«Малец и море»

Александр Зевайкин Малец и море

Я иногда спрашиваю себя: а не ищу ли я смерти?

Капитан Вито Дюма

При ее-то связях узнать адрес не составило никакого труда. В их маленьком городе людей с такой фамилией можно пересчитать по пальцам.

Ухоженный, сверкающий Lexus RX350 настороженно замер у поворота, словно решая, стоит ли двигаться на эту скользкую дорогу, состоящую, из жидкой грязи, битого стекла, консервных банок, картофельных очистков, арбузных корок, пивных баклажек. Сплошная помойка, длиной в улицу. Обреченно вздохнув, он сердито заворчал и все-таки окунул свои свежие шины в эту клоаку. На пониженной скорости и полном приводе джип пополз по этой захолустной улочке. Куры, разгребавшие опавшие листья под абрикосовыми деревьями, прервали свое занятие и круглыми глазами с удивлением воззрились на блестящего диковинного монстра, что, тихо урча, впервые проник в их вотчину. Нужный дом оказался пятым с краю и единственным, на котором была табличка с номером. Вот только… пришлось намного проехать. Выбраться из колеи не представлялось возможным.

Некоторое время Танюха еще сидела в машине, привыкая к чужому миру покосившихся избушек, крытых битым шифером, грязных подслеповатых окон, где зачастую вместо стекол — фанера, разваливающихся сараев, почерневших кривых штакетников, которые скелетами драконов торчали из бурьяна то тут, то там. Облезлые шавки, грязные куры, полудикие поджарые свиньи, гуляющие сами по себе. И ни одного человека. А сверху мрачное осеннее небо, тяжелое, злое. Отчужденность, покинутость, холод. Все было до того нереально: то ли средневековье, то ли параллельный мир. Не хватало только ведьмака Геральда. Собрав волю в кулак, она оставила машину на обочине и подошла к калитке, кривой, покосившейся, незакрытой. Девушка немного постояла, потопталась на месте, ожидая, что хозяева обратят на нее внимание и выйдут встретить. Но дом не подавал признаков жизни, и выбора не оставалось. В сенях было темно: немытое от сотворения мира оконце почти не пропускало серость осеннего дня. Тут пришлось еще немного подождать, пока глаза привыкнут и обрисуется темный контур обшитой дерматином двери. Впервые Танюха подумала о фонаре и надежном спутнике. Открыв вторую дверь, она опять вошла без стука и, стараясь придать голосу твердость, осведомилась:

— Кабордасовы здесь живут?

В маленькой кухне было так же темно, как и в сенях. Пахло прокисшими щами, кошками, самогоном и немытыми телами.

— Кого там еще принесло? — послышался грубый мужской голос.

Вышла женщина неопределенного возраста, в полинялом застиранном халате, косматая, с опухшим бесформенным лицом. Остановилась, присматриваясь снизу вверх, скособочась, потом вдруг всплеснула руками:

— Ой, чудо! Барышня! Да вы как к нам? Да вы зачем к нам?

Танюха повторила вопрос.

— Ну да. Ну да, — с готовностью ответила женщина, — а мы и есть Кабордасовы. И что ж теперь? А ты, барыня, проходи, проходи к столу, раз вошла.

Хозяйка включила свет, и стало еще хуже, поскольку обрисовалась жалкая обстановка: оборванные, засаленные обои, покосившийся стол, заваленный грязной посудой, обшарпанный буфет с кирпичом вместо ножки.

— Нет, спасибо, — Танюха еле сдержала желание вырваться на свежий воздух.

— А я сяду, ноги подкашиваются, — хозяйка вытянула из угла неопределенного цвета ветхий стул и, кряхтя, уселась на него.

— Кто там пришел? — вновь долетел из комнаты мужской голос.

— Да подожди ты, я сама не знаю.

— Я могу видеть Артема? — поинтересовалась Танюха.

— А ты, барышня, не иначе, из школы? Что, паршивец, опять не ходит? Никакого сладу с ним нет. Совсем от рук отбился.

— Нет, я не из школы.

— Тогда, пожалуй, из милиции будешь?

— Нет, я из художественного училища, — соврала Танюха. — Мне срочно нужен Артем. Где он?

Женщина вдруг переменилась в лице: всхлипнула и заплакала.

— Нету нашего Тёмушки. Ушел он.

— Куда? — насторожилась Танюха.

— Не иначе как в море.

— Как в море? — растерялась девушка.

— А так, взял и ушел. Не могу, говорит, больше жить с вами. И ушел. А я… а мы ведь его… Слушай, барышня, одолжи двадцатку. Ты, видать, обеспеченная. А нам на бедность, на лекарство. А, барышня? Молиться за тебя буду.

Было ясно, что пропажа мальчика родителей нисколько не волновала. Сейчас им важнее «лекарство». Достав из кармана тысячную, она протянула женщине.

— Так вы точно не знаете, где Артем?

Женщина ошалело уставилась на купюру, и смысл слов до нее не дошел.

— Я бы тоже от вас ушла, — почти сказала Танюха, а вслух добавила: — Если Артем вдруг появится, пусть мне позвонит. Обязательно.

Она вручила женщине тысячную и тисненую золотом визитку. Как ей показалось, женщина даже немного протрезвела.

— Да что же это, барышня, да как же я… Да мы же… Я же отдать-то…

— Отдавать не надо, — перебила ее Танюха. — Если найдете Артема, получите пятьдесят таких бумажек. Нет, сто. Понятно?

— Да что ж он… — пораженно выдохнула хозяйка и встала, чтобы проводить гостью.

На душе было пусто и тяжело, поскольку узнать ничего не удалось. Она долго сидела в машине, закрыв глаза, вдыхая привычный аромат своего мира, ощущая уют высокой спинки, мягкого сиденья, и старалась отогнать все дурные мысли. Но то, что она сегодня увидела… Состояние близкое к шоку. Она знала, что есть бедные люди. Но одно дело знать, а другое… И Тёмка здесь жил. Теперь она просто обязана его найти. ОБЯЗАНА!

* * *

В такую погоду лучше сидеть дома перед экраном домашнего кинотеатра в мягком удобном кресле. Положив ноги на пуфик и в предвкушении вдыхать аромат горячего травяного чая. А на экране, как всегда, будет сверкать тупейшая американская комедия. Ты будешь, как обычно, смотреть и теряться в догадках: какой олигофрен назвал хронику о буднях буйного отделения психдома — комедией? Но почему обязательно смотреть американскую «комедию»? В России этот вопрос задают очень многие. Но ответить никто не может. А просто потому, что ничего другого — нет. И свет в конце тоннеля не виден. Просто наши комедии умерли вместе с Гайдаем. Нет, слава Богу, комедии не умерли, и Гайдай свое имя обессмертил. Просто перестали рождаться новые. Только не говорите мне, что «Самый лучший фильм» с бандой законченных подонков в главной роли — кинокомедия, а также самый кассовый фильм. Даже отмороженные тинейджеры признают, что это полный ОТСТОЙ.

Как хорошо, что есть ветер. Он приводит в движение мысли, желания и порой направляет их в нужное русло. Порыв холодного ветра ударил в лицо, сбил дыхание, сорвал капюшон с головы. Танюха отвернулась, вернула капюшон на место и поглубже засунула руки в карманы. Надо переждать шквал. Такие порывы, как правило, длятся недолго.

— Может, пойдем домой? — предложил Витёк.

— Опять смотреть эти тупые американские комедии?

— Ну, не обязательно американские. Можно и наши посмотреть.

— Это типа отмороженные «Жмурки» с сибирским цирюльником?

— Нет, для тебя есть сюрприз. И тебе, думаю, понравится.

— Какой?

— Не скажу. Сама увидишь.

— Знаю я твои сюрпризы. Не иначе «Дикари» с Гошей Куценко?

Витёк озадачено посмотрел на подругу.

— У тебя что, неприятности на работе?

— Нет, как раз наоборот. На работе у меня все хорошо, можно даже сказать отлично. Жду солидного повышения. Сразу через две ступеньки. И в конце-то концов, могу я хоть немного покапризничать?

— Конечно, можешь, — согласился Витёк. — Только погода портится. Посмотри, на берегу только мы остались.

Танюха окинула придирчивым взглядом серый неуютный пляж, вздохнула и мысленно порадовалась, что завтра она проснется совершенно здоровой, веселой и почти на месяц забудет про капризы, плохое настроение, про слабость, тупые головные боли и противный привкус крови во рту.

— Давай пройдем до конца волнореза, и — домой, — предложила она.

— Как скажешь, — охотно согласился Витёк. — Можешь пока за меня спрятаться.

Но Танюха не привыкла прятаться за чужую спину. Она любила свежий ветер и трудности и потому повернулась лицом к морю и пошла по волнорезу.

— Представляешь, за два дня в Керченском проливе затонули семь кораблей. Погибли четыре человека. Девятнадцать пропали без вести.

— Давненько у нас такого не было, — отозвался стандартной фразой Витёк.

— Да, — согласилась Танюха. Она не стала придираться к его слишком спокойной интонации. Она следила за волной, играющей пивной баклажкой. — Совсем скоро наше море умрет. Превратится в огромную помойку, — и тут же поправилась: — Уже превратилось.

