«Бизнес-класс»

Бизнес-класс (fb2) - Бизнес-класс 1408K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Семён Александрович Данилюк

Семен Данилюк Бизнес-класс

Пляжный романчик

Тайский пляж – это нечто, решительно отличающееся от всех прочих пляжей мира. Прочие могут быть – и бывают – куда комфортабельней. Особенно если запустить на тридцатиградусную жару официантов в смокингах, как это практикуется в пятизвездочной сети «Шератон». Можно подтянуть прямо к морю извивающиеся по территории отеля бассейны, как сделано на Бали. И все-таки это будут совсем другие пляжи.

Потому что только здесь ступивший на океанский берег не передвигается в поисках прохлады за ускользающей тенью. Тень сама ищет клиента.

Длиннющая песчаная коса порезана на невидимые лоскуты, поделенные между отдельными обслуживающими бригадами. Конкуренция жесточайшая. Даже ночью члены бригад остаются ночевать на тонкоструйном песке, охраняя от соседей по бизнесу самое ценное свое достояние – сложенные в стопку зонты и металлические стержни. И едва по утру потянутся из отелей первые туристы, оживают и «пляжные» тайцы. Они мечутся по асфальту, заманивая отдыхающих на свой лоскуток. Заманив, терпеливо семенят позади, пока клиент не подберет себе местечко поудобней, что в сущности есть не что иное как выпендреж. Поскольку все эти «местечки» абсолютно одинаковы и отличаются единственно удаленностью от моря. Когда же отдыхающий соизволит наконец опуститься в шезлонг, перед ним тут же устанавливается дощатый столик, а в песок втыкается острие, к которому приторачивается широкий пестрый зонт. С этого мгновения вы можете забыть об угрозе обгореть. Потому что в течение дня обслуга, бдительно поглядывая на солнце, непрестанно переставляет зонты так, чтобы спрятать доверившегося им «мистера» от палящих лучей.

По мере заполнения отдыхающими пляж все больше начинает напоминать восточный базар. Вдоль тенистых рядов бродят с корзинами наперевес нескончаемые продавцы экзотических сувениров, тканей, разносчики газет. На свободных «пятачках» ракладывают клиентов коренастые массажистки. Гортанные выкрики, примешиваясь к шуму прибоя, создают непрерывный убаюкивающий гул.

– Просто тащусь от Тайланда. Где еще можно прочувствовать себя властелином вселенной? – вице-президент московского банка «Орбита» [1] крутоголовый Николай Ознобихин, потянувшись красным, будто разваренным телом, лениво скосился на ноги, подле которых примостилась тайка-педикюрша, хмуро ткнул пальцем в плохо прокрашенный мизинец. Брезгливо принюхался. – Вот напасть! Опять немчуре обед из ресторана потащили. И как им не заподло шницеля на тридцатиградусной жаре!

Дремавший рядом Сергей Коломнин тоже учуял запах горячего мяса и чуть приподнял курчавую голову. Точно! Двумя рядами ниже расположилась небольшая немецкая колония.

Немцев на отдыхе в таком изобилии он встречал в двух местах: в турецкой Анталии и здесь, в Поттайе. Но это, доложу вам, были разные немцы.

В Анталии, в сонных отелях «Кемер-виста», в сопровождении своих раскормленных, бройлерных жен, они вели неспешный, растительный образ жизни, лениво возбуждаясь по вечерам после двух-трех бокалов холодного пива.

В Тайланд немцы приезжали без жен. И – другими людьми. В первый же вечер брали напрокат две вещи: мотоцикл и тайку. Так что обычное зрелище на улицах Поттайи – несущийся вдоль магазинов бородач, придавивший тучным телом крохотную мотоциклетку, и прильнувшая к нему сзади масенькая таечка (иногда – по вкусу – тайчонок, – отрываться так отрываться!).

Тайцев называют проституирующей нацией. Но тогда с одной поправкой. Проститутки других стран смотрят на клиента как на ходячий кошелек, отпираемый с помощью гениталий. В отличие от них, женщина Тайланда, будучи взята напрокат, столь искренне привязывается к «короткому» своему господину, что заботится о нем с преданностью, давно забытой эмансипированными женами-европейками.

Вот, пожалуйста: в нижних рядах поднялся шум – тайка, вскрывающая судки, гортанно воевала с ресторанной прислугой. Возможно, и впрямь недовольная качеством принесенной пищи, а скорее – демонстрируя повелителю готовность защищать его интересы.

Сам же «повелитель», рыхлые бока которого выдавливались из шезлонга, наблюдал за происходящим со снисходительностью, из-под которой проступала нежность к маленькой заступнице.

– Красиво оттягиваются империалисты, – позавидовал Ознобихин. – Я в прошлом году, когда один прилетал, тоже пару таечек выписал. Как же обволакивают! А тут разве расслабишься? Вмиг жене стуканут.

Он с тоской скосился на соседние шезлонги, в которых разметилось несколько разморенных женщин, вяло торговавшихся с продавцом цветными платками, – Коломнин и Ознобихин отдыхали на Тайланде в составе банковской группы. И это причиняло любвеобильному вице-президенту видимые неудобства.

Занятый своими мыслями Коломнин лишь слабо улыбнулся.

Вот уж третьи сутки находились они в Поттайе. А начальник управления экономической безопасности банка «Орбита» сорокадвухлетний Сергей Коломнин, в прошлой, добанковской жизни полковник милиции, никак не мог стряхнуть с себя воспоминания о последних служебных неурядицах в связи с кредитом, выданным крупнейшему заемщику ГНК – Генеральной нефтяной компании города Москвы. Не нравилась ему вся эта возня вокруг VIP-клиента. Не нравилась и всё тут!

ГНК эта была феноменом чисто российским, возникшим в одночасье как бы из ниоткуда. Еще три года назад ее попросту не существовало. Зато по Москве бушевала жестокая бензиновая война. Со всеми атрибутами военных действий, вплоть до отстрелов конкурентов. Естественное желание мэра Москвы подмять под себя мощнейший финансовый ресурс казалось невыполнимым, пока его не познакомили с бывшим заместителем министра топлива и энергетики Леонардом Гиляловым, одним из влиятельнейших в нефтяном мире людей. Гилялов и предложил создать так называемую вертикально интегрированную компанию, способную стать монополистом на московском топливном рынке. В качестве взноса в уставный капитал правительство Москвы внесло контрольный пакет акций Московского нефтеперерабатывающего завода. Остальное предстояло решить группе менеджеров во главе с Гиляловым. Впрочем это «остальное» и было самым сложным: добиться подчинения от привыкших к бесконтрольности руководителей завода, замкнуть на себя оптовую продажу бензина, вытеснив мелких перекупщиков, а в перспективе – овладеть и розничной торговлей, то есть бензозаправками.

Гилялов оказался человеком слова: планы эти начали понемногу реализовываться. Причем, вопреки ожиданиям, – без громких криминальных разборок. Если не считать таковыми несколько таинственных, пришедшихся очень кстати смертей. Как-то незаметно удалось «развести» строптивое заводское начальство и очистить сбыт от присосавшихся «диллеров». Теперь, спустя три года после создания, ГНК прочно встала на ноги, замкнув на себя все денежные потоки. Удалось договориться и о систематических поставках нефти на завод. Но здесь образовался замкнутый круг: устаревшее, к тому же обветшавшее заводское оборудование не справлялось с увеличением объемов, а без увеличения объемов монополизировать рынок было невозможно. При этом даже самая незначительная реконструкция требовала – по скромным прикидкам – порядка пятидесяти миллионов долларов. Деньги на это мэр Москвы, хоть и покровительствовал своему детищу, выдать категорически отказался, предложив взять кредит в коммерческом банке.

Когда вымирают динозавры, гигантами назначают мамонтов. После краха в девяносто восьмом году банковских монстров крупнейшим из числа оставшихся неожиданно оказался банк «Орбита». К нему и обратилась ГНК с просьбой о заеме. Тогда-то Коломнин, отвечающий в банке за возврат кредитов, впервые близко познакомился с компанией. И прежде всего – с первым ее вице-президентом Вячеславом Вячеславовичем Четвериком. Именно этот человек, спрятанный за сутулой спиной бывшего замминистра, прокладывал стратегический курс, позволивший ГНК стать крупным нефтяным игроком не только на московском, но и на российском небосклоне.

В общении Четверик оказался человеком чрезвычайно обаятельным. Округлое, подвижное лицо Слав Славыча излучало неизменную ровную доброжелательность и удивительную открытость. При первом же знакомстве он как-то естественно перешел на ты и темпераментно, увлекаясь, принялся посвящать Коломнина в планы компании, то и дело подбегая к бесчисленным графикам и схемам, развешанным по стенам. Планов оказалось громадье, и выглядели бы они чистой утопией, если бы не бешеная вера самого Слав Славыча. Причем Четверик не просто повествовал, а втягивал собеседника в обсуждение, добиваясь от него возражений, на которые тут же искал контраргументы. Каждого нового знакомого он использовал как полигон для подгонки собственных идей. И одновременно стремился обратить в своего единомышленника. Во всяком случае на кредитном комитете Коломнин поддержал вице-президента Ознобихина, ратовавшего за выдачу пятидесяти миллионов долларов. Но поставил жесткие условия: деньги выдавать не сразу, а по частям – траншами. И только после того, как ГНК переведет в банк все счета и представит поручительство нефтеперерабатывающего завода, – единственно надежное обеспечение, покрывавшее банковские риски.

Присутствовавший на комитете Четверик условия эти принял безоговорочно.

Но с тех пор прошли дни, недели, месяцы. Банк выдавал миллион за миллионом, а предоставление поручительства завода под всякими предлогами оттягивалось. Похоже, добившись своего, хитрец Четверик решил придержать поручительство под дополнительные кредиты из других банков. А значит, по мнению Коломнина, оказался элементарным кидалой. О чем взъярившийся шеф банковской безопасности и собрался ему сообщить – глаза в глаза. Но не сообщил. Потому что застать Четверика на месте отныне стало невозможным. Попытался Коломнин воздействовать на руководителей ГНК через главного их лоббиста – Ознобихина. Тот только отмахнулся: отдадут, никуда не денутся.

Вообще интересное сложилось распределение ролей между вице-президентом банка по работе с корпоративными клиентами Ознобихиным и начальником управления экономической безопасности Коломниным. Первый привлекал на обслуживание клиентуру, отчаянно лоббируя выдачу им рискованных кредитов, а второй, постоянно этому противившийся, становился крайним при возникновении проблем с возвратом. – Имей в виду, Коля, – пробурчал Коломнин. – Если к нашему возвращению твой дружок Четверик не представит наконец поручительство, насмерть встану, но больше ни одного доллара не получат.

– Господи! Спаси меня и помилуй от такого товарища! – простонал Ознобихин. – Кто о чем! Опомнись, Серега! Ты за десять тысяч километров от Москвы. И чем у тебя башка забита? О бабах надо думать, дорогой. О бабах!

– И все равно! Понадобится, к президенту пойду, – понимая, что разговор и в самом деле затеян некстати, но не умея прерваться на полуслове, добил Коломнин. Он приподнялся, выискивая продавцов пива и креветок, – пора было обедать.

– Ну, и получишь еще раз по сусалам! – теперь уже «завелся» Ознобихин. – Пойми своей упрямой бычьей башкой – нельзя к вип-клиенту подходить с обычными мерками. Тут стратегический полет! Перспективу «прорюхать» важно. На одних оборотах сколько заработаем!

– Да ни шиша! Обороты на наших счетах до сих пор нулевые.

– Так будут! Не всё сразу, – не смутился Ознобихин. – Главное, повторяю, перспектива. Они уже сегодня половину московского нефтяного рынка окучивают, а скоро весь покроют. И потом не забывай, чья компания. За ними Лужков. Там инвестиционная программа на пятьсот миллионов корячится! Заметил, как поморщился Коломнин.

– Да, да. Я сам подпись мэра видел. Стратегическая дружба с Москвой, она, знаешь, больших денег стоит. Ну, откажем мы им сейчас в очередном транше. И что дальше? Пойдут и перекредитуются в другом банке. А где мы останемся? И обороты, и инвестиции, – всё разом потеряем.

Коломнин почувствовал шевеление поблизости: пристроившийся на соседнем шезлонге молоденький юрист филиала «На Маросейке» Павел Маковей давно уже посапывал носом, ища случая вмешаться. Наконец, решился.

– А я с Сергей Викторовичем согласен. Нельзя позволять клиенту, каким бы он раскрутым ни был, себя шантажировать. Пообещал поручительство – будь добр, отдай, – от осознания собственной дерзости на щеках его сквозь пленку загара проступили розовые кружки.

– Ты ещё откуда взялся! – возмутился Ознобихин. – Каждый шкет будет в разговоры старших вмешиваться. Вот дам щелбана!

И на полном серьезе потянулся кулаком, так что длиннющий и угловатый, будто складной школьный метр, Маковей едва успел сигануть в сторону.

Коломнин едва сдержал улыбку. К двадцатипятилетнему Маковею он относился с особой симпатией. В отличие от прочих банковских юристов Павел активно трудился по возврату кредитов и даже наработал собственную технологию взыскания задолженности с помощью судебных приставов. И по возвращении из Тайланда Коломнин планировал забрать смышленого парнишку в свое подразделение. Спасшийся от Ознобихинской лапы Маковей обхватил своей худой и цепкой, словно садовая тяпка, ладонью валявшийся на песке волейбольный мяч и потянул к воде двадцатидвухлетнюю кредитницу из филиала «Марьинский» Катеньку Целик, за которой на глазах у группы настойчиво ухаживал. Впрочем, безуспешно: занозистая Катенька до неприличия откровенно изгалялась над неказистым ухажером и оставалось поражаться долготерпению трогательно влюбленного Маковея.

– Ништяк! – Ознобихин повел плотоядным глазом по пышной Катенькиной фигуре. Примирительно подтолкнул локтем приятеля. – Вечерком отвезу тебя на эротический массаж. Может, хоть там о кредитах забудешь! А пока предлагаю рвануть на водных мотоциклах!

– Это дело! – Коломнин решительно выбросился из шезлонга и тут же заметил на себе несколько брошенных искоса женских взглядов.

Коломнин относился к тому редкому типу мужчин, что с возрастом обретают особую притягательность, будто покрытая патиной бронза. В свои сорок два года был по-прежнему подтянут, жесткие курчавые волосы намертво вцепились в голову и не уступили залысинам ни сантиметра. В мягко ироничном, с упрямо сведенными губами лице его женщинам виделась некая невысказанная печаль – знак способности глубоко переживать. И хотя служебных романов за ним замечено не было, снисходительная молва и это относила ему в плюс: мужчина, умеющий скрывать отношения, – мечта любой женщины. В то, что этих романов попросту не существовало, никто не верил. Главной уликой здесь виделась расщелина меж пенящимися передними зубами, – несомненный признак повышенной сексуальности.

«Вот тут-то они и лопухаются», – тоскливо позлорадствовал Коломнин. Отношения с супругой за последние годы зашли в такой безнадежный тупик, что даже воспоминание о ней перетряхивало Коломнина, будто при звуке ножа, скребущего по сковородке. В этом году исполнялось двадцать лет их браку. Лишь два-три из них можно было бы назвать счастливыми. Да и то скорее такими они кажутся на фоне последнего, совсем уж паскудного десятилетия. Друзей и сослуживцев домой он давно не приглашал. Последним Коломнина во время болезни навестил его заместитель Лавренцов. И как раз попал под нервическое состояние супруги. «За что ж вы так друг друга-то изводите? – поразился он. – Гляди, инфаркт, он промеж вас бродит». А в самом деле, за что? Свою вину перед женой Коломнин осознавал доподлинно. Вина его была серьезна и неизгладима: не любил он ее. И понял это еще до брака. Но тут узналось о беременности. Взыграло чувство долга. Решил, что притерпится. Не притерпелось. Потому что и гордая Галина, поднесшая себя вихрастому оперу ОБХСС как подарок судьбы, быстро почувствовала, что женились на ней из жалости. И, уязвленная, не простила. В ней словно жили две женщины. Первая – мечтательная, порывистая. Вторая – вспыльчивая, беспричинно раздражительная. К сожалению, с возрастом первой становилось все меньше, второй все больше. И это стало необратимым. Одно случайное слово, неловкий жест, упавшая с вешалки шляпа, – все становилось искрой, воспламенявшей Галину Геннадьевну лютой, необъяснимой со стороны неприязнью к супругу. Да и сам он не мог, как прежде, сдерживаться и часами отмалчиваться среди потока упреков. Вот так и просуществовали они эти двадцать лет, отнимая их друг у друга. Зачем? Тоже хороший вопрос. Дети выросли. Сыну-студенту двадцать первый. Да и дочь, перейдя в восьмой класс, все чаще поглядывает на родителей с эдаким насмешливым недоумением. В последние пару лет они с женой, кажется, и вовсе перестали спать в одной постели. Возможно, за эти годы у нее были любовники. Хотя бы чтоб отомстить. Такой уж характер! А вот за мужа она не тревожилась. Легко отпускала в бесконечные поездки. И даже, как теперь, – в отпуск. Потому что изучила его лучше, чем сам он себя. И знала это его основное качество, ставшее проклятием, – постоянство. Не получались у него, как у других, легкие, дабы потешить плоть, скользящие связи. Сидело что-то внутри и – не пущало. Как любит пошутить Лавренцов, мужской член – это тот же самый кран. Если не работает, то ржавеет или хиреет. Должно быть, безнадежно захирел.

– Да брось переживать, Серега, прорвемся! – Ознобихин с размаху шлепнул его по плечу, и Коломнин, встряхнувшись, обнаружил себя застывшим у воды. Причину остолбенелости его Николай понял по-своему, решив, что тот продолжает переживать последнюю стычку. – Я тебе мудрое слово скажу, а ты послушай. То, что ты за банк болеешь, про то все знают. Но при этом нужно сохранять как бы чуть-чуть люфт. Понимаешь?

– Нет.

– Вот в этом твоя проблема. Потому что банк и бизнес вообще – это все-таки не совсем жизнь. Это чуть-чуть игра. Вроде как в футбол гоняем: пыхтим, толкаемся, чтоб победить. Ноги друг другу в азарте отрываем. А потом дзинь – матч закончился. Обнялись и пошли вместе пивка попить. Без обид. А ты сам сердце рвешь и других мордуешь. Можно ведь нормалек существовать: поляны для всех хватит. А можно и – лоб в лоб, – Ознобихин жестом приказал одному из тайцев подогнать к нему мотоцикл. – Ну, что, сгоняем на пари?

– Запросто, – Коломнин в свою очередь оседлал соседний транспорт.

– И я! И я! – послышалось сзади.

Прыгая меж шезлонгов, к ним поспешала Катенька Целик.

– Возьмите меня! – закричала она в нетерпении.

– Катюш, так мы вроде в мяч собирались! – оттопыренная нижняя губа Маковея задрожала от очередной обиды.

– Отвянь с глупостями! – отрубила Катенька.

– Ладно, запрыгивай, коза, – Ознобихин предвкушающе подвинулся.

– Нет! Я с Сергей Викторовичем, – не дожидаясь согласия, Катенька обхватила Коломнина за талию, прижалась, – что там тайка?

– Тогда держись, – Коломнин первым крутнул ручку, так что мотоцикл едва не встал на дыбы и – рванул с места на глубину. Паралельным курсом разгонялся Ознобихин.

Оторвавшись от берега, Коломнин резким движением на полной скорости рванул руль влево. Взвизгнула изготовившаяся свалиться в воду Катенька. Но мотоцикл вместо того, чтоб перевернуться, развернулся на девяносто градусов и послушно застыл на месте.

– Пошли! – закричал Коломнин и с новой силой крутнул ручку, разгоняя мотоцикл вдоль побережья.

– Боюсь! Сереженька, боюсь! – как бы в упоении вырвалось у Катеньки.

В упоение это он не поверил. Целик, мечтавшая вырваться из филиала, уже дважды просила Коломнина взять ее к себе. Но получала отказ. Похоже, бойкая Катенька решилась заслужить перевод иным способом. Во всяком случае включения в тургруппу она добилась, узнав, что едет начальник УЭБ.

Облепленный брызгами, Коломнин несся по водной глади, зажмурившись от нарастающего наслаждения. Упоение скоростью выметало из него колющие воспоминания о московских неурядицах.

Вскрик сзади, на сей раз неподдельный, заставил открыть глаза. Из-за его спины рука Кати показывала вперед. Навстречу, метрах в двухстах, несся Ознобихин. Поначалу Коломнин собрался, как и положено, отвернуть. Но в улыбочке Ознобихина почудилось ему нечто особое, как бы продолжающее последнюю фразу. Был в ней вызов – «лоб в лоб». И не принять его Коломнин не мог. А потому, крепче вцепившись в руль, он выравнял курс и еще прибавил газу. В свою очередь и Ознобихин, дотоле игравшийся, сузил глаза и поерзал на сидении, устраиваясь понадежней.

Машины понеслись друг на друга с удвоенной скоростью.

Сто. Пятьдесят! Сорок метров!!

– Пора! – Катенька неуверенно потрепала Коломнина по спине. – Пора же! Это вы что, так шутите?!.. Господи! Да вы же психи… Не-ет!

Привстав, Катенька дотянулась до руля и с силой дернула его влево, так что мотоцикл развернуло боком. Налетевший в следующую секунду Ознобихин опрокинул его носом, а сам, хоть и с трудом, выровнял собственную машину. Победно вскинув кулак, сделал круг почета вблизи поверженных, барахтающихся противников и, полный торжества, устремился к берегу.

Коломнин вскарабкался вновь на мотоцикл, мрачно втянул Катеньку.

– Ну, вы оба… – сквозь зубы приготовилась она высказать наболевшее. Но что-то остановило ее. И после паузы совсем другим, обволакивающим голосом закончила. – Мальчишки! Какие же вы еще мальчишки.

Желание кататься пропало, и, раздосадованный поражением, Коломнин направился к берегу. Там, вокруг машины Ознобихина, столпилось с десяток тайцев.

– Ты представляешь, какие гниды, – обрадовался его появлению Ознобихин. – Требуют с меня пятьсот долларов. Поломку, видишь ли, обнаружили. Так для того и техника, чтоб ломаться.

В самом деле на носу его мотоцикла была заметна небольшая вмятина, в которую и тыкали энергично пальцами возбужденные тайцы. Они подбежали и к мотоциклу Коломнина, но, как ни странно, на нем ничего не обнаружили.

– Чего делать-то будем? Может, пополам заплатим? Все-таки оба начудили.

Коломнин присел подле вмятины, провел по ней пальцем. – Ты как будто английским свободно владеешь. Так вот переведи этим крахоборам, что из уважения к их стране мы готовы заплатить огромадные деньжищи – один доллар. Даже два. В фонд развития Тайланда. Пусть на них флот построят… Чего смотришь? Переводи.

Едва обалдевший Ознобихин закончил английскую фразу, над пляжем взметнулся вопль негодования и даже – невиданное дело – тайцы принялись хватать Коломнина за руки.

– А ну брысь! – потребовал тот. – А то вообще не получите. Вмятине этой не меньше чем две недели. Переведи!

Раздвинул два пальца, дважды тряхнул и веско произнес:

– Короче, базар закрываю. Либо «ту», либо – я их пошлю к… – скосился на внимающую Катеньку. – Этого можешь не переводить.

Не теряя слов попусту, он шагнул в сторону шезлонга. Но тут же был окружен заново. Среди непонятных фраз, что выкрикивали тайцы, он разобрал на этот раз словечко «полиц».

– Грозят полицию вызвать, – пролепетал подбежавший Маковей.

– А давай! – внезапно обрадовался Коломнин. – Чего в самом деле воду толочь. Вызывай! Я сам ай эм рашен полисмен! Давай вызывай! Вон туда, к моему шезлонгу. А вас всех в камеру за мошенничество пересажаем. Хочу полицию!

Решительно раздвинув обескураженных тайцев, он отправился прочь.

Перехватил его метров через пять Ознобихин.

– Ты чего, опешил? Нам только в полицию залететь не хватало. Лучше отдать деньги.

– Так я всегда. По доллару с брата. Да не журись, Коля! Ты думаешь, им нужен скандал? Это они так бизнес делают. Через десяток минут на попытный пойдут.

В самом деле толпа вокруг задержавшегося Маковея заметно поредела. А оставшиеся хоть и жестикулировали энергично, но без прежней уверенности, то и дело оглядываясь на странного русского.

Через короткое время вернувшийся Пашенька с торжеством сообщил, что «уронил» тайцев до пятидесяти долларов, так что инцидент можно считать исчерпанным.

– Молодец! Смышленый мальчик, – облегченно одобрил Ознобихин, залезая в карман шорт.

– Сэр! С вас двадцать пять, – бросил он дремлющему Коломнину.

– Я же сказал: два за всё. А то и этого не дам, – не раскрывая глаз, отчеканил тот.

– Теперь я за банковскую безопасность окончательно спокоен, – Ознобихин передал Маковею собственный полтинник. – Вот так и на кредитном комитете с тобой спорить – себе дороже.

Тем же вечером Ознобихин повез товарища на сеанс тайского эротического массажа, о котором еще в самолете вспоминал с придыханием.

В жужжащем бесчисленными вентиляторами вестибюльчике навстречу вошедшим поспешил одетый в белую рубаху таец. Лицо его при виде гостей наполнилось таким благоговением, что Коломнин на всякий случай оглянулся, не спутал ли. Но нет! С бесконечными поклонами и ужимками посетители были препровождены в плетеные кресла, расположенные почему-то перед плотным занавесом. На столике, на расстоянии протянутой руки, стояли приготовленные напитки в причудливых, в форме змеи кувшинах. Убедившись, что гостям удобно, менеджер сально заулыбался и нажал на пульт – занавес двинулся в сторону, открыв звуконепроницаемое стекло, за которым внезапно обнаружились рассевшиеся по скамеечкам полуобнаженные «массажистки» – человек двадцать. Движение занавеса поймало их в минуту расслабленности. Группка в углу лениво переругивалась; одна из сидящих, откровенно позевывая, чесала себе ступни. Но уже в следующую секунду, прежде чем стекло полностью открылось, все они приняли соблазнительные позы и зазывно замахали ручками.

– Как тебе это пиршество? – впившийся в экран Ознобихин подтолкнул локтем смущенного приятеля. – Так бы всех сразу…Эй, абориген! Мне во-он ту бойкую канареечку!

Менеджер сделал знак. Выбранная девушка, поклонившись в знак благодарности, ушла в глубину. Поднялся и Ознобихин.

– Через час встретимся. Если очень утешит, можешь дать лично девочке десять долларов. Но только, чтоб постаралась.

Поощрительно хохотнув, он удалился. Менеджер продолжал терпеливо ждать выбора второго гостя. Коломнину сделалось отчего-то неуютно. Будто не он выбирал барышню для развлечений, а его оценивали расположившиеся за стеклом двадцать пар девичьих глаз.

Понимая, что пауза неприлично затягивается, он ткнул в сторону девушки в запахнутом халатике, единственной, не искавшей внимания клиента.

Выбор был сделан. К креслу тотчас подошла одетая в кимоно служительница и с поклоном предложила следовать за ней. Нельзя сказать, что комнатка, куда препроводили клиента, была чрезмерно меблирована. Скорее мебели не было вовсе, если не считать за таковую вешалку, массажный, укрытый простынкой стол и ванную с душем. Все это отчего-то напомнило Коломнину кабинет райполиклиники, где два года назад ему делали колоскопию. Вошедшую следом избранницу сопровождала еще одна тайка, выжидательно остановившаяся перед гостем.

– Мистер! Спик инглиш?

– Да нет. Русский я, – растерялся Коломнин. Обидевшись на собственное смущение, выпалил. – По-русски! По-русски тренироваться пора.

– О! Рашен мэн. Дринк? – намекающе подсказала массажистка.

– Дринк? Да. Йес. Водки. Стакан.

– О! Рашен водка, – официантка вышла и тут же вернулась с подносом, на котором стояли два бокала, – будто из-за двери вытащила. Дождавшись, когда Коломнин подаст ей деньги, она выдавилась задом, оставив «новобрачных» вдвоем, – все с той же сальной улыбочкой на губах.

– Да! Вот такие дела, – пробормотал Коломнин, с тоской наблюдая, как массажистка открыла воду в ванной и, не переставая улыбаться, шагнула к клиенту. Скользящим движением плеч сбросила с себя халатик и оказалась худенькой, узкобедрой, словно четырнадцатилетняя девочка. С личиком, привычно сведенным в гримасу желания, потянулась к нему и принялась ловко освобождать от одежды.

– Полагаешь, пора? – пролепетал Коломнин. Он проследил взглядом за сползшими вниз шортами. Не на что там было смотреть. – Ну, не суетись, басурманка. Давай хоть дрынкнем сначала.

С усилием освободившись от обволакивающих ручек, Коломнин шагнул к столику и решительно оглоушил бокал. После чего, выдохнув, повернулся к ошеломленной массажистке и решительно махнул рукой:

– Ладно, чему быть, того не миновать. Делай свое дело.

Он послушно проследовал в наполнившуюся ванну. Мытье, составлявшее первую часть ритуала, показалось даже приятно. Во всяком случае ласковые прикосновения губки и девичьих пальчиков вызвали умиротворение.

Потом девушка уложилав распаренного клиента на массажный стол и принялась обмываться сама. Делала она это сноровисто, сосредоточенная на чем-то своем. И только время от времени, поймав на себе мужской взгляд, спохватывалась, прикрывала страстно глаза и принималась тереть губкой промежность, делая при этом вращательные движения бедрами и томно постанывая.

Коломнин лежал на массажном столике и уныло вызывал в памяти какие-то возбуждающие ассоциации. Но почему-то больше ощущал себя больным, лежащим на операционном столе в ожидании умывающегося хирурга.

Когда массажистка вылезла наконец из ванны и, перебирая худенькими ножками, направилась к нему, Коломнин закрыл глаза и глубоко, обреченно вздохнул.

Впрочем, все оказалось не так и сумрачно. Быстрыми и неожиданно сильными пальцами она пропальпировала его сначала со спины, а затем, перевернув, принялась за грудь, так что Коломнин начал ощущать некое подобие истомы. Вслед за тем массажистка решительным движением сама запрыгнула на мужское тело и принялась тереться об него маленькими грудками. При этом прикосновение к жестким волосам оказалось ей заметно приятно, и она увеличила амплитуду движения, медленно сползая к животу и усиленно вращая ловким задиком.

Губы ее коснулись ложбинки пупка, язычок проник внутрь. Она чуть застонала и скользнула еще ниже. Теперь язык ее задвигался вдоль гениталий. Стоны сделались громче. Возбуждение ее все усиливалось и казалось неподдельным. Она даже замотала головой, будто теряя контроль над собой. Скованность Коломнина начала разрушаться. Нарастающее ответное желание заполняло его. И тут случайно заметил, что в то самое время, как тело девушки содрогалось от неконтролируемых конвульсий, правая ручка с механической неспешностью освобождала от целлофана приготовленный презерватив.

Разом вернулась опустошенность. Коломнин скосился вниз, вдоль своего тела. Увы! Жизни там не было и больше не намечалось.

Выдохнув, он высвободился и решительно спустил ноги вниз.

– Все! Сэнкью.

– Мистер! Мистер, проблем? – всполошилась перепуганная девушка. Природа ее испуга была понятна, – массажистка, не сумевшая ублажить клиента, расписывается в собственной профнепригодности.

– Гут! Зер гут! Все о, кэй! Мерси, – тараторя, Коломнин суетливо натянул на себя шорты, перебросил через плечо маечку.

Лицо девочки, несмотря на привычку скрывать чувства, было полно изумления.

– Молодец, умеешь, – он всунул в потную ладошку подвернувшуюся двадцатку. Поколебавшись, хватил второй фужер водки. – Извини, старушка. Май проблем. Как это? Ай хев проблем потеншен. Бай! Он сделал на прощание разухабистый жест рукой.

На первом этаже, куда Коломнин спустился, на диване, напротив открытого экрана, оживленно переговаривались несколько иностранцев. Среди прочих массажисток он заметил и свою «подружку», успевшую вернуться на место, – простоев в работе быть не должно.

Мимо сновали разносившие напитки официантки. И ему казалось, что они косились на него с брезгливым сочувствием. Как на тяжело и постыдно больного.

Лишь через полчаса вывалился разморенный Ознобихин.

– Ну-с! С крещением! – приобнял он приятеля. – Умеют папуаски. Ты-то как? – Ничего вроде, – невнятно пробормотал Коломнин. Врал он скверно. Но и признаваться в несостоятельности было стыдно.

– И ты прав! По большому счету совсем не то, что прежде. У двери им пришлось посторониться, пропуская большую группу немцев. Ознобихин проводил их глазами.

– А что поделать? Конвейер. Если б ты знал, как здесь работали клиента еще пять лет назад. И сравни, что делается теперь. Пропала подлинность. Истинная страсть, нежность. Какая-то, знаешь, механичность появилась. Все лучшее проклятая немчура опоганила, – вздохнул он так, как вздыхаем мы при воспоминании об утраченных чистоте и невинности. – Но если ты думаешь, что экзотическая программа Николая Ознобихина закончена, то ты не ценишь своего друга. Сейчас такое покажу, – закачаешься!

При мысли, что придется пережить что-то подобное, Коломнин и в самом деле едва не закачался. Но, единожды решившись пройти по экзотическому кругу, приготовился терпеть дальше.

Скоро Ознобихин, проворно ориентируясь среди улочек ночной Поттайи, шмыгнул в переулок и по винтовой лестнице принялся карабкаться к входной двери, над которой выделялось аляпистое панно с нарисованной обнаженной тайкой.

Заведение оказалось «крутым» вариантом стриптиз-шоу.

В небольшом затемненном помещении вокруг помоста за столиками угадывались редкие группки посетителей, а в центре ярко освещенного, гулкого, словно барабан, круга, изогнувшись назад и присев на собственные пятки, что-то демонстрировала обнаженная стриптизерша.

Они протиснулись за свободный столик, с которого особенно хорошо была видна суть представления. Коломнин, приготовившийся присесть, разглядел эту суть и, непроизвольно перетряхнувшись, перебрался на стул, стоящий к помосту спиной. Постаравшись впрочем, чтоб это не выглядело демонстративным.

Девушка курила влагалищем. Судя по разбросанным вокруг бутылкам и яйцам, шла демонстрация нетрадиционных возможностей женских гениталий.

– Погоди! Она еще жопой сигару выкурит! – азартно поообещал Ознобихин, подняв вверх два пальца и оглядываясь вокруг в поисках официанта.

И тут из темноты зала поднялась еще одна рука и приветливо помахала.

Ознобихин всмотрелся. – Не может быть! Где бы встретиться! Я всегда говорил: земной шар тесен, как коммуналка, – пробормотал он, поднимаясь. Из-за дальнего столика навстречу шагнула какая-то женщина.

До Коломнина донеслись звуки поцелуев, глуховатый женский голос, перебиваемый Ознобихинскими вскриками, беззаботный, оскольчатый смех. После короткого обмена репликами оба направились к их столику.

Привлеченный необычным смехом, Коломнин вглядывался в выступающую из темноты женщину лет тридцати, возвышающуюся на полголовы над приземистым Ознобихиным. Взмокшие соломенные волосы под воздействием бесчисленных вентиляторов, казалось, клубились вокруг слегка вытянутого, покрытого тонкой пленкой загара лица. Правая, окольцованная браслетом рука придерживала норовящий взлететь ситцевый сарафанчик. Черты лица ее не были идеально вычерченными. Но сама неправильность эта, наряду с порывистостью жестов, и составляли ее несомненное очарование. Во всяком случае для Коломнина. То ли этот смех так подействовал, то ли театральное, какое-то мистическое возникновение из темноты, – но он не мог заставить себя отвести от нее взгляд.

– Еще один, – констатировал Ознобихин, отодвигая для гостьи стул с видом на подиум. – Прошу знакомиться. Моя старая и добрая …

– Что значит старая? Слова-то выбирай. Лариса, – она протянула ладошку, весело созерцая растерянность нового знакомого.

– Коломнин…То есть Сергей Викторович. В смысле – Сережа.

– Страшный человек, – счел нужным дополнить информацию Ознобихин. – Ты не гляди, что он тут перед тобой заикается. В банке от него другие заиками становятся.

– Да будет врать-то, – теряясь под ее любопытным взглядом, буркнул Коломнин. Не желая мешать нечаянной встрече, развернулся к помосту, где к тому времени рядом с первой появилась вторая стриптизерша. Улегшись на ковер впритирку, обе как бы играли в своеобразный волейбол: передавали друг другу влагалищами куриные яйца. Одна выдавливала их из себя, вторая – тут же всасывала.

Ознобихин с Ларисой сумбурно, как бывает при внезапных встречах, переговаривались, перебивали в нетерпении один другого и бесконечно упоминали общих знакомых. Из коротких реплик выяснилось, что Лариса отдыхает в составе группы откуда-то из Сибири, где, очевидно, и проживает.

Коломнину нестерпимо захотелось еще раз увидеть ее профиль. Особенно – завораживающие своей странностью голубые глаза. Вроде бы лучащиеся радостью и в то же время как бы отгороженные от мира. Будто бы какая-то часть ее организма веселилась, а другая, где-то в глубине, за этим весельем иронически подсматривала. Надеясь, что о нем забыли, он потихонечку, воровато скосился. И – поймал встречный, откровенно подначивающий взгляд. Смущенный, хотел вновь отвернуться. Но Ознобихин как раз отвлекся, захваченный происходящим на помосте.

– Скажите, а почему вы пересели спиной? – вдруг спросила Лариса.

– Да так… лицом к вентилятору, – кое-как нашелся Коломнин.

Ее смех подчеркнул нелепость ответа.

– Знаете, мне тоже не нравится. Заманили на экзотику, а как-то…

– Унизительно это.

– Да, пожалуй, – она будто удивилась неожиданно точному определению. – И уйти неудобно.

– Так давайте вместе, – брякнул он. Теряясь от собственной дерзости, поспешно исправился. – Я без задней мысли.

– А жаль, – у нее было какое-то угнетающее свойство подчеркивать его неловкость. – Имейте в виду: ничто так не обижает женщину, как ухаживание без задней мысли.

И сама же рассмеялась. Коломнин нахмурился. Он не обиделся, нет. С того момента, как эта женщина возникла из темноты, он разом признал ее власть над собой. Просто ощущал собственную безнадежную мешковатость.

– Скажем прямо, не Цицерон, – Ознобихин, оказывается, хоть и краем уха, но прислушивался к несвязному их диалогу. – Но хочу заметить, Лара, что Сергей Викторович относится к той редчайшей категории, кто, неясно выражая, все-таки ясно мыслит. Так что – не спеши с выводами.

– Хорошо, не буду. Тем более есть время присмотреться. Сергей Викторович только что предложил похитить меня отсюда.

– Я?! – Коломнин смешался.

– И я его предложение приняла.

– То есть мы уходим? – Ознобихин с сожалением оторвал взгляд от помоста.

– МЫ уходим, – поднявшаяся Лариса придержала его за плечи. – А ты, Коленька, оставайся. Не лишай себя райского наслаждения.

– Но – после стольких лет…Не можем же вот так – разбежаться. И потом – твоя группа? – он кивнул в сторону темного угла.

– Черт с ними. Надоели. А с тобой еще увидимся. Тем более ты теперь будешь знать, где я обитаю. Надеюсь, Сергей проводит меня до отеля?

Коломнин, в горле которого пересохло, посмотрел на Ознобихина.

В вальяжном поощрительном жесте Николая перемешались обескураженность и досада.

Прогулка не заладилась. Поначалу Коломнин пытался на легкие реплики Ларисы отвечать так же небрежно и остроумно. Но непреодолимая стеснительность навалилась и смяла его, будто школьника на первом свидании.

Примолкла и оживленная поначалу Лариса. Через узенький глухой переулок они вышли на одну из центральных улиц, уставленную бесчисленными барными стойками, возле которых на табуреточках поджидали клиентов проститутки. Коломнин помахал им рукой. Радушные тайки, пересмеиваясь, призывно замахали в ответ.

– С ними у вас получается бодрее, – отреагировала Лариса.

– Да. С ними я само остроумие, – совсем уж некстати брякнул Коломнин.

Странно глянув, она чуть покачала головой.

В давящем, безысходном молчании по праздничной, переполненной отдыхающими набережной добрались они до отеля с неоновыми буквами на крыше – «Холидей». Здесь Лариса остановилась.

– Ну что ж, похоже, ваши муки кончились, – она протянула руку. – Благодарю за доставленное удовольствие. Давно не приходилось гулять с таким занимательным рассказчиком. Скажите, вас прежде не упрекали в болтливости?

Пунцовый Коломнин лишь мотнул головой.

Лариса хмыкнула:

– Кстати, вы в самом деле редкий мужчина. За все время ни разу не скосились ни на одну из встречных женщин.

– Правда? Вообще-то я их не заметил, – удрученно признался Коломнин.

– Ну что за прелесть? В кои веки сделал женщине роскошный комплимент и даже не понял этого!

Она улыбнулась проходившему молоденькому узкобедрому юноше с карликовым пуделем на поводке. Тот тотчас взбодрился орлом и, пройдя несколько шагов, остановился в нерешительности. Коломнина словно кольнуло изнутри: – Приехали отвлечься от семейных проблем?

– По счастью, не с вами, – глаза Ларисы заледенели. Резко повернувшись, шагнула к отелю.

Округлые, будто кегли, ножки ее, простучали по брусчатке прощальный марш. Швейцар услужливо распахнул дверь.

Незадачливый, ненавидящий себя ухажер остался в одиночестве среди бушующей толпы.

– Да и черт с ней! Одному спокойней, – неприязненно сообщил он юнцу. – Или, может, не согласен? – Йес, йес, сэр, – подхватив собачку, тот метнулся через дорогу.

Коломнин брел по залитой светом, наполненной гулом прибоя набережной, под пальмами, укутанными в рассыпчатые гирлянды, мимо полыхающих магазинчиков с бижутерией и фруктовых лотков с разноцветными, упакованными, будто елочные шары, плодами. Лампочки на фонарных столбах свисали гроздьями переспелых слив. Шел, натыкаясь на праздничных людей, то и дело встряхивая в отчаянии головой. Память упорно возвращала его к разговору с Ларисой, оживляя произнесенные им квелые, некстати фразы или, напротив, непроизнесенные напрашивавшиеся ударные реплики, которые, быть может, заставили бы Ларису взглянуть на него хоть с каким-то интересом. Мозг его услужливо напомнил последнюю фразу, что выпалил он при прощании. Верх бестактности: упрекнуть в жизнерадостности женщину, что всю дорогу пыталась вести разговор за себя и за того увальня, что навязался ей в попутчики. И в чем обвинил? Что к тридцати годам не разучилась улыбаться? Так то не заржавеет. Во всяком случае знакомство с подобным Коломниным жизнерадостности явно не добавит.

Застонав, он ткнулся лбом в ближайший столб.

– Вам плохо, Сергей Викторович? – произнесли рядом. Катенька Целик заботливо заглянула в его лицо. Сзади вырисовывалась физиономия Маковея, выражавшая смесь озабоченности и досады. Неожиданная встреча могла испортить его планы на вечер, – как и вся банковская группа, он знал о домогательствах энергичной Целик и – молча мучился.

Похоже, опасения его оказались не напрасны. Катенька цепко подхватила Коломнина под локоть, прижалась томно:

– Я вас весь вечер разыскивала. Хотела в ресторан пригласить. Но теперь уж не отпущу.

– Да. Теперь не отпустим, – безнадежно напомнил о себе Павел.

Нынешнее состояние его было Коломнину понятно как никогда. Он освободился от девичьей опеки, с силой, несмотря на легкое сопротивление, вложил ее руку во взмокшую Пашенькину ладонь:

– Сегодня без меня развлекитесь, ребята.

– Кстати, Павел. Хочу тебя по возвращении к себе в управление забрать. Пора расти над собой. Как? Не возражаешь?

– Так… как скажете, – Маковей и Катенька одновременно запунцовели: он – от счастья, она – от негодования.

В огромном, отполированном, будто каток, холле отеля «Палас ройяль» было, как всегда, многолюдно и суетливо. Прислуга таскала к автобусу составленные чемоданы отъезжающих. В креслах, перед телевизорами, дремали в ожидании размещения вновь прилетевшие. Меж ними с напитками сновали официанты. Из глубины, со стороны кегельбана, доносились звуки катящихся шаров. А прямо по центру зала, подле сказочной избушки, вокруг которой, как обычно, возились дети, вертелась кокетливо вставленная в кадку пышная, неведомо как завезенная сюда елка, – шли рождественские праздники. До российского Нового года оставалась неделя.

Коломнин собирался подняться на этаж, где разместили их тургруппу. Но понял, что уснуть не сможет, и повернул к номеру Ознобихина. Предусмотрительный Николай по приезде быстренько доплатил и снял люкс в дальнем крыле с таким расчетом, чтобы отгородиться от бдительной опеки банковских сплетниц. На первый стук никто не ответил, но Коломнин постучал вторично. Им вдруг овладело нетерпеливое, мазохистское желание рассказать Ознобихину о случившемся, выставив себя на нещадное осмеяние. Желание столь сильное, что он даже в нетерпении прихлопнул по двери ногой.

Наконец, в глубине послышался шорох. С той стороны двери выжидательно задышали.

– Да я это, я! – облегченно выпалил Коломнин.

Номер раскрылся, и в щель просунулся бдительный Колин носик:

– Предупредил бы! Я уж решил, что наше бабье выследило.

Укутанный в японский, расшитый драконами, халат Ознобихин посторонился, пропуская внезапного гостя.

– А я тут пару таечек надыбал. Не удержался, – похвастался он, приоткрыв дверь в дальнюю комнату, где на широкой кровати поверх одеяла оживленно лопотали меж собой две полураздетые девчушки. – Может, присоединишься?

– С меня хватит. Выпить есть?

Ознобихин взглянул пристальней, неспешно открыл наполненный бутылками бар, выбрал джин:

– И как погуляли? Как тебе Лариса?

– Так, хохотушка, – вопреки собственному намерению брякнул Коломнин. – Легко живет.

Рука наливавшего спиртное Ознобихина дрогнула:

– Даже так?

Он поставил на журнальный столик два бокала, всмотрелся в набычившегося приятеля:

– М-да, сильна баба. Это надо – как удар держит. Мужику позавидовать. А тебе по должности положено повнимательней быть.

– То есть?

– То-то что «то есть». Больно мы скоры в суждениях, – Коля неспешно глотнул джину, посмаковал, выдернул из блюда с фруктами крошечную виноградинку и отправил следом. – У этой хохотушки два года назад на пороге квартиры; можно сказать, на ее глазах, киллер расстрелял мужа. Любимого, между прочим. Я его знал. Достойный был мужик. В нефтяном бизнесе крутился. Хороший мой приятель, кстати. Одно время вместе кучковались. Даже общее дело планировали. Только я в банк отдался, а его месяца через два замочили: вроде как в криминал окунулся и чего-то там не поделили. Она за ним как за сейфовской дверью горя не знала. А как погиб, осталась с пятилетней дочерью. И денег – тю-тю. Как не было. Через месяц после его смерти нажралась люминалу. Едва откачали. Свёкр из Сибири приехал. И обеих: невестку и внучку, – к себе забрал. Вот так при нем и выхаживалась – из неживых в едва живые. Это только теперь уломали съездить развеяться. А ты говоришь…

– Я говорю, что я урод! – с чувством сообщил Коломнин. – Кто бы спорил! Хотя мужик ей точно нужен. Аж сочится баба.

– А ты что ж?

– Мне не даст и под пистолетом.

– Потому что друг мужа?

– И это тоже. Словом, без шансов. А вот ты, думал, сумеешь растопить.

Из спальни послышалось напоминающее скрежетание.

– В общем, если хочешь, подожди. Я их с полчасика пошпокаю да выставлю. Еще посидим.

Последней фразы Коломнин не расслышал, как не обратил внимания на то, что исчез Ознобихин. Услышанное ошеломило его. Он наконец понял, что так поразило в этой беззаботной вроде женщине. В ее смеющихся глазах угадывалась наледь. Как ряска на стылой воде, когда первая, едва заметная пленка отгораживает от внешней жизни впавшую в зимнюю спячку реку.

Вышедший через сорок минут Ознобихин не застал в номере ни внезапного гостя, ни початую бутылку джина.

Утром следующего дня, едва встряхнулись от дремы «пляжные» тайцы, на набережной появился всклокоченный невыспавшийся человек. Он уселся на парапет строго напротив отеля «Холидей», что-то непрестанно бормоча про себя. Несмотря на горячечное состояние, он пристально вглядывался в наполняющийся людской поток, потекший от отеля к пляжу. В какой-то момент вздрогнул, очевидно, заметив того, кого высматривал, но вопреки логике не пошел навстречу, а напротив, поспешно спрятался за подвернувшуюся пальму.

Еще с час Сергей Коломнин издали наблюдал за группкой отдыхающих, среди которых была и Лариса. Несколько раз порывался подойти, но всякий раз кто-то из окружающих оказывался поблизости, и он вновь ретировался. И только, когда Лариса в одиночестве направилась к воде, Коломнин решился. Не успев даже надеть сброшенные сланцы, журавлиным шагом перемахнул он горячую песчаную полосу и остановился чуть сзади, перебирая босыми ногами и пытаясь сдержать дыхание. Видимо, неудачно. Потому что женщина встревоженно обернулась.

– Ба! – вяло удивилась она. – Весельчак – балагур. Не нащебетались вчера?

Всмотрелась в его страдающее лицо. Что-то про себя определила.

– Так, понятно! Вижу, здесь подработал Ознобихин. Так вот прошу запомнить, я на отдыхе и никакие утешители мне…

– Вот, – Коломнин выдернул из кармана шорт смятый лист и протянул Ларисе. Она вгляделась в несвязные, отрывистые записи и непонимающе подняла глаза.

– Это веселушки всякие. Я ночью накидал для памяти. Словом, обещаю, буду прямо по темам рассказывать. Все, что захочешь. Ларис, пойдем погуляем, а?

– М-да, – в некоторой растерянности протянула она. – Такое мне еще точно не попадалось.

– Я вообще-то по жизни человек веселый, – заискивающе попытался набить себе цену Коломнин. – С тобой только что-то торможу. Но это, наверное, пройдет. Дня через два-три.

– Еще и стратегическим планированием увлекаетесь, – она с интересом смотрела на странный танец, что исполнял он на песке обожженными ногами, не смея отбежать к воде. – Ладно, разрешаю остудиться и подождать у асфальта. Все равно перезагорала.

Это было странно. Но теперь, когда Коломнин узнал о ней главное, с него как-то сама собой спала вчерашняя одеревенелость. И хоть не заливался соловьем – чего не умел, того не умел, – но стало им легко и свободно, потому что то, что рассказывал один, оказывалось неизменно интересным другому. Вечером отправились они гулять по ночной Поттайе. И Коломнин вдруг разглядел этот город, по которому до того вроде бы и не ходил, – так, шмыгал. А теперь упивался, потому что вся эта сочная экзотика оттеняла Ларису. Они вновь шли мимо бесчисленных барных стоек на душных улицах. Как и вчера, он приветствовал восседающих на табуретах проституток, и те с неизменным радушием махали в ответ, что вызывало веселые, согревающие его душу Ларисины комментарии. Они садились за столик возле ринга для кик-боксинга, на котором молотились, сменяя друг друга, пары боксеров, и Коломнин отмечал, что официант, выслушав Ларисин заказ, выполняет его с особенным удовольствием. Порой он умышленно приотставал, делая вид, что развязался шнурок, и потом нагонял, не сводя глаз с тугих икр. Как-то остановились у лотка с фруктами, и Лариса принялась запоминать экзотические названия, что на ломаном английском выговаривал продавец.

Коломнин же тихонько перешел к цветочнику, у ног которого стояла широкая, словно тазик, корзина с тропическими цветами. Ткнул в нее пальцем. – Ай вонт ту! Хау…как это? Хау матч?

– Ту?! О! Сиксти долларс!

– Сиксти? Это, стало быть? Ван, ту!.. Шестьсот, что ли?!

– Йес, йес! Сиксти!

Коломнин помертвел: ни на что подобное он не рассчитывал. В кармане едва набиралась сотня долларов. Да и, честно говоря, названная сумма превышала всю оставшуюся в отеле наличность.

Но отступать было поздно, – подошедшая Лариса с любопытством прислушивалась к разговору.

– А! Где наша не пропадала?! – Коломнин сорвал с руки «Роллекс», купленный полгода назад с банковской премии: президент банка внушал высшему менеджменту, что часы, наряду с ручкой и галстуком, – лицо банкира. – Вот это стоит девятьсот долларов. Девятьсот, понял?! Отдаю!..Погоди, как девятьсот на твоем поганом языке будет?

Он мог бы не затрудняться. Продавец, затаив дыхание, нетерпеливо тянулся к часам: тайцы давно научились разбираться в дорогих вещах.

– Пойдем отсюда, Сережка! – Лариса подхватила спутника за руку. – Стоит ли тратить сумасшедшие деньги на прихоти?

– Стоит! – упрямо заверил Коломнин. – На тебя – стоит!

Лариса улыбнулась:

– Тогда, раз уж решился, перестань мучиться и дай ему шестьдесят долларов. Уверяю тебя, останется доволен!

Она расхохоталась:

– Языки учить надо, юноша! Сиксти – это как раз шестьдесят. Добавь пять долларов, и цветы доставят прямо ко мне в отель, – она обменялась с разочарованным продавцом несколькими репликами на английском и увлекла кавалера дальше. – А вообще – спасибо.

– За цветы-то? Оно того не стоит.

– За цветы тоже, – Лариса поколебалась. – Расскажу все-таки. Подобное у меня было один раз. Я была студенткой, и меня тогда изо всех сил обаял один аспирант. Всё замуж звал. А я… хоть и нравился, но вертихвостка та еще была. Так что динамила от души. И как-то затащил он меня в меховой салон. Решил подарить шубу. А сам-то, я знала, жил в общаге, помощь от родителей не принимал, хотя все были в курсе, что батюшка вполне при больших деньгах. По ночам какие-то фуры разгружал, чтоб было на что угощать. Единственно – на День рождения перед тем ему отец «девятку» подарил. Перламутр. Тогда это самый писк был. Против машины не устоял – принял. Очень гордился. Хвоста распускал, когда по Москве рассекали. Вот на ней и подъехали. Только не в тот отдел черт его дернул зайти, – в шубах-то не разбирался. Так что примеряла я норку. Смотрелась, видно, удачно. Он аж зарделся:

– Берем!

– Ради Бога! – и выписывают чек на нынешние две тысячи долларов.

А у него, бедолаги, на все-про все триста в заначке.

Я, конечно, снимать шубу. Да и мерила больше, чтоб подурачиться. Гляжу, побелел:

– Сказал, твое. Значит, носи!

Директора истребовал. Документы и ключи от машины вынул:

– Хочу невесте подарок сделать. А мелочь забыл. Если завтра не принесу деньги, тачка твоя!

Пижонство, конечно. Но ты бы видел, как мы уходили! Весь магазин сбежался посмотреть.

– И что? Выкупил?

– Откуда? Я и то уговаривала: у отца попроси. Вышлет.

Так аж зубами заскрипел. Потом на меня посмотрел и расплылся:

– Да и черт с ней, с машиной. Зато как на тебе сидит! Надо обмыть! И тут же на последние заначенные триста баксов всю общагу в ресторан потащил!

– И это был твой муж?

– Да, – тихо подтвердила Лариса. – Ты мне сейчас… что-то вдруг от него.

Коломнин смолчал. Услышанное не показалось ему комплиментом. Как бы хороша ни была копия, она всегда останется лишь слепком с оригинала. Да и масштаб – что говорить – не тот.

Словно угадав его душевное состояние, Лариса благодарно сжала его локоть.

Совсем далеко заполночь, вовсе не чувствуя ног, остановили они знаменитый тук-тук – местное маршрутное такси: крытый минигрузовичок с двумя параллельными скамейками, каждая рассчитанная на пять человек, – и добрались до ее отеля. Коломнин выпрыгнул первым и сразу повернулся помочь. Так что соскочившая следом Лариса невольно оказалась в его объятиях. – Вот только без… – она быстро выставила меж ними ладонь, стараясь, видимо, опередить тем какое-то его движение. Но в следующую долю секунду поняла, что ни о каком движении он и не помышлял, и – рассмеялась: смущенно и чуть раздосадованно.

Быть может, досада ее пропала бы, если б сумела догадаться о том, что происходит внутри неловкого ее ухажера. Коломнин не просто увлекся. Он ошалел. Каждое прикосновение к Ларисе вызывало в нем такое желание, что он едва сдерживался, боясь выдать его и тем оскорбить молодую женщину. Но сдерживаться с каждым днем становилось все трудней. И он изнывал от адской смеси из глубочайшей, пронизывающей нежности и едва подконтрольного желания схватить эту покрывшуюся шоколадной корочкой женщину и не выпускать. В какую-то минуту, во время купания, Лариса, расшалившись, принялась крутиться вокруг него, пытаясь ухватить сзади за плечи, Коломнин, вывернувшись, обхватил ее за талию и, задохнувшись, прижал к себе, неловко тыкаясь губами в мокрые волосы. Он даже успел ощутить ответное подрагивание. Но тут же Лариса с силой оттолкнулась:

– Никогда! Чтоб никогда! Или… пойми.

– Я не хотел. Я думал… – Коломнин обескураженно поплелся к берегу.

Через минуту Лариса тихо присела рядышком:

– Ты извини меня, Сережа! Я, конечно, дура. Но – я не могу. Понимаешь? Мне до сих пор ночами муж снится. И если тебе совсем в тягость, то… – она облизнула губы. – Может, лучше не надо себя мучить. Разойдемся и …

– Ну что ж! – Коломнин резко повернулся.

Он увидел испуганные ее глаза, и приготовленные слова про то, что муж ее давно мертв и нельзя жить воспоминаниями, а сам он все-таки мужчина и не может не думать о ней как о женщине, сами собой проглотились.

– Ничего, Лариса. Можно и просто… Раз уж так сложилось, – он зарыл голову в горячий, остужающий песок.

На третий день на пляже их разыскал Ознобихин.

– Совет да любовь, – томно проворковал он. Прижавшиеся словно ненароком влюбленные инстинктивно отдернулись друг от друга.

– А мы это… загораем, – теряясь, сообщил Коломнин.

– А я это вижу, – Ознобихин наклонился, чтобы поцеловать руку Ларисе. И – пристально, с невыказанным вопросом заглянул в ее глаза. Удивленно разогнулся. – Ребята! А я, представьте, без вас соскучился. – А как же любимые тайки? – подколола Лариса.

– Тайки, как кокосы, приедаются. Предлагаю сегодняшний день провести вместе.

Он заметил, как переглянулись они меж собой со сдержанным разочарованием. И объяснился, усмехнувшись:

– Завтра срочно улетаю в Москву… Президент банка затребовал по мобильному. Какой-то новый проект. Так что – прошу не побрезговать. Тем более и программу предлагаю не хилую: Минисиам, битва слонов.

– Слонов?! – Лариса разом уселась на песок. Умоляюще глянула на Коломнина. – Слоны ведь!

– Слоны так слоны, – Коломнин поднялся, подумав, что появление Ознобихина даже кстати: лежать рядом с разгоряченной женщиной ему сделалось до того невмоготу, что аж в песок вгзызся: желтоватые зернышки захрустели на белых его зубах.

– Тогда прошу в авто, – вверху, на набережной, красовался могучий внедорожник. В отличие от прижимистых немцев, новые русские предпочитали брать на прокат массивные вездеходы.

О согласии своем Коломнин пожалел очень быстро. Он сидел на заднем сидении и с завистью слушал, с какой легкостью общается Николай с раскинувшейся впереди Ларисой. Теперь ему казалось, что Лариса улыбается в ответ на пошловатые шуточки Ознобихина с той же манящей интонацией, с какой раньше отвечала ему. Может, в самом деле привиделось ему это особое ее отношение? Скоро час, как они в пути, а она ни разу, считай, даже не скосилась в его сторону. Щебечет себе. Загорелые ноги она возложила на «торпеду», темные очки сдвинула на выгоревшие волосы. Вид ее был исполнен томности и безмятежности. Правда, раза два к нему обратился Ознобихин, но Коломнин что-то буркнул в ответ, и о нем забыли окончательно.

Не понравился ему и Мини-сиам. Даже не сам Мини-сиам. Огромная площадка, уставленная уменьшенными копиями знаменитых архитектурных творений, действительно производила впечатление. И не только на них. Двигавшиеся параллельно две старушки-француженки деловито снимались на видеокамеру у каждого макета, отчетливо произнося название, – словно картошку окучивали. Приятно в самом деле запечатлеться в обнимку с храмом Василия Блаженного, панибратски оглаживая узорчатый его купол, – будто лысинку приятеля. Или, расставив ноги, пропустить меж них знаменитый лондонский мост, ощущая себя Гулливером в стране лилипутов. Так что сам Минисиам Коломнину как раз понравился. Не понравилось в Минисиаме. Потому что очевидно хорошо было Ларисе и Ознобихину. Вошедший в раж Николай беспрестанно снимал ее на видеокамеру, а та в свою очередь с хохотом принимала самые экзотические, на грани приличия позы. И чем веселей было им, тем в большую угрюмость впадал Коломнин. Так что до аттракциона слонов он доехал, едва разжимая губы. Теперь для него стало совершенно очевидно, что вся та особенная нежность, что очаровывала его в Ларисе и давала надежду, была всего-навсего жеманством опытной женщины, боящейся раньше времени лишиться непритязательного поклонника.

У входа в слоновий цирк вовсю раскупали связки бананов – призовые для артистов. Цирк представлял собою прямоугольник метров на сто пятьдесят длиной, по правому краю которого была выстроена покрытая тентом трибуна на полтора десятка рядов.

Слоны с дремлющими на них погонщиками выстроились на арене вдоль трибуны, и барственными кивками голов приветствовали рассаживающихся зрителей. Изредка кто-то из детей протягивал в сторону слона банан, и тот, вытянув хобот, с достоинством принимал подношение.

Увы! К тому времени, когда троица путешественников появилась у трибуны, передние ряды оказались забиты. Правда, благодаря нахрапистости Ознобихина, сдвинувшего группку иностранцев, они втиснулись на первый ряд, но воздуху на всех уже не хватало.

– Душно, – пожаловалась Лариса.

– Сейчас станет свободней, – пообещал Ознобихин, похоже, задавшийся целью исполнять все ее прихоти. Он выдернул из пакета объемистую связку бананов и призывно принялся помахивать ею перед расположившимся подле слоном. Тот неспешно приблизился, протянул предвкушающе хобот. И тут Ознобихин, дав ему понюхать лакомства, чем раздразнил аппетит, внезапно швырнул бананы через правое плечо в задние ряды. Разохотившийся слон немедля ломанулся следом. Зрители с визгом и воплями, подхватывая детей и давя друг друга, брызнули врассыпную. Лишь через несколько секунд погонщик сумел укротить слона и заставить попятиться на место.

– Я же обещал, – гордый удавшейся рискованной шуткой, Ознобихин повел рукой вдоль опустевшего ряда. Так и не добравшийся до заветной связки слон злобно косил на них взглядом.

– А если бы кого задавил? – не удержался Коломнин.

– Тогда бы получилась шутка с перцем, – Ознобихин широким жестом предложил разбежавшимся зрителям вернуться на места. – Только нельзя все время жить в сослагательном наклонении. Надо уметь, что задумал, то и получить. Как мыслишь, Лара?

Поощрительная, хоть и несколько озадаченная, улыбка Ларисы стала ему наградой за удаль. А Коломнина окончательно вогнала в транс. Когда объявили шоу для желающих испытать острые ощущения, он поднялся и решительно вошел в круг. Увлекшиеся разговором Ознобихин и Лариса даже не успели его удержать.

Добровольцев принялись раскладывать на циновки вдоль пути, по которому должен был пройти, переступая через них, слон. Укладываемые держались неестественно оживленно. То и дело раздавались приступы нервного смеха, плохо скрывающие нарастающий страх. В отличие от сотоварищей по аттракциону Коломнин улегся на цыновку отстраненно, будто укладывался в тенечке на пляже. Прикрыв ладонью глаза, размышлял он о дурацкой роли, что играл при этих двоих, и о проклятом своем косноязычии, не позволявшем вести легкую, порхающую беседу, что так запросто умел Ознобихин. Мысли его становились все мрачней. Он даже решился по возвращении в Поттайю зарыться на пляже и не видеть Ларису вплоть до самого отъезда. И в этот момент ощутил телом гулкие сотрясения земли.

Слон с безучастным погонщиком на спине приближался все ближе и ближе, неспешно переступая через лежащие тела. Но он не просто шел. Это оказался слон – игрун. То он вызывал хохот трибун, пытаясь хоботом развязать бюстгальтер на сомлевшей девушке, то принимался дуть на чье-то побелевшее лицо, так что песок вздымался вокруг.

Наконец топот добрался и до отвернувшегося в другую сторону Коломнина. Коломнин чуть напрягся, готовясь к моменту, когда тяжелое тело переступит через него. Но никто не переступал. Более того, на стадионе наступила полная, до жути тишина. Коломнин медленно повернул голову и – посерел! В воздухе, в метре над грудью его, зависла могучая, переломленная в колене колонна, так что можно было пересчитать прилипшие к подошве травинки и камушки. Колонна чуть подрагивала, будто в нерешительности. Не надо было большого воображения, чтобы представить, во что превратится его грудная клетка, если слон и впрямь вздумает опустить ногу. Мало какому повару удастся так раздробить цыпленка табака. Страх овладел Коломниным. Но кричать было стыдно. Да и небезопасно, – слон мог наступить, испугавшись. В поисках помощи Коломнин попытался найти взгляд погонщика, но проклятый таец, похоже, и вовсе заснул в своей люльке. А вот со взглядом слона – пристальным и, казалось, осмысленным – он схлестнулся. И на место страха пришел едва контролируемый ужас. Потому что теперь он мог бы поклясться, что это тот самый слон, с которым сыграл злую шутку Ознобихин. Тихий стон просквозил по трибунам – наслаждаясь своей властью над беспомощным человечком, слон принялся медленно, по сантиметрам, опускать могучую лапу все ниже и ниже: полметра, сорок сантиметров, тридцать…

Коломнин с мальчишеской мстительностью представил рыдающую над раздавленным его телом Ларису, порадовавшись, между прочим, что лицо останется целым. И странная, отчаянная веселость овладела им.

– Ну, давай, не тяни! Кончай разом! – прохрипел он.

При общем вздохе слон опустил ногу, в последний момент сделав ею изящный пируэт, так что наступил уже на землю, в нескольких сантиметрах позади лежащего тела.

Ни секунды ни медля ухватил он хоботом Коломнинские шорты, сдернул их книзу и чувствительнейшим своим пальчиком потеребил квелый член. Трибуны разразились облегченным хохотом. Слон не убил обидчика. Он сделал больше. Он осмеял его.

Животные не умеют усмехаться. Но Коломнин поклялся бы под присягой, что морда слона, перед тем, как тот направился дальше, исполнена была торжества.

Сопровождаемый сочувственными насмешками, Коломнин вернулся на трибуну. Лариса недвижно стояла возле своего места, держась за шест. По лицу ее, усеянному капельками пота, как у человека, находившегося на краю большой беды, Коломнин все понял.

– Вот так мы с ним повеселились, – пробормотал он.

– Поехали, – не оборачиваясь, хрипловато произнесла она.

– Да вы чего? Еще гонки будут. Потом сражение, – расстроенный Ознобихин со вздохом поднялся.

Разговор в дороге как-то не сложился. Веселье выдохлось; каждый молчал о своем. Через сорок минут Джип остановился у отеля «Холидей». – Стало быть, даю команду. Лару пока высаживаем. А вечером приглашаю всех на отвальный ужин, – пытаясь вернуть тону прежнюю веселость, распорядился Ознобихин. – Хоп?

– Сережа выйдет со мной, – после короткого раздумья объявила Лариса. – И вообще, Коля, ты извини, но на вечер у нас другие планы.

Надо отдать должное Ознобихину: человеком он оказался тонким. Высадив парочку на асфальт, понятливо, хоть и сокрушенно кивнул:

– Тогда прощаюсь. С тобой, Сергей, до скорой встречи в банке. А с Ларой… Просто рад, что ты ожила. И – Бог в помощь! Разухабисто махнув на прощание, он рванул с места.

– Мы куда-то?… – пролепетал Коломнин.

– Молчи, – Лариса ухватила его за руку.

В лифте «Холидея» он заметил подрагивающую складку у губ, вопросительно провел по ней пальцем.

– Просто я вдруг представила, что тебя могут убить, – коротко объяснилась она. – Но, пожалуйста, Сереженька. Ты должен быть очень нежен. Понимаешь?

Коломнин задохнулся до слез. Он просто не мог представить себе, как можно быть с ней не нежным.

На другое утро, в половине восьмого, Коломнин добрел до своего отеля, и в холле столкнулся с отъезжающим в аэропорт Ознобихиным.

– Хорош, – оценил тот. – Вот это называется погулял так погулял.

– Да и ты тоже, – лицо Ознобихина было помято, будто подспущенный футбольный мяч. – Должно быть, в последнюю ночь половину таек переимел!

– Что тайки? – Коля поморщился. – Я тебе, Серега, большую тайну скажу: все потаскухи мира не стоят одной настоящей женщины.

Он завистливо всмотрелся в счастливо изможденное лицо.

– Жаль! Я ведь совсем было вчера решился у тебя Лариску увести. Да, видно, не судьба. За тебя зацепилась, – он скользнул взглядом по приятелю, как бы удивляясь причудам женщин.

Хохотнул, распространив вокруг свежее амбрэ, притянул озадаченного Коломнина за плечи:

– Ларка настоящая. В этом-то я разбираюсь. Попытайся удержать, если сумеешь. Она того стоит.

Оглянулся, обнаружил застывшего носильщика:

– А ты чего подслушиваешь, папуас? А ну живо кати тачку.

Глянул вслед засеменившему за каталкой тайцу:

– А еще говорят, по-русски не понимают. Тут главное не язык, а умение доходчиво объяснить.

Он тряхнул увесистым кулаком, еще раз кивнул и вальяжно направился к такси, водитель которого при приближении строгого господина поспешно снял фуражку и распахнул дверь.

Коломнин покрутил головой, как бы соображая, зачем он оказался в этом отеле. И – повернул назад.

Через полчаса в номер Ларисы постучали. Завернувшись в простынку, она приоткрыла дверь, глянула сквозь смеженные веки. В коридоре стоял ушедший под утро любовник.

– Что? Уже позавтракал? – заспанно пробормотала она.

– Знаешь, я тут подумал…Завтрак без тебя – это так долго, – Коломнин вытянул из-за спины бутылку шампанского и промасленный пакет.

Смешался под ее раскрывающимися от удивления глазами.

– Соскучился я, Ларис, – смущенно признался он.

– Ба, да здесь еще и море, – усмехнулась она, воспроизведя последнюю фразу известного анекдота. Увидела в зеркале темные круги под собственными глазами. – Ты вообще-то отдыхаешь?

– Так я затем и вернулся. – ободренный ее поощрительным взглядом, он втиснулся в комнату.

Коломнин то и дело спрашивал себя, был ли он когда– либо счастливей. И уверенно, сплевывая через левое плечо, отвечал себе: «Нет! Ничего подобного не знал он». В сорок два года ураганом обрушилось на него чувство, и влегкую разметало сложившиеся привычки и стереотипы. Каждое утро, просыпаясь, он со страхом поворачивал голову, облегченно убеждался, что на соседней подушке посапывает ЕГО любимая. И в предвкушении нового дня радостно преображался. Очевидные изменения произошли и в Ларисе. Ледок в ее глазах растаял, и смех, до того служивший привычным заслоном от неловких соболезнований или притворного сочувствия, теперь сделался беззаботным и даже бесшабашным.

Они нашли друг в друге не только любовников. Лариса, прежде замыкавшаяся, едва разговор касался ее личной жизни, теперь бесконечно рассказывала ему о дочери, о свекре, едва не свихнувшемся после смерти единственного сына, а отныне причудливым образом любящего его в своей невестке. Рассказала и о том, о чем все эти годы просто не позволяла себе вспоминать, – о муже. И, рассказывая, поражалась тому, что заговорила об этом не то чтобы спокойно, но светло: как говорят о жестоком пожаре в саду через несколько лет, – среди новой подрастающей листвы.

А Коломнин жил теперь одной заботой: следил за календарем. Он дрожал над каждым новым днем, как безденежный пассажир с нарастающим страхом следит за мельканием цифр на счетчике такси, пытаясь остановить его взглядом. Но чем счастливей было им, тем короче оказывалось время от восхода до заката. И от заката до восхода.

О Новом годе они вспомнили в постели, за пятнадцать минут до его наступления. Тут же, натянув плавки, купальник, метнулись в бар, где прихватили бутылку шампанского. Ровно в двадцать три пятьдесят семь добежали до бассейна, от противоположного угла которого доносилась разудалая матерная песнь, – русские, как всегда, начали отмечать заблаговременно. Вскрыв бутылку и разлив шампанское по стаканчикам, Коломнин, а вслед за ним и Лариса нырнули в бассейн, подплыли к кромке.

– Пять! Четыре! Три! Две! Одна!.. – отсчитывал Коломнин. – С Новым годом, Лоричка!

– С Новым годом, – они поцеловались и не прервали поцелуя, пока ноги не коснулись дна бассейна.

Прямо под воду донесся могучий разноголосый рев, – шло массовое братание россиян.

– Сережа! Я хочу сказать, – Лариса выбралась на бруствер. – Я тебе очень благодарна. Ты даже сам не знаешь, что для меня сделал!

– А ты для меня! Предлагаю тост: чтоб ты немедленно вернулась в Москву и чтоб все последующие тосты я произносил только для тебя и при тебе.

– Вот как? А как же твоя семья? Жена?

– Семья? – сказать по правде, за эти дни Коломнин и думать забыл, что существует иная жизнь. Он замялся неловко. И этой заминки хватило, чтобы Лариса, с волнением ждавшая ответа на давно наболевший в ней вопрос, отвернулась. – А что семья? Она сама по себе. У тебя ведь есть своя квартира. Мы – это… взрослые люди.

И, только разглядев поджатые ее губы, сообразил, что сморозил что-то вовсе не к месту.

– Вот то-то что! Не бери в голову, Сереженька! – она тихо засмеялась. – Курортные романы приходят и уходят, а жизнь продолжается. Может, в том их особая волнительность, что не имеют последствий: как будто внутри жизни прожил еще одну, коротенькую, но взахлеб. А после разбежались, и – обоим есть, о чем вспомнить.

– Кто разбежались? – до Коломнина начало доходить, к чему она клонит. – Как это? Совсем?!

– Совсем, Сережа, – Лариса подлила шампанского. – У меня своя жизнь там. У тебя – своя. В другом «там».

– Но это…неправильно. Как же порознь? Не будешь же ты всю жизнь высиживать возле своего домостроевца свекра, который, будь его воля, живой тебя рядом с сыном захоронил, лишь бы другим не досталась?

– Буду, – жестко ответила другая, неизвестная ему Лариса. – Потому что я ему нужна. А он нужен нам с дочкой. Кроме того, свекр до сих пор пытается найти тех, кто «заказал» мужа. И я хочу того же. Посмотреть этому подонку в глаза. Муж в земле. Мы третий год как на пепелище. А эта!.. тварь жирует где-то! – она облизнула побелевшие губы. – Вот разыщем, тогда, глядишь, и сама начну отмерзать. Коломнин отвел глаза: еще со времен работы в МВД знал, что заказные убийства или раскрываются тут же, по горячим следам, или не раскрываются вовсе. – Но так нельзя! Ты просто замкнулась в семье и все время бередишь себя. Надо быть на людях. Мы подыщем тебе хорошую работу в Москве!

– Работу? – Лариса грустно повела головой. – Хожу я на работу. У свекра большая компания. Высиживаю главным экономистом. Перебираю чего-то слева направо. Больше чтоб отлечься. Так что радуюсь жизни подле дочурки. Теперь вот – спасибо – тебя буду вспоминать вечерами. – Но почему?! – в отчаянии Коломнин схватил ее за плечи и с силой тряхнул. – Неужели совсем не любишь? Ведь было же!..

– Люблю. Но – я тебя здесь люблю. А что будет там, в другой жизни, когда опять все нахлынет? Только измучу. Слишком всё у нас хорошо, чтоб завтра взять и испортить. Так что оставь мне себя таким. – Тогда я сам к тебе прилечу!

– Нет! – отрубила она. – Ты же не захочешь сделать мне больно. И довольно об этом: помнишь, что завтра я улетаю?

– Так…Господи! Уже?

– У нас осталась одна новогодняя ночь. Хочешь ее испортить?

Всмотрелась в обескураженное лицо:

– И еще условие. Никаких провожаний. Прощаемся утром в номере. Договорились?

Провела печально по мокрым вихрам:

– Да. Только так и надо.

… Разлучаясь, никогда не провожайте любимых. Сделайте все, чтоб уйти первым. Потому что всю тяжесть разлуки принимает на себя остающийся.

После отъезда Ларисы Коломнин, словно очумелый, сутки бессмысленно бродил по Поттайе, бередя себя бесконечными воспоминаниями. Здесь, у этой барной стойки, они сидели с Ларисой, здесь у нее отломился каблук, и он, несмотря на сопротивление, под аплодисменты окружающих нес ее до ближайшего обувного магазинчика. Весь город оказался наполнен Ларисой. И всякое воспоминание было даже не воспоминанием, а горячим, обжигающим прикосновением. И – странно – теперь, когда ее не было рядом, он ощущал не приступы пережитой страсти, а огромную, поглощающую нежность и боль. Оттого что ее никогда уже не будет. Это жуткое, могильное слово «никогда».

На другой день после недельного отсутствия он вернулся на пляж, где в ожидании близкого отъезда бронзовела утомленная отдыхом банковская группа. Катенька Целик с волосами, заплетенными в модные бредды, устремилась к нему с шутливым упреком. Но глянула в пустые отсутствующие глаза и – отступила, поджав губы. И даже позволила подбежавшему Пашеньке утащить себя за руку к океану, откуда то и дело доносился ее интригующий хохоток. Впрочем погруженный в себя Коломнин ничего этого не замечал.

И, взлетая на следующие сутки над беззаботным Таиландом, мечтал об одном, – что возвращение в Москву, к привычным заботам, поможет ему подзабыть женщину, о существовании которой всего десять дней назад он и слыхом не слыхивал. Но за эти десять дней она вклинилась в размеренную его жизнь, разметала ее походя и – исчезла бесследно.

Возвращение на круги своя

Домой Коломнин добрался под вечер следующего дня, не предупреждая домашних. Тихохонько открыл ключом входную дверь – со смешанным чувством радости и опаски. Все было, как всегда: из глубины раздавались монотонные голоса, – по телевизору шел очередной сериал; на кухне позвякивала посуда. Надеясь, что хозяйничает дочка, Коломнин подкрался на цыпочках, заглянул с предвкушающим лицом, – увы, это оказалась жена. Она обернулась на звук. Что-то в ней на долю секунды встрепенулось от неожиданности, но тут же и угасло.

– А, вернулся. Что-то долго, – констатировала она тем тоном, каким жены пеняют задержавшимся в магазине мужьям. – Ну, как отдохнул от семьи?

– Нормально, – так же буднично ответил Коломнин. – Что у вас?

– Живем. Обувь-то сними. Я, между прочим, корячилась – полы мыла. И бритву положи в отдельный стаканчик, – в ванной поставила. А то весь подзеркальник загадили. А вообще – с приездом.

Потянувшись, она неловко чмокнула его в щеку.

– Извини, не обнимаю. Руки в «fairy».

Коломнин понимающе кивнул и вышел одновременно с досадой и облегчением, – если бы жена вдруг заговорила иным, теплым тоном, это бы было для него сейчас большим испытанием.

Впрочем холодность первой встречи искупила следующая: радостные вопли наполнили квартиру, когда заглянул он в гостиную. Дочка просто вспрыгнула сверху, а сын, хоть и пытался казаться по-мужски сдержанным, то и дело терся носом о щеку обнявшего его отца.

Напряжение, в коем пребывал Коломнин в последние дни, отпустило. С трудом сдерживая внезапный приступ умиления, он обнимал детей, обмениваясь бессвязными поспешными репликами.

Особенно растрогала встреча с сыном. В последние годы их отношения, до того близкие и доверительные, основательно разладились. В пятнадцать лет Дмитрий по совету отца попытался поступить в колледж при МГУ. «А что, сын? Учиться так всерьез. Здесь ты по крайней мере получишь такой уровень, что в любое место, хоть и в наш банк, на ура примут», – убеждал Коломнин разгорающегося от отцовской поддержки Дмитрия. Они вместе готовились. Вместе ездили на экзамены. По инязу даже получили пятерку: Димка довольно бойко лопотал по-английски и по-французски. И все-таки одного балла не добрали. Галина немедленно потребовала от мужа выйти через свои каналы на одного из проректоров и обеспечить поступление сына. Коломнин, помрачнев, начал говорить о необходимости вступать в жизнь честно и по парадной лестнице. Жена только поморщилась. И, конечно, оказалась права: многие из родителей, дети которых недобрали даже по два балла, сумели обеспечить их поступление. На Дмитрия случившееся подействовало сокрушительным образом. Во всяком случае, когда Коломнин пытался успокоить его, предложив проявить себя мужчиной и назло всем поступить на будущий год, Димка уже не льнул к нему, а напротив, отчужденно забивался в угол дивана.

Проблему решила мать, устроив сына в какой-то простенький, не требующий усилий колледж, в котором верховодила одна из многочисленных ее приятельниц. А по окончании его обеспечила зачисление Дмитрия на юридический факультет одного из самозванных коммерческих вузов, что бурным чертополохом понарастали на московской земле. На вечернее отделение.

Коломнин, услышав про избранный вуз, попытался поговорить с женой и сыном. «Чего вы хотите? – напрямую, сдерживая негодование, поинтересовался он. – Получить настоящие знания, с которыми перед парнем будет открыта повсюда зеленая улица, или – фиговый листок?». По тому, как тонко переглянулись мать с сыном, он понял, что выбор уже сделан. Учеба протекала нехитро, по одному и тому же стандарту. Полгода Дмитрий был предоставлен самому себе, лишь изредка заглядывая в институт. А в начале каждой сессии мать с сыном направлялись в ВУЗ вдвоем. Она заходила к декану, с которым познакомилась через нужных людей, раскрывала дамскую сумочку, где лежала очередная коломнинская зарплата, черпала из нее ресурс и – на полгода решала проблему. А Дмитрий целыми днями слонялся по квартире или пропадал в компаниях, частенько возвращаясь под легким шафе.

Коломнин страдал, видя, как сын все больше превращается в нахлебника.

– Вдумайся, кого ты собираешься вырастить?! – набрасывался он на жену.

– Старый ты, Коломнин. Забыл уже, каким сам был в его возрасте. Подумаешь, погуляет мальчишка! Понадобится, все усвоит, – с безапелляционностью, от которой у Коломнина сводило скулы, заявила жена. – Тебя тоже не на рыночной экономике учили. Ничего: жизнь заставила и – втянулся. Так что за сына не бойся, – не пропадет.

И что ты думаешь? Опять оказалась права. Полгода назад Дмитрий, стесняясь, подошел к отцу и попросил помочь ему устроиться на работу: «Хочу зарабатывать сам. У нас все пацаны при деле». Коломнин, хоть и с сомнением, но устроил его на стажировку в банковский отдел залогов. Через короткое время сначала начальник отдела Панчеев, а потом и остальные сотрудники при встречах начали расхваливать Дмитрия, наполняя отцовское сердце скрытой гордостью. Теперь по вечерам сын с отцом часто обсуждали общие банковские проблемы, и в юношеской горячности Дмитрия все более проявлялась эрудиция, – результат упорной работы. На его письменном столе появились учебники по банковскому праву, – самолюбивый парень тянулся за теми, с кем оказался рядом.

Вот и сейчас Коломнин видел, как не терпится Димке чем-то с ним поделиться. Так что он даже оттолкнул младшую сестренку, гордо потянувшуюся с дневником. Оказывается, начальник отдела доверил ему самостоятельно подготовить и провести аукцион по продаже залогового оборудования одного из разорившихся должников. Ломающимся баском Дмитрий сообщил, что дважды за это время летал в командировку, «уронил» в цене директора базы, в результате банк получит лишних двадцать тысяч долларов. Коломнин, конечно, не поверил, что двадцатилетний, хоть и кипящий самоуверенностью парнишка мог «переиграть» битого торгаша. Но ограничивался лишь ласковым покачиванием головы, – произошло главное: между ним и сыном восстановилась связь, нарушенная пять лет назад.

На этом разговор прервался. Тем более что о своих претензиях на отца требовательно объявила дочь, поднявшая возню. Еще через десять минут дверь в гостиную распахнулась. Утомившаяся и оттого раздраженная Галина разогнала детей спать.

Вслед за женой Коломнин прошел на кухню.

– Доча что, больна? Мне показалось, головка потная. – Мог бы хоть разок позвонить, поинтересоваться, что дома. Может, и знал бы, что она третий день в школу не ходит. Тридцать семь и пять.

– Лекарства есть?

– А ты в аптеку сходил?

– Как же я мог? Позвонила бы на мобильный, заехал бы.

– Да что толку тебе вообще что-то говорить? Ты ж весь в своих делах. Нас с детьми не станет, наверное, и не заметишь. Ладно, ужинать будешь?

– Поел. С ребятами в аэропорту после приземления посидели.

– Посидели?! – жена опустилась на табуретку, демонстративно потянула ноздрями воздух.

– Во дает муженек! – восхитилась она, пристукнув широко расставленные в коленях ноги. – Дома жрать нечего, дочь больная валяется, может, с воспалением легких, я каждый доллар выгадываю…

– Тише, дети услышат.

– А муж куда угодно готов, лишь бы не домой. Уже по аэропортам с дружками хлещет… Или – с подругами?

– Почему куда угодно и почему хлещет? – Коломнин, в свою очередь, быстро заводился от взвинченного ее тона и – теперь едва сдержался. – Был повод. С возвращением.

– Повод! – обрадовалась жена. – С Ознобихиным небось? Так у этого даже отсутствие повода – повод выпить. Но тот хоть пьет, да деньги серьезные делает. А вот что нам с ребятами пахота твоя вечная дает? Зато весь из себя начальник.

– Положим, дает не так и мало. Квартиру эту мы как раз на мои банковские доходы купили. – Тоже мне доходы! – фыркнула Галина. – Два года корячиться, чтоб скопить на трехкомнатную халупу. – Это халупа?! – Халупа и есть, – Галина с удовольствием нажала на неприятное словцо, словно на карандашный грифель: аж до крошек. – Одно слышу: работа, работа! В МВД ночами сидел. В банк перешел – и опять то же. Работа эта твоя подлючая. Только мы с детьми тебе совсем не нужны.

– Ну, не надо! Передергивать не надо! Детей сюда не приплетай! Что ж ты все в одно корыто?

– И то верно, – горько согласилась жена. – О детях ты все-таки вспоминаешь. А я? Что есть, что нет. Я ж на себя в зеркало лишний раз поглядеть боюсь – морщины. А грудь? Да какая там грудь осталась! И это в неполных сорок.

– Следить за собой надо, – Коломнин словно ненароком скосился на раздвинутые тронутые целлюлитом ляжки.

– Следить?! – жена восхищенно хлопнула в ладоши. – Аэробикой заняться? Или массажем? А может, в “Чародейке” надо по сотне долларов в неделю оставлять, которых у меня нет?

– Ну, пошло. Слушай, давай хоть до утра отложим. Ей-богу, устал чертовски.

– А может, жену надо было поберечь? Или полагаешь, что двое родов и три аборта фигуру украшают? А плита? А белье это треклятое?.. Чего на ноги поглядываешь? На еще и на руки погляди, – она вытянула перед собой потрескавшиеся, смазанные на ночь кремом “вареные” ладони. Они подрагивали.

– Галя! – Коломнин, как всегда при подобных сценах, подошел к жене, со смешанным чувством жалости и невольной брезгливости, провел неловко по голове. И она, словно ждала этого, уткнулась в его живот.

– Ну, что я могу? – он гладил ее голову, ненароком обнаруживая новые седые волосы и комья перхоти. – Мне действительно платят столько, сколько платят. Я ж не ворую.

– И взяток не берешь. Я знаю, – отстранившись, жена отерла глаза. – Но – сил нет больше, Сережа. – Хорошо, давай наймем горничную. Правда, это обойдется папаше Дорсету в лишних сто пятьдесят – двести долларов. Придется подождать с новой машиной. Но ради твоего здоровья…

– Да причем тут горничная?!

Коломнин насупился, ожидая какой-нибудь язвительной реплики. Но – продолжения не последовало. Жена, прислонившись к косяку, о чем-то тяжело думала.

– Если б ты только знал, как это мучительно жить, не имея света впереди.

– Я знаю, – вырвалось у Коломнина.

– У тебя что, женщина появилась? – чутко догадалась Галина. – Так лучше скажи честно! Я выдержу. Чем так-то.

– Дуреха ты! – боясь выдать себя, рявкнул Коломнин и по вспыхнувшему лицу увидел: это было именно то, что хотела она услышать.

– Ну что ж, нет так нет. Глядишь, в самом деле и наладится что-то. Дети, похоже, заснули. Может, и мы пойдем, а, Сереж?

В голосе ее появилась внезапная томность. Должно быть, помимо воли Коломнина, проскочила в нем какая-то гадливость, потому что жена ссутулилась и вернулась к привычному тону:

– Ладно, банкир фигов, не пугайся. Не навязываюсь. Будешь ложиться, не забудь чайник выключить.

Она вышла, плотно прикрыв дверь.

Коломнин подошел к окну. Где-то там, в ночи, за московскими многоэтажками, за уральским хребтом, посреди Сибири, обиталась его несбывшаяся Лоричка. Он ткнулся лбом в потное стекло и глухо заскулил.

– А что, парни, как вы думаете, сколько может стоить самый дорогой стакан водки? – заместитель начальника управления экономической безопасности банка «Орбита» пятидесятипятилетний Валентин Лукьянович Лавренцов, прищурившись, оглядел скопившихся сотрудников.

– Ну, если кингстоны совсем перекроет, так можно и тысячу рублей отдать, – начальник отдела по иногородним филиалам Анатолий Седых провел шершавым языком по губам. Представил с тоской, сколько еще терпеть до вечера. – А то и две.

– Салаги вы дешевые, – собственно к этой фразе и подводил первый вопрос Лавренцова. Окружающие предвкушающе затихли, – Лавренцов слыл виртуозом соленого рассказа. – А шестьдесят пять тысяч долларов не хотите?

– За стакан?! – обескураженно промычал Седых, почувствовав, что желание похмелиться разом поуменьшилось.

– А то. Вчера, стало быть, вызывает меня президент банка, – Лавренцов значительно огладил седой ежик на округлой голове. Он мог бы сказать просто – «Дашевский». Но «президент банка» – это придавало дополнительную увесистость дальнейшему. – И попросил помочь Управлению делами воздействовать на одного упрямца. Тот как раз в банк на переговоры приехал. Да чего там?! Новый директор конзавода.

– Это на территории которого строится банковский коттеджный поселок? – заинтересовался начальник информационного центра Николай Панкратьев – неулыбчивый с землистым скуластым лицом человек. Дотоле он, единственный, не участвовал в общем оживлении, хмуро перекатывая по крышке стола подвернувшийся стеклянный шарик.

– Во-во! Со старым-то у банка все тип-топ было. Дружили. Ему платили, он подписывал.

– И все так чинно-благородно, – добавил перцу Седых.

– Как надо, так и было, – Лавренцов не любил, когда его перебивали. – Только хозяйственники наши лопоухие забыли, видите ли, вовремя подписать договор еще на кусок земли вдоль речки. Самый что ни на есть лакомый кусман: хошь корты ставь, хошь какие другие забавы.

– Как же нашим буграм без этого куска-то? – без выражения прокомментировал Панкратьев. – Уж если им что втемяшилось, так просто вынь да положь.

– Наше дело не комментировать, а выполнять, – отсек реплику Лавренцов. – Словом, новый директор вдруг уперся. Меня-де, коллектив. Я-де, весь в интересах людей. В общем со всех сторон махровый демагог, а подступиться, подходы найти – никак!

– И ты подступился, – догадался Панкратьев.

– К чему и рассказ. Но тоже непросто было. Я ему: «Хочешь пятьдесят кусков живыми долларами? Лично тебе». А он в ответ: «Мой интерес – интерес Конзавода. А земля эта самая выпасная». И дальше какую-то туфту несет насчет поголовья. Часа два мы с ним, как нанайские мальчики на ковре. Уж, думаю, может, и впрямь, какой последний идейный попался.

– Нагульнов из «Поднятой целины», – бросил кто-то.

– Это точно. Целина там непаханная. Честно скажу, отчаялся. Думал, аут. Только замечаю, глазом косит и чем дальше, тем больше подрагивает. Братцы! Так это ж совсем другое дело. Это-то нам как раз знакомо! А что, говорю, в самом деле, все о делах да о делах! Не выпить ли нам, как мужикам? И достаю бутылец «Смирновской»!

– Заглотил, – завистливо догадался Седых.

– Как на духу! Даже сам не ожидал такого эффекта, – Лавренцов истово перекрестился. – Через десять минут, как стакан принял, расцвел и махом все подписал, – алкаш оказался. И с утра неопохмеленный. Даже про пятьдесят тысяч не вспомнил. Вот она загадка русского мужика. За большие доллары его не возьмешь. А за стакан водки – будьте любезны! Алкоголизм – это такое, доложу вам, оказывается, благо!

Довольный эффектом, Лавренцов крутнулся в кресле, обозревая ошеломленных сотрудников.

– И чего они теперь будут делать без выпасных лугов? – поинтересовался Панкратьев.

– А это не наша печаль! – ответил за Лавренцова Седых. Как и многим другим, вопрос показался ему бестактным. – Тут теперь главное, Лукьяныч, грамотно доложить Дашевскому. Нажать, что пятьдесят тысяч банку сэкономил. Может, десятку выпишет?

– Получишь ты с него, как же! – все с той же желчностью вновь отреагировал Панкратьев.

На этот раз реплику встретили сочувственно, – прижимистость президента банка была, увы, широко известна.

– Внимание! Подъехала «ДЭУ»!.. – сидевший на подоконнике впередсмотрящий поднял палец, требуя всеобщего внимания. – Вышел из машины!.. Идет! Нет, с кем-то остановился… Вошел в подъезд!

Он отбежал от окна и встал в конце моментально выстроившегося ряда.

– Приготовились, – Лавренцов прошел поближе к входной двери, непроизвольно огладил ежик. – Все запомнили? Значит, если скажет…

– Помним, помним, – Анатолий Седых в свою очередь вроде бы случайно проверил узел галстука и быстро отер слюной пересохшие губы.

В большом, метров на сорок кабинете, где скопились сейчас сотрудники управления, установилось возбужденное ожидание.

