. Неплохо, да? «Я не знаю, как его найти», — извинилась она однажды. Ясновидящая, не способная отыскать номер телефона в телефонной книге, — что может быть лучше.
Большинство из тех, кто откликнулся на «One Million Dollar Paranormal Challenge», оказались в меру наивными простаками. Рэнди приходилось принимать все более строгие меры, для того чтобы их жизни не угрожала опасность… Если, допустим, кто-то заявляет, что способен выброситься с десятого этажа, не претерпев физического ущерба, Рэнди отказывается проводить такого рода испытание.
Впрочем, вся эта затея с самого начала была излишней — ведь у ясновидящих и без нее нашлось бы немало способов обогатиться. Рулетку я уже упоминал, другие азартные игры — тоже золотое дно для обладателя сверхъестественных способностей. Но что-то я ни разу не слышал, чтобы какой-либо ясновидящий выиграл крупную сумму, играя, скажем, в покер.
Сверхъестественные способности и мошенничество! Они идут рука об руку в одной упряжке с незапамятных времен.
Миллион долларов Рэнди так и остался невостребованным.
Последним по времени достижением в области сверхъестественного было описание знаменательных совпадений или «невероятных происшествий беспричинной природы», того, что Карл Густав Юнг[42] назвал синхронностью. Это мы уже обсуждали в связи с нашей встречей с прошлым в старой гостинице, и мы — далеко не единственные, кто испытал подобные переживания… Вспомнишь вдруг о человеке, о котором десятки лет не вспоминал, заворачиваешь за угол, а там, словно из-под земли, появляется этот самый человек. Такую встречу многие воспринимают как безусловное доказательство сверхъестественного явления. Что и понятно: в момент подобной встречи испытываешь легкое головокружение и беспомощность. А то, что мы в первых своих письмах упоминали одно и то же и то, что Юнг именовал синхронностью, по-моему мнению, полнейшая случайность.
>>>
Ты по-прежнему так безапелляционен! Почему ты уверен, будто все, что «существует», и все, что «случается», можно контролировать с помощью научных методов? Скорее уж наука способна доказать лишь то, что относится к миру науки. Разве это и не называется: живи и дай жить другим?
>>>
Люди вправе думать то, что они хотят. Но когда кто-нибудь заявляет, что истина была открыта ему высшими силами, у нас есть все основания бросить на него недоверчивый взгляд. Тебе прекрасно известно, что всегда находятся люди и даже целые сообщества, которые провозглашают себя посланниками Божьими. Иные, правда, всего лишь говорят, что слышат «голоса», и идут на прием к психиатру.
Уверения о «чудесах» и «чудотворцах» использовались и отдельными личностями, и группами людей с целью удержать свои позиции и привилегии, а также для того, чтобы оправдать угнетение и насилие над людьми. Как известно, религия способна вдохновить людей на благочестивые действия, но история и по сей день показывает нам, что религиозными представлениями можно злоупотреблять. Жестокости, свершавшиеся во имя богов, патриархов и предков, постоянно сопровождали человечество.
Иисусу удалось помешать группе людей забросать камнями женщину, обвиненную в супружеской неверности. Но бросать камни не перестали, и насильники нередко гуляют на свободе, а изнасилованных женщин побивают камнями.
Недавно в одной из арабских стран казнили человека среди прочего за то, что он с помощью колдовских чар пытался заставить женатую пару развестись. А одну женщину в этой же стране приговорили к отсечению головы за то, что она с помощью колдовства ухитрилась сделать своего мужа импотентом. В этой связи вполне уместно опровергнуть представление о том, что колдовство — это реальный феномен. Зла на земле много, но, с моей точки зрения, важно подчеркнуть, что оно исходит от людей, что это вполне человеческое явление, а вовсе не дело демонов и злых духов.
Человечество по-прежнему отравлено верой в колдовство, в общение с предками и покойниками, в паранормальные явления. Во многих странах Африки, Азии и Южной Америки существуют настолько глубокие представления о колдовском искусстве и черной магии, что они господствуют над миллионами человеческих жизней. Суеверия процветают и в развитых странах. Многие европейцы и американцы признаются, что верят в призраков, во вселившегося в человека дьявола, в злых духов, в общение с покойниками, а также в такие более «цивилизованные» феномены, как ясновидение, телепатия и экстрасенсорное восприятие. Я писал, что религиозными представлениями можно злоупотреблять, а ведь пытки и насилие нередко коренятся в религиозных догматах. Без освященных религией примеров не существовало бы низости по отношению к врагам, недоверия. Для фундаменталистов — а они существуют во всех уголках мира — строгое следование предписаниям священных книг является нормой. Поэтому необходимо подвергать религиозные постулаты критике.
* * *
Сольрун, ты где?
>>>
Да, Стейн! Прежде чем ответить тебе, я хочу немного перекусить. Подожди чуть-чуть.
>>>
Жду.
>>>
Кое в чем я с тобой согласна и охотно присоединяюсь к твоим выпадам против догматизма и фундаментализма! В Библии есть много того, что меня радует, но и много того, что удивляет, но я не думаю, что Библия до последней буквы сочинена Богом. Ее сердцевиной является для меня вера в воскресшего Христа.
Нильс Петер снова поднялся на лестницу и в третий раз выкрасил подоконник! Сейчас он собирает малину. Такое впечатление, что он дежурит в саду только потому, что я сижу здесь и пишу. Он как-то спросил, что я пишу, и я ответила ему… правду. «Только что послала письмо Стейну», — ответила я.
Что у тебя еще на душе? С критикой религии уже покончено? Кое-что ты сказал. Или не всё?
>>>
Осталось последнее.
>>>
В таком случае продолжай. Цензура тебе не угрожает.
>>>
Во многом вера в откровение исходит из представления о том, что наше пребывание в этом мире — всего лишь пересадочная станция по пути к конечному небесному пункту назначения. Такова жизнь человека, куда менее ценная, чем подлинное потустороннее существование.
Как климатолог я не устаю напоминать о том, что у нас есть только эта единственная планета. Но многие люди живут с убеждением, будто забота о ней и физической основе нашей жизни не так уж важна, поскольку Божий суд и спасение верующих — не за горами. Наше земное существование рассматривается как промежуточная станция, и есть группы верующих, которые просто-напросто оставляют без внимания гибель биосферы, потому что это воспринимается ими как предзнаменование Конца света и Второго пришествия Иисуса Христа, о которых говорится в Священном Писании!
По данным опроса общественного мнения для канала Си-эн-эн, 59 процентов американцев верят, что пророчества апостола Иоанна Богослова оправдаются и что в полном соответствии с Апокалипсисом настанет Конец света. Но и это еще не всё! Существует немало проповедников и пасторов, охотно принимающих участие в обострении международных конфликтов, дабы таким образом ускорить Второе пришествие. Эти приверженцы Конца света, кажется, имеют немалое влияние в Белом доме и, словно кроты, выбираются на поверхность, особенно перед выборами нового американского президента.
Тебе известно, что я ничуть не боюсь пророчеств о Конце света, и ты, вероятно, тоже. Но меня смертельно пугает то, что эти пророчества могут исполниться сами собой, в силу объективных причин. Не будет ни нового неба, ни новой земли, ни Второго пришествия, которое спасет верующих христиан. Земля — единственная наша обитель и наша единственная собственность. И потому нет ничего выше, чем ответственность хозяина, которую мы несем за эту планету и за всех ее обитателей.
>>>
Конечно, Стейн, мы должны беречь нашу планету. Только, по-моему, зря ты взваливаешь вину за уничтожение окружающей среды на верующих. Уверена, что большинство из них уважают природу больше, чем атеисты… Разве ты не видишь, что чудовищный перерасход ресурсов в развитых странах мира является проявлением материализма? Разве эта мелочь противоречит духовным устремлениям? — спрашиваешь ты. Все силы направлены в настоящее время на то, чтобы снизить выброс газов в атмосферу, усиливающих парниковый эффект. Единственное, чего никто не принимает в расчет, это то, что мы способны еще и усилить этот эффект. Я имею в виду крики, истерию, метания и безудержную эксплуатацию окружающей среды. Мы живем в историческую эпоху, которую наши потомки, возможно, назовут «консумфашизмом»[43]. Я уверена в том, что идеология потребителя в наше время практически подменила религию.
>>>
Кажется, ты права, я сдаюсь. Я не располагаю сведениями о том, что те, кто верит в жизнь после смерти, менее ответственно относятся к судьбе нашей планеты, чем те, кто в это не верит. Но я предостерегаю от заблуждений в том, что «небо и земля погибнут» и что верующих христиан ожидает вселенское спасение.
>>>
У нас здесь готовится небольшая перемена декораций. По-моему, мои ближние уже по горло сыты моей изоляцией, а я должна признать, что делала это довольно демонстративно. Вероятно, всем надоел удлинитель, который тянется из дома к столу в саду… Мы здесь последний день, а мы с тобой почти шесть часов провели вместе, я вставала лишь несколько раз, чтобы прогуляться вдоль цветочных клумб с канистрой воды в руке, пока на столе снова не начинал звенеть ноутбук. И я, оставив цветы, бросалась назад… Нильс Петер, проходя мимо, глядит на меня исподлобья.
Я уже смотала удлинитель и положила его в сарай с инструментами. Аккумулятор полностью заряжен, зато миска с черешней пуста! Пора реабилитироваться. Я объявила, что собираюсь приготовить треску на обед. Нильс Петер и Юнас явились в полдень с тремя большими рыбинами; а еще я, кажется, единственная в семье, кто знает про бутылку красного бургундского… Это моя козырная карта, или, правильнее сказать, — попытка загладить вину. Бутылку я спрятала в ящике комода под бельем и поступила так с мыслью об обеде, который приготовлю в этот последний вечер.
Мои мальчики всегда ходят в последний день на рыбалку, а я не люблю брать с собой треску в город даже в шикарной сумке-холодильнике. Бергенцы не разъезжают по Вестланну[44] со свежей рыбой в сумке-холодильнике. Лучше схожу завтра на рынок и куплю там свежую треску.
Я тут кое о чем подумала… Не мог бы ты написать на прощание хотя бы несколько слов о том, как прошло открытие выставки? Я налью в котел с рыбой воду, почищу несколько картофелин, приготовлю салат и накрою на стол. А после этого снова сяду читать! Только сама писать сегодня больше не буду. Хорошо?
>>>
Ты уехала, а я долго ходил взад-вперед внизу у фьорда, потом вернулся к себе в номер, принял душ и спустился вниз, в комнату с камином. Потом встретился кое с кем из участников перед тем, как в кафе «Миккель» состоялся семинар по вопросам изменения климата, таяния ледников и новейших полярных исследований. После бокала белого вина и интересного рассказа о гостинице, окрестностях и ледниковом туризме мы сели обедать. Я чувствовал себя слегка польщенным тем, что меня посадили за «главным столом».
После обеда я попытался заказать бокал кальвадоса. Я все время думал о тебе и о нашей автомобильной поездке в Нормандию. Но кальвадоса у них не нашлось. Кажется, он мне приснился, похоже на то, что яблочной водки в их ассортименте никогда и не было. Почему же я вспомнил кальвадос? Но если это воспоминание оказалось ошибочным, как я могу положиться на другие? Мне предложили вместо кальвадоса бокал коньяка, но от коньяка я отказался и попросил вместо него пол-литра водки за свой счет.
Из зала с камином доносилось такое множество веселых голосов, что я пораньше поднялся в свой номер и лег. Заснул я почти сразу. И снова встретил во сне тебя. Я был на высокогорном пастбище и вновь прошел мимо березовой рощи.
На следующее утро я проснулся рано, разбуженный криком чайки, и спустился вниз завтракать, когда открывали двери столовой. Потом снова взял с собой чашку кофе на веранду, но ты уехала! Я сидел на утреннем солнце и слушал, как шелестят листья пунцового бука, шепчутся на ветру. Чайки били крыльями и кричали над магазином на старой пристани. Какой-то человек в зеленом сидел в лодке и удил рыбу во фьорде. Что-то в душе моей протестовало против этого слишком идиллического утреннего пейзажа.
Несколько часов спустя мы отправились в Музей ледников, где нам показали, какой высоты должен быть ледник, чтобы выстоять несколько десятилетий в условиях изменения климата. Я спросил себя самого, учтены ли при этом те осадочные отложения, которые обрушиваются вниз и скапливаются на дне, меняя дельты рек. Сегодня там, где тысячу лет назад была гавань викингов, выращивают картофель! На климатической выставке нас разбили на группы и сначала привели в комнату, где с шумом и грохотом воспроизводился процесс создания земли 4,6 миллиарда лет назад. В следующем зале нам сообщили, как выглядела жизнь на земле 40 миллионов лет назад, а затем, какой след оставили ледниковые эпохи на поверхности земли. Потом мы прошли в небольшую комнату, где наглядно описывались причины возникновения парникового эффекта и какие невыносимые для жизни условия были бы на нашей планете, если бы никакого парникового эффекта не существовало и атмосфера Земли не способна была отражать и поглощать тепло. Нас познакомили с тем, как деятельность человека и повышение концентрации парниковых газов повлияли на баланс древней каменноугольной эпохи! В следующем зале мы узнали, какой будет картина Земли в 2040 и 2100 годах, если мы не предпримем никаких мер по сокращению выброса газов в атмосферу. Впечатление не из веселых!
К счастью, нам хотя и весьма туманно, но намекнули на то, какой будет жизнь на Земле в том случае, если в будущем все-таки удастся остановить губительную вырубку тропического леса. Земля имеет возможность выжить. В последней комнате были продемонстрированы великолепные диапозитивы о жизни земного шара и его биологическом многообразии. Комментировал Дэвид Аттенборо[45]. Указывая на уникальные виды растений и животных, он в самом конце сказал: …but we still have time to make changes that will secure the life of this planet. This is the only home we have…[46]
После торжественного открытия нас посадили в автобусы и повезли к леднику Суппхелле, где на свежем воздухе был накрыт стол с шампанским, клубникой и разными лакомствами. Это служащие гостиницы приготовили стол, пока мы были в Музее ледников. Вскоре милая хозяйка гостиницы, которая в последние сутки была ужасно занята, заприметила меня. Кажется, она наконец смирилась с тем, что я был здесь ради открытия выставки и что через пару часов мне предстоит выступить с краткой речью на ланче.
Подойдя ко мне, она, сердечно улыбнувшись, спросила о тебе:
— Где ваша жена?
Я не в силах был разговаривать, я не справился с этим, Сольрун, и сказал лишь, что ты поспешно уехала, потому что дома в Бергене случилась неприятность.
— С детьми? — спросила она.
— Нет, со старой тетушкой, — ответил я.
Она немного помолчала, вероятно оценивая, насколько дорога нам эта тетушка.
— Но у вас есть дети? — спросила она.
Что я должен был ответить? Пришлось снова пустить в ход ложь. Я не в силах был сказать: мы встретились здесь совершенно случайно, мы уже более тридцати лет не видели друг друга. Я попытался ответить как можно неопределеннее.
— Двое! — сказал я и кивнул. Это было не так уж далеко от правды, поскольку я подумал о своих двоих детях и о двоих твоих.
Но она не сдавалась. Она хотела как можно подробнее узнать о наших детях, и, не знаю почему, с этого момента я рассказывал не о своей семье, а о твоей, в Бергене. Как можно более кратко я поведал о девятнадцатилетней Ингрид и шестнадцатилетнем Юнасе, хотя сам узнал о них всего несколько часов назад. Теперь я знал, какой лжи мне следовало придерживаться. Я говорил кратко и ясно, словно был твоим мужем.
Кажется, она быстро произвела в уме расчеты:
— Что ты говоришь! Значит, прошло много лет, прежде чем у вас появились дети?
Я подумал: «Ага! Кажется, ты надеялась, что мы зачали дитя в гостинице „Мундаль“ уже тогда, когда были здесь совсем юными?»
Но я, указав наверх, на ледник, произнес:
— Он был тогда гораздо больше!
Она, кивнув, улыбнулась, но я не понял почему. Она сказала:
— Как славно увидеть вас обоих снова!
Мысли метались в моей голове. Возможно, это были мысли о всей той жизни, которую мы оба прожили бы, если бы остались вместе. Но я думал в то же время о пароме в Ревснесе, о полицейских машинах в Лейкангаре, о березовой роще наверху, в Мундальсдале.
Я снова кивнул в сторону ледника.
— Но меня больше беспокоят ледники в Гималаях, — сказал я. — Они тоже отступают, их несколько тысяч, и они снабжают водой миллионы людей.
Я долил бокал, повертел его и сделал несколько шагов вниз вдоль голубовато-зеленой реки, чтобы избежать ответа на множество других вопросов. Я шел, думая о той книге, которую ты взяла с собой тем самым вечером в номер и которую потом захватила с собой домой в Осло. После встречи с Брусничницей эта книга стала как обоюдоострый меч, что лежал между нами. Если бы ты случайно не наткнулась на эту книгу, мы, возможно, продолжали бы жить вместе до сих пор. Что ты об этом думаешь?
С Брусничницей мы, конечно, смогли бы справиться. Но ты вскоре стала придавать этому гораздо более глубокий смысл.
>>>
Столько мыслей нахлынуло, Стейн! Но пока писем от меня не жди. Я выключаю ноутбук и отвечу из Бергена.
> IV
>>>
Я сижу за рабочим столом у окна, что выходит на Скансен, и смотрю на Берген. Сегодня прекрасная, почти осенняя погода. Впервые в этом году я заметила на деревьях желтые листья, да и дни стали короче.
Я сижу в своей старой детской комнате. Она принадлежала Ингрид с тех пор, как девочка была маленькой, но пару месяцев назад она с подругами перебралась в съемную квартиру на улице Мёленприс, и я получила свою комнату обратно. Я сразу занялась ее обустройством, повесила ковер, привела в порядок пол, а стены выкрасила в кремовый цвет. Так я превратила комнату в маленькую берлогу. Я называю ее «библиотека», но Нильс Петер смирился с тем, что это моя личная комната. Щедрый человек!
Ингрид была так мила. Когда она и ее приятель вынесли последние коробки с одеждой и вещами, она вдруг весело меня обняла и поблагодарила за то, что когда-то я одолжила ей свою комнату, в которой она жила с трехлетнего возраста! Но она все время знала, что это моя девичья комната и что я жила в ней и взрослой, и ребенком.
Всего пять лет я не жила в ней…
Когда я села тогда в дневной экспресс, я заплакала. Что, по-твоему, я делала, проезжая Хеугастёль, недалеко от нашего логова на плато? Когда мы подъезжали к Финсе[47], рядом со мной сел кондуктор и стал меня утешать. Я не промолвила ни слова, да он ничего и не спрашивал. В Мюрдале он вышел, помахал зеленым флагом и снова вернулся. Я все еще плакала. Он принес мне чашку чая, не такого, какой подают в бумажном стаканчике, а настоящего чая в фарфоровой чашке. Тогда я, пересилив себя, взглянула на него, улыбнулась и сказала: «Спасибо!» Но рассказать, как мы жили в «каменном веке», не смогла.
Мне нужно было домой. Домой к маме и папе. Это было единственное, в чем я была абсолютно уверена. Я не стала звонить и предупреждать их. Я не могла больше думать ни о чем, кроме как оказаться дома. Им пришлось принять меня в том состоянии, в каком я объявилась.
Я снова поселилась в своей детской комнате. Когда я несколько лет спустя встретила Нильса Петера, мама и папа начали перестраивать старый дом в устье фьорда. Тот самый, что остался после бабушки, в Ютре-Сула. Папа начал, как он выражался, «катиться с горы». В конце концов он продал свое агентство и таким образом стал состоятельным человеком. Он посмеивался: «Прекрасно жить в Бергене, Сольрун! Но не очень-то полезно для здоровья здесь умереть!»
Они прожили в Кольгруве больше двадцати лет, так что, в известном смысле, он был прав. Папа умер три года тому назад. Говорят, что он сидел в кресле со стаканом коньяка в руке, который упал и разбился, когда у него остановилось сердце. Мама умерла зимой. Я сидела рядом с ней и держала ее за руку. У нее была только я.
Когда я приехала в Осло учиться, мне было ровно столько же лет, сколько Ингрид сейчас. Приятно об этом думать. Как мы были молоды! Прошло всего несколько недель с тех пор, как я сошла с поезда Восточной железной дороги, тут мы с тобой познакомились; это случилось после лекции к ex. phil[48] в «Chateau Neuf»[49]. Тебе надо было прикурить сигарету, а возможно, это был всего лишь предлог, но потом мы уже не расставались.
В октябре мы перебрались в маленькую квартирку в районе Крингшё, где находился студенческий городок. Мои соученики — студенты в Блиндерне, не скрывали своей зависти. Мы существовали как бы сами по себе, словно, кроме нас, никого на свете не было. Мы были так счастливы!
Как я плакала в поезде, возвращаясь домой, в Берген! Я ничего не понимала. Только то, что мы стали думать совершенно по-разному, но никак не могла взять в толк, почему при этом невозможно жить вместе. Или ты считаешь, что тот, кто верит, и тот, кто нет, не могут жить под одной крышей?
Как ты ненавидел те книги, Стейн! Особенно одну. Как ты презирал ее и как презирал меня за то, что я ее читаю. Или просто ревновал меня? Пять лет все мое внимание принадлежало тебе. У меня в уме ничего не было, кроме нас с тобой. После встречи с Брусничницей и после того, как я начала читать эту книгу, которую взяла в гостинице и увезла с собой в Осло, у меня появилась и стала все больше укрепляться вера в жизнь после смерти. Неужели ты не мог позволить мне жить с этой верой?
Кем ты, собственно говоря, стал сегодня? Я впервые спросила тебя, во что ты веришь, и ты прислал мне длинное естественно-научное сочинение, отчет, в полном соответствии со спецификой факультета, где ты работаешь. Ты, разумеется, не отступник. Ты Therapsider[50] и Australopithecus et cetera, et cetera[51]. Тогда я снова спрашиваю, во что ты веришь, а в ответ получаю целый список того, во что ты не веришь. Но я не сдаюсь, Стейн, я упряма. Я хочу, чтобы ты вернулся назад, туда, с чего мы оба начинали. Прежде чем рассказать подробно о том, во что верю я, я хочу, чтобы ты вернулся к тому волшебному ощущению жизни, которое было у нас тогда и которое мы не сумели сохранить, даже такую его малость, как искра надежды. Стейн, я спрашиваю: что такое Вселенная? Что такое человек? Что такое эта авантюра среди звезд, этот полет крошечных жемчужинок сознания? Жемчужинок души, характера, разума, таланта, духа. Рождает ли это в тебе хотя бы искорку понимания?
>>>
Привет!
Очень тяжело было читать о твоей поездке домой в Берген!
Я чувствую, что твои последние слова меня задели. Пожалуй, я давал слишком прагматичные ответы на те серьезные вопросы, которые ты мне задала. Ты, вероятно, заметила: с годами в силу своих занятий я стал узким специалистом. Но ведь необходимо придерживаться фактов. Можно, конечно, выдвигать самые разные гипотезы, однако необходимо основываться на том, что мы полагаем известным.
Возможно, меня сбило с толку слово «вера», в моем лексиконе его нет. Правильнее, вероятно, говорить об интуиции. Пожалуй, у меня больше интуиции, чем веры, особенно когда речь идет о совести.
>>>
Напиши об этом, Стейн! По-моему, «интуиция» — верное слово. Можешь, например, рассказать о том, что тебе приснилось, перед тем как мы встретились в гостинице. Ты, кажется, говорил, что это был космический сон?
>>>
Да, и он по-прежнему меня не оставляет! Как будто все это случилось не во сне, а наяву. Я и в самом деле сидел в космическом корабле…
>>>
Расскажи.
>>>
Весь день накануне встречи с тобой был каким-то необычным. Казалось бы, я ничего серьезного не делал, кроме как сидел в поезде и автобусе да прогуливался по знакомым местам, но я не в силах отделить этот день от ночного сна, которым все завершилось. Если можно, я расскажу про этот день.
>>>
Только не забудь про сон, а начинать можешь с чего хочешь. Кроме того, время у тебя есть, раньше завтрашнего дня я к компьютеру не подойду. Мне как-то неловко сидеть здесь и стучать по клавишам, пока Нильс Петер дома. Он терпеть не может, когда я сижу за компьютером, но дело не в нем, а во мне… Мне как-то не по себе, что он будет сидеть и слышать стук клавишей, пока я пишу тебе… Я сама не люблю быть рядом, когда люди пишут на компьютере письма. Почти то же самое, что слушать чужой разговор по мобильному в автобусе, в такси или на тропинке в Нурмарке[52], как-то тягостно и мучительно. А завтра у нас день составления учебных планов. Я этому рада. Приятно снова вернуться к работе.
>>>
Прекрасно, ведь мне понадобится время, чтобы ответить. Не знаю, когда объявлюсь снова.
>>>
Не теряй времени зря, Стейн!
Я слышу, как он покашливает. Пойду предложу ему бокал красного вина. То, что называется «nightcap»[53]. У нас в ходу этот жаргон.
Первый раз в этом году он зажег камин. Уютно.
> V
>>>
Вторник, 17 июля 2007 года. Я проснулся чуть свет от сильной грозы. День — серый, над Осло висят свинцовые тучи. Мне надо ехать поездом до Гуля[54], а оттуда автобусом до Лердаля и Фьерланна; путешествие часов на девять. Я не очень-то люблю путешествовать на машине в одиночку, мне больше нравится ездить на общественном транспорте; в этом случае я свободен и могу либо читать, либо просто отдохнуть.
Утром Берит подвезла меня на вокзал Люсакер, ей надо было съездить к отцу, отвезти ему кое-что из чистого белья. До отхода бергенского поезда в 8.21 оставалось несколько минут. Здесь раскатисто гремит гром; довольно мрачное летнее утро. Дождя нет, но металлически серые тучи вызывают впечатление ночи. Для гроз уже довольно поздно, но всякий раз, когда молния прорезает небо, я вижу ее. Но вот к платформе подходит бергенский поезд, и я сажусь в вагон. Как всегда, я позаботился о том, чтобы купить место у окна: вагон №5, место №30.
Вскоре я в Драммене, поезд движется к северу, вдоль Драмменского водного пути, его рек, ручьев и озер по направлению к Викерсунну и Хённефоссу. Тучи по-прежнему низко, верхушки деревьев в тумане, но в двух-трех метрах ниже туч видимость хорошая. В реке высокий уровень воды, у Тюри-фьорда вода тоже стоит высоко, некоторые мостики оказались под водой. Этим летом так было не раз, для крестьян это настоящее бедствие; наводнения, разливы и паводки нанесли многим областям страны, включая Драммен, немалый урон; урожай был погублен.
Не знаю, от погоды ли, но в поезде я сразу же стал серьезен и сосредоточен. Я был возбужден больше обычного, и это возбуждение вызвало какую-то небывалую сообразительность. Я все время ощущал напряженность в вагоне поезда, который проезжал через покрытую тяжелыми тучами местность. И спрашивал самого себя: что такое сознание? Что такое память и размышление? Что значит «вспоминать» и «забывать»? Что такое сидеть, как сейчас, и думать, думать о том, о чем надо думать? И прежде всего: является ли то, что мироздание способно осознавать само себя и свое собственное развитие, случайностью? Или же мирозданию сознание присуще изначально?
Я не впервые размышляю об этой фундаментальной проблеме. При удобных обстоятельствах я задавал этот вопрос биологам и астрофизикам, и их первой реакцией обычно был отказ или смущение по поводу самой постановки проблемы. В целом мой вопрос воспринимался как нечто непростительно наивное. Если же я повторял его, уточняя, что прошу лишь интуитивного ответа, то, как правило, мне говорили, что феномен сознания — не что иное, как случайность в космических масштабах.
Это ничуть не упраздняет некоей целенаправленности или сущности Вселенной, но зачастую воспринимается как самоочевидная предпосылка. То, что жизнь возникла на Земле, а биосфера развилась в такой степени, что ты называешь ее фрагменты «жемчужинками сознания», — не что иное, как проявление слепой случайности. Или, как выразился французский биолог и лауреат Нобелевской премии Жак Моно[55]: «Вселенная вовсе не была чревата жизнью, равно как и биосфера — человеком. Счастливый номер выпал нам так же случайно, как за игорным столом в Монте-Карло».