— Не надо о грустном, — попросил ее Витёк и нежно обнял за плечи своей могучей рукой.

— Как же не надо?! Шесть тысяч тонн мазута, семь тысяч тонн серы попали в море. Представляешь, сколько рыбы погибло? А сколько птиц? А люди? Ты представляешь, каково тонуть в таких волнах, да еще и в холодной воде.

— Ну, это уже не волны, — возразил Витёк. — Чтобы утонуть в них — надо постараться.

Танюха сердито посмотрела на него.

— Хорошо так рассуждать, если ты мастер спорта по плаванию.

Витёк растерянно пожал плечам.

— Ну, шторм-то почти кончился. А тонуть неприятно в любой воде. Я так думаю.

— Вот именно, «кончился», — передразнила его Танюха. — А слабо от конца волнореза — до берега? Прямо сейчас.

— Легко, — ничуть не смутившись, ответил Витёк. — И ты об этом знаешь. Холодной воды я не боюсь.

— Знаю, — вполне миролюбиво согласилась Танюха. Вся дурная энергия из нее уже выплеснулась. Она успокоилась, поплотнее прижалась к большому Витьку, опустила глаза и… остановилась. Прямо перед ними в углублении плиты лежала одежда. Потертые джинсы, ветровка, свитер, а сверху — кеды. Для веса, чтобы ветром не унесло.

— Что это?! — удивилась девушка.

Витёк немного подумал и выдал довольно конкретный ответ:

— Или мастер спорта, или самоубийца.

— Какой мастер спорта?! — теряясь в ужасных догадках, прошептала Танюха. — Обувь-то на ребенка.

Витёк поднял один кед, перевернул его. На стершейся подошве с трудом читался размер: «38».

— Да, на мастера спорта не похоже.

Сердце неприятно заныло. Танюха принялась осматривать волны. Долго искать не пришлось.

— Вон, вон он! — закричала она, увидев на мутной серой волне голову отчаянного пловца. До него было не больше пятнадцати метров. Он работал только правой рукой, а левой прижимал к груди что-то черное и бесформенное.

— Вот придурок, — ругнулся Витёк, — на одной руке не вытянет.

— Витя… — прошептала Танюха, неотрывно следя за мальчиком и вздрагивая каждый раз, когда волны накрывали его. Но Витька не надо было подгонять, он уже снимал брюки.

— Бери одежду и жди на берегу, — сказал он своей девушке и нырнул с волнореза в набегающую волну. Такой экстрим не был для него в новинку. От охватившего холода сердце сначала вздрогнуло, замерло, потом пошло биться ровнее. В считанные секунды он преодолел расстояние до мальчика и увидел, что тот прижимает к груди обессилевшую, чуть живую чайку, сплошь залитую мазутом.

— Бросай! — крикнул Витёк. — Идем к берегу. Я помогу.

Но мальчик лишь мотнул головой и скрылся под водой.

— Придурок, — повторил Витёк.

Торговаться времени не было: так он действительно потонет. Скрутит судорогой, и поминай, как звали. Но мальчик оказался крепким: все-таки выплыл. Витёк подставил ему спину:

— Держись за шею, только не души.

Пару раз он все-таки хлебнул грязной горькой водицы. Но самое трудное было еще впереди: успеть выскочить на берег с набегающей волной и не попасть под откат, иначе следующий вал накроет, звезданет башкой о гальку и тут есть все шансы не выбраться.

Но Витёк и тут был мастером. Он четко знал тот миг, когда надо делать рывок. Он выбрался сам и вытащил за руку мальчика.

— Зачем тебе птица, придурок? — выплюнув соленую воду, спросил спаситель.

— Она пропадет, — синими губами прошептал мальчик, но шум прибоя накрыл его слова и унес вглубь моря.

— А тебе-то что? Сам чуть не пропал.

Мальчик лишь насупился, он ежился под ледяным ветром и не знал, что теперь делать.

— Мальчики, как вы? — спросила подбежавшая Танюха.

— Нормально, — буркнул Витёк и с сарказмом добавил: — Мы чайку спасали.

— Чайку?! — изумилась девушка.

— Ну да. Вот, посмотри.

Витёк взял из рук девушки одежду и протянул мальчику.

— Одевайся, Гринпис. Смотреть на тебя страшно, синее утопленника.

Мальчик принял одежду, насупился, но так и остался стоять на холодном ветру: в одной руке джинсы, а в другой — чайка.

— Ты птичку-то положи, — посоветовала Танюха, — она ведь не улетит. О-о-о, да тебя самого отмывать надо. Ладно, давайте быстрее одеваться и бегом до дома, там, в тепле, что-нибудь придумаем.

Мальчик хотел что-то сказать, но его вдруг переломило, и он выплеснул из желудка морскую воду.

Смотреть на бедняжку у Танюхи не хватало сил, и она сама взялась его одевать. Мальчика колотил озноб, он кусал синие губы, тщетно пытаясь попасть в рукав свитера.

— Сейчас, сейчас, — ласково приговаривая, Танюха подтянула полу, и у мальчика все получилось.

— Зачем тебе чайка-то понадобилась?

— Она ведь утонет, — еле слышно ответил мальчик.

— Что? — не поняла девушка.

— Утонет, — срывающимся голосом, поверх рокота волн, прокричал мальчик.

— А ты? Если бы ты утонул? — не скрывая волнения спросила Танюха.

Мальчик даже дрожать перестал. Он внимательно посмотрел на девушку и задал вопрос, от которого она просто растерялась:

— Ну и что?

— Ничего, — решительно взялась за дело Танюха. — Быстрее одевайся, побежали домой. Тебе надо принять горячую ванну и попить липового чая с медом.

— У нас нет ванны, — вдруг заявил мальчик.

— Зато у меня есть. Бери птичку и побежали.

— Я не пойду.

— Неужели ты думаешь, что мы вытащили тебя из ледяного шторма, чтобы бросить здесь на берегу? Без разговоров. Побежали.

До Танюхиного дома было метров двести пятьдесят-триста, так что пока бежали, все трое успели согреться. Правда, мальчик дважды останавливался. Его бил кашель, и он отплевывался остатками воды. В довершении ко всему у самых ворот их накрыл ливень. Сплошная стена ледяной воды, порывистый ветер, тяжелые, крупные капли. За полминуты, что ушли на перебежку через двор, они промокли до последней нитки и успели замерзнуть по новой.

Войдя в дом, Витёк зябко передернул плечами.

— Я почти что согрелся, но после второго купания так и придется принять водочки. Не пьянства ради, а здоровья для, — он посмотрел на мальчика и добавил: — И во спасение брата-юнната. Тебя хоть как зовут-то, орнитолог?

— Артем, — ответил пораженный мальчик, широко распахнутыми глазами рассматривая обстановку холла.

— Давай птичку пока вот сюда, — Танюха принесла из кладовки транспортный бокс, оставшийся от ее любимого уэст-хайленд-уайт-терьера. — Да не волнуйся ты, сейчас позвоним в ветлечебницу, приедет Семеныч и сделает все, как положено.

Мальчик растерянно посмотрел на Танюху.

— Ты что, мне не веришь? А тебя я буду лечить. Горячим чаем на липовом цвету и медом. Сажай птичку и бегом в ванну. Пойдем, я тебя провожу.

Тёмка поддался уговорам девушки. Посадил чайку в клетку, снял кеды, носков, разумеется, у него не было, и замер, в нерешительности глядя на яркий ворсистый ковер. Перехватив его взгляд, хозяйка улыбнулась.

— Смелее. Это просто ковер, — она легонько подтолкнула мальчика в спину. В ванной комнате его ожидали новые открытия. Во-первых, он даже представить не мог, что ванная комната может быть величиной с зал. Именно с зал, что в обычной трехкомнатной городской квартире. А сама ванна напоминала небольшой бассейн. Она была полукруглая, с удобным сиденьем, облицованная розовым мрамором.

— Эй, — Танюха слегка тряхнула мальчика, — да очнись ты. Слушай меня внимательно. Объясняю: что и где. Это мыло, это мочалка, это шампунь. Вода… — она натолкнулась взглядом на ошалелые глаза мальчика и все поняла. — Ладно, воду я включу сама. Намывайся получше. Потом оденешь вот этот синий халат. Он теплый и новый. А я пока чайник поставлю и птичкой займусь. Смелее, смелее, не стой, как истукан. Да, воду можешь не выключать: лишняя сама уйдет. Действуй.

После ванной мальчик заметно порозовел и выглядел очень мило. Особенно в длинном синем махровом халате. Он молча встал у порога, наблюдая за всем происходящим на кухне огромными ярко-зелеными глазами.

— А вот и наш орнитолог, — возвестил Витёк. Он уже махнул две рюмашки по сто пятьдесят грамм и находился в прекрасном расположении духа. — Ему бы тоже не мешало грамм сто, для сугрева.

Танюха с укоризной посмотрела на него.

— И что я буду делать с двумя пьяными мужиками? Тёма, проходи к столу. Я так думаю, что тебе для начала надо хорошенько поесть. Все уже готово. Проходи, проходи.

Но Тёмка все еще не решался.

