Инструктор уотнароба Малкин с трудом вывозил велосипед из глиняной грязи, отчаянным рывком поднял его кверху, упер рамой в плечо и с натугой зашагал в мокротищу, силясь не упасть: ехать было и думать нечего: вилки, спицы, втулки — все было забито комьями липкой глины; даже в воздухе не вертелось заднее колесо; шина ослабла, как кисель: очевидно, был прокол; а клею не было; мало того, — не было запасной резины; но мысль, — странно, — работала упористо, не поддаваясь; недаром Малкин двадцать лет был бухгалтером в банке, — нужно было найти во что бы то ни стало итог. Мысли без итогов бывают только у пьяных, сумасшедших и у детей, безнадежно неспособных к простейшему счету.
— Итак, — отчаяние. Революция породила отчаяние. Это из многих слагаемых, из целой колонки слагаемых. Тут и мешочничество, и бесхлебица, и разруха транспорта. Так-с, понятно. Отчаяние, или скажем, отчаянность (не так давно на юге без револьвера на поезд, бывало, не сядешь) — породила внутреннюю панику, растерянность… Однако как скользко… И дерррнуло меня, лешего черррта…
Но Малкин не додумал: правая нога, как на лыже, поехала куда-то в сторону, вниз, вбок, седло велосипеда странно дзыкнуло, съездило больно по уху, лужа прыгнула в лицо, плюнула в рот жидкой малосольной глиной, и Малкин ощутил себя приплюснутым к земле упругой, подрагивающей машиной.
— Ну что же, — со злобой, — что же? И буду лежать, скотство. Называется весна, лешего черта… Неорганизованность, дороги не могут починить.
Комментарии к книге «Дело о мертребе», Николай Огнев
Всего 0 комментариев