«Жить и умереть в Париже»

965

Описание

Из окна отеля, находящегося в маленьком городке, падает женщина. У нее нет документов, опознать ее не удается. Полиция закрывает дело… Ольга уже одиннадцать лет живет в Париже по французскому паспорту на чужое имя. Она красива и богата: когда-то, в начале девяностых, она по стечению обстоятельств оказалась вместе со своим другом во Франции с изрядной суммой «комсомольских» денег. Через год ее друга убили, а сама она осталась в живых по чистой случайности. Спустя двенадцать лет она обнаружила, что за ней следят. Так начался ее побег от смерти… История, в которой много опасности, любви и… Парижа!



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Надя Лоули ЖИТЬ И УМЕРЕТЬ В ПАРИЖЕ

Дождливым осенним утром в отделении полицейского участка маленького уютного города Келя раздался телефонный звонок. Звонили из бизнес-отеля «Кель». Сообщили, что из окна там выбросилась женщина. Свидетелям — поджидающему клиента водителю такси и пожилой даме, выгуливавшей в соседнем садике собачку, — показалось, что упала она с одного из верхних этажей. Звук был глухой. Очевидцы сначала решили, будто ветром сорвало что-то с крыши.

Подоспела полиция. Но осмотр места происшествия ничего не дал. В администрации гостиницы выдали информацию обо всех, снимавших на ту ночь номера в отеле. Выяснилось, что номер 925 был оформлен на имя Габриэль Мутти, туристки из Швейцарии. Администрация гостиницы подлинность гражданства и имени погибшей гарантировать не могла, так как оплата за номер была произведена наличными. Следствие с самого начала зашло в тупик.

Обыск подтвердил, что произошло преступление: никаких вещей (кроме тех, что были на погибшей) в номере обнаружено не было, так же как, впрочем, и документов. Отпечатки пальцев отсутствовали. Все было тщательно убрано, все следы уничтожены. Чистая, профессиональная работа.

Следователь криминального отделения Центрального полицейского участка города Келя Гюнтер Рауф не знал, с чего начать и как подступиться к этому загадочному делу. В его двадцатилетней практике такого еще не было.

Результат судебно-медицинской экспертизы тела погибшей показал, что следов физического и сексуального насилия не было. Смерть наступила от удара при падении с высоты девятого этажа. В крови погибшей было обнаружено большое количество алкоголя, то есть на момент падения женщина находилась в состоянии сильного опьянения. Алкоголь попал в организм погибшей приблизительно за двадцать-тридцать минут до падения.

Это было все, что смогли внести в досье, которому дали кодовое имя «Габби», от Габриэль.

Группа расследования сделала фото- и видеосъемки места падения и номера отеля. Сняли слепки зубов и отпечатки пальцев погибшей. Данные передали в полицию соседних государств.

Рауф понимал, что расследование будет трудным и нужно набраться терпения не на месяц-два, а, возможно, на несколько лет. Он связался с Центральным отделением криминальной полиции Швейцарии, откуда получил ответ, что предполагаемая гражданка Швейцарии Габриэль Мутти в розыске пропавших не числится, отпечатков ее пальцев в компьютерном банке криминального архива не нашлось. Спустя какое-то время делом заинтересовался Интерпол и файл под кодовым названием «Габби» был передан этому ведомству.

* * *

Середина осени в Париже выдалась теплой, но дождливой. Вот и сегодня вечером шел мелкий, монотонный дождь. Ольга закрыла ставни. Хорошо, что французы даже в современные дома встраивают окна с обязательными закрывающимися ставнями. В любой момент можно отгородиться, закрыться от внешнего мира, чтобы не слышать, не видеть, что происходит за пределами твоего личного маленького, ограниченного четырьмя стенами пространства. Особенно когда совсем не хочется, чтобы кто-то позвонил или постучал в дверь или заглянул в окно.

Заглянул в окно… Смешно. Семнадцатый этаж стеклянно-бетонного здания, возвышающегося на набережной Сены. Из окон открывается вид на Большую арку Дефанс. Ольга так любит смотреть по вечерам на освещенное, парящее каменное облако в Арке, на сверкающие небоскребы «парижского Нью-Йорка»…

Но сегодня ее порадовал сам факт, что окна можно закрыть ставнями. Впервые за последние годы ей было по-настоящему страшно этим вечером.

Яркая, красивая блондинка, Ольга была из тех женщин, о возрасте которых долго говорят «между тридцатью пятью и сорока». Ее светлые, с платиновыми прядками волосы спускались на худенькие плечи. А глаза были того неопределенного коричневого цвета, который в зависимости от освещения менялся от зеленого до бархатисто-карего. Невысокая, легкая, с тонкой костью, она была похожа на актрис, которые и до пенсионного возраста могут играть героинь на выданье. С годами у таких женщин в лице появляется, как говорится, «сюжет», и это делает их только еще более загадочными и привлекательными.

Она пошарила привычным жестом на полке. Вот черт! Дернуло же ее так не вовремя завязать с курением и выбросить все сигареты заодно с пепельницами! Сейчас в самый раз было бы закурить. Неужели прошлое и впрямь постучало в ее налаженную жизнь? Или это все фантазии, разыгравшееся воображение? Разве могут люди из той жизни проникнуть сюда, в мир, где она свободна, богата и защищена?

И все же… Кто был тот спортивного вида мужчина с холодными глазами и волчьим оскалом улыбки? Почему он весь вечер посматривал на их столик в банкетном зале отеля «Риц»? Она сидела в небольшой компании вместе со своим другом, аристократом Бертраном Лонганом. Это был изысканный раут. Светское общество собралось послушать известного джазового пианиста. Роскошная сервировка, свечи, фрукты и шампанское на столиках.

Незнакомец дважды приподнял бокал, когда пили за ее здоровье. Но взгляд мужчины не сулил ничего хорошего. Этот взгляд, казалось, говорил: «Ну что, дорогуша, попалась?» И кто был его спутник, который таращился в окно, словно ничего лучше Вандомской колонны в своей жизни не видел? А в туалете средних лет дама, случайно задев ее, почему-то извинилась по-русски… Хотя мало ли сейчас русских в Париже?

Ольга нервно сдвинула ставни. Неужели все-таки сегодня была весточка «оттуда»?

Нет, невозможно допустить, что они вышли на ее след. Это почти из области фантастики. Во-первых, прошло много времени. Не могли же они в самом деле почти двенадцать лет не выпускать из виду женщину, изменившую имя, страну, национальность, язык, привычки, женщину, которая сумела забыть, вычеркнуть, выдавить из себя свое прошлое, свою прежнюю жизнь, ведь все, что было до ее исчезновения, было не с ней, а с какой-то другой, посторонней женщиной, с которой у теперешней Ольги не было почти ничего общего.

Уверенная в том, что заснуть ей не придется, она начала искать в аптечке снотворное и опять разозлилась: ну не дура ли, и снотворное выбросила! Думала, ничто не нарушит ее покоя, ее размеренной, счастливой, наполненной жизни. Думала, что все незыблемо, что все есть: и прекрасная квартира на набережной Президента Думера, в престижном районе Парижа, и верный доход (через своего брокера Ольга играла на фондовой бирже, часть денег у нее была вложена в ценные бумаги). Немалые деньги приносила недвижимость на юге Франции — две квартиры Ольга приобрела семь лет назад и теперь сдавала. Был и постоянный друг, Бертран Лонган, с которым она познакомилась семь лет назад в Каннах, где покупала ту самую недвижимость. Никакой безумной привязанности между ними не существовало, однако время в обществе друг друга они проводили с удовольствием и вместе совершали ежегодные туры по всему миру (она открыла в себе уже здесь, во Франции, страсть к путешествиям).

А теперь оказалось, что даже дома, в своей маленькой крепости, она не чувствует себя защищенной.

Вчера, попросив Лонгана извинить ее и ничего толком не объяснив, она, заставляя себя не оборачиваться, быстро прошла по роскошным галереям и лестницам отеля «Риц» к выходу. На парковке дрожащей рукой повернула ключ зажигания в своем «рено» и, как в старых фильмах про шпионов, долго петляла и кружила по вечернему Парижу, пока наконец не притормозила возле парка Монсо.

Оставив машину, Ольга спустилась в метро и тут же пожалела об этом. Она самой себе показалась инопланетянкой: ее длинное вечернее платье, тонкая меховая накидка, высокие каблуки и маленькая театральная сумочка не очень-то вязались с мрачноватой парижской подземкой. С опозданием понимая, что не вписывается в окружающий интерьер, Ольга растерянно отводила глаза от попутчиков: видавшие виды парижане рассматривали ее, как какой-нибудь манекен в витрине «Галери Лафайетт».

Выскочив через остановку, на «Терн», она поймала такси и назвала улицу неподалеку от своего дома. Возле знакомого кафе попросила остановить машину. Ольга зашла внутрь, опять удивив завсегдатаев, сидевших у барной стойки, своим не подходящим случаю видом.

Посидев в кафе около получаса и просчитав, что преследования нет. Ольга немного успокоилась и осторожно двинулась в сторону дома. Однако по дороге ей пришла в голову мысль поехать в отель «Конкорд Лафайетт» на Порт-Майо и заночевать там: вдруг ее все же выследили, — тогда она лишится последнего своего верного убежища, своей квартиры…

Значит, она не должна сейчас возвращаться домой, в свою маленькую крепость, в свое последнее пристанище, где она чувствует себя в полной безопасности. Никто не знает этого адреса, даже полиция, ведь зарегистрирована она в другом городе, а на почтовом ящике значится имя мадам Дювалье, съемщицы, на которую в префектуре оформлена ее квартира. Городской телефонной линии нет. Связь с миром она осуществляет по мобильному телефону и электронной почте, консьержка находится в здании напротив, объединенном с этим внутренним двориком-садом.

Понимая, что на все эти полубезумные поступки ее толкает, возможно, всего лишь разыгравшееся воображение, Ольга вызвала к кафе такси и поехала в направлении Порт-Майо.

Всю ночь она, боясь пустого номера и понимая, что заснуть все равно не сможет, просидела в баре, спасаясь от посягательств поздних посетителей тем, что притворялась в стельку пьяной. Правда, сначала она сунула гарсону сотню евро, сказав, что покинута любимым. Гарсон, проявив полное сочувствие к сей трагедии, стойко оборонял ее от назойливых подвыпивших клиентов и подносил выпивку.

Под утро, когда в опустевшем баре стихла музыка и уставшие официанты начали убирать столики и мыть посуду, Ольга решилась перебраться в только что открывшееся угловое кафе.

Она находилась в том состоянии напряжения, когда не чувствуешь усталости, и только раздражалась на свой вечерне-парадный вид: ну куда она сейчас в вечернем платье и на шпильках в рабочее деловое утро Парижа, когда выспавшаяся братия рабочих и служащих спешит на работу, забегая в многочисленные кафе выпить чашечку кофе и пролистать утренние газеты.

Покинув кафе, она зашла в огромный холл торгового центра «Порт-Майо» и увидела только что открывшийся спортивный бутик. Продавщица, расставлявшая в витрине товары, приветливо улыбнулась Ольге, и та не задумываясь, решительно направилась в магазинчик. Привыкшая ко всему молоденькая продавщица сделала вид, что совсем не удивлена вечерним нарядом клиентки в столь неподходящее время. Она помогла Ольге выбрать незатейливые классические джинсы, пару спортивных тапочек, футболку неприметного цвета хаки, спортивную сумку и курточку-«унисекс». Облачившись во все это тут же, в примерочной кабинке, и собрав волосы в хвостик, Ольга почувствовала себя значительно лучше. Сложив вечерний наряд в купленную сумку, она вышла из магазина, ощущая себя почти «человеком-невидимкой», так как с этого момента на нее больше никто не обращал внимания. Сейчас ей хотелось одного: раствориться в толпе и понять, что же все-таки происходит.

* * *

Марина Фольер, в девичестве Никитина, спешила на свое рабочее место — в кассы «Аэрофлота», находящиеся в самом центре Парижа, на Елисейских Полях. Вот уже семь лет она добросовестно выполняла обязанности агента по продаже авиабилетов знаменитой компании, бывшей советской гордости. Теперь это было всего лишь представительство одной из многих компаний, которые расплодились за последние несколько лет на ее бывшей родине и претендовали на свое место под солнцем французской столицы, составляя конкуренцию друг другу не только в ценах и сервисе, но и в рабочих местах. Работали там в основном симпатичные молодые русские женщины, говорившие на нескольких языках, в большинстве своем жены французских граждан.

И вот на днях Марине предложили место в только что открывшемся агентстве «Пулковских авиалиний», которое тоже было в пяти минутах от Триумфальной Арки, на авеню Фридланд. Зарплату ей обещали значительно выше той, что была у нее в «Аэрофлоте». Это привлекало и в то же время настораживало: просто так, ни за что, денег не платят, в этом Марина была уверена. Возможно, там меньше служащих, и значит, будет больше работы. В «Аэрофлоте» тоже хватало своих проблем. Взять хотя бы интриги, сплетни, зависть — в общем, все прелести отношений в женском по преимуществу коллективе. Тут исключений из правил не было. И вот теперь, прежде чем принять предложение, Марина должна была взвесить все «за» и «против».

Она вышла из метро на «Франклин Рузвельт». Ее агентство было еще закрыто. Слава богу, есть пятнадцать минут, чтобы выпить чашечку кофе на углу Елисейских Полей и улицы Марбеф. Марина с удовольствием огляделась по сторонам: столько лет ходит она на работу в одно и то же место, а никогда не перестает любоваться Елисейскими Полями. Вот и сейчас, в яркий теплый день самого начала осени, они по-особому хороши: листва деревьев чуть тронута золотом, синее небо отражается в окнах домов, запах бензина и хорошего парфюма немного кружит голову, прямо на тротуарах за столиками бесчисленных кафе уже сидят люди…

Знакомый гарсон, зная пристрастие Марины к двойному эспрессо, кивнул ей через головы завтракающих у стойки клиентов и протянул чашечку с маленьким кусочком сахара.

Подходя к дверям своего офиса, она обратила внимание на двоих стоявших у входа русских мужчин. В том, что они русские, Марина ни секунды не сомневалась. Было в русских что-то особенное: и в мужчинах, и в женщинах, и в молоденьких девушках, и в детях; «особенное» даже не в манере одеваться (многие одевались дорого, а некоторые и со вкусом), а что-то в выражении глаз, в походке, в неуверенных движениях рук. Если бы Марину попросили объяснить толком, как в толпе она отличает своих бывших сограждан, что в них есть такое особенное, она не сумела бы, наверное, выразить это словами. Точно так же Марина всегда могла отличить русских «отсюда» и русских «оттуда». Так вот эти, стоявшие у входа в ее бюро, были «оттуда». На вид лет сорока, подтянутые, коротко стриженные, они словно были скроены по одному лекалу. Мужчины внимательно рассматривали входящих в бюро служащих и о чем-то тихо переговаривались.

Оказавшись на своем рабочем месте, Марина тут же забыла о них. Разложив бумаги и включив компьютер, она приняла первую клиентку, худенькую француженку, которой была нужна информация о рейсах на Москву. Марина занялась подбором данных и не заметила, как те двое мужчин зашли в помещение и заняли очередь. Очередь была небольшая, обычная для начала туристического «межсезонья», — человек пять-шесть.

Наконец подошел черед этих мужчин. Ее удивило, что, на вид довольно обычные, «среднестатистические русские», посетители оказались вежливыми, даже учтивыми. Манеры и правильная русская речь, нечасто встречающаяся у заезжих «бизнесменов», — все это говорило о том, что они столичные гости. Мужчин интересовали билеты в Монако и вся сопутствующая информация: нужна ли специальная виза, на какой рейс удобнее купить билеты, из какого аэропорта вылет. Посетовав, что не говорят по-французски и испытывают в связи с этим определенные затруднения, они попросили Марину помочь им и незаметно положили на компьютерный столик русскую шоколадку.

Марина улыбнулась и поблагодарила за подарок, добавив, что это совсем необязательно. Она забронировала билеты прямо в аэропорту «Шарль де Голь», сказала, что французская виза распространяется на княжество Монако и они смогут выкупить билеты непосредственно перед полетом, аэропорт прибытия — в Ницце, а время в пути один час. Собираясь уходить, они вежливо осведомились у Марины о местах, где собираются местные русские. Их интересовали адреса каких-нибудь клубов и ресторанов. Свой интерес они объяснили тем, что им хочется пообщаться с соотечественниками, так как порой чувствуют себя здесь довольно одиноко.

Марина порекомендовала несколько мест, которые прекрасно знала сама. Она хорошо понимала их состояние, помня свой переезд из России к мужу десять лет назад. Ее тогда тоже тянуло к своим. А вот сейчас — нет, уже не тянет. «Русских» мест в Париже было много, особенно в Шестнадцатом округе — исторически «русском», но русские «второй» и «третьей» волны селились уже в Пятнадцатом и Семнадцатом округах, у метро «Курсель». Мужчины еще раз очень вежливо поблагодарили ее за помощь и удалились.

На Марину они произвели приятное впечатление. Однако она тут же полностью переключилась на следующих клиентов. А шоколадку она отдаст вечером сынишке. Избалованный, как все французские дети, он любил сюрпризы и внимание, особенно перед сном. Марина улыбнулась и незаметно посмотрела на часы. До перерыва оставалось около часа. За работой время летит быстро, а в перерыв она сбегает на авеню Фридланд взглянуть на новый офис «Пулковских авиалиний». Кто знает, может быть, она переберется туда. Мужчина возле ее стола раздраженно кашлянул. Марина увлеклась своими мыслями и забыла, что французы не любят ждать, а в том, что этот клиент француз, Марина не сомневалась.

* * *

Ольга налила воды в ванну, добавила душистой пены, легла и расслабилась в приятном тепле. Она словно перелистывала страницы книги, которую давно прочитала, закрыла, поставила на дальнюю полку и постаралась забыть. История, в ней рассказанная, была мучительна. Однако сейчас, вернувшись мысленно в прошлое, Ольга попыталась спокойно все проанализировать.

Влад. Итак, Влад… История одиннадцатилетней давности. Откуда люди из прошлого, если это действительно они, узнали, что в ту страшную ночь, в отеле, в Монако, с Владом была убита не она, а случайная девица из дешевого ночного клуба, нелепая маленькая блондинка, прилетевшая на огонек легкого заработка и заплатившая за это своей короткой непутевой жизнью.

Они с Владом прилетели в Монако из Москвы и почти год вели довольно странную, но вполне соответствующую обстоятельствам жизнь на этом роскошном мировом курорте, куда были неожиданно занесены судьбой.

Последние месяцы Влад часто срывался, пускаясь в загул в самое неподходящее время. Ольга терпела все не только потому, что они были связаны теперь общей тайной, но и потому, что в совсем недавнем прошлом осталась их многолетняя любовь-страсть. Тогда Влад действительно был, что называется, «мужчиной ее жизни». Они могли ссориться, расходиться, даже заводить интрижки на стороне, но неизменно оказывались вместе, все прощая друг другу и все начиная с начала.

Однако теперь поведение Влада все сильнее беспокоило Ольгу. Им надо было что-то кардинально менять в сложившейся ситуации: начать выстраивать нормальную жизнь или расстаться окончательно.

Тогда, в Монако, Ольга поняла, что пора ставить точки над i. Настало время обсудить, что они будут делать с огромными деньгами, которые оказались в их распоряжении. Как закрыть счет в банке, оформленный на имя Ольги, ведь из страны Влад убегал с наскоро состряпанным фальшивым заграничным паспортом на чужое имя (чего только не делалось тогда за довольно смешные деньги в постперестроечной Москве) и не мог им пользоваться в банках и отелях. У Ольги же паспорт и виза были в порядке, поэтому при бронировании гостиниц или проведении банковских операций действовала она.

Часто Ольга задумывалась: знай она еще тогда, в России, о той злополучной чековой книжке, бежала бы она с Владом? А он сам? Повел себя как эгоист, подвергнув и ее жизнь смертельной опасности. Но с другой стороны, если бы не это, какое жалкое существование влачила бы она одна в постперестроечной разоренной стране…

И вот накануне решительного разговора Влада опять «повело». Ольга решила дать ему возможность выпустить пар, разрядиться. Что поделать, если женщины все же более стойко выдерживают удары судьбы.

Повинуясь какому-то звериному чутью, уже не раз выручавшему ее в самых неожиданных ситуациях, она собрала кое-какие вещи, документы и перебралась в маленькую уютную мансарду недорогого отельчика в пяти минутах ходьбы от места их постоянного проживания, отеля «Интерконтиненталь». (Они предпочитали останавливаться в огромных безликих гостиничных комплексах, где легче затеряться в толпе туристов и деловых людей.)

Сидя ночью у распахнутого окна своего номера и глядя на тихо сияющее в лунном блеске Средиземное море, Ольга думала: что они, собственно говоря, ломают комедию. Столько лет вместе, столько всего их связывает, что им еще надо? По воле фантастических обстоятельств они оказались богаты. Остались позади потери близких, друзей, дом…

Столько всего перенести и сейчас, когда жизнь, кажется, только начинается, расстаться?.. Ольге захотелось сказать Владу все хорошее, что она о нем думала, поблагодарить его за верность и дружбу, за то, что он вытащил ее «оттуда», сказать, что незачем им расставаться. Она вспомнила его красивое лицо, упрямый подбородок, сильные руки и поняла, что совсем не поздно начать все с начала, как уже бывало не раз.

Утром Влад не пришел к ней, хотя и обещал. Отсыпается после бурной ночи, с досадой решила Ольга. Но ближе к полудню она поняла, что случилось что-то непредвиденное, так как, несмотря на свои загулы, Влад был очень щепетилен в делах и слово свое всегда держал. Она решила дождаться полудня, время оплаты номера, и сходить в «Интерконтиненталь».

Ольга заставила себя принять душ, позавтракать и накраситься. Включив телевизор, она начала собирать вещи, краем уха слушая, что говорит диктор. Было время новостей. Ее французский находился тогда в том зачаточном состоянии, когда, не умея толком ничего сказать, понимаешь все прекрасно. Английский выручал в экстренных случаях.

Выпуск местных утренних новостей подходил к концу. Пошли сообщения «о погоде, о природе…». Ольга уже протянула руку, чтобы выключить телевизор, как вдруг на экране появился отель «Интерконтиненталь» и толпящиеся рядом полицейские. На секунду камера показала два распростертых на полу тела — мужчины и женщины. Она сразу все поняла. Машинально выключила телевизор и опустилась на ковер.

* * *

Вода уже остыла и холодила кожу. Ольга поднялась, зябко поежилась и, закутываясь в мягкий махровый халат, опять почувствовала острое желание закурить.

Ночь опустилась над Парижем. Ольга выключила свет и заставила себя открыть ставни. Что бы это ни было — разыгравшееся воображение или действительно реальная опасность, — ничто не заставит ее отказаться от этого города, а тем более от возможности еще и еще раз взглянуть на огни ночного Парижа, возможности увидеть за аркой Дефанс далекий освещенный силуэт Триумфальной Арки и мерцающую перспективу Елисейских Полей, а за ними, уже дорисованные воображением, сад Тюильри и арку «Карусель». Ольга завороженно разглядывала ночные огни, будто стояла на мостике космического корабля, летевшего в вечность.

Потом она закрыла ставни, включила свет, налила себе чаю, и прошедший день, точно лента кинохроники, поплыл перед ее глазами.

Что она сделала не так? Может, не следовало, сбежав из «Рица», метаться по городу, а надо было рвануть куда-нибудь подальше из Парижа? Да и не куда-нибудь, а в Страсбург, где живет ее бывший французский муж, Жан-Марк Дитрон. Он остался ее настоящим другом. Вот кто и приютил бы, и успокоил, и научил, что делать в этой ситуации.

Надо сказать, что с мужчинами ей везло. Из разряда возлюбленных они без ссор и лишних выяснений отношений переходили в разряд верных друзей. Было что-то такое легкое и светлое в характере Ольги: она и влюблять в себя мужчин умела (и именно тех, кого хотела), и расставаться умела достойно. Не была стервой, обладала широкой душой и неизменной порядочностью…

Вот и Бертран Лонган не переставал удивляться. Зная наперед, что он никогда не разведется с женой, которая после автомобильной аварии уже несколько лет была прикована к постели, бывшие подружки постоянно трепали ему нервы, то требуя развода, то претендуя на его деньги или, на худой конец, на все свободное время. С Ольгой же не происходило ничего подобного. Она была приятным компаньоном и хорошей любовницей. При этом не хотела ограничивать свою свободу, но и его не держала на коротком поводке. Она принимала с достоинством то, что давала ей судьба, и сама умела быть благодарной.

Но что сделано, то сделано. Она не поехала в Страсбург к Жан-Марку. В магазине возле спортивного бутика она купила парик и в образе стриженой брюнетки почувствовала себя еще увереннее. Она решила вернуться к парку Монсо и забрать брошенную там машину, чтобы перегнать ее в большой подземный паркинг на Шатле. Проделав все это и оставив в машине сумку с вещами, Ольга решила просто, ни о чем не думая, бродить по Парижу. Это решение ее успокоило. Да и что было еще делать? Ни на Бертрана, ни на своих немногочисленных французских друзей (а друзей из бывших соотечественников она не заводила) «сгружать» проблему, которая может показаться им более чем странной, Ольга не хотела.

Периодически накрапывал легкий осенний дождь, удивительный парижский дождь, который не оставляет пятен на брюках и светлых плащах. По Риволи, мимо Лувра, под аркадой «Галери Лафайетт» она шла в сторону Больших Бульваров. Слева мерцали золотистые кроны деревьев в саду Тюильри. Сюда в первые годы своей жизни в Париже Ольга часто приходила специально, чтобы покормить обитающих в пруду огромных зеркальных карпов. Совсем ручные, точно голуби, они высовывали из воды открытые рты и клянчили еду.

По рю Ришелье Ольга повернула к Пале-Рояль и вскоре оказалась на пятачке между улицами Маленьких Полей и Святого Августина. Здесь находился один из ее любимых парижских пассажей — пассаж «Шуазёль». Она частенько заглядывала сюда в пасмурные осенние и зимние дни. Век назад, в непогоду, весь центр города можно было пересечь, кочуя из пассажа в пассаж. Высокие стеклянные крыши пропускали дневной свет, а внутри было тепло и уютно. Здесь, в «Шуазёле», было чем занять себя. К твоим услугам и самые разнообразные бутики, и салон красоты, и ресторанчики, и книжные развалы. Неторопливо пройдя вдоль витрин, перелистав несколько книг и альбомов по искусству, заглянув в ювелирную лавочку, перекинувшись парой слов с торговцем антиквариатом, Ольга вышла из пассажа, как выходят на свет из кинотеатра — с немножко измененным чувством реальности.

Дойдя до Оперы, она спустилась в метро и с одной пересадкой доехала до площади Клиши. Здесь, у подножия Холма, начинался один из ее самых любимых уголков Парижа: многолюдный, богемный, уютный, всегда новый, никогда не приедающийся Монмартр.

По улице Лепик Ольга пошла наверх. Двери многочисленных магазинчиков и недорогих бутиков были открыты. От фруктовых и рыбных лавочек невозможно было отвести глаз. Ольга почувствовала, что безумно проголодалась, и завернула в «Две мельницы», подумав с улыбкой, что не грех ей, привыкшей к дорогим ресторанам и изысканной кухне, «спуститься на землю». Приближалось время обеда, святое для французов время, и все ресторанчики и кафе уже были полны неспешно, с чувством и толком жующей публикой. С удовольствием поедая какое-то дежурное блюдо, Ольга решила, что ни одна холера, в том числе и из прошлой жизни, не возьмет ее, пока она даже в состоянии стресса может есть с таким аппетитом.

Спустившись в метро, она от Аббатис доехала до Сен-Жермен-де-Пре. В «Одеоне» не просмотрела, а, скорее, продремала какую-то картину и вышла на улицу уже совершенно разбитая и обессиленная.

Петляя по улочкам Латинского квартала, она свернула к набережной Вольтера, спустилась по каменной лестнице к Сене и зашла в плавучее кафе. Уже темнело. Грея руки о чашку с кофе, она смотрела на отражающиеся в реке огни Лувра, на проплывающие мимо экскурсионные речные трамвайчики «Бато-Муш», и чувствовала, что цепенеет от безысходности. Будь что будет, решила она и на первом попавшемся такси поехала домой.

* * *

На площади Трех вокзалов царила обычная суматоха раннего утра. Приходящие поезда дальнего следования, в основном в это время из Петербурга, и местные электрички выбрасывали из себя сотни и сотни приезжих, которые вливались в обычную московскую суматоху, привнося в нее свои маленькие и большие, важные и не очень дела. Этих людей разного рода занятий, профессий, званий и титулов Москва, как всякий мегаполис, притягивала к себе магнитом со всех концов огромной страны. Кто-то еще только надеялся найти свой шанс в столице, кто-то торопился на уже назначенные деловые и личные встречи, переговоры и консультации. Кто-то садился в черные министерские машины, кто-то в поджидавшие их навороченные иномарки, другие шли на остановку такси или сворачивали налево, в метро «Комсомольская».