Когда категорию «жизнь» отвергают как существенный космический феномен, это можно выразить следующими словами: биосфера не вмещает предусмотренный класс объектов или явлений, а представляет собой особое явление, которое, разумеется, совместимо с первопринципами, но не может быть выведено из них. То есть, в сущности, не предусмотрено.
Это полезное уточнение, и можно считать, что утверждение Моно справедливо, даже если кажется, что нет какой-либо инстанции, способной подтвердить его подлинность. «Случайно» здесь означает, что мы говорим о столь странных и тем самым столь периферийных феноменах, что они, само собой, оказываются на обочине законов физики.
Но на этом поле ты меня не найдешь. С тех пор как мы жили вместе, я постоянно интуитивно чувствовал: для природы Вселенной характерно то, что жизнь и сознание возникли из природы. Вероятно, во мне все-таки живет сектант, обособленный если не космополит, то исследователь, работающий на математико-естественнонаучном факультете. Большинство астрономов, физиков и биологов, которых я встречал, настаивают как раз на противоположном. Ни жизнь, ни сознание невозможно вывести из безжизненной природы, как некий «существенный» или «необходимый» продукт.
Современное естествознание предусматривает, что атомы и субатомные частицы, а также звезды и галактики, антиматерия и черные дыры более существенны для понимания того, что такое Вселенная, а вовсе не жизнь и сознание, которые, как утверждает редукционистская наука, есть не что иное, как произвольные, случайные и, стало быть, «несущественные» стороны природы. То, что во Вселенной есть звезды и планеты, — необходимое последствие Большого Взрыва, а то, что есть жизнь и сознание, — всего лишь чистая случайность, чудовищный казус, космическая аномалия.
Я еду по железной дороге и думаю, а тем временем поезд подъезжает к станции Хёнефосс. На маленьком экране над дверью купе надпись «Хёнефосс, 96 м над уровнем моря». Двое пассажиров выходят, закуривая на ходу.
Дождя нет, но над местностью висит напряженное небо, вот-вот готовое расколоться. Свисток, и поезд движется дальше — мимо желтых и зеленых полей с одной стороны и лесистых кряжей с другой. Темные облачка плывут над елями. Я пытаюсь вспомнить, как все началось. Я пытаюсь вспомнить историю Вселенной.
Протоны и нейтроны образовались из кварков через несколько секунд после Большого Взрыва, а чуть позже они слиплись в ядра водорода и гелия. Атомы с электронными оболочками появились спустя сотни тысяч лет и были представлены почти исключительно водородом и гелием. Более тяжелые элементы, очевидно, «скованы» или «состряпаны» в первых поколениях звезд, а затем ими была унавожена Вселенная. Унавожена, да… мой выбор слов, конечно же, тенденциозен. Тяжелые атомы приближают нас к цветущему саду жизни, ибо мы сами состоим из них, как и планета, на которой мы обитаем.
И не надо испытывать комплекс провинциала из-за того, что именно «наши» атомы обладают такой массой и способностью к соединению. Атомы, из которых мы состоим, встречаются по всей Вселенной. Так что можно сказать, что они имманентны ее природе. Современная физика элементарных частиц позволила нам построить картину первых минут Вселенной, объясняющую, как появились атомы, необходимые для образования химических соединений, именуемых молекулами.
Сложнее устроены и в космических условиях гораздо реже встречаются так называемые макромолекулы, из которых построено все живое. В основе всех форм жизни на нашей планете лежат белки. Они даже выполняют копирование нуклеиновых кислот — ДНК и РНК, которые задают структуру самих белков и содержатся в генетическом аппарате всех организмов. В целом, земная жизнь держится на соединениях углерода и солнечной энергии, при исключительно важной роли жидкой воды.
То, что макромолекулы жизни возникли на Земле около четырех миллиардов лет назад, не является великой тайной. Остается немало частных проблем, но биохимия теоретически и на практике уже продемонстрировала нам, каким образом «кирпичики» жизни образовались в той атмосфере, которой Земля обладала в своей юности. Сначала, за счет процессов фотосинтеза, появилась богатая кислородом атмосфера, а потом возник слой озона, защищающий жизнь на Земле от космического излучения.
На таком же уровне естествознание способно объяснить возникновение жизни на Земле, например, в «первичном бульоне», «сваренном» из макромолекул. Причем оно утверждает, что в таком «первичном бульоне» возникновение жизни весьма вероятно. Все, что происходит в природе, случается по необходимости. Почему это не должно касаться и происхождения жизни?
Сегодня известно, что «кирпичики» жизни могут быть синтезированы из простых химических соединений. Четкой границы между тем, что называют органической и неорганической химией, больше не существует. Доказано также существование в отдаленных районах Вселенной молекул, лежащих в основе жизни. В последние годы в межзвездной пыли обнаружены даже такие органические соединения, как этанол и муравьиная кислота. А недавно в космосе была найдена аминокислота — глицин. Как в хвостах комет, так и в галактиках, удаленных на миллиарды световых лет от Млечного Пути, есть молекулы органических веществ. При этом наука астрохимия еще пребывает в зачаточном состоянии.
Земная жизнь, или молекулы жизни, вовсе не обязательно должны были возникнуть на нашей планете. И то, и другое могло появиться из мирового пространства; их могла, например, принести комета. Большая часть воды на Земле скорее всего обязана своим происхождением именно кометам. И эта вода была далеко не стерильной.
Я сижу и суммирую историю Вселенной. То, что имело место в ходе эволюции, достойно удивления, как достойно удивления и то, что я могу сидеть здесь и служить памятью этой чудесной истории. К счастью, я сижу по направлению движения поезда. Обычно я прошу об этом, когда покупаю билет, и слева от себя я уже целый час вижу внизу Крёдерен[56]. Ватные клубы тумана парят над озером, словно дирижабли, но над белыми воздушными кораблями покоится тяжелое, темно-серое небо, которое отражается в воде и делает Крёдерен темным и мрачным, словно осенью. Дождя нет.
Наш земной шар — единственное место во Вселенной, о котором мы с уверенностью можем сказать, что здесь существует жизнь. Несколько лет тому назад были впервые обнаружены планеты вне Солнечной системы, вернее, несколько сотен планет. Существует предположение, что в нашей Галактике планеты должны быть по меньшей мере у трети звезд, подобных нашему Солнцу.
Если спросить современных астрономов, верят ли они в то, что на других небесных телах во Вселенной существует жизнь, большинство из них ответит утвердительно. Вселенная настолько велика, что случившееся на Земле — на дальних задворках Вселенной — наверняка имело место и где-либо еще. Утвердительно?! Проблема заключается в том, что те же астрономы не задумываясь готовы подписаться под заявлением Жака Моно о том, что Вселенная «не была чревата жизнью». Но если Вселенная не чревата жизнью, каковы же тогда отношения между ней и ее самым замечательным порождением?
Пока кипят страсти вокруг фантастических представлений о внеземной жизни, астробиологи в первую очередь ищут воду. В качестве своеобразной биохимической парадигмы все чаще выдвигается утверждение, что там, где есть вода, можно найти и жизнь. Конечно, разочарование будет тем сильнее, если на какой-нибудь небольшой планете с дивными озерами и реками не обнаружат жизни.
Итак, элементарные частицы присутствуют всюду, а их существование вытекает непосредственно из «первопринципов», то есть фундаментальных законов природы. Сложные молекулы, или макромолекулы, встречаются гораздо реже, но из этого вовсе не следует, что они менее естественны для нашей Вселенной.
Так думаю я. Таково линейное уравнение, тот логически четкий ход мыслей, который я осуществляю. Возможно, один только я на планете Земля размышляю в этот полдень о своем собственном сознании, о своем мышлении. Кто знает, не один ли я в эту секунду во всей Вселенной. В таком случае я наслаждаюсь в вагоне поезда этой великой привилегией.
Перед самым Несбюеном полил дождь. Белые буквы на голубом телеэкране над дверью: «Несбюен: выход налево, 168 м над уровнем моря». А после того, как поезд отправился из Несбюена: «Добро пожаловать на поезд на Берген!» После чего вежливое приглашение: «Добро пожаловать в вагон-ресторан! Прекрасное меню! Горячие блюда. Обед. Дешевые товары в киоске».
Между Несбюеном и Гулем по обе стороны от поезда тянется лес. Я смотрю вниз на реку справа и вижу несколько домов. Теперь клубы тумана совсем низко — на дне долины. Воздушные дирижабли пошли на посадку.
В космологии есть так называемый космологический принцип, согласно которому Вселенная имеет одинаковые свойства, независимо от того, в какую сторону посмотреть. В достаточно большом масштабе Вселенная однородна и изотропна.
Так почему же нам не использовать этот принцип и при решении нашего вопроса: можно ли ожидать, что жизнь существует повсюду во Вселенной, подобно планетам, звездам и галактикам? Или же то, что мы называем жизнью, возникло благодаря удивительной случайности только здесь у нас, на Земле?
Во Вселенной несколько сотен миллиардов галактик, каждая из которых состоит из сотен миллиардов звезд, буквально набитых всевозможными химическими фабриками. В таком случае есть повод бросить на игорный стол в Монте-Карло непостижимо огромное количество фишек и тем самым свести на нет основания, объявляющие возможный невероятный выигрыш «случайным».
Само собой, неслучайно то, что рисковому игроку достается порой крупный выигрыш — это для него характерно. Когда мы изредка встречаем людей, хвастающих тем, что они постоянно выигрывают в лотерее или на ипподроме, нужно спросить счастливцев, сколько способов играть они изобрели. Не всем этот вопрос придется по вкусу.
Я не забыл о проблеме сознания. Если взглянуть на биосферу Земли, придется признать, что она была чревата, то есть беременна, нервной системой и аппаратом восприятия. Зрение, например, возникало на нашей планете у сотен живых существ, генетическая связь здесь ни при чем. Следовательно, можно ожидать, что крупные организмы на какой угодно планете разовьют у себя способность видеть. Причина ясна. В любой биосфере в ходе эволюции оказывается преимуществом возможность различить свое ближайшее окружение, например суровую, труднопроходимую местность, врагов или соратников. Там, где формируются половые различия, необходимо подбирать себе подходящего партнера. Другие чувства, например слух, также становятся эффективным преимуществом в борьбе за существование на любой планете. Эхолокация, способность чувствовать боль, вкус, обоняние — и некоторые другие экзотические органы чувств… Чтобы координировать ощущение, высокоразвитый организм должен обладать центром управления, или мозгом. На примере Земли мы видим, как у разных животных, совершенно независимо друг от друга, развился более или менее сложный нервный аппарат. Интересно отметить, что ученые-неврологи изучали нервные клетки каракатицы, чтобы лучше понять нервную систему человека.
В связи с нашей теорией о том, что жизнь является универсальным феноменом природы, то же самое можно сказать о развитии нервного аппарата и мозга.
«Гуль, 207 м над уровнем моря». Я собираю вещи — куртку и небольшой рюкзак. «Следующая станция — Гуль, платформа справа».
Вскоре я стою под мелким, моросящим дождем. Я сяду в местный автобус и доеду до пересадочной станции в Гуле. В поездке включу спутниковый пеленгатор и установлю контакт со спутником Земли.
Время 11 часов 19 минут, мои координаты 60°42′6″ северной широты и 8°56′31″ восточной долготы, возможное отклонение ±20 футов… Восход Солнца — 4.21, заход — 22.32. Но все же с тяжелых туч над нами льет мелкий дождик. Луна восходит в 8.11, заходит в 23.32. Но даже в ясный летний день Луну вряд ли было бы видно на небосводе. Информация об охоте и рыбной ловле в Гуле придет в следующем сообщении. Average Day[57]. Ну ладно…
На пересадочной станции сижу с чашкой кофе и запиваю им бутерброд с сыром и паприкой. Но мыслю по-прежнему интенсивно, в космических масштабах, и пребываю вовсе не здесь, и даже не в облаках, хотя позволяю себе на несколько секунд отвлечься и благодушно поглядываю на женщину гораздо моложе меня. Вероятно, она думает, что мне лет на десять меньше, чем на самом деле. В центре Гуля идет сейчас проливной дождь, который настраивает меня на еще более возвышенный лад. Я снова отвлекаюсь, небольшая пауза. Я набрасываю тезисы своей речи, которую произнесу послезавтра на ланче. У меня и в мыслях нет, что вскоре мы с тобой встретимся. Не знаю, стоит ли писать, что в Гуле я вспоминал о тех временах, когда мы вдвоем разъезжали здесь в красном фольксвагене по дороге на ледник в Вестланне.
У меня масса времени, чтобы перекусить, — автобус отправляется только в 13.20. Чуть позднее мы въезжаем в туман над Хемседалем. В автобусе тоже есть телеэкран. Температура воздуха — 14 градусов. Туман понемногу рассеивается.
Как мы видели в ходе истории Земли, путь от мозга и нервного аппарата к тому, что мы называем «сознанием», был долгим, особенно если подразумевать под этим нечто столь удивительное, как способность размышлять о своем собственном существовании во Вселенной. С другой стороны, когда позвоночное животное впервые поднялось на ноги и освободило передние конечности для изготовления орудий труда, его решающим преимуществом стала способность обучаться полезным приемам, а также переживать опасности совместно с другими членами стаи, прежде всего со своими родителями и потомками.
Обрести то, что мы именуем сейчас «сознанием», «представлением», было для человечества все равно что заполнить пустую нишу. Не окажись мы там первыми, наверняка раньше или позже нашлись бы представители другого отряда позвоночных, которые задумались бы о том, как возникли эта Вселенная, жизнь и сознание.
Следует принять к сведению и то, что большинство небесных тел, на которых могла бы существовать жизнь, наверняка тоже взрастили бы сознание, способное охватить историю своего развития со времени Большого Взрыва.
В ходе эволюции во Вселенной действовали все более сложные физические процессы. До сих пор самой сложной из известных нам систем является мозг человека. Это сознание, присущее живому организму, обозревает небесное пространство и от имени всего космоса спрашивает: «Кто мы? Откуда мы?»
С точки зрения семантики, эти короткие предложения настолько просты и основательны, что ничуть не удивительно, если эти же слова выкрикивали в ночь Вселенной и из других уголков неба много световых лет тому назад. Язык, возможно, был устроен совершенно по-другому, и его звуки могли быть такими, что мы не распознали бы в них речь, однако вряд ли внеземная цивилизация думала бы иначе, чем мы, вряд ли у нее существовала бы история науки, слишком отличающаяся от нашей собственной. Внеземные существа наверняка, как и мы, ощупью продвигались бы по нелегкому пути лучшего понимания природы мира, происхождения Вселенной и периодической системы элементов. Когда в рамках так называемой программы SETI, или Search for Extraterrestrial Intelligence[58], ученые, используя колоссальные ресурсы, прислушиваются к сигналам жизни во Вселенной, причем по определению разумной жизни, вряд ли можно надеяться на успех, ведь ищут нечто невероятное, «космическое чудо», причем в считанных световых годах от нашей звезды. Так следовало бы поступать, если искать подтверждения того, что человечество есть нечто характерное или существенное для всей Вселенной.
Но существуют также доводы в пользу того, что только на Земле имеются существа с универсальным сознанием. Даже если на других небесных телах возникли примитивные формы жизни, не следует забывать, что на Земле прошло четыре миллиарда лет, прежде чем род человеческий появился на свет. А четыре миллиарда — приличный возраст для планеты.
Уже через один миллиард лет возможности для жизни на Земле, скорее всего, иссякнут. Земля утратит атмосферу, вода испарится…
Тем не менее мы во Вселенной, скорее всего, одни. Хотя не можем исключить и того, что наша Вселенная — источник души и разума.
В детстве я часто думал об этом, к этому возвращаюсь сейчас. Возможно, жизнь во Вселенной кипит, думал я. Эта мысль возбуждала… И тут же рождала в уме нечто прямо противоположное. «А что, если жизнь существует только на Земле и больше нигде?» Эта мысль выводила меня из себя. И то, и другое говорило о том, каким непостижимым чудом является мое существование.
Автобус пересекает уезд Хемседаль. Конечно, я знаю, что вскоре он проедет мимо того самого места… Пытаюсь подготовиться… Возможно, мысли о Вселенной, одолевавшие меня в автобусе, были частью этой подготовки. Ведь ты помнишь, как там… на пристани, возле Ревснеса… Нам нужно было обсудить нечто необычайное, явление более Высокого порядка, чем случайное происшествие на нашей планете, ставшее таким знаменательным в непрерывной череде событий…
Облачность по-прежнему низкая, хотя как отличить море тумана от облачного покрова? Облака висят над самым холмом. Дорожный указатель сообщает: «Автомагистраль №52 через горы Хемседальсфьелль открыта». Естественно — ведь уже середина лета.
Мы долго едем по правому берегу реки с необычайно бурным течением, что объясняется рекордным в последнее время выпадением осадков, а также поздним таянием снегов в горах. Проезжаем мимо переполненного водой водохранилища. Становится ясно, почему река Хемсиль так буйно стекает в долину. Этот же поток заливает причалы у Тюри-фьорда, ведь водный бассейн у них один и тот же!
Клубы тумана, которые, кажется, можно потрогать рукой, дремлют, покачиваясь над долиной. Погода все больше напоминает метеорологический казус. Туман то рассеивается, то обволакивает оба горных склона. Я замечаю все это, хотя в фокусе моего внимания находится непостижимое! Такой туман — и такие четкие представления об истории и географии Вселенной… Плюс расхожие мнения о том, как и почему возникли мне подобные.
«Вселенная не была чревата жизнью, как и биосфера — человеком. Счастливый номер выпал нам так же случайно, как за игорным столом в Монте-Карло».
Первый шаг в попытке заглушить редукционистские фанфары Жако Моно — просто прислушаться к музыке или присмотреться к беззвучной гармонии математики: «Вселенная была настроена для возникновения жизни, которая есть самосознание Вселенной».
Кажется, звучит неплохо. Во всяком случае, не противоречит тому, что мне подсказывает интуиция. Вселенная сознает саму себя, у нее есть самосознание. Этот ошеломляющий, но исторически неоспоримый факт невозможно целиком и полностью отдать на откуп эзотерическим толкованиям.
Это соображение более высокого порядка, думаю я, пока мы приближаемся к водоразделу, чтобы не сказать — высочайшего порядка, который можно научно аргументировать. Сознанию, считает Моно, «не следовало» возникать, и жизни тоже. Но, возможно, и нашей Вселенной «не следовало» возникать.
Если бы свойства Вселенной в самое первое мгновение ее существования хоть немного отличались от тех, что имели место на самом деле, она погибла бы через миллионную долю секунды после возникновения. Даже микроскопические различия в том, что Моно называет «первопринципами», неумолимо привели бы к тому, что никакой Вселенной не возникло бы. Вот только пара примеров… Будь во Вселенной с самого начала чуть больше положительной массы, чем отрицательной, она уничтожила бы сама себя через мгновение после Большого Взрыва. Если бы сильное ядерное взаимодействие было чуть слабее, Вселенная состояла бы только из водорода, а будь оно чуть сильнее, водорода в ней не было бы вообще. Этот список можно продолжать и продолжать. Как сказал однажды Стивен Хокинг[59]: «Шансы против того, что в результате Большого Взрыва возникнет именно наша Вселенная, — были огромны».
Столь же «случайно», как возникновение жизни и сознания, было и то, что они появились в долгоживущей Вселенной. И что «первопринципы» Моно появились тоже случайно, как на игорном столе в Монте-Карло. Или мы все-таки вправе позволить себе помыслить «нечто», стоящее «за» или «вне» того времени и пространства, которые были порождены Большим Взрывом? Не существует научных данных, полностью исключающих, что это «нечто» может быть чревато именно нашей Вселенной.
Чтобы Вселенная, как фокусник из шляпы, могла явить самосознание и понимание собственной красоты и законосообразности, должен быть соблюден целый ряд условий, причем уже в первые микросекунды после Большого Взрыва. Наша Вселенная — как раз такая. И об этом надо помнить.
Так думаю я. Многим моим коллегам это кажется ересью. Мои соображения выходят далеко за пределы того, что принято в естествознании. Однако это то, что я чувствую интуитивно.
Дорога идет по левому берегу реки, какую-то часть пути мы проезжаем мимо луга и небольших рощиц, потом снова возвращаемся к реке. Начинается подъем в гору, на Бьёберг-Фьелльстёве. Я вижу подвесной мост, дерзко качающийся над рекой. Семьсот метров над уровнем моря. Непроходимые березняки по обоим берегам…
Туман немного рассеивается, я вижу на горном склоне слева снег, а справа — несколько хижин, вероятно, последние, так как на высокогорье запрещено рубить деревья.
Мы приближаемся к озеру Эльдреваттнет у границы округа. Я здесь впервые с тех пор, но держу себя в руках, и к тому же я еду на автобусе, а не в автомобиле. Я не гляжу направо, на воду, когда автобус проезжает мимо. Смотрю на часы. Время — 14.20. У меня в рюкзаке полбутылки водки. Хотя это и не входило в мои планы, я осторожно достаю ее, отвинчиваю пробку, делаю большой глоток.
Вряд ли кто-нибудь из пассажиров это заметил. Более тридцати лет прошло, но все равно так близко… Она была загадочным явлением, тайной природы! Она со своей шалью!
Автобус съезжает вниз к Вестланну. В 14.29 мы проезжаем мимо первого крутого поворота у обрыва. Я делаю еще один глоток из бутылки. Кажется, будто все это — и то, что я сижу в автобусе, и то, о чем я думаю, как-то связано с тем, что произошло в тот раз. Мы должны были поспать несколько часов в Ревснесе, но так и лежали с закрытыми глазами и разговаривали.
Часть пути мы проезжаем вдоль бурной реки вниз к Лердалю. От старинной деревянной церкви в Боргунне дорога ведет в туннель. Густые клубы тумана парят здесь и там над долиной, словно невесомые ягнята. Мы въезжаем в Лердаль, где тогда собирались… но так и не переночевали. Помнишь? Здесь в автобус село несколько пассажиров, а потом он въезжает в длинный туннель, идущий в Фоднес. Я рад новому туннелю. Рад, что избегаю свидания с Ревснесом, нервы и так напряжены. Во время переезда на пароме в Маннхеллер я обобщаю то, о чем думал почти всю дорогу.
Наряду с множеством частных вопросов перед современным естествознанием стоят две колоссальные проблемы, а именно: что произошло в первую долю микросекунды существования Вселенной и какова природа сознания. Может быть, и нет особых оснований считать, что между этими двумя великими тайнами имеется некая связь. Но такую возможность нельзя исключить априори. Моя гипотеза состоит в том, что такая связь существует…
Я полагаю, что должно существовать более глубокое объяснение — корень и причина, стоящие за физическими законами, которые сформировали нашу Вселенную. Если имеется нечто Божественное, оно находится вне Большого Взрыва или до него. А вот после него, как я понимаю, появляются физические законы, и только они управляют нашим миром, так что все происходящее имеет естественные причины.
Тому, кто хочет найти доказательства бытия Божия, должно быть очевидно, что в первую очередь искать его надо в фундаментальных постоянных или в том, что Жак Моно назвал «первопринципами». Как я уже говорил, единственная вещь, в которую я не верю, это манифестация сверхъестественных сил.
Мои мысли, как и моя поездка, подходят к концу. Хочется верить, что ты сумеешь отыскать физика, который пойдет следом за мной и заявит: жизнь и сознание являются сущностными особенностями нашей Вселенной. Мои рассуждения не основаны ни на откровении, ни на вере.
Новый туннель из Маннхеллера, а вскоре внизу слева виден Каупангер, где мы вдвоем сошли с парома на берег. Снова поднимаемся наверх, в новое море тумана, через уезд Согндаль, и дальше минуем новый горный перевал.
Когда выезжаем из длинного туннеля на высоком горном склоне над Фьерланнс-фьордом, я не вижу под собой ничего, кроме тумана. Но я ведь знаю: там, под туманной завесой, древний ландшафт, который ждет меня. Въезжаем в новый туннель, и, когда покидаем его, я вижу под покровом туч Суппхелледаль, Бёйадаль и Мундальсдаль.
И тут пришла мысль: «Она там? Она тоже приедет?» Чистый рефлекс. Я знал, насколько иррационален этот импульс.
Я выхожу из автобуса у Музея ледников, звоню в гостиницу, и через несколько минут меня увозит автомобиль. Таким образом, скоро я вернусь в старое деревянное строение… вернусь через тридцать с лишним лет! Я занимаю номер 235 с чудесным видом на фьорд, на магазин и на книжный лоток внизу, а также на ледник и горы. От тумана осталось несколько клочковатых тучек невысоко над фьордом, я смотрю на них сверху из окна гостиницы.
В ресторане полно народу, приятно видеть, что в старой деревянной гостинице нет свободных мест. Возможно, причина этого — открытие новой выставки, посвященной проблемам изменения климата.
Я заказываю графин красного вина за 90 крон. Предпочитаю не выяснять, откуда виноград и какого происхождения вино; вполне приличное, похожее на «Каберне Совиньон». Мне подают обед из четырех блюд: местный салат, суп из цветной капусты, телячье филе и клубнику со сливками.
После обеда поднимаюсь в номер и распаковываю вещи. Глотнув немного водки, выглядываю в летнюю ночь. Сильный дождь льет как из ведра. Над фьордом и с крыши магазина кричат чайки. Перед тем как лечь спать, я выпиваю из бутылки еще.
А на следующее утро встречаю на веранде тебя. Вы приехали накануне сразу после обеда, стало быть, когда я стоял в номере с бутылкой водки в руках, ты уже была в этой гостинице. Вас накормили гораздо позднее, после того, как тележки с кофе укатили из буфетной, а ресторан опустел.
Я долго лежал, слушал крики чаек, но никак не мог заснуть. Уткнувшись лицом в подушку и закрыв глаза, я думал: «Я здесь, в гостинице… Как хорошо и тепло здесь… Как хорошо и тепло быть собой…»
И вот я вижу удивительный сон. Ощущение такое, будто он снится мне всю ночь… даже больше, несколько дней, и кажется чем-то вполне реальным.
Вполне реальным.
Ставлю точку на своей маленькой одиссее. Я сидел целый день напролет и писал; почти ничего не ел, только пил кофе и чай да пару раз спустился вниз… к буфету в столовой… и принял по маленькой…
А ты? Уже дома?
>>>
Да, дома, но мне кажется, ты должен держаться от буфета подальше. Еще только пять часов. Не мог бы ты взять себе за правило не отворять дверцу буфета раньше восьми-девяти часов вечера? Мы и раньше с тобой об этом говорили.
>>>
Мне не так просто сражаться с проблемами в такой колоссальной исторической перспективе! Разве у тебя не кружится голова при мысли о том, что ты живешь в этой Вселенной? Я пишу, что ощущаю связь между моим сознанием и Большим Взрывом, случившимся 13,7 миллиардов лет тому назад. А ты пускаешься в разговоры о рюмке из буфета в столовой… Очень трогательно, что ты по-прежнему обо мне заботишься.
>>>
Возможно.
>>>
Жду от тебя ответа! Что ты скажешь обо всем том, о чем я размышлял, пока ехал из Люсакера во Фьерланн?
>>>
По правде говоря, не знаю… Наверное, то же самое, что сказала бы твоя студентка: «Это так интересно, Стейн!» Это без малейшей иронии. Так я и думаю! Какая отрада для меня — читать такие, например, предложения: «Хотя мы не можем исключить и того, что наша Вселенная — источник души и разума».
От этого уже совсем недалеко до: «Полагаю, что за физическими законами, которые сформировали нашу Вселенную, должно существовать более глубокое объяснение — их корень и причина». Возможно, в этих словах заключается то, что ты называешь минимальным кредо, а значит, ты пытаешься ответить на тот вопрос, который я задала, то есть во что ты веришь.
Но сейчас я попрошу тебя кое о чем другом. Мне бы хотелось услышать про твой сон. Садись за новое сочинение. Ни на секунду не сомневаюсь, что оно будет содержать частичку естественно-научного tour de force[60]. Но ведь ты описываешь лишь внешнюю сторону нашей духовной природы! Это все равно, что любоваться раковиной, а не жемчужиной, которая находится внутри нее. Прекрасно известно, что на одного моллюска с жемчужиной насчитывается тысяча пустых.
Ты не перестаешь меня удивлять!
