«Рассказы»

В нашей деревне жил учитель рисования, долговязый, в шляпе, улыбчивый дядя Максум. Не Максим, а именно Максум – так изменилось в татарской речи знаменитое имя. Впрочем, знаменитым оно стало, когда по стране прокатился кинофильм "Юность Максима", и мы все его посмотрели раза по три, и нам казалось, что дяде Максуму, конечно же, приятно слышать каждый день имя, которое, пусть и не совсем, совпадает с именем самого учителя.

Но дядя Максум, как ни странно, не был в восторге от этого фильма.

Неизменно улыбаясь и жмурясь (как слепой, который ощупывает в солнечный день палкой дорогу), он уклонялся от разговоров, когда мы взахлеб пересказывали тем, кто еще не видел фильма, эпизод за эпизодом из "Юности Максима".

– Крутится, вертится шар голубой… – напевали мы, очень нам нравилась эта песенка. – Кавалер барышню хочет украсть.

И спрашивали у нашего учителя:

– Здорово, да?

Он ничего не говорил. Нет, я не скажу, что снисходительно отмалчивался. Как теперь я понимаю, он молчал, как молчат мудрые люди, глядя на божий мир, на бабочек над цветами, на овец у речки, – ласково и не желая раньше времени что-то объяснять визжащим от радости детишкам.

И уже в девятом, кажется, классе на мой вопрос:

– А помните, дядя Максум, кино про Максима?.. – он ответил негромко:

– Там очень мало красоты.

– Какой красоты?.. – удивился я. – А песня?

– Песня, да. Но остальное не совсем по правде. Я не люблю комедию, у которой в галошах кровь. Ну, ладно, – он спохватился или сделал вид, что спохватился, и, улыбнувшись отечески, потрепал меня по голове. -

Ты обещал воду вечернюю нарисовать.

Я смутился. Мне мама купила дешевых акварельных красок (вроде разноцветных пуговок, пришитых к картонке), их полагалось размачивать мокрой кисточкой. Но кисточка у меня была самодельная: на деревянную палочку я насадил жестяную трубочку, свернутую мною самим, из нее торчали в разные стороны несколько волосков, срезанных с хвоста моего пса. И когда я вел этой кисточкой по бумаге, краска ложилась плохо, брызгалась. Оставались следы, похожие на белые лучи.

Но если постараться, можно было что-то нарисовать.