На площади пахло дешевой восточной едой, прогорклым кофе. Но те, кто имел хорошее чутье, сразу чувствовали запах денег, больших денег, которые без устали и все с большей скоростью крутились в этом городе.

Раскаты забубенной музыки и запахи из шалманов, толкучка у входа в метро, суета привокзальной площади — все это обрушилось на заспанных и мрачных пассажиров фирменного поезда «Красная Стрела», который только что прибыл из Питера.

Шагая по замусоренному асфальту, Игорь Проханов раздраженно думал, что все-таки в Питере потише и поприличнее. Нет этой безудержной разлюли-малины. За годы, прожитые в «северной столице», он успел слегка отвыкнуть от московской суматохи и шума.

Взяв частника у Ярославского вокзала, он, хорошо зная город и его законы, назвал маршрут, цену и откинулся на сиденье. Багаж в виде спортивной сумки и портфеля-дипломата не занял много места. Машина двинулась по Садовому кольцу к центру. Было серенько, дождливо, даром что только конец лета.

Игорь подумал, что неплохо бы принять душ и позавтракать, но нет, в забронированный номер в «Балчуге» он поедет потом. Сначала дело, которое не терпит отлагательств. На Смоленской площади он вышел из машины и направился к правительственной высотке. Там, в Министерстве внешней торговли, один из кабинетов занимал Андрей Дубцов, его школьный, а потом и университетский товарищ. На его-то помощь и рассчитывал сегодня Игорь. Разговор предстоял серьезный и конфиденциальный.

Игорь был из той категории мужчин, которые выглядят моложаво до глубокой старости. И в пятьдесят он был подтянут, сухопар, седеющие у висков волосы были подстрижены бобриком, а осанка выдавала хорошую спортивную подготовку. Все это должно было работать на его имидж удачливого бизнесмена. Неприятное впечатление оставляли, пожалуй, только тонкие губы да холодный блеск серых, никогда не улыбающихся глаз.

Десятый «Б», в котором учились Игорь и Андрей, был типичным классом советской средней школы. Однако их самих нельзя было назвать строго типичными представителями поколения. Оба они очень рано поняли, чего хотят и как этого следует добиваться.

Игорь и Андрей принадлежали к комсомольской элите школы. Пройдя в старших классах хороший курс политической подготовки, понаторев в комсомольской демагогии, они уже на первых курсах финансово-экономического факультета Университета добавили к этому столь необходимые в партийной жизни навыки лавирования и подковерной борьбы. С таким багажом друзья легко вошли в комитет комсомольского и партийного актива вуза. Потом комсомольская карьера Игоря слегка притормозилась, а вот Андрей, всегда выдержанный, уравновешенный, с неизменным комсомольским значком на лацкане хорошо отутюженного пиджака, оказался более удачливым или предприимчивым — как посмотреть. Он дорос до секретаря комитета комсомольской организации факультета и ко времени защиты диплома вступил в коммунистическую партию. Там, в вузе, к ним присоединился, став своеобразным мозговым центром компании, красавец и рубаха-парень Владислав Корнеев.

Получив диплом, Андрей по распределению попал в систему аппарата Городского комитета комсомола. Его профессиональные знания пригодились ему нескоро. Карьерный рост давал возможность быстро подключиться к системе распределения номенклатурных благ и привилегий, которые и не снились молодым специалистам, разлетевшимся после вузов по бескрайним просторам Родины.

Благоустроенной отдельной квартирой в престижном районе и машиной он обзавелся уже к тридцати годам. Старшие товарищи по комсомольским вечеринкам, доросшие до высоких партийных чинов, вскоре забрали его наверх, туда, где бывшая комсомольская братия, переросшая в партийный клан молодых карьеристов, потихоньку вытесняла теряющих былую хватку партийных боссов.

Оказавшись в кругу «самых-самых», Андрей начал подтягивать к себе друзей.

Проведя много времени вместе на конференциях, съездах, в комсомольских лагерях, на вечеринках, они научились понимать друг друга с полуслова и негласно давно уже объединились в некий союз, своеобразное «комсомольское братство». Их связывало многое: возраст, образование, хватка, мировоззрение, здоровый цинизм в отношении к происходящему. Собираясь вместе, они не обсуждали мировые вопросы и комсомольские проблемы — было достаточно других животрепещущих тем: поездки по молодежной линии за границу, очередь на машину по госцене. Государственные «кормушки» обеспечивали не только их, но также их жен и детей (элитные пионерские лагеря, санатории, спецклиники и спецмагазины). Они за государственный счет ездили по стране и на бесчисленные комсомольские и партийные сборища, пленумы, съезды, отдыхали в молодежных спортивных лагерях в Крыму, устраивали банкеты по случаю очередных «красных» дат советского календаря. Для них уже был решен вопрос «Может ли коммунизм победить в одной, отдельно взятой стране?». Весь их образ жизни говорил, что может, очень даже может. Казалось, так будет продолжаться сколь угодно долго. Ничто не предвещало скорого краха.

* * *

Спустя несколько часов после известия о жуткой гибели Влада она уже летела в Париж. Аэропорт «Шарль де Голль» сначала напугал ее лавиной пассажиров и многочисленными переходами — он был преддверием незнакомого, грандиозного города, столицы мира, о которой Ольга прежде только читала в книгах.

Она полюбила Париж сразу. Развернутый к людям, к жизни, этот город подставил ей свое плечо и смягчил чудовищный удар — гибель Влада. В его смерть Ольга долго не могла поверить. Она не видела его мертвым, на похоронах не присутствовала, да их и не было, под чужим именем его захоронили в чужой земле, на общественном кладбище, как невостребованного. Тогда она чувствовала себя виноватой: жива, богата, свободна, живет, дышит, радуется, надеется. А Влад остался там, забытый всеми. Всеми, но не Ольгой. Она долго воскрешала в памяти все их встречи и расставания, ссоры и примирения, радости и печали, эти невосполнимые ощущения единения души и тела.

Чем был для нее Влад, Ольга в полной мере поняла лишь после его смерти. И особенно остро, когда оказалась перед необходимостью заново строить свою жизнь один на один с новой, незнакомой реальностью. От их совместной жизни не осталось даже фотографий. В их годовом скитании по югу Франции было не до того. Когда в спешке бежали из России, и подавно было не до сентиментальных сборов.

В Париже, где у нее не было ни одной знакомой души, Ольга наконец окончательно осознала, что это все не кошмарный сон, а новая реальность, в которой ей предстоит жить.

Она сняла маленький номер в недорогом отеле в центре Парижа, поблизости от Люксембургского сада, на улице Сен-Сюльпис. Рядом прелестные бульвары Сен-Мишель и Сен-Жермен. В глубине Латинского квартала — Сорбонна, студенческая мекка мира. Первое время Ольга без устали бродила по улочкам, которые жили своей особой, не прекращающейся ни на час жизнью и днем и ночью. Гуляла в Люксембургском саду, часами сидела на скамеечках, наблюдая за возней детишек и воробьев в песке, за причудливой, успокаивающей игрой света и тени в воде каналов.

Еще не зная толком, что ей следует предпринять, что делать, Ольга каждое утро спешила на уроки французского языка в знаменитую школу «Альянс Франсез». Сейчас самым важным было освоить язык, понять лучше эту культуру, влиться в этот город, который — теперь Ольга знала это наверняка — стал городом ее жизни.

Конечно, нелегко учить язык почти с нуля, когда тебе уже за тридцать, когда группа состоит в основном из молодой, хваткой и не имеющей комплексов азартной молодежи, демонстрирующей свое превосходство в возрасте. Но это, как ни странно, только стимулировало Ольгу. Она привыкла все делать хорошо, с полной отдачей.

Заучивая в день по тридцать-сорок слов, Ольга уже через месяц начала говорить: в магазинах, в ресторанах, в транспорте. Пусть пока с ошибками, с погрешностями в произношении, но это был опьяняющий французский, это было — как острое и прохладное шампанское на языке, и Ольга буквально упивалась этими новыми ощущениями, этой новой свободой и счастьем — понимать и быть понятой. Она чувствовала, как с каждым днем становится здесь все больше своей, и это ощущение заменяло ей на первых порах отсутствие близких людей.

Располагая большими деньгами, Ольга вела очень скромный образ жизни. Интуиция подсказывала ей, что надо не суетиться, не спешить и не высовываться. И главное, не привлекать к себе внимание. Счет в банке давал ей возможность не думать о куске хлеба и крыше над головой. Ей надо было обосноваться в Париже, пустить корни. Годовая виза заканчивалась, и необходимо было что-то предпринять. Для всех в России она умерла тогда вместе с Владом. Да и для кого «для всех»? Родители погибли в автокатастрофе, бабушка, которая растила ее, умерла десять лет назад. Детей у Ольги не было. И теперь она поняла, что это к лучшему… Она одна на этой земле, и надо выжить во что бы то ни стало, ведь надеяться не на кого, даже поплакаться некому.

Подыскивая квартиру в хорошем парижском районе, она выдавала себя за финскую журналистку. От своих соотечественников она интуитивно старалась держаться подальше, прекрасно зная, что действительно «мир тесен» и всегда есть шанс встретить «знакомых своих знакомых». Этого Ольге хотелось меньше всего, она прекрасно понимала: тот, кто убил Влада, должен убить и ее. Зато финнов во Франции было мало, и этим она воспользовалась, имея вполне скандинавскую внешность.

Частным путем (через газету), без контракта, она договорилась на год с хозяйкой небольшой квартирки в Семнадцатом округе Парижа, на бульваре Батиньоль, и въехала сразу, с одним небольшим чемоданчиком.

А месяц спустя, оказавшись на концерте классической музыки, Ольга почти случайно познакомилась со своим будущим мужем. Тогда оркестр и часть оперной труппы Страсбургского театра, где он служил, гастролировали в Париже. Стоя на сцене, Жан-Марк вдруг увидел красивое, полное внутреннего огня и силы лицо. Женщина смотрела сквозь него огромными отрешенными глазами, словно видела что-то доступное только ей…

В антракте он против правил вышел в фойе и разыскал поразившую его незнакомку. Он попросил Ольгу не уходить после концерта, пригласив ее в закрытый бар для артистов. Так начался их роман.

Напору чувств, которые обрушил на нее Жан-Марк, Ольга противостоять не могла. Однако, не считая возможным скрывать от него то, что произошло в ее жизни за последние годы, Ольга рассказала Жан-Марку обо всем. Это было честно и правильно. Знал он и то, что у Ольги кончается виза и ей надо что-то решать, так как на свою бывшую родину вернуться она не может.

Жан-Марк сам предложил ей выход в виде женитьбы. Он понимал, что не занял в сердце Ольги то место, которое заняла в его сердце она, и все же взвалил на себя груз ее проблем, подписал все бумаги на получение французского гражданства, а после развода благословил на новую жизнь.

Ольга не забыла этого, она понимала, что ее «французская судьба» сложилась во многом благодаря благородству и бескорыстию Жан-Марка. Даже расставшись и живя в разных городах, они остались самыми близкими людьми, ездили друг к другу в гости, болтали ночами напролет, советовались, спешили на выручку, если возникала такая необходимость.

И в какой-то момент своей парижской жизни Ольга почувствовала, что может перечеркнуть прошлое без сожалений и ностальгических переживаний. С тех пор словно начался отсчет новой эры. Впереди была длинная, неизвестная, волнующая жизнь.

* * *

Игорь подошел к высотному зданию на Смоленской площади и позвонил по мобильному телефону Андрею. Тот, несмотря на ранний час, был уже на месте. Сделав запись в книге посетителей и показав документы, Игорь поднялся на одиннадцатый этаж.

Тогда, в первой половине восьмидесятых, на излете брежневской эпохи, все политические и, что главное, экономические структуры находились в руках и под бдительным надзором правящей верхушки.

Только оказавшись «наверху», можно было рассчитывать на свой кусок пирога. Когда престарелые генсеки начали умирать один за другим, вызывая в народе уже не столько сочувствие, сколько смех, стало ясно, что тому, кто окажется ближе к пирогу, и достанется лучший кусок. И тут случилась горбачевская «перестройка». А потом началось лихое ельцинское правление. Все слои общества сдвинулись, пришли в движение, точно земная кора во время землетрясения.

В конце восьмидесятых уже надо было что-то предпринимать. Еще до того, как начнется передел партийной и государственной собственности, до того, как стремительно развивающиеся криминальные структуры начнут подбирать все под себя. И тогда их маленькое «комсомольское братство» разработало план снятия «большого куша», который поможет им пережить надвигающиеся трудные времена, поможет быстро оправиться и опять оказаться на плаву.

Как-то, году в девяносто первом, на даче, под водочку и селедочку, Андрей рассказал, что готовится пакет новых реформ, касающихся приватизации (тогда и слово-то дико звучало!). Это был сигнал к действию. Это означало — срочно нужны деньги для получения в фактическую собственность максимального количества государственных объектов.

В их маленьком сообществе Игорь всегда старался быть негласным лидером. Осознанно или бессознательно, он доминировал над остальными, обязательно участвуя во всех дружеских и деловых сборищах. Словом, любил держать руку на пульсе.

Поначалу Андрей и Влад относились к этому со снисходительной улыбкой: ну что тут скажешь, хочется парню поиграть в начальство. Но когда закрутились серьезные дела, такой «партийный контроль» начал их серьезно беспокоить.

У Влада в городе Ачинске, на огромном сталелитейном производстве, которое возглавлял его комсомольский сотоварищ Женька Потацкий, был уже «схвачен» полулегальный бизнес по отходам металлического сырья. В Москве же, в «Союзвторсырье», работала бывшая комсомольская подружка Аллочка — мастер высшего пилотажа по бухгалтерским и другим бумажным делам. Она могла официально, соответственно существующему законодательству, оформить нужные документы. План был прост: быстро и нелегально разбогатеть, а потом честно поделить деньги и вложить их в собственный бизнес.

Съездив в командировку в Сибирь, Влад договорился с Женькой о продаже всех металлических отходов через «Союзвторсырье» одной маленькой финской фирме по государственным расценкам. Продавали отходы и оформляли документы на рубли, а деньги поступали на банковский счет в Финляндии в долларах.

Когда схема заработала, на счета, открытые в Хельсинки, потекли огромные суммы. Металл на Западе стоил дорого, а в тогдашней России — копейки. Отходы поступали тоннами не только из Красноярского края — позднее были охвачены почти все металлургические комбинаты Сибири и Урала. В начале девяностых дело дошло и до городских свалок. И не только. Повсеместно были открыты полулегальные пункты скупки цветных металлов. Бомжи, алкаши и просто голодные российские граждане ринулись отвинчивать, откручивать и отрезать все, что не только плохо, но и хорошо лежало: болты из железнодорожных рельсов, провода высокого напряжения, водопроводные вентили…

Деньги шли на счета «комсомольского братства», которое еще не осознало, что богато не только по российским, но и по западным меркам.

Бывшие партийные боссы, комсомольская номенклатура семидесятых-восьмидесятых годов становились теперь во главе приватизированных заводов, фабрик, нефтяных и газовых промыслов, банков…

Так начиналась эра постсоветского капитализма. Эра надежд, эйфории, демократических иллюзий. Эра красных пиджаков, золотых цепей, бритых затылков, рэкета и первых миллионеров.

Перед маленьким «комсомольским братством» теперь стояла задача, поделив деньги, войти легально в большой бизнес. Игорь собирался открыть первый частный банк в Питере, осторожный Андрей хотел по-прежнему оставаться в «аппарате», но вел какие-то переговоры с газовиками и нефтяниками, Влад готовил бумаги для скупки акций металлургических заводов Урала и Сибири…

Теперь, когда почти узаконенной второй валютой в государстве стал доллар, но старый закон о наказании за валютные махинации никто еще не отменил, действовать надо было осторожно и с умом.

В Хельсинки, на счетах несуществующего кооперативного хозяйства, филиале «Росвторсырья», лежали деньги на имя директора сталеплавильного завода города Ачинска Евгения Потацкого.

Оформив документы для заграничной командировки, Женька отправился в Финляндию: решать вопрос о снятии налички и переправки ее в Москву…

…Много лет назад, молодые, красивые, веселые, уверенные в себе, они в удалой комсомольской компании, в студенческом лагере на крымском побережье Черного моря, играли в волейбол на теплом пляжном песочке, по вечерам у костра пели песни под гитару, строили планы на будущее…

Крепконогие и грудастенькие комсомолочки в бикини и мини-юбках, будущие «боевые подруги» партноменклатуры, хорошо подкованные не только в основах марксизма-ленинизма, сейчас, забыв про все на свете, лихо отплясывали на танцплощадках шейк и твист. Среди них и внешностью, и поведением отличалась одна, в которую явно или тайно была влюблена почти вся мужская половина компании: тоненькая светловолосая Оленька Азарова, «русалочка», как ласково звали ее друзья. К комсомольской элите, законно вкушающей блага на Черноморском побережье, она, по сути, никакого отношения не имела. Если, конечно, не считать, что попала Оленька сюда как девушка комсомольского лидера Владислава Корнеева. Об их головокружительном романе ходили легенды. Оленьке завидовали в глубине души все зубастые и хваткие «комсомольские богини». Они с удовольствием сожрали бы ее, по косточкам разобрали на каком-нибудь комсомольском собрании, навсегда закрыли бы ей доступ в «верха», где сами так хорошо и на месте себя чувствовали. Однако все прекрасно понимали, что подруга Влада неприкосновенна. Этот ореол недосягаемости и очарования закрепился за Ольгой, стал частью ее имиджа.

Игорь влюбился в Ольгу сразу и бесповоротно. Однако та пресекла даже самые невинные ухаживания. В душе это только раззадорило его — Игорю никогда никто не отказывал, все желаемое он привык получать немедленно, тем более что сам был завидной партией — симпатичный, подающий большие надежды в смысле карьерного роста, а у комсомолочек на это было отличное чутье. Но Ольга была девушкой его друга, поэтому Игорь загнал глубоко внутрь себя все обуревающие его страсти, стараясь никогда и ничем себя не выдавать. Казалось, он простил судьбе эту несправедливость. Судьбе простил, но не Владу и Ольге.

* * *

В сиреневой туманной дымке проступали, как на переводной картинке, очертания собора Сакре-Кер.

Алик вышел на балкон гостиничного номера, потянулся и с удовольствием обвел взглядом раскинувшуюся внизу панораму Парижа. Раннее утро золотой осени освещало крыши домов с маленькими мансардами, напоминающие скворечники. Внизу, у подножия Монмартрского холма, жизнь уже кипела и бурлила: туристы с фото- и видеокамерами осаждали огромную лестницу и павильончики подъемника, скользящего вверх, к подножию собора Сакре-Кер, а навстречу туристическому потоку двигался поток людей, спешащих на работу, — вниз, к бульвару Рошешуар, в парижское метро, летящее здесь по навесному мосту.

Уже не первый раз завтракая в одном из многочисленных кафе на площади Холма, Алик не переставал удивляться, что с самого утра эта богемная, любящая поспать публика — художники со своими мольбертами и картинами, потягивая горячий кофе из пластиковых стаканчиков, занимают места под навесами от дождя. Он заказал типичный французский завтрак: крепкий кофе, горячие круассаны, абрикосовый конфитюр и йогурт. Алик уже заметил, что французы утром едят мало, предпочитая отдать должное обеду, который начинается в полдень, и тогда жизнь в Париже часа на два замирает. Святое для французов время: офисы закрыты — рестораны, кафе, бистро забиты до отказа, даже на огромных террасах, заставленных крошечными столиками, невозможно найти свободного места. После двух часов насытившаяся толпа, оставляя это поле битвы туристам, исчезает до вечерней трапезы, которая затягивается до глубокой ночи.

Эта приверженность ритуалу почти умиляла Алика, и он использовал ее, чтобы спокойно пообедать часа в три-четыре, когда рестораны почти пусты. Французская кухня нравилась Алику своей легкостью и разнообразием, но с непривычки он был постоянно голоден и мечтал о наваристом супе и котлетах с жареной картошкой.

Они с Аркадием решили сегодня вечером погулять в русском ресторане, поесть привычной еды. С вечера они отыскали в рекламном каталоге ресторан «Петрушка», который находился возле площади Святого Августина, на улице Лабор.

Аркадий еще спал. Этот разный жизненный ритм позволял им не слишком досаждать друг другу. По-настоящему друзьями, да и просто сколь-нибудь близкими людьми они никогда не были. Работа в службе безопасности своего шефа — то единственное, что их связывало. Это вынуждало их сосуществовать, не противоборствуя и по возможности не противореча друг другу.

Находясь несколько дней в Париже, они еще плохо ориентировались на местности, не понимали языка, который казался им птичьим щебетом. А на их английский французы в общем-то реагировали слабо. Конечно, они были за границей и до этого, но Израиль, где половина населения говорила по-русски, или Германия, где тоже многое напоминало родную стихию (даже кухня — сосиски, колбаса и картошка — казалась своей), ничего общего не имели с Францией. Здесь все было по-другому, они никак не могли попасть в своеобразный ритм этой жизни, приноровиться к манере французов приветливо улыбаться и не обращать ни на что внимания.

Они приехали в Париж с заданием разыскать по фотографии (правда, двенадцатилетней давности) русскую женщину, которую звали Ольга Азарова. Им предстояло выйти на ее след. Двенадцать лет назад она скрылась с большими деньгами, которые принадлежали их шефу. Случайно узнав, что эта женщина осталась жива, он отрядил их в Париж. Следовало найти ее во что бы то ни стало, вернуть деньги, а дальше — по ситуации…

Получив годовую бизнес-визу, они, располагая приличными командировочными, могли вести вполне достойный образ жизни, проживая в хорошем отеле, не отказывая себе в еде и не лишая себя маленьких развлечений.

Каждый вечер Аркадий, неофициальный лидер их группы, отчитывался по мобильному телефону перед шефом, докладывая обстановку, даже если ничего существенного не происходило.

Темное прошлое Аркадия не мешало ему выглядеть достаточно импозантно. Однако все, кто имел с ним дело, обращали внимание на его холодные, серые, слегка навыкате глаза, обрамленные белесыми ресницами, резкие носогубные складки, неприятный тонкий рот. С таким человеком невозможно было чувствовать себя свободно и спокойно.

Алик казался полной ему противоположностью и по характеру, и по привычкам. С правильными чертами лица, длинным разрезом карих глаз, обезоруживающей улыбкой, он больше походил на француза или итальянца. И самое главное, был намного приветливее и мягче своего партнера.

Несостоявшийся спортсмен, несостоявшийся семьянин (жена с маленьким сыном ушла от него к богатому и удачливому сопернику), он последние годы, что называется, плыл по течению. Иногда уходил в кратковременные запои. И тем не менее в некоторых особенно деликатных ситуациях шеф неизменно обращался к Алику. В отличие от Аркадия, он легко располагал к себе любого человека умением общаться, шармом и щедростью. Так что в этой парижской одиссее он был просто незаменим.

Проснувшись достаточно поздно, Аркадий, не изменяя привычке, начал заниматься подобранным по специальной системе комплексом физических упражнений. Это было для него так же привычно, как принять душ или почистить зубы. Бывший дзюдоист, он не потерял хорошей физической формы.

Кровать Алика была уже аккуратно заправлена (он постоянно удивлял горничных — ведь это было их делом), а кроссовки стояли у дверей, значит, он сделал свою привычную пробежку. «Наверное, уже где-нибудь гуляет…» — решил Аркадий и заказал себе завтрак в номер.

Итак, сегодня вечером — поход в русский ресторан. Они глянут на местных русских, поедят привычной еды, расслабятся. Впереди был день.

* * *

Ольга сидела, глубоко забравшись с ногами в мягкое кожаное кресло. Чтобы наконец расслабиться и заснуть, она в виде исключения решила выпить чего-нибудь крепкого. Спиртное она практически не употребляла, разве что в компании или вечером за ужином могла выпить бокал хорошего сухого вина. Но сегодня алкоголь был ее спасением, он давал возможность уйти от действительности хотя бы на короткое время.

Налив в стакан виски, она выпила, не разбавляя, залпом, как пьют только русские. После второй порции почувствовала, что «отпустило», расслабилась и попробовала не думать о худшем.

Она знала себя, ей нужно собраться с силами. Она — сильная. Она — выдержит. Ведь ей не впервой. Смогла же она наладить свою жизнь в Париже, выучить язык, грамотно распорядиться деньгами и даже начать изучать историю мебели и мебельного дизайна, чтобы открыть в каком-нибудь из дорогих районов свой мебельный салон (что, с точки зрения Бертрана, было чистейшей блажью). Но сейчас ей нужно время, нужно успокоиться, все продумать и, как всегда, победить в решающей схватке.

Была уже глубокая ночь. Тишина накрывала мягкой волной и убаюкивала. Двигаться не хотелось, Ольга боялась спугнуть это состояние полусна, полудремы. Мягкий свет падал в гостиную из приоткрытой двери спальни. Ее квартира была достаточно большой и комфортной. Это было с любовью обустроенное жилье.

В прихожей был встроенный шкаф-купе, а огромное зеркало расширяло пространство коридора; настенное бра в виде большой морской раковины излучало матовый свет. И все это уже в дверях создавало обстановку уюта и спокойствия.

Большая гостиная с окном во всю стену была светлой и чистой. Обои и обивка мебели — в коричнево-золотистых тонах. В интерьере ничего лишнего. На стенах в дорогих рамах несколько картин современных художников. Кухня — идеально чистая, практически без посуды — свидетельствовала о том, что здесь не готовятся ежедневные обеды и ужины, но хороший бар с большим выбором всевозможных напитков говорил о великолепном вкусе хозяйки.

В спальне стояла большая удобная кровать, но тоже без излишеств — всяких подушечек, рюшечек, накидок и ковриков. На стене беззвучно отсчитывали время большие электронные часы. Ничего лишнего и ненужного не было в ее доме. Ольга хорошо себя чувствовала здесь.

В детстве, живя с бабушкой в темной, загроможденной старой, ненужной мебелью квартире, где столы и комоды были заставлены всякими безделушками, фарфоровыми статуэтками, вазами и вазочками, засушенными цветами и старыми семейными фотографиями, Ольга всегда мечтала о доме, который она обставит по своему вкусу и желанию. Она любила простор, свет и новые современные вещи, практичные, удобные и функциональные.

В полудреме Ольга вдруг услышала шорох и поскуливание. Она вздрогнула, проснулась и, обхватив голову руками, заплакала. Ольге опять примерещилась Алиса, существо, которое скрасило ей несколько лет жизни. Алисы нет уже два года, но Ольга до сих пор ощущает в доме ее живое присутствие. Как не хватает собаки именно сейчас, когда плохо.

Алису, персикового кокер-спаниеля, она подобрала возле Нанси, на автостоянке, семь лет назад. Тогда она по просьбе Жан-Марка ехала на выходные в Страсбург. Возле телефонной будки она увидела собаку, дрожавшую от холода и страха. В ее глазах была такая мольба о помощи, что Ольга не могла пройти мимо. Присев на корточки перед собакой, она ее погладила и подумала, что надо бы позвонить в специальную организацию по защите животных. Собака лизала ей руку и неотрывно смотрела в глаза, будто говорила: «Помоги, пожалуйста!»

Приглядевшись, Ольга поняла, что собака старая и больная. Заправив машину, Ольга зашла в магазин, чтобы заплатить за бензин, и купила нарезанной ветчины в упаковке. Поставив еду перед псиной, Ольга поняла, что не сможет оставить ее здесь одну, без помощи. Она подумала, что довезет собаку до Парижа, а там решит, как лучше распорядиться судьбой несчастной животинки. Домой приехали поздно. Отложив до утра вопрос устройства своего найденыша, она вымыла собаку в ванне, накормила остатками курицы, нашла свой старый махровый халат и постелила ей на полу, возле своей кровати, чтобы собака не чувствовала себя брошенной.

Ольга периодически просыпалась от тихого поскуливания и, наконец не выдержав, разрешила гостье забраться на кровать, себе в ноги. Так они провели первую ночь вместе.

Утром Ольга проснулась оттого, что кто-то, горячо дыша в самое ухо, придавил ей правую руку и плечо. Она удивилась, подумав со сна, что Жан-Марк, наверно, совсем сошел с ума. Потом, все вспомнив, рассмеялась и столкнула на пол ласковую нахалку.

Собака оказалась спокойной и доброй. Видимо, хозяева ее баловали. Каким образом она оказалась на улице? Разве она сможет об этом рассказать, даже если очень захочет? Настрадалась, бедная, а теперь прибилась к дому, почувствовала тепло и благодарна на свой, собачий манер. Выведя собаку на прогулку, Ольга поймала себя на мысли, что ей хорошо и спокойно.

Ветеринар, к которому она отвела собаку на следующий день, сказал, что той приблизительно восемь-девять лет и что проживет она еще года три.

Алиса прожила еще пять лет.