На этаже остановился лифт. Послышался распекающий кого-то на ходу голос. Потянулась дверь.

– Товар-рищи офицеррыыы! – рявкнул, вытягиваясь, Лавренцов. Вошедший Коломнин обнаружил своих «орлов», выстроившихся перед ним в наигранном раже.

Неспешно прошел по рядам.

– М-да, распустились, – скорбно протянул он. – Двое плохо выбриты. От баб, что ли? Один без галстука. В нечищенной обуви. Бутылки, гляжу, пустые в корзине появились. Забурели без присмотра, дети мои.

Он еще не договорил, а обрадованный Лавренцов рубанул в воздухе рукой.

– Прости, батько! – весело грохнуло тридцать глоток. – От баламуты! – Коломнин обескураженно рассмеялся.

Его обступили. Посыпались обычные шуточки по поводу отдыха. Тем более – тайского отдыха.

– Как вам эротический массаж, шеф? – полюбопытствовал Лавренцов, как и Ознобихин, большой любитель тайской экзотики. – Расслабились?

– Это вы тут, гляжу, без меня расслабились, – при воспоминании о сеансе массажа Коломнин поежился. – Десятый час. Или дел нет? Все! Митинг по поводу моего возвращения объявляю закрытым. Полковники через пять минут ко мне на планерку. Остальным работать по плану. Вольно. Разойдись.

Назвав руководителей полковниками, Коломнин лишь отчасти отступил от истины: его зам Валентин Лавренцов был генерал-майором милиции в отставке.

Когда три года назад президент банка поручил Коломнину подобрать штат в управление экономической безопасности, он пригласил прежде всего тех, кого хорошо знал по совместной работе в МВД. Тщательно отбирал каждую кандидатуру, как отбирают фрукты в посылку, – чтоб подходили один к другому и, не приведи Господи, не попался бы с гнильцой, – перезаражает все вокруг. А потому умел чувствовать состояние подчиненных.

И сейчас заметил, что в каждом из них за внешним возбуждением проглядывает какая-то общая озабоченность. Что-то в его отсутствие произошло.

Войдя в компактный свой кабинетик с единственным столом возле неказистого сейфа и рогатой вешалкой у двери, Коломнин огляделся в поисках перестановок, пытаясь на глазок определить, куда технические службы могли подпустить свежего «жучка». Но впрочем не особенно внимательно: разговоров, о которых категорически не должно быть известно руководству банка, здесь не велось.

– Разреши, Сергей Викторович? – в кабинет ввалились Лавренцов, Седых, Панкратьев и старший группы по борьбе с мошенничествами в сфере пластиковых карт Богаченков. Младший из всех, Юрий Богаченков, хорошо знающий куцую меблировку в кабинете шефа, предусмотрительно прихватил с собой стул.

Следом, стараясь не бросаться в глаза, вошел поджидавший в коридоре Павел Маковей. Не найдя, куда присесть, безропотно прислонился к стене.

– Забираю из филиала, – объявил Коломнин, заметив кидаемые исподволь взгляды. – Будет в подразделении собственный юрист. А теперь выкладывайте, конспираторы, что случилось.

– ЧП у нас, Сергей Викторович! – Лавренцов послюнявил бобрик. Отпасовал настороженный взгляд шефа в сторону Панкратьева. – Докладывай сам, Николай. Твое подразделение.

Панкратьев сегодня был заметно мрачнее обычного.

– Ножнин на взятке попался, – буркнул он. – Проверял заемщика и взял в лапу пятьсот долларов.

– Дожили, – приподнятое настроение Коломнина рухнуло разом. – До сих пор других выявляли. А теперь, выходит, и к нам просочилось. Кто его на работу брал?

– Я брал, сам знаешь, – Панкратьев нахмурился. – Рекомендовали как хорошего парня.

– Нет такой категории – хороший парень! – взвился Коломнин. – Есть либо надежный, проверенный человек, либо … стручок. Этому, если помню, двадцать семь. Вовсе салага.

Двадцатипятилетний Маковей, боясь, чтобы в связи с этим не припомнили про него, быстренько нагнулся перешнуровать обувь.

– Сколько я вас всех учил! В нашу службу надо брать мужиков тертых, лет за тридцать. Чтоб понятие корпоративной чести устоялось! Каким числом уволили?

Панкратьев и Седых требовательно посмотрели на раскрасневшегося Лавренцова. Похоже, роли были распределены заранее.

– Так не уволили пока, тебя ждали. Не все тут однозначно, – Лавренцов намекающе кивнул в сторону стоящего в углу Маковея.

– Давай! Он теперь свой, – разрешил Коломнин.

– Информация-то подкожная. За пределами подразделения пока никто ничего. Он даже не то что взятку. Просто у них выдача кредита зависала из-за отсутствия нашего заключения. Вот и заплатили, чтоб ускорил. А по сути все написал как есть.

– Ты к чему сию адвокатскую речь завел?

– К тому самому. Чего подразделение подставлять? Уволить втихую. И все дела. Сумма-то в самом деле смешная.

– Смешная! – Коломнин оглядел солидарных меж собой руководителей. – И впрямь, гляжу, забурели. Пятьсот долларов – уже и не деньги. Забыли, как в МВД в День чекиста в кассу ломились, чтоб с долгами рассчитаться? Быстро же в вас эта банковская отрава въелась – сор из избы не выносить.

– А к чему выносить-то, Сергей Викторович? – всякий раз, когда надо было говорить что-то несогласованное с Коломниным, пухлые аккуратные щечки Седых начинали алеть. – И так многие только и ждут, чтоб вы на чем оступились.

Это осторожненькое «вы» чуть остудило гнев Коломнина. В подразделении требовательного начальника ценили. Мало кто не познакомился с его вспыльчивостью и придирчивостью. Но давно не обижались. Знали за ним главное качество: в случае удачи Коломнин всегда публично рапортовал: «Мои хлопцы отличились», в случае прокола ограничивался коротким: «Я не сработал». Последняя фраза Седых была неприкрытым намеком на трудные отношения, сложившиеся у дотошного, упертого, как называли за глаза, начальника УЭБ со многими влиятельными в банке фигурами. Одни из них на основании материалов его расследований оказались отодвинуты от лакомых кусков в банковском бизнесе. Другие, более дальновидные, чувствуя на затылке близкое дыхание, пытались упредить удар и спешили с жалобами к президенту банка Дашевскому. Не случайно в последнее время в выступлениях и репликах президента все чаще и чаще проскальзывало недовольство неуживчивым «безопасником». Что людьми, сведущими в кулуарных хитросплетениях, воспринималось как признак близкой опалы.

– А что в самом деле? Ну, взял мужик, – рубанул Лавренцов. – Так ведь не на курорт посылаем, – выгоняем. Сам он тоже готов по собственному. В других подразделениях не чета нашим ЧП. На сотнях тысячах попадаются. И – ничего! Все решают втихую. Люди стоят друг за друга. Чего ж нам-то друг дружку топить?

– Не стоят! А покрывают друг друга! – поправил Коломнин. – Хлопцы про то знают?

– Знают, конечно, – неохотно подтвердил Лавренцов.

– То-то и оно. А вы – втихую. Ржавчину занести недолго. Вывести потом – никаких щелочей не хватит. Стало быть, так: тебе, Панкратьев, указание – немедленно провести служебное расследование, собрать все документы и – с докладной мне на стол. На увольнение по статье. Официально подаем в кадры. И пусть все знают – покрывать никого не будем. Или служи честно, или…Чего мнешься?

– Хотел отпроситься на три дня. Приболел я.

– Как плесень разводить, так здоровый! А как собственные промашки исправлять, так – в сторону. Чистеньким всем остаться, гляжу, хочется, – он подозрительно обвел взглядом остальных. – Короче, ступай и выполняй.

– Есть, – Панкратьев без выражения поднялся.

– А болеть не хрен. Не по нам эта мода. В гробу наотдыхаемся.

Панкратьев вздрогнул, странно взглянул на него и вышел.

Установилось тягостное молчание.

– Зря ты его так, – укорил Лавренцов. – Николаю вчера колоскопию делали. Подозрение на онкологию. Нужно обследование проходить.

Коломнин физически ощутил, как запульсировала кровь в висках. С Панкратьевым они были близкими друзьями еще по МВД. В последнее время Панкратьев изредка жаловался на плохой стул и рези в кишечнике. И это всегда было предметом разухабистых шуточек. И вдруг!.. Коломнин раздраженно провел локтем по пыльному столу:

– У нас что, уборщиц нет?! Или некому проследить, чтоб у начальника в кабинете убирались?.. А ты, Валентин, тоже хорош. Предупредить не мог?

– Предупредишь тебя, – огрызнулся Лавренцов. – С места в карьер дрючить принялся.

– Ладно, передай, пусть берет три дня. Но чтоб сразу после возвращения все документы собрать. Продолжаем работу. У пластиковых карт что-то есть? Богаченков принялся подниматься.

– На него опять «телегу» президенту банка накатали, – объявил Лавренцов.

– Что-то нащупал? – догадался Коломнин.

Богаченков коротко кивнул.

Одним из провальных банковских направлений была работа по внедрению пластиковых карт. Бизнес этот начала и держала, не подпуская посторонних, группа татар. Собственно внешне ситуация выглядела благополучной: карточек внедрялось все больше, остатки на счетах росли. Но резко увеличились и случаи мошенничеств. Причем таких, что невозможны без участия сотрудников банка. Потому-то и добился Коломнин создания спецгруппы. Старшим назначил Богаченкова. И не пожалел. В отличие от прочих сотрудников управления, двадцатидевятилетний Богаченков не был ни бывшим милиционером, ни ФСБэшником. Зато оказался классным финансистом, способным разобрать любые завалы. Негромкий, даже робкий в общении, он действовал подобно бульдогу, который, ухватив жертву, уже не размыкал челюстей, а лишь перебирал ими, все ближе подбираясь к глотке.

Судя по участившимся, истеричным жалобам руководителей пластикового бизнеса, цель была близка. Но в этом же была опасность и для самого Богаченкова, – его могли в любую минуту подставить.

– Ладно, Юра, иди пока. После переговорим, – определился Коломнин, предложив Маковею занять освобождающееся место. Коротко обсудив с Седых ситуацию в иногородних филиалах, Коломнин поспешил перейти к главному – вип-клиентам. И прежде всего – Генеральной нефтяной компании. – Что глаза отводишь, Лавренцов? Обороты по счетам увеличили?

– Если увеличить до тридцати миллионов рублей при согласованных оборотах в двести, значит, увеличили…

– Та-ак. А поручительство оформлено наконец?.. Я тебя спрашиваю.

– Нет.

– Что значит, нет?! – терпения Коломнина хватало ненадолго. – Почему нет? Ты с руководством компании встречался?

– Пытался. Трижды дозванивался финансовому директору Четверику. Секретарша не соединяет.

– Да ты!.. Что значит не соединяет? Ты кого представляешь? Банк или контору утильсырья? Надо было добиться! Если с Четвериком договориться не умеешь, прорывайся к самому Гилялову!

– Что ж я, с секретутками воевать должен? Я, между прочим, генерал, – огрызнулся Лавренцов.

– Ты?! Ты давно не генерал, а банковский служащий. И получаешь, тоже между прочим, столько, сколько генералом и во сне не видел. Твоя нынешняя должность – за банковское добро биться. А не амбициями блистать. Лавренцов сидел с бесстрастным, закаменевшим лицом, самым обиженным видом своим выказывая категорическое несогласие с услышанным. В прошлом заместитель начальника штаба МВД, Лавренцов, сохранивший многие из прежних связей, и теперь был небесполезен для банка. Договориться о прекращении уголовного дела против нужного человека, вернуть изъятые водительские права, зарегистрировать оружие, организовать разрешение на охоту в заповеднике, – здесь Лавренцов был незаменим. Но чем чаще выполнял он личные просьбы руководства, тем более пренебрегал своими прямыми обязанностями. Но и не только поэтому: банковское дело было новым для каждого из них. И прежде всего требовало обучения. А вот учиться заново старый генерал то ли не захотел, то ли стеснялся. И любое хоть немного непонятное задание ловко перекладывал на плечи исполнителей. И добро бы в мелочах. В последнее время Лавренцов заваливал и всякое серьезное поручение. – Ладно, теперь сам займусь, – Коломнин сдержался. – Сколько им причитается следующим траншем?

– Еще семь миллионов.

– Хрен они что получат, пока полностью не выполнят договорных условий! Когда кредитный комитет по этому вопросу? – Коломнин схватил ручку и выжидательно навис над календарем. – Помнится, на следующей неделе?

Молчание Лавренцова ему не понравилось:

– Не понял?

– Был уже кредитный. Три дня назад, – пробормотал Лавренцов.

– То есть?!

– Ознобихин вынес досрочно.

– Что?! – Коломнин поперхнулся. – Приняли решение – выдать.

– Как?

– Да так! – в свою очередь вскрикнул Лавренцов, пытаясь тем предупредить вспышку ярости. – А что я мог? На кредитный явился Ознобихин, притащил с собою Четверика. Сослался на поддержку президента банка. Четверик полчаса о глобальных нефтяных проектах витийствовал. В общем заморочили всем головы и – утвердили.

Теперь Коломнин догадался об истинной причине поспешного отъезда Ознобихина: понял тот, что при Коломнине очередной транш ему не пробить. Как он тогда сказал? Банк – это немножко игра? Вот и переиграл.

– Что значит «утвердили»? А где ты был?!

– Я голосовал против, – гордо объявил Лавренцов.

– Да ты не против голосовать должен, ты других за руки хватать обязан! Вы все обязаны в колокола бить, если угроза банку! Он требовательно оглядел сидящих напротив. Но те отводили глаза – портить отношения с людьми, гораздо более влиятельными, никому не хотелось. Ложиться на амбразуру – это была его, Коломнинская, функция! Добровольно им на себя взваленная.

– Пойми, Сергей, здесь все за тебя, – почувствовал молчаливую поддержку Лавренцов. – Но мы не можем стоять против целого банка. Сколько раз на этом обжигались. В конце концов, если президент поддерживает Ознобихина в его прожектах и выдергивает из баланса за здорово живешь десятки миллионов, так нам-то чего? Это его деньги. Пусть у него голова и болит.

– Удобненько, гляжу, устроились, – Коломнин заметил, с каким вниманием впитывает этот разговор Маковей, и, может, еще и поэтому не хотел, чтоб последнее слово осталось не за ним. – Что значит его деньги? Я должен вам напоминать, сколько в банке привлеченных средств? Сколько на частных вкладах?! Десятки тысяч людей, тысячи предприятий принесли сюда свои средства. Вот что мы охраняем!

Дверь отворилась, и в нее протиснулась крупная, с обвисшими розовыми щеками голова начальника отдела залогов Анатолия Панчеева. Влажные рыбьи губы несколько раз жадно вдохнули воздух: подъем на третий этаж толстяку Панчееву дался с трудом.

– Едва вышел, и сразу крик на весь коридор? – укорил он.

– Заходи, заходи! Мы как раз закончили, – пригласил Коломнин. Приход Панчеева оказался кстати еще и потому, что горячность последней его фразы была притворной: в словах Лавренцова была хоть и неприятная, но правда.

– Да, кстати, – задержал поднявшихся сотрудников Коломнин. – Примерно два года назад в Москве был убит такой предприниматель – Шараев. Никто, случаем, не помнит?.. Вот и я что-то не припомню. В общем, Валентин, подними архивы, свяжись с МВД – все, что есть… Панчеев пропустил выходящих мимо себя, и только затем протиснулся в кабинет: разминуться с кем-то в дверях он был физически не в состоянии. В последние годы сорокапятилетний Панчеев стремительно разбухал. Многочисленные посредники, с которыми начальнику отдела залогов приходилось иметь дело, узнав о его должности, прятали насмешливые глаза: причина чрезмерной пухлости казалась им очевидной. На самом деле Панчеев, бывший начальник контрольно-ревизионного управления Мосторга, человек, безупречно честный, страдал от нарушенного обмена веществ, с которым безуспешно пытался бороться. – Рад видеть. Чай? Кофе? – Коломнин сделал радушный жест: общение с доброжелательным Панчеевым доставляло удовольствие.

Панчеев с привычной осторожностью опустился на стул, поерзал, продолжая отдуваться и отирая обильно выступающий пот огромным в крупную клетку платком.

– Ну, как там мой? – поинтересовался Коломнин, непроизвольно расслабляя лицо в ожидании привычной похвалы в адрес сына.

Но хвалить Панчеев на этот раз не спешил. Напротив, извлек вновь из кармана влажный платок и заново прикрыл им лицо.

– Что-то стряслось? – догадался Коломнин.

– Да нет в общем-то. С чего взял? – Панчеев притворно пожал плечом. – Нормально работает.

– Да, знаю. Ты ему даже доверил самостоятельно провести аукцион. Не поспешил ли? Все-таки ответственность. – Да он там не один. С ним в паре Рыбченко. Вышибу я этого Рыбченко! – неожиданно в сердцах пообещал Панчеев. И тем прокололся.

– Говори, что случилось, – потребовал Коломнин. Кажется, сегодня был день сюрпризов.

– Да пока ничего, – Панчеев еще раз что-то прикинул. – Я собственно с этим и зашел. Только давай без нервов. Договорились?

– Говори!

– У меня сегодня мужик этот был. Директор базы, через которого мы торги проводим.

– И что?

– Приехал уточнить детали. Ну, и… Понимаешь, он был уверен, что без меня-то ничего не делается!

– Ты будешь говорить, наконец?!

– Он им, оказывается, пятнадцать тысяч долларов за аукцион этот пообещал отстегнуть.

Коломнин, шуровавший у чайного столика, неловко сбил локтем чашку и, не обратив внимания на осколки, ошалело опустился на ближайший стул.

– То есть ты хочешь сказать, что мой Димка договорился об «откате»?.. А может, это все Рыбченко? А Димкой прикрылся. Вроде как на двоих?.. Или нет?

Он уже заметил отрицательный кивок Панчеева.

– Я специально расспросил: оба присутствовали. Даже вместе выторговали: чтоб по семь с половиной на брата.

– Вот ведь как… – обескураженно протянул Коломнин. – Матушкино влияние. Пробивается все-таки. Я-то думал, человеком становится. А он вот, значит, куда? Хлебное место нащупал! Где он?! – Коломнин вскочил.

Но еще раньше с неожиданной резвостью поднялся, перегородив собой выход, Панчеев.

– Не пущу, пока не остынешь! Не зря, видно, сомневался, говорить ли.

– Еще и сомневался?!

– Похоже, не следовало. Тут взешенно бы надо.

– Ну-ну. Взвешивай. А я послушаю, – Коломнин отступил, и сам сообразив, что банковские помещения с десятком любопытных ушей не место для семейных сцен.

– Вот и послушай, – к Панчееву вернулась прежняя успокаивающая рассудительность. – И я сам себя послушаю. Потому что что-то все больше путаюсь. Оно, конечно, внешне выглядит неблагообразно. Но – покупателя этого и впрямь твой Димка нашел. И цена неплохая.

– Двести тысяч-то? Там долг на полмиллиона завис.

– А это не к нам вопрос. А к тем, кто залог этот на такую сумму оформил. Вот бы с кого спросить. Лучшей цены за такое барахло все равно не найти. И если сейчас не продадим за двести, завтра и за сто никому не впиндюрим. Так что для банка, выходит, прямая выгода.

– К чему ты все это?! Вы и работаете, чтоб банку выгоду приносить. За то и премии идут.

– Уж насчет премий-то! – Панчеев даже нижнюю губу оттопырил, как человек, услышавший бестактность. – Что там у нас по положению? Один процент от возврата? Это тысячи полторы долларов на двоих. Да и то, если Дашевский соблаговолит подписать.

Коломнин смолчал: выбить из прижимистого президента банка обещанные премии за возврат долга и впрямь было непростой задачей. Во всяком случае для самого Коломнина напористость в хлопотах не раз и не два оборачивалась взысканиями.

– То-то, – оценил его молчание Панчеев. – А тут – пятнадцать. И при этом банку никакого ущерба.

– Так не бывает!

– Ну, почти никакого! – подправился Панчеев. – Выгода все равно больше. А они, ребята наши: что мои, что твои, – ведь знают: тот же стервец – кредитник, деньги эти под липовое обеспечение выдавший, за это время от одних процентов получил тысяч десять. И как я после этого Димке твоему должен объяснить, в чем здесь социальная справедливость.

– Не знаешь?!

– Не знаю, – просто ответил Панчеев. – Вообще понимаю меньше, чем когда сюда пришел. Ты помнишь, Дашевский поручил мне как-то на правлении подобрать фирмы, торгующие банковским оборудованием, и предложить их управлению делами вместо старых, зажравшихся? Я просмотрел спецификации и – подобрал: и по качеству, и по цене раза в полтора выгоднее. Направил их к Управделами.

– И что? – вопрос собственно был риторическим.

– То самое. Они после этого еще дважды в цене падали, – так хотели за банк зацепиться. А только я недавно перепроверил, – кто раньше впаривалил, те и впаривают. Наоборот, цену задрали.

– Хочешь сказать, что управделами «наваривает» на банке?

– Без сомнения. Я, кстати, не поленился обсчитать, сколько банк на этом потерял. Цифру с шестью нулями не хочешь?

– Так что ж не доложил?!

– Зачем? И кому? Если президент в курсе, то чего ломиться в открытую дверь? – А если не в курсе?

– Тогда какой он президент? Не мои это игры. Может, управделами за закрытой дверью с самим Дашевским и делится? Ему ж тоже «откатный» нал поди нужен.

– Осторожненьким, гляжу, стал.

– Битым. А стало быть, мудрым. Мне вот через пару месяцев здание на Шлюзовой продавать придется. Объявил конкурс среди риэлторских фирм. Крутятся они сейчас вокруг меня, как шмели. Так вот одна уже предложила: годовалый «Мерс» по себестоимости. Это при том, что я до сих пор на «восьмерке» битой езжу. А по предложенным условиям они, между прочим, банку так и так выгодней остальных.

– Послал подальше?

– Прежде бы послал. А сейчас не знаю. Понимаешь, расплылась эта грань. Потому и Димке твоему сказать нечего. Может, в самом деле, пусть возьмет? Хоть заработает чуток. Парень давно о подержанной иномарке мечтает.

Коломнин сокрушенно мотнул головой: «И ты, Брут!».

– Грань эта в нас, – заявил он. – И пока она есть, будет она и в тех, кто рядом с нами. Я так понимаю, Толя, кто-то эту планку должен держать. А все остальное – пыльца, чтоб глаза запорошить. Мы-то с тобой знаем: сегодня взял вроде без убытка для дела. Завтра возьмет на любых условиях. Здесь только переступи.

Он прислушался к молчанию Панчеева. Отчужденное было это молчание.

– Короче! Дмитрия от аукциона этого немедленно отстраняй. Хочешь, сошлись на меня. Но если не отстранишь, имей в виду – сам подниму скандал. Не посчитаюсь!..

– Гляди! Ты – отец! – Панчеев поднял себя на руках, потянулся затекшим телом. Хотел что-то добавить. Но – мотнул только головой так, что тряхнулись щеки, и вышел.

Коломнин проводил его взглядом, отупело помотал головой. Димка, Димка! Вроде весь на глазах. Ведь непритворно же радовался новому делу. Учился взахлеб. Кажется, только на одном языке заговорили! Да и сам, телок, гоголем эдаким по банку ходил. Как же: сын, наследник. И вдруг – как из-за угла под колени. И главное – когда он это выносил?! Ведь не с этим же в банк шел! Или – здесь подцепил, как холеру?

Да, тягостным получилось возвращение.

Тряхнув головой, Коломнин потер виски и попробовал созвониться с Четвериком.

– Вячеслав Вячеславович до конца дня в мэрии, – после паузы сухо отреагировала вышколенная секретарша.

Решительно набрал номер мобильного телефона Ознобихина.

– На проволоке, – послышался вальяжный голос.

– Здравствуй, Николай. Это Сергей Коломнин.

– О, тайский половой разбойник! – возликовал Ознобихин. – С возвращением. Где увидимся?

– Может, в кабинете Дашевского. Выходит, в Тайланде не догулял, чтоб очередной транш Гилялову пробить?

– А что было делать? – не стал отпираться Ознобихин. – С тобой, упертым, воевать, как бы себе дороже. А дело надо делать.

– Какое, к черту?!.. – Коломнин перевел дыхание. – Пятьдесят миллионов без надежного обеспечения. А если они рассыпятся? Представляешь, как банк тряханет!

– Кто не рискует, тот шампанского не пьет. Да и риск больше в твоей больной голове. Не обижайся, но уж больно ты бдительностью замучен.

– Тогда и ты не обижайся, но я добьюсь встречи с Дашевским и выложу все, что об этом думаю.

– Жаль, что мы говорим на разных языках, – голос Ознобихина и впрямь выглядел огорченным. – Но – твое, как говорится, авторское право. Будь!

Он отсоединился.

Коломнину не пришлось просить об аудиенции. Через пятнадцать минут раздался звонок, – из приемной президента банка. Дашевский срочно требовал вышедшего из отпуска начальника УЭБ к себе.

Но прежде, чем Коломнин сел в машину, его перехватил Лавренцов, молча вручивший короткую справку: какой-либо информацией об убийстве в Москве бизнесмена Шараева правоохранительные органы не обладали.

Банк «Орбита», подступавшийся к своему десятилетнему юбилею, за прошедшие годы проводил интенсивную и достаточно беспорядочную скупку зданий: то здесь подворачивалось ухватить по дешевой цене, то там что-то надо было делать с помещениями разорившегося должника. В результате банковские службы оказались разбросаны по всей Москве. И почти всякое совещание в центральном офисе задерживалось, потому что кто-то из основных участников безнадежно буксовал в «пробке».

Впрочем, центральный офис – это сказано чересчур громко. Помещения, в которых расположился аппарат президента, находились в панельном девятиэтажном здании, в котором банк арендовал пять этажей у НИИ «Нефтехимпродукт».

Здание это было не то чтобы неказистое. До девяносто пятого года оно смотрелось даже и неплохо, хотя и тогда уже в центре Москвы вырастали тонированные золоченые громады банков-конкурентов.

И все-таки было это убежище, скажем так, не хуже прочих. Пока по соседству не вырыли огромный котлован, и стремительными, невиданными для России темпами начал подниматься поблизости роскошный пирамидальный комплекс, все более отгораживая запыленные банковские окна от солнечных лучей.

Не прошло и двух лет, как «островок коммунизма» увенчался могучей, издалека обозреваемой шапкой – «Газпром». И его сотрудники на вопрос прохожих, где здесь находится банк «Орбита», любили задумчиво припомнить: «Ах да! Это, кажется, та самая лачуга, что у нас во дворе затерялась».

И тем не менее президент «Орбита» Лев Борисович Дашевский упрямо продолжал держаться за старое помещение. Так спортсмен из суеверия не меняет стоптанные кроссовки, принесшие первые рекорды. А Лев Борисович – и про то знали – был суеверен.

Лишь через час «ДЭУ-Нэксия» проехала под шлагбаум. Коломнин выскочил и, поскольку оба лифта оказались заняты, взбежал на третий этаж.

– Заходите быстренько. Дважды спрашивал, – коротко бросила секретарша Дашевского, тем самым определив безмерную степень вины опоздавшего. И, сжалившись, тихонько добавила. – Похоже, опередили вас.

Коломнин через двойную дверь вошел в длинный, обитый дубом кабинет президента банка. Вошел и воочию убедился, что опоздал. Здесь, оказывается, вовсю шло совещание.

У боковой стены с указкой в руках, среди прикрепленных схем, стоял не кто иной, как Вячеслав Вячеславович Четверик. Подле него, положив колено на колено, пристроился Николай Ознобихин.

Сам президент банка – худошавый пятидесятилетний человек с редеющей курчавостью на заостренной голове – раскачивался в своем кресле. Подвижное большеносое лицо его было наполнено вниманием.

На звук открывающейся двери обернулись все трое.

– Хо! Кого я вижу! – громко, опережая желчную фразу Коломнина, обрадовался Ознобихин.

– Опять переиграл? – огрызнулся тот. – Смотри, Коля. Не заиграйся!

– А со мной что ж не здороваетесь? – притворно расстроился, делая к нему шаг и протягивая ладонь, Четверик.

– Так вас как будто нет. Вы, насколько помню, сейчас в мэрии.

Четверик незлобливо рассмеялся:

– Хороший ты мужик, Сергей Викторович. Но, извини за прямоту, – без полета. Все рассчитать хочешь от сих до сих. Под всякое движение соломки подложить. А в большом бизнесе арифметикой иногда пренебречь надо. Тут без стратегического предвидения не прорвешься.

– Насчет стратегического полета – это не к нему, – иронически бросил Дашевский.

– Позвольте доложить! Вышел из отпуска, – Коломнин остановился перед объемистым столом.

– Вышел и вышел. Давай без этих своих ментовских официозов, – оборвал президент. На самом деле он любил подобные, в военном духе доклады и представления. Но в присутствии руководителя дружественной компании посчитал, как видно, необходимым продемонстрировать собственную демократичность и легкость в общении. – Присоединяйся.

Четверик, дождавшись подтверждающего кивка с его стороны, вновь поднял указку.

– Мы говорим о перспективах роста Генеральной нефтяной компании, – пояснил он.

– Как не догадаться, – все эти схемы и графики в бесчисленном количестве многажды наблюдал Коломнин в длиннющем, будто пенал, кабинете самого Четверика. Реплика Коломнина получилась чрезмерно желчной. Дашевский поморщился как от бестактности и сделал успокаивающий жест докладчику продолжать.

– Итак, суммирую. На кредитные деньги нашего основного партнера, – кивок в сторону Дашевского, – мы проводим реорганизацию завода. К сожалению, на заводе до сих пор сильное противодействие. И хотя на сегодня мы имеем большинство в Совете директоров, но в стратегических целях входить в открытое противодействие пока не готовы. Почему до сих пор и не представили то поручительство, о котором так печется Сергей Викторович, – Четверик поклонился в сторону Коломнина, как бы продолжая последний разговор. – В связи с этим вынуждены просить у банка еще две недели отсрочки. К тому времени мы продавим решение без какого – либо сопротивления. А главное, без ненужной огласки.

Он дождался кивка Дашевского. Хоть и вялого, но подтверждающего.

– Теперь далее. Два дня назад мэр подписал письмо о выделении компании двухсот миллионов долларов под проект «Кольцо».

Четверик передвинулся к следующей схеме.

– Идею вынашивали давно. Вдоль внешнего кольца вокруг Москвы проходит бензопровод. Наша задача – отстроить систему наливных терминалов, на которых будет осуществляться наливка всех бензовозов. А поскольку кольцо переходит в наши руки, то таким образом мы фактически монополизируем весь московский рынок моторного топлива.

– Продавать будете оптом? – поинтересовался Дашевский.

– Не только. Москва передает нам на баланс порядка девяноста автозаправочных станций. Так что со временем и розницу закроем.

Президент вопросительно скосился на скептическое лицо Коломнина. Ознобихину это не понравилось.

– Про то, что АЗС передают, ты ведь знаешь. Решение-то я тебе показывал, – потребовал он подтвердить от начальника экономической безопасности.

– Это да, – не стал отпираться Коломнин. И поскольку, к кому бы ни обращались присутствующие, на самом деле убеждали они президента, Коломнин к Дашевскому и повернулся. – Только экономика здесь не проходит. Мои хлопцы просчитывали. Колонки эти устаревшие. Даже просто, чтобы запустить их, потребуются дополнительные приличные вложения. А компания, напоминаю, и так по корму перегружена заемными средствами.

– Вот я и говорю: трудно убеждать, когда говоришь на разных языках, – Четверик позволил себе легкое раздражение. – Конечно, если банк, которого и мы, и мэр видим главным своим партнером, настолько не доверяет, мы можем поднапрячься, перекредитоваться в другом месте и вернуть вам полученные средства. Банк Москвы давно Гилялова обхаживает. Но…

Он заметил, что переборщил: нетерпимый к любому давлению, тем более – на грани шантажа – Дашевский нахмурился.

– А ведь Вячеслав Вячеславович не сказал еще о главном, – пришел ему на помощь Ознобихин. Он перехватил указку, подошел к одной из схем и, демонстрируя перед президентом полное знание деталей, уверенно ткнул в середину ее. – Правда, эта информация, что называется, подкожная, чрезвычайно конфиденциальная. Но, я думаю, здесь можно? То, о чем говорил Вячеслав Вячеславович, – это лишь два создаваемых блока: производство, которое, после того как компания возьмет над заводом полный контроль, будет выполнять роль обычного самовара. И – блок «ритэйл». То есть – распределение нефтепродуктов. Но… – Ознобихин сделал внушительную, вкусную паузу. – У компании – и мы это понимаем – изначальная ущербность: отсутствие собственного ресурса. Сегодня завод загружается «Лукойлом», «Татнефтью» и прочими. Вот потому-то втайне от конкурентов создается третий, ключевой блок – «абстрим». Уже сейчас ведется интенсивный поиск перспективных месторождений: в Астраханской пойме, в Сибири. И когда у компании – ключевого игрока на московском бензиновом рынке – появится собственная нефть, то и «Лукойл», и «Сибнефть» поежатся. А что такая финансовая подпитка значит для мэра, то не вам, Лев Борисович, рассказывать. Выборы-то очередные не за горами.

– Лужок нас чуть не каждую неделю дрючит за медлительность, – поплакался Четверик. – Доложили, теперь сами не рады.

– И представьте, Лев Борисович, – воодушевленно подхватил Ознобихин. – Что все эти финансовые потоки замыкаются на наш банк. Я тут подготовил прогнозную справку по доходности…

– Кстати, насчет потоков, – голос Коломнина влился, как деготь в янтарный мед. – Что-то вы нас не больно ими балуете. Когда начинали кредитование, договаривались о двухстах миллионах оборотов на наших счетах. А по последней справке моих хлопцев и тридцати не наберется. Или это тоже – стратегический маневр?

– Обороты потихоньку переводим. Не так быстро, как хотелось бы. К концу этой недели переведем еще пятнашку. Я уже подписал. Не это сейчас главное, – Четверик отмахнулся от назойливого начальника УЭБ. – Мы хотим, чтоб банк не просто обслуживал счета и проекты. Нам нужен мощный партнер. Подумайте, Лев Борисович, почему бы вам не купить блокирующий пакет акций компании. С Лужковым в принципе такой разговор состоялся. А Гилялов, тот вообще спит и видит с вами породниться. Представляете: наш ресурс и ваша финансовая мощь…

– Но это пока разговор на перспективу, – рассудительно перебил Ознобихин, заметивший усилившуюся от такого напора настороженность президента. – Тут надо двигаться поэтапно.

– Что ж. Так и будем двигаться, – Дашевский поднялся, подняв тем и остальных.

– Это?.. – Четверик показал на развешенные схемы.

– Оставьте. Поизучаю. А насчет остального: готовьте предложения и – через Николая Витальевича. Начнем прорабатывать. Процесс сращивания – дело не одного дня.

Он пожал руки обоим, сделав одновременно жест Коломнину остаться.

– Пока, ретроград, – обеспокоенный Ознобихин, как бы прощаясь, снисходительно потрепал плечо начальника УЭБ. – Твоя б воля, всех крупных клиентов разогнал.

И, почтительно поклонившись тонко прищурившемуся президенту банка, вышел вслед за Четвериком.

– Лев Борисович! Должен все-таки сказать… – Коломнин начал подниматься. Но Дашевский жестом осадил его на место.

– Не хуже тебя все вижу, – в своей стремительной манере перебил он. – Только правда здесь не твоя, а Ознобихина: без риска на новые рубежи не прорваться.

Переполненный происшедшим разговором, Дашевский заходил по кабинету.

– В главном они с Четвериком правы. Засиделись мы, увы! Создавали чисто банковский бизнес. В приватизации не поучаствовали. Потому холдинга толком до сих пор не имеем. За счет этого всем проигрывали: Березовскому, Потанину, даже Виноградову. А здесь в самом деле шанс: компания-то задумана как большой мэрский кошелек. Да что кошелек? Кошелек – это «Система». Здесь – бумажник! Тут не только деньги. Тут ворота в такую политику, к какой прежде подступиться не могли. Это шанс разом через черт знает сколько ступенек прыгнуть. Шанс, которым не бросаются! – брусничные глаза Льва Борисовича излучали азарт и нетерпение.

– А если все-таки не срастется? – упрямец Коломнин физически ощутил неудовольствие президента. Но решился закончить. – А что если завтра планы мэрии изменятся? Или Гилялов решит переметнуться? Это ж в нефтяном мире известный кидала. Еще замминистра будучи всех накалывал. И с чем мы останемся? Худо-бедно сорок миллионов выдали. Еще десятка на подходе. А даже поручительства завода до сих пор нет.

– Вот и обеспечь! – недовольно потребовал Дашевский.

– Трудно добиться, если они чуть что за вашу спину прячутся.

– Так не позволяй!

Коломнин поднял глаза: Дашевский, хоть и улыбался, но не шутил.

– Каждый из нас, Сергей, должен делать свое дело, – отчеканил он. – Мое – это стратегия. А ты делай то, за что деньги получаешь: жми на них, сволочей.

– Так если!..

– И ничего! Дальше жми. Я тебя обматерю, если переберешь лишку. А ты опять прессингуй. Накажу и – престрого! А ты – знай, свое. Работа твоя такая.

– Стало быть, поручительство выбиваю?

– И счета переводить требуй. И поручительство. Недельку только дай очухаться, раз уж я обещал. А если не сумеешь, вот тогда всерьез спрошу. Что ухмыляешься? – Завидую Ознобихину. Кредиты выбивает он. А ответственности за возврат никакой.

– Правду говорят, что узковато стал мыслить, – с удовольствием уличил Дашевский. – Со всеми перессорить меня хочешь? Дело таких, как Ознобихин, самое что ни на есть важное, – деньги в банк приносить. И потому во всяких конфликтах я изначально его сторону держать буду. Коломнину было, конечно, что ответить. Но некому. Насупившийся, переполненный эмоциями Дашевский не был расположен выслушивать какие бы то ни было оправдания. Коломнин поднялся:

– Разрешите идти?

– Куда это ты собрался? – подивился президент. – Я еще и к разговору не приступил. Думаешь, на ГНК свет клином сошелся? Вот сейчас, к примеру, в Томильске «подснежник» обнаружен. Поступила чрезвычайно тревожная информация по должнику нашему – компании «Нафта-М». Выползло на просрочку пять миллионов. А сама «Нафта» по слухам сыпется. Я бы от тебя это узнавать должен. А ты, гляжу, опять не при делах. – Как раз сегодня доложили.

– А должны были не сегодня, а неделю назад! – он прервался, слегка смутившись: припомнил, видно, где был Коломнин за неделю до того. – Стало быть, такая фамилия – Фархадов – тебе знакома?

– Немного.

– То-то что немного! А обязан досканально знать. Один из открывателей нефти в Сибири. Лауреат Государственной премии, Герой Соцтруда и прочая дребедень. Но к тому моменту, как рынок этот «рубить» меж собой в девяностых принялись, прежнее влияние потерял. Однако обидеть «деда» не захотели. Он для нефтяных генералов что-то вроде патриарха. И за прежние заслуги передали ему в районе Томильска уютненькое месторожденьице, – на хлеб, так сказать, с маслом. Говорят, по личному требованию Вяхирева и Гилялова. Оба как бы его ученики. Поначалу неплохо взялись. Инфраструктуру обустроили. Наш томильский филиал активно их кредитовал. Рассчитывали через Фархадова этого с Вяхиревым «завязаться». Но не получилось. Амбиций у старика с избытком, а вот влияние прежнее – тю-тю. А теперь у них какие-то, сигнализируют, сбои. И – пресерьезные. Задержки платежей, растущая задолженность перед поставщиками. Да и дед постарел. Семьдесят четыре стукает. А кредитных наших денежек там уже больше пяти миллионов зависло. Через два месяца срок возврата. – Уже дал команду Седых срочно вылетать и на месте разобраться в причинах.

– Какой там Седых? – вскинулся Дашевский. – Набрал шантрапы из ментов. Кроме тебя самого, баланс толком прочитать не умеют.

– Почему? Богаченков, к примеру, – превосходный экономист. – Богаченков?! Кстати припомнил. Кто это такой?

– Старший группы по пластиковым…

– Да знаю! Кто такой, спрашиваю, что позволяет себе банковский бизнес ломать? Вот новая докладная на него.

– В подразделении нет учета, а значит, и контроля за доходами. Богаченков пытается его восстановить. Отсюда и жалобы.

– Учета! Рассуждаешь тут, как…бухгалтер. Тебе известно, какую прибыль приносят они банку?

– Это-то всем известно. А вот сколько банк недополучает…

– Неделю – Богаченкова заменить! В кадры команду я уже дал. Не умеет ладить с людьми – плохой, стало быть, менеджер. Да и тебе бы самому призадуматься не мешало! Ведь конфликт за конфликтом. Едва с одним помирю, тут же с другим сцепишься. Я тебя в главном, конечно, подпираю. То, что банку предан, знаю и ценю. Но разводить подозрительность не позволю. Короче! – Дашевский заметил протестующий жест Коломнина. – Дискуссию прекращаю. Сам вылетай в Томильск. С собой можешь брать кого хочешь. Надо неделю – сиди неделю. Две – так две. Задача – оглядись на месте: может, пока не поздно арестовать все к чертовой матери, да и распродать? Заслуги заслугами, а денежки кровные возвращать надо.

В предбаннике навстречу Коломнину поднялся поджидавший его в сторонке Богаченков.

– А, Юра! – невольно смешался Коломнин. Богаченков держал полиэтиленовую папочку с вложенным внутрь единственным листом. И нетрудно было догадаться, что это такое, – заявление об увольнении: похоже, какой-то рьяный кадровик уже довел до парня решение президента банка. – Давай-ка присядем. Судя по страстям, много на стервецов этих накопал?

Богаченков кивнул.

– Ну, так и составь докладную записку. Я попробую начальника банковского аудита уломать туда влезть. Любое дело надо доводить до конца. Чтоб не зря. А сам ты… Знаешь? Кого из нас жизнь хрюслом об стол не била? Если б всё и всегда по справедливости делалось, так и наша служба была бы не нужна. Понимаешь?

Богаченков бесстрастно промолчал, явно выжидая паузу, чтоб передать на подпись заявление. Коломнин вгляделся в надежнейшего, откровенно симпатичного ему парня, изо всех сил пытавшегося не выказать бушевавшую в нем обиду. Еще бы не обидеться! Поступали с ним несправедливо. Причем, что особенно досадно, – походя несправедливо. Не вникая, не разбираясь. Исключительно по признаку целесообразности: выгода от пластикового бизнеса виделась Дашевскому несоизмеримой с той пользой, которую мог бы принести безвестный безопасник.

Складка на губах Богаченкова Коломнину категорически не нравилась. Он знал эту складку. Богаченков – низкорослый, тщедушный, с жидкими пегими волосами – был из редкой категории людей, поразительно неконфликтных, можно сказать, покладистых. Но не дай Бог было добраться до того, что скрывалось под первым, мягким, даже рыхлым пластом. Причем происходило это всегда внезапно и непредсказуемо. Богаченков взрывался разом: словно упрятанная в земле мина.

За два месяца до того он приобрел подержанную «девятку» – первую свою машину, о которой в тайне мечтал. Едва ли не на второй день счастливый обладатель подъехал заправиться на АЗС. Утренняя бензозаправка пустовала. Лишь на парапете меж колонками сидели двое кавказцев с пивом. При виде подъехавшей «девятки» оба нехорошо оживились. И как только Богаченков вышел из-за руля, почувствовал сзади лезвие, впившееся в шею.

– Все дэлаем спокойно. И будешь жить. Садысь назад за руль.

Аргумент был более чем серьезен. Богаченков послушно опустился на сидение. На месте пассажира уже обосновался второй грабитель, вертлявый и низкорослый. С победительной ухмылкой принялся рассматривать он побледневшего водителя. Его приятель с ножом, приставленным к аорте, устроился сзади.

Он-то и подавал команды, сопровождая их для убедительности легкими покалываниями.

– Значит, так. Давай техпаспорт.

Богаченков безропотно вынул и передал соседу техпаспорт.

– Давай ключи.

Глумливый маленький кавказец, требовательно перевернувший ладонь, нравился Юре все меньше и меньше. Но как разумный человек он понимал, что потерять машину, хоть и дорого, но дешевле, чем жизнь. Богаченков положил ему на ладонь ключи.

– Тэперь встаем и выходим. Он садится за руль. Мы с тобой отходим на десять шагов вперед. Он подъезжает. Я сажусь. Мы уезжаем. Ты остаешься. Живой. Тебе удача. Дернешься – зарэжу, как барана! Понял?

– Чего не понять? – Богаченков приоткрыл дверцу, собираясь выбраться.

Но сидящий рядом, вероятно, вдохновленный безропотностью жертвы, озарился новой мыслью. Он придержал Богаченкова за плечо.

– Куда пошел, шкет? Сначала выверни карманы!

И тут совершенно внезапно, в том числе и для себя, Богаченков, у которого, если честно, денег-то при себе было едва на пятнадцать литров бензина, остервенел:

– Ах ты, паскуда! Машину отбираете. Так тебе еще и по карманам пошарить не заподло! Крохобор!

Он с ходу влепил кулаком в побелевшие от внезапного испуга губы. Что-то принялся угрожающе выкрикивать задний. Богаченков чувствовал боль от входящего в шею острия. Но теперь это все для него стало как-то неважно. Ухватив соседа за шиворот, он продолжал наносить ему беспорядочные удары, яростно что-то выкрикивая. Послышался звук тормозов – перед бензоколонкой остановились сразу две машины.

– Пошли, слушай, жлобина! – выкрикнул «задний» кавказец. Но перед тем, как выскочить, с чувством врезал собственному подельнику кулаком по затылку. Оно и понятно: за эксцесс исполнителя надо платить.

Бросив на «торпеду» ключи и техпаспорт, вывернулся и выскочил побитый соучастник.

Распаленный Богаченков рванул было следом. Но, едва отбежав от машины, почувствовал слабость. А когда прикоснулся рукой к шее, увидел, что ладонь наполнилась кровью.

В Первой градской больнице, куда он доехал сам, врач, зашивая колотую рану на шее, сообщил между делом, что до аорты не хватило какого-то миллиметра.

Таков был этот негромкий, очень основательный человек. Который, если говорил «да», то это было «да» до конца. К тому же Богаченков, помимо прочего, был превосходным финансистом, виртуозом замысловатых комбинаций. И терять его Коломнину вовсе не хотелось. – Погоди-ка! – внезапная идея овладела им. – Ты как будто сибиряк?

– Лет пять там отработал, – недоуменно подтвердил Богаченков.

– Так чего ты тут штаны просиживаешь?! – возмутился Коломнин. – Иди немедленно оформляйся. Завтра в командировку вылетаем! Будешь теперь при мне по особым делам.

В коридоре Коломнина караулила секретарша Ознобихина:

– Сергей Викторович! Николай Витальевич очень просил заглянуть.

Коломнин, раздосадованный происшедшим, хотел отказаться, но дверь кабинета Ознобихина будто случайно распахнулась, и сам вышедший хозяин обхватил начальника УЭБ за плечи.

– Старина! Надеюсь, не обиделся, что я тебя чуток опередил? – испытующе, в той же манере, что и Дашевский, он заглянул собеседнику в глаза. – В этом деле не только стратегия важна, но и тактика. Не мог я тебе, понимаешь ли, позволить в президента банка сомнения посеять. Слишком важен этот проект.

– Для банка или для тебя?

– А я себя от банка не отделяю! – отчеканил Ознобихин, кивая одновременно двум проходящим мимо начальникам департаментов. Проводив их нетерпеливым взглядом, вернулся к прежнему, дружески-снисходительному тону. – Надеюсь, ты тоже?

– Коля, давай напрямую – чего ты от меня хочешь? Узнать, о чем договорились с Дашевским?

– В том числе.

– В таком случае докладываю: получил команду с поручительством пока не наседать. Можешь считать – нейтрализовал. Доволен?

– Я тогда доволен буду, когда начальник экономической безопасности мне в этом проекте союзником станет. Потому что каждый раз бегать к президенту за поддержкой – это накладно. Я жилы рву, чтоб банк на новый простор вывести. А ты – как стоп-кран уперся. Думал, командой станем. Ну, хочешь, я тебе все бизнес-планы по Генеральной компании покажу? Просмотри тщательно, а через два-три дня спокойно обсудим.

– Через два-три вряд ли. Я на две недели в Томильск улетаю.

– К Ларисе?! – Ознобихин ошеломленно остановился. – Вот это ты молодец. По-взрослому!

– Почему к Ларисе? – голос Коломнина разом просел.

– Так она ж как раз в Томильске живет. Не знал, что ли? О чем же вы с ней?.. Ты даешь!

– Слушай, Коля, – заалевший Коломнин решился. – Собирался как раз с тобой насчет Ларисиного мужа переговорить. Я тут по приезде прокачал: не зарегистрировано по Москве убийство Шараева. Не знаю, что и думать.

Из приемной выглянула секретарша, озабоченно зыркнула вдоль коридора.

– Николай Витальевич! Вас Лев Борисович срочно требуют.

– И правильно, что не зарегистрировано. Шараева – это Ларисина фамилия. Она ее себе оставила, чтоб азербайджанскую не брать. А мужа – Фархадов, Тимур. Отец у него, между прочим, знаменитейший по Сибири нефтяник… Да иду, иду!

Ознобихин исчез в недрах приемной, оставив Коломнина в наиполнейшем обалдении.

Лариса Шараева – невестка патриарха Всея Сибири и банковского должника!

Выйдя на улицу, Коломнин с удивлением обнаружил, что давно стемнело: суматошный рабочий день растаял незаметно, как сахар в кипятке. С легким ознобом припомнил о предстоящем неизбежном разговоре с сыном. Теперь он был благодарен Панчееву, удержавшему его от первого, чисто эмоционального порыва. Такой разговор требует мудрой сдержанности. Конечно, Димка был близок к тому, чтобы всерьез оступиться, – ведь фактически речь идет о взятке. Но – лишь близок. Главное – не набрасываться сразу, не загонять парня в безысходность. Необходимо найти нужный тон и нужные слова. Чтоб разговор этот остался один. Последний и – навсегда.

И еще, чего жаждал он почти подсознательно, – чтобы дома не оказалось жены. Всякая попытка поговорить при ней с кем-то из детей оканчивалась ее неизменным вмешательством – причем в любой разговор она буквально врезалась и – гнала волну, как разогнавшаяся моторка меж тихими весельными лодками. Так что даже спокойная вроде беседа преображалась, покрываясь бурунами, – предвестниками близкой бури. Бурей, то есть общим скандалом – с вскриками и взаимными обвинениями, за которыми терялось все доброе, – обычно и заканчивалось.

Увы! Жена оказалась дома. И, более того, по скорбной усмешке, с какой оглядела она появившегося мужа, стало ясно: она уже все знает. И она имеет мнение.

– Дмитрий дома?

– А где ж ему теперь быть? – демонстративно повернувшись, жена вернулась на кухню, оставив, впрочем, дверь неприкрытой.

Нахохлившийся сын забился в глубокое кресло под торшером, с нераскрытой книгой на коленях.

– Кажется, нам пора поговорить, – строго произнес Коломнин, еще раз давая себе слово быть сдержанным.

– О чем?! – сын не отвел глаза. Напротив, прямо посмотрел на отца. И какая же волна неприязни и несдерживаемой обиды окатила Коломнина. Его невольно перетряхнуло.

– Ты что, Дмитрий?!

– Он еще спрашивает? – послышалось сзади. – Постыдился бы. Ребенок первые самостоятельные деньги заработал. А родной папочка отобрал.

– Да иди ты отсюда к черту! – заорал Дмитрий на мать, срываясь на фальцет. – Предупреждал же, чтоб не лезла.

– Димка! На мать-то! – предостерег Коломнин, хоть самого нестерпимо подмывало ухватить ее за локоть и вышвырнуть из комнаты.

– Да пошла она! Тоже достала. Во вы у меня где оба! – Дмитрий подбежал к матери и сделал то, о чем мечтал сам Коломнин, – решительно вытеснил в коридор и захлопнул дверь. Обернулся к оторопевшему отцу. – Скажи, что я тебе сделал? Только скажи! За что ты меня ненавидишь?!

– Я?! – Коломнину начало казаться, что происходит это во сне. – Я – тебя?! Да ты о чем, Димка?

– С четырнадцати лет ты меня гнобишь своим высоколобым презрением: не то делаю, не там учусь, не о том думаю! Я уж и забыл, когда видел что-то, кроме твоего вечного презрения! Но теперь-то за что! Это мои деньги. Я их заработал! Понимаешь ты? Я – сам.

– Вообще-то заработал – это несколько иное. А когда ты на имени банка спекулируешь…

– О-о! – сын завыл. – Опять за свое! Да что ж ты действительно такой тупой?! – Дмитрий, я пытаюсь поговорить по-доброму, но ведь могу…

– Чхал я на то, что ты можешь! Не застращаешь. Банк! Служение! Достал! Да разуй зенки! Все в банке гребут под себя. Делают деньги. Где могут и как могут!

– Полагаю, все– таки – не все.

– Не все! Ты – нет. Вбили в тебя в твоем МНДВ [2] инстинкт сторожевого пса: охраняй хозяйское, пока не сдохнешь. Или пока сам хозяин не прибьет за чрезмерное рвение. Но и я не ворую. Понимаешь? Ни у кого ни цента. Я просто «сделал» эти деньги там, где другой бы их не нашел. И что же, скажи на милость, здесь такого, что родной отец?…

– Не забывай, это я тебя все-таки в банк привел.

– Ты! Все ты, – согласился сын. – Вот это и есть главное. Испугался, как бы твое имечко не замарали.

– Наше имя!

– Да нет, твое! Потому что я твоими благодеяниями сыт по горло и завтра же подам заявление об уходе. Так что не извольте беспокоиться! На вас и тень не упадет. И вообще, – он поколебался. Даже передумал было, но все-таки, хоть и тихо, закончил. – Не хочу с тобой больше ничего общего иметь.

– Даже так? – выдавил Коломнин. Он понимал, что надо что-то делать. Объясниться. Попытаться убедить. Но не было сил ни на уговоры, ни на крики. – Как знаешь. Далеко, похоже, зашло. Скажи только, зачем тебе эти деньги понадобились? Вот так, разом. Разве мы тебе в чем отказывали?..

– А вот затем. На квартиру, к примеру, собрать хотел, понимаешь? Чтоб… лиц ваших с матерью не видеть.

– Мать-то тебе чем не угодила? Кто-кто…

– Да идите вы!.. Вы ж оба ядом пропитаны, так ненавидите друг друга. Думаешь, не видно? Вот скажи, чего живете вместе?

– Хороший вопрос.

– Да нет у меня вопросов, – осунувшееся лицо отца несколько остудило парня. – Все равно как угодно добуду деньги, но – уйду из дома!

Махнув рукой, повернулся и выбежал в спальню. В гостиную тотчас ворвалась жена:

– Доволен? Довел парня до точки? Отец называется. Другие отцы за детей насмерть стоят. А этот…Ну что с того, что мальчишка немножко денег бы подзаработал? Кому от этого хуже? – Да пойми ты, курица! Нельзя начинать жизнь со взяток. С них начнешь, ими и кончишь!

– О господи! Говорить с тобой – как под водой кричать. Сорок два года и – полный идиот. Что теперь делать-то собираешься? Ты ж сына так потеряешь. А мне как с тобой жить после этого? Вот скажи, как ты нам с детьми в глаза смотреть после этого будешь?

– Пожалуй, что уходить мне надо из дома, – всего минуту назад Коломнин и не помышлял об этом. А, выговорив, понял, что решение созрело давно. – Все равно как мы живем – это не жизнь.

– Опять? – съязвила жена.

– Да нет, окончательно надумал. В чем-в чем, а в этом он прав: чего в самом деле мучим друг друга? Квартиру, само собой, вам.

– Это даже не обсуждается. А детей, стало быть, на мои плечи?

– Детей?.. Да есть у меня на книжке деньги. Куплю Дмитрию квартиру, раз так рвется.

– Двухкомнатную! – потребовала жена.

– Двухкомнатную? Так это, считай, все, что у меня отложено… – Коломнин задумался. Но не о том теперь голова болела. – Что ж? Пусть двухкомнатную. Проживу на даче.

Дачу эту на берегу Истры он уж лет пять отстраивал, где сам, где чужими руками, но – своими деньгами. В последнее лето выложил печку. До весны перекантуется.

– Даже так? Что ж, вольному воля, – жена обескураженно покачала головой. – Силой держать не стану. Ишь, как допекло-то! Или сударушку какую завел?

Она ухмыльнулась презрительно.

– Завел. И тут же потерял, – дернул черт за язык Коломнина.

Лицо Галины, до того несколько потерянное, исказилось яростью.

– Дачу тоже отдашь! – отчеканила она. – У нас еще дочь растет. А на баб своих заработаешь!.. Ты что это улыбаешься, кобелюга?!

– Разве? – удивился Коломнин. – Так, подумалось.

Ну не говорить же в самом деле, что представилась ему вдруг Лариса, и такое томление почувствовал в предвкушении встречи, что хоть пешком беги до самой Сибири.

– У меня утром самолет. Пожалуй, соберусь прямо сейчас, да и поеду в аэропорт. Все равно не засну. А вещи, какие отдашь, приготовь, – заберу по приезде, – попросил Коломнин.

Не было в нем ни задиристости, не попыток выяснить отношения. Одна опустошенность.

И оттого поняла Галина, что не очередная у них размолвка. А заканчивается сегодня двадцатилетняя полоса жизни. А впереди – должно быть, одинокое старение. Схлынули в никуда приготовленные насмешки и подколки, на которые за годы семейной жизни стала изощренной мастерицей. Опустилась в кресло и – тихонько завыла.

Лицезрение патриарха

В аэропорту Томильска Коломнина и Богаченкова встретил управляющий местным филиалом Симан Ашотович Хачатрян – хрупкий молодой человек с косматой и массивной, предназначенной для другого тела головой.

– Рад, что именно вы приехали, – он с чувством пожал руку Коломнина, не обратив внимания на мнущегося Богаченкова. Как и многие менеджеры новой банковской волны, в вопросах субординации был он чрезвычайно щепетилен. Во всяком случае стоящему в некотором отдалении шоферу – мужчине лет пятидесяти – он лишь коротко кивнул в сторону сумки начальника управления экономической безопасности. Сам же, похватив Коломнина под локоток, повлек его к выходу.

Богаченков безропотно поволокся следом.

– Так почему же рад именно мне? – Коломнин, выйдя из здания, поспешно прикрылся шарфом от обрушившейся поземки.

– Так ситуация как бы совершенно нестандартная. Чтоб глубоко разобраться, особые тонкость и деликатность нужны. А вам их не занимать. Уж кому-кому!

– Что, Симан, вляпался? – без труда сообразил Коломнин, – уж больно дубоватым оказался комплимент.

– Это не совсем верная формулировка, – со вздохом отреагировал Хачатрян и поспешно, оттеснив водителя, распахнул перед гостем дверцу банковского «Вольво». – Тут важно оценить перспективы в целом. Мы сейчас сразу проскочим в «Нафту-М» – я уже договорился о встрече. А по дороге попытаюсь самое основное довести. Буквально пунктиром.

– Ну, если только пунктиром, – Коломнин прильнул к окну, торопясь разглядеть новый город до того, как окончательно стемнеет.

Странное впечатление производил старинный сибирский Томильск. Обгрызанный, то и дело ухавший ямами асфальт беспрестанно петлял меж деревянными, куце освещенными улочками, на которых выделялись немногочисленные двухэтажные дома с кирпичным низом. И вдруг – поворот, и перед тобой ликующий огнями особняк из тонированного стекла. Бок к боку еще один. Попузатестей. Явно гордящийся перед первым. За ним, на куцей тусклой площади – памятник бородатому, сильно смахивающему на удачливого браконьера мужику с надписью на постаменте «Покорителю Сибири Ермаку». Опять – поворот, и город ухается в полную, беспросветную темень, а асфальт и вовсе переходит в булыжную, щербатую мостовую, в низинах залитую грязью.

– Третий год собираются асфальт класть. Деньги выделили. Но все никак. Мы вам вообще-то специальную экскурсию по городу запланировали, – Хачатрян не сдержал неудовольствия от того, что Коломнин, которого он торопился «нагрузить» информацией, бесконечно отвлекается.

Причина невнительности объяснялась меж тем просто: то, о чем рассказывал с придыханием Хачатрян, Коломнин с Богаченковым успели изучить еще в самолете.

Верхнекрутицкое газовое месторождение открыл когда-то сам Фархадов. Когда в начале девяностых в нефтяном мире начался дележ будущих вотчин, созданная Фархадовым компания «Нафта-М» в обход всяких конкурсов получила лицензию на его освоение. Общий объем подтвержденных извлекаемых запасов составлял ни много ни мало четыреста миллиардов кубометров газа. Лакомые эти цифры заставляли изумиться, как это топливные «генералы» за здорово живешь отломили эдакий кусище «сошедшему с весов» старику. Однако уже следующий вопрос: как глубоко лежит газ на данном участке? – разъяснял многое. Это были так называемые ачимовские отложения – с глубиной залегания более четырех тысяч метров. А это значило, что на их освоение необходимы были средства, исчисляемые в сотнях миллионов долларов, чего заведомо не мог раздобыть Фархадов. Впрочем, установить несколько буровых вышек и накачать из них некую сумму, достаточную на безбедную старость, было вполне реально. Ситуация переломилась, когда в 1996 году крупнейшая нефтяная компания страны «Паркойл» предоставила «Нафте-М» огромный кредит на сумму свыше сорока миллионов долларов. Кредит, правда, был товарным. И многое в истории с его выделением оставалось неясным. Известно было лишь, что пробил его не кто иной, как Гилялов, бывший в тот период вице-президентом «Паркойла». В результате капитализация «Нафты-М» увеличилась многократно. Так что банки наперебой стали предлагать Фархадову деньги. Появились значительные средства на освоение. И тут Фархадов повел себя по меньшей мере странно. Вместо того, чтоб пустить внезапные деньги на разработку одного, самого перспективного участка, где можно было бы быстро и по возможности дешево откачать приличный объем газа, он принялся за обустройство всей огромной территории месторождения. Бесконечные разведывательные, реконструктивные мероприятия быстро съедали едва появлявшиеся средства. Учитывая же объем предстоящих работ, до реальной отдачи, то есть до появления промышленных объемов было столь далеко, что нефтяные «генералы» меж собой только головами качали: старый покоритель Сибири либо выжил из ума, либо так и не излечился от гигантомании. Судьба месторождения казалась отныне ясна: скоро, когда деньги окончательно иссякнут, работы сначала приостановятся, затем и вовсе прекратятся. Построенное начнет приходить в запустение. «Что ж, мы все для него сделали, – тяжко вздыхали «генералы». – Но – свою голову не приставишь». Вздыхали, впрочем, с тайной сладостью, поскольку понимали: тот, кто после придет на разведанное и даже полуосвоенное месторождение, задешево отхватит «немеренный ресурс».

Но, как видно, поторопились бывшие ученики зачислить престарелого учителя в число недоумков. Потому что, согласившись при «раздаче» без споров и упреков на «сухое» газовое месторождение, он один знал то, что разведал еще в семидесятых, но нигде тогда не зафиксировал, – на отведенной территории имелся могучий, исчисляемый на двести миллионов тонн запас высококачественного газоконденсата. Конечно, дотянуть его разом до магистрального продуктопровода возможности не было. Требовались серьезные вложения. И тут Фархадов нашел неожиданный вариант. Добываемый конденсат на машинах доставлялся до одноколейки, а оттуда – цистернами до ближайшего нефтеперерабатывающего завода. Получаемых таким образом денег по масштабам месторождения было немного, но их хватало на расчеты с рабочими, закупку оборудования. И – работы продолжались: месяц за месяцем, год за годом. Так что уже начала вырисовываться в беспробудном, казалось, тумане перспектива врезки в заветный продуктопровод, до которого оставалось дотянуть нитку километров в двадцать. И те же нефтяные «генералы» все чаще косились друг на друга, выискивая лоха, за здорово живешь отдавшего золотую жилу немощному старику.

Однако за последние два года начали сбываться самые мрачные прогнозы: работы резко застопорились. Во всяком случае из необходимых двадцати километров едва смонтировали пятнадцать.

Но об этом как раз словоохотливый Симан, всю дорогу певший осанну гению сибирского патриарха, старался лишний раз не упоминать. И Коломнин распрекрасно понимал почему.

Филиал в Томильске банк «Орбита» открыл пять лет назад. Главная же задача всякого нового банковского филиала «раскрутить» обороты. Основной способ – привлечь на обслуживание как можно больше крупных клиентов. Если ты не сумеешь сделать этого, то филиал попросту закроют как нерентабельный, а истраченные средства спишут на убытки. Сложность и в том, что все эти клиенты в регионе «считанные» и, как правило, давно распределены между другими банками. И тогда открывается сезон охоты. Клиента обхаживают, идут даже на прямые убытки, предлагая условия обслуживания на порядок для него более выгодные, чем в других банках. О таких мелочах, как подношения к Дню рождения, именин, на пасху, к Дню российского флага и проч., и говорить не приходится. Но главное оружие в борьбе за перевод счетов – кредитование. Главное – но и рискованное. Клиент, ощущая себя желанной невестой на выданье, привередливо навязывает свои условия, иной раз заведомо неприемлемые. Пройти по лезвию ножа, не потеряв его, но и не перейдя грань разумного риска, за которой – опасность невозврата, – это особое искусство. Молодой Симан этим искусством, похоже, обладал. Во всяком случае за пять лет работы филиал разросся и стал одним из банковских лидеров в Томильской области. И первой крупной его акцией, положившей начало успехам, стала выдача кредита «Нафте-М», от которой другие банки тогда еще откровенно шарахались. Хачатряна расхваливали, премировали, приводили в пример как образец разумной кредитной политики. Но он-то, оббившийся за эти годы в банковских кулуарах, познал цену слова. И понимал, что как только у любого из его клиентов возникнут финансовые проблемы, руководство банка тут же потребует немедленно взыскать долг. С этого момента интересы банка в целом и его подразделений на местах в корне расходились. Для центрального офиса главное – это вернуть вложенные деньги, для филиала – не упустить возможность продолжать зарабатывать.

А потому филиал в таких случаях делает все, чтобы оттянуть силовое решение в надежде, что клиент выправится. Так что зачастую информация доходит до службы Коломнина, когда сделать уже ничего нельзя, – фирма развалилась окончательно, а сколь-нибудь ценное имущество разобрано более расторопными конкурентами.

– Так почему все-таки резко застопорились работы по строительству продуктопровода? Почему опять не выплачены проценты?

Коломнин требовательно посмотрел на Хачатряна. Тот покраснел: самолюбивый Симан не любил, когда его обрывали. Да еще – неприятными вопросами.

– Есть проблемы, – процедил он. – На самом деле начались два года назад, когда убили сына Фархадова. Сам-то Салман Курбадович – человек из бывшего времени. Хоть и мощный. А вот сын – тоже нефтяник – очень был толковый мужик. Он-то в основном на себе экономику и тащил. И идея эта подрабатывать на газоконденсате, чтоб достроить продуктопровод, – тоже его. А как погиб, основную нагрузку на себя приняли зять – вы с ним сегодня познакомитесь, такой Казбек Мамедов, и финансовый директор Мясоедов Григорий Александрович. Гонору у обоих с избытком, – Симан злопамятно скрипнул зубами, – а вот по-настоящему, так, как раньше, – не получается. А главное – сам Фархадов резко подсел. Он ведь все под сына создавал. Гордился, как ну, не знаю…. Что-нибудь надо, придешь и – давай сына нахваливать. Тут же расцветет и все даст. Ну, прямо ребенок! Инфаркт перенес. Едва выходился.

Он ощутил тревогу, наставшую в московском госте, и спохватился, что наговорил лишнего.

– Но теперь все в порядке! Возрождается. И сам ожил. И дело пошло. Так что даже не думайте – кредит они вернут. Всех задач-то – достроить пять километров «нитки». Банку сейчас главное – перспективного клиента не потерять. Тем более, что мы с ним столько лет бок о бок. А желающих перехватить – ого сколько! Только зевни варежкой! Потому что понимают – как только Фархадов достроится и врежется в магистраль – просто-таки море разливанное начнется.

– Может, и начнется, – не стал спорить Коломнин. – Скажи-ка лучше, как погиб сын Фархадова. Может, отсюда и выходы на их сегодняшние проблемы?

– Погиб в Москве. Но как? – Симан повел плечом. – Пустого звону много. Какие Салман «бабки» вложил в расследование, – сказать страшно. Вся ментовка приоделась. А толку чуть.

– Но хоть кому выгодно было?! – полюбопытствовал отмалчивавшийся дотоле Богаченков.

– Всем! – грубо обрубил Хачатрян, демонстративно обращаясь к Коломнину. – Грешили, правда, на чечен. Мощная у нас по области группировка, узкоколейку держат. Но как ни крутили их рубоповцы, следов так и не надыбали. Так что если бы Салман не продолжал ментов «паковать», давно все и думать забыли. Он ведь до сих пор верит, что раскроют.

– А другие нет?

– Какое там! Одно слово – ментура. Только «бабки» тянуть сильны… О, похоже, добрались. Машина сделала очередной зигзаг, и из полутьмы и жижы зимнего древесного Томильска выкатила внезапно на залитый светом трехэтажный тонированный офис, – эдакий маленький Газпром, отгороженный от хмурой повседневности ажурной решеткой.

– Любят понт, – Симан отметил изумление Коломнина. – Азербайджанцы – чего с них взять.

Впрочем, в понтах армяне азербайджанцам не уступят. Сам Хачатрян недавно отгрохал новое здание филиала прямо в помещении прежнего дворянского собрания, числящегося среди исторических достопримечательностей. И теперь ежедневно, входя на работу меж ионических колонн, приятно алел от удовольствия.

Вышедший охранник дополнительно осветил номер, сверился со своим списком и – взмахнул рукой. Ворота разошлись, и банковская «Вольво» въехала на нежную брусчатку.

Симан вытащил из багажника огромный куст роз.

– Праздник у них. Фархадову сегодня семьдесят четыре стукнуло. Так что, считайте, – удачно попали: с корабля на бал. Мы с вами, Сергей Викторович, здесь вылезем, а экономиста вашего шофер прямо в гостиницу отвезет. Сегодня официоз: так что исполнители не понадобятся.

Привычным взглядом окинул застывшие у бордюра иномарки:

– Фархадова пока нет!

Пригляделся:

– Ого! Похоже, все банки собрались. Так и норовят отбить.

Выверяя эффект от сказанного, глянул на гостя. Разочарованно насупился.

Слушал его Коломнин, сказать по правде, через ухо. Все время от аэропорта он помнил, а с момента, как въехали на территорию компании, ни о чем другом толком не мог думать: вот-вот он увидит Ларису. Даже приложил незаметно палец к виску: вена отчаянно пульсировала.

На втором, директорском, этаже, куда поднялись они, царила праздничная суета: кабинеты были раскрыты, и меж ними сновали принаряженные, благоухающие парфюмом женщины. Мужчины курили по углам, с деланным безразличием переговариваясь на отвлеченные темы. Но то один, то другой подходил к окну, вглядываясь в темноту. Хотя, конечно же, охране была дана строгая команда предупредить о приезде Фархадова.

Центром оживления и местом, куда беспрестанно заглядывали сотрудники, была приемная, где распоряжалась всем и всеми решительная, утомленная всеобщей нерадивостью и бестолковостью секретарша. Надменная и неприступная, как все ценимые, вхожие к большому начальству секретарши.

При виде цветущего от удовольствия Симана она кисло улыбнулась:

– Скоро обещал быть. Пройдите пока в Зал заседаний. Когда появится, приглашу.

– Фархадов недоволен банком, – чутко расшифровал ее холодность Симан, выходя из предбанника. – Обиделся, что мы требуем срочного возврата денег.

– А он хотел, чтоб мы поднесли их ему на День рождения?

Хачатрян хоть и смолчал, но позволил себе искоса зыркнуть: ирония в отношении крупнейшего клиента ему не понравилась.

В зале заседаний, используемом сейчас как зал ожидания, скопились люди. Наряду с холеными юношами с такими же, как у Хачатряна, букетами, много было бородатых, неухоженных мужиков в дорогих, но неловких на них «тройках», – бригадиры с буровых, управляющие филиалами, подрядчики. У некоторых костюмные брюки были заправлены прямо в унты. Оживление среди них носило, как показалось Коломнину, характер несколько искусственный. Из-под него угадывалась общая озабоченность. Появление Симана почему-то вызвало среди присутствующих интерес. Его окружили. Оттиснутый, предоставленный себе Коломнин принялся оглядываться. Стены по периметру были увешаны вставленными в рамки фотографиями. И на всех запечатлен был в разные годы своей жизни и в разных обстоятельствах Салман Курбадович Фархадов – открыватель сибирской нефти.

Одна из них особенно привлекла внимание Коломнина. Сидящий у костра тридцатилетний южанин в робе и болотных сапогах с горячечным взглядом, нетерпеливо устремленным сквозь камеру в тайгу.

– Впечатляет, точно? – к Коломнину подошел невысокий широкоплечий человек. Как и остальные, был он в костюме. И костюм как будто подогнан по коренастой фигуре. Но только при каждом движении возникало ощущение, что как только двинет он плечищами чуть поэнергичней, сукно тут же треснет. Да и самому ему, видно, так казалось, потому что то и дело неуютно подергивался. Подошедший с удовольствием вгляделся в фото. – Огромного масштаба человечище был.

– Был?!

– Ну, то есть это же на пике, когда он только шел к цели. И как шагал!.. Нет, и сейчас крупно дышит. Да сам убедишься. Просто иная жизнь настала. Так сказать, обыденность. Понимаешь? Из былины в повседневность, в сию, можно сказать, минутность – это всегда непросто. Он повел шеей, нервно поддернул узел галстука.

– Достало, еж твою! Как в хомуте. Кстати, Резуненко мое фамилие. Виктор.

– Коломнин. Из банка «Орбита».

– Догадался. И даже знаю, с чем приехал. Потому и подошел. Разговор к тебе имею. Можно сказать, конфидансный. Насчет «Нафты».

– Симан Ашотович не помешает? – Коломнин заметил, что встревоженный Хачатрян принялся пробираться к ним.

– Может, и нет, – Резуненко изобразил легкую заминку, из которой стало ясно: лучше все-таки тэт на тэт. – Давай так. Тебе когда на мозги как следует накапают, отзвонись. Подброшу информации. Он всунул визитку и, махнув с безразличной приветливостью подоспевшему Симану, отошел к поджидавшей в стороне группе.

– Чего он хотел? – неприязненно поинтересовался Хачатрян. – Небось, гадость какую на Фархадова лил?

– Да нет. Наоборот.

– Значит, темнит. Он при Тимуре «Нафте» поставлял трубы для бурения. А год назад отодвинули, – передали заказ «дочке» Паркойла. Сам понимаешь, – другой уровень связей. Вот и злобствует. Много этих обиженных. А у кого их нет? Кто дело делает, на того всегда компромат сыщется. Только развесь уши, – такого напоют!

Симан аж побледнел от негодования, – то ли о Фархадове говорил, то ли о себе.

– Приехал! Приехал! – послышались выкрики. Кто-то из самых ретивых побежал вниз.

Приободрились и в Зале ожидания. Банковские юноши принялись встряхивать букеты. Буровики и подрядчики потянулись к приготовленным коробкам.

Но оживление вспыхнуло разноголосицей у открывшегося лифта, прошумело мимо и затихло в приемной. Прошло еще с пять минут, пока в Зал вошла секретарша, нашла Хачатряна:

– Симан Ашотович! Вместе с московским товарищем пройдите к Салман Курбадовичу.

Взглядом подавила легкий ропот:

– Остальным поздравляющим велено подождать.

Под завистливыми взглядами конкурентов зардевшийся Симан, подхватив Коломнина, устремился через приемную, заполненную сотрудниками, в заветный кабинет президента компании.

Меж двойными дверями Хачатрян глубоко выдохнул и впорхнул в объемистый кабинет – весь из себя в лучезарной улыбке. Не задерживаясь у входа, он немедленно, мимо орехового овального стола для совещаний, устремился в дальний угол, где в глубоком кресле восседал седоволосый, с дикими, будто куст крыжовника, бровями старик. Коломнин, только отошедший от его прежней фотографии, не мог не заметить, что голубые пронзительные глаза за прошедшие годы изрядно выцвели. Но это и не были стариковские глаза: в них достаточно еще оставалось и голубизны, и угадывающейся грозности.

Чуть сзади, справа и слева от кресла, вырисовывались два мужских силуэта, подчеркнуто строгих в своей неподвижности, – будто почетный караул.

В отличие от зала заседаний, здесь на стене, прямо за креслом президента, была лишь одна фотография – о чем-то задумавшегося молодого красивого азербайджанца. Не трудно было сообразить, что это и есть Тимур. В нем не чувствовалось неистовости отца. Но угадывалась так ценимая женщинами мягкая уверенность. Глядя на него, Коломнин с тоской понял, как должна была любить его Лариса. И лишний раз подумал, что их встреча в Таиланде скорее всего была лишь эпизодом для отчаявшейся женщины.

Впрочем, эта фотография не была единственной в кабинете.

Многочисленные – по стенам – шкафы наряду с кубками, медалями, сувенирами оказались заполнены цветными фото, на которых нынешний Фархадов был изображен в окружении знаменитостей: Фархадов, принимающий орден от Горбачева; Фархадов и Ельцин – во время поездки последнего по Сибири; Фархадов в окружении приглашенных из Москвы кинозвезд; Фархадов и Вяхирев, обнявшись, в Газпроме. Одна привлекла Коломнина особо: Фархадов и Гилялов. Чуть сзади расположились еще несколько человек, среди которых, как всегда, хитровато улыбался Слав Славыч Четверик.

Из некоторой забывчивости Коломнина вывел сладостный голос Хачатряна, который, подойдя вплотную к креслу, с чувством принялся произносить здравицу.

– Ладно, ладно, давай без дежурных славословий, – осадил его Фархадов, сделав жест подняться из кресла. И тотчас стоящие сзади люди подхватили его под руки. Но не так, как подхватывают немощного старика. Казалось, это и не поддержка, а скорее очередной знак глубокого уважения. Впрочем руки оба убрали лишь после того, как Фархадов окончательно встал на ноги и даже разогнулся, с некоторым усилием преодолев пригнувшую с годами сутулость. – А это что с тобой за молодец?

– Позвольте представить – Сергей Викторович Коломнин. Начальник банковской службы экономической безопасности. Тоже вот прилетел вас поздравить.

– Ну, зачем может прилететь экономическая безопасность я и сам догадываюсь, – усмехнулся Фархадов, внимательно разглядывая гостя. – Но имейте в виду, хоть вы и любимый банк, – не дадите кредит: поссоримся.

– Кредит?! – невольно переспросил Коломнин. Его задача была выяснить, как вернуть прежние деньги. Обсуждать выдачу новых – к этому он был не готов и потому невольно перевел взгляд на зардевшегося Хачатряна.

– Может быть, этот разговор стоит перенести на завтра? Сегодня у вас такой день, – поспешно сгладил остроту ситуации тот.

– Обычный день. Немножко неприятней, чем другие. Вот через год на семидесятипятилетие, если доживу, – тут да! Налетят. Даже сейчас подумываю, не махнуть ли недельки на две в тайгу по старой памяти? С ружьишком.

– Да что ж это вы такое говорите, Салман Курбадович?! – неожиданным фальцетом возмутился высоченный пятидесятилетний мужчина с припухлым лицом . – Это что, ваш личный день? Это для всей российской нефтегазовой отрасли праздник. Да что там? Для всей России.

– Так что, дорогой дядя Салман, придется денек-другой пострадать! – охотно поддержал его другой «караульный» – невысокий молодой азербайджанец. И речь, и движения его были быстры и порывисты. Причем всякая фраза, и всякое движение как бы наталкивались на предыдущие и оттого выглядели скомканными.

– А уж насчет того, чтоб не дожить: и слушать-то неудобно, – вторя им, огорченно зацокал Хачатрян. – Да поглядите на себя: вы еще нас всех переживете. Каждый раз выхожу от вас и думаю: господи! Ну почему ты не дал мне толику той энергии, что бушует в Салман Курбадовиче. Это ж горы можно свернуть.

– Так и сворачиваем! – напомнил ему высокорослый. – Какие горы под руководством Салман Курбадовича сворачиваем. Коломнин, более привычный к скрытой, изощренной лести, принятой в банке, с некоторой растерянностью посмотрел на Фархадова и натолкнулся на встречный, следящий за его реакцией взгляд.

– Будто дети малые, – посетовал Фархадов. – Не остановишь, так и будут галдеть. Ну, довольно пустых слов. Или полагаете, я за свою жизнь мало лести наслушался? И от каких людей! Начнете хвалить, на дело времени не останется. А мне за оставшиеся годы дело надо успеть сделать. Что с сыном начинали.

Едва произнес он слово «сын», как остальные умолкли и разом перевели скорбные лица на фотографию.

– Кстати, познакомьтесь с моими ближайшими помощниками, – припомнил Фархадов. Он подманил к Коломнину молодого азербайджанца. – Казбек Мамедов. Мой зять и продолжатель, можно сказать, дела.

– Очень приятно, – поздоровался Мамедов голосом, в котором можно было расслышать всё, кроме удовольствия. Своим видом он как бы давал понять: знаю, что приехал ты с неприятностью. Но обидеть дядю Салмана не дам!

– А этот говорливый господин – наш финансовый бог.

– Мясоедов Григорий Александрович. Финансовый директор. Рад буду служить, – рука Мясоедова оказалась наподобие большой, хорошо взбитой подушки.

– Болтлив, как женщина. Но дело в общем-то знает, – не стесняясь присутствием сотрудника, охарактеризовал Фархадов. – Вот с ним завтра главный разговор будет. Он у нас все расчеты ведет. Думаю, миллионов пять-десять нам для начала хватит.

От этих небрежных «пять-десять» Коломнина бросило в краску, и он даже собрался ответить некой умеренно язвительной фразой. Но тут дверь раскрылась, и с папкой в руках вошла секретарша.

– Поздравительные телеграммы, – объявила она.

– Ишь сколько. Делать людям нечего, вот что скажу, – неодобрительно поцокал Фархадов. – Уберите с глаз, Калерия Михайловна. Длинный палец его однако пробежал по пачке, как бы измеряя толщину, и даже слегка поворошил.

– Есть и от Богданова. И от Алекперова. Само собой, от Гилялова, – чем хороша вышколенная секретарша, тем, что научилась отвечать на незаданные вопросы. Она кротко вздохнула. – Простите, Салман Курбадович. Но там приглашенные заждались.

Последняя, исполненная укоризны фраза Калерии Михайловны почему-то была обращена к Хачатряну.

– Подождут, никуда не денутся. Все готово?

– Как вы приказали – накрыто в Нефтяном доме, – подтвердил Мясоедов. – Лично проследил.

– Хорошо. Тогда отвезите всех туда. Я попозже. Вас тоже приглашаю, – обратился он к Коломнину. – Откажете – обидите.

– Не откажу, – в тон ему кивнул Коломнин. И тут же ощутил недовольство присутствующих: видимо, сказанное выглядело здесь дерзостью.

– Да! Салман Курбадович, – напомнила о себе секретарша. – Звонила Лариса Ивановна. (Коломнин вздрогнул) Просила передать, что приехать в Нефтяной дом не сможет.

– Как это не сможет?! – взволновался Фархадов. – У меня День рождения. А любимая невестка не сможет. Нет уж! Мой праздник – ее праздник. Вот ведь упрямая женщина! Не может она! Знаю, у внучки грипп. Но надо же и развеяться. Молодая все-таки. А заперла себя эдакой затворницей. Никуда не вытащишь!

Подозвал нетерпеливо Мамедова.

– Езжай за Ларисой, Казбек. Скажи, я …

– Велел?

– Зачем велел? Просил.

– А если упрется? Знаете ее.

– А если не уговоришь, так и сам не возвращайся! – величественным жестом он выпроводил зятя. – Остальных прошу в мою машину.

Как и следовало ожидать, Нефтяной дом оказался клубом, первый этаж которого был приспособлен под торжества. Обширный зал по периметру был уставлен «фуршетными» столами с закуской. Освобожденный для танцев паркетный центр сиял безупречной полировкой.

К моменту приезда виновника торжества сами торжества шли вовсю. Во всяком случае общий вопль, встретивший вошедшего патриарха, был явно обильно подогрет. И не только холодными закусками.

Приветствия на время заглушили даже голос с эстрады, на которой извивалась приглашенная из Москвы певица. Но лишь на короткое время. Обещанные деньги певица отрабатывала добросовестно, так что говорить приходилось, склоняясь к уху собеседника.

Фархадов, дошедший до центрального, возле эстрады, стола приветственно взмахнул рукой, предлагая продолжить веселье. И очень скоро общий гул возобновился. Многие потянулись танцевать.

– Ну, Салман Курбадович, сегодня от ста грамм не уклонитесь, – Мясоедов ухватил потную, из холодильника рюмочку. – Не имеете просто-таки права.

– Я на все имею право. Он мне еще о правах напоминать будет, – отреагировал нахмурясь Фархадов. Обвел тяжелым взглядом смешавшихся гостей. Натолкнулся на Коломнина. И – взялся за рюмку. – Но сегодня выпью!

Облегченные крики радости были ответом на эту своеобразную шутку.

– Хозяин-то в настроении, – шепнул кто-то подле Коломнина, чем очень его удивил: без подсказки угадать этого было нельзя.

Впрочем, рюмка-другая, – Фархадов и впрямь как-то незаметно оттаял. Выслушав анекдот неутомимого Мясоедова, вдруг расхохотался совершенно беззаботно. И Коломнин поразился: из этого человека, будто броней, покрытого собственным непроницаемым величием, выглянул неожиданно другой: заводной и обаятельный. Когда-то живший в этом теле. И, оказывается, все еще не умерший. Фархадов озабоченно огляделся, как бы выверяя, не уронил ли как-то невзначай собственное достоинство. Встретил удивленный взгляд Коломнина. Чуть смутился.

Но тот, повинуясь внезапному порыву, подошел с рюмкой к юбиляру, приобнял, распугав своей бесцеремонностью окружающих:

– Знаете, о чем сейчас пожалел? Что не свезло быть рядом с вами в ваши молодые годы. По-моему, это было нескучно.

И по потеплевшему взгляду старика понял, что, не желая подольститься, расположил его к себе больше, чем за весь предыдущий вечер.

– А вот наконец и мои! – радостно распростер руки Фархадов, делая шаг навстречу Мамедову, подошедшему в компании двух молодых женщин.

Покрывшийся испариной Коломнин поспешил скользнуть за Мясоедова: слева от Мамедова в вечернем до полу платье стояла Лариса.

– Почему не шла, плутовка? Хотела обидеть старика в день рождения! – игнорируя чернявую тихую дочь, Фархадов обхватил Ларису за руки, ласково огладил светлые ее волосы.

– А кто вас сегодня утром первым поздравил? – в тон ему отшутилась Лариса, невнимательно кивнув собравшимся. Всех их она видела сегодня в офисе. – Но вы же знаете, у Машеньки температура поднялась. Только с час как уснула.

– Едва не силой вытащил, – похвастался Мамедов, с трудом отводя взгляд от эстрады: разгорающиеся глаза его были устремлены на вошедшую в раж певицу.

– Ничего! Нянька посидит. Надо – дам команду: всю ночь бригада скорой помощи дежурить будет. А ты меня порадуй: отдохни, потанцуй. Ты ж женщина. И какая!.. Какая у меня невестка, а?! – Фархадов сделал требовательный жест в ожидании комплиментов. И привычные комплименты не замедлили посыпаться. – А кому доверить первый танец?

Компания чуть смешалась.

– Ну да, ищи дураков. – Молоденький, подвыпивший менеджер тихонько склонился к приятелю. – Сегодня станцуешь, завтра – на выход.

Находившиеся поблизости понимающе промолчали.

– Может быть, я? – Черт толкнул Коломнина, и, побледневший, выступил он из-за обширной Мясоедовской спины.

Кровь схлынула с розового личика Ларисы. Она едва не вскрикнула.

– А! Вот и мужчина нашелся, – обрадовался Фархадов. – Не то что наши тюхи. Лариса! Это господин Коломнин…э.

– Сергей. Сергей Викторович!

– Ну да. Из Москвы. Банк «Орбита». Говорит, что прилетел поздравить! – морщинки у глаз Фархадова сошлись ироническими лучиками. – Уважь гостя. Я-то пожалуй поеду отдохну. А ты потанцуй. Очень прошу!

– Только чтоб доставить вам удовольствие, – пролепетала Лариса.

Коломнин, сопровождая, осторожно придержал ее за локоток.

– Меня что-то колотит, – тихо признался он, повернув ее и прижав к себе.

И тут заколотило обоих.

– Держи дистанцию. Пожалуйста! – взмолилась Лариса. – На нас смотрят.

Но на них как раз не обращали внимания. Оставшиеся шумной толпой отправились к выходу провожать засобиравшегося Фархадова.

– Ну, зачем? Зачем ты меня нашел? Ведь просила!

– Не могу с тобой танцевать. Еще секунда и – сгребу при всех в охапку. – Коломнин взял ее ладошку и тихонько провел по своему лбу, с которого можно было собирать росу. Ладошка впрочем тоже оказалась влажной. – Ларка! Лоричка моя.

– Пойдем, пока беды не случилось. – Лариса быстро огляделась и, убедившись, что на них не смотрят, танцуя, потянула его в боковой проход, прикрытый одним из пустующих фуршетных столов. По пожарной лестнице поднялись они на второй, затемненный этаж. Лариса толкнула одну из дверей, оказавшуюся незапертой. Они оказались в учебном классе, едва освещенном уличным фонарем.

– Как ты здесь оказался? – Лариса попыталась придать голосу строгость. Но Коломнин, не в силах говорить, попросту обхватил ее, смяв.

– Сережа! Сереженька! Уймись же, – слабо отбиваясь, бормотала она. – Могут войти. Ты сумасшедший.

Но, как выяснилось, сумасшедших здесь было двое. По счастью, и не вошли.

– Если б ты знал, как я на самом деле мечтала, что ты меня найдешь, – откинувшаяся на парте Лариса утомленно улыбнулась в полутьме. – Днем сама себе объясняла, что этого не может быть, да и не нужно. А ночью… Стыдно признаться, но едва до мастурбации не доходила. Потом даже стало сниться, что я прихожу в офис. И вдруг входишь ты.

Коломнин благодарно потерся лицом о ее руку.

– И вот на тебе: прихожу…

– И вдруг я.

– Но ты тоже хорош с этими дешевыми эффектами! А если бы я не сдержалась? Знаешь, что бы было? Дурашка ты!

Обхватила согнутую покаянно шею, прижалась:

– Но как же нашел-то?

– Да я… – Коломнин смешался. – Почти случайно. Ознобихин подсказал… Но теперь все это неважно.

– Неважно?

– Конечно. Потому что ты уедешь со мной, в Москву.

– С тобой?! – она напружинилась. – Сильно сказано. И куда?

– Не знаю. Пока в никуда. Главное – чтоб вместе.

– Давно решил? – ирония ее не задалась: подрагивали губы.

– Может, тогда же, в Поттайе, когда тебя проводил. Может, в Москве. А может, сейчас, как увидел. Так что… у меня командировка на две недели. Времени собраться, уволиться хватит.

Все это время он старался смотреть мимо нее, чтобы не сбиться с решительного тона.

Но теперь глянул требовательно и увидел: напор не подействовал.

– Я не могу уехать, Сережа, – произнесла она. – Ты не понимаешь, что это будет для Фархадова.

– А почему я собственно должен думать о Фархадове?! Я ведь не с ним жить собираюсь, – едва произнеся вырвавшуюся фразу, он пожалел: в глазах Ларисы, высвечивающихся в полутьме, появилась отчужденность.

– Стало быть, ты не хочешь понять. Я и Настя для него сейчас как бы продолжение Тимура. Он смотрит на нас, и ему кажется, что в любую минуту в дверь войдет Тимур. То есть он нормален и понимает, что не войдет. Но раз мы рядом, как бы может войти. Без этого его мир рухнет. Он очень любит меня и ответить на это…

– Любит! Наверняка. Смешно бы было иначе. Но хотел бы я знать, во что обернется эта любовь, едва он узнает, что у тебя кто-то появился.

– Не знаю, – с опаской призналась Лариса. – Наверное, будет плохо. Но – кому хуже? Он ведь инфаркт перенес. Я и так стараюсь его лишний раз не огорчать. И без того хватает нашептывателей. Жив-то он всего двумя вещами: своей мечтой «запустить» месторождение и нами с дочкой. Правда, есть еще два внука от дочери – Зульфии. Но у них трагедия: Зуля по настоянию мужа аборт неудачный сделала. Так что больше иметь детей не сможет. Вот он ей этот аборт простить и не может. И потом, Сережа, есть еще одно, что объединяет нас: Салман Курбадович до сих пор пытается найти убийцу Тимура… – Но, Лара, надо понимать: если за два года ничего не вскрылось, то шансов…

– И все равно. Я тоже верю, что найдем. До сих пор хожу по улицам и всматриваюсь в лица.

– Что значит?.. Для чего?

– Как для чего? Я же киллера этого в лицо видела. Разве не говорила?

Коломнин помотал головой:

– То есть тогда и он видел, что ты видела?!.. Ларочка, но ведь тем более, – раз ты можешь опознать, ты опасна. Уезжать вам надо!

– Ни-ког-да! – губки ее сложились в знакомую ему упрямую складку. – Во всяком случае, пока не раскроют убийство. И не уговаривай. Это не прихоть. Просто для меня это будет, как отпущение. Да и не забывай, Настя в школу пошла. Не могу же я ее вытаскивать посреди учебного года.

– Значит, нет? – потерянно пробормотал Коломнин.

– Значит, подождем, – она мягко приобняла его. – С ума сойти. Еще какие-то полчаса назад все обыденно, беспросветно. И вдруг – ты! Сережка мой!

От этого «мой» Коломнина захватила волна нежности. Он задохнулся.

– Господи! Какие полчаса? Да мы уже почти час как удрали, – Лариса, скользнув взглядом по циферблату его часов, подскочила, спешно достала помаду. – Внизу наверняка спохватились! Вот что: я сейчас же выйду к служебному подъезду и – домой, а ты минут через десять спустишься к гостям. Понял?

– Я другого не понял: когда увидимся? – буркнул раздосадованный внезапным преображением Коломнин.

– Не знаю. Мне надо подумать. Сама позвоню, – она подхватила косметичку. – Все-все! Без поцелуев. Я губы намазала.

Какое-то время слушал он приглушенные шаги по коридору: Лариса шла на цыпочках. Затем спустился в банкетный зал.

