«Увечное перо»

Симулякр

Александр Моралевич

Как писал какой-то давно почивший русскоязычный классик (а есть нынче в России не почившие? С гордостью за отчизну заявим: нету! Уханькали всех!) - так вот, как писал классик:"Грустно, девицы!"

При всей моей испепеляющей, скоро восьмидесятилетней ненависти к большевизму - иногда не без приязни вспоминаю я те окаянные и колченогие времена. Уж тогда враг был фундаментален. Профессиональный, многоумный, подкованный враг. И нюх у него на чужеродный элемент, выражаясь фигурально, был, что называется, собакой натерт. И уж цензорша издательства "Правда", от которой только седеющий вихор торчал над фолиантами и гроссбухами, излагающими, что запретно для обнародования в марксистско-ленинской печати - очень обоснованно показывала тебе кукиш, срубая под корень четыре фельетона из десяти. А из оставшихся шести три пускала под откос верноподданническая редакторская шушера и начальники прозы помельче, со всех сторон и всегда облипавшие славный журнал "Крокодил".

И с безошибочным вкусом эта же шушера оскопляла оставшиеся три фельетона, чтобы довести их до среднеидиотического уровня. Того уровня, на котором старательствовали сотни и сотни граждан, с благоволения партии считающие себя фельетонистами или этой же партией назначенные в ранг фельетонистов.

Так неуж в великой стране не было достаточных специалистов жанра? Нет, наличествовали. Помимо четверых, участь которых не была развеселой (М.Е.Кольцов, И.А.Ильф, Е.П.Петров, Л.И.Лиходеев) - я мог бы назвать еще шестерых. Но эти, не реализовав себя и на десятую часть, в условиях подавительности (все до единого) погибли от алкоголя и наркотиков.

А находились и такие, что от жанра фельетона откачивались сами, даже без отбития им рук и голов. Да вот хоть преизвестный Михаил Афанасьевич Булгаков. До весьма уже зрелых лет считал он себя фельетонистом, даже не без налета маститости. Чуть не вровень с Ильфом и Петровым. Но словесник этот в некую минуту озарения перечёл им написанное, ужаснулся, угрызся совестливостью и, видимо, внутренне вскричал себе:"Миша! Никогда более не берись за вульгаризацию и осквернение этого наитрудного и коронного как в журналистике, так и в писательстве жанра! Никогда и нигде и не упоминай о том, что ты пробавлялся этим. А обрати усилия на написание "Мастера и Маргариты", "Собачьего сердца", "Роковых яиц" и пр."

И слово сдержал.

Но разве все у нас - Булгаковы?

И, допустим. нынешний лавроносец и режиссер Марк Захаров - всё-то затаривал он "Крокодил" фельетоноподобиями и рассказообразностями. Так что я, человек грубый, безотцовщина, оторви и брось, возросший в наибандитском районе, беспримерно хуже той подворотни, из которой выкарабкался в президенты Путин - сказал Захарову: Марк, не носите больше в "Крокодил" свою белиберду.

И он (то ли от понятливости, то ли от оскорбленности) - больше не носил.

И Сашенька Кикнадзе, кикнадзята которого нынче ведают спортом на телевидении - тоже вдруг с бухты-барахты возомнил себя сатирическим столпом и мэтром. И обаятельному, лучезарному Сашеньке я выложил напрямки: слушай, не пятнай себя сочинительством сатир. Ты этого не умеешь. Сублимируй свою энергию во что-то иное. Ты дока и корифей в биллиарде? Так обдери меня в ста партиях из ста! Или, как истый грузин, выпив четыре литра вина, ты можешь на пари три часа не посещать писсуар? Выставляю ящик неподдельнейшего "Лыхны" с топориками на этикетке, из винного погреба самого Мжаванадзе, имею под этот погреб тайный подкоп. Только уж я, как автор ставшего всенародным присловья:

Я не буду пить вино,

Лучше буду есть говно:

Голова болеть не будет,

А блевать мне всё равно! -

только уж я, как человек из народа, а не грузинский князь, буду глушить водку "сучок" и "туча".

Вот так замечательно мы и поладили с Сашенькой Кикнадзе, сатиры он писать перестал.

Но мне-то, обрезаемому кругом, к сожалению - и выше пояса, какие эталонности жанра явить читателям и онанистам от фельетонистики? И вот аж инспектор Агитпропа ЦК КПСС Жидков возглашает: а кто они есть такие, эти Лиходеев и Моралевич? Закарабкались на самовоздвигнутые пьедестальчики - но для чего? Провозглашать сомнительные нравственные ориентиры?

Тут и опять случился для автора пусть и необъявленный запрет на профессию. (Так ведь коммунисты всегда избегали оставлять следы. Найдите хоть слепенькую подписанную цидульку по введению ОГРАНИЧЕННОГО контингента миротворцев в Афганистан? Нетути, нетути! А мироблюдческое принуждение Грузии к миру? Думски, сенатски, что обязательно - оформлено? Нетути, нетути!)

Так что же, не имея выхода к читателям - впадать в уныние или того общеспасительней - в запой? Нет, есть у Исаака Бабеля рассказ "Гюи де Мопассан". И там развеселый кучер Полит раз от разу повторяет:"А не позабавиться ли нам, ma belle?" В свете этого, дорогая отчизна, не позабавиться ли нам, ma belle? И давайте-ка позабавимся так: Лиходеева как фельетониста отчизна прихлопнула? Начисто! А Моралевич? Этот много моложе и покуда кочевряжится. И предлагает вот какую штуку, вот во что сыграть: Моралевич против СССР. Закрытый конкурс! Запрещено Моралевичу писать обобщающие, обзорные фельетоны, фельетоны-ревю, фельетоны-эссе? Запрещено наотрез. Так пусть Лиходеев, он сам не реализовал штук пятьдесят таких мерзостей, выдвинет двадцать тем для закрытого конкурса, - а я, Моралевич, обязуюсь выиграть конкурс у всей фельетонной шушеры СССР со счетом 16:4. Всего и делов. Позабавимся таким макаром, ma belle родина? Что же у тебя на харе десятилетиями вертухайская угрюмость и насупленность бровей?

И с таким вот наглым и развеселым предложением я отправил письма редколлегии "Крокодила" и Союзу журналистов СССР, где числился уже "золотым пером", к сожалению, малогабаритным для выскребания говяшек из кошачьего сортира.

Ну, что же, после этого письма родина показала мне не только Кузькину, но и Фроськину, и Дунькину, и Авдотьину мать. А закрытый конкурс, естественно, гукнулся.

…А нынче даже странно представить, что когда-то мне было двенадцать лет. И в те времена (это при коммунистах-то!) еще удерживались законы, что нельзя именовать улицы, проспекты, пусть и тупики именами не только еще живущих титанов, но и свежепочивших, как, допустим, Кадыров или Солженицын. Потому сплошь и рядом названия водились такие: Аккумуляторный проезд, Шарикоподшипниковые улицы, Силикатный проезд, Мазутный проезд. И вот на этом самом Мазутном проезде, где водил я дружбу с цыганами, возле хибары, овеваемой жаркими ветрами, оседлая цыганка Гапа, в которой и возраст уже израсходовался, а разве что до некоторой степени сохранился пол, темной пергаментной ладонью взяла меня за лицо. И не в силу июля возникали здесь горячие ветры, а стоял над недалеким оврагом за пятью рядами колючей проволоки стапель завода № 165 генерального конструктора Люльки, и на этом стапеле обкатывались двигатели истребителей "МиГ", которые вскоре и сшибут с небес на корейской войне американские "аэрокобры".

И из неведомой приязни, всё-таки перешептывая реактивный рёв, даже копеечки не взяв с меня за прорицательство, сказала оседлая цыганка Гапа:

-Малой ты, а к смерти уже много раз близко стоял. Еще без счету будет к тебе смерть подходить, а ты всякой не бойся. Тебе будет смерть от воды. Утонешь.

