«Хорошее начало»

Педро Альмодовар Хорошее начало

Одинокая девушка у стойки бара, в ногах у нее чемодан и два ярких полиэтиленовых пакета.

К ней подсаживается мужчина лет сорока, он сам пока не знает, что у него на уме: попросить огоньку, закадрить или просто пообщаться с единственным живым существом в этом привокзальном баре (не считая официанта).

За окнами холодная, ненастная и грязная ночь.

Из всех возможностей он выбирает попросить огоньку.

— Меня зовут Хуан.

И протягивает ей руку, без сигареты, — в смысле «привет, как дела». Девушка напрягается, руки не подает и говорит:

— Не трогайте меня. Несколько дней назад меня изнасиловали, глумились как хотели. В общем, просто чудо, что я осталась жива, если это можно назвать жизнью. Но советую меня не трогать. Я способна вас убить.

— За что? Я ведь ничего не сделал, просто попросил огоньку.

— Все понятно, — отвечает девушка, расстроенная тем, что приходится вдаваться в объяснения, — но я травмирована. Контакт с мужчиной для меня непереносим. — Она также не выносит контакта его ног с полиэтиленовыми пакетами. — Я не хочу быть несправедливой и убивать вас. Поэтому и позволила себе вас предупредить.

— Большое спасибо. У меня с женщинами, вообще-то, не все ладится.

— Вас тоже изнасиловали?

— Нет… не в этом смысле, однако…

Он в сомнении. Говорить о себе не так-то просто. По правде говоря, Хуан чувствует себя хуже некуда, поэтому и вышел прогуляться, несмотря на дождь. Он довольно долго просидел за машинкой, но так и не сочинил ни строчки — в один из тех вечеров, когда общаться со своей девушкой еще сложнее, чем с пишущей машинкой. Во взгляде девушки из бара появляется настойчивость. Она хочет знать, в чем все-таки дело. Она из числа девушек, которые не признают недомолвок. Она желает быть уверена во всем.

— На чем мы остановились? Вас изнасиловали или нет?

Хуан не отвечает, он занят своими мыслями. Женщина начинает волноваться.

— Меня не изнасиловали, но чувствую я себя так же скверно.

— Это невозможно, — говорит она безапелляционно.

— Мы сидели в ресторане, — начинает свой рассказ Хуан, — я и Виктория. К нам подошла гадалка и погадала по моей руке — видимо, потому, что я известный писатель. Когда я пошел в туалет и не мог их видеть, Виктория попросила погадать и ей. Я застал только самый конец. На лице Виктории застыло выражение, исключающее всякую возможность диалога, — потому что ты не знаешь, что за этим выражением прячется. По дороге домой она рассказала, что ей открыла гадалка.

— И что же она открыла?

— Гадалка сказала, что Виктория — женщина с необыкновенным талантом дарить нежность и с огромной потребностью в ласке. Она предрекла, что скоро в жизни Виктории появится мужчина, способный дать ей столько любви, сколько ей необходимо.

Хуан замолкает, словно чтобы переварить воздействие собственных слов. Взгляд девушки остается нейтральным.

— Она мне об этом говорила улыбаясь, как будто насмехаясь над эффектом, который вызывали во мне ее слова.

— Возможно, это не по злокозненности, а по недомыслию.

— Я подумал то же самое. Я сказал, что этот человек — я и что меня поражает, как она этого не заметила за те два года, что мы прожили вместе.

Она ничего не ответила, как будто бы это не имело значения. Ей двадцать лет; будь она постарше — поняла бы, насколько это невежливо. Но вы, молодые, настолько непосредственны, что совершаете жестокость, не отдавая себе отчета. В общем, я не мог оставаться с ней, видя эту смутную улыбку, заряженную двусмысленностью. И я ее бросил. Я хочу сказать, что мы расстались. Но забыть ее я не в силах.

Хуан замолкает в раздумье.

Его собеседница тоже ничего не произносит.

Хуан несколько раз подряд затягивается сигаретой, а взгляд его рассеянно блуждает по бутылкам в баре.

Гнетущее молчание длится несколько бесконечных секунд. Вдруг девушка оживляется:

— А ты не думал покончить с собой?

— Нет. Никогда.

— Я тоже.

Она утверждает это с убежденностью человека, который думал об этом неоднократно.

— Даже киты кончают с собой, когда у них что-то идет не так, — продолжает она, — но я — полная противоположность киту, трудности меня лишь подстегивают. Я никогда не признаю поражения. Я не боюсь боли, даже если она грозит осложнениями. Я — виталистка.[1] Был момент, когда я боялась наслаждения, но в конце концов преодолела и это. Теперь мне нужно всего-навсего преодолеть мою травму и стать счастливой, по крайней мере попытаться. Мне хотелось бы изменить свою жизнь, расширить ее горизонты, научиться языкам, найти новую работу, бежать от скуки. Жизнь не может быть такой, какой была прежде. В Мадриде я исчерпала все свои возможности. Но я ленюсь быть настолько последовательной. И в этом моя проблема.