Вечер был в ущербе. Многие разошлись. Оставшиеся выглядели вялыми. Опьянение в них все больше вытеснялось усталостью. Лишь Казбек Мамедов, забравшись на эстраду, о чем-то горячо договаривался с утомленной певицей – прямо на глазах сидящей безучастно поодаль Зульфии.

Ни ухода, ни возвращения Коломнина, похоже, никто не заметил. Единственно – Мясоедов, энергично жестикулировавший перед полусонным Хачатряном, зыркнул в его сторону и, к немалому облегчению Симана, устремился к московскому гостю.

– Ты куда это пропал?! – возмутился он, как бы само собой перейдя на ты.

– Да так, прогулялся, – замялся не готовый к натиску Коломнин. Но по счастью причина его отсутствия Мясоедова на самом деле не интересовала.

– Прогулялся он, понимаешь. А я тут нервничай!

– С чего бы?

– Потому что по жизни ответственный и перед Фархадовым за тебя отвечаю. Ты все-таки наш гость.

– Гость?! – искренне удивился Коломнин. – Я вообще-то сюда по работе приехал.

– Вообще-то! – с чувством передразнил Мясоедов. – Тоже удивил – работать он приехал. А мы здесь интересно что делаем? Так вот я тебе скажу: работа – это как раз «в частности». А если говорить о «вообще», так тут главный смысл – «жить».

Полнокровное лицо его озарилось вдохновением.

– А что есть наша жизнь? Я тебе скажу: путешествие из «ничто» в «никуда». Вот и нужно проводить время в пути с комфортом.

– Да вы, погляжу, философ.

– А ты думал – сибирский валенок? – рослый тучный Мясоедов приблизился вплотную и словно ненароком припер Коломнина к стенке. – Тоже, знаешь, кой-чего заканчивали. И потом скажу: на моей должности не быть философом – это сбрендишь. Знаешь сколько вопросов в компании на мне завязано? Ого! Утром начни, к ночи не кончишь. А ответственность? Салман Курбадыч, он с виду добренький. А чуть проколешься и – спишет. Вот и нахожусь в перманентном напряжении. А у тебя что, не так?

– Бывает, – нехотя признал Коломнин.

– То-то что! Я в тебе сразу родственную душу определил. И в нашем с тобой режиме любая возможность расслабиться – особое благо, – Мясоедов доверительно навалился сверху, обдав горячим перегаром «Киндзмараули» с луком. —Потому имею предложение: прямо сейчас ныряем в одно местечко. Очень достопримечательное. Сауна, то-се. Девочки штучные. Если насчет конфиданса опасаешься, то даже в голову не принимай – обеспечен. Как тебе мысль?

– Мысль понятна. Спасибо, – Коломнин, больше не скрываясь, с усилием освободился.

– Спасибо – да?

– Вообще спасибо. По жизни. А в частности, отоспаться хотелось бы, – Коломнин нашарил глазами Хачатряна. – Симан, не уходи! Подбросишь до гостиницы.

– Я к тебе со всей своей открытой сибирской душой. А ты вон как по мне. Ну-ну, – Мясоедов непритворно обиделся. Даже полные губы задергались.

И на прощальный поклон Коломнина ограничился ироническим кивком головы.

Через полчаса Хачатрян подвез Коломнина к центральной местной гостинице с гордыми неоновыми буквищами на крыше – «Roiale palase otel». Понять, какими корнями переплелась сибирская глубинка – вековое пересечение каторжных этапов – с какой-либо из королевских династий, было бы затруднительно. Должно быть, название стало плодом коллективных размышлений. Собрались, прикинули, чего не видели в этом ушлом, повидавшем все и всех городе и пришли к выводу, что не было здесь, пожалуй, разве что королей да дворцов. Тут же пробел и восполнили.

Зато отстроили гостиницу на совесть – не поскупились нефтяные компании, скидываясь на место для приема вип-гостей. Так чтоб не стыдно было и перед королем, если все-таки паче чаяния заглянет. Во всяком случае над фасадом призывно сияли пять звездочек – надраенные, будто солдатская пряжка.

Да и внутреннее убранство гостиницы соответствовало высшим стандартам. Отсюда, спустившись по мраморной лестнице, естественно было бы ступить на мостовую Женевы или на Елисейские Поля. Но не в Томильскую жижу. Впрочем ничего этого падающий от усталости Коломнин не заметил. Добравшись до зарезервированного полулюкса, он попытался тут же завалиться в постель, но в дверь энергично постучали, и в номер ворвался непривычно возбужденный Богаченков.

– Вас поджидаю, Сергей Викторович. Ишь какие хоромы! – он пробежался блуждающим глазом. Приподнял и поставил ночной светильник в форме пузатой фарфоровой вазы. – Слушайте, я тут расценки увидел. Знаете, на сколько мой одноместный тянет?

Он сделал предвкушающую паузу:

– Сто пятьдесят долларов в сутки. Так-то. А уж ваш-то!.. Как расплачиваться будем? У меня всего командировочных… Нас что, подкупают?! Может, съедем, пока не поздно.

– Уймись, Юра. Пребывание наше оплачивает не «Нафта», а филиал. И это нормальный уровень приема, предусмотренный банковскими нормативами. Если б сюда приехал Дашевский, его б разместили в трехкомнатном люксе за тысячу долларов. Слышал пословицу: «По одежке встречают»?

– Да слышал, – привыкший селиться в небольших гостиницах со стоимостью номеров четыреста-пятьсот рублей, Богаченков все не мог успокоиться. – А мини-бар! Там ведь чего только не понапихано. Тоже оплачено?

– Тоже, тоже, – Коломнина тянуло в сон. – Все! Не принимай в голову. Завтра в десять нам предстоит встреча с Фархадовым. Так что выспись – мне твоя свежая голова понадобится.

Но успокоиться Богаченков не мог. – Это что получается? У нас в банке тридцать управлений. Даже если взять по пять командировок в месяц на управление. Да плюс вице-президенты. Это ж никакого бюджета не хватит, – неодобрительно качая головой, он вышел. Но едва принялся Коломнин погружаться в сон, как в номер вновь забарабанили. И это вновь оказался Богаченков. На этот раз босой, обмотанный банным полотенцем Богаченков. Потрясенный вид его заставил Коломнина сдержать раздражение:

– Что еще приключилось?

– Там это, – Юра склонился. – Горничная пришла. Спрашивает, готов ли я, чтоб она разобрала постель. И улыбается эдак. Должно быть, подослали?

– Хорошенькая?

– Да ничего. Как раз сейчас постель расстилает.

– Тогда все в порядке. Входит в стоимость номера.

– Как это? – Так это. Иди – и владей!

– Вон какая, оказывается, бывает жизнь, – ошеломленно пробормотал Богаченков, выталкиваемый из номера. – Но я все-таки так не могу. Даже не знакомы.

– Тогда не отдавайся, – Коломнин откровенно зевнул.

Наутро за завтраком Богаченков был мрачен.

– Могли бы и без шуточек.

Оказалось, что наивный парень, вернувшись, объяснил подосланной «соблазнительнице», что он бы и непрочь. Но только недавно переболел триппером и пока не до конца уверен. Впрочем, если она настаивает…

Ошарашенная горничная вылетела из номера впереди собственного визга.

После избавления от назойливой соблазнительницы Богаченков принялся методично уничтожать содержимое халявного минибара, начав, само собой, с джина и виски – с орешками. Когда добрался до второго ряда – с бутылочками пива, – обнаружил меж них вложенный прейскурант с расценками. Нехитрый расчет показал, что только что он уничтожил собственные командировочные за три дня. В полном расстройстве Богаченков выпил остальное, и лишь к утру забылся тяжелым, рвущимся в клочья сном.

– Ладно. Расходы пополам, – такого эффекта от незатейливой своей шутки Коломнин не ждал. – С тебя за отсутствие юмора, с меня – за избыток. А сейчас сгруппируйся. Потому что, чувствую, разговор нам предстоит не из легких.

Предчувствие не обмануло Коломнина. Все трое представителей банка давно сидели бок о бок за овальным столом в кабинете Фархадова, куда запустила их еще полчаса назад радушная сегодня Калерия Михайловна. А хозяина все не было.

Лишь когда время приблизилось крепко к одиннадцати, послышались голоса. И Салман Курбадович Фархадов своей нарочито неспешной походкой, призванной скрыть неуверенность движений, появился в кабинете. Теснясь позади, вошли невыспавшийся, потрепанный за ночь Казбек Мамедов и Мясоедов, от двери заговорщицки подмигнувший Коломнину. В неприступном лице самого Фархадова, когда кивком поздоровался он с Коломниным, не было и намека на возникшую на вчерашнем банкете тень доверительности. А глубокий поклон Богаченкова и вовсе проигнорировал: боги не замечают топчущихся у их подножий. Жестом предложил всем рассаживаться, обернулся к выжидающей в дверях секретарше.

– А почему нет Ларисы Ивановны? Пусть заходит. У нас экономический разговор будет. И… – Принести вам смородинового чаю? – Калерия Михайловна дождалась снисходительного кивка.

– Я бы, если честно, тоже чая выпил, – попросил Коломнин и – осекся. Судя по озадаченному молчанию, он сморозил какую-то очередную бестактность.

Во всяком случае Калерия Михайловна разом закаменела лицом и вышла, не удостоив визитера даже поворота головы.

– Считайте, нажили врага. Уж лучше бы вы сразу предложили ей почистить обувь, – шепнул Хачатрян. – Смородиновый чай по собственной рецептуре – это священнодействие, предназначенное исключительно для патриарха.

Фархадов прокашлялся:

– Так что, готов уважаемый банк «Орбита» ссудить нам для окончания работ пять – семь миллионов? Думаю, этой мелочи хватит. Или нам придется в другом месте брать? Подобно тому, как вчера не сдержал изумления Коломнин, сегодня едва не поперхнулся Богаченков. Коломнин сделал ему незаметный жест успокоиться.

– Глубокоуважаемый Салман Курбадович, – обратился он. – Разговор у нас, похоже, долгий…

– На долгие разговоры нет времени! Работать надо, – нетерпеливо перебил Фархадов.

– Мы затем и приехали. Поэтому позвольте мне начать все-таки немножно с другой стороны. Через два месяца подходит срок возврата вами пятимиллионного кредита, взятого у банка два года назад. И как раз, помнится, на завершение работ. Отсюда, простите за занудство, вопрос…

Прервавшись, Коломнин, и вместе с ним остальные, за исключением Фархадова, поднялись, – в кабинет вошла Лариса. Сегодня она была в официозе: с зачесанными за уши волосами, в строгом сером костюме и с приветливой строгостью на лице. Следом в кабинет протиснулась Калерия Михайловна.

– Шараева. Экономист, – представилась Лариса, усаживаясь на отодвинутый Фархадовым стул.

– Главный экономист, – подправил учтивый Мясоедов.

Фархадов неуловимым движением выказал Мясоедову свое одобрение. – Что у вас, Калерия Михайловна?

– Там, извините, Салман Курбадович, Витя Резуненко дожидается.

– И это повод, чтоб прерывать совещание?

– Наверняка клянчить пришел, – объявил Мясоедов. – Гоните вы его в шею, Калерия Михайловна.

– Он в третий раз на прием записывается, – напомнила Фархадову секретарша, демонстративно проигнорировав указание финансового директора.

– Да, да. Что ж, пусть зайдет, – поспешная реплика Мясоедова произвела на Фархадова обратное действие, – малейшая попытка давления заставляла президента «Нафты» поступать с точностью до наоборот.

– Это ненадолго, – успокоил гостей Мамедов.

В кабинет меж тем ввалился человек, с которым Коломнин познакомился накануне. На этот раз был он в джемпере, окольцовывавшем мощную шею. Пройдя на середину кабинета, оглядел собравшихся, как бы прикидывая, требуют ли правила приличия пожать руку каждому в отдельности или достаточно общего кивка.

– Что у тебя, Виктор? – поторопил Фархадов.

– Так, Салман Курбадович, сами знаете, – после того как «Нафта» отказалась от заказов на трубы, у меня резко упал оборот. Главное, была сделана предоплата. А на нее пришлось живые деньги занимать.

– Опять знакомые песни, – протянул Мясоедов.

– А у тебя все знакомое, – огрызнулся Резуненко. – Салман Курбадович, поверьте, если б не крайняя нужда…

– Что ты хочешь?

– Пусть этот, – он ткнул через плечо в Мясоедова, – хоть треть… четверть даже долга вернет! Иначе – задохнусь.

Фархадов перевел взгляд на Мясоедова. И во взгляде этом была просьба.

– Да где возьму-то?! – Мясоедов расстроенно всплеснул руками. – Все ведь до копейки давно расскирдовано. Сами знаете.

В подтверждение сказанного он даже карманы вывернул и эдак оттопырил. Чтоб и сомнений не оставалось, – именно до копейки.

– Силен ты, погляжу, чужие денежки скирдовать! – насколько учтив и пиететен был Резуненко с Фархадовым, настолько же непримирим и резок – с его заместителем.

– Что ты этим собственно хочешь сказать? За такие намеки, знаешь!.. – Мясоедов даже сделал движение подняться. Но Резуненко, будто только того и ждал, шагнул к нему. Рядом с массивным, но рыхлым Мясоедовым атлет Резуненко выглядел обломком скалы возле большой песчаной кучи.

– Ну, будет вам, – лениво оборвал склоку Фархадов. Он все видел и все оценил. – Иди, Виктор, я подумаю.

– Салман Курбадович, поймите. Если уж в такие дни к вам пришел, то… – Резуненко полоснул себя ладонью у горла и выдавился наружу.

– Изыщи, – коротко произнес Фархадов.

– Да Салман Курбадович! Если мы каждому просителю!..

– Он не каждый. Он друг Тимура был, – процедил Фархадов, заставив Мясоедова проглотить собственный всплеск. – Потому – изыскать!

– Попробую, конечно.

– Вот и пробуй, – разрешил Фархадов. – Так что за вопрос был у гостей?

– Да, вопрос, – Коломнин с трудом заставлял себя не смотреть на Ларису. – Так вот, почему из предполагавшихся двадцати километров трассы за два года проложено лишь пятнадцать, а деньги меж тем иссякли? В чем причина?

– О чем это он? – Фархадов неприязненно уставился на заерзавшего Хачатряна. Тот в свою очередь зыркнул на Коломнина:

– Я ведь объяснял. У компании имеются трудности.

– Я не твоих комментариев жду, Симан Ашотович. Ты мне отдельно отчитаешься, – осадил его Коломнин. Так что обидчивый Хачатрян стремительно переменился в лице. – Сейчас меня интересуют объяснения руководства «Нафты».

– А докладную написать не надо? – неприязненно съехидничал Мамедов. – Может, лично Салману Курбадовичу на ваше имя?

– Здесь нет поводов для обид, – Коломнин, даже не приступивший еще к расспросам, чувствовал себя несколько обескураженным от совершенно непонятного отпора. От более резкого ответа его удерживала даже не рука Симана, умоляюще сжавшая под столом ладонь, а более – нежелание преждевременно испортить отношения с Фархадовым. – Уважаемый Салман Курбадович, я никак не хотел и не хочу обидеть вас лично. Но согласитесь: мы ждем отчета об использовании своих денег. Это нормально для кредитора. С этим я послан. А вместо этого вы требуете выдать еще. Разве нам не о чем поговорить? Ведь если бы я, предположим, попросил лично у вас взаймы крупную сумму, вы бы наверняка поинтересовались, смогу ли отдать. И разве имел бы я после этого право обижаться?..

Это был неудачный пример. Надо все-таки соображать, когда имеешь дело с кавказцем.

– Возьми, сколько надо! – прежде чем Коломнин закончил фразу, бумажник Фархадова лег перед ним. Следом шлепнулось портмоне Мамедова. Едва заметно поколебавшись, придвинул свою барсетку и Мясоедов. Впрочем, таким образом, чтоб можно было незаметно утянуть ее назад.

С благодарным поклоном Коломнин отодвинул все это к центру стола:

– Спасибо. Буду знать, к кому в трудную минуту обратиться. Предлагаю все-таки поговорить о цифрах. Вчера, пока мы отдыхали, Юрий Богаченков изучил кредитное дело. Доложи, Юра!

– Да, собственно, информации чересчур мало. Совсем никакой. Видно, что компания сильно перегружена долгами. И не только перед нашим банком. Но разобраться в представленных балансах без расшифровки совершенно невозможно. Я тут подготовил список необходимых документов…

– Кто это? – ледяным тоном поинтересовался Фархадов.

– Богаченков. Наш экономист, – вторично представил Коломнин.

– Не знаю такого. Пусть ступает к экономистам и с ними общается. Кто сюда пустил? Я – Фархадов! Понимаете ли вы? Я дело для страны делаю. А вы мне тут…

– Салман Курбадович, вам нельзя волноваться, – напомнил Мясоедов.

– Да и стоит ли нервничать из-за всяких… – Мамедов значительно не договорил.

Коломнин помрачнел.

– Проверять они меня, понимаешь, приехали! – Фархадов возбужденно отодвинул поглаживающую ладошку Ларисы. – Да что такое ваши жалкие пять миллионов? Тьфу! У меня капитализация компании под сто миллионов! А завтра, когда в трубу врежусь, возрастет десятикратно. Да я прямо сейчас трубку сниму, кого хошь. Хошь того же Аликперова, хошь Вяхирева. И – получу сколько надо кредит. Надо – десять? Будет десять. Надо больше, дадут больше. Потому что я Фархадов!

– Наверное, дадут, – поверил Коломнин. – Любопытно только, что они за это запросят.

И по смутившимся лицам увидел: попал в точку. Уже просили. Уже и условия выставлены. Судя по всему, – неприемлемые.

– Особенно если узнают, что над «Нафтой» завис банковский долг. Ведь скоро три месяца как компания не выплачивает проценты. Если б Симан Ашотович вас не покрывал, мы бы приехали сюда гораздо раньше. Помогите разобраться, куда ушло то, что вы получили раньше, и – попробуем вместе найти решение.

– Разобраться?! – подскочил Мамедов. – Тогда езжайте в тайгу. Посмотрите буровые. Там работа! Там результат! Там все ответы! А в тепле сидеть да вопросики большому человеку задавать – чего проще?.. Я верно говорю, дядя Салман?

Фархадов тяжело поднялся, подняв тем остальных:

– Да. Хочешь посмотреть, езжай. Я организую вертолет. – Так я сам и покажу, – вызвался было Мамедов. Но под недовольным взглядом Фархадова отступил, как бы извиняясь за неуместную инициативу.

– Ты мне здесь нужен, – объявил Фархадов. И Мамедов приятно заалел. – Резуненко найдите. Пусть он провезет. Может, тогда поймешь, чего нефть стоит.

– Может быть, – принял вызов Коломнин. – Раз нужно для дела, поеду. Но при условии.

Фархадов поморщился от новой дерзости.

– Банковским экономистам за это время должны быть представлены необходимые документы. Главное – вся кредиторская и дебиторская задолженность. Поймите же – мы обязаны разобраться в ситуации. Такая задача поставлена президентом банка.

Фархадов поколебался, будто определяясь, не нанесена ли ему новая обида – на этот раз недоверием Дашевского. – Ладно. Разрешаю. Это все с ним, – он ткнул в Мясоедова и неприязненным кивком распрощался с гостями.

Хачатрян и Коломнин, оставив Богаченкова разбираться с улыбчивым, но удивительно обтекаемым финдиректором компании, в неприязненном молчании вышли из офиса на мороз. Убедившись, что поблизости нет посторонних, Коломнин круто развернулся.

– Так что происходит, Симан?

– Может, в банке поговорим? Там чай, кофе.

– Впору водки выпить. Я спрашиваю, что за головоломки?! Всему есть мера. Наши должники вместо того, чтоб обсуждать возврат долга, требуют еще. И при этом впадают в истерику, когда им начинают задавать самые простые вопросы – куда дели то, что взяли. Так что сие значит?

– Это значит, что… – Симан поколебался. – Э! Чего уж там? Им в самом деле нужны деньги, чтоб «нитку» до трассы дотянуть. Дотянут – сразу поток пойдет. А без этого и прежний долг вернуть не смогут. Они в финансовой яме. И вопрос стоит так: либо поможем, либо не вернем.

– Что значит не вернем? – сощурился Коломнин. – По документам одного имущества в залоге на восемь миллионов. Продадим и покроем убытки. Или?..

Симан кивнул.

– Залоги липовые, – уныло признался он. – Там цены раз в пять завышены. Если б я их не кредитовал, другие бы перехватили. На них тогда спрос был. Можно сказать, финишную ленту грудью рвали. Казалось, еще годик и – в трубу врежутся. А без залогов разве Центральный офис разрешил бы такой кредит выдать?

Он тряхнул большой своей головой с такой силой, что она замоталась на тонкой шее, будто крупная родинка на стебельке.

– Там же все четко просчитывалось! Как только врезались в трубу, сразу шел возврат и – бешеные прибыли. Ведь разумный был риск! Кто ж мог подумать, что Тимура убьют? После его смерти компания перестала быть для нас прозрачной. – А Мясоедов? Мамедов?

– Мясоедов, он еще при Тимуре появился. Тот его на контракты с поставщиками и покупателями посадил. Где чего скомбинировать – это он силен. Не отнимешь. А вот тащить на себе после смерти Тимура компанию, – слабак оказался. Но признать не хочет. Амбиций-то вагон! Тем более что и Фархадов за него держится. Для него – раз сын привел, стало быть, навечно. А финансовые потоки меж тем резко иссякли. – Но Мамедов! Этот-то из своих! Наследник! В оба глаза глядеть должен!

– А что Мамедов? Цепной пес при Фархадове! Что Салман сказал, то ему и истина. И всякого, кто против, сметает. Я пытался выяснить, куда деньги идут. Но…Мясоедов чуть что слюной брызжет. А Фархадов… Вы ж с ним виделись. Знаете, каково общаться.

– Почему тогда не поставил в известность нас?

– Да потому!.. Надеялся, что образуется. Я ведь как рассуждал? Фархадову труба нужна позарез. Мужик он сильный, в авторитете. Значит, своего все равно добьется. Кто ж мог думать, что смерть сына его так подкосит?

Избегая дальнейших неприятных расспросов, он засеменил к «Вольво».

Коломнин, стремясь сбить вспыхнувший гнев, перевел дыхание.

Входная дверь распахнулась, и в проеме, чуть не чиркнув плечами по косякам, появился Резуненко. Несмотря на мороз, голова его была непокрыта. А огромную косматую шапку вертел за ухо, так что она крутилась пропеллером возле его ноги, будто разыгравшийся коккер – спаниель.

– Шофер, поросенок, куда-то пропал, – объявил он с порога. – А то бы хрен меня перехватили. Наверное, опять «левый» калым нашел. Уволить бы к черту! Хотя – если так пойдет, всех придется на выход! И самому – туда же. Резуненко скрежетнул зубами. Пригляделся наспешливо:

– Стало быть, на экскурсию собрался?

– Что значит на экскурсию? Предложили ознакомиться со спецификой работы месторождения. Понюхать, так сказать, как нефть пахнет.

– Так нюхай! – Резуненко бесцеремонно ткнул ему под нос рукав собственного полушубка. – Ишь, нюхач выискался.

Коломнин молча отодвинул от себя подставленный локоть. Пристально посмотрел на непонятно задиристого собеседника.

– Похоже, времени у тебя до хрена, – определил Резуненко. – Поездку он затеял! Да не там! Здесь ты сейчас нужен. Потому что не там, а здесь начало всему. Если разбираться, то здесь. А уж после и покататься не грех.

– После чего? Хочешь, чтоб банк предъявил побыстрей иск «Нафте»? – догадался с усмешкой Коломнин. – Этого ведь добиваешься?

– С чего взял?

– Логика. За «Нафтой» перед тобой, как понял, долг. Самому взыскать не получится. А на плечах у банка, – присоединишься. Глядишь, и вернешь. – Коломнин под недоумевающим взглядом Резуненко несколько смешался. – Потом, как понял, обидели тебя.

– Да ты чего? Опешил, бедный мой Степан? – Резуненко собрался выругаться. Но что-то удержало. – Чтоб я Салман Курбадычу подлянку за спиной подложил? И потом, ты видел, сколько народу вчера было?..Видел, да? И за каждым минимум еще по сотне. Плюс семьи.

– И что?

– Ты муравейник когда-нибудь разорял? В детстве, в пионерлагере разорял?.. «Нафта» для нас всех – тот же муравейник. Он жив, мы живы. Не разорять ее, спасать надо.

Было очевидно, что возмущение Резуненко вполне искреннее.

– И все-таки я должен сам посмотреть, – объявил Коломнин, интонацией как бы извиняясь за допущенную бестактность.

– Да на хрена?! Неделю за здорово живешь потеряешь, пока тебя в тайге «разводить» будут.

– Что значит «разводить»?

– Как всех лохов. Ну, привезу я тебя. Покажу буровую. Увидишь ее снаружи. Что поймешь? На парадах вон перед всем миром ракетные установки возят. Тоже все видят. А много понимают?

– Не вовсе же я лох. В чем-то разбираюсь. И убедиться, как налажена система учета, надеюсь, сумею.

– Ни черта не сумееешь. Я тебе без всякой поездки скажу: воруют. А только внешне – все тип-топ.

– Так не бывает. Существуют же журналы, компьютерный контроль.

Резуненко помотал головой:

– Ты и впрямь как дитя малое. Чего там контроль? Ты приехал, – шайбу поменяли. Сечение изменилось. Смотришь по показателям – душа радуется. Уехал: ту шайбу вывернули, старую ввернули, – пошел опять «левый» конденсат. Да и с компьютером – натренировались. На что другое, а на это русских мозог с запасом хватает.

– Но существуют же датчики на количество оборотов!

– Ишь ты, натаскался чуток, – удивился Резуненко. – А если неучтенное извлечение? Скважина, к примеру, в фонтанном режиме. Как учтешь? А газовые, они всегда фонтанируют.

С удовольствием профессионала убедился, что окончательно смутил собеседника.

– Это я к тому, чтоб самомнение сбить. На самом деле по жизни воруют на месторождении, кто ни попадя. В полном соответствии с штатным расписанием: прорабы цистернами, бригадиры машинами, рабочие ведрами. Могли б в подолах, в подолах бы уносили. Кто во что горазд. Потому и ущучить трудно, что все. Но можно, если знаючи. Только сейчас здесь вы нужны. Не там! Здесь надобно перекрывать. Там – ручейки. Здесь – поток. Я б на твоем месте, пока документы не предъявят, никуда не сдвинулся. Резуненко вгляделся в насупившегося собеседника. Что-то определил. – Ох, и твердолобый ты, как погляжу, – бесцеремонно определил он. – Прям как я. Хотя такие иногда как раз стены и прошибают. Ладно, раз уж Салман приказал, – завтра с утра взлетаем. За недельку, глядишь, научишься скважину от «вертушки» отличать.

Но пробыть в тайге целую неделю Коломнину оказалось не суждено. На четвертый день по мобильному телефону ему дозвонились из секретариата банка и передали указание немедленно явиться к Дашевскому.

– Так он же мне сам две недели дал, – удивился Коломнин. – Сказал хоть, для чего?

– Нам президент не докладывает. Но велено – немедленно, – неприязненно ответили ему. Самая попытка обсуждать указания руководства в секретариате воспринималась как плохой тон.

Через три часа Коломнин – небритый, закопченый, в выглядывающей из-под полушубка тельняшке ввалился в кабинет управляющего банковским филиалом.

– Вас бы в таком виде к Фархадову, – вмиг общий язык нашли, – констатировал Хачатрян, с невольной брезгливостью наблюдая за мокрыми пятнами, оставленными на персидском ковре огромными, подшитыми валенками. И, будто торопясь загладить неприветливость, поспешно спросил. – Как съездили?

Коломнин откинулся в кресле. – Хорошо, но мало. Какие люди, просторы! Дело масштабное. Но и воруют масштабно, – строго оборвал он себя, заметив, как разом воодушевился Хачатрян.

Намек Симан понял. Сокрушенно вздохнул:

– Будете сообщать Дашевскому?

– Само собой.

– Тогда меня, должно быть, под горячую руку выгонят. Только денег таким путем все равно не вернем.

– А каким вернем?

– Все тем же. Надо дать еще – на завершение строительства.

– Чего-о?!

– Надо дать! – повторил Хачатрян. – Конечно, сначала разобраться.

– Да как же за две недели разобраться в том, в чем ты за два года не сумел?..

– У вас совсем другая ситуация! – Хачатрян придвинулся. – Меня Фархадов привык за мальчика держать. А с вами-то так не получится. И деньги ему позарез нужны. Так что – покочевряжется да все и покажет. А сообщать ли Дашевскому и что именно, через две недели и определимся. Две недели теперь ведь ничего не изменят, а?

– Пожалуй, – вынужден был согласиться Коломнин. Конечно, ни о каких новых деньгах и речи быть не могло. Но нависла угроза невозврата уже выданных. Заигравшийся Хачатрян в одном прав: Дашевский в гневе был склонен к импульсивным, непросчитанным решениям. А потому, прежде чем бить тревогу, требовалось до конца все выяснить самому.

– Так и быть! Я пока не буду ни о чем докладывать. Но твоя задача добиться, чтобы Богаченкову представили все документы. Все! – жестко уточнил Коломнин, ничуть не сомневаясь, что у Хачатряна есть свои, тайные методы воздействия на Мясоедова. – Тогда по возвращении будем разговаривать. В противном случае… Это как на пожаре. Можно тушить пожар, а можно, не обращая внимания на горящее здание, вытаскивать из огня все, что подвернется под руку. Понятно, да?

Хачатрян хмуро кивнул.

В тот же день, последним рейсом, не найдя даже способа попрощаться с Ларисой, Коломнин вылетел в Москву.

Женевский межсобойчик

В Домодедово прилетел он среди ночи. Коротко поразмыслив, решил домой не ехать, а прикорнуть в одном из кресел среди бесчисленных, задержанных непогодой пассажиров. («Домой», – с сарказмом передразнил он самого себя: как раз дома у него больше не было). Прикорнуть, втиснувшись меж двумя похрапывающими женщинами, он сумел, заснуть – нет.

Так что в восемь пятнадцать утра Коломнин вошел в приемную президента банка, тщательно потирая уши, чтобы снять невольную сонливость. Приехав пораньше, он рассчитывал до появления Дашевского выяснить причину вызова у всезнающей секретарши. Само собой, несмотря на ранний час, она оказалась на месте. Но при виде Коломнина повела себя самым неожиданным образом. – Господи! Да где вы ходите? – возмутилась она вместо приветствия. – И телефон отключен. Лев Борисович дважды спрашивал.

– Так он уже подъехал?

– С восьми ждет. Я же передавала секретарше Хачатряна. Вот подлинно – если руководитель бестолковый, то и сотрудники такие же! Заходите немедленно.

Из страстного ее монолога Коломнин уловил две вещи: что акции Хачатряна в глазах Дашевского резко упали и что экстренный вызов не связан с «Нафтой».

– А! Пожаловал! Заставляешь ждать, – нависший над документами Дашевский пружинисто подскочил, заботливо заглянул в глаза вошедшему. – Что «Нафта»?

– Вы хотите, чтоб я за несколько дней?…

– Да нет, конечно. Чтоб Хачатряновы помои разгрести, и месяца мало. Но это после, – Дашевский быстро потер руки, словно прикидывая, с чего начать. Звонко хлопнул себя по покатому лбу. – Да, я тебе тут поспособствовал – нового зама приискал. Теперь хоть будет, кому подстраховать, когда в командировки уезжаешь.

– Зама?!

– Помнишь, ты мне все парнишку нахваливал?

– Маковей?

– И впрямь толковый малый оказался. Были они у меня вчера с Ознобихиным. Без году неделя в твоей службе, а уже разрулил ситуацию по проблемному кредиту. Не поленился, нашел встречную задолженность перед другим нашим клиентом, а у того земельный участок в Питере. Через него все и разойдемся. Вот что такое нестандартный подход. Это тебе не замшелый Лавренцов. – Да ему едва двадцать пять, Лев Борисович. И опыта – чуть!

– Так оно и к лучшему. Меньше опыта, больше импровизации. Эх, дружище Сереженька! – Дашевский в своей задушевной манере проникновенно подхватил Коломнина под локоток и увлек к креслу, в которое самолично и усадил. – Рано или поздно всех нас молодежь заменит. Так кто ж кроме нас с тобой смену подготовит, а? Что до Лавренцова, переведи начальником информационного центра, – пусть там допердывает до пенсии. Зарплату сохраним. Так что он тебе еще и спасибочки скажет. Как мыслишь?

Что ж, мобильный зам и впрямь был остро нужен. А Лавренцов – и это было очевидно всему банку – совершенно не тянул. Правда, на его место он давно примерял кандидатуру Панкратьева, но после последней истории со взяткой крепко засомневался. Смущала несколько неожиданная напористость юного выдвиженца, но не с президентом же банка обсуждать эти проблемы. Коломнин неопределенно кивнул.

– Вот и славненько, вот и мудренько. – Дашевский облегченно засмеялся. – И еще, к слову. В банке, как ты знаешь, начинаются открытые конкурсы на замещение вакансий по всем должностям. Демократическая процедура. Хоть и формальность, но – решили всех подчистую. Чтоб без блата. Я сам первым защищаться стану. Не знаю, утвердят ли.

Коломнин непроизвольно хмыкнул, – представил себе безумца, решившегося проголосовать против переаттестации президента.

– Зря резвишься, – как всегда, внезапно рассердился Дашевский. – Это тебе не игрушки. Знаешь же, сколько народу против тебя настроено. Я, конечно, поддержу. Но – приготовь подробную концепцию, предложения по реорганизации служб. Чтоб соответствовать. Недели через две заслушаем.

– Вы что, из-за этого меня из Томильска выдернули?

– Из-за чего надо, из-за того и вызвал. Хамит еще президенту. В Томильск вернуться успеешь. Есть дела посрочнее.

Дашевский подскочил к монитору, склонился:

– Полчаса ни с кем не соединять.

Подсел, чем подчеркнул доверительность предстоящей беседы. По неуютной своей привычке заглянул в глаза, едва не протаранив Коломнина острым, словно карабельный таран, носом:

– Что у нас нового по Островому?

– По Островому?! – от неожиданности Коломнин смешался. Темы этой президент банка старался избегать, а если поминал, то не иначе как затем, чтоб съязвить по поводу паскудной, по его определению, работы Коломнинского управления.

За два года до того внезапно рухнул АМО – небольшой банчок, задолжавший «Орбите» порядка трех миллионов долларов. Главной причиной краха стало воровство бывшего его президента Василия Острового. Наделав долгов, Островой подписал три платежки на общую сумму девять миллионов долларов, по которым деньги оказались переведены в Швейцарию на его личный счет. И вечером того же дня отбыл следом.

Опростоволосившиеся владельцы банка засуетились и даже подали иск к дезертировавшему президенту в суд Женевского каньона, успев заблокировать на его счету украденные средства. Но вернуть их без длительной судебной тяжбы было невозможно. Меж тем пробоина оказалась слишком велика для малюсенького банчка, и через короткое время АМО принялся стремительно тонуть.

Коломнин, узнавший о происшедшем ранее прочих кредиторов, бросился изучать баланс банка. Увы! Ничего хоть сколь-нибудь ценного он там не обнаружил. К тому же в отношении АМО вот-вот должны были начать дело о банкротстве. И тогда по закону даже то немногое, что можно было продать, растворилось бы в общей конкурсной массе.

Недолго думая, Коломнин сделал единственное, что успевал в таком цейтноте: договорился с владельцами и оформил задним числом договор, по которому банк АМО уступил банку «Орбита» в счет долга свои права требования к господину Островому. И теперь оставался последний способ вернуть безнадежно, казалось, потерянные деньги, – выбить их из пустившегося в бега банкира.

Вслед за тем Коломнин съездил в Генеральную прокуратуру и договорился о возбуждении уголовного дела против Острового по факту крупного мошенничества. Дело было поручено старшему следователю по особо важным делам Геннадию Волевому. С Волевым Коломнину приходилось сталкиваться и раньше при расследовании уголовных дел, когда сам Коломнин работал в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями МВД, а Волевой – следователем Московской прокуратуры. Взаимодействовали они с удовольствием: оба злые, дотошные, напористые. Потом жизнь разбросала: Коломнин вышел в отставку и поступил сначала в банк «Возрождение», а после внезапного его краха в 1998 году, по рекомендации Ознобихина, – в «Орбиту», Волевой – перешел в Генпрокуратуру. За дело Волевой взялся с азартом – устал смотреть, как внаглую, безнаказанно растаскивают по мышиным углам то, что создавалось десятилетиями, – обескровливая страну. Перспектива затравить и отправить под суд крупного мошенника, укрывающегося за рубежом, его увлекла. Да и Коломнин загорелся. Для него здесь счастливо объединились интересы государства, на которое он проработал свыше пятнадцати лет, и нынешнего хозяина – банка.

Коломнин организовал визит Волевого к Дашевскому, во время которого стороны договорились о постоянном сотрудничестве: банк финансирует затраты на международный розыск, без чего нищая прокуратура не смогла бы даже командировать следователя за рубеж; а прокурорская сторона, хоть и негласно, постоянно информирует банк о всяком достигнутом результате. При этом Дашевский и Волевой пожали руки в подтверждение того, что любое серьезное решение будет приниматься только по согласованию с другой стороной и, ни в коем случае, не в ущерб ей.

Поначалу Дашевский горячо интересовался ходом следствия. Но все оказалось чрезвычайно непросто. Объявление в международный розыск через Интерпол, бесконечные согласования и утрясания с полицией других стран, где предположительно скрывался Островой, отнимали время, время и время. И хоть благодаря цепкости Волевого кольцо вокруг Острового сжималось, но и теперь – спустя два года – никто не мог бы сказать, чем все это закончится. Во всяком случае США для принятия решения о депортации затребовали такой пакет документов, что впору было открывать второе уголовное дело. Островой впрочем рисковать не стал и попросту перепорхнул в Венесуэлу, гражданином которой нечаянно оказался. Выругавшись, Волевой принялся за новые запросы. Не многим лучше обстояло дело и с гражданским иском. Банковские юристы, до того любившие помянуть недобрым словом неповоротливость российской юстиции, теперь, впервые столкнувшись с швейцарским правосудием, начисто исчерпали запас ненормативной лексики. Швейцарские адвокаты, представлявшие Острового, с милой непринужденностью раз за разом находили поводы для оттяжки слушаний. Ничтожные – по мнению российской стороны. Но – безусловно важные, по мнению суда. Так что слушания переносились и переносились. И всякий раз – на три-шесть месяцев.

А еще текли банковские деньги. И когда расходы приблизились к цифре сто тысяч долларов, оптимизм Дашевского рассеялся окончательно. И сам этот случай поминал он теперь на планерках в основном как пример бездарной траты банковских средств – ради удовлетворения личных амбиций некоторых горе-руководителей. Коломнин терпел, но – не отступался.

Правда, забрезжил наконец и свет в конце тоннеля. Настырный Волевой слетал в командировку в Венесуэлу и сумел как-то убедить местные власти начать процесс депортации. Но это опять же требовало терпения и времени. И веры в конечный результат. Чего у Дашевского больше не было. Так что его неожиданный вопрос неотвратимо влек за собой приказ прекратить всякие действия по этому материалу, а убытки списать. Коломнин изготовился отчаянно защищаться:

– По последним данным Волевого, Островой по-прежнему в Венесуэле.

– Плевать я хотел на Волевого. Островой – в Швейцарии! – объявил Дашевский.

– В Швейцарии?! – Коломнин осекся. – Почему именно в Швейцарии? Да и как пролетел? Он же в розыске по Интерполу!

– Розыски, фигозыски! Ментовская болтовня и – пустой перевод банковских денежек. По поддельному паспорту. Вчера он вышел на Андрея Янко. Знаком с таким? – Конечно. Генеральный управляющий «Орбита финанс групп». Встречались как-то.

– Да. Наша дочерняя компания – форпост в Швейцарии. Островой хочет встретиться с кем-то из руководителей банка.

– Наверняка будет просить о мировой! Загнал, стало быть, его Волевой.

– Банк его загнал. Банк! И наши вбуханные деньги. Как думаешь поступить?

– Так что тут думать? Немедленно сообщу Волевому. Он выйдет на швейцарцев. Завтра же арестуют. Не позже чем через неделю будет сидеть в Бутырке… Что-то не так?

– Всё не так, – выпуклые глаза Дашевского были исполнены демонстративного разочарования. В них читалось неприкрытое: «Ничего хорошего я о тебе, по правде, давно не думаю. Но – чтоб настолько?». – Ну, засунете вы его в тюрьму. Дальше что?

– Обработаем.

– Обработаем! – передразнил Дашевский. – Точно говорят: мент, он на всю жизнь мент. Тебе б куда-нибудь в молотобойню. Соображай! Сколько в прокуратуре заявлений набралось от других кредиторов? Не слышу?!

– Еще на пятнадцать миллионов.

– То-то. А у него на все про все девять лимонов арестовано. И кто сказал, что нам наши денежки выдадут, а других с носом оставят?

– У нас есть договор с прокуратурой.

Дашевский расхохотался.

– Да как только Островой окажется под замком, прокуратура и думать о всяких договоренностях забудет. И с удовольствием начнет «разводить» кредиторов.

– Я давно знаю Волевого. Он человек слова.

– О чем ты, Сергей?! – Дашевский с некоторым даже сочувствием заглянул в лицо подчиненному. – Кто такой этот Волевой? Обычный цепной пес!

Последние слова, как показалось Коломнину, он произнес с особым чувством, как бы перебрасывая их и на самого собеседника: «Знай свое место!».

– И не ему решать. А среди кредиторов есть не слабые людишки. Так что кому выйти на генпрокурора, чтоб похлопотать за свои денежки, найдется. И получится, как в беге, когда один «зайцем» тянет на себе всю дистанцию, а на финише первыми становятся другие. За его спиной отсидевшиеся. Так вот: я в бизнесе «зайцем» быть не желаю.

Дашевский в своей манере сделал неожиданную паузу, провоцируя ответную реакцию. Но Коломнин, понявший, к чему тот клонит, упрямо молчал.

– Завтра вылетаешь в Швейцарию, – жестко объявил Дашевский. – Визу по моему указанию уже оформили. Доверенность на ведение переговоров и подписание любых соглашений от имени банка – тоже. Янко организует встречу с Островым. Подлинники документов по АМО у тебя?

– Да, в сейфе, – неохотно подтвердил Коломнин. В свое время он категорически отказался передать их следствию. И даже пригрозил уничтожить в случае попытки выемки. Не передал как раз в силу того, на что намекал перед тем Дашевский: слишком велик был риск, что драгоценные доказательства окажутся «выкуплены» у кого-то из прокурорских начальников, имеющих доступ к делу.

– Захватишь с собой. Сколько нам на сегодня должен Островой?

– С учетом набежавших процентов и расходов – свыше девяти миллионов!

– Это он АМО столько должен. А мы в этом деле потеряли три.

– Но у нас права на все девять!

– Размечтался! Да он только потому и выходит на переговоры, чтобы оставшиеся деньги из-под ареста освободить. А иначе на хрена козе баян? Так что если с учетом расходов выбьешь три с половиной, считай, свою задачу выполненной.… Почему не слышу вопросов?

– Не рискую.

– Банку позарез нужны деньги. Это ты понимаешь? Деньги! А не тешенное твое самолюбие, что человека в тюрьму загнал!

– У нас с прокуратурой договоренность – все делать вместе. Под ваше слово, между прочим. По мне слово президента банка стоит больше сиюминутной выгоды.

– Слово перед кем? И в чем?! – взвился Дашевский. – Это не мы перед прокуратурой в долгу. А она перед нами, – без наших денежек хрен бы у них вообще чего вышло.

– Так если мы Островому уличающие документы вернем, у них и так ни хрена не выйдет! А Островой, между прочим, в международном розыске. Взвесьте последствия: президент банка «Орбита», вступающий в сговор с международным мошенником. Не боитесь на минуточку, что информация просочится?

– Эк куда тебя понесло! Причем тут президент? Я с ним встречаться не собираюсь. Документы ты передашь. Ты же и озаботься, чтоб огласки не произошло. Не нравится мне твое настроение, Сергей. Или запамятовал про девяносто восьмой? Когда ваш хваленый банк «Возрождение» рухнул, сколько тогда сотрудников на улице оказалось? И ты бы мог среди них быть, если б я тебя не подобрал. А подобрал потому, что наслышан был о твоей супернадежности. Знал, что в любом деле на тебя опереться смогу. Так вот, не забыл пока, кому служишь?

В голосе Дашевского появилась та испытующая вкрадчивость, которая была хуже открытой холодности.

Коломнин промолчал. Скверно было у него на душе. Будто схватили эту душу за несуществующие ноги, привязали к двум коням и рвут в стороны.

– Так что? Или – другого посылать?.. – острый нос Дашевского вновь едва не ткнулся в его лицо, будто обнюхал. Что-то учуял. С тяжким вздохом возложил он руку на плечо упрямца. Взвинченность разом спала, голос сделался тих и доверителен. – Я что, Сережа, о себе хлопочу? Вспомни про то, о чем в девяносто восьмом говорили, – какое дело делаем. Какую махину поднимаем! Сколько людей нам доверилось. Потому говорил и говорю: что выгодно банку, то для всех нас и есть истина. Что касается чинуш из прокуратуры – плюнь и забудь! Это они с виду такие правильные. На деле только и рыщут, кому бы подороже продаться. А дружка твоего Волевого, чтоб не больно переживал, подберем. Должностенку подыщем. Хоть приоденется. А то я обратил внимание, у него аж локти на пиджаке протерлись. Так что? По-прежнему в связке или?..

– Ладно. Раз нужно для банка, сделаю, – Коломнин поднялся.

– И – славно! А то я было обеспокоился, – Дашевский положил ладонь на напрягшуюся руку начальника УЭБ и, как прежде, доверительно похлопал. – Ни пуха ни пера. По результатам звони. – На мне еще «Нафта», – напомнил Коломнин.

– Вернешься в Томильск, как в Женеве закончишь, – безразлично отреагировал Дашевский. Мысли его в эту минуту были заняты другим. – И – вот что! Если уж совсем заупрямится, уступай до трех. Три лучше, чем ничего.

Коломнин кивнул несколько вымученно.

У двери, припомнив о чем-то, обернулся внезапно и – наткнулся на обжегший неприязненный взгляд.

В приемной Коломнина поджидала холеная сотрудница из отдела загранкомандировок. – Пожалуйста, ваши документы. Вылет завтра с утра из VIP-зала, – обычно высокомерно-сдержанная, на этот раз она просто-таки излучала приветливость, что объяснялось чрезвычайно просто: указание оформить командировку, полученное непосредственно от президента банка, было знаком особой приближенности командируемого. Коломнин глянул на часы. Сегодня рано утром он позвонил жене. И та как-то очень споро, без эмоций согласилась встретиться в шестнадцать часов в райсуде – чтобы совместно подать заявление на развод. Следовательно, в его распоряжении оставалось вполне достаточно времени доехать до управления и проверить, как идут без него дела.

Первое, что заметил поднявшийся на этаж Коломнин, была нахохлившаяся возле его кабинета нескладная фигура. При появлении начальника УЭБ фигура подскочила над стулом и обернулась Пашенькой Маковцом.

– Сергей Викторович! А я вот вас поджидаю, – поспешно сообщил он.

– Вижу!

– Хотел бы первым доложить. Думал даже в аэропорту встретить. Тут без вас события произошли.

– Да. И какие же? – Коломнин пропустил его в кабинет.

– Я, пока вас не было, кредитные дела изучал. Как вы велели. И вдруг по одному «висяку» обнаружил просто «шоколадную» развязку. Сначала сам не поверил. Я вам сейчас покажу, – Пашенька, волнуясь, принялся дергать молнию на папке.

– Погоди, – Коломнин набрал телефон Лавренцова, пригласил зайти.

– Лавренцову я докладывал. Но он, понимаете, как обычно, – давай попозже. Ну, я раз позже, два. А там требовалось срочно. День-два потеряешь и – все. И вас нет. Пришлось к Ознобихину обратиться. Клиент-то его. Стал объяснять. Он-то как раз сразу въехал. Возбудился, потащил к Дашевскому, – Пашенька сделал виноватую паузу. – Я и то ему говорю, неудобно через голову Сергей Викторовича-то. А он…

– Понятно. Стало быть, силком затащили, – во всем суетливом облике Пашеньки проглядывала такая растерянность, что раздражение Коломнина как-то схлынуло. – Ладно, иногда для дела бывает необходимо и через головы вопрос порешать. Все сообщил, что хотел?

– Не-кка, – Пашенька быстро, как-то по-детски замотал головой. Массивные очки поползли по потной переносице вниз и застряли на «башмачке», венчающем кончик узкого, в прожилках носа. – Меня Дашевский в ваши замы назначил.

Он безысходно вздохнул.

– Я как бы возражал. Но с президентом разве поспоришь? Вы ж его знаете. Или, говорит, соглашайся, или выгоню. Вообще-то как скажете. Я, собственно, вас ждал. В приказе еще не расписывался. Так что если вашего одобрения не будет, откажусь. Вы не думайте, я ведь помню, кто меня сюда взял и кому чем обязан.

Коломнин склонился над ящиком стола, чтобы не выдать невольное облегчение, – худшие опасения не оправдались. Просто толковый мальчишка блестяще справился с первым же поручением. А то, что его втемную решили использовать в очередной, затеянной против Коломнина интриге, – так это вопрос не к нему.

– Лавренцов знает?

– Да, – капелька пота на носу перевалила через «башмачок» и нависла над полом.

– С приездом, Сережа, – в кабинет бодро ввалился Лавренцов. Поймав вопросительный взгляд Коломнина, усмехнулся, – Да в курсе, в курсе. И, знаешь, может оно и к лучшему. Пусть теперь пацанье побегает. Он снисходительно шлепнул по затылку поднявшегося при его появлении Маковея. – Начальник, мать твою! А мне в информационном центре даже спокойней. И работа попривычней – считай, тот же штаб.

– Ну, раз штаб, то и приступай, – Коломнин кинул через стол несколько чистых листов. – До моего возвращения необходимо подготовить концепцию новой организации работы по возврату банковской задолженности. Записывай!

Он поднялся, оглаживая руки, прошелся по кабинету:

– Главная на сегодня проблема этого участка – в разобщенности служб. Каждая сама по себе. И никто ни перед кем не отвечает. Поэтому необходимо создать единый кулак. Назовем его проблемный департамент. В центре – мы. Здесь же – отдел залогов. Сюда же – изымаем из юруправления группу из трех-четырех юристов, – оформление договоров, судебные иски. Отдельно – кредитное подразделение из пяти-шести человек. И все – под одним началом. Далее: как только кредит становится проблемным… Признаки проблемности распишешь, мы их сто раз проговаривали.

Лавренцов, не отрываясь, кивнул.

– Тут же через кредитный комитет материалы забираем себе и начинаем по ним работать. Так, как считаем нужным. Главное, мы становимся самодостаточными. Никого ни о чем в банке не надо просить. Не с кем воевать. Не отвлекаясь на склоки, делаем свое дело. Как?

Последнее было обращено к Маковею, слушающему с откровенным восхищением.

– Здорово! – выдавил Пашенька. – Я тоже в этом направлении подумывал. Но пока не так детально…

– Раз в этом же, значит, сработаемся, – Коломнин ткнул пальцем в исписанный Лавренцовым лист. – Одновременно подготовишь положение, распишешь структуру. Штатную положенность. Этому штабиста учить не надо?

– Сделаю, – воодушевленно подтвердил Лавренцов. – Это дело по мне. Когда должно быть готово?

– Я опять улетаю – на полторы-две недели. Но подготовить необходимо не позже, чем через пять дней. Гляди – не заволокить. В банке начинаются конкурсы на замещение должностей. Так чтоб не опозориться.

– Считаю, последнее дополнение излишним и даже отчасти оскорбительным, – Лавренцов поднялся, подняв тем и Маковея. – Когда я тебя подводил?

«А когда ты не подводил?» – подумалось Коломнину. От этой мысли сделалось как-то тревожно. Он ткнул пальцем в Маковея.

– Если что, поможешь. Считай, первое поручение как моему заму.

– Ноу проблем. – вид у Пашеньки был возбужденно-приподнятым. Похоже, от этой встречи ждал он куда больших неприятностей.

К нарсуду Коломнин подскочил «на флажке». Паркуясь, заметил, как со стороны метро торопливо подошла жена. Стояла очередная оттепель, и тем не менее Галина была в короткой шубке, подчеркивавшей нерасплывшуюся фигуру. А вот голова оказалась прикрыта лишь тонким шарфиком, небрежно накинутом на свежую завивку. И все-таки бесчисленные ранние морщины на помятом лице проступали сквозь густой слой косметики. В этих потугах стареющей женщины выглядеть привлекательно в день развода было что-то смешное и трогательное одновременно.

При виде выходящего из машины мужа Галина демонстративно глянула на часики.

– Может, в банке и принято заставлять женщин ждать по пятнадцать минут. Но вообще-то это не по-мужски.

– Извини, постараюсь, чтоб больше не повторилось.

– Да уж постарайся. Не так много осталось.

– Так что, пойдем? – знакомая желчь разом смела вознишее чувство жалости.

– Не терпится! Отдышись сначала. Да и вообще, – Галина с демонстративным состраданием оглядела мужа. – Какой-то у тебя вид зачуханный. Побрит плохо. Брюки жеванные. Что ж не смотрят за тобой?

– Некому смотреть, – напоминать, что прежде жена и вовсе не обращала на его вид никакого внимания, было бы не к месту.

– Правда?! – невольно вырвалось у нее. – Впрочем это теперь не моя головная боль. О дочери не хочешь спросить?

– Конечно. Как она?

– Во-во. Не напомнила бы, так и не спохватился. Вот она и есть, вся твоя любовь. Только сюсюкать силен. Так вот плохо ей, безотцовщине! Вчера тройку по алгебре притащила.

– Тройки и раньше случались.

Взгляд, которым смерила его жена, недвусмысленно говорил: те тройки ничего общего с этой, безотцовской, не имеют. Она заметила, как напряглись скулы на его лице, и, понимая, что порог терпения пройден, поспешно, на одном дыхании выпалила:

– А я на работу устроилась. Старшим юрисконсультом в строительную фирму. Хорошие деньги предложили. Хоть среди людей. А то, кроме кухни да стирки, ничего не видела…Спрашивает она у меня, когда папа приедет. Папу ребенок хочет. Не знаю, что и ответить. Может, и впрямь попробуем еще раз?…Все-таки двадцать лет позади. Да и людей смешить…

Она сбилась и, не замечая, принялась слизывать тщательно наложенную помаду.

Коломнин смешался, как бывало всегда, когда жена на короткое время избавлялась от привычного язвительного тона.

Мелодия телефонного звонка оказалась более чем кстати.

– Слушаю, – произнес он, глазами извинившись перед Галиной.

– Сережа! Сереженька! – послышался всполошный голос, от которого у него разом защемило внутри. – Я только сейчас узнала. Но как же так – уехать, даже не простившись?!

– На самом деле меня срочно вызвали в банк. И потом – ты же, насколько помню, сама меня выпроводила.

– А ты уж и воспользовался поводом. Дурашка! Разве можно так сразу слушать женщину? Только если хочешь оскорбить ее повиновением. Приехал, взбудоражил и смылся. А что теперь я? Ты подумал?

– Через два-три дня вернусь, – коротко бросил Коломнин. Только теперь он заметил недобро прищурившиеся глаза жены.

– Это ваше право, – отреагировали на том конце трубки. Коломнин невольно улыбнулся: даже на расстоянии он угадывал поджатые обидчиво губки. Но голос впрочем стал много спокойней.

– Там мой Богаченков остался. Пожалуйста, помоги ему получить информацию. Это очень важно. Я перезвоню, – поспешно произнес он, отключаясь. Глянул виновато на жену. Очевидно, что-то новое появилось в нем, потому что Галина лишь безнадежно повела головой:

– Ишь как забрало-то! И не припомню, когда у тебя такие глазищи были. Ладно, пошли! Есть у судьи время ждать, пока ты со своими бабами наговоришься.

И первой шагнула к подъезду.

Тридцатидвухлетний Генеральный директор компании «Орбита финанс» Андрей Янко поджидал Коломнина, как и было оговорено, у зоны прилета Женевского аэропорта. При виде появившегося начальника службы экономической безопасности на одутловатом, оплетенном золотистой оправой лице его появилось выражение нескрываемого облегчения.

– Слава Богу, что ты! Как гора с плеч, – с фамильярностью, принятой среди банковских служащих одного уровня, поприветствовал он гостя. – А я, признаться, опасался, что пришлют какого-нибудь шустрого обормота из молодых да ранних, который и переговоры-то вести не способен. Даже специально Дашевского просил, чтоб непременно именно тебя. Ты у нас гость редкий и оттого особо дорогой. А учитывая повод, даже представить не можешь, как я тебя ждал. – Что? Сложные предстоят переговоры?

– Не то слово! Такой волчара попался, – за каждый цент зубами цепляется. Портфельчик позволь!..Нет уж, нет уж. Это не по-нашему, чтоб гость вещи таскал. Спросит меня завтра Дашевский, как моего порученца встретил, и что я скажу? Заставил таскать по Женеве собственные шмотки? И кто я после этого буду за человек? Сейчас до отеля, отдохнуть с дороги. А на завтра после переговоров… Я тут небольшую культурную программу сообразил. На озеро рванем. Как ты форель на удочку? Или больше привычно где-нибудь на Волге динамитом побаловаться?

Он хохотнул, небрежно распахивая длинную дверцу свеженького спортивного BMW. Скосился на реакцию гостя. Не обнаружив в ней должного пиетета, со скрытой обидой объяснился:

– Специально взял двухместную, чтоб без шофера. Я, так полагаю, разговор до отеля будет деловым. Знаю, ты у нас времени терять не любишь.

Коломнин с любопытством присматривался. С Янко он познакомился три года назад, когда тот работал в Москве управляющим одного из «спальных» филиалов. Теперь Андрюша сильно изменился. В голосе, во всей манере держаться проступала помимо его воли некая вальяжная снисходительность недавно разбогатевшего человека.

– Времени терять действительно не стоит. С Островым связь есть?

– Обижаешь, начальник.

– Тогда дай по мобильному команду, чтоб прямо сейчас пригласили в офис. И сами туда погнали. Отель подождет до вечера. Как, кстати, этот Островой на тебя вышел?

– Просто позвонил.

– Почему именно тебе?

– Не мне, а в компанию. Почувствуйте разницу. Телефоны наши в любом справочнике.

– Звонил из Швейцарии?

– Понятия не имею. Это у вас там, в зачуханной России, даже звонок по межгороду сразу вычленишь. А здесь! Из любого телефона-автомата по всему миру трезвонь, а слышимость, будто из-за угла. Европа!

– Дальше?

– Назвался, потребовал организовать встречу с кем-то из руководства.

– Потребовал?

– Именно что. До чего, я тебе скажу, наглый малый, – Янко даже поцокал от возмущения. – Но мы тоже не пальцем деланные. Я тут, пока тебя ждал, обработал его, поджал малек. В общем – уронил в цене. Считай, половину твоей работы сделал. Так что с тебя коньячишко.

– И сколько стоит коньячишко?

– Знаю, что Дашевский рассчитывает на четыре миллиона, – Янко склонился интимно, будто невзятый шофер мог их подслушивать, одновременно пытаясь определить, к чему отнести внезапную иронию собеседника. – Но это-то заведомо нереально. Островой будет стоять на трех. И даже пригрозит разрывом. Жесткий, паскуда, переговорщик. Но ты не поддавайся. Я прокачал через свои каналы – на три с половиной он морально готов. – Что за каналы?

– Иван Гаврилович Бурлюк, – отчеканил Янко – в ожидании реакции собеседника. Но реакции не последовало, и он с заметным разочарованием закончил. – Один из крупнейших российских трейдеров. Президент известной германской компании. Очень нам помог. Сейчас как раз в Женеве. Так что сегодня и познакомитесь.

– Познакомиться, если для дела, – это я завсегда. А в истории с Островым он каким боком оказался?

– Они раньше знакомы были. Здесь, в цивилизованном мире, все со всеми знакомы. Прямо или через рекомендации, – Андрей ненароком, даже не заметив, отсек собственную родину от цивилизации. – Бурлюк Острового на меня и вывел. И он же подтвердил три с половиной миллиона. Так что стой на этой цифре. Зуб ставлю – уступит!

Он вгляделся в реакцию собеседника. Но расслабившийся от скорости Коломнин весь ушел в созерцание автобана. На лице его блуждала тихая, не подходящая к месту улыбка. Улыбка эта Андрею Янко совершенно не понравилась.

И правильно не понравилась. Коломнин как раз прикидывал количество посредников и сумму, которую они намеревались «накрутить сверху».

Офис компании оказался недалеко от центра, в одном из высотных домов, стены у подъезда в котором были буквально утыканы золотистыми табличками с названиями расположенных здесь фирм.

– Островой подъехал? – напористо поинтересовался вошедший первым Янко у поднявшейся навстречу секретарши.

– В переговорной.

– Нам кофе и – не мешать, – потребовал Янко. Теперь Коломнину демонстрировался другой человек: жесткий, требовательный босс, – очевидно, в соответствии с западными стандартами.

– Там еще Бурлюк ждет, – припомнила секретарша.

– Не просто ждет. А заждался, – из боковой комнаты вышел грузный шестидесятилетний мужчина с рубленым, ширококостым лицом – гражданин Германии и президент германской компании с чисто русацкой внешностью. Правая, неестественно перевернутая рука его дымилась, из чего стало ясно, что в ней покоится чашка кофе. – Этого, что ли, Дашевский прислал? Ну, будем знакомы.

– Начальник управления безопасности господин Коломнин. А это Иван Гаврилович Бурлюк, – поспешно представил Янко. – Как я уже говорил, очень нам в этом деле помог.

– А чего не помочь? – вальяжно подтвердил Бурлюк. – Васька Островой, конечно, охламон. Это без вопросов. К тому же изрядный сукин сын. Но кто в вашем банковском мире, положа руку на сердце, другой? Да хоть тот же Дашевский. Уважаю, слов нет. Но представится возможность спереть – тут же и сопрет. А у Васьки, к слову, башка как раз на месте. Спер-то ловко. Потом опять же сколь лет от вас бегает! Это ж тоже надо уметь. Так что у меня в этом деле свой интерес: как только ситуацию разрулим и из розыска его вычеркнут, я его, пожалуй, к себе подгребу. А чо? Сгодится.

Бурлюк через плечо протянул чашку, уверенный, что секретарша тут же подхватит:

– Так что, пошли в закрома? Попрессингуем быстренько мерзавца. А там – честным пирком, как говорят, и за свадебку. Мне сегодня еще в Мюнхен надо успеть вернуться. Вообще-то по уму прямо теперь бы лететь, но поменял на вечерний рейс. Дашевский лично попросил: помоги, мол, Иван Гаврилыч. Что ж не помочь? Не чужие.

– Так и летите, – произнес Коломнин, вызвав равное изумление у обоих собеседников. – Вы свое дело сделали – спасибо. А дальше моя работа.

– Это как понимать? – Бурлюк нахмурился. – Сделал дело, гуляй смело? Так, что ли?

– Ну, зачем так обострять? Просто разговор, сами понимаете, предстоит особо доверительный. И у меня как раз указание от Дашевского: никого посторонних. Так что прошу понять.

Но Бурлюка незатейливой этой хитростью не обманул. Лицо его побагровело. Морщины вкруг глаз подобрались: – Посторонний, говоришь! Как сводить, так – помоги за ради Христа! А как срослось, так, стало быть, гуляй на сторону!..

– Ничего, Иван Гаврилович! Все в порядке, – быстро, с особой интонацией произнес Янко. – Вы и впрямь главное сделали. Основные параметры согласованы. Так что теперь в этом русле и доведем.

Вмешательство Янко несколько охладило изготовившегося поскандалить Бурлюка. Он что-то прикинул и слегка успокоился. Не прощаясь, развернулся и, тяжело вдавливая паркет, отправился к выходу. Следом с плащом и шляпой в руках заспешила секретарша. У выхода Бурлюк обернулся.

– Да, Андрюшка, ты не забыл, что у меня скоро годовое собрание?

– Как можно, Иван Гаврилович? Как обычно, выпишу на вас доверенность. Сами и проголосуете, как считаете нужным.

– Ну-ну, – одобрил Бурлюк. Не удержавшись, измерил взглядом Коломнина. – А ты, погляжу, гусь. Но недалек. Потому как жизнь круглая. Еще повидаемся.

– Как только, так сразу, – беззаботно подтвердил тот.

Янко едва дождался, пока Бурлюк скроется из виду. – Нельзя так, – упрекнул он. – Иван Гаврилыч, хоть и редкая зануда, считай, стратегический банковский партнер в Европе. Если хочешь знать, мы сами у него акционеры – держим блокирующий пакет. Это тебе что-то говорит? Здесь не Россия. Здесь с нужными людьми особая деликатность требуется.

– Вот ее сейчас и проявим, – пообещал Коломнин и, не дожидаясь приглашения, шагнул к двери переговорной.

Огромный овальный стол в комнате для переговоров был пуст. Но из глубины мягкого, топкого кресла торчали длинные ноги с коленями, острыми, будто заточенные штыри. Раздался скрип, и навстречу вошедшим не без труда выбрался обладатель уникальных ног – худощавый мужчина с неожиданным чахоточным румянцем на впалых щеках.

– Что? Несладка жизнь в бегах? – определил Коломнин и тем сбил заготовленную приветливую улыбку.

– Нам всем эта история не в радость, – Островой протянул руку для приветствия: ладонь его оказалась удручающе вялой, но в длиннющих, будто у пианиста пальцах, Коломнин угадал прячущуюся силу. – Кто-то должен был найти в себе волю сделать первый шаг. Потому я здесь. А вы, как полагаю…

– Начальник службы экономической безопасности, – представился Коломнин, усаживаясь напротив и протягивая визитку. – Имею доверенность на ведение переговоров и на подписание любых документов.

При этих словах во взгляде Острового что-то вспыхнуло. Он в свою очередь поспешно вытянул из наружного кармашка золоченую визитку с начертанной на ней фамилией.

– Островой Василий Юрьевич, – смакуя, прочитал Коломнин. Перед ним сидел вор. Вор, за которым они безуспешно гонялись более двух лет. Сидел холеный, победительно раскинувшийся. Непреодолимое желание позадираться овладело Коломниным. – Красивая картонка. Чего ж на визитке главное не проставлено?

– То есть?

– Находится в международном розыске. Очень бы эффектно сюда подпустить – эдак золотым тиснением.

– Я собственно не совсем понимаю, – тонкие бесцветные губы Острового подобрались, в лице проступила осторожная колючесть. – Откуда этот тон? По-моему, мы прежде знакомы не были.

– Да, Бог миловал, – охотно подтвердил Коломнин. – Но заочно наслышан. И премного. Потрудились мы с прокуратурой, чтоб вас из небытия выколупнуть. И, как видите, – случилось.

– Я думаю, Василий Юрьевич, вы не должны обижаться за несколько взвинченный тон Сергея Викторовича, – включился в беседу обеспокоенный Янко. – Ему в вашем деле и впрямь досталось. Дашевский не всегда объективно оценивал затраченные усилия. О чем я, кстати, Льву Борисовичу счел нужным заметить. Но мы, господа, прежде всего бизнесмены и сейчас важно помнить главное – для чего мы здесь собрались. А собрались мы, чтоб оговорить условия, на которых Василий Юрьевич готов рассчитаться с банком. Вы согласны с такой постановкой вопроса, Сергей Викторович?

Коломнин кивнул: возразить тут было нечего.

– Тогда, может быть, попросим Василия Юрьевича изложить свое видение ситуации? – предложил Янко, делая приглашающий жест в сторону хмурящегося Острового.

– Ситуация мне видится очевидной, – Островой неспешно закурил длиннющую сигарету, которая в его руке казалась шестым, жеманно оттопыренным пальцем. – Ваш банк понес убытки. И я как человек чести безусловно готов их возместить.

– Как кто? – невольно поразился Коломнин. Недружественную реплику Островой проигнорировал, хотя в лице добавилось настороженности.

– Мой прежний банк не сумел вернуть «Орбитау» занятые три миллиона долларов. И хоть рухнул АМО уже после моего отъезда за границу, я согласен, чтобы снять возникшее недоразумение, передать эту сумму «Орбитау» – из собственных средств. Разумеется, в обмен на отзыв иска и разблокирование счета.

– Наш банк, можете не сомневаться, по достоинству оценил этот жест доброй воли с вашей стороны, – поспешно заверил Янко, поскольку на физиономии Коломнина проступило такое чрезвычайное восхищение, что это выглядело опасным. – Но при этом нельзя не учитывать, что за истекшие два года «Орбита» понес дополнительные потери. Кроме того, на три миллиона набежали недополученные проценты. Поэтому уместно включить их в общую сумму.

– И как же, по вашему мнению, должна эта сумма выглядеть? – неприязненно уточнил Островой.

– Мы полагаем, – Янко сделал паузу, предлагая Коломнину перехватить инициативу. Но тот продолжал отмалчиваться с безмятежностью, становившейся попросту неприличной. – Три с половиной миллиона – это минимум, на что рассчитывает «Орбита».

– Три с половиной?! – возмутился Островой. – А почему собственно не четыре? То, что я беру на себя задолженность, к которой в сущности не имею никакого отношения, не значит, что я буду оплачивать все что ни попадя. Три миллиона – это, по– моему, вполне приемлемая цифра. В крайнем случае, согласен покрыть ваши прямые расходы. Но – и все. Не забывайте, я вовсе не обязан оплачивать чужие долги.

– И это правильно, – неожиданно согласился Коломнин. – Никто не должен платить за других. Тем более из соображений чести.

Он посмаковал озадаченное молчание.

– Забудем о несчастных трех миллионах, – беззаботно предложил он, заметив впрочем, как живо переглянулись недоумевающие собеседники. – То древняя, покрытая мхом история. За эти деньги мы купили у АМО право требования к их проворовавшемуся президенту, то бишь к человеку чести господину Островому, который в свое время украл из банка…

– Я бы попросил выбирать выражения, – огрызнулся Островой. – Суда надо мной не было, так что…

– Опять ваша правда, – суда не было. Пока, – Коломнин учтиво поклонился. – Потому будем говорить высоким штилем. Деньги эти в сумме девять миллионов долларов господин Островой попросту стибрил, свистнул, увел, – выбирайте глагол по вкусу, – у своих акционеров, ему доверившихся. А поскольку истцом отныне выступает банк «Орбита», вот они-то, эти девять миллионов, и есть предмет нашего разговора. Так-то-с!

Да вы, часом, не сбрендили? – поразился Островой. Совершенно очумелым выглядел и Янко. – Чтоб я вам за здорово живешь отдал целое состояние.

– Не ваше, между прочим, состояние, – напомнил Коломнин.

– А вот это как раз не ваша забота. Ишь губы раскатали на чужие «бабки». Да я лучше в тюрьму сяду, чем на такое «кидалово» соглашусь.

– Это-то как раз запросто, – Коломнин вытащил и положил подле себя мобильный телефон, а рядышком – небольшой листочек, привлекший общее внимание. – Это телефон местного бюро интерпола. Вы, гражданин Островой, как будто значитесь в международном розыске. Гарантирую массу удовольствий. Через час вас возьмут, да еще с фальшивым паспортом на кармане. Так что полагаю не позже, чем через пару дней у вас появится классный шанс переместиться в Москву, в отель «Бутырка». Так сказать, осуществляются мечты!

– Это же!.. – Островой вскочил. Губы его конвульсивно подрагивали. – Это не по-джентльменски. Мне были обещаны гарантии.

– И кем же?

– Президентом вашего банка.

– Так чего ж молчали? Это совсем другой разговор, – Коломнин превратился в саму любезность. – Давайте сюда.

– Что давайте?

– Гарантию, конечно. Я должен убедиться.

– Но это были устные договоренности – от имени президента, – Островой требовательно поглядел на смешавшегося Янко.

– Извините, Василий Юрьевич, – пришел в себя тот, – но нам с Сергеем Викторовичем необходимо переговорить.

Он требовательно потянул Коломнина к окну.

– Что еще? – Коломнин неохотно подчинился.

– Вы просто губите процесс! – горячий шепот Янко наверняка доносился до противоположного угла комнаты. – Отобрать всё! Вы не даете ему поля для маневра. Кто ж на это согласится? Рупь за два, он действительно лучше предпочтет в тюрьму! Я бы на его месте – точно предпочел.

– Вот как? – заинтересовался Коломнин.

– Да вы понимаете, чем это кончится? Банк по вашей, извините, милости попросту не получит денег. Как, полагаете, на это посмотрит президент?

– У меня был с ним разговор перед отъездом. Президенту нужен результат, то есть деньги. А методы – это мое дело.

– Но, учитывая чрезвычайность ситуации, я… вынужден немедленно связаться с Дашевским.

– В самом деле? – Коломнин с любопытством приостановился. – Вы что же, намерены втянуть президента крупного российского банка в переговоры с международным преступником? Окститесь, Янко! Да и что собираетесь сказать? Вы уверили его, что три миллиона – предел желаний. А я собираюсь доказать, что предел этот – все девять. И полагаете, Дашевский будет возражать?…

Коломнин нетерпеливо освободился от цепкой руки, помимо воли владельца сжавшей его локоть. Вернулся к подрагивающему должнику.

– Так что надумал, Островой?

– Здесь и думать нечего. Я полагал, что доверяюсь порядочным людям. И оказался заложником…

– Брось пылить! Порядочные люди! Джентльмены! Ты-то тут причем? Ты обычный кидала. И им по гроб жизни останешься. Только сегодня ты вляпался. И потому выбор простой…

– Тогда сдавайте! – Островой прихлопнул изящной ладонью журнальный столик, так что по застекленной поверхности поползла паутина. – Ничего! Выживают и в русской тюрьме. Только вы у меня во чего теперь получите! Я вас с этим иском два года мурыжил. И, будьте покойны, еще лет на пять хватит. Не хотите по-доброму. Так вот вам мой максимум – четыре миллиона. И ни гроша сверху!

Он гордо откинулся, сцепив на груди побелевшие пальцы.

– Я же предупреждал! – подбежал Янко. – Отойдемте еще!.. Сергей Викторович! Нельзя так зажимать в угол. Дай ему вздохнуть. Ты и так невозможное сделал. Да за четыре лимона Дашевский тебя всего обсосет. Аж по гланды. О девяти никто и не думает. Ну, предположим даже фантастический вариант, – выбьешь их. Но дальше-то? Получишь жалкую премию тысяч в пятьдесят. Твоего ли масштаба деньги? А этот, я уверен, выложит тебе лично с поллимона. Улавливаешь? И все будут довольны. Давай я сам все порешаю. А ты как бы в стороне. У тебя что, в самом деле личных проблем не существует?

Под прищуренным взглядом несколько сбился:

– Не о себе. О тебе хлопочу. Это ведь бизнес.

– Очень уж русский бизнес.

– Гляди. Будет ли еще когда такая возможность деньжат влегкую срубить?

– Надеюсь, нет. А теперь отойди в сторону и – чтоб больше не дергался! – потребовал Коломнин. – А тебе, Островой, отвечу так. Выживают и в российских тюрьмах – то правда. Только для этого большие деньги нужны и приличные связи. Связи ты все профукал. Потому что всех, кого мог, кинул. Знаешь, сколько в уголовном деле потерпевших? И все люди небедные. Уж они найдут способы тебя покарать. Да и с нашим иском не так все сумрачно. Ты ведь затягивал, потому что услуги адвокатов с «левых» счетов щедро оплачивал. Я думаю, там тоже немало наворованного. Но из Бутырки управлять зарубежным счетом тебе будет проблемно, я так рассуждаю. А, стало быть, адвокаты твои разбегутся. И процесс быстренько пойдет к завершению. Улавливаешь логику?

Островой все улавливал: в пронизывающе злом взгляде его углядел Коломнин надломленность.

– Так что, звонить?

– Совсем за глотку схватили! – прохрипел, вскакивая, Островой. – Давайте хоть на пяти, на шести даже сойдемся. Жить-то я на что-то должен!

– Но-но-но! Только без плача Ярославны на Путивле. На жизнь ты как раз нажировал.

– Хоть семь! Для чего-то я сюда приехал.

– Вот за этим ты приехал! – Коломнин достал из портфеля и помахал пачкой документов. – За собственной свободой. И это ее цена. Девять! Или – звоню.

– Тогда звони! – отчаянно выкрикнул Островой. Но рука Коломнина столь стремительно метнулась к телефону, что он понял, – это не блеф. Странный банковский безопасник на самом деле только и ждет повода, чтобы сдать его Интерполу.

– Ладно, ладно! – быстро произнес он. – Согласен! Он развернулся к Янко, все это время пытавшегося привлечь его внимание, с чувством рубанул ладонью по сгибу другой руки:

– А тебе во!

Янко побледнел.

– Стало быть, все девять? – с плохо скрытым сожалением уточнил Коломнин.

– Сказал же! – Островой поднялся, схватил со стола мобильник, барсетку, смяв ее пальцами. – Банкуйте, суки! Завтра оформим.

– Немедленно! – остановил его голос Коломнина. – Вызывайте своих адвокатов. Мы – своих. И прямо сегодня составим мировое соглашение.

– Но прямо сейчас стремно, – Янко под испепеляющим взглядом Острового замялся. – Адвокаты могут быть заняты. Мы не предполагали, что так скоро… Это – Европа. Здесь не привыкли решать столь стремительно.

– Раз я здесь – будут привыкать. Янко! – Коломнину все это изрядно начало надоедать. – Ты с швейцарскими адвокатами банковскими денежками рассчитываешься. Вот и изволь заставить отработать.

– Но даже если соберем немедленно, – Островой угрюмо покачал головой. – Пока утрясут, отредактируют, – тут работы даже не на часы. Может, на сутки.

– А ничего, не соскучимся, – успокоил его Коломнин. – Вы в преф играете?

– В преферанс? Играл студентом.

– Во! Стало быть, будет, чем ночь занять. Люблю я, знаете ли, ловленного мизера половить. Ну, что застыли, добры молодцы? Работаем, работаем!

Островой и Янко изумленно переглянулись, – в человеке, только что добившемся своей, казавшейся недостижимой цели, явственно проступало необъяснимое раздражение. Островой еще раз внимательно присмотрелся, пытаясь отгадать причину непонятной ему личной озлобленности. Но напрасно Василий Островой перебирал в памяти «кинутых» им людей. Озлобленность Коломнина была обращена против самого себя. Озлобленность, в которой перемешались гадливость и отвращение. Потому что в эту минуту разошлись интересы банка и государства: исполнив волю Дашевского, он предал Волевого. Следователя и бывшего коллегу, который два года неустанно, отказываясь от отпуска, жертвуя выходными, преследовал преступника, охваченный единственным желанием: посадить его на скамью подсудимых и тем доказать, что в России пришло время возмездия ворам. Этой же страстью был прежде охвачен и сам Коломнин. И вот теперь он возвращает преступнику улики и – избавляет от тюрьмы. Он предал не только Волевого, но и свое прошлое. Себя в себе. Что-то надорвалось внутри Коломнина.

Еще в Женевском аэропорту Коломнину дозвонились из секретариата Дашевского и предупредили, чтобы по прилете в Шереметьево он прошел в vip-зал и там дождался Льва Борисовича. Президент вместе с Ознобихиным улетает на банковский симпозиум в Лондон, но перед отъездом хочет обязательно переговорить.

Утомленный Коломнин попивал шереметьевскую минералку перед огромным телевизором, прикидывая рейс, на котором сегодня же успеет вылететь в Томильск.

– Гигант! Просто гигант! – послышалось от двери. Коломнин едва успел подняться, как его обхватил и принялся охлопывать стремительно, по своему обыкновению, вошедший Дашевский. Сзади груженный дорожным портфелем поспевал один из помощников. – Всех поразил! Это, я тебе скажу, – vip-результат. Хоть, знаю, прошел по краю. Не боялся, что вообще обломится? Или… на принцип пошел?

Проницательный Дашевский испытующе вгляделся, определил что-то, отчего зрачки несколько потемнели.

– Ну, и черт с тобой! Победителя не судят. Немедленно дам команду, пусть готовят на тебя премию… в пятнадцать тысяч долларов. Заслужил!

– Не надо мне премии, – Коломнин с трудом сдержал усмешку: Андрюша Янко, предсказывая ему «жалких» пятьдесят тысяч с барского плеча, явно погорячился.

– Что значит «не надо»? Намекаешь, что мало?!

Впрочем он и сам прекрасно понимал, что мало. Слишком мало, чтоб по банку не пошли новые пересуды о его скупости.

– Ладно! Черт с тобой, вымогатель. Пользуйся моей добротой. Получишь… сорок тысяч. Этого, надеюсь, тебе довольно или прикажешь весь банк к ногам положить?

Этого бы хватило. Во всяком случае, чтобы купить небольшую квартирку: после ухода из дома Коломнин до сих пор не имел жилья в Москве.

– Вообще не надо за это никаких денег. Вы попросили – я сделал.

– Брезгуешь, стало быть? – чутко догадался Дашевский. Недобро прищурился. Отказ от премии оскорбил его куда сильнее попытки поторговаться. – Что ж, вольному воля. Куда теперь?

– Прямо сейчас возвращаюсь в Томильск. За мной ведь «Нафта».

– Да, да. Конечно. Назад особенно не торопись.

– А как же аттестация?

– Это даже в голову не принимай. Защитишься по возвращении. Да и то формальность. Ты у нас отныне герой. Ну! – он вымучил дружескую улыбку и, давая понять, что аудиенция закончена, негодующе развернулся к топчущемуся помощнику. – Где наконец Ознобихин? На посадку пора.

– Вот-вот будет. – Тот поспешно оторвал от уха мобильник. – Въехал в зону Шереметьево.

– Я пошел в самолет. Пусть догоняет. Бардак! Президент их ждать должен, – забыв на прощание кивнуть Коломнину, он шагнул к вышколенно улыбающейся у стойки регистраторше.

У выхода из vip-зала Коломнин едва не столкнулся с катящим чемодан Ознобихиным. – Какие люди! – обрадовался встрече Коля. – Поздравляю. Весь банк гудит, как ты этого Острового уделал. На полную!

В поздравлении и особенно в словечке «на полную» ощущался некий второй план – будто он и поздравлял и недоумевал одновременно.

– Да, кстати, я тут тебе порадел чуток, – припомнил Ознобихин. – Мне, пока тебя не было, супружница твоя звонила, – все-таки настырная она, извини, бабенка, – просила помочь сына куда получше пристроить.

– Что?!

– А чего? Не чужие. Как раз у Янко в «Орбитафинанс» местечко освободилось. Ну, я и порекомендовал на стажировку. И то дело! Пусть парень чуток в загранке освоится. Правда, на тебя Янко жутко, знаю, разобиделся.

– С чего бы?

– Если ты такой недогадливый, так откуда мне знать? – хмыкнул Ознобихин. – Поначалу, как твою фамилию услышал, даже уперся. Но я настоял. Должок у него передо мной неотработанный. А теперь и у тебя! Шутю! Ну, давай, выкладывай слова жуткой благодарности.

– Там Дашевский нервничает.

– Подождет! А, кстати, насчет Маковея прав ты был. Признаю. Очень смышленый оказался. Такой стремный кредит мы с ним закрыли, пальчики оближешь. Вот так бы всегда, в одной упряжке! А то только ругаешься, нехороший ты человек. Приветливо кивнув, Ознобихин подхватил ручку чемодана, тем более, что выскочивший из vip-зала помощник принялся строить страшные глаза.

Время принятия решения

Из Женевы Коломнин созвонился с Богаченковым, который сообщил, что документальную проверку закончил и готов отчитаться. Потому, несмотря на накопившуюся усталость, прямо из Томильского аэропорта он отправился в банковский филиал.

Небритый, с запавшими глазами и обострившимися скулами, – в таком виде вошел Коломнин в кабинет Хачатряна.

– Ну и видок! Будто не из Европы. А прямо-таки чистый буровик, только что снятый с вахты, – невесело пошутил Хачатрян.

Судя по блеклому его виду и по нетерпеливому оживлению сидящего здесь же, в сторонке, Богаченкова, необходимые сведения были добыты и – оказались не из радостных.

– Неужто и впрямь снизошли до того, что поделились информацией?

– Только самой общей, – умерил Коломнинские надежды Хачатрян. – Да и то спасибо Ларисе Ивановне, невестке Фархадова, – настояла. А то б и этого не дали.

Богаченков вытащил из нетерпеливо оглаживаемой папочки несколько распечаток.

– Гораздо хуже, чем можно было предположить, – опередил его Хачатрян. – Все ожидал, но чтоб такое!

Он удрученно поцокал языком.

Коломнин кивнул Богаченкову.

– Ситуация и впрямь не из приятных, – подтвердил тот. – Бешеные долги. По банкам, правда, кроме как нас, всё чисто. Но зато общая задолженность! Не падайте: свыше двадцати миллионов долларов.

– Сколько?!

– И это только просрочка. На подходе еще с десяток миллионов. Почти все долги перед поставщиками оборудования, бурильщиками и подрядчиками. В основном накопились за последние два года.

– М-да, майский день, именины сердца, – Коломнин с открытой неприязнью оглядел осунувшегося за эти дни Хачатряна. – И как же это ты, Симан, ухитрился под своим носом ничего не видеть? Это надо было вообще глаза закрыть. На всё!

– Да вы что?! – в свою очередь вскипел управляющий филиалом. – Вы что полагаете, что я с них чего-то имею?!.. Да я все силы, чтоб филиал здесь развить, кладу!

Свинцовое молчание Коломнина несколько сбило Хачатряна с взятого им обиженного тона:

– Ну, конечно, было беспокойство. И большое. Пытался даже поговорить с Фархадовым. Но – у того всегда одно: я всё за всех знаю. А ваше дело сидеть и ждать результата. Мясоедов, тот вообще – водопад. На все отговорки: тут возросла цена на оборудование, там увеличились расценки. Вот и – ждали. – А ты что мыслишь, стратег? – Коломнин повернулся к Богаченкову.

– Возможны как бы два варианта. Первый – обычное разгильдяйство. Второй – кто-то сознательно наращивает долги компании.

– Думаешь, готовится экспансия? – живо подхватил Коломнин. – Очень может быть. Почему бы в самом деле на халяву не отхватить лакомый кусок? Тем более вся черновая работа, считай, сделана. Но тогда кто этот умник?

– Без ревизии не понять. – Вид у Богаченкова был сконфуженный, будто тем самым вскрылась его собственная несостоятельность. – Но обнаружилась еще одна, нечаянная радость: помимо долгов «Нафта» имеет и двадцать пять миллионов дебитовки. И тоже просроченной.

– Что?! – похоже, сегодня Коломнину подготовили вечер сюрпризов. – То есть задолженность других компаний перед «Нафтой» перекрывает ее собственные долги? Я так понял?

– Да не компаний, – перехватил инициативу Хачатрян. – Почти вся задолженность у одной фирмы – некто «Руссойл». Я об этом долге давно знаю.

– Давно он знает. И молчит. Тоже мне партизан!

– Потому и молчу, что говорить не о чем! Помните, может быть, «Паркойл» года три назад организовал для «Нафты – М» кредит? Еще в газетах писали …

– Да, это сразу резко увеличило ее цену, – припомнил Коломнин. – И деньги эти не возвращены?

– Здесь-то как раз время терпит: давались они на десять лет. Тут другая фишка, – Хачатрян потрепал свой увесистый нос. – Живых денег «Нафта» не получила. «Паркойл» пожертвовал в ее пользу нефти на сорок миллионов долларов. Эту нефть надлежало продать, а деньги пустить на обустройство месторождения.

– Тоже помню.

– Так вот в договоре было забито условие, что продаваться нефть будет не напрямую «Нафтой», а по ее поручению торговать ею станет некая компания «Руссойл». Схема простая: компания-посредник продает на сторону, а деньги, за вычетом маржи, передает «Нафте».

– А маржа оседает в собственных карманах?

– Само собой, – удивился вопросу Хачатрян. – Такой бизнес. – Та же схема, что у «Газпрома» с «Итерой», – для наглядности напомнил Богаченков. – Но, между прочим, поначалу «Руссойл» эти обязательства вроде выполнял. Худо-бедно, но пятнадцать миллионов долларов в компанию поставил.

– А последующие двадцать пять?

– Как отрубило.

– Может быть, «Паркойл» перестал отпускать нефть?

– Да нет, – Богаченков извлек новую справку. Сверился. – Судя по переписке, «Руссойлу» как раз было отпущено всё сполна. А вот он уже деньги за проданную нефть заиграл. – И что? Никаких исков не подавалось?

– Ни малейших следов. Как будто так и надо. – Богаченков принялся укладывать документы в папочку. – Кстати, до истечения срока исковой давности по долгам «Руссойла» осталось меньше трех месяцев. Если «Нафта» за это время не заявит иска, считайте, долг списан. Такой вот пустячок.

– А как бы сейчас эти двадцать пять миллионов решили проблему, – мечтательно промурлыкал Хачатрян.

– Не с кем решать, – вернул его на землю Коломнин. – «Руссойл» этот наверняка – обычная «бумажная» однодневка, специально созданная, чтоб откачать на сторону денег. Скачали и – рассыпались. Похоже, и сам Фархадов поучаствовал.

– Нэт! – с внезапной горячностью возразил Хачатрян. – Фархадов не мог!

– Почему собственно?

– Я говорил, у него идея фикс: запустить месторождение. Я потому на него и поставил! Мамой клянусь, не мог!

– Тогда почему не взыскивает?!.. То-то. Или о сроках не помнит?

– Может, и не помнит.

– А если не помнит, так и вовсе ставить не на кого.

Решительным жестом Коломнин пресек попытку возразить:

– Аут, господа хорошие, обсуждать, вижу, больше нечего. Придется немедленно начинать взыскание долгов. Будем описывать все, что только можно распродать.

– Но вы же понимаете, что продать это за реальную цену невозможно! – безысходно вскричал Хачатрян. – Не разбирать же буровые!

– Если понадобится, разберем. Передо мной четкая задача – вернуть банку его деньги. А там – хоть трубы на металлом!

– Вы вообще соображаете?! – Хачатрян аж икнул. – Буровую на металлом?

– Это ты мне?! – разозлился Коломнин, и без того чувствовавший себя неуютно. – Это я, что ли, довел ситуацию до полного развала? Это я, выдав за здорово живешь пять банковских миллионов, не удосужился обеспечить контроль?! Надо же – ему, видите ли, неловко было у должника спросить, как тот распорядился полученными денежками? Нефтяников, душевно ранимых, обидеть боялся?! Это я на прямую фальсификацию пошел, фиктивные залоги приписав?

Тяжелая голова Хачатряна склонилась к груди, будто бутон на надломившемся стебле.

– Заигрался ты, Симан. Вот результат. А теперь выбирать не из чего. Если мы сегодня первыми не начнем взыскивать, завтра нас опередят остальные кредиторы. Особенно, если за всем этим в самом деле стоит чей-то интерес! Конечно, своего не вернем. Но в такой ситуации хоть шерсти клок. Так что обеспечь три билета на Москву. Летишь с нами. Сразу по прилете – докладываем Дашевскому. И – готовим исполнительные процедуры.

– Встретьтесь хотя бы с Фархадовым перед отлетом! Долг вежливости.

– Зачем?! Рассказать ему в милой беседе, что мы собираемся его уничтожить? Если это и вежливость, то очень по-восточному. А мне наоборот важно, чтоб о принятом решении до последнего момента никто не догадывался. Так что с утра сам ему позвонишь, скажешь: улетаем в Москву совещаться. Да гляди, чтоб никакой утечки информации! – он глаза в глаза жестко встретил негодующий взгляд Хачатряна. – Эх, Симан, Симан! Вот что бывает, когда хочется много и сразу. Сколько людей вокруг проекта этого кормится. Сколько планов, сколько семей отстроилось. И все теперь псу под хвост пустить придется. Пошли, Юра!

Они вышли, даже не попрощавшись с понурым хозяином кабинета: судьба его виделась предрешенной.

Едва Коломнин и Богаченков вошли в холл гостиницы, как из кресла в глубине вестибюля поднялась женщина в распахнутой собольей шубе.

– Здравствуйте, Лариса Ивановна. – Богаченков запунцовел. – Вы ко мне? Наверное, что-то срочное?

– Очень, – Лариса подошла к Коломнину, с проскользнувшим озорством провела рукой по небритому подбородку. – Нам надо поговорить.

Коломнин беспокойно огляделся, обнаружил заинтересованный взгляд портье.

– Прошу вас, – подчеркнуто официально он протянул руку, пропуская ее вперед, к лифту. По правде с трудом скрывая изумление от внезапного превращения пугливой невестки в эту решительную женщину.

– Я, если что, у себя, – пролепетал Богаченков.

По закону подлости, выйдя из лифта, натолкнулись они на молоденькую горничную, которая как раз оправляла прическу перед зеркалом. Завидев их, она, не оборачиваясь, внимательно, припоминающе оглядела Ларису.

В номере Лариса небрежно сбросила шубку на тумбочку, шагнула к нему:

– Господи! Что за вид?

– С чего бы такое превращение? Или все-таки… – Коломнин задохнулся. – Лоричка, ты решилась?!

– Соскучилась.

– А… еще?

– Еще тоже есть. Но это подождет, – прижавшись, пробормотала она. – Если, конечно, ты не настаиваешь.

Он не настаивал.

За окном завывало. Коломнин с томлением и грустью смотрел на вернувшуюся из ванной посвежевшую женщину.

– Значит, нет? – еще раз переспросил он, ни на что не надеясь.

– Не могу. Его сейчас бросить, как предать.

«А меня?» Коломнин представил такую же вьюгу где-нибудь на окраине Москвы и себя, неприкаянно слоняющегося по снимаемой, куце обставленной квартирке, – ее поиском по просьбе Коломнина занимался Седых.

– Стало быть, зашла попрощаться? Спасибо, хоть этого не побоялась.

– Нам надо поговорить, Сережа. Я о компании.

– Компания у нас и впрямь хоть куда подобралась. Я, ты и старик Фархадов. По-моему, это что-то новое в любовном треугольнике.

– Пожалуйста, не надо, Сережа. Быть злым тебе не идет.

Коломнин почувствовал справедливость упрека. В своем стремлении выдернуть ее из привычного, комфортного мира он стал чрезмерно нетерпелив и нетерпим. Почему-то уверенный, что с ним ей будет заведомо лучше. Между тем перед ним сидела холеная, привыкшая к роскоши женщина. Одеваемая, будто кукла Барби. Правда, и предназначенная, подобно Барби, сидеть дома на почетном месте. Но, очевидно, и в этом можно найти свою, затягивающую прелесть. А что взамен предлагал он?

– Я не о том, дурачок. – Она без труда разгадала его мысли. – Я уже просила: пожалуйста, не торопи, мне действительно очень трудно. Я, если хочешь, сильно увлечена тобой. Но – полюбила ли? Прости, мне часто вспоминается Тимур. И тогда – я не знаю. А здесь вокруг – всё им дышит.

