«Манька»

Бежали по лесу избы, выбежали на берег, некуда дальше бежать, остановились испуганные, сбились в кучу, глядят завороженно на море… Тесно стоит деревня! По узким проулкам деревянные мостки проложены, звонко отдают шаг. Идет человек — далеко слышно, приникают старухи к окошкам, глядят, слушают: семгу ли несет, с ружьем ли в лес идет, или так?..

Чуткие избы в деревне, строены крепко, у каждой век долгий — все помнят, все знают. Уходит помор на карбасе, бежит по морю, видит деревня его темный широкий парус, знает: на тоню к себе побежал. Придут ли рыбаки на мотоботе с глубинного лова, знает деревня и про них, с чем пришли и как ловилось. Помрет старик, древний, отмолят его по-своему, отчитают по древним книгам, повалят на песчаном угрюмом кладбище, и опять все видит деревня и чутко принимает вопли жёнок.

Никишку в деревне любят все. Какой-то он не такой, как другие, — тихий, ласковый, послушный. Ему восемь лет, на голове белый вихор, лицо смуглое, в темных веснушках, уши большие, тонкие, а глаза разные: левый пожелтей, правый побирюзовей. Тих, задумчив Никишка, ребят сторонится, не играет, любит разговоры слушать, сказки, — сам говорит редко и то вопросами: «А это что? А это почто?» — с отцом только разговорчив да с матерью… Голос у него тонкий, как свирель, а смеется басом, будто немой: гы-гы-гы! Ребята дразнят его, кричат: «Никишка-молчун! Молчун, посмейся!» Сердится тогда Никишка, обидно ему, прячется в поветь, сидит там, качается, шепчет что-то. А в повети хорошо: темно, никто не заходит, помечтать можно о разном, и пахнет крепко сеном, дегтем и сухими водорослями.

Возле Никишкиного крыльца стоит конь оседланный. Грыз плетень, щепал крупным желтым зубом, надоело ему, глаза прикрыл, голову свесил, осел, ногу заднюю поджал, только вздохнет во сне, ноздри разымутся. Стоит конь, дремлет, а деревня знает уже: собрался Никишка к отцу на тоню ехать, чай-сахар везти за двадцать верст по сухой воде мимо гор и мимо леса.

Выходит Никишка с матерью на крыльцо. Через плечо киса, на ногах сапоги, на голове шапка, тонкая шея шарфом замотана. От гордости боится по сторонам глядеть, сопит, лезет в седло, ноги в стремя, сдвигает бровки: — Но-о!