Ну, а если непререкаемая Гапа расчислила мне кончину путем утонутия - мне ли бояться, что впервые в СССР заказан я как журналист к застрелению? Хотя и заказчики могущественны: первый секретарь Чечено_Ингушского обкома КПСС Семен Семенович Апряткин и третий секретарь того же обкома Михаил Акимович Дорохов, кличка - Кальтенбруннер. А организация застреления поручена грозному и наивлиятельному в республике ингушу, одноногому олигарху Салману Магомедовичу Тангиеву. Красавец и семи пядей во лбу этот Салман Магомедович. Два полковника из Дикой дивизии Николая Второго - прямая его родня. А ногу он потерял - когда, при высылке чечено-ингушских народов в Казахстан, пинком столкнул мальчишку на рельсы солдат НКВД.

Ах, какие вопли, визги и плачи разносятся нынче из Кремля по поводу клятой и удушающей Россию коррупции! Но ведь, родимица - всегда она бытовала на этих просторах. И специальный германский нарочный из города Ганновера привозит штучный протез левой ноги Салману Магомедовичу - и вот этой ногой открывает он дверь к министру мясной и молочной промышленности РСФСР, причем вовсе не за тем, чтобы полюбоваться видами Москвы из окна его кабинета. И той же самой ногой открывает он дверь в апартаменты бывшего первого секретаря Иркутского обкома КПСС Власова, но теперь-то Власов вознесен в министры внутренних дел СССР, а потом (с заглавной буквы) - в Председатели Совета министров РСФСР. А Моралевич, сам того не ведая, немудреным сочинением отрезал поступление громадных миллионов

директивным лицам кавказской республики, а им стало нечем приветствовать людей в Москве.

Но сильнее нукеров-огнестрельщиков Салмана Магомедовича оказалась в определении судеб цыганка Гапа. Кому суждено быть утопленником - того не продырявят. Хотя и на улице Вятской, по месту проживания писаки, дежурила "волга" со стрелками, и возле журнального комплекса "Правды" , - а сорвалось.

И ничтожная цыганка Гапа оказалась сильнее самого Генерального прокурора СССР Сухарева, когда и так, и эдак по указанию со Старой площади прилаживал он фельетониста к десяти годам в строгом режиме. А уж там, само собой, вопреки законам природы и против ветра упала бы в промзоне на сочинителя лесина. Или тачка с рудой самобегом, противу сил всемирного тяготения, покатилась в гору.

Да, что-то есть в дармовых, не за мзду прорицаниях старых цыганок, симпатизирующих еврейским соплякам. И еще многожды я убеждался в этом, но по сию пору не утонув, хотя на грани был раз пять-шесть.

И вот Леонид Израилевич Лиходеев, уже добитый (и это в моем-то "Крокодиле"!) финальной похоронной статьей "Творческий почерк Чистоплюева" - он-то передал мне из рук в руки жезл отечественной фельетонистики, а я его передам кому? Шестеро достойных - покойники. И неужто родина социализма не разродится больше никем?

Нет - объявился. И не по звонку с верхов. Не из недр ВЛКСМ. Без рекомендаций, а просто так, с площади Савеловского вокзала. Молоденький, ясноокий, с речевым дефектом заикания, но на письме никак не заика, при литературном вкусе и стиле. Да что там, теперь все его знают: он есть киномаэстро Сергей Бодров-старший. И с высшей степенью приязни сказал я ему, вступившему на минное поле отечественной фельетонистики:

-Помнишь очаровательный мультфильм "Маугли"? Ту сцену, когда бандерлоги оплеухами и пинками втрамбовывают Маугли в какое-то заглубление, в дыру? Вот так Агитпроп ЦК будет втрамбовывать тебя в усредненность. Михаил Кольцов до расстрела имел несколько лет литературной вольницы. Ильфу с Петровым повезло больше: тематически и стилево бесчинствовали лет десять. Лиходеев при светлой памяти Сергее Сергеевиче Смирнове в "Литературной газете" имел полтора года на самовыражение. А нам и этого не дано, нас сразу упирают сопаткой в конкретику. И бандерлоги Агитпропа (кстати, и нынешний Зюганов - слеток с того же зловещего гнезда) будут втаптывать тебя в яму безликости. Но! Уподобимся, Сереженька, и мы бандерлогам. Нам позволительно, допустим, лопатить только факт о пропаже мешка подсолнечных жмыхов в Усть-Ордынском национальном округе? Извольте! Но существует наука о синтезировании. И ведь могут же в губкинском институте нефтесинтеза из топочных мазутов синтезировать черную икру!

Так вот: бандерложьим манером упихивая факт о жмыхах во глубину -и

обрамим его художественной беллетристикой, синтезировав жанры фельетона, очерка и эссе. Культивируя такой стиль - грянешь ты кулаком о столешницу как Сергей Александрович Есенин в первых строчках "Песни о великом походе":

"Эй, вы, встречные-поперечные,

Тараканы, сверчки запечные,

Не народ, а дрохва подбитая,

Русь нечесаная, Русь немытая:

Я пришел вам сказать первый вольный сказ,

Первый вольный сказ про житьё у нас"…

Но, отличаясь недюжинным, помимо таланта, умом - оценил все ужасности и тяготы жизни флагмана фельетонистики Сергей Бодров-старший. И не пронял, не прельстил его Есенин, а разве уж поставленный вверх ногами Маяковский вспомнился ему:

"И мне Агитпроп в зубах навяз,

И мне бы строчить романсы для вас-

Доходней оно и прелестней"…

Романсы - это даже не столько доходней и прелестней, сколько самосохранительней. Так что, ноги в руки, немедля дунул обнадеживавший меня Бодров из фельетонистики. И был вот Летучий Голландец - а мы получили Летучего Славянчика. Вот споро снимает он кино про механика Гаврилова с беспроигрышной Гурченко, а вот уже пощипывает кинотравку в Казахстане, а вот уже шерудит на задворках Голливуда, а вот опять возникает в Евразии, возделав даже не развесистую клюкву, а развесистую какашку - ленту "Монгол".

Да. И это ведь незабвенный Иосиф Уткин писал, что под каждой крышей, как она ни слаба, свои тропки, свои мыши, своя судьба. И разве тут попрешь против Уткина? Ну, ведь не сделает Кремль оргвыводов после фильма "Монгол", ну, попинают ногами критики, так ведь не в горовосходительные бутсы с триконями обуты, а разве уж в домашние шлепанцы…

У Исаака Бабеля наличествует малюсенький и наибессмертный рассказ "Гедали". Там есть слова:"Вот передо мною базар и смерть базара. Убита жирная душа изобилия".

И если бы на Руси убивали только жирные души базаров!

А над всей нынешней Россией гигантскими огненными буквами полыхает вот какое слово:

СИМУЛЯКР.

Симулякр президента.

Симулякр армии, авиации и флота. Когда замечательно смотрится пыхтящая к берегам Венесуэлы эскадра, но была бы она еще краше ,. кабы флагманским судном и замыкающим судном в ней были буксиры.

Есть еще симулякры: думы, сената, науки, просвещения, промышленности, журналистки, писательства, правосудия, сельского хозяйства, малого бизнеса и пр., и пр….

Существует (опять!) даже симулякр журнала "Крокодил". Бесславно и смрадно окочурившись много лет назад, он уже трижды пытался возродиться усилиями то единичных богатеньких людей, то богатенькими сообществами. Сейчас в корчах и судорогах, кривляясь и гримасничая, симулякр "Крокодила" пытается подсуропить России "Новая газета" (главный редактор - Д.Муратов, акционеры - отставной гэбист и банкир Лебедев плюс неудавшийся комбайнер М.С.Горбачёв).

Говоря юриспруденциальным языком - это есть покушение с негодными средствами. Издавать даже полупристойный журнал этим гражданам - НЕКЕМ.

Когда-то человек в лиловой рубашке с зеленым галстуком, Севрук, бесновался в Агитпропе: посмотрите - все сатирики страны конструктивно, в разрезе и русле критикуют, но вглядитесь в Моралевича - он УБИВАЕТ! Может, оно и так, и как же удержаться от эпиграммы в адрес очередного и пустопорожнего возродителя "Крокодила" Д.Муратова:

Он - слепок времени, газетный босс Муратов.

Говна в нем много очевидно, - но:

В нём всё говно идет на вес каратов.

Жаль, нет умельцев огранять говно.