– Да, как на кладбище.

– Ты все-таки стал недобрым. – Она, стараясь сделать это незаметно, скосилась на часики. Коломнин понятливо поднялся. – Нет-нет, Сережа, мы обязательно должны переговорить о «Нафте». Что вы решили?

– Хоть ты-то не мучай! – простонал он. – Ведь сама видела цифры. Компания перегружена долгами. Строительство трубы по существу приостановлено. Банковские деньги, извини за сленг, раздрючены. И при этом самой «Нафте» задолжала примерно те же деньги какая-то пустышка, с которой и получить нечего. Это ж надо было ухитриться!..

– Не пустышка, Сережа! Я собственно с этим и приехала. Вот! – она извлекла из сумочки перегнутую пачку документов. – Последовала твоему совету и потребовала в отделе ценных бумаг предоставить мне все данные о наших участиях.

– И?..

Лариса хотела что-то пояснить, но, наткнувшись на скепсис в лице Коломнина, суховато протянула документы. – Просмотри сам. Нужное я выделила.

Коломнин подтянул первый лист, поименованный «Участие компании «Нафта-М» в уставном капитале других структур», намереваясь пробежать полученное по диагонали. Но в глаза бросилась отчеркнутая строчка – ООО «Руссойл» (Мюнхен) – 26 %.

– Это что, тот самый должник?

– Именно, дорогой мой. Ладно, не трать время, – Лариса, перегнувшись, отобрала у него бумаги. – Здесь ты все равно многого не увидишь. Поэтому послушай меня. Все-таки времени даром не теряла.

Это оказалось правдой. Из того, что удалось выяснить Ларисе, стало ясно: когда «Паркойл» принял решение предоставить «Нафте» крупный товарный кредит, одновременно, по предложению Гилялова, в Европе была создана трейдерская компания. Цель традиционная для компаний такого рода – реализовывать оговоренные объемы нефти на Запад, а деньги за вычетом комиссионых передавать «Нафте-М». А дабы Фархадов не нервничал, что деньги проходят через чужие руки, Гилялов предложил разделить Уставный капитал «Руссойла» на четыре части: по 26 % – «Паркойлу» и «Нафте-М» и по двадцать четыре – двум иностранным офшорным компаниям, созданным менеджерами «Руссойла».

– Почему же тогда через два года «Руссойл» перестал платить, а Фархадов все это «проглотил» и даже не пытается получить свои деньги, которые ему до зарезу нужны? – задал Коломнин вопрос, ответ на который сам безуспешно пытался найти. Лариса безысходно промолчала. – То-то что. А если бы он действительно хотел запустить месторождение, так не прятал бы от нас эти бумажки.

– Он хочет. Я тебе клянусь, Сережа! Есть вещи, которые обычной логикой не объяснить. Салман Курбадович, он, понимаешь ли, бешено гордый. Он просто не может не быть первым! Не может признать, что в чем-то не разбирается.

– Другими словами, он не управляет компанией.

– Это так, – Лариса кивнула. – Потому он вынужден на кого-то ставить. Пока был Тимур…

– Тимура нет, Лара. Прости, конечно. Но банковские деньги – это не мои. И даже если бы я захотел…

– А ты захоти! Просто захоти помочь!

– Бредовый разговор, – Коломнин поёжился. – От нас с тобой больше ничего не зависит. Банк станет добиваться своих денег любой ценой.

Лариса нахмурилась: – А если бы я тебе сказала, что есть пять миллионов, которые мог бы забрать твой банк, не уничтожая компанию, ты бы согласился?

– Если бы! Ты что думаешь, мне самому по душе всё это гробить?

– Тогда – деньги есть! – с некоторой торжественностью произнесла Лариса, одновременно чисто по-женски оценивая произведенный эффект. Эффект, впрочем, не был оглушительным: Коломнин отмолчался. – Не веришь, да? Между прочим, мне это в отделе ценных бумаг сказали. Компания «Руссойл»…

– Вы хотите предложить банку самому взыскать ваш долг с мифического «Руссойла»?

– Нет! И не мифического вовсе. Перестань наконец перебивать женщину! Мне и так непросто. Так вот, все эти годы «Руссойл» активно работал сразу с несколькими российскими экспортерами. И там накопилось…

– Можно себе представить. Одних ваших украденных двадцати пяти миллионов долларов…

– Не это сейчас важно. «Руссойл» по германскому законодательству обязан каждый год подводить итоги и принимать решение о выплате акционерам дивидендов. Решение принимается простым большинством голосов.

– И что?

– Наши девчонки из отдела ценных бумаг говорят, что дивиденды еще ни разу не выплачивались. Им каждый год из «Руссойла» копии балансов и протоколов присылают. Наверное, в Германии так положено. – И кто от вас участвовал в собраниях?

– Никто. Так вот за эти пять лет, по грубым подсчетам, на наши акции накопилось почти одиннадцать миллионов марок. Это порядка семи миллионов долларов. И – нам пришло извещение, что через десять дней в Мюнхене как раз состоится годовое собрание акционеров. Ты понимаешь?!

– Едва ли. Похоже, я вообще перестаю что-либо понимать. Есть компания-должник, имеющая, как выясняется, деньги. И к тому же зарегистрированная в Германии, то есть находящаяся под жестким государственным контролем. Есть два главных акционера: вы и могучий "Паркойл". Так чего проще: вместе сгонять на собрание, принять решение о выплате дивидендов, а заодно разобраться с другим сущим пустячком – двадцатипятимиллионным долгом? А, Ларис? Или сделать это Сарман Курбадовичу тоже гордость не позволяет? И что это за гордость такая?

– Во-первых, у «Паркойла» больше нет акций.

– Н-не понял?

– Я дозвонилась к ним. Говорят, продали. Правда, не говорят, кому.

– Миленькое дельце. А сами-то вы почему в собраниях этих не участвуете? У вас же блокирующий пакет. Лариса смутилась:

– Салман Курбадович запретил. У него плохие отношения с Бурлюком.

– Фантастика! – Коломнин аж головой замотал. – У Фархадова не сложились отношения с каким-то Бурлюком. И поэтому «Нафта» позволяет себя за здорово живешь обкрадывать…Погоди, с кем?!

– С Бурлюком, президентом «Руссойла». Я разве не говорила? В советское время работал в минтопе. Сейчас живет в Мюнхене. Что с тобой, Сережа? Вы что, знакомы?

– Иван Гаврилович?

– Иван?.. – Лариса быстро сверилась с текстом присланного приглашения. – Да, наверное, – стоит «И.Г.».

– Вот уж подлинно тесна Европа. Трём русским разминуться негде, – пробормотал ошарашенный Коломнин. – Да, так ты, помнится, что-то хотела предложить?

– Попросить. Узнай через свои каналы, кому «Паркойл» продал акции «Руссойла». Мы бы могли с теми, кто купил, договориться по поводу голосования. Наверное, семь миллионов долларов им тоже не лишние.

– Наверняка.

– Так ты смог бы их найти?

– Запросто, – подтвердил Коломнин. – И даже гораздо быстрее, чем ты думаешь.

Он доподлинно припомнил разговор о голосовании между Янко и Бурлюком. Стало быть, пакет акций «Руссойла», принадлежавший «Паркойлу», ныне контролируется банком. Неясным, правда, оставалось, как эти акции оказались в системе банка и почему записаны они на «Орбита финанс». Но главное сейчас, что они есть. И ими можно проголосовать. А, стало быть…

Он возбужденно заходил по комнате. Засмеялся, увидев, что Лариса, перепуганная внезапной переменой в его настроении, настороженно всматривается в его лицо. – Не пугайся. Как ни странно, все хорошо под нашим задиаком. Правда, пока это так, эскиз к портрету… Мне нужен срочный разговор с Фархадовым. Без Мамедовых, Мясоедовых, прочих «едовых». Я, он и – желательно – ты.

– Сережа, но как ты себе это представляешь? – Лариса растерялась. – Что я скажу? Чем объясню?

– Будет встреча, будет шанс договориться, – отчеканил Коломнин. – Последний шанс. Сейчас не время для тотальной конспирации.

Глаза Ларисы сузились. Она шагнула к телефону. Прежде чем он успел отреагировать, набрала номер:

– Салман Курбадович, это Лариса… Да, да, всё в порядке…Уложили? Спасибо… Я? В «Ройяль отеле». Только что встретилась здесь с господином Коломниным. Он завтра собирается улетать…Давайте об этом после. Салман Курбадович, он просит о срочной встрече. Речь о позиции банка в отношении «Нафты». Пожалуйста! Я – тоже прошу.

Раскрасневшаяся, прикрыв глаза, она стояла у прикраватной тумбочки. Даже до Коломнина доносилось из далека невнятное похрипывающее бурление.

Наконец Лариса положила трубку, ухватила сумочку:

– Поехали!

– Но…Как ты теперь объяснишься?!

– А это не твоя забота. Как ты говоришь, не время для конспирации. Едем же! Он старый человек и привык рано ложиться спать.

Такси подъехало к трехэтажному, огороженному решеткой коттеджу. При виде показавшейся из машины Ларисы калитка автоматически отворилась, – за входом осуществлялось видеонаблюдение.

Также беззвучно раскрылась резная дубовая дверь, за которой, отделенные стеклом, сидели двое охранников.

Дом спал. Сам Фархадов в пуловере и пижамных брюках поджидал их в каминном зале. Стрельнул недовольным взглядом из-под косматых бровей по невестке, будто снайпер из-за укрытия, хмуро поздоровался с нежданным гостем.

– И что за спешка? Кофе? Чай?.. Лариса!

– Да, да, я приготовлю, – Лариса поспешно двинулась вглубь дома.

– Как впечатления от меторождения?

– Видно, что дело всерьез начиналось, – Коломнин по знаку хозяина погрузился в глубокое кресло у журнального столика, в котором тут же и утонул. Сам Фархадов уселся подле, на жестком маленьком диванчике.

– Дело – да. Это главное, – Фархадов словно не обратил внимания на двусмысленность похвалы. Пожевал выцветшими губами. – Ради этого и бьюсь. На отдых бы пора. Заслужил как будто. Да и ресурс выработан. Но – как оставить? И на кого? С сыном начинали. Вот доведу до конца и тогда уж… Так что хотел?

«Для начала – пересесть», – едва не брякнул Коломнин. Он уже понял отработанный трюк Фархадова: гость, углубившийся задом в податливую кожу дивана, с безвольно задранными кверху коленями и обнажившимися носками (слава Богу, надел свежие), и парящий где-то ввысях хозяин, – словно коршун над добычей, – какой после этого разговор на равных?

Поерзав, переместился на краешек кресла. Прямо встретил снисходительный взгляд полубога, снизошедшего до разговора со смертным. Времени для политеса не оставалось.

– Салман Курбадович, хочу поговорить откровенно.

– Ты с этим пришел. Говори, – во взгляде за иронией угадывалась тревога.

– Мне действительно очень симпатично то, чем вы занимаетесь.

– Вот как? То есть вам симпатично? – съехидничал Фархадов. – Высокая оценка.

– Но я вынужден вас спросить: чего вы добиваетесь, Салман Курбадович?

– Что-о?!

– Нам удалось изучить – правда, очень поверхностно – финансовое положение компании. – Ну-с, поздравляю.

– Да не с чем. Это – полный крах!..Только прошу, дайте высказаться! За два года компания обросла долгами на десятки миллионов долларов. И отдавать нечем. Нечем, дорогой Салман Курбадович. Это-то вам должно быть известно. Все надежда на то, чтобы пробиться к узлу учета. Но – на трассе, как выясняется, конь не валялся.

– Мы вошли в сложный таежный профиль.

– Да бросьте вы! – вскричал, вскакивая, Коломнин, так что рот Фархадова от изумления приоткрылся, а вошедшиая Лариса едва не выронила поднос. – Скажите честно, когда вы сами последний раз были на буровых?

Лицо старика стремительно обросло пятнами.

– Салман Курбадович не может сейчас ездить, – с плохо скрываемой укоризной ответила за него Лариса. – Врачи категорически запретили летать… Временно, конечно.

– Извините за бестактность, – Коломнин изобразил что-то вроде легкого поклона. – Это я к тому, что разговоры насчет всяких там сложностей – брехня. Вам врут. Щадят, наверное. Но трассу забросили. И это есть факт! Вас элементарно водят за нос.

– Да ты! – губы Фархадова задрожали, острые пальцы впились в подлокотник дивана. – С кем разговариваешь, мальчишка?! Фархадова вся Сибирь! Весь мир знает. А ты против меня – наперсток!

– Вот и хочу, чтоб великий путь не завершился кляксой, – тихо, на контрасте проговорил Коломнин.

Воцарилась внезапная тишина. Коломнин попал снайперски точно. И хоть жаль стало растерянного, покрывшегося потом старика, нельзя было не использовать ситуацию.

– Вам известен реальный объем долгов? Знаете ли вы, что строители полгода не получают зарплату? Что подрядчики не подают в суд только потому, что боятся лишиться последнего фронта работ? А деньги от добычи газоконденсата, что прежде, при Тимуре, шли на экстренные платежи и поддерживали строительство трассы, ныне элементарно разворовываются.

Испуганная Лариса шагнула к свекру, успокаивающе положила ладонь на плечо. Но это было излишне. Фархадов оправился. Укрыл гневный взгляд под густые ресницы, как прячут в ножны клинок.

– Да, мне непросто управлять процессом так, как раньше, – тяжело признал он. – Но рядом есть надежные люди. Друзья, родственники. И они делают, что умеют. И как умеют!

– Друзья! Родственники! – с горечью повторил Коломнин. – Дорогой мой, разуважаемейший Салман Курбадович! Вы будто задержались где-то в начале девяностых. Тогда все так и рассуждали: самое надежное – это с друзьями. Пока разборки не начались. И между прочим, первых киллеров друзья на друзей заказывали. Да и не это сейчас главное. Очень похоже, что компанию вашу кто-то умышленно долгами обложил, чтоб потом задешево под себя скупить.

– Кого скупить? Меня? Фархадова?! Пусть только кто попробует. Да по моему зову вся нефтянка на помощь слетится. Кругом, куда ни глянь, мои воспитанники.

– Вот кто-то из них и точит зубы на местрождение, – сбил его порыв Коломнин. – Тем более теперь, когда выяснилось, какие здесь роскошные пласты газоконденсата. Впрочем, если готовы отдать?..

– Отдать?! Моё это всё! И вот их теперь, – Фархадов ткнул пальцем в Ларису. – Внучке передам. Не для того мой сын погиб, чтоб теперь, стало быть, в чужие руки…Тебе, впрочем, разве понять!

– Как не понять? Как раз потому и здесь, что того же хочу, – чтоб дело ваше не разграбили. Только ситуация больно хреновенькая. У банка зависает пять миллионов кредитных денег. И отдать неоткуда. Да еще столько же нужно, чтоб дотянуть «нитку» до магистрали. А остальные кредиторы наготове стоят. Тут тенденция простая, как у голодных крыс: один подаст иск, и – вся стая кинется. Всё обгладают. Готовы обсудить?

Тяжким было молчание Фархадова. Гордость боролась в нем с безысходностью.

Лариса обошла диванчик, опустилась перед ним на колени, заглянула снизу вверх:

– Салман Курбадович! Голубчик. Ради Бога! Это последний шанс. Банк на сегодня наш союзник. Все зависит от него. Ведь в самом деле, если только слух пойдет, что Фархадов рушится и… вы ведь умница, все понимаете. Ведь сколько сделано, сколько Тимур сюда вложил. А?

Коломнин отхлебнул кофе. Потянулся к огромному бокалу чая, приготовленному для хозяина.

– Сколько вам положить сахару? – между прочим поинтересовался он.

– Две ложки.

Коломнин сдержал вздох облегчения: согласие на диалог было получено.

– Почему хочешь помочь? – ресницы старика требовательно взметнулись вверх.

– Иначе банку денег не вернуть. Да и – нагляделся вдоволь. Придут другие – растащат, конденсат скачают быстренько, – так что и через сто лет не подступишься. Союзник я вам, Салман Курбадович. Не ахти какой для вашего масштаба. Но другого-то, на кого опереться можно, и вовсе нет.

– Что предлагаешь?!

– Некая компания «Руссойл» должна вам столько денег, что можно покрыть все долги. И, по моим сведениям, деньги у нее есть. Почему же вы не пытаетесь получить?

– Как это не пытаюсь? Что ж вы меня, совсем за простофилю держите? – обиделся Фархадов. – Только два дня назад с Гиляловым обсуждали. Это же он организовал по моему поручению кредит от «Паркойла». Потом, правда, сбой был длительный. Какие-то финансовые проблемы. Но заверил, что возьмет ситуацию под контроль и заставит Бурлюка до конца года рассчитаться.

– Заверил? – не сдержал иронии Коломнин.

– Гилялов – мой ученик. Выдвиженец! Это чего-то стоит?

«Стоило. В прежние времена». – А он вам не говорил случаем, так, между делом, что искового срока у вас осталось не до конца года, а всего на три месяца? И если за эти три месяца вы не подадите иск, так о долге этом можно будет попросту забыть?

Фархадов побагровел:

– Не его масштаб – закорючки на бумажках отслеживать. Для этого такие клерки как ты существуют. Они и докладывать обязаны. На нашем уровне иначе решается: мне слово дадено!

Коломнин беспомощно переглянулся с Ларисой. Давненько не доводилось ему сталкиваться с такой младенческой наивностью. А в большом бизнесе – никогда. Теперь особенно стало ясно, кем был для компании Тимур.

– Хорошо. Салман Курбадович, скажите, а вы знаете, что в «Руссойле» за это время накопились дивиденды, которыми можно перекрыть долг перед нашим банком?

Фархадов едва заметно скосился на Ларису.

– Там на самом деле на наши акции причитается большая прибыль, – участливо подтвердила та.

– Через десять дней собрание, – напомнил Коломнин. – Согласны вы проголосовать за выплату дивидендов?

– Вообще-то я с Бурлюком дел не имею. Нечистоплотен. Но если для дела, то – ладно уж. Направлю представителя. Только я должен Гилялова предупредить. Чтоб не за спиной. Но… нам ведь еще нужны деньги, чтоб трубу довести, – спохватился он. И прежним, непререкаемым тоном закончил. – Без этого согласия не дам!

За его спиной Лариса поспешно приложила палец к губам, и Коломнин сдержал готовое выплеснуться раздражение.

– Мы можем, конечно, говорить и о новых деньгах. Тем паче без них вам и впрямь не выкарабкаться. Но при условии…

Кустистые брови Фархадова недоуменно поползли вверх по лбу.

– Что-о?! Опять условия ставить? Не сильно ли увлеклись? Да я «Газпрому» диктовать не позволил. – И, явно заранее любуясь эффектом, бросил: – Больше не задерживаю. Свободен!

– Салман Курбадович! – вскинулась растерянная Лариса, – все летело к черту.

– Уйду! – Коломнин поднялся, взъерошенный. – Но сначала выскажусь. А вы выслушаете. Когда-то и великим надо прислушиваться. Сегодня ваша главная беда, уж простите за откровенность, в том, что компания неуправляема. Вам трудно… по возрасту. А те, что возле вас, они…не очень, похоже, получается. Так что сейчас важней: амбиции удовлетворить или дело, что с сыном начали, довести?! Интерес-то у нас сегодня общий – наладить жесткий контроль. Добиться, чтоб деньги не разворовывались, а шли на строительство. Блокировать угрозу банкротства. Или – вам это все не важно? Тогда извиняйте за беспокойство.

– Хотите заменить моих людей своими? – отреагировал Фархалов. – Вымыть из-под меня опору?

– Какая к черту опора?! А впрочем, вам решать. Я же прошу предоставить всю документацию моему экономисту – Богаченкову. Поверьте, это превосходный специалист. Через две-три недели вы будете иметь полную прозрачность компании.

– Это вы будете иметь, – подправил Фархадов.

– МЫ будем иметь. Потому что сегодня мы в одном интересе. А чтоб вы так уж не опасались чужих, назначьте замом к Мясоедову – да ту же Ларису Ивановну!

– Лариса? – удивился Фархадов. Он оглядел смешавшуюся невестку. Задумался. – Вообще-то в этом что-то есть. Специалист, как оказалось, грамотный. К тому же цепкая: вариант с «Руссойлом» раскопала.

– Но я не могу! – Лариса отчаянно замотала головой. – Это же столько людей. Ответственность!

– Опять же экономист по образованию. Да и не дура в общем-то. Тимур тебя всегда хвалил. Это я пожалуй одобряю.

– У меня и опыта нет! Как хотите, Салман Курбадович, но я…боюсь. Потом Машенька…

Но чем больше она отбивалась, тем непреклонней делался Фархадов.

– Хватит дома отсиживаться. На то няньки есть. А мне свой человек на ключе нужен. Пожалуй, это будет правильное решение. Поработай под Мясоедовым. Ему одному и впрямь трудно всё тянуть. А ты подучишься, переймешь. Заодно мне станешь докладывать. Так и порешу!

Он прищурился. Лариса, на глазах которой выступили слезы отчаяния, осеклась.

– Я, пожалуй, пошел, – заторопился Коломнин. Он с трудом сдерживал довольную улыбку: за спиной Фархадова Лариса показала ему кулак. – Утром вылетаю в Москву.

– А Дашевский, – Фархадов замялся. – Он согласится, чтоб без этих… как их? Исков.

– Президент банка кто угодно, но не дурак, – облегченно рассмеялся Коломнин, незаметно для Фархадова делая прощальный жест насупившейся Ларисе. – Если есть шанс вернуть деньги, не разрушая компанию, а потом иметь ее же клиентом, – так почему нет? А раз мы договариваемся на собрании «Руссойла» совместно проголосовать за выплату дивидендов, – вот вам и деньги. По приезде отложу все остальное в сторону и займусь исключительно «Нафтой». Думаю, уже послезавтра перезвоню, что банк согласен.

Лететь он решил один. Тащить за собой Хачатряна больше не было необходимости.

Страдания по «Руссойлу»

Обещание свое Коломнин едва не нарушил. В Домодедово вместо управленческого водителя, которого вызвал коротким звонком перед вылетом, встречал его Седых. – Ты чего здесь? – удивился Коломнин. – Или работы мало? Где «Волга»?

– Маковей не отпустил, – смутился Седых.

Смущение его Коломнину не понравилось.

– Говори, – потребовал он.

– Может, присядем? Я тебе, кстати, квартирку подобрал на Профсоюзной. Однокомнатная. Но ухоженная. Цветочки эдак на подоконнике.

Упоминание о цветочках окончательно развеяло Коломнинские сомнения, – что-то произошло. Он разозлился:

– Кончай размазывать. Ведь специально приехал упредить о чем-то. Так чего тянуть?

– Вчера состоялось заседание правления. Рассматривали концепцию реорганизации работы по взысканию задолженности. – Погоди, как это? – недопонял Коломнин. – Что? Без меня?

Седых вздохнул, будто правление назначили по его недосмотру.

– И что?

– Приняли решение: создать Департамент проблемных активов, объединив нас, залоги, юристов.

– Так правильно решили. Чего ж ты, дурик, пузыри пускаешь? Концепцию Лавренцов защищал?

– Паша Маковей. Свою.

– Что значит «свою»?

– Как альтернативную. Там же конкурс был объявлен. Каждый имел право представить…

– Имел. А что представил Лавренцов? – в голосе Коломнина проскользнул холодок предчувствия. И оно, увы, не обмануло.

– Да ничего не представил, – раздраженно рубанул Седых. – Как обычно: это потерял, то не нашел. Закрутился, говорит. Старый халтурщик. Лепило в эполетах! Всех подставил. А теперь оправдания ищет. Лучше б ты мне это поручил!

– Так! Что еще? Ты ж не только из-за этого сюда торопился.

– Не только. – Седых боязливо зыркнул на шефа. – У нас Панкратьева в больницу положили. Говорят, будет операция. – Да, да, надо бы навестись, – невнимательно кивнул Коломнин. – И ещё, – Седых решился. – Директором нового департамента назначили Маковея. Все остальные – пока за штаты. Ты – в том числе. Вот теперь всё!

Он облегченно выдохнул, будто сбросил тяготивший груз.

– Мне ж Дашевский лично обещал, – обескураженно припомнил Коломнин. – Поехали в Центральный офис!

– А может, не стоит прямо сейчас? – попытался отговорить Седых, но, впрочем, не слишком настойчиво. Судя по насупленному его виду, в аэропорт он приехал как делегат: происшедшее было расценено в управлении как оскорбление всему личному составу.

Коломнин стремительно пересек приемную, коротко кивая ожидающим вызова. В знак приветствия приподнял руку в сторону секретарши, любезничавшей с нависшим над ней охранником, автомат которого сполз с плеча и теперь интригующе покачивался меж тугих ляжек.

– А вы собственно!.. – запоздало встревожилась секретарша, но Коломнин уже распахнул дверь и оказался вне зоны досягаемости – в кабинете президента.

Дашевский сидел за столом для переговоров, углубившись в документы, разложенные перед ним двумя посетителями.

Поднял голову на звук, нахмурился неуверенно.

– Почему без вызова?!

Игнорируя вопрос, Коломнин впечатал перед ним листок с набросанным в машине заявлением об уходе:

– Прошу визу.

– Ты к кому это ворвался?! Я тебе что, отдел кадров? – подвижное лицо Льва Борисовича исказилось.

Дверь вновь распахнулась, и в проеме показались секретарша и оплошавший охранник.

Дашевский набычился, – дерзости, тем паче демонстративной, со стороны подчиненных не терпел. Но Коломнин опередил:

– Лев Борисович, не стоит тратить эмоций. Ставьте автограф, и я исчезаю из вашей жизни. Никаких проблем.

В притворной безучастности его легко угадывалось клокотание подступившей к поверхности лавы.

– Всем, кроме Коломнина, выйти, – коротко распорядился Дашевский, отдельным жестом извинившись перед посетителями.

Дождался, когда они остались вдвоем:

– Доложили уже?.. А что было делать? Графики срывались. Пришлось вынести на вчера.

Прислушался к молчанию Коломнина.

– Я, что ли, виноват, что ты по собственному разгильдяйству не представил концепцию? Ведь предупреждал! Предупреждал или нет?.. То-то. Дважды через секретариат напоминал этому твоему Лавренцову… Воспитывать надо кадры. Дисциплине учить. Хорошо хоть Маковей свою подготовил, а то вовсе позор бы вышел: единственное направление, по которому не представлено предложений, – Дашевский вытянул из пачки бумаг изящно оформленную, сброшюрованную папку – "Концепция реорганизации работы по возврату проблемной задолженности. Автор – П.Маковей», бросил перед Коломниным. – И кстати, очень толковая вещь получилась. Это все члены правления отметили. Мальчишка работает всего ничего, а все ключевые точки успел уловить. Вот чего тебе всегда не хватало – стратегического мышления.

Коломнин перелистал текст.

– И обрати внимание, как все структурировано. Четко, с цифрами, доказательно. Просто образчик профессионального подхода. Очень схватывающий парень.

– Да, верткий, – обескураженно согласился Коломнин: концепция воспроизводила те самые предложения, что наговаривал он перед отъездом Лавренцову – в присутствии Пашеньки.

– А как на вопросы отвечал! – обрадовался Дашевский. – Просто-таки отбривал. Каждая запятая оказалась продумана. У меня-то и в голове не было его на директора! Члены правления выдвинули. И то сказать: где и давать дорогу талантливым мальчишкам как не в банке! Попытался я тебя отстоять. Но тут такое вскрылось, что и мне крыть оказалось нечем.

– То есть?

– То есть! – в своей манере предразнил Дашевский. – Почему скрыл, что у тебя сотрудник на взятке попался?

От изумления Коломнин замотал головой: – М-да, чудны дела твои, Господи. Попробую угадать. Это вам Маковей сообщил? В самом деле чрезвычайно обучаемый оказался мальчик. – Не важно кто. Стало быть, и впрямь покрыть собирался, – озадаченность его Дашевский квалифицировал как признание вины. – Вот это и есть политика двойных стандартов: других-то разоблачать все мы сильны. А у себя, любимого, можно и спрятать. Очень ты меня, по правде, огорчил. Не хочешь как-то оправдаться?

– Нет! Подпишите на увольнение, да и – с глаз долой!

– И рад бы с глаз долой, но не могу – из сердца вон, – быстро отреагировал Дашевский. – Дорог ты мне! И заслугами своими, и горячей преданностью банку.

– Лев Борисович! Я устал с дороги. Да и народу у вас в приемной, как грязи. Так что если не трудно…

Коломнин вновь придвинул заявление, положил сверху авторучку.

– Обиделся! – словно удивился Дашевский. – Надо же! А чего ты хотел? Давай говорить начистоту! То, что ты собрал компру чуть ли не на всех руководителей подразделений, – это, безусловно, твой плюс.

– Да не собирал я ни на кого компру.

– Верно! Не собирал! Ты ее сразу на них же и вываливал. И это твой минус. Потому что врагов себе в результате нажил немеренно.

– Я что, сплетник, по-вашему? Да у меня под каждое слово факт подложен! – взбеленился Коломнин.

– Так в том и проблема твоя. Если один треп, кому бы ты был опасен? А так да, зарядов забил туго. Только что толку направо и налево бездумно палить? Искусство в том, чтоб выстрелить в нужную цель и в нужное время. Вот тогда цены б твоим знаниям не было.

– Ждать, пока побольше наворуют?

От такой тирады Дашевский аж покачал головой.

– Все-таки, Коломнин, самое точное для тебя определение – «умный дурак». Иль впрямь полагаешь, что кроме как от тебя я информацию не получаю? Да они мне похлеще друг на друга стучат. И знаю, кто чего стоит. Но не только минусы, но и пользу просчитываю. И пока польза для дела превышает, терпеть его, негодяя, буду. Человеческий фактор – это, доложу тебе, та же экономика. Человек, он везде одинаков. Сколько ему мозги корпоративной честностью не пудри, все равно будет думать, как бы ему к банковской трубе присосаться. Ну, выгоню этих. Но, во-первых, уйдут не одни, а с командой. То есть с технологией, связями. Придут на их место другие. А другие, они что, другие? Тоже начнут лазейки отыскивать. Но здесь-то я хоть знаю, где какой краник привинчен и сколько через него сливают. А там – пока отыщешь! Так-то. Сорняк, его штучно вырывать надо. А не косить с широкого плеча. А ты этого понять не захотел. В результате за что боролся, на то напоролся: две трети правления против тебя проголосовало.

Всмотрелся пытливо:

– И я не защитил. Да! Потому что если уж совсем начистоту, давно к этому решению подходил. Не мог позволить, чтоб ты меня со всеми моими замами перессорил.

– Ну, так и!..

– Но и не отпущу. Тоже не дурак, чтоб порядочными людьми разбрасываться. Самый что ни на есть банковский дефицит.

В своей обычной манере внезапно разворачивать стиль, ритм, направление разговора участливо приобнял Коломнина за плечи, ногтем провел вдоль позвоночника: «Распрямись!»:

– Вчера я дал кадрам команду назначить тебя экспертом правления с персональным окладом. Будешь вести самостоятельные, самые сложные проекты.

Коломнин молчал, озадаченный.

– Знаю, о чем думаешь: за Острового толком не заплатил. Тут, пожалуй, имеет место моя промашка. Не оценил соответственно. Так вот теперь сделаем иначе: заключим контракт. Выделим тебе бюджет. И в тексте забьем: пять процентов от суммы возврата лично твой гешефт. По самым сложным – до семи. По «Нафте», скажем?

– По «Нафте»? – пришел в себя Коломнин. Последняя фраза президента напомнила ему и о Ларисе, и о своем обещании Фархадову. Разом заслонив обиду.

– С нее и начни. Как мыслишь, хотя бы миллиона три от распродажи их имущества сумеем вернуть?

Коломнин сдержал удивление. Все стало ясно: у Хачатряна сдали нервы. Боясь, что его оговорят за спиной, поспешил первым повиниться. Впрочем, что значит «сдали нервы»? Сам поднаторевший в банковской подковерной борьбе, управляющий филиалом просто просчитал, что информацию Коломнина используют желающие от него избавиться. И, видимо, угадал.

– Я тут с замами посоветовался – придется уволить этого авантюриста, – прошипел Дашевский. – Пять миллионов под собственным толстым носом профукал. Зажирел. Прибыль глаза застила!

– Уволить не хитро, – вступился Коломнин. – Сначала ситуацию выправить надо. А Хачатрян в городе не последний человек. Пригодится.

– Чего там выправлять? Мне доложили, что компания дышит на ладан и надо немедленно уносить ноги.

– Спасти ситуацию можно. Но только не через иски. Надо помочь им дотянуть пять километров «нитки» и врезаться в магистраль. Так вот есть вариант и наши пять миллионов вернуть, и найти еще столько же, чтоб дополнительно кредитовать компанию. С этим и летел.

Заметил, что Дашевский принялся озабоченно к нему присматриваться.

– Есть! – убежденно повторил он. – Но для этого мне нужны все необходимые полномочия. Чтоб любое банковское подразделение немедленно оказывало помощь.

– Положим, будет, – осторожно пообещал Дашевский. – Но только на возврат выданных средств. Что же касается дополнительного кредитования, о котором и Хачатрян чего-то бормотал, то – думать забудьте. Не на паперти.

– А если сам найду дополнительные деньги, согласитесь?

– Да где найдешь? Что за чушь? Банк не помойка, чтоб по углам забытые миллионы валялись! – возмутился Дашевский. Но как-то сбился: видно, вспомнил о долларах, выбитых, можно сказать, из воздуха тем же Коломниным. – Или – что-то задумал?

– Задумал. Мне нужно ваше слово: если верну кредит и найду дополнительные средства, обещаете направить их в «Нафту»?

– Ишь ты, слово ему подавай. Уже и условия ставит! А если не дам?

– Тогда… – Коломнин потянулся к отложенному в сторону заявлению.

– Совсем обнаглели работнички. Чуть палец протяни…Незаменимым себя почувствовал?! – Дашевский быстро проморгался, что означало попытку сбить раздражение. – Ладно, рассказывай, как собираешься вернуть. Но едва Коломнин упомянул об акциях «Руссойла» Дашевский жестом прервал его.

– Знаю, к чему клонишь. Действительно двадцать шесть процентов акций «Руссойла» банк выкупил у «Паркойла» на кипрскую офшорную компанию. Кажется… да, точно, «Хорнисс холдинг» называется. – Что за компания?

– Обычная нулевая фирма. Она раньше Ознобихину принадлежала. А как в банк работать перешел, так и уступил. А поскольку банк, сам знаешь, офшорами владеть не может, оформляем на «дочек». Эту переоформили на «Орбита финанс», к Янко. Всё как обычно. Только есть проблема: куплены эти акции как бы на время – по просьбе Гилялова. Пока он сам не перекупит. Он тогда еще вице-президентом «Паркойла» был. Прямо на себя переоформить не мог. Вот и попросил меня выкупить и подержать годик, пока не перекупит. Правда, третий год вроде как денег всё не найдет. Жлобина! Знаю ведь, сколько по швейцарским закромам попрятал. Но – слово есть слово. Да и потом – стратегический партнер. Вот и терплю, стиснув зубы. Так что продать их не получится.

– Продавать и не надо. Вам доложили, что в «Руссойле» на эти акции накопилось невыплаченных дивидендов на семь миллионов долларов?

– Сколько?!

– Через десять дней в «Руссойле» годовое собрание. Если мы вместе с «Нафтой» проголосуем за выплату дивидендов…

– Да понял, понял, – Дашевский забегал по кабинету. – Черт, как же заманчиво! Семь зелененьких аппетитных лимончиков. Но ведь обещал!

Он умоляюще повернулся к Коломнину, будто тот мог освободить его от данного слова.

Коломнин охотно подыграл:

– Обещали-то акции вернуть, когда тот деньги найдет. А дивиденды – это теперь наша прибыль. Семь банку, семь «Нафте», которая, получив дивиденды, вернет нам старый долг. А мы из наших им новый кредит подбросим – на достройку трубы. Очень славно получится.

– Твоя правда! В конце концов, одних убытков за это время сколько понесли! Да и Гилялову стимул побыстрей выкупить. А то удобно устроился за чужой счет. Да, умеешь ты все-таки, Коломнин, убедить, когда захочешь. Э, где наша не пропадала? – Дашевский подбежал к столу. – Когда доложишь о возврате?

– Надеюсь, в течение месяца.

– Что ж, месяц так месяц. – Дашевский перелистал календарь, черканул. – Я как раз улетаю на симпозиум в Нью-Йорк. Стало быть, по возвращении жду с результатом.

– Но мы договорились? Деньги идут на новый кредит «Нафте»?

– Я дважды не повторяю, – огрызнулся Дашевский, обрубая тем неприятный разговор. – Резюмирую: кабинет свой оставишь за собой. Людей в проект подберешь по усмотрению. Но имей в виду – если не выполнишь обещанное или еще хоть раз ворвешься без вызова, уволю без выходного пособия.

«Кто бы сомневался»? – пробурчал, выходя, Коломнин.

Седых поджидал внизу.

– Что?! – нервно спросил он. – Поехали в управление.

– Значит, восстанавливают?!

– Нет. Ухожу на самостоятельный проект. Имею несколько вакансий. Так что скажи там хлопцам, если кто захочет присоединиться, – до конца дня буду у себя в кабинете. Само собой, твоя вакансия первая.

– Что за проект?

– По правде, стремный. «Нафту» станем вытягивать. Но нам ли, бывалым операм, привыкать к трудностям? Коломнин приподнял руку, собираясь успокоительно положить ее на плечо приятелю. Но – не положил: Седых с отчужденным лицом сидел, пригнувшись к рулю.

В кабинете Коломнина вовсю хозяйничали. Пашенька Маковей был едва виден из-за документов, вывернутых из ящиков стола. В шкафу перебирала что-то Катенька Целик. При виде хозяина Маковей запунцовел:

– О! Сергей Викторович! Так рано. А мы вот тут… Вам уже сказали? Коломнин кивнул, с интересом разглядывая обоих.

– Вы не подумайте, – Пашенька, спохватившись, поднялся. – Я не набивался. Наоборот. Но там как-то все так решилось…

Под насмешливым взглядом Катеньки он сбился.

Среди прочих бумаг Коломнин углядел еще один вариант концепции. Взвесил на руке:

– Что? Плод ума холодных наблюдений?

– Так тут и ваши мысли. Я как бы использовал их как основу. Но, конечно, многое доработал. Переосмыслил, – он сбился. – В общем я очень надеюсь, что вы не откажетесь помогать всячески. Преодолеете, так сказать, амбиции во имя дела.

– И в качестве кого я должен их преодолеть? – заинтересовался Коломнин.

– Я пока еще не продумывал детально, по персоналиям, – Пашенькины щеки расцвели свежей, особой ядовитости краской.

– Вообще-то кандидатуры руководителей высшего звена уже размечены, – как бы в никуда произнесла Катенька. – Если только начальником отдела. Но я лично неуверена, что с этической точки зрения для Сергей Викторовича это будет приемлемо.

– Да, этические проблемы здесь имеют место быть, – согласился Коломнин. – А ты, Катя, должно быть, станешь ядром кредитного подразделения? Достойно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Добивалась и – добилась. Интересная вы, ребята, поросль. Упорная.

– Что ж в том плохого? – Целик раздосадованно наморщила носик. – Чтоб в наше время пробиться, нужно быть жизнестойким.

– С этим не поспоришь, – признал Коломнин. – Кстати, знаете, какие самые жизнестойкие растения? Такие, что никакими химикатами не вытравишь? Правильно, – сорняки.

Он неспешно повесил на «рога» дубленку, поставил на привычное место портфель.

– Я на полчасика спущусь перекусить. И чтоб к моему возвращению всё было на месте, кроме вас самих! Засим имею быть.

Он ёрнически поклонился, с садистским удовольствием обнаружив в глазах и у Пашеньки, и у Катеньки ужас людей, которые не сомневались, что Дашевский изменил прежнее решение, а значит, оба они только что отчаянно, непоправимо «прокололись».

На первом этаже размещался малюсенький ресторанчик, предназначенный для высших менеджеров банка. Обычно Коломнин предпочитал общее кафе, куда спускался в компании своих замов. Но сегодня хотелось побыть одному. Да и замов он больше не имел.

Ресторанчик представлял собой круглый стол. По мысли Дашевского, круглый стол символизировал собой неразрывную связь руководителей банка. С другой стороны, был он достаточно велик, чтоб вести доверительные беседы: разговоры на одном конце до другого не доносились.

Но когда туда вошел Коломнин, ресторанчик был пуст. Официант, глянув на дверь, отложил иллюстрированный журнал, принес заказ и вновь углубился в разгадывание кроссворда. Через некоторое время, что-то заслышав, он отбросил чтиво, поправил суетливо «бабочку» и, подбежав к двери, поспешно распахнул ее перед вице-президентом банка Ознобихиным.

– Давай что-нибудь, но только живенько, – потребовал Ознобихин. И тут обнаружил Коломнина. Тень смущения почудилась Коломнину. Но скорее лишь почудилась. В следующую долю секунды Николай расплылся от удовольствия.

– Привет, старый! – в обычной своей, снисходительно-ироничной манере поздоровался он. – Не сердишься, что так по-дурацки на правлении получилось? Представляешь, народ как с цепи сорвался. Просто-таки один за другим за Маковея. Крепко ты, должен сказать, постарался.

– Мне это сегодня уже Дашевский разъяснил.

Ознобихин устроился рядом, нетерпеливым жестом отогнал официанта («Сказал же, – как обычно»).

– А если совсем до конца, я сам это и организовал. Руби шею, – он покаянно положил голову на салфетку.

От неожиданной откровенности Коломнин едва не поперхнулся.

– А затем, что достал ты меня! Ни один вопрос без драки не решали. Разве так можно работать?

– С Маковеем, конечно, будет удобней.

– А то! Он мне всем обязан, так что, как бобик на поводке плясать станет.

– Да! Пока случай куснуть не представится.

– Зубы обломает. Да и не о себе одном я думал. Главное – о твоей пользе.

Коломнин как раз пил сок. На этот раз он подавился всерьез, так что Ознобихин озабоченно застучал кулаком по его спине.

– Я без шуток. Ну что тебе эта должностенка? Пара тысяч баксов и куча проблем? Ты же классный спец, Серега. И юрист, и экономист, каких мало. Вот и реализуйся на серьезных проектах. Хоть заработаешь.

– Похоже, ты уже в курсе, чем я теперь заниматься буду?

– Смешно бы было, – Коля придвинул блюдо с овощным салатом, с хрустом запустил зубы в лист капусты. – Мне еще с вечера Хачатрян позвонил. Вроде как посоветоваться. Опомнился, засранец! Я их, сволочей, всегда учил: хочешь наварить? Имеешь право. Но – не зарывайся. Или потеряешь все. Кстати, ты меня крепенько удивил, что согласился «Нафту» вытаскивать. Там ведь, похоже, беспросвет. Не из-за Ларисы? Или – есть шанс чего-нибудь замутить? Не зря ж тебе Дашевский чуть ли не лицензию на убийство выдал. Во всяком случае, буду рад, если тебе удастся. Я, кстати, Дашевскому насчет этой смехотворной твоей премии высказался. Так что – помни, кому обязан котрактом. И – цени.

– Я тебя еще больше ценить буду, если ты мне расскажешь, когда Гилялов собирался выкупить «Хорнисс холдинг» вместе с акциями «Руссойла» и почему до сих пор не выкупил?

Некоторое, очень короткое время раздавалось лишь хрумканье капусты в крепких зубах.

– Так вот с какой стороны ты решил деньжат для «Нафты» отгрузить, – сообразил Ознобихин. – Мудро. Но не актуально.

– Что значат сии слова? – в разговорах с Ознобихиным Коломнин, подражая ему, как-то непроизвольно переходил на несколько витиеватый тон.

– Значат они, что у нас с Гиляловым существует соглашение: пока он не выкупит акции, мы ими не голосуем.

«Вот почему решения «Руссойла» штамповались из года в год», – понял Коломнин.

– А когда все-таки должен был выкупить?

– В течение года, – неохотно припомнил Коля. – Но – там у него с деньгами не заладилось. Так что попросил об отсрочке. Понимаешь, мы как раз планировали, что он перекупит у банка компанию на накопившиеся дивиденды.

Коломнин присвистнул.

– Я не ослышался, Коля? То есть банк за свои деньги выкупил акции, держит их на балансе, несет потери. И все это для того, чтобы Гилялов мог забрать их задарма?

– Не просто Гилялов, а стратегический партнер! – рассердился Ознобихин. – Вижу, Серега, мы по-прежнему не понимаем друг друга. Генеральная нефтяная компания, к твоему сведению, ежемесячно поставляет на Запад нефтепродукты именно через «Руссойл» и, конечно, заинтересована в полном контроле над ним. Я понимаю, что у тебя ответственность за возврат долга «Нафты», но тут и сравнивать смешно: какое-то месторожденьице в глуши Сибири и – стратегический партнер, на которого банк собирается сделать ставку.

– И ты мне можешь предъявить соответствующий договор, по которому банк обязуется перед Гиляловым держать эти акции на балансе, не получая дивидентов? – сыронизировал Коломнин.

Ознобихин даже не счел нужным отреагировать: ответ был очевиден.

– Тогда не обессудь, дивиденды пойдут банку и в дальнейшем на перекредитование «Нафты».

– И это справедливо?

– Безусловно. Кстати, Гилялову ничто не мешает выкупить наконец свои злосчастные акции, избавив от них банк. Вот это будет справедливо. Но теперь уже после распределения дивидендов. Будь?

Коломнин поднялся.

– Будь, – запоздало отреагировал Ознобихин.

Таким тоном, должно быть, объявляют об открытии военных действий.

Вернувшись в свой освобожденный от нашествия и даже свежепомытый кабинет, Коломнин набрал мобильный телефон Янко. При первых звуках приветствия радушный басок Янко резко, со значением посуровел:

– Чем могу?

Впрочем, услышав, что речь идет о передаче в ведение Коломнина компании «Хорнисс холдинг», Андрей тут же помягчел.

– Какие проблемы? Наоборот, низко поклонюсь. Лишнюю головную боль снимете. А то, если между нами, оброс этими «левыми» «дочками», как ракушками. В центральном офисе насоздавали офшоров, и – лишь бы на кого ни попадя свалить. А о том не думают, что меня швейцарские налоговики ежегодно пристально проверяют. Так что – забирайте. И еще бутылка коньяка с меня. Ты ведь Бурлюка видел – с ним общаться, жизнь укорачивать. Как быстро надо переоформить?

– Не позднее чем за неделю.

– Так резво не получится, – Янко огорчился. – Существует процедура. Должен быть составлен протокол, по которому «Орбита финанс» переуступает свои права на «Хорнисс холдинг» гражданину России Коломнину. Протокол этот передается кипрскому адвокату, который ведет компанию, а он легилизует его в своем Центробанке. И только после этого новому владельцу выдается сертификат. Из практики это занимает где-то месяц. При желании можно и ускорить. Адвокатша примет даже факсовые копии. Она у нас прикормленная. Но, увы, вчера на две недели ушла в отпуск. Так что так быстро не выйдет.

– Что же делать? Я обязательно должен этими акциями проголосовать на собрании «Руссойла».

– Так бы и говорил. Это как раз проще простого. Выпишем на тебя доверенность на участие в собрании и – все дела. Завтра же дьячелом вышлю.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Коломнин. Дверь кабинета приоткрылась, и в нее протиснулась удрученная физиономия Лавренцова. Не прекращая разговор, Коломнин сделал приглашающий жест. – Еще вопрос, как там мой сын трудится?

– Дмитрий-то? Пока выводы рано делать. Но – быстро схватывает. Так что все ништяк.

Поскольку быстро схватывающим в памяти Коломнина теперь навсегда врезался Пашенька Маковей, подобная похвала сыну несколько его обескуражила.

Насторожил и последний вопрос Янко, согласовано ли решение Дашевского с Ознобихиным. Услышав, что нет, но Николай Витальевич поставлен в известность, Янко как-то засуетился и быстренько оборвал разговор, сославшись на занятость.

Занятость его Коломнин расшифровал просто: должно быть, с соседнего телефона он уже начал набирать номер Ознобихина.

– Что мучает? – положив трубку, поинтересовался Коломнин у мнущегося Лавренцова.

Тот сокрушенно вздохнул:

– Подставил я тебя, Серега. Как последний подлец.

– Давай только без самоуничижения. Запил опять, что ли?

– Да не, ты чего? – возмутился Лавренцов. – Я уж месяца два в завязке. Так как-то наслоилось: дома ремонт. Сыну надо было помочь пробить лицензию на нотариуса. Сплошной крутеж. А тут Пашка этот: давайте, мол, бумаги, сам сделаю.

– Ты и отдал с легким сердцем?

– Так зам ведь твой. Кто ж мог подумать? Вот скажи, ты бы подумал?

– Пожалуй, нет.

– То-то что, – Лавренцов приободрился. – Мужики вокруг на меня наезжают. А ведь с какой стороны ни глянь, вроде виноват. А вроде и не виноват.

– Нелегкое у тебя положение, – посочувствовал Коломнин.

– А то. Думаешь, легко? На старости лет чуть ли не в предательстве заподозрили.

В интонации его, делавшейся все требовательнее, сквозило почти неприкрытое: из-за ваших разборок ни за что страдаю.

– И Паша этот – тихий, тихий, а таким шустрым оказался. Все твои распоряжения поотменял. А час назад и вовсе дал понять, что вроде и общаться с тобой стремно. Вплоть до увольнения. Змеюку, получается, пригрел. Что посоветуешь-то?

– Только одно. Иди-ка ты на пенсию, пока окончательно себя не расплескал.

Лавренцов поднялся обиженно. Глянул исподлобья:

– Вот ты, значит, как по мне? Ловко. Чуть ошибка и – размазал! Гляди, Сергей, с кем останешься?

«По счастью, не с тобой», – не сказал Коломнин. И в этом был его последний знак уважения бывшему товарищу.

Он пробыл в кабинете до конца дня. Но ни один из сотрудников управления к нему не зашел. Новый проект был воспринят как мягкая форма увольнения. По общему мнению, дни Коломнина в банке сочтены. Портить же отношения с новым начальником из-за старого, опального, никому не хотелось.

Единственный, кого увидел Коломнин уже на выходе из банка, оказался Панчеев. Объемистый начальник отдела залогов как раз усаживался, отдуваясь, за руль серебристого пятисотого «Мерседеса». При виде Коломнина он растекся в улыбке, сделал даже движение выбраться наружу. Но тут же вспыхнул и, озабоченно кивнув, рванул с места.

Прошло два дня. Доверенность от Янко все еще не поступила. Обеспокоенный Коломнин решился напомнить о себе. Но мобильный телефон директора Женевской компании оказался отключен. Секретарша «Орбита финанса», куда дозвонился он к концу дня, сообщила, что у господина Янко, увы, внезапно заболела жена, и он вынужден был на неделю повезти ее в горы. Разумеется, поставив в известность президента банка. Мобильный, видимо, отключил специально. Сами понимаете, бывают дни, когда хочется отвлечься от всего. Связь с компанией он, разумеется, поддерживает, но только в одностороннем порядке, то есть периодически перезванивает. И конечно, как только выйдет на связь, ему тут же будет доложено, что его срочно разыскивает господин… как, простите, еще раз? Коломнин. Записала… Нет, по компании «Хорнисс холдинг» никаких поручений он не давал. Быть может, запамятовал. Сами понимаете, такая неприятность. Конечно, конечно. Как только, так сразу.

Коломнин глянул на календарь. То, что казалось простым, неожиданно становилось проблемным. До даты проведения общего собрания в Мюнхене оставалось семь дней.

В течение последующих суток голос секретарши оставался участлив и исполнен сочувствия. Нет, к сожалению, так и не перезвонил… Да, звонил. Передала. Он хотел что-то с вами уточнить. Но, увы, затерялся номер вашего мобильного телефона. Уж извините. Не подскажете? Передам как только вновь перезвонит. Коломнин попросил пригласить к телефону сына, которого не слышал с того злополучного вечера – последнего своего вечера в семье.

– Дмитрий, здравствуй. Как живется и работается в Европе? – стараясь держаться непосредственно, произнес Коломнин.

– Я как раз в шоколаде, – невнятно пробурчал сын, напоминая, что об обиде не забыл.

Воцарилось неуютное молчание. В голосе сына Коломнину почудились интонации жены. И, как всегда бывало в таких случаях, нахлынуло раздражение. Захотелось швырнуть трубку. Но – дело обязывало. Преодолел себя:

– Мне нужна твоя помощь. Никак не могу выйти на Янко…

– Он уехал.

– Про то наслышан. Ваша секретарша меня этой информацией третий день бесплатно одаривает. Проблема в том, что подходит срок голосования по такой компании – «Руссойл Мбх». Акциями управляете вы. По распоряжению президента банка, я должен проголосовать ими на собрании компании за выплату дивидендов.

– А я при чем?

– При том, что с тобой отец разговаривает! – вспылил Коломнин. – Янко должен был выслать доверенность. Найди его…

– Да как?

– Ты мне еще голову морочить будешь! С меня вашей секретутки хватит. Связь есть. И я это понимаю. Цена вопроса для банка – несколько миллионов долларов. К доверенности хорошо бы присовокупить рекомендательное письмо на имя господина Бурлюка. Это президент «Руссойла». – Знаю. Он дня три назад здесь был.

– Был? У вас?!

– Ну, у Андрея Олеговича. Но и я с ним познакомился. Весь на понтах. Сначала со мной сверху вниз. А потом – ничего, переменился. Даже в гости приглашал. На мне здесь, знаешь, сколько замкнуто?..Эй, чего молчишь? Слышишь?

– К сожалению, слышу, – теперь все срослось. Сразу после телефонного разговора с Коломниным Янко дозвонился Ознобихину. И в тот же день Бурлюк, бросив все дела, прикатил в Женеву. А на другой день после встречи с ним Янко «смылся» в горы. – А Ознобихин, случаем, не звонил?

– Николай Витальевич, считай, через день звонит. Он же наш куратор. Мы с ним по клиентской базе обсуждаем. Я тут крупного клиента обрабатываю. Сегодня как раз на фуршет приглашен, – увлеченный собственными успехами, Дмитрий ободрился.

Прерывать его не хотелось. Но время стремительно поджимало.

– В общем разыщи срочно Янко. Банку нужно, чтоб на собрании «Руссойла» было принято решение о выплате дивидендов. Понял? Потому предупреди своего хитромудрого шефа, что если он немедленно не выйдет на меня или не вышлет доверенность, я связываюсь с президентом банка. О последствиях он догадывается.

– Чего не понять? – вспомнив об обиде, буркнул Дмитрий.

Отец с сыном разъединились.

Итак, Янко начал «играть на чужой стороне», а значит, постарается под всеми предлогами затянуть выдачу доверенности. Выжидать дальше стало бессмысленно. Коломнин тут же подготовил и передал по факсу письмо, в котором официально напомнил руководству «Орбита финанс», что решением президента все права по управлению акциями «Руссойла» переходят к господину Коломнину и во избежание крупного ущерба банку необходимо незамедлительно подготовить соответствующую доверенность на его имя. В противном случае господин Коломнин будет настаивать на проведении служебного расследования.

К концу дня Янко вышел на связь, – после получения официального уведомления прятаться дальше становилось опасно.

– Ничего не получается! – с ходу сообщил Андрей. Голос его был исполнен досады. – Ты что думаешь, я о нашем разговоре забыл? Личное личным, а служебное, оно всегда впереди. Я-то полагал выписать доверенность от собственного имени. Но Бурлюк, стервец, уперся. Готов признать лишь доверенность за подписью адвоката. Самое обидное, что формально он прав. Старая лиса! Наверняка прорюхал, что адвоката на месте нет. Вот и вишу третий день на телефоне – пытаюсь убедить! Буду вновь созваниваться вечером.

– Чего ж не убедил, когда Бурлюк к тебе приезжал?

Янко смешался. – Или, наоборот, тебя убедили? Что, Андрюш, опять делаешь маленький бизнес?

– Отвечать на подобные подозрения считаю ниже своего достоинства. Делаем, что можем.

– Ты уж расстарайся. Потому что, имей в виду, я немедленно отправляю телеграмму в Штаты президенту банка. И если только выйдет прокол, то с рук тебе это не сойдет. Советую подумать: большие деньги на кону.

Янко хмуро попрощался: насчет больших денег он, конечно, понимал и, единственно, просчитывал, с какой стороны выйдет больше.

В тот же день Коломнин отправил еще одну телеграмму – уже на имя президента «Руссойла Мбх» Бурлюка, уведомив его, что исключительные права по голосованию на общем собрании «Руссойла» решением президента банка «Орбита» переданы ему.

Ответ пришел через сутки и не слишком по правде Коломнина удивил. Господин Бурлюк сухо сообщил, что среди акционеров его компании банк «Орбита» не значится. Кроме того, насколько ему известно, банк «Орбита» не является также владельцем компании «Хорнисс холдинг». А потому никаких прав на участие в собрании не имеет.

До собрания оставалось всего три дня. Смышленый Янко меж тем вновь пропал со связи. Видимо, окончательно свел дебет с кредитом. Дашевский, которого попытался разыскать Коломнин, целыми днями заседал в каком-то межбанковском комитете. Ознобихин и вовсе издевательски выставил перед собой руки: меня Дашевский к этой проблеме не подключал. Коломнин заметался. Из-за откровенного внутреннего предательства рушились все планы. Деньги, казалось, уже добытые, ускользали. А с ними надежда спасти «Нафту». Никакие объяснения, никакие наказания за невыполнения распоряжения президента, которые последуют за этим, ничего не изменят. Если не появятся деньги, на ближайшем кредитном комитете будет принято решение начать исковое производство против «Нафты». Спасти положение мог только какой-то неожиданный, нестандартный ход. Коломнин судорожно искал его. И нашел. Как часто бывает, решение лежало на поверхности – добиться переноса собрания. Ни одно решение не может быть проведено, если участвует менее пятидесяти процентов голосов. Стало быть, если «Нафта» и «Хорнисс холдинг» не будут представлены на собрании, Бурлюку придется перенести его на один месяц. Иначе любой суд признает результаты незаконными. Меж тем через неделю возвращается Дашевский. И пусть тогда тот же Янко попробует продолжить саботаж. Лучше потерять месяц, чем все. Коломнин дозвонился до Томильска, где Мамедов вот уж несколько дней ожидал сигнала, чтобы вылететь в Мюнхен. – Вы что, хотите нас обмануть, да? – набросился подозрительный азербайджанец, едва услышал о необходимости перенести собрание. – Вы нечестные, да? Дядя Салман с вами как с людьми. А вы нет, да?

Коломнин кротко смолчал и начал объясняться заново.

И хоть натерпелся он за время разговора от заносчивого Мамедова не мало, но главного добился: на другой день от «Нафты» в адрес «Руссойла» был отправлен факс с указанием невозможности участия в собрании и требованием его переноса на один месяц.

Теперь хотя бы появился запас времени.

Но накануне возвращения Дашевского произошло событие, обрушившее все планы и повергшее Коломнина в полный шок. От Бурлюка поступило краткое уведомление, что собрание «Руссойла» состоялось в оговоренные сроки. Среди прочих принято решение о невыплате дивидендов. И в конце – лаконично-торжествующее: «Голосование проведено семьюдесятью четырьмя процентами акций. Все решения приняты единогласно». Предположить, что Бурлюк нагло фальсифицировал протоколы, было невозможно, – уголовное законодательство Германии на этот счет беспощадно. А, следовательно, не оставалось сомнений: Янко зашел столь далеко, что сам участвовал в собрании и проголосовал пакетом «Хорнисса» – заведомо вопреки интересам банка.

Кипящий яростью Коломнин уселся за докладную записку, в которой требовал провести немедленное внутрибанковское расследование. Он еще колебался, как бы позабористей закончить, чтобы Дашевский по-настоящему осознал масштаб совершенного предательства, когда раздался междугородний звонок.

– С вами будет говорить господин Фархадов, – произнес бесстрастный голос Калерии Михайловны. Вслед за этим в трубке послышалось сухое покашливание.

– Мы тут получили уведомление о проведенном собрании, – не здороваясь, грозно произнес Фархадов. – Я не могу поверить. Дашевский что, играет в другую игру? Так себя со мной не ведут. Говорите одно, голосуете за другое. Передай ему: дел с ним после этого иметь не хочу. И никто в нефтяном мире не захочет с ним дела иметь.

Коломнин быстро заговорил. Торопясь, чтоб не быть перебитым, горячо объяснил, что происшедшее – интрига людей, нарушивших волю президента, и что, вернувшись, тот покарает виновных.

– Стало быть, тоже не владеет ситуацией в своём доме, – презрительно отреагировал старик, одновременно напоминая Коломнину о схожих упреках в собственный адрес. – Так и быть, скажи Дашевскому: я дня на два сам прилечу в Москву по приглашению «Газпрома». Есть еще дела в министерстве. Но часик, чтоб заехать в банк, найду. Так что пусть будет готов объясниться. Хочу в лицо услышать.

И – разъединился.

Теперь Коломнин знал, чем завершить записку: сообщением о срочном приезде президента «Нафты-М» и о том, что после переговоров с Дашевским Фархадов планирует визиты к Вяхиреву, а также к министру топлива и энергетики. От себя он добавил, что при желании Фархадов легко мог бы организовать встречу президента банка с любым из названых лиц, – стремление Дашевского войти в ближний круг нефтяной элиты было широко известно.

Очевидно, это оказалось точным ходом, поскольку, едва записка ушла по факсу, Коломнина нашел помощник Дашевского и сообщил, что, ознакомившись с его докладной, президент назначил совещание на девятнадцать часов завтрашнего вечера. С участием Ознобихина, Янко и самого Коломнина.

– Прямо с самолета приедет, – скрытно упрекнул он собеседника.

Братание президентов

На другой день к шестнадцати часам Коломнин выехал в Домодедово – из Томильска прилетал Фархадов. Сильно мело, так что «дворники» ДЭУ едва справлялись. Боясь опоздать, он начал выскакивать на встречную полосу, объезжая образовавшиеся «пробки». Но машину дважды повело на гололеде, и скорость пришлось сбросить. Тем не менее в аэропорту он оказался вовремя: из-за той же метели была задержана посадка самолета. Фархадов появился через вип-зал, как всегда, прямой и недоступный. Шедшая чуть сзади Лариса лишь скользнула глазами по Коломнину, напряженно выглядывая кого-то за его спиной. Коломнин проследил за направлением ее взгляда: неприметный белесый мужчина, затерявшийся в толпе встречающих. Сам Фархадов едва заметно кивнул, – после происшедшей накладки банковская команда вновь была лишена его благосклонности. За спиной президента «Нафты» Коломнин с удивлением обнаружил и Богаченкова.

– Срочная информация, – коротко объяснился тот.

Если бы не прилет Богаченкова, поездка Коломнина в аэропорт получилась бы и вовсе напрасной: во-первых, прилетевших встречала представительная делегация; кроме того, разговаривать с ним Фархадов не возжелал: очевидно, заочно квалифицировав как штрейкбрехера. Единственно, поравнявшись с Коломниным, коротко, в никуда, бросил: «Устроюсь, поручу позвонить. Назначу вашему Дашевскому время встречи».

Коломнин поморщился, представив, как передает что-то подобное самолюбивому Дашевскому. Не передаст, конечно.

Он собирался переброситься несколькими фразами с Ларисой. Но та по-прежнему влядывалась в того же неприметного человека. В побелевшем лице ее отчетливо читались сомнение и замешательство. – Что-то не так? – заботливо прошептал Коломнин.

– Что? – взгляд Ларисы был каким-то отсутствующим. – Нет, показалось. Пожалуй, показалось.

Может, конечно, и показалось. Но только едва Лариса, спохватившись, устремилась за Фархадовым, мужчина, дотоле, казалось, не замечавший проявленного к нему интереса, мгновенно развернулся и внимательно всмотрелся в удаляющуюся женщину.

– Неприятный тип, – подтвердил Богаченков. Все это время он, оказывается, стоял рядом с Коломниным. – Что в нем Ларису Ивановну могло заинтересовать?

– Уж во всяком случае не сексуальная привлекательность, – мрачно отреагировал Коломнин. – Вот что, Юра, ты за ним присмотри втихую. А я быстренько нырну к ментам. Попрошу под каким-нибудь предлогом проверить документы.

– У кого? – коротко уточнил Богаченков.

Коломнин стремительно вскинул голову: белесого мужчины среди встречавших больше не было, – дематериализовался.

– Ловок, шельма, – восхищенно оценил Богаченков. Коломнину же стало не до восхищения, – тяжелое предчувствие овладело им. Доводилось встречать такие отсутствующие взгляды. Он мотнул головой, будто отряхиваясь от наваждения:

– Что ж, пошли к машине. Ты почему, кстати, прилетел без вызова?

– Узнал от Ларисы Ивановны, что у вас здесь облом.

– И – поспешил дезертировать?

– Я без вещей.

– Докладывай, – по-своему извинился за резкость Коломнин.

– Может, лучше в кабинете? Со мной бумаги, цифры.

– Некогда в кабинете. Спешу на совещание к Дашевскому. Похоже, опаздываю, – уточнил он, глянув на циферблат. – Боюсь, что наш ретивый президент сегодня прикажет предъявить иск «Нафте». И разубедить его нечем: денег нет и не предвидится.

– Тогда я приехал вовремя, – Богаченков уселся на место пассажира, расстегнул замок на потертом портфеле.

Чем дальше рассказывал Богаченков своим бесстрастным тоном о результатах проведенного финансового анализа, тем более удрученность Коломнина сменялась азартом: добытая информация в принципе меняла ситуацию.

– Черт! Это в самом деле удача. – Все данные добыл с помощью Ларисы Ивановны. Она теперь наш главный союзник. За последние дни активно вошла в курс событий. Если бы не она, мы бы этих цифр не получили. Главное, что и Фархадов стал прислушиваться. Очень, очень оказалась энергичная женщина. К тому же, надо признать, обаятельная.

Под ироничным взглядом Коломнина смешался:

– В смысле как деловой партнер. – Поедешь со мной к президенту, – распорядился Коломнин.

– Да он при одном упоминании моей фамилии в истерику впадает, – напомнил Богаченков.

– Подождешь в предбаннике. Вызову, когда понадобишься.

– Как скажете. – Богаченков вернул документы на место, ограничившись неодобрительным движением плеча.

Удивительная штука – дорожные службы. Вроде и техники хватает. И муниципальные власти бдят и периодически их вздрючивают. Да и зимы в стране наступают не сказать, что много реже других времен года. А вот всякий раз при погодных катаклизмах оказываются не готовы. Трассы Москвы были буквально нашпигованы буксующими машинами. Так что в центральный офис Коломнин добрался позже назначенного времени.

– Прошу прощения, встречал Фархадова, – едва открыв дверь президентского кабинета, произнес ударную фразу Коломнин и – осекся.

За переговорным столом подле Дашевского расположились Ознобихин и Янко. Но не они повергли Коломнина в изумление. По правую руку от Янко сидел не кто иной, как его собственный сын Дмитрий. При виде входящего отца он поспешно опустил голову.

– Заходи, заходи, скандалист, – поторопил Дашевский, вальяжным жестом приглашая Коломнина сесть напротив. Проследил, как вошедший, поздоровавшись на ходу с улыбающимся Ознобихиным, прошел на предложенное место, проигнорировав протянутую руку Янко.

– Ну-ну, – Дашевский нахмурился. – Вижу, далеко зашло. Тогда начнем. Вопрос первый: как получилось, что вопреки принятому мною решению представитель банка, участвовавший в собрании «Руссойла», проголосовал против выплаты дивидендов. Вот Сергей Викторович в этом усматривает не что иное, как продажность.

При этом президент, до того заглядывавший в лежащую перед ним докладную, выстрелил исподлобья в смутившегося Янко.

– Сергей Викторович у нас человек увлекающийся, – осторожно начал Ознобихин.

– Докладывать будет Янко, – осек его Дашевский.

– И черт его знает, как это все так нескладно вышло, – повинился Андрей. – Сергей Викторович действительно настаивал, чтобы мы оформили на него доверенность. Так кто бы против? Тем более «Хорнисс» этот с его проблемами нам поперек горла. Сколь раз в самом деле просил, Лев Борисович, заберите вы от нас этот офшорный мусор. Ведь у всей Европы на виду…

– Не отвлекайтесь, – потребовал Дашевский.

– Я к тому: вы же знаете, какими финансовыми проблемами занимаемся. Сейчас вот по американским депозитарным распискам прорабатываем. Тут чистота безупречная нужна. Кстати, хотел доложить, появились первые результаты.

– Вы мне доложите по «Руссойлу», – напомнил Дашевский. Но с несколько меньшим напором.

– Что тут скажешь? Идиотская накладка, – Янко удрученно повертел головой. – Адвокат уехал в отпуск. А без него надлежаще не оформишь. Пытался договориться с Бурлюком. Но тот уперся: доверенность обязательно, чтоб легализованная. А адвокат этот появился за день до собрания. В общем оформлять на Сергей Викторовича уже поздно: физически бы не успели. А я-то от него знал, как важно было проголосовать. Короче, принял командирское решение: откомандировать на собрание его сына Дмитрия. Нашего сотрудника. Тем более в «Руссойле» уже была обозначена от банка фамилия Коломнина. Все вроде сходилось. К вечеру по дьячел получили доверенность, и Дмитрий вылетел в Мюнхен.

– Значит, ТЫ банк подставил? – Дашевский уперся тяжелым взглядом в побледневшего парня.

– Я ж говорю: накладка, – Янко поспешил вернуть внимание к себе. – Поручение я ему дал, а вот проинструктировать не успел: после обеда уехал на встречу в представительство Дойчебанка. Был уверен, что он созвонится с отцом и получит все указания. Почем я знал, что отец с сыном, оказывается, меж собой не общаются.

Янко огорченно затих.

– Вот оно, стало быть, как получилось. И что же было дальше? – прохрипел Коломнин, обращая пылающее лицо к Дмитрию.

– Говори, чего там? – подбодрил Дмитрия Ознобихин. – Тут не только твоя вина. Все проморгали.

Но под пронизывающим взглядом отца тот продолжал угрюмо молчать.

– Переживает, – вмешался Янко. – Всё себе накладку простить не может. Отцу позвонить гордость, видите ли, не позволила. Вот и поехал в расчете, что на месте разберется. А Бурлюк, не будь дурак, ему и подсказал, что в интересах банка надо голосовать против выплаты дивидендов. Он мне потом звонил, довольный. Как я, мол, вас. А чего теперь скажешь, если лопухнулись? Ты себя, Дмитрий, не кори. Это не твоя, моя скорее вина. Прохлопал.

– Так что скажете, господин Коломнин-младший? – Дашевский беспрерывно переводил внимательный взгляд с отца на сына. – Так всё и было?

– Да, – не поднимая головы, пробормотал Дмитрий. Коломнин прикрыл глаза. Больше всего ему хотелось сейчас исчезнуть. Из-за пульсирующей в висках крови он не сразу расслышал, с чем обращается к нему Дашевский. Так что тому пришлось повторить.

– У вас действительно не было с сыном разговора насчет того, как надо голосовать в «Руссойле»?

Коломнин, прикрывший лицо ладонью, физически ощущал воцарившееся взрывоопасное ожидание.

– Нет! – прорычал он через силу.

– Ну, нет, так нет, – Дашевский понимающе скривился. – Выходит, сам больше других виноват. А пыли-то напустил! Это мы умеем: не справился, а теперь виновных ищешь.

Он гадливо приподнял за угол Коломнинскую докладную.

– Вы тоже не правы, Лев Борисович, – жестко, к общему удивлению, вступился Ознобихин. – Сергей Викторович всегда радеет за интересы дела. И, если что-то не получается, реагирует действительно чрезвычайно болезненно. Но здесь ему себя корить не за что. Просто не задалось. Карта не так легла.

Коломнин не отреагировал: партия с использованием джокера – его собственного сына – оказалась разыграна столь ловко, что теперь ему же еще и предлагалось выказать благодарность за поддержку.

– Обидно, конечно, – продолжил свою мысль Ознобихин. – Но, пожалуй, и к лучшему. Вчера я встречался с господином Гиляловым. Пришлось поднажать. И он подтвердил готовность выкупить «Хорнисс холдинг» в течение трех месяцев – с возмещением банку всех потерь.

– Еще бы! – взвился Коломнин. – На те самые дивиденды, которые мы не получили сегодня. Лев Борисович, прежде чем будет принято решение, прошу выслушать меня отдельно. Имеется существенная информация.

– Насчет существенной информации, помнится, я слышал перед отъездом. Кто-то тут грозился немедленно закрыть кредит «Нафты».

– Я обещал, – признал очевидное Коломнин. – И теперь подтверждаю. Не так, правда, легко, как хотелось бы. Но варианты все равно есть. Кроме того, сегодня в Москву прилетел Фархадов.

– Прилетел?! И что дальше? – Дашевский нервно поднялся. – О чем мне теперь прикажешь с ним говорить? Если ему даже возвращать долги нечем.

– Есть чем! – объявил Коломнин. – Об этом и собираюсь доложить.

Дашевский заколебался.

– Хочу также напомнить, – добавил Коломнин, – что Фархадов может при желании организовать вашу встречу с Вяхиревым.

Это был сильный аргумент: до сих пор всесильный Вяхирев откровенно игнорировал потуги президента «Орбиты» завязать личные отношения.

– Ладно, послушаем, – процедил Дашевский. Оглядел остальных. – Значит, так. Янко объявляю строгий выговор – за невыполнение указания президента банка. Коломнина!.. В смысле Коломнина-младшего из «Орбита финанс» убрать и вернуть в Москву. Пресекая возражение Ознобихина, жестко закончил:

– Мне не нужны в ключевом месте люди с болезненными амбициями. С отцом он переговорить не удосужился. Посидишь в клерках в центральном офисе, может, мозги и выправятся. Свободны!

Толкаясь, все поднялись. Отвернув голову, прошел взмокший Дмитрий. Даже на расстоянии Коломнин ощутил, что его непрерывно колотит.

– Что? Собственного сына воспитать не смог? Да! Деньги! Всех нас калечат, – Дашевский с насмешливым сочувствием потрепал плечо потерянного Коломнина. Он всё понял, хитроумный Дашевский. – Подожди за дверью. Вызову.

В «предбаннике» Коломнин подошел к Богаченкову. Коротко рассказал о происшедшем. Посматривая боковым зрением на беседующих Янко и Ознобихина. Дмитрия возле них не было.

Неожиданно, сказав что-то успокоительное Ознобихину, Янко шагнул к ним. Скулы Коломнина свело. Так что Богаченков поспешно сжал его руку.

– Сергей Викторович! Мне действительно жаль: нелепо как-то получилось, – выглядел Янко просто сокрушенным. – Но насчет сына не беспокойтесь: вниманием не оставим.

– В этом не сомневаюсь. Отслужил, паршивец. Да и чего теперь пылить? – не принял примирительного тона Коломнин. – Все это вы уже объяснили Дашевскому.

– Президент и без нашей подсказки умеет стратегически мыслить дай Бог всякому! – с внезапным напором произнес Янко. Коломнин безошибочно перевел глаза. Так и есть: в дверях появился сам президент банка «Орбита» Лев Борисович Дашевский.

– Заходите, – сухо бросил он Коломнину, проигнорировав почтительный поклон директора «Орбита финанс». Янко поблек. Потому что на бюрократическом языке сие означало: я смолчал. Но не потому, что поверил. И при случае – зачту.

При виде входящего Богаченкова Дашевский пронзительно взглянул на Коломнина. Сколь переменчив был президент в своих симпатиях, столь же постоянен – в неприязни.

– Он у меня в проекте, – не смутился Коломнин. – Вы же сами разрешили подобрать людей. Только что прилетел из Томильска со свежими данными.

Не дав Дашевскому времени взорваться, кивнул выжидательно застывшему у порога экономисту:

– Проходите и докладывайте. У Льва Борисовича мало времени. Поэтому самое основное.

– Как скажете, – Богаченков сноровисто разложил привезенные документы. – По результатам финансового анализа можно сделать как бы два вывода…

– А если без «как бы»? – желчно перебил Дашевский.

– Без «как бы» все равно два. Основной финансовой подпиткой, позволявшей расплачиваться со строителями и бурильщиками, была продажа конденсата за наличку.

– Так что, перестали продавать?

– Продают. И, похоже, больше, чем прежде. Только – почти все деньги теперь идут на сторону.

– То есть Фархадов обворовывает самого себя?

– Его самого обворовывают. Мы проверили покупателей. Среди них я нашел фирмы, которым конденсат продается ниже себестоимости. Не говоря о том, что огромная часть просто идет налево без оформления.

– Тогда о чем разговор? Если старик не способен проследить за собственным хозяйством, тем более надо уносить ноги.

– Не получится, – Коломнин почувствовал, что пора включиться: раздражение Дашевского достигло критической точки. – Нам нечего продавать. Залог – фикция. Продать буровые без земли невозможно. Переоформить лицензию нельзя: по закону о недрах передаче не подлежит. Но даже если бы вздумали размонтировать на металлом, на что потребовалась бы воинская операция, мы бы не успели.

Не дождавшись очевидного вопроса от президента, Коломнин кивнул Богаченкову.

– Потому что другие кредиторы тут же инициируют банкротво, – продолжил тот. – И все взыскания приостановят. Дело в том, что кто-то явно готовится к захвату компании.

– Кто? – Дашеский встревожился.

– Чтобы узнать, надо влезть в сердцевину, – Коломнин вернул внимание к себе. – Но в любом случае долги выросли не случайно. И сумма их такова, что в случае банкротства нас могут попросту отодвинуть от руля. А значит…

– Мы не вернем своих денег, – процедил Дашевский, багровея.

– Но, с другой стороны, все не так уж пасмурно. Богаченков и главный экономист «Нафты» Шараева – кстати, невестка Фархадова, – подсчитали: если взять под контроль добычу и реализацию конденсата, ситуацию можно стабилизировать.

– Не крути. Что предлагаешь?

– Пролонгировать кредит на три месяца при условии, что Фархадов согласится предоставить нам реальный контроль над предприятием. С поставщиками и буровиками подпишем протокол о сторнировании долга.

– И они на это пойдут?

– А куда им деваться? – удивился вопросу Коломнин. – Там же на триста километров в округе одна тайга. Месторождение – единственная возможность зарабатывать. И ради этого – будут ждать. А мы тем временем начнем выбивать долги из «Руссойла».

Дашевский поморщился, но смолчал.

Коломнин молча отобрал у Богаченкова графики и положил перед президентом.

– Если мы перекроем каналы для воровства, в течение этих месяцев можно будет достроить нитку. Конечно, проще было бы закрыть проблему дивидендами, но… – Коломнин кивнул на дверь, из-за которой как раз донесся звонкий, ухахатывающийся голос Андрюши Янко. – Вот такая ситуация: либо так, либо – ничто.

– М-да, загнали в уголок, – пробурчал Дашевский, бегло просматривая расчеты. – Ладно, что делать? Организуй встречу. Если старый упрямец примет наши условия, черт с ним, выходи на кредитный комитет за продлением – я поддержу.

И нетерпеливым движением головы потребовал освободить помещение. На Богаченкова все это время он демонстративно не обращал внимания.

Когда Коломнин проходил мимо, Дашевский пробормотал:

– Как только выкарабкаемся, Хачатряна, суку, вышибу.

От предвкушения этого чуть повеселел.

– И вас следом, – предсказал Богаченков, едва они вышли в коридор.

– Отец! – послышался срывающийся голос. В углу, спрятанный за лифтом, Коломнина поджидал Дмитрий. Богаченков тактично отошел в сторону.

– Я хотел объясниться, – сумрачно произнес Дмитрий. Искусанные губы его непрерывно подрагивали. – Я как бы виноват перед тобой. Но подставить не хотел. Так получилось…Мне было, как понимаешь, дано указание. Ты ж сам учил, что надо быть в команде. Потом, не тебя же на деньги выставили.

Решившись, он посмотрел на отца, наткнулся на желчное, неприязненное выражение.

И сбился.

– Что, сын, сбылась мечта идиота? Срубил деньжат по-легкому. Вижу, скоренько формируешься. Много ли заплатили?

– Достаточно! – Дмитрий резко развернулся. Было слышно, как стремительно рушится он вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней.

– Зря вы так, – не одобрил Богаченков. У него оказался чрезвычайно тонкий слух.

– Он меня предал, – жестко отреагировал Коломнин. – Не кто-то, а сын! Двадцати одного еще не исполнилось. А уже предатель.

– Возможно. Но чего добьетесь, отталкивая? Чтоб он теперь предавал постоянно?

Коломнин, по правде и сам недовольный собой, с удивлением мотнул головой: оказывается, у Богаченкова не только тонкий слух.

Вечером, собравшись с духом, Коломнин позвонил на квартиру Шараевой: Фархадов собирался остановиться у невестки.

Гудки гулко ухали в тишину. И в такт им у Коломнина колотилось сердце.

– Вас слушают, – послышался наконец голос Ларисы.

– Это Сергей.

– Здравствуйте, – отстраненно произнесла Лариса. Коломнин огорчился, хоть и догадался о причине официоза: она была не одна.

– Салман Курбадович засыпает. У него опять были проблемы с сердцем, – интонации ее сделались приглушенными. – Я говорить не могу, но могу слушать. Только самое главное: что все-таки стряслось по «Руссойлу»?

Коломнин отчитался. Выслушала Лариса, не перебивая.

– Я думаю, сумею убедить Салман Курбадовича приехать в банк к двенадцати.

– Свести полдела. Ситуация такова, что банк будет настаивать на финансовом контроле. Это придется принять… Алло, Лара, ты меня слышишь?

– Да, конечно. Надеюсь, мы сумеем найти преемлемое решение.

Несколько растерявшийся Коломнин не нашелся что ответить.

– У тебя неприятности? – сдавленным голосом внезапно произнесла Лариса.

– Это мягко сказано. Меня собственный сын предал, – не удержавшись, Коломнин рассказал о том, что повергло его в шок.

Но утешать его Лариса не стала.

– Ты не прав, – жестко произнесла она.

– Я еще и не прав?!

– Не прав, Сережа. Прямолинейность – не всегда правота. Ведь с чем-то он тебя поджидал! Что-то объяснить пытался. Он – твой сын!

– Вы с Богаченковым как сговорились, – удивительно, но оттого, что она не поддержала его, на душе Коломнина стало чуть теплее. Похоже, именно этого, не признаваясь себе, он и ждал.

– Вообще-то я надеялся вытащить тебя к себе, – признался он после паузы. – Я ведь теперь квартирку снимаю какую-никакую. Даже вот закупил чем стол накрыть. Может, и впрямь возьму такси, да подкачу? Ведь сколько не виделись. Соскучился я, Ларочка.

– Мечты, мечты, о ваша сладость! Не до этого сейчас, увы, – голос Ларисы вновь стал подчеркнуто официальным. – К тому же у Салман Курбадовича повысилось давление. Так что – извините.

– А что остается делать? – хохотнул Коломнин. – Адресочек все-таки запиши. Так, на всякий случай.

Притворное возбуждение разом схлынуло, – и не то было тяжко, что они не смогли увидеться. А то, что она не желала этого.

Лариса выполнила обещание: ровно к двенадцати к банковскому офису подъехал шестисотый «Мерседес». Одолженый патриарху кем-то из нефтяников. Сопровождала Фархадова лишь его невестка.

В свою очередь Коломнин сумел убедить Дашевского, что Фархадов как восточный человек, к тому же обласканный властью, чрезвычайно щепетилен и заставлять его ждать неприемлемо. Так что – редчайший случай – Фархадова вводил в приемную помощник президента банка, а сам президент, излучающий радость от встречи с живой реликвией, стремился навстречу с распростертыми объятиями.

При этом изъявлении высшего уважения оттаял и Фархадов. Два президента обхватили друг друга за руки и, поколебавшись, обнялись.

Коломнин незаметно показал большой палец остановившейся поодаль Ларисе. Свежая, с распущенными по плечам волосами, но одетая в строгий серый костюм, – она производила впечатление, какого, видно, и добивалась: женщины деловой и одновременно – привыкшей очаровывать.

Именно так и воспринял ее Дашевский, сначала пожав протянутую ручку, а затем и поцеловав ее.

– Прошу, – он указал на заблаговременно распахнутые двери переговорной залы.

В принципе встреча сложилась на удивление удачно. Дашевский, умевший при желании быть обходительным и уважительным одновременно, неустанно сыпал комплиментами в адрес первопроходца Сибири. Фархадов, пряча удовольствие под косматыми бровями, степенно говорил о важнейшей геополитической задаче, которую взвалил он на себя, решившись поднять месторождение. Не преминув, конечно, упомянуть о поддержке, оказываемой ему всем нефтяным сообществом страны.

– После смерти сына хотел даже отказаться – силы не те, – доверительно сообщил он. – Но – навалились: если не вы, то кто? И Вяхирев тот же, и Богданов. Да и другие. Вот тащу! Возраст возрастом, но – Россия не чужая.

И тут же Дашевский вслед невидимым Вяхиреву и Богданову замахал руками: и думать не могите об отдыхе! А нам разве чужая? С кем и работать, как не с вами!

Закончив с комплиментарной частью, перешли к существу вопроса.

– Мне доложили о положении дел в компании. Скажем прямо – финансовая ситуация чрезвычайно запутана, – Дашевский придал голосу оттенок дружеского недоумения. – Строго говоря, в такой ситуации банк, как правило, начинает немедленные процедуры по взысканию долга. Чтоб не остаться ни с чем.

Он сокрушенно вздохнул. Брови Фархадова начали сближаться.

– Но! Здесь ситуация особая. Передо мной великий Фархадов. И этим всё сказано, – умело славировал Дашевский. – Уж кому-кому помочь. За честь почту! Так я и Коломнину вчера сказал! Ишь умники! Чуть что, давай имущество описывать. Но разорить-то чужое гнездо проще всего. А ты вот попробуй помочь уважаемому человеку. Для дела. Для страны.

Дашевский укоризненно погрозил Коломнину пальцем, и тот, подыгрывая, покаянно склонил шею.

– В общем, Салман Курбадович, решился рискнуть и сыграть с вами на одном поле. Мне ведь судьба России тоже небезразлична. Так что готов пролонгировать кредит еще на три месяца. Тем паче Сергей Викторович заверил нас, что за это время вы и с «Руссойла» деньги взыщете. Ну, и финансовым менеджментом вам пособим. Перекроем лазейки для возможной утечки средств. С вашего, конечно, доброго согласия.

Фархадов тяжело засопел. Брови вновь выстроились в единую колючую завесу:

– Людей в помощь присылайте. Службу безопасности усилить давно пора. Да и Мясоедов, как вижу, не во всем безупречен. Но управлять финансами могу позволить только своему человеку. Другого не подпущу!

В переговорной повисло тягостное молчание. Всем, кроме Фархадова, было ясно: без права финансового контроля банк на продление кредита не пойдет. А значит, крах «Нафты» становится неотвратимым. Прищурился, готовясь предъявить ультиматум, Дашевский: запасы его добродушия были невелики. Удрученно покачал головой бессильный что-то изменить Коломнин.

– Позвольте мне, – голос Ларисы пробился лучиком меж грозовых туч. – Мне кажется, господа, вы должны понять желание Салмана Курбадовича довериться именно близкому человеку. Слишком многое вложено им в это дело. Но и банк, продлевая кредит, взваливает на себя дополнительные риски, а значит, имеет право на гарантии безопасности. И все-таки, думается, почвы для недопонимания меж нами быть не может. Тем более у нас единые цели, и за эти недели мы прекрасно сработались и с господином Коломниным, и с Богаченковым. Можно сказать, сформировалась команда. Поэтому есть конструктивное предложение: финансовым директором остается лицо, назначаемое Салманом Курбадовичем. Но любая сделка на сумму, скажем, свыше пятидесяти тысяч долларов осуществляется только при наличии визы господина Коломнина. Это, кстати, позволит разгрузить его, чтобы больше времени уделить очистке компании от присосавшихся перекупщиков. Как вы полагаете, Салман Курбадович?

Значительно кивнув, Фархадов требовательно оглядел остальных: он был горд разумной невесткой.

Речь Ларисы произвела заметное впечатление и на Дашевского.

– Вынужден признаться, Салман Курбадович, при встрече я увидел в вашей невестке интересную женщину, – несколько томно произнес он. – Теперь слышу делового человека. Лариса Ивановна, позвольте быть вами восхищенным.

– То есть предложение принимается? – живо уточнила Лариса.

– Безусловно. И более того. Не кажется ли вам, уважаемейший Салман Курбадович, что мы, мужчины, чрезмерно консервативны и не способны порой разглядеть очевидного решения? А ведь судя по всему, идеальный финансовый директор сидит как раз меж нами. А уж насчет надежности, – Дашевский сделал интригующую паузу, хитро взглянул на Фархадова. – Кто ближе вам, чем невестка?

И он галантно поклонился обомлевшей Ларисе.

– Но я… – Лариса растерялась. – Финансовый директор такой крупной компании – это ж какой масштаб! Тут нужен совсем другой опыт.

– Соглашайтесь, Лариса Ивановна, – развеселился Коломнин. – Профессиональный уровень у вас высокий. Кому как не вам? На самом деле, по убеждению Коломнина, и опыта для такой должности у Ларисы явно недоставало, и характер чрезмерно мягкий, домашний. Но сейчас умница Дашевский нашел единственное компромиссное решение. К тому же в дальнейшем через послушную Ларису можно было бы легче воздействовать на упрямца Фархадова.

Все ждали решения хозяина «Нафты». – А что в самом деле? – прикинул Фархадов. Неожиданное предложение позволяло ему с честью выйти из тупиковой ситуации. – Пожалуй, вариант. На том и порешим.

– А вы сами, Лариса Ивановна? – уточнил Дашевский. – В ваших руках, можно сказать, судьба компании.

– Ну, если судьба, – Лариса беспомощно склонила выю, жестом обреченной на заклание.

Но в глазах ее, как подметил Коломнин, блеснул внезапный азарт.

– Вот и распрекрасно. В таком случае немедленно даю команду юристам подготовить соответствующие протоколы. Сегодня же всё подпишем. Салман Курбадович, господин Коломнин вместе с командой откомандировывается вам в помощь – на весь срок действия кредита.

Даже не повернув головы, Фархадов обозначил удовлетворение принятым решением.

– Вылетаем завтра утром, – коротко бросил он, не считая нужным согласовывать это с Коломниным. Мысленно он уже включил его в число вассалов.

Сборы заняли весь день. Так что до снимаемой квартиры Коломнин добрался лишь в десятом часу вечера. И был очень раздосадован, когда спустя несколько минут в дверь позвонили: с момента вселения к нему повадился по вечерам сосед, подпившая душа которого остро нуждалась в человеческом участии. Иногда тягомотные эти визиты растягивались на несколько часов.

Решившись больше не церемониться, Коломнин распахнул дверь.

В узеньком коридорчике перебирала сапожками совершенно продрогшая Лариса.

– Сюрприз! – пробормотала она, вваливаясь в квартиру.

Огляделась бдительно, убеждаясь, что квартира пуста:

– Мог бы и вовремя приходить. Свинство заставлять женщину ждать час на морозе.

– Господи! Ты ж продрогла насквозь! – Коломнин с усилием выдрал ее из задубевшей дубленки. Как из кокона. – Разве трудно было позвонить на мобильный?

– Так сюрприз ведь! – она облизнула побелевшие губы. – Кто-то хлестался, что припас вино!

– Да, да, конечно! Лезь пока под горячий душ, а я все приготовлю! Сейчас полотенце достану, – захлопотал Коломнин, чувствуя себя совершенно счастливым.

Говорят, нет ничего лучше, чем импровизация. Вечер оказался удивительно полон нежности. Так безудержно хорошо вдвоем им не было со времен Поттайи.

В окно темной комнаты пробивался отсвет уличного фонаря, в бликах которого угадывался журнальный столик. Бутылки на нем возвышались среди недоеденных закусок, словно скалы среди громоздящихся льдов.

С улицы внезапно донеслись разухабистые пьяные выкрики, и вслед за тем – всполошный крик горластой дворничихи, выгонявшей со двора «чужих» алкашей.

… – Ты что? – Лариса приподнялась над подушкой, с удивлением разглядывая беспричинно улыбающегося Коломнина.

– Да так, припомнил фразу одного студенческого приятеля: «В холодные зимние дни, когда окна в квартирах покрыты картами узоров, а на улице кого-то весело метелит пьяная шпана, особенно уютно с близким человеком у домашнего очага». Просто мне очень хорошо с тобой, Лоричка. Так хорошо, что аж страшно.

– Ты мой принц! – Лариса благодарно провела пальцем по его лицу.

– Это я-то? – Коломнин хмыкнул.

– Вот именно. Ты ведь меня, как спящую красавицу пробудил. Ненароком скосилась на облупленный будильник, то ли тикающий, то ли чавкающий возле недопитой бутылки вина. Дотянулась до ночника. Отчаянно вскрикнув, выскользнула из-под одеяла:

– О Боже! Мы совсем забыли о времени. Лимит исчерпан. Пора бежать.

– Останься! – Коломнин почувствовал, как разом покидает его умиротворение. – Сколько можно прятаться, Ларочка? Давай я поговорю с Фархадовым. Один раз и – снимем проблему!

– А если не снимем? – она поспешно одевалась. – Если наоборот, один раз и – всё? Не забывай, у него совершенно изношенное сердце.

«А у меня?»

– Лара! Понимаю, что выгляжу отчаянным занудой. Но согласись, так не может продолжаться вечно!

– Не может.

– Пойми, я не приспособлен для таких вот, как говорят, двойных стандартов. Надо выбирать.

– Пожалуй, надо. Что ж, тогда давай присядем, – поколебавшись, предложила одетая уже Лариса.

Предчувствуя недоброе, Коломнин сел, укутавшись в одеяло.

– Сережка! Если называть вещи своими именами, мы оба нищие, – Лариса отколупнула ноготком отклеивающиеся ветхие обои, скользнула взглядом, будто ненароком, по убогой наборной мебели. – А я не умею жить нищей. И не хочу, чтоб дочь привыкала. Я на самом деле привязана к своему свекру. Но есть и другое: у него деньги. Не станет Салмана Курбадовича, не станет и денег. Потому что положение таково, что месторождение сразу растащат. А мы с дочкой останемся ни с чем.

– Я прилично зарабатываю.

– Господи! Разве я об этом нищенстве? Не хватало еще, чтоб мы по помойкам побирались! По мне бедность, если не имеешь денег купить вещь, которая приглянулась тебе в магазине. То есть я могу обойтись и без этого. Привыкнуть экономить. Но – зачем, если можно себе не отказывать? Что ты опять заулыбался?

– Это не улыбка. Это гримаса. Просто по мне бедность и нищета не одно и то же. Как говаривал все тот же мой друг: «Бедность – состояние кошелька. Нищета – состояние души».

– Фразы! Фразы! Что-то тебя не к месту потянуло на афоризмы, – в голосе Ларисы проявилось ожесточение. – Как же ты меня не понимаешь?

