«Ты помнишь, брат»

Дону Америка, Хосе Мигелю Варасу, Освальдо Саласу, Панчо, Фауна, Терремото, Амалии и Умберто, чилийцам; Черному Мехиа, венесуэльцу; Оски, аргентинцу; эквадорцам Родриго Кабесасу и Хорхе Энрике Адоуму и бразильцу Освальдо Альвесу

В этой жизни помереть

не трудно.

Сделать жизнь

значительно трудней.

Я открыл дверь, комната была наполнена дымом, таким густым, горьким и едким, что слезы потекли у меня из глаз. Я поспешно открыл балконную дверь — пусть осенний ветер очистит воздух. Обернувшись, я увидел совершенно незнакомого человека, сидевшего на моей кровати. Ноги его не доставали до полу. Человек глядел на меня и силился улыбнуться. Черт возьми! Сказать просто, что он был безобразен — этого мало; нечто невообразимое, с обычным безобразием даже и сравнить нельзя. Я сел в кресло и принялся его разглядывать.

— Как вы вошли?

— Просто. Не заперто.

Он говорил, не вынимая изо рта трубки, трубка была темная, ореховая; треснувший черенок заклеен пластырем. Словно из горна, валили из его рта клубы зловонного дыма.

— Ты Педро Игнасио, поэт? — Он потер кулаком глаз.

Рука — будто сморщенная куриная лапка.

Ах, вот как, он знает, как меня зовут, и даже говорит со мной на ты!

— Я не поэт, — отвечал я сухо.

— А что же ты, рассказы мараешь?

— Иногда.

— Ну, значит, верно, мне так и говорили. — Он неуверенно улыбнулся и снова потер глаз.

— Я затем и пришел, прочти что-нибудь. — Человечек согнул пополам подушку, прямо в грязных ботинках улегся на мою постель; хотя, конечно, если говорить правду, постель тоже не слишком чистая. Он ждал, глядел в потолок.

— А кто ты такой, чем дышишь?

— Я? — Он ткнул себя большим пальцем в грудь. — Я — Маркиз.

Наконец-то я понял, почему он производит такое странное впечатление: очень уж необыкновенное лицо — лоб круглый, выпуклый, ноздри — словно пещеры, того и гляди вылетит оттуда стая летучих мышей, волосы густые, стоят дыбом, словно какие-то заросли.

— Маркиз — владетель Отмычки? Или Вонючей Трубки?

— Нет. — Наглый и уклончивый, он по-прежнему глядел в потолок. — Просто Маркиз, и больше ничего. Знаешь, табак у тебя очень хороший.

— Что такое?

— Табак, говорю.

— Какой табак?

— Ну вот этот же, парень, этот.

— Да какой же, скажи, какой?

— Этот, не видишь, что ли, который наверху.