Когда-то, и мне это точно известно, в месяц мои фельетоны, даже изувеченные правками, прочитывали 54000000 человек. В те времена мне доводилось приносить стране прибыль - сравнительную с прибылью небольшого завода. Невзирая на то, что человек в известной рубашке с гармонирующим при ней галстуком выносил мне такой приговор: данный писатель чужд широким массам, ибо пишет для снобов.

Что ж, вероятно, сплошные снобы работали у нас докерами в заполярном порту Амдерма, требуя от меня, чтобы я высылал им рукописи своих фельетонов.

Теперь никакая идеологическая и сановная мразь не лезет с абортивными крючками, чтобы отредактировать мои новосочиненные тексты в Интернете. И мы с женой восторженно ахаем: сегодня публикацию прочитали аж 230 человек! Среди них даже обнаружился очевидный сноб! Его зовут Николай Казанцев. Он адресовался ко мне: в незапамятные годы читал ваш фельетон "Доктор Паук", а еще рассказ "Вся правда о Чешуёве". Дайте в сеть прежних фельетонов и рассказ,а?

Да, видимо, не перевелись еще снобы. И наличествуют даже в простолюдинах, поскольку не встречал я упоминания о Николае Казанцеве в списках ныне живущих потомков династии Романовых, а равно в списках действительных членов Академии наук России.

Золотой мой Николай Казанцев! Человеку положено делать то, что он умеет. И как можно больше того, что он делает лучше всех.. Это я о себе и фельетонистике, корой нынче в России, даже на правах симулякра, сродственно с голосовательной графой "против всех" - нет и в помине.

Но Россия Богом устроена для того, чтобы здесь люди массово делали то, чего делать не умеют. Даже более того : чего из простой приличности и ненанесения граждаам ущерба - делать не должны.

И, скажем, до без царя у меня в Одессе был дедушка, адвокат, а кличка у него была - Сашка-певец. Петь обожал, а голосом обладал таким, будто стоит слушающий рядом с бегемотом, а бегемота накормили категорически не тем. чем полагается кормить бегемотов, и во всех одиннадцати подотделах желудка бегемота происходит вулканическое бурление, оформляясь на выходе в басовую несусветчину. Однако. мой дедушка был человеколюбив: для примаскировки своей бездарности и учитывая бесовскую любовь Федора Ивановича Шаляпина к деньгам - нанимал дедушка Шаляпина для совместных дуэтов.

Извинителен и Патриарх всея Руси Тихон, с амвона предавший большевизм анафемству (и оно до сих пор не снято!), но после ареста в 1923 году и вскоре последовавшей за арестом кончины - с большевиками как бы и задружился.

Но зачем Бабель, уже Бабель во всей красе, писал свои убогие петербургские очерки? Зачем Хемингуэй разменивался на худосочные памфлеты?

Я, золотой мой Казанцев, грешен все-таки менее. Ну, какое я мог иметь право писать рассказы, когда уже сочинены Бабелем "Гедали", "Соль", "Смерть Долгушова" и "Колывушка"? Когда есть у Хемингуэя "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера", а у Фолкнера "Полный поворот кругом" и "Красные листья"? Зачем написал единственный в своей жизни рассказ "Вся правда о Чешуёве", пойдя против собственносочиненной сентенции: куда уж нам до огурцов, когда с рассола дрищем?

Видимо, то были издержки молодого нахальства. Обязуюсь подобным образом больше не шкодить. Да, возможно, и не успею. Но, коли дорожу Вами, Николай Казанцев, а "Чешуёв" был Вам приязнен -

рассказ публикую. Вот он:

ВСЯ ПРАВДА О ЧЕШУЁВЕ

Что вам сказать о Виталии Чешуёве и горьком обороте в судьбе его? Совсем недавно еще подъезжал к своему дому Виталий на личном автомобиле бананово-лимонного цвета, сын его, Николай, ученик второго класса школы с сингапурским уклоном, открывал багажник и с веселым лицом тащил в дом авоську, где честно просматривались консервы "Бельдюга в томате" и украинский хлеб поляница; жена Чешуёва, по имени Зоя, по профессии массажистка, тоже вылезала из задней дверцы с веселым лицом, и собака их - ризеншнауцер с кличкой Анонс (а как правило это агрессивные донельзя собаки) - выпрыгивала с улыбкой на клыках, и сам глава семьи Чешуёв, вылезая из автомобиля, имел вид искренней души нараспашку, труженика и полноправного члена общества, годного избирать и даже быть избранным.

Славная это была семья. И проживающий в третьем подъезде кооператива "Квартет" мастер художественной фотографии Автандил Подошьянц давно затевал снять на цветной шосткинской пленке вылезание семьи Чешуёвых из автомобиля, чтобы затем дать это фото целиковой обложкой в популярном журнале как восславление монолитной советской семьи. Но все как-то вытеснял Чешуёвых с обложки то "Великий капрон", то "Большой аммиак", то турбинная лопатка адских размеров и блеска - а теперь уже все, не подловить счастливый момент фотографу Подошьянцу. Огорчительные произошли изменения, и вот останавливается перед кооперативом "Квартет" автомобиль бананово-лимонного цвета, и второклассник с сингапурским уклоном Николай Чешуёв вылезает, держа в руках непроницаемую для взглядов черную сумку вместо честной авоськи, и ризеншнауцер Анонс, распоясав звериные инстинкты, выпрыгивает вздыбив шерсть и рыча, и жена Чешуёва, Зоя-массажистка, имеет ледяное выражение глаз, и сам бывший добряк Чешуёв нервно и злобно кривит губу. И никак не рассыпанным строем, а тевтонской "свиньей", монолитом, сформировавшись в железный кулак, идет к подъезду семья Чешуёвых, и у входа коротают время в шезлонгах стодвадцатирублевые пенсионеры, и лифтерша Степанида на лавочке.

И когда подходят Чешуёвы к подъезду - лифтерша Степанида, повышающая свой умственный уровень, чтобы сдать на высшую категорию вплоть до диспетчера по лифтам и техника-смотрителя, поднимает голову от пособия, разъясняющего, чем отличается флаг от знамени, и говорит паточным голосом:

-Здравствуйте, добрый день вам, пайщики Чешуёвы!

-Кланяемся вам, - вторят со слащавой улыбкой пенсионеры.

В ответ на что Анонс, ризеншнауцер, производит зубами звук - будто в тюрьме задвинули щеколду на двери, сингапурский Николай, пользуясь неокреплостью детских шейных хрящей, отворачивает голову от престарелых аж на сто тридцать градусов, как сова, а взрослые Чешуёвы воротят нос на девяносто семь градусов, что представляет большой интерес для медицинской науки, потому что свыше девяноста градусов голова взрослых мужчин и женщин, в общем и целом, не отворачивается.

-Набычились! - сказала лифтерша Степанида, когда лифт пошел на девятый этаж.

-Узнали, почем в сотне гребешки, - сказали в шезлонгах. - Мы их вывели на чистую воду.

-Их мало на чистую! - взъярился пенсионер Авдюков. - Вот я на дистиллированную воду их выведу.

Х Х Х

Были, были тяжкие времена. В коммунальной квартире, на шестом, как говорится, звонке проживала семья симпатичнейших Чешуёвых. В старое время размещался тут "Крестьянский земельный банкъ". В главном сейфе "Крестьянского банка", в четырех стальных стенах, и жила семья Чешуёвых Тридцать семь баллонов газа ацетилена, не говоря уж о кислороде, истратили автогенщики, чтобы прорезать в сейфе окно. Прорезали большими трудами, а куда, опять же, выходило это окно? На брандмауэрную, впритык, стену соседнего дома, как раз на границе света и тени, где в зоне света грелся серый паук-косиножка.

-Виталий, - говорила Чешуёву жена его, Зоя. - Нехорошо, если Чешуёв-младший дорастет до того, чтобы глянуть в окно, а для него весь мир за окном будет представлен пауком-косиножкой. Сходи и похлопочи.

А Виталий, чтобы вы знали, имел надомную специальность переписчика нот "Музсоюза". Он отодвинул пятистрочные ватманские листы оперы "Сельская честь", закупорил пробочкой тушь, вытер перо "рондо" и двинулся хлопотать.

-Безрадостно, - сказал он (где надо), - чтобы ребенок вдел в окно одного паука-косиножку.

-Чего уж хорошего, - солидаризировались с ним (где надо).

И вызвали кнопкой в столе нижестоящую служащую, нацелив ее:

-Ознакомьте товарища с перспективами.

Нижестоящая служащая была красивая, с открытыми плечами. Такую линию плеч называют волшебной. Служащая отвела Чешуёва на третий этаж. Там, в конференц-зале, из пенопласта и поролона, выстроенный на громадном толстоногом столе неизвестным умельцем, красовался в миниатюре весь здешний район.

-Вы живете вот тут, - показала служащая.

-Тут, - без энтузиазма опознал Чешуёв. И ему помыслилась комната-сейф, без единого крючочка на стенах, без полок, потому что стальные стены не поддаются сверлежке, и шестой звонок с приписанным тушью под ним:"Чешуёвым", - и темный подъезд, где околачиваются молодые люди без определенных занятий, и дикое объявление на дверях:"Требуется плотница", и облупившийся кирпич брандмауэра, и паук-косиножка.

-А будете жить тут! - показала служащая перламутровым ногтем.

-Тут?! - прошептал Чешуёв, и в душе у него запели первые скрипки.

Замечательно выглядело это "тут". В аллеях лесопарка с естественным рельефом, возле планируемого концертного зала "Колизеум" (четыре тысячи посадочных мест), возле стадиона грядущего "Теннис - для всех!" стояли пенопластовые макеты домов-башен с панорамными окнами.

-Лифты скоростные, - оповестила служащая. - С подтормаживанием. Солнце попеременно высвечивает все комнаты квартир. Разрешение проблемы солнца есть высшая ступень в социалистическом градостроительстве.

Чешуёв, раздавленный такой перспективой счастья, стоял молча, сплетая и расплетая пальцы. Но потом чувство реальности, чувство момента взяло в нем верх, и робостью интонации стараясь смягчить бестактность вопроса, спросил Чешуёв:

-А когда?

-В пятилетке, - сказала служащая с большим знанием. - Возможно, что даже в будущей.

-Это я не могу, - тихо сказал Чешуёв. - Это длительно очень.

-Товарищ, - даже отпрянула служащая. - Мне затруднительны ваши доводы. Вы не мыслите пятилетками?

-Я… - тушуясь, отступил Чешуёв. - В масштабе, так сказать, народнохозяйственном…Это я да! Но когда речь идет о личности, о семье - согласитесь, как-то ближе к сердцу хотя бы двухлетка.

-Кооператив, - отчужденно сказала служащая. - Тогда стройте кооператив.

И возмущенно зачехлила макет, и, ступив шаг назад, осмотрела Чешуёва взглядом товароведа-оценщика: как, мол, ты, Чешуёв, в плане налаженности бюджета и последующего коопстроительства? Осмотрев же - передернула волшебной линией плеч: костюм явно не от "Бернарда ле Роя", галстушок не от "Кристиана Диора", башмаки происхождения неприкрыто из Рыбинска, очки наипошлейшие и во всем облике, если приглядеться - скукоженность.

Х Х Х

-Кооператив, - сказал Чешуёв жене. А пили они по вечерам какао, и жена как раз наполняла чашки.

-А деньги? - ужаснулась жена.

-Может быть, поехать старателем в Тикси? - грустно сказал Чешуёв. -Мне говорили - в Тикси гребут деньги лопатой. В Саратове, говорят, бумажник человека из Тикси мог бы служить портфелем, а в Могилеве бумажник человека из Тикси мог бы сойти за чемодан.

-Джек Лондон! - сказала жена Чешуёва. - Белое безмолвие! Ты посмотри на себя. У тебя отмороженный в детстве нос и пупочная грыжа. За Полярным кругом только таких и ждали.

-Тогда, - сказал Чешуёв и взял в руки лист чистой нотной бумаги, - давай здесь выпишем столбиком родственников и знакомых, у которых можно взять долгосрочную ссуду.

Тут жена Чешуёва вышла в коридорную темень, вернулась и принесли использованный трамвайный билет.

-Вот, - с налетом иронии сказала жена Чешуёва, - вот достаточное пространство бумаги, чтобы уместить на нем столбиком фамилии всех, кто изнывает ссудить нас деньгами.

И Чешуёв поник головою, признав, что все их знакомые - не Крезы и денежные мешки. В этот миг и раздался сильный короткий грохот. То забытый родителями Николай Чешуёв о стальную стену жилища разгрохал копилку "Крокодил Гена и Чебурашка". Молча смотрели родители на своего Николая. А он, собрав с пола монеты, принес их на стол вместе с фаянсовыми ушами любимого персонажа.

-Пожалуйста, - сказал Николай Чешуёв.

-Начало положено, - озирая кучку монет, сказал сыну отец. - Ты настоящий мужчина, мой сын. Будем считать, что один квадратный дециметр жилья мы уже оплатили.

Х Х Х

-Пищи, пищи тебе принесла. Голодом сидишь, - сказала Чешуёву, входя без стука, соседка Констанция Викентьевна, повар-супник. - Корпишь, а кушать забыто.

-Я ничего, - разогнулся над столом Чешуёв. - Полторы тыщи на взнос наработать осталось. Кантаты три перепишу, да ораторию "Плавься!" из цикла "Домна" в восьми экземплярах - как раз и оно.

-Вы себя берегите, - предостерегла повар-супник. - Нам тут, пяти остальным звонкам, можно дожидаться жактовского жилья, нам торопиться некуда, малых деток нету, но все же нельзя вам на себя такой воз взваливать, до такого поздна работать. И Зои нет по сю пору.

-Спасибо вам за сердечие, Констанция Викентьевна, - сказал Чешуёв. -Но ничего, мы выдержим, мы пока молодые

-Дай вам Бог, - осенила Чешуёва повар-супник, и он, обвязавши шарфиком шею, поехал встречать жену Зою с четвертой её на дню, с самой поздней работы, так как с утра Зоя работала в поликлинике, производила массаж ревматикам и растяженцам, затем Зоя бежала на вторую работу - разогревать и готовить к выходу солисток балета, затем Зоя на такси летала по частным вызовам, массируя послеродовым дамам груди для предупреждения болезни мастита, затем, уже совсем ввечеру, мчалась Зоя на главный ежедневный визит - к человеку, который всю жизнь был микроскопическим служащим и вдруг был двинут в громадные. Но за годы, что тот человек провел в мелких служащих, у него развилась осанка вздетого на крючок червяка, и это теперь никуда не годилось, и Чешуёва Зоя, высшей квалификации массажистка, взялась создать руководителю горделивость осанки, для чего годилась только та система массажа, что применяли к последнему эмиру Бухары Олим-хану, именно же: множественное хлестание по ягодицам крест-накрест пластиной китового уса, затем проведение куском мыла "Оникс" вдоль шишковатого позвоночника руководителя, а после влезанье с табурета ему на шею, чтобы скатиться на пятках вдоль намыленного позвоночника и фундаментально размять позвонки. И за месяц ответственной этой и - как вначале казалось - бесперспективной работы саксауловый скрюченный позвоночник руководителя распрямился почти в молодой бамбук, и благодарный руководитель, помимо солидной оплаты, твердо обещал внедрить Чешуёвых в кооператив "Квартет", подведомственный ему.

С ночной улицы Герцена, где проживал руководитель, и забирал жену уже месяц наш Чешуёв, и бережно вел её под руку, и спрашивал-утверждал ласково:"Устала?" - а она говорила:"Не с чего. А вот ты - ты устал". - А Чешуев, который вообще был гордец и настаивал, что в лексиконе настоящего мужчины наотрез не должно быть слова "устал", тем более - "как собака", или "до чертиков", или "с ног валюсь", - возмущенно говорил:"Я устал? Что за чушь!"

И так, очень взаимно нежные, строя различные прожекты, обсуждая преимущества ленинградского полиэфирного лака перед московским таким же лаком для покрытия полов в новой квартире, они пересекали город, входили в родимую подворотню, и традиционно из-за контейнеров с мусором выходил им встречь рослый юноша, опалял их жарким дыханием, будто змей-горыныч, опившийся немарочных дешевых портвейнов, и говорил:

-Щас кык вмажу в мозговину гитарой!

И тут второй юноша выступал из мрака, увещевая:

-Вить, Вить! Ведь это свои. Чешуёв это с бабой своей. В сейфе они проживают, в третьем парадном. Ну, чего ты встал, Чешуёв, проходи, а то я за него не ручаюсь.

-Спасибо вам, молодежь, - от имени жены и своего лично благодарил Чешуёв, и шли супруги к себе, Зоя ложилась спать, а муж до рассвета писал партитуру оратории "Плавься!", и лишь изредка из-под чертежной лампы бросал взгляды на жену и сына, сын спал спокойно, с приоткрытым розовым ртом, а жена во сне все искала натруженными руками прохладные места на подушке, а их уже, этих мест, не обнаруживалось. Были израсходованы эти места.

Х Х Х

Наш человек Чешуёв вырос общительным и контактным, потому что рос он с замечательными людьми в коммуналке. Массу высоких людских примеров видел он перед глазами. Кто преподал Чешуёву сольфеджио и азы музыкальной грамоты? Ныне покойный угловой жилец Вениамин Сергеевич Сидоров. Кто заронил тягу к энциклопедизму? Доцент Ю.Ф. Мет с супругой, проживающие на третьем звонке. Кто научил Чешуёва добросердечию, человечности и отзывчивости? Повар-супник Констанция Викентьевна Цапих, бывшая враг народа, польская шпионка и террористка.

И так далее, и мы благодарны за В.Чешуева, гражданина, семьянина, коллективиста и труженика всем этим людям.

…В самой большой комнате коммунальной квартиры, где проживал Сайгак Нусратыч Кебеков, провожала Чешуёвых квартира. Были тут приставленные один к одному столы, и цветы гвоздики в двух чешских вазах, толстая белая скатерть, хрусталь, серебро - и все складчинное, ничего решительно чешуевского. И даже плакала Чешуёва Зоя от такой сердечности коммунальных жильцов, прикладывала руки к груди и твердила:

-Нельзя же, товарищи… Дайте нам хоть чем-нибудь поучаствовать! - и пыталась распаковать какой-нибудь узел, но доцент Ю.Ф.Мет всякий раз брал ее за руку и напутствовал:

-Драгоценная Зоя, оставьте свои поползновения. Пусть ваши вещи лежат спакованными. У меня опыт. Поверьте мне, бывшему беженцу.

Даже к приготовлению пищи и сервировке стола не были допущены Чешуёвы. В комнате Сайгака Кебекова они сидели под большой манежной картиной, изображавшей Сайгака в расцвете лет, среди коней, пьющих воду из горной реки, и шестнадцати девушек, набирающих медными кувшинами воду чуть выше коней по течению. Так и сидела семья Чешуёвых, чувствуя себя несколько скованно, а готовила еду для церемонии Констанция Викентьевна Цапих, а носили блюда на стол две абитуриентки, подготовляемые ушедшим на покой доцентом Метом, ныне репетитором ускоренных программ, одна - в стоматологический вуз по разряду челюстно-лицевой хирургии, другая - в архитектурный.

Тамадой был, конечно, Сайгак Кебеков.

-Говорят, - провозгласил Сайгак, - на свете есть много нац. Сайгак не знает.Сайгак видит в мире только два нац. Сайгак делит людей только на два нац. Первый нац - хорошие. Второй нац - говно. Мы приходим к первый нац - там всем открыт дверь. Мы приходим ко второй нац - там всегда закрыт дверь. Это значит нет дома. Выпиваем за открытый дверь и нац Чешуёвых!

И выпивали, и ели, и пели песни веселые, и одну чрезвычайно грустную, и Констанция Викентьевна Цапих, политкаторжанка, солировала:

Уж вторый год томлюсь в централе,

В окно тюремное гляжу,

А слезы катятся, братишка, незаметно

По исхудалому мому лицу!

И все уже знали, что кооператив "Квартет" объединяет пайщиков "Зооветтеха", сотрудников Управления по исполнению наказаний, "Электрошнобеля", рентгенологов организованных и всяких прочих людей, сборная солянка, с бору по сосенке, среди которых и наш Чешуёв. Что по жеребьевке Чешуёвым достался девятый этаж. Что председатель правления-- завотделом по борьбе с нашествиями амбарных вредителей из "Зооветтеха" и дважды болел туляремией как покусанный мышевидными грызунами. Что на такси к чешуёвскому дому никак не подъехать, потому что дорога идет под окнами гостиничного комплекса "Горняк", там из окон постоянно бросают пустую стеклотару, а один раз бросили даже диван, и даже со спящим на нем горняком, так что таксисты боятся за сохранность машин.

И потом все стали жалеть, что такие..чудесные люди как Чешуёвы вдруг снимаются и переезжают, что вообще переезд - страшная вещь, отчего даже бытует мнение, что два переезда приравниваются к одному пожару, и потом встал вконец расклеившийся Чешуёв, и чуть не заговорился до того, что они с женой всех присутствующих любят так, что решили ордер сдать, остаться здесь снова и дело с концом.

И заговорился бы Чешуёв под всеобщие крики жертвенного возмущения, но спас дело телефонный звонок, и сипатый голос спросил:

-Заказывали грузтакси? Выехаем!

Тут сделалось оживление, с трудом замяли неловкость и грусть, и все понесли во двор коробки, тючки, словом - скарб, и ко всему были пришлепнуты квадратики лейкопластыря, на которых пером "рондо" красиво написано: "Обувь", "Стекло", "Наследие классиков" и все в этом роде. К назначенному времени и протиснулись во двор два фургона, трое мрачных мужчин стали задвигать коробки вовнутрь. А люди из всех окон бывшего "Крестьянского земельного банка" смотрели во двор на отъезд - и мысленно сравнивали, лучше они живут по обилию вещей или же нет, и тогда до покупки чего надлежит тянуться. И люди видели, как из-за контейнеров с мусором приблизились к первому грузтакси пятеро юношей.

-Алло, - сказал один из них тому из грузчиков, что пьянее всех и, стало быть, самый старший. - От вас пахнет брагой и вы хамски грузите личную собственность, нажитую тяжелым трудом.Позвольте-ка нам!

-Чево! - сказали грузчики и встали плечом к плечу.

-Тово, - без восклицательного знака сказал предводитель юношей, - что вот среди нас стоит Витя, ему терять нечего, он второй раз не попал в пищевой институт на факультет брожения, и он запросто может вытащить шило и этим шилом пырнуть вас в печень. Представитель месткома только два раза успеет навестить вас в больнице. Нам нравится тихий Чешуёв. Напоследок мы хотим ему оказать любезность.

-Пусти их, Егорий! - сказал самый младший, самый трезвый и самый резонный грузчик. - Они и, верно, убьют. В глазах -то вон - от края к краю чума. Пускай пупки себе рвут.

В два счета и весьма аккуратно пятеро юных погрузили все вещи и, проследив движение руки Чешуёва, один из них быстро сказал:

-Только не это. Просим не унижать нас подачками. Скажите нам просто спасибо. И извините, если в былом мы совершали дерзости. Вообще же мы - симпатичные.

Николай Чешуёв, сингапурский спецшкольник, стоял в открытых дверях фургона и плакал. Потом он посуровел лицом и отдал двору пионерский салют. Мать обнимала его за плачи и кивала головой всем людям двора.Грузчик с грохотом закрыл дверь фургона. Чешуев встал на подножку и махнул в отчаянии рукой. Машины тронулись. Все прощально плескали ладонями. Молодые люди стояли у выезда со двора.

-А если, - выбросив руку с кулаком, до отказа нафаршированным килограммометрами, крикнул один юниор, - а если вас там кто обидит, позвоните сюда. На факультет брожения Витя и в этом году не поступит.

Х Х Х

Нет нужды говорить, сколько проблем встает перед новоселом. Сколько тонно-километров набегает он к себе на этаж с вещами, покуда не оживится лифт. И будут протечки, усадки, отслоение обоев со стен, вечно засоренный упаковочной мебельной тарой мусоропровод, и промывание лап собаке Анонсу, поскольку все лапы его изрезаны подледомовым строительным мусором, и тяжелые позиционные хлопоты насчет телефона, и постоянное беганье к двери на требовательный длинный звонок, а там, конечно, цыгане, которые крайне любят знакомиться с новыми жилмассивами.

Но схлынуло все, отошло, и сидел наш Чешуёв в большой светлой комнате за арабским столом, и спорилась у него работа - переписка кантаты с уклоном в героику - "Родились мы босые и голые!"

И для легкого разнообразия, для разминки, встал потом Чешуёв, взял кисть, жбанчик оранжевой краски и спустился на улицу.

А вот зачем он спускался. Год назад, внесши пай, купив кровать и стол республики АРЕ плюс раскладушку из гнутых металлоконструкций для сына - обнаружили Чешуевы остаток бумажных денег. Обнаружили не без приязни.

А надо сказать, у многих граждан уже были автомобили. И родители Чешуёва видели, что этот красноречивый факт возрастающего благосостояния масс с неожиданной стороны больно бьет по их сыну, сингапурскому спецшкольнику Николаю.

-У него, - говорила Зоя, внимательно наблюдая за сыном. - может даже развиться нежелательный комплекс. Потому что все мальчики собираются сейчас и говорят:"У нас на тачке резина лысовата, и мы с папой как блок разморозили, так и не можем вылезти из этой истории. Нам ворюга на СТО вместо тосола воды плеснул".

Вот на какой почве, справедливо сказала Зоя, возникает теперь единение и сдружение мальчиков, тогда как их Николай с потерянным видом стоит на отшибе, он несчастен всем своим обликом, нет у Чешуёвых машины, и мальчик их, вклинившись в группу сверстников, не может хмуро сказать остальным:

-Нам с отцом отопитель на "Запорожце" сгубили. Может, кто в этом кумекает, так пошли бы, взглянули.

И сказал Чешуёв жене своей Зое, как любил говаривать их бывший коммунальный сосед Сайгак Нусратыч Кебков:

-Есть или нет, но тут что-то есть. Мы приобретем "Запорожец", чтобы изжить у ребенка комплексы.

И они поднажали еще с работой, и вскоре был куплен автомобиль бананово-лимонного цвета.

Сын фотографа Подошьянца, владеющего "жигулями", подошел и сказал, выразился так про чешуёвский автомобиль:

-Это "феврале" без внушителя! - И произвел губами три непристойных звука.

Норайр Подошьянц не по годам был велик. Он занимался в кружке юных биологов зоопарка, где ему в силу ростовых и физических данных доверяли уже тапира, купленного в развивающейся далекой стране на свободно конвертируемую валюту. Еще день назад Норайр Подошьянц был значим для Чешуёва-сына как бог солнца Ра для древнего египтянина. Богопослушного египтянина. И богобоязненного.

Как вдруг Николай Чешуев - что значит изжить в себе комплексы! - прямо и коротко заехал в глаз божеству, а потом стремительно в область уха. Так постоял он за честь семейного автомобиля, утвердил себя, ополноправил в среде мальчишек и влился в нее.

И вот к этому-то автомобилю, купленному исключительно для престижности сына, спустился со жбанчиком краски наш Чешуёв. Он завел двигатель и проехал тридцать метров на запад. Потом он вернулся пешком к месту прежней стоянки и на черном асфальте стал писать оранжевой краской:

МЫР 17-41

Скажем, что почти весь асфальт возле жилмассивов в Москве был расписан подобными номерами. Безобразие, узурпация земельного фонда Москвы, порочная самодеятельность - вот что это такое, а также покусительство на права Моссовета. Но выкидывали автовладельцы такие фортели с писанием номеров на асфальте, чтобы другой автовладелец убоялся на этом месте ставить свою колесную технику., а иначе получишь гвоздиком по полировке крыла, или шилом в баллон, или кусочек магния в презервативе приладят вам в бензобак - и до новых, как говорится, встреч в эфире, друзья.

Не писал бы, ой, не писал бы этих номеров Чешуёв, однако, нервное поветрие было такое, а куда же против поветрия…

"МЫР" - написал Чешуёв буквы номера и отступил на два шага, поднялся даже на цыпочки - освидетельствовать симметрию написания. Вот в это-то время довольно громко сказал пенсионер Авдюков, в былом сотрудник системы по исполнению наказаний:

-Я удивляюсь нашим карающим органам. Преступность вьет себе гнезда почем зря, а органы ноль внимания. Вот этот задохлик, марающий дорожное покрытие краской. Вы знаете, какова его зарплата?

И все остальные пенсионеры задвигались на парусиновых стульчиках, и один даже захлопнул книжку нанайских народных сказок в обработке Нагишкина: право же какова?

-А зарплата его, - высоким летящим голосом должностного лица, объявившего перекличку для арестантов, сказал пенсионер Авдюков, - составляет восемьдесят четыре рубля.

Подойдя к детской песочнице, он щепочкой и начертал в песке:84. - Теперь задумаемся! - нацелил всех Авдюков. - За квартиру их взнос был три тыщи. Квартплата у них сорок восемь рублей. Профилактика, бензин для машины и поборы гаишникам - клади полусотенную Опять же стоит такая машина тысячу не одну и, заметим, сиденья в машине выстланы остродефицитной шкурой теленка. А через "Инюрколлегию" я, как подписчик газеты "Известия", ничего такого не вычитал, чтобы какой-нибудь олигарх из Кентукки искал родственника Чешуёёва в России, чтобы в права наследства ввести. Откуда же тогда такое бешенство денег, откуда в наших рядах такой толстосум с мошной?

-Жену, жену его запишите! - сказала увядающая дама Мосягина. -Каждую пятницу себе прическу в салоне устраивает, да все "магик" названье прическе. Это пять рублей за визит к мастерице, это двадцать рублей набегает в месяц.

И Авдюков под колонкой цифр приплюсовал в песочнице: 20.

-Вроде как и не слышит! - яростно ткнул в сторону Чешуёва человек в водолазном джемпере.. - Правда глаза колет. А пацан у него - юный следопыт, это сколько штанов на коленках надо. Пишу в месяц сумму на штаны.

Записали ризеншнауцера Анонса: во щеночках, мразь, как элита стоил двести рублей, а на сколько теперь в месяц жрет? И еще трое видели, как чешуиха отоваривалась в гастрономе твердокопченостями, и брала оптом яйца, да диетические, с красным штампиком на скорлупах1

-Я, - патетически-исступленно сказал в водолазном джемпере, - проверил на его этаже ведро пищевых отходов, что он выбрасывает. - Джемпер, закрыв лицо руками, выдержал паузу и ошеломил: - Хлебопродукт хала там лежал! Цельная хала!

И вся общественность завела, закатила глаза от такого цинизма данного Чешуева. А когда разлепили веки - оказалось, что впритык стоит Чешуёв Лицо у него горело, а глаза, как потом вспоминали, были почти что белые.

"Отвернет башку!" - мелькнуло у Авдюкова. И он спрятался за спину Джемпера, который, как подводный исследователь, на свою максимальную пенсию вышел совсем молодым и здоровье имел отчаянное.

-Относительно же халы, - сказал Джемперу Чешуев страшным голосом. - засохла до несъедобности во время выезда в отпуск. Так что халу по уважительной причине я затираю.

И затерев кедой цену халы в песочнице, прошел Чешуёв нервозной походкой в дом, оставив труды свои в незавершении: флейцевую кисть №3 и жбанчик оранжевой краски.

-Психанул, - определила дама Мосягина. - Махинатор.

-Лет восемь дадут хищнику по девяносто третьей-прим, станет как шелковый. Участкового Невару пора информировать.

-Я . - сказал бдительный Авдюков, - этого дела так не оставлю. Меня давно отличает высокое чувство правды. Мы адресочки знаем, куда следует отправить письмо. Оглянуться не успеет, как приведут в исполнение.

И тем же вечером испещрил мелкими буквами две страницы, подписавшись:"Освобожденный член общественности района".

Х Х Х

Чешуёв сидел в шлепанцах дома, изготовлял для своих производственных нужд японскую тушь из зарайской, что достигается фильтрованием через замшу и добавлением глицерина, когда в дверь позвонили. Ризеншнауцер Анонс рычал и остервенело грыз фанеровку на двери. Чешуев устранил собаку в комнату сына и отпер. За дверью стояли трое.

-Можно? - с почти неуловимой вопросительностью, а скорее - даже разрешая этим словом войти двум другим, сказал передовой, выдавил животом Чешуёва в холл - и все трое вошли.

-Милиция, - представился передовой, мелькнув в воздухе красной книжечкой. - Участковый я ваш буду. Невара. Имею сигналы.

Тут бы взволноваться до дрожи в коленях, но нет, странная апатия сошла на Чешуёва, даже будто поклонило на дрему.

-Проходите, товарищи, - сказал Чешуёв. - Я вам какао налью.

-Нам пить нельзя, - отказался участковый . - Мы при исполнении. - Был он сугубо в штатском, и другие тоже. Двое те были из уголовного розыска, и уже представление сложилось у них, что запах свеженапечатанных денег в квартире отсутствует, и нету на мебели налета тонкой, как бы мыльной пыльцы, сопровождающей огранку алмазов, и, судить по хозяину - вполне приличный это трудящийся, больше двух лет тюрьмы на него по всем статьям не повесить.

-Вот, - продолжил участковый Невара, а один профессионал из угрозыска на всякий случай понюхал в баночке недавно зарайскую, но уже японскую тушь, - разъясняю вам ваши права. Это не допрос, не дознание или там следствие, а простейшее собеседование. Это значит, если я спрошу, а вам отвечать неохота, то можно не отвечать.

-Очень приятно воспользоваться, - сказал Чешуёв. - Так вы насчет меня, что живу не по средствам?

-Ага, - с облегчением признался Невара, теперь избавленный от необходимости задавать ряд бестактных вопросов. - Насчет средств.Общественность настораживается. Ваша жена получает сколько?

-Двести тридцать. И до трехсот.

-Больше меня, - уважительно сказал участковый.- И вы получаете восемьдесят. Не совестно есть кусок жены? Эх, а еще мужик. Может, дарственная вам была? Или наследство?

Очень хотелось участковому Неваре утвердиться в мыслях о дарственной. И похерил бы он тогда это дело.

-Нет, - сказал Чешуёв. - Не было ничего. Мы экономим. Храним деньги в сберегательной кассе. Набегают проценты.

Тут же и представилась участковому зеленая вывеска некоей отвлеченной сберкассы, и плакатик в окне - пухлявенькая дамочка мчится на веревке за катером, объясняя эту свою привольную жизнь стихами:

В сберкассе деньги накопила -

Путевку на курорт купила!

"Крутит, - прикинул участковый. - Нахальничает". - И сказал:

-Я., гражданин Чешуёв, ничего, но профилактически предупреждаю.

-В смысле чего? - вызывающе спросил Чешуёв

-В смысле нетрудовых доходов.

Х Х Х

Да, начался сущий ад. Первые вести принес сын Николай из сингапурской спецшколы.

-Папа, - объявил Николай, - меня из юных следопытов турнули. Командир сказал, что следопыт должен хранить в чистоте анкету.

-А у тебя, - холодея, спросил Чешуёв, - чем анкета запятнана?

-Командир сказал, что у меня по родительской линии шатко.

Вторую весть принес композитор кино Иосиф Бабуц. Он транспортировал к Чешуёву для переписки ноты музыки к кинофильму "Страхи и подоплеки". И когда он шел к Чешуёву и когда от него - Бабуца вежливо брали под руки и препровождали.

-"Извините, портфельчик у вас чем загружен?" - рассказывал бледный, но тем не менее верный друг Иосиф Бабуц. - Посмотрели, полистали ноты…В комнате отдыха личного состава рояль там стоял, обзавелись из конфиската. Один старшина взял ноты, дунул с листа. Нет, говорит, всамделишные ноты, не для отмазки. Только очень, говорит, мелодия синкопированная. А, говорят, письменно поручиться можете, что Чешуёв - не международный барышник? Могу, говорю, поручиться даже, что он не лошадиный барышник. Пришлось такой документ им оставить. Ты бы это, Виталий, насчет доходов… Ну, друзья, это я понимаю, но свернул бы свою благотворительность.

-Нет, - угрюмо сказал Чешуёв. - Виноват я, что ли, что вся страна стоит на вранье. Я слово давал. Я друзей выручаю.

-А тебе оперативники нервы истреплют. Вот с какой стати у тебя возле подъезда инвалид от службы быта с весами стоит второй день, предлагает всех взвешивать? Что здесь, бойкое место, бани, метро? Крытый рынок? Это не просто так инвалид, это наружное за тобой наблюдение. Ты, - сказал тертый калач Иосиф Бабуц, - по простоте душевной все думаешь, что вот пионеры наведались по сбору макулатуры, - а это карлики из следственного отдела, гримированные под пионеров. И никакие не цыгане звонят тебе в дверь, не погорельцы из Гомеля, не бригада по обследованию общей подвижности населения, а все под видом их - оперы. Им ничего не стоит наружность сменить. У них резиновых масок полная пазуха, а костюмы сплошь двухсторонние. Костюм вывернул, маску сменил - и вот был только что капитан дальнего плавания, - а вот уже идет за тобой заслуженный чабан Бурятской республики, участник ВДНХ.

Чешуёв, не знавший про все эти тонкости - запаниковал.

И в "Музсоюзе" Чешуёву основательно изгадили настроение.

-Виталий! - окликнули его. - Вас требовал к себе управляющий. - С тяжелым сердцем пошел Чешуёв по любимому учреждению - холлом, где бюсты великих композиторов, причем Паганини, если бы подстричь под бокс - вылитый участковый Невара, и на второй этаж, мимо комнаты трудовой славы, где висели портреты передовиков-переписчиков Вознесьенского, Кикотя, Лебедева-Анисина-Бодунова и Антонинова, и галерейкой мимо окошечка кассы, где на черной доске висели фото злостных невыполняльщиков плана, а среди них он сам, Чешуев.

-Виталий, - сказал управляющий и притворил плотно двери. - Ты был мне как сын. Ты даже на переписке Прокофьева давал триста процентов нормы. Но что мы имеем теперь, и ко мне приходила милиция насчет твоих заработков. Ты живешь не по средствам. Ты стал нечестен? Отчего ты снизил производственную активность?

-Графоспазм развился, - лживо сказал Чешуёв. Сложил птичьей лапой пальцы, ссимулировал судорогу и показал управляющему. - Почти совсем пером не владею. Профзаболевание.

-Нет, - сказал управляющий. - Не туда ты куда-то идешь. И, может быть, я даже жалею, что стал крестником сына твоего Николая. Но мы будем биться за твое возвращение к торжеству идеалов.. Я прикреплю к тебе буксир из товарищей Вознесьенского, Кикотя, Лебедева-Анисина-Бодунова и Антонинова.

В угнетенных чувствах возвращался домой Чешуёв. Зашедши в аптеку, он грубо сказал белой продавщице ручного отдела:

-От нервов.

Получив облатку, он съел из нее половину пилюль, но лучше ему не стало. В сумерках Чешуёв достиг своего кооператива "Квартет" и увидел пенсионера Авдюкова, вбегающего в подъезд дома-башни напротив с чем-то завернутым в плед.

-Дай на маленькую - что скажу! - приветствовал Чешуёва монтер по лифтам Барыбин.

-Дам, - обнадежил Чешуёв. - Говори, отщепенец.

-А вот, - сказал монтер лифтов Барыбин. - Видел ты, куда Авдюков побежал? Шестую ночь коротает в том доме-башне на площадке десятого этажа. Зять припер Авдюкову прибор ПНВ. Для ночного видения. Из спецназа. Авдюков ночами в ПНВ твою жизнь изучает. Внутри квартиры. Ты занавески задергивай.

-На, - надломленно сказал Чешуёв. - На на чекушку.

-Еще вот, Чешуев, - сказал Барыбин. - Ты дружеский мужик, я тебе и другую ясность внесу. Подскочил ко мне третьего дня этот, в водолазной рубашке, с четвертого этажа. А что, говорит, товарищ рабочий, из чего организована обивка в кабинах лифтов, что два года уже стоит дом, а даже подростки в кабинах ничего нацарапать не могут? А это, я ему говорю, из эпоксидных смол облицовка. Есть у русских мазь такая - эпоксидная смола. И берет ее разве что "победит" или эрзац-алмаз. А теперь, Чешуёв, я понял, что не зря водолазник обо всем вызнавал. Сегодня он целый день катал в лифте, ты ахнешь сейчас зачем.

Тотчас Чешуев и увидел, войдя в кабину. Здесь нацарапано было окошко тюрьмы с чьей-то паскудной мордой по-за решеткой, а ниже стихи:

Нашло возмездие его -

Матерый хищник Чешуёв!

-Барыбин, - сказал Чешуёв, - ты знаешь, сколько водки должен выпить человек, чтобы забыться?

-Нету! - ответственно заявил монтер лифтов. - Такого нет литража!

И дома Чешуёв лег в постель, импортированную из республики АРЕ, принял еще пилюлю от нервности, заметив также и текст на облатке:"Из побочных явлений отмечаются следующие: сухость во рту, частичное сужения секторов зрения, иногда смена пола на противоположный". Но столь отвратительно было на душе Чешуёва, что даже о таком тяжком побочном явлении, как смена пола на противоположный, он безучастно подумал: пускай. Правда, будет несколько странновато: у одного мальчика - две родные мамы.

И всю ночь не спал Чешуёв, ворочался, и кровать из АРЕ скрипела под ним - как парусник, раз пять обогнувший мыс Горн. И все же уснул он под утро, совершено измотаннный, с мыслью о том, что, если так пойдет дальше - то пора звонить юниорам на старое место жительства, вызывать на новое место жительства юниора Виктора, который все никак не поступит на факультет брожения в пищевом институте, отчего и терять ему в жизни нечего.

Х Х Х

В странном состоянии встал Чешуёв. Предвестие событий коснулось его. Женой Зоей был оставлен мужу завтрак на кухне, и Виталий съел филе трески в тесте неожиданно с настроением. Недоиспользованные таблетки от нервности он выбросил в унитаз и пошел на прогулку с Анонсом. Они гуляли в овраге сорок минут. Сверху лифтерша Степанида шпионила за ними в бинокль - что зарывает собака? Большие самосвальные грузовики сыпали в овраг мерзостную труху. В отдельных точках свалка горела. По бурьянам и лопухам струился желтый руинно-бомбежечный дым.

-Будет гроза, - сказал Чешуёв Анонсу. - В воздухе электризация.. - И еще не выбрались они из оврага, как пошла наползать из Ваганьково палевая с лиловостью туча, водворяя предгрозовую тишину внутри города. И дунуло потом, закрутило, пронеслись высоко над городом, как стая розовых птиц фламинго, сорванные с чьей-то балконной веревки в большом количестве панталоны.

-А между прочим, - смакуя факт, сообщила Чешуёву персональная пенсионерка Мосягина, - некоторые ходят, а за ними уже пришли! На этот раз опечатают квартирку, как пить дать!

От этих слов заныло у Чешуёва внутри, и в большой человеческой тоске поднимался он на девятый этаж.

Но не участковый Невара с операми караулил под дверьми Чешуёва, чтобы взять его тепленьким и без шума, благо сын на каникулах в лагере. Нет, не Невара тут был, а четыре передовика-сослуживца дожидались у дверей Чешуёва: Вознесьенский, Кикоть, Лебедев-Анисин-Бодунов и еще Антонинов.

Поклонившись коллегам, Чешуев отпер двери, и как раз в этот миг подлетел снова лифт, принеся на этаж пенсионеров Авдюкова, Мосягину, водолазника в джемпере и Степаниду, лифтершу.

-Понятые мы! - закричала инициативная группа, адресуясь, в основном, к Антонинову, который выглядел очень военно, минимум на подполковника в штатском. - Настал час, когда все после обыска будет принадлежать народу!

-А вы народа - отдельные представители? - спросил Антонинов. -А ну, до особого распоряжения - аллегро модерато все по домам!

Взашей затолкав в кабину инициативную группу, Антонинов вернулся, бравурно крича:

-Буксир по перековке нетрудовой психики Чешуёва приступает к работе!

А на кухне уже мельтешил Лебедев-Анисин-Бодунов, кромсал буженину, плескал в рюмки виньяк.

-Значит, - загоготал Вознесьенский, - у тебя графоспазм? Ничего себе графоспазм! Я и в молодости таких объемов не переписывал! Сгони с лица похоронное выражение, Виталий! Выпьем за его графоспазм, чтобы месяц еще продержался!

И четыре передовика в шуме ливня за окном выпили раз и два.

В это же точно время ударило в стекла, полетели осколки и водяная пыль на линолеум кухни, и коллега Кикоть закричал про град, видать, даже не меньший, чем куриные яйца. Но то был не град, не стихия, а всего лишь зять Авдюкова принес перископ атомной подлодки для тестя. И тем перископом, желая наблюсти происходящее у Чешуева, Авдюков и вышиб ему всю раму, не удержав перископ под ветром на четвертом этаже у водолазника. Перископ рухнул в клумбы и кусты можжевельника, сломавшись при падении надвое. Ливень хлестал в его совсекретные линзы и призмы.

-Но все-таки к делу, - произнесли после паузы Вознесьенский и Кикоть. - Вот папка. - И выволок громадную папку, принятую теми, внизу, за уголовное дело на Чешуёва. - Вот "Севильский цирюльник" Надо выполнить два экземпляра, а оплату записать на меня. Тут и заказ ко Дню воздухофлота, десять песен плюс подтанцовка "Мы в детстве, товарищ, с тобой на фанерных машинах летали". Это по исполнении ты запишешь на Лебедева-Анисина-Бодунова.

-Нет, - сказал Чешуев и поднялся. - Всем вам, друзья, я говорю свое нет. Больше я не могу.

-Виталий, - помертвел Антонинов и стал выглядеть на капитана в отставке, не больше. - Ты был нам спасителем, а теперь погубитель? Нам по два месяца осталось до пенсии. Помоги нам выработать максимальную пенсию, ведь ее начисляют с заработка. Ты уже столько сделал для нас, а теперь на попятный? Ты работу выполняешь за нас, но ведь деньги мы приносим тебе. Ведь у нас, ветеранов, а не у тебя писчий спазм!

-Да, - сказал Чешуёв, - уже год я пашу на вас. Но свою работу я завалил. Я повис на доске позора. Из юных следопытов изгнан мой сын!

Больше пахать за вас я не в силах.

-Ради други своя! - сказал рыдательно Кикоть. - Ну, потерпи еще месяц. Надо помогать престарелым. Приумножь свою летопись добрых дел. Ведь каждый из нас теперь слабоват, чтобы выработать максимальную пенсию. Не урезай в себе доброту. Где твое высокоразвитое чувство товарищества?

-На твоем месте я спал бы спокойно, - сказал Лебедев-Анисин-Бодунов. - Велика важность - крошечное мошенство. Ты погляди, что творится кругом. Жулеж колоссальный! - И, иллюстрируя этот всесоюзный жулеж, сделал в воздухе жест и будто из воздуха выловил, сунув быстро в карман, пару атомов кислорода.

А ливень уже проходил, последние крупные капли шлепали в лужи, и солнце выкатилось над оврагом, и чирикнул браво первый послеливневый воробей.

-Я должен подумать, - сказал Чешуёв.

-Только не думай долго! - взмолились передовики производства.

И, пятясь задом от задумчивого Чешуёва, в той последовательности, как висели они на Доске почета, они и исчезли: предпенсионнные Вознесьенский, Кикоть, Лебедев-Анисин-Бодунов, Антонинов. А к Чешуёву, сидящему в полном смятении чувств при разбитом окне, подошел его пес Анонс, восприимчивый к хозяйской печали, положил голову на колени и затосковал от сложностей этого мира.

Но тут бликующий солнечный луч отразился от дома-башни напротив, простой красивый солнечный луч, а не бликование стекол перископов и стереотруб Авдюкова, и Чешуёв, возродившись и почувствовав большую тягу к какао, сказал псу:

-Вам, Анонс, я должен рассказать анекдот, приличествующий нашей жизни на родине. Стало быть, едет трамвай, за трамваем катится отрезанная им голова и говорит:"Ну и попили пивка!"

© Copyright: Александр Моралевич, 2008