«Земля жаждет чуда»

Двенадцать мальчиков. Одиннадцать светлоголовых и один с черными кудрями и с черными, как спелые вишни, глазами. Он новенький, и белые головки с любопытством оглядываются на него.

Мальчики (переговариваясь).

— Он — немой…

— Ни слова не может сказать, только мычит…

— Наш ксендз подобрал его… сироту… убогого…

Обитатели деревушки заполнили костел и с благоговением слушают проповедь ксендза. Эти люди ищут утешения в его словах, потому что жизнь вокруг безжалостна и многих из них она пометила своей печалью. Здесь безногие и одноногие, безрукие и слепые, обрубки человека, изувеченная плоть.

И тянутся они к старому ксендзу, как испуганные дети, и поверяют ему свои горести и тревоги.

Жители деревушки.

— Спаси, отец, нет больше сил… не дожить до светлого дня.

— Дочку угнали на каторгу, последнее дитя отняли.

— Сына повесили… такой был молоденький… убит.

— Корову отняли… чем деточек кормить? Ксендз (печально глядит на горе людское и беспомощно шепчет). На чудо уповайте… другого спасения нет.

В опустевшем после службы костеле одиноко бродит черноголовый мальчик в белой кружевной пелеринке. Все здесь ему непривычно и чуждо. И серебристые трубы органа, и обнаженная фигура Христа, прибитого гвоздями к кресту, и библейские картины на витражах в стрельчатых узких окнах.

Что-то знакомое угадывает он в каменных фигурах в нишах храма.

Старцы с еврейскими лицами. Святые. Где видал он их? Почему так знаком ему их облик?

Да ведь такие же старики стояли рядом с ним у края могилы. И так же глядели на убийц своих. Мудро и всезнающе. Теперь они глядят на него, маленького еврейского мальчика в белом облачении служки христианского храма. Глядят понимающе и сочувственно.

А в этой нише — мадонна с младенцем. Из камня лучится материнская улыбка. До жути знакомая.

Мальчик (зовет). Мама.

И будто дрогнул, потеплел камень, и мать подняла глаза от младенца к своему старшему сыну.

Глубоко-глубоко, в неизбывной печали вздохнул всеми трубами серебристый орган, и поплыла под сводами густая мелодия той колыбельной, похожей на молитву, и голос мамы сорвался с каменных губ, зашептал мальчику слова о белой козочке, что стоит под его колыбелью и скоро пойдет на ярмарку купить ему гостинцев: изюм и миндаль.

И все святые в своих нишах поддержали низкими мужскими голосами.