– Пытаюсь.

– Правда?! Ведь все так просто. Сейчас нет ничего важнее, чем вытянуть компанию. Это – будущее. Для всех. Сколько у нас на это времени?

– Месяц до срока плюс три месяца пролонгации. Итого: до принятия окончательного, командирского решения – четыре месяца.

– То есть… – она пошевелила губами. – Конец июня. За это время мы обязаны очистить компанию и, главное, достроить нитку. Разве это не задача?

– Я так понял, что ты предлагаешь расстаться? – безысходно произнес Коломнин.

– Расстаться? Расстаться?! – Лариса подскочила к нему. Обхватила. – Дурачок! Но ты же дурачок. Не нужен мне никто, кроме тебя. Я о другом. Есть цель. Мы должны ее достичь. И разве ради этого мы не можем подождать? Скажи – можем?

– Наверное. Но для чего?

– Потому что если Фархадов узнает о нас, то – я даже не знаю. Он способен в гневе все разрушить. А желающих проинформировать теперь, когда я стала финансовым директором, можешь не сомневаться, достанет. Да тот же Мясоедов!

– Его гнать надо!

– Еще чего? Размахался. Выгнать человека, у которого в руках все финансовые связи. Вот мы сначала эти связи на себя перезамкнем. А уж тогда!.. – с хитренькой улыбочкой она сделала пальцами перерезающее движение. – Ну же, Сережка! Стабилизируем производство. Поставим нормальную команду. Фархадов собирается переоформить на внучку часть акций «Нафты». Я хочу, чтоб это были акции процветающей компании. И тогда мы с ней станем независимыми.

– И после этого ты согласишься уехать со мной в Москву? – Коломнин заставил себя освободиться от ласкающих пальцев. Требовательно взглянул.

– Да! Тогда – да! – глухо подтвердила Лариса. – Господи! Целых четыре месяца без тебя. Знаешь хоть, что это такое?

– Это ты меня спрашиваешь?!

Она ошарашенно закрутила головой, будто только теперь осознав безмерность этих предстоящих четырех месяцев, и, решительно стянув джемпер, – прыгнула на него сверху.

– Ты боялась опоздать, – напомнил Коломнин.

– Плевать! Сегодня – плевать!

Перед самым отъездом Коломнину позвонил Лавренцов и между прочими новостями сообщил, что его сына Дмитрия по протекции Ознобихина перевели помощником Маковея. Лавренцов сделал предвкушающую паузу в ожидании комментария, но его ждало разочарование: на новость Коломнин не отреагировал. Говорить собственно было не о чем. Те, кто лишил его любимой работы, теперь пригрели его сына. Коля Ознобихин явно готовил козыри на случай дальнейших столкновений по «Руссойлу».

Большая стирка

Едва самолет приземлился в Томильске, московские «болячки» отступили под напором множества сибирских «язв».

В первый же день по прилете Коломнина остановил в коридоре сумрачный Мамедов.

– Думаешь, самый умный, да? Дядя Салман большой человек, потому наивный. Он вам поверил. Но я тебе не верю. Хочешь из-под него месторождение «вымыть», потому и Мясоедова сдвинули. Правильно. Лариса кто? Женщина, и больше никто. И меня от безопасности отстранить задумали. Понимаете, что при мне к дяде не подступитесь. Так вот чтоб знал: я дядю Салмана не брошу. Простым охранником пойду, а не брошу. И, если предашь, я тебя сам лично загрызу, – он значительно отогнул край пиджака, из-под которого выглянула рукоятка пистолета «Макаров». Маленький кавказец обожал оружие. – Понял, нет?

– Понял, да! Спасибо, Казбек.

– Не понял? – изготовившийся к жесткому отпору Мамедов опешил.

– За то, что прямо сказал, спасибо. А прочее – жизнь определит. Нам сейчас не воевать время, а в одну связку впрягаться. И твоя помощь мне очень бы кстати была. Как и дяде Салману.

Коломнин протянул руку.

– Хитрый, да? Все равно не верю. И следить буду, – буркнул Мамедов. Но руку, поколебавшись, пожал.

Из дорогого отеля Коломнин и Богаченков перебрались в принадлежащий «Нафте» уютненький пансионат под Томильском, использовавшийся для размещения элитных гостей, прилетавших в нефтяную компанию.

Теперь пустующее здание с полным штатом обслуги оказалось в распоряжении двух холостякующих москвичей. Коломнину нравился пансион и особенно тайга вокруг. Иногда удавалось выбраться на лыжах. Внутри оказалось все необходимое, чтоб разгрузиться после затяжного рабочего дня. Бильярд, пинг-понг. Особенно кстати пришлась сауна, где они с Богаченковым стряхивали усталость и одновременно под пиво подводили итоги дня. Правда, попадали туда все больше за полночь.

Засиживался на работе Коломнин допоздна. Спешить ему было некуда. Дома, увы, не ждала его истомившаяся любимая. Как раз напротив, Лариса трудилась здесь же, без всяких скидок на женскую слабость. Да и не было этой слабости вовсе. Может, привиделась когда-то в тайском зное. Коломнин то и дело, скрываясь, следил за ней с нарастающим беспокойством. Эта новая, напористая женщина порой казалась ему совсем чужой. Если прежде самая мысль отвечать за кого-то, кроме собственного ребенка, вызывала в Ларисе досаду, то теперь она охотно взваливала на себя новые и новые направления. И даже сердилась, если какие-то вопросы решались без ее участия. Так что очень скоро самым привычным в компании вопросом стало: «Когда освободится Лариса Ивановна?» Тем более, что Фархадов появлялся в офисе не каждый день. Очевидно, удовлетворялся докладами невестки прямо на дому. Правда, новый имидж Ларисы Шараевой влек и издержки: стремясь закрепить за собой репутацию энергичного руководителя, она порой на ходу принимала поспешные, непродуманные решения. Но рядом всегда был негромкий Богаченков, успевавший тактично и незаметно подправлять допускаемые промахи. Надо отдать должное – Лариса оказалась очень обучаемой. Промахов становилось все меньше.

Лариса и сама чувствовала, что поведение ее стремительно меняется. Порой на планерках, уловив на себе испытующий взгляд Коломнина, она улыбалась чуть извиняющейся, заговорщической улыбкой. Но – тут же, увлекшись, с прежней страстью окуналась в производственные проблемы. Даже оставшись вдвоем, они говорили почти исключительно о делах компании. И Коломнин начал теряться в догадках, следует ли Лариса согласованной меж ними линии поведения на эти четыре месяца, или сама договоренность осталась для нее где-то в прошлом, наивная, как юношеские клятвы в вечной любви.

Работы меж тем хватало. И чем далее разбирали они накопившиеся завалы, тем больше проблем извлекалось.

Основное, что предстояло решить за эти четыре месяца, было:

– «заморозить» долги компании;

– взыскать деньги с «Руссойла»;

– пресечь повальное воровство;

– и, наконец, самое важное, – взять под контроль реализацию конденсата с тем, чтобы за счет получаемых денег возобновить строительство «нитки».

Относительно несложным оказалось решение первой задачи. Собранные вместе, поставщики покричали, поматерились от души. Но – на самом деле такого предложения давно ждали. Тем более, что первым поддержал его самый авторитетный из всех – Резуненко. И уже через несколько дней был подписан протокол, в соответствии с которым поставщики соглашаются с консервацией накопившихся за последние годы долгов, а компания «Нафта» гарантирует своевременную выплату долгов текущих. И хоть документ этот не имел юридической силы, а носил скорее характер джентльменского соглашения, для перегруженной долгами «Нафты» он стал отдушиной. Для контроля за выполнением принятого решения с согласия Фархадова в Совет «Нафты» был временно введен Резуненко. Согласились потерпеть и буровики: для них возобновление строительства «нитки» давало надежду на стабильный заработок. Все эти дни воздух в головном офисе сотрясался от непрерывных матерных проклятий и жалоб. Но выкрикивались они – если вслушаться – с бодрой надеждой.

Стронулась с места и проблема с долгом «Руссойла». По поручению «Нафты» банковские юристы подали в Мюнхенский суд иск о взыскании долга с фирмы «Руссойл». Впрочем, значение этого события Коломнин, имевший печальный опыт «судилищ» против Острового, не переоценивал. Неспешная западная юстиция могла заниматься исковым производством и год, и два, – срок, за который российские компании успевали родиться, обрасти капиталом и скоропостижно скончаться. Главный расчет Коломнина был в другом: скандал для респектабельной западной фирмы – это всегда ущерб для репутации, а значит, убытки.

Потому руководитель «Руссойла» Бурлюк был просто обязан выйти на переговоры. По предположению Коломнина, максимум через месяц-другой. Конечно, сразу возместить весь двадцатипятимиллионный долг Бурлюк не согласится. Да и не сможет. Но даже частичное погашение оказалось бы кстати: все финансовые возможности надлежало саккумулировать на решении главной задачи – достройку «нитки» к магистральному трубопроводу. Но опять же: когда это еще будет? А деньги нужны сейчас.

Необходимо было извести практику повсеместных хищений. – Они люди, слушай. Как остановишь, кроме как головы рубить? – Мамедов, к которому он обратился за помощью, был исполнен скепсиса. – Думаешь, не пытался, нет? Но помогать он не отказался.

– А куда денешься? Надо – будем рубить. Как в старое время, поймали – каждый десятый из ряда – на увольнение.

Коломнин, не столь кровожадный, поступил иначе. Бывший оперативник, он первым делом установил тесные контакты с райотделами, на территории которых находились филиалы «Нафты». За короткое время имя его стало популярным среди Томильских милиционеров. Встречаясь с руководителями служб, приватно договаривался о размерах вознаграждения за помощь в пресечении разворовывания компании. Были определены таксы за все: и за профилактику мелких хищений, и за вскрытие крупных, замаскированных. С теми из исполнителей, в ком был он постоянно заинтересован, Коломнин рассчитывался из рук в руки – без ведома остальных. Результаты не замедлили сказаться: если поначалу приходилось уговаривать возбудить уголовное дело или провести простенькую розыскную комбинацию, которую сам же Коломнин и готовил, то теперь он едва успевал управляться с сыплющейся со всех сторон информацией, – «замотивированные» оперативники вошли во вкус и беспрерывно «теребили» агентуру. Спешно готовилось несколько показательных судебных процессов. Троих наиболее увлекшихся бригадиров попросту уволили, огласив приказ по всем точкам компании. И скоро фамилию Коломнина хорошо запомнили и на буровых. Зачастую это теперь избавляло от необходимости «резать по живому». Сама угроза увольнения, превратившаяся из гипотетической в весьма осязаемую, останавливала любителей разговеться за счет владельца. Впрочем и «резали». Неприятную эту обязанность взвалил на себя Мамедов. Увидев, что начинание Коломнина действует, он, отбросив амбиции, теперь носился по тайге, азартно учиняя разносы и подписывая бесчисленные приказы о наказаниях.

Но и Лариса, и Коломнин, и тот же Мамедов, и активно включившийся в общую работу Резуненко отлично понимали, что успех этот может оказаться кратковременным. Если не будет выполнено обещание о выплате зарплат, повальное воровство возобновится с прежней отчаянной силой. И остановить его станет невозможно.

Потому первым и важнейшим, отчего зависел успех всего дела, становилось «поломать» сложившуюся систему продажи добываемого конденсата.

Но это же оказалось и самым трудным. За поставки отвечали службы, подчинявшиеся непосредственно Мясоедову. А, стало быть, попытка изменить сбытовую политику натолкнется на яростное его сопротивление. Позиции Мясоедова оставались очень серьезными. Во-первых, в компании работало множество лиц, обязанных своим преуспеванием лично ему. А главное – несмотря на формальное понижение, Мясоедов продолжал пользоваться доверием Фархадова и нередко ездил к нему с докладами – через голову Ларисы. Влияние это определялось прежде всего тем, что именно через него к Фархадову приходили «живые» деньги. Своенравный старик, как подметил Коломнин, не был корыстен. Он был честолюбив. «Левый» нал за конденсат, что регулярно передавался Мясоедовым, служил для него властным инструментом. С его помощью он привычно решал частные проблемы: подкидывал деньги в бригады, премировал послушных, поддерживал дружбу с власть имущими. То, что основная наличная масса под этим прикрытием хлещет «налево», старик, очевидно, не хотел задумываться.

Меж тем первые же изученные документы показали доподлинно: компанию попросту «сливают». Явно – с ведома Мясоедова. Стало быть, необходимо немедленно приостановить все действующие договоры. А самого Мясоедова отстранить от реализации газоконденсата. Сделать это без санкции Фархадова было немыслимо. Предвидеть его реакцию – невозможно.

Потому к первому ежемесячному оперативному совещанию при президенте готовились тщательно – всей командой, еще и еще раз перепроверяя выявленные факты.

Докладывал на совещании о результатах продажи конденсата за истекший месяц сам Мясоедов. Докладывал бодро, чередуя прибаутками. Сыпал радужными цифрами и графиками. Но – несколько взвинченно. О том, что команда Шараевой пристально изучает документацию, ему, конечно, было известно. И теперь он явно торопился проскочить опасный участок.

Тем более, что нетерпеливый Резуненко, стрямясь привлечь внимание Фархадова, то и дело издавал многозначительное хмыкание. Но атаку начал Коломнин.

– Скажите, – с трудом вклинился он в непрерывное журчание. – Почему ряду компаний конденсат отгружается ниже себестоимости? «Нафте» нужны деньги для строительства «нитки». Позарез нужны. А вместо этого мы грузим ее новыми долгами.

– Какие еще компании? – неприязненно сбился Мясоедов. – Что вы выдумываете?

– Вот перечень, – Коломнин положил перед ним список. – Особенно большие объемы идут через акционерное общесто «Магнезит». Объяснитесь.

– Объясниться?! – возмутился Мясоедов. – Вы кто такой вообще, чтоб здесь допросы устраивать? Что Вы в нашем нефтяном деле понимаете?! Это не банк, где все по полочкам раскладывается. Здесь как раз обратная специфика.

– Так объясните. Может, пойму, – кротко попросил Коломнин.

– Я еще объяснять должен?! Здесь что, оперативное совещание или ликбез?! – вскинулся Мясоедов, ища поддержки в Фархадове. Но Фархадов не вмешивался. – Хорошо! Не для вас! Для других. Контролер тоже нашелся на нашу голову. Цифирьку увидел и бросился грязь на меня копать. А общую картину не догадался взять? Сверь, что получится!

– Сверил, – Коломнин принял от Богаченкова следующий лист. – Каждым месяцем по продажам идет маленький плюсик.

– Тогда в чем дело?

– Хочу понять то, о чем спросил. Вот графики двухлетней давности. Продажа конденсата давала многомиллионную прибыль. Соответственно видно, как эти деньги шли на строительство нитки. Сейчас эта прибыль выражается в жалких десятках тысяч. Куда делось остальное? Или конденсат иссяк?

– Как разговариваешь? Почему его обижаешь?! – Мамедов недоуменно закрутил головой, требовательно оглядывая остальных. – Совести у тебя нет, слушай! Он при Салман Курбадыче три года состоит. Под Тимуром работал. А ты здесь – приехал-уехал. И сразу учить? Как это может быть, дядя Салман, чтобы выскочки специалиста учили?

– А я тебе скажу, как это может быть, – голос Мясоедова аж побулькивал от обиды. – Если компания начнет показывать реальные прибыли, как думаете, что у нее останется? Похоже, господин Коломнин не знаком с таким понятием, как минимизация налогообложения.

– За Коломнина говорить не буду! Зато я понимаю преотлично! – прогремел Резуненко. Он вскочил – сидеть уже не мог, – слишком долго сдерживался. Резко отодвинутый стул обрушился на пол. – В одной кухне варимся. И что такое налоговые прибабахи, тоже в курсах! Но тогда объясни, куда «левый» нал деваешь. Может, мы им долги перекроем?

Наступила внезапная тишина, – витавший в воздухе вопрос прозвучал.

– Мальчика для битья нашли?! «Стрелку» мне решили устроить? – дико вскричал Мясоедов. – Салман Курбадович, как отцу, – от вас все стерплю. Но не от этих! Не доверяете мне, скажите, – подымусь уйду. Слова не скажу! Но чтоб от вас! Не от них. Вы-то сами всё знаете! А чужим зачем?

В последней, бессвязной вроде фразе заключалась главная опасность, – казначей через головы собравшихся напоминал президенту о ежемесячных наличных вливаниях, которые с его, Мясоедова, отставкой неизбежно иссякнут.

И Лариса, до того молча сидевшая подле Фархадова, отреагировала мгновенно.

– Хватит воздух сотрясать! «Вы-то знаете!» Никто, к сожалению, ничего толком не знает. И Салман Курбадович тоже. Объясните, почему отдаете конденсат за бесценок, и куда деньги уходят! А не сможете оправдаться – и впрямь сами уйдете! – к общему изумлению, отчеканила она.

Мясоедов аж задохнулся.

– Салман Курбадович! Что слышу? Чтоб какая-то баба командовала. При вас?!

Едва выговорив, он поперхнулся, поняв, что совершил непоправимую ошибку.

– Кто баба?! – прохрипел Фархадов. – Моя невестка тебе баба? Она тебе теперь начальник. Потому что она умная, а ты глупый. Хоть и хитрый. И будешь делать, что скажет. Понял?!

Мясоедов неловко повел головой, как бы ища высшей защиты от безмерного унижения.

– И для начала, – Лариса благодарно кивнула свекру, – извольте объясниться, почему мы продаем за бесценок конденсат на корню, из отстойников, а не везем сами на нефтеперерабатывающий завод? По предварительным подсчетам, получается трехразовая выгода.

– Выгода?! Это если из кабинета смотреть! А ты попробуй: наполни бензовозы, отвези за сорок километров до одноколейки, залей «вертушки», сформируй состав. Да еще договорись с хозяевами малой «железки», чтоб не ободрали.

Со скрытым торжеством Мясоедов оглядел смешавшуюся Ларису.

– А что ты хотела? Кто в наших краях одноколейку держит, тот и Бог! До большой «железки» от малой еще восемьдесят километров. На бензовозах через тайгу не продерешься! Так что, хочешь сама возить, попробуй, почем обойдется. Порвать наработанные связи дело нехитрое. Но компании эти, хоть и приходится им дешевле продавать, у них механизмы отлажены. И – худо-бедно вперед платят. А попробуй новых найди. Сколько времени уйдет на притирку? Это ж какие потери! Кто-нибудь из вас, умников кабинетных, подсчитал? – Подсчитали! – Лариса скосилась на пометки, что все это время беспрерывно набрасывала. Вопросительно посмотрела на Фархадова. Дождалась подбадривающего кивка. – Значит, так! С этой минуты все прежние договоры поставки аннулируем. Без согласования с господином Коломниным – никаких новых сделок. – Но, Лариса, это невозможно! – Мясоедов взвился. – Ты-то все-таки в отличие от этих здесь работала. Должна же хоть что-то усвоить. Технологически невозможно. Заполните отстойники, что дальше делать станете? Скважина – это все-таки не раковина. Затычку не вставишь.

– А зачем вставлять? – Лариса небрежным движением плеча как бы сбросила с себя насмешку, как стряхивают назойливую мошку. – Мы подготовили разумную цену. И пока не будем готовы сами доставлять конденсат на завод, объявим свободный конкурс на вывоз.

– Свободный конкурс! – передразнил Мясоедов. – Говорите тут, не приходя в сознание. Да где такой сумасшедший найдется, что взвалит на свой горб эти поставки?! Здесь же риск немеренный.

– Я возьмусь, – послышался голос Резуненко. Он поднялся, подошел к Фархадову. – Возьмусь, Салман Курбадович. Чего он нам тут клюкву развешивает? Нет ничего неподъемного. Мужиков знаю, обстановку тоже. Бензовозы дадите?

– Возьмешь в аренду, – Фархадов внимательно приглядывался к нему. – Но у тебя ж свое дело.

– Никуда то дело не денется. Сейчас у нас главное дело – «Нафту» вытянуть.

– Спасибо, Виктор, – Фархадов неловко провел по косматым волосам Резуненко.

– Чего там? Не чужие, – голос Резуненко чуть дрогнул. – Ништяк, Салман Курбадович. Отобьемся.

– Что ж? На том и приговорили. А на добро отвечу добром, – Фархадов протянул палец в направлении секретарши, все это время протоколировавшей происходящее. – Калерия Михайловна, проследите, чтоб со следующего квартала все поставки труб для компании опять замкнуть на Резуненко. Справишься с объемом-то?

– Он постарается, – Резуненко приложил ладонь к несуществующему козырьку, за ерничеством плохо скрывая окатившую его радость.

– Кстати, насчет этой одноколейки, – напомнил о себе Коломнин. – Насколько успел узнать, строилась она по инициативе «Нафты» и на наши деньги. Почему тогда столько платим? – Объяснись, – коротко подтвердил Мясоедову Фархадов. В лице его промелькнуло лукавство, – он обратил внимание на это непроизвольно сорвавшееся у Коломнина – «наши».

– Салман Курбадович! Уж вы-то будто не знаете! – поразился Мясоедов. – Ведь как в свое время просил. Да что там просил? Умолял! И вас, и Тимура. Не выпускать акции из рук. Ведь в кулаке держали «железку». Сейчас бы и проблем не было. Так нет, нашелся умник, подговорил вас обоих: «антимонопольные требования», прочая фигня! Раздали акции вроде как по своим. И где они теперь, эти свои? Нету. И «железки» нету. Фархадов с шумом перевел дыхание: было заметно, что упрек больно задел его.

Мясоедов сам перепугался сказанного, но не остановился. Теперь он был в положении начинающего велосипедиста, нечаянно разогнавшегося на спуске, – и жутковато, и рад бы отпустить педали, но тогда точно упадешь и обдерешься об асфальт. – А что, не так, скажете?! – отчужденное молчание окружающих взвинтило его. – Всё так! Потому и на цены низкие соглашаться приходится. И кланяться всякой сволоте. Лишь бы хоть какой результат поиметь. А вы меня же за верную службу сапогом, можно сказать, по морде. А, если совсем напрямоту, сами во всем и виноваты! Глядишь, и Тимур жив бы был. – Тимур?! – поразился Фархадов. – Ты – меня в смерти сына?

Обвинение подействовало на него сокрушительно: рот приоткрылся, и сам он, поддерживаемый Ларисой и подскочившим Мамедовым, осел в кресло. Калерия Михайловна сноровисто выдернула из кармана валокордин, что всегда держала наготове, и метнулась к сифону.

– Ты с кем это так разговариваешь?! – как всегда, внезапно взъярился Мамедов. Дотоле он настороженно следил за происходящим, готовый вступиться за старого соратника. Сдерживаемый, единственно, непонятной пассивностью Фархадова. Но обвинения, брошенные Мясоедовым самому патриарху, резко изменили его настроение. – Ты с дядей Салманом так смеешь?! Ошибочки выискивать начал! Сыном попрекнуть посмел. Да он благодетель твой на все времена. Это с твоими ошибочками я теперь разберусь! А дядя Салман не нашего уровня человек. Он не ошибается! Только вот с тобой, гнидой, похоже, проморгали! В семью нашу змеюкой проник. Думаешь, если сына у него не стало, так и беспредельничать можно? А про меня забыл?! Так я тебе, борову, напомню!

И на полном серьезе устремился к другому концу стола, – так отчаянная лайка бросается на кабана. Но по дороге он наткнулся на Резуненко, который обхватил горячего кавказца за плечи и без видимого усилия спеленал. Но и из-под мышки Резуненко Мамедов продолжал выкрикивать невнятные угрозы.

Фархадов меж тем отодвинул брезгливо стаканчик с валокордином, приподнял палец. Шумящие, возбужденные люди затихли.

– Вот, значит, до чего у нас с тобой дошло, Александр Григорьевич, – прошептал Фархадов. Тягучей ртутью вытекал этот шепот. – Ишь как завернул-то. Что ж, имеешь право упрекнуть – в главном я виноват: не на того поставил. Вот это что?!

Он выхватил из-под рук у Ларисы графики поставок конденсата и с внезапной силой запустил под потолок, так что листы бумаги закружились, медленно оседая на участников совещания.

– Я тебе компанию, дело жизни своей доверил. И что? Всё, выходит, по ветру? Одни долги кругом. Так что каждая вша Фархадова банкротом попрекнуть право заимела. Два года в твоих руках – и вот результат! Вот в этом-то и есть истиная правда. А теперь пшел вон, пес. Ты мне больше не интересен.

Лоб Мясоедова покрылся испариной.

– Эх, Салман Курбадович. Кому доверились? Уйду, раз гоните. Только с кем останетесь? С этими?! – он презрительно описал круг пальцем. – То-то они вам наработают. Оглянуться не успеете, как месторождение из-под вас вынут и под банчок свой подложат. Вот тогда и вспомните о верном псе, да поздно будет.

Безысходно махнув рукой, он вышел, стараясь ступать бодро.

Встревоженные взгляды оставшихся сошлись на президенте компании. Лишь Калерия Михайловна упорно пыталась втиснуть ему приготовленный валокордин.

– Да убери эту пакость! – Фархадов раздраженно отбил ее руку. Насмешливо оглядел остальных. – Что разглядываете? Перепугались, небось, что не на вас поставлю? Ладно. Как это говорят? Из глаз долой, из сердца вон? Выбор сделан. Назад хода нет. Пробуйте. Я поехал домой. Подготовите подробный план – мне на утверждение.

Сделав шаг, остановился.

– Казбек, с сегодняшнего дня Ларисе выделить охрану… И этому тоже. – Острый палец уперся в Коломнина.

Следом за Коломниным в «предбанник» вышел Резуненко.

– М-да, нашел, чем уесть Деда, сволота, – пробормотал он. – Прямо под дых махнул.

– Это ты насчет «железки»?

– Само собой. Дед потому и сник, что и впрямь своими руками ключевую точку отдали.

– Так, может, можно вернуть? – вскинулся Коломнин.

– Если бы так. Чечены, во что вцепились, того не отдают, – Резуненко увидел, что собеседник нетерпеливо ожидает разъяснений. – А, так ты же еще до этого не доехал. На узкоколейке давно чеченская группировка заправляет. – Но как они там оказались, если «железка» строилась по инициативе «Нафты»?

– Тимур привел, – мрачно объявил Резуненко.

– Тимур?! – Коломнин не смог сдержать изумления. И это почему-то рассердило Резуненко.

– Да, Тимур! Чего вылупился? Там же, на «железке», народец знаешь, какой собрался? Оторви и брось. Потом менты с поборами подъезжать начали. А чечены взялись порядок навести. Вот Тимур и решил, чем самим воевать, так лучше чужими руками. Вот и!.. – он собрался смачно выругаться, но из Фархадовского кабинета вышла Калерия Михайловна. Это его остановило. – А, чего теперь воздух сотрясать?

– Погоди, – Коломнин был искренне озадачен. – Но Тимур, насколько я успел понять, был человеком вменяемым. А вязаться с мафией – это же стремно.

– А наш бизнес вообще стремный. Хотя пытался я его предупредить. Но Тимур, он же заводной был. По части упрямства в папашу пошел. И, если надо было переть буром, то – буром. Надо смести – сметал, – Резуненко подметил неодобрительный взгляд, что бросила на него прислушивавшаяся секретарша. – А что ты в самом деле хотел? Быть возле нефти и не измазаться – такого не бывает.

Коротко кивнув Калерии Михайловне, он вышел в коридор.

Коломнин был озадачен. Хотя что в самом деле ожидал он? До сих пор он знал о Тимуре со слов вдовы, отца. Отсюда эдакий сусальный образчик благочиния. Но ставить на ноги нефтяную державу – труд не для ангелочков.

Внезапная мысль заставила Коломнина выскочить вслед за Резуненко.

– Послушай, Виктор, – он придержал Резуненко за локоть. Убедился, что поблизости никого нет. – А убийство Тимура, не могли чечены?..

– Все так думали, – не удивился вопросу Резуненко. – Многие и до сих пор считают. И Фархадов тот же. Потому всю работу с «железкой» на Мясоедова переложил. Вроде как мараться не хотел.

– А ты сам как?

– Не исключено, конечно. Ведь пока Тимур был жив, он их в руках держал. И реальной власти не отдавал.

– Так тем более!

– Тем менее! – огрызнулся Резуненко. Было заметно, что мысль эта и самому ему не давала покоя. – Больно тонкая комбинация образуется. Ведь чтоб акции на себя переписать и свою команду поставить, мало было Тимура завалить. Должно было после его смерти все срастись. И чтоб Салман Курбадыч с инфарктом свалился, и чтоб Мясоедов, паскуда эта, провалил все, что можно. Короче, чтоб компания в безнадзоре оказалась. Могли они все это просчитать? Полагаю, вряд ли.

Вместо прощания он с чувством нахлобучил косматую шапку на косматую гриву.

В один из первых мартовских дней в кабинет Коломнина негромко постучались. Зашедший перед тем Богаченков удивленно обернулся: по банковской привычке Коломнин держал двери приоткрытыми, – все желающие могли зайти без стука с любой проблемой. И желающих таких становилось все больше и больше. Что вызывало справедливые нарекания со стороны финансового директора Шараевой: бесконечные пустые визиты отвлекали Коломнина от главной задачи. Но сам он слишком привык к такому стилю в банке и отказываться от него не желал. Кроме того, подобная доступность приносила и дивиденды: за время доверительных бесед ему удалось узнать об изнанке компании то, что невозможно выяснить и за годы сидений на совещаниях.

– Войдите, – удивленно пригласил Коломнин, когда в приоткрытую дверь постучали вторично: мягко, будто подушечками пальцев.

Зазор чуть увеличился. И в нем образовалось сияющее радушием, хотя и заметно смущенное лицо Мясоедова. В последние дни Мясоедов в компании почти не бывал, дожидаясь расчета. На просьбы помочь разобраться в оставляемом наследстве, отвечал ехидно, что-нибудь вроде: «Вы же все умные. Сами разберетесь». Тем более неожиданен показался и сам визит, и робость визитера.

– Не помешал? – Мясоедов огляделся. – Неуютно у тебя что-то, Сергей Викторович. Для твоего уровня обстановочка несерьезная. Дай команду перенести из моего кабинета диван, телевизор. Мишура, а – облагораживает.

– Да нет, не стоит. Сплю я в пансионате. Там же и телевизор. Хотя времени на него, признаться, не остается. Да вы садитесь. Дивана, правда, нет. Но стул свободный – завсегда.

Мясоедов глазами значительно покосился на Богаченкова. Но Коломнин намек проигнорировал. Более того, сделал знак Богаченкову остаться: разговаривать с двуличным Мясоедовым было надежней при свидетелях.

– Я чего пришел-то? – Мясоедов вздохнул. – Решил, что неправильно это – вовсе отстраняться. Сначала, конечно, разобиделся на Салман Курбадовича. А потом подумал: разве чужое все? Разве мало моего труда здесь? Не хочется, чтоб прахом пошло. Правильно думаю, нет?

Коломнин ждал, пытаясь сообразить, к чему клонит нежданный визитер.

– Дошло до меня, что ты письма покупателям конденсата разослал, что от их услуг отказываешься.

– Стало быть, уже получили, – прокомментировал оживившийся Богаченков.

Мясоедов хмуро покачал головой.

– Получили, конечно. Только повода для веселья не вижу. Чему радоваться? Они с нами много лет работают.

– Два, – уточнил Богаченков.

– Два в нашем бизнесе – тоже много, – Мясоедов будто ненароком повернул стул так, что Богаченков оказался за его спиной, – отсекая его тем от разговора. – Люди привыкли. Компания привыкла. Опять же у них устоявшиеся отношения с одноклейкой. Все отлажено. – Да это мы как будто на совещании проговорили, – любезно припомнил Коломнин. – К чему опять возвращаться?

– Потому что хочу от ошибки роковой уберечь. Ты же деловой человек, Сергей Викторович. Зачем так сразу ломать? Хочешь менять условия в свою пользу? Да, можно. Когда сильным станешь. Можно и теперь. Только аккуратно. Но – ломать зачем? Люди ведь. Интересы там. Давай переговорю с тем же «Магнезитом». Изменим цены. Разумно, конечно.

– Разумно и изменили, – Коломнин протянул ему прайс – лист с последними, утвержденными накануне у Фархадова отпускными ценами.

При виде их Мясоедов аж зацокал:

– Думаешь, если арифметику выучил, так и всю математику превзошел? Да кто такой скачок выдержит? Надо плавно. Половину хотя бы. Тоже трудно. Но – ко мне прислушиваются – переговорю, добьюсь.

– Не будет никакой половины, – Коломнин, потянувшись, отобрал у него прайс-лист. – А будет эта цена.

– Глупые вы все-таки люди, – Мясоедов не погнушался развернуться, так, чтоб охватить взглядом и Богаченкова. – Пришли, поломали. А дальше?

– А дальше в компанию пойдут нормальные деньги, – Коломнин намекающе придвинул к себе распухшую от бумаг папку.

– Ой ли? – Мясоедов поднялся. Любезность Коломнина произвела на него самое негативное впечатление. – А я иначе полагаю: нельзя разорить осиное гнездо и чтоб не покусали.

– Ничего. Бодягой подлечимся.

– Так это смотря скольких разорить. А то ведь и насмерть, – Мясоедов, коротко кивнув, вышел.

– А казачок-то засланный, – хмыкнул Богаченков. – Похоже, приходил делегатом. – Похоже. Стало быть, мы на верном пути, – беззаботно подтвердил Коломнин. – Чую, не миновать нам хорошей драчки.

Богаченков поднялся, значительно одернул пиджак. – Сергей Викторович, вынужден официально заявить: если завтра же вы не согласитесь взять себе телохранителя, я лично пойду к Ларисе Ивановне. Пока беды не случилось.

– Тьфу на тебя.

Все эти участившиеся требования окольцевать себя охраной откровенно портили Коломнину настроение.

Но с утра Ларисы вопреки обыкновению на месте не оказалось. Не ответил и ее мобильный телефон. Зато к Коломнину зашла Калерия Михайловна и сухо потребовала, чтоб он немедленно явился к Салману Курбадовичу.

– Так он что, на месте? – удивился Коломнин: на часах было едва начало десятого. Но секретарша лишь презрительно сморщила носик. С момента появления в компании банковской, как она называла, группировки Калерия Михайловна не скрывала своего неприязненного отношения к Коломнину.

– Вас ждут, – нетерпеливо напомнила она, готовая конвоировать.

В этом было что-то зловещее.

– Что ж, раз ждут, надо идти, – Коломнин поднялся, протянул руку, приглашая Калерию пройти вперед: роль подконвойного ему не приглянулась. И в этот момент зазвонил телефон.

– Сережа! – он услышал задыхающийся голос Ларисы. Но даже не тон, а это непривычное в последнее время «Сережа» стали предвестником беды. – Я из дома.

– Но почему не на работе? И потом мобильный…

– На работу не пустил Салман Курбадович.

– Что?!

– Не перебивай. Утром подбросили анонимку, что… в общем про нас с тобой.

– И что ты? – Коломнин машинально опустился в кресло, не обращая более внимания на испепеляющий взгляд Калерии.

– Я? Призналась. А что оставалось?

– Так и молодец! Давно пора было. Я как раз к нему иду и попросту попрошу твоей руки, – обрадованный Коломнин подмигнул ошеломленной Калерии Михайловне. – Не вздумай! Он же не в себе. Я прошу. Выслушай, Сережа…

– Когда-то, да надо было. Всё, пошел свататься.

Коломнин поспешно положил трубку.

– Ну что, конвоир, вперед за орденами?

И удивился, потому что в лице Калерии читалось теперь сочувствие.

– Насчет орденов – это вряд ли. А вот валокордину я на всякий случай приготовлю, – прикинула она.

Фархадов, совершенно неподвижный, съежился в объемистом своем кресле так, что от двери был почти неразличим.

– Вызывали, Салман Курбадович? – нарочито бодро заявил о себе Коломнин.

Стараясь держаться естественно под тяжелым взглядом, уселся с противоположной стороны стола.

– Хочу доложить, мы тут с Резуненко новый договор на поставку конденсата заключили. Всё в соответствии с вашими указаниями. На днях стартуем.

Собственный голос показался Коломнину фальшивым. Он поднялся:

– Салман Курбадович, хочу просить… и прошу руки Ларисы Ивановны Шараевой. Которую я люблю…

– Кто ты такой? – глухо оборвал его Фархадов.

– Я? – Коломнин беспокойно пригляделся к старику. – Салман Курбадович, может, валидолу?

– Кто ты такой, чтоб набраться наглости к моей невестке?…Ты знаешь, кто был Тимур?

– Так ведь был. Я, как и все, сочувствую вашему горю. Знаю, что Лариса любила его. Но, Салман Курбадович, Тимур… нет его больше. А Лариса, ей двадцать восемь. Она живая полнокровная женщина.

– Слишком живая. Как выяснилось.

– А это уж не мы с вами. Это природа определяет. Невозможно всю оставшуюся жизнь ее при себе держать.

Фархадов отвел взгляд: возможно, именно так и собирался.

– Ей жить надо продолжать, Сарман Курбадович. Нормальной жизнью. А я люблю ее.

«И она меня», – хотелось дополнить ему. Но, щадя чувства отца, промолчал.

– И все сделаю, чтоб и она, и внучка ваша были счаст…

– Внучка моя! Тебе? – Фархадов задохнулся. – Ты же… клоп, тля. Жалкий клерчишко! Нищий. Сколько у тебя есть денег? Пятьдесят? Сто тысяч долларов?

– Высоко поднимаете, – угрюмо пробормотал Коломнин.

– И ты за эти гроши собрался дотянуться до моей невестки? Или они не заслуживают жить как приличные люди? А жениха мы ей со временем подберем. Поувесистей.

Он требовательно оглядел насупившегося банковского ставленника.

– Думаю, при всем к вам уважении, это Ларисе надо решать, чего она хочет.

– Уже решила. Поклялась, что с этого дня всякие отношения ваши прерваны. И я ее простил, – уязвленная гордость и умиление собственным благородством причудливо смешались в тоне Фархадова.

– Пообещала, стало быть? – пролепетал Коломнин. Не верить Фархадову не было оснований. Особенно, если припомнить Ларисин звонок, когда он положил трубку, не дослушав. Именно это она и порывалась сказать ему.

– А ты на что рассчитывал? Другого и быть не могло. Накатила блажь, с кем не бывает? Но и только. Из компании ее с сегодняшнего дня забираю. Мусора, вижу, вокруг много. Потому и в голову нанесло. Пусть ребенком больше занимается. А тебе – чтоб в двадцать четыре часа духу не было. Так Дашевскому и передай. Фархадов, де, велел другого шестерку прислать. Не такого прыткого. Ишь каков гусак оказался! Тихой сапой с Фархадовым породниться надумал.

Человеческое терпение, как нерв в зубе. В нормальном состоянии его не чувствуешь. Но – содралась защитная эмаль, обнажился нерв и – окати холодом, – взвоешь.

Коломнин и взвыл.

– Чхать я хотел родичей себе в этой паучьей банке искать! Жену – да. Искал. Ну да раз отреклась, значит, быть посему. А насчет миллионеров, так я бы на вашем месте поскромней держался. Компанию-то профукали. И если я, банковская «шестерка», сейчас здесь не расстараюсь, так это я очень сомневаюсь, что вашей внучке будет чего передать, кроме долгов. Я понятно объясняюсь?!

Объяснялся он вполне доходчиво – лицо Фархадова пошло пятнами. Но Коломнин больше не владел собой.

– Я, между прочим, прислан банковские денежки, вами разбазаренные, вернуть. И без приказа Дашевского никуда не уеду. Так что надо – звоните сами. Только сперва советую очень подумать. Потому что я здесь костьми ложусь, чтоб гребаный ваш бизнес вытянуть. И не только за ради великого Фархадова. Но для тех тысяч, что по тайге разбросаны. А другой приедет – нужна ли ему эта головная боль – полгода в глуши сидеть? Не проще ли выдернуть наспех, что удастся, а остальное утопить? Да и отрапортовать. Так что – Бог в помощь, звоните! И мне, как говорится, с глаз долой.

«Тем паче, если меня – из сердца вон», – не договорил он.

Хриплое, с присвистом дыхание обессилевшего тигра заполнило собой кабинет. И непонятно, чего больше было в нем: усталости или отчаяния от невозможности одним прыжком, как прежде, переломить хребет обидчику.

– Хочу думать, что мы поняли друг друга, и интересы дела преобладают, так сказать… – Коломнин задержался у двери. – Кстати, о деле, Салман Курбадович. Что бы ни было, но Лариса Ивановна должна остаться финансовым директором. Без этого сам откажусь. Нравится вам или нет, но сегодня она единственный, кто еще способен разгрести накопившееся…завалы. Засим честь имею!

В приемной Коломнин едва не налетел на стоящую наизготовку Калерию Михайловну – со стаканом воды.

– Валокордин ему нужен? – она укоризненно оглядела незадачливого жениха.

– И побольше, – виновато подтвердил он.

Часа через три Коломнин обнаружил, что лежавшая перед ним папка с документами оказалась на треть разобрана. Он перепроверил резолюции, нанесенные его рукой. Все вполне разумные. На всех стояла сегодняшняя дата. Но ничего этого он не помнил.

– К тебе можно?

Коломнин вскинул голову и медленно поднялся: перед ним с виноватым видом стояла Лариса. Волосы ее были собраны на затылке в пучок, – видимо, в спешке. И оттого распухшее, наспех подретушированное лицо казалось каким-то беззащитным. Она рассеянно провела ногтем по разобранной пачке.

– Даже сейчас работаешь? – в голосе ее Коломнину почудилась укоризна.

– Тебя Фархадов вызвал?

– Да. Совершенно неожиданно. Разрешил вернуться к работе. Сережка, я так тебе благодарна, что настоял. Даже не представляю, как бы усидела дома без всего этого. … Эта поганая анонимка! Все-таки люди – сволочи! Наверняка работа Мясоедова. Куснул-таки напоследок. Помнишь, тогда в гостинице?..

– Как говорил мой дружок, теперь это не имеет никакого полового значения. Мне твой свекр всё поведал. У вас в семье опять мир да благодать. С чем и поздравляю.

– Сереженька, я, конечно, виновата. Гадина, если хочешь. Но не смогла. Ты должен понять. Так получилось. Фархадов, он, когда прочитал, был таким!..У него руки тряслись. Если б я не пообещала, просто не знаю…

– Это твой выбор.

– Выбор?! – вскинулась Лариса. Но тут же смутилась, осознав неуместность негодования. – Какой там выбор? Всё образуется, увидишь.

– Хотя в принципе ты права. Хороша бы оказалась парочка: невестка нефтяного магната и банковский клерчишк. Он был титулярный советник, она генеральская дочь. Неравный брак называется.

– Досталось тебе от Салман Курбадовича, – сообразила Лариса. – Чего уж теперь? Слово дано. – А ты и поверил, дурашка? Это же несерьезно. Пока всё не утрясется. Как же мы друг без друга?

– Почему друг без друга? Надеюсь, продолжаем оставаться в одной связке?

– Дурачишься? – недовольная взятым им официальным тоном, она улыбнулась прежней, зазывной улыбкой.

Но Коломнин на ее призыв не откликнулся. Хоть далось это ему не без труда.

– Ничуть не бывало. Быть может, ты права: когда личное мешает делу, жертвуют личным. Согласна?

– Стало быть, ты от меня рад отказаться? – Я??!!

Умеют все-таки женщины в любой ситуации оказаться обиженной стороной. Ноздри Ларисы затрепетали:

– В таком случае с этой минуты прошу обращаться на «вы»! И исключительно – по служебным вопросам.

– Буду благодарен за то же самое. Если не возражаете, я бы хотел вернуться к делам, Лариса Ивановна.

– Не возражаю, Сергей Викторович.

За издевательски нейтральным этим тоном прорвалась такая ярость, что Коломнину показалось: еще секунда – и Лариса просто кинется на него.

Быть может, так бы и произошло. Но из коридора донеслись возбужденные голоса.

– Тулуп скину и зайду, – послышался голос Мамедова.

Вслед за тем дверь распахнулась, и в кабинет ввалился закутанный в енотовую шубу Хачатрян.

Не здороваясь, протопал унтами, оставляя за собой мокрые следы, будто загулявший сенбернар. Рухнул на стул.

– Что случилось? – проследив за его взглядом, Коломнин налил стакан воды, который тот вылакал, частично пролив прямо на шубу.

– Мы с Мамедовым только что с «железки», – Хачатрян с трудом залез за пазуху, выдернул целофановую папку. Бросил на стол. – Это цены, что нам выставили за перевозку конденсата.

Лариса схватила лист, быстро пробежала и присвистнула. Протянула Коломнину.

Все стало ясно.

– Это они нам за то, что перекупщиков отодвинули. Что делают, шакалы! – объявил от двери входящий Мамедов. Еще не отогревшийся, он усиленно массировал уши. Следом втерся Богаченков.

– Выходит, нам предъявили ультиматум, – определилась Лариса. – Или возвращаем прежних покупателей, или…

– Или железная дорога перекроет глотку так, что еще похлеще взвоем, – подтвердил Мамедов. – Кажется, нас поставили раком, – не стесняясь женским присутствием, объявил он. – Потому что, пока до трубопровода не дотянемся, другого способа вывоза просто нет. И все это понимают. Так-то! – Какой отсюда вывод? – ответа Лариса собственно не ждала. Его уже дал Мамедов. Но ей хотелось услышать Коломнина. – Что теперь посоветуешь, стратег? Это ведь ты, кажется, настоял, чтоб мы одним махом убрали всех прежних покупателей конденсата.

– Теперь? – Коломнин задумчиво почесал подбородок. – Теперь самое время детально разобраться, как и когда узкоколейка оказалась под контролем чеченцев. Ведь строили ее на паях владельцы месторождений. – Да ты что! – снасмешничал Мамедов.

– И строили. И владели. Только сделать с этим ничего нельзя, – вслед за ним съехидничал Хачатрян.

Удар кулачком по столу заставил обоих осечься.

– Хватит изгаляться, умники! – Лариса провела взглядом по мужским лицам, будто мокрой тряпкой стерев с них глумливость. – Казбек! Живо докладывай, что знаешь.

– Командуешь, да? – огрызнулся Мамедов.

– Ей и положено командовать, – напомнил Коломнин. – Так что докладывайте. Если действительно что-нибудь знаете.

Вспыльчивый азербайджанец дико сверкнул глазами.

– Пожалуй, я кое-что могу прояснить, – Хачатрян переключил внимание на себя. – Клиентов среди нефтярей немеренно. Так что как бы в курсе. Дорога действительно строилась на паях. Ведь не все месторождения «сидят» недалеко от трубопровода, как «Нафта». Да и по размерам многие, так, болотца. Там и есть-то по нескольку скважин, на прокорм.

– Нефтяной люмпен, – съязвил Коломнин.

– Во всяком случае другого, как вывозить бензовозами, им не дано. А без этой одноколейки приходилось по бездорожью до большой дороги – кому за сто, а кому и за четыреста километров. Это ж совсем другая себестоимость получалась. Так что сами понимаете, как все за идею ухватились. А уж как Салман Курбадович под себя Верхнекрутицкое месторождение подмял, вокруг него вся мелкота и выстроилась. Скинулись, кто чем мог. Создали открытую акционерку.

– Кто чем вошел? – поторопил Коломнин.

– Позвольте я, – предложил отмалчивавшийся дотоле Богаченков. – Третий день документы изучаю. Так что немного разобрался. – Стало быть, так. Сорока процентами акций владеет «Нафта». Не добравшийся еще до этой информации Коломнин почувствовал, что во рту пересохло от предчувствия удачи. Впрочем, ненадолго.

– Тридцать принадлежат компании-оператору. – Той самой, которая теперь под чеченцами, – уточнил Хачатрян. – А остальные распылены, – доклад Богаченкова оказался как никогда убог.

– Так почему бы их не объединить? – прикинул Коломнин. – Сами же говорите, что все вокруг «Нафты» выстроились. Соберем владельцев месторождений, проведем собрание, да и – турнем этого мафиозного оператора.

Обиженный Мамедов напомнил о себе издевательским хмыканьем.

– Спохватились, – он прищелкнул пальцами. – Кто теперь захочет подставляться под мафию?

– А по скольку распределены остальные акции? – поинтересовалась Лариса.

– Э, совсем мелочь, – Мамедов показал кончик пальца. – Доброго слова не стоят: один – три процента. Да и неважно это. Все доверенности на Бари Гелаева переоформили. Это чеченский смотрящий.

Коломнин заметил, что Богаченков удивленно склонил голову.

– Там был еще пакет в одиннадцать процентов, – обращаясь к Мамедову, неуверенно напомнил он.

– Слушай, не расстраивай! Наши, считай, эти проценты были.

– Сорок и одиннадцать – как раз пятьдесят один. Контроль! – всполошилась Лариса.

– Где он теперь, этот контроль? – зацокал Хачатрян. – Был и нет!

Он горячо произнес по-армянски какую-то развесистую фразу, – похоже, выругался.

– Погодите! Это не те акции, о которых говорил Мясоедов? – Коломнин щелкнул пальцами. – Ну, которые вроде как Фархадов раздал!

– Дядю Салмана только не путайте! – заново возбудился Мамедов. – Он бы не отдал, если б Тимур не подбил. Вздохнул. – Они самые и есть. Нам ведь изначально пятьдесят один процент причитался. И все согласны были.

– Так что?! – Лариса, не в силах усидеть, вскочила.

– Когда акции распределяли, как раз был День рождения у такого Рейнера, – слово «такого» Мамедов произнес с особой ехидцей. – Вот дядя Салман по просьбе Тимура и повелел одиннадцать процентов «железки» ему в управление отдать. Вроде как в подарок.

– Ах да, Женечка Рейнер, – с нежной грустью припомнила Лариса. – Они с Тимуром друзьями были. Смешной он. А где, кстати, сейчас? Ведь года два ничего не слышно.

– А «пришили»! И за дело, – пресек ностальгические настроения Мамедов. – Как Тимура убили, так и сдрейфил. Мало – сдрейфил. Так «наварить» на горе дяди Салмана хотел, – акции Гелаеву слил.

– Продал?

– Продал или еще как. Отдал как-то. Вот такие дружки оказались. Чуть одного убили, так второй вместо, чтоб за память отомстить, «сливает» по-быстрому. Задумал деньжат получить и усвистать. Даже с дядей Салманом не попрощался. Ан чечня молодцы! Акции забрали, а после «урыли» и – все дела. Так что у Гелаева теперь против наших сорока полный контроль получился. Вся власть! Чего хотят делать, то и могут. Выходит, некуда нам деваться, кроме как на попятный – перекупщиков вернуть.

Жесткий взгляд Коломнина заставил Мамедова поежиться:

– Не зыркай. Сам не хочу.

– Знаешь, Казбек, сколько раз надо мужика отыметь, чтоб его потом педерастом называли? – неожиданно поинтересовался Коломнин.

– Почему мне такое спрашиваешь?! – Мамедов запунцовел.

– Один, – ответил сам себе Коломнин. – Всего один. И на всю оставшуюся жизнь. Не можем мы отступать. Отступимся – дадавят.

– Но тогда что?! – почти одновременно вырвалось и у Мамедова, и у Хачатряна.

– Только одно – выдавить чечен с узкоколейки!

– Ты что, совсем дурак, да?! – Мамедов закрутил пальцем у виска. – Там мафия. Бари – смотрящий. Всё поделено. Знаешь, кому деньги идут? Туда соваться, как в бассейн с этими… зубастыми. Пираньи, да! Лариса, ты что молчишь? Тоже не соображаешь, да? Там всё быстро: башку сунул – башки нет.

– А я все-таки сунусь, – пообещал Коломнин. – И он сунется. И все мы с ним вместе! – голос Ларисы сделался жесток. – А кто перетрусил!..

Она значительно глянула на дверь.

– Но как?! – вскричал Хачатрян. – Даже законы за них.

– Да как угодно! – Лариса яростно сжала кулачки. – Законы еще какие-то выдумал. Прессинговать! Нарыть криминал! Подкупить кого надо! Запугать. Но – выдавить. Какая-то нечисть грязные лапы к нам тянет. А мы что, горлышко подставлять? Отобрать – и все дела! Мужики вы или нет?!

Только теперь Лариса разглядела скрещенные на ней ошеломленные взгляды.

– Но ведь другого пути, как их свалить, у нас все равно нет, – смущенно закончила она.

– Что ж, больше одной шкуры не сдерут, – прикинул Хачатрян. Но, судя по унылому виду, полной уверенности в этом у него не было.

– Я тоже за! Хотя Аллах видит, какие мы идиоты, – безысходно воздел вверх руки Мамедов.

Коломнину нечего было добавить: всплеск ярости Ларисы поразил его едва ли не сильнее, чем известие об объявленной войне.

«Железка» – любой ценой

Одноколейка превращалась в ключевой плацдарм, без захвата которого захлебнется и провалится тщательно подготовленное наступление.

На следующее утро Коломнин направился с визитом к начальнику областного РУБОПа полковнику Роговому.

– А, главный развратитель, – поднялся ему навстречу невысокий лобастый человек.

– Почему собственно? – пожимая руку, деланно удивился Коломнин.

– Так половину райотделов, считай, перекупил. Перестали заниматься повседневной работой. Сидят и ждут, когда от золотоносного Коломнина команда «фас» поступит, – язвительные замечания Рогового вполне уравновешивались насмешливо-добродушным тоном. – Или – наговаривают?

Они уселись друг напротив друга за журнальный столик.

– Если разговор между нами, то – не очень наговаривают. Но вношу поправку: не развращаю, а оплачиваю работу по заслугам. Чего МВД сделать, увы, не может. А с истинной ценой этой работы знаком не понаслышке.

Коломнин вытащил две приготовленные визитки.

– Прошу ознакомиться. Это моя нынешняя должность. – Перед Роговым легла узорчатая визитка банка «Орбита».

– А вот это, чтоб видели, что не чужой к вам пришел. – Коломнин выложил вторую: «Начальник отдела Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД России» – как козырного туза отщелкнул.

– Старая, – повертел ее Роговой.

– Вечная. Хотя в отставку аж в девяносто шестом вышел, – Коломнин, казалось, сам удивился произнесенной цифре, – но контактов с прежними коллегами не теряю.

– И что же нужно от прежних коллег сегодня?

– Помощь.

– Это кто бы сомневался? И, конечно, на коммерческой основе?

На этот раз за добродушным тоном равно могли скрываться и угроза, и скрытое предложение.

– Как сами определите, – уклонился от прямого ответа Коломнин. – Вам, должно быть, известно, в настоящее время банк «Орбита» занимается санацией компании «Нафта». Понимая значение месторождения для области, мы решились не банкротить должника, а помочь выкарабкаться. Это и рабочие места, и – крупные платежи в бюджет…

Коломнин сделал паузу, давая возможность Роговому высказаться и тем хотя бы предварительно определить свое отношение к предстоящему разговору.

Но многоопытный начальник РУБОПа лишь нетерпеливо пошевелил пальцами, предлагая перейти к существу вопроса.

– Кое-что вроде удалось сделать. Но – возникла проблема: единственный на сегодня способ вытянуть компанию – резко снизить себестоимость газоконденсата.

Коломнин нахмурился: скучающий вид Рогового не предвещал удачи.

– Короче, уперлись в «железку». Одноколейка – восемьдесят километров до большой железной дороги. Нам выставили цены за перевозку. С такими ценами легче удавиться или – плюнуть на все интересы области и по-быстрому обанкротить компанию, – рубанул он.

– Да, тяжелое ваше коммерческое дело. Чуть ослаб, тут же и сожрут. Но причем тут я? – патетические ссылки на интересы области никакого впечатления на Рогового не произвели.

– Формально ни при чем. А фактически одноколейку эту просто подмяла под себя чеченская мафия.

– Откуда информация? – лениво поинтересовался начальник РУБОП.

– Да все знают.

– Ах, все? Все – это никто. Факты есть?

– Только то, что директором компании-оператора Бари Гелаев. Слышали о таком?

– Да, конечно. Действительно чечен. И что с этим прикажете делать дальше? – ответа Роговой не дождался. – Впрочем, если у вас и впрямь есть подозрения, почему не съездить в райотдел по месту нахождения Узловой? Может, они помогут? Вы же мастер договариваться.

– А может, прямо к самому Гелаеву пойти? – не сдержался Коломнин. Обоим собеседникам было понятно, что райотдел, на территории которого процветает мафиозная группировка, – это последнее место, куда следует обратиться за помощью. – Так, мол, и так, брат Гелаев. Порулил и будет. Хватит с тебя, нахапал. Довольно ты подкормил русскими «бабками» чеченских боевиков.

– Откуда насчет боевиков взяли? – встрепенулся Роговой.

– А на что еще деньги со всей России чеченские группировки собирают? Если вы и этого не знаете, так, похоже, я и впрямь не туда зашел. Орден-то не за Чечню, случаем?

Коломнин давно разглядывал планку на кителе Рогового.

– За нее, родимую.

– Оно и видно, что родимая. Пацанов ваших, ОМОНовцев, небось, до сих пор на мясо посылаете? – присмотрелся к утратившему прежнюю снисходительность собеседнику. Поднялся. – Вот ведь любопытное коловращение: русские создают условия для бандитов, чтоб те нахапали в России денег, накупили оружия, из которого их же самих потом и поубивали. И передо мной сидит человек, который ТАМ побывал. И теперь с ухмылочкой смотрит, как стригут деньги, чтоб убивать других. По-моему, это называется – «маразм крепчал». За сим, как говорится…

– Садись. Не отпускал.

– Что-то не припомню, чтоб мы на «ты» переходили, – взъелся Коломнин.

– Так перейдем, – неулыбчивый Роговой потянулся к бару. – Коньяку будешь? Да садись же: хватит злобную нюню строить.

Наполнил пару рюмок, выгрузил блюдце с засохшими кусочками лимона:

– Конечно, оперативной информацией по этому Бари хренову у меня с избытком.

– Так в чем же дело?

– Говорю же – оперативной. Фактов железных нет. Так что… Вот дай доказательства, тогда и – взрыхлим это гнездо.

– А арестовать его за тебя не надо? – Коломнин вслед за Роговым опрокинул стопку. – Что ты мне тут лапшу на уши вешаешь? Больно вы, РУБОПовцы, доказательствами себя когда утруждали? Операция «Рылом в снег», а там и доказательства появляются.

– Вот и видно, что давно из ментовки ушел. Теперь не просто стало. Так все смешалось, что и сам порой утром не ведаешь, кто у тебя к вечеру во врагах окажется. Ты-то вон ментам платишь. А преступник – тем более. И не только ментам. Он, понимаешь, стремится втянуть как можно больше влиятельных фигур.

– Раньше это называлось «замазать».

– А теперь по-научному – «переплетение экономических интересов».

Натолкнулся на сделавшийся недобрым взгляд визитера.

– Чего сверлишь? Прикидываешь, не состою ли на прикорме? Слишком просто мыслишь. Ты вот из органов шесть лет назад уволился, а я как раз примерно столько на этом месте и сижу. И знаешь, почему сижу? Понимаю, какая ниточка с какой переплетена. И что будет, если Бари этого гребаного за усы дерну. Понял, к чему клоню?

Коломнин, не скрываясь, скривился:

– Куда ясней? Потому и сидишь, что никого не дергаешь.

– Да у меня одних бандгрупп выявленных знаешь сколько?! – залепил кулаком по столу Роговой. Но Коломнина тем не испугал. А сам смутился. – Это я к тому, чтоб не упрощал. Выдергиваю, между прочим, периодически. Только не как сорняк на прополке, – весь подряд. А как минер: прежде другие ниточки из-под нее потихоньку убираю, корешки подрубаю. Понял, наконец? Результат, его тоже готовить надо. Скажу тебе как полкан полкану, давно у меня на это зверье челюсти клацают. Вот приди ты ко мне с этим через полгодика, обниму и напою за свой счет.

– Через полгода от «Нафты» одни мертвые вышки торчать будут. Мне «железка» сейчас необходима.

– Тогда извиняйте, дядьку. И так больше, чем имел право, проболтался. Одна надежда, что свой – не выдашь.

Роговой склонился над селектором:

– Дело по «Зеленке» принесите.

Вновь подсел. Сочувственно оглядел расстроенного Коломнина.

– Пойми меня. Через полгода, если получится за это время корни подрубить, я их без всяких процессуальных тонкостей повыкорчевываю. И даже теперь – рискнул бы, пожалуй. Но только, если под задницу железный криминал подложу.

– Разрешите?

Роговой кивнул, принял из рук вошедшего объемистую папку, кивком отпустил.

– Вот все их игрища, – он принялся перелистывать папку, приподняв ее так, чтоб сидящий напротив не мог даже случайно увидеть что-нибудь внутри. – Дважды на этого Бари выходил. Один раз совсем зажал. Так они обоих свидетелей убрать успели. Не умеем мы свидетелей защищать. Вот люди и не доверяются. Хотя…

Роговой задержался на одной из страниц. Задумался.

– Сколько у тебя там акций не хватает, чтоб «железку» под контроль взять?

– Десять плюс одна акция, – удивленно ответил Коломнин. – Если, конечно, мелких владельцев не объединить.

– Об этом и не думай, – отмахнулся, подобно Мамедову, Роговой. – Пока Бари не завалим, никто против и не вякнет. Дураков собственную шкуру дырявить нет. Тебе Рейнер нужен.

– Рейнер? – второй раз Коломнин слышал эту диковинную фамилию.

– Темная это история, – Роговой закинул папку в сейф. – По моей информации, вскоре после того, как в Москве «пришили» Фархадова… В смысле сына. – Чечены?! – вскинулся Коломнин.

– Доказательств нет. Хотя там ведь кто только не рыл. Фархадов – старший деньги направо и налево швырял. И мы на совесть отработали. Но – ничего! Сами – открещиваются наглухо.

– Это как раз понятно.

– Понятно-то понятно. Но и оперативных данных не надыбали. Хотя косвенно – если по интересу глядеть – им его убийство в самый цвет пришлось. «Железку» они как раз после его убийства и подмяли. Знаешь, поди?

Коломнин кивнул.

– А про то, что Рейнера этого они отловили и в тайгу вывезли?.. А потом стало известно, что он передал права по управлению акциями Бари и исчез. Навсегда.

– Так передал же!

– А может, и нет, – Роговой подмигнул. – Я вот тут высчитывал по минутам: где он мог передать, если со следующего дня никто его не видел? В тайге нотариусы не водятся.

– Могли с собой прихватить, прикормленного. Эка невидаль!

– Могли. Тем более если с паяльничком. Любимый у бандюков процессуальный аргумент, – согласился Роговой, показывая голосом, что он как раз наслышан о противном.

– Чего теперь гадать? – Коломнин глянул на часы: время оказалось потрачено впустую. Потянул с вешалки тулуп. – Рейнер этот давно покойник. А покойника в качестве свидетеля допросить, – такого я что-то не слышал.

– Пойдем провожу. Все-таки хорошо посидели, – игнорируя разочарованный взгляд посетителя, Роговой прошел с ним к выходу.

– Морозец, – определил он на крыльце. Недоброжелательно ощупал глазами двух прошмыгнувших оперов. – Рупь за два: за водкой стервецы гоняли. А еще и обед не подошел. Вот и поддерживай тут дисциплину.

Увлек Коломнина чуть в сторону, склонился к уху:

– Иногда бывает, что и покойники говорят. Только не дергайся, за нами из дежурки наблюдают. По моей информации, Рейнер жив. Прячется.

Коломнин все-таки не удержался: вздрогнул.

– Сбежал он тогда от них в тайге и заныкался со страха. Так вот и ныкается.

– И…ты знаешь, где?

– Точно не знаю. Хотя пытался узнать. Но – не говорит, сволочь. Боится, видно, что не сбережем. И правильно, между нами говоря, делает. У Бари среди моих тоже агентура имеется.

– Кто? Кто не говорит?! – не понял Коломнин. – Ты о чем?

– Так Резуненко ваш. Разве я тебе не сказал? Я его сам вычислил. Они ведь все друзья были: он, Тимур покойный, Ознобихин…

– Николай?!

– Ну да, ваш нынешний вице. Тоже здесь одно время крутился. А как Тимура в Москве убили, так уж не вернулся. Вот и Рейнер с ними дружковал. Положим, найти Рейнера я бы смог. Включил бы машину розыска. Сам понимаешь.

– Тогда почему?!..

– А для чего? Если бы он был готов дать показания. Так нет. Запугали его тогда в тайге, похоже, на всю оставшуюся жизнь. Зверье это умеет. А найти просто так? Чтоб на моих плечах дурачка этого боевики Бари достали? Им-то он живой точно не нужен. Да и выждать хотел, пока готов буду.

– А откуда проведал, что Резуненко знает? – заторопился Коломнин. – И кто еще, кроме тебя?..

– Никто больше, – успокоил его Роговой. – Виктора я личным, можно сказать, сыском вычислил. Уж как уговаривал свести с Рейнером. Но ни в какую. А вот тебе, может, и расскажет. Вы ведь теперь, как говорят, единым экономическим интересом связаны. Против этого никакая дружба не устоит.

Внимательно оглядел огорошенного собеседника, белеющими руками сам запахнул его тулуп:

– Стало быть, так, ты ко мне за помощью пришел. А я чуть иначе предлагаю: потрудиться друг на друга. Если показания Рейнера против Бари добудешь, считай, я – твой! А значит, и «железка» твоя. Хотя даже в этом случае подставлюсь.

Увидел в руке Коломнина ключи от пустого промерзшего джипа. Покачал сокрушенно головой:

– Так и гоняешь сам по себе?

– Люблю за рулем.

– А жить любишь? Мил мой, ты вообще-то соображаешь против кого охоту начинаешь? Знаешь, сколько у меня там трупов наскирдовано?! – Роговой ткнул в сторону своего окна, за которым в глубинах сейфа покоилось агентурное дело «Зеленка». – Значится так, еще раз без охраны увижу, порву всякие контакты. Мне, понимаешь, союзники живые нужны.

Коломнин, полный симпатии к этому хитровану, благодарно пожал ему локоть.

Прямо от здания РУБОПа Коломнин проскочил к офису, этаж в котором занимала компания по поставке и монтированию буровых установок.

Коломнина здесь хорошо знали, так что в кабинет Резуненко проник он без задержки и даже поприсутствовал на окончании планерки.

– По договоренности с «Нафтой» мы становимся единственным – прошу проникнуться ответственностью – поставщиком и монтировщиком труб для бурения по всему периметру Верхнекрутицкого меторождения, – явно для пришедшего кстати гостя отчеканил Резуненко. – Это большая честь для нас. Но и большая ответственность. Совсем другой масштаб. И другие заработки.

Послышался оживленный гул.

– Через месяц вылетаю на завод для подписания контракта на поставку большой партии труб. До этого времени мы должны все рассчитать, подготовить. Еще и еще раз перепроверить укомплектованность бригад монтажников. Сам я сейчас, как вам известно, по просьбе Фархадова, сосредоточился на поставках конденсата, но каждые два дня буду приезжать и заслушивать отчеты! Все, на сегодня свободны.

Не дождавшись, пока выйдут последние, подсел к Коломнину, возбужденно поиграл плечами:

– Запарка – во! Такие масштабы! Веришь, газеты некогда читать. Новости по дороге ухватываю. Собственный шофер за политинформатора. Вменил сволочуге в обязанность. Чтоб вместо «калыма».

Последнюю фразу произнес он без начального энтузиазма, с возрастающей тревогой вглядываясь в пасмурного визитера.

– Слышу, о новых контрактах размечтались, – плотоядно ухмыльнулся Коломнин. – Планов громадье. – Что случилось? Выкладывай.

– Да вроде как ничего особенного. Просто нам «железку» перекрыли. Вот полюбуйся на досуге. – Он небрежно метнул на стол прайс-лист. Лицо Резуненко, едва глянул на цены, вытянулось.

– Да это ж полный… – он прервался, растерянный.

– Вы как всегда безупречны в формулировках: именно – финита ля комедия, – по-своему закончил его фразу Коломнин. – Так что насчет контракта и прочих глупостей не извольте больше беспокоиться.

Тяжело поднялся. Сочувственно оглядел обескровленное лицо Резуненко.

– Вот такое паскудство приключилось. Столько трудов, планов, – и все псу под хвост из-за того, что «железку» подмяли под себя бандюки. Я-то поначалу думал с нашими сорока процентами еще одиннадцать у остальных нефтяников позаимствовать, да и помести всю эту нечисть с ОМОНом, – говоря, заметил, как азартно вспыхнул Резуненко. – Но куда там: все, оказывается, хвосты от страха поджали. Так что… Главное, что обидно – своими руками отдал Фархадов контроль. Ведь были, оказывается, еще одиннадцать процентов. Так передал их за здорово живешь другому. А тот после Гелаеву перепродал.

– Не было этого, – резанул Резуненко.

– Чего не было?

– Не отдавал Рейнер – ты ж о нем говоришь – акций. Доподлинно знаю.

– Но договор-то на продажу есть?

– Значит, подделка. Надо провести эту…экспертизу. И все выявится. Так ведь? – в голосе Резуненко теплилась надежда.

Но Коломнин растоптал ее безжалостно:

– По одной-то подписи? Уж если сфальсифицировали, так и подделывали наверняка тщательно. Да и – какой суд ее проводить станет? А если станет, то сколько вся эта хренотень процедурная месяцев займет? И даже если подтвердят подделку, что с того? Раз все остальные передрейфили и по указке Гелаева голосуют, то мы все равно в меньшинстве, как ни крути. Нет, только если бы акции эти вместе с нами проголосовали. А так…

Коломнин замотал головой, как человек, потерявший надежду.

– И что теперь? – выдавил Резуненко.

– Глупый вопрос. Дня через три проведем итоговое совещание, и, если не произойдет какого чуда, придется лететь докладывать в банке. А дальше понятно. – Он перекрестил руки, лишая собеседника последних иллюзий. – Кстати, приглашаю на вечер к нам в сауну. Будет Богаченков, Мамедов. Отметим несвершение, так сказать, надежд. Все-таки спайка у нас неплохая могла получиться.

К вечеру в предбаннике сауны за накрытым столиком собрались Коломнин, Мамедов. Последним приехал Резуненко. Все выглядели подавленными. Выпили молча. Вдогонку еще. Отсутствовал единственно Богаченков. Как мрачновато пошутил Коломнин, готовит погребальный отчет для банка.

На шутку эту неожиданно остро отреагировал Резуненко, с момента прихода державшийся настороженно:

– Тебе Роговой сообщил, да?

Мамедов непонимающе вскинул голову.

– Да, – подтвердил Коломнин.

– Пусть так. Знаю я, где Рейнер. Знаю, да! Но не скажу.

– Знаешь, да?! – вскинулся Мамедов. – Живой, да? Тогда почему молчишь? Он «бабки» наварил и свинтил. Всех предал. Почему не скажешь? Разве не должник ты дяде Салману?

– Подожди кричать, Казбек, – осадил его Коломнин. – Говори, Виктор.

– Нечего мне говорить, – огрызнулся Резуненко. – Потому и знаю, что друг я Жене. А друзей не сдают.

Он заметил перекосившийся, готовый взорваться новым криком рот Мамедова и попросту показал массивный, как задубевший гранат, кулак – как пластырем опечатал.

– Никаких денег он за эти акции не получал и договора не подписывал. Хотя и предлагали, и пытали даже. Просто сбежал ночью в тайгу и – все дела. Он же таежный человек, Женька Рейнер. Всегда таким был. Что называется, не от мира сего. Юродивый. – Дурачок, значит? – подковырнул Мамедов.

– Поумней нас с тобой вместе взятых. Говорю – юродивый. Стишки пописывает. Питаться сутками может чем ни попадя. Лишь бы по тайге своей бродить. Там он царь. А среди людей выживать не научился. На медведя – это мы можем. А самое меленькое, никчемное начальство хуже огня боится. Ему Тимур УАЗ подарил. Так на права сдал, а получить не мог. Оказалось, какой-то лейтенантик оборзевший на него наорал и выгнал, так он полгода вернуться боялся. Я узнал, с ним туда подъехал, из лейтенантишки этого вмиг права вытряхнул. Ты думаешь, Женька обрадовался? Жди, как же! Хуже того испугался: а что если, говорит, теперь паспорт отберет, а то и дом подожжет. А чего? Власть. Может.

Коломнин невольно улыбнулся.

– О, уже и расплылся! – поспешил охолодить его Мамедов. – Наивный, слушай, какой! А еще милиционером был. Он нам тут по ушам ездит. Может, вместе и доллары поделили? Да, нет?!

– «Леща» тебе дать, что ли? – прикинул Резуненко. – Доллары! Он слов таких не знает. Ты что, Сергей, и впрямь думаешь, Тимур ему эти акции подарил? Да для Женьки это как фантики. Просто надо было распылить, чтоб под монопольный закон не попасть. Вот и использовал. Они их с Салман Курбадовичем в Женьку, будто в сейф вложили. Знали, что не пропадут. Ведь просил не втягивать его. Лучше мне, говорю, передай, если позарез надо.

– О даже как?! – Мамедов вскочил, предлагая Коломнину оценить сделанное признание. – Вон оно куда все шло. Понял, да?

– Не отдал. Остерегся. Меня, друга, остерегся. А Женьку нет. Вот и накликали на него. Так что третий год высунуться боится.

Он жестко глянул на Коломнина:

– И никакие шкурные интересы не заставят меня…Потому что бывают не только деньги. Есть еще такое слово, как…

– Понял, не дурак, – невозмутимо подтвердил Коломнин. Разлил по стаканам оставшуюся водку. – Имеем, стало быть, высокий порыв? Друга он от нас прячет! А мы здесь кто для тебя? Ну ладно, мы – похоже, никто. – И дядя Салман никто, да?!

– А сотни семей, что по миру пойдут?! Сам же витийствовал. Теперь оно тоже не в счет?!

Резуненко рыкнул безысходно.

– А его самого так и полагаешь до смерти в лесовиках-боровиках держать?! Пока от собственного страха не загнется?

Дверь «предбанника» распахнулась, и в нее вбежал непривычно возбужденный Богаченков. Живо огляделся.

– У меня абсолютное зрение! – с порога сообщил он.

– С чем и поздравляю! – буркнул Резуненко.

– Если абсолютное, так видишь, что Абсолют кончился! – в восторге от удачного каламбура загоготал Мамедов. – Сбегай наверх за бутылкой. Так говорю, да?

– У меня абсолютная зрительная память! – горячо повторил Богаченков, обращаясь на этот раз к Коломнину. И тот сделал знак остальным успокоиться, – таким возбужденным Юра бывал очень редко. И неспроста. – Я помню все машины, что стоят возле офиса «Нафты». Даже если в стороне, на обочине. Там три дня простоял брезентовый УАЗ номер… Номер тоже помню.

– И чем он так запомнился? – Мамедов, ожидая забавы, подмигнул остальным.

– Да ничем не запомнился. Говорю же, – просто зафиксировал, – Богаченков рассердился. – Я сегодня не на машине вернулся. Вернее, на попутке. Подбросили до перекрестка. Решил прогуляться дворами, – голова гудела. И как бы сбоку зашел.

Сбивчивый, нервный тон его заставил наконец всех напрячься.

– Там этот УАЗ стоит в темноте. Поначалу решил, – пустой. Пригляделся, есть человек! Он меня потому не заметил, что как раз коттедж наш разглядывал. И у глаз что-то похожее на… как это?.

– Что-то из приборов ночного видения? – подсказал Коломнин. Он уже одевался.

– Да, наверное. Батюшки мои! Я глянул. Его самого не видно. А оттуда такой полный обзор! Все двери, окна! Я сразу обежал и подъехал на такси, вроде как обычно.

– Сейчас я с охраной тряхнем этого соглядатая! – Мамедов азартно полез за пистолетом.

– Тут еще что важно, Сергей Викторович, – Богаченков что-то про себя еще раз просчитал. Притянул к себе ухо Коломнина. – Могу, конечно, и ошибаться. Но, мне кажется, это тот белесый. Помните, из аэропорта, на которого Лариса Ивановна…

– Помню, – подтвердил Коломнин. Решительно остановил приготовившегося выбежать Мамедова. – Вот что, мужики, отставить суету. Если Юра не ошибся, это, вполне возможно, киллер.

– За кем же он? – голос Резуненко невольно просел.

– Да уж не за нами, – ядовито отреагировал Богаченков. – Кому мы с вами нужны? Ясно – за Сергей Викторовичем. Это ведь он гнездо разворошил. Вот и начинается. Говорил же насчет охраны!

– Ничего. Это к лучшему. Он за твоей головой пришел. Но на свою голову он пришел! – азартно закричал Мамедов. – Сейчас с охраной через задний ход вылезем, обойдем и возьмем.

– Не горячись, – остановил Резуненко. – Он на машине. Одного мог не заметить. А двух-трех увидит, уйдет.

– Верно, – Коломнин с трудом подавил поселившийся в нем озноб. – Кроме того, не факт, что оружие сегодня с ним. Может, пока разведку ведет. Возьмем, и с чем? Его спровоцировать надо. Имею на этот счет предложение – сработать на живца.

Спустя полчаса из парадной двери высыпала пьяная ватага, возглавляемая шумным от выпитого Мамедовым.

– Серега! – заорал он внутрь дома. – Не передумал? А то мы уезжаем к Салман Курбадычу. Охрану тоже велел с собой взять.

– Поедемте, Сергей Викторович! – слезно попросил Богаченков. – Чего одному оставаться? Главное, и прислугу отпустили. Тем более Фархадов велел и вам быть.

– Куда я поеду пьяный?! – к двери изнутри подошел Коломнин. – Без вас хоть отосплюсь перед самолетом. А то в Москве потом неделю как бобику крутиться придется. Катитесь!

Он захлопнул за ними дверь.

Ватага тронулась к стоящим во дворе машинам.

– Выспется, как же! – захохотал Резуненко. – Я ему сюда часика через два пару телок организую. То-то поглядим утром, чего от этого хитрована останется.

Идея была матерно одобрена. Машины зарычали. Двор опустел.

Прошло полчаса, час. В комнате Коломнина горел тусклый ночник. Сам он вместе с остальными, вернувшимися через тайгу, затаился в комнатах вдоль коридора. Идея была проста: другого способа попасть в комнату Коломнина, как пройти через русло коридора, не существовало. И в самом его начале расположилась ударная группа захвата: Резуненко и Мамедов с охранником. Резуненко должен был, пропустив киллера мимо себя, обхватить его своими лапищами сзади. Даже если тот почувствует чужое присутствие, использовать оружие в тесноте против могучего Резуненко ему будет затруднительно. Главное, отчего зависел успех, – перехватить руки, в одной из которых должен находиться приготовленный пистолет. Мамедов и охранник, оба вооруженные, тут же, наставив стволы, блокируют попытку сопротивления. Если же паче чаяния киллер вырывается и бежит вперед, в него должен стрелять приставленный к Коломнину охранник. Задачу ему Мамедов поставил самую что ни на есть простенькую. «Это, – он показал на Коломнина, – твое святое. Если его убьют, я убью тебя. Понял, да?» На всякий случай на первом этаже путь к отступлению отсекают еще один охранник и Богаченков с резиновой дубинкой.

Гулкая тишина заполнила дом. Ждать с непривычки было трудно. То и дело кто-то откашливался, сморкался. Внезапно послышался скрип паркета, отчего все разом затаились. Но тут же тихий, извиняющийся голос Мамедова: «Совсем дом сгнил, слушай. Ремонт, вижу, пора делать». Смешливый Богаченков сдавленно хихикнул.

И в это время отчетливо послышалось позвякивание металла, – отмычка вошла в замочную скважину.

Казалось, время не бежит, – едва струится. Шелест шагов на первом этаже, поскрипывание деревянной лестницы, – «нет, все-таки хорошо, что не сделали ремонт». Первый проем пройден. Еще один! Теперь вступает в коридор. Виски Коломнина отчаянно пульсировали.

Осталось шаг-два до Резуненко. Внезапно: резкий посторонний звук, быстрое движение и – два подряд выстрела. Вскрик и стук упавшего на пол тела.

Голос Мамедова, озлобленный, какой-то взмыленный, снял напряжение.

– Готов вроде! – закричал он. – Оружие опустить. Пока друг дружку не перестреляли. И – свет кто-нибудь!

Коломнин болезненно зажмурился от вспыхнувшего электричества.

На полу лежал человек, загороженный склонившимся Резуненко.

– На хрена стрелял?! – озлобленно закричал Резуненко. – Ну, на хрена, спрашивается?

– Это ты мне? Лучше бы поблагодарил, что жизнь спас, чем туфтеть. – огрызнулся Мамедов.

Заметил подошедшего Коломнина.

– Что у вас звякнуло? – спросил тот.

– Да вот, понимаешь! – Мамедов яростно ткнул в живот сконфуженного охранника. – Запонкой мой пистолет задел, обалдуй. Говорил же, чтоб ничего железного не оставить. Говорил, нет?! Завтра же вышибу.

– Зачем стрелял? – жестко повторил Резуненко. – Он от меня в шаге был. Руку протянуть.

– Ну да, протянул бы, как же. Ноги. Он профи, понимаешь? И на звук сразу реагирует. Опередил я его, понимаешь, нет?! – огорчение от несостоявшегося захвата причудливо перемешалось у Мамедова с восторгом от собственной удали.

В самом деле в полуметре валялся пистолет с глушителем.

Из-под Резуненко послышался булькающий хрип.

– Жив! Тащите в комнату, – распорядился Коломнин.

Резуненко отодвинулся, пропуская охранников. Коломнин и Богаченков увидели лицо раненого и переглянулись, – это был белесый из аэропорта. На куртке расплылись два объемистых кровяных пятна.

Его перенесли на кровать, и здесь он открыл глаза. Дыхание со свистом вырывалось наружу и обрывалось кровавой пеной на губах.

– На кого заказ?! – Мамедов, поставив колено на кровать и помахивая пистолетом, склонился над раненым. – На кого заказ, спрашиваю, сука?!

– Ему врача надо, – заметил один из охранников.

– Я ему за врача! – яростно закричал Мамедов. – Слушай, ты. Жить хочешь? Врач есть внизу. Говоришь – тут же зову. Нет – подохнешь. Понял, да?!

Киллер прикрыл глаза, – он понял.

– На кого заказ? Ну?

Белесый повел мутными глазами. Взгляд остановился на Коломнине.

– Это и так понятно! – поторопил Богаченков. – Главное – кто послал?

Мамедов отмахнулся:

– Кто послал? Кто его «заказал»?

– Гы-ы!.. – прохрипел белесый, и новый кровавый пузырь вздулся на губах.

– Гелаев, да? Говори, Гелаев? – Мамедов в нетерпении ткнул дулом пистолета в зубы. Так, что послышался хруст.

Раненый прикрыл глаза.

– Гелаев, точно! – Мамедов торжествующе огляделся. – Вот твари. Едва мы первый шаг сделали. Тут же отреагировали.

Коломнин с силой отодвинул его. Склонился над киллером. Глаза в глаза.

– Тимура Фархадова ты убил? – к общему изумлению, требовательно произнес он. – Говори, ты?

Дрогнувшие веки стали ему подтверждением.

Коломнин болезненно тряхнул раненого. Веки вновь размежились.

– Кто «заказал» Тимура? – раздельно, стараясь прорваться в уходящее сознание, произнес Коломнин. – Кто заказал Тимура Фархадова?

– Гы-ы!.. – сделав над собой усилие, вновь прохрипел киллер.

– Тоже Гелаев, да?! – закричал Мамедов. – Я всегда знал. Всегда!

Коломнин не отводил глаз от умирающего. В мутновеющих глазах белесого почудилось ему что-то вроде усмешки. И с этой усмешкой он затих навсегда.

– Вызывайте милицию, – Коломнин распрямился.

Похоже, тайна гибели Тимура приоткрылась. Единственные, кому сейчас была нужна смерть Коломнина, были чечены. Подосланный киллер оказался тем самым, что убил Тимура. Все становилось на свои места. Но до чего же непредсказуемые узоры выписывает жизнь! Судьба Коломнина все более переплеталась с судьбой покойного Тимура Фархадова.

Осмотр места происшествия, допросы, – лишь к утру коттедж вновь затих.

Едва уехала опергруппа, засобирался и Мамедов.

– Шесть уже. Дядя Салман рано встает. Поеду отвезу подарок. Кровь Тимура отомщена… Пусть хоть отчасти, – добавил он, заметив, что остальные не разделяют его энтузиазма.

И уехал, полный нетерпения поведать, как собственной рукой покончил с убийцей Тимура.

– Может, и нам пора собираться, Сергей Викторович? – с зевком предложил Богаченков, значительно скосившись на впавшего в прострацию Резуненко. – А то ведь и впрямь подстрелят вас ни за что ни про что. И то, если честно, чудом в этот раз пронесло. Во второй раз так не подфартит. – Почему думаешь, что будет второй? – Резуненко встряхнулся.

Наивный вопрос заставил Богаченкова иронически пожать плечами:

– Так они, чечены, не знают ведь, что мы сами отступились.

Резуненко подхватил Коломнина за локоть, вывел на крыльцо.

– Вот что. Рейнер за двести километров отсюда. Я тебе даю водителя, газон свой. Но, во-первых, сам с тобой не поеду, – жестом пресек возражения Коломнина. – Не могу с этим ехать. Женьке передам, что ты вроде как охотник-любитель. Я ему иногда подсылаю подзаработать. С ружьишком-то ходил когда?

– Нет.

Резуненко досадливо поморщился.

– Ладно, скажу – начинающий. Ружье дам из своих – вертикалку.

– Так у тебя с ним есть связь?

– Есть, – неохотно признал Резуненко. – Мобильный я ему подарил. Чтоб на случай моих звонков держал. Так что едешь поохотиться, понял?

– Чего не понять?

– Не знаю чего. Но – проникнись. Как ты там говорить будешь, твое дело. Но чтоб никаких запугиваний. Его так пытали, что страх – он внутри засел. Чуть что – вообще в тайгу уйдет в какое-нибудь зимовье. Потом не выколупнешь. И еще – паспорт я ему замастырил. Так что он там для всех – Бугаев. Даже водитель мой, что тебя повезет, не знает, кто он на самом деле. Охотник и охотник.

Внезапно обхватил Коломнина за плечи, всмотрелся, будто пытаясь проникнуть в самые глубины души.

– Имей в виду, Коломнин, грех на себя беру. И если с Женькой что, то и на тебя ляжет.

Через час, прежде чем город проснулся, ГАЗ-66 выехал на трассу. В металлическом чреве его, на откинутой от стены койке, покачивался во сне в такт движению Коломнин. «Заказанный», но пока еще «недостреленный».

Проснулся он в полной темноте, от того, что внезапно прекратилась качка. Сел, с удивлением ощущая надсадную ломоту в теле, – очевидно, машину изрядно поболтало на таежных дорогах. Дотянувшись, зажег лампочку.

Послышался призывный сигнал клаксона. Затем похрустывание унтов по снегу. Дверь распахнулась снаружи, и в проеме показалось утомленное лицо водителя.

– Приехали. Сильны вы придавить подушку! – шумно позавидовал он.

– Сколько ж я проспал?

Водитель глянул на часы, прикинул, прищурившись.

– Да уж немало, – исчерпывающе ответил он. Сделал широкое движение в темноту. – Добро, как говорится, пожаловать, в поселок Крутик, – самый что ни на есть медвежий угол всея Руси.

– А дом… Бугаева? – Коломнин выпрыгнул на дорогу.

– Тоже мне дом. Как раз возле него и стоим.

– А где?.. – Коломнин огляделся.

– Да где ему быть? Затаился. Чудной малый. Женька! Не дрейфь. Мы от Резуненко! – во всю мочь крикнул водитель и чему-то захохотал.

На крик его из-за палисадника послышался заливистый лай. Застонал проржавевший засов. Дверь приоткрылась.

– Так заходите. Только в коридоре свету нет. Правее. Вёдра на лавке не заденьте.

Тут же, конечно, Коломнин и задел. А, шарахнувшись, ударился лбом обо что-то, висящее на гвозде.

– То ерунда, то коромысло, – успокоил его голос хозяина.

Внутри дом состоял из двух смежных комнаток, уставленных подержанной, явно стянутой из разных мест мебелью. На диван-кровати бок о бок расположились баян и гитара. Обстановку венчала побеленная, в разводах пузатая печь, на которой стояли два эмалированных ведра с водой. Из внутренней комнатки виднелся угол дощатой, уставленной книгами полки. От порога разбегались потертые, бахромящиеся дорожки.

Дом был беден, но прибран. На мужской взгляд, конечно. На женский, должно быть, – замусолен.

– Ничего, ничего, проходите, не натопчите. А натопчите, так тоже ничего, – я после приберусь, – по-своему понял заминку вошедший следом хозяин. Он обошел гостя. Повернулся. – Так что? Будем знакомы?

Перед Коломниным стоял всклокоченный тридцатилетний человек, худощавый, сутулый. Редеющие рыжие волосы и куцая рыжая бородка курчавились вкруг изможденной, спекшейся физиономии. Но из запавших глазниц пытливо выглядывали внимательные, наивные глаза, будто пересаженные с лица ребенка.

– Кем интересуетесь? Зайчиком? Кабаном? Или?..

«Тобой», – промолчал Коломнин.

– Это что такое? И стол до сих пор не накрыт?! – в избу вошел грозный водитель. – Где балычок? Коньячишко не вижу. Ты чем гостей кормиться собираешься, а, Женька?!

– Так я это, – хозяин смешался. – Разве только картошечки в подполе немножко осталось. Лучку могу по соседям.

– Картошечки! – передразнил водитель. – На тебя рассчитывать, так с голоду подохнешь. Держи с барского плеча. Мечи на стол!

Он протянул туго набитую сумку и, довольный собственной шуткой, вновь захохотал. Смех оборвался отчаянной зевотой.

– С ног валюсь! – признался водитель. – Пойду прикимарю. Все-таки двести километров по тайге – это неслабо.

Не спрашивая разрешения у хозяина, прямо в унтах прошагал во внутреннюю комнату, оставляя за собой грязевые потеки.

Чистоплотный Рейнер расстроенно шмыгнул носом. Но любопытство оказалось сильнее огорченья, – он ухватил сумку, подтащил к столу и принялся разгружать.

– Глянь-ка. Эва чего бывает, – то и дело удивлялся он.

– Вы что ж, в городе не жили?

– Почему не жил? Очень даже.

– Давно, наверное. Там этих лакомств сейчас во всех магазинах полно. Может, назад вернуться?

– Как это? – Рейнер внезапно перепугался. – Мне и здесь хорошо.

– А я бы здесь не смог. Да и всякий, кто пожил в большом городе, думаю, уже без него не сможет. Въедается, как зараза!

Коломнин распечатал бутылку «Мартеля», разлил по граненым стаканам – на треть.

– За знакомство, – он залпом выпил.

Рейнер поступил иначе. Прежде всего обнюхал стакан, поморщился неприязненно и, закинув острый, поросший рыжими волосиками кадык, принялся малюсенькими глоточками заталкивать коньяк в себя. Продолжалась эта мука довольно долго. Так что, когда поставил он наконец опустошенный стакан, глазки уже блестели вовсю.

– Какая штука забористая, – подивился он.

– Понравилось. А в городе его полно, – Коломнин поймал себя на том, что разговаривает с Рейнером, как с ребенком, – пытаясь сманить игрушкой. – Неужто назад не тянет?

– Не-к-ка. Здесь всё есть. У меня здесь мой собак. Лайка. А с едой – так по-разному. Когда охочусь, так и мясо. А нет, так и – ништо. Картошечки в подполе наберу, морковку там, – супчик затворю. И мне, и собаку моему хватает. Соседки когда чего подбросят. Потом магазин в поселке есть.

– Так на магазин деньги нужны.

– Нужны, конечно, – печально согласился Рейнер. – Но я ведь учительствую. Школа у нас здесь начальная. Прежде восьмилетка была. Но как леспромхоз закрыли, все разъехались. Но тоже ничего. – И что преподаешь?

– Так… словесность.

– Платят, небось, копейки?

– Твоя правда. Но я вот, знаешь, чего про деньги думаю? Сейчас они есть, завтра, глядишь, нет. А ты всегда есть. С ними, без них. Значит, и без них можно.

Расслабленный Коломнин, дивясь странной, незатейливой этой логике, откинулся на диване, отбросив ладонью диванную подушку, под которой обнаружилась раскрытая общая тетрадка, исписанная какими-то стихами. Но прежде чем не в меру любопытный гость поднес тетрадь к глазам, Рейнер с внезапным проворством выхватил ее, непроизвольно прижав к рубахе, как бы намереваясь спрятать под ней.

– Твои стихи? – догадался Коломнин.

Рейнер запунцовел:

– Так, балуюсь. Пустое это.

Он поспешно запрятал тетрадку за спинку дивана, как бы прекращая тему.

– Тем более, если ты поэт, – скучно вот так, целыми днями без впечатлений. Одна тайга кругом.

– Это в тайге-то скушно?! О! Сказал тоже. Тайга – это столько всего! Ее только понимать надо. Вот завтра пойдем, сам увидишь, как скушно. Посмотрим, что к вечеру скажешь. Да и потом, – он склонился к Коломнину, как бы собираясь посвятить в некую тайну. Так что тому показалось, что Рейнер захотел поделиться причиной своего вынужденного затворничества. – Я тут концерт готовлю.

– Концерт?!

– А то. В поселке на май хочу дать. Сюрприз. Погляди, чего научился.

Он схватил гитару, достал засаленные ноты. Разложил, послюнявив. И – заиграл. Сложную какую-то мелодию. Здорово, кстати, заиграл. С переборами. Иногда прикрывая глаза. Иногда показывая слушателю, – вот-вот, здесь сейчас самое трудное место пойдет. Проскакивал его и эдак кокетливо поводил узкими плечиками: мол, погляди каков, – и это осилил.

Закончив, не сразу отложил гитару. А, подобно опытному актеру, как бы на мгновение замер.

– Да ты мастер! – искренне позавидовал Коломнин. Когда-то он сам пытался научиться играть на гитаре. Даже ходил во Дворец пионеров. Но после полугода забросил, толком не освоив. – Сколько ж лет надо учиться, чтоб вот так?

– Третий месяц.

– Нет, я имею в виду вообще на гитаре.

– Так и я. Соседка, баба Маня, подарила. На чердаке нашла. Я ей тут по осени огород перекопал. Старая совсем.

– А баян?

– А, это давно.

«Давно» ему было неинтересно. Прав оказался Резуненко, – удивительный человек этот Женя Рейнер.

Они еще выпили. Рейнер, основательно пьяненький, вертел стакан, беспричинно улыбаясь. – Тебя, должно быть, люди сильно обидели, что в такой глухомани затаился? – Коломнин все время помнил о цели приезда.

Женя насупился.

– Люди злы. Во, глянь-ка! Каково?

Он приподнял рубашку, обнажив следы ожогов. Жестокие следы. На теле. И в глазах.

– Кто это тебя так?

Рейнер неопределенно повел плечиком, шмыгнул носом.

– Получается, пытали? И чего хотели? – Мало ли. Все равно не вышло по-ихнему. Я от них ночью утек.