* * *

Вчера во время обеденного перерыва, съев на ходу бутерброд из «Монопри», Марина сбегала посмотреть, что представляет собой офис «Пулковских авиалиний».

Это было небольшое бюро в пяти минутах от Триумфальной Арки: современный дизайн, чистое большое окно, мягкий, в голубой гамме цвет интерьера… Помещение произвело на Марину приятное впечатление, и она, переговорив с директором фирмы, сказала, что подумает и очень скоро даст ответ. Закончившая Институт восточных языков — японское отделение — и свободно говорящая на трех языках, кроме родного (французском, английском и японском), Марина была для них настоящей находкой, так что дело можно было считать почти улаженным.

Она серьезно относилась к различного рода переменам, особенно когда они касались работы и денег. Ей было тридцать пять лет, десять из которых она была замужем и проживала в Париже с французским мужем. Неудавшийся художник, Клод сидел практически на ее шее, довольствуясь редким заработком от продажи картин и социальным пособием. Он считал себя непризнанным гением, а это, как известно, диагноз.

К концу рабочего дня Марина вся была мыслями уже дома, со своим сынишкой. В их маленькой семье все было наоборот, она была кормилицей и добытчицей, а муж писал свои «гениальные» картины, отводил сына в школу, встречал и кормил. Впрочем, это позволяло сэкономить на няне, удовольствии весьма недешевом. Иногда он делал и покупки. Готовила Марина сама по субботам и средам дня на три обеды и ужины. Оставляла в холодильнике кастрюлю супа или борща, жареные котлеты или тушеное мясо. Это было экономично и, самое главное, вкусно. Вечером, разогрев ужин в микроволновке, не надо было стоять у плиты.

Как многие русские женщины, Марина была хорошей хозяйкой: умела распоряжаться деньгами, следить за домом, хорошо выглядеть. Иногда ей удавалось выкраивать время на, как она в шутку говорила, выход в свет: вечеринки с подругами или кино. Жизнь ее была не слишком разнообразна. Работа, семья, засасывающий быт, постоянные мысли о хлебе насущном… Иногда она чувствовала себя птичкой, попавшей в клетку…

Свой ежегодный отпуск Марина всегда старалась проводить в Москве, у мамы. Эти две недели были для нее «глотком свободы». И своей радостью по поводу пребывания на родине она сильно удивляла старых подружек. Трудно было объяснить им, что в Париже на светскую жизнь просто не хватает времени, да и сил. Пусть думают, что Марина живет там как в сказке.

Оставив сына с мамой, она бегала с утра до вечера по подругам, магазинам, выставкам, а по вечерам по театрам и концертам. Вот уж где она отводила душу! Специально скопив для поездки денег, чтобы ни в чем себе не отказывать хотя бы в Москве, она «баловала» себя походами в Институт красоты на процедуры, которые доставляли ей большое удовольствие. Чистка и массаж лица, советы визажиста по макияжу, акупунктура и сеансы гипнозотерапии — всего этого она не могла позволить себе в Париже. И она улыбалась в душе, когда подруги говорили, вот, мол, «богатая парижанка» приехала. Марина не разочаровывала их. Пусть верят в сказку.

Здесь, в Москве, она ходила на балет и в оперу. Лучшие места ей были гарантированы: ее ближайшая подруга работала в Центральных театральных кассах, и Марина покупала билеты как российская гражданка, на рубли. Это были сущие пустяки по сравнению с парижскими ценами в «Гранд-опера» или даже в «Опера Бастиль».

Несмотря на всю любовь к Парижу, она не могла избавиться от чувства своего временного присутствия в нем. И это добавляло немного грусти в ее чувство к городу…

Марина понимала, что жизнь ее сложилась не так, как она себе представляла, о чем мечтала в юности, и старалась воспользоваться любой возможностью, чтобы как-то переменить ее к лучшему.

Много лет назад Париж представлялся ей вечным праздником — блестящим центром культуры, красоты, моды, дорогого парфюма и красивых, изысканных людей. Ну, как во французских фильмах, которые она смотрела на всех кинонеделях и фестивалях. Однако реальная жизнь оказалась сурова и обыденна.

Со своим будущим мужем, Клодом Фольером, Марина познакомилась, давая уроки русского языка иностранцам. (После развала издательства «Мир», где Марина подбирала японские каталоги для перевода и издания на русском, она больше года просидела без работы и теперь пользовалась любой возможностью поправить свое материальное положение.) Молодой, подающий надежды художник, он в самом конце восьмидесятых приехал в Москву изучать русский модерн.

Выйдя замуж за француза, она вошла в круг московской богемы. Это были времена «перестройки», когда за тесное общение с иностранцами уже не наказывали, да и выезд за границу намного упростился, однако наличие валюты у граждан вызывало подозрение.

Пока Марина ждала визу на постоянное жительство, она, на зависть всем подругам, вела жизнь роскошной молодой дамы, которая может позволить в Москве все, ведь у нее была законная задекларированная валюта. Обменяв ее на «черном рынке», Марина чувствовала себя по российским меркам просто богачкой. Что она могла тогда понимать, наивная и милая московская девочка. Ей казалось, что так теперь будет всегда.

Очутившись в Париже, она сразу поняла, что здесь, как и везде, идет борьба за выживание. Просто в Москве и при наличии денег в то время почти ничего нельзя было достать, даже водку давали по талонам, а здесь прилавки завалены всевозможными товарами, но денег на их приобретение катастрофически не хватало.

Как это было ни обидно, но первая серьезная размолвка произошла у них с мужем во время первого же посещения супермаркета. Здесь было столько вкусностей, о которых она в полуголодной России постперестроечной поры и понятия не имела! Все было в диковинку, все хотелось попробовать. Марина самозабвенно складывала в корзину продукты в нарядных упаковках, невиданной красоты фрукты… И тут Клод довольно резко сказал, что они себе всего этого не могут позволить.

Вспомнив, как муж сорил деньгами в Москве, она удивилась и обиделась. Немного смутившись, Клод объяснил Марине, что они совсем не так богаты, как ей может показаться, и что многое для них здесь просто непозволительная роскошь. Там, в России, это ничего не стоило, потому что он менял доллары на рубли на «черном рынке». Такое богатство было иллюзией, это надо понимать. И вообще, она же знала, за кого выходит замуж. Где она видела, чтобы художник, представитель богемы, был богат? Да, он жил в основном на деньги, вырученные от продажи картин, но зато не ущемлял свою творческую натуру и впредь этого делать не собирается. И вообще, надо подумать о том, чтобы найти для нее подходящую работу.

Марина, собственно, ничего не имела против. Ей самой интересно было войти в жизнь этого блистательного, желанного города, обрести самостоятельность, попытаться стать здесь своей.

Милая, стройная брюнетка со светлыми серо-зелеными глазами, интеллигентная, с чувством юмора, с прекрасным знанием нескольких языков, она имела все шансы на успех, но нужна была еще и удача…

Вначале она надеялась на эту самую удачу. Надеялась, что найдет высокооплачиваемую работу, что муж станет известным и разбогатеет. Она ждала перемен.

Однако после рождения сына оптимизма у нее поубавилось. Реальность взяла свое. Начались будни с их проблемами, которые надо было решать терпеливо, по мере их поступления, ни на кого не пеняя и не ожидая чудес…

…Еще один рабочий день кончился. Марина выключила компьютер, посмотрела в зеркальце, подкрасила губы, быстро собрала сумочку. Подняв голову, она увидела за окном, на улице, двоих мужчин. Это были ее вчерашние русские знакомые. С букетом каких-то ярких осенних цветов они ждали ее у выхода из агентства.

* * *

Ольга проснулась поздно. Туман за окном говорил, что день скорее всего будет теплым. Солнце неярко светило сквозь высокие облака. Поглядев в окно, Ольга подумала, что сверху город в такой день похож на раскрытую перламутровую раковину. И хотя она не очень любила осень за резкую смену погоды, дожди и какое-то чувство смутной тревоги, нельзя было не признать, что и в это время года Париж прекрасен. Потом, вдруг моментально вспомнив все, что с ней случилось вчера, Ольга отпрянула от окна.

Надо что-то делать. И вдруг ее осенило: что бы то ни было — расшатавшиеся нервы или страшная реальность, — надо поменять обстановку! Да-да, бросить здесь все, что пугало, угнетало, давило, окунуться во что-то теплое, солнечное, экзотично-яркое. А за время поездки она что-нибудь обязательно придумает. Такого еще не бывало, чтобы судьба, закрыв одну дверь, не открыла перед ней следующую.

Она стала думать, куда податься. Таиланд, Мартиника, Таити? Может быть, Африка? Она вспомнила Кению, где провела незабываемые три недели: Найроби, Кенийский национальный парк… Дикие звери гуляют там на свободе, не обращая внимания на людей, засевших с видео- и фотокамерами в микроавтобусах. Вспомнила Занзибар, остров, на котором запахи муската и шафрана перемешаны с фантастическими красками закатов и восходов, где на пляжах невиданный белый песок струится по телу, словно тончайший шелк.

Ольга стала заядлой путешественницей, за десять лет объездила почти весь мир. Трудно было назвать страну или континент, куда бы ее ни заносило. Алису, когда та была жива, Ольга отвозила в Страсбург Жан-Марку. Он с радостью принимал ее у себя на две-три недели.

Ей стало легче от одной только мысли, что можно собрать чемодан, купить тур с группой или индивидуальную поездку и на какое-то время покинуть Париж. Она позвонила Бертрану и по возможности беззаботным голосом сообщила, что отправляется в путешествие. Тот лишь хмыкнул в ответ, но потом галантно пожелал удачи. Подробности спрашивать он не стал, зная, что хоть его подруга и слывет женщиной весьма здравомыслящей, но порой способна на весьма экстравагантные поступки.

Приняв душ и выпив кофе, Ольга стала планировать день: как ускользнуть из дому незамеченной, в какое туристическое агентство зайти, какой подобрать тур, так чтобы отсутствовать хотя бы месяц. Кофе, приготовленный по собственному фирменному рецепту — три полные чайные ложки свежемолотой «Арабики», несколько тычинок гвоздики и щепотка кардамона на маленькую кофеварку, — прибавил ей сил. Ольга слегка подвела глаза, чертыхнувшись, нацепила ненавистный парик, выбрала в шкафу неброский брючный костюм и, решительно настроенная, вышла из квартиры.

Войдя в лифт, она автоматически нажала кнопку «паркинг», но тут же вспомнила, что машина стоит на Шатле. Она вышла в холл, посмотрела почту и уже в дверях почти столкнулась с молодой незнакомой женщиной. Их взгляды встретились, Ольга опять почувствовала тревогу. Ощущение было сильным и противным: сначала сдавило диафрагму, затем последовал сильный желудочный спазм и наконец задрожали колени.

На ватных ногах Ольга выскочила на набережную и села в такси. Вот и думай что хочешь. Действительно от незнакомки исходила какая-то опасность или померещилось на больную голову? Она не задумываясь, механически назвала водителю место, хорошо ей знакомое, почти родное, — бульвар Сен-Мишель. Может быть, потому, что была в этом районе вчера и чувствовала себя там в безопасности, или потому, что Латинский квартал был для нее тем местом, которое она полюбила, впервые оказавшись в Париже.

Она попросила притормозить у площади Сорбонны и зашла в кафе, где много лет назад проводила свободное время, изучая французский язык и парижскую жизнь. Она села за столик у окна, заказала кофе и подумала, что ей, наверно, пора обратиться к хорошему психотерапевту. Ведь скорее всего она все себе напридумывала и на самом деле ничего нет, а есть только ее больное воображение. Еще бы, столько лет жить, загнав внутрь себя мысли о прошлой жизни, загнав внутрь себя страх и боязнь, что однажды прошлое напомнит о себе в самый неожиданный момент. Так что это — месть подсознания или реальная опасность? Ведь если спокойно все взвесить, то получается, что никто реально ей не угрожает, не звонит по телефону, не присылает писем. Вроде и нет материальных подтверждений ее тревогам…

Но как же быть с ее почти звериной интуицией, с чутьем, не раз выручавшим ее, безотказно сигнализировавшим о надвигающейся опасности?

Много лет назад, в Москве, послушавшись своих предчувствий, она уговорила Влада уехать из города на дачу. В тот вечер на своей городской квартире был убит их друг, посмеявшийся над Ольгиными страхами. А в Монако? Почему она перебралась в другой отель? Только ли из-за того, что Влад пустился в загул?

Но больше всего Ольгу угнетало, что она теряет контроль над ситуацией, что, чувствуя невидимое преследование, не знает врага в лицо. Ее унижала сама мысль, что жизнь, которой годы назад она едва не лишилась, которую потом выстраивала огромным усилием воли, — опять под угрозой.

Ольга очнулась от легкого позвякивания. Ложечка, которую она держала в руке, мелко стучала о блюдце. Стоп. Надо взять себя в руки. Она решила купить тур, и она его купит. Ольга расплатилась, решительно поднялась, вышла из кафе и через пять минут ее уже приветливо встречали барышни в туристическом агентстве «Новель фронтьер» на улице Мишеле.

* * *

Жан-Марк Дитрон готовил новую оперную партию, довольно трудную. А тут как назло осеннее обострение тонзиллита, да еще, кажется, какая-то инфекция прибавилась. Горло отчаянно болело, связки покалывало, словно иголками. Он приготовил себе болеутоляющий коктейль из теплого молока, сырого яйца, меда и сока алоэ. Этот рецепт, хорошо известный оперным певцам, не раз выручал и его перед ответственными спектаклями. Сделав компресс из салфетки, смоченной в водке, он, обвязавшись теплым шарфом, почувствовал себя лучше. Вот напасть, и совсем некстати, особенно сейчас, когда он готовит долгожданную партию вагнеровского Лоэнгрина. Кроме того, по средам и пятницам он занят в вечерних спектаклях. Ничего не скажешь, хорошее начало сезона!

Жан-Марк Дитрон — лирический тенор Страсбургского оперного театра, не был звездой мировой величины. Даже в масштабе Франции его нельзя было назвать очень известным. Однако в собственном театре его ценили и любили и за талант, и за веселый, неконфликтный характер, и за отсутствие «звездомании», что в оперной, да и вообще театральной среде встречается не так уж часто. Ему было за сорок, возраст, когда, не сделав однажды блестящей карьеры, уже вынужден мириться с существующим положением вещей.

Нельзя сказать, что Жан-Марк особенно удачно распорядился шансом, предоставленным ему судьбой двадцать лет назад, когда после окончания Женевской консерватории он выиграл конкурс и был принят в штат оперного театра Страсбурга. Он более десяти лет отработал в хоре, потом был солистом труппы, правда не основным, и наконец начал получать крупные партии.

Лоэнгрин был звездным часом его карьеры, и к премьерному спектаклю он готовился с особым тщанием.

Сейчас он не имел права болеть, сейчас все жизненные силы должны быть отданы Лоэнгрину. Поэтому он полностью сосредоточился на своем физическом состоянии.

Чуть выше среднего роста, сероглазый, что называется, в теле, как большинство оперных певцов, с уже редеющей волнистой шевелюрой, он не был красавцем, но особый мужской шарм придавал ему очарование, и за глаза все в коллективе называли его «душкой».

Весь театр знал, что лет десять назад Жан-Марк был женат на очень красивой женщине, иностранке, которую обожал, но через год брак распался. Он безумно переживал тогда. Долго был один, но года два назад у него появилась постоянная подруга, Аньес Монсо, балерина из их же театра. Жили они порознь. Ни для кого не было секретом, что Аньес по-настоящему любила Жан-Марка. Однако на роль жены она не претендовала, зная о его так до конца еще и не угасших чувствах к другой женщине.

Когда начинались проблемы со здоровьем, а особенно с горлом, Жан-Марк, как и большинство болеющих мужчин, буквально входил в ступор. Необходимость лечиться делала его на время затворником и человеконенавистником. Он не брал телефонную трубку, не открывал дверь и даже шторы предпочитал задергивать, чтобы солнечный свет не напоминал лишний раз о существовании другой, недоступной ему сейчас жизни.

Жан-Марк возился в кухне с полосканием, когда раздался телефонный звонок. С досадой мотнув головой, он решил не отвечать. Зачем рисковать? Тихо труднее всего говорить по телефону, когда мимикой и глазами нельзя помочь собеседнику понять тебя, и вся нагрузка приходится на голосовые связки. Он подключил автоответчик и пошел в ванную комнату полоскать горло. Услышав приятный женский голос, в котором его абсолютный слух уловил почти неразличимые интонации, напомнившие ему очаровательный акцент его бывшей жены, он внимательно прослушал послание, из которого следовало, что у незнакомки есть некие важные документы от друзей для госпожи Азаровой.

Жан-Марк удивился. Он знал, что подруг у Ольги не водилось, тем более с ее бывшей родины, а круг французских знакомых, где Ольгу знали исключительно под именем Мишель Дитрон, был весьма ограничен. И вообще, почему ее ищут здесь? Может, не знают, что они давно в разводе? Все это было странно. Из рассказа Ольги он помнил, что та одно время скрывалась от людей из так называемой русской мафии, которые убили ее друга. Он никогда не просил ее говорить ему больше, чем она сама хотела сказать. Он был безумно влюблен, женившись, помог ей получить французское гражданство и поменять имя и постарался внести в ее новую жизнь как можно больше света.

Жан-Марк удивился, но не придал особого значения звонку, потому что все мысли его сосредоточились на больном горле. Однако, будучи по природе осторожным, он все же решил предупредить Ольгу, отправив послание по электронной почте, обычному их способу связи. Так он всегда сообщал о своих концертах в Париже или предстоящих гастролях, поздравлял с праздниками, сообщал о каких-то событиях в собственной жизни…

Звонить же Ольге на мобильный он не стал принципиально и даже номера ее не спрашивал. Ему совсем не хотелось застать Ольгу в какой-нибудь неподходящий момент, услышать, что она занята и говорить сейчас не может. Зачем ему это надо? Тогда разом рухнет хрупкая иллюзия оставшейся между ними особой близости, он расстроится, выбьется из колеи и, чего доброго, еще впадет в депрессию, что уже с ним не раз бывало после их развода.

Решив, что контакты ему в таком состоянии категорически противопоказаны на любом уровне и что Аньес знает, что во время болезни он некоммуникабелен, а домработница была только вчера, — можно спокойно «отключаться» от мира, тем более что за окном пошел дождь, а у него, судя по ознобу, начала подниматься температура.

* * *

Увидев у входа в агентство двух русских знакомцев, Марина удивилась и в душе чему-то обрадовалась. Она приветствовала их улыбкой, а мужчины, поздоровавшись, галантно вручили ей букет ярких цветов. Приняв букет, Марина подумала, как приятно, оказывается, получать цветы. Она даже забыла это чувство, ведь уже лет десять ей никто не оказывал подобных знаков внимания.

Мужчины представились. Того, что повыше, с серыми глазами, звали Аркадием. Смуглого, с широкой, располагающей улыбкой — Аликом. Они — страховые агенты крупной московской компании, приехали из Москвы по работе, живут в отеле на Монмартре. Они признались, что в их первую встречу Марина им очень понравилась и они хотели бы познакомиться с ней поближе, тем более что с другими русскими им познакомиться так и не пришлось.

Смущаясь, не зная, как себя вести, Марина стала объяснять, что спешит домой, что восьмилетний сынишка ждет ее с нетерпением — по пятницам они ужинают вместе у его бабушки, которая живет у Порт-Версаль. Они проявили полное понимание и предложили дойти вместе до метро «Шарль де Голль Этуаль», ведь так приятно прогуляться по вечерним, нарядным, освещенным яркой рекламой и уличными фонарями Елисейским Полям.

Алик непринужденно расспрашивал Марину о жизни во Франции, о русских, живущих здесь. И попутно рассказал, что они разыскивают русскую женщину, живущую в Париже. Она, видите ли, получила большое наследство от московского дядюшки (везет же людям!), крупного бизнесмена, который перед смертью указал ее как наследницу в своем завещании.

Как бы невзначай они показали ей фотографию, правда довольно давно сделанную, молодой красивой женщины и спросили, не встречалась ли Марине эта особа среди клиентов «Аэрофлота» или где-либо еще.

Марина, разглядев фотографию улыбающейся блондинки, с уверенностью сказала, что никогда не встречала эту женщину, потому что не запомнить такое лицо было бы невозможно. Мужчины согласились: действительно, дама слишком яркая, чтобы ее не заметить или не запомнить. Потом разговор переключился на что-то другое, и так, весело болтая о том о сем, они дошли до метро.

Простились они очень тепло и договорились обязательно встретиться еще раз. Окрыленная, спускаясь с букетом цветов по эскалатору, Марина снова почувствовала себя молодой и красивой.

* * *

Туристическое агентство «Новель фронтьер» было полупустым: до Рождества еще далеко, а летние отпуска закончились в конце сентября. Скучающие девушки за конторками перебирали рекламные проспекты и отвечали на телефонные звонки. Войдя в помещение, Ольга сразу оказалась в центре внимания и с удовольствием почувствовала себя богатой туристкой, которая может себе позволить все что душе угодно. Свои страхи и волнения она оставила за дверью агентства.

Милая улыбчивая девушка предложила клиентке кофе и села за компьютер. Выбор был велик — у ног Ольги лежал весь мир. Она отклонила круизы на морских лайнерах: слишком уж на виду целый месяц в одной компании, где номер инкогнито не пройдет. Потом стала думать: где она еще не была? Может, как раз настал момент отправиться в Японию? Ну да, конечно, это же ее давняя мечта — Страна восходящего солнца. Она просмотрела предложенный ей каталог по маршрутам страны и поняла: это то, что нужно.

Девушка подобрала ей индивидуальный тур на месяц: сначала после утомительного перелета она недельку отдохнет на Гавайях, потом обязательно посмотрит заснеженную вершину Фудзиямы, потом посетит Токио, Киото, Саппоро… Отели, транспорт, персональный гид — все включено.

Боже мой, жизнь еще может быть прекрасной и удивительной! Все останется позади: волнения, надвигающаяся серая осенняя промозглость, бессонные ночи, а самое главное — страх ожидания завтрашнего дня, полного неизвестности и безысходности.

Она вышла из агентства другим человеком: плечи расправились, походка стала уверенной, подбородок приподнялся — все улажено и оплачено, осталось собрать чемодан, и через день ее не будет в Париже!

Домой возвращаться не хотелось. Теперь, почувствовав, что от души, как говорится, отлегло, Ольга совсем с другим настроением огляделась вокруг, решив погулять по любимому району, в котором она прожила свой первый год парижской жизни.

Было обеденное время. Народ заполнил рестораны и кафе. Соблазнительные запахи французской кухни носились в воздухе. Увидев свой любимый ресторанчик «Клюни» на углу бульвара Сен-Мишель и улицы Суфло, Ольга почувствовала, что проголодалась, и спустилась по ступенькам в уютно обставленный подвальчик. Она не была здесь несколько лет и сейчас обрадовалась, увидев, что ничего не изменилось: маленькие столики, накрытые скатертями в красно-бело-голубую клеточку; приглушенный свет, создающий атмосферу вечера даже солнечным днем; свечи на столах, все было мило и памятно.

Ольга прошла в глубину зала, где сидела в былые времена, и, улыбнувшись, увидела меню на тех же самых бумажных салфетках, на которые ставят тарелки. Ее опять охватил прилив радости и желание умиляться мелочам, которые не замечаешь в заботах и тревогах.

Почувствовав острое желание закурить, она махнула рукой на «здоровый образ жизни» — черт возьми, один раз живем! — и попросила официанта в первую очередь принести пачку любимых ею когда-то сигарет «Жетан» и зажигалку. С удовольствием затянувшись, Ольга подумала, что название сигарет символично. Недаром ее, как цыганку, мотает по свету, недаром она легко умеет начинать с нуля в любом месте, и все это без особых усилий и напряжения, а легко и с открытой душой.

Она заказала только горячее блюдо без закусок, зная размеры порций, и кофе. Официант, обслуживающий столики в центре зала, был незнаком ей, но внимателен и расторопен. Ольге принесли ее любимое блюдо — бретонские мидии в белом вине, а в качестве гарнира суфле из рокфора. Она обожала морепродукты, хотя, живя в советской России, и не подозревала об этом.

Здесь, во Франции, Ольга обнаружила, что настоящая гурманка. Любила немного, но хорошо поесть, могла прекрасно готовить — что-то очень легкое и вкусненькое почти из ничего, разбиралась в хороших винах. Просто для себя одной ленилась стоять у плиты.

Потом она дошла до улицы Муфтар, побродила среди лотков с разнообразной снедью — яркими фруктами и овощами, обложенными льдом мидиями и устрицами, заглянула в маленькие, сказочно уютные, обсаженные цветами дворики и вдруг сообразила, что для предстоящей большой поездки неплохо было бы приобрести что-то новое и нарядное. Взяв такси и предвкушая любимое занятие почти всех женщин — покупку вещей для себя, любимой, — Ольга поехала в «Самаритэн».

* * *

Аркадий и Алик решили прогуляться до ресторана пешком. Столик был заказан на восемь вечера, дождь прекратился. Вечерние сумерки опускались над Парижем. Небо было сиреневато-синим, но звезды не проступали — огни города и знаменитая парижская сиреневая дымка заглушали их.

По бульвару Батиньоль они дошли до улицы Рима, свернули к вокзалу Сен-Лазар. Откуда было пять минут ходьбы до площади Святого Августина. Они шли по роскошному османовскому Парижу. Даже не зная истории этого города, они чувствовали величие, размах и одновременно благородную простоту окружающей их архитектуры.

Ресторан «Петрушка» не оправдал их ожиданий. Это было маленькое, довольно темное помещение со стоящими впритык столиками. Когда официантка посадила их, они рассмеялись, почувствовав рядом с собой локти соседей.

По-русски разгуляться здесь было явно негде. Да и русских, на которых Аркадий и Алик рассчитывали, что-то вокруг не наблюдалось. Услышав тихие разговоры за столиками, они разочарованно переглянулись: здесь все говорили по-французски. Меню показалось им неоправданно дорогим для обычного русского ассортимента. Понятно еще икра. Но блины, борщ, селедка, котлеты, пельмени и водка — явно зашкаливали. Порция гречневой каши, которая подавалась здесь в качестве русского деликатеса, стоила почти столько же, сколько порция икры.

Они-то рассчитывали повеселиться широко, по-русски, с музыкой и танцами. Однако для такого рода веселья места здесь было явно маловато. Но тут пришли артисты: два гитариста и певица. Репертуар был обычный, ресторанный: русские романсы и шлягеры — от «Калинки» и «Вдоль по Питерской» до «Вот кто-то с горочки спустился». И все это с каким-то псевдорусским надрывом и слишком широкими жестами. Опьяневшие от непривычной для них пищи и водки, французы подпевали всему, что было на слуху, а если бы позволило пространство, то, возможно, пустились бы в пляс под «Казачок».

Съев вполне приличный борщ и котлеты с картошкой, выпив водки, компаньоны расплатились и разочарованно покинули заведение. Русскими контактами надо обзаводиться явно не здесь, а душа отчетливо просила «продолжения банкета», но только совсем в другом месте.

Они двинулись пешком к Монмартру, чтобы закончить день в каком-нибудь веселом заведении на Пляс-Пигаль.

* * *

Поднимаясь на лифте в кабинет Андрея, Игорь подумал не без зависти, что друг юности сидит во всех смыслах высоко. Из всех «комсомольцев» Андрей оказался почти единственным, кто вышел без особых потерь из всех экономических и политических передряг последних пятнадцати лет. И даже сейчас, в начале двадцать первого века, он еще достаточно молод (что такое пятьдесят лет для мужика!), здоров, богат, уверен в себе, распоряжается судьбами и капиталами людей.

О себе Игорь этого сказать не мог. Так случилось, что из тех нескольких человек, которые были тесно связаны с «комсомольским братством», в живых остались только они двое. Оба, Игорь и Андрей, «похоронили» то дело двенадцатилетней давности. Игорь, почувствовав, что Андрей старается свести все контакты до минимума и упорно отдаляется от него, — сорвался и уехал в Питер.

Андрей всегда знал, что делать: до, во время и после. Был дипломатичен, умел дружить с нужными людьми. Он сохранил и упрочил свое положение. Игорь остался практически не у дел. Ну что такое по большому счету для человека с его амбициями какое-то агентство по недвижимости, находящееся даже не в столице!

Почему так случилось, что он, Игорь, проиграл все: карьеру, любимую женщину, деньги и самое главное — власть, к которой так стремился всю жизнь?

Неудачи с женщинами сопровождали его с юных лет: те, которых он выбирал, — предпочитали других, а которые интересовались им, совсем не интересовали его.

Вот и сейчас у него была очередная красотка жена. Хорошо еще, что эта молодая дура смогла родить ему сына, о котором он мечтал всю жизнь. Это был такой интерьерный вариант жены, для выхода в свет, что ли. А ведь по вечерам и поговорить с кем-то близким иногда хочется. Впрочем, они прекрасно понимали, что им надо друг от друга, и до поры до времени такое положение вещей обоих устраивало.

