«Венок»

Фрэнк О'Коннор

Венок

Перевод М. Шерешевской

Известие о том, что в дублинской лечебнице умер его друг, отец Девин, ошеломило отца Фогарти. Смерть, как все необратимое, не укладывалась у него в голове. Достав старую фотографию группы семинаристов, он поставил ее на камин и весь вечер смотрел на нее. Умиое, бескровное, словно съежившееся личико Девина выделялось среди остальных, почти такое же, каким оно выглядело в последние годы - разве что на нем не было пенсне. Они с Фогарти росли в захолустном городишке, где отец Девина учительствовал, а мать Фогарти держала лавку. Еще тогда все знали, что Девин самой природой предназначен в священники: такой умный, послушный, благонравный мальчик! К Фогарти это призвание пришло позднее и совершенно неожиданно - не только для окружающих, но и для него самого.

Все эти годы они оставались друзьями, относясь друг к другу с нежностью, когда бывали вместе, критически и не без иронии - когда врозь. Последний год они не виделись. Девину не везло. При старом епископе, Гэллогли, он жил как за каменной стеной, новый же - Лэглен - не взлюбил его. Отчасти по вине самого Девина: он не умел держать язык за зубами. Остроумный, язвительный, Девин говорил о собратьях по профессии, отнюдь не обладавших его дарованиями, все, что приходило на ум. Фогарти вспомнил, что Девин говорил о нем. Делая вид, будто убежден, что Фогарти всегда выступает в какой-то роли, он с наигранной кротостью осведомлялся, с кем на этот раз ему придется иметь дело - Нероном, Наполеоном или Франциском Ассизским.

В памяти всплывало прошлое: случайные вылазки вдвоем, планы каникулярных поездок за границу, которые так и не осуществились; теплое искреннее чувство, столь естественное для Фогарти, поднялось в его душе и, поняв, что на этом свете ему уже никогда не придется выразить его другу, он заплакал. В проявлении чувств Фогарти был прост, как ребенок. В хорошем настроении изобретал немыслимо озорные "штуки", в дурном - днями терзался из-за воображаемых обид, которые так же легко забывал, как внезапно и бурно вспоминал, или же яростно и беспричинно клял себя за собственные недостатки. Он очень удивился бы, узнав, что, несмотря на свои превращения то в Нерона, то в Наполеона, пэ только не утратил, как многие куда более умные люди, способность понимать окружающих, а напротив, с годами развил ее, и теперь, в свои сорок лет, был мудрее и человечнее, чем в двадцать.