Арина Сергеевна, Лушина мать, – редкая женщина. Когда я прихожу и вижу ее в семье, – вижу, как ее любят и за дело любят ребята. Она с ними так ласкова, добра, что в каждом слове, взгляде, движении чувствуется у ней эта материнская глубокая любовь. Она все время хлопочет, что-нибудь делает, куда-нибудь за чем-нибудь торопится. Арину Сергеевну невозможно ничем вывести из ровного, ласково-тихого, просветительного состояния. Она всегда одинакова. И знаешь всегда заранее, как она отнесется к каждому делу, к каждому поступку – неизменно внимательно, сочувственно, заботливо. Одета она тоже всегда одинаково – в дешевеньком, белом ситцевом платье. А голова открытая, – гладко прибраны мягкие жидкие волосики. Лицо бледное, желтое, нездоровое, – она все время прихварывает, но никогда не жалуется, не плачется, только притихнет, станет еще более кроткая и ласковая, – лежит и молчит долгие дни. Тогда ребята уже неотлучно у ее постели. Они то и дело приносят ей что-нибудь, подают, поправляют, рассыпаются в разные стороны с тем, чтобы через минутку прибежать вновь. А она то одному, то другому положит руку на голову и молча смотрит-смотрит в лицо, словно прощается. Сам Алексей Павлыч тогда хмур и строг. Он молча ходит из комнаты в комнату и непрерывно бросает косые взгляды в сторону больной. А подходя спрашивает кротко и будто сердито:
– Ну, как?
– Получше, Алеша, – ответит тихо жена.
И он отойдет, снова без цели ходит по комнатам, перекладывая, переставляя, рассматривая родные вещицы.
Последний раз Арина Сергеевна трудно заболела; две недели не вставала с постели, исхудала, выжелтела, – уж думали, и не встанет. Луше долго не говорили ничего – знали, что сама она после недавней драмы не оправилась еще, как следует. Но не вытерпели наконец, дали телеграмму:
– Луша! мама тяжело больна. Немедленно приезжай.
Теперь Луша была далеко, где-то в Дагестане, – она уехала туда к своему жениху, а теперь – мужу.
И Луша приехала. Исстрадалась за долгий путь, ехала шесть суток в горячке, на валерьянке, с примочками, в слезах, – около ее изголовья стоял и сидел неизменно Петр Васильевич, муж – он так любил свою Лушу, и уже не раз покаялся теперь, что показал телеграмму.
Комментарии к книге «Драма Луши», Дмитрий Андреевич Фурманов
Всего 0 комментариев