Витёк вздохнул, взял стакан, бутылку «Пяти озер» и встал из-за стола.

— Ладно, ребятки, пойду я любимые мультики про дядюшку Скруджа посмотрю. Танюша, радость моя, принеси мне сырку на диванчик.

Танюха пристально посмотрела на него и вдруг рассмеялась.

— Иди уж. Принесу.

— Иди, белёк, подкрепись, — шепнул Витёк, проходя мимо мальчика.

— Прекрати обзывать ребенка, — урезонила его Танюха.

— Да я разве обзываю?! Кто в такую погоду купается? Моржи да тюлени. А тюлений мальчик и есть белёк. Это даже морскому ежу понятно.

— Иди уж, слон морской, — махнула рукой хозяйка, по новой ставя чайник на плиту.

Витёк ушел, а Тёмка наконец-то уселся за стол. Танюха впервые увидела, как у ребенка задрожали руки при виде тех простых блюд, что она ела каждый день. У девушки даже ком к горлу подступил. А мальчик спрятал руки под стол и потупил взгляд, не решаясь глядеть на еду. Глаза его блестели, и Танюхе показалось, что он вот-вот заплачет. Она подсела на табурет рядом, погладила его по плечу и ласково шепнула:

— Ешь, не бойся. Здесь тебя никто не обидит. Если тебе удобнее — можешь есть руками. Вот это оливки, а это — маслины. Это карбонат, это нерка, это семга. Вот тушеная индейка с овощами. Бери все, что есть. Все для тебя.

Мальчик смотрел на Танюху испуганными глазами, губы его кривились и дрожали.

— Все хорошо, — шепнула девушка. — Я пойду чай заварю. Ты какой больше любишь? Белый, желтый, красный, зеленый или черный? Может, травяной сделать? У меня есть зверобой, душица… Ладно, извини меня, я слишком много болтаю. Кушай, кушай, — как можно ласковее подбодрила мальчика и отвернулась, догадавшись, что он стесняется. А себя мысленно ругнула: «Мальчик ливерной колбасы досыта ни разу не ел, а ты его про белый чай спрашиваешь!» Заварив чай на свой вкус, она нарезала сыра, отнесла Витьку и специально задержалась у него подольше, чтобы мальчик мог спокойно поесть.

— Ты знаешь, у меня такое ощущение, что его ни разу в жизни досыта не кормили, — поделилась она своими наблюдениями.

— Так в чем же дело? Накорми, — невозмутимо отозвался Витёк.

— А я что, по-твоему, делаю?

Витёк удивленно посмотрел на хозяйку.

— Со мной разговариваешь. Да он вообще-то на дистрофана не похож. Паренек крепкий.

— А ты видел, какая у него одежонка?

— Бомжовская, — сразу же согласился Витёк. Так оно и было.

— Завтра же куплю ему все новое.

— А что это на тебя приступ благотворительности напал?

Танюха внимательно посмотрела в пьяненькие Витьковы глазенки и внятно отчеканила:

— Когда я увидела, как у него затряслись руки… то почувствовала себя последней свиньей.

— Да, жаль, что ты одна такая совестливая, — с ноткой иронии заметил Витёк.

За что Танюха любила Витька, кроме прочих положительных качеств, он еще и пил не пьянея. Даже после семисотграммовой бутылки водки глазки мутнели, рожица глупела, но он абсолютно реально воспринимал окружающий мир и адекватно реагировал на все события.

Когда Танюха вернулась на кухню, Тёмка уже поел. Он сидел, сложа руки на коленях, и выглядел вполне умиротворенно, улыбался и довольно щурился. Заслышав поступь хозяйки, он встрепенулся:

— А где моя чайка?

— Не волнуйся, чайка твоя, как я и обещала, в ветлечебнице. За сто баксов доктор промоет ей каждое перышко, а завтра утром мы ее заберем и выпустим. Кушать еще что-нибудь будешь?

— Нет, — чистосердечно признался мальчик.

— Тогда будем пить чай. Вот мед. Алтайский. От диких пчел. А вот и сам чай, — Танюха придвинула мальчику удивительно красивую, тонкой росписи, чашку.

— Какие у вас красивые чашки, — восхищенно заметил мальчик. — Я ни у кого таких не видел.

Он сидел неподвижно и с некоторой опаской смотрел на чашку, словно она была ядовитой американской жабой.

— А что же ты не пьешь?

— А вы не могли бы налить мне в стакан или в чашку попроще?

— Это всего лишь посуда, — вздохнула Танюха, — пей и ни о чем не думай. Вещи созданы для служения человеку, а не иначе.

Она с интересом посмотрела на мальчика и уже протянула руку, чтобы взять его за розовую мочку уха, но вовремя остановилась, и ладонь легла на плечо.

— Пей чай с медом, и пойдем смотреть кино. Витёк обещал какую-то интересную комедию.

Пока она мыла посуду, Тёмка допил чай, осторожно отодвинул дорогую чашку подальше от края и тихо сказал:

— Спасибо, я — все.

— Я — тоже, — Танюха не сдержала улыбки. — Идем.

Они уселись на диван. Большой, глубокий, мягкий, с полдюжиной красивых думочек. Витёк сидел особняком в кресле, поставив перед собой журнальный столик с выпивкой и закуской.

— Сегодня, ребята, у нас премьера года, вернее — века, или даже — тысячелетия. Старая добрая французская кинокомедия «Четыре мушкетера». В главной роли комедийная группа «Шарло». Эксклюзив. Прямая доставка из Парижа. Такого вы не увидите нигде, — дурашливо провозгласил Витёк, нажимая кнопку пульта. Танюха забралась на диван с ногами, укрыла халатом колени и уже приготовилась насладиться искрометным юмором, как взгляд ее упал на окно. За ним было темно.

— Подождите, — вдруг спохватилась она, — а твоя мама не будет переживать, если ты заночуешь у нас? Может, ей позвонить?

К ее вопросу Тёмка отнесся удивительно равнодушно.

— Не будет, — сурово ответил он.

— А папа?

— Тоже не будет. Им не до меня.

— Почему ты так думаешь? — насторожилась Танюха.

— Бате в понедельник пенсию принесли, и теперь, пока не кончится, пить будут.

— Твой папа уже пенсионер?

— Допился он. Ноги отнялись. Группу дали. Сам он за водкой ходить не может, а мне еще не дают. Так что мать ходит и пьет вместе с ним. А когда напьются, то ругать меня начинают, воспитывать. Говорят, что я паразит и дармоед, и что я их объедаю. Так что я целыми неделями у Василича живу. Он, правда, сейчас в Сызрань к брату уехал, но я пока у Серого перекантуюсь. Они хоть сами на полу спят, но меня всегда пускают.

Танюха заметно погрустнела, а Витёк произнес многозначительное: «Да-а-а» и налил себе полный стакан водки.

— А Василич кто?

— Мужик один знакомый. Они с отцом на заводе работали. Я его с детства знаю. Он пьет редко. А если выпьет, такой же тихий, и не узнаешь. Мы с ним дружим.

— А родители лечиться не пробовали? Сейчас много всяких методик.

Тёмка махнул рукой.

— По два раза кодировались, да все без толку. Отец так и сказал: «Только деньги зря потратили». А мать с работы за пьянку выгнали. Она участковым врачом в детской поликлинике работала. Уважали ее там. Любили.

Витёк поднял стакан и сочувственно произнес:

— Да, братишка, не повезло тебе.

— Ты не переживай, — Танюха погладила мальчика по плечу, хотя был соблазн запустить пальцы в мягкие вихры, но она удержалась, — мы что-нибудь придумаем. И вот что… У меня от отпуска неделя осталась, так что пока поживешь у меня, а там видно будет, — тоном, не терпящим возражений, сообщила Танюха.

Тут Витёк и замер с открытым ртом и сыром в руке.

— А ты рот-то закрой, пока ворона сырок не утащила, — усмехнулась девушка.

Витёк шумно вздохнул, закрыл рот, немного подумал и выдал надлежащую реплику:

— Да-а-а, если Татьяна Андреевна обещала, то она тебя обязательно в люди выведет. За твое будущее, Гринпис, — и выпил полный стакан до дна.

— Кино смотреть будем? — хозяйка боялась, что мальчик вдруг откажется, и постаралась побыстрее переключить его внимание на более приятную тему. А молчание восприняла как знак согласия. Куда же ему, действительно, идти? А ей все веселее будет. А то Витёк — компаньон ненадежный: у него то и дело неожиданные командировки случаются. А с Тёмкой куда-нибудь съездить можно. Танюха здорово удивилась, поймав себя на строительстве планов. Она мальчика-то знает всего час, а уже распоряжается им как сыном или племянником.

— Будем, — согласился Тёмка и прервал Танюхины размышления.

— Эй, сапожник, командуй!

— Закусить хоть дайте, — сдавленно прошептал Витёк.

На сорокадюймовом жидкокристаллическом экране началась увлекательная и полная опасных приключений жизнь четырех неунывающих слуг, четырех же легендарных мушкетеров.

Тёмка уснул мгновенно. Сразу же после первой драки.

— Быстро пацана сморило, — усмехнулся Витёк.