– То есть убежал и – все? Неужто так и спустил? – вроде как не поверил Коломнин. Рейнер опасливо покосился. – Это ты зря. Такое нельзя прощать. Люди не все злы. Но зло оставлять безнаказанным нельзя. Иначе разрастется.

– Им и так воздастся!

– Так само собой ничего не воздается! Ишь как удобненько устроился. Ладно – тебя. А вот, скажем, если б жену твою так. Или – друга лучшего убили, тоже бы смолчал?

Рейнер наклонил голову.

– Нет, ты не уклоняйся! – Коломнин притворялся более пьяным, чем был на самом деле. – Вот знал бы кто! Тоже смолчал бы? Или – отомстил?! Да и больше скажу – если спустил, все равно тебя же и достанут.

– С чего бы это?!

– Да с того. А вдруг в другой раз не смолчишь. Спокойней тебя убить. Так-то.

– Что значит «убить»? Зачем убить? – пролепетал Рейнер, отворачиваясь к окну. Тельце его вроде само собой принялось подрагивать. И столько беспомощности проявилось вдруг в нем, что Коломнин не выдержал той игры, что сам же и затеял.

– Женя, я ведь на самом деле не охотник, – признался он. – Я с Салман Курбадовичем сейчас работаю.

Рейнер не обернулся. Просто затих. Даже трястись перестал.

– Понимаешь, чечены эти, что тебя пытали и Тимура убили, они после этого многих поубивали, – торопливо заговорил Коломнин. – И теперь процветают безнаказанные. Больше того – если мы их сейчас не победим, тогда и месторождение Фархадова разорится. А это, не тебе говорить, сколько людей. Мы договорились с милицией, но им нужны улики.

Он прервался, дожидаясь реакции. Ее не было.

– Твои показания нужны. Позарез, понимаешь? Я все продумал. Мы тебя не подставим. Привезем в Томильск. Допросят. И тут же увезем назад. Никто, кроме меня и Виктора, как не знал, так и не будет знать, где ты.

– А сейчас кто знает? – глухо произнес Рейнер.

– Говорю же: только я и Виктор. А вообще, как только дашь показания, их пересажают. Так что тебе и вовсе бояться нечего будет. В Томильск дорогим гостем приезжать станешь.

– Тебя когда-нибудь пытали?

– Нет. Но если бы со мной, как с тобой, я бы отсиживаться не стал, – Коломнин обошел его, требовательно тряхнул. Но Рейнер упрямо отвел глаза:

– Тогда давай спать.

– Что?!

– Ты ж охотиться приехал. Вот завтра с утрева и тронемся. Спать что-то жутко тянет. Ты на кровати ложись, а я на полу постелю. Ничо, я привык. Когда и один на полу ложусь, – тараторя, Рейнер сноровисто разобрал диван. Кинул скатку себе на пол. Стремительно разделся и, явно торопясь избегнуть новых вопросов, нырнул под одеяло.

– Так что по нашему разговору? – Коломнин слегка потеребил лежащего.

Ответа он не дождался.

Наутро Коломнин проснулся от звука ритмичных ударов. Сидя за столом, Рейнер кухонным ножом рубил свинец, – готовил заряды картечи. Тут же стояло привезенное ружье, – очевидно, подверглось проверке. Был Женя не то что хмур. Скорее – не по-утреннему задумчив. – Пора, – объявил он. Коломнин, хоть и хотелось еще с часик поспать, рывком соскочил на пол. И – поймал на себе внимательный, исподволь взгляд.

Наскоро перекусив, вышли из дома. Но даже на улицу доносился могучий храп изнутри, – водитель все еще отсыпался после автопробега.

У крыльца стоял снегоход «Буран», возле которого крутилась тронутая паршой лайка.

При виде хозяина собака принялась нетерпеливо повизгивать. Лизнула подставленную руку. Но Рейнер, к несказанному огорчению пса, ухватил ее за ошейник и затащил в дом, где и запер. Удивленный Коломнин быстро замотал рот шарфом, – стояло не менее двадцати пяти градусов. Сам Рейнер, несмотря на отчаянный мороз, вышел в тулупчике на распашку.

В сумрачном рассвете потихоньку проявлялись соседние, полуразваленные бараки. На ближайшем вообще оказалась снесена часть крыши. Но из-под нее струился дым. Удивительно, но там жили люди. Меж бараками возвышалась водонапорная башня, на крыше которой было что-то нахлобучено.

– Гнездо это под снегом. Аист сюда каждую весну прилетает. Красивый такой. Но – нахалюга! Целыми днями по поселку побирается, – Рейнер забрался на снегоход. Дождался, пока сзади устроится гость. Застегнул ворот байковой рубахи. – С Богом!

Они углубились в тайгу, свернули с ухоженной трассы на порошу. Коломнин оглянулся, – кругом тянулся лес, и ничто больше не указывало на близость человеческого жилья.

Минут через тридцать, попетляв, Рейнер заглушил снегоход.

– Здесь оставим, – объявил он. – Дальше на «Буране» не проедешь. Пешком погуляем. В самом деле тайга загустела. Сумрак в чаще неохотно отступал перед нарождающимся днем.

– А найдем? – опасливо засомневался Коломнин.

Рейнер недоуменно оглянулся, – он попросту не понял вопроса.

– Да нет, это я так.

Пожав плечом, Рейнер двинулся первым. Коломнин поплелся следом, старательно глядя под ноги.

– Тебе страшно здесь не бывает? – произнес Коломнин, пытаясь звуком собственного голоса заглушить собственный, нарождающийся страх, – тайга его откровенно пугала.

– Страшно? Это в тайге-то? – Рейнер по-особому хохотнул: то ли удивляясь предположению, то ли напоминая о вчерашнем разговоре. – Хотя всяко бывало. Тут по декабрю заплутал как-то. И так, и эдак. День истоптал. Вышел – не поверишь – к цыганскому табору. Они возле соседнего райцентра на краю тайги встали. Это аж за двадцать километров забрел. А ночь на подходе. Оставайся, смеются, все равно от нас никуда не уйдешь. У нас, мол, место заколдовано. Старуха там была такая. Ага, себе думаю: как же, – не уйду. Держи карман. Пошел. Только через три часа и впрямь опять на них вышел. Круг, понимаешь, оказывается, описал. Ну, что за напасть? А эти гогочут: ложись, мол, к костру. Ну нет вам, здрасте: чтоб я в своей тайге и не сориентировался? Опять пошел. Другие ориентиры взял.

– Это все по ночи?! И – дошел?

– Дошел-таки. Только сперва под лед провалился.

– Как под лед? – при одной этой мысли Коломнина охватил озноб.

– Да река попалась подзамерзшая. Не доглядел по темноте.

– И как?

– Да ничо. Костерок развел. Одежду поснимал живо. Подсушил кое-как. А там и – до дома. Главное – цыганский сглаз преодолел. Потом подсчитал – это я километров с пятьдесят, считай, накрутил. А то еще как-то волки достали. Такие приставучие попались… О, глянь-ка! – Рейнер остановился возле кустарника, взял в руку надломленную ветку. Лизнул. Достал скотч, собираясь обмотать.

– Весна вот-вот, – сообщил он растроганно.

Коломнин с восхищением разглядывал худенького, субтильного с виду человека. А на самом деле удивительно выносливого и бесстрашного. Представил себя вот так одного в ночной тайге и – непроизвольно придвинулся поближе.

– Женя! Надо что-то решать насчет чечен. Посмотри, какой ты в тайге великан. А в жизни…

Рейнер не вздрогнул. Не обернулся. Разом закаменел.

– Разный это страх, – пробормотал он. – Уезжай-ка ты Христа ради.

– Любой страх – это всегда страх, – не отступился Коломнин. – Его преодолевать надо. Как хочешь. Но я без тебя не уеду. Не могу уехать. Слишком много от этого зависит.

– Значит, без меня не можешь? – Рейнер оглянулся, и Коломнину сделалось зябко: на него смотрели совершенно пустые глаза на застывшем лице.

– Что ж, тогда давай охотиться.

– Что?!

– Ты ж охотиться приехал. С разных сторон пойдем. Ты иди направо, охватом, а я с другой стороны пройду. – Но куда идти?

– Да хоть туда, к кустам. Все время туда– туда. В-он вешка!

Коломнин пригляделся в указанном направлении. А когда обернулся, рядом никого не было, – как будто не было вовсе. Только веточка, искромсанная в человеческой руке, обреченно провисла.

Коломнин прислушался, пытаясь определить направление, в котором скрылся Рейнер. Но все было тихо. И не просто тихо. Неподвижно. Коломнин огляделся. Затем голова его невольно задралась вверх. Заснеженные мачтовые деревья нависли над шевелящейся внизу козявкой. Коломнин ощутил, страх входит в него, нарастая гулом в ушах, заставляя тело встряхиваться от накатившего озноба.

Он попытался крикнуть. Но слово: «Женя!» – оборвалось, еще не вырвавшись из груди. Собственный голос посреди жуткого безмолвия перепугал еще сильнее. Если бы сейчас из чащи вышла стая волков, он, должно быть, облегченно перевел дух. Если бы появились убийцы с направленными на него автоматами, он бы, радостный, шагнул навстречу. Но никого и ничего не было. Лишь на десятки километров безмолвная, равнодушная к нему тайга. И исхода из нее он не знал. Коломнин еще пытался преодолеть внезапно народившуюся панику. Насмешливо напоминал самому себе, что бывал в ситуациях куда худших и надо просто успокоиться. И вообще ничего страшного не происходит. Ведь где-то совсем недалеко стоит «Буран». В десятке километров – селение. Достаточно – сориентироваться. А еще лучше – просто ждать, пока не вернется Рейнер. Но ужас, безысходный, неконтролируемый, уже проник внутрь, круша сознание. Такой же – теперь он понял, – что овладел несчастным Рейнером, сломав ему жизнь. И тогда Коломнин побежал. В том направлении, в каком, по его понятиям, должен был скрыться Рейнер. Не размышляя, не разбирая дороги, думая единственно о том, как побыстрее нагнать его, вцепиться и больше не выпускать. И пусть потом думает о нем все, что угодно. Плевать! Только бы он появился. Он зарывался лицом в иссиня-белые сугробы, вспарывая о слежанный снег кожу, вскакивал, вновь падал. И – бежал. Торопясь поскорее встретиться с оставившим его товарищем. О том, что его бросили, он не позволял себе даже подумать.

Потом – хруст под ногами. И еще прежде, чем сообразил, что произошло, очутился в воде – под легкой ледяной коркой пульсировал незамерзший «ключ». С усилием подтянулся, оперся на край полыньи, по счастью крепкий, и медленно, извиваясь, принялся выкарабкиваться, ощущая на себе непомерную, тянущую под лед тяжесть, – унты и полушубок моментально набухли. Кое-как выбравшись на крепкий участок, Коломнин откатился в сторону и попробовал отдышаться. Теперь надо было подняться. Он привстал на колено. Дотронулся до одежды и – едва не свалился назад, в полынью. Одежды больше не было, – были доспехи. Стащить которые казалось невозможным. В следующую секунду он почувствовал, как жгучий холод передается от них внутрь. И тело, только что послушное, горячее, стремительно дубеет. Он вспомнил недавний рассказ Рейнера и усмехнулся, как-то само собой поняв: помощи ему ждать не от кого. Его не оставили. Его бросили. Собственно, все логично. Он пришел за Рейнером. И тот сделал свой выбор. Странно, но теперь, когда оказался он в безыходном положении, постыдный ужас исчез и стало даже чуть смешно при воспоминании, как с вытаращенными глазами ломился он через кустарник. Очевидно, ужас, паника – это всегда порождение выбора. Должно быть, буриданов осел, прежде чем умереть с голоду, сошел с ума от невозможности сделать выбор. У него же теперь не осталось выбора. А стало быть, и оснований для паники. Не было с собой ни топора, ни спичек. Только выпущенное из рук совершенно бессмысленное ружье.

Подтянув его к себе, Коломнин засунул пальцы в рот. Покусал, отогревая. Спустил предохранитель и нажал сразу на оба курка.

Коломнин открыл глаза, ощущащая размеренный, долбящий стук в голове. Осторожно повел головой и обнаружил себя лежащим на больничной койке, но не в стационарной палате, а в какой-то избе, – от бревенчатых стен исходил густой запах мха. Подле кровати, на колченогом столике, лежали разбросанные в беспорядке таблетки, градусник, надколотая чашка с остатками питья, – все, чему полагалось быть у постели больного. Тут же Коломнин, казалось, обнаружил и причину головной боли, – над окошком тикали ходики, – металлический кот, конвульсивно дрыгающий облупленными лапами. Но звук, издаваемый им, был едва слышен и начисто забивался другим, гулким, требовательным. Тугие, увесистые капли ухали в подставленный снизу металлический таз, – в комнате протекала крыша.

– Капель, – пробормотал Коломнин, ощущая в себе сладостную слабость выздоравливающего.

– С возвращением на грешную землю, – ласково прошептали в ухо, и над Коломниным склонилось улыбающееся Ларисино лицо. Осунувшееся, с пыльными разводами под глазами. Заметив, что он разглядывает происшедшие в ней изменения, Лариса вновь спряталась.

– Мог бы и поделикатней быть, – пробормотала она. И тут же послышался шорох сгружаемой на простынь женской косметики. – Не вздумай обернуться.

Вопреки грозному предостережению Коломнин аккуратно, стараясь не трясти, перевернул гудящую голову в противоположную сторону.

– Ты мне так еще больше нравишься, – успокоил он смущенную Ларису. Всмотрелся. – Сколько ж ты надо мной просидела? И где мы?

– Недели две, – прикинула она. – Да, точно. Хоть ты этого и не стоишь. В тайгу он, видишь ли, рванул. Ничего не сказав.

– Но и Резуненко, и Богаченков потом…

– Да причем тут!.. – вскинулась Лариса. – Впрочем, мне-то что? А находишься ты в поселковом медпункте. Больницы на сотню верст в округе, извини, не оказалось. Не построили. Не знали, что ты заболеть соизволишь!

Полный умиления, Коломнин осторожно погладил ее пальцы.

– Охотник фигов, – презрительно отреагировала Лариса. – Твое счастье, что рядом настоящий таежник оказался. Рейнер тебя спиртом отогрел, укутал в свою одежду. А сам твое, непросохшее натянул. И – на себе до снегохода.

– Стало быть, не решился. – Ты про что это?

– Да так. Как же он сумел-то… – Коломнин живо представил тщедушную Женину фигурку.

– Чахлое дитя цивилизации – вот ты кто, – Лариса наморщила припудренный носик. – Женя сам нам позвонил, когда температура за сорок зашкалила. Пришлось взять бригаду из Томильской больницы и – сюда. Неделю просидели. Двустороннее воспаление легких кое-как сбили. Но все боялись, чтоб менингит не начался. Головку-то застудили. И зря, между прочим, боялись. Я им сразу сказала: «В этой голове студиться нечему. И без того сквозняк».

– Спасибо на добром слове.

– На здоровье. Вертолет еще из-за этой сволочи гоняли! Совсем с людьми не считается. То едва под пули не попадает. То еще хуже. Сегодня опять врача привезут. Решать будут, можно ли тебя транспортировать. Сволочь такую!

Сердитыми движениями она принялась загонять рассыпавшуюся по простынке косметику в сумочку.

– Лоричка моя, – Коломнин дотянулся щекой до ее ладони и принялся тереться. – Как же ты сюда? Что Фархадов?

Почувствовал, как она непроизвольно задрожала.

– Неужто без разрешения?!

– Так ведь испугалась за тебя, дурака. Похоже, что зря.

– А где Рейнер?

– Не знаю.

– То есть как это? А кто знает?

– Роговой.

Ошарашенный Коломнин принялся подниматься.

– Лежи! – потребовала Лариса, поспешно возвращая его на место. – В самом деле: Роговой его спрятал до суда. В общем не хотела пока говорить. Не заслуживаешь. Ну да черт с тобой! Женя дал показания. Оказывается, акции он никому не подписывал! Это была фальшивка.

– Я знаю.

– Тем же вертолетом улетели они вместе с Резуненко в Томильск и сразу – в РУБОП.

Лариса отвлеклась на созерцание измазанного йодом платья. Горестно вздохнула.

– Ты долго меня мучить собираешься?! – рявкнул Коломнин.

– А чего говорить-то? Пока ты, крутой охотник, валялся на перинках, мы там все сами сделали.

Заметив новые неполадки, мучительница опять занялась туалетом, начисто игнорируя заалевшие в нетерпении щеки больного.

– Убью садистку.

Она фыркнула. Но сострадание взяло все-таки вверх над желанием поинтриговать.

– Ладно, чего там? Сережка, мы победили! РУБОПовцы на другой день вместе с ОМОНом чуть ли не двадцать человек арестовали. Так что следствие полным ходом. Говорят, еще несколько нераскрытых убийств подтвердилось.

– А по… Тимуру?

– Пока нет, – Лариса помрачнела. – Но «железка» теперь под нами. Как и следовало ожидать, после арестов все акционеры к нам переметнулись. Новый Совет директоров избрали: у нас там теперь трое из пяти. Гендиректора своего поставили. Уже первые собственные составы сформировали, – в интонациях Ларисы явственно проступила тоска человека, оказавшегося в стороне от магистральных событий. – Богаченков с юристами сейчас оттуда не вылезает. Чистит. Охрану расставляет. Кстати, любопытный субъект твой Богаченков. Негромкий, но, как бы сказать, обстоятельный. Какую-то программу бюджетирования нафантазировал. Взахлеб работает.

– Что ж, выходит не зря все было, – Коломнин почувствовал, что вдруг подступили слезы, – видно, здорово ослаб.

– Еще как не зря! – Лариса обхватила его, обрушив сверху водопад волос.

– А если войдут? – счастливо пробормотал больной, чувствуя, как стремительно идет на поправку.

Но главное, что бурлило в нем и стучало, в такт капели, – «победа»! Самое тяжелое препятствие было преодолено. Плотина прорвана, и два встречных потока устремились навстречу друг друга: газоконденсат, заполняющий резервуары нефтеперерабатывающего завода. И – исходящий оттуда финансовый поток, обильно орошающий полузасохшую «нитку».

Вертолет опустился на поляне точнехонько возле водонапорной башни. Из него вышли двое. Первый, полненький человек с выглядывающим из-под шубы белым халатом и с металлическим чемоданчиком в руке, поозиравшись, уверенно показал на стоящий в отдалении бревенчатый домик с вывеской «Поселковый медпункт» и тронулся по рыхлому снегу, утаптывая наст для бредущего следом высокого старика.

В таком порядке добрались они до домика, вошли в предбанник, так и не встретив никого. Не раздавалось ни звука.

– Наверняка спит. А Лариса Ивановна с медсестрой в поселковую лавку ушли, – предположил врач и тихонечко приоткрыл дверь в комнату, оборудованную для больного.

Хотел было тут же прикрыть, но не успел. Старик уже навис над его плечом, стремительно багровея.

На кровати спали двое. Коломнин раскинулся на спине, слегка похрапывая. А поверх одеяла, в накинутом на голое тело халатике, посапывала, уткнувшись носиком в его шею, Лариса.

Мелкий сухой кашель разорвал тишину: то ли не мог старик больше сдерживать подступившие спазмы, то ли – не в силах был выносить представшую картину.

Лариса спросонья приоткрыла глаза и – пулей взметнулась.

– Салман Курбадович, вы? – растерянно пролепетала она.

– Ну-с, посмотрим, – врач, чувствующий невольную вину за неловкую ситуацию, с деланной бодростью потер руки и подошел к настороженно затихшему Коломнину. – Как себя выходец с того света чувствует? А что думали? И впрямь ведь – извлекли. Еще чуть-чуть…Так, приподняли рубашку.

Он извлек из чемоданчика фонендоскоп и погрузился в прослушивание, торопясь отгородиться от повисшего тягостного молчания.

Фархадов вновь закашлялся.

– Может, сочку? – искательно предложила Лариса. Но вопрос ее он проигнорировал, сосредоточившись на изможденном Коломнине.

– Исхудал, гляжу.

– Есть малек, – понурился Коломнин так, будто в этом была его вина. – Но вообще-то, чувствую, силы восстанавливаются.

– Вижу, – не удержался Фархадов.

– Могу выходить на работу.

– А вот это ни боже мой! – врач, простукивавший грудь пальцами, поднялся. – Не только что на работу. Но и транспортировать пока нежелательно. Дыхание жесткое. Малейшее дуновение и – рецидив.

– Да вы что? Там такие дела, а я здесь валяюсь упакованный, – Коломнин отбросил одеяло.

– Ничего. Обойдемся. У нас незаменимых нет, – Фархадов жестом узловатого своего пальца уложил бунтаря на место. – Врач сказал, надо слушать. Зря не скажет. Через три дня заберем.

Он сделал знак врачу собираться.

– Вообще-то я проведать прилетал. Не умер ли. И – отметить хочу: удачно ты в целом с «железкой» сработал. Так что – поправляйся. Ждем.

Натолкнувшись на умоляющий взгляд поднявшейся невестки, насупился.

– Я сейчас соберусь. Пять минуточек, – пролепетала Лариса.

– Чего уж? Дежурь.

– Так есть сиделка.

– А ему теперь не сиделка; лежалка нужна.

В окно было видно, как в том же порядке, укрывшись от порывов ветра, движутся они к вертолету.

– М-да, несколько своеобразный у заслуженного нефтяника юмор, – прервал молчание Коломнин. – Но главное, у нас с тобой теперь три дня друг для друга. Представляешь, только мы вдвоем. По-моему, все славно образовалось.

– Да уж, славно, – заторможенно согласилась Лариса. Вид ее Коломнина огорчил: с жгучей досадой следила она за поднимающимся вертолетом. Мыслями Лариса снова была в компании.

– Не расстраивайся, Ларочка, – успокоил ее Коломнин. – Главное-то мы сделали. Теперь само собой потечет. Только отгребай.

Но само собой не потекло: через несколько недель руководству «железки» поступило жесткое предписание от налоговой инспекции – под угрозой безакцептного списания и ареста подвижного состава в трехдневный срок погасить задолженность перед бюджетом.

Главное – только три дня назад все текущие долги закрыли! – бесновался обычно выдержанный Богаченков. – Я копнул – за два года чечены налогов, считай, вообще не платили. И все тип-топ. А тут – только работать начали и – по сусалам. Что на это скажете, Сергей Викторович?

Ничего на это Коломнин не сказал. Поджав губы, поднялся и отправился в областной РУБОП. Так и вошел в кабинет Рогового – с подрагивающим от ярости лицом.

– Вы что ж это делаете? – с порога залепил он. – Разве мы не договорились?

– В чем дело? – осадил его хмурый, небритый Роговой. – Ночь не спал. Поэтому потрудись говорить внятно.

– На нашу «железку» наехали налоговики.

– В самом деле? – Роговой поднялся, подошел к двери, открыл, прочитал табличку снаружи, как бы желая убедиться, что место службы его не переменилось, недоуменно пожал плечами. – Вообще-то я налоговиками не командую. Эк как тебя болезнь по всем плоскостям скрутила. Мало – что с лица спал. Так еще и нервный, как погляжу, стал!

– Тут не нервным станешь. В психушку попадешь. Ты вслушайся! «Железка» два года не платила налогов. И ничего! Как будто и нет такой. На днях впервые за два года мы полностью оплатили текущие долги в бюджет. И вот – полюбуйся гостинчиком! Нас тут же парализуют за неуплату прошлых налогов. Но должна же быть хоть какая-то логика!

Он кинул перед Роговым копию предписания. Тот с интересом ознакомился. Хмыкнул:

– А говоришь, нет логики!

С холодным, отрезвляющим интересом оглядел возбужденного посетителя.

– Я ведь тебя предупреждал: любую акцию надо готовить. И тщательно. Вот не дал мне времени корни перерубить. И схлопотал.

– Да мы в любом суде раздраконим эту фитюльку! – Коломнин в сердцах разорвал копию. – У меня экономист экстра-класса: каждый рубль защитить может. Но ведь сколько убытков за это время понесем!

– Дерьмо у тебя экономист, – не поверил Роговой. – Потому что самого главного в рыночной экономике не постиг.

– Чего такого он не постиг?

– Не знает, когда в какой кабинет чемодан занести надо.

– С чем это?!.. Ты думаешь?

– Я думаю, перегрелся ты, Сергей Викторович. Прогуляться надо, – Роговой намекающе крутнул пальцем вдоль стен. – Пойдем провожу по старой памяти.

Они спустились с крыльца и с чавканьем ступили в тающий снег: весна все требовательней заявляла свои права.

– Значит, чеченцев не трогали, потому что платили администрации?

– Только сейчас дошло? Я ж тебе говорил – переплетение экономических интересов. А ты, гляжу, простых вещей не понимаешь. Налоги, конечно, налогами. Но – ты канал перекрыл. Левого нала. А этого не прощают. – И сколько чечены отстегивали?

– Понятия не имею! – быстро отреагировал Роговой. Так что Коломнину стало ясно: и знает, и не скажет.

– А как насчет корней? Не пришло время рубануть? – с тайной надеждой поинтересовался Коломнин.

– Увы! – огорчил его Роговой. – Теперь, наоборот, самого бы не рубанули. Поторопился я. Пошел у тебя на поводу. Вот и подставился. Здесь как снайперская игра в Чечне: кто себя первым обнаружил, тот и мишень. Но ты-то рано испугался. Вам пока всего-навсего флажок вывесили.

– К-какой флажок?

– По-другому, – стрелку назначили. Приглашение к разговору.

– В смысле, сколько отстегивать?! И ты, начальник РУБОПа мне советуешь?..

– Само собой. Договорись. Если действительно хочешь, чтоб компания поднялась.

Коломнин покрутил головой: что-то не сходилось в этом лучшем из миров.

– Конечно, можно предложить и другой вариант, – легко угадал его мысли Роговой. – Пометим деньги, подготовим разработку, да и возьмем на взятке! Мне как раз на руку. Сразу крупный сорняк выкорчую. Но только «Нафте» твоей после этого в нашей области не выжить. Понял?

– Чего не понять? Не себе одному берет.

– Вот и умница. Вижу, постигаешь азы рыночной экономики. Мать ее!

И Роговой, снисходительно-насмешливый циник Роговой, остервенело выругался.

– Так к кому – на стрелку?

– Это уж ты сам соображай. Кто у нас в администрации налоговиков курирует? Туда и направляй стопы. Вижу, кстати, что ты так и не внял моему предостережению!

Он кивнул на ожидающий хозяина темный пустой джип.

– Так чего теперь? Ты всех пересажал.

– Во-первых, не всех! А во-вторых, не всех удастся за решеткой оставить! – неприязненно отчеканил он. – Между прочим, насчет покушения на тебя, – личность киллера до сих пор не установили. Не местный – это точно. Его никто не знает. – Смешно бы было.

– Его и чечены не знают!

– То есть?

– А вот как хочешь. Лупим по всем площадям. И на допросах, и внутрикамерные разработки. Не тебе говорить. На таком просеве хоть кто-то да проколется. А тут – ни один. Ни намеком. Ни фактиком. Как будто и впрямь не они.

– Но – Тимур тогда. Теперь – я. Что еще может связать?

– Это ты думай. У меня другие проблемы. Не знаю, кстати, что с Рейнером делать. По оперативной информации, Бари передал на волю убить его. И резонно, – Рейнер теперь главный свидетель. А он уперся, рвется к себе в Крутик вернуться. Полагает дурачок, что если за два года не нашли, так и теперь не найдут.

– Так, может, и впрямь обойдется. Ведь, кроме меня, Резуненко, Шараевой да твоих подчиненных, никто не знает.

– Но мои-то знают, – с тоской процедил Роговой и, протянув Коломнину замерзшую ладонь, вернулся в здание.

Налоговые органы курировал вице-губернатор области Юрий Павлович Баландин [3] , когда-то секретарь ЦК ВЛКСМ, затем – вице-президент банка «Возрождение», где они с Коломниным и познакомились. Именно к нему Коломнин собирался обратиться за помощью в борьбе против чечен, – если бы визит в РУБОП оказался неудачным. По счастью, не обратился.

Прав все-таки знаток ниточных лабиринтов Роговой: если хочешь добиться результата в бизнесе, приходится кропотливо разматывать клубок человеческих хитросплетений и, развязывая перепутавшиеся узелки, выяснять осторожно, куда какая нитка тянется. Ты можешь не знать азов финансового менеджмента, быть вовсе дремучим в юриспруденции, начисто презирать всяческое налогообложение и все равно имеешь шанс выжить. Но, не разобравшись, кто из властей из чьего кошта кормится, – обречен. Наверное, в этом и заключается особенность российского – дикого – капитализма.

Позвонив в приемную вице-губернатора, Коломнин назвал себя секретарю, уверенный, что Баландин, и прежде-то не упускавший случая поставить нижестоящего на место, заставит его пару раз перезвонить. Но, вопреки ожиданиям, через несколько секунд в трубке послышался знакомый благодушный бас:

– Здорово, Коломнин. Снизошел-таки. По моим сведениям, месяца два как на моей территории пиратствуешь, и – даже не вспомнил про старого боевого командира. И это, по-твоему, по-товарищески?

– Виноват, замотался, аки пес, – в тон ему повинился Коломнин. – Да и неловко было без дела: ты ведь у нас теперь большой человек.

– А я и раньше большой был, – отрезал Баландин. – Стало быть, дело, говоришь?

– И притом взаимолюбопытное. Когда могу заехать?

– Опять двадцать пять. Заехать! Да меня в этом кабинете без тебя заездили! – Баландин коротко, от души снецензурничал. – Думал, повидаемся, повспоминаем. Былое, так сказать, и думы.

– Где и когда? – уточнил Коломнин.

– Вот это по-нашему. По рабоче-крестьянски. Четко и без фальши. Давай через пару часов в ресторанчике «Арзу». Уютненький такой подвальчик. Тихонькой.

Подвальчик и впрямь оказался тихоньким: охрана Баландина попросту перекрыла его для посетителей.

Сам Баландин, когда Коломнин вошел, пребывал в тягостном раздумии: с занесенной вилкой колебался меж семгой и осетриной.

– Ждать заставляешь, – незлобливо упрекнул он, пожимая руку вошедшего. Рукопожатие его было по-прежнему крепкое. «Партийное», – почему-то подумалось Коломнину. И тут же Баландин, будто и сам припомнил о прежних ритуалах, притянул его к себе и троекратно облобызал. Вгляделся, придерживая за плечи. – Все такой же.

– Да и ты тоже. Комплимент Коломнина верен был лишь отчасти: Баландин был все так же полнокровен и краснолик. Но если прежде пигментация определялась количеством выпитого, то теперь широкое лицо его запылало непроходящим бурым оттенком.

– Давление скачет, – разгадал его взгляд Баландин, подтолкнул к столу. – Стреножили казака. Так что приходится себя ограничивать.

– Но не так, чтоб вовсе, – Коломнин похлопал опорожненную на четверть бутылку «Абсолюта».

– Мы – штыки! – послышалось в ответ. Но былой удали в любимой Баландинской присказке не ощущалось. – Что о наших прежних знаешь? – он разлил по рюмкам, приподнял приглашающе. – Как там мой лепший друган Забелин поживает? – Мало что знаю. Слышал, институт поднял. Вроде докторскую диссертацию собирается защищать.

– Всегда с дурнинкой был, – Баландин скривился. – Ну, про Второва не спрашиваю. Наслышан. Опять какой-то банчок прикупил. Но в сущности кончился. В солидных кругах не принимают. И скажу тебе – правильно. Люди ведь как судят? Можно ли на тебя положиться? А как на него положишься, если в руках такое богатство держал, да со страху обдристался и бросил? Ответственности испугался. Кому он теперь надломленный нужен? А вот понять этой очевидной вещи не хочет. Все корчит из себя Наполеона, шебуршит чего-то. Звонил тут мне! Мол, прилетаю, встречай в аэропорту. Обсудим планы! А хрена не хочешь? Планов у него громадье, у карлика. Такую кормушку развалил. Паскуда!

Баландин тоскливо выругался. Подмигнул:

– Главное, человек точно должен понять, на что годен, и определиться, кого держаться. И тут уж, если к кому притерся, стой до конца. Не мельтеши, как бы плохо не было. Таких ценят. Вот я человек команды. Комсомол таким воспитал. Таким и останусь. Никогда втихаря копейки в свой карман не притер, чтоб с командой не поделиться. Вот такой я человек!

Хлебнув боржоми, он навалился на семгу, давая возможность собеседнику проникнуться тайным смыслом сказанного. В упреждение предстоящих переговоров вице-губернатор давал понять, что за плечами его сосредоточилась вся административная мощь области.

– Как там, кстати, Дашевский? – Баландин выудил застрявшую меж зубов веточку петрушки. Вот кого уважаю. Хоть и еврей. Это не Второв . Этот что ухватил, уж не бросит. Звонил он тут насчет тебя. Просил помочь, чем могу. Да и как не помочь? Свои все-таки.

– Хоть и бывшие.

– Свои бывшими не бывают. Взять хоть прежних моих корешей из ЦК комсомола. Когда еще разбежались. А друг друга держимся. И меня, едва из «Светоча» ушел, тут же подобрали. Теперь я других подсаживаю. Тем более дело-то привычное. «Единство» по всем районам ставим. Год-другой и – считай, та же КПСС. Недавно в администрации президента был. Новое направление поручили: молодежные ячейки воссоздавать. Одного боюсь: нынешних комсомолок. Такие, доложу, энтузиастки.

Игриво проведя вдоль ширинки, он вновь потянулся к бутылке. Но Коломнин расслышал другое: поимей в виду, не только область за мной, но и Москва. Так что не вздумай брыкаться: не договоримся – размажу.

Что ж, вводная обозначена. Правила игры объявлены. Пришла пора сдавать карты – переходить к делу. Коломнин опрокинул рюмку. – Проблемы у нас в «Нафте». Одноколейку, по которой мы газоконденсат вывозим, до недавнего времени чечены контролировали. На днях, слава Богу, всех повязали.

– Да! Какой фурункул вскрылся, – возмущенно закивал Баландин. – И ведь не месяц, не два. Годами продолжалось! Ни хрена РУБОПовцы не делают. Под носом проморгали. Вчера как раз обсуждали в администрации Рогового: амбиций до хрена. А работу завалил начисто. Придется срочно укреплять руководство.

– Теперь, слава Богу, дорога у нас под контролем, – Коломнин поспешил вернуться к главному. – Наладили поставки конденсата. И все средства планируем на достройку «нитки».

– Все?

– Все, что возможно. Для нас эта нитка как дорога жизни. А для области! Представляешь, на какие объемы выйдем? Одними налогами бюджет зальем.

– Прекрасно! Прекрасно! – сочувственно покивал Баландин. – Благородные мечтания.

– Да не мечтания! У нас расчеты железные. Все можем предъявить. Только время нужно. Потерпеть немножко. А вместо этого, едва первые составы отгрузили, тут же налоговая кислород перекрыла. Для чего, спрашивается?

– Да, есть проблемы. Недавно собирал тут налоговиков. Вздрючил, конечно, чуток. Больно много нареканий. Но их тоже понять можно. Опять сверху такой план по налогам спустили, что с мертвого шкуру драть приходится.

– Так в том-то и дело, что не возьмут ничего. Ты ж понимаешь, нефтепродукты – дело тонкое. Тут без налички не обходится. Попробуют перекрыть кислород, добьются только одного. Всю основную массу в нал уведем. Кому это нужно? И бюджету выгоды никакой. И мы темп потеряем.

– Ну, на левый нал налоговая полиция существует, – Баландин сделал знак, чтоб подавали второе. – Но и компанию вашу губить не хочется. Да и Салман Курбадович в области не последний человек. Можно сказать, национальное достояние. Обидно, если все вдруг порушится.

– Вот и я о том. Интерес у компании и администрации общий. Для вас ее значение очевидно. Но и мы осознаем, на чьей земле существуем. И ваши усилия по улучшению жизни в области для нас не чужды. Масштаб задач такой, что одним официальным бюджетом не обойдешься, – Коломнин сам поразился той штамповщине, что полилась с его языка, едва начал он лицемерить. – Другие, чуть какие проблемы на местах, разом в Москве перерегистрируются, и – налогов как не бывало. А Фархадов патриот. На возрождение Сибири нацелен. Поэтому готовы всемерно поучаствовать.

– То есть?

– Мы тут прикинули размеры финансовых потоков от конденсата. Конечно, каждый рубль на счету. Но кое-что для нужд области выкроить сумеем. Если, конечно, рьяные налоговики мешать не будут. Примерно это выглядит так…

Но прежде, чем Коломнин назвал цифру, Баландин кинул ему салфетку и сам же припечатал ее паркеровским пером. Увиденная цифра расстроила его чрезвычайно.

– Это просто явное недопонимание масштабов задач, стоящих перед администрацией, – упрекнул он Коломнина. Потянулся к ручке. – Как минимум…

Теперь уже голова закружилась у Коломнина.

– Побойся Бога, Юрий Павлович, – стараясь выдержать шутливый тон, взмолился он. – А имя Фархадова чего-то стоит?

– А это как раз с учетом заслуг Салман Курбадовича.

Собеседники склонились над столом, то и дело перехватывая друг у друга ручку.

– А учет политического фактора? А экономическая составляющая? – доносилось до восхищенных официанток, – даже на отдыхе вице-губернатор радел о пользе вверенного его заботам населения.

Через полчаса собеседники распрощались у выхода из подвальчика.

– Не журись, Серега, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – подтолкнул Коломнина разыгравшийся, изрядно нагрузившийся Баландин, – прежняя крепость незаменимого тамады дала утечку. – С этой минуты считай, что переходите под полное покровительство властей. И тут уж можете на меня положиться, – всегда и во всем! И на меня. И на тех, кого подпираю.

Коломнин сдержанно пожал протянутую руку, – матерый переговорщик Баландин затащил-таки его на запредельную цену.

Усаживаясь в джип, припомнил Коломнин про корни, что не успел дорубить Роговой. «Удачи тебе, милый», – искренне пожелал он.

При виде входящего Коломнина Лариса вскинула сияющие глаза. – Сереженька! У меня новость.

– У меня тоже, – крайне удрученный, он молча положил перед ней заляпанную бумажную салфетку.

– Итак вижу, что из ресторана, – Лариса двумя пальчиками недоуменно приподняла ее.

Коломнин, спохватившись, перевернул салфетку другой стороной, ткнув в выведенную посредине цифру.

– Что это?

– Цена вопроса. Завтра с утра «железка» будет разблокирована.

– То есть это?..

– Причем налом.

– Они что, совсем охренели?! – Лариса подскочила.

– И много больше, чем ты думаешь. Речь идет о ежеквартальных платежах, – он приобнял ее за плечи, пытаясь слегка остудить неизбежный всплеск эмоций. Но всплеска не последовало. Поджав губы, Лариса осела на прежнее место.

– И ты согласился?

– Согласился, – ненавидя себя, подтвердил Коломнин. – И ты согласишься, когда пересчитаешь убытки от войны с налоговиками. Да и некогда нам разборками заниматься. Не забывай – через два месяца срок по кредиту.

– Вот ведь суки, – с некоторого времени, к огорчению Коломнина, Лариса перестала ограничивать себя нормативной лексикой.

– Ничего не поделаешь. Привыкай к извивам российской рыночной экономики. Тебе как будущему генеральному директору крупнейшей нефтяной компании без этого нельзя.

Хотя Коломнин вроде бы пошутил, Лариса зарделась, словно уличенная в потайных мыслях. – Ничего, дай срок! Когда на ноги встанем, со всеми разберемся, – она скрежетнула зубками. Перехватила удивленный взгляд Коломнина. – А ты как думал? Так и будем каждому крохобору кланяться? Черта с два! Это они сюда приползать должны. А мы – решать: кого и на какое место расставить.

Коломнин почувствовал себя озадаченным. Потому что перед ним была не прежняя Лариса. Безмятежная и мятущаяся одновременно. Стесняющаяся необходимости командовать другими и страдающая от неизбежных конфликтов. В голосе ЭТОЙ рассерженной женщины проглядывали интонации человека, осознавшего свою нарастающую мощь. И готового обрушить ее на непокорных.

Казалось, и сама Лариса удивилась внезапному выплеску. Во всяком случае улыбнулась искательно. И просияла, вернувшись к тому, что занимало ее до прихода Коломнина:

– Все это пустое по сравнению с главным: теперь мы можем быть вместе. Все время.

– Что ты хочешь сказать? – после выздоровления Коломнина виделись они, как и прежде, исключительно на работе.

– У меня был разговор с Салман Курбадовичем. Ты знаешь, оказывается, он к тебе очень проникся, – глаза Ларисы сияли.

– Рад слышать. Мне старик тоже симпатичен.

– Он сам заговорил. Молчал, молчал. А потом вдруг рыкнул, долго, мол, с женитьбой тянуть думаете. Сережка, он нас благословил!.. Ты даже не представляешь, что это для него.

– Ларка, милая моя! – растроганный Коломнин подхватил Ларису и закружил. – Уж и надеяться перестал – Потому что дурашка и спешишь о людях плохо подумать. Больше того, настаивает, чтоб жили у него в доме, – Лариса почувствовала невольное его движение отодвинуться. Поспешно обхватила. – Надо согласиться, Сереженька. Ведь для него с внучкой расстаться – и думать не хочет.

– Примаком, что ли?

– Ну, почему примаком?! Что за нелепые сравнения, право? – расслышав звук открывающейся двери, Лариса инстинктивно отпрянула и обернулась раздраженно. – Кто разрешил без стука?!

– Извините, я позже, – появившийся в проеме бледный Богаченков кивнул неловко и закрыл за собой дверь.

– Ну вот, из-за тебя человека ни за что обидела, – посетовала Лариса. – Почему примаком?! Ты совсем Фархадова не ценишь. Чтоб он собственную невестку выдал замуж без состояния!

Она помолчала, интригуя.

– Ладно, скажу, чурбан! Он тебе в качестве свадебного подарка собирается передать несколько процентов акций компании.

Отступила с видом доброй феи, только что укомплектовавшей Золушку для бала. Но Золушка оказалась неблагодарной.

– Я, между прочим, на тебе жениться хочу, а не на акциях. Мне чужого не надо.

– Зато мне надо! Чтоб мы жили, ни в чем себе не отказывая. Что в этом преступного, моралист хренов?

– Ларочка! Я не хотел обидеть, – промямлил Коломнин. – Но чего доброго решат, что вообще из-за денег!

– Пусть только попробуют вякнуть! Живо рты позатыкаем! – от полноты чувств она притопнула каблучком. Чуть смутилась. – Что нам до других, Сережа? Если сами про себя все знаем.

– Не могу. ТАК не могу.

– То есть принять подарок от человека, искренне к нам расположенного, ты не можешь, – губы Ларисы обиженно поджались. – А жениться, не имея средств на содержание семьи, – это мы с нашим удовольствием. В этом твоя логика?

По счастью объясняться Коломнину не пришлось. И это спасло их от ссоры, – в дверь постучались – намеренно громко.

– Да, да, войдите, – на этот раз Лариса обернулась неспешно, демонстративно не выпуская руки Коломнина из маленькой своей ладошки.

На пороге появился Хачатрян в сопровождении Богаченкова.

– Прошу прощения, что помешали, – плохо скрывая удивление, Хачатрян с трудом оторвал взгляд от переплетенных рук. – Но у меня очень срочное. Сергей Викторович, позвонили от Янко. Передали, что компания «Хорнисс холдинг» («Это на которой акции «Руссойла», – пояснил он для Ларисы), – полностью переоформлена на вас. И кипрский адвокат ждет вашего приезда, чтоб вручить сертификат. – Вот теперь и долгами займемся вплотную, – азартно пообешал Коломнин. – Что у нас с иском к «Руссойлу»?

– Увы, – Богаченков удрученно помотал головой. – Как раз вчера уточнял. Иск к «Руссойлу» от имени «Нафты» находится в Мюнхенском суде. Но дата слушания до сих пор не назначена. Юристы боятся, что дело сильно затянется. – И плевать. Главное теперь, что у нас в руках контрольный пакет «Руссойла». Сегодня же отправляем требование о созыве внеочередного собрания. И ручаюсь, двух суток не пройдет, как Бурлюк сам объявится. Потому что если заартачится…

– Уже объявился, – Богаченков протянул телефонограмму. – В Москву на три дня прилетает президент компании «Руссойл» господин Бурлюк. Просит вас о встрече. – Чего ж молчал-то?! – Почему молчал? Заходил с этим, – с некоторой желчностью отреагировал Богаченков.

– Засуетились голубчики! – Коломнин прихлопнул ладони. – Сколько нам не хватает, чтоб быстренько «нитку» дотянуть? Я не я буду, если два-три миллиона не выну из него прямо сейчас.

– Может, не стоит так сразу соглашаться на встречу? – прикинул Хачатрян. – Теперь он на крючке. Пускай побегает за вами, помучится. Легче потом на переговорах ломать будет.

– Не силен я в этих тонкостях, – Коломнин неприязненно припомнил, как запросто поставил его на колени матерый переговорщик Баландин. – Сейчас главное темп. Чтоб деньги пошли! Так что завтра же с утра вылетаю в Москву. Не хочется, конечно. Но интересы дела прежде всего. Так ведь?

Последние слова были обращены к притихшей Ларисе.

– Езжай, конечно. И – жду с удачей, – в тоне ее переплелись огорчение и нетерпеливое предвкушение успеха. Остальные деликатно отвели взгляд. Тайное было объявлено явным: впервые Лариса Шараева прилюдно обратилась к Коломнину на «ты».

Присутствие посторонних помешало Коломнину сообщить Ларисе и другую новость – лететь в Москву ему бы пришлось так и так. Накануне позвонила жена и в своей манере, эдак между прочим, сообщила, что на завтрашний день в народном суде назначен их бракоразводный процесс.

«Хотя это та новость, о которой приятней сообщать как о свершившемся факте».

Утонченные люди

Весна, что в Томильске едва угадывалась по первой слякоти, в Москве бушевала вовсю.

Конец апреля выдался на удивление нежным. И даже пряный воздух был столь густо настоян на ароматах пробуждающейся листвы, что Коломнину казалось: не дышит он, а глотает густой нектар. И – сладко пьянеет. – Да, хороша весна, – произнес вышагивавший рядом Иван Гаврилович Бурлюк. – Еще спасибо скажете, что сюда вытащил. Это вам не в затхлом кабинетишке друг другу нервы трепать.

– Как Островой? Взяли к себе? – полюбопытствовал Коломнин.

– Само собой. Вникает. Связи старые подтягивает. Попробовал, правда, поначалу смахинаторствовать, но у меня не забалуешь. Быстро по лапам загребущим схлопотал.

Беседуя неспешно обо всем на свете и легонько пикируясь, как разминающиеся теннисисты перед матчем, они шли мимо Дома художника по влажным, недавно освободившимся от снега аллеям Парка искусств. Мимо бесчисленных, на все вкусы скульптур.

Возле одной из них Бурлюк озадаченно остановился.

– Чего только не напридумывают, – он неприязненно оглядел пухлую гранитную глыбу, из которой торчали четыре металлических прутика, если приглядеться – ручки-ножки, с пробитыми гвоздями ладошками и ступнями. А сверху на тонкой, будто булавочной шейке, удивленно таращилась на окружающий мир махонькая лупоглазая голова Иисуса Христа. Казалось, его не распяли, а запекли в тесте. – Вот это по-нашему, по – рассейски. Чуть упразднили контроль, и – пошла писать губерния. Кто во что горазд! И ведь сколько материала задарма перевели.

– А мне нравится, – заявил Коломнин. Не потому, что в самом деле так уж понравилась странная скульптура. А потому что гонористый, изливающий вокруг себя желчь Бурлюк за какие-то десять минут, что прошли с момента их встречи, так ухитрился настроить против себя, что поневоле хотелось противоречить во всем. Бурлюк насупился, собираясь ответить язвительной репликой, но тут взгляд его упал в сторону и сделался каким-то восторженно-очумелым.

– Так вот вас куда попрятали, – пробормотал он.

Над спутниками навис высоченный памятник Дзержинскому с полустертой надписью на постаменте. Чуть далее вдоль аллеи разместились трое Лениных. Причем двое как бы ненароком отвернулись от третьего – сумрачного узкоглазого деда с грузной фигурой мордовского крестьянина. Было похоже, что они им заметно тяготятся. Как тяготятся безграмотным родичем из провинции, навязавшимся в компанию. С противоположной стороны аллеи щурился Михал Иванович Калинин, увезенный от Дома Дружбы народов. Но вожди напрасно комплексовали: осторожненькая насмешка всесоюзного старосты была обращена не на них, а на расположившийся в глубине бюст Брежнева. Добротный, белого мрамора пиджак Леонида Ильича был утыкан бесчисленными орденами.

Несколько в отдалении набычился безносый Сталин. Росточком скульптура выдалась помельче соседа – Якова Свердлова с одноименной станции метро. И это травмировало самолюбивого «отца народов».

Задвинутая в запасники старая гвардия выглядела внушительно, в полной готовности вернуться на магистральный путь истории.

Впрочем нельзя было не отдать должного мрачному юмору устроителей экспозиции. Точнехонько за Сталиным расположили чугунную решетку, с притиснутыми изнутри булыжниками – страдающими человеческими лицами: жертвами репрессий.

И над всем этим полыхал притороченный к фонарному столбу массивный герб Союза Советских Социалистических республик – с ВДНХ.

– М-да, полный паноптикум, – оценил Коломнин.

– Какую державу развалили, сволочи, – выдохнул Бурлюк. Как оказалось, оба они глядели на одно и то же. Но каждый увидел свое.

С удивлением заметил Коломнин, что глаза старого аппаратчика увлажнились: человек, обязанный своим нечаянным богатством развалу прежнего государства, искренне о нем скорбел.

Перехватив озадаченный взгляд Коломнина, Бурлюк отчего-то рассердился:

– В глаз попало. Да вот как будто и пришли. Лучшее, говорят, на Москве переговорное место.

Метрах в семидесяти, на аллее, упирающейся в набережную Москвы-реки, располагалась уютненькая «стекляшка» с пристроенной беседкой – в форме теремка. Кафе только открылось, и посетители еще не появились.

Бурлюк прошествовал в беседку, а Коломнин в поисках официанта заглянул в павильончик. У входа, что было совершенно удивительно для обычной пивной, оказался втиснут черный рояль с разложенными на пюпитре нотами.

У барной стойки, спиной к входной двери, беседовали двое: пожилой кавказец наставлял молоденькую сексапильную официантку.

– Ты мой принцип помнишь, да? Вежливость и еще раз что?

– Вежливость. Чего не понять? – нетерпеливо взбрыкнула девушка.

– Ты не дерзи, а проникнись. Это тебе не твоя столовка. Здесь – культура, – он показал на набережную, вдоль которой вплоть до Крымского моста протянулась выставка картин. Плотоядно провел вдоль ее бедра. – А у тебя грубость бывает. Имей в виду, личное личным, но еще замечание и – опять будешь в столовке на тыщу рэ околачиваться. Поняла, нет?

– Да поняла. Там вон посетитель нервничает, – через окошко был виден расположившийся в беседке Бурлюк. С недовольной гримасой водил он пальцем по поверхности дубового стола.

Беседка была почти пуста. Лишь за крайним столом безучастно склонился над бокалом пива сутулый коротковолосый мужчина, углубленный в себя.

Коломнин поспешил присоединиться к Бурлюку.

– Я эту пивнуху в прошлый приезд случайно наколол, – сообщил Бурлюк. – Лучшего места для неспешного разговора не найти. К тому же кормят прилично. И цены, что важно, невысокие.

Коломнин спрятал невольную гримасу: человек, прокручивающий десятки миллионов долларов, экономил на рублевой закуске.

Припорхнула с выражением любезной готовности официанточка:

– Что будем заказывать?

– Что вы будете заказывать, я не знаю, – желчно поставил ее на место Бурлюк. – А мы вот с товарищем хотели бы по кружечке «Старопраменского».

– Извините, у нас сегодня только «Невское».

– Это ваша проблема. В меню вижу «Старопраменское». И мы желаем именно «Старопрамен»! Сходите и найдите где-нибудь.

– Если только у Петруши занять, – усмехнулась она, кивнув через плечо на громоздящийся на стрелке памятник Петру Первому.

– Вы не огрызайтесь, а выполняйте, что велено, – пресек прения Бурлюк.

– Да где ж я в самом деле?!.. – девушка беспомощно посмотрела на Коломнина.

– Несите что есть, – разрешил тот, остановив новый всплеск возмущения соседа. – Ничего, «Невское» хорошее пиво. К тому же в отечестве надо пить отечественное.

Бурлюк смолчал. Но строгим взглядом занес эту уступку официантке в большой минус.

– А есть что будете? – девушка приготовила блокнотик.

– Было бы что есть, – Бурлюк неприязненно отбросил меню. – Значит, так. Мне овощной салатик. Только чтоб без всякого масла, сыру положить немножко. Мацареллы. Да вы записывайте.

– Я запомню.

– Нет, запишите. Все говорят: «Запомню», – а потом жрать невозможно! Значит, перчику красного ломтиками, луку репчатого, крупным кружком. Да, маслин ни в коем случае, только оливки. Теперь насчет рыбы. Передайте повару, как нужно отварить…

Он еще долго, обстоятельно шелушил свой заказ, а официантка, поджав губы, хмуро записывала, умиляясь собственной кротости.

Заказ Коломнина оказался предельно краток: селедка с картошкой и шашлык.

– Набирают кого ни попадя. Лишь бы ляжками дрыгала. Никакого представления о сервисе, – посетовал Бурлюк, даже не дождавшись, пока официантка отойдет от стола.

А Коломнин и без того уже понял, что нынешний разговор выйдет очень непростым.

Буквально через минуту официантка с лицом, сведенным в приветливую улыбку, поставила две кружки пива и порхнула было дальше. Но тут же была остановлена возмущенным Бурлюком:

– Это что?

– Пиво.

Логичный ответ почему-то заново вывел Бурлюка из себя.

– Это – ледяное пиво! – уточнил он, будто в преступлении уличил. – У нас на дворе весна. Еще май не наступил. А вы подаете лед.

– Так что вы хотите? – девушка растерялась.

– Подогрейте. Есть у вас микроволновка?

– Как скажете, – официантка, убрав злые глаза, потянула на себя кружку. – До какой прикажете температуры?

– Да это любая обслуга в Мюнхене знает. До комнатной! Не выше. Подогреть надо чуть-чуть. Слышите?! Лишний градус и все испортите! – крикнул он в спину удаляющейся поспешно девушки.

Пока не принесли пиво, Бурлюк постукивал по столику, непрерывно что-то бурча: кажется, он был всерьез расстроен нерасторопностью обслуги. Коломнин отмалчивался: в Мюнхене бывать ему до сих пор не доводилось. Но официантов за границей повидал всяких. А потому мысленно был на стороне девочки, которой сегодня крепко не повезло с первыми посетителями.

Вскоре подогретое пиво вернулось на стол.

– Надеюсь, на этот раз угодила? Градусника, извините, под рукой не оказалось.

Бурлюк кончиком языка проткнул пену и медленно коснулся напитка.

– Ну, это чуть лучше, – барским движением кисти отпустил обслугу. – Ты чего думаешь, я привередничаю? Почечная кома была, – пожаловался неожиданно он. Очевидно, заметив неприязнь Коломнина. – Так что приходится все дозировать. Врачи говорят, иначе – тут же каюк.

Он шутливо оттопырил нижнюю губу. Но шутка не получилась. Больные, с желтушечными белками глаза против воли хозяина наполнились тоской.

– Так что, за наше зарождающееся сотрудничество? – он потянулся к кружке Коломнина. И хоть тост со стороны человека, с которым они собирались судиться и даже снимать его с должности, показался Коломнину несколько сомнительным, он в свою очередь приподнял кружку.

– Напрасно колеблетесь, – нерешительность его Бурлюк подметил. – Я потому и встречи искал, что хочу договориться об условиях дружбы.

– Так условие простое. Давайте рассчитаемся с долгами и начнем крепко дружить. «Нафта» вот-вот на промышленные объемы выйдет. И свой трейдер за рубежом нам не помешает.

– Вам – это кому? Насколько помню, вы – сотрудник банка «Орбита».

– А интересы банка сегодня тесно переплетены с интересами «Нафты». Между нами договор о сотрудничестве. Или вы не знали?

– Я много чего знаю. А вот времени имею мало. Сегодня, например, после нашей встречи должен еще в Минэнергетики успеть – повидаться с Гиляловым.

– Почему именно в Минэнергетики?

Под ироничным взглядом Бурлюка Коломнин как-то смешался.

– Я что, сморозил какую-то бестактность?

– Нет, просто вижу, что с информацией проблемы как раз у вас. Такие ключевые вещи знать надо, молодой человек. Позавчера Леонард Гилялович Гилялов назначен министром энергетики России!

С таким же пафосом Левитан объявлял о разгроме намецко-фашистских войск под Москвой.

– Достойный человек на достойное место, – Бурлюк значительно оглядел собеседника. – И раньше тесно сотрудничали. А теперь-то надо оговорить новые условия с Генеральной нефтяной компанией.

– Так если он стал министром, причем тут сотрудничество с ГНК? – невинно поинтересовался Коломнин. – Это скорее к Четверику.

Всем своим видом невыдержанный Бурлюк изобразил крайнее разочарование: собеседник оказался еще глупее, чем он предполагал.

– Теперь-то как раз самое сотрудничество и начнется. И, насколько в курсе, акции «Руссойла», которыми вы по поручению банка управляете, будут переданы в распоряжение Леонарда Гиляловича.

– Должно быть, так, – Коломнин поймал снисходительный взгляд Бурлюка. – Но не прежде, чем «Руссойл» разойдется с «Нафтой-М». В этом нынче состоит интерес банка. Так что рассчитаться, хоть вам этого и не хочется, придется.

Бурлюк, на кончике языка которого просто-таки плескалась ядовитая реплика, все-таки сдержался, – сглотнул.

– И как же вы, интересно знать, видите этот, с позволения сказать, расчет?

– Во-первых, выплачиваются дивиденды.

– И только-то?

– Это святое. Тут даже обсуждать нечего.

– Не слишком ли вы резвы, юноша?

Проходившие мимо беседки две тинейджерки при слове «юноша» заинтересованно обернулись, но обнаружили лишь двух старперов, один из которых, чуть менее дряхлый, развел руки: «мол, извините, но это я».

– Совсем у дедков крыша пошла, – громко объяснила одна другой, и обе удалились.

– Во-вторых, надо обсудить условия возврата двадцати пяти миллионов, что вы недоплатили компании за нефть, – продолжил Коломнин.

– Вот так просто. Пришел и забрал. Еще в Женеве увидел, какой ты ухарь. А не подумал, где я их откопаю? – Там же, где зарыли.

Бурлюк налился нездоровой краснотой.

Подошедшая официантка водрузила на стол два горячих блюда.

– А где салаты? – внимание Бурлюка переключилось. – Нам до сих пор не подали холодное.

– Не подали, потому что не готовы. Как сделают, так принесу. А чем вы собственно недовольны? Вы же не предупредили, что надо сначала холодное.

На этот раз она, надо признать, удивила и Коломнина.

– А когда ты дома по утрам одеваешься, ты трусы поверх джинсов не натягиваешь? – ехидности Бурлюку природа отпустила полной мерой. – А ну забрать и…

– Куда ж я их дену-то?! Остынет.

– Да хоть… – Бурлюку очень хотелось объяснить бестолковой девахе, куда следует сунуть горячее, чтоб не остыло. – Куда хотите.

Фыркнув возмущенно, она подхватила блюда и отошла.

– Все-таки совок, он всегда совок, – удовлетворенно прошипел Бурлюк. Так, чтобы собеседнику стало ясно: речь идет не только об официантке. – Гляжу, в нашем нефтяном деле ты полный лох. Это надо: явился грозный аника-воин, раскопал несколько миллионов долларов недостачи и – вони поднял.

– Двадцать пять. И не недостачи, а чистой кражи. Извините, конечно, за несущественную поправку.

– А тебе, умник, не приходило в голову поинтересоваться, с чего бы это «Нафта» за столько лет не удосужилась истребовать свои «бабки»?

Коломнин насторожился: именно эта мысль его чрезвычайно занимала, и ответа на нее не нашел до сих пор.

– Так я тебе скажу: никогда не считай себя умней других. Нет там давно никаких двадцати пяти. Ты что, всерьез полагаешь, что если кто-то дает крупный кредит?…

– Беспроцентный.

– Тем более – беспроцентный. И делает это за здорово живешь?

– Не за здорово живешь, а за имя господина Фархадова.

– Положим, если б не имя, кредита бы и вовсе не было. Но – не за просто же так!

На стол были поставлены закуски.

– Теперь, надеюсь, все в порядке? – съехидничала официантка.

– Несвежее. Вишь как заветрено, – Бурлюк приподнял листик салата, оглядел с подозрением и брезгливо опустил на тарелку. – Не отравиться бы. Официантку как сдуло.

– Короче, чтоб знал, – десять миллионов долларов из этого кредита еще в девяносто восьмом году раздербанили на три части.

– Треть вам, – подсказал Коломнин.

– Может быть. Но это как раз не важно.

– Треть – угадаю – организатору кредита от «Паркойла». А им тогда был – позвольте припомнить – господин Гилялов!

– Не будем всуе поминать громкие имена, – Бурлюк оглянулся беспокойно. – Тем паче, ничего подобного я не подтверждал. Впрочем, и это не важно. Принципиально, кому ушла последняя треть.

– Вы хотите сказать, что …Салман Курбадовичу?!

– Нет. Этого я утверждать не могу. Старикан досканально знает, как и куда пробуриться, чтобы зафантанировало. А как и через какие скважины фонтанируют деньги, – это не к нему. Все вопросы были решены с фактическим руководителем – сыном его Тимуром.

И, будто сказал вещь самую обыденную, взял кончиками пальцев дольку красного перца и, поморщившись, опустил в рот.

Коломнин почувствовал себя оглушенным. Тем более увидел – Бурлюк не врет.

– Но Тимур…Он же все силы клал на это месторождение.

– Как же, как же. Премного наслышан про стахановские его усилия. Но и о себе, как видишь, не забывал. Тем более как раз в августе девяносто восьмого после обвала так все зашаталось, что неизвестно было, чем закончится. А деньги в кармане, они всегда греют.

– И – Салман Курбадович… что, знал? – Не думаю. Все было в руках Тимура. К чему старика посвящать? Тем паче – Салман всегда, между нами, был чуток от другого мира. Он больше по части о геополитике порассуждать. Мог не понять. – То есть Тимур, по-вашему, получается элементарный вор, который обокрал и собственного отца, и собственную компанию.

– Почему «по-моему»? Так и было. Только не надо спешить о людях думать хуже, чем они есть. Тем более о Тимуре. Видел он, что у отца деньги не задерживаются. Вот и подумал за обоих. Да и о компании побольше нашего с вами радел. Просто, в отличие от папаши, считать умел и анализировать, как другие состояния делают: не умыкнешь, не проживешь. Трубу можно было довести оставшейся пятнашкой. А уж потом, как хлынуло бы потоком, – все разом перекрылось.

– Так что ж оставшуюся пятнашку после его смерти не вернули? – Коломнин с трудом переваривал услышанное.

– А потому что самого Тимура вскорости убили.

– Вы?! – вырвалось у Коломнина.

– Что я? «Заказал» его, что ли? – Бурлюк так поразился предположению, что даже не обиделся. – Мне-то он зачем мертвым?

– А хотя бы, чтоб «трешку» эту самую не платить.

– Лох ты все-таки. «Трешку» свою он честно получил. На все документальные подтверждения имею. Да и по поставкам «левого» конденсата у нас с ним полный консенсус наметился. А «пятнашку» зажал, потому что не дурак. Тимур убит. Фархадов вовсе от дел отошел: в прострацию старческую впал. «Железку» перекрыли. Конденсат через подставные фирмы пустили. Я хоть и за рубежом сижу, но людишки-то свои повсюду сохранились. Не тупой – сразу увидел: сдувают компанию. А раз так, какого рожна каким-то аферюгам пятнадцать лимонов отдавать? Чтоб они их по карманам распихали? У меня у самого карманы имеются.

– Про то знаю. Тонкие вы, как погляжу, нефтяные люди. Только мне вот вашей утонченности не хватает. Так что не сочтите за труд – для чего вы мне всю эту сагу рассказали?

– Что ж ты такой непонятливый? У вас ведь все на Фархадове держится. Прежде, в молодости, скандалюга был известный. Многим жизнь попортил, – в словах этих легко угадывалось особое чувство. Похоже, в далекие советские времена нефтяник Фархадов не давал спокойно существовать чиновнику минтопа Бурлюку. – Но теперь опора ваша сильно обветшала. Он ведь памятью сына живет. А ну как дойдет информация, что имя сынка в прессе опорочить могут? Ведь если с Фархадовым что случится, – а сердечко-то не вам говорить! – заметут месторождение со свистом, так что и банку ничего не достанется. Всей стаей бросятся. Охотников на лакомый кусок ого-го! Одно его имя пока и удерживает.

– И что предлагаете? – Коломнину едва удавалось сохранять видимость спокойствия.

– Мир. Историю с кредитом пока херим, – иск из Мюнхенского суда отзываете. Очень он нам не ко времени. А деньги через годик начнем, благословясь, помаленьку выплачивать. В свою очередь обещаю дивиденды выплатить полностью. Тоже где-то через годик. Ну, и ваше сотрудничество в этом вопросе – хоть меня и предупреждали, что вы навроде Салмана. Но, если пожелаете, готов оценить соответственно. Миллион мало не покажется?

Воцарилось молчание. Коломнин, наклонив голову, глубоко дышал, стараясь преодолеть подступившую ярость.

– Имею контрпредложение, – в тоне его появилась взвинченная веселость, заставившая Бурлюка насторожиться. – Вы немедленно выплачиваете «Нафте» пять миллионов долларов, которые позволят ей рассчитаться с банком. Выплату остальных пятнадцати миллионов можно растянуть на год – два. Что касается украденных десяти, то – учитывая деликатный характер ситуации, решим после, в узком кругу.

– Чего еще изволите?

– В противном случае все это сделает новое руководство «Руссойла»: «Нафта» как акционер вчера направила официальное требование о срочном созыве собрания для заслушивания отчета дирекции. Так что через месяц …

– Это вряд ли. Собрание, согласно НАШЕМУ уставу, считается действительным, если присутствуют не менее трех акционеров из четырех. А вас будет только двое. Так что, увы, – Бурлюк сочувственно развел руки.

– Ничего, мы тут же назначим повторное, еще через месяц, – с той же нежнейшей гримасой успокоил его Коломнин. – А оно будет действительно даже при двух участниках. В соответствии с НАШИМ уставом.

Взгляды перехлестнулись, и гаденькие улыбочки смылись с лиц.

– А если вы попробуете шантажировать господина Фархадова, – теперь Коломнин, боясь сорваться на крик, говорил свистящим шепотом, – то предупреждаю: мы не просто сменим руководство, но проведем тщательную ревизию. Почему-то мне кажется, что немецкой налоговой полиции там будет над чем поурчать.

Бурлюк прикрыл глаза, нашарил салфетку, аккуратненько промокнул полные влаги губы.

– Стало быть, впереди у меня два месяца? – уточнил он.

– И это самое большее.

– Ну-ну. Тогда не буду терять времени, – Бурлюк поднялся, глубоко поклонился. – Честь имею.

– Честь имею, – с той же приятцей приподнялся Коломнин.

Бурлюк шагнул из-за стола и едва не наткнулся на подходящую к столику официантку. В руках у нее были все те же два блюда, очевидно, вынутые из микроволновки.

– Так горячее же, – пролепетала она, поняв, что клиент уходит.

– Вовремя подавать надо. А салат дрянь. И сама ты – дура! – не сдерживаясь больше, рявкнул Бурлюк и, отбросив оказавшуюся на пути скамейку, зашагал прочь.

– И за такие деньги терпеть?! – официантка швырнула блюда на стол. Видно, исчерпав запас выдержки, злобно уставилась на Коломнина. – Да пусть меня лучше выгонят, но скажу. Видала козлов. Но этот твой – всем козлам падла!

– Ваша правда, – охотно согласился Коломнин. Только что он нажил злобного, не привыкшего останавливаться перед препятствиями врага.

На его плечо легла чья-то рука. Над Коломниным стоял коротковолосый посетитель, все это время сосавший пиво из полупустой кружки.

– Думал, драться начнете, – мягко произнес он. – А вы успокойтесь. Генделя любите?

– Кого?!

– Вот и чудненько. Сейчас побалую.

Странный посетитель удалился внутрь павильона. Круглая голова его вытянулась вперед. Отставленные в стороне руки безмятежно болтались на прямых плечах, будто пустые ведра на коромысле.

Через стекло было видно, как опустился он за рояль, сгорбился и неспешно принялся играть какую-то сложную мелодию. Иногда сбивался и тогда принимался бормотать, недовольный собой. Сверялся с нотами, с трудом преодолевал какие-то особо сложные пассажи, и – играл и играл для себя.

И – странное дело: этот втиснутый за счет нескольких лишних столиков рояль, и тяжеленная, не предназначенная для жующей, попивающей пивко публики музыка создали атмосферу какой-то ностальгической доброты, так что скоро Коломнину стал казаться странен не этот несуразный музыкант, а бессвязный, нервный разговор, что произошел у них только что с Бурлюком.

Нереальным показался отсюда мир, где страстно бились за нефть, а больше – за деньги.

Тимур. Солнцеподобный Тимур, память которого обожествляли в Томильске, оказался вором. Да есть ли там вообще кто-то незапятнанный? Должно быть, нет. Как бандиты для уверенности метят нового сообщника кровью, так законы нефтяного сообщества прописаны таким образом, чтобы исключить самую надежду на честное ведение бизнеса. Все должны быть замазаны.

Коломнин поднялся и сплетенными ладонями через стекло помахал таперу, который, не переставая играть, глубоким поклоном головы изъявил, что благодарность заметил и принял.

В банк, куда Коломнин планировал заскочить после встречи с Бурлюком, ехать ему расхотелось, а до начала бракоразводного процесса оставалось еще два часа. Появилось желание просто пройтись по весенней Москве. Он побрел замоскворецкими переулочками. Обходя асфальтовые лужицы. С удивлением вглядываясь во встречных. Что-то незнакомое и чрезвычайно приятное появилось в них. И через какое-то время осознал: лица прихожих, обычно хмуро-озабоченные, были озарены мягким добрым светом, – нарождающаяся весна на короткое время возвратила замыленным суетой москвичам радость бытия.

Возле цековского, мелкого кирпичика дома на углу Якиманки стоял грузовик, в который суетившиеся вокруг люди грузили добротные кресла, из тех, за которыми писались ночами лет двадцать назад. Чуть в стороне, поджав губы, стоял старик в поношенной пыжиковой шапке. В общих сборах участия он не принимал, а неотрывно, со жгучей ненавистью разглядывал брошенный у соседнего подъезда сияющий никелем джип, – новая элита потихоньку выживала из центра Москвы прежних, обнищавших властителей жизни. Коломнин двинулся к Ленинскому проспекту, Обойдя французское посольство, как-то само собой вышел к зданию МВД. В котором провел столько лет. Само оно не изменилось, – все тот же застекленный куб. Единственно – огородилось металлической решеткой с воротами, перед которыми несли службу постовые.

Из центрального подъезда бодро вышло несколько сотрудников. По чрезмерно деловому их виду Коломнин моментально угадал, – смылись с работы. Он все мог угадать о каждом из них. И только самому полковнику милиции Коломнину не было больше места среди этих людей. Подняв голову, вгляделся в пятый этаж, пытаясь найти прежнее свое окно. И растерялся, обнаружив, – забыл. Все забыл.

– Чем интересуетесь? – козырнул бдительный постовой.

– Да вот думаю, как туда лучше ночью забраться. Кондовая шутка, должно быть, оказалась не ко времени, – по стране прошла серия терактов. Во всяком случае постовой насупился и даже принялся вздергивать руку к козырьку, за чем неизбежно должно было последовать: «Ваши документы». Но тут сзади энергично погудели, и сержант отошел, отодвигая руками и Коломнина: из ворот МВД выезжал БМВ с мигалкой. – Начальник главка? – безразлично поинтересовался Коломнин.

– Поднимай выше. Новый первый замминистра, – блеснул информированностью сержант. Но тут же, сообразив, что невовремя проговорился, глянул на прохожего с удвоенным вниманием.

– Сережа! Сергей Викторович! – послышался рокочущий бас, – грузнеющий генерал-лейтенант милиции выбрался из тормознувшего БМВ и спешил к нему, радушно улыбаясь. Сопровождаемый выскочившим следом адъютантом.

– Андрей?! Андрей Иванович. Ты? – Коломнин радостно обхватил протянутую издалека руку заместителя министра. С Андреем Ивановичем Тальвинским [4] они сблизились в середине девяностых, когда тот был начальником одного из областных УВД, а Коломнин курировал область по линии управления по борьбе с экономическими преступлениями. Работу свою Тальвинский любил и знал досконально. К тому же прошедший через низовые звенья был лишен чванливости выдвиженцев от власти. Но трудным в девяносто шестом оказалось положение начальника УВД. Администрация президента в предверии предстоящих выборов вела тяжелые позиционные бои за влияние в регионах с набравшей вес компартией. Тесть же Тальвинского – в прошлом секретарь обкома – числился среди непримиримых противников Ельцина. И хоть сам начальник УВД от всех этих политических игр решительно держался в стороне, вопрос о его отставке казался предрешенным. Больше того, через приятеля в кадрах Коломнину стало известно, что приказ о снятии готов и, завизированный, дожидается подписи министра. Немедленно, рискуя «засветиться», прямо из своего кабинета позвонил он в УВД и сообщил Тальвинскому о полученной информации. Тот успел задействовать имевшиеся каналы влияния. И вопрос об отставке сначала отсрочился, а потом, после выборов, и вовсе сделался неактуальным.

После этого отношения Коломнина с Тальвинским переросли в дружеские. Так что, бывая в Москве, Андрей Иванович несколько раз останавливался у него на квартире. Правда, с конца того же года, когда Коломнин уволился из органов, они как-то потеряли друг друга.

И вот теперь Тальвинский, погрузневший, но с прежней открытой, не генеральской улыбкой обхватил и принялся мять старого приятеля.

– Сколько лет! Куда ж ты запропал, Серега? Про то, что уволился, знаю.

– В банке. Возглавлял экономическую безопасность в «Светоче». А теперь вот в «Орбитае».

– Банки! Эк тебя занесло! – неприязненно сморщился Тальвинский. – Деньжат хоть заработал?

– Да так. Кое-что.

– Ну и беги из этой помойки. Пока не сожрали, – было очевидно, что неприязнь к банкам вызвана какими-то личными причинами. – Дело надо делать. Государственную власть в стране заново ставить.

– Товарищ заместитель министра! – застывший чуть сзади подполковник извиняющимся жестом постучал по своим часам. – Прошу прощения. Но там сам Касьянов проводит. Не опоздать бы.

– Да, пора! Увидеться бы хорошо. А вот когда? В полной закрутке. Представляешь, как сюда перешел, минуты нет, – с каким-то мальчишеским восторгом пожаловался Тальвинский, протягивая руку для прощания. Но внезапная мысль удержала его. – Слушай! А вернуться не хочешь?

– Вернуться? – поразился Коломнин.

– А что, славно бы вышло! – идея овладела заместителем министра. – Как раз подбираю команду. Из надежных профессионалов. Сунулся, а их тут осталось раз два и обчелся. А уж тебе-то сам Бог велел. У меня все полномочия. Поставлю на генеральскую должность. Что там еще? Квартиру, если надо, дам. Зарплата, конечно, не банковская. Но зато дело станем делать! Не на дядин карман работать, а на возрождение России. А?

Коломнин виновато развел руки.

– Не, не, ты не спеши отказываться. Подумай как следует, – Тальвинский протянул ему визитку. – А, подумав, обязательно согласись! Такая бы связка получилась душевная.

– Товарищ заместитель министра! – напомнил о себе адъютант. – За десять минут не успеем до Дома правительства. Меня же потом взгреете, что не напомнил!

– Так ты до сих пор не в машине?! – Тальвинский сурово свел брови. – А ну марш! Вечно из-за тебя опаздываем.

Он устремился за адъютантом, словно собираясь дать ему пендаля. От дверцы обернулся:

– И вообще с любым вопросом!

Заждавшийся регулировщик отточенными бравыми жестами перекрыл движение. БМВ замигал, взвизгнул шинами, заголосил сиреной и метнулся, разгоняясь, по Москве.

Времени у Коломнина оставалось с избытком, и на этот раз до нарсуда он добрался раньше срока. Потому среди прочих отчетливо разглядел подъехавшую «Тойоту-авенсис» с холеным сорокалетним мужчиной за рулем и сидящей подле ухоженной женщиной в белом парике. Машина остановилась, но никто из них не спешил выйти. Переплетя руки и неотрывно глядя друг на друга, они что-то возбужденно обсуждали. Так ведут себя влюбленные перед долгим расставанием. Хотя по всему было видно, что расстаются они совсем ненадолго. Может, и не расстаются вовсе. А просто она выйдет по своим делам, а он останется ее ждать. И все-таки они торопливо говорили и говорили и, будто невзначай, поглаживали один другого. Внешнего мира для этих двоих не существовало. Как не существует его для влюбленных подростков.

Коломнин посматривал на них с легкой завистью, – так прежде они с Ларисой искали каждую секунду, чтобы украдкой дотронуться друг до друга или шепнуть незначащую фразу. Наконец женщина провела лайковой перчаткой по щеке спутника и решительно потянулась выйти.

Коломнин нетерпеливо глянул на дорожку, ведущую от метро, – пора бы появиться Галине. Увы, она явно опаздывала.

Зато со стороны автомобильного ряда торопилась, улыбаясь своим мыслям, пассажирка «Тойоты». Парик чуть растрепался на ветру. Полы распахнутого лайкового пальто похлопывали об осенние сапожки.

«Ведь видно, что немолода. Но как сохранилась! Умеют же другие женщины следить за собой», – Коломнин неприязненно вспомнил о предстоящей встрече со своей вечно зачуханной женой. Тут он встрепенулся и с опаской, только что не исподтишка, присмотрелся к незнакомке. Ошибки не было – к нему подошла Галина.

– Прости, Сереженька, немножко опоздала, – она нагнулась, обдав его ароматом парфюма, чмокнула в щеку. Подметила брошенный на «Тойоту» взгляд.

– Это мой друг, – со скрытой гордостью пояснила она и, не оборачиваясь, успокоительно помахала пальчиками.

– Вижу, у тебя все в порядке.

– Как говорит наш сын, – просто в шокололаде. С работой тоже о, кэй. Я теперь главный юрисконсульт в строительной фирме. Тысяча двести долларов.

– У него?

– А вот это неважно, – он угадал. И это ей не понравилось. Потому что, намекнув на служебный роман, как бы попытался принизить переполняющее ее чувство. Прежняя Галина не замедлила бы окатить недоброжелателя ехидной репликой.

– Мы очень любим друг друга, Сережа, – просто произнесла эта, новая Галина.

– Хотя ты, увы, не знаешь, что это такое, – не удержалась-таки прежняя.

И, дружески подхватив его под локоть, обе нетерпеливо повлекли его к подъезду.

– Боишься, что не успеют развести? – теперь непонятный приступ желчи проступил в Коломнине.

– Надеюсь, успеют. Не хотелось бы оттягивать.

– Неужто собираетесь пожениться?

– Да нет, он женат. Но это неважно.

Конечно, это было важно. И в будущем наверняка станет источником драматических сцен меж ними, и, возможно, разрыва. Но сегодня для впорхнувшей на высокое крыльцо женщины это было и впрямь неважно. Сегодня она жадно впитывала в себя чувство, каким была обделена последние двадцать лет, – любовь. И излучала на окружающих нежность и доброжелательность.

Открывая перед ней тяжелую судейскую дверь, Коломнин поймал себя на легком сожалении, – чего-то недопонял он в этой женщине. Недоразглядел в вечной спешке. А, окажись понаблюдательней, потерпимей, быть может, совсем другими выдались бы эти их двадцать лет.

Через полтора часа Коломнин перешел в иную социальную категорию, – из помещения нарсуда вышел еще один разведенный мужчина.

Арест как способ возрождения российской экономики

От визита на Кипр Коломнин отказался. Не хотелось попусту терять время: сертификат на управление акциями можно было получить непосредственно перед собранием «Руссойла». А потому на следующее утро, так и не зайдя в банк, вылетел в Томильск.

Прибыл он, как оказалось, вовремя. У Шараевой проходило горячее оперативное совещание с участием Мамедова, Богаченкова и начальника юридического управления. Накануне отстраненная от покупки конденсата крупнейшая посредническая компания «Магнезит» прислала в «Нафту» претензию, требуя возмещения убытков в связи с нарушением договорных обязательств, – под угрозой подачи судебного иска. – Вытанцовывается кругленькая сумма, – раздосадованный Богаченков сбросил пальцы с калькулятора, на котором спешно прикидывал возможные потери. – Если выплатить, что они требуют, считай, сразу все доходы – тю-тю.

– Чему радуетесь? – зыркнула в его сторону Лариса. – Все наработки могут рухнуть, а он тут веселится.

И не думавший веселиться Богаченков смолчал: раздражение финансового директора явно искало выхода. И даже появление Коломнина лишь на секунду рассеяло тучи на Ларисином лице.

– Видишь, каждый день что-нибудь новенькое, – пожаловалась она. – Только с «железкой» разобрались, теперь нас с другой стороны решили достать.

– Но насколько я помню, юристы давали заключение, что сделки эти являются заведомо ничтожными, – припомнил Коломнин. – Или – что-то изменилось?

– Докладывайте, чего уж теперь? – Шараева неприязненно кивнула смущенному начальнику юруправления.

– С претензией нам прислали копии дополнений к договорам. Они переворачивают все с ног на голову. Теперь договоры хоть и бандитские по сути. Но формально – не придерешься.

– А у нас самих, что?…

– У нас в материалах таких дополнений нет. Ума не приложу, куда делись и откуда эти взялись, – начальник юруправления выглядел крайне удрученным.

– Может, все-таки фальшивка? – Мамедов с надеждой потянулся к лежащим тут же бумагам, приблизил к глазам, только что не обнюхав. – Нет. Подпись дяди Салмана. Такую не подделаешь.

– А кто давал ему на подпись? – попытался выйти на след Коломнин.

Общий вздох был ему ответом: вместе с Мясоедовым из компании уволилось еще восемь человек, – вся прежняя команда.

– А сам Салман Курбадович, естественно, не помнит? – больше для очистки совести произнес Коломнин.

– Даже и не показывала, – отреагировала Лариса. – Бесполезно. – Это так, – подтвердил Мамедов. – Дядя Салман в последние годы накапливал документы и – разом подписывал. И то приходилось уговаривать. А право подписи не передавал. Считал, что так, значит, контролирует.

– И что имеем теперь?

– А то как раз и имеем, – Богаченков развернул склеенный лоскутный лист, – очередной придуманный им график. – Если выплатим неустойку, считай, все, что за последнее время заработали, – псу под хвост. А не выплатим – угроза банкротства.

– И тогда уж кредиторы со всех сторон налетят. Как бабочки на свет, – досказала за него Лариса. – Нет, вы мне объясните, умники! Что это за банкротство такое? Компания на полном ходу. Увеличиваем объемы добычи, рассчитываемся с долгами. И – нас же банкротить? Ну, не чушь ли?! – Так в этом как раз самый цимус. Пока компания в долгах, никто не торопится ее банкротить, – взять-то все равно нечего, – хмыкнул Коломнин. – Но стоит появиться деньгам!.. О! По закону, если три месяца не выплачен долг, можно требовать банкротства должника. Стало быть, договорись с судом и – ставь своего управляющего. Самый сейчас кайфовый способ за бесценок приобретать.

– Ищите же выход! – Лариса с новой яростью зыркнула на начальника юруправления. – Юристы вы или переписчики бумаги? На кой черт деньги вам платим? Придумайте какую-нибудь закорючку. Не может быть, чтоб против жулья способов не было.

– Да думали уже, – уныло буркнул начальник юруправления. – У них-то ведь тоже юристы.

– Вот тех и найму! – пообещала в запале Лариса. Оглядела остальных. – Так что замолкли? Идеями иссякли?

– Боюсь, не так поймешь, – откликнулся Мамедов. – Я уже предлагал, да? И теперь предлагаю. Отдать часть лучше, чем все. Директора «Магнезита» немножко знаю. Зачем им наше банкротство? Понимают же, что в случае дележа их отодвинут. Да хоть тот же «Орбита». Значит, можно договориться. Полагаю, на треть опустить реально. А то и на половину.

– Отдать за здорово живешь половину заработанного жулью?! – вскинулась Лариса. – Когда у нас каждый доллар считанный! Вот им!

К удивлению собравшихся, очаровательная женщина продемонстрировала преочаровательнейший кукиш.

– Все! На сегодня всем по домам, – объявила она. – Но прошу: напрягите мозги! Думайте. Ищите варианты. Не бывает безвыходных ситуаций. Сергей Викторович, задержись.

Едва кабинет опустел, Лариса, до того державшаяся напористо, разом обмякла.

Из-под облика энергичного директора выглянула отчаяшаяся, ищущая защиты женщина.

– Господи! Прямо аварийная бригада. Едва в одном месте заштопаем, тут же в другом прорывает. Когда ж это кончится?

– Никогда, – Коломнин сосредоточенно набирал телефонный номер. – Такой это, видишь ли, аппетитный кондитерский бизнес.(с удовольствием увидел, как вскинула она брови). Что может быть слаще нефти?.. Алло! Это райотдел по борьбе с экономическими преступлениями? Можно с Суровцевым соединиться?

Успокаивающе улыбнулся придвинувшейся поближе Ларисе.

– Здравствуй, дорогой Игорь Евгеньевич! Это Сергей Коломнин…Точно, точно Соскучился без тебя…Да, и без твоих хлопцев. Ты догадливый. Как бы пересечься?.. Есть, в течение часа буду.

Отключил телефон.

– Лариса! Сними копии с договоров. Они мне понадобятся.

– Я поеду с тобой!

– Окстись! Это не дамская организация.

– Я с тобой! Ну, пожалуйста! Иначе с ума сойду, пока дождусь.

Столько мольбы и нетерпения было в ее глазах, что Коломнин кивнул:

– Только чтоб в разговор не вмешиваться!

Обрадованная Лариса метнулась к ксероксу.

В отличие от увесистого, с гербом на фасаде здания РУБОПа районные подразделения милиции ютились, как правило, в зачуханных, обветшалых строениях, а то и вовсе в полуподвалах жилых домов.

Но начальнику районного отдела по борьбе с экономическими преступлениями Игорю Евгеньевичу Суровцеву был выкроен персональный кабинетик, в котором он обосновался меж объемистым сейфом и шкафом, поскрипывающим под тяжестью сваленных в беспорядке бумаг.

На должность Суровцев был назначен совсем недавно, – усилиями Коломнина, влияние которого в милицейских структурах делалось все более весомым.

Надо отдать должное Суровцеву: убогую тесноту воспринимал он с достоинством. Во всяком случае навстречу Коломнину и Ларисе поднялся с видом радушного хозяина, принимающего дорогих гостей в собственных аппартаментах.

– Какие люди! – несмотря на тридцатилетний возраст, Суровцев сохранил и хрупкую фигуру, и худенькое личико старшеклассника-хорошиста. Но по чересчур бойким глазам Лариса предположила, что если бы судьба не определила Суровцеву бороться с экономическими преступлениями, он бы все равно оказался в собственном кабинете – в качестве клиента.

– Лариса Ивановна Шараева! – представил ее Коломнин. – Финансовый директор…

– Как как, как же! Кто не знает? Прошу садиться, – Суровцев выскочил из-за стола и поспешно отер рукавом сидение ближайшего стула. – Энергичнейшая у Салмана Курбадовича оказалась невестка. По городу легенды о вашей предприимчивости ходят.

– Уж и легенды, – Лариса приятно заалела.

– Именно, – Суровцев проследил, чтобы присел и Коломнин. Потер предвкушающе руки. – Ну-с, дорогие гости. Никак опять кто-то проворовался? Пособим, пособим. Тем более нам тут мебель скоро прикупать придется.

– И на мебель, и на видеоаппаратуру хватит, – подыграл ему Коломнин. – Воровство внутри компании, спасибо вам, извели. А вот внешний враг, похоже, не дремлет. Посягательство на имущество компании. В крупных размерах. Коломнин раскрыл принесенную папку.

– Да, да, – участливо закивал Суворцев. Но глаза его, все столь же доброжелательные, как бы застекленели.

Сноровисто, надо отдать ему должное, пролистав переданные копии, отодвинул в сторону.

– Сочувствую. Ловко вас поддели. И – на кругленькую сумму.

– Куда уж круглей? – вспыхнула Лариса. – Пытаются – не больше не меньше – обескровить компанию, наглецы.

– Похоже, похоже на то. Трудненько будет в суде отбиться.

– Вот и помоги, – напомнил о цели прихода Коломнин.

– Так рад бы. Уж кому-кому. Не чужие все-таки. Сроднились за эти месяцы, можно сказать. Но никак, – лицо Суровцева скривилось. Казалось, еще немного и всплакнет от невозможности помочь хорошим людям. – Наглецы они, конечно, редкие, ваша правда. Да только состава мошенничества здесь не усматривается.

– Как это не усматривается?! – вскинулась Лариса, несмотря на попытку Коломнина сдержать ее. – Да вы протрите глаза! Вот же справка: это цена, по которой они забирали конденсат. А это его себестоимость. Видите? Брали в два раза ниже себестоимости. То есть компанию умышленно топили. Чего еще надо?

– Состав преступления надобен, – не то чтоб начальник РУБЭП вспылил. Но ответил несколько суше, так что увлекшаяся Лариса виновато оглянулась на пасмурного Коломнина и откинулась на стуле, уступая тому инициативу.

– Лариса Ивановна очень за дело болеет, – пояснил Коломнин. – Но человек она надежный. Любое решение, что мы примем, останется в этих стенах.

– Да какое тут может быть решение, если прямо сейчас видно, что не будет здесь мошенничества.

– А ты увидь позже, – Коломнин приподнялся, значительно проверил, не приоткрылась ли дверь. – Что тебе стоит? Речь ведь идет о возрождении российской экономики.

– Что надо-то?

– Сам понимаешь.

– Да как?!

– Не знаю. Задерживай, арестовывай, тряси по «низу». Делай что хочешь. Не тебя учить. Но от этого договора они должны добровольно отказаться, – Коломнин мягко накрыл его руку. – Надо, понимаешь? Для дела.

– Дела-то эти ваши. А мне они незаконным задержанием выйти могут. Ребята эти тоже не на помойке себя нашли. Тут же в прокуратуру жаловаться помчатся. Так по башке настучат, что до конца дней гудеть будет, – Суровцев колебался.

– А мы таблетки от головной боли найдем. Подороже, – вновь вскинулась Лариса. – Сколько тебе надо, чтоб голова до конца дней не болела? На этот раз Лариса решительно отстранилась от попытки Коломнина усадить ее на место. Распахнула сумочку. И на стол начальника районного УБЭП легла тугая банковская пачка. Суровцев беспокойно зыркнул на Коломнина, который и сам по правде смешался от откровенного этого напора. Потому что хоть и приходилось в последнее время раздавать взятки направо и налево, но так и не привык к этому. Всякий раз испытывал неловкость и, боясь обидеть взяткополучателя, лепетал что-то насчет передачи средств в какие-то мистические фонды. Здесь же все было проделано с такой безыскусностью и нахрапистой уверенностью в результате, что Коломнин невольно скосился, как бы желая убедиться, точно ли рядом с ним именно его Лариса. Сама же Лариса заметила переглядывания мужчин, но причину этого поняла, видно, по-своему. Потому что тут же метнула из сумочки вторую такую же пачку. – Как аванс хватит?

– Ладно, попробуем, – решился Суровцев, не отводя глаз от аппетитных упаковок. Но даже теперь не дотронулся до денег, а словно невзначай потянул на себя лист бумаги, на который упали пачки, так что они вроде бы сами собой поползли и ухнулись в приоткрытый ящик стола. – Пишите заявление. Да не забудьте напирать именно на факты мошенничества. На что только не пойдешь ради возрождения России. Но если выгонят за чрезмерное рвение, прошу не отказать с трудоустройством.

– И даже передачи носить будем, – пообещала Лариса.

Шутка эта хозяину кабинета решительно не понравилась, – в лице появилась кислинка.

– И еще задача, – уже выходя, припомнил Коломнин. – Хорошо бы добраться, кто за этим «Магнезитом» реально стоит. Проверьте, кому деньги шли. Кому шли, тот и хозяин.

– Попробуем, конечно. Теперь пути назад нет: придется трамбовать по полной программе.

– Да не журись, капитан. Хочешь легенду подскажу? Они ведь с чеченцами на «железке» работали. Отстегивали. Вот и привяжи их к чеченской группировке.

– И то верно. Заодно и Роговому пику вставлю, – оживший Суровцев благодарно пожал Коломнину локоть. Кивнул вслед вышедшей Ларисе:

– Кстати, как свой своему: знал я покойного Тимура Фархадова. Так вот вдовушка эта сто очков ему привезет. Не баба – черт!

В словах юркого оперативника проскальзывало восхищение. Но восхищение это было Коломнину неприятно.

Лариса ожидала его на заднем сидении джипа. Подходящий к машине мрачный Коломнин четко выделялся в качающемся свете фонаря.

– Прости, Сереженька, – опередила его Лариса. – Знаю, не должна была вмешиваться. – Тебе прежде приходилось на лапу давать?

– Прежде? Ну что ты! И мысли никогда не возникало. Я ж трусиха, ты знаешь. А тут как подумала, что из-за каких-то сволочей «Нафта» наша может под откос пойти, такое зло…И этот холуй еше кокетничает, как девочка. У самого доллары в глазах прыгают, а из себя целочку изображает. Ну да теперь главное сделано, – деньги взял. Значит, отработает. Трудный день был, правда? – Лариса прижалась сзади, призывно потерлась носиком о шею. – А может, к тебе поедем? Три дня ведь не виделись.

– Извини, страшно устал, – пробормотал Коломнин. Впервые за время знакомства ему не захотелось остаться с ней наедине.

Сразу после выходных на деловой Томильск обрушилась новость: милицией задержаны директор и главный бухгалтер фирмы «Магнезит»; проведены обыски в офисе и на квартирах, допрашиваются сотрудники, проводятся интенсивные очные ставки. Догадки и предположения строились самые разные. В основном сходились на том, что милиция исполняет заказ конкурентов. Несколько сотрудничавших с фирмой дилеров решились даже обратиться за разъяснениями в прокуратуру. Но к концу дня пробился смутный слушок о связи «Магнезита» с арестованной чеченской группировкой. Тут уж отступились и самые горячие головы.