Но долгие годы он мечтал о другой — яркой, сильной, самодостаточной, такой, которая не от него бы зависела, а себе всех кругом умела подчинить своим умом и обаянием. Он мечтал о женщине, которую убил когда-то вместе со своим другом, нарушив тем самым все мыслимые и немыслимые человеческие и Божьи законы.

Однако вся эта лирика давно отошла на второй план. О своей первой и безответной любви он вспоминал теперь все больше не в связи с ущемленным мужским самолюбием, а в связи с уплывшими большими деньгами.

Обстоятельства скрутили Игоря. Денег требовалось все больше и больше и на поддержание соответствующего образа жизни, и на ведение дел, и на достойное содержание дома, и на эксклюзивные шмотки жене, да и на престижные иномарки, которые, чтобы выглядеть солидно, надо было хоть раз в два года, да менять.

Мысленно он часто возвращался к той истории, просчитывал, анализировал. Что-то было не так с тем делом. Что-то свербило у него в мозгу, неясная надежда какая-то.

Наконец он снарядил надежного человечка в Монако. Попросил разыскать для него все, что просочилось в местную прессу о том двойном убийстве. Его человек поработал на славу. В одной бульварной газетенке, выходившей в те годы на Лазурном берегу, была даже напечатана фотография с места преступления. Качество не бог весть какое, однако вполне достаточное, чтобы заставить сердце Игоря бешено заколотиться. Спустя годы он понял, что тогда с Владом была убита совершенно другая женщина, лишь отдаленно напоминающая Ольгу…

Игорь обдумывал детали предстоящего разговора. В конце концов, ему нужно было только одно: убедить Андрея, что в смерти Влада виновата эта мерзавка Ольга, и получить деньги на ее поиски.

Лифт мягко остановился на одиннадцатом этаже. Игорь, сняв плащ и поправив галстук, зашел в приемную.

* * *

Окрыленная, вернулась Марина домой. Поставив цветы в вазу, она начала собирать сумку для Кирилла (он уезжал к бабушке на выходные). Мужа дома не было, наверное, опять у своих друзей, таких же, как он, художников-неудачников. Выпивают, обсуждают свои «гениальные» картины, которые только потомки поймут, а музеи через сотню-другую лет будут драться за право повесить их на стены. Ну что ж… В конце концов, может, так оно и будет. Но ей-то что делать здесь и сейчас?

Впрочем, сегодня сердиться и думать о плохом Марине совсем не хотелось. Вздохнув, она аккуратно сдвинула в сторону рамы и краски: квартира была маленькая и, за неимением ателье, Клод рисовал на кухне, единственном месте, где было достаточно светло и просторно.

Сынишка, обрадовавшись возвращению матери, складывал свои нужные мелочи в рюкзачок-кенгуру, который повсюду носил с собой.

Дома с сыном Марина разговаривала только по-русски. Говорил он плохо, с французским акцентом, но понимал все. Такой тренинг был необходим: во-первых, пусть в совершенстве владеет двумя языками — пригодится; во-вторых, летние каникулы Кирилл (на французский манер — Сирил) обычно проводил в Москве, у русской бабушки, которая французским не владела.

С его другой бабушкой Марина была в хороших отношениях, да у них просто не было «площадки» для ссор. Французская свекровь в их личные дела не лезла, полезных указаний не давала, материально не помогала, с внуком, пока тот был совсем крохой, не сидела, а когда он подрос, стала брать на выходные, развлекая этим больше себя. К тому же на прогулках приятно было покрасоваться: вот я какая вся из себя моложавая и красивая бабушка.

Марину такое положение вещей устраивало. Ее собственная мама обожала к месту и не к месту давать полезные советы. Даже находясь на расстоянии, она была в курсе всех их проблем и не упускала случая высказаться по поводу и без. И неизвестно, что лучше — когда ты находишься под слишком бдительной опекой или когда всем на тебя наплевать. Но Марина старалась не раздражаться. Она понимала, что все это «из лучших побуждений», и к тому же знала, как «русская бабушка» откладывала копейки, чтобы побаловать обожаемого внука, как была счастлива, когда того присылали к ней на лето.

Закончив прибираться на кухне, Марина потеплее одела сынишку, поправила спадающие лямки его рюкзачка и подхватила сумку. Свекровь ждет их к восьми, а сейчас уже начало девятого, надо поспешить. Они вышли на улицу, в дождь, и побежали к метро.

* * *

Предвкушая восхитительное путешествие, почти счастливая, Ольга вышла у «Самаритэна», одного из самых больших и красивых универмагов Парижа. Несколько веков назад на этом месте, рядом с Новым мостом (сейчас самый старый мост Парижа!), находился фонтан, из которого парижане брали питьевую воду, и назывался он — «Самаритянка». Нынешняя «Самаритянка» тоже оказалась весьма популярна, о чем свидетельствовало количество народа на всех застекленных этажах. Ольге этот универмаг всегда напоминал о романе Золя «Дамское счастье». Ну, счастье не счастье, а забыть о житейских проблемах здесь можно было легко. Голова шла кругом от блеска, запахов и роскоши.

Но Ольга решила не отвлекаться и прежде всего направилась в отдел сумок, чемоданов и дорожных принадлежностей. В дополнение к вместительному чемодану, который выручал ее уже в десятках поездок, ей нужна была небольшая, но удобная сумка, плюс разные мелочи, необходимые для длительного путешествия.

Купив легкий элегантный саквояж из натуральной кожи, Ольга прошла на второй этаж, в отдел женской одежды. Она не была по натуре «тряпичницей», не гонялась за чем-то экстраординарным, но у нее был свой стиль, свое чувство моды, которому она неукоснительно следовала. Имея деньги, Ольга могла многое себе позволить, но это многое всегда было отменного вкуса. Она предпочитала классический стиль, любила практичные брючные костюмы и элегантные топы. Ее не интересовала марка одежды — когда можешь позволить себе покупать вещи от «Шанель», «Кристиан Диор» и прочих «от кутюр», не смотришь на цену и лейбл. Главное, чтобы нравилось и было удобно.

Просмотрев коллекции дорогих бутиков известных фирм и не найдя ничего для себя интересного, Ольга перешла на этаж массовой одежды, где было все свалено в кучу на столах, в коробках и корзинах. Ей было спокойнее сейчас в этом отделе, где, в отличие от бутиков, никто не обращал на нее особого внимания, не навязывал товар и не приставал с вопросами и комплиментами.

Она подошла к вороху купальников всех расцветок и фасонов. Откопав в общей куче два миленьких купальника, прелестные, почти невесомые пляжные шлепанцы и маленькую кепочку от солнца, она уже представила себя на Гавайях и, улыбаясь, пошла платить в кассу.

Уложив вещи в сумку, Ольга спустилась на первый этаж, в отдел парфюма. Купила крем для загара и перешла к духам. Это была ее слабость. Запахи она называла своей шкатулкой памяти. Иной раз, проходя по улице, вдруг чувствовала, как на нее накатывает необычное волнение, радость или печаль. А оказывается, просто от проходящего мимо мужчины пахнуло одеколоном, которым когда-то пользовался Влад и с которым были связаны какие-то определенные моменты ее жизни.

Она купила свои любимые духи, классику, — «Шанель № 5». Этот запах никогда ей не надоедал, в этом душистом облаке она всегда чувствовала себя легко и уверенно. Потом решила попробовать какой-нибудь новый модный аромат, взяла пробник «Ж'Адор» от «Диора», прыснула себе на запястье и с удовольствием почувствовала цветочную искрящуюся свежесть. Это был настоящий летний запах. Ольга купила изящный флакончик и поняла, что к поездке совершенно готова.

Чтобы закрепить радостное чувство, она поднялась на самый верх универмага, туда, где находилась смотровая площадка и кафе. Осеннее солнце бросало яркие пятна на раскинувшийся внизу Париж. Город казался живым, постоянно меняющимся существом: он двигался, дышал, менял окраску и настроение. Слева высились колокольни собора Парижской Богоматери, справа, как изящная шахматная ладья, стояла Эйфелева башня…

Что бы ни приготовила судьба, что бы ни ждало впереди, как это хорошо, как прекрасно — жить и умереть в Париже!

* * *

Звонок из Питера поднял Аркадия ни свет ни заря. Видно, шеф забыл про двухчасовую разницу во времени. Выслушав указания и положив трубку, Аркадий с завистью посмотрел на мирно спящего Алика: дрыхнет как ни в чем не бывало, а тут дела начали разворачиваться. И Аркадий рывком сдернул одеяло с компаньона. Ничего не разобрав со сна, Алик подскочил как на пружинах, принял защитную стойку. Аркадий рассмеялся, заметив, что «кто рано встает, тому Бог подает». К тому же наметился план действий.

Желая как-то загладить неловкость, Аркадий миролюбиво предложил спуститься вниз, в кафе, чтобы позавтракать и обсудить новую информацию от Игоря.

По своим каналам шефу стало известно, что в 1994 году Ольга Азарова вышла замуж за француза и теперь живет под именем мадам Мишель Дитрон. Эту информацию надо было срочно проверить и подтвердить. Им нужен был свой человек в Париже, человек, не только в совершенстве знающий язык, но и понимающий местную ситуацию изнутри, человек, который, не вызывая подозрений, сможет собирать информацию в мэрии и префектурах. Необходимые документы уже высланы из Москвы, а дополнительная сумма денег положена им на счет.

Собственно, этот «свой человек в Париже» у них уже почти был. Даже не называя вслух имени, они знали, что это их недавняя знакомая из офиса «Аэрофлота» — Марина.

Они сидели в кафе на первом этаже отеля. Шел мелкий дождь, и выходить на улицу совсем не хотелось. Здесь было уютно и тепло.

Потягивая горячий кофе, они принялись разрабатывать план, в который входили основные пункты операции «Марина»: завоевание доверия, полное расположение к себе, вербовка на работу и выход через нее на официальные источники информации.

Собственно, зайдя несколько дней назад в «Аэрофлот», они и рассчитывали подцепить там кого-то из бывших «своих», так что в чем-то пожелание шефа они даже опередили. Но кто бы мог подумать, что им так повезет: эта милая русская девочка наивна, бедна и, кажется, порядочна, да к тому же и хороша собой, что делало воплощение их плана в жизнь особенно приятным.

Алик должен приударить за Мариной, в идеальном варианте — влюбить ее в себя. Ведь известно, что ради любви женщина бывает готова на все.

Помнится, во время их совместной прогулки по Елисейским Полям она сказала, что хочет перейти в другое агентство, потому что там платят больше, и даже показала, где находится новое бюро. Вот хороший повод предложить ей работу с вдвое, а если понадобится, и втрое большей оплатой. Плюс транспортные расходы, плюс обеды и ужины да еще цветы и подарки. Шеф разрешил не скупиться. Главное, не вспугнуть Марину раньше времени, полностью использовать ее возможности, а что делать с ней, когда операция по поимке Ольги завершится, — покажет время.

Было утро субботы, значит, у них в запасе есть выходные, чтобы все обдумать и подготовить свой маленький спектакль на большой парижской сцене.

* * *

Перелистывая ворох бумаг и писем одной рукой, а другой набирая текст на клавиатуре компьютера, Андрей попросил секретаршу не соединять его ни с кем, пока у него будет находиться записанный на утро посетитель.

Было еще рано — впереди день, расписанный по минутам. Как некстати объявился Игорь со своими проблемами! Но отказать бывшему «комсомольскому брату» во встрече Андрей все же не счел возможным. Хотя в общем-то особых симпатий визитер у него давно не вызывал. Появилось в Игоре с годами что-то авторитарно-жестокое, и это при слабости характера и чрезмерной импульсивности. Очень неподходящее сочетание.

Андрей не поднялся, когда Игорь вошел в кабинет, и этим сразу пресек панибратскую встречу: обнимания, восклицания, хлопанья по плечам и пожимание рук.

Для Андрея до сих пор оставалось загадкой, что случилось с «комсомольскими» деньгами. Они исчезли вместе со смертью Женьки, потом — Влада и Ольги. Так и не узнал он, что, встревоженный поведением Игоря, Женька успел оформить чековую книжку на предъявителя и отправить ее по почте Владу. Не узнал он, что известие о смерти Женьки и бухгалтерши Аллочки из «Союзвторсырья» дошло до Влада почти одновременно с чековой книжкой и что, почуяв смертельную опасность, Влад в считаные часы вместе с Ольгой покинул страну.

Впрочем, он давно поставил крест на этом деле и не очень понимал, что нужно от него бывшему однокашнику, о чем это Игорь не хотел говорить по телефону, настаивая на личной встрече, и с чем вообще явился этот человек из прошлого?

Игорь, широко улыбаясь, двинулся к столу. Но Андрей, пробормотав «привет, привет», жестом указал на кресло, сразу обозначив таким образом дистанцию. Это был первый неблагоприятный знак, однако Игорю было сейчас не до обид. Ему нужны были деньги в долг под проценты и помощь в подготовке официальных бумаг для открытия частного офиса в Париже. И он сразу перешел к делу.

Как только прозвучали имена Влада и Ольги, Андрей напрягся и заявил, что события тех лет его давно не интересуют. Это было правдой только отчасти. Нынешний большой номенклатурный начальник по сей день помнил ту отвратительную дрожь в коленках, когда двенадцать лет назад он узнал о смерти Женьки Потацкого, а год спустя — Ольги и Влада. И сейчас в просительных интонациях Игоря ему вдруг почудились металлические нотки. Почудилась скрытая угроза.

Тем временем Игорь достал из портфеля небольшую пластиковую папочку. Содержание папки должно было коренным образом повлиять на отношение Андрея к той давней истории. В ней были собраны документы и газетные вырезки, неопровержимо свидетельствующие о том, что тогда, в отеле «Интерконтиненталь» в Монако, вместо Ольги была убита совсем другая женщина.

Теперь все факты сошлись. Теперь ясно, что Ольга замешана в устранении не только Потацкого, но и Влада. И все эти годы убийца безнаказанно живет на их общие деньги, которые, совершенно очевидно, надо вернуть, сколько бы их там ни осталось, а Ольгу — наказать.

Андрею не слишком хотелось влезать в эту историю. Даже совсем не хотелось. Однако представления о справедливости и память о Владе заставили его дать согласие на помощь.

Они договорились встретиться вечером в ресторане и обсудить степень участия Андрея в деле.

* * *

От универмага «Самаритэн» до Шатле было пять минут ходьбы.

Ольга прошла маленькую улицу Берже и, не доходя до Центра Помпиду, спустилась в огромный подземный паркинг.

Войдя в лифт, она опять почувствовала удушливую волну страха. Превозмогая приступ головокружения, не оглядываясь по сторонам, двинулась к своей машине. Сердце стучало почти в горле, а руки стали влажными и дрожали так, что ключ зажигания она вставила только со второго раза. В автомате по кредитной карте оплатила парковку и рванула на выход: замкнутое пространство и таящаяся в нем опасность были для нее невыносимы.

Механически совершая нужные действия, она пришла в себя, только оказавшись на Риволи, чуть не проехав на красный. Тогда она сбросила скорость и перевела дух.

Машин в центре было много, двигаться приходилось медленно, влажные ладони неприятно липли к рулю. Позади остались площадь Согласия и Елисейские Поля, на проспекте Великой Армии она попала в «зеленую волну» и дальше ехала до дома без проблем.

У въезда в подземный паркинг Ольга затормозила. Так, осторожно, не надо гнать лошадей… Что-то подсказывало ей, что не следует заезжать в маленький туннель, ведущий на стоянку, что лучше будет, если она сейчас развернется и поставит машину на соседней улочке, за домом, там всегда можно найти место.

Прикрывшись зонтом от дождя и прохожих, Ольга осторожно двинулась в сторону дома. От ее былой решимости и куража не осталось и следа, а вот интуиция подсказывала быть максимально осторожной. У входа она остановилась и огляделась. Моросил дождь. Одинокий прохожий, прикрывшись газетой, перебегал улицу. С шумом проносились машины по набережной…

Лифт мягко остановился на семнадцатом этаже. Она заранее достала ключи. В холле было абсолютно тихо. Неярко светили лампы. Двери лифта еще не закрылись. Еще не поздно сделать шаг назад. Сейчас она была абсолютно уверена, что в квартире ее ждут. Отступив внутрь лифта, Ольга краем глаза увидела мужской силуэт, метнувшийся из ее квартиры. Но она уже успела нажать на кнопку.

Все те несколько секунд, которые шел скоростной лифт, ей казалось, что она слышит грохот бегущих по запасной лестнице шагов. Или это стучало ее собственное сердце? Господи, какое счастье, что она не поставила машину в паркинг, куда выходит запасная лестница, какое счастье, что она вообще забрала машину со стоянки на Шатле! По крайней мере, она сумела опередить преследователей. Теперь надо скрыться, бежать подальше от места, где ее подстерегает опасность, а может быть, и смерть.

Судьба в очередной раз дала ей шанс, но сколько может продолжаться такое везение? И тут ее словно током пронзило — паспорт! Господи, какая глупость, она оставила его дома! Вот тебе и хваленая интуиция. Рассудок у нее от переживаний помутился, что ли? Плакала теперь Япония, теперь только одна дорога — в Страсбург, к Жан-Марку, и чем скорее, тем лучше…

Через двадцать минут Ольга уже выехала на периферийную кольцевую дорогу, соединявшую Париж со всеми автострадами страны. Не задумываясь, она взяла направление на Нанси. Через несколько часов она будет в Страсбурге, у Жан-Марка. Нашарила в сумочке мобильник. Эх, как назло, начал разряжаться. Ничего, из первой же автозаправочной она позвонит Жан-Марку и скажет, что едет.

* * *

Выходные пролетели, как обычно, быстро. Субботу, когда сынишка находился у бабушки, Марина посвящала уборке квартиры, стирке, глажке — в общем, всяким хозяйственным мелочам, на которые после работы ни сил, ни времени хронически недоставало. Утром в воскресенье — поход в супермаркет: надо затовариться продуктами на неделю. Потом — готовка. Потом… Ну чем не жизнь в каких-нибудь московских Химках…

Во второй половине дня, приняв душ, накрасившись и сказав себе несколько раз, что жизнь, в сущности, прекрасна и удивительна, она стала собираться к свекрови за Кириллом. Надо ведь еще успеть позаниматься с сыном, подготовить к завтрашней школе.

Марина уже забыла, когда последний раз отдыхала. А в этом году, если она решит менять место работы, то и отпуск, наверно, не светит…

Она почувствовала, что безумно устала и что ей необходима передышка: кино, театр, ресторан… Ну хоть что-то, но только не готовка очередного ужина!

Она позвонила свекрови и сказала, что выезжает. В прихожей возле зеркала помедлила, поправляя волосы. Пока еще молода, красива, а жизнь, кажется, проходит мимо. Сейчас привезет сына домой, потом появится подвыпивший Клод и, не дай бог, начнутся объяснения, а завтра опять на работу, и так день за днем, год за годом…

Поздно вечером, когда сын и муж заснули, Марина взяла карты — у нее была специальная колода для пасьянсов и гаданий — и отправилась на кухню. Не то чтобы она верила в гадания, но это занятие как-то отвлекало, успокаивало нервы. Как многие русские, Марина имела пристрастие к кухне, любила сидеть здесь вечерами: читать или раскладывать пасьянсы. Впрочем, более подходящего места в их маленькой квартирке просто не было.

Она разложила карты и засмеялась: если верить в гадание, ее ждут сплошные перемены в жизни. Между «тузом» и «десяткой» упал «король» — повышение по службе. «О! — подумала Марина. — „Пулковские авиалинии“. Наверное, надо соглашаться». Затем и вовсе выпало редчайшее сочетание — четыре «туза» (исполнение желания), к ним — «деньги». И еще четыре «десятки» — свадьба или новая любовь!..

Ну вот, сразу видно, что вранье. Разве так бывает, чтобы все и сразу? Одним движением руки она перемешала карты. Но на душе как-то потеплело… Все же это лучше, чем болезни, сплетни и горе — обычный ее карточный расклад.

Уже в ночной рубашке она зашла поцеловать спящего сынишку, подоткнуть одеяло — после бурно проведенных выходных он всегда спал беспокойно. Завтра будет новый день, и что-то подсказывало ей, что будет и новая жизнь. А может, ей просто отчаянно хотелось верить в это. Ей стало хорошо и спокойно — впервые за много лет. Она вспомнила предсказания карт, улыбнулась и заснула без тревожных мыслей и волнений.

* * *

Дождь стучал все сильнее, фары встречных машин полыхали размытыми огнями, ослепляя усталые глаза. Ольга решила сделать остановку. Преследования не было, во всяком случае так ей хотелось думать. Она съехала на проселочную дорогу и вскоре уже разворачивалась на центральной площади маленького городка Сен-Шерон.

Как и любой небольшой провинциальный город или деревня, этот состоял из трех-четырех сотен домов, обязательной центральной площади, на которой находились магазины, церковь, и маленького отеля. Все здесь было чистенько и уютно. Местные жители после трудового дня, как, впрочем, и обитатели больших городов, собирались в ресторанчике, который находился на первом этаже отеля, — выпить, поесть, побалагурить, посмотреть вместе телевизор, обсудить новости и сплетни городка. Развлечений в провинции не так уж и много.

Оставив машину чуть в стороне от центральной площади (мало ли что может случиться), Ольга, вымокнув по дороге, вернулась к отелю и вошла в зал ресторанчика, где в углу, за стойкой, располагалась одновременно справочная и администрация гостиницы.

Хозяин всего этого маленького комплекса, дородный и добродушный француз, немало удивился столь позднему появлению в их глуши залетной красивой иностранки. Он засуетился, кликнул сына, чтобы тот показал гостье комнаты этажом выше.

Скромная, но чистенькая гостиница состояла из семи номеров, двух ванных комнат и туалета в коридоре. Выбирать Ольге не приходилось. Впрочем, здесь было совсем не плохо. В маленькой комнате с обоями в цветочек (что-то вроде разбросанных по бежевому полю мелких подсолнухов) пахло сдобой и свеженакрахмаленным бельем. Абажур оранжевого цвета и такой же ночник, казалось, излучали тепло. Широкая деревенская кровать была застелена бежевым стеганым атласным одеялом. На Ольгу повеяло чем-то давно забытым, далеким, деревенским, детским. После пережитого за последние два дня эта комната в провинциальной гостинице показалась ей почти родным домом.

Заказав ужин в номер, она поставила мобильный на подзарядку и первым делом набрала номер Жан-Марка. Опять не берет трубку. Наверно, еще не вернулся из театра. Обычное дело для артиста возвращаться домой поздно. Ольга оставила краткое сообщение на автоответчик: завтра будет в Страсбурге, ей очень, очень нужна его помощь.

Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Вошел хозяйский сын, неся на подносе нехитрый ужин.

После длинного, обернувшегося кошмаром наяву дня кусок не лез в горло. Однако она заставила себя есть: сейчас ей нужны силы, она не собирается сдаваться, она будет бороться. Будет спать, есть и делать все для поддержания формы. Она не должна паниковать. Она должна победить.

Глубокая ночь опускалась над городом. Засидевшиеся деревенские выпивохи расходились по домам. Было слышно, как внизу расставляют стулья и звенят посудой. Постепенно все эти звуки вытеснил равномерный, успокаивающий шум дождя.

Приняв душ, Ольга снова оделась и распласталась на кровати поверх одеяла. Сумку с кредитными карточками и уже ненужными бумагами из турагентства положила возле себя, на случай поспешного бегства. Она погасила верхний свет, и только маленький ночник, напоминающий теплое закатное солнце, горел возле изголовья кровати.

Уже засыпая, она вспомнила картинку из далекого детства: за лесом горит поздний летний закат, она, голенастая большеглазая девочка, бежит босиком по пыльной дороге за машиной, увозящей родителей, которых ей больше уже никогда не суждено увидеть, только она еще не знает об этом…

Вот и теперь — целый кусок жизни остался позади, и она снова не знает, что будет завтра. Опять она одна и перед ней дорога, ведущая бог знает куда.

* * *

Утром Марина проснулась в приподнятом настроении, как будто накануне ей пообещали что-то очень хорошее, как будто праздник какой-то намечался… Неужели все дело в ночном гадании на картах? Глупости, конечно, но так хотелось подольше сохранить в себе эту непонятную радость.

Она готовила завтрак для сынишки, приводила себя в порядок, собираясь на работу. В кухне, непривычно для него рано, появился заспанный Клод с извинениями за вчерашнее. Ах, какая разница, вчерашнее, позавчерашнее, завтрашнее… Вряд ли он изменится когда-нибудь.

Тихонько напевая себе под нос, она подкрасила глаза, на ходу выпила чашку кофе, поставила в мойку посуду и поторопила Кирилла — надо было еще отвести его в школу.

На работе все шло как обычно. Несколько раз Марина брала трубку, чтобы позвонить в «Пулковские», и каждый раз откладывала звонок. Весь день она словно чего-то ждала, но к вечеру радость в ней словно надломилась, погасла. Видно, жизнь будет и дальше идти, как шла. День за днем одни и те же проблемы, хлопоты и мысли о хлебе насущном. И конца-краю этому не видно.

Почувствовав, что вот-вот расплачется, она быстро выключила компьютер, взглянула в зеркальце, стоявшее на полочке прямо на уровне глаз, и тут заметила за стеклянной офисной дверью два знакомых силуэта. От радости она снова чуть не заплакала. Может, карты не наврали, может, и в ее жизни случится что-то необычное, чудесное… Четыре десятки — новая любовь, но который из двух? Она поправила волосы, быстро надела плащ и через несколько секунд уже шла навстречу улыбающимся Алику и Аркадию.

После первых сумбурных приветственных фраз они подхватили Марину с двух сторон под руки, и так, смеясь, болтая и подставляя лица легкому мелкому дождику, все трое двинулись вниз по Елисейским Полям в сторону «Георга Пятого».

В этом одном из самых роскошных отелей и ресторанов Парижа Марина никогда не бывала, но каждый раз, проходя мимо, с тайной завистью наблюдала, как одетые в униформу швейцары распахивают тяжелые двери перед входящими и выходящими элегантными мужчинами и нарядными женщинами. Это был недоступный для Марины, мир парижского шика и роскоши.

Легендарный, описанный в десятках романов отель и ресторан в лучших парижских традициях, ужин под легкую, ненавязчивую музыку, симпатичный спутник рядом (Марина почему-то представила на этом месте Алика)… Об этом она, придя вчера уставшая домой, мечтала как о чем-то несбыточном. И вот теперь все это происходило с ней наяву.

На втором этаже было тихо и немноголюдно. Настольные лампы «Тиффани» рассеивали мягкий свет. Столики, отделенные друг от друга невысокими перегородками, создававшими эффект интимности, были изысканно сервированы. Веселые компании, громкие разговоры, сигаретный дым остались на первом этаже, там, где находились бар и столы для десертов и вин.

Алик в этот вечер был в ударе. Ему совсем не приходилось делать усилие над собой, ухаживая, соответственно их плану, за Мариной. Он чувствовал себя молодым, раскованным и влюбленным. Он шутил, блестяще рассказывал анекдоты, вспоминал смешные истории времен советской России, ненавязчиво ухаживал, успевал наливать вино, подзывать официанта для смены очередного блюда…

Вскоре сияющие глаза Марины все чаще и чаще стали задерживаться на его красивом, оживленном лице. На щеках ее выступил румянец, оттеняя нежную белую кожу. Она давно так хорошо и свободно себя не чувствовала, и только легкое беспокойство немного омрачало ее радость: сын и муж, наверное, голодные, ждут ее к ужину, волнуются.

Она потихоньку взглянула на часы и, не выдержав, спустилась на первый этаж, чтобы позвонить из телефона-автомата. Муж сказал, что у них все нормально, сына он покормил и уложил спать. Он ни о чем ее не спросил, а она не стала ничего объяснять. Никакой своей вины она перед ним не чувствовала.

Подходя к столику, Марина заметила, что Алик с Аркадием о чем-то тихо и серьезно говорили, но при ее приближении замолчали. Когда Марина села за стол, общий разговор возобновился, но что-то сбилось в нем, не было уже прежней непринужденности.

Подали десерт. Аркадий, уставив на Марину свои холодные серые глаза с белесыми ресницами, заявил, что у него созрел тост-предложение. Подняв бокал с шампанским, он сказал, что их фирме нужен сотрудник для парижского офиса, что новый офис в Париже — филиал их московской компании и что они собираются предложить работу Марине. В случае согласия они подготовят соответствующий контракт. Марина еще опомниться не успела, как мужчины чокнулись с ней шампанским. Ароматное ледяное «Мартини Асти», казалось, тут же проникло в кровь, и та закипела, заискрилась тысячами маленьких пузырьков. Все перемешалось: радость, испуг, влюбленность, неясные опасения и возможность головокружительных перемен…

Марина молчала, растерянно покачивая головой. Аркадий, откинувшись в кресле, неторопливо и спокойно продолжал: зарплата в три раза больше, чем в «Аэрофлоте», рабочий график не нормирован, возможны поездки по Франции и за границу, соответственно, будут приличные командировочные.

Все было слишком неожиданно, пугающе невероятно. Впервые, кажется, карты не наврали. Ей предлагают то, о чем она только мечтать могла все последние годы, — перемену жизни, перспективу, но… Смятение отобразилось на ее милом лице, губы дрогнули. Алик придвинулся к Марине, взял ее руку в свою, ласково сжал, тихо, доверительно проговорив: «Ну, не волнуйся, дорогая, у тебя есть время подумать. Твой ответ не повлияет на наши отношения, мы все равно останемся друзьями». Он поднес ее руку к губам, повернул и поцеловал в самую серединку ладони. Лицо Марины вспыхнуло. А Аркадий между тем заметил, что вообще проблем нет, они дадут объявление в русской газете, и от желающих не будет отбоя. Просто они вспомнили, что Марина говорила им, будто хочет менять работу, и это так удачно совпало с их планами…

Алик улыбнулся и повторил, что она может взвесить все «за» и «против», а их устроит любой ее ответ. Его нисколько не смущало, что он использует свой шарм для дела. Сейчас он чувствовал настоящее влечение к этой нежной, искренней и красивой девочке. Ему даже самоуверенно показалось, что он сможет сделать ее счастливой.

После десерта они пили кофе внизу, в баре, и никак не могли расстаться. Марина забыла, что дома ждут муж и сын, что уже полночь и завтра на работу. Она ни о чем не думала сейчас. Ей было хорошо впервые за много лет.

По-английски Аркадий заказал через бармена такси. Они вышли на Елисейские Поля, нарядные и многолюдные, несмотря на поздний час. Город жил загадочной, манящей ночной жизнью. Капли дождя сверкали в огнях рекламы и свете фар несущихся автомобилей, как пузырьки шампанского, которым, казалось, был напоен ночной воздух.

Алик бережно усадил Марину в такси. Она по-детски доверчиво подняла к нему сияющее, все в капельках дождя лицо. Прежде чем захлопнуть дверцу, он быстро наклонился и поцеловал Марину в мягкие приоткрытые губы. Она махнула на прощание рукой, и такси увезло ее в сверкающую парижскую ночь.

Пешком Алик и Аркадий дошли до площади Согласия. Город понемногу затихал. В кафе и барах уже готовились для приема утренних посетителей, на улицы выезжали уборочные машины…

Когда они вошли в холл своего отеля, администратор вместе с ключами подал им и записку. Звонила Марина, просила передать, что — согласна.

* * *

На третий день затворничества Жан-Марка, не выдержав, к нему приехала Аньес. Своим ключом она открыла дверь и зашла в полутемную, пропахшую лекарствами квартиру.

Картина, которую она застала, была удручающей. Говорить Жан-Марк совсем не мог, температура у него поднялась, глаза лихорадочно блестели. На столике возле кровати лежали рецепты, выписанные семейным врачом, лекарства и чашка с уже остывшим питьем. Вместо приветствия Жан-Марк, не поднимая головы, слабо махнул рукой и улыбнулся.

От жалости к нему Аньес чуть не всхлипнула. Обняв его большую, тяжелую голову обеими руками, она щекой прижалась к горячему лбу. Бедняга! Скоро спектакль, а он валяется тут один-одинешенек с температурой, отгородился от всего мира, никого не хочет беспокоить своей персоной. Глупый, милый, любимый…

Прикосновение прохладной щеки и легких рук Аньес было необыкновенно приятным, успокаивающим. Жан-Марк почувствовал прилив благодарности. Что же, в самом деле, такая умница и красавица любит его, тратит на него свои молодые еще годы, а он… И Жан-Марк подумал, что вот поправится, отпоет Лоэнгрина и наконец решится на серьезный разговор.

Ласково запретив возражать и сопротивляться, Аньес собрала в сумку самые необходимые вещи, помогла Жан-Марку одеться, и они вместе осторожно спустились вниз, к ее машине. Ничего, за пару дней она приведет его в порядок. Всякую химию долой, только фитотерапия, только травки, которые припасены у нее на все случаи жизни.

Через полчаса, переодетый, посвежевший, он уже лежал на душистом крахмальном белье в маленькой спальне Аньес. А та хлопотала на кухне, заваривая листья шалфея и готовя настойку липового цвета на водке. Для виду Жан-Марк посопротивлялся, поворчал что-то, почти не открывая рта, но в душе ему было приятно: его любят, за ним ухаживают и он не один.

Аньес была значительно моложе Жан-Марка. Недавно ей исполнилось тридцать. Маленькая брюнетка, с легким характером, с улыбчивым, подвижным лицом, Аньес могла бы стать самой любящей и преданной женой, однако личная жизнь ее не задалась.

Придя в театр из балетного училища почти девочкой, она тут же влюбилась (во всяком случае ей так показалось) в звезду труппы, танцовщика Жерара Дидье. Избалованный вниманием поклонниц, тот воспринял чувства молоденькой девочки из кордебалета как должное. Эта связь ничего не принесла Аньес, кроме слез и унижения. Через четыре года Дидье пригласили в труппу Лондонского Королевского балета. Он быстро собрал чемоданы.

Аньес сначала страдала, а потом поняла, что все к лучшему. Но почему-то год спустя отказалась выйти замуж за друга детства, искреннего и незатейливого Пьера. Он показался ей «героем не ее романа». Пьер надолго пропал, а потом счастливо женился, родив одного за другим троих детей.

А два года назад их театр гастролировал в Испании. Номера ее и Жан-Марка оказались рядом. Несколько вечеров они провели в задушевных беседах. Несмотря на разницу в возрасте, у них обнаружилось много общего. Потом все произошло просто и естественно, правда, без романтических ухаживаний и трепетных признаний.

Аньес прекрасно понимала, что со стороны Жан-Марка «безумной любви» нет, однако сама привязалась к нему по-женски самозабвенно и преданно.

А теперь ей вдруг стало казаться, что сильное, глубокое чувство к Жан-Марку тоже ничем не закончится. И как же он, глупый, не понимает, что лучше ее никого ему не найти! Они столько времени провели вместе в театре и на гастролях и, что называется, хорошо притерлись друг к другу. Но, в конце концов, что же делать, если человек так дорожит своей холостяцкой свободой…

Хотя причину своей внезапной хандры и грустных мыслей Аньес прекрасно понимала. Уже две недели, как она собиралась сообщить Жан-Марку одну весьма существенную для нее новость. Будет ли эта новость и для него желанной? И все же она слишком хорошо знала Жан-Марка, чтобы сомневаться в нем. Вот он поправится, придет в себя, и она скажет ему, что через семь месяцев на свет появится их общий ребенок. Нет, она не собирается давить, на чем-то настаивать. В конце концов, она прекрасно может и сама вырастить малыша. Но чутье подсказывало ей, что Жан-Марк будет прекрасным отцом — нежным, умным и любящим.

Однако сейчас, больной, беспомощный, он сам похож на большого ребенка, которого надо утешать и лечить. И значит, столь важный для нее разговор она отложит до его выздоровления. А там будь что будет.

Она напоила Жан-Марка теплым травяным чаем с малиной и через двадцать минут по испарине, выступившей на его лбу, поняла, что температура спала. Сменив ему рубашку и прикрыв ставни, чтобы яркий дневной свет не резал глаза, она решила сбегать в магазин купить что-нибудь вкусненькое к ужину. Когда, уходя, она заглянула в спальню, Жан-Марк, укрывшись до подбородка одеялом, мирно улыбался во сне.

* * *

На следующий день, придя в агентство, Марина написала заявление об увольнении по собственному желанию. Для начальства это было неожиданностью. Объяснять Марина ничего не стала, просто сказала, что нашла другое место. Ее попросили неделю отработать и сдать все дела девочке-стажерке.

Она до сих пор до конца не верила в случившееся. Вечером Алик и Аркадий снова поджидали ее возле дверей агентства. Втроем они двинулись в сторону Больших Бульваров, приглядывая по дороге какое-нибудь тихое кафе, где можно спокойно поговорить, обсудить планы на будущее.

Когда они закончили ужинать и принялись за кофе, Аркадий перешел к делу. В конверте он вручил Марине аванс, втрое превышающий ее месячную зарплату. Потом передал документы с уже имеющимися сведениями о разыскиваемой ими русской женщине. Он напомнил, что речь идет о получении наследства и в случае удачи ее, кроме зарплаты, ждут приличные проценты. Официальные бумаги, заверенные московским нотариусом, следовало перевести и заверить у парижского нотариуса.

Уже на другой день Марина с интересом включилась в новое для нее дело. Живая, интересная работа, не то что бесконечные клиенты, компьютер, билеты, расчеты с утра до вечера, и так все семь лет. С ума можно сойти!

В обеденный перерыв Марина перевела все бумаги, позвонила в центральную мэрию, потом в префектуру полиции. Многое сразу же прояснилось, неизвестная русская приобрела очертания, появились старые адреса, имена, номера телефонов. Марина светилась радостью — Алик и Аркадий будут довольны.

Вечером после работы у нее было запланировано посещение магазина «Макс-Мара». Пару недель назад на презентации осенней коллекции она примеряла там прелестное шерстяное пальто цвета какао, объемное, легкое, с большим воротником и манжетами. Тогда эта покупка казалась недосягаемой из-за цены, и вот сегодня она сможет приобрести желанную вещь. Теперь ей, как никогда, хотелось быть красивой и привлекательной. Марина вспоминала руки Алика, его глаза совсем близко у своего лица, его губы — и ощущения, которые, как ей казалось, она уже давно успела позабыть, поднимались в ней горячей волной.

Аркадий и Алик оценили работу Марины на «отлично». Не прошло и трех дней, а у них уже было целое досье на «комсомолочку». И все совершенно легально! Стало известно также, что она владелица квартиры на набережной Президента Думера, которую сдает некой мадам Дювалье.

Они тут же решили проверить, что это за «мадам» и что это за квартира. Несколько вечеров подряд они в машине, взятой напрокат, дежурили напротив дома на набережной. И в первый же день заметили женщину, очень похожую на ту, что была изображена на старой фотографии.

В такую удачу трудно было поверить. Может, ошибка, ведь столько лет прошло. Они устроили слежку, и однажды днем им удалось сфотографировать предполагаемую Ольгу Азарову, когда та входила в ресторан в компании какого-то импозантного француза. Сомнения развеялись. Это была она.

Аркадий сразу сообщил в Москву о столь удачном продвижении дела. Что делать дальше? Ответ был следующий: не спешить, следить, себя не выдавать, самостоятельных действий не предпринимать. Самое главное — Ольга здесь и никуда от них не денется.

Марина оказалась просто сокровищем. Она нашла даже адрес и телефон бывшего мужа «комсомолки», оперного певца, который жил и работал в Страсбурге. Тоже хорошая зацепка на всякий случай. Теперь предстояло самое трудное: не вспугнуть Ольгу раньше времени. Надо было ждать, в то время как добыча — вот она, ходит рядом, осталось только хорошенько погонять ее по всем кругам страха, надежд и ожиданий, а там, глядишь, денежки будут принесены на тарелочке с голубой каемочкой, а не окажется наличных, так цены на недвижимость в Париже — ого-го! Деньги — вот первоочередная задача. А прикончить «комсомолку» они всегда успеют.

* * *

Неожиданно для самой себя Ольга спала всю ночь без кошмаров и страхов, глубоко и спокойно. После нескольких дней нервотрепки передышка в виде долгого и крепкого сна была просто спасением.

Она проснулась от необычной тишины и не сразу вспомнила, где находится. Потом увидела так и не погашенный ночник у кровати и, внутренне похолодев, все вспомнила. Но тут же заставила себя успокоиться, встала, подошла к окну: пустынная площадь, жандарм, стоящий у фонтана, редкие прохожие… Обычное французское захолустье.

Спустившись на первый этаж, в ресторан, она заказала себе завтрак. После хорошего сна у нее появился аппетит. Даже хозяин, проверяющий счета за конторкой, заметил, что вчерашняя ночная гостья выглядит сегодня значительно бодрее и увереннее в себе. Занятная дамочка, ничего не скажешь. Интересно, как ее занесло в их дыру… Но соваться с вопросами да советами здесь было не принято.

После завтрака она еще раз позвонила Жан-Марку. И опять безрезультатно. Такое длительное молчание уже стало пугать Ольгу… Что делать, если его действительно нет в Стасбурге? Зря она отказалась от предложенных ей в свое время ключей от квартиры.

Позвонить сестре Жан-Марка в Кольмар она не могла, записная книжка с телефонами осталась в Париже. Ехать в Кольмар только в надежде, что Моник располагает сведениями о брате? Тогда придется там задержаться, а этого Ольге не хотелось. Родня Жан-Марка не очень-то жаловала ее, и понять их, наверное, можно: для них Ольга оставалась чужой, иностранкой, в которую «бедный» Жан-Марк без памяти влюбился, на свою голову.

Она улыбнулась, вспомнив, как в первый раз, уже после свадьбы, на которую те демонстративно не приехали, муж привез ее знакомить со своей родней. Большая дружная и религиозная семья состояла из родителей, братьев, сестер, племянников, племянниц, дядей, тетушек, многочисленных кузенов и кузин — огромного клана, разбросанного по всему Эльзасу. Они были в шоке от выбора их «любимого, обожаемого, талантливого» Жан-Марка: вот глупость — жениться на иностранке, да еще из Восточной Европы! Воспитанные в духе протестантизма, сдержанные в проявлении чувств, они по темпераменту походили скорее на северных немцев, чем на французов (Жан-Марк был в семье исключением). Увидев яркую, словно голливудская дива, Ольгу, они сначала не могли привыкнуть к ней, а потом было уже поздно: Ольга ушла от Жан-Марка, чем вызвала еще больший взрыв негодования. И только с Моник, младшей из сестер, с которой Ольга успела подружиться, они до сих пор изредка перезванивались.

Нет, она не станет терять время в Кольмаре и поедет сразу в Страсбург. Там она зайдет в театр и, может быть, что-то прояснится. Но если в Страсбурге Жан-Марка нет, а в Японию она лететь не может, что тогда? Опять менять страну, город, объявлять об утере паспорта и все начинать сначала? Ну нет, только не это! Франция — ее вторая родина. Париж — ее дом. Этого она никому не уступит. Сейчас надо затаиться, выиграть время.

Расплатившись за ночлег и завтрак, подхватив сумку, Ольга под любопытствующими взглядами хозяина и работников гостиницы вышла на площадь. Машина стояла там, где она ее оставила, — на боковой улочке. Бросив вещи на заднее сиденье, Ольга решительно повернула ключ зажигания, развернулась и, сделав прощальный круг по площади, оставила позади и милую провинциальную гостиницу, и сам Сен-Шерон, давший ей возможность этой ночью перевести дух и собраться с силами.

* * *

Аркадий с ухмылкой наблюдал за своим приятелем. Ишь расфрантился, хвост распустил… Рубашки меняет каждый день, галстуки выбирает придирчиво. Эта парочка, кажется, совсем голову потеряла друг от друга. Аркадий следил за влюбленными Мариной и Аликом с отстраненным любопытством исследователя: никакой подобной романтики он не испытывал уже лет двадцать. Ни к чему это, только мешает и отношениям, и делам. Когда-то у него были жена, дочь. Сейчас девочка уже совсем взрослая и отца своего, наверно, не помнит даже. Подружки — это да, их у него было достаточно, и ни одна к нему серьезно не была привязана. Наверное, чувствовали, что нужны ему постольку-поскольку.

Алик — это другое. Впечатлительная натура… Вон как на стену лез, когда жена от него ушла и сына забрала, вспомнить смешно. Но ничего, потом подуспокоился. Этот роман с Мариной был, на памяти Аркадия, первым серьезным увлечением Алика за последние годы. Ну что ж… Сейчас это даже кстати. Ради Алика, а значит, и ради их общего дела Марина будет способна на многое. Так что пусть голубки воркуют. Он не станет до поры до времени мешать им.

Выйдя на балкон, Аркадий своими рыбьими холодными глазами смотрел вслед удаляющемуся Алику.

На площади Бланш, перед тем как спуститься в метро, Алик купил букет роз. Он придирчиво выбрал пять бархатисто-пурпурных полураскрывшихся бутонов и с такой нежностью взял их в руки и поднес к лицу, что продавщица засмеялась: даже в Париже, городе влюбленных, такое теперь нечасто увидишь.

Они договорились встретиться на Отель де Виль в шесть. Уже два дня, как Марина ушла с работы, и сейчас, приведя сынишку домой из школы и оставив его на попечение как-то на удивление присмиревшего мужа, была свободна.

Улыбаясь своим мыслям, Алик прохаживался по нарядной площади перед Ратушей. Солнечно, тепло, сверкают фонтаны, парижане после рабочего дня фланируют по улицам, заполняют бары и кафе.

Это было их первое настоящее свидание. Когда накануне Алик предложил Марине поужинать вдвоем, она не удивилась, не стала кокетничать и отнекиваться, а сразу и просто согласилась. Она уже поняла, что любит этого человека и доверяет ему. А если так, зачем лишние сложности, недомолвки. Она ничего не станет требовать, кроме того, что Алик может дать ей. Жизнь слишком коротка для радости, и много времени уже безвозвратно потеряно. Надо быть благодарным и с открытой душой принимать каждую минуту счастья.

Алик видел, как она поднялась из метро и, взмахнув рукой, быстро пошла ему навстречу. Они не стали ни о чем говорить, просто постояли несколько секунд обнявшись. Потом Алик отдал ей розы, взял за руку и они медленно двинулись вдоль набережной Сены в сторону Лувра.

Весь вечер они бродили по городу, заглядывали в кафе, катались на водном трамвайчике, слушали уличный оркестрик в Латинском квартале. Потом, спустившись к самой воде, стояли в сиреневых парижских сумерках у Нового моста и целовались, страстно, как в юности, словно боялись, что если отпустят друг друга, то потеряют навсегда.

Этим вечером, впервые за все время своего замужества, Марина не пришла домой. Маленькая гостиница «Риволи» у театра «Шатле» приютила их на ночь, и всю ночь они исступленно любили друг друга. Словно оторвавшийся листок, жизнь подхватила и закружила Марину, и она безропотно отдалась этому порыву, понимая, что пути назад уже нет.

* * *

В общем, все шло по плану. Игорь был доволен результатом: Ольга на крючке, ребята разыскали ее живой и невредимой. Теперь надо собрать максимальное количество информации о ней. Понять, на что, в смысле денег, он может рассчитывать. Надо, чтобы Ольга не наделала с перепугу глупостей. Чтобы поняла — с деньгами ей все равно придется расстаться. В противном случае она расстанется с жизнью.

А он, при идеальном раскладе, наконец-то раздаст долги, вложится в новое прибыльное дело (есть уже наметки) и вообще станет респектабельным господином, соответственно возрасту и положению. И тогда Андрей, этот чистоплюй со Смоленской площади, не будет долго раздумывать, прежде чем подать ему руку.

Аркадий тоже был доволен собой: они выследили Ольгу, узнали все ее маршруты, поняли примерный круг знакомств (тут она хлопот не доставила, знакомых у нее было негусто). Узнали, что у нее есть любовник, богатый француз из парижского предместья Сен-Клу, изредка Ольга оставалась там на ночь.

Прошла уже неделя с тех пор, как из гостиницы на Монмартре они перебрались в просторную трехкомнатную квартиру, которую Марина через агентство сняла в районе Дефанс, в нескольких минутах езды на машине от дома Ольги. За это время только дважды Марина ночевала дома, немногословно заметив компаньонам, что с мужем она все уладит сама.

Но вскоре они допустили серьезный промах — то ли месяц пребывания в Париже, атмосфера раскрепощенности и дружелюбия притупили бдительность, то ли самоуверенность Аркадия подвела. Рассказывая о случившемся Игорю, Аркадий с перепугу слегка подтасовал факты в свою пользу, что, впрочем, не меняло сути дела. А случилось так.

Однажды во время рутинной ежедневной слежки они следовали на своем, взятом напрокат «пежо» за машиной Ольги. И вскоре оказались на Вандомской площади, возле отеля «Риц». У входа Ольгу ждал ее французский друг. Припарковавшись, Аркадий и Алик вошли в холл отеля и сначала даже немного заробели: роскошный интерьер, обилие мужчин и женщин в вечерних туалетах… Некоторые из присутствующих сразу поднимались по застланной ковром лестнице выше, другие покупали билет на концерт, как поняли компаньоны, какой-то местной знаменитости.

Решив следовать за Ольгой и дальше, а также любопытства ради, они купили весьма недешевые входные билеты, а заодно в одном из многочисленных бутиков отеля галстуки, приличествующие случаю.

Потом, показав метрдотелю «корочки» на непонятном языке и сказав, что они представители прессы, попросили столик рядом с интересующими их людьми.

В банкетном зале с маленькой круглой сценой в центре было полно оживленно переговаривающейся публики. Похоже, здесь все знали друг друга. Стол, за который усадили Аркадия и Алика, находился совсем рядом со столом, за которым сидела Ольга в обществе своего друга и еще нескольких дам и мужчин. В общем, они оказались практически напротив Ольги и, знай язык, могли бы даже слышать, о чем ведется беседа за столом.

Первое отделение они чинно слушали джазовые импровизации, попивая шампанское, хотя с удовольствием дернули бы сейчас по сто пятьдесят своей, родимой. В перерыве оживленная беседа за Ольгиным столом возобновилась. Присутствующие подняли бокалы за ее здоровье, и вот тут Аркадия повело. То ли осторожность притупилась, то ли покуражиться захотелось над жертвой и не смог удержать себя, но только, глядя Ольге прямо в глаза, он тоже с улыбкой приподнял свой бокал…

К их удивлению, «жертва» поняла все сразу и правильно. За минуту до начала второй части вечера Ольга встала из-за стола и вышла. Через какое-то время ее друг, растерянно пожав плечами, последовал за ней, но вскоре вернулся один, явно расстроенный.

Поняв, что совершили ошибку, Аркадий и Алик почти опрометью, под удивленными взглядами посетителей и охраны, бросились из отеля. Но ни Ольги, ни ее машины на площади уже не было.

Через двадцать минут они уже были возле ее дома. Свет в окнах не горел. Аркадий спустился в паркинг. Машины не было на месте. Всю ночь и следующий день до обеда они прождали в машине под ее окнами. Безрезультатно. Ольга не появилась.

Злые, они вернулись в свою съемную квартиру. Подождав, когда Марина уйдет навещать сынишку, Аркадий и Алик начали строить планы по поимке беглянки, уже серьезно обеспокоенные ее исчезновением. Прикинув, что далеко в своем вечернем наряде, туфельках на шпильках и с сумочкой, куда, кроме губной помады, явно ничего не влезает, Ольга далеко не уйдет, они решили караулить ее возле дома и у особняка ее друга в Сен-Клу. Все сходилось к тому, что вдвоем им не управиться и надо подключать Марину, а значит, не сегодня завтра им придется хотя бы частично ввести ее в реальный курс дела.

* * *

Оказывается, домашнее хозяйство — это совсем не плохо, а походы в магазин за продуктами способны доставлять массу приятных минут, особенно если можно не экономить, а покупать все отменного качества и в любых количествах.

Выгружая на кухне из пакетов отборное мясо, свежайшую зелень, сыры, легкое столовое вино, душистую клубнику, Марина от избытка хорошего настроения по привычке тихонько мурлыкала что-то себе под нос. Алик и Аркадий ушли по делам, но в квартире все было убрано, все лежало на своих местах, в ванной на сушилке висели постиранные рубашки, пепельницы были вымыты. К этому Марина не привыкла: безалаберный муж-художник и маленький сын, все вокруг себя разбрасывающий, умудрялись после рабочего дня превращать ее на весь вечер в домработницу.

Марина с удовольствием начала готовить ужин: ребята придут усталые, голодные — им будет приятно. Она приняла правила новой жизни и знала, что, когда все более или менее устроится, она уйдет от мужа, заберет Кирилла к себе, и тогда будет полная гармония во всем и полное счастье.

Три-четыре раза в неделю она сама приводила мальчика из школы. Они гуляли, заходили в кафе, она баловала сына как могла, потому что чувствовала вину перед ним. Обеспокоенная ситуацией свекровь пару раз пыталась выйти на серьезный разговор с Мариной, но та ограничилась лишь телефонным объяснением. И свекровь потихоньку смирилась, понимая, в сущности, что сын ее в семейной жизни не подарок, а Марина имеет право на личное счастье.

Жизнь на съемной квартире текла довольно слаженно и дружно. Аркадий старался делать вид, что не замечает влюбленную пару, оставлял Марину и Алика наедине при первой же возможности. Но вовсе не из деликатности. Просто вид влюбленных, их сияющие глаза, нежность в каждой фразе, стремление прикоснуться друг к другу — все это ужасно раздражало его. А уж если вдруг Марина начинала вслух строить какие-то планы на будущее, он, пряча усмешку, отправлялся на балкон покурить.

Когда хлопнула входная дверь, у Марины дыхание перехватило от радости и она обернулась, чтобы встретиться взглядом с Аликом. Но увидела лишь его опущенные глаза и злое, серое лицо Аркадия.

Поняв, что случилась какая-то неприятность, она, ни о чем не спрашивая, позвала мужчин к столу. Общая беседа за ужином не клеилась, и Марина лишь переводила обеспокоенный взгляд с Аркадия на Алика.

После ужина Алик помог ей убрать со стола и вымыть посуду, потом обнял за плечи и сказал, что им нужно поговорить. Увидев ее встревоженное лицо, ласково улыбнулся и сказал, что ничего серьезного, это касается только работы.

Он увел Марину в их комнату, усадил на кровать и, держа за руки, точно боялся, что женщина может вскочить и убежать, осторожно подбирая слова, признался, что они не все до конца рассказали ей о делах в Париже. На самом деле они связаны с российскими органами безопасности, а Ольга, которую они наконец-то разыскали, вовсе не счастливая обладательница наследства. Она преступница, хладнокровно убившая человека и присвоившая чужие деньги. И сейчас, как никогда, они нуждаются в помощи Марины.

Когда Алик решился поднять глаза, то в первый момент испугался: лицо Марины было застывшим и белым, по щекам безостановочно катились слезы. Он сделал вид, что удивлен такой реакцией, начал целовать ее руки, говорить, что ничего противозаконного в их деятельности нет. Когда все закончится, они получат большие проценты, смогут даже купить в кредит небольшую квартирку где-нибудь в парижском предместье, заберут Кирилла и будут жить долго и счастливо…

Марина слушала и потерянно качала головой. Постепенно она успокоилась, вытерла слезы, притянула и прижала Алика к себе и сказала, что все хорошо: что бы там ни случилось, они всегда будут вместе.

Он так и не понял до конца, поверила ему Марина или нет.

* * *

На другой день, отправив Марину дежурить в Сен-Клу, они решили проникнуть в квартиру «комсомолки». Не исключено, что Ольга успокоилась и, не видя за собой слежки, преспокойно сидит дома. Вот будет случай объясниться по всем статьям. Похоже, девушка не дура, шум поднимать не станет. А не застанут Ольгу, так, может, найдут документы, которые помогут им в дальнейших поисках.

Аркадий, специалист по всякого рода взломам, прихватил с собой соответствующий инструмент. Через паркинг они прошли к запасной лестнице и спустя несколько минут, слегка запыхавшиеся после быстрого подъема, оказались в холле семнадцатого этажа.

Они позвонили, выждали немного, потом Аркадий, недолго повозившись с замком, бесшумно открыл дверь.

После беглого осмотра квартиры они прошли в спальню.

На кровати рядом с открытым чемоданом валялись платье и парик, на полу — туфли и театральная сумочка. Значит, после вечера в «Рице» Ольга все же побывала дома. Дорожная сумка была наполовину заполнена вещами. И куда же интересно мадам собралась? Как вовремя они, однако, здесь появились, еще день, и ищи ветра в поле.

Аркадий, отправив Алика караулить у двери, продолжал внимательно осматривать вещи, перебирать содержимое секретера. И вдруг среди бумаг, счетов, открыток он увидел Ольгин французский паспорт. На такую удачу Аркадий и рассчитывать не смел. Надо же, как прокололась осторожная «комсомолочка»! Теперь она от них точно никуда не денется.

Аркадий вышел в коридор, чтобы сообщить приятелю хорошую новость, но Алик, прильнув к глазку, предостерегающе поднял палец к губам: он отчетливо слышал шорох раскрываемых дверей лифта. Аркадий замер, вслушиваясь. Зрачки его совсем сузились от напряжения. Из лифта никто не выходил. За дверью была тишина.

Решительно оттолкнув Алика, Аркадий выскочил в холл и ринулся к лифту, но было поздно: перед самым его носом двери закрылись. Вот ведьма! Отчаянно матерясь, он ринулся вниз по запасной лестнице, уже понимая, что все напрасно: Ольга скорее всего оставила машину с другой стороны, на набережной, и, значит, они ее снова упустили.

* * *

Снова и снова Марина перебирала документы и вырезки из французских и русских газет, которые Алик предъявил ей в качестве бесспорного доказательства вины бывшей «комсомолки». Перечитывала запрос МИДа о без вести пропавшей гражданке России. Долго смотрела на фотографию улыбающейся светловолосой женщины.

Кто бы мог подумать: присвоила огромные деньги, убила своего любовника, живет как ни в чем не бывало под чужим именем, радуется жизни. Но вмешиваться в судьбу этой женщины Марине почему-то не хотелось…

Ближе к вечеру Аркадий и Алик вернулись опять расстроенные, однако с трофеями. После ужина они втроем уселись за стол, и Марина стала переводить бумаги, добытые в квартире Ольги. Их владелица не только проделала серьезную работу по запутыванию следов, но, как можно было предположить из бумаг, являлась владелицей нескольких объектов недвижимости на юге Франции. Бумаги, как сказала Марина, указывают и на то, что у Азаровой есть сейф и компьютер, по-видимому, в каком-то банке. Таким образом она может вести дела, по сути, из любой точки планеты.

На одной из открыток значился страсбургский адрес Ольгиного мужа. Впрочем, и адрес, и телефон уже несколько дней назад узнала для них Марина. Было еще несколько открыток, посланных им с гастролей из разных европейских городов. По их тону можно было предположить, что господин Дитрон до сих пор увлечен своей бывшей женой.

Среди бумаг они нашли фотографию, сделанную в каком-то театре. На ней Ольгу нежно обнимал за плечи полноватый, импозантный мужчина в концертном фраке. Судя по дате на обороте снимка, Ольга была сфотографирована с Жан-Марком Дитроном.

Еще обнаружились открытки от некой мадам из Кольмара, присланные по случаю праздников. Похоже, это была родственница Ольгиного бывшего мужа.

Аркадий телефонным звонком доложил Игорю об их находках, прежде всего о том, что наличие больших денег подтвердилось. И только после добавил, что Ольга опять сорвалась с крючка и направилась она, по косвенным данным, в Страсбург, к бывшему мужу.

Судя по злому выражению лица Аркадия, шеф был достаточно груб, когда неоднозначно дал понять, что не слишком-то доволен их работой. Игорь требовал активизировать поиск беглянки и не допускать больше сбоев, иначе это скажется на их гонораре.

Пока они собирали вещи, Марина узнала по телефону расписание поездов, и через два часа они уже были на Восточном вокзале.

* * *

Не доезжая до Страсбурга, Ольга сделала еще одну остановку, в небольшой пригородной деревушке Робертсо. До города оставалось около получаса езды. Телефон Жан-Марка не отвечал, а ехать к нему на квартиру, не зная, что ее там ждет, Ольга не хотела.

Побродив по улицам, она зашла в ресторан, где было довольно многолюдно: наступало время ужина. Ольга решила перекусить, хотя аппетита не было. Ей казалось теперь, что опасность подстерегает ее за каждым углом.

Равнодушно поедая дежурное рыбное блюдо, она представляла себе, как чужие люди хозяйничают в ее квартире, в ее убежище, в ее крепости, которую она считала неприступной. Ну хорошо, если подумать, то что они там смогут найти? Паспорт? Это да. Хранить его дома было серьезной ошибкой. Что еще? Драгоценности, ценные бумаги, компьютер с базой данных — все находится в маленьком офисе, который она снимает в помещении финансовой компании «Дасо-Бреге», куда, на правах акционерки, вложила некоторые ценные бумаги. Ключ от офиса и входной код есть только у нее и охраны. Ничего: так просто, голыми руками эти гости из прошлого ее не возьмут.

Покончив с ужином, она села в машину и через полчаса уже въезжала в вечерний, залитый огнями Страсбург.

Сколько раз Ольга бывала здесь, ведя «двойную» жизнь между Парижем и Страсбургом во время своего короткого замужества, и всегда что-то мешало ей в полной мере насладиться красотой этого города. Наверно, это происходило из-за психологического дискомфорта: ведь, в конце концов, она приезжала сюда к очень хорошему, милому, но все же не любимому ею по-настоящему человеку. Но сейчас, когда она проезжала мимо высочайшего в Европе собора, кружила по знакомым узким средневековым улочкам, ей казалось, что она встретилась со старым добрым другом.

Памятуя, как, убежав из России и желая затеряться, не быть на глазах, они с Владом всегда выбирали большие безликие современные отели с огромным количеством постояльцев, Ольга припарковала машину возле высокого застекленного здания «Хилтона».

Она взяла просторный одноместный номер, поднялась на пятый этаж, разложила свой нехитрый багаж, потом, приняв ванну, заказала горячий чай, легла на кровать, включила телевизор и немного успокоилась. Посередине какого-то фильма Ольга почувствовала, что глаза у нее слипаются. Она щелкнула пультом, погасила ночник у кровати и через секунду, измученная, обессиленная, уже спала тяжелым, с какими-то неясными, тревожными видениями сном.

Ей снился Влад. Вот они бегут по мокрому песку навстречу морской волне. Огромная живая стена сбивает их с ног, накрывает с головой и затягивает в пучину, все дальше и дальше от берега. Они пытаются выплыть, но волна снова накрывает их. Уже теряя силы, Ольга чувствует, что море выбрасывает ее на берег, а Влад остается там, в водяном смерче, и протягивает к ней руки.

В холодном поту Ольга проснулась, включила свет, села в кресло и закурила. Она поняла, что больше не заснет и надо что-то делать, иначе можно сойти с ума. Было около пяти часов утра.

* * *

Через четыре с половиной часа пути Марина, Аркадий и Алик вышли на широкую, пустынную в этот ранний час привокзальную площадь Страсбурга. После путешествия в сидячем вагоне все трое чувствовали себя усталыми и разбитыми. Прямо перед собой они увидели неоновую вывеску гостиницы «Холидей Инн» и не раздумывая направились к ней. Они сняли номер с двумя спальнями и общим холлом, решив сначала хорошенько выспаться, а уж потом во всех деталях обсудить дальнейший план действий.

Их волновало молчание бывшего мужа «комсомолки». Непонятно было, прослушал ли он сообщение, оставленное Мариной на автоответчике. Теперь телефон снова не отвечал. Здесь, как и в Париже, они решили применить тактику выжидания и выслеживания. Сегодня днем они возьмут напрокат машину, поедут по адресу Жан-Марка и начнут слежку. Каждые три-четыре часа они будут сменять друг друга: не имеет смысла сидеть в машине всей компанией, к тому же это может привлечь внимание прохожих и жильцов дома.

Аркадий, как руководитель операции, дал задание Марине взять в агентстве по прокату машин что-нибудь не слишком приметное, желательно с затемненными стеклами. Алик должен был закупить провизию на сутки (воду, фрукты, бутерброды), они не станут отвлекаться ни на минуту. Больше нельзя допускать ошибок.

Через час «фольксваген» старой модели неприметного серого цвета уже стоял неподалеку от дома Жан-Марка. Они решили ждать двое суток.

* * *

На другой день Жан-Марк почувствовал себя гораздо лучше. Температура спала, ему захотелось вернуться к себе, в привычную обстановку, к своим книгам, дискам с любимыми записями, к своей любимой чашке и своим любимым домашним тапочкам. Наверное, в глубине души он все же был неисправимый холостяк. Утром, после завтрака, который Аньес заставила его съесть в постели, Жан-Марк, воспользовавшись тем, что Аньес ушла в театр, не спеша собрался, укутал горло и, оставив на столе нежную записку, в которой благодарил за заботу и просил простить его, старого дурака, покинул маленькую уютную квартирку.

Расплатившись с таксистом, Жан-Марк зашел в небольшой супермаркет на первом этаже соседнего дома, купил молоко, мед, бананы и упаковку йогуртов. Вряд ли он сможет проглотить что-то еще: горло по-прежнему болело, и он боялся раздражать его грубой пищей.

Поднявшись к себе в квартиру, Жан-Марк включил автоответчик, и первое, что услышал, было сообщение от Ольги. Она говорила, что едет в Страсбург и нуждается в его помощи. То ли от волнения, то ли от того, что температура опять подскочила, Жан-Марк почувствовал сильный озноб. Он налил в ванну горячей воды и решил прогреться. В это время зазвонил телефон. Он поднял трубку. Это была Ольга.

* * *

Остаток ночи Ольга просидела с ногами в кресле, выкуривая сигарету за сигаретой. Спать она больше не могла. Мысли приходили одна отчаяннее другой. Интуиция подсказывала Ольге, что преследователи идут за ней следом, что они не отступят, слишком большие деньги поставлены на кон. Также она прекрасно понимала, что, получив деньги, эти люди не оставят ее в живых. В планы Игоря (а Ольга не сомневалась, что за всем стоит именно он) это явно не входит.

Она очнулась, когда уже окончательно рассвело и встало солнце. Ольга заставила себя принять душ. Завтракать она не могла, кусок не лез в горло. Ни на что уже не надеясь, набрала номер Жан-Марка. И вдруг в трубке раздался его голос.

От неожиданности и радости у нее перехватило дыхание. Господи, какое, оказывается, счастье услышать в трудную минуту близкого человека! Боясь выдать голосом волнение и напугать Жан-Марка, она сначала спросила, как его дела. Хрипя и прокашливаясь, Жан-Марк сказал, что только что прослушал ее сообщение, что болен, отключал телефон, какое-то время его не было дома. Но самое главное, что несколько дней назад на автоответчике оставила сообщение какая-то женщина, судя по едва уловимому акценту, ее бывшая соотечественница. Речь шла, кажется, о каких-то важных документах.

Несколько секунд Ольга в полном замешательстве молчала. Они вышли на Жан-Марка. Не исключено, что они уже в Страсбурге. Что же теперь делать?

Ольга очнулась, услышав, как Жан-Марк настойчиво повторяет ее имя. Она попросила его не волноваться за нее и ни с кем не вступать в разговоры о ней. А так, сказала, в общем, все в порядке, за нее не надо беспокоиться. Услышав тревогу в голосе Жан-Марка, она повторила, что тревожиться не о чем, что она всегда с теплом и благодарностью вспоминает его, просит, чтобы он скорее выздоравливал, и, сделав вид, что не расслышала вопрос о ее местонахождении, быстро повесила трубку.

* * *

Аркадий сидел в машине и слушал музыку по радио. Позиция для наблюдения была выбрана отличная. Он видел и единственный подъезд, и торец с пожарной лестницей и черным ходом. Консьержки в доме, на их счастье, не было, а проблем с входными кодами для Аркадия не существовало.

На приборном щитке лежала фотография, на которой были засняты Жан-Марк и Ольга. Оставалось надеяться, что за прошедшие годы бывший муж Ольги не слишком изменился.

У этого лысеющего увальня был вид простачка. А может, это у него от избытка чувств губы вытянулись в такую благодушно-глупую улыбку?

Все входящие и выходящие из подъезда были хорошо видны Аркадию. Три часа назад он сменил Алика и теперь настроился на долгое ожидание. Положив ноги на соседнее сиденье, он достал бутерброды, воду и, перекусывая, еще раз прокручивал в мозгу возможные варианты развития событий. И тут он обратил внимание на плотного мужчину, который с пакетом провизии вышел из супермаркета и теперь перебегал дорогу напротив дома. Ошибиться было невозможно: господин в сером плаще, с обмотанным вокруг горла шарфом был не кто иной, как бывший муж Ольги.

Аркадий тут же вызвал по мобильному Алика. Нечего со своей кралей матрас проминать в гостинице. На работе все-таки. Поджидая компаньона, он позвонил Игорю, рассказал о новостях и попросил дальнейших указаний. Голос шефа не предвещал ничего хорошего. Игорь мрачно поинтересовался, как это они, джеймсы бонды хреновы, умудрились упустить Ольгу в Париже. Сбивчивых оправданий Аркадия он слушать не стал, велел сутки-двое следить за домом: вдруг появится Ольга или же Жан-Марк решит где-то встретиться с ней. Если за два дня ничего не произойдет, надо будет выходить напрямую на бывшего мужа «комсомолки».

Аркадию ситуация нравилась все меньше и меньше. Он уже понял, что если им и удастся получить деньги, то ценой очень больших усилий, да и то если подфартит: противница оказалась уж больно смекалистой и везучей, да и вела себя иногда как настоящая профессионалка, чем совершенно сбивала их с толку. И потом, это сообщение, оставленное Мариной на автоответчике Жан-Марка… Вдруг он уже сообщил Ольге, что ею интересуются, и та, минуя Страсбург, рванула куда-нибудь подальше, в глубинку. И все же он решил не форсировать ситуацию, не брать ответственности на себя, а, следуя указанию шефа, ждать.

Возможность получить с «комсомолки» деньги казалась ему все более и более сомнительной. А возможность наказать ее? Для этого надо было сначала найти ловкачку. Возвращаться домой без результата — это значит потерять работу, что в его возрасте совсем нежелательно. Да и какую нормальную работу сможет найти он, бывший «афганец», специалист по «особым поручениям»?

В конце улицы появились Алик и Марина. Влюбленную пару, казалось, ничего, кроме их самих, не интересовало. Аркадий чуть не задохнулся от злости: вот повезло с напарничком — от первой попавшейся юбки голову совсем потерял. Опустив боковое стекло, Аркадий дождался, когда парочка приблизится. Кивком он велел Алику садиться в машину, а Марину отпустил, посоветовав ей прогуляться по магазинам, а потом ждать их в гостинице.

* * *

Ольга взяла направление на юг и вела машину по автостраде, не понимая, куда едет и к кому. Страх гнал ее вперед, как тогда, в Париже, ночью после банкета. Все это было похоже на мистику, на кошмарный сон. Она одна, совершенно одна в этом мире. Ей вдруг показалось, что преследователи предугадывают все ее шаги, что сопротивление бесполезно, что рано или поздно ее вычислят и найдут. Только чудом она может спастись.

Потом мысли ее вернулись к Жан-Марку. В нем Ольга была уверена, как в себе. Он не скажет ничего лишнего, не подведет ее. Уже привыкнув к жизни в нормальном правовом обществе, она не сомневалась, что российские отморозки побоятся распоясываться на чужой территории и не посмеют сунуться к гражданину Франции.

Горячее, яркое, почти летнее солнце било прямо в глаза, и Ольга опустила защитный козырек. Дорога шла среди холмов, сплошь покрытых виноградниками. Тяжелые, спелые гроздья белого, розового и красного цвета клонились к самой земле. В этой красоте и изобилии таились какие-то необъяснимые покой и уверенность. И, несмотря на свое отчаянное положение, Ольга вдруг почувствовала, что счастлива. Счастлива просто оттого, что есть это солнце, это синее небо, эти светящиеся гроздья, полные жизни.

Она машинально ехала в сторону Мюлуза, может быть, потому, что пару лет назад отдыхала там в маленькой горной деревушке неподалеку от швейцарской границы. Недалеко был Кольмар, но Ольга не собиралась туда, ведь скорее всего и адрес Моник преследователи уже нашли среди бумаг.

Вдруг ее внимание привлек указатель «Рибовиль». Не понимая, что ею движет, даже не успев ни о чем подумать, Ольга решительно свернула с автострады в сторону этого неизвестного ей Рибовиля. И вдруг почувствовала, что совершенно успокоилась. Будь что будет. Не станут же преследователи методично прочесывать все окрестные города! А сюда они могут свернуть, только если научились читать мысли на расстоянии. Да и то вряд ли, уж слишком импульсивно было ее решение.

Все, решено. Она не станет больше бегать и петлять, как заяц. Если уж ей суждено погибнуть, то пусть это будет здесь, среди прекрасных эльзасских виноградников, вблизи сказочных горных хребтов.

Вскоре она остановила машину на центральной площади прелестного городка. День был сияющий, горный воздух, казалось, сам вливался в грудь. Голова у Ольги слегка кружилась. Она почувствовала необыкновенную легкость во всем теле — то ли от голода, то ли от усталости, а может быть, и от этого светозарного осеннего дня.

Решение, что делать, пришло как бы само собой. Ольга двинулась вдоль центральной улицы и, увидев офис по продаже и сдаче в аренду недвижимости, открыла высокую стеклянную дверь. Представитель агентства, услужливый молодой человек в очках и с серьгой в одном ухе, принес ей каталоги, и она стала выбирать себе жилье. Сил и желания скитаться по отелям у нее больше не было. Она поняла, что на месяц-два (сколько ей там отпущено судьбой?), но она хочет иметь свое жилье. Ну ладно, не совсем свое. Однако это будет все же не казенная атмосфера отеля, пускай и самого дорогого. Ей необходимо иметь хотя бы иллюзию собственного дома, где она сможет передохнуть, осмыслить все происходящее…

Полистав несколько минут каталог, она указала агенту на маленькую меблированную студию в центре города. Собственно, это была очаровательная мансарда на пятом этаже старинного, но прекрасно отреставрированного здания. Ольга внесла плату за месяц вперед, подписала контракт и получила ключи. Молодой человек с серьгой провел ее до квартиры, показал, как функционируют газовая плита, электроприборы, отопление, и удалился, пожелав новой владелице всего самого хорошего.

Ольга вернулась за машиной, подняла наверх свой скудный багаж и решила, что надо бы, не теряя времени, обживаться. Она осмотрела квартиру и поняла, чего ей не хватает в первую очередь: мягкого теплого пледа, настольной лампы и (пришло же такое в голову!) кресла-качалки. Она поставит его возле большого, до пола, окна, в том месте, где покатая крыша мансарды образует такое уютное углубление, и станет вечерами смотреть на залитые закатным солнцем горы, на вечереющее небо и средневековые замки посреди яркой осенней листвы.

В Париже, среди суеты светской жизни, забот с недвижимостью и биржей (а она относилась к этому как к работе, серьезно и вдумчиво), порой спокойно посидеть и почитать было некогда, не говоря уже о том, чтобы поваляться в свое удовольствие в постели. Сейчас это вертящееся колесо вдруг остановилось. И оказалось, что теперь у нее полно свободного времени. «Наконец-то можно и о душе подумать!» — усмехнулась Ольга этому не слишком веселому каламбуру.

По дороге в новое жилье Ольга заметила большой супермаркет и универмаг. Достав записную книжку и ручку, она составила список необходимых вещей, ведь у нее не было с собой даже смены белья, не говоря о теплых вещах и косметике (не считая флакончика «Ж'Адор»). А нарядные купальники из «Самаритэна» ей теперь, похоже, долго не пригодятся.

Решив заняться покупками прямо сейчас, Ольга вышла из квартиры, спустилась по дубовой, почти винтовой, начищенной до блеска и покрытой темно-красным ковром лестнице, вышла на улицу и оказалась в центре незнакомого уютного городка, в котором ей предстояло провести теперь одному Богу известно сколько времени.

Она зашла в универмаг, купила по списку необходимые вещи: одежду, постельное белье, полотенца, кухонные мелочи — и оформила все с доставкой на дом. Затем спустилась в подвальный этаж, где находился супермаркет, и заказала все необходимые продукты, ей захотелось приготовить ужин дома.

Довольная собой, Ольга продолжила свою экскурсию по городу. Недалеко от магазина она увидела кафе с музыкальным названием «Рондо», а так как она была большой любительницей посидеть в кафе (даже больше, чем поужинать в дорогом ресторане), то не задумываясь зашла посмотреть, что оно собой представляет, к тому же под ложечкой уже начинало ныть от голода.

Кафе ей понравилось. Опытным взглядом она сразу определила место, которое будет ее постоянным и любимым. (В каждом городе, где Ольга жила пусть даже самое небольшое время, она «заводила» себе кафе с постоянным столиком. Она везде оставалась верной этой привычке. Официанты уже на второй день узнавали ее и становились почти друзьями. И когда ее любимое место бывало занято, они просили клиентов, если, конечно, те были не против, пересесть за другой столик, освободив место для нее.)

Это кафе было, кажется, то, что ей нужно. Внутри оно как бы разделялось на три части: большой зал, в котором в это время уже было полно обедающей публики; солидная барная стойка, окруженная высокими стульями-вертушками, на которых сидели клиенты, забежавшие пропустить рюмочку-другую, перекинуться парой фраз или посмотреть по телевизору, прикрепленному в верхнем углу на кронштейне, последние новости, — и самой уютной частью: маленькими, на две персоны, столиками, расставленными вдоль больших окон-стен. Сюда сворачивали в основном любители кофе, чая и десертов. Именно здесь, за угловым столиком (по левую руку окно, за спиной стена), Ольга и расположилась.

Улыбнувшись официанту, она заказала салат, круассан и кофе.

Достав из сумочки уже вторую по счету, почти пустую пачку сигарет, она подумала, что все, пора завязывать, и все же закурила, почувствовав, как к ней возвращается благоразумие и мудрость. Она становилась сама собой: сильной, уверенной. Сейчас она была в состоянии строить планы. То, что она далеко от Парижа, — не помеха. Она сделает нужные деловые звонки. Найдет Интернет-кафе, приведет в порядок бизнес, заброшенный в этой безумной гонке последних дней. Все будет хорошо. Все наладится. Она повторяла про себя эти слова как заклинание.

Выйдя из кафе, она прошлась по центральной улице. Тут было все, что нужно для повседневной жизни: супермаркет, универмаг, рестораны, почта, банки, маленькие бутики с модной одеждой. В конце улицы располагался настоящий деревенский базар. Здесь бурлила своя жизнь. Из окрестных деревень фермеры привозили продукты: свежие овощи, зелень, сыры, фрукты.

Уже вовсю шел сбор винограда, и у молодого улыбчивого парня Ольга, соблазнившись, купила литровую бутылку молодого вина, знаменитого местного рислинга. «Прекрасно! — улыбнулась она про себя. — Можно жить!»

Окрыленная свободой действий, она наслаждалась вещами, о которых раньше и не задумывалась: как, оказывается, приятно ходить не оглядываясь, иметь безопасный угол и, самое главное, никуда не бежать. Она передернула плечами, вспомнив двух мужчин в «Рице» и тень, метнувшуюся из дверей ее квартиры.

От одной только мысли, что сегодня вечером она приготовит ужин, примет ванну, включит телевизор, выпьет молодого местного вина, которое, как говорят, проникает прямо в кровь, и будет спать в собственной постели, у нее делалось радостно на душе. Довольная собой, она решила зайти в банк и вернуться домой.

Однако, проходя мимо салона красоты, Ольга остановилась. Так же, как сегодня на автостраде она не задумываясь повернула на Рибовиль, так же и теперь она решительно потянула на себя входную дверь салона и очутилась в просторном, пахнущем хорошими шампунями и косметикой зале.

Народу почти не было. Высокая парикмахерша с пышными формами делала перманент худенькой пожилой даме, уборщица сметала в кучу чьи-то каштановые пряди, да в углу маникюрша болтала с клиенткой.

Молодой человек с женственной наружностью и такими же манерами посадил Ольгу в кресло и, казалось, не поверил своим ушам, поняв, что клиентка хочет коротко постричь и покрасить в рыжий цвет волосы. Он начал отговаривать Ольгу, расчесывая ее роскошную светлую шевелюру. Но она твердо стояла на своем.

Вздохнув, молодой человек начал стричь блестящие густые волосы. Все находящиеся в парикмахерской с интересом наблюдали, как на их глазах менялся облик женщины. Из холеной, ухоженной особы Ольга на их глазах превращалась в худенькую, прелестную девушку, почти подростка. Волос на ее голове осталось совсем мало, и парикмахер чуть не плакал, когда струей горячего воздуха из фена пытался вспушить затылок с торчащими рыжими прядками.

Метаморфоза действительно была разительной. И главное, удивительно подошла Ольге. Ее глаза сделались еще больше и на фоне волос приобрели зеленоватый оттенок. Тонкие черты лица и большой, красиво очерченный рот стали еще выразительнее. Шея, прежде почти скрытая копной волос, казалась по-детски тонкой и незащищенной. Во всем облике Ольги проступило что-то невыносимо трогательное.

Когда Ольга с улыбкой взъерошила свои короткие волосы, все присутствующие зааплодировали и собрались вокруг ее кресла. Даже ведущий визажист салона, к которому местные красавицы записывались за месяц, вышел из своего маленького кабинета и попросил разрешения сфотографировать ее для настенной рекламы. Ольга рассмеялась и почти уже согласилась, но, вспомнив об обстоятельствах, забросивших ее сюда, вежливо отказала, объяснив, что она нефотогенична.

Ольгу проводили до дверей всем коллективом и долго потом обсуждали необычную экстравагантную иностранку, неизвестно какими судьбами оказавшуюся в их городке.

А та, как ни в чем не бывало выйдя из парикмахерской, зашла в оптику, подобрала себе изящные, почти без оправы очки с затемненными стеклами и на этом закончила свое преображение. Как будто заново рожденная, Ольга вернулась домой и с легкой душой принялась за приготовление ужина.

* * *

За два дня, что они находились в Страсбурге, Марина успела не только довольно хорошо изучить центр города, походить по магазинам, но даже в музеи заглянуть. Аркадий, а теперь он окончательно взял инициативу по проведению операции в свои руки, не слишком обременял ее нудным сидением в машине.

Марина, казалось, совсем утратила чувство реальности. Уход из офиса «Аэрофлота». Внезапная, оглушившая ее любовь к Алику и его ответное чувство, в котором у нее не было причин сомневаться… И все же мешало смутное беспокойство, которое она постоянно пыталась заглушить в себе, беспокойство, вызванное той работой, которой ей теперь приходилось заниматься…

Иногда ночью, обнимая Алика, она чувствовала, что внезапные слезы начинают душить ее. Она начинала задавать Алику вопросы, от которых тот уклонялся. Потом он целовал ее залитое слезами лицо, говорил, что любит, и спрашивал, любит ли она его. Она прижимала к груди его голову и отвечала, что, конечно, любит, любит так, как никогда никого в жизни не любила. И не понимала, почему в ответ, прижимая ее к себе, Алик судорожно, почти со стоном вздыхал.

Но ведь не могла же та жизнь, которую она вела сейчас, длиться вечно! Неужели то, о чем осторожно говорит Алик, — их общее будущее, покупка квартиры на проценты, полученные за удачно проведенную операцию по поимке Ольги Азаровой, неужели все это возможно? Неужели у них будет семья и Кирилл будет с ними… Или опять постылый муж, ежедневный путь на работу и домой, покупка еды и одежды подешевле, ожидание, как манны небесной, поездки к маме в Москву? Нет, только не возвращение к прежней жизни!

Вчера она позвонила домой, поговорила с сыном, уговаривая его не капризничать и еще немного подождать маму, которая вернется с подарками. Муж лишних вопросов не задавал. Тех денег, которые она ему перечислила на банковский счет, хватало и на няню для ребенка, и на оплату многочисленных счетов, и на продукты.

Заходя в страсбургские универсальные магазины, она покупала в основном одежду и игрушки для сына. Теперь она могла себе это позволить. Уже набралась целая сумка качественных нарядных детских вещичек и игрушек, которые Марина собиралась посылкой отправить в Париж. Пусть мальчик порадуется!

За несколько недель, проведенных на новой работе, она почти привыкла к хорошим ресторанам, к возможности покупать для себя дорогие, красивые вещи. Алик постоянно баловал ее, дарил хорошую косметику, украшения.

Сейчас, сидя в маленьком кафе в центре города, Марина с улыбкой нащупала на шее витую золотую цепочку с кулоном в виде сердечка, в середине которого, точно капля крови, алел маленький темный гранат. Ей казалось, что от камешка исходит тепло. В это время зазвонил мобильный телефон. Алик просил ее прийти к машине. Марина с готовностью ответила, что скоро будет.

Услышав в трубке такой родной голос, Алик откинулся на сиденье и закрыл глаза. Сейчас Марина придет, они дадут ей соответствующие инструкции и отправят навестить бывшего Ольгиного мужа. Алик прекрасно сознавал, какому риску они подвергли Марину, втянув в это дело, сознавал, что к разговору с Жан-Марком она совершенно не готова хотя бы потому только, что наивна и честна. Конечно, это был и для них риск. Но Марина единственная могла объясняться на французском, да и засвечиваться им пока было ни к чему. Не исключено, что с милой, обаятельной женщиной господин Дитрон и сболтнет что-нибудь лишнее.

* * *

Ольга хорошо выспалась на новом месте. Может, это чистый, насыщенный осенними ароматами воздух, может, молодое вино, выпитое вечером, сделали свое дело, может, перемена внешности способствовала некоему психологическому сдвигу… Во всяком случае, когда она, открыв глаза, увидела в окно горы, напоминавшие по окраске цветной ковровый узор, то почувствовала радость и прилив сил.

Лежа под одеялом, она обвела глазами свое новое жилье. Так. Сегодня она вымоет окна, пол. Мебели немного, почти как в ее парижской квартире. Американская, встроенная в стенку кухня с баром. Это хорошо, это ей нравится. Сегодня привезут кресло-качалку. На подоконник надо будет выставить горшочки с цветами. После уборки она пойдет в Интернет-кафе, займется делами. Парижскую квартиру она скорее всего сдаст.