— Еще бы! Такого натерпелся. Выключай, завтра досмотрим.

Витёк скривил губы.

— Как скажешь. А как же футбол?

— В спальне посмотришь.

— А ты?

— А я здесь побуду. Вдруг ночью проснется, испугается.

— Ага, грудной ребеночек, — с ноткой обиды проворчал Витёк.

— Грудной, не грудной, а ребенок, и в чужом доме, — Танюха была непреклонна.

— Ладно, — со вздохом согласился Витёк, — тогда я возьму еще бутылку водки.

— Да хоть три. Вить, — она тронула его за плечо, — не обижайся, сегодня последний день моих капризов.

— Дай хоть в щечку-то поцелую, — изображая оскорбленную добродетель, проворчал Витёк.

— Конечно.

Танюха подождала, когда он из кухни поднимется на второй этаж, поставила свой любимый диск со звуками природы и притушила свет. Ей предстояло многое обдумать, но она решила все отложить до завтра. Утро вечера мудренее. А сейчас лучше расслабиться, внемля ласковому шелесту волн и забыть о сегодняшней нервотрепке. Девушка поудобнее устроилась в кресле, положила ноги на пуф и принялась наблюдать за спящим мальчиком, прислушиваясь к его тихому, ровному посапыванию. На душе почему-то стало уютно и спокойно, и казалось, что они только вдвоем во всем мире: этот удивительный мальчик, бледный, худой, измотанный, и она. А кто она ему? Спасительница? Может быть. Ей ужасно хотелось коснуться его: потрепать за щеку, взлохматить волосы. Странно, она знает его всего ничего, а уже так привязалась. Это же здорово, что они его вытащили. Это же… А тут еще обнаружилось, что все недомогания закончились, и она теперь совершенно здорова. Танюха закрыла глаза и медленно, почти ощутимо, погрузилась в мягкую волну сна.

* * *

Утром она по привычке встала в шесть часов, приняла холодный бодрящий душ и выпила чашечку кофе. Заглянула в спальню, но Витька там уже не было. И когда он успел уйти? Впрочем, она уже привыкла к его внезапным исчезновениям и неожиданным появлениям. Работа у него такая. Что поделаешь? А действительно, что дальше делать? Надо бы позвонить Ленусе насчет одежонки для мальчика. Старую она и стирать не стала: только порошок зря переводить. Но звонить еще рано, Ленуся любит понежиться, так что хочешь — не хочешь, а придется подождать. А пока… пока можно просмотреть свежую прессу. Но свежая пресса уже вся прочитана. Танюха вытянула из середины кипы первую попавшуюся газету, мудро рассудив, что новое — это хорошо забытое старое. Газета была аж за 2006 год.

«Около 40 тысяч юных граждан России ежегодно убегают из своих семей, еще 10 тысяч — из детских домов и интернатов. Не менее двух тысяч несовершеннолетних каждый год подвергаются сексуальному насилию и примерно столько же кончают жизнь самоубийством. Еще полторы тысячи погибают от рук взрослых. Детская смертность в России в три раза выше, чем в Европе.

17 миллионов детей России (каждый третий) живут за чертой бедности. Наша страна занимает первое место в мире по числу официально зарегистрированных сирот — более 530 тысяч человек. Каждый год в домах ребенка остается 15 тысяч новорожденных. Более 300 тысяч рождается вне брака. 170 тысяч родителей состоят на учете как неблагополучные, половина из них — матери. Матери-одиночки умерщвляют 200 детей в год. 25 тысяч родителей каждый год лишаются родительских прав. В стране более 600 детских благотворительных фондов.

Все эти цифры и факты взяты из докладов высших федеральных чиновников. Но именно на уровне государства для неблагополучных детей не делается минимально необходимого».

Танюха задумалась. И откуда в этой кипе газета такая взялась? Она никогда таких не покупала. И странно, что раскрылась она именно на этой статье. Вот и Тёмка. Родители в загуле, Василич к брату в Сызрань уехал. И куда теперь мальчику деваться? Почему всегда так? Одни яхты покупают, подводные лодки, замки средневековые на Лазурном берегу, а другие даже штаны новые купить не могут. Все не то. А что она может сделать? Хоть что-то. Теперь она уже не сомневалась в своем решении.

Когда Тёмка проснулся, на кресле его уже ждала сложенная высокой стопкой новая одежда. Парадный костюмчик, два комплекта повседневной одежды, спортивный костюм, туфли и кроссовки. Мальчик покосился на нее, но ничего не сказал.

— Это тебе.

— Всё?

— Конечно. Иди умывайся, а я пока завтрак приготовлю. А потом обновки примерять будем.

Накормив мальчика завтраком, она с удовольствием погладила его по голове: мягкие волосы приятно ласкали ладонь, и ей это нравилось. Ей вообще понравилось о нем заботиться. Ей нравилась его робость, его рассудительность, восхищенный чистый взгляд, и в глубине души тихий голос шепнул в самое ухо: «А если?..»

— Ты знаешь, у меня накопилось немного работы, часа на два, не больше, а потом мы поедем за чайкой. Я уже звонила, она в полном порядке и просится на волю. Но раз ты ее спас, ты и выпустить должен. Можешь пока посмотреть телевизор.

Мальчик пожал плечами, без энтузиазма приняв ее предложение.

— А может, музыку включить? Ты какую любишь?

— Тихую.

— Ладно, — улыбнулась Танюха, такой гость ей нравился, — есть у меня и такая.

— А можно еще… — несмело начал мальчик, но запнулся. — Немного бумаги и карандаш.

— Сколько угодно бумаги и сколько угодно карандашей. Пойдем со мной в кабинет, там и возьмешь.

Как и обещала, через два часа Танюха спустилась в холл. Тёмка увлеченно рисовал, но, почувствовав ее присутствие, обернулся и встал.

— А можно посмотреть? — полюбопытствовала девушка.

— Да это… так… наброски.

— Ничего, ничего, я непривередливый критик, — улыбнулась она, но просмотрев несколько рисунков, не сдержала возгласа восхищения, — Да ты, парень, талант! Любишь море?

— Да.

— И парусники? Да ты романтик. Надо же, какой красивый кораблик!

— Это не кораблик, это чайный клипер «Катти Сарк», самый быстрый парусник девятнадцатого века.

— Надо же! А почему «чайный»?

— В девятнадцатом веке в Европе очень ценился чай. А возили его из Китая, вокруг Африки, поскольку Суэцкого канала еще не было, весь путь занимал больше трех месяцев. От долгого лежания чай портился, и поэтому надо было торопиться. Клипера были специально созданы для океанских гонок. У победителя гонок чай брали дороже на шесть пенсов за каждый фунт. Но тут дело было не в деньгах, тут дело престижа. Но самым знаменитым в истории чайных гонок был клипер «Ариэль» и его капитан Кей. В Индийском океане, матросы не зря боялись и посматривали вверх, среди ночи раздался треск, сломалась брам-стеньга, верхняя часть мачты. Для ремонта брам-стеньги в открытом море надо забраться на верх мачты, закрепиться ниже надлома, поймать сломанную часть, которая бешено носится над головой, установить ее на место и прикрепить к брусу, поднятому снизу и все это проделывается на высоте тридцати метров, под жуткий рев ветра, тогда как парус брам-рея бьется, слепит, царапает и норовит сбросить вниз. И все производилось ночью, практически в кромешной тьме.

Три месяца «Ариэль» боролся за первое место. Был третьим, вторым, первым. К устью Темзы он пришел победителем. По Темзе корабли поднимали маленькие паровые буксиры. И по злой случайности второму клиперу «Типинг», который капитан Кей и не считал конкурентом, достался более новый и мощный буксир. Моряки чуть не плача смотрели, как их обходит соперник. Несколько человек из команды во главе с боцманом подошли к капитану и попросили разрешения перебраться на буксир, забить аварийные клапана и раскочегарить его до предела. «Пусть он взорвется, или мы придем первыми», — сказал боцман. Но капитан не дал разрешения. Тот самый клипер, что у Азорских островов шел пятым, пришвартовался на десять минут раньше истинного победителя. Команда «Ариэля» не скрывала слез. Три месяца безумной гонки без сна и отдыха, и на последнем этапе… все потеряно. Но капитан Кей был настоящим морским волком с несгибаемой волей. «На следующий год мы придем первыми», — пообещал он и сдержал свое слово. «Ариэль» действительно пришел первым, и более того, улучшил существующий рекорд на двое суток.

— Интересная история, — качнула головой Танюха, — но почему тогда ты нарисовал «Катти Сарк», а не «Ариэль».

— Потому что «Катти Сарк» самый совершенный парусный корабль. Ее построили специально, чтобы побить рекорд «Фермопил», тогдашнего чемпиона. Она тоже принимала участие в чайных гонках, но в Индийском океане потеряла руль. Ремонт занял восемь суток. И о первом месте пришлось забыть. А потом прорыли Суэцкий канал, и чайные гонки изжили себя. Тогда клиперы стали возить шерсть из Австралии. И на маршруте Сидней — Лондон «Катти Сарк» не было равных. Как и хотел ее хозяин, она побила «Фермопилы». А ее рекорд — шестьдесят семь дней оставался непобитым девяносто лет. Ты представляешь?

— Да-а-а, — не скрывая удивления, призналась Танюха. Но больше самой истории, ее удивило то вдохновение, с которым рассказывал мальчик. Он, действительно, романтик.

— Но корабли, как люди, имеют свои судьбы. Рождаются, живут и умирают. Одни уходят в морскую пучину, другие идут на слом, а третьи… Легендарному клиперу, можно считать, повезло. А бывали случаи, когда корабли тонули сразу же поле спуска на воду. Так получилось со шведским флагманом «Вазой». Король Густав Второй Адольф постоянно вмешивался в его постройку, вносил свои коррективы, в результате чего корабль получился слишком узкий и перегруженный всевозможными украшениями. В миле от берега он черпнул воду пушечными портами и опрокинулся из-за плохой остойчивости. Ни одному человеку из экипажа спастись не удалось.

— Наверное, зря они назвали корабль «Вазой». Помнишь, как у капитана Врунгеля? Как вы яхту назовете, так она и поплывет.

— А вот «Ройял Джордж», это английский линкор первого ранга. Он прошел десятки тысяч морских миль, пять адмиралов держали на нем свои штандарты, а затонул он в тихой гавани у самого берега, куда был поставлен на ремонт. Опрокинулся из-за смещения центра тяжести и унес с собой на дно около тысячи человек.

— Обидно, — согласилась Танюха. Они немого помолчали. — А что дальше было со знаменитым клипером?

— С приходом паровых кораблей хозяин продал «Катти Сарк» португальцам. Они сделали из клипера шхуну и возили на нем все, что придется. Это же кощунство. Все равно, что на кадиллаке возить соленую рыбу. Но все же шхуне здорово повезло. В одном порту знаменитый клипер увидел старый моряк, который в былые времена восхищался его величием. Он выкупил у португальцев корабль, и вдвоем с другом они восстановили его. Когда старый капитан умер, жена передала клипер в морское училище. По истечению срока службы клипер еще раз отремонтировали и поставили на вечную стоянку в сухой док в Гринвиче, рядом с нулевым меридианом, как памятник прекрасной поре парусного судоходства.

— И что, стоит до сих пор? — удивилась Танюха.

— Стоит.

— Слушай, это же здорово! Давай съездим и посмотрим, — предложила она.

Тёмка посмотрел на нее круглыми глазами:

— Ты что, это же Англия!

— Англия — не Марс. Туда ходят пароходы, летают самолеты. И даже поезда ездят.

С минуту мальчик молчал, силясь понять, шутит она, или говорит серьезно.

— Ну, соглашайся. Ты же хочешь увидеть «Катти Сарк»? Интересное имя. А оно что-нибудь означает?

— Конечно. Оно переводится как «короткая рубашка». Так раньше в Англии называли ведьм. А моряки тех времен свято верили, что обнаженные женские фигуры под бушпритом приносят счастье.

— Вот и хорошо, значит, ты согласен, — радостно заключила Танюха, но тут же задумалась. — Вот только…

— Что?

— А родители тебя отпустят?

Тёмка грустно улыбнулся.

— Если дашь на бутылку, то отпустят. А если на две — то с радостью отпустят.

Танюха прикусила губу.

— Ладно, будем считать, что этот вопрос уже решили.

А мальчику все еще не верилось.

— Но это сколько денег надо! — совсем не по-детски рассудил он.

— Я думаю, двадцать тысяч нам хватит.

— Рублей?!

— Евро. У меня как раз освободилась небольшая сумма, — она подошла, погладила его по голове. — А ты молодец, и откуда только все знаешь?

— Я книжки про море читать люблю.

— Книжек у тебя много?

— Нет. Мне Василич читать дает. У него много. Особенно про море. Он в детстве мечтал стать моряком, но из-за зрения не прошел комиссию.

— Ладно. Тогда мы сейчас заедем в магазин и купим тебе все те книги, которые ты хочешь.

— Не надо.

— Почему?

— Папанька все равно пропьет. Или выбросит.

— Так, — Танюха нашла самое простое и верное решение проблемы, — тогда мы сделаем по-другому. Книги будут лежать у меня. Отсюда их никто не выкинет. Идет?

— Идет. А можно я дам Василичу почитать некоторые книги?

— Не можно, а нужно. А лучше подарить. Выбери, которые ему могут понравиться, а сейчас нам надо ехать, а то птичка, наверное, уже заждалась.

— Поехали, — согласился Тёмка.

— Только ты по дороге расскажешь мне еще что-нибудь интересное.

— Запросто. Сказку про маленького, одноглазого, однорукого мужичка, который страдал морской болезнью, но при всем при том был величайшим адмиралом.

— Эге! И такое бывает?

— Конечно. Да ты его прекрасно знаешь. Это адмирал Нельсон, гроза французских моряков.

— А-а-а, ну этого я знаю, — согласилась девушка.

— А знаешь, что в него была влюблена самая красивая женщина Европы?

— Вот это уже сказка. Рассказывай.

Они вышли из дома, и мальчик остолбенел, глядя на сверкающий джип.

— Что смотришь? Садись, — не сдержала улыбки Танюха.

— Это твоя машина? — потерянным голосом осведомился мальчик.

— Конечно. Садись, едем. Смелее. Привыкай. Это просто машина.

— Ни фига себе, — пораженно прошептал Тёмка, устраиваясь на мягком кресле с высокой спинкой, и окинув взглядом приборную доску, добавил: — Как в космическом корабле.

— Ничего космического. Обычный джип, — Танюха внимательно посмотрело в восторженные глаза мальчика. — Давай назовем наш клипер «Джанна». Как тебе?

— Здорово.

— Тогда отдать швартовы, задраить люки и полный вперед! — скомандовала Танюха.

— Есть, капитан! — Тёмка вскинул руку к виску, захлопнул дверцу. Мягко заурчав, джип тронулся с места. — Ой, а это что?

— Видеокамера заднего вида.

— Круто!

— Это клипер, мальчик, а не какая-нибудь толстопузая торговая посудина, — с улыбкой ответила Танюха, прибавляя газку. Она бросила беглый взгляд на мальчика, его глаза полыхали счастьем, румянец играл на щеках. «Вот этого тебе и не хватало», — наконец-то призналась она себе.

Звериный доктор честно отработал свои сто баксов: чайка выглядела как новая, а может, даже и лучше. И у Танюхи даже закралось сомнение, что это другая птица. Но ветеринар, мужичок ушлый, перехватил ее скептическую ухмылку, и словно прочитав мысли, успокоил:

— Не беспокойтесь, это действительно ваша птичка. За двадцать лет карьеры вы третьи клиенты с дикими птицами.

— Вы ее случайно не «Тайдом» стирали? — все-таки не сдержалась Танюха.

— Да нет. Для птиц предусмотрен свой шампунь, — улыбнулся доктор. — Птичка практически здорова, если не считать нервного стресса, но это со временем пройдет. Вы хотите ее оставить у себя или выпустить?

— Выпустить.

— Хорошо. Тогда вам не надо никаких рекомендаций. Всего доброго.

Тёмка принял из рук ветеринара спеленутую чайку с бантиком на клюве.

— И еще, чуть не забыл, — посоветовал тот. — Клюв развязывайте в последний момент, перед тем, как выпустить. Она девчонка с норовом, клюется почем зря. И не забудьте, а то с голода умрет.

— Не забудем.

Когда сели в машину, Танюха спросила:

— К морю?

— К морю, — согласился мальчик. — А хочешь, я покажу тебе свое любимое место? Там мы ее и выпустим.

— Хорошо, говори, куда ехать.

Танюха посмотрела на довольного мальчика, держащего на руках притихшую, напуганную чайку и не сдержала доброй улыбки. Все-таки это здорово, о ком-то заботиться.

— Слушай, — вдруг встрепенулась девушка, вспомнив Тёмкины рисунки — а ты в художественную школу ходишь?

— Да, — вздохнул мальчик, — спасибо Василичу, хоть деньги на карандаши дает.

— А как же родители?! — удивилась Танюха, но тут же прикусила язык.

Но Тёмка и к этому вопросу отнесся спокойно. Он уже привык. К сожалению.

— А никак. Вон за тем домиком поворачивай.

— Слушай, я вот чего думаю, тебе надо в художественное училище поступать. Жена директора — моя подруга, так что тебя возьмут без экзаменов, — она на минуту задумалась, — впрочем, тебя и так возьмут без экзаменов.

Тёмка лишь вздохнул, погладил чайку по шее. Она забеспокоилась и попыталась отстраниться.

— А там знаешь, сколько денег надо? На краски, на кисточки, на холсты. Мы с Василичем говорили на эту тему и решили, что пока не потянем. Зарплата у него слишком маленькая.

Танюха нажала на тормоза, и, не скрывая удивления, повернулась к мальчику:

— Какие деньги?! С сегодняшнего дня забудь об этом раз и навсегда. Ты должен учиться. Завтра же мы едем к Иринке. И ты будешь учиться в училище. Надо же, такой талант пропадает!

— Но мне сначала школу надо закончить.

— Закончишь, я тебя не тороплю.

— Почему вы это делаете?

