«Твой ангел»

Валерий Корнеев

ТВОЙ АНГЕЛ

Твой ангел все еще ждет тебя...

Я смотрю на твое распухшее от алкоголя лицо, на твои сгнившие зубы, я смотрю на твоего сына, похожего на тебя, каким я тебя помню в самых глубоких глубинах моей детской еще памяти. Я смотрю, как ты берешь его на руки, сияющего от радости: - Папка пришел! - и нещадно бьешь его, пытаясь показать мне, что ты строго воспитываешь детей. Ты уже не можешь ничего сказать: твое всегдашнее - с детства жуткое - заикание эхом повторяет мычащие пьяные звуки обрывающихся матов.

О чем я думаю?

Я пытаюсь связать два слова: местоимение и существительное:

"ТЫ - ХУДОЖНИК"

Так Он сказал тебе, и ты поверил.

Так было сказано тебе - сопливому драчливому мальчишке из неблагополучной семьи, где мать прижила троих сыновей от разных мужиков, где отец то и дело сидел - за растрату, за расхищение, за ... да Бог знает, за что, - время было такое, - тебе, дрисливому сквернослову и заике, обманщику и дрочиле, первому и единственному моему другу - другу всего моего детства.

Мой отец учил меня аккуратно, слой за слоем, отмывать акварели, рисовать параллелепипед и куб, класть тени карандашом на цилиндр, конус и шар, он приучал меня добиваться четкости контура и точности линии долгим трудом...

А тебе это было - дано.

И я с восхищением и недоверием смотрел на твои этюды, поражаясь точности твоей руки и емкости глаза.

Я обожал в тебе то, что было дано - Богом.

Он сеет свои семена, как и прежде - на камни, на битую дорогу, в заросли волчцов и терниев... Что же касается благодатной почвы, то зерна никогда ее не ищут сами, а если падают из Божьей руки на нее - то помногу на малую пядь, и сами же глушат друг друга и давят...

В конце концов ты не дойдешь однажды после получки домой, утонув в луже, полной талого снега или захлебнувшись блевотой на задворках родного завода. После тебя не останется ничего. Даже щитов по строевой подготовке из родной танковой части за Зозулиным Болотом, где ты служил и художничал в звании куска, пока не спился, даже портрета Джими Хендрикса на стекле, даже натурных эскизов Кирилловской церкви, даже набросков твоих раскоряченных голых блядей, которых ты рисовал после молодых пьянок при свечах, похмелившись наутро пивом.

Два духа без опознавательных знаков возьмут тебя под руки и поволокут в свою черную трубу, словно менты со станции метро - алкаша - по движущимся наверх ступеням экскалатора...