Ольга улыбнулась, заметив, что здравый смысл не изменяет ей ни при каких обстоятельствах. А вообще-то надо обзавестись ноутбуком, подумала она, сидеть по вечерам в кресле-качалке у окошка и, вместо вязанья пристроив на коленях ноутбук, путешествовать по Сети. Уж там-то она точно не встретит своих «гостей из прошлого».

Ну хорошо — она потянулась, легко встала и принялась готовить утренний кофе, — а что дальше? Предположим, через полгода она заявит о потере паспорта, получит новый. Можно снять маленькую квартирку в пригороде Парижа. Если будет чувствовать себя там неуверенно, переберется в Швейцарию, где говорят по-французски и никто ее не знает. Или навсегда уехать в Канаду. Туда не нужна виза и язык тоже французский. Об этом надо подумать, но не спеша, не форсируя событий. Уступать Париж непрошеным гостям она не хотела.

Через пару часов, когда с уборкой было покончено, Ольга надела новые, слегка укороченные светло-коричневые вельветовые брючки, золотистый джемпер из тонкой шерсти, легкие мокасины, с удовольствием оглядела себя в зеркале, взлохматила короткие рыжие прядки и отправилась прогуляться.

Она обожала ходить пешком, без явной цели, но на самом деле впитывая в себя окружающую жизнь, вникая в ее мелочи и особенности. Даже во время экскурсий в других странах она все время норовила улизнуть от гида, предпочитая гулять самостоятельно, в обществе путеводителя, справедливо полагая, что таким образом местный колорит и местные тайны станут ей ближе.

Рибовиль, конечно, не был для Ольги чем-то экзотичным. Но тем скорее она могла почувствовать себя здесь как дома. Этот город был похож на большую эльзасскую деревню. И атмосфера здесь царила совсем не городская — спокойная и провинциально размеренная. Городок состоял из многочисленных уютных улочек, засаженных садами, и небольшой деловой части с офисами и банками. На центральной площади находились обязательная церковь, несколько отелей, обычно полупустых, и разнообразные развлекательные заведения.

Могла ли еще неделю назад Ольга, чувствовавшая себя едва ли не коренной парижанкой, подумать, что ей будет так хорошо в этом маленьком провинциальном городке на самой окраине Франции…

Когда она зашла в кафе «Рондо», знакомый официант сначала не узнал ее, а узнав, только сделал восхищенный жест и указал в сторону столика, за которым она вчера сидела.

Ольга повторила вчерашний заказ и вдруг почувствовала, что в ее щиколотки ткнулось что-то прохладное. Она посмотрела вниз. Очаровательный белый щенок вести-терьера крутился возле ее ног, умильно заглядывал в глаза. Когда Ольга наклонилась к нему, чтобы погладить, тот в приступе восторга, поскуливая, завалился на спину. Сама чуть не взвизгнув от восторга, Ольга почесала его мягкий животик и подняла глаза на хозяина собаки, сидевшего за соседним столиком. Увлекшись набиванием дорогой курительной трубки, он случайно упустил поводок.

Мужчина подхватил щенка и принялся извиняться. Но Ольга ответила, что извинения его совершенно напрасны, она сама страстная собачница, не может спокойно пройти мимо пса, даже уличного, не погладив его.

Пока она говорила, мужчина внимательно смотрел на нее с чуть заметной улыбкой. «Наверно, смеется над моей прической, — решила Ольга. — Ну и пусть, уж какая есть!» Словно прочитав ее мысли, мужчина провел рукой по своим коротко стриженным седеющим волосам: смотрите, мы похожи! В глазах его читалось выражение ласкового восхищения Ольгой, в чем та и убедилась, когда владелец щенка, представившись Франсуа Перро, попросил разрешения пересесть за ее столик. Щенок от радости начал подпрыгивать, норовя лизнуть Ольгину руку.

Этот высокий, с открытым, умным лицом мужчина понравился Ольге с первого взгляда. От него исходило ощущение уверенности, надежности. По правде говоря, он был просто обезоруживающе обаятелен, особенно когда улыбался, и от его синих (что очень кстати подчеркивал загар) глаз лучиками разбегались морщинки.

Ольга подумала, что такие элегантные, да еще к тому же и синеглазые красавцы должны нравиться женщинам. И тут же рассмеялась, поймав себя на мысли, что ей-то самой он точно очень понравился.

Они разговорились. Двухмесячного Кадо (по-французски — «подарок») Франсуа действительно подарили друзья на день рождения. Сначала он расстроился, не зная, что делать с этим подарком, и даже решил было отдать щенка своей матушке, крепкой еще даме почти восьмидесяти лет, которая жила под Парижем в своем доме с роскошным садом. Но через неделю передумал, привыкнув к маленькому, ласковому и совсем нетребовательному, несмотря на свой нежный возраст, созданию, заполнившему его жизнь своим радостным присутствием.

А вскоре он получил заказ на книгу от издательства «Франс-пресс» и в конце лета перебрался в Рибовиль, где у него был дом в горах. Отличное, знаете ли, место для уединения и работы. В Париже ведь почти невозможно писать в полную меру: чтение лекций в Сорбонне (его основная специальность — политология), необходимость участия в бесконечных теле- и радиодебатах, телефонные разговоры, посещения друзей отвлекали и не давали толком сосредоточиться.

Впервые за десять лет жизни во Франции Ольга не задумываясь представилась своим настоящим именем. Сказала, что она парижанка с русскими корнями, разведена, по образованию филолог (тут Франсуа приветственно вскинул руку), что в Рибовиле она оказалась по необходимости, что город ей очень нравится и она собирается пожить здесь какое-то время.

Ей было на удивление легко разговаривать с этим незнакомым человеком. Более того, она вдруг испугалась, что он сейчас встанет, попрощается и уйдет, уйдет, быть может, навсегда. От волнения она чуть не поперхнулась, и даже сама удивилась таким внезапным чувствам. После смерти Влада подобное было с ней впервые. Мужское обаяние, исходившее от Франсуа, волновало Ольгу, к тому же она чувствовала, что тоже нравится ему.

Щенок, утомившись, заснул у ног хозяина, а тот продолжал говорить, будто знал Ольгу целую вечность: о стихах и живописи, об особенностях местного виноделия и даже о погоде. Похоже, он просто оттягивал момент расставания.

А Ольга сидела и думала: «Странная штука судьба. Сколько перемешала карт, прежде чем выпала одна, верной масти… Сколько километров нужно было проехать, чтобы оказаться здесь в этот самый момент».

В углу над стойкой тихо работал телевизор. В полупустом в этот час кафе никто не обращал внимания на оживленно беседующую за столиком возле окна пару.

Наконец Кадо проснулся и начал нетерпеливо тянуть хозяина к выходу. На лице Франсуа отразилось замешательство. Он нерешительно протянул Ольге руку: «Счастлив был познакомиться с вами, мадам». Ольга улыбнулась, погладила щенка и вдруг осознала, что если сейчас Франсуа уйдет, то это, может статься, навсегда. Она встала, взяла поводок, и вместе они вышли на улицу.

Погода была чудесная. Насыщенное, но по-осеннему спокойное солнце ласкало и согревало. Кадо тянул поводок во все стороны, ему хотелось побегать на воле. Они свернули в парк и отпустили щенка.

Почти час они бродили по парку, болтая обо всем на свете. И хотя ничего существенного о себе и, в частности, о событиях последней недели Ольга не рассказала, она почувствовала огромное внутреннее облегчение, словно Франсуа, сам того не ведая, снял часть груза, давившего на ее плечи все последнее время.

Прощаясь возле Ольгиного дома, Франсуа, держа ее за руку, попросил об одном: не исчезать.

Они договорились встретиться вечером в «Рондо».

* * *

Все дни, прошедшие после звонка Ольги, Жан-Марк не находил себе места. Он понимал: у нее что-то случилось, но не знал, как помочь. К тому же временное улучшение в его самочувствии опять сменилось ознобом и температурой.

Пару раз забегала Аньес, приносила продукты и лекарства, сокрушенно качала головой и уходила. В конце концов Жан-Марк позвонил ей и попросил дать ему недельный тайм-аут: он не хотел, чтобы его дурное настроение выплескивалось на Аньес, чтобы она становилась невольным свидетелем его немощи и депрессии.

Он попеременно то лежал, то начинал слоняться по квартире. Наконец подошел к письменному столу и стал перебирать бумаги. Здесь царил «творческий» беспорядок. Расписание репетиций, концертов, встреч на несколько месяцев вперед, бумажки-наклейки на стенках бюро с напоминаниями о неотложных делах, письма, отвеченные и ждущие своей очереди…

Жан-Марк улыбнулся: у Аньес руки чесались привести все это в порядок, а он с закрытыми глазами мог найти все, что нужно. Даже домработнице он не разрешал убирать в своем кабинете.

Оглядев это бумажное хозяйство, Жан-Марк подумал, что вот тут, в сущности, вся его жизнь. А в итоге? В итоге он заболел накануне решающего спектакля, и если он потеряет голос, то он — никто. Останется на пятом десятке без любимого дела, без семьи, без детей. Довольно мрачная картина.

Хотя, наверное, все не так уж и страшно. Он может преподавать в консерватории, на его мастер-классы студенты и так записываются загодя; может вести музыкальную программу на местном телевидении (уже предлагали), да и записями на дисках он обеспечил себе пусть небольшой, но стабильный доход. И потом, есть Аньес, преданная, любящая…

Жан-Марк немного успокоился и прилег на кровать. Солнце пробивалось сквозь шторы, непривычная тишина убаюкивала, точно в ней самой таилась какая-то музыка. Он уже почти заснул, когда раздался звонок в дверь. Мысль: а вдруг это Ольга? — заставила его буквально подскочить на кровати. Не раздумывая он распахнул дверь и очень удивился, увидев на пороге незнакомую молодую женщину.

* * *

Франсуа свернул на проселочную дорогу. Вот и дом виден. Рядом на сиденье вертелся неугомонный Кадо. Пятнадцать минут назад Франсуа расстался с Ольгой и уже чувствовал, что скучает. Ему очень понравилась эта женщина, в которой сочетались зрелость и какая-то почти девичья незащищенность.

Вообще-то случайные знакомства были не в его характере. Он не любил кратковременные амурные интрижки, потому что по определению серьезно воспринимал отношения между мужчиной и женщиной. И сейчас у него и язык не повернулся бы назвать знакомство с Ольгой случайным, слишком много общего у них обнаружилось и в характерах, и во взглядах.

Он вспомнил, как Ольга смотрела на него — снизу вверх, слегка исподлобья, иногда проводя по лбу рукой, словно отбрасывая несуществующую челку. Забавная. Милая. Франсуа улыбнулся. Но иногда во взгляде этой женщины проскальзывало что-то тревожное, почти отчаянное. В эти секунды Франсуа хотелось обнять ее, защитить.

При мысли, что сегодня вечером они снова увидятся, Франсуа почувствовал, как сердце его забилось чуть быстрее. «Ну вот, совсем как мальчишка!» — и он рассмеялся во весь голос так, что соседка из дома напротив, возившаяся в саду с кустом роз, удивленно подняла голову.

Франсуа исполнился пятьдесят один год. Прекрасный мужской возраст. Безумства молодости, поиск своего пути, кризис середины жизни — все позади. Состоявшаяся карьера, удовлетворенные амбиции, сознание, что судьба не обманула, ощущение собственной востребованности, отсутствие материальных проблем — все это помогало плодотворно работать и строить планы на будущее. На здоровье тоже грех было жаловаться, несмотря на седину, первый намек на возраст.

Его личная жизнь не отличалась от той, которой жили и живут большинство мужчин. Была первая безответная любовь в студенческие годы, потом беспечные подружки молодости, романтические увлечения. А потом он встретил умную, волевую, не очень красивую, но хваткую женщину, умеющую разбираться в мужчинах. Клер была старше его на пять лет. Она преподавала философию на той же кафедре в Сорбонне, где он защищал свою докторскую диссертацию.

Клер сразу приметила красивого, молодого, подающего блестящие надежды ученого, за которым восхищенные студенточки ходили толпами.

Женившись, Франсуа первое время пытался отстаивать собственную независимость. Но потом родилась дочь, сразу же ставшая любимицей отца, последовал выход нескольких успешных книг, защита докторской диссертации, публикации в солидных журналах, работа на телевидении, поездки за рубеж. Было, правда, одно серьезное увлечение, о котором бдительная Клер вовремя узнала и приняла меры…

Франсуа оказался заботливым и внимательным отцом. Он постарался, чтобы дочь получила прекрасное образование, возил ее с собой по всему миру, ревниво наблюдал за ее ухажерами. Потом она выросла, вышла замуж и уехала жить в Канаду.

Франсуа и Клер больше ничего не связывало, тем более что в ее жизни появился другой мужчина. Они не разводились, но перезванивались, когда того требовали дела, и, в общем, не досаждали друг другу.

Несколько лет назад ему позвонил приятель и сказал, что в Рибовиле продается симпатичный дом. Долго не раздумывая, Франсуа оформил нужные документы и через неделю уже был владельцем не только двухэтажного особнячка, но и потрясающего вида на горы, на холмы, засаженные виноградом, на вдохновляющие закаты цвета охры.

Франсуа обустроил дом по своему вкусу и дважды в год приезжал сюда в добровольное заточение. Тут прекрасно работалось. Он любил свой просторный кабинет на втором этаже, любил шум листвы за окнами, любил, поднимая глаза от экрана монитора, скользить взглядом по очертаниям окрестных гор.

Жизнь его была ровной и стабильной. И все же где-то в глубине души теплилась надежда на то, что в его возрасте можно было бы назвать чудом, — на настоящую взаимную любовь.

И вот теперь он повстречал эту женщину, обворожительную, трогательную и немного странную. Сейчас, когда он почти перестал ждать, это было настоящим подарком.

Франсуа легко взбежал по лестнице на второй этаж, в спальню, открыл дверь гардеробной и начал придирчиво выбирать рубашку, готовясь к вечернему свиданию.

* * *

Подходя к машине, Марина заметила, что Аркадий и Алик о чем-то ожесточенно спорят. При ее приближении они замолчали, но раскрасневшиеся, злые лица говорили сами за себя.

Марина села на заднее сиденье, и Аркадий, не поворачиваясь, глядя ей прямо в глаза через зеркальце заднего вида, начал давать инструкции.

Она должна была объяснить Жан-Марку, что его бывшая жена — аферистка, убившая человека и укравшая большую сумму денег, что на ее след вышли люди из российской криминальной группировки (при этих словах Марина вздрогнула, но Аркадий засмеялся и заговорщицки подмигнул ей в зеркальце), а она, Марина, поговорив с Ольгой, поможет ей избежать больших неприятностей, но для этого они должны встретиться.

Алик обернулся и подбадривающе пожал Маринины холодные от волнения руки, сказав, что все справедливо и зло должно быть наказано, а сегодня вечером они отправятся в самый роскошный ресторан Страсбурга и проведут вдвоем чудесный вечер.

Ужасно волнуясь, Марина поднялась на лифте на пятый этаж, позвонила. Почти тут же она услышала шаги, и дверь распахнулась. Перед ней стоял невысокий мужчина лет сорока пяти в халате и пижамных брюках. Горло его было обмотано шарфом. В глазах читалось крайнее изумление. Она по фотографии узнала Жан-Марка. Похоже было, что он ожидал увидеть кого-то другого, однако мигом справился с секундной растерянностью и пригласил Марину войти.

Вся квартира пропахла лекарствами, кругом царил беспорядок, а судя по кашлю, ясно было, что Жан-Марк плохо себя чувствует и ему сейчас не до визитеров. Он провел Марину в гостиную и указал на кресло, осведомившись о цели ее визита.

Марина, смущаясь, сказала, что хочет поговорить об одном очень деликатном деле, касающемся его бывшей жены. И без того бледное лицо Жан-Марка приняло серый оттенок. Своим абсолютным слухом он узнал голос с автоответчика и понял, какая опасность грозит Ольге. Однако он решил выслушать все, что ему скажут, извинившись, что сам говорить не может — болит горло.

Он предложил Марине напитки, чай, но та отказалась, не желая утруждать больного. Ей был очень симпатичен этот мужчина, который, похоже, неосторожно доверился в свое время российской преступнице.

Понимая, что режет по живому, она сказала Жан-Марку все, что велел ей Аркадий.

У Жан-Марка глаза округлились от изумления. Ольга — убийца? Чушь какая! Она только жертва криминальных разборок! Волнуясь и поминутно вытирая влажный лоб, он попросил Марину передать людям, ее пославшим, что ему совершенно нечего сообщить о своей бывшей жене, кроме того, что она ни в чем не виновата.

Жан-Марк поднялся с кресла и попросил Марину оставить его. Но та, понимая, что провалила задание, в отчаянии твердила свое, мол, он глубоко заблуждается, Ольга и вправду убила из-за денег своего любовника, что она видела документы, неоспоримо подтверждающие правоту ее слов, и что люди, которые разыскивают Ольгу, хотят всего лишь вернуть свои деньги…

Жан-Марк сделал угрожающий шаг в сторону Марины и сказал, чтобы она убиралась, иначе он сейчас вызовет полицию.

Алик и Аркадий увидели, как из подъезда быстро вышла Марина и почти бегом, натыкаясь на прохожих, бросилась в противоположную от них сторону. Они медленно тронулись следом и нагнали ее уже на другой улице. Выскочив из машины, Алик почти силой, под изумленные взгляды прохожих, затолкал Марину на заднее сиденье. Через десять минут они уже были в гостинице.

Заливаясь слезами, Марина рассказала, что Жан-Марк очень болен, что в доме полно лекарств, пересказала разговор с бывшим мужем Ольги. Повторила несколько раз, что он был просто взбешен и пригрозил полицией. Говорила, плача, что чувствует себя почему-то настоящей мерзавкой, хотя вроде ничего плохого не сделала. Снова и снова просила извинить ее, если вышло что-то не так.

Аркадий молча курил у окна. Он уже созвонился с Игорем, рассказал о последних событиях и получил указание: следить два дня за домом бывшего мужа Ольги, вдруг Жан-Марк решит как-то с ней связаться. На прощание Игорь грязно выругался, пообещав, что спросит с них по полной за провал операции.

Алик уложил Марину на диван, поднес ей стакан с водой и, слушая, как стучат о край стакана ее зубы, успокаивающе гладил по волосам: ничего страшного не случилось, все в порядке, все образуется.

…После ухода Марины первым желанием Жан-Марка было набрать номер полиции. Но, уже взяв трубку, он задумался. Ольга просила ни с кем о ней не говорить. Она была явно взволнована и напугана. Значит ли это, что его звонок в полицию может повредить ей? Что если он этим звонком сделает только хуже?

Жан-Марк с досадой бросил трубку и, едва дойдя до кровати, даже не приняв обычного снотворного, погрузился в тяжелый, горячечный сон.

* * *

Все это больше походило не на реальность, а, скорее, на какую-то голливудскую мелодраму, если учитывать обстоятельства, которые способствовали их встрече, и опасность, нависшую над главной героиней. Об этом думала Ольга, отправляясь на романтическое свидание, в возможность которого еще вчера и поверить не могла.

Около восьми часов уже начало смеркаться. В небе зажигались крупные южные звезды, и их становилось с каждой минутой все больше. Они, точно виноградные гроздья, свисали с неба. И Ольга подумала, что это, наверно, потому, что горы действительно приближают небо к земле. В Париже таких звезд она никогда не видела.

Теплым осенним вечером на улицы вышел, казалось, весь Рибовиль.

Люди прогуливались, сидели на скамеечках возле своих домов, потягивали молодое вино на открытых террасах маленьких кафе. Ольга смотрела в лица прохожим, и ей казалось, что таких милых людей в таком количестве она давно не встречала. Хотя, может, дело было просто в ее хорошем настроении и ощущении покоя в душе, примиряющего со всем и вся покоя, которого Ольга не испытывала уже многие годы…

Франсуа ждал ее за «их» столиком. В широком плоском бокале плавала маленькая зажженная свечка. Возле Ольгиного прибора стояла в узкой изящной вазе прекрасная, почти черная роза.

Франсуа поднялся навстречу Ольге. Лицо его вспыхнуло от радости. Первые мгновения оба испытывали некоторую неловкость, но милого, непосредственного Кадо, который мог разрядить обстановку, на сей раз не было. Ольга в смущении поднесла к губам прохладную, с капельками воды на лепестках розу. Какая красавица! Она посмотрела Франсуа в глаза и протянула ему через стол руку. Он благодарно пожал ее тонкие пальцы. Напряжение прошло, и они почувствовали себя вполне в своей тарелке.

Ужин был легкий и изысканный. Пили они местный рислинг. В меню так и было написано — «самое знаменитое эльзасское вино». За большими, во всю стену окнами кафе было совсем темно. Ольга и Франсуа отражались в них, точно в окне поезда, увозящего их в неведомую чудесную даль. Ольга чувствовала себя девочкой, которая впервые в жизни влюблена. Она поверить не могла, что нечто подобное сможет пережить снова. Такое было с ней только в начале их романа с Владом.

Вспомнив о Владе, Ольга вспомнила и о тех обстоятельствах, которые привели ее в Рибовиль. Видимо, что-то в выражении ее лица изменилось, поскольку Франсуа обеспокоенно спросил, что с ней. Она взяла себя в руки и продолжила непринужденный разговор.

Ольга смотрела на милое, доброе лицо Франсуа, слушала его голос, видела его внимательные, полные участия глаза и лихорадочно думала, что же ей делать. Она понимала: вот перед ней сидит он, то, что в романах называется «мужчина ее жизни». Такого с ней уже точно больше никогда не случится. Она чувствовала, что очень, очень нравится ему. Даже больше, чем нравится, — он совершенно поглощен и покорен ею. И в то же время она сознавала, что не имеет права начинать эти отношения со лжи, что должна рассказать Франсуа о своей жизни все, как есть. А потом — будь что будет. Пан или пропал.

Они закончили ужинать и вышли из кафе, держась за руки, словно парочка подростков. Стало прохладно. Улицы Рибовиля были почти пусты. Вершины гор тихо светились в ночи, озаряемые луной.

Ольга почувствовала, что ее бьет озноб. То ли от холода (на ней поверх открытого шелкового платья была только тонкая кашемировая шаль), то ли от волнения, потому что собралась все рассказать Франсуа и, стало быть, сейчас решалась ее дальнейшая жизнь. Либо он испугается, и тогда все кончено, либо…

Жутко волнуясь, она попросила Франсуа выслушать ее. Ольга говорила сначала сбивчиво, потом ровно и почти спокойно, словно полностью отдала себя на волю судьбы.

* * *

Двое суток, попеременно сменяясь, Аркадий и Алик следили за домом Жан-Марка. Тот не выходил, и Ольга у него не появлялась. Впрочем, на последнее и рассчитывать было бы смешно. Хорошо еще, хоть полицию не вызвал, иначе тут уже поднялась бы возня. Во всяком случае дом был бы под наблюдением. А ничего подобного явно не произошло, Аркадий, спец по подобным делам, заметил бы любое шевеление.

Но все равно делать с этим бывшим мужем что-то надо. Слишком много он знает. Если дело закрутится и ввяжется Интерпол, вот тогда им точно несдобровать, тогда не французы, так Игорь с них шкуру живьем спустит. И еще вопрос: что делать с Мариной. Эта барышня теперь превратилась для них в бомбу замедленного действия. Аркадий искоса взглянул на компаньона. Тот сидел молча, погруженный в какие-то свои мысли. Лицо его было осунувшимся и усталым.

Алик, откинув голову на спинку сиденья и одним ухом слушая Аркадия, думал о том, что в первый раз он убил человека, когда служил в Афганистане. Но то была война, и там приходилось убивать не раз. Потом, в конце девяностых, он убил бандита, перешедшего дорогу его шефу. Теперь, спустя годы, Игорь снова направил их на «деликатное» задание, и Алик согласился, потому что очень нуждался в деньгах, да и личность бывшей комсомолки не вызывала у него особой симпатии. Однако сейчас речь шла о жизни абсолютно невинных людей. И одной из них была Марина. Алик в бессилии сжал кулаки.

Аркадий догадывался, что происходит в душе приятеля. Ему хотелось врезать хорошенько этому слюнтяю, но сейчас не время для эмоций и выяснения отношений. Сейчас надо было любым путем выйти из дела с наименьшими для себя потерями.

Итак, они должны проникнуть в квартиру Жан-Марка, заставить его рассказать, не звонила ли Ольга и где предположительно она может находиться. А потом они избавятся от лишнего свидетеля, сымитировав его самоубийство. Это несложно. Ослабленный болезнью организм не выдержит ударной дозы снотворного и алкоголя.

Сложнее дело обстояло с Мариной. Обойтись без нее они не могут: им нужен переводчик. Но как она поведет себя, поняв окончательно, во что они ее втянули? Вдруг поднимет шум и все испортит? Нет, ей ничего нельзя рассказывать до самой последней минуты, это ясно.

* * *

Взглянув в холодные, немигающие глаза Аркадия, Алик поспешно сказал, что не стоит волноваться, в Марине он уверен. Во всяком случае все, что связано с ней, он берет на себя. Аркадий криво улыбнулся и кивнул.

Вместе они до мелочей обговорили детали проникновения в квартиру бывшего мужа Ольги, не забыв и о непредвиденных ситуациях. Потом Аркадий, оставив Алика в машине, купил бутылку дорогого виски.

Ближе к вечеру они позвонили на мобильный Марине. Аркадий велел ей быстро собрать их вещи и на автобусе отправляться в какой-нибудь ближайший от Страсбурга городок. Там ей надлежало снять номер в отеле, оставить вещи, вернуться в «Холидей Инн» к полуночи и ждать их указаний. Еще он велел купить по дороге упаковку хорошего снотворного.

Марина попросила дать трубку Алику, но Аркадий, сказав, что у них впереди будет еще много времени для общения, прервал разговор.

Отмахнув от себя тревожные мысли, Марина набрала свой парижский номер: сынишка скоро ляжет спать, и она успеет пожелать ему спокойной ночи. К телефону подошел муж. Сдержанно поблагодарив за присланные деньги, он осведомился, когда же закончится Маринина командировка. Марина ответила, что скоро, и попросила позвать сына. Услышав нежный голосок Кирилла, она почувствовала ком в горле. Слезы мешали ей говорить. Она быстро сказала, что очень любит его и что они скоро увидятся.

Спустившись вниз, Марина переговорила с администратором, оставив за собой номер еще на сутки. Автобусная остановка находилась рядом, на площади. Служащий отеля помог ей отнести вещи, и через полчаса она уже выезжала из Страсбурга, стараясь не думать о неумолимо надвигающейся ночи.

* * *

Ольга замолчала, обессиленно прислонясь к дереву. Она даже не вытирала слезы, градом катившиеся по лицу.

Ни слова не говоря, Франсуа обнял ее за плечи и повел к машине. Через несколько минут они были у него дома…

С этого вечера и этой ночи для Ольги начался новый отсчет времени. Она осознала, что долгие годы до этого и не жила вовсе, а просто существовала. Теперь она словно встретилась сама с собой и окружающий мир заговорил с ней на своем волшебном языке.

Она лежала в объятиях уснувшего Франсуа, слушала биение его сердца, смотрела, как тихо колышутся занавески на окнах… Ей казалось, что кровать — это лодка, на которой они тихо плывут по вечности. Потом она услышала, как сначала робко, а потом все громче запела в саду какая-то утренняя пташка. А потом она уснула.

Спала Ольга крепко и без сновидений, пока не почувствовала, как кто-то стягивает с нее одеяло. Проснувшись, она в первую секунду не сразу поняла, где находится, а вспомнив все, счастливо засмеялась.

Просочившийся в спальню Кадо только этого и ждал. Поскуливая от радости, он запрыгнул на постель и комочком свернулся возле Ольги. Она подтянула одеяло, укрыв себя и щенка, и решила еще немного понежиться в тепле.

В кабинете, плотно прикрыв дверь, чтобы ей не мешать, Франсуа разговаривал с кем-то по телефону, и звук его приглушенного голоса доставлял Ольге почти физическое наслаждение.

Она вспоминала подробности прошедшей ночи, и улыбка блуждала по ее успокоенному, точно светящемуся изнутри лицу.

Франсуа на руках, точно девочку, отнес ее в спальню, опустил на кровать, бережно раздел, склоняясь, начал покрывать поцелуями ее тело, пока она, застонав, не стала стягивать с него рубашку. Ольга давно не испытывала таких острых ощущений от близости. Полностью подчинившись силе Франсуа, она потянулась ему навстречу.

И сейчас, вспоминая, Ольга почувствовала, как сладко ноет внизу живота. Она засмеялась и уткнулась лицом в подушку. Потом скинула одеяло, легко соскочила с кровати, сунула ноги в домашние шлепанцы Франсуа, укуталась в его махровый халат и вышла на балкон.

Было прохладно. Сквозь тучи проглядывало неяркое солнце. Листва была мокрой. Видно, под утро прошел дождь. Франсуа стоял на крыльце дома и раскуривал трубку.

Точно почувствовав взгляд Ольги, он поднял голову. Несколько секунд он молча смотрел на нее, потом повернулся и быстро вошел в дом. Через минуту Франсуа был уже наверху. Выдворив из спальни возмущенного Кадо, он прижал к себе Ольгу.

Она с наслаждением вдыхала запах его табака, дорогого одеколона и утренней прохлады. Касаясь теплой щекой его гладко выбритой холодной щеки, она чувствовала, что от желания у нее подкашиваются ноги. А через минуту Ольга уже не видела ничего, кроме склонившихся над ней потемневших глаз Франсуа.

* * *

Двое суток Жан-Марк провел в добровольном заточении, слоняясь из угла в угол квартиры, перебирая книги и бумаги и решительно не зная, что же ему следует предпринять. Состояние его то улучшалось, то опять ухудшалось. После визита непрошеной гостьи нервы его были взвинчены. Ночью он не мог заснуть, воображение рисовало картины одну страшнее другой, и все они касались Ольги. Чтобы хоть на время отключиться, Жан-Марк прибегал к проверенному средству — снотворному.

Аньес не забегала и не звонила. Обиделась. Ну что ж, он и вправду ведет себя с ней как свинья. Жан-Марк сокрушенно покачал головой. Ничего, вот прояснится ситуация с Ольгой, он окончательно поправится, возьмет себя в руки и придет к Аньес с повинной. Она добрая девочка, все поймет.

Спал Жан-Марк очень плохо. Снотворное подействовало на него расслабляюще, но полноценный сон не наступал: обрывки сновидений, дневные беспокойные мысли, видения — все перемешалось в его сознании, окружило вязким мороком. Временами он вставал, чтобы прополоскать горло и выпить воды, так как начинал задыхаться.

Потом ему приснился странный, явно под воздействием лекарства, сон: будто он, маленький мальчик, один в темном лесу на поляне играет на скрипке, а вокруг собрались лесные звери. Они подступают все ближе и ближе, жарко дышат ему в лицо… И вот над лесом взошло яркое солнце, яркое, ослепляющее. Оно бьет прямо в глаза. Бросив скрипку, он начал закрывать лицо ладонями, но руки не слушались, будто кто-то навалился на него сверху. Он хотел закричать, но почувствовал, что рот его чем-то залеплен. Тогда Жан-Марк проснулся и открыл глаза.

Ничего не понимая, он увидел склоненных над ним двух незнакомых мужчин. Они светили ему прямо в лицо карманным фонариком. Руки у них были в перчатках. Жан-Марку показалось, что это продолжается кошмарный сон. Рот его был залеплен пластырем.

Потом он различил тихие голоса, говорившие что-то на непонятном языке, увидел молодую женщину, ту самую, что уже приходила к нему. Глаза ее были полны ужаса. Она задавала ему вопросы, суть которых уже не доходила до его сознания. Он только хрипло стонал в ответ.

Потом женщина пропала. Отодрав пластырь, мужчины всыпали ему в рот пригоршню каких-то таблеток и поднесли к губам стакан. По запаху он понял, что это виски. Он попытался оттолкнуть от себя стакан, но запястья его были связаны. Сопротивляться ему больше не хотелось, страшная слабость навалилась на него, во рту пересохло. Тогда он закрыл глаза и приготовился к самому худшему.

* * *

Алик и Аркадий поочередно дремали в машине. Около двенадцати позвонила Марина, сообщила, что все сделала, как они велели, номер в гостинице, в маленьком городке неподалеку от Страсбурга, забронирован, и что через полчаса она к ним присоединится.

Когда в конце слабо освещенной улицы показалась тоненькая фигурка Марины, Алик почувствовал, что сердце у него сжалось. Милая, доверчивая, беззащитная. Во что втянул он эту девочку… Скорее бы уже все закончилось, а там он найдет выход.

Вокруг все было тихо. Иногда начинал накрапывать мелкий дождь, небо затянули тучи. Идеальная для них погода.

Прошлой ночью Аркадий еще раз прошел во двор, проверил код и поднялся по запасной лестнице на площадку под крышу, снял навесной замок, осмотрел крышу и пожарную лестницу. Все было готово для проведения операции.

Сейчас Аркадий взял сумку с необходимыми инструментами и велел Алику и Марине, дождавшись его звонка, подниматься. Сигнала не было довольно долго, Марина сильно нервничала. Алик как мог успокаивал ее, говорил: что бы ни случилось, они теперь всегда будут вместе.

Когда наконец раздался приглушенный телефонный звонок, оба вздрогнули. По черному ходу они поднялись на пятый этаж и через минуту уже были в квартире Жан-Марка. Аркадий шепотом сказал, что проблем не было: Жан-Марк спал и даже не сопротивлялся, когда он связал его.

Войдя в спальню и увидев Жан-Марка со связанными руками и залепленным ртом, Марина едва подавила крик. Лежащий мужчина показался ей мертвым: закрытые глаза, почти белое лицо… Аркадий грубо схватил Марину за руку и сказал, что ничего страшного не происходит и она должна всего лишь перевести несколько вопросов. Он направил луч фонарика прямо в лицо Жан-Марка. Веки Жан-Марка дрогнули, и на Марину посмотрели помутневшие, страдающие глаза.

Марина начала переводить. Но на вопросы Жан-Марк не отвечал, а к угрозам отнесся с явным равнодушием, хотя порой Марине казалось, что смысл сказанного не вполне доходит до него. В какой-то момент Жан-Марк закрыл глаза и как будто уснул, точно все происходящее его не касалось.

Алик нашел автоответчик и нажал кнопку, чтобы прослушать последние записи. Услышав взволнованный голос Ольги, они все поняли. И поняли, что ничего от ее бывшего мужа не добьются. Чуть раньше Алик обнаружил и Маринин звонок и моментально стер обе записи.

Аркадий велел Марине уйти в кухню и тихо ждать: она выполнила свою миссию и теперь им больше не нужна. Марина покорно вышла, горло от волнения пересохло, а ноги были совсем непослушными. В темноте она нашла стакан и выпила холодной воды из-под крана. Потом, сама не зная, почему это делает, взяла салфетку и тщательно протерла стакан, из которого пила.

Марина не знала, сколько прошло времени, ей показалось, что очень много. Она сидела на табуретке, прижавшись спиной к холодной стене. Шума никакого не было, лишь в какой-то момент до нее донеслись глухие стоны, но вскоре все затихло.

Через какое-то время Алик появился в дверях кухни и сказал, что они могут спускаться. Проходя мимо двери в спальню, Марина увидела, как Аркадий быстро и аккуратно протирает тряпкой предметы. У кровати на полу стояла бутылка виски. Неужели они выпивали, удивилась Марина.

Все было тихо, как только может быть тихо в четвертом часу утра. Незаметными тенями Марина с Аликом выскользнули из дома. В машине Алик сразу включил печку: Марину била дрожь, она даже говорить не могла. Через полчаса к ним присоединился Аркадий. Он бросил сумку в багажник, сел за руль, и скоро их машина выехала за пределы Страсбурга.

* * *

Телефон Жан-Марка все не отвечал, и сам он не звонил. Его недельный тайм-аут вчера кончился. Аньес начала волноваться, а ночью и вовсе проснулась в холодном поту. Сердце бешено колотилось. Она не могла вспомнить, что конкретно ей приснилось, но что-то очень страшное. Каким-то образом в этом сне фигурировал Жан-Марк.

Аньес встала и включила светильник, часы показывали четыре часа утра. Посидев на кухне минут тридцать, она выпила стакан минеральной воды, немного успокоилась, но сон был нарушен. Она думала о Жан-Марке. Может быть, ему плохо сейчас?

Потом опять легла в постель: она не должна так распускаться, надо держать себя в руках, ведь теперь их двое. Она погладила свой еще почти плоский живот. Как-то сложится жизнь этого малыша? Переключившись мыслями на будущего ребенка, Аньес незаметно заснула.

Утром, при ярком солнечном свете, ночные страхи показались ей смешными. Аньес с аппетитом, не свойственным ей, плотно позавтракала, удивясь количеству поглощенной пищи. Она улыбнулась: малыш проголодался. Потом подумала, что сегодня пойдет на урок в последний раз. Она не станет рисковать долгожданным ребенком. Завтра она отправится к врачу: уроки, репетиции, спектакли — все это теперь отменяется, и, может быть, навсегда. Во второй половине дня она купит какие-нибудь любимые пирожные Жан-Марка (он ведь сладкоежка!) и забежит к нему. Хватит быть отшельником.

Однако класс продлился дольше обычного и вырваться не удалось. Она позвонила Жан-Марку. Телефон опять не отвечал. Вечером Аньес без сил рухнула в кровать и проспала как убитая до утра.

На двенадцать дня она была записана к врачу: необходимо представить справку, подтверждающую беременность. В конце концов, Жан-Марку она не сегодня завтра все скажет, а от коллег по работе и так не скроешься.

От врача она направилась в театр. Там царила легкая паника. Жан-Марк не пришел на важную репетицию, а вечером он был задействован в очередном спектакле, причем без дублера. На звонки он не отвечает. Даже во время затяжных депрессий он себе такого не позволял.

Сердце Аньес замерло. Через минуту она уже сидела в машине. Руки у нее дрожали, и она долго не могла справиться с ключом зажигания.

Она поднялась на лифте на пятый этаж и позвонила. Жан-Марк не открывал. Она продолжала звонить. Потом вспомнила, что в машине у нее лежит ключ от его квартиры. Спустилась и опять поднялась.

Задыхаясь и ничего не соображая от волнения, она несколько раз повернула в замке ключ. В квартире было полутемно. Пахло лекарствами, алкоголем и еще чем-то страшным, неведомым Аньес…

Потом она увидела безжизненно свисающую с кровати руку Жан-Марка.

Очнулась Аньес от собственного крика. В квартиру вбежали соседи. Вскоре появились врачи и полиция. И Аньес поняла, что жизнь ее кончилась в эту минуту.

* * *

Прошла всего лишь неделя, а Ольге казалось, что она прожила в доме с видом на горы целую долгую и счастливую жизнь. Они просыпались утром в одной постели с ощущением радости и засыпали, радуясь близости, тоже в одной постели. Они чувствовали себя счастливыми, даже когда в дождливые вечера просто молча сидели рядом возле камина, она — с книгой, он — с ноутбуком на коленях, и лишь изредка поднимали друг на друга глаза.

Ольга любила поспать подольше, а Франсуа вставал очень рано. Он принимал душ, заваривал крепкий кофе и в халате садился работать, не закрывая двери между кабинетом и спальней.

Сейчас вдохновение сопутствовало ему, как никогда. Он чувствовал, что еще месяц такой работы, и книга будет закончена. Попутно он делал заметки для двух следующих книг.

Услышав, как Ольга, проснувшись, потягивается, он бросал фразу на полуслове и шел к ней. Они проводили в постели вместе еще около часа. Это была фантастическая утренняя любовь, когда Ольга, в пограничном состоянии сна и яви, не открывая глаз, блаженно отдавалась ему, а потом снова засыпала на его плече. Он благодарно целовал ее, осторожно вынимал руку из-под ее головы и возвращался за письменный стол.

Раньше, до Ольги, большую часть работы он оставлял на вечер, часть дня посвящая прогулкам с Кадо по окрестным горам, деловой переписке или мелким хозяйственным нуждам. С появлением в его жизни любимой женщины он изменил свой график и перенес всю работу на утро, отдавая Ольге большую часть дня и все вечера.

Франсуа было хорошо с Ольгой каждую минуту. Всю свою предыдущую жизнь он провел в явной или скрытой борьбе с женщинами: за свою свободу, за право заниматься своим делом, за право говорить или молчать, когда того хочется, за право не ходить в гости, когда не хочется. Всю жизнь его жена и другие женщины хотели подчинить его себе, постоянно доказывали, какие они сильные, красивые и умные. Слишком часто ему хотелось побыть одному, насладиться одиночеством. Он и вправду начал верить, что вся жизнь — это война полов.

И вот он встретил ее, ту единственную, о которой мечтает, наверно, каждый мужчина, но которую не всем дано дождаться.

С появлением Ольги все встало на свои места, все сошлось, точно фрагменты пазла. Не надо было ничего доказывать, стараться быть лучше или хуже. Все это оказалось не важно. Они просто идеально подошли друг другу. И это было настоящим чудом.

Они часами бродили в окрестностях Рибовиля, осматривали средневековые замки, говорили об истории и политике, о живописи и музыке, о своей дальнейшей жизни. Расставаться они больше не собирались. Слишком высоко оба ценили шанс, данный судьбой.

Прошлое Ольги меньше всего беспокоило Франсуа. Он знал, что в любой ситуации сможет защитить любимую женщину. Его связей вполне хватит для этого. У него были друзья и в политической, и в юридической элите страны. Ему ничего не стоило поднять на ноги всю полицию Франции. Но как искать иголку в стоге сена? Никаких четких сведений о преступниках у них не было, даже лиц их Ольга толком не запомнила. И потом, какие обвинения они могли им предъявить? По какой статье заводить уголовное дело? Ольга и Франсуа решили не форсировать события и ждать.

Вот и еще один день настал, со своими радостями и заботами. Гостиная наполнилась запахом кофе и горячих тостов, Кадо нетерпеливо поглядывал на висящий возле двери поводок, намекая о своем желании побегать по лесу. Впереди был обычный и прекрасный — длиною почти в целую жизнь — день.

После завтрака Ольга, облачившись в старую, не по размеру большую, с капюшоном куртку Франсуа и в такие же огромные резиновые сапоги, решительно вышла из-под навеса в дождь и туман. Счастливый заждавшийся Кадо, не обращая внимания на мокрую траву и моросящий дождик, радостно ринулся в лес, увлекая за собой Ольгу. Кто сказал, что в плохую погоду хороший хозяин не выгонит собаку на улицу? Оба в равной, кажется, степени были счастливы. Франсуа, стоя на балконе, проводил обоих смеющимися глазами и вернулся за компьютер, чтобы закончить намеченную на сегодня главу.

После обеда они решили отпраздновать важное событие — прошла ровно неделя со дня их знакомства. Одевшись, словно для романтического свидания, они поехали в кафе, где в первый раз увидели друг друга.

«Их» место пустовало, народу было немного. Потягивая холодное вино, они больше молчали, чем говорили, прислушиваясь к переполнявшим их чувствам. За спиной Франсуа тихо работал телевизор. Шли дневные новости. Изображение отражалось в глазах Ольги. Внезапно лицо ее побелело от ужаса. Франсуа обернулся и увидел на экране фасад Страсбургского оперного театра, а потом фотографию мужчины. Голос репортера сообщил, что вчера днем в своей квартире был обнаружен мертвым оперный певец Жан-Марк Дитрон.

* * *

Марина сидела, забившись в угол машины. Было еще совсем темно. Ни звезд, ни луны. Только капли дождя на ветровом стекле.

Сверяясь с картой, Аркадий вырулил на центральное шоссе, ведущее к границе Франции и Германии. За все время он бросил только одну фразу: не думайте, что все кончено.

Около моста через Рейн никого не было. Заспанный пограничник, не вылезая в дождь, из-под навеса высветил фонариком страсбургский номер машины. Через несколько минут они въехали в Кель.

Алик оцепенело смотрел на дорогу. Марина закрыла глаза. Внезапно до нее дошло все. Все, о чем она заставляла себя не думать. Она вспомнила отчаянные глаза Алика, жесткий оскал Аркадия, спросила себя, почему им больше не потребовалось, чтобы она переводила их вопросы Ольгиному бывшему мужу…

Очень скоро они оказались на месте. Под чужой фамилией Марина забронировала номер-квартиру в двенадцатиэтажном бизнес-отеле. Номер состоял из спальни, маленькой гостиной и кухни. Не разбирая вещи и практически не разговаривая друг с другом, они разбрелись по номеру. Аркадий развалился на диване в гостиной и включил телевизор. Алик прошел в спальню. Марина поплелась на кухню, включила электрический чайник, села за стол и замерла, опустив голову на руки.

Что теперь с ней будет? Она стала заложницей двух мужчин, одного из которых успела полюбить всем сердцем. Поиски Ольги продолжатся? Ее найдут, и что? То же, что и с Жан-Марком? А что будет с ней самой, наивной дурочкой, поверившей в сказки о хорошей денежной работе? Она заварила себе чай и выпила, обжигая губы и почти не ощущая вяжущей горечи.

Она стала перебирать в памяти все, начиная с первого дня их знакомства. Ведь что-то же настораживало ее? Почему она не прислушалась к своему внутреннему голосу… Откуда были все эти деньги, тратившиеся без счету? И кто она теперь — соучастница убийства? Надо что-то делать. Но что? Идти в полицию и обо всем рассказать, как есть? А что будет с Аликом? Он тоже попался, как и она! Он тоже жертва! Он милый, нежный, любящий!

Слезы начали душить Марину. Конечно же, это все Аркадий… Марина вспомнила его холодные рыбьи глаза. Вот кто втянул их в этот кошмар!

Она влетела в гостиную и набросилась на задремавшего Аркадия с кулаками. Моментально проснувшись, он схватил бьющуюся в истерике Марину, заломил ей руку за спину и с силой бросил на диван. Он сразу все понял, приказал ей заткнуться и не поднимать шума. Потом грубо взял Марину за подбородок и, глядя ей прямо в глаза, посоветовал не забывать, что у нее есть сын, жизнью которого она, кажется, дорожит. После этого поднял ее с дивана и втолкнул в спальню, плотно прикрыв дверь.

Алик лежал почти поперек кровати и, казалось, спал. Марина присела рядом, осторожно погладила его руку. Он повернулся к ней, потом открыл мутные глаза. Марина наклонилась и почувствовала тошнотворный запах алкоголя. Она растерянно огляделась. На полу у кровати стояла наполовину пустая бутылка водки. Алик пьяно потянулся к Марине, что-то бормоча. Она разобрала только: «Беги, девочка, беги!» — и голова его бессильно упала на подушку. Марина уткнулась ему в грудь и несколько минут не двигалась. Потом вытерла слезы, подняла недопитую бутылку водки. Давясь и кашляя, выпила почти залпом до конца.

Некоторое время она лежала рядом с Аликом, рукой чувствуя его тепло. Закрыв глаза, она прислушивалась к тому, что происходило у нее внутри. В какой-то момент ей показалось, что она освободилась от нахлынувшего на нее ужаса. Освободилась совсем. Ей стало даже весело — такой свободной и легкой она себя еще никогда не чувствовала.

Марина встала, отдернула шторы и вышла на балкон. Едва начинало светать. Внизу горели фонари и реклама гостиничного ресторана. Одинокое такси прошуршало по асфальту. Женщина в садике выгуливала собачку. В доме на другой стороне улицы одно за другим зажигались окна. Голова у Марины кружилась. Какое-то мгновение она стояла, подставив горящее лицо дождю, потом перегнулась через перила балкона и, раскинув руки, полетела вниз.

* * *

Ольга сидела в кресле, поджав под себя ноги, покачиваясь и тихонько повторяя: это они, это они…

Она ни минуты не сомневалась, что Жан-Марк убит и что причастны к этому те двое из «Рица». Чувство опасности нахлынуло на нее с новой силой, а в смерти бывшего мужа она винила только себя. Ну неужели ей в голову не приходило, что Жан-Марку может грозить реальная опасность? Нет, где-то в глубине сознания она допускала это. Но слишком уж невероятным все казалось… Что же теперь делать?

По дороге домой они купили страсбургскую ежедневную газету. Там в некрологе говорилось, что Жан-Марк Дитрон был подвержен депрессиям, что умер он от передозировки снотворного и алкоголя, к тому же в последнее время организм его был ослаблен затяжным респераторным заболеванием, что подтвердил и его домашний врач. В конце сообщалось время и место панихиды.

Дома Франсуа ни на минуту не отходил от Ольги, то укутывая ее пледом, то поднося горячий сладкий чай. Гладя Ольгу по волосам, он говорил, что никакой ее вины в случившемся нет, что она не должна так казнить себя, что, очень может быть, все написанное в газете соответствует действительности…

Но Ольга только всхлипывала, повторяла, что вместо нее жертвой стал ни в чем не повинный человек, и прижималась горячей мокрой щекой к руке Франсуа.

На следующий день они отправились в Страсбург. Там в театре должна была состояться панихида. Потом — похороны.

У входа в театр стояли люди. Ольга узнала в толпе родных Жан-Марка, его коллег по труппе. Моник обнимала за плечи маленькую, одетую во все черное женщину с опухшими от слез глазами. Ольга по описаниям Жан-Марка поняла, что это была Аньес. Бедная, бедная, ведь это она обнаружила его в квартире на вторые сутки после смерти.

Подходить к родным Жан-Марка Ольга не стала. Ведь в конце концов она осталась для них совсем чужой. Вместе с Франсуа она прошла в фойе театра, где уже заканчивалось прощание. Подойдя к раскрытому гробу, положила одну алую розу. Никто не признал в этой худенькой, точно подросток, коротко стриженной рыжеволосой женщине в темных очках бывшую жену покойного.

Франсуа вывел Ольгу на улицу и усадил в машину, а сам вернулся в театр: главный администратор был его давним приятелем. Вернулся он минут через десять. Рассказал, что Жан-Марк действительно покончил с собой, что он был в сильной депрессии и даже поговаривал, что собирается уходить из театра. Экспертиза тоже подтверждает версию самоубийства, может быть, и невольного. Но, говоря все это, выглядел Франсуа мрачным и озабоченным.

Ольга всю обратную дорогу молчала и, казалось, впала в транс. Даже маленький Кадо, бурно приветствовавший их возвращение, не вывел ее из оцепенения.

Франсуа растопил камин, потом приготовил ужин, накрыл на стол. Они подняли бокалы в память о Жан-Марке. В доме было тихо, только потрескивал огонь в камине да во сне поскуливал на своей подстилке Кадо.

Вечер опустился на горы. Опять пошел дождь, и его постукивание о листву и крышу действовало успокаивающе. Подхватив Ольгу на руки, Франсуа отнес ее в спальню.

Конечно, ему приходилось терять и близких, и друзей. Но теперь, думая о том, что на месте Жан-Марка могла оказаться Ольга, что он мог потерять именно ее, он испытывал оглушительный, переворачивающий нутро ужас.

Он лежал рядом с Ольгой, лаская ее безучастное тело, и чувствовал, как оно потихоньку оживает под его руками. Дыхание Ольги становилось все глубже, и в какой-то момент она обернулась к Франсуа, обняла за шею и порывисто притянула к себе.

То неожиданное и страшное, что нависло над их общей теперь судьбой, окончательно сроднило их, добавив к чувствам Франсуа больше ответственности за Ольгу, а чувствам Ольги пронзительную ноту благодарности Франсуа. Прижавшись друг к другу, они заснули. Сейчас, как никогда раньше, им хотелось верить в сказочный финал: они жили долго и счастливо и умерли в один день.

Прошло два года

Муж и сын Марины Фольер так никогда и не узнали, что с ней случилось. Она просто пропала два года назад. Мальчик продолжал надеяться, что его мама вернется так же неожиданно, как в свое время исчезла. Его русская бабушка умерла в далекой Москве через полгода после того, как узнала об исчезновении дочери. Мать Клода, как могла, старалась заменить внуку пропавшую мать.

Розыск ничего не дал. В соответствующих инстанциях даже предположили, что в свое время Фольер женился на агентке КГБ. Клод долго давал показания секретным службам Франции: когда и как встретил Марину, чем она занималась в России, откуда знала в совершенстве несколько языков, почему ушла с работы из «Аэрофлота», откуда деньги, которые она переводила на его банковский счет в последнее время. Ни на один из вопросов он не смог внятно ответить. Сотрудники службы безопасности еще долго не оставляли его в покое. Наконец «шпионские страсти» затихли.

По ночам Кириллу долго снилась красивая добрая женщина с мягкими руками. Она говорила с ним на языке, который он уже почти перестал понимать, и мальчик просыпался в слезах, чувствуя себя потом целый день несчастным и одиноким.

* * *

Аньес родила сына. Маленький Жан-Марк заполнил без остатка всю ее жизнь. Она оставила театр и устроилась работать преподавателем бальных танцев для взрослых в школе при городской мэрии.

Ее родители и многочисленная родня Жан-Марка-старшего помогали ей и морально, и материально и обожали малыша, который был очень похож на отца.

* * *

Аркадий и Алик едва успели унести ноги из Келя.

Сначала Аркадия насторожила тишина в соседней комнате, а потом он услышал, что, словно от сквозняка, дернулась дверь. Через мгновение он был в спальне. Увидев открытый балкон и услышав чей-то вопль, донесшийся с улицы, Аркадий все понял. Он сдернул с кровати мгновенно протрезвевшего Алика. Секунды им потребовались на то, чтобы уничтожить следы их пребывания в номере. Потом, подхватив сумки, они выскочили в коридор и по пожарной лестнице спустились вниз. Через два дня они уже были в Москве.

Алик запил, ушел с работы, потом продал квартиру и перебрался к родителям. Как-то, вынырнув из очередного запоя, он поехал в Сибирь, к другу, который работал начальником геолого-разведочной службы. Тот какое-то время пытался вытянуть старого товарища, но Алик все чаще и чаще запивал. Пришлось его уволить.

Вскоре уже никто не узнал бы кареглазого красавца в опустившемся, вечно нетрезвом старике, который за рюмку дешевой водки рассказывал в привокзальных пивнушках сказки о своей жизни в Париже и о прекрасной женщине, которую он любил и которая из-за него погибла.

После провала операции Игорь несколько раз ездил в Москву. Только однажды Андрей согласился на встречу с ним. Запутавшийся в долгах и кредитах, Игорь пытался шантажом вымогать из него деньги. Бывший товарищ по «комсомольскому братству» обещал помощь.

В скором времени Игорь был сбит машиной неподалеку от своего дома. Его молодая жена осталась с ребенком одна, без средств к существованию.

Аркадий переехал в Москву. Работает в высотке на Смоленской площади в службе охраны высокопоставленного государственного чиновника.

* * *

Спустя месяц после описываемых событий Ольга и Франсуа вернулись в Париж. Поскольку холостяцкая квартира Франсуа показалась им слишком маленькой для двоих, они купили другую, в квартале Марэ, совсем рядом с Сеной. Этот светский и одновременно богемный уголок Парижа был по душе им обоим.

Франсуа по-прежнему много работал, публиковался, читал лекции в Сорбонне. Его по-прежнему обожали студентки.

Ольга подыскивала помещение для своего мебельного салона. Она была счастлива. Франсуа оказался человеком, который оправдал все ее самые несбыточные ожидания и мечты. Кадо — свидетель и участник их первой встречи, из веселого и непоседливого щенка превратился в спокойного и ласкового члена семьи.

Дочь Франсуа Жаклин родила в Канаде сына, и на Рождество они собрались в Монреаль взглянуть на внука.

Жена Франсуа Клер долго не подписывала бумаг о разводе, требовала большую компенсацию. Ольга без сожаления продала свою квартиру на набережной Президента Думера, таким образом проблема безболезненно была решена для всех. Развод состоялся, и вскоре Франсуа и Ольга стали мужем и женой, а Клер из язвительной «бывшей» постепенно превратилась в друга семьи.

Жизнь шла своим чередом. Но одного Ольга так и не узнала.

Тогда, два года назад, в Рибовиле, внимательно изучая новостные сайты, Франсуа обнаружил сообщение о странной гибели в Келе, маленьком городке неподалеку от Страсбурга, некой молодой женщины, чья личность так и не была установлена. Он сопоставил события и понял, что гибель женщины произошла в ту же ночь, когда, по результатам экспертизы, умер Жан-Марк Дитрон. Франсуа вспомнил рассказ Ольги о том, что среди ее преследователей была женщина, видимо русская, чей голос на автоответчике так насторожил Жан-Марка.

Тщательно все взвесив, продумав все дальнейшие действия и их возможные последствия, Франсуа связался со своим бывшим однокурсником, который теперь занимал одну из ключевых должностей в Министерстве внутренних дел Франции. Единственным требованием Франсуа было, чтобы имя женщины, которая скоро станет его женой, никоим образом не фигурировало в этом деле. Он знал, что зло должно быть наказано. Хотя бы для того, чтобы снова не вмешаться в их жизнь.

Никогда в разговорах Ольга и Франсуа не касались событий, благодаря которым они однажды нашли друг друга.

Каждое новое утро, когда они просыпались рядом, и каждая новая ночь, когда они засыпали в объятиях друг друга, были для них подарком судьбы. И только иногда, в период осенних дождей, Ольгу начинали беспокоить тяжелые сны, мучить тревожные предчувствия.

Тогда Франсуа брал ее за руку и они отправлялись часами бродить по набережным Сены, с наслаждением вдыхая воздух, пахнущий речной свежестью, бензином, прелой листвой и вечностью, имя которой — Париж.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Комментарии к книге «Жить и умереть в Париже», Надя Лоули

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства