«Тризна»

Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно: а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности.

Володьку хоронили ранней стылой весной. Умер он, как и жил, странно и нелепо: нашли его в разгромленной, распахнутой настежь квартире. С кем-то он всю ночь пьянствовал, потом по обыкновению учинил мордобой, вышиб дорогих гостей за порог, упал, уснул, а к утру прихватило сердце.

Уголовного дела возбуждать не стали.

Говорят, талантливый был бизнесмен. Словосочетание, конечно, диковатое. Хотя много ли нынче осталось таких, кому оно покажется диковатым? Да и талант Володькин, по слухам, проявлялся лишь во время вынужденных завязок и блистал до первой серьёзной прибыли. То есть до первой рюмки. Дальше весь бизнес шёл прахом.

Привезли его прямо из морга, в квартиру не поднимали, поставили гроб на пару табуреток перед подъездом, не потрудившись даже прикрыть задние дверцы катафалка. Всё равно потом обратно заносить.

Володька лежал упрямый, недовольный. Казалось, просто не хотел ни на что смотреть. Желтовато-серое лицо его в морге подгримировали, умастили, припудрили. «Некрокосмы, — вспомнилось Ордынцеву. — Украшающие труп». Он подошёл поближе и, скорбно склонив голову, простоял возле гроба дольше, чем собирался.

Сначала решил, что померещилось, но нет: на мёртвом лице медленно и неотвратимо, с каждой минутой ясней и ясней, проступали тщательно замазанные ссадины, кровоподтёки — словом, всё то, что могло послужить поводом к возбуждению никому не нужного уголовного дела. Причиной, видимо, явился резкий перепад температуры, когда тело вынесли из относительно тёплого нутра катафалка в ледяную мартовскую стынь.

В гробу, заваленный цветами до подбородка, лежал забитый насмерть человек.

Самое печальное, остальные тоже это видели. Видели и молчали. Что тут скажешь?

— Убили… — еле слышно охнула мать. Ордынцев не выдержал и отошёл.

На кладбище не поехал. Вернувшись домой, достал из холодильника сильно початую бутылку водки, сел к столу.

— Ну вот и ещё один… — бессмысленно бормотал он. — Вот и ещё…

За тусклым кухонным окном чернел влажный весенний двор с наплывами льда под деревьями. По плоской крыше девятиэтажки, что напротив, ходили рабочие, временами собираясь в подобия скульптурных групп.