В отличие от других, Коломнина удручало не обилие слухов, а напротив, отсутствие информации: спустя двое суток после задержания Суровцев, с которым они встретились на окраине города, лишь расстроенно помотал головой:

– Накопали, конечно, кое-что. В офисе компьютер изъяли, а там информация по сокрытым налогам как на блюдечке, – главбух, аккуратист, внутренний учет вел. Кстати, отпустить пришлось: не при делах дедок. В сейфе шесть тысяч долларов налом обнаружили. Тоже объяснить происхождение не смогли, – Суровцев так блаженно зажмурился, что стало ясно: не видать фирме «Магнезит» изъятых денег. Отряхнулся от неуместных мыслей. – А вот насчет договоров поставки уперся, как слон. Я его и так и эдак: мол, не договоришься с руководством «Нафты», сажать придется за мошенничество. Стоит на своем, и все тут. Ему, собаке, с вас куш содрать важнее. Тоже поди консультировался. Соображает, что не надыбать нам здесь криминала. – А уклонение от налогов?

– Чего ему уклонение? Наплевать да растереть. Понимает, что от налоговиков после откупится, а вот «Нафту» больше не зацепить. И так и эдак стращаем, но… – Суровцев испытующе пригляделся к собеседнику.

– Так что, деньги возвращать будешь?

– Деньги?! – Суровцев встрепенулся: такая мысль ему даже в голову не приходила. – Да ты чего? Зачем торопишь? У нас еще сутки в запасе. Знаешь, как народ говорит? На хитрую… – похлопал себя по поджарым ягодицам, – есть с винтом. Заготовлена у меня одна тонкая оперативная комбинация: завтра поутру реализуем. А тогда и поглядим, как завертится.

К вечеру следующего дня начальник отдела по борьбе с экономическими преступлениями сам, без предупреждения, появился у Коломнина.

Вид его, торжествующий, с эдакой лукавинкой, предвещал удачу.

– Получилось?!

– Мы слов на ветер не бросаем. Сказано – сделано, – перед Коломниным лег мелко исписанный лист бумаги – ксерокопия протокола допроса подозреваемого. – Читай. Наслаждайся моим искусством.

«Относительно предъявленных мне договоров с «Нафтой» на поставку конденсата признаю, что они сознательно были заключены по цене, значительно меньшей, чем в действительности стоил конденсат, понимая, что тем самым будет причинен материальный ущерб компании. Поэтому готов – при согласии руководства «Нафты» – от договоров отказаться и признать их недействительными» …

– Как сумел? – Коломнин оторвался от драгоценного документа.

– Я ж говорил, тонкая комбинация. В нашей работе мало быть криминалистом. Нужно еще психологией владеть. Сыночек у него есть, студент. Так вот сегодня утром взяли – с наркотой на кармане.

– На кармане, говоришь? – А что было делать, если папаша оказался упертым? Вот и пришлось поставить перед выбором. Решай, паря, что для тебя важнее. Собственные амбиции и жадность? Или судьба сынка, которому пятерик корячится? – у Суровцева был усталый и удовлетворенный вид человека, добросовестно проделавшего тяжелую работу.

– А если б амбиции возобладали? Посадил бы сына?

– Блеф есть блеф. В этом деле, если начал, иди до конца. Да и не могло быть такого. Я ж говорю, – психология. И вообще, – глаза Суровцева сузились: пасмурная реакция собеседника ему не понравилась. – Ты результат просил? Тебе его поднесли. Чего еще надо? Читай дальше.

Следующий же абзац заставил Коломнина снисходительно улыбнуться. «Организатором этой акции был один из высших менеджеров «Нафты».

– Что еще за экивоки? Кто именно?

– Напрямую не говорит. Придерживает как главный козырь.

– Сдан давно козырь. Итак все знают, что Мясоедов. Что теперь делать думаешь?

– Теперь-то? Самый кайф начинается. Хищение средств «Нафты» по предварительному сговору с работником компании, – это, доложу, такой огурчик. Просто-таки состав крупного мошенничества. – Суровцев плотоядно облизнулся. Весь он дышал нетерпением. Финансовый заказ неожиданно обернулся выявлением серьезного преступления, что оправдало все, совершенное до того. И теперь в нем бушевал азарт сыщика, ставшего на след. – Завтра же к прокурору за санкцией. Эх, какое дельце закрутим! Только договора эти лучше бы прямо сейчас у нас подписать. Пока он горяченький. А то ведь как в следственный изолятор переведем, может и на попятный пойти. Там, в камерах, свои учителя имеются. – Богаченкова подошлю. Парень толковый; все оформит. А мне сейчас важней важного выяснить, куда деньги ушли. Вот на этом и сосредоточься, – Коломнин заметил, что Суровцев колеблется, бросил нетерпеливо. – Езжай, езжай. Разыщешь счета – все зачтем. Тогда совсем другие цифры пойдут.

Неохотно поднялся, провожая оперативника до двери. А, выпроваживая, подловил себя на том, что протянутую руку пожал, поколебавшись.

Конечно, милиционер, получающий дополнительные деньги за хорошо выполненную работу, – это не то же самое, что чиновник, взявшийся за взятку сфальсифицировать преступление. И, более того, готовый ради этого засадить в тюрьму невиновного. Но, если разобраться, какое основание у него, Коломнина, пренебрегать продажным оперативником, которого сам же и развратил подачками? А если бы завтра в запале тот же Суровцев, из страха лишиться обещанной мзды, и в самом деле «в легкую» поломал жизнь невиновному мальчишке? Смог бы он успокоить себя тем, что все это был эксцесс исполнителя? Какие вообще у заказчика моральные преимущества перед исполнителем?

Подумав о себе как о заказчике, Коломнин ощутил, как вновь разрастается внутри тягостность, что часто испытывал в последние месяцы. Странная вещь происходила с ним: взялся он за дело несомненно нужное и, что называется, общественно полезное. Но как-то само собой получалось, что решать благородную, по большому счету, задачу приходилось с людьми, мягко говоря, сомнительными, которых в повседневной жизни брезгливо сторонился. И добиваться успеха, действуя их же методами: обманом и подкупом. И больше того, – он припомнил застекленевшие, алчные глаза рубэповца, – теперь уже сам он непроизвольно развращал тех, кто оказывался рядом.

В оправдание хотелось сравнить себя с ассенизатором, что погружается в нечистоты ради общественной пользы. Но сам понимал, что сравнение это наиграно: порой ловил себя на ощущении, что ржавчина, в которую он погрузился, исподволь начинает проникать внутрь.

Богаченкова он нашел, заглянув в кабинет Шараевой. Они сидели за столом, плечо в плечо. Юра что-то энергично доказывал, тыча указкой в схему, брошенную поверх стола, будто узорчатая скатерть. Лариса невнимательно слушала.

– Что?! – едва завидев Коломнина, подскочила она.

И от этого испуга разом пропало шаловливое желание немножко поинтриговать.

– Все нормально! – успокоительно выставил он ладони. – Теперь спи спокойно.

– Слава Богу! – Лариса облегченно осела. – Если б ты знал! Если б только знал, что я за эти дни пережила. Ведь столько планов, мыслей…

Облокотившись о стол, она зарыдала.

– Я тут, пока суть да дело, вариантик подготовил, – Богаченков со скрытой гордостью показал на схему. – Если купить Белогоцкий нефтеперегонный завод и углубить крекинг-процесс, получается просто сумасшедшая экономика. Неделю по ночам прорабатывал.

Коломнин нехотя скосился на мудреную схему. Мысли его были далеко. – Это всё после. Сейчас надо насущные проблемы решать. Срочно подготовь новые договоры с «Магнезитом» и дуй к Суровцеву подписывать. Клиент созрел. – Понял, – сноровисто подтянулся Богаченков. Шагнув, спохватился. Лицо его приобрело вид сконфуженный и трагичный одновременно. – Сергей Викторович, совсем вылетело. Вас разыскивал Роговой. Просил передать: Рейнера, оказывается, убили.

– Что?! – вскрикнул Коломнин.

– Возле поселка застрелили. Хотел сразу сообщить, но вас не было. А потом вот увлекся этим, – он огладил рукой схему и, виновато поклонившись, вышел. – Мне тоже сообщили, – Лариса промокнула набухшие глаза. – И еще вот это осталось. Она извлекла из ящика и протянула Коломнину свернутую тетрадку, – ту самую, что отобрал у него Рейнер. – Такой ужас. И главное, я же его уговаривала: Женечка, перезжай к нам. И охрану бы дали. Нет, ничего не подействовало. Прямо как ребенок. Я уже отправила вертолет, чтоб перевезти тело, и потом насчет похорон распорядилась, – чтоб все достойно. Хотя Женя и пышность – нечто несопоставимое.

Лариса удрученно склонилась. Взгляд невольно упал на схему.

– Сережа! Я понимаю, что не вовремя. Но, может, и впрямь подумать о заводе? Это же получается замкнутый цикл. Представляешь, какая перспектива!

Она вздрогнула от звука хлопнувшей двери.

К вечеру упившийся Коломнин в парилке сауны распевал грустную песню про замерзшего в степи ямщика. В стадвадцатиградусной жаре несчастного заморозка было особенно жаль. Он пел о ямщике, а видел Женьку Рейнера. Наивно-беззащитный человечек. Дитя природы, которому легче было пройти одному ночью пятьдесят километров по тайге, чем решиться на визит в местное ГАИ. А рядом лежала раскрытая тощая тетрадочка.

Слышно было, как зашли в предбанник. Значит, Богаченков вернулся из ИВС.

– Богаченков, сука бесчувственная! Катись вон отсюда, пока не вызвездил, – заорал Коломнин, понимая, что пьян, и приходя от этого в надрывный восторг. Потому что пьяным мог высказать то, на что никогда не решился бы трезвым.

Дверь парилки открылась.

– Меня тоже выгонишь? – Закутанная в простыню, стояла Лариса.

– Дверь захлопни. Выхолодишь, – Коломнин смутился.

Она подсела на ступеньку ниже, потерянно глянула снизу вверх:

– Что это у тебя? Ах да. Тимур как-то говорил, что он стихи пописывает.

– Отписался, – скривился Коломнин. – Вот послушай:

«В детстве убили ужа,

Палкой ударив жестоко.

Полз он куда-то шурша,

Черный и сверху, и сбоку.

Был он безвреден, но нам

Думалось: это гадюка.

Хоть и гадюка, она

Не нападает без звука.

Так истребили ужа,

И не родились ужата,

Не оттого ли душа

Чем-то доныне ужата». [5] .

Жил себе человек. Как хотелось, так и жил. Так нет, выдернули, будто брюкву из земли. Надкусили. Отбросили. Все так, походя! Ты понимаешь – это наши с тобой души ужались!

– Сереженька! Прости ты меня. Понимаю, что сморозила. Только не думай, что мне Женьку не по-настоящему жалко. Я ведь и сама испугалась, когда после Жени и вдруг – о заводе ляпнула. Просто, как страсть одолела. Днем, вечером, – все думаю, варианты прикидываю. Будто сохну изнутри. Боюсь я, Сережка. За нас с тобой. Все кажется, что тебя теряю. Странно как-то: занимаемся одним делом. Казалось бы, куда крепче. А получается, что чем дальше, тем – дальше.

– И сейчас? – растерянно уточнил Коломнин: руки ее требовательно оглаживали мокрое мужское тело. – А если Богаченков в самом деле зайдет?

– Вызвездим, – заявила Лариса, решительно перебравшись к нему на колени. – Могу я побыть наедине с собственным мужем?

Фархадов в компании теперь вовсе не появлялся, полностью передоверившись энергичной невестке. Тем больший переполох вызвал внезапный его приезд среди бела дня. О появлении хозяина Коломнин догадался по всплескам голосов в коридоре. Подметил и то, что в звуках этих было куда меньше верноподданических ноток, чем прежде, – служащие давно разобрались, у кого в руках бразды правления. Но в то же время приветствия звучали вполне искренние, – Фархадова любили.

Через некоторое время к Коломнину заглянула Калерия Михайловна, оживленная и встревоженная одновременно.

– Сергей Викторович, Салман Курбадович просит зайти. Но только, вы уж недолго. Валокордину я, конечно, приготовлю…

Коломнин понимающе кивнул.

Войдя в кабинет, освещенный лишь настольной лампой, Коломнин принялся озираться: Фархадова на привычном месте не оказалось. Лишь всмотревшись, обнаружил его очертания в кресле подле зашторенного окна.

– Присаживайся, Сергей, – глухо произнес Фархадов, очевидно, занятый своими раздумьями. – Ну-с, как без меня тут справляетесь?

– Трудно без вас, конечно, – отвечая дежурной фразой, Коломнин заметил, как мелко подрагивает в узком дневном луче рука, и понял причину, по которой тот предпочел укрыться в темном углу, – за короткое время патриарх резко одряхлел.

– Что? Сдал? – Фархадов проследил за направлением взгляда. – Устал я.

Будто в подтверждение этих слов, он захлебнулся в приступе кашля, который попытался погасить, прижав к губам платок. Отер усы.

– Сухой, зараза. Врачи говорят, что если мокрота отходит, вроде как лучше. И надо же: нет этой мокроты. Всю жизнь по сугробам, по рекам да по болотам. А внутри одна сухость осталась. Смешно.

– Не очень.

– Ладно, это все промежду прочим. Докладывай, как тут Лариса.

– Сверх всяких ожиданий! Готовый просто гендиректор. Конечно, до вашего уровня ей далеко. Да и всем нам.

– Не мельтеши.

– Что?

– Не болтай, говорю, впустую. Какой еще там уровень? – в Фархадове будто пробудилась прежняя грозная сила. – И впрямь за дурака, что ли, держишь? Мой уровень там остался.

Он повел головой в сторону стены, где, невидимая в темноте, висела фотография чумазого, захлебывающего восторгом азербайджанца, отплясывающего возле бьющего нефтяного фонтана.

– Нет хуже, чем пережить самого себя, – признался старик. – Впрочем, есть. Когда при этом надо делать вид, что ты прежний… – щека его задергалась. – А ты упертый, как заметил. Работать умеешь. И, что важнее, других заставить можешь. А Лара хоть и возомнила о себе, но – женщина. Мягковата пока. Подопрешь ее?

– Какая из меня подпорка? Я человек банковский, подневольный. Шестерка, – напомнил мстительный Коломнин.

– Вот и довольно шестерить. Большое дело предлагаю. Станешь вице-президентом «Нафты». Иной уровень. Опять же с Ларисой решать вам пора. В чем прав, в том прав – против природы не пойдешь. Хотя, конечно, какой из тебя Тимур? Его масштаб – не тебе чета. Но уж какой есть.

– Спасибо за благословение, Салман Курбадович, – съехидничал задетый Коломнин.

– А что остается? Болтают, чего не попадя. Фамилию полощут. Так что отстраивайтесь потихоньку. Сам-то я от дел отойти собираюсь.

– Ни в коем случае! – испуг Коломнина был искренен. – Имя ваше чрезвычайно важно. Особенно сейчас, пока Лариса еще в полный голос о себе не заявила. Сами знаете, какие у вас в нефти нравы. Чуть зазевался и сожрут.

– Пока жив, не тронут. Потому и хочу, чтоб Ларису поскорей признали. На днях Гилялову телеграмму поздравительную послал в связи с назначением министром – за двумя подписями: я и Лариса. Пускай привыкают. Да и не мое все это. Раньше хоть в людях разбирался. А теперь получается – сам же ворами себя окружил. Подсчитали, сколько у нас конденсата через «Магнезит» этот уворовали? – Порядка пятидесяти миллионов.

Фархадов зарычал:

– Все дело едва не загубили. Подхалимы!

В последней фразе угадывался упрек самому себе: чрезмерно падкому на лесть.

– И все равно, Салман Курбадович. Решительно нельзя вам в отставку. Да и по делу важно, чтоб присутствие ваше ощущалось. Хотя бы давайте так: Лариса президент, вы – председатель Совета директоров. Пусть раз в неделю появитесь. Но чтоб все знали: Фархадов в курсе. Бдит. Очень прошу!

– Подумаем, – старик нахмурился, плохо скрывая удовольствие от похвалы: природа брала свое. – Главное, чтоб дело двигалось. Лариса мне тут доложила идею купить нефтеперерабатывающий завод. Грамотная идея. Еще мы с Тимуром прокручивали. Чтоб свой цикл с выходом на готовые нефтепродукты. Ведь смеху подобно. Лес рубим, а на переработку – в Финляндию отправляем. И у них же нашу же доску втридорога закупаем. Алмазы собственные огранить не умеем. Де Бирсу кланяемся. Нефть скачиваем – с нарушением всех технологий, обводняя все вокруг, и – туда же, в загранку. Лишь бы хоть что-то хапнуть. Разве мы туземцы какие, чтоб недра задарма расторговывать? Или не хотим? То-то что. Запасы туда уходят. Так еще и деньги следом. А что здесь останется? Продажность заела. Ломать это надо. Ломать. Здесь зарабатывать и сюда вкладываться. И первый, кто до этого дойдет, больше других и заработает. Конечно, пока не до того. На ноги бы заново встать. Но на перспективу помни. Он прикрыл рот, пытаясь скрыть сиплое дыхание, – непривычно длинная фраза отняла слишком много сил.

Многое хотелось сказать в ответ Коломнину. И главное – о своем восхищении удивительным этим человеком. Но комплиментов говорить не умел. И – единственно – водил взглядом по стенам, делая вид, что не заметил одышки.

– Что у нас с банком? – Фархадов прервал тишину.

– Здесь как раз все удачно. Проценты полностью выплачены.

– Когда срок кредита?

– Чуть больше месяца. Да вы не беспокойтесь. Трубопровод, сами знаете, ударными темпами достраивается. Резуненко молодцом. Сначала с поставками конденсата сильно помог. А теперь и вовсе все свои дела отложил и – живет безвылазно на «нитке».

– А как иначе? Он ведь Тимуру другом был. А настоящий друг, он и после смерти друг. Не забудь, кстати: все поставки труб ему обещал. Так что…

– Даже не сомневайтесь. За такого компаньона двумя руками держаться будем. Долги потихоньку разгребаем. Хачатрян сегодня в банк с отчетом вылетел. Думаю, сразу и разрешение на новое продление кредита получит. А там и «Руссойл» подомнем: и деньги вернем, и собственный трейдер в Европе будет. Худшее позади, Салман Курбадович.

– Вот и славно! Никому не говорил, но – очень у меня душа за компанию болит. Здесь ведь не только нефть, люди. Здесь – дело сына моего. Фактически не я – он на себе тянул. И потерять все – это перед его памятью…

Голос Фархадова прервался.

– Я понимаю.

– Все силы он в месторождение вкладывал. Я как-то предел зарплаты для членов Правления установил – две тысячи долларов. Говорю, запустим трубопровод, тогда всем хватит. Остальные роптать стали. Мол, в других компаниях по двадцать – тридцать тысяч платят. Нельзя, чтоб на черный день не подстраховаться. Ну, этих-то псов быстро притушил. А Тимур, тот нет. Сам поддержал. А ведь молодой. Красавец. Когда и жить, как не молодому? Да и о семье мог бы подумать. А поддержал. Во всем такой был. Жил не оглядываясь. И честный не по-нынешнему. В меня. Понимаешь, Коломнин, почему мне особенно важно до победы дойти? Чтоб для внучки сберечь то, что отец недополучил.

Коломнин, естественно, промолчал. Но и знаков умиления выразить не сумел. Фархадов наморщил лоб, разочарованный квелой реакцией.

– Ладно, хватит болтовни. Ступай. Один побыть хочу.

Заметив, что посетитель замешкался, он требовательным движением кисти выпроводил его.

От перемены мест слагаемых сумма изрядно меняется

Поганый у тебя все-таки, Коломнин, язык. Еще бывшая жена неустанно это подмечала. Внезапный звонок из секретариата Дашевского рассеял последние сомнения на сей счет.

– Сергей Викторович, вам необходимо срочно прилететь в Москву. – Что-то случилось?

– Не знаю. Но завтра к вечеру президент на две недели улетает в Штаты. Очень желательно вам его застать.

Коломнин тут же набрал Хачатряна, находившегося в Москве. – Меня срочно вызывают к Дашевскому. В чем дело? – без предисловий поинтересовался он.

– И приезжайте. Пока ничего определенного. Но – назревает, – Хачатрян казался удрученным. – Все-все, больше говорить не могу. Но жду.

Он отключился. Новые попытки соединиться ни к чему не привели: абонент хронически завис «вне зоны действия сети».

Не добавил ясности и звонок Лавренцову. На вопрос, не случилось ли чего чрезвычайного в банке, тот ответил, что не в курсе. Лавренцов был удивительным человеком. Всегда не в курсе. Но при этом всегда все знал. Поэтому либо в самом деле опасаться было нечего, либо Лавренцов исключил своего бывшего шефа из числа людей, с которыми следует делиться «подкожной» информацией.

Встревоженный Коломнин вылетел в Москву.

В приемной президента, куда он добрался к пятнадцати часам, царило оживление, как бывало всегда, когда Дашевский находился на месте. Но сегодня оно носило характер несколько взвинченный, – ожидающих приема беспокоило, что Дашевский вот-вот уедет в аэропорт. И надежды на аудиенцию для большинства меркли с каждой минутой. Среди суетящихся людей резко выделялся невозмутимо попивавший кофеек управляющий делами банка. Этот, понятно, никуда не торопился. Как ответственный за отправку президента он будет сопровождать его до vip – зала и накопившиеся проблемы попытается решить по дороге.

– Ну, где ж вы так долго? – беспомощно пробормотала при виде подошедшего Коломнина секретарша. – Теперь, боюсь, не получится. Еще двое посетителей запланировано.

– Да что не получится-то? – Коломнин перевесился через стойку. – Можно хоть в двух словах?

– ГНК взяли, – быстро, сквозь зубы, произнесла она.

– Не слабо, – Коломнин аж присвистнул. Силен-таки оказался лоббист Ознобихин. – Но ко мне все это какое отношение? Раздался телефонный звонок, и секретарша схватилась за трубку. Глазами показав: да, все верно. Имеет! Имеет! Потерпи, объясню.

Но времени объяснить ей не хватило, потому что в приемную вылетел сам Дашевский с мелко исписанным листом в руках. Он приподнял палец, требуя от секретарши отвлечься, и одновременно зыркнул по предбаннику, выбирая, видно, на кого стоит потратить оставшееся до отъезда в аэропорт время. И в этот момент заметил облокотившегося о стойку Коломнина.

– Разве вызывал? – он недоуменно приподнял бровь. Причем смотрел при этом, как и положено, на Коломнина, но излом брови был вопрошающе направлен на секретаршу.

– Так ведь вчера сами дали команду! – девушка посерела, испугавшись, что что-то напутала.

– Срочно на компьютер и мне на подпись. Только живо. Через пятнадцать минут уезжаю, – Дашевский протянул листок. Поколебался. – Хотя точно – велел подъехать. Правда, уже на Ознобихина перезамкнул. Но раз за столько верст прибыл, – заходи.

К неудовольствию остальных, он пропустил Коломнина. Зайдя следом, приобнял, улыбнулся обволакивающе, словно извиняясь за неприветливость в предбаннике.

– Замордовали меня проблемами. Вроде все зоны ответственности распределил. Чтоб не лезли к президенту с мелочами. Нет, все равно из всех щелей. Перестраховщики, – пожаловался он. – Но к тебе это как раз не относится. Ты-то все сам порешать норовишь. И что надо, и что не надо. Вообще-то я тобой очень доволен. Даже, скажу, – сверхочень. Просто, положа руку на сердце, – недооценивал. За несколько месяцев расчистить загубленную компанию, самого великого упрямца Фархадова переупрямить, – не ждал. Вот уж подлинно: не было бы счастья, да несчастье помогло. Не убрал бы тогда тебя с экономической безопасности, разве узнал бы, что в тебе, оказывается, такой мощный менеджер сидит. Так что полагаю тебя теперь на новый проект перебросить. Куда более масштабный. И главное, – более денежный!

Лицо Коломнина вытянулось.

– Ну-ну, не пугайся. Все, что тебе причитается за «Нафту-М», получишь в полном размере. Заслужил! Да и то – довольно перебиваться по жизни. Это пусть теперь Маковеи всякие выслуживаются и прочая банковская мелочевка. А твои контракты отныне в других нулях писаться будут. Короче, пора тебе узнать, Сергей Викторович! Влипли мы по самое некуда.

Дашевский безысходно потеребил свой мощный нос. Пытливо проследил за реакцией.

– Вошли-таки в уставный капитал Генеральной нефтяной компании. Так-то! Взяли блокирующий пакет. А ты что подумал, а?!

И он захохотал, довольный розыгрышем. Но Коломнин не засмеялся.

– Отступное за пятьдесят миллионов долларов кредита? – без труда догадался он.

– И это еще дешево! Позавчера я по поводу ГНК встречался с Гиляловым.

– Так он здесь причем? В смысле он теперь министр и предпринимательской деятельностью заниматься не может.

Дашевский посмотрел на него взглядом, живо напомнившим Бурлюка.

– Именно потому, что Гилялов теперь министр, ценность Генеральной нефтяной компании автоматически выросла вдвое, а то и втрое. Или это объяснять надо?

– Не надо.

– Тогда не придуривайся. Кстати, в ближайшее время Дойчебанк выделяет ГНК инвестиционный кредит для постройки наливных станций на кольцевом нефтепродуктопроводе, – с видимым удовольствием выговорил он.

– Ах да, любимая приманка Славика Четверика.

– Не Славика! А господина Четверика. Нового президента крупнейшей компании. И не приманка. А почти реальный проект. Триста миллионов долларов под гарантию правительства Москвы. Разумеется, финансирование пойдет через наш банк. Согласие Лужкова, считай, получено.

– Считай или получено?

– Недоверчивый ты, Коломнин, человек. Но именно поэтому ты мне и нужен там позарез.

– Где?

– В ГНК! И не прикидывайся тупым, – больше у тебя этот номер не пройдет. По глазам вижу, давно все понял. Будешь полномочным банковским представителем.

– Лев Борисович! Смилуйтесь. Да Четверик меня при первом же случае «закажет». Вы ж нашу со Слав Славычем обоюдную любовь знаете!

– Знаю! Ничего – это тоже на пользу пойдет. Пойми, Сергей. Проект этот для банка – жизнь или смерть. Вложились сюда – теперь хода назад нет. Или вместе с ГНК в бизнесэлиту ворвемся, так что еще и Потанины с Фридманами перед нами дверь открывать станут, или – так нае…! А впрочем о плохом не будем. Тем более и оснований нет. Все просчитано до мелочей.

– Тогда зачем я? Есть те, кто просчитал.

– А человеческий фактор? – хмыкнул Дашевский. – Они, аналитики мои, все просчитали. И денежные потоки, и риски. Что умеют, то умеют. А Слав Славыча не просчитали. Потому что не понимают, что он-то и есть главный фактор риска. А ты понимаешь. И ты с него глаз не спустишь. Бумажки на слово не подпишешь. Он будет ко мне бегать жаловаться. И я тебя буду при нем больно дрючить. А ты все равно не подпишешь. Понимаешь?

– Это я как раз понимаю. А кого планируете на «Нафту» посадить?

– Маковей с бригадой.

– Маковей?! – изумление Коломнина выглядело неподдельным. – Да какой же из него менеджер? Долги только выбивать насобачился.

– Этим и займется, – Дашевский озабоченно глянул на часы, давая знать об окончании аудиенции. Но ошарашенный Коломнин не двинулся с места.

– Н-не понял.

– Чего тут непонятного? Банкротить твою «Нафту» будем.

– Банкротить?! Да она же ожила. Проценты выплачивает. Еще пару месяцев достроить трубопровод и – поток долларов хлынет. Вам что, не доложили?!

– Вот пока не хлынул, и обанкротим, – Дашевский нахмурился, как человек, которого вынуждают говорить о неприятном. – Ты ж помнишь: для ГНК на настоящем этапе наипервейшая задача – приобрести собственные крупные месторождения.

– И что отсюда следует? – вопрос был бессмыслен, – Коломнин и сам все понял.

– Генеральная нефтяная отныне – наш стратегический партнер. Что выгодно для ГНК, то выгодно для банка. А Верхнекрутицкое месторождение – это не тебе говорить, что за лакомство. Одна добыча газа может составить два миллиарда кубов. Это годовой уровень потребления газа в Москве! Я уж не говорю о газоконденсате. Вообще – Клондайк! Тут одним касанием можно встать вровень с нефтяными китами. Поэтому банк берет на себя банкротство «Нафты-М». Что предусмотренно конфиденциальным соглашением с ГНК.

– А что ж они сами?

– Не пори чепухи! Во-первых, никаких формальных претензий ГНК к «Нафте» не имеет. И потом – всем известно, что за ГНК Гилялов. А мешать в эту историю его имя – даже политически неуместно. Не говоря о моральном факторе.

Упоминание о моральном факторе Коломнина не по-доброму развеселило.

– Ну да. То есть сожрать своего учителя и благодетеля прилюдно – неловко. А придавить чужими руками – совсем иная категория. И высокоморально, и где-то даже изящно.

– Этим как раз голову забивать не стоит. Это проблемы самого Гилялова. А для нас здесь – чистый бизнес, – на этот раз Дашевский глянул на часы куда настойчивей.

– А как же договор о содружестве, что мы с Фархадовым подписали? Руку вы ему здесь жали! Тоже чистый бизнес?

– Тоже! А ты как думал? Крутить сотни миллионов долларов и остаться в хрустальной, так сказать, чистоте? Так не бывает. Да, бизнес! – на этот раз Коломнин задел за живое, и раздражение президента было неподдельным. – Потому что бизнес – это как раз умение вовремя поменять партнера. И, будь уверен, тот же Фархадов, случись ему возможность «кинуть» банк, сделал бы это, даже не задумавшись! Вообще все это, Коломнин, не твоя головная боль. Ты мне просто ответь: «Ты человек банка»? Да или нет?

– До сих пор был «да».

– Надеюсь, таким и остался. Ты работаешь на банк и, между прочим, за хорошие деньги. А высокий полит и к – это, знаешь, не забота сотрудников. В общем, приказ о твоем переводе я уже подписал. Так что можешь слетать за вещами. А, пожалуй, и не надо. Скажи от моего имени хозяйственникам, – все доставят. Зачем тебе лишние разборки?

Из слов этих Коломнин понял, что об отношениях его с Ларисой Шараевой Дашевскому распрекрасно известно.

– Кстати, знаю, что ютишься на квартирке. Я дал команду хозяйственникам подобрать тебе трехкомнатную из числа резервных – поближе к центру. Чтоб было, куда молодую жену привести. Только найди время, сам отбери. А то подсунут, что поплоше. Не дело новому вице-президенту банка углы снимать.

– Вице?!

– А ты что думал, я на ГНК «шестерку» посажу? Приказ о назначении вчерашним днем подписан. Все ясно или еще каких объяснений от президента потребуешь?

– Когда в Томильск выезжает новая команда? – Коломнин поднялся.

– Н-не помню точно, – Дашевский замялся. – Как будто через неделю-другую. Должны еще успеть подготовить исполнительные документы. Главное, ты сам – немедленно переключайся на ГНК. Там сейчас зарыт ключ для банка. И ключ этот тебе вручаю.

Ироничной улыбкой смягчил выспренность последней фразы. Протянул на прощание руку. И – хлопнул себя по лбу:

– Черт! Чуть не забыл главное. Хорош бы я был. Мы ж компанию, на которой акции «Руссойла», на тебя оформили?

– «Хорнисс холдинг»? Как будто.

– Выходит, поторопились. Вишь, как все быстро меняется. Посему первым делом дуй на Кипр и переоформи заново – на Бурлюка. Что смотришь? Личная просьба Гилялова. «Руссойл» теперь тоже – стратегический партнер ГНК. Это тебе к слову о коловращениях бизнеса.

– А – как же иски? – едва нашелся Коломнин.

– Что иски? Отзываем, конечно. Теперь у нас совсем иные игры начинаются.

Дверь приоткрылась. На пороге с виноватым видом возник управляющий делами.

– Лев Борисович! Ей-Богу, не успеем!

– Да! Едем! – подхватив портфель, Дашевский выскочил. О Коломнине с его проблемами он, по своему обыкновению, забыл тут же. Правда, и сам Коломнин, впавший в глубокий транс, на сей раз не заметил исчезновения «хозяина».

Вошедшая прибраться секретарша так и застала его сидящим в кресле.

– Трудный разговор? – сообразила она . – Сергей Викторович, билеты на Кипр вам на какое число заказывать?

– Чего уж тянуть? Давай на завтра. – Да, хотела сказать. Там ваш бывший начальник отдела Панкратьев…

– Что Панкратьев?

– Не знаю точно. Но, говорят, при смерти.

– Колька?! – Коломнин вскочил.

– Вот-вот. Навестили бы.

Квартиру Панкратьева на Профсоюзной Коломнин отыскал с трудом. На месте снесенных «хрущеб» поднялись тонированные великаны, в кольце которых девятиэтажка, прежде казавшаяся громадной, затерялась, будто пони в стаде жирафов.

По правде-то не больно он спешил. Даже не позвонил предварительно. Готовя себя к тягостному визиту. Да и слишком подействовала встреча с Дашевским, как бы между прочим развернувшая на сто восемьдесят градусов все, чем жил эти месяцы Коломнин. Цель, коей оправдывал он все совершенные компромиссы и подкупы, даже гибель несчастного Жени Рейнера, оказалась походя изменена. Все пережитое и совершенное лишалось смысла. Если не считать смыслом деньги, которые прежде причитались за спасение компании. Теперь они же – за ее уничтожение.

Освободиться от этих мыслей Коломнин не мог. Да и не мыслей даже. Так, сумбур. Почему-то припомнился случай из далекого детства – на Крымском пляже. Из-за пятибального шторма пляж был закрыт для купания. Но он, тринадцатилетний мальчишка, имевший к тому времени третий разряд по плаванию, под завистливыми взглядами сверстников раз за разом разбегался и нырял в накатывающуюся волну, которая спустя мгновение выхлестывала его далеко на берег, прямо к ногам визжащих от восторга девочек.

И вдруг в какой-то момент – то ли неудачно прыгнул, то ли иной извив волны не уловил, – но только тело его перевернуло несколько раз, так что и сверху, и снизу оказалась вода. Но где верх и где низ угадать не было возможности. Теряющего силы, едва удерживающегося, чтобы не вздохнуть, волна крутила его, словно белье в стиральном барабане. Казалось, его затягивает в глубь моря. Паника овладела Сергеем. В последнем отчаянном усилии, с рвущимися легкими рванулся он наугад и – выехал животом на пляжный песок. То есть он, считавший себя бывалым пловцом, ухитрился едва не захлебнуться в нескольких сантиметрах от берега.

История тогда пошла на пользу, – Сергей понял цену самоуверенности.

Теперь происходило что-то подобное. Уверенно разгребавшего волны, управлявшего, казалось, стихией, его вновь внезапно закрутило.

– Сережа, ты? – расслышал Коломнин.

У подъезда остановилась груженная пакетами усталая женщина, – жена Панкратьева. За год, что не был он у них в доме, лицо ее нездорово расплылось. Под глазами спитыми чайными пакетиками набрякла кожица.

– Откуда ты здесь? К нам?

– Да. Вот собрался.

– Коля будет очень рад. Только…Ты знаешь?

– В банке сказали, – он отобрал пакеты и, поддерживая под локоть, повлек ее вверх по лестнице.

– Вот ведь как. Жили, жили. Планировали чего-то. На дачу выкраивали. А, оказывается, на небесах все без нас скроили. Неделю назад вскрыли. А там сплошные метастазы. Зашили заново. Только, пожалуйста, не проговорись. Я и так стараюсь лишних не пускать. Он-то ведь думает, что все в порядке. А на самом деле…

– Я понял, – Коломнин прижал ее, сбивая нарождающийся всплеск.

– Да нет, ничего. Так трудно. Если б кто знал…Ну, пошли, – она открыла дверь, выдохнула решительно и закричала – неестественно энергичным голосом. – Коленька! Ваша жена пришла, молочка принесла. Догадайся, кого я тебе привела!

И, показав Коломнину пальцем на одну из комнат, осела на табуретку.

– Здорово, симулянт! Незваных гостей принимаешь? – бодро произнес входя Коломнин. Бодрость далась не без труда. Как ни готовился, но увидеть таким Панкратьева не ожидал: на кровати лежал изможденный человек. Тонкая, поросшая щетиной кожа так натянулась на скулах, что, казалось, сделай легкий надрез, и она разлетится с хрустом, обнажив оголенный череп.

– Сергей! – слабо обрадовался больной, приподнимаясь над подушкой и охлопывая призывно место возле себя. – Молодец, что зашел. Просто молоток. Извини, что не встаю. После операции. Надолго в Москву?

– Сам не знаю. Дашевский предлагает возвращаться на новый проект. Придется команду собирать. Ты, имей в виду, у меня под номером один числишься. Так что особенно не разлеживайся.

– На меня как раз не рассчитывай: отработанный материал.

– Это ты-то?! – с укоризной покачал головой Коломнин.

– Не шуми: в голове отдает. Прикрой-ка дверь, – тихо попросил Панкратьев. Через щелку убедился, что жены поблизости нет. – И вот что, Серега: кончай пылить. Артист из тебя никакой. Знаю я все, понял? Просто жене подыгрываю, чтоб причитания не начались. Да садись же. И перестань кроить скорбную физиономию. Без того тошно. У тебя-то что?

– Получше, конечно, чем у тебя, – смешавшийся Коломнин устроился на стуле. – Но по душе – тоже хреново. Правда, Дашевский сегодня цельный панегирик выдал: какой я, оказывается, банку необходимый человек.

– Необходимый! – желчно повторил Панкратьев, будто только и дожидался словца, за которое можно зацепиться. – Все мы необходимы, пока из нас прибыль выжать можно. А по большому счету, кому на хрен нужны? Вот подыхаю. А из банковского руководства никто не зашел. Именно потому, что знают, – подыхаю. Стало быть, как объект прибыли кончился. И нечего на него время тратить. – Ты уж как-то совсем мрачно, – неуверенно возразил Коломнин.

– Да если б и зашли. С чем? О чем говорить? И им, и мне – одна неловкость. Часто вспоминаю твои накачки: требования о соблюдении корпоративной честности.

– Накачки?!

– То есть ты-то как раз от души. Только и другие те же слова произносят. Слова одни. А понимает под ними каждый свое. Для того же Дашевского есть честность для служащих – «Я вас содержу. И потому требую передо мной честности. А ко мне все это не относится. Потому что я вам ничем не обязан. Сегодня выгодно – честен. Завтра станет невыгодно – что ж? Я своему слову и своим деньгам хозяин». Не так, скажешь?

– Не скажу, – Коломнин со свежей силой припомнил сегодняшний разговор.

– То-то. Другие-то, вроде Паши Маковея, повертче нас с тобой оказались: слова словами, а каждый торопится от пирога куснуть втихую.

– Ты что, себя с Маковеем равняешь?

– Да не равняю. Мне за ним не угнаться. – Панкратьев достал из-под подушки платок, отер влажный лоб. – Но, может, так и надо жить, чтоб каждый под себя? Вот я сейчас соскочил с подножки. Весь из себя честный. И что? Знаешь, сколько после моей смерти моим останется?.. Лежишь тут, понимаешь, как сыч подыхающий, и – прокручиваешь, прокручиваешь. И один вопрос: для чего все было? И для кого? Когда нас много, мы всё и про себя, и друг про друга понимаем. И объяснить чего хошь можем. А умираем-то поодиночке. И тут уж иная цена словам.

Коломнин молчал. Перед ним лежал человек, перешедший черту между жизнью и смертью и как бы оглядывающийся с той стороны. И нечего было ответить такому человеку.

– Знаешь, «Нафту» мою решили кинуть, – вырвалось у Коломнина.

– И тебя?

– Нет. Мне как раз выплатят. Вопрос: «За что?». Я ведь людям в той компании слово давал, что вытащим. Поверили они мне.

– Так не сам. От банка.

– Но давал-то я. Такое чувство, будто «опустили» разом.

– Говоришь, чтоб выплакаться, или хочешь меня услышать?

Коломнин неопределенно пожал плечом.

– Тогда – хочешь-не хочешь – скажу. Не мути воду, Сергей. Бери, пока дают. Иначе – и здесь не получишь. И там – доведется, кинут. Кинут, не сомневайся! – уверил Панкратьев. – Потому что все они друг друга стоят. А мы меж ними. Как сортирная бумага, – для пользования. Или хочешь оказаться вроде меня? Знаешь, каково это, когда даже во вздохах родных чудится укор, что, мол, ты-то уходишь, а нас с чем оставляешь?

– Мальчишки! Заболтались, – в комнату вошла свежая супруга, обильно припудренная. – Как сегодня, Колюша? – Много лучше, – просиял ей навстречу больной. – Просто физически ощущаю, как там внутри заживляюсь. И, ты знаешь, чувствую, аппетит возрождается.

– И отлично. Давно пора из меланхолии выбираться. А как гость насчет перекусить? Я как раз рыбку отварила. И коньячку по такому случаю откупорим. Не торопишься, надеюсь?

Требовательный голос ее совпал с тревогой в глазах Панкратьева.

– Само собой, останусь. Еще и не выпроводите, – в тон хозяевам ответил Коломнин, перед тем искавший предлога удалиться.

С неожиданным лукавством он подмигнул Панкратьеву: как часто с ним бывало, решение пришло внезапно, будто исподволь.

Теперь он точно знал, что станет делать.

Кипрский сюрприз

В прохладном, гулком от пустоты аэропорту Ларнака Коломнин живенько прошел пограничный контроль, обогнав перепившихся в самолете туристов. На вопросы пограничника ответил самым исчерпывающим образом: беспомощно развел руки. И ответ этот как ни странно удовлетворил. «Рашен!» – пробормотал пограничник и вернул паспорт.

Несколько раздосадованный очевидным пренебрежением, Коломнин продирался сквозь небольшую толпу встречающих с табличками. Самого его встречать не должны были: отель заказали банковские службы, а относительно переводчика договорились по телефону с адвокатом компании.

– Отец! – послышался ему оклик.

Коломнин неуверенно оглянулся, – из толпы людей в сбившемся поверх рубахи галстуке к нему подходил Дмитрий.

– Какими судьбами?

– Тебя встречаю. По указанию руководства, – Дмитрий затоптался, не решаясь поздороваться. Заметил, как Коломнин внимательно присмотрелся к золотистому цвету его кожи. На лице появилась робкая улыбка. – Успел на пляже потусоваться. Я здесь второй день. Готовил твой приезд.

Он попытался перехватить портфель отца. Но Коломнин без выражения отстранил протянутую руку, как бы напоминая сыну о происшедшем меж ними разрыве.

– И что тут готовить?

– Увидишь. Вообще-то поручено быть твоим переводчиком. – Ознобихин поручил?

– Николай Витальевич, – Дмитрий ощутил подоплеку вопроса и, как прежде, поджал губы. – Пойдем к такси. Нас ждет адвокат. А на вечер – я тут классный рыбный ресторанчик надыбал. Так что можно неслабо оттянуться. Если не против, конечно.

Вообще-то Коломнин с удовольствием улетел бы в тот же день, – встреча с адвокатом должна была занять максимум час. Но, увы, самолеты на Москву летали только по утрам. Он бы и вовсе не поехал, если бы не опасение, что компания «Хорнисс холдинг» с легкостью может быть переоформлена на того же Бурлюка вовсе без его ведома, – в хваленую неподкупность кипрских адвокатов как-то не очень верилось.

Сидя слева от водителя, Коломнин, которому прежде не случалось бывать на Кипре, озирался окрест. И – вновь испытал чувство досады, что охватывало его всякий раз за границей. Кругом, куда достигал взгляд, виднелась иссохшая под солнцем земля. Редкие чахлые стебли стыдливо проглядывали, словно волоски, удержавшиеся на теле после тщательной эпиляции. Здесь не добывались золото и нефть. Здесь вообще не было ничего и никого, кроме горстки неспешных, обленившихся от вечного зноя киприотов. Большая часть которых не работала. А те, кто работал, тщательно соблюдал сиесту – двухчасовой перерыв, по окончании которого они возвращались на рабочее место разве что для того, чтобы передохнуть после тяжкого обеда. Тем не менее неслись они по прекрасному асфальту, среди редких, ухоженных поселочков. А благосостояние киприотов, кормившихся единственно от туризма да от налогов с бесчисленных офшорных компаний, возрастало с каждым днем. И пропорционально ему – сытая самоуверенность.

А его собственная огромная, сочащаяся запасами страна изнывала от нищеты. И минералы из нее выковыривали и растаскивали, словно миндаль из торта.

– Ленивый остров, – будто подслушал его Дмитрий. – Двадцать лет назад считали за счастье чемодан европейцу поднести. А теперь, подишь ты, сами – в холе и при деньгах.

– Вот ведь загадка, – не удержался Коломнин. – Сколько с иностранцами дела имел, никогда не чувствовал, чтоб умней нас были. Напротив, русские вроде куда сноровистей. А в результате у нас – повальное воровство, а здесь – изобилие денег.

– Наших денег, – Дмитрий ткнул в сторону появившихся на холме белых коттеджей. – Всё наши понастроили.

– А где они не позакопаны-то, российские деньги?

– В России, – уверенно отреагировал сын. И это было правдой.

В машине вновь установилось неловкое молчание. Время от времени один из них: то отец, то сын, – делал движение, как бы собираясь что-то сказать. Но – не найдя слов, вновь отворачивался к окну.

– Я тебя еще не поздравил с вице-президентством. Все просто в шоке, – вроде как припомнил Дмитрий. – Хотя споры были аж до драки. Лавренцов так тот сто долларов на пари ставил, что откажешься.

– Не понял? – Коломнин, удивленный, развернулся на сидении.

– Ну, в смысле – ты там, в Томильске, вроде как в шоколаде. И он считал, что ты, в общем, за них горой встанешь.

– А ты на что ставил?

– А чего тут ставить? Как должно было, так и случилось. Ты ж у нас, как сам учил, человек команды. Приказано спасать – спасаешь, приказано топить – топишь.

– И кого же я утопил?

– Зачем самому? Можно просто – все подготовить и отойти в сторону. Дотопят другие.

Коломнин пристально вгляделся в сына. Но Дмитрий оставался бесстрастен. И только в глубине где-то угадывалась мстительная насмешка.

– Еще посмотрим, – уязвленный Коломнин собрался отвернуться.

– Чего уж теперь смотреть? Паша Маковей с командой еще вчера туда вылетели.

– Что?!

– А ты что, не знал? – невинно удивился сын. Коломнин потянулся за телефоном и тут же вспомнил, что еще в аэропорту тот «завис», а зарядного устройства с собой не взял.

– Твой мобильник, живо! – потребовал он. Сбиваясь, принялся набирать кнопки.

– Лариса Ивановна, вы? – быстро произнес Коломнин, пытаясь задать тональность разговору. Но не преуспел.

– Сережа! Сергей Викторович! Но как же ты мог со мной так?! – всполошный голос Ларисы разнесся по салону. – Неужели совсем ничего не дорого?

– Что случилось, Лариса Ивановна?

– Уж лучше бы честно сказал. Хоть попрощались бы перед отъездом. А так…Подло это, Коломнин!

– Да что случилось?! Говори же, черт тебя дери.

– Будто сам не знаешь? Ваши тут вовсю раскомандовались. Маковей какой-то. На вид стручок, цапля. А – наглый, засранец! Пыталась Ознобихину дозвониться, так – телефон отключен. Хачартян тоже не вернулся. В Москве заныкался, хитрый армяшка. Все попрятались!

– С чем они приехали?.. Лариса Ивановна, говори. Поверь…

– Во что поверить? Что ты не знал?!

– Нет, знал, то есть узнал вчера. Но Дашевский сказал, что только через неделю. Думал, есть время. Говори, чего требуют?

– Подали в арбитражный суд заявление о нашем банкротстве. Якобы просрочен срок кредитного договора. Но вы же сами его продлили! А теперь, оказывается, ни одного письменного подтверждения нет. Привезли с собой какого-то арбитражного управляющего. Хотят описывать буровые, трубопровод. Якобы иначе «Нафта» все разворует. Это Салман Курбадович-то у себя разворует! Идиоты! С ними группа экспертов-нефтяников из Москвы. Компания – подожди: какой-то «Моспет…». – «Моспетролеум»?!

– Кажется. Ты их знаешь?

– Понаслышке, – уклончиво ответил Коломнин. Пугать ее не хотелось: за невинной вывеской скрывались «братки», обеспечивающие Гилялову контроль за бензозаправками.

– Но какой же этот ваш Маковей наглец. Если б ты слышал, как он разговаривал с Салман Курбадовичем.

– Так Фархадов в курсе?!

– А ты что думал? Я позвонила. Сразу приехал. Так эта глиста ему посоветовала соблюдать постельный режим.

– И что?

– Да ничего. Салман Курбадович приказал охране всех выгнать из офиса и не пускать.

– Стало быть, взбрыкнул старик? Есть еще порох. Может, и к лучшему.

– Если бы! Теперь они грозят после выходных, как только получат решение арбитражного суда, вернуться с ОМОНом!

– А что губернатор? Что Баландин?

– Звонил туда Салман Курбадович. Увильнули оба. Похоже, давно вы готовились: отовсюду обложили. Но Вы еще не знаете, с кем связались. Фархадовым подавитесь. Сегодня Салман Курбадович вылетает в Москву. К Гилялову.

– К Гилялову? Это ты его надоумила?

– Я не я. Причем тут? Другого выхода нет. Если вы совсем не по-человечески. Так мы через правительство на вас управу найдем.

«На вас», – Коломнин заметил полные внимания глаза сына. И окончательно отбросил бессмысленную конспирацию.

– Лара! Ларочка! Он не должен ехать. Пожалуйста, поверь.

– Как это не ехать? Что, прикажешь поднять лапки и ждать, пока вы нас упакуете и праздничной ленточкой перевяжете?

– Не ждать. Но Фархадова надо отговорить. Пойми, в Москве он не найдет защиты. Он сделал намекающую паузу. Но Лариса упрямо отмалчивалась.

– Послушай меня. Пожалуйста. Прежде всего поверь: я по-прежнему – твой друг. Давай притушим экспрессию и – включайся. Надо, чтобы суд завернул заявление.

– Как это?

– Очень просто. Мы уже через них пару дел провели. Так что контакт есть. Бери юристов, Богаченкова и – пачку.

– Пачку?

– Вроде тех, что у Суровцева вынимала.

– Поняла. А основания?

– Главное основание – это как раз пачка. А остальное должны сообразить юристы.

– Но, Сережа, долг-то пять миллионов за нами действительно висит. И значит, рано или поздно…

– Рано или поздно – это как утро и вечер. Совсем не одно и то же, – Коломнин слегка повеселел. – Сейчас важно оттянуть время. Поэтому немедленно решайте вопрос в суде.

– А ты?

– Я? Пока на Кипре косточки погрею.

– Это что, шутка?

– Какие там шутки? С вашими стрессами здоровье и впрямь расшаталось, – Коломнин, заметив накапливающееся изумление в глазах сына, рассмеялся. – Но к понедельнику буду. И еще: дай команду хозяйственникам дополнительно поставить решетки не только по первому, но и по второму этажам. Укрепите двери. Круглосуточная усиленная охрана. Никто не должен добраться до документов и компьютеров.

– Надеюсь, бомбардировать нас не станут.

– Отобьемся, – теперь, когда Коломнин узнал, что во главе группы неугомонный Пашенька, «подпитанный» Гиляловскими бандюками, уверенности в этом не было.

– Надеюсь, хоть это не шутка.

– И еще раз, Лара. Пожалуйста, отговори Фархадова от поездки. Он нам всем дорог как память.

– Поздно. Уже улетел.

И Лариса отключилась.

– Ну, ты, падре, силен, – оценил Дмитрий.

– Держи, – Коломнин вернул аппарат. – Спасибо хоть, что сказал.

– За кого ж ты меня вообще держишь?

– За сына… – заметил радостно дрогнувшие губы. И все-таки не сумел преодолеть себя. – … своего времени.

Машина въехала в пыльный приморский городок – Лимассол. Попетляв вдоль побережья, свернула вглубь и скоро остановилась на площади меж нескольких зданий из бурого камня.

– Деловой центр, – снисходительно пояснил Дмитрий. – Здесь как раз банковский адвокат и сидит.

– Что значит банковский?

– Так называют. Каждый российский банк старается все офшорные компании создавать через одного и того же адвоката. Легче решать нестандартные вопросы. Завязываются личные отношения. Ну, ты понимаешь, – он потер многозначительно пальцы.

– Понимаю, – подтвердил Коломнин. Кажется, он не ошибся, решив поскорее забрать сертификат.

Они прошли вдоль здания. По затемненной, но лишенной российских подъездных запахов лестнице поднялись на второй этаж, где Дмитрий привычно толкнул дверь одного из офисов.

Здесь он обменялся парой приветливых слов с секретаршей. Та подняла трубку внутренней связи, и, прежде чем Коломнин успел оглядеться, из внутренней комнаты вышла худощавая, лет сорока пяти, женщина и с улыбкой человека, дождавшегося желанных гостей, жестом обеих рук пригласила посетителей пройти к ней.

– Мистер Дима! – мужским жестом она тряхнула руку Дмитрия, сделала выжидающую паузу.

– Мистер Коломнин, – Дмитрий быстро добавил несколько фраз, среди которых Коломнин разобрал ключевые слова – «директор «Хорнисс холдинг» и «май фазер».

– О, фазер! Динэстэси! – адвокат подняла большой палец. Показала на стоящее на столе фото – сама она и рядом двое мужчин: пожилой и молодой. Все в мантиях и четырехуголках с кисточками. – Май лойер динэстэси. Май сан. Май хазбенд.

– Семейный адвокатский бизнес, – пояснил Дмитрий. – Познакомься: госпожа Анри Маркус, адвокат и секретарь компании «Хорнисс холдинг». Очаровательная женщина. Но если кого ухватит за горло, уже не выпустит.

Перевел сказанное адвокату. Но несколько короче.

С той же приветливой улыбкой госпожа Маркус подошла к шкафу, уставленному толстенными, в золотистых переплетах томами, достала папку с надписью «Horniss xolding ltd» извлекла оттуда несколько отпечатанных листов, один из которых положила, развернув к Коломнину.

– Это протокол передачи прав на владение компанией от «Орбита финанс» господину Коломнину, – объяснил Дмитрий, – Подпись Янко, как видишь, уже стоит. Теперь нужна твоя, что ты принимаешь компанию.

По вызову Анри Маркус в кабинет зашли две девочки– секретарши.

– Подписывать будешь в присутствии свидетелей. Они подтверждают добровольность сделки.

Коломнин поставил подпись. Секретарши, подписав вслед за ним, собрались выйти, но Маркус удержала их и тут же выложила на стол следующий, очень похожий на предыдущий протокол.

– Это следующий протокол, – Дмитрий пододвинул его к отцу. – О том, что ты в свою очередь передаешь права господину Бурлюку.

– Не понял. Откуда он взялся?

– Я ж говорил, что нахожусь здесь второй день. Все специально подготовили к твоему приезду.

Удивленная задержкой, Маркус о чем-то быстро спросила.

– Момент, – успокоил ее Дмитрий. – Что-то не так, отец? Ознобихин сказал, что ты в курсе.

– Это точно. В курсе, – Коломнин приподнял протокол, протянул адвокату. – Приношу извинение за накладку, но этого подписывать мы не будем. Просьба передать мне документ на управление компанией.

– Но, отец, – Дмитрий растерялся. – У меня жесткое указание.

– А у меня указание не выполнять твоих жестких указаний. Переведи, что сказал.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – поколебавшись, Дмитрий перевел.

– Ноу проблем, – несколько удрученная напрасной работой женщина разорвала лист на глазах присутствующих. достала красочно оформленный бланк, скрепленный сургучными печатями.

– Это сертификат, подтверждающий, что на сегодня ты единственный владелец компании. Второй экземпляр остается у адвоката.

Подтверждающе покивав, госпожа Маркус извлекла из стола огромный, начиненный бумагами конверт и с той же приветливостью на лице протянула Коломнину, что-то разъяснив Дмитрию.

– Понятно. Здесь накопившаяся почта с момента создания компании. В основном банковские выписки. За все время никто из владельцев их не затребовал. Госпожа Маркус просит тебя или взять конверт с собой, или перебрать в соседней комнате, а потом вернуть. В принципе на это можно не тратить время, – добавил от себя Дмитрий. – Денег в компании нет. Единственная ценность – акции «Руссойла». Так что советую вернуть эти пустые бумажки на базу и – поехали отсюда в темпе вальса. Успеем пару часиков поваляться на пляже. А то как-то неумно: приехать на Кипр и не увидеть толком моря.

– Я все-таки полистаю. Впрочем очень скоро, перекладывая одну за другой однотипные бумажки, Коломнин убедился в правоте сына: все это были ежемесячные банковские выписки, с удручающим постоянством напоминавшие, что счет компании пуст и сух, как кипрская земля.

Больше из привычки к тщательности Коломнин механически долистал последние, двухгодичной давности выписки, отодвинул от себя перевернутую пачку, потянулся, разминая затекшие члены.

– Все? Успокоился? – поднялся замаявшийся в ожидании Дмитрий.

– Как будто, – И тут что-то запоздало царапнуло в его мозгу.

Он вновь приподнял оказавшиеся сверху выписки, перевернул аккуратненько, будто прикуп на рисковый мизер потянул, и – впился глазами. Еще раз судорожно перебрал. Ошибки не было: на каждой из них фигурировала цифра ни много ни мало в три миллиона долларов. Сначала, два года назад, приход на счет компании, потом два месяца деньги оставались на счете и, наконец, – счет обнулился.

– Когда Ознобихин передал компанию банку?

– Понятия не имею. Что-то не так?

– Пошли к адвокату, – Коломнин подхватил заветные выписки.

При виде входящих Анри Маркус моментально скроила радушную улыбку, готовясь попрощаться. Но у Коломнина планы переменились.

– Переводи, – потребовал он от сына. – К сожалению, кроме сертификата, никаких других документов по компании я не имею. Поэтому прошу госпожу Маркус ознакомить меня со всеми предыдущими передаточными актами. В частности, учредительными документами и протоколом, по которому господин Ознобихин когда-то передал «Хорнисс холдинг» банковской структуре – «Орбита финанс».

– О, кей, о, кей! То ваше право, – Маркус достала папку, перелистала, в двух местах заложила закладки. – Это единственные экземпляры. Поэтому господин Коломнин должен ознакомиться при мне. Если нужно, мы снимем для него копии.

– Сэнькью, – Коломнин почти вырвал из ее рук папку, нетерпеливо распахнул. То, что он увидел, поразило на порядок сильнее, чем обнаруженные перед тем выписки.

– Перевести? – Дмитрий потянул папку к себе.

– Фамилии и цифры читать сам умею, – Коломнин загородил текст: поспешней, чем то позволяла вежливость.

– Дело хозяйское. – Сын обиженно отстранился.

– Вот что, Дмитрий, – задумчиво произнес Коломнин, глядя прямо в глаза насторожившемуся адвокату. – Я прошу госпожу Маркус срочно вызвать в офис переводчика, которому она безусловно доверяет. Услуги оплачу лично.

– Так у тебя в распоряжении есть я. Или?.. – Дмитрий засопел.

– Парень, тебе лишние проблемы нужны?

– А тебе? – Не понял?

– Чего не понять?! Не знаю, падре, что ты тут надыбал. Но вижу, пошел в разгон. Ты же лучше меня понимаешь – «Нафта» все одно обречена. Просто без шансов. Лезть против стремно – самого заметут. А в банке у тебя сейчас все в шоколаде: должностнуха завидная, «бабки» крутые. Так вот оно тебе надо?

– Надо, – отрубил Коломнин. – А вот тебе чрезмерная информация и впрямь ни к чему. Так что садись на первый же самолет и мчи отсюда. Если Ознобихин спросит, почему уехал, скажешь, – выгнал. Поссорились у адвоката.

– Да мы и не мирились. – Дмитрий сделался угрюм. – Что ж, напрашиваться не буду: чужие так чужие.

Коломнин следил, как, ссутулившись, идет он к выходу походкой, невольно воспроизводящей его собственную. И как-то само собой понял: никакой Ознобихин не подсылал Дмитрия сюда в качестве соглядатая. Сам напросился, желая побыть с отцом.

Коломнин натолкнулся на недоуменный взгляд Анри Маркус.

– Вот так бывает, – пробормотал он. И хоть очень хотелось остановить сына, но догонять не стал, – находиться рядом с ним с этой минуты и впрямь становилось опасно.

Через полчаса в комнату ожидания, где откинулся в кресле оглушенный полученными сведениями Коломнин, вошла госпожа Маркус в сопровождении молодой рыхлой женщины – киприотки.

– Я есть Полина, переводчик, – представилась та.

– В таком случае, Полина, прошу вас и госпожу Маркус присесть. И попробуйте переводить мои вопросы максимально точно. Вопрос первый. Госпожа Маркус, из представленных документов я вижу, что компанию учредили два россиянина: причем у Николая Ознобихина, оказывается, было всего-навсего два процента. А девяносто восемь процентов принадлежало некоему господину Тимуру Фархадову. Они лично приезжали на Кипр учреждать компанию?

– Да, конечно, – госпожа Маркус снисходительно улыбнулась. – Я хорошо помню обоих. Главный был как раз господин Тимур. Очень, очень импозантный мужчина. Подписывали здесь, при свидетелях. Все как положено. Мы строго соблюдаем кипрское законодательство.

– А правом на управление банковским счетом обладали оба?

– Нет. Они оба были акционеры. А директором компании – только господин Тимур. Насчет этого в материалах имеется специальный пункт. Разве что-то не так?

– Еще вопрос. На счету компании, когда ее продали банку, было три миллиона долларов. Счет обнулился после того, как компанию уступили банковской структуре. Кто отдал распоряжение об их перечислении?

– Это мог сделать только один человек, – адвокат с некоторым раздражением пожала плечом. – Новый директор компании господин Янко. Если вас интересует, куда именно ушли деньги, то мы можем это выяснить в банке.

– Интересует, конечно. Но это чуть позже. Госпожа Маркус, припомните, протокол, по которому оформлена передача компании от Фархадова и Ознобихина на «Орбита финанс», тоже подписывался у вас в офисе?

– Я не помню точно, но господин Янко как сторона, принимающая компанию, присутствовал. И от продавца – господин Ознобихин.

– А господин Фархадов? Как вы договорились с ним?

Адвокат поколебалась:

– Припоминаю. Господин Фархадов сам звонил мне и подтвердил, что хочет продать компанию. Но он очень занятой человек. Поэтому попросил подготовить протокол и переслать в Москву, чтобы он там подписал.

– Значит, протокол подписывался не при вас?! – клещем впился Коломнин.

– Нет, в Москве. Мы иногда так делаем для проверенных клиентов. Чтоб без лишней бюрократии. Если, конечно, нет сомнений. А сомневаться в господине Фархадове у меня не было оснований.

– То есть Фархадов лично подтвердил вам готовность продать компанию?

– Да, конечно. Я уже сказала. Подтвердил по телефону. Потом прислал протокол с подписями и после опять звонил. Хотел убедиться, что протокол мне передали и что все в порядке.

– То есть ещЁ и позже звонил? – Коломнин оторопело поднялся. – Похоже, я ни хрена не понимаю в хронологии. Стоп. Стоп! Извините, а разве господин Фархадов владел… то есть английским?

– Увы, нет. За него переводил господин Ознобихин.

– Другими словами, по телефону вы разговаривали не с Фархадовым, а с Ознобихиным. Это так?

– Да, я же говорю, он переводил, – в Маркус нарастала тревога. – А в чем, наконец, дело, мистер?

– Дело в том, что господин Фархадов, если верить дате, – Коломнин постучал пальцем по тексту, – подписал этот протокол через два месяца после своей смерти.

Переводчица ойкнула и быстро перевела.

Челюсть энергичной, преуспевающей женщины непроизвольно отвисла, в глазах появился ужас.

– Этот протокол, госпожа Маркус, фальшивка, – добил ее Коломнин. – На его основании незаконно продана компания и украдены со счета три миллиона долларов. Как вы думаете, что с вами будет, если об этом станет известно? – Полный крах, – не переводя, ответила переводчица. – Похоже, у нас с вами серьезная проблема, – резюмировал Коломнин. – И теперь стоит вместе подумать, как ее разрешить. Позвольте позвонить в Москву с вашего аппарата.

Под заторможенным взглядом обеих женщин он набрал номер.

– Здравствуйте. Коломнин. С Ознобихиным соедините. Ничего, пусть прервет совещание, это очень срочно.

Полина, едва шевеля губами над ухом оторопевшего адвоката, переводила.

– Николай Витальевич, добрый день. Коломнин. Чувствую, у вас есть желание срочно прилететь на солнечный остров Кипр… Считай, соскучился…Что ж с того, что дела? Иногда следует совершать и ностальгические путешествия. Так сказать, на волнах памяти. К тому же хочу тебя свести с одной очаровательной женщиной. Только что трубку из рук не выдирает, – так тебя жаждет. Да вы же как будто знакомы? Госпожа Маркус. У нее тут сомнения появились по поводу аутентичности твоих телефонных переводов двухлетней давности…Нет, можно, конечно, и через неделю. Но только, если завтра мы эту тему не закроем, ей придется в понедельник бежать с покаянной в кипрский центробанк…Ничего, ради такого случая она наверняка готова пожертвовать выходными. Коломнин требовательно глянул на переводчицу. И та кивнула, не дожидаясь ответа на собственный перевод. Вслед быстро-быстро замотала головой и сама госпожа Маркус.

– Вот и славненько: встречаю тебя в аэропорту с первым самолетом.

Крутую ознобихинскую лысину Коломнин разглядел издалека. В костюме, при галстуке, небрежно помахивающий свеженьким портфелем, Николай производил впечатление респектабельного бизнесмена, залетевшего на Кипр передохнуть после очередной успешной сделки.

– О! Кого я вижу! – не обращая внимания на насупленный вид встречающего, Коля зацвел радостью и обхватил Коломнина за плечи, обдав запахом дорогого парфюма. – Как, кстати, пахну? Только что в дьюти фри купил. Не удержался. Галстуки и классные одеколоны – моя слабость. Как увижу, так западаю. Когда-нибудь на них разорюсь. А вот ты что-то не в лице. Какие-то проблемы?

Он повлек Коломнина к стоянке автомашин, на которой сгрудились десятка два новеньких «Мерседесов» с шашечками на крышах.

– Вот жируют буржуины! «Мерсы» у них за такси. – Коля небрежно подал портфель подскочившему водителю.

– Тебе-то чему завидовать? – Коломнин с хмурой иронией прошелся взглядом вдоль упитанной, «буржуинской» Колиной фигуры. – Так за державу обидно, – Ознобихин поерзал, устраиваясь на заднем сидении. – А ты молодец, что меня вытащил. Надо иногда отрываться. А то в этой пахоте жизни не видишь. Разогнешься, глядишь, а на дворе Новый год. Быстренько елку водрузил и – опять в дела. Едва убрал, смотришь – пора новую ставить. Так жизнь и пролетает от елки до елки. Пока совсем – раз и – под елку. А еще находятся чудаки, что банкирам завидуют. Нет большего проклятья, чем делать деньги. А ты-то чего мрачен, Серега?

– Не догадываешься?

– Не догадываюсь. Знаю. Но при этом, как видишь, держу лицо, чего и тебе желаю. Иначе взаимной любви у нас не получится.

– Любви? Это, конечно, неожиданное предложение. Но ты его придержи для Анри Маркус. Вот кто прямо кипит от избытка чувств. А мне только скажи: для чего ты все это сделал?

– Во-первых, не «для чего», а «почему». Потому что денег хотел. – Ознобихин в досаде пристукнул кулаком по сидению. – Главное, как чувствовал, что копнешь. Надо было тебя быстренько отодвинуть от проекта. Так нет, решил – обойдется. Все суета проклятая. Из-за нее прокалываешься на ерунде. Он помотал расстроенно головой. Поймал усмешку собеседника.

– Только давай без этого дешевого презрения. Ладно? Когда мне впаривают, что я, мол, весь из себя взяток не беру, я спрашиваю: «А давали?». Легко слыть праведником, если тебя не соблазняли. А тут – три лимона. Я ведь в тот период к серьезным деньгам едва подбирался. Да и не украсть думал. Полагал – перекручу, заработаю, а там и верну Ларисе гостинчик.

– Свежо предание.

– Ну, положим, не все хотел вернуть. Все-таки тут и мой труд был. Деньги эти тоже, знаешь, стремные.

– Знаю.

– Знаю, что знаешь. На самом деле три миллиона были так, пробой пера. Тимур на «Хорнисс» планировал большие деньги вывести. Да не успел. – А ты через Янко слямзил то, что было.

– А что оставалось делать? Сам со счета деньги снять не имел полномочий. Только переоформить компанию на другого. А тут как раз понадобилась структура, чтоб на нее акции «Руссойла» записать. Все совпало. Я и предложил ее банку.

– Тимур же вроде твоим другом был?

– Был. И остался посмертно. Но он мертвый. Хоть перевернись – не воскресишь! А деньги, вот они, протяни руку. А если ты о Лариске радеешь, так, во-первых, знал, что там не голый васер, – Фархадов внучку заботой не оставит… Не верти башкой, бедуин! – по-русски прикрикнул Коля на обернувшегося киприота. – За дорогой гляди! Я еще не все дела на этом свете переделал!

– Насчет дел – это точно, – согласился Коломнин. – Тут ты пока нужен. Как полагаешь, что будет, если эта твоя, извини за грубое слово, махинация, всплывет?

– Хорошего мало.

– Еще как мало. Это, дорогой Николай Витальевич, преступление по кипрскому законодательству. Да и по российскому не то, что улицу под красный свет перебежать. Зацепятся с хрустом.

– Только не пугай. И без того тошно. Или – стращай в конструктиве. Ты ж не просто так меня вытащил.

– Не просто. Есть только один способ развести ситуацию – вернуть компанию «Хорнисс холдинг» законной наследнице – Ларисе.

– Что?! – поразился Ознобихин. Напускное веселье оставило его.

– Не горячись, – Коломнин успокаивающе приподнял палец. – Это единственно мудрое решение, которое спасает и адвоката – ну это, положим, тебе по фигу. И тебя. Я переписываю компанию на Ларису.

– Да тебе башку отвернут прежде, чем сертификат выпишут!

– Верно! Это если я не подстрахуюсь. А я как раз хочу подстраховаться. Поэтому ты как первый вице-президент банка подпишешь согласие на перевод «Хорнисса» на Ларису Шараеву.

– Я?!

– Именно ты. Выберем дату, когда ты оставался за Дашевского. А если кто спросит, объяснишь, что подписал согласие в сооответствии с протоколом между банком и «Нафтой-М» о совместных действиях по взысканию долга с «Руссойла». Все чинно-благородно. И адвокату бальзам на сердце. И к тебе не придерешься.

– Кому объясню? О чем ты? Дашевскому – положим, проглотит. Хотя тоже проблемно. Но с Гиляловым-то у меня свои разборки. Куда покруче. Там этой туфтой не обойдешься. Я ведь тоже сюда не пустым приехал. Потому предлагаю другой вариант. Я возвращаю Ларисе деньги. Не три, конечно. Поллимона пришлось отстегнуть Янко за конфиденциальность. Но два с половиной верну. – Перекрутил?

– А то. Хочешь, можешь подать, что это ты нашел? А то возьми часть себе. Скажем, два Ларисе, поллимона тебе. Не кривись, ты их заработал. В любом случае баба, которая последние годы жила на иждивении, вдруг становится миллионершей. Поди, плохо?

– Коля, ты меня и впрямь за идиота держишь? – искренне подивился Коломнин. – О чем вообще говоришь? Два с половиной миллиона. Да на «Хорниссе» одних дивидендов накопилось в несколько раз больше. А главное – с этими акциями она приобретает полный контроль над «Руссойлом». Во-первых, «отобьет» свои деньги. А потом получит готового нефтяного трейдера. Или сам этого не понимаешь? Чего разглядываешь?

– Я другое понимаю: математика твоя с душком! – рассердился Ознобихин. – Размечтался: контроль – фиголь! Контроля ему захотелось! Да «Нафту» саму в ближайшее время разорят. Если Гилялов во что-то вцепился, то своего – будь покоен – не упустит. А уж теперь-то, когда Фархадов умер…

– Как умер?! – вскрикнул Коломнин. Так что таксист от неожиданности резко крутнул баранку.

– Тебе что, до сих пор не дозвонились? – Ознобихин с усилием освободил сжатую руку. Озадаченно потер посиневшее запястье. – Я думал, ты в курсе. Вчера вечером, прямо в Минэнерго. Обширный инфаркт. В утренних газетах уже напечатано.

– Здесь другие утренние газеты. В кабинете Гилялова умер?

– Гилялова на месте не оказалось. А вот с Бурлюком там встретился.

– Твари! Какие же твари. – Коломнин все разом понял: его опасения, увы, сбылись, – не пожалели старика. Рассказали про сына.

– Да! Не пажеский корпус, – согласился Ознобихин. – Нравы еще те. Прямо скажем – «их нравы». Тем более есть над чем поразмыслить. Как говорил один персонаж, оно вам надо?

Он помолчал, давая время Коломнину прийти в себя и с некоторым удивлением оценивая увиденное.

– А ты, вижу, и впрямь прикипел к старику. По правде и мне его жаль. Чудачище был. – Коля потрепал Коломнина по плечу, выражая сочувствие и одновременно возвращая к разговору. – Послушай меня, Сергей. И послушай как следует. Все, о чем говорили, до того, – так, семечки. На самом деле я настоящий вариант привез. Который всех разрулит. Я так понимаю, что ты теперь с Ларисой в одном, что ли, интересе. Не знаю, о чем вы там размечтались, но только ни тебе, ни ей эта нефтяная бодяга не нужна. Про то, что Лариса стала крутым менеджером, я наслышан. Только по молодости, к твоему сведению, занимался альпинизмом. И вот на Дамбае есть кладбище погибших альпинистов. Кого вниз спустили.

– И что?

– Там несколько женских групп лежит. Все мастера спорта, по многу восхождений. А потом раз и – дружно гибнут под какой-нибудь лавиной. В стресс коллективно впадают. Внезапный ужас и – парализованы. Особенность женского организма. И опыт тут не помощник.

– Только ли женского? – Коломнин некстати вспомнил панику, охватившую его в дебрях томильской тайги. Спохватился. – И вообще, к чему ты это?

– Думаю, понял. Лариса успехами наколота. На подъеме. К тому же свекр за плечами был. Ты опять же подпирал. Потому все получалось. А тут беда. Кусок-то куда как лакомый. При жизни Фархадова едва удерживались, чтоб стаей не кинуться. А теперь что удержит? Волчары-то не вам чета. Вот тут Лара и запаникует, если уже не запаниковала. А что сделать сможет? Акции-то на покойном Фархадове. Даже если он завещание оставил на внучку, так это минимум полгода, чтоб в наследство вступить. И ты думаешь, за это время компанию не вывернут маткой наружу? Вместе с твоей, извини, благоверной. А тебе самому это надо? Ты что, крутой нефтярь?

Коломнин слушал, догадываясь, к чему ведет витиеватый монолог Ознобихин.

– То-то что нет. Я ведь, Серега, думаю собственный инвестиционный банк задробить. Давно эту идею вынашиваю. Вот и хочу тебе предложить в совладельцы. Скинемся капитальцами, ты станешь вицепрезидентом, то есть своим делом займешься. Ларису подтянем.

– Чего там мелочиться? Предлагаю сразу бэнк оф Нью-Йорк прикупить. С моим десятком тысяч долларов наверняка хватит.

– Насчет бэнка пока рановато, а на свой банчок вполне потянешь. Компанию продадите и – потянешь.

– Компанию?

– А то? Задаром, что ли, отдавать? Тут, наоборот, важно не продешевить. Четверик подъедет к Ларисе поторговаться еще до похорон. Начнет с пятнадцати-двадцати.

– Миллионов? – глупо уточнил Коломнин.

– Но, – Ознобихин доверительно приблизился. – Знаю точно, что карт-бланш ему Гиляловым дан на все пятьдесят. – Почему именно пятьдесят?

– В это не вникал. Скопили на каких-то бартерных операциях. Есть такая компания «Зэт петролеум». Гиляловская «зарубежка». Так вот через свои каналы проверил информацию: действительно, в Швейцарии у них как раз пятьдесят миллионов отложено. И эти пятьдесят вы из Слав Славыча вынете. А после: гуляй – не хочу. И на банчок хватит. И на вольную беззаботную жизнь для Ларисы.

Он с демонстративной завистью облизнулся. Присмотрелся к затаившемуся Коломнину. – В любом случае, решение должна принять сама Лариса, – ужесточил он голос.

– Само собой, – согласился Коломнин. – Но сегодня оформим на нее «Хорнисс холдинг». Это мое требование. Иначе – будешь иметь скандал.

– Ладно, подпишу, раз уж вляпался, – безучастно согласился Ознобихин. – Но только делаем пока в тайне. И все бумаги оставляем у адвоката до решения Ларисы. Хотя решение и так понятно, – согласится.

– Почему?

– Потому что молодая и неглупая баба. Еще полгода назад о сотне тысяч мечтала, чтоб из-под свекрухиной опеки выбраться. А здесь-то и выбирать нечего. Или изобилие до конца дней, или – сомнительные хлопоты с сумрачным концом.

– Полагаешь, адвокат согласится подождать?

– Куда ей теперь деваться? Тоже подставилась по самое некуда. Раззява греческая!

Коломнин все не мог уснуть. Разговор с Ознобихиным не выходил из головы. И не разговор даже. Цифра. Мистическая, откуда-то сошедшая круглая цифра – «пятьдесят». Что-то очень напоминающая. Что значит «что-то»? Пятьдесят миллионов было выкачено из «Нафты» через «Магнезит». Бывают же совпадения. А если не совпадение?!

Он взлетел над кроватью и принялся набирать телефонный номер. В нетерпении слушал гудки, ухающие за тысячи километров от этого истомленного зноем острова.

– Слушаю, – поднял трубку Богаченков.

– Юра, это Коломнин.

– Сергей Викторович, пытались дозвониться. Горе у нас…

– Я знаю, Юра. – Тут еще одно. Наши раздолбаи…

– Тоже знаю. Скажи, по «Магнезиту» ничего нового?

– А это все еще важно? Тогда нет.

– Это важно. Потому найди немедленно капитана Суровцева из экономической безопасности. Надо перепроверить, не значится ли в цепочке, по которой уходили «конденсатные» деньги, такая компания – «Зэт петролеум»? И если найдет, пусть заново «поколет» арестованного – не был ли он связан с кем-то из Генеральной нефтяной компании? Если что-то подтвердится, встречай в аэропорту.

Прощание с патриархом

Но в аэропорту Томильска, куда Коломнин добрался в понедельник утром, его встречал не Богаченков, а сам Суровцев. Вид у него был таинствен.

– Ох, и пришлось потрудиться.

– Неужто и впрямь «Зэт петролеум» проходит по документам?

– Да откуда? Там такая цепочка – за год не «пробьешь». Я по-другому сделал: по «низу» запустил в камеру дезу, что вышли на некий «Зэт петролеум». И что думаешь? Сработало. Сам встречи запросил. Всё воскресенье, считай, в следственном изоляторе с ним на пару просидел. Так что с тебя дополнительно причитается – за отсидочку в выходной день. Двойной тариф по КЗОТу.

– Если только молоко за вредность.

Получилось это несколько резче, чем следовало. Тем более суетливое мельтешение Суровцева можно было понять, – он удачно выполнил порученное задание и рассчитывал на дополнительное вознаграждение. Просто все мысли Коломнина сейчас были заняты предстоящим тяжелым разговором с Ларисой. Да еще в доме, в котором царит траур.

– Да, да, ваше горе разделяю. Такой человек! – Суровцев, по-своему оценивший реплику, скорбно, хотя несколько запоздало закивал. – И забот теперь, что называется, полон рот. Но – дело есть дело… Информация больно срочная.

– Так что обнаружилось? Директор «Магнезита» напрямую работал с Гиляловым?

– Как раз наоборот, – Суровцев понимающе хихикнул. – Он же почему «колоться» начал? Перетрусил, что и впрямь решат, будто он с Гиляловым завязан.

– И что из того? – недопонял Коломнин. – Доказательств-то нет.

– То есть как что? – Суровцев в свою очередь внимательно пригляделся к собеседнику. – Да ты, погляжу, совсем запаренный. Плевал он на доказательства. Ты что думаешь, он нас боится? Да если только слух пройдет, что от него ниточка тянется к верхам, он же не жилец.

– В самом деле?

– А то нет. Потому и раскладку поспешил дать. Как бы застолбить, что его делом было только конденсат отгружать и деньги на промежуточный счет посылать. А оттуда уж совсем другие направляли.

– И он сказал, кто?

– Да с чего бы иначе я здесь второй час околачиваюсь?! На, прочти копию протокола. С отчеркнутого места. Не оторвешься.

Он оказался прав. Потому что первый же абзац поверг Коломнина в шок:

– Не может быть. Этого просто не может быть. Может, врет?

– Все точно. Я подробненько попытал. Говорю же, тут психология. Вот теперь они наши! Со мной машина и пара ребят. Будем брать?

– Окстись, ретивый опер! – охолодил Коломнин. – Нам только не хватало новый ушат грязи на компанию. Да еще в дни траура. Сами, внутри, разберемся. А протокол перепишешь.

Копию протокола он убрал в карман.

– А как же?..У меня теперь, считай, на руках официальный материал. И вообще фальсификация – это, знаешь, какой риск, – расстроенный Суровцев попытался встать на привычную стязю стяжательства.

– Зачтем, – Коломнин заметил, что после совместного с Ларисой визита к Суровцеву незаметно перенял ее манеру общаться с ним не как с бывшим коллегой, а как с исполнителем хорошо оплаченной услуги.

Прямо из аэропорта Коломнин поехал к особняку Фархадова, куда, как сообщил по телефону Богаченков, второй день съезжались многочисленные, неведомые прежде родственники.

Похороны были назначены на вторник, и с сегодняшнего числа все городские гостиницы закрылись для приема обычных посетителей: с вечера ожидали прилета первых гостей. Поговаривали о возможном прибытии премьер-министра. Вопреки желанию азербайджанской диаспоры тело готовились захоронить на Томильском кладбище. По заблаговременному распоряжению самого покойного – рядом с сыном.

Возле особняка скопилось множество машин, меж которыми сновали озабоченные люди. Над горячим телом рыдают. Над хладным трупом грустят. Минута первой боли прошла. И теперь на всем окружающем лежала печать торжественной скорби.

Одновременно с Коломниным к особняку подъехал УАЗ, в котором сидели два бригадира с буровых, ведших меж собой оживленный, рассмешивший обоих разговор, – похоже, травили анекдоты. Однако перед тем, как выйти из машины, оба стерли с лиц неуместное веселье и далее направились по брусчатке, полные печали. Более того, один из них, заслышав смех со стороны собравшихся неподалеку зевак, цыкнул возмущенно и даже потребовал от секьюрити отогнать посторонних.

В этом не было особенного лицемерия. Просто человеческое начало брало свое во всех обстоятельствах. И живые, отдавая дань мертвым, продолжают думать о том, чего отныне лишен умерший, – о будущем. Именно с Фархадовым связывало большинство этих людей свои планы. И оттого горечь утраты усиливалась, причудливо смешиваясь с обидой на покойного, – сам ушел, а их, доверившихся ему, оставил в безвестности.

Истинное лицемерие, как догадывался Коломнин, начнется завтра, когда в Томильск съедется нефтяная элита. Потому что приедут они не только хоронить своего патриарха. Соберутся они делить недоделенное. И теперь становилась понятной поспешность Слав Славыча Четверика: ГНК торопилась застолбить вешки.

Перед входной дверью Коломнина поджидал набычившийся Богаченков.

– Сергей Викторович, я хочу сказать. То есть специально ждал… В общем вы как хотите, но я от Ларисы Ивановны не отступлюсь и банку ее не сдам. Потому что это… и вообще бесчестно, – вместо приветствия выпалил он.

– Ну, и не отступайся. Что с иском?

– С иском? А что с иском? Оспорили, конечно. В среду к обеду судья обещал выдать им отказ.

– Стало быть, и надо продержаться до среды. Так?

– Так. Но вас же вроде как в банке повысили, – богаченковская физиономия обескураженно расплылась. – Само собой, так. Вы уж извините.

– Как раз не за что. И лыбиться перестань. А то еще отметелят.

На них как раз зыркнули те самые два бригадира.

Кивнув секьюрити, Коломнин прошел в особняк. И сразу очутился среди всплесков голосов и усталых женских стенаний. В холле первого этажа незаметными тенями, как и подобает женщинам Востока, сновали азербайджанки.

Мужчины, в основном сотрудники «Нафты», один за другим подходили к креслам в углу. Там, укутанная в темный, прозрачный платок, в компании жены Мамедова, заплаканной Зульфии, восседала Лариса. Хотя Зульфия была единственной дочерью умершего, а Лариса лишь невесткой, соболезнующие обращались прежде всего к ней. И сама Зульфия, кажется, воспринимала это как должное. Коломнин поразился происшедшей в Ларисе перемене: с запавшими глазами на потемневшем лице она безучастно протягивала руку подходившим, что-то негромко отвечала, углубленная в себя.

В отличие от нее Зульфия подмечала происходящее вокруг, а потому первая заметила Коломнина, тут же наклонилась к Ларисе, что-то шепнула. Лицо Ларисы вспыхнуло, она поднялась поспешно, обыскивая залу глазами, и, не дослушав очередного соболезнующего, пошла навстречу.

– Сережка! Наконец-то! Ну, где ж ты был? – не стесняясь наступившей тишины, обхватила его руками, потерлась лицом о грудь. – Если б знал, как мне тяжко!

– Лариса! Прими мои соболезнования, – пробормотал Коломнин, оглаживая ее за плечо – сочувственно и напоминающе. – Ларочка! На нас смотрят. Она недоуменно подняла лицо, и – горло Коломнина перехватило: на чистое лицо ее будто набросили паутинку из первых морщинок. – Успокойся, милая, я с тобой. Теперь всегда с тобой.

Глаза ее залучились.

– Я привез новости. Надо бы обсудить. Правда, сейчас неподходящее время…

Лариса взяла его за руку и сквозь строй сочувственно-осуждающих глаз решительно повела в малую гостиную.

Одна из пожилых женщин, поджав губы, пошла следом, настигла их на пороге.

Лариса обернулась:

– Какие-то проблемы?

– Негоже в эту минуту оставаться наедине с посторонним мужчиной!

– Я занята. Освобожусь – выйду. Займитесь пока гостями, – властно произнесла Лариса и, легонько оттеснив опешившую блюстительницу нравственности, прикрыла перед ее носом дверь. – Как же они меня достали!

– Даже не предполагал, что ты настолько была привязана к Фархадову, – признался Коломнин.

– Насколько?! – вскинулась Лариса. – И ты туда же! Все разглядывают, будто из-под корки какие-то мысли потайные выдрать хотят. А нет никаких мыслей! Он же мне как отец был. Понимаешь? Даже к тебе ревновал как отец. А теперь налетели отовсюду какие-то неведомые родственники и – ходят, меряются любовью. А сами стены глазами обшаривают. Наследнички!

– Устала?

– Не в том дело. Казбек тоже как с цепи сорвался: зачем дядю Салмана одного отпустила? Да не в нем дело. Сама не могу себе простить, что подтолкнула Салман Курбадовича. Ведь могла отговорить.

«Я же просил!» – едва не сорвалось с языка Коломнина.

– Надо же – такое невезение. Приехать в Минэнерго как раз тогда, когда Гилялова вызвали в Правительство. Да это бы полдела. Так еще столкнулся с этой сволочью Бурлюком.

– И что тот ему наговорил?

– Точно неизвестно. Референт открыл им кабинет Гилялова. Там и говорили наедине. Через десять минут Бурлюк выскочил, – у Салман Курбадовича приступ. Теперь, конечно, утверждает, что о делах вообще не говорили. А с чего тогда приступ? Да и о чем им говорить было? Прямо мистическое стечение обстоятельств.

– Мистика подготовленная, – значительно произнес Коломнин.

– Надо же было, чтоб и Фархадов в этот день приехал, и Бурлюк – из Германии… – она словно споткнулась. – Что? Что ты сказал? Ты хочешь сказать?!..

– Гилялов ведь был предупрежден о приезде Фархадова?… То-то что. Я собственно с этим торопился.

– Да ты!.. Только посмей подумать даже. Гилялов – это его ученик. Если хочешь знать, вообще настаивал на Новодевичьем хоронить. Час назад звонил: в Правительстве уже заготовлен проект о присвоении нефтяному институту имени Фархадова. Сказал, что отныне и я, и дочь будем под его отдельной опекой.

– То, что он по части присвоений силен, я еще с прежних времен знаю, – усмехнулся Коломнин. – А опекой он тебя действительно обеспечил. Нефтяные эксперты, что с банковскими сотрудниками прикатили, – это братки из его дочерней компании. На днях банк «Орбита» вошел в уставный капитал Генеральной нефтяной компании, и наезд совершается по указке Гилялова. Хочет загрести «Нафту» под себя.

– Не смей! – поддерживаемая Коломниным, Лариса медленно осела на кресло. – Не смей повторять сплетни! Ты что, не понимаешь, Гилялов – теперь единственный человек, на которого мы можем опереться? И потом – он же не знал, что…Салман Курбадович умрет.

– Не знал! Потому и действовал чужими руками. А теперь знает. И довольно стенаний! – Коломнин почувствовал, что она на грани нервного срыва. – На Кипре я встречался с Ознобихиным.

То ли от неожиданного окрика, то ли от упоминания фамилии Ознобихина, Лариса, и в самом деле готовая впасть в истерику, встряхнулась. Ротик ее непроизвольно раскрылся.

Но по мере того как слова Коломнина бомбардировали ее тяжелыми градинами, внезапно обрушившимися среди лета, глаза Ларисы воинственно сузились, губы подобрались в упрямую линию.

– Четверик прилетит с часу на час. И тут же будет добиваться аудиенции, – закончил рассказ Коломнин.

– Уже звонил, – глухо подтвердила Лариса.

– По словам Ознобихина, – Коломнин отошел к окну, приподнял портьеру, будто разглядывая происходящее на улице, а на самом деле, чтоб не смотреть на Ларису. – Четверик будет предлагать за компанию полтора десятка миллионов долларов. Но согласится на пятьдесят.

Он замолчал, ожидая реакции. Но то, что услышал, поразило: Лариса захохотала. В беспокойстве Коломнин обернулся, ища глазами что-нибудь из напитков. Однако искать успокоительное не пришлось. То не была истерика. Это был злой смех задетого за живое человека, которому пересказали оскорбительную остроту на его счет.

– Пятьдесят? – переспросила она.

– Да. Думаю, можно попробовать и побольше, – недоуменно подтвердил Коломнин.

– Это если только очень постараться.

Дверь распахнулась, и в гостиной показалось озабоченное лицо Зульфии: хохот Ларисы донесся до залы.

– Все в порядке, – успокоила ее Лариса. И тем испугала еще больше.

– Это нервное, – нашелся Коломнин.

– Если что, вода на столике, – неловко кивнув, Зульфия вышла.

– Надо же – не поскупились! Да у нас только извлекаемых запасов газа на миллиарды. Высококачественный конденсат. Прямой подход к магистральному трубопроводу. И за все это пятьдесят? Нечего сказать – щедро…А ты что отмалчиваешься?!

– Меня уволь. Это теперь твоя компания. Тебе и решать.

– И тебе! Ты мой муж! – жестко объявила Лариса. – Ну, все равно что муж. Говори, что думаешь! Вижу ведь, затаился. – Я бы, пожалуй, отдал.

– Вот как? – Коломнин поймал на себе пытливый, неуютный взгляд Ларисы. – И можно узнать?..

– Ознобихин прав в главном: бизнес этот для тебя чужой. Да и кусок по правде такой, что не проглотить. Не добром, так силой, но – выживут. А так возвращаешься миллионершей. Москва под тобой. Наскучило – покупай виллу в Ницце. Все, чего хотела, – твое.

– Не веришь в меня?

– Не в том дело, – от прямого ответа Коломнин уклонился. И она это заметила. – В этом мире в одиночку, хоть и семи пядей, не выживешь. Да еще без связей. Был в связке банк, была надежда подняться. А теперь, когда все против… Лара, здесь согласованные правила игры. Они даже государство надувают согласованно. И если завтра «Транснефть» перекроет нам доступ в нефтяную трубу, мы не выйдем на экспорт. Газовую трубу контролирует «Газпром». Ты думаешь, им всем нужны новые конкуренты? Потому полагаю, лучше тебе достойно уйти в сторону.

– Это, по-твоему, достойно?! Чуть припугнули и – в кусты! Компанию Салман Курбадович как семейный бизнес задумал. Месторождение это сам нашел и выпестовал. Никто, кроме него, не верил. За него Тимур погиб! И теперь уйти?! Говори же! Или – тоже перекупили?!

– Знаешь что? Я у тебя ничего никогда не клянчил, – Коломнин сделал движение выйти. Но Лариса метнулась к нему так, что соскочившая с соломенных волос черная капроновая накидка вяло вспорхнула в воздух.

– Прости! Разве не видишь, какая я сегодня? Нельзя мне одной быть. Говори же!

– Хорошо. – В самом деле меряться обидой с держащейся из последних сил женщиной было не по-мужски. – По совести мне самому все это противно. Но еще раз повторяю: тебе нужен серьезный союзник. Допустим, найти такого можно – месторождение привлекательно. Но тогда его нужно пустить в уставной капитал. Хотя бы на блокирующий пакет. А этого ты теперь сделать не можешь. Не можешь даже поменять Совет директоров. А в нем до сих пор люди, которых Гилялов легко перекупит. Или уже перекупил. – Я тебе больше скажу: оказывается, я и не директор, – под вопрошающим взглядом Лариса сокрушенно оттопырила нижнюю губу. – Родич мой Казбек вчера заявил, что назначил меня Салман Курбадович без решения Совета директоров. А значит, незаконно. Требует срочно собрать Совет. Ты знаешь, по-моему, он сам хочет стать директором. Вот ведь как! Не успел умереть и – откуда что берется. Так что и здесь, похоже, предстоит большая драка.

– Главная проблема в другом, – к разочарованию Ларисы, Коломнин проигнорировал услышанное как якобы несущественное. – Чтобы реально управлять компанией, мало быть директором. Нужно быть собственником. А даже если акции Фархадовым завещаны твоей дочери, раньше, чем через полгода в наследство вы не вступите. А за полгода…

– Нам не нужны полгода.

– Не понял?

– Еще месяц назад Салман Курбадович оформил дарственную на внучку. А я – соответственно – опекунша. Нам не нужны полгода, Сергей.

– Это серьезно, – обескураженно признал Коломнин. – Выходит, Фархадов заранее просчитал подобную ситуацию. И ты – знала, и ничего мне не сказала? Лариса виновато пожала плечом. Это было ново: прежде она торопилась обсудить с ним каждую мелочь.

– Что ж, тогда можно попробовать повоевать. Если уж решилась. Хотя – шансов… – он отчеркнул пальцем кончик мизинца.

– Шансы есть. Есть! – гипнотизирующе произнесла Лариса. – Месяц-полтора максимум и – в трубу врежемся. А там, сам знаешь, иные деньги хлестанут.

– Я знаю. И другие знают. Потому и попытаются раньше уничтожить.

– Мы выдержим. Вместе – выстоим. Жалко, конечно, что не получится теперь взять под контроль «Руссойл». Ничего! Найдем другого трейдера.

– Зачем другого? Бери «Руссойл». Дарю, – Коломнин сделал щедрый жест.

Пришел черед изумиться Ларисе:

– То есть что значит даришь? – Ну, не сам «Руссойл», конечно. Но «Хорнисс холдинг», на котором двадцать пять процентов «Руссойла», теперь твой. Плюс столько же на «Нафте». Так что по сути одно и то же.

– Погоди. Но «Хорнисс» принадлежит банку.

– Вчера я переписал его на тебя.

– Но…Сережа, за это же, – она пошевелила побледневшими губами, не решаясь произнести роковое слово. – «заказывают». – Я не приму. Слышишь? Немедленно звони адвокату. Отменяй. Ты мне живой нужен, понимаешь?

Она схватила трубку, принялась тыкать ею в его ладонь. – Набирай номер, я переведу. Главное – успеть, пока никто не знает.

От неподдельного страха её у Коломнина повлажнели глаза: все-таки человек по-настоящему проявляется в решающие минуты. – Успокойся, Лоричка. – Он мягко вынул трубку из вспотевшей руки, положил на рычаг. – Я не самоубийца. В субботу Ознобихин от имени банка подписал согласие на переоформление «Хорнисса» на тебя. Так что, считай, все легитимно.

– Коля?! – растроганно вскрикнула Лариса. – Господи! Хоть одна чистая душа среди этого беспредела.

Разуверять ее Коломнин не стал.

К тому же на пороге без стука появился Резуненко.

– Я только сейчас с участка, – пробормотал он. И затоптался – растерянный, выгнанный из берлоги медведь.

– Витенька! Вот мы и осиротели, – зарыдавшая Лариса бросилась ему на грудь. А он стоял, оглаживая ее своей нескладной, будто ковш экскаватора ладонью, и, беспомощно глядя поверх нее на Коломнина, все повторял:

– Ничего, Ларочка. Как-нибудь переживем. Главное – что вместе.

Тонкий голос Казбека Мамедова, который сочно, со знанием дела на ходу распекал кого-то, разрушил идиллию еще до того, как сам он появился в малой гостиной.

Отстранившись от Резуненко, Лариса нахмурилась.

– Ты что в самом деле позволяешь себе? – вошедший Мамедов обежал взглядом помещение, обозначил кивок, – то ли поздоровался, то ли констатировал чужое присутствие. – Скоро большие люди прибывать начнут. А полы опять натоптаны. Я ж сказал, чтоб посторонних не пускать.

При этом он мазнул глазом по Коломнину и Резуненко, неприкрыто отнеся их к разряду тех самых посторонних, чье присутствие в доме необязательно.

Ноздри Ларисы затрепетали. Обескураженный внезапной бесцеремонностью, набычился Резуненко.

Но Коломнин опередил их:

– Посторонним и впрямь лучше бы удалиться. – Что хочешь сказать, слушай? – Мамедов, собиравшийся выйти, замешкался.

– А это только тебе на ушко. Лариса, Виктор, не оставите нас? Хочу с Казбеком посплетничать.

Он выставил обоих, уселся на диване, похлопал рукой по сидению.

– Чего хотел? – Мамедов настороженно опустился на краешек.

– Посоветоваться, – Коломнин откинулся на спинку, прикрыл глаза. – Замотался что-то за эти дни. С милицией только что общался по поводу «Магнезита». Они ж директора тамошнего арестовали. И арестовали между прочим по нашему заявлению о мошеннических договорах. Теперь вот хлещутся, будто раскололи. Якобы признался, кто в «Нафте» с ними те договора убыточные назаключал. – А то мы без них не догадались, да? Спохватились, – Мясоедова сами давно турнули.

– Так вот оказывается, что не он.

– И кто же? – до Коломнина донеслась раздраженная интонация человека, которого втягивают в пустой разговор. Но когда он внезапно раскрыл глаза, то наткнулся на напряженный взгляд. Будто слушал один, а говорил другой. – Так кто же?

– Ты не поверишь, но – ты.

– Я?! Что за ерунда, слушай? Я и видел-то его раза три, может. Живем неподалеку. Придумывают твои менты. Раскрыть ничего не умеют, вот и – как это? На понт берут.

– Есть официальные показания.

– Соображай, что говоришь. Зачем мне это надо?

– Хороший вопрос. Я как раз им и мучаюсь.

– Так ты что, поверил?

– Рад бы не поверить. Только вот, – Коломнин со вздохом протянул копию протокола допроса. – Полюбопытствуй.

Пробежав показания, Мамедов брезгливо отбросил лист на пол:

– Врет все. Пусть очную ставку дают. Сам запутался и других впутывает. Или – твоя это работа?

С гадливой гримасой вскочил с дивана:

– Точно! Сам же, говоришь, и заявление подал. Похоже, решил окончательно выжить. За то, что не даю компанию под банк ваш подмять. Думаешь, не понимаю, к чему клоните? Дядя Салман умер. Лариса у тебя как тряпка. Вот и решили все подгрести. Чего такой кусман не взять на халяву, да? А всех кто мешает, от него отодвинуть. Нет, скажешь?! Только поглядим еще, кто кого. Пока жив, не дам дело дяди Салмана загубить. Понял, нет?!

– Ты не кричи так. В гостиной услышат. Голова у меня что-то отяжелела, – пожаловался Коломнин, растирая виски. – Такие дни трудные выдались.

– Менты – шакалы. Чтоб человека оболгать, на все пойдут.

– Твоя правда. Только директор «Магнезита» полную раскадровку дал: что, куда, через какие проводки шло. И теперь выяснить, кто дальше украденные деньги направлял, вполне нехитро. Тем более по уголовному-то делу. У меня, кстати, только что просили согласия на твой арест. Очень, доложу тебе, милиция губы раскатала: все-таки особо крупное хищение. Да еще такое громкое: представляешь, зять Фархадова обкрадывает собственного тестя. Шум о тебе пройдет по всей Руси великой. Как, думаешь, назовет тебя после этого всяк сущий в ней язык? Тебе это надо?

Мамедов обиженно сопел. Но без прежней агрессивности.

– И мне не надо, – заверил его Коломнин. – Мясоедова, что на договоры эти глаза закрыл, ты подкупил?

– Ты мне такое?! – губы Мамедова оскорбленно задрожали, рука потянулась разорвать душащий ворот.

– Заткнись, Казбек, – без нажима окоротил его Коломнин. – Говорю же, устал. Наврешь что-нибудь, как обычно. Налей-ка лучше рюмочку коньяку. Какой в доме держишь? Небось, азербайджанский?

– Зачем азербайджанский? «Арарат» есть.

– Вот видишь, стало быть, умеешь, когда нужно, поступиться гордыней, – Коломнин махнул налитую рюмочку, посмоковал. – Так что с Мясоедовым? На пару работали?

– Ты соображай, с кем равняешь! – вполне натурально вскипел Мамедов. – Не хватало перед каждым светиться. Без меня было кому с ним решить. Подложили девочку, потом цену дали. Тут же и заглотил без затей. Дешевка он!

Себя Казбек дешевкой не считал.

– Странно. Я был уверен – на пару. Все-таки по части тонкого финансового воровства ты вроде как не дотягиваешь.

– А он дотягивает, да? Мясоедов-то дотягивает? Тьфу на него. Тимур все придумал.

– Тимур?!

– А то! Он, понимаешь, умный был. У, какой! – Мамедов восхищенно поцокал. – Зачем лишние налоги платить? Вот и сообразил: часть конденсата по демпинговой цене через подставную фирму сбывать и деньги на стороне аккумулировать, чтоб, если что, под рукой были. Но – вроде как в другом кармане. И готовить все он начал. Схемы сам просчитал, «Магнезит» этот придумал. В тайне, конечно, от дяди Салмана. Тот бы этого не понял. А потом Тимура сразу убили. – Так это ты! – пронзительно догадался Коломнин. Обхватил Мамедова за плечи и, сблизившись, глаза в глаза, прошептал. – Ты Тимура «заказал».

– Что?! – Мамедов вырвался. Глаза покатились из орбит. – Да ты? Мне, да? За такое знаешь, что делают? Ты про честь кавказца слышал?

Обида Мамедова выглядела неподдельной.

– Братом он мне был. Мамой клянусь! Если б не брат, разве бы со мной поделился? Так и сказал, мне в этом деле надежный помощник нужен. Ты, Казбек, им и будешь. Когда в день смерти в Москву полетел с Гиляловым встретиться, мне одному про то сказал. Тимур про Гилялова все просчитал. Будет, говорит, компанию торговать. Только не обломится ему здесь, говорит. Не про его честь наша «Нафта». Нашей семьи это «бабки», сами их и раздербаним.

– Получается, с Гиляловым сторговаться не смог, и его убили?

– Не знаю, слушай, не был, – Мамедов поспешно заслонился ладонями. – А с Гиляловым я вообще на похоронах только познакомился. Он меня потом для разговора в Москву пригласил. Оказывается, и про «Магнезит» прознал. Давай, говорит, как Тимур хотел, так и сделаем. Только чтоб деньги на меня шли. Процент платить буду.

– И ты, бедолага, согласился.

– Да, согласился! Презираешь, да? А кто такой, чтоб презирать? Разве раньше бы согласился? Я ведь дядю Салмана как отца уважал. Поначалу, как Тимура убили, думал – опорой стану. Кому еще, кроме меня? Зулю любил, конечно. Но не только как жену. А еще потому, что – дочь.

– Дочерью и полюбил.

– Дядя Салман большой человек был. Но недалекий оказался. На кого оперся, слушай? Мясоедова, дурачка этого продажного, назначил. Внучку привез. И все ей. Нет, это кому сказать? Хорошо – у Тимура дочь. Это я понимаю. Она внучка. А разве дети Зульфии не внуки, нет? Два сына моих, продолжатели рода. Не внуки, нет? И все туда? А мои дети, они что, нищие должны остаться? Вот скажи, если бы твоих детей так, то что?

Желая различить реакцию собеседника, Мамедов не поленился заглянуть снизу в лицо. Но сочувствия не нашел. Что понималось в этих кругах под нищетой, Коломнин разобрался со слов Фархадова: все, что меньше ста тысяч долларов.

– А после и вовсе смешно. Лариску поднял. Женщину надо мной поднял! Стыдно, слушай, было. Разве не стыдно? Что молчишь? – Восхищаюсь. Любопытный ты, оказывается, человек, Казбек. Убить близкого родственника и названного брата не позволяет честь кавказца. А вот сговориться с его убийцами, чтобы на пару обворовывать названного отца, – это, оказывается, не возбраняется. «А пожалуй, что и убить все-таки не возбраняется», – все это время Коломнин судорожно перебирал в уме нестыкующиеся факты, будто кубик Рубика крутил. И – собрал-таки. И ключ к решению подсказал сам Мамедов. Не слова его даже. А внезапная брызнувшая ненависть и к самому благодетелю Фархадову, и ко всей Тимуровой ветви.

– Что ж, Казбек? – Коломнин прищурился, словно изготавливаясь к броску. – Ни Тимура, ни Салман Курбадовича нам не воскресить. Но и безнаказанной их смерть остаться не должна. Да? Нет?

Ответа он не дождался.

– Завтра прямо на похоронах подойдем к Гилялову и публично обвиним его в убийстве Тимура. Я сам обвиню. А ты просто подтвердишь, что мне сказал.

– Я тебе ничего такого не говорил! – Мамедов моментально поматовел. – Не говорил ничего, слушай! Зачем путаешь?

– Верно, не говорил. Ты поизящней поступил – намекнул. Тоненько эдак. И гаденько. А знаешь, почему гаденько? – Коломнин пальчиком поманил Мамедова. И тот приблизился, будто бандерлог к удаву Каа. – Тимура-то все-таки ты убил! Не Гилялов. Ты! Ты ведь ему завидывал, паскуда. Люто завидывал. Понимал, что всегда при нем в шестерках будешь, – за душой-то, кроме жадности, ничего. А тут нечаянная радость – сам Тимур все преподнес, разжевал. Это ж за здорово живешь готовый денежный канал! Убей, бери и – кум королю!.. А знаешь, почему ты? – Коломнин жестом остановил готового зайтись в новом крике Мамедова. – Потому что Тимура Фархадова Гилялов и впрямь мог «заказать». Была, что называется, цена вопроса. Так?

– Так, да. Наверное.

– Но раз Тимура Гилялов заказал, выходит, что и на меня покушение он организовал. Так, нет? Киллер-то тот же самый. Стало быть, и заказчик тот же. Или на Руси дефицит на убийц появился, и у всех один и тот же на очереди? Что скажешь?

– Глупости одни говоришь, – Мамедов судорожно крутнул шеей, пытаясь угадать, что последует дальше.

– Только меня-то ему на хрена убивать? Кто я для него? Никто! – Коломнин постучал себя в грудь. – Банковская тля. Мешать стал? Позвони Дашевскому, и – завтра же меня отсюда убрали бы. Был – и нет. И проблемы нет. А вот для тебя я проблемой стал. Потому что компанию, что после смерти Фархадова ты продать собирался, вытащил. Потому что к счетам подбираться начал. Ты и киллера собственного расстрелял, чтоб не проговорился.

– Придумываешь все! – огрызнулся Мамедов. – Фантазер ты. Ну, проверь, проверь! Много там через «Магнезит» моих денег прошло?

– Да уж куда меньше, чем ты хотел. Основные деньги в «Зэт петролеум» ушли. К Гилялову. Он-то тебя как раз «расколол» и на себя работать заставил.

Коломнин не ошибся. Потухшие разом глаза Мамедова были тому подтверждением.

– Так-то вот! Деньжат «влегкую» «срубить» хотел. Ан – обломилось. Повысил тебя, выходит, Леонард Гилялович в статусе: был ты обычным «шестеркой». А стал двурушником.

– Не докажешь! – процедил Мамедов.

– А я и доказывать не стану. Завтра на похоронах подойду к Гилялову и расскажу о хитром твоем языке и что ты на него собственный «заказ» повесить пытаешься. Как полагаешь?!..

Лицо Мамедова резко исказилось, как у человека решившегося, и тем выдало его. Прежде, чем дотянулся он рукой до кобуры, Коломнин ударом колена опрокинул его на диван и, прижав сверху, выдрал пистолет. То ли играясь, то ли всерьез, приставил его ко лбу притихшего Мамедова, медленно спустил с предохранителя, чуть нажал на курок.

– Убить хочешь, да? Убей, да! – глаза Мамедова невольно сошлись в пучок, сосредоточившись на одной, страшной точке. – Убей, и все! Спуск мягкий. Жми, да!

Обильный пот и слезы смешались на его щеках.

Пугаясь самого себя, Коломнин рывком соскочил с него, засунул пистолет в карман.

– Убирайся. О «Нафте» забудь думать. И чтоб после похорон духу твоего в Томильске не было. Уголовное дело против тебя прекратим.

– А?…

– Или не договорились? – недопонял Коломнин. Мамедов, хоть и поднялся, но не двигался, отупело разглядывая потеки на ковре.

– Чем буду обязан?

Коломнин, не сдержавшись, хмыкнул.

– Пшел вон, пес. Ты мне больше неинтересен, – процедил он.

И нетерпеливым движением кисти выпроводил вон, поймав себя на том, что невольно воспроизвел и фразу, и жест Салмана Курбадовича Фархадова.

Уловил это и Мамедов. Нервно повел шеей, будто опасаясь, что из-за занавески выйдет сам Фархадов, и натужной походкой двинулся к выходу, то и дело замирая, как человек, ждущий резкого окрика. Теперь Коломнин разгадал причину заминки. Хитрый кавказец никак не мог понять, какой подвох задумал этот неуютный человек, во власти которого он оказался.

А Коломнин ничего не задумал. И не было в его предложении ни глупости, ни благородства. Потому что прекрасно понимал: вернуть украденные деньги невозможно. Компания, счета которой сдал директор «Магнезита», – всего лишь «перекладная» фирма, откуда деньги, не задерживаясь, растекались по безымянным офшорным счетам. И даже знание конечного пункта назначения не поможет связать узелки в разорванной цепочке, – получить официальную информацию от швейцарского банка, где хранились деньги «Зэт петролеум», было делом безнадежным. Так же, как и доказать причастность Мамедова к убийству Тимура. С гибелью киллера оказалась уничтожена единственная улика. Громкий скандал компании был невыгоден. Особенно сейчас, после смерти Фархадова. Вот и приходится решать тихо, по-семейному.

Последнюю фразу Коломнин повторил вслух, с издевкой к самому себе. Все эти месяцы над ним довлело стремление докопаться до причин смерти Тимура Фархадова. И вот теперь горечь и разочарование овладели им. Не потому, что доказать убийство было невозможно. Просто само расследование привело к неожиданному результату: он нашел убийцу, но потерял убитого. Сегодня окончательно разрушился тот образ, что виделся ему первоначально, – доброго, немного наивного рыцаря без страха и упрека.

Вбежавшая Лариса застала Коломнина погруженным в себя.

– Что случилось, Сережа? Казбек вылетел сам не свой.

– Мамедов уезжает. Навсегда. Он больше ни на что не претендует.

– Навсегда? После всего, что он наговорил? – Лариса озадаченно задумалась. – Сережа, как ты его заставил? Или?… – она чутко встрепенулась. – Ты узнал что-то о смерти Тимура? Да? Ведь да?! Неужели это?..

– Нет! – оборвал ее надежды Коломнин. – И никто этого теперь не узнает. Как говорится, следствие закончено – забудьте.

Похороны, как и планировалось, вышли торжественные, с соблюдением традиционного ритуала. Протесты азербайджанской диаспоры, требовавшей организовать проводы по мусульманскому обряду, были откровенно проигнорированы. Тем паче сам покойник, как всем было известно, до последних дней жизни оставался безбожником. Так что начался траурный день с гражданской панихиды. Тело лежало в роскошном дубовом гробу, в строгом костюме. В карауле руководителей крупнейших нефтяных компаний сменяли члены правительства и академики. На смену им в свою очередь выходил губернатор со своими замами. Замов оказалось много больше, чем углов у гроба. Потому региональный караул нес двойную вахту. Безотлучно у тела находился один человек – невестка покойного Лариса Шараева. Среди суматошно ревущих женщин она резко выделялась скорбным достоинством человека, переплакавшего свои слезы. Это не была горестная родственница, ищущая опоры у окружающих. У гроба сидела наследница империи. Именно к ней в первую очередь подходили с соболезнованиями сильные мира сего. Она отвечала коротко, не меняя выражения безучастности, как человек, находящийся в эту минуту по другую сторону бытия, а потому не утруждающий себя подбором слов. Но, очевидно, короткие ее ответы не были дежурным изъявлением благодарности. Во всяком случае Коломнин, державшийся в стороне, подметил на лицах многих из тех, кто подходил попрощаться, смесь удивления и особенного, мужского восхищения.

Даже находясь у гроба, Лариса незаметно для других работала, исподволь набирая то, что могло спасти компанию, – связи.

И результаты сказались уже на поминках: как-то незаметно, после первых поминальных тостов, она оказалась окруженной людьми, составлявшими бизнес-элиту страны. При этом сама Лариса была по-прежнему сдержанна, лишь изредка позволяя себе тонкую полуулыбку в ответ на изящный комплимент. А на комплименты подвыпившие олигархи, надо сказать, не скупились. Больше того, между ними как-то незаметно установилось некое мужское соревнование за ее внимание. Соревнование значительно более оживленное, чем позволяли место и повод. Так что Коломнин не слишком удивился, когда тосты за помин души великого первопроходца незаметно сменились пожеланиями успехов очаровательной продолжательнице его дела.

Значение их, конечно, не стоило преувеличивать, – ее еще не признали. Но сегодня Лариса сделала, пожалуй, самое главное: ее узнали и – заинтересовались.

Впрочем, как ни уговаривал себя Коломнин радоваться этому первому успеху, чувства его раздваивались: к удовлетворению Ларисиным триумфом примешивалась глухая, почти безотчетная тоска, – среди сонма окружавших ее властных людей Лариса выглядела настолько же естественно, насколько чужды они были самому Коломнину. «А в том ли дело, что они тебе чужды, спрашивал себя Коломнин. Может, потому и чужды, что ты им неинтересен». И ответа для себя в эти минуты не находил. Несколько раз он искал взгляд Ларисы в ожидании приглашения подойти. Но та, показывая ему незаметно, что видит и думает о нем, тут же отворачивалась к собеседнику: представление будущего мужа новым знакомым казалось ей преждевременным. Конечно, она была права, но от этого чувство горести у Коломнина не становилось меньше.

– Роскошно держится, – шепнул в ухо подошедший сзади Богаченков. – Просто-таки – «свой среди своих».

Коломнин едва не вздрогнул: подвыпивший Богаченков будто подслушал его мысли.

Впрочем ему и без того было, о чем призадуматься: среди приехавших на поминки, кроме Коломнина и Богаченкова, не было ни одного представителя банка «Орбита». И даже Хачатрян, появившись на гражданской панихиде, незаметно исчез и на похоронах не «засветился». Гилялов, конечно, присутствовал. Но был мрачен и в общем оживлении участия не принимал. Мрачность эта объяснялась не только горечью утраты. Встречавший его в аэропорту Вячеслав Вячеславович Четверик доложил, что от сделанного предложения Шараева наотрез отказалась.

Большое «нефтяное» побоище

Прерванные на время похорон боевые действия были возобновлены через день. В среду, прямо из аэропорта, в компанию «Нафта-М» высадился банковский десант во главе с Маковеем. По предварительной договоренности Маковей в сопровождении начальника отдела кредитования Екатерины Целик и управляющего филиалом Хачатряна был препровожден в кабинет Генерального директора компании Ларисы Ивановны Шараевой.

Шараевой, однако, на месте не оказалось. Вместо нее вошедших встретил не кто иной, как Сергей Викторович Коломнин.

– Мне доложили, что вы должны быть в Москве, – обескураженно признался Маковей. – Но раз вы здесь, то очень кстати. Введете нас в курс дела. Знаете, должно быть, как нас тут встретили в прошлую пятницу. В офис не пустили. Наглецы! Маковей ощутимо изменился. Он больше не желал оставаться Пашенькой. Теперь он старался говорить неспешно, договаривая фразы. И это полностью соответствовало новому социальному статусу. Но входило в жуткое противоречие с собственной его конституцией – по-прежнему нескладной, порывистой. Так что жесты опережали слова, после чего тело как бы застывало в воздухе, нетерпеливо дожидаясь, пока язык закончит одну из очередных, давно всем понятных, но зато правильно оформленных фраз.

– В целом мы в курсе, что вы тут наработали, – поспешила уточнить Катенька Целик. С момента, как увидела она Коломнина, носик ее наморщился, и язвительность скривила розовую щечку. Истинная женщина, она так и не простила Коломнину пренебрежения.

Четвертым в этой компании был неизвестный Коломнину сорокалетний мужчина. Но по первым же рыскающим, будто шаркающим взглядам его, можно было без труда догадаться, – на сей раз, дабы не случилось новой осечки, судебного пристава привезли прямо из Москвы.

– Да, да, наш пристав, – подтвердил Маковей. – Мы попросили суд в обеспечение иска наложить запрет на всякую попытку отчуждения имущества. Как только сегодня получим судебное решение, опишем все, вплоть до буровых.

– Надеюсь, вы не против? – уточнила Катенька, всем своим видом показывая, что не сомневается: Коломнину сия новость окажется не в радость.

Коломнин не стал ее разочаровывать.

– Против, – объявил он. – С какой целью предполагается опись имущества?

– С целью описать, – разумно объяснила Катенька.

На перл этот Коломнин, однако, не отреагировал. – Насколько я понимаю, банк заинтересован вернуть свои деньги. Вряд ли это возможно, опечатав источник их добычи, – он внимательно пригляделся к отмалчивающемуся Хачатряну, напоминая, чьи слова он сейчас воспроизводит.

Шея Хачатряна надломилась, и голова повисла перезревшим подсолнухом на стебле. Все стало ясно: после полученной в Центральном офисе взбучки рассчитывать на его помощь не приходилось.

Руки Маковея взметнулись, переплелись и возмущенно раскинулись. Только после этого он произнес:

– Мы не уполномочены обсуждать решения руководства. Мы их выполняем. В прошлый раз наша работа была буквально парализована противодействием администрации компании-должника. На этот раз мы намерены довести дело до конца. В случае нового сопротивления будем вынуждены использовать ОМОН.

– Мы можем рассчитывать на вашу помощь? – требовательно произнесла Катенька.

– Это вряд ли.

Маковей, заранее удовлетворенно закивавший, опешил:

– Т-то есть как?

– Да вот так. – Коломнин склонился над селектором: «Калерия Михайловна, пригласите Богаченкова, если вернулся».

– Насчет Богаченкова… – Пашенька потряс возмущенным пальцем в воздухе. – Будем ставить вопрос.

– Он предатель, – жестко сформулировала Целик.

– Тогда, очевидно, я тоже. Потому что оснований для описи имущества компании не вижу, – объявил Коломнин.

– То есть как это? – под требовательным взглядом судебного пристава Маковей недоуменно развел длинные руки, перегородив ими добрую треть фархадовского кабинета.

– А вы понимаете, чем чревато противодействие судебному приставу? – на этот раз пристав обращался непосредственно к Коломнину.

В кабинет вошел Богаченков. С кроткой полуулыбкой кивнув сидящим, протянул Коломнину тоненькую папочку:

– Только что привез.

Коломнин быстро пробежал текст глазами. Удовлетворенно кивнул:

– Полагаю, теперь разговор о противодействии беспредметен. Наше мнение разделяет арбитражный суд. Заявление о банкротстве не принято как преждевременное.

И, аккуратно перевернув, протянул текст приставу. Дождался, пока тот ознакомится.

– Полагаю?..

– Что ж, – пристав поднялся, передал постановление Маковею. – Это тот случай, когда моя миссия закончена, не начавшись.

Раздраженно глянул на обескураженного руководителя группы:

– Надеюсь, наши договоренности в силе хотя бы в части?.. Если уж другое организовать не умеете.

– Да, да, – пробормотал Маковей, не в силах оторваться от магического листка. – Но как же это? Ведь действовали по закону. Три месяца с момента невозврата долга истекли. Катенька перехватила документ.

– Суд ссылается на дополнительное соглашение, которым кредит был продлен. Но ведь соглашения мы в «Нафту» не передавали. Откуда же это стало известно суду? Она пристально посмотрела на Хачатряна. – Я?! Да вы что? – Хачатрян перепугался.

– Копию допсоглашения суду передал я, – выручил его Коломнин.

Маковей подскочил, растопыренная кисть его ухватилась за собственное сердце, будто вывинчивая, и, окровавленное, отбросила в сторону:

– Вы?! Чтоб вы сдали банк?! Кто угодно, но чтоб вы?!

– Что значит «сдал»? Я в банке не работаю, – Коломнин оказался в перекрестье взглядов. – Вчера по факсу направил заявление об увольнении. Так что можете передать Дашевскому, что вас принимал вице-президент «Нафты».

– Но, Сергей Викторович, почему? Ведь вы, считай, заработали такую премию, что… – Маковей, припомнив об астрономической, по его мнению, сумме контракта, сбился. – И так вот, разом отказываетесь!

– Да что ему теперь эта мелочевка, Паша? – тонкая усмешка змеей скользнула по Катенькиным губам. – Господин Коломнин отныне на иной уровень нацелился. Рассчитываете, Сергей Викторович, крупно поживиться? Наслышаны, как вы тут обаяли вдовушку.

Коломнин потемнел.

– А что, неправда? – закричала перетрусившая Катенька. – А ты, Пашка, дурак дураком! Тоньше надо было все делать. Предлагала же предъявить стандартный иск, описать здесь все для начала, чтоб не рыпнулись. А потом и обанкротили б не спеша! Нет, все шумного успеха хочется. Разом. Вот и получил по носу.

Маковей насупился. Пожалуй, только теперь до него окончательно дошел смысл происшедшего: банкротство сорвалось. То есть ему, Маковею, придется вновь возвращаться в банк не солоно хлебавши и объясняться, почему предложенный им план быстрого захвата «Нафты» провалился. И Маковей проникся острой неприязнью к человеку, выставившему его на осмеяние:

– Торжествуете, Сергей Викторович? Так вот при всем моем уважении (при этом пассаже Коломнин скривился), вы встали на пути у банка. И не заблуждайтесь: никакой вы для нас не вице там президент. Отныне вы перебежчик. И мы докажем вам, что никому не позволено безнаказанно предавать банк. Пусть сегодня вы выгадали еще месяц…

– Полтора, – непроизвольно уточнил пунктуальный Хачатрян.

Гневным взглядом Маковей затолкал ему несвоевременную реплику назад в глотку.

– Полтора месяца конвульсий ничего не решат. Но когда мы вернемся, то выметем из-под вас все! Тогда вы поймете цену предательства. Надолго не прощаюсь!

Кивнув, Маковей шагнул к выходу, неловко споткнулся о ближайший стул.

– Все! – повернулся он. Потряс длинным и сухим, как карандаш, пальцем. – Вплоть до вот этого последнего стула.

Отбросив стул в сторону, Павел стремительно вышел, едва не ткнувшись лбом в косяк.

– А что я мог сделать? – проходя мимо Коломнина, пробормотал еле слышно Хачатрян.

Последней все с той же усмешкой разочарования вышла Целик.

– Обидчивый мальчик. Крепко мы грохнули по его самолюбию. – Коломнин подбадривающе улыбнулся Богаченкову. – Теперь всей громадой навалятся. Не страшно, Юра?

Тот, не отвечая, выдернул из карандашницы ножницы, достал пластиковую карточку сотрудника банка «Орбита» и неспешно, смакуя, перерезал ее пополам.

Рубикон был перейден.

Раскрылась внутренняя, замаскированная под цвет обоев дверь, и из комнаты отдыха вышла Лариса. Сочувственно потрепала Коломнина за вихры, деликатно провела ладонью над головой Богаченкова, стараясь не растрепать редкую, вдумчиво уложенную расительность.

– Ну что, перебежчики, кое-как отбились? Может, поехали отметим победу? Как раз в центре новый японский ресторанчик открылся. Давно я суши не пробовала.

– Некогда отмечать, – отказался Коломнин. – Да и нечего.

– Вот это похоже на правду, – грустно согласился Богаченков. – Выиграли мы пока всего лишь полтора месяца. Но как только истечет официальный трехмесячный срок с даты невозврата, ни один суд не откажет им в иске о банкротстве.

– Все зависит от того, как мы это время используем, – Коломнин потащил к себе чистый лист бумаги, заставляя тем остальных подсесть поближе. – Главное, на чем следует сосредоточиться, – немедленно начать скупать долги компании.

Лариса, требуя разъяснений, вздернула подбородок.

– Юра, объясни вкратце, – Коломнин, вынув ручку, погрузился в записи.

Богаченков смутился, как всегда при Ларисе.

– Механика, Лариса Ивановна, тут нехитрая: при банкротстве собственники и администрация отстраняются от управления. Власть переходит к арбитражному управляющему. Фактически это главная фигура. Можно сказать, человек на ключе. Именно он определит, кого признать кредитором, кого нет, через кого и в чьих интересах направить финансовые потоки. Да и все остальное. – Поэтому, если банкротства нельзя избежать, следует добиться через арбитраж, чтоб назначили нашего человека, – оторвался на минуту от записей Коломнин.

– Но и Гилялов захочет того же, – сообразила Лариса.

– Правильно! – Коломнин отбросил карандаш. – Перед арбитражным слушанием проводится собрание кредиторов, на котором предварительно определяется, у кого сколько накоплено долгов. Вот у кого их больше, тот и возглавит Совет кредиторов. А значит, и протащит в арбитражном суде кандидатуру управляющего, который будет с ним заодно. – Тогда это будет банк «Орбита»!

– Не факт! – не согласился Коломнин. – У банка всего пять миллионов.

– Хорошенькое «всего», – Лариса присвистнула. – Где мы найдем за полтора месяца столько денег, чтоб вернуть?

– И не будем искать! – ее непонятливость вызвала у Коломнина приступ раздражения. – Вернуть, как же. Слишком далеко зашло. Деньги нам понадобятся для другого: скупать собственные долги. Не забывай: на сегодня у «Нафты» за тридцать миллионов долгов перед поставщиками и подрядчиками.

– Но мы же договорились их заморозить!

– С кем?! – на сей раз не сдержался Богаченков. И тут же смутился своей пылкости. – Лариса Ивановна, извините, но эти соглашения отныне ничего не стоят. Кредиторы в любую минуту могут от них отказаться и сами подать на нас в суд.

– Вот чтоб они не отказались, мы и скупим у них долги «Нафты»! – объявил Коломнин.

– Ты предлагаешь «Нафте» собирать собственные долги?! – хихикнула Лариса.

– Обязательно, – подтвердил Коломнин. – Не самой, конечно. А через дочернюю компанию. Это сегодня главное: выкупать долги!

– Не вижу логики, – Лариса растерянно пожала плечом. – Если у нас нет пяти миллионов вернуть «Орбитау», откуда появятся сорок миллионов?…

– Да от верблюда! – Коломнин, извиняясь, погладил ее ладонь. – От верблюдика. Во-первых, никто не собирается платить таких денег. Ты что думаешь, кто-то всерьез надеется получить от «Нафты» свой долг сполна? Предложим десять процентов и – отдадут за милую душу. Кроме того, не обязательно платить сразу. Это вопрос переговоров. Главное, как можно быстрее переоформить долги на себя.

– Но деньги-то все равно понадобятся? И немалые. Даже если десять процентов. А у меня каждый рубль рассчитан на достройку трубопровода. Не замораживать же?

Коломнин и Богаченков обескураженно переглянулись.

– Если понадобится, заморозим! – непререкаемо объявил Коломнин. – Тебе что важнее: сохранить для себя месторождение или достроить трубопровод и – с поклоном отдать его Гилялову?

– Допустим, это логично, – неохотно согласилась уязвленная Лариса. – Надо так надо. Завтра и начнем.

– Сегодня, – не согласился Коломнин. – Немедленно! Не день. Час промедления опасен!

– Уж и час. Привык страшилками запугивать, – Лариса подмигнула Богаченкову. Но тот – редчайший случай – не откликнулся поспешно на ее зов. Напротив, засопел:

– Понимаете, Лариса Ивановна, все это чересчур логично. Гилялов, он ведь тоже логикой владеет.

– Причем тут?..

– Пойми наконец! – взвился Коломнин. – Сегодня мы утерли им нос только потому, что повели они себя слишком самонадеянно. Привыкли, что все перед ними сами на спину ложатся. Но теперь они побиты и больше такой ошибки не повторят. А это значит!..

– Скоро они спохватятся, – мягко, пытаясь прибить вспыхнувшие страсти, подхватил Богаченков. – Поймут, что пяти миллионов может не хватить. И сами начнут скупать долги.

– И вот тогда они нас точно обойдут! Потому что в отличие от «Нафты» деньги под это у Гилялова зарезервированы. Как минимум пятьдесят миллионов, – Коломнин со значением посмотрел на Ларису, напоминая, откуда взялась эта цифра. – Потому для нас нет завтра. Я накидал список, и прямо сейчас мы должны наметить план скупочной компании. Если, конечно, вы, Лариса Ивановна, сами не решились претендовать на эти пятьдесят миллионов.

Лариса, до того вяловатая, подавленная предстоящей борьбой, вспыхнула негодованием:

– Хватит болтать. Докладывай!

Вопреки ожиданиям скупка пошла тяжело. Слух о том, что кто-то заинтересовался долгами «Нафты», ядерной волной прокатился по области и насторожил всех. Простая логика «Раз долги покупают, значит, они чего-то стоят. И, быть может, еще подорожают» овладела кредиторами. Теперь даже те, кто еще вчера рады были слить невозвратные долги за жалкие пять процентов, заколебались. Принялись торговаться.

За неделю удалось перекупить лишь порядка трех миллионов, что было ничтожно мало.

К тому же мрачный прогноз Богаченкова сбылся много раньше, чем того хотелось.

Спустя еще день к Коломнину, у которого как раз сидел Богаченков, ворвался взмыленный Резуненко.

– Все, спеклись! – с ходу объявил он. После чего извлек из холодильника бутылку пива, сбил пробку о батарею и яростно, обливаясь, принялся заглатывать.

Коломнин терпеливо ждал, в меру встревоженный. Это была обычная манера Резуненко начинать с аккордной фразы. После чего, успокаиваясь, сам же и предлагал нужное решение. Но на этот раз информация и впрямь оказалась чрезвычайно серьезной. Какая-то неизвестная структура начала параллельную агрессивную скупку.

– Сколько предлагают? – уточнил Богаченков.

Продолжая пить, Резуненко раздвинул пятерню. Коломнин и Богаченков переглянулись, встревоженные: пятьдесят процентов. За такими деньгами мог стоять только один человек – Гилялов.

– Что ж, похоже, время подковерных игр прошло, – уныло констатировал Коломнин. – Придется собирать кредиторов и говорить в открытую. Не могут же они не понять: если компанию подомнет Гилялов, он приведет своих поставщиков и своих подрядчиков. Тогда всех их попросту сметут. Попробуем уговорить. И сделать это надо немедленно: потому что если начнут платить живые деньги, никто не устоит.

– Бесполезно, – Резуненко, прицелившись, метнул пустую бутылку в корзину. Не попал. – Черт, и здесь непруха. – Неужто и впрямь платят наличкой?! – всполошился Богаченков.

– Держи карман, – Резуненко продемонстрировал кукиш. – Но договоры уже вовсю подписываются. И, можете мне поверить, будут подписываться и дальше.

– Как это?

– А вот так, – Резуненко подошел к полке, уставленной видеокассетами, достал одну – «Крестный отец-2». Стараясь подражать голосу Марлона Брандо, прогнусил. – Они делают предложение, от которого нельзя отказаться.

– Бандиты? – одновременно догадались Коломнин и Богаченков.

– Еще какие. Только что у меня были. Нагляделся вдоволь, – бычье! Поэтому поверьте мне, скоро они соберут все долги в одно лукошко. Я попытался переговорить кое с кем из приятелей. Убеждал не соглашаться. Но … методы чеченцев слишком свежи в памяти. Проблемы никому не нужны.

– А ты сам что? – прищурился Богаченков.

– Да я-то при чем?.. Сказал, что уже, увы, продал. Мол, сделал глупость. Вот если б чуть раньше. Вроде поверили. Хотя семью на всякий случай завтра же на месячишко сплавлю куда-нибудь отдохнуть. Так что давайте побыстрей хоть мой должок переоформим. Худо – бедно, а около миллиона за «Нафтой».

– Спасибо, Витя, – поблагодарил Коломнин.

– Чего там? Не чужие. Только это проблемы не решает. Чего делать-то думаете?

– Хотел бы я знать, – проворчал Богаченков. Коломнин промолчал.

– Похоже, идей нет, – безысходно определил Резуненко. – А значит, и перспектив.

На самом деле замысел у Коломнина был. Собственно идея была не его. Когда-то ее обронил Богаченков, на заре их работы в «Нафте». В тот период он яростно вгрызался в «нефтяное» законодательство. И как-то, заметив нестыковку в законе о недрах и недропользовании, упомянул об этом в разговоре с Коломниным. Упомянул и отодвинул куда-то на задворки памяти. А Коломнин запомнил.

В этом было их главное различие и одновременно то, что составляло из двух несхожих людей отличную спаянную команду. Богаченков фонтанировал идеями и проектами. И легко их отбрасывал – в случае непринятия. Коломнин трудно вгрызался в новый материал, буквально взламывая его. Но в отличие от Богаченкова, все усвоенное тщательно систематизировал и раскладывал в закромах памяти. И, когда требовалось, извлекал, формировал из идеи замысел и передавал для реализации тому же Богаченкову.

Так вот, замысел был. И возник он задолго до того, как началась компания по скупке долгов. В ее результат, если совсем честно, Коломнин не верил изначально. И то, что в скупку немедленно включатся люди Гилялова, тоже не стало неожиданностью. И в том, что, имея «левые» деньги, они легко перекупят основную часть долгов, сомневаться не приходилось. И даже если бы каким-то чудом большинство в Совете кредиторов завоевала Шараева, то и это не стало бы гарантией успеха. Потому что, когда рассказывал он Ларисе об арбитражном законе – «кто соберет больше долгов, тот и возглавит процесс банкроства», он рассказал лишь об одном, очевидном законе.

Но есть и другой, способный отменить первый, – закон административного ресурса. Ты можешь собрать на себя хоть все долги банкрота. Но арбитражный суд вовсе не обязан утвердить кандидатуру, на которой настаивает Совет кредиторов. Он имеет право утвердить совсем другую, по своему, как принято говорить, судебному усмотрению. И эта другая кандидатура, будучи назначенной, может развернуть процесс банкротства так, что главный кредитор останется с носом. Как бы хорошо ни относились местные власти к компании, но ни один здравомыслящий руководитель региона не пойдет на прямой конфликт с всесильным министром энергетики.

А значит, по мнению Коломнина, решение суда было предопределено – «Нафту» с подобающими процессуальными ужимками подложат под «Моспетролеум».

Следовательно, решение необходимо искать в другой плоскости. И лазейка оставалась. Вследствие банковского высокомерия, по-барски не снизошедшего до описи имущества.

Вопрос теперь был, сумеют ли они сами воспользоваться этой по сути ничтожно малой ошибкой. Даже не ошибкой – легким недосмотром. Нормальным желанием сэкономить лишние деньги в преддверии неизбежной победы.

Коломнин давно продумал план действий. Вечерами, запершись в своей комнате, еще и еще раз анализировал законодательство. Доселе сторонившийся любых «властных» тусовок, теперь, к приятному удивлению Ларисы, он составлял ей компанию при посещении губернаторских приемов, с видимым удовольствием общался с людьми, поддержка которых могла ему понадобиться в реализации замысла.

Но сам успех был возможен лишь при строжайшем соблюдении тайны. Потому, хоть и жаль было понурого Резуненко, но и ему не подал Коломнин и тени надежды.

Сражение за «Нафту» быстро стало достоянием газетчиков, и широко освещалось в прессе. «Коммерсант» печатал еженедельные отчеты о ходе скупки долгов, снисходительно отмечая бессильные конвульсии руководства «Нафты». Зная о том, что банк «Орбита» вошел в уставный капитал Генеральной нефтяной компании, журналисты быстро выяснили, кто скрывается за ширмой «Моспетролеума». Для всех казалось несомненным – сразу после подачи заявления о признании «Нафты-М» несостоятельным должником лакомое Верхнекрутицкое газоконденсатное месторождение перейдет под полный контроль Генеральной нефтяной компании.

Теперь Коломнин был в положении командира артиллерийского расчета, стремящегося подпустить неприятеля поближе. В этом случае удачный залп сметет наступающих. Но при неудаче противник обрушится на позицию, и спасения уже не будет. И все-таки он отягивал и оттягивал решающий момент, доколе было возможно.

Наконец момент этот, по мнению Коломнина, наступил. Прихватив с собой Богаченкова, он направился к Шараевой. Только эти двое должны были узнать о конечном его замысле. Только те, без кого решить задачу было нельзя. Закон достаточного и необходимого. С Ларисой они не виделись два дня, – несмотря на ее настойчивые требования, переезжать в Фархадовский особняк до свадьбы Коломнин отказался.

– Что, стратеги, плакаться пришли? – Лариса вяло улыбнулась. Выглядела она удрученной. Коломнин быстро отвел взгляд: поспешный, неудачный макияж лишь оттенил блеклый цвет лица. А вот реакция Богаченкова оказалась не столь быстрой: его сострадательный взгляд Лариса перехватила.

– Сама знаю. Конечно, лучше бы сгонять в косметический салон, где-нибудь на Бродвее, – тонко усмехнулась она. – Но некогда. Да и компанию, похоже, не на кого оставить: ваш-то прожект лопается. Только что позвонили: «Моспетролеум» еще четыре миллиона выкупил. Если так дальше пойдет, нам и объедков не останется. Что скажешь, Сережа?

В интонации ее помимо воли пробурилось раздражение разуверившегося человека.

– Скажу, что славненько, – пусть себе скупают на здоровье. Хоть что-то из наворованного министром энергетики этой самой энергетике на пользу пойдет. Опять же поставщики, подрядчики, – чуток разживутся: часть своих денег вернут. А мы объедками питаться не приучены.

Лариса метнула недвусмысленный взгляд в Богаченкова: что сей цирк означает? Но тот и сам выглядел не менее удивленным.

– Что-то нашли? – голос его предвкушающе затрепетал.

– А то! Зря, что ли, хлеб едим? Прошу к столу, господа! – жестом фокусника, приготовившего сюрприз радушной хозяйке, Коломнин усадил Ларису в кресло. – Стало быть, слушайте меня внимательно.

Сообщение Коломнина уместилось в десять минут. Все это время раздавались сопение, вскрики, попытки перебить, которые выступавший гасил с непреклонностью матерого докладчика.

Наконец он торжественно воздел руки:

– Хоп! Я кончил!

– Я тоже, – признался Богаченков. – От восхищения.

– Теперь можно мне? – вкрадчиво поинтересовалась Лариса. Дождалась радушного жеста. – Сукин ты сын, Сережка! Ладно с другими! Но по какому праву ты всё это время МНЕ морочил голову этой скупкой? Знаешь, сколько бы я денег сэкономила?!

– Знаю. Потому и морочил. Мы добились главного: убедили всех, что «Нафта» бросила последние силы на скупку. Другого от нас не ждут. Значит, внимание будет ослаблено. И в этом нас шанс. Пойми, Лара, успех или неуспех задуманного определится тем, сумеем ли мы соблюсти секретность.

– Но как? Идея, конечно, блестящая, чего там говорить? – восхищенный Богаченков уже и думать забыл, что когда-то сам же ее и высказал. – Пожалуй, если сделать грамотно, есть шанс, что не отспорят. Но у нас на всё про всё, считай, месяц. Это какие силы придется задействовать? Даже если только трех юристов на это посадить – уже угроза огласки.

– Никаких трех! – отмел Коломнин. – Один! Ты! Работать будешь здесь, в комнате отдыха. И за юристов, и за экономистов. А документы, уходя, в сейф Ларисы Ивановны запирать.

– А если пытать начнут, ключ проглотить? – полагая, что он шутит, Богаченков подбросил лежащий перед Шараевой массивный двухбородый ключ.

– Понадобится – проглотишь вместе с языком! – сбил веселье Коломнин. – А впрочем, чтоб не подвергать тебя соблазну, спать тоже здесь станешь. Диван и двоих выдержит.

Лариса невольно покраснела.

– Ведь для пользы дела, – умоляюще произнесла она. И Богаченков тотчас оттаял.

– Предположим, если для пользы дела, я согласен. Предположим даже, что, вывернув себя наизнанку, я через десять дней выдам пакет документов. Но все равно это нереально. Знаете, сколько надо пройти инстанций? Так: регистрационная, лицензирование. Коды ОКПО, налоги, – это я даже не считаю. Далее… – Богаченков молча продолжил загибать пальцы, впадая в транс. – Да что говорить? Одних активов какая уйма! В нормальном режиме эта процедура занимает минимум полгода.

– Значит, чтобы ускорить, придется найти какие-то дополнительные доводы, – в Ларисе возродилась надежда.

– Доводы будет искать Богаченков, – Коломнин поднялся, потянулся. – А ваше дело, Лариса Ивановна, как всегда, – изыскивать аргументы. И поскольку, как я выяснил, вся эта регистрационно-лицензионная кормушка в области курируются нашим добрым знакомым вице-губернатором Юрием Павловичем Баландиным, аргументы понадобятся убедительнейшие.

Он нежно приобнял массивный Фархадовский сейф.

– Так что, господа, план принимается?

– Знаешь, что я тебе скажу, Сережка? – вместе с надеждой к Ларисе вернулись отблески прежнего, красящего ее озорства. – То, что во мне задатки авантюристки, я поняла, приняв «Нафту». Но теперь я точно знаю, за что тебя так люблю: до тебя мне далеко! Просто Остап Бендер.

Лариса благоговейно склонилась перед повелителем.

– Сейчас важно, чтоб об этих моих качествах не догадались другие, – отшутился Коломнин. – И наша с тобой, Лара, задача, маскировать подготовительную работу Богаченкова: встречаться с кредиторами, торговаться, требовать подписей. Психовать, в конце концов! Нам нужно, чтобы банк, убежденный в близости победы, продолжал нас недооценивать!

Истинно, Коломнин, язык твой – враг твой! Хочешь накликать беду, так прямо и говори, – тут же и нагрянет. Просто не человек, а громоотвод, притягивающий к себе всякую молнию!

Сам ты, многажды битый, недооцениваешь соперника. Сам и расслабился невовремя. Хотя по правде угадать направление удара все равно было бы невозможно.

Вроде бы для банка и ГНК ситуация выглядела вполне безоблачной. Долги исправно собирались, будущий арбитражный управляющий определен, команда подготовлена. И, более того, дабы не терять времени, под непосредственным контролем Вячеслава Вячеславовича Четверика заранее готовился план финансового оздоровления, подлежащий утверждению в арбитражном суде. С которым, кстати, через Высший арбитраж тоже были достигнуты необходимые договоренности. Конвульсивные попытки Шараевой продолжать параллельную скупку парализованы на корню, и из надежных источников было известно, что в «Нафте» царят панические настроения. Сотрудники в кулуарах все чаще обсуждают проблемы трудоустройства. А сама Гендиректор сосредоточилась на достройке трубопровода. Очевидно, видя в этом последний свой шанс на спасение. Кстати, в скорейшей достройке трубопровода был как раз заинтересован и Гилялов. Как тонко заметил на последнем совместном совещании Четверик, чем больший участок успеет достроить «Нафта-М», тем больше денег сэкономит она Генеральной нефтяной компании.

Итак, все шло к неизбежной развязке: перехваченная за горло совместными усилиями двух финансовых монстров, «Нафта» судорожно трепыхалась, угасая и не имея надежд на спасение.

Но Павел Маковей – способный ученик – умел извлекать опыт и из собственных ошибок, и учиться на мудрости предшественников. «Кадры решают все», – изрек когда-то вождь народов. И, памятуя об этом, Павел понимал, что самый опасный на сегодня противник – это Коломнин, с легкостью, как пацана, щелкнувший его по носу при первой же едва заметной оплошности. Теперь же, когда «Нафта» безнадежно шла ко дну, о Коломнине было известно одно: мечется, бессмысленно собирая долги. Даже как будто переругался со своей пассией Шараевой. И вот это как раз Маковея нервировало: что-то здесь не сходится. Где-то не срастается. Быть может, чего-то недоучли.

Второй неудачи Маковею бы не простили. Да и сам он начинал яростно подрагивать при одной мысли о возможном поражении. Нельзя было давать ни малейшего шанса. Если не можешь распознать замыслы противника, ударь по нему самому. Маковей решился – он направился с докладом к Дашевскому.

В обеденный перерыв, который Коломнин проводил в уединенном ресторанчике за приватной беседой с председателем областной лицензионной комиссии, его разыскала секретарша компании Калерия Михайловна и непререкаемым тоном потребовала немедленно прибыть к Ларисе Ивановне. Со дня смерти Фархадова Калерия Михайловна взяла Шараеву под свою незримую опеку. Прежде язвительная к Ларисе, теперь, в обстановке всеобщей неуверенности, она беспощадно пресекала всякие попытки обсуждать в кулуарах решения руководства и с утроенным рвением отслеживала выполнение сотрудниками полученных поручений. Без аффектации и изъявлений преданности Калерия Михайловна как умела «мостила» авторитет новому президенту компании.

Внезапный вызов означал что-то чрезвычайно срочное. Потому, наскоро подтвердив договоренности, Коломнин поспешил в «Нафту».

– Звонил твой сын, – встретила его Лариса.

– И ты из-за этого сорвала мне встречу? – при воспоминании о предательстве сына Коломнин помрачнел. – Было б очень надо, мог бы дозвониться на мобильный.

– У него явно что-то случилось. А твой мобильный был вне зоны досягаемости. Через пять минут будет перезванивать. Выслушай без истерик, – второго сына у тебя нет.

– Такого-то?! И слава Богу.

– Перестань, Сергей. – Лариса обескураженно мотнула головой. – Нельзя так. Что бы ни было, он твой сын. И он ищет тебя. Ты ведь не знаешь, чем он живет сейчас.

– Да чем и раньше! «Бабки» заколачивает. На этом, должно быть, и впиндюрился. Теперь вот названивает, подмоги ищет. Достойное дитя достойного века!

Энергичный телефонный звонок прервал негодующую его речь.

– Да, да, Дима, он подъехал. Передаю трубку, – Лариса загородила микрофон рукой. – Пожалуйста, прошу. В любом случае сначала выслушай.

– Слушаю! – холодно произнес Коломнин.

– Это Дима.

– Я понял. Слушаю.

Дыхание в трубке резко усилилось. Голос запульсировал обиженно.

– В общем тут такое дело: только что у Маковея был разговор с Седых. Твой бывший подчиненный.

– Я помню своих подчиненных.

– Оказывается, по указанию Ознобихина, он летал в Швейцарию. Тебе фамилия Островой говорит что-нибудь?.. Так вот они какие-то бумаги собирают для прокуратуры. Насчет тебя. Будто ты Островому передал документы, важные для следствия. По которым его могли посадить! Янко даже заявление написал, что вроде как небескорыстно.

Коломнин загородил трубку от Ларисы. Но, видно, разговор был хорошо слышен: с изменившимся лицом Лариса включила кнопку селекторной связи.

– Я так понял, что у них договоренность есть насчет уголовного дела против тебя!

– И как же ты об этом узнал? – полюбопытствовал Коломнин.

– Так я как раз у Маковея был!

– Доверяют, стало быть? А ты, выходит, высокое доверие не оправдал, – Коломнин проигнорировал умоляющие глаза Ларисы. – Выходит, не дотягиваешь пока до высоких банковских стандартов. С чего вдруг решил сообщить? Или биографию бережешь?

– Как это?

– Чтоб не было в анкете графы «судимые родственники».

– Да пошел ты!.. – по кабинету понеслась короткая гулкая морзянка.

– Ну, ты действительно скотина! – коротко резюмировала Лариса. – Мальчишка прорвался, чтоб отца предупредить. Подставился, похоже. А ты его по морде!

– Что-то я впрямь перегнул, – Коломнин удрученно вернул бесполезную трубку на место. – И не собирался вроде. Но откуда-то вдруг подступило. Вот норов проклятый!

Пружинистые гудки заново разорвали напряженную тишину.

– Да! – Лариса схватила трубку. Поспешно включила громкоговорящую связь. – Да, Димочка!

– Вы этому, пожалуйста, передайте главное! – голос в селекторе вибрировал. – Его арестовать собираются. Может, уже и группа в Томильск вылетела. Спрячьте его хотя бы!

– Спасибо, Димка! – Коломнин выхватил трубку. – Спасибо, что предупредил. Надеюсь, о звонке никто не знает?

– Не надейся. Из кабинета. Некогда было конспирироваться! – Дмитрий вновь обиженно засопел – на этот раз со скрытой гордостью. – Плевать! …Слушай, отец! Я тут пораскинул: может, тебе в загранку рвануть, пока не утихнет? «Бабок» я подкопил. Не так чтоб густо. Но на полгодика тебе хватит. А там еще наскирдую. А?

– Спасибо.

– Так что?!

– Ничего. Просто спасибо. Я не Островой, чтоб по заграницам прятаться.

– Как скажешь. Я не навязываюсь, – голос Дмитрия утух. – Но если что, на адвоката у нас есть.

– Спасибо, сын. Главное ты уже сделал: вовремя предупредил. Теперь отобьемся. И – вот что. Давай-ка пересечемся как-нибудь в Москве. Посидим, как прежде. Не чужие. Лады?

– Береги себя!

Должно быть, стесняясь последней, сентиментальной фразы, Дмитрий быстро разъединился. На этот раз окончательно.

Коломнин перевел взгляд на Ларису, лицо которой почему-то расплылось в тумане.

– Вот ведь какие дела! Выходит, все не так уж сумрачно вблизи. – Он прокашлялся. – Хотя, похоже, в банке ему больше не работать. Подставился по полной программе.

– И слава Богу! – Лариса с появившейся откуда-то набожностью перекрестилась. – Молодые кадры нам самим нужны. Так что если не возражаешь, возьмем к себе. Она сделала быструю пометку. – Что насчет тебя, Сережа? Может, спрячем в Охотничьем домике?

– Скверное решение. Им как раз важно меня нейтрализовать. Как угодно и где угодно. Но – беспредельщики! – Маковей?

– Что Маковей? Мелкий шкодник. Дашевский каков! – Думаешь, разгадали?! – всполошилась Лариса.

– Вряд ли. Полагаю, на всякий случай бьют по площадям. Чтоб риск исключить. И прятаться нельзя – на мне сейчас все контакты.

– Переключу на себя.

– Тогда уж проще в прямом эфире о наших планах сообщить. Пойми же! Каждый твой шаг вычисляют. Чуть заподозрят и – все поломают.

– Но что делать?

– Есть вариант, – Коломнин полистал записную книжку. Убедился, что телефоны замминистра внутренних дел аккуратно вписаны. Удрученно поморщился. – Не самый комфортный, конечно. Но – за неимением другого… В Москву мне надо лететь. В МВД.

– В МВД?! Это ж прямо в пасть.

– И чем быстрей, тем лучше. Знаешь, лучший способ ухода от удара? Нырнуть навстречу. Что называется, минута дорога. Судя по тому, что не постеснялись при Димке обсуждать, счет и впрямь на часы идет. Пожалуй, есть риск с группой захвата прямо в аэропорту столкнуться.

Лариса потянулась к селектору. – Калерия Михайловна, обеспечьте срочно мой вертолет… Лети к соседям. А от них – на Москву. Возьми мой запасной мобильник, чтоб не вычислили. И, пожалуйста, Сереженька, будь на связи. Все время на связи! Пойми, дурашка, если с тобой что случится, тогда для меня все вот это, – она ткнула в стену, где за занавеской спрятана была карта месторождения, – того не стоит.

И хоть в уверении этом было, мягко говоря, некоторое преувеличение, Коломнину сделалось теплей на душе.

– Ну, ты попал! – рассказ Коломнина развеселил заместителя министра внутренних дел не на шутку. Басистый его хохот, срывающийся на всхлипы, докатился аж до приемной, откуда примчался встревоженный помощник, которого Коломнин раньше видел с Тальвинским. Правда, теперь он стал уже полковником. При заместителях министра растут быстро. Убедившись, что все в порядке, помощник с улыбочкой, одновременно извиняющейся и мягко укоризненной, прикрыл распахнутую дверь комнаты отдыха.

– Не сердись, я по-доброму. – Тальвинский заметил наконец, напряжение, в каком пребывал его гость. – Прямо, понимаешь, феерия. Ты для них по их требованию пошел на правонарушение. Но тем самым перед ними же и подставился. И, как только потребовалось, тебя же на этом и сдают. Просто-таки рубрика – «их нравы». А я ведь тебя предупреждал, что этим кончится. Помнишь? И знаешь, почему предугадал? Пришлось поякшаться. Так что – изучил…Бежать тебе из этого гадюшника надо, вот что скажу!

Коломнин сделал нетерпеливое движение.

– Да не дергайся: помогу, конечно! – Тальвинский успокоительно похлопал его по ноге. – Тем более у Генпрокурора как раз передо мной должок образовался.

– Следователь, что ведет дело, обижен он на меня крепко. И – по правде, заслужил. В другое время сам бы пришел к нему покаяться. Волевой – фамилия.

– То как раз по барабану. Заартачится – отберут, да и прекратят без него, – мысли замминистра обратились на другое. – Лучше скажи, ты сам-то как?

– В смысле?

– Не надумал ко мне? Очень бы ты сейчас на государевом деле был нужен. Задыхаюсь без кадров, Серега. Старую гвардию по осколкам собираю. Все равно, вижу, что не вжиться тебе в то поле. Не наши там правила игры.

– А здесь, что, теперь другие?

Вопрос этот Тальвинского неожиданно расстроил:

– Как тебе сказать, чтоб и не напугать, и не соврать?

– Извините, – в комнату отдыха заглянул помощник. – Андрей Иванович, там на проводе…

Он намекающе кивнул на телефон.

– Кто еще?

– Так… Меденников [6] звонит. Вы сами велели сразу соединять.

– Да, да, ступай. – Тальвинский неохотно потянулся к трубке. Приосанился, взбадриваясь.

– Какие люди! – пробасил он. – Рад, что не забываешь.

Коломнин, заслышав фамилию одного из крупнейших российских олигархов, демонстративно занялся остывающим чаем.

– Как же, понимаю. Ты ведь без дела старому корешку не позвонишь… Что значит, без энтузиазма? Раз надо, так надо. Записываю… Надеюсь, судебное решение у него хотя бы есть?.. Тогда вообще никаких проблем. Считай, уже дал команду, – Тальвинский нажал на кнопку вызова. – Полно тебе. Какие счеты между своими? Где могу – там помогу. Хоп!

Он положил трубку. Деланное возбуждение разом схлынуло.

– Вызывали? – появился помощник.

– Вот данные, – Тальвинский протянул ему лист. – Тебе такая фамилия знакома?

– Крюков Юрий Геннадьевич?.. Еще бы. Да это Юрка Крючок! Пермский криминальный авторитет, – радуясь возможности продемонстрировать свою компетентность, отчеканил полковник. – Беспредельщик! Много на нем кровушки. По последним оперданным, прошлым летом его группа трех наших РУОПовцев замочила. А что, будем брать? Давно пора!

Под тяжелым взглядом начальства он смешался.

– Прежде всего будем учиться не перебивать руководство, – процедил Тальвинский.

– Виноват, товарищ заместитель министра!

– У господина Крюкова имеется судебное решение по Пермскому автопредприятию. А прежнее руководство и районные власти пытаются, значит, воспрепятствовать. – Оказать содействие ОМОНом? – стремясь реабилитироваться за «прокол», опередил помощник.

– Да. Именно… В общем, обеспечьте.

И нетерпеливым движением выставил незадачливого говоруна.

Настроение замминистра заметно ухудшилось.

– Так что ты хотел узнать? – спохватившись, он вновь подсел к подзабытому Коломнину.

– Спасибо. Уже все узнал, – Коломнин мягко кивнул на телефон.

И тем напомнил Тальвинскому предыдущий вопрос.

– Ничего ты толком не узнал, Серега! Я ведь тоже не в вакууме. И приходится – воленс-неволенс, – он поискал деликатное словцо, – соответствовать. Неприятно, конечно. Скажу больше – паскудно. А без этого нельзя. Не усидишь. Но мы работаем! Пусть медленно, пусть шажками. Иногда исподтишка, черт возьми! Подличая даже. Но – разгребаем. – Ниточка за ниточкой. Корешок за корешком.

– Что?

– Так, вспомнилось.

– Именно. И это для меня сейчас главное. А отмолить грехи, на то старость будет. Тогда и сведем дебет с кредитом.

– Пойду я, пожалуй! – Коломнин поднялся. – У тебя там народ скопился.

– Да, да. Рад был. А за свое дело не переживай: сегодня же решу. Где могу, там помогу. – Тальвинский тонко скривился. – И скажи этому болтуну, чтоб пока никого не запускал.

Выходя, Коломнин оглянулся, – заместитель министра неприязненно разглядывал себя в зеркале.

Прямо из МВД Коломнин отправился в аэропорт. На Томильск был ночной рейс. А счет и впрямь пошел на минуты.

Месяц спустя, срок в срок, банк «Орбита» повторно подал в Томильский арбитражный суд заявление о банкротстве ЗАО «Нафта-М». На этот раз заявление было принято без проволочек и рассмотрено в рекордно короткие сроки.

Суд согласился с решением Совета кредиторов, возглавляемого банком «Орбита» и компанией «Моспетролеум», о введении внешнего управления. В качестве арбитражного управляющего была назначена кандидатура, предложенная Советом кредиторов и областным управлением по делам несостоятельности.

Сильно удивила и даже несколько разочаровала пассивная позиция, занятая самим должником – «Нафтой-М». Никто из руководства компании на процесс не явился. А единственный представитель – молоденькая девочка-юрисконсульт – невпопад отбивалась от наседающих матерых банковских юристов, то и дело выставлявших ее на посмешище. Пока и вовсе, обессиленная, не разрыдалась. Чем вызвала всеобщее сочувствие и негодование по отношению к президенту «Нафты».

Впрочем понять Шараеву было можно: ситуация выглядела совершенно безнадежной и подвергать себя публичному бичеванию, – это надо быть мазохистом. А среди нефтяной элиты такое извращение, в отличие от многих других, не приветствовалось.

На другое утро к ажурной ограде офиса «Нафты» подъехала кавалькада машин.

Группа визитеров, возглавляемая прилетевшим утренним рейсом Четвериком и держащимся чуть сзади Маковеем, в сопровождении секьюрити поднялась в приемную и, по указанию Шараевой, без задержек была пропущена в кабинет президента компании.

Здесь вошедшим представилось зрелище, в высшей степени изумительное: в офисе обанкроченной накануне компании шло обычное производственное совещание. Кабинет оказался полон народу. Что-то бурно обсуждалось.

При виде входящих рабочий гул сменился напряженным ожиданием.

– Прошу, господа! – президент компании Лариса Ивановна Шараева поднялась со своего места.

– Кажется, мы не вовремя. Может, подождать? – съязвил Маковей, поедая взглядом притихшего подле президента Коломнина.

– Ничего страшного. Бог в дом, гость в дом, – с прежним радушием отреагировала Шараева. – К тому же у нас надолго. Так что давайте сначала ваши проблемы.

– Скорее ваши, – Вячеслав Вячеславович Четверик с нарастающим недоумением перепрыгивал взглядом с одного возбужденного лица на другое. – Шумите однако. С первого этажа крики слышны. Флаг в руки и – прямо-таки первомайская демонстрация.

– Так радость у нас. Через неделю врезаемся в магистральный трубопровод!

– А уж как мы рады, – Слав Славыч тонко улыбнулся.

– Мы рады, что вы рады, – Шараева в свою очередь излучала утреннюю женскую свежесть и победительность. Четверик почувствовал, как первое легкое недоумение уплотнилось в корочку недоброго предчувствия.

– Так чем могу служить, господа? – с некоторым нетерпением повторила Шараева. – А то у нас повестка – дай Бог к вечеру закончить.

– Мы, конечно, отдаем должное вашей выдержке, Лариса Ивановна. Но, боюсь, совещание придется все-таки прервать, – Четверик сделал нервное движение шеей, и вперед выступил Маковей.

– С этой минуты, – он торжественно оглядел собравшихся, – решением Томильского арбитражного суда в компании вводится процедура наблюдения и власть переходит в руки к временному управляющему.

– Что-с? – послышался в тишине голос Шараевой.

– На основании статей 19, 56, 59 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», – с аппетитом перечислил Маковей и, ловко выдернув из полиэтиленовой папочки судебное определение, возложил его перед президентом компании, – как знамя на вражеский редут водрузил.

Шараева недоуменно поднесла листок к глазам, пытаясь вчитаться.

– Ничего не пойму, – призналась она. – Буквы что-то прыгают.

– Да не расстраивайтесь так, Лариса Ивановна. Жизнь, она по жизни круглая, – посочувствовал Четверик.

Волнение Шараевой успокоило Слав Славыча, и теперь к нему вернулись прежние снисходительность и благодушие. Тем более что перед отъездом он получил последние указания от Гилялова. «Наезд» на «Нафту-М» в нефтяном мире неожиданно вызвал, как выразился Гилялов, неоднозначное толкование. Свежа была память о Фархадове, да и сама Шараева на похоронах произвела сильное впечатление. В том числе на людей, в поддержке которых министр энергетики был крайне заинтересован. Потому было решено, несмотря на активное ее противодействие поглощению, выплатить Шараевой бонус двадцать миллионов долларов, сэкономленных на скупке. Так что Четверику было чем утешить свергаемого президента компании.

– Погляди-ка, Сергей Викторович, – Шараева протянула документ Коломнину. – Может, ты чего разберешь?

Неспешно, шевеля губами, Коломнин принялся вгрызаться в текст. Было заметно, что отдельные фразы он перечитывал по нескольку раз.

Среди полной тишины послышалось нетерпеливое покашливание, – Маковей напоминал, что пауза затянулась и становится неприличной.

– А, так вот в чем дело! – Коломнин облегченно отбросил текст. – Господа просто не туда попали.

– Не туда?! – вырвалось сразу у нескольких человек.

– Обычная невнимательность, – Коломнин вернул определение Маковею. – У вас здесь сказано – «Ввести наблюдение в ЗАО «Нафта-М».

– И что из того?!

– Да то, что у нас здесь компания ОАО «Нафта-м». Во-первых, открытое общество. И, во-вторых, «м» маленькое. Улавливаете разницу?

– Вывески на дверях повнимательней читать надо, Павлик, – не удержался Богаченков.

От предчувствия жуткого, рокового «прокола» тело Маковея принялось вибрировать. Он скосился налево, и застывшая гипсовая маска на месте лица у Четверика вывела его из стопора. – Какие еще вывески?! – закричал он. – Что вы тут фуфло лепите? Гоните ключи и печати! Слав Сла… То есть, простите, Вячеслав Вячеславович, не слушайте этих фрайеров! Они на самом деле в глубокой жо…!

– Может, вывести, Лариса Ивановна? – приподнялся начальник охраны.

– Я вижу, господа не в курсе происшедшей у нас реорганизации, – Шараева жестом остудила страсти. – Не будем их за это строго судить. Сергей Викторович! Пройдите, пожалуйста, вместе с господами, предъявите необходимые документы. Словом, снимите вопросы. Господин Богаченков, и вы тоже. Рада была повидаться, Вячеслав Вячеславович!

Оглушенные визитеры безропотно проследовали через приемную в кабинет напротив, занимаемый Коломниным.

На чистом столе аккуратной стопочкой лежали приготовленные ксерокопии.

– Прошу минуту внимания, – Коломнин возложил на них руки. – Неделю назад завершена реорганизация компании, в соответствии с которой лицензия на разработку месторождения переоформлена на вновь созданное открытое акционерное общество «Нафту-м». Все совершено в строгом соответствии с законом «О недрах». Да сами можете ознакомиться.

Коломнин радушно пододвинул пачку.

– А «Нафта-М»? – выдавил Четверик.

– Какая «Нафта-М»? В смысле прежняя? Она существует, и вы можете предъявить к ней все имеющиеся претензии. Другое дело, что там осталось?

– Это что же получается? – пробормотал Четверик. Слова выдавливались из него с трудом, как у человека, отходящего от заморозки. – Мало того, что месторождение ушло, как дети в школу… Так еще, выходит, мы ни за что ни про что бухнули тридцать миллионов долларов на долги какой-то пустой, бумажной компании?!

Он в ужасе посмотрел на Коломнина.

– Деньги эти наверняка будут использованы исключительно на нужды нефтяной отрасли, – утешил его тот. – Так господину Гилялову и доложите. Зная радение министра о топливном секторе экономики, уверен, что известие это его несказанно обрадует.

– Вячеслав Вячеславович, понт все это! – выкрикнул Маковей. – Допустим, даже лицензию переоформили! Но все производственные мощности мы за долги вернем. Рупь за сто – всё отсудим на базу! Тогда сами на карачках приползут, хитрованы! Смешок Богаченкова был ему ответом.

– Ишь губы раскатал. Можно сообщить, Сергей Викторович? – спохватился он. Дождался разрешающего кивка. – Так вот все производственные мощности компании проданы некой иностранной фирме. Кстати, вы ее знаете – «Хорнисс холдинг». А уж от нее возвращены «Нафте-м» в долгосрочную аренду. Так что замучишься, Пашенька, до наших буровых добираться.

– Полный звездец, – Четверик тихо заскулил.

– Конечно, передавать российские активы за рубеж – не так чтоб самый писк, – поморщился Коломнин. – Но надо было спасаться. Потому пришлось действовать вашими методами.

– Ты! – выдержанный обычно Слав Славыч безжалостно ткнул пальцем во впалую Пашенькину грудь. Накопленное отчаяние требовало немедленного выхода. – Какое дело провалил. Из-под носа за какой-то месяц огромное месторождение увели! На глазах у всей страны. И даже не заметил. Да тебе только гнилую картошку в авоське охранять! Сопля! Но Дашевскому это отольется. Ох, отольется!

Забыв попрощаться, выскочил из кабинета.

– Мне, пожалуй, тоже пора, – определился Коломнин. – Там сейчас мой вопрос в повестке. Если что, все технические детали с господином Богаченковым.

Коротко кивнув, Коломнин вышел. Тщательно закрыл за собой обе двери. Оказавшись в пустой приемной, воровато оглянулся.

– Йес! – вскричал он и, не сдержавшись, подпрыгнул, выбросив вверх сжатый победно кулак.

Из-за приоткрытой дверцы шкафа выглянула изумленная Калерия Михайловна.

– Это вы!.. тут прыгаете?

– Мы их уделали, Калерия Михайловна! – Коломнин обхватил ее за плечи. Крутнул. – Понимаете? Мы их уделали!

– Знаете что? – Калерия Михайловна осторожно освободилась. – Давайте-ка я вас чаем напою. Смородиновый. Собственной рецептуры.

В кабинете Коломнина, несмотря на многолюдие, царила давящая, оглушенная тишина.

– Кстати, насчет активов, – припомнил Богаченков. – Соврал я, Паша. У «Нафты-М» на балансе тоже кое-что осталось. Пойдем покажу. Повезло тебе: будет чем поживиться.

Он ухватил за руку впавшего в прострацию Маковея и потащил за собой. Они спустились на этаж, где Богаченков отомкнул ключом дверь с надписью «Спортзал». В центре пыльного пустого зала стоял одинокий стул с вывалившимся сидением.

– Вот, принимайте! Все как настаивал: до последнего стула. Правда, несколько колченог. Но если починить, очень еще даже сгодится, – не скрывая сарказма, произнес Богаченков. Это был миг его торжества.

Проткнув взглядом глумящегося победителя, Маковей повернулся и, покачиваясь, пошел прочь.

История с несостоявшимся поглощением Верхнекрутицкого газоконденсатного месторождения наделала много шума в нефтяном мире. При этом никто не обсуждал законность или незаконность методов, с помощью которых была достигнута цель. Никого не интересовала моральная подоплека происшедшего. Всеобщее восхищение вызвала ловкость, с какой обвели вокруг пальца матерого Гилялова. Для Генеральной нефтяной компании поражение это имело самые роковые последствия. Бездарная потеря нескольких десятков миллионов долларов и, главное, всеобщие насмешки по адресу незадачливого агрессора позволили давним недругам Гилялова – руководителям корпорации «Система» – убедить мэра Москвы отказаться от ставки на прежний менеджмент и передать Московский нефтеперерабатывающий завод и АЗС в управление другой команде.

В результате Генеральная нефтяная компания лопнула столь же внезапно, как и образовалась.

Сразу зашатался на своем посту и Гилялов, – неудач в этом мире не прощают.

Зато резко возрос авторитет Ларисы Шараевой: теперь ее признали своей – без всяких оговорок.

Не прошло и недели после последних событий, как в Томильск примчался не кто иной, как президент компании «Руссойл» господин Бурлюк – собственной персоной. Но это был другой Бурлюк. Изо дня в день ходил он в «Нафту» как на работу. Безропотно с девяти до восемнадцати просиживал на стульчике в коридоре, – из приемной Калерия Михайловна выставила его без затей. При виде проходящей Ларисы Бурлюк поднимался. Она проходила, глядя сквозь него, – слишком свежи были в памяти обстоятельства смерти Фархадова. Он вздыхал сокрушенно и вновь опускался на стул. И все-таки интересы бизнеса возобладали, и Лариса позволила Богаченкову уговорить себя сменить гнев на милость. Прямо в ее кабинете состоялось внеплановое собрание собственников «Руссойла» в составе: Коломнин – от «Нафты», Шараева – от «Хорнисс холдинг», Бурлюк – от собственной зарубежной компании. В результате голосования акционеры, в том числе и Бурлюк, единогласно обязали компанию «Руссойл» выполнить все требования «Нафты». В обмен на этот жест доброй воли Шараева согласилась оставить Бурлюка на посту президента «Руссойла» – при условии полного подчинения своей воле. Надлежащие заверения были тут же получены.

А еще через несколько дней состоялось и долгожданное, судьбоносное, как назвали его в местной прессе, событие: врезка в магистральный трубопровод.

Стало известно, что, по указанию президента «Нафты» Шараевой, группа аналитиков под руководством Богаченкова в условиях полной конфиденциальности разрабатывает бизнес-план дальнейшего развития компании.

Всё свидетельствовало о том, что «Нафта», и без того набирающая на глазах, готовится выйти на новые рубежи. Потому с особым нетерпением ожидалось Правление, назначенное на начало сентября. В повестке дня был один вопрос, – доклад президента компании.

Сама Лариса все эти дни, недели, месяцы проводила в бесконечных поездках и встречах, налаживая устойчивые связи. Мало врезаться в трубу. Нужно еще было врезаться в бизнес.

И даже долгожданное заседание Правления, назначенное поначалу на десять часов утра, было передвинуто на пятнадцать, – прилет Шараевой из Москвы задерживался в связи с какой-то внезапной встречей.

В ожидании программного выступления заждавшиеся члены Правления неприкаянно болтались по этажам. Работать никто не мог.

– «Приземлилась», «Едет из аэропорта», – то и дело коротко роняла Калерия Михайловна. Привычная система координат восстановилась, и секретарша стала прежней: всезнающей и недоступной. В пятнадцать тридцать Калерия Михайловна пригласила собравшихся пройти в конференц-зал, где они и расселись за недавно прибретенным огромным овальным столом, заставленном минералкой. «Круглый стол королевы Ларисы», как к месту пошутил Коломнин– младший. Сам Дмитрий, скрывая волнение, вальяжно раскинулся в конце стола, то и дело непроизвольно косясь на приготовленную папку с золотым тиснением «Ведущий специалист».

Через пять минут внутренняя дверь в конференц-зал распахнулась, и через нее, сопровождаемая двумя помощниками, вошла Шараева. Вид ее в сером приталенном костюме, деловом и женственном одновременно, был утомлен, – на запавших щеках установился лихорадочный румянец. Но помутневшие от привычного недосыпания глаза излучали лихорадочное нетерпение.

Она шла вдоль стола, давая на ходу отрывистые указания и одновременно приветственно улыбаясь членам правления. За прошедшее время Лариса досконально освоила этот стиль общения, так шедший ей, – непререкаемый и доброжелательный одновременно.

Проходя мимо Коломнина, она торжествующе прикрыла глаза. И он, один из немногих знавший о цели сегодняшних ее переговоров, понял, – «виктория».

В последние месяцы Коломнина крутило в потоке событий. Прежде он сам направлял их. Теперь, когда компания набрала ход, все стратегические вопросы замкнула на себя Лариса, и Коломнин все больше ощущал себя фаворитом при всевластной государыне. Судя по заискивающе-насмешливым жестам, таковым воспринимали его и окружающие. Это ранило. От приглашений в поездки он стал отказываться, представляя, как будут смотреть на него руководители других организаций. Поэтому все чаще на переговорах подменял его Богаченков, столь же деятельный и энергичный, как и Шараева. Правда, сама Лариса всячески тормошила Коломнина, стремясь возродить интерес к делу. Все новые идеи и планы она, как и прежде, обсуждала с ним. Планы эти переполняли ее. Порой, забывшись, она принималась проговаривать их прямо в постели. А он слушал, добросовестно пытаясь заново воспламениться. Но ничего не находил в душе, кроме опустошенности. Казалось, всю отведенную ему природой энергию выплеснул он на спасение тонущей «Нафты». Своего места в «Нафте», гордо дрейфующей на океанских просторах, он не находил.

Лариса замечала эту апатию и страдала, не зная, что предпринять. В конце концов оба решили, что происходящее – естественный результат усталости Коломнина на фоне пережитой изнуряющей схватки, и месячное свадебное путешествие все вернет на прежние места. Приглашения на бракосочетание госпожи Шараевой и господина Коломнина были разосланы еще на прошлой неделе.

– Господа правление! – на ходу произнесла Лариса и нетерпеливым жестом отогнала помощников. Она подошла к своему креслу во главе стола, но не села. А напротив, придвинув его вплотную, встала сзади, облокотясь на высоченную спинку и как бы спрятавшись за нее. Сделала она это вроде непроизвольно, для удобства. Но именно теперь, глядя на соломенную шевелюру, не оттененную привычным деловым костюмом, сидящие мужчины заново увидели, как молода и чертовски привлекательна их руководительница.

Невольное оживление просквозило по залу. Лариса сдержала довольную улыбку.

– Позвольте начать! Полагаю, сегодняшнее правление для всех нас имеет судьбоносное значение. Мы с вами приступаем к промышленной эксплуатации одного из самых перспективных месторождений России. Упущу цифры. В этой аудитории повторять их бессмысленно. Буду говорить о проблемах. Не так давно нами получена квота на вывоз нашего газоконденсата за границу и реализацию через собственного дистрибьютора – компанию «Руссойл». Таким образом, мы можем поздравить друг друга с вхождением в сонм российских энергетических экспортеров, – жестом оборвала хлопки. – Но увы! Выделенная квота ничтожно мала даже для наших сегодняшних возможностей. Чертовски мала! – послышался лопающийся звук, – Лариса в сердцах прихлопнула кожаную спинку кресла. – А ведь мы только начинаем расширяться. А стало быть, завтра попросту задохнемся без реализации. Потому для нас принципиально важно, чтобы в цепочке «добыча» – «реализация» появилось третье, срединное звено – «переработка». Получив это звено, мы сможем акцентироваться не на торговле сырьем, как поступает большинство, а на продаже собственных нефтепродуктов. То, о чем мечтал родоначальник компании Салман Курбадович Фархадов.

И Лариса, а вслед за ней и остальные, ностальгически посмотрела на огромный, полтора на два метра, парадный портрет Фархадова на стене.

– Короче, мною принято решение, – Лариса не удержалась от эффектной паузы, – купить Белогоцкий нефтеперерабатывающий завод!

– Это ж какие деньжищи! – среди озадаченной тишины прохрипел кто-то.

– Немалые, – подтвердила Лариса. – Причем деньги на покупку – далеко не всё. У завода изношенные мощности. Глубина переработки ничтожна. Стало быть, потребуется реконструкция. Да, таких денег у нас сегодня нет! Но и ждать, пока они накопятся, мы не можем! Тех, кто в бизнесе ждет, безжалостно обгоняют. Стало быть, настала пора менять структуру собственности «Нафты».

Зал предвкушающе загудел.

– Как вы знаете, на сегодня сто процентов акций нашего открытого акционерного общества принадлежит моей дочери. Я как опекун принимаю решение: часть акций передать другим лицам. За собой мы оставляем пока пятьдесят процентов плюс одна акция. Десять процентов я передаю, – Лариса помолчала, – Сергею Викторовичу Коломнину!

Коломнин непритворно вскинулся, – ни о чем подобном разговора меж ними не было. И – начал пунцоветь.

– Это собственно не дар! А лишь ничтожная цена за оказанные услуги, – торопливо произнесла Лариса. – Всем вам известно, что само существование компании было спасено в огромной мере благодаря усилиям Сергея Викторовича.

Коломнин хотел возразить. Но его уже похлопывали по плечам ближайшие соседи, другие потянулись с рукопожатиями. И он понял, что всякое негодование будет выглядеть неудачливым жеманством, – для присутствующих Коломнин и Шараева давно означали единую семью, и каждый про себя просто прибавил эти десять к предыдущим.

Лариса кашлянула и тем тотчас восстановила тишину.

– Еще порядка десяти процентов будут со временем переданы ведущим менеджерам компании, – сидящие принялись переглядываться со скрытой ревностью: мысленно начался дележ. – А теперь главное: в Москве среди прочих у меня состоялась встреча с президентом крупнейшей российской нефтяной компании «Паркойл». Как вы помните, в свое время «Паркойл» предоставил «Нафте-М» товарный кредит на сумму сорок миллионов долларов. Мне был задан вопрос, готова ли компания вернуть долг. Я со своей стороны напомнила, что формально новая компания не является правопреемницей прежней «Нафты», а значит, не несет ответственности по ее обязательствам.

Правление одобрительно закивало: необходимость сбросить с себя тяжкое ярмо казалась очевидной.

– Но кредит этот давался под честное слово Салмана Курбадовича! И я подтвердила, что долг непременно будет возвращен.

Вздох разочарования был ей ответом. Лариса улыбнулась: ей нравилось раскачивать ситуацию.

– Однако предложила нашу схему расчета. Президент «Паркойла» взял тайм-аут и сегодня утром на повторной встрече принял наше предложение. Отныне долг перед «Паркойлом» конвертируется в двадцать пять процентов акций «Нафты», которые я ему передаю. Таким образом, у нас появилось то, чего так остро не хватало нашей молодой компании – мощный стратегический партнер. И более того! – теперь Ларисе приходилось кричать, чтоб перекрыть общее возбуждение. – «Паркойл» берет на себя авансовые платежи по покупке завода!

Кто-то в порыве захлопал в ладоши. Кто-то подхватил, от полноты чувств вскочив на ноги. И вот уже конференц-зал, стоя, загремел аплодисментами.

Лариса стояла раскрасневшаяся, радостная, торжествующая. Упоение успехом смыло усталость, и ее васильковые глаза заполыхали, как прежде, так что у восхищенного Коломнина защемило сердце.

– Но и этим наше сотрудничество с «Паркойлом» не исчерпывается! – выкрикнула Лариса. – Отныне все поставки буровых труб на месторождение будет осуществлять дочерняя компания «Паркойла».

Общий гул стих и раскололся на отдельные звуки.

– Как это? – послышался недоумевающий голос Коломнина. – У нас уже есть такой поставщик – господин Резуненко.

– Речь идет о крупнейшей специализированной российской фирме. Мы вступаем в новую эру, Сергей Викторович.

– Да причем тут?!.. Контракт на поставку труб у нас подписан с Резуненко.

– Если на то пошло, хочу напомнить: контракт подписан прежней фирмой.

– Прежней, – согласился Коломнин. – Но нами. Я не понял, Лариса?

Выкрики стихли. Теперь собравшиеся сладко вслушивались в первый в истории «Нафты» семейный производственный скандал. Общее настроение уловила и Лариса, – от нее ждали решительности.

– Это хорошо, когда первый вице-президент вникает в экономические вопросы, – принялась чеканить она, взглядом пытаясь осадить не к месту заупрямившегося жениха. – Но, может быть, мы организуем ликбез в другое время и в другой обстановке?

– В другой обстановке – пожалуйста. Но – немедленно, – Коломнин тоже закусил удила. Кожа на скулах его натянулась. Глаза недобро сузились.

– Что ж, – Лариса поколебалась. Но она слишком хорошо знала его таким, как сейчас, чтобы продолжить публичную пикировку. – В таком случае, господа, предлагаю прерваться минут на пятнадцать. У членов Правления будет время переварить новую информацию и подготовить вопросы.

– В чем дело, Сережа?! – она едва дождалась, пока последний из выходящих прикроет за собой дверь. – Не мог найти другого места?! Что о нас люди подумают?

– Почему я не знал?!

– Я не успела: ведь только прилетела. Ты же со мной летать брезгуешь. Гордыня замучила. И потом – на самом деле тут нечего обсуждать. Это было условием «Паркойла». Не ломать же договоренности из-за подобной?…

– Мелочи, да?! – закончил за нее Коломнин. – Резуненко – наш друг.

– Компаньон.

– Пусть так. Но тогда – вернейший из компаньонов. Все эти месяцы он был с нами плечом к плечу!

– Сережа! Ты-то знаешь, чей сын сидит на этой чертовой «дочке».

– Я знаю другое – и ты знаешь! – что такое для Резуненко разрыв этого договора. Он же на него все поставил! Вложился до копейки. Сделал предоплаты. Если мы теперь откажемся, для него это крах! Полный! Он разорен.

– Не мучь меня. Мне самой до смерти жаль Витю. Но что я могу поделать? Я пыталась как могла торговаться. Но – предложение было практически безальтернативным.

– «Практически»! Значит, были и другие? – ухватился Коломнин.

– Не было! – огрызнулась Лариса. – Считай, не было. «Ойл» требовал тридцать три процента. Отступив здесь, я уронила их до двадцати пяти.

– Значит, альтернатива все-таки была?

– Соображай, что говоришь! – взбеленилась Лариса. – Восемь процентов ценнейшего месторождения!

– И какой-то там Резуненко.

– Лих ты судить, Коломнин! Думаешь, если тебе твои десять процентов за здорово живешь достались, так они уж ничего не стоят?! – еще не договорив, она обомлела от невольно вырвавшихся слов. – Прости, Сереженька. Ради Бога, прости! Я не то хотела…

– Что ж, – Коломнин скрежетнул зубами. – Все логично. Но тогда опять же нет проблем: отдай «Паркойлу» восемь из моих. И пусть контракт останется за Резуненко.

– Ребенок! Где-то тертый мужик, а где-то… – Лариса недоуменно затрясла головой. – Твои десять процентов – это не только твои. Но и мои. Это наши! Нашей династии, если хочешь. А с чужими я не то, что за восемь процентов, я за каждую акцию драться буду. Если, конечно, не хотим компанию по ветру пустить.

– Стало быть, Виктор обречен?

– О чем ты говоришь? Как сможем, смягчим. Придумаем что-нибудь. Где-то поможем деньгами. Предложим должность. Но есть вещи, через которые не переступить. Мы вошли в большой бизнес. И не мы им. Он владеет нами. И определяет ход событий. Ты должен понять это.

– Должен, – подтвердил Коломнин. – Наверное. Но не понимаю. – Зато я понимаю. Ты просто разлюбил меня. – Я?! Лори моя, Лори. Догадаешься, о чем тоскую? О прошедшей зиме. О Таиланде. О номере в гостинице. О задрипанной квартирке на Юго-Западе. Когда не было меж нами всего этого. – Он крутнул пальцем . – Ведь достаточно было просто отойти в сторону, предоставив действовать другим. Потому что не нужно было тогда всё это ни мне, ни тебе. И жили бы мы сейчас с тобой в холе и частье. Так нет, сам, своими руками из огня вытащил. И не вытащить не мог. Вот ведь парадокс и напасть. А примак, он и при нефтяной королеве примак. В следующий раз схлопочу, если вовремя не подам тапочки. Помнишь, есть такая сказка про дракона, сидящего на золоте. Рыцари то и дело пытаются убить его, чтоб освободить людей от его власти. Но – дракон вечно жив. Знаешь, почему?

– Знаю, конечно. Победивший дракона сам в него и превращается. Хочешь сказать?..

– Если только дракоша. Из самых что ни на есть очаровательных.

– Чего ты добиваешься? Чтоб я всё бросила? – выдавила Лариса.

– Избави Бог! Если б и решилась, ты бы мне этого до конца дней не простила. И конец оказался бы близок! – он невесело засмеялся. – Ты – бизнес-леди. И это тебе, увы, идет. А вот из меня Графа Монте-Кристо положительно не получилось.

– Остановись, Сереженька. Какой-то у нас ненормальный, ёрнический тон. Допустим, ты перегорел. Допустим, тебе всё обрыдло. Тогда уходи из компании. Займись чем-то другим. Ты же роскошный специалист. Найдешь себя. Главное, чтоб остаться вместе. Поженимся. Будем просто жить семьей. У каждого своё дело. Разве так не бывает?

– Бывает, конечно, – признал очевидное Коломнин. – Но ты же сама понимаешь: здесь совсем другое. Ты прочно села на иглу.

– Но я люблю тебя. Я правду говорю! – вскрикнула она. – Поверь, между нами нет больше даже тени.

– Надеюсь. Но теперь проросло вот это, – он ткнул в сторону карты месторождения. – Одна, но пламенная, так сказать, страсть. И тут уж ничего не поделать. А я, как ты знаешь, ревнив. И не смогу делить тебя. Да если бы хоть делить!..Пойду я, пожалуй, Лара.

Он нежно провел ладонью по горячей, влажной щеке ее.

– Сереженька мой! Но нельзя же так, вдруг, – обхватив ладонь, она принялась целовать ее.

– Ну что ты, Лоричка? Что ты? Ты же умница. Сама давно всё поняла. По-другому не выйдет. Это жизнь. Сводит – разводит. Пусти. Ты же не хочешь, чтоб мужчина при тебе плакал, – он тихонько высвободил руку, слизнул соленые капельки.

– Чем же теперь займешься? Не управдомом же.

– Высоко поднимаете. Вернусь на прополку. Работа не пыльная: ниточки разгребать, корешки подрубать.

Усмехнулся невесело. Рывком поднялся.

– Удачи тебе, дракоша.

Она пошла следом, готовая кинуться сзади и остановить. Но не остановила.

Дверь конференц-зала раскрылась. Скопившиеся в приемной увидели идущего по проходу с отсутствующим видом Коломнина. Перед ним расступались. Отводя злорадные лица, с удовольствием представляли взбучку, какую получил зарвавшийся фаворит.

Лишь набычившийся Богаченков и перепуганный Дмитрий шагнули, преграждая дорогу:

– Сергей Викторович!.. – Отец! Неужто… всё? – А как же?..

– Оставайтесь. Вы ей нужны, – Коломнин, не останавливаясь, пожал плечо Богаченкову, потрепал по щеке сына и – пошел дальше.

Да еще сообразительная Калерия Михайловна первой поняла смысл происшедшего. Стремительно подошла к привалившейся к косяку Ларисе.

– Вернуть? – она властно обхватила ее запястье и с силой сжала. – Лариса! Что ж ты молчишь? Вернуть, да?!

Лариса недоуменно посмотрела на забывшуюся секретаршу, заставив ее отступить. Облизнула пересохшие губы:

– Распорядитесь, чтоб заходили. Правление продолжается.

(КОНЕЦ)

Примечания

1

Здесь и далее возможное совпадение с названиями реально существующих коммерческих организаций носит случайный характер

2

Cленговое от МВД

3

Персонаж романа «Мужские игры». М., 2005 г, «ОЛМА-пресс»

4

Персонаж романа «Милицейская сага»

5

Стихотворение А. Роженкова. – Алексей Роженков. Волчье лыко. Стихотворения. – «Русская провинция», Тверь, 1997

6

Персонаж романа «Милицейская сага»

Оглавление

Пляжный романчик

Возвращение на круги своя

Лицезрение патриарха

Женевский межсобойчик

Время принятия решения

Страдания по «Руссойлу»

Братание президентов

Большая стирка

«Железка» – любой ценой

Утонченные люди

Арест как способ возрождения российской экономики

От перемены мест слагаемых сумма изрядно меняется

Кипрский сюрприз

Прощание с патриархом

Большое «нефтяное» побоище Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg