«Спорыш»

Только на мост вырулили, тут и воткнулись. Черная туча размеров, можно сказать, удручающих. Снизу, от речки, чуть темнел краешек малый, а здесь уж она во всей красе показалась. Наползала зловеще — аккурат неминуемо друг дружке навстречу стремились.

— Эх, некстати.

— Ерунда. Проскочим.

А на писателя туча уныние нагоняла. Потому что, если дождь прольет, дорога от Горбунихи до Любков раскиснет, сделается как сметана, и тогда своим ходом им уже не добраться. Цепи, которые в непогоду обыкновенно на колеса ставил, он еще давеча вместе с сумками дипломата из багажника вынул. Утро чистое было, ни облачка, кто ж думать мог, что грозу внезапно надует.

— Ерунда, — Батариков успокаивал. — Впервой, что ли. Если на скорости да не робеть, всенепременно там будем.

— Легко вам рассуждать. У вашего проходимость.

— Не в моем «козле» дело.

— А в чем?

— В сноровке. Вот летчики в истребках. Их! Душа воспаряет.

— Видел я, какой вы ас. Так лихачили на дороге, что я едва не уснул.

— А куда торопиться-то?

Писатель сник. Ясно было: не успевают, до грозы не проскочить. Только-только из Слободы вырвались, их и накрыло. Сперва крупные капли по крыше забарабанили, а у Ельнино хлынуло, как вопрокид.

— Ваши предложения, Алексей Никанорыч?

— Назад ходу нет.

— Это почему же? Можно на асфальте грозу переждать. Часика три пообщаемся, побеседуем, глядишь, и просохнет. А можно и к трактористу на дом сходить, тут недалеко Паша живет. Дотащит.

— Не. Прорвемся. Сердцем чую. Толканем в случае чего.

— А где съедем?

— У Горбунихи, известно.

Писатель напрягся.

— Ну, Алексей Никанорыч, держитесь. Под вашу ответственность.

И свернул с шоссе — проселочную жижу месить.