>>>
Я сижу в космическом корабле, который движется по орбите вокруг Земли. Я ощущаю себя невесомым. Такое ощущение, что никакого тела у меня нет. Я — сплошное сознание…
Земной шар покрыт копотью и пылью, весь черный. Я не вижу воды, не вижу земли, даже Гималаев не видно, ни одной горной вершины, возвышающейся над черной атомной зимой. Я кричу: «Хьюстон! Хьюстон!»[61] Но знаю — это не поможет. Радио — мертво! Астероид, который я должен был уничтожить, стер с лица Земли и человечество, и все живое.
Я продолжаю двигаться по орбите вокруг обугленной планеты и задним числом думаю о том, что произошло. Когда-то удар астероида истребил на Земле почти всю жизнь, это случилось при переходе от критского периода к третичному. Тогда были уничтожены динозавры. На этот раз, кажется, не останется никого. И во всем виноват я. На мне одном лежит вина за то, что произошло.
Колоссальный астероид, диаметром в несколько километров, долгое время приближался точно к Земле. ООН учредила специальный антикризисный Совет, и впервые в истории все народы объединились, чтобы спасти нашу планету от гибели.
Было запланировано снарядить пилотируемый человеком космический корабль с огромным ядерным зарядом… Полет фактически означал самоубийство. Вместе с Хасаном и Еффом я согласился выйти на старт. Атомной бомбе предстояло взорваться не слишком близко от астероида — чтобы он не разлетелся на мелкие осколки, а лишь изменил свой курс и покинул поле тяготения Земли.
Перед запуском корабля, на последней пресс-конференции, вероятность встречи астероида с Землей была расценена в 99 процентов. Нам, естественно, ничего не надо было делать, взрыв бомбы осуществлялся с помощью бортового компьютера. Мы лишь поддерживали точный курс на астероид; когда ракета достигнет определенного расстояния, бомба взорвется сама. Задача была простая.
Нас было трое из сотни желающих. Сначала проводилась длительная процедура с определением физических и психических особенностей кандидатов, а вместо последнего отбора состоялась лотерея, что-то вроде «русской рулетки». Благодаря ей каждый из кандидатов получал шанс спастись. Когда нас осталось трое (с выигрышными билетами или проигрышными, это зависит от точки зрения), мы стали героями. Теми, кто должен спасти планету от уничтожения. Мы гордились, что выбрали нас.
Нам предстояло встретить астероид где-то между Марсом и Юпитером. Жизнь всего человечества и всей биосферы зависела от нас, от нашей точности, пунктуальности и сознательности.
И вот я оказался изменником. Я не выдержал и внезапно впал в панику. Это произошло всего за несколько минут до того, как нам предстояло умереть. Последнее, что мы услышали по радио: «Счастья вам, парни! Примите удар на себя! Мы вам благодарны!»
Но я не хотел умирать. Я хотел еще немного пожить и в этот решающий момент изменил курс корабля на несколько градусов, сделав выполнение нашей миссии невозможным. Вспоминаю вопль Хасана и Еффа, но было уже поздно.
При свете солнца мы увидели, что астероид промчался мимо. Никаких сомнений: теперь он столкнется с Землей; таков последний прогноз. Когда это случится, 99 процентов вероятности, что человечество будет стерто с лица Земли.
Астероид огромен. У него необычная форма, мне приходит на ум картина Магритта. Астероид упадет в Центральной Азии, но это не имеет особого значения, столкновение с Землей будет для планеты гибельным.
Я делаю виток вокруг обугленной планеты, но не могу различить континенты. Копоть и пыль витают высоко в атмосфере, которой, разумеется, нанесен колоссальный ущерб. Я мысленно возвращаюсь к тому, что произошло в кабине космического корабля.
Вспоминаю, что мне было стыдно. Хасан и Ефф так и сидели, разинув рты. Ефф развел руки, как делают, когда одолевают неудачи, и удрученно откинулся назад, а Хасан плакал. Я ощущал стыд и позор, презрение Еффа и безграничное горе Хасана. Хасан, верующий мусульманин, был абсолютно уверен в том, что, как только мы выполним задание, он тотчас же попадет на небо. Его уверенность мне трудно понять, поскольку он куда меньше был уверен в том, что именно Бог решил, что нам это удастся. Ведь с этой точки зрения Бог уже узрел воплощение своей воли! Я отвлекаю их внимание и забираю весь кислород себе. Я направляю космический корабль назад, к Земле: мне необходимо видеть, что произошло с моей планетой. Выясняется, что хуже быть не может. У меня достаточно топлива, чтобы перевести космический корабль на орбиту вокруг черной планеты, да и кислорода хватит еще для того, чтобы не один раз обернуться вокруг Земли.
Я хочу использовать оставшиеся мне часы, чтобы как следует подумать, что же все это было. У меня есть время для раздумья. Что было жизнью? Что было сознанием? Потому что здесь и сейчас я абсолютно уверен, что разум и жизнь возникли не в каком-либо другом месте во всей Вселенной, а на обугленной планете, вокруг которой я в настоящий момент вращаюсь. Я — единственное, что осталось в этой Вселенной, способное осознать самого себя.
Я удрученно размышляю о том, что отныне Вселенная переходит в чудовищно равнодушную фазу. Ведь Вселенная с сознанием и Вселенная бессознательная — абсолютно различны по существу. Но я удручен: у меня остается слишком мало времени побыть с нею.
И вот я мысленно обращаюсь к своей собственной жизни. Пожалуй, я даже не думаю о ней, а возвращаюсь в семидесятые годы и вижу тебя там, наверху, на озере Крингшё… Ты так ласкова, приветлива, ты улыбаешься, и мы занимаемся вместе обычными делами. Мы собираемся перекусить и отправляемся на высокогорное пастбище Оллевольсеттер, мы едем на велосипедах к Блиндерну, мы, сидя дома — каждый на своем конце дивана, — готовимся к экзамену. Мы едем на автомобиле в Нормандию, мы живем на маленьком островке, на который добрались во время отлива… Ты подобрала со дна моря морскую звезду. А вот мы совершаем велосипедную прогулку в Стокгольм. Нам пришлась по душе старая лодка, которую мы взяли напрокат у одного крестьянина в Тутене. Он сразу понял, что мы сумасшедшие! Только поэтому мы и взяли у него лодку. Старик понял, что мы не в себе, и ему стало нас жалко.
Я смотрю вниз на обугленную планету. Это моя колыбель, это колыбель сознания. Я могу выбрать, где и когда мне находиться там, внизу, и выбираю обочину дороги у шведского озера Меларен. Нам пришлось остановиться, потому что у моего велосипеда спустилась шина. Я совсем скис, но ты меня пристыдила… и сейчас — наверху, на орбите, когда погиб весь мир, я понимаю, что в тот полдень ты была права. Ты сказала: как может испортиться настроение только из-за того, что придется чинить велосипедную камеру? Вокруг нас лето, дурак ты набитый, а мы живем!
Я снова внизу и переживаю все — вместе взятое — заново. Мы одолжили автомобиль у твоих родителей и едем из Бергена в Рутледаль. Мы стоим на палубе парома и смотрим на Согне-фьорд, мы причаливаем у Кракхеллы в узком проливе между Лосной и Сулой. Мы проплываем мимо островов и садимся на маленький паром, идущий в Нуру. Скульптурный архипелаг, со всеми своими заливами и мысами, проливами и озерами, существует, словно целый мир сам по себе, для самого себя.
Мы одолеваем последние километры к Кольгруву, но сначала ты хочешь, чтобы мы припарковали автомобиль, и ты покажешь мне самый лучший вид на море. Ты вне себя от радости, что я оказался с тобой в раю твоего детства, и совершенно не в силах совладать с собой… Мы подъезжаем вверх — к дому Ранни — твоей бабушки, и когда я встречаю ее, я думаю, что знал ее вечно… Но это лишь потому, что вижу в ней столько твоего! Мы там словно дети. Идем в сельскую лавку, покупаем мороженое и леденцы. По вечерам лежим в комнате с синими обоями и шепчемся о том, что увидели и узнали в течение долгого дня…
Все вращается вокруг двух историй: истории моей личности и истории Вселенной. Обе эти истории сливаются воедино, потому что у меня не было бы истории, не будь ее у Вселенной. К тому же я отдал половину своей жизни на изучение истории Вселенной — если б не я, Вселенная гораздо дольше не знала бы о себе. У нас нет другой памяти, кроме моей.
Я могу долгими часами сидеть в космической капсуле и словно бы воочию видеть, как история Вселенной и земного шара, будто космическая кавалькада, проходит мимо, чтобы уже через несколько часов эпоха памяти и сознания безвозвратно миновала. Когда я думаю так, от имени бесконечно превосходящего меня большинства, я одновременно сижу в капсуле и присутствую в своих воспоминаниях. Ни разу не случалось, как это бывает порой во сне, чтобы я, не до конца проснувшись, сознавал, что сплю. Я нахожусь в этом космическом корабле после того, как огромный астероид столкнулся с Землей. Я вспоминаю экраны, мониторы и дисплеи на приборной доске. Отчетливо вижу пред собой Еффа и Хасана, я знаю их лучше кого бы то ни было, досконально знаю черты и мимику их лиц; мы провели много часов в тесной космической капсуле, а теперь здесь лежат их безжизненные, одеревенелые тела. В том, как я переживаю все это, есть какая-то двойственность: оставаясь в космическом корабле, я способен покинуть его и оказаться вместе с тобой во всех тех местах, где мы бывали. Все происходит совершенно бессвязно и хаотично, и однако же я словно могу сам выбирать, где или когда мне находиться там, на Земле. Когда мы вместе в Нормандии, мы действительно там. Если на горном Плато Хардангервидда мы сидим каждый на своем камне и едим жареную форель, то до меня даже доносится ее запах. Между прошлым и настоящим нет и мельчайшего зазора. Нет последовательного хода времени, есть лишь настоящее. Вечность подобна огромной бочке, из которой можно доставать мелкие кусочки мозаики, точнее кусочки мозаики из цветного стекла, заключенные в огромном калейдоскопе. Я смотрю сверху, из космического корабля, в этот калейдоскоп и выбираю, на каком кусочке воспоминаний хочу остановиться и пережить все заново.
Выберу, будто бы ты осталась в живых под толстым ковром из копоти и угля. Единственная, кто остался на Земле живой… У этой мечты своя логика, а вернее, полное ее отсутствие. Мне пришло вдруг в голову, что ты поможешь мне спуститься вниз. Ты выжила, потому что нашла убежище в одном из глубоких туннелей Вестланна. Только ты сумеешь спустить меня вниз. Скоро я упаду в рукав фьорда под Юстедальским ледником, а ты откроешь капсулу, покачивающуюся на водном зеркале фьорда. Во сне это совсем нетрудно, надо всего лишь сесть в лодку и забрать меня с собой.
Я вспоминаю, как в тот раз мы с тобой плыли на лодке по фьорду. Мы ложимся в траву возле заброшенного сеновала на другом берегу фьорда и греемся на солнце. Лежать с обнаженной грудью на газоне перед гостиницей вряд ли было бы уместно. Под солнцем тепло, градусов двадцать, мы положили охладить бутылку «Соло» в воду. Потом направляемся обратно и видим двух моржей, которые плывут по фьорду к Балестранну. Моржи кружат возле лодки, пугают нас, но вскоре уплывают прочь.
Я кружу вокруг черной планеты. У меня разрывается сердце от того, что всего через несколько часов Вселенная снова лишится духовной жизни. Я складываю ладони и молю Бога, в которого не верю: «Умоляю тебя — переделай все заново! Будь добр, дай мне еще один шанс! Почему бы не дать этому миру еще один шанс?»
И тут происходит нечто удивительное, но это не кино, это сон. Ефф и Хасан начинают вдруг шевелиться, потом открывают глаза. А дальше? Вся пыль и копоть вокруг земного шара куда-то исчезают, и я вижу внизу под собой темно-голубой Атлантический океан; мы на пути к западному берегу Африки…
Я просыпаюсь и долго не могу понять, что это всего лишь сон. Самое странное в нем — Ефф и Хасан. Они такие живые, такие настоящие и совершенно не похожи ни на кого из моей реальной жизни. Неужели и впрямь существуют параллельные реальности, неужели такие путешествия души действительно возможны?
Между горных склонов по-прежнему плывут клубы тумана. Какой дивный вид на фьорд!
Я спускаюсь вниз и завтракаю, поглощенный мыслью о том, что мне приснилось. Потом беру с собой на веранду чашку кофе.
А там ты!
> VI
>>>
А там я. Тебе не приходило в голову, что ты видел вещий сон?
>>>
Пожалуй…
>>>
Ты чем-нибудь занят?
>>>
Нет! А что?
>>>
Я имею в виду… Ты вечером занят?
>>>
Нет! Берит отправилась со своей сестрой в театр.
>>>
В таком случае мы можем продолжить нашу беседу. Нильса Петера дома нет, он ушел к приятелю играть в бридж. У нас с тобой целый вечер. Так приятно сидеть здесь и смотреть на город.
А ты? Ты где сидишь?
>>>
Я дома в кабинете на втором этаже. Письменный стол стоит у окна, которое выходит на город. Осло погружается во тьму, в окнах зажгли свет. Отсюда видны огни на Эйкеберге[62] и в уезде Несоддун.
>>>
Передо мной уезд Воган, Берген и церковь Корскиркен, и мне виден задний план церкви Юханнискиркен. Вижу пожарное депо и ратушу перед заливом Малый Лунгегордсванн.
«А там ты…» — написал ты, и тогда тебе пришло в голову, что, возможно, тебе приснился вещий сон…
>>>
Когда накануне вечером я очутился в старинной деревянной гостинице, мне показалось, что я в любой момент могу столкнуться с тобой в комнате с камином или в ресторане. Каждая ступенька лестницы, ведущей в номера, напоминала мне о тебе, каждая картина, каждый ковер на стене… А старая телефонная будка, помнишь ее? Или скажу так: когда я прибыл в Мундаль, я яснее ясного увидел, что тебя тут нет! Куда бы я ни заглянул, когда-то была ты… Так что ж удивительного в моем сне о том времени, когда мы здесь с тобой жили. Но когда я столкнулся с тобой на веранде, это меня потрясло. То, что я назвал невероятной случайностью. Неужели ты появилась потому, что я увидел сон о тебе?
>>>
А почему бы и нет? Всю ночь ты колесил вокруг обугленной планеты, а я спала в кровати совсем недалеко от тебя. Твой сон был настолько правдоподобен, что, вероятно, между нашими душами случился своего рода осмос[63]. Тебе известно, что склонность к телепатии и ясновидению лучше всего проявляется во сне, во время того, что мы называем REM-сон[64]? У ученых есть для этого специальный термин: аномальный сон. В этой области занимаются лабораторными исследованиями, есть кое-какой антропологический материал. Ты читал известную исландскую сагу о Гуннлауге? Помнишь сны Иосифа[65]? Типичные сны ясновидящих, сны сверхчувственного предвидения.
>>>
Сагу о Хельге, Гуннлауге и Храфне мама читала мне, когда я был маленьким. Ты, надеюсь, не забыла, что я родился в Исландии? Проблема в том, насколько литературны эти сны из саг. Но я готов согласиться с тобой: толкование снов почти непременно связано с познанием будущего.
>>>
Твой сон уж точно! Типичный сон откровения. Ты не согласен, что он был невероятно насыщен?
>>>
Согласен. Я ведь говорил тебе на пастбище в горах, что видел невероятно яркий и содержательный сон и, само собой, отправиться через несколько часов после этого с тобой на прогулку было странно. Я бы сказал так: через несколько часов после того, как ты спустила меня из космоса на Землю. Сон поведал мне о том, что годы, которые мы провели вместе, по-прежнему живут во мне. Большинство моих снов питается тем, что я пережил раньше. Весь день я ехал по окутанной туманом местности.
>>>
Это был жуткий сон. Как будто ты хотел во что-то уверовать. Ведь представление о том, что ты один обладаешь сознанием во Вселенной, превратно. Нас много, Стейн! Много душ во Вселенной. Нас, людей духа, разума — мириады! Сколько именно, я, разумеется, не знаю, но вряд ли меньше, чем солнечных бликов в летний день на глади морской.
>>>
Sorry[66], Сольрун! Я не во всех случаях согласен с тобой. Можешь меня простить?
>>>
Конечно. Судя по всему, ты полагаешь, что материя переживет дух, это видно и из твоего сна. Вся эта чудовищная Вселенная когда-нибудь останется после нас словно гора ненужного хлама. Я думаю в точности наоборот: наши души переживут эту материальную слякоть. В одном мы, кажется, согласны: вся природа в конце концов уйдет в никуда, растворится в неизвестности.
>>>
К сожалению, это неизбежное следствие второго начала термодинамики.
>>>
Но нет соответствующего принципа, согласно которому разрушительное влияние времени могло бы уничтожить то, что существует от духа.
>>>
Но у нас есть свободная душа, которая переживет смерть тела. Кажется, ты это имеешь в виду.
>>>
Представь себе, что ты гулял в лесу. Ты идешь по тропинке, по которой шагал несколько недель тому назад, когда был здесь в последний раз, и вдруг выходишь к новехонькому бревенчатому дому, которого прежде не видел. Это само по себе достойно внимания, и пока ты разглядываешь хижину, вдруг открывается дверь и оттуда выходит человек. У него сияющие голубые глаза, улыбка во все лицо. Не человек, а картинка. Он кланяется тебе: «Добрый день! Добрый день!» Сюрреалистический набор, загадка природы.
Тогда возникает вопрос: что произошло? Этот дом построил себя сам из деревьев в лесу, а затем создал еще и человека, чтобы он его одухотворил? Или наоборот, сначала человек построил дом, а потом поселился в нем?
Что правдоподобнее: сначала появился дух или материя? В своем письме с дороги ты делаешь вывод, что интуитивно чувствуешь связь между сознанием и тем, что свершилось во Вселенной в первую микросекунду ее существования! Так что, по-твоему, появилось прежде — сознание или колоссальный разряд энергии, который материализовался в первую секунду?
Не ты ли говорил, что нечто могло существовать до или вне того времени и того пространства, которое возникло благодаря Большому Взрыву? Это твои слова. Насколько обоснованно называть этот взрыв началом всех вещей? То, что мы полагаем величайшей загадкой мира, бесконечно крутится вокруг этого вопроса: что первично, а что было потом.
>>>
Не знаю. Теперь больше не знаю. Мы ничего не знаем.
>>>
Во сне ты был в смятении и испытывал сильнейшую потребность освободиться от материалистической картины мира. Ты так этого хотел, что стал даже молиться Богу, в которого не веришь. Видишь, насколько ты сбит с толку.
Но ты, кажется, не находишь пути к примирению? Даже после такого фантастического сна? Ведь это безусловное свидетельство того, что ты обладаешь интенсивной духовной жизнью. Твои молитвы услышаны. В любом случае, ты неосознанно сомневаешься в своем собственном атеизме!
У тебя были раньше подобные переживания, Стейн? Тебе приходилось переживать нечто такое, в чем можно усмотреть знак духовного или трансцендентального?
Времени больше десяти, но я спать не собираюсь.
>>>
Да, у меня было переживание, это случилось как раз тогда, в 70-е годы. Я собирался рассказать об этом, когда мы сидели у старой хижины на высокогорном пастбище в этот июльский день. Только сначала я должен был избавиться от того ужасного сна. Тут появились коровы, и тебе известно, почему мы так мало говорили по дороге вниз. Вернулось нечто такое, что в один миг заставило нас почувствовать неловкость друг перед другом. Как-то вдруг нам нечего стало сказать друг другу. Поэтому я и предложил, чтобы мы начали переписку по электронной почте. Я упомянул об этом, когда мы были уже внизу. Как только мы нашли твоего мужа возле книжного лотка, наша беседа кончилась. Вероятно, можно было бы завершить ее втроем за чашкой кофе, но этого не случилось.
Прошел целый год после того, как ты меня оставила, прежде чем я снова услышал о тебе. Ты попросила меня переслать твои вещи в Берген. Не очень-то простое задание, как выразилась ты в своем письме, ведь большую часть нашего имущества мы покупали вместе. Мы жили вместе с девятнадцати лет, и уже через пять лет невозможно было провести грань между моим и твоим… Впрочем, я постарался тебя не обделить. Многое мы покупали в состоянии восторга, что усугубляло ценность наших приобретений, и я не всегда знал, к чему ты была привязана больше. Ты наверняка помнишь стеклянный колокольчик, который мы купили в Смоланде, после того как побывали в Сконе[67]. Мне он очень нравился, но я бережно упаковал его в вощеную бумагу и отослал тебе. Надеюсь, этот колокольчик по-прежнему у тебя — цел и невредим.
Как-то я слышал историю об одной паре, которая собиралась расстаться. Оба были готовы к разводу и из спортивного интереса решили начать с раздела книг. Вскоре выяснилось, что книга, которую хотел взять один из них, нравилась и другому. Таких книг становилась все больше и больше. Ко всему прочему они завели беседу о книгах и тут поняли, что слишком похожи друг на друга, чтобы расставаться. Сейчас они по-прежнему живут вместе, а то, из-за чего хотели когда-то развестись, считают пустяком.
В нашем случае книги также сыграли свою роль, правда, со знаком минус. Я думаю о твоей библиотеке, посвященной известным предметам, но больше всего об одной книге, ты знаешь о какой. Иногда одна книга может оказаться куда опаснее, чем любой жизненный эпизод.
Когда я упаковал и отослал твои вещи, я понял, что наша разлука была безнадежной. Ведь мы не нуждались ни в каких документах ни для того, чтобы жить вместе, ни для того, чтобы разъехаться.
Побывав утром на почте и отправив три картонные коробки, я не стал возвращаться домой, а сел вместо этого в «фольксваген» и выехал на Рингвейен[68], а потом вниз на Драмменсвейен[69], как наверняка могли бы поехать мы с тобой. Куда я еду, я не понимал, пока не проехал Саннвику по дороге к Соллихёгде и Хенефоссу.
Пять часов спустя я миновал Хеугастёль. Повернул на юг, поднялся на плато Хардангервидда, оставил автомобиль и отыскал дорогу к нашему старому логову. Побродил там вокруг и довольно долго сидел, прежде чем вернулся к автомобилю и уехал.
Логово осталось прежним, словно мы были там вчера. Я вполз в пещеру и нашел там наше ложе; там мы оставили и необработанную шкуру ягненка. Ты думала, что, если кто-то из бондов[70] найдет эту шкуру, это будет своеобразное возмещение за ягненка. Но шкура по-прежнему лежала там.
Не скажу, что очаг все чаще дымился, но обгорелые ветки можжевельника и карликовых березок лежали меж камней точь-в-точь так, как мы их оставили. Кроме того, я нашел немало и других наших следов. Я занялся своего рода эротической археологией. Ты оставила зеленую вязаную перчатку, монету в пять крон и металлическую заколку для волос. Кажется, у людей каменного века заколок для волос не было? В твоих волосах я ее тоже не помню, наверное, она выпала из кармана; за это время волосы у нас обоих стали как у дикарей. Мыло и шампунь мы занесли в черный список, вместо них употребляли кору карликовых березок, лишайник и мох. Я нашел несколько самодельных рыболовных крючков и устыдился того, что мы усеяли рыбными костями землю вокруг пещеры. Впрочем, люди каменного века наверняка делали так же. «Мы позволяем себе быть слегка дикарями», — говорили мы, нам это нравилось. Мы были людьми, но человек понятие растяжимое… Мы только что миновали животное состояние и потому не могли позволить себе чрезмерной изысканности, нам следовало казаться созданиями грубыми.
Так вот… одним словом… дело обстоит так, словно я теряю опору, власть над самим собой и растворяюсь в окружающем ландшафте. То, что это происходит здесь и теперь, переживается как нечто случайное, ведь это касается только меня. То, о чем я ежедневно думал как о «себе», «мое», — не более чем иллюзия.
Я теряю себя и ощущаю это не как потерю, а как нечто освобождающее и обогащающее, и одновременно с этим на меня нисходит мысль: я — нечто гораздо большее, чем мое жалкое «эго», мое «я»… Я — это не я. Я — это и горное плато вокруг меня, и вся страна, все сущее, от крошечной тли до небесной галактики. Всё это — я, потому что я — это всё!
Я пребываю в совершенно неописуемом состоянии сознания. Я чувствую и знаю, что я тот самый камень, на котором сижу… да и тот, что там, и тот, и тот, и вереск, и вороника, и карликовая березка… Вот я слышу грустную призывную песнь ржанки, но она — это тоже я; я — тот, кто призывает, и я призываю самого себя.
Я улыбаюсь. Под внешним слоем излишней эмоциональности у меня всегда скрывалась более глубокая личность, нечто молчаливое и тихое, пребывающее в родстве со всем существующим. И как только я осознаю это, я погружаюсь в состояние покоя. Я был жертвой величайшего обмана: того, что «я» есть нечто полностью оторванное от всего остального. Но мое переживание вовсе не есть нечто трансцендентальное, напротив, оно — вполне земное.
Я глубоко переживаю безвременье, хотя и не могу сказать, что чувствую себя вырванным из времени. Правильнее сказать, что я ощущаю, как сливаюсь со временем, с вечностью, а не только проживаю быстроногие часы здесь и сейчас. Я проживаю не только собственную жизнь, я не только здесь, не только сейчас, я и раньше, и сейчас, и потом. Я расту во все концы, и так будет всегда, потому что всё — едино, и это всё — есть я!
После чего это чувство слияния начинает проходить, это всего-навсего мимолетное переживание. Я чувствовал блаженное прикосновение вечности, всего того, что было до меня и будет после меня, хотя само переживание длится всего несколько секунд. Но, покидая это состояние, я получаю целостное понимание сущего, грандиозное открытие, которое будет со мной всю мою жизнь.
Теперь о самом переживании или о состоянии сознания. Я пытался воскресить в памяти это переживание и полагаю, что хотя бы частично этого можно достичь посредством мысленных усилий.
Мы охотно говорим, что существуем в мировом пространстве, во Вселенной, на земном шаре. А что, если это всего лишь соблазнительная игра, чтобы не сказать: упражнение в освобождении, и не отбросить ли прочь обременительные и докучливые предлоги? Я — весь мир. Я — Вселенная.
Здесь наверху, на горном плато, я пережил неописуемое состояние сознания. Но то, что я пережил, истинно. Я — это весь мир…
А что скажешь ты? Способна ли ты мыслить в том направлении, которое я только что обозначил? Можно ли бесстрастно думать о том, что на плато Хардангервидда сотни, тысячи, а то и миллионы лет истребляют зайцев, куропаток и оленей? Но при этом ощущать, что ты некоторым образом являешься тем самым многообразием и оно останется после тебя? Может ли подобная мысль принести тебе каплю душевного покоя и некое общее представление о том, что твое «я» переживет свое земное существование подобно тому, как «дух» в раю переживает тело?
Подумай над следующей дилеммой: на столе перед тобой две кнопки. Если нажать одну, ты тут же умрешь и никакого существования после этого не будет. Зато человечество и все живое на Земле продолжат жить в необозримом будущем. В неисчислимых поколениях маленькие девочки будут бегать на холмах и шхерах, как это делала ты в конце 50-х годов. Я так и вижу их пред собой… Но есть еще вторая кнопка: если нажмешь на нее, ты будешь жить в добром здравии до ста лет, зато — и в этом дилемма — все человечество и все живое на земле умрут вместе с тобой.
Что бы ты выбрала?
Я бы без колебания выбрал первую кнопку, но вовсе не потому, что я такой благородный или склонен к самопожертвованию. Но ведь я не только я, я живу не только своей собственной жизнью. При более глубоком рассмотрении оказывается, что я — это все человечество, которое, надеюсь, будет процветать и после меня. Таков мой космический эгоизм, ибо многое из того, что я считаю своим, зиждется на чем-то, не имеющем отношения к моему телу. Я не только мое тело. Все держится вовсе не на нем и погибает не вместе с ним.
Нас все время обманывали, заставляя верить, что наше «я» — это центр Вселенной. Какая докука! Хорошенькая перспектива: центр Вселенной пробудет им в лучшем случае несколько десятилетий.
Там наверху, на плато, я пережил духовное освобождение. Я почувствовал, что избавился от эгоцентрического рабства. Словно лопнул набиваемый на бочку обруч, обруч моего «я», обруч моей личности.