— Вы донесли на тех, кто вас изнасиловал?

— Зачем вы мне о них напоминаете?

Хуан смотрит на нее в растерянности:

— Мы, кажется, оказались в тупике.

— Я думаю сесть на ближайший поезд. Через двенадцать часов я буду в Париже, а через шесть месяцев буду говорить по-французски. Я научусь приветствовать утро веселым хрустом белого хлеба, подружусь с Катрин Денёв, стану ее правой рукой, а в самый неожиданный момент отниму у нее роль, как Ева Харрингтон.[2] А потом, когда придет успех, мне, возможно, удастся излечить мою травму и я снова смогу полюбить. Пока этот час не пробьет — не знаю, как и объяснить, — я буду развлекать себя, просто пытаясь оставаться в живых.

— Значит, виталистка. Скорее уж телеведущая или писательница в кризисе. Ты меня не знаешь, но я — известный писатель.

— Ну, тогда Виктория жила с тобой 'по расчету.

— Попробуй еще раз намекнуть на нечто подобное, и я тебе рожу раздеру, — угрожает Хуан.

— И что ты там пишешь? — спрашивает она, вроде как подлизываясь.

— Я закончил свой первый роман, но уже необычайно зрелый.

— Он интересный?

— Очень грязный, как и все удавшиеся первые романы. Когда человек наконец-то получает возможность издать свой первый роман, ему все уже так надоедает, что книга получается паскудная. Поэтому она и нравится. Второй роман обычно получается помягче, единственная его задача — это получить возможность написать третий. С этого момента ты уже романист. Я пишу только по воскресеньям. Не важно, во сколько я просыпаюсь и с кем, — каждое воскресенье я просыпаюсь со слезами на глазах. И тогда я плачу и пишу. Потом ощущаю лишь приятную меланхолию. А зачем я вам все это рассказываю — сам не знаю.

— Я тоже.

Гудок приближающегося поезда. Снаружи по-прежнему идет дождь. Во время разговора в бар зашло несколько пассажиров. Хуан и незнакомка, с головой ушедшие в свои проблемы, ни на что не обращают внимания. Шум подходящего поезда действует на них как будильник.

— Что будете делать? — спрашивает девушка. — Поедете со мной или останетесь здесь пережевывать свои проблемы?

— Мне не нравится путешествовать, это неудобно. Пожалуй, я закажу что-нибудь выпить.

— Разговор проще начать, чем закончить, верно?

— Да, и в романах то же самое.

— Ну что ж, прощайте.

— Удачи во Франции.

Девушка исчезает, поезд тоже. Непогода бушует. А Хуан продолжает сидеть в баре, ожидая, когда дождь перестанет, чтобы вернуться домой к своей молодой Виктории.

Войдя в гостиную, он застает ее уснувшей на диване перед телевизором, в позе, которая была бы неудобна для кого угодно, только не для нее.

«Наверное, что-нибудь выпила», — думает Хуан. Он, как всегда, беспокоится, но близко не подходит и разбудить девушку не пытается.

Хуан садится за машинку и, проставив номер на первой странице, начинает печатать:

«Не трогайте меня. Несколько дней назад меня изнасиловали, глумились как хотели. Просто чудо, что я осталась жива, если это можно назвать жизнью. Но предупреждаю: я способна вас убить, я до сих пор травмирована».

— Великолепное начало для романа! — восклицает Хуан.

Он смотрит на Викторию, ему хотелось бы прочесть написанное ей. Но тогда придется рассказывать про встречу на вокзале и про то, что он говорил о Виктории с незнакомой женщиной.

Происшествие с гадалкой было правдой, однако у них с Викторией другие проблемы. И Хуану ни с кем не хочется их обсуждать, кроме второй участницы, которая в этот момент спит, повернувшись спиной к нему и к телевизору.

Странный способ смотреть телик.

Хуан подходит к девушке, ему нравится прикасаться к ней во сне. Он садится на диван, разворачивает ее тело к себе.

Виктория не спит — хотя это как посмотреть. Есть люди, которые смерть называют вечным сном.

В складках одежды Хуан находит подкожную иглу, недавно использованную.

Хуан смотрит на иглу, и, пока он плачет, он думает о том, что Виктории уже не удастся найти мужчину, способного дать ей столько любви, сколько ей необходимо.

А у него уже не будет возможности убедить ее, что этот мужчина — именно он.

Примечания

1

Витализм — течение в биологии, признающее наличие в организмах нематериальной сверхъестественной силы, которая управляет жизненными явлениями.

2

Катрин Денёв (р. 1943) — знаменитая французская актриса. Ева Харрингтон — персонаж фильма Джозефа Манкевича «Все о Еве» (1950), молодая актриса, готовая на все ради славы; ее роль исполняла Анна Бакстер, а вторую главную роль, стареющей звезды Марты Ченнинг, играла Бетт Дэвис.

Оглавление