— Что?

— Ну, все… Я же вам чужой.

Танюха долго смотрела на Тёмку и старалась убедить себя, что это действительно чужой мальчик. У него есть родители и дом. Но у нее ничего не получалось. И если бы не досадная ошибка молодости, сейчас у нее был бы свой Тёмка. Да, исправить можно многое, но не все. Не сразу, но она ответила, уверенно и просто:

— Теперь уже нет. Куда дальше?

— Туда, — растерянно пробормотал мальчик. Такой ответ заставил ее надолго задуматься.

Место, куда привел Тёмка, было действительно красивым. Небольшой балкончик между скалами, с которого открывался прекрасный вид на море. Вдалеке от людей и бессмысленной суматохи более тонко чувствовалось дыхание природы, и сердце в ответ трепетало, поддаваясь нахлынувшей волне романтического подъема.

— Здорово, — осмотревшись, заключила Танюха. — Давай выпускать птичку. Как только я развяжу бантик, сразу ее подбрасывай.

Птичка тут же рванулась за пальцами, но Тёмка подбросил ее в сторону, она расправила крылья, обдав людей ветром, и, не прощаясь, заспешила вдаль.

Они следили за ней, пока силуэт птицы не превратился в точку, а та, в свою очередь, не исчезла совсем на сером фоне неба. Тёмка помахал рукой:

— Лети и больше не попадайся.

— Зябко что-то, — Танюха невольно поежилась. — А теперь поедем, я покажу тебе свое любимое место.

— Поедем, — согласился мальчик.

Джип стоял над обрывом. В нем было тепло и уютно. Холодный ветер не проникал внутрь. Они просто сидели и смотрели на море. После долгой паузы Танюха попросила:

— А расскажи мне про своего любимого капитана. У тебя есть такой?

— Есть. Его зовут Вито Дюма.

— Не родственник Александра?

— Нет. Он аргентинец и жил в двадцатом веке.

На этот раз Танюха услышала леденящую нервы историю о безумце, бросившем вызов трем океанам. Моряки всего мира единогласно признали самыми гиблыми местами Бискайский залив, мыс Горн и «ревущие сороковые». Вито Дюма начал с того, что зимой пересек Бискайский залив по диагонали на восьмиметровом тендере, предназначенном для прибрежных прогулок в тихую погоду. Провожавшие моряки крестились и смотрели ему вслед как самоубийце. Но начинающему моряку этого оказалось мало, и он решил обойти Землю по сороковой широте. Там, где до него и после него никто еще не ходил. Ни отсутствие денег, ни больная мать, ни брат, ни друзья не смогли его остановить. Он долго готовился. Построил новый десятиметровый тендер по собственным чертежам, и в ноябре сорок второго кинулся навстречу нечеловеческим испытаниям. В Кейптауне среди множества почитателей своей отваги, мореходного мастерства, он встретил красивую и богатую блондинку. Она уговаривала его остаться, обещала благоденствие на долгие годы. Но зов моря оказался сильнее. И снова огромные ледяные волны, холод, недосыпание, смерчи, тайфуны и бесконечное одиночество. Ветер, достигающий скорости свыше ста километров в час, пятнадцатиметровые волны, холод, изматывающий труд, ледяной дождь и цинга. Черные тучи над головой, черное море вокруг, и ты один и не от кого ждать помощи, когда зараженная рука распухает, причиняя адскую боль и возникает желание отрубить ее. Но три укола и молитва святой Терезе творят чудо. Да. Святая не могла не помочь человеку, совершившему чудо. Человек, ежеминутно рискующий утонуть, не имеет права умереть от банальной гангрены. И он выжил, и он дошел. Он прошел вокруг земного шара по ревущим сороковым широтам на десятиметровом тендере. Двадцать пять тысяч морских миль и всего три остановки. Год и девять дней. Это за гранью безумства. Но человек способен ступить и за грань. Вито Дюма доказал это.

Тёмка был удивительным рассказчиком. В его языке совершенно отсутствовали слова-паразиты, повторы, запинки, долгие, необоснованные паузы. И если про чайные клипера он рассказывал с азартом, выплескивая эмоции на волю, то здесь, в тон довлеющему трагизму, голос его звучал более ровно и более красочно живописал ужасы одиночного плавания. Танюха сидела, закрыв глаза, и внимала словам рассказчика, проникающим в самые глубины души и мозга. Она видела, она все видела. Рваную, вечно мокрую штормовку, усталое лицо бесстрашного аргентинца, дрожь крохотного суденышка и ледяной пронизывающий ветер, и ливень, стегающий не день, не два, а целый месяц.

Тихий дождь стучал по крыше джипа и придавал налет реальности ее фантазиям. Тёмка замолчал. Он больше не говорил. Ждал реакции. Было совсем тихо. Только робкое шуршание капель. Тихо, тепло, уютно. А каково приходилось отважному аргентинцу?! Это не сможет описать самая буйная фантазия. Наконец-то Танюха открыла глаза, посмотрела на серое море, теряющееся в зыбкой занавеси дождя, потом на рассказчика и задумчиво заключила:

— Да-а-а, многого мы еще не знаем. Я обязательно должна это прочитать. А теперь мы едем в книжный магазин, покупать интересные книги. Я чувствую, что ты меня заразил.

Со времен открытия в магазине еще не было таких покупателей. Они собрали чуть ли не все книги по морской тематике и три роскошных альбома по живописи. Тёмка сначала отбрыкивался, увидев пятизначную цену, но Танюха и слушать не хотела. Когда они за три ходки подтащили все это к кассе, у продавщицы глаза стали шире очков. Да и сам Тёмка был в легком шоке от нахлынувшего счастья. Ничуть не жалея, Танюха отсчитала тридцать тысячных бумажек, и они занялись переносом покупок на заднее сиденье джипа. Тёмка уже не возражал, а только блаженно жмурился. Но потом все-таки, то ли с упреком, то ли с сожалением, вздохнул:

— Василичу за эти книги полгода работать надо. Если, конечно, есть не будет.

— Деньги для того и существуют, чтобы их тратить, — возразила Танюха. — А твоему Василичу мы обязательно найдем хорошую работу. Только прежде мне надо с ним встретиться и поговорить.

Вернувшись домой, они свалили все книги на диван и уселись их разглядывать. Новые, хрустящие, в глянцевых обложках, пахнущие типографской краской. Просто в руки взять приятно.

— Давай начнем с «Шедевров русской живописи», — предложила Танюха, взвешивая на руке внушительный том.

— Давай, — согласился Тёмка.

Они сели рядышком, положили книгу на колени и окунулись в мир знойных итальянских пейзажей Сильвестра Щедрина. Прошло довольно много времени. Может, час, а может, два, ибо в соприкосновении с прекрасным, человек не внемлет течению времени, они уже добрались до «Вечного покоя» Исаака Левитана, и тут пришел Витёк.

— Вы что, книжную лавку ограбили? — еще у порога он вытаращил изумленные глаза.

— Почему ограбили? Купили, — с достоинством ответила Танюха. — Не желаешь к нам присоединиться?

— Извини, я очень тороплюсь. Срочная командировка. Через два часа поезд. Сделай мне перекус, а я пока приму душ.

Танюха скривила губы, вздохнула, но делать нечего, пошла на кухню. Смотреть одному Тёмке не хотелось, не то ощущение. Он положил альбом в кресло и решил пока просмотреть мелкие книги по морскому делу. Да, вот это, пожалуй, интересная книжка. «Рангоут, такелаж и паруса судов восемнадцатого века». Василич обрадуется. Тёмка на минуту задумался. Все-таки несправедливо получается: он тут как сыр в масле катается, а Василич… А ведь он частенько делился с мальчиком последним куском. Хорошо, если Танюха ему новую работу найдет. Не век же ему приборы на своем заводе ковырять.

Из кухни выглянула Танюха:

— Витёк еще не вышел из душа?

— Нет.

— Как выйдет, скажи, что обед уже готов. Я варю кофе.

— Хорошо, — кивнул Тёмка и вернулся к книге. Карл Хейнц Марквардт. Не иначе, как немец. Да, хорошая книга. Наши почему-то такие не пишут. Полный расколбас. Все до лоскутка, все до веревочки расписано. Грот-стень-стаксель, крюйс-стень-стаксель, реванты, штаг-кренгель-стропы. Круто! У Тёмки аж дух захватило. Забыв обо всем, мальчик погрузился в изучение сложной оснастки четырехмачтового барка.

— Ты, братишка, смотрю, за Конюховым вдогонку собрался? Поди уж и яхту в сарае строишь? — неожиданно послышался сверху Витьков голос.

Тёмка поднял голову и натолкнулся взглядом на кораблик. Четкий, яркий и красивый. Таких татуировок он еще не видел. Больше ни у кого не видел.

— Нет, — растерянно пробормотал он, опуская глаза, — денег у нас нету.

— Да, брат, яхта — дело дорогое. Покруче машины будет. Ты со мной за компанию не перекусишь?

— Не-е-е, спасибо, я лучше книги посмотрю. Мы в кафе заходили, мороженого поели. Так что я сыт.

— Как хочешь.