Но я могу рассказать гораздо больше.
Когда я вернулся к машине, было часа четыре, и мне пришло в голову не возвращаться домой, в Осло, а продолжить поездку дальше на запад. Вскоре я пересек плато Хардангервидда и съехал вниз, в Мобёдаль. Я переплыл фьорд на пароме и поехал дальше, к Нурхеймсунну через Квамскуген и до Арне. Там я подумал, что пора вернуться обратно; вечерело, а до Крингшё было по шоссе более сорока миль.
Но я не мог повернуть, оказавшись так близко от тебя, поэтому я доехал до города и припарковал свой красный «фольксваген» в Нурнесе. Оттуда я отправился бродить по улицам. Это показалось мне абсурдным: уже пересекая Хардангер-фьорд, я подумал, что вполне мог взять коробки с твоими вещами в машину, вместо того чтобы посылать их по почте. К тому же тогда у меня имелся бы реальный повод навестить тебя.
Но я был абсолютно уверен, что встречу тебя на улице. Я свернул за угол, но там тебя не было, я не сомневался, что встречу тебя за следующим углом. В конце концов я поднялся наверх, к Скансену, и немного прогулялся там взад-вперед. Я несколько раз бывал в квартире твоих родителей в Сондре-Блекевейен, но звонить сейчас в их дверь казалось неловким — я не хотел беспокоить твоих родителей.
Я решил, что скоро ты выйдешь на вечернюю прогулку, ведь ты всегда так точно чувствовала, где я и когда приду. Сольрун, тебе оставалось только употребить свои способности, выйти на улицу и встретить меня, но никаких таких способностей у тебя не проявилось, во всяком случае этим вечером. Если ты вообще была дома. Ты запросто могла быть в Риме или Париже. Пошел дождь. Денег на гостиницу у меня не было. Я направился назад в Нурнес и по-прежнему испытывал чувство, что столкнусь с тобой, прежде чем подойду к автомобилю. Я промок под дождем, мне необходимо было посидеть в машине.
Я вставил ключ и включил мотор, но битва еще не была проиграна — по дороге из города я продолжал высматривать тебя. Я решил, что ты в гостях у подруги и сейчас возвращаешься домой. Я заметил какую-то фигуру. Нет, это была не ты. Я перебрался на другой берег фьорда и назавтра в полдень был дома, в Крингшё. Открыл дверь. Вошел и заплакал. Я пил и спал.
Разрыв между нами был хирургическим, операцию сделали без наркоза.
>>>
Да, Стейн…
Отправив то письмо, я питала крохотную надежду, что, вместо того чтобы посылать мне вещи, ты упаковал их, положил в машину и перебрался с ними через горы. Это был наш последний шанс. Я, естественно, много думала о тебе и в один из вечеров вдруг представила, как ты, несчастный, бродишь по Бергену. Я вообразила, будто мои вещи — в твоем красном автомобиле, но у тебя не хватало мужества передать их мне лично. Тогда я вышла на улицу. Пошел дождь, я вернулась наверх за зонтиком, чувствуя, что надо быстрее тебя найти. Я спустилась к Рыбьему рынку и поднялась на Торгалльменинген. Потом взошла на Эген и побродила в Нёстете и Нурнесе. Тебя нигде не было… а убедиться в том, что ты в самом деле приезжал в тот вечер в Берген, я не смогла, но была уверена, что весь этот вечер ты думал обо мне… И знала, что мы по-прежнему любим друг друга.
Позади был еще один год, шли годы… Вспоминаю, что порядка ради послала тебе несколько слов о том, что начала совместную жизнь с Нильсом Петером. А потом до меня дошли слухи, что ты встретил Берит. Как ни странно, мне было неприятно слышать это. ревновала…
Теперь же самым трогательным мне кажется, что ты побывал на горном плато в нашем логове. Я абсолютно уверена, что не пользовалась заколкой для волос, должно быть, она выпала из кармана анорака. А монету вполне мог потерять и ты.
Ты не нашел там окурков? Помнишь? Разумеется, никаких сигарет в каменном-то веке! Пришлось нам бросить курить, вернее, сделать, пока мы наверху, длительную передышку в курении. Но однажды, когда ты вернулся с рыбалки, я совершенно отчетливо ощутила, что ты курил: тебя выдал поцелуй! Ты немедленно во всем признался, и вид у тебя был очень виноватый. Ты тут же отдал мне пачку сигарет, и в тот же вечер она полетела в костер.
>>>
Как ты относишься к тому, что я пережил на плато год спустя?
>>>
Кажется, я понимаю то, что ты описал, и это вполне совместимо с тем, что думаю я. У тебя вся Вселенная уходит своими корнями в прошлое до Большого Взрыва. Но разве мы не исключительные личности, не индивидуумы? Об этом мы говорили в тот раз. Сейчас я говорю о том, что мы существа разумные.
Мысль о том, что атомы и молекулы, которые оставит после себя мое тело, позднее могут переместиться в зайца или песца, кажется мне довольно остроумной. Ведь я исчезну, Стейн! Слышишь? Именно эту мысль я не высказала в тот раз. Мысль о том, что оставаться мной мне предстоит недолго. Я хочу быть! И сегодня моя надежда на это, моя вера — сильнее, чем у тебя.
Я не собираюсь развенчивать твое прекрасное переживание на горном плато через год после моего ухода. Но сомневаюсь в том, что ты на самом деле готов смириться с той пантеистической перспективой, которую нарисовал. И я не знаю, можно ли доверять твоим словам о двух кнопках, между которыми ты выбираешь. Во всяком случае во сне ты сделал прямо противоположное: пожертвовал будущим всего человечества, чтобы получить несколько жалких часов жизни. И кульминация всего этого: ты погубил двух своих спутников и завладел их кислородом, чтобы сидеть в космическом корабле и еще несколько часов, как в зеркале, отражаться в своем собственном сознании.
>>>
Но ведь это был сон! Разве ты не делала во сне что-то такое, чего не хотела бы сделать в действительности?
>>>
Конечно, тем более что твоя предусмотрительность мне хорошо известна. Как тщательно ты упаковал мои вещи! И не обошел меня при разделе имущества, был очень щедр. Я успокоилась, узнав, что автомобиль ты оставил себе, он не мог стать яблоком раздора хотя бы потому, что у меня нет водительских прав. К тому же ты заплатил за ремонт переднего крыла и за передние фары.
Старый стеклянный колокольчик стоит предо мной на подоконнике, я поднимаю его левой рукой и звоню. Слышишь?
>>>
Да! И не забываю Смоланд[71]. На маленьком, заросшем камышом озере плавала бок о бок пара лебедей. Ты, показав на них, сказала, что это ты и я, что мы созерцаем на зеркальной глади воды наши души. Помнишь? Тогда я обнял тебя и выразил совсем другую мысль, но столь же теплую и сокровенную. Я сказал: «Они — души мирового пространства. Они сами не имеют представления о том, кто там плавает, но в их телах — души мирового пространства».
Я всегда был романтиком природы. Ты тоже. Но при этом чувствовала, что природа тебе угрожает.
Берит спит. Ты еще будешь писать?
>>>
Я помню лебедей. И помню, что мы не сошлись в том, что они собой символизируют. Я пошлю письмо ночью. Только не мучайся, не жди. Ложись спать! Прочитаешь завтра утром.
>>>
И речи быть не может. Всю эту ночь мы проплаваем вместе.
>>>
Что такое ты говоришь? Надеюсь, ты трезвый?
>>>
Не бери в голову. Разве я написал что-то неприличное? Давай пиши. Я спать не буду.
>>>
Попытаюсь быть краткой, многое ты и сам знаешь.
Мне было лет десять, когда я — «в незапамятные времена — проводила летние каникулы в Ютре-Сула и однажды ласточка вдруг ударилась об окно бабушкиной комнаты. Бабушка велела подождать и ничего с птицей не делать — бывает, говорила она, что птицы от удара о стекло теряют сознание и могут через какое-то время прийти в себя и улететь. А некоторые птицы, говорила она, оживают даже после смерти… Прошел, однако, день, прошла ночь, но ласточка так и лежала на земле, и мне пришлось ее похоронить; я сделала это сама, потому что мама и папа были в Бергене, а бабушка помочь мне отказалась, она считала, что хоронить мертвых птиц — обязанность детей… Мы с тобой когда-то об этом говорили.
С тех пор как мне было десять лет, я росла, сознавая, что я и есть эта самая взъерошенная птица, что я — природа. Я больше не была ребенком, годы невинности и беззаботности остались позади.
Да, Стейн, поразительно думать о том, что на свет снова и снова появляются дети, которые не знают поначалу, что такое жизнь и смерть, которые живут без страха и забот. У меня понятие о смерти появилось, когда мне было десять лет; это был великий поворот в моей жизни. Задолго до того, как наступила моя половая зрелость, я онемела от страха и неким образом отдалилась от этого мира; во всяком случае, была на пути от него.
Но вот я приехала в Осло и встретила там тебя, время между этими событиями было не существенно, я вспоминаю его как бесконечные часы игры на пианино, в теннис и зубрежку уроков, а на последнем этапе — попытки флирта, обжорства и пьянки. И ты заглянул в самую глубину моей раны, потому что ты и сам был ранен и очень серьезно к этой ране относился. Как и я, ты пришел к выводу, что у таких, как мы, нет ничего, кроме жизни «здесь и сейчас». Мы слишком обнажены и беззащитны, и единственное, что мы могли подарить друг другу, — это упоение любовью и природа, которые, пусть ненадолго, могли удержать наши мысли от того, куда мы на самом деле движемся.
Но с того лета у бабушки у меня был двойственный взгляд на жизнь. Я поняла, что мы прежде всего — души и что связывающие нас как мужчину и женщину физические потребности, которые так нас опьяняют и которые так трудно утолить, — нечто совсем иное. В минуты страсти они приносят нам радость, но в глубине души мы понимаем их непостоянство и легковесность! Разве ты сам не переживал это именно так?
Моя радость была глубже Марианской впадины[72], когда иногда ты подходил ко мне сзади, клал руку на лоб, дышал в затылок, убирал волосы за ухо и шептал: «Привет, душа моя!» Это бывало в тех случаях, когда тебе хотелось чего-то другого, а не только спать со мной, что бывало, в общем-то, не так и редко. Знаешь, когда ты обращался к моей душе, ты отворял окно в совсем иной мир, в мир духа. И моя душа отвечала тебе. Обычно я говорила только: «Ты?..» — но этого было достаточно. Что еще может сказать одна душа другой душе? Ближе подойти невозможно.
У тебя был двойник, Стейн[73]. Мне очень важно сейчас об этом вспомнить. Обычно ты появлялся в квартире на Крингшё за полчаса до того, как приходил туда на самом деле. Потом я слышала, как ты идешь, и была уверена, что это ты. Я подходила к двери, чтобы встретить тебя. И иногда тут же завлекала в спальню. С практической точки зрения такие появления «двойника» были очень удобны. У меня было время накрыть на стол, приготовить что-нибудь вкусное и привести себя в порядок. Ты наверняка помнишь, как зимним вечером приходил домой к горящей свече и согретой спальне. Ты знал, что тебя ожидает, ты называл это «любовной баней» и улыбался в ее предвкушении. Стейн, я пишу об этом только для того, чтобы напомнить тебе — моя «чрезмерная страсть» к тому, что ты называешь «мистикой», была для меня реальностью, во всяком случае в годы нашей близости.
Как-то в майский день 1976 года мы проснулись одновременно; это было за несколько дней до нашей поездки в горы на Юстедальский ледник. Мне приснился страшный сон, я растерянно повернулась к тебе и так посмотрела на тебя, что ты вздрогнул. Неужели новый приступ ясновидения?
Ты спросил: «Что случилось?»
И я ответила: «Мне приснилось, что Бьёрнебу[74] умер».
«Чушь собачья!» — сказал ты.
Ты считал, что такого рода предсказания — чушь. Но я повторяла: «Я знаю, что Йенс Бьёрнебу умер. Стейн, — добавила я, — он больше не мог жить».
Я заплакала. Мы как раз читали его книгу «Сон и колесо». Мы прочитали почти все его книга. Раздраженный, ты вышел на кухню, включил радио, а там как раз передавали новости. Главным сообщением была смерть Йенса Бьёрнебу. Тогда ты испуганно вернулся в кровать и лег, тесно прижавшись ко мне.
Ты сказал: «Сольрун, что ты творишь? Прекрати немедленно! Ты меня пугаешь».
У меня не раз бывали подобные приступы ясновидения, тогда чаще, чем теперь. Но когда твоя душа, твой «двойник» или «видение» появлялись дома за полчаса до того, как приходил ты сам… Или когда я видела вещие сны, которые в этот же день подтверждались… После каждого такого случая я все больше убеждалась в том, что душа у людей свободна. Я хочу сказать — что она не зависит от тела, в котором обитает.
Одного этого было всё же недостаточно для того, чтобы я примирилась со своей судьбой «гостя в действительности»[75]. Я страдала, а ты был очень сильным и терпеливым. Как-то в сентябрьский день у меня случился очередной приступ ясновидения. Помнишь, я встретилась с тобой возле аудитории после лекции Эдварда Бейера и ты утешал меня как мог. Ты сказал: сегодня ты будешь королевой вечера в «Театральном кафе»[76].
У нас не было средств на лишние расходы, но недавно мы получили студенческий заем[77] и в этот вечер устроили настоящий пир. Мне досталось целых два десерта! Ты был так добр. Но ты все больше и больше становился скептиком. Ты никогда не относился ко мне плохо, но твои убеждения, развитие твоего мировоззрения привели тебя к цинизму; я имею в виду теорию познания. Твоя горечь направила тебя на этот путь. Ну что ж! Моя горечь избрала путь другой — путь надежды!
Телепатия, ясновидение стали для меня реальностью с тех пор, как начал появляться твой двойник. Я видела, как ты появлялся, хотя на самом деле ты приходил только через полчаса!
Когда мы нашли ту книгу, основа была уже заложена. Я была готова к той встрече с Женщиной-Брусничницей. Я оказалась в конце пути. Где-то должен был находиться выход.
Что такое человек, Стейн? Часто ли ты думаешь о том, что твоя нога или плечо под тонкой пленкой кожи — плоть и кровь? Пытался ли ты представить, как выглядят твои внутренние органы? Изнутри? Но ты ли это? Где ты собираешься отыскать свое «я», то «я», которое говорит и думает? В желчном пузыре или в селезенке? В сердце или в почках? А может быть, в тонкой кишке? Не лучше ли искать «я» в своей душе, в своем сознании? В том, что только и есть, поскольку все остальное — не более чем тиканье часов и пересыпающиеся в песочных часах песчинки. Слякоть и грязь, скажу я, если ты спросишь меня об этом.
Я возвращаюсь в тот вечер в старинной деревянной гостинице; на следующий день дочь хозяина попросила нас присмотреть за тремя ее дочерьми, пока она сходит в банк.
Мы выпили кальвадос и собирались подняться наверх, чтобы лечь спать. Но вместо этого свернули в бильярдную и сыграли несколько партий в «три шара». Мне приятно думать о том, что эти шары из слоновой кости по-прежнему лежат там, на зеленом сукне. Представить только, сколько раз они сталкивались друг с другом!
Бильярдная была также библиотекой и баром. После того как я набрала десять очков, а ты только восемь, мы подошли к полкам с книгами, как нередко это делали. Там довольно своеобразный набор книг, почти все были старинные, большинство из области географии, геологии и гляциологии. И вдруг я наткнулась на «Книгу духов», изданную в Христиании[78] в 1893 году, всего через два года после того, как была Построена гостиница. Это был перевод с французского издания, которое вышло в Париже в 1858 году.
Случилось это вечером накануне того дня, когда мы встретили Женщину-Брусничницу. Но уже там, в бильярдной, мы начали листать эту книгу. Я прочитала вслух несколько страниц, а потом мы взяли ее к себе в номер. Это оказались сплошные откровения из мира духов и высказывания духов умерших, принятых во время спиритических сеансов. Помню, итог вечер ты до самой ночи держал книгу на ночном столике. Читал вслух, а от себя добавлял: «Уж лучше одна живая женщина в объятиях, чем десять духов под потолком». С того времени что-то во мне изменилось. Через несколько недель я стала спиритуалисткой, вернее спиритуалисткой-христианкой. Спиритуализм стал моей верой, миром и покоем моей души. А назавтра днем мы встретили Женщину-Брусничницу. Даже не верится. Хотя ты, кажется, не считаешь, что, когда чему-то собираешься открыться, одновременно что-то открывается тебе?
Во всяком случае, никакая птица не влетит в дом, если все окна закрыты.
Когда впервые узнаешь о существовании духа, двойника, телепатии, ясновидения, вещих снов, тебя осеняет, что наши души принадлежат не только телам, в которых они обитают, но и совершенно другому миру, не материальному. Путь от этой мысли к вере в бессмертие души оказался для меня чрезвычайно кратким.
Что происходит сейчас в Осло? Ты спишь?
>>>
Нет, я читал. Скоро два часа ночи. Ты все еще за компьютером?
>>>
Да.
>>>
Трудно поверить. Ты и вправду нашла избавление… да, спасение для своей чуткой души. Готов тебе позавидовать. Трепещу перед твоей новой верой.
>>>
Но я не сдалась, не утратила надежду взять тебя с собой. Я дам тебе нечто, Стейн. Обещаю! Когда-нибудь я сумею тебя переубедить.
>>>
А я не стану мешать тебе в этой попытке. Возможно, я и сам не верю в этот свой пантеизм… Но теперь, пожалуй, давай спать…
>>>
Давай. Подумать только, что ты заговорил об этом первым.
>>>
Спокойной ночи!
>>>
Спокойной ночи!
Только одно. Весь завтрашний день я посвящу рассказу о том, что случилось в тот раз — более тридцати лет назад. Посплю несколько часов, а потом с утра сяду писать тебе. Постараюсь послать несколько писем в течение дня. Если ты вспоминаешь историю Вселенной, то я попробую вспомнить то, что мы тогда пережили — больше тридцати лет тому назад. Ты согласен, ОК? Созрели мы наконец для того, чтобы поговорить о том, что случилось?
>>>
Используем этот шанс. Когда-то мы обещали друг другу не бередить эту рану. Но кажется, вправе освободить друг друга от обета молчания.
Знаешь, чем я весь вечер занимался?
>>>
Кальвадос! Я чувствую его запах. Печеное яблоко…
>>>
Потрясающе! У тебя и в самом деле способности… Ладно, спокойной ночи. Услышу тебя завтра.
>>>
Спокойной ночи.
> VII
>>>
Однажды, в конце мая 1976 года, я стояла у окна спальни в Крингшё. Окно открыто, и я впускаю в дом сладостный аромат весны. Не знаю, впускаю ли я запах пробуждающейся природы или кисло-сладкий запах гниения, но это было бы невозможно, учитывая свежие ростки на деревьях, аромат которых я вдыхаю. Поэтому я прихожу к выводу, что так пахнет сырая земля, из которой рождаются новые, свежие ростки… Я вижу в кустарнике озорную сороку и кошку, которая за ней охотится. Сорока заставляет меня вспомнить ласточку, которую мне пришлось хоронить в Солунне, и я заново испытываю то чувство: я — природа, я — дитя природы, которое испытывала в детстве, оно приходит снова. И вдруг у меня начинается очередной приступ ясновидения. Сначала на глазах выступают слезы, через мгновение — ужасная головная боль. Потом я плачу и думаю, как бы избавиться от этого кошмарного хрюканья в голове. Ты понял, что происходит, потому как я слышу: ты входишь в комнату, проходишь мимо картины «Замок в Пиренеях», но прежде успеваешь дотронуться до меня, я быстро поворачиваюсь и смотрю на тебя. «Еще один день — и мы больше не будем вместе!» — задыхаясь, произношу я… или вою… Потом опять плачу, но позволяю тебе утешать меня. Ты лихорадочно думаешь и, вероятно, приходишь к выводу, что на сей раз речь идет не о жалком предложении совершить прогулку вокруг Согнсванна. Я помню буквально все, что ты сказал. Это произошло через минуту после того, как ты меня обнял. При этом ты, как обычно, закручивал мои волосы пальцами левой руки. Правую положил мне на поясницу. Существует множество способов обнимать женщину, у тебя был свой.
«А теперь вытри слезы! — сказал ты. — Пойдем на лыжах по Юстедальскому леднику!»
Через полчаса мы сидели в машине с лыжами на крыше и с двумя рюкзаками в багажнике. Последнее по времени приключение, которое мы себе устроили, была эта авантюра — пожить жизнью пещерного человека на плато Хардангервидда. Солнце вновь стояло высоко в небе, наступил новый сезон для наших путешествий. Как я их любила!
Да, у меня бывали перепады настроения. Еще до того как мы добрались до Соллихёгде, у меня началась эйфория. У тебя тоже. Как мы были счастливы, Стейн! Я сказала, что во всем мире никто не знал друг друга лучше, чем мы с тобой. Мы жили вместе с девятнадцати лет, пять лет почти постоянно, и болтали уже о том, что понемногу стареем. Эта мысль способна задеть нас сегодня, но тогда мы были молоды и видели впереди целую жизнь… Больше тридцати лет минуло с тех пор.
Мы ехали в красном «фольксвагене» и, спускаясь к Сунволлу, принялись шутить. Что мы, мол, не только мужчина и женщина, а еще и две ласточки, которые кружат над кронами елей, смотрят с высоты птичьего полета на красный автомобиль и весело щебечут. Помнишь? Нам хотелось увидеть самих себя, увидеть, как мы, в канун июня, несемся по здешним краям с лыжами на крыше автомобиля. Мы знали, что это наше самое «люсидное»[79] пребывание вдвоем в нашем красном «фольксвагене». Двумя годами летней работы заплатили мы за эту машину!
Проезжая вдоль Крёдерена и Халлингдаля, мы болтали обо всем на свете. А когда миновали Бромму, случилось так, что минуту или две просидели молча. Но мы ведь видели одно и то же, и особой нужды говорить обо всем, что видели оба, не было. Один раз мы просидели минут пять, не произнося ни слова, и тогда ты разразился хохотом, а я засмеялась вслед за тобой. После чего снова принялись молоть языком.
Мы всё ехали и ехали, но Хемседаль и Вестланн все еще лежали впереди перед нами. На самом верху Хемседаля, справа от шоссе, стоял огромный трейлер с заграничными надписями. На следующей неделе мы много раз его вспоминали. Через несколько километров мы обратили внимание на какую-то женщину, которая шла вдоль дороги, ведущей в горы, и ей, стало быть, было по пути с нами. «Смотри!» — сказал ты. И еще: — «Видишь?» Был уже поздний вечер, и мы сочли достойным замечания то, что одинокая женщина прогуливается пешком так поздно. Единственной причиной, почему мы не остановились и не предложили ее подвезти, было то, что она шла не по шоссе, а по тропинке — в нескольких метрах от шоссе. Она очень бодро и решительно направлялась в горы. На ней было серого цвета платье, а на плечи накинута бруснично-алая шаль — живописное зрелище! Образ женщины в алой шали в голубоватой летней ночи по-прежнему, словно кинокадр, стоит в моих глазах. Быстрой, энергичной походкой она шла по тропинке к высоким горам… нет, Стейн, ей нужно было перейти через хребет! Она шла в Вестланн. Ты сбавил скорость; проезжая мимо нее, мы оба посмотрели в ее сторону. Позднее мы были едины во мнении о том, как выглядела эта женщина. «Пожилая женщина, — говорили мы, — женщина средних лет с брусничной шалью на плечах». Или так: «Дама лет пятидесяти!»
Ты еще не проснулся, Стейн? Или уже встал? Я сижу в желтой комнате и пишу тебе весь день, будь со мной рядом. В давние времена мы пообещали друг другу никогда не вспоминать случившееся тогда в горах. Но теперь освободили друг друга от этого обещания.
>>>
Я здесь! Ни свет ни заря, а я уже сижу на кухне с чашкой крепкого двойного эспрессо. Я сразу читаю на домашнем компьютере то, что ты пишешь. Возьму с собой ноутбук в контору. Кажется, я впервые ухожу из дома так рано, только-только начинает светать. Берит спит, я оставлю ей записку, что рано проснулся и не смог снова заснуть. «Много дел», — пишу я.
А теперь рассказывай! Я весь в ожидании. Ты помнишь все лучше, чем я.
>>>
На самом верху, в Хемседале, ты уже успел обидеться из-за того, что там, возможно, для нас не найдется кровати, а тебе внезапно взбрело в голову, что ты хочешь спать со мной. Это случилось сразу после того, как мы проехали мимо женщины с бруснично-алой шалью. Вначале шутливый намек, ни к чему не обязывающая болтовня, но постепенно ты становился все нахальнее и напористее; возможно, правильнее сказать — более требовательным. Я начала снова смеяться, но тут ты нашел пандус и съехал с главной дороги на лесную — возле реки. Погода была сухая, и я подумала, что ты увлечешь меня в вересковые заросли среди деревьев. Но уже похолодало, и ты устроил цирковое представление в машине. Бедный ты! Твои фантазии обернулись настоящей акробатикой в нашем малолитражном автомобильчике; ты сказал, что не можешь объяснить и освободиться от этих ярких картин, которые стоят в глазах. «Я всего лишь человек!» — сказал ты. Я бросила на тебя косой взгляд, глаза твои округлились, и ты добавил: «Я всего лишь мужчина!»
Через полчаса мы снова были на главной дороге, ты прибавил газ. Нам казалось, что, утолив свою страсть, мы словно летим по воздуху. В горы, в горы! Мы отметили, что едем по автостраде №52, и это показалось нам забавным, поскольку мы оба родились в этом году… «Шоссе имени нашего года рождения!» — сказал ты. А может быть, я.
Во всяком случае ты все время сидел за рулем, ведь у меня водительских прав тогда не было. Вероятно, была полночь, но по-настоящему темно в это время года не бывает. День был теплый, но теперь стало холоднее и туманней, ведь мы — в горах. Если бы мы ехали темной осенней ночью, контуры казались бы резкими, и в свете автомобильных фар мы видели бы все отчетливо. Теперь же все казалось нам расплывчато-голубым. Единственное исключение — бриллиантовое мерцание вдали над горизонтом. Кажется, его заметила я; в следующие за этим дни мы не раз об этом говорили.
У самого водораздела и у границы округа, вдоль озера Эльдреваттнет, мы вдруг видим в сумерках что-то красное и развевающееся и тут же ощущаем толчок автомобиля и то, как натянулись ремни безопасности. Ты сбавляешь скорость, но через несколько секунд снова даешь газ, так что проходит минут пять, прежде чем мы оба что-то замечаем. И не было ли это самой большой загадкой?.. Что думал ты, Стейн, и что думала я? Хотя вряд ли мы что-то думали. Мы просто были потрясены.
После того как мы проехали мимо озера, нам встретился белый автофургон, который двигался через горы к Эстланну, и тогда ты взволнованно произнес: «Кажется, мы сбили… мы наехали на человека!»
Эти слова были такими, словно мы думали их одной головой. В тот же миг эти слова ударили меня; ты резко поворачиваешься ко мне, а я киваю в ответ, киваю снова и снова.
«Да, — говорю я. — Мы сбили женщину с брусничной шалью».
Мы миновали горную хижину на ледниковом высокогорье и подъехали к первому повороту на Вестланн, и там, на повороте, ты останавливаешься и разворачиваешься назад. Ты ничего не говоришь, но по твоим плечам и в твоем застывшем взгляде я читаю, о чем ты думаешь. «Возможно, она нуждается в помощи… Возможно, она ранена. Возможно, мы задавили человека…»
Через несколько минут мы возвращаемся туда, где машина столкнулась с чем-то в сумерках. Ты останавливаешься, мы оба выскакиваем из автомобиля. Холодно, ветрено. Ни одного человека не видно. Ты замечаешь, что правая передняя фара разбита, и собираешь несколько стеклянных осколков с дороги и на краю обочины. Мы оглядываемся, и вдруг ты указываешь жестом вниз, на бруснично-алую шаль, которая лежит в зарослях вереска на пологом склоне, ведущем к воде, всего в нескольких метрах от дороги. Кажется, будто эту шаль аккуратно сняли с женского плеча, она легко колышется на ветру, словно она — живая, и никто из нас обоих не осмеливается взять ее в руки. Мы только оглядываемся вокруг, но куда мы ни поворачиваемся, мы не в состоянии различить в летней ночи очертания человеческой фигуры. У нас нет ничего, кроме брусничной шали — нашего прибежища, которого надобно держаться, нашей защиты… Ты все же находишь еще несколько осколков передней фары, и тогда мы уезжаем. Прочь!
