«Увечное перо»

Симулякр

Александр Моралевич

Как писал какой-то давно почивший русскоязычный классик (а есть нынче в России не почившие? С гордостью за отчизну заявим: нету! Уханькали всех!) - так вот, как писал классик:"Грустно, девицы!"

При всей моей испепеляющей, скоро восьмидесятилетней ненависти к большевизму - иногда не без приязни вспоминаю я те окаянные и колченогие времена. Уж тогда враг был фундаментален. Профессиональный, многоумный, подкованный враг. И нюх у него на чужеродный элемент, выражаясь фигурально, был, что называется, собакой натерт. И уж цензорша издательства "Правда", от которой только седеющий вихор торчал над фолиантами и гроссбухами, излагающими, что запретно для обнародования в марксистско-ленинской печати - очень обоснованно показывала тебе кукиш, срубая под корень четыре фельетона из десяти. А из оставшихся шести три пускала под откос верноподданническая редакторская шушера и начальники прозы помельче, со всех сторон и всегда облипавшие славный журнал "Крокодил".

И с безошибочным вкусом эта же шушера оскопляла оставшиеся три фельетона, чтобы довести их до среднеидиотического уровня. Того уровня, на котором старательствовали сотни и сотни граждан, с благоволения партии считающие себя фельетонистами или этой же партией назначенные в ранг фельетонистов.

Так неуж в великой стране не было достаточных специалистов жанра? Нет, наличествовали. Помимо четверых, участь которых не была развеселой (М.Е.Кольцов, И.А.Ильф, Е.П.Петров, Л.И.Лиходеев) - я мог бы назвать еще шестерых. Но эти, не реализовав себя и на десятую часть, в условиях подавительности (все до единого) погибли от алкоголя и наркотиков.

А находились и такие, что от жанра фельетона откачивались сами, даже без отбития им рук и голов. Да вот хоть преизвестный Михаил Афанасьевич Булгаков. До весьма уже зрелых лет считал он себя фельетонистом, даже не без налета маститости. Чуть не вровень с Ильфом и Петровым. Но словесник этот в некую минуту озарения перечёл им написанное, ужаснулся, угрызся совестливостью и, видимо, внутренне вскричал себе:"Миша! Никогда более не берись за вульгаризацию и осквернение этого наитрудного и коронного как в журналистике, так и в писательстве жанра! Никогда и нигде и не упоминай о том, что ты пробавлялся этим. А обрати усилия на написание "Мастера и Маргариты", "Собачьего сердца", "Роковых яиц" и пр."

И слово сдержал.