В одних спортивных штанах, поигрывая мышцами, Витёк пошел на кухню. Тёмка закрыл книгу и задумался. Минут через двадцать они вышли из кухни вместе. Танюха помогла ему собраться, проводила до двери, как положено, помахала ручкой с крыльца. Вернувшись, она с удивлением обнаружила неподвижного, словно восточный болванчик, Тёмку. Он смотрел в одну точку перед собой, и книжная россыпь его уже не забавляла. Более того, он не отреагировал на ее присутствие.

— Ты чего надулся? Или мы не те книги купили? Что случилось?! — удивилась девушка.

— Да нет, спасибо, все очень интересно. Книги очень хорошие, — мальчик опять отвел глаза.

— Тогда что же случилось? Я не люблю недомолвок. Так что давай, рассказывай. Полчаса назад ты был веселым и довольным. А тут вдруг набычился, — ей все-таки удалось поймать его взгляд.

Мальчик тяжело вздохнул.

— Обещай, что никому не расскажешь.

— Надо же, какие тайны! Обещаю, — не раздумывая, согласилась Танюха. Ей было ужасно интересно, хотя всерьез его слов она еще не воспринимала.

Но Тёмка мотнул головой, не поверив в легкость ее обещания, и настойчиво повторил.

— Поклянись.

Танюхе вдруг показалось, что дело действительно не шуточное.

— Клянусь, — заверила она. Немного помедлила и, вполне серьезно, добавила: — Могилой матери.

Это прозвучало очень пафосно, но такой ответ его удовлетворил. Теперь он сам заглянул ей в глаза и густо покраснел.

— Ты очень красивая и… добрая.

«Началось, — мысленно вздохнула Танюха, — и этот влюбился. Малец, а туда же. Сейчас начнет сопли разводить». Решив сделать мальчику серьезное внушение, она все-таки поинтересовалась у него.

— А это разве плохо?

— Хорошо, очень хорошо, вот только, — он опустил глаза и замолчал.

— Что?

— Зря ты… это… с ним.

Танюха удивленно взметнула брови:

— Та-а-ак. Это уж позволь решать мне. Я уже взрослая девочка и сама решаю, с кем мне быть. Не надо мне советчиков. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Тёмка, — но он… нехороший.

— Вот тебе здрасте! — всплеснула руками Татьяна. Встала, обошла стол и остановилась напротив мальчика. — И этот туда же. Чем он тебя обидел? Чем не угодил? Из моря вытащил. От смерти, можно сказать, спас. И теперь — нехороший.

— Да никто его и не просил. И не тонул я вовсе, а чайку спасал.

— Тогда в чем дело? — Танюха исподлобья посмотрела на мальчика. Такой разговор ей очень не нравился. Создавалось впечатление, что мальчик действительно что-то знает.

— Гукор у него.

Танюха насторожилась.

— А это что, болезнь какая? Заразная? А ты откуда знаешь?

— Кораблик на левой руке.

— Фу ты, — выдохнула Танюха, — ну и что из этого. Я два года об этом знаю. Симпатичный кораблик. Мне очень нравится. Что же тут такого плохого?

— Для сухопутного человека все кораблики симпатичные, а для моряка они все разные: барк, пинка, полакр, шебека, тартана, мулета, фелюка, трабакколо, багала, коф, тьялк. Дальше продолжать или хватит?

— Хватит, — Танюха даже растерялась. Она действительно думала, что кораблик и есть кораблик.

— И каждое судно имеет свои приметы. Понимаешь? Это как машины. Ты же сможешь отличить «Мерседес» от «Мазды»? А корабли классифицируются прежде всего по парусному вооружению.

— Ну и что?

— Обычно колют фрегат «Палладу» или бриг «Меркурий». Слышала о таких?

— Ну да, — Танюха действительно слышала о таких кораблях. Очень давно, еще на уроках истории.

— А гукор очень редкий корабль. Их строили в начале восемнадцатого века. И о нем знают только специалисты.

— Я ничего не понимаю. При чем тут кораблик?

— Подожди, не все сразу. Ты знаешь, где он работает?

Этот вопрос застал ее врасплох.

— Ну-у-у, у него свое дело. Коммерция. Частые командировки. Вот и сейчас опять уехал. Зарабатывает он хорошо. Да деньги его мне не нужны. Я женщина полностью самостоятельная.

— Вот, вот, — совершенно по-старчески проворчал мальчик.

— Знаешь, просто так обвинять человека… Мы знакомы два года, а ты первый раз его видишь, и сразу — плохой.

Тёмка насупился.

— Не сразу. Я долго сомневался. Ладно. Слушай, только помни, что поклялась. В октябре прошлого года, рано-рано утром мы пошли к Острому уступу. — Мы и до берега дойти не успели, видим: две машины стоят: «Ауди» и «четверка». И мужики тут же ругаются. Да так здорово, что мы струхнули и решили в кусты спрятаться, посмотреть, чем дело кончится. Они как раз на нашей дороге стояли, и мы никак не могли пройти мимо них незамеченными. Оставалось только ждать.

Тёмка замолчал.

— Ну и что?

— Сначала ругались, пальцы гнули, понты кидали, а потом драться начали. Сначала просто на кулачках, потом твой… ножик вытащил, да и прирезал того.

— Подожди, как это «мой»?

— Ну, твой Витёк.

— Да ты чего несешь-то?! — ужаснулась Танюха. — Это не он был.

— Я тоже хотел так думать, — заупрямился мальчик, — да не получается. У нас самый настоящий морской бинокль был. Не китайский. С такого расстояния через него можно газеты читать.

— Это просто похожий человек был, — схватилась за соломинку Танюха.

— Когда они дрались, у твоего Витька рукав оторвался, а там, на руке — гукор. Очень тонкая и красивая работа. Я бы тоже не поверил, — глядя в сторону, тяжело выдавил мальчик, — если бы сегодня не увидел.

— А что же ты мне сразу не сказал, когда он тебя из моря вытащил?

— Тогда мне не до этого было. А он всегда одет. Я даже и думать не смел, пока…

— Ты все это придумал.

— Нет.

— Тогда скажи мне, что было дальше.

— Сразу убегать мы побоялись: он мог увидеть и услышать нас.

— Ну?

— А в иномарке еще девушка была. Он вытащил ее. Она даже кричать не могла, только тряслась от страха.

— Ну? — Танюха чувствовала, как пол под ногами начинает потихоньку плыть.

— Он свернул ей шею, как это показывают в американских боевиках. Она даже не пискнула. Сел в «четверку» и уехал.

Танюха опустилась на табурет и обхватила голову руками. Она не хотела верить, но мальчик говорил правду. Газеты писали о двойном убийстве, но то, что девушке свернули шею, знали только люди, имеющие непосредственную причастность к следствию. Тёмка в их круг не входил. Так что же это получается?

— А ты не заметил в четверке что-нибудь необычного? Как она выглядела?

— Обычная четверка. Сверху большой багажник и…

— Что «и»?

— У нее не было ручек на задних дверцах.

— Но ты не мог видеть обе дверцы.

— Когда он уезжал, ему пришлось развернуться.

— Все правильно, — согласилась девушка. — Именно остов такой обгоревшей машины нашли в ущелье. Но я все равно не верю.

— Как хочешь. Но знай, если ты ему расскажешь, он убьет меня, а потом и тебя, — совсем тихо сказал Тёмка. — Ты красивая и добрая, зачем ты связалась с ним?

Что она могла ответить мальчику? С Витьком было легко и просто. Он добрый, веселый, остроумный. Когда надо — умеет помолчать, понимает женщин. Не ревнует, хотя и любит. Любит? Вот теперь это большой вопрос. Для нее.

«Если ты ему расскажешь, он убьет меня, а потом…»

Тёмка вдруг встал и направился к двери.

— Ты куда? — не задумываясь спросила Танюха, вернее та ее часть, что все еще удерживала связь с внешним миром.

— Мне в школу завтра. Уроки надо приготовить.

Это уже позже она поняла, что нельзя было отпускать мальчика, а тогда… Тогда она ничего не понимала. В голове все смешалось. Ласковая улыбка Витька и свернутая шея. Значит, она два года любила убийцу?! В одно мгновение накрыли пустота, одиночество, обида. На себя, на Витька, на весь мир. Как же так? Она умная, сильная женщина… Все в этом мире относительно: и сила, и ум. Небо за окном потемнело. На кухне из недотянутого крана гулко падали капли. А она все сидела в густой, давящей тишине, уставившись в одну точку и прокручивая в голове все свои встречи с Витьком. Ну как же так получилось? Он ни разу не обидел ее. Ни словом, ни делом. А другой девчонке, не раздумывая, свернул шею. Оборотень. И что же ей теперь делать? Танюха долго думала над этим. И пришла к выводу, который одновременно удивил ее, принес облегчение, а с другой стороны — напугал. Она пыталась найти в себе дикий ужас, безотчетную панику, от потери самого близкого человека. Но… И тут она поняла, что по-настоящему никогда не любила Витька. Он был для нее лишь партнером. Приятным в общении, красивым, сильным, и в том, и в другом плане. И независимым. И все. Он никогда перед ней не отчитывался. Приходил и уходил, когда хотел. Да и она. И она считала себя свободной. Про свою работу он никогда не рассказывал. Родителей его Танюха не знала. Как-то раз зашел разговор, но Витёк увильнул, и она больше не возвращалась к этой теме. Да, им было легко вместе, но семьи у них не было. Это Танюха поняла только сейчас. Раньше не было повода задуматься. Все шло хорошо, да и ладно. А теперь… Уснула далеко за полночь. Прямо на диване, среди вороха книг. Утро не принесло облегчения. Болела голова и ныли бока от острых книжных углов. Рядом, на журнальном столике лежал лист с рисунком: мальчик, сидящий на пляже у самой кромки прибоя. И если Витёк потерян для нее навсегда, то Тёмку она должна найти.