Мы потрясены. Ты, дрожа, нажимаешь на педаль газа и трясущимися руками держишь руль, мы оба не произносим ни слова… Но души наши так сплетены между собой, что у нас есть доступ к мыслям и чувствам друг друга.
В последующие часы и дни нам следовало бы досконально проанализировать происшедшее, но уже там, в красном автомобиле, мы догадались, что наехали на загадочную женщину, которую видели по дороге в горы незадолго до того, как позволили себе небольшое цирковое представление в машине. Благодаря которому и подарили ей фатальное преимущество.
Единственное, что осталось от нее, была эта шаль. Должно быть, потерпевшую подняли с обочины и положили в белый автофургон. Мы пришли к выводу, что это единственное возможное объяснение ее исчезновения. Это случилось за много лет до появления мобильного телефона, и в глубине души мы надеялись на то, что шофер белого фургона остановился у первой же усадьбы в Хемседале, чтобы попросить там помощи, вызвать врача и позвонить в полицию. Либо он выбрал второе: дал полный газ, чтобы как можно скорее доставить жертву нашего юношеского легкомыслия в больницу в Гуле. Либо, наконец, — а мы продумывали и эту мысль, — возможно, мчаться на полном ходу не было необходимости. Сосредоточенно и благоговейно ехал, должно быть, водитель белого фургона в контору ленсмана[80] в Хемседале, чтобы передать тело погибшей женщины, которое он нашел на автостраде №52. В этом случае он мог сообщить ему и о встречном красном «фольксвагене».
Дорога вела вниз, к Вестланну, и когда мы вновь миновали ледниковое плоскогорье и подъехали к тому месту, где повернули, ты остановился вдруг возле обрыва и велел мне выйти из машины. «Выходи! — только и закричал ты. — Выходи!»
Ты был в ярости, и я подумала, что ты полон ненависти, что это мне ты хотел теперь сделать больно; во всяком случае, я не посмела тебе противоречить и, отстегнув ремень безопасности, вышла из машины. «Стейн, Стейн! — плакала я. — Что ты хочешь сделать? Уехать от меня?» Я была так потрясена, что даже подумала: «Неужели ты убьешь меня? Чтобы лишить жизни единственного свидетеля?» Тут ты прибавил газ, нажал на педаль и двинулся к краю пропасти. «Неужто ты съедешь с дороги и лишишь себя жизни?» Я снова закричала: «Стейн! Стейн!» Но ты лишь затолкнул автомобиль в выемку скалы на краю обрыва. Решительно выбравшись из машины, ты осмотрел ее. Теперь и левая передняя фара была разбита, а бампер погнулся.
Я спросила: «Зачем ты это сделал?»
Ты, даже не взглянув на меня, сказал: «Здесь у нас произошла небольшая авария».
Ты достал из машины осколки стекла, которые мы привезли с высокогорья, и разбросал их перед выемкой в скале, рядом с остальными.
Это было посреди ночи… холодно. Я подумала: а что, если машину не удастся завести? К счастью, она была на ходу; правда, чуть тарахтела. Мы так устали и были так невнимательны, что наехали на огромный камень, который наверняка положили на повороте, чтобы защитить машину от падения. Мы съехали в Боргунн и вздрогнули, когда в туманном утреннем свете перед нами внезапно, словно театральная кулиса, возникла старинная деревянная церковь, окруженная надгробными камнями; возле одного из них теплилась бруснично-алая в темной летней ночи свеча.
Пока светлело, мы продолжали спускаться вдоль реки. Парадоксально то, что этим утром, чем больше светлело, тем страшнее нам становилось. В Лердале почти настал день, но мы оба решили, что искать комнату уже поздно или еще рано. Это выглядело подозрительно, а у нас не было охоты демонстрировать наш разбитый автомобиль, так что мы отправились на пристань в Ревснесе. До отхода первого парома еще несколько часов, мы ставим машину — пока единственную — на паром и откидываем спинки передних кресел, чтобы немного вздремнуть. В общем, мы смирились… Полиция наверняка настигнет нас до того, как мы переплывем через фьорд. Дальше никакой дороги нет, мы вынуждены ждать паром. Даже если женщина мертва, все равно водитель белого фургона видел красный «фольксваген» с лыжами на крыше за несколько минут до того, как обнаружил погибшую женщину на краю обочины. Ясно как день, что полиция может появиться когда угодно.
Куда она шла там, в горах, среди ночи? Ведь там не было ни одного строения, даже рыбачьей или охотничьей хижины. Не особо хорошо одета, да и не было на ней ничего такого, что напоминало бы туристическую экипировку. Кто эта женщина? Можно ли быть уверенным в том, что в горах она была не одна? Или все-таки с кем-то? Возможно, она в чем-то замешана? Ведь мы видели большой трейлер на самой высокой вершине в Хемседале. Вероятно, там что-то происходило…
Мы были слишком возбуждены, нам не удалось заснуть. Но мы боялись света. Мы лежали с закрытыми глазами и шептались, как дети в гостях с ночевкой. Мне показалось уместным напомнить о том, что мы переместились всего на несколько градусов — на небольшом небесном теле, которое движется вокруг Солнца, и тогда ты поторопился добавить, что Солнце — лишь одна из миллионов звезд на Млечном Пути. Таковы мы во Вселенной. То, что мы пережили, — мелкая рябь на глади огромного моря. Нам пришлось подняться над собой и посмотреть на все шире. Но на этот раз слезы не выступили у меня на глазах и я не разразилась словами о том, что однажды нас здесь больше не будет. Теперь это невозможно, климат для слез неподходящий; место горя заняли грех, вина — возможно, мы сами причинили смерть человеку. Думать об этом было так ужасно, что я не посмела и заикнуться об этом, но думала все время. Отнять жизнь! Это я-то, у которой не хватало силы духа признаться себе в том, что когда-то мне придется покинуть земную поверхность и всю эту огромную Вселенную! И тебя, Стейн, тебя тоже!..
С тех пор как мы сели тем туманным утром на паром, в последовавшие за этим дни мы редко прямо или намеками говорили о том, что случилось. Это — говорили мы, если хотели коснуться происшедшего. Там, наверху, на высокогорье, ты, пожалуй, все же превысил скорость. Мы съехали вниз по пологому склону, а ты к тому же нажимал на газ во всю мощь, на какую только был способен крошечный «фольксваген». Должно быть, мы все-таки сбили женщину на Хемседальской равнине. С тех пор как мы вернулись в Осло, как раз эта часть истории была нами вытеснена. Но как же нам было справиться с тем, чтобы жить вместе? А жить вместе означает среди прочего говорить, думать вслух, болтать глупости, шутить, проказничать и смеяться — и все это вместе; а кроме того, еще и вместе спать!
О Брусничнице, наоборот, мы говорили, чтобы положить начало совершенной откровенности, и это ее появление причина того, что и сегодня, как и много лет назад, я могу почти без стеснения признаться в том, что, спускаясь вниз, мы убили на Хемседальской горной равнине человека. А именно… к этому я еще вернусь, будь уверен. Но пока я буду рассказывать точно по порядку.
Ты где? Ты уже добрался до своей конторы?
>>>
Ну да, и сразу же включил компьютер и получил первую почту. Она — от тебя, я уже прочитал и удалил письмо.
Ты гораздо лучше, чем я, помнишь все детали. Вот только не преувеличиваешь ли ты насчет того, что уже тогда мы считали, что женщина, которую мы сбили, из-за этого погибла?.. Она могла, допустим, сломать руку, а потом сесть в белый фургон и поехать в Хемседаль. Так или иначе, случившееся было достаточно драматично, И теперь я, сидя здесь, пережил все заново. Я согласен с тобой в том, что ты предлагаешь пока не говорить о появлении Брусничницы. Об этом у нас с тобой наверняка будут отдельные представления и разногласия во мнениях. Но тебе ведь это известно.
>>>
Разногласия во мнениях! Отдельные представления! Такое впечатление, что я попала в научно-исследовательский институт. Кстати, как выглядит твоя контора?..
>>>
Я сижу в типичной для Блиндерна комнатушке в здании математического факультета, его еще называют домом Нильса Хенрика Абеля[81]. В комнате письменный стол, полки и пол завалены научными отчетами; статьями и журналами. Но сегодня я этих прозаических деталей не замечаю. Когда я читаю на экране твои письма, я словно сижу с тобой в той же комнате или в автомобиле и слушаю твой рассказ. Продолжай. Мы сели у Согне-фьорда на паром…
>>>
Уже в четыре часа ночи было светло как днем, а чуть позже взошло солнце, но мы закрыли глаза и продолжали шептаться. Мы напомнили друг другу, как безопасно было жить в каменном веке, и тысячи лет тому назад, и в горах Хардангервидда, даже в нынешнем году, до случившегося. Наш с тобой каменный век теперь был невероятно далеко из-за того, что мы только что пережили. Мы мечтали вернуться в те долгие ночи, когда могли, лежа на спине возле нашего логова на леднике, вглядываться в ночь. Наш взгляд проникал тогда на небывалые расстояния, сквозь чудеса мира… Столь интимный контакт со множеством световых лет, казалось, вызывал физическую боль; вспышка — тончайшая игла — раз, и всё… Диковинные огни, которые мы вбирали в себя, были нашими соседями: многие тысяч лет низвергались они сквозь космическое пространство, прежде чем добрались до наших душ, — мы принимали их. Свет отдаленных небесных тел все возрастал, прежде чем встретить нашу телесную оболочку, после чего он продолжал свое фантастическое путешествие дальше. Эти лучи проникали в самую глубину души. Однажды вечером взошел месяц, тонкий, как ноготь, но он рос, ночь за ночью становясь все больше и больше и заливая плоскогорье Хардангервидда и свод небес своим серебристым сиянием. Мы восприняли это как облегчение, и не только потому, что могли заглянуть друг другу в глаза даже ночью, но и потому, что месяц успокоил наши глаза и души, позволяя не вглядываться так далеко в космические дали.
Когда мы сидели в красном автомобиле, предаваясь размышлениям о каменном веке, Вселенной и далеком прошлом, мы по-прежнему закрывали глаза, потому что была ночь и мы хотели, чтобы она продолжалась как можно дольше, прежде чем полицейские или паромщик, словом, тот, кто появится первым, разбудят нас. Мы слышали шум плывущего по фьорду парома и знали, что ночь скоро кончится и тогда нам вспомнится целый дождь звездопада в тот вечер, когда мы закололи ягненка. Это было невероятно. Мы насчитали 33 упавшие звезды за несколько минут, но у нас не хватило духу придумать и загадать 99 желаний, которые могли бы исполниться. К тому же мы были добрыми и сытыми. Мы съели жаркое из ягненка, и у нас остался запас на следующие дни. А желания? Мы имели друг друга, что еще было желать?
Мы переплыли фьорд. Экипаж судна неодобрительно поглядывал на бампер и фары нашей машины, а затем с состраданием на нас. Авария при столкновении — все равно что телесная рана. Ее видишь, когда она абсолютно свежая. «Свидетели…» — думали мы. Ночное радио передавало новости ежечасно, мы это знали, но не знали, слушают ли его сейчас там, в рулевой рубке.
Нас манил к себе берег в Кайпангерсе, и мы продолжили путешествие на запад — к Хелле. Оттуда мы двинемся дальше на пароходе к Фьерланну — исходному пункту путешествия к Юстедальскому леднику. Интернета еще не было, зато у нас было расписание, и мы знали, что должны успеть к первому парому до Фьерланна. А если не успеем добраться туда, придется ждать полдня в Хелле. Но вскоре игре пришел конец. Между Хермансверком и Лейкангером нас задержала полиция.
На шоссе стояли две полицейские машины, одна с синей «мигалкой». Глупо было думать, что мы сможем легко отделаться: разбитый перед нашей машины служил ярким свидетельством того, во что мы впутались. Был уже день, и, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, полицию, должно быть, уже давно предупредили о случившемся. И теперь ты, так старательно организовавший нам возле пропасти алиби, громко и уверенно давал показания, после того как нам велели остановиться: «Мы сдаемся. Мы не станем ничего отрицать».
Я только кивнула… Ты продолжал: «Мы впали в панику, это всё». Я снова кивнула. Я так устала и так расстроилась, я была совершенно разбита. Все, что я любила, во что верила, было растоптано. После случившегося там, наверху, у меня не осталось собственной воли, только твоя.
Оказалось, что это всего-навсего технический осмотр: нам не пришлось даже выходить из машины, и это было к лучшему — я наверняка не смогла бы удержаться на ногах. Раннее утро, понедельник, однако и речи не было о пробе на повышенное содержание алкоголя. Тем не менее нам выдали предписание в течение десяти дней починить передние фары. Полицейские были симпатичные ребята, но, хотя уже наступили белые ночи, они сопроводили предписание запретом ездить ночью, пока мы не починим фары.
Нам запретили ездить ночью, Стейн…
Мы успели приехать в Хеллу вовремя, до отхода парома. Хелла, как и Ревснес, не населенный пункт, а паромная пристань, там нет даже киоска. А мне страстно захотелось шоколада, я буквально страдала. Все, о чем мы говорили полчаса до прихода парома из Вангснеса[82], касалось только лыж. Машину необходимо припарковать; в этом мы были согласны, а как же лыжи?
Все это ты, конечно, помнишь не хуже меня. Но когда-то эта история должна прозвучать от начала до конца. Теперь мы можем поговорить как разумные люди, поразмыслить, что и как…
Может быть, повернуть назад? Но там, на сером камне мыса, мы согласились с тем, что обязательно должны попасть на Юстедальский ледник… Мы обещали это друг другу и, несмотря на все случившееся, должны отыскать место для ночлега, мы нуждались в том, чтобы вместе забраться под перину[83]. А потом — через день, два или три — нас схватят. Мы были уверены, что это вопрос времени, в лучшем случае — нескольких дней. Но в те утренние полчаса в Хелле мы поняли, что лыжный поход на ледник после всего того, что произошло, не состоится. Нам необходимо было читать газеты и слушать радио. Мы были начеку, мы были вынуждены… И знали об этой старинной деревянной гостинице; можно пожить там. Так что лыжи пусть остаются в Хелле. Но нет, в описании примет фигурировал красный «фольксваген» с двумя парами лыж на крыше! Это было бы чересчур рискованно. А как нам представиться в гостинице? Самое правдоподобное, что мы заехали туда после путешествия по леднику.
Чем бы наша поездка ни кончилась — полицейским или судебным расследованием, мы оба пережили серьезное потрясение… Несмотря на мои приступы страха и на твою склонность выпить стаканчик-другой, до этого момента мы жили почти без всяких трений и ссор. Пока не сбили возле озера Эльдреваттнет женщину в бруснично-алой шали; теперь мы впервые переживали кризис, да — кризис. Но мы не в силах еще были отказаться друг от друга. Быть может, завтра или послезавтра, но пока еще нет…
Нам необходимы были эти последние часы и дни вместе, прежде чем все, возможно, кончится.
Ими стало наше плавание на судне по узкому рукаву фьорда. Мы плыли прямо на север, навстречу могучим ледникам. Природа производила колоссальное впечатление, с нами случилось что-то невероятное, какое-то освобождение, избавление… как будто внезапно прорвалась плотина. Мы снова без конца болтали и смеялись! Помнишь? Вошли в роль свободных и беззаботных людей. Мы оказались непревзойденными актерами. Никаких интимных отношений, кажется, нам это помогало, гораздо важнее было то, что мы оставались вместе — вольные и свободные птицы… и вдобавок у нас еще было двенадцать или двадцать четыре, а то и все сорок восемь часов. Мы стали вдруг Бонни и Клайдом[84]. Мы оказались вне закона. Мы вошли в эту роль, и понадобилось более тридцати лет для того, чтобы в этом добровольно признаться. Мы играли эту роль как циники.
В гостинице мы сказали, что остановимся на несколько дней. «Не знаем точно на сколько, но собираемся подняться на ледник», — сказали мы, потому что лыжи все видели, и мы соврали про свой маршрут и скитания по ледникам. Ты упомянул про ледник Свартисен[85].
Нам необходимо было хотя бы несколько дней побыть вместе — тебе и мне, мы думали, что это, вероятно, наше последнее путешествие. Не сказали ли мы что-либо и о том, что мы, дескать, молодожены? Прошло всего четыре года нашего «конкубината»[86], наши внебрачные отношения вполне могли быть заявлены полиции как непристойные.
Во всяком случае мы попросили лучший номер, мы собираемся отпраздновать нечто особенное, сказали мы, сочинив какую-то историю о том, что сдали экзамены; это отчасти соответствовало действительности: я как раз справилась со «средним курсом»[87] по истории религии, а ты добился нужного балла[88] по физике.
Получить лучший номер оказалось не трудно; сезон еще не начался. Нам досталась комната в башне… Стейн, я не знаю, стоит ли добавлять это в мой рассказ, но когда мы с Нильсом Питером приехали в тот вечер, нас случайно поселили в этот же номер. Так что я побывала там снова, на этот раз с ним. Впрочем, я не уверена в том, что мы попали в ту комнату случайно. Нынче я вовсе не в «мистическом» настроении, Нильс Петер сам заказал этот номер, а я просто замужем за щедрым и предусмотрительным человеком. Он тяжело воспринял то, что ты занял у меня почти все время, пока мы ходили по книжным лоткам; еще бы, мы так радовались, охотясь за книгами, которые не успели прочесть в дни нашей юности! Кажется, я уже писала тебе о том, что он ожил только по дороге домой.
…Регистрируясь в тот день в гостинице, мы обратились к служащему с просьбой. В сущности, просьба была несколько дерзкая, но выбора у нас не было. Мы спросили, есть ли в номере радио, а получив отрицательный ответ, попросили одолжить транзисторный приемник. Пожалуй, это было рискованно, но у нас не было никакой информации. Я сказала, что ты изучаешь юриспруденцию и хотел бы быть в курсе последних новостей. «Все, что связано с Германией и Андреасом Баадером», — сказала я. Всего лишь несколько дней тому назад Ульрика Майнхоф была найдена в тюрьме «Штамхайм» мертвой[89]. Не знаю, почему я это сказала, возможно, потому что уловила в нашей истории какое-то подобие с делом Андреаса Баадера и Ульрики Майнхоф.
Номер и радиоприемник мы, стало быть, получили. В номере был полукруглый балкон с великолепным видом на ледник, фьорд и старую пристань. Заняв в полдень комнату, мы улеглись в кровать вместе с приемником. Мы были уверены, что услышим о себе. Перед тем как уснуть, мы выслушали выпуск новостей, это были местные и зарубежные новости. Нижняя палата норвежского парламента предлагала снизить возраст призывников с двадцати лет до девятнадцати. Умер немецкий философ Мартин Хайдеггер[90]. О случившемся в горах — ни слова.
Это отсутствие информации уже начало нас мучить. Мы вспоминали литературные чтения с шампанским в нашей двуспальной кровати, в компании с Родионом Раскольниковым. Точно так же, как он, мы чувствовали определенную потребность в разоблачении или хотя бы в осторожном предупреждении или допросе. Но силы нас оставили: мы заснули, даже не выключив приемник.
Я проснулась, услышав, что ты плачешь. Я положила руку тебе на грудь, поцеловала в затылок и попыталась укачать…
Вскоре мы снова сидели в кровати и слушали радио. Мы напряженно прислушивались. Снова передавали новости. Опять ничего. Было семь часов вечера, после происшествия в горах Хемседаля прошло полсуток… «Зверское дорожное убийство, преступники хладнокровно сбежали с места преступления, не вызвав машину „скорой помощи“, не сообщив в полицию. Задействованы крупные полицейские силы…» Нет, ничего такого не передавали. Сидя сейчас в номере гостиницы, близ рукава Согне-фьорда, мы знали, что сбежали от женщины в бруснично-алой шали. Бросили ее после того, как, одурманенные наслаждением, сбили ее на землю, — и продолжили свой путь. Да, ее шаль. Мы нашли ее шаль. Еще после нас был водитель белого фургона. Неужели он не оповестил полицию? Но почему? Почему это дело замяли? Наверное, есть какие-то причины. Какое тут может быть объяснение? Почему власти не хотят сообщить то, что им известно? Что делала таинственная женщина в серой одежде и брусничной шали в горах среди ночи? Почему она там находилась? Что, если это связано с какими-то военными или шпионскими делами? Или с безопасностью государства?
У меня совершенно разыгралась фантазия. Можем ли мы быть уверены в том, что сбитая нами на шоссе женщина была обычным человеком? — спрашивала я. Ведь по радио не передали объявления о розыске. Полиция не искала свидетелей! Что, если она — инопланетянка, гостья из космоса? В ту ночь над плоскогорьем разлился какой-то небывалый свет. Я пыталась как-то объяснить случившееся и вспомнила, что мы видели в небе бриллиантовый отсвет.
Мы ничего не понимали. Кто эта потерпевшая? Если она не инопланетянка и не привидение, должен же на другом конце этого ребуса найтись некто, задавший себя вопрос: кто преступник?
Наш автомобиль в Хелле. Должны ли мы только объявиться? Можно позвонить и сообщить анонимные сведения о пострадавшем при столкновении «фольксвагене», который стоит на паромной пристани. В этом случае мы положим конец нашему невыносимому положению. Тем более что «фольксваген» уже фигурирует в отчетах полиции…
Из всего этого хаоса вопросов и возможных выводов родилась новая идея. Я первая облекла ее в слова.
Я сказала: «Дорогой Стейн! Мы жили вместе пять лет. Внезапно нам ужасно не повезло. Мы один-единственный раз совершили ужасную глупость — уехали после столкновения на дороге. Но что бы ни случилось со сбитой нами женщиной, мы уже не можем ей помочь. Не лучше ли сделать эти последние дни по возможности самыми прекрасными?»
Сириус! Его просила я. Ты — Андромеду! Ты подхватил мои ассоциации, мы говорили об этом в Ревснесе.
Я молилась за нас, и ты вместе со мной. Так начались те последние чудесные дни, которые мы провели вместе.
Мы приняли душ и через полчаса уже сидели внизу, в старинном, музейного вида ресторане, за бокалом аперитива. «Golden Power» у них не было, зато были «Смирновская» водка и лимонный сок.
После обеда мы снова пили кофе перед камином, но в голове у нас вертелось одно, нам то и дело приходилось подниматься в комнату, чтобы не пропустить новости. Но новостей мы так и не услышали.
Я хочу вспомнить некоторые подробности той недели, что мы провели в гостинице, хотя ты наверняка все помнишь, да и кое о чем мы говорили, когда встретились в последний раз. Каждый день мы совершали долгие прогулки. В первый же день отправились в горы, через Супхелледаль, дошли до самого ледника. Ты помнишь тот день, Стейн? Помнишь, что мы нашли на мысу после того, как съели по шоколадному пирожному и в уютной хижине у Суппхелльского ледника купили домашней вязки рукавицы? Назавтра мы взяли напрокат велосипеды и побывали в Хорпедаль и Бёйадаль. В Бёйадаль несколько часов просидели на моренах, разглядывали, как ледники раскалываются там на мелкие обломки. На прогулки мы обязательно брали с собой приемник. Как-то, когда мы проходили мимо стойки обслуживания, одна из регистраторш, по имени Лайла, указала на него и с улыбкой спросила: «Баадер — Майнхоф?»
Мы сделали вид, будто ее не расслышали. Пока все оставалось неизвестным. Ни одна душа не поинтересовалась, чем занимаются новоявленные Бонни и Клайд в своем диком странствии. Мы пользовались этим, мы жили сегодняшним днем — более отдаленной перспективы у нас не было. Мы радовались каждому дарованному нам часу. Мы беседовали и размышляли. Вероятно, эту женщину сбила чья-то машина и ее в тот же день увезли. В этом случае наша вина становилась чуточку меньше, но мысль о случившемся все равно заставляла нас чувствовать себя преступниками. Возможно, ее толкнули на шоссе как раз тогда, когда мы проезжали мимо, ведь было довольно светло, но мы все равно ничего не видели, пока что-то красное внезапно не оказалось перед самым капотом машины. К тому же мы не видели, не прятался ли кто-нибудь в кустах, когда мы вернулись к месту происшествия. А что, если она уже была мертва, когда наш автомобиль столкнулся с ней? Почему бы нет?
Ведь мы видели только «что-то красное перед капотом», это выражение мы повторяли не однажды. Саму женщину в рассеивающемся горном тумане мы не заметили. Вероятно, кто-то увез ее в тот же день и нуждался лишь в том, чтобы изобразить несчастный случай. Возможно, она лежала на обочине, и не будь на ее плечах алой шали, ее трудно было заметить. Хотя этого столкновения было достаточно, чтобы разбить переднюю фару…
Она была иностранкой — в это мы мало-помалу уверовали. Поэтому никто о ее исчезновении и не заявил. К тому же мы видели иностранный трейлер… Мы согласились с тобой в том, что он был немецкий… Тебе следовало выехать на ту лесную тропу, Стейн!
Быть может, водитель трейлера подобрал ее. Возможно, между белым автофургоном и трейлером имелась какая-то связь. Ведь все это происходило глубокой ночью. Ночь — самое удобное время для сомнительных встреч.
Мы принялись сочинять историю о немецком трейлере, прибывшем из Эстланна, о пожилой женщине… с красной шалью… Возможно, она была курьером и шла по дороге в горах, чтобы встретиться с фургоном из Вестланна. Дальше этого наша история не продвинулась…
Ты еще там?
>>>
Да, и, кажется, ты ответила не сразу. Я уже заждался письма! Расхаживал взад и вперед, как зверь в клетке, и только и ждал, когда же компьютер даст сигнал о твоем новом письме. В этой комнате не больше девяти квадратных метров. С трудом успокоился и нашел себе занятие: разобрал целую груду бумаг и статей. Нелегкая работа, на которую я отваживаюсь раз в пять лет. На душе тревожно. Ну рассказывай, не томи меня.
>>>
Последние дни перед нашим, как мы думали, разоблачением тянулись невероятно медленно. Эта неделя стала по-своему романтической именно потому, что мы жили в страшном напряжении и не знали, как долго продлится наше счастье. Но состояние неопределенности почему-то не отравляло нашу каждодневную жизнь. В благодарность за дарованную нам «неделю пощады», как сказал в последний день кто-то из нас, мы принялись говорить о всякой всячине… Отклик из Вестланна на похождения Бонни и Клайда задерживался. Мы болтали о газетных объявлениях, обсуждали новости дня. Говорили о том, что, возможно, выйдем сухими из воды и не будем пойманы за то, что натворили. Прошла неделя, а в новостях ни слова о том, что какую-то женщину ночью сбили на горном перевале и бросили на месте преступления в Хемседальских горах.
Стейн, кто была эта женщина?!
Нам пришлось объясняться с хозяевами этой уютной гостиницы, почему мы не поднялись, как собирались, на ледник. Ты сказал, что я не совсем в форме, соврал про мою мигрень, и я согласно кивнула. После бегства от тяжело раненного, а то и погибшего в результате ДТП человека ложь далась мне как по маслу. Я притворилась, будто у меня критические дни, хотя это было не так. Возможно, тебе покажется странным, что я вспоминаю об этом, но раньше у нас ничего подобного не было, я никогда не страдала мигренями. Ты свалил вину на меня.
Однажды милая хозяйка с улыбкой спросила, то ли всерьез, то ли в шутку, не прячемся ли мы здесь от кого-то? Помнишь, что мы ответили? Что мы сбежали сюда от каждодневных обязанностей. От того, что именуют суетой и хлопотами. Она бросила на нас недоверчивый взгляд, и тогда ты резко спросил у нее: «Разве мы не можем провести здесь отпуск?»
Этот разговор случился перед завтраком, а во время завтрака мы единогласно решили, что пора отсюда уезжать. И дело вовсе не в вопросе хозяйки. Больше всего нас подгоняло желание снова увидеть место происшествия. Говорят, преступника тянет на место преступления, так что у нас был серьезный мотив. Следовало проверить, не осталось ли в горах каких-то следов, которые мы не заметили. Во всяком случае, посмотреть, по-прежнему ли там лежит бруснично-алая шаль.
Но было и кое-что другое. Этим утром я проснулась раньше тебя; ты нашел меня в старом шезлонге, с книгой, которую мы взяли в бильярдной и читали накануне вечером, — с «Книгой духов». Ты назвал ее «книгой спиритического откровения». Меня охватило невероятное раздражение, я заподозрила тебя в том, что ты готов со мной немедленно разойтись, только бы отвадить от нее. Ведь книгу необходимо было до отъезда вернуть на место, хотя я в тайне от тебя спрятала ее в рюкзак и не доставала до тех пор, пока мы не вернулись в Осло.
Но когда мы в это последнее утро перед тем, как подняться в свой номер и сложить вещи, прошли из столовой на балкон, чтобы полюбоваться фьордом и пунцовым буком, дочь хозяйки гостиницы спросила, не найдется ли у нас полчаса присмотреть за ее тремя дочурками, пока она сходит в банк. Не удивительно ли, что уже тогда в маленьком селении на берегу фьорда имелся филиал Вестланнского банка! Мы не раздумывая ответили «да». Девочки были очень милые, мы успели с ними подружиться. Самой маленькой не было еще и двух лет, а в последние месяцы я уже всерьез подумывала о том, чтобы покончить с противозачаточными таблетками… Нас обрадовало оказанное нам доверие, потому что кто бы доверил Бонни и Клайду сидеть с детьми? Не помню почему, но кончилось тем, что мы присматривали за детьми почти до полудня и сказали, что это самое малое, что мы могли бы сделать в благодарность за взятые напрокат велосипеды и транзисторный приемник. Можно было этого и не говорить: мы оставили в гостинице целое состояние. Мы не скупились ни на вино, ни на еду, ни на кофе с коньяком. У них был кальвадос, Стейн! У тебя хорошая память! Тогда это было редкостью, во всяком случае в гостиницах вдали от крупных городов. После нашего автомобильного путешествия в Нормандию мы полюбили кальвадос. Не могу точно вспомнить, сколько он стоил в середине 70-х годов, но во всяком случае был нам не по карману. Но здесь мы каждый вечер пили после обеда кальвадос.
После полудня мы за девочек больше не отвечали, таким образом у нас появилось свободное время. Мы обошли все уголки селения на берегу фьорда, побывали на нескольких горных вершинах. Как ни странно, мы не побывали на горном сеттере наверху, как раз за отелем; только там и не были. Если наша машина по-прежнему стоит в Хелле и на нее не обратила внимания полиция, мы уже следующим утром уедем домой, во всяком случае проедем к Эстланну такое же расстояние, какое проехали сюда. Мы решили подняться на горный сеттер. Погода стояла великолепная, с тех пор как мы оказались здесь, ни разу не было дождя.
Взяв с собой пакет бутербродов и термос с чаем, мы вскоре уже поднимались в гору над долиной Мундальсдаль, куда ты и я вернулись вместе несколько недель тому назад. Ты, конечно же, помнишь и нынешнюю прогулку, и то, что было в тот раз — давным-давно, я пишу об этом только для того, чтобы ты еще раз задумался о том, что тогда случилось!
Мы прошли последнюю усадьбу с амбаром слева от дороги и стрельбищем — справа, потом миновали часть пути вдоль быстрой реки Мундальсэльвен по левую руку и мало-помалу поднялись в горы к Хеймесеттеру. Нам пришлось попрыгать по усыпанной гравием дороге, чтобы уберечься от овечьего навоза и коровьих лепешек, так как стадо как раз выпустили на пастбище.
Мы радовались. Прошла неделя, а мы ничего не знали и не понимали, чего ждать. А ведь нас вполне могли уже арестовать, и это наложило бы клеймо на всю нашу оставшуюся жизнь. Мы это понимали, но не представляли, как нам удастся жить с такими воспоминаниями. Мы все еще шутили и смеялись, мы были такими же, как прежде, и с грустью принимали случившееся с нами: это были наши последние дни в раю, в «эротическом захолустье», шутили мы, и хотя захолустье было «эротическим», всю эту неделю мы провели в смятении и тревоге.
Пока мы идем, ты все время прижимаешься ко мне. Потом просишь о большем… вся долина предоставлена нам… Ты клянчишь, здесь нетрудно укрыться в ольшанике, да и тепло. Но на этот раз я строга и говорю, что сначала надо подняться на горный сеттер. А потом, когда зайдем подальше, посмотрим, чего ты стоишь как мужчина, весело замечаю я. Эти свои слова я прекрасно помню, потому что ты был ими оскорблен! Но между тем случилось так, что ты в последующие дни абсолютно ничего не стоил как мужчина. Правда заключается в том, что после этого мы больше не были вместе, не познавали друг друга.
Вот так! В нескольких сотнях метров от Хеймесеттера, в придорожной обочине, растут густые заросли пурпурной наперстянки. Digitalus purpurea.
Наперстянка такая стройная и бруснично-алая, я знаю, что ее цветы смертельно ядовитые. Но знаю и то, что листья наперстянки могут спасти людей от смерти. Есть нечто обольстительное в этих цветах, напоминающих колокольчики. Я убегаю от тебя, чтобы рассмотреть их поближе. «Иди сюда!» — зову я.
У цветов мы задерживаемся, затем поворачиваем направо, туда, где на пологом склоне до самой дороги растут березы. Среди черно-белых стволов — небольшая, поросшая зеленым мхом поляна. И вдруг мы видим… там стоит женщина в сером платье с алой шалью на плечах, того же цвета, что и наперстянка. Об этом я думала все прошедшие годы. Женщина внимательно смотрит на нас и улыбается. Стейн, та самая женщина, которую мы сбили в Хемседальских горах! Как будто она вдруг перенеслась сюда рукой Всевышнего. Сегодня я знаю, кто она и откуда явилась. Но подожди…
После этого нам следовало прийти к единому мнению о том, что мы видели. Мы оба согласились с тем, что именно эта женщина неделю тому назад поднималась вверх, в Хемседальские горы, в нескольких метрах от шоссе. На ней была та самая шаль, что осталась лежать наверху, у горного озера, и фигура — та же самая… Мы оба полностью с этим согласились. Это было странно, мы оба были потрясены, хотя сегодня я нахожу этому разумное объяснение.
Так что же она тогда сказала? Я помню совершенно точно, что она, повернувшись ко мне, произнесла: «Ты та, кем была я, а я — та, кем станешь ты». Но ты настаивал на том, что она сказала нечто совсем другое. Разве это ни странно, если учесть то, что мы были согласны с тем, что видели одно и то же? Ты настаивал на том, что она обратилась к тебе и произнесла: «Тебя следовало бы оштрафовать за превышение скорости, мальчик мой!»
С точки зрения фонетики эти два высказывания очень далеки друг от друга. Да и с точки зрения смысла. «Ты та, кем была я, а я — та, кем станешь ты». «Тебя следовало бы оштрафовать за превышение скорости, мальчик мой». До тебя, следовательно, дошли одни слова, а до меня — совсем другие. Но зачем ей понадобилось это двойное сообщение? И как она проделала такой фокус? Как ни думай, это величайшая загадка. Подожди…
Сейчас я уверена, что эта женщина с шалью — та самая, которую мы сбили на шоссе и которая явилась к нам из другого мира. Она хотела нас утешить! Она улыбалась, и я, пожалуй, не осмелюсь сказать, что это была теплая улыбка, ведь в словах «теплая» и «холодная» есть нечто плотское; но в любом случае ее улыбка не была злой. Игривой, хитрой, лукавой — это уже ближе. Ее улыбка была соблазняющей, Стейн! «Приди, приди! — говорила она. — Никакой смерти нет, только приди!» И тут же исчезла.
Ты, опустившись на колени, закрыл лицо руками и заплакал. Ты не хотел смотреть мне в глаза, но я, склонившись над тобой, принялась тебя укачивать.
«Стейн, — сказала я. — Она далеко».
Ты продолжал всхлипывать. Мне тоже было смертельно страшно, потому что тогда никакой веры у меня еще не было, в известной степени мне помогло важное обстоятельство: у меня был мальчик, о котором необходимо было заботиться.
Вдруг ты вскочил и побежал в долину. Ты бежал так, словно речь шла о жизни и смерти, а я старалась не отставать. Вскоре мы снова шли рядом и через некоторое время заговорили о том, что пережили. Мы были оба потрясены.
Мы не могли разобраться в случившемся. Мы выспрашивали друг друга, обсуждали и взвешивали все за и против. Однако были согласны с тем, что это та самая женщина, которую мы видели в Хемседальских горах и которую, следовательно, сбили на шоссе. Это решенное дело, никаких сомнений.
«Как ей удалось найти нас?» — в ужасе спрашивал ты. Ты боялся, что она по-прежнему идет за нами. Ты думал, что она, возможно, поселилась в гостинице, и теперь боялся встретиться с ней во время обеда. Твои огорчения все больше и больше склоняли тебя на твердую почву материализма. Сама я мало-помалу нащупывала под собой совершенно иную почву. Я была уверена в том, что за обедом мы ее не увидим. Я сказала: «Стейн, она мертва!» Ты посмотрел на меня, смерил взглядом. А я продолжала: «Возможно, она последует за нами. Возможно, только явилась нам, и всё. С того света, Стейн. Ты видел…» Но во взгляде твоем не было силы. Только бессилие.
>>>
Да, бессилие. Потому что я почувствовал: мы оба ускользаем друг от друга. Я не поверил в тот раз и не могу поверить сейчас, что мертвые способны отыскать нас, что они находятся где-то рядом с нами. Ты можешь, а я в состоянии разве что уважать твои воззрения… Но ты права, в тот раз я не мог с этим справиться.
Но продолжай свой рассказ. Мне кажется, ты верна тому, что было историей нашей жизни.
Проходив полдня взад и вперед в девяти квадратных метрах, я не могу успокоиться, меня одолевает тревога. Чувствую, что должен что-то предпринять, уже двенадцать часов, и я принял решение.
Продолжай свой рассказ. Я предчувствую, как он разовьется, потому что мы обо всем этом говорили тогда, перед тем как ты оставила меня и уехала домой, в Берген. Я отвечу в конце дня, обещаю…
>>>
Когда мы были наверху, на высокогорном пастбище, мы договорились как можно дольше ничего не обсуждать, отложив все истолкования случившегося в сторону. Назавтра мы планировали длительную автомобильную поездку домой, нам предстояло миновать горный перевал между округом Согн-ог-Фьюране и округом Бускеруд. А не лучше ли было уже тогда прийти к единому мнению, пока то, что мы пережили, еще свежо в памяти?
Мы сошлись на том, что тогда я, присев на корточки, любовалась бруснично-алыми колокольчиками. Потом ты подошел ко мне сзади и сначала прикоснулся к моим волосам, а потом сел на землю и тоже потрогал цветы наперстянки. Я не помню, услыхали ли мы шум по ту сторону дороги, но во всяком случае тут же произошло что-то такое, что заставило нас обернуться. И в тот же миг между стволами берез в пейзаж впечаталась женская фигура: с алой шалью на плечах она стоит на мшистой поляне, «словно Женщина-Брусничница из сказки». Это мои слова. Это я ввела в наш обиход наименование «Брусничница», оно стало нашим риторическим помощником, спасательным кругом для двух душ, оказавшихся в беде. Немало занимались мы разговорами о Брусничнице, а через тридцать лет выясняется, что эти разговоры можно продолжить! Тогда мы не могли непринужденно болтать о встрече с привидением или с духом умершей, я хочу напомнить о том, что это случилось в 70-х годах, всего через несколько дней после того, как Ульрика Майнхоф была найдена мертвой в Штамхаймской тюрьме. В этом же году вышли новые книги, авторы которых словно бы говорили: мы вступаем в новую эру, мы стоим на пороге эры Водолея.
Со своей позиции материализма — в противовес моей укрепляющейся ориентации на потустороннее — ты лихорадочно выдвинул забавную теорию. Значит, так: мы согласны с тем, что Брусничница идентична той женщине, которую мы видели в Хемседальских горах. Ты сказал: «Попробуй взглянуть на это так: одно и то же дерево можно назвать вяз, или ильм, или карагач, но это одно семейство. Или воспринимай эту историю как детективный роман!» Я с интересом слушала, что ты скажешь дальше. Ты сказал: «Возможно, две встреченные нами женщины — однояйцевые близнецы…»
И точно так же возможно, что Иисус ходил по водам Назаретского озера, потому что оно замерзло.
Когда мы проходили мимо этого места, возвращаясь в гостиницу, мы быстрым шагом шли рука об руку, но были едины в том, что нельзя впадать в панику. И тем не менее оба были испуганы. У тебя хватило духа не бежать, но за это пришлось платить мне: ты с такой силой сжимал мои пальцы, что они болели еще несколько дней. Помню кальвадос, который мы пили за обедом, Мы нуждались в нем, выпили целую бутылку и попросили еще. Помню также, что с трудом держала бокал в руке, так она болела.
Я помню ту ночь, Стейн! Теперь уже я пыталась соблазнить тебя и делала это весьма откровенно. Я чувствовала, что это последний наш шанс; если я не соблазню тебя сейчас, нам с тобой никогда больше не найти путь друг к другу. По всем правилам искусства я попыталась завлечь тебя; если б это было несколько часов тому назад, я, возможно, вскружила бы тебе голову и подчинила власти желания. Но ты был неподвижен, ты был равнодушен, ведь ты, как и я, думал о будущем, и к тому же ты заметно опьянел. После обеда и кальвадоса мы захватили с собой в номер бутылку белого вина, но я к ней не прикоснулась. Помнишь, чем все кончилось? Ты завалился спать головой в изножье кровати, так что мои ноги оказались рядом с твоей головой. Один раз я попыталась осторожно погладить тебя ногой по щеке, но ты оттолкнул ее — не жестко и не враждебно, но решительно. Ни один из нас в первые часы не спал. Мы бодрствовали и знали, что другой бодрствует тоже, но притворялись оба, будто бы спим. И наконец заснули. Во всяком случае ты заснул — слишком был пьян для того, чтобы долго противиться сну.
Я горько раскаивалась в том, что не отдалась тебе наверху, в ольшанике, до того, как мы встретили Брусничницу. Я знала: теперь мы наверняка расстанемся, и мне тебя уже не хватало.
Тоска одного человека по другому, который лежит с ним в одной постели, может быть порой гораздо сильнее, чем тоска тех, кто пребывает на разных континентах.
Сказка кончилась. Мы дружески беседовали, выплывая из фьорда, пили кофе и ели вестланнскую лефсе — лепешку из муки и картофеля. С лыжами и дорожными рюкзаками сошли с парома в Хелле. Наша машина стояла точь-в-точь так, как мы ее оставили, и она словно тосковала о нас. «Бедные фары, бедное крыло», — подумала я. Кажется, даже сказала вслух. У тебя тоже бывают реплики в духе черного юмора. For å matche[91]. Мы тронулись в путь.
Что нам хотелось найти там, в горах? Чего мы не заметили, когда уезжали оттуда в последний раз? Следы крови? Или кожу? Волосы?
Мы говорили, конечно, не только об этом. Делая скидку на обстоятельства, поездка домой была довольно приятной. Возможно потому, что пришла весна… Или потому, что мы понимали: это наше последнее путешествие вдвоем. Мы стали относиться друг к другу с какой-то подчеркнутой нежностью. Игра страстей отныне была исключена. Зато мы были взаимно любезны, вежливы и предупредительны.
Надо было перебраться через фьорд, тогда мы снова попадем в Лердаль, к реке и старой деревянной церкви. У меня едва не случился нервный срыв, когда мы проезжали мимо поворота и обрыва, где всего лишь неделю назад я подумала, что ты хотел убить меня или же покончить с собственной жизнью. Ты убрал правую руку с руля и обнял меня за талию. Это меня согрело. Мы снова оказались наверху, в высокогорье.
>>>
А я еду по другой дороге. Я в Гуле, где ловко влез в беспроволочную зону в «Пресс-отеле». Я прочитал твое последнее письмо и посылаю свое.
Я чувствую себя здесь на птичьих правах: в гостинице я всего лишь случайный проезжий, приходится хитрить. В былые времена хитростью проникали в гостиницу, чтобы воспользоваться туалетом. В наши дни делают это, для того, чтобы войти в Сеть.
Мне предстоит снова пересечь этот горный перевал. У тебя есть часа четыре до тех пор, пока я снова подключусь к Сети. Это будет в нашей гостинице, туда я сейчас и еду. Я сообщил им о своем приезде, мне ответили, что сейчас конец сезона и я буду единственным ночным гостем.
>>>
Ты едешь во Фьерланн, Стейн? В таком случае помашем друг другу рукой в Хемседале. В каком-то месте у подножия мы проедем друг мимо друга: между нами будет всего один метр пространства и одно человеческое поколение времени.
Мы видим сверкающую холодную поверхность озера Эльдреваттнет, и я снова замечаю, что твоя рука на руле и нога на педали газа дрожат. Ты сворачиваешь в сторону и останавливаешься. Мы покидаем наш красный автомобильчик и по-прежнему проявляем друг к другу подчеркнутую заботу. Но горе, раскаяние, озлобление после всего случившегося разорвало эротическую связь между нами. Ты выкрикиваешь какие-то скверные слова. Я и не знала, что у тебя такой грубый лексикон. Я молча плачу.
Брусничная шаль исчезла, ее нет. Мы ищем ее повсюду, но не находим. Неужели кто-то нашел ее и прихватил с собой? Или это ветер унес шаль к черту на куличики?
Не помню, стало ли мне от этого легче или я испытала разочарование оттого, что мы обнаружили всего лишь несколько осколков от передних фар. Мы наехали здесь на человека, и наехали на большой скорости. Других следов случившегося мы не находим. Нет следов крови, нет камня или валуна, который мог задеть автомобиль.
Мы снова садимся в машину и едем дальше. Ты говоришь что-то о странном кургане «Сахарная голова», видневшемся вдали, словно это имеет какое-то отношение ко всей этой странной истории.
Внизу, проездом через Хемседаль, мы не говорим ни о чем другом, кроме случившегося. Кажется, разговор начал ты, и именно тогда, когда мы проехали съезд с шоссе, куда тебе в тот раз непременно нужно было свернуть и ради чего ты соблазнял меня. Сейчас было просто немыслимо, чтобы кто-то из нас сказал об этом хотя бы слово.
Мы заключаем договор. Всю дорогу до дома мы можем обсуждать нашу роковую поездку, но как только возвращаемся в Крингшё, и словом не упомянем о происшествии на горном перевале — ни ты, ни я, ни между собой, ни с кем бы то ни было. С момента нашего возвращения в Осло случившееся у Эльдреваттнет будет упоминаться исключительно как это.
Но я нарушила наш договор своими письмами. Не думаю, что это повлечет за собой для нас какие-то несчастья. Надеюсь на обратное, потому и пишу.
Бруснично-алой шали там больше не было, да ведь и времени прошло немало, но только теперь мы убедились в этом собственными глазами. В глубине души я была этим немного разочарована… Ведь если бы мы нашли эту шаль, пусть даже разорванную в клочья зверями в лесу, это послужило бы свидетельством того, что та, кого мы встретили в березовой роще, не была человеком во плоти и крови… Она была явившимся нам духом, ведь в этом случае мы судили бы наши обстоятельства по двум шалям — одной, принадлежавшей несчастной женщине, и другой, по-прежнему наброшенной на плечи Брусничницы. Поскольку об этом несчастье так и не сообщили в новостях, мы сошлись бы, пожалуй, во мнении, что водитель белого фургона позаботился о женщине с шалью. Но относительно ее состояния единства во мнениях у нас не было. То, что мы вновь встретились с ней в березовой роще, для тебя служило бы доказательством того, что ей достались при столкновении разве что незначительные увечья; для меня же прямо противоположного: она погибла от увечий, а ее появление там — было для нее появлением из иного мира! Ты полагал, что сразу же после падения она поднялась, а потом попросту уехала в белом фургоне. Ты твердо внушил себе, что ей нужно было снова спуститься с гор в Хемседаль, что у нее были какие-то дела с иностранным трейлером. Такое решение загадки вполне объясняло бы, почему мы ничего не слышали о несчастном случае на дороге. Я со своей стороны была абсолютно уверена в том, что женщина в алой шали либо получила тяжелые увечья, либо умерла, когда ее внесли в автофургон. Но уже через неделю после того, как мы сбили женщину с шалью, она была в нормальном состоянии. Хотя ты полагал, что она здесь, в нашем мире, а я — что она там, в мире ином.
Мы обсуждали и время происшествия. Если мы только слегка задели ее, зачем связывать ее с автофургоном, проехавшим через несколько минут? Это твои слова. Она всего лишь продолжила свой путь. Какой смысл водителю белого фургона сообщать полиции о том, что женщина средних лет идет по горному перевалу вдоль шоссе №52?
Я сказала: но мы ведь видели, что она словно испарилась. Даже если бы мы ее только сбили, она должна была, выйдя к людям, позвонить в полицию и сообщить, что ее едва не погубил красный «фольксваген» с лыжами на крыше.
Ты выслушал меня, ты держал руль увереннее, чем когда мы ехали по другой дороге, но покачал головой: значит, по той или иной причине она не хотела идти в полицию. Откуда мы знаем, чем она занималась там в ночное время? Обычно в такое время суток в горах прогулок не совершают… за много километров от ближайшего дома или селения! Само собой, можно перейти через горы и в ночное время, в это время года по-настоящему темно и холодно еще не бывает. Но все равно для этого должна быть причина: допустим, ты выполняешь какое-то поручение или спасаешься от чего-то бегством.
Я слушала. Теперь мы обсуждали твои доводы. Я спросила: от чего, например, спасаются бегством?
Несколько минут ты вел машину, не отвечая. Мы оба говорили в совершенно чуждой нам манере. Этане был разговор старых приятелей. Мы больше не шутили и не улыбались, хотя и были подчеркнуто предупредительны и желали друг другу всего самого лучшего! Но сделать это лучшее для другого были не в силах.
«От кого или от чего спасаются бегством?» — снова спросила я.
Ты ответил: от водителя трейлера. Что-то случилось, и ей пришлось бежать в горы. Возможно, здешняя местность ей хорошо известна. Чтобы пройти пешком этот горный перевал, не нужно обладать особой выносливостью: две долины на западе и востоке плотно примыкают друг к другу, плечом к плечу. Только Эльдреваттнет разделяет их между собой.
Ты посмотрел на меня так, словно просил помочь в своих рассуждениях. Ты сказал: откуда нам знать, не спасалась ли эта женщина после какого-то преступления? Например, после убийства человека, который много лет зверски обращался с ней и который лежал теперь мертвым в кабине иностранного трейлера. В таком случае, как известно, в полицию не идут.
Эта мысль так тебе понравилась, что мне пришлось прикрыть рот рукой, чтобы ты не заметил, как я улыбнулась. Но ты заметил мой жест и добавил: это она водитель трейлера. Когда мы проезжали мимо, в кабине трейлера никого не было. Мы увидели, как этот «водитель» женского рода удаляется через горный перевал всего через несколько минут после этого; было прохладно, она накинула на плечи шаль. Она отвернулась от нас, так как не хотела, чтобы ее запомнили и потом узнали, потому что договорилась с водителем белого фургона о встрече подальше от больших дорог — в глуши. У озера они должны были встретиться и передать что-то ценное. Допустим, пару килограммов белого порошка или несколько купюр, или — почему бы и нет — купюры в обмен на порошок. Или, наконец, они должны были встретить более серьезный груз, который им собирались сбросить с самолета? В таком случае полицию не отыскивают. После того как тебя столкнул автомобиль, тебя может обуять мысль о мести, а если ты просто идешь вдоль дороги и тебя заметили, не так уж важно, где через неделю окажется эта машина. Мы, стало быть, поехали к леднику, спрятались там, где нет дорожных сообщений, например для трейлера, а она явилась за нами, чтобы наказать. Чтобы сыграть с нами шутку. «Отменная шутка, — подчеркнул ты, — есть множество способов лишить жизни человека. Если ты из породы изобретательных, есть множество способов навлечь на кого-либо пожизненную кару».
Вспомни свое письмо о том человеке, который будто бы пытался заколдовать супружескую пару, чтобы заставить ее развестись.
После тех твоих слов я прекращаю скрывать, что меня забавляют твоя изобретательность и фантазия. Я коснулась рукой твоего бедра, вероятно, тебе это понравилось; кажется, это был последний раз, когда мы выказали физическую нежность друг к другу. Я сказала: «Очнись, Стейн! Если она не получила серьезных увечий, зачем ей понадобилось там, наверху, в холодную ночь срывать с плеч свою красную шаль?»
Вряд ли ты веришь во все эти теории… Ты и сам признался, что всего лишь старался мыслить рационально. Но ведь главное в Брусничнице — не только то, что она точь-в-точь похожа на женщину, которую мы сбили, но и то, как она появилась в роще, когда мы были возле наперстянки — этих красных колокольчиков. Они как-то особенно разрослись, от них веяло такой силой. А ее внезапное исчезновение! Я принялась истолковывать случившееся со спиритуалистической точки зрения — когда мы ехали домой через Гуль и Несбюен и дальше через Крёдерен, Сокне, Хёнефосс и Сёмгихёгде, теперь ты внимательно прислушивался к моим словам; и это не была просто любезность. По-моему, ты пребывал в замешательстве. Я ничего не сказала об увезенной мной книге и о том, что, пока ты спал, целое утро читала ее перед нашим отъездом. А то, что мы нашли эту книгу всего за несколько часов до встречи с Брусничницей, не кажется тебе странным?
Меня вдруг осенило, что встречу с ней следует воспринимать как нечто знаменательное. Нам был дан знак, что мы в этом мире лишь проездом и что для наших душ существует прибежище и после него. Она улыбалась словно Мона Лиза: она была лукава и коварна! «Приходи!» Это ведение был великий дар. Даже сейчас я охотно приняла бы участие в этом триумфе вместе с тобой — это никогда не поздно.
Было и кое-что другое, о чем следовало бы призадуматься. Женщина с брусничной шалью не пребывала далее в плачевных обстоятельствах. Не снимает ли это с нас какую-то долю вины? Мы прервали земное существование этой женщины, жизнь ее бренного тела. Об этом, вероятно, странно думать, — но Брусничница всего лишь перешла в другое измерение. Не потому ли она и явилась нам? Она хотела вселить в нас бодрость духа! В тебя и в меня! «Ты — та, кем была я, а я — та, кем станешь ты». Не беспокойся, сказала она, ты станешь как я. Ты никогда не умрешь… И тебе она оставила утешительное сообщение: «Тебя следовало бы оштрафовать за превышение скорости, мальчик мой!» С ее точки зрения, наша вина ограничивается всего лишь нарушением правил дорожного движения. Такое может случиться с кем угодно. Стало быть, в случившемся нет ничего серьезного: наши тела — хрупкие и бренные, зато после существует более чистое и цельное существование, чем земное.
Мы вернулись домой и не имели больше права обсуждать случившееся. Однако потрясение жило в нас, и мы вспоминали о своей вине и позоре всякий раз, стоило лишь взглянуть друг на друга, всякий раз, когда вместе жарили глазунью, всякий раз, когда наливали друг другу чашку кофе или чая.
И все-таки я пришла к выводу, что вовсе не позор положил конец нашей совместной жизни. С позором мы бы справились, пошли бы вместе в полицию и во всем признались. Так просто, правда? Мы готовы были принять наказание и бесчестье, которое мы несли бы, поддерживая друг друга.
Ты ведь, конечно, помнишь, что мы сделали, прежде чем положить всему конец. Мы позвонили в полицию, правда анонимно, и спросили, не случилось ли ДТП на границе между двумя уездами в ту ночь, когда мы там проезжали. Мы добавили, что звонили потому, что, возможно, оказались свидетелями… В полиции записали время и координаты места и попросили позвонить попозже. Мы подождали два-три дня, потом позвонили снова, и нас заверили, что никакого ДТП в ту ночь в тех местах не было; дорога там прямая и хорошо обозримая.
Внезапно мы оказались перед фактом, что никаких следов того, что произошло, нет. Это само сделало земную сторону случившегося еще более мистической, а криминальную загадку не разрешило: нас было двое, и мы знали, что сбили женщину. Должно быть, убитой занялся кто-то другой, помимо властей и полиции. Мало-помалу я уверилась в том, что у нас состоялся контакт с духом женщины через несколько дней после ее смерти. В этом и заключалась глубокая пропасть между нами. Из того, что нам довелось испытать вместе, я делала совершенно другие выводы, нежели ты. Поэтому мы не могли больше оставаться вместе. Однажды я снова начала читать ту книгу по философии потустороннего, что взяла из бильярдной. Когда ты это увидел, я подумала, что ты швырнешь ее в меня. А потом я многое нашла и в Библии.
Восставший из мертвых Христос явился ученикам, по-моему, это было явление эфирного тела, похожего на то, что предстало перед нами. Мы беседовали об этом. Для меня было необходимостью верить в то, что Христос умер, а потом его мертвое тело воскресло. Таким образом, я не присоединяюсь к догматам церкви, не верю архаическим представлениям о могилах, которые разверзнутся в Судный день. Я верю в воскрешение духа. Как и апостол Павел, я верю, что после смерти нашей плоти воскреснет «плод духа»[92], но вовсе не в том виде, в каком мы существуем в физическом мире.
Я отыскала некий синтез между христианством и распространенной верой в то, что мы обладаем бессмертной душой. Хотя одной веры было мне недостаточно. Я видела женщину, которую мы погубили, точно так же, как апостолы видели Иисуса, «восставшего из гроба»[93]. Неужели ты не веришь, что Иисус являлся своим ученикам, дабы даровать им надежду и веру? Дабы сказать им вместе с апостолом Павлом: «Если благовествуем, что Христос восстал из мертвых, как может кто-либо среди вас сказать, что это не какое-то восстание из мертвых? Если мертвые не восстают, то Христос не воскрес тоже. Но если Христос не воскрес, то наше послание — ничто, а вера ваша бессмысленна (нелепа)»[94]. Я, у кого случались приступы ясновидения и кто так горевал перед тем, как мы, словно накладывая пластырь на рану, сели в тот раз в автомобиль и с лыжами на крыше отправились на Юстедальский ледник… я, которая никогда не насыщалась днями жизни своей, вдруг отыскала путь к примиряющей вере в жизнь вечную — после этой, земной.
Уже через день в нашей маленькой квартирке было полно купленных и взятых в библиотеке книг о феноменах, которые ты называл «сверхъестественными». Вряд ли ты замечал, что, помимо них, я читала еще и Библию. Ты не обладал верой, которая отвечала бы моей новой ориентации, и переживал ее как измену. У каждого из нас была своя религиозная община.
Вовсе не я не могла жить вместе с тобой из-за твоего атеизма, этого не было. Но я не в силах была выносить то покачивание головой, с которым ты относился к моему новому убеждению. У тебя не было ни малейшего сомнения, ты не выказывал и капли терпимости и снисходительности. Было так больно, что ничего не оставалось, кроме как сесть в поезд и уехать в Берген.
Теперь, тридцать лет спустя, к этой истории присоединяется новая глава. Ты выходишь на веранду с чашкой кофе в руке и внезапно видишь там меня. И тогда мне мгновенно кажется, что я вижу себя под твоим углом зрения, и мной овладевает тревога.
Последуй теперь за мной, за этим моим мысленным экспериментом — мне это важно, потому что этот эксперимент вызывает у меня мучительное сомнение, охватившее меня в последнее время. Да, Стейн, я тоже могу сомневаться.
Вспомни, как мы тогда переезжали горы, и попробуй представить себе, будто бы мы вмонтировали в капот автомашины кинокамеру. Если бы она сняла дорогу в самый момент столкновения, ты можешь быть уверен в том, что женщина с шалью позволила бы себе попасть на пленку?
Теперь ты наверняка считаешь, что я выражаюсь слишком странно. Но и пишу о действительно странном.
Та, кого мы именуем Брусничницей, была откровением потустороннего мира. Но, как я уже призналась, я не так уж уверена в том, что мы могли бы заснять ее на пленку или записать ее слова на магнитофон. Она — дух, отыскавший двух живых людей из плоти и крови. Правильнее было бы сказать, что она «материализовалась». Мы ведь и слышали с тобой разное. Она явилась к нам с одной мыслью, обращенной к тебе, и с другой — ко мне. Слова были совершенно разные. Хота весть, послание практически не отличались.
Благодаря литературе я кое-что знаю о людях, имевших подобный нашему опыт. Позволь только подчеркнуть один важный момент. Духи, естественно, не очень-то связаны со временем и местом в нашем, так сказать, четырехмерном существовании. Не важно, приходила ли к нам Брусничница, или это нечто, что возникло у нас в мозгу. Она могла быть предостережением, предзнаменованием, она, возможно, по-прежнему пребывает среди нас.
«Но мы ведь сбили ее», — наверняка думаешь ты, да ведь и я постоянно приводила доводы в пользу того, что она скончалась либо сразу, либо через несколько дней. Вот о чем я спрашиваю, Стейн! О том, что вдруг заставило меня сомневаться. Что, если пережитое нами возле горного озера — предзнаменование чего-то, долженствующего произойти; чего-то, что должно еще случиться?
Но разбитые фары? А ведь и ремни безопасности натянулись! Да, но не очень сильно, а кроме того, что-то нас задело… Не то чтобы я выражаю какое-то сомнение, но ведь обрушившееся на нас несчастье вполне могло быть проявлением духа.
Уже тогда я размышляла о том, что, принимая во внимание все обстоятельства аварии, нашему автомобилю был нанесен очень скромный ущерб. К тому же ты сразу же поехал дальше. А как было бы в том случае, если бы мы наехали на оленя?
Чуть позднее мы повернули обратно и нашли ту шаль. Это правда, и теперь я говорю как ты, что авария случилась очень давно и сегодня я не знаю… Но полиция заверила нас, что никакого несчастья в этих местах не произошло.
Чтобы быть абсолютно уверенной в том, что мы учли все возможности, я выдвигаю такую альтернативу… Брусничница явилась нам три раза. Сначала на тропке, в горах Хемседаля, затем у горного озера и наконец — в березовой роще, за старой деревянной гостиницей. Что ты думаешь об этом, Стейн?
Она никогда не показывалась после этого — ни тебе, ни мне, это был один из первых вопросов, которые мы задавали друг другу, когда оставались с глазу на глаз. Других свидетелей ее появлений, кроме нас с тобой, возможно, нет.
Надеюсь, что эти рассуждения не покажутся тебе слишком вызывающими. Я боюсь, как бы ты снова не порвал со мной по той причине, что наши мнения слишком различаются. Возможно, ты по-прежнему считаешь, что у меня больная психика. Но я знаю, что ты способен более широко истолковать то, что мы пережили тогда, хотя и пришли к совершенно разным выводам. Я помню наши разговоры в первые сутки, помню наше путешествие на машине в Осло. Тогда я начала загромождать нашу квартиру своими книгами, а ты всерьез замкнулся. А теперь, через тридцать лет, написал, что боялся меня. Не хочу, чтобы эти слова оказались последними. Не забывай, что когда-то мы с тобой были пещерными жителями. Ради этого оба были Homo erectus[95], Homo habilis и Homo Australopithecus africanus. На планете, где кипит жизнь, в загадочной Вселенной я ничего из этого не отрицаю. Но величайшей загадкой является то, что мы являемся не только частью плотского или материального мира. Помимо этого мы — бессмертные духи, и, возможно, именно это и есть глубочайшая сущность человека. Все прочее — звезды и черепахи — по сравнению с этим всего лишь шелуха, хлам. Даже Солнце не способно на большее, чем черепаха, даже Галактика не может создать нечто, превосходящее маленькую букашку.
Ты никогда не забывал напомнить, что наши тела схожи с телами черепах и пресмыкающихся, но, несмотря на генетическое родство между примитивными позвоночными и Homo sapiens, по моему мнению, человек существенно отличается от черепахи. Мы можем встать перед зеркалом и посмотреть себе в глаза, а ведь глаза — это зеркало души. Мы свидетели нашей собственной тайны. Один индийский мудрец говорил: «Атеизм не есть вера в славу собственной души».
Здесь и сейчас мы — этой тело, и душа, всё сразу. Но нам необходимо изжить в себе примитивное животное. У Брусничницы нет больше тела из плоти и крови, она — диво за пределами этого мира. Я хотела бы, чтобы ты когда-нибудь открыл свои глаза на то божественное чудо, весть о котором она разносит.
Я с легкой улыбкой думаю о прошлом, о том, как мы снова и снова ненасытно предавались друг другу. Я словно смотрю фильм, снятый в те последние дни, которые мы провели на берегу фьорда. Прекрасное воспоминание! Я не стыжусь своей страстной натуры, и все же не об этом здесь идет речь. Я радуюсь сегодня тому, что я представляю собой нечто большее… что я стала осмотрительнее.
Жду твоего ответа.
> VIII
>>>
Колокольчики наперстянки! Ты — гений! Сама об этом не подозревая, ты, возможно, решила старую загадку. Но лучше я начну с другого конца.
Я опять здесь. Сижу в той же комнате в башне, что и в прошлый раз. Недавно, усевшись все в тот же старый шезлонг с невесомым ноутбуком на коленях, я получил и прочитал твое письмо. Было приятно. И больно. Пришлось даже выйти на балкон и бросить взгляд на горы и ледник, чтобы прийти в себя. Прочитав твое послание, я спустился вниз, к старой пароходной пристани. Казалось, я могу столкнуться здесь с нами прежними. Что такое время? Оно напоминает мне дважды показанный фильм. Я прочитал письмо дважды — и стер его. Потом сел за маленький столик, чтобы ответить.
Ровно в полдень я удрал из института, устремившись в том же направлении, что и тридцать лет назад. Я уже писал, что меня обуяла тревога, что я принял решение… И сообщил о своем приезде из Гуля.
Я позвонил Берит и сказал, что взял машину и нахожусь в горах, где пробуду в старой деревянной гостинице весь уик-энд, займусь двумя статьями, которые давно уже собираюсь написать. Я сказал, что обе статьи связаны с Музеем ледников. Понятно, что это — лишь предлог, а было нечто другое, что так растревожило меня, и это, разумеется, были письма от тебя. Мне необходимо было снова здесь оказаться. Я успел к обеду, поел и сразу же рванул наверх, в номер, где открыл последнюю почту от тебя. Прошло всего лишь полчаса с тех пор, как ты ее отослала. Я захватил с собой графинчик с вином, теперь он стоит передо мной на столике — пустой.
Я приехал один. На этот раз ты не приехала, подумал я. Хотя в какой-то момент мне пришло вдруг в голову, что, возможно, вечером ты появишься. Я подумал, что мы непременно посидим в старой ротонде, в музыкальном салоне, с чашкой кофе и коньяком. Кажется, впервые я здесь один. Придется привыкать — я полюбил это место, мне нравится и берег фьорда, и старая деревянная гостиница.
Кроме того, я впервые после «фольксвагена» приехал сюда в собственном автомобиле. Это удивительно, потому что я мысленно ездил в этих горах почти всю жизнь. День и ночь сидел за рулем там, наверху, у горного озера. Прежде чем припарковаться у паромного причала, я дал нам возможность облететь весь космос. Прежде чем нас задержит полиция в Лейкангере. Тогда я был абсолютно уверен в том, что водитель белого фургона видел красный «фольксваген» и уведомил об этом полицию.
Отдельные моменты в твоем письме нам следовало бы обсудить, но с большей его частью я согласен. Оно вполне достоверно, и ты мастерски приводишь все нюансы наших размышлений о том, что мы тогда пережили и чему были свидетелями.
Всю дорогу от Осло до Гуля я сидел в новой машине, а в мыслях у меня была ты и нарисованная тобой картина мира. Меня поразило, как остро и последовательно слажен твой взгляд на жизнь, в нем нет и тени скуки. Вместе с тем меня поражает то, что веру в бессмертную душу естествознание не способно полностью опровергнуть. Является ли наше существование лишь продуктом химии мозга и его среды, включая то, что мы именуем памятью, или же мы, как ты убедительно аргументируешь, более или менее независимые души или духи, которые используют мозг лишь как связующее звено между духовной жизнью и материальным миром? Постановка проблемы стара, и нам вряд ли удастся когда-нибудь с ней полностью справиться. Спиритуалистический взгляд на статус и онтологию человека, возможно, обещание того, что когда-нибудь мы эту проблему все-таки решим.
Мы — духи, Стейн…
Никакой смерти нет, и мертвых нет…
Я не в силах поверить в нечто столь чудесное. Но если таково положение вещей, вероятно, таковым ему и должно было быть. Мы те, кто доказывает существование этого мира. Насколько нам известно, мы — самые благородные и прекрасные создания во всей Вселенной. В таком случае стоит ли извиняться за то, что мы бродим вокруг да около с мечтами об иной судьбе, чем та, что дается нам плотью и кровью.
Мне приятно, что ты — при всем своем дуализме — не уничижаешь земное существование. Подумать только, если бы ты написала, что наши объятия тогда проистекали из недоразумения! В истории имеется немало примеров того, как религиозная фантазия приводила к отрицанию всего материального, вместо того чтобы сказать: большинство людей считает земное существование единственно истинной действительностью.
Мысли кружились и кипели в моей голове всю дорогу из Осло. На самой вершине в Хемседале я выехал на лесную тропу слева от шоссе и после того, как несколько минут стоял и смотрел вокруг, повернул и поехал дальше.
Я поднялся на плоскогорье, где ехал когда-то, озаренный слабым, сумеречным светом, тридцать лет тому назад. Словно летучий голландец я был приговорен к тому, чтобы странствовать вокруг этой горной вершины если не каждый день, то во всяком случае каждую ночь.
Помнишь тот странный курган, который мы увидели как раз перед тем, как наехали на женщину с бруснично-алой шалью? Ты назвала его в письме «Сахарной головой». Неплохое название, поскольку он бесспорно достоин внимания. Я как раз вижу, что на карте у этого кургана есть название и что называется он, между прочим, Эльдрехэуген — Древний курган.
Чуть дальше, справа от дороги, высятся рекламные щиты для туристов. На одном из них с ошибками написано:
«Эльдрехэуген — круглый курган. Там живет невидимый народец, который прозвали асгардсреи. Каждое Рождество в полночь асгардсреи вылетают из кургана и несутся вниз, в Халлингдаль, где угощаются в усадьбах едой и пивом. Людям, которые выставляют им обильную еду и питье, обеспечено счастье и благословение. Каждое блюдо отмечено крестом. Если кто обидит асгардсрею, это приведет к беде, порче скота и имущества. Народ в Хемседале называл имена тех, кто сопровождал их: Толкователь Снов Ранакам, Хельге Высокордный, Тронн Ясновидящий, Масне-утешитель, Хелле-силач. Асгардсреи спускались в селения вокруг Драммена. Там они резвились и возвращались в Эльдрехэуген, когда заканчивались Святки».
Тронн Ясновидящий! Толкователь Снов Ранакам!
Я покачал головой и подумал, что ты написала о том, что человеку, которого мы сбили, вовсе не обязательно быть человеком, достаточно быть призраком. Я долго стоял и удивлялся.
Но наперстянка и Брусничница! Соединив их вместе, ты, кажется, попала в самую точку.
«Мы видели одно и то же! — пишешь ты. — Но слышали и воспринимали разное».
Мы любовались роскошной наперстянкой, а ты была настолько очарована ею, что захотела коснуться ее цветов. Мы думали об одном и том же. Даже если бы мы не болтали все время об этом, мы все равно думали, съезжая с горы, о Брусничнице. Наперстянка была того же цвета, что и шаль на ее плечах, которую мы позже обнаружили в вереске. Я имею в виду не только сам цвет, но ее бруснично-красный оттенок. Вероятно, поэтому нас так заинтересовала наперстянка.
И вдруг случилось нечто… и это привело к тому, что мы изменились, ты абсолютно права. А ведь возможно, это всего лишь были горностай или сорока. Но нам обоим — тебе и мне — кажется, будто мы видим женщину, которую сбили… она стоит в роще с той же алой шалью на плечах…
Возможно, не следует удивляться тому, что в том душевном состоянии, в котором мы пребывали, у нас появились одни и те же галлюцинации. Думаю, это произошло после того, как нас заворожила своим видом роскошная наперстянка, ее удивительный цвет. Почему тебя так притягивали колокольчики наперстянки? Ведь поблизости росли не менее заманчивые синие колокольчики!
Существуют ли сотня, или тысяча, или сотня тысяч разных цветов и оттенков — вопрос академический. В нашем случае речь шла об одном и том же оттенке. Что-то шевельнулось за нашими спинами в лесу, мы обернулись, и нам обоим показалось, будто мы видим женщину с алой шалью на плечах. Потом мне показалось, будто она что-то сказала, а тебе — что она сказала что-то совсем другое. Ну а под тем, что я носился с мыслью о том, что я ехал, превысив скорость, я готов подписаться. А ты с одиннадцати лет не расставалась с мыслями об этом несовершенном мире и о том, что когда-нибудь нам придется его покинуть. Никаких сомнений нет.
Потом ты нашла эту книгу. Ты читала ее, я тоже, и единственное, чего нам недоставало, были колокольчики наперстянки. Мы были так потрясены, что у нас начались видения. Мы были хрупкими и беззащитными, поэтому у нас и помутилось в голове.
Утром я поеду дальше. Но на этот раз не через горный перевал по дороге в Осло. Лучше поеду через Эурланнсдаль в Гуль. Кроме того, я подумываю о поездке в Берген, чтобы встретиться с тобой.
Можно?
Можно пересечь фьорд из Лавика в Оппедаль. Если расписание парома подойдет, я поеду, вероятно, в Рутледаль и переберусь в Солунн. Мне необходимо снова увидеть эти места. Само собой разумеется, тебя со мной в этой поездке не будет. Хотя тебе, пожалуй, проще всего было бы сесть в автобус и доехать до Оппедаля, что за смысл путешествовать вдвоем в разных машинах? Я имею в виду мою последнюю выходку, которую ты называешь «эскападой». Нам нужно о многом поговорить. Почему бы нам не съездить с тобой на западные острова в устье фьорда в Кольгрув? Мы забежали бы в лавку Эйде на набережной и купили там мороженое — точь-в-точь как в прежние времена. Но я прекрасно пойму, если тебе покажется, что вырваться из дома не удастся. Кстати, передай ему от меня привет!
На всякий случай я забронировал с завтрашнего дня номер в гостинице «Норвегия». Я здесь последний клиент — гостиница закрывается до зимы. Они уже покрывают мебель чехлами.
Я приеду в Берген завтра днем или вечером. Так что в воскресенье мы совершим вместе автомобильную поездку, если дома тебе отпустят.
Было бы так приятно увидеть бухты и скалистые склоны у моря. Вероятно, весь остров в цветущем вереске, и зеленом, и пурпурно-красном. Как раз в это время года мы оказались там в тот раз. Ты была права — нам нужно было каждый вечер выходить на мыс и наблюдать, как солнце погружается за горизонтом в море.
Мне кажется, что именно в этих местах мы с тобой чувствуем себя как дома.
>>>
Пожалуй. Но в один прекрасный день души наши вознесутся над другим, более высоким горизонтом. Я верю в это…
>>>
Я буду желанным гостем в Бергене?
>>>
Только приезжай!
>>>
Ты абсолютно откровенна?
>>>
Да, Стейн! Я хотела бы, чтобы ты был здесь. Приезжай!
>>>
Я не буду скрывать, что все эти годы любил тебя. Каждый Божий день думал о тебе, разговаривал с тобой. Можно считать, что я всю жизнь прожил с тобой. Это удивительно! Удивительная совместная жизнь. Я благодарю тебя и за последние тридцать лет.
>>>
Я уже писала, что мне казалось, словно у меня два мужа. Все это время ты был рядом со мной. Я всегда очень остро все чувствовала и, само собой, знала, когда ты думал обо мне.
Но ты…
>>>
Конечно! Все это время мы болтали вздор.
>>>
Разве мы не две души, принадлежащие друг другу?
Как по-твоему, не легче ли понять разницу между телом и душой в нашем возрасте, чем когда ты совсем молод?
>>>
Об этом надо как следует поговорить. На днях мы съездим в Солунн, правда?
Я выпил вино и ложусь спать. Я проехал четыре сотни километров и, наверное, сразу же засну. Но сон — это ты, в снах ты со мной. Не знаю, какой сон мне приснится. Жанр космических снов исчерпал себя, возможно, я увижу какой-нибудь совершенно будничный сон. Попробую взять тебя с собой на прогулку вокруг озера Согнсванн.
Спокойной ночи!
> IX
>>>
Доброе утро!
>>>
Я рассказала Нильсу Петеру, что ты едешь в Берген, и на душе стало легче. Я ухожу сейчас на прогулку и буду отсутствовать до вечера. Мне о многом надо подумать! А потом мы увидимся. Завтра, если не раньше!
>>>
Я пошлю тебе письмо из гостиницы ближе к вечеру, и мы поговорим обо всем подробнее. Прекрасного тебе дня! И хорошей прогулки! Я скоро спущусь вниз и позавтракаю, потом проверю у машины тормоза и поеду! Вчера весь ресторан был в моем распоряжении… Я был совсем один. Немного грустно и одиноко. Тогда я заказал в качестве компенсации большой графин вина. Каюсь, что мне пришлось выпить и твою долю. Мне казалось, будто бы ты сидишь по другую сторону стола, и я начал путаться в своих представлениях о том, какая ты сегодня и какой выглядела тогда — много лет тому назад. Особой разницы нет.
* * *
Привет снова… Вот я и в Бергене после долгой поездки на машине. Сижу в гостиничном номере и смотрю в окно, бросая взгляд на Лунгегордское озеро и вверх, на Ульрикен. Тамошние огоньки горят все ярче и ярче; я впервые за это лето ощущаю приближение осени.
Я оказался свидетелем ужасной аварии на юге, у Согне-фьорда. И был совершенно потрясен — у меня дрожали руки. Остается опустошить мини-бар и заглянуть, прежде чем лечь спать, в газету. Можешь ты спросить обо мне у гостиничной обслуги часов в девять? Давай поедем вверх, к Рутледалю, и переправимся на пароме в Солунн?
Я радуюсь тому, что снова увижу тебя. И радуюсь тому, что обниму тебя.
* * *
Я позавтракал, потом немного подождал у стойки обслуживания. Время — четверть десятого. Хоть ты и не ответила на мои последние письма, я надеюсь, что ты их читала и уже в дороге. Может быть, позвонишь? Я сижу в номере возле компьютера.
* * *
Время — двенадцать, от тебя никаких признаков жизни. Я несколько раз звонил на твой мобильный, но он выключен. Подожду немного и позвоню тебе домой.
>>>
Стейн!
Ты вставил флешку в свой компьютер. У Сольрун эта флешка была на шее, когда это случилось, но смею заверить тебя в том, что я прочел ровно столько, чтобы понять: речь идет о вашей продолжительной переписке. Все ваши письма принадлежат тебе одному. Вряд ли где-то есть еще копии, во всяком случае со своего компьютера она всё стерла. Я только добавлю этот мой последний привет, а кроме того, я переписал всю последнюю почту, которую ты посылал ей за эти ужасные сутки.
Не знаю, должен ли из вежливости поблагодарить тебя, оставляю это на своей совести. Во всяком случае похороны были достойными. Мне казалось, что тебе следовало бы присутствовать на них анонимно, и хотя мы обменялись парой слов, пока похоронная процессия двигалась вдоль Большого Лунгегордского озера, я не хотел, чтобы наши с Сольрун дети — Ингрид и Юнас — узнали, кем ты был для нее, чтобы об этом узнал кто-нибудь из присутствующих. Я надеялся, что у тебя хватит на это такта — вернее сказать, уважения, — что ты воздержишься от упоминаний о вашей совместной жизни. Похороны, что ни говори, церемония официальная, а воспоминания о совместной жизни — дело личное, я бы даже сказал, интимное. Но ты должен пройти с Сольрун весь этот путь — сказал ты в последнем слове, произнесенном в «Терминусе»! Ты твердо решился на это, и мне ничего не оставалось, как представить тебя в качестве старого сокурсника Сольрун. Называй это мещанской двойной моралью или еще как хочешь, но ситуация была не та, в которой я искушен…
Не хочу выглядеть мелочным человеком, но все-таки добавлю: в конце поминок ты уже сидел и беседовал с Ингрид. Ты был в ударе, словно внезапно обрел некий статус. Ты не только пришел непрошеным, но и желал обратить на себя внимание, нуждался в публике. И ты ее получил. Мне было больно видеть, что Ингрид смеялась.
Я признаю, что ты и Сольрун играли на неких струнах, которые были мне чужды. Ведь я слышал о вас обоих — я вынужден это сказать. Этот союз двоих, идущих нога в ногу с самого начала 70-х годов. Я пишу «слышал», но это сильное преуменьшение.
То, что я посылаю тебе эту флешку и добавляю несколько строк от себя, следует рассматривать как поступок, продиктованный чувством долга. Те письма, которые вы писали друг другу, меня совершенно не касаются. Я не знаю, о чем вы писали, знаю только, что у вас была переписка — Сольрун ничего от меня не скрывала.
И я подумал: что было бы сегодня, если бы вы двое не встретились снова там, в гостинице? Задать этот вопрос — мой неприятный долг. Сольрун не в состоянии задать этот вопрос сама.
Когда мы вместе с тетушками и дядюшками, племянниками и племянницами шли из церкви в Мёллендале на поминки в гостиницу «Терминус», я обещал себе, что когда-нибудь расскажу тебе подробнее о том, что случилось. Неужели ты не понимал, что я беспокоился о детях, да и обо всей семье? А кто такой был ты? Я был с ней рядом, я должен выполнить этот долг, но прошу понять правильно: никаких дальнейших контактов я не хочу.
В последний раз я видел ее в субботу. Мне показалось, что в то утро, прежде чем мы разошлись каждый по своим делам, в ней было какое-то горение, какой-то жар. Она рассказала мне, что ты едешь в Берген. Не поэтому ли она была так возбуждена? Я решил не любопытствовать и предложил пригласить тебя к нам, но она только отмахнулась… Не сказав ни слова, она отклонила мое предложение, возможно, из жалости ко мне. Так мне во всяком случае показалось. Но было и еще что-то другое.
Как-то в декабре, лет десять назад, я подарил Сольрун к Адвенту[96] красивую шаль, а вместе с шалью купил в подарок бегонию. Я хорошо это запомнил, потому что и шаль, и бегония были одинакового алого оттенка. Сначала купил бегонию, а потом не устоял перед шалью в тон цветку, которую увидел в витрине магазина.
Но она никогда не носила эту шаль. Что-то ей не понравилось, как только она ее распаковала. Я спросил, в чем дело, и она сказала, что, если наденет эту шаль, почувствует себя старой. Но тогда она не говорила, что эта шаль напоминает ей о каком-то мистическом переживании, связанном с тобой. Я пишу об этом потому, что она снова вспомнила об этом, когда мы ехали домой из отеля в июле. Мы как раз проезжали вдоль озера. Я что-то заметил о погоде, весь день был туманный, но вдруг туман начал рассеиваться, и она внезапно заговорила об этой шали и о бегонии, а потом о том, что случилось тридцать лет тому назад, а я только слушал, не произнося ни слова. Она говорила о прошлом. Говорила о прежнем Стейне. Я предложил ей съездить в летний дом в Солунне, надеясь, что эта поездка развеет ее старые воспоминания о призраках прошлого. Она взяла меня за руку и сказала, что согласна.
Ну вот, и это я рассказал, действуя исключительно от ее имени.
Пойми, я не жду ответа. Я всего лишь исполняю свой супружеский долг — навожу порядок, разбираюсь после нее.
В тот день, когда Сольрун погибла, она, бог знает каким образом, отыскала ту алую шаль. Когда мы вернулись из больницы, я нашел эту шаль у нее на письменном столе. Шаль по-прежнему лежала в том же подарочном пакете, в котором я купил ее десять лет тому назад. Но зачем она ее достала?
Я вложил в этот пакет шаль и флешку, которая сейчас у тебя, поскольку решил, что им не место в нашем доме. Я не хочу, чтобы что-то оставалось от тебя здесь после ее смерти. Я не желаю, чтобы Юнас прочел ваши письма друг другу, у меня нет ни малейшего желания, чтобы эта шаль досталась Ингрид…
Я собирался пойти утром в свою контору, а Сольрун сказала, что ей нужно навестить подругу. Она дала понять, что не вернется к обеду, и добавила, что будет поздно. Она сказала: «Очень поздно».
Она не сообщила, кто эта подруга и где она живет, и поэтому вся история по-прежнему остается для меня тайной. Непонятно, зачем она поехала на север, к Согне-фьорду — она никогда не рассказывала о какой-то тамошней подруге; так или иначе, Сольрун дала понять, что ее не будет целый день.
Она, кажется, не собиралась в Солунн, где в последние годы мы проводили часть летнего отпуска. Но в таком случае почему она не поехала на автомобиле, а отправилась на автобусе по Европейской магистрали с ее интенсивным движением?
На магистрали Е-39, чуть к югу от Оппедаль, там, где дорога сворачивает к Брекке и Рутледаль, ее сбил грузовик. Шофер автобуса подтвердил, что она ехала с ним из Бергена и вышла из автобуса в Инсте-фьорде, и что, когда он возвращался из Оппедаля, она все еще стояла там, где вышла.
Сольрун была непредсказуемой, но теперь это уже не важно.
Итак, в нескольких километрах к югу от Согне-фьорда ее сбил трейлер. Это случилось в 80-километровой зоне, но грузовик с прицепом на длинном спуске к Инсте-фьорду развивает в два раза большую скорость, видимость была плохая, и шоферу, молодому человеку, пытавшемуся успеть на паром из Оппедаля, предстоит суд и, надеюсь, длительное тюремное заключение. Он даже умудрился прийти в церковь на отпевание, но у него хватило ума не приходить на поминки. Иначе я, само собой разумеется, вышвырнул бы его прочь. Или позвонил бы в полицию.
В эту субботу у меня был аврал на работе, как вдруг позвонили со станции Хёукеланн и сообщили, что случилось. Мне сказали, что Сольрун забрал санитарный вертолет и что положение критическое. Я немедленно выехал и позвонил из такси Ингрид и Юнасу. У меня было несколько минут, прежде чем они приехали. На нее страшно было смотреть, но вдруг она открывает глаза и произносит: «Неужели я ошиблась! Что, если Стейн был прав?»
Не только устами ребенка глаголет истина. И на пороге смерти звучат правдивые слова.
Из чувства долга перед Сольрун я не отказываюсь от того, чтобы передать тебе ее последний привет. Или правильнее сказать — реплику? У меня нет ни малейшего представления о том, что она имела в виду. Быть может, это знаешь ты. Хотя, должен признаться, у меня есть одна мысль…
После той вашей роковой встречи в гостинице она уже не стала снова самой собой.
Я знаю, и ты наверное тоже, что она была глубоко верующим человеком. Она непоколебимо верила в загробную жизнь. Уверен, ты был куда большим рационалистом, чем она. Ведь ты климатолог, во всяком случае — естествоиспытатель. Наверняка ты и Сольрун были очень далеки в своих мировоззрениях.
И все-таки я спрашивал себя, не лучше ли было оставить веру Сольрун в покое. Она была светом, она была огнем, у нее была прозорливость ясновидящей…
Что, если Стейн был прав?
В ее глазах отразился страх. Я видел в них неисцелимое горе, сильный протест, невыносимое отчаяние. Она снова забылась, а потом очнулась в последний раз. Теперь она смотрела на меня пустым и беспомощным взглядом. Возможно, у нее были еще силы попрощаться со мной, но она этого не сделала.
Она утратила веру, Стейн. Она была полностью исчерпана, она была пуста.
Что она имела в виду, сказав, что ты, возможно, был прав? Что-то очень важное? Был прав в чем? В том, что сомневался в вере другого человека? Нет! — говорю я, я не желаю никакого ответа.
Не знаю, почему мне пришло вдруг в голову, что ты вошел в жизнь Сольрун как брюзгливый персонаж Ибсена. Ты вторгся в нашу жизнь, словно Грегерс Верле?[97] В таком случае я беру на себя роль Реллинга![98]
Как-то Сольрун сказала, что хотела бы съездить в Солунн — попрощаться с морем на зиму. Это было так на нее похоже: строить планы самостоятельно. Или вы оба хотели попрощаться с морем? Вы оба, что так внезапно ушли в тот июльский день в горы…
Не знаю, почему я задаю эти вопросы, ведь я не желаю получить на них ответ, да и вообще это совершенно не важно.
Ты явился в Берген, мой милый, но явился слишком поздно. Ты позвонил сюда после полудня, когда все было кончено. Мы как раз вернулись домой из больницы. Трубку взяла Ингрид и сказала, что не знает, кто ты такой, и что она не может разговаривать с тобой, я — тем более. В конце концов трубку взял Юнас и сообщил тебе, что произошло. Я разрешил ему это. А что сделал ты? Оставался в Бергене до поминок? Или уехал прощаться с морем?
Эти вопросы — чисто риторические.
Повторяю, я хочу исключить в дальнейшем всякий контакт с тобой и надеюсь на твое уважение к этому решению.
После нее здесь — в Скансене — пустота. Как и к западу от Лангфьеллы, где Сольрун любили. Даже если бы я взял на себя роль Реллинга, я никогда не назвал бы Сольрун человеком обычным.
Это всё. Нильс Петер.
Юстейн Гордер. В вечном поиске.
Казалось, о самом знаменитом современном писателе Норвегии Юстейне Гордере известно всё…[99] Родился он в 1952 году в Осло в замечательной семье. Отец — Кнут Гордер — преподаватель географии, директор престижного учебного заведения. Мать — Ингер-Маргрете Гордер — фольклорист, детская писательница, переводчица, общественный деятель. Брат — композитор. Сестра — замечательная учительница. Сам Юстейн — по образованию философ, преподаватель. Но уже довольно рано, под влиянием матери, о чем поведал в своей блистательной, проникновенной речи на ее похоронах в 1993 году, — он стал писать новеллы, рассказы и повести для взрослых, опубликованные в 1986 году («„Диагноз“ и другие иовеллы>>).
За первой книгой Гордера последовали и другие, создавшие ему имя детского писателя. Для детей было предназначено и самое знаменитое его произведение по истории философии «Мир Софии» (1991), написанное в форме таинственного приключенческого романа, популярно поведанного детям. Очень скоро после выхода в свет книга была переведена более чем на пятьдесят языков и продана в количестве сорока миллионов (на 1997 г.) экземпляров. Успех книги, по отзывам норвежской критики, был подобен эффекту разорвавшейся бомбы.
Среди отечественных и международных премий Гордера почетное место занимает Орден святого Улава (2005 г.) и звание почетного доктора Тринити-Колледжа при университете в Дублине.
Его произведения экранизируются и ставятся в театрах.
В 1997 году он и его жена Сири Данневик учредили «Комитет Софии», который ежегодно выделяет премии имени Софии.
Но пытливый ум философа не заставил Юстейна успокоиться на достигнутом. Наряду с философскими, он постоянно вводит в свои книги новые современные темы. И даже в самой первой, написанной для сыновей книге маленькие инопланетяне приземляются в Бергене и отправляются в космос с земными детьми. Юстейна волнуют не только проблемы мироздания и религии, но и любви, тема, к которой он уже прикоснулся, особенно в нашумевшем романе «Vita Brevis» (1996)[100], где глубокое чувство противопоставлено религиозным устремлениям героя — исторической личности епископа Августина Блаженного.
Тема любви занимает писателя почти во всех его последующих произведениях: «Майя» (1999), «Дочь циркача» (2001), «Апельсиновая Девушка» (2003)[101].
Наряду с главными темами — смысл жизни, современная медицина (проблемы рака), религия, любовь и т.д. — Гордер постоянно ищет новые формы своих произведений. Это в том числе литературная мистификация (якобы найденные писателем письма возлюбленной епископа в «Vita Brevis», а также сыном героини романа «Апельсиновая Девушка»). Кроме того, философ, наш современник, Гордер постоянно обращается к страстно интригующим его проблемам новых передовых технологий. Этот интерес сказался уже в его первой книге «„Диагноз“ и другие новеллы». Причем каждый раз он создает свои книги по-новому. В сборнике новелл он предваряет каждое произведение небольшим вступлением, раскрывающим его смысл. Он способен и к пересмотру своих взглядов. Страстный противник сносок, как выяснилось в 1992 году в интервью с Ингер-Маргрете в присутствии Юстейна, принимавшего участие в беседе с его матерью автора этой статьи, он уже в книгу «Vita Brevis» вводит сноски. Но не так, как обычно, внизу страницы. А на странице, противоположной тексту. Интерес Гордера к новым технологиям, тема любви, религии, мироздания достигли апогея в новом, предлагаемом ныне эпистолярном романе писателя, где переписка влюбленных представляет собой электронные письма.
Это девятое произведение Гордера — эпистолярный любовный роман «Замок в Пиренеях» (2008) — публикуется ныне также в постоянном Санкт-Петербургском издательстве книг Гордера в России. «Замок в Пиренеях» нетерпеливо ожидали в Норвегии, считая, что роман произведет эффект не меньший, чем «Мир Софии». Еще до своего издания книга была продана во Францию, Италию, Россию, Словению, Испанию и Украину.
Герои книга «Замок в Пиренеях» Стейн и Сольрун не виделись более 30 лет — с тех пор, как прожили в 1970-х годах пять лет вместе. Но однажды они снова встретились в старом деревянном отеле среди горных холмов, где некогда случилось странное происшествие, заставившее их разойтись друг с другом. Что так потрясло их тогда? Это событие они переживали каждый по-своему, и сущность его раскрывается в самом конце книги, что придает детективный, загадочный характер всему повествованию. Что-то произошло на высоком горном пастбище возле березовой рощи… кто-то упал, побег со Стейном, намеки в письмах… Невольно возникает вопрос: насколько оригинален Гордер в своем новом произведении?
«Дебаты по e-mail между Стейном и Сольрун наверняка заинтересуют в особенности молодых читателей. Они будут вынуждены продумать великий вопрос: „Прежде всего: что происходит после нашей смерти: человек не больше ли, чем его прах?“» — пишет норвежский журналист Андре Бьярне Муклебуст.
Это книга Гордера для взрослых, и повествует она ни о замке, ни о Пиренеях. Роман заимствует название картины бельгийского художника, яркого представителя сюрреализма Рене Магритта (1898–1967), рисующего замок на вершине скалы. Особенность картины в том, что замок изображен летящим в воздухе, в вольном полете.
Магритт выдвигает идею суверенности законов природы и тем самым сталкивает читателя с центральной темой романа, а именно с вопросом о природно-естественном и сверхъестественном. «Замок в Пиренеях» — эпистолярный, любовный, идейный, философский роман, герои которого отстаивают свою точку зрения и, не придя к согласию, расстаются. Неудивительно, что, встретившись, хотя любовь их вспыхивает вновь, они в своей электронной переписке много внимания, особенно ученый-исследователь Стейн, уделяют разделившим их проблемам.
Если Магритт рисует замок на скале, парящий в воздухе в вольном полете, то Гордер заставляет людей, нашедших величайшую любовь своей жизни, уподобиться этой картине и добровольно расстаться. Их решение повисает, парит в вольном воздухе, как замок на скале в Пиренеях.
По словам критика Кьелля Енсена, «Замок в Пиренеях» — роман не просто детективный и любовный, но при этом — спорный.
Спорный прежде всего потому, что полемичный. И не только в философском, идейном плане, но и в психологическом. В нем — жизнь человеческой души, вернее двух душ — мужской и женской. Писатель — прекрасный знаток духовной жизни человека.
Стейн и Сольрун — оба достойные друг друга личности, личности сложные, обладающие широким кругозором. Оба — в высшей степени образованные люди. Стейн ученый-метеоролог, профессор, его отличают и трезвый ум, и вместе с тем романтические фантазии. Сольрун — филолог, лектор, преподаватель иностранных языков. Однако Стейн — мужчина — почти всегда (если отвлечься от его любовных переживаний, которые занимают в романе гораздо больше места, чем у Сольрун) занят не только проблемами своей специальности, но и философскими и прочими размышлениями космического масштаба. Он более рассудителен, нежели Сольрун, и более скуп и сдержан в рассказе о своей семье, которую создал после разрыва с Сольрун.
Сольрун — женщина, она первой вышла замуж, и, хотя жадно пытается проникнуть в неведомые ей сферы знаний и даже полемизирует по разным вопросам со Стейном, она все равно остается женщиной. И даже открыто пишет о своих интимных переживаниях. Она рассказывает о своих отношениях с мужем — Нильсом Петером, о сыне и о дочери. О том, как проводит время ее семья. Она подробно вспоминает о чувствах, которые обуревали ее после разрыва с любимым.
Стейн — человек трезвого, хотя и поэтического ума, и хотя он отрицает сверхъестественность чувств, он пишет о своих видениях и предчувствиях и тут же развенчивает их.
Пожалуй, если научно-философская сторона романа связана с таким физиком и философом, как Стивен Хокинг, то научно-литературная, идейная — несомненно, с именем соотечественника Гордера — великого драматурга Генрика Ибсена и, прежде всего, с философско-символической пьесой «Дикая утка». Подобно тому как в пьесе Ибсена тайна случившегося с одним из ее героев раскрывается в самом конце, тайна происшествия, сломавшего жизнь Стейна и Сольрун, становится известной также незадолго до окончания романа Гордера. А образ таинственной женщины — Брусничницы для нашего современника, можно сказать, такой же символ, как дикая утка для Ибсена.
Сольрун — романтична, он — более реалистичен. Но их объединяют общее большое чувство и боль воспоминаний. Вся их жизнь разделилась на «тот раз» — на молодость с ее эскападами — и на нынешнюю с ее видимым благоустройством. Как в «тот раз», так и при новой встрече они читают без слов мысли другого, что ощущается в их переписке. Это особенно проявляется в описании сцены после того, как им кажется, что они сбили на автомобиле человека. Хотя видимых признаков катастрофы не было, их мятежная совесть не позволяет забыть это происшествие. И хотя они расстались, любовь не меркнет. Они были вместе, желать нечего.
Любовь Стейна и Сольрун сложна. Несчастный случай заставляет их разойтись. Их взгляды не совпадают. Но встреча более чем через 30 лет ввергает их в дискуссию. Значительнейшую долю книги составляет вопрос: случайность ли правит миром или им руководит высшая сила? Стейн — атеист, а Сольрун — глубоко религиозная христианка и верит в жизнь после смерти. Тем не менее это два достойных партнера. Стейн, воодушевленный вольным полетом замка в Пиренеях с картины Магритта, полагает: дабы познать тайны мироздания, человеческая мысль в вольном полете устремляется ввысь.
Немало места в книге Гордера занимают страницы, посвященные проблемам космоса и мироздания. Это не мешает писателю любить и родную землю, свою Норвегию. Унаследовавший от родителей любовь к ней, он дает географически точное описание Осло, Бергена, отдельных городов и областей страны. Норвежский критик Бьярне Андре Енсен полагает даже, что деревянный отель, где снова встречаются Стейн и Сольрун, должен быть счастлив той солидной и изысканной рекламой, которую создал ему новый роман Гордера.
Большим достоинством книги Енсен считает его конец, когда предсмертные слова Сольрун: «Что, если Стейн был прав?» — словно бы кладут конец дискуссии влюбленных.
Завершая роман, Гордер предоставляет слово третьему лицу — мужу Сольрун, Нильсу Петеру. Его голос и взгляд извне на отношения жены и Стейна, его письмо Стейну после смерти Сольрун помогают понять всю сложность проблемы, разъединившей и соединившей их вновь. В последнем письме Нильс Петер отвергает возможность каких-либо отношений с возлюбленным покойной жены. Свою жизнь он посвящает дочери и сыну.
Роман Гордера представляет ценность не только поставленными в нем современными научными, религиозными и человеческими проблемами и интересен не только своим любовно-детективным содержанием. По форме — он новое явление в норвежской литературе, так как переписка двух влюбленных ведется по электронной почте.
Да, Гордер на протяжении всего своего творчества — в постоянных исканиях. Один из немногих в мировой литературе (как К. Андерсен, Туве Янссон), он начинает как детский писатель и в последующем творчестве становится автором для взрослых. А его роман — любовно-детективный, философский, трактующий многие важные вопросы мироздания, религии и т.д., несомненно, связан с книгой «Мир Софии».
Описание городов и географической карты и природы Норвегии фактически создано в духе Сельмы Лагерлёф с ее знаменитой книгой о Нильсе Хольгерссоне.
Гордер — достойный преемник своих великих предшественников… Тем не менее, несомненно, своеобразный.
«Юстейн Гордер — оригинальный и мужественный писатель. Трудно представить себе кого-либо, кроме него, кто осмелился бы написать целый роман, где все время обсуждаются серьезные вопросы: например, как возникла Вселенная?» — пишет 14 октября 2008 года после выхода в свет романа в Норвегии Турид Ларсен.
Характерным для творчества Гордера является его непомерный интерес, удивление и даже преклонение перед загадками жизни и Вселенной. Он стимулирует повышенный интерес к философии, ставя центральный вопрос о нас самих и нашем месте в мире.
Людмила Брауде
Примечания
1
Уезд в округе (фюльке) Согн-ог-Фьюране — одном из 19 крупных административных единиц Норвегии. (Здесь и далее примечания переводчика.)
(обратно)2
Уезд в округе Согн-ог-Фьюране.
(обратно)3
Высокогорное пастбище в Норвегии с домиком пастуха.
(обратно)4
Древние воды.
(обратно)5
Один на один; c глазу на глаз (франц.).
(обратно)6
Гостиница «Мундаль» с чудесной круглой башней и замечательным видом на фьорд была построена в 1891 г. До сих пор принадлежит одной семье. Интерьеры украшены старинными фотографиями и фамильными реликвиями владельцев.
(обратно)7
В норвежских народных сказках — красивая женщина с коровьим хвостом и горбатой спиной; обитает в горах, заманивает туда пением молодых людей.
(обратно)8
Уезд в округе Согн-ог-Фьюране.
(обратно)9
Народный музей. Музей под таким названием существует также в Норвегии в парке «Майхауген» неподалеку от города Лиллехаммер. Более известен под названием «Скансен» музей деревянного зодчества (под открытым небом) в Стокгольме.
(обратно)10
В Скандинавии обедают обычно после 7 часов вечера.
(обратно)11
Блиндерн — главный студенческий городок университета в Осло.
(обратно)12
Уезд в округе Акерсхус.
(обратно)13
Рене Магритт (1898–1967) — известный бельгийский художник-сюрреалист.
(обратно)14
Вспомогательная окружность, по которой движется планета в геоцентрической системе мира Птолемея.
(обратно)15
Восточная Норвегия; один из пяти регионов Норвегии, расположенный в юго-восточной части страны.
(обратно)16
Истина в вине (лат.).
(обратно)17
Джеймс Хопвуд Джинс (1877–1946) — физик и астрофизик, сделал важные научные открытия, включая квантовую теорию, автор космогонической гипотезы.
(обратно)18
Замок в Пиренеях (франц.).
(обратно)19
Район Осло, где находится знаменитый лыжный трамплин.
(обратно)20
Студенческие волнения в Париже в 1968 году.
(обратно)21
Стейн Мерен (р. 1935) — один из крупнейших норвежских поэтов-модернистов XX века.
(обратно)22
Улаф Булль (1883–1933) — норвежский поэт-символист, писатель, эссеист, драматург.
(обратно)23
Ян Эрик Волл (р. 1939) — современный норвежский поэт, прозаик, эссеист, переводчик.
(обратно)24
«Сила золота» (англ.).
(обратно)25
Одна из южных провинций Швеции.
(обратно)26
В округе Согн-ог-Фьюране.
(обратно)27
Уезд в округе Согн-ог-Фьюране.
(обратно)28
Крупнейшее норвежское озеро.
(обратно)29
Горное плато в округе Хардананн.
(обратно)30
Человек разумный (лат.).
(обратно)31
Человек умелый (лат.). Представитель рода Homo; жил в позднем плиоцене (около 2 млн лет назад). Назван так за способность к изготовлению каменных орудий.
(обратно)32
Австралопитеки — группа ископаемых высших приматов; жили в плиоцене (4 млн лет назад).
(обратно)33
Эдвин Хаббл Пауэлл (1889–1953) — знаменитый американский астроном, основные труды посвящены изучению галактик.
(обратно)34
Фрэнсис Крик (1916–2004) — английский биофизик и генетик. Джеймс Уотсон (р. 1928) — американский молекулярный биолог. Лауреаты Нобелевской премии по физиологии и медицине (1962).
(обратно)35
Быт. 1:3.
(обратно)36
Район Осло, где находится университетский студенческий городок.
(обратно)37
Снорри Стурлусон (1178–1241) — исландский политический деятель, историк и мифограф, автор произведений скальдической поэзии.
(обратно)38
Наоборот (лат.).
(обратно)39
В магии полет человеческого тела без каких-либо приспособлений и механизмов, преодоление силы земного притяжения при помощи магических формул и концентрации психической энергии; возможность спонтанной левитации приписывается также некоторым христианским святым.
(обратно)40
Да, сэр! (англ.)
(обратно)41
«Один миллион долларов за вызов на паранормальное состязание» (англ.).
(обратно)42
Швейцарский психолог, психиатр, основатель аналитической психологии (1875–1961).
(обратно)43
Фашизм потребления.
(обратно)44
Западная Норвегия; один из пяти краев Норвегии, расположен на юго-западе страны. Включает в себя четыре округа: Мёре-ог-Румедал, Согн-ог-Фьюране, Хордаланн и Ругаланн.
(обратно)45
Дэвид Аттенборо (р. 1926) — знаменитый натуралист, радио- и киноведущий, директор передач Би-би-си. Пионер документальных фильмов о природе («Наедине с природой», «Жизнь на Земле», «Голубая планета», «Планета Земля» и др.).
(обратно)46
…у нас еще есть время, чтобы изменить все и сохранить жизнь на нашей планете. Это наш единственный дом (англ.).
(обратно)47
Станция железной дороги Осло — Берген.
(обратно)48
Examen philosophicum (лат.) — подготовительный экзамен, который норвежские студенты должны сдать в течение первых двух лет учебы.
(обратно)49
«Новый замок» (франц.), студенческий клуб в Осло.
(обратно)50
Терапсиды — звероподобные рептилии, вымерли во время пермской катастрофы.
(обратно)51
И так далее, и так далее (лат.).
(обратно)52
Район к северу от Осло, излюбленное место прогулок горожан, особенно лыжных.
(обратно)53
Стаканчик спиртного на ночь (англ.).
(обратно)54
Уезд Гуль в округе Бускеруд.
(обратно)55
Жак-Люсьен Моно (1910–1976) — французский биохимик и микробиолог. В 1965 г. был удостоен (совместно с Ф. Жакобом и А. Львовым) Нобелевской премии по физиологии и медицине «за открытия, связанные с генетическим контролем синтеза ферментов и вирусов».
(обратно)56
Озеро в округе Бускеруд.
(обратно)57
Обычный день (англ.).
(обратно)58
Поиск внеземного разума (англ.).
(обратно)59
Стивен Уильям Хокинг (р. 1942) — известнейший британский физик-теоретик и популяризатор науки, автор бестселлеров «Краткая история времени» (1988), «Мир в ореховой скорлупке» (2001), «Кратчайшая история времени» (2005) и др. (Все основные книги С. Хокинга были опубликованы в издательстве «Амфора».)
(обратно)60
Фокус (франц.).
(обратно)61
Центр космических исследований NASA.
(обратно)62
Возвышенность возле Осло.
(обратно)63
Проникновение, сближение (греч.).
(обратно)64
Быстрый сон (норв.).
(обратно)65
Быт. 37: 5-20.
(обратно)66
Извини (англ.).
(обратно)67
Область на юге Швеции.
(обратно)68
Кольцевая дорога (норв.).
(обратно)69
Дорога на Драммен (норв.).
(обратно)70
Свободные крестьяне (норв.).
(обратно)71
Одна из южных провинций Швеции.
(обратно)72
В западной части Тихого океана, возле Марианских островов. Знаменита максимальной глубиной океана.
(обратно)73
В норвежском фольклоре — дух, защищающий человека и предшествующий его появлению.
(обратно)74
Йенс Ингвалл Бьёрнебу (1920–1976) — норвежский романист, драматург, поэт, эссеист.
(обратно)75
Название романа нобелевского лауреата, шведского писателя Пера Фабиана Лагерквиста (1891–1974).
(обратно)76
Культурный центр Осло возле Драматического театра.
(обратно)77
Заем на обучение, который норвежские студенты берут в кредит в банке.
(обратно)78
Название Осло с 1624 по 1924 год.
(обратно)79
«Самое долгое». По народным преданиям, самая длинная ночь в году 13 декабря, в День святой Люсии, ее называют люсидная ночь.
(обратно)80
Норвежский государственный служащий в сельской местности с полицейскими и административными полномочиями.
(обратно)81
Нильс Хенрик Абель (1802–1829) — норвежский математик, автор первой работы по интегральным уравнениям.
(обратно)82
Станция на железной дороге на пути к Бергену.
(обратно)83
В Норвегии обычное явление — спать, накрывшись легкой перинкой.
(обратно)84
Персонажи одноименного фильма реж. А. Пенна (1967), основанного на подлинной истории Клайда Барроу и Бонни Паркер, которые в начале 1930-х годов грабили банки в Техасе. Романтическая любовная история сделала их популярными Героями.
(обратно)85
Черноледье (норв.).
(обратно)86
Временное сожительство в противоположность законному браку (лат.). В Скандинавии распространен термин «sambo» — «совместное проживание», «сожительство».
(обратно)87
Вторая ступень изучения основного предмета в норвежских университетах.
(обратно)88
Единица измерения объема изучаемого курса; 20 баллов соответствуют (2002 год) годичному обучению с полной учебной нагрузкой.
(обратно)89
Ульрика Мария Майнхоф (1934–1976) — западно-германская журналистка, педагог, социолог и теледокументалист, общественный деятель, один из лидеров и теоретиков «Фракции Красной Армии», лидер антифашистского и антиядерного движения. В марте 1970 г. организует освобождение из тюрьмы Андреаса Баадера, основателя и лидера РАФ, и уходит в подполье. В 1972 г. они становятся одними из первых в Западной Германии политзаключенных. В мае 1976 г. вместе с товарищами по партии гибнут в тюрьме особого режима при странных обстоятельствах.
(обратно)90
Один из основоположников немецкого экзистенциализма (1889-1976).
(обратно)91
Красного словца рада (искаж. англ.).
(обратно)92
Гал. 5:19; Ин. 15: 5–6.
(обратно)93
Мф. 28: 1–8; Мк. 16: 1–7; Лк. 24: 1–7.
(обратно)94
I Kop. 13–19.
(обратно)95
Человек прямоходящий, стоящий на двух ногах (лат.).
(обратно)96
Последние четыре недели перед Рождеством.
(обратно)97
Грегерс Верле — персонаж пьесы классика норвежской драматургии Г. Ибсена «Дикая утка» (1884), сын богатого коммерсанта, порвавший с отцом и поселившийся в доме бедного друга. Человек лживый, недоброжелательный, который уничтожает жизнь семьи.
(обратно)98
Реллинг один из главных персонажей пьесы «Дикая утка». Врач, рациональный циник, трезво и гуманно смотрящий на жизнь, имеющий свое, отличное от всех других мнение; разоблачает неискренность героев пьесы.
(обратно)99
См.: Брауде Л. Ю. Об автор»; «Vita Brevis», писателе и человеке… // Гордер Ю. Vita Brevis. СПб.: Амфора, 2002; Писатель и философ — Юстейн Гордер // Гордер Ю. «Диагноз» и другие новеллы. СПб.: Амфора, 2005; Жизнь коротка — искусство вечно. Творчество Юстейна Гордера // ПИТЕРЬоок, 2004, №1–2.
(обратно)100
См.: Гордер Ю. Vita Brevis (Жизнь коротка, лат.). СПб.: Амфора, 2002.
(обратно)101
Гордер Ю. Дочь циркача. Апельсиновая Девушка. СПб.: Амфора, 2009.
(обратно)
Комментарии к книге «Замок в Пиренеях», Юстейн Гордер
Всего 0 комментариев