* * *

Подъезжая к дому, она еще сквозь кусты живой изгороди увидела красную машину Стаса. Сам он, прислонившись к правому переднему крылу, нервно курил и беспрестанно крутил головой. Танюхе это сразу не понравилось. Заметив ее машину, он заспешил ей навстречу, едва не попав под колеса. Танюха резко затормозила и выскочила из машины.

— Привет, — буркнул Стас непривычное для себя слово, и это ей тоже не понравилось. Обычно он здоровался витиевато, со вкусом.

— Ты нашел его? — вместо приветствия спросила девушка.

— У меня для тебя куча новостей, и все плохие, — без обиняков начал Стас. — С какой начинать?

Она пристально посмотрела в его серые глаза, словно желая увидеть там ответы сразу на все вопросы, но он отвернулся, метнул бычок в канаву и выпустил длинную струю дыма.

Танюха напряглась, приготовившись к самому худшему.

— Какая разница, начинай с любой.

Стас как-то подозрительно посмотрел на нее, то ли с сожалением, то ли с печалью. Не любила она его взгляды. Какие-то они неопределенные.

— Пойдем, пройдемся во-о-о-н до того дерева, — вдруг предложил он, — как раз уложимся.

— Пойдем, — с неохотой согласилась Танюха, понимая, что во время прогулки он будет смотреть куда угодно, только не в ее глаза. Хороший парень Стас, но какой-то уж больно скользкий. Почему он никогда не смотрит в глаза собеседнику? Совесть не чиста? А у кого она сейчас чиста? Но додумать у нее не получилось.

— Приказ о твоем назначении отозван. Это — первое. На твой счет наложен арест, а стало быть, перевода денег во Францию на покупку домика не будет. Это — во-вторых. Твоего ненаглядного кренделя взяли на мокром деле. Это — третье. А в-четвертых — ему шьют двойную октябрьскую заказуху. Новые факты в этом деле всплыли. Так что дело — дрянь. Тянет на пожизненное, если, конечно, он до суда доживет. А еще шеф очень не одобряет твоих связей с авторитетами криминального мира и очень хочет тебя видеть. И ребята из прокуратуры. У них к тебе очень много вопросов.

— Подожди, — еле слышно прошептала ошалевшая Танюха, — но Витя же в командировке.

— Это теперь так называется, — безжалостно сморозил Стас. — Им будет очень тяжело поверить в твою непричастность. И последнее, малец твой пока нигде не всплыл. У меня все. — Стас остановился, развернулся и пошел обратно к машинам. Не оборачиваясь, он проворчал: — Он мне сразу не понравился. Да ты ведь у нас самая умная, разве кого послушаешь…

— Мальчик?! — как сквозь пелену спросила Танюха, теряя связь с миром.

Стас все-таки остановился.

— Мальчик-то тут при чем? Крендель твой ненаглядный. Любишь ты, Танюха… Звони папе. Его помощь тебе пригодится. И на меня можешь рассчитывать, — напоследок сказал Стас и заспешил к своей машине.

— Спасибо, — одними губами ответила Танюха.

Он уехал, а Танюха все еще стояла под деревом и смотрела на море. Море, оно — живое: успокаивало и о чем-то шептало. Думать о чем-либо, а тем более предпринимать серьезные решения, она не могла.

Она уже не помнила, как оказалась на любимом месте. Ветер обдувал лицо, внизу плескалось море. Грязный джип стоял над самым обрывом. Непростительно близко.

Внизу пляж резко сужался. Скалы рвались к морю, нависали над ним, грозя раздавить своей мрачностью и величием. Но море, ласковое море, обладало единственным неоспоримым преимуществом — оно было подвижно. Оно лизало камни, подтачивало скалы и они осыплись, как кубики намокшего рафинада.

Мальчик сидел на берегу моря, обняв ноги и уткнув подбородок в колени. Он смотрел прямо перед собой: там маленькие взрослые люди строили песочный дом. Они не больше его мизинца, и на первый взгляд совершенно одинаковые, словно оловянные солдатики, одетые в серые спецовочки со светлыми пятнами на рукаве (очевидно, какая-то эмблема). Он мог бы взять одного на руки и поподробнее рассмотреть, но боязнь спугнуть останавливала его.

По деревянным сходням и лесам половина человечков носила на миниатюрных носилках темный сырой песок из ближайшей ямки. Вторая половина укладывала его в стены круглого подобия башни. Но нещадное солнце сушило песок: он светлел и тоненькими ручейками стекал к подножию постройки. Поэтому дальше третьего этажа дело не шло. Постепенно первый этаж полностью засыпало песком, и человечки брались за лопаты. Они работали с завидной энергией, но не дремало и солнце. Влага испарялась, и песок все сыпался, сыпался, и вскоре на месте недостроенного дома оставался лишь холмик песка. Люди застывали, изумленные. И все с начала, и все повторялось. Солнце вошло в зенит, и песок сох еще в носилках, и стены все осыпались, а они все носили, не зная покоя и усталости. Но дом не получался.

Мальчик перевел взгляд на горизонт, где сливались два океана. Во всем мире только он наедине с кучкой серых человечков, так упорно не желающих понять бесполезность своей затеи. Да, он выше их. Они копошились в песке, совершенно не замечая его. Мальчик и человечки жили в разных мирах, в разных измерениях.

Он все понял, и вдруг сразу стало неинтересно. Поднявшись, он пошел к морю, к живой, движущейся природе. Мальчик, рожденный быть вечно молодым.

Танюха знала, что там, за валуном, есть тропиночка, ведущая к морю. Она дважды упала, прыгая по выступам, как горная козочка, ободрала руку и ушибла левое колено, и все-таки опоздала: на пляже никого не было. До боли в глазах, до слез от противного ветра, она всматривалась в волнующуюся свинцовую зыбь. Вдруг вдали мелькнула темная точка. Там ее мальчик. Смысл жизни, который она наконец-то нашла. Неотъемлемая часть ее мира, без которой она уже ничто. И мир ничто, без его тихого голоса, полыхающих зеленых глаз, пугливой улыбки и мягкой шевелюры под рукой. Вот теперь она понимала кошку, бросающуюся на огромного кобеля. Защитить котят любой ценой. Хотя все мысли пришли потом. А сейчас — страх. Не за себя. За него. Страх потерять часть себя в нем. А может, и большее. Не раздумывая, Танюха кинулась навстречу волнам. Вода обожгла тело холодом, сердце сжалось, но она не обращала внимания на такие мелочи. Она видела только Тёмкину голову. Его надо догнать. Правда, пловчиха она была та еще, но старалась. Изо всех сил. Правую ногу свело, левое колено не сгибалось. Волна захлестнула лицо, и она отчетливо увидела пузыри в серой мути. Они шли вверх, а она — вниз. Чья-то сильная рука ухватила за волосы, потянула на воздух. И вовремя: Танюха уже успела сделать несколько глотков горькой тошнотворной воды. Перед глазами возник зеленый борт: хрупкая «казанка» отважно гарцевала на волнах, рядом, поддерживая ее, барахтался… Тёмка. Она хотела закричать от радости, но поперхнулась, закашлялась.

— Чего вы там полощетесь? — крикнул из лодки очкастенький мужичок. — Не сезон сейчас. Подгребайте быстрее. Уходить надо. Ветер крепчает.

При Тёмкиной поддержке она все-таки нашла в себе силы сделать несколько гребков. Мужичок ухватил ее за руку и бесцеремонно втащил в лодку, больно ударив о борт. Тёмка забрался сам. Мужичок накинул на Танюху «Аляску» и протянул небольшую плоскую фляжку.

— Согрейся.

Больше он не сказал ни слова. Отвернулся и демонстративно занялся двигателем, который чихал, капризничал и не хотел заводиться. Волны были небольшие, но лодчонку кидало немилосердно. Она то проваливалась вниз, отчего сердце замирало, а желудок стремился наружу, то подлетала вверх, вызывая обратные ощущения, вплоть до боязни высоты.

— Я рада, что ты не ушел, — непослушными губами прошептала Танюха.

Тёмка серьезно посмотрел на нее и ответил:

— Я вернулся, я…

Взревевший двигатель задавил остаток фразы. Ее колотил озноб, но на душе было спокойно и тепло. Негнущимися пальцами Танюха взяла мальчика за руку: теперь уж она точно никуда его не отпустит.

— Я купила тебе настоящий морской бинокль. Капитану никак нельзя без бинокля. Слышишь?

Тёмка кивнул.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg